Роберт БЛОХ, Патрик БОВЕН ПСИХО (антология)
ПСИХО (трилогия)
Книга I. ПСИХОЗ
10 % этой книги посвящается Гарри Альшулеру,[1] сделавшему 90 % работы.
Мэри Крейн, похитившая сорок тысяч долларов, отправилась в Фейрвейл к своему жениху Сэму Лумису. Уже на подъезде к этому городу на развилке она свернула не на ту дорогу, и ей пришлось остановиться на ночь в придорожном мотеле, содержатель которого — Норман Бейтс — совершенно обыкновенный с виду человек. Но действительно ли он такой, каким кажется?..
Глава 1
Он услышал шум, и страх, словно разряд тока, пронесся по телу. Звук был глухой, как будто кто-то стучал по оконному стеклу. Норман Бейтс судорожно поднял голову, привстал, и книга выскользнула из его рук, ударившись о тучные ляжки. Затем он осознал, что это просто вечерний дождь, просто дождевые капли, стучащие по окну гостиной. Норман не заметил, как начался дождь и наступили сумерки. Однако в комнате стало довольно темно, и он потянулся к лампе, прежде чем продолжить чтение. Это была старая настольная лампа, принадлежавшая к распространенному когда-то типу, с разрисованным стеклянным абажуром и бисерной бахромой. Она стояла в гостиной с незапамятных времен, и Мама наотрез отказалась избавиться от нее. Да Норман на самом деле и не хотел этого: он прожил здесь все свои сорок лет, и в старых, привычных вещах, окружавших его с детства, было что-то приятное, успокаивающее. Здесь, внутри дома, жизнь текла по установленному некогда порядку, а все перемены происходили там, за окном. И по большей части в этих переменах для него таилось что-то угрожающее. Например, представим себе, что он решил бы выйти на улицу. Сейчас он, возможно, стоял бы посредине пустынной дороги или даже в болоте, где его застал бы дождь, и что тогда? Он промок бы до костей, пришлось бы пробираться домой в полной темноте. От этого можно простудиться и умереть, да и кто уходит из дому, когда уже стемнело? Насколько приятнее сидеть здесь, в гостиной, при свете лампы, с хорошей книгой, чтобы скоротать время. Свет падал на его жирные щеки, отражался в стеклах очков и заставлял блестеть розовую кожу под редевшими прядями волос песочного цвета, когда он склонился над книгой, чтобы продолжить чтение. Такая увлекательная книга — неудивительно, что время пролетело незаметно. «Государство инков», сочинение Виктора В. фон Хагена.[2] Никогда раньше Норману не приходилось встречать такого обилия интереснейших фактов. Например, вот это — описание качуа, победного танца воинов: они образовывали огромный круг, извиваясь и двигаясь словно змеи. Он углубился в чтение: «Ритм для этого танца отбивали на том, что некогда было телом вражеского воина, — с него сдиралась кожа, живот надувался, так что он превращался в барабан, а все тело играло роль резонатора, причем звуки исходили из открытого рта: необычный, но вполне эффективный метод». Норман улыбнулся, потом позволил себе расслабиться и поежился, словно зритель, созерцающий страшную сцену в фильме. Необычный, но вполне эффективный метод — да, так оно наверняка и было! Только представьте себе: содрать с человека, возможно еще живого, кожу, а потом надуть живот и бить по нему, словно в барабан! Интересно, как именно они это делали, как обрабатывали и сохраняли плоть мертвеца, чтобы предотвратить разложение? И еще, каким складом мышления надо обладать, чтобы вообще дойти до такой идеи? Не самая аппетитная тема, но стоило только Норману прикрыть глаза, и эта сцена возникла перед ним так ясно, как будто он ее видел: ритмичное движение обнаженных, раскрашенных тел воинов, извивающихся, раскачивающихся в такт под безжалостным, словно выжженным небом, и старуха, скорчившаяся перед ними, отбивающая бесконечный ритм на раздутом, выпяченном животе трупа. Искаженный в гримасе рот широко раскрыт, очевидно с помощью костяных распорок; звуки доносятся оттуда. Мерный гул от ударов по раздутой плоти, идущий из сморщенных внутренностей, пробивающий себе путь по горлу и вырывающийся, словно глухие стоны, из глотки мертвеца. На какое-то мгновение Норману даже показалось, что он слышит эти звуки. Потом он вспомнил, что шум дождя тоже образует ритм. А также шаги… Он, конечно, почувствовал, что она здесь, даже не слыша ее шагов: привычка так обострила все его чувства, что он просто знал, когда Мама появлялась в комнате. Даже не видя ее, он знал, что она стоит рядом. Сейчас Норман и в самом деле не видел ее; не поднимая головы, он сделал вид, будто продолжает чтение. Мама спала у себя в комнате, и он прекрасно знал, какой раздражительной она бывает, когда только проснется. Лучше сидеть тихонько и надеяться, что сегодня на нее не найдет. — Норман, ты знаешь, который час? Он вздохнул и захлопнул книгу. Теперь ясно, что с ней придется трудно: сам вопрос был предлогом для начала придирок. В холле стояли дедушкины часы, так что по пути сюда Мама легко могла узнать время. И все же спорить из-за этого не стоит. Норман бросил взгляд на наручные часы, затем улыбнулся. — Пять с минутами, — произнес он. — Говоря по правде, я не думал, что сейчас так поздно. Я читал… — Ты думаешь, я слепая? Я вижу, что ты делал. — Теперь она стояла у окна, следя за тем, как стучат по стеклу дождевые капли. — Я вижу и то, чего ты не сделал. Почему ты не зажег нашу вывеску, когда стемнело? И почему ты здесь, а не там, где следует, — не в конторе? — Ну, понимаешь, начался такой жуткий ливень, и я подумал, что вряд ли кто-то здесь появится… — Чепуха! Как раз в такое время можно заработать. Многие не боятся водить машину в дождливую погоду. — Но вряд ли кто-нибудь заедет к нам. Все пользуются новым шоссе. — Норман осознал, что в голосе его появились горькие нотки, почувствовал, как горечь подкатывает к горлу, так что теперь он словно ощущал ее терпкий вкус, и сделал попытку сдержать себя. Слишком поздно: он должен извергнуть наружу все, что накопилось в душе. — Я говорил тебе, что нам грозит, когда нас заранее предупредили об этом шоссе. Ты бы спокойно успела продать мотель до официального объявления о строительстве новой дороги. Мы могли купить там любой участок за гроши, да к тому же ближе к Фейрвейлу. Сейчас у нас был бы новый мотель, новый дом, возможность заработать. Но ты меня не послушала. Ты никогда не слушаешь, что я говорю, правда? Только одно: «Я хочу», «Я думаю»! Противно смотреть на тебя! — Вот как, мой мальчик? Голос Мамы был обманчиво мягким, но Норман знал, что за этим кроется. Потому что она произнесла слово «мальчик». Ему уже сорок лет, а она называет его мальчиком; хуже того, она и ведет себя с ним как с маленьким мальчиком. Если бы только можно было не слушать! Но он слушал, он знал, что должен каждый раз выслушивать, что говорит Мама. — Вот как, мальчик? — повторила Мама еще более мягким, вкрадчивым голосом. — Противно смотреть на меня, да? А вот я так не думаю. Нет, мальчик, дело не во мне. Тебе противно смотреть на себя. Вот она, подлинная причина, вот почему ты до сих пор сидишь здесь, на обочине никуда не ведущей дороги! Я ведь права, Норман? Все дело в том, что у тебя не хватает духу нормально жить. Всегда не хватало духу, не так ли, мальчик? Не хватило духу оставить дом, не хватило духу поискать и найти себе работу, или уйти в армию, или даже найти подходящую девушку… — Ты бы мне не позволила! — Правильно, Норман. Я бы тебе не позволила. Но будь ты мужчиной хотя бы наполовину, ты поступил бы по-своему. Как ему хотелось крикнуть ей прямо в лицо, что это не так. Но он не мог. Потому что все, что Мама сейчас говорила, он повторял сам себе снова и снова, год за годом. Потому что это была правда. Мама всегда устанавливала для него правила, но он вовсе не должен был вечно им подчиняться. Иногда матери считают детей своей собственностью, но не все дети позволяют им такое. Сколько в мире еще вдов и единственных сыновей; не все же они намертво связаны отношениями такого рода. Да, он виноват не меньше ее. Потому что у него никогда не хватало духу. — Знаешь, ты ведь мог тогда настоять на своем, — говорила Мама. — Скажем, выбрался бы из дому, нашел для нас новое место, а потом объявил о продаже этого жилища. Но нет, ты только скулил. И я знаю причину. Дело в том, что тебе на самом деле не хотелось никуда переезжать. Ты не хотел уходить отсюда, а теперь ты уже не уйдешь, ты вечно будешь сидеть здесь. Ты не можешь покинуть дом, правда, Норман? Так же как не можешь стать взрослым. Он не мог смотреть на Маму. Когда она начинала так говорить, Норман просто не мог на нее смотреть — вот и все. И куда бы он ни бросил взгляд, легче не становилось. Лампа с бисерной бахромой, старая неуклюжая мебель, из-за которой здесь было тесно, — все эти знакомые вещи, все вокруг внезапно стало ненавистным просто потому, что он все знал наизусть, как узник свою камеру. Он уперся взглядом в окно, но и это не помогало: за стеклом были дождь, и ветер, и темнота. Норман знал, что там, за стенами дома, для него тоже не будет спасения. Нигде не будет спасения, ничто не поможет скрыться от голоса, что пульсировал в голове, бил в уши, словно этот труп в книге: мерный рокот мертвеца. Он вцепился в книгу, попытался сосредоточиться на чтении. Может быть, если он не будет обращать внимания, притворится спокойным… Нет, ничего не вышло. — Посмотри на себя, — говорил ее голос. (А барабан все бил: бум, бум, бум, звуки вибрировали, вырываясь из распяленной глотки.) — Я знаю, почему ты не удосужился зажечь вывеску. И почему ты этим вечером даже не подошел к конторе, чтобы открыть ее. На самом деле ты не забыл. Ты просто не хочешь, чтобы кто-нибудь пришел; надеешься, что посетителей не будет. — Ну хорошо, — пробормотал Норман. — Это верно. Я ненавижу обслуживать посетителей, всегда ненавидел. — Но это не все, мальчик. (Вот оно, снова: «мальчик-мальчик-мальчик!» — бьет барабан, стонет мертвая плоть.) Ты ненавидишь людей. Потому что на самом деле ты их боишься, верно? Так всегда было, еще с самого детства. Лишь бы прилипнуть поближе к лампе и читать. Что тридцать лет назад, что сейчас. Укрыться от всего, загородившись книжкой. — Но ведь есть вещи и похуже! Ты сама постоянно твердила это! По крайней мере я не мотался по разным местам и не нажил неприятностей. Разве так уж плохо заниматься саморазвитием? — Саморазвитием? Ха! — Теперь она стояла за его спиной, возвышалась над ним, смотрела на него сверху. — Вот это, значит, называется саморазвитием! Не пытайся меня одурачить, мальчик. Раньше не удавалось, и теперь не удастся. Ладно бы изучал Библию или хотя бы пытался получить образование. Я прекрасно знаю, что ты там читаешь. Мусор. Даже хуже. — Между прочим, это история цивилизации инков… — Ну да, а как же. И конечно, тут полным-полно омерзительных подробностей о занятиях этих грязных дикарей. Как в той, про острова южных морей. Ага, ты думал, про эту я не знала, да? Прятал ее у себя в комнате, как и все остальные непристойные мерзости, которыми ты тайком упивался… — Психология — это не непристойная мерзость, Мама! — Ах, он называет это психологией! Много ты знаешь о психологии! Никогда не забуду, как грязно ты говорил со мной в тот день, никогда! Подумать только, чтобы сын мог прийти и сказать такое собственной матери! — Но я ведь только хотел объяснить тебе одну вещь. Про нас, наши отношения: это называется эдипов комплекс, и я подумал, что, если мы попробуем спокойно обсудить нашу проблему, попытаемся разобраться, наша жизнь может измениться к лучшему. — Измениться, мальчик? Ничего у нас не изменится. Прочитай хоть все книги в мире — каким ты был, таким всегда и останешься. Мне не надо выслушивать эту грязную, непристойную ерунду, чтобы понять, что ты за человек. Господи, восьмилетний мальчишка и тот поймет. Да они и понимали все, твои детские приятели по играм, они знали, кто ты есть. Маменькин сынок. Так тебя тогда называли, так оно и было. Было, есть и будет — всегда. Выросший из детских штанишек, большой, толстый маменькин сынок! Звуки били по ушам, оглушали: барабанная дробь слов, барабанный бой в груди. Во рту пересохло, и он судорожно закашлялся. Еще немного, и он заплачет. Норман потряс головой. Подумать только, неужели она до сих пор способна довести его до такого! Да, способна, она сейчас и доводит его, и будет повторять это снова и снова, если только он не… — Если только ты… и что дальше? Господи, неужели она способна читать его мысли? — Я знаю, о чем ты думаешь, Норман. Я все о тебе знаю, мальчик. Больше, чем тебе хотелось бы. Я знаю и чего ты хочешь, о чем мечтаешь. «Я хочу убить ее» — вот что ты сейчас думаешь, Норман. Но ты не можешь. Потому что у тебя не хватает духу. Из нас двоих жизненной энергией, силой обладаю я. Так было и так будет. Этой силы хватит на нас двоих. Вот почему тебе от меня никогда не избавиться, даже если ты действительно когда-нибудь захочешь. Но, конечно, в глубине души ты не хочешь этого. Я нужна тебе, мальчик. Вот она — правда, верно? Он все еще боялся, что не выдержит, и не смел повернуть голову и взглянуть на нее — только не сейчас, немного попозже. Во-первых, успокоиться, повторял он себе. Быть предельно спокойным. Не думать о том, что она говорит. Попытайся взглянуть на вещи трезво, попытайся вспомнить. Это пожилая женщина, и с головой у нее не все в порядке. Если будешь дальше слушать ее вот так, у тебя у самого в конце концов будет с головой не все в порядке. Скажи, чтобы она возвратилась к себе в комнату и ложилась спать. Там ее место. И пусть поторапливается, потому что, если она не послушается, на этот раз он придушит ее собственной серебряной цепочкой… Он стал поворачиваться, уже готовый произнести эти слова, губы беззвучно шевелились. В этот момент раздался звонок. Звонок был сигналом: он означал, что кто-то приехал и вызывает хозяина. Даже не посмотрев, что делается за его спиной, Норман направился в холл, снял с вешалки плащ, открыл дверь и шагнул в темноту.Глава 2
Дождь продолжался уже несколько минут, прежде чем она заметила это и включила дворники, а заодно фары; как-то неожиданно стало темно, и дорога впереди превратилась в трудноразличимую серую полосу посреди нависавшей с обеих сторон черной массы деревьев. Деревья? Когда она проезжала по шоссе в последний раз, здесь как будто не было полосы деревьев. Это, конечно, было давно — прошлым летом, и она добралась до Фейрвейла ясным солнечным днем, бодрая и отдохнувшая. Теперь она была измотана после восемнадцати часов непрерывной езды, но все-таки способна вспомнить дорогу и ощутить, что здесь что-то не так. Вспомнить — это слово словно разорвало пелену, застилавшую мозг. Теперь Мэри могла смутно припомнить, как примерно полчаса назад она несколько мгновений колебалась, доехав до развилки дороги. Так и есть — она повернула не в ту сторону. И вот теперь она едет неизвестно куда, льет этот жуткий дождь, вокруг кромешная тьма… Ну-ка держи себя в руках! Сейчас никак нельзя впадать в истерику. Худшее уже позади. Это верно, сказала она себе. Худшее уже произошло. Вчера, во второй половине дня, когда она украла эти деньги. Она стояла в кабинете мистера Лоури и видела, как Томми Кэссиди извлек увесистую пачку зеленых банкнот и бросил ее на стол. Тридцать шесть денежных единиц с изображением тучного мужчины, похожего на торговца, еще восемь, на которых отпечатано лицо человека, походившего на владельца похоронного бюро. Но этот «торговец» на самом деле был Гровером Кливлендом, а гробовых дел мастер — Уильямом Маккинли.[3] Тридцать шесть тысячных купюр плюс восемь пятисотдолларовых банкнот — ровно сорок тысяч. Томми Кэссиди бросил их на стол, словно это были просто раскрашенные бумажки, и, небрежно раскладывая их веером, объявил, что решил заключить сделку и купить дом в качестве свадебного подарка дочери. Мистер Лоури старался изобразить такое же равнодушие, подписывая документы, завершавшие сделку. Но как только старый Томми Кэссиди вышел за дверь, мистер Лоури сразу оживился. Он собрал деньги, положил их в большой коричневый конверт и запечатал его. Мэри заметила, как при этом у него дрожали руки. — Вот, мисс Крейн, — сказал он, подавая ей конверт. — Занесите это в банк. Сейчас почти четыре, но я уверен, что Гилберт разрешит вам положить деньги. — Он остановился, внимательно посмотрел на нее. — Что с вами, мисс Крейн? Вам нехорошо? Наверное, он заметил, как стали дрожать ее руки, едва конверт перешел к ней. Не важно. Она в точности знала, что сейчас скажет, хотя, когда ее губы произносили эти слова, слушала сама себя с удивлением. — Кажется, снова разболелась голова, мистер Лоури. Я как раз собиралась попросить разрешения уйти пораньше. Мы сейчас разбираемся с почтой и не сможем подготовить оставшиеся документы по сделке до понедельника. Мистер Лоури улыбнулся. У него было хорошее настроение. Ну еще бы! Пять процентов от сорока тысяч составляют две тысячи долларов. Он мог себе позволить небольшой акт филантропии. — Ну конечно, мисс Крейн. Только зайдите в банк, а потом отправляйтесь домой. Хотите, чтобы я подвез вас? — Нет, спасибо. Доберусь сама. Немного отдыха… — Да, это главное. Что ж, тогда до понедельника. Я всегда утверждал, что самое важное — это здоровье и покой. Как же, черта с два: Лоури мог загнать себя до полусмерти из-за лишнего доллара и всегда был готов пожертвовать жизнью любого из своих служащих за добавочные пятьдесят центов. Но Мэри Крейн лучезарно улыбнулась ему и покинула шефа и свою работу — навсегда. Прихватив с собой сорок тысяч долларов. Не каждый день представляется такая возможность. Если откровенно, бывают люди, которым судьба не дает вообще никаких шансов. Мэри Крейн ждала своего двадцать семь лет. Возможность поступить в колледж исчезла, когда отец попал под машину. Ей было семнадцать лет. Вместо этого Мэри в течение года посещала курсы секретарш, потом надо было содержать мать и Лайлу, младшую сестру. Возможность выйти замуж пропала после того, как Дейла Белтера забрали в армию; ей было двадцать два. Его сразу отправили на Гавайи, вскоре в своих письмах он начал упоминать имя некой девушки, а потом письма перестали приходить. Когда она получила открытку с объявлением о его свадьбе, Мэри было уже все равно. Кроме всего прочего, в это время уже была серьезно больна мама. Так продолжалось три года. Она умерла, когда Лайла была в школе. Мэри хотела, чтобы сестра обязательно поступила в колледж, а там будь что будет, но теперь забота о них двоих лежала целиком на ее плечах. Весь день — работа в агентстве Лоури, полночи она проводила у постели матери. Ни на что другое времени не оставалось. Некогда было даже замечать, как проходят годы. Но очередной приступ доконал маму, Мэри должна была устраивать похороны. Потом Лайла бросила школу и пыталась найти работу, а она как-то раз посмотрела в зеркало и словно проснулась: вот это изможденное, осунувшееся лицо, глядевшее на нее оттуда, — это была она, Мэри Крейн. Она чем-то ударила по стеклу, зеркало разбилось, но ей казалось, что она сама, ее жизнь рассыпается, превращаясь в тысячи сверкающих осколков. Лайла тогда вела себя просто замечательно, и даже мистер Лоури помог, устроив так, что их дом сразу же купили. Когда все было окончательно оформлено, у них на руках оказалось примерно две тысячи долларов наличными. Лайла нашла работу в магазине, торговавшем грампластинками, в нижней части города, и они сняли маленькую комнатку на двоих. — Послушай, что я тебе скажу: ты должна отдохнуть, — заявила Лайла. — У тебя будет настоящий, полноценный отпуск. Нет, не надо спорить! Девять лет ты нас содержала, теперь самое время стряхнуть с себя заботы, расслабиться. Ты должна куда-нибудь поехать. Вот, например, круиз на морском лайнере. Так она оказалась на борту «Каледонии», и уже через неделю плавания по Карибскому морю изможденное, осунувшееся лицо прежней Мэри больше не возникало перед ее глазами, когда она подходила к зеркалу в своей каюте. Она снова стала молодой (по крайней мере выглядела никак не старше двадцати двух, говорила она себе), но самое главное — она была влюблена. Нет, это была не та безрассудная, неудержимая страсть, которую она испытала когда-то к Дейлу Белтеру. Не было и романтических поцелуев при лунном свете, серебрящем волны, — всех этих голливудских сцен, сразу же встающих перед глазами, когда речь заходит о круизе в тропики. Сэм Лумис был на добрых десять лет старше, чем в свое время Дейл Белтер, и не очень-то ловко умел ухаживать, но Мэри любила его. Казалось, вот он, первый реальный шанс устроить свою жизнь, который предоставила ей судьба. Так Мэри казалось до тех пор, пока Сэм не решил объяснить ей свое положение. — Понимаешь, — сказал он ей, — я сейчас вроде как красуюсь в чужой одежде. Видишь ли, этот вот магазин… И он рассказал ей свою историю. На севере, в маленьком городке Фейрвейл, есть магазин, торгующий всем, что нужно в фермерском хозяйстве. Сэм работал там, помогая отцу. Подразумевалось, что потом дело перейдет к нему по наследству. Год назад отец умер, и тогда Сэму сообщили плохие новости. Да, конечно, магазин переходит к нему. Плюс около двадцати тысяч отцовского долга. Дом, товары, даже страховка — все уходило в счет долга. Отец никогда не говорил Сэму, что частенько вкладывал деньги в другой вид бизнеса — игру на тотализаторе. Но дело обстояло именно так. У Сэма теперь оставалось только два варианта: объявить себя банкротом или попытаться выплатить долги. Сэм выбрал второе. — Это дело приносит прибыль, — объяснил он. — Я, конечно, не стану богачом, но, если управлять магазином как следует, можно получать стабильную выручку в девять-десять тысяч в год. А если я смогу выставить приличный выбор разных машин для сельскохозяйственных работ, может, даже больше. Я выплатил уже четыре тысячи с лишним долга и думаю, что еще пара лет — и я расплачусь полностью. — Но я не понимаю, если ты столько должен, как ты можешь позволить себе этот круиз? Сэм широко улыбнулся. — Я выиграл соревнование. Ну да, кто больше всех получит выручки от продажи сельскохозяйственной техники; спонсором было отделение фирмы, которая ее производит. Я вовсе и не пытался выиграть эту поездку — просто вертелся как мог, чтобы быстрее выплатить долги. Они меня уведомили, что я занял первое место в своем округе. Я пытался получить приз деньгами, но они ни в какую. Или круиз, или ничего. Что ж, этот месяц не будет напряженным, своему помощнику я доверяю. Я подумал, что отдохнуть за чужой счет тоже не так уж плохо. Вот так я оказался здесь. И встретил тебя. — Он невесело улыбнулся и вздохнул. — Да, если бы это был наш медовый месяц… — Сэм, но что нам мешает? Я хочу сказать, мы можем… Однако он снова тяжело вздохнул и покачал головой. — Придется подождать с этим. Может, два-три года, пока я не расплачусь со всеми долгами. — Я не хочу ждать! И наплевать мне на деньги. Я могла бы уйти из своего агентства, работать в магазине… — И спать тоже в нем, как приходится делать мне? — Он выдавил из себя улыбку, но лицо оставалось таким же безрадостным. — Да, я не шучу! Устроил себе гнездышко в задней комнате. Питаюсь в основном бобовыми консервами. У нас говорят, я так трясусь над каждым центом, что переплюнул даже нашего банкира. — Но к чему все это? — спросила она. — Я хочу сказать, если ты не будешь так себя ограничивать, то выплатишь долг на год-два позже, и все. А до тех пор… — До тех пор я должен жить в Фейрвейле. Неплохой городишко. Но маленький. Там все всё друг о друге знают. Пока я вот так веду себя, я вызываю сочувствие и уважение. Они часто покупают мой товар, просто чтобы поддержать меня, — все знают мои проблемы, и всем нравится, что я стараюсь изо всех сил, чтобы решить их. Отец, несмотря на то, как у нас все потом повернулось, пользовался хорошей репутацией. Важно, чтобы эта репутация сохранилась. Для меня и моего бизнеса. И для нас, в будущем. Теперь-то это стало еще важнее, чем раньше. Разве ты не понимаешь? — В будущем. — Мэри вздохнула. — Ты сказал — два-три года. — Ничего не поделаешь. Понимаешь, когда мы поженимся, я хочу, чтобы у нас был приличный дом, хорошая обстановка. Для этого нужны деньги. По крайней мере возможность взять кредит. Сейчас-то я постоянно оттягиваю расчеты с поставщиками — они это терпят, пока уверены, что все, что я заработаю, пойдет им в уплату долга. Тяжело и не очень приятно. Но я знаю, чего хочу добиться, и на меньшее не согласен. Тебе просто придется немного подождать, дорогая. Она терпеливо ждала и больше не спорила с ним об этом. Но только после того, как ей стало ясно, что ни уговоры, ни другие способы убеждения не заставят его поступить иначе. Так у них обстояли дела, когда круиз завершился. Прошел год с лишним. За это время абсолютно ничего не изменилось. Прошлым летом Мэри приезжала к нему; посмотрела на город, магазин, увидела, что в расчетной книжке появились новые записи: Сэм вернул еще пять тысяч долларов. — Осталось всего-то одиннадцать тысяч, — гордо объявил он. — Справлюсь за два года, а может, и раньше. Два года. Через два года ей будет двадцать девять. Она уже не могла позволить себе устроить сцену, закатить истерику и гордо хлопнуть дверью, как какая-нибудь двадцатилетняя девица. Мэри отлично понимала, что особого выбора у нее нет: вряд ли она когда-нибудь встретит еще одного Сэма Лумиса. Поэтому она улыбалась, понимающе кивала и отправлялась домой, корпеть над бумагами в агентстве Лоури. И опять каждый день, приходя на работу, она видела, как старина Лоури получает свои пять процентов за посредничество. Видела, как он скупает ненадежные закладные и добивается, чтобы прежних владельцев лишили права выкупа, как, ловко выбрав подходящий момент, предлагает немыслимо низкие цены людям, отчаянно нуждающимся в наличных, а потом зарабатывает хорошие деньги, легко и быстро сбывая их имущество. Люди продают и покупают каждый день, а Лоури просто стоит в середине и получает от обеих сторон свои пять процентов только за то, что сводит покупателя и продавца. Это все, что он делает полезного в жизни. И тем не менее он был богат. Ему-то не пришлось бы ломать спину два года, чтобы выплатить одиннадцатитысячный долг. Лоури иногда зарабатывал такую сумму за пару месяцев. Мэри ненавидела его, как ненавидела многих продавцов и покупателей, приходивших в агентство, потому что они тоже были богатыми. Этот Томми Кэссиди был, пожалуй, хуже всех — крупный делец, купавшийся в деньгах, которые ему выплачивали за аренду нефтеносных участков. Он ни в чем не нуждался, но постоянно лез в сделки с недвижимостью, выискивал, нет ли поблизости охваченных страхом, несчастных людей, чьей бедой можно было бы воспользоваться. Дешево купить — дорого продать… Он хватался за любую возможность выжать лишний доллар. Он мог запросто выложить сорок тысяч наличными на свадебный подарок дочери. И так же запросто положить на стол Мэри Крейн стодолларовую бумажку — это случилось примерно полгода назад — и предложить «проехаться с ним в Даллас» на уик-энд. Это было проделано так быстро, с такой спокойной, непринужденной наглостью, что она просто не успела как следует рассердиться. Затем вошел мистер Лоури, и инцидент был исчерпан. Она ни разу — ни на людях, ни с глазу на глаз — не высказала Кэссиди, что думает насчет его предложения, а он ни разу не повторил его. Но она ничего не забыла. При всем желании Мэри не смогла бы забыть слюнявой, плотоядной улыбки на жирном лице старика. Она также никогда не забывала, что мир принадлежит таким вот Томам Кэссиди. Они владели всем; они назначали цены. Сорок тысяч — за свадебный подарок; сто долларов, небрежно брошенных перед ней, — за право трехдневного владения телом Мэри Крейн. Вот я и взяла сорок тысяч долларов… Как в старом анекдоте, но то, что произошло, ничуть не похоже на шутку. Она на самом деле взяла деньги, а подсознательно грезила о такой возможности очень, очень давно. И сейчас все как бы встало на свои места, словно она осуществила первую часть давно разработанного плана. Сегодня пятница, вечер последнего рабочего дня недели. Банки завтра будут закрыты, а значит, Лоури начнет выяснять, куда делись деньги, только в понедельник, когда она не явится на работу в его агентство. К тому же сестры дома не будет — рано утром она уехала в Даллас: теперь Лайла ведала закупкой новых пластинок для своего магазина. Она тоже не появится до понедельника. Мэри отправилась прямо домой и собрала свои вещи: не все, только лучшие платья — их она уложила в чемодан — и смену белья. У них с Лайлой в пустой банке из-под крема было спрятано триста шестьдесят долларов, но Мэри не тронула этих денег. Они понадобятся Лайле, когда ей придется одной обо всем заботиться. Мэри очень хотела оставить сестре какую-нибудь весточку, но это было слишком рискованно. Лайле придется пережить несколько тяжелых дней, но Мэри ничем не могла ей помочь. Может быть, в будущем она что-нибудь придумает. Мэри покинула квартиру примерно в семь; час спустя она остановила машину в окрестностях города и поужинала, затем доехала до помещения с вывеской «ПОДЕРЖАННЫЕ МАШИНЫ — В ОТЛИЧНОМ СОСТОЯНИИ» и обменяла свой седан, сильно потеряв при этом в деньгах. Она потеряла еще больше на следующее утро, когда проделала ту же операцию в небольшом городке в четырехстах милях к северу. Примерно в полдень, после третьего обмена, она сидела за рулем старой развалины с помятым левым передним крылом, имея тридцать долларов в кармане. Но это ее не расстраивало. Главное — замести следы, как можно чаще менять машины и в конце концов стать обладателем любой развалюхи, лишь бы она была способна дотянуть до Фейрвейла. А оттуда она могла отправиться куда-нибудь еще дальше, на север, возможно, даже доехать до Спрингфилда[4] и продать эту последнюю машину, подписавшись своим настоящим именем: как сможет тамошняя полиция узнать местопребывание некой миссис Сэм Лумис, если она живет в городке за сотню миль оттуда? Да, она хочет стать миссис Сэм Лумис, и как можно скорее. Она придет к Сэму с тривиальной историей о внезапно полученном наследстве. Сорок тысяч долларов — слишком большая сумма, слишком много придется выдумывать. Скажем, ей досталось пятнадцать тысяч по завещанию. И еще она скажет, что Лайла получила столько же, немедленно бросила работу и уехала в Европу. Тогда не придется объяснять, почему не стоит приглашать сестру на свадьбу. Возможно, сначала Сэм не захочет взять деньги; и конечно, будет много каверзных вопросов, но Мэри как-нибудь добьется своего. И они сразу же поженятся: вот что самое главное. Ее будут называть миссис Сэм Лумис. Миссис Лумис, супруга владельца магазина в городке за восемь тысяч миль от агентства Лоури. На работе никто даже не слышал о существовании Сэма. Конечно, они отправятся к Лайле, а она наверняка сразу же догадается, где сестра. Но ничего им не скажет, пока не найдет способа связаться с Мэри. Когда это случится, Мэри должна будет так обработать сестру, чтобы та не проболталась Сэму и полиции. Вряд ли здесь возникнут какие-то трудности: Лайла слишком многим обязана ей за возможность закончить школу. Может быть, она даже передаст сестре какую-то часть из оставшихся двадцати пяти тысяч. Лайла, наверное, откажется взять эти деньги. Но она что-нибудь придумает; Мэри не загадывала так далеко — когда надо будет, она найдет выход. Все в свое время. Сейчас главное — доехать до Фейрвейла. На карте расстояние равнялось каким-то несчастным десяти сантиметрам. Красная десятисантиметровая линия между двумя точками. Прошло целых восемнадцать часов, а она еще в пути. Восемнадцать часов непрерывной тряски, восемнадцать часов бесконечной дороги, так что в глазах рябит от солнца и ослепительного света фар. Восемнадцать часов не отрываться от руля, хотя все тело ноет от неудобной позы, восемнадцать часов борьбы с дорогой, с машиной и с неумолимо накатывающей волной страшной усталости. А теперь она пропустила нужный поворот, вокруг льет дождь, опустилась ночь и она едет по незнакомой дороге неизвестно куда. Мэри мельком глянула в зеркало; там неясно вырисовывалось ее отражение. Темные волосы, правильные черты — все было прежним, но исчезла улыбка, полные губы плотно сжались, образовав тонкую бледную линию. Где-то она раньше видела это изможденное, осунувшееся лицо… В зеркале на стене твоей комнаты после смерти мамы, когда ты почувствовала, что жизнь разбита на мелкие осколки… А она все это время считала себя такой спокойной, хладнокровной, собранной. Не было ощущения страха, сожаления или вины. Но зеркала не лгут. И сейчас зеркало говорило ей правду. Отражение беззвучно сказало ей: «Остановись. Ты не можешь заявиться к Сэму в таком виде, посреди ночи, в помятом платье, с усталым, напряженным лицом — явными следами панического бегства. Конечно, ты скажешь, что хотела сразу же сообщить о неожиданном подарке судьбы, но тогда надо выглядеть так, словно тебя настолько обрадовали новости, что ты стремглав примчалась к нему». Вот что надо сделать: переночевать где-нибудь, хорошенько отдохнуть. А утром, посвежевшая и бодрая, она прибудет в Фейрвейл. Если сейчас повернуть и доехать до того места, где она неправильно выбрала путь, она снова окажется на шоссе. И сможет найти мотель. Мэри кивнула, борясь с желанием расслабиться и закрыть глаза. Неожиданно она резко выпрямилась, вглядываясь в вырисовывавшиеся сквозь завесу мрака, пронизанного дождем, контуры у края дороги. Она увидела вывеску рядом с подъездной дорожкой, которая вела к небольшому строению. МОТЕЛЬ — СВОБОДНЫЕ МЕСТА. Вывеска не горела, но, может быть, хозяева просто забыли включить ее, так же как она забыла включить фары, когда неожиданно опустилась ночь. Мэри подъехала к зданию, отметив, что оно полностью погружено в темноту. Свет не горел даже в небольшом застекленном помещении в конце здания, наверняка служившем конторой. Может быть, мотель закрыт? Она замедлила ход, вглядываясь в темноту, затем почувствовала, как колеса машины проехали по электрическим приспособлениям, подающим сигнал владельцам. Теперь она могла видеть дом на склоне холма за мотелем; окна на фасаде были освещены — возможно, хозяин находился там. Сейчас он спустится к ней. Мэри остановила машину и расслабилась. Теперь, в наступившей тишине, она могла различить звуки окружавшей ее ночи: мерный шум дождя, прерывистые вздохи ветра. Эти звуки врезались ей в память: вот так же шел дождь в день похорон мамы, в час, когда они навсегда опустили ее в узкую яму, словно наполненную вязкой темнотой. Сейчас эта темнота обступила Мэри со всех сторон; она, словно муха, погружалась в нее, одинокая и заброшенная. Деньги здесь не помогут, и Сэм не поможет, потому что тогда, на развилке, она выбрала не тот поворот и сейчас стоит на дороге, ведущей в неизвестность. Теперь уже ничего не поделаешь — она сама вырыла себе могилу, остается лишь опуститься в нее. Почему ей пришли в голову такие мысли? Ее ждет теплая постель, а не могильный холод. Она все еще пыталась понять, откуда взялось это ощущение безнадежности, когда из мрака вынырнула большая черная тень и чья-то рука открыла дверцу машины.Глава 3
— Вам нужна комната? Как только Мэри увидела перед собой эту толстую физиономию, очки, услышала мягкий, неуверенный голос, она сразу же приняла решение. Здесь с ней ничего не случится. Она кивнула, выбралась из машины и, чувствуя тупую боль в икрах, последовала за хозяином мотеля к конторе. Он отпер дверь, шагнул внутрь и зажег свет. — Извините, что заставил вас ждать. Я был дома: Мама не очень хорошо себя чувствует. Обычное помещение, но здесь было тепло, светло и сухо. Мэри блаженно поежилась и улыбнулась толстяку. Он согнулся над журналом регистрации на стойке. — Номер у нас стоит семь долларов. Хотите сначала взглянуть? — Нет-нет, все в порядке. — Она быстро открыла кошелек, извлекла одну пятидолларовую и две долларовые купюры, положила их на стойку, а он подвинул к ней журнал и протянул ручку. Какое-то мгновение она колебалась, потом написала «свое» имя: Джейн Уилсон — и адрес: Сан-Антонио, Техас. Ничего не поделаешь — на машине техасский номерной знак. — Я позабочусь о ваших вещах, — произнес он и отошел от стойки. Она снова последовала за ним наружу. Деньги были в машине, все в том же большом конверте, стянутом широкой резинкой. Наверное, лучше всего оставить их здесь: она запрет машину и никто их не тронет. Он отнес чемодан к дверям комнаты, расположенной возле конторы. Он выбрал ближайшую, но Мэри было все равно: главное — укрыться от дождя. — Ужасная погода, — сказал он, пропуская ее вперед. — Долго были в пути? — Весь день. Он щелкнул выключателем, и настольная лампа, словно цветок, распустилась желтыми лепестками света. Комната была обставлена просто, но вполне сносно; в ванной Мэри заметила душ. Правда, она предпочла бы настоящую ванну, но сойдет и так. — Устраивает? Она быстро кивнула, затем вспомнила о еде. — Не подскажете, где здесь можно перекусить? — Так, надо подумать. За три мили отсюда когда-то была забегаловка, где торговали гамбургерами и пивом, но сейчас ее, наверное, закрыли, ну, когда проложили новое шоссе. Нет, лучше всего вам добраться до Фейрвейла. — А далеко это? — Примерно семнадцать-восемнадцать миль. Езжайте прямо, когда доберетесь до местной дороги, сверните направо, и снова окажетесь на шоссе. А дальше — десять миль до города. Странно, почему вы сразу не поехали той дорогой, раз направляетесь на север. — Я заблудилась. Толстяк кивнул и вздохнул. — Я так и подумал. С тех пор как построили новую дорогу, у нас здесь редко кто-нибудь останавливается. Она рассеянно улыбнулась. Он продолжал стоять возле двери, надув губы. Мэри подняла голову и встретила его взгляд; он быстро опустил глаза и смущенно откашлялся. — Э-э, мисс… я вот тут подумал… Вам, может, не очень-то хочется ехать в Фейрвейл и обратно в такой дождь. То есть, я хочу сказать, я как раз собирался поужинать. Буду очень рад, если вы составите мне компанию. — Ну что вы, неудобно. — Почему? Вы нас нисколько не обеспокоите. Мама опять легла, и ей не придется ничего готовить: я собирался просто соорудить холодную закуску и сварить кофе. Если, конечно, вам такое подходит. — Ну… — Слушайте, я сейчас сбегаю к себе и все приготовлю. — Я вам так благодарна, мистер… — Бейтс. Норман Бейтс. — Он попятился, стукнувшись о дверь плечом. — Слушайте, я оставлю фонарик, чтобы вы могли подняться ко мне. Сейчас вам, наверное, хочется снять с себя эту мокрую одежду. Он отвернулся, но Мэри успела заметить, что толстяк покраснел. Боже, он смутился, как подросток! Впервые за весь день Мэри смогла улыбнуться. Она подождала, пока он закрыл за собой дверь, и сбросила жакет. Потом положила сумку на кровать, достала оттуда набивное платье и расправила его. Может быть, оно отвисится, пока она будет в ванной. Сейчас времени осталось только на то, чтобы немного освежиться, но, когда она вернется, ее ждет настоящий горячий душ, пообещала себе Мэри. Вот что ей нужно: смыть с себя усталость и, конечно, выспаться. Но сначала — ужин. Так, посмотрим: вся косметика — в сумочке, надеть можно голубой плащ — он в чемодане… Пятнадцать минут спустя она стучалась в дверь большого дома на склоне холма. Из окна гостиной, не задернутого шторами, виднелся свет единственной лампы, но второй этаж был ярко освещен. Если его мать больна, то она, должно быть, находится там. Мэри терпеливо дожидалась ответа, но к двери никто не подходил. Может быть, хозяин тоже наверху. Она постучала снова, потом украдкой заглянула в окно. И с трудом поверила своим глазам: неужели такие места все еще существуют? Обычно, даже когда здание старое, его интерьер стараются хоть немного приспособить к новым временам, что-то переделать, изменить. Но гостиная, в окно которой она заглянула, никогда не подвергалась перестройке: старомодные обои с цветочным рисунком, тяжеловесная резная мебель красного дерева, стулья и диваны с высокими спинками, стоявшие вплотную друг к другу, ярко-красный ковер и панели, окаймлявшие камин, — все словно возвращало в беззаботную атмосферу начала века. Ничто не нарушало цельности картины, не было даже телевизора, но она заметила старинный граммофон с ручным заводом на заднем столе. Теперь Мэри могла различить тихий шелест голосов; ей даже показалось, что они доносятся из раструба граммофона. Потом она поняла, откуда взялись эти звуки: они шли сверху, из ярко освещенной комнаты. Мэри снова постучала, теперь уже рукоятью фонарика. На этот раз ее услышали, потому что голоса внезапно умолкли, раздались чьи-то мягкие шаги. Через несколько секунд она увидела, как к ней спускается мистер Бейтс. Он подошел к двери и открыл ее, жестом пригласив Мэри войти. — Извините, — произнес он. — Я тут укладывал Маму на ночь. С ней иногда приходится трудно. — Вы сказали, что она больна. Мне бы не хотелось тревожить… — Да нет, вы никого не потревожите. Она наверняка заснет сном младенца. — Мистер Бейтс повернул голову, бросил быстрый взгляд на лестницу и продолжил приглушенным голосом: — Она ведь здорова, физически здорова, понимаете? Но иногда на нее находит… — Он порывисто кивнул, затем улыбнулся. — Давайте-ка ваш плащ, сейчас мы его повесим. Вот так. А теперь сюда, пожалуйста… Она последовала за ним по проходу под лестницей. — Надеюсь, вы не будете против ужина на кухне, — прошептал он. — Я там для нас двоих все приготовил как надо. Ну вот, садитесь, сейчас я налью вам кофе. Кухня была украшением этого дома — застекленные шкафчики от пола до потолка, окаймлявшие старомодную раковину с рукомойником. В углу раскорячилась большая печь. Но от нее шло благодатное тепло, а длинный деревянный стол радовал взгляд обилием закусок — колбасы, сыра, огурцов домашнего засола в стеклянных тарелках, расставленных на скатертив красную и белую клетку. Мэри теперь не казалась смешной причудливая обстановка, и даже это неизменное, вышитое гладью изречение на стене не вызывало у нее раздражения. Господи, благослови сей дом. Что ж, ладно. Это намного лучше, чем сидеть в одиночестве в какой-нибудь убогой забегаловке провинциального городка. Мистер Бейтс поставил перед ней полную тарелку. — Ну вот, кушайте, не стесняйтесь! Вы, должно быть, проголодались. Проголодалась — ну еще бы! Она не заставила просить себя дважды и набросилась на еду, не обратив внимания на то, как мало ест он сам. Заметив это, Мэри ощутила легкое смущение. — Но вы сами ни до чего не дотронулись! Вы наверняка поужинали раньше. — Нет. Мне просто сейчас не хочется есть. — Он снова наполнил ее чашку. — Видите ли, Мама меня иногда здорово выводит из себя. — Он опять понизил голос, и опять прозвучали эти извиняющиеся нотки. — Наверное, я сам виноват — не очень-то хорошо ухаживаю за ней. — Вы живете здесь совсем одни? Только вы и мать? — Да. Больше никого. Так было всегда. — Должно быть, вам тяжело приходится. — Я не жалуюсь. Не поймите меня превратно. — Он поправил очки. — Отец ушел от нас, когда я был еще маленьким. Мама одна обо мне заботилась. Как я понимаю, у нее оставалось достаточно средств, чтобы как-то содержать нас, пока я не вырасту. Потом она заложила дом, продала участок и построила этот мотель. Мы здесь работали вместе, и дела шли неплохо, пока новое шоссе не отрезало нас от мира. Но на самом деле она начала сдавать задолго до этого. Пришла пора мне о ней заботиться, как она когда-то заботилась обо мне. Но иногда приходится непросто. — А других родственников нет? — Никого. — И вы никогда не были женаты? Он сразу покраснел и опустил глаза на клетчатую скатерть. Мэри прикусила губу. — Извините. Я не хотела лезть в чужие дела. — Ничего, все в порядке. — Его голос был едва слышен. — У меня никогда не было жены. Мама… у нее были смешные представления… об этом. Я… я даже никогда раньше не сидел за одним столом с такой девушкой, как вы. — Но… — Звучит как-то странно, правда, сейчас, в наше время? Я это знаю. Но ничего не поделаешь. Я каждый раз повторяю себе, что без меня она будет беспомощной, но, может быть, на самом деле я сам буду еще более беспомощным без нее. Мэри допила кофе, достала из сумочки сигареты и протянула пачку Бейтсу. — Нет, спасибо. Я не курю. — Вы не против, если закурю я? — Нет, нет, пожалуйста. — Он замялся. — Я бы предложил вам что-нибудь выпить, но, видите ли, Мама не терпит спиртного в своем доме. Мэри откинулась на стуле, глубоко затянулась. Она вдруг ощутила прилив сил, уверенность в себе. Удивительно, что могут сделать с человеком немного тепла, покоя и вкусной еды. Час назад она чувствовала себя одинокой, жалкой, заброшенной, испуганной и неуверенной. Сейчас все было по-другому. Может быть, ее настроение изменилось, когда она слушала Бейтса. На самом деле это он был одиноким, заброшенным и испуганным. Она чувствовала себя выше его на две головы. Именно это заставило ее заговорить. — Вам запрещено курить. Вам запрещено пить. Вам запрещено встречаться с девушками. Что же вы делаете, кроме того что управляете мотелем и ухаживаете за своей матерью? Очевидно, он не заметил ее тона. — О, мне есть чем заняться, правда. Я очень много читаю. И у меня есть другие хобби. — Он поглядел вверх на полку, и Мэри перехватила его взгляд. Оттуда посверкивала глазами-бусинами белка. Чучело белки. — Охота? — Да нет. Просто набиваю чучела. Джордж Блаунт дал мне эту белку. Он застрелил ее. Мама не хочет, чтобы я вертел в руках всякое оружие. — Мистер Бейтс, простите, что говорю об этом, но сколько еще вы собираетесь вести такую жизнь? Вы взрослый мужчина. И конечно, понимаете, что нельзя поступать как маленький мальчик до конца дней. Простите за грубость, но… — Я все понимаю. Я сознаю, какая у нас создалась ситуация. Я ведь уже говорил вам, я много читал. И знаю, что говорит о подобных вещах психиатрия. Но я должен исполнить свой долг в отношении Мамы. — Но, может быть, мистер Бейтс, вы исполните этот долг перед ней и перед самим собой, если устроите так, чтобы ее поместили в… какое-нибудь заведение? — Она не безумна! Извиняющийся, тихий и мягкий голос исчез, эти слова он выкрикнул визгливым тенором. Теперь толстяк стоял перед ней, его руки смахнули чашку со стола. Она со звоном разбилась, но Мэри даже не повернула голову: она не могла оторвать взгляда от исказившегося до неузнаваемости лица. — Она не безумна, — повторил он. — Что бы вы ни думали, что бы все они ни думали. Не важно, что говорится в книгах или что там скажут доктора в психбольнице. Я знаю, как это делается. Они быстренько запишут ее в сумасшедшие и запрут у себя, только дай им возможность, — мне стоит лишь вызвать их, и все. Но я не сделаю этого, потому что я ее знаю. Неужели так трудно понять? Я знаю, а они нет. Они не знают, как она заботилась обо мне долгие годы, когда всем вокруг было все равно, как она работала ради меня, чем она пожертвовала. Сейчас у нее, конечно, есть странности, но это моя вина, это я виноват. В тот раз, когда она пришла ко мне и сказала, что хочет снова выйти замуж, я заставил ее отказаться от этого. Да, я заставил ее, я виноват! И не надо говорить мне о ревности, о самодурстве: я тогда вел себя хуже, чем она сейчас. Если уж говорить о сумасшествии, я тогда был в десять раз хуже ее. Если бы они, эти доктора, знали, что я говорил и что делал в тот день, как вел себя, они моментально посадили бы в психушку меня. Ну что ж, в конце концов я смог преодолеть себя. А она не смогла. Но кто дал вам право определять, кого нужно изолировать, а кого нет? Мне кажется, временами каждый из нас бывает слегка не в себе. Он остановился, но не потому, что ему не хватило слов, — просто чтобы перевести дыхание. Его лицо было очень красным, а толстые губы начали дрожать. Мэри поднялась. — Я… пожалуйста, простите меня, — тихо произнесла она. — Честное слово, я не хотела. Прошу вас извинить меня. Я не имела никакого права говорить такое. — Да, я знаю. Не важно. Просто я как-то не привык говорить с кем-либо об этих вещах. Когда живешь вот так, в полном одиночестве, в тебе все копится, пока не вырвется, как пробка из бутылки. Как будто тебя превратили в бутылку или в чучело, вроде этой белки вон там. — Его лицо прояснилось, он попытался выдавить из себя улыбку. — Забавный малыш, правда? Мне часто хотелось иметь такого: я бы приручил его, мы бы жили вместе. Мэри взяла сумочку. — Ну, я пойду. Уже поздно. — Пожалуйста, не уходите. Простите меня за эту дурацкую сцену. — Вы тут ни при чем. Я действительно очень устала. — Но, может быть, мы еще побеседуем? Я хотел рассказать вам о своих увлечениях. Я устроил что-то вроде мастерской у себя в подвале… — Нет, с удовольствием бы вас послушала, но мне действительно необходим отдых. — Ну что ж, хорошо. Я провожу вас. Мне надо закрыть контору. Не думаю, что сегодня ночью сюда еще кто-нибудь заедет. Они прошли через холл, он помог ей надеть плащ. Бейтс был очень неловок, и Мэри почувствовала растущее раздражение, но потом осознала, в чем дело, и подавила это чувство. Он старался не дотрагиваться до нее. Бедняжка и в самом деле боялся женщин! Он держал фонарик, и Мэри вслед за ним покинула дом и пошла по тропинке, которая вела к посыпанной гравием подъездной дорожке, опоясывавшей мотель. Дождь прекратился, но вокруг царил непроглядный мрак, ночь была беззвездной. Обогнув дом, Мэри оглянулась. Второй этаж все еще был ярко освещен. Интересно, легла ли уже его мать, подумала Мэри. Может быть, она не спала, слышала их разговор и завершивший его визгливый монолог сына? Мистер Бейтс остановился перед дверью ее комнаты, подождал, пока она вставила в замок ключ и открыла ее. — Спокойной ночи, — произнес он. — Приятных сновидений. — Благодарю вас. Спасибо за гостеприимство. Он открыл рот, затем отвернулся. И снова, в третий раз за вечер, она увидела, как его лицо залила краска. Мэри захлопнула дверь и повернула ключ в замке. В коридоре послышались шаги, затем раздался щелчок, означавший, что он зашел в контору рядом с ее комнатой. Она не услышала, как он вышел оттуда; надо было разложить вещи, и она целиком погрузилась в это занятие. Вытащила пижаму, шлепанцы, баночку с ночным кремом, зубную щетку и пасту. Потом перебрала одежду в чемодане в поисках платья, которое наденет завтра, когда ее увидит Сэм. Надо повесить его на вешалку сейчас, чтобы за ночь оно отвиселось. Завтра все должно быть идеально. Завтра все должно быть… И как-то сразу уверенность в себе, ощущение превосходства, охватившее ее при разговоре с толстяком, куда-то исчезли. Но разве эта перемена настроения произошла столь уж неожиданно? Разве она не началась еще там, в доме, когда мистер Бейтс вдруг ударился в истерику? Что он там сказал, что-то такое, мгновенно резанувшее ее слух? Временами каждый из нас бывает слегка не в себе. Мэри Крейн расчистила себе место среди разбросанных платьев и опустилась на постель. Да. Это правда. Временами каждый из нас бывает слегка не в себе. Вот, например, вчера вечером она пережила небольшой приступ безумия, увидев деньги на столе шефа. С тех пор она действовала как одержимая; должно быть, она и была одержимой, потому что только одержимая может вообразить, что ей удастся сделать все, как она задумала. Происшедшее казалось сном, мечтой, ставшей явью. Это и был сон. Безумный сон. И теперь она отчетливо осознала это. Возможно, ей удастся сбить со следа полицию. Но Сэм начнет задавать разные вопросы. Как звали покойного родственника, который оставил ей наследство? Где он жил? Почему она раньше не упоминала о нем? Как это она привезла с собой наличные? Неужели мистер Лоури спокойно воспринял то, что она так неожиданно оставила работу? И потом еще Лайла. Представим себе, что она поведет себя так, как ожидает Мэри, — приедет к ней, ничего не сказав полиции, и даже поклянется хранить молчание в будущем — просто из чувства благодарности к сестре. Факт остается фактом — все равно она будет знать обо всем. Все равно возникнут осложнения. Рано или поздно Сэм захочет навестить Лайлу или пригласить к ним. Так что ничего не получится. Мэри никогда не сможет поддерживать с ней отношения, не сможет внятно объяснить Сэму, почему нельзя этого делать, почему ей нельзя возвращаться в Техас, даже для того, чтобы встретиться с родной сестрой. Нет, все ее планы были чистым бредом. Но сейчас уже слишком поздно, ничего нельзя изменить. А может быть, нет? Может быть, так: она сейчас выспится — долгие десять часов отдыха. Завтра — воскресенье; если она покинет мотель примерно в девять утра и поедет прямо домой, то возвратится в город в понедельник ранним утром. Еще до того, как вернется из Далласа Лайла, до того, как откроется банк. Она положит деньги в банк и сразу отправится на работу. Конечно, она страшно устанет. Но это не смертельно, и никто никогда ни о чем не узнает. Оставалась еще проблема с машиной. Тут придется придумать какое-то объяснение для Лайлы. Она может сказать ей, что поехала в Фейрвейл, решив нанести неожиданный визит Сэму и провести с ним уик-энд. Машина сломалась, и она была вынуждена отбуксировать ее; ей сказали, что потребуется новый двигатель, поэтому Мэри решила обменять ее на эту старую развалину и вернуться домой. Да, звучит правдоподобно. Конечно, когда она подсчитает убытки, вся поездка обойдется ей где-то в семьсот долларов. Столько стоил ее седан. Но эту цену стоит заплатить. Семьсот долларов — не так уж много за то, чтобы снова обрести рассудок. Рассудок, нормальную жизнь и надежду на счастливое будущее. Мэри поднялась на ноги. Так она и сделает. Она тут же почувствовала себя высокой и сильной, к ней снова вернулась уверенность. Все оказалось очень просто. Если бы Мэри была набожной, она произнесла бы про себя молитву. Но в тот момент ее охватило странное ощущение, будто все, что произошло, было предопределено, — так, кажется, это называется? Будто все события сегодняшнего дня просто должны были случиться. То, что она выбрала неправильную дорогу, приехала сюда, встретила этого несчастного толстяка, стала свидетелем его странной речи, последняя фраза которой словно отрезвила ее. Ей даже захотелось подойти к нему и расцеловать, но потом она, засмеявшись, представила себе, как он воспримет такое проявление благодарности. Несчастный чудак, скорее всего, хлопнется в обморок! Она опять хихикнула. Приятно снова чувствовать себя высокой и сильной; ну-ка, посмотрим, сможет она теперь уместиться под душем? Именно это она сейчас и сделает — примет настоящий горячий душ. Встанет под струящуюся воду и будет стоять, пока не смоет всю грязь с тела, а потом с души. Очисться, Мэри. Стань белой, как снег… Она вошла в ванную, сбросила туфли, пригнувшись, стянула чулки, потом подняла руки, сняла через голову платье, швырнула его в комнату. Платье упало на пол — наплевать. Медленно расстегнула бюстгальтер, взмахнула рукой, так что он описал красивую дугу в воздухе, и разжала пальцы. А теперь трусики… Она немного постояла перед зеркалом, внимательно изучая себя. Что ж, по лицу можно дать двадцать семь, но тело у нее двадцатилетней девушки. Хорошая фигура. Чертовски хорошая фигура. Сэму понравится. Хорошо бы он сейчас стоял рядом и любовался этим телом. Пережить еще два года ожидания будет трудно, страшно трудно. Но она потом сумеет наверстать потерянное время. Считается, что женщина окончательно достигает половой зрелости лишь к тридцати годам. Надо будет проверить. При этой мысли Мэри снова захихикала как девчонка, нанесла воображаемый удар противнику и отскочила, послала отражению воздушный поцелуй и получила такой же в ответ. Потом встала под душ. Вода была очень горячей, пришлось подкрутить кран с холодной водой. В конце концов она полностью открыла оба крана, так что теплая волна словно затопила все вокруг. Вода лилась с оглушительным шумом, комнату начали заволакивать клубы пара. Из-за этого она не услышала, как открылась дверь, как по полу прошелестели чьи-то шаги. И когда занавеска, закрывавшая душевую, раздвинулась, клубы пара сначала скрыли лицо. Потом она заметила его — просто лицо, глядевшее на нее сквозь ткань, словно маска, парящая в воздухе. Шарфик закрывал волосы, и глаза, бессмысленно пялившиеся на нее, казалось, были сделаны из стекла, но это была не маска. Кожа, покрытая толстым слоем пудры, была мертвенно-белой, два пятна лихорадочно-бурого цвета горели на щеках. Это была не маска. Это было лицо полоумной, обезумевшей старухи. Мэри начала кричать, но тут занавеска раздвинулась шире, из клубов пара возникла рука, державшая огромный мясницкий тесак. Этот тесак мгновение спустя оборвал ее крик. И отрубил голову.Глава 4
Как только Норман вошел в контору, его начало трясти. Это была реакция, конечно. Слишком много всего произошло, и слишком быстро. Он не мог больше держать это в себе, как в бутылке. Бутылка. Вот что ему сейчас нужно — выпить. Он, конечно, наврал той девушке. Действительно, Мама не разрешала держать спиртное в доме, но он все равно выпивал. Он прятал бутылку здесь, в конторе. Иногда нельзя не выпить, даже если знаешь, что плохо переносишь спиртное, даже если ничтожного количества достаточно, чтобы все вокруг стало как в тумане, чтобы отключиться. Бывали времена, когда очень хотелось отключиться. Норман вовремя вспомнил, что надо сделать, — опустил шторы, выключил придорожную вывеску. Вот и все. Закрыто на ночь. Теперь, когда шторы опущены, снаружи никто не сможет различить слабый свет настольной лампы. Никто сюда не заглянет, никто не увидит, как он открыл ящик в столе и вытащил бутылку дрожащими, как у нашкодившего мальчика, руками. Маленький мальчик хочет свою бутылочку. Он поднял кружку и сделал глоток, закрыв глаза. Виски обожгло все внутри; это хорошо. Пусть выжжет всю горечь и боль. Огненная влага прошла по горлу, воспламенила желудок. Еще один глоток, — может быть, он выжжет привкус страха. Он сделал ошибку, пригласив девушку в дом. Норман понял это уже в тот момент, когда произнес роковые слова, но девушка была такой хорошенькой, казалась такой усталой и одинокой, словно ей не к кому было обратиться, не у кого искать понимания. Он ведь хотел только поговорить с ней немного, так оно и вышло, больше ничего не было. Кроме того, это ведь его дом, разве не так? Он такой же хозяин, как и Мама. Она не имеет права устанавливать здесь свои порядки. Но все равно это была ошибка. На самом деле он бы никогда не осмелился, просто сегодня он был очень сердит на Маму. Он решил поступить наперекор ей. Это было плохо. Но после того, как он пригласил ее, он сделал кое-что похуже. Он вернулся в дом и сказал Маме, что сегодня у него будет гостья. Он ворвался к ней, прямо к постели, и объявил об этом — все равно что сказать: «Ну-ка, попробуй теперь сделать что-нибудь!» Он совершил дурной поступок. Она и так была на взводе, а когда он сказал ей, что сюда придет девушка, у нее началась самая настоящая истерика. Да, истерический припадок, вот как называется ее поведение, с этими криками: «Если ты приведешь ее сюда, я убью ее! Убью эту шлюху!» Шлюха. Мама не употребляла таких слов. Но тогда она именно так и сказала. Она больна, очень больна. Может быть, девушка была права. Может быть, Маму и вправду надо поместить куда-нибудь. Кажется, он сам уже не может ничего с ней сделать. И с самим собой тоже. Что там Мама говорила про тех, что делают что-то там сами с собой? Это грех. Они будут гореть в аду за это. Внутри все горело от виски. Уже третий глоток, но он нуждался в нем. Он во многом еще нуждался. И насчет этого тоже девушка была права. Так жить нельзя. Он больше не может так жить. Даже этот ужин превратился в пытку. Он все время боялся, что Мама что-нибудь устроит. С тех пор как он оставил ее комнату и закрыл дверь на ключ, он все время боялся, что она начнет стучать в стену и кричать. Но все было тихо, пожалуй, даже слишком тихо, словно Мама внимательно слушала их беседу. Наверное, так оно и было. Можно запереть Маму, но заткнуть ей уши нельзя. Норман надеялся, что сейчас она уже заснула. А завтра, Бог даст, все забудет. Такое иногда случалось. Но бывало и по-другому: он был уверен, что она забыла о том или ином инциденте, а много месяцев спустя вдруг, как гром среди ясного неба, Мама вспоминала о нем. Среди ясного неба… Он хмыкнул. Придет же такое в голову. Он теперь и не видит этого ясного неба. Только облака и густая тьма, вот как сегодня. Он услышал какой-то звук и быстро повернулся на стуле. Неужели Мама? Нет, такого не может быть, ты же запер ее, помнишь? Это, наверное, девушка в соседней комнате. Ну конечно, теперь он ясно слышал; судя по всему, она открыла чемодан и раскладывает вещи, готовится ко сну. Норман сделал еще глоток, чтобы успокоить нервы. На этот раз виски помогло. Рука больше не дрожала. Он не испытывал страха. Если он думал о девушке, страшно не было. Смешно: когда он по-настоящему разглядел ее, Нормана потрясло жуткое ощущение, как же это называется? Что-то на им… Импозантный? Нет, не то. Он не чувствовал себя импозантным, когда был рядом с женщиной. Имбецил? Опять не то. Слово вертелось на языке, он сотни раз встречал его в книгах, в определенных книгах, о существовании которых Мама и не подозревала. Ну, не важно. Когда он стоял рядом с девушкой, он чувствовал себя плохо, но не сейчас. Сейчас он был сильным и мог сделать все что угодно. А с девушкой вроде этой он бы многое хотел сделать. Молоденькая, хорошенькая, к тому же неглупая. Он показал себя дураком, отвечая на ее слова насчет Мамы; теперь он должен признать, что она была права. Она знает, она способна понять. Если бы только она тогда осталась, если бы только они продолжили разговор… А теперь он, наверное, больше ее не увидит. Завтра она уйдет. Уйдет навсегда. Джейн Уилсон, Сан-Антонио, Техас. Интересно, кто она, куда направляется, какая она на самом деле: в такую девушку можно влюбиться. Да, влюбиться, увидев ее один-единственный раз. И не над чем здесь смеяться. Но она-то, наверное, будет смеяться. Таковы уж они, девушки, — они всегда смеются над тобой. Потому что все они шлюхи. Мама была права. Все они шлюхи. Но попробуй держи себя в руках, когда шлюха такая красивая и ты знаешь, что больше никогда ее не увидишь. Ты просто должен снова ее увидеть. Будь ты мужчиной хотя бы наполовину, ты так и сказал бы ей, когда был в ее комнате. И принес бы бутылку, предложил бы выпить и сам выпил бы вместе с ней, а потом взял бы ее на руки, отнес в постель, и тогда… Тогда ничего бы не произошло. Потому что ты не смог бы ничего сделать. Потому что ты бессильный. Ты импотент. Ты ведь это слово не мог вспомнить, правда? Импотент. Это слово использовалось в книгах, это слово употребляла Мама, это слово значит, что ты больше никогда не увидишь ее, потому что не сможешь ничего сделать. Это слово знали шлюхи, наверняка знали — вот почему они всегда смеялись над ним. Норман снова отпил из кружки, совсем маленький глоточек. Он почувствовал, как что-то потекло по подбородку… Кажется, он опьянел. Да, он пьяный, ну и что? Лишь бы не знала Мама. Лишь бы не знала эта девушка. Это секрет, бо-ольшой секрет. Так он импотент? Но это не значит, что он больше никогда ее не увидит. Он увидит ее — прямо сейчас. Норман перегнулся через стол, голова почти уперлась в стену. Опять звуки. По долгому опыту он знал, что они означают. Девушка скинула туфли. Значит, теперь она идет в ванную. Он протянул руку. Пальцы снова дрожали, но теперь уже не от страха. От нетерпеливого ожидания, от предвкушения предстоявшего зрелища. Сейчас он сделает то, что делал много раз до этого. Отодвинет застекленную лицензию, висящую над столом; тогда можно будет подглядывать в маленькую дырочку, которую он давным-давно просверлил в стене. Никто на свете не знал про эту маленькую дырочку, даже Мама. Главное, Мама ничего не знала. Это был его секрет. С той стороны дырочка казалась просто трещиной в пластике, но ему все было видно. Видна ванная, если там горел свет. Иногда ему удавалось поймать момент, когда они стояли прямо перед дырочкой. Иногда он мог видеть их отражение в зеркале на двери позади них. Но главное — он мог их видеть. Все их секреты. Пускай себе шлюхи смеются. Он знает о них больше, чем они думают. Ему трудно было сосредоточиться: все расплывалось перед глазами. Он чувствовал головокружение и жар. Головокружение и жар. Отчасти из-за виски, отчасти от возбуждения. Но главное — из-за нее. Да, она была в ванной, стояла лицом к стене. Но она не заметит его дырочку. Никто из них никогда ничего не замечал. Она улыбалась, распуская волосы. Изогнулась, спустила чулочки. А когда выпрямилась — да, да, она сейчас сделает это, она снимает платье через голову, ткань скользит все выше и выше, он видит ее лифчик, он видит ее трусики. Только не останавливайся, только не отворачивайся! Но она все-таки отвернулась, и Норман чуть было не крикнул тогда: «Стой, шлюха, не уходи!» — но вовремя опомнился; и тут он заметил, что она расстегивает лифчик, стоя перед зеркалом на двери, и ему все было видно! Только вот в зеркале были волнистые, искривленные линии и слепящие огоньки, из-за которых кружилась голова, так что трудно было что-нибудь разглядеть, пока она не отошла немного в сторону. Теперь он видел все… Она хочет их снять, да, сейчас она снимет их, она снимает трусики, и ему все видно; она стояла прямо перед зеркалом и подавала знаки! Неужели она знает? Неужели она все знала с самого начала, знала про его дырочку в стене, знала, что он подсматривает? Неужели она хотела, чтобы он на нее смотрел, нарочно смущала его, шлюха? Она изгибалась из стороны в сторону, взад и вперед, а теперь поверхность зеркала снова стала волнистой, начала расплываться, и она тоже начала расплываться; он не может вынести этого, он сейчас начнет стучать кулаком по стене, он закричит, чтобы она прекратила, потому что она предается сейчас скверне, пороку и должна прекратить это, пока он тоже не стал порочным и скверным, как она. Вот чем страшны шлюхи, они сделали тебя порочным, она была шлюха, все женщины шлюхи, и Мама тоже была… Неожиданно девушка куда-то исчезла, уши заполнил странный рокот. Он звучал все громче и громче, сотрясая стену, растворяя в себе слова и мысли. Рокот шел изнутри, из головы, и Норман оторвался от стены, снова опустился на стул. Я пьян, сказал он себе. Я сейчас отключусь. Но дело было не только в этом. Рокот не утихал, и в нем он смог услышать еще какой-то звук. Дверь конторы открывается. Но это невозможно. Он ведь закрыл ее, верно? И ключ все еще был у него. Как только он откроет глаза, Норман найдет его. Но он не может открыть глаза. Он боится. Потому что теперь он все понял. У Мамы тоже был ключ. У нее был ключ от своей комнаты. У нее был ключ от дома. У нее был ключ от конторы. Вот она стоит рядом, смотрит на него сверху вниз. Может быть, она подумает, что он просто заснул. Зачем она вообще пришла сюда? Услышала, как он пошел провожать девушку, спустилась, чтобы шпионить за ним? Норман откинулся на стуле, боясь пошевелиться, не желая шевелиться. С каждой секундой притворяться становилось все труднее и труднее, даже если бы он и захотел. Рокот немного улегся, мерный шум убаюкивал, словно качая его на волнах. Приятно. Мальчика качают, пока он не уснет, над ним стоит Мама… Но она ушла. Не сказав ни слова, она повернулась и вышла. Больше бояться нечего. Она пришла, чтобы защитить своего мальчика от шлюх. Да, так и есть. Она пришла к нему на помощь. Каждый раз, когда он нуждался в помощи, появлялась Мама. Теперь можно спокойно уснуть. Это очень просто. Нужно только погрузиться в рокот и плыть. Здесь царили тишина и покой. Сон, спокойный сон. Норман внезапно пришел в себя, резко откинувшись назад. Господи, как раскалывается голова! Он отключился прямо здесь, сидя на стуле, по-настоящему потерял сознание. Неудивительно, что в ушах теперь раздавался мерный гул, какой-то рокот. Рокот. Он ведь уже слышал этот звук. Только когда — час, два назад? Теперь он понял, откуда идет шум. За стеной текла вода, кто-то включил душ. Вот в чем дело. Девушка принимает душ. Но это началось очень давно. Не может же она до сих пор быть в ванной, верно? Он нагнулся, отодвинул висевшую на стене лицензию. Прищурясь, стал глядеть на ярко освещенную ванную комнату. Никого нет. Сбоку находился душ, но он не мог разглядеть, есть ли там кто-нибудь. Занавески задернуты, ничего не видно. Может быть, она забыла про душ и заснула, не выключив воду. Странно, как она может спать при таком грохоте, но ведь ему этот грохот не помешал заснуть только что. Возможно, усталость валит с ног не хуже виски. Так или иначе, здесь как будто все в порядке. В ванной ничего необычного не было. Норман снова внимательно оглядел комнату и тут увидел, что случилось с полом. Из-под душевой на кафельный пол натекла вода. Немного, крошечный ручеек, струившийся по белому кафелю. Ручеек воды. Воды ли? Ручеек был розового цвета. И в воде не бывает крошечных прожилок красного, прожилок, похожих на вены. Она, наверное, поскользнулась, упала и расшиблась, решил Норман. Его начала охватывать паника, но Норман знал, что надо сделать. Он схватил со стола ключи и выбежал из конторы. Быстро выбрав нужный ключ, открыл дверь. В спальне никого не было, но на кровати лежал раскрытый чемодан. Значит, она все еще здесь; он правильно догадался, девушка расшиблась, когда была под душем. Придется зайти в ванную. Только когда он ступил на кафельный пол, Норман вспомнил еще кое о чем. Слишком поздно. Панический страх прорвался наружу, но что теперь сделаешь? Все равно он теперь вспомнил… У Мамы есть ключи и от комнат мотеля. И когда он отдернул занавеску и увидел изрубленное, скорчившееся на полу тело, он понял, что Мама воспользовалась этими ключами.Глава 5
Норман запер за собой дверь и пошел к дому. Одежда висела на нем словно тряпка — мокрая и, конечно, запачканная кровью. Кроме того, его вырвало так, что он забрызгал весь кафель. Но одежда — не самое главное. Есть вещи поважнее. Сначала надо их привести в порядок. На этот раз он разберется с проблемой раз и навсегда. Он отдаст Маму туда, где она давно уже должна находиться. Другого выхода нет. Панический страх, ужас, отвращение, тошнота — все прошло, уступив место опьяняющей решимости. Случившееся было трагедией, невыразимо страшным событием, но больше такого не произойдет. Он чувствовал себя новым человеком, словно только теперь обрел право быть самим собой. Норман торопливо взобрался на крыльцо дома и нажал на ручку двери. Она была не заперта. В гостиной все еще горел свет, но там никого не было. Он быстро огляделся по сторонам, затем поспешил по лестнице на второй этаж. Дверь в Мамину комнату была распахнута, свет настольной лампы освещал холл. Он вошел, даже не подумав постучать. Все — больше нет смысла играть в эту игру. Теперь ей не уйти от ответа. Не уйти… Но ведь она ушла! Спальня была пуста. Он заметил примятые простыни на том месте, где она недавно лежала, откинутое одеяло, раздвинутые занавески на старинной кровати с пологом, ощутил едва различимый терпкий запах, еще витавший в воздухе. В углу примостилось кресло-качалка, а на туалетном столике все в том же неизменном порядке стояли безделушки. Все было как всегда; в Маминой комнате никогда ничего не менялось. Но Мама исчезла. Он подошел к шкафу, перебрал одежду на вешалках. Здесь острый запах пронизывал все, так что Норман чуть не задохнулся, но к нему еще примешивался какой-то другой. Только когда нога его ступила на что-то скользкое и липкое, Норман поглядел вниз и понял, откуда этот незнакомый запах. На полу, скомканное, лежало одно из платьев Мамы и ее шарф. Он нагнулся, чтобы поднять их, и содрогнулся от омерзения, заметив темно-красные пятна засохшей крови. Значит, она все-таки потом вернулась сюда; вернулась, переоделась в чистое и снова ушла. Он не может вызвать полицию. Это важно помнить всегда. Нельзя вызывать полицию. Даже сейчас, когда он знает, что она ушла, нельзя вызывать полицию. Потому что она не отвечает за свои действия. Она больна. Одно дело осознанное, хладнокровно задуманное убийство, и совсем другое — болезнь. Если у человека поврежден рассудок, то его считают настоящим убийцей. Это все знают. Только вот иногда суд не верит этому. Норман читал о таких делах. Но даже если они поверят, что она больна, ее все равно заберут отсюда. Не в лечебницу, нет, в одно из этих страшных заведений. В госпиталь штата для душевнобольных преступников. Норман обвел взглядом чистенькую, старомодно обставленную комнату, на обоях которой переплетались вьющиеся розы. Он не может отнять у Мамы все это, он не может допустить, чтобы ее заперли в убогой камере. Сейчас ему ничто не угрожает — ведь полиция не знает о существовании Мамы. Она не выходила за пределы дома, так что никто не знает… Той девушке можно было сказать про Маму, потому что она собиралась уехать и никогда больше не увидела бы их дом. Но полиция не должна ничего знать о Маме и ее наклонностях. Они запрут ее, и Мама сгниет там заживо. Что бы она ни сделала, такого Мама не заслужила. И ее никогда не схватят, потому что никто не узнает, что она натворила. Теперь он четко сознавал, что сможет скрыть это ото всех. Сейчас нужно просто обдумать, что случилось, обдумать все события начиная с сегодняшнего вечера, обдумать хорошенько. Девушка приехала сюда одна, сказала, что была за рулем весь день. Значит, она никуда не заезжала. К тому же она, кажется, не знала, где находится Фейрвейл, а в разговоре ни разу не упомянула другие города поблизости, так что, скорее всего, не собиралась никого там навещать. Тот, кто ждал ее приезда — если ее вообще ждали, — живет, очевидно, где-то дальше на севере. Конечно, все это просто рассуждения, но получается вполне логично. Что ж, придется рискнуть и предположить, что он сейчас прав. Да, она расписалась в журнале регистрации, но это ничего не значит. Если кто-нибудь начнет расспрашивать, он скажет, что девушка провела в мотеле ночь и уехала. Надо избавиться от тела и машины, а после постараться убрать следы — вот и все, что от него требуется. Ну, вторая часть работы будет нетрудной; он уже знал, как это сделать. Приятного мало, конечно, но и особых трудностей не предвидится. И он избавится от необходимости сообщать в полицию. А Мама будет избавлена от страшной расплаты. О нет, он не собирается отступать от своего решения; теперь от этого не уйти, и он обязательно разберется с Мамой, но только после. Серьезная проблема — как уничтожить улики. Corpus delicti.[5] Мамино платье и шарф придется сжечь, одежду, которая сейчас на нем, — тоже. Нет, лучше сделать это после того, как он избавится от тела. Норман скатал окровавленную ткань и отнес ее вниз. Сдернул с вешалки в коридоре старую куртку и комбинезон, скинул свою одежду на кухне и натянул их. Сейчас нет смысла умываться — все это подождет, пока Норман не закончит грязную работу. Но Мама-то не забыла умыться, когда вернулась. Здесь, в кухонном умывальнике, были ясно видны розовые пятна и еще следы румян и пудры. Когда он вернется, надо не забыть все тщательно отчистить, отметил он про себя. Потом Норман сел и переложил в карманы комбинезона все, что было внутри превратившейся в тряпье одежды. Жаль выбрасывать хорошие вещи вроде этих, но ничего не поделаешь. Если хочешь что-то сделать для спасения Мамы… Норман спустился в подвал и открыл дверь старой кладовой, где хранились фрукты. Он нашел, что искал, — негодную корзину для белья с закрывавшейся на пружину крышкой. Она достаточно большая и прекрасно подойдет. Прекрасно подойдет — Господи, как можно думать такое о вещах, которые ты собираешься сделать? Он передернулся, представив себе, что ему предстоит, потом с шумом втянул в себя воздух. Сейчас нет времени на самоанализ или самобичевание. Надо думать только о деле, собраться. Надо быть очень собранным, очень внимательным и хладнокровным. Норман хладнокровно запихал перепачканную одежду в корзину. Хладнокровно взял со стола рядом со ступеньками, ведущими в подвал, кусок клеенки. Хладнокровно и спокойно вернулся наверх, включил в кухне свет, выключил свет в коридоре и шагнул в темноту, неся с собой корзину, прикрытую клеенкой. Здесь, в темноте, труднее оставаться хладнокровным. Труднее заставлять себя не думать о сотне вещей, из-за которых все может рухнуть. Мама ушла из дома — куда? Может быть, она бредет по шоссе, чтобы ее увез с собой любой, кто проедет мимо? Может быть, она все еще в шоке от происшедшего и истерика заставит ее выболтать правду первому встречному? Она вправду убежала или просто пошла куда глаза глядят, словно во сне, не соображая, что делает? Может быть, она пошла к лесу позади их дома, по узкой десятиакровой полоске принадлежавшей им земли, протянувшейся до болот? Может быть, ему лучше сначала поискать ее? Норман вздохнул и покачал головой. Он не может рисковать. Особенно сейчас, когда в мотеле, в ванной, скорчившись, лежит истерзанный кусок мяса. Оставлять все так гораздо опаснее. У него хватило сообразительности, чтобы выключить свет и в конторе, и в ее номере, прежде чем уйти. Но все равно, кто может знать, не придет ли в голову какому-нибудь полуночнику заявиться сюда и совать повсюду нос в поисках хозяина? Сейчас такое бывало редко, но все же время от времени сигнал отмечал появление очередного постояльца; иногда это случалось в час или в два часа ночи. И по крайней мере один раз за ночь мимо проезжала полицейская патрульная машина. Они почти никогда здесь не останавливались, однако все может случиться. Он, спотыкаясь, брел сквозь непроглядную мглу безлунной ночи. Дорожка была посыпана гравием, и ее не размыло, но земля за домом наверняка стала мягкой от дождя. Останутся следы. Вот еще одна проблема. Он оставит следы, которых даже не сможет заметить! Если бы только сейчас стало светло! И как-то сразу эта мысль заслонила все другие — скорее уйти от темноты… Норман почувствовал огромное облегчение, когда в конце концов добрался до цели, открыл дверь в комнату девушки и занес туда корзину, потом опустил ее на пол и включил свет. Мягкое сияние на мгновение заставило его расслабиться, но потом Норман вспомнил, что позволит ему увидеть этот свет, когда он войдет в ванную. Он стоял в центре спальни, он начал дрожать. Нет, я не смогу сделать этого. Я не смогу смотреть на нее. Я не зайду туда! Нет! Но ты должен. Другого выхода нет. И перестань разговаривать сам с собой! Это было важнее всего. Он должен перестать. Он должен снова стать хладнокровным и спокойным, как раньше. Он должен взглянуть в лицо реальности. Но что такое реальность? Мертвая девушка. Девушка, которую убила его мать. Страшное зрелище, страшная реальность. Если он убежит, это не вернет девушке жизнь. И если выдать Маму полиции, она тоже не воскреснет. Лучшее, что можно сделать, единственное, что можно сделать, — это избавиться от улик. И не из-за чего чувствовать себя виноватым. Но он не смог сдержать тошноты, головокружения, спазмов, сжимавших желудок, когда пришлось войти в ванную и сделать то, что надо было сделать. Тесак он увидел почти сразу — тот лежал под телом. Норман немедленно опустил его в корзину. В карманах комбинезона он нашел пару перчаток; пришлось надеть их, прежде чем он смог заставить себя прикоснуться к остальному. Страшнее всего было с головой. Больше ничего отрублено не было — только глубокие порезы, — и ему пришлось сначала подогнуть ноги и сложить руки обезглавленного трупа, а потом завернуть в клеенку и запихнуть в корзину поверх скомканной одежды. Когда все было закончено, он плотно захлопнул крышку. Оставалось еще вычистить ванную и душевую, но это он сделает, когда вернется. Теперь надо было вытащить корзину в спальню, оставить ее там, найти сумочку девушки и вынуть оттуда ключи от машины. Норман осторожно приоткрыл дверь, всматриваясь в дорогу, ища глазами огни машин. Ничего — никто не проезжал здесь в течение уже нескольких часов. Можно только надеяться, что и теперь никто не появится. Он весь покрылся потом еще до того, как с трудом открыл багажник и запихнул туда корзину; вспотел не от усилий — от страха. Но он все сделал как надо, а потом в комнате принялся запихивать разбросанные платья в сумку и большой чемодан, лежавший на кровати. Он собрал туфли, чулки, лифчик, трусики. Хуже всего было, когда пришлось взять в руки лифчик и трусики. Если бы желудок не был пустым, его бы стошнило. Но в желудке было пусто, он словно высох от страха, и страх покрыл каплями пота кожу. Что теперь? Платки, шпильки — мелочи, которые женщины оставляют в разных уголках комнаты. Да, еще кошелек. Там было немного денег, Норман даже не заглянул внутрь. Зачем ему деньги? Он просто хотел избавиться от всего этого — и быстро, пока ему еще сопутствовала удача. Он положил ее вещи в машину, на переднее сиденье. Потом закрыл и запер на ключ дверь комнаты. Снова окинул взглядом шоссе. Никого. Норман включил зажигание, затем — передние фары. Здесь таилась опасность. Но без зажженных фар он не сможет добраться до цели, особенно когда поедет через лес. Он ехал медленно, вверх по дорожке позади мотеля, по гравию, устилавшему путь к дому. Гравием была посыпана и дорога, которая вела к задней стороне здания и заканчивалась у старого сарая, приспособленного под гараж для машины Нормана. Он переключил скорость, и колеса зашуршали по траве. Теперь он вел машину по полю, то и дело подскакивая на сиденье. Через поле тянулась полоса изрытой колесами земли — он нашел ее. Время от времени Норман ездил этим путем на своей машине с прицепом в лес, окаймлявший болота, чтобы собрать дрова для кухонной печи. Это он и сделает завтра, решил Норман. Сразу как встанет, отправится, как всегда, на машине с прицепом к тому месту. Тогда следы от колес его машины покроют сегодняшние следы от ее машины, а если возле болот останутся следы ног, завтрашняя поездка объяснит и их. Может, и не придется ничего объяснять. Остается только надеяться, что удача не покинет его. Удача сопутствовала ему, когда он достиг края трясины. Она помогла Норману сделать все, что нужно было сделать. Он отключил фары и продолжал работу в темноте. Это было нелегко и заняло много времени, но он тем не менее смог сделать все как надо. Включив зажигание, дал задний ход, выскочил из машины и смотрел, как она медленно катится вниз по склону в мутную трясину. На склоне тоже останутся следы шин, надо не забыть потом разровнять там землю. Но сейчас это было не важно. Главное, чтобы утонула машина. Теперь он мог видеть, как жидкая грязь пузырится и булькает, медленно всасывая колеса. О господи, она должна затонуть! Если сейчас ничего не получится, он не сможет вытянуть ее оттуда и повторить все снова. Она должна затонуть! Мутная жижа медленно, очень медленно наползала на крылья. Сколько он уже стоит здесь? Кажется, прошли многие часы, а машина все еще не скрылась в болоте. Но вот жижа достигла ручки на дверце, скрылось лобовое стекло, окна. Стояла мертвая тишина. Болото медленно и беспощадно заглатывало машину, сантиметр за сантиметром. Теперь был виден только ее верх. Неожиданно раздался странный шум, словно великан громко втянул в себя воду, отвратительный чавкающий звук: плоп! И машина исчезла, скрылась в болотной жиже. Норман не знал, какая здесь глубина. Он мог только надеяться, что машина будет погружаться все глубже и глубже, пока не достигнет дна, откуда никто ее не достанет. Он отвернулся, поморщившись. Ну что ж, эта часть работы сделана. Машина затонула в болоте. Корзина заперта в багажнике. Тело лежит внутри корзины. Скорченное туловище и окровавленная голова… Но он не может думать об этом. Он не должен думать. Еще не вся работа выполнена. И он выполнил эту работу, двигаясь словно автомат. В конторе нашел мыло и стиральный порошок, щетку и ведро. Сантиметр за сантиметром он выскреб ванную; затем настал черед душевой. Когда он сосредоточивал все внимание на том, чтобы ничего не пропустить, былоне так тяжело, хотя запах заставлял желудок судорожно сжиматься. После Норман снова внимательно осмотрел спальню. Удача все еще не покинула его: под кроватью он нашел сережку. Тогда, вечером, он не заметил в ее ушах сережек, но, наверное, она все же носила их. Может быть, серьга выпала, когда девушка распускала волосы. Если же нет, где-то здесь должна быть вторая. У Нормана глаза слипались от усталости, но он продолжал поиски. В комнате ничего не было: значит, серьга лежит где-то среди ее вещей или осталась в ухе. Так или иначе, сейчас это не имеет никакого значения. Просто надо избавиться от находки. Завтра он бросит серьгу в болото. Теперь оставался только дом. Необходимо было вычистить умывальник в кухне. Когда он вошел в холл, дедушкины часы показывали почти два. Глаза все время слипались, но он заставил себя смыть пятна с верхнего края раковины. Потом стянул покрытые высохшей грязью башмаки, комбинезон, сорвал с себя куртку, снял носки и помылся. Вода была ледяной, но это не взбодрило его. Тело словно потеряло чувствительность. Завтра утром он вернется на своей машине к тому месту; на нем будет та же одежда; не важно, что она заляпана грязью и тиной. Главное, нигде не останется пятен крови. На его одежде, на его теле, на его руках. Ну вот. Он опять стал чистым. Его руки чисты. Он способен двигать онемевшими ногами, заставлять их нести одеревеневшее тело вверх по лестнице, в спальню; теперь юркнуть в постель и заснуть. Заснуть с чистыми руками… Уже в спальне, натягивая пижаму, он вспомнил, что осталась еще одна проблема. Мама не вернулась домой. Она все еще бродила где-то, бог знает где, посреди ночи. Он должен снова одеться и выйти из дому, он должен найти ее. Должен? А почему? Мысль прокралась в голову, когда оцепенение уже мягко, незаметно обволакивало сознание, волю, кутало их в шелковое покрывало тишины. Почему он должен думать о Маме, после всего, что она натворила? Возможно, ее уже забрали или скоро заберут. Возможно, она даже выболтает все, что произошло. Но кто ей поверит? Нет доказательств, теперь уже нет. Ему надо просто все отрицать. Может быть, не придется делать даже этого: каждый, кто увидит Маму, услышит ее дикие признания, поймет, что она полоумная. И тогда они запрут ее, запрут в комнате, от которой у нее не будет ключа, из которой она не сможет выбраться, как выбралась сегодня, — и все кончится. Раньше, вечером, такое не приходило ему в голову, он чувствовал себя по-другому, вспомнил Норман. Но все это было до того, как ему пришлось вновь зайти в ванную, до того, как пришлось откинуть занавески душевой и увидеть… страшное. Это Мама во всем виновата, из-за нее он страдает. Это она учинила такое с несчастной, беззащитной девушкой. Она взяла мясницкий тесак; этим тесаком Мама рубила и терзала живую плоть — только маньяк способен на столь дикое зверство. Надо смотреть правде в глаза. Она и есть маньяк. Она заслуживает того, чтобы ее изолировали, ее необходимо изолировать, не только ради безопасности других, но и для ее собственного блага. Если кто-нибудь подберет ее на дороге, он позаботится, чтобы все так и произошло. Но на самом деле она вряд ли пойдет к шоссе. Скорее всего, Мама прячется где-то рядом с домом или во дворе. Может быть, она даже прокралась вслед за ним к болотам, следила за ним все это время. Да, если она действительно сошла с ума, все может случиться. Если Мама и вправду пошла за ним туда, возможно, она поскользнулась. Вполне возможно, там было совсем темно. Перед глазами встала картина: машина погружается в темную пучину, как в зыбучие пески. Его мысли путались; он с трудом сознавал, что уже давно лежит в постели, под одеялом. Но теперь он не размышлял, что делать дальше, и не думал о Маме, о том, где она сейчас. Теперь он видел ее. Да, он ясно видел ее и в то же время чувствовал, что веки сомкнуты, и понимал, что лежит с закрытыми глазами. Он смотрел на Маму; она была в трясине. Вот где она была — в трясине, свалилась в темноте со склона, и теперь ей не выбраться. Жидкая грязь пузырилась вокруг колен, она пыталась дотянуться до ветки, до чего-нибудь, чтобы выбраться из болота, — бесполезно. В трясину ушли бедра, платье задралось и облепило тело, собравшись складками между ног. Мамины бедра грязные. Бесстыжий мальчишка, нельзя смотреть. Но ему хотелось смотреть на нее, ему хотелось смотреть, как она погружается в мягкую, обволакивающе-скользкую, влажную темноту. Она заслужила это, она заслужила смерть в трясине, она уйдет в трясину вместе с несчастной, ни в чем не повинной девушкой. Так ей и надо! Еще немного, и он навеки избавится и от той, и от другой — и от жертвы, и от убийцы, от Мамы, от ведьмы, от шлюхи-Мамы; она будет там, в грязной липкой жиже, пусть так будет, пусть она утонет в отвратительной грязи… Теперь жижа поднялась выше ее груди; нельзя думать о таких вещах, он никогда не позволял себе думать о Маминой груди, он не должен, и хорошо, что они исчезают, навсегда погружаются в темноту, так что никогда больше не надо будет думать о таких вещах. Но теперь она задыхалась, словно рыба, ловящая ртом воздух; из-за этого он тоже стал задыхаться, он чувствовал, что задыхается вместе с Мамой, и тогда (но это сон, это должен быть просто сон!) вдруг все стало наоборот: Мама стояла на твердой земле, на краю болота, а тонул он, Норман. Он погрузился в жижу по самую шею, и некому прийти на помощь, неоткуда ждать спасения, не за что уцепиться, разве что Мама протянет руку. Она может спасти его, только она! Норман не хочет утонуть, он не хочет задохнуться в болоте, он не хочет уйти на дно, как ушла на дно девушка-шлюха. Теперь он вспомнил, почему шлюха здесь; она здесь, потому что ее убили. Ее убили, потому что она была порочной. Она обнажила себя перед ним, нарочно дразнила его, соблазняла скверной своей наготы. Ведь он и сам хотел убить ее, когда она начала искушать его, потому что Мама все рассказала ему о грехе и пороке, о том, как дьявол принимает личины и сеет порок, и о том, что не должно оставлять ведьму-шлюху в живых… Мама сделала это, чтобы защитить его; нельзя просто смотреть, как она умирает; она была права. Он нуждался в ней сейчас, а она — в нем; даже если она полоумная, она не даст ему уйти на дно. Она не может. Мерзкая жижа обхватывала горло, ласкала губы; если он откроет рот, она проникнет внутрь, но ему пришлось сделать это, чтобы закричать. Он кричал: «Мама, Мама, спаси меня!» А потом болото вокруг него исчезло, он снова был в своей постели, среди родных стен, и тело его было мокрым от пота, а не от липкой влажной мерзости. Теперь он понял, что это был сон, даже еще не слыша ее голоса, голоса Мамы, сидящей возле кровати. — Все хорошо, сынок. Я с тобой. Все хорошо, все в порядке. — Он чувствовал тяжесть ее руки на лбу, рука была прохладной, как высохший пот. Он хотел открыть глаза, но Мама сказала: — Спокойно, сынок. Тебе надо снова заснуть. — Но я должен объяснить тебе… — Я знаю. Я все видела. Ты ведь не думал, что я уйду и оставлю тебя одного, правда? Ты все сделал правильно, Норман. И сейчас все хорошо, все в порядке. Да. Все было правильно, как и должно быть. Она здесь, чтобы защитить его. Он — чтобы защитить ее. Уже погружаясь в сон, Норман окончательно принял решение. Они не будут упоминать о том, что произошло сегодня ночью, — ни сейчас, ни завтра. Никогда. И он больше не будет думать о том, чтобы отдать ее куда-нибудь. Что бы она ни сделала, ее место здесь, рядом с ним. Может быть, она безумна, может быть, она убийца, но больше у него никого нет. И больше никого не нужно. Ему нужно одно — знать, что она рядом с ним, когда он засыпает в своей постели. Норман вздрогнул, повернулся; наконец темная пучина, глубже и страшнее любого болота, неудержимо утянула его на самое дно.Глава 6
Ровно в шесть вечера, в пятницу, произошло небольшое чудо. В маленькой задней комнате единственного в Фейрвейле магазина, торговавшего всем, что может пригодиться в фермерском хозяйстве, появился сам Отторино Респиги со своими знаменитыми «Бразильскими впечатлениями».[6] Отторино Респиги уже давно скончался, а оркестр исполнял его бессмертное творение за много сотен миль отсюда. Но стоило только Сэму Лумису протянуть руку и включить крошечный радиоприемник, как музыка наполнила комнатку, бросив вызов пространству, времени и даже смерти. Сэм считал это самым настоящим чудом. На мгновение он пожалел, что рядом никого нет. Чудо нужно встречать вместе с друзьями. Музыку нужно слушать в компании. Но в этом городе никто не сможет оценить ни музыки, ни простого чуда ее появления здесь. Жители Фейрвейла стараются трезво смотреть на вещи. Брось пятнадцатицентовую монетку в музыкальный автомат в баре или включи телевизор — будет тебе музыка. В основном рок-н-ролл, но время от времени — что-нибудь «культурное», вроде мелодии из «Вильгельма Телля», которую постоянно используют в вестернах.[7] Ну что такого особенного в этом вот Отторино Как Его Там? Сэм Лумис передернул плечами и улыбнулся. Нет, ему не на что жаловаться. Может, жители этого городишка ни черта не понимают в настоящей музыке, но по крайней мере они никак не мешают ему наслаждаться ею. А он не пытается никому навязать свои вкусы. Все честно. Сэм извлек на свет массивную книгу учета и положил на кухонный стол. Здесь будет его письменный стол. А он сам будет своим собственным бухгалтером. Один из минусов жизни — в задней комнатке магазина. Тут не было свободного места, и каждый предмет выполнял множество функций. Но Сэм не роптал. Судя по тому, как сейчас шли дела, ему недолго осталось терпеть. Быстрый взгляд на цифры, казалось, подтверждал его оптимизм. Надо будет еще проверить список товаров, которые необходимо заказать, но, похоже, в этом месяце он сможет вернуть тысячу долларов. Значит, за полгода он отдал три тысячи. А ведь сейчас не сезон. С приходом осени дела еще больше оживятся. Сэм быстро сделал расчеты на клочке бумаги. Да, вроде бы удастся. Чертовски приятная новость. Мэри тоже будет приятно узнать это. В последнее время она была настроена довольно-таки мрачно. По крайней мере судя по письмам, которые иногда приходили. Когда вообще что-нибудь приходило. Кстати, от Мэри давненько не было никаких известий. Он снова написал ей в прошлую пятницу, а ответа так и не получил. Может, заболела? Нет, если бы дело было в этом, он получил бы весточку от ее сестренки Лайлы, или как там ее. Вполне может быть, что Мэри просто во всем разочаровалась, что у нее приступ черной меланхолии. Да и неудивительно. Ей столько пришлось пережить. Ему, конечно, тоже несладко приходится. Не очень-то просто жить вот так. Но другого выхода нет. Мэри все понимает и согласилась немного подождать. Может, бросить все на несколько дней, оставить Саммерфилда за старшего и поехать к Мэри? Свалиться как снег на голову и хоть немного поднять ей настроение? А что, это идея. Сейчас никакой особой работы нет, и Боб вполне может справиться один. Сэм вздохнул. Музыка, наполнявшая комнату, теперь переходила в минорные тона. Здесь начинается тема сада змей. Да, точно, он узнает эти скользящие звуки скрипок, мерный ритм барабана, на который, словно извиваясь, наползает дразнящая мелодия флейты. Змеи. Мэри не любит змей. И музыку вроде этой, должно быть, тоже не любит. Иногда ему закрадывалась в голову мысль: может, они все-таки поторопились со своими планами? Действительно, ведь они совсем не знают друг друга. Не считая времени, проведенного вместе на пароходе, и еще двух дней, когда Мэри приезжала к нему прошлым летом, они никогда не были вместе. Письма… они только усугубляли положение. Потому что, читая их, Сэм начал понемножку узнавать совсем другую, незнакомую ему Мэри — капризную, раздражительную, способную сразу определить человека как «плохого» или «хорошего», что граничило с предубеждением. Он пожал плечами. Что это на него нашло? Может, во всем виновата мрачная музыка? Сэм почувствовал, как напряглись шейные мышцы. Он прислушался, пытаясь определить, в чем дело. Что-то не так, он чувствовал это, что-то резануло его слух. Он встал, отодвинув стул. Сейчас он ясно слышал этот звук. Едва слышное щелканье у двери в магазин. Теперь все понятно: кто-то дергал ручку двери. Магазин закрыт на ночь, на окнах шторы; может, какой-нибудь турист? Да, скорее всего; здешние жители знали, когда он закрывает свою лавочку, знали, что он живет в задней комнате. Если бы соседям понадобилось что-нибудь от него в такое время, то они бы сначала позвонили. Что ж, бизнес есть бизнес, с кем бы ни приходилось иметь дело. Сэм направился в магазин, быстро шагая по плохо освещенному проходу. Стекло двери было задернуто шторой, но теперь до него ясно доносился шум: дверь дергали так, что на прилавке, где была расставлена всякая мелочь, позвякивали горшки и кастрюли. Должно быть, тут и в самом деле что-то неотложное: скажем, нужно срочно сменить лампочку в игрушечном фонарике сынишки. Сэм пошарил в кармане, вытащил ключ. — Хорошо, хорошо, — громко сказал он. — Сейчас открою. — И тут же распахнул дверь, даже не вытащив ключ из замка. Она стояла на пороге, ее силуэт ясно вырисовывался на фоне яркого света уличного фонаря на обочине. На мгновение Сэм застыл от неожиданности, затем шагнул к ней и крепко обнял. — Мэри! — пробормотал он. Потом жадно прильнул к губам любимой, испытывая одновременно благодарность и облегчение. Но ее тело застыло и напряглось, она попыталась вырваться, потом замолотила кулаками по его груди. В чем дело? — Я не Мэри! — выдохнула девушка. — Я Лайла. — Лайла? — Сэм отпрянул от нее. — Сестрен… то есть, я хотел сказать, младшая сестра Мэри? Девушка кивнула, и он смог разглядеть ее лицо, повернутое в профиль; свет фонаря заставил сверкать и переливаться волосы. Она была светлой шатенкой, намного светлее, чем Мэри. Теперь он заметил и другие различия: иная форма чуть вздернутого носика, скулы немного шире. К тому же девушка была не такой высокой, как Мэри, плечи и бедра — уже. — Извините, — пробормотал он. — Все из-за этой проклятой темени. — Ничего страшного. — Голос тоже был совсем другой: более низкий и мягкий. — Заходите, пожалуйста. — Вообще-то… — Она замялась, бросила быстрый взгляд себе под ноги; Сэм заметил небольшой чемодан. — Давайте-ка я вам помогу. — Он поднял чемодан и, проходя мимо Лайлы, включил свет. — Идите за мной, — сказал он ей. — Я живу в комнате за магазином. Она неслышно следовала за ним. Но полной тишины не было, потому что музыкальная фантазия Респиги все еще доносилась из комнаты. Когда они вошли в его неуютное жилище, Сэм потянулся, чтобы выключить радио, но Лайла протестующе подняла руку. — Не надо, — попросила она. — Я пытаюсь определить, кто автор. — Она кивнула. — Вилья-Лобос?[8] — Респиги. «Бразильские впечатления». По-моему, записи выпускает «Урания».[9] — А, понятно. Такие мы не заказывали. Теперь он вспомнил: Лайла работает в магазине грампластинок. — Хотите, чтобы я оставил музыку, или выключить радио? — спросил Сэм. — Выключите. Нам надо поговорить. Он кивнул, протянул руку к транзистору, потом повернулся к ней. — Садитесь. И снимайте пальто. — Спасибо. Я ненадолго. Надо будет найти, где остановиться. — Решили навестить меня? Надолго сюда? — Только на ночь. Утром, скорее всего, уже уеду. На самом деле я не навестить вас приехала. Я разыскиваю Мэри. — Разыскиваете… — Сэм в изумлении уставился на нее. — Но для чего бы ей приезжать сюда? — Я надеялась, что вы мне об этом расскажете. — Да откуда я знаю? Ее здесь нет. — А раньше? Я хочу сказать, она не появлялась в начале недели? — Ну конечно нет. Я не видел ее с минувшего лета. — Сэм опустился на диван-кровать. — Что случилось, Лайла? В чем дело? — Хотела бы я знать. Она отвела взгляд и сидела, уставясь на свои руки. Руки лежали на коленях, пальцы беспокойно двигались, комкали ткань юбки, словно змеи. Теперь, при ярком свете, Сэм заметил, что ее волосы были очень светлыми, почти золотистыми. Она нисколько не походила на Мэри. Совсем другая девушка. Измотанная, несчастная. — Пожалуйста, Лайла, — произнес он, — расскажите мне все. Неожиданно Лайла подняла голову, ее широко расставленные карие глаза внимательно всмотрелись в лицо Сэма. — Вы не обманывали меня, когда сказали, что Мэри здесь не появлялась? — Нет, это правда. Последние пару недель от нее и писем не было. Я уже начал беспокоиться. И тут вдруг врываетесь вы и… — Его голос сорвался. — Скажите, что случилось? — Ну хорошо. Я вам верю. Но рассказывать особенно не о чем. — Она сделала глубокий вдох и снова заговорила; руки непрерывно двигались, теребя юбку. — В последний раз я видела Мэри неделю назад, ночью. Той же ночью я уехала в Даллас, чтобы там встретиться с поставщиками: теперь я заказываю товар для магазина. Ну не важно; я провела там весь уик-энд и в воскресенье поздно ночью отправилась домой на поезде. Приехала в понедельник рано утром. Мэри дома не было. Сначала я ни о чем не беспокоилась: подумала, может, она ушла в свое агентство немного пораньше. Но обычно Мэри звонит мне с работы, и в полдень, так и не дождавшись ее звонка, я решила сама связаться с агентством. Трубку взял мистер Лоури. Он сказал, что уже собирался звонить нам и выяснять, что случилось. Этим утром Мэри не явилась на работу. Он ничего о ней не слышал и не видел сестру с пятницы. — Подождите-ка минутку, — медленно произнес Сэм. — Я вот что хочу уяснить. Если я правильно понял, Мэри исчезла неделю назад? — Да, боюсь, что так. — Тогда почему со мной не связались раньше? — Он встал, чувствуя, как вновь напряглись шейные мышцы, как напряжение сдавливает горло, мешая говорить. — Почему вы ничего не сообщили мне, не позвонили? А в полицию обращались? — Сэм, я… — Вместо этого вы прождали целую неделю и теперь приехали ко мне и спрашиваете, не видел ли я вашу сестру! Непонятно! — В этом деле все непонятно, Сэм. Понимаете, полиция ничего не знает. И мистер Лоури не знает о вашем существовании. После того что он мне рассказал, я согласилась не звонить в полицию. Но я так беспокоилась, мне было так страшно, и я подумала, что просто должна узнать точно. Вот почему сегодня я решилась приехать к вам и выяснить все сама. Мне казалось, что вы могли спланировать это вместе. — Что спланировать? — выкрикнул Сэм. — Вот на этот вопрос я бы тоже очень хотел услышать ответ. — Голос прозвучал мягко, но черты лица человека, стоявшего на пороге комнаты, никак нельзя было назвать мягкими. Он был высоким, худым, с почти коричневой от загара кожей; серая широкополая шляпа-стетсон затеняла лоб, но глаза ясно видны. Голубые и холодные как лед глаза. — Вы кто? — пробормотал Сэм. — Как вы попали сюда? — Дверь в магазин была не заперта, и я просто вошел. Мне хотелось кое-что узнать от вас, но, я вижу, мисс Крейн уже успела задать этот вопрос. Может, потрудитесь ответить нам? — Ответить? — Точно. Высокий мужчина придвинулся ближе к Сэму, его пальцы скользнули в карман серого пиджака. Сэм инстинктивно поднял руку, но расслабился, увидев, что неизвестный извлек из кармана кожаный бумажник и раскрыл его. — Я Арбогаст, Милтон Арбогаст. Мне официально предоставлено право проводить расследование; представляю интересы компании «Пэрити Мьючуал». Мы застраховали агентство Лоури, на которое работала ваша подружка. Вот почему я здесь. Я хочу знать, куда вы двое девали сорок тысяч долларов.Глава 7
Серый стетсон Арбогаста лежал на столе, а пиджак висел на спинке одного из стульев Сэма. Арбогаст смял в пепельнице третий окурок и немедленно закурил новую сигарету. — Ну хорошо, — произнес он. — Значит, вы в течение прошлой недели ни разу не выезжали из Фейрвейла. Тут я могу вам поверить, Лумис. Вы не настолько глупы, чтобы так глупо врать, уж больно просто мне будет проверить ваши слова — достаточно лишь поговорить с местными. — Сыщик медленно втянул в себя дым. — Конечно, это еще не доказывает, что Мэри Крейн не встречалась с вами здесь. Может быть, она пробралась в один прекрасный вечер к своему парню, когда магазин уже закрылся, вот как сегодня ночью ее сестра. Сэм тяжело вздохнул. — Но она ничего такого не делала. Вы ведь слышали, что сейчас сказала Лайла. Я несколько недель не получал от Мэри весточки. В тот самый день, когда она вроде бы исчезла, в прошлую пятницу, я послал ей письмо. Зачем мне было делать это, если я знал, что она сюда приедет? — Чтобы обеспечить себе алиби, конечно. Неплохой ход. — Арбогаст яростно затянулся. Сэм почесал в затылке. — У меня бы мозгов не хватило до такого додуматься. Я не такой умный. Я ничего не знал насчет денег. Судя по тому, что вы нам рассказали, даже сам мистер Лоури не знал заранее, что в пятницу вечером кто-то принесет ему сорок тысяч наличными. И уж конечно, Мэри не могла этого знать. Как мы с ней смогли бы заранее договориться о чем-нибудь? — Она могла позвонить вам после того, как взяла деньги, ночью, и посоветовать написать это письмо. — Проверьте на телефонной станции, звонил мне кто-нибудь или нет, — устало отозвался Сэм. — Они вам скажут, что за этот месяц у меня не было ни одного междугородного разговора. Арбогаст кивнул. — Хорошо, значит, она вам не звонила. Она просто приехала, рассказала обо всем, что случилось, и вы условились, что встретитесь позже, когда суматоха уляжется. Лайла прикусила губу. — Моя сестра — не преступница. Вы не имеете никакого права так говорить о ней. Чем вы докажете, что именно она взяла деньги? Может быть, мистер Лоури сам украл их. И выдумал всю эту историю, чтобы прикрыть… — Простите, — пробормотал Арбогаст. — Я понимаю ваши чувства, но Лоури тут ни при чем. Пока вора не поймают, пока не состоится суд и его не признают виновным, наша компания не выплатит страховку, и Лоури потеряет сорок тысяч. Так что он ничего не приобретет от такого дела. Вдобавок вы забываете об очевидных фактах. Мэри Крейн пропала. С того самого вечера, как получила деньги, она бесследно исчезла. Ваша сестра не отнесла их в банк. Она не спрятала их в вашей квартире. И все же деньги исчезли. Машина Мэри тоже исчезла. Вместе с ней самой. — Очередная сигарета потухла, и окурок отправился в пепельницу. — Все сходится, один к одному. Лайла тихо заплакала. — Нет, не сходится! Почему вы не послушали меня, когда я хотела позвонить в полицию? Зачем только я позволила вам с мистером Лоури уговорить меня не поднимать шума! «Если мы немного подождем, возможно, Мэри решит возвратить деньги». Вы мне не поверили, но теперь я знаю, что была права. Мэри не брала тех денег. Кто-то ее похитил. Кто-нибудь, кто знал о том, что деньги у нее… Арбогаст пожал плечами, затем устало поднялся и подошел к девушке. Он похлопал Лайлу по плечу. — Слушайте, мисс Крейн, у нас ведь уже был разговор об этом, помните? Никто больше не знал о деньгах. Никто не похищал вашу сестру. Она отправилась домой, сама упаковала свои вещи и уехала на собственной машине, и она была одна. Ведь владелица дома видела, как она уезжала? Так что давайте рассуждать логично. — Я рассуждаю логично! Это вы ведете себя нелогично! Шпионить за мной, проследить до квартиры мистера Лумиса… Сыщик покачал головой. — Откуда вы взяли, что я приехал по вашим следам? — спокойно спросил он. — Почему же вы появились здесь сегодня? Вы не знали, что Мэри и Сэм Лумис решили пожениться. Никто не знал, кроме меня. Да вы даже не подозревали о его существовании! Арбогаст снова качнул головой. — Я знал. Помните, в вашей квартире, когда я просматривал ее стол? Я нашел вот этот конверт. — Он вынул его. — Да, он адресован мне, — пробормотал Сэм и встал, чтобы взять бумагу. Арбогаст отвел его руку. — Вам он ни к чему, — сказал он. — Внутри письма нет, просто конверт. Но мне он пригодится, потому что адрес написан ее рукой. — Он помолчал. — Говоря честно, он мне уже пригодился: я работал с ним с утра среды, когда отправился сюда. — Вы отправились сюда в среду? — Лайла промокнула глаза платочком. — Точно. Я не следил за вами. Наоборот, я вас опередил. Адрес на конверте навел меня на след. Плюс фотография Лумиса в рамке над кроватью вашей сестры. «С любовью, Сэм». Конверт с адресом и портрет на стене — выводы напрашивались сами собой. И я решил представить себе, что бы я делал на ее месте. Я только что позаимствовал сорок тысяч наличными. Мне нужно убраться из города как можно быстрее. Куда? Канада, Мексика, Карибские острова? Слишком рискованно. К тому же я не успел как следует спланировать свои действия. Моей первой мыслью, естественно, было бы укрыться под крылышком своего милого — приехать прямо сюда. Сэм с такой силой ударил по столу, что окурки, подпрыгнув, рассыпались по его поверхности. — Ну все, хватит! — произнес он. — Вам никто не давал права вот так официально кого-либо обвинять. Пока что вы не предъявили нам ни одного доказательства, подтверждающего ваши слова. Арбогаст потянулся за новой сигаретой. — Значит, нужны доказательства? А чем же, по-вашему, я занимался по дороге сюда, с самой среды? Тогда, в среду утром, я нашел ее машину. — Нашли машину Мэри! — Лайла вскочила на ноги. — Точно. Я как чувствовал: первое, что ваша сестра сделает, — попытается избавиться от нее. Так что я опросил всех имеющих отношение к торговле и обмену машинами, дал ее описание и назвал номерной знак. И не зря — я нашел то место, где она совершила обмен. Показал парню свое удостоверение, и он сразу все рассказал. И без всяких увиливаний: подумал, наверное, что машина угнана. Что ж, я не стал его разубеждать, как вы понимаете. Выяснилось, что вечером в пятницу, накануне закрытия, Мэри Крейн обменяла у него свою машину, здорово потеряв при этом в деньгах. Но я получил четкое описание развалюхи, в которой она уехала. Она направилась на север. Я последовал за ней, но быстро двигаться не мог. Я исходил из одного предположения: раз она направляется сюда, то поедет по шоссе. В ту ночь она, наверное, гнала машину не останавливаясь. Поэтому я тоже нигде не останавливался первые восемь часов пути. Потом довольно долго болтался в окрестностях Оклахома-сити, проверяя все мотели рядом с шоссе и места торговли подержанными машинами. Мне казалось, что она могла снова поменять машину, просто для перестраховки. Результат нулевой. В четверг я уже добрался до Талсы.[10] Проделал там то же самое, с тем же результатом. Только сегодня утром я нашел свою иголочку в стоге сена. К северу отсюда. Она снова поменяла машину в ночь с пятницы на субботу на прошлой неделе, опять потеряла уйму денег — и отправилась дальше на голубом «плимуте», модель тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, с поврежденным левым передним крылом. — Он вытащил из кармана записную книжку. — Тут все записано, черным по белому, — марка, серийный номер мотора, в общем, все. Оба торговца сейчас готовят копии документов и пришлют их в мою контору. Но теперь это уже не важно. Важно то, что Мэри Крейн на прошлой неделе, в ночь с пятницы на субботу, выехала из Талсы и направилась на север по главному шоссе, после того как в течение шестнадцати часов дважды обменяла машину. И насколько я могу судить, этот город был ее конечной целью. Так что, если бы не произошло что-то непредвиденное, — скажем, поломка машины или несчастный случай, — ей следовало появиться здесь в прошлую субботу, поздним вечером. — Но она не появилась, — сказал Сэм. — Я ее не видел. Слушайте, если хотите, я могу доказать это. На прошлой неделе, в субботу вечером, я был в клубе, играл в карты. Свидетелей сколько угодно. Утром в воскресенье пошел в церковь. Днем обедал в… Арбогаст с усталой гримасой поднял руку. — О'кей, я все понял. Вы ее не видели. Стало быть, что-то случилось по дороге сюда. Я начну проверять все по второму разу. — А как насчет полиции? — спросила Лайла. — Я все-таки думаю, что надо обратиться в полицию. — Она нервно облизала губы. — Вдруг действительно произошел несчастный случай, вы ведь не сможете осмотреть все госпитали между Талсой и этим городом. Кто знает, может, Мэри сейчас лежит где-нибудь без сознания. Или даже… На этот раз Сэм успокаивающе похлопал ее по плечу. — Ерунда, — вполголоса произнес он. — Если бы случилось что-нибудь вроде этого, вас бы давно уведомили. С Мэри все в порядке. — Он обжег взглядом сыщика. — Вы один не сможете проделать всю работу как надо, — сказал он. — Лайла дело говорит. Почему бы не подключить полицию? Скажем, что она пропала; пусть попробуют выяснить, где она. Арбогаст поднял со стола свой серый стетсон. — Что ж, до сих пор мы пытались все сделать сами. Это правда. Потому что, если нам удастся найти ее, не втягивая в дело полицию, мы спасем репутацию компании и нашего клиента. Кстати говоря, Мэри Крейн мы тоже можем спасти от крупных неприятностей, если сами разыщем ее и вернем деньги. Если все так и будет, возможно, ей даже не предъявят обвинения в воровстве. Согласитесь, ради этого стоило поработать. — Но если вы правы и Мэри действительно почти добралась до Фейрвейла, почему мы не встретились? Вот что я хотел бы узнать не меньше вас, — сказал ему Сэм. — И больше ждать не желаю. — Сутки вы сможете подождать? — произнес Арбогаст. — Что вы задумали? — Как я уже сказал, проверить еще раз. — Он поднял руку, предупреждая возражения. — Не по всей дороге отсюда до Талсы, конечно; должен признать, это невозможно. Но я хочу попытаться разнюхать что-нибудь в здешних местах: посетить придорожные ресторанчики, заправочные станции, поговорить с теми, кто торгует машинами, с хозяевами мотелей. Возможно, кто-то видел ее. Я до сих пор убежден, что интуиция меня не обманывает, — она собиралась приехать сюда. Кто знает, может быть, добравшись до Фейрвейла, Мэри передумала и продолжила путь. Но я хочу знать наверняка. — Если вы ничего не выясните в течение двадцати четырех часов… — Тогда я говорю: «Все, хватит» — и мы звоним в полицию, втягиваемся во всю эту рутину с объявлением о пропаже без вести и так далее. Ну что, договорились? Сэм бросил взгляд на Лайлу. — Как вы думаете? — спросил он. — Я не знаю. Я так волнуюсь сейчас, что ничего не соображаю. — Она вздохнула. — Решайте вы, Сэм. Он кивнул Арбогасту. — Хорошо. Договорились. Но я хочу предупредить вас сразу. Если завтра у вас ничего не выйдет и вы не сообщите в полицию, это сделаю я. Арбогаст надел пиджак. — Пойду-ка сниму себе номер в гостинице. А вы как, мисс Крейн? Лайла посмотрела на Сэма. — Я провожу ее туда попозже, — сказал Сэм. — Я хочу пообедать с Лайлой и сам позабочусь о номере для нее. Утром мы оба будем ждать здесь вашего звонка. В первый раз за весь вечер губы Арбогаста растянулись в улыбке. Он явно не годился в соперники Моны Лизы, но все же это была улыбка. — Я вам верю, — произнес он. — Извините, что вначале так навалился на вас, но я должен был убедиться. — Он кивнул Лайле. — Не волнуйтесь. Мы разыщем вашу сестру. С этими словами он вышел из комнаты. Дверь еще не закрылась, а Лайла уже всхлипывала на плече у Сэма. Ее голос звучал, словно приглушенный стон: — Сэм, я страшно боюсь; что-то случилось с Мэри. Я знаю, я чувствую! — Ну, ну, все в порядке, — сказал он, удивляясь про себя, куда пропадают в нужный момент подходящие слова, почему никогда не удается найти выражений, способных прогнать страх, горе, одиночество. — Все в полном порядке, поверьте мне. Неожиданно она отстранилась от него, отступила на шаг, ее заплаканные глаза расширились. Когда она заговорила, голос звучал тихо, но решительно. — Почему я должна вам верить, Сэм? — еле слышно спросила она. — Вы можете назвать причину? Причину, о которой вы умолчали, говоря с этим сыщиком? Сэм, скажите мне правду. Мэри была у вас? Вы знали все о случившемся, об этих деньгах? Он покачал головой. — Нет, ничего не знал. Вам придется поверить мне на слово. Как я верю вам. Она отвернулась к стене. — Должно быть, вы правы, — произнесла она. — Мэри могла бы за прошлую неделю встретиться со мной или с вами, так ведь? Но не встретилась. Я верю вам, Сэм. Просто очень уж трудно теперь во что-нибудь поверить, после того как твоя родная сестра оказалась… — Успокойтесь, — прервал ее Сэм. — Сейчас вам нужно немного перекусить и хорошенько отдохнуть. Завтра все перестанет казаться таким безнадежным. — Вы правда так думаете, Сэм? — Да, правда. До этого он ни разу не лгал женщине.Глава 8
Когда он проснулся, уже наступило это самое «завтра». Обычный субботний день превратился в бесконечную пытку ожиданием. Примерно в десять он позвонил Лайле из магазина. Она уже встала и позавтракала. Арбогаста в номере не оказалось: он явно приступил к работе. Но сыщик оставил для Лайлы записку, в которой обещал связаться с ней в течение дня. — Вы не хотите прийти ко мне? — предложил ей по телефону Сэм. — Какой смысл сидеть весь день одной? Мы могли бы перекусить вместе, а потом связаться с гостиницей и узнать, звонил ли Арбогаст. Нет, лучше так: я попрошу, чтобы звонки переводили прямо ко мне. Лайла согласилась, и Сэм почувствовал облегчение. Ему не хотелось сегодня оставлять ее одну. Лайла опять начнет волноваться и переживать. Сам-то он всю ночь не мог глаз сомкнуть. Он изо всех сил пытался изгнать из головы эту мысль, но все-таки надо честно признать: теория Арбогаста вполне логична. Мэри, скорее всего, планировала приехать к нему, после того как взяла деньги. Если, конечно, она их взяла. Вот что самое страшное: смириться с тем, что Мэри — воровка. Нет, Мэри не такая, все, что он знал о ней, говорило против этого. И все же, хорошо ли он знал Мэри? Еще прошлой ночью он отметил про себя, с каким трудом понимает свою невесту. Он настолько мало ее знал, что в полумраке умудрился спутать Мэри с другой девушкой! Странно, сказал себе Сэм, как мы убеждены, что знаем человека, только потому, что часто встречаемся или близки с ним. Да тут, в Фейрвейле, таких примеров можно найти сколько хочешь. Вот, скажем, старина Томкинс, долгие годы работавший инспектором школ, уважаемый в «Ротари-клубе»[11] человек, бросил жену, семью и сбежал с шестнадцатилетней девчонкой. Кто бы мог подумать, что он способен на такое? Кто мог подумать, что Майк Фишер, страстный игрок и первый гуляка в этом крае, перед смертью завещает все свое состояние Пресвитерианскому Дому для сирот? Или Боб Саммерфилд, служащий у Сэма приказчиком: целый год он работал с ним бок о бок, не подозревая, что Боб попал под восьмой пункт, когда служил в армии, после того как пытался выбить мозги из головы своего полкового священника рукояткой пистолета.[12] Теперь, конечно, он был в полном порядке: скромный, тихий, симпатичный парень, второго такого и за сто лет не найти. Но ведь таким он был и в армии, пока что-то не заставило его взорваться. Почтенные пожилые дамы ни с того ни с сего покидают мужей после двадцати лег счастливой совместной жизни, трясущиеся за свое место ничтожные банковские клерки оказываются способными на крупную растрату — все можно украсть. Так что Мэри могла украсть эти деньги. Может быть, она устала ждать, когда он наконец расплатится с долгами, и не смогла устоять перед внезапным искушением. Может, она думала привезти деньги сюда, придумать какую-нибудь небылицу, заставить поверить ей и принять их. Может, она надеялась, что они убегут вдвоем. Надо быть честным, возможно, даже вероятно, все так и было. Раз он признает это, встает другой вопрос. Почему она не приехала? Куда еще могла направиться, покинув окрестности Талсы? Как только начинаешь гадать насчет этого, как только признаешь, что нельзя проникнуть в мысли другого человека, ты должен признать и главное: все возможно. Дикое решение испытать судьбу в Лас-Вегасе, внезапное желание полностью отрешиться от всего и начать новую жизнь, взяв себе другую фамилию, разрушающее психику чувство вины, приводящее к амнезии… Ну вот, теперь он делает из того, что случилось, целую уголовную историю, мрачно подумал Сэм. Или историю болезни. Если заходить так далеко в своих предположениях, то сразу возникает тысяча и один вариант развития событий. Например, она попала в аварию, чего так боялась Лайла, или согласилась подвезти человека, а он оказался… Сэм вновь с трудом отогнал эту мысль. Дальше так нельзя. Мало того что ему приходится держать под контролем себя, он теперь должен еще и отвлекать от подобных размышлений Лайлу. Сегодня ему предстоит тяжелая работа: попытаться поднять настроение Лайлы. Все-таки есть шанс, что Арбогаст нападет на след. Если ничего не выйдет, он обратится к властям. Только тогда Сэм разрешит себе думать о самом худшем, что могло произойти. Что ж тут рассуждать о том, можно ли разобраться в мыслях другого человека, — откровенно говоря, он и в себе не может разобраться как следует! Он и не подозревал, что способен так внезапно усомниться в своей невесте. Как быстро он принял на веру все обвинения в ее адрес! Непорядочно так поступать. И чтобы хоть как-то искупить этот грех, он должен скрывать свои подозрения от ее сестры. Если, конечно, она сама не думает то же… Но Лайла сегодня, кажется, пребывала не в столь мрачном настроении. Она переоделась в легкий костюм, а когда вошла в магазин, ее походка была уверенной. Сэм представил ее Бобу Саммерфилду, потом они отправились перекусить. Естественно, Лайла сразу же начала строить предположения о Мэри, о том, что может сделать Арбогаст. Сэм отвечал ей коротко, стараясь, чтобы его голос и реплики звучали как в обычной светской беседе. После легкого завтрака он зашел в гостиницу и договорился о переводе звонков, которые могли поступить Лайле в течение дня. Потом они вернулись в магазин. Для субботы покупателей было не много, и большую часть времени Сэм мог оставаться в задней комнатке и разговаривать с девушкой. Посетителей взял на себя Боб, и Сэму довольно редко приходилось отрываться от беседы и помогать своему приказчику. Лайла выглядела спокойной. Она включила радио, поймала передачу симфонической музыки и, казалось, отстранилась от всего остального. Так она сидела, когда Сэм вернулся после очередного визита в магазин. — «Концерт для оркестра» Бартока,[13] правильно? — спросил он. Она, улыбаясь, подняла голову. — Верно. Странно, вы так хорошо разбираетесь в музыке. — А что тут странного? Сейчас эпоха электроники, радио, проигрывателей, верно? Если человек живет в маленьком провинциальном городке, это не значит, что он не может увлекаться литературой, музыкой, искусством. И у меня пропасть свободного времени. Лайла поправила воротничок блузки. — Тогда, наверное, все наоборот. Странно не то, что вы всем этим увлекаетесь, а то, что вы еще и владелец магазина скобяных изделий. Такие вещи как-то плохо сочетаются. — По-моему, нет ничего плохого в скобяном деле. — Я не это имела в виду. Просто это… как бы слишком обыденно, что ли. Сэм сел за стол. Неожиданно он нагнулся и поднял что-то с пола. Что-то маленькое, острое, блестящее. — Обыденно, — повторил он. — Что ж, может, и так. А может, все зависит от точки зрения. Например, что это у меня в руке? — По-моему, гвоздь. — Точно. Простой гвоздь. Я продаю их фунтами. Сотни фунтов в год. Отец тоже торговал ими. Да, с тех пор как открылся наш магазин, мы, наверное, продали не меньше десяти тонн гвоздей. Любой длины, любого размера, простые, обычные гвозди. Но ничего обыденного ни в одном из них нет. Если хорошенько подумать. Потому что каждый гвоздь служит определенной цели. Постоянной, важной цели. Вы знаете, что не меньше половины деревянных домов в Фейрвейле держатся на гвоздях, которые мы продали в свое время? Наверное, это глупо, но часто, когда я прохожу мимо них, мне кажется, будто я помог построить эти дома. Купленные в моем магазине инструменты обтесали доски, придали им нужную форму. Краска, которой покрыты стены, кисти, укрепленные от ветра двери и ставни — тоже мои, и стекло для окон… — Он виновато улыбнулся и помолчал. — «Слушайте Великого Строителя»[14] — так у меня сейчас получается? Нет, я верю в то, что говорю. В моем деле каждая мелочь имеет свое назначение. Потому что она служит жизненным потребностям людей. Один-единственный гвоздь, вроде этого, выполняет определенную функцию. Вобьешь его в нужном месте и можешь быть уверен, что все будет в порядке, он будет служить и через сотню лет. После того, как нас уже не станет, вас и меня. Он сразу же пожалел о том, что произнес эти слова. Но было уже поздно. Улыбка словно стерлась с ее лица. — Сэм, я очень волнуюсь. Сейчас почти четыре, а Арбогаст все еще не позвонил… — Позвонит. Еще уйма времени, потерпите немного. — Я не могу успокоиться! Вы сказали: если он ничего не найдет за двадцать четыре часа, вы идете в полицию. — Так и будет. Но у него еще есть время до девяти. К тому же, возможно, нам все-таки не придется никуда обращаться. Может быть, Арбогаст прав. — Может быть, может быть! Сэм, я хочу знать точно! — Все еще хмурясь, она поправила ворот блузки. — Не пытайтесь отвлечь меня своими душеспасительными речами насчет гвоздей. Все равно видно, что вы так же нервничаете, как и я. Ну скажите, разве я не права? — Да. Конечно правы. — Он вскочил, взмахнув руками. — Никак не пойму, почему он до сих пор не позвонил! Не так уж много в здешних краях мест, которые нужно проверить. Даже если бы он решил заглянуть в каждый мотель или закусочную, стоящие возле шоссе, во всем округе! Если к обеду он так и не даст о себе знать, я сам пойду к Джуду Чемберсу! — К кому? — Джуд Чемберс. Местный шериф. Фейрвейл — главный город округа. — Сэм, я… В магазине раздался звонок. Сэм сорвался с места, не дожидаясь, пока она закончит говорить. Боб Саммерфилд уже поднял трубку. — Это вас, — сказал он Сэму. Сэм взял у него трубку и бросил взгляд через плечо. Лайла вышла из комнаты вслед за ним. — Алло, Сэм Лумис слушает. — Это Арбогаст. Наверное, уже начали беспокоиться? — Еще бы! Лайла и я сидим и ждем вашего звонка. Как успехи? Короткая, почти незаметная пауза. Потом: — Пока никак. — Пока? Где же вы были весь день? — Легче сказать, где я не был. Я прочесал здешние места. В настоящий момент нахожусь в Парнасе. — Но это на самой границе округа, верно? А как насчет шоссе? — Я проехал его из конца в конец. Но по-моему, возвратиться можно и по другой дороге, так ведь? — Да, точно. По старому шоссе — теперь это местная дорога. Но там абсолютно ничего нет. Даже заправочной станции. — А вот парень в ресторанчике, откуда я звоню, говорит, что там до сих пор стоит мотель. — Ох, а ведь точно, есть такой. Старый мотель Бейтса. Я и не знал, что он до сих пор открыт. Навряд ли вы найдете там что-нибудь. — Так или иначе, он последний в моем списке. Я все равно возвращаюсь, так что загляну туда на всякий случай. Как там у вас? — Нормально. — А девушка? Сэм понизил голос: — Она хочет, чтобы я немедленно сообщил в полицию. И по-моему, она права. После того, что вы сказали мне, я уверен в этом. — Подождете до моего приезда? — Сколько времени это займет? — Возможно, час. Если только не найду что-нибудь в мотеле. — Арбогаст замялся. — Слушайте, мы ведь договорились. И я своего слова не нарушу. От вас требуется только одно: подождите, пока я не приеду в город. И мы вместе отправимся в полицию. Со мной вам намного легче будет добиться помощи. Знаете, как это бывает с провинциальными блюстителями закона. Как только вы скажете, что нужно объявить розыск, начнется паника. — Мы даем вам час, — произнес Сэм. — Найдете нас здесь, в магазине. Он повесил трубку и повернулся к девушке. — Что он сказал? — спросила Лайла. — Никаких следов, да? — В общем, да, но он не закончил. Есть еще одно место… — Всего одно место? — Только не говорите это таким тоном, Лайла. Может быть, там он услышит что-то важное. А если нет, он приедет сюда через час. И мы все вместе пойдем к шерифу. Вы ведь слышали, что я ответил ему. — Хорошо, подождем. Еще час, как вы сказали. Казалось, этот час никогда не кончится. Сэм был почти рад, когда магазин, как это обычно бывает субботними вечерами, заполнила толпа и у него появился предлог, чтобы уйти из комнаты и помочь справиться с потоком покупателей. Он больше не мог заставлять себя вести светскую беседу, не мог притворяться спокойным и веселым. Перед ней и перед самим собой. Потому что теперь он сам начал испытывать это чувство. Что-то случилось. Что-то случилось с Мэри. Что-то… — Сэм! Выбив чек, он оторвался от кассового аппарата; это был голос Лайлы. Она вышла из комнаты и стояла перед ним, указывая на свои наручные часики. — Сэм, час прошел! — Я знаю. Дадим ему еще пару минут, хорошо? Все равно я должен сначала закрыть магазин. — Ладно. Еще несколько минут, но не больше. Ну пожалуйста, Сэм! Если бы вы знали, что я сейчас чувствую… — Знаю. Уж поверьте. — Он сжал ее руку, выдавив из себя улыбку. — Не волнуйтесь, он появится с минуты на минуту. Но Арбогаст не появился. Сэм вместе с Саммерфилдом проводили последнего покупателя в пять тридцать. Сэм проверил книгу учета. Боб накрыл товары от пыли. Арбогаста все еще не было. Саммерфилд выключил свет, собираясь уходить. Сэм вытащил ключ. Арбогаста не было. — Ну все, — сказала Лайла. — Идемте. Если вы не пойдете прямо сейчас, я са… — Слышите? — произнес Сэм. — Это телефон. — А через несколько секунд: «Алло?» — Это Арбогаст. — Ну где же вы? Обещали… — Не важно, что я обещал. — Голос сыщика звучал приглушенно, он явно спешил. — Я в том мотеле, у меня всего минута. Хотел объяснить, почему не приехал. Слушайте, я напал на след. Ваша подружка была здесь, это точно. Ночью, в прошлую субботу. — Мэри? Вы уверены? — Да, абсолютно. Я просмотрел журнал регистрации, сравнил почерк. Конечно, она подписалась чужим именем, Джейн Уилсон, и дала вымышленный адрес. Мне потребуется судебное решение, чтобы снять копию, если нужны будут доказательства. — Что еще вы там нашли? — Совпадает описание машины, да и самой девушки. Владелец мотеля все мне выложил. — Как вы ухитрились столько узнать? — Предъявил свое удостоверение, наплел что-то насчет угнанной машины. Он так и задергался. Этот парень, похоже, с причудами. Норман Бейтс, так его зовут. Знаете его? — Нет, боюсь, что нет. — Говорит, что девушка подъехала к мотелю в субботу около шести. Заплатила вперед. Ночь была пасмурная, дождь; кроме нее, никто не заехал. Уверяет, что она уехала ранним утром, прежде чем он начал работу. Он живет вдвоем с матерью в доме за мотелем. — Как думаете, он правду говорит? — Пока не знаю. — Что это значит? — Ну, я на него немного надавил, когда допытывался насчет машины и так далее. И он проговорился, что пригласил девушку к себе в дом на ужин. Уверяет, что больше ничего не было и что мать может подтвердить его слова. — Вы разговаривали с ней? — Еще нет, но непременно сделаю это. Она в доме, в своей комнате. Парень начал заливать мне, будто она так больна, что никого не может видеть, но я, когда въезжал к ним, заметил старушку в окне спальни, и она окинула меня взглядом. Поэтому я сказал ему, что собираюсь немного поболтать с пожилой леди, нравится ему это или нет. — Но у вас нет полномочий… — Слушайте, вы хотите, чтобы я все выяснил насчет вашей подружки, или нет? А этот парень, кажется, и не слыхал ничего про ордер на обыск и прочие формальности. Он, пыхтя, помчался к дому сказать мамаше, чтобы она оделась. А я решил быстренько позвонить вам, пока его нет. Так что подождите немного, пока я здесь не закончу. Ага, вот он возвращается. Ладно, увидимся позже. Щелчок, потом раздались гудки. Сэм повесил трубку. Повернулся к Лайле и изложил содержание разговора. — Теперь вам лучше? — Да. Вот если бы только знать… — Узнаем, и очень скоро. Сейчас нам остается одно: терпеливо ждать.Глава 9
В субботу вечером Норман брился. Он брился только раз в неделю, и всегда по субботам. Норман не любил бриться — из-за зеркала. В зеркале все время извивались волнистые линии. Почему-то в каждом зеркале были эти странные линии, от которых болели глаза. А может быть, все дело в том, что у него плохие глаза. Да, точно, он ведь помнил, как любил смотреть в зеркало, когда был маленьким. Любил стоять перед зеркалом без одежды. Однажды его поймала за этим Мама и ударила по виску щеткой для волос с серебряной ручкой. Ударила больно, очень больно. Мама сказала, что так делать нельзя, нельзя смотреть на себя, когда ты голый. Он до сих пор не забыл, как было больно, как потом болела голова. С того дня голова начинала болеть каждый раз, когда он смотрелся в зеркало. В конце концов Мама повела его к доктору, и доктор сказал, что Норман нуждается в очках. Они действительно помогли, но все равно, глядя в зеркало, он начинал плохо видеть. Поэтому он обычно просто старался не делать этого без особой надобности. Но ведь Мама была права. Нельзя, противно смотреть на себя обнаженного и беззащитного, рассматривать складки рыхлого жира, короткие безволосые руки, нависший живот и под ним… Когда так рассматриваешь себя, хочется стать кем-нибудь другим. Стройным, высоким и красивым, вроде дяди Джо Консидайна. «Посмотри-ка на нашего дядю Джо: вот это видный мужчина!» — постоянно твердила Мама. Что ж, это была правда, и никуда тут не денешься. Однако Норман все равно ненавидел дядю Джо Консидайна, пускай тот и был видным мужчиной. Как ему хотелось, чтобы Мама не заставляла называть его «дядя Джо». Потому что никаким он дядей не был, просто другом, то и дело навещавшим Маму. Он надоумил ее построить мотель, когда Мама продала ферму с землей. Странно. Мама всегда ругала мужчин и, конечно, «твоего-папу-который-сбежал-и-бросил-меня», а вот дядя Джо Консидайн просто сводил ее с ума. Он мог сделать с Мамой все что хотел. Хорошо бы уметь вот так и стать таким же видным мужчиной. Нет, ничего хорошего! Потому что дядя Джо был мертв. Осторожно водя бритвой по коже, Норман растерянно моргнул, и отражение в зеркале тоже моргнуло. Странно, что он забыл об этом. С тех пор прошло, наверное, уже лет двадцать. Конечно, время — понятие относительное. Так сказал Эйнштейн, но не он первый это заметил — это знали еще древние, а в нынешнее время многие мистики, вроде Алистера Кроули[15] и Успенского.[16] Норман читал их книжки, а некоторые даже были в его библиотеке. Мама не одобряла этого, утверждала, что они выступают против религии, но дело было в другом. Просто когда он читал эти книжки, он уже не был ее маленьким мальчиком. Он становился взрослым мужчиной, человеком, который познавал тайны пространства и времени и овладевал таинствами бытия и разных измерений. Он словно был одновременно двумя разными людьми: ребенком и взрослым. Стоило подумать о Маме, и Норман снова становился маленьким мальчиком, говорил и думал как ребенок, реагировал на все по-детски. Но когда он оставался наедине с собой — точнее, наедине с книгой, — он превращался во взрослого мужчину с развитым интеллектом. Достаточно развитым, чтобы осознавать, что он, возможно, страдает легкой формой шизофрении, скорее всего пограничным психическим расстройством. Разумеется, не самое нормальное положение. Быть Маминым маленьким мальчиком не так-то просто. С другой стороны, до тех пор пока он сознает существующую опасность, он может справляться с ней. А также с Мамой. Ей просто повезло, что он знает, когда нужно снова стать взрослым, и, что бы она ни говорила, он разбирается в психологии, да и в парапсихологии тоже. Да, ей просто повезло; повезло, когда умер дядя Джо Консидайн, и снова повезло на прошлой неделе, когда появилась эта девушка. Если бы он не вел себя как взрослый мужчина, Маму ожидали бы сейчас серьезные неприятности. Норман потрогал бритву. Острое лезвие, очень острое. Надо быть осторожным, чтобы не порезаться. Правильно, и еще надо не забыть спрятать ее, когда он закончит бриться, запереть в таком месте, где Мама ее не найдет. Опасно оставлять на виду у Мамы такие острые предметы. Вот почему готовил в основном он, Норман, и тарелки мыл тоже он. Мама до сих пор любила прибираться в доме — ее собственная комната всегда была идеально чистой, — но на кухне управлялся только Норман. Нет, прямо он ничего ей не сказал, просто взял на себя новую работу. Мама тоже никогда не заговаривала об этом, и слава богу. С тех пор как приехала девушка, с прошлой субботы, минула целая неделя, и они ни разу даже не заикнулись о том, что произошло тогда. Такой разговор только растревожил и расстроил бы их обоих. Мама наверняка чувствовала это: кажется, она намеренно избегала Нормана, большую часть времени просто отдыхала у себя в комнате и почти не общалась с ним. Возможно, ее мучила совесть. Так оно и должно быть. Убийство — ужасная вещь. Пусть даже ты не вполне нормален, это ты должен понимать. Мама, наверное, по-настоящему страдала. Возможно, ей помогла бы исповедь, но Норман все же был рад, что она не заговаривала с ним. Потому что он тоже страдал. Но не от угрызений совести — от страха. Всю неделю он ждал какого-то происшествия. Каждый раз, когда к мотелю подъезжала машина, по его телу пробегала нервная дрожь. Даже когда кто-то просто проезжал мимо дома по старому шоссе, Норману становилось не по себе. Конечно, в прошлую субботу он тщательно уничтожил все следы там, на краю трясины. Он приехал на своей машине, нагрузил прицеп дровами; когда он закончил работу, в этом месте не оставалось ничего, что могло бы вызвать подозрения. Ее сережку он тоже отправил в трясину. Вторая так и не нашлась. Можно было чувствовать себя в относительной безопасности. Но в среду ночью, когда возле мотеля остановилась полицейская патрульная машина, он едва не потерял сознание. Полицейский просто хотел позвонить от них. Позднее Норман сам признал, что выглядел потешно, но в тот момент ему было не до смеха. Мама сидела возле окна в своей спальне; полицейский не заметил ее, и слава богу. За прошлую неделю она что-то часто подходила к окну. Может быть, тоже боялась. Норман пробовал говорить, что лучше ей не показываться людям, но не смог заставить себя объяснить почему. По той же причине он не мог растолковать Маме, почему ей нельзя спускаться в мотель и помогать ему. Норман просто следил, чтобы она этого не делала. Ее место в доме — нельзя пускать Маму к незнакомым людям, теперь уж никак нельзя. К тому же чем меньше о ней знают, тем лучше. Как только он мог рассказать этой девушке… Норман закончил бриться и снова тщательно вымыл руки. Он обратил внимание на то, что испытывал возраставшее чувство брезгливости, особенно в течение прошлой недели. Ощущение вины. Как леди Макбет.[17] Шекспир хорошо разбирался в психологии. Интересно, разбирался ли он еще кое в чем, подумал Норман. Например, призрак отца Гамлета; может быть, и он был посвящен… Теперь не время думать об этом. Надо спуститься к мотелю и открыть его. В течение прошлой недели дел было не много. За ночь бывало занято три-четыре номера, не больше. Это хорошо — Норману не пришлось пускать посетителей в комнату номер шесть. Комната номер шесть, где тогда остановилась девушка. Он надеялся, что ему больше никогда не придется ее сдавать. Норман навсегда покончил с постыдными занятиями: подглядыванием и тому подобными извращениями. Они и привели к трагедии. Если бы он тогда не начал подглядывать, если бы он не напился… Однако нет смысла горевать над пролитым молоком; прошлого не переделаешь. Даже если пролилось не молоко, а… Норман вытер руки, быстро отвернулся от зеркала. Нужно забыть о том, что случилось, не следует тревожить мертвецов. Сейчас все хорошо. Мама ведет себя как надо, он ведет себя как надо, они вместе, как и раньше. Целая неделя прошла без каких-либо неприятностей, и так будет и дальше. Особенно если он будет верен своему решению вести себя как взрослый, а не как ребенок, не как маменькин сынок. А в этом он не отступит ни на шаг, так он обещал себе раз и навсегда. Норман затянул узел галстука и вышел из ванной. Мама была в своей комнате, снова сидела возле окна. Сказать ей что-либо или не стоит? Нет, лучше не надо. Может начаться спор, а он пока еще не готов к этому. Пусть сидит и смотрит, если ей так нравится. Бедная больная пожилая леди, прикованная к этому дому. Пусть видит мир хотя бы из окна. Сейчас, конечно, он рассуждал как ребенок. Но Норман был готов на такой компромисс; главное, чтобы он продолжал вести себя как здравомыслящий мужчина и не забывал запирать все двери, когда покидал дом. Всю прошлую неделю он запирал их, и это дало ему новое ощущение защищенности от любых неприятностей. Он отобрал у Мамы ключи от дома и мотеля. Покидая дом, он знал, что она никак не сможет выбраться из своей комнаты. Она могла ничего не бояться, сидя в доме, а он — работая в мотеле. Пока он соблюдает все предосторожности, повторения того, что случилось на прошлой неделе, не будет. Он ведь делает это для ее же блага. Лучше сидеть взаперти дома, чем в психбольнице. Норман пошел вниз по дорожке, зашел за угол и добрался до своей конторы как раз в тот момент, когда подъехал грузовик, раз в неделю развозивший чистое белье. Он уже все приготовил. Принял свежую смену и отдал в стирку грязное белье. Теперь они брали не только полотенца, но и простыни с наволочками. Очень удобно. В нынешние времена содержать мотель стало проще простого. Когда грузовик уехал, Норман принялся за уборку четвертого номера — какой-то коммивояжер из Иллинойса заехал рано утром. Оставил после себя беспорядок, как обычно. Окурки на краю раковины, журнал на полу возле унитаза. Одно из этих научно-фантастических изданий. Норман, хихикая, подобрал его. Научная фантастика! Если бы они только знали… Но, конечно, никто не знал. И никогда никто не узнает, нельзя, чтобы это узнали. Надо соблюдать все предосторожности насчет Мамы, и не будет никакого риска. Он должен охранять ее от людей, а людей — от нее. Случившееся на прошлой неделе лишь подтвердило это. Теперь он всегда будет очень внимательным и осторожным. Чтобы никому не угрожала опасность. Норман вернулся в контору и оставил там лишнее белье. Он уже все сменил во всех номерах. Все готово к приему посетителей, если таковые появятся. Но до четырех часов никто не появился. Он сидел за столом и смотрел на дорогу, так что под конец весь извертелся от скуки. Чуть было не решился немножко выпить, но потом вспомнил, что после того дня твердо обещал себе — ни капли спиртного. Он не мог себе позволить выпить, даже совсем капельку. Всякий раз, когда что-то случалось, не обходилось без спиртного. Спиртное убило дядю Джо Консидайна. Спиртное было косвенной причиной гибели девушки. Поэтому с того самого дня он стал трезвенником. Но выпить сейчас совсем не помешало бы. Всего одну… Норман все еще колебался, когда по дорожке прошуршали шины. Номерной знак Алабамы. Супружеская пара средних лет. Они вышли из машины, подошли к конторе. Мужчина был лысым, носил толстые очки в темной оправе. Женщина — очень полная, вся покрытая потом. Норман показал им номер первый, в противоположном конце здания; десять долларов за двоих. Женщина визгливым жеманным голосом пожаловалась на духоту, но, кажется, успокоилась, когда Норман включил вентилятор. Мужчина притащил чемоданы и расписался в журнале регистрации. Мистер и миссис Герман Притцлер, Бирмингем, Алабама. Это были обычные туристы, с ними не будет никаких проблем. Норман снова сел, машинально листая страницы подобранного в номере научно-фантастического журнала. Вокруг был полумрак; теперь уже, наверное, около пяти. Он включил лампу. На дорожке показалась еще одна машина; кроме водителя, в ней никого не было. Наверное, еще один коммивояжер. Зеленый «бьюик», техасский номерной знак. Техасский номерной знак! Та девушка, Джейн Уилсон, тоже приехала из Техаса! Норман резко поднялся и подошел к стойке. Он увидел, как человек выходит из машины, услышал, как шуршит гравий под его ногами, и звуки приближавшихся шагов эхом отдавались в его сердце. Просто совпадение, сказал он себе. Каждый день к нам приезжают из Техаса. Алабама ведь еще дальше отсюда. Мужчина вошел в мотель. Высокий, худой, на голове серый стетсон с широкими полями, закрывавшими верхнюю часть лица. Несмотря на густую щетину, видно, что лицо покрыто загаром. — Добрый вечер, — произнес он, почти не растягивая слова на техасский манер. — Добрый вечер. — Норман, наполовину скрытый стойкой, в замешательстве переступил с ноги на ногу. — Вы хозяин? — Да, я. Хотите снять комнату? — Не совсем так. Мне надо выяснить кое-что. — Буду рад помочь, если смогу. Что вы хотите знать? — Я пытаюсь разыскать одну девушку. Норман конвульсивно сжал пальцы. Он не чувствовал их, они онемели. Он весь онемел, с ног до головы. Биение сердца больше не отдавалось в ушах, — кажется, оно вообще перестало биться. Стало очень тихо. Если он закричит, все пропало. — Ее зовут Крейн, — продолжал мужчина, — Мэри Крейн. Из Форт-Уэрта, Техас. Я хотел бы знать, не зарегистрировалась ли она у вас. Норману больше не хотелось кричать. Ему хотелось смеяться. Он почувствовал, как снова забилось сердце. Отвечать было легко. — Нет, — сказал он. — Никто с таким именем у нас не останавливался. — Уверены в этом? — Конечно. Нынче дела идут не очень-то бойко, мало народу. У меня хорошая память на постояльцев. — Эта девушка могла появиться здесь примерно неделю назад. Скажем, в прошлую субботу, ночью, или в воскресенье. — В прошлый уик-энд никто не останавливался. У нас тут была пасмурная погода. — Вы уверены? Это девушка или, точнее, женщина примерно двадцати семи лет. Рост — метр семьдесят, вес — около шестидесяти, темные волосы, голубые глаза. У нее был «плимут», модель тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, голубой седан с помятым левым передним крылом. Номер машины… Норман уже не слушал. Зачем он сказал, что в субботу никого не было? Этот человек описывал ту самую девушку, он все о ней знал. Ну и что? Как он докажет, что девушка была здесь, если Норман отрицает это? Теперь уж не остается ничего другого, как продолжать все отрицать. — Нет, боюсь, что ничем не смогу вам помочь. — Неужели это описание не подходит ни к одной из женщин, останавливавшихся в мотеле на прошлой неделе? Вполне возможно, что она зарегистрировалась под чужим именем. Может быть, если вы разрешите мне заглянуть в журнал регистрации… Норман опустил руку на тяжелый том и покачал головой. — Мне очень жаль, мистер, — произнес он. — Я не могу разрешить вам этого. — Может быть, это заставит вас передумать. Мужчина засунул руку во внутренний карман пальто, и Норман успел подумать: «Интересно, предложит он мне сейчас деньги?» Мужчина извлек бумажник, но не стал вытаскивать оттуда банкноты. Вместо этого он раскрыл его и положил на стойку так, чтобы Норман мог прочитать, что написано на карточке. — Милтон Арбогаст, — произнес мужчина. — Занимаюсь проведением расследований для компании «Пэрити Мьючуал». — Вы детектив? Мужчина коротко кивнул. — И сюда пришел по важному делу, мистер… — Норман Бейтс. — …Мистер Бейтс. Компании нужно, чтобы я узнал местонахождение этой девушки, и я буду признателен вам за содействие. Конечно, если вы не разрешите мне просмотреть ваш журнал, я должен буду обратиться к местным представителям власти. Да вы, наверное, сами знаете, как это делается. Норман не знал, как это делается, но одно он знал твердо: нельзя допускать, чтобы местные представители власти совали сюда нос. Он мешкал, его рука все еще покоилась на журнале. — А в чем дело? — спросил он. — Что сделала девушка? — Угнала машину, — пояснил мистер Арбогаст. — А, понятно. — Норман немного расслабился. Он уже решил, что там было что-то серьезное, что ее разыскивают как пропавшую без вести или за совершение настоящего преступления. В таком случае расследование проводилось бы по всей форме. Но угнанная машина, тем более такая старая развалина… — Ну хорошо, — произнес он. — Пожалуйста, смотрите на здоровье, я только хотел убедиться, что у вас все законно. — Он убрал руку. — Еще бы, конечно законно. — Но мистер Арбогаст не спешил раскрывать журнал. Он вытащил из кармана какой-то конверт и положил его на стойку. Потом схватил журнал, повернул его к себе и начал листать страницы, водя пальцем по столбцу фамилий. Норман следил за движением этого пальца; неожиданно палец остановился, уверенно ткнув в одну из записей. — По-моему, вы говорили, что в прошлую субботу и воскресенье не было ни одного постояльца? — Ну, я не помню, чтобы кто-нибудь появлялся. То есть если и были посетители, то один-два человека, не больше. Настоящей работы не было. — Как насчет вот этой? Джейн Уилсон из Сан-Антонио? Она зарегистрировалась в субботу вечером. — Ох, теперь припоминаю; да, верно. — Сердце снова, как барабан, застучало в груди; Норман осознал, что сделал ошибку, когда притворился, что не узнал ее по описанию, но было поздно. Как теперь объяснить все, чтобы не вызвать подозрений? Что скажет детектив? Пока что он ничего не говорил. Он поднял конверт со стойки и положил его на раскрытую книгу, чтобы сравнить почерк. Вот зачем он вытащил конверт — там был образец ее почерка! Теперь он все узнает. Он уже знает! Норман понял это, когда детектив поднял голову и пристально поглядел на него. Теперь, когда его лицо, затененное полями шляпы, было так близко, он мог разглядеть глаза. Холодные, безжалостные, знающие глаза. — Да, это та самая девушка. Один и тот же почерк. — В самом деле? Вы уверены? — Уверен настолько, что собираюсь снять копию, даже если для этого потребуется судебное разрешение. Но я еще и не такое могу сделать, если вы не начнете говорить, и говорить правду. Почему вы солгали, будто никогда не видели девушки? — Я не солгал. Просто забыл, и все. — Вы говорили, что хорошо запоминаете постояльцев. — Да, верно, почти всегда так и есть. Только… — Докажите. — Мистер Арбогаст закурил сигарету. — К вашему сведению, кража машины — федеральное преступление. Вы ведь не хотите, чтобы вас привлекли за соучастие, а? — Соучастие? Как я могу быть соучастником? Девушка приезжает сюда, снимает номер, проводит в нем ночь и снова уезжает. Какое же тут соучастие? — Сокрытие информации. — Мистер Арбогаст глубоко затянулся. — Ну давайте, выкладывайте все начистоту. Вы видели девушку. Как она выглядела? — Точно так, как вы ее описали, по-моему. Когда она появилась, шел сильный дождь. Я был занят и не очень-то ее разглядел. Дал ей расписаться в журнале, вручил ключи, вот и все. — Она сказала что-нибудь? О чем вы говорили? — Наверное, о погоде. Не помню. — Она проявляла какую-либо нервозность, чувствовала себя не в своей тарелке? Что-нибудь в ее поведении вызывало подозрение? — Нет. Абсолютно ничего. Просто еще одна туристка, так мне показалось. — Что ж, хорошо. — Мистер Арбогаст сунул окурок в пепельницу. — Не произвела на вас абсолютно никакого впечатления, да? С одной стороны, с чего вам было подозревать ее в чем-то? А с другой — девушка особой симпатии тоже не вызвала. То есть никаких чувств вы к ней не испытывали. — Ну конечно нет. Мистер Арбогаст, словно он был старым другом, наклонился к Норману. — Тогда почему вы пытались прикрыть ее, притворившись, что напрочь забыли про ее приезд? — Я не пытался! Я просто забыл, честное слово. — Норман понимал, что попался в ловушку, но больше детектив ничего из него не вытянет. — Чего вы пытаетесь достичь своими инсинуациями? Хотите обвинить в том, что я помог ей украсть машину? — Вас никто ни в чем не обвиняет, мистер Бейтс. Мне просто-напросто нужна вся информация об этом деле, больше ничего. Так вы говорите, она приехала одна? — Приехала одна, сняла комнату, уехала на следующее утро. Сейчас уже, наверное, за тысячу миль отсюда… — Наверное. — Мистер Арбогаст улыбнулся. — Но давайте-ка не будем спешить, вы не против? Может быть, все-таки вспомните что-нибудь. Она уехала одна, говорите? Когда примерно это было? — Я не знаю. В воскресенье утром я спал у себя дома. — Тогда, значит, вы не можете точно знать, что она была одна, когда уезжала? — Я не смогу доказать, если вы это имеете в виду. — А тем вечером? Были у нее какие-нибудь посетители? — Нет. — Точно? — Абсолютно точно! — С кем-нибудь она могла встречаться той ночью? — Она была единственным постояльцем. — Вы работали здесь один? — Точно. — Она не выходила из номера? — Нет. — Всю ночь? Даже не звонила по телефону? — Конечно нет. — Значит, кроме вас, никто не знал, что она здесь? — Я уже сказал вам. — А пожилая леди — она ее видела? — Какая леди? — Там, в доме позади мотеля. Норман почувствовал, как сильно бьется его сердце; сейчас оно вырвется из груди. Он начал было: «Никакой пожилой леди…» — но мистер Арбогаст еще не закончил. — Когда я подъезжал сюда, то заметил, как она смотрит из окна. Кто это? — Моя мать. — Никуда не денешься, он должен признаться. Он сейчас все объяснит. — У нее слабое здоровье, и она не может спускаться сюда из дома. — Значит, она не видела девушку? — Нет. Она больна. Она оставалась у себя, когда мы ужи… — Непонятно, как это случилось; просто вырвалось — и все. Мистер Арбогаст слишком быстро задавал свои вопросы, он делал это нарочно, чтобы запутать его, а когда упомянул Маму, то застал Нормана врасплох. Норман мог думать лишь о том, чтобы защитить ее, а теперь… Мистер Арбогаст больше не выглядел дружелюбным. — Вы ужинали вместе с Мэри Крейн в своем доме? — Просто кофе и бутерброды. Я… мне казалось, я уже сказал вам. Ничего такого не было. Понимаете, она спросила, где можно перекусить, и я сказал — в Фейрвейле, но это почти двадцать миль пути, и был такой ливень, что я пригласил ее зайти в дом. Больше ничего не было. — О чем вы говорили? — Да ни о чем особенном. Я же сказал вам, моя Мама больна и я не хотел ее беспокоить. Она всю неделю была больна. Наверное, из-за этого и я был сам не свой и начал все забывать. Например, забыл про эту девушку и про ужин. Просто вылетело из головы. — Может быть, что-нибудь еще вылетело? Ну, скажем, вы с той девушкой потом вернулись сюда и немного развлеклись… — Нет! Ничего подобного! Как вы смеете говорить такое, по какому праву? Да я… я больше не буду с вами разговаривать. Я уже рассказал все, что вам надо. А теперь уходите отсюда! — Хорошо. — Мистер Арбогаст надвинул на лоб стетсон. — Я уйду. Но сначала хотелось бы переговорить с вашей матерью. Может, она заметила что-нибудь, что вы забыли. — Говорю вам, она даже не видела этой девушки! — Норман вышел из конторы. — И потом, вам нельзя с ней говорить. Она очень больна. — В уши словно бил барабан, приходилось кричать, чтобы одолеть этот шум. — Я вам запрещаю заходить к ней! — Тогда я вернусь с ордером на обыск. Теперь Норман видел, что Арбогаст блефовал. — Что за бред! Никто вам его не выдаст. Кто поверит, что я решил украсть старую машину? Мистер Арбогаст зажег новую сигарету и бросил спичку в пепельницу. — Боюсь, вы не все понимаете, — почти ласково произнес он. — По правде говоря, машина здесь ни при чем. Хотите знать, что произошло на самом деле? Эта девушка, Мэри Крейн, украла сорок тысяч долларов наличными у фирмы по продаже недвижимости в Форт-Уэрте. — Сорок тысяч? — Именно. Исчезла из города с деньгами. Сами видите, дело серьезное. Поэтому каждая деталь может быть важной, и я должен поговорить с вашей матерью, с вашего разрешения или без него. — Но я же сказал вам: она ничего не знает. И она чувствует себя плохо, очень плохо. — Обещаю вам не делать ничего, что могло бы ее расстроить. — Мистер Арбогаст сделал паузу. — Конечно, если вы хотите, чтобы я вернулся сюда в сопровождении шерифа, с ордером… — Нет. — Норман торопливо помотал головой. — Вы не должны так поступать. — Он лихорадочно пытался придумать какой-нибудь выход, но становилось ясно, что теперь выхода уже нет. Сорок тысяч долларов. Неудивительно, что он так подробно все выспрашивал. Конечно, ему дадут ордер на обыск, бессмысленно устраивать сцену. Да еще эта парочка из Алабамы. Словом, деваться некуда. — Хорошо, — произнес Норман. — Можете поговорить с ней. Но разрешите мне сначала сказать Маме, что вы придете. Нельзя врываться к больной без предупреждения, волновать ее. — Он направился к двери. — Вы подождете здесь, на случай, если кто-нибудь приедет, хорошо? — О'кей, — кивнул Арбогаст, и Норман заторопился к дому. Дорожка, которая вела к их дому на холме, была не слишком крутой, но ему казалось, что он никогда не доберется до двери. Сердце стучало, в ушах стоял звон, словно вернулась та ночь, и теперь он понимал, что сейчас все стало в точности как в ту ночь, словно она тянулась вечно. Ничто не изменилось. Что бы он ни делал, от этого никуда не уйти. Можно быть хорошим мальчиком, можно быть взрослым: и то и другое одинаково бесполезно. Ничто не поможет, потому что он — это он, от себя никуда не уйдешь, и ему не справиться с этим. Он не в силах спасти себя и не в силах спасти Маму. Если кто-нибудь и может что-то сделать, то только Мама. Он открыл входную дверь, поднялся по лестнице и зашел к ней; он хотел все рассказать ей спокойно, но, когда увидел ее, мирно сидящую у окна, не смог сдержаться. Он начал дрожать, из горла вырвался всхлип, еще один, ужасные всхлипывающие звуки, и он прижался головой к Маминой юбке и все рассказал. — Хорошо, — произнесла Мама. Она почему-то ничуть не удивилась. — Мы позаботимся об этом. Предоставь все мне. — Мама… если ты быстро поговоришь с ним, не больше минуты, скажешь, что не знаешь ничего, он уйдет. — Но ведь он вернется. Сорок тысяч долларов — уйма денег. Почему ты ничего мне не сказал об этом? — Я не знал. Честное слово, ничего не знал! — Я тебе верю. Только ведь он не поверит — ни тебе, ни мне. Он, должно быть, думает, что мы сговорились с ней. Или как-нибудь избавились от девушки, чтобы заполучить деньги. Разве ты сам не понимаешь? — Мама… — Он закрыл глаза, не в силах смотреть на нее. — Что ты хочешь сделать? — Я хочу одеться. Нам надо подготовиться к приходу гостя, так ведь? Я соберу свои вещи и буду в ванной. Возвращайся и скажи этому мистеру Арбогасту, пусть поднимается сюда. — Нет, я не могу. Я не приведу его сюда, если ты собираешься… И он действительно не мог, не мог теперь даже шевельнуться. Он хотел бы отключиться, но ведь и это не поможет, не изменит того, что должно произойти. Еще несколько минут, и мистер Арбогаст устанет ждать. Он сам поднимется к дому, потом постучит в дверь, потом распахнет ее и войдет. И как только он ступит внутрь… — Мама, ну пожалуйста, послушай, что я скажу! Но она не слышала, она была в ванной, одевалась, наводила красоту, готовилась к приходу гостя. Готовилась. И вот она выплыла наружу, в нарядном платье с оборками, со свежим слоем пудры и румян на лице, красивая, как картинка. Улыбаясь, Мама зашагала вниз по лестнице. Она успела пройти половину пути, когда раздался стук. Это случилось: мистер Арбогаст уже здесь. Норман хотел крикнуть ему, предупредить, но что-то словно застряло у него в горле. Он мог только слушать. Бодрый голос Мамы: «Сейчас иду! Сейчас иду! Секундочку!» Все действительно произошло за несколько секунд. Мама открыла дверь, и мистер Арбогаст зашел внутрь. Взглянул на нее и открыл рот, готовясь что-то произнести. В эту секунду он поднял голову — вот чего ждала Мама. Она взмахнула рукой, и что-то яркое, блестящее, сверкая, мелькнуло в воздухе: раз-два, раз-два… Глазам было больно, Норман не хотел смотреть. Зачем — он и так уже знал, что случилось. Мама нашла его бритву…Глава 10
Норман улыбнулся пожилому мужчине и произнес: — Вот ваш ключ. Десять долларов за номер на двоих, пожалуйста. Его супруга щелкнула замком сумочки. — Деньги у меня, Гомер. — Она положила банкноту на стойку, кивнув Норману. Потом ее глаза, сощурясь, стали разглядывать его. — Что с вами, вам нехорошо? — Я… просто немного устал, наверное. Ничего, пройдет. Я уже закрываюсь. — Так рано? Я думала, мотели работают круглосуточно. Особенно по субботам. — У нас сейчас не много посетителей. Кроме того, уже почти десять. Почти десять. Без малого четыре часа. О господи! — Понятно. Что ж, спокойной ночи. — Спокойной ночи. Они ушли, теперь можно отойти от стойки, можно выключить вывеску и запереть контору. Но сначала он выпьет, хорошенько выпьет, потому что нуждается в этом. И не важно, будет он пьяным или нет, сейчас все не важно, все позади. Позади, а может быть, все только начинается. Норман уже порядочно выпил. В первый раз он выпил, когда вернулся в мотель, около шести, а потом уже добавлял через каждый час. Если бы не спиртное, он просто не выдержал бы, не смог бы стоять здесь, зная, что спрятано под ковром в холле дома. Да, он оставил там все как было, не пытаясь ничего трогать, просто поднял ковер и накрыл это. Натекло довольно много крови, но она не просочится сквозь ткань. Тогда он больше ничего не мог сделать. Потому что был день. Теперь, конечно, придется вернуться туда. Он строго-настрого запретил Маме что-либо трогать и знал, что она подчинится. Странно, что она вернулась в свое прежнее состояние апатии, сразу после случившегося. Тогда казалось, что Маму ничто не остановит, — состояние аффекта, так это, кажется, называется, — но, как только все было кончено, она просто завяла, и дальше пришлось ему взяться за дело. Он велел ей вернуться в свою комнату и больше не показываться возле окна, лечь и лежать, пока он не вернется. И еще он запер дверь. Но теперь придется ее отпереть. Норман закрыл контору и вышел из мотеля. Неподалеку стоял «бьюик», «бьюик» мистера Арбогаста, припаркованный там, где он его оставил. Вот было бы замечательно просто сесть за руль и уехать! Умчаться подальше отсюда, оставить все позади и больше никогда не возвращаться, никогда! Подальше от мотеля и от Мамы, подальше от того, что лежит под ковром в холле! На мгновение это желание, словно волна, захлестнуло его, но лишь на мгновение. Потом все улеглось, и Норман пожал плечами. Ничего не выйдет, уж это он знал точно. Никогда ему не умчаться так далеко, чтобы быть в безопасности. И потом, его ждет это, завернутое в ковер. Ждет его… Поэтому он сначала внимательно оглядел шоссе, потом посмотрел, задернуты ли шторы на окнах номера первого и номера третьего, наконец залез в машину мистера Арбогаста и вынул ключи, которые нашел в кармане детектива. Очень медленно он подъехал к дому. Весь свет был потушен. Мама спала в своей комнате, а может, только притворялась, что спит, — сейчас это его не волновало. Главное — пусть не путается под ногами, пока Норман делает свое дело. Он не хотел, чтобы Мама была поблизости: он опять почувствовал бы себя маленьким мальчиком. Ему предстояла мужская работа. Работа для взрослого мужчины. Кто, кроме мужчины, смог бы связать края ковра и поднять его вместе с тем, что было внутри? Он пронес тяжелую ношу по ступенькам, а потом положил на заднее сиденье машины. Он был прав — сквозь плотную ткань не просочилось ни капли. Эти старые ковры с грубым ворсом не пропускают влагу. Миновав лес и добравшись до болота, Норман проехал по самому краю, пока не нашел открытое место. Нельзя даже пробовать утопить эту машину там же, где первую. Но тут место новое, кажется, подойдет. Он использовал тот же метод. На самом-то деле все было очень просто. Умение приходит с опытом. Только смеяться тут было нечему; тем более когда он сидел на пеньке у трясины и ждал, пока болото не поглотит машину. На этот раз было еще хуже. Казалось бы, «бьюик» тяжелее и затонуть должен быстрее. Но пока он ждал, прошел миллион лет, не меньше. Наконец — плоп! И все. Ну вот. Он исчез навсегда. Как эта девушка со своими сорока тысячами. Где же они были спрятаны? Конечно, не в сумочке и не в чемодане. Может быть, в сумке, где она держала смену белья, или в самой машине? Надо было все осмотреть — вот что ему следовало сделать. Только ведь он тогда был не способен на это, даже если бы знал про деньги. А если бы он их нашел, кто знает, что бы случилось? Скорее всего, он бы выдал себя, когда появился детектив. Всегда чем-то выдаешь себя, если гнетет чувство вины. Слава богу — по крайней мере за это он должен быть благодарен, — не он совершил убийство. Да, он знал, что считается соучастником; с другой стороны, он должен был защитить Маму. Конечно, этим он защищал и себя тоже, но все, что он делал, он делал в первую очередь ради нее. Норман медленно брел по полю. Завтра он должен будет приехать туда на своей машине с прицепом, снова проделать то же самое. Но это чепуха по сравнению с тем, что предстоит в доме. Как и всегда, его цель — следить за Мамой. Он все тщательно продумал, но надо смотреть правде в глаза. Кто-нибудь обязательно придет и начнет выяснять насчет детектива. Это было бы вполне логично. Компания — «что-то там Мьючуал», — на которую он работал, не примирится с его исчезновением до тех пор, пока не будет завершено расследование. Очевидно, он держал с ними связь, может быть, на протяжении всей недели регулярно созванивался, или как-нибудь еще. И конечно, в результатах заинтересована фирма по продаже недвижимости. Как тут не быть заинтересованными, если речь идет о сорока тысячах долларов. Поэтому рано или поздно придется ответить на разные вопросы. Может быть, через несколько дней, может, через неделю, как в случае с этой девушкой. Но теперь он был к этому готов. И кто бы там ни появился, его рассказ будет четким и ясным. Он выучит свою историю наизусть, будет репетировать, чтобы потом ничего не сорвалось с языка, как сегодня. Никому не удастся разволновать или запутать его, если он будет заранее знать, что его ожидает. Уже сейчас он прикидывает, что надо сказать, когда настанет урочный час. Да, девушка останавливалась в мотеле. В этом надо признаться сразу, но он, конечно, ничего не подозревал, пока неделей позже не появился мистер Арбогаст. Девушка провела в своем номере ночь и наутро уехала. И ни слова о каких-нибудь разговорах, тем более о том, что они вместе ужинали. Вот что он скажет: «Все это я сообщил мистеру Арбогасту, но, кажется, его внимание привлекло лишь то, что девушка спрашивала, далеко ли отсюда до Чикаго и сможет ли она добраться туда за один день?» Это-то и заинтересовало мистера Арбогаста. Он сердечно поблагодарил Нормана, забрался в свою машину и уехал. Все. Нет, Норман не имеет представления, куда он направился. Мистер Арбогаст ничего ему не сказал. Просто уехал, и все. Когда это было? В субботу, примерно после обеда. Вот так лучше всего, просто краткое изложение фактов. Никаких деталей, ничего такого, что могло бы вызвать подозрения. Преступница, скрывавшаяся от правосудия, ненадолго остановилась здесь и отправилась своей дорогой. Неделю спустя, идя по ее следу, прибыл детектив, получил ответы на все вопросы и тоже уехал. Извините, мистер, больше ничем помочь не могу. Норман осознал, что сможет изложить все вот так, спокойно и четко, потому что на этот раз не надо будет беспокоиться за Маму. Она больше не будет выглядывать из окна. Ее вообще не будет в доме. Пусть приходят со своими ордерами на обыск — Маму им не найти. Так он выполнит свой долг лучше всего. Это нужно не только для его собственной безопасности — в первую очередь он хочет защитить ее. Он все продумал и твердо решил поступить так, и он добьется, чтобы его решение было выполнено. Нет смысла даже откладывать на завтра. Странно, теперь, когда в принципе все было позади, Норман продолжал чувствовать уверенность в собственных силах. Совсем не так, как было в прошлый раз, когда он полностью сломался, когда главным было знать, что Мама здесь, рядом. Теперь главное — знать, что ее здесь нет. И сейчас, в первый раз в жизни, у него хватит духу объявить ей свое решение. Он твердым шагом поднялся наверх и в темноте дошел до ее комнаты. Зажег свет. Она, конечно, была в постели, но не спала: не сомкнула глаз все этовремя, просто играла в свои игры. — Норман, господи, где ты пропадал до сих пор? Я так волновалась… — Ты знаешь, где я был, Мама. Не притворяйся. — Все в порядке? — Конечно. — Он набрал побольше воздуха в легкие. — Мама, я хочу попросить тебя неделю-другую поспать в другом месте. — Что такое? — Я сказал, что вынужден просить тебя не спать в этой комнате пару недель. — Ты в своем уме? Это моя комната. — Я знаю. И не прошу тебя уйти отсюда навсегда. Лишь ненадолго. — Но я не понимаю для чего… — Пожалуйста, Мама, выслушай внимательно и попробуй понять. Сегодня к нам сюда приходил человек. — Может быть, не стоит говорить об этом? — Стоит. Потому что рано или поздно кто-нибудь появится и начнет выяснять насчет него. А я скажу, что он приехал, сразу же убрался отсюда, и все. — Ну конечно, ты это скажешь, сыночек. И мы сможем наконец забыть обо всем. — Возможно. Надеюсь, так оно и будет. Но я не могу рисковать. Может быть, они захотят обыскать дом. — Пусть. Его ведь здесь не будет. — И тебя тоже не будет. — Он нервно втянул в себя воздух и быстро заговорил: — Я серьезно, Мама. Ради твоей же безопасности. Я не могу позволить кому-нибудь увидеть тебя, как увидел сегодня этот детектив. Не хочу, чтобы кто-нибудь начал задавать тебе разные вопросы, — и ты знаешь не хуже меня почему. Этого нельзя допустить. Значит, для нашей общей безопасности надо сделать так, чтобы тебя просто не было здесь. — Что же ты собираешься сделать — спрятать меня в трясине? — Мама… Она начала смеяться. Это больше походило на кудахтанье, и он знал, что теперь, раз она начала, уже не остановится. Единственный способ заставить ее прекратить — попробовать перекричать. Еще неделю назад Норман ни за что бы не осмелился. Но то время прошло, сегодня он был другим — и все вокруг изменилось. Все изменилось, и он мог смотреть правде в глаза. Мама была не просто нездорова. Она была психопаткой, опасной психопаткой. Он должен держать ее в узде, и он сделает это. — Заткнись, — громко произнес он, и кудахтанье смолкло. — Прости меня, — мягко продолжил Норман. — Но ты должна меня выслушать. Я все продумал. Я отведу тебя в подвал, в кладовую для фруктов. — Кладовую? Но не могу же я… — Можешь. И сделаешь это. У тебя нет выбора. Я позабочусь о тебе, там есть свет, я принесу раскладушку и… — Не будет этого! — Я не прошу тебя, Мама. Я объясняю, как ты должна поступить. Ты останешься там до тех пор, пока я не сочту, что опасность миновала и ты можешь снова жить здесь. И я повешу наше старое индейское покрывало на стену, так что оно закроет дверь. Никто ничего не заметит, даже если они не поленятся спуститься в подвал. Только так мы оба можем быть уверены, что с тобой ничего не случится. — Норман, я отказываюсь даже говорить об этом! Я не покину эту комнату! — Тогда придется отнести тебя на руках. — Норман, ты не посмеешь… Но он посмел. В конце концов именно это он и сделал. Поднял Маму прямо с кровати и понес ее; она была легкой как перышко по сравнению с мистером Арбогастом, и пахло от нее духами, а не застарелой сигаретной вонью, как от него. Она была слишком ошеломлена его поведением, чтобы сопротивляться, только немного повсхлипывала, и все. Норман сам был изумлен тем, насколько легко это оказалось, стоило только ему решиться. Господи, Мама просто больная пожилая женщина, хрупкое, невесомое создание! И нечего ее бояться. Сейчас Мама боялась его. Да, в самом деле. Потому что ни разу за все это время не назвала мальчиком. — Сейчас приспособлю раскладушку, — сказал он ей. — И ночной горшок тоже надо… — Норман, неужели нельзя не говорить с матерью на такие темы? — На мгновение ее глаза вспыхнули прежним блеском, потом она увяла. Он суетился вокруг нее, бегал за бельем, поправлял шторы на маленьком окошке, чтобы обеспечить приток воздуха. Она снова принялась всхлипывать или, скорее, бормотать вполголоса: — Точь-в-точь тюремная камера, вот что это такое, ты хочешь посадить меня в тюрьму. Ты больше не любишь меня, Норман, иначе бы ты так со мной не обращался. — Если бы я не любил тебя, то знаешь, где ты была бы сейчас? — Он не хотел говорить это ей, но иначе не мог. — В госпитале штата для душевнобольных преступников. Вот где ты была бы. Он выключил свет, гадая, услышала ли она эти слова и дошел ли до нее смысл сказанного. Очевидно, она все поняла, потому что, когда он уже закрывал за собой дверь, раздался ее голос. Он был обманчиво мягким в наступившей темноте, но почему-то слова резанули Нормана, резанули глубже, чем бритва по горлу мистера Арбогаста. — Да, Норман, полагаю, ты прав. Наверное, там я и была бы. Но я была бы там не одна. Норман захлопнул дверь, запер ее и отвернулся. Он не был уверен, но, кажется, торопясь вверх по ступенькам, все еще слышал, как Мама тихонько хихикает в темноте подвала.Глава 11
Сэм и Лайла сидели в задней комнатке магазина и ждали, когда появится Арбогаст. Но с улицы долетал лишь обычный шум субботнего вечера. — В городке вроде этого сразу можно определить, что сегодня вечер субботы, — заметил Сэм, — по звукам, доносящимся с улицы. Взять, к примеру, шум машин. Сегодня их больше, и двигаются они быстрее, чем обычно. Потому что в субботний вечер за руль садятся подростки. А все это дребезжание, скрип тормозов? Останавливаются десятки машин. Фермеры со всей округи, с семьями, приезжают на своих древних развалюхах в город повеселиться. Рабочие наперегонки спешат занять место в ближайшем баре. Слышите, как шагают люди? И это звучит сегодня как-то особенно, по-субботнему. А топот бегущих ног? Дети резвятся на улице. В субботу вечером можно играть допоздна. Не надо думать о домашних заданиях. — Он пожал плечами. — Конечно, в Форт-Уэрте гораздо больше шума в любой вечер недели. — Да, наверное, — сказала Лайла. — Сэм, где же он? Сейчас уже почти девять. — Вы, должно быть, проголодались. — Да нет, при чем тут это. Почему его все нет и нет? — Может быть, задержался, может, нашел что-нибудь важное. — Мог бы по крайней мере позвонить. Ведь знает же, как мы здесь волнуемся. — Ну подождите еще немного… — Я устала ждать! — Лайла встала, оттолкнув стул. Она принялась ходить взад и вперед по узкому пространству маленькой комнатки. — Мне с самого начала не надо было соглашаться. Надо было сразу пойти в полицию. Целую неделю только и слышно — подожди, подожди, подожди! Сначала этот мистер Лоури, потом Арбогаст, а теперь еще вы. Потому что вы все думаете о деньгах, а не о моей сестре. Никого не волнует судьба Мэри, никого, кроме меня! — Неправда, вы же знаете мои чувства к ней. — Тогда как вы можете это терпеть? Сделайте что-нибудь! Что же вы за мужчина, если в такое время сидите и разводите какую-то доморощенную философию? Она схватила сумочку и бросилась из комнаты, едва не задев его. — Куда вы? — спросил Сэм. — К вашему шерифу. — Да ведь проще будет позвонить ему. Нам надо быть на месте, когда приедет Арбогаст. — Если он вообще приедет. Если он что-то нашел, то может и вовсе здесь больше не появиться. Ему-то зачем это надо? — В голосе Лайлы проскальзывали истерические нотки. Сэм взял ее под руку. — Сядьте, — сказал он. — Я сейчас позвоню шерифу. Она не сдвинулась с места, когда он вышел из комнаты в магазин. Сэм подошел к задним полкам, туда, где стоял кассовый аппарат, и поднял трубку телефона. — Девушка, пожалуйста, один-шесть-два. Алло, это офис шерифа? Говорит Сэм Лумис, из магазина скобяных изделий. Я хотел бы поговорить с шерифом Чемберсом… Где-где? Нет, ничего не слышал насчет этого. Где вы говорите — Фултон?[18] Как думаете, когда он вернется? Понятно. Да нет, ничего у нас не случилось. Просто хотел переговорить с ним. Слушайте, если он вдруг вернется до полуночи, попросите его позвонить мне сюда, в магазин. Я буду тут всю ночь. Да. Спасибо вам большое. — Сэм повесил трубку и вернулся к себе. — Что он сказал? — Его не было на месте. — Сэм пересказал свой разговор, наблюдая за тем, как постепенно меняется выражение лица Лайлы. — Кажется, кто-то ограбил банк в Фултоне сегодня вечером. Чемберс и вся команда дорожной патрульной службы штата блокируют дороги. Вот из-за чего такая суматоха. Я говорил со стариком Питерсоном, он один остался в офисе. Еще есть пара полицейских, обходящих город, но от них нам никакого толка. — Что же делать? — Как что, ждать, конечно. Может случиться, мы не сможем поговорить с шерифом до завтрашнего утра. — Вы хоть немного беспокоитесь о том, что за это время… — Конечно беспокоюсь. — Он нарочито резко оборвал ее. — Вам станет легче, если я позвоню в мотель и выясню, что там задержало Арбогаста? Она кивнула. Он возвратился в магазин. На этот раз она вышла вслед за ним и терпеливо ждала, пока он выяснял номер у телефонистки. В конце концов она нашла имя — Норман Бейтс — и нужный номер. Сэм застыл в ожидании, когда его соединят с мотелем. — Странно, — сказал он, вешая трубку. — Никто не подходит. — Тогда я поеду туда. — Нет. — Сэм опустил ей руку на плечо. — Я поеду. Подождите здесь, на случай, если Арбогаст все-таки вернется. — Сэм, как вы думаете, что случилось? — Скажу, когда вернусь. Теперь расслабьтесь, не паникуйте. Минут через сорок, не больше, я вернусь. Он сдержал слово — выжал из машины все, что можно. Ровно через сорок две минуты он отпер входную дверь: Лайла ждала его. — Ну? — Очень странно. Там все закрыто. В конторе свет не горит. И в доме за мотелем ни огонька. Я подошел к нему и барабанил в дверь не меньше пяти минут — ничего. Гараж рядом со зданием открыт, внутри пусто. Похоже, этот Бейтс решил провести где-нибудь нынешний вечер. — А мистер Арбогаст? — Машины его там нет. Только две припаркованы, я проверил по номерам — Алабама и Иллинойс. — Но куда же он мог… — Мне кажется, — произнес Сэм, — Арбогаст и вправду что-то выяснил. Возможно, что-то важное. Может, они с Бейтсом уехали вдвоем. Вот почему он с нами не связался. — Сэм, я больше не выдержу! Я должна знать точно! — Кроме того, вы должны поесть. — Он извлек увесистый бумажный пакет. — На обратном пути я остановился у придорожного кафе — здесь немного гамбургеров и кофе. Давайте-ка отнесем все в заднюю комнату. Когда они кончили ужинать, было уже больше одиннадцати. — Слушайте, — сказал Сэм, — вы не хотите отправиться в гостиницу и поспать немного? Если кто-нибудь позвонит или появится, я дам знать. Какой смысл нам обоим сидеть вот так круглые сутки? — Но я… — Да бросьте. Что толку переживать зря? Вполне может быть, что я все угадал верно. Арбогаст нашел Мэри, так что утром можно ждать новостей. Хороших новостей. Но наутро хороших новостей не появилось. В девять часов Лайла уже стучала в дверь магазина. — Ничего нового? — спросила она. А когда Сэм покачал головой, нахмурилась. — Я кое-что узнала. Арбогаст вчера утром выписался из гостиницы — еще до того, как начал свои поиски. Сэм не произнес ни слова. Он взял шляпу и молча вышел вместе с Лайлой из магазина. В воскресное утро на улицах Фейрвейла было пустынно. В конце парка на Мэйн-стрит, окаймленное газоном, стояло здание суда. Рядом с одной из стен возвышалась статуя Ветерана гражданской войны — такие тысячами изготавливались в восьмидесятые годы прошлого века, чтобы потом красоваться рядом с официальными зданиями по всей провинции. Кроме того, вокруг дома в хронологическом порядке были расставлены: с одной стороны мортира эпохи испано-американской войны,[19] с другой — пушка времен Первой мировой войны, с третьей — гранитный обелиск с именами четырнадцати уроженцев Фейрвейла, павших во время Второй мировой. Вдоль дорожек парка — уютные скамейки, но в этот час все они были свободны. Само здание суда было закрыто, но офис шерифа располагался во флигеле — хотя его воздвигли в 1946 году, жители Фейрвейла до сих пор называли его «новым». Дверь была открыта. Они вошли, поднялись по ступенькам, прошли через холл к двери офиса. Старик Питерсон в гордом одиночестве нес за столом службу, выполняя роль секретарши. — Привет, Сэм! — Доброе утро, мистер Питерсон. Шерифа поблизости нет? — Не-а. Слыхал об этих грабителях-то? Прорвались-таки сквозь дорожные посты возле Парнаса! Теперь уж за них взялось ФБР. Разослало объявления о… — А где он? — Ну, слушай, он ведь здорово поздно пришел домой вчера — точнее будет сказать, сегодня утром. — Вы ему передали, что я просил? Старик немного смутился. — Да я… вроде как забыл. Тут такое было вчера! — Он провел ладонью по губам. — Но я, уж конечно, собирался передать ему все сегодня, сразу как появится. — А когда это будет? — Да прямо после ланча, наверное. Воскресным утром он всегда посещает церковь. — Какую? — Первую баптистскую. — Спасибо. — Погоди, ты ведь не можешь вытащить его посреди… Сэм повернулся, оставив его слова без ответа. За ним по паркету холла застучали каблучки Лайлы. — Да что это за город такой! — прошептала она. — Ограбили банк, а шериф — в церкви. Что он там делает — возносит молитву, чтобы кто-нибудь за него поймал этих бандитов? Сэм не ответил. Когда они вышли из здания, она снова повернулась к нему: — Куда мы теперь направляемся? — В Первую баптистскую церковь, конечно. К счастью, им не пришлось отвлекать шерифа Чемберса от его религиозных обязанностей. Как только они завернули за угол, стало ясно, что служба подошла к концу: из увенчанного шпилем здания уже выходили люди. — Вот он, — пробормотал Сэм. — Идем. Он подвел ее к мужчине и женщине, стоявшим у самого края тротуара. Женщина — коротконогая, седовласая, с абсолютно невыразительным лицом, в набивном платье; мужчина — высокий, широкоплечий, с выпиравшим животом. На нем был голубой костюм из саржи. Он то и дело вертел головой, словно пытаясь освободиться от накрахмаленного белого воротничка, плотно обхватившего багрово-красную морщинистую шею. У шерифа были волнистые, уже тронутые сединой волосы и густые черные брови. — Подождите минутку, шериф, — сказал Сэм. — Я хотел бы с вами поговорить. — Сэм Лумис! Как поживаешь, сынок? — Шериф протянул ему могучую багрово-красную руку. — Мать, ты ведь знаешь Сэма. — Познакомьтесь, Лайла Крейн. Мисс Крейн приехала из Форт-Уэрта. — Рад познакомиться. Ох, да вы, должно быть, та самая, о которой старина Сэм только и говорит, верно? Ни разу, правда, не сказал, какая вы хорошенькая… — Вы, наверное, путаете меня с сестрой, — ответила Лайла. — О ней нам и нужно с вами поговорить. — Не могли бы мы сейчас зайти на минутку в ваш офис? — вмешался Сэм. — Там бы все и объяснили. — Ну конечно, почему бы и нет? — Шериф повернулся к жене. — Мать, возьми машину и поезжай домой одна, хорошо? Я скоро приду, вот только разберусь тут с ребятами. Но разобраться быстро не получилось. В кабинете шерифа Сэм не мешкая изложил суть дела. Даже если бы его не перебивали, это заняло бы добрых двадцать минут. А шериф перебивал Сэма довольно часто. — Я хочу точно знать вот что, — сказал он наконец. — Этот парень, что приходил к тебе, Арбогаст. Почему он не зашел ко мне? — Я уже объяснил. Он надеялся избежать уведомления властей. Планировал разыскать Мэри Крейн и вернуть деньги так, чтобы не было никаких нежелательных последствий для агентства Лоури. — Ты говоришь, он тебе показал удостоверение? — Да. — Лайла кивнула. — У него были полномочия на проведение расследования для страховой компании. И он ухитрился проследить путь сестры до самого мотеля. Вот почему мы так беспокоились, когда он не вернулся, как обещал. — Но когда ты подъехал к мотелю, его там не было? — Этот вопрос был адресован Сэму. Тот ответил: — Там тогда вообще никого не было, шериф. — Это странно, чертовски странно. Я знаю парня, который им управляет. Его фамилия Бейтс. Он всегда там сидит. Разве что изредка отлучится на час, чтобы съездить в город. Не пробовали позвонить ему утром? Ну, теперь уж предоставьте это мне. Должно быть, когда ты туда приехал ночью, он просто спал как убитый, вот и все дела. Могучая красная рука плотно сжала трубку. — Не говорите ему ничего насчет денег, — сказал Сэм. — Просто спросите, не видел ли он Арбогаста, посмотрим, что он скажет. Шериф кивнул. — Предоставь это мне, — шепнул он. — Я знаю, как с ним говорить. Он назвал телефонистке номер, подождал. — Алло… это ты, Бейтс? Говорит шериф Чемберс. Да, точно. Мне тут нужно кое-что выяснить. У нас тут в городе кое-кто пытается разыскать парня по фамилии Арбогаст. Милтон Арбогаст из Форт-Уэрта. Он детектив, или что-то вроде этого, работает для компании под названием «Пэрити Мьючуал»… Что-что он? А, значит, приезжал? Когда это было? Понятно. Что он там говорил? Да все в порядке, мне можно сказать. Я уже все знаю об этом деле. Так-так… Повтори-ка еще раз. Ага, ага. А потом уехал, так? Не сказал, куда направляется? Ты так думаешь? А как же. Нет, мне больше ничего не нужно. Нет, все в порядке, можешь не беспокоиться. Просто подумал, что он мог бы заглянуть сюда. Слушай-ка, пока не забыл, как думаешь, он не мог снова заехать к тебе вечером, а? Когда ты обычно ложишься спать? А, понятно. Что ж, вроде бы все. Спасибо за помощь, Бейтс. — Он повесил трубку и крутанулся на стуле. — Судя по всему, ваш человек поехал в Чикаго, — произнес он. — Чикаго? Шериф кивнул. — Ну да, конечно. Девушка ведь сказала, что едет туда. Ваш дружок Арбогаст, я чувствую, свое дело знает. — Что это значит? Что сейчас вам сказал этот Бейтс? — Лайла наклонилась вперед. — Да то же, что сказал вам вчерашним вечером Арбогаст, когда позвонил оттуда. Ваша сестра остановилась в мотеле в прошлую субботу, но зарегистрировалась под чужим именем. Назвалась Джейн Уилсон из Сан-Антонио. Проговорилась, что держит путь в Чикаго. — Тогда это была не Мэри. Да она никого не знает в Чикаго, никогда в жизни не была там! — Бейтс говорит, что Арбогаст был уверен: она именно та, кого он искал. Даже сверил почерк. Описание внешности, машины — все совпадало. Вдобавок, по словам Бейтса, как только парень услышал про Чикаго, он вылетел оттуда как ракета. — Но ведь это бред! У нее была целая неделя! Если, конечно, она действительно направлялась в Чикаго. Он никогда не найдет там Мэри. — Может, он знал, где искать. Может, он не рассказал вам всего, что смог выяснить насчет вашей сестры и ее планов. — Что такого он мог выяснить, чего мы не знаем? — С такими вот ловкачами надо держать ухо востро — кто знает, что там у него в голове? Может, он как-нибудь узнал, что намерена делать дальше ваша сестра. Если он сумеет добраться до нее и наложить руки на денежки, кто знает, может, ему и вовсе расхочется показываться в своей компании. — Вы хотите сказать, что мистер Арбогаст — нечестный человек? — Я хочу сказать, что сорок тысяч наличными — довольно-таки большая сумма. И если этот Арбогаст так и не появился здесь, значит, он что-то задумал. — Шериф кивнул сам себе. — Я так думаю, он с самого начала продумывал разные варианты. Иначе почему он по крайней мере не заглянул сюда и не поинтересовался, могу ли я чем-нибудь помочь? Вы говорите, вчера он уже выписался из гостиницы. — Подождите-ка, шериф, — произнес Сэм. — По-моему, вы делаете слишком поспешные выводы. Вы основываетесь только на том, что услышали по телефону от этого Бейтса. А может, он лжет? — Да зачем ему врать-то? Он выложил все без всяких уверток. Сказал, что видел девушку; сказал, что видел Арбогаста. — Тогда где же он был прошлой ночью, когда я приехал? — В постели, спал сном младенца, как я и думал, — ответил шериф. — Послушай-ка, я знаю этого парня, Бейтса. Он немного странный, не очень-то хорошо соображает, по крайней мере так мне всегда казалось. Но он определенно не из тех, кто может ловчить, придумывать всякие хитрости. Почему я не должен ему верить? Тем более когда я знаю, что ваш приятель Арбогаст вам солгал. — Солгал? Насчет чего? — Ты сказал мне, о чем вы говорили прошлой ночью, когда он звонил из мотеля. Ну вот, это вранье чистой воды. Должно быть, он уже разнюхал про Чикаго и хотел задержать вас подольше, чтобы успеть спокойно смыться. Вот почему он солгал. — Я не понимаю, шериф. О чем именно он солгал? — Помнишь, когда он сказал, что хочет встретиться с матерью Нормана Бейтса? У Бейтса нет матери. — Нет матери? — Ну, по крайней мере последние двадцать лет уж точно нет. — Шериф удовлетворенно кивнул. — Эта история гремела по всей округе — странно, что ты ее не помнишь, но тогда ты еще бегал в коротких штанишках. Она построила этот мотель вместе с парнем по имени Консидайн. Джо Консидайн. Понимаешь, она была вдовой, ходили разговоры, что Консидайн и она… — Шериф бросил взгляд на Лайлу и неопределенно махнул рукой. — Ну уж, как бы там ни было, они так и не поженились. Что у них случилось, не знаю: может, с ней что-то неладное, может, Консидайн оставил жену в своих родных краях, но в одну прекрасную ночь они оба приняли стрихнин. Соединились в смерти, можно сказать. Ее сын, этот вот Норман Бейтс, и нашел их лежащими рядышком. Должно быть, он пережил тогда страшное потрясение. Потом пару месяцев отлеживался в госпитале, насколько я помню. Даже не присутствовал на похоронах. Но я-то был там; вот почему я уверен, что его мать мертва. Посудите сами: я ведь сам нес ее гроб!Глава 12
Сэм и Лайла обедали в гостинице. Это был невеселый обед. — Я все-таки не верю, чтобы мистер Арбогаст уехал, не переговорив предварительно с нами, — сказала Лайла, опуская чашку с кофе. — И в то, что Мэри решила отправиться в Чикаго, тоже не верю. — Что ж, зато шериф Чемберс верит. — Сэм вздохнул. — Но ведь Арбогаст действительно солгал насчет матери Бейтса, этого нельзя отрицать. — Да, я знаю. Но тут нет никакого смысла. С другой стороны, в истории с Чикаго тоже мало смысла. Мистер Арбогаст не мог знать о Мэри больше того, что мы ему рассказали. Сэм положил ложечку рядом с бокалом шербета. — Я начинаю сомневаться, так ли уж хорошо мы знали Мэри, — сказал он. — Я с ней помолвлен, вы прожили рядом с ней всю жизнь. Мы оба не можем поверить, что она украла деньги. И все же именно так все и было. Она взяла их. — Да. — Голос Лайлы был едва слышен. — Теперь я понимаю. Она взяла деньги… Но не для себя, это точно. Может быть, Мэри думала помочь вам, мечтала отдать их вам, чтобы вы смогли выплатить все долги. — Почему тогда она не приехала ко мне? Я-то ничего такого от нее бы не принял, даже если бы не знал, что деньги краденые. Но если она думала, что сможет как-нибудь всучить их мне, почему не отправилась прямо сюда? — Она так и сделала — по крайней мере добралась до того мотеля. — Лайла смяла салфетку, сжав ее в кулачке. — Вот что я пытаюсь объяснить вашему шерифу. Мы знаем, что она добралась до мотеля. И даже если Арбогаст солгал, это еще не значит, что Норман Бейтс тоже не лжет нам. Почему шериф не хочет по крайней мере съездить туда и сам все осмотреть, вместо того чтобы слушать его россказни по телефону? — Я не виню шерифа Чемберса за то, что он нам отказал, — сказал ей Сэм. — Как он может продолжать расследование? Разве у него есть для этого какие-то основания, улики? Что именно он должен искать? Не будет же он вламываться к людям просто так, безо всякой причины. Кроме того, в маленьком городке так не поступают. Здесь все друг друга знают, никто не захочет поднимать скандал или напрасно обижать соседа. Вы слышали, что он сказал. Подозревать Бейтса нет никаких оснований. Он ведь знает его с самого детства. — Да, я тоже знала Мэри с самого детства. Но даже я не думала, что она способна на такое. Шериф признал, что тот человек со странностями. — Нет, такого он не утверждал. Он говорил, что Бейтс — что-то вроде отшельника. Что ж, можно понять — представьте себе, какой это был шок для него, когда мать умерла. — Мать… — нахмурилась Лайла. — Вот чего я никак не могу понять. Если Арбогаст хотел наврать нам, то почему именно об этой несуществующей матери? — Ну, я не знаю. Возможно, это было первое, что пришло ему в голову… — Послушайте, если он сразу задумал такой план, зачем вообще было звонить оттуда? Разве не легче было просто уехать, так чтобы мы даже не знали, что он останавливался в том мотеле? — Она отбросила салфетку и уставилась на Сэма. — Я… я, кажется, начинаю понимать… — Что такое? — Сэм, что именно сказал Арбогаст, когда в последний раз говорил с вами? Когда он упомянул, что видел мать Нормана? — Он сказал, что заметил, как она сидела у окна спальни, когда въезжал к ним. — Может быть, он говорил правду. — Но это невозможно! Миссис Бейтс умерла, вы же слышали рассказ шерифа. — Может быть, солгал не он, а Бейтс. Возможно, Арбогаст предположил, что женщина в окне — мать Бейтса, и, когда он упомянул о ней, Бейтс подтвердил это. Бейтс сказал, что она больна, что ее нельзя видеть, но Арбогаст настаивал. Разве не так он вам все описал по телефону? — Точно. Но я не вижу тут… — Правильно, не видите. А Арбогаст увидел. Главное, он увидел женщину в окне, когда въезжал во двор. И этой женщиной могла быть… Мэри. — Лайла, вы же не думаете, что… — Я не знаю, что и думать. Но почему вы считаете такое невозможным? След Мэри обрывается в этом мотеле. Два человека пропали. Разве этого недостаточно? Недостаточно для того, чтобы я, как родная сестра пропавшей, пошла к шерифу и потребовала провести тщательное расследование? — Вставайте, — сказал Сэм. — Идемте к шерифу. Они застали Чемберса в его доме, когда он заканчивал обедать. Жуя зубочистку, он выслушал Лайлу. — Не знаю, не знаю, — произнес он наконец. — Вам придется подписать заявление… — Я подпишу любую бумажку, если только это убедит вас отправиться туда и все осмотреть. — А нельзя ли отложить это до завтрашнего утра? Я тут ожидаю новостей насчет грабителей банка, ну и вообще… — Подождите-ка минутку, шериф, — вмешался Сэм. — Тут дело серьезное. Сестра этой девушки пропала уже неделю назад. Речь теперь идет не только о деньгах. Кто знает, может, ее жизни угрожает опасность. Возможно, она уже… — Ну ладно, ладно! Не надо меня учить моей работе, Сэм. Давайте-ка в мой кабинет, там подпишете заявление. Но я считаю, что это напрасная трата времени. Норман Бейтс никакой не убийца. Слово было произнесено обычным тоном, как любое другое, и бесследно исчезло, словно растворилось в воздухе, но эхо его еще долго тревожило Сэма и Лайлу. Оно звенело у них в ушах, пока они в сопровождении шерифа добирались до флигеля, где находился офис Чемберса. Оно оставалось с ними, когда Чемберс отправился в мотель. Шериф наотрез отказался взять с собой кого-нибудь из них, велел дождаться его. Поэтому они сидели и ждали его приезда, только он и она, больше никого в кабинете не было. Не считая этого слова. Когда он вернулся, день был уже на исходе. Он был один и обдал их взглядом, в котором смешались раздражение и облегчение. — Точь-в-точь как я говорил вам, — объявил шериф. — Ложная тревога. — Что вы там… — Придержите лошадей, юная леди. Разрешите сперва присесть, и я все расскажу по порядку. Заявился прямо к нему и никаких трудностей ни в чем не встретил. Бейтс-то был в лесу, за домом, рубил дрова. Мне даже не пришлось показывать никаких ордеров: он был кроток как ягненочек. Сказал, чтобы я сам все осмотрел, даже дал мне ключи от мотеля. — И вы осмотрели? — Ну а как же, конечно. Заглянул в каждый уголок мотеля, обшарил дом этого малого сверху донизу. Ни души там не нашел. Никого и ничего. Потому что никого там нет, кроме Бейтса. Все эти годы он жил один-одинешенек. — А спальня? — Спальня у него действительно на втором этаже, там раньше была комната матери, когда она была жива. Тут все верно. Знаете, он даже не трогал ничего в этой спальне, ничего не менял. Сказал, что не пользуется ею, дом-то большой, и ему других комнат хватает. Он, конечно, со странностями, этот Бейтс, но кто не стал бы странным, прожив столько лет в одиночестве? — Вы его спрашивали о том, что мне сказал Арбогаст? — вполголоса произнес Сэм. — Насчет того, что он видел его мать, когда приехал, и все такое? — А как же, сразу и спросил. Говорит, это ложь: Арбогаст даже не заикался, что кого-то видел. Я сначала нарочно прижал его немного: посмотрел, не скрывает ли он чего-нибудь, но в его рассказе все сходится. Кстати, спросил о Чикаго. По-моему, я был прав: там и нужно искать. — Не могу в это поверить, — сказала Лайла. — Зачем было мистеру Арбогасту выдумывать такое странное объяснение своей задержки — необходимость увидеться с матерью Бейтса? — Это вы у него спросите, когда встретите снова, — объяснил ей шериф Чемберс. — Может, он увидел ее привидение, сидящее у окна. — Вы уверены, что его мать мертва? — Я ведь уже говорил — я сам присутствовал на похоронах. И видел записку, которую она оставила Бейтсу, перед тем как убила себя вместе с этим Консидайном. Что еще вы хотите? Чтобы я выкопал ее тело и предъявил вам? — Чемберс вздохнул. — Простите меня, мисс. Не хотел вас обидеть, просто сорвалось с языка. Но я сделал все, что мог. Обыскал дом. Вашей сестры там нет, этого Арбогаста тоже. Никаких следов их машин я не нашел. По-моему, ответ напрашивается сам собой. Так или иначе, больше ничем помочь не могу. — Что вы мне посоветуете делать теперь? — Ну как же, связаться с компанией этого парня, Арбогаста, — может, они что-нибудь знают. Возможно, у них есть сведения насчет Чикаго. Только думаю, вряд ли вы сможете связаться с кем бы то ни было до завтрашнего утра. — Наверное, вы правы. — Лайла поднялась. — Что ж, спасибо за все, что вы сделали. Извините, что не давала вам покоя все это время. — Для того я и поставлен здесь. Верно, Сэм? — Верно. Шериф Чемберс встал. — Я знаю, что вы сейчас чувствуете, мисс, — произнес он. — Хотел бы помочь вам как следует. Но у меня нет серьезных оснований продолжать расследование. Если бы только у вас было что-то, какие-то реальные факты, улики, тогда, возможно… — Мы все понимаем, — сказал Сэм, — и ценим вашу помощь. — Он повернулся к Лайле. — Ну что, идемте? — Выясните как следует насчет Чикаго, — крикнул им вслед шериф. — Ну, всего доброго. Они шли по дорожке рядом с домом. В лучах закатного солнца все вокруг отбрасывало причудливые тени. Они остановились возле статуи, и черная тень штыка Ветерана гражданской войны коснулась горла Лайлы. — Хотите, вернемся ко мне? — предложил Сэм. Девушка покачала головой. — Тогда в гостиницу? — Нет. — Куда же еще? — Не знаю, как вы, — произнесла Лайла, — а я отправляюсь в тот мотель. — Она с непреклонным видом подняла голову, и острая тень штыка пересекла ее шею. Казалось, кто-то подкрался сзади и отсек Лайле голову…Глава 13
Норман знал, что кто-то появится, еще до того, как увидел приближавшуюся машину. Он не знал, кто именно приедет, как они выглядят, не знал даже, сколько их будет. Но он твердо знал, что они появятся. Он понял это еще прошлой ночью, лежа в постели и прислушиваясь, как незнакомец барабанит в дверь дома. Он лежал очень тихо, даже не встал, чтобы украдкой посмотреть в окно на втором этаже. Просто спрятал голову под одеяло и ждал, когда незнакомец уйдет. В конце концов все стихло, он ушел. Как удачно, что Мама заперта в кладовой. Удачно и для него, и для нее, и для этого незнакомца. Но в тот момент он осознал, что неприятности еще не кончились. Так и случилось. Сегодня во второй половине дня, когда он был в лесу, у болота, заметая там следы, приехал шериф Чемберс. Нормана это здорово потрясло — новая встреча с шерифом после стольких лет. Он помнил его очень хорошо с тех самых пор, когда начался кошмар. Так Норман всегда думал об отравлении, дяде Джо Консидайне и всем остальном, что случилось тогда: это был долгий, бесконечно долгий кошмар, который начался с того момента, когда он позвонил шерифу, и который тянулся многие месяцы, пока его наконец не выпустили из больницы и не разрешили вернуться в дом. Увидев шерифа Чемберса, он словно опять погрузился в прошлое, но ведь так бывает, людей часто преследует один и тот же кошмар. Важно только помнить, что в тот раз Норману удалось провести шерифа, хотя тогда это было намного труднее. Сейчас все будет гораздо проще, если только он сохранит спокойствие и хладнокровие. Так должно было быть — так и случилось. Он ответил на все вопросы, дал шерифу все ключи, разрешил в одиночку обшарить весь дом. В какой-то степени это было даже забавно — позволить ему искать следы в доме, пока он, Норман, уничтожает их рядом с трясиной. Забавно; только бы Мама сидела тихо. Если ей придет в голову, что это Норман спустился в подвал, она может закричать или как-нибудь еще привлечь внимание шерифа, и тогда будут настоящие неприятности. Но она не сделает ничего такого, Норман ее предупредил, да и потом, шериф ведь ищет вовсе не Маму. Он думает, что она давно лежит в могиле. Ах, как замечательно он перехитрил шерифа в тот раз! И сейчас так же легко обманул его, потому что Чемберс вернулся, так ничего и не обнаружив. Он еще немного поспрашивал насчет девушки и Арбогаста и как она обмолвилась, что поедет в Чикаго. Норман захотел добавить подробности, например сказать, что девушка упомянула название гостиницы, где собиралась остановиться, но, подумав, решил, что это будет ошибкой. Лучше все время повторять одну и ту же историю. Шериф в нее поверил. Он чуть ли не извинялся, когда уходил. Все, эта неприятность была позади, но Норман знал, что приближаются новые беды. Шериф Чемберс приехал сюда не по собственной воле. Он не вел расследование: такого не могло быть, он ничего не знал. Его вчерашний звонок был своего рода сигналом. Кто-то еще знал насчет Арбогаста и девушки. Они заставили Чемберса позвонить Норману. Прошлой ночью они послали незнакомца шарить вокруг дома. Днем они прислали сюда шерифа. Теперь они должны приехать сами. Это было неизбежно. Неизбежно. Когда Норман думал об этом, сердце в груди снова бешено колотилось, а в голову лезли всякие сумасшедшие мысли. Хотелось куда-нибудь убежать, спрятаться в кладовой, зарыться лицом в Мамину юбку, укрыться с головой одеялом. Но все это никак не поможет справиться с бедой. Он не может сбежать и оставить Маму, а теперь, когда она в таком состоянии, нельзя брать ее с собой, слишком рискованно. Он даже не может прийти к ней за утешением и советом. До прошлой недели он именно так и поступил бы, но сейчас Норман больше не доверял ей, не мог доверять, после всего, что произошло. А если укроешься с головой, спрячешься в постели, беда все равно не уйдет. Когда они явятся, ему придется встретиться с ними лицом к лицу. Другого выхода нет. Посмотри им в глаза, повтори ту же историю — и беда отступит. А до этого надо придумать что-нибудь, чтобы сердце не колотилось так сильно, не мешало ему быть спокойным и хладнокровным. Он сидел в конторе, вокруг не было ни души. Люди из Алабамы уехали ранним утром, а после ланча — те, из Иллинойса. Новых посетителей не было. Небо опять затягивали тучи. Если будет буря, этим вечером придется сидеть без дела. Так что один глоточек спиртного не повредит, тем более если это заставит сердце снова работать нормально. Норман нашел бутылку в потайном месте под стойкой. Вторая бутылка из трех, которые он поставил туда месяц с лишним назад. Не так уж и плохо: всего-то вторая бутылка. Из-за того, что он выпил первую, произошли все неприятности, но больше такого не будет. Теперь, когда он твердо знает, что Мама сидит взаперти, ничего дурного не случится. Позже, когда стемнеет, он отнесет ей обед. Может быть, сегодня вечером они смогут немного поговорить. Но в эту минуту ему нужен глоточек спиртного. Несколько маленьких глоточков. Первый не очень помог, но после второго все стало хорошо. Теперь он расслабился. Полностью расслабился. Если захочется, можно будет даже разрешить себе еще один глоточек. Через мгновение ему действительно захотелось, очень захотелось сделать этот глоток, потому что он заметил приближавшуюся машину. В ней не было ничего примечательного — ни номера другого штата, ничего. Но Норман все же понял, что это приехали они. Если ты обладаешь развитым экстрасенсорным восприятием, ты способен чувствовать вибрации. Ты чувствуешь, как колотится сердце, судорожно глотаешь очередную порцию виски и смотришь, как они выходят из машины. Мужчина выглядел довольно обыкновенно, и на мгновение Норман подумал, не ошибся ли он. Потом увидел девушку. Увидел ее и сразу запрокинул бутылку, чтобы сделать еще один торопливый глоток и в то же время заслонить ею лицо. Потому что это была она. Она вернулась из болота, прямо со дна трясины! Нет. Такого не бывает. Ты ошибся, такого не может быть. Посмотри еще раз. Вот сейчас, когда на лицо падает свет. Волосы были несколько иного цвета — эта была светлая шатенка. И более худощавая, чем та девушка. Но очень похожа, настолько, что могла бы сойти за ее сестру. Да, конечно же! Это и есть ее сестра. Теперь все понятно. Джейн Уилсон, или как там ее звали на самом деле, украла деньги и сбежала. По ее следу сюда явился детектив. А теперь сестра. Вот и вся разгадка. Он знал, как поступила бы в подобном случае Мама. Но, слава богу, больше не придется так рисковать. Сейчас требуется одно: не сбиваясь, выложить свою историю — и они уйдут. И помнить: никто ничего не найдет, никто ничего не докажет. И беспокоиться теперь, когда он заранее знал о цели их визита, не о чем. Спиртное помогло. Помогло встать и терпеливо дожидаться у стойки, когда они войдут. Он видел, как они о чем-то переговаривались по пути к конторе, но это его не волновало. Он видел, как с запада на небо наползают темные грозовые облака; это тоже не волновало его. Он увидел, как вдруг потемнел солнечный диск, словно ненастье смыло весь блеск с его лика. Смыло весь блеск с его лика — о, да это чистая поэзия; оказывается, он поэт. Норман улыбнулся. Ведь он не просто поэт — у него много разных удивительных способностей. Если бы только они знали… Но они не знали — и никогда не узнают, а сейчас он был просто-напросто обычным толстым, среднего возраста хозяином мотеля, который, растерянно моргая при виде неожиданных посетителей, наконец произнес: — Чем могу служить? Мужчина подошел к стойке. Норман сжался, приготовившись к первому вопросу, затем снова смущенно моргнул: мужчина не задал никакого вопроса. Вместо этого он произнес: — Можно у вас снять комнату? Норман только кивнул, потому что не мог говорить. Неужели он ошибся? Но нет, вот подходит девушка, конечно, это ее сестра, вне всяких сомнений. — Да. Не желаете… — Нет, не беспокойтесь. Нам не терпится переодеться с дороги. Это была ложь. Их одежда выглядела совершенно чистой. Но Норман улыбнулся: — Хорошо. Десять долларов за номер на двоих. Только, пожалуйста, распишитесь здесь и заплатите мне… Он придвинул к ним журнал регистрации. Мужчина помедлил, затем зашуршал ручкой по бумаге. Норман уже давно научился читать имена вверх ногами. Мистер и миссис Сэм Райт, Индепенденс, Монтана. Еще одна ложь. Это не его фамилия. Грязные, ничтожные люди! Думают, что они такие умные, приехали сюда, пытаются с ним проделывать свои фокусы. Они еще увидят! Девушка молча смотрела на раскрытый журнал регистрации. Не туда, где расписался мужчина, а на самый верх страницы, где было имя ее сестры. Джейн Уилсон, или как ее там. Она думала, что Норман не заметил, как она сжала руку мужчины, но он все заметил, все! — Я поселю вас в номере первом, — сказал Норман. — Где это? — спросила девушка. — В противоположном конце. — А как насчет шестого номера? Шестой номер. Теперь Норман вспомнил. Он всегда ставил номер комнаты рядом с подписью постояльцев. Шестой номер… конечно, он поселил туда ее сестру. Она заметила эту запись. — Номер шесть рядом с конторой, — сказал он. — Но он вам не подойдет. Там сломан вентилятор. — Ну, он нам не понадобится. Приближается ненастье, скоро воздух станет прохладным. Лгунья. — И вообще, шесть — наше счастливое число. Мы поженились шестого числа этого месяца. Грязная, мерзкая лгунья. Норман пожал плечами: — Что ж, хорошо. И действительно, все было хорошо. Если подумать, то это было даже лучше, чем просто хорошо. Потому что если лжецы решили поиграть с ним в такую игру и, не задавая никаких вопросов, просто обшарить мотель, то номер шесть был идеальным вариантом! Можно не беспокоиться: там они ничего не найдут. А он сможет присматривать за ними. Присматривать… Идеально! Он выбрал ключи и проводил их до двери рядом с конторой, двери шестого номера. Всего несколько шагов, но за стеной уже поднимался ветер, и он почувствовал озноб, стоя в сумеречном помещении. Норман отпер дверь, а тем временем мужчина принес чемоданчик. Один-единственный паршивенький чемоданчик — и это на дорогу от самого Индепенденса! Дрянные, испорченные лгуны! Он распахнул дверь, и они вошли. — Что-нибудь еще? — спросил Норман. — Нет, все в порядке, спасибо. Норман закрыл дверь. Возвратился в контору и сделал еще один глоток из бутылки. За свое здоровье. Справиться с ними будет легче легкого. Он даже представить себе не мог, насколько легко это будет. Затем он отодвинул застекленную лицензию и стал смотреть в свою дырочку. Смотреть в ванную комнату шестого номера. Сейчас их, конечно, там не было, лжецы что-то делали в спальне. Он слышал, как они переходят с места на место, время от времени до него даже долетали отдельные фразы из их разговора. Эти двое что-то искали. Только вот что именно, непонятно. Судя по тому, что он сумел подслушать, лжецы и сами не знали точно. — …помогло, если бы мы знали, что именно искать. (Голос мужчины.) А теперь говорила девушка: — …что бы ни случилось, он что-нибудь упустил из виду. Я уверена в этом. Если вы читали про криминалистические лаборатории… всегда остаются не замеченные преступником улики… Снова мужской голос: — Но мы-то не детективы. Я все-таки думаю… лучше поговорить с ним… неожиданно, сразу напугать его,чтобы вырвать признание… Норман улыбнулся. Они его не напугают, не вырвут у него никакого признания. И ничего не найдут. Он отчистил комнату до блеска, прошелся с мылом и щеткой по самым укромным уголкам. Никаких следов не осталось: ни одного, самого что ни на есть крошечного пятнышка крови, ни волоска. Ее голос звучал все ближе и ближе: — …Понимаете? Если удастся хоть что-нибудь найти, мы сможем ошеломить его так, что он заговорит. Она направилась в ванную, мужчина последовал за ней. — С уликами в руках мы могли бы заставить шерифа серьезно отнестись к этому делу. У полиции штата есть возможности провести экспертизу, правда, Сэм? Он стоял у двери в ванную и наблюдал, как девушка осматривает раковину. — Посмотрите, как здесь все вычищено! Послушайте меня, лучше поговорить с хозяином. Это наш единственный шанс. Теперь она исчезла из поля зрения Нормана. Она разглядывала душевую: он слышал шелест раздвигаемой занавески. Ах, маленькая шлюха, точная копия своей сестры, не может не залезть под душ. Что ж, пускай. Пускай лезет куда хочет, проклятая шлюха! — …Никаких следов… Норману хотелось смеяться, громко смеяться. Конечно, там не было никаких следов! Он ждал, что снова увидит ее, что она уйдет из душевой, но этого не произошло. Он услышал какой-то стук. — Что вы там делаете? Вопрос задал мужчина, но Норман тоже мысленно произнес эти слова. Что она там делает? — Просто пытаюсь дотянуться до того места, за решеткой. Вдруг там… Сэм! Посмотрите-ка! Я что-то нашла! Она снова стояла напротив зеркала, зажав что-то в руке. Что там нашла эта маленькая шлюха, что? — Сэм, это серьга. Одна из сережек Мэри! — Вы уверены? Нет, этого не может быть! — Ну конечно. Кому же знать, как не мне! Я сама подарила ей эти серьги на день рождения в прошлом году. В Далласе есть маленькая лавочка, где работает модный ювелир, делающий украшения на заказ, — знаете, чтобы ни у кого не было похожей вещицы. Я заказала их для Мэри… Она решила, что это было чистым безумием с моей стороны, но сережки ей страшно понравились. Мужчина поднес сережку к свету, внимательно разглядывая ее. Голос девушки: — Должно быть, выпала, когда она принимала душ, и закатилась за решетку. Если, конечно, не произошло ни… Сэм, что там? — Боюсь, Лайла, с ней действительно что-то произошло. Видите вот это? Похоже на засохшую кровь. — О… нет! — Да, Лайла, вы были правы. Шлюха, проклятая шлюха, все они шлюхи. Послушайте-ка, что она говорит. — Сэм, мы должны осмотреть дом. Должны, понимаете? — Это дело шерифа. — Он нам не поверит, даже если увидит сережку. Скажет, что она упала, стукнулась головой, когда была в душевой, что-то в этом роде. — Может, так оно и было. — Вы верите в это, Сэм? Вы действительно думаете, что так все было? — Нет. — Он вздохнул. — Не верю. Но все-таки сережка не доказывает, что Бейтс имеет какое-то отношение к… к тому, что здесь случилось. Только шериф имеет право вести дальнейшие поиски. — Но он и пальцем не пошевелит, я знаю! Мы должны найти что-нибудь, что заставило бы его поверить, какую-нибудь улику, оставленную в доме. Я знаю, мы обязательно найдем там что-нибудь. — Нет. Слишком опасно. — Тогда давайте разыщем Бейтса и покажем ему сережку. Может, это развяжет ему язык. — Может быть, да, а может быть, и нет. Если он действительно замешан в чем-то, неужели вы думаете, что он сразу сломается и решит во всем признаться? Самое разумное сейчас — отправиться к шерифу. — А если Бейтс что-то подозревает? Если увидит, что мы сразу уехали, возьмет и убежит? — Он ни о чем не подозревает, Лайла. Но если вас это волнует, можете просто позвонить. — Телефон в конторе. Он все услышит. — Лайла помедлила. — Слушайте, Сэм. Давайте я поеду к шерифу. А вы оставайтесь и поговорите с Бейтсом. — Обвинить его? — Ну конечно нет! Просто войдите в контору и займите его разговорами, а я тем временем уеду. Скажите, что я отправилась в городскую аптеку, скажите что угодно, лишь бы он не встревожился и остался здесь. Тогда можно не бояться, что он улизнет. — Ну что ж… — Дайте мне сережку, Сэм. Голоса стихли, потому что люди направились обратно в другую комнату. Голоса стихли, но слова остались в памяти. Мужчина останется здесь, пока девушка съездит за шерифом. Так они задумали. И он ничем не сможет помешать ей. Если бы рядом была Мама, она смогла бы. Но Мамы нет. Она заперта в кладовой для фруктов. Да, если эта маленькая шлюха покажет шерифу окровавленную серьгу, он приедет сюда и начнет искать Маму. Даже если он не найдет ее в подвале, то может понять, в чем дело. Целых двадцать лет он не подозревал, как все обстоит в действительности, но теперь до него может дойти. Он может сделать то, чего все это время боялся Норман. Он может выяснить, что на самом деле произошло в ту ночь, когда умер дядя Джо Консидайн. Из комнаты снова донесся шум. Норман торопливо опустил на место лицензию в рамке и протянул руку за бутылкой. Но времени даже на маленький глоток не оставалось. Потому что он услышал, как хлопнула дверь, — это они, они выходили из комнаты, она шла к машине, а мужчина — к нему в контору. Норман повернулся, чтобы встретить его лицом к лицу; интересно, что мужчина сейчас скажет? Но гораздо больше его интересовало другое: что предпримет шериф. Шериф отправится прямиком на городское кладбище и вскроет могилу Мамы. Когда он сделает это, когда увидит, что гроб пуст, он узнает главную тайну. Он узнает, что Мама жива. Барабан стучал в груди Нормана, бил в уши, но, когда дверь конторы открылась и мужчина вошел внутрь, все остальные звуки заглушили первые раскаты грома.Глава 14
На мгновение у Сэма мелькнула надежда, что неожиданно начавшаяся гроза заглушит шум отъезжающей машины. Потом он заметил, что Бейтс стоит у самого края стойки. Оттуда он мог наблюдать всю подъездную дорожку плюс шоссе на добрую четверть мили. Так что смысла скрывать отъезд Лайлы не было. — Ничего, если я зайду на пару минут? — спросил Сэм. — Жена вот решила съездить в город. Сигареты кончились. — Когда-то у нас здесь стоял автомат, — отозвался Бейтс. — Но им мало кто пользовался, и компания убрала его. Он прищурил глаза, вглядываясь в сумрак за окном. Сэм знал, что сейчас Бейтс следит за тем, как машина выруливает на шоссе. — Жаль, конечно, что ей приходится проделывать такой путь из-за сигарет. Судя по всему, через несколько минут начнется настоящий ливень. — И часто у вас здесь дожди? — Сэм опустился на валик старенького дивана. — Довольно-таки часто. — Бейтс рассеянно кивнул. — И дожди, и много разных других вещей. Что он хотел этим сказать? Сэм старательно вглядывался в расплывавшееся в полумраке лицо. Глаза толстяка, спрятанные за стеклами очков, казались какими-то пустыми. Внезапно Сэм уловил запах виски и в тот же момент бутылку на краю стойки: это все объяснило. Бейтс был просто немного пьян. Виски сделало его лицо невыразительным, но не повлияло на способность владеть собой. Бейтс перехватил взгляд Сэма. — Не хотите присоединиться? — спросил он. — Как раз собирался хлебнуть, когда вы вошли. Сэм застыл в неуверенности. — Ну… — Сейчас найдем, куда налить. Где-то здесь должно быть что-нибудь. — Он нагнулся и вынырнул из-под стойки, держа в руке маленькую рюмочку. — Сам-то я обычно обхожусь без них. И еще, как правило, не пью на работе. Но когда надвигается вся эта сырость, вот как сегодня, небольшой глоточек помогает неплохо, особенно если у тебя ревматизм. Он наполнил рюмку, подтолкнул, так что она проехалась но стойке. Сэм поднялся и подошел к нему. — Да, кстати, в такой дождь больше никто не появится. Смотрите-ка, как барабанит по окну! Сэм повернул голову. Действительно, лило как из ведра: дождевая завеса скрывала почти всю дорогу, и с каждой минутой становилось все темнее и темнее, но Бейтс не зажигал свет. — Ну давайте, берите виски и присаживайтесь, — сказал он. — Не обращайте на меня внимания. Я люблю стоять здесь, за стойкой. Сэм возвратился к дивану. Бросил взгляд на часы. С тех пор как Лайла уехала, прошло восемь минут. Даже в такой дождь ей понадобится не больше двадцати минут, чтобы добраться до города, плюс еще десять-пятнадцать, чтобы найти шерифа, и еще двадцать минут на обратную дорогу. Все вместе получается больше трех четвертей часа. Ему довольно-таки долго придется пробыть в компании этого Бейтса. О чем же с ним говорить? Сэм поднял рюмку, Бейтс запрокинул бутылку и шумно глотнул. — Тут, наверное, временами бывает здорово одиноко, — произнес Сэм. — Это верно. — Бутылка со звоном опустилась на стойку. — Здорово одиноко. — Но и любопытно ведь тоже, с другой стороны? Кто сюда только не приезжает, наверное. — Приезжают, уезжают; я не очень-то их рассматриваю. Со временем перестаешь обращать внимание на посетителей. — Давно вы здесь работаете? — Уже больше двадцати лет. Всегда жил здесь, всю свою жизнь. — И всем занимаетесь сами? — Точно. — Бейтс обошел стойку, держа в руках бутылку. — Давайте-ка я налью вам еще. — Да мне вообще-то не надо бы… — Ничего, не повредит. Обещаю ничего не говорить вашей жене. — Бейтс хмыкнул. — Кроме того, не люблю пить один. Он наполнил рюмку Сэма и снова встал с противоположной стороны стойки. Сэм откинулся на спинку дивана. Сгущавшийся мрак превращал лицо собеседника в едва различимое серое пятно. Снова раздались раскаты грома, но молнии почему-то не было. А здесь, внутри, все казалось таким спокойным, уютным… Наблюдая за этим человеком, слушая его размеренную речь, Сэм начал слегка стыдиться своих подозрений. Бейтс казался… чертовски обычным, средним человеком! Трудно было представить себе, чтобы такой был замешан в чем-то серьезном. Кстати, а в чем, собственно, он был замешан, если, конечно, вообще замешан? Сэм не знал. Мэри украла какие-то деньги. Мэри здесь ночевала, она потеряла в ванной сережку. Что ж, она могла, скажем, ушибить голову, поцарапать ухо, когда из мочки выпала сережка. Ну да, и в Чикаго вполне могла уехать, как думали Арбогаст с шерифом. На самом деле он далеко не все знал о Мэри. В какой-то степени ее сестра была намного ближе и понятнее ему. Хорошая девушка, но уж слишком импульсивная, слишком порывистая. Судит всех направо и налево, принимает скоропалительные решения. Вроде того, чтобы немедленно обыскать дом Бейтса. Слава богу, он смог ее отговорить. Пусть привозит шерифа. Возможно, и это было ошибкой. Сейчас Бейтс вел себя как человек, которому нечего скрывать. Сэм вовремя вспомнил, что должен заговаривать Норману зубы. Нельзя сидеть просто так. — Вы были правы, — пробормотал он, — льет как из ведра. — Мне нравится шум дождя, — отозвался Бейтс, — нравится, когда капли с силой бьют по стеклу, по асфальту. Возбуждает. Как-то захватывает. — Никогда бы не подумал такое насчет дождя. Ну, вам-то здесь, наверное, сильно не хватает чего-нибудь захватывающего. — Не знаю. Нам тут есть чем заняться. — Нам? А мне показалось, вы сказали, что живете здесь один. — Я сказал, что один содержу мотель. Но принадлежит он нам двоим. Маме и мне. Сэм едва не поперхнулся. Он опустил рюмку, зажав ее в кулаке. — Я не знал… — Ну конечно же, откуда вы могли знать? Никто не знает, потому что она никогда не покидает дом. Ничего не поделаешь, так надо. Понимаете, большинство людей думает, что она мертва. Голос звучал совершенно спокойно. Сэм не мог разглядеть лица Бейтса в сгустившемся мраке, но чувствовал, что оно тоже было спокойным. — Все-таки здесь, у нас, происходят захватывающие вещи. Например, двадцать лет назад, когда Мама и дядя Джо Консидайн выпили яд. Я вызвал шерифа, а он приехал и нашел их. Мама оставила записку, в которой все объяснила. Потом было расследование, но я в нем не участвовал. Я был болен. Очень болен. Они поместили меня в лечебницу. Я был там долго, так долго, что, когда вышел оттуда, казалось, уже ничего нельзя было сделать. Но мне это все-таки удалось. — Что удалось? Бейтс не ответил. Сэм услышал бульканье, затем стук, когда хозяин поставил бутылку на стойку. — Ну-ка еще, — произнес Бейтс, — позвольте наполнить вашу рюмку. — Пока не надо. — Я настаиваю. — Он обошел стойку, грузная туша нависла над Сэмом. Его рука протянулась к рюмке. Сэм отпрянул. — Сначала расскажите мне все до конца, — быстро сказал он. Бейтс замер. — Ах да. Я принес Маму обратно, когда вернулся. Знаете, это было самой увлекательной частью работы: пробраться ночью на кладбище и раскопать могилу. Мама так долго пролежала в гробу, что сначала я подумал, будто она и вправду мертвая. Но, конечно, на самом-то деле это было не так. Мама не умерла. Иначе как она смогла бы говорить со мной все время, пока я лежал в лечебнице? В действительности она просто находилась в трансе, это называется временным прекращением жизненных функций. Я знал, как оживить ее. Знаете, есть такие способы, несмотря на то что некоторые называют все это магией. Магия… это просто ярлык, понимаете? Абсолютно бессмысленный. Не так уж много времени прошло с тех пор, когда люди называли магией электричество. На самом же деле это сила, сила, которую можно обуздать и подчинить, если только знаешь секрет. Жизнь — тоже сила, главнейшая сила, и, подобно электрической энергии, ее можно включать и отключать, отключать и снова включать. Я ее отключил, и я знал, как вновь включить эту энергию. Вы меня понимаете? — Да… очень интересно. — Я так и думал, что вас это заинтересует. Вас и ту юную леди. Она ведь на самом деле не ваша жена, верно? — Да откуда… — Видите, я знаю больше, чем вы думаете. И больше, чем знаете вы сами. — Мистер Бейтс, вы уверены, что с вами все в порядке? Я хочу сказать… — Я знаю, что вы хотите сказать. Думаете, я пьян, не так ли? Но я ведь не был пьян, когда вы вошли сюда. Не был пьян, когда вы нашли ту сережку и сказали юной леди, чтобы она отправлялась к шерифу. — Я… — Ну, ну, сидите спокойно. Не волнуйтесь. Я ведь совсем не взволнован, правда же? Если бы здесь было что-то не так, я был бы взволнован. Но здесь все в порядке. Разве я стал бы рассказывать все это, если бы что-нибудь было не так? — Толстяк помолчал. — Нет, я ждал вашего прихода. Я ждал до тех пор, пока не увидел, как она едет по шоссе. Пока не увидел, что она остановилась. — Остановилась? — Сэм пытался разглядеть лицо собеседника, но мог лишь слышать его голос. — Да. Вы не знали, что она остановила машину, не так ли? Думали, что она поехала за шерифом, как вы ей сказали. Но у нее было свое на уме. Помните, что она хотела сделать? Она хотела осмотреть дом. Это она и сделала. Там она сейчас и находится. — Выпустите меня отсюда… — Конечно, конечно. Я вас не задерживаю. Просто подумал, может, вам захочется пропустить еще по рюмочке, пока я закончу рассказывать о Маме. Я думал, вам будет интересно все узнать про Маму из-за этой вашей девушки. Она сейчас как раз встречается с Мамой. — Ну-ка, прочь с дороги! Сэм стремительно поднялся на ноги, и неясное серое пятно отпрянуло назад. — Значит, не желаете еще по одной? — звучал за спиной мягкий, словно извиняющийся голос. — Очень хорошо. Ваше де… Конец фразы затерялся среди раскатов грома, а гром затерялся в вязкой черной пустоте, взорвавшейся яркой вспышкой, когда бутылка опустилась на голову Сэма. Потом голос, гром, этот взрыв и он сам исчезли в непроглядной ночи…Ночь еще не отступила, но кто-то тряс его, тряс, все время тряс, не давая покоя; эти руки словно вытащили его из темноты, возвратили в комнату, где был свет, от которого было больно глазам. Но теперь оцепенение прошло, чьи-то руки обхватили его, заставили подняться, и сначала он думал, что голова просто отвалится. Потом боль перешла в пульсирующие, словно удары, вспышки, и он смог открыть глаза. Рядом стоял шериф Чемберс. Сэм сидел на полу возле дивана, Чемберс смотрел на него сверху. Сэм обнаружил, что может говорить. — Слава богу, — произнес он, — значит, он наврал про Лайлу. Она все-таки добралась до вас. Но шериф, кажется, не слушал его. — Позвонили из гостиницы полчаса назад. Они пытались выяснить, где твой приятель Арбогаст. Кажется, он выписался оттуда, но не взял с собой чемоданы. Оставил их внизу утром в субботу, сказал, что вернется за ними, но так больше и не показался. Я должен был все это обдумать, а потом попытался найти вас. Мне пришло в голову, что вы можете приехать сюда, чтобы все выяснить, и, к счастью, я решил сам добраться до этого места. — Тогда, значит, Лайла вам ничего не говорила? — Сэм попытался встать на ноги. Голова у него раскалывалась. — Ну-ну, не торопись, сынок, — сказал шериф Чемберс, заставляя Сэма вновь опуститься на пол. — Нет, я вообще не видел ее. Подожди-ка… Но Сэму все же удалось подняться. Он, покачиваясь, стоял и смотрел на Чемберса. — Что здесь произошло? — пробормотал шериф. — Куда делся Бейтс? — Должно быть, пошел в дом, после того как расшиб мне голову, — сказал Сэм. — Сейчас они там, он и его мать. — Но она мертва… — Нет, — прошептал Сэм, — она жива, эти двое там, в доме, вместе с Лайлой! — Ну-ка, идем. — Массивное тело шерифа разорвало завесу дождя. Сэм последовал за ним по скользкой дорожке, задыхаясь, карабкался вверх к дому на холме. — Ты уверен? — окликнул его Чемберс, не оборачиваясь. — Там везде выключен свет. — Уверен, — пропыхтел Сэм. Но он мог бы и поберечь дыхание. В уши неожиданно ударил грохочущий рокот; другой звук, прорезавший тишину одновременно с раскатами грома, был намного тише, и все же они оба услышали и сразу узнали его. Это кричала Лайла.
Глава 15
Лайла поднялась по ступенькам и достигла крыльца еще до того, как начался дождь. Дом был старый, его стены казались серыми и уродливыми в полумраке надвигавшейся бури. Доски крыльца громко скрипели под ногами, она слышала, как от ветра хлопают створки окон второго этажа. Она сердито застучала в дверь, хотя и не ждала, что кто-нибудь откликнется. Теперь Лайла уже ни от кого ничего не ждала. Она убедилась, что по-настоящему судьба сестры беспокоит только ее. Остальные совершенно не беспокоились за Мэри. Мистер Лоури хотел вернуть свои деньги, а Арбогаст просто отрабатывал жалованье. Шериф, тот беспокоился лишь о том, чтобы избежать неприятностей. Но больше всего ее возмутила реакция Сэма. Лайла снова постучала в дверь, и дом отозвался протяжным гулким эхом. Шум дождя заглушил этот звук, а ей было не до того, чтобы особенно прислушиваться. Да, она действительно была сейчас очень рассержена — а как иначе можно чувствовать себя после всего этого? Целую неделю ее кормили призывами не впадать в панику, успокоиться, расслабиться, не волноваться! Если бы Лайла их послушала, она до сих пор сидела бы у себя в Форт-Уэрте! Но по крайней мере на помощь Сэма она рассчитывала. И напрасно! Нет, он, кажется, хороший парень, в чем-то даже привлекательный, но по характеру типичный провинциал: неторопливый, расчетливый, осторожный, консервативный. Они с шерифом составляют отличную парочку. «Зачем рисковать понапрасну» — вот их девиз. Что ж, она думает по-другому. Тем более после того, как нашла эту сережку. Как мог Сэм равнодушно отнестись к важнейшей улике и сказать, чтобы она снова привезла сюда шерифа? Почему он сразу не схватил этого Бейтса и не выбил из него всю правду? Лайла поступила бы именно так, будь она мужчиной. Одно она знала точно: теперь она уже не будет полагаться на других — тех, кто безразличен к судьбе сестры и хочет избежать проблем. Лайла больше не надеялась на Сэма и, уж конечно, не доверяла шерифу. Не будь она так рассержена, Лайла ни за что не решилась бы проникнуть в дом, но ей до смерти надоела их трусливая осторожность, их дурацкие рассуждения. Иногда надо забыть о логике и довериться эмоциям. Именно отчаяние побудило ее продолжить поиски — безнадежные, как казалось до тех пор, пока не нашлась серьга Мэри. А там, в доме, наверняка отыщется что-нибудь еще. Непременно отыщется. Она не будет вести себя как дурочка, не потеряет голову, но ей необходимо все увидеть самой. Потом можно подключить Сэма с шерифом. Перед глазами Лайлы сразу возникли их самоуверенные лица, и она еще сильнее затрясла дверную ручку. Бесполезно. Внутри никого нет, ей никто не откроет. Но она должна войти. Вот в чем проблема. Лайла принялась рыться в сумочке. Помните эти старые глупые шутки, что в женской сумочке можно найти все, что только пожелаешь, — такие шуточки наверняка нравятся деревенским остолопам вроде Сэма и шерифа. Пилочка для ногтей? Нет, не то. Но она помнила, что когда-то — бог знает зачем — она подобрала и с тех пор хранила здесь отмычку. Может быть, в отделении для мелочи, которым Лайла никогда не пользовалась. Да, точно, вот она. Отмычка… Почему она так называется? Впрочем, не важно, теперь не время думать о таких вещах. Думать надо об одном — как открыть дверь. Лайла вложила отмычку в замочную скважину и повернула вполоборота. Замок не поддавался, она повернула в другую сторону. Почти получилось, но что-то мешало… Новая вспышка гнева придала ей решимости. Она резко повернула отмычку. Замок сухо щелкнул, но поддался. Она повернула дверную ручку. Дверь распахнулась. Лайла стояла в холле. Внутри было еще темнее, чем на крыльце. Но где-то на стене должен быть выключатель. Она нашла его. Голая лампочка над головой осветила тусклым, призрачно-желтым светом отслаивавшиеся, кое-где порванные обои. Что там на них изображено: виноградные гроздья или фиалки? Просто ужас. Как будто она очутилась в прошлом веке. Быстрый взгляд по сторонам подтвердил первое впечатление. Лайла решила не тратить времени на осмотр первого этажа. В этих комнатах она побывает позже. Арбогаст говорил, что видел кого-то возле окна второго этажа. Оттуда и надо начинать. Лестница была не освещена. Лайла медленно поднималась по ступенькам, цепляясь за перила. В тот момент, когда она наконец добралась до верхнего этажа, ударили первые раскаты грома. Казалось, дом содрогнулся до основания. Лайла невольно поежилась, потом заставила себя расслабиться. Невольная слабость, сказала она себе твердо, просто от неожиданности. Совершенно естественная реакция. Обычный старый пустой дом, вот и все, чего здесь бояться? Тем более сейчас она может зажечь свет в холле второго этажа. Обои были в зеленую полоску: уж если это не приводит ее в ужас, значит, ее ничем не испугать. Чудовищно! В какую из трех комнат войти? Первая дверь вела в ванную. Лайла никогда не встречала ничего подобного, разве что в музеях. Нет, поправила она себя, в музеях такое не экспонируется. Но здешняя обстановка здорово подошла бы для какой-нибудь выставки. Допотопная ванная на ножках, открытые трубы под умывальником и туалетом, рядом с высокого бачка свешивалась металлическая цепь с ручкой для спуска воды. Над умывальником висело маленькое тусклое зеркало, традиционного ящичка для лекарств не было. Шкаф для белья заполнен полотенцами и постельными принадлежностями. Она нетерпеливо перерыла его содержимое; здесь ясно только одно — Бейтс, скорее всего, отдавал белье куда-то в стирку. Простыни были идеально отутюжены, аккуратно сложены. Лайла выбрала вторую дверь, распахнула ее, включила свет. И здесь с потолка свисала голая лампочка, но даже при таком слабом освещении можно было сразу определить, для чего служит комната. Это была спальня Бейтса — на редкость маленькая и тесная, с низкой и узкой кроватью, подходившей скорее мальчику, чем взрослому мужчине. Очевидно, он спал здесь всегда, с самого детства. Простыни были смяты, совсем недавно на этой кровати лежал хозяин. В углу, рядом со стенным шкафом, стоял комод: допотопное чудовище из полированного темного дуба, ручки ящиков покрыты ржавыми пятнами. Она без колебаний принялась за обыск. В верхнем ящике хранились галстуки и носовые платки, по большей части грязные. Старомодные широкие галстуки. Она нашла в коробочке зажим для галстука, который явно никогда оттуда не вынимали, две пары запонок. Во втором ящике лежали рубашки, в третьем — носки и нижнее белье. Нижний ящик был заполнен странными белыми бесформенными одеяниями; в конце концов до Лайлы дошло, что это такое: ночные рубашки! Наверное, перед сном он и колпак на голову натягивал! Да, здесь хоть сейчас можно музей открывать! Странно, почему-то нигде не было видно каких-нибудь личных бумаг, фотографий. Но все это он, наверное, хранил в мотеле, в конторе. Да, скорее всего, так и есть. Лайла перенесла свое внимание на фотографии, украшавшие стену. Одна изображала маленького мальчика верхом на пони; на второй он стоял в компании пяти детей того же возраста — все были девочками, на заднем плане виднелось здание сельской школы. Лайла не сразу смогла узнать в этом мальчике Нормана Бейтса. В детстве он был довольно худеньким. Оставалось осмотреть только шкаф и две большие книжные полки в углу. Со шкафом она управилась быстро: там висели два костюма, жакет, плащ, пара грязных, покрытых пятнами от краски штанов. В карманах ничего не было. Две пары туфель, пара домашних тапочек на полу завершали картину. Теперь книжные полки. Здесь Лайла не смогла действовать так же быстро. Она то и дело останавливалась, со все возраставшим изумлением разбирая странную библиотеку Нормана Бейтса. «Новая модель Вселенной»,[20] «Расширение сознания»,[21] «Культ ведьм в Западной Европе»,[22] «Пространство и бытие».[23] Эти книги никак не могли принадлежать маленькому мальчику, но столь же странно было найти их в доме хозяина провинциального мотеля. Она пробежала глазами по корешкам. Парапсихология, оккультизм, теософия. Переводы «Жюстины»[24] и «Там, внизу».[25] А на нижней полке была сложена кипа плохо изданных томиков с хлипкими переплетами, без названия. Лайла наугад вытащила одну из книжек и раскрыла ее. Картинка, призывно распахнувшаяся перед ее глазами, поражала почти патологической непристойностью. Она торопливо сунула книжку на место и выпрямилась. Охватившее ее отвращение, шок от увиденного, заставивший Лайлу инстинктивно отбросить томик, прошли; она чувствовала, что все это каким-то образом должно приблизить ее к разгадке. То, что Лайла не могла увидеть в невыразительном, мясистом, таком заурядном лице Нормана Бейтса, она с полной ясностью обнаружила здесь, разбирая его библиотеку. Нахмурившись, она возвратилась в холл. Дождь глухо барабанил по крыше, раскаты грома эхом разносились по темным коридорам; она открыла мрачную, обитую темным деревом дверь, которая вела в третью комнату. Какое-то мгновение Лайла стояла на пороге, вдыхая затхлый запах старых духов, смешанный с… с чем? Она щелкнула выключателем и ахнула от изумления. Это была та самая спальня, без всякого сомнения. Шериф рассказывал, что Бейтс оставил здесь все без изменений после смерти матери. Но все же Лайла не была готова к такому зрелищу. Она не была готова к тому, чтобы, переступив порог, попасть в другую эпоху. Но вот она здесь, она оказалась в мире, каким он был задолго до ее рождения. Потому что комната стала анахронизмом за много лет до того, как умерла мать Бейтса. Лайла словно перенеслась на пятьдесят лет назад, в мир позолоченных бронзовых часов, дрезденских статуэток, надушенных подушечек для булавок, темно-красных ковров, занавесок, обшитых бахромой, пудрениц с резными крышками и кроватей с пологом; мир, где уютное кресло-качалка стояло рядом с массивными стульями, покрытыми салфеточками «от пыли», загадочно поблескивали глазами фарфоровые кошки, а покрывало на постели было украшено ручной вышивкой. Но главное — здесь все дышало жизнью. Именно из-за этого у Лайлы возникло ощущение, будто она внезапно переместилась в иное время и пространство. Внизу, на первом этаже, пылились жалкие останки прошлого, изувеченные старостью, на втором этаже всюду чувствовалось запустение. Однако эта комната производила впечатление абсолютной цельности, единства и гармонии, словно автономный, слаженно функционирующий организм. Она была безупречно чистой — ни единой пылинки, в ней царил идеальный порядок. Но, если забыть о тяжелом, затхлом запахе, ничто здесь не напоминало выставку или экспозицию музея: спальня действительно выглядела живой, как и любое жилище, которое с давних времен населяют люди. Обставленная более пятидесяти лет назад и с тех пор не затронутая какими-либо изменениями, пустовавшая со дня смерти миссис Бейтс — целых двадцать лет, — комната странным образом сохраняла человеческое тепло, словно хозяйка не покидала ее. Комната на втором этаже, из окна которой всего лишь два дня назад выглядывала какая-то женщина… Привидений не существует, подумала Лайла и сразу же нахмурилась, осознав, что раз ей приходится убеждать себя, значит, полной уверенности в этом нет. Все-таки здесь, в этой старой спальне, чувствовалось чье-то незримое присутствие. Она повернулась к стенному шкафу. Платья и пальто до сих пор аккуратно висели на вешалках, хотя многие были в складках и потеряли форму из-за того, что их давно не гладили. Короткие юбки, модные четверть века назад; наверху, в специальном отделении, — изукрашенные шляпки, шарфики и повязки для волос, которые носят в сельских районах пожилые женщины. В глубине шкафа оставалось свободное пространство, там, очевидно, когда-то держали белье. Вот и все. Лайла направилась к трюмо и комоду, чтобы осмотреть их, и внезапно остановилась у кровати. Покрывало, украшенное ручной вышивкой, было так красиво; она протянула руку, чтобы пощупать ткань, и сразу же отдернула ее. В ногах покрывало было аккуратно заправлено и ровно свисало по краям постели. Но вверху этот идеальный порядок был нарушен. Да, там покрывало тоже заправлено, но торопливо, небрежно, и из-под него виднелась подушка. Именно так выглядит постель, когда хозяин, проснувшись, в спешке застилает ее… Лайла сдернула покрывало, откинула одеяло. Простыни грязно-серого цвета были покрыты какими-то крошечными коричневыми пятнышками. Но сама постель, подушки хранили явные следы того, что здесь недавно кто-то лежал. Лайла могла бы очертить контуры тела там, где вдавилась под его тяжестью простыня, а в центре подушки, где коричневых пятнышек было больше всего, виднелась вмятина. Привидений не существует, снова сказала себе Лайла. В комнате явно жил человек. Бейтс не спал здесь — она видела его собственную постель. Но кто-то лежал в этой постели, кто-то выглядывал из этого окна. Если это была Мэри, где она может быть сейчас? Она могла обыскать всю спальню, перерыть ящики, обшарить первый этаж. Но теперь это было уже не важно. Существовало кое-что другое, что следовало сделать в первую очередь; надо только вспомнить… Где же Мэри? И вдруг все встало на свои места. Что тогда говорил шериф Чемберс? Он рассказывал, что нашел Бейтса в лесу за домом, где Норман собирал дрова, так ведь? Дрова для печки. Да, именно так. Печка в подвале… Ступеньки скрипели у нее под ногами. Она снова была на первом этаже. Входная дверь открыта; в дом, завывая, ворвался ветер. Входная дверь распахнута настежь, потому что она использовала отмычку; теперь Лайла понимала, откуда взялись возбуждение и этот приступ злости, охвативший ее с той минуты, когда она нашла сережку. Она рассердилась, потому что испугалась, и гнев помог побороть страх. Страх при мысли о том, что могло случиться с Мэри, что случилось с Мэри там, в подвале. Она испугалась за Мэри, а не за себя. Он держал ее в подвале всю неделю; может быть, пытал, может, делал то, что изображено на картинке в той омерзительной книге, пытал до тех пор, пока не узнал о деньгах, и тогда… Подвал. Надо найти подвал. Лайла пробралась через холл на кухню. Нашла выключатель, застыла, затаив дыхание: перед ней на полке изогнулся для прыжка крошечный мохнатый зверек. Да ведь это просто чучело белки, ее стеклянные глаза бессмысленно пялились на Лайлу, оживленные светом лампочки. Ступени, ведущие вниз, находились совсем рядом. Лайла скользнула ладонью по стене, и наконец пальцы нащупали еще один выключатель. Внизу загорелся свет — слабое, призрачное сияние среди густого мрака. Ее каблучки громко стучали по ступенькам; словно в такт им, снаружи раздались громовые раскаты. Прямо перед печкой с провода свешивалась голая лампочка. Это была большая печь с тяжелой стальной дверцей. Лайла застыла, не отрывая от нее глаз. Она дрожала всем телом — нечего обманывать себя, теперь надо признать правду. Она была дурой, что пришла сюда одна; то, что она сделала, и то, что делала сейчас, было глупостью. Но Лайла должна была так поступить — из-за Мэри. Она должна открыть дверцу печи и своими глазами увидеть то, что находится внутри. Боже, а если огонь все еще горит? Что если… Но дверца была холодной. И от печки не шло тепло, из непроницаемо темного пространства внутри веяло холодом. Она заглянула туда, забыв, что можно использовать кочергу. Ни пепла, ни дыма — никаких следов. Либо печь основательно вычистили, либо ею не пользовались с прошлой весны. Лайла осмотрелась по сторонам. Она увидела старинные баки для стирки, а за ними — стул и стол, совсем рядом со стеной. На столе были расставлены какие-то бутылки, лежали столярные инструменты, разные ножи, иглы, шприцы. Некоторые ножи были необычной формы. Рядом разбросаны деревянные бруски, мотки толстой проволоки, большие куски какого-то белого вещества. Один из этих комьев был похож на шину, которую в далеком детстве ей наложили на сломанную ногу. Лайла приблизилась к столу, завороженно рассматривая ножи. И тогда раздался странный звук. Сначала она подумала, что это гром, но, когда сверху донеслись осторожное поскрипывание и шорох, Лайла все поняла. Кто-то вошел в дом. Кто-то на цыпочках шел вдоль холла. Сэм? Может, Сэм пришел за ней? Тогда почему он не зовет ее? И почему он закрыл дверь в подвал? Дверь наверху захлопнулась. Лайла услышала резкий щелчок замка и шаги — неизвестный отошел от двери и направился обратно в холл. Должно быть, он хочет подняться на второй этаж. Она заперта. Отсюда не выбраться. Некуда убежать, негде спрятаться. Сверху просматривалось все пространство подвала. Тот, кто придет сюда, увидит ее, где бы она ни находилась. А в том, что кто-то придет, и очень скоро, Лайла не сомневалась. Теперь она знала это. Если бы только удалось укрыться где-нибудь хоть на несколько секунд, тот, кто придет за ней, должен будет спуститься в подвал и обыскать его. И тогда есть надежда, что она сможет добежать до ступенек первой и вырваться отсюда. Лучше всего укрыться под лестницей. Может, ей удастся замаскировать себя с помощью газет, каких-нибудь тряпок… Тут Лайла заметила покрывало, прибитое к стене. Большое индейское покрывало, старое и потрепанное. Она рванула его, и ветхая ткань порвалась там, где ее удерживали гвозди, открыв стену и дверь. Дверь. Прежде ткань полностью скрывала ее, но за ней должно быть еще одно помещение, скорее всего, как это часто бывает в старых домах, кладовая для фруктов. Идеальное убежище, где можно спрятаться и переждать опасность. А ждать ей осталось недолго. Потому что наверху уже раздавались осторожные шаги, неизвестный снова спускался в холл, медленно шел к кухне. Лайла открыла дверь кладовой. И тогда у нее вырвался этот дикий крик. Она закричала, потому что увидела пожилую женщину, седовласую, дряхлую старуху; обращенное к ней коричневое лицо сморщилось, губы растянулись в отвратительной улыбке. — Миссис Бейтс! — выдохнула Лайла. — Да. Но ссохшиеся почерневшие губы не шевелились: голос звучал за спиной. Голос шел сверху: там, возле ступенек, кто-то стоял. Лайла повернулась и остановившимся взглядом смотрела на массивную бесформенную фигуру, полускрытую узким платьем, торопливо напяленным поверх другой одежды. Смотрела на шаль, закрывавшую волосы, на набеленное, раскрашенное румянами жеманное лицо, на измазанные ярко-красной помадой губы, раздвинувшиеся в судорожной гримасе. — Я Норма Бейтс, — произнес высокий, визгливый голос. Потом взметнулась рука, сжимавшая нож; вниз по лестнице торопливо засеменили ноги. Но теперь кто-то еще бежал сюда, и Лайла снова начала кричать. В подвал сбежал Сэм, и в тот же миг над его головой неотвратимо, как смерть, сверкнуло лезвие. Сэм схватил руку, державшую нож, завернул за спину и продолжал выворачивать до тех пор, пока онемевшие пальцы не разжались и нож с глухим стуком не ударился об пол. Лайла умолкла, но крик не утихал. Безумный крик истеричной женщины вырывался из горла Нормана Бейтса.Глава 16
Почти неделя ушла на то, чтобы извлечь из болота машины и тела жертв. Пришлось вызывать представителей дорожной службы округа с драгой и кранами. Но в конце концов работа была сделана. Нашли и деньги, прямо в машине. Удивительно: на них не попало ни пятнышка грязи, ни единого пятнышка! Примерно в то же время где-то в Оклахоме задержали громил, обчистивших банк в Фултоне. Но заметка об их поимке заняла всего полколонки в фейрвейлской «Уикли гералд». Зато почти вся первая полоса была посвящена делу Бейтса. Крупнейшие информационные агентства — «Ассошиэйтед Пресс» и «Юнайтед Пресс» — сразу же унюхали сенсацию, и расследование подробно освещалось в телепередачах. Некоторые из писак сравнивали эту историю с делом Гейна, имевшим место на севере страны несколькими годами раньше.[26] Они выжали все, что могли, из этого «дома ужасов» и всячески пытались доказать, что Норман Бейтс годами умерщвлял посетителей мотеля. Журналисты громогласно потребовали расследовать все случаи пропажи без вести на территории округа за последние двадцать лет и призывали полностью осушить болото, чтобы убедиться, что там больше нет мертвых тел. Что ж, потом ведь не им пришлось бы ломать голову над тем, как оплатить такие работы. Шериф Чемберс охотно давал интервью, многие из которых были опубликованы полностью, — два даже с фотографиями. Он обещал провести тщательное расследование всех аспектов дела. Местный прокурор призвал не медлить с судом над кровожадным убийцей (приближался октябрь, а с ним и новые выборы) и ни разу не опроверг впрямую передававшиеся из уст в уста и кочевавшие по страницам газет слухи, согласно которым Норман Бейтс совершал акты каннибализма, сатанизма, инцеста и некрофилии. Конечно, на самом деле прокурор даже ни разу не говорил с Бейтсом, который был временно помещен в госпиталь штата для обследования. Ни разу не видели Бейтса и распространители кровожадных слухов, но это обстоятельство их не смущало. Не прошло и недели, как обнаружилось, что практически все уроженцы Фейрвейла, не говоря уже о жителях округа к югу от городка, лично и непосредственно знали Нормана Бейтса. Одни «ходили вместе в школу, когда он еще был мальчишкой», и, конечно, уже тогда «заметили, что ведет он себя как-то странно». Другие «много раз видели, как он крутился возле этого своего мотеля», и, по их словам, тоже всегда «подозревали» его. Нашлись и такие, что помнили его мать и Джо Консидайна; они утверждали, что «когда эти двое якобы свели счеты с жизнью, сразу стало ясно — дело тут темное», но, конечно, страшные подробности дела двадцатилетней давности не шли ни в какое сравнение с открытиями последних дней. Мотель, естественно, был закрыт, что жестоко разочаровало многих любителей сенсационных злодейств, упорно искавших возможности пробраться туда. Львиная доля таких любопытных с удовольствием поселилась бы в нем, а небольшое повышение платы за номер позволило бы с лихвой окупить потерю энного количества полотенец, прихваченных в качестве сувениров. Но люди из дорожного патруля штата днем и ночью охраняли мотель и все, что было внутри. Это оживление докатилось даже до магазина Лумиса — и Боб Саммерфилд отметил серьезный приток покупателей. Конечно же, каждый хотел поговорить с Сэмом, но он большую часть недели проводил в Форт-Уэрте с Лайлой и в госпитале штата, где трое психиатров наблюдали за Норманом Бейтсом. Прошло почти десять дней, прежде чем Сэм смог услышать из уст доктора Николаса Стейнера, официально уполномоченного давать заключение о состоянии здоровья пациента, связное объяснение. Сэм рассказал об этом разговоре Лайле, когда они сидели в гостинице Фейрвейла, куда девушка приехала из Форт-Уэрта на следующий уик-энд. Сначала он старался опускать неприятные детали, но Лайла настояла на том, чтобы Сэм рассказал все в подробностях. — Скорее всего, мы так никогда и не узнаем точно, как все произошло, — объявил Сэм. — Сам доктор Стейнер сказал мне, что все это более или менее правдоподобные предположения. Они сначала все время пичкали Бейтса снотворными и успокоительными, но, даже когда он вышел из состояния шока, невозможно было заставить его по-настоящему разговориться. Стейнер утверждает, что сумел войти в доверие к Бейтсу, так что тот делился с ним больше, чем с остальными, однако в последние несколько дней его сознание крайне затемнено. Многое из того, что говорил доктор — насчет какой-то фуги,[27] катексиса,[28] травмы, — до меня попросту не дошло. Но вот что удалось выяснить доктору: все это началось еще в раннем детстве, задолго до смерти матери Бейтса. Конечно, они с мамой были очень близки, и, как видно, она подавляла его. Существовало там что-то еще в их отношениях или нет, доктор Стейнер сказать не может. Но он почти уверен, что Норман был скрытым трансвеститом задолго до смерти миссис Бейтс. Вы знаете, кто такой трансвестит? Лайла кивнула. — Человек, который любит одеваться в одежду противоположного пола, правильно? — Ну, судя по объяснениям Стейнера, этим дело не ограничивается. Трансвеститы не обязательно являются гомосексуалистами, но постоянно представляют себя существами другого пола. С одной стороны, Норман хотел быть таким, как мать, а с другой — чтобы мать стала частью его личности. — Сэм зажег сигарету. — Опустим школьныегоды и период, когда его по состоянию здоровья не взяли в армию. Но именно после этого, когда ему было примерно девятнадцать, мать, очевидно, твердо решила, что Норман не сделает и шагу без ее ведома. Может, она намеренно не давала ему развиться из мальчика в нормального мужчину; мы так никогда и не узнаем, какова ее доля вины в том, что с ним случилось. Скорее всего, тогда он и начал увлекаться оккультизмом и тому подобными вещами. Именно в это время на горизонте появился некий Джо Консидайн. Стейнер так и не смог заставить Нормана рассказать больше о Джо Консидайне: даже сегодня, двадцать с лишним лет спустя, он все еще настолько ненавидит этого человека, что одно его имя приводит Бейтса в ярость. Но Стейнер потолковал с шерифом, просмотрел подшивку газет того времени и считает, что составил достаточно ясную картину происшедшего. Консидайну было около сорока, когда он познакомился с миссис Бейтс; ей было тридцать девять. По-моему, она была не очень-то привлекательной, тощая и уже вся седая, но после бегства супруга владела довольно большим участком земли с домом, который был оформлен на ее имя. Все эти годы участок приносил ей неплохой доход, и, хотя приходилось платить немалую сумму людям, которые там работали для нее, она жила вполне зажиточно. Консидайн начал ухаживать за ней. Это было не так-то просто: насколько я понял, миссис Бейтс ненавидела мужчин с тех пор, как муж оставил ее с ребенком на руках. Вот, кстати, одна из причин, почему она так обращалась с Норманом, по мнению доктора Стейнера. Но я отвлекся. Так вот, насчет Консидайна: в конце концов ему удалось склонить мать Бейтса к женитьбе. Это была его идея — продать ферму, а на вырученные деньги построить мотель. В те времена там проходило единственное шоссе, так что можно было рассчитывать на неплохой заработок. Судя по всему, Норман против этой идеи не возражал. Все прошло без сучка без задоринки, и первые три месяца они с матерью управляли новым хозяйством вместе. Вот тогда-то мать и объявила ему, что выходит замуж за Консидайна. — И это заставило его свихнуться? — спросила Лайла. Сэм сунул окурок в пепельницу. Так можно было не смотреть на нее, отвечая на вопрос. — Не только это, как выяснил доктор Стейнер. Кажется, она объявила о своем замужестве при довольно неприятных обстоятельствах: после того как Норман застал ее с Консидайном в спальне, на втором этаже. Испытал он шок от увиденного сразу или спустя какое-то время, чтобы все осмыслить, неизвестно. Известно только, что произошло в результате. Норман отравил свою мать и Консидайна стрихнином. Добыл какой-то крысиный яд, положил его в кофе и подал им. Наверное, он ждал до тех пор, пока они не решили отпраздновать все вместе предстоявшую свадьбу; так или иначе, стол был уставлен всякими яствами, а в кофе добавлен бренди. Это позволило отбить привкус яда. — Ужасно! — Лайла содрогнулась. — Судя по тому, что мне рассказали, все было действительно ужасно. Насколько я знаю, отравление стрихнином вызывает судороги, но жертва остается в полном сознании до самой смерти. Смерть обычно наступает из-за удушья, когда затвердевают грудные мускулы. Норман наблюдал за их агонией. И его рассудок не смог перенести этого. По мнению доктора Стейнера, изменения в его сознании произошли в тот момент, когда он писал предсмертную записку. Конечно, он заранее придумал текст такой записки; Норман прекрасно умел подделывать почерк матери. Даже придумал причину «самоубийства»: что-то насчет беременности и невозможности выйти за Консидайна, потому что у того уже была семья на Западном побережье, где он жил под другим именем. Стейнер говорит, что самый стиль записки должен был насторожить любого внимательного человека. Но никто ничего не заметил, никто не заметил, что произошло с самим Норманом, после того как он составил записку и вызвал шерифа. Тогда все видели лишь одно: у парня истерика от шока и перенапряжения. Но вот чего никто не смог увидеть: пока Норман писал эту бумагу, он изменился. Теперь, когда все уже было сделано, он не мог пережить потерю матери. Он хотел, чтобы она вернулась. И вот, когда Норман Бейтс выводил буквы ее почерком, писал записку, адресованную Норману Бейтсу, он в буквальном смысле изменил самому себе. Он или какая-то его часть стала его матерью. Доктор Стейнер говорит, что такие случаи вовсе не так уж редки, особенно если имеется изначально нестабильная личность наподобие Нормана. А горе, которое он испытал при виде мертвой матери, было чем-то вроде последней капли. Его скорбь была так безутешна, что никому и в голову не пришло сомневаться в достоверности истории с самоубийством. Так что и Консидайн, и мать Бейтса покоились на кладбище задолго до того, как Норман вышел из лечебницы. — И он, как только вышел, сразу выкопал ее из могилы? — спросила Лайла. — Да, очевидно, он сделал это самое большее через несколько месяцев после возвращения. Он давно увлекался изготовлением чучел и знал, что надо делать. — Но я не понимаю. Если Бейтс думал, что он — его мать, как тогда… — Все не так просто. По мнению Стейнера, Бейтс к тому времени не просто «раздвоился», у него было по меньшей мере три ипостаси. Во-первых, Норман — маленький мальчик, который жить не мог без любимой мамы и ненавидел каждого, кто становился между ними. Потом Норма — мать, которая должна была вечно жить рядом с Норманом. Третьего можно назвать нормальным — взрослый мужчина Норман Бейтс, которому приходилось вести жизнь обычного человека и скрывать от мира существование двух других личностей. Конечно, эти трое не были самостоятельными личностями, они переплетались, и каждая содержала в себе какие-то элементы другой. Доктор Стейнер назвал такую ситуацию «нечестивой троицей».[29] Но все же взрослый Норман достаточно надежно контролировал ситуацию, и Бейтс смог выйти из больницы. Он вернулся к себе и стал управлять мотелем. Вот когда он впервые ощутил напряжение, лишившее его покоя. Взрослого Бейтса в первую очередь угнетало сознание того, что матери больше нет и он виновен в ее смерти. Сохранять в неприкосновенности ее комнату было явно недостаточным. Он хотел точно так же сохранить и ее, навсегда сохранить ее тело: иллюзия того, что она живет вместе с ним, должна была заглушить чувство вины. Так он принес ее обратно в дом, можно сказать, вытащил мать из могилы и вдохнул в нее новую жизнь. Ночью укладывал в кровать, днем одевал и выносил в гостиную. Естественно, Бейтс скрывал это от посторонних, и вполне успешно. Должно быть, Арбогаст тогда действительно увидел мумию, посаженную возле окна, но, по-моему, за все прошедшие годы он был единственным, кто что-то заметил. — Тогда, значит, ужас скрывался не в доме, — прошептала Лайла. — Этот ужас был у него в голове. — Стейнер говорит, что все было примерно так, как у чревовещателя, когда он говорит за свою куклу. Мать и маленький Норман, очевидно, подолгу беседовали друг с другом. А взрослый Норман, скорее всего, пытался рационально объяснить возникшую ситуацию. Он был способен притворяться нормальным человеком. Кто знает, какими знаниями он обладал? Бейтс увлекался оккультизмом и метафизикой. Вероятно, он верил в спиритизм так же крепко, как и в сберегающие возможности таксидермии. Кроме всего прочего, он не мог отвергнуть или попытаться уничтожить другие части своего «я»: тогда он уничтожил бы самого себя. Он одновременно жил тремя различными жизнями. — Ему удавалось сохранять равновесие и скрывать свою тайну от окружающих; все шло хорошо, пока не… Сэм умолк, не зная, как сказать это, но Лайла продолжила за него. — …пока не появилась Мэри. Что-то произошло, и он убил ее. — Его мать убила вашу сестру, — поправил Сэм. — Норма. Невозможно с точностью воссоздать, как все происходило, но доктор Стейнер уверен, что каждый раз, когда возникали трудности, доминирующей личностью становилась Норма. Бейтс начинал пить, затем терял сознание, и в это мгновение на первый план выходила она. Естественно, когда он был в таком состоянии, он надевал ее платье и прятал мумию, потому что был убежден, что настоящая убийца — она. Значит, надо было обеспечить ее безопасность. — Так, значит, Стейнер убежден, что Бейтс не отвечает за свои поступки, что он — сумасшедший? — Психопат; он употребил именно это слово. Да, боюсь, что так. Он собирается в своем заключении рекомендовать, чтобы Бейтса поместили для лечения в госпиталь штата. Там он пробудет, скорее всего, до самой смерти. — Тогда никакого суда не будет? — Я как раз пришел сообщить вам об этом. Да, суд не состоится. — Сэм тяжело вздохнул. — Мне очень жаль. Поверьте, я понимаю, что вы чувствуете… — Я довольна, — медленно произнесла Лайла. — Так будет лучше. Странно, как это получается в жизни. Никто из нас не знал истинной правды, мы просто брели вслепую и в конце концов добрались до истины, хотя шли неверным путем. А теперь я даже не испытываю ненависти к Бейтсу за то, что он совершил. Должно быть, он сам страдал больше, чем любой из нас. Мне кажется, в чем-то я почти понимаю его. Во всех нас таится что-то темное, что может в любой момент вырваться наружу. Сэм поднялся, и она прошла с ним до двери. — Что ж, теперь уже все позади, и я попытаюсь забыть. Просто забыть все, что случилось. — Все? — еле слышно произнес Сэм. Он не смел взглянуть ей в глаза. Так закончилась эта история. Или почти закончилась.Глава 17
Подлинный конец наступил, когда пришла тишина. Тишина пришла в маленькую, изолированную от мира комнату, где так долго, смешиваясь, сливаясь, бормотали разные голоса: мужской голос, женский голос, голос ребенка. Что-то вызывало их к жизни, и голова, словно по сигналу, расщеплялась натрое, взрываясь этими голосами. Но теперь каким-то чудом все слилось воедино. Остался лишь один голос. Так и должно быть, ведь в комнате сидел один человек. Остальных никогда не существовало, все это были просто грезы. Теперь она твердо знала это. Она знала это и была этому рада. Так жить несравнимо лучше: сознавать себя целиком и полностью такой, какая ты есть на самом деле. Безмятежно упиваться собственной силой и уверенностью, чувствовать себя в полной безопасности. Она теперь могла смотреть на прошлое как на дурной сон. Да ведь это и был просто дурной сон, населенный призраками. Там, в том сне, был плохой мальчик, мальчик, который убил ее возлюбленного и пытался отравить ее. Где-то в темной пучине сна возникали посиневшие лица, руки, судорожно сжимавшие горло, удушье, стоны, свистящие, булькающие звуки. Во сне были ночь, и кладбище, и пальцы, вцепившиеся в рукоятку лопаты, напряженное дыхание, треск открываемого гроба, сознание того, что цель достигнута, — миг, когда глаза впервые увидели, что лежит внутри. Но то, что там лежало, на самом деле не было мертвым. Теперь она уже не была мертвой. Вместо нее мертвым стал плохой мальчик, и так и должно быть. В дурном сне был еще плохой мужчина, и он тоже стал убийцей. Он подсматривал в дырочку в стене и пил алкоголь, читал грязные книжки и верил в разную бредовую чепуху. Но что хуже всего, на его совести была смерть двух ни в чем не повинных людей — молодой девушки с прекрасной грудью и мужчины в серой шляпе-стетсоне. Она, конечно, знала о том, что происходит, — вот почему она помнит все вплоть до мелочей. Потому что она постоянно наблюдала за ним. Больше ничего не делала, только наблюдала. Плохой мужчина — вот кто совершил все убийства, а потом попытался свалить вину на нее. Мама убила их. Так он сказал, но это была ложь. Как могла она убить кого-то, если она только наблюдала, и даже сдвинуться с места было нельзя, потому что приходилось все время притворяться чучелом, безобидным чучелом, которое никому не может причинить вреда и которому тоже нельзя причинить вред, которое просто существует, существует вечно? Она знала, что плохому человеку никто не поверит, а теперь и он тоже был мертв. Плохой мальчик, плохой мужчина — оба мертвы, а может, это просто видения из дурного сна. Теперь этот сон исчез, рассеялся навсегда. Оставалась только она, только она существовала реально. Понимать, что существуешь только ты и что ты реально существуешь, — значит пребывать в здравом рассудке, разве не так? Но просто на всякий случай надо и дальше притворяться, что ты — просто чучело. Не шевелиться. Вообще не шевелиться. Неподвижно сидеть в этой крошечной комнате, сидеть здесь вечно. Если она ни разу не шевельнется, они ее не накажут. Если она ни разу не шевельнется, они поймут, что она нормальная, нормальная, нормальная, абсолютно нормальная. Она сидела так уже довольно долго, а потом сквозь решетку, жужжа, проникла муха. Муха села ей на руку. Она могла легко раздавить ее. Но она не сделала этого. Она не раздавила муху и надеялась, что они сейчас наблюдают за ней. Потому что это доказывает, что за человек она на самом деле. Ведь она и мухи не обидит…Книга II. ПСИХОЗ II
Стелле Лоэб Блох[30] с вечной любовью посвящается
Спустя несколько лет после того, как был помещен в клинику, Норман Бейтс бежал. Теперь он знает, кто должен стать жертвой, — и отправляется в Фейрвейл. По его следу идет доктор Клейборн — один из немногих, кто уверен, что Бейтс жив…
Глава 1
Норман Бейтс смотрел в окно библиотеки, изо всех сил стараясь не замечать решетку. Просто не замечай ее, и все. Это такое счастье, когда чего-то не замечаешь. Но счастья не было — да и какое может быть счастье за решетками больницы штата. Когда-то это была клиника для душевнобольных преступников. Теперь мы живем в более просвещенном веке, и ее больше так не называют. Однако решетки на окнах остались, а он за ее стенами и смотрит в окно. «Решетка на окне — не клеть, а стены — не тюрьма».[31] Это сказал поэт Ричард Лавлейс, давно, еще в семнадцатом веке.[32] И Норман сидит тут давно — не триста лет, конечно, хотя порой ему кажется, что прошло несколько столетий. Что ж, раз уж ему приходится сидеть, то, пожалуй, лучше библиотеки места не найти, а быть библиотекарем — несложная работа. Очень немногие пациенты интересуются книгами, и у него предостаточно времени, чтобы почитать в одиночестве. Так он познакомился с Ричардом Лавлейсом и со всеми другими: сидел спокойно в прохладе и полумраке библиотеки, один день, другой… Ему даже выделили письменный стол, демонстрируя, что доверяют ему, знают, что он человек ответственный. Норман был благодарен за это. Но в такие минуты, когда светило солнце и за окном пели птицы, он понимал, что Лавлейс — лжец. Птицы были свободны, тогда как он, Норман, — в клетке. Он никогда ничего не говорил доктору Клейборну, потому что не хотел расстраивать его, но не чувствовать этого не мог. Это так несправедливо, так нечестно. По какой бы причине он ни попал сюда, — что бы ему об этом ни говорили, если только это была правда, — это случилось уже давно. Очень давно, в другой стране, и та женщина мертва. Теперь он знает, что он — Норман Бейтс, а не его мать. Он больше не безумен. Разумеется, сегодня никого нельзя назвать безумным. Что бы человек ни сделал, он не маньяк; у него просто нарушение психики. Но у кого не будет этого нарушения, если запереть его в клетку с группой ненормальных? Клейборн так их не называл, но Норман, увидев человека, мог сказать, нормален тот или нет, а за долгие годы он многих перевидал. Шизики, вот как их называют. Но теперь последнее слово за телевидением, теперь оно дает имена — «психи», «чокнутые», «с приветом». Как там шутили стендап-комики в ток-шоу насчет игры неполной колодой?[33] Что до его колоды, то она полная, хотя карты и против него. И он не купится на эту насмешливую терминологию, к которой они прибегают, говоря о серьезной болезни. Странно, зачем все стараются прикрывать правду всяким вздором? Зачем прибегают к жаргонным словечкам, когда надо сказать «умереть», и говорят «сыграть в ящик», «протянуть ноги», «скапуститься», «окочуриться», «дать дуба»? Чтобы таким легким способом отогнать нешуточные страхи? Что значат слова? «Палки и камни могут сломать мне кости, но слова не ранят меня никогда».[34] Еще одна цитата, но не из Ричарда Лавлейса. Так говорила Мама, когда Норман был еще маленьким мальчиком. Но Мама уже умерла, а он все еще жил. Жил и находился в клетке. И знание этого доказывало, что он психически здоров. Если бы они только поняли это, то осудили бы его за убийство, признали бы виновным и приговорили к тюремному заключению. Через несколько лет — самое большее семь-восемь — он вышел бы. Вместо этого они сказали, что он психопат, но ведь это не так; это они ненормальные, раз заперли больного человека на всю жизнь, а убийцам позволяют разгуливать на свободе. Норман встал и подошел к окну. Он прижался лицом к стеклу и теперь мог видеть двор, залитый ярким весенним солнцем воскресного дня. Птичьи голоса зазвучали ближе, успокаивающе, мелодичнее. Гармония солнца и пения птиц, музыка сфер. Когда он впервые попал сюда, не было ни солнца, ни песен — лишь чернота и крики. Чернота была внутри него, там, куда он мог спрятаться от реальности, а крики исходили от демонов, преследовавших его с угрозами и обвинениями. Однако доктор Клейборн нашел способ разыскать его в темноте и сумел изгнать демонов. Его голос — голос разума — заставил смолкнуть крики. Норману потребовалось немало времени, чтобы выбраться из своего убежища и услышать голос рассудка, голос, который сказал ему, что он — не его мать, а… как они сказали?.. что он — это он. Человек, который причинял зло другим, но сам этого не осознавал. Не осознавал ни своей вины, ни ответственности. Чтобы это понять, надо было пройти курс лечения, признав, что это необходимо. И он лечился. Без смирительной рубашки, без палаты, обитой войлоком, без успокоительных средств. Как библиотекарь, он получил доступ к книгам, которые всегда любил, а телевидение открыло ему еще одно окно в мир, окно без решетки. Жизнь здесь удобна. И он привык к тому, что он один. Однако в такие дни, как этот, Норману недоставало общения с другими людьми. Настоящими людьми из плоти и крови, а не героями книг или телевизионными образами. Если не считать Клейборна, то врачи, сестры и санитары появлялись лишь от случая к случаю. А теперь, выполнив свою задачу, доктор Клейборн большую часть времени проводил с другими пациентами. Норману это не нравилось. Теперь он стал самим собой и больше не имел отношения к психам. Их бормотание, гримасы и ужимки тревожили его, и он предпочитал их обществу уединение. Этого Клейборн изменить не мог, хотя и пытался. Именно он уговорил Нормана принять участие в любительской театральной постановке, и какое-то время это казалось интересным. Во всяком случае, на сцене Норман чувствовал себя в безопасности, особенно когда огни рампы отделяли его от публики. Оттуда он мог все контролировать, заставляя зрителей смеяться или плакать по своему желанию. Самое большое удовольствие он получил, когда играл главную роль в «Тетушке Чарли»,[35] — он сыграл ее увлеченно, сыграл так хорошо, что снискал восторженные аплодисменты, — но в то же время он осознавал, что это всего лишь представление, обман, притворство. Именно так и сказал потом доктор Клейборн, и только тогда Норман понял, что все это было устроено заранее, что это преднамеренное испытание его способности действовать самостоятельно. «Ты должен гордиться собой», — сказал ему Клейборн. Но было кое-что еще, чего Клейборн не понял, чего Норман ему не сказал. Страх, который охватил его в самом конце, перед финальным разоблачением героя, в тот момент, когда, жеманясь, размахивая руками и раздаривая кокетливые улыбки, Норман растворился в роли. В тот момент он стал тетушкой Чарли — если не считать того, что веер в его руке был уже не веером, а ножом. А тетушка Чарли стала настоящей живой женщиной, старой женщиной, как его Мама. Момент страха… или момент истины? Этого Норман не знал. И не хотел знать. Ему просто захотелось навсегда оставить любительские постановки. Сейчас, глядя в окно, он отметил, что солнце быстро скрывается за тучами; на горизонте появились грозовые облака, а деревья вдоль парковки затряслись под напором быстро набиравшего силу ветра. Трели уступили месту хлопанью крыльев: птицы снялись с раскачивавшихся веток и, взмыв в потемневшее небо, разлетелись в разные стороны. Однако встревожили их не облака. Они улетели потому, что на парковку въехали машины. А потом из машин вышли люди и направились к входу в больницу, как делали каждое воскресенье в приемный день. «Ой, Мама, смотри, какой смешной дядя!» «Нельзя так говорить, Джуниор! И помни, что я тебе говорила: не корми психов». Норман покачал головой. Нельзя так думать. Эти гости — друзья, члены семьи, и пришли они сюда потому, что кто-то из пациентов им дорог. Но они пришли не к нему. Несколько лет назад приезжали журналисты, но доктор Клейборн не пустил их к нему, даже несмотря на то, что Норман явно шел на поправку. После этого никто не появлялся. Большинство тех, кого он знал, умерли. Мама, девчонка Крейн и тот детектив, Арбогаст. Он теперь был один, и ему оставалось лишь наблюдать за тем, как приезжают незнакомые люди. Несколько мужчин, дети, но в основном женщины. Жены, возлюбленные, сестры, матери с подарками и любовью. Норман сердито смотрел на них. Эти люди ничего для него не значили, они ничего ему не принесут. Только и сделали, что распугали птиц. А это жестоко, ему всегда нравилось, когда вокруг него были птицы — даже те, из которых он много лет назад делал чучела, когда увлекался таксидермией. Это было не просто хобби: он проникался к ним настоящим чувством. Святой Франциск Ассизский. Странно. Почему он об этом вспомнил? Приглядевшись, он нашел ответ. Большие птицы внизу устремлялись прочь от фургона на парковке, стоявшего у наружных ворот. Прищурившись, он даже смог разобрать надпись на боку фургона: Святой орден юных сестер милосердия. Птицы были теперь почти прямо под ним. Два больших черно-белых пингвина вразвалку шли к входу. А что если они проделали весь этот путь с Южного полюса только затем, чтобы увидеться с ним? Безумная, однако, идея. А ведь Норман больше не безумен.Глава 2
Пингвины вошли в здание больницы и двинулись в направлении регистратуры. Впереди шла та, что пониже ростом, в очках, — сестра Кьюпертайн, а следом та, что была повыше и помоложе, — сестра Барбара. Сестра Барбара и не подозревала, что она пингвин. В эту минуту она вообще о себе не думала. Ее мысли были заняты людьми в больнице, этими бедными, несчастными людьми. Вот что ей надо бы запомнить: это не пациенты, а такие же люди, как она. Это, в частности, подчеркивали на занятиях по психологии, и это было фундаментальной предпосылкой религиозного воспитания. «Когда б не милость Божья, быть бы там и мне».[36] Что ж, если милость Божья привела ее к этим людям, она должна донести до них Его слово и Его утешение. Однако сестра Барбара не могла не признать, что в настоящий момент ей было не очень-то комфортно. В конце концов, она недавно состояла в ордене и еще нигде не бывала с благотворительной миссией, не говоря уж о том, что эта миссия привела ее в сумасшедший дом. Именно сестра Кьюпертайн предложила ей отправиться вместе — по причине, которая была вполне очевидной: ей нужен был кто-то, кто довез бы ее. Сестра Кьюпертайн уже несколько лет приезжала сюда раз в месяц на пару с сестрой Лореттой, но в этот раз сестра Лоретта простудилась. Такая маленькая женщина и такая хрупкая — дай ей Бог скорейшего выздоровления. Сестра Барбара перебирала четки, вознося благодарности Всевышнему за то, что Он наградил ее запасом жизненных сил. Такая большая, здоровая девушка, как всегда говорила ей мать. «Да такая большая, здоровая девушка, как ты, без труда найдет себе приличного мужа после того, как меня не станет». Но мать была чересчур добра к ней. Большая, здоровая девушка была дурнушкой — ни лица, ни фигуры, ни какой бы то ни было женственности, необходимой, чтобы привлечь мужчину, будь его намерения приличными или нет. Посему после смерти матери она оставалась одна до тех пор, пока ее не призвали. Тогда мир вдруг открылся ей: она откликнулась на призыв, стала послушницей, обрела свое призвание. Спасибо за это Господу. И спасибо Господу за сестру Кьюпертайн, которая с такой уверенностью заговорила сейчас с маленькой регистраторшей и представила ее, пока они дожидаются в холле заведующего. Вскоре она увидела его. Он шел по коридору, набросив легкое пальто и держа в левой руке саквояж. Доктор Стейнер был невысокий лысоватый мужчина. Недостаток волос на голове он пытался компенсировать кустистыми баками, а выпиравший животик призван был отвлечь внимание от его небольшого роста. Но кто такая сестра Барбара, чтобы выносить суждения о его наружности или намерениях? Она уже давно не увлекается психологией: на последнем курсе, когда умерла мама, она бросила колледж, и теперь пришло время навсегда оставить все эти загадки для ума. На деле доктор Стейнер оказался довольно приятным человеком. А как профессионал явно оценил ее скромность и изо всех сил старался сделать так, чтобы она чувствовала себя свободно. Однако в решении этой задачи преуспел другой мужчина, другой врач, который вышел вслед за доктором Стейнером из его кабинета, чтобы присоединиться к ним. Едва увидев его, сестра Барбара тотчас почувствовала облегчение. — Вы ведь знакомы с доктором Клейборном? — обратился Стейнер к сестре Кьюпертайн, которая не преминула кивнуть в ответ. — А это сестра Барбара. — Стейнер обернулся к ней и указал на высокого мужчину с вьющимися волосами, явно моложе его. — Сестра, позвольте познакомить вас с доктором Клейборном, моим ассистентом. Высокий мужчина протянул руку. Его пожатие было теплым — как и улыбка. — Такие, как доктор Клейборн, — редкость в нашей профессии, — продолжал Стейнер. — Настоящий психиатр и притом не еврей. Клейборн усмехнулся. — Вы забываете про Юнга,[37] — сказал он. — Я много чего забываю. — Стейнер взглянул на часы, висевшие на стене за регистратурой, и, судя по выражению его лица, успокоился. — Мне сейчас уже следует быть на полпути к аэропорту. — Он повернулся и взял саквояж в другую руку. — Извините меня, — сказал он. — У меня утреннее заседание по делам штата, а в четыре тридцать последний рейс, следующий же будет только завтра днем. Так что, с вашего позволения, я оставляю вас с доктором Клейборном. Теперь он здесь главный. — Разумеется. — Сестра Кьюпертайн коротко кивнула. — Поторопитесь. Бросив взгляд на своего более молодого коллегу, Стейнер направился к выходу. Доктор Клейборн пошел вместе с ним, и на какое-то время оба задержались у дверей. Стейнер быстро сказал что-то вполголоса своему ассистенту, потом кивнул и вышел. Доктор Клейборн вернулся к сестрам. — Извините, что заставил вас ждать, — сказал он. — Не стоит извиняться. Это было сказано добродушным тоном, однако сестра Барбара заметила, как за скрывавшей лицо оправой очков с толстыми стеклами на лоб вдруг набежали морщинки. — Может, лучше отложить наше посещение до другого раза? Вам здесь хватает забот и без того, чтобы уделять внимание нам. — Не беспокойтесь об этом. — Доктор Клейборн достал из кармана пиджака небольшой блокнот. — Вот список пациентов, о которых вы спрашивали по телефону. Оторвав первую страницу, он протянул его старшей из сестер. Когда сестра Кьюпертайн стала всматриваться в фамилии, выведенные на белом прямоугольнике, морщинки исчезли. — Такера, Хоффмана и Шоу я знаю, — сказала она. — А кто такой Зандер? — Он поступил недавно. Предварительный диагноз — прогрессирующая меланхолия. — И что бы это могло означать? На лбу сестры Кьюпертайн снова появились морщинки, а в голосе послышались нотки раздражения. Сестра Барбара и понять не успела, как начала говорить. — Суровая депрессия, — сказала она. — Ощущение вины, тревога, соматические нарушения… Увидев, что доктор Клейборн пристально смотрит на нее, она запнулась. Ее спутница улыбнулась ему, словно извиняясь. — Сестра Барбара изучала психологию в колледже. И, я бы сказала, небезуспешно. Сестра Барбара почувствовала, что краснеет. — Ну, не совсем так… просто меня всегда интересовало, что происходит с людьми… так много проблем… — И так мало решений. — Доктор Клейборн кивнул. — Вот почему я здесь. Сестра Кьюпертайн поджала губы, а женщина помоложе меж тем подумала о том, что это ей следовало бы прикрыть рот. Нельзя быть такой высокомерной по отношению к сестре Кьюпертайн. Интересно, подумала она, а знаком ли доктор Клейборн с языком жестов? Впрочем, не важно, ибо теперь заговорила сестра Кьюпертайн. — И вот почему я здесь, — сказала она. — Возможно, я не очень много знаю о психологии, но иногда мне кажется, что несколько добрых слов могут принести больше пользы, нежели весь этот высокоученый разговор. — Именно. — Доктор Клейборн улыбнулся, и морщинки на лбу сестры Кьюпертайн тотчас исчезли. — Я ценю это и знаю, что наши пациенты ценят такое отношение еще больше. Иногда случайный посетитель может за несколько часов сделать для их морального состояния больше, чем мы за несколько месяцев тщательных обследований. Вот почему мне хотелось бы, чтобы вы сегодня повидались с мистером Зандером, после того как обойдете всех тех, кого уже посещали прежде. Насколько нам удалось узнать, у него нет родственников. Если хотите, можете ознакомиться с его историей болезни. — В этом нет необходимости. — Сестра Кьюпертайн снова заулыбалась, обретая присущую ей уверенность в себе. — Мы просто поговорим, и он сам все мне расскажет. Где я могу его найти? — Четыре-восемнадцать, как раз напротив палаты Такера, — сказал доктор Клейборн. — Попросите дежурную по этажу, чтобы она впустила вас. — Спасибо. — Она повернула голову в монашьем чепце. — Идемте, сестра. Сестра Барбара заколебалась. Она знала, что хочет сказать. Всю дорогу, пока они ехали сюда, она это повторяла. Но не рискует ли она еще раз обидеть сестру Кьюпертайн? Впрочем, сейчас или никогда. — Вы не позволите мне побыть здесь с доктором Клейборном? Я хотела бы задать ему несколько вопросов о программе терапии… Вот она — угрожающая морщинка. Сестра Кьюпертайн ответила быстро: — Право же, мы не можем больше отнимать чужое время. Возможно, позднее, когда он не будет так занят… — Прошу вас. — Доктор Клейборн покачал головой. — Мы всегда высвобождаем время в приемные часы. С вашего позволения, я был бы рад ответить на вопросы сестры. — Это очень любезно с вашей стороны, — сказала сестра Кьюпертайн, — Но вы уверены, что… — Уверен, — перебил ее доктор Клейборн. — Да вы не беспокойтесь. Если она не застанет вас наверху, можете встретиться с ней здесь, в холле, в пять часов. — Очень хорошо. Сестра Кьюпертайн отвернулась, успев перед этим отправить взглядом послание своей спутнице. За встречей в пять часов последует лекция об обязанностях и послушании старшим. С минуту сестра Барбара пребывала в нерешительности, но голос доктора Клейборна положил конец ее колебаниям: — Хорошо, сестра. Хотите, я проведу вас по больнице? Или вы предпочитаете сразу перейти к делу? — К делу? — Вы нарушаете правила. — Доктор Клейборн широко улыбнулся. — Только дипломированным психиатрам дозволено отвечать вопросом на вопрос. — Простите. Она проследила взглядом за тем, как сестра Кьюпертайн входит в лифт, после чего повернулась к доктору Клейборну с улыбкой облегчения. — Не нужно извиняться. Спрашивайте, что уже давно хотите спросить. — Откуда вы знаете? — Догадался по опыту. — Его улыбка сделалась еще шире. — Еще одно преимущество, которое отличает нас, квалифицированных психиатров. — Он сделал жест рукой. — Ну же, давайте. Сестра Барбара снова заколебалась. Стоит ли? Да и сможет ли она это сделать? Она глубоко вздохнула. — Есть у вас пациент по имени Норман Бейтс? — Вам что-то о нем известно? — Улыбка исчезла с лица Клейборна. — Счастлив заметить, что большинство людей не знают о нем ничего. — Счастливы? — Фигурально выражаясь. — Доктор Клейборн пожал плечами. — Нет, по правде говоря, Норман занимает особое место в моей книге. И это уже не фигурально. — Вы написали о нем книгу? — Собираюсь когда-нибудь. Как только он начал наблюдаться у меня, я сразу стал собирать материалы о нем. Они уже покинули холл, и теперь доктор Клейборн вел ее по коридору, тянувшемуся справа, продолжая разговор. Когда они проходили мимо комнаты для посетителей с застекленной стеной, она увидела членов одной семьи — мать, отца и подростка, вероятно, брата, — окруживших белокурую девушку в коляске. Девушка сидела тихо, с улыбкой на бледном лице, болтала с родственниками и вполне могла бы сойти за выздоравливающего пациента обычной больницы. Но это не обычная больница, напомнила себе сестра Барбара, а за этим бледным улыбающимся лицом скрывается темная тайна. Они пошли дальше, и она обратилась к доктору Клейборну: — Что это за лечение — электроконвульсивная терапия? Он покачал головой. — Это была рекомендация Стейнера, когда я взялся за лечение. Я не согласился с ним. Зачем это нужно, если пациент уже доведен до кататонического состояния? Проблема заключалась в том, чтобы вывести Нормана из фуги,[38] не усугублять его уход от действительности. — И вы нашли другие способы лечения? — Норман не излечился. Ни в клиническом, ни даже в юридическом смысле этого слова. Но от симптомов нам удалось избавиться. Добрые старые приемы — регрессивный гипноз без наркосинтеза[39] и каких-либо упрощенных методов. Все потихоньку, вопросы-ответы. Разумеется, в последние годы мы много узнали о диссоциативных расстройствах личности со сложной структурой бреда. — Насколько я понимаю, вы хотите сказать, что Норман больше не думает, будто он — это его мать. — Норман — это Норман. И думаю, он принимает себя за такового. Если помните, в прошлом, когда его сознанием завладевала материнская личность, он совершал убийства, переодеваясь женщиной. Теперь он это осознает, хотя и не помнит отчетливо подобные эпизоды. Материал этих воспоминаний всплыл в результате гипноза, и был проанализирован после сессий, однако в обычном своем состоянии пациент по-прежнему ничего не помнит. Но, по крайней мере, он больше не отрицает действительность. Он был подвергнут катарсису.[40] — Но без абреакции?[41] — Именно так. — Доктор Клейборн внимательно посмотрел на нее. — Значит, вы и вправду читаете книги по этой тематике? Сестра Барбара кивнула. — И каков прогноз? — Я уже сказал вам. Мы прекратили проводить регулярные обследования Нормана — нет смысла ждать в дальнейшем серьезных улучшений. Но теперь он не нуждается в строгой изоляции или успокоительных препаратах. Конечно, мы не рискуем выпускать его на прогулки. Я поручил ему заведовать здешней библиотекой. Таким образом, у него появилось хоть немного свободы в сочетании с ответственностью. Большую часть времени он читает. — Из ваших слов я заключаю, что живется ему одиноко. — Да, я это сознаю. Но больше мы ничего не можем для него сделать. Родственников у него нет, близких друзей тоже. А в последнее время в связи с переизбытком пациентов я не имел возможности уделять ему много времени и даже регулярно бывать у него. Рука сестры Барбары затеребила четки, и она еще раз глубоко вздохнула. — Можно мне повидать его? Доктор Клейборн замер и уставился на нее. — Зачем? Она заставила себя выдержать его взгляд. — Вы сказали, что ему одиноко. Разве это не достаточная причина? Он покачал головой. — Поверьте мне, я понимаю, что вы сочувствуете ему… — Дело не только в этом. Это наше призвание. Именно за этим мы и пришли сюда с сестрой Кьюпертайн. Чтобы помогать беспомощным, подружиться с теми, у кого нет друзей. — А может, и обратить их в свою веру? — Вы доверяете религии? — спросила сестра Барбара. Доктор Клейборн пожал плечами. — Мои взгляды не имеют значения. Но я не могу подвергать опасности здоровье моих пациентов. — Пациентов? — Теперь ее ничто не сдерживало, и она заговорила быстро. — Если бы вы были способны к сопереживанию, вы не думали бы о Нормане Бейтсе как о пациенте! Он человек — бедный, одинокий, растерянный человек, который даже не понимает толком, почему его держат взаперти. Он знает только одно: никому нет до него дела. — Мне есть. — Вот как? Тогда дайте ему возможность узнать, что и другим тоже. Доктор Клейборн еле заметно вздохнул. — Хорошо. Я отведу вас к нему. — Благодарю вас. Когда они шли через холл к боковому коридору, ее голос смягчился: — Доктор… — Да? — Простите меня за то, что я проявила такую настойчивость. — Не стоит извиняться. — Доктор Клейборн в свою очередь тоже заговорил мягче. Здесь, в темноте коридора, он вдруг показался ей усталым и опустошенным. — Иногда полезно, когда на тебя наседают. Снова ощущаешь адреналин. — Он улыбнулся, остановившись перед двойной дверью в дальнем конце коридора. — Вот мы и пришли. Это библиотека. Сестра Барбара глубоко вздохнула — во всяком случае, попыталась это сделать в третий раз за день. Воздух был сырой, теплый, абсолютно неподвижный, и тем не менее ощущалось какое-то движение, какой-то трепещущий, пульсирующий ритм, притом такой сильный, что у нее закружилась голова. Она невольно потянула руку к четкам и только тогда поняла, в чем дело. Это стучало ее сердце. Доктор Клейборн быстро взглянул на нее. — С вами все в порядке? — Разумеется. В глубине души сестра Барбара не была в этом уверена. И зачем она настояла? Сочувствие ли движет ею или просто глупая гордость — гордость, ведущая в никуда? — Вам не стоит ни о чем тревожиться, — сказал доктор Клейборн. — Я иду с вами. Ее волнение немного улеглось. Доктор Клейборн повернулся, и дверь распахнулась. И они оказались в паутине. Именно в паутине, отметила она про себя. Полки тянулись от середины комнаты точно нити, сплетенные пауком. Они прошли вдоль темных рядов полок, тянувшихся по обеим сторонам помещения, туда, где под тусклым светом флюоресцентной лампы, стоявшей на письменном столе, находился центр паутины. Из-за стола поднялась фигура паука. У нее снова учащенно забилось сердце. Словно издалека до нее донесся голос доктора Клейборна: — Сестра Барбара, это Норман Бейтс.Глава 3
Увидев, как в библиотеку заходит пингвин, Норман в первое мгновение подумал даже, что, возможно, он и вправду безумен? Но только в первое мгновение. Сестра Барбара оказалась не птицей, а доктор Клейборн пришел не для того, чтобы выяснять, здоров Норман или нет. Это был светский визит. Светский визит. А как в психиатрической клинике принято исполнять роль хозяина? — Садитесь, пожалуйста. Наверное, так и нужно было сказать. Но едва они сели за стол, как наступило неловкое молчание. Неожиданно Норман, к своему удивлению, понял, что его гости смущены. Как и он, они не знали, с чего начать разговор. Что ж, на этот случай всегда есть погода. Норман посмотрел в сторону окна. — И куда только подевалось солнце? Кажется, будет дождь. — Типичный весенний день… знаете ведь, как это бывает, — ответил ему доктор Клейборн. Сестра молчала. Конец прогноза погоды. Может, она все-таки пингвин? Что обычно говорят пернатым, когда хотят завоевать их расположение? Сестра Барбара кинула взгляд на открытую книгу, лежавшую перед ним на столе. — Надеюсь, мы вас не потревожили? — Вовсе нет. Обычное времяпрепровождение. Норман закрыл книгу и отодвинул ее. — Могу я спросить у вас, что вы читали? — Биографию Морено.[42] — Румынского психолога? Вопрос сестры Барбары заставил его быстро взглянуть на нее. — Вы слышали о нем? — Ну да. Не он ли изобрел метод психодрамы? Определенно не пингвин. Он улыбнулся и кивнул. — Верно. Сейчас, разумеется, это уже достояние истории. — Норман прав, — вмешался в разговор доктор Клейборн. — Мы, в общем-то, отказались от этого подхода в групповой терапии. Хотя и поощряем проигрывание фантазий на вербальном уровне. — Настолько, что позволяете пациентам выходить на сцену и строить из себя дураков, — сказал Норман. — Это тоже достояние прошлого. Доктор Клейборн улыбался, однако Норман почувствовал его волнение. — Все же я думаю, что вы дали прекрасное представление, и мне бы хотелось, чтобы вы остались в группе. Вид у сестры Барбары был озадаченный. — Боюсь, я не вполне понимаю… — Мы говорим о здешней любительской драматической программе, — объяснил Норман. — Подозреваю, что доктор Клейборн развил таким образом теории Морено. Как бы там ни было, он уговорил меня принять участие, и это не сработало. — Он подался вперед. — Каким образом… — Простите. Прервали его резко, и Норман нахмурился. В комнату вошел медбрат Отис, новичок, с третьего этажа. Он подошел к доктору Клейборну, и тот поднял голову. — Да, Отис? — Междугородный звонок. Спрашивают доктора Стейнера. — Доктора Стейнера нет в городе. Он вернется во вторник утром. — Я так и ответил. Но этот человек хочет поговорить с вами. Говорит, это очень важно. — Так всегда говорят, — вздохнул доктор Клейборн. — Он назвался? — Некий мистер Дрисколл. — Никогда о таком не слышал. — Говорит, продюсер с какой-то студии в Голливуде. Оттуда и звонит. Доктор Клейборн отодвинул стул. — Хорошо. Я поговорю с ним. —Он поднялся и посмотрел на сестру Барбару. — Может, хочет, чтобы мы поставили для него психодраму. — Он подошел к ней, готовясь подать ей руку. — Простите, но нам придется прервать визит. — В самом деле? — спросила сестра Барбара. — А почему я не могу дождаться вас здесь? Норман почувствовал, как напряжение возвращается к нему. Что-то подсказало ему, что лучше хранить молчание, и он сосредоточился на одной мысли. Пусть остается. Я хочу поговорить с ней. — Как вам угодно. Доктор Клейборн проследовал за Отисом к выходу мимо рядов полок. У двери он остановился и оглянулся. — Я скоро вернусь, — сказал он. Сестра Барбара улыбнулась. Норман краешком глаза наблюдал за двумя мужчинами. Доктор Клейборн что-то шепнул Отису, тот кивнул, а потом они вместе вышли в коридор. Мгновение Норман видел их темные силуэты на фоне противоположной стены коридора; потом один силуэт удалился, а другой остался. Отис остался сторожить за дверью. Какой-то слабый звук привлек внимание Нормана. Это сестра перебирала четки. Напускное спокойствие, заметил он про себя. Но она хотела остаться. Зачем? Он подался вперед. — Откуда вы знаете о психодраме, сестра? — Из лекций, которые посещала в колледже. Ее голос был тихим, его едва не заглушал перестук четок. — Понятно. Норман тоже заговорил тише: — И там же узнали обо мне? Перестук стих. Норман весь обратился в слух. Инициатива перешла к нему. Впервые за несколько лет он владел ситуацией, контролировал ее. Как это прекрасно, когда можно откинуться на стуле и наблюдать за кем-то другим, кто старается спрятать свою истинную сущность. Большая, костлявая, некрасивая женщина, скрывающаяся за образом пингвина. Совершенно неожиданно он поймал себя на размышлениях о том, что спрятано под этой одеждой, какое тело она скрывает. Теплая, пульсирующая плоть. Он мысленно очертил контуры этого тела, двигаясь от стремившихся вырваться из-под одежды, жаждавших ласки грудей до округлого живота и треугольника внизу. Сестры сбривают волосы на голове, а там? Там у нее тоже все выбрито? — Да, — сказала сестра Барбара. Норман заморгал. Она что, читает его мысли? Затем он понял, что она просто ответила на заданный вопрос. — И что же обо мне говорили? Сестра Барбара беспокойно заерзала на стуле. — Вообще-то это было примечание, всего несколько строк в одной книге. — Значит, я попал в учебники? — Извините, я не хотела вас смущать… — Тогда что же вы хотели сказать? Странно было наблюдать, как еще кто-то пытается выйти из затруднения. Все эти годы из затруднения пытался выйти он — но так и не вышел, и никогда не выйдет! Черт, да выходи же! Норман едва заметно улыбнулся. — Почему вы пришли сюда? Зоопарк по воскресеньям не работает? И снова она затеребила эти свои дурацкие четки. Дурацкие четки, дурацкое затруднение. Так выбрила она это дурацкое место или нет? Сестра Барбара посмотрела на него. — Я думала, мы можем поговорить. Видите ли, встретив ваше имя в той книге, я полистала подшивки газет. То, что я обнаружила, заинтересовало меня… — Заинтересовало? — Тон Нормана никак не вязался с его улыбкой. — Вы были шокированы, так ведь? Шокированы, пришли в ужас, испытали отвращение… так что же? Сестра Барбара заговорила едва ли не шепотом: — В тот момент… все сразу. Я думала о вас как о монстре, о каком-то чудовище, которое крадется с ножом в темноте. На протяжении нескольких месяцев я не могла выбросить вас из своих мыслей, из своих снов. Но в конце концов это прошло. Все изменилось. — Как? — Трудно объяснить. Но что-то произошло со мной после того, как я приняла постриг. Послушничество… размышления… исследование собственных запретных мыслей, тайных грехов. Это что-то вроде психоанализа, наверное. — Психиатрия не верит в грех. — Но она признает ответственность. Как и моя вера. Со временем я пришла к пониманию истины. Вы ведь не осознавали того, что делаете, — так как же можно считать вас ответственным за случившееся? Это я согрешила, поторопившись осудить вас, не попытавшись понять. И когда я узнала о нашем визите сюда, то поняла, что должна встретиться с вами, хотя бы для того, чтобы покаяться. — Вы хотите, чтобы я простил вас? — Норман покачал головой. — Будьте честны. Вас привело сюда любопытство. Вы пришли, чтобы посмотреть на чудовище, так ведь? Что ж, взгляните внимательнее и скажите, что я собой представляю. Сестра Барбара подняла глаза и долго смотрела на него в свете флюоресцентной лампы. — Я вижу седеющие волосы, морщины на лбу, приметы страдания. Не того, которое вы причинили другим, а того, которое доставили себе. Вы не чудовище, — добавила она, — а всего лишь человек. — Весьма лестно. — Что вы хотите этим сказать? — Еще никто не говорил мне, что я человек, — ответил Норман. — Даже моя собственная мать. Она думала, я слабый, женоподобный. А дети, когда мы играли в мяч, обзывали меня неженкой… Его голос поник. — В мяч? — Сестра Барбара вновь пристально посмотрела на него. — Прошу вас, расскажите мне. Я хочу знать. Хочет знать! Она действительно хочет знать! Норман вновь обрел дар речи: — Я был болезненным ребенком. Носил очки с толстыми стеклами, только несколько лет назад перестал. И никогда ни во что не умел играть. После уроков мы играли на площадке в бейсбол, мальчики постарше были капитанами. Они по очереди выбирали себе помощников. Я всегда был последним в списке… — Он умолк. — Нет, вам этого не понять. Сестра Барбара продолжала смотреть на него, но теперь уже не столь пристально. Она кивнула, ее взгляд стал мягче. — То же самое было со мной, — сказала она. — С вами? — Да. — Она с улыбкой глядела на четки, перебирая их левой рукой. — Видите ли… Я левша. Девушки тоже играют в бейсбол. Я хорошо подавала мяч. Меня выбирали первой. — Но это же полная противоположность того, что происходило со мной. — Противоположность, но по сути то же самое. — Сестра Барбара вздохнула. — С вами обращались как с неженкой, а со мной — как с сорванцом. То, что я была первой, задевало меня так же, как вас — то, что вы были последним. Воздух вокруг был плотный, липкий. В окно с улицы заползали сумеречные тени и сгущались вокруг круга света, лившегося из лампы. — Может, это было лишь частью моей проблемы, — сказал Норман. — Вы знаете, что со мной произошло: я переодевался женщиной. Вам повезло. Вы, во всяком случае, избежали потери своей индивидуальности, потери пола. — Разве? — Сестра Барбара выпустила из рук четки. — Сестра — существо бесполое. И лишенное индивидуальности. Даже имя, данное ей при рождении, у нее отнимают. — Она улыбнулась. — Я не жалею об этом. Но, если вдуматься, вы и я внутренне очень похожи. Мы родственные души. На мгновение Норман едва не поверил ей. Он хотел поверить, хотел признать факт их сходства. Однако в круге света на полу он увидел тень — тень оконной решетки. — Есть отличие, — сказал он. — Вы пришли сюда, потому что сами так захотели. И можете уйти, когда захотите. Это называется свобода воли. — Не бывает свободной воли. — Сестра Барбара покачала головой. — Только Божья. Это Он прислал меня сюда. Я иду лишь туда, куда Он меня направляет. А вы остаетесь здесь лишь затем, чтобы служить той же Божественной цели. Она умолкла. Мертвенно-бледный свет проник в помещение. Норман принялся искать глазами его источник в неожиданно сгустившейся темноте за окном. И тут решетку сотряс гром. — Похоже, начинается гроза. — Взглянув на сестру Барбару, Норман нахмурился. — Что с вами? Ответ был слишком очевиден. В свете лампы лицо сестры было смертельно бледным. Она перебирала четки, закрыв глаза. В ее поведении не было ни упований на защиту свыше, ни мальчишеской бравады. За суровыми, почти мужскими чертами таился страх. Норман быстро поднялся и шагнул к окну. Выглянув наружу, он увидел лоскут мрачного неба над больничным двором. Еще одна молния лезвием сверкнула над парковкой; в течение нескольких секунд она мерцала ореолом над машинами и фургоном, в котором приехали сестры. Норман задернул занавески, за которыми скрылось зеленоватое свечение, и повернулся как раз в ту минуту, когда гром разразился еще одной угрозой. — Так лучше? — спросил он. — Благодарю вас. Сестра Барбара отдернула руку от четок. Что-то застучало. Четки. Он уставился на них. Вместе со звуками грома исчезла вся эта чертовщина насчет психологической интуиции, вся эта чепуха насчет воли Божьей. Она была всего лишь перепуганной женщиной, боявшейся собственной тени. Теперь тени окружили их со всех сторон. Они таились в углах, тянулись вдоль едва различимых книжных полок, уходивших в направлении двери. Взглянув еще дальше, Норман убедился, что коридор за дверью был пуст. Темный силуэт, который находился там, исчез. Причина была ему, конечно, ясна. В грозу с психами одни проблемы. Наверное, Бог послал Отиса наверх, чтобы тот присмотрел там за пациентами. Норман повернулся к сестре Барбаре, снова услышав перестук четок. — Вы уверены, что с вами все в порядке? — спросил он. — Конечно. Однако четки стучали у нее в руках, а голос дрожал. Боится грома и молнии; беззащитная женщина, только и всего. Неожиданно Норман, к своему удивлению, ощутил напряжение в паху. Он знал только один способ бороться с этим — и произнес едкие слова, которые уже жгли ему язык: — Вспомните, что вы говорили мне. Если Бог послал вас сюда, значит, и грозу тоже послал Он. Сестра Барбара посмотрела на него. Четки вибрировали в ее руках. — Нельзя говорить такие вещи. Разве вы не верите в волю Божью? Снаружи прогремел гром, и Норману показалось, что этот удар пришелся прямо по его голове и сотряс его мозг. Потом за занавесками сверкнула молния, осветившая все. Божья воля. Он молился, и его молитвы были услышаны. — Да, — ответил Норман. — Верю. Сестра Барбара поднялась. — Я, пожалуй, пойду. Сестра Кьюпертайн может забеспокоиться. — Не о чем беспокоиться, — сказал Норман. Но он говорил с самим собой. Той давней ночью, когда все началось, шел дождь. И сейчас идет. Дождь с небес. Да исполнится воля Божья. Прогрохотал гром, и проливной дождь застучал по внешней стене здания, погруженного в темноту. Однако Норман не слышал его. Он слышал лишь постукивание четок сестры Барбары, следуя за нею в полутьме между рядами полок.Глава 4
Сестре Кьюпертайн так и не представился случай посетить нового пациента в палате 418. Когда началась гроза, она находилась в палате Такера, а когда она ушла оттуда, дождь уже затихал. Она постаралась как можно быстрее пройти по заполненным людьми коридорам и периодически натыкалась на возбужденных пациентов, которые возвращались в открытые палаты в сопровождении друзей и родственников. Сновали санитары и дежурные по этажу, спеша на крики, доносившиеся из-за закрытых дверей в конце коридора. Когда она подошла к двери лифта на четвертом этаже, там уже стояла толпа, охваченная нетерпением и беспокойством. Прибыл лифт, и посетители заполнили его. Сестра Кьюпертайн попробовала было тоже втиснуться, но места в кабине уже не осталось. Дверь с резким звуком закрылась, и сестра Кьюпертайн осталась на площадке с дюжиной других неудачников. Никто из находившихся в лифте не сделал попытки уступить ей место, а оставшиеся на площадке не обратили на сестру Кьюпертайн ни малейшего внимания. Никакого нынче уважения, ни малейшего. Святая Мария, прости их. И куда только катится мир! Поджав губы, сестра Кьюпертайн вспомнила об унижениях, которым подверглась здесь. Старый мистер Такер был капризен и отверг ее предложение помолиться с ней, а в ответ на замечание употребил несколько бранных выражений. Этого, конечно, следовало ожидать от человека, находившегося в подобном состоянии. А вот поведению сестры Барбары не было оправданий; ее отказ подняться наверх был явным неповиновением. Вероятно, придется переговорить о ее поведении с матерью настоятельницей, когда они вернутся в монастырь. Гром продолжал греметь. Меж тем лифт приехал снова. На этот раз сестра Кьюпертайн вошла одной из первых. Однако это не ускорило ее передвижения; они остановились на третьем этаже, потом на втором, где еще несколько человек попытались втиснуться в кабину. Маленькую сестру Кьюпертайн бесцеремонно прижали к металлической обшивке в дальнем левом углу лифта. А когда дверь открылась на нижнем этаже, она вынуждена была ждать, пока выйдут другие. Она чувствовала, как под одеждой струится щекочущий пот, а стекла ее очков стали мутными в душном мареве переполненной кабины. Она сняла их и вытерла о рукав, и тут ее едва не сбила с ног пара, которая, спотыкаясь, спешила к выходу. Водрузив чепец на голову и опустив его на уши, сестра Кьюпертайн осмотрела холл. К этому времени возле регистратуры осталось лишь несколько человек. Сестры Барбары нигде не было видно. Сестра Кьюпертайн взглянула на часы за регистраторской стойкой. Десять минут шестого. На улице было уже темно, хоть глаз выколи, шел проливной дождь. Пресвятая Богородица, да они насквозь промокнут, пока доберутся до фургона. Где же эта девчонка? Она подошла к стойке, и регистраторша посмотрела на нее. — Чем могу вам помочь? Сестра Кьюпертайн заставила себя улыбнуться. — Я разыскиваю… Гром заглушил ее вопрос и часть ответа регистраторши. — …видела, как она выходила минуту назад. — Выходила? Вы в этом уверены? — Да, сестра. — Похоже, ей тоже передалась тревога. — Что-то случилось? — Нет, благодарю вас. Сестра Кьюпертайн повернулась и направилась к выходу. Peccavi.[43] Ложь во спасение, наверняка; регистраторше до нее и дела нет, а огорчать ее она не хотела. Но что-то определенно было не так, раз имело место столь явное непослушание. Мать настоятельница непременно должна услышать всю эту историю нынче же вечером. И когда только он закончится! А ведь ей еще предстоит долгое возвращение сквозь такую ужасную грозу. Сестра Кьюпертайн остановилась перед стеклянной дверью, глядя на бурлящий, подгоняемый ветром водный поток, падавший с неба. Темноту то и дело рассекали фары машин, быстро отъезжавших в ночь. Вспышка молнии на миг высветила очертания фургона, который по-прежнему стоял у ворот парковки. Благодарю тебя, Господи, за небольшие милости! И спасибо тебе, Господи, за то, что меня защищает моя одежда. Она открыла дверь и вышла наружу. Вода захлюпала под ее тяжелыми башмаками, а стрелы дождя забарабанили по чепцу. Когда она дошла до середины парковки, тяжелые капли заволокли стекла ее очков и она почти перестала что-либо видеть. Она сняла очки, чтобы протереть их, и тут же, споткнувшись, подвернула ногу. Острая боль пронзила лодыжку. Сестра Кьюпертайн вскрикнула, но вспышка боли, к счастью, миновала, и она пришла в себя. Только теперь она поняла, что очки выскользнули у нее из рук. Сестра Кьюпертайн начала беспомощно осматривать все вокруг, пытаясь в темноте найти пропажу. Очков нигде не было. Слава богу, в монастыре у нее есть еще одна пара. Лучше не тратить время попусту и поскорее укрыться от этого дождя. Она на ощупь двинулась вперед, но тут завыл ветер и принялся трепать ее намокшие рукава и юбки. Из темноты неожиданно вырвался свет и послышался шум двигателя, который заглушил вой ветра. Всмотревшись, она увидела, что фургон движется. Это еще что… уж не собралась ли сестра Барбара уехать без нее? — Погодите! — С трудом передвигаясь, сестра Кьюпертайн направилась к источнику света. — Подождите меня! Она задыхалась, когда подошла к машине. Пока она искала ручку дверцы, фургон остановился. Дверца распахнулась, и сестра забралась на сиденье. Двигатель заработал, и фургон устремился к воротам. Прежде чем они выехали на дорогу, сестра Кьюпертайн уже разразилась тирадой, о которой, она знала, ей потом придется пожалеть: — Где вы были, сестра? Почему не дождались меня в холле? Неужели у вас нет никакого уважения? Если уж вам так не терпелось уехать, вы должны были подогнать машину к входу и подобрать меня там. — Простите… Ответ ее попутчицы был заглушен новым раскатом грома. Но сестра Кьюпертайн не обратила на это внимания, поскольку еще не договорила. — Взгляните на меня — я промокла насквозь! И потеряла очки — где-то там, на парковке. Да это же… осторожно! Фургон летел с шоссе прямо на обочину, но сестра Барбара в последний момент успела повернуть руль и избежать аварии. — Пожалуйста, смотрите, куда едете… Сестра Кьюпертайн умолкла. Она вдруг поняла, что сейчас не время распекать спутницу. Опасно отвлекать водителя, да еще в такой ливень. Она умолкла и стала смотреть, как ритмично движутся «дворники», приоткрывая невидимое пространство дороги. Сестра Барбара взглянула на нее, но ничего не сказала; в темноте невозможно было судить о ее реакции. Отвернувшись, она сосредоточилась на том, чтобы удержать фургон на скользком шоссе. Дождь продолжал барабанить по крыше. Сестра Кьюпертайн смотрела вперед, с трудом различая купы деревьев, ветви, раскачивавшиеся на ветру. Впереди показалась боковая дорога, уходившая в лесистый район. Фургон замедлил движение и свернул на эту дорогу, углубившись в темноту. — Мы не туда едем! — крикнула сестра Кьюпертайн, стараясь перекричать шум грозы, но спутница не обращала на нее внимания. Фургон ехал между искривленными деревьями. — Вы что, не слышите? Мы же не туда свернули! На этот раз сестра Барбара кивнула и остановилась близ развилки двух узких дорог. Ее правая рука потянулась к ключу зажигания. Потом она подалась вперед и просунула руку между ног, к днищу фургона. На мгновение эта расплывчатая нагнувшаяся фигура напомнила сестре Кьюпертайн какую-то птицу — хищную птицу. Но лишь на мгновение. Фигура выпрямилась и повернулась к ней в тот самый миг, когда небо озарила молния. В ее свете сестра Кьюпертайн увидела искаженное лицо под чепцом, а в поднятой руке — сверкающую монтировку, которая опускалась на нее. Больше она не слышала грома.Глава 5
Ну же, расшевели ее. В задней части фургона есть где разместиться. Там можно расстелить одежду, вытянуть безжизненные ноги. Может, другая — сестра Барбара — и брила то место, но у этой оно не было выбрито. Вообще-то ему нужна была та. Он захотел ее с той минуты, как пошел за ней следом по книгохранилищу, только времени не было. Не было времени даже на то, чтобы посмотреть; все нужно было делать так быстро. Эта — старая, зато теперь у него есть время, а если закрыть глаза, то и лица будет не видно. Важно почувствовать ее. Ну же, расшевели ее, вкачай в нее жизнь. Вот она, в позе матери настоятельницы… Матери? Это же кровосмешение. Но он знал, что сестра Кьюпертайн — не его мать. Или все-таки мать? С закрытыми глазами он не видел ее лица. Да расшевели же ты ее. Еще… быстрее. Мама, о Господи… Норман откатился набок и сел. Он вспотел, тяжело дышал, но, слава Богу, все закончилось. Бог прислал ему этих сестер, чтобы освободить его от греха. Невеста Христова была сейчас его невестой. Или была ею прежде. Это была древняя история. Норманнское завоевание.[44] Он едва слышно хихикал в темноте, возясь с незнакомой ему чужой одеждой, которую вновь напяливал на себя. Отличная маскировка. Он обманул сестру Кьюпертайн, он всех обманул, сумев таким образом выбраться из больницы. Впрочем, у него уже был опыт такого рода. «Весь мир — театр… И каждый не одну играет роль».[45] Он уже играл роль женщины, а теперь сыграл мужчину. Мама всегда называла его неженкой; может, думала, что он не способен на большее. Ну теперь-то ты все поняла, Мама? Матерь Божья… Его хихиканье заглушил раскат грома, тотчас вернувший его к действительности. А когда снова мелькнула молния, Норман не мог не увидеть тело, которое лежало в гротескной позе рядом с ним. Он отвел глаза и быстро натянул черную юбку, прикрыв бесстыдно обнаженные бедра. Больше ему это не нужно. Теперь надо избавиться от этого как можно скорее. Но как? Он приподнялся над сиденьем и посмотрел сквозь залитое дождем лобовое стекло. Между дорогой и деревьями тянулась узкая канава. Можно спрятать тело там, в кустах, но надолго ли? Кто-нибудь обязательно пойдет здесь и увидит его. Вот если выкопать могилу… Норман отвернулся и принялся ждать, когда очередная вспышка молнии позволит ему разглядеть что-либо еще в задней части фургона. Это там он нашел монтировку. А вот лопаты он не видел — да и глупо думать, будто в машине непременно будут возить лопату. Но ведь голыми руками такую грязь не разроешь. Норман вдруг понял, что дрожит, и не только от холода. Есть ведь другой способ. О господи, ведь есть… Он стал передвигаться в сторону кабины фургона и внезапно на что-то наткнулся. Вытянув руку, Норман нащупал железную канистру. Когда он поднимал ее, внутри что-то булькнуло. Он тщетно прищуривался, пытаясь разглядеть, что написано на канистре, но довольно быстро опознал содержимое по запаху. Бензин. Галлоновая канистра, которую возят про запас. Что ж, это подойдет. Можно сжечь тело, а заодно и фургон. Замести все следы. Великолепный выход. Ищи и обрящешь.[46] Норман стал ощупывать пол в поисках спичек. И вдруг он снова задрожал. Потому что не мог найти спичек. Нигде. Да и откуда им здесь взяться? В обыкновенных обстоятельствах спички нужны не более, чем лопата. Если, конечно, их не спрятали в бардачок… Он снова забрался на водительское место и дернул на себя небольшую прямоугольную крышку на приборной доске. Она открылась, и он увидел полку внутри. Норман начал ощупывать рукой разные предметы: пустой пакет из-под влажных салфеток для лица, дорожную карту, небольшую отвертку, документы на машину, запаянные в пластик, фаллообразный фонарик. Спичек не было. Спичек нет. Это конец. Ошеломленный, Норман сидел и слушал голоса — прерывающийся, властный, жалобный. Прерывавшийся голос был его собственным. Помогите мне… пожалуйста, кто-нибудь, помогите! Властный голос принадлежал доктору Клейборну. Успокойся. Помни, я не могу это для тебя сделать. В конце концов тебе придется научиться самому себе помогать. Жалобный голос был и не голосом вовсе, а шумом дождя, стучавшего по крыше фургона. А ведь доктор Клейборн прав. В конце концов он должен научиться сам себе помогать. Но в такой дождь лучше оставаться в фургоне. Единственное, чем он может сейчас помочь себе, — это попытаться унять дрожь. Для того, что ему предстоит сделать, понадобятся крепкие нервы и крепкие руки. Норман вспомнил, что видел в задней части фургона одеяло, которым было прикрыто запасное колесо в правом углу. Он повернулся и начал протискиваться в темноту мимо того, что лежало на полу — то ли Мамы, то ли сестры, — стараясь при этом не смотреть вниз, где собирались тени. Странно, и как он удержался от того, чтобы дотронуться до этого или хотя бы взглянуть еще раз. Однако, едва сверкнула молния, он на секунду увидел ореол вокруг ужасной головы. Матерь Божья! Зажмурившись, он потянулся к одеялу, стянул его и с лихорадочной поспешностью расстелил. Когда он снова открыл глаза, неподвижное тело было уже прикрыто. Он тщательно подоткнул одеяло с боков, потом осмотрел результаты своих усилий. Теперь и не скажешь, что там, под одеялом; никто не догадается. А если кто-то попробует… Норман нащупал монтировку там, куда прежде ее отбросил. Он снова полез к водительскому сиденью, прихватив находку с собой, и, добравшись до места, бросил ее в ногах. Теперь у него было хоть какое-то средство защиты на случай, если таковая понадобится. Но она понадобится ему, только если он не будет осторожен. Руки у него больше не дрожали, и он мог вести машину. Вот что он должен сейчас делать. Ехать, ехать подальше отсюда. Норман повернул ключ зажигания, и двигатель отозвался на его жест. Он вывел фургон задним ходом на дорогу, осторожно двигаясь между деревьями. Одно то, что он сидит за рулем, уже действовало на него успокаивающе. Власть над машиной означала, что он владеет собой. А тот, кто владеет собой, владеет будущим. Осталось лишь составить план дальнейших действий. Где-нибудь впереди попадется магазин или заправка. Там он и купит спички. Однако шансов на то, что на этой объездной дороге попадется торговое заведение, было не много. Лучше было бы выехать на главное шоссе. Норман нашел подходящее место, развернулся и поехал обратно к развилке. Дорога стала шире, и он немного расслабился. Дорога лучше, значит, лучшие возможности впереди. Так он думал, пока широким рукавом не задел руль. Он вспомнил, во что он одет, и нахмурился. В больнице этот наряд был его спасением. Никто на него и внимания не обратил, когда он пересекал заполненный людьми холл, стремясь поскорее скрыться в темноте. Но теперь одеяние выдаст его. Нечего и думать о том, чтобы остаться незамеченным, зайдя в сельскую лавку. Даже на сестру Барбару там посмотрели бы с любопытством. Визит на заправку был не менее опасным. В его сознании быстро нарисовалась картина. Дождливый воскресный вечер, машин нет, дела не идут… в лавке сидят хозяин и его юный помощник, который листает комикс и одновременно слушает радио. Услышав, как кто-то сигналит, призывая кого-нибудь из них выйти на дождь, подросток недовольно морщится. Господи помилуй, да это же монахиня! И ей нужен не бензин, а спички! Какого черта монашке понадобились спички! Тут что-то не так. Эй, папа, может, ты разберешься… Картина исчезла. Он еще раз бросил взгляд на свой рукав. Расслабься. Просто продолжай ехать и думать. Но куда? Куда он может отправиться в этом облачении? «Ступай в монастырь».[47] Это Гамлет сказал.[48] Но Гамлет был безумен. «Это путь к безумью».[49] А есть ли другой путь? Сбросить монашеское одеяние — не выход; где бы он ни появился, его нетрудно будет опознать по синей больничной одежде, которая сейчас была на нем. Нужно выбирать: либо сбежавший пациент, либо монахиня. Ему нужны спички, да, но обычный костюм необходим ему еще больше. Человека делает одежда.[50] Гром гремел, потрясал, насмехался. Глас Божий. Но Бог не стал бы смеяться над ним сейчас, после того как помог ему преодолеть столько препятствий. Господь усмотрит.[51] Господь подаст знак. И снова сверкнула молния. Всего на мгновение, однако Норман успел разглядеть сгорбленную фигуру, маячившую впереди под одиноким деревом на обочине дороги, с куском картона в руке, на котором заглавными буквами было коряво нацарапано лишь одно слово. Бог подал знак, и этот знак гласил: Фейрвейл.Глава 6
Только дойдя до кабинета Стейнера и опустившись в кресло за письменным столом, доктор Адам Клейборн понял, как он устал. Это было кресло администратора, с кожаными подлокотниками и спинкой, с упругим вместительным сиденьем, рассчитанным на упругие внушительные ягодицы. Кресло того, кто всемогущ. Усталость сразу уступила место раздражению, едва он сравнил этот комфорт с грубой и дешевой фанерно-пластиковой отделкой своего маленького кабинета, выходившего в холл. Неудивительно, что он измотан, работая в две смены, в то время как Стейнер сидит здесь в своем упругом кресле и отдает распоряжения или бегает со своими раздутыми счетами на различные совещания. Клейборн вздохнул и взял трубку телефона, который уже звонил некоторое время. Хватит себя жалеть. — Алло, это доктор Клейборн. Простите, что заставил ждать. — Ничего. — В трубке звучала музыка, и кто-то на том конце провода старался говорить громче, чтобы его было слышно, — Это Марти Дрисколл, «Энтерпрайз продакшнс». Я звоню насчет картины. — Картины? — Кинокартины. Разве Стейнер вам ничего не говорил? — Боюсь, что нет. — Забавно. Я разговаривал с ним в четверг и изложил ему суть дела. Вы получили конверт? — Какой конверт? — Я отправил его срочной почтой в пятницу утром. — Что-то щелкнуло, когда Дрисколл договорил фразу, и музыка прекратилась. — Он уже должен был получить его. Клейборн кивнул, затем спохватился. Почему люди кивают, когда говорят с кем-то по телефону? Этого скорее можно ожидать от пациентов. Может, психоз заразен? Чтобы здесь работать, необязательно быть сумасшедшим, но это помогает. — Я ничего не знаю о конверте, — сказал Клейборн и добавил: — Погодите-ка. Во время разговора он заметил большой коричневый конверт, который лежал в корзине из металлических прутьев на противоположном конце стола. Он вынул его и прочитал обратный адрес в верхнем левом углу. — Ваш конверт и в самом деле доставлен. Вот он, здесь на столе. — Доктор Стейнер открывал его? Клейборн увидел, что конверт разрезан. — Да. — Так почему же он не перезвонил? Он обещал сделать это, как только прочтет сценарий. Разговор сопровождался раскатами грома за окном, и Клейборн не расслышал последнюю фразу. — Вы не могли бы повторить? У нас тут гроза… — Сценарий. — Дрисколл заговорил еще громче, выказывая нетерпение. — Он должен быть там. Посмотрите. Клейборн перевернул конверт, и его содержимое высыпалось на стол: три глянцевые фотографии размером восемь на десять плюс объемистая рукопись сценария в папке из искусственной кожи. Он взглянул на название, написанное на карточке, которая была прикреплена к папке. — «Безумная леди», — произнес он. — Ну да. Вам нравится такое название? — Не особенно. — Стейнеру тоже. — В ответе Дрисколла послышалось снисходительное терпение. — Да вы не волнуйтесь, мы не будем за него цепляться. Может, вы с Эймсом придумаете что-нибудь получше? — С Эймсом? — Рой Эймс. Мой автор. Могу прислать его к вам на пару дней. Чтобы, так сказать, на месте все прощупал на тот случай, если не до конца разобрался в нюансах. Знаю, что Бейтс пока не в форме, но если он поговорит с ним… — Не понимаю. Вы говорите о Нормане Бейтсе? — Ну да. О психе. — Но какое это имеет отношение к… — Послушайте, доктор, — Дрисколл заговорил живее. — Я все забываю, что вы не читали сценария. Мы делаем фильм о Бейтсе. Клейборн выронил папку из искусственной кожи на стол. «Безумная леди». Он тупо смотрел на сценарий. Что он там сказал сестре Барбаре о психодраме? Чтобы здесь работать, необязательно быть сумасшедшим, но это помогает. — Доктор… вы слушаете меня? — Да. — Так скажите же что-нибудь. Вас увлекает эта идея? — Хотите знать мое профессиональное мнение? — Ну да, конечно. — Тогда слушайте внимательно. Как практикующему психиатру, мне кажется, что вы не в своем уме. Дрисколл рассмеялся еще громче, чем говорил, и смеялся он до тех пор, пока Клейборн не добавил: — Я говорю серьезно. Вы не сможете снять фильм о Нормане Бейтсе. — Да вы не волнуйтесь, с юридическими инстанциями все согласовано. Вся эта история стала достоянием общественности, как и дела Бостонского Душителя[52] и Чарли Мэнсона…[53] — Это дело отличается от прочих. Однако Дрисколл его не слушал. — Поверьте мне. Мы их всех за пояс заткнем. Выпустим фильм в конце осени и прогремим на весь мир. — То, о чем вы говорите, — дешевая сенсация… — Ничего себе дешевая! Да это нечто! Ее бюджет как минимум одиннадцать с половиной миллионов. — Я говорю не о финансах. — Правильно. Это моя сфера ответственности. — А моя сфера ответственности — благополучие моих пациентов. — Да бросьте вы волноваться. Мы тоже не хотим делать халтуру. Поэтому я и прислал сценарий, чтобы вы посмотрели, нет ли там ошибок… — Если хотите знать мое мнение, вся эта затея — ошибка. — Да будет вам, доктор, вы же его даже не читали! — Голос в трубке стал еще громче. — Почему бы вам не сделать нам одолжение и не посмотреть? Но помните: если будут какие-то изменения, то мы должны получить их самое позднее через неделю, чтобы иметь пару дней на переделки и репетиции. Все, что мне от вас нужно, это небольшая поддержка. А если вы думаете, что Эймсу стоит приехать и поосмотреться там несколько дней, так и скажите. — А доктор Стейнер согласился на это? — Он сказал, что свяжется со мной, как только прочтет сценарий. Так что если вы попросите его перезвонить мне, когда он вернется… — Хорошо. — Спасибо. — Опять громко заиграла музыка, означавшая конец разговора. — Было приятно побеседовать с вами, — сказал Дрисколл. — Хорошего дня. Клейборн положил трубку и откинулся в кресле. Хорошего дня. Он на мгновение представил себе, насколько хорошо проводит день Марти Дрисколл. Наверное, звонит по телефону, лежа у бассейна в Бель-Эйр,[54] нежится на солнце «техниколоровских» цветов[55] под звуки системы «долби». Здесь солнца не было — только темнота, разгоняемая грозой, и не было никаких звуков, за исключением грома и шума дождя. Он подумал о Стейнере, который уверенно и самодовольно расположился сейчас в первом классе самолета. Почему он не упомянул о сценарии? Неужели он не понимает, с какими сложностями это сопряжено? Как можно даже думать о том, чтобы поддерживать подобный проект, не ставя под удар достоинство профессии и хрупкое душевное равновесие пациента? Впрочем, Стейнера явно не волнует, что будет чувствовать в этой ситуации Норман. Все, что его заботит, — это то большое заседание в Сент-Луисе.[56] Что происходит здесь, для него не имеет значения. Но ведь это шоу-бизнес: все аплодисменты достаются звезде, всю работу выполняют статисты. Клейборн покачал головой. Предубеждение. Ты слишком устал, чтобы соображать как следует. Ты ведь не знаешь, что на самом деле думает Стейнер. И ты не читал сценария… Он отодвинул папку из искусственной кожи и принялся рассматривать фотографии. Глянцевого мужчину, снятого по пояс, с глянцевой улыбкой на глянцевом лице Клейборн узнал сразу. Пол Морган. Одна из нынешних звезд, которые… как там говорят?.. делают сборы. Но не он же будет играть Нормана? Однако это было единственное изображение мужчины. На двух других фотографиях была запечатлена девушка, которой Клейборн не знал. Или знал? Улыбавшееся лицо с широко раскрытыми глазами не было ему знакомо и тем не менее о чем-то смутно напоминало. И вдруг он вспомнил, где видел это лицо раньше, — на замызганных фотокопиях старых газетных вырезок в истории болезни Нормана Бейтса. Мэри Крейн! Этого не может быть. Мэри Крейн была жертвой Нормана, он убил ее в душевой. Они нашли двойника. Рассматривая девушку на фотографиях, Клейборн испытал чувство, прежде знакомое ему только по снам — снам, в которых ему угрожало что-то, чего он не мог ни увидеть, ни распознать. Но он знал, что это преследует его, и бежал сколько было сил, хотя бежать было некуда. И когда это настигало его, он просыпался. Сейчас он не спал, но угрозу тем не менее чувствовал. Что-то… — Доктор Клейборн! В дверях, тяжело дыша, стоял Отис. Клейборн поднял голову, и фотографии рассыпались по столу. — Да? — Скорее… там, в библиотеке… что-то случилось… Что-то. Он заторопился, как всегда делал во сне, но на сей раз не стал убегать, а устремился туда, откуда исходила угроза, — вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, следом за Отисом. Когда они оказались внизу, Клейборн окликнул его: — Что произошло? — Не знаю… меня там не было… — Иначе говоря, ты оставил их одних? — Гроза… мне нужно было проверить палату С, завести пациентов обратно… там не было дежурного. — Отис с трудом переводил дух, и лестничное эхо разносило его тяжелые вздохи. — Когда я уходил, они просто разговаривали. Отсутствовал я не больше пяти минут, а когда вернулся, его уже не было. — Нормана? Отис достиг первого этажа, толкнул дверь, и Клейборн последовал за ним по коридору. — Я известил регистратуру, чтобы предупредили все этажи. Сегодня в охране Аллен, он обыскивает двор. Когда они неслись к библиотеке, с трудом задышал уже Клейборн. Его башмаки стучали по полу, а в голове стучали слова. Норман исчез. Сбежал. И вот теперь ты бежишь. Бежишь навстречу чему-то. Они продолжали бежать. Миновали дверь, проникли в темное помещение, устремились между книжных полок, где что-то ждало его. Клейборн остановился и опустил глаза. — Сестра Барбара… Но это была не сестра Барбара, во всяком случае, это больше не было ею. Это было чем-то. Чем-то обнаженным, холодным и неподвижным, что смотрело на него невидящим взглядом, выпученными глазами, словно стремившимися вылезти из-под маски. Именно из-под маски, потому что тело ее было мертвенно-бледным, а лицо — устрашающе-багровым. Маска, сказал про себя Клейборн. Чем еще это могло быть? Наклонившись, он увидел ответ, вдавленный в распухшую плоть: четки, тугим кольцом охватившие шею сестры Барбары.Глава 7
Бо Килер, наверное, уже полчаса стоял под дождем, черт бы его побрал. За все это время здесь показались только две машины, за рулем обеих сидели мамаши, и ни одна не подобрала его. То ли они жутко спешили, то ли побоялись остановиться. Ну и ладно. Может, их отпугнули его прическа, борода и шлем? Может, подумали, что он с приветом, может, его куртка вызвала у них подозрение и они решили, что он байкер? Черт, да будь это так, он не стоял бы здесь под дождем без колес! А ведь мог бы стать одним из них, однажды был шанс. Пару лет назад он предпринял попытку сойтись с «Ангелами»[57] в Талсе,[58] но у него не было своего чоппера.[59] Прости, парень, но нам не по пути. Ну и черт с вами. Тогда он вычислил одного дилера «хонды» и решил побывать у него в День труда,[60] когда все будут оттягиваться целый уик-энд. Разобраться с замком задней двери оказалось плевым делом, а забравшись, он аж глаза вытаращил, ибо в жизни не видывал такого огромного мотоцикла. Супер. Все прибамбасы, на две тысячи баксов потянет, сверкающий, вот-вот сорвется с места. И откуда он мог знать, что там бесшумная сигнализация? Они навалились на него и чего с ним только не делали, орали так, что он и с места двинуться не мог. Лупили, паршивцы, что было силы, по одному, по двое, духу не давали перевести. Бо вздрогнул и прижался к дереву, стараясь держать картонку так, чтобы она не промокла. Черта с два повезет в такую погоду. Были бы бабки, сел бы в автобус. Когда вчера на него набросились, то бумажник отняли. То, что он взял с собой на дело деньги, было большой ошибкой, но он все-таки добился, чего хотел: у него было шесть сигарет с марихуаной, и он переспал с той девчонкой, которую встретил на автобусной остановке. А сегодня, когда свалил, ему показалось, что можно будет без проблем вернуться автостопом. Вначале ему было повезло с водилой бензовоза, который сказал, что едет через Фейрвейл и мог бы подбросить его прямо до заведения Джека. Но потом налетела эта чертова гроза, и парень струсил. Прости, приятель, не хочу рисковать, побуду здесь, в Рок-центре, пока не стихнет. Тем дело и кончилось. Вот и торчишь тут на шоссе под дождем, точно в лодке без весла, — одна эта чертова картонка на палке. Но ему надо сегодня же попасть в Фейрвейл, пока Джек не уехал к морю, как писал в прошлом месяце. Джек немного задолжал ему, так, может, хоть с собой прихватит. А что еще остается, когда всем остальным наплевать на то, что с ним произошло, да и податься некуда? Во всяком случае, не с полупустой пачкой сигарет и тридцатью семью центами в кармане. Ветер задул так сильно, что дождь начал хлестать чуть ли не со всех сторон, и то, что Бо стоял под деревом, ничуть его не спасало. Он дрожал, закрыв лицо картонкой, как щитом. Так и утонуть недолго, и не будешь знать, где утонул. Сейчас бы зонтик. Нет. Ему бы лучше немного везения. Фейрвейл — та еще дыра, а старый приятель Джек — мерзавец, с какой стороны ни посмотри. Но если бы ему выпал шанс разжиться деньгами и обзавестись собственными колесами… Справа что-то сверкнуло… Не молния — свет был устойчивый. По шоссе ехала машина. Бо отошел от дерева и поднял картонку. Когда огни приблизились, он сощурился и разглядел очертания фургона. Остановись. Да остановись же ты, мать твою… Фургон остановился, и Бо подошел к двери. Водитель выглянул из темноты кабины. — Подбросить? А зачем, по-твоему, я стою здесь, ты, идиот! Только этого он не сказал. Полегче с ним. — Вы едете в Фейрвейл? — Ну да. Бо швырнул картонку в канаву и забрался в машину. Он захлопнул дверцу, и фургон тронулся. Хорошо тут, обогреватель включен, тепло и сухо. Он откинулся на сиденье, потом взглянул на водителя. На миг ему показалось, что он теряет сознание. Кто это ведет фургон, закутавшись в черный плащ наподобие тех, что можно увидеть в фильмах о Дракуле?[61] И тут его осенило — да это ж монаший чепец, или как там это у них называется. Он понял. За рулем монашенка. Бо был не из тех чудаков, которые верят в чудеса, но ведь кто-то откликнулся на его молитвы. Монашенка за рулем фургона. Собственные колеса. И тотчас другие колеса завертелись у него в голове. Если бы только он мог сообразить, как все это проделать. Полегче. Пусть все идет своим чередом. Фургон неуклонно двигался вперед. Фигура в чепце взглянула на него, но лишь мельком, так что Бо и лица толком не рассмотрел. Он улыбнулся ей на случай, если его прикид сбил ее с толку. Монахиня не отрывала взгляда от дороги, но он чувствовал, что и на него она посматривает краешком глаза. И вдруг она заговорила каким-то хрипловатым, будто простуженным голосом: — Вы живете в Фейрвейле? — Нет, сестра. (Полегче.) Еду мимо. У меня там друзья. — Значит, город знаете? — Вроде бы знаю. А вы оттуда? Она кивнула. — Выросла там. Но уже много лет не бывала. — По-моему, измонастыря вас не особенно-то и выпускают. Она издала что-то вроде смешка; забавно было слышать его из уст монашенки. — Это правда. — Ну, вы немного потеряли. Клянусь, Фейрвейл такой же, каким был, когда вы оттуда уехали. Дождь хлестал вовсю, и она не отрывала глаз от дороги. — Говорите, у вас есть друзья в городе? — Ну да. — Скажите-ка вот что. Вы, часом, не знаете некоего мистера Лумиса, а? Сэма Лумиса? — Вроде как слышал эту фамилию, — ответил Бо. — Не тот ли, что держит магазин скобяных изделий? — Выходит, он все еще там? Бо кивнул. — Да я же говорю — мало что изменилось. Но на самом деле много чего изменилось — здесь и сейчас. Пока они разговаривали, он обдумывал свои дальнейшие действия. И тут, когда эта старая сука задала последний вопрос, он вспомнил. Сэм Лумис. Еще как слышал. Тот самый, что был замешан в серьезное дело об убийстве много лет назад, когда арестовали одного сумасброда, который замочил кого-то в старом мотеле. Мотель Бейтса, в пустынной местности, у окружной дороги А. Заведение сгорело, а дорога все еще там. Ею мало кто пользуется, потому что рядом проходит главное шоссе, и уж наверняка ею никто не воспользуется сегодня. Как долго они уже едут? Если он правильно помнил, скоро должен быть поворот. Бо сощурился, вглядываясь вперед, однако дождь лил так сильно, что «дворники» не успевали расчищать лобовое стекло и все тонуло во тьме. Прогремел гром, а потом молния осветила дорогу впереди, и в ее свете он успел увидеть то, что хотел. Полегче. — Сестра… — Да? — Видите развилку вон там? Возьмите вправо — это самый короткий путь к городу. — Спасибо. Ему послышалось или она снова хихикнула? Нет, скорее это напоминало покашливание. — Вы простужены? Она покачала головой. — Нет, я здорова. И правда здорова. Крупновата, почти такого же роста, как он, но Бо был уверен, что сумеет справиться с ней. Нужен один хороший удар, чтобы она отключилась, а потом он выбросит ее на дорогу. После этого он сядет за руль — и к черту Фейрвейл, прямиком в Рейвенсвуд, вдоль границы штата. С ветерком. Теперь они тряслись по проселочной дороге, в темноте то и дело попадая в рытвины. Ему показалось, что сейчас она начнет говорить ему все, что думает об этой дороге, но монахиня молчала. Да и гроза понемногу унималась; может быть, и дождь скоро окончится. Теперь надо заставить ее остановиться. Впереди деревья, приятно и темно. Супер. Пора действовать. Когда он открыл рот, оказалось, что это он простужен. Во рту у него пересохло, горло сделалось словно ватное, а внутри все сжалось. С ветерком, черт побери! Он залез в карман куртки и вытащил пачку сигарет. — Можно закурить? — спросил он. Она быстро дернула головой, точно он отпустил какую-то грубую шутку, однако ему хватило света, чтобы заметить улыбку на ее лице. — А спички у вас есть? — спросила она. Что за идиотский вопрос! Вместо ответа, он достал коробок и показал его. А потом кивнул. — Не могли бы вы притормозить на минутку, чтобы я прикурил… — Конечно. Она съехала на обочину и остановилась возле деревьев. Прекрасно! Он немного выждал, стараясь рассчитать свои движения. Сначала закури, потом быстро ткни ей сигаретой в лицо. Она дернется, вскинет руки, вот тут-то и получит свое, красотка, в самый бок. Потом, когда она уронит руки, задвинь ей в челюсть. И все. Финиш. Бо вставил сигарету в рот, чиркнул спичкой, ладонями прикрыл огонек. Когда спичка вспыхнула, сестра растворилась в сиянии света, но только на секунду-две. За которые она успела нагнуться и подобрать то, что лежало у нее под ногами…Глава 8
Клейборн потерял счет времени. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем прибыла полицейская машина, а когда они въехали на парковку, дождь прекратился. В машине было три человека. Водитель остался сидеть за рулем, а двое других вышли и направились к входу, где их ждал Клейборн. Они коротко представились друг другу. Крупный седовласый мужчина с толстой шеей был капитан Бэннинг, а худощавого рядового полицейского звали Новотны. Клейборн задумался. Почему люди ничем не примечательные — всегда шефы полиции, а отличающиеся ярким внешним видом — индейцы? Не то чтобы Бэннинг не производил впечатления профессионала. Он засыпал Клейборна вопросами прежде, чем они успели войти в холл, а потом приказал Новотны остаться там и взять показания у Клары в регистратуре. Бэннинг и Клейборн направились прямо к лифту. — Извините за задержку, — сказал Бэннинг, когда кабина опустилась. — Слышали о происшествии? — О каком происшествии? — Автобус компании «Грейхаунд» столкнулся лоб в лоб с большим полуприцепом и перевернулся на выезде из Монтроза. Пока известно о семерых погибших и около двадцати раненых пассажирах. Да там сейчас почти все — люди из департамента шерифа, «скорые», наши сотрудники. Кроме того, у нас есть проблемы с подачей энергии вследствие грозы. Столько всего сразу. Клейборн слушал, время от времени кивая, однако слова капитана не доходили до его сознания. Его интересовало только то, что произошло здесь, в библиотеке. И у него снова один за другим стали возникать вопросы. По распоряжению Клейборна Отис накинул простыню на тело, но больше в помещении ничего не трогали. Теперь Бэннинг задавал вопросы им обоим, записывая ответы в блокнот. Спустя какое-то время он послал Отиса за Алленом, и, когда охранник пришел, расспросы начались по новой. Да, всю территорию вокруг осмотрели — все, включая сараи и помещения, где живут служащие. По указанию Клейборна незаметно и тщательно осмотрели и саму больницу: палаты, туалеты, кухню, прачечную, даже кладовки, в которых хранились швабры. — Зря потратили время, — сказал Бэннинг, захлопнув блокнот. — Ваш человек надел одежду жертвы и вышел наружу. Скорее всего, он направился прямо к фургону, в котором приехали сестры. — Но сестра Кьюпертайн тоже уехала, — сказал Клейборн. — Разве она его не узнала? — Капитан… Бэннинг обернулся на голос. Явился еще один человек в форме — тот, что прежде оставался в машине. Бэннинг двинулся к вновь прибывшему, остановившемуся возле дверей. — Что там еще? — спросил он. Полицейский заговорил приглушенным голосом. Когда Бэннинг ответил, его слова прозвучали громко и отчетливо. — Господи боже мой! — произнес он. Клейборн направился к ним мимо книжных полок. — Что случилось? — Фургон, — нахмурился Бэннинг. — Какой-то торговец заметил его только что, когда ехал по окружной дороге А. В машине был телефон, и он сразу позвонил в пожарную часть… — В пожарную часть? Что произошло? Бэннинг засунул блокнот в карман. — Узнаю, дам знать. Пожарная часть. К Клейборну вернулось то нереальное ощущение, которое он испытывал в тот момент, когда Отис окликнул его в библиотеке, — кошмарное чувство, будто что-то поджидает его. Не было смысла бежать куда-либо; рано или поздно придется столкнуться с этим лицом к лицу. Только тогда и удастся очнуться. — Могу я поехать с вами? — спросил Клейборн. — Моя машина здесь. — Хорошо, если хотите, поезжайте следом. — Бэннинг направился к выходу. — На случай, если потеряете меня из виду, это на окружной дороге А… — Не беспокойтесь, не потеряю, — сказал Клейборн. И все-таки он его потерял. Пока Клейборн инструктировал Отиса, предупреждая его о необходимости сохранить происшедшее в тайне, патрульная машина покидала парковку. Двое полицейских остались, чтобы снять показания с других сотрудников больницы и вызвать санитарную машину для транспортировки тела сестры Барбары. Бэннинг не нуждался в водителе. Когда Клейборн вырулил на дорогу, габаритные огни машины Бэннинга уже виднелись далеко впереди. Клейборн давил на газ; скорость зашкалила за семьдесят. Бесполезно; машина впереди, должно быть, выдавала девяносто, а то и больше, и он не мог соревноваться с ней на мокром асфальте. Спустя минуту-другую полицейская машина свернула в сторону и исчезла совсем. Клейборн сбросил скорость до шестидесяти, но все равно от него требовалось полное внимание, чтобы машину не занесло. В результате он проскочил мимо развилки и вынужден был возвращаться, когда осознал свою ошибку. Свернув на окружную дорогу А, он уже знал, куда едет. Над шоссе промытый дождем ночной воздух был прохладным и свежим. Здесь же резкие запахи смешивались с тошнотворной сладковатой вонью, и, посмотрев в ту сторону, где горели огни, Клейборн понял, откуда она исходит. Он ожидал увидеть пожарные машины, однако на обочине дороги были припаркованы только две машины. Их фары освещали третий автомобиль. Клейборн узнал фургон — или то, что еще недавно было фургоном. Лобовое стекло отсутствовало, а в обгоревшей крыше кабины зияла дыра; дверцы висели на полурасплавившихся петлях. Задней части не было вовсе, а капот приподнялся, обнажив искореженный металл, над которым вились струйки дыма и бензиновые испарения. Под пузырившимися покрышками были разбросаны битые стекла и какие-то обломки. Опершись о багажник своей машины, торговец шумно блевал в канаву. Патрульный автомобиль на другой стороне дороги был пуст, но, припарковавшись и выйдя из своей машины, Клейборн увидел Бэннинга в тот момент, когда тот отворачивался от фургона. Бэннинг поднял взгляд. Его лицо было мертвенно-бледным. — Бензобак взорвался, — сказал он. — Случайно? — Не знаю. Может, поджог. Полицейские выяснят, если доберутся когда-нибудь досюда. Бэннинг посмотрел на дорогу и нахмурился. В воздухе витал запах гари. Клейборн ощутил тошноту. — Каковы ваши предположения? — спросил он. — Тут что-то не так. Когда это произошло, фургон не двигался — это можно определить по положению ручника. Огонь, судя по всему, начал распространяться сзади. Сдается мне, у них было время выбраться, прежде чем бак взорвался. Клейборн напрягся. — У них? Он подошел к открытой кабине, однако Бэннинг решительно положил руку ему на плечо. — Не стоит туда заглядывать. — И кивнул в сторону блевавшего торговца на другой стороне дороги. — Думаю, он пожалел об этом. — Мне нужно знать. — Хорошо, док. — Бэннинг опустил руку и отступил в сторону. — Не говорите потом, что я вас не предупреждал. Клейборн подался вперед и заглянул в кабину. Кожа на сиденьях выгорела полностью, пластик приборной доски все еще продолжал дымиться. Тошнотворный сладковатый запах здесь был еще сильнее и едва не сбивал ног. И теперь Клейборн увидел, откуда исходил этот запах. На полу — или на том, что осталось от пола, — лежало обгоревшее месиво угольного цвета, среди которого виднелись два обрубка, раскинутых в разные стороны. Зловонная масса лишь отдаленно напоминала человеческий торс, а закругленный выступ в верхней части туловища казался просто почерневшим шаром, с которого были стерты все черты. Ни глаз, ни носа, ни следов кожи или волос, а то, что когда-то было ртом, теперь являло собой лишь безъязыкую дыру, искаженную беззвучным криком. Клейборн отвернулся, задыхаясь от невыносимого запаха и потрясенный тем, что увидел, и заглянул за сиденья внутрь салона. Другое месиво лежало в темноте. Корпус, лишенный конечностей, был обжарен со всех сторон, словно шашлык. Голова отсутствовала, — очевидно, при взрыве бензобака череп попросту лопнул. Лишь одна анатомическая деталь говорила о том, что останки принадлежат женщине: обгоревшая полость вагины. Отставший лоскут кожи в этом месте обнажил пятнышко розоватой плоти. Клейборн попятился от фургона, глубоко дыша. Он знал, что Бэннинг внимательно смотрит на него, поэтому постарался сохранить спокойствие. — Вы правы, это бесполезно, — произнес он недрогнувшим голосом. — Необходимо провести полное вскрытие. — На это уйдет немало времени, — сказал Бэннинг. — У коронерской службы дел по горло, после того как разбился автобус близ Монтроза. Однако я примерно представляю себе, что здесь произошло. — Он провел двумя пальцами по седоватой щетине на подбородке. — Как я понимаю, сестру Кьюпертайн либо оглушили, либо убили и спрятали с глаз в заднюю часть фургона. Затем нужно было найти место подальше от главного шоссе и… — Погодите. — Клейборн нахмурился. — Сначала вы говорите мне, что не знаете, случайность это или нет, а теперь утверждаете, что совершено убийство. — В том, что это убийство, я никогда не сомневался, — заверил его Бэннинг. — Тело в задней части машины убеждает нас в этом. Не будь сестра Кьюпертайн мертва или без сознания, она находилась бы в передней части машины и старалась бы выбраться из нее, когда начался пожар. — Но мы до сих пор не знаем, отчего фургон взорвался, — сказал Клейборн. К ним подошел торговец и молча встал рядом. Он был потрясен. Бэннинг наклонился и поднял почерневшую железную канистру. — Вот вам ответ, — сказал он. — Пока вы осматривали фургон изнутри, я нашел эту канистру из-под бензина здесь, на дороге. Выходит, это поджог. Сначала нужно было облить тело и фургон, а потом дать возможность огню скрыть улики. — Бэннинг кивнул. — Но что-то в цепочке нарушилось, и он застрял в кабине. — Он? — Ваш пациент. Норман Бейтс. Застрял. Это месиво там, в фургоне, было Норманом. Вне всяких сомнений, это должен быть он. — Нет! — Что вы имеете в виду? Клейборн смотрел на Бэннинга и не отвечал. Потому что ответа не было — была только уверенность, рожденная годами профессионального опыта, годами работы с пациентом. Торговец озадаченно глядел на него. Бэннинг покачал головой. — Все сходится, доктор. Нам известно, что Бейтс сбежал в фургоне, а сестра Кьюпертайн, должно быть, была с ним. Представляете картину? Сперва она не узнает его в монашеском облачении, а когда узнает, уже слишком поздно — он убивает ее и приезжает сюда, как я уже говорил. Потом берет канистру и — бах! Как еще все могло происходить? — Не знаю, — ответил Клейборн. — Не знаю. — Поверьте мне. Бейтс мертв… Окончание его фразы потонуло в вое сирены. Все трое обернулись и в свете мелькнувших на дороге фар увидели, откуда исходит этот вой. Визг тормозов возвестил о прибытии пожарной машины. Она резко остановилась, осветив фарами место происшествия. Бэннинг направился к машине, за ним потащился торговец. Клейборн остался на месте. Он смотрел, как люди в форме вышли из кабины и двинулись к сгоревшему фургону. Возле машины остался лысый капитан. К нему подошли Бэннинг с торговцем, и они о чем-то заговорили. Теперь будет о чем поговорить, говорить можно без конца, потому что это единственное, что сейчас остается делать. Приедет санитарная машина, чтобы забрать обгоревшие останки, а разговоры будут продолжаться — бессмысленные, бесполезные разговоры. Сейчас все выглядело бессмысленным, и Клейборну не было необходимости выслушивать все это снова. Он дал свои показания, его дальнейшее присутствие здесь было необязательно. Оставь вскрытие коронеру. Ты всего лишь сторонний наблюдатель. Он вернулся к своей машине и сел за руль. Никто не обратил на него внимания и не попытался остановить, когда он выезжал на автотрассу. Постепенно запахи и звуки растворились, во всяком случае в воздухе. Однако зрелище почерневших, изуродованных, обгоревших тел, виденных им на месте преступления, никуда не исчезло и представало перед ним более живо, нежели дорога, по которой он ехал. Вскрытия не будет. А он — сторонний наблюдатель. Однако вскрытие все-таки происходило, и происходило оно где-то глубоко внутри него, и он никак не мог оставаться в стороне. Потому что Норман был мертв. Норман был мертв, а Клейборн — виновен. Виновен в том, что принял неверное решение, позволив Норману и сестре Барбаре встретиться. Виновен в том, что неосмотрительно оставил их наедине. Равным образом он косвенно виновен в смерти сестры Кьюпертайн. Но самое главное — он виновен в том, что Норман так и не излечился. Его профессиональные ошибки как в диагнозе, так и в прогнозе — вот настоящее преступление. Клейборн достиг шоссе и повернул почти безотчетно. Свежий воздух помог ему прочистить легкие и мозги. Теперь он мог взглянуть фактам в лицо. Теперь он начал понимать, почему внутренне отвергал факт смерти Нормана. Ибо это не Норман погиб в кабине пылающего фургона, а сам Клейборн. Это его представление о самом себе сгорело до неузнаваемости, это его планы, надежды и мечты взорвались, это его жизнь растаяла в воздухе вместе с дымом пожара. Никакой книги теперь не будет, никакого научного отчета, всего лишь что-то вроде апологии самого себя за то, что сумел восстановить сознание явно неизлечимого психопата без применения электроконвульсивной терапии, психохирургии или транквилизаторов. А ведь он знал, что это и было его истинной целью: написать книгу, сделать себе имя и репутацию, выйти из тени Стейнера, уйти с этой беспросветной работы и занять достойную должность. В больнице он был таким же узником, как и Норман, и, если бы все пошло так, как задумано, они оба могли бы обрести свободу. И ведь он подошел так близко. Так близко к успеху, да и к личности Нормана. Они общались очень долго, он хорошо знал этого человека — во всяком случае, думал, что знает. Как же он мог так ошибиться? Это высокомерие. Гордыня, вера в превосходство науки, во всемогущество интеллекта. В этом таилась роковая ошибка. Иногда лучше доверяться простому чувству, как тогда, когда у него едва не вырвалось, что Норман не мертв. Вздрогнув, он понял, что продолжает так думать. А что если это и вправду так? Конечно, в этом не было никакого смысла, равно как и в истории с фургоном. Бэннинг делает слишком поспешные заключения; он так же высокомерен в своем стремлении найти легкий ответ. Но зачем Норману было обливать все вокруг бензином и поджигать фургон, прежде чем он выбрался из него? Как бы там ни было, Норман не самоубийца и не дурак. Должен быть другой ответ. А что если был кто-то еще — третий человек? Но кто? В этом тоже не было смысла. Ни в чем не было смысла, кроме этого мучительного, неотвязного чувства, настойчиво напоминавшего о себе снова и снова. Норман жив, жив, жив… Клейборн заморгал, заставляя себя сосредоточиться на дороге, бежавшей впереди. И именно в эту минуту он увидел то, что лежало в канаве с левой стороны шоссе. Увидел, сбавил скорость, остановился. Выйдя из машины, он подошел к обочине, чтобы рассмотреть увиденное поближе. Может, ему это только померещилось. Однако, подняв насквозь промокший кусок картона, прикрепленный к палке, он понял, что не ошибся. Буквы все еще были ясно видны. Фейрвейл. Клейборн стоял и смотрел на картонку, и неожиданно все встало на место. Он огляделся по сторонам. Наверное, фургон остановился здесь и подобрал голосовавшего. Если так, в грязи должны были остаться следы колес. Он принялся осматривать почву, но увидел лишь мутную лужу. Ну разумеется, дождь смыл все следы. Но это не имело значения — ничто не имело значения, кроме истины. Доверяй своей интуиции. Все-таки был некто третий. А если был третий, тогда могло случиться что угодно. Голосовавшего, вероятно, заманили на то место, где собирались уничтожить фургон, ударили по голове и подожгли, предварительно сняв с жертвы одежду. А Норман тем временем… Клейборн подобрал картонку и отнес в машину. Аккуратно положив ее на заднее сиденье, он завел мотор и вновь задумался. Затем он развернул автомобиль. Фейрвейл находился в противоположном направлении, за развилкой шоссе. Туда и направился Норман, оставив фургон догорать. Человек, способный в состоянии одержимости убить ни в чем не повинных незнакомцев, определенно не остановится перед убийством известных ему врагов. Сэм Лумис и его жена Лайла жили в Фейрвейле. Впереди показалась развилка. Несколько мгновений Клейборн колебался — может, стоит свернуть и предупредить Бэннинга? Но это означало разговоры, опять разговоры, а он уже знал, какова будет реакция, если он расскажет о своих подозрениях. О'кей, но где у вас доказательства? Все, что у вас есть, — это картонка, которую вы нашли в канаве. И на этом основании вы хотите меня убедить, что Норман убил человека, которого подобрал на дороге, и оставил его тело в фургоне? Но даже если это и так, откуда вам знать, что он поедет к Лумисам? Может, вы и хороший психиатр, но это не значит, что вы способны читать чужие мысли. Послушайте, доктор, вы устали. Почему бы вам не вернуться в больницу и не отдохнуть немного, оставив полицейскую работу нам? Голос Бэннинга. Голос высокомерия. Клейборн покачал головой. Он и вправду был совсем без сил, это так. И чужие мысли он читать не умел. Как он мог убедить Бэннинга в том, что знает, точно знает, о чем думает Норман? Никак. Да и времени не было. Машина миновала развилку. Клейборн сильнее надавил на педаль газа, внезапно ощутив решимость. Не снижая скорости, он прочитал на дорожном указателе: Фейрвейл 12 миль. Машина помчалась вперед. Теперь это ощущение было сильнее, чем когда-либо, — ощущение, что движешься во сне к опасному месту назначения. Но это был не сон. И времени не было.Глава 9
Норман шел по улице. На ней не было ни души. Гроза всех разогнала; гроза, а еще воскресный вечер. В каждом небольшом городишке есть своя Мэйн-стрит, и, когда наступает воскресный вечер, он пустеет. Магазины закрыты, парковки пусты, а если кто-то и появляется, то сразу скрывается в доме, за задернутыми шторами. Вот где нужно искать Сэма и Лайлу — они прячутся в одном из домов. Сэм, хозяин скобяной лавки, и Лайла, его жена. Она — сестра Мэри Крейн. Это она приехала сюда на поиски Мэри, когда та исчезла. И отправилась к Сэму, зная, что он и ее сестра — любовники. Никто так и не узнал бы о том, что случилось, если бы они не вмешались. Мэри Крейн и детектив, который пытался найти ее, были мертвы, да и Сэму с Лайлой тоже было предназначено отправиться в могилу. Вместо этого они явились в мотель и нашли там Нормана, и погребенным оказался он — погребенным заживо в психушке в течение всех этих лет. То, что его заперли, было худшим наказанием, чем смерть, наказанием за преступления, которых он никогда не совершал. Это Мама совершила их, забрав его сознание и его тело и использовав их для убийства. Он был невиновен — это все признали. Будь он виновен, его бы судили. Но суда не было — только долгие годы наказания, — а Сэм с Лайлой остались на свободе. А потом они поженились и жили долго и счастливо. До сего дня. Сегодня все кончится. И не потому, что он безумен; он снова в здравом уме, и он, а не Мама явится мстителем. Спасибо Господу за это. Нет, не Господу. Спасибо доктору Клейборну. Это он был Спасителем, избавившим Нормана от безумия. Если бы не доктор Клейборн, Норман не оказался бы здесь. А может, ему и не следует здесь быть, потому что доктор Клейборн не одобрил бы этого. Столько лет вместе, столько разговоров по душам, чтобы помочь Норману вновь обрести себя, избавиться от Мамы, избавиться от страха и ненависти. Замечательный человек, столько доброты и заботы, столько сочувствия. Сложись все иначе, возможно, Норман и сам стал бы врачом. Но иначе не сложилось. Да и не могло сложиться, пока не восторжествовала справедливость. Справедливость, а не месть. Доктор Клейборн обязательно должен это понять. Не может быть никакой справедливости, пока Сэм и Лайла живы. Это они заклеймили и приговорили его своими показаниями — но кто они такие, чтобы вершить правосудие? Лайла, отдающая свое теплое тело, чтобы утолить похоть любовника своей мертвой сестры. И Сэм, поддерживающий свою жизнь кровью невинных созданий, торгующий огнестрельным оружием и ножами в своей лавке — охотничьими ружьями, убивающими беззащитных животных, и ножами, чтобы снимать с них шкуры. Вот кто убийца, мясник, торговец смертью. Почему этого никто не видит? Доктор Клейборн никогда этого не поймет, а Норман понял. Тот, кто живет с мечом, должен от меча и погибнуть. Сегодня же. Но Мэйн-стрит была пуста, а дома по обеим ее сторонам погружены во тьму. Сэм и Лайла прятались от него, прятались в тени, за окнами. Где… в каком доме? Не станет же он стучать во все двери. Как их найти? Норман остановился на углу и нахмурился. Здесь, под фонарем, его никто не видит, но невозможно оставаться незамеченным бесконечно. Он в бегах, его будут искать. Если он намерен действовать, надо делать это сейчас. Времени нет… И тут он заметил телефонную будку возле погруженной во тьму заправки. Ну конечно, вот и ответ. Загляни в телефонную книгу. Он прошел мимо колонок и вошел в стеклянную будку. А войдя, уставился на болтавшуюся ржавую цепочку. Телефонной книги не было. Надо позвонить диспетчеру и узнать адрес. Норман потянулся было к трубке, но потом отдернул руку. Он не может звонить. Здесь адресов не спрашивают, и даже если диспетчер и даст его, она это запомнит. В подобных местах все проявляют любопытство к чужакам. Едва он повесит трубку, она, скорее всего, тут же перезвонит Сэму и Лайле и скажет, что их кто-то разыскивает. И все пойдет прахом. Прахом. Он пока еще не превратился в прах, да этого и не случится, если он будет осторожен. Но надо действовать быстро. Времени нет… Норман покинул будку, углубился в темноту, перешел на углу на другую сторону улицы и миновал закусочную. Ее окна были темны, как и положено в воскресный вечер. Все окна на улице были погружены во тьму, все, кроме одного. Одна витрина была освещена. Только подойдя поближе, Норман смог прочитать вывеску на противоположной стороне улицы. Скобяные товары Лумиса. В окне виднелся свет, но это было просто освещение витрины. Важнее был другой свет — тот, что слабо струился из глубины помещения. Там кто-то был. Норман начал переходить через дорогу, но внезапно замедлил шаг. Теперь осторожнее, остановись и подумай. Будь внимательнее. Перейди на ту сторону и пройди от угла вдоль стены здания — вдруг кто-то наблюдает за тобой в окно. Оставайся в тени. С глаз долой, из сердца вон. Норман кивнул сам себе, потом тихо двинулся вперед. И только дойдя до темного и узкого прохода между магазином и соседним домом, он едва слышно захихикал. Он захихикал, потому что старая поговорка была неверна. Подойдя к задней двери и начав возиться с замком, он действительно пропал из виду. Но сердце его по-прежнему было полно желания восстановить справедливость.Глава 10
Лайла Лумис была дома, когда это произошло. Она сидела в полутемной гостиной и смотрела какое-то дурацкое игровое телешоу. Программу выбрала не она; из-за грозы возникли помехи при передаче большинства сигналов, и только пятый канал принимался более-менее четко. Лайла уже в сотый раз спрашивала себя: и зачем она это смотрит? Игра была глупой, а вопросы, предлагавшиеся участникам, еще глупее. «У нас гигантский джекпот! Десять тысяч долларов наличными, новенький «форд-гэлакси» и полная развлечений оплаченная неделя отпуска на двоих в прекрасном «Акапулько-Хилтоне»… Как звали в девичестве Джеки Онассис?».[62] — Минни Шварц, — пробормотала Лайла, но тут же спохватилась и усмехнулась собственной глупости. Отвечать на вопросы ящика — бессмысленное занятие, однако в последнее время это вошло у нее в привычку. И не у нее одной; другие люди, кажется, тоже отвечают на вопросы ведущих викторин и ток-шоу и анонимных идиотов, которые выкрикивают рекламные лозунги на фоне невидимого хора ангельских голосов, восхваляющих какое-нибудь жидкое удобрение. Еще несколько лет такого веселья, и все будут разговаривать сами с собой. Лайла уже поднялась, чтобы пойти на кухню, когда начались вечерние новости. Она снова села и принялась слушать, ощутив что-то вроде благодарности. Спокойные голос и лицо комментатора обещали долгожданное облегчение после дурацкой истерии ведущего шоу и чересчур громких ответов самодовольных участников. В основном сообщения касались недавней грозы, а главной новостью стала ужасная авария в Монтрозе. К счастью для ее душевного равновесия, репортажа с места происшествия не было, хотя комментатор и обещал показать его в одиннадцатичасовом выпуске. Лайла про себя решила не включать телевизор в это время; возможно, это было по-детски с ее стороны, но она просто не могла выносить вида смерти и страданий. Лайла покачала головой, отвергая самокритику. Это не просто детская реакция; уж кто-кто, а она имела право испытывать такие чувства после того, что случилось. Конечно, это было много лет назад и уже стало древней историей; и ее там не было, когда сестру и детектива убил тот маньяк. Но Лайла видела Нормана Бейтса, двигавшегося на нее с ножом в руке, и страх остался в ее душе. Иногда он возвращался к ней в снах; тогда она начинала трястись и кричать, пока не успокаивалась в объятиях Сэма. Дорогая, все в порядке. Потом он включал свет возле кровати. Вот видишь? Здесь же никого нет. Тебе просто приснился страшный сон. И сейчас Лайле хотелось, чтобы Сэм был рядом. Уже далеко за семь, а он все еще в магазине, ведет подсчеты. Понятное дело — скоро нужно будет платить квартальные налоги, а воскресный вечер — лучшее время для бухгалтерии. Однако это лишило их возможности вместе поужинать, и нечего было и думать о том, чтобы идти потом куда-то. Да и вряд ли им хотелось бы куда-либо выходить после такой-то грозы. Слава богу, она окончилась, а сообщения о причиненном ущербе и перебоях в подаче электроэнергии в округе Лайлу не особенно волновали. Она слушала вполуха, когда комментатор начал зачитывать сообщение о пациенте, который нынче днем сбежал из больницы штата, перед этим убив посетителя. — Власти полагают, что он скрылся в фургоне, принадлежавшем жертве убийства, которая являлась членом религиозного ордена юных сестер милосердия. Пациент, Норман Бейтс, в настоящее время находится на свободе. Норман Бейтс. Лайла застыла на месте. Убийство. Скрылся. Находится на свободе. Она не могла ни шевелиться, ни смотреть, ни слушать. Все замерло, как в кошмарном сне. Но ведь она не спит. А Норман… Каким-то образом ей удалось вернуться к реальности, и она принялась внимательно слушать комментатора, который как раз дочитывал последнее сообщение выпуска. — Поздно вечером молния ударила в оранжерею «Уэйленд Нэрсериз» в Рок-центре. Ущерб оценивается в… И все? Она пропустила конец сообщения о Нормане и теперь запаниковала. Но, черт возьми, у нее есть полное право паниковать. И если бы у этого невежды, который читает новости, были хоть какие-нибудь мозги, он бы тоже запаниковал. Это ведь не просто очередное сообщение на криминальную тему! Норман сбежал! И снова она заговорила с ящиком, с самой собой. А поговорить надо было бы с Сэмом. Лайла поднялась, подошла к телевизору и выключила его. Потом прошлась по комнате в темноте, собираясь включить свет, но вовремя остановилась. Света не было. А что если он здесь? Да может ли такое быть? Даже если Норман и знал, где она живет, не было причин думать, что он явится сюда. Исключая тот факт, что люди, подобные Норману, не руководствуются причинами, определяющими поведение нормального человека. Лайла стояла возле лампы, когда услышала какой-то звук. Она напряглась и начала внимательно прислушиваться, однако в этот момент все стихло. Это просто нервы. И разыгравшееся воображение. И снова она напряглась, потому что звук возобновился — точно кто-то едва слышно скребся. Шаги? Она не могла сказать наверняка, что это, но знала, откуда доносятся эти звуки. Снаружи. И опять наступила тишина. Тишина и темнота. Ничего не слыша и не видя, Лайла боком приблизилась к окну, выходившему на улицу. Ее рука, отодвигавшая занавеску, дрожала. Медленно, всего-то на дюйм, только чтобы выглянуть и увидеть… Ничего. Дорожка, лужайка, улица были пустынны. И снова послышался тот же звук, когда дерево возле дома закачалось на ветру и верхние ветки задели край крыши. Нормана там не было. Лайла и сама не заметила, что задержала дыхание, пока не выдохнула с облегчением. Вот видишь, это все твое воображение. И зачем Норману причинять тебе вред? Ты ему не враг. Он сюда не придет. А когда она задернула занавеску, ей стало совсем легко. Конечно же, его здесь нет. У Нормана в голове другой враг. Он придет за Сэмом. Когда Лайла достигла противоположного конца стола и нащупала телефон, она вновь дрожала. Усилием воли она пыталась сосредоточиться, набирая невидимые в темноте цифры телефонного номера магазина. Потом она стала ждать гудка, но его не было; вместо него слышался какой-то повторявшийся звук. Занято? Нет, звук был иным. Что они там говорили о перебоях с энергией? Когда она положила трубку, скребущийся звук снаружи возобновился. И хотя она теперь знала, откуда он исходит, но все равно опять задержала дыхание. Может быть, на сей раз она услышит что-то еще, например шум машины. Машины Сэма, которая подъезжает к дому, поворачивает… Тишина. Если бы Сэм слушал радио в магазине, он услышал бы новости и заторопился домой, к ней. Но машины не было, значит, он ничего не слышал и ни о чем не знает. Лайла взглянула на часы; светящиеся стрелки на циферблате сообщили ей, что уже восемь. Восемь часов. Даже если Сэм ничего не слышал, он уже должен был бы вернуться. Если только… Не нужно больше ни о чем думать. Нужно пойти на кухню, отыскать сумочку и пробраться к задней двери. А потом выглянуть в дверное окошко, посмотреть на дорожку и убедиться, что никто там не стоит. Дорожка оказалась пуста. Лайла медленно открыла дверь кухни и ступила за порог. Вечерний ветер обдувал ее лицо, пока она осматривала двор, лужайку, дорожку, которая вела на улицу. Ничто не вызывало подозрений. Крепко сжав в руках сумочку, она заперла дверь и пошла по дорожке, поглядывая в сторону соседнего дома, погруженного в темноту. Может, стоит сказать Демпстерам, пусть Тед довезет ее до магазина? Но тут она вспомнила, что соседей нет дома; они что-то говорили насчет визита к своей замужней дочери в Рейвенсвуде. А те, что живут напротив, уехали утром отдыхать на озеро. Лайла вышла на улицу и остановилась, чтобы окинуть взглядом дорожку, уходившую вправо. Там двигались только тени под деревьями. Но в тени… Не паникуй. Просто смотри во все глаза, не спеши, тут идти всего-то три квартала. Она снова и снова повторяла мысленно эти слова, однако все же поймала себя на том, что торопится. Тени были всего лишь тенями, вечер стоял тихий, если не считать дыхания ветра и все более быстрого стука ее каблуков по мокрому асфальту. И тут, свернув на Мэйн-стрит, Лайла увидела огни машины, которая приближалась слева. Сэм? Она остановилась и уже собралась было махнуть рукой, но это оказался не их «универсал», а лицо водителя было ей незнакомо. Наверное, ей все равно стоило помахать; но теперь было уже поздно, поскольку машина скрылась за поворотом. Мэйн-стрит вновь опустела. Лайла двинулась дальше. Еще один квартал. Вот она уже подходит к магазину и всматривается в освещенное окно. Но окно не было освещено. Она замедлила шаг и начала вглядываться сквозь стекло в темноту магазина. Не паникуй. Наверное, он просто все запер и вышел через заднюю дверь, чтобы сесть в машину. Лайла направилась по дорожке вдоль здания, ступая медленно и осторожно. Она не сделала и нескольких шагов, как увидела «универсал», стоявший за углом дома. Его дверцы были закрыты, а водительское место пустовало. Сэм не уезжал. Тогда почему не горит свет? Может быть, он уснул? А может… И тут ей пришла в голову еще одна мысль — та, которую она все время пыталась от себя отогнать. В прошлом месяце Сэм был у доктора Роусона, и ему сделали электрокардиограмму. Ничего серьезного, просто какие-то шумы, не о чем тревожиться. Однако врачи знают не все, и в половине случаев их выводы оказываются ошибочными. А что если у Сэма сердечный приступ? Не паникуй. Лайла продолжала медленно идти по дорожке. Двигалась она молча, и лишь тишина встретила ее, когда она подошла к черному ходу. Жалюзи на окнах по обе стороны от двери были опущены, а сама дверь закрыта. Она взялась за ручку и поняла, что дверь заперта. У нее в сумочке был ключ, но она не стала доставать его. Этот урок она вынесла из того ужасного опыта, который выпал на ее долю много лет назад. Веди себя спокойно, не рискуй, когда ты одна. И если с Сэмом действительно что-то случилось, она ничего не сможет сделать до тех пор, пока ей кто-нибудь не поможет. Не паникуй. Лайла повернулась и пошла мимо пустого «универсала» к дорожке, потом остановилась и посмотрела по сторонам. Тихий вечер, нигде ни звука, никакого движения. Успокоившись, она устремилась по дорожке направо и вышла на улицу. На противоположной стороне находилось здание суда. Она двинулась к нему мимо мокрых пустых скамеек и гранитного обелиска в память героев войны. Здание было погружено во тьму, однако дверь во флигеле оказалась незапертой и в коридоре горел свет. Лайла вошла, поднялась по ступенькам и оказалась в холле. И тут ее охватило ощущение… как там это называется… дежа… ви… вю… что-то вроде этого, — когда тебе кажется, будто это уже происходило. Это воспоминание, а не ощущение, поправила она себя. Это и вправду уже происходило, много лет назад, когда они с Сэмом разыскивали убийцу ее сестры. Они пришли сюда воскресным утром, чтобы встретиться с шерифом Чемберсом, и помощник… как же его звали?.. Питерсон, старик Питерсон сказал им, что шериф в церкви. Сейчас Питерсона и Чемберса не было, она была здесь одна, однако сходство ее нынешнего дела с прежним выглядело пугающе. Лайла ускорила шаг и спустя минуту переступила порог офиса в дальнем конце коридора. За столом сидела маленькая пожилая Айрин Гровсмит и читала журнал. Она отложила его, по-совиному взглянула поверх очков, узнала посетительницу и кивнула. — Лайла… — Здравствуйте, Айрин. Шериф Энгстром сейчас занят? — Еще как. — Айрин недовольно сощурила глаза за толстыми стеклами очков. — Уехал больше трех часов назад. В Монтроз отправился, там автобус перевернулся, слышали? Сказал, будет не позднее семи, а сейчас уже половина девятого. Дежурной связи с ним нет, телефоны тоже не работают. Сейчас, кажется, восстанавливают линию. — Значит, я не смогу связаться с шерифом? — Я же вам говорю… — Айрин спохватилась, сняла очки и, как бы извиняясь, откашлялась. — Простите. А в чем дело? Уже давно могла бы спросить, старая сова. Лайла изобразила на лице подобие улыбки и тряхнула головой, скрывая свои истинные чувства. — Я немного волнуюсь за Сэма. Он весь день был в магазине и не пришел домой к ужину. Я там только что была, машина стоит возле дома, однако дверь закрыта и света нет. — А ключ у вас есть? — Да. Просто я не хочу заходить туда одна. Лайла заколебалась — а стоит ли говорить обо всем? Одно слово Айрин — и завтра утром об этом узнает весь город. Но это было не важно; важно то, что касается Сэма. Если с ним что-то случилось… — В новостях было сообщение, — сказала она. — Говорили о пациенте, который сбежал сегодня днем из больницы штата. — Норман Бейтс? У Лайлы перехватило дыхание. — Вы слышали о нем? Айрин кивнула. — Полчаса назад заходил Чак Мервин, спрашивал шерифа. Он из пожарной части, вы ведь знаете, сын Дейва Мервина? Высокий смуглый парень с плохими зубами… — Да, я его знаю. А что случилось? — Они приехали оттуда и хотели, чтобы шериф узнал о случившемся, прежде чем снова отправится в Монтроз. Никак не могли связаться с ним по рации. — Откуда приехали? — Я записала. — Айрин вытащила из-под журнала блокнот. — Вот. — Она нацепила очки и прочитала: — Чак сказал, что они нашли фургон, в котором сбежал тот маньяк. На окружной дороге А, недалеко от города. Вроде как взорвался бензин — внутри два тела. Одна женщина, какая-то монашенка, посещавшая больницу, — во всяком случае, так они предполагают. Другой — Норман Бейтс. — Так он мертв? — Сгорел дотла. Чак говорит, за все пять лет работы в части ни разу не видел столь ужасного зрелища. — Слава богу. Айрин быстро взглянула на нее. — А при чем тут Сэм? — Ни при чем. — Лайла покачала головой. — Послушайте, я сейчас вернусь к магазину. Но когда появится шериф, не могли бы вы попросить его заглянуть туда? Если «универсала» на месте не окажется, значит, мы уехали домой и все в порядке. Попросите его просто посмотреть. — Разумеется. Я запишу. Когда Лайла уходила, Айрин царапала что-то в блокноте. Теперь ей не нужно идти медленно. Улица по-прежнему была пустынна, однако опасность таилась не на ней. Единственным, о чем теперь стоило беспокоиться, был Сэм. Эта чертова электрокардиограмма… Не паникуй. Может, он просто уснул. Но несмотря на это, Лайла ускорила шаг, когда сворачивала на дорожку. Втайне она надеялась, что «универсала» там нет, но, увидев его возле задней двери магазина, заторопилась еще сильнее. Когда она достигла темной двери, ключ уже был у нее в руках. Стараясь унять дрожь, она вставила его в замок, что удалось ей не сразу. Металл заскрежетал о металл, и ручка повернулась. Лайла вошла внутрь и остановилась, стараясь вспомнить, где находится выключатель. Справа или слева? Забавно, почему она не может вспомнить такую простую вещь. Ее рука ощупывала штукатурку справа, потом нашла выключатель, щелкнула им, но ничего не произошло. Лампочка перегорела, что ли? Перегорела. А Норман сгорел, напомнила она себе. Не паникуй. Может, света нет здесь и в витрине из-за перебоев с энергией? Лайла заставила себя подождать, пока ее глаза привыкнут к темноте, и затем осмотрела комнату. Шкафчики с документами вдоль дальней стены, полки по бокам, письменный стол и стул посредине. На столе разбросаны папки и бумаги, а стул пустой. Сэм не оставил бы такого беспорядка, значит, он в магазине. Она прошла мимо стола и направилась к двери, за которой находилось торговое помещение. Там было еще темнее, и она остановилась на пороге, вглядываясь в тени. — Сэм? Тени молчали. — Сэм! О господи… что-тослучилось… его сердце… Она двинулась дальше, обошла прилавок с внутренней стороны и увидела его. Он лежал лицом вверх и глядел на нее. Лайла отпрянула. Она была права — и в самом деле сердце. Именно туда был нанесен удар ножом, оставивший в груди зиявшее, булькавшее отверстие. На какое-то мгновение ей показалось, что он не умер. Ведь она слышала, как кто-то дышит. А когда из-за прилавка у нее за спиной вышла тень, Лайла обернулась, и в этот момент нож стал опускаться. Все ниже и ниже…Глава 11
Когда Клейборн подъехал к магазину, возле него уже стояла машина шерифа. Увидев ее, он затормозил и, выйдя из машины, направился к открытому освещенному входу. — Минуточку, пожалуйста. Клейборн остановился, увидев перед собой мужчину невысокого роста. Почти безотчетно он измерил его профессиональным взглядом: худой, болезненный цвет лица, жидкие каштановые волосы, карие глаза, аккуратно подстриженные усы. На мужчине были темный деловой костюм, белая рубашка и монотонный серый галстук — типичный воскресный наряд типичного торговца из маленького городка. Клейборн вдруг поймал себя на том, что улыбается с облегчением. — Сэм Лумис? — спросил он. Мужчина покачал головой. — Милт Энгстром, — ответил тот. — Шериф округа. Облегчения Клейборна как не бывало. Он перевел взгляд и увидел то, на что до сих пор не обращал внимания: ноги в начищенных до блеска, остроносых ботинках под брюками с небольшими отворотами внизу. Но довольно щеголять своей проницательностью. И довольно необоснованных надежд. Клейборн поймал на себе ровный, пристальный взгляд шерифа. Он знал, что ему нужно спросить, и боялся услышать ответ. — А где же мистер Лумис? С ним что-то случилось? Ничего не выражавшие глаза смотрели не мигая. — Если не возражаете, вопросы буду задавать я. Для начала скажите мне, кто вы и что здесь делаете. Клейборн почувствовал, как у него свело мышцы ног, едва он переменил позу, чтобы не чувствовать навалившейся усталости. Когда ему в последний раз выпадал случай отдохнуть? Съехав с шоссе и приближаясь к городу, он почувствовал, что засыпает за рулем: сказывалось напряжение предыдущих часов. Единственное, чего ему сейчас хотелось, — это сесть и расслабиться. — Долгая история, — ответил он. — Не могли бы мы просто войти внутрь и… Шериф нахмурился. — Говорите, — сказал он. — У меня нет времени. К тому времени, когда Клейборн, назвавшись, рассказал Энгстрому, что случилось в больнице и на дороге, он уже был готов рухнуть. В отличие от Бэннинга, шериф ничего не записывал, но, без сомнения, внимательно слушал то, что ему говорили. Наконец он кивнул, давая понять, что записная книжка в его голове закрыта. — Может, теперь вам лучше войти, — сказал Энгстром. — Тут кое-что произошло. Стремительно повернувшись, шериф направился внутрь магазина, не дав собеседнику времени ответить. Клейборн последовал за Энгстромом, и у него появилась возможность заговорить. — Лумис мертв? Шериф остановился перед прилавком и указал рукой на то, что лежало на полу слева от него. — Вы врач, — бросил он. — Вот вы мне и скажите. Клейборн посмотрел туда, куда указывал Энгстром, а потом сделал шаг вперед. С минуту он молчал, чувствуя на себе пристальный взгляд шерифа, буравивший ему спину. «Маленький садист — ему это нравится! А чего он от меня ждет — чтобы меня вытошнило, как того торговца у фургона? Я врач. Мне уже приходилось сталкиваться с насильственной смертью». И Сэма Лумиса он видел прежде. И вот что насторожило его — он уже видел раньше искаженные подобным образом черты. Клейборн вспомнил: в истории болезни были вырезки — вырезки из газет с фотографиями людей, проходивших по делу Нормана. Дело Нормана. Клейборн заставил себя поднять глаза и посмотреть на Энгстрома. Взглядом он не мог передать холодной беспристрастности, но попробовал сделать это голосом. — Рана довольно большая, — заговорил он. — Очевидно, нанесена ножом с очень широким лезвием. Судя по размеру кровопотери, можно предположить, что была задета аорта, возможно даже перерезана. Хотите, чтобы я осмотрел его? Шериф покачал головой. — Мой человек едет сюда из управления округа — или поедет, когда вернется с места аварии в Монтрозе. Мне сегодня не хватает людей, даже не смог привлечь еще одного помощника. — Энгстром зашел за прилавок. — Тут есть еще кое-что, на что вам, возможно, захочется посмотреть, пока мы ждем. Клейборн зашел с другой стороны и взглянул вниз. Шериф был не прав. Ему не хотелось на это смотреть. На это жестокое и ужасное творение чьих-то рук, распростершееся возле прилавка в луже крови, которая вытекла из дюжины ран, разверзшихся на белой плоти, словно алые рты. Не было смысла даже пытаться узнать жертву, однако Клейборн догадался прежде, чем Энгстром заговорил. — Лайла Лумис, — произнес шериф. — Жена Сэма. Клейборн отвернулся. Как он ни сдерживался, его мутило, точно студента-первокурсника на первом вскрытии. Когда к нему вернулась речь, единственным, что он мог выдавить из себя, было бормотание: — Значит, он убил их обоих. — Он? — Норман Бейтс. Пациент, о котором я вам рассказывал. — Возможно. — Сейчас в этом уже нет сомнений. Я знал, что прав, — он направился сюда сразу же, как только поджег фургон. Помните, что я говорил вам насчет голосовавшего, которого он, вероятно, подобрал на дороге? — Подобрал? Сдается мне, вы делаете чересчур поспешное заключение. — У меня в машине его картонка. — Клейборн повернулся. — Пойдемте, я вам покажу… — Потом. — Шериф подошел к другому концу прилавка. — Я хочу, чтобы вы сначала взглянули на это. Клейборн приблизился к нему, и шериф указал на открытый ящик кассового аппарата, стоявшего на прилавке. — Пусто, — сказал он. — Днем было девятьсот восемьдесят три доллара, а сейчас их нет. — Откуда вам известна сумма? — На полу я нашел вот это. — Энгстром достал из кармана пиджака лист бумаги. — Депозитная квитанция, подготовленная для банка на завтрашнее утро. — Значит, Норман взял деньги. — Кто-то определенно взял их. — Шериф повернулся. — Идемте, есть еще кое-что. Он нырнул под покрытый стеклом прилавок и вытащил лоток из тех, что выставляются в витринах, с вырезанными в нем канавками. На лотке лежала дюжина ножей разной величины с костяными ручками. Лезвия засверкали на свету. Нет, не дюжина — Клейборн быстро пересчитал их и поправился. Ножей было одиннадцать, а крайняя канавка пустовала. Энгстром, наблюдавший за ним, кивнул. — Один отсутствует, — согласился он. — Орудие убийства. Шериф резко повернулся и направился в заднюю комнату, по дороге указав Клейборну на верхний свет. — Когда я пришел сюда в поисках миссис Лумис, задняя дверь была не заперта, а свет не включался. Сперва я подумал, что перегорела лампочка, а потом увидел ее на столе. Я ввернул ее обратно, и, как видите, с ней все в порядке. — Разумеется. — Клейборн увидел письменный стол и стул. — Норман пробрался в магазин и убил Лумиса, который работал за столом. Потом оттащил тело в торговое помещение, чтобы убрать его с глаз, — смотрите, вон кровь на полу. Затем вернулся сюда, выкрутил лампочку и стал дожидаться миссис Лумис… — Откуда он мог знать, что она придет в магазин? — Он рассчитывал, что она придет сюда в поисках мужа. Неужели не понимаете? За этим он сюда и явился — чтобы убить их обоих. Энгстром пожал плечами. — Попробуем взглянуть на все это с моей точки зрения, — сказал он. — Представим себе вора, обыкновенного вора. Им мог быть кто-то из живущих поблизости или даже тот попутчик, который, как вы утверждаете, сгорел в фургоне. Но кто бы это ни был, он собирался обчистить магазин. Может, он уже присмотрелся к парочке других, но не смог в них забраться. И тут он видит свет здесь. Пробует заднюю дверь, а она не заперта. С тем, что он пробрался сюда незаметно, я готов согласиться. Но и только. — А как же насчет остального? Что не так? — То, что из вас не бог весть какой детектив. — Энгстром посмотрел на пол. — Да, здесь кровь, но лишь несколько капель. По-моему, она капала с ножа, когда вор уходил с ним. Сэма убили не за столом; рана находится в груди, а не в спине. На самом деле, у вора и ножа-то не было, когда он сюда явился; он взял нож из-под прилавка в магазине. Клейборн нахмурился. — Я все же думаю… — Погодите, дайте мне закончить. — Энгстром указал рукой на дверь. — Как мне представляется, Сэм был там. Он выключал свет в магазине, когда забрался вор. Тот явился за деньгами, а не для того, чтобы убивать, и ему хотелось лишь одного — спрятаться и дождаться, когда Сэм уйдет. В задней части магазина спрятаться негде, поэтому он решил спрятаться за прилавком, в темноте. Но тут что-то произошло: Сэм либо увидел его, либо услышал. И тогда вор схватил нож и нанес удар. Далее вор берет деньги из кассы. Он готов бежать через заднюю дверь, но тут на дорожке появляется Лайла. Он запирает дверь, решив, что она подергает ручку и уйдет. Но его ждет сюрприз: у нее есть ключ. Он успевает выкрутить лампочку, чтобы она не смогла включить свет. А когда она заходит внутрь, он ждет ее в темноте с ножом. Клейборн нахмурился. — Вы же видели ее тело, — сказал он. — Может, тот, кто совершает убийство в минуту паники, и нанесет повторный удар, чтобы жертва нападения не выжила и не смогла его опознать. Но тут другое. Она была не просто убита — ее били ножом снова и снова, так, как Норман бил ее сестру в душевой… Он умолк, поняв, что шериф его не слушает. Никто ему не поверит, пока у него нет доказательств — веских, бесспорных доказательств. — Да вы не волнуйтесь, — произнес Энгстром. — Если Бейтс действительно жив, он не уйдет далеко. — Но теперь у него есть деньги. — А у нас есть его имя, его фотографии и полная информация о том, что он совершил. Он не сможет скрываться долго; да и куда ему деться? Клейборн не ответил. У него не было ответа. И тут, взглянув на разбросанные по столу бумаги и папки, он увидел лежавшую на самом краю газету. Она была частично сложена, будто ее отбросили за ненадобностью, однако на первой полосе над двумя колонками был отчетливо виден заголовок. ГОЛЛИВУДСКИЙ ПРОДЮСЕР ПЛАНИРУЕТ СНЯТЬ ФИЛЬМ О ДЕЛЕ БЕЙТСА. Теперь он знал, куда направился Норман.Глава 12
Джан Харпер внимательно рассмотрела свое лицо в зеркале ванной комнаты и решила, что макияж у нее превосходный, поле чего показала своему зеркальному отражению язык. Отлично, детка. Теперь можно и начинать. Прихватив сумочку с полки, она повернулась и вышла на цыпочках — предосторожность, которая, в общем-то, не была обязательной: во второй спальне, по другую сторону ванной комнаты, Конни храпела вовсю. Соседка Джан по квартире будет, наверное, до полудня спать мертвецким сном, а когда наконец проснется, пожалеет, что еще не умерла: развлечения и игры минувшей ночи напомнят о себе тяжелым похмельем. Однако, пока Джан шла к выходу, ее стала терзать зависть. Конни не требовалось быть рабски привязанной к зеркалу: холодный душ, пара движений расческой после сна — и все в порядке. Ей не нужно было думать о том, хорош ли ее макияж, — не с таким большим носом и такой маленькой грудью. Если хочешь внедриться в этот бизнес, нужен маленький носик и большая грудь, так что Конни заведомо была не при делах. Внезапно Джан охватил приступ стыда. Нельзя же винить Конни за ее внешность. Она честная и не пытается что-то сделать со своим носом или грудью. Она вполне довольна и тем, что имеет, а это достойно похвалы, а не осуждения. Джан пожала плечами. Выйдя из дому, она заперла за собой дверь. У Конни все сложится; сейчас самое время подумать о собственных целях и задачах. Потому-то она и потратила час на макияж, потому-то и ждет ее на парковке аккуратная маленькая «тойота». Всякий раз, когда она задумывалась о ежемесячных платежах, ее начинало трясти, но, едва она открывала дверцу, садилась на сиденье и вдыхала чудесные запахи новой машины, к ней тотчас возвращалось хорошее настроение. «Тойота» была для нее не роскошью, а чертой ее облика, частью имиджа. И запах новенькой кожи был так же необходим, как духи «Шанель», которыми она опрыскивалась после душа, — хотя бензин уже стоит дороже, чем духи. Если хочешь достичь вершины, не садись в автобус. Она завела мотор, аккуратно вырулила на дорогу и свернула в восточном направлении, на Малхолланд-драйв.[63] Вдоль извилистой дороги кое-где виднелись ряды домов, но по большей части за окнами машины тянулись скалистые уступы, поросшие кустарником. В утренней дымке еще можно было мельком увидеть сусликов, койотов и других представителей животного мира, включая любителей утренних пробежек. Не обращая на них внимания, Джан смотрела в сторону долины Сан-Фернандо,[64] которая раскинулась слева от нее. В желтоватом пятне смога проступали очертания звуковых павильонов «Коронет стьюдиос», которые располагались где-то между студийным центром Си-би-эс и черной башней киностудии «Юниверсал». «Тойота» вновь свернула налево и покатила вниз. Джан набрала в грудь побольше воздуха, что всегда делала перед тем, как начать зигзагами спускаться в туман. Этот чертов смог въедался в хромированные детали «тойоты», а уж что он делал с человеческими легкими — одному богу было известно. Но тот, кто вознамерился достичь вершины, иногда должен бывать и в ущелье. Миновав бульвар Вентура, она направилась к северу, к воротам студии располагавшимся по правую руку. Перед ней ехал сверкающий «роллс-ройс»; он остановился перед будкой охраны, но лишь на мгновение. Полосатый шлагбаум, преграждавший въезд, дернулся, человек в форме улыбнулся и жестом пригласил водителя проехать. «Роллс-ройс» двинулся в сторону парковки. Затем к будке подъехала Джан, и шлагбаум опустился. Охранник смотрел на нее. Она одарила его улыбкой. — Джан Харпер… — произнесла она. Выражение его лица не изменилось, — а может, это лицо вообще было лишено выражения? — К кому вы направляетесь? — Я в команде Дрисколла. — Минутку, пожалуйста. Охранник повернулся и исчез в будке, где начал проверять списки, стопкой лежавшие на полке возле двери. — О'кей. Попросите их, чтобы они дали вам бейдж. — Спасибо. Попрошу. Шлагбаум поднялся, и Джан проехала, надеясь, что ее улыбка не выглядит слишком нарочитой. Этот парень в «роллс-ройсе» удостоился радушного приема, но ее имени охранник не запомнил даже после стольких недель визитов на студию. Расслабься, детка. Наступит день, когда ты будешь проезжать через эти ворота по красной дорожке, которую они расстелют для тебя до самого офиса Дрисколла. Джан как раз проезжала мимо этого офиса, находившегося в административном здании справа, но не остановилась. Все места на парковке были снабжены стойками с табличками, извещавшими, что эти места зарезервированы за персоналом. Таковы правила, по которым работает эта система: у персонала места на парковке рядом с офисами; звезды и режиссеры выбирают места рядом с павильонами, лучшие продюсеры являются владельцами площадок, расположенных рядом с их конторами. Но ведь имена на табличках можно стереть и написать новые. И, судя по тому, как шли дела в киноиндустрии, те, кто писал имена на табличках, были единственными людьми в городе, имевшими постоянную работу. Джан пожала плечами и поехала в дальний конец парковки. Ей попадались разносчики почты на велосипедах, престарелые продюсеры на мототележках, фургоны и грузовики со съемочным оборудованием. «Тойота» протискивалась между передвижными гримерками и трейлерами и внезапно была вынуждена затормозить: впереди шла съемка какой-то сцены, и на площадке вспыхнула и замигала красная лампа, извещавшая о необходимости остановить движение, шум которого мог помешать работе. Кинопроизводство должно продолжаться. Когда-то эти студийные улицы пестрели всевозможными нарядами: тут можно было увидеть актеров в восточных одеждах, заимствованных из арабских сказок, попадались пираты, бальные танцоры времен Французской империи, кавалеристы Армии Конфедерации. Тут и там слонялись статисты в цилиндрах и фраках, девочки из кордебалета казались ходячими радугами. Индейских вождей с воинственно разрисованными телами и звезд ковбойских фильмов в белых костюмах и шляпах сменяли ведущие актрисы, которые блистали в костюмах, порожденных фантазией Эдит Хед.[65] Однако костюмные фильмы ушли в прошлое, сметенные финансовыми потрясениями. Сегодня шейх Валентино[66] — это приземистый нефтяной магнат в деловом костюме, солнечных очках и замызганной куфии.[67] Пиратские корабли затонули, на смену танцзалам пришли дискотеки, Армия Конфедерации была унесена ветром.[68] Джинджер и Фред навсегда отставили в сторону свои танцевальные туфли,[69] индейская тропа войны стала пролегать через сенатские слушания, куда краснокожие являются с дипломатами в руках, ковбои сделались похожими на бородатых студентов университета, а большинство ведущих актрис ныне заняты в постельных сценах, и одежда им не нужна. Сегодня, идя на киностудию, не ищите гламурного блеска — ищите место, где можно припарковаться. Наконец Джан добралась до дальнего конца парковки и бросила взгляд на часы. Без четверти десять; у нее оставалось еще пятнадцать минут. Однако парковка была уже почти забита. Покружив, она нашла свободное место и стала втискиваться туда, как вдруг дверца машины справа от нее раскрылась и кто-то попытался выйти. Она резко затормозила. — Эй, осторожнее!.. — воскликнула она, нажав на клаксон. Человек повернулся, и Джан узнала Роя Эймса. Он помахал ей и, когда она припарковалась, подошел к ее машине с левой стороны. — Прости, не заметил тебя. Он открыл дверцу и взял ее руку, когда она уже собралась выйти из машины. Джан не стала хмуриться, но не могла не задуматься. Что такое с этим парнем? Несмотря на несколько недель близкого общения, она никак не могла привыкнуть к его манере все время подавать ей руку. Вежливость не характерна для нашего времени. Большинство мужчин не станут помогать женщине выйти из машины, и очень многие будут с иронией наблюдать за тем, как она пытается припарковаться. А вот с Роем Эймсом ничего не было понятно. Он даже выглядел иначе, чем большинство сценаристов, которых она знала. Прежде всего, он тщательно следил за собой. Не красавец, но и не из тех субъектов, которые отращивают волосы или носят очки в роговой оправе. Он не носил джинсов «ливайс» и явно снимал уличную обувь, перед тем как сесть за пишущую машинку. Она никогда не видела его пьяным или хотя бы навеселе, и вообще, если у него и были какие-то недостатки, он их умело скрывал. Скрывал. Эти открытые души всегда что-нибудь скрывают. И откуда он такой взялся, с этими своими старомодными манерами и открытой улыбкой? Откуда ты такой взялся? Джан поймала себя на том, что предается несвойственным ей подозрениям вместо того, чтобы испытывать уважение к Рою. Для подозрений не было никаких причин; наверное, он был таким же открытым человеком, как и она. Они пересекли парковку и вышли на улицу, на которой было полно агентов и клиентов, спешивших на утренние встречи, рабочих, направлявшихся на площадки, посыльных, бежавших по поручениям, словом, царил обычный хорошо организованный беспорядок. — Я звонил тебе, — заговорил Рой. — Конни сказала, что ты уже ушла. — Как она? — Хреново. Похоже, я ее разбудил. — Не беспокойся, это потрясение она переживет. Я ведь пережила. Рой быстро взглянул на нее. — Значит, ты уже все знаешь? — Знаю что? — Разве ты не слушала новости? Норман Бейтс сбежал. — О господи! — В сообщениях говорится, что он снова начал убивать. Уже есть пять жертв. Точной информации нет, но, кажется, он еще в бегах. Джан остановилась. — Так вот зачем Дрисколл хотел нас видеть! Как ты думаешь, они собираются прикрыть картину? — Возможно. — Но они не могут… — Джан взяла Роя под руку. — Мы должны остановить их. Прошу тебя, обещай, что ты поможешь. Он смотрел на нее. Почему он ничего не говорит? Глубоко вздохнув, Джан выдала свой самый сильный аргумент: — Я думаю не только о своей роли. Тебе эта картина тоже нужна, этот сценарий — твое будущее. Не позволяй выбросить его. Взгляд у Роя был ледяной. Неожиданно его лицо исказилось, и он заговорил громким голосом: — Да что с тобой, черт побери? Сбегает какой-то маньяк, убивает пятерых ни в чем не повинных людей, а тебя волнует только одно — судьба какого-то чертова фильма! Он выдернул свою руку столь резко, что Джан на миг показалось, он ее сейчас ударит. Но он повернулся и зашагал прочь. Она стояла и потрясенно смотрела ему вслед. Значит, она все-таки была права. За этими хорошими манерами и дружеской улыбкой что-то скрывалось, и теперь она знала что. Злость. Как ни странно, она его не боялась. Но когда чувство потрясения начало ослабевать, она удивилась тому ощущению, которое испытала. Это было разочарование. Черт бы его побрал. Рой значил для нее больше, чем она думала. Даже сейчас она не могла окончательно оттолкнуть его. Возможно, она была не такой решительной, какой пыталась казаться, поскольку какая-то часть ее отзывалась на образ Мистера Хороший Парень. Возможно, его гнев был оправдан; быть может, он искренне переживал из-за этих убийств. И если это… Джан тряхнула головой. Что он там думает, это его дело, но ей с ним не по пути. Она слишком долго и напряженно работала, чтобы все это бросить. Когда Джан была еще маленькой девочкой, она, глядя на себя в зеркало и видя свое прыщавое лицо, задумывалась: когда она вырастет, найдется ли человек, который сочтет ее привлекательной и полюбит? Она всю жизнь работала, чтобы стать кем-то заслуживающим внимания, стать похожей на тех, кого она видела по телевизору и на киноэкране. И вот она выросла, она уже выступала по телевидению, теперь ее ждало кино, и она всем должна была понравиться — не кому-то одному, а всем. Она была обязана достигнуть успеха. И не ради себя самой: это был ее долг перед той прыщавой девочкой в зеркале, маленькой девочкой, которая жила большой мечтой. Посмотрев вслед Рою, входившему в административное здание, Джан с удвоенной решимостью устремилась вперед. Никакая злость на свете теперь ее не остановит. Ей было жаль погибших, кем бы они ни были, но помочь им она уже ничем не сможет. Они были мертвы, а она жива, а то, что кто-то назвал «чертовым фильмом», было тем, ради чего она работала и чего так ждала. Что бы ни произошло, Джан не позволит им остановить картину.Глава 13
Анита Кедзи одинаково свободно владела обеими руками. Она сидела в приемной офиса Дрисколла. На столе перед ней лежали экземпляры «Вэрайети» и «Голливудского репортера». Анита перелистывала их одновременно в поисках того, что могло бы заинтересовать ее шефа, и обводила нужные материалы красным фломастером. Джан прежде уже приходилось наблюдать этот ритуал, но она не переставала удивляться тому, как мисс Кедзи удается читать оба издания одновременно. Впрочем, надо помнить, что эта женщина немного странная; всякий, кто берется за работу секретаря продюсера, непременно должен быть странным. Нужно быть кем-то вроде насекомого, вероятно. Есть ведь такие насекомые, у которых глаза функционируют независимо друг от друга и могут смотреть сразу в двух направлениях. Уточнение: в трех направлениях. Потому как мисс Кедзи, не отрывая глаз от страниц, произнесла: — Заходите, пожалуйста. Мистер Дрисколл будет с минуты на минуту. Он немного опаздывает. Джан кивнула и, пройдя мимо ее стола, вошла в кабинет. Немного опаздывает. И что в этом необычного? Если верить секретарям, продюсеры всегда немного опаздывают, как дешевые часы. Вообще-то это удачное сравнение: всегда приходится следить за их руками,[70] поскольку некоторые из них определенно не в состоянии делать это сами. Разумеется, бывают и исключения из общего правила: есть мужчины, чьи таланты и хороший вкус бесспорны и незаменимы. Без них киноиндустрия не выживет. Однако в наши дни продюсером может назваться каждый. Всего-то и нужно, что раскинуть сети, заявить о приобретении собственности для будущих съемок, снять помещение под офис, повесить на дверь табличку и ждать, когда начнут приходить девочки, чтобы возлечь. Марти Дрисколл, кажется, был не таким, и слава богу; он никогда не пытался заигрывать с ней, а планы у него, бесспорно, были впечатляющие. Войдя в кабинет, Джан огляделась и заметила на стенах литографии Домье,[71] непомерно большие диваны перед огромным стеклянным кофейным столиком, массивный письменный стол из плодового дерева, с селекторной связью и портретом последней жены и двух улыбавшихся детей в серебряной рамке. Все это впечатляло, и еще как, но тем не менее что-то в этом кабинете настораживало ее. Насколько она знала Дрисколла, тот вряд ли мог отличить французскую литографию от французской открытки. Современный интерьер, каким бы сложным и дорогим он ни был, не предполагает никакого специфического стиля, кроме разве что раннеадминистративного. А что до семейных портретов в дорогих рамках, так это стандартное приложение; все, что здесь находилось, могло быть доставлено из студии по оформлению интерьеров и собрано за ночь. А это означало, что и вывезено все это может быть так же быстро, в случае, если Дрисколл потеряет свое место на парковке. И это ее встревожило. Интерьер не был рассчитан на долгую перспективу — это был всего лишь временный антураж. Джан торопливо отогнала от себя эту мысль. Дрисколл не был профаном — за ним тянулся длинный шлейф нашумевших фильмов. Во всяком случае, он доставал на них деньги, и именно это имело значение. Он знал бизнес, знал, где деньги, знал, где зарыты тела. Тела. Пять жертв, сказал Рой. Не думай об этом. Она обернулась и увидела Роя, который уже сидел в углу спиной к двери. Не заметив ее появления, он, наклонившись вперед, разговаривал с Полом Морганом, еще одной звездой фильма. Да будет тебе, мысленно произнесла она. Ты не звезда. Пол — вот кто действительно делает погоду. А почему нет? Пол Морган — это почти учреждение. Стоя на фоне окна, он напоминал миниатюрную модель собственного экранного образа. Она до сих пор не понимала, почему он взялся за столь необычную роль, как Норман Бейтс. Но и он, вероятно, не понимал, почему ей, а не какой-нибудь именитой актрисе досталась главная женская роль. Может, поэтому он не обратил на нее внимания, когда она вошла? Если вдуматься, Пол Морган и десятка слов не сказал ей с тех пор, как ее утвердили на эту роль. Какова бы ни была причина, с этим нужно было что-то делать, и побыстрее. Разговори его, погладь, сделай так, чтобы он подумал, будто он тут главный, а ты — так, где-то сбоку. Джан направилась было к двум мужчинам, но тут кто-то обхватил ее за талию, и она остановилась. В то же мгновение повезло каким-то тошнотворным запахом. Хорошо, что у нее на лице уже была улыбка, заготовленная для Моргана; теперь она могла одарить ею Санто Виццини. Дело было не в том, что он не заслуживал улыбки, адресованной лично ему; в конце концов, именно его стараниями она получила эту роль. Просто нелегко изображать радостные эмоции при виде мужчины с усами как у гусеницы. Запах его одеколона был одуряющим, а когда его пальцы заскользили по ее бедру, у Джан по спине побежали мурашки. Она быстро повернулась, продолжая улыбаться и надеясь искупить этим то, что уклонилась от его дальнейших прикосновений. — Мистер Виццини… — Санто. — Толстые губы под гусеницей раздвинулись, и она зашевелилась. — Прошу вас, не надо церемоний. Джан кивнула. Понимаю тебя, мерзавец. Ничего не надо — просто ложись. Но вслух она этого не сказала. К счастью, ей вообще ничего не пришлось говорить, потому что в этот момент беседу прервал голос Марти Дрисколла. — Меня ни для кого нет, — сказал он. Это было частью ритуала, классическим обращением, означавшим, что совещание, встреча или церемония вот-вот начнется. Затем в кабинете появился сам Дрисколл. Следом за толстым лысевшим продюсером скользнула высокая тонкая тень, которая закрыла дверь, меж тем как Дрисколл опустился в огромное кресло за письменным столом. Тень звали Джорджем Уордом, ее волосы и лицо побелели и посерели за долгие годы пребывания в ранге eminence grise.[72] Тень остановилась у дальнего края стола в ожидании сигнала. Марти Дрисколл подался вперед, при этом его широкие плечи склонились под тяжестью толстой шеи и большой головы. — Прошу всех садиться, — сказал он. Рой Эймс и Пол Морган уселись на диван напротив письменного стола. Виццини опустился на мягкий стул справа, возле Джорджа Уорда, а Джан села на стул слева. Она ждала, что Дрисколл произнесет предусмотренные ритуалом слова: «Кто-нибудь хочет кофе?» Но он сидел молча, словно Будда с выбритой макушкой, и сквозь очки в толстой оправе смотрел на то, что лежало на столе. Возможно, он размышлял о бесконечности, а может быть, разглядывал свой пупок, хотя Джан в этом сомневалась. Насколько она знала Дрисколла, он не был ни мистиком, ни созерцателем пупка. Единственное, что он делал, — это заставлял ее нервничать. Вероятно, таково и было его намерение. Остальные собравшиеся в кабинете быстро переглянулись, и Джан поняла, что и они чувствуют себя неуютно, ожидая, когда Дрисколл нарушит тишину. Неожиданно он вскинул голову, и его глаза расширились. — Все вы знаете, что вчера произошло, — начал Дрисколл. — И я задумался о судьбе картины. Задумался о судьбе картины. Эти слова заставили Джан насторожиться. Закроет. Рой был прав. И тут заговорил Рой: — Не ты один. Я только что говорил об этом с Полом. Нам всем угрожает опасность. — Я ее не вижу, — быстро вмешался Пол Морган. — Побег Нормана Бейтса не имеет никакого отношения к нашей работе. Пока сценарий строго следует фактам… Рой покачал головой. — Факты изменились. — Так изменим сценарий, — торопливо заговорил Виццини. — Сделаем небольшую вставку, может, на несколько страниц. У нас ведь есть еще целая неделя. А поскольку я снимаю сцены с Лумисами подряд, мы можем не прибегать к услугам Стива Хилла и этой девицы Гордон до начала следующего месяца, когда они вернутся из Нью-Йорка. — Мы тут что, сценарий собрались обсуждать? — Рой сделал нетерпеливый жест рукой. — Забудьте вы про сценарий! Пока Бейтс находился в психушке, у нас не было проблем. Наша история была всего лишь сказкой, чем-то, что случилось давно. Зрителям было наплевать, факты это или выдумка. Теперь же мы столкнулись с реальностью. — Вот именно. — Дрисколл кивнул, и у Джан засосало под ложечкой. Он боялся. А это означало, что картины больше нет, что Джан больше нет и всех ее планов не позволить им сделать это тоже нет. — Но вы не можете этого сделать! — громко произнесла она и поднялась, не обращая внимания на их удивленные взгляды, не обращая внимания ни на что и думая только о главном. — Не можете же вы все бросить. — Джан, пожалуйста… — Рой двинулся в ее сторону, в его глазах читалось беспокойство, его рука тянулась к ее руке. — Сейчас не время для истерик… — Тогда не устраивай истерику! — Она отдернула руку и, не обращая на него внимания, заговорила, обращаясь к лысоватому человеку, сидевшему за письменным столом. — Да что это с вами со всеми? Ведете себя как перепуганные старухи! Остановить фильм было бы безумием. Разве вы не видите, что из этого может выйти? Вы же сидите на золотой жиле и боитесь копнуть поглубже! Джан умолкла, увидев, что Дрисколл отнял руки от стола и прижал ладонями друг к другу. На мгновение ей показалось, что он собирается молиться, но затем стало ясно, что он аплодирует. — Браво! — произнес он. — В печать бы твои слова! — Это не смешно, черт побери! — Джан почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. — Я тут не представление разыгрываю — я говорю правду. Если бы вы хоть на минуту задумались, то поняли бы все преимущества… Дрисколл сделал жест рукой, останавливая ее. — Хватит, — бросил он. — Дай-ка мне сказать, что я думаю. — Он повернулся и ткнул толстым пальцем в сторону Джорджа Уорда. — Ты скажи. Серый кардинал кивнул. — Как вам уже говорил мистер Дрисколл, он задумался о судьбе проекта. Сперва эти сообщения нас озадачили. Как и присутствующий здесь мистер Эймс, мы представили себе возможные проблемы. А потом приняли во внимание то, о чем вы сейчас сказали. Внимание прессы, паблисити. И пришли к тому же выводу. Побег Нормана Бейтса — лучшее, что могло случиться с «Безумной леди». Этот побег привязывает нас к первым полосам газет, к экстренным выпускам новостей каждой телевизионной и радиостанции в стране. Да, Бейтс мертв, однако сама эта история по-прежнему жива. Эти убийства будут теперь расследовать не один месяц. Информационного повода, подобного этому, не купишь ни за какие деньги. Каждое упоминание об этом деле — бесплатная реклама для нашего фильма. У Джан отлегло от сердца. — Значит ли это, что вы намерены продолжать? — спросила она. — Полным ходом, — ответил Дрисколл. — Быстро снимем, выпустим в прокат и начнем снимать сливки. Джан окончательно расслабилась. — Отлично! — Пол Морган заулыбался Рою. — Я же говорил тебе — нам не о чем беспокоиться. — Я бы так не сказал. — Рой поднялся и, не обращая внимания на Моргана, заговорил, обращаясь к Дрисколлу: — Вы забыли сценарий. То, что случилось вчера, перечеркивает финал. — Не забыл. — И Дрисколл ткнул в его сторону указательным пальцем. — Как сказал Санто, у вас есть неделя для переделок. Не закончите к следующему понедельнику — выйдете за дату начала съемок. Пока будем придерживаться установленного графика, а новые сцены снимем потом. — Постойте, я еще не договорился… — Ваш агент уже сделал это. Я позвонил ему утром, и он все устроил. Джан улыбалась, слушая их разговор. Все ее напряжение как рукой сняло. — Да вы не волнуйтесь. — Санто Виццини подошел к Рою. — Всего-то несколько страниц. У меня есть кое-какие идеи. Подумайте о материале, с которым мы теперь можем работать: новые убийства, смерть Нормана. Рой нахмурился, однако, когда он заговорил, голос его был спокойным. — Да, кстати, — произнес он. — Почему вы так уверены, что Норман мертв?Глава 14
— Конечно мертв. Доктор Стейнер потушил сигарету в пепельнице, стоявшей на столе Клейборна. — Послушайте, Адам. Я понимаю, каково вам… — Неужели? — Ради бога, да перестаньте вы наконец оправдываться! Никто не винит вас в том, что произошло. Так зачем же вы сами вините себя? Клейборн пожал плечами. — Это вопрос не вины, — сказал он, — а ответственности. — Игра словами. — Стейнер достал еще одну сигарету. — Вина, ответственность — какая разница? Если так рассуждать, тогда Отис в ответе за то, что оставил Бейтса наедине с монахиней. A Клара? Это ведь она сидела за регистраторской стойкой, когда Бейтс выскользнул наружу. Если уж кого и следует винить в его побеге, так именно этих двоих. — Но наблюдать за ним было поручено мне. — А поручил вам это я. — Стейнер принялся шарить в кармане в поисках спичек. — Если вы ищете крайнего, то круг виновных замыкается на мне. — Он закурил еще одну сигарету, бросил спичку в урну и выпустил в потолок облако дыма. — Если я говорю, что знаю, каково вам, то это не просто слова. Как по-вашему, почему я покинул заседание в Сент-Луисе и примчался сюда, как только узнал о случившемся? Я испытал то же, что и вы, — сначала шок, потом чувство вины. К счастью, перелет был недолгим и у меня не было времени на подобные мысли. Признаюсь, я, как и все мы, еще нахожусь под впечатлением от того, что произошло, и это вполне естественно в сложившихся обстоятельствах. Однако чувства вины у меня нет. — А у меня есть. Доктор Стейнер взмахнул рукой, в которой держал сигарету. — Послушайте, никто из нас не идеален. Все мы совершаем оплошности. Разве не об этом мы говорим нашим пациентам? Мы не можем прожить жизнь, не совершая того, за что действительно стоит себя винить. А вчера имела место комедия ошибок — или трагедия, если хотите. Но дело в том, что никто из нас — ни Отис, ни Клара, ни вы, ни я — не мог предвидеть того, что случилось. Единственное, в чем нас можно обвинить — всех вместе или каждого в отдельности, — так это в отсутствии непогрешимости. — Опять игра словами, — сказал Клейборн. — Непогрешим я или нет, не имеет значения. У меня была работа, и я с ней не справился. — «Не справился». — Стейнер задумчиво курил. — Все вышло не так, как я хотела, я порвала чулки, и что скажет папочка, когда вернется домой? Да бросьте вы, Адам, вы же не ребенок! А я не ваш отец. — О господи, Ник, если вы будете играть со мной в доктора и… — Дайте мне закончить. — Стейнер подался вперед, оказавшись в сером облаке выпущенного им дыма. — Хорошо, значит, вы виновны. Но в чем? Все, что вы сделали, — это велели Отису следить за библиотекой, пока сами будете говорить по телефону. Только и всего. Но откуда вам было знать, что Отис уйдет, откуда вы могли знать, что Норман замыслил побег? И начиная с этого момента мы имеем дело с неоспоримыми фактами. Это Норман убил сестру Барбару и угнал фургон. Это он был в фургоне, когда тот взорвался, это его действия привели к смерти сестры Кьюпертайн и его собственной… — Да в том-то все и дело. — Клейборн поднялся. — Норман не погиб в том фургоне. Он подобрал человека, голосовавшего на дороге. Я это знаю, потому что я нашел картонку, уже на другой дороге. Норман избавился от него и от сестры Кьюпертайн, поджег фургон, а потом отправился за Сэмом и Лайлой Лумисами в Фейрвейл. Разве Энгстром вам об этом не говорил? Стейнер кивнул. — Да, я наслышан о ваших теориях — говорил с ним сегодня утром. Но давайте придерживаться фактов. Он убежден, что Лумисы были убиты кем-то другим — случайным грабителем, может, даже тем попутчиком, о котором вы рассказывали… — Убежден? — переспросил Клейборн. — На основании чего? Где его факты? Все, что у него есть, это еще одна теория. Красивая, удобная теория, которая все объясняет. Если, конечно, вы готовы признать, что смерть Лумисов — всего лишь совпадение. Лично я не готов. Я полагаю, что это было преднамеренное убийство, совершенное единственным на свете человеком, у которого был мотив. — Он прошелся взад-вперед по узкому проходу между письменным столом и стеной. — Если вам нужны убедительные доказательства, то примите во внимание следующее: Сэм и Лайла Лумис были не просто убиты — их жестоко искромсали ножом. Соедините способ убийства с мотивом, и вы получите ясную картину: это работа Нормана Бейтса. Доктор Стейнер потушил вторую сигарету. — Никакой ясности нет и быть не может, до тех пор пока мы не получим полного отчета о вскрытии, — сказал он. — Энгстром разговаривал с Ригзби, сотрудником коронерской службы. Он надеется ознакомить нас с результатами своей работы к концу недели… — К концу недели? — Клейборн остановился и нахмурился. — Да что такое с этими людьми? Ник, я ни черта не понимаю в судебной медицине, я даже ни разу не присутствовал на вскрытии после окончания колледжа, но дайте мне три часа на осмотр этого трупа, и я обещаю, что мы будем знать, чей он. Стейнер кивнул. — Ригзби тоже смог бы это выяснить, будь у него время. Но Энгстром говорил мне, что у них там сейчас сумасшедший дом… — Он неловко улыбнулся. — Простите оговорку по Фрейду. — Это все из-за той автобусной аварии? Доктор Стейнер вздохнул. — На вчерашний день уже семеро погибших. Двое раненых умерли этой ночью. Следовательно, уже девять. А всего четырнадцать, если добавить пятерых, которые имеют отношение к нам. — Я имею отношение только к одному, — сказал Клейборн. — А не мог бы Энгстром нажать на Ригзби, чтобы тот прежде других занялся нашим случаем? — Пытался. Но не забывайте, окружной коронер — выборная должность. — И что это значит? — Это значит, что Энгстром — один, а семьи жертв — это несколько дюжин человек. Они тоже нажимают, и все они избиратели. Вот и все предпочтения Ригзби. — Стейнер достал еще одну сигарету. — Не хотелось бы мне сейчас быть на его месте. Ему предстоит работать днем и ночью, и нам придется подождать, пока он доберется до нашего дела. — Потому что политика важнее убийства? — Клейборн покачал головой. — Может быть, Энгстром и Ригзби и думают так, но я — нет. Да и вы, полагаю, тоже. — Не думаю. — Доктор Стейнер поднял руку. — Вы только посмотрите — третья за пятнадцать минут! — Он раздраженно выбросил незажженную сигарету в пепельницу, а потом откинулся на спинку кресла. — Поверьте мне, я встревожен случившимся не меньше, чем вы. Но у нас нет выбора. Нам нужно набраться терпения и ждать, когда у них будет что нам сказать. — А Норман тем временем будет разгуливать на свободе? Доктор Стейнер пожал плечами. — Хорошо. Я по-прежнему в это не верю, но допустим, что он жив. Энгстром сказал мне, что его отдел сотрудничает с капитаном Бэннингом. Они принимают все меры, опрашивают возможных свидетелей, изучают имеющиеся улики. Но до тех пор, пока у них не появится что-то конкретное, вы не заставите их переменить свое мнение, равно как не заставите тех людей в Голливуде отказаться от съемок картины… Клейборн вопросительно посмотрел на него, и доктор Стейнер кивнул. — Забыл вам сказать. Мне звонил этот продюсер, тот самый, с которым вы разговаривали вчера. — Марти Дрисколл? — Он звонил сегодня утром, вскоре после того, как я вернулся. Говорит, что слышал последние новости и хотел узнать детали случившегося накануне. — И вы рассказали ему? — Конечно нет. — Стейнер нахмурился. — У меня нет намерения помогать ему и никогда не было. Я не читал его сценарий и не хочу разговаривать с автором. И ввидупоследних событий я посоветовал ему отказаться от съемок картины. — Он согласился? — Он был весьма близок к тому, чтобы послать меня к черту. Он думает, что все это — грандиозная реклама их фильму. Они собираются начать съемки в ближайший понедельник. — Но они не могут этого делать! — Клейборн покачал головой. — Ник, мы должны что-то предпринять. — Конечно. — Доктор Стейнер встал и оттолкнул кресло. — Я иду работать. А вы отдохните несколько дней. — Не хочу… — Хотите вы или не хотите, это именно то, что вам сейчас нужно. На этой неделе вашими пациентами займусь я. Вы слишком устали и переигрываете. — Переигрываю? — В том, что касается картины. Если вдуматься, какая разница, будут съемки или нет? Мы все равно не сможем их остановить. — Может быть, и нет, — ответил Клейборн. — Но если мы их не остановим, это сделает Норман.Глава 15
Не надо было ничего говорить Стейнеру. Клейборну следовало бы догадаться об этом в ту минуту, когда Ник сказал, что он переигрывает. Но тогда он не понял, что за этим стоит, и стал рассказывать о газете в магазине, о том, что Норман, вероятно, видел ее, о том, куда Норман мог направиться и что собирается делать. Следовало бы догадаться, что Стейнер ничего не поймет, но теперь было уже слишком поздно. Теперь он уже в больнице. Бог знает, каков диагноз — ему об этом не сказали, да и не скажут. Сестры и санитары, обращаясь к нему, неизменно называли его доктором. Все были очень вежливы, но вместе с тем и очень настойчивы. Клейборн понимал, зачем была нужна эта твердость. Это необходимая мера, профессиональный навык, которому он и сам привык следовать, нечто такое, что он принимал как часть работы, которую должен делать. А теперь эту работу производили над ним. И он не мог с этим согласиться. Он не привык быть пациентом, не привык к тому, чтобы ему приказывали, обращались с ним как с ребенком, обследовали, осматривали, изучали, точно какого-то преступника, говорили «встаньте сюда», «сядьте здесь», приносили еду на подносе. И потом, эти шумы. Слащаво-убаюкивающие звуки приглушенной музыки, прерываемые нашептыванием различных приказаний. И всегдашний гул, который эта музыка не в силах скрыть, гул, от которого его голова начинала вибрировать, а в ушах поднимался звон. Клейборн не мог убежать от этого, даже закрыв глаза; бегство было невозможно. Потому что его привязали. Что его по-настоящему доконало, так это сознание того, что он не может пошевелиться. Они ограничили свободу его движений! Клейборн задрожал. Он подался вперед, выгибая тело под неподатливыми ремнями. Но ремни держали его, они были крепкими, и все вокруг тоже были крепкими, бежать невозможно. А бежать необходимо, необходимо… Он открыл глаза и опустил взгляд. И увидел ремень. Расслабься. Ты в самолете. Он откинулся назад, поймав себя на том, что улыбается, и почувствовал одновременно облегчение и стыд. Стейнер был прав: он слишком устал, потому и уснул во время полета. И ему привиделся весь этот кошмар. Ясно, откуда взялись герои этого кошмара. Сестрами и санитарами были стюардессы и стюарды. Прохождение досмотра в аэропорту превратилось в его сне в медицинское обследование. Приказания дожидаться посадки, пристегнуть ремни и оставаться в кресле не требовали дополнительных объяснений, равно как и то, что ему принесли еду на подносе. Приглушенная музыка и слова пилота транслировались по внутренней связи. Теперь он слышал лишь монотонное гудение двигателей самолета, начавшего длинный планирующий спуск. А вот вибрация была самой настоящей, и он действительно ощущал давление в ушах. Он и раньше испытывал такое же давление. Но сейчас не время думать об этом. Сейчас время «пожалуйста-оставайтесь-на-своих-местах-до-полной-остановки-самолета», хотя Клейборн заметил, что пассажиры уже достают с верхних полок ручную кладь и начинают толпиться в проходе, движимые состязательным побуждением быть первыми в очереди на выход. Пора и ему взять свой чемодан и двигаться к выходу, пройдя сквозь строй механических улыбок и заученных прощаний вспотевших стюардесс. Добро пожаловать в Международный аэропорт Лос-Анджелеса. На втором этаже зала аэропорта прибывших встречали друзья и родственники. Клейборн поймал себя на том, что всматривается в лица людей, полукругом столпившихся в зале ожидания, а затем неловко улыбнулся. Да кого он тут ищет, черт побери? Ведь не ждет же его здесь Норман, чтобы сказать «привет», — если он вообще где-нибудь его ждет. Может, Стейнер был прав и все это и вправду бессмысленно? Есть только один способ узнать, так ли это. Клейборн протиснулся сквозь толпу и спустился на эскалаторе на нижний этаж, после чего отправился в бесконечный переход по туннелю, который вел к вестибюлю. Нельзя было не заметить, что эти движения по-своему символичны; это было своеобразным повторением собственного рождения. Оказавшись в туннеле, каждый начинал проявлять нетерпение, стремясь побыстрее добраться до выхода, чтобы вновь явиться в мир. Однако роды были более простым явлением по сравнению с тем, через что сейчас предстояло пройти ему. Нужно было еще взять машину напрокат, купить путеводитель по городу, вычислить свой багаж и вовремя подхватить его с конвейера — все это требовало времени и испытывало терпение. И как давно путешествие превратилось для него из удовольствия в испытание? Может, у него был низкий порог чувствительности, а может, он просто чертовски устал. Но какова бы ни была причина, у него вызывали раздражение регламентация и толкотня возле конвейера с багажом. Дискомфорт не могли смягчить ни успокаивающие звуки голосов из динамиков, ни телевизионная реклама, восхвалявшая удовольствия полета. Полет, побег… Все, чего он хотел, — это выбраться отсюда. Но даже когда он оказался внутри взятой напрокат машины, пристроил в салоне свой чемодан, изучил карту, оценивающим взором осмотрел приборную доску и тронулся с места, покинуть аэропорт по-прежнему было непросто. Продвигаясь вперед дюйм за дюймом, бампер к бамперу с другими машинами, сверяясь с дорожными указателями, постоянно сбивавшими его с толку, маневрируя с целью перестроиться в другой ряд, Клейборн наконец добрался до бульвара Сенчури и пополз на восток к шоссе Сан-Диего. Там, пресытившись выхлопами, он нашел съезд с трассы на север и двинулся по нему, обойдя слева громыхавший грузовик и накренившийся трейлер. Оказавшись на полосе с рекомендованной высокой скоростью, он, впрочем, не почувствовал себя лучше, но теперь он, по крайней мере, ехал в правильном направлении. Во всяком случае, он на это надеялся. Двигаясь ровно, на одной скорости, не будучи зажат в плотном потоке машин, Клейборн немного расслабился. Теперь он был достаточно спокоен для того, чтобы трезво оценить ситуацию. Стоило ли придираться к Стейнеру? На деле Ник оказал ему необычайную поддержку. Поняв, что Клейборн решился, он отбросил свой скептицизм и целиком стал на его сторону. Да, он не выказал явного и безоговорочного одобрения его затеи, но он помог Клейборну зарезервировать билеты, велел Отису отвезти его в аэропорт, обещал держать связь и при первой же возможности сообщить ему результаты вскрытия или любые другие новости. Но главное, Стейнер прекратил этот никчемный анализ мотивов, наверное, потому, что знал — Клейборн будет работать и на него. И он уже приступил к этой работе. Кошмар в полете… он с легкостью разложил этот сон на составляющие, но не это было важно. Важно другое — то, что за этим стояло. Сон о том, будто его свободу ограничили, — это был сон о наказании. Никто не наказал его за то, что он позволил Норману сбежать, и таким образом он наказывал сам себя. Предпринятое им путешествие было еще одним выражением чувства вины. Он отправился в полет, полет, который стал для него своего рода бегством. Но от ответственности убежать невозможно. И здесь начиналось его расхождение со Стейнером. Он действительно был ответствен. Если Норман добрался сюда, то Клейборн должен найти его, и найти быстро. Может, у него и нет веских доказательств своего предположения, но и у Стейнера с Энгстромом нет доказательств обратного. Во всяком случае, пока. А раз доказательств нет, он должен действовать, полагаясь на свою интуицию, убеждения, профессиональный опыт. Но, помимо профессионального опыта, существовало и кое-что еще. Норман был не просто одним из его пациентов. Когда видишь кого-то каждый день на протяжении многих лет, завоевываешь доверие этого человека, узнаешь о самых потаенных его желаниях, даешь ему советы и направляешь в трудную минуту, такие отношения можно назвать только одним словом. Норман — его друг. Друг в беде. К черту профессиональную реакцию. Он был здесь, потому что Норман нуждался в помощи. Клейборн свернул вправо и двинулся на восток по шоссе Вентура. Сверяясь с дорожными указателями, он покинул шоссе на пересечении с бульваром Лорел-каньон, проехал около полумили к югу и свернул налево, на бульвар Вентура. «Коронет стьюдиос» должна была находиться на расстоянии мили, если двигаться по этой улице, а потом свернуть на север и проехать один квартал. Однако необходимости ехать туда прямо сейчас не было. Сейчас требовалось найти место, где можно остановиться. Он ехал медленно, разглядывая мотели, попадавшиеся ему на пути. Большинство из них стояли вплотную к тротуару, в одном ряду с ветеринарными клиниками, коктейль-барами и парковками. То, что он видел, не привлекало его; ему не нужны были бассейн с подогревом и цветной телевизор. Клейборн искал место в стороне от оживленной городской артерии, подальше от уличного шума. И тут, взглянув вправо, он увидел его. Мотель «Рассвет». Вывеска была ветхой, как и скромное сооружение под ней в форме буквы L, но имелись внутренний двор и парковка, и это искупало прочие недостатки. Бассейна он не заметил, и только одна машина стояла на парковке у входа в офис, что, как он надеялся, гарантировало тишину и спокойствие. Клейборн подъехал к мотелю, заглушил мотор и вышел из машины, сразу ощутив боль в затекших ногах. Он направился к офису, щурясь от лучей закатного солнца. Потянув на себя дверь, он оказался в долгожданной прохладной полутьме. Несколько секунд Клейборн ничего не видел, но, когда глаза попривыкли к скудному освещению, он разглядел небольшой вестибюль. За видавшим виды кофейным столиком с металлической пепельницей и разбросанными вокруг нее журналами стояли стулья с пластиковыми спинками. Вдоль правой стены разместилось неразлучное трио автоматов, предлагавших путнику лимонад, черствые шоколадные плитки и сигареты по завышенным ценам. Слева тянулась пустая стойка, а за ней, в окружении потускневших фотографий в рамках, висели стенные часы, обратившие на себя его внимание своим настойчивым тиканьем. Он уставился на циферблат и стрелки часов. Почему мы персонифицируем Время? Потому ли, что боимся признать, что нашим жизням отмерен срок какой-то безличной силой, которой нет дела до нашего прихода в этот мир и ухода из него? Время — наш таинственный властелин; наделяя его лицом и руками,[73] мы пытаемся превратить его в своего слугу. Клейборн пожал плечами. Довольно философствовать; это всего лишь часы, и он просто устал. Часовая стрелка стояла на шести, хотя его наручные часы утверждали, что уже восемь. Он перевел их на местное время, однако его внутренний хронометр продолжал работать по-прежнему. Ему требовалось как следует отдохнуть ночью, чтобы свыкнуться со сменой часовых поясов и восстановить силы. Где же хозяин? Подойдя к стойке, он увидел звонок и надавил на него указательным пальцем. Потом отошел в сторону и принялся ждать, рассматривая меж тем фотографии на стене. Часы тикали, а на фотографиях, развешанных на стене, время остановилось. Изображения и сделанные чернилами подписи несколько выцвели под действием солнечных лучей, однако лица в рамках по-прежнему бодро улыбались, хранимые темнотой далекого прошлого. Позы и одежда говорили о принадлежности этих людей к шоу-бизнесу, хотя Клейборн узнал лишь одного из них: то было единственное неулыбающееся лицо, смотревшее из теней. Тем временем дверь, которая выходила во дворик, открылась и появился хозяин, который тотчас прошел за стойку. Это был высокий худой человек со светлыми волосами и очень загорелым лицом, изборожденным морщинами и напоминавшим русло пересохшей реки. Однако его улыбка с возрастом не стерлась, а серо-зеленые глаза по-прежнему смотрели с любопытством и интересом. Клейборн безотчетно подметил все это, а затем сосредоточился на цели своего визита. Да, сорок долларов за ночь его устроят, и он предполагает остаться до воскресенья. Плитка и холодильник? Это хорошо, хотя он и не собирается много готовить; вероятнее всего, большую часть времени он будет отсутствовать. Если номер 6 находится в той части, что выходит на двор, то его это устраивает. Расписываясь в журнале, Клейборн ощутил желание зарегистрироваться под вымышленным именем. Он не собирался скрываться; в конце концов, он ожидал, что ему сюда будут звонить. Однако от того, чтобы добавить после своей фамилии «доктор медицины», Клейборн все же воздержался. Он еще раз окинул взглядом фотографии на стене, и серьезное лицо на одной из них снова привлекло его внимание. — Это не Карл Друзе? — спросил он. Пожилой мужчина кивнул. — Мне показалось, я узнал его. — Клейборн внимательнее рассмотрел фото. — Замечательный актер. Ставлю его рядом с Чейни-старшим, пожалуй, лучшим среди звезд фильмов ужасов ранней поры.[74] — Верно. — Любопытные глаза оживились еще больше. — Но это было еще во времена немого кино. А вы откуда знаете о нем — вы, случайно, не из киноиндустрии? Клейборн покачал головой. — Нет. А вы? — Дела давно минувших дней. — Клерк указал на фотографии. — Я знавал их в ту пору, когда они заправляли всем в этом городе. Теперь они висят на стене, а я еще двигаюсь. Забавная штука жизнь. — Вы были актером? Одна из морщин в русле реки расширилась, родив улыбку. — Если бы было так, то можете не сомневаться — моя фотография тоже висела бы там и была бы покрупнее остальных. — Клерк захихикал. — Нет, я не был актером. Просто автором, тем, кого называют сценаристом, — здесь, на «Коронет стьюдиос». — «Коронет»? — Клейборн быстро взглянул на него. — Это интересно, мистер… — Пост. Том Пост. — Вы, наверное, все знаете о киноиндустрии, мистер Пост. — Теперь уже нет. Когда наступила эра звука, я ушел из кино. Вернее, меня выпихнули, если уж говорить правду. — И Том Пост снова захихикал. — Вас, похоже, не очень-то огорчает, что вы больше не работаете. — С чего это вы взяли, что я не работаю? — Улыбка сошла с лица Поста. — Прежде чем построить это заведение, я занимался продажей подержанных машин в Энсино.[75] Тут не бог весть какой бизнес, но, по крайней мере, я занят. Я ни за что не брошу работать, во всяком случае сейчас. — Он поднял костлявый палец. — Знаете, кто такой безработный сегодня? Едва дышащий старик, который ловит отравленную рыбу в грязном ручье. Клейборн усмехнулся. — Вижу, вы не перестали быть писателем. — Да я просто старый хрыч, который распустил нюни, если позволите мне такую метафору.[76] — Том Пост открыл ящик и достал оттуда ключ, привязанный к деревянной лопатке. — Вот. Помочь с багажом? — Не беспокойтесь. Я сам справлюсь. — Номер шесть в дальнем конце здания. Клейборн кивнул. — Прежде чем уйти, я бы хотел сделать несколько звонков. — У вас в комнате есть телефон. — Отлично. — Если понадобится что-нибудь еще, обращайтесь. — Спасибо. Клейборн сходил к машине за сумкой и дипломатом, пересек по дорожке внутренний двор и поднялся в номер 6. Комната была похожа на увеличенную в размерах микроволновку, однако он увидел встроенный в окно кондиционер и включил его на полную мощность. Дряхлое устройство старчески задребезжало в ответ. Он снял пиджак, растянулся на двуспальной кровати и снял телефонную трубку. Было больше половины седьмого, вероятно, уже слишком поздно для того, чтобы застать кого-нибудь в «Коронет», но он все же решил попробовать и позвонил диспетчеру. Потом набрал номер студии, и секретарша соединила его с кабинетом Дрисколла. К своему немалому удивлению, он услышал щелчок, означавший, что на том конце взяли трубку. — Да? Он сразу узнал низкий голос Дрисколла. — Это Адам Клейборн, мистер Дрисколл. — Кто? В вопросе прозвучало скорее раздражение, нежели заинтересованность. — Доктор Клейборн. Мы с вами разговаривали в воскресенье, когда вы звонили в больницу. — Конечно, доктор, я помню. — Раздражение в голосе исчезло. — Рад вас слышать. Не могли бы вы объяснить мне, что происходит. — С радостью, если назначите мне встречу. — Встречу? — Последовала короткая пауза. — Вы здесь, в городе? — Только что приехал. Думал, мы сможем встретиться завтра в какое-нибудь время… — Когда пожелаете. Я весь день буду у себя. — В девять часов? — Лучше в девять тридцать. На въезде для вас будет оставлен пропуск. — Отлично, — сказал Клейборн. — Значит, в девять тридцать. — Погодите, — быстро произнес Дрисколл. — Этот ваш босс, доктор Стейнер… Я вчера ему звонил, и он так ничего и не сказал мне. Что там на самом деле произошло с Норманом Бейтсом? — Именно об этом я и хотел с вами поговорить, — ответил Клейборн, заканчивая разговор. — До завтра. Он положил трубку, не дождавшись ответа Дрисколла. Дешевый прием, но эффективный. Во всяком случае, он на это надеялся. Приятно было узнать, что продюсер обеспокоен. До сих пор всем, кажется, было наплевать. В комнату проникли сумерки, а кондиционер меж тем продолжал скулить, слабо протестуя. Клейборн задумался, стоит ли включать лампу возле кровати. Единственное, чего ему хотелось, это растянуться и поспать подольше. Сейчас здесь было семь часов — значит, дома девять. А он обещал позвонить Стейнеру, когда доберется. Он вновь поднял трубку и набрал частный номер. В ответ послышались глухие гудки. По ком звонит колокол. Когда прозвучал десятый гудок, Клейборн положил трубку. Потом, сделав над собой усилие, он опять взял трубку, на этот раз попытавшись соединиться с больницей. Ответила Клара. Стейнера нет, сказала она. Деловая встреча и ужин в фейрвейлском клубе «Ротари»,[77] кажется. Опять встречи, и непременно деловые. Да, Ник? А ведь колокол звонит по тебе.[78] С трудом сдерживаясь, Клейборн оставил Кларе адрес мотеля и номер телефона, сказав, что позвонит Стейнеру завтра. Не было смысла спрашивать, что у них там происходит; она-то уж точно ничего не знала. И скорее всего, ничего и не произошло, раз Стейнер не нашел себе лучшего занятия, чем жевать резиновую курицу в обществе ротарианцев. Клейборн положил трубку, и его раздражение исчезло вместе с последними лучами заката. С минуту он размышлял, не сходить ли ему поесть, потом отказался от этой мысли. Пусть Стейнер гоняет баночный зеленый горошек по тарелке. Что до Клейборна, ему сейчас важнее отдохнуть. Он сбросил ботинки и повесил одежду в узкий шкаф. Потом открыл сумку, вынул все из нее, разложил одежду по ящикам, повесил второй костюм на вешалку, отнес в ванную бритву и туалетные принадлежности. Если коммивояжерам приходится каждый вечер заниматься этой канителью, то неудивительно, что они напиваются и приглашают проституток. Он сходил в туалет, подумал, не принять ли душ, но решил, что это подождет до утра. Надев пижаму, вернулся в спальню и опустил жалюзи, потом лег и натянул на себя одеяло. И тут увидел дипломат на комоде и вспомнил о его содержимом. До сценария «Безумной леди» он во время полета так и не добрался. Можно было бы почитать его сейчас, но зачем? Он ведь собирался встретиться с Дрисколлом не для того, чтобы обсудить сценарий. Клейборн заглушил кондиционер, опустился на кровать и выключил лампу на столике. Завтрашняя встреча. Как ему лучше вести себя с Марти Дрисколлом? С чего следует начать? С чего начать. Вот что главное. Начинать надо уверенно, чтобы сразу установить отношения «врач — пациент». Он — доктор Клейборн, авторитетная персона. Не должно быть никаких звучных латинских и греческих терминов; терапевтическая метода должна свестись к тому, чтобы дать выговориться пациенту. Проверить, какая у него реакция. Посмотреть, как он будет раскрываться. Пусть Дрисколл до хрипоты спорит сам с собой о потенциальной зрелищности картины, о деньгах, которые она принесет. Нужно слушать его, как слушают человека, который стоит на подоконнике высотного здания, готовясь прыгнуть вниз. Только после этого следует объяснить ему его положение. Разумеется, картина будет зрелищной и привлечет к себе внимание — как и прыжок из окна высотного дома. И наверное, она принесет много денег. Впрочем, если прыгун из окна застрахован, его поступок тоже принесет много денег. Беда только в том, что его самого уже не будет в живых и он не сможет распорядиться ими в свое удовольствие. Поэтому, прежде чем прыгать, загляни в темноту внизу, и увидишь то, что вижу я. Нормана Бейтса, который ждет тебя там. Попомни мои слова, он ждет не дождется, когда ты прыгнешь. Готов поставить на это свою жизнь. И поэтому предупреждаю тебя, чтобы ты не ставил свою… Готов поставить жизнь. Последняя фраза отозвалась эхом. Он все еще думал о Нормане как о друге, но что думал на этот счет Норман? Он мог воспринимать Клейборна как своего врага. И возможно, это до известной степени было правдой. В своем сне он явился сюда, чтобы наказать самого себя. Но в действительности он, быть может, явился, чтобы наказать Нормана за побег, который расстроил его планы. Книга — вот в чем дело. Книга была ключом ко всей этой истории. Он надеялся написать отчет, отчет о пяти годах успешной терапии. Многие создают себе репутацию и за гораздо меньший срок. К черту репутацию! Сейчас это не важно. Важно то, что произошло с теми невинными людьми в Фейрвейле и с теми, кто пока был жив. Клейборн нахмурился, глядя в темноту. Пора было уже перестать беспокоиться о себе, перестать думать о том, друг ему Норман, пациент или враг. Самое главное сейчас — это страдания родственников жертв. Этим людям требовалась забота, они нуждались в помощи. И его обязанность — оказать им эту помощь. И не потому, что он психиатр, — и это к черту! — а потому, что он порядочный человек, который способен думать о других. Он был не в силах изменить прошлое, но он, по крайней мере, мог попытаться облегчить их боль и страдания в будущем, уберечь этих людей от новых переживаний, освободить от страха перед грядущей опасностью. Вот почему он должен был остановить эту картину, найти Нормана и вернуть его обратно, даже если его собственная жизнь подвергнется при этом опасности… Звук был настолько тихим, что Клейборн едва расслышал его. Помогло лишь то, что глаза уже привыкли к темноте: лежа на боку, он увидел, как поворачивается дверная ручка. Щелк. Он мгновенно соскочил с кровати, и его голые ступни еле слышно ударились о пол. Действовал он импульсивно; думать было некогда, иначе могло оказаться слишком поздно. Он отпер дверь, распахнул ее… В дверном проеме стояла тень. — Простите. Не хотел беспокоить вас, — сказал Том Пост. — Что случилось? Могли бы и постучать. — Я думал, вы спите. Он повернулся, и в свете огней, горевших во дворе, Клейборн увидел, как на морщинистом, словно кожа ящерицы, лице появилась улыбка. — Проверяю на всякий случай. Всегда слежу за тем, чтобы двери были закрыты, и только потом иду спать. — Пост заглянул в темную комнату. — Все в порядке? Клейборн кивнул. — Тогда не буду вас больше беспокоить. Отдыхайте на здоровье. — Это я и собрался сделать. Клейборн начал закрывать дверь. Пост усмехнулся: — Не беспокойтесь. Здесь вы в безопасности. Это ведь не мотель Бейтса. Дверь закрылась. Щелкнул замок. Шаги стихли в отдалении. Клейборн стоял в темноте и прислушивался к смеху старика, эхом разносившемуся в ночи.Глава 16
Гусеница исчезла. Джан пристально смотрела на Санто Виццини, поднимавшегося из-за стола. — Что-то случилось? — спросил он. — Ваши усы… вы их сбрили. Виццини кивнул и двинулся в ее сторону в облаке ароматов, проводя толстым пальцем по голому месту между носом и верхней губой. — Одобряете? — Придется привыкать. Вы теперь совсем другой. И это была правда, что там говорить. Лишившись усов, режиссер как будто перестал соответствовать этническому стереотипу. Однако жестикулировал он все так же нервно, и пахло от него так, будто по жилам его бежал одеколон. И ничего не изменилось в его отношении к ней. Джан выронила экземпляр сценария, который держала в руках, но успела поднять его прежде, чем рука Виццини коснулась ее руки. — Какая я неловкая, — произнесла она, отступив на шаг. — Успокойтесь, — сказал Виццини. — Я вас не укушу. Он заулыбался, обнажив неровный ряд желтых коренных зубов и резцов, которые, похоже, опровергали его заявление. Какие у тебя большие зубы, бабушка. Джан разгладила помявшуюся обложку сценария. — Я насчет репетиции… — Репетиции? — На лице Виццини появилась недовольная гримаса. Без усов его губы казались толще. Джан кивнула. — Вторник, три часа, — сказала она. — Я пришла вовремя. Виццини хлопнул себя по лбу ладонью — явно преувеличенный мелодраматический жест, который он никогда не позволил бы сделать актеру в своем фильме. — Ну конечно! Эта глупая корова Линда… Я сказал ей, чтобы она позвонила вам сегодня утром… — Какие-то проблемы? — Пол Морган. Он должен прийти на репетицию. Я обещал пройти с ним сцену в парикмахерской. — Но я тоже занята в этой сцене. Может, мы могли бы пройти ее вместе? — Именно это я и предложил. Но он ответил, что предпочитает работать один. — Понимаю, — сказала Джан. — Звездная болезнь. — Болезнь, но не звездная. Только между нами — он очень неуверен в себе. Ему приходится играть трансвестита, а это идет вразрез с его имиджем. Важно, чтобы я ему помог. — А как же я? — Джан постаралась скрыть раздражение. — У меня есть вопросы по поводу моей роли… — Вы получите на них ответы, обещаю вам. — Виццини сделал жест рукой, и в воздухе повеяло каким-то запахом. — Назначим еще одну репетицию на конец недели. Я попрошу Линду уточнить расписание и известить вас, когда это произойдет. Может быть, к тому времени вы будете уже лучше понимать ваш образ. — Он проводил ее до двери, похлопывая по плечу, и на этот раз она не стала сторониться его прикосновений. — Поверьте мне, если вы разберетесь со своим текстом, то и тревожиться не о чем. Я доверяю своей интуиции. Когда я выбирал вас на эту роль, то знал, что у нас все получится. «И думать забудь, пугало, — сказала Джан про себя. — Зубы обломаешь». Но когда она возвращалась к себе домой, превозмогая насыщенную влагой вечернюю жару, то решила еще раз просмотреть сценарий. Конни отсутствовала — ушла на кастинг для какой-то рекламы, так что отвлечь ее было некому. Переодевшись в слаксы и усевшись на диван в гостиной, Джан раскрыла сценарий «Безумной леди» и обратилась к диалогу, который она тщательно выделила ярко-зеленым маркером. Беда в том, что она не могла ограничиваться одним лишь своим текстом. Она еще раз перечитала сценарий целиком и снова поразилась силе воздействия основной темы. Это был не детектив. Сюжет строился не как в рядовом триллере и держался не на дешевых эффектах, призванных вызывать шок. История воспринималась скорее как документальный рассказ, вызываемый ею страх имел фактическую основу. И больше всего Джан беспокоило то, что эту историю написал Рой Эймс. Она снова вспомнила, как он недавно взорвался. Это тоже ее беспокоило — не то, что или как он сказал, а то, что он застал ее врасплох. Прежде она испытывала к Рою симпатию, и для того, чтобы это перешло в нечто большее, нужно было совсем немного. Но теперь… Зазвонил телефон. — Алло? — Какая удача! Не возражаешь, если мы поговорим? — спросил Рой Эймс. Легок на помине! Трубку она не повесила. Выслушала его извинения и приняла их. А когда он предложил ей поужинать в «Спортсменс Лодж», приняла и приглашение тоже. — Нет, не надо за мной заезжать… Встретимся там, — сказала она ему. — Восемь часов мне подойдет. Пока. Джан положила трубку, однако сомнения не отпускали ее. Правильно ли она поступила? Ей вспомнилась поговорка: Собираясь ужинать с дьяволом, запасись длинной ложкой. Может, и так. Но, кто бы ни придумал эти слова, он имел в виду мужчин, а не женщин. И она должна была чувствовать себя уверенной в том, что ее ложка достаточно длинна, — потому она и не хотела, чтобы он за ней заезжал. С другой стороны, Рой не был дьяволом — просто оппонентом в том споре по поводу фильма. Так что самым правильным было принять приглашение и попытаться привлечь его на свою сторону. Джан поставила сценарий на книжную полку. Времени репетировать не было; этим вечером ей предстояло сыграть другую роль. Она тщательно подобрала одежду для такого случая и обдумала свою партию. Намеки Роя были ей понятны. Его извинения означали признание в резонерстве, а приглашение на ужин указывало на то, что он всячески старается загладить вину за свое недавнее поведение. Ей оставалось лишь не забывать о своей роли обиженной стороны и попытаться завладеть его вниманием. Добравшись до «Спортсменс Лодж», Джан уже знала, как ей следует играть. В ресторан она вошла за несколько минут до восьми, но Рой уже ждал ее. Прежде чем заказать ужин, он успел выпить два мартини, и это тоже оказалось кстати. Он болтал с Джан о том о сем, напитки слегка развязали ему язык, однако на деле он так и не расслабился. О картине он не сказал ни слова. Очевидно, решил избегать этой темы. Однако фильм все равно необходимо было обсудить, если она намеревалась противостоять ему. Джан слушала его вполуха, сосредоточившись на своем фруктовом коктейле, а когда подали стейки, решила взять ситуацию в свои руки. — Не хотелось бы в этом признаваться, но я рада, что отменила другую встречу, — сказала она. Рой отложил салатную вилку и посмотрел на нее. На его немой вопрос Джан ответила улыбкой. — Виццини хотел поужинать со мной и обсудить картину. — А, этот олух. — Реакция Роя оказалась лучше, чем она ожидала. Или хуже. — Не связывайся ты с ним. Знаю, это не мое дело, но… — Правильно. Это мое дело. — Прервав его, Джан продолжала улыбаться. — Согласна, он олух, но он еще и мой режиссер. И мне важно, чтобы он был на моей стороне. — Он окажется не просто на твоей стороне, но и еще кое на чем, если ты не будешь осторожна, — сказал Рой. — Ты же знаешь, что он за птица. Все эти мерзости, которые он устраивал в своем доме в каньоне Николс, садо-мазо-вечеринки с участием рок-звезд. Разумеется, все это замяли, он как раз был занят съемками этой провальной картины с двадцатимиллионным бюджетом, и продюсеры не могли допустить, чтобы ему предъявили обвинение. Но тебе-то зачем наживать себе проблемы, связываясь с придурком, по уши погрязшим в садомазохистских играх и насилии. Сказав это, Рой набросился с ножом на свой стейк, однако остановился, поймав на себе взгляд Джан. — Кто бы говорил, — сказала она. — Извини. — Его движения стали более спокойными, и он произнес тихим голосом: — Может, это заразно? — Может быть, — пробормотала Джан. — Я и сама слегка заразилась этим, просматривая сегодня сценарий. Жутко. — Представь, какой шок испытал я, когда писал его. Впрочем, тебе этого не понять. — Попробуй объяснить. — А ты подумай. — Рой оттолкнул тарелку. — Я и раньше писал жуткие вещи, в основном для телевидения, поэтому Дрисколл и привлек меня к этой работе. Писать истории о вампирах и оборотнях — то же самое, что писать сказки. Это никогда не затрагивало меня всерьез, потому что я знал, что все эти монстры — выдумка. Но на сей раз все вышло по-другому. То, о чем я писал, основывалось на событиях, имевших место в действительности, и Норман Бейтс — лицо реальное. — Рой кивнул. — Он зацепил меня. — Каким образом? — Ты актриса. Ты знаешь, что нужно для того, чтобы сыграть роль, — тебе нужно понять мотивацию персонажа, так? — Рой отхлебнул кофе. — Писатель действует так же, его работа — отыскать эти мотивы. Когда я работал над сценарием, мне было необходимо влезть в шкуру Нормана, понять, что он думает, что чувствует, что в нем тикало, прежде чем он взорвался. Это было нелегко, но мне каким-то образом удалось это сделать, и тогда все встало на свои места. Однако, когда я наконец сумел проникнуть в его больную голову, единственное, чего мне захотелось, — это выбраться оттуда и закончить сценарий — и тем самым покончить с Норманом. Но я забыл одно — Норман не закончил со мной. Когда я выписывал его характер, он был под моим контролем, точно так же как реальный Норман находился под контролем в лечебнице. Но теперь… Джан положила вилку. — Я знаю, что ты чувствуешь. Это пугает и меня. Но закрытие картины ничего не изменит. Кроме того, Норман мертв. Ты же видел сегодняшнюю газету. Они почти уверены, что он погиб во время взрыва фургона. — Почти уверены. — Рой подался вперед. — А если они ошибаются? — Вчера в студии ты сказал то же самое, — тихо проговорила Джан. — Почему? Ты знаешь что-то такое, чего не знаем мы? — Дело не в том, что я что-то знаю. — Рой помолчал, и Джан показалось, что привычная бойкость речи покинула его. Он все подыскивал какие-то слова и никак не мог составить фразу. — Я просто нутром чувствую, что Норман до сих пор жив. Жив и выжидает. — Чего? — Не знаю. — Рой усмехнулся. — Как мне сделать так, чтобы ты поняла, если я и сам этого не понимаю? Он страдает. Еще как страдает. Негодование Джан улетучилось, как только она догадалась об этом. Он не противник, а глубоко страдающий человек, терзаемый чем-то, что он не в состоянии ни изгнать, ни подавить. Она успела забыть о том, что собиралась играть какую-то роль, но теперь, если она хотела ему помочь, ей было необходимо ее исполнить. Пожалуй, лучше всего было отшутиться. И Джан изобразила на лице улыбку, означавшую «а теперь посмеемся вместе», и затем сказала: — Плохи дела. Может, тебе стоит повидаться с психиатром? Рой кивнул. — Обязательно. — Что? — Ты разве не знаешь? — Рой подался вперед. — Перед тем как я ушел, мне позвонил Дрисколл. У него завтра утром встреча с психиатром Нормана Бейтса.Глава 17
В среду утром, когда Джан оказалась у ворот студии, ей повезло. Приехала она рано. «Тойота» встроилась в череду машин сотрудников студии, и когда охранник увидел новенький бейдж на лобовом стекле ее автомобиля, он сделал ей знак, чтобы она проезжала. Никто не спросил у нее, назначена ли ей встреча, и очень кстати, потому что на самом деле ее никто не ждал. Разумеется, Анита Кедзи удивилась, увидев Джан в офисе Дрисколла. Едва та вошла, насекомоподобные глаза секретарши за выпуклыми стеклами очков быстро забегали по блокноту, лежавшему на столе между интеркомом и телефоном. — Что-то я вас здесь не нахожу, — сказала мисс Кедзи. — На какое время у вас назначена встреча с мистером Дрисколлом? — Ни на какое. — Джан небрежно улыбнулась. — Просто я оказалась рядом и решила зайти на минутку. О реакции мисс Кедзи красноречиво свидетельствовали ее поджатые губы. Зайти? Но к продюсеру никто не приходит без предварительной договоренности. Это все равно что заглянуть в Ватикан, чтобы нанести короткий визит Папе. — Боюсь, он очень занят, — сказала секретарша. Из ее быстрого ответа нельзя было заключить, лежит ли Дрисколл связанный по рукам и ногам с кляпом во рту или же просто мучается от запора. — Если хотите, я скажу ему, что вы здесь. — Не беспокойтесь, — ответила Джан. — Это совсем не важно. Но это было важно. Она взглянула на часы. Девять сорок пять. Рой не говорил, на какое именно время назначена встреча, а она не рискнула спрашивать, чтобы не вызывать подозрений. Джан решила, что, скорее всего, они встретятся в десять, и распланировала свое время соответственно. Прийти пораньше, найти какое-нибудь объяснение, сказав Дрисколлу, что приехала на примерку, а потом оказаться рядом, когда явится этот самый Клейборн. Она не ждала, что ее пригласят, но, по крайней мере, у нее будет возможность поздороваться, посмотреть на него, а может быть, даже выяснить что-либо о цели его визита. Конечно, Рой будет разъярен, но после вчерашнего вечера Джан решила, что все попытки переубедить его бесполезны. Сейчас ее интересовало лишь одно: в ее команде доктор Клейборн или в стане врагов? Слишком поздно. Она не рассчитала время. Джан уже повернулась к двери, когда Анита Кедзи окликнула ее: — Мисс Харпер… — Да? — Не окажете мне услугу? Мне нужно отлучиться на минутку, а мистеру Дрисколлу не нравится, когда я ухожу из офиса, не оставляя вместо себя человека, который отвечал бы на телефонные звонки. — Нет проблем. Я побуду здесь. — Спасибо. Секретарша поднялась и быстро вышла в коридор, закрыв за собой дверь. Джан улыбнулась. Она не разбиралась в энтомологии, но, очевидно, и у насекомых есть мочевой пузырь. А теперь давайте поговорим о почках мисс Кедзи. Если бы у нее только была возможность воспользоваться ситуацией… Интерком на секретарском столе предложил ей очевидное решение. Не спуская глаз с двери, Джан подошла к столу и повернула тумблер. Голос Дрисколла: «Хорошо, доктор, а теперь послушайте меня. Я уже приступил к работе. Все подготовлено, контракты подписаны, декорации готовы. Вы имеете хоть какое-то представление о том, каковы проценты за один только день задержки? Я оперирую фактами и цифрами. А у вас нет ничего, кроме предчувствия…» «Это не просто предчувствие, — заговорил Рой Эймс. — Это профессиональная оценка». «А как же доктор Стейнер? Он не согласен с этой оценкой, он сам мне об этом говорил. Да и полиция тоже». «Этот человек был лечащим врачом Нормана Бейтса. Он знает, что говорит. И сюда приехал за собственный счет». «Поверьте мне, я это ценю! Но что толку спорить об этом теперь. Послушайте, доктор, мне жаль, что вам пришлось зря потратить время…» «Может, оно потрачено и не зря. — послышался тихий голос Джорджа Уорда. — Помните, у вас была идея послать Роя в Фейрвейл, прежде чем он внесет последние поправки в сценарий?» «Да. Но Стейнер отговорил меня». «Доктор Клейборн — тот самый человек, с которым необходимо поговорить Рою. И он сейчас здесь. Если бы вы взяли его на несколько дней в качестве специалиста-консультанта…» «Это другое дело! — вмешался Дрисколл. — Если это поможет улучшить фильм…» «Но я отнюдь не стремлюсь содействовать успеху вашей картины, — донесся твердый, уверенный голос доктора Клейборна. — Я предупреждаю вас: единственное, что услышат от меня журналисты, — что эту картину снимать нельзя». Приехали. Джан отключила связь. Этому умнику кажется, что только он знает, что нужно делать. Если он обратится к прессе, то наделает столько шуму, что вмешаются Ассоциация родителей и преподавателей и другие общественные объединения, которые испортят все дело. Из коридора донеслись чьи-то шаги. Наверное, это возвращалась мисс Кедзи. Она не стала ждать появления секретаря, подошла к двери кабинета и рванула ее на себя. Когда она вошла, все находившиеся в кабинете удивленно уставились на нее. Предполагалось, что широкая улыбка на ее лице адресована им всем, однако Джан одарила ею высокого мужчину, который стоял перед столом Дрисколла. По-видимому, это и был доктор Клейборн. — Здравствуйте, — сказала она. — Надеюсь, я вам не помешала. Дрисколл нахмурился. — Что вам угодно? У нас совещание… — Я слышала. — Слышали? Джан равнодушно посмотрела на него. — Наверное, кто-то забыл отключить внутреннюю связь. — А где Кедзи, черт побери? — Вышла на минутку и попросила меня подежурить. Дрисколл потянулся было к коммутатору на столе, но Джан быстрым жестом остановила его. — Прошу вас, не отчитывайте ее. Это моя вина. Я не должна была слушать. Продюсер, по-прежнему хмурясь, убрал от стола руку. — Хорошо, вы слушали. И что же вам угодно? Рой с Джорджем тоже были недовольны, однако Джан не обратила на них внимания, равно как и на Дрисколла. Она повернулась к высокому мужчине, стоявшему возле стола. Он был моложе, чем она думала, не красавчик, смотрел холодно, невозмутимо, не нервничал, как остальные. Его взгляд был устремлен прямо на нее. — Доктор Клейборн? — спросила она. — Я Джан Харпер. Он кивнул и улыбнулся в ответ. — Я видел вас на фотографии, — мягко произнес он. — Тогда вам известно, что я играю Мэри Крейн в этой картине? — Да. — Что тут, черт побери, происходит, свидание? — громко осведомился Дрисколл. — Послушай, если у тебя есть что сказать… — Есть. — Джан криво усмехнулась ему и снова посмотрела в глаза доктору Клейборну. — Мне нужна ваша помощь. Клейборн моргнул. — А в чем проблема? — спросил он. — В вас. — Боюсь, я не понимаю. — Я говорю о картине. Я нуждаюсь в вашей поддержке. Мы все в ней нуждаемся. — Я уже изложил свою позицию… — Знаю. Но ведь вы можете и изменить ее. — С какой стати? — Этот фильм должен быть снят. — Выдержав пристальный взгляд Клейборна, Джан ответила на его вопрос своим: — Вы читали сценарий? — Вообще-то нет. Тон его был твердым и спокойным, однако он опустил глаза, и Джан почувствовала, как к ней возвращается уверенность. Она нашла его уязвимое место, и теперь нужно было этим воспользоваться. — Вы должны его прочитать. Потому что он прекрасно написан. Краем глаза она заметила, что Дрисколл и Уорд наблюдают за ней. Она поняла, что больше они не будут перебивать ее и позволят вести свою игру.Рой тоже перестал хмуриться, и это хорошо. Но она пришла сюда не затем, чтобы умащивать Роя; ее объектом был доктор Клейборн. — Я говорю не о технической стороне, — сказала она, — а о замысле. Это не просто еще один фильм ужасов с безумцем, крушащим декорации. Норман Бейтс представлен человеком, обыкновенным человеком с надеждами, страхами, желаниями, которые есть у всех нас, но им владеет то, с чем он не может справиться. То, что он делает, ужасно, но мы видим причину этого и в конце концов понимаем, что он является жертвой в большей степени, чем кто-либо другой. Подлинный герой этой истории — наше общество. На лице доктора Клейборна появилась улыбка. — Вот это речь. И долго вы ее репетировали? — Я не репетировала. — Взгляд Джан, устремленный на Клейборна, оставался серьезным. — Будь это так, я рассказала бы вам, как сильно мне хочется сыграть эту роль, как много людей заинтересовано в съемках этой картины. Но и это еще не все. — Она перевела дух и продолжила. Теперь ее речь полилась легко и непринужденно: — Вы врач. Вы работали с Норманом Бейтсом, знаете его проблемы. Неужели вам никогда не хотелось рассказать об этом людям, чтобы они поняли его и прониклись его бедой? Сейчас вам выпал такой шанс. Вам и нам. Прочтите сценарий. Скажите нам, что в нем верно и что неверно, чтобы и мы могли рассказать об этом миру. Вы должны сделать это — для себя и для вашего пациента. Доктор Клейборн молчал, не зная, что сказать, хотел было что-то возразить, но в конце концов уступил. — Вы правы, конечно, — сказал он. — По-своему правы. Но не все так просто. Я пытался убедить мистера Дрисколла и других присутствующих, что Норман Бейтс, возможно, еще жив. А если это так, то реализация этого проекта создает потенциальную угрозу для всех вас. — Согласен, — сказал Рой. — Послушай, Джан… — Я тоже с этим согласна. — Джан прервала его, однако улыбка так и не сошла с ее лица. — Но мистер Дрисколл уже решил, что будет продолжать работу. И это еще один довод в пользу того, чтобы доктор Клейборн был с нами. — Она снова повернулась к нему. — А теперь скажу за себя, — продолжала она. — Если вы правы и Норман Бейтс действительно остался жив, я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, зная, что вы рядом. Доктор Клейборн немного помолчал. А когда заговорил, то обратился не к ней, а к Джорджу Уорду. — До воскресенья я свободен, — сказал он. — В чем состоят обязанности консультанта и с чего мне начинать?Глава 18
Клейборн сидел за столиком напротив Роя Эймса. Ресторан заполняли толпы людей, пришедших на ланч, и из-за гула голосов он с трудом понимал, о чем говорит Эймс. Да ему и не очень-то хотелось его слушать. Он прислушивался к диалогу, который звучал у него в голове с того момента, как он покинул кабинет Дрисколла. Почему он позволил убедить себя? Может, его попросту застали врасплох? Да, эта девчонка, похоже, мгновенно завладела ситуацией, и в ее доводах был смысл. По крайней мере, она не сбрасывала со счетов возможную угрозу, как остальные, исключая разве что Роя Эймса. И тем не менее главная причина, по которой он согласился остаться, заключалась в другом. Решающим доводом стало не то, что сказала эта девушка, а само ее физическое присутствие. Клейборн вспомнил, как он отреагировал, увидев ее фотографию, однако встреча с живой Джан Харпер произвела на него впечатление, к которому он не был готов. Он поймал себя на том, что излагает все это Рою Эймсу, и сценарист кивнул. — Верно. Поэтому Виццини и выбрал ее. Джан — точная копия Мэри Крейн. К ним подошла официантка и предложила меню. — Надеюсь, что нет. Да, копия. Но не хотелось бы, чтобы аналогия была полной. — Вы и правда уверены, что Бейтс жив? Клейборн кивнул. — Вы это чувствуете? — Да. Но это всего лишь ощущение. Не могу объяснить, откуда оно взялось. Я думал, может, вы расскажете что-нибудь еще, что-то, чего не рассказывали им на встрече. — Я не готов сейчас это обсуждать. — То есть вы хотите сказать, что и мне не доверяете? — Не знаю. — Клейборн смягчил свои слова улыбкой и махнул рукой в направлении соседних столиков. — Я еще никого здесь не знаю. — Вы впервые на студии? — Да. — Что ж, позвольте мне быть вашим гидом. — Эймс проследил глазами за взглядом Клейборна. — Те, что сидят вон там, — представители менеджмента. Не обращайте внимания на то, что они в джинсах; это высшее звено. Вы — часть команды, вы одеваетесь как все и занимаетесь тем же, чем и все. Но когда вы уезжаете со студии, вы должны быть уверены, что все видят ваши машины стоимостью двадцать пять тысяч долларов. — Он усмехнулся. — Мы живем в обществе, которое удовлетворяет само себя. Клейборн улыбнулся, понимая, что именно такой реакции от него и ждут, однако ему показалось, что Рой Эймс высказался так не впервые. Он кивнул в сторону группы людей, сидевших за столиком у окна. На них были темные костюмы, белые рубашки и тщательно завязанные галстуки. — А эти кто? Рой Эймс посмотрел туда, куда указывал Клейборн. — Гости. Вероятно, рекламные агенты с востока страны. Приезжают сюда с Мэдисон-авеню,[79] ищут новые идеи и воруют их. Разумеется, обычно им достаются сворованные старые идеи. Клейборн выделил группу необычайно волосатых молодых людей, сидевших по другую сторону прохода. — А эти ребята? — Эти занимаются записями и дисками. Вот где сегодня жизнь бурлит. Один платиновый диск стоит тонны «Оскаров». Кто-то прошел мимо них и остановился перед соседним столиком. Казалось, в одном человеке уживаются двое: пузатый мужчина среднего возраста обладал молодым лицом с бронзовым загаром. Он что-то сказал сидевшим за столиком, громко рассмеялся, помахал рукой и двинулся дальше. — Побирушка, — сказал Рой Эймс. — Увидите актера, который смеется по любому поводу, будьте уверены: безработный. Те, что работают, — усталые и совсем не разговаривают. Клейборн кивнул и обратил взгляд к меню. — Что бы вы порекомендовали? — Сходить пообедать в другое место. — Эймс улыбнулся. — Но раз уж мы здесь, можно без опасности для здоровья взять сандвич. — Странно. Я думал, здесь хорошо кормят. — Когда-то так и было, во всяком случае, так мне говорили. А теперь, кажется, всем все равно. — Эймс отложил меню. — Знаете старую поговорку: ты то, что ты ешь.[80] Если это правда, то большинство людей, должно быть, копрофаги. Клейборн принялся обдумывать это замечание, а тем временем подошедшая официантка приняла заказ. И снова ему показалось, что услышанное им не было сиюминутной импровизацией. Рой Эймс не был побирушкой, но он явно стремился к тому, чтобы произвести впечатление. — Кофе сейчас, — крикнул Эймс вслед официантке, а потом посмотрел на собеседника. — Познакомились с кем-нибудь еще из занятых в картине? — Пока нет. Пол Морган играет Нормана, так? — Вероятно. До сих пор он играл только Пола Моргана. Мистера Mucho Macho.[81] — Им принесли кофе. Эймс помолчал. — Если хотите знать мое мнение, наша культура страдает от засилья подобных субъектов. — Тогда как же он получил эту роль? — Спросите у Виццини. — Эймс взял чашку с кофе и собрался сделать глоток. — А в общем, не стоит. Виццини больше не делает фильмов, основанных на саспенсе,[82] одни только сплэттеры.[83] Дешевые фильмы ужасов. Это то, что нравится подросткам. Обилие спецэффектов, много машин, разбивающихся под панк-рок, трупы один за другим. Как в Риме старых добрых времен: когда львы начинали пожирать христиан на арене, музыканты играли громче. Снова череда заранее заготовленных фраз, но ответа на свой вопрос Клейборн так и не услышал. Он подался вперед. — Если вы так к этому относитесь, почему согласились написать сценарий? — Деньги. — Рой Эймс пожал плечами. — Нет, это неправда. Или не вся правда. Я что-то в этом увидел — увидел возможность предложить зрителю нечто настоящее, а не разного рода фокусы и трюки. — Он бросил подсластитель в чашку с кофе. — Возможно, вы поймете это, когда прочитаете сценарий. — Попробую, — сказал Клейборн. И, вернувшись под вечер в мотель, он именно это и сделал. День стоял душный. Солнце светило в западное окно, и кондиционер начал жаловаться, однако Клейборн не обращал на него внимания, потому что находился не в комнате. Он с головой ушел в сценарий. Вопреки словам Роя Эймса, сценарист устранил не все элементы, которые, как он говорил, ему не нравились. В повествовании было немало шокирующих сцен, и акцент делался скорее на убийстве, чем на мотивации. Однако это работало. Невинная молодая девушка и хитроумный маньяк вышли стандартными, и тем не менее их образы смотрелись убедительно. Быть может, девушки нынче и не столь невинны, но маньяки стали еще хитроумнее, чем прежде. И их стало больше. В фильме не было ничего, что не повторялось бы чуть ли не ежедневно в выпусках новостей. Особенно здесь, подумал Клейборн, вспомнив Резателя из Скид-Роу,[84] Душителя с Холмов,[85] Дорожного Убийцу[86] и других серийных маньяков, воспетых средствами массовой информации. Однако на деле в их преступлениях не было ничего, достойного воспевания, это были ущербные люди с болезненной предрасположенностью к насилию. Клейборн вздыхал, пробегая глазами текст. Он уже попал в ловушку, сам начав размышлять как сценарист. Ему хотелось убрать лишнее из диалогов, сделать так, чтобы разница между вымыслом и реальностью была самоочевидной. Когда солнце село, он включил свет, достал из дипломата блокнот и стал делать записи. Кондиционер гудел в темноте, лампа светилась над головой Клейборна, и он продолжал писать, ощущая себя в другом месте, в другом времени. В мире Нормана. Стук в дверь вернул его к действительности. — Да? — Он поднялся и пересек комнату. — Кто там? — Том Пост. Клейборн открыл дверь и увидел улыбавшегося старика. — На этот раз я решил постучать. Вы заняты? — Нет. — Клейборн покачал головой. Вот любопытный старый хрыч. Что ему нужно? — Увидел у вас свет. Дай, думаю, загляну, предложу выпить пива. — И Пост кивком указал на банки, которые держал в руках. — За счет заведения. Он захихикал. С мгновение Клейборн колебался, однако в голосе старика слышалось нечто, что нельзя было игнорировать. Хихиканье, нервный смешок говорили не о веселье, а скорее о попытке от чего-то защититься или что-то скрыть. Что же скрывал Том Пост? — Входите. — Клейборн отступил на шаг. — Пойду поищу в ванной чистые стаканы. — Мне не надо. Пост придвинулся к стулу, поставил банки на стол и открыл обе большим пальцем левой руки. Одну банку он протянул Клейборну, подождал, пока тот сядет на край кровати, после чего поднял свою банку. — Ваше здоровье. — И ваше. — Клейборн сделал глоток. — В такую погоду только пиво и пить. — И снова послышался смешок. А серо-зеленые глазки меж тем бегали по комнате, пока не остановились на столе. — Сценарий? — спросил старик. — Вы вроде бы говорили, что не имеете отношения к киноиндустрии. — Нет. Знакомый попросил просмотреть. — Понятно. — Пост отпил пива. — И о чем эта история? Или это секрет? — Нет, не секрет. — Клейборн не сводил глаз с морщинистого лица. — Пожалуй, вам это может быть интересно. Главный герой — Норман Бейтс. — Ничего себе. Том Пост перестал хихикать. Клейборн придвинулся в его сторону. — Я все хотел спросить вас кое о чем, что вы упомянули вчера вечером. Откуда вы знаете о мотеле Бейтса? — Я думал, о нем все знают. Разве вы не читаете газет и не смотрите новости? — Пост вовсе не собирался оправдываться. — Вообще-то была заметка о том, что «Коронет» планирует сделать об этом фильм. — Он бросил взгляд на папку, лежавшую на столе. — Полагаю, это ваш знакомый написал сценарий? — Верно, — небрежно ответил Клейборн. — Вы ведь и сами когда-то писали для кино. Хотите взглянуть? К его удивлению, Том Пост покачал головой. — Не хочу понапрасну тратить время. Я не понимаю сегодняшних фильмов. Все эти сексуальные сцены — люди в постели, перекатывающиеся туда-сюда. Попробуй повторить — шею сломаешь. А потом, когда все заканчивается, из-под одеяла выскакивает парень в боксерских трусах! Раньше в кино такого не было. — Он снова захихикал. — Конечно, времена изменились. Взять хоть цензуру. Четырехбуквенные слова теперь допускаются, зато другие… Не верите — попробуйте на людях спеть вторую строчку песни «Мой старый дом в Кентукки».[87] — Он покрутил банку, на дне которой осталось совсем немного пива. — Дерьмовые продукты, дерьмовые фильмы. У сценаристов нынче слишком много власти. — Мой знакомый утверждает другое, — заметил Клейборн. — Я имею в виду не только картины. — Пост допил пиво. — Но задумайтесь вот о чем. Некий политик произносит речь. Потом выступает его оппонент. Затем телекомментатор читает сообщение, объясняющее, что хотели сказать эти два человека. И все это — речь, ответная речь, разъяснение — работа каких-то анонимных авторов, которые делают свое дело за кадром. А мы называем это новостями. Пройдет десять дней, десять месяцев или десять лет, и явится другой автор, который напишет в своей книге, что все сказанное ими — ложь. И это называется историей. Поэтому, если вдуматься, все писатели, независимо от того, имеют они дело с фактами или с вымыслом, — профессиональные лжецы. — Он поставил пустую банку на стол. — Выпьем еще пива? — Нет, спасибо. — Клейборн посмотрел в окно, за которым тонул в сумерках двор. — Мне пора сходить куда-нибудь перекусить. — Жаль, я не подумал об этом раньше, — сказал Пост. — Я сегодня отужинал рано. Надо было пригласить вас. Наверное, скучновато ужинать одному, находясь вдали от дома? — Это точно. Но я привык. — Вы не женаты? — Нет. Клейборн предупредил дальнейшие расспросы, встав и направившись к шкафу за пиджаком. Том Пост выключил лампу и проследовал за Клейборном к двери. — Тут вокруг много ресторанов, — сказал он. — Но вы можете купить что-нибудь в супермаркете на соседней улице и положить продукты в холодильник. — Он махнул рукой в сторону буфета. — Там есть тарелки, и можно приготовить горячую еду. Все необходимое, чтобы приготовить завтрак. — Спасибо за совет. — Клейборн открыл дверь и вышел наружу. Пост последовал за ним, кивнув в знак одобрения, когда Клейборн запер дверь на ключ. — Вот это правильно, — сказал он. — Я стараюсь присматривать за тем, чтобы никто посторонний здесь не шатался, но в наше время за всеми не уследишь. Он направился через дворик к своей конторе. Клейборн помахал ему на прощание, наслаждаясь запахом жасмина, росшего вдоль дорожки, потом свернул и устремился в сторону улицы, где аромат цветов терялся в выхлопных газах. Пришлось дышать ими, пока он не набрел на небольшой стейк-хаус в квартале от мотеля. Здесь пахло жареным мясом, луком, хлебом и дымом, но даже эти ароматы были предпочтительнее запаха из-под мышек официанта в красном пиджаке. Пост прав. Лучше приготовить себе что-нибудь в мотеле. Слушайся своего носа. Хорошо, а что сообщают ему другие органы чувств? В ушах у Клейборна звучал нервный смешок Поста. А если зажмуриться, то перед глазами вставал сам Пост, следящий за тем, как Клейборн закрывает дверь своей комнаты. Любопытный старый хрыч. Всюду сует свой нос. Снова нос. Но за этим и впрямь что-то стояло, что-то скрывалось за смешками и любопытным взглядом Поста. У него, вероятно, был запасной ключ; наверное, он сейчас находился в комнате Клейборна и рылся в его вещах. Или пролистывал сценарий. Уж очень ему хотелось узнать, о чем он, а потом, узнав, старик еще более решительно переменил тему разговора. Почему? Да будет тебе, сказал сам себе Клейборн. Разумеется, у Поста были на это какие-то причины. Пожилые люди частенько хихикают, чтобы предупредить возможное неприятие со стороны окружающих. Это своего рода сигнал, они как бы хотят сказать этим: «Послушайте, я же для вас не опасен, не сердитесь на меня за то, что я разговариваю с вами». И многие из них суют нос в чужие дела просто потому, что их собственная жизнь пуста. Наверное, тяжело человеку, который еще полон сил, сидеть день за днем без дела в захудалом мотеле. Других машин на парковке не было, и, судя по всему, Клейборн в настоящее время являлся единственным постояльцем. И нет ничего удивительного в том, что Пост пришел к нему в комнату с пивом, задавал вопросы, болтал о том о сем. Старику было одиноко. А может, он хитер как черт. Что он имел в виду, когда сказал, что все писатели — профессиональные лжецы? Рой Эймс тоже был писателем, полным гладких, отполированных фраз. Клейборн вспомнил, как ему показалось, будто все эти удачные выражения Эймс уже использовал прежде. Точно побирушка — сыплет остротами и ждет одобрения. Но зачем ему это нужно? Он ведь должен понимать, что Клейборн — его союзник; он полностью согласен с Клейборном в том, что сценарий нуждается в изменениях. Однако если это так, то почему он не постарался сделать это раньше сам? Ведь если фильм окажется чересчур жестоким, ответственность за это ляжет в первую очередь на него. Но, возможно, здесь крылось нечто иное. В некотором смысле Норман из сценария был созданием Роя Эймса. Рой наделил этот персонаж своими переживаниями и тревогами. И если перенесение этих чувств на бумагу и не было катарсисом, то, возможно, оно представляло собой катексис — проявление бессознательной фиксации на личности Нормана. А это могло быть опасно. Все писатели — профессиональные лжецы. Заявление, сделанное писателем. А значит, и оно — ложь. Но лгут все, включая его пациентов, проблема которых заключалась в том, что они лгали не только ему, но и самим себе. В некотором смысле они были самыми профессиональными лжецами. А он — профессиональным открывателем правды. Искателем правды, поправил он сам себя. И его поиски не всегда венчались успехом — взять хотя бы случай Нормана. Закончив ужинать, Клейборн вышел из ресторана и направился вдоль бульвара. Вспомнив о Нормане, он невольно принялся искать глазами фигуру, которой там не было. Мимо проносились легковые машины, фургоны, «мустанги», джипы, время от времени с ревом пролетали мотоциклы. Молодежь в поисках приключений. Иная картина царила на тротуаре. Клейборн взглянул на свои часы: было еще только девять вечера, а прохожих, кроме него, не было видно. Несмотря на трудности с бензином, все были за рулем. Ходить поздним вечером по улицам считалось слишком опасным; даже полицейские, патрулировавшие квартал, были на колесах. Полиция подозрительно относится к прогуливающимся вроде него. Проходя мимо затемненных витрин магазинов, Клейборн заглядывал в неосвещенные пространства между домами, зная, что опасения его нелепы. Не выскочит же оттуда Норман. Его там нет. Или есть? Чертов сценарий! Он никак не выходил у Клейборна из головы. А может быть, он заблуждался и все это было его параноидальной фантазией? Если Норман добрался сюда раньше него, возможно, он уже нашел способ проникнуть на студию. В промежутках между обострениями болезни он был вполне способен рассуждать здраво, строить планы и осуществлять их. Он вполне способен осуществить свою месть. Однако все склоняло Клейборна к неумолимому выводу: Норман был мертв. Единственное, что вернуло его к жизни, — это сценарий. Пусть так. Однако Клейборн все же ускорил шаг, увидев впереди ярко освещенный торговый центр. Он свернул в сторону парковки, почувствовав себя увереннее при свете огней, в окружении разнообразных звуков, среди людей. Пересекая парковку, он оценил ситуацию иначе. Присутствие людей отнюдь не доставило ему радости, когда он увидел их машины. Ты то, что ты ешь, сказал Рой Эймс. Вероятно, правильнее было бы сказать: «Ты то, на чем ты ездишь». О людях можно судить по их автозависимости. Он смотрел, как нервно маневрируют водители, въезжая на парковку, — те, что поагрессивнее, беззастенчиво перекрывали дорогу оказавшимся позади, соревнуясь за места поближе к входу в магазин, в то время как другие водители посылали им механические проклятия своими клаксонами. Побитые бамперы уже припаркованных машин свидетельствовали о предыдущих столкновениях, а те, кто занял места в зоне, запрещенной для парковки, демонстрировали этим полное пренебрежение элементарными правилами вежливости. В самом торговом центре все происходило по той же схеме. Пожилые женщины с волосами, выкрашенными в апельсиновый цвет, с наслаждением пили сок из свежевыжатых апельсинов, загородив проход своими тележками. По проходам сновали босые, недавно вернувшиеся с пляжа юноши в рубашках без рукавов из тонкой ткани, целившиеся друг в друга своими тележками как орудиями. Родители толпились в отделе, где продавались товары по сниженным ценам, хотя напирали в основном мамы с бульдожьими челюстями, тогда как высохшие, изможденного вида папы робко стояли в стороне. Тот, кто платит, тоже служит.[88] Клейборн взял с полки в молочном отделе литровый пакет молока, случайно задев при этом юношу-японца в сетчатой рубашке. Молодой человек зашипел и покачал головой, и его серьга недружелюбно закачалась в ухе. В продовольственном отделе Клейборн взял несколько холодных нарезок. Перебирая завернутые в целлофан сыры, он приметил небольшой кусок, но едва потянулся к нему, как из-за его спины змеей выскользнула чья-то рука и схватила добычу. Он обернулся и увидел перед собой улыбавшуюся девушку в широкой футболке, украшенной классическим девизом: «Вся твоя». Клейборн перешел в следующий отдел, собираясь взять там дюжину яиц. Ему пришлось терпеливо ждать, пока пожилая домохозяйка в завитушках открывала один контейнер за другим и осматривала их содержимое, не выпуская изо рта сигарету. Дым был едкий, и Клейборн отвернулся. Наплевать на яйца, можно обойтись и без них. Единственное, чего ему сейчас хотелось, — это уйти. Позади был долгий день, и он устал — устал от людей, от шума, света и суеты. Ублажающие звуки музыки из динамиков оглушали его, а от верхнего света флюоресцентных ламп болели глаза. Подойдя к хлебному отделу, он раздраженно глянул вверх, пытаясь разглядеть, откуда исходит звук. Но большие круглые диски, прикрепленные между стенами и потолком, оказались не динамиками; в их сверкавших поверхностях отражались перемещения покупателей внизу. Это были специальные устройства, предназначенные для слежки за потенциальными воришками. Присмотревшись, Клейборн разглядел внутри длинные бледные флюоресцентные трубки, которые излучали мерцающий свет. Клейборн отвернулся. И тут его внимание привлекло зеркало, висевшее прямо за его спиной. Оно было установлено таким образом, чтобы в нем отражались покупатели, двигавшиеся к кассам в левом крыле магазина, но в этот момент туда направлялся только один человек. Он вскинул голову, и Клейборн увидел его лицо. Лицо Нормана Бейтса.Глава 19
Оттолкнув тележку в сторону, Клейборн помчался по проходу к выходу из магазина. Ему приходилось то и дело уворачиваться, чтобы не налететь на встречных покупателей, которые тотчас хмурились, завидев, как он несется прямо на них. Но он не замечал их раздражения. Его влек к кассам образ Нормана; между тем возле них за полминуты успела выстроиться очередь покупателей с тележками. Однако Нормана среди них не было. Клейборн остановился, разглядывая незнакомые лица, потом, растолкав очередь, приблизился к жевавшей резинку блондинке с тупым лицом, которая сидела за кассой. — Где он? Она перестала жевать и подняла на него глаза. — Ваш последний покупатель… он был здесь всего минуту назад… Она пожала плечами, механически бросив взгляд в сторону ближайшей двери. Клейборн протиснулся мимо кассы и зашагал к двери. Парковка была уже почти полностью забита машина. Машины приезжали и уезжали, на открытых участках туда-сюда сновали покупатели. Клейборн озирался по сторонам, пытаясь разглядеть знакомую фигуру. Он приблизился к парковке, особенно внимательно рассматривая отъезжавшие машины. Их было три… нет, четыре… и еще одна, справа, в дальнем конце стоянки. Клейборн спешил к ней, а машина тем временем отъехала назад, на свободное место, и затем устремилась вперед. В свете фонарей над головой он увидел женское лицо за лобовым стеклом, а рядом с ней — круглый силуэт детской головки. Клейборн повернулся и двинулся в центр парковки, но тут у него за спиной раздался гудок; он отскочил в сторону, и вовремя. Мимо промчался «багги» песочного цвета. К шуму ревущего мотора прибавилась грубая выходка усатого водителя, который выбросил руку в окно и показал ему палец. Тяжело дыша, Клейборн огляделся, понимая, что его усилия оказались напрасны. Норман исчез. Но куда? Если он пришел сюда, значит, у него где-то неподалеку есть гнездышко, — может быть, в одном из мотелей, тянущихся вдоль бульвара. Можно ли их проверить? Тут десятки подобных мест, не считая больших отелей, а Норман, конечно же, зарегистрировался под чужим именем, если вообще зарегистрировался. Пытаться установить личности всех одиноких мужчин, которые сняли номера в мотеле в последние три дня, — непосильная даже для полиции задача. Да полиция и не станет заниматься этим, пока Клейборн не предоставит им что-то большее, чем голословные утверждения. Да, я понимаю, что этот человек, по общему мнению, мертв, но я видел его в супермаркете. Нет, я не разговаривал с ним, он был ближе к выходу из магазина, а я в глубине. Нет, впрямую я его не видел, я видел его в одном из тех больших подвесных зеркал, но я уверен… Пустая трата времени. Клейборн вздохнул. Оставалось лишь вернуться в магазин, взять свою тележку и расплатиться. Возвращаясь в мотель с пакетом продуктов, он внимательно смотрел по сторонам, вглядываясь в игру теней и света на улицах. Он видел Нормана… но видел ли Норман его? Не последовал ли Норман за ним в магазин? А может быть, он следует за ним сейчас? Ничто не двигалось в окружающей темноте. И все же Клейборн ощутил облегчение, когда добрался до своей комнаты. Запертая дверь подалась, когда он повернул ключ, а при включенном свете в комнате не обнаружилось следов чьего-либо присутствия или вторжения. Если Норман не обнаружил его местонахождение, Клейборн мог чувствовать себя здесь в безопасности, во всяком случае пока. И кроме того, всегда есть возможность субъективной ошибки. Шум, свет, усталость, напряжение — из-за чего угодно можно обознаться. Именно так в полиции и скажут. Да, наверное, и он сказал бы то же самое, приди к нему пациент с подобной историей. В этих обстоятельствах не было смысла рассказывать о случившемся Дрисколлу и остальным. Рассказать им о том, что он видел или думал, что видел, — значит, ослабить свою позицию, особенно когда нет никаких доказательств. Главное теперь — действовать осторожно, наблюдать и ждать. Если Норман здесь, то скоро он даст знать о своем присутствии. Если он здесь. Клейборн распаковал продукты, разместил их в холодильнике, повесил одежду, напялил пижаму и лег на кровать. Кондиционер что-то тихо нашептывал ему. Норман. Здесь. Он что-то задумал. Но что? И где он? Слава богу, что он решил остаться. Во всяком случае, он теперь будет настороже и станет действовать как ангел-хранитель по отношению к другим, причастным к этому делу. Но прежде чем он уступил сну, его посетил еще один вопрос. А кто защитит его в случае, если Норман начнет действовать? Ответа на этот вопрос у него не было. Клейборн знал только одно: что-то произойдет, и произойдет это скоро.Глава 20
Офис Роя Эймса находился в том же здании, что и офис Дрисколла, но между двумя помещениями не было ни малейшего сходства. Тесная комната с единственным окном была меньше туалета продюсера, да и обставлена не так богато. Когда Клейборн открыл дверь, Эймс уже сидел за столом, размещавшимся между шкафчиком и единственным свободным стулом. Очевидно, он привык к такой тесноте. Каковы бы ни были его страхи, клаустрофобия не относилась к их числу. Сощурившись от света ярких лучей утреннего солнца, лившихся прямо в открытое окно, Клейборн кивнул в знак приветствия и положил на стол свой экземпляр сценария. Эймс выжидающе посмотрел на него. — Ну, что вы об этом думаете? — спросил он. Клейборн помолчал, снова задумавшись над тем, нужно ли ему рассказывать о том, что произошло накануне вечером. Какой смысл? Сценарий был сейчас важнее. — Я сделал кое-какие заметки, — сказал Клейборн. — Если хотите взглянуть… — Отлично. Клейборн открыл дипломат и достал из него желтые листки. — Надеюсь, вы разберете мой почерк. Эймс разобрал. Его глаза быстро забегали по исписанным листкам, ничего не выражая. Однако Клейборн без труда догадался о его реакции. Он уже давно понял, что рты зачастую особенно красноречивы, когда не говорят. Рот Эймса не был исключением. Сперва его губы растянулись в легкой улыбке, потом начали постепенно сжиматься. И наконец, верхняя губа искривилась, неодобрительно застыв. Пора было вмешаться. — Пожалуйста, поймите меня правильно, — сказал Клейборн. — Я не критикую то, как написан сценарий. Только содержание. Жестокость. Эймс взглянул на него. — Теперь это называется иначе. Касса. — Знаю. Но я думал, вы попытаетесь этого избежать. — В первом варианте пытался. — Эймс занял оборонительную позицию. — По большей части то, против чего вы возражаете, — работа Виццини. Он частично переписал сценарий, и Дрисколл принял его. — Я, кажется, напрасно теряю время, — сказал Клейборн. — Мне казалось, что, как технический консультант, именно я должен предлагать изменения. — Технический — да. Предлагать — да. Но главный — Виццини: он отвечает за одобрение сценария, кастинг, производство. Я уже говорил вам, как он настаивал на кандидатуре Джан, потому что она похожа на Мэри Крейн. — Это другое, — сказал Клейборн. — Вы обратили внимание на мои замечания к ее сценам? — Обратил, — коротко ответил Эймс, и Клейборн быстро продолжил: — Мне показалось, что ее роль слишком уж проста, однобока… — Ладно, пусть так. — Эймс пожал плечами. — Если хотите знать, я специально написал ее так. Джан пока не готова к чему-то серьезному, хотя сама она так не думает, а я не хочу, чтобы она лезла из кожи вон. Играет она довольно хорошо, но стоит поближе ее узнать, и понимаешь, что она способна на большее. — Надеюсь, — сказал Клейборн. — Кстати, я только что столкнулся с ней на парковке. Она пригласила меня сегодня поужинать. Эймс ничего на это не ответил, за него говорили резко поджатые губы. И тут зазвучал внутренний голос Клейборна. «Зачем ты сказал ему это? Очевидно, что он привязан к этой девушке. Тебе был нужен союзник, а теперь ты заполучил ревнивого соперника». Он быстро улыбнулся, стремясь сгладить неловкость, вызванную его заявлением. — Но важно не это. Мы должны… как здесь говорят?.. вылизать сценарий. Если вы готовы изменить некоторые строки, на которые я указал… — Указали? — Враждебность Эймса сделалась явной. — Все эти разговоры насчет замены, скрытого смысла, реактивных образований…[89] все это звучит как медицинское заключение! — Простите. Я лишь хотел… — Не надо чертить диаграммы. Вы ведь всего-навсего врач, не так ли? — Эймс покачал головой. — Психиатры, как и экономисты, метеорологи, сейсмологи, — это просто люди, которые разгадывают загадки с помощью тех или иных приспособлений. Когда-нибудь все, что вам недоступно, смогут делать компьютеры. — Меня это устраивает. — Клейборн был невозмутим. — Но сейчас это нам не поможет. Я хотел бы остановиться на том, какую роль вы определили Джан. Главное — смягчить жестокость. — Невозможно. Я же сказал вам: Виццини хочет, чтобы она была. Клейборн пожал плечами. — Тогда надо переменить акценты. — Что это значит? — Основная проблема с подобными фильмами заключается не в самой жестокости, а в отношении к ней. Сегодня главная опасность состоит в том, что антиобщественное поведение стало способом решения любых вопросов. Герои, антигерои, злодеи — все добиваются успеха, взяв закон в свои руки. Мы можем воспринимать поведение Нормана таким, как оно есть, не затупляя его нож и не стирая с него кровь. Но не надо оправдывать его. Теперь Эймс слушал его, и Клейборн быстро продолжил: — Давайте хоть раз скажем правду. Признаем, что убийство ничего не решает, в нем нет ничего героического, и Норман Бейтс — не тот человек, которому следует завидовать или подражать. Если об этом не забывать, то не так уж и много придется переписывать. Всего-то и нужно слегка изменить акценты, изобразив его одержимым, страдающим человеком, чьи неадекватные поступки приносят ему страдание, а не удовлетворение. — И это все, что вы можете посоветовать? — Эймс сделал недовольную мину. — Перевести часы на пятьдесят лет назад и сказать зрителям: «Преступление не окупается»? — Может, пришло время именно так и поступить. Пятьдесят лет назад, было намного меньше убийств, а если они и совершались, то в основном профессиональными преступниками. Теперь пришло время любителей: все, от начинающего террориста до уличного мальчишки, готовы пролить чужую кровь ради того, чтобы повысить свой статус. Потому что наши фильмы, телевидение, книги и пьесы говорят им, что насилие приносит прибыль. — Вы когда-нибудь слышали о «поколении Я»? Вот что сегодня продается. — Не только это. Черт побери, я не набожный человек, но знаю, что Библия по-прежнему возглавляет списки бестселлеров. И она громко и четко возвещает: «Возмездие за грех — смерть».[90] Эймс внимательно смотрел на него. Теперь это не был взгляд ревнивого поклонника — он выражал присущее каждому писателю желание защитить свою первую любовь — работу, которую он только что завершил. — Понимаю. На самом деле вы говорите то же, что говорил старина Сесиль Блаунт Де Милль,[91] завидев цензоров. Демонстрируйте оргии, но позаботьтесь и о том, чтобы показать последствия. И вы правы насчет изменений. Нужно доработать те сцены, в которых показаны реакции Нормана. Меньше злорадства, больше печали. — Он помолчал. — Скажите откровенно: он на самом деле все это перенес? Клейборн задумчиво кивнул. — В своей практике я не встречал более несчастного человека. Рой Эймс вздохнул и снова взял сценарий. — Хорошо, я еще поработаю. Если не возникнет каких-либо проблем, завтра закончу. — Будут проблемы — звоните. — Клейборн направился к двери. — Не стану вам мешать. Он покинул офис и двинулся в сторону холла. Впервые после вчерашнего вечера он ощутил, как в нем возрождается надежда. По крайней мере часть его миссии была выполнена. Сценарий будет улучшен, и ему удалось сохранить доверие Роя Эймса. Но не Нормана. Вот это проблема. Если бы можно было поговорить с ним, успокоить, объяснить, что сценарий будет изменен, убедить, что ему нечего бояться и нечем возмущаться, возможно — но не более того, — это и сработало бы раньше, чем что-то произойдет. Но для этого нужно было найти его первым. Вот только где? Иголки прячутся в стогах сена. Искать их — значит напрасно терять время. Самый простой способ — вытащить иголку при помощи магнита. Клейборн вышел на студийную улицу, и тут его осенило. Магнит находился прямо перед ним. Сама студия была магнитом, который должен притянуть Нормана. Не нужно даже пытаться выслеживать его, частным порядком или официально. Норман сам придет на студию. Если он до сих пор не предпринял никаких действий, то, возможно, лишь потому, что только что приехал. Но он уже здесь и, когда припаркует свою машину… Клейборн посмотрел в сторону главных ворот. Возле них стоял охранник, подсказывавший водителям подъезжавших машин, где им парковаться. Были, конечно, и другие ворота, он уже видел их и знал, что охраняются они так же. Однако это ничего не значило. Норман не будет и пытаться проникнуть внутрь сквозь ворота. Клейборн повернулся и зашагал к дальнему концу парковки, осматривая по пути кирпичную стену, ограждавшую территорию студии. Стена была прочной, высокой и толстой. Но толщина здесь ни при чем — ведь не будет же Норман проделывать в стене дыру. А вот высота не гарантировала защиту. С помощью веревки или лестницы можно было незаметно забраться на любую из этих стен. Парковка охранялась круглые сутки, однако, оказавшись наверху, совсем нетрудно дождаться, когда все стихнет, спрыгнуть с внутренней стороны и спрятаться где-нибудь на студии. Клейборн шел мимо череды бетонных сооружений, в которых размещались офисы, склады, студийный гараж, гардеробные и гримерные. Многие из этих зданий были снабжены наружными лестницами, которые вели в проекционные и монтажные помещения. Возле построек стояли грузовики, трейлеры, прицепы и мини-фургоны; позади них виднелись огромные павильоны с подвесными лесами для установки осветительной аппаратуры и контейнеры для киносъемочного оборудования. Свернув направо, Клейборн оказался на безлюдной, неохраняемой территории с декорациями: улица в вестерн-стиле с баром, конюшней, закусочной, гостиницей, танцзалом, банком и офисом шерифа. Поодаль виднелась площадь небольшого городка с приветливыми фасадами белых домов, окруженных газонами и кустами, церковь с высокой колокольней, эстрадная площадка в лесистом парке. За ними тянулась улица крупного города с магазинами, театрами и многоквартирными домами, а еще дальше расположились с полдюжины площадок меньшего размера с декорациями иностранных городов. Да здесь миллион мест, где можно спрятаться, и никакой охране не под силу охватить все. Перебравшись через стену, Норману нужно лишь перемещаться с места на место, стараясь при этом не попадаться никому на глаза. Скорее всего, так и было: Клейборн вполне допускал, что Бейтс провел ночь в постели Энди Харди,[92] а сейчас, возможно, прятался в одном из многочисленных студийных помещений. Если студия — магнит, то она также стог сена, в котором гораздо легче укрыться, чем где-либо еще. Иголка будет здесь в безопасности, но при этом еще более опасной для других. Иголки острые, у них есть глаза… «Но и у меня тоже, — сказал сам себе Клейборн. — Наблюдай и жди». Еще рано было паниковать, не было никаких подтверждений его догадкам, да и полной уверенности у него пока тоже не было. Он развернулся и направился обратно. Проходя мимо павильона номер 7, находившегося по левую руку, он увидел, что огромные двери раздвинуты. Клейборн инстинктивно приблизился и заглянул внутрь. На бетонированном полу, в полукруге солнечного света, он увидел свернутый кольцами кабель, однако обширное пространство вокруг тонуло в темноте. Клейборн вошел внутрь, всматриваясь во мрак. Такое он видел только в фильмах о кино, да и то лишь как фон основного действия. Но здесь не происходило никакого действия — в павильоне царили уединение и тишина. Сделав пару шагов, Клейборн разглядел неясные очертания закругленной крыши над лестничными переходами. Он и не подозревал, что павильон может быть таким огромным; мрачный, величиной с квартал, точно ангар для дирижаблей, какие строили когда-то, или интерьер собора, воздвигнутого в честь неведомого бога тьмы. Но темнота не была полной. За оштукатуренной стеной, поддерживаемой деревянными подпорками, он увидел тусклый свет, который испускала голая лампочка, свешивавшаяся с железной сетки наверху. Пространство, которое она освещала, было ограничено другими стенами, поставленными с трех сторон под углом друг к другу. Клейборн двинулся в ту сторону. С правой стороны находились передвижные гримерки. Двери были закрыты, и из-за них не пробивалось ни малейшего лучика света. Миллион мест, где можно спрятаться. Он направился к первой гримерке, но, подойдя к деревянным ступеням перед дверью, остановился. А что если он прав? Что если благодаря какому-то невероятному совпадению он и вправду натолкнется сейчас на Нормана, прячущегося в темноте за дверью — прячущегося и ждущего своего часа? Клейборн застыл в нерешительности. Да чего же ты ждешь? Черт возьми, ты ведь за этим сюда и пришел, не так ли? Чтобы найти его. Он стал медленно подниматься по ступеням. Не волнуйся. Если он и там, он напуган. Напуган не меньше, чем ты. Клейборн снова остановился. А ведь он действительно напуган, этого нельзя не признать, и его напрягшиеся мышцы — убедительное тому подтверждение. Ему хотелось почесать затылок, подмышки у него вспотели. Нормальная реакция на страх, что тут поделаешь. А вот нормальной ли будет реакция Нормана? Когда Норман напуган, он выходит из себя. А если у него есть оружие… Да ведь ты уже сталкивался с этой проблемой. Профессиональный риск, которому подвергаешься, оказываясь на чужой территории. Вот только ничего страшного не случится. Его здесь нет, не может быть — ведь здесь нужно выбирать одно место из миллиона. Клейборн достиг двери. И вдруг услышал какой-то звук. Звук был совсем слабый; даже здесь, в павильоне, где, словно в пещере, эхо разносило малейший шум, он едва расслышал его. Как будто что-то прошуршало и скрипнуло. Однако звук исходил не из-за двери, а оттуда, где виднелся освещенный полукруг. Клейборн повернулся и сошел со ступеней гримерки. Кругом стояла тишина, нарушаемая лишь мягким скрипом его ботинок по бетонному полу. Когда он замедлил шаг, исчез и скрип. Он шел с величайшей осторожностью, чувствуя, как его переполняет страх, и стараясь угадать, откуда могло исходить шуршание, которое он только что слышал. Ничего. Клейборн подошел к огороженному с трех сторон пространству, которое освещала лампочка. Остановившись, он выглянул из-за стены. Никакого движения. Площадка по-прежнему была пуста. Он медленно двинулся в глубину прямоугольного пространства. И тут, едва он оказался внутри него, что-то изменилось. Опустив взгляд, он увидел подногами ковер. Когда-то ковер был красного цвета, потом полинял — такое можно увидеть в старом доме, обитатели которого перестали замечать ход времени. Именно в таком доме он и оказался. Он был в комнате, где время остановилось. Клейборн увидел старомодный туалетный столик и лежавшую на нем дамскую сумочку, вид которых навевал воспоминания о далеком прошлом. Позолоченные часы, статуэтки из дрезденского фарфора, подушечка для булавок, богато украшенное ручное зеркальце, флаконы с благовониями, заткнутые стеклянными пробками. Эти предметы вкупе с одеждой, висевшей на вешалке в открытом шкафу, подсказали ему, что он находится в женской спальне, и лишь затем, осознав это, Клейборн увидел кровать. Она стояла в дальнем конце справа, за креслом-качалкой с высокой спинкой, обращенным к окну, которое скрывалось в темноте с левой стороны. Он подошел поближе и принялся рассматривать кровать с пологом на четырех столбиках, восхищаясь покрывалом, украшенным ручной вышивкой. Однако, подойдя еще ближе, он заметил, что покрывало заправлено небрежно, так что из-под него виднеется верхний угол двойной подушки. Клейборн протянул руку, откинул покрывало и увидел сероватую в коричневую крапинку простыню. В одном месте простыня была примята, а это говорило о том, что здесь кто-то долго лежал. Кто-то. Или что-то. Клейборн понял, где он оказался. Он никогда прежде не видел этого места, никогда не бывал в нем, но он слышал и читал достаточно, чтобы догадаться, что это может быть. Спальня матери Нормана. Несомненно, именно здесь, недоступное ничьим взорам, долгие годы пролежало мумифицированное тело миссис Бейтс, сохранившееся благодаря любительским опытам Нормана по набивке чучел, — пролежало все те годы, когда он воображал, будто она еще жива — выживший из ума инвалид, запертый в своей комнате. Но это Норман был безумен, это он перевоплотился в свою мать, после того как убил ее. Находясь в этой комнате, он облачался в ее одежду, говорил ее голосом. Да нет же, не в этой комнате. Это всего лишь декорация. Клейборн вернулся к действительности и снова задернул простыню, чтобы не видеть то место, где она была примята. Однако, не успев это сделать, он почувствовал, как по телу побежали мурашки, и в голове у него стремительно пронеслась мысль: Что должен был чувствовать Норман, живя в том доме, сидя ночь за ночью в той спальне и бормоча что-то своей мамочке? Мамочка, мамочка… И снова Клейборн услышал тот же звук — как будто что-то скрипнуло и зашуршало. Он обернулся, уловив позади себя движение теней. Скрип исходил с той стороны, где стояло кресло с высокой спинкой, обращенное к окну. А зашуршало платье пожилой женщины, которая поднялась с кресла и скользящей походкой начала приближаться к нему. Едва она вышла из темноты, как ее седые волосы заблестели, а рот растянулся в отвратительной ухмылке. Клейборн смотрел на это искаженное гримасой лицо — лицо, которое он так много раз видел на экране. Лицо Пола Моргана.Глава 21
Клейборн сидел в баре «Хвост петуха», не выпуская из рук бокал пива, тогда как Морган уже заказал себе второй стакан виски. На нем были облегающие джинсы и рубашка с V-образным вырезом, обнажавшим волосатую грудь и золотой медальон на шее. Сейчас он ничем не напоминал ту сгорбленную старуху из погруженных во тьму студийных декораций. — Извините меня за случившееся, — повторил он. — Я вовсе не хотел напугать вас. — Забудем об этом. Не нужно все время извиняться. — Клейборн, сидевший на вращающемся стуле возле стойки, переменил позу. — Начнем с того, что мне вообще не следовало там находиться. — Мне тоже. — Морган взял свой стакан, который бармен поставил на стойку. — Это была идея Виццини. — Режиссера? — Я к подобным представлениям не привык. Он хочет, чтобы в этих сценах на мне были женские тряпки. И чтобы я не просто надел платье и парик, а чтобы и походка, и жесты — все было женским. Вот я и подумал, что, если попробую проделать это в декорации, мне будет намного легче во время съемок, понимаете? Клейборн невесело улыбнулся. — Что ж, меня вам провести удалось. Морган поднял свой стакан и сделал глоток, явно довольный такой оценкой. Клейборн спросил себя, был бы Морган доволен, если бы мог прочесть его невысказанные вслух мысли. В облике старой женщины Морган выглядел вполне достоверно, но играть Нормана — совсем другое дело. Без грима он всего лишь воплощение своего собственного, мгновенно узнаваемого образа. Словно в подтверждение этого из ближайшей кабинки, где сидели три человека, вышла девушка и направилась к бару. Хорошенькая, с блестящими каштановыми волосами и карими глазами. Наряд подчеркивал ее красоту: на ней были белые слаксы и открытая блузка, не скрывавшая ни детской полноты, ни округлых девичьих грудей. Наверное, туристка, и явно не старше шестнадцати. Не обратив внимания на Клейборна, она подошла к его собеседнику. — Извините, — сказала она. — Вы ведь Пол Морган? Актер отставил стакан и обернулся, сверкнув своей узнаваемой улыбкой. — А как по-вашему? — произнес он. Девушка опустила глаза, не выдержав его взгляда, и протянула ему блокнот, обтянутый искусственной кожей, и шариковую ручку. Ее рука чуть заметно дрожала, в голосе же дрожь слышалась явственно. — Если не возражаете… можно попросить у вас автограф? Морган не сводил глаз с выреза ее блузки. — Можете просить у меня все что угодно, — ответил он. Она покраснела, и его улыбка смягчилась. — Ну давайте же, милая, не надо так нервничать. Она расслабилась, увидев перемену в выражении его лица. — Откуда вы? — пробормотал он. — Из Толедо.[93] Приехала с подружками на экскурсию. — Она застенчиво улыбнулась и бросила взгляд в сторону кабинки. — Они попросили меня подойти к вам. Надеюсь, вы не против? — Нет проблем. Он взял у нее блокнот, открыл его на пустой странице, потом взял ручку, которую она держала в руках. — Как вас зовут? — Джеки. Джеки Шербурн. — Не скажете по буквам? Она произнесла свою фамилию с расстановкой, и он, подмигнув ей, размашисто, витиевато расписался. — Вот. То, что вы просили. Он закрыл блокнот и вернул его ей вместе с ручкой. — Спасибо, — сказала она. — Не за что. Девушка направилась обратно, и Морган повернулся, чтобы взять свой стакан. Клейборн смотрел, как девушка, оживленно разговаривая со своими спутницами, идет к выходу. Морган отхлебнул виски. — Что-то не так? Клейборн просто пожал плечами. Этот жест не должен был ничего выражать, потому что он видел, какой автограф оставил Морган. Джеки Шербурн, которая умеет все. Гнусно, конечно. Клейборн с мгновение колебался: не сказать ли Моргану об этом? Он пообещал себе, что сделает это позже, когда придет время. Но пока еще было рано. Сейчас он нуждался в союзниках. Сценарий… — Дерьмовый, если хотите знать мое мнение. — Именно о сценарии Морган и заговорил. — Не думайте, будто я настолько туп, что не понимаю, чего добивается Эймс, выстраивая все эти сцены с девчонкой, наращивая ее роль. Но она с ней не справится. Не пойму, какого дьявола Дрисколл взял ее. Наверное, положение было безвыходное. — Мне показалось, что своим назначением на эту роль она обязана режиссеру, — сказал Клейборн. — Кроме того, она и вправду похожа на Мэри Крейн. А ему нужен реализм. — Тогда зачем играть педика позвали меня? — Не педика, а трансвестита. — Но ведь Норман думает, что он — это его мать… — Его фуга не обязательно предполагает гомосексуальность, разве что на подсознательном уровне. — А что же она, черт побери, предполагает? — Морган нахмурился. — Давайте говорить без обиняков. Что на самом деле представлял собой Норман Бейтс? Клейборн пожал плечами. — Такой же человек, как вы или я, — ответил он. — Если лишить нас нашей индивидуальности, редуцировать до номера в истории болезни, поместить в палату, которая на самом деле является камерой, заставить подчиняться приказам, окружить больными с психическими отклонениями… — Все это мне известно, — мягко прервал его Морган. — Я сам побывал в клинике для алкоголиков. — Заметив невольное удивление, мелькнувшее в глазах Клейборна, он быстро продолжил: — Не подумайте плохого, алкоголиком я не был. Добровольное решение, пару лет назад. Провел там месяц, просто чтобы отвыкнуть. — Морган взял свой стакан и опрокинул в себя остатки растворившейся во льду жидкости. — Не помогло. Это было сказано саркастическим тоном, однако, когда он наклонился к Клейборну, лицо его выглядело серьезным. — Я тогда не работал, — пояснил Морган. — Если хотите знать правду, я не работал полтора года. А в нашем бизнесе это чертовски долго, и, если хоть что-то становится известно, тебя перестают замечать. — Но ведь Виццини выбрал вас на эту роль. — Он выбрал не меня, а мое имя. И оно досталось ему чертовски дешево. Это единственная причина, по которой на это пошел Дрисколл. Он мне сказал это прямо в лицо, подлый ублюдок. — Морган стиснул рукой пустой стакан. — Этот сукин сын ездит на мне, думает, можно указывать мне, что делать, однако его ждет сюрприз. Окажись он сегодня утром в этой студии вместо вас… — Поймав на себе пристальный взгляд Клейборна, актер умолк, затем неожиданно рассмеялся. — Да ладно, — сказал он. — Выпейте еще. Клейборн сполз с высокого стула, покачав головой. — Лучше вернусь к себе в мотель. — Он помолчал. — Вы уверены, что вы в порядке? Морган кивнул. — Просто выплеснул, что накипело. Но теперь все хорошо. Уж я-то, черт побери, знаю, что могу сыграть эту роль, так что беспокоиться не о чем. — Он призвал на помощь свою дежурную улыбку. — Не забывайте, я — Пол Морган. Клейборн помнил об этом все время, пока возвращался в мотель. Смущающее душу видение Пола Моргана в женском платье, посреди декораций… небрежная грубость Пола Моргана по отношению к девушке, попросившей автограф… горечь и гнев Пола Моргана у стойки. И только приехав в мотель, он задал себе вопрос: Что на самом деле представляет собой Пол Морган?Глава 22
Было почти семь, когда Джан открыла дверцу духовки, чтобы посмотреть, готово ли жаркое. Она нахмурилась. Еще нет. Закрыв дверцу, она перевела показатель мощности на четыреста. Добавлю еще пятнадцать минут, пока готовлю салат. Если повезет, то он опоздает. Поди разберись в этих холмах. Однако, промывая листья салата, она поймала себя на том, что прислушивается к шуму подъезжавшей машины. Но то была ночная птица, бесконечно повторявшая свои две ноты, тем самым дерзко заявляя права на территорию. А внутри, в спальне, на ее собственной территории, хлопали дверцы. Это означало, что Конни куда-то собирается. Надеюсь, она уйдет прежде, чем он приедет. Так думала Джан, добавляя в салат масло и уксус. У нее еще оставалось время заглянуть в духовку, выключить ее, полить жаркое жиром и дать ему немного подрумяниться. Домашний уклад? Что ж, пусть так. Только это смешно. До нее вдруг дошло, что птица прекратила петь. Она не слышала, как подъехала машина, а меж тем в дверь уже позвонили, и тотчас же до нее донеслись голоса. Вот сука эта Конни, сама открыла дверь. Говорила ведь ей… Но было уже слишком поздно. Джан развязала передник, бросила его на спинку стула и пригладила волосы руками. Почему она не догадалась повесить на кухне какое-нибудь зеркало, маленькое, на крайний случай вроде этого? А это был именно крайний случай — когда еще она торчала на кухне, готовя ужин на двоих?.. Джан быстрым движением достала из коробки на прилавке салфетку и промокнула ею лицо и лоб. Хотя бы с блестящим носом к нему не выйдет. А когда она зажжет свечи на обеденном столе, будет уже все равно. Зажги за ужином свечи, коснись невзначай его руки, веди неторопливый разговор, не забывая подливать вина, узнай, к чему пришли они с Роем, встретившись этим утром. Черт бы побрал Роя — это он во всем виноват, это ему в голову пришла нелепая мысль о том, что нужно закрыть картину. Если он сумел убедить Клейборна в своей правоте, то она должна разубедить его, да побыстрее. Или помедленнее — со свечами, вином, салатом, жарким и чем угодно еще, что может оказаться необходимым. Выходя из кухни, она услышала, как голоса стихли, а затем хлопнула входная дверь. Наверное, Конни ушла. Ну да, это ее развалюха затрещала, отъезжая от дома. Джан задержалась у дверей кухни, чтобы в последний раз поправить прическу, после чего пошла встречать гостя. Давай, детка, вперед. Сломай ногу.[94] Странное дело: все, кто занят в шоу-бизнесе, испытывают волнение, прежде чем подняться на сцену, даже самые великие. Она вспомнила, что ей рассказывали об Эле Джолсоне,[95] о том, как Джоли, выступая на Бродвее, включал на полную мощность кран в своей гримерке, чтобы заглушить шум аплодисментов перед своим появлением. Не важно, играешь ты в пьесе, снимаешься в кино или выступаешь на телевидении: перед выходом неизбежно наступает этот ужасный момент, когда выступает пот на лбу и дрожат поджилки. Но стоит только занавесу подняться, или режиссеру крикнуть: «Мотор!», или замигать красному огоньку камеры — и сразу все меняется. В этот момент ты сам меняешься, ты начинаешь владеть собой и ситуацией, заявляешь о себе. Шоу-бизнес — это и не бизнес вовсе; это величайший на свете оргазм. Джан с удовольствием отдалась тому, что в интимных отношениях называется предварительными ласками: встретила гостя, зажгла свечи, разлила заранее приготовленный мартини из кувшина, который достала из бара. Чего она никак не ожидала, так это того, что и общение с доктором Клейборном доставит ей удовольствие. Она припомнила, что он сразу показался ей привлекательным, — ей всегда нравились мужчины с низкими голосами и мужественной внешностью. Но этим обладали едва ли не все знакомые ей актеры. Что отличало Клейборна, так это отсутствие каких-либо попыток привлечь внимание к своей персоне. Он держался спокойно, уверенно (если это распространялось и на его поведение в постели, то стоило узнать об этом получше) — и ничего не говорил о себе. Когда они выпили, он сделал ей комплимент, которого она не ждала, — не ее внешности, а облику ее квартиры, накрытому столу, свечам. А за ужином даже вспомнил о Конни. — Ваша подруга тоже актриса? Джан кивнула. — В это трудно поверить. Мне она показалась такой сдержанной. Какие роли она исполняет — характерные? — Иными словами, вы не нашли ее привлекательной? — Я этого не сказал. — Вы правы, но лишь отчасти. Она исполняет характерные роли и играет в эпизодах. В основном руки и ноги. Клейборн внимательно посмотрел на нее. — Не понимаю. — Конни работает непрерывно. Вы, наверное, сотню раз видели ее в телевизионной рекламе и в кино, но вы ни за что не узнаете ее, потому что ее лицо никогда не показывают. Ее используют во вставках, на крупных планах, — она дублирует звезд, у которых не слишком изящные руки или ноги. К подобным вещам часто прибегают в наши дни. Есть люди, которые дублируют чужие голоса или чей голос вставляют в диалог, но куда больше востребованы части тела. Агент по кастингу может найти все необходимое, просматривая картотеку, — ноги, бедра, груди, все, что захочет. — Напоминает выбор курицы в супермаркете. — Клейборн улыбнулся, но тут же снова посерьезнел. — Неудивительно, что она такая застенчивая. У нее, должно быть, ужасный комплекс неполноценности оттого, что другие стяжают лавры, в то время как она обречена на анонимность. — Это правда. — Ну, у вас-то подобных проблем нет, — сказал Клейборн. — Вам точно не нужно ни дублировать кого-то, ни волноваться о том, что вы не получите роль. — Как это следует понимать? — улыбнулась Джан. — Это лесть или психоаналитическое наблюдение? Он отодвинул тарелку и взял чашку с кофе. — А какой вариант вам нравится больше? — Мне часто льстят — как и всем в нашей индустрии. Но нужно добиться чего-то значительного, чтобы позволить себе обзавестись личным психоаналитиком. И чтобы начать нуждаться в нем — тоже. Клейборн откинулся на спинку стула. — Вероятно, это так. Но опять же, если бы как можно больше людей изначально понимало собственную мотивацию, то, думаю, все не заканчивалось бы терапией. — Вы предлагаете мне бесплатную консультацию? — Да нет, пожалуй. Для этого я вас недостаточно знаю, так что не стоит и пытаться. — А вы спрашивайте. — Хорошо. Во-первых, есть общее правило. Мне кажется, выбор профессии у большинства актрис продиктован одной из двух основных причин. Первая — это разбитый домашний очаг: отец умер, в разводе или просто ушел, когда она была еще ребенком, и девочку воспитывала мать. Агрессивная, честолюбивая, использует свою дочь как куклу, всюду проталкивает ее, однако крепко держит в руках все нити. Знакомо? — Продолжайте, — пробормотала Джан. — Вторая группа порождена несколько иной ситуацией. Опять же — нет отца, но нет и матери — быть может, умерла или, как иногда бывает, есть, но психопатка. Девочка остается без родителей. Не найдя покоя в чужой семье, она часто стремится выскочить замуж, но это ничего не решает. И она ищет влиятельных мужчин, которые используют ее, так же как она использует их для продвижения своей карьеры. — Как Мэрилин Монро, — кивнула Джан. — Таких я тоже знаю. — Очень хорошо, — сказал Клейборн. — Но теперь возникает вопрос: к какому типу принадлежите вы? — А вы не догадываетесь? Она улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ. — Насколько я могу судить, ко второму. — Погодите! Если вы думаете, будто я одна из этих ненормальных, растерявшихся, глотающих таблетки неврастеничек, склонных к самоубийству… Клейборн покачал головой. — Конечно же нет. Это приходит потом. Но этого можно избежать вовсе, если вы осознаете проблему. — Да разве возможно в этом разобраться? — Джан заставила себя рассмеяться, поняв, что напрасно выпустила нить разговора из своих рук. Пора было прекратить эту импровизацию и вернуться к сценарию, который она мысленно подготовила. Сценарий… — Ну, хватит о моих проблемах, — сказала она. — Как прошел ваш разговор с Роем нынче утром? — Довольно хорошо, по-моему. Кажется, он согласен почти со всеми изменениями, которые я предложил. — Какого рода изменениями? — В основном они касаются трактовки образа Нормана. Именно над этим он сейчас и работает. — Как насчет моих сцен? — Не думаю, что они претерпят серьезные изменения. Самое большее, придется отказаться от некоторых реплик. — Почему? — Если изменится подход к образу Нормана, то, естественно, изменится и ваша реакция. Диалоги будут несколько сокращены. — Сокращены? — Джан напряглась. — Да что же это происходит? Никто не говорит продюсеру, как продюсировать фильм, никто не говорит режиссеру, как его ставить, но при этом каждый мнит себя сценаристом. Что-то внутри нее сказало: «Остынь, ты переходишь черту». Но если он покусился на ее роль… А он тем временем сидит и улыбается ей этой своей профессиональной улыбкой и говорит, что беспокоиться не о чем. Да кто он такой, чтобы давать ей советы? — Сколько вы здесь — два дня, три? Когда это вы успели стать экспертом? — А я им и не стал. — (Боже, да он доволен собой! И этот его низкий голос, эта манера изображать из себя врача.) — Но согласитесь, что в этом есть логика. Изменения в образе Нормана подразумевают перемены и в вашем восприятии. — Не надо ставить мне диагноз. Что, по-вашему, я должна воспринимать иначе — суппозиторий?! Он изменился в лице. Она определенно не шутила. И не играла роль обиженной. Черт побери, она вообще не играла никакой роли, это было для нее слишком серьезно. — Вот что я вам скажу, док… — Вы уже сказали. — Он тоже не смеялся. — Я понимаю, что вы имеете в виду. Просто вы защищаете свою роль. — Это не просто роль, это все мое будущее. Неужели вы этого не видите? — Никому не дано знать будущее. На это претендуют только те, кто не в ладах со своим прошлым. — Он кивнул. — А в вашем случае, с вашим прошлым, на которое вы намекнули… — Я не случай, я актриса! Да и что вы знаете о моем прошлом, черт побери? — Хотел бы знать. — Тогда узнаете! Так вот откуда вы, мозгоправы, черпаете сведения? Слушаете все эти душещипательные истории о подростках, которые лишились родителей, которых избивают и насилуют, а потом они убегают и платят тем же первому встречному? — Она смотрела на Клейборна, ожидая его реакции. — Так вот, у меня для вас новость. Вся эта изощренная теория насчет актрис — полная чушь. Хотите знать, откуда я взялась? Да из Северного Голливуда, вот откуда. Мои родители еще живы и живут в Нортридже. Они не в разводе и, насколько я знаю, ни разу всерьез не поссорились. После того как я окончила школу в Ван-Найс,[96] я сама решила пойти на драматические курсы. В последние пять лет я принимаю все решения сама. Это не значит, что все идет ровно и гладко, — в этой профессии есть свои крутые повороты, за все, что ты получаешь, приходится бороться, и еще труднее, когда у тебя нет покровителя, или агента-барракуды, или продюсера, который открывал бы перед тобой все двери. Да, я иногда прикидываюсь дурой, но ведь это всего лишь игра; это не значит, что я кто-то вроде проститутки… — Голливуд и есть проститутка, — сказал Клейборн. Джан нахмурилась, однако сдержалась. — Что это значит? — Неужели не понимаете? Это синдром развлечения. Фильм сам предлагает себя зрителям. Сам способ, каким он себя рекламирует, напоминает сводничество: давайте, насилуйте меня, получайте удовольствие, я здесь для того, чтобы вы насладились мною в темноте, я приглашаю вас дать волю своим самым диким фантазиям, предаться похоти, убийству, мести. Можете идентифицироваться с садистами, социопатами, полиморфными извращенцами, искушать себя разрушительными мечтами. — Он улыбнулся, как бы извиняясь. — Поймите меня правильно. Я не против развлечений. Нам всем нужен катарсис, временное бегство в воображаемый мир. Именно это зрители и получают, а когда представление заканчивается, нужно лишь выйти из зала и вернуться в реальную жизнь. Но если вы из числа тех, кто создает этот воображаемый мир, то вы не можете уйти — вы живете среди этих фантазий круглые сутки. В том-то и заключается опасность, что у вас нет выбора. В конце концов вы утрачиваете контакт с реальностью, теряете способность совладать с ней. И когда она вторгается в вашу жизнь, это может разрушить вашу личность. — Да кто вы, черт побери, такой, чтобы говорить мне, как распоряжаться своей жизнью? — Джан стремительно поднялась с места. — Может, это и не самое великое дело на свете, может, я эгоистична, глупа и в конце концов так и не добьюсь успеха. Но я знаю, что делаю. Вам нужен другой вариант? Поговорите с Кей. — С Кей? — С моей младшей сестрой. Вот уж кому досталось сполна. Она намного умнее меня, да и красивее, — во всяком случае, была, пока ей не исполнилось шестнадцати. Тогда-то она и столкнулась с реальной жизнью, о которой вы тут разглагольствуете. Эта реальная жизнь обнаружилась у нее в животе, и виной тому один жеребец. В семнадцать она стала матерью, в восемнадцать пристрастилась к наркотикам, жила в трейлере с приятелем и ребенком. Потом парня арестовала полиция, ребенка забрали и отдали в сиротский приют. Они разошлись, и одному богу известно, где она сейчас. Мои родители едва с ума не сошли, разыскивая ее, но все бесполезно. Может, ей повезет и она встретит психиатра, который скажет ей, что волноваться не о чем и что это лучше, чем посвятить свою жизнь карьере. Клейборн отодвинул стул от стола. — Не нужно себя обманывать. Вы говорите так, будто перед вами были лишь эти два пути. Но между этими крайностями лежит огромная территория, на которой большинство из нас и устраивает свою жизнь. Джан сверкнула глазами. — А как же вы? Разве вы делали не то же самое — потратили годы на учебу, работали как вол, от всего отказывались, чтобы стать тем, кем вы являетесь сегодня? — Именно так, — тихо ответил Клейборн. — Я рассказываю вам об этом, потому что сам прошел этим путем. И пришел в никуда. У меня нет дома, семьи, личной жизни. Быть трудоголиком — это не значит жить. Мне уже слишком поздно меняться, но у вас еще есть выбор. Не отказывайтесь от него. Джан слушала его, и ее гнев постепенно проходил. Может, он не так уж неискренен, может, и вправду верит в то, что говорит. Бедняга, живет в больнице и старается изо всех сил, решая проблемы кучи психов, и так каждый день, с утра до вечера. Внезапно у нее мелькнула мысль: интересно, как давно он был с женщиной? И с этой мыслью внутри у нее потеплело, она и сама не понимала, откуда взялась эта теплота. Это было не сексуальное влечение и не простая симпатия, а скорее то и другое вместе, и оттого ощущение казалось еще сильнее. Она инстинктивно потянулась к нему, и затем… Позвонили в дверь. Джан повернулась, нахмурилась и направилась к входной двери. Да кто там… Рой Эймс. И в такое время. Значит, ревнует. Но кто дал ему право вот так вторгаться? — Что тебе нужно? — спросила она. Он прошел мимо нее в комнату. — Я пытался дозвониться, но линия была занята. Джан нахмурилась еще больше. — Мне никто не звонил в течение всего вечера. Рой взглянул в направлении стола. — Я вижу. Она проследила за его взглядом. — Конни звонила, перед тем как уйти. Наверное, забыла повесить трубку. — Понятно. — Он кивнул Клейборну. — А дозвониться я хотел вам. Идемте. Клейборн поднялся. — Куда? — К следователю. Дрисколл позвонил мне домой. Поедем в моей машине. — А в чем дело? Рой повернулся и направился к двери. — Кто-то поджег студию.Глава 23
Рой немного подвинулся влево, чтобы Джан и Клейборн поместились рядом с ним, и погнал машину. Переезжая с одного холма на другой, мчась над бульваром, который пролегал внизу, он прислушивался к вою сирен, но так ничего и не услышал, а когда подъехал к воротам, тоже не увидел ничего необычного. Очертания студии тускло вырисовывались на фоне ночного неба. — Ложная тревога? — пробормотал Клейборн. — Не может быть, — ответил Рой. — Дрисколл сам мне позвонил. И сам Дрисколл стоял возле ворот, рядом с охранником. Когда они остановились, он поспешил к ним. — А эти, черт побери, откуда? — спросил он, недовольно глядя на Роя и указывая на его пассажиров. — Доктор Клейборн ужинал с Джан, — объяснил Рой. — Учитывая обстоятельства, я подумал, что ему следует знать… — Какие там еще обстоятельства! — Он повернулся к спутникам Роя. — Ладно, вы здесь. Но помните одно: держите язык за зубами. Оба. — И он пошел прочь, не дожидаясь ответа. — Идемте. — Вы скажете нам, что случилось? — спросил Клейборн. — Увидите. Кое-что действительно случилось. Когда они дошли до середины студийной улицы, Рой понял, куда они направляются. Один из павильонов с левой стороны был открыт, и перед входом Эймс увидел сверкающий красный хэтчбэк, на котором ездил Фрэнк Мадеро, начальник пожарной службы студии. В павильоне номер 7 горел яркий свет. Дрисколл провел их мимо гримерок к декорациям. Рой сразу угадал, где они оказались. Интерьер был легко узнаваем. Это была спальня матери Нормана, в том виде, в каком он ее описал в сценарии. Или почти в том же. Их ждали двое: коренастый, усатый Мадеро и старый Чак Гроссинджер, один из ночных сторожей. Они разговаривали в углу, стоя возле кровати с пологом. Рой сощурился от яркого света. На первый взгляд декорации не пострадали, но в воздухе стоял острый запах сгоревшей ткани. Потом он увидел обуглившиеся концы покрывала, выгоревшие наволочки, потемневшую стену за изголовьем кровати. — Хорошо, что я тут вовремя оказался, — заговорил Гроссинджер. — Проходил мимо, дверь была чуть приоткрыта, и я увидел внутри мерцающий свет. А потом почувствовал запах дыма. Вбежал внутрь, а там кровать горит, ну, я схватил со стены огнетушитель… — И едва сам не поджарился. — Фрэнк Мадеро покачал головой. — Когда такое происходит, ты должен сразу сообщать мне. — Черт, да пока вы с парнями возились бы со снаряжением в гараже, здесь бы уже все сгорело. А если бы еще и бензин взорвался… — Бензин? Дрисколл с недовольным видом подошел к Мадеро, который наклонился и на какое-то время исчез из поля зрения Роя за дальней стороной кровати. — Только что нашел, — произнес он. И поднял пятигаллоновую канистру. Дрисколл взял канистру и встряхнул ее. — Да ведь ее даже не открывали. — Крышки нет, — возразил Мадеро. — Кто-то собирался воспользоваться ею, но ему помешали. — С чего вы взяли? — Дрисколл наклонился и заглянул под кровать. — Смотрите, там и банки с краской, и кисти. Вот лентяи, свалили все это сюда, закончив работу, вместо того чтобы отнести в кладовку. А может быть, кто-то из них уснул с сигаретой во рту. Кровать загорелась, он запаниковал и смылся. Мадеро покачал головой. — Поверьте мне на слово, это поджог. Лучше вызвать… — Погоди. — Дрисколл повернулся к охраннику. — Ты уже говорил с Тэлботом? Рой вспомнил, о ком шла речь. Тэлбот был начальником охраны студии. Гроссинджер опустил голову, не выдержав пристального взгляда Дрисколла. — Не успел. Вы же знаете, где он живет — аж в Саузенд-Оукс.[97] Вот я и подумал, что к тому времени, когда он сюда доберется… — Меня не интересует, что ты подумал. Кто-нибудь еще из ночной смены знает об этом? — Нет. Джимми у ворот, Фриц и Мэнхофф на дальней парковке. Дрисколл повернулся к Мадеро. — А твои люди? — Сегодня дежурят Перри и Козенс, но они спали наверху, когда явился Гроссинджер. Говорит, не бери в голову, огонь все равно потушен и все выглядит как случайность, поэтому я просто сел в машину и приехал сюда один. — Значит, никто, кроме нас, не знает о том, что здесь произошло? — Кроме нас и того парня, который это сделал. — Фрэнк Мадеро указал на канистру с бензином в руках Дрисколла. — Знаю, к чему вы клоните, но тут поджог… Дрисколл отступил, покачав головой. — Нет, ты ошибаешься. Это случайность. Кровь бросилась в лицо Мадеро. — С каких это пор вы здесь распоряжаетесь? — С тех пор как Барни Вейнгартен уехал в Европу, — ответил Дрисколл. — Рубен отбыл в Нью-Йорк, значит, теперь я главный. А почему, по-твоему, я все еще был в офисе, когда ты мне позвонил? У меня полно хлопот и без ваших советов насчет того, как мне следует работать. Мадеро заговорил громче: — Может быть, и так. Но если вы попытаетесь замять это дело, то у нас могут быть большие неприятности… — Заткнись и послушай! Хочешь неприятностей — иди в полицию. Опиши все как было — оба опишите, все как рассказали мне. А когда вернется Вейнгартен и узнает, как сработала сегодня охрана, когда он услышит про то, что эти клоуны из пожарной службы спали, пока горел огонь, который мог спалить весь этот чертов павильон, вы оба — я вам гарантирую — выпадете из колоды. — Вам это так не пройдет. — В голосе Мадеро уже не чувствовалось прежней уверенности — скорее он искал поддержки. — Доверьтесь мне. — Дрисколл повернулся к Рою, Джан и Клейборну. — Все, что мне от вас нужно, — это молчание. Если кто-либо спросит, почему вы сегодня здесь, скажите — производственное совещание. — А вы ничего не забыли? — заговорил Гроссинджер, выступив вперед. — Улики… — Какие еще улики? — Дрисколл постучал пальцами по канистре. — Это я выброшу сам. — Потом он взглянул на кровать. — Вы с Мадеро возьмите покрывало и избавьтесь от него. Завтра скажу Хоскинсу, что рисунок очень сложный, пусть сделает что-то попроще. Поищите что-нибудь, чем можно убрать пятна со стены. Включите кондиционеры, чтобы все здесь проветрить. Мадеро пожал плечами. — Как скажете, но если что-то пойдет не так… — Ничего не случится, если будешь хорошо себя вести. — Дрисколл улыбнулся. — Делай, что я говорю, и завтра спокойно отправишься домой. — Он двинулся к выходу. — Ладно, на этом все. Утром приеду все проверить. Рой вышел следом за остальными в темноту студийной улицы, посребренной лунным светом. Джан и Клейборн молчали, но он знал, о чем они думают. Он хочет замять это дело. А они — невольные соучастники. Он нагнал Джан. Глаза ее сверкали, а лунный свет усиливал бледность лица. Лица Клейборна он не видел — тот уже ушел вперед с Дрисколлом. — Мне надо поговорить с вами, — сказал Клейборн. — Говорите. — С глазу на глаз. Продюсер покачал головой. — Послушайте, мы здесь все в одной лодке. Хотите что-то сказать — говорите. К ним подошли Рой и Джан. Клейборн перевел взгляд на канистру, которую Дрисколл держал в руке. — Эта канистра с бензином, — пробормотал он. — Я видел такую же в прошлое воскресенье, когда Норман поджег фургон. — О господи, только не это! — Дрисколл протестующе наморщил лоб. — Вы хотите сказать, что этот пожар — дело рук Нормана? — Я предупреждал вас, что он попытается что-нибудь предпринять, — сказал Клейборн. — У кого могут быть более веские мотивы? Что же касается способа… — И он кивком указал на канистру. — Совпадение. Когда кому-то приходит в голову выкинуть такой номер, первое, что приходит в голову, — это бензин. — Значит, вы допускаете, что это мог быть поджог? — Ничего подобного я не допускаю! Наверняка все было так, как я говорил: простая случайность. Если вы пытаетесь напугать меня, то, уверяю вас, напрасно. — Хотел бы. — На лбу Клейборна выступили капельки пота. — До сих пор я молчал, потому что не хотел никого пугать, а полной уверенности у меня не было. Но после сегодняшнего вечера не остается никаких сомнений: Норман здесь. — Черта с два. — Дрисколл махнул канистрой. — Это ничего не доказывает. — Но я видел его. — Что? — Я видел его, — спокойно повторил Клейборн. — Вчера вечером. Никто не произнес ни слова. Рой смотрел на Клейборна, освещенного лунным светом; теперь все смотрели на него, ожидая, когда он продолжит. «Отличная мизансцена, — подумал Рой. — Расскажи нам сказку, папа. Расскажи про бугимена,[98] который приходит за нами из темноты». Только Клейборн не был ничьим папой и не рассказывал о том, что мелькает во тьме. Рой внимательно слушал, и слова эхом отдавались у него в ушах. Супермаркет на бульваре Вентура. Толпы покупателей. Яркие огни. Зеркало. Видел его так же четко, как сейчас вижу вас. Побежал за ним… никого… — Тогда как вы можете быть уверены? — спросил Дрисколл. — Возможно, вы ошиблись. — Единственной моей ошибкой было то, что я ничего не рассказал вам раньше. Если бы вы послушались моего совета и свернули работу, то этого бы не случилось. — А ничего и не случилось. — Дрисколл взял канистру под мышку, и внутри плеснулся бензин. — И впредь не случится. — Но он сделает еще одну попытку… — Не беспокойтесь. Теперь мы усилим охрану. Никто больше не будет спать во время дежурства, никаких поблажек. Я по-прежнему думаю, что вы ошибаетесь, но, если это не так, мы будем готовы встретить этого ублюдка. — А зачем так рисковать? — спросил Рой. — Может быть, стоит отложить съемки и дать полиции возможность найти его? Клейборн кивнул и улыбнулся Рою, благодаря его за поддержку, но Дрисколл не стал обдумывать это предложение. — Слишком поздно. Мадеро и Гроссинджер уже ликвидируют улики. И как мы объясним, что никто не позвонил, как только стало известно о пожаре? — Он покачал головой. — Никакой полиции. — Но если отложить… — Оставим это до утра. Дрисколл повернулся и ускорил шаг. — Иными словами, он не собирается закрывать картину, — пробормотал Рой и посмотрел на Клейборна. — Вы уверены, что видели Нормана? — Совершенно уверен. Во взгляде Джан читалось беспокойство. — Этот супермаркет на бульваре Вентура, — заговорила она. — Если это тот, о котором я думаю, тогда это всего в трех кварталах отсюда. — Там он не покажется, — заверил ее Клейборн. — Особенно если узнал меня вчера вечером. Но если он нашел, где можно спрятаться здесь… Рой удивился, когда Джан подошла к нему и взяла его руку в свою. Посмотрев на нее, он увидел лицо актрисы: ее взгляд был уверенным, поджатые губы свидетельствовали о решимости. Но правда скрывалась в прикосновении ее пальцев, плотно сжавших его ладонь. Это был жест девочки, охваченной страхом. Она обернулась к нему, ища поддержки и защиты, но он ничем не мог ей помочь. Теперь все они были уязвимы. — Пойдемте, — сказал он ей. — Уйдем отсюда.Глава 24
Нож был шести дюймов в длину и один в ширину, заточенный с обеих сторон и острый как бритва. Санто Виццини стоял в тени. Держа нож за рукоятку, он занес его над головой и, сощурившись, прицелился туда, откуда исходил свет. Он вздрогнул, когда в комнату вошел Клейборн, и застыл на месте. — Мистер Виццини… — Да? — Я доктор Клейборн. Мне сказали, что вы здесь. Надеюсь, я вам не помешал. — Напротив, вы как раз вовремя. — Виццини положил нож на стол и протянул руку. — Очень рад, — продолжал он. — Хотел с вами познакомиться с тех пор, как узнал о вашем приезде. Клейборн уловил запах какого-то средства после бритья — нет, сильнее, наверное, духи или одеколон; он заглушал запах пота и еще какой-то, но какой именно, оставалось загадкой. Режиссер повернулся и еще раз взглянул на нож. — Слишком узкий, — пробормотал он. — Вам так не кажется? Свет падал на его лицо, обращенное к лезвию на столе. Клейборн не смотрел на нож. Он смотрел на Виццини. — Вы не согласны? — переспросил тот. — Надо бы что-нибудь более широкое… — Да. — Клейборн кивнул, заставив себя наконец посмотреть на нож. — Этот реквизиторский отдел! — вздохнул Виццини. — Ужас! Ведь говорил же им, что мне нужно, а они прислали мне складной нож! — Он закатил глаза. — Я отказываюсь, говорю, что это не для Нормана Бейтса, а они отвечают: «Ну почему же, сейчас все пользуются складными ножами». — Он вздохнул. — Невероятно! Он снова улыбнулся, и Клейборн опять отвел взгляд. — Рад, что вы здесь, — сказал Виццини. — Это доброе предзнаменование. Вместе мы выберем подходящее оружие. Виццини направился к стеллажу в другой части комнаты. Двигаясь следом за ним в затененный угол, Клейборн только теперь понял, где он находится. «Оружейная комната в дальнем конце налево», — сказал ему сотрудник реквизиторского отдела. Увидев воочию интерьер, Клейборн подумал, что реквизитор был чересчур скромен в определениях. Комната оказалась миниатюрным оружейным складом. С правой стороны вдоль стены тянулись два ряда полок с оружием, которое использовалось в сражениях древности: копья, пики, алебарды, остроги, дротики, дубины, короткие палки с набалдашниками из арсенала южноафриканских племен, боевые топоры и булавы. Каждый предмет был снабжен табличкой с названием и номером. У противоположной стены виднелся целый арсенал огнестрельного оружия. Аркебузы, кремневые ружья, винчестеры, маузеры, винтовки «энфилд»,[99] «гаранд»[100] и более современные виды стрелкового оружия были расставлены в хронологическом порядке. За ними стояли корзины, полные больших луков, самострелов, стрел в колчанах, которые могли использоваться как древними индейцами, так и искушенными лучниками с Востока. В стеклянных контейнерах, размещавшихся выше, Клейборн увидел револьверы, дуэльные пистолеты, пороховницы, кольты, люгеры, служебное оружие, полицейские пистолеты и «оружие субботней ночи».[101] Виццини и Клейборн обратили взгляды на дальнюю стену. Здесь все сверкало, несмотря на окружающий полумрак. Наполовину вынутая из ножен, украшенных драгоценными камнями, искрилась светом вороненая сталь римских палашей, зазубренных ацтекских клинков, абордажных сабель, скимитаров,[102] ятаганов, рапир, мечей викингов и сабель наполеоновской кавалерии. Виццини не задержал внимания на этой коллекции и принялся рассматривать содержимое верхних полок. — Вы только посмотрите, как они хранят все это! Это же безумие! — Он пожал плечами. — Но мы все равно что-нибудь найдем. Он протянул руку и стал неспешно перебирать кинжалы с бирками, короткие мечи, кортики и стилеты, пока не взялся за толстую рукоять и не потянул ее. Вынув из ножен заточенное с одной стороны лезвие длиной в один фут, с изогнутым острием, он принялся рассматривать его. — Что это? — Похоже на длинный охотничий нож, — сказал Клейборн. — Такими в былые времена пользовались первопоселенцы на границах. — А теперь никто не пользуется, так? — Виццини с явной неохотой положил нож назад. — Жаль. Было бы весьма впечатляюще. Он снова начал перебирать оружие на полке, затем остановился и вытащил восьмидюймовый нож с широким клинком и простой ручкой, заточенный с двух сторон. Виццини поднес его к свету и одобрительно закивал, любуясь блеском стали. — Нож мясника. Вот чем он воспользуется. — Воспользуется? — В фильме. — Виццини заулыбался. — Размер подходящий, длина тоже, да и в кадре будет смотреться. Закажу несколько копий. — Он отвернулся и принялся постукивать пальцами по стальной поверхности лезвия. — Отличная находка. В конце концов, нож — вот главная звезда в нашей картине. Вы согласны? Клейборн старался не смотреть на это улыбающееся лицо. — В некотором роде… — Сценарий, конечно, тоже важен, — сказал Виццини. — Я прочел переделанные страницы, которые Эймс принес мне утром. — Именно это я и хотел узнать. И еще, конечно, хотел встретиться с вами, — поспешно добавил Клейборн. — И что вы думаете? — Есть ряд удачных находок. Мне нравится то, как он трактует реакции Нормана: это делает образ более объемным. Но сокращения в сценах убийства неприемлемы. — За эти сокращения несу ответственность я, — сказал ему Клейборн. — Это я предложил убрать неприкрытуюжестокость. — Но почему? — Виццини больше не улыбался. — Ведь мы всего-навсего рассказываем историю. — Люди склонны верить тому, что они видят. — Разумеется! Но наша история — об убийстве, и, чтобы сделать ее правдоподобной, я должен показать публике то, что вы называете кровавыми подробностями. — Насилие — это еще не вся правда. — Вот как? — Виццини обвел рукой вдоль стен. — Оглянитесь вокруг. Все это — своего рода история человечества. Сначала дубина, потом лук, холодная сталь, ружья. Здесь недостает только ядерного оружия. Это и есть прогресс цивилизации. — Но вы говорите о войне… — И у меня есть на это право. — Виццини перевел взгляд на нож. — Когда во время Второй мировой войны оккупировали Сицилию,[103] я был еще ребенком. Но я все видел — грабежи, пытки, убийства. Это уже давно забыто, но насилие так и не прекратилось — вспомните Биафру,[104] Бангладеш,[105] архипелаг ГУЛАГ, тюрьмы «Папы Дока»,[106] «тигровые клетки»[107] во Вьетнаме. Сегодня мы живем в мире турецких тюрем, латиноамериканских застенков, ирландских подрывников, террористов из Организации освобождения Палестины, иранских зверств, геноцида в Камбодже.[108] В мире, в котором дети лишают жизни своих родителей, насилуют своих учителей, убивают незнакомцев на улицах, затаптывают друг друга насмерть на рок-концертах, даже поднимают руку на собственных кумиров, как это случилось с Джоном Ленноном.[109] Насилие сегодня стало нормой. — Равно как доброта и понимание. Виццини покачал головой. Холодное оружие ярко блестело у него за спиной. — Доброта — это роскошь, которая позволительна только во времена процветания. Мир больше не процветает, и мы еще увидим нечто похуже. Людей вроде этого сукина сына Бейтса станет еще больше. Его мать была сукой, а он — порождение нашего времени. — Режиссер крепче стиснул рукоять ножа. — Вот во что я верю, и вот о чем должен сказать мой фильм. Доктор Клейборн вновь отвернулся. Ему не хотелось видеть лицо Виццини, но он должен был что-то сказать. — Некоторые из нас по-прежнему верят, что в мире существует добро. — Может, и так. Но, веря в добро, нужно помнить и о том, что существует зло. — Продолжая крепко сжимать нож, Виццини направился к выходу. — В каждом человеке есть что-то от дьявола. И я покажу вам его. Клейборн молча смотрел, как за ним закрывается дверь. Паранойя. Болезнь, недуг, весьма возможно, опасный. Но его беспокоил не диагноз. В конце концов, он сталкивался с подобным не в первый раз. Настоящий шок он испытал, когда увидел лицо Виццини. Его он тоже видел не в первый раз. Потому что Санто Виццини был точной копией Нормана Бейтса.Глава 25
Как писатель, Рой старался избегать избитых фраз. Но когда в его кабинет вошел Клейборн, он невольно использовал одну из них: — Что случилось? У вас такой вид, точно вы увидели призрак. Клейборн сел по другую сторону стола. — Только что встречался с Виццини. — И ему не понравились изменения. Рой кивнул. — И что он сделал? Прочитал вам лекцию о насилии? — Да, но… — Забудьте вы об этом. Он годами гнет свою линию и делает это всякий раз, когда участвует в ток-шоу или выступает на семинаре по кинематографии. Уж я-то знаю, потому что один мой приятель писал для него. За двести долларов. — Рой усмехнулся. — Правда, денег так и не получил. — Я не об этом. — Клейборн по-прежнему выглядел ошеломленным. — Почему вы мне не сказали? — Не сказал чего? — Что Виццини похож на Нормана Бейтса. — Вы шутите! — Улыбка сошла с лица Роя. — У нас есть фотографии… — Старые. Он похож на сегодняшнего Нормана. Рой смотрел на него, и в голове у него роились всевозможные мысли. — Тогда, может, позавчера вечером в супермаркете вы видели его? — Может быть. — Клейборн помолчал. — Что вы о нем знаете? — Только то, что читал или слышал. Начинал он в Италии, играя плохих парней в спагетти-вестернах.[110] Когда вошли в моду фильмы ужасов, переключился на них и стал режиссером. Съездил во Францию, поставил там пару вещей. Его первой большой удачей был «Loup-garou»,[111] об оборотне. Тогда-то он и понял, что надо делать миксы. — Миксы? — Секс и насилие. — Рой пожал плечами. — На кинофестивалях это любят. — На вас это не произвело впечатления? — А меня никто не спрашивал. Артхаусной тусовке нравится то, что она видит на экране, бухгалтерам нравятся цифры, которые они видят в финансовых отчетах. Он приехал сюда, чтобы поставить три фильма, дальнейшее — история. — А о его личной жизни что-нибудь известно? — Он всегда держался незаметно. Конечно, ходят разные слухи. — Какие слухи? — Да ничего нового. Что был женат и разведен пять раз, что гомосексуалист, что бисексуал, что подсел на наркотики и никак не может слезть. Выбирайте, что вам нравится. — У вас есть о нем какое-нибудь мнение? — Только о его работе. По-моему, он просто ненормальный. Такой способен реанимировать Джека Потрошителя[112] и заставить его орудовать электрическим ножом для разделки туш. Виццини действительно свихнулся на массовых убийствах. Вы, наверное, знаете, что именно он предложил Дрисколлу этот проект. Это было еще до того, как пригласили меня, но я знаю, что первоначально он планировал сам сыграть роль Нормана. — Этого я не знал. — Клейборн покачал головой. — Конечно, это сходство… — Дрисколл, должно быть, отговорил его от этого, сказал, что им нужно имя, и заключил контракт с Полом Морганом. Но Виццини лично его опекает. Даже выбирал для него парики и одежду. — И нож, — сказал Клейборн. — Он как раз этим занимался, когда я пришел к нему. Похоже, он точно знает, каким видом оружия пользовался Норман. Рой глубоко вздохнул. — Неудивительно, что вы так поражены. Если он на самом деле ассоциирует себя с Норманом… Клейборн поднялся. — Думаю, нам надо поговорить с мистером Дрисколлом. Однако у Аниты Кедзи были другие соображения на этот счет. Едва они появились в офисе Дрисколла, она принялась качать головой. — Прошу прощения, но его нет, — сказала она. — Даже не знаю, вернется ли он сегодня… — Умница. Мисс Кедзи повернула голову и увидела Марти Дрисколла, который открыл дверь за ее спиной и кивнул своим посетителям. — Поздравляю, — сказал он. — Мне понравились эти страницы. Рой посмотрел на Клейборна. — А Виццини — нет. — Знаю. — Дрисколла это, похоже, не смутило. — Хотите об этом поговорить? Он жестом пригласил их в свой кабинет. — Мистер Дрисколл, — окликнула его Анита Кедзи. — Насчет вашего разговора с Нью-Йорком… — Не беспокойся. — Продюсер взглянул на часы. — Там сейчас уже полвосьмого, он, наверное, пошел ужинать. Когда вернется, позвонит мне домой. — Закрыв дверь у нее перед носом, Дрисколл уселся за свой стол, по другую сторону которого уже расположились Рой и Клейборн. — Рад, что вы зашли. Я сам собирался связаться с вами, после того что наговорил мне Виццини. — Он улыбнулся Рою. — Трудно вам с ним пришлось? — Он говорил со мной, — сказал Клейборн. — Похоже, недоволен тем, что сцены убийств смягчены. — Ну а я доволен. — На этот раз улыбка Дрисколла была адресована им обоим. — Запомните одну вещь. Виццини взвинчен. Нам всем сейчас нелегко, ведь съемки вот-вот начнутся. — Именно об этом я и хотел поговорить, — сказал Клейборн. — Я слушаю. Пока психиатр пересказывал свой разговор, Рой следил за реакцией Дрисколла. Казалось, тот слушал довольно внимательно, неподвижно сидя за своим большим столом. Но едва Клейборн заговорил о сходстве Виццини с Норманом Бейтсом, как Дрисколл перебил его. — Я этого не заметил, — сказал он. — Но Виццини заметил. Он даже хотел сыграть эту роль. — Джорджу Уорду это понравилось бы. — Дрисколл хохотнул. — Это его шутка. Он сам рассказывал всем об этом. — Я говорю серьезно. Этот человек… — Главный. — Дрисколл подался вперед. — Без него мы провалимся. С треском. На Пола Моргана, возможно, в глубинке еще и пойдут — во всяком случае, мы на это надеемся, — но серьезной кассы он не сделает. Джан — никто. Виццини — вот тот, кого покупают, он ключ ко всему этому проекту. — Даже если он психически неуравновешен? — Все режиссеры немного не в себе. Пусть это вас не тревожит. — И все-таки меня это тревожит. — Клейборн нахмурился. — Вчера вечером, узнав о пожаре, вы позвонили Рою. А почему не попытались связаться с Виццини? — Вообще-то я так и сделал. — Дрисколл помолчал. — Оставил ему сообщение на автоответчике. — Значит, его не было дома. — Клейборн нахмурился еще больше. — Он сказал вам, где был? И вообще, перезвонил? — Господи боже! — Дрисколл хлопнул ладонью по столу. — Уж не думаете ли вы, что Виццини устроил поджог, чтобы саботировать собственную картину? — Но ведь кто-то же это сделал. Густые брови Дрисколла поползли вверх. — Послушайте, док. Все, что я вчера говорил тем парням насчет того, чтобы они молчали о происшедшем, — это ерунда. Просто я хотел быть уверен, что они будут держать рты на замке. Между нами — в семь утра ко мне в офис приходил Тэлбот. — Ваш начальник охраны? — Да. Он все знает. И про канистру тоже. Там полно моих пальцев и пальцев Мадеро, но когда Тэлбот все проверил, то обнаружились и другие отпечатки. Мы знаем, кто засунул канистру под кровать. Это сделал не Виццини. Рой подался вперед. — Как вы можете быть уверены? — У нас есть отпечатки пальцев всех сотрудников студии. И Тэлбот сравнил. Другие отпечатки на канистре принадлежат Ллойду Парсонсу, оформителю. Мы встречались с ним сегодня днем, и, после того как Тэлбот надавил на него, он заговорил. — О пожаре? Дрисколл торжествующе улыбнулся. — Помните, что я говорил вам вчера вечером? Приблизительно так все и случилось. Парсонс вчера днем работал с ребятами в седьмом павильоне — не в декорации спальни, а несколько дальше. Они заканчивали работу над ванной комнатой, где должна сниматься сцена в душе, задержались, и, когда все было сделано, он остался, чтобы собрать инструменты. По его словам, канистры там вообще не должно было быть. Они заказали шеллак,[113] чтобы покрыть плитки на стенах, но кто-то ошибся. Они собрались отнести это вещество назад в отдел снабжения, но Парсонс не смог найти ручную тележку. Ему следовало взять другую в службе ремонта, но он то ли слишком устал, то ли поленился. И он, недолго думая, засунул все под кровать, стоявшую в соседней декорации. Потом решил немного отдохнуть и выкурить сигарету — во время работы им не разрешается курить. — Но ему надо было выйти наружу, и только, — сказал Клейборн. — Именно это мы ему и сказали, но он опять завел свою пластинку про то, что страшно устал. Если вам интересно мое мнение, то я думаю, он на травке сидит — как и все они, особенно те, что помоложе, и ему не хотелось бы, чтобы его схватили на улице. Разумеется, он не признался, но это легко объясняет, почему он заснул. Когда начался пожар, он проснулся, испугался и удрал, как я и говорил вам. Ему еще повезло, что он не сгорел. — И вы верите в эту историю? — спросил Рой. — А зачем ему сочинять такую нелепицу — ведь он знает, что мы можем заявить на него. — А будете? — Чтобы заиметь проблемы со страховой компанией? Только этого нам сейчас не хватает. — Дрисколл отодвинулся от стола. — Естественно, я ему этого не сказал. Он умолял меня не сообщать ничего профсоюзу, и я согласился при условии, что больше он у нас не работает. Не знаю, какую причину он им назвал — нездоровье, смерть члена семьи, — но с сегодняшнего дня он уволен. Не беспокойтесь, больше такое не повторится. Рой подумал, что Клейборн начнет возражать, но тот лишь кивнул. Он продолжал молчать и тогда, когда они вышли из кабинета и пошли по залитой вечерними лучами солнца студийной улице. Рой заговорил первым: — Что скажете? Он говорил правду? — Если вы про рабочего, то не знаю. Но и насчет Дрисколла я не уверен. — Есть ли какой-нибудь способ это узнать? Клейборн посмотрел на заходящее солнце. — Хорошо бы, чтобы он был, — ответил он.Глава 26
В сумерки холмы окутал туман. Он приполз неслышно, как змея, и обвил купы кипарисов и кустов в низине. Извиваясь, тихо прополз по улицам, поглотив в свою серую утробу темноту и заслонив собой звезды. Джан смотрела в окно и разговаривала по телефону. — Не понимаю, — говорила она. — Курьерская служба доставила новые страницы час назад. И теперь вы мне говорите… — Да забудьте вы про страницы. Мы не собираемся вносить в сценарий какие-либо изменения, — перебил Санто Виццини. — Произошла ошибка. — Ошибка? — Это не важно. Я объясню завтра, когда вы придете на репетицию. — В котором часу? — Вероятно, во второй половине дня, после того как я закончу с Полом Морганом. Ждите звонка. — Хорошо. Но вы уверены… Джан не договорила, поняв, что на том конце уже повесили трубку. Виццини закончил разговор, и теперь были слышны только гудки. Она положила трубку, и гудки исчезли, но зато до нее донеслись другие звуки — более мягкие и, по-видимому, исходившие снаружи. Кто-то плакал. Джан подошла к окну. Туман полностью окутал склоны холмов и подбирался к ее жилищу. Все слилось в одну серую массу, из которой продолжал доноситься слабый, жалобный плач. Может, ребенок потерялся в тумане? Она открыла входную дверь и выглянула наружу. Свет на углу был едва различим, не было слышно ни звука, стояла леденящая тишина. Чертов Виццини — это по его вине она так завелась из-за ничего. Собственно, именно это он и сказал — ничего. Тогда зачем он звонил? Забудьте об изменениях, сказал он ей. Но изменения уже продублированы в студии, значит, кто-то одобрил их, иначе зачем посылать курьера? Слишком много всего случилось в последние дни — эта история с пожаром, да еще Клейборн, который якобы видел Нормана Бейтса. Неудивительно, что она вся на нервах и слышит бог знает что. Да еще эта Конни, черт бы ее побрал. Почему она не может ночевать дома хотя бы изредка, вместо того чтобы оставлять ее одну? Именно сейчас Джан было необходимо, чтобы кто-то был рядом с ней, хоть кто-нибудь. Может быть, если она позвонит Рою… Она закрыла входную дверь и заперла ее на замок, и тотчас зазвонил телефон. Телепатия? Нет, потому что это оказался не Рой. Сняв трубку, она услышала голос Адама Клейборна. — Простите, что беспокою, — произнес он. — Просто решил узнать, получили ли вы новые страницы. — Да, получила. — И что вы думаете? Она рассказала ему о звонке Виццини. — То есть вы полагаете, что он намерен проигнорировать изменения? — В голосе Клейборна послышалась тревога, и Джан тоже забеспокоилась. — Что происходит? — спросила она. — Неужели никто не хочет прислушаться к моему мнению? Клейборн помолчал немного, потом произнес: — Все довольно запутано… — Да я и сама запуталась, — перебила его Джан. — Совершенно запуталась. — Она посмотрела в окно, за которым стояла сплошная пелена тумана. — Послушайте, если вы не заняты, может, заедете что-нибудь выпить? Он снова помедлил с ответом, и первой нарушила молчание Джан: — Прошу вас. Мне это нужно. — Скоро буду. Вот и отлично. Впрочем, не совсем. Ибо едва Джан повесила трубку и направилась через холл на кухню, как снова услышала плач. Здесь он казался громче. Она приблизилась к задней двери, идя на звук, и различила в неведомом голосе настойчивые нотки. Открыв дверь, она увидела котенка. Крошечный желтый комочек шерсти пристроился на пороге и глядел на нее топазовыми глазками. Она взяла его на руки: котенок почти ничего не весил. Он прижался к ее руке и замяукал от удовольствия. — Откуда ты взялся, котик? Потерялся? — М-р-р… Дымчатые зеленые глаза серьезно смотрели на нее. И вдруг она почувствовала, как мокрые бока задрожали. — Бедняжка, да ты весь промок… Джан закрыла дверь и отнесла котенка в раковину. Взяв с полки полотенце для посуды, она осторожно вытерла его мокрую шерсть. Постепенно он перестал дрожать. — Ну вот, так-то лучше. — Она положила полотенце на полку над раковиной. — Ты голоден? — М-р-р… — Что ж, давай посмотрим, что у нас есть. Джан опустила его на линолеум. Котенок сидел не двигаясь, однако внимательно следил зелеными глазками за тем, как она открывает холодильник и достает оттуда пакет молока. Вынув из шкафа блюдце, Джан налила в него молоко и поставила на пол рядом со своим гостем, который только этого и ждал. И тут явился еще один гость. Услышав звонок, она поспешила через холл в гостиную, но на этот раз включила наружный свет и глянула в глазок, чтобы посмотреть, кто там. Затем распахнула дверь, впустив внутрь холодную сырость и Адама Клейборна. — Быстро вы, однако, — сказала она. — Мотель недалеко отсюда, на бульваре Вентура. — Он посмотрел в окно. — Но все же я едва не заблудился. Даже дорожных знаков не видно. Неудивительно, что вам неохота сидеть тут одной. — А я не одна, — ответила Джан. — У меня гость. Она провела Клейборна на кухню, и они остановились в дверях. Котенок прильнул к блюдцу, неторопливо слизывая розовым языком остатки молока. Клейборн улыбнулся. — Ваш приятель? — Надеюсь. Несколько минут назад нашла ее у задней двери. — Ее? — Клейборн смотрел на пушистый комок. — Откуда вы знаете, какого он пола? — Женская интуиция. — Джан подошла к котенку и взяла его на руки. — Ну вот, детка, ты и попила. Теперь наша очередь. — М-р-р… Котенок уютно устроился у нее на руках. Джан провела Клейборна в гостиную, и, когда собралась опустить пушистого зверька на пол, тот вцепился ей в свитер своими маленькими когтями. Она попыталась было высвободиться, но котенок держался крепко. — Ну ладно, отпусти меня ненадолго, — пробормотала она. — Не беспокойтесь. Я возьму инициативу в свои руки. — Клейборн направился к бару. — Виски со льдом? — Отлично. Джан сидела на диване, пока он готовил им напитки, и поглаживала котенка, который продолжал мурлыкать. Ее пальцы нащупали под шерстью теплую кожу, и она подивилась ее мягкости. Нежное мурлыканье как будто исходило из теплых глубин его крохотного тела. А каким он казался хрупким! Почти инстинктивно она дотронулась рукой до своей шеи и нащупала пульс. Кровь пульсировала у нее под кончиками пальцев, и она не могла не удивиться еще раз. Мы все одинаковые. Такие уязвимые. Какая-то доля дюйма — единственная наша защита. А если кожа окажется содранной или ее надрежут, здесь, возле артерии… — Где вы? Она подняла глаза и увидела перед собой Клейборна, который протягивал ей стакан. — Что? — О чем задумались? — Ах да. — Она взяла стакан и пожала плечами. — Ни о чем. — Ну же, расскажите. Я сохраню ваш секрет. Он сел рядом с ней на диван. Котенок моргнул и убрал когти. Потом спрыгнул на ковер и свернулся клубочком у нее в ногах. Клейборн повернулся к Джан. — Этот жест, который вы только что сделали… о чем вы думали? — О Мэри Крейн. Она не хотела этого говорить и, только когда произнесла это имя, поняла, что сказала правду. — И что же вы о ней думали? — Да не о ней. О себе. — Джан невольно кивнула, избегая его пристального взгляда. — Наверное, это часть профессии. Когда вживаешься в роль, начинаешь идентифицировать себя с персонажем. — Не надо. Она посмотрела в его глаза. Он уже не улыбался. — Но если я собираюсь играть эту роль, то должна. — Не надо. Джан сделала глоток, но виски лишь разожгло в ней былое негодование. Черт возьми, он казался таким милым, когда пришел, что она почти забыла о его недовольстве картиной. На сей раз, пообещала Джан самой себе, она будет следить за тем, что делает. — Прошу вас. — Она постаралась не выдать своих чувств ни голосом, ни выражением лица. — Мы это уже проходили. Только из-за того, что я сказала вам о несогласии Виццини с этими изменениями… — Дело не только в этом… Джан откинулась назад, потягивая виски, и стала слушать его рассказ о встрече с Виццини, о сходстве режиссера с Бейтсом, об их с Роем визите к Дрисколлу и о разъяснениях Дрисколла насчет пожара и участия Виццини в проекте. Джан слушала молча, пока он не закончил. — Это все? — спросила она. Клейборн удивленно поднял брови. — Разве этого недостаточно? Она поставила стакан. — Возможно, даже чересчур. — Послушайте. Не верите мне — спросите Роя Эймса. — А чему я должна верить? Сначала вы говорите мне, что Норман жив, теперь говорите, что он мертв и что это Виццини устроил пожар. — Насчет Нормана я не уверен, и у меня нет доказательств того, что Виццини причастен к пожару. Но одно несомненно: он ассоциирует себя с Норманом Бейтсом, поэтому я и счел необходимым предупредить вас насчет ассоциации с Мэри Крейн. Котенок потерся о ее ногу, и она наклонилась, чтобы погладить его. — Я себя и с этим котенком ассоциирую. И со многими другими людьми, да и мало ли с чем еще. Может, это потому, что я актриса… — Большинство из нас ассоциируют себя с кем-то, в той или иной степени. — Большинство? — Она выпрямилась. — Но не психиатры, полагаю. Им несвойственна подобная слабость. — М-р-р… — Котенок, казалось, одобрительно кивнул, тогда как Клейборн нахмурился. — Перестаньте постоянно напоминать мне о моей профессии, — сказал он. — Психиатры не хуже и не лучше других людей. Просто опыт подсказывает нам, что полное отождествление себя с кем-либо, будь то Иисус Христос или Адольф Гитлер, опасно. Однако мы можем сочувствовать, сопереживать, соотносить себя с кем-то… Джан вызывающе посмотрела на него. — И с кем же вы себя соотносите? — Да со всеми. — Клейборн пожал плечами. — По крайней мере пытаюсь. С Норманом, конечно, — я разделяю его негодование по поводу закрытого режима и ограничений. Мне понятно стремление Марти Дрисколла к успеху, поскольку и сам я отчасти его испытываю. Понятна позиция Роя Эймса как писателя, который пытается рассказать все так, как есть. Я тоже хотел поведать правду о Нормане, написав книгу. Глядя на Клейборна, Джан вспомнила другой вечер, когда они вдвоем сидели в этой комнате и она ощутила внезапное влечение к нему. Сейчас, слушая его, она почувствовала, как все повторяется. Дело было не в том, что он говорил, а в голосе. Он не разговаривал с ней как профессионал, он лишь хотел, чтобы она поняла его, и ей хотелось убедить его в том, что она понимает. Джан изо всех сил старалась сдержаться и не потянуться к нему в ответ на его благожелательность — не потянуться физически… Она быстро подавила в себе это желание, спрятавшись за спасительной оградой слов. — Пол Морган? — переспросила она. Клейборн кивнул. — Мне не нравится, что он делает, — эта его мелкая жестокость, самолюбование. Но мне знакомы его неуверенность, его сомнения насчет собственного образа. То же самое с Виццини. Может быть, даже в большей степени. Я знаю, каково это — быть сиротой. — Вы? Он понизил голос: — Да. Я не знаю, кто были мои родители, не знаю своего настоящего имени. Единственное отличие в том, что я не убегал из приюта. — Клейборн помолчал. — Когда вы рассказывали мне о своей младшей сестре, вы попали в точку. Насколько мне известно, у моей матери были такие же проблемы, а ребенок вашей сестры и я — близнецы. — Клейборн посмотрел на нее с улыбкой. — Начинаете понимать, о чем я? Не нужно полностью отождествляться с кем-то, чтобы ощутить свою связь с этим человеком. Стоит только заглянуть поглубже, и в каждом вы найдете частичку себя. Джан кивнула. — Именно это я и чувствую в отношении Мэри Крейн. Только мы ближе друг к другу, потому что между нами есть еще и физическое сходство. Иногда я не могу не думать о том, что, если сыграю эту роль правильно, это будет то же самое, что воскресить ее… — Даже если на этом окончится ваша жизнь? — Он наклонился к Джан, взял ее руку и заговорил еще тише: — Я знаю, как это важно для вас. Но помните — это всего лишь роль. Мэри Крейн мертва, а вы живы. Что произойдет с вами — вот что важно. Она увидела его взгляд, и глаза сказали ей больше, чем слова. Он к ней неравнодушен — это было очевидно. Она чувствовала теплоту его рук, сжимавших ее руку, ощущала пульсацию его крови. Он волновал ее, и это было хорошо, потому что она забывала о своих мыслях. Хотя Джан и старалась сохранять спокойствие, она все равно испытывала страх, а ей не хотелось о нем думать. Может, Клейборн был прав, а она нет — но разве это важно? Важно было то, что происходило здесь и сейчас, эти прикосновения, от которых учащался пульс. Это было то, чего она хотела, то, в чем она нуждалась, потому что это было реальным. Джан придвинулась к нему, закрыв глаза. Ее губы искали его губы, они прижались друг к другу, его руки коснулись ее груди, потом бедер… И оттолкнули ее. Она открыла глаза. — Что не так? — Джан, послушайте, — мягко заговорил он. — Я знаю, чего вы добиваетесь, но это вам не поможет. Ваша безопасность — вот что важно, а вовсе не угроза вашей карьере. Подкупать меня таким образом — это не решение проблемы. Она быстро встала. Котенок испуганно вскочил, изогнув свой короткий хвостик. — Подкупать? Послушайте, вы, самодовольный ублюдок… — Простите. — Он тоже поднялся. — Вы неправильно меня поняли. Вы же понимаете, я хочу вас, но не на этих условиях… Джан отвесила ему пощечину, и он умолк. — Условиях? Это вы ставите условия. Только вы, и никто другой. Убирайтесь отсюда к черту. Отсюда — и из моей жизни! Она повернулась, решительно подошла к входной двери и распахнула ее. Котенок в страхе мяукал где-то внизу, но она не видела его. — Не глупите, — сказал Клейборн. — Вы должны понять… Джан не слышала его голоса. Она ничего не видела и не слышала, лишь чувствовала, что он движется в ее сторону и вот-вот прикоснется к ней. Она отступила назад. — Нет… убирайтесь! Он проследовал мимо нее, опустив руки. Она захлопнула дверь и прислонилась к ней, вся дрожа. Только услышав шум отъезжавшей машины, она пришла в себя и вновь обрела способность видеть и слышать. Но теперь ничего не было слышно, даже испуганного мяуканья. Она оглядела гостиную, но котенка так и не обнаружила. Он исчез.Глава 27
Через два часа, выпив еще два скотча, Джан легла в постель, но уснуть не смогла. Одна, черт бы его побрал! Она взбила подушки и устроилась поудобнее. Вини лучше себя. Ей к этому не привыкать. Это она во всем виновата — в том, что вышла из себя, в том, что не удержала Клейборна, даже в том, что напугала котенка и тот потерялся в тумане. Гнев женщины, которую отвергли, хуже ада.[114] Только он не отверг ее. Все, что он сделал, — это сказал правду. Она действительно хотела его, но это было не только желание вскружить ему голову — тем самым она хотела отвлечь его от картины. «Безумная леди» — хорошая характеристика для нее самой. Она, наверное, безумна, раз не видела, что он и вправду хочет ее защитить. Но от чего? Намеки и догадки — не доказательство. Может быть, есть что-то еще, чего он не сказал ей? Возможно, Рой знает? Включив лампу возле кровати, Джан потянулась к телефону, стоявшему на тумбочке. Набрала номер Роя и стала ждать. Никто не отвечал. И ответов на ее вопросы не было. Она положила трубку, выключила свет, натянула на плечи одеяло. Как ни странно, она испытала облегчение оттого, что ей не удалось поговорить с Роем. Скорее всего, он сказал бы то же самое — попытался бы отговорить ее от съемок в «Безумной леди». Может быть, она и в самом деле безумна, но не настолько же. Пока у него и у Клейборна не найдется других аргументов, никому не удастся ее сломить. Ей слишком многое пришлось испытать. Пять лет. Посмотри правде в глаза — ты ведь не молодеешь. Тебе еще через многое предстоит пройти, так что не сворачивай с пути. Ведь ты же не хочешь закончить никем, как Конни. Бедная Конни…Бедная Конни тем временем развлекалась. Или это ею развлекались? Впрочем, не важно. Так или иначе, она отлично проводила время. Или собиралась отлично его провести, как только этот умник оператор наведет фокус на ее промежность. Вероятно, придумывает разные шуточки, поглядывая на нее, а она уже умирает под этим освещением. Умирает, но и живет. Потому что в кои-то веки хоть кто-то обратил на нее внимание. В студии Лео было еще семь человек, и все они не сводили глаз с Конни, точнее, с некоторых мест Конни. Какой-то клоун с ручной камерой облюбовал ее бедра, гримерша втирала какое-то липкое красное средство ей в щеки, осветитель следил за тем, чтобы ее лицо ярко выделялось на черном фоне. Помощник звукооператора подвешивал микрофон над ее головой, звукооператор присел на корточки возле аппаратуры и настраивал громкость, тогда как сам Лео — продюсер, режиссер и художник-постановщик, ответственный за установку декораций в этой маленькой студии, — одобрительно ее рассматривал. Шестой человек — если, конечно, эту волосатую голую обезьяну можно было назвать человеком — тоже отвечал за установку кое-чего, что являлось его неотъемлемой собственностью. И когда другие закончат, за дело примется он. Ладно, может, это и не предел мечтаний — быть запертой в бунгало в Бойл-Хайтс для ночной съемки в порнофильме. Но кому какое дело? Мне до этого есть дело, кому же еще? Мне, Конни. Хотя бы потому, что они все меня разглядывают. Сейчас ее разглядывали они, а потом будут разглядывать на экране зрители. Не только руки, ноги или лодыжки — всю ее. И что с того, что этими зрителями будет кучка грязных стариков, которые станут смотреть на нее, положив шляпы на колени; по крайней мере ее увидят. Здесь никто не выражал недовольства размером ее груди и не пытался сделать так, чтобы ее лицо не попало в кадр. Для такого фильма можно было бы обойтись и японской резиновой куклой или даже моделью Годзиллы, однако Лео выбрал именно ее, потому что разглядел в ней талант, как только ее увидел. Конни откинулась назад. Сейчас начнется. Оператор кивнул Лео, тот подал знак звукооператору, и обезьяна приготовилась по команде переместить свой банан в кадр. — Все готовы? — спросил Лео. Конни подмигнула ему. Лео — не Марти Дрисколл, но это не имело значения. Важно было то, что она играла главную роль в своем первом художественном фильме. Клоун, заведовавший светом, выступил вперед с хлопушкой (название, которое, как она надеялась, было всего лишь фигурой речи).[115] — Сцена первая, дубль второй, — сказал он оператору. — Приготовились! — сказал Лео. Конни улыбнулась. — Мотор! Конни раздвинула ноги. К черту Дрисколла. Она — звезда…
Марти Дрисколл не видел ни одной звезды. Обычно сквозь большие стеклянные раздвижные двери, выходившие во внутренний дворик, перед ним открывался великолепный вид на долину внизу и на небо над долиной, но сегодня снаружи ничего не было видно, кроме плотной серой стены. «Туман крадется на кошачьих лапках…»[116] Откуда эта цитата? Дрисколл саркастически ухмыльнулся, подумав о том, как отреагировали бы его коллеги в студии, процитируй он при них нечто подобное. Ответ был самоочевиден. Образование превращает тебя в анахронизм. В эпоху, одержимую молодостью, в роли продюсеров сплошь и рядом выступают мальчишки, у которых еще молоко на губах не обсохло, а те, кто постарше, лгут насчет своего возраста даже чаще, чем актеры. Когда Марти Дрисколл это понял, было уже поздно. Слишком поздно было красить волосы или наращивать их, а все попытки вести такой же образ жизни, что и молодежь, выглядели несерьезно. Шум дискотеки не мог заглушить его одышки, и никакой корсет не в силах был скрыть его обвисшие бока. Все, что ему оставалось, — это играть однажды выбранную роль: добивайся своего, прикидываясь тупым. Напирай, будь груб, громогласен, вульгарен, изображай во весь рост безвкусного, бездарного тирана. Забудь о степенях, полученных в Принстоне, — ведь их не интересует, что ты бакалавр искусств, важен только твой сводный баланс. Раз ты в деле, забудь о тех ранних малобюджетных картинах, о своих идеалистических попытках сделать что-то настоящее и думай о прибыли. Формула работала. Вот почему Дрисколл сидел сейчас здесь, в большом особняке на Малхолланд-драйв, откуда — если не случалась туманная ночь вроде этой, что бывало редко, — он мог видеть студию далеко внизу. И это, как он сам полагал, было его самой большой наградой — возможность смотреть на студию свысока, в обоих смыслах этого слова. Наблюдать с высоты ее никчемность, ее тщеславие и продажность, сознавая вместе с тем, что и сам он вовлечен во все это. Меа culpa.[117] Дрисколл пожал плечами, задумавшись над тем, насколько ему удалась его хитрость. Люди со студии, наверное, полагали, что он не отличает «mea culpa» от «Миа Фэрроу».[118] Да что сказать, даже жена не знала его тайны; никто не знал. Для Деборы он был просто большим жирным слюнтяем с большим жирным счетом в банке. Она уехала с детьми в Спрингс[119] на неделю, чтобы побыть подальше от этого слюнтяя, но звонила каждый день, отдавая дань неизменного уважения его банковскому счету. А что было бы, если бы она узнала, что никакого счета нет? Что этот особняк и дом в Спрингс трещат под тяжестью второй закладной плюс проценты за просрочку платежа? Неуместные вопросы. Она не узнает, во всяком случае, до тех пор, пока удача на его стороне. Удача — вот на что ему следует положиться. Три последние картины были неудачны. Надо было продать их Пентагону; с такими бомбами, какие показаны в тех фильмах, они могли бы уничтожить Советский Союз. После третьего фильма возникла надобность в закладных. Потом удача вернулась — Виццини уговорил его взяться за «Безумную леди». И все шло гладко вплоть до этой недели, когда в Нью-Йорке прослышали о побеге Нормана Бейтса и новых убийствах. «Они хотят выйти из игры, — сказал ему Рубен. — Они думают, что на фоне последних событий твоя история выглядит совсем пыльной». Ему кое-как удалось уговорить Рубена не отказываться от съемок немедленно, повторив за Джорджем Уордом, что новость о побеге Нормана — не препятствие, а скорее реклама для их картины. Но самое большее, чего он добился от Рубена, — это передышка, а на завтрашнее совещание должны были прийти спонсоры. Тогда и будет принято окончательное решение. Да еще этот Клейборн неожиданно объявился и все усложнил. Прежде Дрисколлу удавалось справляться с Роем Эймсом и его угрызениями совести, но Клейборн раскачивает лодку по-настоящему. С каждым днем их возражения все сильнее подрывали моральный дух съемочной группы; с каждым днем проценты росли, а перспективы получить солидный аванс таяли. Сегодняшний день оказался особенно скверным. Утверждение, что Санто Виццини психически неуравновешен, было довольно запоздалой новостью, но сам по себе этот факт не доказывал, что режиссер виновен в поджоге. Одно было несомненно: огонь развел не он. Дрисколл закурил сигару, а потом пожалел о том, что сделал это. Горящая спичка послужила ему мучительным напоминанием. Перечитывая на днях страховой договор на картину, он обнаружил пункт, в котором шла речь о непредвиденных обстоятельствах. Доказанный несчастный случай, смерть или серьезная травма исполнителей основных ролей, разрушение материальных объектов влекли за собой выплату всех оговоренных в контрактах сумм всем без исключения лицам, задействованным в постановке. Снова удача. Зачем рисковать и создавать себе дальнейшие проблемы или пытаться убедить людей из Нью-Йорка не отказываться от финансирования картины? Он может получить свои деньги сейчас — и не аванс, а всю сумму, с гарантией, и притом значительно больше, чем нужно для того, чтобы выкарабкаться. И никто не осудит его за это деяние Господне. А к тому времени, когда закончится наличность, он уже будет полным ходом осуществлять какой-нибудь другой проект. Все показалось так просто, как только он обдумал детали. Удача отвернулась от него, когда он незаметно принес канистру с бензином в декорацию. Его ошибка заключалась в том, что он поджег покрывало раньше, чем разлил бензин. Огонь привлек внимание охранника, и он едва успел спрятать канистру под кровать и выйти через боковую дверь. Случай помог ему никем не замеченным вернуться в офис, но тот же случай помешал распространению огня. Теперь ему оставалось лишь уповать на то, что Клейборн поверит его рассказу об оформителе. Через пару дней психиатр уедет, а к тому времени и совещание с Рубеном и людьми из Нью-Йорка будет позади. Придется попотеть, убеждая их в правоте Джорджа Уорда. Завтра он может со свистом полететь под уклон. Но резкий, грубый Марти Дрисколл, этот заносчивый слюнтяй, добьется своего. Теперь у него не было выбора. Он шагал взад и вперед перед стеклянными дверями, вглядываясь в ночь. Огни потонули в тумане, но завтра они снова засияют, ярко и ясно. Лучше отдохнуть, чтобы во время совещания тоже выглядеть ярким и сияющим. Еще один день — это все, что ему было нужно. Еще один день — и все окончится для него наилучшим образом. А потом — к черту их всех: сценариста-невротика, разговорчивого психиатра, дуру-девчонку, этого безумного режиссера и его потускневшую звезду. Не волнуйся, сказал он себе. Ты их одолеешь. Хотя это будет не пикник…
Глава 28
— Да здесь настоящий пикник, — сказал Пол Морган и указал на голых мужчин, толпившихся у него за спиной возле туалетного столика с тремя зеркалами. — Вы только посмотрите — одни булочки да сосиски! Роберт Редфорд захихикал: — Говори за себя, мой милый. Всякий раз, когда я вижу голые тела, я вспоминаю о том, что Господь Бог не слишком хорошо разбирался в анатомии. — Не надо богохульствовать. — Джон Траволта пристально всматривался в свое отражение в зеркале, широко раскрыв глаза. — Почему вы все время нападаете на религию?[120] — Потому что мою бабушку изнасиловал хор мормонов из Табернакля.[121] — Ты уверен, что это был не дедушка? Все завизжали, кроме Клинта Иствуда. Он смотрел на них из угла, в котором сидел, массируя ноги. — Приятно иметь с тобой дело — с тобой и твоими дружками! Сильвестр Сталлоне протолкнулся к зеркалу, сомкнул губы и намазал их помадой. — Лично я ненавижу оргии.[122] Это все равно что раскрыть дюжину красиво завернутых рождественских подарков и обнаружить, что все коробки пусты. — Но разве мы не этим здесь занимаемся? — спросил Роберт Редфорд. — Мы продаем иллюзии, а не только голую необходимость… Клинт Иствуд поднялся с места. — Уже поздно. Лучше засуньте свои голые необходимости в джинсы и спускайтесь, пока Мамочка[123] не вышел из себя. Берт Рейнольдс швырнул свою пуховку на поднос, стоявший на туалетном столике. — О боже, совсем забыл! Сегодня опять явятся те иранцы… — Только не это! — Джон Траволта сделал недовольное лицо. — Иранцы — членососы. — Разве только они? — спросил Пол Морган. Все заулюлюкали. Клинт Иствуд подошел к нему и одобрительно закивал. — Так им и надо, уважаемый. Не обращайте внимания на то, что они говорят. Знаю, вы тут впервые, но не надо заводиться. Просто помните: Мамочка здесь затем, чтобы защищать вас. Пол кивнул и взял свои джинсы и сетчатую футболку. Остальные уже торопливо одевались, вертясь перед зеркалом и осматривая себя напоследок. Он был благодарен им за то, что они оставили его в покое, и благодарен Иствуду за его напоминание. Потому что это и в самом деле был его первый раз и он действительно чувствовал себя как на иголках. Он подумал о белокуром парике Мамочки, о мантии с блестками, о накладных грудях и задумался, почему тот так и не удосужился сбрить бороду. Он живо представил себе сцену внизу: крупный полный человек изображает из себя мадам в своем гротескном наряде, окруженный этими роскошными жеребцами. Неудивительно, что клиенты со всего света съезжались в Мамочкин бордель, чтобы их обслужили едва ли не все кинозвезды первой величины. Как сказал Роберт Редфорд, они и вправду продавали иллюзии, и борода Мамочки, пожалуй, была зримым напоминанием о том, что все, происходящее здесь, — фантазия. Все знали, что эти жеребцы и не звезды вовсе, а всего лишь их двойники — педики, играющие роль мачо. Однако большинство из них относились к своей работе очень серьезно, копируя голоса, манеру и «фишки». За те деньги, которые брал Мамочка, его клиенты не стали бы иметь дело с обыкновенным мясом. Что ж, некоторые из них нынче вечером получат filet mignon,[124] и это уже не иллюзия. Пол уселся перед зеркалом, сделав вид, будто собирается заняться своими бровями, меж тем как остальные вышли из комнаты. Они направились к лестнице, и было слышно, как они продолжают болтать. Ничто в комнате больше не напоминало о них, кроме специфического смешанного запаха пудры, духов и пота. Слава богу, это закончилось! К разговору об иллюзии — ему удалось совершенно их запутать. Никто так и не догадался, что он, настоящий Пол Морган, даже Мамочка, когда пришло время для показа. Он едва не упал, услышав от того слова неохотного одобрения. — Вы немного староваты, чтобы играть Моргана, но все же в неплохой форме, — сказал Мамочка. — А как только пройдет слух о ваших размерах, вы станете весьма популярны. Некоторым из моих постоянных клиентов важны именно размеры. Так почему же тогда он сидит здесь сейчас и трясется? Мамочка ведь заверил его, что ему не о чем беспокоиться. — Привязывать вас никто не будет, никакого садомазо, никаких игр с кожаными ремнями, никакой туалетной акробатики.Это просто заведение для геев. Только он не гей. Вот в чем проблема. Конечно, бывали и исключения, как тогда в Марокко с тем маленьким арабом… как же его звали — Абуд? Абдул? И еще с этим япончиком, садоводом, в тот день, когда он разбился. Но такое нельзя брать в расчет, и, не будь Виццини, он и не вспомнил бы подобную чушь. Боже, этот Виццини узлом завязывался, вводя его в курс дела. Все твердил, что надо вжиться в роль. — Давайте начнем с самого начала. И на этот раз забудьте о своей мужественности. Мне не нужен Пол Морган, мне нужен Норман Бейтс. Понимаете, что я имею в виду? Пол отлично понимал. Надо сыграть педика. Надеть женское платье и парик, но этого недостаточно. Как там сказал Мамочка? Вы немного староваты, чтобы играть Моргана. В этом вся соль. Если он хочет выжить в киноиндустрии, пришла пора выбирать характерные роли, как это сделали Ньюман и Пек,[125] пора меняться. Меняться. Пол вскинул руку, чтобы пригладить волосы, надеясь этим жестом смахнуть и пришедшее в голову слово, однако оно, казалось, повисло между его лицом и зеркалом, затмив собой отражение. Он видел только дрожащие пальцы. Возможно, прежде чем идти сюда, ему следовало побольше выпить, чтобы успокоиться. А возможно, не следовало приходить вовсе. От выпивки у него появлялись безумные желания, ему начинало казаться, что он чертовски сообразителен. Итак, Клейборн сказал ему, что Норман не педик, а трансвестит. Но что этот тупой психиатр знает о методе?[126] Все эти годы он сторонился Актерской студии[127] и всего, что с ней связано, но сейчас, если он хочет перестать валять дурака и сыграть настоящую характерную роль, студия будет ему нужна. Чтобы почувствовать эту роль, надо сделать нечто большее, чем просто переодеться в женские тряпки. Даже если это означает, что через несколько минут им займется какой-нибудь старый торговец маслом, от которого несет чесноком. Может, еще не поздно выйти из игры… Он заставил себя вновь взглянуть в зеркало. На этот раз образ был четким. Он не видел ни Виццини, ни Мамочки, ни тех паршивых юнцов, которые думали, что его время вышло. Он видел Пола Моргана. Хватит биться о клетку; явиться сюда была его идея. И какой смысл сейчас уходить? Виццини прав — ему нужно сыграть что-то серьезное, потому что это его последний шанс добиться успеха. Вот почему он… — Да вот же он! Морган оглянулся и увидел Мамочку, заглядывавшего в гримерку. Его рот в обрамлении бороды и усов недовольно скривился. — Почему вы еще здесь, милый? Мы все ждем вас внизу… Пол отодвинул стул и поднялся. — Хорошо, я иду. — Идем-идем, — захихикал Мамочка. — Я шепнул словечко некоторым из своих завсегдатаев, и они просто жаждут увидеть новое лицо. Он вразвалку пошел по коридору, и Пол потащился за ним. Снизу доносились голоса, крики, свист, смех. Господи, да что это с ним?! За годы работы в киноиндустрии он встречал множество геев, и большинство из них были вполне приличными парнями. Но здесь, в этом борделе для гомосексуалистов, совсем другой контингент. Внезапно его опять начало трясти. Ему захотелось повернуться и бежать отсюда, но он не мог этого сделать, потому что чья-то рука держала его. Огромная невидимая рука толкала его вперед, вперед и вниз. Рука Виццини…Поднялся из тумана и бросил в рот таблетку. Потом опустился, растворился в дымке, которая закружилась вокруг него густым паром. На мгновение Виццини увидел перед собой мертвые, обваренные тела и безжизненные лица без кожи, всплывавшие среди пузырьков в полной кипятка ванне. Идиот. Откуда здесь взяться ванне с кипятком? Где бы это «здесь» ни находилось. «Здесь» было затеряно в тумане, как и он сам. Туман, не пар. Холодный, не горячий. Ползет по холмам, стелется в десяти футах над землей. Он знал, что должен был оставаться чистым, остаться дома, отбросить мысли, которые приходили вместе с ночью и туманом. Но мысли побудили его принять таблетки, а таблетки увлекли прочь из дома. Нет, не мысли. Воспоминания — вот от чего он пытался убежать. Воспоминания о мертвых. Mamma mia…[128] Да, Mamma mia, в тот день, когда в деревню пришли солдаты, взяла его за руку, и они побежали на городскую площадь, где прежде часто сидели за длинным столом во время воскресных пикников, слушая музыку Верди. Только в тот день раковина над эстрадой, где играл оркестр, треснула, как яичная скорлупа, изрешеченная пулями, и музыки не было слышно — лишь крики и топот сапог по булыжникам, когда солдаты стали заполнять площадь. Они уже добрались до вина и теперь добирались до женщин, и когда мама увидела их, то попыталась повернуть назад, но было уже слишком поздно, потому что они тоже увидели ее. Она успела только схватить его за воротник и толкнуть под один из столов, и затем они набросились на нее. Их было, наверное, пять или шесть, возможно, даже больше, а возможно, другие подошли потом. Он не знал наверняка, потому что прятался под столом, слушая свой собственный плач, смех солдат и крик мамы. Потом послышались скрип и еще какой-то более громкий звук — бум-бум-бум, — и стол над его головой затрясся. Что-то застучало по столу, и в голове у него тоже застучало. Больше не было ни смеха, ни криков, только стук. И еще стоны. Mamma mia, стоны и сапоги, очередью растянувшиеся к столу. Они двигались медленно, пара за парой, сменяя те, которые только что стояли у самого стола. Сапоги были грязные и пыльные, а пятая пара — или пятнадцатая? — была вся в красных пятнышках. Он знал, что это, но он должен был посмотреть. Лучше смотреть на сапоги, чем слушать стоны, сопение и вздохи, которые были ужаснее, чем стук у него в голове. Вот оно опять, и никуда от этого не деться, и таблетки не могут унять этот звук, и туман не может заглушить его. Бум, бум, бум. Наконец все прекратилось — все, кроме эха, которое с тех пор не умолкало никогда. Они снова засмеялись и пошли прочь, а он выполз из-под стола, стоял и смотрел. Ему было пять лет, он впервые видел голую женщину, и это была его мать. Они сорвали с нее платье, разорвали белье, и он увидел, как из ее промежности сочится кровь, и из ран на теле и лице тоже. Рот раскрылся, и она прошептала: «Санто». Она выдохнула это слово вместе с большим розовым пузырем, который лопнул у нее на губах. Это было его последнее воспоминание перед тем, как он потерял сознание. Может быть, она умерла тогда, а может, позднее — он так и не узнал этого, потому что пришел в себя в больничной палате в Катании.[129] Никто не мог рассказать ему, как он попал туда, равно как и о том, что произошло в Виццини. Больше он никогда не возвращался в город, подаривший ему фамилию. Виццини — эту фамилию ему дали в детском доме, потому что своей настоящей фамилии он не помнил. Он еще долгое время ничего не помнил, а сестры упрекали его за то, что он тупица и отлынивает от уроков. Зато он помнил розовый пузырь. Санто. И почему сицилийские мамаши с глазами как у самки оленя упорно дают своим сыновьям такие имена — Анджело, Сальваторе, Санто? Что значит имя?[130] Когда в тринадцать лет он сбежал в Палермо, его приютил некий Анджело и научил воровать. Это был его первый настоящий наставник, обучивший его законам улицы, но сойти за ангела он никак не мог. Позднее, в Неаполе, был Сальваторе, который действительно стал его спасителем, когда вмешались carabinieri[131] и сорвали их маленькую операцию. Но Сальваторе не смог уберечь его от пристрастия к товару, которым они торговали. Да и сам Санто не был святым. Какой святой мог бы пережить то, что происходило с ним в Риме, Милане, Марселе? Какой святой смог бы сделать первый снафф-фильм[132] в те времена, когда даже нагота вызывала скандал? Виццини поднимался по крутым ступенькам, тяжело дыша. Туман был такой густой, что он не видел света уличных фонарей или огней домов на холме, не говоря уж о том, чтобы разбирать указатели. Где он? Неожиданно почва у него под ногами стала тверже, и он понял, что находится на вершине. На вершине мира. Карабкаться вверх отныне было не нужно, он добрался до места, прошлое осталось позади в тумане. В кармане оказалась еще одна таблетка, и он проглотил ее, сам не зная, что это. Впрочем, ему было все равно. Зачем что-то помнить? Нужно забыть о том, что mamma mia раскрыла перед ним на столе, забыть о сестрах, у которых было то же самое под одеждой — черные волоски и каждый месяц кровь, когда их посещали maledizione.[133] Нужно забыть и о свинье в том садистском фильме, о том, что с ней произошло, когда в нее вонзили нож. «Режь», — сказал он тогда, и нож именно это и сделал, но она заслужила это, она была putana[134] и должна была умереть. А как она смеялась, пока не вошел нож! Смеялась, стонала, захлебывалась от восторга. Да им всем это нравится, даже сестры отдали бы все на свете, чтобы почувствовать это бум-бум-бум. Конечно, поначалу они стали бы кричать и отбиваться, как тогда кричала и отбивалась мама. А что если ей это тоже понравилось? Чем отличаются друг от друга стоны боли и стоны удовольствия? Откуда мог это знать пятилетний мальчик, если и он, взрослый, этого не знает? Одно несомненно: у всех у них было это, и оно было неподвластно разуму, оно могло только чувствовать. Черное, пушистое, кровавое, спрятанное от посторонних глаз, но втайне желающее: еще, еще, еще. Mamma mia в момент его зачатия, вероятно, каталась за живой изгородью с каким-то безымянным paisan.[135] А мать Нормана Бейтса… Виццини провел указательным пальцем по верхней губе, на которой выступил пот, по тому месту, где еще недавно были усы. Он мог бы сыграть Нормана, он должен был сыграть его, ибо он его понимает. А вместо него играть будет Пол Морган, который не понимает ничего, даже своей скрытой гомосексуальности. Норман же не был гомосексуалистом, в его преступлениях не было ничего, что указывало бы на это. Никто толком не знал Нормана, даже этот глупый доктор. Никто не знал его, кроме Санто Виццини. Они не знали, что он изучил его дело, что он побывал в прошлом году в Фейрвейле, осмотрел руины дома и мотеля, сделал снимки. Посетив это место, он ощутил волнение, волнение, которое он до поры до времени таил в себе, собираясь перенести в фильм, чтобы все смогли разделить его чувство. «Безумная леди». Это станет триумфом, потому что это будет нечто настоящее, почти в той же степени, что и тот снафф-фильм. Привкус реальности, вот что важно. Дрисколл этого не понимает. Единственное, в чем он разбирается, это деньги. Для него важны банковские гарантии, но для художника-творца имеет значение только сам фильм. Подтверждение реальности в мире, где женщины прячут свои грязные секреты под юбками. Нужен такой человек, как он или как Норман, чтобы разоблачить этот секрет, выставить зло напоказ и наказать его. Именно это Норман и сделал с Мэри Крейн, а он сделает это с Джан. Виццини заморгал, на ощупь пробираясь сквозь туман. Слишком много таблеток, слишком много тумана внутри него. Если он правильно помнил, он пришел сюда с какой-то целью. Так что это было? Джан. Она похожа на Мэри Крейн, поэтому он и выбрал ее, отвергнув все возражения. Теперь ему предстояло научить ее, как быть Мэри Крейн, этой воровкой, этой шлюхой, которая выставляет напоказ себя и свой секрет перед бедным Норманом. Ей придется отбросить все те приемы, которыми она овладела в актерской школе, отбросить все, кроме плоти, пока она не станет Мэри Крейн, стоящей под душем. Неожиданно туман рассеялся, и он увидел ее, увидел обнаженную Джан, которая извивалась, достигнув кульминации, — и этой кульминацией для нее стала смерть. И вдруг он увидел кое-что еще — то, что лекарства и туман скрывали от него все эти годы и о чем он совершенно забыл. Маленький пятилетний мальчик вылезает из-под стола и смотрит на секрет Mamma mia. Маленький мальчик, который потерял сознание не от страха, а оттого, что у него эрекция. Как и сейчас. Казалось, после многих лет мечтаний он стал импотентом, подобно Норману Бейтсу. Но это не так. Норман был мужчиной и с Мэри Крейн, должно быть, повел себя как мужчина. И он тоже мужчина, а это значит, что он исполнит свою роль. С Джан…
Она стонала, наслаждаясь тем, что делал Рой. Это было хорошо, так хорошо, да и он сам был хорош. Сейчас даже еще лучше, потому что, когда она посмотрела на него, его лицо изменилось и на ней тотчас оказался Адам Клейборн, как ей и хотелось несколько раньше в этот вечер. Правда, черты его лица были размыты, и ей показалось, что все это с ней проделывает Пол Морган. Она закрыла глаза, сказав ему, чтобы он прекратил, но когда открыла их снова, то поняла, что происходит нечто ужасное: лицо Пола исчезло, и теперь она занималась этим с Санто Виццини. Он тяжело дышал от усердия, из-под мышек тек пот, пахнувший духами. Джан потянулась к его лицу и вонзила в него ногти. То, что было теперь над ней, не имело лица, во всяком случае, она видела только расплывчатое пятно. И тем не менее что-то внутри ее подсказало ей, кто это был. Норман Бейтс. Всякий раз это был он, он проделывал с ней все это, остальные лица были только масками. А вот его лицо было настоящим, и ей хотелось отчетливее разглядеть его, ей это было необходимо. И тут раздался крик, и Джан проснулась. Широко раскрыв глаза, она принялась всматриваться в темноту спальни. И снова крик и затем сильный стук в дверь. Джан откинула одеяло, включила лампу и всунула ноги в тапки, стоявшие возле кровати. Схватив со спинки стула халат, она побежала по коридору. — Открой… Голос Конни с той стороны входной двери. Джан открыла дверь, за которой, окутанная туманом, стояла Конни. Она вся дрожала и плакала. — О господи, дорогая, что с тобой? — Просто я пришла домой. — У нее было заплаканное лицо, как у ребенка. Джан кивнула. — А где твой ключ? — В сумочке… не могла его найти… он там был… — Он? Конни указала в направлении затянутой туманом улицы. — Какой-то мужчина… стоял за деревьями, когда я вышла из машины. Мне показалось, он идет за мной… Джан посмотрела мимо дрожавшей подруги. — Я никого не вижу. — Наверное, он убежал, когда я закричала. Но он там был… я видела его… Запахнув поплотнее халат, Джан двинулась по дорожке. — Нет! Не ходи туда! — закричала Конни. Но Джан уже подходила к деревьям. И, остановившись за ними, нагнулась и подняла с земли маленького светлого котенка. Котенок не сопротивлялся и не двигался. Потому что у него было перерезано горло.
Глава 29
Клейборн проспал много часов, но не чувствовал себя отдохнувшим. Слишком многим полнилась его голова, слишком многое нужно было обдумать. Он побрился и оделся, мысленно перебирая события последних суток. Встреча с Виццини, разговор с Дрисколлом, эпизод с Джан. Эпизод? Это было нечто гораздо большее. Если бы только ему удалось достучаться до нее, заставить ее понять, что ее безопасность важна для него потому, что она сама нужна ему. Но он не сумел этого сделать, и опасность оставалась. А тем временем уже наступила суббота; время уходило. Он быстро подошел к телефону и попросил соединить его со Стейнером. — Да, он в больнице, — сказала ему Клара. — В четверг вечером его отвезли в окружную больницу. Бронхиальная пневмония. Вы же знаете, здесь всю неделю шли такие ужасные дожди… Клейборн спрашивал и получал ответы. Нет, доктор Стейнер не в отделении интенсивной терапии, но ему нельзя звонить и его нельзя навещать, по крайней мере в течение нескольких дней. И, насколько ей известно, из коронерской службы тоже ничего пока не слышно. Шериф Энгстром ждет его, чтобы расспросить, говорит, понедельник — крайний срок. — Да ведь вы к тому времени уже вернетесь, с Божьей помощью. Нам тут нелегко… Клейборн поблагодарил ее и повесил трубку. «Нелегко», — сказала она. Всем нелегко. Но ни для жалости к самому себе, ни для взаимных обвинений не было оснований. Достаточно признать, что пока он ничего не достиг. Стейнер был прав — он врач, а не детектив. И он стал жертвой самой распространенной среди людей его профессии ошибки — настолько заинтересовался человеком, что перестал заниматься его проблемой. Меж тем детектив знает, что заниматься проблемой — самый верный способ найти решение. Клейборн присел на край кровати, обдумывая возможности и приоритеты. Потом снова взял трубку. И сделал два звонка. После второго он пошел в ванную и подставил голову под кран с холодной водой. Это был непроизвольный поступок, похожий на поведение в состоянии похмелья. Струя воды подействовала отрезвляюще и в этом случае, хотя ему пришлось переменить рубашку и заново причесаться. Убедившись, что ключ у него в кармане, Клейборн вышел из номера и пошел через дворик, по дороге бросив взгляд на часы. Уже перевалило за полдень. А ведь он еще не завтракал, не было времени, особенно после того, что он услышал… — Приветствую. В дверях конторы стоял Том Пост, доброжелательно улыбаясь. — Не хотите чашечку кофе? Клейборн хотел было покачать головой, однако приглашение подкреплялось чудесным ароматом напитка. — Спасибо. Только недолго, у меня встреча… — Нет проблем. Он уже готов. — Пост провел его в контору и открыл дверь в заднюю комнату. — Сюда, — сказал он. — Надеюсь, здесь вам будет удобно. В комнате и вправду было удобно, во всяком случае прежде, когда обстановка была новой. Но со временем обивка потускнела, а драпировка покрылась пылью, лишь фотографии в рамках на стенах выглядели в свете электрических ламп все так же ярко. Пока старик занимался спиртовым кофейником, стоявшим на столике в углу, Клейборн изучал эти снимки. Как и те, что висели в конторе, эти, похоже, тоже были сделаны на студии, однако никого из запечатленных на них людей Клейборн не знал. Том Пост приблизился и поставил перед ним чашку. — Сливки и сахар? — Нет, спасибо, черный. Кофе оказался весьма кстати. До этой минуты Клейборн и не задумывался о том, хочет ли он чего-нибудь. Черный кофе подействовал на него даже лучше, чем холодная вода из-под крана. — Опять жара, — сказал Пост. — Но вечером снова надвинется туман. В это время года обычно так и бывает. — Он глянул на фотографии на стене. — Кого-нибудь узнаете? — Боюсь, что нет. — Неудивительно. Вас тогда еще не было. — Костлявый палец уперся в улыбающееся лицо пожилого мужчины. — Это Сол Моррис. В двадцатые годы он возглавлял студию «Коронет», когда она находилась еще по ту сторону холма. Клейборн кивнул, и Пост двинулся вдоль стены, точно экскурсовод в музее. Но это и вправду был музей, как понял Клейборн, вновь окинув взглядом потускневшую обивку и пыльную мебель этой комнаты, в которой давно остановилось время. — Теодор Харкер, — сказал Пост, глядя на фотографию мужчины с ястребиным носом, одетого в черное. — Большой режиссер, Дейв Гриффит[136] своего времени. Рядом с ним Курт Лозофф. С ним я тоже работал, некоторые говорили, что он даже лучше, чем Вон. Но сейчас его уже никто не помнит. Никому это не интересно. Он отвернулся, и Клейборну показалось, что старик пытается скрыть свои чувства. Однако тот протянул руку и включил свет рядом с портретом, который висел отдельно от прочих в горделивом великолепии. Великолепие. Только этим словом можно было описать то, что увидел Клейборн в свете лампы. Это оказалась не фотография, а портрет маслом. Девушка была молодая и очень красивая. Черты ее лица показались ему смутно знакомыми. Где-то он уже видел эти глаза и эту улыбку. — Дон Пауэрс, — улыбнулся старик. — Вот откуда я взял название своего мотеля. «Рассвет».[137] — Я, кажется, видел фильмы с ее участием, — сказал Клейборн. — Она ведь была актрисой? — Да, но снималась только в немых фильмах. Могла бы сниматься и дальше и стать величайшей из всех. Голос Тома Поста поник, и Клейборн взглянул на него. — Вы любили ее? — До сих пор люблю. — Что произошло? Старик пожал плечами. — Она ушла из кино. Вышла замуж за кого-то, не принадлежавшего к киноиндустрии. Умерла много лет назад. — Он выключил свет и посмотрел из темноты на Клейборна. — Все умерли. И я скоро умру, и, наверное, так и должно быть. — Не торопите события. Вы еще полны сил. — А когда они иссякнут? — Пост покачал головой. — Видал я дома престарелых. Вам известно, каково это, когда все ваше имущество умещается на полке длиной один фут рядом с вашей кроватью? Люди, у которых прежде были дома, полные всевозможных вещей, обходятся пластмассовой расческой, треснувшим зеркалом, одним стаканом, выцветшей полароидной карточкой, на которой запечатлены внуки, не навещавшие их три года. И это еще не самое худшее. Утрачены достоинство, право на частную жизнь, самоуважение. И надежда. Вот это настоящая потеря. Таково будущее, и мы все его боимся. Конечно, они постараются избавить тебя от чувства беспокойства, будут пичкать лекарствами. Когда тебя лишат твоих чувств, это будет последняя кража. Скажите, доктор, что лучше — усмиренные улыбки или подавленные слезы? — Это не только медицинская проблема, — ответил Клейборн. — Когда мир рушится, то, чтобы понять почему, мы должны пересмотреть наши привычные культурные установки и ценности. — Будьте спокойны, рецептов найдено немало, — кивнул Том Пост. — И с каждым годом добавляются все новые. Изомерия.[138] Органическая пища. Дзэн-буддизм. Обратная биологическая связь.[139] Группы встреч.[140] Трансцендентальная медитация. Бег трусцой. — Он улыбнулся. — И где все эти совершенные образцы? — Хотел бы я знать. — Клейборн поставил пустую чашку на столик. — Но мне надо идти… — Простите. Не хотел загружать вас всем этим. — Не надо извиняться. В том, что вы говорите, много верного. Я правда так думаю. — Спасибо. — Пост захихикал. — Некоторые считают, что самое ценное, что может выйти изо рта старика, — это его вставные зубы. Клейборн направился к двери, и хозяин последовал за ним. — Забыл спросить, — произнес он. — Эта картина, которой вы интересуетесь… «Безумная леди». Как там идут дела? — Это долгая история. — Интересно было бы послушать. — Пост придержал дверь Клейборну, выходившему во двор. — Если освободитесь к шести часам, может, зайдете ко мне, поужинаем? Я не самый великий повар на свете, но обещаю не отравить вас. — Отлично, — ответил Клейборн. — Я должен вернуться во второй половине дня. Вас устроит, если я дам знать, когда приду? — Я буду здесь. — И светловолосый старик снова захихикал, глядя, как Клейборн направляется к своей машине. — Удачи вам. Уже тронувшись с места, Клейборн, казалось, все еще слышал эхо этого нервного хихиканья и снова принялся размышлять о Томе Посте. Было ли одиночество единственной причиной его гостеприимства и любопытства? Из сказанного им в это утро становилось очевидно, что старик не только одинок, но и ожесточен. Сидит себе темными вечерами, размышляет, пытается вернуть прошлое и воскресить мертвых. Но именно это делал и Норман Бейтс. И у Нормана тоже был мотель. Клейборн сразу отбросил эту мысль или, во всяком случае, попытался отбросить. Аналогия была слишком уж произвольной. Пост не производил впечатления человека, который зациклился на своей матери и прячет ее тело. Все, что у него было, — это портрет девушки, которую он любил. Мертвой девушки… Что-то в глазах и улыбке этой умершей девушки показалось Клейборну знакомым. Не из других изображений Дон Пауэрс, а из того снимка в газете. Лицо было другим, но глаза и улыбка принадлежали Мэри Крейн. Невозможно. Сколько всего существует основных типов лица — тридцать семь? Наверное, есть тысячи девушек, в чертах которых можно усмотреть такое же сходство. Взять хоть Джан Харпер, к примеру… Он покачал головой. А ведь она могла стать твоей минувшим вечером. Почему же не стала? Ты ведь хотел ее. Клейборн вздохнул. Все так, но хотел ли он ее так же, как Том Пост свою Дон, настолько, чтобы потом прожить с ней целую жизнь — наяву и тем более в воспоминаниях? Он честно признался себе, что не знает ответа. Скорее всего, это останется просто воспоминанием, если Джан не сможет простить его за то, что он отверг ее. Или если что-то с ней произойдет… Он подумал о звонках, которые недавно сделал. Впервые у него было нечто большее, чем предчувствие или профессиональная догадка. Теперь у него было оружие, в котором он нуждался, и он собирался им воспользоваться. Если он сможет найти Марти Дрисколла. Но когда Клейборн припарковал машину и подошел к административному зданию, то обнаружил, что офис Дрисколла закрыт и заперт на ключ. Даже мисс Кедзи не работала по воскресеньям. Он мог бы догадаться, что прежде следует позвонить и сюда. Возможно, он сумеет найти Роя Эймса. Клейборн прошел по коридору мимо закрытых дверей, затем, приближаясь к комнате Эймса, ускорил шаг. Она была открыта. Открыта и пуста. Означало ли это, что Эймс находился где-то на студии? Не исключено. Во всяком случае, стоило поискать. Вновь оказавшись на пустынной улице, Клейборн направился в сторону павильона номер 7. Наверное, Джан сегодня репетирует с Виццини. Если так, то, возможно, и Эймс там же. Ну да, вон и раздвижная дверь открыта. За дверью было темно и прохладно. Он осторожно двинулся вперед, надеясь увидеть свет и разглядеть какие-либо признаки жизни. Но в павильоне стояла тишина, и только в дальнем углу горел свет — за спальней, где был пожар. Именно там он видел ванную и душ шестого номера в мотеле Бейтса. Сам Клейборн, разумеется, никогда в этом номере не был. Мотель сгорел за несколько лет до того, как Норман стал его пациентом. Но место было вполне узнаваемо по описанию Нормана — точнее, весьма узнаваемо: плитка на стенах, фарфоровая раковина, сверкающие краны и тяжелая занавеска над ванной. Место преступления. Он поймал себя на том, что пытается представить, как это было: кровь на стенах, в ванной лежит обнаженная фигура, из крана бежит вода, а в месте стока собирается розовая пена. А над всем этим возвышается другая фигура… Однако эта ванная комната была всего лишь декорацией с тремя стенами, и в ней стоял Рой Эймс. Он повернулся к Клейборну. — Что вы здесь делаете? — Ищу вас, — ответил тот. — Я звонил вам вчера вечером. Где вы были? — Здесь. — Сценарист кивнул. — Да-да. Я всегда считал, что охрана — это фарс, но хотел в этом убедиться. Любой в состоянии перелезть через стену. Возможно, мне помог туман, но теперь я знаю, насколько легко это сделать. Слава богу, Джан сегодня отменила репетицию. — Отменила? — Я разговаривал с ней утром. Все не может прийти в себя после того, что случилось вчера вечером. В голосе Эймса не было и намека на осуждение, но Клейборн все же невольно отвел взгляд. «Он действительно ее любит, — сказал он себе. — Черт, и зачем я вторгаюсь в чужие жизни?» Он заговорил, точно оправдываясь: — Мы вчера поспорили. Но не думаю, что именно это так сильно ее огорчило… — Вы здесь ни при чем. И Эймс рассказал ему о котенке. Клейборн слушал, прищурив глаза. Перерезали котенку горло. Внезапно он вспомнил о Виццини и ножах. Но зачем?.. — Теперь понимаете, почему она так взвинчена? — Да. — И что вы думаете? — Пока не знаю. — Это все, что вы можете сказать? — Нет, не все. — Клейборн покачал головой. — Продолжайте. — Сегодня днем я сделал несколько звонков. Сначала позвонил местной охране, чтобы поговорить с их начальником. — Вы имеете в виду Тэлбота? — Да. Его не было, но мне дали его домашний номер, и я перезвонил ему. — У вас были к нему вопросы? — Я спросил его про вчерашнюю встречу с Дрисколлом после пожара и про отпечатки, которые он нашел на канистре с бензином. — И узнали что-то новое? — Да, узнал. — Клейборн кивнул. Выражение его лица не изменилось. — Тэлбот не видел этой канистры. Он даже не был в студии. Он с четверга находился в Вегасе, только этим утром вернулся. — А что насчет оформителя? — Ллойда Парсонса? — медленно переспросил Клейборн. — В студии нет человека с таким именем и, насколько известно Тэлботу, никогда не было. — Значит, Дрисколл и вправду солгал. — Эймс нахмурился. — Думаете, он прикрывает Виццини? — Возможно. Что-то начинало складываться, вырисовываться. — Но это же безумие… — Как и эта история с котенком, — сказал Клейборн. — Возможно, это как-то вписывается в общую картину. Блондинка, котенок со светлой шерстью. Может быть, это намек для Джан. Этот человек в тумане — возможно, он пришел за Джан, но Конни его спугнула. И тогда он убил котенка вместо нее. — Зачем? — А вы подумайте. — Клейборн заговорил серьезным тоном. — Котенка иначе называют киской. Поэтому его и убили, потому, что именно этого на самом деле хочет убийца. Убить ее киску.[141] — О господи! И вы действительно думаете, что Виццини на это способен? — Не знаю. — Клейборн пожал плечами. — Но Норман способен. — Что вы намерены делать? — Прежде всего поговорить с Дрисколлом. У вас есть его домашний номер? — Есть, у меня в офисе. — Тогда оттуда и позвоним. На этот раз он не отвертится. Или он остановит картину, или мы идем в полицию. В тени за декорацией шевельнулась чья-то фигура.Глава 30
Полиция. Санто Виццини почувствовал, как в груди у него закипает ярость. Она уже добралась до горла, он чувствовал ее на языке, судорожно сглатывая слюну, зная, что должен вести себя тихо. Тишина спасла его, когда он пришел в павильон и услышал голоса. Спасет она его и теперь. Когда Эймс с Клейборном уходили, он растворился в темноте за боковой стеной декорации, потом обогнул ее и направился к двери в дальнем конце павильона, выводившей на студийную улицу. Прежде чем устремиться за ними следом, он задержался в дверях, глядя, как они движутся в сторону административного здания. Когда они вошли внутрь, он смог выйти из павильона. Улица была пуста. Войдя в здание, он увидел, что и в коридорах никого нет. Это хорошо — значит, удача по-прежнему сопутствует ему. Дверь в комнату Эймса в конце коридора была распахнута, а соседняя дверь не заперта. Виццини тихо открыл ее, проник внутрь и устроился возле стены. Эймс уже набирал номер; временами доносился его приглушенный голос: — Нет, не по телефону. Послушайте, я не собираюсь с вами спорить. Если не хотите слушать, мы обратимся в полицию. Опять это слово. Теперь ярость полностью овладела им. — Еще как серьезно! Сами решайте. Мы даем вам последний шанс. У гнева тоже есть запах. И никакие духи не способны его заглушить. — Когда? Вы уверены, что не сможете раньше? Хорошо, мы приедем. Эймс повесил трубку, и тут же послышался голос Клейборна: — Что он сказал? — У него через час встреча — с Рубеном, Барни Вейнгартеном и несколькими людьми из нью-йоркского офиса. Ждет нас сегодня вечером в восемь. — Вы уверены, что он сдержит слово? — Для него же лучше. По-моему, я его напугал так, что ему не до фокусов. — Хорошо. Я собирался поужинать с хозяином мотеля, в котором остановился. Если вы дадите мне адрес и расскажете, как ехать, я встречусь с вами уже на месте. Когда они выходили из комнаты, Виццини стоял за дверью. Идя по коридору, они продолжали разговор. — Это легко найти. У него дом на холме по другую сторону бульвара Вентура. Можете поехать по Вайнленд, потом… Они ушли, но эхо их слов все еще звучало у него в ушах. Встреча. Восемь часов. Без фокусов. Виццини стиснул зубы. Этот день был полон фокусов. Джан отменила репетицию. Теперь эта встреча с Дрисколлом. На этот раз они добьются своего, сорвут съемки, оставят его не у дел. Помешать им он не может, для этого уже слишком поздно, он бессилен, он импотент. Импотент. Но не с Джан. И не в том случае, если и он окажется способным на фокус.Глава 31
— Опять надвигается туман. — Конни отвернулась от окна. — Ты уверена, что с тобой будет все в порядке? — Не беспокойся. — Джан взяла со стола свой экземпляр сценария в папке из искусственной кожи. — Я же говорила тебе, что сказал Виццини. Пол Морган будет репетировать со мной. И они усилили охрану. — Я тебя не понимаю. — Конни покачала головой. — Весь день ты говоришь мне, что покончила с этим и не будешь к этому возвращаться, что фильм того не стоит. Но стоило только ему позвонить, и ты сразу стала прихорашиваться, не можешь дождаться, когда вернешься туда. Разве нельзя было отложить это до утра? — Мы и утром будем репетировать. — Джан взяла свою сумочку и направилась к двери. — Неужели ты не понимаешь? Это означает, что картина снимается согласно графику. Конни открыла дверь и выглянула на улицу, в сгущавшийся туман. — Идем, я провожу тебя до машины. — Да она тут, рядом… — Не договорив, Джан улыбнулась. — Спасибо, дорогая, я ценю твою заботу. — Не важно. Конни проследила за тем, как Джан села за руль и включила зажигание, после чего крикнула, стараясь перекричать шум мотора: — Обещай, что будешь осторожна! — Ты тоже. Конни кивнула. — Не волнуйся, я никуда не уйду и никому не стану открывать, пока ты не вернешься. А если что-то случится… — Ничего не случится. Джан сняла машину с ручного тормоза и задним ходом выбралась на дорогу. Махнув напоследок Конни, закрывавшей дверь, она включила вторую передачу и поехала вниз по холму. Туман продолжал сгущаться, но Джан двигалась осторожно. Дорога была пустынной. Большинство окрестных жителей, похоже, находились дома. Родители общались друг с другом, дети смотрели телевизор. Проезжая мимо открытого гаража, Джан увидела, что внутри горит свет и какой-то мужчина с пивным животиком, в футболке, распиливает электропилой бревно на дрова. На скамье рядом с ним стояла банка пива, а рядом сидел далматин в пятнах Роршаха,[142] наблюдая за его работой. Из окна соседнего дома была слышна громкая музыка. Джан с удивлением узнала последние аккорды симфонической поэмы «Tod und Verklärung».[143] Я тебя не понимаю, сказала ей Конни. А что понимать-то? Конечно, она была напугана. А кто бы не был напуган, если какой-то псих бродит вокруг и убивает котят? Но это было минувшим вечером, и с тех пор больше ничего страшного не случилось. В наши дни часто происходит нечто подобное, сумасшедших вокруг хоть отбавляй, и, конечно, нужно быть осторожной. Только надо различать осторожность и сверхосторожность; не проведешь же всю жизнь за закрытой дверью. Вот этого Конни и Рой с Адамом Клейборном, кажется, не понимали. Она не собиралась до конца жизни проводить субботние вечера сидя взаперти в своем доме. Молодая матрона, которая превращается в нервозную домохозяйку из-за новых соседей, поселившихся в доме напротив; беспокойная мать, в который раз предупреждающая детей о том, что будильник прозвенит ровно в девять тридцать («не забывайте, завтра вам в воскресную школу»); женщина средних лет, которая штопает носки своему мужу, пока тот возится с инструментами в гараже; седовласая вдова, сидящая в одиночестве, слушая музыку. Tod und Verklärung. Она не хотела так жить, ожидая смерти и преображения. Можно сыграть и другие роли, и Джан собиралась это сделать. Вопрос заключается лишь в том, как этого добиться, именно об этом она сейчас и размышляла. Будь похитрее. Виццини, может, и мерзавец, но отнюдь не дурак. Теперь, когда работа над фильмом началась, он сменил пластинку. Он потратил слишком много сил, пробивая этот проект, чтобы теперь все испортить заигрыванием с ней. А присутствие на репетиции Моргана говорило о том, что Виццини намерен наконец заняться делом. И насчет охраны он не солгал. Когда Джан подъехала к воротам студии, то увидела двоих охранников вместо одного. Тот, что был помоложе, внимательно изучил бейдж на лобовом стекле ее машины и только потом поднял шлагбаум, сделав ей знак проезжать. Припарковавшись, она направилась к седьмому павильону, по пути встретив Чака Гроссинджера, который совершал обход. Джан заметила кобуру у него на поясе. Это вселило в нее ощущение покоя; теперь было не о чем волноваться. Ни сегодня, ни впредь. Наступили прекрасные времена — она была на взлете, готовая к встрече с будущим. Сквозь туман Джан увидела, что большие раздвижные двери павильона закрыты. В проеме боковой двери стоял Санто Виццини и улыбался ей. Когда она подошла, он взглянул на часы. — Как раз вовремя, — сказал он. — Хороший знак, согласны? Джан кивнула. Она хотела быть любезной, не забывая, однако, об осторожности. Будь осторожна и контролируй себя. Не веди себя как испуганный котенок… «Да забудь ты про котенка, — сказала она себе. — Тут уже ничего не поделаешь». Виццини отступил в сторону и жестом пригласил ее на сцену. После чего закрыл дверь.Глава 32
Клейборн сидел в машине и ждал. Здесь, на вершине холма, туман висел сплошной серой массой. Клейборн смотрел на изгибавшуюся дорогу и едва мог различить контуры ограждения по ее краям. Он взглянул на часы. Пять минут девятого. Где же Рой Эймс? Клейборн опустил стекло и стал прислушиваться, не подъезжает ли машина, но с тихой улицы внизу не доносилось ни звука. Спустя минуту он ощутил холод и поднял стекло. Оно защищало его от сырости и темноты, но мысли, возможно, проникшие внутрь вместе с туманом, не покидали его. И мысли эти были холоднее тумана, темнее ночи. Мысли о крадущемся Нормане, о Нормане с ножом. Он чувствовал его присутствие, чувствовал, что тот где-то здесь, затаился и выжидает. Не дай своему воображению унести тебя чересчур далеко.[144] Хороший совет, но что он означает? Что такое воображение и как его отличить от мысли? Может, это не менее правомерный способ восприятия действительности, чем мышление или ощущение? Ты ведь профессионал, так выдай какой-нибудь ответ. Но у него не было ответа. За долгие годы работы он утратил способность разбираться в терминологии и едва ли мог отличить аллюзию от иллюзии. Cogito, ergo sum.[145] Я мыслю, следовательно, я… что? Разумное существо? Но человек не разумен. Этому Клейборна научил опыт. Человек живет инстинктом, интуицией, и сам он — не исключение. Все, что дало ему образование, это набор терминов, понятный лишь посвященным. Он не мог вылечить сам себя, потому что толком себя не знал. Все, что есть у человека, это сознание, а сознание — явление преходящее; мы теряем его во сне, изменяем с помощью наркотиков, искажаем, эмоционально реагируя на что-либо, наконец, полностью отказываемся от него, когда более могущественные силы, скрытые внутри нас, берут верх. Сознание — это как стекло в окне: хрупкая защита, выставленная против тумана. Но туман есть и будет, вот он, снаружи, поджидает. Забудь о теории, забудь о логике. Попытайся увидеть то, что таится в тумане. Клейборн вздохнул, представляя себе, кого мог скрывать густой туман минувшей ночи. Котенка, спрятавшегося под деревом, человека с ножом. Норман, которому помешали добраться до Джан, обратил свое оружие против котенка. А почему бы и нет? Ночью все кошки серы… В окно машины постучали. Он повернулся и увидел, как кто-то отдернул от стекла руку и приблизил к нему лицо. — Эй, просыпайтесь! — произнес Рой Эймс. Клейборн открыл дверь и вышел из машины. — Я не спал, — сказал он. И тут же отметил про себя, что это подтверждает его вывод. Как легко можно потерять сознание… Эймс подъехал, а он и не слышал. Да любой мог бы подкрасться к нему под покровом тумана — даже Норман… Клейборн отогнал от себя эту мысль и взглянул на часы. — Десять минут девятого, — пробормотал он. — Вы опоздали. — Извините, — сказал Эймс. Ночной воздух был сырым и холодным. Клейборн повернулся и направился к входной двери. — Ничего. Идемте в дом. Надеюсь, он предложит нам чего-нибудь выпить. Эймс последовал за ним. Подойдя к двери, он нажал на кнопку звонка, и за дверью раздалась серебристая трель. С минуту они стояли на темном крыльце. Затем Эймс позвонил еще раз. Звонок послушно отозвался, но к двери никто не подошел. — Что бы это значило? — пробормотал Эймс. — Может, он передумал с нами встречаться? — Сомневаюсь. — Клейборн окинул взглядом жалюзи на окне. — Внутри горит свет. Эймс стукнул кулаком по двери, и та открылась. — Не заперто, — сказал он. — Идемте. В просторном двухэтажном холле они увидели лестницу с белыми перилами, которая, изгибаясь, убегала вверх возле дальней стены. Из-за дверей по обе стороны холла пробивался свет. Рой Эймс приставил ко рту ладони. — Есть кто-нибудь дома? Ответа не последовало. Но тишину нарушали звуки музыки, доносившиеся справа из-за двери. — Не слышит, — сказал Клейборн. — Наверное, смотрит телевизор. Они вышли на середину холла, потом спустились по ступенькам, покрытым ковром, в небольшой кабинет, располагавшийся поодаль. Внутри никого не было, однако на экране, висевшем на стене, мелькали фигуры, а из динамиков слышалась мелодия заключительной части «Пиний Рима».[146] — Здесь кто-то был. — Клейборн кивком указал на стулья, расставленные вокруг кофейного столика в центре комнаты, и на скопление стаканов и пепельниц на столешнице. — Ну, как бы то ни было, теперь их нет. — Эймс скользнул взглядом мимо стеклянных дверей и увидел небольшую дверь в дальнем конце комнаты. — Может, он в туалете? Но когда они пересекли комнату и вышли в коридор, то увидели, что дверь с левой стороны, ведущая в ванную, открыта и там никого нет. Равно как и в большой спальне напротив. Эймс заглянул внутрь, не преминув отметить безвкусие обстановки: — Ну и зеркала. Как в комнате смеха. Клейборн кивнул. Возможно, это и была комната смеха, только музыка, доносившаяся из кабинета, нерасполагала к веселью. Призраки римских легионов шли по Аппиевой дороге,[147] и их поступь далеким эхом разносилась в ночи. Клейборн повернулся, а Эймс тем временем направился в другую сторону, привлеченный полоской света из комнаты в дальнем конце коридора. Он подождал, пока Клейборн подойдет к нему, и затем они вместе заглянули в кухню. Как и большинство помещений дома, она была непомерных размеров и страдала избытком декора. По прихоти оформителя была использована отделка дубом от пола до верхних балок. Плита у стены, шкафы, шкафчики, раковина, встроенный холодильник и морозильник были декорированы темной дубовой панелью, которая поглощала и без того тусклый верхний свет. С длинной полки в центре кухни свисали ножи и предметы кухонной утвари, которые, напротив, ярко сверкали отраженным светом. Сощурившись от блеска ножей, Клейборн тотчас вспомнил оружейную комнату в реквизиторском отделе студии. Однако эти ножи не были реквизитом, как и массивная дубовая колода. Это была старинная колода мясника, достаточно большая, чтобы на ней уместилась четверть быка, и большой нож, воткнутый в ее край, выглядел вполне пригодным к работе. Вот только работа была уже сделана. На колоде лежал округлый кусок окровавленного мяса. Это была голова Марти Дрисколла.Глава 33
Санто Виццини подвел Джан к помещению в дальнем конце павильона, расположенному возле декорации, изображавшей душевую. Поднявшись на ступеньку, он открыл дверь, за которой горел свет. — Ваша гримерка, — сказал он. Джан заглянула внутрь, и ее лицо осветилось радостью, когда она увидела театральное зеркало в человеческий рост, столик, диван и кресло, а также ковер на полу. — Вот здорово! Виццини кивнул. С его стороны было мудро позаботиться об этих мелочах, тем самым дав понять девушке, что ей оказывается должное внимание. В этот момент улыбка сошла с лица Джан. — А где же Морган? — Будет с минуты на минуту. Почему бы вам пока не зайти внутрь и не расположиться. А я пойду посмотрю, может быть, он уже приехал. Джан вошла в гримерку, не выпуская из рук свою сумочку и папку со сценарием. Оказавшись внутри, она увидела три красные розы в вазе на туалетном столике. — Цветы! — Нравятся? — Виццини пожал плечами. — В гримерке звезды всегда должны быть свежие цветы. Он двинулся в темноту павильона, не дожидаясь ответа, зная, что сейчас она закроет дверь. Все шло так, как задумано. Картины не будет, но теперь это было уже не важно. Важно было осуществить мечту. Разве не этим занимается режиссер? Обращает фантазию в реальность одним взмахом своей волшебной палочки. До сих пор это происходило только на экране — в реальности его палочка магией не обладала. Пока не явилась она — волшебница. Глупая, бестолковая волшебница с лицом умершей девушки и телом живой женщины. Не Мэри Крейн, не Mamma, не кто-либо еще из тех, кого он знал в жизни, а не в мечтах, когда магическая сила вселялась в его палочку и он овладевал волшебницей. Но прежде он неизменно пробуждался до того, как происходило самое главное. А сейчас это произойдет. Он подумал о Джан, стоящей в дверях гримерки, об изгибе ее бедер под прозрачной юбкой. Юбка задерется, волшебная палочка поднимется, да она уже поднимается, Mamma mia… Он открыл боковую дверь и стал всматриваться в туман, чтобы убедиться, что охранник ушел, о чем он уже позаботился. Мы тут будем репетировать, было бы хорошо, если бы не беспокоили. Никто не будет заподозрен, и никто не будет подозревать его, даже Mamma. Санто всегда был хорошим мальчиком, говорила она. Она и сейчас это говорила, он слышал ее, видел ее лицо в кружащемся тумане, поэтому и закрыл дверь. Закрыл, чтобы не видеть ее, чтобы никого не видеть и чтобы они не видели его, не видели его волшебную палочку. Палочку, в которой заключена его сила. Сила. Сила от таблеток — это благодаря им он слышит и видит вещи, которых не существует. Но сила была настоящей. Днем он снова за них взялся — это был амитал — и теперь уже не помнил, как много он принял. Он вообще мало что помнил, за исключением своего плана. Позвонить Джан. Дальше все завертелось, как на быстро мелькающих кинокадрах, и вот он здесь. Снова установилась нормальная скорость съемки, двадцать четыре кадра в секунду. Значит, она не заметила ничего необычного, он сыграл свою роль идеально. Актер, режиссер, продюсер, контролирующий весь процесс от начала до конца. Но в камере скопилось слишком много таблеток. Вот почему он увидел лицо мамы, услышал ее голос в тумане. Комбинированная съемка, спецэффект. Следующий эпизод. Санто Виццини поворачивается, идет обратно по темному студийному павильону. Проход. Панорамирование. Наезд. Камера снова вышла из-под контроля. Тогда все происходило слишком быстро, а теперь чересчур медленно. Замедленная картинка. Все. В. Замедленном. Темпе. Смена линз. Новая фокусировка. Искажение перспективы. Стены изогнулись, проход покачнулся — осторожно! Безумная камера. Безумные таблетки. Mamma mia, это не я, я не безумен. Нет-нет, он не был безумным, потому что у него была сила. Тайная сила, которая шевелилась в паху. Волшебная палочка, тайное оружие, пронзающее теплую мягкую плоть… Полностью готовый к роли, Санто Виццини шагнул к двери гримерной.Глава 34
Рой Эймс смотрел на Клейборна, который опустился на колени возле трупа, лежавшего на полу под мясницкой колодой. Все произошло очень быстро — сначала он увидел отрубленную голову и выпученные глаза, потом обезглавленное тело. Клейборн — врач, он уже видел смерть и вел осмотр с профессиональным бесстрастием. Это Рою было понятно, а вот собственная реакция — нет. Вместо страха и тошноты он чувствовал странное оцепенение. Даже голос его был неестественно спокойным. — Крови не очень много, — произнес он. Клейборн поднял голову, посмотрел на него и кивнул. — На теле нет ран. — Вставая, он опрокинул колоду; Рой отвернулся, но продолжал внимательно слушать. — Значительные повреждения затылочной и теменной части, — продолжал Клейборн. — Наверное, его ударили сзади плоской поверхностью ножа. Он умер еще до того, как упал на пол. После этого можно отделить голову с минимальной артериальной и венозной кровопотерей… Рой понял, о чем идет речь. Как только сердце перестает качать кровь, она уже не брызжет фонтаном из раны. Он изучал это, когда писал сценарий, ибо это был ключевой момент сюжета. Вот почему никто не подозревал Нормана; он и сам себя не подозревал, ибо на его одежде не было пятен крови. Да, разумеется, его руки были в крови, но ведь он мог испачкаться, когда притрагивался к телу. И кровь с рук легко смыть. Рой невольно направился к белой фарфоровой раковине, а приблизившись, как завороженный уставился на нее. Она была не белой, а розоватой, и в сток стекали темно-красные ручейки. Кровь говорит…[148] — Что там? Клейборн подошел к нему. Рой указал на кровавые ручейки. Клейборн кивнул; он понял. Норман был жив, это он убил Дрисколла, а теперь… Рой наконец обрел дар речи. — Я опоздал, потому что пытался дозвониться до Джан, прежде чем приехать сюда. Конни сказала мне, что она ушла репетировать с Виццини. — На студию? — Клейборн стиснул руку Роя. — Давно? — Полчаса назад. Наверное, она уже там. Вы думаете, что Норман… — Почему вы мне раньше не сказали? — Клейборн отпустил его руку и стремительно пересек кухню. — Вызовите полицию, пусть приезжают сюда. И позвоните на студию, попросите охрану соединить вас с Джан и Виццини. Я буду там через пять минут. — Подождите… Но не успел еще Рой дойти до коридора, как входная дверь хлопнула, и вскоре он услышал шум отъезжавшей машины, который ненадолго заглушил звуки музыки. Выключив телевизор, Рой огляделся и увидел телефон на столике в углу возле двери. Он устремился к нему, и тут, едва он протянул руку, телефон зазвонил. Рой поднял трубку. — Алло. — Мужской голос был трудноразличим из-за помех. — Мистер Дрисколл? — Нет, — торопливо заговорил Рой. — Повесьте трубку. Немедленно… мне нужно вызвать полицию. — А вы и говорите с полицией. — Что? — Это Милт Энгстром, окружной шериф Фейрвейла. С кем я разговариваю? Рой назвал себя, потом добавил: — Прошу вас, приезжайте немедленно. Мистер Дрисколл убит… — Убит? Как это случилось? — Я не могу сейчас говорить… — Тогда послушайте меня. — Шериф Энгстром не стал дожидаться его согласия. — Я весь вечер пытался найти Клейборна. Доктор Стейнер дал мне номер Дрисколла, решив, что, возможно, я смогу застать его там. Но вы можете передать ему кое-что. Скажите ему, что мы взяли Бо Килера. — Кого? — Бо Килера. Это его монахиня подобрала на дороге в минувшее воскресенье. Говорит, что она набросилась на него с монтировкой. Они боролись, он увернулся от монахини и убил ее, защищаясь. Потом поджег фургон и сбежал. Прятался в доме своего приятеля, но не выдержал — прошлой ночью явился и сделал добровольное признание. Мысль о том, что он убил монахиню, не давала ему покоя. Только это была не монахиня. — Не понимаю. — Мы тоже не понимали, пока сегодня днем не опознали труп по зубам. Скажите Клейборну, что он был не прав. Это не тот парень, что голосовал на дороге, и не монахиня. Это Норман Бейтс. Рой почувствовал, как телефонная трубка выскальзывает у него из рук. Все начало ускользать и рассыпаться. Если Норман мертв, значит, Дрисколла убил Виццини. И сейчас он с Джан.Глава 35
Когда Виццини открыл дверь гримерки, Джан закрыла сценарий. — Готово, — сказал он. Она поднялась. — Пол здесь? — Едет. Можем начать без него. — Он поднялся на единственную ступеньку и вошел в гримерку. — Я буду играть Нормана. Джан протянула ему сценарий, но Виццини покачал головой. — Не нужно. В сцене в душевой он ничего не говорит. Как и вы. — А мы начнем со сцены в душевой? — Конечно. Это же ключ ко всему, вы не согласны? Набросаем общий рисунок сцены. — А как же реплики? — Я скажу вам, что мне нужно. Все очень просто. — Он улыбнулся. — Но сперва вы должны раздеться. — Постойте… — Прошу вас. Важно увидеть ваши движения, какими они будут перед камерой. — Продолжая улыбаться, Виццини закрыл за собой дверь. Джан покачала головой. — И думать забудьте. Раздеваться я не буду. — Давайте без ложной скромности. — Улыбка застыла. — Мне уже приходилось прежде видеть обнаженных женщин. Да и вы не в первый раз будете раздеваться по просьбе мужчины. — Но зачем это нужно? — Очень нужно. Застывшая улыбка была невеселой, а когда Виццини подошел поближе к свету, Джан увидела крошечные искорки в его маленьких, как у котенка, глазах. Он приблизился к ней, и она почувствовала запах его духов, смешанный с каким-то другим, тошнотворно приторным. «Он что-то задумал. Я должна была догадаться раньше». — Ведь вы женщина, — сказал он. — А я мужчина. Это же естественно… Ей вдруг захотелось рассмеяться, но голос внутри нее задал издевательский вопрос: «Кто автор этого диалога?» Виццини подходил к ней все ближе, и вот он уже прижал ее к столику, его руки оказались за ее спиной, глаза, сощурившись, пристально смотрели на нее, рот приоткрылся, и улыбка исчезла, зато она ощутила его глубокое дыхание. Джан отвернулась от его губ и тут поняла, чего он на самом деле хочет. Руки за ее спиной растягивали складки блузки. Она чувствовала, как ткань постепенно рвется, как его пальцы возятся с застежкой бюстгальтера, как та подается и бюстгальтер сползает с нее. Джан закричала и уже хотела вонзить ногти ему в глаза, но он запрокинул голову, завел ей руку за спину и привлек ее к себе. Неожиданно он ослабил хватку, и ее занемевшая рука упала. Она попыталась высвободиться, но он ударил ее по лицу правой рукой, а левой схватил за блузку и сорвал ее, после чего потянулся к обнажившейся груди. Джан точно в тумане следила за тем, как его пальцы подбираются к ее соскам. Он стал тискать ее груди, нагнув голову, а она меж тем ощупывала поверхность столика у себя за спиной, пока ее пальцы не наткнулись на тонкую хрустальную вазу. Она крепко стиснула ее в руке, высоко подняла и с размаху опустила на голову Виццини. Розы рассыпались красным дождем, а ниже его виска тотчас распустился алый кровоподтек. Он вскрикнул и отступил. Джан бросилась к двери и дернула на себя ручку. Дверь распахнулась, и она устремилась наружу… и вниз — забыв о единственной ступеньке, но теперь думать об этом было уже слишком поздно. Все мысли поглотила боль, пронзившая ее правую ногу от лодыжки до бедра. Перелом или только растяжение? Какая разница, надо попытаться встать. Всхлипывая, Джан стала подниматься с пола, но тут же полетела вперед, получив удар коленом в поясницу. На этот раз боль была такой мучительной, что она едва не потеряла сознание. С трудом открыв глаза, она начала пробираться на ощупь в темноте, но ничего не могла поделать с его руками, которые схватили ее. Эти сильные руки срывали с нее юбку, стягивали трусы. Она не успела перевести дух, как Виццини схватил ее за волосы и потянул голову назад. Она чувствовала, как ее переворачивают, как ее лицо упирается в холодную сырость бетонного пола. Джан повернула голову, чтобы набрать в легкие побольше воздуха. Он склонился над ней. По его левой щеке текла кровь, но он снова улыбался. У него были желтые зубы, и в каплях слюны в уголках перекошенного рта виднелись желтые пятнышки. — Вставай! — крикнул он. — Не могу… нога… Продолжая улыбаться, он снова ударил ее, потом схватил за плечи и поднял. Она застонала от боли, но это, казалось, возбуждало его не меньше, чем ее нагота. — Putana! — Его пальцы стиснули ее руку, покрытую гусиной кожей. — Иди… Джан попыталась высвободиться, но он схватил ее за запястья и подтолкнул. Морщась от боли, с трудом переступая с ноги на ногу, она двинулась из темноты в освещенное пространство декорации, где находились ванна и душ. Виццини толкал ее к занавеске. На полу, выложенном кафельной плиткой, оставались красные капли, падавшие с его окровавленной щеки. — Заходи, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты вошла внутрь. — Нет, — сквозь слезы проговорила Джан и поняла, что скулит, словно животное. Теперь она догадалась, чего он хочет, чего хотел все это время. Он хочет наброситься на нее там, в душевой, овладеть ею, точно беспомощным, побитым животным… Не беспомощным… Она набрала в легкие воздуха, ощутив в руках новые силы, и резко вывернулась. Почувствовав, что ее руки свободны, она быстро подняла их, стиснула в кулаки и ударила его в окровавленный висок. Стон застрял у него в глотке. Пошатнувшись, Виццини схватился за занавеску позади себя, чтобы не упасть. Он тяжело дышал, стараясь сохранить равновесие. С минуту он стоял недвижимо, глядя ей в глаза. Затем неожиданно бросился на нее, вытянув вперед руки. Джан попыталась уклониться, но не успела сделать и шага, как его пальцы впились ей в плечо. И тут же отстранились. Она смотрела на него не двигаясь. Виццини по-прежнему стоял спиной к душу, его лицо было искажено гримасой. — Mamma mia… В горле у него что-то булькнуло, затем он рухнул на пол лицом вперед. Она заметила, как по его спине между лопаток расплывается темно-красное пятно. В этот момент занавеска отдернулась, и Джан увидела того, кто стоял за ней, сжимая в руке нож. Лезвие метнулось к ее горлу. Она едва успела вскрикнуть, как раздался выстрел. Лезвие ножа ударило в кафельный пол. Адам Клейборн так и не выпустил его из своей руки.Глава 36
Доктор Стейнер не боялся. Да и бояться было нечего, ведь теперь Клейборн был не опасен. Пулю вынули, запястье отлично заживало, но он уже никогда не сможет держать нож в правой руке. Да и из комнаты, в которой он находится, он едва ли когда-нибудь выйдет. Даже без судебного разбирательства слушания по поводу экстрадиции и распоряжения судьи отняли немало времени, — но в конце концов разрешение было получено и Стейнер доставил его домой. Домой. Стейнер вздохнул и оглядел комнату. Дом представлял собой тесное помещение с пластиковой мебелью, с кроватью, привинченной к полу, и зарешеченной лампой. И с окном, забранным решеткой. Но, по крайней мере, обстановка была знакомой, если, конечно, Клейборн хоть что-нибудь сознавал. Временами казалось, что это действительно так, и хотя он так и не заговорил, но похоже, узнал Стейнера и радовался его присутствию. Клейборн заулыбался и даже приподнялся на кровати, когда Стейнер вошел, но теперь он всегда улыбался. Улыбка была для него барьером, которым он отгородился от мира, храня свои тайны. Доктор Стейнер кивнул ему. — Привет, Адам, — сказал он. Ответа не последовало — только улыбка и молчание. Стейнер придвинул стул к кровати и сел, заранее понимая: ничто не сможет устранить барьер между ними. И все же нужно было попытаться — он слишком многим был Клейборну обязан. — По-моему, пришло время поговорить о том, что случилось, — сказал он. Выражение лица Клейборна не изменилось, но во взгляде появилась ясность; возможно, он что-то понял. Стейнер заговорил, тщательно подбирая слова и помня, что их отношения изменились — теперь это была беседа не врача с врачом, а врача с пациентом. И все же он сделал все, что от него зависело, чтобы говорить правду. А правда, насколько он ее понимал, заключалась в том, что после стольких лет работы с Норманом Бейтсом Клейборн стал подсознательно ассоциировать себя с ним. У обоих не было матерей, оба были одиноки, оба стеснены социальными ограничениями, каждый по-своему. Клейборн улыбнулся. — Но тут кроется нечто большее, — произнес Стейнер. — По прошествии некоторого времени вам стало казаться, что ваша судьба, ваше будущее зависят от вашего пациента, — и вы решили во что бы то ни стало вернуть ему рассудок и написать о нем книгу. Вылечившись, он освободился бы, а успех книги позволил бы и вам выбраться отсюда. А когда Норман сбежал, это означало, что вы потерпели неудачу — и в отношении него, и в отношении себя. Он исчез, а вы остались узником этого места. Наверное, тогда все и началось — с убеждения в том, что единственный способ освободиться — это идентифицировать себя с Норманом, разделить триумф его свободы. Да, я знаю, что вы пошли по его следу, но, по-моему, вы втайне надеялись, что он исчез навсегда. Затем, когда вы нашли в фургоне тело и поняли, кто это может быть, надежда испарилась. Разум покинул вас. Норман не мог позволить своей матери умереть, поэтому он стал ею. Вы не могли позволить умереть Норману — поэтому стали им. Подобно тому как это происходило с Норманом, во время провалов в памяти вами завладевала другая личность. Клейборн смотрел на него с улыбкой Моны Лизы и молчал как сфинкс. — И вот что произошло после того, как вы увидели тело в фургоне. Вы как Норман поехали в Фейрвейл и убили Лумисов. — Стейнер помолчал. — Когда наконец были получены результаты экспертизы, обыскали вашу машину и нашли украденные деньги из кассы, спрятанные под полом. Вы помните, как положили их туда? Клейборн молчал, его улыбка застыла. — Спрятав деньги в машине, вы вышли из фуги и вернулись в магазин. Я прав? Ответа не было — только застывшая улыбка. — Заметка, которая попалась вам на глаза, подсказала, что надо ехать в Голливуд. Как Клейборн вы предпринимали рациональные попытки остановить картину посредством уговоров и убеждений. Но как Норман вы были готовы убивать, чтобы остановить ее. Большую часть времени в Голливуде вы владели собой — однако Норман тоже был там. Это он был заворожен сходством Джан и Мэри Крейн, это он как зачарованный смотрел на декорации, изображающие место преступления. Я разговаривал с Роем Эймсом, с Джан и с девушкой, с которой они живут в одной квартире. То, что они мне рассказали, помогло частично реконструировать картину происшедшего. Об остальном можно только догадываться. Например, лицо, которое вы видели в зеркале супермаркета. Это мог быть Виццини, но могла быть и галлюцинация. После этого вы стали быстро утрачивать контроль над собой, а когда поссорились с Джан, вернулись — уже как Норман, — чтобы убить котенка. Разумеется, это была всего лишь прелюдия. Улыбка по-прежнему не покидала лица Клейборна. — Время Нормана было на исходе — и одновременно сходило на нет всякое подобие рационального поведения. Он должен был покончить с этим фильмом, даже если для этого нужно было покончить со всеми, кто имел к нему отношение. Вы не пришли на ужин с Томом Постом, потому что вами завладел Норман. Он отправился в дом Дрисколла и убил его. Когда прибыл Эймс, он застал вас ожидающим его, но, после того как вы услышали о Джан и Виццини, вы как Норман помчались на студию — не для того, чтобы предупредить их, а чтобы перелезть через стену, взять нож в реквизиторской и спрятаться, готовясь напасть. Если бы Эймс и полиция не прибыли вовремя… Стейнер умолк, глядя на Клейборна, но никакой реакции на его слова не последовало. Только молчание и улыбка. Вздохнув, он поднялся и направился к двери. — Мы еще поговорим, — пообещал он. И, едва сказав это, он понял бессмысленность своего обещания. У него ничего не получилось с Клейборном, ему не удалось добраться до его жестокого начала, которое Клейборн спрятал за молчанием и улыбкой. Слишком много таких улыбок Стейнер видел вокруг — и не только в больнице, но и на улицах. Улыбок, которые скрывали тайные болезни, но не могли излечить их. Жестокость была как вирус, зараза, распространявшаяся, словно эпидемия, по всему миру, и вылечить ее было, наверное, невозможно. Все, что он мог сделать, — это продолжать пытаться. — Еще увидимся, — сказал он. Клейборн улыбнулся.Глава 37
Клейборн не слышал Стейнера. И когда Стейнер ушел, он по-прежнему слышал только себя. Адама Клейборна. Адама, первого человека. Клейборна, рожденного из глины. Бог создал его. Бог все создал, включая Нормана Бейтса. Все мы дети Божьи.[149] «Разве я сторож брату моему?»[150] Я был сторожем ему. Все мы братья. Бог так сказал. Бог много чего сказал, к чему мы должны прислушиваться. Мне отмщение, сказал Господь.[151] Клейборн, возможно, умер, но Норман будет жить. Бог защитит его, ибо он — орудие Божье, направленное против зла. Норман Бейтс никогда не умрет…Книга III. ДОМ ПСИХОПАТА
Кирби Макколи[152] на случай, если ему будет нечего почитать.
После событий второго романа прошло десять лет. Кто-то лежит в могиле, кто-то сидит в психушке, ну а городок Фейрвейл продолжает жить тихой провинциальной жизнью. Преступления Нормана Бейтса — позор этого места, однако находятся люди, которые намерены сделать из дурной славы Фейрвейла туристский аттракцион. Уже отстроены заново мотель Бейтсов и домик позади него, уже сделаны восковые фигуры Нормана и его жертвы… и тут в подвале дома происходит убийство. Писательница Эми Хайнс, работающая над книгой о Бейтсе, приехала как раз вовремя — ведь все только начинается…
Глава 1
Луна скрылась за облаками, когда Терри и Мик подошли к входной двери. — Вот видишь? — прошептала Мик. — Теперь ты понимаешь, почему я сказала прихватить фонарики? — А чего это ты шепчешь? — спросила Терри. — Тут же никого нет. Однако свой фонарик она включила, едва это сделала Мик. — Не будь так уверена в этом. — Мик отыскала на связке самый маленький ключ и вставила его в замок, затем помедлила. — Боишься? — спросила Терри. — Вот еще. — Мик повернула ключ, и дверь открылась. — Посмотри, не идет ли кто? Терри бросила взгляд на дорогу. — Все чисто. Мик кивнула. — Отлично. Зайдем, посмотрим, что там. Две невысокие фигуры в синих джинсах переступили порог конторы. Сильный запах свежей краски наполнял помещение, темноту которого едва ли могли рассеять лучи их фонариков. Моргая, Терри двинулась следом за Мик к стойке регистрации, но, увидев склонившуюся над ней тень, резко остановилась. С того места, где они находились, была видна только спина. Теперь зашептала Мик: — Видишь? Что я тебе говорила? Это он! Терри нервно сглотнула. — Не может быть. — Не может? — Мик протянула руку и нажала на серебристую кнопку звонка, установленного на столе. В первый момент все было тихо… но затем тень медленно повернулась и они увидели перед собой лицо Нормана Бейтса. — Добро пожаловать в мотель Бейтса, — произнес он. — Ваша комната готова. Его глаза были стеклянными, улыбка застывшей, и лишь пронзительный голос подводил его. — Вот черт! Как они это сделали? — Легко. Звонок не настоящий — электронный. Манекен укреплен на чем-то вроде стержня. Звонишь, и запускается магнитофонная запись. Терри подскочила от неожиданности, когда восковая фигура вновь повернулась, приняв прежнюю позу. Не так-то легко справляться со своими нервами. — Значит, это и есть старина Норман! Как ты думаешь, он на самом деле так выглядел? Мик пожала плечами. — Говорят, Толстяк Отто хочет, чтобы все выглядело по-настоящему. Терри снова вдохнула запах свежей краски. — Наверное, кучу денег потратил, чтобы соорудить все это. Мик кивнула. — Отец говорит, что Отто взял их в банке. Если что-то и пойдет не так, ему все равно ничего не будет. Терри обежала лучом фонарика стены конторы, потом бросила взгляд в направлении окна. — Вот уж кому явно что-то будет, так это тебе, если твой отец обнаружит, что ты взяла ключи. — Не волнуйся. Он уже все покрасил, так что ему незачем сюда возвращаться. А ключи он повесил на крючок в гараже — там я их и взяла вчера вечером, и, раз он до сих пор не заметил, что их нет, с чего бы ему заметить это теперь? Полдюжины банок пива и футбол по ящику — вот что его сейчас занимает. — А где, по его мнению, находишься ты? — В библиотеке, делаю домашнее задание. — Спорим, я знаю, какое домашнее задание тебе действительно нравится делать, — сказала Терри. — Заткнись! Библиотека закрывается в девять. Лучше пойдем дальше, ты ведь хотела посмотреть, что тут есть еще. Мик повернулась и направилась к двери в дальней стене. Дверь открылась без помощи ключа. — Забавно, — сказала Терри. — А я думала, что в номера можно попасть только снаружи. — Глупая, да тут нет других номеров, кроме этого! Все остальное — только стены, сколоченные для виду, чтобы это выглядело как настоящий мотель. Отец сказал, что Толстяк Отто, возможно, добавит потом еще несколько номеров, если дела пойдут хорошо. — Думаешь, люди будут приходить сюда и платить деньги только за то, чтобы посмотреть, где старина Норман проделывал свои штучки? Мик усмехнулась. — Но ведь мы-то пришли, не так ли? — Пришли — даром. Но я не понимаю, кому захочется покупать билет, чтобы увидеть подделку. — А по-твоему, было бы лучше, если бы настоящий Норман бродил тут с настоящим ножом? — Он мертв. Это всем известно. — А как насчет призраков? — А как насчет того, чтобы прекратить молоть всякий вздор? Ты меня не запугаешь. Терри и впрямь не было страшно, даже когда они вошли в комнату за открытой дверью. Обыкновенный номер, какой есть в любом мотеле; ничего необычного, кроме разве что запаха краски. Глядя на кровать, освещенную лучом фонарика, Терри подумала, что была бы испугана больше, если бы пришла сюда для того, чтобы Мик занялась с нею этим. Но, черт возьми, рано или поздно кто-нибудь все равно этим с нею займется, так что нечего ломаться. Найла Патнэм говорит, что уже почти год занимается этим с Гарри и что это с самого начала было здорово. Конечно, кто поверит Найле Патнэм, она ужасная лгунья, да и уродина; такой красавчик, как Гарри, к ней даже не притронется. Да по правде говоря, и Мик к Терри не притронется, потому что Мик — тоже девчонка. Хотя, глядя на них, и не скажешь, что Мик на самом деле зовут Мишель, а Терри — Терезой. По крайней мере сейчас, когда они обе носят короткие стрижки, джинсы и свитера. Может, ей следовало отрастить за лето волосы, чтобы они хорошо смотрелись осенью, когда она начнет ездить в школу в Монтроз? — Чего ты там стоишь? — спросила Мик. — Иди сюда. Лучи их фонариков пересеклись, когда они переступили порог ванной комнаты и оказались возле ванны с душем. — Готова? — спросила Мик. В том, как это прозвучало, было нечто странное, и Терри догадалась, что причиной тому — сочетание шепота и эха. В ванной комнате голоса всегда отдаются эхом, этому она не удивилась, но почему Мик перешла на шепот? Может, она боится? Но не она ли все время твердила Терри, что бояться нечего? Ведь старина Норман мертв, и, кроме них двоих, здесь никого нет. Но тут Мик отдернула занавеску, и оказалось, что их трое. Голая женщина, стоявшая под душем, смотрела на них широко раскрытыми глазами, полными страха, вытянув руки ладонями вперед, словно защищаясь от удара невидимого ножа. Крови не было, но, даже закрыв глаза, Терри могла ее видеть, и даже в полной тишине она слышала беззвучный крик. Она повернулась к Мик и только потом открыла глаза и изобразила на лице усмешку. — Эй, да это же статуя! — Какая еще статуя! Это манекен — ма-не-кен. Отец сказал мне, что Толстяк Отто специально заказал его где-то на востоке. Послал им фото той девки, которую здесь убили, и, как говорит отец, манекен вышел ее точной копией. — А ему-то откуда знать? Он что, развлекался с ней? — хихикнула Терри. — Не смешно! — Тон, которым Мик произнесла это, яснее ясного говорил, что Терри для нее — не Вупи Голдберг.[153] — Мой отец был еще ребенком, когда все это здесь произошло. Терри кивнула, но слово «здесь» ее не обрадовало. Хотя это и была бутафорская ванная, а охваченная страхом фигура под душем сделана из воска, но ведь в прошлом были и настоящий Норман, настоящий нож, настоящее убийство. А «здесь» — это уже чересчур. «Здесь» — значит в ночи, в этой темноте, где ты стоишь и прислушиваешься, не открывается ли дверь в соседней комнате. — Что это был за звук? — Терри схватила Мик за руку. — Я ничего не слышала. Терри еще крепче стиснула ее запястье. — Заткнись и послушай! С минуту они стояли молча, потом Мик высвободила руку и повернулась к подруге. — Никого там нет, — пробормотала она. — Ты куда? — А ты как думаешь? — Мик направилась обратно в номер. — Ну, ты идешь или будешь стоять здесь и дрожать, как цыпленок? Терри знала ответ. Да, она была цыпленком, но все равно двинулась следом за своей подругой. Кто бы или что бы ни кралось там, в темноте конторы, рядом с Мик она чувствовала себя в большей безопасности, чем в этой ванной комнате, возле обнаженной восковой леди, замершей в ожидании удара обнаженного лезвия. Мик уже потянулась к двери, которая вела в контору, но Терри остановила ее, положив руку ей на плечо. — Погоди, — быстро и настойчиво зашептала она. — Сначала выключи свой фонарик. Что, если он нас увидит? — Там никого нет! — В голосе Мик прозвучало презрение, однако Терри заметила, что подруга все же заговорила тише и погасила фонарик, прежде чем приоткрыть дверь в контору. Дверь подалась, и контора приняла их в свою теплую, полную запахов темноту. Где-то вдалеке за окутанной мраком стойкой по-прежнему безмолвно маячила фигура Нормана Бейтса. Ниоткуда не доносилось ни звука, ни одна тень не шевелилась. Двигаясь мелкими шагами, девушки проследовали к наружной двери конторы. Ее они тоже открыли медленно и осторожно и, только увидев в проеме пустынную дорогу, ощутили в себе достаточно смелости, чтобы снова включить фонарики. Ночной воздух тоже был теплым, но в нем не было и намека на едкий запах краски. Терри сделала глубокий вдох, следуя за подругой по тропинке, огибавшей контору. Затем Мик устремилась к пролетам каменной лестницы, поднимавшейся на холм, где вырисовывались темные очертания дома. — Эй! Мик остановилась и обернулась на возглас Терри. — Что теперь? — Нам обязательно нужно туда идти? — Нет, цыпленок. Если хочешь, я доведу тебя до дому и посажу в курятник. — В голосе и на лице Мик читалось презрение. — Начнем с того, что, если бы не ты, нас бы здесь вообще не было. Когда я сказала тебе вчера вечером, что можно тайком пробраться сюда, ты так захотела все это увидеть, что чуть не описалась. — Черт, ты что, думаешь, я боюсь? — Терри картинно подняла левую руку и посмотрела на часы. — Если я не приду домой как обещала, маму хватит удар. Вместо ответа Мик тоже взглянула на часы. К столь же театральному жесту она добавила усмешку. — У нас еще уйма времени, — сказала она. — Чтобы бегло все осмотреть, хватит десяти-пятнадцати минут. Если только ты не цыпленок… Это подействовало. — Кто это цыпленок? — возмутилась Терри. — Идем, индейка. И все вышло как в песенке, которую любила петь тетя Марселла: «Через речку, через лес в гости к бабушке идем».[154] Только ни речки, ни леса здесь не было — лишь лестница, что вела к крыльцу дома на вершине холма. И дом был не бабушкин, а Мамин. Точнее, дом Нормана, поскольку его мать умерла. И он тоже умер. Жив был только дом — новый дом. Терри почувствовала себя гораздо увереннее, когда вспомнила об этом. Если призраки и существовали, то они должны были обитать в старом доме, а этот стоит здесь лишь с недавних пор, как и мотель. Толстяк Отто выстроил его в то же время и с той же целью — чтобы снимать деньги с туристов. А он ни за что не стал бы этого делать там, где водятся призраки. Словом, бояться было нечего. И кроме того, ее ожидало что-то вроде бесплатного предварительного просмотра, верно? Все это выглядело очень здорово, когда Терри об этом думала. Однако ступеньки крыльца пронзительно заскрипели у них под ногами, а резкий скрежет ключа, поворачиваемого в замке входной двери, эхом разнесся над холмом. Конечно, кроме них двоих, никто не мог этого услышать, как никто не услышал этого в большом темном холле дома, когда они вошли внутрь. Лучи фонариков прогнали из углов тени. Жаль, никто пока не изобрел такую штуку, которая освещала бы наш ум, подобно тому как свет фонарика освещает холл. Терри сразу подавила эту мысль, мечтая с такой же легкостью расправляться со всем, что еще навеет ей темнота этого дома. Однако это было нелегко, даже несмотря на явственно ощущавшийся вокруг запах свежей краски, который напоминал ей о том, что она не в настоящем доме, не в том, где произошло убийство, где погиб детектив и где жила мать Нормана, которая, впрочем, тоже была мертва. Или нет? Терри судорожно сглотнула. Определенно, лучше бы она была мертва. Иначе… Но об этом «иначе» Терри не хотелось думать, так же как несколько раньше не хотелось думать о слове «здесь». Лучшее, что она могла сейчас сделать, это побыстрее все осмотреть, чтобы эта воображала Мик не считала ее цыпленком, а потом во весь опор помчаться домой, пока мама не хватилась ее. Тем временем Мик направила луч фонарика на лестницу, которая находилась справа от входа. — Давай сперва сходим наверх, — шепотом сказала она. Опять зашептала. Не нравился Терри этот шепот — не нравился еще больше, чем свой собственный там, в мотеле. Если человек говорит шепотом, значит, он чем-то испуган, а если Мик сейчас была испугана, возможно, на то имелась какая-то причина. И если эта причина наверху… И снова перед ней встал выбор — идти наверх с Мик или оставаться одной внизу, в этом темном, страшном холле. Терри направила луч фонарика вперед, на обтянутый голубыми джинсами покачивающийся зад своего гида. Ступеньки скрипят только потому, что они новые, напомнила она себе. Однако они не выглядели новыми, да и все прочее наверху ей новым не показалось. Тот, кто занимался оформлением дома, вероятно, пользовался фотографиями, так же как в случае с восковыми фигурами. А может, просто предположил, каким этот дом мог быть в прежние времена, и накупил разного старья, подходившего для обстановки. Вроде того, что обнаружилось здесь, в ванной комнате, где луч фонарика Мик выхватил из темноты нечто вроде ванны на ножках такого фасона, какого Терри никогда не видела. Рядом находился допотопный туалет с бачком наверху и цепочкой, за которую нужно дергать. Терри вспомнила, что однажды уже где-то видела подобный, возможно в книге о первопоселенцах. Но одно ее радовало — в этой ванной комнате не было душа. Возможно, старина Норман не любил пользоваться душем. Или, может быть, душ тогда еще не изобрели. Всякий раз, когда дело касалось подробностей американской истории, у Терри в голове возникала путаница; порой она даже не могла вспомнить дату смерти Элвиса. Она сама удивилась тому, что подумала об этом именно сейчас, в таком месте, обернулась, чтобы поделиться своим удивлением с Мик, и удивилась еще больше. Мик исчезла. — Эй! — закричала она. Эхо, прокатившись по пустынным интерьерам, ответило ей дюжиной голосов. Не успело еще оно умолкнуть, а она уже оказалась в коридоре. — Мик… где ты? — Здесь. Голос подруги и луч собственного фонарика привели Терри в очень маленькую комнату, находившуюся в другом конце коридора, где по стенам и предметам обстановки скользил кружок света от фонарика Мик. Терри следила за ним и по тому, что ей удалось разглядеть, быстро поняла, что они, по-видимому, находятся в спальне Нормана Бейтса. Должно быть, так, потому что здесь стоял старинный комод с зеркалом, а не туалетный столик, а вместо кровати — простенькая лежанка без покрывала. Совсем не похоже на рекламные проспекты «Холидей Инн».[155] Да и на спальню взрослого мужчины эта комната не была похожа. Такой уголок скорее подходил для отдыха ребенка. Но ведь и Норман Бейтс когда-то был ребенком. Терри спросила себя, каким был Норман до того, как вырос и превратился в чудовище. Оглядевшись по сторонам, она отчасти получила ответ. Здесь не было предметов, с которыми любят возиться мальчики, — мячей, бит, шлемов. Не видно было даже бейсболки, а над двумя книжными полками в дальнем углу не висели вымпелы. Сами полки были забиты книгами; наверное, он много читал. Это не значит, что он был не в себе, мысленно заметила Терри, — до того как появилось телевидение, люди много читали. Так что это почти ничего не говорило о том, каким на самом деле был Норман Бейтс. Ответ на этот вопрос Терри получила, когда луч фонарика Мик скользнул по противоположной стене и остановился на фотографии. — Вот он! — сказала Мик. Улыбающийся маленький мальчик в комбинезоне, сидевший на пони, был заснят на пленку и помещен в рамку. До того как увидеть это фото, Терри представляла себе Нормана совсем по-другому. Глядя на выцветшую фотографию, она вновь и вновь спрашивала себя: как этот миленький ребенок мог вырасти в такого монстра? Не было смысла говорить об этом с Мик — она не воспринимала подобных вещей. И потом, Мик снова решила исчезнуть, и, не обернись Терри вовремя, она и не заметила бы, как подруга выходит в коридор. — Да что это с тобой? — спросила она. — Так все время и норовишь ускользнуть от меня. Может, тебе нужно в туалет? — Нет уж, в туалете меня здесь не увидишь, — ответила Мик. Она направилась по коридору к темной двери и, подойдя, легко толкнула ее. Та оказалась незапертой. Мик взмахнула фонариком, приглашая Терри войти. — Спальня матери, — сказала она. Запах краски здесь был явно лишним. Терри, очутившись в этой комнате, тоже почувствовала себя лишней. Спальня матери оказалась настоящим хранилищем раритетов, полным всевозможных предметов, какие нынче можно увидеть разве что в музее. Терри заинтересовалась только большой кроватью, но и та разочаровала ее, поскольку была пуста. Она нахмурилась и посмотрела на Мик, которая осветила кровать фонариком. — Кажется, ты говорила, что покажешь мне мать. — Так и есть, — кивнула Мик. — Ну и где же она? — Попридержи лошадей, а? — Мик двинулась к выходу и вдруг, оказавшись в коридоре, остановилась так резко, что шедшая следом Терри едва не налетела на нее. — Подожди-ка! — пробормотала она. — Кажется, я что-то услышала. С минуту они не двигались — две маленькие фигурки, безмолвно застывшие в темноте. Но все было по-прежнему: вокруг них вздымались неподвижные тени, и со всех сторон их обступала тишина. Ни звука. Бояться совершенно нечего. Лишь подошвы их кроссовок издавали легкий скрип, когда они шли по коридору и спускались по лестнице. Дойдя до нижней ступеньки, Мик остановилась. — Хочешь осмотреть первый этаж? — спросила она. — А мать здесь? Мик покачала головой. — Нет, но она нас ждет. — Где? — В кладовой. Так вот куда они направлялись, идя в этот дом, — Мик впереди, охваченная нетерпением, Терри следом за ней, нехотя, замыкая шествие. Она все время повторяла себе, что она не цыпленок, но это была ложь. Она хуже цыпленка — она глупый голубь, раз поверила байке Мик про то, как увлекательно все это будет. Вероятно, Мик будоражило, что она таким образом надует своего старика, но она забыла, что Терри тут ни при чем. Большое удовольствие — то и дело натыкаться на что-то в темноте и нюхать всю эту вонь. Допустим, та движущаяся статуя в конторе мотеля — довольно вычурная штучка, а та, что в душевой и не двигается, и впрямь страшновата. Но если это все, на что здесь можно посмотреть, тогда Толстяку Отто не удастся попасть в «Стиль жизни богатых и знаменитых»,[156] продавая сюда билеты. Он должен будет придумать что-то еще, чтобы подняться, — иначе свалится с тем немногим, что у него есть, прямо туда, в кладовую. Проблема была в том, что когда они спустились вниз, то нашли всего-навсего подвальный этаж с голыми, выкрашенными краской стенами. Здесь даже не было большой печи, из тех, в которые в старину закладывали уголь; вероятно, вместоэтого была предусмотрена какая-то встроенная отопительная система, находившаяся наверху, — если, конечно, владелец дома предполагал держать его открытым для посещений и в зимнее время. Впрочем, Терри было решительно все равно, что и как тут устроено; это была проблема Толстяка Отто, а не ее. Ее проблемы заключались в том, что ей захотелось в туалет и она не понимала, какого черта она делает в этом подвале. — Ладно, — сказала она. — Мы пришли. Только я пока что ничего не вижу. Мик повернулась к ней. Очертания ее головы расплывались в свете фонарика. — Это потому, что мы пока спустились только в подвал. А я сказала, что она в кладовой, помнишь? — В какой еще кладовой? — В кладовой для фруктов. Дальше. Мик обогнула лестницу с внутренней стороны, Терри последовала за ней. Ей казалось, что луч фонарика светит все слабее, меж тем как ее позывы становились все сильнее. В кладовой для фруктов черта с два найдется туалет, но, возможно, Толстяк Отто все же установил его где-нибудь на первом этаже. Скорее всего, платный, — насколько она могла судить, это было бы вполне в духе Отто. Впрочем, сейчас Терри было все равно: ей хотелось лишь бросить взгляд на кладовую, а затем вернуться наверх и быстро где-нибудь пописать. — Эй! — Голос Мик заставил ее вздрогнуть. — Что случилось с твоим фонариком? Терри, моргая, посмотрела на смутный силуэт своей руки, державшей металлический корпус. Она потрясла фонарик и несколько раз нажала большим пальцем на выключатель. — Наверное, батарейки сдохли, — сказала она. — А мой в порядке. — И Мик помахала фонариком, который сжимала правой рукой. Левой она взялась за ручку двери сбоку от лестницы. — Почему ты не открываешь? — спросила Терри. — Чего ждешь? — Сперва обещай мне одну вещь, — ответила Мик. — Не кричать. — Тебе непременно нужно посмеяться надо мной. Не буду я кричать. — Может, и не будешь, — сказала Мик. — А вот я не удержалась от крика, когда была здесь вчера вечером. Я, конечно, слышала разные истории о том, как выглядела настоящая мать Нормана Бейтса, когда ее здесь нашли, но меня все равно начало трясти с головы до ног — настолько этот манекен… отвратный. — Меня он не испугает, — заявила Терри. — Ведь это всего-навсего изваяние старухи. — Я тоже так думала. — Тень Мик на стене внизу лестницы кивнула. — Но я забыла о том, что Норман с ней сделал. — Ты это о чем? — Ну, хотя бы о том, как он убил ее. Подсыпал что-то в питье ей и ее любовнику — я забыла, что именно, но, вероятно, это была мучительная смерть, насколько можно судить по ее лицу. Или по тому, что от него осталось. — Я думала, Норман подлатал ее, — удивилась Терри. — Сначала ему пришлось ее выкопать. Мик, казалось, болтала обо всем этом не без удовольствия, Терри же предпочла бы подождать, когда они вновь окажутся за пределами дома. Слишком уж здесь было жарко, душно, слишком темно и тесно: ужасно похоже на место, откуда старина Норман выкопал свою мать. — Но это, наверное, случилось месяца через два, — продолжала Мик. — Так что к тому времени, когда он за нее взялся, она могла и… ну, ты сама понимаешь… — Тебе обязательно нужно об этом говорить? — перебила ее Терри. — Кроме того, я и сама знаю, что он из нее сделал. Чучело. — Не чучело — куклу! — Какая разница? Главное, старина Норман чем-то набил ее. — Сам он об этом рассказывал по-другому. По его словам, он думал, что она еще жива. Они все время разговаривали друг с другом, — конечно, это он сам с собой говорил. Но потом детектив стал шнырять тут повсюду, и Норман поместил свою мать сюда, в кладовую для фруктов, чтобы никто ее не слышал. И не видел. — Ладно, ладно! Давай взглянем на эту старую ватиновую куклу и пойдем отсюда, — сказала Терри. Мик издала сдавленный смешок. — А ведь боишься, а? — Ее левая рука потянулась к дверной ручке, а правая вскинула фонарик, так что, когда дверь открылась, луч сразу высветил то, что ждало их внутри. — Приготовься к худшему! И Мик распахнула дверь. У Терри все сжалось внутри, ей казалось, она сейчас закричит, не в силах сдержаться. Но, как ни странно, она не издала ни звука, а вот Мик вскрикнула, увидев то, что находилось в кладовой. Точнее, не находилось. Ибо кладовая была пуста. Терри глянула через порог, потом обернулась к подруге. — Мик… Мик не смотрела на нее. Она продолжала смотреть прямо перед собой, но теперь ее возглас прозвучал вполне разборчиво: — Она исчезла! — И что? Мик повернулась к ней; ее плечи дрожали. — Она была здесь вчера вечером. Я знаю это, потому что я ее видела! Ты ведь мне веришь? Терри кивнула. — Ну да, а теперь ее нет. Стоит ли так из-за этого волноваться? — Ты что, ничего не понимаешь? Терри казалось, что она понимает. — Это же подстроено, верно? Ты хочешь, чтобы я думала, будто на тебя нашел столбняк оттого, что Мамочка вдруг ожила и выбралась отсюда? — Именно так! — Мик овладела собой ровно настолько, чтобы снова не закричать, однако ее рука, сжимавшая фонарик, по-прежнему дрожала. И в его тусклом дрожащем свете Терри увидела искаженное страхом лицо подруги. — Только она не ушла. Кто-то забрал ее! Возможно, ты была права, когда говорила, что слышишь что-то. Может, кто-то приходил, чтобы выкрасть ее, может, нас видели… Казалось, Мик вот-вот опять утратит контроль над своими нервами, и Терри попыталась положить руку ей на плечо, чтобы ее успокоить. Мик отпрянула, покачав головой. — Пошли, нужно выбираться отсюда! Спотыкаясь, она направилась к лестнице, а дойдя до нее, вдруг стремительно ринулась наверх. Свет, исходивший от ее фонарика, внезапно исчез, и Терри осталась внизу, пойманная в ловушку резко сгустившейся темноты. — Подожди… подожди меня! Но перепуганная Мик не остановилась и не обратила внимания на ее возглас. Терри начала впотьмах пробираться к лестнице, левой рукой пытаясь нащупать перила, которых не было, а пальцем правой лихорадочно нажимая на кнопку фонарика. Безрезультатно. Впрочем, нет, один результат был. Размахивая перед собой фонариком, она неожиданно ударилась костяшками пальцев о стену. Острая боль заставила Терри разжать пальцы, и фонарик выпал из ее руки. Фонарик выпал, и почти сразу она ощутила новую вспышку боли. На сей раз боль пронзила ее ногу, когда металлический корпус ударил ее по лодыжке и, получив от удара новый импульс, отскочил в сторону. Терри глотнула воздуха, содрогнувшись, когда вес ее тела вынужденно переместился на травмированную ногу. Прижавшись ладонью левой руки к невидимому косоуру лестницы, она осторожно наклонилась и потрогала правой лодыжку, которая уже начала распухать. На ощупь она ослабила шнурок на кроссовке, однако боль не унималась. Стиснув зубы, Терри добралась до нижней ступеньки лестницы. Боль пронзила ногу с другой стороны, когда она сделала первый шаг, но Терри не стонала — какой смысл? И какой смысл звать на помощь, если шаги Мик на верхних ступенях давно уже стихли. Наверняка кинулась прочь из дома что есть мочи; все хвасталась, какая она смелая, а на самом деле это она, а не Терри была цыпленком все это время. А что если кто-то и вправду забрался сюда и стащил этот чертов манекен? В таком случае ему совершенно незачем продолжать ошиваться в этом месте. Или есть зачем? Может быть, Мик знала что-то, чего не успела сказать, может, у нее и в самом деле была причина для страха и потому она рванула отсюда в такой спешке? Я бы сделала то же самое, подумала Терри, только мне больно. Ковыляя по ступенькам, она спросила себя, уж не сломал ли ей ногу этот чертов фонарь. Как бы то ни было, боль была ужасная. А идти потом на ощупь по темному коридору с такой болью — это все равно что ступать на горячие угли. Поднимаясь по лестнице, она еще дважды останавливалась, и единственное, что заставило ее пойти дальше, когда она добралась до верхней ступеньки, — это открытая дверь, которая вела из подвала в коридор и возле которой стояла Мик. Несмотря на усилившуюся боль, Терри ускорила шаг. И тут дверь начала закрываться. — Эй, держи дверь! — крикнула Терри. Она непроизвольно выбросила вперед правую руку, но дверь уже закрылась и Мик растворилась в темноте. Вот только фигура, неожиданно мелькнувшая в коридоре, была не Мик. А серебристый предмет, зажатый в поднятой руке, — не фонарик.Глава 2
Было около шести часов вечера. Эми Хайнс оставалось преодолеть последний отрезок пути, однако небо уже потемнело настолько, что казалось, будто наступила полночь. Прошло три дня с тех пор, как она уехала из Чикаго, и два дня с того момента, как покинула Форт-Уэрт,[157] вновь начав двигаться на север. Что ее больше всего поразило в две минувшие ночи, так это небо, полное звезд, — зрелище, которое успели позабыть ее память и взгляд, более привычный к огням города. Сегодня звезд не было видно, зато капли дождя на дороге сверкали и искрились в свете фар. Дождь усилился, капли вовсю стучали об асфальт, радио стало работать с перебоями. Вздохнув, Эми выключила его и сосредоточила свое внимание на дороге. Был вечерний час пик, однако движение здесь было менее интенсивным, чем на любой чикагской автостраде в два часа дня. Несмотря на дождь, она приближалась к цели. Иногда кружной путь оказывается кратчайшей дорогой домой. Во всяком случае, так она непрестанно говорила самой себе, стремясь найти какое-то оправдание своим действиям. На деле было бы куда разумнее отправиться на машине прямо из Чикаго, а не лететь самолетом в Форт-Уэрт, имея крайне мало шансов обнаружить там что-либо интересное. Но Форт-Уэрт оказался сущим бедствием, и, за исключением двух последних вечеров, когда небо было усеяно звездами, смотреть на протяжении долгого, утомительного пути было, в общем-то, не на что. И того, на что она втайне надеялась, не случилось. Она ни на йоту не ощущала себя Мэри Крейн. Втайне? Глупо — вот более подходящее слово. С какой стати она рассчитывала идентифицироваться с кем-то, кто уже давным-давно умер? Да и мир, в котором жила та женщина, давно умер — Эми поняла это в Форт-Уэрте, когда попыталась отыскать начало дорожки, ведущей в прошлое. Она ехала во взятой напрокат машине тем же путем, которым когда-то проследовала Мэри Крейн (насколько вообще было возможно установить этот путь), но по прошествии стольких лет местность вокруг изменилась, как и сами дороги. И потом, между нею и Мэри Крейн не было ничего общего. Она не бежала из города с кучей денег, похищенных у своего работодателя, не меняла по дороге машины, стремясь избежать погони. И самое главное — она не остановилась, чтобы провести ночь в мотеле Бейтса. Точнее говоря, часть ночи — ибо та ночь внезапно оборвалась под ударами ножа, наносимыми сквозь струи воды из душа. Лишь две вещи сближали Эми с той несчастной девушкой, которая умерла раньше, чем она родилась. Как и Мэри Крейн в свой последний вечер, она ехала в сильный дождь — и ехала в Фейрвейл. Но она ехала по шоссе, а не по уходившей в сторону дороге, что вела к мотелю Бейтса. И того мотеля, и возвышавшегося над ним дома на холме уже давно не существовало, как не было в живых трансвестита, убившего девушку, и детектива, который ее разыскивал. Их не существовало, но они не были забыты. И ей не следовало бы забывать о некоторых вещах. О съездах с шоссе, например. Вон впереди знак, предупреждающий о съездах на Монтроз и Рок-центр. Вероятно, следующим будет Фейрвейл, предположила она. Так оно и оказалось. Когда машина свернула в указанном направлении, Эми облегченно вздохнула, но ее вздох заглушил раскат грома. Она свернула вправо, на окружную трассу, которая вела в город. Облегчение сменилось ожиданием, и тотчас в небе сверкнула молния, словно нож в руке Нормана Бейтса… Как такое могло прийти ей в голову? Сейчас, когда она въезжала в Фейрвейл, было не самое подходящее время для подобных мыслей. Усилившийся дождь и сгустившаяся темнота не искажали ее первых впечатлений от города. Казалось, он ничуть не отличается от тысячи других маленьких городков, разбросанных по территории Среднего Запада. Несомненно, именно это в нем и привлекало, напомнила она себе. Так много сходства между Фейрвейлом и прочими городами — и лишь одно выразительное отличие. Это произошло здесь. Здесь нож сделал свое дело. В это трудно было поверить, и, строго говоря, на самом деле убийства произошли не здесь, а милях в семнадцати от главной улицы Фейрвейла. Но в этом городе Норман Бейтс посещал школу, он ходил по этим улицам, уже будучи взрослым человеком. Местные жители знали его как приятеля и соседа. Наверное, он бывал здесь у кого-то в гостях, делал покупки в местных магазинах. Судя по внешнему виду жилых домов и лавок, большинство из них уже существовали тогда. Казалось, время не тронуло Фейрвейл, сохранив все таким, как было когда-то. Самосохранение — первый закон природы. Норман Бейтс сделал шаг дальше — он сохранил в себе собственную мать. Что сделало из него бомбу замедленного действия — бомбу, которая однажды взорвалась. Но сейчас было не время об этом думать. Сейчас следовало двигаться за чередой местных машин и благодарить Бога за то, что дворники еще работают. Когда Эми оказалась на площади возле здания суда, никто, кроме водителей нескольких стоявших там автомобилей, не обратил на нее внимания. Она узнала эту площадь по фотографиям: гранитный обелиск в память героев Второй мировой, мортира времен испано-американской войны[158] и статуя ветерана Союза[159] эпохи Гражданской войны, установленные с разных сторон здания. Консервирование времени было образом жизни Фейрвейла. Однако флигель, пристроенный к главному зданию суда, выглядел относительно новым, как и гостиница «Фейрвейл» в соседнем квартале на другой стороне улицы. Парковка возле здания оказалась почти пустой, и Эми заняла место рядом с навесом над входом. Впрочем, она все равно пожалела, что у нее нет при себе зонта, потому что протащить сумку от машины до входной двери значило оказаться под непрекращавшимся ледяным ливнем. В холле, однако, было тепло и сухо, и интерьер, к удивлению Эми, оказался довольно уютным. Других визитеров она не заметила, как не увидела и коридорного или носильщика, который поспешил бы взять у нее сумку. Но за стойкой находился дежурный администратор — высокий нескладный молодой человек с болезненным цветом лица, зелеными глазами и волосами цвета кошачьего помета. Отложив комикс, который он читал, клерк переключил свое внимание на заботы вновь прибывшей гостьи. — Вы кого-то ищете? — спросил он. — Я Амелия Хайнс. На меня должен быть зарезервирован номер. — Понимаю. — Он скосил свои зеленые глаза к комиксу, но лишь на мгновение. — Как, вы сказали, ваша фамилия? — Хайнс. Она произнесла свою фамилию по буквам, а он меж тем достал журнал регистрации — очевидно, с полки, расположенной под стойкой. Отелю «Фейрвейл» явно не хватало компьютера, как его дежурному администратору — галстука. Однако он нашел ее заявку, и она заполнила бланк, только не смогла ничего указать в строке, куда требовалось вписать название компании. Когда она подтолкнула заполненный бланк дежурному, тот взглянул на него и заметил это упущение. — Вы ни на кого не работаете? — Я работаю на себя, — ответила она. — Впрочем, это не ваше дело. Точнее говоря, ей хотелось ответить именно так, но, поскольку ситуация была несколько деликатной, Эми просто кивнула. Что толку поднимать волну? Ну перегнется она через стойку и двинет этому тупице по физиономии, и что? Она даже сумела изобразить на лице благодарную улыбку, когда брала у него из рук ключ от номера 205. Предложения пригласить ей в помощь коридорного не последовало, и Эми не стала об этом просить. Не успела она пересечь холл и приблизиться к единственному лифту, а зеленые глаза за ее спиной уже спикировали к странице комикса, пытаясь расшифровать надписи в кружочках над головами персонажей. Номер 205 был выдержан в современном стиле, если можно считать стилем декор из пластика. Но, по крайней мере, здесь имелось то, что безусловно необходимо женщине — зеркало, шкаф и телефон. Из окна открывался вид на плоскую крышу; интересно, это крыша над рестораном или над кухней с подсобками, подумала Эми. Собственно, она не удосужилась спросить, есть ли в гостинице ресторан или хотя бы кафе, но надеялась, что это так: меньше всего на свете ей сейчас хотелось бы оказаться во власти того, что происходило за окном. Она задернула портьеры, однако это не могло заглушить шума дождя, барабанившего по соседней крыше. Первым делом следовало снять с себя помятую и все еще влажную одежду, которая была на ней в дороге, но Эми прежде всего хотелось узнать, где здесь можно поесть. Наручные часы сообщили ей, что уже восемь часов, а желудок в качестве постскриптума добавил, что ему не уделяли внимания с полудня, когда она останавливалась на заправке. Эми сняла трубку, ожидая, что ей ответит гостиничный оператор, однако на другом конце провода послышался голос любителя комиксов, стоявшего за стойкой регистрации. Удержавшись от извинений за то, что прерывает его занятия, Эми поинтересовалась, как в гостинице обстоят дела с питанием. — Ресторана у нас нет, — ответил он ей. — Но кафе открыто до девяти. — Спасибо. Эми повесила трубку, даже не спросив насчет обслуживания номеров. Современный вид интерьера вселял в нее надежду, что она найдет в уборной некоторое количество туалетной бумаги, а не те маленькие квадратики, которые закладывают в автоматы. Таковы нехитрые мечты бывалого путешественника. В качестве такового Эми не ждала слишком многого, входя в кафе рядом с холлом. Оно оказалось обычным заведением быстрого питания; высокие табуреты были расставлены в ряд вдоль трехсторонней стойки, позволяя каждому едоку следить за действиями поваров через прямоугольное отверстие в задней стене. В небольших кабинах с сиденьями из искусственной кожи можно было насладиться искусственным комфортом и видом из окна. В этот вечер, впрочем, шторы были опущены — никому не хотелось смотреть на дождь. Очевидно, и есть никто не хотел, ибо, когда Эми вошла, посетителей она не увидела. Кабинки и табуреты пустовали, пустыми были и глаза официантки-кассирши, которая неторопливо вышла из кухни и поставила на столик в углу, выбранный Эми, стакан воды со льдом. — Добрый вечер. — Это можно было истолковать и как приветствие, и как констатацию факта; голос официантки был лишен какого-либо выражения. — Меню? — Да, пожалуйста. Эми тоже умела выражаться односложно. На сей раз она сделала это не из желания ответить грубостью, а просто потому, что почувствовала: эта усталая женщина в блеклом форменном одеянии и с такой же прической не расположена к праздной болтовне и мечтает лишь об одном — закрыть заведение в девять часов и наконец-то скинуть туфли. И Эми заказала тушеное мясо с овощами двух видов, что, как ей подсказывал опыт, было безопасным выбором, а затем быстро добавила: — Кофе сейчас. Официантка отправилась на кухню, и Эми наконец расслабилась. Во всяком случае, те, кто лишь разогревает еду, не смогут слишком испортить тушеное мясо; что же касается кофе, она давно усвоила: где бы ты ни ужинала, нужно быть готовой ко всему. Эми сделала глоток воды и откинулась в кресле. Ноги у нее не болели, но, проведя весь день в пути, она хорошо понимала официантку. Обслуживать посетителей в подобном месте, вероятно, нудное занятие — почти такое же нудное, как быть здешним посетителем. За окном стучал дождь, но внутри кафе ниоткуда не доносилось ни звука — даже с кухни, где официантка и повар, должно быть, размышляли над ее заказом, поскольку Эми забыла уточнить, какие именно овощи она хочет. Что ж, иногда приходится рисковать. Пусть решают сами, а для нее будет сюрприз. Оставалось лишь надеяться, что они не будут стремиться избавиться от вчерашнего сквоша или брюквы со сливками. Жаль, что она не могла слышать их разговор. Ей хотелось чем-то отвлечься, а глазеть на забальзамированные куски пирогов и пирожные, погребенные за стеклом, было неинтересно. Сидя одна в мрачном, тусклом свете флюоресцентной лампы, она обследовала соседние кабинки в надежде увидеть оставленную кем-нибудь газету. Разумеется, в Фейрвейле не было собственного ежедневного издания, но, возможно, газету оставил какой-нибудь торговец из Спрингфилда,[160] обедавший здесь? Увы. Эми со вздохом смирения прекратила свои поиски. В таких случаях не остается ничего другого, как почитать меню. Две вещи помешали ей убить время подобным образом. Во-первых, вернулась официантка с кофейником в одной руке и чашкой с блюдцем в другой. Во-вторых, появились другие посетители — трое мужчин в плащах. Эми попросила сливки и сахар, и, пока она ожидала их, вошедшие заняли места на высоких табуретах в конце стойки. Официантка направилась к ним, чтобы принять заказ, а Эми положила в кофе сливки, сахар и сделала первый глоток. Кофе был чуть горячее, чем следовало, но кусочек льда, который она перекинула в чашку из стакана с водой, решил эту проблему. Удовлетворенная результатом, она обратила свое внимание на вновь прибывших. С того места, где она сидела, были видны лишь две спины и полупрофиль. Спины были широкие и плотные, на головах у их обладателей — неизбежные бейсболки. Ближе других к Эми сидел тот, кого она видела в полупрофиль. Это был невысокий мужчина с острыми чертами лица, с усами под крючковатым носом — не усами, а серым клоком. На нем был головной убор, изобличавший в нем представителя закона — сотрудника местного управления полиции, или департамента шерифа, или, возможно, дорожно-патрульной службы штата. Затем Эми перевела взгляд на его ноги и, увидев черные остроносые ботинки, сразу поняла, к какому ведомству он принадлежит. Только в офисе шерифа могли щеголять подобным образом, а игнорировать требования к форме человек подобного роста мог лишь в том случае, если занимал выборную должность. Следовательно, это был сам шериф. И звали его Энгстром. Точнее, Милт Энгстром. Это имя прозвучало в разговоре посетителей за стойкой вместе с заявлением о том, что они тоже хотят кофе, ведь снаружи льет как из ведра. В этот самый момент появилась официантка с заказанным Эми блюдом и поставила его на столик. Два вида овощей оказались горошком и морковью, со сметаной, не жареными, а то ли запеченными, то ли принесенными в жертву какой-то иной искусственной практике. А тушеное мясо Эми понравилось. И наблюдать за посетителями ей тоже нравилось. Как многие из тех, кто привык ужинать в одиночестве, она, сама того не сознавая, совершенствовала свой дар соглядатайства. И хотя в данном случае увиденное никоим образом не относилось к числу событий, которые пересказывают в письмах домой, услышанное ею определенно заслуживало того, чтобы быть зафиксированным на бумаге. А поскольку ни ручки, ни блокнота у нее при себе не было, Эми просто старалась запомнить то, о чем говорили люди возле стойки. Речь шла об убийстве Терри Доусон на минувшей неделе и об алиби Мик Зонтаг. Эми не особенно вслушивалась в вопросы, которые задавали шерифу его анонимные собеседники, но внимала каждому слову ответов Энгстрома. Теперь он был не прочь поговорить, поскольку эти чертовы репортеры наконец оставили его в покое. Хэнк в любом случае все растрезвонит в ближайшем номере газеты. Дело обстояло следующим образом. Джо Зонтаг пошел за чем-то в гараж и обнаружил пропажу ключей. По его словам, он тут же сообразил, куда могла отправиться его дочь, и поехал за ней в своем пикапе. Когда он подъезжал к дому Бейтса, она уже бежала по дороге. Он остановился, и, когда она садилась в машину, они оба услышали что-то похожее на крики, доносившиеся из дома. Крики, надо сказать, были негромкие и не вполне отчетливые, что неудивительно: когда он припарковался и подбежал к крыльцу, то увидел, что входная дверь закрыта. — Девочка не пошла вместе с ним? — спросил обладатель одной из бейсболок. — Он велел ей оставаться в машине, и правильно сделал, если иметь в виду, что он увидел в холле, когда рванул на себя дверь. — Нечто ужасное, — сказал другой мужчина в бейсболке. Шериф кивнул. Сам по себе этот кивок не говорил ни о чем, но то, как кивнул Энгстром, было весьма красноречиво. — Вы говорите, он никого не видел? — Это он так говорит. — Шериф еще раз кивнул. — И я ему верю. По его словам, он сразу вернулся к пикапу и приехал в Фосетт — это ближайшее место, где есть телефон. Айрин сняла трубку и разыскала меня — я как раз выехал с проверкой в направлении Кросби-Корнерз. У меня ушло минуты три-четыре на то, чтобы добраться до места, но к тому времени юная Мик впала в истерику, что неудивительно после того, как олух папаша рассказал ей о том, что обнаружил в доме. Когда приехала «скорая» из больницы Монтроза, помощь понадобилась прежде всего Мик. Помочь чем-либо Терри было уже невозможно. — А вы не думаете… — Что это сделала Мик? — Шериф быстро покачал головой. — Ни она, ни Джо Зонтаг не могли сотворить ничего подобного. Мотива нет, орудия убийства мы не нашли. — Допустим, они где-то спрятали нож, прежде чем Зонтаг позвонил вам? Энгстром пожал плечами. — Одного этого было бы недостаточно, чтобы избежать подозрений. Им обоим потребовалось бы полностью сменить одежду: характер ранений таков, что, кем бы ни был убийца, его одежда должна была быть сплошь забрызгана кровью. А на одежде и обуви Мик и ее отца не было ни капли крови, несмотря на то что возле тела натекла целая лужа. Но чтобы быть до конца уверенными, мы отправили одежду, которая была на них в тот вечер, в Монтроз на лабораторный анализ. — Если это сделали не они, тогда кто? У вас есть какие-нибудь улики? — Только то, о чем я упомянул в заявлении для прессы. Единственные отпечатки, которые нам удалось обнаружить, принадлежат убитой девочке. Убийца ничего не трогал ни в доме, ни в мотеле, или же он — либо она — был в перчатках. Один из собеседников шерифа быстро посмотрел на него. — Он либо она? — Кто знает? И потом, мне бы не хотелось, чтобы защитники прав женщин чувствовали себя обделенными. — Да будет вам, скажите нам правду! У вас должна быть какая-то теория. — Что толку от теорий? — Шериф допил свой кофе. — Капитан Бэннинг послал двух своих людей из дорожно-патрульной службы прочесать окрестности — вдруг всплывет что-нибудь необычное. Главным образом они искали место неподалеку, где в тот вечер могла быть припаркована машина. Но они не нашли ни единого следа протектора, который указывал бы на это. А это значит, что убийца, кто бы он ни был, по всей видимости, просто случайно проезжал мимо. — Это означает, что вы не собираетесь его искать? — Вовсе нет. Мы продолжаем работать. — Шериф поставил свою чашку на блюдце. — А теперь, парни, простите меня, но мне нужно на свежий воздух. Здесь Эми перестала слушать. Ей было неинтересно знать, заплатит за кофе кто-то один из троицы или же каждый будет платить сам за себя. В конце концов все трое покинули кафе вместе, и она торопливо доела тушеное мясо, пока то не остыло. Появилась официантка, чтобы добавить горячего кофе, и стоически перенесла отказ посетительницы от всех видов десерта. Когда Эми расплатилась, оставила чаевые и ушла, пирожные остались лежать за стеклом в ожидании нового сеанса разглядывания либо достойных похорон. Гостиничный клерк, стоявший за стойкой регистрации, явно не обладал навыками быстрого чтения: когда Эми шла через холл, он все еще изучал глазами последние страницы комикса, шевеля при этом губами. Но когда она вошла в лифт, он, должно быть, поднял голову, потому что она почувствовала, как его глаза уперлись ей в спину. Или она просто нервничала? Случайный разговор, подслушанный ею, был нежданной удачей, но в его деталях ей чудилось что-то дьявольское. Или, скорее, в отсутствии деталей; детали добавило ее собственное воображение, и теперь оно неотступно кружило возле них. Лужа крови. Очень легко из этой простой фразы сделать законченную историю, полную кровавых подробностей. Но было ли законченной историей то, что произошло на минувшей неделе, или это стало продолжением того, что случилось давным-давно? Эми в одиночестве поднялась на лифте, в одиночестве миновала коридор, открыла дверь своего номера, в котором жила одна. Все это время ее единственными спутниками были вопросы. Включив свет, она присела на стул и сбросила туфли. Интересно, успела ли уже это сделать та усталая официантка внизу? Эми пожала плечами, оставив этот вопрос. Существовали другие вопросы, которые настоятельно требовали ответа. Вопросы о связях. Где-то в еще не распакованной сумке лежали материалы и заметки, которые она тщательно собрала и систематизировала, но какой смысл заглядывать в них в поисках деталей? Сейчас ей требовалось только одно: восстановить связную цепь событий. Прошло уже больше тридцати лет с тех пор, как Норман Бейтс был помещен в больницу штата для душевнобольных преступников, и уже почти десять с того момента, как он убил двух навещавших его монахинь и сбежал, чтобы вскоре самому погибнуть от рук парня, которого он подобрал на дороге. Обгоревший труп, найденный в фургоне, который Норман украл у сестер, был ошибочно принят за останки парня, голосовавшего на шоссе, а Бейтса продолжали считать беглецом, находящимся на свободе. Были и другие убийства. Лайла, сестра Мэри Крейн, и ее муж Сэм Лумис были убиты в Фейрвейле в ночь, последовавшую за побегом Нормана Бейтса. Его лечащий врач в больнице штата, доктор Адам Клейборн, предпринял собственные поиски, которые привели его в Голливуд, где как раз должны были начаться съемки фильма о Нормане. Но продюсер фильма и режиссер умерли насильственной смертью, а актриса, которой предстояло исполнять роль Мэри Крейн, чудом избежала той же участи. Доктор Клейборн вернулся в больницу, где он работал, уже в качестве пациента, а не врача. Когда у его знаменитого подопечного произошел срыв, он сам, по-видимому, повредился в рассудке сходным образом: Норман временами считал себя собственной матерью, Клейборн же вообразил, будто он — Норман Бейтс. Было очевидно, что бедную Терри Доусон убил не Клейборн, перелезший для этого через больничную стену; тут не было никакой связи, во всяком случае явной. С другой стороны, в свое время никто не мог предположить и того, что существует какая-то связь между Норманом и его покойной матерью. А годы спустя, после продолжительной интенсивной терапии, никому из персонала больницы и в голову не могло прийти, что Норман все еще представляет опасность для окружающих. Доктор Клейборн, безусловно, не осознавал, что пребывает во власти шизофренического расстройства личности. А будущие жертвы убийств в Калифорнии и не подозревали, что смерть приближается к ним, преодолевая расстояние почти в две тысячи миль. Но существовала некая более общая связь, события, явно никак не связанные друг с другом, складывались, однако, в непрерывную цепь, и Эми каким-то образом чувствовала, что трагедия минувшей недели — последнее звено этой цепи. Во всяком случае, она горячо надеялась, что оно окажется последним, хотя не исключено, что оно всего лишь последнее по времени. Время. Эми взглянула на часы. Почти девять, вероятно, еще не слишком поздно. Неохотно встав с мягкого стула, она подошла к столику возле кровати, на котором стоял телефон. Ощупала открытое пространство под крышкой стола, но там ничего не было. Потом проверила один за другим ящики бюро. Либо постояльцам гостиницы не оставляли телефонной книги, либо такой зверь здесь не водился вовсе. Эми сняла трубку и сообщила дежурному за стойкой о своем затруднении. Тот, должно быть, закончил свои литературные штудии на этот вечер, ибо его голос звучал куда более дружелюбно. — Я могу соединить вас с абонентом прямо отсюда, — сказал он. — Куда вы хотите позвонить? Когда она ответила ему, в его голосе послышалось удивление. — В больницу штата? — Да, — сказала Эми. — Доктору Николасу Стейнеру лично. На другом конце заколебались. — Уже довольно поздно. Поскольку день сложился для нее удачно, Эми подавила в себе желание сказать ему, что она звонит не в службу точного времени. — Он ждет моего звонка. — Хорошо. Не кладите трубку, я соединю вас с ним. Спустя несколько минут она уже разговаривала с медсестрой, а еще через минуту — с самим Стейнером. — Доктор Стейнер у телефона. — Голос пожилого человека с натруженными связками. — Я полагаю, вы звоните из города. — Да. Я остановилась в Фейрвейле, в мотеле. — Умоляю вас — в отеле. У нас в Фейрвейле не принято упоминать мотели. — Простите, — сказала Эми. — Должно быть, оговорка по Фрейду. В ответ он сухо хохотнул, а потом она услышала что-то похожее на эхо. Либо это дождь создавал помехи, либо на линии был кто-то еще. Эми постаралась аккуратнее подбирать слова: — Удобно ли будет, если я приду завтра? Стейнер откашлялся. — Мне нужно спросить у него. — Вы ему ничего не сказали? И не показали мое письмо? — Еще нет. В свете случившегося на прошлой неделе я полагал, что лучше подождать более благоприятного момента. — Вы хотите сказать, что могут возникнуть какие-то проблемы? — Надеюсь, что нет. Завтра я поговорю с ним и тогда, надеюсь, буду знать больше. — До полудня я собиралась провести какое-то время в здании суда, но я могу приехать в больницу к двум, если вы будете на месте. Разумеется, я прежде позвоню. — В этом нет необходимости. Если он не захочет, чтобы его уединение нарушалось, вы можете свободно нарушить мое. Он хохотнул, она поблагодарила его, в трубке раздался щелчок — все это прозвучало почти одновременно. При этом звук был глухой, как из бочки, и Эми снова задалась вопросом, не подслушивают ли их. Но кто она такая, чтобы возмущаться: разве не тем же самым она занималась за ужином? Вопрос, над которым стоило поразмыслить, — один из многих. Впрочем, сейчас первым делом нужно было достать из дорожной сумки вещи и разложить по соответствующим местам — в номере, в шкафу, в ванной комнате. Занимаясь этим, Эми поймала себя на том, что пытается подавить зевок. Когда она сбросила туфли, ногам стало легче, однако усталость накопилась во всем теле, но ведь не избавишься же от него одним движением. Да Эми и не собиралась избавляться от своего тела ни при каких обстоятельствах. Не без гордости она осмотрела себя, когда снимала макияж и раздевалась в ванной: для женщины, у которой позади двадцать шесть лет жизни, она выглядела очень даже неплохо. По крайней мере, ноги у нее были красивыми и достаточно стройными, чтобы она могла есть картошку фри без последствий для своих бедер. Эми показалось, что ее левая грудь слегка обвисла, но это лишь придавало ей более естественный вид. По крайней мере, никто не примет ее за продукцию Силиконовой Долины.[161] Правда, в последнее время никому не представлялось случая совершить подобную ошибку, и вот это было скверно. Она торопливо подавила эту мысль; не время и не место думать об этом. За окном по-прежнему лил холодный дождь. А здесь, в душевой, была теплая вода. Холодно ей вдруг стало от неожиданно пришедшего на ум сравнения того, что она в настоящий момент делала, с тем, что делала много лет назад Мэри Крейн, точнее, с тем, что делали в аналогичной ситуации с ней. Сколько лет было Крейн, когда она умерла? Двадцать девять, насколько помнила Эми. Чтобы достичь этого возраста, ей нужно простоять под водяными струями еще два года. Более чем достаточно, чтобы принять хороший душ. Теперь нужно было высушить волосы. Всего, что ей требовалось, она не могла захватить с собой — для этого либо сумка должна была быть вместительнее, либо фен поменьше. Затем пришел черед пудры, дезодоранта и свежей ночной рубашки для расслабленного тела; затем — время залезть под одеяло и бросить последний взгляд на часы, лежавшие на столике. Время узнать точное время. Ровно десять. Просить, чтобы ее разбудили, она не стала; сама по привычке откроет глаза в семь утра. Эми выключила лампу. В темноте стук дождевых капель почему-то казался громче. Может быть, к утру этот стук прекратится. Солнечные лучи совершенно бесшумны. Ни единого звука больше не доносилось до нее, даже стука дождя. На мгновение перед ее мысленным взором вновь промелькнуло полотно дороги: она словно заново проиграла в уме весь многочасовой путь до Фейрвейла, а затем, перемонтировав и сократив, поместила его в микрочип своей памяти. Потом и звуки, и образы, и ощущения исчезли. Не было больше ни дождя, ни усталости, ни Мэри Крейн. Потому что Мэри Крейн была двумя годами старше Эми, потому что она умерла раньше, чем Эми родилась на свет, так какой смысл возвращать ее к жизни? Смысл был на острие ножа,[162] а нож был предназначен для убийства, но ничего не случится, пока она помнит об этом, пока она помнит, что в следующий раз надо взять сумку побольше, купить фен поменьше и избегать водяных струй. Но она снова была в их власти — она вдруг услышала, как рядом с нею струится вода. Открыв глаза, Эми увидела, как колышется занавеска душевой. Только вода лилась не из душа и колыхалась вовсе не занавеска. Эми быстро села и включила лампу на столике возле кровати. Звук, который она услышала, оказался шумом дождя, а увиденное ею — колыханием портьеры у открытого настежь окна. Открыто. Настежь. Эми вскочила с кровати, и не успела она подбежать к окну, как до нее дошел смысл этих слов. Когда она ложилась спать, окно было закрыто. Она помнила также, что, вселившись в номер, выглянула наружу, но не помнила, чтобы открывала окно. В проливной дождь, который шел весь вечер, не было смысла это делать. Она застыла на месте. А что если был смысл? Она вспомнила, о чем думала, проваливаясь в сон. Об острие ножа.[163] Эми огляделась. Дверцу шкафа она оставила открытой, и все, что в нем находилось, было хорошо видно. Одежда на вешалках слегка шевелилась от дуновения ветра из открытого окна, но за ней не было видно ничего, кроме теней. Дверь в ванную комнату тоже оказалась открытой, и Эми пыталась вспомнить, в каком положении находилась эта дверь, когда она ложилась спать. Это не имело большого значения, но если она была открыта достаточно широко, чтобы выпустить Эми, то таким же образом кто-то мог войти через нее внутрь. Эми как можно тише и осторожнее приблизилась к двери ванной. Если кто-то прятался за дверью, он не должен был расслышать, как она идет босиком по полу и как вдруг учащенно забилось сердце под ее слегка обвисшей левой грудью. Как это все глупо, сказала она себе. Ведь она включила лампу, и, кто бы ни скрывался за дверью, для него это сигнал перестать прятаться и начать… Забудь об этом. В ванной никого нет. Эми сделала несколько быстрых шагов, переступила через порог, заглянула за дверь, и сердце ее забилось ровнее, когда она увидела, что в ванной комнате и за занавеской душа нет ничего такого, чего стоит бояться. Кроме этого самого ничего. Она повернулась и направилась к колыхавшейся портьере и открытому окну. Портьера качнулась внутрь комнаты, и Эми увидела, как дождь барабанит по плоской крыше соседнего одноэтажного здания. Кто-то вполне мог подобраться по этой крыше, влезть на подоконник и открыть окно, чтобы проникнуть в ее номер. И снова она сказала себе, что в этом нет никакого смысла — ничего, что она могла бы увидеть или, не дай бог, почувствовать. Объяснение было простым: она сама забыла закрыть окно на задвижку, и оно распахнулось. Слишком просто. Эми захлопнула окно, задернула портьеры, вернулась в постель и на удивление быстро заснула опять. Только на следующий день в семь часов утра она поняла, как легко можно было установить, побывал кто-то в ее номере или нет. Но было уже слишком поздно. Явные следы отсутствовали, а ковер был сухим.Глава 3
Доктор Николас Стейнер проснулся в это утро в пять сорок пять, за целых пятнадцать минут до того, как зазвонил будильник. Он протянул руку и выключил его, после чего снова откинулся на подушку. На его покрытом морщинами лице появилась довольная улыбка. Одержать верх над часами в такое время — чем не повод для радости? Или, по крайней мере, оправдание для того, чтобы поваляться в постели еще пятнадцать минут, до своего обычного времени подъема? Кинув взгляд в сторону окна, он заметил, что дождь прошел, а небо очистилось от туч. Вот за это стоило быть благодарным. Метеорологи, психологи и все прочие, возможно, не согласились бы с ним, но Стейнер знал по опыту, что перемены погоды влияют на поведение его пациентов. Ветер, влажность, атмосферное давление, пятна на солнце, но больше всего луна. То, что их теперь не называли лунатиками, не меняло сути дела. Приливами и отливами, менструациями и церебральным возбуждением по-прежнему управляла богиня с бледным сияющим ликом. Но к чему он все это вспомнил? Ему есть о чем подумать и помимо луны. В его возрасте нельзя позволять себе подобную задумчивость — его поэтическая лицензия уже отозвана. Забудь о полетах на луну, забудь о фантазиях, спустись на землю, воссоединись с человечеством. Но не прямо сейчас. Стейнер покосился на часы. У него было в запасе еще восемь минут, и до той поры не было никакой необходимости воссоединяться с человечеством или включаться в нескончаемую житейскую суету. Вот когда он встанет, оденется, побреется и позавтракает, тогда он вспомнит о своем профессиональном положении гуманитария и, можно надеяться, врачевателя. Но сейчас, в эти драгоценные восемь минут, которые у него еще остались, его положение останется горизонтальным, а частное мнение неизменным. Попросту говоря, после многолетних наблюдений Стейнер пришел к мысли, что его беспокойные подопечные доставляют меньше беспокойства, чем так называемый нормальный человек, свободно разгуливающий среди себе подобных. Исключая случаи физиологических расстройств, проблемы среднестатистического пациента, страдающего психическими нарушениями, могут быть сведены к симптомам чувствительности. Проблемы так называемого нормального человека — это обычносимптомы обыкновенной глупости. Большинству нормальных людей не под силу нарисовать карту мира, в котором они живут. Большинство граждан этой страны не знают ее истории. Они не в состоянии распознать цитату из Билля о правах, Конституции или поправок к ней. Они не способны перечислить десять заповедей. Они даже не могут назвать число костей в собственном теле или точно описать местонахождение жизненно важных органов, не говоря уже о том, чтобы охарактеризовать их функции. Средний человек не знает, что Земля не только вращается вокруг своей оси, но еще и движется во Вселенной; он не в состоянии перечислить планеты Солнечной системы. Попросите его привести имена каких-нибудь великих людей, и он без труда вспомнит некоторое количество Джонов — в зависимости от того, сколько ему лет: Джона Уэйна,[164] или Джонни Карсона,[165] или Джона Леннона, или Джона Белуши.[166] В голове у него — стандартный набор спортсменов, рок-музыкантов и разного рода «медийных персонажей», включая ведущих ток-шоу и всевозможных бимбо, регулярно приглашаемых ныне на телевидение. Он не назовет и двух лауреатов Нобелевской премии. Не ждите, что он объяснит вам, как работает коллегия выборщиков или что такое фотосинтез. И вместе с тем он кладезь информации — и дезинформации — касательно автомобилей, сексуальных практик и прочих видов спорта. Однако восемь минут истекли, и миру явился доктор Николас Стейнер, заботливый, сочувствующий, понимающий, переживающий советчик-утешитель, посвятивший всю свою жизнь возвращению душевнобольных к нормальной жизни. Уделив внимание потребностям своего организма, доктор Стейнер исполнил также некоторые каждодневные обязанности, и у него оставалось еще добрых два часа до того, как он увидится с Адамом Клейборном. Но с глаз долой не значит из сердца вон, поэтому случай Клейборна занял мысли Стейнера еще за некоторое время до назначенной на это утро встречи. По правде говоря, Клейборн не выходил у Стейнера из головы с того момента, как был помещен в клинику. Нелегко примириться с тем, что бывший коллега стал пациентом того самого учреждения, где некогда работал твоим ассистентом. Примириться с этим было нелегко, и лечить его — тоже. Но, по крайней мере, за те годы, что Клейборн получал терапию, был достигнут некоторый прогресс. Насколько мог судить Стейнер, пациент делал значительные успехи. Во всяком случае, Клейборн снова начал сознавать, кто он на самом деле, и больше не выказывал признаков маниакальной убежденности в том, что «Норман Бейтс никогда не умрет». Странно, подумал Стейнер мимоходом, как много пациентов, страдавших психотическими расстройствами, идентифицировали себя с Норманом на протяжении этих лет. Его случай, как говорится, задел их за живое. Впрочем, в данной ситуации это изречение ничего не объясняло. В это утро Стейнер размышлял, как лучше сообщить Клейборну о том, что должно произойти днем. Лучше всего было бы сказать об этом напрямик, без обиняков. Человек его возраста не может позволить себе роскошь откладывать решение проблем. Не теряй времени, иначе потеряешься в нем сам. Хороший совет, но проблемы он не решает. Стейнер поймал себя на том, что почти достиг комнаты Клейборна, так и не определившись, с чего ему начать разговор. Помещение, которое занимал Клейборн, вполне можно было назвать комнатой — в отличие от палат, где находились другие пациенты. Возможно, совет штата посмотрел бы на это косо, но до сих пор ни один из его членов не видел комнаты Клейборна. Не будь в дальнем углу стандартной кушетки и решеток на окнах, эту комнату можно бы принять за скромный личный кабинет. Едва пациент начал ориентироваться в происходящем и возможность бурной реакции и гиперреакции сменилась катартическим эффектом, Стейнер снабдил Клейборна письменным столом, лампой на шарнирах, книжными полками и книгами, о которых тот просил. Завершающим штрихом стал ковер на полу. Это была собственная идея Стейнера, против которой возразил бы любой инспектор из совета штата; но ковер придавал хоть какое-то подобие уюта этому помещению, в котором его бывшему коллеге суждено было провести остаток дней, черт бы его побрал. Телевизора в комнате не было: подобной формой безумия Клейборн, к счастью, не страдал. Санитар Ллойд Семпл сопроводил Стейнера до двери, возле которой и остановился, засунув руку в карман в поисках ключей. Тем временем Стейнер из предосторожности заглянул в глазок. Клейборн, очевидно, лежал на нижней части двухъярусной койки, но, когда звякнули ключи, он принял сидячее положение и спустил ноги на пол. Окинув его быстрым взглядом, Стейнер убедился, что Клейборн насторожен, но не встревожен, хотя ему по-прежнему было трудно примириться с тем, как постарел его бывший коллега. За последние несколько лет он совершенно поседел, и на лбу его, казалось, навсегда застыли морщины. Но ничего необычного в его поведении не наблюдалось, и Стейнер, удовлетворенный этим, постучал в дверь. — Адам, мне нужно поговорить с вами. Могу я войти? — Разумеется, Ник. Мой дом — ваш дом. Стейнер обернулся и подал знак санитару. Семпл достал нужный ключ, и доктор дал ему указания, понизив голос: — Не думаю, что у нас возникнут проблемы, но мне хотелось бы, чтобы вы остались за дверью, на всякий случай. Кивнув, Семпл отпер дверь и отворил ее настолько, чтобы доктор Стейнер смог войти внутрь, потом закрыл, запер и остался стоять с наружной стороны. Клейборн был уже на ногах. Он двинулся навстречу доктору и протянул ему руку. — Рад вас видеть, — сказал он. — Спасибо, что заглянули. Стейнер отметил про себя, что его пациент выглядит веселым и бодрым и явно расположен к общению. Сам же он в эту минуту чертовски пожалел, что бросил курить. Он не знал, что ему делать с руками, потому что на руках у него была проблема. — Садитесь, — сказал Клейборн, указывая на вращающийся стул, который стоял возле письменного стола. Повернувшись, он подошел к койке и сел внизу, слегка наклонившись вперед, чтобы не уткнуться головой в верхнюю полку. — Вы уверены, что вам там удобно? — спросил Стейнер. — Не беспокойтесь. «Не беспокойтесь, просто небольшой разговор», — мысленно произнес Стейнер. Он так и не решил, с какой стороны подступиться к тому, что он собирался сказать. Вернее, должен был сказать; будь у него выбор, он бы вообще об этом не говорил. Но поскольку это касалось интересов пациента, выбора не было. Иногда для того, чтобы завоевать доверие, действия нужны больше, чем слова. Стейнер подумал: может, ему следует придвинуть стул поближе к койке? Его колебания исчезли, едва он напомнил себе, что правая рука Клейборна частично, но навсегда искалечена выстрелом в запястье, который положил конец умопомрачению, погнавшему его в Калифорнию. Это ранение сделало его сравнительно безопасным для окружающих. Стейнер вдруг вспомнил, что Морис Равель написал когда-то «Концерт для фортепиано с оркестром для левой руки»,[167] но вспомнил некстати: Клейборн на фортепиано не играл. Велев себе расслабиться, он крутанулся на стуле и проехался на нем через комнату поближе к Клейборну. — Ну, что у вас на уме? — спросил Клейборн. Стейнер улыбнулся. — Разве не я должен задавать вопросы? — Я забыл. — Если откровенно, я тоже. — Доктор Стейнер кивнул. — Только между нами — вы достигли больших успехов. — С вашей помощью. — Губы Адама Клейборна скривились в подобии улыбки. — А может, у меня просто временная ремиссия? Стейнер пожал плечами. — Иногда я спрашиваю себя: не является ли то, что принимают за здравый ум, своего рода ремиссией, отклонением от нашего естественного состояния? Как там говаривал Норман Бейтс? Временами каждый из нас бывает слегка не в себе. — Помню, — мягко произнес Клейборн. — Он вообще говорил много разумных вещей. Если вдуматься, мы с вами, вероятно, знаем о Нормане больше, чем кто-либо другой из ныне живущих людей. Стейнер издал молчаливый вздох облегчения. Именно на такой поворот в разговоре он и надеялся. — Это может измениться, — сказал он. — Каким образом? — Я полагаю, вы не знакомы с работой Амелии Хайнс, — предположил Стейнер. — А должен? — Нет, но в нынешних обстоятельствах, думаю, так было бы лучше. Два года назад она опубликовала книгу под названием «Клиенты или траурные ленты».[168] О деле Уолтон. Вместо ответа Клейборн озадаченно нахмурился. Стейнер напомнил себе, что в отсутствие телевизора и газет его пациент едва ли мог быть в курсе недавно совершенных преступлений. — Само это дело пятилетней давности или около того, — продолжил Стейнер. — Бонни Уолтон была проституткой, которая убила восьмерых своих клиентов, перед тем как ее арестовали. Насколько я понимаю, мисс Хайнс было поручено написать об этом деле статью для журнала, но она провела целое расследование и узнала столько, что хватило на целую книгу. В силу тех или иных причин издатели прислали мне экземпляр книги, как только она была опубликована. Мне показалось, что это добросовестная, объективная работа, без обычной дешевой сенсационности, которой можно было бы ожидать. Улыбка исчезла с лица Клейборна. — Зачем мне эта рецензия? — Это не рецензия, — возразил Стейнер. — Я предоставляю вам возможность сделать выбор. — Он подался вперед. — Мисс Хайнс недавно связалась со мной и попросила об интервью. Ввиду успеха «Клиентов» ее издатели хотят выпустить аналогичную книгу о Нормане Бейтсе. — Аналогичную? — Голос Клейборна прозвучал резко. — Но ведь тут нет ничего общего. Нормана нельзя считать серийным убийцей, во всяком случае, если абстрагироваться от обстоятельств… Доктор Стейнер сделал нетерпеливый жест. — Точно. А мисс Хайнс заинтересована именно в анализе обстоятельств, а не в том, чтобы, образно говоря, вскрывать труп Нормана. У нее уже собран немалый материал. Так случилось, что сейчас она в Фейрвейле. Она позвонила мне вчера вечером и спросила, нельзя ли ей зайти сегодня днем и поговорить со мной. — Он умолк, ожидая ответа, но его не последовало. — Вы не против того, чтобы я поговорил с ней о Нормане Бейтсе? — Это ваше право. Стейнер глубоко вздохнул. — И ваше тоже. Вы хотели бы сами поговорить с ней? — С какой стати? — Не уверен, что мне нужно подыскивать для вас причины. Что до моих, то они весьма просты: думаю, это позволит ей глубже проникнуть в случившееся и поможет сделать книгу лучше. Мне кажется, она искренне хочет узнать правду. Потому она и приехала сюда — чтобы встретиться со всеми, кто может иметь какое-то отношение к делу. — К делу? — эхом отозвался Клейборн. Стейнер мысленно отругал себя за оговорку. Ему следовало бы знать, что не стоит употреблять это слово в подобном контексте; но было уже слишком поздно. Лучшее, что он мог теперь сделать, — это ничем не показать, что он заметил всплеск паранойи Клейборна. — Как вы можете говорить такое? Это звучит так, словно было какое-то судебное разбирательство. Норман никогда не представал перед судом. Никакого «дела Бейтса» не существует! — Боюсь, что теперь существует, — мягко возразил Стейнер. — Во всяком случае, так его называют. — О чем вы? — На прошлой неделе был убит ребенок — девочка по имени Терри Доусон. Глаза Клейборна удивленно расширились, затем гневно сузились. — И вы обвиняете меня? Стейнер быстро покачал головой. — Конечно нет. Если Клейборн и уловил в его голове неуверенность, то ничем не показал этого. — Ведь вы держите меня здесь под замком уже почти семь чертовых лет! Ради бога, Ник, что заставило вас подумать, будто я мог ускользнуть отсюда и убить какого-то ребенка, о котором никогда не слышал? — Никто и не говорит, что вы в этом замешаны. Гнев во взгляде Клейборна сменился подозрением. — Неужели? Только не думайте, будто я не знаю, что обо мне говорят, с тех пор как… Стейнер жестом остановил его. — Вам не о чем беспокоиться. Если хотите знать, меня действительно допрашивали на другой день после убийства. То, что я сказал им, теперь является частью официального протокола: согласно показаниям больничной охраны, вы находились в своей комнате до, во время и после того, как девочку закололи. — Закололи? Стейнер кивнул. — Орудия убийства так и не нашли, но полагают, что это было что-то вроде мясницкого ножа. В глазах Клейборна снова появились искорки гнева. — И только потому, что убийца использовал нож, эти подлые ублюдки считают возможным снова втоптать имя Нормана в грязь. — Его гнев уступил место презрению. — Дело Бейтса… Стейнер протестующе покачал головой. — Это дело назвали так не из-за ножа, — заметил он. — А из-за того, где произошло убийство. Клейборн еще больше нахмурился. — Где, вы сказали, это случилось? Стейнер ответил не сразу. Он пока этого не сказал, да и не хотел говорить, но теперь отступать было поздно. А может, паранойя требует резкости, а не успокоения? — Тело девочки нашли в доме Бейтса, — сказал он. Клейборн в изумлении уставился на него. — Что вы такое говорите? Дом Бейтса сгорел много лет назад. — Да, это так. Мы оба это знаем. Но вы не знаете того, что этот дом недавно был отстроен заново. — Но это невозможно! Стейнер снова кивнул. — Отстроен заново в прежнем виде, — сказал он. — Очевидно, кто-то нашел старый альбом с фотографиями, сделанными в различных помещениях дома, и, кроме того, отыскались снимки внешнего вида здания, которыми и руководствовались при реконструкции. Разумеется, воссоздать обстановку в точности невозможно, но, насколько я понимаю, им удалось значительно приблизиться к оригиналу. Клейборн продолжал молча смотреть на него. Наконец он заговорил шепотом, не скрывая своего изумления: — Как они могли сделать подобное? И зачем? Как ни старался Стейнер выдержать его взгляд, это было ему не по силам. Впрочем, теперь это не имело значения, потому что он чувствовал себя летящим вслепую — летящим навстречу беде, навстречу пациенту, которого он должен был защищать, а не травмировать. И пока это входило в его обязанности, ему следовало бы выбросить из головы всю эту чушь насчет ловушек, слепоты и несчастья. Ему следовало бы держать рот на замке, но теперь было уже слишком поздно. И по правде говоря, это именно то, чего он обещал себе не делать. Пришло время тщательно подбирать слова, очень тщательно. — Есть одна вполне очевидная причина для реставрации дома Бейтса, — сказал он. — Выгода. — Уж не хотите ли вы сказать, что кто-то захочет купить этот дом и поселиться в нем? Это же бессмысленно! — Он построен не для того, чтобы в нем кто-то жил, — возразил Стейнер. — Только для посещений. — Они не сделают этого. — С голосом Клейборна явно что-то происходило. — Надо быть безумцем, чтобы открыть в таком месте гостиницу! — Там будет не гостиница. — Стейнер заговорил тише, надеясь, что и Клейборн последует его примеру. — И не мотель. — Они и его заново отстроили? — Клейборн возвысил голос. — Только контору и один номер, — ответил Стейнер. — Остальное — всего-навсего стены. — Тогда из чего же планируется извлекать прибыль? Стейнер перешел на полушепот. — Туризм, — сказал он. — Вы хотите сказать, что они превратили это место в развлечение для туристов? Стейнер пожал плечами. — Так мне говорили. Клейборн подался вперед. Черты его лица были искажены. — Что они собираются делать — брать с людей деньги, столько-то с человека, чтобы те могли взглянуть на место, в котором совершилось убийство? И гидов пригласят, чтобы те в подробностях рассказывали, где и как это произошло? А семейные скидки будут? А детей будут пускать бесплатно? — Успокойтесь, — сказал Стейнер. — Все не так плохо. Но на самом деле все было плохо. Только идиот мог не предвидеть проблемы. Обычно Стейнер противился современной тенденции подменять решение проблем пациента использованием седативных препаратов, но сейчас он был не против того, чтобы пациент немного расслабился. Клейборн пристально смотрел на него. — Почему вы не остановили их? — Думаю, вы знаете ответ на этот вопрос, Адам. Мы находимся в двадцати милях от Фейрвейла. Я не житель города и не имею влияния на дела общины. Что же касается данного вопроса, то, если разобраться, он даже не находится в компетенции властей Фейрвейла. Насколько я понимаю, собственность Бейтса подпадает под юрисдикцию наблюдательного совета округа. Клейборн продолжал хмуро смотреть на него. — Вы думаете, я этого не знаю? Могли бы поговорить с Джо Гундерсоном. Стейнер покачал головой. — Я не знаю никого с таким именем. И тем не менее при упоминании этого имени в его сознании тихо прозвенел колокольчик. — Не говорите ерунды! Все знают Джо Гундерсона. Он главный в этом округе. Мать была у него и просила разрешения, прежде чем начать строить… На этот раз колокольчик прозвенел громче и отчетливее. Гундерсон, политический лидер округа, лет двадцать назад был знаменит. И уже лет десять как умер. Стейнер глубоко вздохнул. — Адам, я хотел бы, чтобы вы очень внимательно меня выслушали. Но Клейборн не слышал ничего, кроме звуков собственного голоса. Вот только его ли это был голос? — Меня вам не обдурить. Вы не разговаривали с Гундерсоном потому, что вам, как и всем прочим, наплевать на то, что происходит. Вы и дальше будете позволять им делать все, что угодно, например превратить мотель в карнавал с аттракционами! — Я уже сказал вам — я ничего не мог сделать… — Вы наговорили мне много разных вещей про то, кто я такой и что я должен делать. Но я вам больше не верю. Я знаю, кто я. В голове Стейнера снова прозвенел колокольчик — на этот раз предупреждающе. И звук этого колокольчика изменился так же, как голос Клейборна. И искаженные черты его лица тоже менялись до неузнаваемости. Стейнер отодвинулся назад вместе со стулом. — Прекратите, Адам! Успокойтесь, возьмите себя в руки. — Я знаю, кто я и что я должен делать! — кричал Адам Клейборн. Но когда он поднялся, Стейнер увидел перед собою лицо не Адама Клейборна. И когда длинные пальцы Клейборна схватили посетителя за горло, то это был не Стейнер, а кто-то другой. Ловя ртом воздух, доктор Стейнер принялся отбиваться от нападавшего. Но тут у него в горле что-то забулькало, а затем стихло, когда пальцы стиснули его горло, перекрыв доступ крови к мозгу. Последней мыслью Стейнера было простое наблюдение. Хотя Клейборн и не играл на фортепиано, он отлично владел своей левой рукой.Глава 4
Когда Эми заканчивала наносить легкий макияж при свете флюоресцентной лампы над раковиной, лучи утреннего солнца уже пробивались сквозь жалюзи ванной комнаты. Пока она остается в гостинице, достаточно и этого, но днем, перед тем как уйти, можно будет накраситься и получше при естественном свете из окна. Сейчас она хотела лишь одного — спуститься вниз и попросить кого-нибудь, чтобы ей принесли завтрак. Почему она была так голодна? Наверное, из-за свежего воздуха. Подумав об этом, она вспомнила панический страх, который испытала, проснувшись посреди ночи и увидев открытое окно. Она снова уверила себя в том, что оно, вероятно, не было закрыто на задвижку и распахнулось от порыва ветра. Как бы то ни было, ничего не случилось, и ей казалось глупым переживать из-за этого. Тем не менее она вздрогнула, когда в спальне зазвенел телефон. Она сняла трубку после четвертого звонка и пару секунд помедлила, прежде чем ответить. Для нее почему-то всегда было проблемой отвечать на телефонные звонки. Говорить «алло» казалось Эми бессмысленным ритуалом — чем-то вроде вопроса «Как поживаете?», адресованного совершенно постороннему человеку, чей ответ тебя нисколько не интересует. Оставались еще «Эми Хайнс слушает» и «Эми Хайнс у телефона», но и то и другое звучало неестественно; разумеется, она слушает, а поскольку она не машина, то сама подошла к телефону и сняла трубку. Поэтому ей не оставалось ничего иного, как сказать: «Да?» Конечно же, вместо этого она сказала: — Привет! — Мисс Хайнс? — Низкий, звучный мужской голос. — Надеюсь, я вас не разбудил? — Нет. — Указательным пальцем левой руки Эми смахнула с нижней ресницы левого глаза соринку — очевидно, от туши для ресниц. — Кто это говорит? — Хэнк Гиббз, из «Фейрвейл уикли геральд». Я звоню из холла. Я подумал, что, если вы свободны, может быть, позавтракаете со мной? Наручные часы Эми еще не надела — они лежали на столике возле кровати. Повернув голову, она взглянула на них. Девять утра. Очевидно, ей удалось смахнуть соринку, потому что глаз видел хорошо и ничто ей больше не мешало. Если Фейрвейл таков, как другие небольшие города, в которых она бывала, то здание суда откроется не раньше десяти утра. — Благодарю вас, мистер Гиббз, — ответила она. — Я спущусь через пять минут. Повесив трубку, Эми взяла с бюро один из двух блокнотов в пластиковых обложках, вынутых накануне вечером из дорожной сумки, — тот, что был побольше. Раскрыв его, она пробежала глазами по второй странице, пока не нашла то, что искала. Да, вот он у нее в списке — Хэнк Гиббз, издатель газеты, Фейрвейл. То, что он разыскал ее, а не наоборот, возможно, было добрым знаком. В любом случае ей хотелось повидаться с ним. Пожалуй, будет лучше, если никто не увидит этого списка, да и сам этот блокнот. Эми подошла к шкафу, положила блокнот в дорожную сумку и закрыла ее на замок, а потом взяла блокнот поменьше и запихнула его в свою сумочку. Бросив последний взгляд в зеркало, чтобы удостовериться, что все в порядке, она вышла из номера. Вызванный ею лифт оказался пустым, и она спускалась одна. Выйдя из кабины, она без труда узнала Хэнка Гиббза, потому что, кроме него, в холле никого не было. На первый взгляд Гиббзу было около сорока, и возраст явно догонял его. Ростом, как грубо прикинула Эми, немного выше пяти футов, с мускулистым сложением бывшего футболиста, который забросил тренировки и отдает предпочтение «Макдональдсу», он был одет в рыжевато-коричневые слаксы, рубашку в бело-голубую клетку с открытым воротом и коричневый пиджак с кожаными заплатами на локтях, какие были в моде дюжину лет назад. Его светлые волосы были коротко подстрижены таким образом, что сразу становилось ясно: местный парикмахер не особенно следит за современными тенденциями в своем ремесле. И все же Гиббз, с его смуглым лицом и удивительно живыми голубыми глазами, прекрасно вписывался в обстановку, в которой происходило их знакомство. Его облик напомнил Эми обложки «Сэтедей ивнинг пост»[169] былых времен, нарисованные Норманом Рокуэллом.[170] — Рад познакомиться с вами. Первое впечатление Эми определенно оказалось верным: Хэнк Гиббз подкрепил свое приветствие рукопожатием — обычай, который, как она думала, вышел из моды в те времена, когда Глория Стейнем[171] достигла половой зрелости. Рука его была теплой, рукопожатие крепким, весь его вид подчеркивал, что он рад знакомству. На мгновение Эми пожалела о том, что не провела перед зеркалом больше времени, но тотчас отбросила эту мысль. Это была деловая встреча. Но сам завтрак вышел замечательным. Официанткой была высокая угловатая женщина в очках, весьма, впрочем, живая и проворная: кофе оказался крепче, обслуживала она их быстро и ненавязчиво. Однако Эми ощущала, что и эта официантка, и та, что стояла за барной стойкой, при всяком удобном случае посматривают украдкой на Хэнка Гиббза и на нее. Другие посетители тоже бросали взгляды в их сторону, словно пытаясь понять, что это за странная пара. Очевидно, Эми и ее спутник вызывали их интерес, но, если Гиббза, судя по всему, не беспокоили возможные слухи, почему она должна испытывать беспокойство? Ему подали яичницу с ветчиной, ей — с беконом. Оба заказали тосты и жареную картошку. Но еще до того, как принесли их заказы, Эми достала из своей сумочки небольшой блокнот. — Надеюсь, вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов, — сказала она. — Не буду. — Хэнк Гиббз улыбнулся. — Вообще-то я собирался задать вам тот же вопрос. — И он улыбнулся еще шире. — Думаю, прежде всего нам нужно решить, кто у кого берет интервью. Эми взглянула на часы. — Если говорить откровенно, то, думаю, будет лучше, если вы позволите мне взять у вас интервью первой. Может быть, мы встретимся еще раз, когда вам будет удобно? Мне нужно навести кое-какие справки в здании суда этим утром, и не исключено, что сведения, которыми вы располагаете, могли бы помочь мне. — К чему такая спешка? — Гиббз отхлебнул кофе и протянул полупустую чашку официантке, которая как раз подошла к ним. — Я думал, вы пробудете здесь целый день. — Вовсе нет. У меня встреча в середине дня. Гиббз кивнул. — В больнице штата. — Откуда вы знаете? — По дороге сюда я заехал в офис шерифа Энгстрома. Его секретарша сказала мне. — Гиббз взял у официантки вновь наполненную чашку. — Если вас это интересует, то она узнала об этом от здешнего дежурного. — С каких это пор… — С незапамятных. — Гиббз взял сахар. — Это маленький городок, мисс Хайнс. Слухи распространяются быстро. Клерка за стойкой зовут Лес Чемберс. Его отец был шерифом, когда Энгстром еще только начинал службу помощником. Лес и Энгстром, можно сказать, почти одна семья, так что, если что-то происходит в гостинице, об этом тотчас становится известно в офисе шерифа. — Я лишь попросила соединить меня кое с кем, — сказала Эми. — Ничего не произошло. — Кое-что произошло не далее как полчаса назад. — Гиббз принялся размешивать сахар в своей чашке. — Об этом стало известно, когда я находился у шерифа. — Он помолчал, нахмурившись. — Мне следовало сразу вам это сказать. — Сказать что? — Доктор Стейнер не сможет встретиться с вами сегодня днем. Он доставлен в больницу Монтроза. — На лице Эми появилось выражение тревоги, и Гиббз быстро достал ложку из чашки кофе. — Они считают, что все не так уж серьезно, но пару дней ему нужно будет отдохнуть. А вот дела Клейборна действительно плохи. — Что случилось? — Подробности пока неизвестны. Доктор Стейнер, кажется, разговаривал с ним в его комнате. Между ними что-то произошло, и Клейборн попытался задушить его. Когда в комнату вбежал санитар, Стейнер уже был без сознания. Никто толком не говорит, как Клейборна оттаскивали от него, но в какой-то момент у него произошло то, что называется коронарной эмболией. Он тоже в больнице, и его состояние оценивается как критическое. — Это моя вина, — пробормотала Эми. — Что вы сказали? — Это я виновата в том, что случилось. Вчера я позвонила доктору Стейнеру и спросила у него, могу ли я встретиться с Адамом Клейборном, после того как побываю в здании суда, и он сказал, что утром поговорит с ним. Из того, что вы мне рассказали, становится ясно, что лучше бы я не предпринимала попыток. — Вы не правы. Во-первых, не стоит делать какие-то выводы на основании того, что я вам рассказал, поскольку нам мало что известно. Во-вторых, вы не производите на меня впечатления человека, который не станет предпринимать попыток. Будь это так, вы не были бы журналистом. Да и ко мне это тоже относится. — Гиббз покачал головой. — И главное — не вините себя за то, что, как вам кажется, могло произойти или произошло на самом деле. Не спешите с выводами. Все верно, мысленно сказала себе Эми. Неразумно выносить какие-либо суждения, не имея достаточных на то оснований. Она внимательно посмотрела на Хэнка Гиббза. Внешне он никак не изменился с момента их знакомства, но сделался живой иллюстрацией неверного суждения, ибо больше он не казался ей сошедшим с обложки Нормана Рокуэлла. — Успокойтесь, — сказал Гиббз. — Со Стейнером все будет в порядке, да и Клейборн, вероятно, выкарабкается. А вам не стоит торопиться в суд, потому что теперь у вас в запасе есть целый день. Но если вы хотите задать мне вопросы, я в полном вашем распоряжении. Эми успокоилась достаточно, чтобы сделать еще один глоток кофе, и хотя совсем непринужденно она себя не чувствовала, сказанное им отчасти сняло тяжесть с ее души. Она поспешила воспользоваться его предложением. — Как давно вы издаете газету? — спросила она. — Девять лет. А что? — Интересно, сохранился ли у вас архив? Может быть, у вас есть какие-нибудь материалы тридцатилетней давности? — Насколько я знаю, нет. — Гиббз улыбнулся. — Поверьте мне, я уже смотрел. Кроме того, расспрашивал, пытаясь выяснить, не сохранил ли кто постарше экземпляры, относящиеся к тому времени. Но даже если у кого и есть что-либо, они в этом не признались. Местные жители не хотели тогда говорить о Нормане Бейтсе и, скорее всего, читать о нем тоже не хотели. Большинство из них, кажется, и подробностей не знает. — Он подался вперед. — А вам зачем это нужно? — Потому что он стал своего рода символом, — сказала она. — В некотором смысле сегодня он живее, чем тридцать лет назад. Или все дело в том, что мы стали обществом насилия? — Думаю, оно всегда было таким, — возразил Гиббз. — Разница в том, что сейчас мы начинаем признавать это. Но нам еще предстоит проделать долгий путь. Люди заблуждаются, думая, что, читая об этом или видя это на экране, они имеют дело с реальностью. На самом деле все это отобрано заранее. Притом мы закрываем глаза на насилие в его самых грубых и обыденных формах — забой скота и птицы, смерть на дорогах, уличную преступность. — Гиббз покачал головой. — Да кто я такой, чтобы ораторствовать? Ведь это вы написали об этом книгу? Эми кивнула. — Я занялась историей Бонни Уолтон, чтобы понять путь, каким образом грязная жизнь проститутки привела ее к совершению серии хладнокровных убийств. Но в итоге получилась книга скорее о ее клиентах, чем о ней самой. Когда я изучила их биографии, мне показалось, что все они стали жертвами общества раньше, чем жертвами убийства. Выяснилось, что двое из них — обыкновенные подростки, которым захотелось узнать, что такое изощренный секс; все равно как если бы они экспериментировали с самодельным наркотиком, разочаровавшись в «травке». Хэнк Гиббз поднял брови. — Довольно замысловатое описание, — заметил он. — Подловили меня? — Эми улыбнулась. — Это почти точная цитата из моей книги. Обычно я так не говорю. — Почему? — Некому слушать — наверное, поэтому. — Я готов вас послушать. — Гиббз потянулся к чашке с кофе. — Вы говорили о клиентах… — Все, что им было нужно, — это небольшое развлечение на стороне, чтобы как-то разнообразить монотонность своего серого существования. Применительно к троим мужчинам среднего возраста «существование» можно заменить словом «брак». Они не искали какого-то необычного секса — насколько мне удалось узнать, секс им вообще был не особенно нужен. Немного разговора, немного сочувствия, возможность некоторое время побыть в центре чьего-то — пускай и деланого — внимания. Вот за что они платили деньги. Но получали они куда больше, чем рассчитывали получить. Грустно. — Согласен. — Гиббз допил кофе и поставил чашку на блюдце. — Рад, что вы не рассуждаете как феминистка. — Я верю в равноправие, — сказала она, — но это означает, что нужно учитывать две стороны проблемы. Бонни Уолтон, несомненно, тоже жертва. Какие-то обстоятельства в начале жизненного пути вынудили ее заняться проституцией, а проституция привела к умственному расстройству. Можно сказать, что ее душа, так же как и тело, была прикована к постели. — Можно, и вы только что это сказали. — Гиббз улыбнулся. — Мне почему-то кажется, что и это — цитата из вашей книги. — Верно. — Эми заглянула в свой блокнот, потом продолжила: — Но к чему я все это? Будь у нас все факты, возможно, выяснилось бы, что и Норман Бейтс — жертва. Гиббз кивнул. — Проблема в том, что в округе осталось не много людей, которые его знали. — А те, кто знал, были знакомы с ним очень недолго, — сказала Эми. — Арбогаст, детектив, нанятый страховой компанией, вероятно, общался с Норманом всего несколько минут. В случае с Крейн речь, по-видимому, может идти о нескольких часах, но определенно ничего утверждать, конечно, нельзя. Ее сестра умерла, Сэм Лумис умер, шерифа Чемберса и его жены тоже больше нет. Кажется, не осталось никого, кто имел бы непосредственное отношение к делу. Я рассчитывала на доктора Стейнера и на Клейборна, но, похоже, с ними придется подождать. А между тем… — Что «между тем»? — У меня есть второй список. — Эми раскрыла свой блокнот. — Человек, ответственный за воссоздание дома и мотеля. — Отто Ремсбах? Было бы неплохо, если бы вы узнали, к чему все это. — А вы не знаете? — Не очень много. — Гиббз пожал плечами. — Возможно, вам удастся выведать у него больше, чем удалось мне. Вы привлекательнее. Эми проигнорировала намек — если, конечно, это был намек. Для нее удовольствие заканчивалось вместе с завтраком. Это была деловая встреча. — Есть еще некий доктор Роусон. А также Боб Питерсон, и, конечно, я хочу поговорить с шерифом… — Тогда чего же мы ждем? — Я благодарна вам за эти слова, мистер Гиббз, но, право же, мне не хотелось бы доставлять вам хлопоты. — Иначе говоря, мне лучше помалкивать, если я буду рядом с вами? — Гиббз кивнул. — Хорошо, обещаю. — Он повернулся, чтобы подозвать официантку и расплатиться, но из-за его спины как раз вытянулась ее костлявая рука и положила счет на столик. — Спасибо, Милли, — сказал Гиббз. Он оставил ей на чай, расплатился у кассы и провел Эми через холл к выходу. Когда они вышли на улицу, Гиббз замедлил шаг. — Не возражаете, если мы немного пройдемся? — спросил он. — Все те из вашего списка, кого вы перечислили, обитают не далее чем в трех кварталах отсюда. Это одна из приятных сторон проживания в маленьком городке. По правде говоря, не могу вспомнить никакой другой. Первую остановку они сделали возле офиса с выставочным залом компании «Ремсбах фарм имплиментс» — так, во всяком случае, гласила вывеска, и Эми едва ли могла это оспорить, поскольку ее взору предстала модель трактора на платформе за стеклом витрины.[172] Офис Отто Ремсбаха находился слева от входа, всего в нескольких шагах от двери. Гиббз придержал дверь, пропуская Эми вперед, потом двинулся следом за ней. Они остановились возле стола с пишущей машинкой, за которым сидела секретарша, блондинка, как решила Эми, того же возраста, что и она сама. Секретарша подняла голову и вопросительно посмотрела на них, но, узнав Гиббза, расплылась в улыбке. — Привет, Дорис, — сказал он. — Дорис Хантли — Амелия Хайнс, — кивнув сначала в одну, потом в другую сторону, продолжил он. — Ведь вас зовут Амелия? Эми кивнула. — Рада познакомиться с вами, мисс Хантли. Прежде чем секретарша успела ответить, раздался звучный голос Гиббза: — Мисс Хайнс лишь вчера вечером прибыла в наш город. Она пишет такой подробный рассказ о Бейтсе, что ей хотелось бы поговорить об этом с мистером Ремсбахом. Дорис Хантли на секунду перевела взгляд своих карих глаз на Эми, как бы оценивая ее, однако ее ответ был адресован Гиббзу: — Мне жаль, но он в мастерской в Марсивилле. Вернется, вероятно, лишь во второй половине дня. — Она снова повернулась к Эми. — Где он сможет вас тогда найти? — Я остановилась в гостинице, — ответила Эми. — Попросите его позвонить ей, когда он освободится, — сказал Гиббз. — Передайте ему от меня, что мне нравится его идея. Я имею в виду ту приманку для туристов, которую он открывает. Хоть чем-то мы прославимся. Дорис Хантли кивнула. — Как только он вернется. — Спасибо. Еще увидимся. Секретарша снова кивнула и возобновила свою работу. Когда Эми и ее спутник дошли до двери, она уже стучала на машинке. — Весьма привлекательная, — тихо произнесла Эми. — Отто таких любит, — откликнулся Хэнк Гиббз. — Не могу сказать, что я осуждаю его за это. Когда они вышли на улицу, Эми вновь заговорила своим обычным тоном: — Насколько я могу судить, Фейрвейл еще не вступил в компьютерный век? — Не совсем так. Компьютеры есть в банке, в супермаркете и, может быть, в четырех-пяти офисах в городе. Наверное, Отто ждет, как пойдут дела с собственностью Бейтса. Пока церемонию открытия откладывали дважды: один раз из-за какой-то задержки с доставкой мебели и второй — из-за этой истории на прошлой неделе. — Забыла спросить вас об этом, — сказала Эми. — У вас есть какая-нибудь теория? — Моя теория заключается в том, что никто ни черта об этом не знает, — ответил Гиббз. — И никто не узнает, пока не появится хоть какое-то представление о мотиве. Кому понадобилось убивать таким образом одиннадцатилетнюю девочку? Она не подверглась сексуальному насилию, у нее не было проблем в семье или в школе. Загадка. — А эти репортеры, которые приезжали сюда после убийства, — продолжала Эми. — Вы разговаривали с ними об этом? Гиббз кивнул, переходя вместе с ней через дорогу. — Они сами на меня вышли. Один парень из Спрингфилда, один из Сент-Луиса,[173] и еще один внештатный журналист, который пишет о нашем округе в газетах Канзас-сити. Я рассказал им все, что слышал, после чего направил их к Энгстрому, в офис коронера и к людям из дорожно-патрульной службы. Полагаю, отовсюду они вышли с пустыми руками, поскольку в течение следующих двух суток все как один исчезли из города, даже не попрощавшись. А в газетах со времени первых сообщений так ничего нового и не появилось. Он открыл дверь и, как и в прошлый раз, придержал ее, пропуская Эми вперед. Они вошли в небольшое двухэтажное здание, оригинально сконструированное из бетонных плит, выложенных в виде квадратов с прямоугольными оконными проемами на верхнем этаже. То, что здание проектировал не Ле Корбюзье,[174] было понятно с первого взгляда. — Офис Роусона, — сказал Гиббз. Этот офис, как и предыдущий, тоже находился с левой стороны коридора, примерно на таком же расстоянии от входа, что и кабинет Отто Ремсбаха. На пластмассовой табличке, прикрепленной к верхней части темной двери, значилось: Клиффорд Роусон, доктор медицины. В приемной терпеливым посетителям предлагался стандартный набор сомнительных удобств. Эми пришло в голову, что, вероятно, в эту самую минуту сотни тысяч озабоченных страдальцев сидят на неудобных стульях во врачебных приемных, в точности похожих на эту. Однако в приемной Роусона, кроме них, сейчас не было никого, да и они задержались там ненадолго. Гиббз подошел к стойке со стеклянным верхом и постучал по стеклу. Регистраторше, сидевшей за столом, было, наверное, лет тридцать с небольшим: волосы черные, глаза почти фиолетовые, и — кто бы мог подумать? — она стучала по клавиатуре небольшого компьютера. Во всяком случае, до тех пор, пока Хэнк Гиббз не обратил на себя ее внимание. Они заговорили, регистраторша улыбалась, кивала и что-то говорила, а Эми меж тем ловила на себе ее косые взгляды. Потом, перестав смотреть в ее сторону, сотрудница поднялась и исчезла в коридоре, который начинался сразу за ее рабочим местом. Гиббз подошел к Эми. — Роусон здесь. Я сказал ей, что вы хотите с ним встретиться. — А почему она меня так разглядывала? — спросила Эми. — Мардж? — Гиббз рассмеялся. — Не обращайте внимания. Мы с ней одно время встречались. Эми нахмурилась. — Это шутка? — Нет, — ответил Гиббз. — Вовсе нет. На этом розыгрыш — если Гиббз и вправду хотел ее разыграть — закончился, ибо дверь офиса открылась и регистраторша кивком пригласила их войти. Личный кабинет доктора Роусона находился в дальнем конце помещения, за двумя смотровыми комнатами и секцией с медикаментами. В нем стоял большой письменный стол, перед ним два маленьких стула, у стены напротив окна — книжный шкаф. На стене за письменным столом висело полдюжины дипломов и сертификатов, заключенных в рамки. Вся эта экспозиция была призвана аттестовать Клиффорда Мэтью Роусона как целителя, хирурга и одного из последних представителей вымирающей породы врача общей практики — обладателя очков в роговой оправе. Будучи представлен Эми, он внимательно выслушал то, что она сообщила о цели своего визита. Наверное, так же внимательно он стал бы выслушивать жалобы нового пациента, подумалось ей. Но когда она закончила, доктор Роусон не назвал диагноз и не предложил лечения. — Боюсь, я мало что могу сообщить вам, — сказал он. — Да, это правда — я был семейным врачом Лайлы и Сэма, но и только. Теперь, когда их обоих нет, не думаю, что нарушу врачебную тайну, если скажу вам, что Лайла Лумис заходила ко мне раз в год для рутинного осмотра. Как мне помнится, у нее не было сколь-либо серьезных проблем со здоровьем. У Сэма были небольшие шумы в сердце, ничего больше. Я предложил ему диету, чтобы уменьшить содержание холестерина, и осматривал его раз в полгода. — Доктор Роусон провел пальцами правой руки по голове, приглаживая несуществующие волосы, потом улыбнулся, словно извиняясь. — Не думаю, что это может как-то вам пригодиться. — Я вот что хотела узнать, — сказала Эми. — Быть может, кто-то из них упоминал в разговоре с вами о деле Бейтса? Улыбка исчезла с лица доктора Роусона. — Об этом они никогда не говорили, — ответил он. — И я не спрашивал. — Понятно. — Эми кивнула. — Спасибо за то, что уделили мне время. Доктор Роусон посмотрел на нее сквозь верхнюю часть своих бифокальных очков. — Вы не будете возражать, если я задам вам вопрос? — Нет. — Хоть кто-то в городе сообщил вам какие-либо сведения об этом деле? — Нет. Да сколько раз она сегодня будет повторять это слово, подумала Эми. Она надеялась, что не много. Но, к сожалению, оно было самым употребительным не только в ее устах… — Позвольте сказать вам кое-что, юная леди. Местные жители не любят вспоминать о случившемся. Откровенно говоря, не могу сказать, что осуждаю их за это. Что было, то прошло, и, по их мнению, вытаскивать на свет подробности тех давних событий так же бессмысленно, как выкапывать из могилы тело Нормана Бейтса. — Вы почти что стихами заговорили, —пробормотал Хэнк Гиббз. Доктор Роусон польщенно улыбнулся и произнес, обращаясь к Эмми: — Простите. Надеюсь, я вас не обидел. — Нет, — ответила она. Опять то же самое, добавила она про себя. После ритуального обмена любезностями они с Гиббзом покинули кабинет. Хэнк проводил ее к выходу, и они вышли на улицу. Эми отметила, что движение стало более оживленным и возле магазинов припарковано куда больше машин, чем прежде. Перед супермаркетом на противоположной стороне улицы имелась своя парковка, половина мест на которой уже была занята. — Мне следовало предупредить вас, — заговорил Гиббз, — что старик несколько чувствителен. Надеюсь, вы простите меня. Эми мысленно поздравила себя с тем, что на этот раз удержалась от слова «нет». — Это я должна просить у вас прощения, поскольку заставляю вас таскаться со мной туда-сюда, — сказала она. — Никаких проблем, — улыбнулся Гиббз. — Дали мне хоть какое-то занятие. Днем я часто мучаюсь бессонницей. — Может, вам стоит обратиться к врачу? — Насчет бессонницы? — Нет, насчет чувства юмора. — Ваша взяла. — Гиббз окинул ее быстрым взглядом. — Следующая остановка? — Магазин Лумиса. — Такого магазина нет. После того как Сэм умер, дело перешло к Бобу Питерсону, и знаете, что он сделал? — Гиббз указал на витрину справа от них. Даже человек, не обращающий внимания на вывески, непременно увидел бы фамилию, которая занимала все пространство над витриной магазина скобяных изделий. Дело и правда перешло к Бобу Питерсону. А жаль, подумала Эми, когда они вошли в магазин и Гиббз представил ее хозяину. Питерсон оказался невысоким человеком средних лет, потерпевшим поражение в борьбе с брюшком. Волосы у него были цвета перца с солью, глаза и лицо серые. Едва Гиббз представил ему Эми, приветственная улыбка исчезла с его лица, сменившись каменным взглядом. — Вы та самая журналистка, которая остановилась в гостинице? — спросил он. Эми кивнула. — В таком случае вы, полагаю, знаете также, зачем я здесь. — Еще как. — Его взгляд каменел все больше. — Не откладывая в долгий ящик, скажу сразу — что касается меня, то мне сообщить вам нечего. Хэнк Гиббз нахмурился. — Послушай, Боб… Питерсон пропустил его реплику мимо ушей, не сводя глаз с Эми. — Поймите меня правильно, лично против вас я ничего не имею. Просто я уже давно решил, что никогда не буду говорить об этом деле, и до сих пор держу слово. Эми подождала, пока он закончит, тем временем обдумывая ответ, который так и не прозвучал. В разговор вмешался телефонный звонок, прозвучавший в комнате за прилавком в дальнем конце магазина. — Извините. Я должен ответить. Но вид у Питерсона был не извиняющийся; скорее он испытал огромное облегчение, которое растопило его каменный взгляд. Он повернулся и направился к телефону. Эми тоже двинулась с места, но в противоположную сторону. Хэнк Гиббз поспешил следом и, когда она оказалась у выхода, открыл ей дверь. Когда они вышли на улицу, солнце стояло в зените. — Это моя ошибка, — пробормотал он. — Мне нужно было вас предупредить. Он зациклился на том, что произошло здесь с Сэмом и Лайлой. С теми репортерами он тоже не стал разговаривать, но я все же надеялся, что, возможно, он немного расслабится, увидев вас. Он улыбнулся, рассчитывая, что это прозвучит как комплимент, но выражение лица Эми не изменилось. Проигнорировав его слова, она сказала: — Мне очень не хочется говорить такое, но большинство людей здесь не способны изменить себя, чтобы выглядеть чуточку дружелюбнее. — Вы еще не все видели. — Гиббз пожал плечами. — Как говорил капитан «Титаника», это лишь верхушка айсберга. Впереди показались здание суда и флигель. Когда они проходили мимо военного мемориала, Хэнк Гиббз снова заговорил: — На сей раз предупрежу вас заранее. — Насчет шерифа Энгстрома? — И насчет него тоже, — усмехнулся Гиббз. — Но я имел в виду его секретаршу — Айрин Гровсмит. — Она тоже ненавидит репортеров? Гиббз покачал головой. — Айрин никого не выделяет особо. Она ненавидит всех. — У нее есть на то какие-то причины? — Наверное, возраст. Энгстрому уже давно следовало бы от нее избавиться. Айрин должна быть благодарна ему за то, что он продолжает ее держать, но ему от нее достается. Она живет тем, что кусает руку, которая ее кормит. Эми неодобрительно посмотрела на него, но это было ничто в сравнении с тем взглядом, которым встретила ее Айрин Гровсмит, когда они вошли во флигель и переступили порог приемной шерифа. — Доброе утро, — сказал Гиббз. — Шериф Энгстром на месте? — Его нет. Гиббз кивнул. — Должно быть, он в больнице по поводу вчерашнего происшествия? — Вам-то что за дело до того, где он. Маленькую пожилую женщину с неприятным голосом и соответствующим выражением лица невозможно было спутать с Бабушкой Мозес.[175] Хотя ответила она Гиббзу, взгляд ее был адресован Эми. — Могу вам вот что сказать, — проговорила Айрин Гровсмит. — Даже если бы шериф был здесь, ему нечего было бы сообщить этой молодой леди. Придет время, и он выступит с официальным заявлением. — Да бросьте вы, Айрин, — сказал Гиббз. — Мисс Хайнс здесь не затем, чтобы разговаривать о том, что произошло в больнице, и вы это знаете. — Я знаю, что говорю. — Теперь неприятный голос был обращен непосредственно к Эми. — И советую вам прислушаться к моим словам, мисс Хайнс. Лучше уезжайте. Никто здесь не хочет с вами разговаривать… Зазвонил телефон, стоявший на столе. Кажется, такое только что было, подумала Эми, вспомнив, чем закончился разговор в магазине скобяных изделий. Но здесь все только начиналось. Айрин Гровсмит сняла трубку, но не произнесла ни слова. Тот, кто позвонил, сам начал говорить, и ей оставалось лишь время от времени кивать. Вскоре в глазах ее появился блеск, а лицо словно окаменело. — Да, сэр, — произнесла она. — Прямо сейчас. Положив трубку, она повернулась и посмотрела на них с торжествующим видом. — Если вы прибыли сюда затем, чтобы попытаться выяснить, кто убил эту маленькую девочку, можете забыть об этом. — О чем это вы? — произнес Гиббз. — Это звонил шериф. Они нашли убийцу!Глава 5
Солнце уже слегка переместилось к западу, когда Эми и ее спутник покинули флигель, в котором располагался офис шерифа. Гиббз шагнул влево, отступив в тень, и, остановившись, кивнул. — Здесь прохладнее, — сказал он. — Вы что, за этим и вышли? — спросила Эми. — Внутри есть кондиционер. Мне не показалось, что там жарко. — По-настоящему жарко станет, когда Энгстром доставит сюда арестованного. — Тогда почему вы сказали его секретарше, что нам пора? Вам не интересно посмотреть, кого они поймали? — Конечно интересно. За этим мы сюда и пришли. Во всяком случае, мы сможем взглянуть на него, когда его доставят. Но я почему-то сомневаюсь, что Энгстром пригласит нас в камеру предварительного заключения на кофе с печеньем. — Не смешно, — сказала Эми. Хэнк Гиббз кивнул. — Знаю. Наверное, даже лучше вас. Но не забывайте — это мой город и это мои люди. И если я буду слишком много думать о том, что они испытывают, когда здесь такое происходит… — Он умолк, но и по его тону было понятно, что он хотел сказать. — У вас есть какие-нибудь догадки, кого сюда доставят? — Увидим через пару минут. Но они не увидели. Автомобили двигались по улице, пересекая площадь, однако специальная машина, для которой была предназначена стоянка слева от того места, где находились Эми и Хэнк, так и не появилась. Гиббз посмотрел на часы. — Что могло их так задержать? — Секретарша не уточнила, откуда они едут, — заметила Эми. — Верно. Но я мог бы догадаться, куда они поедут. — Гиббз повернулся и снова открыл дверь. — Идемте. Он вошел в здание. Эми устремилась следом, стараясь не отставать от Гиббза, который большими шагами двинулся по коридору. — Энгстром предусмотрителен. Мне только что пришло в голову, что он мог войти в главное здание через боковую дверь и незаметно оказаться во флигеле, пройдя через цокольный этаж. Когда они переступили порог офиса, Айрин Гровсмит вновь внимательно посмотрела на них. — Я думала, вы ушли, — сказала она. — И не надейтесь. — Гиббз бегло осмотрел помещение и задержался взглядом на двери кабинета Энгстрома. — Где он? — Я уже сказала: не ваше дело. И нет смысла терять здесь время, Хэнк Гиббз. Шериф не станет с вами разговаривать до тех пор, пока не будет к этому готов. Гиббз подмигнул Эми краешком глаза. — Таково южное гостеприимство, — пробормотал он. Айрин Гровсмит вскинула на него глаза. — Что вы сказали? Но не успел Гиббз ответить, как дверь кабинета Энгстрома резко открылась и в приемной показался помощник шерифа в форме. Закрыв за собой дверь, он кивнул Гиббзу. — Добрый день, Хэнк, — с улыбкой произнес он. — Теперь я знаю, что означает выражение «новости странствуют быстро».[176] — Мы случайно оказались здесь, когда позвонил шериф. Хочу вас познакомить. — Гиббз посмотрел на Эми. — Мисс Хайнс, позвольте представить вам Дика Рено. Когда с представлением было покончено, Эми невольно поймала себя на том, что пытается сравнить друг с другом двух стоявших рядом мужчин. Дик Рено был почти на голову выше Гиббза и по крайней мере на полдюжины лет моложе. У него были темные вьющиеся волосы, и его можно было бы назвать весьма и весьма привлекательным, если бы не его своеобразно сплющенный нос. Может, разбил его, играя в футбол, сказала про себя Эми, если только его не разбил ему кто-то другой — при других обстоятельствах. Наверное, непросто было сделать это, если он и раньше был таким крепким и здоровым, как сейчас. Как бы то ни было, незначительный изъян его внешности скрашивался располагающей к себе улыбкой… только какого черта она тратит время на то, чтобы его разглядывать? Сначала дело, потом удовольствие. — Вы можете нам что-нибудь рассказать о случившемся? Вопрос был чисто деловой, но и в легком намеке на возможное удовольствие, который прозвучал в ее голосе и отразился во взгляде, не было ничего дурного. Кажется, это помогло, и даже больше, чем она ожидала. — Лучше, конечно, спросить у шерифа, — ответил Дик Рено. — Но раз вы уже знаете, что мы сюда кое-кого доставили, думаю, это больше не секрет. Дело в том, что мы и сами о нем не особенно много знаем. То есть пока не знаем. — Нас устроила бы и фамилия, — сказал Гиббз. — Мне она неизвестна, — словно извиняясь, ответил Рено и улыбнулся. — Он отказывается назваться, а документов, удостоверяющих личность, у него при себе нет. — Где вы нашли подозреваемого? — спросил Хэнк Гиббз. — Он не подозреваемый, — возразил Рено. — Во всяком случае, ему пока не предъявлено никакого обвинения. Мы просто задержали его, чтобы допросить. — Я слышал другое, — произнес Гиббз. — Айрин сказала нам, что вы поймали убийцу. Глаза Айрин превратились в маленькие кусочки льда. Она открыла рот и заговорила своим неприятным голосом: — С чего это вы взяли, Хэнк Гиббз?! Ничего подобного я не говорила! Будто фыркнула два раза подряд, подметила Эми и, когда секретарша перевела взгляд на Дика Рено, подумала: «Может, и в третий раз фыркнет?» — Что же касается вас, — сказала Айрин помощнику шерифа, — то, по-моему, вы уже сказали более чем достаточно. Очевидно, третье фырканье было необязательным, потому что Рено быстро кивнул, а когда обратился к Эми, на его лице снова появилась извиняющаяся улыбка. — Айрин права, мисс Хайнс. Думаю, это все, что мы можем вам сообщить, если только вам не представится случай лично переговорить с шерифом. — Случай? — У Гиббза выгнулись брови. — Это что, лотерея или что-то в этом роде? — Успокойся, Хэнк, — сказал Рено. — Он только что начал допрашивать этого парня. — А он знает, что мы здесь? Дик Рено покачал головой. — Не думаю. — Тогда это будет для него сюрпризом. Гиббз двинулся к кабинету шерифа, и за его спиной сразу раздались голоса Рено и Айрин Гровсмит: — Эй, постой-ка… — Вы этого не сделаете! Усмехнувшись, он обернулся. — Не волнуйтесь, я постучу. И затем он осуществил свое намерение. Однако долго стучать ему не пришлось. Дверь немного приоткрылась, и из-за нее показалась голова шерифа Энгстрома. — Что здесь происходит? — Вопрос был явно риторическим, и Энгстром не стал дожидаться ответа, а строго взглянул на Рено. — Выведите этих людей отсюда! — Погодите, шериф. — Хэнк Гиббз изобразил на лице улыбку. — Давайте не забывать об элементарной вежливости. Эта женщина здесь затем, чтобы встретиться с вами… — Вот как? — Энгстром перевел взгляд на Эми. — Тогда почему она не потрудилась подойти ко мне и представиться в кафе минувшим вечером? — Прошу прощения, — сказала Эми. — Но тогда я была не вполне уверена в том, кто вы такой. — А мне показалось, что вы активно подслушивали наш разговор, — продолжал Энгстром. — А мне показалось, что вы чересчур громко разговаривали, — сказала Эми. После этой реплики с Энгстромом что-то произошло. Он заморгал, а уголки его рта дернулись. — Послушайте, юная леди… — Я-то слушаю, — перебила его Эми, — но вы все неправильно понимаете. Через пару месяцев мне будет двадцать семь, что делает меня не такой уж и юной. А когда я работаю — а сейчас я как раз работаю, — то я и не леди. Если вдуматься, я вообще не леди, по крайней мере в вашем понимании этого слова. Потому что из того, что мне удалось здесь увидеть, я могу заключить, что для вас это пустой звук. Вы считаете, что юные леди должны бегать босиком и вовремя беременеть, а леди постарше — стоять у плиты… — Эми помолчала, а потом добавила, бросив взгляд на Айрин Гровсмит: — Или сидеть за столом. — Это возмутительно! — негодующе воскликнула секретарша. Эми каким-то образом удалось удержаться от вертевшегося у нее на языке ответа. Вместо нее заговорил Энгстром. — Довольно, Айрин, — сказал он и, выйдя из-за двери, посмотрел на Эми. — Буду рад встретиться с вами позднее. Сейчас могу уделить вам пять минут. — Благодарю вас, шериф. — Эми кивнула и улыбнулась. С мгновение она раздумывала, не следует ли достать из сумочки блокнот, но потом решила этого не делать. Достаточно было и того, что она победила; не нужно подстегивать удачу. — Могу я узнать фамилию задержанного? — Прошу прощения, но я не располагаю подобной информацией, — почти мгновенно ответил шериф Энгстром. — Пока. — Могу я узнать, почему вы решили его допросить? — Разве мой помощник не сказал вам? И снова почти мгновенный ответ. Эми казалось, она даже слышит, как в голове у Энгстрома крутятся колесики. Потом он сказал: — Рено дежурил возле дома Бейтса. Нынче днем он задержал человека, который пытался проникнуть в дом. — Значит, ему предъявлено обвинение, — сказала Эми. — Взлом и проникновение. — Ну, не совсем так. Эми пересмотрела мысленно набросанный образ. В голове у Энгстрома были вовсе не колесики, а весы, на которых он взвешивал собственные слова. — Рено застал его дергающим дверную ручку. — И это делает его подозреваемым? — Скажем так: это дает основания для подозрений. Есть человек, который явился невесть откуда, без машины и без документов. У него даже водительского удостоверения нет. — Это преступление, шериф? — Нет, но тот, кто убил Терри Доусон, тоже не был за рулем. В окрестностях дома Бейтса не найдено следов припаркованной машины. Но вы, наверное, уже слышали это вчера вечером. В эту минуту Эми было все равно — колесики ли крутятся или балансируют чаши весов. Ее занимало то, что делал Хэнк Гиббз. Пока она разговаривала с Энгстромом, он потихоньку продвигался к двери, которую шериф оставил полуоткрытой. Он двигался так медленно и осторожно, что ни Дик Рено, ни Айрин Гровсмит, похоже, ничего не замечали; за перипетиями разговора они не обратили внимания на то, как дверь, на которую Хэнк Гиббз надавил пяткой правой ноги, постепенно начала открываться все шире. Доступное обзору пространство кабинета увеличилось на целых шесть дюймов, и, взглянув мимо шерифа, Эми ясно увидела интерьер и человека, сидевшего за столом. — Насколько я понимаю, вы хотите сказать, что эти обстоятельства каким-то образом связаны с человеком, которого вы задержали. — Говоря это, Эми быстро перевела взгляд на Энгстрома. — Вы утверждаете, что он мог убить девочку? Глаза шерифа сузились. — Я ничего не утверждаю. Но я намерен выяснить это. — Не утруждайте себя, — сказала Эми. — Он невиновен. Глаза шерифа расширились. — Откуда такая уверенность? Эми смотрела ему прямо в лицо. — В тот вечер, когда было совершено преступление, он находился в Чикаго, в моем доме. — В вашем доме? — Да. У меня в гостях были друзья, которые могут подтвердить, что видели, как он неожиданно появился в квартире. Я сказала ему, что в данный момент не могу с ним разговаривать, и назначила интервью на утро понедельника. К сожалению, до того как наступил понедельник, я уже прочитала о том, что здесь произошло, и направилась сюда. Боюсь, я забыла предупредить его и отложить встречу. — Интервью? — Энгстром нахмурился. — Какое еще интервью? — Для книги, над которой я работаю. Он прочитал о ней в газете. — Кто он такой? — Его зовут Эрик Данстейбл, — сказала Эми. — Он специалист в области демонологии.Глава 6
Отто Ремсбах был хорошим водителем. Держась пухлыми руками за руль, он смотрел на дорогу своими свинячьими глазками. «Не очень-то доброжелательно», — мысленно упрекнула себя Эми. Но ей никак не удавалось найти в мистере Ремсбахе ничего, что могло бы вызвать доброжелательное отношение. В первый момент их встречи она пожалела о том, что приняла его приглашение на ужин, однако его звонок в гостиницу застал ее врасплох. Что ж, в конце концов, ужинать где-то было надо, а Ремсбах значился в ее списке, точнее, в одном из списков; правда, из того, что она успела увидеть, напрашивался вывод, что он, возможно, заслуживает места совсем в другом списке. Признав, что доброжелательности ей определенно недостает, Эми попыталась как можно более объективно отнестись к его тучности. Но даже если бы она смогла преодолеть распространенное предубеждение насчет полноты и вообразить Отто Ремсбаха мужчиной на сто фунтов легче, это ей не помогло бы. Каким бы худым ни стал Ремсбах, все, что с ним было связано, все равно осталось бы непомерно большим. Его винтажный кадиллак был слишком большим, драгоценный камень в его перстне был не только чересчур большим, но и слишком желтым. Голос у него тоже оказался излишне звучным, и он, увы, постоянно пользовался им с того момента, как заехал за Эми в гостиницу, и до той самой минуты, когда они подъехали к загородному клубу Монтроза. Если целью их встречи было интервью, то началось оно, прямо сказать, не блестяще. Вопросы задавал он — своим громким, раскатистым голосом, — а Эми ловила себя на том, что путается, стараясь найти ответы. — Как к вам обращаться — «мисс» или «миссис»? А почему «мисс»? И как так вышло, что такая шикарная барышня, как вы, не нашла себе мужа и не обзавелась семьей и домом? А чем вы зарабатываете на жизнь? Да, я знаю, что вы писательница, но на жизнь-то чем зарабатываете? Эта книга, которую вы написали… напомните мне ее название. Она имеет какое-то отношение к Хэллоуину? Как так получилось, что я ни разу не видел вас ни на одном ток-шоу? Могу я спросить, сколько вам платят за то, что вы пишете? Словом, Отто Ремсбах напоминал пистолет, бьющий без промаха. Это важно, повторяла про себя Эми. Без промаха. Она делала все, что от нее зависело, чтобы тоже не промахнуться и не ответить на какой-нибудь его вопрос излишне откровенно. Может быть, когда они приедут, он наконец выговорится? И тогда наступит ее черед. Вот закончит прощупывать ее своими вопросами, и она возьмет свое. За Монтрозом они свернули на извилистую дорогу, которая поднималась по склону холма и вела прямо к месту назначения. Наверху она повернула в последний раз, и затем они въехали в широкие ворота, проехали мимо заманчиво горевших огней и припарковались. На первый взгляд загородный клуб Монтроза был похож на тысячи других заведений подобного рода: развлекательный центр для богатых бизнесменов, которым еще не предъявлено никаких обвинений. Но, оказавшись внутри, Эми была приятно удивлена, увидев большой холл с камином и книжными полками. Вероятно, когда-то это была гостиная просторного и изящного частного дома. В коврах, драпировке и деревянной обшивке легко узнавались былые времена, а бар и обеденный зал явно появились в то время, когда дом переделывался для нынешних нужд. Бар был стандартный: вдоль стены с окнами тянулись кабинки, за стойкой высилась зеркальная стена. Боковые стены были вручную расписаны видами пустыни: полынь, кактус, жгучий песок, яркое солнце, все искусно подобрано с целью вызвать у зрителя жажду. Бармен красовался в алой жилетке, в дизайне высоких табуретов у стойки доминировал красный пластик, у посетителей были раскрасневшиеся, румяные лица. Время здесь не стояло на месте, а словно колебалось. Час коктейля был растянут с пяти до восьми. Вообще-то в баре было всего полдюжины посетителей, но их немногочисленность восполнялась производимым ими шумом. Эти седеющие мужчины, перешагнувшие средний возраст, одетые в ладно скроенные повседневные пиджаки и клетчатые жилетки, привыкли разговаривать так громко, как им, черт побери, хотелось, притом и на работе, и в общественных местах. Неизвестно, что могло заставить их говорить тише дома; но здесь-то они были не дома — специально заглянули сюда пропустить рюмку-другую до ужина и немного расслабиться. Эти парни почти всегда обсуждают дела за выпивкой или за ужином, и их жены, должно быть, уже привыкли к этому; во всяком случае, они знают, откуда берутся деньги, и не сидят дома, не зная, чем заняться, — всегда можно посмотреть кабельное телевидение. В обеденном зале оказалось много посетителей, но мало чего неожиданного. Кабинок здесь не было, только квадратные или круглые столы, на каждом из которых стояла зажженная свеча в стеклянном подсвечнике и вазочка с единственной розой. Поскольку это помещение было открыто относительно недавно, оно не могло похвастаться люстрами, свет был отраженный и, что приятно, не флюоресцентный. Эми заметила, что клиенты в зале в основном среднего и старшего возраста и почти половину из них составляют матери и жены. Разговаривали здесь тише, каждый третий мужчина был без жилетки и без галстука, однако пиджаки были на всех. В городках, подобных этому, которые авторы рекламных буклетов описывают как средоточие провинциальных добродетелей, ужин в загородном клубе все еще оставался своего рода ритуалом, позволявшим отличить джентльменов от просто хороших парней. Наверное, некоторые вещи никогда не меняются. Метрдотель, который встретил их и проводил к столику, был белым, а официанты и их помощники — черными: все тот же расклад — хозяин и наемные работники. Официант по имени Квентин был очень хорош. Он принял заказ у Эми — мартини с водкой — и, с молчаливого согласия Ремсбаха, записал двойное виски со льдом на него. Очевидно, вкусы ее сотрапезника здесь были хорошо известны. Эми просмотрела меню и выбрала речную форель, печеную картошку и салат, кофе потом, а вот Отто Ремсбах не утруждал себя заказом. Через соответствующие промежутки времени ему подали креветки, еще одну порцию виски, потом ресторанный стейк с кровью и еще раз двойное виски. Но Эми не особенно обращала внимание на все это. Она внимательно вслушивалась в то, что говорил Ремсбах; речь его лилась гладко, как и виски, прервавшись лишь дважды в самом начале вечера. В первый раз это произошло, когда Ремсбаху кивнула в знак приветствия направлявшаяся к своему столику пара, которую Отто в ответ коротко приветствовал как «мистера и миссис Эвершем». — Мэр Монтроза и его лучшая половина, — сказал Ремсбах, кивнув в сторону удалявшихся фигур. — Нет смысла вас знакомить — они не скажут вам ничего интересного. И потом, он меня терпеть не может, а она теперь всю ночь не будет спать, пытаясь разгадать, что я тут делал с какой-то незнакомкой. Это замечание прозвучало после креветок и второй порции виски, но Эми отметила, что смех ее партнера уже слегка превысил принятый здесь уровень децибел. Хорошие парни иногда позволяют себе лишнее. Почти сразу он прервался вторично, чему Эми была только рада. На сей раз ее познакомили с худощавым остролицым мужчиной средних лет, в котором интереснее всего была симпатичная жена на двадцать лет моложе его. Не высший класс, отметила Эми, однако, опустив взгляд и посмотрев на ее обувь, переменила свое мнение. Наличие в этом захолустье сшитых на заказ туфель из крокодиловой кожи говорило о хорошем вкусе, которого могло быть вполне достаточно для образцового брака. — Эй, Чарли, привет! — Ремсбах повернул голову в сторону пары. На женщину он не обратил никакого внимания, несмотря на то что именно она кивнула в ответ на его приветствие. Наверное, все-таки не жена, решила Эми, хотя, если не считать собрания анонимных алкоголиков в баре, нравы здесь, судя по всему, были весьма консервативные, и, чтобы привести в это общество, полное достойных и уважаемых жен и матерей, какую-нибудь девицу, требовалась немалая смелость. Впрочем, если вдуматься, то и Ремсбах проявил известную смелость, приведя сюда особу вроде нее. Но довольно поспешных суждений — несмотря ни на что, она хотела познакомиться с этим человеком. И Ремсбах тут же удовлетворил ее желание. — Сенатор, хотел бы представить вам мою приятельницу. Мисс Хайнс, это Чарли Питкин. Советую вам аккуратнее подбирать выражения, когда будете говорить с ним обо мне, ибо так случилось, что он мой адвокат. — Вы ведь писательница, да? — Эми кивнула, и худощавый мужчина едва заметно улыбнулся. — В таком случае, думаю, я догадываюсь, что привело вас сюда. Отто, наверное, сможет ответить почти на все ваши вопросы, но если есть что-то еще, что, по-вашему, смогу рассказать вам только я, то я почти всю неделю буду на месте. Вы сможете найти меня в моем офисе. — Это очень любезно с вашей стороны, — сказала Эми. Чарли Питкин покачал головой. — На самом деле это всего лишь уловка, цель которой — появление моего имени в вашей книге. — Он кивнул в сторону Ремсбаха. — Позвоните мне насчет того дела. — Завтра же утром. Эми вместе с Ремсбахом смотрела, как Питкин и его неопознанная партнерша направляются к официанту, который терпеливо ждал в дюжине шагов от столика. — Он и правда сенатор? — спросила Эми. — Разумеется. Уже три срока в законодательном собрании штата. — В голосе Ремсбаха послышалось раздражение. — Никогда не помешает иметь адвоката, который разбирается в политике. Надо отдать ему должное — у него хороший еврейский ум, и он здорово мне помогает. В этот момент Эми ничего так не хотелось, как попрощаться с Фейрвейлом. И она распрощается с ним навсегда, пообещала она себе, как только выполнит свою миссию. Она прибыла сюда, чтобы собрать сведения для своей книги, и самым разумным было вопринимать людей вроде Ремсбаха как часть этой задачи. Эми вспомнила нескольких людей, у которых она брала интервью для первой книги, — проституток, торговцев наркотиками, насильников. В сравнении с ними Отто Ремсбах едва дотягивал до четвертого деления на воображаемой шкале от единицы до десятки. С ним она справится. Едва она это подумала, как, по странному совпадению, та же мысль прозвучала в речи Ремсбаха. — …справился, — говорил он. — Он все организовал для того, чтобы я мог получить собственность Бейтса. Вот где понадобилась политика. Я-то планировал просто восстановить дом и часть мотеля и открыть доступ туристам, беря по два-три доллара с человека. Питкин же предложил кое-что усовершенствовать. Между тем Квентин, их официант, подкатил столик, на котором стояли две тарелки, высокая деревянная мельница с перцем и большое деревянное блюдо. — Перемешать салат, мистер Ремсбах? — Да. Но я сам себе положу. — И он снова раздраженно усмехнулся. Эми воспользовалась паузой и быстро спросила: — А вы не могли бы рассказать, что навело вас на мысль восстановить это место в первоначальном виде? — Карикатуры в газетах, — ответил Ремсбах. — Они-то и заставили меня задуматься. Уже лет тридцать я вижу эти картинки и слышу шутки про Нормана Бейтса и его мать. Здешние жители, похоже, помнят его, так же как помнят ту женщину на востоке страны, Лиззи Борден, или как там ее звали.[177] И я сказал себе, что если у меня есть возможность приобрести имущество, которое все эти годы было собственностью штата, то, может, стоит это сделать. Назову его, скажем, Домом Убийцы Бейтса, дам рекламу, а там посмотрим. Квентин молча обслуживал Эми — жестом предложил ей воспользоваться мельницей с перцем, получил отказ и укатил столик, и все это ни единым словом не прерывая монолог Ремсбаха. Но Эми позволила себе прервать его: — Вы сказали что-то насчет советов, которые дал вам ваш адвокат. Ремсбах кивнул. — Да. Это ему пришла в голову мысль продавать сувениры — ключи от номеров, пепельницы и прочие вещи, которые обычно тащат из мотелей. Он даже говорил о полотенцах и занавесках для душа, но я сказал ему: «Погоди, давай сначала посмотрим, как пойдут дела». Но я клюнул на его предложение напечатать открытки, а потом он захотел издать нечто вроде буклета с портретами Нормана и старушки и попросить кого-нибудь, Хэнка Гиббза например, написать небольшой текст. — Вернемся к реконструкции дома, — сказала Эми. — Насколько трудно было воссоздать обстановку? — Это было не трудно. — Ремсбах поставил на стол пустой стакан, и в нем звякнули кусочки льда. — Питкин напомнил мне, что лет семь-восемь назад собирались ставить фильм. Компания называется, кажется, «Коронет пикчерз». Его так и не сняли из-за того, что произошло, и студию продали со всем имуществом. Но Питкин вспомнил, что к тому времени, когда случились все эти неприятности, съемки уже начались, стало быть, у них имелись реквизит и мебель. Он связался с кем-то и выяснил, что все это барахло пылится на складе, вместе с декорациями или как это у них называется. Питкин договорился, и все это доставили прямо сюда. С манекенами было потруднее. — Их ведь привезли не из студии? — спросила Эми. — Нет. — Ремсбах недовольно посмотрел на услужливого официанта, снова подкатившего столик, на этот раз с основными блюдами. — Слушай, ты забыл мою выпивку! — Нет, сэр. Квентин поднял высокий стакан из укромного места между двумя куполообразными крышками, которыми были накрыты тарелки, и, обхватив его красными пальцами, поставил перед Ремсбахом. Ремсбах сделал быстрый глоток, и беседа возобновилась. — Манекены — тоже заслуга Чарли Питкина. Он заказал их в Лос-Анджелесе, где их делают для кино. — Он отклонился в сторону, давая Квентину возможность поставить на стол тарелку, после чего снова потянулся к стакану. — Эти чертовы штуковины стоят жутко дорого, но, как говорит Чарли, с ними совсем другое дело. — Еще глоток. — Совсем другое дело. Он отставил стакан и взял в руку нож. Как Эми и ожидала, во время еды Отто Ремсбах выказывал скорее энергию, чем хорошие манеры. Она отвела от него взгляд и занялась форелью. По-видимому, здешнее столовое серебро не включало в себя ножи для рыбы; но форель оказалась замечательной. Подняв глаза, она увидела, что ее сотрапезник поманил Квентина, который проходил мимо их столика на кухню. Очевидно, Ремсбах уже расправился с половиной стейка, и теперь ему требовалось залить ее новой порцией виски. — Надо признаться, тот, кто их сделал, отлично справился со своей работой. — Ремсбах кивнул, потом прожевал и проглотил кусок мяса. — При правильном освещении их не отличить от живых людей. А на мать… я имею в виду, на старую миссис Бейтс — вообще жутко смотреть. — Я слышала об этом, — сказала Эми. — Мне бы хотелось на нее взглянуть. Ремсбах недовольно посмотрел на нее. — Кто ее выкрал — вот что хотелось бы знать мне, черт побери. — Еще одна загадка, не так ли? — сказала Эми. — Я надеялась, что у вас есть какие-то соображения на этот счет. Отто Ремсбах разжевал кусок стейка, обдумывая вопрос. — Соображения-то у меня есть. Может, это преподобный Арчер. Не думаю, что он сам это сделал, но он мог привлечь кого-то. Все его чертовы прихожане настроены против меня. Эти ослы не понимают, что мой проект означает приток денег в город. — Он сделал продолжительную паузу, прежде чем снова припасть к своему стакану. После того как он сделал глоток, выражение недовольства исчезло с его лица. — Я вам вот что скажу. Когда мы начнем, их отношение изменится. Чарли говорит, что, как только ему удастся получить все необходимые разрешения, мы откроем парковку и установим пару павильонов с закуской и прохладительными напитками. У него есть безумная идея — начать продавать особый сорт гамбургеров с кетчупом — с начинкой из кислой капусты.[178] Хочет назвать их «убейбургеры». — Смешок Ремсбаха утонул в очередном глотке. — Звучит, по-моему, жутковато, но, может быть, это и сработает. Эми кивнула. Было очевидно, что пока сработало только виски. Но реакция у Ремсбаха по-прежнему была отменная: едва Квентин отвернулся от соседнего столика, как Отто перехватил его взгляд, после чего повернулся к Эми. — Простите. Хотите еще выпить? — Только кофе, — ответила Эми, повысив голос настолько, чтобы Квентин мог расслышать ее ответ. Ремсбах отодвинул тарелку. — У Питкина есть и другие идеи, но он пока держит их при себе. Знаете, нам уже дважды приходилось откладывать открытие — сначала из-за того, что кое-что не успевали привезти, а потом из-за происшествия, случившегося на той неделе. Ужасно. — Он подался вперед, опустил голову и понизил голос. — Вы сегодня разговаривали с людьми в городе. У кого-то из них есть какие-либо соображения насчет этого дела? Эми покачала головой. — А что Хэнк Гиббз? Он обычно всюду сует свой нос. — Никакой конфиденциальной информации я не получила, если вы это имеете в виду, — ответила Эми. Отто Ремсбах перешел на шепот: — На вашем месте я бы не очень ему доверялся. Он со странностями. Я так и не смог уговорить его написать в своей чертовой газете о нашем проекте. — Ремсбах снова нахмурился. — Вполне допускаю, что он и манекен украл. — Вряд ли. — Но тем не менее кто-то это сделал. И никто ничего не предпринимает, чтобы найти его. Я был у Энгстрома и Бэннинга — он главный в местной дорожной полиции, — но мне так и не удалось заставить их действовать. Впрочем, кое-что ему удалось — еще выпить. Квентин принес Эми кофе, и Ремсбах продолжил: — Вы ведь журналистка, а? У вас же должны быть какие-то идеи насчет того, что здесь случилось на минувшей неделе. Эми покачала головой. — Я даже не видела этого места. — Это легко исправить. — Отто Ремсбах поднес стакан к губам, потом поставил его на стол, и его пальцы обвили запястье Эми. — Как насчет того, чтобы прямо сейчас поехать туда и все осмотреть? Эми знала ответ на этот вопрос, но она надеялась, что ей не придется произносить его. Вместо этого она попыталась освободить свою руку от его хватки. Между тем толстые пальцы стискивали ее все крепче, а голос бормотал: — А знаете, в одном из номеров мотеля есть все — кровать, душ, все работает… Внезапно бормотание стихло, и Ремсбах, подняв голову, убрал пальцы от ее руки. Эми проследила за его взглядом. Возле их столика стоял шериф Энгстром. Ремсбах открыл рот, затем криво улыбнулся. — Как вы нас нашли? Мы тут как раз беседовали о вас… Не обращая на него никакого внимания, шериф обратился к Эми. — Следуйте за мной, мисс Хайнс, — сказал он. — Вы арестованы.Глава 7
Эми вынуждена была признать: Энгстром вывел ее из зала быстро и тихо, не привлекая ненужного внимания и не вызвав протестов со стороны Отто Ремсбаха. Пока все идет так, как наметил шериф, сказала про себя Эми, но, когда они доберутся до парковки, он будет сильно удивлен. Однако, когда они подошли к сверкающему «олдсмобилю» последней модели, который наполовину перегородил полукруглый подъезд к клубу, и Энгстром открыл дверцу, удивляться пришлось ей. — Садитесь, — сказал шериф. — Вы не арестованы. — Тогда почему… Она скользнула на сиденье, Энгстром захлопнул дверцу и ответил ей, заглядывая в открытое окно: — Это все из-за Отто. Всякий раз, когда произносишь слово «арест», люди сразу закрывают рот. Я просто подумал, что вам не захочется возвращаться в город с человеком, который крепко выпил. — Но как вы узнали про него? Прежде чем ответить, Энгстром обошел машину спереди и сел за руль. — Пятница, вечер, клуб, — ответил он. — Это происходит каждую неделю в одно и то же время. Я взял себе за правило заглядывать сюда в этот час, просто чтобы убедиться, что за ним присматривают. — Он захлопнул дверцу и включил мотор. — Что с ним будет? «Олдсмобиль» отъехал от клуба по длинной подъездной дорожке, по обеим сторонам которой стояли фонари, потом повернул налево к шоссе. — Ничего особенного. Его отведут наверх, в одну из гостевых комнат, и дадут поспать пару часов. Не беспокойтесь, до полуночи он целым и невредимым вернется в город. — Энгстром краем глаза глянул на Эми, не переставая при этом следить за дорогой. — Надеюсь, он вам не очень надоел. Эми улыбнулась. — Скажем так — я была рада вас увидеть. — Старина Отто лучше, чем то, что он говорит. Больше лает, чем кусает. — И шериф вновь бросил на нее быстрый взгляд. — Он вас там, случайно, ни с кем не познакомил? — Да, с человеком по имени Чарли Питкин. Я так и не поняла, кто он — его деловой партнер или просто адвокат. Энгстром кивнул. — Когда дело касается Питкина, ничего не понятно. Он — делец. — С ним была какая-то женщина, — сказала Эми. — Нас друг другу не представили. — Красивая? — Очень. Высокая, белокурая, с зелеными глазами… — Это его дочь. Он овдовел года три назад. Эми вновь укорила себя за опрометчивость своих суждений. Между тем Энгстром, кажется, был не прочь поговорить, и она решила этим воспользоваться. — Вы женаты? — спросила она. — Да. — И дети есть? — Нет. — Под его усами мелькнула улыбка. — Не так часто бываю дома. — Улыбка исчезла. — Подумайте сами, — продолжал Энгстром. — В департаменте две машины. Это значит, что трое помощников должны работать по восемь часов. Трое других исполняют обязанности надзирателей в тюрьме, Айрин же, слава богу, обеспечивает работу офиса. Возможно, она не следит за своим языком, но дело знает. — Кажется, здесь не так много правонарушений, — сказала Эми. — По мне, сколько бы их ни было, это много. На мой взгляд, имея так мало людей, легче предотвращать преступления, чем потом раскрывать их, так что большую часть времени я высматриваю, где что происходит. Так сказать, провожу рекогносцировки. Вот как сегодня вечером, когда я услышал, что вы в клубе с Толстяком. — Он сухо кашлянул и быстро поправился: — То есть с мистером Ремсбахом. — Не волнуйтесь, я знаю, как его здесь называют, — улыбнулась Эми. — И я в самом деле признательна вам за беспокойство. Шериф Энгстром неопределенно хмыкнул. — Это моя работа. И потом, это не просто беспокойство. — Любопытство? — Это тоже моя работа. — И моя, — заметила Эми. — Но, боюсь, мы с вами оба разочарованы. Я не услышала от него ничего нового этим вечером. Энгстром опустил стекло своей дверцы. — Не слишком дует? Эми покачала головой. — Нет. По-моему, сегодня слегка похолодало. — Что ж, о погоде мы поговорили, — сказал Энгстром. — А теперь скажите: кто такой демонолог? — Что, простите? — Демонолог — кто это? Он снова удивил ее, и, безусловно, сделал это сознательно, но на сей раз она знала, что ответить. — Специалист в сфере демонологии — области знания, которая изучает обычаи и суеверия, связанные с демонами и злыми духами. Энгстром снова хмыкнул. — Это я знаю. У нас в офисе есть толковый словарь. Я иногда заглядываю в него. — Я тоже. — Еще там говорится, что это религиозная доктрина. Вы верите в эту чушь? — Нет, а вы? Энгстром пожал плечами. — Я всего лишь полицейский, — сказал он, — и надеялся, что хоть вы меня немного просветите. Разве Данстейбл ничего не говорил вам об этом? — Нет. — Эми быстро взглянула на него. — Вы же допрашивали его. А что было после того, как я ушла днем? — Я начал издалека и проверил те имена, которые вы мне назвали. Имена людей, видевших Данстейбла, когда он приходил к вам на квартиру. Они подтвердили ваши слова. — И что потом? — Я отпустил его. — Вы, часом, не знаете, куда он направился? — спросила Эми. — Не слишком ли вы любопытны? — Энгстром откашлялся. — Знаю. Когда Данстейбл уходил, со смены возвращался Джимми Онаджер, один из моих помощников. Сменив форму на штатский костюм, он взял по моей просьбе сверхурочные и дошел за Данстейблом до автовокзала. Оказывается, его багаж, бумажник, удостоверение личности — все там, в камере хранения. Эми нахмурилась. — Вы ведь обыскали его, когда взяли? Где же он спрятал ключ? — Онаджер сказал, что ключ лежал сверху, на верхней ячейке. — У всех на виду? — Только у баскетболистов. — Энгстром вновь улыбнулся. — Наверное, он предполагал, что его могут задержать, вот и припрятал там все. Потом попросил кого-то подбросить его к дому Бейтса. Нам он сказал только, что это был водитель какого-то грузовика, проезжавшего мимо. Не хочет, чтобы у того были проблемы. — Он не любит создавать кому-либо проблемы, — подтвердила Эми. Энгстром едва заметно вздохнул. — Может, и так. И вы этого не хотите. Но если вы останетесь здесь и будете раскачивать лодку, то проблемы точно будут. Мой вам совет: уезжайте из города, пока ничего не случилось. — Я здесь потому, что пишу книгу. Мне еще нужнокое-что сделать. — Как и мне, — нахмурился Энгстром. — Мне никак не дает покоя вопрос: что привело сюда демонолога? Что он собирается делать? — Где он сейчас? — Ваш дружок? Последнее, что я о нем слышал, — что он поселился в гостинице «Фейрвейл». Эми покачала головой. — Разве я неясно выразилась? Он мне никакой не дружок! — Вот это и плохо. — И, глядя ей прямо в глаза, Энгстром добавил ровным тоном: — Он снял номер двести четыре, рядом с вашим.Глава 8
Услышав стук в дверь, Эми не испытала страха. Хотя бы за это она могла сказать Энгстрому спасибо. Однако все же было тревожно знать, кто стоит за дверью в столь поздний час. А может, она была встревожена оттого, что не знала этого? Если не считать короткого разговора, состоявшегося неделю назад за тысячу миль отсюда, человек, остановившийся в соседнем номере, был ей совершенно незнаком. И теперь приглушенный голос этого незнакомца доносился из-за двери: — Мисс Хайнс… — Да? — Это Эрик Данстейбл. — Я знаю. — Пожалуйста, впустите меня. Мне нужно поговорить с вами. Эми пребывала в нерешительности. Впустить его в номер означало впустить в свою жизнь. И чем это могло обернуться для нее? Ей было вполне достаточно того, с чем она уже успела столкнуться, находясь здесь, и меньше всего на свете хотелось принимать участие в разысканиях своего конкурента. Но как она могла быть уверена в том, что он конкурент, и знать, каковы его планы и намерения? Существовал только один способ узнать это, и лучше было воспользоваться представившейся возможностью и задать ему несколько ключевых вопросов. — Подождите минутку, — ответила она. — Сейчас подниму ключ. Ключ выпал у нее из сумочки. Она подняла его, и несколько секунд спустя Эрик Данстейбл вошел в ее номер. Когда Эми открыла дверь и взглянула на своего гостя, то снова задумалась о том, правильно ли она поступила. И еще она вспомнила об инсинуациях шерифа Энгстрома. Да как ему только пришло в голову, что она может состоять в связи с этим человеком? Эрик Данстейбл был худым, бородатым, очкастым и кривоногим. На первый взгляд — высокий Тулуз-Лотрек.[179] Вообще-то она ничего не имела против художников, увечных или против кого-то еще. Но тут было нечто большее. За толстым стеклом очков судорожно дергался левый глаз, живя собственной независимой жизнью. Это ритмичное подергивание выглядело тревожным беззвучным сопровождением хриплого полушепота, которым он произносил слова, и дополнялось угловатыми движениями костлявых рук и тонких, точно карандаши, пальцев. Ладно, сказала про себя Эми, он определенно не Рэмбо. Но кто он и что ему нужно — на эти вопросы необходимо было немедленно найти ответы. Однако вместо этого она спросила: — Как вы узнали, что я поехала сюда? — Я знал. — Он стоял за порогом и, моргая, смотрел на нее. — Так я могу войти? — Конечно, мистер Данстейбл. Эми нервно засмеялась, скрывая смущение, затем, когда он вошел, мысленно одернула себя. Сейчас было не время и не место хихикать, как школьница, однако забеспокоилась она всерьез. И не потому, что у нее в номере находился мужчина — если это безвольное существо заслуживало подобного названия, — а из-за простой фразы, которую он произнес полушепотом в ответ на ее вопрос. Она указала ему на кресло в дальнем углу комнаты, возле окна, и, едва он уселся, заговорила: — Вы говорите, что знали, что я направилась именно сюда. Откуда такая уверенность? Данстейбл пожал плечами. — В этом нет ничего загадочного, мисс Хайнс. Я читаю те же газеты и слушаю те же новости, что и вы. И когда я узнал, что случилось здесь на прошлой неделе, мне стало ясно, почему вы так внезапно покинули город и куда направились. — В таком случае вы, надеюсь, простите меня за то, что наша встреча не состоялась, — сказала Эми. — Я действительно должна была известить вас, но я уезжала в такой спешке… — Что ж, я понимаю. — Данстейбл кивнул, и его глаз задергался сильнее. — Важно то, что вы приехали вовремя. Если бы вы не встретились днем с шерифом, то, боюсь, я мог бы еще находиться за решеткой. Эми выдвинула из-за небольшого письменного стола стул и села на него. — Вы сюда приехали на автобусе? Данстейбл кивнул. — Я не вожу машину, — сказал он. — И испытываю стойкую неприязнь к путешествиям на самолетах. Полагаю, это все «демоны воздуха». Пришел черед Эми кивнуть, хотя она так и не поняла, чему именно кивает. «Демоны воздуха» — это какая-то шутка или что-то серьезное? Ей смутно вспомнилось, что это какая-то цитата, но откуда — она не знала. Зато Эми вспомнила вопрос, также связанный с этой темой, и воспользовалась случаем задать его. — А кто такой демонолог? Эрик Данстейбл улыбнулся. — Демонолог — не обязательно старик с длинной седой бородой, в развевающихся одеждах и с шутовским колпаком на голове. Это не чародей и не черный маг, у него нет волшебной палочки, он не обладает магической силой. Это даже не обязательно должен быть он. Существуют и женщины, которые тоже штудируют этот предмет, и мне кажется, это определение не хуже любого другого. Демонолог — это студент. — Прошу вас, мистер Данстейбл, не прячьтесь за формулами из словаря. — Эми подалась вперед. — Меня интересует, как вы оказались во всем этом и чем конкретно вы занимаетесь. — Могу сказать, каким образом я оказался во всем этом, как вы выразились. Я несостоявшийся семинарист. Несостоявшийся не из-за плохой успеваемости, а из-за веры — точнее, отсутствия таковой. — Не понимаю. — И я когда-то не понимал. Проблема казалась неразрешимой. По мне, теологическое понимание добра и зла обоснованно и самоочевидно. Но современная религия лишь лицемерно порицает абстракцию, отвергая стоящую за ней реальность. — Другими словами, вы хотите сказать, что верите в существование демонов? — Это не вопрос веры. Я знаю. — И вы когда-нибудь видели хоть одного? — Нет. — Снова шепот, и снова тик. — Демон — это нечто нематериальное, он бестелесен. Образы, которые он принимает, разумеется, галлюцинаторны. Может, психолог, сведущий в этнологии и антропологии, и смог бы объяснить, почему тибетский демон столь сильно отличается от нигерийского или румынского. У Эми мелькнула мысль, что ей следовало бы записывать все это, но мысль эта исчезла так же быстро, как и появилась. Лучше направить ее по более прямому руслу — из одного уха в другое. И все же ей хотелось слушать дальше. — Вы говорите, что демоны бестелесны и являются только в галлюцинациях. Как же вы можете доказать их существование, если вы их не видите? — Любой из нас видит их присутствие в людях, которые ими одержимы. К своему удивлению, Эми не нашла в себе сил улыбнуться в ответ на эту реплику. Ее не беспокоило, что она находится поздно вечером в гостиничном номере чужого города с едва знакомым человеком, который выглядит так, словно сошел со страниц комикса ужасов. А вот Данстейбл, мягко говоря, пребывал в явном беспокойстве, но и это ее не тревожило. Ее тревожила собственная реакция на то, о чем они говорили. Все это суеверия, конечно, — она это знала, об этом говорил здравый смысл, и ее разум соглашался с этим. Но за пределами здравого смысла, на уровне подсознания… что-то шевелилось. — И как же люди становятся «одержимыми»? — спросила она. Данстейбл пожал плечами. — Зло — заразная болезнь. Вирус поражает тело, когда иммунитет ослаблен. Зло ищет возможность завладеть нами в нашем сознании и нашей душе. Эми нахмурилась. — Вы говорите о гипнозе? — Это никак не связано с внушением. Одержимость использует ситуации, предполагающие утрату сознания, — такие как наркоз, ночной кошмар, обострение маниакально-депрессивного психоза, наркотическое или алкогольное опьянение. — Его тик не прекращался, и казалось, будто он подмигивает ей в свете стоявшей на столе лампы. — Разумеется, легче всего человек поддается этому во время эмоциональных пиков — при вспышках гнева, приступах истерии, в разгар сексуального или религиозного возбуждения. Эми поймала себя на том, что улыбается. — Я знаю людей, которые сочли бы оскорбительными два последних примера. — Я знаю многих людей, которые считают меня полным безумцем, — сказал он. — Но я воспринимаю это как издержку своей профессии. Эми покачала головой. — Вы сказали, что демонологи — студенты. Теперь вы утверждаете, что то, чем вы занимаетесь, — ваша профессия. Вы имеете в виду охоту за призраками или поиски ведьм? Моргание Эрика Данстейбла превратилось в знак согласия. — Да-да — охоту и поиски. Но только после этого начинается настоящая работа. — И что же это? — Экзорцизм. — В его хриплом голосе прозвучали какие-то странные нотки. «Вот оно, начинается», — сказала про себя Эмми и бросила на него быстрый взгляд. — Но я думала, что акт экзорцизма может осуществляться только служителями Церкви, посвященными в таинство обряда. — Точно такие же настроения царят и в семинарии. — Данстейбл вздохнул. — Меня исключили, когда узнали, что я практикую сам. — Он пожал плечами. — И с тех пор я все делаю сам. К счастью, несколько лет назад родители оставили мне скромное наследство, поэтому я более или менее свободен жить так, как мне нравится. И поскольку мне было отказано в посвящении в духовный сан, я считаю себя вправе действовать так, как считаю нужным, без оглядки на кого бы то ни было, благочестив он или нет. Эми подождала, когда он в очередной раз моргнет, а затем спросила: — Когда вы пытались проникнуть в дом Бейтса и вас схватили, вы как раз и собирались действовать? — Этот дом окружен аурой зла — я это чувствую. — Он с торжественным видом смотрел на нее из-за толстых стекол своих очков. — Там скрывается смерть. И снова Эми ощутила какой-то импульс из глубин собственного подсознания, как будто что-то внутри нее инстинктивно откликнулось на весь этот вздор насчет смерти и демонов. Смерть, конечно, была, есть и будет реальностью, но демоны… — Но ведь вы не за этим хотели увидеться со мной в Чикаго, — сказал она. — Ни вы, ни я не знали тогда об этом доме. Я здесь потому, что намерена написать книгу о Нормане Бейтсе. — А я здесь потому, что хочу изгнать демона, который вселился в него. «Почему я не прекратила этот разговор раньше?» — мысленно спросила себя Эми. Но теперь было уже слишком поздно. — По общему мнению, Норманом периодически завладевала личность его матери. Это не вполне соответствует вашему описанию одержимости демонами. Впрочем, это и не важно. Вы не можете изгнать демона из мертвого человека, а Норман Бейтс мертв. — А демон все еще существует. — В сочетании с этими словами его тик выглядел почти заговорщицким подмигиванием. — Когда Норман умер, он вселился в Адама Клейборна. А на прошлой неделе демон покинул его, чтобы найти другое орудие для осуществления своей цели. — Какой еще цели? — Конечная цель зла — разрушать, уничтожать. Нередко оно продолжает существовать лишь потому, что имеет возможность возвращаться в прежние места обитания. Вот почему демон явился той ночью в дом Бейтса и вселился в того, кто убил девочку. Потом он опять завладел Клейборном — в тот момент, когда Клейборн напал на доктора Стейнера. После того как Клейборн впал в бессознательное состояние, он, вероятно, переселился в более сильное и здоровое тело. Если это так, значит, кто-то еще в этом городе одержим им. — Откуда вы можете это знать? Данстейбл помолчал, поморгал, пожал плечами. — А я не знаю. Но мне известно, что завтра ту маленькую девочку будут хоронить. Там будут все. — Хриплый голос превратился в собственное эхо: — Вот тогда-то я и узнаю.Глава 9
Эми была вольна спать сколько ей угодно, а поскольку ее сон, к счастью, обошелся без кошмаров, то проснулась она поздно утром. Как ни странно, продолжительный отдых, похоже, не освежил ее. Может, это из-за погоды? Когда она открыла окно, стало ясно, что день будет жарким, сырым, облачным. На улице было слишком тепло и пасмурно, и таким же пасмурным было ее настроение. Откуда исходило тепло, было понятно, а вот причины пасмурного настроения были неясны. Даже в этот хмурый день, при неярком утреннем свете, ее впечатления от Эрика Данстейбла были исчерпывающе ясными. Ей хотелось только одного — чтобы он больше не являлся сюда и не осложнял своими теориями ее работу. Но ни его нежелательное соседство, ни столь же непрошеное предсказание не могли объяснить чувства подавленности, которое она испытывала. Вероятнее всего, Эми тревожила мысль о том, что ей придется присутствовать на заупокойной службе по Терри Доусон. Да, все дело было в этом. Эми всегда старалась избегать похорон и не особенно желала присутствовать на своих собственных. И хотя в последнем случае труп и гроб она не увидит, она все равно испытывала тяжелое чувство, представляя себе эту сцену. Возможно, когда она позавтракает, ее настроение переменится? Однако, приняв душ и надев на руку часы, Эми поняла, что это уже будет не завтрак, а нечто среднее между завтраком и обедом. Она не задумываясь надела свое лучшее платье, перед тем как спуститься в кафе. Заупокойная служба не должна была начаться раньше трех часов дня, и у нее еще будет достаточно времени, чтобы облачиться во что-нибудь более строгое, перед тем как отправиться туда. В кафе было пусто. Эми явилась в такое время, когда завтрак уже закончился, а обед еще не начинался. На мгновение она задумалась, не сделать ли ей любезный жест, пригласив Эрика Данстейбла присоединиться к ней. Но, поступи она подобным образом, он, вероятно, опять пустится рассуждать об одержимости, а Эми не была настроена разделять трапезу с демонами и, изучив меню, сразу отказалась от сандвичей с приправленной специями ветчиной.[180] То, что она заказала, ее удовлетворило, и после второй чашки кофе она оказалась способна думать о Данстейбле менее предвзято. Могло ли что-либо из рассказанного им минувшим вечером как-то ей пригодиться, когда она засядет за книгу? С мгновение эта мысль казалась заманчивой: подобные фантазии добавили бы пряности скучной массе собранных ею сведений. Однако сенсационность такого рода противоречила цели книги, которая должна была рассказывать об убийстве и его влиянии на небольшой городок, причем рассказать правдоподобно. Так что спасибо, мистер Данстейбл, и до свидания. Спасибо и до свидания и официантке, а теперь наверх. Вернувшись в номер, Эми глянула в окно и отметила некоторое улучшение погоды. Она отрегулировала кондиционер, но едва ли от этого в номере могло стать прохладнее. Во время похоронной службы тоже будет душно и влажно, и не только из-за погоды. Эми достала блокнот, присела возле маленького письменного столика на кресло, в котором накануне вечером сидел Эрик Данстейбл, и тотчас принялась записывать то, что сумела запомнить из вчерашнего разговора. Но с какой целью? Эми нахмурилась и перестала писать. Разве она не сказала себе только что, что этот материал не подходит для ее книги? Что заставляло ее тратить время на то, чтобы набрасывать заметки о невидимых созданиях, якобы переселяющихся из одного тела в другое и вершащих дьявольские дела? Упоминал ли Данстейбл о дьяволе? Этого Эми не могла вспомнить, но то, что она помнила, не отпускало ее на протяжении целого часа. Она не изменила своего решения, но на случай, если впоследствии все-таки передумает, записала то, что могла. Теперь следовало хорошенько накраситься и хорошенько подумать о том, что надеть. Ситуация требовала чего-то строгого и темного, а значит, у нее практически не было выбора. Единственное, что соответствовало этому описанию, — деловой костюм, который она несколько дней назад положила в дорожную сумку, перед тем как отправиться в аэропорт «О'Хара».[181] Но то, в чем было бы комфортно и прохладно в Чикаго, в здешней жаре вызвало лишь раздражение и неудобство. Словом, костюм не годился, но пусть будет костюм. Прежде чем приняться за макияж, Эми надела юбку, а уже собираясь выходить, натянула блузку и пиджак. Выглядела она в костюме лучше, чем себя чувствовала, но она знала, что кондиционер в ее машине работает так же хорошо, как и гудит. В холле гостиницы было только три человека, никого из них Эми не знала. Она пересекла холл и вышла на улицу. Солнце было закрыто тучами, но его лучи пробивались сквозь них, когда она шла к парковке. Подойдя к арендованной ею машине, Эми удивилась, обнаружив, что та за ночь почему-то стала ниже, чем ей помнилось, — может, она просто начала таять под действием полдневной жары? Ничего подобного. Просто какой-то мерзавец проколол шины. Эми охватили ярость и негодование. Смысл происшедшего был обескураживающе очевиден: глубокие разрезы, оставленные в протекторах, говорили сами за себя. Эми была вне себя, когда шагала обратно к стойке регистрации, чтобы сообщить о том, что она обнаружила. Молодой Чемберс внимательно смотрел на нее, но ни в его глазах, ни в выражении лица не было и намека на сочувствие. Он сказал ей, что сожалеет, что он и представить себе не может, как такое могло произойти, что прежде ничего подобного здесь не случалось, и еще какую-то ложь. Во всяком случае, Эми решила, что все это ложь, однако ей было на это наплевать. Все, чего она сейчас хотела — и на чем настаивала, — это чтобы клерк позвонил в ближайшую автомастерскую и немедленно оттуда кого-нибудь вызвал. «Немедленно» обернулось двадцатью минутами. На борту фургона, подъехавшего к парковке и остановившегося рядом с ее машиной, было написано «Автомастерская Смитти», а за рулем сидел сам Смитти. На нем были непременная бейсболка, брюки защитного цвета и такая же рубашка с закатанными рукавами. Когда он наклонился, чтобы осмотреть повреждения, Эмми залюбовалась татуировками на его руках; она все еще продолжала разглядывать их, когда возле фургона припарковался Хэнк Гиббз. Он вышел из машины, оставив двигатель включенным. — Привет, Смитти, — сказал он и добавил, обращаясь к Эми: — Что здесь происходит? Она быстро рассказала ему о случившемся. К середине ее монолога он нахмурился, а когда она договорила, его лоб прорезали глубокие морщины. — Не нравится мне это, — сказал он. — Проклянете вы этот город, когда будете уезжать отсюда. — Похоже, кто-то пытается не дать мне уехать, — ответила Эми. — Я собиралась на заупокойную службу. — Я тоже туда направляюсь, — сказал Гиббз. — Я вас подвезу. — Но что же будет с моей машиной? Гиббз подошел к владельцу автомастерской. — Как считаешь, сможешь помочь даме, Смитти? Человек в бейсболке кивнул. — Нет проблем. «Уайтуолл», определенно. Можно взять радиальные от «Климанн».[182] Гиббз взглянул на Эми. Она покачала головой. — Радиальные не обязательно, — сказал он. — Просто постарайся управиться до вечера. Дама остановилась здесь, в гостинице. Во что это обойдется, как думаешь? Смитти убрал татуированной рукой прядь волос с потного лба. — Вернусь в мастерскую, посмотрю, сколько стоят шины этого размера. Потом работа… Хэнк Гиббз улыбнулся. — Не забывай, ты мне должен. — Ладно, ладно, лишнего не возьму. — Мне нужно что-то подписать? — спросила Эми. Смитти покачал головой. — Я не смогу выписать квитанцию, пока не сверюсь с прейскурантом. Нет смысла дожидаться моего возвращения. Я возьму ваше имя и адрес у дежурного администратора и оставлю счет. — Спасибо, — сказала Эми. Когда они с Гиббзом отъехали от гостиницы, она поблагодарила и его. Он кивнул, но она заметила, что он все еще хмурится. — Что-то не так? — спросила она. — Вы оставляете свою машину у всех на виду на открытой парковке, выходящей на Мэйн-стрит. Кто-то приходит и разрезает вам все четыре покрышки. Что-то тут не так, по-моему. — Машина свернула на окружную автотрассу, уводившую за пределы города. — Что сказал Энгстром? — Я не сообщала ему об этом. — Почему? У вас есть какие-нибудь идеи насчет того, как это случилось? — Идеи есть. Думаю, кто-то выяснил у дежурного за стойкой, на какой машине я приехала. — Вы имеете в виду Чемберса? Эми кивнула. — У меня стойкое ощущение, что я ему не нравлюсь, но это ничего не доказывает. А если я подниму шум, это может вызвать у него еще большую неприязнь. Гиббз пожал плечами. — Возможно, вы и правы. Я просто сожалею о том, что у вас появилось столько проблем. — Вы тут ни при чем. Меня сюда никто не приглашал. — Эми сжала губы. — Но теперь, когда я здесь, никому не удастся меня запугать. И это правда, добавила она про себя. Сдаваться нельзя. Случай с машиной лишь укрепил ее решимость, добавив к ней еще и подозрительность. Учитывая обстоятельства, Эми могла понять, почему некто захотел намекнуть ей, чтобы она убиралась из города, однако разрезанные шины были чем-то большим, чем просто намек. Это была угроза, и она явно исходила от того, кто способен был резать не только шины… Усилием воли Эми заставила себя подавить эту мысль и улыбнуться. Но, даже подавленная, эта тревожная мысль все равно оставалась с нею, вгоняя Эми в прежнее мрачное настроение. Гиббз меж тем уже припарковывал машину у перекрестка за церковью. Увидев белый шпиль на фоне покрытого низкими облаками неба, Эми вспомнила, как много лет назад посещала художественную школу. Церковь точно сошла с картины Гранта Вуда,[183] а облака напоминали что-то из Иеронима Босха.[184] Покинув приятную прохладу салона, они оказались во власти зноя и духоты, окружавших одиноко стоявшее среди открытых полей сооружение, над которым нависало пасмурное небо. Было без десяти три. Они приехали явно не самыми первыми: около тридцати автомобилей уже стояло возле церкви, а когда Эми и Хэнк начали подниматься по ступенькам к входу, на дороге показались еще несколько машин. Те, кто приехал раньше, столпились внутри в помещении, примыкавшем к центральной части здания. Эми понятия не имела, что может располагаться за закрытой дверью в правом крыле, но с левой стороны виднелся вход в часовню. В тот момент там сидело всего несколько человек, большинство же стояло у входа. Женщины почтенного вида были рады возможности сменить домашнее платье на воскресный наряд; высокие каблуки поднимали не только тело, но и дух. Мужчины составляли заметный контраст своим спутницам, потея в костюмах, которые надевали только на свадьбы, крещения и похороны. Чувствовали они себя здесь стесненно и неловко, по всему было видно, что им куда привычнее находиться у себя дома, перебирать что-нибудь в гараже или возиться с рыболовными снастями и охотничьим ружьем. Мужчины и женщины стояли отдельными группами и переговаривались приглушенным шепотом на темы, подсказанные случаем, который собрал их здесь. Интересно, кому это пришло в голову, что в присутствии Бога человек должен говорить шепотом? Эми отбросила эту непочтительную мысль, но от гнетущего чувства избавиться не могла, более того — здесь оно лишь обострилось. Воздух в этом священном месте не охлаждался кондиционерами, а вспотевшие тела собравшихся никоим образом не способствовали уменьшению влажности. Казалось, что невнятный гул голосов делает царящую здесь атмосферу еще более тягостной. Слишком много людей собралось в этом ограниченном пространстве: результатом стала демофобия.[185] Эми сделалось совсем не по себе, когда Гиббз принялся представлять ее разным людям. Вместе с тем она понимала, что это единственная возможность познакомиться с некоторыми из тех, чьи имена непременно должны появиться в ее книге. В последующие пять минут она обменялась вежливыми фразами с угрюмым шефом местной пожарной команды, мрачноватым директором начальной школы Фейрвейла и сияющим президентом Первого национального банка. Его солнечная улыбка, очевидно, была вызвана отсутствием в Фейрвейле Второго национального банка. Но радость, как и свежий воздух, похоже, была здесь в дефиците: она явно не читалась в лицах тех людей, которых Эми узнала, — доктора Роусона, Боба Питерсона, адвоката Чарли Питкина и Айрин Гровсмит. Гиббз показал ей родителей Терри Доусон, но знакомить с ними не стал. Эми и сама узнала бы их — на обоих было траурное одеяние, черты искажены горем. Эми вздрогнула, увидев большой живот под черным платьем: мать Терри была беременна. Посреди смерти — жизнь.[186] Гиббз также представил ее Роберту Альберту — представителю похоронного бюро, отвечавшему за траурную церемонию. Вблизи смерти Альберт не выказывал никаких сильных эмоций: он сдержанно поприветствовал Эми, продолжая высматривать вновь прибывших, как театральный администратор, подсчитывающий количество зрителей, пришедших на спектакль. Из часовни донеслась органная музыка, и толпа двинулась к входу. Альберт, извинившись, оставил Эми и, подойдя к родителям Терри Доусон, сопроводил их в часовню. Гиббз тоже двинулся с места, но Эми коснулась его руки. — Давайте подождем немного, — попросила она. — Я хотела бы оказаться в последнем ряду, но, если я сяду там до начала церемонии, это будет слишком заметно. — Понял, — улыбнулся Гиббз. — Не понравится представление — всегда можно незаметно улизнуть. Эми покачала головой. — Мне интересно не представление, а зрители. А оно напоминает мне… Я не вижу здесь детей. Где Мик Зонтаг? — Она пребывает в шоке после того, что случилось, — ответил Гиббз. — Доктор Роусон посоветовал ее отцу увезти ее куда-нибудь на время. Наверное, они сейчас в Диснейленде. Хотел бы я там сейчас оказаться. — Понимаю. — Эми пожала плечами. — Но дела не отпускают. — Рассаживайтесь, пожалуйста. Еще пара минут, и мы начнем. Это сказал не тот, кого не отпускали дела, а один из помощников распорядителя церемонии. У него были изысканные, учтивые манеры университетского тренера по баскетболу. Когда они вошли в часовню, бормотание Гиббза смешалось с музыкой. — Дети сегодня в школе. Хотели было устроить выходной для одноклассников Терри, но не придумали, чем их занять. Эми двинулась ко второму месту в последнем ряду и лишь в самый последний момент заметила, что слева, всего двумя креслами дальше, сидит Айрин Гровсмит. Гиббз уже занял место справа от нее, у прохода, и идти вперед тоже было слишком поздно. Вместо этого она посмотрела в сторону аналоя на возвышении, откуда исходила музыка. Но ни органа, ни органиста не было; установленный где-то в другом помещении стереопроигрыватель транслировал священные звуки через динамики, размещенные в часовне. Затем Эми обратила свое внимание на тех, кто сидел впереди нее. В городе было всего несколько человек, которых она могла бы узнать, да и то лишь встретившись с ними лицом к лицу, и все же она попыталась распознать хоть кого-нибудь. Ее старания остались втуне: шерифа Энгстрома здесь не было, и она не смогла найти ни Дорис Хантли, ни гостиничного клерка, ни официантки из кафе. Кто-то же должен был оставаться на работе. Но ее удивило отсутствие большинства тех, кого она видела минувшим вечером в клубе. И где Отто Ремсбах? Она наклонилась к Гиббзу и спросила его об этом. Отвечая, он несколько повысил голос, чтобы его можно было услышать сквозь звуки гимна. — Он здесь не появится, и виной тому — вражда из-за дома Бейтса. Они с Арчером ненавидят друг друга. — Не совсем так. Это было сказано почти шепотом, но слова прозвучали вполне отчетливо. Эми подняла голову и увидела перед собой худое, морщинистое лицо высокого седого человека с бородой и глазами ветхозаветного пророка. Он только что вошел в часовню и незаметно встал у них за спиной. Теперь, когда он наклонился, обращаясь к Гиббзу, его уже не было необходимости представлять. — Я не испытываю ненависти к Отто Ремсбаху, — сказал преподобный Арчер. — Мои чувства направлены только против его проекта, против его намерения извлекать капитал из страданий и мучений других. Неужели вы не понимаете, что, если бы он не восстановил дом Бейтса, эта девочка не оказалась бы там и была бы сегодня жива?! Хотя говорил он мягким шепотом, в его словах слышался гневный крик. Люди по соседству стали поворачивать головы в их сторону. Гиббз поспешно кивнул. — Мне известна позиция по этому вопросу, преподобный, — пробормотал он. — Тогда почему вы ее не разделяете? На послезавтра Ремсбах назначил открытие. Как только это произойдет, последствия могут оказаться непредсказуемыми. Пора бы вам написать об этом в колонке редактора. — Я подумаю. — Уж будьте добры. Так или иначе, этого человека надо остановить, пока не пролилась новая кровь. — Арчер пронзил взглядом Эми, на которую только теперь обратил внимание. — Мы и так довольно хорошо известны своими прегрешениями, спасибо средствам массовой информации, — добавил он. — И меньше всего нам нужны посторонние, приезжающие в наш город и порочащие его имя… Неожиданно музыка прекратилась, и Арчер умолк. Выпрямившись, он устремился по проходу в направлении аналоя. Эми и Гиббз обменялись взглядами. Он коротко пожал плечами, выразив этим все, что мог бы сказать. Слева от Эми Айрин Гровсмит сидела, повернувшись в их сторону, — очевидно, она прислушивалась к словам Арчера. Даже в этой духоте Эми цепенела от ее ледяного взгляда. Взгляд был несомненно враждебным, но в нем не сквозило ничего похожего на демоническую одержимость. Если это, конечно, не было результатом вмешательства Эрика Данстейбла. Данстейбл. Эми быстро окинула взглядом головы людей, занимавших передние ряды, но тщетно. Почему он отсутствовал? Возможно, с ним что-то случилось? Возможно, кто-то устроил так, чтобы с ним что-то случилось? Глупая мысль, конечно. Некоторые из этих людей были настроены явно враждебно, но это вовсе не означало, что они опасны. Преподобный Арчер всего-навсего оттачивал на них свое красноречие, и то лишь потому, что поблизости не наблюдалось других мишеней. Они с Гиббзом были здесь единственными представители прессы, поскольку в целом вся эта история не представляла для СМИ особого интереса. Как и Терри. Какие-либо улики отсутствовали, а значит, не было и причин следить за убийством, виновный в котором никогда не будет найден. Если только Данстейбл не окажется прав. Преподобный Арчер ступил на возвышение, опустил руки на аналой и обратился к собравшимся. — Господу помолимся, — произнес он. В ответ все покорно склонили головы. — Мы собрались здесь сегодня, Господи, для того, чтобы помолиться о душе Терезы Доусон… Эми все пристальнее вглядывалась туда, где стоял Арчер, пытаясь понять, что ее смущает. И вдруг она поняла: за спиной говорившего не было цветов, венков или букетов. Она не сразу догадалась почему: это была всего лишь заупокойная служба, а не похороны. На могиле Терри уже, наверное, лежало много цветов, увядавших в предвечернем зное. — …память об этом несчастном убиенном ребенке никогда не умрет, но нас утешает сознание того, что наш агнец ныне в безопасности в лоне Господнем. Это мы пребываем в смертельной опасности, пока злодей продолжает находиться среди нас. Действительно ли он посмотрел на Эми, когда произносил последние слова, или же ей это почудилось? Она не могла сказать определенно, а тем временем люди впереди нее начали поднимать склоненные головы, откликаясь на слова молитвы. — Но жертва агнца не напрасна. Она учит нас тому, что мы должны раскаяться в своих прегрешениях и отвергнуть греховные помыслы. Не о ней ли он говорил? Но ведь ее помыслы вовсе не греховны. А найти злодея — дело Данстейбла. Если здесь действительно присутствовал демон, то у демонолога был шанс выставить его на всеобщее обозрение. Лучше уж Данстейбл с его тиком, чем этот фанатик с безжалостным взглядом. — Услышь нас, о Господи, ибо мы преисполнились решимости ступить на праведный путь, памятуя об этом нежном невинном агнце. Как говорит Псалмопевец, «не введи нас во искушение»… Эми слушала рассеянно, но эти последние слова настойчиво вторглись в ее мысли. Не имел ли он в виду искушение использовать безумные теории Данстейбла в книге, которую она планировала написать? А это искушение, безусловно, существовало. Ее первая книга имела успех, даже без особых рекламных усилий со стороны «Стейси паблишинг кампани». Отклики, равно как и продажи, оказались лучше, чем можно было ожидать, настолько лучше, что ее аванс за новый проект удвоился. Тщательное исследование обстоятельств дела Бейтса и его тайны должно было снискать еще больший успех. Но ей было мало просто большего успеха. Она хотела триумфа. Реклама на целую полосу, самые популярные ток-шоу, поездка по стране с лимузином, который ждал бы ее в каждом аэропорту, — все что полагается. Она устала говорить, что она писательница, и слышать в ответ: «Да, я знаю, но чем вы зарабатываете на жизнь?» Она устала от того, что ее всюду представляют как «мисс Хайнс». Зачем ограничиваться этим, когда у нее есть такой ловкий способ поднять тиражи? Одержимость демонами — вот этот способ. Возможно, книга потеряет в достоверности, но зато создаст ей имя. Амелия Хайнс, публичная персона. И потом, миллионы людей действительно верят в демонов, призраков и сверхъестественные силы. Так почему бы не воспользоваться такой возможностью? Притом побыстрее, пока кто-нибудь не опередил ее. Все, что ей осталось здесь сделать, — это взглянуть на дом Бейтса; показаться на церемонии Великого Открытия, которое состоится послезавтра, а потом смыться. — …и пусть память о ней живет в наших сердцах даже после того, как сотрется память о том, другом. Ибо его путь — это путь грешника, и вдвойне грешен будет тот, кто попытается воскресить его в своей памяти. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов…[187] Хорошая речь, сказала про себя Эми. Преподобный Арчер тоже извлекает капитал из смерти этого ребенка, только на свой лад. Как и Отто Ремсбах. Или как она, если поддастся искушению. — Мы, живущие, должны лелеять нежную память об агнце, который покинул наше стадо и возвратился на вечнозеленые пажити небес…[188] Тема небесного овцеводства нисколько не интересовала Эми, но местные жители, сидевшие впереди нее, похоже, были тронуты услышанным, и из первого ряда, где сидели родители и родственники Терри, ясно донеслись рыдания. Эми украдкой глянула на Айрин Гровсмит; на ледяных глазах секретарши шерифа тоже выступили слезы. В этот момент преподобный Арчер умолк и снова склонил голову в молчаливой молитве, но лишь на несколько мгновений. Затем опять заиграл невидимый орган, которому на сей раз принялся подпевать невидимый хор. Забавно, если Господь Бог не любит пение, подумалось Эми. Она бросила взгляд вправо. Любил Господь музыку или нет, неизвестно, но вот Хэнк Гиббз ее определенно не любил. В какую-то минуту он, улучив момент, незаметно покинул часовню. Почему он ничего не сказал ей? Хотя бы толкнул локтем, и все. Возможно, что-то произошло… Эта мысль заставила Эми подняться и как можно скорее переместиться к выходу. За ее спиной продолжали звучать электронно-евангелические голоса, разносимые гулким эхом. Гиббза нигде не было видно. Возможно, он вышел наружу, чтобы не слышать музыки и подышать свежим воздухом. Если так, он поступил разумно: хотя возле дверей церкви было и не столь душно, как в часовне, стойкий запах благовоний ощущался и здесь. Эми расслышала пару слов из гимна, который исполнял хор, что-то насчет использования «крови агнца».[189] Неудачное выражение, если иметь в виду проповедь преподобного Арчера. Она устремилась к выходу, желая оказаться снаружи до того, как услышит еще одно упоминание о пролитой крови. И в этот момент дверь открылась и на фоне солнечного света возник чей-то силуэт. Эми сразу поняла, что это не Гиббз, и, не успел он приблизиться к ней, узнала мятый костюм, волосы и бороду. Сегодня на нем были темные очки, скрывавшие его тик, но в целом не изменившие в лучшую сторону его облик. Более того, они придавали ему несколько зловещий вид, что в его случае определенно было излишним. — Мистер Данстейбл, я искала вас, — тихо проговорила Эми. — Почему вас не было на заупокойной службе? — Я неправильно рассчитал время, необходимое, чтобы добраться сюда из города, — ответил он. — Вы пришли сюда пешком? В такую жару? Эрик Данстейбл кивнул. — У меня не было выбора. Ни одна машина, ехавшая в этом направлении, не остановилась, и меня никто не подбросил. — Если за его вздохом и последовала горькая улыбка, борода скрыла ее. — Здешние люди не слишком-то радушны, правда? Но зато очень осторожны. Эми не сказала этого вслух. Не было смысла объяснять Данстейблу, что жители Фейрвейла косо смотрят на незнакомцев, которые выглядят так, словно сошли со страниц хоррор-комикса. А если этот незнакомец еще утверждает, что он демонолог… — Мне жаль, — сказала Эми. Ей действительно было его жалко. Учитывая то, какой путь по жаре он проделал, добираясь сюда, он вызывал скорее сочувствие, чем подозрения. И тем не менее она огляделась по сторонам, прежде чем снова заговорить. Звуки, доносившиеся из часовни, говорили о том, что церемония еще не окончилась. Но здесь, кроме нее и Данстейбла, были только тени. — Вы, случайно, не встретили по пути Хэнка Гиббза? — тихо спросила Эми. — Издателя местной газеты? — Данстейбл покачал головой. — Наверное, он поехал в другую сторону. — Произнеся это, Эми заметила, что перешла едва ли не на шепот. Что было в этом месте такого, что заставляло людей понижать голос и усмирять дух? Что бы это ни было, Эрик Данстейбл тоже это почувствовал. Усталый, весь в дорожной пыли, он вдруг как будто ожил и стал выжидающе всматриваться в окружающие тени, прислушиваться к чему-то, хотя едва ли то были неземные голоса хора. Внимательно всмотревшись в него, Эми поняла, в чем дело. То, как он наклонил голову, ясно говорило о том, что ему нет никакого дела до музыки. Как ни странно, его поза напомнила ей кое о чем другом. Совершенно другом. Так гончая берет след… И вот он заговорил — заговорил так тихо, что только тени могли его услышать. Тени услышали, и Эми удалось разобрать те несколько слов, которые он произнес торжественным шепотом: — Я был прав. Зло здесь. — Да. Я это тоже чувствую. Эми обернулась на звук голоса, который принадлежал преподобному Арчеру. Тот стоял прямо у них за спиной. Ткнув указательным пальцем в Данстейбла, он произнес: — Вы и есть это зло!Глава 10
Лишь благодаря появлению Дика Рено, помощника шерифа, их перепалка не перешла в крик. Рено вошел в церковь как раз в ту минуту, когда собравшиеся начали покидать часовню. Органная музыка все еще звучала, и это оказалось весьма кстати; по крайней мере, она заглушала гневные эскапады Арчера и хриплые ответы Данстейбла. Однако для того, чтобы ссора не привлекла всеобщего внимания, потребовалось физическое вмешательство Дика Рено, который и положил конец перебранке. Затем совместными усилиями доктора Роусона и седовласой миссис Арчер разгневанный священник был уведен с поля боя. Эми на мгновение отвлеклась, наблюдая за этим, и, когда она обернулась, Эрика Данстейбла уже не было рядом. — Улетел как летучая мышь, едва я отпустил его руку, — покачал головой Дик Рено. — Не расскажете, из-за чего это они? Эми окинула беглым взглядом толпу, направлявшуюся к выходу, и покачала головой. — Мне бы не хотелось сейчас говорить об этом. — Ну как знаете. — Рено кивнул. — Надеюсь, в машине вам будет удобнее сделать это. Эми нахмурилась. — Только не говорите мне, что я вновь арестована! Рено покачал головой. — Подъезжая сюда, я встретил Хэнка Гиббза. Он как раз отъезжал и попросил меня подбросить вас обратно в город. Говорит, не предполагал, что служба затянется так надолго. Ему надо подготовить завтрашний выпуск. Просил передать свои извинения. — Понимаю. — Эми помолчала. — А вы? — Что я? — Не против подвезти меня? — С удовольствием. — Рено сошел вместе с ней по ступенькам, потом направился по дорожке в обход здания церкви. — Я припарковался с той стороны, — сказал он. — Решил, что люди могут не то подумать, увидев, как вы садитесь в патрульную машину. — Спасибо. — Эми улыбнулась. — Весьма вам признательна. И это была правда. Меньше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы обыватели Фейрвейла приняли ее за преступницу. И без того она была приговорена быть женщиной и подозревалась в том, что она «писательница», да еще и заезжая, которую следует выставить из города. Как только патрульная машина свернула за церковью на узкую однополосную дорогу, Эми почувствовала себя более комфортно. Никто больше не смотрел на нее пристально, и не было такой удушающей жары. Рено, очевидно, проверил по карте, как можно добраться до города окольным путем, и она была признательна ему за это. Он смотрел на дорогу, что бежала впереди. Плоская линия носа портила его профиль. Когда он повернулся к Эми, этот недостаток исчез. — Вам удобно? — спросил он. — Если хотите, могу включить кондиционер. — Мне хорошо. — Эми улыбнулась. — Я вот подумала… может, я и не нравлюсь кому-то из местных, но большинство из вас — само гостеприимство. С тех пор как я сюда приехала, мне ни разу не пришлось сидеть за рулем. — И не надо, — сказал Рено. — Покрышки целее будут. Эми нахмурилась, и он это заметил. — В чем дело? Я сказал что-то не то? Эми покачала головой. — Нет, просто вы кое-что мне напомнили. Раз уж об этом зашла речь, подумалось ей, надо рассказать ему о том, что произошло на парковке возле гостиницы. Он слушал ее не перебивая, пока она не закончила. — Хотите написать заявление? — Давайте откровенно, — сказала Эми. — Какой в этом смысл? Рено пожал плечами. — Наверное, никакого. Люди здесь… да вы видели их во время службы. Некоторые сильно встревожены тем, что произошло в доме Бейтса на прошлой неделе. Черт, кое-кто до сих пор пребывает в тревоге из-за того, что случилось там тридцать лет назад. — Знаю, — сказала Эми. — И однаиз вещей, которые их тревожат, — это то, что вы что-то знаете, или им кажется, что знаете. Я говорю о самых твердолобых, вроде преподобного Арчера, Айрин Гровсмит и им подобных людях преклонных лет. Остальные же хотят как можно скорее забыть всю эту историю. — Остальные? — Эми посмотрела ему в глаза. — И вы в том числе? Вы тоже так думаете? — Полагаю, я могу говорить от имени большинства людей своего возраста, родившихся и выросших здесь, — ответил Рено. — Мне было всего лишь пять лет, когда все это началось, и я хорошо помню, как улицы были забиты автомобилями, как город наводнили репортеры и любопытные, приезжавшие даже из Нью-Йорка и Калифорнии. Сказать по правде, было довольно интересно смотреть на всех этих незнакомцев, приехавших на машинах с номерами других штатов. Эми кивнула. — Могу представить, каково это, когда тебе только пять лет. — Но беда в том, что через год мне исполнилось шесть и меня начали возить в школу в Монтроз. Там учились дети со всего округа, и все до единого знали о деле Бейтса. Каждого, кто приезжал из Фейрвейла, нещадно третировали, и я не знаю, что хуже — когда тебя бьют старшие школьники или когда младшие рассказывают эти глупые шутки про Нормана. — Я знаю, что вы имеете в виду, — сказала Эми. — Я их тоже слышала. — Но вы не слушали их двенадцать лет подряд, — сказал Рено. — Казалось, им не будет конца, и чем больше шуток рассказывали, тем меньше смеялись в Фейрвейле. Я не могу это объяснить, но тень от этих убийств повисла над городом, точно облако, и до сих пор не рассеялась. Думаю, это одна из причин, почему я радовался, уезжая в университет, — и радовался до тех пор, пока не добрался до него. Потому что, как только стало известно, откуда я прибыл, шутки начались снова. — На кого вы учились? — спросила Эми. — Сейчас это уже не имеет значения, — ответил Дик Рено. — Я хотел изучать право, но решил: к черту все — и оставил университет в конце первого курса. Вернулся сюда, прошел тесты и стал работать помощником шерифа. — Жалеете о чем-то? — И да и нет. — Рено резко взял влево, и они неожиданно оказались между двумя рядами домов. — В течение нескольких лет после моего возвращения казалось, что ситуация начинает выправляться: молодежь не особенно интересовалась тем, что произошло когда-то. Полагаю, большинство из нас знали, что Норман Бейтс еще жив и находится в больнице штата, но можно сказать, что для нас это было просто имя. Никому не приходило в голову ехать к нему с конфетами или цветами. — Если Рено и пытался пошутить, по его тону это не чувствовалось. — Потом Бейтс сбежал, а доктор Клейборн свихнулся… ну, остальное вы знаете. После этого все началось сызнова. А на прошлой неделе… — А что вы думаете о случившемся на прошлой неделе? — спросила Эми. С минуту Рено молчал, ища место для парковки. Неожиданно Эми поняла, что они находятся рядом с гостиницей. — Смотрите-ка, ваша машина на месте, — заговорил он наконец. — И покрышки выглядят совсем новыми. Эми проследила за его взглядом и кивнула, подтверждая его слова. — Вижу. Но вы не ответили на мой вопрос. Мне все-таки хочется знать, что вы думаете о случившемся на минувшей неделе? Дик Рено потянулся мимо нее, собираясь открыть пассажирскую дверь. — Скажу позднее, — ответил он. — За ужином. Эми смешалась. Это было приглашение? Впрочем, сейчас это не имело значения. Гораздо важнее было получить ответы на вопросы насчет дела об убийстве. Именно за этим она сюда приехала, а если кому-то хочется угостить ее ужином, что ж, почему бы и нет? Определенно это будет не более тяжким испытанием, чем вчерашний ужин с этим болтливым умником Толстяком Отто. — Спасибо за приглашение. — Она снова замешкалась, но на этот раз лишь на мгновение. — Вы ведь собираетесь ужинать не в гостинице? — Не беспокойтесь, я покажу вам место получше этого. — Теперь он сделал паузу. — Но есть одно обстоятельство. После ужина мне снова нужно на дежурство. Вас не смутит, если я буду в форме? — Нет, если мы будем ужинать где-нибудь за городом, — улыбнулась Эми. — Не исключено, что это даже поможет: я буду чувствовать себя защищенной. — Хорошая мысль. — Рено захлопнул дверцу, когда Эми вышла из машины. — Я заеду за вами, скажем, в полседьмого. — Меня это устраивает. — Эми помахала ему рукой, увидев, что он собрался отъехать. — До встречи. Но до этой встречи у нее было еще много дел. Во-первых, на стойке ее дожидался счет за покрышки и работу. Эми взяла его вместе с ключами у сменившей Чемберса почтенного вида дамы, в чертах которой она уловила какое-то сходство с официанткой, обслуживавшей ее накануне вечером в кафе. Может, ее сестра? Впрочем, мысли о возможной семейственности вылетели у нее из головы, едва она взглянула на счет. Общая стоимость покрышек и работы составила двести шестьдесят пять долларов — сумма, которая показалась ей вполне приемлемой. Очевидно, Смитти принял во внимание слова Хэнка Гиббза и надул шины, а не Эми. Она снова мысленно отметила, что надо бы просмотреть договор на аренду машины и условия страховки, но забыла об этом сразу же, как только вошла в номер. Вместо этого она потратила полчаса на то, чтобы дополнить начатые утром заметки. Ничего экстраординарного на сегодняшней заупокойной службе не произошло: проповедь преподобного Арчера и его стычка с Данстейблом заслуживали разве что беглого упоминания в будущей книге. Однако на всякий случай лучше все-таки записать подробности, пока они не выветрились из памяти. Когда Эми закончила, часы подсказали ей, что уже половина шестого. Облачное небо за окном имело болезненный желтоватый оттенок, а значит, на улице по-прежнему было жарко и влажно. И она чувствовала себя так же. Стоя под душем, она размышляла над тем, что ей надеть на вечер. Неплохо было бы знать, где она будет ужинать, но, кроме места, следовало принимать во внимание и другие соображения. Надо одеться так, чтобы было удобно, и при этом постараться предстать в наилучшем виде. Кроме костюма, у нее было только голубое платье, к которому подойдут сумочка и туфли на высоких каблуках. Слишком строго? Но ведь Рено предупредил ее, что будет в форме. Если он должен вернуться на службу к девяти, то, разумеется, он должен быть в форме. Не повезло ему. Вытираясь, Эми посмотрелась в зеркало и скорчила своему отражению гримасу. Отчего это она решила, что ему не повезло? И кто кого пригласил на ужин? Она вынуждена была признать, что Рено ей нравился; кроме того, прошло немало времени с тех пор, как они с Гэри расстались — как раз перед тем, как вышла ее книга. Если вдуматься, между Гэри и Диком было кое-что общее: похоже, ее привлекали мужчины с темными вьющимися волосами. Конечно, Гэри был ниже ростом и нос у него не был сломан. Он был любовником, а не бойцом, и поначалу это не представляло собой проблемы. Лишь спустя несколько месяцев она поняла, что он к тому же немного женственен и в значительной мере маменькин сынок. Эта старая барракуда распоряжалась его жизнью в соответствии с собственными извращенными представлениями о ней. Эми с самого начала следовало к ней присмотреться: в конце концов, кем надо быть, чтобы назвать сына в честь умершей кинозвезды или города в штате Индиана?[190] И тем не менее у них все шло ровно и гладко до тех пор, пока барракуда не взбаламутила воду и Гэри не свалился за борт. С того времени у Эми никого не было, а в последние полгода единственным мужчиной в ее жизни был Норман Бейтс. Ей требовалась перемена, и притом срочно, но сегодня был явно не тот случай. И даже если случай представится позднее, она отнюдь не была уверена, что связь с помощником шерифа провинциального городка — это то, что ей нужно. По крайней мере не в этом городке. И тем не менее стоит потратить время на макияж, особенно после того, как она надела платье через голову и испортила прическу. В 6.26 она обрызгала одеколоном свои стратегические места, в 6.27 взяла сумочку и, выйдя из номера, бросила в нее ключ и ровно в 6.30 вышла из холла гостиницы на улицу. Сгущались сумерки, но не было даже намека на ветерок, который развеял бы духоту и влажность. Большинство магазинов, расположенных вдоль улицы, закрылись в шесть; и покупатели и хозяева отправились по домам ужинать; так что лишь водители нескольких проезжавших мимо машин могли видеть патрульный автомобиль, подкативший к зданию гостиницы. Когда Эми садилась на переднее сиденье, на улице зажглись фонари. Они тронулись с места, при этом Дик Рено опять выбрал маршрут, позволявший не привлекать к ним праздного внимания. На этот раз они направились в сторону шоссе, но и там движение не было оживленным. Настроение Рено тоже нельзя было назвать оживленным. Он приветствовал Эми довольно радушно и, вне всяких сомнений, был впечатлен тем, как она выглядит. Однако, даже обсуждая с ней погоду, он говорил тихо, а затемненные черты его лица были неподвижны. Мрачное настроение. Эми попыталась заполнить паузу, возникшую в разговоре, замечанием о том, как удивила ее умеренная сумма, в которую обошлась замена шин. Рено ничего не ответил, и она вознамерилась избегать этим вечером важных тем. Однако прежде чем последовать этому решению, произнесла: — Может быть, мне стоило попросить Смитти оставить машину на ночь в гараже? Но, надеюсь, тот, кто порезал мне шины, не предпримет попытки повторить это. Дик Рено покачал головой. — Не беспокойтесь об этом. Сдается мне, то, что произошло минувшей ночью, не было актом вандализма. Скорее это что-то вроде предупреждения. — Дескать, убирайся из города и не возвращайся? — Эми кивнула. — Но я не убралась. Что же теперь будет? — Каждые полчаса по Мэйн-стрит проезжает патрульная машина. Энгстром распорядился, чтобы за вашей машиной присмотрели особо. Не думаю, что возникнут проблемы. — Вы моя проблема, — сказала Эми. — У вас такой голос, будто вы чем-то подавлены. Что-то случилось после того, как вы днем высадили меня у гостиницы? — Со мной все в порядке. С тех пор как утром позавтракал, ничего не ел, так что единственное, что мне сейчас нужно, это подкрепиться. — И выпить. — Не сейчас. Не забывайте, мне нужно вернуться на службу, но вас пусть это не останавливает — напитки здесь особенные. Размеры порций и разнообразие сортов рома в «Уинг-Чу» были удивительны, равно как и месторасположение этого китайского ресторана — на холме, сразу за вторым съездом с шоссе. Она так и сказала Рено, и впервые за вечер его ответ сопроводила улыбка. — Вообще-то это заведение держит швед. Уинг-Чу — вымышленное имя. Попробуйте переставить слоги местами. — Чу-Уинг?[191] — Эми рассмеялась. — Понятно. Но вы говорите, что кормят здесь хорошо? — А вы посмотрите меню. Она последовала его совету, потягивая напиток, который заказала, — смесь фруктового салата с алкоголем, почему-то названная «Таитянский зомби». Но ведь на Таити нет зомби, подумалось Эми; впрочем, в напитке было достаточно рома, чтобы превратиться в одного из них не сходя с места. Она осторожно потягивала напиток через соломинку, наблюдая за Диком Рено, который наливал себе воды со льдом. В кабинке было уютно, однако он явно испытывал дискомфорт. — Выбрали что-нибудь? — спросил он. — Может быть, вы закажете на свой вкус? И он заказал. Официант был маленького роста, желтолицый, хотя, судя по акценту, родом скорее из Мехико, чем из Пекина. Однако названия блюд, которые перечислял Рено, явно были восточные. Когда официант отошел, Рено взглянул на нее. — Надеюсь, вам понравится то, что я заказал. — Я не беспокоюсь насчет этого, — ответила она. — Я вам доверяю. — Спасибо. — Но почему вы мне не доверяете? — Ничего подобного. — Будьте со мной откровенны. Что-то все-таки произошло после того, как вы высадили меня у гостиницы. — Эми подалась вперед. — Это связано с делом об убийстве, так? — Нет… но к вам это имеет отношение. — Что бы это могло значить? — Энгстром спросил у меня, где я собираюсь ужинать, и я сказал ему. Он дал мне несколько советов. — Каких, например? — Чтобы я постарался убедить вас не проявлять излишнего любопытства и не задавать ненужных вопросов. — Я знаю, что не нравлюсь ему, — сказала Эми. Рено покачал головой. — Вы не правы. Он вас уважает. Ваша книга — вот что ему не нравится. Да и мне тоже. — Эй, подождите-ка! Как вы можете судить о том, что еще даже не написано? — Потому что мы уже знаем, к чему приводят подобные начинания. Года не проходит без того, чтобы какая-нибудь газета или журнал не напечатали все ту же старую историю про Нормана, а то и новую. Издевался ли Норман над своей матерью, прежде чем она умерла? Сколько еще женщин он мог убить и похоронить в болоте? Не забывайте — о нем едва не сняли фильм, вот только Клейборн им все испортил. А то, что натворил он, лишь усугубило и без того скверную ситуацию: о нем тоже стали писать. А теперь вы намерены собрать весь этот мусор в одну большую толстую книгу. — Ничего подобного, — сказала Эми и умолкла: официант как раз подкатил столик с их заказом. Они сидели молча, пока он их обслуживал. Эми узнала мясо с вермишелью, какие-то китайские овощи, почти все приправы, но остальное требовало изучения. Она взяла вилку и принялась исследовать блюда, одновременно объясняя Рено свою позицию: — Я просмотрела большую часть тех газетных и журнальных публикаций, о которых вы говорите, и могу согласиться, что львиная их доля — это погоня за сенсацией и явные домыслы. Все это действительно можно назвать мусором, но вы ошибаетесь насчет того, что я собираюсь с этим мусором сделать. У меня нет желания сваливать его в свою книгу. Если она получится большой и толстой, то это потому, что я намерена наполнить ее фактами. Я приехала сюда затем, чтобы проверить как можно большее количество сведений и попытаться их систематизировать. — И вы действительно думаете, что это может принести кому-то пользу? — Скажите вашему другу шерифу, что мы с ним, в общем-то, делаем одно дело, — сказала Эми. — Мы оба ищем улики. И кстати, я действительно полагаю, что моя книга принесет пользу. Сегодня днем вы рассказывали мне, каково это — годами ощущать, что за тобой по пятам, точно призраки, следуют воспоминания о тех убийствах. Единственный способ забыть все эти шутки, сплетни и дикие выдумки — это доискаться правды. Если мне удастся рассказать всю эту историю должным образом, Фейрвейл раз и навсегда избавится от своих призраков. А эти кисло-сладкие креветки вкусные. — Надеюсь, что вы правы, — сказал Рено. — Я имею в виду, насчет книги. Не хотелось бы мне, чтобы моему сыну пришлось столкнуться со всей этой грязью. — Сыну? — Эми воткнула вилку в ломтик морского ушка, но остановилась. — Вы женаты? — Был. — Принявшись за еду, Рено, похоже, немного расслабился. — Дэвиду уже одиннадцать, он учится в том же классе, в котором училась Терри. Случившееся на прошлой неделе здорово потрясло его. Надо бы мне поговорить с ним об этом. — Почему же вы этого не делаете? — При разводе было оговорено, что я могу видеть его дважды в месяц, по воскресеньям. Согласно графику, ближайший случай представится в этот уик-энд. — Рено нахмурился. — На днях я снова иду в суд, чтобы добиться права опеки. Парень должен находиться со мной, особенно в такое время. Не нравится мне, что он должен сидеть в доме каждый вечер из-за комендантского часа… — Так вот почему я не вижу на улицах детей. Рено кивнул. — Приказано держать их дома после убийства Терри. — Шериф Энгстром не говорил мне об этом. — Эми помолчала. Морское ушко тоже было вкусное. — Думаю, он не слишком озабочен тем, чтобы информировать меня о происходящем. — Я разделял его позицию, пока вы не объяснили мне замысел вашей книги. — Рено больше не хмурился и продолжал есть. — Но вообще-то мы с Энгстромом не всегда сходимся во мнениях. Например, я не согласен с его мыслью, что убийца — приезжий. Люди Бэннинга из дорожно-патрульной службы задержали парочку на другой день после убийства, но у обоих есть алиби. Я так думаю: если в деле замешан приезжий, то почему он ничего не взял в доме? — Кое-что было взято, — возразила Эми. — Восковая фигура миссис Бейтс. — Она помолчала. — Но, возможно, это довод в пользу вашей версии. Зачем случайному человеку красть подобную вещь? — Зачем понадобилось изготавливать подобную вещь, вот с чего надо начинать! — Рено снова нахмурился. — Вы рассчитываете, что ваша книга кому-то или чему-то поможет? Забудьте об этом, леди: ничто не поможет, пока существует этот чертов Ремсбах. Когда он послезавтра откроет эту приманку для туристов, этот город будет окончательно вывалян в грязи. И жизни наших детей тоже. Он уже отравил их этим, и, думаю, разговор с Дэвидом ничего не даст — это все равно что пытаться говорить с самим Ремсбахом. — Простите, — сказала Эми. — Я не хотела портить вам ужин. — Это не ваша вина. — Рено постарался изобразить на лице улыбку. — Давайте больше не будем об этом говорить. Хотите немного вареного риса? Эми попробовала вареный рис, попробовала избегать всего, что имело отношение к Норману Бейтсу, попробовала приободрить Дика Рено болтовней о разных пустяках. К концу ужина он уже не хмурился, а когда они расставались у входа в гостиницу, Эми окончательно уверилась в том, что его настроение улучшилось. Одно она поняла определенно: нельзя задевать его больные струны. Возможно, это и стало причиной его развода… — Спасибо, что поужинали со мной, — сказал он. — Спасибо, что пригласили. — Надеюсь, я не испортил вам вечер, — сказал он. — Может быть, до того как вы уедете, мы повторим это? Она кивнула. — Я дам знать. — Отлично. Ну, мне пора на службу. Когда его машина отъехала, Эми отвернулась. Казалось, город за ее спиной уже приготовился ко сну, улицы и дома спали, объятые темнотой. Не спала только Эми.Глава 11
Толстяк Отто Ремсбах сгреб со стола счет и швырнул его на пол. Не обращая внимания на неодобрительный взгляд Дорис Хантли, он сделал изрядный глоток пива. Что это сегодня нашло на Дорис, черт побери? Может, мамочка сказала ей, что джентльмену не подобает пить пиво из банки, находясь в постели с леди? Но с чего это Дорис взяла, что она леди? И если ее мать так озабочена тем, что он пьет пиво из банки, то почему эта старая сука не пришла вместе с Дорис и не наполнила ему стакан? Ремсбах рыгнул, выражая таким образом одобрение напитка и собственного остроумия. Дорис недовольна, ну и черт с ней. Это не первый его глоток в этот вечер и не последний, и, если малютке это не нравится, она может идти куда подальше. Его это уже достало. В конце концов, кто-то должен сказать ей, что леди не подобает курить в постели и, кроме того, это вредно для здоровья, особенно когда парень, с которым ты развлекаешься, шлепает тебя по заднице. Как раз сейчас он имел возможность как следует разглядеть эту часть ее тела, потому что Дорис, затушив сигарету о пепельницу на столике возле кровати, уткнулась в подушку, повернувшись к нему спиной. Еще один способ, которым леди выражают неудовольствие своим любовникам. Впрочем, если уж на то пошло, он тоже не получил того, чего ожидал. Кроме того, едва она отстранилась от него, как начала издавать те жуткие звуки. Истинные леди не храпят. Ремсбах кинул пустую банку из-под пива на пол рядом с кроватью и открыл новую. Это была уже вторая упаковка, но неплохо бы прикончить и ее, пока пиво не стало теплым. Хорошо бы иметь здесь что-то вроде портативного холодильника, чтобы пиво не нагревалось. Может, стоит сложить банки в складках тела Дорис? Она достаточно фригидна, чтобы их охладить. Ремсбах попытался было хохотнуть, но вместо этого рыгнул. Черт побери, он сегодня в ударе — настоящий Джонни Карсон, и так же раскрепощен. Он сделал еще глоток, и степень раскрепощенности стала выше. Соображал он плохо — его мозги сегодня перенапряглись. Утром доставили многое из того, что он заказывал, — обычной почтой и через «Федерал Экспресс». Открытки с видами дома Бейтса, почтовая бумага с «шапкой» «Мотель Бейтса» и эти дурацкие значки с надписью «Норман любит мамочку». Эти значки — идея Питкина; да почти все это — его идеи, включая рекламу, которая должна появиться в газетах Монтроза, Рок-центра и еще в шести еженедельниках в соседних округах. Пока было слишком рано и рискованно тратить деньги на рекламу в других штатах и платить по расценкам больших городов, но, если одиночные выстрелы в окружных еженедельниках привлекут достаточно простофиль на послезавтрашнее Великое Открытие, Питкин займется и ежедневными газетами. Следующим шагом станет радио, а затем телевидение. Пока же он был занят отслеживанием того, как выполняются заказы. Завтра кто-то явится, чтобы перевезти весь этот хлам в дом и контору мотеля для демонстрации и продажи. По крайней мере, Ремсбах надеялся, что кто-то явится; этим занимался Чарльз К. Питкин. Это он нанимал людей, начиная с работника, осуществлявшего адресные доставки, и заканчивая персоналом мотеля с полной занятостью. Последнее, возможно, несколько чересчур; для начала хватит девушки, которая будет продавать сувениры, и двух парней, поочередно водящих экскурсии по мотелю и дому. Открыто с десяти до шести, воскресенье — выходной. Если дела пойдут хорошо, то они станут работать и в ночное время — у Чарли уже были кое-какие эксцентричные идеи насчет того, чтобы выставлять на продажу ночных призраков. И конечно, они все замостят, установят вокруг парковки забор с воротами и караульной будкой. Если дела пойдут хорошо. Отто Ремсбах взял еще одну банку пива — кому, черт побери, есть до этого дело? Дела должны пойти хорошо, после того как он вложил столько денег в одну только подготовку. Но, как сказал Чарльз, нужно что-то делать, поскольку сбыт сельхозорудий шел из рук вон плохо: мелкие фирмы напирали, а крупные покупали оборудование в других местах по оптовым ценам. Так что пришло время принимать какое-то решение. Беспокоиться не о чем: Чарли берется лишь за верные дела, и козыри всегда на руках у него. Как он там сказал? «Дела в мотеле пойдут хорошо тогда, когда посещение платного туалета будет заказываться заранее». Чарли — наглец и циник, но его идеи способны приносить доход. И то, что он придумал, — это только начало. Следующим шагом станет открытие настоящего мотеля. Потом они разрекламируют это заведение по всему штату, а затем шагнут за его пределы. Посетите мотель Бейтса и другие Дома Ужасов! Это была еще одна потрясающая идея Питкина. Не просто музей восковых фигур, а целая сеть независимых друг от друга выставок. Если они сумели открыть мотель Нормана с домом Мамочки по соседству, то почему бы не построить что-нибудь для Бостонского Душителя,[192] для «семьи» Мэнсона[193] и других знаменитых маньяков? Черт, да будь у них деньги, они воссоздали бы целую улицу старого Лондона и воскресили бы Джека Потрошителя.[194] «Тематические парки» — вот как сейчас называются такие места. Да если дела пойдут как надо, они заткнут за пояс и Диснейленд, и тур по студии «Юниверсал». А большие деньги не соберешь лишь на входных билетах. Концессии — вот секрет фирмы. Господи, подумать только, сколько можно заработать на одной только льготной продаже пива! При мысли о пиве он снова рыгнул, и его партнерша проснулась. Перевернувшись на спину, Дорис Хантли заморгала, глядя на него мутными глазами. — Что ты сказал? — пробормотала она. — Ничего. Просто я думал о пиве. — Ты только о нем и можешь думать. Что нового надумал на этот раз? — Не об этом пиве, дура. — Ремсбах сделал жест рукой, в которой держал банку. — Я говорю о пиве, которое будут продавать в доме Бейтса. Его рука дрогнула, и он уронил пустую банку на пол. — Наверное, понадобится лицензия? — Конечно, и на павильоны по продаже фастфуда тоже. Вот тут твой босс и пригодится. — Не очень-то на него рассчитывай. Я знаю, что Чарли как-то доставал паре клиентов лицензии на продажу алкоголя, но это было нелегко. Потребовало немало времени и хлопот. — Я могу подождать. — Ремсбах вознаградил себя за терпеливость очередной банкой пива. — Нам нужны разрешения на мотель и концессии, и затем мы развернемся по-настоящему. — Знаешь что, Отто? Тебе надо перестать беспрерывно пить пиво. — Дорис закурила и окинула его осуждающим взглядом. — Нагрузился до того, что ничего не понять. — Черта с два я перестану! И он принялся объяснять ей, что было у него на уме. Сколько даст он и сколько — Чарли, не имеет значения: как только дело закрутится, денег станет больше, чем вложили они оба. Пластмассовые сувенирные ножи с надписью «Искренне ваш, Джек Потрошитель» на ручках.[195] Целая комната восковых фигур в одежде медсестер, похожих на тех восьмерых девушек, которые когда-то были убиты в Чикаго.[196] Можно еще выставить ряд масок, изображающих известных убийц, по крайней мере мертвых, которые не станут протестовать против вторжения в их частную жизнь. — Как тебе это? — Ремсбах рассмеялся. — Такие подонки всегда поднимают шум, когда кто-то вторгается в их частную жизнь, — и это после того, как они сами вторглись в чье-то влагалище мясницким ножом. — Ты отвратителен! — Неужели? Ну, есть много людей, которые думают по-другому. Они придут посмотреть, а мы с твоим боссом озолотимся. Дорис отложила сигарету и потянулась за своим нижним бельем. — Отчего ты так уверен, что все будет именно так? — Потому что так это будет работать наилучшим образом, вот почему. — Ремсбах бросил на нее недовольный взгляд. — Все, что у меня есть, вложено в это, плюс то, что Чарли получил, заложив кое-какое имущество, которое, между прочим, мне не принадлежит. Я не рассказываю тебе ничего такого, чего бы ты не знала; черт, да большинство бумаг, касающихся этого проекта, прошли через твои руки. Пока он просто съедает деньги, пережевывает их и выплевывает. — Ремсбах нахмурился. — Хотел бы я знать, кто стащил эту чертову восковую фигуру матери. Зачем кому-то понадобилось делать это? — Не знаю, — ответила Дорис. По ее виду трудно было судить, волнует ее это или нет. Она сидела на краю кровати, пытаясь натянуть через голову платье. — Эта штуковина стоит целое состояние. Чарли нашел мастерскую на побережье и заказал нам еще одну, только к открытию ее не сделают. — Скверно. — Дорис поднялась, разгладила платье на бедрах и надела туфли. — Может, пришлют ее тебе в День матери.[197] — Ничего, пока обойдемся и без нее. — На лице Ремсбаха появилась философская улыбка человека, убежденного, что следует с оптимизмом смотреть в будущее. — Кто бы ни убил Терри Доусон, он оказал нам услугу: вся эта шумиха только увеличит приток публики. Волосы Дорис были растрепаны, но если она и собиралась привести их в порядок, последняя реплика Ремсбаха заставила ее переменить намерение. Схватив с ночного столика свою сумочку, она повернулась и устремилась прочь из спальни, по дороге дав Отто Ремсбаху кое-какие инструкции, которым он, в силу известной ограниченности человеческой анатомии, никоим образом не смог бы последовать. Зато он смог запустить ей вслед полупустую банку; та ударилась в верхнюю часть двери и, отскочив, упала на пол. К черту банку. И к черту Дорис. Надо выпить еще пива. Отличная вещь. И скатертью дорога! Но не успел он открыть банку, как зазвонил телефон. Кто бы это мог быть? Эми Хайнс собственной персоной, живьем, не в записи. Та самая высокомерная сучка, которая бросила его накануне вечером. Отвечая, Отто Ремсбах очень старался, чтобы его голос и мысли в этот момент были внятными. И это ему как будто удавалось — а почему бы и нет? Деловые разговоры по телефону никогда не были для него проблемой. Как любил говорить Чарли, он родился с трубкой в руке. Проблема заключалась в том, что этот разговор был вовсе не деловым. Единственное, что ему оставалось, это говорить «да». — Я знаю, что уже поздно и я звоню неожиданно, но мне действительно нужно увидеться с вами на несколько минут, если вам позволяет время, — сказала она. Ответить утвердительно было не сложно; куда сложнее оказалось скрыть удивление в голосе. — Через полчаса? — Отлично. Он повесил трубку или, точнее, попытался это сделать. С третьего или четвертого раза ему это наконец удалось. Дело было не только в опьянении: Ремсбаха охватило смешанное чувство волнения и ожидания, но оба они оказались вытеснены торжеством. То, что она бросила его в клубе, не выходило у него из головы целый день. Ну, выпил он с ней немного, подумаешь. Он вспомнил, что пригласил ее с собой в тот дом, но и в этом не было ничего особенного. Проблема была в том, что она его отвергла. Но сегодня ей придется переменить свое отношение. А может, она уже это сделала? Может, ей что-то нужно, может, он сумеет рассказать ей о чем-то, оказать какую-либо услугу? Ладно, чего бы там она ни хотела, эта леди получит гораздо больше, чем ожидает. Полчаса. Еще можно выпить, прежде чем начать одеваться. А может, не надо? Может, лучше расслабиться на пару минут, а затем взять себя в руки? Он провел толстым указательным пальцем по правой щеке. Можно и не бриться. Значит, у него есть еще пара минут. Выключить лампу. Закрыть глаза. Расслабиться. Но не засыпать. Десять минут — вот все, что у тебя есть. Расслабься. Дыши глубоко. Не забудь заправить постель, когда встанешь, убери пивные банки и прочий мусор. И еще не забудь про эти чертовы окурки со следами губной помады Дорис. Правильно мыслишь. Отдыхай. Здесь. В темноте. Проснулся он неожиданно. Должно быть, забылся. Как долго он здесь лежит? Может, Эми приходила, увидела, что он спит, и ушла? Этого он не помнил. Наверное, она заходила, но что случилось потом, он совершенно не представлял. Ясно было одно: она не ушла. Он чувствовал прикосновение ее голого бедра к своему. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы отодвинуться от нее. Затем он включил лампу на ночном столике и повернулся, чтобы получше рассмотреть ту, что лежала в его постели. Это была не Эми. И не Дорис Хантли. С подушки на него косилась мать Нормана Бейтса.Глава 12
Эми вошла в холл гостиницы, радуясь тому, что попала из уличного зноя в относительно прохладное место. Дежурный за стойкой оторвался от комикса, но она разминулась с ним взглядом и направилась прямиком к стоявшему внизу лифту. Обычно лифты вызывали у нее легкий приступ клаустрофобии, но на этот раз Эми обрадовалась, когда дверь закрылась и она в одиночестве начала подниматься. Слишком много сегодня было людей вокруг, слишком много взглядов. Весь город имел возможность рассмотреть и обсудить ее. Ну и что с того? Выйдя из лифта, Эми пожала плечами и принялась искать в сумочке ключ. Пусть шепчутся за ее спиной, лишь бы не вонзали в нее нож. Не самая приятная мысль, когда в темноте открываешь дверь и нащупываешь на стене выключатель. Верхний свет озарил номер, в котором, кроме нее, никого не было. И тем не менее Эми вздрогнула от неожиданности, когда раздался звонок. Заперев дверь, она торопливо подошла к телефону, пытаясь с трех раз угадать, кто бы это мог быть. Кто может звонить ей поздним вечером? Хэнк Гиббз? Шериф Энгстром? Эрик Данстейбл? — Добрый вечер, мисс Хайнс. Надеюсь, я не побеспокоил вас в этот час. — Нет, я только что вернулась с ужина. — Эми сделала паузу. — Кто это? — Николас Стейнер. — Доктор Стейнер! — Эми снова помолчала. — Простите… Я не узнала ваш голос. — Я тоже. — Стейнер слабо хихикнул. Говорил он медленно. — Пытаюсь размягчить свои голосовые связки, но хотел позвонить вам как можно раньше и сказать, что, к сожалению, не смогу с вами встретиться. — Вы отменяете встречу, потому что вас пытались убить? — спросила Эми. — Боюсь, вам придется подыскать повод получше. В ответ Стейнер хихикнул несколько громче. — Хотите, договоримся на другое время? — Конечно. Вы сейчас в больнице? — Меня отпустили сегодня днем, наказав воздерживаться от полноценной рабочей нагрузки до конца недели. Я отдыхаю, ни о чем не думаю, и мне это страшно надоело. — Так что я для вас — последнее утешение? — Я предпочитаю воспринимать вас как объект моего живейшего участия. — Очень любезно с вашей стороны. Большинство людей, с которыми мне пришлось здесь столкнуться, не испытывают подобных чувств, — сказала Эми. — Мне кажется, единственное, что их заботит, — это чтобы я поскорее покинула город. — И когда это произойдет? — Я еще не решила. — Эми помолчала. — Как вы думаете, вы сможете встретиться со мной завтра? — С удовольствием. Когда вам удобно? — Лучше всего, наверное, днем. Если бы мы могли провести час, скажем, около трех… — Отлично, мисс Хайнс. Пусть будет половина четвертого. У меня будет время вздремнуть после ланча. — Хорошо. До встречи. — Эми уже хотела повесить трубку, но решила задать еще один вопрос: — А как там дела у доктора Клейборна? — Не очень хорошо. Его перевели в больницу «Бэнкрофт Мемориал», и ни у кого из тамошнего персонала я не могу получить прямого ответа. Возможно, мне удастся что-то выяснить к моменту нашей завтрашней встречи. — Спасибо, доктор. Буду с нетерпением ждать ее, а пока не беспокойтесь ни о чем. — Не сомневайтесь, так оно и будет. — Стейнер снова хихикнул. — Возможно, я даже не стану утруждать себя тем, чтобы побриться. Повесив трубку, Эми достала один из своих блокнотов, тот, что был поменьше, но не для того, чтобы записать в него время завтрашней встречи. Это она запомнит. Однако пришло время обновить планы на будущее, взвесить шансы, оценить перспективы. Исходя из того, что только что сказал Стейнер, встретиться с Клейборном едва ли удастся. Придется довольствоваться тем, что сможет рассказать о нем сам Стейнер. Так что вычеркиваем Адама Клейборна, доктора медицины. И Боба Питерсона вычеркиваем, и доктора Роусона; что же касается людей вроде преподобного Арчера, нет смысла даже записывать сюда их имена. Хэнк Гиббз? Возможно, стоило поговорить с ним еще раз, равно как и с шерифом Энгстромом, если только удастся найти щель в его броне. Пока этот маленький человек казался ей Ахиллом, лишенным уязвимой пяты. Кто же оставался? Эми не задумываясь отвергла идею побеседовать с родителями Терри Доусон. Не было нужды эксплуатировать их скорбь и делать сенсацию из печали друзей и одноклассников жертвы. Не такая это будет книга. Но какая? Это Эми и пыталась понять, пробегая глазами записи. По правде говоря, пока у нее набралось не много нового материала — возможно, потому, что его и не существовало. Не исключено, что этот адвокат, Чарли Питкин, знал, где закопаны тела, но что-то подсказывало ей, что он не будет ради нее заниматься гробокопательством. Сенатор штата не станет разбрасываться секретами, а судя по тому, что рассказал Отто Ремсбах, старина Чарли вообще не имел привычки разбрасываться чем-либо. Эми подумала об Айрин Гровсмит, о Дорис Хантли, о секретарше доктора Роусона — как ее там, Мардж, Марджи? — но тотчас отвергла их всех. Капитана Бэннинга тоже можно было не брать в расчет: она его пока не видела, но, даже если бы им удалось встретиться, велика вероятность того, что он оказался бы кем-то вроде Энгстрома. Дик Рено — не Энгстром, это уж точно, но Эми уже знала, чего от него ждать. А если она задержится здесь еще на пару дней, то, возможно, и уступит ему — просто так, от скуки. Так что и его можно было вычеркнуть: меньше всего Эми сейчас хотелось обременять себя связью с помощником шерифа из провинциального городка и его проблемами. Книга все-таки будет о деле Бейтса, а не о переживаниях по поводу бывших жен или опеки над одиннадцатилетними мальчиками. Ты хороший парень, Дик Рено, но сейчас у меня нет времени, чтобы влюбляться или влюблять кого-то в себя; ступай плакаться в другую жилетку, не в мою. И тем не менее Эми понимала, что она в известной мере обязана ему, после того что он рассказал ей за ужином о планах Отто Ремсбаха. Они наверняка найдут отражение в книге, ведь и сам Ремсбах ронял некие намеки прошлым вечером — правда, только намеки. Эми была уверена, что, если постараться, можно выудить у него кое-что еще. Но когда? Это было проблемой. Даже если бы у нее не была назначена встреча со Стейнером, которая связывала часть ее дня, Ремсбах наверняка будет день и ночь занят подготовкой к послезавтрашнему Великому Открытию. Таким образом, ей не оставалось ничего иного, как дождаться окончания церемонии. Как ни странно, за время пребывания в городе ее отношение к этому мероприятию изменилось. Когда она только приехала сюда, присутствие на этой церемонии было для нее делом номер один, но теперь она уже не считала, что это обязательно. Эми задумалась, почему так произошло. Возможно, это было следствием враждебного отношения, которое она ощущала в этом городе, в загородном клубе или во время сегодняшней заупокойной службы? Если так, то появление на Великом Открытии станет для нее еще одним испытанием. И, по правде говоря, совсем не обязательно через него проходить. Сколько бы посетителей ни собралось, это событие все равно привлечет множество газетчиков, не говоря уже о радио и телевидении. Соответственно, информации в прессе будет более чем достаточно, чтобы можно было узнать все в подробностях, включая самые кровавые из них. Эми, впрочем, интересовало не это. Ее интересовали подробности реконструкции дома и мотеля. Насколько подлинными были эти сооружения, сохранились ли какие-то элементы первоначальной постройки и использовались ли они при возведении новой, передает ли обстановка атмосферу того места, где жил Норман — и где умерли те, другие? Сложный вопрос, но ответ казался простым. Надо было только сходить туда и осмотреть все самостоятельно. Не в одиночку, конечно, но и не в составе экскурсионной группы. Ей нужно лишь изучить то, что ее интересует, изучить внимательно и не спеша. Эми еще раз оценила возможности. Завтрашний день отпадает. Послезавтра Великое Открытие, этот день тоже отпадал. Даже если она передумает и останется здесь еще на день, в доме и мотеле все равно будет полно народу и она не сможет побыть там одна. Необходимо было придумать что-то другое. А точно ли завтрашний день отпадает? Насколько она помнила, ее единственным делом на завтра была встреча со Стейнером в середине дня. То, что Ремсбах будет занят весь день, — это всего лишь предположение, хотя и вполне резонное. А что если она сумеет уговорить его выкроить для нее время и отвезти ее туда утром или после встречи со Стейнером? Эми взглянула на часы: было двадцать две минуты десятого. Еще не поздно позвонить ему… Для кого-то другого, вероятно, не поздно. А для нее — поздно. Поздно, после того как она бросила его в клубе. Все, что ей оставалось, это набраться наглости, снять трубку, позвонить и сказать: «Эй, Толстяк, помнишь меня? Точно, это Эми Хайнс, та самая, что бросила тебя на виду у твоих приятелей вчера вечером. Знаю, ты завтра занят, но почему бы тебе не бросить все и не отвезти меня к дому Бейтса, когда я буду готова?» Эми покачала головой. Едва ли Толстяк на это купится. Но какие еще были варианты? Нахмурившись, она подошла к окну и стала смотреть на плоскую крышу внизу. Небо еще больше затянуло тучами, лишь на мгновение показался полумесяц и тотчас снова исчез. И хмурое выражение сошло с ее лица. Полумесяц. Женский сексуальный символ. Но какое отношение он имел к ее ситуации? Почему она вдруг подумала о «Клиентах или траурных лентах»? Из-за Бонни Уолтон, вот почему. Да, Эми написала эту книгу, но Бонни ее прожила. Она не проводила время грезя о женских сексуальных символах, и если что-то и знала об окружающем ее мире, то совсем немного. И столкнись она с подобной проблемой, она тотчас бы ее разрешила. И так же следовало поступить Эми. Все, что для этого требовалось, — это мыслить как Бонни. Когда она писала книгу, влезть в шкуру Бонни было довольно легко. Теперь пришло время использовать этот метод с практической целью. Представим себе, что Бонни оскорбила клиента, бросив его при свидетелях, а теперь ей понадобилось, чтобы он оказал ей услугу. Тут необходимо было сделать всего два шага, и последовательность была очевидной: сначала нужно извиниться, потом попросить. Но Эми не требовалось влезать в голову Бонни Уолтон только для того, чтобы узнать это. Ей также было понятно, что Ремсбах не примет ее извинений и не исполнит ее просьбу. Если только… — Не по телефону, дура! Эми вздрогнула. Интересно, это она стала сейчас Бонни Уолтон или Бонни стала ею? На мгновение Эми показалось, будто она и в самом деле услышала голос Бонни. Так или иначе, она знала, как поступила бы Бонни. Чтобы получить прощение Отто Ремсбаха, нужно не просто извиниться перед ним, а предстать перед ним лично, лицом к лицу, и долго гладить его по шерстке. Просьба об одолжении неизбежно сопряжена с физическим присутствием, возможно даже с некоторой физической активностью. Всего чуть-чуть — сама мысль об этом вызывала отвращение. Звонок все равно был необходим, но лишь как способ получить доступ к обиженному тобой клиенту. Так рассуждала бы Бонни, а Бонни была смышленой девочкой. Эми вспомнила, как та однажды сказала: «Все люди делятся на три типа: проститутки, сутенеры и клиенты». И Эми сняла трубку. Теперь она знала, кем она была.Глава 13
Повесив трубку, Эми не знала, улыбаться ей или хмуриться. Договориться о встрече, предварительно извинившись, оказалось нетрудно; приехав к нему, она извинится еще раз, и одной проблемой станет меньше. Так что у нее был повод улыбнуться. Другая проблема заключалась в том, что, насколько она смогла понять, Отто Ремсбах был изрядно пьян, и это заставляло ее хмуриться. Не то чтобы ее это пугало. Если Бонни Уолтон могла управляться с пьяными, то и она сможет. С другой стороны, она не обещала Отто Ремсбаху, что приедет одна. Эми посмотрела на дверь в дальней стене. Наверное, не стоит отправляться к Ремсбаху одной. Если Эрик Данстейбл в своем номере, ей не составит труда уговорить его пойти вместе с ней. А что сказала бы в этой ситуации Бонни?Пожалуй, она сказала бы ему, что Толстяк Отто одержим злыми духами — главным образом алкогольного происхождения, хотя это частности, в которые вдаваться вовсе не обязательно. Эми вышла в коридор и мягко постучала в его дверь. Потом постучала сильнее, но ответа не последовало. Предположив, что, возможно, он спит, Эми решила, что лучше всего разбудить его, позвонив по телефону. Она набрала его номер и стала ждать, слыша и гудки в трубке, и звонки за стеной, но никто не снимал трубку. Где он мог быть? Бессмысленный вопрос. Полезнее было бы прикинуть, кто еще может с ней пойти. Может, Хэнк Гиббз? Рено упоминал, что Гиббз направился на работу, готовить завтрашний номер, но все же стоило попытаться уговорить его. Как и в случае с Ремсбахом, Бонни Уолтон, вероятно, посоветовала бы ей обратиться к нему с просьбой лично, а не по телефону. И Эми решила заглянуть по дороге в редакцию. Наскоро посетив ванную комнату, чтобы проверить макияж и прическу, она вышла из номера. Судя по поведению дежурного за стойкой, она выглядела так же, как прежде: он даже не оторвался от своего комикса, когда она пересекала холл, направляясь к выходу. На улице, казалось, было еще теплее, чем полчаса назад. Плотная стена облаков удерживала зной внизу, а воздух был обманчиво спокоен, как вода, которая вот-вот закипит. Сомнений не было: до того как наступит ночь, прольется дождь. Эми инстинктивно ускорила шаг, направляясь к своей машине. Мэйн-стрит, казалось, вымерла, за исключением нескольких баров, в которых, очевидно, справляли поминки. И не только по Терри Доусон, но и по былому образу жизни молодежи в маленьком городке. Мэйн-стрит скорбела о кончине кинотеатра, боулинг-центра и заведений с фруктовыми напитками и мороженым. Дети больше не ходили в эти места, равно как и их родители. С течением времени сельские жители изменились. Сегодняшние фермеры — это мужчины средних лет, с животиком, в бейсболках и очках в роговой оправе. Они часто мелькают на телеэкранах с жалобами на то, что мало дождей, или на то, что их слишком много. В любом случае цена на продукты к осени поднимется, а они будут требовать увеличения государственных субсидий. Эти люди не ходят в кино, и их дети — тоже. Телевизор — вот их окно в мир. Непонятно, как Хэнку Гиббзу удается конкурировать с вечерними новостями при подобном положении дел. Однако, несмотря на подобное положение дел, в здании, на котором висела вывеска «Фейрвейл уикли геральд», горел свет. Когда Эми припарковалась и вышла из машины, то услышала изнутри приглушенный гул и стук — колыбельная для газеты, которая идет в печать.[198] Когда она вошла в офис, шум стал громче, и к нему прибавилась тихая, но действовавшая на нервы вибрация. Эми осторожно открыла и закрыла дверь. Едва ли кто-то мог услышать в этом шуме, как она вошла. Но он услышал. Он появился в дверях типографии и посмотрел на нее сквозь нижние полусферы бифокальных очков. Затем началось состязание голосовых связок. — Да, мисс. Чем могу быть полезен? — Мне нужен мистер Гиббз. — Хэнк? Его здесь нет. — Вы, случаем, не знаете, где мне его найти? Мужчина в кожаном фартуке покачал головой. — Ушел примерно полчаса назад. Куда — не сказал. Эми улыбнулась. — Благодарю вас, мистер… — Гомер. — Он одновременно поднял взгляд и возвысил голос. — Он в любой момент может вернуться. Что-нибудь передать ему? — Просто скажите, что заходила Эми Хайнс. Я позвоню ему завтра. — О'кей. Они пожелали друг другу доброй ночи, но на сердце у Эми было неспокойно. Для нее ночь едва ли будет спокойной — особенно если она отправится без провожатых в дом Отто Ремсбаха. Впрочем, она почувствовала себя лучше, когда вышла из офиса, избавившись наконец от нестерпимого шума и вибрации. Здесь, на улице, было намного тише. И еще — душно и влажно. Эми надеялась, что скоро прольется дождь, который разорвет пелену облаков и прогонит эту давящую духоту. Наверное, Гиббз скоро придет, но у нее не было времени его дожидаться. Эми неохотно села в машину, включила зажигание и фары, потом кондиционер. Куда Гиббз мог пойти этим вечером? Может, вышел перекусить, отправив номер в печать? Надо было выяснить у Гомера, нет ли поблизости фастфудов, работающих в это время. А заодно спросить, Гомер — это имя или фамилия? Просто так, из чистого любопытства, — ее это интересовало не больше, чем то, куда направился Хэнк Гиббз. Да и о чем она тревожится? Толстяк Отто не собирается нападать на нее, и ей не следует бояться того, что кто-то остановит ее на улице и ограбит. Это же Фейрвейл. Старый добрый Фейрвейл, США, где не нужно опасаться преступности и насилия. Тогда кто же убил Терри Доусон? И почему Эрик Данстейбл выбрал именно это место для поиска демонов? Потому что здесь так тихо? Потому что темно? Зловещая тишина и зловещая темнота царили на этой боковой улочке, что вела, изгибаясь, по склону холма к дому, который одиноко стоял в полукруге деревьев, безмолвно стремившихся в покрытое облаками небо. Эми повернула направо и выехала на подъездную дорожку, но неожиданно затормозила. Что-то было не так в облике внушительного двухэтажного дома, очертания которого вырисовывались впереди, — дома из красного кирпича, с белыми деревянными колоннами слева и справа от входа. И даже если все так, как должно быть, то все равно странно или необычно. С того места, откуда она смотрела, были видны восемь окон — четыре в верхнем и четыре в нижнем этаже, но ни одно из них не было освещено. Эми увидела два фонаря на декоративных металлических подставках по обеим сторонам входной двери. Хотя бы они должны были гореть, если в доме ждали гостей, однако и от них не исходило никакого света. Темная ночь, темные деревья, темный дом. Эми сняла ногу с педали тормоза и надавила на газ. Машина медленно проехала по подъездной дорожке мимо входа в дом. Здравый смысл подсказывал Эми, что, вероятно, все в порядке: Толстяк Отто просто накачался настолько, что забыл выключить свет. А значит, и пытаться говорить с ним было бесполезно. Но она ощущала страх, и этот страх был сильнее доводов здравого смысла. Именно страх не пускал ее в этот окутанный мраком дом. Лучше сматываться отсюда, и немедленно. Или нет? Подъехав к другому концу подъездной дорожки, Эми заметила развилку: направо уходила аллея, которая тянулась вдоль дома и вела к гаражу с обратной его стороны. Помедлив, Эми присмотрелась и увидела, что дверь гаража поднята, а внутри стоит большой «кэдди» Ремсбаха. Но что здесь делала другая машина, видавший виды красный «понтиак», который стоял бампером к гаражу? Это точно не была вторая машина Отто Ремсбаха — не могло быть у него такой развалюхи. А если она принадлежала другому гостю, то почему тот не оставил ее перед домом (если, конечно, он не стремился спрятать ее от посторонних глаз)? Если последнее предположение было верно, то этот человек оказался весьма рассеян, поскольку он забыл выключить в машине радио. Изнутри явственно доносилась музыка, наверное, ее можно было услышать даже с улицы. Не исключено, конечно, что человек сел в машину незадолго до появления Эми, включил радио и как раз сейчас собрался отъезжать. Это было весьма вероятно; с первого взгляда Эми и не заметила, что фары «понтиака» включены и что это они освещают машину Ремсбаха, стоящую в гараже. Эми ждала, готовая дать задний ход, как только «понтиак» тронется с места. Но машина не двигалась, хотя фары были включены, а музыка продолжала играть. Может быть, водитель все же отправился в дом, не погасив огни и не заглушив радио? Эми вгляделась в расплывчатый силуэт, видневшийся за задним стеклом «понтиака». В машине кто-то был, кто-то сидел за рулем. И что-то было не так. Эми выключила фары, вынула ключ зажигания и бросила его в сумочку. Выйдя из машины, она двинулась по аллее, огибая дом. Воздух был неподвижен; затишье перед бурей, которая вот-вот должна была разразиться. Когда она приблизилась к левому борту «понтиака», музыка стала слышнее, а очертания того, кто сидел за рулем, отчетливее. Вот только человек внутри не сидел за рулем, а лежал на нем. Либо водитель был пьян, либо потерял сознание от духоты. Эми постучала ногтями в стекло — контрапунктом к музыке, доносившейся из приемника. Ответа не последовало, и она подала голос: — Эй… что-то случилось? Откройте… Ответа по-прежнему не было. Определенно что-то случилось. Эми потянула на себя ручку дверцы. Та распахнулась, и из салона вырвались громкие звуки музыки и выскользнула неясная тень. Очевидно, человек за рулем сидел, прислонившись к дверце, и теперь он вывалился из машины и упал навзничь на аллею. Темнота скрадывала черты лица, и Эми пришлось пристально всмотреться, чтобы распознать их. Вчерашняя встреча была короткой, но имя она запомнила. Дорис Хантли. Дорис Хантли лежала с широко раскрытыми глазами, ее светлые волосы спутались. На ней было темное платье, цвет которого не позволял определить окружающий мрак, и колье. Сверкнула молния, на мгновение осветив окрестности, но и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы понять: то, что Эми приняла за колье, на самом деле было глубокой кровавой раной, прорезавшей горло Дорис Хантли. Испуганный возглас, вырвавшийся у Эми, был заглушен раскатом грома. И в этот миг кто-то коснулся ее плеча. Обернувшись, она увидела перед собой шерифа Энгстрома.Глава 14
Его звали Эл. Едва ли можно было сказать, что он ел на обед, но, очевидно, это все еще доставляло ему какое-то неудобство, поскольку, сидя за столом Энгстрома, он не переставая грыз зубочистку. Само по себе это не раздражало Эми. Этот рыжий, веснушчатый, костлявый образчик человеческой расы, возможно, был помощником шерифа, но не форма его внушала ей робость. Она чувствовала себя неуютно из-за того, как он смотрел на нее, — точно она была каким-нибудь экзотическим животным, которое только что сбежало из зоопарка. Но ведь здесь все так на нее смотрели: Энгстром, его помощник, который привез ее во флигель здания суда, и — что было особенно унизительно — Айрин Гровсмит. Кстати, что она здесь делает в такой час? Глупый вопрос. Она была здесь, потому что Энгстром вызвал ее сюда. Кто-то должен был находиться в офисе, пока он оставался возле трупа Дорис Хантли, ожидая прибытия пара-медиков. Возможно, это и есть жизнь как таковая — одно долгое ожидание парамедиков. Скверная мысль. Эми отбросила ее, но то, что пришло ей на смену, было еще хуже: лицо Дорис Хантли, мелькнувшее в свете молнии. Лицо и горло. Капли крови, стекавшие по ее шее; капли дождя, стекающие по стеклу окна офиса. Гроза наконец разразилась, и теперь капли будут течь не переставая. По стенам флигеля здания суда и там, на аллее, где они станут красными от крови. За окном прогремел гром. А в животе у Эла заурчало. — Ну и гроза, — произнес он, не вынимая зубочистки изо рта. — Хорошо, что вы в нее не попали. Зато я попала сюда. Эми едва не произнесла это вслух, однако в словах не было необходимости. Помощник шерифа усмехнулся, как бы извиняясь, продолжая при этом покусывать зубочистку. — Прошу прощения. Я не это имел в виду. — Все в порядке. Она хотела сказать кое-что еще, но ее внимание отвлекли голоса и шаги, раздавшиеся из приемной, где сидела Айрин Гровсмит. Эми повернулась в сторону двери. Увидев через открытую дверь кабинета доктора Роусона и шерифа Энгстрома, появившихся в приемной, она начала подниматься со стула. Эл тотчас невольно потянулся к кобуре. Эми заметила его движение краем глаза и быстро повернулась к нему. — В этом нет необходимости, — пробормотала она. Эл снова положил руку на стол. — Простите, — сказал он. — Приказ шерифа. — Не беспокойтесь. Я не причиню ему вреда. Но даже если бы у нее и было такое намерение, она не смогла бы его осуществить. Айрин Гровсмит поднялась и закрыла дверь кабинета, лишив Эми возможности видеть и слышать то, что происходит в приемной. За окном сверкнула молния. Лил дождь, рокотал гром. Жаль, что Эл не носит бейсболку и очки в роговой оправе. Эми могла бы спросить у него, хорошо это или плохо для урожая. Но Эл этого не знал. Он был всего лишь помощником шерифа, и к тому же недостаточно жирным. Эми спросила себя, не отключается ли она от усталости. Откуда взялись подобные вопросы в столь позднее время? Это истерика или просто-напросто ее рассудок предпочел депрессии легкомыслие? Эл и на этот вопрос не знал ответа. Он продолжал забавляться со своей зубочисткой, а Эми тем временем пыталась разобрать приглушенные голоса за дверью. Бас доктора Роусона перемежался визгливыми возгласами Айрин Гровсмит, а отрывистые звуки, прерываемые короткими паузами, свидетельствовали о том, что Энгстром разговаривает по телефону. Но даже если бы Эми не мешало постоянное грохотанье грома, она все равно не смогла бы разобрать, о чем они говорят. Шум и ярость, и никакой ясности.[199] Ясно было только одно: ее ладони вспотели, оттого что она слишком крепко сжимала сумочку, а на внутренней стороне бедер ощущалось предательское напряжение, вызванное неудобной позой, в которой она сидела — подавшись вперед, будучи не в силах расслабиться. Если Эл в ближайшее время не избавится от своей чертовой зубочистки, Эми сама сделает это за него. Три против одного, что она быстрее выхватит ее у него изо рта, чем он выхватит из кобуры пистолет. Будет очень грустно, если у провинциального помощника шерифа окажется более быстрая реакция, чем у нее. Смешно? Наверное, нет, но это лучшее, что она могла придумать; однако этого было недостаточно, потому что всякий раз, когда она моргала, она видела перед собой лицо Дорис Хантли, глядевшее на нее из темноты. Каждый раз это длилось лишь долю секунды, за которую она убеждалась, что образ все еще не исчез. «Убеждалась» было не совсем подходящим к ситуации словом,[200] но, опять же, ничего лучше в голову не приходило. О чем это говорит Энгстром по телефону? Как долго еще он собирается ее здесь держать? Снова вопросы, ответить на которые Эл был не в силах. Эми стала пристально смотреть на лампочку, пытаясь при этом не моргать. Помощник шерифа вынул изо рта зубочистку и бросил ее в корзину. В знак признательности она задала ему вопрос, на который он мог ответить: — Что вы ели на обед? — Пиццу. Можно было бы вспомнить о профессии репортера и спросить: «А с чем?» К счастью, этого не понадобилось, ибо дверь за ее спиной наконец открылась и в кабинет торопливо вошел Энгстром. Не успел Эл вскочить на ноги, как шериф недовольно проговорил: — Выходи! Поживее! Когда помощник поднялся, оказалось, что он на добрых шесть дюймов выше своего начальника, но без зубочистки он казался каким-то беззащитным. Когда Энгстром уселся за стол, за Элом уже закрылась дверь. — У меня не было намерения задерживать вас так надолго, — сказал он. — Не мог дозвониться до главного врача больницы. Похоже, там что-то произошло. Я попросил доктора Роусона связаться с ними. На мгновение Эми задумалась, почему на Энгстроме сухая форма, но потом вспомнила, что они с доктором Роусоном были в шляпах и накидках, когда вошли в офис. И тон Энгстрома тоже был подчеркнуто сухим. — Итак, — сказал он, — где Эрик Данстейбл? — Не знаю. — Когда вы видели его в последний раз? — Сегодня во второй половине дня, на заупокойной службе. Он повздорил с преподобным Арчером… — Нам это известно. — Энгстром подался вперед. — Недавно вы говорили, что встречались с Данстейблом в Чикаго. — Да. — Эми кивнула. — И сообщила вам имена людей, которые были у меня в тот вечер, когда он пришел ко мне домой. Вы пробовали связаться с ними? — Разумеется. У вас полное алиби, как и у него. — Шериф помолчал. — Конечно, им не удалось доказать, что вы действительно встретились тогда с Данстейблом впервые. — А зачем мне лгать вам об этом? Энгстром пожал плечами. — Не знаю. А зачем вам соседние номера? Эми постаралась ответить спокойным тоном: — Я вам уже говорила: меня с ним ничто не связывает. — Кроме убийства. — Энгстром снова помолчал. — Вы вместе работаете? — Конечно нет. С чего вы взяли? — Вы пишете книгу. — Верно. Но Эрик Данстейбл не имеет к ней никакого отношения. — Послушайте, мисс Хайнс, Фейрвейл — лишь небольшая точка на карте, но у нас есть телевидение, так же как в Канзас-сити или Сент-Луисе. Вот откуда приходят настоящие деньги, правда? Сначала вы пишете книгу, потом продаете права на нее какому-нибудь продюсеру для постановки фильма или мини-сериала на телевидении. — Энгстром кивнул. — Только не говорите мне, что вы не обдумывали такую возможность. Эми быстро и решительно покачала головой. — Возможность — да. Но на деле такое едва ли может состояться. Существуют сотни книг о разного рода таинственных убийцах — книг, которые тем не менее не становятся кинофильмами и телесериалами. Должно быть что-то необычное… — Вроде одержимости демонами? — Энгстром подался вперед. — Возможно, теории Данстейбла — как раз то, чего вам недоставало. — Это нелепо! — Может быть. — Усы шерифа дернулись, словно предвещая улыбку. — Заметьте: я не обвиняю вас двоих в тайном сговоре — я просто спрашиваю. Нам необходимо еще многое выяснить, и мы это выясним, тем или иным способом. — Улыбка так и не появилась на его лице. — Для начала, что вы делали возле дома Ремсбаха? — Вы уже сами ответили на свой вопрос. Я пишу книгу. Единственной причиной для моей встречи с ним было получение информации. — Эми помолчала. — Но думаю, вам все уже известно. Дежурный администратор в гостинице, должно быть, снова подслушивал мои разговоры. Он звонит вам и говорит, что я собираюсь навестить мистера Ремсбаха в его доме, и вы идете и задерживаете меня, верно? Энгстром пожал плечами. — Более или менее. По дороге остановился у «Пиччи». — «Пиччи»? — Это бар. Помог разобраться в маленьком недоразумении. — Шериф пристально посмотрел на нее. — Между двумя приезжими. — Если бы вы поехали прямиком к дому Ремсбаха, то, возможно, ничего бы и не произошло, — сказала Эми. — Во всяком случае, вы видели, как я подъехала… — Не совсем так. Мы видели вас открывающей дверцу машины. Именно тогда мы выключили фары, чтобы можно было войти незамеченными. — Надеюсь, вы обратили внимание, что у меня не было оружия. Шериф кивнул. Эми помолчала, ожидая, когда он снова заговорит. Но он медлил, и тогда молчание нарушила она: — А какое было оружие, вам известно? — Почти наверняка это был шестидюймовый мясницкий нож; рукоятка с надрезом, слегка искривленное лезвие. — Голос его был ровным, и он пристально смотрел на нее. — Звучит знакомо? — Почему мне это должно быть знакомо? — Потому что вы могли привезти его с собой. — Чтобы убить Дорис Хантли? — Эми возвысила голос. — Но я даже не знала, что она там. Энгстром выпрямился. — Разумеется. Для вас обеих это, должно быть, стало сюрпризом: вы видите, как она садится в свою машину, она видит, как вы вылезаете из своей. Вы подходите к ней, возможно, она открывает дверь, чтобы поговорить. А вы тем временем достаете из своей сумочки нож и… — Зачем? — Чтобы избавиться от единственной свидетельницы, которая могла подтвердить, что вы там были. После того как вы убили ее, вы зашли в дом. Пятью или десятью минутами позже вы вернулись оттуда и снова подошли к ее машине, чтобы убедиться, что Дорис мертва. И тут появились мы. — Перестаньте фантазировать! Я не убивала эту женщину. Я не заходила в дом, и у меня не было при себе никакого оружия. — Ну, у кого-то оно было. Очередной раскат грома за окном был не столь громким, как прежние, и Эми не стала ждать, пока он стихнет: — Вы нашли нож? — Да. — Где? В доме? — В груди Отто Ремсбаха. Тот, кто его там оставил, нанес ему тринадцать ударов.Глава 15
Гроза окончилась. Дождь иссяк, и воздух за окном прояснился. Но то было на улице. Здесь же, в офисе шерифа, по-прежнему сохранялось напряжение. Напряжение читалось в глубоких складках в уголках рта Айрин Гровсмит, следившей за бегом магнитофонной ленты; оно сквозило в голосе Энгстрома, задававшего вопросы, которые вновь и вновь возвращали Эми к событиям этого вечера, и в ее ответах, в которых оно прорывалось внезапными всплесками, точно повторные толчки, следующие за землетрясением. Известие об убийстве Ремсбаха почему-то взволновало ее больше, чем вид убитой Дорис Хантли. Хотя обе жертвы были одинаково мертвы. Двойное убийство. Откуда это выражение? Эми задумалась на минуту, потом вспомнила. Этот термин возник больше ста лет назад, когда две женщины были убиты в одну и ту же ночь Джеком Потрошителем.[201] Его оружием тоже был мясницкий нож? Никто этого не знал. И сегодня, более ста лет спустя, его личность по-прежнему неизвестна. Сегодня тоже произошло двойное убийство, но, по крайней мере, найдено оружие. Найдут ли когда-нибудь преступника? Энгстром как раз заканчивал допрос, когда ее посетила новая мысль, и она спросила: — Можно задать вам вопрос, шериф? Кивком Энгстром одновременно отпустил Айрин Гровсмит и велел Эми продолжать. — Спрашивайте. Теперь ваш черед. — Почему вы так уверены в том, что оба убийства совершены одним и тем же человеком? Разве убийц не могло быть двое? — А как вы сами думаете? — Допустим, Дорис Хантли убила Ремсбаха тем ножом. А когда она покинула дом, кто-то подстерег ее на улице. — Кто-то. — Энгстром покачал головой. — Могли бы придумать и что-нибудь получше. — На ноже должны были остаться отпечатки пальцев. — Сомневаюсь. — Шериф потянул кожу на левой скуле большим и указательным пальцами. — У меня такое чувство, что это не был Вечер новичков.[202] — Но это не исключает возможности того, что в деле замешаны двое. — Скажем, вы и Данстейбл? — Я уже говорила, что не видела его сегодня вечером. И вы знаете, что я приехала к дому Ремсбаха одна. — Он мог прийти пешком. Или приехать в другой машине. — Не думаю, что он умеет водить, — возразила Эми. — Да и машины у него здесь нет. Но кто-то другой мог приехать и уехать до того, как появилась я. Должны были остаться следы шин… — После такой грозы — нет. Все смыл дождь. — Энгстром отодвинул стул. — Кстати, вспомнил. Вашу машину перегнали сюда. Она на стоянке. — А где ключи? — Скажу Рено, чтобы он отдал их вам. — Энгстром поднялся. — Спасибо. У Эми было около сорока пяти секунд после ухода шерифа и до того момента, когда дверь отворилась и в кабинет вошел Дик Рено. Она воспользовалась этим временем, чтобы открыть сумочку и взглянуть на себя в зеркальце — скорее из любопытства, чем из тщеславия, — и удивилась тому, что после всего происшедшего с ней этим вечером так мало изменилась. Да, в глазах сквозила усталость, но ее можно было скрыть, если немного их подкрасить. Эми улыбнулась собственному отражению. А может быть, любопытство — один из синонимов тщеславия? Когда дверь за ее спиной отворилась, она поспешно убрала зеркальце в сумочку и закрыла ее на молнию до того, как Дик Рено подошел к ней. Свою накидку он, должно быть, оставил в приемной, поскольку и его форма была сухой. И только опустив взгляд и посмотрев на его ботинки, она увидела, что они сплошь заляпаны грязью. Затем что-то звякнуло, и она подняла голову. Он протянул ей ключи. — Как вы себя чувствуете? — Гораздо лучше, особенно теперь, когда получила обратно свою машину. — Эми снова открыла сумочку, чтобы положить в нее ключи. — Я полагаю, это значит, что ваш шеф доверяет мне и не думает, что я этой ночью тайком покину город. — С вами действительно все нормально? — спросил Рено. — Мне рассказали, что произошло. Для вас это, наверное, стало потрясением. — Сейчас я в порядке. — Эми снова посмотрела на ботинки помощника шерифа. — Но где были вы, когда все это случилось? — Шериф попросил меня разыскать Эрика Данстейбла. — И где же вы его искали — в болоте? — Нет, но это идея. Здесь неподалеку действительно есть болото. — Неподалеку от чего? — От дома Бейтса. — Дик Рено кивнул. — Энгстром думает, что Данстейбл мог отправиться туда. — Я так понимаю, вам не довелось там с ним встретиться. Рено снова кивнул. — Мне ни с чем не довелось встретиться, кроме дождя и грязи. Подозреваю, у вас было больше шансов увидеть его, чем у меня. Эми встала. — Вы с Энгстромом много чего подозреваете, не так ли? Полагаю, теоретизировать легче, чем искать факты. Но на всякий случай доведу до вашего сведения то, что уже сказала ему. Я не видела Эрика Данстейбла этим вечером, я понятия не имею, куда он ушел, и мы не объединяли с ним усилия, чтобы совершить убийство. — Я никогда этого не утверждал, — быстро ответил Рено. — И я не возвратил бы вам ключи от машины, если бы шериф и вправду подозревал вас. — Тогда зачем он устроил мне допрос? — Когда происходит что-то подобное, то выбор невелик. Нужна любая информация, и притом быстро. Но с вами-то как раз все ясно. Шериф знает, что мы вместе ужинали. Дежурный в гостинице сообщил ему, что вы разговаривали со Стейнером и Ремсбахом и пытались дозвониться до Данстейбла. Мы знаем, во сколько вы ушли из гостиницы, и если ваши слова о встрече с Гомером в редакции газеты подтвердятся, то это значит, что у вас просто не было времени, чтобы совершить даже одно из этих убийств. — Рено улыбнулся. — Не говоря уже о том, чтобы подложить мать Бейтса к Ремсбаху в постель. — Что? — Ее восковая фигура лежала рядом с его телом. Вы этого не знали? Эми не ответила. Она подошла к двери и рванула ее на себя. В приемной стоял гул голосов и звенели телефоны, к которым никто не подходил. Помощник по имени Эл, Айрин Гровсмит и шериф Энгстром отвечали на звонки, сидя каждый за отдельным столом, а аппараты на трех других столах продолжали безответно роптать. Эми быстро подошла к Энгстрому. Когда она остановилась возле него, он как раз закончил разговор, и его указательный палец завис в воздухе, готовый опуститься и установить связь со следующим абонентом. — Эти чертовы телефоны звонят не переставая, — пробормотал он. — Рок-центр, Монтроз, «Канзас-сити стар» — все подряд. Не пойму, как новости разлетаются с такой быстротой! — Я тоже, — громко произнесла Эми. — Особенно если учесть, какие усилия вы предпринимаете, чтобы утаить информацию. Палец Энгстрома, уже начавший было опускаться, остановился. — Повторите. Эми продолжила недрогнувшим голосом: — Почему вы не сказали мне о том, что в постели Ремсбаха нашли манекен миссис Бейтс? — Кто вам об этом сообщил? — Вид у шерифа был крайне недовольный. — Я всем строго-настрого приказал… — Скрывать информацию? — У меня есть на то причины. И вы не имеете права спрашивать меня о них. — А вы не имеете права учинять мне допрос. — Эми заговорила спокойнее. — Не волнуйтесь, я не собираюсь писать для газеты. — Она помолчала, обводя взглядом приемную. — И коли уж зашла речь о газетах, где Хэнк Гиббз? Уж ему-то наверняка было бы интересно узнать последние новости. — Это верно. — Энгстром нахмурился. — Если только он сам не стал новостью.Глава 16
Телефоны Энгстрома, возможно, звонили всю ночь, но, когда Эми вернулась в гостиницу, выяснилось, что ей не звонил никто. Дежурный за стойкой закончил свою смену — и, вероятно, дочитал комикс, — но Эми не сомневалась, что и его сменщица будет прослушивать ее телефонные разговоры. И тем не менее первое, что она сделала, поднявшись в номер и сбросив туфли, — это набрала номер телефона Данстейбла. Ответа опять не было. Куда он мог исчезнуть и почему? Вопросы возникали один за другим, и она снова и снова отбрасывала их, или пыталась это сделать. Трудно отделываться от вопросов, когда ты так устала, когда так много всего произошло и так много чего есть обдумать. Но сегодня Эми не собиралась ни о чем думать. На это у нее будет завтрашний день, а сейчас ей требовался отдых. Время близилось к полуночи, и если макияж необходимо было снять сегодня, то душ мог подождать до утра. Душ был отложен, халат надет, а Эми готова ко сну. Но оказалось, что сон не готов снизойти к ней. По крайней мере одному она была рада: когда она закрывала глаза, перед ней больше не мелькало лицо Дорис Хантли. Проблемой теперь было не то, что ей довелось увидеть, а то, чего увидеть не довелось. Отто Ремсбах, в горизонтальном положении. Нож мясника вертикально торчит из его груди. Тринадцать ударов. Окровавленная постель. Крови в нем как в раскормленной свинье. А мать Нормана… и она в крови? Эми никогда не видела мать Бейтса, да и не хотела ее видеть, но единственный способ не видеть ее сейчас — это лежать с открытыми глазами. Не закрывать глаза и стараться не думать о том, что произошло нынче вечером в доме Ремсбаха. Возможно, шериф Энгстром все же был прав и это не ее дело. Дело. Вот о чем следовало думать. Ее дело — написать книгу, и если быть до конца честной, то нельзя не признать, что случившееся сегодня разворачивало ситуацию в весьма выгодном для нее направлении. Теперь, после сегодняшних событий, не могло быть и речи о том, чтобы покинуть город завтра или послезавтра. Конечно, то, что произошло этим вечером, было ужасно, но с ее стороны было бы лицемерием отрицать, что это еще и невероятно интригующе. Ужасно было то, что рисовало Эми ее воображение, заинтригована же она была тем, как все случилось на самом деле. Все эти ее мечты насчет триумфа теперь могли сбыться, и не следовало испытывать из-за этого чувства вины. Эми еще раз напомнила себе, что она не в ответе за произошедшее, — она не могла ни ожидать, ни предотвратить этого и никаким образом не может изменить ничего сейчас. Быть может, доктор Стейнер поможет завтра все расставить по своим местам. Теперь, как никогда, важно было поговорить с ним; его голосом говорил разум. Столь же необходимо было встретиться с Эриком Данстейблом. Его голос не был голосом разума, но одним разумом не объяснить странного поворота событий, который имел место этим вечером. А может, Данстейбл и сам замешан в этом деле? А Хэнк Гиббз? Действительно ли шериф подозревает его — в силу причин, которые предпочитает пока держать при себе? Или только потому, что его местонахождение неизвестно? Отсутствие человека заставляет его любить сильнее или, как в этом случае, сильнее биться сердца. Хэнк Гиббз, несколько циничный рыцарь в несколько побитых доспехах, — серийный убийца? От Эрика Данстейбла бросает в дрожь, но он безобиден; интересно, а его бросающие в дрожь идеи тоже безобидны? И если вдуматься, окрестности дома Бейтса — не единственное место, где Дик Рено мог заляпать грязью свои ботинки. В любом случае, разве дождь не должен был смыть эту грязь? С такой же легкостью дождь мог смыть следы крови. Так, пройдя по кругу, она снова вернулась от своего дела к делу шерифа. Что ж, если у Дика Рено и была кровь на ботинках, то это его проблема. Это не делало ее леди Макбет: на ее руках не было крови.[203] Крови на руках не было, а вот аккуратный макияж на ней был всегда, когда она ходила на те ток-шоу. И впредь будет ходить, и книга ее выйдет, и все сны сбудутся. Хорошие, по крайней мере. Плохие сны ей не нужны. Сны о Дорис Хантли и ее колье. Сны об Отто Ремсбахе и хирургическом вмешательстве в его сердце. Это была не тема для шуток, но иногда нужно засмеяться, чтобы не вскрикнуть. Нет, это было нешуточное, настоящее, серьезное дело. И когда она начнет писать книгу, она сделает серьезную честную работу. В свете — или во тьме — последних событий ей следовало бы еще раз встретиться со своими издателями. Это будет куда более масштабный проект, чем планировалось изначально, требующий значительных временных затрат, что предполагает новые переговоры. Деньги на крови? Эми снова напомнила себе, что не обязана ни перед кем отчитываться за то, что произошло здесь как до, так и после ее приезда. Да и извлекать из этих событий какую-либо прибыль она не собиралась. Тогда почему же она рассуждает о своей книге на языке гроссбуха? Откуда взялись слова «отчитываться» и «извлекать прибыль» в словаре того, кто считает себя серьезным писателем? Она же находится совсем в других условиях. Условия. Ей и в самом деле необходимо было пересмотреть условия контракта. Но еще больше ей была необходима честность. И если это означало признание того, что она, как и все, работает по найму, значит, быть посему. Никто не говорил, что Шекспир делал свою работу даром. Эми снова вспомнила леди Макбет. К черту ее. Пора перестать обо всем этом думать и отправляться спать. Но заснуть оказалось не так-то просто, однако в конце концов Эми погрузилась в сон, который, к счастью, был глубоким и спокойным. О наступлении утра возвестило яркое солнце, и вскоре это подтвердил телефон, стоявший на столике возле кровати. Эми с трудом открыла глаза и с трудом поняла, чего от нее хотят, когда сняла трубку. Кто-то из «Ассошиэйтед Пресс» звонил снизу и хотел взять у нее интервью — удобно ли будет, если он поднимется к ней, или она предпочитает встретиться с ним в холле? Первым желанием Эми было послать звонившего к черту — на часах было только восемь, — но она сказала ему, что спустится к восьми тридцати. Едва она зашла в душ, как снова раздался звонок. Обернувшись полотенцем, она вернулась и сняла трубку. На этот раз звонил кто-то из сент-луисской газеты, но повод был тот же. Не успела она открыть ящик бюро, как телефон зазвонил в третий раз. Радиожурналист из Монтроза хотел взять у нее интервью. Только тут она осознала свою ошибку. Интервью могло стать хорошей рекламой, но в итоге это будет означать, что она расстанется с материалом, который следовало бы приберечь для книги. Разъединившись, она позвонила вниз и попросила больше ни с кем ее не соединять. Дежурный пообещал, что будет записывать, от кого и что нужно ей передать. Как только Эми надела белье и нанесла косметику на тщательно умытое лицо, дежурный нарушил свое обещание. — Нет, не нарушил, — возразил Хэнк Гиббз. — Мне пришлось шантажировать его, чтобы он соединил меня с вами. Просто я хотел предупредить вас, что враг развернулся в полную силу, так что ждите удара. — Где вы были вчера вечером? — спросила Эми. — Расскажу при встрече. — Но те люди в холле… — …зайдут к вам в номер, если вы не спуститесь в обещанное время. — Гиббз сделал паузу. — Или вы хотите избежать общения с ними? — Вы читаете мои мысли! Но как?.. — Помощь уже идет. — Подождите… Он повесил трубку. И едва Эми затянула молнию на юбке, как он уже стучал в дверь. Она впустила его, не успев надеть туфли. — У меня на голове черт знает что, — пробормотала она. — Я не могу идти вниз в таком виде. — А вы и не пойдете. — Гиббз кивнул. — По-моему, ваши волосы выглядят великолепно, но, если хотите что-то сделать с ними, прихватите расческу и зеркальце. Моя машина на Второй улице. — Думаете, мы сможем добраться до нее живыми? — Уверен. Если кто-то не оккупировал служебный лифт. Но этого не произошло, и они благополучно спустились в ту часть холла, которая находилась за кухней, затем вышли через служебную дверь с противоположной главному входу стороны гостиницы. Дорожка, огибавшая здание, и улица были пустынны. Свернув направо, Хэнк Гиббз подвел ее к своей машине. Карманное зеркальце подтвердило его слова насчет ее прически. Хорошо, что она надела шапочку для душа, когда мылась, — волосы остались сухими, и теперь было достаточно лишь нескольких взмахов расческой. Когда Эми закончила приводить волосы в порядок, машина уже набирала скорость. — Куда мы едем? Гиббз усмехнулся. — Вы знаете, что такое «невозможно»? — Подскажите. — Невозможно найти китайский ресторан, в котором подавали бы завтрак. — Мы в таком вчера ужинали. Гиббз быстро взглянул на нее. — Мы? — Дик Рено и я. — Тогда вас ждет сюрприз. Там, куда мы едем, подают завтрак по-деревенски — яичницу с ветчиной. Лучшую по эту сторону от Спрингфилда. Город остался позади. Эми откинулась на сиденье; Гиббз посмотрел на нее. — Вам лучше? — Гораздо. Спасибо, что спасли меня. Я еще не совсем проснулась, когда соглашалась на все эти интервью. Могла бы провести полдня раздавая милостыню. — Не надо чувствовать себя виноватой. То же самое происходит со мной, вот почему я и решил уехать. Как только в маленьком городке происходит что-то серьезное, тут же сбегаются репортеры со всего штата, журналисты с различных радиостанций и телекомпаний. Им приходится иметь дело с местными представителями закона, но это значит, что ты довольствуешься скудными пресс-релизами или слышишь «без комментариев» в ответ на свой вопрос. Поэтому они начинают с того, что разыскивают редактора местной газеты и пытаются выудить все у него. Эми кивнула. — Так было и в тот раз, когда Норман Бейтс сбежал и убили Лумисов? — Даже хуже. Но после того как все это закончилось, никто не ожидал, что нечто подобное повторится. И вот… Гиббз не договорил, и, пока он парковался и они шли к ресторану, между ними сохранялось молчание. Посетителей было мало. Направляясь к столику, Эми заметила, что Гиббз не преувеличивал: яичница с ветчиной выглядела аппетитно, и не менее радовал глаз вид горячих булочек, свежевыжатого апельсинового сока и настоящего мармелада в стеклянных вазочках, столь не похожего на обычную синтетическую дрянь в пластиковой упаковке. Когда они сели и выбрали блюда из меню, напрочь лишенного примет восточной кухни, Эми не без удовольствия отметила удивление на лице Гиббза. — Как вам вчерашний ужин? — спросил он. — Понравился. — Я говорю не только о еде. Удалось выудить у Рено что-нибудь, что вы можете использовать? — Я приняла приглашение не для того, чтобы его использовать. — Все женщины так говорят. — Гиббз усмехнулся. — Но случилось так, что вы еще и писательница, а писатели используют всех и вся. Достаточно познакомиться с одной. Эми невольно улыбнулась. — Ладно, ваша взяла. — Так как же? Она покачала головой. — По правде говоря, нет. Я хочу сказать, что ничего нового я не узнала. Но он ясно дал мне понять, что чувствуют здешние жители, когда их ассоциируют с преступлением, которое произошло в их городе. Им не нравится то, что сделал Норман Бейтс, и им не нравится жить в его тени. — Разве их можно за это винить? Им принесли сок и кофе, и Гиббз умолк. Эми обнаружила, что и сливки были настоящие. День сюрпризов. Она положила натуральный сахар в натуральный кофе и подняла голову. — Я заходила к вам в редакцию вчера вечером, — сказала она. — Где вы были? — Разве Энгстром вам не сказал? — Нет, он тоже вас искал. — Да, я забыл. Когда я вернулся и узнал, что вы приходили, я вышел, чтобы поискать вас, но вы к тому времени успели уехать. — Гиббз улыбнулся. — Мне следует простить шерифа: он не мог рассказать вам того, что я не рассказал ему. — Улыбка исчезла с его лица. — Вообще-то я не уверен, что надо говорить вам об этом сейчас. Не хочу портить вам завтрак. — Что бы это ни было, я все равно узнаю об этом раньше или позже, — заметила Эми. — Верно. Но я не этим хотел удивить вас, когда приглашал сюда. — Вы будете говорить или нет? — Ладно. Вчера вечером я был в больнице «Бэнкрофт Мемориал». — Я помню это название. — Эми кивнула. — Там сейчас находится Клейборн. — Находился, — ровным голосом произнес Гиббз. — Он умер вчера вечером. — Как это случилось? — Еще один инфаркт — обширный. — Стейнер знает? — Думаю, что уже знает. Мне сообщили об этом, когда я был в редакции, и я сразу отправился в больницу. В подробности меня не посвящали, но, насколько я знаю, через день-другой будет вскрытие. Вряд ли кого-то это особенно заинтересует, учитывая то, что произошло вчера в городе. Эми сделала глоток кофе, но вкуса не почувствовала. Ощущения и эмоции покинули ее. Услышанное должно было бы потрясти ее, однако этого не случилось. А жалость странным образом переплелась с раздражением: почему, черт побери, ей так и не удалось поговорить с Клейборном до того, как он умер? Она смотрела на Гиббза. — Значит, вот где вы были. — Не верите — спросите у вашего друга Энгстрома. Эми покачала головой. — Он мне не друг. — И мне тоже. — Гиббз нахмурился. — Сказал, чтобы я не путался у него под ногами и не мешал расследованию. Как только я оказался у него в офисе, он сразу принялся звонить в «Бэнкрофт Мемориал», чтобы проверить мое алиби. — Он вас подозревает? — А почему бы и нет? Он и вас подозревает. Такая у него работа. — А кого подозреваете вы? Гиббз нахмурился. — Надо подумать. Если вы расскажете, что было с вами вчера вечером, после того как вы расстались с Диком Рено, может быть, мне это поможет. Эми согласилась, но выждала, пока им принесут все, что они заказали, и можно будет приняться за еду. Вкусовые ощущения вернулись к ней, и она была этому рада. Гиббз же, похоже, был рад услышать ее рассказ. Когда она закончила, он спросил: — А как, по-вашему, все обстояло на самом деле? — Я могла бы судить об этом, если бы знала возможные мотивы. — Начнем с безумия. — Это одна из тем, которые я собиралась обсудить с доктором Стейнером, — сказала Эми. — Мне хотелось услышать профессиональное мнение о душевном состоянии человека, который проник в дом Бейтса, украл манекен и убил ни в чем не повинную маленькую девочку. — Есть какие-нибудь идеи насчет того, кто именно мог это сделать? Эми задумалась. — Норман мог бы. Или кто-то, кто думает, что он — Норман. — Клейборн подходит под это описание. Но он умер, а когда убили Терри Доусон, находился в больнице. — Гиббз отрезал вилкой кусочек ветчины и помолчал, жуя его. — Есть одно безумное предположение. — Кто? — Эрик Данстейбл. У меня стойкое ощущение, что его лифт останавливается не на всех этажах. Эми покачала головой. — Только в том случае, если у него есть двойник. Не забывайте, он был со мной в Чикаго в тот вечер,когда убили Терри. — Если вы говорите правду. — Он улыбнулся раньше, чем она успела нахмуриться. — Шучу. Я знаю, Энгстром проверял ваше алиби, как и мое. — Гиббз кивнул. — Ладно, Данстейбл вне подозрений в той части, которая касается Терри Доусон. Но где он был вчера вечером? — Не знаю, — сказала Эми. — Я не смогла дозвониться до него ни прошлым вечером, ни нынче утром. Возможно, он хотел исчезнуть, не ставя в известность администрацию гостиницы. — Ну, это на самом деле проблема Энгстрома. Готов поспорить, он будет искать либо его, либо какого-то другого ненормального. — Ненормального? — Попробуйте выудить что-нибудь у Стейнера на этот счет, когда увидитесь с ним. Ходят слухи, что кто-то из местных лечится у него амбулаторно. — В больнице штата? Гиббз пожал плечами. — В наших краях не так много психиатров. Хотя они здесь пригодились бы. — А как вы думаете, кем может быть этот местный житель? — Я разговаривал со Стейнером некоторое время назад, но он отказался назвать имена. Однако не отрицал, что наблюдает за кем-то. Будь я шерифом, я искал бы безумца. — Или того, кто стремится выдать эти убийства за дело рук безумца. — Зачем? — Чтобы скрыть истинный мотив, разумеется. — Эми допила кофе. — Это вполне вписывается в вашу гипотезу о том, что в деле замешан человек не вполне нормальный. Человек, одержимый безумными идеями, которому, однако, хватило ума и хладнокровия обставить все так, чтобы это выглядело делом рук психопата. — Она отставила чашку. — Но это не означает, что безумие — единственный возможный мотив. Нельзя исключать также зависть, месть, ревность… — Она умолкла и нахмурилась. — А у Дорис Хантли был друг? Гиббз тоже помрачнел, услышав ее вопрос. — Не для печати. — Но вы знаете, кто он? Гиббз поднялся. — Идемте. Возможно, мы успеем поговорить с ним прежде, чем это сделает Энгстром.Глава 17
Дверь офиса была закрыта, но Гиббз принялся крутить дверную ручку. — Я знаю, что он там. Его машина стоит на парковке. Эми замешкалась: — Может, раз он закрылся, нам не стоит его беспокоить… Но они уже его побеспокоили. Дверь резко открылась, и Чарли Питкин с встревоженным видом выглянул из-за нее, стоя в тени и щурясь на свет в коридоре. Узнав их, он успокоился. — Хэнк? Гиббз кивнул и указал на Эми. — Вы ведь помните мисс Хайнс? — Конечно. — Адвокат отступил от двери. — Входите. Когда они вошли, он закрыл за ними дверь, и в помещении сразу стало темнее. — Прошу прощения, — сказал Питкин. — У меня занавешены окна. Официально мы сегодня закрыты. Я сказал своей секретарше, чтобы она не приходила, и не отвечаю на телефонные звонки. Словно подтверждая сказанное, телефон на секретарском столе начал мигать и звонить. Не обращая на него внимания, Питкин провел их в свой кабинет, где было еще темнее. Лишь небольшая часть стола освещалась стоявшей на нем лампой. Находившийся рядом телефон помигал некоторое время и перестал. Питкин уселся за стол и жестом предложил им занять места напротив. — Прошу садиться. — Он посмотрел на Эми. — Извините, что так темно. Не хочу, чтобы журналисты прознали, что я здесь. Телефон снова замигал, но Питкин по-прежнему его игнорировал. Эми и Гиббз опустились в кресла напротив адвоката. Тот с минуту выжидающе смотрел на них. Первым заговорил Гиббз. — Вы уже встречались с Энгстромом? — Он только что ушел. — Есть какие-то подвижки в деле? — Почему бы вам не спросить об этом у него? — Питкин качнул головой, потом, выждав, когда телефон перестанет мигать, повернулся к Эми. — Извините меня, мисс Хайнс. Я вовсе не хотел показаться невежливым. Просто я пребываю в шоке из-за того, что случилось вчера. — Я понимаю. — А вот Хэнк не понимает. — Адвокат снова перевел взгляд на Гиббза. — Уж вы-то должны понимать, что Энгстром не станет информировать меня о происходящем. В его глазах я все еще остаюсь подозреваемым. Гиббз кивнул. — Но этого недостаточно, чтобы человека арестовали. — Я предоставил ему алиби, если это вас интересует. — Телефон на столе снова замигал, и Питкин снова не обратил на это внимания. — Я полагаю, это вы и хотели узнать, направляясь сюда. Эми почувствовала неловкость. — Зря мы побеспокоили вас в такое время. Мы лучше пойдем… — Пожалуйста. — Питкин сделал быстрый жест. — Я сам на днях пригласил вас к себе в офис — помните, в клубе? — Но это было до того, как все это произошло. Если вы предпочитаете не говорить об этом… — То, что я сказал Энгстрому, уже стало достоянием гласности; не вижу причин, почему бы и вам не узнать это. Мы с дочерью провели прошлую ночь на озере — у нас там домик. О случившемся мы узнали около семи утра, когда смотрели новости. Нет нужды говорить, какое потрясение я испытал, услышав об этом. Отто много лет был моим другом и клиентом. У него было столько амбиций, столько планов. Теперь все погибло, и Дорис тоже… — Голос адвоката прервался одновременно с миганием телефона. Потом он продолжил: — Эмили знает, как я подавлен. Она не хотела, чтобы я приходил сюда, но шериф хотел встретиться со мной, и я подумал, что будет лучше, если я поговорю с ним наедине. Гиббз подался вперед. — Но разве Энгстром не хотел поговорить и с ней, просто чтобы подтвердить ваше алиби? — Наверное, так. Но на Эмили он не стал бы давить так сильно, как на меня. По крайней мере, я на это надеюсь. Впрочем, он сейчас в таком напряжении, что все возможно. — Я вот что еще хотела спросить, — сказала Эми. — Как по-вашему, кто повинен в том, что произошло вчера вечером? — Не знаю. И, как я уже сказал, шериф тоже ничего не сказал мне на этот счет. — Я могу сказать кое-что, — произнес Гиббз. — До того как мы встретились с мисс Хайнс в гостинице, я слышал по меньшей мере шесть различных версий, которые активно циркулируют в городе. В основном все, как всегда, сводится к таинственному незнакомцу, которого кто-то — кто именно, никто не знает — видел приезжающим в Фейрвейл или, наоборот, покидающим его во время грозы. Никто не может объяснить, почему этот незнакомец передвигался пешком и без зонтика, но все абсолютно уверены в том, что это беглый сумасшедший, к тому же больной СПИДом, а может быть, растлитель детей, который убил Терри Доусон, а теперь, набравшись опыта, стал готов на большее. — Это не тема для шуток, — медленно проговорил Питкин. — А я и не шучу. И те, кто рассказывает все это, тоже не шутят, это-то меня и беспокоит. Если это дело быстро не разрешится, здесь начнется что-то вроде охоты на ведьм. — Боюсь, вы правы, но едва ли мы можем с этим что-либо сделать. — Питкин посмотрел на Эми. — Я лишь надеюсь, что, когда вы будете писать свою книгу, вы удержитесь от сравнения Фейрвейла с Салемом, штат Массачусетс, образца тысяча шестьсот девяносто второго года.[204] — Я и не собиралась этого делать, — ответила Эми. Она повернулась к Гиббзу и кивнула ему. — По-моему, нам пора. — Когда она поднялась, телефон снова замигал. — С вашей стороны было любезно принять нас, мистер Питкин. Спасибо вам за терпение. Адвокат взмахнул рукой. — Не стоит об этом. Давайте просто надеяться, что мы вскоре встретимся вновь при более благоприятных обстоятельствах. — Он кивнул Гиббзу. — Позвольте мне проводить вас. — Я буду периодически появляться в офисе на протяжении дня, пока Гомер заканчивает дела, — сказал Гиббз. — Если понадоблюсь, звоните туда. — Спасибо. Эми молчала, пока они не подошли к машине. — Что скажете? — спросила она. — Не знаю. Хотите кофе? — Кто-то непременно меня узнает. — У меня в офисе есть плитка и растворимый кофе, — сказал Хэнк Гиббз. — Меня это устроит. — Когда Гиббз завел машину, она снова заговорила: — Могу я попросить вас об одолжении? — Только скажите. — Я заметила магазин напротив здания суда. Не могли бы вы купить мне пачку сигарет? — Разумеется. Каких именно? — Любых с ментолом. — Забавно. Я и не знал, что вы курите. Эми пожала плечами. — Я и не курила, во всяком случае с того времени, как закончила книгу. Но теперь, начав другую… — Сдается мне, что вы начинаете нервничать, — проговорил Гиббз. — По поводу чего? — Всего понемногу. — Он пожал плечами. — Наверное, оттого, что приходится писать слишком много некрологов. Они остановились около магазина. Не заглушая двигатель, Гиббз сбегал по ее поручению. Эми тем временем смотрела на здание суда и флигель на другой стороне улице. Возле парковки телевизионная группа снимала сюжет с двумя помощниками шерифа; с такого расстоянии и из-за обилия людей, столпившихся вокруг места съемки, Эми не смогла их узнать. Впрочем, это не имело значения; важнее было то, что она избежала встречи с ними. Хватит с нее и того, что ей придется предстать перед телекамерами впоследствии, когда наступит время рекламировать книгу. Пока же не было никакого смысла выступать по телевидению и рекламировать чье-то убийство. Откуда взялись подобные мысли? Она начала рассуждать как Хэнк Гиббз. Однако Эми была благодарна ему за то, что он был рядом, и за то, что он вернулся с пачкой «Салем ультралайтс 100». «Салем». Как тот Салем в Массачусетсе 1692 года. Салем времен охоты на ведьм. Неудивительно, что она нервничала. И где Эрик Данстейбл? Эми достала из сумочки зажигалку, и пламя послушно вспыхнуло: в ней еще сохранялся газ. Как сохранялось и ее желание курить, несмотря на принятое много месяцев назад решение. То, что она продолжала носить с собой зажигалку, было своего рода предвидением. Но где же все-таки Эрик Данстейбл? Гиббз с беспокойством посмотрел на нее. — Какие-то проблемы? — Нет. — Эми бросила пачку в сумочку. — Просто сопротивляюсь искушению. Ложь, конечно. Она решила не рисковать и не открывать пачку, пока машина движется, чтобы не сломать ноготь. И потом, первая сигарета доставит больше удовольствия, если будет выкурена под кофе, без сливок, и кусочек сахара, пожалуйста. Однако небольшая комната за типографией была не рестораном, и хотя кофе, как Гиббз и предупреждал, оказался растворимым, понадобилось целых десять минут, чтобы вскипятить чайник на плитке. Ожидая, когда он закипит, они разговаривали. — Извините за беспорядок. — Гиббз огляделся по сторонам. — Такое впечатление, будто мы с вами по большей части проникаем куда-либо тайком и тайком же уходим. — Я не жалуюсь, — сказала Эми. — Но давайте вернемся к тому, о чем мы говорили. Что вы думаете? — О Чарли Питкине? Откровенно говоря, не знаю. Может быть, он и скрывает что-то. — Например, книги по юриспруденции? — Эми кивнула. — Я не заметила их в его кабинете. — Открою вам маленький секрет. Хорошему адвокату они не нужны. — Даже для судебных разбирательств? — Особенно для судебных разбирательств. — Гиббз сложил ладони домиком. — Возьмите, к примеру, убийство. Подозреваемый обычно мужчина в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти лет. Во время ареста он одет в грязные джинсы и безрукавку; босой, с неопрятной бородой, возможно, с парой порнотатуировок на руках над следами от уколов. Затем он нанимает себе адвоката. И когда начинается суд, на нем уже белая рубашка, простой галстук с небольшим узлом, консервативный костюм-тройка, черные ботинки, и он гладко выбрит. О том, что прическа его уложена феном, и говорить не приходится. — Он сложил вместе ладони. — Хороший адвокат сегодня — это всего-навсего парикмахер, модельер и преподаватель драматического мастерства в одном лице. — Гиббз помолчал, улыбаясь. — Мало того, у Питкина есть книги по юриспруденции в здании законодательного собрания штата, где у него второй офис. Эми слушала, пытаясь скрыть нетерпение и думая о том, что у каждого есть своя слабость. У Гиббза — завышенная самооценка. Моя слабость — терпеливо слушать. Хэнк умолк, как будто разгадал ее мысли. — Простите, я увлекся, — сказал он и бросил взгляд на чайник на плитке, чтобы убедиться, что тот еще не закипел. — Вас что-нибудь еще поразило в Питкине или в его офисе? — Картины. — Пришла очередь Эми посмотреть на чайник, но, как известно, кто над чайником стоит, у того он не кипит. — Две фотографии на его столе, обе в серебристых рамках. И еще одна, которую вы, возможно, не заметили в полутьме, — большая фотография в углу стены, напротив окна. — С маленькой девочкой? — Это его маленькая девочка. Я видела его дочь на днях. Черты ее лица не слишком изменились. Фотографии на столе — более поздние. — Он очень любит ее. — Это понятно. — Эми помолчала. — Но я не заметила ни одной фотографии его покойной жены. Какой она была? — Не знаю. Она умерла, когда Эмили еще ходила в начальную школу. Рак. В основном Чарли и воспитывал ее. — Сколько лет Эмили? — Я бы сказал, двадцать три или двадцать четыре. Три года назад она окончила колледж. — Позвольте, я угадаю остальное. Приятеля нет, своей квартиры тоже. Она вернулась прямо домой, чтобы ухаживать за папочкой. Гиббз подался вперед. — Сбавьте скорость. По-моему, вы мчитесь слишком быстро. И не по той дороге. — Я не имею в виду какую-либо физическую близость. Но между ними, кажется, существует некая сильная связь. — Поезжайте дальше. Я не понимаю, куда вы движетесь. — К очевидному выводу. Дочь, которая действительно любит отца, будет готова обеспечить его алиби. Гиббз покачал головой. — Давайте ненадолго свернем в сторону. Что заставляет вас думать, будто Чарли Питкин станет рисковать своей профессиональной и политической карьерой и совершать два убийства, которые сделают его главным подозреваемым? Он был не просто другом Ремсбаха и его адвокатом: у них были совместные интересы в проекте, связанном с собственностью Бейтса. Теперь, когда его партнер мертв, Питкин, наверное, получит все. Но совершать подобное и надеяться выйти сухим из воды? Чарли слишком умен, чтобы сделать такую глупость. — Умен ли? — Эми скосила глаза в сторону чайника; вода начинала закипать. — Ремсбах много рассказывал мне о разных идеях Питкина, целью которых было привлечение туристов. Но человек, которого мы видели… — …был только что допрошен шерифом как главный подозреваемый в деле об убийстве, — договорил за нее Гиббз. — Он, наверное, провел целую ночь без сна, а потом столкнулся с перспективой весь день прятаться в своем кабинете. Если он невиновен, можете себе представить, какой это для него удар — потерять сразу двоих, партнера и подругу. Эми нахмурилась. — А его дочь знала об их связи с Дорис Хантли? — Не уверен. А что это меняет? — Пока что нет ни единой улики, которая свидетельствовала бы о том, что эти убийства не могла совершить женщина. — Слова, достойные убежденной феминистки. — Гиббз посмотрел на чайник. — По-моему, вода закипела. Эми поднялась. — Позвольте, я этим займусь. — Вот моя кружка. Вы можете взять кружку Гомера, вон там, на полке, она чистая. Сахар в той маленькой чашке за банкой с кофе. Я прикрыл ее пепельницей, чтобы предохранить от мух. Если нужна ложка, в ящике найдется парочка. И я не думаю, что дочь Питкина может быть виновной. — Но ведь вы этого не знаете. — Эми налила кофе в кружки и подала ему одну. — Я могу выяснить. — Гиббз отхлебнул, сделал гримасу и поставил кружку на стол. — Осторожно, он горячий. — Он поднялся и направился к двери, которая вела в типографию и приемную. — Я на минутку, — сказал он. — Может быть, все станет ясно, пока кофе остывает. Следуя данным ранее указаниям Хэнка, Эми нашла сахар и ложку. Помешивая сахар, она слышала голос Гиббза, доносившийся из соседней комнаты, но слов разобрать не могла. Вскоре он вернулся к своему остывшему кофе и разъяснил Эми свое отсутствие. — Только что разговаривал с Леоной Хаббард. У нее с мужем домик на озере, по соседству с домиком Питкинов. Она говорит, что звонила Эмили вчера вечером, чтобы спросить насчет какого-то церковного мероприятия, которое состоится в ближайший уик-энд. Ни Эмили, ни ее отец не сняли трубку. Эми перестала помешивать кофе и посмотрела Гиббзу прямо в глаза. — И… — Миссис Хаббард пыталась дозвониться до них еще раз полчаса спустя, но телефон не работал — по-видимому, из-за сильной грозы. Она хотела, чтобы ее муж прогулялся до них и посмотрел, есть ли кто дома, но он сказал: забудь. В плохую погоду у старого Ллойда разыгрывается артрит, и он смог дойти только до окна на кухне. Но даже несмотря на дождь, он увидел свет во дворе дома Питкина и два автомобиля, стоявшие под навесом. — И что? — Миссис Хаббард видела Эмили сегодня около восьми утра, сразу после того, как ее отец уехал в город. Она уже знала о происшедшем, потому что телефон уже заработал и ей как раз позвонил Энгстром. Эмили сказала миссис Хаббард, что они с отцом прошлым вечером были дома начиная с половины седьмого. — И вы в это верите? — Очевидно, шериф Энгстром верит. Леона Хаббард говорит, что он звонил ей и задавал те же самые вопросы около часа назад. — Гиббз взял кружку и попробовал кофе. — Холоднее. — После чего сделал большой глоток. — Если кто-то не лжет, тогда не похоже, что Дорис Хантли была убита ревнивой дочерью. — И все же я думаю, что ревность могла явиться мотивом, — тихо проговорила Эми. — Но, наверное, мы должны забыть о Дорис и сосредоточиться на Ремсбахе. Вы, случайно, не знаете, у него были другие женщины? Гиббз со стуком поставил кружку на стол. — О господи… почему я об этом не подумал? — Кто она? — Сэнди Оливер. — Для меня это новое имя. — Но старое для нее. Она снова стала Оливер после развода. — Гиббз кивнул. — Была замужем за Диком Рено.Глава 18
На этот раз Эми вышла в приемную вместе с Гиббзом. Пока он набирал номер, она сидела на высоком табурете у стойки. Наступила долгая пауза, но Гиббз не выпускал трубку. — Все та же старая история, — сказал он раздраженно. — Никто не хочет ответить на звонок. Как им вообще удается с кем-то договариваться? — Им? — переспросила Эми. — Я думала, вы звоните Сэнди Оливер. — Да, — ответил Гиббз. — Она маникюрша в салоне красоты. — На его лице появилась улыбка. — Можете себе представить, что творится там сегодня утром. Так заболтались, что даже не слышат звонков. Но в это время кто-то, по-видимому, все же услышал, так как Гиббз отвернулся от Эми и следующие слова произнес в трубку: — Привет, Ада. Это Хэнк Гиббз. Могу я быстро переговорить с Сэнди? Это займет всего минуту… — Он умолк, и на его лице снова появилось раздраженное выражение. — Ладно. Это не так уж важно. — Последовала пауза. — Нет, убийца еще не найден. — Еще одна пауза. — Не имею ни малейшего представления. Если только это не ты. Попрощавшись, он положил трубку и повернулся к Эми. — Сэнди сегодня нет. Сказалась больной. — Что это значит? — Только она может ответить на этот вопрос. — Гиббз взглянул на часы. — У нас есть время съездить к ней, если хотите. — Может, лучше сначала позвонить? — Не думаю. Предполагаю, что, раз она не пошла в салон и осталась дома, да еще в такой день, это значит, что она не хочет ни с кем разговаривать. — Если она не хочет разговаривать с людьми, которых знает, то наверняка не горит желанием встретиться с издателем местной газеты и совершенно незнакомым человеком в придачу. — Поэтому я и не буду ее предупреждать. — Вы говорите так, словно и впрямь думаете, что она может быть подозреваемой. Гиббз сделал неопределенный жест. — Пока у нас нет оснований обвинять ее в убийствах. Но если ваше предположение верно и в деле действительно замешана ревность, то, возможно, Сэнди все же причастна к случившемуся. Эми нахмурилась. — Но разве она не могла и в самом деле заболеть? И даже если это и не так, не исключено, что она просто откажется разговаривать со мной. — Хотите пари? Любой человек, работающий в этом салоне красоты, знает о происходящем в городе гораздо больше, чем я. Полагаю, вы были там главной темой разговоров, пока не стало известно о вчерашних событиях. Не беспокойтесь, она вас примет, хотя бы из любопытства. Не желая терять время, Гиббз повлек ее к выходу, но Эми вспомнила о том, что не выключила плитку. Когда они подошли к машине, она покачала головой. — По-моему, любопытство разбирает прежде всего вас. — Может, и так. Но без него газету не сделаешь. — Понимаю. Гиббз завел машину, и Эми возвысила голос, чтобы ее было слышно сквозь шум мотора: — Вы рыбак, а я — наживка. — Хорошее сочетание. Посмотрим, что поймаем. Когда они тронулись с места, Эми обратила внимание, что ряды домов с обеих сторон дороги постепенно редеют. — Нам далеко? — спросила она. — Сэнди живет в десяти милях от города. Ближе к дому Бейтса, чем к городу. — А Дик Рено? — Он приобрел старый дом Мюррея, тремя милями дальше. По эту сторону болота. — Гиббз искоса глянул на нее. — Вы ведь знаете про болото, да? То, в котором Норман прятал тела своих жертв. Эми кивнула и сразу отогнала от себя эту мысль, вновь обратив свое внимание на дорогу. Слева и справа раскинулись холмы, увенчанные соснами, устремленными в безоблачное синее небо. — Красиво тут у вас, — сказала она. Гиббз пожал плечами. — Ну, раз вы способны воспринимать красоту, тогда, полагаю, все в порядке. Эми улыбнулась, потом посерьезнела. — Могу я спросить вас кое о чем? — Спрашивайте. — Вы действительно такой циник или это своего рода игра? — И то и другое. — Говоря, он старался избегать ее взгляда и смотрел на бежавшую впереди дорогу. — Думаю, наш друг Стейнер назвал бы это защитным механизмом. Леонкавалло мог бы взять меня на роль Паяца.[205] — Это все видимая сторона медали. А что за этим? — Думаю, зависть. — Он не сводил глаз с дороги. — Завидую таким людям, как вы. — Почему мне? — Эми помолчала. — Потому что я написала книгу? — Отчасти. Главное, вы написали то, что хотели написать, то, во что вы верите. Теперь напишете другую книгу, возможно, много других. А я, уже став стариком с длинной седой бородой и короткой дырявой памятью, по-прежнему буду писать о воскресных школьных пикниках и университетском баскетболе для местной газеты. — А вас что, какой-то закон приговаривает оставаться здесь? Гиббз кивнул. — Закон рынка, гласящий, что найдется не слишком много людей, которым захочется купить провинциальный еженедельник с небольшим тиражом. И закон природы, который напоминает мне, что и сам я когда-нибудь выйду в тираж, — мне не хватает энергии, чтобы начать все с начала. Но даже если бы я мог обскакать всех этих юнцов с журналистскими степенями и получить работу в ежедневной газете большого города, что это мне дало бы? Я все равно продолжал бы писать неинтересные вещи о неинтересных людях. — Гиббз покачал головой. — Таковы законы. Похоже, я обречен отбывать пожизненное заключение. — Он свернул влево, на узкую грязную дорогу, пролегавшую между высокими деревьями. — Прошу прощения, если вам было неприятно это слышать, но вы сами напросились. На днях засяду за написание собственной биографии. «Жалость к себе, — подумала Эми. — Кто бы мог предположить?» Или все же было что-то в его поведении, что позволяло догадаться? Перед ее мысленным взором промелькнула вереница образов: папа, ее сестра Фрэн, Бонни Уолтон, бывший любовник Гэри, Дик Рено. И последняя, но отнюдь не самая худшая в этом ряду — пока не слишком известная писательница и исследовательница мисс Амелия Хайнс. Надо признать, жалость к себе — черта, которая свойственна почти всем нам; но мы редко открыто делимся ею с другими. Почему Хэнк Гиббз вдруг сбросил маску? Может быть, это был способ понравиться ей? Тщеславие. Еще одна общая для всех черта, которую все скрывают. Если Гиббза потянуло к ней, то он мог бы действовать и порешительнее и они припарковались бы за этими деревьями, вместо того чтобы направляться на открытое, освещенное солнцем место. Солнечные лучи отражались в окнах двухэтажного строения в конце дороги, по которой они ехали. Сарай позади него намекал на то, что когда-то этот белый каркасный дом был фермерским, однако сейчас ничто вокруг не свидетельствовало о проводимых здесь сельскохозяйственных работах. Когда машина остановилась на изъеденном рытвинами дворе, где-то в глубине сарая приветственно закудахтали куры. Эми вышла из автомобиля, и тут из-за дома появился желтовато-коричневый с белыми пятнами колли. Он угрожающе рычал, одновременно виляя хвостом. Она предпочитала верить хвосту, но все же почувствовала себя увереннее, когда Гиббз обошел вокруг машины и, нагнувшись, погладил собаку, прежде чем направиться к двери. Эми пошла за ним, а рычание, хвост и сама собака исчезли так же внезапно, как и появились. Теперь вниманием Эми завладела женщина, которая открыла дверь на стук Гиббза. Сэнди Оливер не была ни высокой, ни крупной, и нос ее не был разбит, как у Дика Рено, но цветом и чертами лица она весьма походила на него. Она вполне могла бы сойти за его сестру, а не за бывшую жену. Коротко стриженные волосы, бесформенные башмаки и джинсы скорее пошли бы мужчине, но большие груди под рубашкой цвета хаки выдавали в ней женщину. Гиббз улыбнулся ей. — Добрый день, Сэнди, — сказал он. Она не улыбнулась в ответ. — Какого черта тебе нужно? — Хочу познакомить тебя с моей приятельницей. — Он кивком указал на Эми. — Ты эту чушь брось. — Она не сводила глаз с Гиббза. — Ты будешь отвечать или нет? — Может, лучше побеседуем в доме? Я бы не хотел, чтобы курицы нас подслушали. Вид Сэнди Оливер яснее ясного говорил о том, что она не из тех, чей смех можно услышать за кадром в комедийных телешоу. С минуту она стояла не шевелясь, потом вдруг резко отступила. — Ладно, только покороче. Гиббз жестом велел Эми первой переступить порог. Помещение, в котором она оказалась, было кухней. Эми старалась не замечать недовольства на лице Сэнди, но от острого запаха из ее рта уклониться было невозможно. Ни уклониться, ни с чем-то перепутать: женщина совсем недавно выкурила косяк. Или несколько. Когда Гиббз вошел следом за Эми, неприветливая хозяйка посмотрела на них сузившимися глазами. — Говори, — сказала она. Гиббз кивнул. — Прежде всего позволь тебе представить… — Брось, я уже догадалась, кто это. Только и разговоров что о ней в последние два дня. Каждый клиент в салоне рассказывает мне, чем она занимается и куда направилась, как будто это второе пришествие Христа. — Теперь она смотрела Эми прямо в глаза. — С тех пор как ты приехала в этот город и стала совать свой нос в то, что тебя не касается, начались неприятности. Мало того, у тебя еще хватает наглости заявляться сюда. Так что, милая, я могу тебе посоветовать, куда тебе лучше засунуть свой сопливый нос… — Угомонись! — прервал ее Гиббз резким движением руки. — Мисс Хайнс приехала сюда только потому, что я пригласил ее. — А я приглашаю ее убираться к черту из моего дома. — Жест Сэнди Оливер был не столь решительным, но тон не менее уверенным, чем тон Гиббза. Она перевела взгляд на спутника Эми. — Это и к тебе относится, Хэнк Гиббз. Я этой твоей чертовой газетой не стала бы даже оклеивать конуру собаки Дэвида! К удивлению Эмми, Гиббз усмехнулся. — А я пришел не затем, чтобы увеличить тираж, — сказал он. — Слушай, Сэнди, я знаю, тебе не очень хорошо, и мы пришли не для того, чтобы тебя расстраивать. Мне нужно лишь пару минут, чтобы задать тебе пару простых вопросов. — Например, где я была прошлым вечером? — В смехе Сэнди Оливер звучало не веселье, а раздражение. — Я скажу тебе где. У Отто Ремсбаха, всадила в него нож, а потом перерезала горло Дорис Хантли. Гиббз уже не улыбался. — Сэнди, ради бога… — Ты ведь это хотел услышать, не так ли? — Не обращая внимания на его изумленный взгляд, она подошла к шкафу, висевшему над раковиной. — Хорошо, что я оставила тот нож в брюхе Отто. Будь он сейчас у меня под рукой, я прошлась бы им по вам обоим. — Продолжая говорить, она наклонилась, чтобы что-то вытащить. — К счастью, у меня есть это. Она выпрямилась и нацелила на них револьвер. — Сэнди, только не это… — Нет, теперь моя очередь. А где тебя носило вчера вечером? — Я был в больнице «Бэнкрофт Мемориал». Можешь проверить… — Заткнись. Я спрашиваю ее. Дуло револьвера сдвинулось в направлении Эми, совсем незначительно, но весьма решительно… Но не успела Эми ответить, как Сэнди покачала головой. — Ладно, я и сама знаю. — Голос ее дрогнул, в отличие от руки. — Часов девять было, не больше, когда мне позвонила Рут Поттер. Сказала, что только что вернулась из этого паршивого китайского ресторана на окружной дороге и что видела там Дика, который ужинал с этой журналисткой из Чикаго. Что, по-твоему, я чувствовала, сидя здесь рядом с Дэвидом, делавшим уроки, и слушая такое? Его собственный отец, с какой-то другой женщиной, на людях… — Мне казалось, вы с Диком разведены, — прервала ее Эми. — А это не твоего ума дело! Ты не имеешь права позорить меня и моего сына перед людьми, слышишь? Отвечай мне, ты, маленькая сучка, ты меня слышишь? — Ясно и отчетливо. Это был голос Дика Рено. Он вошел так тихо, что лишь теперь все обратили на него внимание. Не успела Сэнди повернуть голову в его сторону, как он уже вырвал оружие из ее руки. — Вот за чем я пришел, — сказал он. — Где ты его прятала? — Не твое дело! — Резковатый голос Сэнди перешел в визг. — Отдай мне его! Черт бы тебя побрал, мне ведь нужно чем-то защищаться! Она начала царапаться, но Рено оттолкнул ее. — Мне тоже, — сказал он. — Какого черта? У тебя же есть служебный револьвер. — Больше нет. — Рено покачал головой. — Меня только что уволили.Глава 19
Крепких выражений, и в большом количестве, Сэнди набралась то ли у покойного Отто Ремсбаха, то ли у своих клиентов в салоне красоты. Ее словарный запас, по-видимому, был далек от истощения, когда Эми и Хэнк Гиббз вышли наружу. Спустя минуту к ним присоединился Дик Рено, все еще держа в руке револьвер. Выходя, он с силой захлопнул дверь, очевидно, стремясь как-то загородиться от непрерывного потока ругательств, лившегося изнутри. Его машины не было видно — он припарковался за домом. Желтовато-коричневый пес отсутствовал — очевидно, как раз исследовал машину, зато курицы явно узнали Рено, когда он шел вместе с Эми и Гиббзом к их автомобилю. Гиббз внимательно посмотрел на него. — Хочешь рассказать нам, что случилось? — Нет, не хочу. — На его лице появилась кривая усмешка. — Но придется. Ты ведь все равно узнаешь, так уж лучше я сам расскажу тебе сейчас, до того как ты напечатал что-то в своей газете. — Рено посмотрел на Эми. — После того как я расстался с вами вчера вечером, я связался по рации с офисом, где находилась Айрин. Обычно я сначала патрулирую местность в черте города, а потом проезжаю по одной из окружных дорог, но в этот раз Энгстром приказал мне сделать наоборот. Иначе говоря, он велел мне не покидать этот район. Все выглядело спокойно, как обычно и бывает вечером буднего дня, когда дети не играют в ковбоев на улицах. Подумав о детях, я вспомнил, о чем мы говорили за ужином, вспомнил, как Сэнди взяла опекунство над Дэвидом, и начал заводиться. — Кривая усмешка исчезла с лица Рено, но лицо его по-прежнему было хмурым. Он глубоко вздохнул. — Следующая часть не для печати. Договорились, Хэнк? — Выкладывай. — У меня все это не выходило из головы — я все больше думал о Сэнди, о том, как она все испортила, и не только свою жизнь, но и мою и Дэвида. — Он помолчал. — Машин на окружной не было, все, как я уже говорил, было спокойно; все, кроме меня. Сначала я пустил пар, потом закипел. Следующее, что я сделал, вам известно. Я направился сюда. Глаза Хэнка Гиббза сузились. — И что было у тебя на уме? — Убийство. — Дик Рено вновь помолчал, потом покачал головой. — Но это так и осталось всего лишь намерением. То, что мне хотелось сделать, и то, что я сделал, — две разные вещи. К тому времени, когда я прошлым вечером приехал сюда, я слегка поостыл — достаточно, чтобы поговорить с Сэнди без нервов. — Во сколько ты приехал? — спросил Гиббз. — Около десяти, может, чуть раньше. — Рено пожал плечами. — Мне, конечно, следовало бы известить о своей отлучке офис. Последний раз я звонил туда примерно без пятнадцати десять, непосредственно перед тем, как отправиться сюда. — Ты не сказал, куда едешь? — Я сказал Айрин, что проедусь еще разок, взгляну на пару водителей, припарковавших свои грузовики возле трактира «До отвала». Дескать, не хотелось бы, чтобы они там набрались и снова выехали на трассу. Хэнк Гиббз кивнул. — Стало быть, Айрин не зафиксировала, куда ты направился на самом деле? Дик Рено вздохнул. — Если бы она узнала, что я отлыниваю от службы, то сразу подняла бы шум. Да, я знаю, что сделал глупость, но в тот момент мне казалось, что это хорошая идея. Хэнк Гиббз снова кивнул. — Правильно. — Нет, неправильно. — Рено перевел взгляд на Эми. — Слушайте, какой смысл рассказывать вам всю эту чушь? — Мне это интересно, — сказала Эми. Потом быстро добавила: — Если хотите знать, я тоже не собираюсь использовать это в печати. — Она улыбнулась. — И шум поднимать не буду. Хэнк Гиббз откашлялся, затем выжидающе посмотрел на Рено. — И что было потом? — Мы поговорили о Дэвиде. Во всяком случае, я пытался о нем говорить, но, едва я завел речь об опеке, она завела свою обычную песню: «забудь», «ни за что». Я ответил ей, что я, черт побери, не собираюсь этого забывать и смогу найти какой-то способ, даже если придется обратиться в суд и рассказать то, что мне известно о ней и Отто Ремсбахе. Где-то во дворе неодобрительно закудахтали куры. — Вы удивлены тем, что я знал об этом? — Его улыбка была горькой и мимолетной. — Она тоже удивилась. Я это чувствовал, хотя она и не подала виду, просто сказала, чтобы я убирался. — И ты убрался? — спросил Гиббз. — Пришлось, иначе я вышел бы из себя прямо там. Остывал все то время, пока добирался до окружной дороги, и только тогда вспомнил, что нужно наконец связаться с офисом. Но там уже было известно о том, что случилось в доме Ремсбаха, и, когда Айрин спросила меня, где я пропадал, я подумал, что лучше всего рассказать правду. Эми посмотрела на него. — И вам поверили? — Где-то после полуночи Энгстром связался с Сэнди. Не знаю, успела ли она узнать от кого-то последние новости или нет, но подставила она меня крепко. Сказала, что вообще не видела меня в этот вечер и была одна все то время, когда, как предполагается, произошли эти убийства. — Странно, что Энгстром не задержал тебя, — сказал Гиббз. — Скорее всего, он так и сделал бы, если бы мог предъявить мне что-то конкретное. Но и без того он меня уволил. — Из-за подозрения в убийстве? Рено покачал головой. — Два обвинения. Отсутствие на рабочем месте в служебное время и распространение секретной информации. Эми нахмурилась. — О чем это вы? — О том, что я рассказал вам про восковую фигуру матери Нормана Бейтса, найденную в постели Отто Ремсбаха. — Вот как? — Хэнк Гиббз удивленно вскинул брови и повернулся к Эми. — Вы мне об этом не сказали! — Простите, но я обещала держать рот на замке. — И от меня ты этого не слышал, — сказал Рено. — Не для печати, помнишь? — Он шумно выдохнул. — Энгстром был прав: мне бы следовало быть поумнее. Со всеми этими репортерами, нахлынувшими в город, одному богу известно, что может произойти, если это выплывет наружу. — Выплывет, раньше или позже, — сказал Гиббз. — Ты знаешь это не хуже меня. Да и Энгстром, хвала его остроносым ботинкам, тоже это знает. Дик Рено пожал плечами. — Чему быть, того не миновать. Но не забывай о своем обещании. — Верность присяге, да? — Да черт с ней, с присягой! Я о городе думаю. Вчера вечером произошли скверные события, но если газетчики свяжут эти убийства с делом Бейтса… Гиббз жестом прервал его. — Можешь не продолжать. Поверь мне, я думаю о том же. Днем меня записывают для теленовостей, возможно, удастся свести все к паре эффектных фраз, но мне придется придумать, как уйти от некоторых неизбежных вопросов. Непременно всплывет Бейтс, возможно, Клейборн, и держу пари, какой-нибудь умник попытается притянуть сюда же смерть Терри Доусон. — Кто знает, — сказал Рено, — может, между всем этим и есть какая-то связь. — Он посмотрел на револьвер, который держал в своей правой руке. — Я, пожалуй, вернусь и еще раз поговорю с Сэнди. — По-твоему, это она сделала? — Пойду спрошу у нее. Когда Дик Рено отошел, Гиббз открыл для Эми дверцу машины. — Хорошо, что этот револьвер не заряжен, — пробормотал он. Эми ничего не ответила. Заговорили они только тогда, когда снова оказались на проселочной дороге. С правой стороны мелькали деревья, и лицо Гиббза то освещалось солнечными лучами, то снова оказывалось в тени, но выражение его оставалось неизменным. — Что вас беспокоит? — спросила Эми. — Интервью? Гиббз покачал головой. — Интервью меня не волнуют. Просто все, что сказал Дик Рено, — правда. Салем прославился охотой на ведьм, Лондон терроризировал Джек Потрошитель, а Фейрвейл всегда будет расплачиваться за грехи Нормана Бейтса. — Он мрачно усмехнулся. — Странно, правда? Все свое время и силы Отто Ремсбах потратил на то, чтобы разрекламировать этот чертов мотель. Но он и представить себе не мог, что лучшей рекламой ему станет его собственная смерть. Эми нахмурилась. — Возможно, его партнер так думал. — Возможно. — Гиббз свернул на окружную дорогу. — Но мы оба знаем, что у его партнера тоже есть алиби. — У всех есть алиби, — сказала Эми. — Включая вас и меня. Гиббз снова усмехнулся. — А вы по-прежнему утверждаете, что не делали этого? Эми кивнула, но его замечание ей не понравилось. — Перестаньте дурачиться. Если мы исключим Дика Рено и Сэнди, кто остается? — Да почти любой в этом городе, — ответил Гиббз. — Всем ненавистно то, что здесь происходит, и у меня довольно стойкое ощущение, что, если бы Ремсбах был жив и продолжил осуществлять свои планы, он натолкнулся бы на организованное сопротивление. Разумеется, сейчас это уже не поможет. После вчерашних событий нет смысла делать вид, будто ничего не случилось. Самое умное, что можно сделать сейчас, в преддверии наплыва туристов, — это открыть дюжину новых гостиниц и ресторанов. — Вы только что сказали о возможности организованного сопротивления. — Я также сказал, что эта возможность осталась в прошлом. — Вы уходите от ответа. Может, назовете какие-то конкретные имена? — А вы настойчивы. Что ж, давайте начнем с тех, кого вы знаете. Айрин Гровсмит, преподобный Арчер, Боб Питерсон, доктор Роусон. И думаю, можно включить в этот список и шерифа Энгстрома, просто для полноты картины. Если вдуматься, то пока что единственный человек в этой компании, в алиби которого мы можем быть абсолютно уверены, это Гровсмит. Так что, если хотите, можете вычеркнуть Айрин. Хотя лично я не прикасался бы к ней даже авторучкой. — Будьте серьезны. — А я серьезен. Очень серьезен. — Гиббз глубоко вздохнул. — Прошлого не изменить, и мы не знаем, что ждет нас в будущем. Так зачем тратить настоящее на то, чтобы беспокоиться о ком-то из них? — Гедонист. — Прагматик. — Гиббз усмехнулся. — И в связи с этим вопрос: каковы наши планы в настоящем? Эми взглянула на часы. — Сейчас час дня. Как быстро я смогу добраться от гостиницы до больницы штата? — За двадцать пять минут. Самое большее — за полчаса. Во сколько вы встречаетесь со Стейнером? — В половине четвертого. Эми обратила внимание на то, что они возвращаются той же дорогой, которой уезжали, и наверняка не без причины: если он высадит ее у служебного входа гостиницы, то она сможет незамеченной вернуться в номер на служебном лифте. У прагматизма, несомненно, были свои преимущества. И у нее было добрых два часа свободного времени. Ей пришла в голову мысль, которую она тут же озвучила: — Интересно, они заперли снова дом и мотель Бейтса? — Об этом надо спросить у Питкина. После гибели Ремсбаха ключи, наверное, есть только у него. — А как же люди, которые там работали? Разве те девочки не стащили чей-то дубликат? — После того как убили Терри Доусон, Энгстром проверил алиби всех рабочих и членов их семей. А в процессе проверки забрал все запасные ключи. Насколько я знаю, они хранятся где-то в офисе шерифа, может быть, под пачкой одноразовых салфеток в правом ящике стола Айрин. — Он перешел на серьезный тон. — А почему вы спросили? Надеюсь, вы не собираетесь отправиться туда? — Не задавайте риторических вопросов. Вы прекрасно знаете, что мне нужно своими глазами увидеть это место. Мне хотелось бы побывать там раньше, чем репортеры разнюхают о находке в постели Ремсбаха и снова примутся шнырять вокруг владений Бейтса. Когда они подъехали к противоположной фасаду стороне гостиницы, Эми взяла с сиденья свою сумочку. — У меня есть два часа в запасе, и если я надумаю заглянуть туда по пути в больницу, то, согласно карте, мне придется отклониться от маршрута лишь на милю или около того. К тому же сейчас день… Гиббз кивнул. — Солнце светит ярко, это так. Но стоять на солнце, у всех на виду, и пытаться вскрыть замок пилочкой для ногтей — не самая блестящая мысль. — Откуда вы знаете? Может быть, дом и не заперт. — А если все-таки заперт, то, возможно, Питкин одолжит вам ключ. Но на вашем месте я бы на это не рассчитывал. — А я и не рассчитываю. Все, что мне нужно, — это возможность осмотреть там все до того, как туда нахлынут толпы людей. Так или иначе, я должна побывать там до отъезда. — Понимаю. — Гиббз снова кивнул. — Я сам отвез бы вас туда, если б не все эти интервью. — Спасибо, я знаю, что вы бы это сделали. — Эми открыла дверцу и вышла из машины. — И спасибо за завтрак и за то, что подвезли меня. Она собралась было уйти, но он окликнул ее: — Эми? — Да? — Обещайте мне кое-что. Не рискуйте, не ходите туда одна. Завтра утром я буду свободен, но, если вы не можете ждать,по крайней мере, возьмите с собой кого-нибудь. Не ходите одна. С минуту она молчала, размышляя, потом кивнула. — Конечно, вы правы. — Так-то лучше. — Он захлопнул дверцу машины. — Кстати, в котором часу вы рассчитываете вернуться от Стейнера? — Не знаю, но думаю, около шести. Самое позднее — в половине седьмого. — Если хотите, позвоните мне в офис. Может, вместе поужинаем. — Где? — Говорят, Айрин Гровсмит делает потрясающую пиццу. Машина тронулась с места, и Эми направилась к гостинице. Подходя к служебному лифту, она не могла избавиться от невеселой мысли. Чем она привлекает мужчин старше себя? Может, только тем, что моложе их? Но, заблуждалась она или нет, Эми начинала чувствовать, что Хэнк Гиббз намерен разделить с ней не только пиццу. И почему он не может вести себя серьезно, даже когда на самом деле серьезен? Наверное, только доктор Стейнер или кто-то вроде него способен ответить на этот вопрос. Не забыть бы спросить у него, когда они будут разговаривать. Впрочем, им так много нужно было обсудить и обдумать — гораздо больше, чем она предполагала раньше. Хорошо, что она обещала не ходить днем в дом Бейтса: в ближайшие два часа ей нужно собраться с мыслями, систематизировать свои беспорядочные записи и составить список вопросов, которые она собиралась задать доктору Стейнеру. Такой список, конечно, уже существовал, но его следовало пересмотреть и расширить с учетом событий минувшего вечера и сегодняшних открытий. Предстоявшая встреча с доктором Стейнером должна была стать ключевой, особенно теперь, когда другой встрече, на которую она рассчитывала, — с Адамом Клейборном — уже не суждено состояться. Равным образом она никогда не сможет встретиться с Отто Ремсбахом. Выйдя из служебного лифта, она достала из сумочки ключ и направилась к двери своего номера. И снова помедлила, когда металл коснулся металла; из-за ее плеча выглядывал призрак Адама Клейборна, а за дверью лежал на кровати Отто Ремсбах, готовый принять ее в свои кровавые объятия. Эми заставила себя отбросить эти мысли, прежде чем повернуть ключ в замке. За ее спиной никого не было, кроме ее собственной тени, а на кровати ее никто не ждал. Закрыв и заперев изнутри дверь, Эми положила сумочку на бюро и выдвинула верхний ящик. Куда же она положила свой большой блокнот? И кто это стучит в дверь — так тихо, но так настойчиво? — Мисс Хайнс… Приглушенный голос, который произнес ее имя, сам по себе был ответом на вопрос. Эрик Данстейбл. Как она могла забыть про него? — Сейчас возьму ключ. Найти что-либо в своей набитой множеством всевозможных вещей сумочке всегда было для нее проблемой, и этот раз не стал исключением. После первой безуспешной попытки она сдалась и высыпала содержимое на кровать. Остальное было просто. Эми открыла дверь. — Ну, входите. И он вошел. Это было как телеповтор того, другого вечера: все та же вытянутая вариация Тулуз-Лотрека, не выросшая с тех пор ни на дюйм. На нем была все та же одежда, и, насколько Эми могла судить, в ней он и спал. Если он вообще спал. Правая линза его очков треснула внизу, у оправы, которая не могла скрыть темных кругов у него под глазами, равно как и тика на левом веке. Чтобы заметить все это, не нужно было пристально всматриваться, и Эми постаралась не задерживать на Данстейбле свой взгляд. — Я пыталась связаться с вами, — сказала она. Данстейбл кивнул. — Позвольте сесть. — Пожалуйста. Он опустился в кресло, а Эми присела на краешек кровати и принялась складывать вещи в сумку. — Где вы были? — спросила она. — Монтроз. Рок-центр. Селрой. — Его глаз снова дернулся. — В «Селрой мотор лодж» я в конце концов и оказался, поскольку до утра никак нельзя было вернуться автобусом. Поначалу я собирался голосовать, но потом разразилась гроза, и я решил, что лучше остаться там, хотя это и означало лишние расходы, ведь у меня уже есть жилье здесь. — Подергивание глаза сопроводилось движением окаймленных бородой и усами губ, которые изобразили улыбку. — Это, наверное, самое удачное вложение капитала, которое я когда-либо делал. Эми закрыла сумочку. — То есть? — Это обеспечило мне необходимое алиби на время, когда произошли убийства. — Значит, вы встречались с Энгстромом? — Двое его помощников заходили ко мне сегодня утром минут через десять после того, как я вышел из автобуса. — Улыбка исчезла, но тик остался. — Наверное, как только я купил билет в Селрое, оттуда позвонили в офис шерифа. Полагаю, мое описание распространили довольно широко. — И Энгстром принял ваше объяснение? — Не принял, пока не связался с «Селрой мотор лодж» и не проверил все. — Луч солнца скользнул по разбитому стеклу очков Данстейбла, когда тот вскинул голову. — Я так понял, у вас были некоторые проблемы вчера вечером? — Это слишком вежливая формулировка. — Эми помолчала. — Я оказалась на том самом месте, где незадолго до этого погибла Дорис Хантли. Но я не убивала ее, и в тот момент я даже не знала, что и Отто Ремсбах тоже мертв. — Я вам верю. — Левое веко Данстейбла дернулось, словно подтверждая его слова. — У вас нет ауры. — Ауры? — Ауры зла. — Он подался вперед, чтобы солнце не светило ему в лицо, и оно сделалось мрачным. — У многих здесь есть такая аура. Я ощутил это в церкви… «Псих, — сказала про себя Эми. — Законченный псих». Но произнести это вслух она не решилась: с психами следует быть поосторожнее. Она произнесла другое: — Вы на днях говорили, что если окажетесь на заупокойной службе, то сможете вычислить убийцу Терри Доусон. — Я был не готов. — Глаз опять дернулся в подтверждение его слов. — Потому что они были не готовы. Ауры, слишком много аур, слишком много путаницы; невозможно отделить сосуд от содержимого. — Я этого не понимаю, — нахмурилась Эми. — Тело — это сосуд, содержащий добро или зло, а чаще всего — смесь того и другого. В состоянии одержимости аура источает одно лишь зло. Противоречие в терминах, конечно, но это трудно объяснить. — Я знаю. — Лучше сделать вид, что знаешь, решила она. — Но вы так и не рассказали мне, что вы делали во всех этих местах. — Вчера утром я доехал на попутной машине до Монтроза. Днем перебрался в Рок-центр, а к вечеру в Селрой. Вот там-то я наконец и нашел это. — А что вы искали? — Очевидно, это редкость в здешних краях. Католическую церковь. Эми кивнула. — Вы хотели поговорить со священником. — Не совсем. Я хотел незаметно набрать святой воды. — Данстейбл откинулся назад, но солнце немного переместилось и его лицо по-прежнему оставалось неосвещенным. — И взял, из купели возле самого входа. — В тени его тик был почти незаметен. — Хорошо, что по возвращении сюда у меня было несколько минут до того, как меня задержали. В общем-то, я предполагал, что это произойдет, поэтому первым делом отправился в ванную и перелил святую воду из бутылки, где раньше был сироп от кашля, в пустой стакан. Как я и ожидал, когда они пришли, то начали обыск, а один из них, по имени Эл, остался в номере, когда его партнер повез меня к шерифу. — Тень и борода скрывали улыбку, но в его голосе звучало удовлетворение. — Естественно, он ничего не нашел, а на воду в стакане не обратил никакого внимания. — Я полагаю, это имеет какое-то отношение к экзорцизму? Данстейбл кивнул. — Можно сказать, что это самый существенный момент. — И как же вы его применяете? — Все зависит от того, к кому или к чему я его применяю. — Значит, вы по-прежнему ощущаете, что здесь имеет место некая одержимость? — Больше чем когда-либо, после того что я узнал минувшей ночью. — Подмигиванье снова начало сопровождать его речь. — Знаете ли вы, что доктор Клейборн умер в больнице «Бэнкрофт Мемориал» незадолго до того, как в городе произошли убийства? — Я слышала о чем-то подобном, — ответила Эми. — Но никто, разумеется, не знает, когда именно были убиты Ремсбах и Дорис Хантли. Даже отчет о вскрытии будет всего лишь профессиональным предположением. — Какое там предположение! — возвысил свой хриплый голос Эрик Данстейбл. — Ведь это не первый раз, когда демоническая сущность покинула мертвое тело, чтобы вселиться в живое. — Он подался к свету. — Невозможно сказать наверняка, где истоки этой одержимости, но зато нам точно известно, что все, кто вступил в контакт с упомянутой сущностью, сами становились одержимыми и в конце концов умирали. Феномен, возможно, начался с самой миссис Бейтс, а не с Нормана. Эми нахмурилась. — Вы ничем не можете обосновать эту теорию. — Не могу обосновать полностью, но нельзя не принимать во внимание мартиролог. Сначала миссис Бейтс, потом ее любовник, Джо Консидайн. Потом были Мэри Крейн и Арбогаст, частный детектив. Потом две монахини, сестра Барбара и сестра Кьюпертайн. — Перечисляя имена, он загибал пальцы. — А потом и сам Норман. Но это еще не конец. Был еще этот продюсер из Голливуда, Дрисколл, и Виццини, режиссер. Теперь у нас есть здесь Терри Доусон, Дорис Хантли и Отто Ремсбах. Итого дюжина. По мере того как он называл имена, Эми все сильнее охватывала тревога. Она знала эти имена и раньше, но почему-то до настоящей минуты не осознавала, как много звеньев в цепи. И хотя одержимость была нелепым объяснением, связь между этими звеньями существовала. Эта мысль обеспокоила ее, и она попыталась хоть как-то рассеять это чувство. — Будем надеяться, что жертв больше не будет. Тринадцать — несчастливое число. — Суеверия — это вздор. Данстейбл говорил серьезно, Эми это понимала. И еще она понимала, что он — законченный псих. Хотя в том, что он говорил, или в том, как он это говорил, что-то было, и смутное ощущение этого не давало ей покоя. Эрик Данстейбл, похоже, чувствовал, что Эми не по себе, и попытался рассеять ее тревожные мысли. — Не стоит думать о числе, — сказал он. — Эта сущность уже вселилась в кого-то другого. — Если это так, то вы должны снова взяться за дело, — сказала Эми. — Вы должны узнать, кто одержим ею. — Обстоятельства изменились. На этот раз, я думаю, это будет относительно нетрудно. Эми сжала пальцами покрывало кровати. — Тогда, может быть, вы скажете, кого подозреваете? — Пока я к этому не вполне готов. — Но что же вы намерены делать… — Изгнать. — Как? — Тем способом, который сочту наиболее действенным. — Данстейбл посмотрел ей прямо в глаза. — Слова изгоняют. Вода очищает. Огонь исцеляет. И моргнул.Глава 20
Шериф Милт Энгстром съехал с дороги и остановил машину. Это была его собственная машина, не служебная. Случайный прохожий едва ли обратит на нее внимание, да и по рации никто не станет донимать. Никто не знал, где он сейчас находится, и это его весьма устраивало. Его ноги в остроносых ботинках бесшумно ступали по дорожке, неслышно приблизились к двери, и только когда он отпер ее и вошел в контору, раздался звук его шагов по деревянном полу. — Привет, Норман, — сказал он. Вращающаяся фигура не повернулась и ничего не ответила. — Да что это с тобой? — произнес Энгстром. — У тебя воск в ушах, что ли? Шутка. Всего-навсего маленькая шутка, но в этот момент он был согласен на что угодно, что позволило бы ему расслабиться, хоть на мгновение. Скверно, что нельзя включить свет, впрочем, ему не было особого дела до того, как выглядит Норман. Лучше осмотреть номер и ванну с душем — так, на всякий случай. Половые доски заскрипели, когда он направился к двери первого номера. Новый пол, старый — оба скрипят одинаково. Интересно, подумал Энгстром, скрипел ли пол в старом мотеле? Должно быть, нет. Поэтому Норману и удалось тайком пробраться в номер и в ванную комнату, пробраться тем самым путем, которым Энгстром пробирался сейчас. Только он пробирался не тайком. В этом не было нужды, поскольку впервые со вчерашнего вечера он остался один. Здесь не было ни телефонов, ни сообщений, никто не задавал вопросов, а значит, не нужно было давать ответы. Вот одна из причин того, почему он оказался здесь: чтобы избежать необходимости давать ответы. Никто не требовал их в спальне, которую Энгстром, сняв с пояса фонарик, обежал лучом света, и в ванной комнате, где стояла под душем восковая фигура жертвы. Интересно, что стал бы делать со всем этим Толстяк Отто, будь он жив? Как долго ему пришлось бы накачивать сюда воду и составлять прейскурант? Пять долларов за пользование туалетом, десять — за душ. Как раз то, что нужно для привлечения туристов. Дамочкам будет о чем порассказать, когда они вернутся домой. Распишут в подробностях всем подругам, как побывали в душевой в мотеле Бейтса. Еще и подарочный сертификат получат. И снимутся на память вместе с манекеном. Энгстром покачал головой. Если вдуматься, Толстяку Отто такое и в голову бы не пришло. Это скорее по части Чарли Питкина; он был мозговым центром, а Отто просто жирным пузырем. Сейчас коронер как раз вскрывает этот пузырь в «Бэнкрофт Мемориал». Но где же мозговой центр? В офисе с середины дня никого нет, а из дому он, по словам дочери, ушел после ланча, не сказав, куда направляется. Она много чего не знает о своем дорогом папочке — или знает? Интересно, насколько она в курсе делишек, которые он обделывал в законодательном собрании штата, да и здесь, в своем офисе в Фейрвейле? Непростые вопросы, но был еще один, волновавший его больше других. Много ли он на самом деле знал об этой девушке? Если разобраться, то чертовски мало, не считая сплетен, которые Айрин Гровсмит приносила из салона красоты и которые не следовало брать в расчет, потому что Айрин ненавидела ее почти так же, как ненавидела это место. Кажется, все женщины его ненавидят: Сэнди Оливер, Мардж Гиффорд, которая работает у доктора Роусона, официантки, продавщицы, даже девчонки из срочной химчистки. Эмма тоже его ненавидит, и хорошо, что на этой неделе она в Спрингфилде у своей сестры Фрэнсис. Она пропустила всю эту шумиху, а он избежал ругани начет того, что так Отто Ремсбаху и надо, почему никто не удержал его от строительства и почему бы кому-нибудь все это не сжечь. Энгстром словно слышал ее слова, однако он не мог себе представить, чтобы она что-нибудь сожгла. Но некоторые другие женщины смогли бы, да и мужчины тоже. Он вернулся в контору, и луч его фонарика высветил серебристый звонок на стойке и фигуру за ней, обращенную лицом к стене. Сделано что надо. То же можно сказать и про поворотный механизм; он уже проверял аккумуляторы, которые приводили его в действие, когда нажимался звонок и включалась магнитофонная запись. На звонке никаких четких отпечатков найти не удалось, и конечно, люди Бэннинга не смогли ничего обнаружить и на проводе, который тянулся под стойкой к основанию манекена. Здорово тут все придумано, но люди, которые работали на Чарли, делали и кое-что посложнее в смысле спецэффектов для кинолент. Покидая мотель, Энгстром сжал губы. Стареешь. Теперь уже не снимают киноленты, а делают фильмы. Надо идти в ногу со временем. И следить за тем, как развиваются события. Выключив фонарик, он направился к дому. Ну и где же все эти потенциальные поджигатели? Айрин была в офисе, принимала звонки и репортеров. Да поможет ей Бог; ей, наверное, и закурить-то некогда. Сэнди Оливер сказалась больной, так что, наверное, сидела дома, хотя к доктору Роусону она не обращалась. Там работала Мардж Гиффорд, и сегодня она была на службе. Меньше часа назад он разговаривал с дочерью Питкина, которая находилась в домике у озера. Но где, черт возьми, была Амелия Хайнс? Утром в номере ее не было, это точно, и внизу никто не видел, как она уходила. В холле творилось настоящее столпотворение, и, если кто-то и разговаривал с ней по местному телефону, сотрудники гостиницы были слишком заняты, чтобы обратить на это внимание. Она даже могла воспользоваться служебным лифтом и выйти через черный ход, однако ее машина не трогалась с места. Ему следовало бы проверить это еще раз, прежде чем отправляться сюда, но ведь нельзя объять необъятное. Да и надо ли? Взять хоть этого чокнутого Данстейбла. Не было никаких причин держать его после того, как утром подтвердилось его алиби. Он сказал, что возвратится в гостиницу, но одному Богу было известно, где он сейчас находился. А Он ни с кем не разговаривает, даже с преподобным Арчером, который просил божественного вмешательства, чтобы разрушить это место. Возможно, Арчер в конце концов потеряет терпение и начнет действовать самостоятельно. А пока, как сказала его жена, когда в полдень разговаривала с Энгстромом, преподобного отца нет дома, она не знает, куда он ушел и когда вернется. Гомер держал оборону в «Фейрвейл уикли геральд», но его шефа там не было. Со слов его помощника, у Хэнка Гиббза было назначено интервью в гостинице около четырех часов дня. Телерепортеры и радиожурналисты арендовали — и по очереди использовали — банкетный зал (импровизированное название помещения, в котором члены клуба «Киванис»[206] каждую пятницу собирались поутру на завтрак). Сегодня собрание отменили, а это значит, что еще у многих потенциальных поджигателей появилось свободное время. Они с самого начала не слишком восторгались проектом Толстяка Отто, а теперь, должно быть, мечтают увидеть, как он рухнет. Еще был Дик Рено. Мужчина высокий, запал короткий. Он тяжело воспринял свое увольнение, но нельзя полагаться на человека, который не умеет держать язык за зубами. Вчера вечером самовольно отлучился с дежурства, а сейчас куда подевался? И снова рука Энгстрома потянулась к поясу, но на этот раз не для того, чтобы нащупать фонарь, а чтобы проверить, на месте ли револьвер, прежде чем он откроет дверь дома Бейтса. Если учесть царившие вокруг настроения, он, возможно, был здесь сегодня не первым посетителем. Погода хмурилась, с запада плыли тучи. Неужели опять собирался дождь? Даже если и так, ему было все равно; впрочем, нет, не совсем все равно. По правде говоря, немного дождя вечерком было бы в самый раз. Ничто не гасит пожар лучше, чем дождь. Если, конечно, он не прошел раньше, чем начался пожар. Войдя в дом, он тихо закрыл за собой дверь. Теперь можно было снова воспользоваться фонариком. Казалось, здесь, в холле, ничто не изменилось. Большой лист пластмассы по-прежнему прикрывал то место, где нашли тело Терри Доусон и где все еще оставалось пятно. Судя по всему, никто его не трогал после того, как были взяты образцы крови. Раньше или позже здесь нужно будет все вымыть, но не сейчас. У прислуги сегодня выходной. С фонариком было лучше видно, но это не могло помочь его слуху или другим органам чувств. Тут он был вынужден полагаться только на самого себя. До сих пор Энгстром слышал лишь собственные шаги и ощущал слабый запах глянцевой краски. Прикасаться к чему-либо или пробовать что-то на вкус он не собирался. Впрочем, ничего нельзя знать заранее. Заранее ничего знать нельзя, но надо бы, черт возьми, все выяснить. Двигайся медленно, тихо, осторожно. Сначала наверх; переложи фонарик в левую руку, а правую держи поближе к кобуре. Дик Рено сдал служебный револьвер сегодня утром, но у него был другой, его собственный. У скольких еще шутников из списка могли иметься револьверы, спортивные пистолеты, охотничьи ружья, дробовики и прочее оружие? На худой конец, сгодится и обычный мясницкий нож; его прежде уже использовали несколько раз, и довольно успешно. Темнота скрыла его мрачную усмешку, меж тем как он поднимался по лестнице, направляя луч фонарика вниз, чтобы тот не давал знать о его приближении. Поднявшись на верхнюю площадку, он направился вдоль коридора, медленно осматривая одну дверь за другой, исследуя комнату за комнатой, чулан за чуланом. Все было чисто. Удовлетворенный осмотром, он проследовал обратно по коридору и спустился по лестнице, потом столь же тщательно проверил помещения первого этажа. Никто не прятался под кроватью наверху, никто не скрывался за мебелью здесь. Портьеры в гостиной не доставали до пола и шевелились, только когда он задевал их, проходя мимо. Занятная вещь: нигде на стенах не было картин — ни наверху, ни здесь, внизу. Возможно, их заказали, но не успели привезти. А может быть, привезли в самый последний момент и вешать их уже слишком поздно. Только вешать никогда не поздно, во всяком случае не в этом штате. Вешать или, например, вставлять в рамку.[207] Он вновь мрачно ухмыльнулся. Интересно, какие картины предполагалось здесь повесить — обычные старомодные полотна или, может, увеличенные фотографии Нормана и его матери? Надо бы спросить у Чарли Питкина, когда они увидятся в следующий раз. Если увидятся. Оставалось надеяться, что и в подвале никого не окажется. И в кладовой для фруктов — тоже. Носки его ботинок были грязными. Как в детстве, когда он играл на улице в разные игры. Но происходившее сейчас не было игрой, и он был уже не ребенком, а мужчиной с седыми усами, который собирался дожить до почтенного возраста. Ему следовало бы послать сюда кого-нибудь, но теперь, в отсутствие Рено, у него оставалось не так много людей. Кроме того, это было рискованно. Либо в подвале было темнее, чем в остальных помещениях дома, либо в фонарике начинали садиться батарейки. Подобное происходило в этом месте и прежде — или ему это только кажется? Как бы то ни было, он зашел слишком далеко, чтобы теперь повернуть назад. Теперь, когда он знал, что в подвале пусто и ему оставалось лишь заглянуть в кладовую. Дверь в которую была слегка приоткрыта. В тот раз тоже было так? Он не мог вспомнить. Да посвети же ты фонариком. Достань револьвер и направь его в ту же сторону. Очень легко приоткрой дверь, очень медленно, носком ботинка. Теперь направь луч фонарика… Никого. Он, конечно, испытал облегчение, но облегчение странное; странно было не увидеть здесь восковой фигуры матери Бейтса, здесь, где было ее место. Стоило бы и для нее придумать поворотный механизм. Здесь или в постели Отто Ремсбаха. На этот раз улыбка Энгстрома вышла не такой мрачной. Его напряжение спадало по мере того, как он убеждался, что в дом никто не проникал. И никто не проникнет, если ему удастся воспрепятствовать этому. В конце концов эти ищейки из новостей появятся и здесь, но им придется довольствоваться тем же, чем и в предыдущий раз: съемкой наружного вида дома и декораций мотеля. Если вмешается капитан Бэннинг, то они не получат и этого; но вмешательство Бэннинга исключено, потому что дорожная полиция никак не связана с делом Ремсбаха. Бэннинг не будет устанавливать здесь круглосуточное наблюдение лишь потому, что кто-то может проникнуть в дом. К тому же Бэннинга не волнуют пресса или возможность поджога. И если вдуматься, почему это должно волновать его? Об этом Энгстром размышлял, поднимаясь по лестнице. Надо еще раз проанализировать ситуацию — на всякий случай. При поджоге спички не так важны, как мотивы. Он вновь спросил себя, какими мотивами могут руководствоваться эти маньяки, потенциальные поджигатели. Впрочем, люди из его списка — не маньяки, напомнил он себе, за исключением Эрика Данстейбла. А демонологи могут быть поджигателями? Это не имело значения: парень выглядел достаточно ненормальным или достаточно обдолбанным, чтобы быть способным на все. Закон о злоупотреблении наркотиками несовершенен и не позволял им провести тесты, когда Данстейбл находился у них, но оба раза Энгстром был уверен, что парень пребывает под кайфом. Девушка, которая работала на доктора Роусона, эта Мардж, тоже оказалась в его выборке; он знал, потому что доктор сказал ему. Сказал, что собирается уволить ее, как только найдет ей замену. Но пока ничего серьезного не случилось, и тот факт, что она проглотила несколько таблеток, еще не означал страстного желания уничтожить это место. Были другие, кто хотел бы его уничтожить, и у них имелись на то серьезные причины. Покидая дом, Энгстром пожалел, что не может разделить их чувства. Как представитель закона, он был обязан защищать чужую жизнь и чужую собственность. После недавних событий то, как он исполнил первую часть своих обязанностей, неизбежно получит широкую огласку. Но если он вдобавок позволит кому-то сжечь этот дом после того, как его показали в вечерних новостях… Энгстром покачал головой. Он никому не позволит играть с огнем. В противном случае все закончится тем, что его самого покажут в вечерних новостях.Глава 21
Доктор Стейнер ждал Эми в холле, и в первый момент она приняла его за пациента. Но пациенты в учреждениях такого рода не носят деловые костюмы и не передвигаются в инвалидных колясках без чьего-либо сопровождения. Он приветствовал ее первым: — Мисс Хайнс? Я Николас Стейнер. Рука, которую он ей протянул, была холодной, но улыбка теплой. Рукопожатие оказалось слабым, но голос был сильный. Контрасты или противоречия? Еще один вопрос в придачу ко многим другим, на которые ей требовались ответы. Лучше начать с того, что полегче. — Как вы узнали меня, доктор Стейнер? — Мне вас описали. — Улыбка стала еще доброжелательнее. — К тому же в это время здесь не много посетителей, особенно таких, у которых под мышкой внушительных размеров блокнот. — Он снова вытянул хрупкую руку. — Позвольте, я положу вашу сумочку и блокнот на колени, а вы отвезете меня в мой кабинет. — Договорились. — Эми встала позади кресла и, следуя указаниям Стейнера, повезла его мимо регистратуры. Смуглолицая женщина в белом чепце за стойкой улыбнулась доктору, когда они проезжали мимо. — Я вижу, у вас новая сестра, — сказала она. — Да, — ответил Стейнер. — Только не сообщайте обо мне профсоюзу. Эми покатила кресло по коридору. Административная зона, заключила она, поскольку почти все двери, мимо которых она проходила, были открыты и она видела внутри офисную мебель и сейфы. — Здесь налево, пожалуйста, — сказал Стейнер. Кабинет, в котором они оказались, был обставлен скромно, но по-старомодному уютно: портьеры вместо жалюзи, лампы дневного света вместо флюоресцентных, прочный деревянный письменный стол вместо хрупкого металлического. Эми остановила кресло Стейнера возле стола, напротив кресла, в которое села сама, взяв у хозяина кабинета сумочку и блокнот. Вынув из блокнота авторучку, она приготовилась делать заметки, для чего открыла чистую страницу. — Я тут подумала, — начала она. — Должно быть, это непривычная для вас ситуация. Обычно записи делаете вы. Правой рукой Стейнер ослабил шарф, повязанный вокруг его шеи. — Обычно я спрашиваю у пациентов, не хотят ли они выпить воды, прежде чем начнут говорить, — ответил он. — Вон там в углу, у вас за спиной, кулер и одноразовые чашки. Если вам нетрудно… — Конечно. Эми поднялась и выполнила его просьбу. Когда она снова села в кресло, он медленно выпил воды и поставил пустую чашку на край стола. — Теперь лучше, — произнес он. — Горло еще немного беспокоит. Эми кивнула. — Постараюсь не задавать слишком много вопросов. — Спрашивайте столько, сколько считаете нужным. Я постараюсь не давать вам слишком много ответов. — Пожалуй, начну с легкого. — Эми приготовилась записывать. — Что за человек был доктор Клейборн? — И вы называете это легким вопросом! — В его усмешке послышался намек на хрипоту; затем он заговорил более серьезно: — Все зависит от того, о каком докторе Клейборне мы говорим. Адам Клейборн, которого я знал как своего коллегу — или думал, что знаю, — был вдумчивым и компетентным сотрудником, порядочным и высокоинтеллигентным человеком. Он был мне как сын. Но он также был сыном Нормана Бейтса. — Стейнер еле слышно вздохнул. — Я потерпел неудачу с ним. Все те годы, после того как он вернулся, все попытки помочь… Мне ничего не удалось. — Мне жаль, — сказала Эми. — Вам, должно быть, трудно говорить об этом. — После того, что Адам сделал со мной в тот день, говорить действительно трудно. — Стейнер поспешно вскинул руку. — Не принимайте это за намек. Я хочу говорить. Мне нужно говорить. Если бы этого не произошло, если бы я мог делать то, что делаете вы… Эми подалась вперед. — Вы думаете, что смогли бы установить личность убийцы? — Кто-то должен это сделать. И притом быстро. — А как бы действовали вы? Доктор Стейнер пожал плечами. — Не так, как действуют Энгстром или капитан Бэннинг. Я разговаривал с обоими — их интересуют только улики, алиби и мотивы. Проблема в том, что улик у них нет, алиби может быть фальшивкой, а мотивы можно скрыть. — В таком случае, с чего бы вы начали? — С того же, с чего начали вы, когда писали книгу о Бонни Уолтон. Вы ведь начали с воссоздания образа вашей героини. — Но я заранее знала, что Бонни Уолтон виновна. Она была уже осуждена за убийство. А образ, который я себе мысленно нарисовала, до того как принялась писать, оказался неверным. Стейнер отпил воды. — И вы начали вносить изменения, исправлять ошибки на основе того, что узнавали в ходе расследования. И в конце концов, на мой взгляд, довольно близко подошли к истине. — Спасибо. — Спасибо вам за честную и добросовестную работу. — Стейнер выбросил бумажную чашку в корзину для мусора. — Дело в том, что вы, наверное, и не взялись бы за эту книгу, если бы у вас в голове не сложился заранее образ вашей героини. Верен он или нет, вам нужно было иметь его перед собой в качестве отправной точки. Последующие беседы внесли в этот образ необходимые коррективы. — Давайте поговорим об образе возможного подозреваемого в этом деле. У вас достаточно данных, чтобы набросать его прямо сейчас? Стейнер нахмурился. — Только в самых общих чертах, на основании того немногого, что я знаю. — Он заговорил быстрее, и Эми старалась приноровиться к скорости его речи. — Нет нужды повторять то, что нам обоим известно. Но есть несколько вещей, которые представляют особый интерес и которым, по-моему, не придали должного значения. Начнем с убийства Терри Доусон. Согласно донесению капитана Бэннинга, его люди не смогли обнаружить вблизи места преступления никаких следов от шин. Говорили, что их, вероятно, смыл дождь, но я не думаю, что наш подозреваемый стал бы полагаться на такой случай. Потому что он вообще не полагался на случай: в доме не найдено ничего, что можно было бы подвергнуть исследованию в криминалистической лаборатории. И то же самое можно сказать о двух других убийствах — Дорис Хантли и ее любовника. Это не значит, что убийства были спланированы заранее или, напротив, явились следствием обстоятельств, — это всего лишь показывает, что тот, кто их совершил, — человек осторожный, способный предпринять хладнокровные и обдуманные действия, чтобы скрыть улики. И, соответственно, скрыть свою личность. Что оставляет нам только одну ниточку. Стейнер задумался, и Эми, в не силах ждать, пока он продолжит, первой нарушила молчание: — Скажете какую? Доктор Стейнер кивнул. — Позвольте мне сформулировать это в виде вопроса. Зачем кому-то понадобилось красть восковую фигуру матери Нормана? Настал черед Эми задуматься. — Какой-то псих? Человек, вообразивший, что он — Норман? — Если под психом вы имеете в виду клинического психопата, то такая возможность существует. Этот тип личностного расстройства не обязательно предполагает иррациональность действий или видимую неадекватность поведения. — Тогда убийца не обязательно должен верить, что он — Норман Бейтс. — Но это мог быть кто-то, кто хотел заставить нас думать, будто он верит в подобное. Если так, то убийцей вполне могла быть и женщина. — Или фанатик. — Эми перевернула страницу в блокноте. — Любого пола. — Она подняла руку, в которой держала авторучку, и постаралась задать свой следующий вопрос как можно более небрежным тоном: — Не могли бы вы назвать мне имя пациента из Фейрвейла, который навещал вас сегодня? — У меня было несколько посетителей. — Стейнер сделал вид, что не придал значения ее словам. — Откровенно говоря, если кто-то из них был пациентом, я не должен раскрывать его имя. Эми улыбнулась. — В этом нет необходимости. Полагаю, я видела последнего из них направлявшимся к своей машине, когда подъезжала к зданию больницы. Преподобный Арчер, не так ли? — Да, Арчер был здесь. — Тон Стейнера больше не был небрежным. — Дело в том, что он регулярно приходит сюда по делам своей паствы. Это не значит, что он пациент. — Но он может быть фанатиком. — Эми тоже заговорила отнюдь не небрежным тоном, глядя своему собеседнику прямо в глаза. Стейнер вздохнул. — Вы понимаете, что это не подлежит разглашению? Эми опустила руку. — Обещаю, я не буду ничего записывать. — Не сейчас, во всяком случае. Но у меня такое предчувствие, что пресса раскопает все это и много чего еще задолго до того, как ваша книга будет опубликована. — Он замешкался. — Я все же не знаю… — Я тоже, — мягко произнесла Эми. — Но хочу знать. Не для книги, а потому, что это касается меня лично. В некотором смысле я чувствую свою ответственность за то, что случилось минувшим вечером. — Вы ответственны лишь за то, что оказались не в том месте не в то время. — Стейнер придвинул свое кресло поближе к ней и понизил голос: — Теперь об Арчере. Они с Норманом Бейтсом были друзьями. В школе и позже. Арчер был знаком с матерью Нормана. Он часто захаживал к ним еще до того, как она стала встречаться с Джо Консидайном. — Ее любовником, — кивнула Эми. — И врагом Нормана. Во всяком случае, так он думал. — Стейнер откинулся в кресле. — Вот тогда-то и начались проблемы. Мы с вами знаем, что произошло с миссис Бейтс и Консидайном, но в то время никто не подозревал Нормана. Очевидно, ни у кого не было причин подозревать его, кроме Арчера. — Он знал? — Судя по тому, что он мне рассказал, Норман узнал о том, что его мать встречается с Консидайном, и воспринял это как предательство с ее стороны. Его ярость достигла той точки, когда он стал открыто угрожать им обоим. Тогда Арчер перестал видеться с Норманом, и к тому времени, когда миссис Бейтс и Джо Консидайн умерли, Арчер уже находился в университете, вдалеке от этих мест. Но с тех самых пор он носит в себе чувство вины за то, что тогда промолчал. Он утверждает, что больше ни разу не встречался с Норманом, что не так уж и необычно, если учесть, что Арчер отсутствовал восемь лет с момента поступления в университет до окончательного возвращения сюда в качестве проповедника. Норман к тому времени уже сделался затворником — если, конечно, не считать обязанностей по содержанию мотеля. Когда в конце концов выяснилось, что натворил Норман помимо исполнения своих обязанностей в мотеле, Арчеру было слишком поздно что-либо предпринимать. Он лишь казнил себя за то, что не заявил вовремя о своих подозрениях. Полагаю, нет необходимости рассказывать вам, через что прошел этот человек в течение последующих лет. — Он возненавидел Нормана? Стейнер покачал головой. — Он возненавидел то, что Норман сделал с Фейрвейлом и его репутацией. И он ненавидел печальную славу, которую, как ему казалось, принесет городу затеянная Отто Ремсбахом реконструкция дома и мотеля Бейтса и превращение их в приманку для туристов. — Этого достаточно, чтобы убить Ремсбаха? — Этого достаточно, чтобы сделать все возможное для срыва планов Ремсбаха, — что Арчер и делал. — Доктор Стейнер нахмурился, задумавшись о чем-то. — Я бы сказал, что он был крайне целеустремлен, решителен, возможно, одержим до фанатизма, но не стал бы приписывать ему преступные намерения. Сегодня днем я видел перед собой опечаленного и глубоко страдающего человека. — Где он был прошлым вечером? — спросила Эми. — Он не знает. — Стейнер пожал плечами. — Временная потеря памяти, которая могла быть вызвана сильным стрессом. Такое случается. — И с Норманом такое случалось. — Эми помолчала. — А мог Арчер… Стейнер жестом прервал ее. — Мы говорим о пожилом человеке, диабетике. — Я знаю, что, возможно, это прозвучит глупо, но… Существует такое понятие, как маниакальная одержимость? — Чушь. — Стейнер смягчил свой ответ улыбкой. — С таким же успехом вы могли бы предположить, что это я поднялся с инвалидного кресла и тайком вышел отсюда, чтобы совершить те убийства. — Все возможно. — Эми тоже умела улыбаться. — Адам Клейборн едва не сделал это с вами, пользуясь лишь одной рукой. — Это так, — ответил Стейнер. — Мне следовало быть поосторожнее. Санитар должен был стоять возле двери, но он отлучился в туалет. Можно считать это промашкой охраны. — Он коротко рассмеялся. — В тот момент мне было не смешно. — А какие причины были у доктора Клейборна нападать на вас? Стейнер заговорил еще серьезнее: — Все из-за моей собственной глупости. Не надо мне было ввязываться в дискуссию о Великом Открытии мемориала Бейтса. Эми кивнула. — Вы говорите, что он воспринял это лично? — Очень. — Стейнер задумался. — Я не должен был забывать о том, что он сказал мне во время одной из самых ранних бесед. «Норман Бейтс никогда не умрет». И в каком-то смысле он действительно не умер. Потому что существовала некая часть личности Клейборна, до которой лечение так и не добралось. И эта часть по-прежнему верила в то, что он — Норман. — Возможно, это он и был. Доктор Стейнер быстро взглянул на нее. — Вы ведь это не серьезно… — А вот Эрик Данстейбл — серьезно. — Самозваный демонолог? — Я вижу, вы о нем знаете? — Наслышан. Но недостаточно. — Стейнер подался вперед. — И хотел бы услышать побольше. Он внимательно выслушал рассказ Эми о ее контактах с Данстейблом начиная с их первой короткой встречи в Чикаго и заканчивая совсем недавней, состоявшейся несколько часов назад. — И, согласно его теории, Норман действительно жил в теле доктора Клейборна, а потом, после его смерти, завладел кем-то другим. — Его теории? — Стейнер махнул рукой. — Да одержимость демонами — одна из самых древних и самых распространенных идей в человеческой истории. — Означает ли это, что вы разделяете ее? — Совсем наоборот. Ни тысячелетний возраст, ни сила веры не могут превратить фантазию в реальность. Вы вдумайтесь, было время — несколько столетий назад, — когда считалось само собой разумеющимся, что умственно нездоровые люди одержимы демонами. Сегодня мы начинаем верить в то, что у некоторых типов шизофрении могут быть психологические причины — зловредные организмы вместо злых духов. Если исходить из современных научных данных, демоны могут оказаться просто молекулами в цепочке ДНК. — Данстейбл верит в другое, — сказала Эми. — Он убежден, что Норман продолжает жить. — И должен быть изгнан. — Стейнер нахмурился. — Он рассказывал вам о ритуале, который намерен осуществить? — Нет. — Эми постучала кончиком ручки по странице своего блокнота. — Впрочем, кое-что он говорил. Слова изгоняют. Вода очищает. Огонь исцеляет. — Вы что-нибудь понимаете? — Он рассказывал мне, как взял тайком святую воду в церкви. Думаю, что она ему нужна как часть ритуала. — Логично. — Стейнер кивнул. — И я полагаю, что слова, которые он упомянул, он использует в качестве заклинания и молитвы. — Он ничего не говорил об этом. На лице доктора Стейнера появилось озабоченное выражение. — А где сейчас Эрик Данстейбл? — Не знаю, — ответила Эми. Но теперь она, конечно же, знала.Глава 22
Стейнер выпил кофе и съел сандвич у себя в кабинете. Сандвич было трудно жевать, кофе трудно глотать. То же самое касалось и большей части услышанного о деле Бейтса. Трудно усвоить некоторые факты, трудно переварить некоторые фантазии. Или даже отделить одну от другой. Разумеется, он верил не всему, что услышал. Некоторые люди просто не способны смотреть правде в глаза. С другой стороны, кто он такой, чтобы ждать чего-то иного? Большинство из нас хочет больше, чем заслуживает. «Помогите, я тону! Подгоните сюда яхту!» Возможно, он был самонадеян. Не было никаких причин полагать, что те, с кем он разговаривал, способны отличать реальность от собственных фантазий. Шествию нет конца, толпа аплодирует, а король идет голый по улицам. Впрочем, довольно философии, заимствованной из рок-лирики. Если он действительно хочет ухватить суть проблемы, то, возможно, ему придется изобрести свою собственную философию. Или, по крайней мере, использовать то, что он успел узнать за время своей профессиональной практики. Практика, конечно, несовершенна, но все же лучше держаться в профессиональных границах. В этом случае его философия окажется довольно простой. Люди надевают маски, чтобы спрятаться от других. Иногда они надевают маски, чтобы спрятаться от себя. А его работа состоит в том, чтобы срывать эти маски. Стейнер откинулся назад, подальше от подноса для еды, стоявшего на столе, подальше от света, в тень. Закрыв глаза, он вызвал перед своим мысленным взором различные образы. Маски. Две маски — Комедии и Трагедии. Кто носил их и с какой целью? И к какой еще маскировке прибегали те, кто был вовлечен в это дело? Хэнк Гиббз носит маску Комедии, жене Дика Рено к лицу Трагедия. Что они скрывают? Он знал, что скрывается за маской благочестия преподобного Арчера, но не был уверен, что смог бы узнать настоящего Энгстрома за фальшивой маской служителя закона. Дик Рено? Он носил полумаску, которая лишь наполовину скрывала его переживания. А его бывшая жена, Сэнди Оливер, — на ней было еще и домино, которое, впрочем, не мешало ей гневно сверкать глазами. Маски. Иногда они спадают в минуту сильного эмоционального напряжения, иногда их в ярости срывают. Носить их постоянно — искусство, которым не каждый владеет. Но существуют еще и разного рода подручные средства: косметика и косметическая хирургия, бороды и усы у мужчин, очки для представителей обоих полов. Он вспомнил описание Эрика Данстейбла, которое дала Эми. Борода, усы, очки — полный набор. Плюс тик. Символично, конечно. Демонологи носят маски смерти. Он задумался о том, что скрывалось под этой конкретной маской. Что-то неправдоподобно хорошее или, напротив, слишком плохое? И почему он ее носит? Он просунул указательный палец правой руки под шарф и осторожно дотронулся до повязки, которая закрывала его поврежденнуюшею. Николас Стейнер, доктор медицины. Была ли ученая степень еще одной маской? Может, он тоже что-то прятал за ней, как и все остальные, как Арчер, Гиббз, Рено, Питкин… Чарли Питкин. Он и забыл о надменном и важном Питкине, у которого уголки рта не раздвигались, даже когда он улыбался. Маска Трагедии. Только в случае с Питкином это была не маска. И тогда он понял.Глава 23
Когда Эми покинула больницу, уже стемнело и на небе вновь сгустились тучи. Ночной воздух был холоден и недвижим — затишье перед бурей. Но на душе у Эми было неспокойно с того самого момента, как она поняла, что может прийти на ум Эрику Данстейблу. Или уже пришло. Возможно, она уже опоздала. Вот почему она завершила свою встречу с доктором Стейнером столь внезапно. Она пыталась выглядеть спокойной, чтобы его не тревожить. Все, что ему оставалось, — это сидеть в коляске и томиться неизвестностью. Но она даже не пыталась скрыть тревогу, когда позвонила из холла гостиницы Хэнку Гиббзу. — Ничего не случилось? — спросила она. — Я только что закончил давать интервью. Как у вас дела? — Сейчас это не важно. Есть какие-нибудь новости? Что-нибудь связанное с собственностью Бейтса? — Не знаю. А почему должны быть какие-то новости об этом? — Вы не видели Эрика Данстейбла сегодня днем? — Нет. — В голосе Гиббза послышалась тревога. — Не торопитесь, Эми. Расскажите, в чем дело. Она рассказала ему, но вовсе не медленно, как он просил. Не медленно и не спокойно, потому что времени не было. — Когда Данстейбл упомянул про огонь, я подумала, что он говорит о зажженных свечах. Но теперь меня осенило: возможно, он считает, что демоны явились из дома Бейтса. И он достаточно чокнут, чтобы решиться изгнать их путем поджога. Или я тоже схожу с ума? — Не думаю, — ответил Гиббз. — Вы звонили Энгстрому? — Пока нет. Я думала о том, что надо бы сообщить пожарным. — Давайте я позвоню Энгстрому. В его власти заставить их приехать туда — на всякий случай. Я буду ждать вас здесь, у себя в офисе. — Нет, — сказала Эми. — Я собираюсь поехать туда сейчас. Данстейбл никому не верит, но меня, я думаю, он послушает. — Не делайте этого! Вдруг что-то случится… — И это говорит газетчик! — Ну хорошо. Тогда я встречу вас там. Через полчаса? — О'кей. Она уже собралась было повесить трубку, но Гиббз продолжил: — И вот еще что. Если вы случайно приедете раньше меня или Энгстрома, ради бога, не ищите его одна. — Ладно. Вот и все, или почти все. Одна из причин, почему Эми пользовалась блокнотом, заключалась в том, что она не умела запоминать разговоры дословно. Даже собственные мысли, если они не были своевременно занесены на бумагу, она порой воспроизводила не слишком точно. Она обещала доктору Стейнеру не вести записей во время их встречи и теперь мучительно старалась припомнить сказанное им и то, что она говорила сама себе, пока шла их беседа. Что именно сказал Стейнер о психологических эквивалентах одержимости демонами? И почему он вообще ничего не сказал, когда она описала ему Эрика Данстейбла и рассказала о том, какое он произвел на нее впечатление? Не стоит ломать над этим голову. Сейчас нужно сосредоточиться на дороге и вспомнить, где следует повернуть, чтобы выехать на шоссе. Темнеет, так что лучше включить фары и убедиться, что это не дальний свет. Надо было на днях проверить этот чертов кондиционер, а теперь придется открыть окно, чтобы впустить внутрь немного свежего воздуха. А вот и указатель, отмечающий поворот в сторону шоссе. Подумать только, как много здесь машин в такой час. Почти как на дороге в аэропорт «О'Хара», где машины едут бампер к бамперу, почти ползут. Что случилось со всеми этими людьми, откуда они взялись, куда направляются? Уж не авария ли впереди? Да, скорее всего, так, слишком уж много там огней. И все сворачивают в левый ряд. По дорожному полотну пляшет кружок света, человек в форме машет фонариком. Форма коричневая, незнакомый головной убор — он не похож на людей Энгстрома, наверное, он из дорожной полиции. Что здесь случилось? Две машины перевернуты, позади них стоит белый фургон — вероятно, «скорая помощь». И этот ужасный запах. Не смотри, попытайся не смотреть, он машет тебе фонариком, проезжай, смотри на дорогу. Теперь прибавь газу и жми туда, где дорога свободна. Прочь от этого места, прочь от этого запаха. Бензин. Наверное, одна из машин загорелась. Права ли я насчет Данстейбла? Надеюсь, что нет. Хватит себе лгать. Одна ее половина надеялась, что нет, но другая надеялась, что да, потому-то ей и хотелось поскорее выбраться из этого ползучего потока; если там, впереди, и вправду что-то произошло, если что-то происходило в этот самый момент, она не хотела это пропустить. Это могло стать для нее великим шансом, настоящим рывком, привет, Джеральдо,[208] и прощайте навсегда убогие апартаменты. Стало совсем темно. Вот и обещанный поворот, только куда ехать дальше — направо или налево? Дура, ну почему она оставила карту округа в гостинице? Нужно попытаться представить ее себе. Наверное, налево, правая ветка вела к болоту, болото — к обнаружению затопленной машины, машина — к обнаружению трупа Мэри Крейн внутри, труп — к душу, душ — к номеру в мотеле, а номер в мотеле — к Норману Бейтсу, ожидавшему, когда кто-то поедет по старой дороге в грозу, и именно по этой дороге она сейчас и ехала. Тогда и сейчас. Все было как тогда. Или почти как тогда. Тогда шел дождь, теперь дождь собирался. Оба раза дождь, труп принадлежал Крейн, она — Хайнс.[209] И еще она — идиотка, если вновь позволила себе думать об этом. Дождя пока не было, даже не моросило, только сгущался туман. Она включила дворники, и они заскрипели по стеклу — взад-вперед, вниз-вверх. Выключи их, перестань думать об этом, стекло чистое, и тебе следует прочистить мозги и избавиться от глупых мыслей. Хотя и не сразу, но ей это удалось. Двигаясь сквозь пелену тумана, Эми с дрожью всматривалась в дорогу. Что это — страх, нервное возбуждение или просто ожидание? Пожалуй, все вместе, плюс острое, волнительное чувство, когда она увидела за поворотом место, к которому направлялась. Низкие очертания мотеля неясно проступали вдали справа от дороги. За ним, на холме, высился дом, вздымая крышу к затянутому тучами небу. Ни в одном из строений окна не были освещены и не было даже намека на пламя. У Эми вырвался вздох облегчения, когда она увидела машину Гиббза, припаркованную у входа в мотель. Но лобовое стекло затуманилось, и больше она ничего не смогла разглядеть. Вот-вот должен был начаться дождь. Въехав на подъездную дорожку, которая тянулась, огибая мотель, Эми посигналила, давая знать о своем прибытии. В этом, конечно, не было необходимости, поскольку Хэнк и без того мог видеть свет фар подъезжавшей машины. Но видел ли? Огни скользнули вперед, пересекли стоявший у входа автомобиль, салон которого, как оказалось, был пуст. За рулем никого не было. И никого из департамента шерифа в машине тоже не было. Следовательно, Гиббз приехал один. Значит, и в мотель он отправился в одиночку? Судя по их телефонному разговору, он ожидал, что она приедет сюда первой, но никто не мог предвидеть задержки, которая случилась в пути. И все же логично было предположить, что он дождется ее, прежде чем заходить внутрь. Если только ничего не случилось. Эми затормозила и просигналила еще раз. Затем подождала, не глуша двигатель. Дворники продолжали работать, напряжение нарастало. Дворники скрипели. Она снова нажала на гудок, вглядываясь в туман, окутавший пустые окна и темную дверь мотеля. Никакого движения, лишь клубы тумана медленно вились вокруг. Она включила дальний свет, чтобы лучше видеть очертания дома на фоне туманного склона и грозового неба. В окнах по-прежнему не было света, ни малейшего признака жизни где-либо. Эми просигналила в четвертый раз. Даже если Гиббз по какой-то причине отправился в дом, он все равно должен был услышать шум, который она подняла. Звук ее гудка мог бы разбудить даже мертвеца. Разбудить мертвеца… Эми резким движением выключила фары и дворники, потом заглушила мотор, бросила ключи в сумочку, открыла дверцу и вышла в пронизанную холодным туманом ночь. — Хэнк! — громко крикнула она, приближаясь к дому. — Где вы? Эхо ее голоса не вернулось из тумана; ни эха, ни ответа. Эми подошла к правому борту машины Гиббза и заглянула в окна, страшась того, что может увидеть внутри. Ничего. Ничего, кроме ключа зажигания, который по-прежнему висел на своем месте. Что это было — рассеянность или следствие спешки? Если второе, то куда он направился? Нет ответа. Ничего, кроме тишины. Мертвой тишины. Обернувшись, она вновь посмотрела на мотель. Окна конторы были темными, дверь закрыта или почти закрыта. Почти? Эми заморгала, всматриваясь пристальнее. Дверь была приоткрыта. Возможно, это и был ответ? Предположим, Хэнк зашел внутрь, потому что он был там? Эми направилась к конторе и, подойдя к двери, тихо окликнула: — Хэнк… Ответа не последовало. Но дверь действительно была приоткрыта. Открыв сумку, Эми достала правой рукой зажигалку, левой застегнула молнию, затем потянула дверь на себя. За порогом царила темнота, темнота, которую огонь зажигалки мог пронзить, но не рассеять. Если что-то и таилось в этой темноте, зажигалка едва ли могла стать подходящим оружием. Огонь исцеляет. Сделав глубокий вдох, Эми крутанула колесико большим пальцем, но тут же погасила пламя. Потому что уловила тот же запах, который витал над местом аварии на шоссе. Но на этот раз бензином тянуло изнутри помещения, на пороге которого она стояла. — Эрик! — крикнула она. Какой смысл молчать и прятаться? Запах подсказал ей, кто и чем здесь занимался и что он мог сделать, когда Хэнк застал его врасплох. — Эрик… Остановитесь! Но сама она устала стоять у двери и двинулась внутрь, в глубь тишины и теней. Теней от стойки, от восковой фигуры на стержне, теней, лежавших на полу. И едва не споткнулась о того, кто лежал на полу лицом вниз. Ее крик разорвал тишину. Эми попятилась к стойке и задела локтем звонок. И в одно мгновение все ожило. Зазвенел звонок. Она повернулась к стойке. В дверном проеме за ее спиной мелькнула тень и что-то блеснуло. Поворотный механизм заработал, и фигура за стойкой обратилась к Эми лицом. — Добро пожаловать в мотель Бейтса, — произнес записанный на пленку голос, и Норман приветственно улыбнулся ей своей восковой улыбкой. А нож уже был занесен над ее головой.Глава 24
Нож со свистом пронесся мимо головы Эми и воткнулся острием в стену, тогда как револьвер человека в форме, стоявшего в дверях, нашел свою цель. Человеком в форме оказался худой рыжеволосый помощник шерифа по имени Эл. Эми была безмерно благодарна ему, хотя, будь у нее выбор, она предпочла бы, чтобы ее спасителем стал Дик Рено. Но Рено уже сделал свой выбор; теперь, когда Энгстром восстановил его на службе, они с Сэнди Оливер предпринимали очередную попытку сойтись. Больше Эми его не видела. Оглядываясь спустя время назад, она думала, что, возможно, это и к лучшему. А вот с Энгстромом ей довелось увидеться. Но воспоминания о нем были смутными: он был просто одним из персонажей кошмара, последовавшего за событиями в мотеле, кошмара, в котором участвовало так много людей и который, казалось, длился так много дней. Все это время каждый как мог старался оградить Эми от репортеров, хотя исключить их присутствие полностью было невозможно. И пока все это безумие не улеглось, покидать город она не собиралась — едва ли это было бы достойным ответом на ситуацию. Вот в чем заключалась настоящая проблема — в отсутствии ответов. Уже никогда никаких ответов не даст Чарли Питкин, который вместе с дочерью выпил упаковку снотворного в ночь происшествия в мотеле. Никто никогда не получит никаких ответов от Эрика Данстейбла, о чье тело Эми едва не споткнулась в конторе. Никаких ответов не было от Хэнка Гиббза. И уже никогда не будет. Он умер от пулевого ранения по дороге в больницу «Бэнкрофт Мемориал».Глава 25
Гиббз умел прятать концы в воду, и обнаружить что-либо оказалось довольно трудным делом. Несмотря на впечатляющие успехи криминалистики, судебной медицины и других точных наук, все в конце концов свелось к обычной следственной рутине, связанной с установлением фактов. Партнерство Отто Ремсбаха и Чарли Питкина было полностью подтверждено соответствующими документами. Но пришлось немало потрудиться, чтобы обнаружить скрытую связь между Чарли Питкином и Хэнком Гиббзом. Во всяком случае, именно это сообщил Эми шериф Энгстром накануне ее отъезда. — Письменно Гиббз нигде не упомянут, — сказал он. — Но, скорее всего, это произошло бы, после того как Питкин закончил работы по проекту. Тут нет ничего особенного: в завещании Чарли упомянут как исполнитель, и он вложил в дело достаточно собственных денег, чтобы претендовать на эту собственность в качестве возмещения затрат. Дом, мотель, имущество внутри — все в конце концов перешло бы в его руки. И в руки Хэнка Гиббза как его нового партнера. Авторучка Эми зависла над страницей блокнота. — Но если на бумаге ничего не зафиксировано… Энгстром покачал головой. — О партнерстве — ничего. Но мы нашли кое-что другое. Заметки, сделанные рукой Гиббза и спрятанные в документах Чарли Питкина. Очень подробные заметки о том, как осуществлять проект с самого начала. Так что связь налицо. — Тайная сделка — это одно, а убийство — совсем другое, — заметила Эми. — Вы действительно думаете, что и это — дело рук их обоих? — Этого мы, скорее всего, никогда доподлинно не узнаем. — Энгстром сидел, положив ногу на ногу и покачивая одной из них. — Но, учитывая все обстоятельства, весьма вероятно, что они вместе спланировали убийство Отто Ремсбаха. — Он опустил ногу на пол. — Однако планы не всегда осуществляются идеально. Вот тогда и начинаются проблемы. Мы не думаем, что кто-то планировал убить Терри Доусон. Думается, Гиббз в тот вечер пошел туда только по одной причине — чтобы забрать восковую фигуру матери Нормана. Эми нахмурилась. — Значит, вы предполагаете, что он уже тогда знал, как будет ее использовать? Шериф пожал плечами. — Другого логичного объяснения я не вижу. — Ничто из того, что он делал, не кажется мне логичным, — сказала Эми. — Убить ребенка… — Не забывайте, что я только что сказал насчет не идеально реализуемых планов. Гиббз сделал все от него зависящее — подготовил себе алиби, припарковал машину бог знает где. И он собирался оттащить этот чертов манекен подальше, скорее всего, куда-нибудь в лес, и спрятать от посторонних глаз. А вот на то, что в дом заберутся двое детей, он не рассчитывал. Насколько мы можем об этом судить, они уже были где-то наверху, когда появился Гиббз; не знаю, был ли у него запасной ключ, или же девочки оставили дверь открытой. Возможно, он услышал их голоса наверху и попытался забрать манекен прежде, чем они вернутся на первый этаж. Полагаю, он нервничал по поводу того, сумеет ли с ним управиться, и вынужден был торопиться, потому что алиби прикрывало его лишь на определенный период времени. Как бы то ни было, он забрал манекен. Из того, что рассказала нам другая девочка, Мик Зонтаг, можно заключить, что, по-видимому, Гиббз взял его как раз перед тем, как они спустились в подвал. Когда Гиббз услышал их шаги, он где-то спрятался и сидел там, пока они не вошли в кладовую для фруктов. Это позволило ему ускользнуть из подвала, но покинуть дом он не успел, ибо вскоре после него из подвала в холл выбежала Мик. Почти наверняка он спрятался за входной дверью. Когда она выбежала наружу, он подождал, пока она удалится от дома на порядочное расстояние, с которого не сможет увидеть его, ускользающего вместе с манекеном. И вероятно, едва он приготовился уйти, наверху показалась Терри Доусон. Я думаю, то, что произошло дальше, не было осознанным шагом с его стороны. Он просто запаниковал. Эми кивнула. — Осознанным и спланированным было только одно убийство. Ремсбаха. — Откровенно говоря, достоверно мы этого не знаем. Мы знаем, что Дорис Хантли поставляла Питкину немало информации о делах Ремсбаха, так что ее вполне могли убить преднамеренно — как ненужного свидетеля. С другой стороны, весьма возможно, что она умерла по той же причине, что и Терри Доусон: просто оказалась не в том месте не в то время. Так или иначе, Гиббз знал, где он будет в ночь убийства Ремсбаха. Он действительно отправился в больницу «Бэнкрофт Мемориал», чтобы обеспечить себе алиби, но он рассчитывал, что никто не зафиксирует точное время его прибытия и отъезда. Никто этого и не сделал. Эми дописала строчку в конце страницы и закончила фразу на другой. После этого она подняла голову и посмотрела в сторону открытой двери кабинета шерифа. В приемной за секретарским столом сидела Айрин Гровсмит, которая кивнула ей и улыбнулась. Эми терялась в догадках относительно причин столь разительной перемены, но неожиданно ее осенило. Должно быть, Айрин видела ее в вечерних новостях. Всякий, кто появляется на телеэкране в прайм-тайм, автоматически становится знаменитостью. Таким людям улыбаются в надежде, что и они улыбнутся в ответ. И Эми улыбнулась, но, когда она снова перевела взгляд на Энгстрома, выражение ее лица изменилось. — Мы с ним провели вместе немало времени, — проговорила она. — Теперь я понимаю, что его занимало: он пытался выяснить, как много мне известно. Прикинулся, будто помогает мне освоиться здесь, но истинным его мотивом было не допустить, чтобы я узнала больше, чем ему бы хотелось. — Она нервно теребила пальцами авторучку. — И все это время я думала, что делает он это потому, что, возможно, увлекся мною. — Эми покачала головой. — Как я могла быть такой дурой? — Одно несомненно, — сказал Энгстром, — вам не стоило приезжать в мотель Бейтса, даже для того, чтобы встретиться там с Гиббзом. А когда вы увидели, что его припаркованная машина пуста, одно это должно было послужить вам сигналом, что он приготовил для вас ловушку. Именно это он и сделал — и даже дверь приоткрыл, чтобы вы вошли внутрь. — Да я не задумывалась ни о чем, — сказала Эми. — Я беспокоилась за него. — А он был обеспокоен из-за вас. Когда вы сказали, что видели Данстейбла и опасаетесь, что он может поджечь дом и мотель, у него не осталось выбора. Если ваше предположение было верным, он должен был действовать быстро, чтобы не дать Данстейблу чиркнуть спичкой. Проблема заключалась в том, что он не мог помешать вам отправиться туда, коли вы так на этом настаивали. И даже если бы он смог вас отговорить, а там что-нибудь произошло, ему пришлось бы объяснять, почему он не выполнил своего обещания и не позвонил мне. В любом случае ему нужно было сделать две вещи — остановить Данстейбла и избавиться от вас. Эми продолжала записывать. — Я все еще не могу в это поверить, — пробормотала она. — Два хладнокровных убийства… Шериф пожал плечами. — Вспомните Терри Доусон, Отто Ремсбаха, Дорис Хантли. Говорят, убивать — это такая же работа, как и всякая другая. И с каждым разом делать ее все легче. Ничего особенного. Казалось, до слуха Эми донеслось эхо слов Бонни Уолтон, которые та произнесла во время одной из их бесед. Если так, то нужно повсеместно распространить предупреждение врачей, вроде того, что печатают на сигаретных пачках. Минздрав предупреждает: убийство может войти в привычку и стать опасным для вашего здоровья. Юмор висельника, вот как это называлось раньше. Но в гибели других людей и в том, что она сама чудом избежала смерти, не было ничего, даже отдаленно напоминавшего юмор. Она встретилась с Энгстромом взглядом. — Вы действительно думаете, что Хэнк Гиббз отправился туда, готовясь убить нас обоих? — У него был не слишком большой выбор. Судя по всему, он приехал туда, как раз когда Данстейбл разливал бензин. Возможно, между ними завязалась борьба, а может быть, и нет, но мы знаем, чем все кончилось. После этого Гиббзу нужно было разделаться с вами. Опять же, мы не знаем этого наверняка, но предполагаем, что он сам поджег бы мотель, чтобы уничтожить все следы. — То есть наши с Данстейблом тела. — Эми невольно содрогнулась. — Поскольку никто не знал, что я звонила ему, он, вероятно, сказал бы, что случайно проезжал мимо и увидел огонь. — Наверное, — согласился Энгстром. — Если бы ему удалось сжечь мотель, он был бы свободен от всяческих подозрений. Перестройка его могла бы оказаться дорогостоящей, но, по крайней мере, он спас бы дом. — Шериф подался вперед. — Скажу вам еще кое-что. Если бы все это сработало, то, готов побиться об заклад, восковая фигура Нормана оказалась бы в кладовой для фруктов, а не растаяла бы в огне. У Гиббза было достаточно времени, чтобы рискнуть перенести ее туда и только потом вызвать пожарную команду, поскольку он не предполагал, что кто-либо из нас окажется поблизости. Эми оторвала взгляд от блокнота. — А почему вы решили послать туда своих людей? — Можете поблагодарить за это вашего друга Стейнера. Если бы он не разобрался во всем и не позвонил нам, Эл не прибыл бы туда и не смог оказать вам помощь. Эми нахмурилась. — Доктор Стейнер не знал, что я туда отправлюсь. — Верно. Но из того, что вы ему рассказали, у него сложилось довольно твердое убеждение, что Гиббз выдаст себя, раньше или позже. — И что же вселило в Стейнера такую уверенность? — Кто знает? — Энгстром пожал плечами. — Может быть, вам лучше самой спросить его об этом. И в этот же день она спросила. На этот раз доктор Стейнер встретил ее в кабинете. Там он и ответил на ее вопрос. — Маски, — сказал он. — После нашего разговора я подумал о том, что все мы прячемся за ними, и о том, что они олицетворяют в нашем обществе. Две общеизвестные крайности представляют, разумеется, Комедию и Трагедию, и я видел их на лицах разных людей, о которых мы с вами говорили. На всех, кроме Чарли Питкина. Для него трагедия — не маска. Блокнот Эми был открыт, ручка наготове. — Что вы имеете в виду? Доктор Стейнер покачал головой. — Лучше бы вы этого не писали. И прошу вас, если все же будете использовать эту информацию, не ссылайтесь на меня. — Обещаю. — Эми захлопнула блокнот кончиком авторучки. — Он тоже был одним из ваших пациентов, лечащихся амбулаторно? — Да. — Тогда, возможно, вам не стоит ничего говорить. Шериф Энгстром рассказал мне о двойном самоубийстве, об остальном я, пожалуй, могу догадаться сама. Бремя подобного союза было, наверное, невыносимым для них обоих. — Он делал все от него зависевшее, чтобы избавиться от этого бремени, — ответил Стейнер. — Но после того, что произошло той ночью, это бремя стало для него непосильным. Он несомненно понимал, что, как только станет известно о его причастности, он не сможет защитить себя и свою дочь от неизбежного расследования. Эми кивнула. — Следовательно, он знал о планах Хэнка Гиббза в отношении Ремсбаха. — Не думаю. Поэтому он и пребывал в таком шоке. Признаю, Питкину было далеко до эталона нравственности, но он никогда не стал бы сознательно потворствовать преднамеренному убийству. — Стейнер вздохнул. — Хотел бы я, чтобы он пришел ко мне раньше… Его посетительница нахмурилась. — Не сходится что-то, — сказала она. — Этот мрачный человек с мрачными секретами, который при этом давал Отто Ремсбаху диковатые смешные советы… — Вот поэтому я и догадался, — сказал доктор Стейнер. — Я не помню, чтобы он при мне хотя бы раз улыбнулся или сказал нечто, что открыло бы в нем хоть какое-то чувство юмора. А вот Хэнк Гиббз — тот всегда носил маску Комедии. — А вы знали, что Хэнк и Питкин втайне были деловыми партнерами? — спросила Эми. — Я знал, что они близки, и предполагал, что эта близость имеет некий деловой характер. Но пока мне в голову не пришло это сравнение с масками, я и предположить не мог, что оно как-либо связано с планами Ремсбаха превратить дом Бейтса в туристический аттракцион. Потом все, кажется, встало на свои места — их отношения, Гиббз, снабжающий Питкина идеями, которые тот передавал Ремсбаху, мотивы убийств… — Шериф считает, что убийство девочки было непреднамеренным, и насчет Дорис Хантли он тоже не уверен. Но он уверен в том, что Хэнк Гиббз намеревался убить Ремсбаха. — Вот за этим ему и понадобилась восковая фигура матери Нормана: он хотел, чтобы ее нашли в постели возле тела Ремсбаха. Эми снова нахмурилась. — По-вашему, он сделал это, чтобы вот так мерзко пошутить? — Совсем наоборот. Положить этот манекен рядом с трупом Ремсбаха было очень серьезной задумкой. Это реклама, которую не купишь ни за какие деньги. — Но это же безумие! — Формально нет. С медицинской и юридической точки зрения Хэнк Гиббз был совершенно вменяем, отдавал себе отчет в том, что делает, и осознавал последствия своих действий. Он принадлежал к психопатическому, а не психотическому типу личности. В свете последующих событий убийство Эрика Данстейбла и попытка устранить вас были вполне логичными действиями. Эми покачала головой. — Насколько я помню, психопат — это человек, неспособный к сопереживанию, неспособный поставить себя на место другого. Но ведь Хэнк всегда был таким отзывчивым, таким дружелюбным… — Дружелюбным он был со всеми, но ни с кем по-настоящему не дружил. Одиночка на работе, которая предполагает общение с множеством людей. — Тогда почему же он не вышел из игры? — Наверное, ему нравилось быть большой лягушкой в маленьком пруду. Или, может быть, он надеялся выпрыгнуть оттуда и с шумом плюхнуться в пруд побольше. — На лице Стейнера появилась улыбка. — Как и вы. — Я не знала, что это настолько заметно. — Эми помолчала. — Ну хорошо, это правда — я думаю, большинство писателей стремятся к славе и успеху, и я не исключение. Но я не стала бы никого убивать из-за этого. — А вы и не психопат. — Стейнер опять улыбнулся. — Да, я знаю, то, что я сейчас говорю, — всего лишь догадки, что-то вроде попытки составить отчет о вскрытии, не имея возможности провести само вскрытие. Но думаю, что знаю Хэнка Гиббза настолько, насколько он позволял кому-либо себя узнать. Поступки красноречивее слов, если можно так выразиться. Если вдуматься, все, что Гиббз делал, привлекало внимание прессы, а в нашем обществе подобное внимание — необходимое условие материального успеха. Вот чего он хотел от жизни, и все остальное было не важно, даже если остальное подразумевало жизни других людей. — Мне трудно в это поверить, — сказала Эми. — Он казался таким заботливым человеком. — Он и был таким, — кивнул доктор Стейнер. — Но только по отношению к самому себе. Его юмор был язвительным и жестоким; он использовал его и как щит, и как оружие, — равно как и свое самоуничижение. — Стейнер слабо усмехнулся. — Уж я-то знаю. Меня иногда тоже посещали подобные настроения. — Мне неловко долее утомлять вас, — сказала Эми. — Ничего. Если я могу еще чем-то помочь… — Вы и так уже помогли мне больше, чем вы думаете, — сказала Эми. — Даже не знаю, как вас отблагодарить. — Не беспокойтесь об этом. Просто пишите свою книгу. А когда будете писать, не забудьте рассказать о демонах. — О демонах Эрика Данстейбла? — Нет. — Стейнер покачал головой. — О демонах, которыми был одержим Хэнк Гиббз и которые продолжают одолевать многих других. О жадности. О корыстолюбии. О настоящих демонах, которые постепенно подчиняют себе этот мир. — Я не забуду. — Эми улыбнулась и встала. — Позвольте предложить вам кое-что, — сказал Стейнер. — Когда вы закончите, напишите еще одну книгу — о жизни в сумасшедшем доме. — Здесь? — Нет. — Стейнер указал в сторону окна. — Вон там.Роберт Блох
ЕДИНСТВЕННЫЙ, КТО ЗНАЕТ (роман)
Хочешь стать моим другом?Аноним в «Фейсбуке»
Я чувствую себя таким старым, мне так нужно во что-то поверить.Когда ты позволишь мне вернуться к тебе?Я так устал, мне нужно снова с чего-то начать.Если бы у тебя нашлась минутка, почему бы нам не поговоритьВ том месте, о котором знаем только мы двое —И тогда все наконец-то завершится?Почему бы не отправитьсяВ то место, о котором знаем только мы?Рок-группа Keane, песня «Somewhere Only We Know»
Марион Марш, студентка медицинского колледжа, влюбляется в блистательного хирурга Натана Чесса. В разгар их романа он внезапно бесследно исчезает. Навсегда. Прошло пятнадцать лет. Марион давно отказалась от медицины в пользу журналистики, но не забыла доктора Чесса. Однажды на сайте Facebook некий Троянец просит добавить его в друзья.
«Я знаю, что случилось с Натаном. Поиграем?»Троянец
Пролог
Удовольствие быть удивленной. Вот самая сильная эмоция. Марион сидела на крыше Отель-Дье, одной из самых старых больниц Парижа. Было немного холодно, и она смотрела, как на столицу падает снег. Внизу поблескивали рождественские огоньки на белом покрывале заснеженной площади перед собором Парижской Богоматери. Наступило четыре часа утра, и автомобили проезжали по улицам лишь изредка. Одинокие редкие прохожие возвращались домой. Звуки, доносившиеся снизу, слышались будто сквозь вату. Марион рассматривала эту картину, стараясь сохранить в памяти каждый звук, каждую деталь, малейшее ощущение, вплоть до вкуса снежинок на языке. Она даже не решалась лишний раз моргнуть — из страха нарушить хрупкое равновесие этого мига. Ей было всего двадцать лет, но она уже знала, что такие моменты — уникальные творения некой волшебной алхимии, они никогда не повторяются дважды. Поэтому Марион лишь старалась продлить мгновение насколько возможно. Тем более что она находилась в объятиях человека, которого безумно любила. — Что означает эта улыбка? — Ничего, — ответила она. — Так… грезы наяву. — Тебе хорошо? — Лучше не бывало. — О! Значит, сюрприз удался? Она слегка погладила его по щеке: — Ты даже не представляешь, насколько удался. Натан обнял ее еще крепче: — Я горжусь тем, что смог тебя удивить. — Да, это законная гордость. Он привел ее на крышу после совершенно удивительного дня. Сюда можно было попасть только по крутой винтовой лестнице, расположенной за железной запертой дверью на последнем этаже больницы. Марион даже не спрашивала, каким образом ему удалось раздобыть ключ. С Натаном она уже давно ничему не удивлялась. Когда они пришли, он усадил ее на расстеленное одеяло, достал из рюкзака плеер, бутылку вина, какую-то еду… Все было припасено заранее. — Хочешь еще шоколада? — Нет. — Вина? Сигарету? — Нет, ничего. У нее немного болел живот, уже не первый день, но она не хотела говорить об этом Натану, чтобы не омрачать праздник. Она предпочитала не обращать на это внимания. Представьте себе, что вы оказались на вершине мира. Вид просто потрясающий. Вам совершенно не хочется думать о том, что рано или поздно придется спускаться. — Что-то не так? — Нет-нет, все в порядке. — Ты вся съежилась… — Я не могу долго сидеть без движения, ты же знаешь. — Ты замерзла? — Да нет же. Она выпрямилась, внезапно ощутив непонятную тревогу, и обхватила лицо Натана ладонями: — Скажи, что ты меня любишь. — Конечно люблю. — Нет, не так. — Ну, хорошо. Он глубоко вздохнул и посмотрел ей прямо в глаза: — Марион Марш, я тебя люблю. Ты возлюбленная моей души. И я никогда с тобой не расстанусь… Никогда. — Мы будем вместе до конца своих дней? — Да. — У нас будут дети? Дом — полная чаша? Мы проживем прекрасную жизнь? — Да. — Ты уверен? — Без вариантов. Марион уткнулась лицом ему в грудь. — Так лучше? — спросил Натан. — Да, вот так хорошо. — Она чувствовала себя немного смешной. — Извини. Что-то я запаниковала. Так много счастья сразу — это даже пугает. — Я понимаю. И мне тоже страшновато, если честно. Но это несерьезно. Я думаю, что иногда бывает лучше, если все идет как идет. Она улыбнулась: — И все-таки, дорогой романтик, это довольно забавно. — То есть тебе смешно? — Немножко. — И это после всех моих сегодняшних стараний!.. — Я пошутила. Ты сделал этот день просто прекрасным. — М-мм… — недовольно произнес Натан. — Исключительным. Волшебным. — М-ммм… — Фантастическим… Божественным. Ты — бог. — О, вот это другое дело. — Теперь, когда твоя мания величия удовлетворена, поцелуй меня. Он так и сделал. Поцелуй длился долго. Затем Натан слегка отстранился и озабоченно взглянул на нее: — Ты не слишком замерзла? У тебя губы холодные… — Со мной все хорошо. — Да нет же, ты прямо заледенела! Он поднялся: — Подожди, я схожу принесу еще одно одеяло. Внизу, у врачей «скорой», их полно. — Не надо, все в порядке, — попыталась протестовать Марион. — Это займет пять минут, не больше, — мягко сказал он. И направился к лестнице. — Натан! Он остановился. Марион пристально взглянула на него: — Я тебя люблю. Он улыбнулся: — До скорого. И исчез. Марион повернулась, желая еще раз посмотреть на Нотр-Дам. Внизу неоновая вывеска, горевшая над отделением скорой помощи, бросала красноватые отсветы на снег. Марион обхватила колени руками, чтобы согреться. Собственное тело казалось ей далеким, почти отсутствующим. Она закрыла глаза и принялась ждать мужчину своей жизни. Марион не чувствовала нетерпения. Она думала о множестве волшебных сюрпризов, о всех тех незабываемых моментах, которые он так хорошо умел создавать — только для нее. Она ждала. Ждала долго. Но Натан так и не вернулся.Часть I. Одно убьет другое
Глава 1
Пятнадцать лет спустяМарион нетерпеливо ерзала на заднем сиденье такси. Дождь хлестал в стекла, громко барабанил по крыше. В нескольких метрах впереди сквозь сверкающую завесу воды виднелся вход в больницу. Кажется, госпиталь Неккера… — Марион, вы меня слышите? Высокие мрачные стены заставляли думать о придонной волне, незаметно растущей под безмятежной гладью моря. Волне, готовой вот-вот тебя поглотить… — Марион? Мир внезапно стал сплошь серым и черным, — за исключением красной неоновой вывески над отделением скорой помощи. — МАРИОН! Вы там оглохли или что?.. Голос, все громче раздающийся из мобильника, вывел ее из оцепенения. Она поднесла телефон к уху: — Извините, мадам Борман. — Где вы, черт возьми? — В такси. — Я вас жду уже двадцать минут! — Простите… на улицах такие пробки… — Мой доклад у вас с собой? Марион порылась в портфеле, лежащем у нее на коленях. Папки, статьи, сколотые скрепками листки… Часть документов высыпалась на пол. Таксист с подозрением наблюдал за ней в зеркало заднего вида. Марион сделала вид, что этого не замечает, и вытряхнула все остальное содержимое портфеля на сиденье. — Ну что? — нетерпеливо спросил голос в телефоне. Наконец она нашла то, что искала: — Да-да, он у меня. — Хорошо. Подвезите его ко входу в ресторан. — Да, мадам. Простите, что я… Но собеседница уже завершила соединение. Марион торопливо собрала рассыпанные документы. Иногда спрашиваешь себя, зачем тебе эта работа ассистента, которая заключается преимущественно в том, чтобы служить громоотводом для плохого настроения начальницы. Ответ всегда один и тот же: затем, что она оплачивает тебе жилье. Вторая причина: ничего лучшего у тебя все равно нет. Шофер с трудом продвигался к перекрестку в потоке плотного движения, то и дело чертыхаясь вполголоса. Марион наблюдала за скоплением машин и людей. Попытаться проехать через центр Парижа в тот час, когда освобождается большинство офисных работников, — совершенно безумное предприятие. Она совершила большую ошибку, понадеявшись на то, что в этот раз ей удастся добраться до места быстрее, чем обычно, и теперь кусала локти. Гораздо лучше было бы поехать на метро. Таксист, видимо уже привычный к такому положению дел, продолжал свой опасный слалом вдоль бульвара, выставив локоть в окно и беспрестанно проклиная подростков на скутерах, женщин за рулем, стариков, норовящих попасть под колеса, фургончики, развозящие товары с доставкой на дом, и новые автобусные маршруты — все это, по его мнению, служило причиной растущего количества аварий на дорогах. Наконец, резко затормозив, он остановил машину в нижней части Елисейских Полей: — Приехали. Марион нахмурилась: до ресторана, возле которого у нее назначена встреча, оставалось еще метров сто. — Вы не довезете меня до места? — Вся улица забита. С вас девятнадцать евро. — Но дождь как из ведра… Таксист резко обернулся к ней: — Теперь — девятнадцать евро и двадцать сантимов. Ну, вы выходите или нет? Марион швырнула ему в лицо купюру и резко хлопнула дверцей. Теперь еще пришлось стоять на переходе, ожидая, пока загорится зеленый, под проливным дождем… Звук клаксона, поток ледяных брызг из-под колес… Наконец она добралась до противоположного тротуара. Ресторан «Фуке», который был ей нужен, виднелся в ста метрах впереди. Стараясь идти не слишком быстро, чтобы не поскользнуться и не упасть — только этого не хватало для полного счастья! — она наконец приблизилась к толпе в смокингах и вечерних платьях, собравшейся на террасе у входа в ресторан под целым лесом раскрытых зонтиков. Марион украдкой взглянула на себя в карманное зеркальце. С намокшими волосами-сосульками и потеками туши на щеках, она выглядела не лучше бродячей собаки, попавшей под дождь. Ну что ж, тем хуже. В конце концов, ее ведь не пригласили на праздник. Она пересекла кордон охраны, прошла мимо собравшихся на красной дорожке гостей и направилась к двери, стараясь придать себе как можно более уверенный вид. Но тут путь ей преградил швейцар, мощный как скала. Марион пришлось запрокинуть голову, чтобы его рассмотреть: ливрея пятьдесят шестого размера, черная борода, вьющиеся волосы, взгляд наемного убийцы. Что-то среднее между эстрадным певцом и чемпионом по американской борьбе. — Что вам угодно? — спросил швейцар. — Я ассистент Катрин Борман, продюсера «Франс телевизьон», — ответила Марион. — У вас есть приглашение? — Это она устраивает вечеринку. — Мне нужно приглашение. — У меня его нет. — Тогда извините. Швейцар переключил внимание на вновь прибывших гостей, больше в упор не замечая Марион, словно та внезапно растворилась в воздухе. Она вынула из портфеля распечатку с докладом: — Я должна передать ей вот это. Швейцар слегка повернул голову, видимо удивленный тем, что назойливая посетительница еще здесь: — Простите? — Это доклад мадам Борман, я должна передать его ей лично в руки. — Это невозможно. — Но она меня ждет. — Я же вам только что сказал: это невозможно. — Скажите, есть какая-то спецшкола, где учат так разговаривать с людьми? Он пропустил этот вопрос мимо ушей. Марион сменила тактику: — У вас за спиной рекламный плакат. Прочтите его. — С какой стати? — Там написано: Международный аудиовидеофестиваль. И ниже: Вступительная конференция. — И что? Марион сунула листки ему под нос: — Это вступительный доклад мадам Борман. Если я его не передам, она не сможет произнести речь на открытии фестиваля. Глаза гиганта в ливрее превратились в лазерные лучи. — Послушайте, мадам. Сюда пытаются проникнуть десятки людей под десятками самых разных предлогов. Но если у вас нет приглашения, я вас не пропущу. Кажется, это не сложно понять? Марион, взглянув на него в упор, спросила: — У вас, часом, нет кузена-таксиста? — Что? — Так, ничего. Не обращайте внимания. Она вынула из кармана мобильный, набрала номер патронессы. Однако услышала автоответчик. Черт, что ж за невезение! Марион сделала глубокий вдох и снова обратилась к церберу: — Ну, хорошо. Я уже поняла, что мы по разные стороны баррикады. Но любую проблему можно решить. Я прошу у вас о совсем несложной вещи. О крошечном одолжении. Если вы впустите меня буквально на минуту, я… — Это невозможно. — ДАЙТЕ МНЕ ПРОЙТИ! Я должна передать этот гребаный доклад! К ним обернулось несколько человек. Марион покраснела. Именно этот момент выбрала Катрин Борман для появления в холле. — Да где вас черти носят?! Марион буквально открыла рот от изумления. Начальница выхватила доклад у нее из рук со словами: — Ничего не говорите. И начала быстро просматривать листки. Затем предостерегающе подняла указательный палец. — Не уходите. Я должна убедиться, что ваш перевод выполнен корректно. На конференции много англичан и американцев, я не хочу нести перед ними невесть что. Продюсер исчезла. Прошло несколько минут, в течение которых швейцар не отрывал от Марион глаз. Она, в свою очередь, прилагала все усилия к тому, чтобы не умереть от стыда прямо на месте. Наконец швейцар произнес: — Я всего лишь выполняю свою работу. — Ну да. — Я не знал… — О’кей. — Можете посидеть на террасе, если хотите. Он указал на столик под рефлектором обогревателя. Марион направилась туда и села. Она с удовольствием поставила бы портфель на пол, но все вокруг было мокрым от дождя, так что она продолжала держать портфель на коленях. Потоки дождя стекали с зонтика, образуя вокруг нее сплошнойводяной занавес. Она поправила полы плаща и плотнее прижала портфель к себе. У нее зазвонил мобильник. — Дорогая?.. — Папа! — Лицо Марион немного оживилось. — Если бы ты знал, как я рада тебя слышать! Старая карга заставила меня сочинять ей доклад, причем в последний момент, на четвертой скорости… на английском, разумеется… а потом сразу везти его на конференцию. Я застряла в пробке. И вот теперь она маринует меня снаружи… Я точно с ума сойду. Так что извини, я, наверно, слегка опоздаю на ужин… — Марион… — Голос отца звучал неуверенно. — Я как раз по этому поводу… Я не смогу прийти. Марион, пораженная, обмякла на стуле: — Что?! — Мне очень жаль… — Но папа… это же мой день рождения. Ты обещал!.. Она не смогла продолжать — в горле стоял ком. — Давай отпразднуем в уик-энд, — предложил отец. — К тому времени в Париж приедут твои кузены, так что можно будет убить одним выстрелом двух зайцев… Марион закрыла глаза. — Почему бы тогда уж не встретиться всем вместе на Рождество? — с досадой проговорила она. — Еще лучше: одним выстрелом — сразу трех зайцев… И, не дожидаясь ответа, она со злостью нажала клавишу «отбой». И тут же об этом пожалела. Телефон зазвонил снова. — Извини, папа, я не хотела… — Это ваша патронесса, Марион. — Мадам Борман? — Да. Кажется, я по-прежнему ношу эту фамилию. В стекло за ее спиной постучали. Марион обернулась. Катрин Борман наблюдала за ней из холла ресторана, поджав губы. — Я прочитала ваш доклад. Очень средненько. Ничего другого у вас нет? — Нет. — Ну что ж, придется выступать с этим. Марион опустила глаза. — Мадемуазель Марш? — Да? — Никогда больше не подводите меня так, как сегодня. Иначе окажетесь в черном списке «Асседик»… Вы меня поняли? — добавила Катрин Борман. И завершила соединение.
Глава 2
Марион поднялась по улице Монторгей, нагруженная магазинными пакетами, и наконец остановилась у своего дома. Набрала код и толкнула плечом входную дверь. Коридор освещался единственной тусклой лампочкой. Обшарпанные стены, паутина под потолком… Коричневые почтовые ящики, забитые смятыми рекламными проспектами… Она миновала коридор, вышла во внутренний дворик, покрытый каменными плитами — истинное бедствие для каблуков! — добралась до лестничной площадки и поднялась на второй этаж. Затем поставила пакеты на пол и сунула руку в портфель, пытаясь отыскать ключи. Соседи опять ссорились. Слышался звон битой посуды — все как всегда… Марион вошла в квартиру, поставила пакеты в небольшой шкафчик для продуктов и закрыла дверь. Общая площадь ее студии составляла не больше двадцати восьми квадратных метров, но в свое время Марион подпала под обаяние этой квартирки: беленные известкой стены, старые деревянные балки под потолком, старинная плитка на полу… В отведенном под кухню уголке располагались изящная деревянная стойка и два табурета. Она добавила сюда несколько предметов меблировки, цветы, ковер и книги, десятки и сотни книг: английская и американская литература, учебники по медицине, романы в узорчатых обложках, приобретенные у букинистов, и даже ксерокопии факультетских методичек. Подошел кот и потерся об ее ногу. Марион сняла плащ, шарф и повесила их на уже перегруженную вешалку. Затем поставила кастрюлю с водой на газовую плиту. Кот снова свернулся в клубок на сборнике французских стихов. Марион вошла в ванную. Медленно и аккуратно стерла макияж при мягком свете ламп, окружавших зеркало. Потом собрала волосы в узел и несколько минут пристально разглядывала свое отражение. Она уже была немолода, но еще не стала старой. И она не знала, что с этим делать. Просто в один прекрасный день вы смотрите на себя в зеркало и вдруг осознаете: вы уже не та, что на фотографиях. Тех самых, что хранятся в альбомах, которые вы никогда не открываете. И вот вы достаете эти альбомы, желая убедиться в истинности своего недавнего открытия. И эта истина вас потрясает. Вы хорошо помните вот этот снимок, сделанный на свадьбе друзей, или вот этот, рождественский, в дурацком колпаке… Ужасная стрижка, слишком круглое лицо, жесткие волосы… Но не это заставляет вас вздрогнуть, а ощущение молодости и беззаботности, которое так явственно читается на этих фотографиях. Вы вдруг понимаете, что эти вещи ушли навсегда. Что они уже не вернутся. «Потерянное время никогда не возвращается». Эту фразу любил повторять ваш отец, и сейчас она вдруг поражает вас в самое сердце. Что вы совершили в своей жизни? Куда улетучились все ваши мечты? Где эта потрясающая девушка, которая собиралась станцевать на вершине мира? Почему вы так одиноки? Марион закрыла глаза. Она терпеть не могла себя жалеть. Жалость к себе — признак слабости, а она не хотела быть слабой, поскольку знала, к чему это может привести. Она открыла аптечный шкафчик и проглотила таблетку. Потом, после некоторого размышления, еще одну. После этого вернулась в кухню и налила себе чашку чая. Затем вынула из холодильника праздничный торт, отрезала большой кусок и положила на тарелку. Тарелку поставила на пол вместе с праздничной свечой. Остатки торта она выбросила в мусорное ведро. — Ну что, Кот, с днем рождения меня!Час спустя Марион перебралась на диван и закуталась в плед. Это было ее любимым времяпрепровождением — лежа на животе, постукивать по клавиатуре ноутбука. «Чисто для атмосферы» она не стала выключать телевизор — просто убавила звук до минимума. Она запустила руку в пакет с печеньем из гранолы и подключилась к Интернету. На экране открылась голубая страница с надписью:
Добро пожаловать в «Фейсбук».Она набрала пароль и зашла на свою страницу, чтобы просмотреть последние сообщения от друзей. Каждый отчитывался о своей недавней деятельности:
«Нико Т. готовится к предстоящей поездке». «Изабель Б. печет булочки». «Алина Л. нашла себе жилье».Она быстро пробежала продолжение.
«Жан-Поль и Дженни в эти выходные приедут в столицу, чтобы навестить свою малышку Марион».Те самые кузены, о которых говорил отец… Но все же это сообщение заставило ее улыбнуться. Проходят годы, вы взрослеете, но для кого-то все равно навсегда остаетесь «малышкой Марион»… Она отправила им благодарственный комментарий.
«Зло Р. был на концерте группы Keane».Марион кликнула на кнопку «Мне нравится».
«Лионель сегодня вечером идет в турецкие бани».Это сообщение она проигнорировала. Лионель, старый лицейский приятель, разыскал ее в «Фейсбуке». Она внесла его в список друзей и один раз приняла приглашение на чашку кофе, просто из вежливости. Но Лионель неслыханно возбудился и теперь забрасывал ее содержавшими массу сексуальных намеков посланиями, попутно жалуясь на то, что с женой у него «не ладится», — в общем, явно стремился «углубить отношения». Когда она читала все это, ей хотелось его придушить. Отношения? Какие к черту отношения? Неужели один тот факт, что вы проводите время в социальных сетях, заставляет сразу видеть в вас доступную женщину? Она больше никогда не вступала с ним в переписку. Липучка Лионель заслуживал только того, чтобы послать его лесом. Она продолжала чтение:
«Маэлле Р. уже достал этот дождь!», «Ксавье Б. играет в «Камулокс»», «Хауа Х. стоит в пробке»…Каждый раз Марион оставляла короткий комментарий.
«Кора Шеновиц снова без партнера».На этом сообщении Марион задержалась. Кора была ее лучшей подругой. Они познакомились на сайте кулинарных рецептов. Шутливые разговоры переросли во все более серьезные, и взаимопонимание двух женщин быстро укрепилось. Кора всегда сообщала о переменах в сфере личных отношений — точнее, статусов было только два, и они периодически менялись: «с партнером» и «без партнера». До того как сама окунулась в социальные сети, Марион часто спрашивала себя, как люди могут без стеснения сообщать подобную информацию незнакомцам. Потом поняла. Количество ее «друзей» осталось небольшим — что-то около тридцати, — и по-настоящему она их не знала, но они жили, страдали, как-то отзывались на происходящее в ее жизни… В глазах Марион этого было достаточно, чтобы сделать их более реальными, чем ее настоящие знакомые. С тех пор как стала общаться в «Фейсбуке», она не чувствовала себя такой одинокой, как прежде. Машинально доедая печенье, она некоторое время раздумывала над тем, как лучше всего вкратце сформулировать сегодняшние события, затем напечатала:
У Мариони спустя некоторое время добавила:
… выдался паршивый вечерок.Первый комментарий не замедлил появиться:
Добро пожаловать в клуб!Это написала Кора Шеновиц. Почти сразу раздался звуковой сигнал, означающий, что подруга хочет продолжить беседу в частном порядке. Марион согласилась. Открылось диалоговое окно.
— Привет, красотка, — написала Кора. — Привет, — ответила Марион. — Все в порядке? — Все как у одинокой старой девы. Я порвала с моим парнем. — Из-за чего? — Он слишком любил своих приятелей и видеоигры. — Мужчины все одинаковые, ИМХО. — Хочешь сказать, все они живут стаями? Превращают твою квартиру в сквот? Тратят твои деньги и стреляют у тебя сигареты? — Хм… Это уже серьезнее. — И заметь, я все же попыталась все это ему объяснить. — И что? — Он сказал, что не отречется от своих ценностей. Что он не готов переделать свою жизнь по буржуазному образцу: работа, семья, собака, загородный дом…Марион фыркнула, потом напечатала:
— Что ты ответила? — Что если его ценности — это целыми днями валяться на диване, разбрасывать повсюду объедки пиццы и считать меня заботливой мамочкой, то они диаметрально противоположны моим. — ЛОЛ! — Этот паразит еще и расхныкался. Сказал, что будет искать работу. Что я должна помочь ему пережить кризис. — Пытался тебя разжалобить? — Скорее притворялся самым жалким образом. — А ты что? — Отнесла его чемоданы на парковку. Заодно он прихватил с собой телевизор и Playstation. Которые, между прочим, оплачивала я.Марион вздохнула.
— Ох, эти мужчины… — Да уж. «Когда целуешься с вором, не забывай пересчитывать свои зубы», — гласит еврейская пословица. Словом, полный разрыв. А что у тебя? — Пришлось делать срочную работу. Кошмар. Начальница меня ненавидит. Что бы я ни делала, ей все плохо. — А как твой ужин с отцом? — Не состоялся. — Паршиво. Не хочешь куда-нибудь выбраться поужинать? — Уже. «Набей желудок, и на душе полегчает». — Тоже пословица?Марион бросила взгляд на лежащий рядом пакет с печеньем.
— Нет. Слоган «Гранола Чоко». — Хе-хе. Ну, до завтра.Статус подруги изменился на «офлайн». Марион улыбнулась. Благодаря этому виртуальному разговору ей полегчало. Марион больше не чувствовала себя такой подавленной, как раньше. Она уже собиралась покинуть сайт, как вдруг заметила вверху экрана надпись: У ВАС ЕСТЬ 1 НОВОЕ СООБЩЕНИЕ. В почтовый ящик пришло письмо. Марион щелкнула по нему. Автором послания оказался некий Троянец. В его профиле не было фотографии — только силуэт, в центре которого красовался вопросительный знак. Интересно… В «Фейсбуке» нечасто встречались псевдонимы — обычно люди сохраняли свои реальные имена. Марион открыла послание. Оно содержало всего несколько слов:
«Здравствуйте. Хотите быть моим другом?»Больше ничего. Марион кусала губы. Ей не слишком нравились такие вещи. Социальные сети — широкое поле для знакомств, в том числе для откровенных приставаний, все это знают. За неизвестным ником мог скрываться кто угодно. Марион ничего не имела против новых впечатлений, но к их числу не относились заигрывания с незнакомцами. Поэтому она не стала выкладывать в открытый доступ личную информацию — адрес, телефон, учебное заведение… А после появления Липучки Лионеля скрыла и дату рождения. Марион кликнула на профиль Троянца, чтобы узнать о нем больше. Ничего. Заглянула в раздел фотографий — ни одного снимка. И, что еще более странно, у него не было друзей. Ни одного. Если верить истории регистраций на главной странице, псевдоним Троянец был создан всего несколько минут назад. Почтовый ящик Марион снова пополнился. У ВАС 1 НОВОЕ СООБЩЕНИЕ. Заинтригованная, она кликнула по нему.
«Хотите быть моим другом?» — повторил Троянец.Марион поразмышляла немного. Потом медленно напечатала:
«Я не принимаю приглашения от незнакомых людей. Извините».И нажала кнопку «Отослать». Прошло некоторое время.
«ОК», — написал Троянец.Потом прибавил:
«Мне жаль, но это ничего не изменит».И почти сразу вслед за этим прислал новое сообщение:
«Придется взяться за дело иначе. До скорого, Марион».Словно чье-то ледяное дыхание коснулось ее затылка. Вздрогнув, Марион перечитала последние слова. Затем напечатала по-английски «poke», что означало требование объяснений, но иконка ее собеседника уже была не активна. Он отключился. Троянец исчез.
Глава 3
Марион вышла из дома с первыми лучами солнца. Крыши столицы покрывала тонкая нежно-розовая вуаль. Марион подняла глаза: крошечные снежинки, казалось, застыли в воздухе, словно не решаясь опуститься на тротуар, чтобы в тот же миг растаять. Она поглубже натянула шапочку, плотнее запахнула пальто и поправила шарф. И это называется весна… Марион пересекла улицу Монторгей, где торговцы зеленью уже разгружали свои тележки, и направилась к станции метро «Центральный рынок». Ночь выдалась неспокойной. И незнакомый тип, появившийся вчера в «Фейсбуке», тут совершенно ни при чем. И без него имелось много поводов для бессонницы. Всегда одно и то же: вы пытаетесь заснуть, думая о своих насущных проблемах, но чем больше над ними размышляете, тем меньше вам хочется спать. Потом вы думаете о незнакомце, который приставал к вам накануне. Скорее всего, какой-то псих. Но по-настоящему злитесь не на него, а на своего отца, который в очередной раз с легкостью пожертвовал теми редкими мгновениями, которые вам так дороги. Потом вы думаете о своей начальнице, которая отравляет вам существование. Потом об этом самом существовании, которое представляется вам безнадежно пустым. Куда исчезла даже надежда на перемены? Какой смысл во всем этом?.. Потом вы переворачиваетесь на другой бок, и все начинается сначала. — Эй, вы проходите или нет?.. Марион только сейчас осознала, что стоит у входа в метро с картой «Навиго» в руке. — Пошевеливайтесь! — нетерпеливо произнес у нее за спиной другой голос. И она влилась в толпу, заполнившую переходы метро. Цоканье каблуков по каменным плитам. Потоки горячего и холодного воздуха. Затем — платформа, запах каучука. Прибыл поезд, двери с шипением разъехались в стороны. Одни люди вышли, другие вошли, расталкивая друг друга с таким остервенением, словно вагоны — это спасательные шлюпки. Многие пассажиры сжимали в руках мобильные телефоны, набирая сообщения, очевидно, первостепенной важности. Некоторые читали. Другие просто стояли с мрачным видом или дремали, прислонившись к стеклу. Ни одной улыбки. Ни одной попытки бунта против этой грандиозной человеческой комедии. Доехав до станции «Сен-Мишель», Марион пересела на линию RER С. Затем вышла на платформе «Андре-Ситроен» и оттуда уже пешком добралась до «Франс телевизьон». Стеклянный турникет. Пост службы безопасности. Два охранника, разыгрывающие из себя, со своими наушниками, «людей в черном». Марион вошла в огромный холл со стеклянным потолком. Справа — портреты дикторов. Она свернула налево, к бюро пропусков, чтобы сообщить о своем прибытии. Молодая женщина протянула ей бейджик. Еще одно унижение — эти дурацкие бейджики. Они предназначались для посетителей. Вынуждая ее использовать бейджик, Катрин Борман лишний раз напоминала Марион о ее статусе — о том, что она не штатная тележурналистка, а просто ассистентка на птичьих правах. Марион, прицепляя бейджик, каждый раз вспоминала о традиционной надписи, которую вклеивают в школьный табель: «Должна сдать испытательный экзамен». Годы идут, экзаменаторы меняются, но методы остаются прежними. Может быть, ей стоило бы написать статью о психологическом давлении на работе (одной из ее четырех). Новый турникет. Во внутреннем дворике сотрудники пили кофе под обогревательными зонтиками. Марион узнала литературного хроникера, прославившегося своим талантом выставлять писателей идиотами. Она поднялась на лифте на свой этаж, прошла по длинному белому коридору и вошла в просторное помещение, разделенное стеклянными перегородками наподобие отдельных кабинетов. У себя на факультете она всегда работала в абсолютной тишине. Для того чтобы научиться писать тексты среди шума и суеты, ей потребовалось немало времени, но в конце концов она к этому привыкла. Марион вошла в свой отсек. На столе ее ждал огромный букет роз. Удивленная, она приблизилась, машинально положила на стол сумку и в этот момент заметила открытку, лежавшую рядом с букетом. Перевернув открытку, Марион прочитала:Извини за вчерашний вечер… Я тебя люблю!Она улыбнулась и поднесла букет к лицу, вдыхая аромат роз, в то время как заинтригованные сотрудницы наблюдали за ней со своих мест, вытянув шею. Марион загадочно улыбнулась, всем своим видом изображая, что букет прислал поклонник, и сунула открытку в карман. Что ж, в конце концов, сегодняшний день обещает быть не самым плохим в ее жизни. Она включила компьютер. Работа ее заключалась в том, чтобы обрабатывать материалы «настоящих» журналистов и репортеров Катрин Борман, всемогущей телемагнатессы. Марион сортировала полученную от них информацию, обогащала ее новыми подробностями, собирала фактические данные и иногда делала переводы — в тех случаях, когда телепрограммы создавались на основе зарубежных аналогов. От нее требовалось присутствовать на рабочем месте допоздна и трудиться оперативно. В лучшем случае за все старания ее благодарили милостивым кивком головы. В худшем — все плоды ее труда отправлялись в мусорное ведро, а ей объявлялось, что, увы, этот сюжет решено исключить из программы — а разве, милочка, вас никто об этом не предупредил? Официально она занимала должность ассистентки. Фактически ее обязали делать все, чего бы ни потребовала от нее Катрин Борман. Экран монитора «аймака» Марион вспыхнул, процессор заурчал, загружая множество программ одновременно. В почтовом ящике оказалось с полдюжины новых писем, в основном от патронессы. Марион быстро пробежала их глазами и вдруг замерла, остановившись на последнем письме в списке непрочитанных входящих сообщений. Оно пришло не от работодательницы. Марион еще раз прочитала имя отправителя, чувствуя, как внутренности словно скручиваются тугим узлом.Папа
Отправитель: ТроянецОна инстинктивно огляделась по сторонам. Редакция крупного телеканала представляла собой суматошное, но в целом довольно приятное место. Сотрудники прибегали и убегали, нагруженные рабочими материалами. Никто из них, разумеется, не мог желать ей зла. Так что, скорее всего, это просто чей-то розыгрыш. Она работала ассистенткой всего несколько месяцев. Может быть, здесь так принято подшучивать над новичками?.. Марион кликнула по сообщению. Появился текст:
«Здравствуйте. Я отправил вам два подарка. Первый прибудет сегодня утром. Потрудитесь его открыть».И все. Тон письма вызвал у Марион раздражение. Мало того что этот тип приставал к ней в «Фейсбуке», теперь он еще и отправляет письма на ее рабочий электронный адрес. Кстати, как он его узнал? Перечитав эти несколько коротких фраз, она некоторое время над ними поразмышляла. Незнакомец выражался в приказной манере, почти военной. Единственное, что можно было сделать в такой ситуации, — просто не отвечать, как поступала она в подростковом возрасте, отказываясь продолжать телефонный разговор с каким-нибудь особенно навязчивым мальчишкой по требованию отца. Разве что… теперь она стала взрослой и научилась самостоятельно справляться с чувствами. Она избавилась от сакральной власти отца вовсе не для того, чтобы поддаться манипулированию какого-то незнакомого психа. Раздался звуковой сигнал: новое письмо.
Первый подарок.Марион невольно отшатнулась от экрана монитора. Уже?! Вокруг нее кипела привычная редакционная деятельность. Она открыла письмо. На этот раз в нем не содержалось ни одной фразы — только прикрепленный видеофайл. Марион нахмурилась. А что, если это вирус? Так часто бывает — с незнакомого адреса приходит зараженный файл… Кто-то решил повредить ее компьютер? Ее пальцы нерешительно замерли над клавиатурой. Открывать, не открывать?.. Наконец она все же кликнула по иконке. Загрузка файла началась. 20 %… 55 %… 95 %… На экране монитора появилась фотография. Масштаб был довольно мелкий, и рассмотреть все в подробностях не удавалось. Вдалеке виднелись яхта и стоящий на мостике человек. Из-за удаления было невозможно разглядеть черты его лица. В качестве подписи стояло имя — «Адриан Фог» — и дата — несколько месяцев назад. Адриан Фог? Кто это? Марион выбрала опцию «увеличить изображение». Лицо человека приблизилось, заняв почти весь экран монитора. И тут она испытала настоящий шок. Когда она узнала этого человека, на нее ледяной волной накатил ужас. Она поняла, что все защитные барьеры, воздвигаемые ею год за годом, оказались бесполезны. Что ее внутренняя плотина вот-вот рухнет. На его лице не было ни единой морщины. Его небрежная поза, его всегда немного покровительственная манера держаться, его незыблемая уверенность, что с вами ничего не случится, пока он рядом, его неотразимо обаятельная улыбка — все осталось прежним. Как будто они расстались всего пару минут назад… Она судорожно вдохнула воздух, превозмогая спазм в горле, и вцепилась в край стола. Марион не знала, кто такой Адриан Фог. Но человека на фотографии она очень хорошо знала. В другой жизни, в сотне световых лет от нынешней, полицейские службы нескольких стран долго разыскивали его, прежде чем наконец официально занести в списки людей, пропавших без вести. Если быть точной, это произошло пятнадцать лет назад. Он был человеком всей ее жизни. Его звали Натан Чесс.
Глава 4
Раньше— Чесс. Доктор Натан Чесс. Здравствуйте. — Человек протянул ей руку. — Я хирург-ортопед. Отвечаю за неотложную хирургическую помощь, когда начальник этой службы отсутствует. Иными словами — почти все время. Марион пожала протянутую руку: — Очень приятно. — Взаимно. Но по его лицу это было не слишком заметно. — Ну что, идем? Он сунул руки в карманы халата, развернулся и, даже не обернувшись к ней, двинулся по коридору. Высокий, черноволосый, с длинными белыми руками. Одежда его была помята, и он выглядел усталым. Марион заметила, что шнурок на одном из его ботинок развязался. Должно быть, Натан Чесс — сверхисполнительный или фанатично преданный своей работе человек — или и то и другое, — поскольку для заведующего отделением он был еще довольно молод, не старше тридцати лет. Марион невольно вспомнила вампира Лестата, героя серии книг Энн Райс. Ей пришлось почти бежать, чтобы успеть за доктором Чессом. — Вы знаете Отель-Дье? — спросил он. — Только по названию. — Это самая старая из парижских больниц. Здесь, в башне, некогда располагалась тюрьма — сюда привозили на лечение заболевших заключенных из других тюрем. Вы об этом знали? — Нет. Он распахнул дверь на лестницу, поднялся, поздоровался с кем-то из коллег и вошел в обшарпанную комнату, вдоль стен которой тянулись металлические шкафы. — Вот ваш шкаф, — сказал он, распахивая один из них. — А что, он не запирается на ключ? — Все ценные вещи вам лучше сохранять при себе. Кражи здесь не редкость. — А кто ими занимается? Персонал? — Персонал. Бомжи. Наркоманы. Все, кто сюда попадает. Даже ваши коллеги. — Студенты-медики? — Богачи здесь не работают. Если у вас с собой имеются вещи, которые вам дороги, храните их при себе. А лучше оставляйте дома. Натан Чесс посмотрел на часы и подождал, пока Марион наденет халат. Она собрала волосы в хвост, перетянув их эластичной лентой, затем быстро рассовала по карманам необходимые вещи — записную книжку, ручку, молоточек для проверки рефлексов и стетоскоп. Затем они снова спустились в приемную — тем же торопливым шагом, почти бегом. — Я не потребую от вас ездить на вызовы, — сказал доктор Чесс. — Служба скорой помощи состоит из двух отделений: срочная медицинская помощь и срочная хирургическая. Все пострадавшие с травмами, ранами, другими повреждениями в результате несчастных случаев, автокатастроф — словом, все те, кому требуется срочная операция, — доставляются в отделение срочной хирургической помощи, где вам предстоит работать. Скоро вы сами во всем разберетесь. Но, так или иначе, времени у нас нет. На каком вы курсе? — На втором. — Это ваша первая стажировка? — Да. — Значит, вам еще не доводилось осматривать больного? Она покраснела: — Нет. — Сколько вам лет? — Двадцать, — ответила Марион. — Маловато. — Вполне достаточно. Не останавливаясь, он бросил взгляд на бейджик, который выдали ей в секретариате: — Марион Марш. Вы англичанка? — Мой отец американец. Он остановился: — Откуда именно? — Из Нью-Йорка. Моя мать была француженка. — Была? — Она умерла очень давно. Мне тогда было пять лет. — В Америке вы не бывали? — Нет. Но я свободно говорю на двух языках. Натан Чесс снова зашагал — как будто с него сняли тяжелый груз. — И как вам нравится здесь, во французской столице? Странный вопрос. Можно подумать, она иностранка. — Я родом из небольшого городка на юге. Поэтому, когда я приехала в Париж, в первую очередь меня поразили размеры… — Название. — Простите?.. — Название города. — Экс-ан-Прованс. — Я его знаю. — Ах, вот как? — Там есть французско-американский лицей. Приезжает много американских студентов по обмену. Иногда там читает лекции Джон Гришэм, американский писатель. Еще я помню знаменитую тамошнюю улицу — Курс Мирабо, так? — Да, совершенно верно. — Марион позволила себе легкую улыбку. В конце концов, этот человек может оказаться вовсе не таким страшным тираном, как о нем говорят. Марион вспомнила студенческую лотерею распределения, состоявшуюся две недели назад. Номером первым в результате розыгрыша оказалась буква «N», а предшествующая ей «М», соответственно, последней, так что на долю Марион, чья фамилия начиналась на эту букву, осталась лишь стажировка в службе скорой помощи, куда никто не жаждал попасть. По десятибалльной шкале студенческих предпочтений это место имело средним баллом «двойку» — иными словами, найти что-то худшее было затруднительно. Старшекурсники, говоря о нем, обычно приводили цитату из «Божественной комедии» Данте: «Оставь надежду, всяк сюда входящий» — надпись над вратами ада. Те, кому доводилось там работать, обычно добавляли: «Чесс — ненормальный!» Они прошли под сводами внутренней галереи. Одна из ее сторон выходила в сад. В центре возвышалась статуя некоего ученого мужа, к которой было добавлено множество разноцветных гипсовых аксессуаров, включая фаллос огромных размеров. — Это традиция, — объяснил доктор Чесс, заметив округлившиеся глаза Марион. — Новые интерны каждый семестр меняют облик этой статуи. Но поскольку вы пока лишь студентка-экстерн, можете в этом не участвовать. Марион искоса взглянула на него, пытаясь понять, не шутит ли он. Нет, кажется, он говорил вполне серьезно… — Могу я задать вам один личный вопрос? — наконец спросил Натан Чесс. Ах, вот как, значит, все предшествующие вопросы, с его точки зрения, не были личными?.. У Марион возникло ощущение, будто она на допросе в полиции. — Я вас слушаю. — Почему вы решили продолжать учебу? Марион удивилась. На данный момент она даже не ставила перед собой такой вопрос. Она выдержала экзамен после первого курса[210], собиралась стать врачом. Нужно было быть полной идиоткой, чтобы после стольких усилий отказаться от первоначальных намерений. Она спросила себя, не устраивает ли он ей некий проверочный тест. И решила ответить начистоту: — На самом деле я колебалась. — Колебались? — Вообще-то сначала я хотела стать писательницей или журналисткой. Но отец был против. По его мнению, писательство — это несерьезное занятие. Она слегка улыбнулась доктору Чессу, заметив при этом, что глаза у него ярко-зеленого цвета. — Но вообще-то отец просто боялся, как бы я не растратила даром свою жизнь, повторив его собственный путь, как это ему представлялось. Он музыкант, пианист, но ему приходится играть в барах, чтобы заработать на жизнь. Он буквально пинками загонял меня на медицинский факультет. Я выдержала экзамены. И вот я здесь. Натан Чесс слегка приподнял бровь: — Ах, вот что. Понимаю. И снова двинулся вперед по коридору. Марион опять пришлось почти бежать, чтобы успеть за ним. — Что вы понимаете? — Ваш тип. Примерная ученица. Ни о каком призвании речи нет. Вы выдержали экзамены, чтобы сделать приятное папочке. Медицина сама по себе ничего для вас не значит. Марион нахмурилась: — Послушайте, мы с вами знакомы всего пять минут. Кто дал вам право меня судить? — Я вас не сужу, мадемуазель. Но мне нужен ученик хирурга, а не… — Натан Чесс помолчал, подбирая определение. — А не туристка. Возьмем, к примеру, сегодняшнее утро. Нас в отделении всего трое: Азиз — он иностранец и выполняет работу интерна, — вы и я. Мне нужны настоящие интерны или, как минимум, студенты-пятикурсники, а мне присылают дебютантку! — Но я-то здесь ни при чем! — Может быть, но у меня нет времени на то, чтобы вас опекать. С этими словами доктор Чесс толкнул последнюю дверь в конце коридора. В лицо Марион волной ударил резкий запах крови и спирта. Большая прямоугольная комната. Плиточный пол. Передвижные носилки у стены. Громкие крики. Какой-то грязный всклокоченный человек выскочил из-за двери в смежную комнату и упал на пол плашмя, вопя, что не будет мыться ни за что. Вслед за бомжом из соседней комнаты выбежали двое санитаров в белых халатах, схватили его и поволокли обратно. Марион успела разглядеть ванну. Потом дверь захлопнулась. Марион все же смогла сохранить хладнокровие при виде этой сцены. Доктор Чесс кивнул на пятно крови на полу: — Все еще хотите здесь стажироваться? — Я не собираюсь идти куда-то еще, — ровным голосом ответила она. — Я хочу научиться. Натан Чесс провел ее в другую комнату и сунул в руки металлическую коробку: — Очень хорошо. Это место называется Малый блок. Почините-ка этого типа, которого скоро выпустят из душевой. Он что-то не поделил с бандой Центрального рынка. Результат: рана волосистой части головы, нанесенная осколком разбитой бутылки. На сей раз Марион широко распахнула глаза. — Что? — спросил Чесс. — Вам раньше не доводилось накладывать швы? — Н-нет… — Ну, тогда сейчас самое время этому научиться. — Что… прямо вот так?.. — Да. Вот так. Все равно он ничего не почувствует — пьян в стельку. Санитары его подержат, если нужно. Если у вас будут вопросы, обращайтесь к Азизу или медсестрам. — А… а вы? — Мне нужно идти. — Вы оставляете меня одну? Доктор Чесс, подняв глаза к потолку, ответил: — Да. Предполагалось, что шеф будет на месте, но он в операционном блоке. Предполагалось, что я буду вашим куратором, но я ему ассистирую. Предполагалось, что у вас есть опыт работы, но у вас его нет. Вот так оно здесь всегда и бывает. Господи боже мой, да вы что, не видели, какой средний балл у этого места по оценкам самих студентов? Двойка по десятибалльной шкале. И к тому же у меня репутация психа… Добро пожаловать в службу скорой хирургической помощи Отель-Дье, мадемуазель Марш! — добавил он. И вышел.
Глава 5
СейчасМарион побрызгала холодной водой себе в лицо. Фотография Натана совершенно потрясла ее, и она, покинув свое рабочее место, скрылась в женской туалетной комнате, расположенной на том же этаже. Несколько минут она простояла неподвижно, вцепившись в бортик раковины. Бледная как смерть. За спиной послышался шум спускаемой воды, затем дверь кабинки распахнулась, и оттуда вышла какая-то женщина. Марион сделала вид, что пудрит нос. Женщина искоса бросила на нее подозрительный взгляд и вышла в коридор. Множество вопросов вихрем кружились в голове Марион. Откуда взялась эта фотография? Почему ее прислали именно сейчас? Кто этот Троянец? Чего он от нее ждал? Она закрыла глаза. Вот представьте себе. В один прекрасный день тот человек, который был для вас дороже всех на свете, тот, кому вы безгранично доверяли, исчезает без малейших объяснений. И дальше тишина. С каждым днем, с каждой неделей ваши подозрения усиливаются. Вы прокручиваете мысленно все возможные сценарии — от самых банальных до самых фантастических. Порой вам кажется, что вы напали на след. Но затем выясняется, что он ведет в никуда. Вы возвращаетесь к отправной точке и ищете другой след. Ходите кругами. Проходит время, и постепенно вы возобновляете свое привычное прежнее существование, как обычно происходит со всеми. Марион вспомнила свое обращение в ассоциацию, оказывающую психологическую помощь родным и близким пропавших без вести людей. Там пожилая дама угостила ее чаем и терпеливо выслушала, машинально крутя ложечкой в своей чашке. Затем рассказала, что ее сын, умственно отсталый, исчез во время прогулки на природе, в возрасте семнадцати лет. Полиция предположила, что он сбежал: ничто не указывало на то, что он стал жертвой преступления. Самое тяжелое, сказала та женщина, это не знать наверняка. Воображение — злейший враг. Если постоянно думать о случившемся, строить самые разные гипотезы, эта пытка не закончится никогда. Чтобы выжить, нужно отказаться от стремления узнать правду. Это нужно усвоить как Символ веры. Лишь смирившись с тем, что случившееся навсегда останется тайной, можно вновь обрести душевный покой. И Марион это удалось. Еще через некоторое время та женщина получила известия о своем сыне. Его нашли. Он был похоронен в безымянной могиле, на кладбище небольшого сельского поселения, расположенного на пути следования поезда. Молодой человек попал под этот поезд в день своего исчезновения. Поскольку документов при нем не оказалось, его похоронили под литерой «X». Только любопытство местного муниципального чиновника и успехи медицины в проведении ДНК-анализов позволили установить его личность. Вечером того дня, когда новость сообщили его матери, пожилая дама написала длинное благодарственное письмо властям, затем сделала в доме генеральную уборку, перегладила выстиранное белье и аккуратно разложила все вещи по полкам. После чего покончила с собой. Марион вышла из туалетной комнаты. Проблема в том, что иногда тайна раскрывается. И тогда нужно найти в себе силы принять правду. Но многие ли оказываются на это способными в тот день, когда получают ответы на все свои вопросы?
— Мне нужно взять отгул. — Что? Катрин Борман подняла глаза от распечатки. Марион только что переступила порог кабинета патронессы. Стол, диван, два кресла. Меньше десяти квадратных метров в общей сложности. Катрин Борман взглянула на нее поверх очков. — Я плохо себя чувствую. Мне нужно вернуться домой. Катрин Борман было пятьдесят лет, двадцать из которых она отдала работе на телевидении. За это же время перенесла два развода и рак груди. Ей не было нужды развешивать по стенам своего кабинета дипломы и фотографии: она сама слыла живой легендой. Среди подчиненных у нее было негласное прозвище Большой Брат: она все видела и слышала. — Что вы такое говорите, Марион? Я поручила вам собрать информацию для трех передач. И жду ее еще со вчерашнего дня. Вы не выдерживаете такого темпа работы? — Да, не выдерживаю. Катрин Борман нахмурилась. Она явно не ожидала такого ответа. Внезапно она посмотрела на Марион совсем другим взглядом: — Вы не беременны? Я вас предупреждала, что со мной такие штучки не пройдут. В день вашего приема на работу я спрашивала у вас, не собираетесь ли вы забеременеть в ближайшие несколько месяцев. — Я не беременна. — Вы не принимаете стимуляторы, я надеюсь? — Что? — Вас видели недавно в женском туалете. Вы выглядели нездоровой. «Большой Брат смотрит на тебя». Кто бы сомневался. — Вы не первая, кто любит лишний раз попудрить носик. — Я не понимаю. — Я говорю о любителях кокаина. Знаете, такой белый порошок. Его нюхают, чтобы получить заряд бодрости на весь день. — Вы думаете, что я наркоманка? Катрин Борман подняла глаза к потолку: — О, только не делайте такое лицо. Среди ваших коллег полно таких, кто нюхает кокаин регулярно. Некоторые — прямо на съемочной площадке, в перерывах между съемками. Порошок им поставляет пресс-атташе, и ни для кого это не секрет. Марион взглянула патронессе прямо в глаза: — Я не наркоманка. И не беременна. Я просто заболела. И мне нужен отгул. Катрин Борман откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди: — Хорошо. Марион подумала, что ослышалась. Патронесса принялась что-то писать. — Вы все еще здесь? — спросила она, не поднимая головы. И сделала досадливо-небрежный жест рукой, словно отгоняя назойливое насекомое: — Ну, идите же, идите… Марион вышла, не сказав больше ни слова. Она собрала свои вещи и покинула здание. В метро было уже меньше людей, чем с утра, и выглядели они гораздо более доброжелательными — весело переговаривались и смеялись. Какой-то старик даже уступил ей место. В воздухе пахло свежестью. Марион задавалась вопросом, как все вокруг могло до такой степени измениться. Или она изменилась? Она чувствовала себя опустошенной, измотанной. Она многое отдала бы за то, чтобы этот день снова стал обычным, таким как всегда. На станции «Сен-Мишель» она вышла, чтобы зайти в аптеку. Фармацевт встретил ее улыбкой: — Добрый день! Чем могу вам помочь? Марион вынула из сумочки рецепт. — Что-то не так? — поинтересовался фармацевт. — Вы плачете? — Все в порядке. — Вы уверены? — Мне соринка в глаз попала. Она положила рецепт на прилавок. Фармацевт просмотрел его и снова перевел взгляд на Марион: — Все вот это? — Да. — Вы уверены, что вам не нужна помощь? — Вы мне продадите эти чертовы лекарства или мне придется идти в другую аптеку? На мгновение фармацевт застыл, затем положил перед ней несколько коробочек с лекарствами. Марион расплатилась и вышла. Ни в чем не повинный человек стал жертвой ее плохого настроения. Это несправедливо. Тем более что он не ошибался: она действительно нуждалась в помощи. Марион достала из сумочки мобильник и набрала номер отца. Автоответчик… Затем выбрала другой номер. — Кора? — Ты где? Марион объяснила. — Оставайся на месте. Я сейчас подъеду.
Глава 6
Есть подруги, которых вы выбираете потому, что они похожи на вас. Зачастую — даже внешне. Они предпочитают одежду того же стиля, что и вы, им нравятся мужчины того же типа, что и вам, у них общие с вами интересы: дети, экология, спорт, макраме — что угодно. Любая из них — в какой-то степени отражение вас самих. Вы смеетесь одним и тем же шуткам и делитесь похожими секретами. Порой вы даже немного соперничаете с ними. А есть такие, с которыми у вас нет практически ничего общего. Невероятные женщины, с которыми вам никогда не пришло бы в голову заговорить. Но уже спустя несколько секунд после знакомства вы понимаете: здесь все сложится. Кора Шеновиц относилась к второй категории. Сейчас она припарковала свой «танк» во втором ряду на бульваре Сен-Мишель, напротив веранды кафе, где ждала ее Марион. Полицейский заметил это в ту же секунду и вынул из кармана свою книжицу штрафных квитанций. Кора вышла из машины и захлопнула дверцу. Полицейский приблизился. То ли он был слишком маленького роста, то ли дело было в Коре — ее рост составлял метр восемьдесят пять сантиметров, — но рядом с ней он выглядел жалко, несмотря на униформу. — Вы не можете здесь оставаться, — проскулил он. Кора, которая работала в частной службе скорой помощи, взялась двумя пальцами за отворот своего белого халата, затем указала пальцем на мигалку на крыше машины: — Срочный вызов. Я должна забрать отсюда пациента. — Вы припарковались во втором ряду. Вы должны отъехать на спецстоянку для автомобилей срочных служб. Кора грозно расправила плечи. Полицейский, кажется, стал еще ниже ростом. — Еще чего! Я буду разъезжать с одной стоянки на другую, а пациент тем временем умрет? Этого вы хотите? Тогдасообщите мне ваше имя и номер служебного удостоверения. Я передам эти данные родственникам пациента, которые начнут против вас судебный процесс. Полицейский в нерешительности застыл на месте. Кора помахала рукой Марион и сделала приглашающий жест, указав на пассажирское сиденье. — Разве она не должна сесть сзади? — удивился полицейский. — Нет, по новым правилам безопасности пациент должен быть у меня на виду. — Ах, вот как? — Именно так. А вам бы я посоветовала сделать что-нибудь полезное, вместо того чтобы изображать супермена. Остановите ненадолго движение, когда мы будем отъезжать. Здесь какой-то ад. Полицейский повиновался без единого слова. Кора не без труда втиснула всю свою массу между водительским сиденьем и рулем, затем обхватила Марион за шею, притянула к себе и звонко чмокнула в щеку. — Добро пожаловать на борт, дорогая. Автомобиль влился в поток машин, хотя при таких габаритах вернее было бы сказать, что он возвышался над ними, как военный корабль. Марион указала на защищенную металлическими полосами приборную панель: — Что за машина? — «Хаммер». Мой рабочий транспорт. Да, ты ведь его еще не видела. Ну и как тебе? — Надо же, «хаммеры» теперь переделывают в машины скорой помощи? Кора пожала плечами: — Ну да, это и в самом деле необычно, но с тех пор, как такие машины появись в сериалах «Скорая помощь» и «Эксперты», наши пациенты от них в восторге. А поскольку частных служб вроде нашей пруд пруди, маленький плюс не помешает. Марион подумала, что этот «плюс» весьма немаленький, но решила не спорить. Кора извлекла откуда-то из завалов на заднем сиденье упаковку сэндвичей. — Хочешь? — обратилась она к Марион. — Сама их приготовила сегодня утром. Сладко-соленые. Только из натуральных продуктов. Кулинарные темы, так же как и обмен пословицами, были для них чем-то вроде ритуала. — Нет, спасибо. — Ладно, тогда расслабься и приди в себя. По дороге все мне расскажешь. — Ты не хочешь остановиться? Или у тебя вызов? — Нет. Но жизнь — как велосипед: если остановишься — упадешь. Поэтому нужно всегда быть в движении. Кажется, это сказал Эйнштейн. Ну, так что у тебя стряслось? И Марион начала рассказ. Она подробно изложила весь вчерашний разговор в «Фейсбуке» с каким-то психом — это слово не казалось ей сильным преувеличением. Однако обо всем, что касалось Натана Чесса, и о своем прошлом студентки медицинского факультета предпочла умолчать. К этому она еще была не готова. Когда она закончила, Кора спросила: — Как, ты говоришь, называл себя этот тип? — Троянец. — Похоже на имя персонажа какой-то компьютерной игры. Мой бывший парень дни и ночи напролет играл в эти игры. — По-моему, это ужасно. — По-моему, тоже. Но вдруг этот Троянец на самом деле маленький, лысый, с огромными нелепыми усами? Такое тебе не приходило в голову? Марион улыбнулась: — А ты что сделала бы на моем месте? Думаешь, стоит позвонить в полицию? — Само собой. Хотя, с другой стороны, он ведь тебе не угрожал. — Что правда, то правда. — Ты потратишь кучу времени и нервов, оформляя заявление, а потом копы со спокойной совестью уберут его в долгий ящик. Марион перевела взгляд на дорогу: — Тогда, по крайней мере, я переведу свой телефонный номер из общего доступа в ограниченный и сменю имейл. — А еще лучше — как следует подумай, кто бы это мог быть. Марион повернулась к Коре: — Ты думаешь, это кто-то из моих знакомых? — Ну, по крайней мере, это не самая идиотская версия. — Да?.. Ну и кто бы это мог быть? — Я не знаю подробностей твоей личной жизни, но, например, незадачливый поклонник, получивший от ворот поворот, или кредитор, или тайный конкурент на работе… Марион покачала головой: — Нет, не думаю. — Почему? — Мое существование — это абсолютно ровная и гладкая пустыня. У меня нет ни денег, ни долгов, ни поклонников. К концу рабочего дня я полностью выматываюсь и сразу же еду домой, где меня ждут только кот и пустой холодильник. Я — идеальная Бриджит Джонс. У меня просто нет времени на то, чтобы обзавестись врагами — даже при всем желании. — И все же не торопись сбрасывать эту версию со счетов. В любом случае, должна быть какая-то причина. Разговор продолжался до тех пор, пока Кора не остановила машину возле дома Марион. — Я заканчиваю работу в восемь вечера, — сказала Кора. — Ты как, не боишься остаться одна дома? Могу сегодня у тебя переночевать, если хочешь. — Даже не знаю… Да, наверно… Так мне будет спокойнее. На прощание Кора крепко стиснула подругу в объятиях. — Отлично! — произнесла она бодрым тоном. — К тому же, по правде говоря, мне тоже не очень-то хочется сегодня возвращаться в пустую квартиру и сидеть там в одиночестве… Пока еще это слишком тяжело. Она разжала руки, благодаря чему Марион смогла перевести дыхание. — Позаботься о себе. Я скоро вернусь, привезу нам что-нибудь на обед. Только не напивайся в одиночестве! Марион рассмеялась. Она уже чувствовала себя гораздо лучше. Она поднялась к себе в квартиру и заперла дверь на задвижку. Недавний разговор заставил ее вспомнить одну важную вещь: на самом деле Троянец оставил след. Это было имя на фотографии: Адриан Фог. Нужно было заняться поисками.Марион открыла бутылку минералки. Часы показывали полдень. Времени впереди достаточно. Если захотите навести справки о каком-либо человеке, с чего вы начнете? Разумеется, с самого простого. Она отпила глоток воды и включила компьютер. «Гугл», «Яху!», «Википедия» — три стандартных направления любого интернет-поиска. Затем машинально вытерла губы, ожидая результатов, которые, как она предполагала, придется просматривать не один час. Однако нужный ответ появился буквально через несколько секунд. Адриан Фог. Хирург-ортопед, специализирующийся на хирургии кистей рук. Рабочий адрес: Лагуна-Бич, графство Оранж, Калифорния. Ниже шел его университетский курс, подробно расписанный. Судя по всему, Адриан Фог работал консультантом в нескольких престижных больницах, таких как «Седарс-Синай» в Лос-Анджелесе, и одновременно преподавал в Университете Южной Калифорнии. Марион взглянула на фото. Это был Натан Чесс. Она едва не выронила бутылку. Затем придвинулась ближе к экрану, желая прочитать все имеющиеся данные. Сомнений не оставалось — это действительно Натан. Невероятно… Итак, все эти годы он жил в Америке под чужим именем? Полный бред. Марион просмотрела профессиональные сведения. О пребывании во Франции ни разу не упоминалось. Согласно опубликованным данным, доктор Фог никогда не работал за рубежом, только в США. Она запустила другой поисковик. Все те же самые сведения. Она встала из-за компьютера и прошлась по комнате. Самым правильным решением, конечно, было бы передать это досье в полицию. Такой поворот дела наверняка заставил бы полицейские службы возобновить расследование. Но Марион была еще не готова это сделать. Она снова позвонила отцу, но опять услышала автоответчик и раздраженно бросила трубку. В этот момент раздался звуковой компьютерный сигнал. «У ВАС ЕСТЬ 1 НОВОЕ СООБЩЕНИЕ». «Фейсбук». Троянец. Марион почувствовала, как ее переполняет гнев. Она решила перехватить инициативу и, даже не читая послания, набрала «poke». Открылось диалоговое окно.
— Откуда вы узнали про Натана?! — Здравствуйте. Очень рад, что мы возобновляем нашу беседу. — Отвечайте! — Нет. Сначала выполните мое условие. — Какое? — Я вам уже говорил. Я хочу стать вашим другом.Марион поразмышляла немного. В конце концов, чем она рискует? Она внесла Троянца в список друзей.
— Ну вот. Теперь вы довольны? — Очень. — И что дальше? — Мы начинаем игру.Марион изумленно моргнула.
— Какую игру? — Мою игру. Она называется «Спасаем жизни». — Это шутка? — Нет. — А если я откажусь? — Я бы вам не советовал. Потому что иначе… — Что? — Я убью вашего кота.Ей показалось, что температура в комнате упала сразу на несколько градусов. Нет, разумеется, этот тип блефует! Он не смог бы сделать подобную вещь никогда. У него нет для этого никаких возможностей. — Кота? — невольно произнесла она вслух, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди. С того момента, как она вернулась домой, кот не попадался ей на глаза, но он часто выбирался через форточку погулять. — Кота?.. — повторила Марион. Звуковой сигнал уведомил о новом послании. Она впилась глазами в экран.
— Итак, мы друзья. Теперь я могу присылать вам фотографии, не спрашивая разрешения. Вот, смотрите.На экране появилась снимок кота Марион. На этот раз она буквально оледенела.
— Вы лжете, — с трудом напечатала она. — Он не у вас. — Спорим?Она не нашлась с ответом.
— Хорошо. Игра начинается…В следующее мгновение раздался резкий дребезжащий звук. Марион едва не упала со стула. Это был звонок во входную дверь.
Глава 7
Сердце гулко билось в груди, которая, казалось, вот-вот взорвется изнутри. Марион попыталась встать, но это оказалось невозможно — тело отказывалось ей повиноваться. Звонок раздался снова. — О господи!.. Боже мой… Ценой невероятного усилия ей удалось подняться и удержаться на ногах. Она подошла к двери и осторожно заглянула в глазок. Ничего. Коридор был погружен в сумерки. — Кто там? — громко спросила она. Никакого ответа. — Отвечайте! По-прежнему ничего. Марион закусила губы с такой силой, что ощутила во рту привкус крови. Звонок прозвенел еще более настойчиво. — Черт… Сердце уже колотилось как бешеное. Марион глубоко вздохнула, пытаясь вернуть себе хоть немного самообладания и начать соображать. Какие у нее варианты действий? Первый: позвонить в полицию. Они подъедут минут через пятнадцать. Слишком долго. Второй: вооружиться кухонным ножом и звать на помощь через окно. Третий: поступить как взрослая девочка. Подавить паранойю. Все это невозможно… Надо просто взять себя в руки. Марион рывком открыла дверь. На пороге стоял незнакомый человек, жующий жвачку. Пряди всклокоченных волос свешивались на лоб. Он слегка пританцовывал, ритмично переступая с ноги на ногу. В руках держал какой-то сверток. — Т-твою мать… — Что вы сказали? Незнакомец стащил наушники — очевидно, из-за музыки, которая в них звучала, он ее и не слышал — и повторил: — Что вы сказали, мадам? — Ничего. — Вы Марион Марш? — Да. — Для вас посылка. Он протянул ей листок и ручку: — Распишитесь вот здесь, пожалуйста. Марион расписалась и забрала сверток. — Всего хорошего. — Спасибо… Она закрыла дверь. Чертов псих… Войдя в комнату, она рухнула на диван.— Вы все еще здесь? — спросил виртуальный собеседник.Марион не шелохнулась.
— Вы все еще здесь? Вы все еще здесь?Она обхватила голову руками.
— Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? Вы все еще здесь? — ХВАТИТ! — напечатала Марион. — Ну, вот и хорошо. А то я уже забеспокоился.Она пристально смотрела на экран, словно надеясь увидеть там лицо собеседника.
— Вы получили посылку? — Да. — Сегодня утром я пообещал вам два подарка. Это второй. Откройте.Марион повиновалась. В свертке оказалась картонная коробка; раскрыв ее, Марион вытащила какой-то плоский прямоугольный предмет, обернутый слоем пупырчатого полиэтилена. Это оказалась одна из новомодных штучек, выпускаемых компанией «Эппл».
— Айфон. Полностью настроенный. Включайте.Марион нажала клавишу включения.
— Дотроньтесь до иконки F. Синего цвета.Запустился «Фейсбук». Теперь диалог шел параллельно на компьютере и айфоне.
— Превосходно, — написал Троянец.Марион прочитала это слово на экране айфона.
— Итак, отныне вы можете беседовать со мной где угодно. — Я бы предпочла личную встречу. — Но не я. «Кто пойдет наверх, тот спасет жизнь. Кто пойдет вниз, тот найдет смерть. Кто заговорит, тот утратит всё». — Что это значит? — Это загадка. — Мне не нужны загадки. Верните мне кота.На экране появился хронометр.
— Минута на ответ. Если ошибетесь, кот умрет.Начался обратный отсчет: 59, 58, 57… Марион смотрела на экран, не веря своим глазам. Все это было невозможно. Нереально. Она не могла, сидя у себя дома, вести диалог по айфону с каким-то сумасшедшим, чтобы спасти своего кота. 46, 45…
— Я жду. — Вы спятили? — Нет.Да уж конечно. Она не собиралась выполнять распоряжения психа. Еще чего не хватало. Лучше всего просто отключить айфон. 30, 29… Нет никакого смысла говорить с незнакомцем. Особенно с психом, способным убить кота. 24, 23…
— Ну что ж. Прощай, Кот. — Подождите!Марион лихорадочно обдумывала дурацкую загадку. Черт, что же он хотел сказать? Спасешь жизнь, если пойдешь наверх. Найдешь смерть, если спустишься вниз. 13, 12, 11… Если заговоришь, потеряешь всё. 5, 4, 3, 2… О, боже мой… Она напечатала крупными буквами:
— ЧУР-ЧУРА! — Браво! Правильный ответ. Теперь давайте сюда большой палец[211]. — Что? — Прижмите большой палец к центру экрана.Марион повиновалась. Раздался щелчок.
— Отлично. Айфон запрограммирован на то, чтобы узнавать вас по отпечатку пальца. Простой тест. На данный момент это всё.— Что? — произнесла Марион вслух от изумления.
— Ваш кот свободен. Он никогда не подвергался опасности. Оставьте окно открытым, и он вернется.Пауза. И затем:
— Я вам не враг. Вы умны. Дисциплинированны. Всё будет хорошо. Как называется игра?Она в оцепенении смотрела на экран.
— Марион?Она медленно напечатала:
— «Спасаем жизни». — Прекрасно, — написал Троянец. — Именно этим мы с вами и займемся.И отключился.
Глава 8
Раньше— Лекция окончена, — с улыбкой сказал профессор студентам. — Можете возвращаться к своим почтенным занятиям. Как говорится, идите спасать жизни. Марион сложила свои вещи в сумку и вышла из лекционного зала-амфитеатра. Сегодня вместе с ней лекции посещали ее подруги Иза и Веро. Они вместе готовились к вступительным экзаменам и все успешно их сдали. — Эта семиология — просто какой-то кошмар! — пожаловалась Иза. — Может, устроим себе табачную ингаляцию перед работой? — предложила Марион. — Хорошая мысль, — кивнула Веро. Они вышли из Отель-Дье, не снимая белых халатов, и расположились на площади перед собором Парижской Богоматери. Было довольно холодно, и при дыхании изо рта выходили клубы пара. Слева какой-то человек продавал рождественские елки. Чуть дальше рабочие сооружали эстраду для предстоящих рождественских концертов. Марион вынула из кармана пачку сигарет, протянула две своим подругам и одну закурила сама. Потом левой рукой обхватила правый локоть и, желая согреться, слегка помассировала плечо, одновременно затягиваясь. Вокруг, то и дело щелкая фотоаппаратами, бродили туристы в зимних куртках, замотанные шарфами до самых глаз. — Хорошо, когда снег идет, — сказала Марион. — Почему? — Потому что в это время люди гораздо реже вызывают «скорую». Я заметила, что, когда холодает или когда транслируется футбольный матч, люди как по волшебству перестают болеть. Ее подруги переглянулись, словно не решаясь задать ей какой-то вопрос. Веро наконец спросила: — А как там у тебя… с Чессом? Марион глубоко затянулась, словно так надеялась согреться. — М-ммм… По правде говоря, это ужас… — Она выпустила дым из ноздрей. — Завалил меня работой по уши! Вообще-то я должна начинать в девять утра, но он требует, чтобы я являлась в семь тридцать и присутствовала при передаче ночной смены. После этого я работаю без перерыва до середины дня. Если есть время, успеваю съесть сэндвич где-нибудь на краю стола. Потом занимаюсь послеоперационными пациентами до шести вечера. — По идее, ты ведь должна заканчивать к полудню? — Вот именно что по идее. — Разве он имеет право настолько тебя задерживать? — Можно подумать, его это волнует! Начальник службы скоро уходит на пенсию. Чесс временно займет его место до прихода нового. Через два месяца нам пришлют подкрепление — новых интернов. А пока стажировка в Отель-Дье пользуется такой дурной славой, что никто — ни интерны, ни экстерны — не хочет сюда идти. Поэтому сейчас все валится на меня. Так что я вкалываю как проклятая, чтобы только удержаться на плаву. Я тренируюсь накладывать швы — на куриных эскалопах. На прошлой неделе купила их двадцать семь штук. Кассирша в супермаркете, наверно, решила, что я чокнутая. Я научилась делать все типы стежков. И все виды гипсовых повязок — на плече, предплечье, кисти. Могу накладывать шины, повязки Дюжарье, ремни на лодыжку… У меня вся квартира заляпана гипсом. Целый день работаю, а ночью вижу во сне бесконечную очередь в приемный покой — не успеешь разобраться с одним больным, а тебе подвозят еще троих… Марион остановилась, чтобы перевести дыхание. Подруги смотрели на нее округлившимися глазами. — А как тебе сам Чесс? — наконец спросила Иза. — Даже не спрашивай! — произнесла Марион почти с ожесточением. — Этот тип — настоящий тиран! Он помыкает нами как хочет. Он перекроил весь служебный распорядок. Теперь мы должны называть бомжей на «вы», мыть их и кормить. Он нанял ассистентку из социальной службы и платит ей из своего кармана. Он запретил нам курить в помещениях и объявил, что через несколько лет добьется запрета на курение даже на территории больницы. Можете себе представить? — Говорят, его семья сказочно богата. Если бы захотел, он мог бы вообще не работать. — Ну да, а пока месье ограничивается тем, что отдает приказы, потом исчезает в операционном блоке, и больше мы его не видим. Если он удостаивает нас визитом, то только затем, чтобы устроить мне разнос или сказать, без намека на тактичность, что я наложила пациенту гипс не на ту ногу… — А что, ты правда наложила гипс не на ту ногу? — …или заявить мне, что женщины не созданы для работы хирурга-ортопеда, поскольку для того, чтобы отвинтить протез бедра, необходимо иметь мощное телосложение и физическую силу, тогда как я вешу всего каких-то пятьдесят килограмм. Я расшибаюсь в лепешку, выполняя фактически всю работу интерна — и что, он меня хоть раз поблагодарил или хоть как-то отметил? Как же, дождешься от него! Хвалит он только Азиза, даром что тот не бог весть какой специалист, прямо скажем. И все равно постоянно: Азиз то, Азиз се. Что до меня, даже если бы я загнулась прямо на работе, ему было бы наплевать! — Говорят, он очень хороший специалист в своей области, — заметила Иза. — Специализируется по хирургии кисти. — Да, — прибавила Веро, — судя по отзывам, он настоящий гений. Он делает невероятные операции, практикует какие-то приемы, которых никто никогда раньше не видел. Что его занесло в Отель-Дье? Там у него почти нет возможностей применять свои навыки. Марион зажгла новую сигарету от окурка старой: — Мне кажется, он просто хотел найти себе подходящее владение. Место, где он царь и бог. Где можно раздать подчиненным указания, а самому спокойно заняться своими делами. К тому же, мне кажется, он иностранец. — Почему ты так решила? — По некоторым признакам. Например, у него акцент, как у моего отца. Возможно, он тоже американец. Иза и Веро улыбнулись. — Все это звучит так загадочно… — проговорила одна подруга Марион. — И весьма возбуждающе, — прибавила другая. — Мне кажется, тебе бы стоило расспросить его подробнее. — Я всего лишь экстерн. — Ну и что? — Мы с ним существуем в разных вселенных. Он никогда не разрешает мне сопровождать его в операционный блок, хотя бы заглянуть туда одним глазком. Я даже не имею права заходить в помещение для дежурных врачей, если меня туда не приглашали. — Да при чем здесь работа? Марион взглянула на подруг — обе хихикали. — А… что тогда? — Только не говори, что он ничуть не кажется тебе симпатичным. — Что?.. Да я даже не обратила особого внимания на внешность… — А… понятно, — невозмутимым тоном произнесла Иза, нарочито пристально разглядывая собственные ногти. — Ты, должно быть, получила черепно-мозговую травму, из-за которой лишилась зрения. Какая жалость. Наверно, это создает определенные неудобства при твоей работе. Веро фыркнула: — Все медсестры по нему с ума сходят. Но, кажется, ни с одной он не спит. — Я смотрю, вы хорошо осведомлены, — сказала Марион, слегка поморщившись. — О, я думаю, мы и половины всего не знаем… — Тебе стоит попытаться его соблазнить. — Что?! — Это благотворно скажется на твоей карьере. — Да вы с ума сошли обе! Веро подняла указательный палец: — Мы просто реалистки. Женщина руководствуется принципом необходимости, мужчина — принципом удовольствия. Поэтому женщина выходит замуж за мужчину, который ей полезен. А мужчина спит с женщиной, которая ему нравится. — С чего ты это взяла? — Уж поверь моему богатому опыту, — ответила Веро и, округлив губы, выпустила колечко дыма. — А если он тебя не захочет, — добавила Иза, — то скажи, что есть еще мы! Марион, пораженная, переводила взгляд с одной подруги на другую. — Да вы, оказывается, настоящие нимфоманки! Я не собираюсь спать со своим шефом. И прежде всего — я романтик. Я хочу, чтобы мужчина заботился обо мне, интересовался, как я себя чувствую, что мне нравится… ну, я не знаю… дарил бы мне подсолнухи, потому что я их люблю. А этот тип — настоящий хам. Он только и умеет, что распекать. — Если он с тобой плохо обращается, это как раз и может означать, что он к тебе неравнодушен, — заметила Иза. — Мужчины все такие. — Но признай хотя бы, что он красавчик, — сказала Веро, — похож на Джонни Деппа. Марион пожала плечами: — С той только разницей, что считает себя богом. — Может, он и не ошибается. — Признайся, ты на него поглядываешь, когда он снимает халат, выйдя из операционной? — Да нет же! — Врет и не краснеет. — Ну, хорошо. Немножко. — И как тебе? Марион вздохнула: — Хорош как бог. И ягодицы, как у Джонни Деппа. Все трое расхохотались. — Ну что, отправляемся на галеры? Марион сказала подругам, чтобы шли вперед, не дожидаясь ее: она решила покрепче зашнуровать кеды. С тех пор как стала работать в больнице, она носила «конверсы», чтобы во время непрестанной беготни по коридорам не так сильно уставали ноги. К тому же она боялась случайно подвернуть ногу, поэтому несколько раз в день заново перевязывала шнурки, чтобы они стягивали щиколотку плотнее: чужие переломы и вывихи, с которыми постоянно приходилось иметь дело, довели ее опасения едва ли не до паранойи. Когда она опустилась на одно колено, ее взгляд случайно упал на стоявшую неподалеку скамейку. На ней, наполовину скрытый ветками рождественских елок, сидел человек в обычной одежде, он читал учебник анатомии. В следующий миг человек поднял голову, словно почувствовал взгляд Марион. — Доктор Чесс?.. Он взглянул ей в лицо: — Ба! Мадемуазель Марш. — Э-э… а давно вы здесь? — Да нет, не очень. — Значит, вы нас не слышали?.. Он разглядывал ее своими ярко-зелеными глазами. Вид у него был отсутствующий. — Нет, — ответил он, показывая ей небольшой плоский плеер. — Я слушал музыку. Это новая модель, сюда помещается много записей. Скоро, помяните мое слово, сотни и тысячи альбомов будут помещаться на каком-нибудь носителе размером с зажигалку… А что, вы мне что-то говорили? — Нет-нет. Сама не зная почему, Марион почувствовала легкое разочарование. Поистине, этот человек как будто живет в другом измерении. Так обычно вежливо говорят о тех, кого в глубине души считают чокнутыми. — А скажите, Марион… — Да? — Разве вы не должны были навестить послеоперационных пациентов во второй половине дня? — Да, конечно. — Тогда почему вы здесь прохлаждаетесь? Марион почувствовала, что краснеет. Она что-то пробормотала, повернулась и почти бегом направилась к больнице. Вторая часть рабочего дня была такой же, как всегда — изматывающей как морально, так и физически. Пострадавших доставляли в приемный покой непрерывно, и Марион не представилось ни минуты, чтобы передохнуть. У нее сложилось такое ощущение, что это место концентрирует в себе всю мировую скорбь, и в каком-то смысле это было правдой. Ближе к вечеру она почувствовала недомогание — от усталости и постоянного недосыпания. Зайдя в туалет, померила себе давление: 90/50. Она разжевала кусочек сахара и запила глотком воды, чтобы давление хоть немного повысилось, но о своем состоянии решила никому не говорить. Вернувшись в приемный покой, она встала на весы. Сорок восемь килограммов. За две недели она потеряла два килограмма. Медсестра спросила, все ли с ней в порядке. Марион кивнула и вернулась к работе. Вот уже несколько дней у нее дрожали руки. Она стала замечать за собой, что может легко расплакаться при просмотре какого-нибудь дурацкого мелодраматичного сериала. Также она стала более обидчивой. Но она скорее умерла бы, чем призналась в этом. Ее отец на нее рассчитывал. Он пожертвовал всем, лишь бы она добилась успеха. Она должна выдержать. В восемь вечера Марион походкой зомби вошла в раздевалку, Там орудовала шваброй уборщица, иммигрантка с Антильских островов. Она что-то резко произнесла, знаками указывая Марион, чтобы та не наступала на вымытый пол. Марион уже не имела сил на ответ. Чувствуя себя выжатой как лимон, она открыла свой шкафчик, положила на среднюю полку стетоскоп и молоточек для проверки рефлексов, повесила халат. Она уже собиралась закрыть дверцу, как вдруг какой-то посторонний предмет на верхней полке привлек ее внимание. Марион смотрела на него, не веря своим глазам. Это был цветок подсолнуха.
Глава 9
СейчасМарион стояла у окна, когда вошла Кора. — Вот и я! — жизнерадостно воскликнула она, поднимая руки и демонстрируя наполненные продуктами пакеты. — Ну что, устроим праздник? Марион повернулась к подруге. Улыбка Коры растаяла почти мгновенно, как снеговик в печи. Она поставила пакеты на пол и сжала руки Марион в своих ладонях: — Что случилось? Марион кивнула на кота, вылизывающего свою миску: — Он вернулся. — Кто? — Кот. Она попыталась продолжить, но вместо этого разрыдалась.
Час спустя она завершила рассказ, упомянув также о прежних отношениях с Натаном, хотя в самых общих чертах. — Просто безумие какое-то, — выдохнула пораженная Кора. — Итак, ты думаешь, что этот Троянец как-то связан с человеком, в которого ты была влюблена пятнадцать лет назад? — Не знаю, — ответила Марион, вытирая глаза. — Может быть. Он прислал мне фотографию с подписью «Адриан Фог», я проверила по Интернету и выяснила, что хирург с таким именем действительно существует. Он живет в США. На фотографии Натан, это абсолютно точно. Кора прошлась по комнате из стороны в сторону. — Ты уверена, что не ошибаешься? Пятнадцать лет — долгий срок. Кто-то мог подделать фотографию. Или ссылки в Интернете. Возможно, для того чтобы тебя шантажировать — тем или иным образом. — Нет. Это в самом деле Натан. К тому же я не представляю, зачем кому-то меня шантажировать. Но ты права — кое-что здесь не стыкуется. — Ты о чем? Марион поднялась с дивана, в углу которого все это время сидела, сжавшись в комок, словно в последнем прибежище. — Троянец не предъявлял мне никаких требований. Он просто хочет, чтобы мы, он и я, отправились «спасать жизни». То есть выполнили некую миссию. Она ощутила внезапный прилив воодушевления, словно ее мозг наконец-то заработал на полную мощность. — Ведь если бы все шло как в полицейском сериале, Троянец потребовал бы от меня денег или еще что-нибудь, так? — Понятия не имею. — Кора пожала плечами. — Я не смотрю полицейские сериалы. — И потом, обычно преступник говорит нечто вроде «Ни в коем случае не сообщайте в полицию!». Но Троянец ничего такого не сказал. — И какой вывод следует отсюда? — Возможно, Троянец не преступник. Может быть, он душевнобольной. — Какого типа? — Подожди минутку… Порывшись среди книг и бумаг, Марион достала старую компьютерную распечатку с лекциями, оставшуюся со студенческих времен, и зашелестела страницами. — Вот. Психиатрическая семиология, второй курс: «Пациенты, страдающие параноидальным психозом, могут фиксироваться даже на абсолютно незнакомых людях. Они способны совершать немотивированные поступки, опасные для здоровья и жизни окружающих». — Она снова сложила листки. — Один из самых известных примеров — Эрнест Хемингуэй. Ему повсюду мерещились агенты ФБР. Если в данном случае мы имеем дело с чем-то похожим, то этот Троянец точно так же по какой-то причине зациклился на мне и теперь меня преследует. Кто знает, может, это мой сосед по лестничной клетке. Там какая-то жуткая семейка, постоянно скандалят, бьют посуду… — И что ты собираешься делать? — Пойти в полицию и все рассказать. Марион посмотрела на часы. — Девять вечера, — прибавила она. — В это время, надо полагать, посетителей в комиссариате немного. Кора обреченно вздохнула: — Ну что ж, если наша вечеринка не состоялась, сделаем хоть что-то полезное. Может быть, эта история в самом деле прояснится. Они вышли из дома и пешком отправились в районный комиссариат. Надежды Марион не оправдались — ей и Коре пришлось ждать в приемной почти два часа, сидя между парой пакистанцев угрожающего вида и пьянчугой, который то и дело норовил заснуть у нее на плече. Наконец дежурный полицейский впустил их в свой кабинет. Помаргивая затуманенными от усталости глазами, он выслушал историю Марион и спросил: — Насколько я понимаю, вы не собираетесь подавать на этого человека жалобу? — Именно так, — ответила Марион, первоначальный энтузиазм которой уже порядком выдохся. — Послания, которые вы получали, приходили одновременно на ваш домашний компьютер и на айфон? — Да. — Значит, угрозы, о которых идет речь — правда, насколько я понял, они касались только кота, — были высказаны в частной беседе? Иначе говоря, они сохранились только в диалоговых окнах, больше нигде? — Да, — кивнула Марион. — И что? — Тогда вы наверняка знаете о том, что ничего из написанного в диалоговом окне не сохраняется. «Фейсбук», как и многие другие сайты, не архивирует эти записи. Все отправляется в корзину. Иначе говоря, у вас нет никаких доказательств этого разговора. А поскольку вы даже не можете назвать конкретного подозреваемого… — полицейский поднялся, давая понять, что аудиенция окончена, — то ваша жалоба не имеет никаких реальных оснований. Что касается истории с исчезновением вашего знакомого пятнадцать лет назад, я советовал бы вам обратиться к моим коллегам на Кэ-д’Орсе. Я здесь ничем не могу помочь. Марион и Кора вышли. — Черт, — недовольно произнесла Кора. — Когда припаркуешься в неположенном месте, они тут как тут с квитанцией для штрафов. Но когда они действительно нужны… Марион о чем-то размышляла, не замедляя шагов. Наконец сказала: — Есть еще один человек, который мог бы мне помочь. — Кто? — Мой отец. Только он упорно не отвечает на звонки. Нужно ехать к нему на работу. — В такое время? Марион резко обернулась к подруге. — Хорошо, хорошо, — сказала Кора, подняв руки. — Не надо смотреть на меня такими глазами, как у кота из «Шрека»! Нужно взять машину. Но предупреждаю: за руль сяду я!
Глава 10
Кора припарковала свой «хаммер» на правой стороне Севастопольского бульвара. Марион вышла: — Подождешь меня здесь? — Я буду начеку, — пообещала Кора. — Окно оставлю открытым. Если возникнут проблемы, позови меня. — Ничего страшного не случится, — успокоила ее Марион. — Я ненадолго. — И все-таки осторожность не помешает. На всякий случай помни: у меня в бардачке лежит «Тайзер». — Электрошокер? — Да. Когда едешь на вызов среди ночи в подозрительный район, эта штука — именно то, что надо иметь под рукой, можешь мне поверить. Марион пересекла бульвар. Отель-Дье, хранивший часть ее прошлой жизни, находился совсем недалеко отсюда. Какой-то тип в потрепанной куртке свистнул ей. Чуть дальше она заметила драг-квина[212], входящего в ночной клуб. Она остановилась у дома номер 42 — это был джаз-клуб «Герцог Ломбардский». — Привет, Марион, — кивнул ей вышибала. — Он внизу? — Как всегда. Она спустилась в помещение со сводчатым потолком, напоминающее пещеру. Раньше здесь часто собирались курильщики. Сегодня в клубе было малолюдно. В прежние времена Марион провела здесь множество вечеров, слушая известных пианистов: в ту эпоху такая вещь, как пиратское распространение музыки в Интернете, казалась совершенно немыслимой. Ее отец настраивал музыкальное оборудование. — Папа, ты целый вечер не отвечаешь на телефонные звонки! — Извини. Тут такой шум, что я ничего не слышу. Марион обняла его: — У тебя все в порядке? — Да, все прекрасно. Он улыбнулся, хотя сегодня казался еще более старым и изможденным, чем обычно. — Я получила цветы, — сказала Марион. — Спасибо тебе огромное. Он сделал извиняющийся жест: — Еще раз прости, что не приехал к тебе на день рождения. Ты ведь знаешь, как это бывает… На меня свалилась сразу целая куча работы. — Кто сегодня играет? — Одна группа… — А ты? Ты больше не выступаешь? — Меня вполне устраивает работа звукооператора, — ответил он, указав на музыкальный пульт. И прибавил: — Может быть, перейдем к цели твоего визита? Марион, глубоко вдохнув, произнесла: — Я получила известия о нем. — О ком? — О Натане. Молчание. Спустя несколько секунд отец Марион отодвинул пульт. — Ты слышишь, что я говорю? — Да. Ничего, если мы побеседуем снаружи? Не дожидаясь ответа, он направился к выходу. На улице зажег сигарету. В свете фонарей его лицо казалось еще бледнее. — Тебе не предлагаю, — сказал он. — Ты же знаешь, что я больше не курю. И ты тоже мог бы бросить. — Я тебя слушаю, Марион. Он пристально вглядывался в вечерний сумрак, словно надеясь проникнуть в некую тайну. — Я получила его фотографию по электронной почте. Судя по всему, он живет сейчас где-то неподалеку от Лос-Анджелеса. Под именем Адриан Фог. — В самом деле? Пятнадцать лет спустя — это оригинально… И что ты собираешься делать? — Я хотела посоветоваться с тобой. Надеялась, что ты сможешь мне помочь. — В чем? — Ты не хочешь узнать, что с ним случилось? — Нет. Теперь он смотрел только на мерцающий огонек сигареты. — Нет — и все? Вот прямо так? — Натан исчез много лет назад. Для меня он все равно что умер. — Затем отец Марион поднял на нее глаза и прибавил: — Умер и похоронен. Эта страница перевернута. Я не понимаю, зачем тебе нужно ворошить все это старое дерьмо. Эта неожиданная и совсем не свойственная отцу грубость поразила Марион — сколько она его помнила, он всегда старался, чтобы его французский был во всех смыслах безупречен. — Но… что, если он действительно там живет? — Вот пусть там и остается. Я в свое время уехал из Америки, потому что больше не мог выносить эту страну. Ты даже не представляешь, как тебе повезло родиться и жить во Франции. А там человек без денег может умереть под забором, и всем будет на него плевать. Там ты никогда не смогла бы учиться медицине. — Но я так и не доучилась, папа. — Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Что до меня, если бы в моем нынешнем возрасте у меня появились проблемы со здоровьем, там я не имел бы возможности лечиться. Марион помолчала, затем спросила: — У тебя проблемы со здоровьем? — Нет. Она придвинулась ближе, чтобы лучше разглядеть лицо отца: — Прозвище Троянец тебе о чем-нибудь говорит? Он нахмурился с неподдельным непониманием: — Что? Марион поцеловала его в щеку: — Мне нужно идти. Береги себя. Увидимся в выходные. Он ничего не ответил. Марион пересекла бульвар в обратном направлении и снова села в машину Коры. — Ну что? — спросила та. — Когда я упомянула Троянца, он никак не отреагировал. Я предпочла не настаивать. Но он что-то скрывает от меня, это очевидно. — Ты уверена? — Ну, это же мой отец. Я чувствую, когда он лжет. И знаю, что бесполезно пытаться из него что-то вытянуть, если он сам не хочет говорить. Он упрям как мул. Но я попытаюсь снова. Кора кивнула. — Кстати, твой айфон только что звонил. Я хотела посмотреть, чей это вызов, но не смогла войти в систему. Марион почувствовала, как у нее в одну секунду подскочило давление. Она приложила большой палец к экрану айфона. Послышался слабый щелчок: система ее опознала. «Фейсбук». И тут же — «poke».— Приветствую, Марион. «Спасать жизни» — помните? Сегодня вы спасли кота. Имя следующей жертвы в списке, я надеюсь, побудит вас действовать немного быстрее…Марион смотрела на появляющийся на экране текст расширенными от ужаса глазами.
— На этот раз я выбрал целью вашу подругу, Кору Шеновиц, которая сейчас сидит рядом с вами на водительском сиденье. Готовы? Внимание, вот вам загадка…
Глава 11
Вместо того чтобы ответить, Марион быстро нажала клавишу выключения. Экран погас. — Кора, поехали! Быстрей! — Что стряслось? — БЫСТРЕЙ! Жми на газ! Подруга бросила на нее мгновенный взгляд, затем нажала на педаль акселератора. «Хаммер» понесся вдоль бульвара. Какой-то «смарт» резко затормозил. Пронзительно завизжали шины. — Быстрей, ради бога! — Ты уверена, что… — НЕ СПРАШИВАЙ НИ О ЧЕМ! — Как скажешь. Кора с силой надавила на педаль. Марион вжалась в сиденье. Мощный автомобиль мчался вдоль бульвара с ревом самолета, готового оторваться от взлетной полосы. — Мотор барахлит, — объяснила Кора. Она включила мигалку. Справа послышался какой-то скрежет, но Кора даже не повернула головы и продолжала лавировать в потоке автомобилей. Один из водителей взглянул на нее сначала с яростью, затем — с откровенным изумлением. Можно было подумать, что по улице скачет какой-то гигантский металлический тарантул. Кора обгоняла один автомобиль за другим. Визг шин, резкое гудение клаксонов… — Ну что, достаточно быстро? — ворчливо спросила она. — Прежде чем мы разобьемся, может быть, ты все-таки объяснишь, в чем дело? Лицо Марион было смертельно бледным. — Троянец! Он здесь! Он нас видит! — Что? — Он преследует нас! Он знает, что за рулем сидишь ты! — Она швырнула айфон на приборную панель. — Он только что написал об этом! И собирался загадать мне какую-то новую загадку! На очередном перекрестке зажегся красный сигнал светофора. Все машины остановились. Коре пришлось снизить скорость. Она включила сирену, но никто на это не отреагировал. Кора повернулась к Марион: — Ты абсолютно уверена в том, что говоришь? — ДА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! — О’кей. Сменим маршрут. Кора резко свернула влево, въехала на тротуар и покатила по пешеходной дорожке. Марион невольно вскрикнула. Затем последовал резкий поворот вправо, и «хаммер» оказался в пешеходной зоне, прилегающей к Центральному рынку. Теперь они ехали по улице Сен-Дени. — Пристегнись, — посоветовала Кора. И снова с силой надавила на педаль газа. Марион вцепилась в сиденье. Окружающий пейзаж менялся так быстро, словно они ехали в поезде. «Хаммер» сбивал мусорные баки, задевал фонарные столбы. Два человека, вышедшие их секс-шопа, тут же поспешно скрылись внутри. Снова резкий поворот влево. Складной рекламный щит, стоявший перед палаткой «сэндвичей по-гречески», разлетелся на куски. «Хаммер» выехал на улицу Этьена Марселя и продолжил путь в запрещенном направлении. Он пулей промчался мимо кафе, заставив оцепенеть всех сидящих на веранде посетителей. Еще через сто метров слева открылось жерло туннеля, пролегающего под Центральным рынком. Кора свернула туда. Через несколько минут она сбросила скорость. — Теперь, я думаю, мы от него оторвались, — проговорила она. — Ну, ты даешь… — выдохнула пораженная Марион. — Просто я умею хорошо водить машину. — Остановись на секунду, — после некоторого колебания попросила Марион. Кора затормозила возле мусорного контейнера: — Тебе нехорошо? Что ты делаешь? Марион, опустив стекло, ответила: — То, чтомне стоило бы сделать с самого начала. — Она выбросила айфон в контейнер. — Я не знаю, может быть, Троянец вмонтировал туда Джи-пи-эс, чтобы отслеживать наши перемещения, но даже если нет, от этой штуки все равно надо было избавиться, — прибавила она. И подняла стекло. Кора кивнула. — Ну что, поехали? — спросила она. И, не дожидаясь ответа, рванула с места.Они пересекли Сену по широкой автостраде А-15. Днем с нее открывался роскошный вид на Париж до самого Дефанса[213]. Но в этот поздний час большинство зданий, в которых уже не горел свет, выглядели мрачными темными громадами. Марион внимательно разглядывала редкие автомобили, двигавшиеся им навстречу. Дорога у них за спиной оставалась пустынной. — Куда ты меня везешь? — наконец спросила она у Коры. — К моим родителям, — отвечала та. — Они живут в Иль-Адам, департамент Валь-д’Уаз, километрах в сорока отсюда. С учетом недавних обстоятельств будет лучше, если ты проведешь эту ночь не у себя. И не у меня тоже. Марион на это ничего не сказала. Взгляд ее потерялся в сумраке за стеклом. Ей казалось, что, сидя в машине, она одновременно находится где-то очень далеко. Медики называют это ощущение состоянием шока. Кора слегка шевельнулась на сиденье: — Значит, ты уверена, что этот человек угрожал именно мне? — Так он написал. Кора вполголоса выругалась и снова перевела взгляд на дорогу. Марион так сильно сцепила руки, что побелели костяшки пальцев. — Завтра я снова пойду в полицию. Надеюсь, теперь-то уж они от меня так просто не отмахнутся. А если они так и не сдвинутся с места, я расскажу обо всем отцу, и журналистам с моей работы, и… Словом, я найду какое-то решение… Она опустила голову, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Затем, помолчав, добавила: — Мне жаль, что я тебя во все это втянула, Кора. Действительно жаль. — Да ладно, ничего страшного. Они выехали на автостраду А-115 и направились в сторону муниципалитета Таверни. Кора включила музыку. Марион нашла в сумочке таблетки и сунула одну из них под язык. Спустя некоторое время она немного расслабилась. Если бы она смогла забыть все, что случилось за последние сутки, то вполне могла бы воспринимать происходящее как ночную автопрогулку. Вдруг послышался глухой шум. «Хаммер» повело из стороны в сторону. — Что за… — только и успела произнести Кора. Машина съехала с шоссе. Земля и небо поменялись местами. Первый удар. Второй.
Глава 12
РаньшеМарион только что закончила накладывать шов в Малом блоке, когда вошел доктор Чесс: — Ну, как все прошло? Она подняла голову и взглянула ему в лицо, оно оставалось непроницаемым. Марион сделала над собой усилие, чтобы не думать о цветке подсолнуха, который она заботливо поставила в вазу у себя в кухне. Только бы не покраснеть… — Все хорошо, — ответила она. Затем осторожно взяла пинцетом изогнутую иглу и бросила в специальный лоток, чтобы ни одна из медсестер случайно не укололась, убирая поднос с рабочим материалом. — Ничего срочного, все спокойно? — Да, все в порядке. — Что у нас на данный момент? Марион стянула резиновые перчатки, бросила их в мусорную корзину для токсических отходов и слегка потерла руки, чтобы стряхнуть тальк. — Ожоговый пациент в боксе номер один. Я велела ему сунуть руку в холодную воду на полчаса, должно помочь. Во втором — человек, упавший с велосипеда. У него только ссадины, медсестры его перевязывают. В третьем — мальчик, которого укусила собака. Собака привита от бешенства, мальчику ввели противостолбнячную сыворотку. Он ушел сразу. Но у его отца, который его сюда доставил, поражение блуждающего нерва. — Вы обеспечили ему дорсальный декубитус? Марион наморщила нос. Словосочетание «дорсальный декубитус» означает всего-то навсего «положение лежа на спине». Это один из тех научных терминов, которые использовались в разговорах между светилами медицины, а рядовых работников, в том числе Марион, слегка раздражали. Но официальное требование ко всем звучало так: данные термины пришли из латыни, и вы должны знать этот общепринятый научный язык. Неофициальное подразумевало следующее: вы должны общаться между собой так, чтобы пациент вас не понимал. К тому же сами будете иметь менее идиотский вид, рассуждая о болезнях, в которых мало что смыслите. — Да, — ответила она, — я уложила его на спину и приподняла ему ноги. Сейчас он чувствует себя хорошо. Чесс кивнул. — Могу я пройти с вами в приемный покой, чтобы проверить, не поступили ли другие пациенты? — Конечно… Можно подумать, ему для этого нужно ее разрешение… Он сделал несколько шагов к ней. — А как недавняя пациентка? — поинтересовался он. — Девушка, которую ударили бейсбольной битой по голове? Лицо Марион прояснилось. — Дуня? С ней все прекрасно. — О, вы уже знаете ее имя? — Мы с ней подружились. На бедняжку напал какой-то скинхед возле Центрального рынка. — Марион поморщилась. Затем продолжала: — Этот тип попросил у нее сигарету. Она отказала. Тогда он ударил ее битой. Вы можете себе представить? Ударить девушку за то, что она не дала вам сигарету!.. — Как вы узнали, что повреждения не слишком серьезные? — Она сама мне сказала. Очень милая девушка. Дуня венгерка, вы знаете? Она приехала в Париж на выходные со своим бойфрендом. То есть не то чтобы с бойфрендом… это ее друг, она его очень любит, но пока ничего ему не говорит… Почему она ему все это рассказывает?.. Марион замолчала и полностью сосредоточилась на разглядывании приемного покоя, как на грех полностью свободного от пациентов. — Вы провели неврологические тесты? — Да. Зрачковые рефлексы в норме, костно-сухожильные рефлексы симметричны, синдром Бабинского отсутствует… Я сделала ей очень удачный шов, даже шрама не останется. Для девушки это важно. — А потом? — Потом, поскольку у нее еще немного болела голова, отправила ее на сканирование. И в ближайшее время намереваюсь ее осмотреть. Мы решили поужинать вместе… Представляете, оказалось, что мы с ней ровесницы. Чесс улыбнулся нейтрально-вежливой улыбкой: — Хорошо. Пауза. — Я собирался вам кое-что показать, — прибавил он. — Вы можете ненадолго отлучиться? Она кивнула: — Да, конечно. Без проблем. Сердце ее забилось быстрее. Они вышли из отделения скорой помощи — Чесс впереди, она за ним — и поднялись по лестнице на второй этаж. В этот сектор больницы Марион еще никогда не заходила. — Вы были в помещении дежурных врачей? — спросил Чесс. — Нет. — Что, никогда туда не заходили? — Но как бы я могла туда попасть? Для этого нужно приглашение своего интерна или шефа. А у меня даже интерна нет. — Да, в самом деле. Нужно исправить это упущение. — Он толкнул дверь. — Сейчас здесь не слишком многолюдно, но, так или иначе, на это место стоит посмотреть. Марион вслед за Чессом вошла в пустое помещение, сунув руки в карманы халата. Стены сплошь покрывали фрески в античном стиле, изображающие вакханалию: множество пляшущих голых людей, причем некоторые из них сжимали в руках собственный член. Веселые пьяные физиономии были в точности срисованы с бывших начальников отделений. Марион заметила, что соотношение мужчин и женщин — примерно девять к одной на каждый десяток — воплощало настоящий триумф мужского шовинизма. Как-то раз одна женщина-хирург с горечью сказала ей, что мужчина, когда получает повышение, может спокойно почивать на лаврах, в то время как женщинам приходится постоянно доказывать свою профпригодность. Марион тогда задумалась: а сможет ли она сама вписаться в эту мужскую вселенную? Чесс открыл буфет: — Хотите чаю? Кажется, тут где-то был и шоколад… — Нет, спасибо, — ответила Марион. Выражение его лица по-прежнему было абсолютно нейтральным. Ей все больше становилось не по себе, особенно от вида возбужденных членов на фресках. Чесс сел за стол и стал крошить в чашку круглую пластинку какао. Затем тоже машинально взглянул на фрески, словно не зная, с чего начать. — Ну что ж, вы кое-чему научились за время стажировки, — наконец произнес он. — Да. — Это было нелегко. — Да. — Это потребовало от вас больших усилий. — Что верно, то верно. Интересно, какой будет следующая фраза? «Хорошая погода сегодня»? — Вы верите в бога? — Э-э… что? — Извините. Я понимаю, что это очень личный вопрос. Просто хотел узнать — вы верующая? — Нет. — Я заговорил об этом, потому что иногда… это помогает. — Помогает в чем? Чесс разглядывал последний кусочек пластинки какао, который все еще держал в руке. — В былые времена, когда что-то не клеилось, я садился в машину и уезжал в лес. Там я выходил и начинал орать во все горло. Пауза. — Это были самые первые годы моих занятий медициной, — снова заговорил он. — Иногда, в случае неудачной операции или после того как приходилось сообщать пациенту неутешительный диагноз, я чувствовал, что просто не в силах это выдержать. Некоторые медики загоняют такие переживания как можно глубже внутрь. Другие занимаются спортом до полного изнеможения, или пьют, или бьются о стену головой. А я уезжал подальше в лес, где никто не мог меня услышать, и кричал так, что у меня едва не лопались голосовые связки. Через несколько минут мне становилось лучше. И я мог возвращаться и снова приступать к работе. Марион ожидала, что в конце рассказа последует какая-то шутка, но Чесс по-прежнему выглядел серьезно. — Знаете ли, в сущности не так важно, сколько вам осталось жить, — продолжал он. — Важно то, что вы успеете сделать за это время. — Почему вы мне это говорите? — Не сердитесь, пожалуйста. Вы столкнулись с этим в первый раз. Вам еще придется через это проходить… но в первый раз это тяжелее всего. — Что вы имеете в виду? — Смерть пациента… — Он смотрел на нее с грустью и состраданием. — Дуня, ваша венгерская подружка… У нее начались судороги прямо во время сканирования. Экстрадуральная гематома. Все случилось непредвиденно и очень быстро. Вы тут ни при чем. Вы в любом случае не смогли бы ей помочь. Ее отвезли в операционную, но ничего уже нельзя было сделать. Она умерла.
Глава 13
Сейчас— Вы живы. Марион слушала, что говорит врач, стоящий рядом. Это был темноволосый человек лет сорока, на нагрудном кармане его халата она различила инициалы: «П. Б.». — Вы почти не пострадали, и это просто чудо, если учесть серьезность ДТП. Он показал ей снимки с результатами сканирования мозга. — Вы ударились головой о потолок кабины, но подушки безопасности смягчили удар. Внутричерепных кровоизлияний не было. Все результаты осмотра положительные. Вы отделались одними царапинами. Он убрал снимки в конверт. Марион колебалась, не решаясь спросить о Коре: она боялась, что ответ услышит неутешительный. Она помнила внезапный резкий толчок, потом удар подушки безопасности прямо в лицо… Спустя несколько секунд машина неподвижно замерла в поле у обочины шоссе. Марион удалось расстегнуть ремень безопасности и выбраться наружу. Шоссе с его ярко горевшими фонарями было совсем недалеко. Марион обошла машину кругом. Особенно ей запомнилась глухая непроницаемая тишина, пока она набирала «15» на мобильном телефоне. «Скорая» прибыла через несколько минут. Марион не могла вспомнить, видела ли она кровь, но, во всяком случае, Кора была без сознания, когда ее извлекли из машины. Марион увезли в больницу первой. — Где мы? — спросила она. Врач назвал больницу. — Сколько сейчас времени? — Семь утра. Вам дали немного поспать. Все ваши вещи в шкафу… Он снял с ее головы электроды, подключенные к монитору. — Это вам больше не нужно. Через пару дней навестите своего лечащего врача для контрольного осмотра. Но, на мой взгляд, с вами все в порядке. Можете отправляться домой. Набравшись храбрости, Марион все же решилась задать мучивший ее вопрос. Дуня, ваша венгерская подружка… Она умерла… — А что с моей подругой, Корой Шеновиц? — С ней все хорошо. Она тоже здесь. У Марион словно гора с плеч свалилась. Однако она заметила в тоне собеседника некоторую сдержанность. — Вы уверены? Вы провели все необходимые тесты? Проверили зрачковые рефлексы? Синдром Бабинского? Врач улыбнулся: — Я смотрю, вы разбираетесь в медицине. — Немного. — Мы сделали все что нужно, не беспокойтесь. И не обнаружили у вашей подруги ничего страшного. Ее беспокоят лишь небольшие боли в спине. Чтобы убедиться наверняка, что спинной мозг не задет, чуть позже мы сделаем МРТ[214]. Спинной мозг?! О, боже мой! — Она может двигать ногами, так что все в порядке, — прибавил врач, словно прочитав ее мысли. — Но ей придется провести здесь еще несколько дней. — А можно мне ее увидеть? — Конечно. — Он протянул ей листок бумаги: — Вот номер ее палаты. Если у вас будут еще вопросы или вам что-нибудь понадобится — обращайтесь без всякого стеснения. После этого пожелал счастливого возвращения домой и вышел. Марион осталась в одиночестве. По обе стороны от нее сквозь огромные окна от пола до потолка открывался вид на густой хвойный лес. Все здесь дышало покоем и умиротворением. Врач сказал, что с ней все в порядке. Она и сама не чувствовала никакой боли. Тем не менее ей не удавалось расслабиться. Что же на самом деле случилось? Как могла произойти авария на ровном пустынном шоссе? Она помнила только глухой удар, после которого «хаммер» сразу вынесло на обочину. Марион покусала губы. По сути ее интересовал только один вопрос: причастен ли к этому Троянец? Незадолго до аварии она выбросила айфон. Отказалась продолжать игру и разгадывать загадки. Получается, что это она виновата в случившемся? Марион размышляла. Нет, все же ее прямой вины здесь нет. К тому же Кора осталась жива. В палату вошла медсестра, неся поднос с завтраком. Марион хотела было отказаться, но неожиданно поняла, что страшно голодна. Она взяла две порции тартинок с джемом и, стоя перед окном, с аппетитом их съела, запивая кофе из большой чашки. Она заметила промелькнувшую среди деревьев косулю. Ненадолго остановившись, та пощипала траву на опушке, затем исчезла. Марион отодвинула поднос, затем пошла в ванную, умылась и оделась. Теперь она готова. Выйдя в коридор, она спросила у медсестры, как найти палату, номер которой написал на листке бумаги врач. Подойдя к нужной двери, она на секунду остановилась, глубоко вдохнула, а затем вошла. — Привет, красотка! — воскликнула Кора. Она лежала в кровати с пультом от телевизора, рассеянно переключая каналы. Подруги обнялись. Спустя некоторое время Кора произнесла: — Тут что-то не так. Сначала был какой-то странный звук, потом вдруг руль перестал слушаться. Слава богу, что мой «хаммер» — это настоящий монстр и что мы съехали с шоссе на абсолютно гладкое поле. — Думаешь, это он? Троянец? — Не знаю. Но как бы он смог выследить машину? Марион не ответила, о чем-то сосредоточенно размышляя. — Что ты собираешься делать? — наконец спросила Кора. — Сначала позвоню отцу, наверное. Потом вернусь в Париж… Ваша подружка умерла. — Хочу разобраться в этой истории до конца. — Снова пойдешь в полицию? — Да, конечно, — ответила Марион, отводя глаза. На прощание они снова обнялись, и Марион вышла. Она вызвала такси и доехала прямо до дома. Войдя в квартиру и закрыв за собой дверь, некоторое время молча разглядывала ряды книг — утешительные приметы размеренной, спокойной и заурядной жизни. Однако она уже не ощущала это место своим домом. Весь ее привычный мир внезапно перевернулся. «В сущности, не так важно, сколько вам осталось жить, — сказал когда-то Натан. — Важно то, что вы успеете сделать за это время». Она села у барной стойки в кухне. Включила компьютер и вошла в «Фейсбук». Как она и думала, Троянец был на сайте. Она отправила ему «poke» и прибавила:
— Я здесь.
Глава 14
— Чего вы ждете от меня? — напечатала Марион. — Прежде всего — новостей.Она невольно взглянула на лейкопластырь в локтевой ямке — в том месте, куда вводили обезболивающее.
— Я хорошо себя чувствую. — А ваша подруга? — Тоже. — Прекрасно.Марион ждала продолжения.
— Я мог бы сделать с вами и кое-что похуже, — написал Троянец.Пауза. Маленькое панно-индикатор внизу экрана указывало на то, что он пишет новую фразу.
— Я вполне мог подойти к машине, пока ваша подруга была без сознания. Две одинокие женщины в безлюдном месте… Я бы легко с вами расправился.Марион представила его пальцы, стучащие по клавиатуре… Итак, он всегда где-то рядом. Может быть, он и сейчас сидит в ближайшем интернет-кафе, в двух шагах от ее дома. Почему бы и нет?
— Я приняла к сведению ваше послание, — напечатала она. — И что теперь? — Продолжим игру. — А если я откажусь?Разумеется, это был чисто формальный вопрос. И она заранее знала ответ.
— Я — не один из сотен виртуальных психопатов, — написал Троянец.Снова пауза. И мигание индикатора. Затем:
— Игра «Спасаем жизни» — это не опция, которую можно принять или отвергнуть. Дело не в том, чтобы узнать, согласитесь вы играть или откажетесь — у вас нет выбора. Вопрос состоит в следующем: стоит ли мне вовлекать кого-то еще в эту игру? Если вы не хотите играть свою партию, я без труда найду людей, ради которых вы это сделаете.Марион подумала об отце, таком старом и слабом, каким видела его совсем недавно, под уличным фонарем на улице Ломбардцев. Ей совсем не хотелось проверять, на что еще способен Троянец. Раздался звуковой сигнал — уведомление о доставленном сообщении.
— Это видеофайл. Откройте его.Марион повиновалась. Запись длилась меньше двадцати секунд. Марион досмотрела ее до конца, собрав все свое мужество. Она вслушивалась в слова, одновременно убеждая себя быть сильной. Но к концу глаза ее увлажнились, а пальцы дрожали так, что с трудом попадали на нужные клавиши.
— Вы сделаете то, о чем просит вас человек на этой видеозаписи? — Да, — ответила Марион. — Хорошо. Тогда следуйте моим инструкциям…
* * *
Час спустя Марион упаковала чемодан, поручила кота заботам соседки, после чего, в последний раз окинув взглядом квартиру, закрыла дверь, вышла на улицу и села в такси. Между тем как ее дом и ее прошлая жизнь удалялись все дальше, на память Марион пришла одна фраза из прошлого. Еще в студенческие годы она прочитала «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. Ей захотелось прочитать этот роман, поскольку больница Отель-Дье, в которой она проходила стажировку, находилась в двух шагах от знаменитого собора. Когда звонили колокола, ей казалось, что смех Квазимодо эхом отдается в больничных коридорах. Один отрывок ей особенно запомнился — тот, в котором Клод Фролло, архидьякон, переводя печальный взгляд с печатной книги на собор, говорит: «Одно убьет другое». Подразумевалось, что появление книгопечатания убьет Историю, которая прежде воплощалась в цветные фрески на стенах соборов. Пришествие книги знаменовало отмену господства Церкви. Книга стала символом свободы. Но Марион рассматривала эту фразу в более широком смысле — как отражение сути любых перемен. Как неизбежный переход от одной эпохи к другой. В каждой человеческой жизни случаются переломные моменты. Первый выпавший молочный зуб. Первые месячные. Первый поцелуй. Первое занятие любовью. Первая смерть пациента. И каждый такой момент фактически убивает всю предшествующую эпоху. Вы меняетесь, пересекая границу, за которой открывается новая эра. Вы осознаете ход времени, собственную смертность, хрупкость и недолговечность всего и вся. И огромную важность тех счастливых мгновений, которые хочется запомнить навсегда — восход солнца, обед за семейным столом, веселящуюся компанию друзей… Вы подводите итоги. В такие моменты вам приходят на память юношеские мечты и желания. Контраст между вашим прошлым и нынешним существованием зачастую слишком резок, чтобы спокойно его перенести. Он может вызвать серьезный душевный кризис. Такое случается и в семь лет, и в сорок. Но результат всегда один: стены, в которых замкнуто ваше существование и которые кажутся вам весьма прочными, внезапно обрушиваются с легкостью карточного домика. Будущее, которое представлялось вам четким и очевидным, вдруг заволакивается туманной дымкой, сквозь которую брезжит новый рассвет. Вы делаете первый глоток свежего воздуха. И одновременно с восхитительным, пьянящим ощущением новизны испытываете страх. Одно убьет другое. Такси остановилось перед зданием, где Марион работала. — Подождите немного, — попросила она водителя. — Я вернусь через пару минут. Поднявшись на свой этаж, она сразу направилась в кабинет Катрин Борман. — Вы рассчитываете сделать из меня журналистку? — спросила она без всяких предисловий. Патронесса взглянула на нее округлившимися от изумления глазами: — Вы ни с того ни с сего врываетесь ко мне после двухдневного отсутствия — и только затем, чтобы задать этот вопрос? — Ответьте на него, пожалуйста. — Вы не так уж молоды. — Да, я опоздала на несколько лет. — Журналистика — это ремесло. — Я быстро учусь. — У вас нет никакого сюжета для расследования. — Ошибаетесь. У меня есть великолепный сюжет. — Вы к этому не готовы. Марион кивнула: — Ну что ж. Я просто хотела лишний раз убедиться, что, уйдя от вас, ничего не потеряю. — Она положила на стол запечатанный конверт. — Это мое заявление об увольнении. До свидания, мадам Борман. И, повернувшись, Марион направилась к двери. — Подождите. Марион обернулась. Катрин Борман поднялась из-за стола: — Я не знаю, что вы задумали. Но, скорее всего, это не лучшее решение. В моей жизни тоже были нелегкие моменты. Что бы с вами ни произошло, какую бы глубокую рану вы ни получили, поверьте мне, нужно продолжать идти вперед. Никто не в силах изменить прошлое. Марион, пристально посмотрев на патронессу, возразила: — Ошибаетесь. Это можно сделать. И вышла, уже не оглядываясь.Она попросила таксиста высадить ее у сектора F, поставила свой чемодан на тележку, вошла в аэропорт и остановилась у стойки компании «Эр Франс»: — У меня заказан билет. — Какое направление? — спросила служащая. — Лос-Анджелес, рейс шестнадцать тридцать. Служащая взяла ее паспорт и сверила данные в компьютере. — Дату возвращения указывать? — Нет. Мне нужен билет с открытой датой. Девушка за стойкой пощелкала клавишами компьютера, затем протянула Марион картонный прямоугольник: — Счастливого пути. Марион взяла его и вошла в терминал. Троянец перевел на ее счет деньги, которые, согласно его инструкциям, она должна была потратить на авиабилет, а также на покупку нового айфона. Сейчас она включила айфон и зашла в «Фейсбук», чтобы пересмотреть недавно присланную ей видеозапись. Она вновь увидела Натана Чесса. Имея очень жалкий вид, он лежал на больничной койке под капельницей, страшно исхудавший, в каком-то плохо освещенном тесном помещении без окон. И, что самое ужасное, был прикован за щиколотки обеих ног наручниками к прутьям спинки кровати.
— Здравствуй, Марион… Мне очень жаль, что я вынужден говорить с тобой в таком состоянии… После стольких лет, стольких загадок… Я понимаю, до какой степени это для тебя тяжело… Я так хотел бы все тебе объяснить, ответить на все вопросы… — Он прервался, закашлявшись. — Но у меня… слишком мало времени. Поэтому… выслушай меня. Тебе придется предпринять это путешествие… о котором сказал тебе Троянец… если ты хочешь еще хоть раз меня увидеть. Сделай это, Марион, прошу тебя. Моя жизнь… не единственное, что стоит на кону в этой игре.И всё. Марион в последний раз набрала номер отца. Снова автоответчик. Ну что ж, тем лучше, подумала она. И проговорила: — Я уезжаю, папа. Извини, что сообщаю тебе об этом вот так, но через минуту я сажусь в самолет. И отправляюсь в США… На секунду она замолчала, прикрыв глаза. Потом добавила: — Натан не умер. Он жив. Не знаю, где он сейчас, но ему нужна моя помощь. Я собираюсь его отыскать.
Отец Марион выслушал ее сообщение и положил трубку. Внезапно он ощутил слабость. Не в силах оставаться на ногах, опустился в кресло. Затем с силой провел ладонями по лицу, по жесткой щетине на щеках. Ну, вот и настал момент, который он пытался отдалить все эти годы. Хотя и знал, что рано или поздно всё случится. Он встал и направился к буфету. Отыскал в одном из ящиков конверт — старого образца, из тех, что надо было заклеивать языком. На внутренней стороне, под треугольником с клейкой полосой, был записан телефонный номер. Но сначала отец Марион позвонил в справочную телефонную службу: — Добрый день. Я хотел бы сделать звонок за рубеж. Но не знаю, действителен ли еще номер… Номер оказался действителен. Изменился лишь код региона. Ему объяснили, как дозвониться. Он поблагодарил оператора, затем набрал нужную комбинацию цифр. Гудок был долгим и низким — не таким, как во Франции. Затем кто-то снял трубку. — She’s coming[215], — сказал отец Марион. Ответа не последовало. На всякий случай он еще раз повторил эту фразу и положил трубку. Затем в последний раз обвел глазами квартиру. Ему тоже пора собирать чемодан.
Часть II. За оранжевой вуалью
Глава 15
В это утро погода была такая замечательная, что Хлоя решила удрать с уроков. Она подняла одну руку и одновременно прижала другую к животу, изобразив на лице невыразимое страдания. Учитель поднял глаза к потолку, затем сделал ей знак, что можно идти. Она вышла, пряча победную ухмылку. Такой предлог всегда действовал безотказно. Хлоя дошла до туалета, но даже не стала туда заходить, а сразу направилась к своему шкафчику. Открыв его, она забрала свои вещи и вышла на улицу через боковую дверь, предназначенную для служебного персонала. Школа в Лагуна-Бич, графство Оранж, была построена в традиционном стиле американских школ: массивное здание из красного кирпича с высокими окнами, расположенными на довольно большом расстоянии от пола, что позволяло Хлое проскальзывать вдоль стены, не будучи замеченной из класса. Она дошла до баскетбольной площадки, на которой тренировалась женская команда, затем, пробравшись сквозь кусты к кирпичной ограде, взобралась на дерево. Уцепившись за ветку, подтянулась на руках, встала на ограду и спрыгнула с другой стороны. Затем осторожно вытащила велосипед из-под вороха веток и листьев. Натянула кожаную куртку «Перфекта», которую когда-то носил ее отец. Наушники от айпода вставила в уши, звук сделала максимально громким. Она прогуливала уроки уже третий раз за эту неделю. Само собой, всё это добром не кончится. С другой стороны — живем только раз, так ведь? Хлоя уселась в седло, нажала педаль и покатила по тропинке.В девятнадцатом веке переселенцы, спасающиеся от гражданской войны, построили Лагуна-Бич на омываемой океаном скале. Вначале спускаться с нее по крутым обрывистым тропинкам могли только козы. Но со временем тропинки сменились хорошими дорогами, ведущими к частным особнякам, а маленький городок постепенно превратился в отдаленное предместье Лос-Анджелеса, обитель богачей. Отныне роскошные особняки соседствовали со старыми домиками на сваях, буквально повисшими над бездной. И козы по-прежнему были здесь: пару раз в год пастухи перегоняли их на новые пастбища, куда-нибудь повыше, где еще можно было найти подножный корм. Часть города в свое время выгорела — ко многим домам пожарные просто не смогли приблизиться, — после чего муниципалитет распорядился сократить до минимума площадь дикой растительности и еще увеличить количество дорог. По одной из них и спускалась сейчас Хлоя. Велосипед катился под уклон сам по себе, она же, прикрыв глаза, с удовольствием подставила лицо лучам солнца. Внезапно резкий звук автомобильного сигнала вырвал ее из блаженной расслабленности: сама того не замечая, она едва не выехала наперерез небольшому грузовику. — Hola! Хлоя резко повернула руль, желая остановиться. Она не услышала шум мотора из-за музыки в наушниках. Хлоя стянула их и сунула в карман. Ей нравилась музыка, но не настолько, чтобы ради нее так по-дурацки умереть. Смертей в ее семье и без того хватало. Она поехала дальше, сделав извиняющийся жест в сторону грузовика. Над ее головой пролетела чайка, подгоняемая ветром. В воздухе пахло свежестью. Хлоя позволила ветру обдувать ее щеки и трепать пряди волос, выкрашенные в разные цвета. Спустя какое-то время она поняла, что проголодалась. Она свернула направо, на Боат-Каньон-драйв, и остановила велосипед возле булочной. На вывеске красовалась надпись: «Французская булочная Жана. Лучшие круассаны в городе!» — на французском и английском языках. В те времена, когда у Хлои еще была полноценная семья, они все вместе часто бывали здесь. И каждый раз этот самый Жан или ворчал, или откровенно хамил. Это вызывало у Хлои даже не столько раздражение, сколько любопытство: она постоянно спрашивала себя, все французы такие или этот экземпляр — исключение из правил. Она натянула на голову шерстяной шлем с прорезями для глаз, который купила специально, и вошла в магазин. Жан обслуживал клиентов. Она подкралась к корзине со свежими круассанами, стоявшей на прилавке, схватила две булочки и бросилась бежать. Спустя несколько секунд вслед ей понеслись гневные вопли. Хлоя сунула круассаны под куртку, вскочила на велосипед и изо всех сил закрутила педали. Жан выскочил на улицу, потрясая кулаками: — Хлоя! Паршивая мелкая воровка! Я прекрасно знаю, что это ты! Она помчалась еще быстрей. — Вернись сейчас же! Предупреждаю — на этот раз ты так дешево не отделаешься! Я вызову полицию! Но лицо Хлои оставалось безмятежным. Она свернула за угол. Теперь вопли Жана уже были не слышны. Хлоя стянула шлем и поехала в сторону пляжа. Вскоре она снизила скорость. Вот уже в третий раз она воровала круассаны из булочной. Почему? Она и сама этого не знала толком. Сейчас она испытывала даже разочарование. Ей хотелось этим рискованным поступком слегка прибавить себе позитивного настроя, а получилось наоборот. Она остановилась на перекрестке Пасифик-Коаст-хайвей. За спиной у нее поднимались холмы Лагуна-Бич с их роскошными особняками, внизу набегали на песчаный берег волны Тихого океана. Некоторое время Хлоя наблюдала за молодежной компанией: кто-то катался на сёрферных досках, другие разводили костер. Еще одна вечеринка на пляже… Когда-то она была счастлива. Но сегодня не испытывала вообще ничего. Только огромную пустоту, сходную с ощущением огромной дыры в груди. Она слезла с велосипеда и оставила его у деревянной ограды небольшого торгового центра. Затем направилась в магазин, торгующий телевизорами, и, войдя, остановилась перед огромным плазменным экраном, на котором шло какое-то дебильное шоу. Через пару секунд стоящий за стойкой продавец, подняв глаза от каталога заказов, спросил: — Могу я чем-нибудь помочь? — Нет. Но он продолжал на нее смотреть. — Ты разве не должна быть в школе? — Сейчас весенние каникулы. — Сколько тебе лет? — Тринадцать. — Вообще-то сейчас каникулы только у студентов. Продавец внимательнее посмотрел на нее, прищурившись: — Погоди-ка, я тебя знаю… — Что? — Ты воровка! Другие продавцы мне про тебя рассказывали! Он выскочил из-за стойки в тот самый момент, когда в магазин вошла пара посетителей. Они хотели о чем-то спросить, но продавец предостерегающе поднял палец. — Ну-ка, стой! — резко сказал он Хлое. Она бросилась к двери. Продавец устремился за ней. Хлоя помчалась по тротуару в сторону пляжа, но преследователь без труда ее нагнал: — Что ты стащила, а? Я уверен, ты взяла что-то в моем магазине! — Вы с ума сошли! Я ничего не брала! Продавец занес руку для удара. В этот момент у него за спиной выросла чья-то тень. — Я на вашем месте не стал бы этого делать. Ноги продавца оторвались от земли. Он испустил полузадушенный вопль, судорожно изворачиваясь, чтобы разглядеть обидчика. Это был высокий худой мужчина в черном костюме. Он без труда держал продавца над землей на вытянутой руке. Рядом стоял его напарник, человек совершенно противоположных пропорций: невысокий и круглый, весом как минимум сто двадцать килограммов. — Эй, парни, вы вообще кто такие? — завопил продавец, по-прежнему висевший в пустоте. — О, черт! — выдохнула Хлоя. — Микадо и Брауни! Двое мужчин даже не шелохнулись. — Ты их знаешь? — с трудом произнес продавец. — Черт! Скажи им, чтобы меня отпустили! Низенький толстяк вынул из-под пиджака нож с длинным, сантиметров тридцать, лезвием и сунул его между ног продавца. — Вы и в самом деле хотите, чтобы вас отпустили? Гигант хихикнул. Продавец побледнел. — Ладно-ладно, — проговорила Хлоя. — Хватит. Мужчины в костюмах переглянулись, потом гигант выпустил продавца, который предпочел поспешно удалиться, не вступая в дальнейшие дискуссии. Хлоя посмотрела ему вслед. Толстяк шутливым жестом нацелил свой нож на нее: — Вообще-то ты должна быть в школе. — Именно, — кивнул гигант. — На уроке. — Большой Па будет в ярости. Хлоя пожала плечами. Один мужчина принес ее велосипед, другой, распахнув перед ней дверцу машины, сказал: — Залезай.
Глава 16
Марион приземлилась в аэропорту Лос-Анджелеса в 19.05 по местному времени. Солнце еще стояло над горизонтом. Она сняла пальто и пуловер и повесила их на руку. Разница температур с Парижем была весьма ощутимой. В потоке других пассажиров она шла по переходу, усталая и раздраженная. Ее топик насквозь промок от пота и липнул к телу. Во время перелета она почти не спала. Комедия с Беном Стиллером и последовавший за ней полнометражный мультфильм не помогли ей расслабиться. Как ни пыталась она хоть на время забыть о последних событиях, все ее мысли продолжали вращаться вокруг Натана и Троянца. По примеру остальных пассажиров, включивших мобильники, Марион включила свой новый айфон, в который перед отлетом переставила сим-карту из своего телефона. Тут же на нее свалился целый ворох эсэмэсок. Марион с тревогой начала просматривать их одну за другой, но это оказались всего лишь послания от местных операторов сотовой связи, поздравляющих ее с прибытием и рекламирующих свои услуги. Она подумала об отпечатке своего большого, пальца, являвшегося кодом доступа к первому айфону, присланному Троянцем, — тому, который она выбросила в мусорный бак. Марион не знала, что это за опция и для чего она предназначена, но, во всяком случае, на новом айфоне ее уже не было. Толпа пассажиров постепенно рассредоточилась, и к стойкам паспортного контроля выстроилось несколько очередей. Марион направилась в сектор, предназначенный для иностранцев. Пока она мало-помалу продвигалась вперед, с ней заговорила какая-то американка из соседней очереди — без всякого предисловия — и буквально засыпала ее словами. Судя по окружающей обстановке, служба безопасности аэропорта была начеку в связи с угрозой терактов — пассажирский контроль проводился долго и тщательно. Американка продолжала болтать, затем так же внезапно отвернулась и больше уже не обращала на Марион никакого внимания. Типично американская манера, подумала Марион, одновременно с удовлетворением отметив, что ее английский остается на хорошем уровне: она все понимала без труда. — Next![216] Она переступила черту на полу, сжимая в руке паспорт. — Приехали в отпуск? — спросил ее служащий, с привычной ловкостью ставя штампы. — Да. — Вы в первый раз в США? — Я была в Нью-Йорке, а на Западном побережье — еще нет. — Посмотрите на дамбу в Санта-Монике. Это что-то потрясающее. — Да, я как раз собиралась. Служащий отсканировал паспорт и попросил Марион прижать поочередно левый и правый большие пальцы к красному индикатору, чтобы сохранить ее отпечатки. Затем сфотографировал ее небольшой камерой, стоящей на штативе, и наконец вернул ей документы: — Добро пожаловать в США. Марион вошла в холл аэропорта. Получать багаж ей не требовалось — кроме небольшого чемодана на колесиках, который пронесла в салон самолета, она ничего не взяла с собой. Наручные часы показывали пять утра — столько было сейчас в Париже. Марион перевела стрелки, выставив местное время. У нее возникло странное ощущение какой-то отстраненности — словно она была напряжена и расслабленна одновременно. Итак, вы на другом конце света. Вам понадобилось всего несколько часов, чтобы полностью изменить свое прежнее существование. Вы фактически сменили вселенную — и все по требованию какого-то безумца. Какой следующий пункт вашей программы? Добраться до ближайшего книжного магазина и купить пособие «Психопатология для чайников»? В этот момент ее чуть не сбила с ног галдящая орава молодых людей с пластиковыми стаканами пива в руках. Парни явно принадлежали к какому-то студенческому братству, судя по их одинаковым футболкам с надписями, кажется, на древнегреческом языке. — Надеюсь, вы не забронировали номер в отеле где-нибудь на побережье? — шутливо спросил проходящий мимо французский турист. — А что? — Сейчас весенние студенческие каникулы. Сюда съехалась добрая половина студентов со всей Америки. Скорее всего, будут пить не просыхая. Вам повезет, если сможете высыпаться, то есть если удастся найти место, где они не будут устраивать вечеринки… Марион поблагодарила соотечественника за информацию. Однако спать она в ближайшее время так или иначе не собиралась. Она села на скамейку, машинально постукивая пальцами по экрану айфона. «F» — иконка «Фейсбука» — раз за разом проплывала у нее перед глазами. В конце концов, зачем все усложнять?.. Она зашла на сайт и просмотрела свою страницу. Никто из друзей ничего ей не написал. Жаль. Зато, как она и ожидала, Троянец был на боевом посту. Марион открыла его послание.«АЛАМО. ЭДИТ ПИАФ.»Ну и что это значит? Марион перечитала эти три слова. Что за «Аламо»? Форт Аламо? Вряд ли… Она вздохнула и сложила руки на груди, чувствуя, что перелет утомил ее до предела. Затем машинально пробежала глазами по рекламным вывескам, которых вокруг было в изобилии.
«Аламо». Прокат автомобилей.
* * *
Автобус, совершающий рейсы от аэропорта до города и обратно, минут через пятнадцать доставил Марион к большой парковке, возле которой она вышла. Очевидно, все фирмы, занимающиеся прокатом автомобилей, сгруппировались в одном месте. Уже стемнело, и яркие неоновые буквы, составлявшие название «Аламо», сразу бросились ей глаза. Пахло бензином, нагретым асфальтом и резиной. В кустах, окаймлявших парковку, трещали сверчки. Выйдя из автобуса, в котором работал кондиционер, Марион в первый момент едва не упала в обморок: снаружи было жарко и душно, как в сауне. Она толкнула дверь фирмы «Аламо» и подошла к стойке: — Я хотела бы взять машину напрокат. — Какого типа? — поинтересовался служащий. Марион размышляла, вспоминая послание Троянца. — Даже не знаю… Может быть, что-то для меня уже забронировано? Проверьте, пожалуйста. Пиаф. Эдит Пиаф. — Это ваше имя? Марион улыбнулась: — Вообще-то нет. Служащий сверился с каким-то списком, потом сообщил: — Извините, но на это имя ничего не забронировано. Черт. Нестыковка… — Хорошо. Тогда дайте мне самую надежную машину из всех, что у вас есть. Служащий предложил ей коричневый «форд-таурус». Марион подписала все необходимые бумаги и вышла, везя за собой чемодан. Она чувствовала усталость и разочарование. Служащий фирмы «Аламо» нагнал ее уже на парковке: — Подождите, пожалуйста! У меня для вас кое-что есть. Мне оставили конверт для передачи клиентке, которая назовет это имя: Эдит Пиаф. Я не сразу вспомнил, извините… я здесь недавно… Марион вскрыла конверт. Вынула записку, прочитала короткий текст. Снова вложила записку в конверт: — Спасибо. Теперь она знала, куда ехать.В доме спецагента ФБР Аарона Альтмана зазвонил телефон. Альтман в этот момент находился на причале возле дома вместе со своим сыном-инвалидом и занимался погрузкой съестных припасов на лодку. В саду на деревьях горели соединенные в гирлянды разноцветные лампочки, как на Рождество. Цветные отблески ярко вспыхивали на хромированных деталях инвалидного кресла. Телефон на втором этаже дома продолжал звонить. Альтман поставил коробки на причал. Черт! Сегодня, в день законного отгула!.. — Жди меня здесь и не двигайся с места, о'кей? — обратился он к сыну. — Ладно, — ответил тот. Альтман помчался по лестнице наверх. Схватив телефон, прорычал: — Предупреждаю: в ваших же интересах, чтобы причина вашего звонка была ОЧЕНЬ веской! — Это менеджер компании «Аламо». Альтман резко выпрямился. — Вы просили позвонить вам, когда кто-то заберет тот конверт… — Я вас слушаю. Полученнуюинформацию он записал в блокнот, после чего отсоединился. — Что там? — спросил его сын, когда Альтман вернулся на причал. — Ничего, — ответил тот, везя кресло к дому. — Просто перенесем нашу поездку на некоторое время. У меня срочное дело. Позвони Розе, пусть она приедет и составит тебе компанию… Он натянул пиджак, одновременно прижимая к уху мобильник. — Это Альтман. Конверт забрали… Женщина, француженка. По имени Марион Марш. Да, М-а-р-и-о-н М-а-р-ш. Прекрасная незнакомка, ага… Он сел в машину и, резко развернув ее, выехал с парковки. Он чувствовал себя возбужденным, как никогда. — Соберите мне всю информацию об этой женщине. Я хочу знать все, вы слышите? И чтобы все были на месте через пятнадцать минут!
Глава 17
Всю ночь Марион провела за рулем. В салоне «форда» появилось множество новых предметов: дорожные карты, сложенные как попало и грудой сваленные на пассажирском сиденье, обертки от сладостей, карманный фонарик и самое ценное — полный термос кофе, стоящий между двумя передними креслами, чтобы всегда быть под рукой. Свой чемодан Марион погрузила в багажник. Она уже забыла, когда в последний раз переодевалась. Помнила, что перед самым началом поездки протерла лицо влажной салфеткой на бензозаправке (и там же приобрела все необходимое для поездки), после чего тронулась в путь. Она не знала, безопасно ли для одинокой женщины останавливаться на обочине шоссе в такой поздний час — близилась полночь, — но одно ей было ясно: сделать этого сейчас она в любом случае не сможет. Когда степень усталости превышает некий предел, вы как будто переходите в другое состояние. Не важно, что вы постоянно широко раскрываете глаза, чтобы они не закрывались сами собой, и со стороны напоминаете внезапно разбуженную сову. Только километры идут в счет. Еще десять километров… еще десять… еще пятнадцать… Наконец Марион увидела дорожный указатель с надписью «Лагуна-Бич». Она прибыла на место. Марион свернула с центральной магистрали на бульвар, остановила машину под уличным фонарем и открыла все окна, чтобы впустить в салон свежий океанский бриз. Внизу, на берегу, виднелись огоньки костров, вокруг которых танцевала молодежь. Марион потерла веки, борясь со сном. Усталость, которая пару последних часов возрастала в геометрической прогрессии, теперь обрушилась на нее всей своей тяжестью. Марион снова перечитала оставленное для нее в офисе фирмы «Аламо» послание — несколько слов, написанных от руки быстрым, нервным и довольно неразборчивым почерком. Не будучи специалистом-графологом, Марион все же предположила, что автор письма скорее мужчина, чем женщина.13, Мистик-Хиллз, Лагуна-Бич, графство Оранж Спросить ХлоюОна налила себе очередную порцию кофе, желая хоть немного взбодриться, и снова тронулась с места. В этот поздний час город выглядел почти мрачно. Роскошные особняки предместья, пара открытых ресторанов, несколько абстрактных скульптур — и больше ничего. Сверившись с картой, Марион свернула в направлении, показавшемся ей наиболее удобным на пути к цели. Оказалось, что, несмотря на усталость, она хорошо ориентируется. В какой-то момент она даже пожалела, что рядом нет отца, который разделял мнение многих мужчин, что женщины не в состоянии самостоятельно разобраться в дорожных картах. Дорога пошла вверх. Кто такая эта Хлоя? Почему Троянец велел ехать сюда? Марион нажала на педаль газа. Скоро она это узнает.
Праздник был в разгаре. Разноцветные столбы света вращались в темноте, между тем как толпы молодежи изгибались в танце, своими воплями заглушая музыку. Многие уже сбросили одежду, чтобы освежиться в бассейне. Персонал (удвоенный в числе по такому случаю) едва успевал подхватывать опустевшие бокалы и убирать мусор. Дополнительная обслуга занималась исключительно тем, чтобы вовремя выводить пьяных. Некоторое время Хлоя мрачно смотрела на веселящихся подростков, затем отвернулась и спустилась по ступенькам, ведущим в сад. В конце тропинки с каменистого выступа над океаном открывался дивный вид на океан под необъятным звездным куполом. Вдалеке поблескивали огни острова Авалон, словно тысячи светлячков. Она облокотилась на балюстраду и, когда ветер с моря стал трепать ее волосы, плотнее запахнула куртку «Перфекта». Внизу, у подножия скалы, рыбаки освещали прибрежные воды, чтобы привлечь спрутов. Тех можно было заметить по голубоватым отсветам, окружавшим их гребни. Хлоя некоторое время наблюдала за фантастическим танцем морских животных. Это была большая удача — увидеть их в такой час: обычно спрутов маскировали пряди тумана. Этот туман, хорошо известный местным жителям, обычно сгущался поздно ночью или рано утром в это время года. Он был частью жизни обитателей Лагуна-Бич и под разными именами проникал в названия местных улиц, вроде Мистик-Хиллз или Смог-Аллей. Хлоя любила наблюдать за тем, как он окутывает нижнюю часть города. Для нее туман скорее играл роль защитника. Он был чем-то вроде покрова, которым она могла отгородиться от жизни. Ей часто хотелось погрузиться в туман, раствориться в нем и исчезнуть навсегда. Невысокий человек, обладающий комплекцией борца сумо, неожиданно возник возле балюстрады. — Ты не на празднике? — спросил он. — Нет. — Что ж так? — Эти люди мне неинтересны. Он хихикнул: — Тогда зачем тебе понадобилось их приглашать? Хлоя холодно взглянула на него: — Чтобы почувствовать себя такой же, как все. Вот зачем. По крайней мере, хоть создать видимость. Человек отступил на шаг — он ощутил в этой девочке моральную силу, унаследованную от ее отца. — Там тебя кое-кто спрашивает, — нейтральным тоном сообщил он. — Кто? — Какая-то женщина. Она там, за оградой. Хлоя направилась к главному въезду в резиденцию. До него было примерно пятьсот метров, но ей хотелось пройтись. Ее второй телохранитель, высокий и худощавый, ждал ее у решетчатых ворот, поддерживая стоявшую рядом женщину. Выглядела та совершенно измученной. — Она позвонила, — объяснил низкорослый толстяк, — но поскольку не могла ничего толком объяснить, ее не впустили. Она попыталась перебраться через ограду в другом месте, но ее засекла камера видеонаблюдения, так что Микадо вывел ее обратно. Она, похоже, едва держится на ногах. — Вы… Хлоя? — с трудом произнесла женщина. — Да. — Я ищу одного человека… его зовут Натан Чесс. — Я такого не знаю. Вы ошиблись. Я попрошу, чтобы вас проводили. Хлоя повернулась к телохранителям. — Подождите… — выдохнула женщина. — У него есть и другое имя… Фог. Адриан Фог. Хлоя резко отшатнулась, как от пощечины: — Вы знаете Адриана? У вас есть новости о нем?.. — Она бросилась к незнакомке. — Пожалуйста, ответьте мне! Я — Хлоя Фог. Адриан — мой отец. Он исчез месяц назад! Но в следующий миг женщина потеряла сознание.
Глава 18
Марион понемногу приходила в себя. Под головой она ощутила мягкую подушку, от которой пахло весенней свежестью. Затем она открыла глаза. Большая кровать под балдахином посреди просторной комнаты, светлая мебель… Дизайн современный, но без излишнего уклона в хай-тек. Широкие окна распахнуты, занавески слегка колышутся от ветра. На покрытом ковром полу рядом с кроватью сидит с книгой девочка — та самая, с которой Марион разговаривала у входа в усадьбу накануне. Подняв глаза от книги — очередного тома серии романов «Сумерки», — Хлоя заметила, что гостья очнулась. — Добрый день, — сказала она. — Вы упали в обморок, и вас перенесли сюда. Сейчас вам лучше? — Какой сегодня день? — спросила Марион. — Суббота, вторая половина дня. Вы проспали шестнадцать часов. Марион села и слегка помассировала виски. У нее было ощущение, что внутри черепной коробки поработала бригада молотобойцев. Затем протянула девочке руку: — Марион Марш. — Хлоя Фог, очень приятно, — сказала девочка, слегка сжав ее пальцы. — Извини, что напугала тебя. Я не думала, что все случится так внезапно… — Ничего страшного. Девочка держалась со спокойно-небрежной уверенностью, не характерной для большинства ее сверстниц. — Я позвонила у ворот, — продолжала Марион, — но никто не отозвался. Скорее всего, просто не услышали из-за музыки… Я проделала долгий путь. Очень устала. И… возможно, была немного не в себе. — Вы француженка. Из Парижа. Это был не вопрос, а утверждение. Хлоя протянула Марион бумажник: — Так написано в ваших документах… Само собой, — прибавила она, взглянув Марион прямо в лицо, — я никогда не позволила бы себе рыться в ваших вещах. Но вот другие… — Другие? — Микадо и Брауни. Те два типа, которых вы уже видели. Микадо — верзила, Брауни — толстяк. Они братья. Их все так называют. Марион поймала себя на том, что все это время пристально рассматривает сидящую перед ней девочку. Дочь Натана? Невероятно… Потерянное время никогда не вернуть. Она чувствовала себя немного глупо. Вот вы делаете мысленный стоп-кадр, заново воскрешая в памяти ситуацию пятнадцатилетней давности, и вдруг начинается быстрая перемотка: перед вами проносится череда событий, случившихся в ваше отсутствие. Вы осознаете, что вас отделяет от прошлого огромная бездна. И, хотя это и без того очевидно, удивляетесь. Марион захотелось надавать самой себе пощечин. Ну, в самом деле, на что она рассчитывала? Что Натан жил как монах-отшельник все эти годы? Что он ее ждал, как романтичный воздыхатель? — Хотите принять душ? — спросила Хлоя. — Просто смертельно! — ответила Марион. Но на всякий случай прибавила: — Очень. Девочка рассмеялась: — Здесь взрослые так не говорят. — Черт, я не такая уж и старая! — Все в порядке. Вы классная. — Хлоя встала. — Я положила чистую футболку и джинсы в ванной. Кажется, подходящего размера. Только не задерживайтесь слишком долго, хорошо? Большой Па хочет с вами поговорить.Марион несколько раз едва не заблудилась, перемещаясь по огромному дому. Сколько же здесь комнат? Где-то с полсотни, так ведь?.. Настоящий родовой замок! Она прошла по длинному коридору со множеством зеркал. И конечно, не могла не остановиться, чтобы взглянуть на свое отражение. Перемена произошла разительная: в новой одежде она выглядела совсем как подросток. Немного поколебавшись, она изогнулась, чтобы увидеть себя сзади. — О, они вам подошли. — Хлоя вошла в коридор с противоположного конца. — Это «тестовые джинсы» моей мамы. У всех женщин такие есть. Пока вы в них влезаете, ваш вес идеален. Но маме приходилось натягивать их, лежа на кровати. А француженки стройнее… Марион обратила внимание на глагол в прошедшем времени, но не осмелилась спросить, отчего так. — Все в порядке? — поинтересовалась Хлоя. И тут же прибавила: — Большой Па — мой дедушка. Он малость вспыльчивый, ему не хватает терпения. Но не бойтесь, он вас не съест. По правде говоря, Марион уже не впервые слышала это прозвище — Большой Па. Натан пару раз упоминал об отце, но из его слов следовало, что они слишком разные по характеру и уже очень давно перестали поддерживать отношения. Вслед за Хлоей она вошла в гостиную, размером лишь немногим меньше футбольного поля. На стенах висели десятки картин, вдоль стен выстроились многочисленные статуи — вероятно, те и другие стоили целое состояние. Значительное место также занимали фотографии. На большинстве из них были Натан, Хлоя и очень красивая женщина. Прекрасные портреты абсолютно счастливой семьи… Марион почувствовала стыд из-за того, что так бесцеремонно вторглась в чужое пространство, нарушив эту столь очевидную идиллию. В центре комнаты возвышался камин с уходящей вверх черной металлической трубой. В нем горели несколько поленьев — скорее для того, чтобы создать приятное зрелище, чем из реальной необходимости. Марион поискала глазами знаменитого Большого Па, но оказалось, что в комнате никого нет. Хлоя указала на громадный телеэкран: — Мой дед здесь не живет. Он поговорит с вами дистанционно. К экрану были подсоединены веб-камера и спутниковый телефон. Немного нервничая, Марион села в кресло. Связь была установлена. На экране появился старик в антрацитово-черном костюме, с очень бледным лицом, стоящий перед мраморными колоннами. Чем-то он напоминал агента похоронного бюро и одновременно — персонажа «Семейки Аддамс». — Мадемуазель Марш, — произнес он глухим голосом, от которого это двойное сходство только усилилось. Черт, во что же такое на самом деле она вляпалась?.. — Скажите, пожалуйста, зачем вы явились в мой дом? Ответ на этот предсказуемый вопрос Марион обдумала заранее. — Я собираю материал для одного французского телеканала. Я журналистка. То есть ассистентка… Готовлю репортаж о развитии хирургии в Соединенных Штатах. Интересно, слышал ли он о ней раньше от Натана?.. Что ж, это выяснится очень скоро… — Вы приехали одна? — Да. Мне поручили сделать предварительные наметки еще до начала съемки. Меня выбрали только потому, что у меня хороший английский — это практически мой второй родной язык. Как уже сказала, я пока только ассистентка. Но мой работодатель мог бы за меня поручиться. Заявление об уходе она отдала Катрин Борман накануне отлета. Так что вряд ли кто-то узнает об этом раньше понедельника. К тому же Марион надеялась, что слова «телеканал» и «журналистка» окажут надлежащее воздействие. — Хорошо, — кивнул старик. — Я спросил вас об этом лишь затем, чтобы услышать вашу версию. Мы уже получили всю необходимую информацию о вас. — Ах, вот как. Значит, он навел справки о ней только вчера. Следовательно, раньше ничего о ней не слышал. Она правильно сделала, представившись как журналистка. Итак, очко в ее пользу. — Однако есть еще один вопрос, который я хочу вам задать, — продолжал Большой Па. — Почему люди из ФБР толпятся у ограды моего дома, настаивая на немедленной встрече с вами? Марион застыла от изумления. Она ожидала чего угодно, только не этого. ФБР? Но она ведь только прилетела в США! Не считая ее отца и Троянца, никто не знал, что она здесь! Как могло ФБР отреагировать так быстро? — Я не знаю, почему они здесь… Даже не могу предположить… Старик рассмеялся. Этот ответ, кажется, его удовлетворил. — Ладно, неважно. ФБР мне и раньше досаждало, мы не слишком любим друг друга. Я сказал им, что вы моя гостья и что они не войдут сюда без ордера. О, разумеется, они его получат. И через какое-то время вам придется с ними встретиться. Ну а пока вы расскажете Хлое, что вам известно про ее отца. Думаю, у нее тоже найдется о чем вас спросить. Разговор закончился так же внезапно, как и начался. Марион и Хлоя вышли в сад. Хлоя надела кожаную куртку, которая была ей явно велика: руки полностью скрывались в рукавах. — Вчера вы сначала назвали моего отца Натаном. Почему? Марион решила отвечать начистоту. По крайней мере, она хотя бы это могла сделать для дочери Натана. — На самом деле я хотела увидеться с твоим отцом не только потому, что он известный хирург. Очень давно, еще до того, как он познакомился с твоей мамой, мы с ним вместе работали в больнице. Он был моим начальником. Потом мы… стали близки. В те времена он называл себя Натан Чесс — не знаю почему. А недавно я нашла его координаты в Интернете. Вот и всё. — Странно всё это… очень странно. Я вот думаю: стоит ли мне верить вам на слово? — Я тебя понимаю, — кивнула Марион. — Но у меня нет никаких причин тебе лгать… К тому же если вот эта твоя куртка — именно та, о какой я думаю, то именно я подарила ее твоему отцу, — прибавила Марион с некоторой долей гордости. — Вы шутите? — Ничуть. К подкладке одного из карманов пришита этикетка, а на ней вышито: «От всех сотрудников» — и подпись: «М.» Это моя работа. Хлоя проверила и убедилась, что Марион говорит правду. — Невероятно! — Да… Прости, что задаю тебе такой вопрос, но где сейчас твоя мама? Я ее так и не видела с тех пор, как сюда попала. — Она умерла в прошлом году, — тихо произнесла Хлоя, опустив голову. — Погибла в автокатастрофе. — О господи… Я… мне жаль. — Я знаю. Многие о ней сожалели… Марион вновь вспомнила присланное Троянцем ужасное видео, на котором Натан был прикован наручниками к кровати. — А Нат… то есть Адриан? — Он исчез месяц назад. Сейчас идет расследование. Марион расслышала в ее тоне бесстрастные нотки. — Ты нечасто с ним виделась? — спросила она. — Почти никогда. — Где он работал? — Он постоянно был в разъездах. А когда приезжал сюда, постоянно находился в Фонде Фога. Это вон то белое здание, внизу. Она указала на массивное строение, расположенное на склоне чуть ниже жилой резиденции. Марион взглянула туда, затем перевела взгляд на девочку, — с тех пор как она здесь оказалась, один вопрос постоянно вертелся у нее на языке: — Хлоя, скажи, пожалуйста… над чем конкретно работал твой отец?
Глава 19
Раньше— Да, в самом деле, куда же подевался Чесс? — с легкой досадой произнесла Марион. — Все уже собрались, — сказал Азиз. Они решили устроить небольшую вечеринку в приемной «скорой» в связи с днем рождения Натана. Марион купила подарок, на который собрали деньги вскладчину, и даже испекла торт. После долгих раздумий и советов с Азизом она наконец решила остановиться на кожаной куртке «Перфекта». Марион подумала, что такая куртка придаст Натану вид рок-певца, что отчасти сократит дистанцию между ним и подчиненными. — Небось разорилась? — спросил Азиз. — Ну, вот еще! На самом деле собранных общими усилиями денег оказалось недостаточно, и ей пришлось добавить довольно ощутимую сумму из собственных средств. Но Марион скорее, умерла бы, чем призналась в этом. — Кажется, у него деловая встреча с людьми из Комитета по этике, — сказала одна из медсестер. — Я видела, как он ушел в комнату для персонала с двумя шишками из «Ассистанс публик». — А с кем именно? — С каким-то специалистом по пересадкам тканей и главой эмбриологической службы. Кажется, Чесс хотел просить у них грант на свои исследования. Он рассчитывал, что они его поддержат на общем собрании. — Хм… хирург-ортопед, спец по пересадкам тканей и эмбриолог? — проговорил Азиз. — Ну и что у них может быть общего, интересно? — Понятия не имею, — заметила Марион. — Но говорят они уже долго. Дверь открылась. Вошел Натан Чесс. Судя по виду, отнюдь не в радужном настроении. — Какого черта вы все тут прохлаждаетесь? — резко сказал он, увидев всех своих подчиненных собравшимися за столом. В один миг воцарилась тишина. Марион поднялась: — Мы только хотели… — А вы вообще молчали бы! Вас дожидаются как минимум десяток пациентов! — Никаких проблем, — вмешался Азиз. — Пациентами мы сейчас займемся. Малышка просто хотела сказать, что… — Мне плевать, чего она там хотела! Натан Чесс быстро прошел к окну, содрал с него прикрепленные скотчем праздничные гирлянды и задул свечи. — Возвращайтесь к работе! Вы здесь не за тем, чтобы развлекаться! Марион выбежала из комнаты, закрыв лицо руками. Азиз, бросив на шефа испепеляющий взгляд, саркастически сказал: — Браво! Надеюсь, теперь у вас будет повод гордиться собой. Раньше у вас была только репутация редкостного говнюка, но теперь ясно, что это ваша истинная суть.
Час спустя Марион все еще стояла внутри собора Парижской Богоматери, прислонившись спиной к одной из колонн. Детский хор пел рождественские гимны — шла репетиция предстоящего праздника. Множество людей наблюдало за приготовлениями к очередной службе. Кто-то остановился рядом с ней: — Я думал, вы неверующая. Марион взглянула на подошедшего человека и отвернулась: — Так и есть. Я пришла сюда, просто чтобы успокоиться. — Я вас искал по всей больнице, — прибавил Чесс. Пожилая дама недовольно нахмурилась, жестом призывая их к тишине. — Мы не могли бы выйти поговорить? — спросил он. Подаренную ею куртку он перекинул через плечо. Марион, по-прежнему не поднимая глаз, вышла из собора вслед за Чессом. — Сегодня я получил плохую новость, — помолчав, заговорил он. — Если коротко, до этого я всеми силами пытался начать одну исследовательскую программу. Мне уже удалось сделать множество удачных операций, и я знаю, что я хороший хирург. Но хочу пойти дальше. Оставить свой след в истории. Я хотел попытаться сделать первую пересадку кисти руки… Чесс повернулся к ней. — Я говорю не о том, чтобы пришить наполовину оторванную кисть, а о том, чтобы пересадить донорскую тому, кто полностью потерял свою. Так можно было бы излечить жертв бытовых травм или солдат, ставших инвалидами во время вооруженных конфликтов… Чесс выпрямился. — Это очень амбициозная программа. Единственная в мире. Многие уже пытались осуществить нечто подобное, но никто не преуспел. Однако у меня появилось несколько принципиально новых идей. И знаете, что мне ответили? Что еще слишком рано. Что когда-нибудь, разумеется, время для этого придет, но только через много лет. Как будто у меня есть время столько ждать! Он тряхнул головой. Марион по-прежнему молчала. — Думаете, я слишком нетерпелив, да? Ну что ж, так оно и есть. Но я не могу иначе. Нужно, чтобы это направление в медицине развивалось как можно быстрее. Чтобы люди исцелялись… Натан щелкнул пальцами. — Поэтому мне нужно добиться осуществления этой программы во что бы то ни стало. Черт возьми, нам ведь отпущено не так уж много лет жизни, чтобы осуществить свою мечту! Важно не то, сколько времени осталось, важно то, что ты успеешь сделать! Он замолчал и в упор посмотрел на Марион. — Поэтому мне все равно, если кто-то считает, что у меня невыносимый характер! — Он едва не сорвался на крик, но, спохватившись, заговорил тише: — Я здесь не для того, чтобы кому-то нравиться, а для того, чтобы работать! Марион не произнесла ни слова. — Так вот. Я хотел вам сказать, что между нами ничего не может быть. Да, конечно, я вас ценю как хорошую ученицу. Вы отлично справляетесь, даже притом что вы мой единственный экстерн. Но я бы хотел, чтобы этим все и ограничилось… Пошел слабый снег. Между ними упала первая снежинка. Не дождавшись ответа, Чесс снова заговорил: — Что до той истории с подсолнухом… мне жаль, я не должен был этого делать. Сам не знаю, что на меня нашло тогда… Помолчав, уже более уверенным тоном он прибавил: — И конечно, мне не стоило подслушивать ваш разговор с подругами… Да и вообще принимать вас на работу! Это была громадная ошибка с моей стороны! Он отошел, сделав несколько шагов. Вернулся и сухо произнес: — Спасибо за ваш подарок. Потом обнял ее. И поцеловал.
Глава 20
СейчасВнезапный звуковой сигнал заставил Марион вздрогнуть. — Извини, — сказала она Хлое. Потом, отвернувшись, порылась в сумке. Ее айфон отключился. Снова раздался звуковой сигнал. — Что такое?.. — пробормотала Марион. — Ничего особенного, — с улыбкой сказала Хлоя. — Напоминание о том, что нужно зарядить батарейку. На моем телефоне такая же опция. Черт… Она настолько сосредоточилась на разговоре с Хлоей, что забыла обо всем остальном. Марион включила айфон. Множество иконок замигали перед ней, словно огоньки новогодней гирлянды: голосовые сообщения, электронные письма, эсэмэски… Да здравствуют современные средства коммуникации!.. — Извини, одну минуту… — проговорила она, обращаясь к Хлое. Так, все по порядку… Сначала голосовые сообщения. Их оказалось два. В первом ее отец, как всегда недовольный, упрекал ее в том, что она улетела в США, ничего ему не сообщив хотя бы за день до отъезда, после чего уведомлял, что отправляется на гастроли со своим джаз-оркестром, и заранее извинялся, что какое-то время его не будет на связи. Вот так, подумала Марион. Думаешь, что отец беспокоится о тебе, а он вместо этого уезжает на гастроли. Ну что ж, в конечном счете ничего не меняется… Второе послание было от Коры. «Как ты там, дорогая? Я слегка забеспокоилась, от тебя никаких новостей. У меня все хорошо. Я все еще в больнице, но меня здесь холят и лелеют. Позвони мне». Марион улыбнулась. Теперь эсэмэски. Их оказалось аж семнадцать. Отправитель неизвестен, текст один и тот же: «Спасаем жизни!» Улыбка Марион померкла. — Что случилось? — спросила Хлоя. — Я совсем забыла об одном человеке, с которым должна поддерживать связь. Похоже, он занервничал. Она вошла в «Фейсбук».
Троянец был на сайте. Открылось диалоговое окно. — Где вас носит?! — Были кое-какие проблемы. — Вы получили конверт в «Аламо»? — Да. Я сейчас с Хлоей. — Берите ее с собой и отправляйтесь в Фонд Фога. Немедленно. — Прямо сейчас? — И поторопитесь. ФБР уже близко. Думаю, мне не стоит объяснять, что я сделаю с Натаном, если вы не послушаетесь.Едва улегшаяся тревога снова нахлынула на Марион. Чего он от нее потребует сделать на этот раз? В некотором замешательстве она повернулась к Хлое: — Ты не могла бы показать мне этот знаменитый Фонд Фога? Раз уж он совсем рядом… Мне хотелось бы посмотреть, где работал твой отец. — Конечно, почему бы и нет? — ответила Хлоя с легкой нотой удивления. — Идемте. Они спустились по длинной лестнице, идущей по склону холма. Ниже, над океаном, понемногу начинал сгущаться туман. Марион взглянула на часы и слегка удивилась, осознав, что только восемь вечера. — А почему такая спешка? — поинтересовалась Хлоя. — Никаких особых причин. Мне просто хочется увидеть место, где Адриан реализовал свои былые мечты. Они приблизились к зданию. Хлоя набрала код на входной двери и вместе с Марион вошла внутрь. Фонд Фога больше всего напоминал небольшую частную клинику — вроде той, куда Марион попала много лет назад, но гораздо более современную. — С тех пор как отец исчез, тут все закрыто. Но это только временно. Когда он вернется, работа продолжится. В словах девочки Марион ощутила печаль и безнадежность. Они вошли в просторную комнату, где стоял операционный стол. Огромные окна выходили прямо на океан, над которым сейчас колыхались голубоватые пряди тумана. — Отец называл это место Малый блок. — Малый блок?.. Марион невольно улыбнулась, вспомнив Отель-Дье. — А вот его компьютер, смотрите. Хлоя нажала какую-то кнопку, и с потолка спустились три больших плоских экрана. — Это для эндоскопии и микрохирургии. Все, что снимает камера, передается на эти экраны. Она нажала другую кнопку. «Здравствуйте, доктор Фог, — произнес механический, но явно женский голос. — Вы величайший хирург на свете. Работать с вами — одно удовольствие». — А этот гаджет просто ради смеха. Там много таких фраз. Во время операций компьютер выдает их методом случайного отбора. — Твой отец оперировал только здесь? — Нет, во многих больницах. И преподавал в Южно-Калифорнийском университете. Здесь он оперировал только тех, у кого не было страховки. Он делал это, как сам выражался, pro bono, то есть бесплатно. Я не знаю, как во Франции, но здесь средняя стоимость его операции превышала двадцать тысяч долларов. Он делал операции на сухожилиях кистей рук и плеч, устанавливал протезы… Он один из лучших хирургов страны. Марион быстро взглянула на экран айфона.
«Спуститесь в подвал».— А что внизу? — спросила она. — Ничего. Только машина. Они спустились вниз. Хлоя сняла чехол, открыв невероятного вида спортивный автомобиль: — «Тесла». Точно такая же, как у Арнольда Шварценеггера. Электромобиль, никаких выхлопов. Отец всегда заботился об экологии. У Хлои зазвонил телефон. — Извините, — сказала она, закончив разговор, — но Микадо и Брауни только что сообщили, что ФБР ждет вас наверху. Агенты бюро получили ордер. Нам нужно вернуться в дом.
«Если вы вступите в контакт с ФБР, — написал Троянец, — можете быть уверены, что и Кора, и Натан умрут. Видеозаписи их гибели я вам пришлю».— Почему вы все время смотрите на эту штуку? — спросила Хлоя. Марион сделала ей знак подождать и быстро дочитала конец послания.
— Хлоя по-прежнему с вами? — Да, — ответила она. — Прекрасно. Теперь вы должны ее похитить.
Глава 21
Марион перечитала послание, оцепенев от ужаса. Похитить Хлою? Но зачем?! Снаружи, со склона холма, донесся оклик: — Хлоя! Мисс Фог! Агенты ФБР спускались по лестнице. Марион поискала глазами выезд из гаража. Затем нажала кнопку. Автоматизированный стальной заслон бесшумно поднялся. Она распахнула дверцу машины. — Что вы делаете? — изумленно сказала Хлоя. — Послушай, я не все рассказала тебе о твоем отце. Он жив. Его насильно держат в каком-то неизвестном месте. Тот, кто его удерживает, приказал мне ехать сюда. Если хочешь спасти отца, ты должна ехать со мной. — Что? Да вы с ума сошли! Марион села за руль, одновременно пытаясь найти ключ зажигания. Хлоя села на переднее пассажирское сиденье. — Как включить зажигание? — торопливо спросила Марион. — Вы все равно не сможете. Здесь специальное углубление для большого пальца и устройство проверки. Только отец может завести эту машину. Наверху хлопнула входная дверь. — Мисс Марш, где вы? — прокричал Аарон Альтман. — Я агент ФБР! Выходите немедленно! Чуть тише прозвучали голоса Микадо и Брауни, которые звали Хлою. Марион вздрогнула: — Черт, что же делать? Черт!.. Раздался звуковой сигнал.«В машине есть USB-вход. Подключите туда свой айфон».Марион лихорадочно прочитала инструкцию Троянца. Затем вынула из сумки шнур и подключила айфон к приборной панели машины.
Загрузка… 39 %… 82 %… 100 % Программа распознавания отпечатков пальцев активирована.На экране замелькали многочисленные отпечатки пальцев с именами под каждым из них. Марион заметила свое имя.
«Подождите. Программа автоматически остановится, когда распознает отпечаток пальца Адриана Фога».Послышался слабый щелчок. Затем приборная панель вспыхнула голубоватым неоновым светом. — Захлопни дверцу, — сказала Марион Хлое. — Что? Она резко повернулась к девочке: — Я люблю твоего отца, так же как и тебя. Поэтому захлопни дверцу. И пристегнись. Дверь широко распахнулась, и на пороге появился Аарон Альтман с револьвером в руке: — Ни с места! Марион наугад нажала какую-то кнопку на панели перед собой, одновременно надавив ногой на педаль. Взвизгнули шины, и автомобиль резко отъехал назад, заставив Альтмана отскочить к сложенным у стены грудам коробок с медицинскими препаратами. Коробки посыпались на пол. Марион нажала другую кнопку, и автомобиль поехал вперед. Телохранители Хлои едва успели отпрыгнуть в разные стороны, чтобы не попасть под колеса. Альтман, округлив глаза, смотрел вслед удаляющемуся спорт-кару. — Куда ведет эта дорога? Черт, я думал, сюда только один подъезд!.. Он выхватил из кармана телефон: — Марион Марш и дочь Фога только что скрылись на автомобиле «тесла» серого цвета. Свяжитесь с местной полицией, пусть их задержат! После некоторого размышления он добавил: — А впрочем, подождите. Лагуна-Бич построен вдоль скалы, здесь только по одному въезду и выезду на обоих концах Пасифик-Коаст-хайвей. Просто перегородите их. Я сам займусь преследованием. Он огляделся. Оба телохранителя Хлои Фог уже исчезли. Альтман побежал к своей машине.
Марион выехала на извилистую дорогу. Странно, но даже ветер, дующий с океана, производил больше шума, чем электрический мотор «теслы». Марион чувствовала, как в крови кипит адреналин, зашкаливающий за все мыслимые нормы. — Как вы это сделали? — спросила Хлоя, недоверчиво глядя на айфон. — Сама не знаю. Должно быть, тот человек взял отпечаток пальца у твоего отца. — Вы имеете в виду — тот, кто его похитил? Это с ним вы все время общались? — Да. Хлоя посмотрела на айфон так, словно хотела немедленно разбить его вдребезги. — Бесполезно пытаться выбросить его в окно, — пояснила Марион. — Я уже однажды попробовала, но это ни к чему не привело. Она с трудом вписалась в поворот, задев полный серферов пикап, который едва не выехал на тротуар. Марион продолжала путь. — Как выбраться из этого лабиринта? — Сверните направо, — ответила Хлоя. Туман становился все гуще по мере того, как они спускались к центру города. На пешеходном переходе из тумана выехала группа велосипедистов, но «тесла» подрезала их, как грозная бесшумная акула. Велосипедисты с воплями опрокинулись друг на друга. — Осторожнее, — предупредила Хлоя. — Эта машина едет бесшумно, люди просто не замечают вашего приближения. Марион кивнула: — Спасибо, теперь буду знать.
— Черт, — проворчал Альтман, лихорадочно вцепившись в руль. — Мы уже потеряли Фога. А теперь его дочь увозят прямо у нас из-под носа! Автомобиль несся как вихрь. На крыше горела мигалка. Сирена завывала на полную мощность. — Вон они! — воскликнул напарник Альтмана, сидевший рядом на пассажирском сиденье. Агенты ФБР выехали наперерез беглянкам из боковой улочки, но не успели преградить им путь и оказались прямо за ними. Капот их автомобиля ударился в задний бампер «теслы», отчего обеих девушек резко бросило вперед. — Остановитесь! — заревел Альтман, высунувшись в окно. — Немедленно остановитесь! Их нагнал еще один автомобиль — черный лимузин, похожий на катафалк. За рулем сидел высокий широкоплечий человек, рядом с ним — его низенький толстый напарник. Последний сжимал в руках огромное ружье. Высунув дуло в окно, он выстрелил, целясь в шины «теслы». — Да они спятили! Что они делают?! — завопил Альтман. Но лимузин еще прибавил скорость, оставив полицейский автомобиль позади. Когда он нагнал «теслу», толстяк снова выстрелил. На этот раз заднее стекло спорткара разлетелось вдребезги. Марион инстинктивно пригнулась. Хлоя закричала. — Прекратите стрелять! — приказал Альтман, но это не возымело результата. — Я-то думала, они на твоей стороне! — простонала Марион. — Не знаю, что на них нашло… — растерянно пробормотала Хлоя. Она оглянулась. Решетка радиатора лимузина приближалась, словно оскаленная пасть какого-то хищного монстра. — Поворачивайте налево, быстрей! Марион резко повернула, между тем как преследователи по инерции какое-то время продолжали ехать прямо. Боковая улица шла под уклон, словно спускаясь в гигантскую воронку. Затем обе машины преследователей развернулись и устремились за ними. Лимузину удалось вырваться вперед, тогда как машина Альтмана намертво застряла среди припаркованных вдоль улицы автомобилей. Изумленные местные жители высыпали из домов. Альтман лихорадочно размахивал руками: — ФБР! Чьи это машины? Немедленно освободите проезд!.. — Он включил рацию: — Высылайте подкрепление! И побыстрее, черт возьми! Мне нужен патрульный вертолет! Мы должны их задержать!
Марион снизила скорость, выехав на очередную небольшую улочку. Сердце у нее колотилось так, словно готово было вот-вот разорваться. — Этот город слишком маленький, — с трудом произнесла она. — Только одна главная улица пересекает его насквозь, я ее видела на карте… Нам никогда отсюда не выбраться… — А если не выберемся, что будет с моим отцом? Марион повернулась к Хлое. Сильно побледневшая девочка пристально смотрела на нее, сжав губы. — Я не знаю, — тихо ответила она. Хлоя немного поразмышляла. Затем, очевидно, приняв какое-то решение, сказала: — Хорошо. Проезжайте немного дальше и сверните направо.
Спустя примерно четверть часа туман, сгустившийся над поверхностью океана, полностью окутал окрестности. Дома превратились в размытые бледно-голубоватые пятна, словно весь город вдруг оказался на дне озера. Двое полицейских, стоявших спиной к перекрестку, наблюдали за улицей. Позади них, словно корабль-призрак, бесшумно пронеслась на мгновение вынырнувшая из тумана «тесла». В следующую секунду за ней вновь сомкнулась белая пелена. Полицейские ничего не заметили. Спортивный автомобиль скрылся в конце улицы, словно канул в небытие.
Место, где они оказались, вызвало у Марион странные ощущения. Большую заброшенную парковку окружали вереницы трейлеров. Внутри них мелькали какие-то тени. В мусорном баке полыхал огонь. Вокруг него вплотную друг к другу сидело множество людей, закутанных в шерстяные одеяла. Другие расположились в кузовах старых грузовиков. У Марион невольно мелькнула мысль о призраках, обитающих на кладбище погибших кораблей. Можно было подумать, что здесь живет какое-то диковинное племя. — Где мы? — Это место называется Лагуна-каньон. Здесь живут бездомные и нелегальные мигранты. Каждое утро сюда приезжают городские подрядчики и предлагают им временную работу, в основном на стройках. Они работали и на строительстве Фонда Фога. Некоторых я знаю. — Э-э… а это законно? — Ну, не то чтобы… Но такие вещи повсюду практикуются. Власти обычно закрывают на это глаза. — И зачем мы сюда приехали? Хлоя ничего не ответила.
— Говорит пост «Южная лагуна». Мы обнаружили серую «теслу», — донеслось из рации. Альтман победно улыбнулся: — Они у нас в руках! Спустя несколько минут он резко затормозил в названном месте. Выйдя из машины, подошел к «тесле». Внутри громко пели два пьяных мексиканца. — Это еще что? Кто эти типы? Офицер муниципальной полиции что-то спросил по-испански у мексиканцев. Те, смеясь, ответили на том же языке. — Они говорят, какие-то девчонки подарили им эту машину. Говорят, что им в жизни никогда так не везло. Альтман в ярости грохнул кулаком по капоту.
Марион и Хлоя сидели, прижимаясь друг к другу, в старом грузовике среди пожилых женщин и молчаливых мужчин — нелегальных мексиканских мигрантов. Спустя некоторое время водитель высадил их возле бензозаправочной станции. — Эти люди знают здесь все тайные пути, которых нет ни на одной карте, — объяснила Хлоя. — Они умеют пробираться через холмы, минуя главное шоссе. Так или иначе, Лагуна-Бич уже далеко позади. Мы удалились на приличное расстояние от побережья. Сверившись с айфоном, Марион уточнила координаты бензозаправки и заодно обнаружила, что пришло очередное послание от Троянца. Через несколько минут возле станции остановился рейсовый автобус. Марион взяла Хлою за руку и, потянув за собой в салон, сказала: — Поехали.
Глава 22
В полицейском бюро Лагуна-Бич, превращенном в командный пункт, Аарон Альтман успел сделать уже добрую сотню шагов по кабинету. Альтман был раздражен. Точнее, даже взбешен. Этот кабинет был временно приспособлен под его нужды. Если бы дело происходило в любом полицейском отделении Лос-Анджелеса или тем более штаб-квартире ФБР на Уилширском бульваре, на эту задачу ушло бы не более пяти минут. Но здесь на то, чтобы разбудить дежурного и потребовать у него ключи от комнаты для общих собраний, понадобился час. Альтман перестал расхаживать из стороны в сторону, подошел к столу, оперся на него, сжав кулаки, и оглядел подчиненных. Тишина воцарилась такая, что каждый услышал бы, как пролетит муха — но даже если хоть одна муха здесь действительно была, она, очевидно, замерла от страха прямо в полете. — Знаете, что я вам скажу? — начал Альтман обманчиво медовым голосом. — Вы некомпетентны. Вы попросту раздолбай. Когда эта история закончится, в подразделениях Южной Дакоты произойдут перемены. Многие головы полетят. Я доступно изъясняюсь? Ответом была гробовая тишина. Альтман указал на белую доску фирмы «Веледа». В центре был укреплен портрет Адриана Фога. От него во все стороны тянулись нарисованные цветными маркерами стрелки к прикрепленным к доске небольшим листкам бумаги с какими-то надписями. — А сейчас я попросил бы вас напрячь последние остатки мозгов. Итак, месяц назад доктор Фог бесследно исчез. Перед этим он был ранен. Может быть, серьезно. С тех пор о нем нет никаких известий. Что заставляет нас предположить три возможности. — Альтман поочередно загнул мизинец, безымянный и средний пальцы на правой руке. — Первая: он мертв. Вторая: он скрывается. Третья: его насильно удерживают в неизвестном месте… Альтман включил проектор. Появилось многократно увеличенное изображение записки. — Наш единственный след — вот это письмо с адресом Фога и припиской: «Спросить Хлою». До этого момента все ясно, я надеюсь? — сухо спросил он. Присутствующие молча кивнули. Альтман продолжал: — Нам был известен текст этого письма. Мы не знали, придет ли кто-то его забрать в условленном месте, но не исключали такую возможность. И вот вчера, совершенно неожиданно — я уже считал этот след совершенно остывшим, — кое-кто действительно за ним пришел. Я напомню вам имя: Марион Марш. Она француженка. Как вы уже выяснили, в нашей картотеке ее нет. Она не террористка, не преступница. Она никогда вообще ни в чем не обвинялась. Ни в одной базе данных, имеющих отношение к преступному миру, ее имя не значится. Попросту говоря, Мисс Заурядность… Он отошел от стола и снова принялся медленно расхаживать позади подчиненных. — Кроме того, вы заверили меня, что сможете без проблем за ней проследить, а потом забрать из дома Фога. Я лично занялся получением ордера на арест — без него старикан отказывался вас впускать. Вы снова заверили меня, что у этой женщины, самой обыкновенной, по вашим словам, нет ни малейшего способа покинуть резиденцию без того, чтобы быть схваченной.Резиденцию, которую, замечу мимоходом, вы перед этим тщательно осмотрели. И вдруг… БАЦ! — Он резко хлопнул в ладоши, отчего подчиненные вздрогнули. — Мисс Заурядность каким-то образом включает чужой электромобиль «тесла», в котором имеется программа распознавания владельца по отпечатку пальца — иначе говоря, совершает невозможное, — и сбегает у нас из-под носа, заодно прихватив с собой дочь доктора Фога. — Альтман скрестил руки на груди. — И как вы это объясните, мать вашу?! После некоторого колебания один из подчиненных, молодой человек, подняв карандаш, который держал в руке, сказал: — Может быть, ей помог Большой Па? Это он мог включить «теслу»… — Нет, — возразил Альтман. — Его наемники, эти двое полоумных, сделали все, чтобы задержать беглянку с похищенной девочкой. Они даже стреляли в электромобиль и разбили заднее стекло. После чего, кстати, эти два идиота в свою очередь бесследно исчезли. Он сделал знак подчиненному принести другую доску «Веледа», точную копию первой. На ней он крупно написал маркером: «МАРИОН МАРШ». Затем с помощью магнита укрепил в центре фото Марион. — Итак, ваши соображения. Я слушаю. Тот же молодой человек раскрыл лежавший перед ним блокнот. — Марион Марш, тридцать пять лет, не замужем. Француженка. Работает на телевидении, но внештатно. Паспорт в порядке. Прибыла в пятницу по туристической визе. Дата обратного вылета открыта. До этого трижды была в США — всегда только в Нью-Йорке. Никаких нареканий. Мать — француженка, ныне покойная. Отец — американец, живет во Франции с тысяча девятьсот семидесятого года. Музыкант. Никаких судимостей, ничего примечательного по нашей линии. — Вы связались с Кэ-д’Орсе? — Звонили им трижды. Но сейчас уик-энд, быстро информацию не получить… — Позвоните снова. Альтман повернулся к латиноамериканке лет тридцати в белой блузке и строгом деловом костюме, которая сосредоточенно нажимала клавиши своего смартфона. — Теперь вы. — Владелец фирмы по прокату автомобилей сообщил нам телефонный номер Марион Марш. Номер верный. Я связалась с оператором и попросила предоставить список всех ее телефонных контактов с момента приземления в Лос-Анджелесе. Мы без труда определили ее местонахождение и проследили до самой резиденции Фога. Но с того момента, как она оттуда сбежала, больше ничего. Либо она отключила телефон, либо находится вне зоны действия сети. — А Хлоя? Или у нее не было с собой мобильного телефона? — Был. Но она тоже недоступна. Альтман недоверчиво покачал головой: — Думаю, хотя бы одна из них через какое-то время все же включит телефон. И тогда мы их засечем. А пока сделайте все что нужно, чтобы постоянно прослушивать их номера. Заодно узнайте, есть ли в их телефонах навигаторы Джи-пи-эс. Если да, нам будет проще их вычислить. Затем кивнул здоровенному усачу, который сидел, заложив большие пальцы за брючный ремень. Под мышками на пиджаке расплылись темные круги пота. — Что там с мексиканцами, которые сидели в «тесле»? — Их сейчас допрашивают. Они живут в сквоте для нелегалов, в секторе, который называется Лагуна-каньон. Туда отправили группу с обыском. Судя по всему, девчонки уехали оттуда в индейском грузовике, бросив машину. Но местная публика — это в основном нелегалы, а из них ничего не вытрясти. Не говоря уже о том, что три четверти из них вообще не говорят по-английски. Мы связались с дорожной полицией и шерифами соседних округов, чтобы осуществлять постоянный дорожный контроль в радиусе двадцати километров. — Этого совершенно недостаточно! Удвойте этот радиус и перекройте дороги — все равно уже скоро ночь, и движения почти нет. Кроме того, поскольку Марш увезла несовершеннолетнюю, пусть объявят «тревогу Амбер»[217] во всей Калифорнии, Аризоне и Неваде. Предупредите также пограничные службы на мексиканской границе. Участники совещания переглянулись. — Вы уверены? — спросила латиноамериканка в деловом костюме. — Ведь, судя по всему, девочка уехала по доброй воле, а не была увезена насильно. — Это похищение. И я настаиваю на «тревоге Амбер». Вам ясно? Я хочу, чтобы максимум через час фотографии Марион Марш и Хлои Фог появились на всех телеканалах, в каждой газете, на каждом придорожном щите, на бензозаправках, в дорожных автосервисах и в аэропортах. Уведомите заодно больницы и службы скорой помощи. Свяжитесь с прессой немедленно, прежде всего с «Таймс» и «Пост». Пусть поместят информацию на своих сайтах. — Как еще можно задействовать Интернет? — спросил человек в изящных очках с прямоугольными стеклами, быстро стуча по клавишам своего ноутбука. — Отправьте запрос в департамент борьбы с киберпреступностью. Эта француженка имела отношение к СМИ, значит, наверняка пользовалась социальными сетями. Надо проверить, есть ли у нее аккаунт в «Фейсбуке», «МайСпейс», зарегистрирована ли она в «Твиттере». Пусть все как следует прошерстят. Потом передайте мне список ее друзей, все ее фотографии, контакты, недавние комментарии, файлы, которые ей присылали, — словом, я хочу получить как можно больше информации. Альтман выпрямился и еще раз пристально оглядел свою команду. — Но при этом дозируйте информацию, которую передаете СМИ. На данный момент сосредоточьтесь на девочке. Ключевой момент должен состоять в том, что хорошенькая маленькая белая американка похищена в Калифорнии. Не упоминайте имени Марион Марш. Только фото и описание физических данных. Иначе, если станет известно, что она француженка, да к тому же журналистка, события могут выйти из-под контроля. Тогда в нас вцепятся французские власти, международная пресса и телевидение… Тот еще будет цирк… Он постучал указательным пальцем по циферблату наручных часов. — Сейчас вечер субботы. До конца уик-энда основная часть массмедиа вряд ли раскачается. Итак, у нас есть двадцать четыре часа, чтобы обезвредить эту дипломатическую бомбу. Помните, что Хлоя Фог для вас — лишь официальный повод. Основные силы вы должны сосредоточить на Марион Марш. Она — наш единственный след, который может привести к Адриану Фогу. Поэтому закажите себе побольше кофе, позвоните домашним и скажите, что в ближайшее время домой не вернетесь. А теперь за работу! Подчиненные встали из-за стола и один за другим покинули комнату. Альтман остался один. Несколько минут он задумчиво рассматривал две белые доски. Пропавший Адриан Фог — хирург, имеющий мировую известность, а Марион Марш производит впечатление вполне заурядной особы. Альтман не мог себе представить, чтобы они сообща замыслили и совершили нечто из ряда вон выходящее. Отсюда вывод: что-то здесь не складывается… Чего-то недостает. У него не было некоего ключевого фактора, который мог бы объяснить их действия. Какого-то элемента… или человека. Спустя некоторое время он взял третью доску. Изобразил на ней человеческий силуэт. И в центре этого силуэта нарисовал вопросительный знак.Глава 23
Большинство пассажиров рейсового автобуса, в который сели Марион и Хлоя, дремали или просто сидели молча. В салоне царил полумрак — горело лишь несколько лампочек над креслами. Один человек спал, надвинув ковбойскую шляпу на глаза и не обращая внимания на музыку, игравшую в динамике у него над головой. Марион разглядывала попутчиков: строительные рабочие, женщины с кругами под глазами от хронической усталости, служащие отелей, не переодевшие униформу… В любой стране люди, которые возвращаются вечером в свои небольшие городки на рейсовых автобусах из ближайшего мегаполиса, небогаты. Хлоя машинально потерла предплечье. На ладони осталось кровавое пятно. — Что такое? — с тревогой спросила Марион. — Покажи-ка. Должно быть, руку Хлое порезало осколком, когда пуля разбила заднее стекло «теслы». Ничего страшного, но все же… Марион встала, подошла к пассажиру в ковбойской шляпе и осторожно тронула его за плечо. — Простите, у вас при себе случайно нет одеколона или лосьона после бритья? Взглянув на нее мутными со сна глазами, «ковбой» машинально кивнул. — Вы не могли бы одолжить?.. И вот это, — прибавила она, указав на платок, повязанный у него на шее. С этим импровизированным дезинфицирующим набором Марион вернулась к Хлое. — Немного пощиплет, — предупредила Марион. Она побрызгала на ранку Хлои лосьоном после бритья из флакона с пульверизатором, приложила к ране свой чистый носовой платок и сделала удерживающую повязку с помощью шейного платка, одолженного у «ковбоя». — Вот и все. Хлоя даже не шелохнулась. Марион внимательно посмотрела на нее. Девочка, судя по всему, не была в состоянии шока, однако с момента отъезда с бензозаправки не произнесла ни слова. Марион решила, что пришло время обо всем ей рассказать. И принялась излагать свою историю — неторопливо и тщательно, чтобы ничего не упустить, — начиная с момента, когда первый раз объявился Троянец, и заканчивая своим недавним прибытием в Лагуна-Бич. Хлоя слушала ее, не перебивая. Наконец спросила: — Значит, вы отправились в это опасное путешествие, чтобы найти человека, который бросил вас пятнадцать лет назад? — Троянец не оставил мне выбора. Но, по правде говоря, мне было особо нечего терять. — А та видеозапись, на которой отец лежит прикованный наручниками к кровати… она у вас с собой? — Да. Но я не уверена, что тебе стоит ее смотреть. — Наверно, вы правы, — упавшим голосом произнесла Хлоя. Последовало молчание. Марион осторожно дотронулась до плеча девочки: — Ты боишься? — Нет. Хлоя подняла голову. Их взгляды встретились. — Я осталась без мамы в прошлом году. Она разбилась на машине, когда ехала за покупками. Мне страшно хотелось новую куртку. Мама не собиралась никуда ехать, у нее не было настроения, но я ныла до тех пор, пока она не уступила. Она поехала в город без меня. Шел дождь. Машину занесло на повороте. Мама умерла на месте аварии. Когда к нам приехали полицейские, я не плакала. С того дня я не проронила ни слезинки. — Хлоя опустила глаза и тихо прибавила: — Чего мне теперь бояться, по-вашему? Марион поняла, что девочка имела в виду. Пока молоды, вы неуязвимы. И когда на вас обрушивается трагедия, внутри у вас что-то происходит. Либо вы ломаетесь, либо взрослеете уже в другом мире, в котором никто и ничто не заставит вас страдать. И вы отказываетесь быть слабыми. — Я тоже потеряла мать. Она умерла от рака. Мне тогда было пять лет. Обычно говорят, что человек не помнит события, произошедшие, когда ему было пять лет, но это неправда. Я все помню очень хорошо. Мама умирала три месяца. Мне кажется, это очень долго. Хлоя взяла ее за руку: — Хотите, я вам расскажу, что произошло в тот день, когда отец исчез? Марион кивнула. — Мы с ним были в Лос-Анджелесе. Он предложил мне поехать вместе с ним на Международный конгресс хирургов-ортопедов. Для него, с его специальностью, это было самое важное событие на свете. Он собирался делать доклад о результатах своих исследований. Он был такой оживленный, довольный… И я, конечно, безумно обрадовалась, что могу поехать с ним. Конгресс должен был проходить в отеле «Бонавантюр». Мне очень хотелось его увидеть — там какие-то невероятные стеклянные лифты и потрясающий вид сверху, к тому же там целыми днями показывают фильмы и шоу, вроде знаменитого «Ока Каина». И вот мы прибыли туда, и, когда покидали подземную парковку, где оставили машину, на нас неожиданно напал человек в маске, вооруженный револьвером. Он не потребовал денег, ничего такого — просто сразу выстрелил. Отец бросился ко мне, чтобы меня заслонить. Он был ранен. Мы побежали к нашей машине. Отец велел мне спрятаться под нее и не двигаться. Я так и сделала. У него шла кровь. Он отбежал, и я снова услышала выстрел. Когда прибыла полиция, ни отца, ни нападавшего уже не было. Хлоя рассказала все это без пауз, на одном дыхании. Ее взгляд при этом казался обращенным внутрь себя, как будто она мысленно просматривала только ей одной видимый фильм. — И после этого его никто больше не видел? — Я — нет. Но агенты ФБР видели. Несколько дней спустя отец появился в фирме по прокату автомобилей в аэропорту Лос-Анджелеса. Он оставил там какой-то конверт и уехал. Служащий заметил кровь у него на рубашке и сообщил в полицию. Агенты ФБР просмотрели записи с видеокамер наблюдения. Они потом сказали, что отец постоянно оглядывался, как будто опасался угрозы с чьей-то стороны, но никого подозрительного не увидели. По их версии, его заставили написать письмо и оставить его в условленном месте. И больше никаких известий о нем не было. Марион кивнула. Итак, письмо, которое она забрала в «Аламо», написал Натан. ФБР было в курсе с самого начала. Значит, агенты наблюдали за этим местом. Вот почему так быстро явились следом за ней в дом Большого Па, деда Хлои. — А телохранители, которых дед к тебе приставил, — почему они стреляли в нас? — Скорее всего, они просто запаниковали. Большой Па их нанял, чтобы они меня охраняли, после того случая на парковке. Он был страшно зол на ФБР из-за того, что они никак не могут найти ни отца, ни человека, который на нас напал. В конце концов дед сказал, что, раз ФБР ни на что не годно, он сам обеспечит мою безопасность. С тех пор Микадо и Брауни сопровождают меня постоянно. Они, конечно, не самые вежливые люди, но до сих пор не делали ничего экстремального. Я думаю, в тот раз они просто хотели меня вернуть. Автобус остановился у парковки возле придорожного ресторанчика, чтобы высадить часть пассажиров. — Мы тоже здесь выходим, — сказала Марион. Они спустились по ступенькам и вышли из автобуса. Меньше чем через минуту другие пассажиры расселись по своим машинам и разъехались в разных направлениях. Автобус тоже продолжил путь. Марион и Хлоя остались одни на парковке, освещенной голубоватым светом уличного фонаря и продуваемой свежим ночным бризом. Примерно с десяток машин с трейлерами стояли в ряд друг за другом. Между ними оставались узкие проходы, напоминающие аллеи. Слева от машин Марион увидела туалет: его распахнутая дверца хлопала на ветру. Дальше находился ресторан — довольно непрезентабельное заведение, из зашторенных окон которого лился тусклый свет и доносилась музыка. Хлоя слегка вздрогнула: — Зачем мы здесь вышли? — Не знаю, правильно ли я сделала, — неуверенно произнесла Марион. — Возможно, не стоило… — Не стоило — что? Марион крепче прижала к себе сумку: — После того как мы оставили машину, я в последний раз связалась с Троянцем. Он спросил, где мы. Я ответила, и он сказал, на какой автобус нам сесть на остановке рядом с бензозаправкой. Он велел мне отключить мой телефон, и твой тоже, чтобы никто нас не засек. И выйти на этой остановке. Но я не думала, что это будет такое безлюдное место… Она окинула взглядом пустую полутемную парковку и добавила: — Он едет сюда. Он назначил мне встречу. Троянец скоро будет здесь.Глава 24
Раньше— У нас сегодня вечером свидание, — сообщила Марион. — Натан обещал отвести меня в кондитерскую на Сен-Андре-дез-Арт, рядом с площадью Сен-Мишель. Я с ним встречусь, когда он закончит все операции во второй половине дня. Иза и Веро быстро шли следом за ней по огромной сводчатой галерее на третьем этаже Отель-Дье, буквально засыпая подругу вопросами. — Супер! Ну, расскажи подробнее! — После того как он тебя поцеловал, вы пошли дальше? — Вы это делали? — Да нет же! — ответила Марион, улыбаясь. — Врешь! — Честное слово, мы ничего не делали! Плечи обеих девушек поникли. — Ну, надо же! Ничего не делала. После того незабываемого поцелуя на площади перед собором Парижской Богоматери Марион оказалась на седьмом небе от счастья и продолжала там оставаться. Жизнь порой восхитительна. Конечно, вы не верите во все эти расхожие девчоночьи глупости: любовь с первого взгляда, сердечный трепет, бабочки, порхающие в животе, — все это не про вас. И все же с вами начинает твориться что-то необыкновенное. Вы забываете стетоскоп, постоянно теряете свои вещи, смеетесь по любому поводу и без, почти не спите по ночам, покупаете дурацкие подарки, ваш банковский счет стремительно истощается, ваш отец высказывает недовольство вами — но все это не имеет никакого значения, потому что Париж внезапно становится самым романтичным городом на свете. — Но ты хоть влюблена? — Ну, признайся! — Он тебя возбуждает? Ты к нему привязана? Это ведь как наркомания… Сходишь с ума, когда его нет? — М-м-м… — в замешательстве протянула Марион. Ее подруги расхохотались. Все втроем они спустились по широкой мраморной лестнице, пересекли центральный внутренний двор, пройдя под колоннами величественного портика, и смешались с толпой людей в белых халатах: все коллеги подруг направлялись в помещение для дежурных врачей на обед в честь торжественного сегодняшнего события. — Да потише вы, — прошептала Марион, когда они встали в очередь. — Хотите, чтобы все были в курсе?.. Натан пригласил нас на церемонию посвящения в интерны, это большая честь. — И мы должны быть паиньками? — Да. Традиции нужно уважать. Есть правила, каждому из которых уже много веков. Все садятся за столы в порядке прибытия, друг за другом, так, чтобы не оставалось ни одного пустого стула. Прежде чем сесть на свое место, нужно коснуться спинок стульев всех, кто уже сел раньше, — в знак почтения. За столом нет ни салфеток, ни штопора — бутылки вскрывают ножом, а губы вытирают скатертью. И самое главное — строжайше запрещено говорить о медицине. Они заняли свои места за одним из столов, составленных в форме латинской буквы «и», как на банкете. В середине центрального стола сидел молодой человек, за спиной которого у стены возвышался механизм, напоминающий ярмарочный аттракцион «Колесо фортуны». — Это кто? — поинтересовалась Иза. — Эконом, — ответила Марион. — В нынешнем семестре это один из интернов отделения висцеральной хирургии. Он собирает деньги на организацию парадного обеда — иначе говоря, обеда малость поприличнее, чем обычно в нашей столовке… — А что это за колесо? — спросила Веро. — Знаменитое Колесо пыток, — сказала Марион с нервным смешком. — Тоже часть традиции. Если не пройдешь это испытание, тебя не примут в интерны. Эконом вращает колесо и вынимает твой жребий, то есть определяет испытание, которое надо пройти. Например, заплатить за выпивку для всех, или спеть что-нибудь с обнаженной грудью, или вообще полностью раздеться при всех… — Что, серьезно? Эконом встал, поднял свой бокал, и в одно мгновение воцарилась тишина. Эконом объявил, что обед начинается, и пожелал всем приятного аппетита. Звон посуды и шум разговоров заполнили комнату, при этом каждое новое блюдо следовало передавать по традиции сначала соседу, потом человеку, сидящему напротив, — и ни разу эту очередность нельзя было нарушить. Натан сидел за другим концом стола. Встретившись взглядом с Марион, он ей улыбнулся. — Говорят, он делает мельчайшие швы, под микроскопом! — прошептала Иза. — Да, и пользуется такой тонкой нитью «Этилон», что ее даже не видно невооруженным глазом, — прибавила Веро. — Это правда, — кивнула Марион. — А чтобы научиться сшивать мельчайшие артерии на пальцах, хирурги тренируются на сонных артериях живых крыс. Им делают анестезию, но при малейшем неверном движении вся операция идет насмарку… Кто-то из сидящих за столом захлопал в ладоши. — Эконом! Я слышал ужасные речи! Здесь говорили о медицине! Это совершенно недопустимо! — Кто? — грозно спросил эконом. Несколько человек указали на Марион. — Э-э… я… прошу прощения… — пролепетала она. — Так! — громко сказал эконом. — И какое же наказание выдаст ей Колесо пыток? — Пусть разденется догола! Или хоть сиськи покажет… Клак-клак-клак-клак-клак… Когда колесо наконец замерло, воцарилось всеобщее молчание. — Ну что, тебе еще повезло, экстерн. Тебе просто нужно выбрать кого-то из присутствующих и поцеловать, — объявил эконом. И с улыбкой добавил: — Но поцелуй должен длиться минуту. И с языком. И чтобы все видели. Марион побагровела. Натан отвернулся в другую сторону. Она огляделась по сторонам и в конце концов неловко притянула к себе молодого человека, который сидел ближе всего. Присутствующие разразились смехом, послышались одобрительные возгласы. Ровно минуту все с удовольствием наблюдали за ее мучениями. Наконец она отстранилась и машинально вытерла губы, сгорая от стыда. Разговоры за столом постепенно возобновились. Марион украдкой взглянула туда, где сидел Натан; его место опустело. Он так и не появился до конца обеда. Она вернулась к работе, но до самого вечера от него не было никаких известий. Неужели он рассердился на нее? Не может быть, ведь до этого он всячески избегал появляться вместе с ней на публике. Тогда в чем же дело? Вечером Марион нашла в своем шкафчике записку, написанную безликим официальным языком и подписанную секретаршей. В записке говорилось, что доктор Натан Чесс отменяет сегодняшнюю встречу и в течение неопределенного времени будет недоступен.
Глава 25
Сейчас«Он едет сюда. Он назначил мне встречу. Троянец скоро будет здесь…» Слова Марион еще отдавались слабым эхом на пустынной парковке, как вдруг в темноте раздался смех. Он доносился из узкого прохода между двумя трейлерами, то усиливаясь, то почти стихая, резкий и прерывистый, чем-то напоминающий кудахтанье — таким бывает смех стариков. Потом резко оборвался. — Две одинокие девушки среди ночи… Как неразумно… Марион и Хлоя окаменели. В проходе блеснули белки глаз. Потом появилась двигающаяся неверной походкой фигура со всклокоченными, словно пакля, волосами. Затем человек вышел из темноты и остановился перед ними. — Вы ведь понимаете, что я говорю, французская мадам? Это был индеец. Совершенно жуткого вида. С язвами на лице. Почти без зубов. Одетый в джинсы и какую-то хламиду. Рот его, в котором виднелись немногочисленные обломки зубов, напоминал решетку сточного люка. Но наиболее примечательным в его облике был револьвер, который индеец сжимал в руке. — Идите-ка сюда, красотки. Несмотря на страх, Марион сделала шаг вперед, встав между ним и Хлоей: — Не трогайте девочку. На мгновение она обернулась в сторону ресторанчика. Индеец, насмешливо фыркнув, проговорил: — Можете кричать сколько угодно, эти типы вас не услышат. Музыка грохочет вовсю, и Салли уже наверняка исполняет свой коронный номер на сцене. Даже если бы их собственная мать загорелась прямо здесь, никто не сделал бы и шага — хотя бы ради того, чтобы помочиться ей на голову из окна. Он расхохотался над собственной шуткой, потом наклонился к Марион, обдав ее резким запахом алкоголя. Только сейчас она поняла, что индеец пьян. — Да и потом, девочка меня не интересует. Мне нужны вы. — Я? — Она мне не нужна. Может убираться на все четыре стороны. Марион ничего не понимала. Ей никак не удавалось отвести взгляд от черного дула револьвера. Индеец был пьян, и руки его дрожали. Раньше ей уже доводилось видеть пулевые ранения. От них оставались огромные дыры. Даже если человек выживал, он зачастую оставался изуродованным до конца своих дней. — Иди в ресторан, — сказала она Хлое. — Но… — Делай, что тебе велит мадам, — перебил индеец. Хлоя неохотно удалилась. Вид у нее был потерянный. Индеец подвел Марион к небольшому темно-зеленому фургону, судя по всему, долго служившему военным, а потом списанному. Затем распахнул дверцу со стороны пассажирского сиденья. Марион поднялась в кабину, он захлопнул за ней дверцу и сел за руль. Затем убрал оружие и достал откуда-то бутылку виски: — Здорово я вас напугал? — Что? — Так было нужно. Чтобы все обошлось без лишнего шума. А малышка должна была остаться. Это было спланировано заранее. Он отхлебнул из бутылки, завел мотор и включил проблесковый маячок. — Вы… но вы ведь не Троянец? Фургон выехал на дорогу. Марион, судорожно вцепившись в подлокотник, наблюдала в зеркало заднего вида, как фигурка Хлои отдаляется, постепенно уменьшаясь в размерах. И одновременно чувствовала, как в душе тоже что-то уменьшается, становится все более хрупким и, наконец, рассыпается в прах, словно клочок бумаги, брошенный в огонь. — Не волнуйтесь, — сказал индеец. — Кое-кто другой приедет сюда и заберет ее. А моя задача — отвезти вас в надежное место. Если у вас есть мобильник, отключите его. Иначе фэбээровцы нас вычислят. Ею по-прежнему владел страх, но постепенно его вытеснили гнев и непонимание. В то же время она ощущала глухое раздражение из-за того, что у нее нет способа противостоять своему противнику. Некоторое время они ехали молча. Индеец вел машину уверенно — опьянение, казалось, ничуть ему не мешало. Видимо, вождение в нетрезвом виде было для него привычным делом. Потом она машинально взглянула на его пальцы, сжимавшие руль, и тут же ее глаза расширились от изумления: правая рука носила явные следы недавнего хирургического вмешательства. — Вам делали операцию на руке? Индеец сделал вид, что не слышит. Марион вгляделась в него пристальнее. Несмотря на то, что ее медицинская деятельность осталась в далеком прошлом, она сразу поняла, с чем имеет дело: характер шрамов указывал на технику швов, которая чаще всего применялась в отделении хирургии Отель-Дье. — Скажите, вы знаете человека по фамилии Чесс? Или Фог? Адриан Фог? Индеец искоса взглянул на нее, но ничего не сказал. — Да отвечайте же, черт возьми! — Послушайте, — вздохнув, заговорил он, — меня зовут Уойяк. Полное имя звучит так: Уойяк Вово’Кеноохи. В переводе это означает Сурок-эксгибиционист, и хотя вам это может показаться смешным, на самом деле это почетное имя… Затем индеец показал ей татуировки на руках. — Я недавно вышел из тюрьмы. Меня освободили условно-досрочно, так что, вообще-то, не в моих интересах помогать вам сбежать от копов. Он сделал очередной глоток из бутылки, словно для того, чтобы найти силы для продолжения разговора. — Но у меня есть один должок. Я сидел в Пеликан-Бэй. И однажды во время работы мне раздробило руку прессом. Один человек мне помог. Похлопотал насчет операции. За нее даже не пришлось ничего платить, потому что на мне опробовали какой-то новый экспериментальный метод. Операцию сделали в Лагуна-Бич, в тамошней больнице для бедных. Когда я вышел на свободу, человек, который мне помог, попросил об ответной услуге. Я должен был забрать вас и отвезти в одно место. В самый последний момент он сказал куда и когда. Вот и все. Какое-то время Марион обдумывала эту новую информацию. Значит, этот индеец, Уойяк, всего-навсего бывший заключенный. Алкоголик. Но он знал, что она француженка, знал, где ее найти, то есть получил точные инструкции на этот счет. Письмо, ожидавшее ее в аэропорту, похищение Хлои — все это готовилось неделями. Может быть, даже месяцами. Выводы из этого напрашивались пугающие. — Что это за человек? — спросила она наконец. — Тот, кто прислал вас за мной? — Уж не обессудьте, но этого я не могу вам сказать. Марион прерывисто вздохнула, пытаясь унять раздражение и тревогу. Она все еще не понимала свою роль, но одно по крайней мере было ясно: Троянец не только мучил своих жертв. То, что называлось «Спасаем жизни», было для него не просто игрой. Ни один человек не стал бы заходить так далеко и делать такие тщательные приготовления, не имея совершенно четкой цели. У этого психопата был какой-то план.
Глава 26
Стоя на пустынной улице перед зданием полицейского участка Лагуна-Бич, Аарон Альтман дышал ночным воздухом. Он бы с удовольствием закурил, но с тех пор, как на его плечи легла забота о сыне-инвалиде, бросил курить. Это было одним из его абсолютно правильных решений. Он разглядывал окружающие дома. Изящное здание ветеринарной клиники, небольшая пожарная часть, двойные уличные фонари из кованого железа, склоненные кипарисы, цветочные клумбы… Откуда-то доносился слабый шум автоматической поливальной установки. Какая идиллия, просто Диснейленд… Полицейский участок, с его колоннами по обе стороны входа, пятиугольной аркой и островерхой крышей, напоминал скорее церковь или старинный семейный пансионат, чем храм порядка. Позади участка на склоне холма виднелись роскошные виллы стоимостью десятки миллионов долларов — казалось, они поглядывают вниз с легким презрением. Ему пришла в голову неожиданная метафора, связанная с властью. Эти дома богатых и влиятельных людей, расположенные высоко на склоне, возможно, были бессознательным продолжением детских игр их владельцев в Царя горы. И одним из материальных воплощений этой метафоры служил дом Адриана Фога. Альтман спросил себя, задумывался ли когда-нибудь доктор Фог о чем-то подобном. О том, является ли он, знаменитый и богатый хирург, неким высшим существом, стоящим над всеми остальными людьми и не подчиняющимся обязательным для них законам. Альтману была отвратительна мысль об этом, хотя он не мог не признать, что собственно концепция этого принципа вызывает у него… нет, не восхищение, скорее завороженность. Дверь полицейского участка распахнулась, и на пороге показалась самая очаровательная из его подчиненных — латиноамериканка в строгом костюме. Она направилась к нему быстрым шагом. — Шеф! Вы только взгляните! — С этими словами она протянула ему листок бумаги. — У Марион Марш действительно есть сообщник! — Откуда такая уверенность? — У нее есть аккаунт в «Фейсбуке», который ее сообщник использует для связи с ней. Он называет себя Троянец. Альтман поморщился. Такой необычный псевдоним уже сам по себе дурное предзнаменование. Как минимум он означает, что выбравший его человек явно хотел обратить на себя внимание. — Странное прозвище, — пробормотал он. — Да. — Латиноамериканка улыбнулась. — Прямо как Троянский конь. Или одноименная вирусная программа… — …которая позволяет проникать в чужой компьютер и управлять им дистанционно, — закончил Альтман мысль подчиненной. — Да, я в курсе. Думаете, этот тип так и делает? — Возможно. Пока еще не все ясно — переписка велась на французском, и наши переводчики сейчас над ней работают. Но, судя по всему, Троянец действительно вел Марион Марш. По крайней мере, заставлял ее выполнять свои указания. — Каким образом? — Пока неизвестно. Из его посланий, сохранившихся в ее почтовом ящике, не слишком много можно узнать. Очевидно, большая часть информации передавалась во время переписки в реальном времени. Альтман, покусывая нижнюю губу, быстро просмотрел отчет. Потом сказал: — Ну что ж, он предусмотрителен. Этот вид связи гораздо сложнее отследить, чем разговоры и послания по мобильному телефону. Или даже вообще невозможно, если установлены надежные программы защиты… Некоторое время назад в Англии один злоумышленник похожим способом дурачил Скотленд-Ярд и британскую полицию несколько недель подряд. Он даже оставлял комментарии на фанатских сайтах… Вернув подчиненной бумагу, Альтман прибавил: — Вы хорошо поработали. Ее улыбка стала еще шире. — У меня есть для вас кое-что еще. Троянец совершил ошибку. Его последнее послание оказалось очень важным, но тем не менее он отправил его в почтовый ящик. — Ах, вот как?.. Значит, не так уж он хитер… — Марион вместе с Хлоей удалось вырваться за пределы нашего оцепления, и он назначил им встречу на автобусной остановке, в сорока километрах к северо-востоку от Санта-Анны. Послание пришло около часа назад. — Черт возьми!.. Вы предупредили… — …местную полицию, да. Через несколько минут прибудет вертолет, чтобы вас забрать. Альтман ощутил прилив охотничьего азарта. — Тогда в путь!Уойяк остановился возле небольшой бензоколонки, чтобы заправиться. — Побудьте здесь. По радио объявили «тревогу Амбер». — Что это? — Ее объявляют в случае похищения ребенка. Она названа по имени девочки, похищенной и убитой в Техасе в девяностые. По радио передали описание Хлои Фог и ваше. Вы официально объявлены ее похитительницей, так что вам лучше не светиться лишний раз. У Марион похолодело в груди. — Хотите, куплю вам что-нибудь поесть или выпить? — предложил индеец. Она покачала головой. Индеец ушел. Марион охватил настоящий ужас. Она ощутила тошноту. Тревога по радио. Похищение ребенка. Преступление, в котором обвиняют… ее! Паника, копившаяся в ней последние несколько часов, наконец выплеснулась наружу. Мысли лихорадочно замелькали в голове. Итак, ее описание разослано во все полицейские участки. Ее имя теперь у всех на слуху. Сотни, тысячи людей заочно ненавидят ее, даже ничего о ней не зная, точно так же, как она сама до этого ненавидела виновников подобных преступлений. Однажды она увидела телерепортаж о Фрэнсисе Хольме, серийном убийце. От отвращения она выключила телевизор. А теперь сама оказалась в шкуре преступницы! Люди, должно быть, считают ее чудовищем! Как она до этого докатилась? У кого теперь просить помощи? Она в чужой стране и никого здесь не знает. Кроме того, она ведь действительно виновна! Марион машинально взглянула в окно машины. Конечно, можно попробовать убежать, но куда? Ночью, на пустынном шоссе, в безлюдной местности… Между этим ужасным индейцем и неизвестностью — что ей выбрать? Чувствуя, что еще немного — и она сойдет с ума, Марион открыла сумку и начала рыться в ней в поисках успокоительных таблеток. На колени ей выпал айфон. Она посмотрела на него, словно на чертика из табакерки. Потом проговорила: — Ну, хорошо… И нажала клавишу включения. Затем вошла в Сеть и открыла «Фейсбук». Быстро пробежала новости от друзей:
«Нико Т. в отпуске». «Катрин Д. желает всем спокойной ночи!»Господи, как все это от нее далеко!.. «Poke». Она снова взглянула в окно. Индеец уже выходил с бензозаправки. «Отвечай, мать твою!..» Снова «Poke». Наконец Троянец появился.
— Да? — Помогите мне! — быстро напечатала Марион. — При одном условии. — Хорошо! — Индеец, который вас сопровождает, Уойяк…Человек, о котором шла речь, в этот момент обогнул фургон.
— …это не ваш проводник. Это ваша ближайшая цель. — Что?!Уойяк открыл дверцу.
— Ваша ближайшая цель, — повторил Троянец. — Вы должны отрезать ему пальцы.
Глава 27
Марион читала эти слова, чувствуя, как лицо застывает от ужаса.— Я жду вас на автобусной остановке, — написал Троянец. — Хлоя у меня. Отрежьте индейцу пальцы, иначе я убью девочку.И отключился. — Нет! Марион отбросила айфон, словно обжегшись. И тут же прижала ладонь ко рту. Вокруг нее все поплыло. — Нет… — тихо повторила она. — Что это вы делаете? — спросил Уойяк, поднимаясь в кабину. И тут заметил айфон. — Черт возьми, вы что, спятили? Я же просил вас не включать эту штуку! Он схватил айфон, отключил его и швырнул на сиденье. Потом протянул Марион бутылку виски: — Пейте, я вам говорю. И поднес горлышко бутылки вплотную к ее губам. Марион сделала глоток. Крепкий алкоголь обжег ей горло. Она сделала второй глоток, третий, потом откинула голову назад: — Хватит… — Ну что, полегчало? Хватит… хватит… Ей не удавалось сформулировать ни одной мысли, кроме этой. — Надо сваливать побыстрей, — сказал Уойяк. — Ваше фото я только что видел по телевизору на бензозаправке. Выругавшись сквозь зубы, он добавил: — Если бы знал, как все обернется, ни за что бы не согласился вас везти. Некоторое время они ехали прямо, затем индеец свернул с шоссе на боковую гравийную дорогу. Марион впала в полубессознательное состояние. Алкоголь в сочетании с огромной усталостью вызвал у нее ощущение нереальности последних событий — ей казалось, что она видит кошмарный сон. Все происходящее выглядело слишком безумно, чтобы быть настоящим. Больше всего ей хотелось проснуться — мозг отказывался принимать действительность такой как она есть. — Что вы делали с телефоном? Уойяк снова сделал глоток из бутылки. Кажется, у него испортилось настроение. — Вы кому-то звонили? — спросил он, не получив ответа на первый вопрос. — Заходила в «Фейсбук», — ответила Марион, едва шевеля губами. Индеец хихикнул: — Вот тоже гребаная придумка… Правительство шпионит за людьми с помощью этой штуки. Они постоянно за вами наблюдают — ваше начальство, ваши кредиторы, копы — все. Но несмотря на это, многие продолжают ей пользоваться — даже в тюрьме. — Уойяк повернулся к ней. — А вы в курсе, что некоторые из ваших друзей, возможно, сидят за решеткой? Они, конечно, вешают вам лапшу на уши, придумывают всякие байки, но на самом деле это так. Раньше Марион об этом никогда не думала. — А если человек умирает, — продолжал Уойяк, — никто не может уничтожить его страницу в Сети, не имея кода доступа. Я знал одного типа, которого приговорили к смертной казни, — так вот ему даже через много месяцев после его смерти приходили десятки посланий… Индеец отхлебнул еще виски. — Даже не по себе становится, как представишь себе всех этих мертвецов, которые продолжают жить в своем невидимом мире, в этой гребаной Сети, и получать послания от живых… Они все равно что призраки. Сотни призраков, танцующих вокруг нас… Он хрипло рассмеялся, потом затянул на родном языке какую-то древнюю заунывную песню, напоминающую бесконечную жалобу. — Куда мы едем? — спросила Марион. — Ко мне, куда же еще? — И что мы там будем делать? Уойяк снова посмотрел на нее, на этот раз более долгим взглядом, задержавшись на ее груди и бедрах. Глаза его выглядели совершенно безумными. — Ждать. Человек, который просил вас привезти, должен будет мне позвонить. Так что мы будем просто ждать. Он остановил фургон перед окруженным деревьями домом, точнее лачугой, судя по всему, сколоченной из чего попало. Перед ней были грудой свалены автомобильные шины. Сбоку возвышался столб с ветряком. Уойяк отодвинул в сторону кусок листового железа, служивший дверью. — Это от койотов, — пояснил он. — Эти твари часто сюда забирались и все переворачивали вверх дном, пока меня не было. Он подвел Марион к столу и зажег небольшую керосиновую лампу. — У меня тут есть ветровой электрогенератор, но я предпочитаю экономить. Индеец указал на деревянную кровать, на которой лежал надувной матрас. — Можете прилечь, если хотите. Матрас удобный. Если замерзнете, дам вам одеяло. Потом сел за стол и продолжал опустошать бутылку виски. Марион буквально рухнула на матрас. Прямо над ее головой висел календарь с обнаженными женщинами. Дальше она увидела прикрепленную к стене раковину для посуды, в которой лежали несколько грязных тарелок. Деревянный верстак. Каркас мотора. Инструменты. Ведро, наполненное пластинами каких-то минералов… Индеец приподнял крышку погребка со льдом: — Хотите пива? Марион покачала головой. — Ладно. Мне надо отлить. Он вышел. Марион быстро встала и подошла к посудной раковине в поисках ножа. Но его не оказалось. Она шагнула к верстаку и схватила большие клещи. В этот момент Уойяк вернулся: — О, да вы, я смотрю, уже отдохнули?.. Ширинка у него была расстегнута. Он в упор смотрел на Марион. — Тот тип… — произнесла она, с трудом узнавая собственный голос. — Тот, кто попросил вас привезти меня сюда. Тот, кто помог вам сделать бесплатную операцию… в рамках экспериментальной программы… Кто он? Индеец удивленно икнул: — Да что на вас нашло? Марион крепче сжала клещи, которые держала одной рукой за спиной, и облизнула губы: — Я должна знать. Отвечайте. На лице Уойяка появилась нехорошая улыбка. — И что я получу взамен? Она не ответила. — У меня уже давно не было женщины… Так может, мы заключим небольшую сделку, а? Он шагнул к ней. Схватив клещи обеими руками, Марион изо всех сил ударила его в лицо. Он завопил. Марион бросилась к нему и толкнула в грудь. Уойяк рухнул. Она с силой прижала его к полу: — Ах, ты мразь! Ты что себе вообразил? Мгновенные воспоминания замелькали перед ней, словно обрывки кинопленки. Кора, неподвижно лежащая на водительском сиденье после автокатастрофы… Отец, худой, усталый, в тусклом свете уличного фонаря… Хлоя, которая смотрит ей вслед, стоя на автобусной остановке… Троянец, угрожающий всем ее близким, разрушающий ее жизнь, этап за этапом… Марион больше не могла сдерживаться. Густая красная пелена заволокла ее мозг, а затем окутала ее полностью. Марион ощутила в себе какую-то древнюю животную силу, о которой раньше даже не подозревала. Она надавила клещами на горло индейца: — А ТЫ ХОТЬ ЗНАЕШЬ, ЧЕГО ОН ХОЧЕТ, ТВОЙ ГРЕБАНЫЙ ДРУЖОК? ОН ХОЧЕТ, ЧТОБЫ Я ОТРЕЗАЛА ТЕБЕ ПАЛЬЦЫ! И Я СЕЙЧАС ЭТО СДЕЛАЮ! — Она схватила его за руку. — Я ЭТО СДЕЛАЮ, КЛЯНУСЬ БОГОМ, ЕСЛИ ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ СКАЖЕШЬ, КТО ОН ТАКОЙ! В глазах индейца промелькнул неподдельный страх. — Я… нет… пожалуйста… — с трудом прохрипел он. — Ну? — Прошу вас… я не знаю… не знаю, кто он… Просто голос в телефоне… Не надо… Марион машинально взглянула на клещи. Затем поняла, что изо всех сил упирается коленом в грудь индейца. Красная пелена исчезла так же внезапно, как появилась. Марион с трудом поднялась. Отшвырнула клещи. Пошатываясь, вышла из хижины на воздух. Прижала ладони к щекам. Ей никак не удавалось вздохнуть полной грудью. Вдруг налетел мощный шквал, пригибая траву к земле. Волосы Марион резко взметнулись вверх. Одежда буквально прилипла к телу. По глазамрезанул слепящий свет. — Марион Марш! — раздался мощный рев, усиленный мегафоном. — Немедленно опуститесь на колени, руки за голову! Это вертолет ФБР, вы арестованы!
Глава 28
РаньшеСледующие пять дней Марион работала как сумасшедшая, по-прежнему не имея никаких известий о Натане. Он ни разу не появился в службе скорой помощи и к тому же отменил все свои заранее запланированные операции. Разумеется, он не мог так поступить без веских причин. Несмотря на это, бабочки, порхавшие в животе Марион, куда-то улетели, и на смену им пришло постепенно растущее беспокойство. Напрасно она говорила себе, что ее любовь взаимна, что она уже получила множество тому доказательств, — здравый смысл уступил место неуверенности, а неуверенность мало-помалу переходила в отчаяние. Конечно, она обращалась к начальнику отделения висцеральной хирургии, который временно заменил Натана в должности главы скорой хирургической помощи, но тот тоже был неосведомлен о случившемся. Черт возьми, что же означало это внезапное исчезновение Натана? Ну, хорошо, он отменил их первый совместный ужин после объяснения в любви — допустим, у него возникли неотложные дела. Какое-то срочное совещание, срочная операция в другой больнице… Пусть так. Но позвонить-то он мог! Труд, прямо скажем, невелик. Мужчины никогда вам не звонят, что бы ни случилось, не так ли? Это вопрос самолюбия?.. Или же в данном случае дело просто в том, что история их зарождающейся любви не имеет для Натана такого значения, как для нее? (Вторая гипотеза была самой мрачной, и принять ее Марион не отваживалась.) Конечно, после того первого поцелуя они целовались множество раз, сначала неловко, затем все более долго и страстно, в разных укромных уголках огромного здания Отель-Дье — во множестве таких уголков, по правде говоря, — но они так и не перешли к следующему этапу. Они еще не вступили в половую связь. Может быть, ей стоило бы ускорить события?.. Ей было всего двадцать, и она не слишком стремилась проявлять инициативу — но скорее от застенчивости, чем от недостатка желания. Может быть, Натан решил, что она просто еще зеленая девчонка? Или наоборот: увидев, как она целуется с другим на посвящении в интерны, он заподозрил, что она лишь притворяется невинной?.. Но Марион не могла представить себе такой реакции с его стороны. Он ведь тиран и циник, судя по его отношению к большинству людей. Неужели ему самому до такой степени не хватало взрослости?.. Окончательно измотав себе нервы, она, наконец решившись, отправилась по многочисленным коридорам в другое крыло здания, где располагался секретариат отделения ортопедической хирургии. Она вошла в небольшую комнату с низким потолком, расположенную между первым и вторым этажами. Дневной свет уже почти угас; к тому же он проникал сюда лишь через небольшие полукруглые окошки, распложенные почти вровень с полом, так что из них были видны лишь головы прохожих. За простым письменным столом сидела женщина неопределенного возраста, одетая в обычный деловой костюм, в отличие от большинства здешнего персонала, и густо накрашенная. Она печатала какое-то деловое письмо. Марион бесшумно приблизилась к столу, в своем белом халате похожая на привидение. Женщина подняла глаза и холодно взглянула на нее: — Что вам угодно? — Я бы хотела увидеть доктора Чесса. — Его нет. — Он больше не возглавляет отделение? — Разумеется, возглавляет. Марион положила перед ней на стол листок бумаги: — Вы положили эту записку в мой шкафчик. Она напечатана на машинке, и я подумала, что это вы ее составили. В ней говорится, что доктор Чесс отменяет назначенную встречу и в течение неопределенного времени будет недоступен. Вы не могли бы объяснить, в чем дело? Секретарша напряглась, словно готовясь отразить атаку. — Меня просят печатать деловые письма и служебные записки — я исполняю. Это моя обязанность. Я работаю секретаршей у доктора Чесса, а не у вас или кого попало, поэтому не обязана перед вами отчитываться. Марион пристально посмотрела на нее, закусив губу и уперев кулаки в бока. Некоторые женщины порой обращаются с вами тем презрительнее, чем более высокий пост занимает их патрон — или их муж. Вы находите их высокомерными, раздражительными, невыносимыми. Они никогда не сделают даже малейшего усилия, чтобы помочь вам решить вашу проблему. Вам хочется отхлестать их по щекам. Но есть одна вещь, о которой вы обычно забываете: после того как великий человек заканчивает свое очередное шоу и уходит со сцены, ее приводит в порядок именно такая особа. Она чистит его костюмы. Она со всей тщательностью следит за тем, чтобы к следующему выступлению все выглядело безупречно. Именно эта женщина отвечает за тысячи мельчайших деталей, без которых представление обречено на провал. «Я не работаю секретаршей у кого попало» в сущности означает «Я — не кто попало, взгляните на меня, я существую, я живу в тени великого человека, но, пожалуйста, не ведите себя со мной так, словно я вообще ничего не значу!» Сделав над собой усилие, Марион совершенно изменила манеру поведения: — Простите. Я понимаю, что мне не стоило вот так, без предупреждения, врываться к вам в кабинет и разговаривать с вами в таком тоне. У меня очень большая нагрузка на работе в последнее время, и мне не удается толком отдохнуть. Я так устала, что каждый раз, когда я вечером возвращаюсь домой, мне хочется плакать. Я пришла просто потому, что мне нужна помощь. Взгляд секретарши смягчился. — Понимаю. Я тоже иногда чувствую себя совершенно измученной. Наше начальство требует от нас работать так, словно у нас по десять рук, не замечая, что мы уже работаем так, словно у нас их по дюжине. С тех пор как он уехал, я завалена бумажной работой, и к тому же каждую минуту отвечаю на телефонные звонки… Она открыла один из ящиков стола и вынула оттуда стопку бумаг — все это были короткие письма или записки вроде той, что получила Марион. — Не вы одна получили такую записку. Доктора Чесса внезапно настигло дурное известие. Он был на обеде в честь посвящения в интерны, когда ему вдруг позвонили из-за границы. Кажется, у его отца случился инфаркт. Мне пришлось немедленно звать к телефону доктора Чесса. В тот же вечер он срочно уехал. Он попросил меня написать записки с извинениями некоторым коллегам, в том числе вам. Но не беспокойтесь, он скоро вернется. Марион горячо поблагодарила секретаршу и вышла.
В обеденный перерыв она вместе с Изой и Веро пошла в «Бертийон» — знаменитое кафе-мороженое на острове Сен-Луи, куда часто ходили практиканты больницы Отель-Дье, желая освежиться и восстановить силы. — Ну что, теперь ты успокоилась? — спросила Иза, грызя шоколадную вафлю. — Он тебе позвонит, вот увидишь, — прибавила Веро, подвигая к себе вазочку ванильного мороженого с засахаренными каштанами. Марион перевела мрачный взгляд с одной подруги на другую: — Он должен был мне сказать! Ведь мне небезразлично, что его отец болен! Если с ним что-то серьезное, то Натан не вернется еще как минимум несколько недель. А к тому времени моя стажировка закончится… — Не переживай, — проговорила Веро, оттирая шоколадное пятно с блузки. — Ведь секретарша сказала тебе, что он скоро вернется. К их столику подошел официант. — Скажите, кто из вас Марион Марш? — спросил он. — Это я. — Вам нужно срочно вернуться на работу. Оттуда только что позвонили, там слишком большое скопление пациентов, персонала не хватает. Вас просили поторопиться. — Да-да, хорошо, я сейчас же вернусь… Она почти бегом вернулась в больницу и, с трудом переводя дыхание, толкнула дверь в приемный покой своего отделения. Он был пуст. Ни одного пациента — только Азиз и две медсестры разговаривали о чем-то, стоя в дальнем углу. Они обернулись к ней и как-то странно на нее посмотрели. Ей показалось или они действительно заговорщицки ухмылялись?.. Затем Азиз, смотря на нее, указал большим пальцем на дверь в комнату отдыха. Чувствуя какой-то подвох, Марион подошла к двери и нерешительно взялась за ручку: — Если это шутка, то предупреждаю вас… Не договорив, она открыла дверь. И замерла на пороге в полном изумлении. Вся комната была заполнена цветами. Десятки и сотни подсолнухов — в горшках, собранные в букеты, связанные в огромные охапки, — таких красивых, каких она в жизни не видела, всех оттенков желтого и оранжевого цвета, занимали все пространство от пола до потолка. Должно быть, он потратил на них целое состояние… Чьи-то руки обхватили ее за талию. — Ты скучала без меня? — прошептал Натан ей на ухо. Она обернулась. — Мой отец заболел, — продолжал Натан все так же тихо. — У него случился инфаркт. Все обошлось, сейчас отец в порядке. Но для меня это был настоящий шок. И одновременно знак. Когда был там, я вдруг почувствовал, что мне очень нужно поговорить с кем-то. Но за всю жизнь у меня так и не появилось ни одного близкого друга — слишком много места занимала работа. Я никого не смог вспомнить… кроме тебя. На его лице промелькнула легкая гримаса, словно в знак досады и одновременно извинения за то, что он признался в своих чувствах настолько неуклюже, и вдобавок на глазах у посторонних. — Мой отец — очень необычный человек. Его все называют Большой Па. Нужно будет рассказать тебе о нем побольше. Мы с ним очень долго не общались, но я никак не мог оставить его одного в такой момент. Пришлось лететь с пересадками на нескольких самолетах… Я пытался до тебя дозвониться, но там, где отец живет, связь просто кошмарная, и… — Тсс… — произнесла Марион, приложив палец к губам Натана. И обняла его.
Глава 29
СейчасМарион сидела на заднем сиденье вертолета — огромного «Аэростара» из подразделения воздушной поддержки полицейской службы Лос-Анджелеса. Ей уже доводилось подниматься на борт такого же (или похожего) вертолета, совершающего демонстрационный полет на авиасалоне в Ле Бурже в прошлом году. Такое право она получила как журналистка при подготовке очередного телерепортажа для Катрин Борман. Марион знала, что эти летательные аппараты разработаны конструкторами НАСА после миссии «Аполлон» и оснащены множеством хитроумных устройств — системой поиска угнанных автомобилей, управляемым с помощью джойстика инфракрасным сенсором, камерами высокого разрешения, позволяющими различать лица с высоты десять тысяч футов, и способной осветить целый стадион лампой — именно такой ее осветили, когда она стояла возле лачуги индейца. Тогда, в Париже, она сочла этот эксперимент потрясающим. Пролететь от Ле Бурже до аэропорта имени Шарля де Голля со скоростью больше двухсот километров в час — это было невероятно: казалось, что не только одежда, но и кожа прилегает плотнее к телу. И этот чудовищный рев, от которого закладывает уши… Но она бы никогда не подумала, что ей когда-нибудь придется пролететь на таком вертолете в США. К тому же с наручниками на заведенных за спину руках. Марион смотрела на проносящийся внизу город. На голове у нее был антишумовой шлем. Все тело сотрясалось от мощной вибрации. Но несмотря на это, она испытывала чувство полной отрешенности от происходящего, да и от самой себя. Ярко освещенный Лос-Анджелес казался огромным неоновым узором посреди пустоты. Зрелище завораживало. Она узнала некоторые строения даунтауна, стадион… Слева промелькнули огни аэропорта, в котором она приземлилась в пятницу — иначе говоря, целую вечность назад… Вертолет приземлился рядом с огромным зданием: центральная часть, напоминающая башню, и два крыла по обе стороны от нее. Сверху оно напоминало гигантского голубя. Марион вывели наружу, предупредив, чтобы она наклонила голову. Вместе с сопровождающими она вошла в здание и пересекла холл. В конце оказалась рамка металлодетектора. За ней находились лифт и пологий боковой спуск в подвальные помещения; в начале спуска на стене висела табличка с надписью: «Для транспортных служб». Женщина-агент провела детектором вдоль тела Марион, обыскала ее сумку, забрала айфон и быстро ощупала одежду. Затем вставила в щель в стене пластиковую карту, и двери лифта разъехались в стороны. Женщина вошла в кабину лифта следом за Марион и нажала кнопку. Лифт поднялся на девятый этаж. Коридор, дверь… еще одна дверь, на этот раз с кодовым замком. Марион оказалась в широком пространстве без окон, по обе стороны которого шли примерно три десятка дверей, одна за другой, каждая с небольшим окошком на уровне глаз. Сопровождавшая ее женщина открыла одну из дверей и слегка подтолкнула Марион внутрь. Там оказались вделанный в стену каркас с матрасом на нем, раковина и унитаз без крышки — все идеально чистое. Марион ожидала найти здесь все то, что раньше видела только в фильмах — массу людей, грязь, тесноту, оскорбления, — но ничего подобного не наблюдалось. Ей даже оставили сумку и все личные вещи, за исключением айфона. Женщина закрыла за ней дверь. Очевидно, те, кто ее арестовал, решили, что нет смысла лишать ее чего бы то ни было еще — и без того в этом безымянном месте любая форма свободы была сведена к нулю. Несколько часов спустя за ней пришел другой агент. Самое удивительное, что все это время она, кажется, проспала. Иногда сон становится вашим последним убежищем. Ее привели в комнату, где из мебели были только два стула и стол, на котором лежала папка. У окна, спиной к входу, стоял какой-то человек. Марион тоже взглянула в окно. Оно выходило на большую парковку, окруженную несколькими теннисными кортами. Стояла прекрасная погода, светило солнце. Люди наслаждались свежестью первых утренних часов. Марион могла бы быть одной из них. Сидеть сейчас вместе с Корой на веранде какого-нибудь кафе, пить гренадин… Обычная туристка среди себе подобных… Человек повернулся к ней. В руке он держал картонный стаканчик с кофе. — Хотите кофе? — спросил он. — Да, пожалуйста. Он поднял большой палец и поднес руку к закрепленной под потолком камере. Буквально спустя несколько секунд другой агент принес кофе. Человек жестом предложил Марион сесть и сам сел напротив нее. Затем раскрыл папку. В его облике не было ничего угрожающего. Массивный, с квадратной челюстью. Серые глаза. Обручальное кольцо на левой руке. — Я спецагент Аарон Альтман. Вы знаете, что это за место? — Нет. — Штаб-квартира ФБР в Лос-Анджелесе, на бульваре Уилшир. Марион кивнула. — Вы здесь потому, что похитили Хлою Фог, девочку тринадцати лет. — Вы ее нашли? — Нет. Марион закусила губы, чтобы они не дрожали. — Вы… вы хотите, чтобы я рассказала, что происходит? Альтман холодно улыбнулся: — Очень на это рассчитываю. И Марион изложила свою историю. Это заняло почти час. Порой Альтман просил прояснить какие-то детали. Порой — вернуться в прошлое. Особенно часто он задавал уточняющие вопросы по поводу Троянца. Альтман ничего не записывал, и Марион сделала вывод, что их разговор фиксирует камера. — Могу я задать вам вопрос? — в свою очередь спросила она, закончив рассказ. — Пожалуйста. — Как вы меня нашли? — Мы перехватили последнее сообщение Троянца, отправленное в ваш почтовый ящик. Мы были уже на пути к автобусной остановке, где вы оставили Хлою, когда в местную полицию поступил анонимный звонок. — Анонимный звонок? — Кто-то увидел, как вы садились в старый военный фургон того индейца, Уойяка. Нам сообщили номер машины. В таких моделях, которые после списания продают частным лицам, имеется встроенный прибор геолокации, и мы смогли запеленговать его с вертолета. Найти вас после этого было просто детской игрой. — Значит, анонимный звонок… — произнесла Марион после паузы. — И как бы случайно я села именно в такую машину, которую легко оказалось обнаружить… Странное совпадение, не так ли? Вам не кажется, что Троянец специально все это подстроил, чтобы навести вас на мой след? А сам тем временем скрылся вместе с Хлоей? Альтман скрестил руки на груди. Казалось, его впечатлила ее логика. — Да, мы и в самом деле об этом думали. Но есть и другой вариант. — Какой? — Вы и сами могли где-то спрятать Хлою. — Никогда бы я не причинила вреда ребенку! Впрочем, и никому другому. Я… — ХВАТИТ! — взревел Альтман. Он мгновенно преобразился. Марион вжалась в спинку стула. Альтман ткнул указательным пальцем в лежащую перед ним папку и резко спросил: — Где Хлоя Фог? Марион смотрела на него, ничего не понимая. Можно было подумать, он не слушал ее в течение предыдущего часа. — Я… я же вам уже сказала… я не знаю… — Почему вы ее увезли? — И это я вам говорила… Меня заставили… Троянец мне… — Вы хотите, чтобы я поверил, что вы прибыли из Франции и похитили дочь доктора Фога только потому, что кто-то вам это приказал по Интернету?! Где Адриан Фог? — Я видела его лежащим на больничной койке… Он был прикован наручниками… — В каких отношениях с ним вы были? Что вы о нем знаете? Чего вы нам не сказали? — Я вам все сказала. — ВЫ ЛЖЕТЕ! Альтман устало провел рукой по лицу. — Ну что ж, начнем все сначала. — Нет! — твердо сказала Марион. Глаза Альтмана расширились от изумления. — Что? Марион могла бы заплакать, застонать, рухнуть со стула… Но ее тон странным образом становился все жестче. С тех пор как она одержала победу над индейцем, в ней поселилась какая-то новая невиданная сила. Сейчас Марион чувствовала почти эйфорию. Ей самой это казалось ужасным. Она спрашивала себя, не овладело ли ею временное безумие. — Вы не слушаете, что я говорю. Так вот, я ничего больше не скажу! Я требую адвоката. Я ведь имею право на адвоката, не так ли? На видеозаписи я видела Адриана Фога прикованным к больничной койке. Судя по всему, его удерживают в заточении. А теперь Троянец похитил и его дочь. Почему бы вам не сосредоточиться на этом психопате? А вы ведете себя так, словно подозреваемый — это Адриан! — Так и есть. — Но почему? Альтман подвинул свой стул почти вплотную к ней и сел на него верхом, положив локти на спинку: — Вы зашли за оранжевую вуаль. — Что? — За оранжевую вуаль. Так неофициально называется граница между графством Оранж и Лос-Анджелесом. Люди, которые живут по ту сторону, — не такие, как мы. В сущности, их не слишком интересуют те, кто живет в остальной части страны. Они — самые богатые люди Америки. Этакие короли на вершине горы. И доктор Адриан Фог — один из них. Вы переступили черту, вы их видели. Это люди, для которых не существует правил. Никакое безумие, никакое извращение для них не чрезмерно. Они не считают себя простыми смертными. Но я здесь затем, чтобы напомнить им о Законе. — Он выпрямился. — Знаете, почему я интересуюсь Фогом? Я вам отвечу: потому что он является объектом федерального расследования в течение последних двух лет. Потому что его фонд не такой уж «бесприбыльный», как ему хотелось бы заставить всех в это поверить. И прежде всего потому, что мы полагаем, что его супруга, мать Хлои, погибла вовсе не в результате автомобильной катастрофы. — Не в результате?.. Вот как?.. — Мы полагаем, что она стала жертвой убийства, — ответил Альтман. Потом жестко прибавил: — И нет, вы не имеете права на адвоката. В сущности, у вас вообще нет никаких прав. После событий одиннадцатого сентября мы имеем полное право обращаться с вами как с противником во время боевых действий. В частности, держать вас здесь столько времени, сколько сочтем нужным. — Но… почему?.. Аарон Альтман склонился к ее уху. — Потому что, — прошептал он, — ваш друг, очаровательный доктор Фог, и его отец, знаменитый Большой Па, являются частью преступного мира. Потому что у нас есть основания полагать, что они сотрудничают с террористами. И еще потому, что вы, так или иначе, тоже в это вовлечены.
Часть III. Троянский синдром
Глава 30
Большой Па сидел на веранде в кресле эпохи Людовика XVI, абсолютно черном. Интерьер по большей части был выдержан в тех же тонах. Мебель, искусственные цветы, африканские статуэтки — все было темным. Сам хозяин был одет в антрацитово-черный костюм и тонкий пуловер в тон. Однако пол покрывали плиты из белого мрамора. Чуть дальше, во внутреннем дворике, среди садовых растений негромко журчал фонтан. Большой Па любил контрасты. Он считал, что жизнь, достойная этого названия, не терпит полутонов. Человек, который хочет выжить, должен постоянно делать выбор. Действовать решительно, даже если приходится проявлять жестокость. Он посмотрел на свои руки. Левая держала семейную фотографию. Правая — пистолет «Люгер парабеллум» девятимиллиметрового калибра. Не бог весть какое оружие, но стреляет хорошо. Еще в детстве, когда он жил в Чили, Большой Па узнал значение слова «парабеллум» на уроке латыни. Si vis pacem, para bellum — «Если хочешь мира, готовься к войне». Он машинально почесал висок дулом пистолета, разглядывая фотографию. Его сын Адриан. Внучка Хлоя. Евангелина, жена Адриана. Последняя была мертва. Двое других исчезли. Что он должен думать обо всем этом? Большой Па не любил нападений на свою семью. В былые времена никто не осмелился бы совершить подобное святотатство. Будь то из страха или из уважения, ни один человек в здравом уме и твердой памяти даже пальцем не дотронулся бы до Армандо Сантоса Фигероа — таково было его настоящее имя. Такому человеку проще было бы сразу сброситься со скалы в море или прыгнуть в огонь — последствия в любом случае были бы равнозначны. Он вздохнул. Куда подевалось былое взаимное уважение? Прежде и копы, и бандиты никогда не преступали определенных границ. Можно сказать, те и другие соблюдали некий неписаный кодекс чести. Сейчас эти слова превратились в пустой звук. Никто уже не довольствуется убийствами отдельных людей — теперь направляют захваченные самолеты в небоскребы, устраивают настоящие бойни в школах с помощью автоматического оружия. Какой-нибудь сопляк может легко пристрелить вас за пачку сигарет… Но может быть, он ошибается и дело вовсе не в этом. Может быть, он просто постарел. Стал живым реликтом, ходячим воспоминанием. Черно-белым фильмом, непонятно как попавшим в эпоху стереоскопических фильмов, вытеснивших все остальное кино… Он положил фотографию на стол и посмотрел на двух мужчин, стоявших перед ним на коленях. — Один из моих информаторов из святая святых американской администрации, каковой является ФБР, недавно позвонил мне, — произнес он. — Похоже, какой-то тип по кличке Троянец решил серьезно вмешаться в мои дела. Это он похитил моего сына Адриана. А теперь в его руках и малышка Хлоя, которую вы должны были охранять. Не вставая с кресла, Большой Па приставил дуло пистолета ко лбу высокорослого человека с изможденным лицом. — У меня один простой вопрос: если я не могу на вас положиться, для чего вы тогда нужны? — Ты можешь на нас положиться, — сказал человек низкого роста, обладавший комплекцией борца сумо. — Можешь, — прибавил долговязый телохранитель. Большой Па с сомнением прищелкнул языком. — Мы лажанулись, — продолжал «сумоист». — Это точно, — кивнул его напарник баскетбольного роста. — И ты должен нас убить. — Пиф-паф. — Но мы еще можем тебе пригодиться. — Еще можем. Большой Па всегда считал, что эти двое — братья. И все равно не мог понять, как они ухитряются составлять такое абсолютное единство. Микадо и Брауни были не только наиболее опасными из всех наемных убийц, которых он знал. Второй их особенностью было то, что они проводили вместе двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году. Они не имели друзей и знакомых. Они были одинаково равнодушны к деньгам и к власти и не обладали фактически ничем, кроме личного оружия. Когда один начинал фразу, другой ее заканчивал. В сущности они были чем-то вроде двух полушарий одного больного мозга. Большой Па убрал пистолет от головы «баскетболиста»: — Хорошо. Допустим, я оставлю вас в живых. Как вы рассчитываете найти Адриана и Хлою? Микадо и Брауни, по-прежнему стоявшие на коленях, ничем не выразили своей признательности, как прежде не выражали страха. — Мы скоро узнаем, как за это взяться, — ответил коротышка. — Пиф-паф, — повторил его «брат». Но на этот раз он улыбнулся.Аарон Альтман провел ладонями ото лба к затылку и прикрыл глаза. Вот уже несколько часов он смотрел на эти гребаные доски «Веледа» с укрепленными на них фотографиями, рисовал стрелки, стирал, рисовал новые… Это ему осточертело и окончательно его вымотало. Его сотрудники, работавшие в соседних кабинетах, были не в лучшем состоянии. Некоторые дремали прямо за рабочими столами. Альтман посмотрел на часы. Полдень, воскресенье. За последние сутки он допросил Марион Марш, а также назначил несколько расследований, но они пока не дали никакого результата. Допрос Марион также оказался бесплодным. Она выглядела искренней, но он был уверен, что она рассказала ему не все. Когда он смотрел ей в глаза, у него возникало ощущение, что в ней горит какое-то внутреннее пламя. От нее исходила невероятная сила, весь ее вид выражал непреклонную решимость, которую мало кто из людей способен проявить, особенно при столкновении со столь могущественной властью, какой он обладал. Что давало ей такую стойкость? Ее чувства к Адриану Фогу? Или она черпала силы из какого-то более глубокого источника? Как бы то ни было, Альтман не смог ее расколоть. Теперь он ждал новостей с парижской набережной Кэ-д’Орсе, чтобы продолжить допрос. Что касается Троянца, тот по-прежнему оставался для Альтмана полной загадкой. Его помощники загрузили все известные данные в программу ViCAP[218] в надежде обнаружить элементы сходства с другими подобными преступлениями, в том числе совершенными в других странах, но все оказалось напрасно. Подобного псевдонима нигде раньше не встречалось, и ничего напоминающего методику действий Троянца через Интернет в базах данных других агентств не обнаружилось. Бюро по борьбе с киберпреступностью тоже ничем не порадовало. Да, разумеется, Троянец регулярно появлялся в «Фейсбуке», но его айпи-адрес постоянно менялся. Он тщательно запутывал следы, используя различные зарубежные серверы, так что было невозможно точно установить его географическое местонахождение. Теоретически он мог отправлять свои послания хоть из Лос-Анджелеса, хоть с Аляски. Действительно ли Троянец похитил Хлою? Ничто не указывало на это напрямую. Он не прислал требования о выкупе, вообще не предъявлял никаких требований. И с чего вдруг это странное распоряжение, отданное им Марион, — отрезать пальцы индейцу Уойяку? Даже если Троянец хотел направить полицию по ложному следу, а сам тем временем увезти малышку Фог, почему именно такой след? Зачем ему понадобились отрезанные пальцы бывшего заключенного? Нет, решительно, все эти элементы никак не состыковывались. Альтман нажал кнопку стоявшего перед ним на столе телефона, поднеся трубку к уху: — Есть что-нибудь новое об Уойяке? Я запросил его досье и данные медосмотра больше часа назад. Вы там спите, что ли? Человек на другом конце провода извинился и пообещал прислать все требуемые данные в самое ближайшее время. Альтман положил трубку. И почти сразу же телефон зазвонил. — Лучше бы у вас оказались хорошие новости, — почти угрожающим тоном произнес Альтман. — И да и нет, — сказала помощница, латиноамериканская красотка и любительница строгих деловых костюмов. — То есть как и да и нет? — Только что доставили посылку. Она адресована вам. — Лично мне? — Да. Мы просканировали ее. И решили, что будет лучше, если ее откроют специалисты. — Что в ней? — Лучше вам самому взглянуть, шеф. Приходите к нам в лабораторию. И желательно побыстрее.
Глава 31
Дверь камеры Марион открылась. Вошла молодая женщина в деловом костюме. — Пойдемте, мисс Марш, — сказала она, сделав приглашающий жест. Марион с трудом поднялась. Ноги казались свинцовыми. Перед этим она долгое время пролежала неподвижно, глядя в одну точку — так как не могла предпринять никаких действий. Женщина протянула руку, и Марион ответила рукопожатием. — Я — агент Перес, — сказала латиноамериканка с официально-вежливой улыбкой. — Пришла забрать вас отсюда. Марион растерялась. Что означает такая внезапная перемена в обращении? Они прошли по многочисленным коридорам и снова оказались в более привычной для Марион атмосфере кабинетов с окнами и меблировкой. Марион заметила, что снаружи небо по-прежнему голубое. Невидимые тиски, все это время сдавливавшие ей грудь, наконец-то разжались. Агент Перес ввела ее в женскую раздевалку: — Мы покинули пенитенциарный сектор и вошли в сектор для персонала. Вы можете принять душ, если хотите. Оставьте свои вещи на стуле, вам принесут чистую одежду. Вы также имеете право сделать один телефонный звонок. — Почему вдруг такое отношение? — поинтересовалась Марион. — Еще вчера со мной обращались как с преступницей наихудшего сорта. — Официально вы продолжаете считаться таковой. Но Аарон Альтман решил не морить вас голодом, даже несмотря на это. — Очень любезно с его стороны. Но я не собираюсь падать в голодный обморок. — Это мы увидим на брифинге. — Брифинг — это что? Что-то вроде судебного процесса, только без адвоката? Агент Перес посмотрела на нее странным взглядом, в котором одновременно отражались недовольство и невольное уважение. — Поторопитесь, — сухо сказала она. — У нас не так много времени. Не обращая больше внимания на Марион, агент Перес принялась набирать что-то на клавиатуре своего смартфона. Марион разделась и вошла под душ. Горячая вода, заструившаяся по плечам и спине, доставила ей невероятное удовольствие. Она вымыла голову жидким мылом, затем принялась натирать им каждый сантиметр своего тела так лихорадочно, словно хотела смыть все воспоминания последних часов. Она закрыла глаза и попыталась не думать ни о чем, кроме окутавшего ее пара и забвения… Но это ей не удавалось. Образ Натана, прикованного к больничной койке, постоянно всплывал в ее памяти. Хуже того — теперь к нему добавился еще и образ Хлои, стоящей на парковке и кутающейся в отцовскую куртку, слишком большую для нее. Марион снова видела перед собой разноцветные пряди волос девочки, ее большие голубые глаза, растерянно глядящие вслед отъезжающему автомобилю, словно в немой мольбе — не оставлять ее одну среди ночи, не исчезать так же внезапно, как уже исчезли ее родители… Разумеется, у Марион не было выбора — индеец угрожал ей пистолетом. Но она должна была хотя бы попытаться что-то предпринять, даже если пришлось бы пожертвовать своей жизнью, чтобы сохранить жизнь ребенку. Однако она не сделала ничего. В свои тринадцать лет Хлоя уже потеряла мать — при ужасных обстоятельствах. После этого она своими глазами видела, как в ее отца попала пуля. И наконец, ее бросила — фактически предала — Марион. Бросила совершенно неожиданно, самым наихудшим образом, оставив ее тело и душу в руках маньяка. Даже если девочка выживет, сможет ли она надеяться на что-то хорошее в этой жизни? Какое будущее она себе создаст в таком жестоком мире взрослых? ФБР подозревало Марион в пособничестве террористам, но на самом деле все обстояло гораздо проще: ее сердце было полностью опустошено. Она не могла больше пролить ни одной слезинки, потому что чувствовала себя недостойной даже плакать. Борьба с индейцем в один миг лишила ее культурного слоя — с такой же легкостью снимают шелуху с луковицы, — оставив одну животную сущность. Сейчас готова была отслоиться и следующая оболочка, оставив ее душу полностью обнаженной. И то, что Марион видела в своей душе, казалось ей омерзительным: выяснилось, что она способна бросить на произвол судьбы другое человеческое существо. Что она до такой степени эгоистична — или просто глупа, — чтобы оставить ребенка в руках психопата. И поэтому она больше не рассчитывала ни на чье сочувствие по отношению к самой себе. В том числе на свое собственное. Страдать — вот все, чего она хотела. Она закрыла воду, завернулась в полотенце и вышла из-под душа. На этот раз она оказалась одна — латиноамериканка в деловом костюме уже ушла. На спинке стула висела чистая одежда, как и обещала агент Перес, а на сиденье стоял поднос с едой, накрытый целлофановой пленкой. Картонный пакет молока, бутылка газировки, горячее блюдо, кукурузные хлопья… Марион выпила молоко, но не притронулась к остальному. Затем надела блузку, костюм, туфли на каблуке. После того прощального взгляда Хлои она перешла в другой разряд женщин — вроде Катрин Борман. И если бы не чувствовала себя так, словно ее сердце разбилось на кусочки, ее наверняка позабавила бы такая ирония судьбы. Вернулась агент Перес: — Вы так и не поели? — Нет. — Как вам угодно. Идемте. Марион со своей сопровождающей вошла в конференц-зал, где находилось примерно два десятка человек, бурно о чем-то спорящих. — Что происходит? — вполголоса спросила она у агента Перес. — Мы получили посылку. В ней оказались органические элементы. — Н-не понимаю… — Иначе говоря, элементы, относящиеся к человеческому телу. — Жестко взглянув на Марион, она добавила: — Пряди волос, окрашенные в разные цвета. Но самое главное — отрезанный палец.Аарон Альтман призвал собравшихся к тишине. Человек в белом халате, судя по всему судмедэксперт, поднялся на помост и подошел к микрофону. Альтман пристально посмотрел в глаза Марион, но она выдержала этот взгляд. Он сделал ей знак сесть вместе со всеми остальными. — В нашем распоряжении двенадцать полностью целых волос, сохранивших неразрушенную луковицу, — заговорил судмедэксперт. — Нам понадобятся двадцать четыре часа, чтобы сделать полный анализ ДНК митохондрия. Он нажал клавишу пульта. Проектор старого образца направил на стену многократно увеличенное изображение волос, о которых шла речь. — Но у нас уже есть первые результаты сравнительного анализа этих волос с теми, что были найдены на расческе Хлои Фог у нее дома. С уверенностью девяносто восемь процентов можно заявить, что это ее волосы. Кто-то срезал их и отправил нам в посылке. Появилась новая фотография: отрезанный палец. Большой палец. «О боже… Нет!» — в смятении подумала Марион. — Второй элемент — большой палец правой руки. Отрезан на уровне межфалангового соединения. Очень тонкая работа, выполненная с помощью хирургического инструмента. Я бы сказал, что человек, осуществивший эту операцию, весьма искусен — или же отсечение пальца просто является для него привычным делом. Мы обнаружили следы посттравматического кровотечения — это ясно указывает на то, что жертва в момент совершения операции была жива. Но мы также нашли многочисленные повреждения, появившиеся в результате долгого хранения при низкой температуре. То есть отрезанный палец долгое время хранили во льду. — Мы получили его в изотермической упаковке, заполненной искусственным льдом, — заметил Альтман. — Нет, этого было бы недостаточно для повреждений, о которых я говорил, — пояснил врач. — Этот палец отрезали много дней назад. — Взглянув в зал, он прибавил: — Итак, это не палец Хлои. — Вы в этом уверены? — Абсолютно. С того момента, как получили эту информацию, мы проделали всю необходимую работу по восстановлению структуры тканей и получили отпечаток этого пальца. Мы загрузили его в картотеку IAFIS[219] — в ней хранятся, помимо прочих, отпечатки пальцев всех медиков, обладающих лицензией. Это официальное распоряжение, которому они обязаны подчиняться. Результат был совершенно четкий и однозначный, он полностью подтвердил наши подозрения: перед нами на снимке правый большой палец Адриана Фога. У Марион сжалось сердце. Человек, которого она некогда любила, был правшой. Теперь, в любом случае, он уже никогда не сможет вернуться к работе хирурга. Марион даже не могла вообразить весь масштаб трагедии, которую представляла для него такая потеря. Но она понимала, что его нынешнее страдание безмерно, особенно если принять во внимание угрозу, нависшую над его дочерью. Альтман поблагодарил медика, затем попросил большую часть присутствующих покинуть зал. Когда две трети людей вышли, он приблизился к Марион: — Держите удар? — Почему вы об этом спрашиваете? — Потому что самое тяжелое еще впереди. — Он озабоченно потер лоб. — Нам требуется ваше сотрудничество. Марион холодно взглянула на Альтмана: — Не понимаю. Вы угрожаете мне на протяжении нескольких часов, вы отказываете мне в праве на адвоката, я даже не могу позвонить своему отцу, чтобы сообщить, где я. И теперь вы требуете от меня сотрудничества? — Мы прочитали новое послание Троянца, которое он отправил на ваш почтовый ящик в «Фейсбуке», — сказал Альтман. — Однако адресовано оно не вам. Он нажал кнопку пульта видеопроектора, и на стене появилась многократно увеличенная копия письма.
Здравствуйте, Аарон Альтман! Теперь в моем распоряжении и отец, и дочь. Доказательства тому вам уже отправлены. Как вы могли убедиться, Марион Марш невиновна, поскольку вы взломали ее почтовый ящик и прочитали нашу с ней переписку. Итак, вы в курсе, что я ею манипулировал. Вот мои дальнейшие инструкции. 1. Отмените «тревогу Амбер». 2. Освободите Марион Марш. 3. Отвезите ее в центр города, к строениям даунтауна, в одном из ваших служебных автомобилей. Я скажу вам, где ее высадить, ровно в восемнадцать часов. 4. Не пытайтесь меня перехитрить. Других посланий не будет. Если вы не выполните мои указания, обещаю, что буду присылать вам Адриана и его дочь в посылках по частям. Кусочек за кусочком. Пока от них ничего не останется.
Глава 32
Автомобиль ФБР ехал в направлении даунтауна. Марион и Альтман расположились на заднем сиденье, два агента — впереди. Наручники с нее сняли. Потирая запястья, Марион иронично думала о том, не поблагодарить ли ей за это своих спутников. Вместо статуса террориста, лишенного всяких прав, вы получаете статус положительной заключенной, согласившейся сотрудничать с представителями закона. Это ведь повод для того, чтобы выразить свою признательность, не так ли? — Мы направили в СМИ опровержение, — сказал Альтман. — Теперь официально считается, что Хлоя Фог уехала в морское путешествие с одной знакомой семьи. Мы повернули дело таким образом, что это выглядит как обычное подростковое бегство. Хлоя якобы в безопасности, а мы дополнительную информацию получим после беседы с этой самой знакомой. Ваша фотография и персональные данные убраны из списков людей, которых разыскивает полиция. «Тревога Амбер» отменена. Не отрывая глаз от папки, раскрытой перед ней, Марион спросила: — А семья Хлои купилась на эту историю? — Я связался с ее дедом, знаменитым Большим Па. Объяснил ему реальное положение дел, не вдаваясь в подробности — не упомянул ни о Троянце, ни о его манере действовать. Дал понять, что в его интересах сотрудничать с нами. Мы лжем СМИ, чтобы тем вернее схватить преступника, — это классика. На данный момент Большой Па согласился с условиями сделки. Но я не питаю особых иллюзий на его счет. Мы хорошо друг друга знаем, старый лис и я. Вы — единственный след, который может привести его к членам его семьи. Он наверняка попытается что-то предпринять. Марион промолчала. — Вы ведь не знаете, кто он, не так ли? — спросил Альтман. Она опустила глаза: — Вы сказали, что он является частью преступного мира. Что он сотрудничает с террористами. Некоторое время Альтман размышлял, словно мысленно дозируя информацию. — Я сообщу вам только самое основное, чтобы вы составили себе общее представление, — наконец заговорил он. — Настоящее имя Большого Па — Армандо Сантос Фигероа, он родился в Чили в сороковых годах прошлого века. Но позже исколесил всю Южную Америку. Кем только он не был — и золотоискателем, и революционером, и скупщиком краденого… Но больше всего он заработал на торговле наркотиками. Чили — один из самых крупных экспортеров семги в мире. А также основной перевалочный пункт поставки наркотиков в Европу. В те времена Армандо Фигероа прятал наркотики среди замороженной рыбы, идущей на продажу за границу. Вот на этом он сколотил себе состояние. Затем он перебрался в Мексику. Там он занялся другими поставками — за деньги переправлял нелегальных иммигрантов в США. Вот тогда он и получил прозвище Большой Па — для всех этих людей он стал кем-то вроде крестного отца. Однако многих из его «крестников» не назовешь безобидными. Это были террористы, для которых он устраивал тренировочные лагеря. Не в иракской пустыне, а всего в каких-нибудь трехстах километрах отсюда. Он настоящий король преступного мира. К тому же искусный проводник, которому ничего не стоит незаметно внедрять террористов в нашу среду. И мы полагаем, что Адриан, при его медицинских талантах, мог работать на отца — лечить его подопечных. Марион пристально посмотрела на агента ФБР. — Я не думаю, что он на это способен. Адриан ненавидит своего отца, он сам мне это говорил, — наконец произнесла она. Альтман слегка приподнял брови: — Ненавидит? Вы говорите в настоящем времени, как будто расстались с ним только вчера? Марион отвела взгляд. — Согласно тому, что вы сказали на допросе, — продолжал Альтман, — он исчез пятнадцать лет назад. Адриан Фог взял себе фальшивое имя, жил во Франции, у него была недолгая связь с вами, потом он внезапно вас бросил. Он вам лгал. Его отец — бандит по всем общепринятым меркам. И вот теперь вам оказалось достаточно, чтобы какой-то незнакомец прислал вам сообщение на вашу страничку в социальной сети — и расставил вам ловушку, — и вы очертя голову бросились в этот омут, желая отыскать вашего бывшего друга! Помолчав, он спросил: — Вы все еще любите его,не так ли? — Я просто хочу понять. — Понять что? — Почему он исчез. — Но это же очень просто. Люди расходятся. Так всегда было. Неужели такая большая девочка, как вы, этого не знает? Он сунул руку во внутренний карман пиджака со словами: — Сейчас я вам кое-что покажу. — И протянул ей фотографию молодого человека, сидящего в инвалидном кресле. — Это мой сын. Ему двадцать три года. Он неудачно упал, катаясь на водных лыжах. Мы с ним вдвоем отдыхали на Багамах. У меня там летний домик. Мой сын упал и сломал позвоночник. С тех пор он прикован к инвалидному креслу. Моя жена смертельно возненавидела меня за это — потому что в той поездке я был с ним. Она ожидала, что я повинюсь, или буду спорить с ней, или потребую развода, или еще что-то в таком духе. Но я просто отстранился. Я не хотел ввязываться в бесплодный конфликт, поэтому перестал с ней разговаривать. В конце концов это она потребовала развода. — Альтман постучал кончиками пальцев по фотографии. — Теперь мой сын живет со мной. Агент, сидевший за рулем, поднял руку, давая понять, что они приехали в центр города. Альтман велел повернуть направо на ближайшем перекрестке и припарковаться среди зданий даунтауна. Потом обратился к Марион: — Ну что ж, пришло время возобновить контакт с Троянцем. Как вы себя чувствуете? — Хорошо, — бесстрастно ответила она. — В самом деле? — А что вы хотели от меня услышать? — Правду. — Что ж, тогда я чувствую себя как в кошмарном сне с открытыми глазами. Это вас устраивает? — Понимаю. — Я бы удивилась, если бы вы и в самом деле понимали. — Потому что я коп? — Нет. Автомобиль остановился. Марион повернулась к Альтману: — Потому что вы мужчина. Я сделала непростительную вещь, оставив Хлою, и прекрасно это сознаю. Троянец манипулировал мной, и я поступила предсказуемым образом. Теперь ваша очередь. Вы точно так же мной манипулируете. Ну и какая между вами разница? Это чисто мужской трюк. Вам нравится ощущать, что женщина полностью в вашей власти. Когда ты еще девочка, отец постоянно тебя оценивает, хотя ничего не говорит. Наблюдает за тобой, внушает тебе свои правила. Заставляет воплощать в жизнь собственные мечты, которые ему осуществить не удалось. А ты готова землю носом рыть, чтобы только дождаться его снисходительного одобрения, крошек со стола его любви… Потом у тебя появляется бойфренд. Он заставляет тебя поверить во множество прекрасных вещей — но, в сущности, всего лишь хочет с тобой спать. Потом приходит черед твоего патрона, ради которого ты вкалываешь как сумасшедшая, в надежде на повышение или просто ради того, чтобы ему угодить. И конечно же он это знает. Я уж не говорю о случайных знакомых вроде того индейца, которые заставляют тебя демонстрировать все худшее в себе, когда доведут тебя до крайности. И вот теперь вы. Изображаете передо мной безутешного отца, показываете фотографию сына-инвалида… Но все, чего вы хотите, — это вычислить Троянца и найти Адриана. А больше всего — арестовать Большого Па. Что вас, в конечном счете, интересует, кроме вашего собственного продвижения по службе? Хлоя и я — это всего лишь незначительные детали, сопутствующие обстоятельства. Вы нами манипулируете. Снова и снова. Ну и на здоровье, делайте свою работу. Только не надо вешать мне лапшу на уши. Лицо Альтмана окаменело. Затем он протянул ей айфон, конфискованный у нее накануне, и сухо сказал: — Включите. Марион повиновалась. — Войдите в «Фейсбук». «Poke» — появилось почти мгновенно.Добрый день, — написал Троянец. — Начнем с идентификации. Просто ради того, чтобы убедиться, что говорю именно с вами, а не с одним из агентов ФБР. Загадка: кто работодатель вашего отца?Марион размышляла. В последний раз она виделась с отцом в джаз-клубе. Наконец она напечатала название клуба:
Герцог Ломбардский.В ответ появился длинный ряд смайликов.
Прекрасно! Рад, что снова с вами общаюсь, Марион. Игра возобновляется!
Глава 33
РаньшеМарион сидела в ресторанчике на набережной Сены в компании своего отца. Она выбрала это место из-за того, что оттуда, со стороны Сен-Мишель, открывался великолепный вид на Нотр-Дам. Отец заказал два стейка и два бокала вина. Не желая его раздражать, Марион не стала отказываться. Вместо этого она разрезала мясо на мелкие кусочки и время от времени накалывала вилкой и подносила ко рту один из тех, что оказались в середине, а остальные отодвигала к краям тарелки, создавая так видимость того, что действительно ест. Отец был явно этим доволен и сам ел с завидным аппетитом. Если бы он заметил, что мяса на ее тарелке почти не убывает, это стоило бы ей доброго получаса нравоучений. Поэтому приходилось прибегать к отвлекающим маневрам. В конце концов, так было лучше для обоих. — Значит, вон там ты работаешь? — спросил отец, указывая вилкой на Отель-Дье. — Да, — ответила Марион. — И тебе нравится? — Вполне. — Ты завела друзей? — Да, нескольких. Во время еды отец орудовал вилкой, держа ее правой рукой, а левая рука его лежала на колене — типично американская привычка, одна из составляющих его хороших манер. Но Марион знала, что сейчас у него есть для этого и другая причина — в последнее время он не слишком любил выставлять левую руку напоказ. Удивительно, но большинство людей этого не замечали. Его манера прятать левую руку, так же как ее манера делать вид, что она ест, лучше других доказательств свидетельствовали о том, что они — члены одной семьи. — У тебя много работы? — Да, порядочно. — Это интересно? — Да. Он кивнул и слегка улыбнулся. — Что такое? — спросила Марион. — Так, ничего. Твоя манера отвечать. — А что? Я ничего особенного не сказала. — Вот именно, — ответил он, отправляя в рот кусок мяса лишь немногим тоньше доски для сёрфинга. — Ничего не сказала. И так всегда. Еще в детстве из тебя приходилось тянуть ответы клещами. Твоя мать называла это «синдром школьной амнезии». Дети проводят целый день в школе, а когда вечером их дома спрашивают, что они делали, они отвечают: «Ничего». — Я уже не ребенок. Отец промокнул губы салфеткой: — Но ты по-прежнему моя дочь. И я тебя немного знаю. — Слегка подмигнув, он спросил: — И как его зовут? — Кого? — Ну, не изображай святую невинность. Я же вижу: ты почти не притронулась к еде. Ты выпила всего пару глотков вина — очевидно, чтобы меня не раздражать. Стало быть, ты бережешь фигуру. К тому же ты очень хорошенькая сегодня. — Можно подумать, обычно я уродливая. — Да нет. Но ты тщательно накрашена, волосы у тебя уложены идеально. Ты следишь за собой. И очевидно, все мои расспросы тебя нисколько не интересуют. К тому же ты ерзаешь на стуле, все время смотришь на часы. Значит, все эти старания были не ради меня. Марион слегка нахмурилась: — Ты решил провести персональное расследование по поводу своей дочери? — Ах да, забыл добавить: ты стала очень обидчивой. Все вместе говорит о том, что ты влюбилась. Поэтому я повторяю свой вопрос: как его зовут? Марион вздохнула: — Натан. — Ах, Натан. А фамилия у него есть? — Чесс. Натан Чесс. — Звучит по-американски. Он американец? — Не знаю. — Ты его об этом не спрашивала? — Нет, не спрашивала. Я не составляю подробные досье на людей, с которыми общаюсь. Это твое поле деятельности. Отец покрутил вилкой в воздухе: — Рассказывай. — Что ты хочешь от меня услышать? — Не знаю. Ну, например, чем он занимается. Он высокий? Низкий? Красивый? Из иммигрантов? — Мне не нравится, когда ты становишься расистом. Он нахмурился: — Я не расист. Просто пытаюсь узнать о нем побольше. Ты прекрасно знаешь, что я никогда не был расистом. — Что-то у меня стали появляться сомнения… — Я сам иммигрант, ты не забыла? Иммигрант и сын иммигрантов. Я уважаю людей, решившихся пойти по этому пути. Требуется исключительное мужество, чтобы обрубить свои корни и устремиться в неизвестность. Твои дед и бабка покинули Польшу и отправились на корабле в Нью-Йорк. Они переделали свою фамилию на американский лад. Они многого ждали от этой страны, своей новой земли обетованной, как они ее называли. Но ничего не добились и умерли в нищете. Американская мечта, говоришь? Посмотри, во что превратилась эта нация! Буш дал нам увидеть это в красках! А в один прекрасный день, вот увидишь, эстафету подхватит его бездарный сын. Поэтому мне пришлось проделать путь своих родителей в обратном направлении… — …а потом ты встретил маму на Лазурном Берегу… и так далее, и так далее… Это все прекрасно, папа, но ты рассказывал мне эту историю уже сто раз. — Это не имеет значения. Я просто хочу напомнить, что имею право навести справки о твоем новом друге. У меня всего одна дочь. Я хочу, чтобы с ней не случилось ничего плохого. Вот и все. Марион скрестила руки на груди: — Он хирург. Начальник отделения. В котором я сейчас работаю. Иначе говоря, он мой шеф. Отец пристально посмотрел на нее: — Ты шутишь? — Ну вот. — Марион слегка поморщилась и отпила глоток вина. — Я знала, что именно так ты и отреагируешь. — Ты встречаешься со своим шефом? Ты подумала о проблемах, к которым это может привести? — Нет. Просто в одно прекрасное утро я проснулась и подумала: а не совершить ли мне какую-нибудь глобальную ошибку, вот прямо сегодня? — Твой сарказм совсем не обязателен. — Сарказм — это у тебя. Ты никогда в меня не верил. — Я только хочу тебя защитить. — Но я и сама могу это сделать, папа. Она произнесла это резче, чем хотела. Отец ничего не ответил. Покончив со стейком, он заказал кофе. Какое-то время они молчали. — Я тебя провожу? — наконец мягко спросил он. — Хорошо. Рука об руку они вышли на улицу и направились к Отель-Дье, обдуваемые свежим ветерком. Когда они пересекали мост, отец заметил, что вода в Сене почти всегда довольно мутная. Затем Марион указала на грандиозную сцену, сооружаемую возле собора Парижской Богоматери для концерта оперной певицы Джесси Норман. Отец одобрительно присвистнул. Они уже подошли к больничной ограде, и в этот момент появился Несс: в белом халате, явно усталый, идущий своей быстрой нервной походкой — словом, такой как всегда. — Увидимся на работе, — не останавливаясь, сказал он Марион. Последовало секундное замешательство. Затем Чесс, кажется, осознал ситуацию. Он повернулся, подошел и протянул руку со словами: — Вы — отец Марион? — Да. — Здравствуйте. Я — Натан. — Я знаю, кто вы. Отец по-прежнему держал руки в карманах. Натан опустил руку. — Ну что, тогда до скорого, — сказал он Марион и тут же, развернувшись, отошел, не тратя времени на другие проявления вежливости. Некоторое время Марион смотрела ему вслед, затем повернулась к отцу: — Ты и в самом деле невыносим. — Мне не нравится этот тип. — Да ты его видел всего пару секунд! — Иногда этого достаточно, чтобы понять, кто перед тобой. — Он коснулся губами ее щеки, потом добавил: — Не позволяй ему причинить тебе боль. Иначе ты от этого никогда не оправишься. И в свою очередь развернулся и ушел.
Смеркалось. Марион стояла у окна в Малом блоке, расположенном на первом этаже службы скорой помощи. В Нотр-Дам шла репетиция детского хора. Только что отзвучала «Аве Мария», и глаза Марион были полны слез. Вы плотнее кутаетесь в свой белый медицинский халат, чувствуя проникающий снаружи холод. Здесь, под защитой мощных стен и гранитных арок векового здания, вы ощущаете себя лишь частицей какого-то огромного несокрушимого тела. Вам кажется, что вы расчувствовались из-за музыки или из-за романтических мечтаний, но спустя некоторое время понимаете, что дело совсем в другом. Дверь распахнулась, и вошел Натан. — Эти рождественские гимны вполне симпатичные, — сказал он весело. — Вчера произошел забавный случай: Азиз зашивал одного абсолютно пьяного парня. И вдруг на площади перед собором запел многоголосый хор. Пьяный вмиг очнулся прямо на операционном столе и проговорил: «Черт меня подери, что это?» Азиз невозмутимо на него посмотрел и ответил: «Вы умерли и попали в рай. Видите, кругом все в белом. А это поют ангелы». — Рассмеявшись, Натан прибавил: — Нет, ну ты только представь себе!.. Азиз — это что-то невероятное! Это же надо, наша администрация платит ему в два раза меньше, чем интерну, тогда как в своей стране он был хирургом, а здесь работает за четверых!.. Кроме того, у него есть чувство юмора. — Ты так говоришь, как будто сам иностранец. Натан заметил озабоченность в ее тоне и подошел к ней вплотную: — Что случилось? Что-то не так? — Не так… Марион отстранила его и сделала несколько шагов по комнате. — Мы уже довольно долго встречаемся. И я по-прежнему ничего о тебе не знаю. — Но моя жизнь проходит у тебя на глазах! Я провожу ее здесь! — Я не знаю ни кто ты, ни чего ты хочешь. Он отвел глаза: — Я — доктор Натан Чесс. Не более того. Я приехал из Чили. Да, я в самом деле кто-то вроде Азиза. Я окончил университет с отличием. Мне двадцать восемь лет. Мой отец… это мой отец. У него есть деньги. И вот теперь я здесь. С тобой. Это все. — Этого недостаточно! — воскликнула Марион. Натан явно был изумлен. — Я всего лишь студентка, — продолжала она. — Ты, наверно, даже не заметил, но я больше не хожу на занятия. Только работаю у тебя. Вообще-то не предполагалось, что я буду это делать. У меня нет статуса интерна. Но мне нравится быть здесь, с тобой. А ты — что-то вроде призрака, постоянно ускользающего, непредсказуемого… То тиран и деспот — с другими людьми, то сама любезность — со мной… Но я прекрасно вижу, что единственное место, которое тебя притягивает, где ты по-настоящему счастлив, — этот проклятый операционный блок, в котором я вообще ни разу не была… Это твой мир, и ты не позволяешь мне туда войти. Я совершенно сбита с толку, ты понимаешь? Мой отец в тебя не верит. Конечно, можно сказать, что он старый брюзга, что он глупец, что он нарочно действует мне на нервы. Но дело в том, что он часто оказывается прав. И тогда я спрашиваю себя: а не глупа ли я сама? — Она сжала руки перед собой. — И все это при том, что мы даже… даже не… Натан нервно расхаживал по комнате, размахивая руками. — Все не так просто… Я не могу жениться на тебе официально. Если мы зайдем дальше, ты можешь решить, что я тебя просто использую. И я не могу ничего тебе обещать. Ну да, я хирург… один из лучших… и я хочу совершенствоваться в своей профессии. Если мы это сделаем, все очень сильно осложнится… — Его левая рука отказывается ему служить, — перебила Марион со слезами в голосе. Натан застыл на месте: — Что? — У отца… левая рука постепенно атрофируется. Это ревматизм. А отец — джазовый пианист. Если это будет продолжаться, он сможет только составлять партитуры для оркестра. Раньше я никогда об этом не думала. В любой семье есть свои проблемы. Но с тех пор, как я оказалась здесь, у меня такое ощущение, что мир превратился в ужасное место! Теперь я не замечаю в нем ничего, кроме вот таких вещей. Болезни, травмы, беспомощность… Да, я знаю, что рано или поздно все умирают, но раньше я не думала об этом постоянно! Марион замолчала. Вам двадцать лет. Вы думаете, что идете по спокойной, мирной долине, но вдруг понимаете, что на самом деле это та самая «долина смертной тени», о которой говорится в двадцать втором псалме, самом мрачном — его всегда читают на похоронах. — Ты из-за этого продолжаешь оставаться здесь, вместо того чтобы попробовать стать журналисткой, как тебе всегда хотелось? — спросил Натан. — Ты надеешься, что когда-нибудь сможешь вылечить руку отца? Марион не ответила. — Пойдем, — сказал Натан, увлекая ее за собой. Было уже восемь вечера. Операционный блок пустовал. Тишина и тени. Запах дезинфицирующих средств в холодном воздухе. Не говоря ни слова, Натан снял одежду с Марион. Она не сопротивлялась. Он действовал очень мягко и осторожно. Затем надел на нее врачебную рабочую одежду. Тщательно вымыл ей руки. — Пойдем, — повторил он. Он нажал клавишу выключателя, и операционный блок осветился. Вспыхнули синие и зеленые огни хирургических бестеневых светильников. Снаружи, за матовыми оконными стеклами, шел снег, заглушая уличный шум. Всюду переливались рождественские гирлянды. Натан разложил на столе инструменты. Затем подвел Марион к столу, встал у нее за спиной и взял ее руки в свои. — Вот это — пинцет Кочера. Это — ножницы Майо. Расширители Фарабо. Пинцет Келли… Одновременно он заставлял ее пальцы касаться называемых инструментов, позволяя ей ощутить все их изгибы, выступы и углубления. — Это твои рабочие инструменты. Иначе говоря, продолжения твоих рук. С их помощью ты сможешь исцелять. Спасать жизни. Изменять мир. Контролировать хаос, который тебя окружает. Здесь ты ничего не должна ни своему отцу, ни кому-то другому. Здесь ты можешь обо всем забыть. Позже они поднялись в комнату дежурных врачей, с видом на крыши Парижа. Натан принялся раздевать ее — долго и осторожно, как перед этим в операционном блоке. И там, благодаря его бесконечному терпению и нежности, они наконец стали любовниками.
Глава 34
Сейчас
— Игра возобновляется, — написал Троянец. — Куда я должна идти? — На пирс Санта-Моники, к 18.30.Альтман сделал знак шоферу трогаться с места. — Вот засранец… Потом произнес в «уоки-токи»: — Отзовите стрелков. Троянца здесь нет. Уходим все. Марион увидела отъезжающие с парковки автомобили и краем глаза заметила слабые блики над ближайшей крышей. — Заставил нас сменить диспозицию, — пробормотал Альтман. — Не хочет, чтобы мы подготовились… Хитрец. Ну ладно… Они выехали на междуштатное шоссе номер 10. Строения даунтауна потянулись слева, постепенно оставаясь позади. Во время поездки Альтман инструктировал Марион: — В каблуке вашей туфли — жучок Джи-пи-эс. Второй вшит в подкладку вашего костюма. Они крошечные. Батарейка позволяет им работать всего в течение часа, поэтому мы активируем их, только когда прибудем на место. Кроме того, ваш телефон прослушивается, и мы наблюдаем за вашей страницей в «Фейсбуке». У вас будут беспроводной наушник и микрофон. Какой бы способ ни избрал Троянец для связи с вами — мы будем в курсе. — Почему он захотел, чтобы я приехала в Санта-Монику? — Потому что там толпа народу. Сегодня воскресенье. — Много туристов? — И туристов, и студентов — у них каникулы. — Думаете, он рискнет показаться? — Возможно. Он действует нестандартно. — А стандартно — это как? — Например, потребовать выкуп. Или что-то другое. Но не этого он хочет. — Взглянув на нее, Альтман прибавил: — Ему хочется поиграть с вами. Марион нервно облизнула губы. Альтман проверил предохранитель своего пистолета, затем убрал оружие в кобуру: — Не беспокойтесь. Мы привыкли к подобным ситуациям. У нас есть в резерве все необходимое. Нас сопровождают пять машин и десяток агентов в штатском. Позже еще присоединятся. Перес и я будем постоянно наблюдать за вами в бинокль. Что бы ни случилось, вы не потеряете связи с нами. Делайте все, что Троянец вам скажет, — остальное мы берем на себя. Они выехали на Палиссад-Бич-роуд и остановились возле пирса. Парковка была забита. На пляже, справа от понтонного моста, шел какой-то праздник. Наблюдая за ним сквозь тонированное стекло, Альтман велел Марион надеть под костюм пуленепробиваемый жилет. — Кевлар, — кивнул он на жилет. — Это и в самом деле необходимо? — Лучше обойтись без лишнего риска, — ответил он. Затем просунул под ее блузку микрофон и закрепил его на жилете с помощью клейкой ленты. Батарейку он прикрепил на уровне ее талии, сзади, потом включил прибор и проверил звук. Другой агент проверил оба жучка Джи-пи-эс. — Видите? — спросил Альтман, показывая ей дисплей небольшого приемного устройства. — Мы будем следить за вашими перемещениями по спутниковой связи. Ваше положение будет определено с точностью до одного метра. Но не заходите ни в какие здания без моего разрешения — если стены окажутся достаточно толстые, сигнал прервется. — Вы не пойдете со мной? — Нет. Эта машина — передвижной командный пункт. Отсюда я смогу отслеживать ситуацию в целом. Альтман слегка погладил ее по руке. — Не беспокойтесь, — повторил он. — Я уже знаю ваше мнение о мужчинах, которые вами манипулируют. Особенно если это типы вроде меня. Но мы не оставим вас без поддержки. Марион кивнула: — Хорошо. Альтман снова заговорил в «уоки-токи», отдавая агентам в штатском приказы рассредоточиться. Марион увидела, как агент Перес и десяток мужчин выходят из автомобилей и смешиваются с толпой. Затем Альтман вынул из кармана платок и вытер лоб: — Ну что? Вы готовы? Марион снова кивнула и перевела дыхание — только что она заметила, что последние минуты почти не дышала. — Ну что ж, идите. — Перегнувшись через нее, Альтман протянул руку и распахнул дверцу машины. — Удачи.
Глава 35
Марион шла по пирсу. Солнце заливало его закатными лучами. Несмотря на поздний час, Марион почувствовала, как на лбу выступают капли пота. Туристов были десятки: семьи с детьми, парочки, державшиеся за руки… Пахло картошкой фри и сахарной ватой. В больших цветочных ящиках росли пальмы, их листья шуршали на ветру. Марион миновала карусель с деревянными лошадками. Полицейский пост. Полицейского в униформе и черных очках. Продавца мороженого с длинной бородой. Толстяка с плюшевым медведем в руках. Человека в цветастой рубашке, щелкающего фотоаппаратом. Кто же из них Троянец? — Все в порядке? — спросил голос Альтмана в наушнике. — У меня голова идет кругом. — Только без паники. Продолжайте идти. Дойдите до колеса обозрения. Он точно где-то в этом секторе. Сюда только один вход, и, когда мы обнаружим Троянца, мы его заблокируем. Ему не удастся сбежать. — Хорошо, — выдохнула Марион. Вы уже знаете это странное ощущение — каким-то непонятным образом вы оказались внутри фильма и не можете из него никуда деться? Вы вынуждены перемещаться по нему. Горло у вас сжимается, проклятый кевларовый жилет давит на ребра, не давая дышать. Вы задыхаетесь. На несколько секунд Марион остановилась у перил и попыталась сосредоточиться только на ярко-голубой поверхности моря. Толпы людей вызывали у нее дурноту. Или это просто страх? Она сделала еще несколько шагов. Беззубый старик рядом со стендом мягких игрушек объявлял в микрофон выигрышные лотерейные номера. Ничем не примечательный человек, отделившись от толпы, прошел мимо Марион, сильно толкнув ее, и быстрыми шагами удалился. — Кто вас толкнул? — тут же спросил Альтман. — Не знаю… ничего страшного. — Мы этим займемся. Краем глаза она заметила, что толкнувшего ее человека остановили два агента в штатском, в двадцати метрах от нее; предъявив ему свои удостоверения, агенты повели его к полицейскому посту. — Что-нибудь выяснилось? — спустя некоторое время спросила Марион. — Проверяем документы. Одну секунду. Пауза. Потом Альтман снова заговорил: — Он чист. Обычный человек, который куда-то спешил. Но мы все же за ним проследим. Марион продолжала идти. Но тут к ней шагнул беззубый старик, распоряжавшийся лотереей игрушек. — Держите! — воскликнул он. — Вы выиграли. И протянул ей пакет с плюшевым медведем внутри. Затем, словно тут же забыв о ней, вернулся на свое место. Марион смотрела на игрушку, ничего не понимая. Плюшевый медведь, одетый в кожаную куртку наподобие «Перфекта». Один его глаз проткнут булавкой, к которой прицеплена записка.Ни слова. Или Хлоя умрет. Идите на пляж. По сигналу наденьте маску.Ее окатила ледяная волна ужаса. В пакете оказался еще один предмет. Маска из латекса. Это было нечто вроде античного шлема, наполовину закрывающего лицо, черного и зловещего, с вертикальной металлической полосой посередине. Изнутри к нему крепилась черная вуаль, позволяющая скрыть лицо полностью. Марион вспомнила курс истории. Если бы в руках у нее был не муляж, а настоящий шлем, он мог бы напугать любого из античных греческих солдат. Те, кто носил такие шлемы, похитили Елену, царицу Спарты, и развязали одну из самых кровопролитных древних войн. Это был шлем троянского воина. — Что происходит? — спросил голос Альтмана в наушнике. Ни слова. Или Хлоя умрет. — Ни… ничего. — Она слегка приподняла пакет, чтобы фэбээровцы могли разглядеть его в свои бинокли. — Просто плюшевый медведь. Таких раздавали всем прохожим. Она развернулась и спустилась по ступенькам на пляж. — Что вы делаете? — Иду на пляж. — Но Троянец велел вам быть на пирсе. — Но сам он не здесь, вы же понимаете? Ведь вы не видите его на пирсе? Поэтому я спускаюсь на пляж. Вы хотите задержать его — да или нет? На пляже шел концерт. С летней сцены неслась во все стороны громкая музыка. На опорах, установленных по обе стороны сцены, вращались прожекторы, посылающие в пространство луни разного цвета. Ну да, студенческие весенние каникулы… Марион сняла туфли и оставила их на песке. — Что вы делаете?! Вы потеряли один из двух жучков Джи-пи-эс! — Я не могу идти на каблуках по песку! И перестаньте так вопить, иначе я выброшу и этот чертов наушник! В нескольких метрах впереди молодые люди соревновались в «пивном конкурсе»: они торопливо заглатывали целые литры пива, которое при этом проливалось, стекая по шее и груди парней. Марион продвигалась ближе к сцене. Толпа становилась все плотней. Пляжем завладела молодежь — бритоголовые юноши в бейсболках, с серьгами в ушах, девушки в купальниках, с татуировками в нижней части спины. Когда-то давно Марион была такой же, как они… В какой-то момент, когда солнце превратилось в огромный красный шар над океаном, музыка загрохотала еще сильнее, и в воздух взметнулись сотни ярких цветных растяжек с одной и той же надписью:
МИСТЕР ФЛЭШ ЗДЕСЬ!Толпа пришла в возбуждение. На сцену поднялся диджей. Публика завопила, захлопала, засвистела, потрясая бутылками с пивом, флажками и растяжками в знак приветствия своего кумира. — Мне это не нравится… совсем не нравится, — проговорил Альтман, наблюдая за толпой в бинокль. — Слишком много людей! И остальные наши агенты еще не прибыли в этот сектор… Толпа становилась все плотнее. Марион попыталась отвоевать для себя хоть немного свободного пространства, но вскоре поняла, что долго не продержится. Ее охватила паника. Она нервно потрогала наушник. — Вы уверены, что ситуация у вас под контролем? Альтман не отвечал. Когда он в очередной раз обводил биноклем собравшуюся на пляже толпу, один человек привлек его внимание. Точнее, два человека. Один — высокий и худой, другой — с комплекцией борца сумо. Альтман резко откинулся на спинку кресла: — Черт возьми! И эти здесь! — Что вы говорите? — закричала Марион в микрофон, одновременно прикрывая ладонью наушник. — Наемники Большого Па. Они на другом конце пляжа. Толпа снова завопила. Прожекторы бешено закрутились на верхушках мачт. Диджей — тот самый Мистер Флэш — возвышался над толпой, приветственным жестом вскинув руки вверх. Его лицо наполовину закрывали зеркальные очки, длинные волосы развевал ветер. Диджей был похож на Аттилу, вождя гуннов, взирающего на свои дикие орды. Только сейчас Марион заметила, что на лицо многих студентов нанесена боевая раскраска. — Возвращайтесь сейчас же! — закричал Альтман. — Что? — спросила Марион, тщетно пытаясь его расслышать. Теперь она обратила внимание, что каждый из окружавших ее людей держит в руках пакет. Мистер Флэш торжественно возложил руки на пульт. Первые такты недавнего хита диджея — «Motorcycle Воу» — пляж встретил восторженным ревом. Затем на толпу обрушился поток музыки, громыхающей миллионами децибел. Марион почувствовала, что земля дрожит у нее под ногами. Толпа обезумела. Мистер Флэш воздел руки к небу и торжественно, словно заклинание, произнес: — ТРОЯНЦЫ!!! И в тот же миг все как один… …надели одинаковые маски… …и теперь вокруг нее были десятки… …сотни… …тысячи античных воинов!
Глава 36
Удивлению и Марион, и ФБР не было предела. Музыка грохотала. Толпа, собравшаяся на пляже, начала танцевать. — Что происходит? — побледнев, проговорил Альтман. — Почему они все в масках? — «Троянцы» — это официальное прозвище студентов Калифорнийского университета, — ответил голос агента Перес у него в наушнике. — Мы попали в самую гущу их традиционного праздника. — Черт подери, почему никто не подумал об этом раньше?! В этот момент Марион тоже надела маску. В бинокль Альтман разглядел Микадо и Брауни, направляющихся к ней сквозь толпу студентов. — Марш, где вы? — Я… я здесь, — растерянно пробормотала Марион. — Я тоже в маске… — Хорошо. Ни в коем случае ее не снимайте! — во весь голос закричал Альтман в микрофон. — Наемные убийцы Большого Па идут за вами следом! Пока вы в маске, они вас не найдут. Оставайтесь на месте! Мы будем рядом через тридцать секунд! Он вышел из машины и побежал к пляжу, держа перед собой пистолет обеими руками. — Это Альтман! Всем агентам: немедленно присоединиться к Марион Марш! Как можно быстрее! Шевелите задницами! Марион попыталась устоять на месте, но все вокруг танцевали и прыгали, постоянно ее задевая. Музыка звучала все громче — этот адский рев нарастал как девятый вал. То и дело она ощущала, что кто-то бьет ее локтем — поначалу слабо, затем все сильней и сильней. Она задыхалась под своей маской. Запахи пота и марихуаны были невыносимы. Латекс прилипал к коже. Марион с трудом могла вздохнуть. Наконец она слегка приподняла маску — всего на секунду, но этого оказалось достаточно. «Баскетболист» и «сумоист» находились всего в нескольких метрах от нее. Они ее заметили. — Сюда! — закричал Брауни. Марион почувствовала, как сердце у нее остановилось. — О боже, помоги мне… Но Альтман уже подбегал с другой стороны. — Марш, держитесь! — Где эти чертовы наемники? — закричала Перес. — Я держу на мушке одного из них, — сказал другой агент. — Только не здесь! — завопил Альтман. — Иначе будет бойня! — Бросьте оружие! — приказала Перес. — Где эти гребаные подкрепления?.. — Хватайте их! Хватайте их! Вот тогда он и появился. Плащ, скрывающий очертания фигуры, пуленепробиваемый жилет, высокие ботинки, перчатки, черный комбинезон — и такая же маска, как у всех остальных. Агент ФБР застыл с открытым ртом. — Он здесь… — Кто? — закричала Марион. Альтман вышел из оцепенения. — Троянец! — проскрежетал его голос в наушнике. — Он тоже в маске! — Да где же? — нервно спросила Перес. — Черт, тут весь город собрался!.. Человек в плаще вынул что-то из кармана. — Он вооружен! Марион, он направляется прямо к вам! Но Марион уже ничего не слышала. Ее парализовал страх. Вот только представьте. Вы в центре толпы. Вы едва можете дышать сквозь отверстие в латексной маске. Ваше поле зрения сильно ограничено. У вас гудит в ушах, вы почти ничего не слышите. Только шум собственного затрудненного дыхания. Вы едва можете вдохнуть. В висках стучат молотки — бум, бум, бум! — в такт гремящей вокруг музыке. Вам кажется, что вас с головой окунули в воду. Снова шум собственного дыхания… Внезапно вы чувствуете, что вам не хватает кислорода. Он ускользает из ваших губ — пузырек за пузырьком. К вам приближается какая-то тень. Склоняется над вами. Подносит к вашему рту ингалятор… Троянец. И вдруг… вы… больше… не… дышите. Троянец подхватил падающую Марион и взвалил себе на плечо. — Эй! — воскликнул один из студентов, похожий на культуриста. — Ты что это делаешь, придурок? Не выпуская Марион, Троянец пнул его ногой в коленную чашечку. Хрустнула кость. Затем Троянец схватил студента за волосы и два раза ударил о свое колено. Еще один человек, захотевший вмешаться, получил мощный удар кулаком в челюсть, отбросивший его назад. Толпа вокруг них продолжала танцевать, словно в каком-то трансе. Троянец пробивался сквозь нее, по-прежнему неся Марион на плече. Он прошел несколько метров, а затем перед ним вырос Микадо, также раздвинувший толпу на своем пути, с большим мачете в руке. — Цып-цып-цып, — насмешливо произнес долговязый наемный убийца. Троянец повернулся вокруг своей оси, используя Марион в качестве противовеса. Его тяжелый ботинок, словно боевой молот, ударил противника в лицо. Сразу вслед за этим Троянец нанес второй удар — кулаком в солнечное сплетение. Микадо скорчился на песке в позе эмбриона и больше не шевелился. Выстрелы. Топот. Выкрикиваемые во весь голос приказы. Агенты ФБР сбежались к Троянцу со всех сторон. Выхватив из-за спины травматический пистолет, он выстрелил. Перезарядил оружие одной рукой. Затем выстрелил еще раз. И еще. Агенты плашмя бросились на землю. — Перес! — прорычал Альтман. — Агент Пирс! Агент Мосс! Толпа превратилась в воющую стаю. Никто из вызываемых агентов не отвечал. — Агент Кертис! Агент Гетц! Черт возьми, где вы? Я вижу только маски! Чуть дальше Брауни, расставив руки, беспорядочно стрелял из двух пистолетов. Позади него загорелась афиша. Языки пламени устремились в небо. Он походил на демона, вырвавшегося из преисподней. Люди в масках разбегались во все стороны, словно побежденная армия. Взрывались разноцветные лампочки, поливая толпу дождем осколков. Во время бегства людей опрокинулись гигантские музыкальные усилители. Люди выбегали на набережную и пытались остановить первые встречные машины, что привело ко многим столкновениям. С ближайшего бульвара донесся вой полицейских сирен. Троянец продолжал идти — неизвестный воин среди сотен себе подобных. Вслед за ним устремились новоприбывшие агенты ФБР. Он резко обернулся. Последовали новые выстрелы из травматического оружия. Вспышки. Звон разбитого стекла. Глухие стоны. Стелющийся дым. Рухнувшие тела. Затем Троянец продолжил путь. — Агент Пирс! — простонал Альтман. — Любой, кто уцелел, отвечайте! На парковке возле пирса немая рация свисала с автомобильной дверцы. Внутри находились два неподвижных тела, навигатор Джи-пи-эс был разнесен вдребезги. Троянец прошел мимо и скрылся в сумерках, неся Марион на руках. Несколько секунд спустя похожий на катафалк автомобиль Микадо и Брауни выехал на шоссе и рванул вперед так, что завизжали шины. За рулем сидел толстяк. Его высокорослый напарник лежал на заднем сиденье. Вскоре автомобиль свернул за угол и скрылся из вида. Альтман блуждающими глазами смотрел на пляж. Агент ФБР был совершенно оглушен. Вся прибрежная зона напоминала поле битвы. Несколько цветных лампочек еще мигали. Мягко кружились в воздухе ленты серпантина. Он ничего не слышал. Не в силах был произнести ни звука. На песке валялись десятки масок. Все это сражение длилось от силы три минуты. И Альтман знал, что проиграл его.Марион казалось, что она движется в каком-то сне. Больше всего это напомнило ей «Призрак оперы», когда призрак уносит героиню в свои мрачные подземелья. Однако бодрствующей частью сознания она понимала, что все происходит в реальности. Но при этом почему-то не испытывала ни малейшего беспокойства. Вселенная вокруг нее казалась абсолютно спокойной и безмятежной. Умиротворяющей. Разумеется, из-за того, что Троянец дал ей вдохнуть какое-то вещество через ингалятор. Она не сопротивлялась, когда он занес ее в крытый грузовик. Ни тогда, когда он стал раздевать ее, постепенно обнаруживая и микрофон, и кевларовый жилет, и прочие приспособления, которыми снабдил ее Альтман. Ни тогда, когда он завернул ее в покрывало. Она спокойно наблюдала, как двери машины закрылись, словно отмечая границу между привычным миром и королевством сумерек, где она была кем-то вроде почетной гостьи. Затем Марион погрузилась в абсолютную темноту.
Глава 37
Усталость. Сонливость. Пробуждение. И снова — падение в сон.Земля, уходящая из-под ног. Тошнота. Марион куда-то перемещалась. На каком-то колесном транспорте — это единственное, в чем она была уверена. Спина касалась какой-то твердой и холодной поверхности. Скорее всего, она лежала на полу автомобиля. Пахло бензином. Усталость. И снова сон.
Боль в ноге. Сильная. Она очнулась. Что-то вязкое под пальцами. Рана. Кровь. Сколько времени она уже находится здесь?.. Она застучала кулаком в переднюю стенку кузова: — Помогите!.. Машина остановилась. Распахнулись задние двери. Снаружи была ночь. Огромное, необъятное звездное небо. Целые галактики… Запах травы, вмиг пропитавший ее волосы… Они выехали из города. Вокруг больше не наблюдалось никаких признаков цивилизации — только природа. Дайте мне вздохнуть! Вздохнуть… Она вдохнула столько кислорода, сколько смогла. Чья-то тень заслонила небесный свод. Снова впрыскивание какой-то гадости из ингалятора. Укол в живот. И снова сон.
Снова кошмары. Натан с трудом очнулся, словно вынырнул из глубокого омута. Ему снилось, что Хлоя кричит. Зовет на помощь. Но он не мог ничего сделать — он слишком устал. Он хотел поднять руку. Или хотя бы пошевелить пальцами. Невозможно, невозможно, невозможно… Возвращение в ночь.
Глава 38
Ценой невероятного усилия Марион наконец удалось открыть глаза. Она была укрыта теплым одеялом. Вокруг витали ароматы сосны и кедра. Она находилась в загородном доме, наподобие шале. Деревянные балки под потолком. Догоревшие угли в камине. Занавески в красную клетку. Спальня, гостиная и небольшой кухонный уголок, объединенные на общем, не слишком большом пространстве. Уютная, но в то же время безликая обстановка. Временное пристанище. Страх заставил ее надпочечники выбросить в кровь новую порцию адреналина, и это помогло Марион немного взбодриться. Она чувствовала невероятную усталость, но в то же время ощущала, что прямой угрозы нет. По крайней мере, не подземная пещера. И не больничная койка, к которой ты прикована наручниками, где-то в полной темноте, во власти безумца. Обычный гостевой домик. Черт возьми, и что ты здесь делаешь? Она повернула голову. Вторая половина кровати оставалась неразобранной. Наручные часы показывали десять утра понедельника. Из одежды на ней осталось только нижнее белье. Все тело ломило, во рту ощущался какой-то едкий привкус. Рана на ноге была перевязана. То, что раной занимались, она чувствовала и в своем недавнем полубессознательном состоянии. Марион слегка приподняла повязку, чтобы проверить, насколько рана серьезна, но обнаружила просто широкую ссадину, появившуюся, без сомнения, в результате событий прошлого вечера. И — никаких пут, никаких наручников. Она была свободна. — Есть тут кто-нибудь? — слабым голосом произнесла она. Но никакого ответа, кроме щебета птиц за окном, не последовало. Марион села, чувствуя, как лихорадочно колотится сердце. Психопат мог оказаться где-то поблизости. К чему этот маскарад?.. Внезапно глаза ей заволокла темная пелена. «Ортостатическая гипотензия», — машинально подумала Марион. Она подождала минуту, пока артериальное давление придет в норму. Потом заметила на ночном столике возле кровати флакон с какой-то прозрачной жидкостью и взяла его в руки. — «Хлоргидрат морфина, раствор для инъекций», — прочитала она на этикетке. Сильнейший анальгетик. Имени заказчика на этикетке не значилось. Это был больничный препарат, взятый со склада. Марион поставила флакон на столик. Один из ящиков комода, стоящего рядом с кроватью, был выдвинут. Внутри находились одноразовые шприцы в стерильных упаковках, оснащенные оранжевыми насадками для подкожных впрыскиваний. Взглянув на свой живот, Марион обнаружила следы уколов. Вместе со шприцами в ящике лежал листок бумаги, на котором было написано: «10 веч./1 ночи / 4 утра / 7 утра» — судя по всему, время уколов. Значит, ей вводили хлоргидрат морфина каждые три часа. Этого было бы достаточно, чтобы усыпить лошадь… Цифры «10», «1» и «4» были перечеркнуты карандашом. Значит, укол в семь утра по какой-то причине ей не сделали. Видимо, поэтому она и очнулась. И чувствовала себя настолько разбитой. Она задвинула ящик. Там, на пляже, Троянец наверняка использовал какой-то усыпляющий газ. Скорее всего, протоксид азота, который она помнила со времен работы в больнице: его использовали, когда накладывали швы детям. А все остальное время колол ей морфин. По мере размышления у нее возникало все больше вопросов. Прежде всего: где Троянец? Почему она одна в этом шале, свободная, имеющая возможность уйти? Марион собрала все силы и попыталась подняться. Сначала она опиралась на комод, затем ей удалось выпрямиться и удержаться на ногах без опоры. Влияние морфина понемногу проходило. Все же она была крепкой. Ей уже доводилось переносить хирургические вмешательства, и она помнила, что анестезиологам приходилось вводить ей в кровь повышенные дозы наркоза. Плюс для нее. Минус для Троянца. Марион подошла к стойке, на которой лежали рекламные проспекты. «Отель «Приют влюбленных». Отдых на неделю или выходные дни». Здесь же был указан и адрес, где значилось: «Штат Юта». Юта?! Черт!.. Она находилась болеечем в шестистах километрах от того места, где была еще вчера вечером. Значит, поездка длилась всю ночь. Единственная соседняя комната оказалась ванной. Марион захотелось пить. Она вошла и уже собиралась открыть кран, как… …увидела в раковине кровь. И раковина, и ванная были забрызганы кровью. Ее слишком много, так что это не могла быть ее кровь. Что же здесь произошло? Собрав воедино все обрывки информации, которые могла вспомнить, Марион попыталась сложить общую картину событий. Кровь, скорее всего, принадлежала Троянцу. Хорошо. Это означало, что вчера его ранили. Что это ей дает? Они ехали всю ночь. Она спала. Время от времени он впрыскивал ей морфин. Собственная рана доставляла ему неудобства, возможно, серьезные. К тому же рана была и у нее. Он решил остановиться где-то в уединенном месте. Там, где никто не стал бы задавать ему лишних вопросов. Это был непредвиденный момент в его плане. Его рана все серьезнее его беспокоила — или раны? Наконец он решил поехать за медикаментами. Он рассчитывал скоро вернуться. Но что-то пошло не так. Он пропустил время укола. Она очнулась. Марион еще раз прокрутила в голове детали. Все сходится. Она подошла к двери, не обращая внимания на свою наготу. Повернула ручку. Дверь приоткрылась. Небольшая парковка среди деревьев. Ограждение из неотесанных сосновых брусьев. Ни одной машины. Чуть дальше вдоль асфальтированной дорожки выстроились другие бунгало, на достаточном расстоянии друг от друга. Тот дом, в котором находилась Марион, располагался на самом высоком месте. Отсюда можно было наблюдать за всеми остальными бунгало. До нее донеслись радостные крики. Метрах в ста дети играли с собакой на лужайке, под присмотром родителей с бокалами в руках. Эта сцена подействовала на Марион как электрический разряд. Она ощутила всплеск адреналина. Вы в двух шагах от свободы. Все ваше тело, все ваше существо умоляет вас позвать на помощь. Вы знаете, что вам достаточно сказать всего лишь слово. И однако что-то вас сдерживает: какое-то очень слабое, почти эфемерное ощущение, что вы вот-вот совершите огромную ошибку. Марион закрыла дверь и снова принялась размышлять. Что же тогда произошло на пляже? Очень просто: ФБР облажалось. Вся их подготовка, все их технические средства оказались бессильны против Троянца. Почему? Очевидно, потому, что Троянец оказался настоящим гением тактики. А еще? Из-за неожиданного появления наемников Большого Па. Они приехали вооруженные до зубов, открыли беспорядочную стрельбу, устроили хаос. На этом пункте Марион остановилась. Проблема была именно в нем. Откуда Микадо и Брауни могли узнать, где именно Троянец назначил ей встречу? Марион не могла подробно вспомнить все события вчерашнего вечера, но кое-что все же всплывало в памяти, в том числе подробности столкновения. И прежде всего то, что Троянец и долговязый бандит были противниками, а не союзниками. Значит, не Троянец передал наемным убийцам информацию о встрече. Откуда еще они могли о ней узнать? Может быть, Микадо и Брауни несколько часов подряд наблюдали за зданием штаб-квартиры ФБР? Может быть, они поехали за машинами агентов просто наудачу? А дальнейшие их действия — это чистая импровизация? Но при этом они умудрились ничем не обнаружить своего присутствия? Нет, невозможно. Тем более что имелось и другое объяснение, гораздо более простое: они получили всю необходимую информацию заранее. Кто-то, работающий в святая святых ФБР, им ее попросту слил. На этой версии Марион остановилась и стала обдумывать ее подробнее. Большой Па могущественный человек. Один из крестных отцов преступного мира. У него достаточно денег, чтобы завербовать осведомителя даже из ФБР. Если она в этом не ошибалась — а Марион чем дальше, тем больше убеждалась в своей правоте, — это означало, что в ту же секунду, как о ее нынешнем местонахождении узнает ФБР, это станет известно и Большому Па. Альтман, конечно, заверит, что защитит ее. Как и в прошлый раз, все будет под контролем. И все опять пойдет не так, как предполагалось. Микадо и Брауни вернутся. И заставят ее заговорить. Она похитила внучку богатого и влиятельного человека, связанного с криминальным миром. Он, скорее всего, уверен, что она где-то прячет Хлою. А что делают подобные ему люди в таких случаях? Они допрашивают вас — максимально болезненными и максимально эффективными методами. Вы долго мучаетесь. Затем умираете. В этом и крылась причина того смутного ощущения, которое побудило Марион в данный момент воздержаться от каких-либо резких движений. Фактически, она оказалась между молотом и наковальней. Если бы позвала на помощь, она оказалась бы обречена. Но, оставаясь в бездействии, она рано или поздно придет к тому же результату. В коридоре, прямо напротив ее двери, на стене висел телефон. Троянец мог вот-вот вернуться. Нужно было срочно найти какое-то решение. Она набрала «ноль». — Ресепшен, я вас слушаю, — произнес женский голос. — Я… Гм… простите… Дело в том, что мой муж куда-то уехал, пока я спала… — К нам он не заходил. — Ах, вот как… — Вам что-нибудь нужно? Помощь! Срочно! — Э-э… сейчас подумаю. — Шампунь? Дополнительные полотенца? — Нет. Марион машинально оглянулась на ванную комнату: — А когда будет уборка в номере? — Вы не стали назначать конкретное время. Хотите, чтобы уборку сделали сейчас? — Нет-нет! А как здесь организовано питание? — В вашем номере — еды на два дня. — За это уже уплачено? — Да, наличными. Ваше пребывание оплачено авансом. — Значит, пока я не вызову горничную для уборки, она не придет? — Здесь, в «Приюте влюбленных», мы не беспокоим гостей понапрасну. — Пусть они хоть поубивают друг друга… — машинально пробормотала Марион. — Простите?.. — Нет-нет, ничего, — торопливо проговорила Марион. Потом все же решилась сказать: — Вы знаете… конечно, вам покажется это глупым… но я понятия не имею, куда подевался мой муж! — Скорее всего, ушел гулять. Утро сегодня чудесное. — Да, наверно, вы правы. Вы ведь узнаете его, если увидите: он такой высокий, крепкого сложения… Его имя и координаты занесены в ваш список клиентов… — Дайте-ка взглянуть… Шале номер восемнадцать. Зарезервировано на имя Симоны Синьоре[220]. Это вы? — Как вы сказали?.. Гм… ну да. — Увы, эта фамилия мне ничего не говорит, и я никогда не видела вашего мужа. — Но как же так?.. — С большинством наших клиентов мы не общаемся лично. — Не понимаю… — Номера оплачиваются предварительно. Когда вы приезжаете, ключи ждут вас на пороге вашего бунгало. А когда уезжаете, вы оставляете их на том же месте. — Ах вот что! — Вы сильно обеспокоены? Если хотите, я могу связаться с парковыми рейнджерами… — Нет, не нужно. — Может быть, еще что-нибудь? — Если он пройдет мимо вас, будьте любезны, сообщите мне, пожалуйста. Это наш медовый месяц. Я хочу устроить ему небольшой сюрприз… — Да, конечно, миссис Синьоре. Это все? — Да. — Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь. Марион повесила трубку и вернулась в номер. Скорее всего, с Троянцем случилось что-то непредвиденное. Этим нужно воспользоваться, не теряя ни минуты. Прежде всего, ей нужна одежда. Она проверила ящики комода — пусто. Затем распахнула шкаф. Там оказался большой фирменный пакет, в котором обнаружились три одинаковые прямоугольные коробки с логотипом фирмы «Эппл». Марион открыла первую коробку. Внутри было устройство, напоминающее ее айфон, но больше, размером с лист бумаги формата А4. Айпад. Телефон, совмещенный с мощным компьютером, с ультраплоским сенсорным экраном, реагирующим только на прикосновения. С помощью этого плоского легчайшего прямоугольника можно получать доступ в Интернет даже в тех местах, где сотовая связь дает сбои. К тому же экран айпада гораздо большего размера по сравнению с экраном айфона. Не с помощью ли этого устройства Троянец связывался с ней в «Фейсбуке»? Возможно. Айпад не выглядел новым. Коробка тоже была сильно потерта. Никаких защитных оберток внутри не оказалось. На верхней полке шкафа Марион обнаружила небольшую спортивную сумку, вытащила ее и расстегнула молнию. Внутри оказались пачки стодолларовых купюр. Десять пачек по десять купюр. Всего десять тысяч долларов.И сложенный листок бумаги с напечатанным на принтере текстом следующего содержания:
ПЛАН: 1. Репатриировать Марион. 2. Эксфильтрировать Хлою. Показать приманку. 3. Выбить с позиций противников — Большого Па/ФБР/Semper Fi. 4. Водрузить знамя.Марион перечитала эту абракадабру несколько раз. Что все это значило? На первый взгляд это можно было принять за план книги или киносценария. Но военные термины скорее наводили на мысль о плане боевых действий. Аарон Альтман говорил ей о теневой деятельности Большого Па и о его возможной связи с террористами. Об этом здесь шла речь? Или о чем-то другом? Она убрала листок обратно в сумку с деньгами, туда же положила один из трех айпадов и поставила сумку на кровать. Затем вышла в коридор и снова позвонила на ресепшен: — Здравствуйте, это опять я. — Вы нашли вашего мужа? — Нет. Но я хочу попросить вас об одной услуге.
Глава 39
Раньше— Спроси меня об этом, — прошептала Марион. Они с Натаном лежали на ковре, ее голова прижималась к его груди. Они сняли номер в небольшом уютном отеле на Монт-Сен-Мишель[221], чтобы провести здесь уик-энд. В их планы входили туристические экскурсии, велосипедные прогулки, романтичные ужины при свечах. Сорок восемь часов назад они получили ключи от номера. И с тех пор ни разу не вышли оттуда. Марион взглянула в окно на небо. — Хочешь, чтобы я еще раз спросил? — Ну, пожалуйста. — Хорошо. Он сделал глубокий вдох. — Ты счастлива? — ДА-А-А! — ответила она. И по-детски задвигала ногами в воздухе. — Хм… — произнес Натан. — Что? — Странно некоторые женщины выражают свою радость. — Ошибаешься. Счастливые женщины всегда именно так ее и выражают. Просто ты об этом ничего не знаешь. — После этих слов Марион притворно нахмурилась. — А кстати, много у тебя было женщин? — Тысячи, — ответил Натан с абсолютно серьезным видом. Она шутливо хлопнула его по руке. — Ну, хорошо, — сказал Натан, улыбаясь. — Ты у меня первая. Марион подняла глаза к потолку: — Неужели так трудно ответить начистоту? — Ладно уж. Ты первая в моем сердце… — Ну что ж, неплохо выкрутился. — Не перебивай. Я тоже очень счастлив быть с тобой. И не только потому, что ты такая чудесная, но еще и потому, что ты очень хорошо работаешь в службе скорой помощи. Марион села: — Я не ослышалась? Знаменитый хирург и настоящий мачо оценил и женские, и профессиональные мои качества? — Да. Ты думаешь, после такого признания лига хирургов-мачо исключит меня из своих рядов? — Возможно. — Но ты ведь им не скажешь? — Буду нема как рыба. — Вот и славно. Марион снова вытянулась рядом с Натаном: — Главная ваша проблема, настоящие мачо, состоит в том, что вы слишком самоуверенны. — Да ну? — Конечно. Вы считаете себя лучше нас — это же очевидно. На данный момент студенток в медицинских университетах — всего треть, а студентов — две трети. Но после завершения учебы они часто получают лучшие места. Мы более аккуратны, выносливы, предусмотрительны. Через десять лет это нас будет две трети, вот увидишь. Вашим варварским традициям, вроде тех, что связаны с комнатой дежурных, осталось жить всего ничего. Женщины-хирурги больше не позволят обращаться с собой подобным образом. Натан приподнялся на локте: — Ты действительно так думаешь? — Да. Конечно, это будет нелегко. Вы эгоисты, поэтому никогда особо в себе не сомневаетесь и сразу идете к цели. А мы теряем время, обдумывая гипотетические проблемы и конфликты. Кроме того, вы физически крепче, это тоже компенсирует ваши недостатки, такие как недальновидность. В результате получается, что миром правит тот из двух полов, который менее умен и проницателен. А потом все удивляются, почему этот мир такой несовершенный. Натан, улыбаясь, раскинул руки: — Так и есть, мы — повелители планеты! — Да ну вас… Он потянулся к пакету с печеньем — это была их единственная пища в последние два дня. — Я готов признать, — произнес он, хрустя печеньем, — что у вас сильнее развита интуиция. — Ну, надо же. — Но этому есть научное объяснение. — Какое? — У вас больше развито логическое мышление. Еще в бытность студентом я часто замечал, что некоторые женщины-врачи мгновенно узнавали, когда с пациентом было что-то не так. В те времена мне казалось, что они — какие-то сверхчеловеческие существа, обладающие шестым чувством. Я помню случай, когда одна из них поставила диагноз пациенту, едва лишь тот переступил порог кабинета. — Ну, так что же, мы действительно мутанты? — Нет. Просто ваш мозг обладает повышенной способностью к извлечению информации из тех или иных фактов. Там, где мужчина видит просто беспорядочное нагромождение фактов — что-то вроде запущенного огорода, — женщины сразу могут различить полезные и сорные растения. Это относится и к женщинам-врачам, которые быстрее понимают, что у пациента возникли проблемы, и к женщинам-аналитикам, которые предсказывают социальные и экономические перемены. Это принято называть женской интуицией, но на самом деле это просто невероятно ускоренный логический анализ. Большинство женщин способны услышать одну фразу при одновременном написании другой. Тогда как мужчина-пианист тренируется долгие годы, чтобы добиться синхронных движений обеих рук. Иными словами, женщины генетически многофункциональны. В этом смысле, без сомнения, их мозг лучше сконструирован. Если они развивают свои способности, то легко могут соперничать с мужчинами и часто даже побеждать. Неудивительно, что они добиваются успехов в профессиях, требующих быстрого анализа информации — в медицине, журналистике, даже в полицейской работе их становится все больше. — Натан широко улыбнулся и прибавил: — К счастью, у вас есть один серьезный недостаток. — Ах, вот как? Это какой же? — Вы без ума от нас. — Самовлюбленный идиот! — воскликнула Марион. И она ударила его диванной подушкой.
В воскресенье вечером они вернулись в Париж, по дороге застревая в бесконечных пробках под дождем. Марион была мрачной, Натан выглядел озабоченным. — О чем ты думаешь? — спросил он. — Ни о чем. — Правда? — О том, что уже вечер воскресенья. Что сказка кончилась. Что у меня болит живот. Слишком много сладостей, наверно… Она усилила обогрев салона, сжалась в комок на пассажирском сиденье и в свою очередь спросила: — А ты? — О своем проекте. Если бы не эта чертова комиссия по этике… если бы у меня было побольше настойчивости… я мог бы сделать столько всего!.. — Расскажешь мне? — Я бы предпочел этого не делать. — Почему? — Потому что это тайна. — Ты мне не доверяешь? — Не в этом дело… — А в чем? — Как я уже говорил, комитет по этике не одобрил моих планов. И… я боюсь, что ты их тоже не одобришь.
Глава 40
СейчасМарион вышла из внедорожника сотрудницы отеля, работавшей на ресепшен, которая любезно согласилась отвезти ее в город. — Спасибо вам за вещи. И за то, что привезли меня сюда, — еще раз сказала она, попрощавшись и захлопывая за собой дверцу. — Спасибо вам! Если понадобится что-то еще, звоните. За такую щедрую плату… Марион заплатила пятьсот долларов за покупку одежды и поездку до ближайшего города. И еще пятьсот — за то, чтобы служащая не задавала вопросов и ничего не сказала об ее отъезде ее «мужу». По дороге они разговорились и пришли к полному взаимопониманию. Для служащей эти дополнительные деньги были целым состоянием — она приехала из Мексики, работала в США нелегально, как многие сотрудники гостиниц, магазинов и ресторанов. Документы у нее были «не в порядке». Нелегальное агентство, взятка — и она получила свою нынешнюю должность. Конечно, без всяких положенных гарантий, но хотя бы так. Все равно налоговые службы никогда об этом не узнают. Раньше Марион думала, что, работая в США, можно со временем получить пресловутую грин-карту. Но эта встреча, так же как статья, прочитанная в самолете, развеяла ее иллюзии. Она узнала, что более трехсот тысяч нелегальных иммигрантов из Мексики ежегодно пересекают северную границу. В целом на данный момент в США работало, по разным подсчетам, от двенадцати до двадцати миллионов иммигрантов. Американцы ненавидели этих иммигрантов как явление, но в то же время ценили их дешевый труд. Вашингтонская администрация регулярно принимала федеральные законы по борьбе с нелегальной иммиграцией. Результатов они не приносили, но, по крайней мере, могли на какое-то время успокоить общественное мнение. Между тем нелегальных иммигрантов продолжали нанимать на работу, одновременно продолжая строить укрепления вдоль мексиканской границы протяженностью 3200 километров. После взрывов 11 сентября ситуация ухудшалась с каждым годом. Каждый штат, каждый округ теперь создавали собственные административные преграды. Огораживали железнодорожные станции высокими стенами с протянутой поверху колючей проволокой. Множились полицейские и военные патрули. «Стена стыда» уже существовала. Все это приводило к совершенно абсурдным ситуациям. Из статьи Марион узнала о таком случае: одна очень одаренная мексиканская девушка прибыла в США нелегально еще в возрасте восьми лет. Спустя десять лет она стала одной из самых успешных выпускниц школ своей новой страны. Ее потенциал оказался настолько высоким и при этом многосторонним, что она получила — исключительный факт! — предложения по поводу учебы за государственный счет из нескольких крупных университетов, из армии и даже из правительства. Но она не могла никуда поступить — при отсутствии официальных документов учеба становилась невозможной. Более того, при малейшем административном взыскании, вроде штрафа за парковку в неположенном месте, ее могли выслать в Мексику — совершенно чужую ей страну, которой она почти не знала и в которой у нее не было ни жилья, ни знакомых, ни работы — иными словами, в которой она оказалась бы на улице. Поэтому она жила в вечной тревоге. Не жизнь, а настоящий ад. В то же время в статье говорилось о том, что 52 процента интернет-проектов Силиконовой долины, как, например, «Гугл» и «иБэй», разработали дипломированные специалисты-иммигранты, что наглядно показывало, насколько приток свежей крови полезен для страны. Иммиграция — сила и слабость Америки… Марион, дочь иммигранта, уехавшего из Америки во Францию, прежде никогда не задумывалась о таких вещах. Но сейчас у нее было ощущение, что все это касается ее сильнее, чем кого-либо еще. Она зашла в ближайший торговый центр, желая купить туалетные принадлежности, зубную щетку и пасту, расческу, дезодорант, кое-что из еды и минеральную воду. После некоторого размышления она прибавила к числу покупок портфель, дешевый «одноразовый» мобильный телефон с предварительно оплаченной сим-картой, рюкзак, дорожный атлас и множество газет. Содержимое сумки Троянца она переложила в свой новый рюкзак, после чего выбросила сумку в мусорный ящик. Потом зашла в ресторан и заказала обед. Стоимость всех ее покупок составила сто девяносто пять долларов и сорок три цента. Плюс тысяча, которую она перед этим отдала служащей отеля. У нее оставалось еще восемь тысяч восемьсот долларов. По крайней мере, денежных проблем нет. Троянец не преследовал ее — она убедилась в этом, перемещаясь на разных видах транспорта по разным кварталам города. ФБР тоже ее не разыскивало — в газетах не нашлось ничего на этот счет. И что дальше? Страх, на некоторое время исчезнувший, вернулся. Вы изо всех сил пытаетесь действовать, стряхнуть с себя оцепенение, отогнать тревогу. В таких случаях многие устраивают генеральную уборку в доме — чистят, моют, оттирают все подряд, одновременно думая о том, что надо бы еще навести порядок в гараже и подстричь садовые кусты. Но рано или поздно наступает момент, когда вам приходится возвращаться к реальности и начинать решать свои проблемы. Марион чувствовала себя совершенно одинокой. Вокруг нее, в отдельных отсеках, разделенных перегородками, обедали целые семьи, сидя на лавках с мягкой обивкой. Мягкий приглушенный свет создавал уютную, почти домашнюю атмосферу. Она подумала о Натане. Затем о Хлое. Ей так хотелось, чтобы рядом появился близкий человек, пусть даже он всего лишь произнес бы что-то вроде: «Ты из этого выпутаешься, все будет хорошо». Она взяла свой новый телефон и какое-то время задумчиво постукивала ногтями по клавишам. Сильно ли она рискует, если позвонит отцу? Может быть, за ним наблюдают? Или прослушивают телефон? В конце концов она все же набрала его номер. — Алло? — Папа! — Марион! Ты где? Услышав его голос, такой привычный, чуть хрипловатый, она едва удержалась от слез. — Я так рада тебя слышать… — Я тоже! — Почему-то я постоянно натыкаюсь на твой автоответчик… — Я уезжал на некоторое время. Я ведь тебе говорил. Ты звонишь из США? — Да. — Как твои дела? — У меня некоторые затруднения… — Я наверняка смогу тебе помочь. Только не отключайся. Скажи, пожалуйста, котенок, где именно ты сейчас находишься? Слезы Марион мгновенно высохли. Она машинально убрала телефон от уха и посмотрела на него, словно пытаясь взглянуть отцу в глаза. Отец никогда не называл ее «котенок». Точнее, это было давно и ужасно ее раздражало — такое обращение много раз служило поводом для размолвок, и отец не мог этого не помнить. То есть он ни в коем случае не мог произнести этого слова случайно. Только не отключайся. Скажи, где именно ты сейчас находишься? Он ее предостерегал. Его телефон прослушивался. Марион нажала клавишу «отбой». Значит, ФБР связалось с Кэ-д’Орсз. И французская полиция взялась за дело. Альтман отменил «тревогу Амбер», но не действия своих зарубежных коллег. Марион закрыла лицо дрожащими руками. Троянец, наемные убийцы Большого Па, спецслужбы — все стремились ее схватить. Неужели эта история никогда не кончится? Надо срочно поговорить с кем-нибудь, чтобы не сойти с ума. Не могли же они напихать своих жучков в каждый телефон!.. Кора. Наконец она решилась. — Марион? — послышалось в мобильнике. — Привет, красотка! Черт, ты куда запропастилась? Я тебе отправила аж тридцать шесть сообщений, а ты мне не отвечаешь с прошлого уикэнда! Неужели было трудно написать хоть пару слов? Не говоря уж о том, чтобы меня навестить? Я все еще в больнице, а моя машина — в ремонтном гараже. Разбита вдребезги… И все из-за этого твоего придурка в «Фейсбуке»! С ним хоть что-нибудь выяснилось? Предупреждаю, в твоих же интересах меня навестить, и не с пустыми руками! Я хочу как минимум тонну пирожных и круассанов! Эта безостановочная болтовня подействовала на Марион как теплый летний дождь. На какой-то миг она почувствовала себя абсолютно счастливой. — Боже мой, Кора, если бы ты знала, как мне тебя не хватает!.. И они обе расхохотались. Марион объяснила свое отсутствие огромным количеством работы, которую взвалила на нее Катрин Борман. Опять эта работа, как всегда. Ну, ничего, жизнь продолжается. Как бы ей самой хотелось в это верить! — А что с твоей спиной? — спросила она затем. — Что-то серьезное? — Да. Но, к счастью, здесь нашелся замечательный специалист, доктор Жоффруа. Он очень хорошо меня починил. К тому же он очень симпатичный. Высокий, голубоглазый, с квадратным подбородком — все, как я люблю. Хочешь на него взглянуть? Я пришлю тебе фотографию в «Фейсбук». — Я пока без Сети. К тому же мне нужно завести новый почтовый ящик. Со старым проблемы. Я тебе потом объясню. — Может, тебе чем-нибудь помочь? Я тут умираю от скуки. Немного подумав, Марион поинтересовалась: — А у тебя сейчас есть доступ в Интернет? — Да. Доктор Жоффруа одолжил мне свой мобильник. — Тогда поищи все, что хоть как-то связано со словом «Троянец». Я уже знаю, что «Троянцами» называют себя студенты Калифорнийского университета. Но могут найтись и какие-то другие сведения. — Без проблем. Если что найду, то позвоню. Марион завершила соединение. Некоторое время она сидела неподвижно, погрузившись в раздумья. Троянец не стал убивать ее или подвергать пыткам. Значит, он хотел оставить ее в живых. Он вытащил ее из Парижа в Лос-Анжелес и вот теперь — в Юту, за тысячу километров от пункта прибытия. Чего от него ждать в очередной раз? Марион нащупала в кармане сложенный листок — тот самый «план», который нашла в номере отеля. Если она собирается продолжать начатое, ей нужна помощь. Недавний разговор с Корой навел ее на одну мысль. Теперь она знала, куда обратиться за помощью.
Глава 41
Ресторан «Гриль Стейкхауз», в котором сейчас находилась Марион, был довольно тихим и спокойным местом, по крайней мере в это время, к тому же благодаря кондиционеру здесь не ощущалось уличной жары и духоты. Обслуживание, правда, оказалось медленным, но как раз сейчас ее это устраивало полностью. Ее столик находился на некотором отдалении от остальных, банкетка была мягкой, приятная музыка звучала негромко, свет был приглушенным; в целом заведение напоминало английский клуб. Идеально для ее планов. Марион выложила на стол айпад, потом включила. Экран отличался от экрана айфона только размером. Она сразу же узнала привычные иконки, такие же, как на ее старом компьютере. Она коснулась иконки набора текста. Появилась белая страница. Все так же, с помощью прикосновений, Марион увеличила ее размер. Затем вызвала клавиатуру. Прикосновение к экранным клавишам, в отличие от настоящих, было почти неощутимым, но она нашла это даже более чувственным. Затем она перепечатала текст плана Троянца:1. Репатриировать Марион. 2. Эксфильтрировать Хлою. Показать приманку. 3. Выбить с позиций противников — Большого Па/ФБР/Semper Fi. 4. Водрузить знамя.И принялась анализировать его, пункт за пунктом. Что касается первого пункта, он был выполнен. Второй, очевидно означавший похищение Хлои с автобусной остановки, также был завершен. Но что означало «показать приманку»? Марион напрягла все свои мыслительные способности. Несостоявшаяся встреча, которую назначил ей Троянец на автобусной остановке, с самого начала показалась ей странной идеей. Зачем ему понадобилось разделять их с Хлоей? Он вполне мог захватить их обеих сразу. Возникало предположение, что это был просто отвлекающий маневр. Возможно, Марион, а также ФБР пошли по неверному пути. Может быть, Троянец хотел переключить их внимание на того индейца, Уойяка. На руках Уойяка были следы от швов после хирургического вмешательства. Из разговора с ним Марион поняла, что операцию ему сделали в Фонде Фога. Это не могло быть случайным. Она выделила слова «показать приманку» и переместила их в нижнюю часть страницы. Затем провела от них стрелку вбок и напечатала: «Уойяк, индеец». Приманкой был он. И, бросив эту приманку агентам ФБР, Троянец явно хотел сообщить им нечто. Хорошо. Марион перешла к следующему пункту. Третьим пунктом плана значилось «Выбить с позиций противников». Противников было трое: Большой Па, ФБР и некто Semper Fi. С двумя первыми Троянец уже разобрался. Что касается третьего, нужно было предпринять какие-то дополнительные исследования. Ее размышления прервала официантка, поставившая перед ней тарелки со стейком, яичницей с беконом, кукурузным хлебом, а также бокал апельсинового сока со льдом. Марион отпила глоток сока, съела часть стейка, затем отодвинула тарелку и снова вернулась к айпаду. Коснувшись соответствующей иконки, она вошла в Сеть (ресторан, в котором она находилась, как и многие другие, предоставлял бесплатный доступ к Интернету через вай-фай). Затем открыла «Гугл» и напечатала в строке поиска: «Semper Fi». Результат был следующим:
Semper Fidelis (также Semper Fi) — в переводе с латыни означает «Всегда верен». Девиз морских пехотинцев США.Дальнейшие подробности она уже не читала. Морская пехота составляла часть вооруженных сил США. Теперь Марион поняла, почему Троянец использовал специфическую военную терминологию — вроде «репатриировать», «эксфильтрировать» или «выбить с позиций». Собственно, и его псевдоним указывал на то, что это воин. Выводы были очевидными. Теперь Марион почти не сомневалась, что этот человек — военный. Его противниками были Большой Па, ФБР и некто третий, возможно другой военный, служивший в одном из подразделений морской пехоты. Что касается последнего пункта — «водрузить знамя», — это, без сомнения, и была конечная цель Троянца. Речь шла о знамени победы. Какова роль Адриана Фога и ее самой во всем плане? Ей оставалось лишь выяснить это. Марион вздохнула. Пора обращаться за помощью, на которую она рассчитывала. Она снова обратилась к Интернету, создала себе новый почтовый ящик, затем — новый аккаунт в «Фейсбуке», использовав вымышленное имя. После этого отправила примерно десяти своим друзьям со старого аккаунта следующее послание:
Привет всем! Это Марион Марш. Извините, но у меня теперь новый адрес. Больше не присылайте на старый адрес никаких сообщений! Я завалена работой, начальство поручило сделать репортаж об Адриане Фоге, известном хирурге-ортопеде из США, мировой величине, специалисту по хирургии кисти.Затем разместила в тексте несколько ссылок, из тех, которые нашла еще в Париже, и продолжила:
Сейчас я ищу сведения о его возможной работе на военных. Меня интересует, были ли у него контракты в этой области, какие именно, кто его партнеры и т. д. Я знаю, что многие из вас — медики, журналисты или просто люди, хорошо ориентирующиеся в Сети. Помогите мне! Заранее спасибо! Всего наилучшего. Марион.Она перечитала послание, желая удостовериться, что оно в меру информативно и в меру заурядно — ровно настолько, чтобы не привлечь лишнего внимания. Затем нажала кнопку «Отправить». Поскольку она отправила письмо из нового почтового ящика, ни Троянец, ни ФБР уже не могли его прочитать. Отныне ее переписка была для них недосягаемой. Пользуясь случаем, Марион зашла на страничку Коры. В самом деле, там была фотография упомянутого подругой доктора Жоффруа, сидящего возле ее больничной койки. Марион отправила Коре послание, где сообщила свой новый адрес и попросила хранить его в тайне, во избежание новых неприятностей. Затем вышла из Сети и откинулась на спинку стула. Все, что можно было сделать на данный момент, она сделала. Теперь оставалось только ждать. Во Франции сейчас был вечер. Вскоре все вернутся с работы и усядутся за компьютеры. Марион не сомневалась, что несколько ответов получит обязательно. Она закончила обед и вышла из ресторана. Некоторое время она гуляла по городу. Весеннее солнце пригревало, воздух казался особенно свежим. Здесь было прохладнее и в целом гораздо приятнее, чем на Западном побережье. Большинство жилых домов состояли из двух этажей. Между домами росли огромные ели. Настоящий горный пейзаж. Зайдя в пару магазинов, Марион прибавила к имеющейся одежде более практичные вещи — джинсы и кроссовки, а также бейсболку, чтобы, надвинув ее на лоб, хотя бы отчасти скрыть лицо. Разумеется, если бы за ней наблюдали по-настоящему, такая маскировка оказалась бы полностью бесполезной, но все же не мешало подстраховаться лишний раз. Ближе к вечеру она нашла небольшое кафе быстрого питания, где предоставлялся доступ к Интернету через вай-фай, и, войдя в Сеть, открыла свой новый почтовый ящик. Ее ждали два сообщения. Первое пришло от доктора Мириам X., одной из ее бывших однокурсниц, с которой она до сих пор поддерживала связь. Та прислала ей ссылку на статью следующего содержания:
РЕГЕНЕРАЦИЯ ПАЛЬЦЕВ[222] Пятеро американских солдат, раненных в Ираке, в 2007 году приняли участие в программе экспериментальной медицинской лаборатории — им были частично восстановлены пальцы рук, утраченные в ходе военных действий. Двое специалистов, сотрудничающих с Институтом хирургических исследований, доктор Фог и доктор Холлборн, протестировали на этих добровольцах результаты воздействия порошка, формирующего внеклеточную матрицу. Она представляет собой что-то вроде фундамента, на котором растут клетки, формирующие ткани человеческих органов. Хирурги Фог и Холлборн проводили следующую операцию: кожа на обрубке пальца срезалась, после чего ткань трижды в неделю обрабатывалась порошком для формирования внеклеточной матрицы. Пальцы, обработанные таким образом, отрастали с каждым днем. Были проверены их функционирование и чувствительность; результаты оказались положительными. С помощью рентгена наблюдался также рост пальцевых костей. У троих из пяти солдат обрубки пальцев выросли от 3 до 4 см — причем кожа, нервы и сосуды нарастали равномерно, тогда как кость увеличивалась всего на 1 см. У двух других результаты были хуже, но тем не менее все тканевые структуры пальцев также нарастали. Во всех случаях значительно улучшилось функционирование пальцев, не говоря уже о психологическом состоянии пациентов в результате повторного, хотя и частичного, обретения тех органов, которые они утратили. В следующем, 2008 году пятеро новых добровольцев приняли участие в аналогичном эксперименте, результаты которого оказались еще лучше, чем год назад…Второе сообщение пришло от блогера, пользующегося ником Pasadena, но на этот раз это был не один из ее друзей в «Фейсбуке», а журналист, знакомый ее коллеги. У него имелся доступ к архивам множества американских журналов, и, связавшись с нужными людьми, он получил фотографию из «Лос-Анджелес таймс». Коснувшись фотографии двумя пальцами и разведя их в стороны, Марион увеличила изображение. Это оказался Фонд Фога в день его торжественного открытия. Подпись гласила:
Доктор Адриан Фог открывает свой благотворительный фонд вместе с полковником Холлборном, начальником хирургической службы в Камп-Пендлтон — тренировочном военном лагере морских пехотинцев, одном из крупнейших в стране, расположенном к югу от Лагуна-Бич. Здесь проходят тренировки те морские пехотинцы, которых в дальнейшем отправляют в Ирак.Журналист также прислал ей телефон секретариата полковника Холлборна в Камп-Пендлтон. С лихорадочно бьющимся сердцем Марион смотрела на цифры номера. Возможно, ключ к разгадке уже у нее в руках. Зачем ждать? Она отодвинула айпад и взяла мобильный телефон.
Глава 42
На этот раз она решила играть до конца. Глубоко вздохнув, словно перед прыжком в воду, она наконец решилась: — Секретариат главного штаба полковника Холлборна? — Да, — ответил женский голос. — Добрый день. Меня зовут Катрин Борман, я продюсер «Франс телевизьон». Мы готовим репортаж о современных достижениях военной хирургии. Мне хотелось бы немного побеседовать с полковником Холлборном. На всякий случай сообщаю свои координаты и профессиональные данные. Марион продиктовала секретарше электронный адрес и краткое резюме своей бывшей патронессы — все это она помнила наизусть. Разумеется, это была чистой воды лотерея. Но Марион надеялась, что секретарша быстро проверит данные с помощью Интернета и не станет звонить во Францию, чтобы их перепроверить. Во время возникшей паузы она обдумывала, как лучше построить беседу. — Соединяю вас с полковником Холлборном, — наконец произнесла секретарша. — Здравствуйте, миссис Борман, — без предисловий начал Холлборн. — Список ваших профессиональных достижений сейчас находится прямо у меня перед глазами. Надо сказать, он впечатляет… Голос резкий, уверенный, отчетливый. Марион представила себе человека лет пятидесяти, прямого и открытого, скорее похожего на главврача больницы, чем на раздражительного старого вояку в униформе. — Спасибо, полковник. Очень любезно с вашей стороны уделить мне немного времени. Прошу вас, зовите меня просто Катрин… Марион старалась в точности воспроизводить не только интонации, но даже мимику своей начальницы, хотя собеседник не мог ее видеть. — Как я уже говорила вашей секретарше, «Франс телевизьон» готовит репортаж для одного крупного телеканала, посвященный развитию хирургии в двадцать первом веке. Правда ли, что вы один из крупнейших мировых специалистов в этом вопросе? — Да, Катрин, совершенно верно, — с явной гордостью ответил полковник. — Могли бы вы в нескольких словах объяснить, в чем заключается основная работа вашего объединения? — В это объединение входят научно-исследовательские медицинские лаборатории и ряд крупных ожоговых центров при министерстве обороны. Частично наша миссия заключается в развитии военной медицины и полевой хирургии. Наша цель — увеличить шансы на выживание наших солдат, получивших серьезные ранения. — Каковы ваши источники финансирования? — Пентагон, посредством DARPA[223], передает нам десятки миллионов долларов в год. — И каким образом вы осуществляете свою деятельность? — Наша основная база — тренировочный лагерь для морских пехотинцев, которых готовят к отправке в Ирак. Наши хирурги также отправляются туда вместе с ними — организуют всю необходимую помощь на месте и обеспечивают транспортировку раненых обратно в США в особо тяжелых случаях. В период войны во Вьетнаме процесс транспортировки растягивался и занимал несколько недель. Сейчас мы можем уложиться максимум в три дня, даже если пострадавший находится где-то далеко в пустыне. — Каковы основные виды ранений, с которыми приходится сталкиваться вашим хирургам? — Наиболее серьезные ранения — те, что наносят мины-ловушки, гранаты и различные взрывные устройства. Сильные ожоги часто приводят к полной или частичной потере пальцев. Вы можете подумать, что это не столь серьезно, как потерять руку или ногу, но это ошибка. Если вы не сможете ничего взять в руку, не в силах будете пользоваться даже ручкой и зубной щеткой, ваша жизнь сильно усложнится… Теперь голос полковника звучал более напряженно. Однако после короткой паузы он продолжал прежним тоном: — Возьмите, к примеру, обезьян. У них нет отдельного большого пальца. Поэтому они не способны совершать точные движения. Большой палец, отстоящий от остальных, — вот что, по сути, сделало нас людьми. Отнимите палец у восемнадцатилетнего человека — и его жизнь сильно изменится, причем не в лучшую сторону. — Вы упомянули о научно-исследовательских лабораториях. Вы развиваете новые технологии в этом направлении? — Да, конечно. Мы разработали множество экспериментальных программ. В частности, использовали создание внеклеточной матрицы для ускоренной регенерации тканей. Первые результаты весьма многообещающи, но пока еще далеки от полного завершения. Мы не слишком стремимся их рекламировать, чтобы не вызывать у раненых иллюзорных надежд. — Правда ли, что некоторые врачи из частных клиник и других организаций сотрудничают с вами? — Да, — отвечал Холлборн слегка настороженно. — Такое сотрудничество всегда имело место. — Среди них и Адриан Фог? Пауза. — Мы прекратили сотрудничество с доктором Фогом около двух лет назад, — наконец ответил полковник. — Почему? Вы вместе участвовали в открытии Фонда Фога. Вы были коллегами и, скорее всего, даже друзьями, ведь так? — Министерство обороны спонсировало большую часть его исследований, — ворчливым тоном произнес Холлборн. — Результаты у него были весьма впечатляющими. Но затем мы узнали про его сомнительные связи. — Вы имеете в виду его отца? — Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос. — Значит, вы прервали сотрудничество с Фогом. Следовательно, перестали его финансировать. Для него, я полагаю, это был серьезный удар. — Само собой. Он угрожал сделать все свои секретные разработки общедоступными. — В то время как они стали возможны только благодаря его сотрудничеству с вами и вашим средствам? — Именно! Его открытия обошлись нам в миллионы! Марион собрала все силы для последнего броска: — Полагаю, Пентагон был совсем не рад такому повороту событий. Он вложил миллионы долларов в разработки, которые вот-вот могли стать общедоступными, то есть ими смогли бы воспользоваться китайцы, русские, да кто угодно… Фактически это будет означать, что деньги были выброшены на ветер… Помолчав, она заговорила снова, произнося каждое слово медленно и отчетливо: — Когда два года назад Фог ушел, унеся с собой все свои разработки, вы, конечно, пришли в ярость. Я знаю, что примерно в то же время против него возбудили расследование на федеральном уровне. Месяц назад доктор Фог должен был принять участие в международном конгрессе хирургов-ортопедов в Лос-Анджелесе. Но таинственным образом исчез. Не видите ли вы связи между всеми этими событиями? — На что вы намекаете? — спросил Холлборн угрожающим тоном. — Это вы натравили на него ФБР два года назад? Но он все-таки решился месяц назад сообщить о своих открытиях на международном конгрессе? Что с ним произошло? Что стало с теми его разработками, которые, как вы утверждаете, стоят миллионы? Холлборн выдержал паузу — возможно, она понадобилась ему, чтобынажать на какую-то кнопку срочного вызова. — Миссис Борман, я не вполне понимаю смысл ваших расспросов, — сухо проговорил он. — Вы не могли бы связаться со мной позже? — Спасибо, полковник. Марион завершила соединение. Щеки у нее пылили, дыхание было прерывистым. По вискам струился пот. Одежда тоже промокла от пота. Этот разговор полностью истощил ее силы. Однако она сделала гигантский рывок в своем расследовании. В окружающем ее мире наконец-то что-то стронулось. Вот представьте себе: вам уже удалось наполовину сложить огромный пазл. И вдруг сложенные детали начинают сами собой рассыпаться, словно обломки гигантских тектонических плит. Они взмывают в воздух и вихрем носятся вокруг вас. Затем снова соединяются, но образуют уже совершенно новую конфигурацию. Адриан Фог получал финансовую помощь от министерства обороны на свои исследования. Он открыл собственный благотворительный фонд, где бесплатно лечил бедняков, вроде индейца Уойяка, неспособных самостоятельно оплатить операцию. Но поскольку его отец был одним из главарей преступного мира, это неизбежно навлекло подозрения на Адриана. И он все потерял. Затем погибла его жена. И наконец, его похитил Троянец. Самым важным вопросом из тех, что на данный момент оставались без ответа, был такой: что стало с его научными разработками стоимостью в миллионы долларов? Еще один вопрос: действовал ли Троянец в одиночку или — такая гипотеза впервые пришла в голову Марион — работал на кого-то другого? Может быть, его нанял Холлборн? Марион продолжала размышлять. Итак, Фог рассорился с министерством обороны. Все свои наработки он унес с собой. Холлборн не хотел, чтобы они стали общедоступными, и натравил на Фога ФБР. Но Фог оказался упрямым, никакие доводы на него не действовали. Поэтому Холлборн приказал одному из своих людей — такому же, как он, морскому пехотинцу — заняться им вплотную. Этот человек и есть Троянец. Вначале он убил жену Фога, замаскировав ее смерть под обычную автокатастрофу. Это было первое предупреждение. Адриан понял его смысл и на какое-то время притих. Но затем вновь взбунтовался. Он решил сообщить о своих исследованиях на международном конгрессе. И тогда Троянец его похитил. Марион обдумывала эту гипотезу. Вроде бы все сходилось… Разве что… получалось, что американская армия использует те же методы, что и обычные преступники. Так могло происходить в каком-то из малобюджетных фильмов, но в реальности… Марион в этом сомневалась. Такие методы скорее подходили Большому Па. Но если бы Троянец работал на Большого Па, тогда Микадо и Брауни не стали бы ему противостоять. А она… какую роль она играла во всем этом? После всех событий, разыгравшихся в Лагуна-Бич в непосредственной близи от нее, зачем понадобилось Троянцу увозить ее в Юту? Нет, в этой версии по-прежнему зияло множество дыр. Марион вошла в Интернет, желая продолжить поиски. В почтовом ящике оказалось еще одно письмо от ее знакомого под ником Pasadena:Я нашел еще кое-что! В послужном списке доктора Фога, размещенном в Сети, перечислены все его места работы. Среди них — хирургический центр при министерстве обороны США, в городе Пейдж, штат Аризона. Я знаю Пейдж. Это городок посреди пустыни, в буквальном смысле повисший в пустоте. Шесть тысяч жителей, из них четверть — индейцы. С чего бы строить там военный госпиталь? Я посмотрел в электронном справочнике — по этому адресу нет никакого хирургического центра. Вместо него там фабрика промышленного льда. Странно, правда? Может, стоить копнуть глубже?У Марион перехватило дыхание. Пейдж? Она была уверена, что совсем недавно видела это название на придорожном указателе. Марион развернула атлас автомобильных дорог. Посмотрела географические координаты. И, поводив пальцем по карте, нашла то, что искала. Пейдж действительно находился в Аризоне. У самой границы с Ютой. Меньше чем в пятидесяти километрах от нее.
Глава 43
Сквозь прошлоеСквозь стекло операционного блока Марион наблюдала за тем, как работает Натан. Сегодня он проводил особо сложную и тонкую операцию. В прежние времена одна лишь возможность присутствовать при этом вызвала бы у Марион безумный восторг. Но сегодня был не тот случай — поскольку счастье, абсолютное счастье, почти всегда порождает глубокую грусть. Такую реакцию легко понять. Вот вы и достигли вершины. Вы здесь. Вы всегда мечтали о том, чтобы достичь своей цели — выиграть в лотерею, выучиться на хирурга, возглавить предприятие, стать актером, иметь детей, хотя врачи диагностировали у вас бесплодие, взойти на Эверест, встретить величайшую любовь всей своей жизни, — и вот наконец вы ее достигли. Вы и сами не знаете толком, как вам это удалось. Одни скажут, что это случилось благодаря вашей настойчивости. Другие — что вам просто повезло. Что вы оказались, как говорится, в нужном месте в нужное время. И вы никогда не узнаете о точном соотношении первого и второго. Но одно известно точно: теперь вам придется спускаться с ваших заоблачных высот. И вас охватывают тревога и грусть. Сколько еще продлится ваше счастье? О чем теперь мечтать, когда вы уже получили свои миллионы? Стали хорошим хирургом? Блестящим менеджером? Великим актером? Справитесь ли вы с воспитанием детей? Будут ли другие горы, на которые вы сможете подняться, еще более прекрасные? Долго ли продлится ваша великая любовь? Поскольку все сводится к этому. Сколько времени? Долго ли еще? Марион опустила голову. Чертовски неприятный вопрос, не так ли? — Что ты говоришь? — спросил Натан, выходя из операционного блока. — Так, ничего, — ответила она. — Мысли вслух. Он стянул халат и бросил его в корзину для стирки. Они перешли в раздевалку. Здесь они были одни. — Ты смотрела, как я оперирую? — Да нет, почти не смотрела… — Ты думала обо мне? — Еще бы. О тебе и о твоей самодовольной улыбочке. Той самой, которой ты улыбаешься и сейчас. — Она всегда неотразимо на тебя действовала, правда же? — Я ее называю «Натан Чесс номер три». — Нет, — возразил он, — это номер два. — Затем обнял ее. — А вот это — номер три. Некоторое время они стояли, обнявшись, среди медицинских халатов, панталон и обуви. Больничная романтика во всей своей красе. Но Марион еще никогда не чувствовала себя такой счастливой. — У меня для тебя подарок, — сказала она. — Вот как? — Да. — В честь чего? — Решила отметить наш первый месяц. — С того дня, как я поцеловал тебя на площади перед Нотр-Дам? — Именно. — Ну, надо же. Все и впрямь серьезно! Марион раскрыла пластиковый пакет и вынула оттуда небольшую гипсовую плитку. — Что это? — спросил Натан. — Это плитка с отпечатками рук, вроде тех, что на Голливудском бульваре. Я взяла гипс в отделении первой помощи и сама ее сделала. На ней отпечатки обеих моих ладоней. Раз уж ты постоянно занимаешься чужими руками, пусть у тебя будут и мои. Имей в виду, это хрупкая вещь. Так же, как и я. Ты не должен меня разбить. Улыбка Натана исчезла. — Я тебя не разобью. — Никогда? — Никогда. — Почему ты так в этом уверен? Он взглянул на нее очень серьезно. — Потому что я тебя люблю, Марион Марш.
В тот же вечер они в обнимку зашли в ресторанчик в Латинском квартале. Был канун Рождества, на столиках горели свечи. Снаружи шел то дождь, то снег, словно зима колебалась, не зная, что ей выбрать, и раскачиваясь, как на качелях, между двумя сезонами. — В детстве мне всегда хотелось лодку, — сказал Натан. — Лодку? — Да, совсем маленькую. Но отец все время мне отказывал. Не позволил иметь даже надувную. Он как будто боялся, что я от него уплыву, что в конце концов и случилось. С тех пор я не перестаю о ней мечтать. Маленькая парусная лодка, где-нибудь в спокойном месте, посреди красивого пейзажа… Плывешь куда хочешь, и никто не заставляет тебя выбирать то или другое направление… Лодка — это ведь так символично, правда? — Да, наверно… — Что-то не так? Ты сегодня не в своей тарелке… — У меня болит живот. — Опять? Ты уже столько раз на это жаловалась. Ты не… — Нет, не беременна. Я соблюдаю все необходимые предосторожности. — Хочешь, я тебя осмотрю? Моя специальность — хирургия кисти, но я умею делать любые хирургические операции. За время учебы я проходил стажировку по многим специальностям… — Ничего страшного. Может быть, позже… Скажи лучше, зачем ты меня сюда привел? Натан принял нарочито таинственный вид и поставил на стол небольшую коробочку. — Что это? — спросила Марион с внезапно заблестевшими глазами. — Открой — и увидишь. Она открыла коробочку — очень медленно и осторожно. Внутри оказался небольшой свиток пергамента, перевязанный красной шелковой ленточкой. — Что это? — Разверни. Марион развязала ленточку и развернула пергамент. На нем каллиграфическим почерком было написано:
ТРИ ЖЕЛАНИЯ— Это магический пергамент, — торжественно произнес Натан. — Он рассчитан на три желания. Иными словами, сегодня вечером я пригласил сюда невидимого доброго гения, который готов их исполнить. — Хм… Ну что ж, это прекрасная идея. Но твой гений действительно может это сделать — или это просто трюк, чтобы затащить меня сегодня в постель? Натан сделал вид, что смертельно оскорблен: — Не шути так с гениями! Тем более что этот действительно очень могущественный! Если ты в него не поверишь и откажешься загадывать желания, он сильно разгневается! — Ну, хорошо… Несколько секунд она раздумывала. Потом сказала: — Значит, так. Желание номер один: небольшой подарок, не обязательно дорогой. Желание номер два: музыка, которая всегда напоминала бы мне о тебе… Натан пожал плечами: — Ну, пока все довольно просто… — Да, но я уверена, во-первых, что твой гений — мужчина, а во-вторых, что он очень занят. На всякий случай я дам ему несколько дней на выполнение желаний. А то вдруг и вовсе останусь ни с чем… — Слегка потерев подбородок, Марион прибавила: — И желание номер три: я хочу что-то особенное. Какой-то единственный и неповторимый момент, только для нас двоих. Над этим твоему гению придется немножко поломать голову. И приложить какие-то усилия. Это должно быть настоящее маленькое чудо. Ну вот. Подарок, мелодия и чудо. Ты запомнил? Натан пристально посмотрел на нее: — Нет нужды запоминать. Гений все слышал. — Думаешь, он сможет все это выполнить? — Конечно. На то он и гений.
Глава 44
СейчасМарион ехала в старом открытом «бьюике», придерживая рукой дверцу. Солнцезащитные очки она сдвинула на лоб, волосы ее развевались на ветру. Ей пришлось потратить часть денег на покупку этой развалюхи, поскольку взять машину напрокат она не могла — все ее документы, включая паспорт и водительские права, Троянец у нее забрал. Выбор остался несложный — либо старый «бьюик» за гроши, либо что-то более приличное, но уже совсем за другие деньги. Скрепя сердце она остановилась на первом варианте и рассчиталась наличными с продавцом. Тот, разумеется, ни словом не обмолвился о недостатках машины — огромный расход бензина, минимальная оснащенность и нулевая безопасность, — вместо этого, напирая на романтичный аспект, он упомянул о том, что на таком же автомобиле путешествовали героини известного фильма «Тельма и Луиза». На что Марион ответила, что если бы Тельма и Луиза в самом деле путешествовали по штату Аризона при сорока пяти градусах в тени, то они, скорее всего, выбрали бы для этого «хонду» с кондиционером. Ей удалось добиться значительной скидки. Затем она поехала по 89-му шоссе на юг. Пейзаж вокруг нее менялся невероятно быстро. Температура росла стремительно, на горах становилось все меньше деревьев — словно волос на голове лысеющего старика. Очень скоро пейзаж стал напоминать лунный ландшафт. Голые холмы, светлые, будто выцветшие, скалы, дрожащее марево над асфальтом… Ничего живого, кроме редких чахлых кустиков юкки. И целые тонны пыли. Из «Википедии» Марион узнала, что именно в этой местности снимали фильм «Планета обезьян». Теперь она понимала почему. Она бросила взгляд на пассажирское сиденье, где лежал ее айпад, заряжавшийся от прикуривателя на приборной панели машины, благодаря конвертеру тока. Этот конвертер пришлось купить дополнительно, но Марион решила, что это необходимо: ни в коем случае нельзя было оставаться без постоянного доступа в Интернет, откуда могла в любой момент прийти какая-то новая информация. А информация сейчас означала для нее выживание.
Путешествие заняло больше времени, чем она рассчитывала, — или, скорее, «бьюик» тащился еще медленнее, чем можно было предположить, — но в конце концов Марион с этим смирилась и расслабилась, убаюканная монотонностью дороги. Но как бы то ни было, она совсем не ожидала увидеть картину, наконец представшую ее глазам. Сначала среди непрерывной цепи холмов появился ярко-голубой просвет, а затем… Это был настоящий шок. Перед ней в один миг выросли гигантские пики Колорадо. У Марион перехватило дыхание. Несмотря на непрекращающееся стрессовое состояние, вызванное чередой недавних событий, она остановила машину у обочины, в облаке пыли, и вышла. Иногда просто необходимо найти время, чтобы выбраться на природу. Ее могущественная сила не только наполняет вас почтением — она позволяет вам на какое-то время свободно вздохнуть, забыть все те утомительные заботы, груз которых мы несем на себе изо дня в день, словно муравьи. Десятки багровых скал образовывали гигантский зубчатый массив, протянувшийся вдоль всего горизонта. Кое-где виднелись расселины, словно прорубленные топором великана, сквозь которые струились потоки воды в ореолах сверкающих брызг. У подножия скал раскинулось ярко-бирюзовое озеро. «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЛЕЙК-ПАУЭЛЛ!» — гласила надпись на придорожном щите. Некоторое время Марион любовалась этим захватывающим зрелищем, прикрыв глаза ладонью и вдыхая невероятный аромат, который мог быть таким и на заре времен, в первый день творения. Затем мимо пронесся огромный грузовик-цистерна, сигналя ей на ходу. Она вернулась к машине и продолжила путь. Вскоре она преодолела узкое головокружительное пространство Глен-каньона и въехала в крохотный городок Пейдж. Как писал ее коллега, пользующийся ником Pasadena, здесь проживали всего шесть тысяч жителей, но у Марион сложилось впечатление, что их даже еще меньше. Единственная центральная улица, небольшие магазины, несколько старых отелей, буквально плавящиеся от жары дома… Почти другая планета, где явно не помешал бы скафандр. При всем желании невозможно было себе представить хирургический госпиталь в таком месте. В лучшем случае — один-единственный кабинет врача широкого профиля. Зато церквей оказалось на удивление много. На главной улице Марион насчитала целых три. Этот необычный феномен ей и раньше доводилось замечать в самых бедных районах Америки. Когда приходится выживать на грани нищеты, дешевле хоронить мертвых, чем лечить живых. Кроме того, поход в церковь зачастую становится единственным доступным развлечением. Она поднялась вверх по одной улице, затем спустилась по другой, вновь поднялась по третьей — Пейдж был похож на гигантскую змею, обвившуюся вокруг вершины горы. Наконец, Марион оказалась в небольшой промзоне. Согласно прочерченному на карте маршруту, фабрика по производству промышленного льда находилась именно здесь. Марион подняла глаза. Невысокое белое здание, вытянутое в длину, сплошь покрытое тончайшим налетом пустынной пыли. Перед зданием — огороженная парковка. Ограждение — в сплошных пятнах ржавчины… Место казалось абсолютно заброшенным. Припарковав свой «бьюик» рядом с почти таким же древним «шевроле», Марион вышла. С парковки можно было сразу войти в здание — через небольшую, словно в гараже, дверь. Она была открыта, проем загораживало только нечто вроде занавеса из вертикальных пластиковых полос. Время от времени за ним мелькал чей-то силуэт. Значит, внутри все-таки находились люди. Марион невольно оглянулась на свою машину, подумав о лежащем на переднем сиденье айпаде и о сумке с деньгами в багажнике. — Не надо этой паранойи, — вслух подбодрила она себя. — Вперед! Совсем не так она представляла себе фабрику по производству промышленного льда. И уж тем более — хирургический госпиталь. Она уже собиралась войти, как вдруг изнутри донесся страшный грохот. Марион резко остановилась. Звук был такой, словно автомобиль на полном ходу врезался в бетонную стену. Он длился всего несколько секунд. Затем все стихло. Набравшись храбрости, Марион сделала глубокий вдох и, раздвинув пластиковые полосы, шагнула внутрь здания. В противоположном конце этого единственного цеха она увидела двух мужчин. Один из них заталкивал ледяную глыбу размером больше стандартного холодильника в гигантскую машину для резки льда, а второй собирал ледяные осколки, размером чуть больше бейсбольного мяча, и грузил их в тележку. Машина для резки льда напоминала средневековое пыточное приспособление: она вся состояла из бесчисленных рядов вращающихся зубьев. Марион невольно вспомнила чудовищную акулу-убийцу из фильма «Челюсти». — Здравствуйте, — осторожно произнесла она. Двое рабочих одновременно повернулись к ней. Марион заметила, что они работают голыми руками, которые покрыты крупными каплями воды, и что брови и ресницы у них заиндевели, как бывает зимой на морозе. Только у одного была защитная обувь. — Я ищу фабрику льда, — произнесла Марион. — Это она и есть. — Вы только вдвоем здесь работаете? — Мы справляемся. Отвечавший ей человек повернулся к своему напарнику и сказал что-то на непонятном языке, сопровождая свою фразу знаком продолжать работу. Затем снова повернулся к Марион. Улыбнулся. Протянул руку: — Здравствуйте. Она слегка пожала огромную грубую ладонь, обратив внимание на большое количество шрамов и рубцов. — Меня зовут Хуан. Мой приятель — индеец-навахо. Он не понимает нашего языка. Давайте выйдем на улицу. Тут слишком шумно… Он вышел, попутно прихватив со стеллажа две банки пива, и протянул одну банку Марион: — Держите. Слегка удивившись такому непринужденному гостеприимству, она все же взяла банку и открыла. Хуан открыл свою: — Чем могу вам помочь? — Я… хм… — Вы хотите купить лед? — Э-э… а что, вы его продаете? — Ну, вообще-то частникам — редко. У нас промышленный лед. — То есть?.. — Не пищевой. Такой используется в рефрижераторах для хранения и перевозки продукции — рыбы, например. Еще он используется для некоторых видов климатизирующих систем, в офисах и отелях. Хотя, если нужно, мы можем продать и вам пару блоков. Местные иногда его покупают. — Он взглянул через плечо Марион на «бьюик» и прибавил: — Но вы ведь не местная? — Нет. Она не знала, с чего начать: — Я прочитала… я думала, что… — Вы хотели получить консультацию у доктора Фога? Марион невольно распахнула глаза: — Да, именно это. Хуан улыбнулся: — Так бы сразу и сказали. Надеюсь, у вас не слишком серьезные проблемы со здоровьем — вы выглядите вполне бодро. Но, к сожалению, доктор Фог здесь больше не работает. Он сел на ограду парковки, свесив ноги. Через минуту Марион сделала то же самое. Хуан смотрел на пустыню, потягивая пиво небольшими глотками. — Здесь и так-то мало кто оставался. Но после того как Фог уехал, не осталось, можно сказать, вообще никого. Я о медиках. Только он нас и лечил. — Он вытянул к ней правую руку, слегка отставив указательный палец с глубоким шрамом у основания: — Видите? Это он мне пришил. Этот палец держался на клочке кожи. Я уже собирался отрезать его совсем и выкинуть в помойку. А потом перевязать руку и выпить горсть обезболивающих. Я надеялся, что выдержу. Но Фог сказал, что в этом случае у меня, скорее всего, начнется гангрена. И добавил, что у меня нет никаких оснований терять палец. — То есть… доктор Фог вас прооперировал? — Да. В подсобке за этим зданием. Там он устроил что-то вроде небольшого медпункта, где постоянно дежурили врач и медсестра. Он это сделал на деньги военных, которые его спонсировали. Ему выдавали деньги на какие-то научные исследования. Ему оставалось только простерилизовать этот медпункт с помощью льда, который уничтожает микробов. Но чего-чего, а уж льда здесь хватало. — И что, доктор Фог часто проводил здесь операции? — Ну, только если дело касалось мелочей — порезов, ожогов или травм пальцев, как у меня… Все им восхищались. Индейцы-навахо часто приходили к нему. Он проводил здесь несколько дней в месяц. Я знаю, что кое в чем он обманывал своих спонсоров. Говорил им, что построил здесь настоящую клинику. Но больше всего он хотел, чтобы они оставили его в покое. Есть люди, которые любят одиночество, вы наверняка и сами знаете… Марион размышляла о жизни Адриана Фога. Об огромном доме в Лагуна-Бич, о необыкновенном электромобиле «тесла», о состоятельных пациентах, о работе в известных на всю страну медицинских центрах, вроде «Седар-Синай» в Лос-Анджелесе… Она думала о его жене и Хлое, которым постоянно приходилось его ждать, полагая, что он участвует в каком-то очередном конгрессе… Нет, она не понимала. — А теперь, когда его нет, как же вы здесь справляетесь? — Здесь осталась пара медсестер. Фог передал им кое-что из своих знаний. Он сказал, что многих можно многому научить, даже начинающих. И даже начинающие могут научить чему-то вас самих. Особенно если речь идет о вас самих. Сам он получил этот урок от одной женщины, с которой был знаком когда-то давно в другой стране. Хуан пристально взглянул на Марион. Она отвела взгляд. — Но военные перестали оплачивать его эксперименты, — после паузы продолжал Хуан, — и ему пришлось остановить работу. — Он… он здесь же и жил? — Нет. У себя на корабле. — На корабле? — Недалеко отсюда, на озере Лейк-Пауэлл, раньше было оживленное курортное местечко. Но потом все заглохло… Там у Фога есть небольшое судно. Оно стоит в бухте на привязи у берега. Я могу вам показать, где это, если хотите. Туда всего минут пятнадцать езды. Марион взглянула на Хуана. Лицо его было серьезным. — Почему вы так любезны? Почему мне все это рассказываете? Сделав небольшой глоток пива, Хуан ответил: — Время от времени Фог рассказывал о женщине, с которой был знаком. Понятно было, что это не его жена. Обычно он о ней вспоминал, когда мы с ним вдвоем пили пиво, вот как сейчас с вами. — Он смял пустую банку и бросил ее на землю. — Я рассказываю вам все это потому, что вы, как мне показалось, кого-то ищете. Но здесь уже никого нет. Только призраки. Хуан спрыгнул с ограды, затем по просьбе Марион нарисовал на листке, как проехать до бывшего курорта и найти бухту, в которой стоит у берега судно. — И вот еще что, — добавил он. — Насчет этого судна рассказывают всякое… Кое-кто видел там огни, среди ночи. Так что будьте осторожнее.
Глава 45
Как и говорил Хуан, бывший курорт находился всего в четверти часа езды от Пейджа. Незадолго до того Марион проехала это место, даже не обратив на него внимания. Сейчас она преодолела часть предыдущего пути в обратном направлении, затем свернула вправо на развилке и после еще нескольких поворотов въехала на усыпанную гравием парковку. Здесь стояло несколько автомобилей, большинство их них — трейлеры. Но туристов, судя по всему, было немного. Жара стояла удушающая. Марион закинула за спину свой рюкзак и направилась к небольшому зданию администрации, где ее снабдили планом окрестностей Лейк-Пауэлл и указали на пункт проката плавсредств. Там хозяин охотно предложил ей воспользоваться основательной надувной лодкой «Зодиак», хотя обычно в таких конторах выдавали хлипкие плавучие корыта. Пока лодку приводили в рабочее состояние, Марион отошла в тень и, достав айпад, проверила электронную почту. В почтовом ящике оказалось новое письмо от Коры.Привет! Сейчас 4 утра, а у меня сна ни в одном глазу! В соседней палате скандалит какая-то старая полоумная карга. О, кажется, ей вкололи снотворное… Черт, я сама тут скоро свихнусь!.. Кстати, нашла один видеоролик, который, возможно, тебя заинтересует. Когда проснешься и посмотришь его, напиши о своих впечатлениях.Видеоролик представлял собой запись выступления мировой знаменитости, доктора Дебьена, на международном конгрессе психиатров в парижском Дворце конгрессов. Доклад назывался своеобразно: «Психопатологии, связанные с Интернетом: троянский синдром». Просматривая эту запись, Марион хмурилась все сильней. Стоящий перед микрофоном человек лет сорока, представительный, бородатый, говорил с трибуны следующее:
…с развитием Интернета, социальных сетей, особенно «Фейсбука», возникли новые виды психических расстройств. Несмотря на то что это совсем недавние явления, их последствия внушают серьезную тревогу. Среди наиболее примечательных синдромов одним из самых опасных является тот, который мы называем «троянским». Суть в следующем: даже когда к вам в Сети обращается незнакомец, тон вашего общения очень быстро становится фамильярным. Это новое средство общения увеличивает степень доверия между незнакомыми людьми. Но человек, с которым вы откровенничаете, вполне вероятно, движим не самыми лучшими намерениями. Стоит ему лишь немного расположить вас к себе, и он, подобно знаменитому коню из древнегреческого мифа, тайно проникает в вашу доселе защищенную крепость. Вы рассказываете ему о своих пристрастиях, о своих привычках, показываете семейные фотографии. Порой вы прислушиваетесь к его советам. Но в сущности вы открываете дверь абсолютно незнакомому человеку. Как он может использовать свою власть над вами? Вы этого даже не представляете. Вы — типичная жертва «троянского синдрома»…Доклад продолжался еще довольно долго. Такое совпадение взволновало Марион. Служащий пункта проката сделал ей знак, что «Зодиак» готов. Марион убрала айпад в рюкзак и села в лодку. Спустя несколько минут она уже плыла по озеру. Она насчитала еще десять других лодок. За одной из них тянулся большой плавательный круг, облепленный хохочущими детьми. Кто-то помахал Марион рукой, она, улыбаясь, помахала в ответ. Но тут же вспомнила о Хлое, отчего улыбка померкла. Судя по плану, начерченному на листке Хуаном, судно Адриана находилось довольно далеко от нее, в одном из многочисленных боковых ответвлений, делающих озеро похожим на гигантскую морскую звезду. Примерно в течение получаса Марион обследовала небольшие бухты, на берегах которых возвышались острые скалы, огромные и величественные, темно-багровые, до блеска отполированные ветром. Людей, катающихся на лодках, встречалось все меньше, пока наконец она не оказалась совершенно одна. Вскоре после этого она обнаружила то, что искала, в почти круглой бухте, окруженной обрывистыми холмами. На берегу был установлен большой деревянный щит с надписью: «ЧАСТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ. СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА», а рядом стояло у берега судно, нечто вроде большой понтонной лодки с плоским дном, напоминающее плавучий домик. Увидев судно, Марион изумленно округлила глаза. Она хорошо помнила самую первую фотографию Натана, которую получила от Троянца еще в Париже. Там он стоял на капитанском мостике судна, очертания которого в точности совпадали с теми, что были перед ней сейчас. Может быть, Троянец уже здесь? (Насчет этого судна рассказывают всякое… Кое-кто видел там огни, среди ночи…) Марион оглядела окрестности. Ничего. Она выключила мотор и позволила «Зодиаку» свободно скользить по воде. Добравшись до понтонного судна, она обнаружила, что глубина у берега лишь чуть больше полуметра. Марион сняла кроссовки, забросила на спину рюкзак и спрыгнула в холодную воду. Ноги ее тут же покрылись мурашками. Марион медленно подошла вплотную к борту судна: — Есть тут кто-нибудь? Никакого ответа. Она ухватилась за трап и поднялась на борт. Судно слегка покачнулось. В воздухе пахло нагретым песком. Вокруг жужжали насекомые. Одно из них уселось Марион на нос, затем улетело. На крыше поблескивала параболическая антенна, рядом был натянут тент от солнца. Марион вошла в каюту. Здесь было чисто и уютно. Телевизор, электроплитка, будильник… Солнечная батарея, обеспечивающая электроснабжение. Затем она заметила лестницу, ведущую к люку в потолке: очевидно, это был вход в помещение уровнем выше. Люк был заперт на замок, но ей понадобилось всего несколько минут, чтобы найти спрятанный под лавкой ключ. Отперев люк, она поднялась наверх. В помещении царил полумрак из-за плотных занавесок, которые закрывали окна, служа, скорее всего, для защиты от жары. Марион осторожно прошла вдоль стены, ощупью пытаясь найти выключатель. Наконец отыскала и включила свет. Вся обстановка теперь стала отчетливо видна. На стенах висело множество фотографий. Но это были не фотографии людей, а непонятные, почти абстрактные изображения: какие-то завитки, изгибы, концентрические круги… На некоторых снимках внизу стояли подписи — какие-то имена и даты. На других — только непонятные коды. Возле некоторых располагались бумажные квадратики, соединенные прочерченными по стене линиями. В целом все это напоминало то ли систему распознавания, то ли некую классификацию. Внезапно сердце Марион встрепенулось. Она поняла, что означают эти узоры. Отпечатки пальцев. Всевозможные узоры папиллярных линий. О господи, что же это значит? Марион не сразу заметила, что в комнате нет другой мебели, кроме стоявшего в углу шкафа. Она подошла к нему и распахнула дверцы. Внутри находился ультрасовременный сейф, вместо замочной скважины на его дверце помещался плоский блестящий прямоугольник размером с экран небольшого ноутбука. Сейф был вделан в стену, то есть в буквальном смысле спаян с кораблем. Но не это удивило Марион сильнее всего. На сейфе, в коробке с прозрачной стеклянной крышкой, она увидела обломки гипсовых пластин с отпечатками ладоней. Своих ладоней. Эти был ее подарок Натану, сделанный когда-то давным-давно, в другой жизни. Хрупкие, растрескавшиеся, наполовину рассыпавшиеся отпечатки — но все же уцелевшие. — Что это зна… Но тут тишину разорвал грохот. Марион инстинктивно бросилась на пол. Пули градом обрушились на стены и крышу. Антенна рухнула. Солнечная батарея разлетелась вдребезги. Выстрелы не смолкали. Марион зажала уши. Щепки так и сыпались на пол. Металл корежился. Затем стрельба резко прекратилась. Марион наконец-то осмелилась поднять глаза. Она была невредима. Эти выстрелы означали всего лишь приказ выходить. Снаружи завыла сирена — включилась сигнализация. Марион выглянула в окно. Моторная лодка — с узким корпусом, быстрая, бесшумная — покачивалась на воде буквально в двадцати метрах. Должно быть, тот, кто вел лодку, выключил мотор перед тем, как войти в бухту, и приблизился за то время, что она осматривала судно. В лодке встала в полный рост черная фигура. В руках человек держал какой-то прямоугольный предмет, которым он помахал над головой, явно чтобы Марион его заметила. Когда она поняла, что это, по спине у нее заструился холодный пот. Она быстро вынула айпад из рюкзака и вошла в Сеть.
— Рад вас видеть, — написал Троянец.
Глава 46
Появилось видеоизображение. Девочка, связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту, лежит на дне лодки. Хлоя. Марион прижала ладони ко рту. Боже мой… Хлоя… Хлоя жива!.. Она оставила девочку в руках психопата, но та по-прежнему жива — лежит связанной всего в каких-то двадцати метрах от нее. Марион склонилась над экраном со слезами на глазах. Хлоя выглядела измученной, но, кажется, на теле не было ран. По крайней мере, ничего заметного. Страх Марион сменился яростью.— Не делайте глупостей, — написал Троянец, словно прочитав ее мысли. — Вы меня ждали, — напечатала Марион, чувствуя, как слезы бессильной ненависти скатываются по щекам.Это был не вопрос, а утверждение.
— Да. — Как вы меня нашли? — Манипулировать всегда проще, чем принуждать.Марион, не отвечая, ждала продолжения.
— Загородный домик, кровь в ванной, деньги в шкафу — вот и вся мизансцена. Ваш айпад дублировал все ваши интернет-послания на мой. Pasadena — это тоже я.Марион оцепенела. Pasadena, которого она считала просто своим коллегой, знакомым знакомых… Который подбросил ей информацию о полковнике Холлборне и городке Пейдж…
— Зачем? — напечатала она. — Все очень просто. Это третья часть моего плана: «Выбить с позиций противников». Я даю информацию, вы осуществляете поиск. Я навожу вас на Холлборна, вы вытягиваете из него нужные сведения. Я сообщаю вам о Пейдже — и вы бежите по следу. Хорошая собачка.Марион показалось, что она наяву услышала довольный смех Троянца. Голова у нее пошла кругом.
— Приложите руки к биометрическому датчику на дверце сейфа. — Что?Ответ появился не сразу. Мерцающий квадратик внизу экрана указывал на то, что Троянец печатает довольно длинное объяснение:
— Прямоугольник на двери — это замок. Ключ — вы сами. Я скопировал отпечаток вашего большого пальца, но этого оказалось недостаточно. Нужны отпечатки обеих ваших ладоней. Фог заложил на судне взрывчатку. При малейшей вашей оплошности все взлетит на воздух.Несмотря на жару, Марион почувствовала озноб.
— Все его научные материалы, — медленно напечатала она, — внутри сейфа? — Да.Затем последовала еще одна фраза:
— Вы должны были приехать сюда. Я мог бы отрезать вам кисти рук. Заморозить их во льду, привезти сюда. Но не хотел рисковать, так как папиллярные линии за прошедшие годы могли подвергнуться изменениям. Вероятность ошибки была велика. А я не совершаю ошибок. Никогда.Марион задрожала еще сильнее. Она лихорадочно думала, подыскивая ответ, но дело в том, что, когда тебе объявлен шах и поставлен мат, остается только признать поражение. Троянец получил все, чего хотел — Адриана, его дочь и вот теперь ее. Никто из них не уйдет от него живым. Если только не… Она приложила правую ладонь к блестящему прямоугольнику на дверце сейфа. На прямоугольнике появилась зеленая вертикальная черта — сканер начал проверку. Затем настала очередь левой ладони. Последовала та же самая операция. Потом послышался слабый шипящий звук, и дверца открылась. Внутри лежала одна-единственная папка из прозрачного пластика, сквозь который виднелась стопка соединенных между собой листков.
Конечно, у Троянца было вдоволь времени, чтобы допросить Адриана и пытками добиться от него всей нужной информации. Если ему понадобилась вся эта операция, этот план, больше напоминавший стратегию боевых действий, это могло означать только одно: материалы, хранящиеся в папке, существовали в единственном экземпляре. Не было ни бумажных копий, ни электронных файлов — ничего. Иначе Троянец давно добрался бы до них. По какой-то загадочной причине Адриан решил, что Марион — или, точнее, слепок ее ладоней — станет ангелом-хранителем этого святилища. Она взяла папку. Теперь в распоряжении Марион появился ценный предмет торга.
— Будьте осторожны, — напечатала она, — иначе я легко смогу уничтожить эти материалы.Едва она успела закончить фразу, раздался пронзительный визг. И следом за ним послышался всплеск. Она взглянула на видеоизображение: Хлои больше не было в лодке! — Хлоя! Бросившись к окну, Марион распахнула его. Троянец только что сбросил девочку в воду. Уже без кляпа, но по-прежнему связанную. Она вот-вот могла захлебнуться. — Хлоя! — снова закричала Марион. Она отшвырнула папку и в следующую секунду спрыгнула в воду. Хлоя барахталась примерно в пятнадцати метрах от нее, с трудом удерживая голову над водой и хватая ртом воздух. — Я сейчас! — закричала Марион, не переставая судорожно грести. Троянец спокойно завел мотор. Образовавшаяся волна накрыла Хлою с головой. Девочка полностью скрылась под водой и больше не показывалась. Марион больше не пыталась кричать, полностью сосредоточившись на собственных движениях. Глубина здесь была уже серьезная. Волны, расходящиеся от моторной лодки Троянца, создавали дополнительное препятствие. Но Марион подхлестывал ужас. Она не отрывала глаз от того места, где скрылась под водой Хлоя, и гребла изо всех сил. Еще десять метров… еще пять… Троянец подвел свою лодку к судну Адриана и поднялся на борт. Три метра… два… Троянец скрылся в каюте и вскоре снова появился — с папкой в руках. Марион нырнула. В темной воде ей не удалось ничего разглядеть. Марион наугад вытягивала руки и водила ими по сторонам, из последних сил задерживая дыхание. О господи… ну пожалуйста… По-прежнему ничего. Хлои здесь не было. Марион почувствовала, что сейчас задохнется. Воздуха!.. Что ж, тем хуже для нее. Она беспорядочно двигала руками и ногами, погружаясь все глубже. Никого. Воздуха! Она сделала гребок обеими руками. Нужно подняться на поверхность. Иначе она утонет. И тут ее рука что-то нащупала. Чужую руку. Марион сжала ее изо всех сил и рванулась наверх, к свету. Дышать… дышать… Она поднималась слишком медленно. Перед глазами плясали черные точки. Дышать! Вода просочилась ей в рот. В легкие. Последнее усилие… Они одновременно вынырнули на поверхность. Марион жадно глотнула воздух. Хлоя судорожно закашлялась. Все ее тело сотрясалось. Но это был спасительный кашель — легкие выталкивали воду. Марион осторожно удерживала голову девочки над водой. О боже, да она могла бы держать ее несколько часов, если бы потребовалось! Затем она повернула голову в сторону берега, ожидая увидеть своего торжествующего врага. Но лодки Троянца уже не было. Он исчез.
Генеральный прокурор Лос-Анджелеса вихрем ворвался в кабинет Аарона Альтмана. Затем рухнул в кресло для посетителей, даже не спросив разрешения. — Я вас предупреждаю, — без предисловий начал он, — у меня очень плохое настроение. Этот ваш псих устроил настоящую бойню в Санта-Монике. И уже одно это — вопиющее доказательство вашей некомпетентности! Впрочем, не только лично вашей, но и всего вашего Бюро! Утренние газеты захлебываются сенсациями! Вы знаете, сколько сынков и дочек богачей было среди студентов на том пляже? Их родители мобилизовали всех адвокатов в городе! Мой кабинет трещит под грузом жалоб… Он нацелил на Альтмана указательный палец, словно дуло револьвера. — Ваши служебные подразделения уже сокращены. С делом Фога вы потерпели фиаско. Недавно вы с чего-то вдруг распорядились отменить «тревогу Амбер»… И вот теперь еще и это! — Прокурор в ярости ударил кулаком по столу и добавил: — Вас не просто готовятся катапультировать из вашего кресла — считайте, что вы уже вылетели из него и повисли в пустоте. Ну, и как вы думаете приземляться? Генеральный прокурор занимал одну из наиболее высоких должностей в штате Калифорния. А значит, и во всей стране. Альтман помедлил, прежде чем отвечать. Сначала он убрал фотографию сына в ящик стола. Перед этим он долгое время рассматривал ее, думая о своем домике на Багамах, о годах, незаметно утекающих, как песок сквозь пальцы, о грузе ответственности и скромной зарплате, назначенной ему правительством, — жалких крохах по сравнению с состоянием какого-нибудь типа вроде Фога… Разумеется, он подготовился к этой беседе. Он просто искал подходящую причину для того, чтобы не выставить визитера за дверь — резко и сразу, без всяких объяснений. Но вместо этого провел рукой по лицу и заговорил: — Расследование застопорилось из-за француженки, Марион Марш… — Что? Какие еще французы? Вы не могли выбрать козла отпущения получше? — Но это правда, — продолжал Аарон Альтман. — Мы могли отыскать доктора Фога. Но когда сюда прибыла Марион Марш, которой, по ее словам, манипулировал этот самый Троянец, все пошло наперекосяк. Я только что имел долгую беседу с полковником Холлборном, который занимается подготовкой морских пехотинцев в тренировочном лагере Камп-Пендлтон. Ему позвонила какая-то женщина, представившаяся французской журналисткой, и долго выпытывала у него информацию, связанную с программами научных исследований, которые спонсирует его ведомство. Мы абсолютно уверены, что это была Марион Марш. Холлборн в ярости. Кстати, из Пентагона мне сегодня тоже звонили. Глаза прокурора едва не вышли из орбит. Альтман машинально подумал, что от таких новостей собеседника вполне может хватить удар. — Ах, вот как. Значит, Холлборн в ярости, и из Пентагона вам тоже звонили, — с трудом выговаривая слова, повторил прокурор. — ФБР, стало быть, разрывается на части! И это я уж не упоминаю о Большом Па, одном из криминальных боссов, который отправил своих головорезов на поиски своей внучки, и они вместе с Троянцем радостно приняли участие в заварушке на пляже! Да что ж такое с вами происходит? Можно подумать, кто-то бросил на поляне кусок мяса, и все волки вышли из леса! Альтман внимательно посмотрел на прокурора: — Сэр, именно это и произошло. — Положив на стол фотографию, он прибавил: — Мясо, то есть приманка, о которой вы говорили, — вот она. Прокурор бегло взглянул на фотографию и перевел взгляд на Альтмана: — А это ещекто? — Этого человека зовут Уойяк Вово’Кеноохи. Он индеец из племени шайенн. Он провел год в тюрьме в Пеликан-Бэй за кражу машины. Это он помог Марион Марш ускользнуть от нас в первый раз. — Выглядит как живой мертвец. Он, скорее всего, наркоман. У него ни одного зуба… Что вы хотите мне сказать? Что это гений преступного мира? — Нет. Сам по себе он не представляет интереса. Дело в его операции. — Какой операции? — Хирургической. Экспериментальной. В тюрьме Уойяк получил серьезную травму во время работ. Он согласился, чтобы на нем опробовали новую хирургическую методику в обмен на уменьшение тюремного срока. Операция была бесплатной, а оставшуюся часть срока сделали условной. — И что? — Операцию делал Адриан Фог. — И что нам это дает? — Он заново нарастил этому человеку пальцы. — Вы что, шутите? — Я абсолютно серьезен. Поскольку мы уже были в курсе новейших хирургических достижений. — Мы? — Министерство обороны и ФБР. Доктор Фог был объектом федерального расследования. Он забрал себе все материалы научных разработок, проведенных в сотрудничестве с Холлборном, и угрожал заявить о них во всеуслышание. Если бы это произошло, объединение Холлборна потеряло бы несколько миллионов долларов, переданных ему Пентагоном. Прокурор скрестил руки на груди: — При всем моем уважении к Пентагону почему его проблемы должны меня волновать? Ну, допустим, военные выбросили на ветер несколько миллионов — подумаешь! Что для них такая сумма? Капля в море. Пентагон и мое учреждение — это совершенно разные ведомства. В чем проблема? — Ошибаетесь. Нас это тоже касается. — Нас? — Мы полагаем, что Троянец умышленно вывел этого Уойяка на сцену. Чтобы показать нам что-то. Некий элемент того открытия, которое сделал доктор Фог и о котором полковник Холлборн даже не догадывается. Вплоть до недавнего времени мы сомневались в этом, но теперь у меня есть доказательство. Альтман положил перед собеседником еще одну фотографию. Прокурор недоуменно взглянул на переплетающиеся узоры: — Это отпечатки пальцев? — Да. Вы ведь знаете, что у каждого человека они уникальны и неизменны? — Разумеется, знаю. Даже у однояйцовых близнецов они разные. — Именно. Они формируются еще в период внутриутробного развития. Они обусловлены как генетическими, так и механическими факторами. Генетическая наследственность определяет форму, но эта форма модифицируется в зависимости от движений в первые месяцы жизни — как, например, при сосании большого пальца. Как раз поэтому папиллярный узор различается даже у близнецов. Раз сформировавшись, он остается неизменным навсегда. Он может восстановиться даже в том случае, если вы, например, сожжете себе пальцы кислотой. — К чему вы клоните? — Вам известно, что ФБР заключило соглашение относительно замены системы IAFIS? — Разумеется. — IAFIS содержит отпечатки пальцев более сорока семи миллионов человек. Это самая большая картотека в мире. Но этого все еще недостаточно. Мы работаем над новой базой биометрических данных. Базой нового поколения. Новая система увеличит возможности нынешней и сильно ее расширит — помимо отпечатков пальцев, в нее войдут отпечатки ладоней, а также добавится сканирование радужной оболочки глаза и лицевых тканей. Вы знаете, каких затрат это потребует? — Я слышал о пятистах миллионах. — Миллиард, — уточнил Альтман. — На это потребуется миллиард долларов. Именно столько ФБР готово заплатить группе Локхида Мартина, чтобы это осуществить[224]. Все это для того, чтобы создать самый мощный, самый гибкий, самый фантастический инструмент в помощь правосудию и борьбе против терроризма. — Еще раз спрашиваю: в чем проблема? Альтман взглянул прокурору прямо в глаза: — Отпечатки пальцев Уойяка, которые вы видите на этой фотографии… Они не те, что были раньше. Они изменились.
Часть IV. Для того, чтобы зло восторжествовало
Глава 47
РаньшеПод Рождество Марион попала в больницу. За последние сутки боли в животе постоянно усиливались. Натан осмотрел ее, сделал все положенные в таких случаях анализы и несколько дополнительных — на всякий случай, как он сказал. Повода для срочного хирургического вмешательства не было. Основная гипотеза звучала так: аппендицит в начальной стадии. Поскольку явной опасности это не представляло, а плановых операций накопилось достаточно, Натан решил оставить Марион на ночь в больнице под постоянным наблюдением. В случае если ее состояние не улучшится, он собирался прооперировать ее на следующий день. От этого она почувствовала себя увереннее. В любом случае, Натан оставался на ночное дежурство, так что она будет не одинока. Тем более что он поместил ее не в отделение внутренней хирургии, а в свое — ортопедической хирургии, поскольку больше полагался на своих ассистентов и медсестер, с которыми давно сработался. Марион рассматривала свою палату. Впервые она находилась в Отель-Дье в качестве пациентки. Игла капельницы в локтевой ямке. Неоновый свет с улицы. Ночной столик, на нем графин с водой и стакан. Шкаф. Кровать. Сейчас она замечала детали, на которые никогда не обращала внимания раньше, когда принадлежала другому миру, миру людей в белых халатах, совершающих визиты к больным. Игла причиняла ей боль. Неоновые огни, на которые она теперь смотрела снизу вверх, слепили глаза. Графин находился слишком далеко, и она не могла бы до него дотянуться. Стакан был не очень чистый. Шкаф — колченогий. Кровать ужасно скрипела. Матрас был продавленный и неудобный. На самом деле ее просто одолевал страх. Конечно, она знала, что аппендицит — это пустяк. Сотни раз она говорила пациентам: «Вас нужно госпитализировать». Однако вплоть до сегодняшнего дня не могла осознать степень отчаяния и ужаса, которые эти простые слова вызывали у людей, всех без исключения. У вас забирают одежду. Взамен выдают балахон с завязками на спине, в котором ваши ягодицы при каждом движении оказываются на виду. Вам меряют температуру. К вам приходят люди в белых халатах. Эти люди кажутся вам огромными, гораздо выше вас, потому что вы смотрите на них снизу. Они говорят между собой на непонятном языке. Улыбаются вам. Ощупывают вас. Дают вам понять, что все хорошо. Потом вам приносят поесть. Потом гасят свет. По сути, вы превращаетесь в младенца. Марион знала, что это ощущение потери контроля над происходящим может вызвать общую панику у всего организма. У пожилых людей в таких случаях может развиться даже паническое расстройство, которое длится порой довольно долго. В таких случаях им колют нейролептики — точно так же, как настоящим сумасшедшим. Но в той или иной форме такое состояние испытывают все без исключения. Например, Марион переживала нечто похожее всякий раз, когда уезжала на каникулы, а позже — в отпуск. Оказавшись на новом месте, она была вынуждена первые несколько дней принимать успокоительные, чтобы не запаниковать. — Мне страшно. Натан улыбнулся: — Это нормально. — А ты попадал когда-нибудь в больницу? — Да. — И тебе тоже было страшно? — Конечно. Марион перевела взгляд на капельницу, потом снова посмотрела на Натана: — Я хочу, чтобы это был ты. — Чтобы я — что? — Чтобы ты сделал мне операцию. Натан удивленно взглянул на нее: — Ты серьезно? — Ты можешь это сделать? — Да, конечно. Это же просто аппендицит. Я практиковался в хирургии внутренних органов — правда, давно, но все же мои познания отличаются от средневековых. — А это не запрещено? — Нет. Правда, обычно так не делается. Но это не запрещено. — Тогда сделай это. — Ты уверена? Ты действительно этого хочешь? Мужчины любопытны. Порой — такие умные, такие знающие… И все же постоянно сомневающиеся во всем. Они смотрят на вас и нерешительно спрашивают: «А ты уверена?..», в то время как вы уже знаете, что вы будете жить вместе, потом поженитесь. Вы знаете, как обставите ваш дом. Знаете, сколько заведете детей. Марион облачилась в свой балахон, словно в подвенечное платье. — Да, я этого хочу, — ответила она.
Натан Чесс тщательно мыл руки раствором бетадина, обуреваемый самыми противоречивыми чувствами. Он знал, до какой степени Марион доверяется ему. Она была самым невероятным из всех посланных ему даров судьбы. Живая, хорошенькая, умная, обаятельная — она расточала радость вокруг себя, сама того не замечая. Она горела как путеводный огонек. И смятение, которое из-за нее поселилось у него внутри, все больше завладевало всем его существом. Порой ему казалось, что он заболел каким-то неизлечимым недугом. Вплоть до недавнего времени он думал только о работе. Но вот уже несколько недель чувствовал симптомы некой душевной болезни, трудно поддающейся описанию: что-то среднее между полным отчаянием и абсолютным счастьем. Это чувство родилось где-то в груди и с каждым днем разгоралось все сильней, понемногу захватывая мозг, руки, живот — все. Раньше медицина была для Натана единственным средством ускользнуть от отца и связанных с ним опасностей. Служила единственным способом оставаться свободным. Но теперь он больше не ощущал уверенности — ни в своей работе, ни в жизни. Профессия обязывала его постоянно совершенствоваться. Импровизировать — иногда прямо во время операции. Хороший интерн может стать неплохим практиком. Но чтобы стать великим хирургом, нужно обладать познаниями ученого, работоспособностью одержимого и даром художника. Натан был именно из таких людей — он это знал. Он не сомневался в этом, так же как в своей любви к Марион. Но что она подумает о нем спустя несколько лет, если он станет обыкновенным специалистом, каких сотни, все время остающимся на втором плане, делающим обычные операции? Она так молода, так увлечена медициной… Что помешает ей уйти к другому человеку, моложе и талантливее его?.. Хирургия кисти сулила хорошие перспективы. Всюду развивались специализированные подразделения. Технологии пересадки тканей постоянно совершенствовались. Но Натан смотрел еще дальше. У него была заветная мечта, фантастический проект. Больше чем обычная пересадка тканей — полное их восстановление. Регенерация пальцев. Метод, благодаря которому они отрастали бы снова, как отпавший хвост ящерицы. Генетическая картография уже набирала силу. Хирургия регенерации развивалась. Нужно было лишь проявить настойчивость. Но его замыслу недоставало одного существенного элемента. Если бы только этот чертов Комитет по этике не был таким трусливым, если бы он дал свое гребаное разрешение на эксперименты!.. Натан закончил сушить руки. На голове у него уже был медицинский колпак, лицо закрывала маска. Медсестра подала ему халат. Затем он натянул перчатки. Анестезиолог жестом дал понять ему, что все готово. Марион улыбнулась поверх специального защитного покрытия, закрывавшего верхнюю часть ее тела. — Я тебя люблю, — прошептала она одними губами. — Я тебя люблю, — ответил Натан. — Позаботься обо мне. — Можешь на меня положиться. — Начинайте обратный отсчет с десяти, мадемуазель, — сказал анестезиолог. Он прижал к ее лицу кислородную маску и впрыснул анестетик в трубочку. Натан смотрел, как она постепенно теряет способность к внешним восприятиям, и пытался собрать все силы и весь опыт, чтобы ничем не показать своего страха. — Десять. Девять… Восемь… Семь… Марион погрузилась в сон. В этот момент он принял решение. И осуществил его. Это была самая большая ошибка в его жизни.
Глава 48
СейчасМарион вернулась на судно Адриана за своим рюкзаком. Айпад и деньги исчезли — Троянец их забрал. Взяв рюкзак, она спустилась в резиновую лодку, где ждала ее Хлоя, завела мотор и повела «Зодиак» обратно, направляясь к базе отдыха. За все это время они с Хлоей не обменялись ни словом. Девочка все время молчала, взгляд у нее был потухшим. Марион не знала, что сказать. Сердце у нее разрывалось. Она с трудом сдерживала желание обнять и утешить девочку и в то же время ощущала собственную вину за то, что вырвала ее из привычной обстановки, увезла из дому, втянула в эту ужасную историю, а потом оставила в руках безумца. Она не осмеливалась даже подумать о том, что Хлое пришлось пережить. Девочка осталась жива — но какой ценой? Теперь вся ее дальнейшая жизнь будет отравлена последствиями случившегося. Должно быть, Хлоя испытывает к ней только безграничную ненависть. Марион отдала бы что угодно, лишь бы повернуть вспять случившееся. Или, по крайней мере, найти сейчас нужные слова. Но это ей не удавалось. Поэтому она просто положила перед Хлоей сухую одежду и сосредоточилась на управлении лодкой, желая без проблем добраться до цели. Когда вдалеке показался причал, она замедлила скорость. На парковке у причала стоял полицейский автомобиль с включенными фарами. Хорошенькая встреча… — Я на вас не сержусь, — внезапно сказала Хлоя. — Я видела вас в том фургоне… — Что? В каком фургоне? — Вы были накачаны снотворным. Или наркотиками… Мы ехали в этом фургоне вместе. Марион невольно открыла рот. Снова закрыла. — Если я на кого и злюсь, — продолжала Хлоя, — то только на себя. — Она машинально провела рукой по голове. — Этот тип вырвал у меня целую прядь волос. Но больше ничего мне не сделал. Ее взгляд посуровел. Марион безошибочно узнавала в ней унаследованные от отца черты. — Я хотела его убить. Хотя бы попытаться это сделать. Но оказалось, что я на это неспособна. Хозяин пункта проката плавсредств ждал их у причала. Рядом с ним стояли еще два человека: Хуан, рабочий с фабрики по производству льда, и еще один — в полицейской форме. — Я беспокоился о вас, — сказал Хуан, когда Марион приблизилась. — Решил сам сюда приехать и проверить, все ли в порядке… — Я помощник шерифа, моя фамилия Скотт, — перебил его полицейский. — Отдыхающие услышали выстрелы с другого берега, и местная служба безопасности вызвала меня. Марион поблагодарила его. — Не стоит благодарности, — с улыбкой сказал Скотт. В руках у него появились наручники. — Вам придется это надеть, мисс Марш. Вы арестованы.
Марион не протестовала. Она не чувствовала ни страха, ни досады. В глубине души она была даже рада, что все сложилось именно так. Как и все остальные полицейские службы штата Аризона, Скотт получил извещение о «тревоге Амбер» с суточным опозданием по сравнению с Калифорнией. Он тут же поместил фотографии Марион и Хлои на заднее стекло своей патрульной машины. Когда он узнал женщину и девочку, медленно подплывающих в резиновой лодке к берегу, Скотт почувствовал себя как в детстве, когда получал заветный подарок на Рождество. От волнения у него даже выступили слезы на глазах. Он уже видел фургоны тележурналистов, отовсюду съезжающиеся к его дому. — Куда вы их отвезете? — поинтересовался Хуан. — В участок. — Они в розыске? — Да. Женщина похитила девочку. — Похитила? — Я видел их по телевизору. Девочка — Хлоя Фог. — Фог? Скотт смерил Хуана взглядом: — У вас что, эхолалия[225]? — Простите, — сказал Хуан. — Я просто не знал. — Теперь знаете. Можете быть свободны. Они вышли на парковку. — Вот он! — внезапно воскликнула Хлоя, показывая пальцем на грузовик. — Кто? Что? — проговорил Скотт. — Фургон Троянца! Помощник шерифа нахмурился. Девочка указывала на небольшой медицинский автомобиль для перевозки медикаментов. На его кузове, под названием фармацевтической фирмы, было написано «Срочно!», а еще ниже — «Спасаем жизни». При виде этой надписи у Марион перехватило дыхание. — Эта женщина тут ни при чем! — возбужденно продолжала Хлоя. — Она моя подруга! Она приехала сюда, чтобы меня спасти! Меня похитил мужчина! Он запер меня в этом фургоне, я провела там два дня! — Ты уверена, малышка? — с сомнением спросил полицейский. — Абсолютно! Проверьте, там сзади есть отсек с двойным дном! Скотт раздумывал. История становилась все более интригующей. Должно быть, многие захотят его о ней расспросить… Он осторожно приблизился к медицинскому фургону, держа наготове пистолет. Задние дверцы были приоткрыты. Он приказал девочке оставаться на месте, распахнул дверцы полностью и забрался внутрь. Хуан по-прежнему не уходил. Марион заглянула внутрь фургона из-за спины полицейского. Она узнала и этот фургон, и запах бензина… О господи, она тоже была там, рядом с Хлоей, даже не замечая ее присутствия, поскольку была одурманена морфином! Скотт вылез из фургона. — Да, там действительно есть дополнительный отсек — полностью звукоизолированный, с раскладушкой и биотуалетом. Также я нашел чемодан с целой кучей вещей, в том числе с паспортом и другими документами. Там есть и ваши документы, мисс Марш… — Он задумчиво потер подбородок: — Пожалуй, стоит вызвать подкрепление. Скотт вынул из нагрудного кармана мобильник. В этот момент Хуан ударил его в висок. Помощник шерифа мешком рухнул на землю. Хуан быстро втащил его в фургон, отцепил от его пояса связку ключей, забрал вещи Марион и Хлои и захлопнул дверцы. — Вы с ума сошли! — вскричала Марион. — Зачем вы это сделали? — Мне очень жаль, — сказал Хуан, снимая с нее наручники, — но у меня не было выбора. — Забросив вещи в кабину, он прибавил: — Садитесь в мою машину. Хлоя забралась в машину первой, Марион — следом за ней. Они уселись среди брикетов льда, сложенных в изотермические контейнеры. — Простите, мисс Фог, — сказал Хуан, обращаясь к девочке, — я должен был сразу вас узнать. Ваш отец показывал мне ваши фотографии, когда работал в нашей местной клинике. Я не мог оставить вас и вашу знакомую в руках полиции. По крайней мере, не посовещавшись с моим патроном. Поэтому пришлось действовать единственно возможным путем. Хлоя взглянула на Марион: — Мой отец действительно работал в местной клинике? — Да. Марион повернулась к Хуану: — Куда вы нас везете? Хуан не ответил. Хлоя, оглядевшись, спросила: — Вы производите лед? — Да. — Как называется ваша компания? — «Эль-Пасо айс». Хлоя кивнула, словно убедившись в правильности какой-то своей догадки. Переведя взгляд с девочки на Хуана и обратно, Марион проговорила: — Кто-нибудь мне объяснит, в чем дело? — «Эль-Пасо айс», — ответила Хлоя, — обеспечивает льдом все пограничные штаты. Она принадлежит моему деду. — Потом, кивнув на Хуана, добавила: — Этот человек работает на Большого Па.
Глава 49
Несколько раз, не прекращая вести машину, Хуан кому-то звонил, причем разговор всегда шел на испанском языке. Хлоя молчала. Состояние Марион было близко к панике. Испанский она знала на самом примитивном уровне, так что смогла разобрать лишь имя Большого Па и упоминание о какой-то назначенной встрече, но и этого хватило, чтобы напугать ее почти до беспамятства. Может быть, попробовать выпрыгнуть из машины?.. События разворачивались слишком быстро, чтобы можно было хладнокровно все проанализировать. С большим трудом она заставила себя собраться с мыслями. Что ей известно? Прежде всего то, что Адриан Фог проводил эксперименты по регенерации пальцев и изменению папиллярных узоров. Результаты экспериментов имели огромную важность и были засекречены. Все рабочие материалы он забрал с собой, рассорившись с министерством обороны. После этого его жена погибла в автокатастрофе, сам он был похищен, а его материалы попали в руки какому-то психопату, который, не исключено, был профессиональным военным, судя по терминологии, которой он пользовался. Так какой же была конечная цель Троянца? Что означал четвертый пункт его плана: «Водрузить знамя»? Но, в сущности, ответ на этот вопрос не имел никакого значения. Хлоя была свободна — но не Адриан. Марион приехала сюда для того, чтобы найти человека, которого любила пятнадцать лет назад. Он по-прежнему оставался в заключении, в каком-то неизвестном месте. Всем своим существом она надеялась, что Адриан еще жив. Разве она могла его оставить? У нее было четыре варианта дальнейших действий. Первый: обратиться в полицию. Второй: искать Адриана в одиночку. Третий: отказаться от поисков. Четвертый: заручиться поддержкой Большого Па. Первый вариант она отвергла сразу же. Обращение в полицию примерно равнозначно тому, чтобы повторно сдаться ФБР. Если она это сделает, то окажется в тюрьме. Список ее правонарушений довольно внушителен: похищение ребенка, кража автомобиля, сопротивление силам правопорядка, нападение на индейца Уойяка, нападение на помощника шерифа, попытка к бегству… Для того чтобы выпутаться, ей потребуются месяцы. К тому же понадобятся деньги, адвокаты, сотни формальных процедур… и еще неизвестно, каким будет результат. Учитывая все это, второй вариант тоже вряд ли удалось бы осуществить. Что касается третьего, о нем не могло быть и речи. Эмоции, которые ей пришлось испытать за последние несколько дней, встряхнули ее, словно старую пыльную вещь, извлеченную из недр сундука. Сейчас ей казалось, что последние пятнадцать лет — просто сон. В тот момент, когда она кликнула по нику Троянца в «Фейсбуке», ее прошлая жизнь перевернулась. Она словно бы открыла дверь в прошлое. И в собственное сердце. Она не знала, на что ей надеяться, чего ждать. Но одно было очевидно: она уже не вернется назад. Оставался лишь четвертый вариант. Она повернулась к Хлое: — Я должна тебе кое-что сказать. — Ты боишься моего деда, — проговорила та. Снова — в который раз! — Марион удивила сообразительность девочки. — Да, так и есть. — Если честно, я и сама не знаю, на что он способен. — Я — тем более. — Но меня он всегда защищал, — продолжала Хлоя. — А ты спасла мне жизнь. Он не может с этим не считаться. — Она опустила глаза и уже тише прибавила: — И еще… Ты мне нужна. Ты хочешь найти моего отца, потому что когда-то давно любила его. Остальные не так уж этого и хотят. Отец был занят только своей работой. Иногда он бывал невыносим. В конце концов все от него отвернулись. Даже мама. Даже я… — Девочка подняла голову: — Но я все равно хочу его найти. А вдвоем мы сильнее. Некоторое время Марион молчала. Потом сделала выбор. Примерно полчаса спустя Хуан остановил машину возле небольшого частного аэродрома прямо посреди пустыни. Там их уже ждал двухмоторный самолет. Лопасти пропеллеров вращались. — Куда мы летим? — крикнула Марион, когда Хуан жестом пригласил их подняться по трапу. — В Эль-Пасо. — Это далеко? — Два часа. Полетите без меня, я остаюсь. На прощание он пожал ей руку: — Удачи. Скажите Большому Па, что я хорошо заботился о его внучке. Он захлопнул дверцу. Самолет взлетел. Марион чувствовала, как ее сердце проваливается куда-то в желудок, по мере того как самолет резко взмывает вверх, затем делает вираж над цепью холмов. Хлоя держала Марион за руку. Обе смотрели вниз, на великолепный пейзаж Аризоны, освещенный заходящим солнцем. Затем Хлоя принялась рассказывать о том, что случилось с ней за это время.48 часов назад Сбежав из Лагуна-Бич, Марион и Хлоя сели в междугородный автобус, а затем оказались среди ночи на пустынной парковке. Из темноты вынырнул нетрезвый индеец. Марион села вместе с ним в его грузовик. Затем грузовик скрылся, и Хлоя осталась одна. Она огляделась. Едва заметный ветерок шевелил листву деревьев, окружающих парковку, отчего Хлое постоянно мерещилось непонятное движение вокруг. Ей казалось, что за деревьями прячутся какие-то люди. Мрачноватого вида придорожный ресторанчик, из окон которого просачивался тусклый свет и доносилась музыка, тоже не внушал особого доверия. Хлоя пыталась сохранять самообладание. Она чувствовала страх и в то же время облегчение. Страх от того, что Марион уехала с каким-то незнакомцем. И облегчение, что на месте Марион оказалась не она. Ей не слишком нравилось это осознавать. Эта француженка ей очень нравилась. Встретились они при весьма странных обстоятельствах, но в самый первый миг между ними что-то пробежало. Не нужно много времени, чтобы узнать людей: они либо фальшивые, либо настоящие — такой урок получила она от Большого Па. К тому же Марион когда-то давно любила ее отца, и эта любовь была взаимной. Хлое очень хотелось узнать об этом подробнее. Она продолжала смотреть на ресторан. Марион посоветовала ей зайти внутрь — это были ее последние слова перед отъездом. Но Хлоя понимала, что люди, собравшиеся там, не имеют ничего общего с ее одноклассниками в колледже: взрослые, особенно пьяные, могут быть жестокими и даже опасными. Она решила, что лучше всего спрятаться среди грузовиков и позвонить в полицию или Большому Па. Она уже достала мобильный телефон… …как вдруг его выхватила у нее чья-то рука. Над ней нависла темная тень. Лицо человека скрывала какая-то странная маска, похожая на шлем древнего воина. Он приложил палец к губам, давая понять, чтобы она молчала, а затем брызнул ей в лицо какой-то едко пахнущей жидкостью из ингалятора. Примерно через полчаса Хлоя очнулась в тесной крошечной комнате. Застеленная кушетка, несколько упаковок печенья, бутылка минеральной воды, биотуалет — и все. Троянец — это, разумеется, был он — забрал у нее мобильник, но оставил плеер. Какая трогательная забота… Хотя, скорее всего, он просто хотел, чтобы она лишний раз не дергалась и сидела спокойно. Вместо этого она завопила во весь голос. Никакой реакции. Хлоя закричала снова, одновременно колотя кулаками по стене. И снова ничего. Звуки словно отражались от стен, возвращаясь в комнату. При этом комната слегка покачивалась. Время от времени она замирала, потом снова начинала двигаться, и Хлоя заключила, что едет в чем-то вроде трейлера. Значит, Троянец везет ее в какое-то тайное место… где сначала будет пытать, а потом убьет, как обычно бывает в подростковых фильмах ужасов. Она никак не могла отогнать от себя эту мысль. В конце концов, хотела того или нет, она была внучкой Армандо Сантоса Фигероа, крестного отца одного из самых могущественных преступных кланов на Западном побережье. Троянец не мог этого не знать. Он должен был отдавать себе отчет, что Большой Па не оставит похищение своей внучки безнаказанным. И довольно быстро о нем узнает. Члены его семьи всегда находились у него под наблюдением — или под контролем, кому как больше нравится. Так что вскоре по пятам Троянца бросится целая армия. А он и без того уже разъярил ФБР — тоже не самого слабого противника. Но ФБР, по крайней мере, соблюдало законы. А противостоять человеку вроде Большого Па — могущественному, богатому, абсолютно безжалостному, не признающему ни законов, ни границ, — это было кое-что посерьезнее. Через какое-то время Хлоя поняла, что не так уж сильно и боится. В глубине души она была даже рада — надеялась, что скоро встретится с отцом. Она снова принялась перебирать в памяти все свои ссоры с ним. Часто она демонстративно надевала наушники, при этом даже не включая музыку, — просто чтобы дать ему понять, что разговор окончен. А несколько месяцев назад они поругались в торговом центре в Ньюпорте. Отец повез ее туда, чтобы она выбрала себе что-нибудь из одежды. Хлоя пришла в восторг. Но почти сразу же после того, как они оказались внутри, отцу кто-то позвонил, и он больше не обращал на нее внимания. Ее охватила страшная досада, и она незаметно сбежала от него. Спустя два часа они столкнулись в одном из фастфуд-кафе, и гневные вопли отца разнеслись по всем ярусам торгового центра. Правда, чувствовалось, что он скорее тревожился за нее, чем по-настоящему злился, но она все равно заявила, что он ей не настоящий отец и никогда им не был, так что не стоит даже и пытаться сейчас разыгрывать из себя такового. Он сразу замолчал. На следующий день, рано утром, она обнаружила его вдрызг пьяным, заснувшим прямо в операционном блоке Фонда Фога. Очевидно, отец провел там ночь. По полу были разбросаны фотографии его жены и матери Хлои, Евангелины, которую все называли просто Евой, вперемешку со страницами отчета о вскрытии ее трупа. Хлоя подобрала листки и прочитала отчет, гласивший: «Евангелина Фог скончалась в результате прекращения сердечно-дыхательной деятельности, наступившей вследствие многочисленных травм и внутричерепной гематомы. Однако сдавливание трахеи, как представляется на данный момент, вызвано не ударом. С учетом этого обстоятельства необходимо провести повторное вскрытие, прежде чем устанавливать точную причину смерти. До тех пор версия гибели в результате автокатастрофы сохраняется…» То есть версия «гибели в результате автокатастрофы» вызывает сомнения?.. Что это значит? Что маму убили? И отец не сказал об этом ей, дочери, чтобы ее не травмировать?.. Она укрыла отца одеялом и поехала в колледж на велосипеде. Они больше никогда об этом не говорили. А спустя еще несколько месяцев — Лос-Анджелес, отель, человек в маске, стреляющий в отца на парковке… И вот теперь она тоже оказалась пленницей. Мамина фотография, как всегда, лежала у нее в кармане. Хлоя сжала ее в руке, затем выбрала музыку в плеере — группу «Кин». Отцу она очень нравилась. Окружающий мир понемногу утратил свои мрачные очертания, и Хлоя снова погрузилась в сон. Следующий день — воскресенье — прошел примерно так же. Хлоя обратила внимание, что, несмотря на тесноту помещения, воздух внутри остается свежим — значит, где-то было вентиляционное отверстие. В какой-то момент она потеряла терпение и снова принялась кричать и стучать в стену. Обезумев от ярости, она представляла себе, как Большой Па пытает Троянца — самыми изощренными способами. К ярости примешивался страх за отца. В самых мрачных своих кошмарах она видела пытки, которым Троянец подвергает уже ее. Наконец, полностью обессилев, она снова провалилась в сон. Примерно через сутки задние дверцы фургона распахнулись, и кто-то втащил в смежный отсек новый груз. Хлоя услышала стоны и неразборчивое бормотание — судя по всему, человек был пьян или чем-то одурманен, но, несмотря на это, пытался сопротивляться. Потом дверцы захлопнулись, и фургон тронулся с места. Хлоя опять заснула. В наушниках продолжала играть композиция «Любовь — это конец»[226] группы «Кин» — единственное оружие, с помощью которого можно было одолеть панику. В пять утра Хлоя резко пробудилась, ошеломленная и напуганная. К этому моменту она полностью утратила ощущение времени. Снаружи пахло травой. Хлоя представила себе, как скачет верхом по долинам Монтаны. Она была неплохой наездницей. Когда-нибудь она и вправду покатается верхом… На глазах у нее выступили слезы. Она поняла, что находится уже на грани отчаяния. Фургон остановился. Задние двери открылись. Затем открылась дверь в ее комнатушку. Троянец, с пистолетом в руке, сделал ей знак, чтобы она выходила. На этот раз Хлою охватил ледяной, парализующий ужас. Она поднялась, дрожа всем телом. Хлоя понимала, что этот кошмар реален и что она слишком маленькая и слишком слабая, чтобы его выдержать. Что она сейчас умрет. Ее нога зацепилась за чье-то тело. Другая жертва… Чувствуя, как все внутри сжимается от ужаса, она вышла из машины, убежденная, что Троянец сейчас выстрелит. Он жестом велел ей идти прямо, затем указал дулом пистолета на какую-то штуку, укрепленную у него на голове, и Хлоя узнала прибор ночного видения, она уже видела такие у своих телохранителей. Она повернулась к Троянцу спиной, еле передвигаясь из-за сковавшего все тело напряжения, каждую секунду ожидая выстрела. Но ничего не происходило. Она сделала еще несколько шагов. Глаза понемногу привыкали к сумеркам. Она едва осмеливалась дышать. Перед ней была опушка леса, над которым мерцали яркие звезды. Всего в каких-то двух метрах впереди зашевелилось что-то массивное. Хлоя замерла. — Это… олень?! — забывшись, выдохнула она. Животное было почти втрое больше нее. Олень щипал траву почти у самой дороги. Над землей покачивались его огромные рога. Затем он повернулся и исчез среди деревьев. Хлоя перевела дыхание. Троянец сделал ей знак снова зайти в фургон. Она повиновалась, ничего не понимая. Зачем понадобилась эта остановка? Что он хотел ей показать? Этот олень — какое-то зашифрованное сообщение?.. Зайдя в фургон, она снова споткнулась о чье-то тело. Послышался стон. Затем человек повернулся. Хлоя узнала Марион. Марион жива… здесь, рядом с ней! Через несколько часов Троянец снова распахнул задние дверцы. Хлоя увидела огромное озеро и лодочную пристань. — Вот и все, — завершила она свой рассказ. Марион, больше не в силах сдерживаться, обняла ее. Они долго сидели молча, прижавшись друг к другу. Затем пилот сделал им знак, что самолет идет на посадку. Настало время встретиться с Большим Па.
Глава 50
Самолет приземлился поздно вечером в международном аэропорту Эль-Пасо, штат Техас. Марион и Хлоя, выйдя из самолета, оказались в частном ангаре компании «Эль-Пасо айс», откуда их провели в небольшую, скромно обставленную комнату, где им пришлось провести еще несколько часов. В конце концов они заснули прямо на банкетке. Проснувшись утром, они обнаружили, что аэропорт стал похож на гигантский муравейник. Марион попросила разрешения выйти на небольшую бетонированную площадку перед ангаром и, оказавшись там, увидела множество фрахтовых самолетов, из которых выгружали товары. Город Эль-Пасо раскинулся на берегах знаменитой реки Рио-Гранде. Американская часть, расположенная на северном берегу, могла гордиться тем, что предоставляет работу тремстам тысячам человек, в основном латиноамериканского происхождения, и получает промышленное сырье из двадцати четырех штатов. Другая часть, на южном берегу, называлась Хуарес и жила точно так же, как если бы находилась в Мексике. Сейчас было время «трансфера». Марион, и Хлое велели спрятаться в контейнере с искусственным льдом. Хлоя переводила слова сотрудника компании, говорившего по-испански: — Он говорит, что нам не о чем беспокоиться. На этом направлении контроль не такой строгий, как на обратном. Не так уж много американцев мечтает нелегально пробраться в Мексику. Замолчав, она улыбнулась. «Разве что преступники», — подумала Марион, имея в виду прежде всего себя. Каждой из них выдали кислородный баллон, чтобы можно было без проблем дышать в закрытом контейнере со льдом, и теплую одежду. Хлоя продолжала переводить, говоря, что собакам нелегко учуять запах товаров, хранящихся во льду, и что лед также затрудняет работу термических камер, которые используются на таможне. Марион вспомнила, что рассказывал ей Аарон Альтман о нелегальном бизнесе Большого Па: тот сколотил себе состояние, перевозя наркотики в контейнерах с мороженой рыбой. Очевидно, он решил возродить прежнюю технологию, с той лишь разницей, что сейчас перевозил не наркотики, а более ценный товар — нелегальную рабочую силу. Контейнер запечатали, как и все остальные, и вокруг стало темно. Хлоя зажгла карманный фонарик. В слабом свете Марион различила грустное выражение ее лица. Должно быть, ей было стыдно, что она, пусть невольно, причастна к преступному бизнесу, который был сродни работорговле. Примерно через полчаса контейнер беспрепятственно миновал таможню, и Марион с Хлоей вышли. — Bienvenido a Mexico! — с улыбкой произнес сотрудник «Эль-Пасо айс». Марион и Хлоя сели в черный «порш-кайенн», окруженный целым эскортом автомобилей охраны, и вся процессия двинулась по петляющей среди холмов дороге, на которой то и дело попадались выбоины. Кортеж проезжал мимо деревушек, притормаживая на крутых подъемах и спусках, напоминавших верблюжьи горбы, где на обычной скорости можно было запросто разбиться. Марион обратила внимание на детей, играющих в футбол на школьных спортплощадках. И если школы были старыми и обшарпанными, то форма на мальчишках выглядела абсолютно новой. — Подарки от Большого Па, — по-английски объяснил ей шофер-мексиканец, явно довольный такой щедростью. Марион повернулась к Хлое: — Ты здесь уже была? — Нет. Большой Па все время переезжает в разные места. Иногда живет в горах. Или в Мехико-Сити. Или на Юкатане… У него много резиденций. Они проехали небольшой городок. Большинство домов было выкрашено в желтый цвет. Тротуары шли почти вровень с шоссе. Впрочем, большинство улиц были немощеными, по ним бродили куры. Пахло жиром и какими-то отходами. Затем машины свернули и вскоре остановились перед красивыми въездными воротами, выглядевшими очень странно в подобном месте: они скорее напоминали парадный въезд в Версаль. Асьенда. Марион заметила электрическую сигнализацию, расположенные вдоль всей ограды видеокамеры, а также вооруженных людей, охраняющих территорию. Дверцы машины распахнулись, и Марион с Хлоей, пройдя через ворота, оказались в очаровательном саду, созданном во французском стиле. В воздухе разливался аромат бугенвиллей. Марион непроизвольно вспомнила, что своим названием эти цветы обязаны французскому исследователю Луи-Антуану де Бугенвиллю. Они дошли до вытянутого в длину здания, крашенного охрой, перед которым ряды горгулий извергали воду в бассейн. Интерьер оказался под стать: старинная мебель, деревянные вентиляторы под потолком, кожаные кресла, цветы повсюду. Один из слуг провел Марион и Хлою через анфиладу комнат, а затем отвел в предназначенные для них спальни, мимоходом заметив, что однажды в этой резиденции провели ночь президент Билл Клинтон с супругой. Марион приняла душ — впервые после пребывания в камере ФБР, — надела белый костюм, зачесала волосы назад и закрепила обручем. Затем взглянула на себя в зеркало. За последние дни она заметно похудела. Черты лица заострились и выглядели теперь жестче. Мускулы стали крепкими, как у спортсменки. Куда делась маленькая парижанка? Девочка на побегушках у главы телекомпании, вечно таскавшая с собой набитую бумагами папку и боявшаяся ездить в метро? Иногда вы убеждаете себя, что вы незначительный человек. Беспомощный. Слабый. Потом судьба подхватывает вас и с размаху швыряет об стену. И все меняется. Марион вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Она была готова.Армандо Сантос Фигероа, он же Большой Па, был в антрацитово-черном костюме, как и в первый раз, когда Марион его увидела, — правда, тогда они общались через видеокамеру. В реальности он оказался выше ростом и сильно походил на Кристофера Ли — английского актера, сыгравшего роль Дракулы в одноименном фильме. Хлоя бросилась к нему и расцеловала в обе щеки. Он слегка сжал ее запястья. — Я тоже рад тебя видеть, девочка моя, — произнес он звучным глубоким голосом. — Мы с тобой еще наговоримся. Но сейчас мы с мисс Марш пообедаем наедине… Иди, — прибавил Большой Па. Хлоя не шелохнулась: — Она спасла мне жизнь. Несколько секунд внучка и дед пристально смотрели друг на друга. — Иди, — повторил Большой Па. Опустив глаза, Хлоя вышла. По идее, Марион должна была находиться в состоянии оцепенения от сильного страха. Ей предстояла игра, ставкой в которой была ее собственная жизнь. Тем не менее она ничего не чувствовала. По ее персональной градации, Большой Па должен был занимать весьма высокий пост в иерархии зла — что-то вроде Управителя Преисподней. Но совсем недавно ей удалось выжить в схватке с Троянцем — самим дьяволом во плоти. Теперь ей было уже не страшно встретиться с кем-то из его свиты. — Ну, вот мы и встретились, — произнес Большой Па. Затем предложил ей садиться. Они разместились в двух противоположных концах длинного стола. Большой Па был в антрацитово-черном, она — в белом. Возле него и возле нее на столе стояли серебряные канделябры. У Марион создалось впечатление, что каждая деталь в этой мизансцене неслучайна. Большой Па развернул свою салфетку. — Это poc chuc, мексиканское блюдо, — пояснил он, придвигая к себе тарелку. — Свинина, запеченная на гриле. Он жестом предложил Марион наполнить свою тарелку и принялся аккуратно разрезать мясо на кусочки и с аппетитом поглощать их. — Город Эль-Пасо — отныне новые врата Америки, — спустя некоторое время произнес он. — Вы знали об этом, мадемуазель Марш? — Нет. — Некогда иммигранты прибывали в США, высаживаясь на острове Эллис, расположенном по соседству со статуей Свободы. Треть нынешних американцев утверждают, что их предки прибыли сюда именно таким путем. — Он поднес ко рту очередной кусочек мяса. — Сегодня новый остров Эллис — здесь. Латиноамериканцы обновляют застоявшуюся американскую кровь. Уже целые города говорят по-испански. В Лос-Анджелесе, Сан-Диего, Майами этот язык стал первым по распространенности. В витринах многих магазинов вы можете увидеть горделивую надпись: «Здесь не говорят по-английски». — И все это благодаря вам, — иронически произнесла Марион. Она подумала о нелегальных иммигрантах, живущих в фургонах на заброшенных парковках — в двух шагах от роскошных особняков Лагуна-Бич. О рабочем с фабрики по производству промышленного льда. Обо всех этих людях, получавших низкую зарплату, эксплуатируемых, на которых наживаются работодатели. Там все заканчивалось — здесь начиналось. В результате кварталы, подобные Лагуна-Бич, росли один за другим — находились все новые миллионы людей, приносившие миллионы долларов прибыли. В погоне за американской мечтой… Большой Па промокнул рот салфеткой: — Я — патриарх бедняков. Благодаря мне все эти отверженные, которых США заставляют агонизировать и умирать по ту сторону границы, зарабатывают достаточно, чтобы каждый день кормить свои семьи. — Вот как? — сказала Марион. — Да вы просто благодетель человечества! В глазах старикапромелькнула молния. Уже гораздо более сухим тоном он произнес: — Перейдем к нашей истории, мисс Марш. — Этого я и хочу, мистер Фигероа. — Что ж, у вас есть характер. — Вы настояли на моем присутствии здесь. — Потому что хотел задать вам несколько вопросов. — У меня тоже есть вопросы к вам. — Итак, — произнес Большой Па, направив на нее кончик своего ножа, — начнем с Адриана. Мне известно о вашем давнем романе с моим сыном. Хотя с самого начала вы утверждали, что вы просто журналистка… На этот раз Марион действительно удивилась. Она была убеждена, что Адриан никогда не рассказывал о ней своему отцу. — Вы вышли на его след? — спросил Большой Па нарочито безразличным тоном. — Нет. — Что вы видели у него на судне, на том озере? Марион не знала, что именно знал Большой Па. Она предпочла рассказать ему правду — упомянула о сейфе, о научных материалах и о том, как они попали в руки к Троянцу. Большой Па кивнул: — Стало быть, открытия Адриана и в самом деле очень ценные. — Что вы имеете в виду? — Вы все еще не поняли? Речь идет не просто о регенерации пальцев. Речь идет об изменении отпечатков. Марион автоматически запомнила эту информацию, решив, что это может быть полезно для полицейских служб. Но она не располагала временем, чтобы подумать о возможных последствиях и их масштабах. Но Большой Па, судя по всему, уже придумал тысячи способов применения подобного открытия. — Я говорила с одним высокопоставленным руководителем из министерства обороны, — сказала Марион. — Они уже в курсе. — ФБР тоже. Мой источник мне об этом сообщил. Там это вызвало изрядный переполох. Выходит, в ФБР у него есть осведомитель… Ее былая догадка подтвердилась. Вот почему он знал о недавней операции. — Вы собираетесь что-то делать? — поинтересовалась она. — Ради чего? — Ради того, чтобы найти своего сына. — Разумеется. — Но вы думаете только о его научных разработках… — И о них тоже. Теперь, когда стало очевидно, что они существуют, все захотят их заполучить. ФБР, армия… — …и вы, — закончила Марион. Большой Па рассмеялся: — И я, конечно. Марион неотрывно наблюдала за ним. С какого времени он был осведомлен о научных исследованиях Адриана? Что он за человек? Мог ли он оказывать давление на своего сына? До какого предела? — Теперь я хочу задать вам вопрос, — сказала она. — Я вас слушаю. — Вы уже пытались получить у него эти материалы, не так ли? И каким образом — применяя силу или убеждения? Это вы убили жену Адриана? Рука Большого Па, в которой он держал вилку, застыла в воздухе. — Не забывайтесь, мадемуазель Марш. — Вы, кажется, не очень торопитесь снова его увидеть, — продолжала Марион. — Я всегда заботился о нем. — Мне что-то не очень в это верится. — Как вы можете об этом судить? — Пятнадцать лет назад он сбежал от вас во Францию. — Это было так давно… — Он стал хирургом. Он хотел избавиться от вашего давления. — Вы не знаете, о чем вы… — Натан вас ненавидел. — ЗАМОЛЧИТЕ! Пауза. Затем Большой Па взял себя в руки: — Мисс Марш, хорошие отцы защищают своих детей. Даже когда у них сложные отношения. Вам ли этого не знать. Марион заметила перемену тона. Секундой раньше она нашла бы, что возразить отцу Адриана. Но сейчас чувствовала, как почва уходит у нее из-под ног. — На что вы намекаете? — Сейчас объясню. Большой Па отпил глоток вина. Затем продолжил: — Местные дети играют в довольно жестокую игру. Она называется la frontera. Они надевают на голову непрозрачные мусорные мешки и цепочкой идут через дорогу. Не видя ничего вокруг. Задача состоит в том, чтобы перейти ее и не попасть под машину. Иногда это заканчивается печально. — Он пристально посмотрел на нее: — Мне кажется, вы точно так же идете вслепую, мисс Марш. — Тогда просветите меня. — Что вы сказали бы, если бы я предложил вам вернуться домой, во Францию? Прямо сейчас, без каких-либо условий? Такого она не ожидала. — Вы серьезно? — Да. — Почему вы мне это предлагаете? — Я вам уже сказал. Отцы защищают своих детей. — А еще почему? — Потому что я говорил с вашим отцом. И он хочет, чтобы вы вернулись. Марион побледнела: — Что? — Я говорил с ним сегодня утром. Как уже сказал, я в курсе вашей истории с Адрианом пятнадцатилетней давности. Поэтому узнать координаты вашего отца для меня не составило труда. Мне все равно, что вы обо мне подумаете, но ваше место не на этом континенте. Итак, я назвал вашему отцу место, где вы с ним встретитесь. Пауза. — У него рак, — снова заговорил Большой Па. — Сейчас ваш отец проходит курс химиотерапии. Поэтому он и не отвечал на ваши телефонные звонки. Марион подумала, что ослышалась. Неужели Большой Па говорит правду? — Это… этого не может быть. — Мы долго с ним разговаривали. — Вы что, были знакомы? — Познакомились сегодня утром. Он сказал, что не стал встречаться с вами в день вашего рождения, потому что не находил в себе мужества сообщить вам о своем диагнозе. Он боялся, что этот груз вас раздавит. Поэтому выдумал историю о гастролях, а сам лег в больницу. Я сказал ему, что он вас недооценивает. Что вы сильная женщина. Достаточно сильная, чтобы выдержать такой удар. Большой Па замолчал. Марион вцепилась в край стола, чтобы не пошатнуться. Она все еще не знала, верить ей этому известию или нет. — Одно только слово, Марион, и ваш кошмар закончится. Возвращайтесь домой. Я сам займусь поисками Адриана. Если Троянец продолжит преследовать вас и во Франции — в чем я сомневаюсь, поскольку научные материалы он уже получил, — я обеспечу вам защиту. Что до ФБР, я это улажу. У меня очень хорошие адвокаты. Ваш отец нуждается в вас. Итак, каков ваш ответ? Марион взяла свой бокал и осушила его до дна одним глотком. Поставила на стол. — Вчера я говорила с Хлоей… — начала она. — И что же? — Так вот, мой ответ — нет. — Нет? — Я остаюсь здесь. Разговор прервало появление слуги, который принес «кофе майя». Он разлил горячий алкоголизированный напиток в две чашки, присыпал сверху корицей и поджег. Затем высоко поднял обе чашки и слегка покачал ими, отчего языки пламени всколыхнулись, образуя причудливые завитки. Марион смотрела на пляску огненных языков, которые казались ей вырвавшимися откуда-то из глубин преисподней. Сгорающий коричный порошок слегка потрескивал, источая сладковатый аромат. Закончив огненное шоу, слуга поставил кофе на стол и удалился. Марион взглянула на собеседника: — Мистер Фигероа. Хлоя и я хотим одного и того же. Спасти Адриана. Он в руках маньяка. Помогите нам. В обмен на это я передам вам все его материалы. — Мисс Марш, почему вы думаете, что мне понадобятся ваши услуги? Марион ответила не сразу. Хотя ответ на этот вопрос она приготовила еще накануне. — Потому что я знаю, как захватить Троянца.
Глава 51
РаньшеОперация Марион прошла без проблем. Диагноз — острый аппендицит — подтвердился, но никаких осложнений не было. Марион полагалось провести неделю в больнице, однако Натан разрешил ей выписаться через двое суток, поскольку отец хотел забрать ее к себе, чтобы обеспечить надлежащий уход для скорейшего выздоровления. Он регулярно контролировал ее состояние с помощью биологических экспресс-анализов. Каждый день они виделись либо часами говорили по телефону. Иногда — и то и другое. Однажды вечером Натан приехал за ней, желая вдвоем отпраздновать полное выздоровление. Это был ее первый «выход в свет» после операции, и она чуть ли не полдня подбирала одежду и макияж. Ближе к назначенному времени она уже чувствовала себя как на иголках и то и дело подходила к окну. Шел снег. К дому подъехал роскошный лимузин. Марион округлила глаза. Она спустилась вниз в сопровождении отца. Натан вышел из машины, протянул ему руку: — Мистер Марш. — Натан. — Ваша дочь хорошо себя чувствует? — Ее пока еще надо поддерживать, когда она поднимается или спускается по лестнице. В остальном, кажется, все в порядке. — Я верну вам ее вечером в целости и сохранности. — Не слишком поздно, я надеюсь? — Папа… — укоризненно произнесла Марион. — Я пошутил, — улыбнулся ее отец. — Само собой, в вашем распоряжении столько времени, сколько вы захотите. Марион разглядывала автомобиль. — Лимузин, — вполголоса произнесла она. — Ну, надо же. Вообще-то… это уж слишком, тебе не кажется? Натан обнял ее и прошептал на ухо: — Я сделал это ради твоего отца. Он американец. В США принято ухаживать за девушкой официально, это традиция. Вообще-то, я предпочел бы открытый экипаж, но поскольку сейчас зима… На прощание отец Марион улыбнулся им и помахал рукой. — Кажется, он это оценил, — прошептала Марион. Натан открыл ей дверцу, затем обошел машину, сел с другой стороны и велел шоферу ехать. — И потом, сегодня особенный вечер, — прибавил он, обращаясь к Марион. — Так что лимузин вполне уместен. — Особенный вечер? — переспросила Марион. Он снова обнял ее: — Три желания. Подарок, музыка и чудо. Ты не забыла?
Автомобиль ехал по ночному Парижу. Старинные дома на набережных Сены были ярко освещены. Это великолепное зрелище Марион видела уже много раз, но не переставала им восхищаться. Затем лимузин остановился у собора Парижской Богоматери, и они вышли. Рядом с ним репетировали музыканты, настраивая инструменты для вечернего концерта. Порой они беспокойно поглядывали на небо, откуда все сильнее сыпал снег. Натан повел Марион к какому-то, судя по всему, заранее выбранному месту. Затем указал вниз. Среди старинных каменных плит располагался большой гранитный круг. Марион никогда раньше его не замечала. В центр круга был вделан бронзовый восьмиугольник — роза ветров. — Это место называется «нулевой километр», — объяснил Натан. — Ты о нем знаешь? — Нет. — Это специальный знак, географический ориентир. Отсюда начинаются все дороги Франции. Отсюда началась и наша история… Здесь я впервые тебя поцеловал. Он замолчал, словно сильное волнение мешало ему говорить. Это было совершенно ему не свойственно. — Что-то не так? — с тревогой произнесла Марион. — По правде говоря, что-то я разнервничался… Она хотела расспросить, в чем дело, но Натан жестом дал ей понять, что все в порядке. — Прежде всего, хочу сказать, что ужасно боялся, когда делал тебе операцию. Я понимал, насколько ты мне доверяешь. И меня это сковывало. Я боялся сделать неверное движение. Представлял себе, что могу тебя потерять… и это было ужасно. Со мной первый раз в жизни такое происходило… Он сопровождал свои слова резкими, но незавершенными жестами, словно стремясь за что-то ухватиться, но срываясь в последний момент. Марион никогда еще не видела его таким. — Но сейчас все хорошо, — продолжал Натан. — Не волнуйся. То, что я пытаюсь тебе сказать… так, чтобы ты в этом убедилась… то есть… ну, в общем, неважно… словом… я думаю, что ты женщина всей моей жизни. Марион вздрогнула, не в силах произнести что-либо в ответ. Натан вынул из кармана свечу и зажег ее с помощью зажигалки: — Ну что, можешь ее задуть… Это было первое желание. Марион дунула на свечу. Пламя погасло. Затем Натан протянул ей пергаментный свиток. Она его развернула. Это был восхитительный рисунок звездного неба, с идущими поверху цифрами — очевидно, координатами. Рисунок окаймляла красивая узорчатая рамка очень тонкой работы. Чувствовалась рука настоящего художника. — Что это? — спросила Марион. — Звезда. — Звезда? — Твоя. Он обнял Марион и указал на небо. Их щеки соприкасались. — Сейчас идет снег. Но где-то там, высоко-высоко, чуть в стороне от Большой Медведицы, сияет огромная звезда, которая носит твое имя. Причем совершенно официально. Пергамент, который ты держишь в руках, это подтверждает, и здесь указаны точные координаты звезды. Я заказал пергамент в США и договорился об экспресс-доставке — специально для тебя. Звезда Марион. Она сияет, как сияешь ты, давая свет всем людям, которые тебя окружают. И она будет сиять еще целую вечность. Марион почувствовала, как на глазах выступают слезы. Она взглянула на Натана: — Ты… ты подарил мне звезду? Настоящую звезду? Она… только моя? — И это еще не все. Пойдем. Он увлек ее за собой. Они прошли вдоль Нотр-Дам. Марион едва успевала за Натаном, задыхаясь и прижимая пергаментный свиток к груди. Они дошли до архиепископских садов, расположенных за собором. Сейчас здесь было безлюдно. Натан довел Марион до очаровательного музыкального магазинчика, расположенного среди деревьев. На верхней площадке лестницы, ведущей к двери, стоял большой рояль, перед ним сидел пианист во фраке, словно здесь должен был состояться официальный концерт. Натан зажег свечу во второй раз: — Второе желание. Марион снова задула свечу. Музыкант положил руки на клавиши. И посреди пустынного заснеженного сада зазвучала нежная, чарующая мелодия. «Лунный свет» Дебюсси… У Марион защемило сердце. Натан обнял ее, словно желая защитить что-то очень ценное и хрупкое. Они медленно танцевали среди падающих снежинок. Марион закрыла глаза, растворяясь в любви Натана. Все часы во Вселенной замерли. Какие-то невидимые волны набегали на них со всех сторон, но в этом не было никакой опасности — океан вокруг них был ласковым и безмятежным. Глубоким… Натан сильнее прижал к себе Марион. Она сделала то же самое. Они баюкали друг друга в этом волшебном сне, который длился бесконечно долго… Пианист поднял руки от клавиш. Марион взглянула на Натана. Он выглядел таким же взволнованным, как и она. — Пойдем, — тихо сказал он. — Осталось еще третье желание… Они вернулись на соборную площадь. К нулевому километру. В этот раз Натан не стал зажигать свечу. Он просто обнял Марион и, коснувшись губами ее уха, что-то прошептал. Затем, словно скрепляя эти слова, поцеловал ее.
Уже поздно ночью они поднялись на крышу больницы Отель-Дье, желая посмотреть, как снег засыпает ночную столицу. Внизу поблескивали рождественские огоньки на белом покрывале заснеженной площади перед собором Парижской Богоматери. Было четыре часа утра, и автомобили проезжали по улицам лишь изредка. Одинокие редкие прохожие возвращались домой. Звуки, доносившиеся снизу, слышались будто сквозь вату. Марион рассматривала эту картину, стараясь сохранить в памяти каждый звук, каждую деталь, малейшее ощущение, вплоть до вкуса снежинок на языке. Она даже не решалась лишний раз моргнуть — из страха нарушить хрупкое равновесие этого мига. Ей было всего двадцать лет, но она уже знала, что такие моменты — уникальные творения некой волшебной алхимии, они никогда не повторяются дважды. Поэтому она лишь старалась продлить мгновение насколько возможно. Тем более что она находилась в объятиях человека, в которого была безумно влюблена. — Что означает эта улыбка? — Ничего, — ответила она. — Так… грезы наяву. — Тебе хорошо? — Лучше не бывало. Он привел ее на крышу после совершенно удивительного дня. Сюда можно было попасть только по крутой винтовой лестнице, расположенной за железной запертой дверью на последнем этаже больницы. Марион даже не спрашивала, каким образом ему удалось раздобыть ключ. С Натаном она уже давно ничему не удивлялась. Когда они пришли, он усадил ее на расстеленное одеяло, достал из рюкзака плеер, бутылку вина, какую-то еду… Все было припасено заранее. Внезапно она почувствовала боль в животе. Такое уже было сегодня несколько раз, но она ничего не сказала об этом Натану, чтобы не омрачать чудесные минуты, проведенные вместе. — Что-то не так? — Нет-нет, все в порядке. — Ты вся съежилась… Она выпрямилась, внезапно ощутив непонятную тревогу, и обхватила лицо Натана ладонями: — Скажи, что ты меня любишь. — Конечно люблю. — Нет, не так. — Ну, хорошо. Он глубоко вздохнул и посмотрел ей прямо в глаза: — Марион Марш, я тебя люблю. Ты возлюбленная моей души. И я никогда с тобой не расстанусь… Никогда. — Мы будем вместе до конца своих дней? — Да. — Ты уверен? — Без вариантов. Марион уткнулась лицом ему в грудь: — Спасибо. Она чувствовала себя немного смешной. — Извини. Что-то я запаниковала. Так много счастья сразу — это даже пугает. — Я понимаю. И мне тоже страшновато, если честно. Но это несерьезно. Я думаю, что иногда бывает лучше, если все идет как идет. — Поцелуй меня еще раз. Он так и сделал. Поцелуй длился долго. Затем Натан слегка отстранился и озабоченно взглянул на нее: — Ты не слишком замерзла? У тебя губы холодные… — Со мной все хорошо. — Да нет же, ты прямо заледенела! Он поднялся: — Подожди, я схожу принесу еще одно одеяло. Внизу, у врачей «скорой», их полно. — Не надо, все в порядке, — попыталась протестовать Марион. — Это займет пять минут, не больше, — мягко сказал он. И направился к лестнице. — Натан! Он остановился. Марион пристально взглянула на него: — Я тебя люблю. Он улыбнулся: — До скорого. И исчез. Марион повернулась, желая еще раз посмотреть на Нотр-Дам. Внизу неоновая вывеска, горевшая над отделением скорой помощи, бросала красноватые отсветы на снег. Марион обхватила колени руками, чтобы согреться. Собственное тело казалось ей далеким, почти отсутствующим. Она закрыла глаза и принялась ждать мужчину своей жизни. Марион не чувствовала нетерпения. Она думала о множестве волшебных сюрпризов, о всех тех незабываемых моментах, которые он так хорошо умел создавать — только для нее. Она ждала. Сейчас он вернется. Обязательно.
Глава 52
СейчасХлоя о чем-то говорила с дедом, сидя на качелях в саду. Большой Па внимательно ее слушал. Вокруг них пестрели всеми цветами радуги клумбы, источая дурманящий аромат. Марион наблюдала за Большим Па и Хлоей издалека. Затем вернулась в свою комнату и заказала международный телефонный разговор. — Папа? — Марион! — Ты знаешь, где я сейчас нахожусь? — без всяких предисловий спросила она. Пауза длилась несколько секунд. Может быть, отец ждал, что она скажет еще что-нибудь. Может быть, нет. Но ей было это безразлично. — Да, — признался он наконец. — Я знаю, откуда ты звонишь. — Как же так? Значит, ты знаком с Армандо Фигероа? — Это он связался со мной. — Когда? — Сегодня утром. — Это было в первый раз? — Да. Ответ прозвучал не слишком уверенно. — Ты уверен? — Я… не могу об этом говорить, Марион. Не сейчас. Не по телефону. Она закрыла глаза: — А все остальное — правда? У тебя действительно рак? На этот раз отцу лишь с трудом удалось выговорить: — Я думал… думал, что… — Папа, почему ты мне ничего не сказал?! — Ты и без того уже столько пережила… — Ты думал, что я не смогу это выдержать? Хорошие отцы защищают своих детей. — Ты думал, что я с этим не справлюсь, да? — Пожалуйста… — произнес он умоляющим тоном, — попытайся понять… — Ты должен был мне сказать, что болен! — Возвращайся домой, Марион. — Что? — У тебя нет никаких причин там оставаться. Мистер Фигероа обещал, что поможет снять с тебя все обвинения. Он сказал, что не будет заявлять о похищении внучки. Он лично займется твоим делом. У него хорошие адвокаты. Предоставь ему все уладить. — Я тебя люблю, папа, — сказала Марион посуровевшим голосом. — Мне больно, когда я думаю о тех испытаниях, которые тебя ждут. Но сейчас я приехать не смогу. Мне нужно закончить то, что я начала. — Марион… Когда Натан тебя оставил, последствия были ужасными… Тебе понадобились годы, чтобы восстановиться. Потом ты стала журналисткой. Начала другую жизнь. Не разрушай все снова… — Я должна его найти. — Ты гонишься за призраком. — Я нужна ему. — Может быть, он уже мертв. — НЕТ! — Голос Марион сорвался на крик: — Он жив! Я это знаю! Такое ощущение, что никто не хочет увидеть его живым! Она не выдержала и разрыдалась. Отец молчал. Успокоившись, она вытерла глаза и произнесла: — Мое решение уже принято, папа. — И, помолчав, прибавила: — Я думаю, ты мне лжешь. И отец Адриана тоже. — Марион… — Замолчи. Она поднесла трубку к другому уху: — Вы оба сказали, что познакомились только сегодня. Но мне кажется, вы знакомы давно. Вы оба хотели держать меня в изоляции. Вы хотели защитить своих детей, каждый своего. Но со временем оказалось, что ваши тайны нас задушили. — Она говорила все более твердым тоном. — И в конце концов, папа, может выясниться, что ты прекрасно знал обо всем, что происходило в эти пятнадцать лет. Ты ничего не хочешь мне об этом рассказать? Тем хуже. Эта эпоха осталась позади. Потерянное время никогда не вернуть, ты сам повторял мне это постоянно. Но сейчас я сама принимаю решения. Так помогите мне, вместе с отцом Адриана. Или хотя бы оставьте меня в покое… Но даже не вздумайте мне мешать! — жестко добавила Марион. И положила трубку.
Большой Па зашел к ней около полудня и сообщил, что уладил все проблемы с ФБР. Он также выразил надежду, что Марион и Хлоя завтра возвратятся в Лос-Анджелес. — Я помогу вам, — прибавил он, — потому что материалы Адриана меня действительно интересуют. И потому, что хочу снова увидеть моего сына. И потому, что Хлоя вас любит. Итак, вы сказали, что сможете найти Троянца. Это правда? — У меня есть идея, как за это взяться, — ответила Марион. — Вы были суровы с вашим отцом. — Вы снова с ним говорили? — Он позвонил мне, чтобы попросить вам помочь. — С чего вдруг его просьба на вас подействовала? — Он ваш отец. Я знаю, что ему пришлось испытать. — Такие типы, как вы, никогда не бывают сентиментальными. Большой Па вплотную приблизился к ней: — Такие типы, как я, мисс Марш, убивают направо и налево без всякого сожаления всю свою жизнь. А потом они стареют. И стараются убивать уже не так часто. Марион не поверила ни одному его слову. Он слегка коснулся кончиками пальцев ее щеки: — Вы боитесь того, что в результате можете выяснить о моем сыне, ведь так? Она отвернулась: — Возможно. — Вы сильная натура. Я неплохо разбираюсь в людях. Для таких, как вы, существует только два способа действовать — сражаться или… сражаться… — Он улыбнулся. — Да, сознаюсь, я вас обманул. На самом деле только один способ… Он направился к выходу, но перед дверью обернулся и сказал: — Один из моих охранников, Микадо, тот, который похож на баскетболиста… так вот, он умер. Троянец нанес ему серьезную рану, и спасти его не удалось. После этого я больше не видел его напарника, Брауни. Надо полагать, он больше не работает на меня. ФБР в курсе. Я знаю, что вы не виноваты в его гибели, и нет никаких причин полагать, что Брауни вздумает расправиться с вами. Но все же я советовал бы вам почаще оглядываться. — Слегка помахав ей рукой на прощание, Большой Па добавил: — В следующий раз мы поговорим с вами, когда вы уже будете на том берегу. И удалился.
Все нужные телефонные звонки были сделаны. Все соглашения достигнуты. Марион и Хлоя всю ночь пили чай и разговаривали. Марион рассказала девочке всю их с Натаном историю с самого начала — с того дня, когда она, двадцатилетняя студентка-практикантка медицинского университета, впервые пожала руку знаменитому Натану Чессу, фактическому руководителю отделения срочной ортопедической помощи в больнице Отель-Дье, — вплоть до того момента, как он исчез. Утром они сели в самолет до Лос-Анджелеса. Марион — под охраной полицейского. По прибытии ее сразу же отвезли в ФБР. В уже знакомом ей конференц-зале состоялся брифинг, во время которого она рассказала обо всем, что знала. Оттуда ее повезли в суд. Внушительная коллегия адвокатов, нанятых Большим Па, блестяще справилась с защитой. Обвинение в похищении Хлои было снято сразу же: Марион была другом семьи, и девочка уехала с ней без всякого принуждения. Адвокаты постоянно отмечали изъяны и огрехи противоборствующей стороны: так, они заявили, что агенты ФБР самым безжалостным образом использовали Марион Марш в собственных целях, значительно превысив свои полномочия, что привело к трагическим последствиям. Они также доказали, что Марион не нападала на Уойяка, бывшего заключенного, освобожденного условно-досрочно, а лишь защищалась. Что касается самого индейца, его, как выяснилось, снова отправили в тюрьму. Адвокаты добились снятия обвинения и в нападении на помощника шерифа в Лейк-Пауэлл, поскольку Марион лично в этом не участвовала. Также адвокаты особо подчеркнули добровольное сотрудничество своей подзащитной с органами правопорядка, при том что — они еще раз упомянули об этом — операция ФБР была очень опасной, плохо подготовленной и закончилась настоящей бойней. Инцидент в Санта-Монике был еще свеж в памяти всех присутствующих. Тогда Марион, как выяснилось, имела полное право вызвать бесплатного адвоката и отказаться принимать участие в операции, где ей отвели роль приманки. Другие обвинения, уже гораздо менее серьезные, с легкостью отпали одно за другим. Множество раз возникали заминки, звучали обоюдные оскорбления и едва завуалированные угрозы, и наконец стороны приходили к соглашению. Наконец судья в полной тишине отчетливо произнес всего несколько слов, объявив об освобождении под залог. Адвокаты внесли деньги. Марион была свободна.
Глава 53
Марион сидела за столиком под тентом возле бассейна. Отель, в котором они с Хлоей остановились, находился недалеко от здания ФБР. Хлоя тоже сидела в шезлонге у самой воды, слушая плеер в наушниках. Марион отпила глоток воды со льдом из своего бокала, стараясь отогнать возникающий из глубин прошлого образ Натана. Она боялась, что если не сделает этого, то сломается. В нынешней ситуации было что-то сюрреалистическое. «Свободна», — объявил недавно судья. Однако вместе с тем ее обязали в кратчайшие сроки покинуть территорию США — ей дали всего лишь сорок восемь часов на сборы. Этот приговор обжалованию не подлежал. Что касается Хлои, ей предстояло отправиться в приемную семью в Лагуна-Бич. В оставшееся время обе должны были оставаться под наблюдением ФБР и максимально ограничить свои перемещения. Но если не считать всего этого, Марион была свободна. Она наблюдала за Хлоей, сидящей в шезлонге. Через какое-то время девочку сморил сон. Но Марион не могла заснуть. Она находилась в пограничном состоянии. У нее было ощущение, что она уже очень давно не касалась земли. Однако потребность в транквилизаторах отпала. Давний рефлекс, основа ее предшествующего существования, отныне перестал быть необходимостью. Словно бы, пережив восхождение к самым высотам ужаса и отчаяния, она уже не нуждалась в защите. Она машинально покрутила свой бокал, вращая кубики льда. Будущее напоминало чье-то лицо, размытое, очень бледное, почти прозрачное, парящее над ней в воздухе. Лицо человека, которого она некогда любила. Она пыталась дотянуться до него, но каждый раз оно отдалялось. Хлоя, проснувшись, стянула наушники. — Батарейки сели, — пожаловалась она. — Надо их перезарядить. Марион улыбнулась. Участь отца, конечно, не могла не тревожить Хлою, но она старалась этого не показывать. «Сильная натура», как сказал Большой Па. Марион вздохнула: — Мои личные батарейки, кажется, тоже сели. — Мне нравится эта музыка, — сказала Хлоя. — Отец слушал ее часами. Он всегда бегал с плеером в ушах по Венис-Бич. Вы там были? — Нет. — Это очень хорошая беговая дорожка, которая тянется вдоль пляжа. Одна из самых красивых в Лос-Анджелесе. — Да, наверно это здорово. — Он никогда не звал меня побегать вместе с ним. Он везде и всегда предпочитал оставаться один. Молчание. Спустя некоторое время Хлоя снова заговорила: — Можно задать вам вопрос? — Да, конечно. — У вас ведь были мужчины… после отца? — Да, но это было уже совсем другое. — Вы не любите детей? — Нет, почему же. — Тогда почему вы не стали их заводить? Вот, например, моей матери, Еве, это пошло только на пользу. Отца почти никогда не было рядом, но со всеми теми проблемами, которые я ей доставляла, ей было некогда скучать. Марион невольно рассмеялась: — А ты доставляла матери много проблем? — Вы не ответили на мой вопрос. Лицо Марион омрачилось. — По поводу детей? — Да. — Я не могу иметь детей, Хлоя. Даже если бы захотела. Вот так. В этот момент к ним приблизился спецагент ФБР Аарон Альтман и уселся напротив Марион в пластиковое кресло. Одежда его выглядела неряшливо. В руке он держал бокал с коктейлем, украшенный кружком апельсина. Марион взглянула на мужчину с легким удивлением: — Что вы здесь делаете? — То же, что и вы. Принимаю солнечные ванны в ожидании, пока упакуют мои вещи. — Это алкогольный коктейль? — поинтересовалась Марион, кивая на его бокал. — Да. Меня попросили освободить мой кабинет до конца этой недели. Я отказался от нескольких заманчивых предложений в разных госконторах. Отныне мне на госслужбе делать нечего. Он отпил глоток коктейля, искоса посмотрев на Хлою. Та, не обращая на них внимания, увлеченно нажимала сразу двумя большими пальцами клавиши своего телефона. — Чем занята малышка? — Я думаю, что ее стрессоустойчивость побольше, чем у нас обоих, вместе взятых. Она, как это у них называется… чатится со своими подружками. — В «Фейсбуке», да? — Альтман сделал еще глоток. — У моего сына та же история. Может быть, и я втянусь. Это, наверно, хорошо — иметь друзей. — А что, у вас их нет? — Ни одного. Ни реальных, ни виртуальных. Сферы моих занятий — литры крови и тонны бумаги, и это занимает все мое время. Марион рассеянно рассматривала солнечные блики на воде: — Чем вы собираетесь заняться, агент Альтман? — Даже не знаю. Поеду на Багамы, буду рыбачить… — Он безрадостно усмехнулся. — Может быть, заведу друзей, как знать… — А кто будет заниматься поисками Адриана Фога? — Кто-нибудь другой. — Он в один глоток допил свой коктейль и поставил бокал на стол. — Я знаю, что вы думаете о мерах, принятых ФБР по розыску Адриана Фога. На данный момент очевидно, что этот гребаный Троянец всех перехитрил. О существовании научных материалов Фога известно немногим. И вам перед отъездом придется дать подписку о неразглашении. И полковник Холлборн, и ФБР, и генеральный прокурор — все сидят как на иголках. Вскоре в США должна появиться новая база биометрических данных. Вам, конечно, это мало что говорит, но поверьте на слово: открытие доктора Фога угрожает национальной безопасности. И я говорю вовсе не об информационных проблемах. Я имею в виду настоящую катастрофу национального масштаба. Может быть, даже мирового. — Всего-навсего, — иронически произнесла Марион. Помолчав, Альтман прибавил: — Кстати, хочу у вас кое-что спросить по поводу Фога. Я прочитал отчет, присланный коллегами с Кэ-д’Орсе, где собрана вся информация о вас. О вас и о нем. В тот период, когда он еще звался Натан Чесс… Марион окаменела. — Я прочитал ваше заявление в суд. — Это не было заявление в суд. Просто объяснение. — Ну, так или иначе, я его прочитал. Конечно, дело давнее, но, насколько я понял, последствия для вас были ужасными. Он навлек на вас столько бед — и вы после этого не возненавидели его? — Как вы сами сказали, агент Альтман, дело давнее. Альтман, вероятно, ждал продолжения, но Марион больше ничего не сказала. Наконец он поднялся. — Ну что ж, другие агенты придут мне на смену, — сказал он, кладя перед ней свою визитку, — но все-таки сохраните мои координаты на всякий случай. До того момента, когда сядете в самолет, я все еще босс. И ушел. — Что он от вас хотел? — поинтересовалась Хлоя. — Ты все-таки подслушивала? — Так, что-то слышала краем уха. Он говорил что-то о заявлении в суд. Об ужасных последствиях для вас. — Тебе не стоит об этом знать. Хлоя резко выпрямилась: — Что, вы тоже считаете, что я еще недостаточно взрослая? И недостаточно сильная? Тоже хотите сохранить при себе все свои секреты, как мой отец, и Большой Па, и все остальные? Некоторое время Марион пристально смотрела на девочку. Затем сказала: — Ну, хорошо. Она сделала глубокий вдох. И начала рассказывать о том, что случилось после исчезновения Натана.Глава 54
РаньшеМарион спустилась с крыши Отель-Дье около пяти утра, когда окончательно замерзла и уже отчаялась дождаться возвращения Адриана. Может быть, какой-то непредвиденный случай в отделении скорой помощи?.. Но почему тогда он ее не предупредил? Ей с трудом удалось спуститься по крутой винтовой лестнице. Каждый раз, когда ступала на правую ногу, она испытывала жгучую боль в животе. Дойдя до лифта, она нажала кнопку вызова. По обе стороны от нее тянулись пустые полутемные коридоры с редкими огоньками ночных ламп. Двери лифта разъехались, и Марион, войдя, нажала кнопку первого этажа. Она не понимала причины отсутствия Натана, однако испытывала все более сильный страх, подсознательный и необъяснимый. Что-то было не так, но она не могла точно сказать, что именно. На первом этаже ей пришлось прислониться к стене — дыхание стало прерывистым, ноги подкашивались. Боль в животе ослабла. Но почему же она чувствует себя такой усталой? Она посчитала удары пульса в течение пятнадцати секунд, затем умножила результат на четыре. Сто сорок ударов. Пульс был прерывистый и нервный. Ненормально. Абсолютно ненормально. — Натан?.. — Она толкнула дверь в отделение скорой помощи. — Натан, ты здесь?.. Никто не отозвался. Сейчас было «пустое время». И оно же — время катастроф. В этот час поступали в основном тяжелые пациенты, к ним всегда нужно было относиться очень внимательно, как к бомбам замедленного действия. Одно из первых правил, которое она здесь усвоила… Она дошла до комнаты отдыха и приоткрыла дверь. Там пили чай две медсестры. — Натан?.. Повернувшись к ней, обе одновременно выронили чашки и в ужасе замерли. Но смотрели они не на нее, а на пол. Там расплывалось огромное пятно крови. Ее крови. В следующий миг Марион потеряла сознание.
Она очнулась в реанимационном отделении. На животе у нее были зажимы. Уже начался день. Она поняла, что ее недавно привезли из операционной. Вторая операция за неделю… Марион нажала кнопку звонка для вызова медсестры. — О, вы уже очнулись, мадемуазель Марш? — Что со мной случилось? — Хотите, я впрысну вам еще морфина? — Нет. Медсестра с профессиональной ловкостью занялась ею, явно умышленно избегая встречаться с ней взглядом. — Вы не ответили на мой вопрос. — У вас началось кровотечение. — А потом? — Вас прооперировали. — Кто? — Дежурный хирург больницы. — Вы видели доктора Чесса? — Нет. — Медсестра по-прежнему не поднимала на нее глаз. — Сейчас придет директор больницы, он хочет с вами поговорить, — наконец сказала она. — Директор? С чего это вдруг? Медсестра закончила свою работу и удалилась. Марион ждала, изнывая от беспокойства. Наконец дверь палаты открылась, и вошли двое мужчин. На одном из них был белый халат, на другом — обычный костюм. — Здравствуйте, — сказал человек в белом халате. — Я — директор больницы. — Марион никогда раньше его не видела. — Простите, я даже не знаю, как вам об этом сказать… На прошлой неделе доктор Чесс сделал вам операцию, которая выходила за рамки его специализации… — Вы про аппендицит? Да, Натан не специалист, я знаю, но… — Нет, я не об этом. Он прошелся по комнате, нервно теребя пуговицы халата. — Вы знаете, какими научными экспериментами занимался доктор Чесс? — Он специализировался по операциям кисти руки… — Его интересовала регенерация пальцев. На данный момент этот проект остается чисто гипотетическим. Вот через десять — пятнадцать лет, может быть… Он хотел создать внеклеточную матрицу, которая могла бы восстанавливать поврежденные ткани, чтобы затем заполнять эту матрицу стволовыми клетками. Существуют различные экспериментальные техники… — Зачем вы мне все это рассказываете? Он наконец оставил пуговицы в покое: — Для некоторых подобных экспериментов нужны стволовые клетки эмбрионального происхождения. Они обладают огромной силой в плане регенерации. В некоторых странах с ними можно экспериментировать, но не во Франции. Комитет по этике вынес отрицательное заключение по этому вопросу. — Я помню. Натан говорил, что комитет не дал ему возможности продолжать исследования… — Да, потому что ради этого потребовалась бы пункция яичников для извлечения репродуктивных яйцеклеток — в чисто научных, экспериментальных целях. А это запрещено. Человек в костюме по-прежнему молчал. Директор приблизился к Марион: — Возможно, если бы обстоятельства сложились по-иному, Чесс смирился бы с отказом. Но случилось то, что случилось. Когда доктор Чесс делал вам операцию, он произвел у вас изъятие яйцеклеток. — Что?! — Он обманул операционную бригаду. После удаления аппендикса он сказал, что с вашими яичниками что-то не в порядке и нужно взять небольшой образец для анализа, чтобы определить, в чем проблема. На самом деле никаких проблем не было. Ему просто нужны были яйцеклетки для дальнейших экспериментов… Марион почувствовала, как вся кровь отхлынула от лица. — Изъятие яйцеклеток обычно происходит без всяких последствий. Ваш яичник мог бы остаться неповрежденным, без каких бы то ни было следов хирургического вмешательства. Ни вы, ни кто-то другой никогда бы об этом не узнали. Но доктор Чесс совершил ошибку. Он задел артерию, и у вас началось кровотечение. Сначала слабое, потом все более сильное. Периодические боли в животе, чувство тревоги, слабость, озноб, участившийся пульс — вы ведь узнаете все эти симптомы, правда? Вас срочно прооперировали. Но кровотечение оказалось слишком сильным. Пришлось удалить некоторые органы… — Что… что вы хотите сказать? — Вы потеряли правый яичник, фаллопиевы трубы и матку. Остался только левый яичник — для поддержания гормональной системы. — Вы хотите сказать… я не смогу иметь детей? — Мне очень жаль, мадемуазель Марш. Эти слова как будто зависли в воздухе, не сразу найдя дорогу к ее сознанию. — А… Натан?.. — Вот в этом-то и проблема. Он прибыл из Чили два года назад. Большинство коллег с ним не общалось, но мне удалось узнать его получше. Он хороший человек и замечательный хирург. Разумеется, он не хотел причинить вам вреда и уж тем более не хотел для вас таких ужасных последствий. Но он совершил противозаконную вещь, и это стало известно. Мы позвонили ему, но… его нигде невозможно найти. Он исчез. После этих слов к Марион приблизился человек в деловом костюме: — Мадемуазель Марш, я инспектор полиции. Мне жаль расстраивать вас еще больше, но, боюсь, я не разделяю мнение вашего директора относительно Натана Чесса. Вы хорошо знаете этого человека? Марион переводила взгляд с одного мужчины на другого, не успевая осознавать смысл их слов: — Что значит исчез?.. — Я приехал к нему, — ответил инспектор, — и обнаружил, что входная дверь не заперта, а вещи разбросаны по полу, словно он в спешке куда-то собирался. Я нашел его вид на жительство, и оказалось, что это фальшивка. Тогда мы провели полную проверку, чтобы установить его личность… Директор больницы слегка сжал запястье Марион, словно для того, чтобы придать ей сил выслушать остальное. — Натан Чесс — вымышленное имя. Такого человека не существует. Все его бумаги, которые он предоставил руководству больницы, поддельные. В Чилийском университете никогда не было студента с таким именем. — Что?.. — Должно быть, у него имеются связи с преступным миром, потому что все поддельные документы изготовлены с большой тщательностью. — Это… это невозможно… — Он обманывал людей. Несмотря на то что ваш директор высокого мнения о его человеческих и профессиональных качествах, лично мне кажется, что он просто использовал вас как подопытного кролика. — Вы лжете! Инспектор в упор посмотрел на Марион: — Мадемуазель Марш, мне тяжело вам об этом говорить, но никакого Натана Чесса не существует. Это искусно созданный фантом. Его разоблачили, и он скрылся. Я буду очень удивлен, если в один прекрасный день он появится снова. У нее больше не было сил слушать. Ее затрясло. Срочно позвали медсестру. Та сделала успокоительный укол, но одного оказалось недостаточно. Пришлось сделать второй.
На следующий день к ней вызвали психолога. Внешне ее состояние казалось стабильным. Но психолог заметил, что ее душевное равновесие очень сильно нарушено. Отец каждый день приходил ее навестить. Иногда он плакал, иногда молчал. Марион оставалась безразличной ко всему. Она не захотела подавать жалобу в суд и настаивать на дальнейших поисках. В конце концов, это был выбор Натана. Так или иначе, полицейское расследование ни к чему не привело. Натана так и не нашли. К сожалению, подобные истории были нередки. Каждый год некоторому количеству людей удавалось нечестными путями просочиться через все барьеры иммиграционных служб. Тех, кого удавалось разоблачить, арестовывали; если же им удавалось этого избежать, они залегали на дно. Что касается Натана Чесса, полицейские изучили все его хирургические досье, ища какие-нибудь зацепки, но не нашли ничего нового. Если не считать случая с Марион, он нигде больше не оступился. Пациенты и коллеги пели ему дифирамбы.Руководство больницы приложило все усилия, чтобы замять скандал, и вскоре место Чесса занял новый сотрудник. Настал день, когда Марион вышла из больницы. Лечащий врач предписал ей дважды в неделю посещать психолога, чтобы ее душевное состояние еще какое-то время оставалось под контролем. Она прошла по площади перед собором Парижской Богоматери, желая еще раз оказаться на том месте, где еще совсем недавно была абсолютно счастлива. Затем она добралась до метро «Сен-Мишель», где купила билет на одну поездку. Спустилась по ступенькам со странной улыбкой на губах. Подойдя к краю платформы, она, словно в забытьи, вытянула перед собой руки. Ей было почти хорошо, она парила в воздухе… Платформа завибрировала от грохота приближающегося поезда. Марион сделала шаг вперед. И устремилась в лучший мир.
Глава 55
СейчасХлоя слушала этот рассказ, сидя абсолютно неподвижно, с расширенными от ужаса глазами. Бассейн, отель, окружающие люди, пылающее солнце Лос-Анджелеса — все вокруг них, казалось ей, исчезло. — Поезд ехал быстро, — помолчав, продолжала Марион. — А я стояла в самом начале платформы. Это и спасло мне жизнь. Я опоздала буквально на секунду. Вместо того чтобы упасть на рельсы, я ударилась о переднюю часть головного вагона, и меня отбросило почти на середину платформы. — А… потом? — Потом я три недели провела в коме. Меня отвезли в Ла Питье-Сальпетриер. Вначале прогнозы у врачей были самые пессимистичные, но мое тело не собиралось легко сдаваться. Пришлось перенести еще с десяток операций. Я была молода, вынослива. В конце концов мне удалось выкарабкаться. — Долго вы восстанавливались? — Я была прикована к постели два года. Потом еще два провела в инвалидном кресле. Потом наконец смогла передвигаться на костылях. Врачи, которые меня лечили, оказались совершенно потрясающими людьми. К тому же отец постоянно меня поддерживал. Я боролась, потому что они вернули мне волю к жизни. Постепенно я восстановила все нарушенные функции организма, одну за другой. — А потом вы вернулись к медицине? — Нет, на это у меня не хватило мужества. Это потребовало бы очень много времени. Когда выздоровела окончательно, я выбрала другой путь. Дело в том, что, пока болела, я перечитала тонны книг. Чтение стало для меня настоящей опорой. Я так к нему привыкла, что и позже не прекращала читать. Если бы увидела мою квартиру, ты удивилась бы — она больше похожа на библиотеку. Повсюду книги… там едва остается место для меня. Хлоя улыбнулась. — Поэтому я решила пойти в школу журналистов. И позже стала работать в разных изданиях внештатной журналисткой. Долго мыкалась, пока не получила постоянную работу во «Франс телевизьон». Поколебавшись, Хлоя спросила: — А… мой отец? Вы, должно быть, его ненавидели? — Нет. Я продолжала верить в реальность всех тех счастливых моментов, которые мы пережили вместе. Его бумаги были фальшивыми, но, кроме них, есть и человеческие чувства, с которыми невозможно справиться. Я верю, что он совершил невольную ошибку, которую не смог исправить. Или же кто-то другой лишил его такой возможности. Но что касается меня, я принимала свои решения самостоятельно. Сначала я решила умереть. Потом — продолжать жить. Твой отец был ни при чем ни в том, ни в другом случае. Их разговор был прерван подошедшей к ним женщиной — латиноамериканкой в строгом деловом костюме и с револьвером в кобуре у пояса. Марион узнала женщину: — О, агент Перес. Здравствуйте. Теперь вы придете на смену Аарону Альтману? — В числе прочих. — В числе прочих? — Нам нужно поговорить. Кое-кто хочет узнать у вас новости. — Кто же? Латиноамериканка склонилась к ее уху: — Вы хорошо знаете этого человека, Марион.
Вдвоем с агентом Перес они поднялись в номер Марион. Латиноамериканка протянула ей мобильный телефон: — Этот номер не прослушивается. Можете говорить свободно. — Мисс Марш? — Мистер Фигероа?.. — Ну, разумеется, кто же еще. — Перес работает на вас? — Когда мне это нужно. Видите ли, часть ее семьи живет в Мексике. Лицо Марион исказила гримаса отвращения. — Вы… да вы просто… — Просто деловой человек, вы хотели сказать? Совершенно верно. А бизнес — это безжалостная вещь. Теперь скажите мне, как вы рассчитываете найти психопата, который украл мои материалы. — Ваши материалы, — не удержавшись, повторила Марион. — Ну, моего сына, это одно и то же. Марион сделала агенту Перес знак выйти. Ей нужно было остаться одной. Затем, снова поднеся телефон к уху, сказала: — Я знаю, как за это взяться. Я вам уже говорила. Но сначала мне нужны ответы на многие вопросы. Недавний разговор с Хлоей действительно вызвал у нее множество вопросов — точнее, напомнил о них. — Когда ваш сын исчез пятнадцать лет назад — это ведь произошло из-за вас, не так ли? В трубке послышался вздох. — Какое это имеет значение? — Для меня — очень большое. — Ну, хорошо, — согласился Большой Па. Послышался щелчок — вероятно, он зажег сигарету. — Адриан всегда был независимым. Из него мог получиться блестящий хирург, и ему нужна была другая жизнь. В которой никто не знал бы, что он — сын наркобарона. Я согласился выполнить его просьбу. Я обеспечил ему фальшивые документы и позволил учиться, где он пожелает. И во Франции, и в других местах. — Он рассказывал вам обо мне? — Да. Когда у меня впервые случился инфаркт, он ненадолго прилетал в Мексику. Он выглядел очень взволнованным. Говорил, что собрался прочно обосноваться в Париже вместе с вами. Я ему сказал, что он грезит. Что это временное умопомрачение. Но он меня не слушал. — Вплоть до того злополучного вечера, — сказала Марион. — Да. Когда он спустился с крыши Отель-Дье, он наткнулся на того самого анестезиолога, который давал вам наркоз во время операции. Тот случайно увидел результаты ваших анализов крови и заподозрил внутреннее кровотечение, а заодно, видимо, вспомнил, что говорил Адриан по поводу проблемы с яичниками, которую он у вас якобы обнаружил. Он начал угрожать моему сыну. Адриан понял, что его могут разоблачить. Он позвонил мне, совершенно убитый случившимся. Я велел ему уезжать немедленно, если он не хочет оказаться за решеткой и, хуже того, встретиться после этого с вами на суде и выдержать ваш взгляд. Сознавая свое предательство. Он этого не хотел. И я вернул его в Мексику той же ночью. — А… потом? — Он узнал о вашей попытке самоубийства. Он был раздавлен этим известием. Во всем винил себя. Я должен был что-то предпринять. Я прилетел в Париж и встретился с вашим отцом. Марион выдержала этот удар, поскольку была к нему готова. — Значит, вы с ним знакомы уже давно. Было слышно, как Большой Па сделал очередную затяжку. — Я не стал говорить ему всего. Лишь подтвердил его подозрения в том, что Натан Чесс — неподходящий человек для его дочери. И дал ему большую сумму наличными. Чтобы оплатить ваше лечение — лекарства, все необходимые приспособления, текущие расходы… И чтобы купить его молчание, про себя закончила Марион. — Он выполнил свой отцовский долг, — продолжал Большой Па. — Защитил свою дочь. Я дал ему свой телефон и попросил позвонить мне, если вы когда-нибудь отправитесь на поиски Адриана. Это могло помешать его карьере. Неделю назад ваш отец мне позвонил. Впервые за пятнадцать лет. И мы оба поняли, что многое теперь изменится. Марион села на кровать. Теперь она понимала все. Значит, у Натана никогда не было выбора. — А в последующие годы? Большой Па снова щелкнул зажигалкой, прикуривая новую сигарету. — Адриану следовало вас забыть. Я познакомил его с молодой женщиной, Евангелиной. Понадобилось некоторое время, но в конце концов все устроилось. Их отношения были не такими, как у него с вами, — более спокойными. Они любили друг друга. Через два года родилась Хлоя. У Адриана началась другая жизнь. Он много путешествовал. Совершенствовался в своем мастерстве. Со временем достиг уровня, необходимого для работы в США. Его успехи были необыкновенными. Университет Южной Калифорнии принял его с распростертыми объятиями. Он американизировал свое имя, и Адриан Фигероа стал Адрианом Фогом. Период его жизни во Франции был предан забвению. Адриан всегда был скрытным, избегал фотографироваться и позаботился о том, чтобы уничтожить имеющиеся фотографии. Единственная, которую можно найти в Интернете на данный момент, это фотография на сайте университета. Других нигде нет. Марион закрыла глаза. Детали пазла одна за другой складывались в ее голове, образуя единое целое. — Он был буквально одержим благотворительностью, идеей бесплатной медицинской помощи бедным. Он работал без отдыха. Я порекомендовал ему заняться этим на моей фабрике льда в Пейдже. Ему понравилось местечко на берегу озера, Лейк-Пауэлл: тишина, уединение… Он жил там на судне. Со мной больше не общался. Потом он создал Фонд Фога и начал сотрудничать с Холлборном в Камп-Пендлтон. Когда он произвел свои первые опыты по регенерации пальцев у раненых солдат, вернувшихся из Ирака, его стали прославлять как настоящего гения… Большой Па сделал паузу — видимо, чтобы затушить в пепельнице окурок. — А потом все рухнуло. В армии проверочная система гораздо строже, чем в обычной больнице, — настоящее мелкое сито. Через какое-то время они выяснили, что Адриан — мой сын. И уже во второй раз его карьера рассыпалась в прах. Холлборн, возможно из ревности, натравил на Адриана ФБР. Оно рьяно взялось за дело. Адриан потерял и кредиты от министерства обороны, и свою богатую клиентуру. Он был вынужден работать где придется, чтобы хоть как-то поддерживать Фонд Фога на плаву, но едва сводил концы с концами. Разумеется, я предложил ему помощь. Но он и слышать не хотел ни обо мне, ни о моих деньгах… Большой Па вздохнул. — Год назад последовал самый большой удар. Его жена погибла в автомобильной катастрофе. Адриану удалось раздобыть отчет о вскрытии. Там говорилось о подозрительных повреждениях трахеи. Я и сам прочитал этот отчет. В самом деле, все наводило на мысль о преднамеренном убийстве. Автомобильная авария была устроена для того, чтобы замести следы. Марион не сомневалась, что в таких делах Большой Па разбирается не хуже профессиональных экспертов. — Адриан понял, что его жену допрашивали, вне всякого сомнения пытали, а потом задушили. Вероятно, хотели узнать местоположение тайника, где он прятал свои материалы. После этого преступления он стал как помешанный. Начал всех подозревать, включая меня. Однажды он напрямик заявил мне, что я хочу получить полный контроль и над ним, и над его открытиями. — Так оно и было? — Мисс Марш, я думаю, ответ должен быть для вас очевиден. Нет. Совсем не очевиден. — И наконец, — вместо этого произнесла она, — на него напали в Лос-Анджелесе, на парковке рядом с отелем. — Да, какой-то человек в маске. Только Хлоя успела его разглядеть. По ее словам, на нем была обычная маска-шлем. Ничего общего с маской Троянца. Но все же я полагаю, что речь идет об одном и том же человеке, потому что вскоре Адриана похитили. — Итак, Троянец подбежал к Адриану и выстрелил в него. — Нет, это не Адриан был целью. Он сам бросился под пули. — Я не понимаю… — Целью была Хлоя. После жены Адриана настал черед его дочери. Именно поэтому я приставил к ней двух телохранителей. Марион молча обдумывала эту информацию. — Ну что ж, — нарушил молчание Большой Па, — теперь, когда вы все знаете, скажите, что вы собираетесь предпринять по поводу Троянца? У вас действительно есть план, как захватить этого мерзавца? Да или нет?
Глава 56
Марион нервно расхаживала по комнате с плиткой шоколада в руке. Шоколад сейчас был не прихотью, а средством для стимуляции мозговой деятельности. Марион снова думала о том, что недавно узнала. Теперь наконец все загадки прошлого разрешились. Оставалось понять настоящее. И по поводу него интуиция кое-что ей подсказывала. Когда-то давно Натан объяснил ей феномен «женской интуиции» — это был тот же логический анализ, только во много раз более быстрый, чем у мужчин. По его словам, женский ум вполне способен мгновенно определить полезные и вредные растения в густом лесу информации. Марион не знала точно, так ли это, но сейчас разум нашептывал ей самые простые слова: любое преступление складывается из трех элементов: жертва, подозреваемый, мотив преступления. Она откусила от плитки шоколада, пытаясь сформировать гипотезы по каждому из трех пунктов. Прежде всего — жертвы. Жертва номер один: Евангелина Фог. Она погибла не в результате автокатастрофы — скорее всего, ее убили, причем перед этим, вероятно, пытали. Официальных доказательство нет, но судмедэксперт что-то заподозрил, Большой Па, со своей стороны, подтвердил эти подозрения, и Адриан в этом убедился. Следовательно, это можно считать свершившимся фактом. Жертва номер два: Хлоя Фог, тринадцати лет, в которую неизвестный преступник стрелял на подземной парковке отеля. Только недавно Марион поняла, что истинной целью в этом случае был не Адриан, а его дочь. Два безжалостных преступления против беззащитных женщин. Два подлых и трусливых нападения на дорогих Адриану людей. Нужно быть законченным негодяем, чтобы действовать подобным образом. Но самое важное не это. Самым важным был вопрос — почему? Теперь нужно подумать о мотивах. В тот период, когда было совершено первое преступление, Адриан рассорился с полковником Холлборном и угрожал опубликовать материалы о своих открытиях. После этого его жена погибла. Второе покушение произошло в тот момент, когда Адриан прибыл на международный конгресс хирургов, где собирался сделать доклад. Намек абсолютно очевидный: ему запрещали представлять результаты своих исследований широкой публике. Почему? Вне всякого сомнения, потому что они представляли собой необычайно ценный товар. Итак, человека, совершившего преступления, интересовали деньги. Кто стал бы оценивать открытия Адриана в первую очередь с точки зрения стоимости? Марион с ходу определила троих: это Холлборн, Большой Па и, разумеется, Троянец. Она перестала есть шоколад и попыталась собрать все отдельные сведения в общую картину. Два преступления. Трое подозреваемых. Мотив: деньги. Деньги, которые служили бы Холлборну для дальнейших исследований, Большому Па — для усиления влияния, а для Троянца стали бы наградой за похищенные материалы. Кто из троих стрелял в Хлою, а до этого убил Евангелину? Троянец? Или все же человек в шлеме-маске на парковке не он, а кто-то другой? На данный момент Марион не знала ответа на этот вопрос. Но кем бы ни был этот человек, он должен был достаточно хорошо знать Адриана и его привычки, чтобы дважды подготовить нападения на его близких. Марион взяла телефон и набрала номер. — Агент Альтман? — Мисс Марш? — Попробуйте накопать что-нибудь на полковника Холлборна. — На кого? — удивленно переспросил Альтман. — Он военный. Ему известно о материалах Адриана, он знаком с их содержанием. Он представляет себе их ценность. Троянец, судя по его образу действий, тоже военный. — Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? — Да. Но это самый подходящий кандидат. Возможно, он нанял Троянца, чтобы тот сделал за него всю работу. Проверьте, не было ли среди близкого окружения Адриана военных. Проверьте его бывших сотрудников из Камп-Пендлтон. Посмотрите досье тех солдат, которых он оперировал. Их было не так уж много. — Вы действительно думаете, что искать нужно в этом направлении? — Я уже сталкивалась с Троянцем. Мне известно, как он действует. Он военный, я в этом уверена. Закончив разговор, она отправилась на поиски Хлои. Девочка сидела в холле отеля с ноутбуком, пользуясь возможностью свободного доступа к Интернету через вай-фай. — Мне нужен твой совет, — сказала Марион. Хлоя обернулась. — Мой совет? — удивленно переспросила она. — С чего бы? — Ты такая же сообразительная, как твой отец, — улыбнулась Марион. — И потом, один ум хорошо, а два лучше. Хлоя, явно польщенная, переместилась ближе к ней. — Так вот, — начала Марион, — чтобы найти твоего отца, нужно выманить Троянца из убежища. Благодаря агенту Перес, мы можем свободно выходить из отеля и перемещаться куда угодно. Кроме того, у меня есть одна идея. Она объяснила, как собирается действовать. Хлоя кивнула: — Да, идея хорошая. Но она не поможет нам поймать Троянца. Если этот тип — профессиональный военный, с хорошей подготовкой, он наверняка все предусмотрел. — Да… Но тут я рассчитываю на людей Большого Па. — Проблема в том, что мы не знаем, как выглядит Троянец, — сказала Хлоя. — В последний раз он надел маску древнего воина, такую же, как у всех остальных… — И тут ее словно осенило. — Кажется, я знаю средство. — Какое? — Я вхожу в одно сообщество в «Фейсбуке». Члены этого сообщества могли бы нам помочь. — Интернет-сообщество против профессионального убийцы? — с сомнением проговорила Марион. — А тебе не кажется, что лучше было бы попросить о помощи агента Перес или Большого Па? — Они нам тоже понадобятся, — заметила Хлоя. И в свою очередь посвятила Марион в детали своего плана. Когда девочка закончила, Марион улыбнулась.Сидя перед компьютером в холле отеля, Марион пыталась подобрать как можно более точные слова для сообщения. Она нервно ломала пальцы, набирала пробный текст, стирала его, набирала другой вариант. Наконец все было готово. — Ну что ж, годится. Она вошла в «Фейсбук» со своего нового аккаунта, о котором ФБР не было известно, и оставила на своей странице сообщение, которое могли видеть только друзья, включая Троянца. Она написала:
Марион…И после недолгой паузы добавила:
…считает, что Т. совершил большую ошибку. У нее остался очень ценный предмет, без которого материалы в папке ничего не стоят.Она рассчитывала, что самолюбие Троянца побудит его клюнуть на эту приманку. Полчаса спустя она увидела «poke».
— Я никогда не ошибаюсь. — Вы кое-что забыли. — Что? — На судне. В сейфе. — Все материалы у меня. — Но не капсула. — О чем вы?Разумеется, никакой капсулы в сейфе не было. Но Троянец не имел возможности это проверить, поскольку он не заглядывал в сейф — он лишь забрал папку, которую Марион оттуда вынула.
— Регенерация пальцев, — написала Марион, — очень сложный процесс. Для него нужен порошок внеклеточной матрицы и стволовые клетки. Идеальная дозировка, созданная по уникальной формуле, находится в герметичной капсуле. И эта капсула у меня в руках.Пауза.
— Хитро, — наконец написал Троянец. — И чего вы хотите? — Адриана в обмен на капсулу. — Хорошо. Я выберу место для передачи. — Нет. Санта-Моника, Третья улица, пешеходная зона. Там есть небольшая площадь со статуями динозавров. Завтра утром, ровно в 9.55. Либо вы соглашаетесь, либо передача не состоится. — ОК.Марион слегка удивилась, что Троянец согласился так быстро.
— Мы в любом случае должны были встретиться, — неожиданно прибавил Троянец. — Почему?Слова вспыхивали на экране одно за другим:
— ПОТОМУ ЧТО… ИГРА… ЕЩЕ… НЕ ЗАКОНЧЕНА.
Глава 57
На залитой солнечным светом улице Марион ждала Троянца. Всего через несколько часов она должна была сесть в самолет. Ее последний день в США… Сегодня вечером вся эта история так или иначе закончится. Накануне они с Хлоей хорошо поработали, каждая в своем направлении. В то время как Хлоя, склонившись над клавиатурой, терпеливо отправляла послания другим членам своего интернет-сообщества, Марион, всецело положившись на интуицию, проверяла денежный след — единственный, которым она располагала. Используя все интернет-ресурсы, какие только могла найти, она наконец обнаружила весьма интересную информацию относительно финансирования Фонда Фога. Увы, на более подробные изыскания не хватило времени. Рано утром они с Хлоей в сопровождении агента Перес наскоро позавтракали и отправились в условленное место. Пешеходная зона Третьей улицы в Санта-Монике представляла собой длинную аллею, покрытую плиткой; по обеим сторонам улицы располагались разнообразные магазинчики. В этот час почти все они не работали, кроме нескольких кафе. Однако народу было на удивление много: туристы, студенты, джоггеры, разносчики, продавцы с тележками — все они, казалось, специально договорились здесь встретиться. Марион посмотрела на часы. Уже скоро. Она сидела на скамейке. По обе стороны от нее возвышались огромные статуи динозавров — металлические каркасы, увитые диким виноградом. Справа, чуть дальше, стояло трехэтажное здание, где располагались кафе и фитнес-клуб. С террасы третьего этажа за улицей наблюдали Хлоя и агент Перес. У Марион зазвонил мобильник. — Все нормально? — спросила Хлоя. — Слегка нервничаю, но в общем все в порядке. А что у вас? — Мы наготове. Отсюда все отлично просматривается. У меня в мобильнике есть фотокамера с зумом, я могу увеличивать изображение. Могу сделать видеозапись с крупными планами, если нужно. Когда Троянец появится, мы его не упустим. — Пожалуйста, передай телефон агенту Перес. — Мисс Марш? — Все как договорились, без стрельбы? Троянец подходит ко мне, вы его вычисляете, а потом задерживаете в стороне от толпы. — Да, все так, — ответила Перес. Завершив соединение и вернув телефон Хлое, она, не удержавшись, с досадой взмахнула рукой: — Я не понимаю, в чем заключается ваш план! Как мы вычислим Троянца? Здесь же полно народу! Хлоя взглянула на часы. 9.51. — Сейчас увидите. Перес заговорила в «уоки-токи»: — Все готово. Засранец должен появиться с минуты на минуту. Не упустите его! Затем проверила предохранитель револьвера. При виде оружия Хлоя широко распахнула глаза: — Но Марион сказала… — Мне плевать. Я пришла сюда, чтобы сделать свою работу. И я ее сделаю. Перес вытерла пот со лба. Хлоя промолчала.9.52 — Что-то мне не по себе, — пробормотала Перес. — Я поставила двух своих людей на разных концах улицы и еще одного отправила в ближайшее кафе. Если ваш план провалится, Большой Па будет недоволен. А ты ведь знаешь, что это значит, правда? — Всё получится, — прошептала Хлоя.
9.54 Толпа густела. — Черт! — нервно произнесла Перес. — Все как с ума посходили! Это же невозможно — столько народу!.. Больше, чем в субботу вечером! Кстати, почему вы так настаивали на встрече ровно в девять пятьдесят пять, ни раньше, ни позже? — Потому что продолжение будет ровно в десять, — ответила Хлоя. — Мы дали Троянцу пять минут форы, чтобы ровно в десять он уже точно был в толпе.
9.56 Хлоя наблюдала за движением в толпе через объектив камеры мобильника, периодически нажимая на зум. Людей собралось несколько сотен. В основном молодых. Немало было и подростков. Она сосредоточилась на том месте, где сидела Марион, машинально отмечая находящихся поблизости людей. Какой-то рэпер в синей куртке с капюшоном… Велосипедист… Клоун… — Перес — всем стрелкам. Троянец, скорее всего, уже здесь. Он должен бродить где-то рядом с Марион. Будьте бдительны. Это может оказаться кто угодно.
9.57 Рэпер в синей куртке застыл на месте. Велосипедист толкал перед собой велосипед. Клоун пускал мыльные пузыри. Чуть дальше скандалила какая-то пара. Еще дальше несколько человек танцевали. — Как вы рассчитываете его узнать? — спросила Перес. — Очень просто, — ответила Хлоя. — Помните ту историю на пляже? Троянец надел такую же маску, как все остальные. Так вот, мы решили применить его тактику, но обратить ее против него. Мы решили устроить фриз-моб.
9.58 — Фриз-моб? Это еще что? Велосипедист оседлал велосипед. Клоун выдул огромный мыльный пузырь. Пара продолжала ругаться. Танцоры демонстрировали сложный хореографический номер. — Есть интернет-сообщество, которое устраивает фриз-мобы. Или флеш-мобы. Я вхожу в лос-анджелесскую группировку, там больше тысячи человек[227]. Они договариваются между собой — собраться в определенном месте, в определенное время…
9.59.30 Перес сжала рукоятку револьвера, Хлоя — мобильный телефон. — …и ровно минута в минуту… 55 секунд. Велосипедист затормозил. 56 секунд. Клоун перестал выдувать мыльные пузыри. — …секунда в секунду… 58 секунд. Скандальная пара замолчала. 59 секунд. Танцоры замерли. Было такое ощущение, что время вдруг остановилось.
10.00.00 Вся улица, как один человек… …каждый прохожий… …каждый из присутствующих… …застыл неподвижно… …словно внезапно окаменел! — FRE-E-EZE! — закричала Хлоя. — Никому не двигаться! Марион оглянулась по сторонам. Зрелище было совершенно сюрреалистичное. Не считая одного-двух прохожих, все люди превратились в статуи. Улицу словно парализовало. Теперь она напоминала фотографический кадр. Марион знала, что фриз-моб длится минуту — таковы правила игры. Теперь настала ее очередь вступить в эту игру. Она вскочила с места и бросилась бежать. Никто на нее не реагировал. Как и было предусмотрено. Никто… кроме одного человека. Марион почти сразу его заметила. Хлоя, указывая на него сверху, закричала: — Вот он! Рэпер в синем капюшоне! Человек попытался догнать Марион, одновременно оглядываясь по сторонам. Он явно не понимал, что происходит. — Он бежит за ней! — закричала Хлоя. — Это он! Это Троянец! — ПЕРЕС — ВСЕМ! ЧЕЛОВЕК В СИНЕМ КАПЮШОНЕ! ЗА НИМ! БЫСТРЕЙ! БЫСТРЕЙ! В следующую секунду Перес бегом бросилась вниз по лестнице. Один человек выбежал из уличного кафе, еще двое подбежали с противоположных концов пешеходной зоны. Толпа зашевелилась. Трое мужчин окружили Троянца. — Стоять, ублюдок! — приказал первый. — Эй! — закричала Марион. — Вы же сказали, что не… В воздухе что-то сверкнуло. Один из агентов упал на землю с ножом в шее. Двое других одновременно выстрелили. Толпа рассеялась с криками ужаса. Троянец бросился вперед, мгновенно оказался возле одного из своих противников, заломил ему правую руку за спину и ударил ребром ладони по горлу. Потом развернулся к другому и, резко вскинув ногу вверх, ударил его в лицо, отчего тот рухнул навзничь. Три агента буквально за несколько секунд были выведены из строя. Троянец повернулся к Марион. Из-под капюшона виднелась маска древнего воина. Он направился к ней. — П-подождите… — пролепетала Марион, выставляя руки вперед. Но тут появился еще один человек, вооруженный двумя пистолетами-пулеметами. Брауни. Наемник Большого Па. Вся улица заполнилась жутким грохотом. Троянец повернулся и бросился бежать. — Брауни! — закричала Перес. — Ты в него не попал! Марион, бледная, дрожащая, была вне себя от страха и ярости. — Вы обещали мне, что не будете применять оружие! Вы сказали, что никакой угрозы для посторонних не будет! А он… вот этот тип… он ведь уже не работает на Большого Па! — Вот как? — невозмутимо сказала Перес. — Значит, Большой Па вам солгал? Тем хуже для вас… Она повернулась к Брауни, не обращая внимания на лежавших на земле агентов: — В этот раз мы его не упустим! Смотри не промахнись! Они пустились вдогонку за убегающим Троянцем. Марион растерянно смотрела им вслед. У нее зазвонил мобильник. — Я его вижу! Хлоя. — Видишь?.. Где он? Хлоя возбужденно подпрыгивала на месте, по-прежнему оставаясь на своем наблюдательном пункте — на балконе третьего этажа. — Он перебежал на Четвертую улицу, прямо у вас за спиной! Там большое здание — паркинг. Троянец внутри. Марион хотела позвать агента Перес и Брауни, но они были уже далеко. У нее оставалась всего секунда на размышление. Она бросилась на соседнюю улицу.
Марион пробиралась между рядами машин в полутемном паркинге. Явиться сюда одной было глупо. Невероятно глупо. Что она рассчитывала сделать? Ее взгляд упал на небольшой белый фургон. Марион остановилась затаив дыхание. Затем медленно и бесшумно приблизилась. Обычный фургон, из тех, в которых развозят товары на заказ… Задние дверцы приоткрыты. Марион раскрыла их пошире, чтобы заглянуть внутрь. На покрытом армейским брезентом полу лежала папка с документами. Марион сразу узнала их — это были научные материалы Адриана. — Черт возьми!.. Мощный толчок в спину — и она оказалась внутри. Дверцы захлопнулись. Звякнула задвижка. Марион оказалась в полной темноте. — Нет! Другого выхода не было. Прямо перед ней была глухая перегородка. — Нет! — снова закричала Марион. Ее охватил ужас. Она снова стала пленницей.
Агент Перес осторожно двигалась по паркингу, держа пистолет обеими руками. — Он здесь, я уверена, — сказала Хлоя. — Я его видела. Марион вошла почти сразу вслед за ним. — Оставайся сзади! — приказал ей Брауни, устремляясь вперед. Его лицо искажала гримаса ненависти. — Этот подонок убил Микадо! Я с него шкуру живьем сдеру!.. В самом центре паркинга возник чей-то силуэт. — Лежать! В следующий миг раздался первый выстрел. Агент Перес упала. Второй. На этот раз Брауни задел Троянца. Третий. Брауни рухнул на пол, лицом вниз. Троянец, хотя и раненный, продолжал оставаться на ногах. Он двинулся прямо к Хлое.
— Альтман! — закричала Марион в телефон. — Троянец захватил меня в плен! Все бумаги у меня! — Что?! — Я заперта в белом фургоне, на первом уровне паркинга на Четвертой улице! Я не могу выйти, но материалы Адриана у меня! Они здесь, я держу их в руках! — Черт возьми! Но как… — Нет времени объяснять! Действуйте! Она расслышала обрывки приказов, которые Альтман отдавал подчиненным. Затем он произнес уже громче, обращаясь к ней: — Не отключайтесь! Мы сейчас вычислим ваши координаты. В этом секторе десятки патрульных машин, полиция прибудет через пару минут! Они вас освободят! Марион дрожала от озноба. Она все яснее осознавала, какое это было безумие — действовать подобным образом. — Главное — не отключайтесь! — повторил Альтман. — Я выезжаю… Он слегка запыхался. Кажется, он говорил на бегу. — Кстати, насчет военного… вы были правы… — прибавил он. — В чем? — Мы вышли на след… Фог… действительно сотрудничал… с одним человеком… инструктором израильской армии… Тот лишился пальцев в Ираке… когда обезвреживал бомбу… Это не морской пехотинец… но тоже военный, как видите… этот сержант участвовал в эксперименте Фога… Марион услышала, как хлопнула дверца кабины и почти одновременно взвыла сирена. — Отчаянный человек, сорвиголова… — продолжал Альтман. — Много раз подвергался взысканиям… После операции ушел в отставку… пропал из виду… Где-то у меня было записано его имя… Марион вздрогнула: кто-то открывал дверцы фургона. Альтман произнес имя, но Марион его не расслышала. — Как?.. — переспросила она. Дверцы распахнулись. Троянец стоял перед ней. Его одежда военного покроя и бронежилет были в крови. В руке он держал пистолет, дуло которого приставил к виску Хлои. — Шеновиц, — повторил Альтман. — Сержант Кора Шеновиц. Это женщина. Троянец снял маску. — Привет, Марион, — сказала Кора.
Глава 58
Марион, оцепенев, смотрела на нее. И не верила своим глазам. — Выключи телефон, — приказала Кора. — Ты… так это ты… это ты — Троянец?.. — Выключи телефон! Сейчас же! Марион повиновалась. Лишь после этого, очнувшись, перевела взгляд на Хлою. — Хлоя, ты заходишь сюда. Марион — вместе со мной в кабину. Поживей. Обе исполнили приказ без единого возражения. Кора села за руль и резко рванула с места, продолжая сжимать в руке пистолет. Фургон выехал на улицу. На колени Марион упал плоский прямоугольный предмет — новый айпад, на экране которого была карта Санта-Моники. — Видишь красные точки? — Д-да… — Это патрульные машины. Они все оснащены Джи-пи-эс. Я получила пиратский доступ к серверу полиции. Следи за ними и указывай мне безопасный путь. — Но… Кора нацелила на нее пистолет: — Ты хочешь снова увидеть Адриана? Да или нет? Марион кивнула. — Тогда делай, что говорю. Фургон ехал по улице. Марион давала указания. Они повернули налево, проехали пару сотен метров, потом свернули направо. Затем снова налево. Марион услышала вой сирен. Полицейские машины промчались по параллельной улице. — Так, отлично, мы от них ускользнули, — сказала Кора. — Продолжай. Марион действовала чисто механически. Потрясение было настолько сильным, что она не могла оценивать ситуацию рационально. Ее подруга. Простая фельдшерица из районной службы скорой помощи… Не выдержав, она повернулась к Коре: — Как… такое может быть?.. Кора издала сухой смешок: — Я ведь тебя предупреждала, что следует остерегаться незнакомцев. В том числе и друзей в «Фейсбуке». Помнишь лекцию про «троянский синдром»? Кровь заливала ее бронежилет, но Кора вела себя так, словно этого не замечала. — Ты была моей целью. Я связалась с тобой. И ты сама все мне рассказала — назвала адрес, место работы, телефон, имейл… перечислила свои привычки… Она выплюнула сгусток крови. Фургон ехал с прежней скоростью. — В Париже я была то Корой, то Троянцем. Я похитила твоего кота, когда он вылез в форточку, чтобы прогуляться. Дала посыльному пакет, в котором был айфон. Потом ездила с тобой в комиссариат. Послания, которые ты получала после того, как встретилась с отцом, я заранее составила и запрограммировала, чтобы ты получала их в определенное время. Ночные гонки, авария на загородном шоссе, перевернутая машина — всё это было запланировано. Я прекрасно научилась выполнять такие перевороты и заранее выбрала место, чтобы ничем не рисковать. — А клиника? — Я симулировала боли в позвоночнике. Когда знаешь, какие симптомы изображать, очень легко сделать так, чтобы твой обман не разоблачили. Потом я сделала несколько фотографий — как лежу в койке — и вышла из больницы сразу вслед за тобой. На всякий случай я предупредила персонал, что ложусь в другую больницу. Если бы ты позвонила, тебе просто дали бы номер моего мобильного телефона. Я вылетела в Лос-Анджелес следующим рейсом после твоего. А фотографии отправила тебе позже, чтобы ты думала, что я все еще прикована к постели. Но на самом деле я не отставала от тебя ни на шаг, Марион. Я профессионал. Я никогда не ошибаюсь. — Зачем понадобился весь этот театр? На губах Коры появилась зловещая улыбка. — Чтобы создать Троянца. Она остановила машину и стянула бронежилет. Футболка под ним насквозь пропиталась кровью. Кора достала из кармана шприц и вонзила его в бедро прямо сквозь одежду. Ее мертвенно-бледное лицо слегка порозовело. — Нужно было, чтобы ты в него поверила, — продолжала она. — Чтобы по-настоящему его испугалась. Чтобы слушалась его беспрекословно. Я буквально собрала его по частям, словно чудовище Франкенштейна. Но жизнь в него вдохнула ты. И преподнесла его на блюдечке всем остальным. Фургон снова тронулся с места. Время от времени Кора словно невзначай приподнимала дуло пистолета, нацеливая его на Марион. — Благодаря тебе, твоему страху, твоим реакциям наши диалоги стало изучать ФБР. Троянец стал для них противником номер один. — Я по-прежнему не понимаю… — Сейчас объясню. Я была инструктором в израильской армии. Одним из лучших бойцов лучшей армии в мире. Представь себя на моем месте. Ты знаешь десять языков, умеешь все: внедряться, сражаться, взламывать любые базы данных, манипулировать людьми и обстоятельствами. Ты воюешь в Афганистане, потом в Ираке. И вот в один прекрасный день у тебя в руках взрывается бомба, и ты теряешь пальцы. Армия назначает тебе пенсию и говорит: спасибо, вы свободны, всего хорошего. Кора свернула в лабиринт узких улочек. Ее лицо исказила гримаса боли. — Тогда я и встретила Адриана Фога. Он предложил мне участвовать в медицинском эксперименте. Он вернул мне то, что я потеряла. Для меня он был как бог. Если бы ты видела, на что он способен… Словом, я оставила военную карьеру, но мы с ним поддерживали связь. Через какое-то время у него начались проблемы. Когда погибла его жена, он чуть не съехал с катушек. Он подозревал всех. Особенно Холлборна и своего папашу, Большого Па… Кора свернула в переулок. — Адриан никому не доверял, он был совершенно раздавлен. Мы с ним общались в «Фейсбуке». Я тогда жила в Европе, искала работу. Он начал рассказывать мне о тебе. Он заплатил мне, чтобы я приехала в Париж и стала наблюдать за тобой. Он хотел узнать, что с тобой стало. Для меня это была просто рутинная работа. Но я понимала, что у него есть какие-то тайные соображения на твой счет. Так продолжалось несколько месяцев. Я подружилась с тобой. И вот однажды Адриан мне позвонил. И сказал, что в него стреляли в Лос-Анджелесе. Что теперь ему приходится скрываться. Кора остановила машину. Кровотечение из ее раны на груди все усиливалось. — Я тут же вылетела к нему. Мы встретились прямо в аэропорту. Адриан был серьезно ранен. Он отдал мне свой отрезанный палец, в специальном контейнере со льдом. Сказал, что целью убийц была Хлоя, его дочь. Что кто-то охотится за ним из-за его научных материалов, которые стоят целое состояние. Он собирался их опубликовать. Еще Адриан сказал, что оставил послание для тебя в компании по прокату автомобилей рядом с аэропортом. Он знал, что ФБР клюнет на такую приманку. Всё остальное он предоставил мне делать по моему усмотрению. — Но… тогда получается, что… — Да, Марион. — Кора выключила мотор. — Я не похищала Адриана Фога. Никто этого не делал. — И, повернувшись к Марион, она добавила: — Я работала на него.Глава 59
Аарон Альтман метал громы и молнии: — Черт возьми, да как же вы могли их упустить! Вся улица, на которой располагался паркинг, была запружена полицейскими машинами. Вой сирен, толпы копов… У Альтмана зазвонил мобильник. — Кто там еще? — раздраженно рявкнул он. — Штаб-квартира ФБР. Мы получили электронное письмо. Оно адресовано вам. — И что? Думаете, у меня сейчас нет забот поважнее? Черт, кругом бардак! — И у нас в том числе. Только что звонил полковник Холлборн. А также генеральный прокурор и мистер Фигероа. Все они получили точно такое же сообщение. — Что? — Точную копию письма, адресованного вам. — Бред какой-то… Ну и что там, в этом письме? Собеседник зачитал текст. Альтман побледнел.Кровь Коры уже пропитала все водительское сиденье. Ее лицо было синевато-бледным. Марион, объятая страхом и гневом одновременно, с трудом сдерживала желание закричать. — Значит, Адриан нанял тебя на работу! Это он заставлял тебя все это делать? — Нет. — Голос Коры звучал все слабее. — Он просто дал мне несколько основных указаний. Подробный план я составила сама. Он состоял из четырех частей: заставить тебя приехать, поместить Хлою в надежное место, обезвредить противников Адриана, водрузить флаг. Потом механизм запустился и начал работать. Мне оставалось только переходить от одного пункта к другому. — Ты забыла об одной детали: вместо того чтобы защищать Хлою, ты решила ее убить! Ты бросила ее связанную в озеро! — Это правда. Когда я увидела эти знаменитые материалы, у меня тоже помутилось в голове, как и у всех остальных, кто за ними охотился. Ты даже не представляешь себе, сколько они стоят. Но Адриан это знал. И конечно, он полностью мне не доверял — не настолько он наивен. Материалы были неполными. Многих страниц не хватало. Так что мне пришлось вернуться к исходному плану. Поэтому я и собиралась назначить тебе новую встречу. Мне так или иначе пришлось бы связаться с тобой. — Кора снова выплюнула сгусток крови. — Адриан хитер — он устроил всё так, чтобы я нуждалась в тебе. А ты — во мне… Кора опустила голову, разглядывая свою рану. — Но в этот раз ты меня переиграла, чего уж там. — Где Адриан? — Я не знаю. Это ты должна его найти. — Что?! Кора все сильнее оседала в водительском кресле. — Вот и все, Марион… Мы подошли к четвертому этапу. Осталось только водрузить флаг… Она сунула папку в руки Марион: — Материалы будут у тебя. Адриан так хотел… Ему нужно было, чтобы ты их получила. Он особенно настаивал на том, что никто, абсолютно никто другой не должен до них добраться, кроме тебя. Весь его план основывался на этом… Ее окровавленные пальцы коснулись айпада. — Я недавно отправила послание всем остальным. Посмотри… что там написано. Марион нашла письмо и прочитала:
Отправитель: Троянец Получатель: Холлборн/Большой Па/Альтман/Генеральный прокурор— Да ты совсем спятила! Они решат, что я виновна! — Да, Марион. Флаг — это ты. Я тебя водрузила. На самом высоком месте, чтобы было заметно издалека. Чтобы все смогли тебя увидеть. — Кора стиснула ее руку. — У тебя нет выбора… Если захочешь из этого выпутаться, тебе придется найти Адриана… Он назначил тебе свидание где-то… в Венис-Бич… Этоздесь… Он сказал… Он сказал, что ты должна послушать его любимую мелодию… она поможет тебе найти место. — Любимую мелодию?.. — Только… с тобой никого не должно быть… Это обязательно… Никого… — Кора! Но та ее уже не слышала. — Мне было приятно… быть твоей подругой… Привет, красотка… Сержант Шеновиц выпустила руку Марион. Дыхание Коры замерло. Она была мертва.
Текст: Привет всем. Марион Марш и я отныне единственные обладательницы всех материалов доктора Фога. Жаль, но никто из вас так и не догадался, что мы с ней были сообщницами с самого начала. Искать нас бесполезно. Там, где мы сейчас, никто нас не найдет. Счастливо оставаться и спасибо за развлечение.Сержант Кора Шеновиц, она же Троянец
Глава 60
Стоя в пустынном переулке, Марион и Хлоя в ужасе смотрели на мертвое тело Коры. Огромная лужа крови, растекшаяся по всей кабине, производила жуткое и одновременно завораживающее впечатление. — Значит, моего отца никто не похищал, — наконец произнесла Хлоя бесцветным голосом. — Нет. — Но это… этого не может быть… Она повернулась к Марион. В глазах девочки стояли слезы. — И это — мой отец!.. Если он был свободен… зачем он все это делал? Марион прижала ее к себе. Она не знала, что ответить. Мысли у нее путались. Вдалеке завыла полицейская сирена. — Нужно уходить. Нельзя здесь оставаться. Кора говорила, что Адриан назначил мне встречу в Венис-Бич. Мы уже здесь. Она сказала, что я должна услышать его любимую мелодию. Что это поможет мне его найти. — Я… я больше не могу… Девочка дрожала всем телом. Марион еще крепче обняла ее: — Хлоя! Твой отец тебя любит. Ты ведь это знаешь, правда? — Д-да… — И я тоже тебя люблю! У него конечно же были причины… — Марион и сама с трудом сдерживалась, чтобы окончательно не сломаться. — Нужно держаться! Мы с тобой вместе! Ты и я! — Ты и я… — Вместе мы выстоим! — Да… — Сосредоточься. Вспомни, что ты говорила про его любимую музыку. — «Кин». Так называется его любимая группа. Он ее слушал постоянно. Особенно песню «В том месте, о котором знаем только мы»[228]. — В том месте, о котором знаем только мы… — машинально произнесла Марион по-французски. Да, она знала эту песню. Романтическую и грустную, в которой говорилось о том, что близко каждому человеку, — об уходящем времени и о тех вещах, которые от нас ускользают. О желании отдохнуть хотя бы недолго. О мечте начать все с нуля… Звуки полицейских сирен приближались. Марион обхватила голову руками: — Черт!.. Место, о котором знаем только мы… Начать с нуля… Адриан сказал, что я пойму… — Он каждый день бегал вдоль здешнего пляжа… Марион выпрямилась: — Что? — Отец бегал вдоль пляжа… С плеером, в котором звучала эта музыка… Помнишь, я тебе рассказывала? — Да-да… я помню… — Лагуна-Бич далеко отсюда. Иногда он здесь и ночевал. — Что? Он оставался на ночь где-то здесь?.. — Да. — Где? В отеле? — Не знаю. Мама, наверное, знала… Марион изо всех сил пыталась сосредоточиться. Мест, о котором знаем только мы… Тайное место… Связанное с каким-то их общим воспоминанием… Адриан говорил, что она поймет… Начать с нуля… Ноль! Она буквально услышала, как что-то щелкнуло в голове. — Карту, быстро!.. Марион схватила айпад. Вошла в Сеть. Загрузила местные карты. Ввела два слова в поисковик. И ответ пришел. Марион, потрясенная, обернулась к Хлое: — Боже мой… кажется, я знаю, где твой отец!Марион и Хлоя выбежали из переулка на улицу. Сирены завывали где-то совсем рядом. — Быстрее на пляж! — закричала Хлоя. — Нас никто не различит среди джоггеров, их там всегда много… Они пересекли улицу и выбежали на набережную. Там был длинный променад, с маленькими магазинами и кафе с двух сторон. Народу гуляло довольно много. Туристы, родители с детскими колясками, велосипедисты… Марион ускорилась, одновременно глядя по сторонам на номера домов. Натан где-то здесь, рядом, совсем близко. Он оставил им эту песню как путеводную нить. Она вела их, указывала им дорогу. Марион казалось, что она уже различает его лицо… Она двигалась все быстрей. Номера мелькали перед ней, соединяясь в сплошные ряды цифр. Сердце болезненно колотилось, эти удары отдавались во всем теле. Хлоя старалась не отставать. Быстрее. Еще быстрее. И вот наконец нужный дом. Они были на месте. — Натан! — не выдержав, закричала Марион. — Папа! Двухэтажный дом напоминал один из бесчисленных сувенирных магазинчиков. Однако дверь была заперта, окна и витрины закрывали ставни. На фасаде был изображен Нотр-Дам. Вывеска гласила: «Нулевой километр». Место, рядом с которым Марион и Натан впервые поцеловались. Это не могло быть случайным совпадением. — Нужно его обойти! — быстро произнесла Марион. — Сзади наверняка есть другой вход! Они обежали дом, перелезли через ограду и спрыгнули на небольшую пустую площадку. Перед ними действительно оказалась небольшая дверь. Марион подергала ручку. Заперто. Оглядевшись, она увидела груду каменных блоков. Марион схватилась за один из них. — Помоги мне, — попросила она Хлою. Они с двух сторон взялись за этот импровизированный таран и ударили в дверь. Еще раз. И еще. С третьего удара дверь подалась.
Глава 61
Марион и Хлоя ожидали чего угодно, но только не этого. Изнутри дом ничуть не напоминал сувенирный магазин. Он вообще ни на что не походил. Двухэтажное здание словно выдолбили изнутри: все внутренние перегородки и перекрытия были убраны, так что образовалось одно огромное помещение с выкрашенными белой краской стенами, что-то вроде гигантского лофта. Здесь царила абсолютная тишина. Можно было подумать, что они оказались в мавзолее. — НАТАН! — во весь голос закричала Марион. — ПАПА! Их крики эхом разнеслись по пустому пространству. Никакого ответа. Они сделали несколько шагов вперед. Обычная кровать. Кухонный гарнитур. Телевизор. Книги. Пол выложен белоснежной плиткой, абсолютно чистой, лишь подернутой тонким слоем пыли. От бывшего сувенирного магазина «Нулевой километр» остался только фасад. Все остальное напоминало оптическую иллюзию. — Ничего не понимаю, — пробормотал Хлоя. — Отец ведь должен быть здесь, разве нет? Марион, не отвечая, разглядывала мебель и книги. Что-то было не так. — Здесь нет ничего настоящего, — наконец сказала она. — То есть как? — недоуменно спросила Хлоя. — Это не книги. Это муляжи. К телевизору не подключена антенна. Марион подошла к кухонному гарнитуру. То, что издалека казалось плитой, на самом деле ею не являлось. Марион смотрела на непонятный шкаф, смутно припоминая, что недавно видела нечто похожее. Она покрутила ручки конфорок. Никакого результата. — И плита не работает… — Сплошные подделки… — растерянно произнесла Хлоя. Это место было полностью фальшивым. Одной гигантской декорацией. Приманкой. Уже отойдя от плиты, Марион внезапно развернулась и снова бросилась к ней. Она вспомнила, где видела точно такую же прямоугольную металлическую пластину, как здесь, на передней панели — на дверце сейфа на судне Адриана. Она прижала обе ладони к этой пластине. Спустя несколько секунд пластина осветилась изнутри. Марион ждала, пока сканирование закончится. Затем послышался слабый щелчок и тут же — какой-то шум у нее за спиной. Марион обернулась. В центре комнаты в полу открылся люк. Здесь был еще и подвал.Огромное подвальное помещение было пустым и страшно холодным. Его заливал безжизненный синеватый свет. Марион и Хлоя спустились по крутой лестнице, держась за руки. Обе с трудом справлялись с учащенным сердцебиением. Вдоль стен тянулись громоздкие металлические корпуса какой-то сложной медицинской аппаратуры. Она работала — на панелях приборов мигали разноцветные лампочки. Какие-то непонятные устройства, центрифуги, всевозможное лабораторное оборудование… В углу стояла больничная кровать. Марион ее узнала — именно на ней лежал Натан, прикованный за ногу наручниками. Они тоже были здесь, но уже расстегнутые. Натан исчез. Марион увидела на стене выключатель и нажала клавишу. Под потолком вспыхнул яркий свет, и только тогда она заметила квадратную ванну посреди комнаты, наполовину вделанную в пол, — скорее нечто вроде небольшого бассейна, размером примерно три на три метра, заполненного прозрачной голубоватой жидкостью, студенистой на вид — чем-то средним между водой и льдом. Эта непонятная субстанция слегка колыхалась, образуя на поверхности гребешки, напоминающие рябь на воде, но более плотные. Под ее прозрачной толщей на дне бассейна лежало неподвижное тело. И Марион узнала его. Она прижала обе руки ко рту, чтобы не закричать. Хлоя пошатнулась и бессильно опустилась на ступеньки лестницы. Марион, плача, приблизилась к бассейну и обошла его по периметру. Тело в прозрачном ледяном гробу выглядело застывшим и безмятежным, как надгробная скульптура. Марион смотрела на свою былую любовь. Натан был таким же, как в ее воспоминаниях. Прекрасным. Нежным. Умиротворенным. Казалось, он только что уснул. С каждой стороны бассейна стояли деревянные щиты с надписями, запрещающими касаться замораживающей жидкости. Марион подняла глаза. На столе перед собой, рядом с компьютером, увидела небольшой пульт, под ним лежала написанная крупными буквами записка:
ВКЛЮЧИОна нажала кнопку включения. Позади компьютера засветился огромный настенный экран. На нем появилось лицо Натана.
Здравствуй, Марион. Я рад, что ты меня нашла. Надеюсь, что Хлоя с тобой. Я так люблю вас обеих. Вы — самое лучшее, что было у меня в жизни. У меня не так много времени. Я должен постараться объяснить вам все как можно лучше… Меня серьезно ранило, когда я заслонил Хлою. Я хороший хирург, и здесь, в моей лаборатории, у меня есть все необходимое, чтобы какое-то время поддерживать в себе жизнь, но я не питаю никаких иллюзий на этот счет. Мне осталось недолго. Периодически я погружаюсь в бассейн, чтобы унять боль и приостановить кровотечение. С каждым разом я всё больше понижаю температуру. И когда придет время, я погружусь в бассейн насовсем… Это будет не больно. Примерно так, как было нам с тобой под снегопадом… помнишь, Марион? Снежинки падали и падали, и ты уже не чувствовала своих пальцев… Это будет как сон — счастливый сон, в котором я увижу, что мы с тобой вместе навсегда…Хлоя, сидя на ступеньках лестницы, молча плакала.
Но прежде я должен закончить то, что начал, даже если придется заплатить страшную цену. Эта видеозапись — мое посмертное завещание. Если потребуется, ее можно будет представить в суд… Я вспоминаю знаменитую фразу Эдмунда Берка, который сказал: «Для того чтобы зло восторжествовало, достаточно лишь, чтобы хорошие люди ничего не делали». Итак, я, доктор Адриан Фог, будучи в здравом уме и твердой памяти, заявляю, что не собираюсь бездействовать. Я нанял Кору Шеновиц, чтобы она сыграла роль Троянца. Марион Марш ни в чем не виновата. Я манипулировал обеими женщинами. Я сделал это с единственной целью: дать знать всем лицам, которых это касается, что ты, Марион, единственная обладательница моих проклятых материалов.Натан схватил стопку бумаг со стола.
Вот они, эти чертовы бумаги!.. Плоды моей гордыни. Моей одержимости в стремлении быть лучшим. На них я потратил лучшие годы своей жизни. Из-за них отвернулся от моей дочери. Моя жена погибла. И тебя, Марион, я потерял. Я разрушил нашу любовь. Если бы ты знала, как я их ненавижу!Он положил стопку бумаг обратно на стол. Плени Натана поникли.
Часть из них я спрятал в сейфе у себя на судне, другую часть — здесь. Мои исследования закончены, но они далеко не полны. В большинстве моих экспериментов регенерировавшие пальцы были далеко не совершенными. Лишь один раз стволовые клетки эмбрионального происхождения дали неожиданный результат: пальцы регенерировали полностью, на них появились новые папиллярные узоры. Пациент по имени Уойяк — это мое единственное достижение. Потребовалось еще несколько лет, чтобы это понять. И тогда я решил рассказать о моих открытиях научному сообществу. Но последствия были ужасны. Они затронули мою семью — два дорогих мне существа. Мне пришлось действовать иначе. Я не мог допустить, чтобы зло восторжествовало.Он глубоко вздохнул. Затем пристально и в то же время нежно взглянул с экрана прямо в глаза Марион.
Марион, я от всей души надеюсь, что рядом с тобой сейчас нет никого из посторонних. Теперь, когда материалы у тебя, прежде всего закрой люк — нажми рычаг в стене, он совсем рядом с тобой. Потом внимательно выслушай всё, что я тебе скажу. И сделай всё в точности, без единой ошибки. Пришло время спасать жизни. Не мою — ее уже не спасти. Твою и Хлои.Они с Хлоей выслушали Натана до конца. Потом, обнявшись, долго плакали. Потом занялись необходимыми приготовлениями. Когда закончили, Хлоя подняла глаза на Марион: — И что теперь? — Теперь будем ждать.
Глава 62
— Марион! Хлоя! Вы здесь? — донеслось сверху. Они переглянулись. — Это Альтман! — прокричал агент ФБР. — Всё в порядке! Мы обнаружили тело Коры Шеновиц! И проверили ее айпад. Марион, мы знаем, что это она отправила те четыре письма! Вы невиновны! Доказательства налицо! Вами манипулировали, как и всеми нами. Генеральный прокурор уже в курсе! Вы можете выйти, вам нечего бояться! Марион открыла люк. Альтман спустился по лестнице, вытирая пот со лба: — Слава богу! Вы целы и невредимы! Он раскинул руки и обнял обеих. Хлоя не выдержала и разрыдалась — настолько сильным оказался стресс. Марион сжимала в руках бумаги Адриана. — Не беспокойтесь! — продолжал Альтман. — Троянец мертв, район оцеплен полицией. Я вызвал сюда копов со всей округи! Большому Па до вас не добраться. Затем он произнес уже в «уоки-токи»: — Центральная, это Альтман! Я нашел Марион Марш и Хлою Фог! Присылайте карету «скорой помощи». Он назвал адрес и дал отбой. Потом сообщил: — «Скорая» прибудет через пять минут. И улыбнулся. Хлоя продолжала сотрясаться в рыданиях. Альтман подошел к бассейну и увидел застывшее тело Адриана: — Невероятно!.. Так значит, Адриана Фога держали здесь в плену? Что же произошло?.. — Аарон? — Да? Марион по-прежнему не двигалась с места: — Как вы нашли этот дом? — Мы проверяли здесь все здания. Мы знали, что вы скрылись в этом районе. — Да, но как вы смогли так быстро найти нужное место? Альтман с некоторым замешательством ответил: — Кое-кто видел, как вы сюда зашли… и сообщил об этом полиции… Тут он заметил настенный экран, с которого на него смотрело застывшее лицо Адриана Фога. — А это что? — Адриан вам сейчас все объяснит, — ответила Марион. — Он оставил сообщение. Это должно вас заинтересовать. Она взяла пульт и нажала кнопку «play».…теперь, когда материалы у тебя, Марион, все мои враги будут тебя искать. Армия, ФБР, правительство и даже мой отец. Все они невероятно могущественны и невероятно жадны. У меня не было другого выхода, кроме как скрыться от них… О существовании этого дома, где ты сейчас находишься, никто не знал. Знала только моя жена, Ева. Но в день своей смерти она сообщила адрес еще кому-то. Мне это известно, потому что буквально через час после того, как она умерла, всё здесь было перевернуто вверх дном. Однако подвала убийца не обнаружил. Должно быть, он решил, что шел по ложному следу и что это просто дом, где я любил отдыхать… Я обезумел от боли. Больше всего мне хотелось найти виновного. Но я не мог ни к кому обратиться — у Большого Па множество своих людей в полиции, да и у Холлборна длинные руки. Что касается ФБР, всё, чего они хотели, это прижать меня, чтобы дотянуться до Большого Па. При малейшем неверном шаге мой неизвестный враг мог нанести новый удар. Я совершил еще одну ошибку, и Хлоя чуть не погибла. Больше я не мог рисковать. Тогда я и придумал свой план. И вот теперь ты здесь, Марион, — словно знамя победы, поднятое ввысь… Это вызов моему врагу, против которого он не сможет устоять. Он обязательно вернется, чтобы проверить, не скрываешься ли ты здесь. И он будет один, потому что знает, что ты обладаешь сокровищем, о котором он всегда мечтал…Пристальный взгляд ярко-зеленых глаз Адриана, казалось, пронзает комнату насквозь.
Никто не сможет явиться за тобой сюда, Марион. Никто не знает об этом месте. Кроме нашего убийцы — Евы и моего. Если не считать тебя, он — единственный, кто знает.Марион выключила запись. Затем повернулась к Альтману: — Никто вам не звонил и не сообщал, в какой дом мы вошли. Вы знали адрес. Потому что раньше здесь уже бывали. Вы убили Еву. Стреляли в Хлою. И вы в конечном счете виновны в смерти Адриана. — Что? Да вы с ума сошли! С чего я стал бы все это делать? Я работаю в ФБР! Принимаю участие в создании самой масштабной базы биометрических данных в мире! Я всегда пытался остановить Большого Па! Потому что, если люди вроде него получат возможность легко менять собственные отпечатки пальцев, мир захлестнет волна терроризма, и тогда… — ВЫ ЛЖЕТЕ! Альтман мгновенно замолчал. Устремив на него безжалостный взгляд, Марион продолжала: — Вы хотите заставить меня поверить, что действуете в интересах своей страны. Что вами движет патриотизм. Ничего подобного. Вас интересуют только деньги. Я нашла кое-какую информацию в Интернете. После того как министерство обороны перестало финансировать исследования Адриана Фога, ФБР начало против него расследование. У него не осталось средств. Как было продолжать работу в таких условиях? Фонд Фога требовал расходов, нужно было платить персоналу, приобретать оборудование… Как было удержаться на плаву? Оставался лишь один выход: обратиться к частным благотворительным организациям. Этих денег хватало на то, чтобы худо-бедно сводить концы с концами. Мне удалось найти список спонсоров, и вот что я выяснила: самым щедрым среди них было некое анонимное общество со штаб-квартирой в Нассау, на Багамских островах… Марион обвиняющим жестом устремила указательный палец на агента ФБР. — Да, на Багамах. Именно там, куда вы регулярно ездите рыбачить вместе с сыном, не так ли, Аарон? Интересно, что еще можно выяснить на этот счет, если навести дополнительные справки? Мне почему-то кажется, что всплывет именно ваше имя. А вот и ваш мотив — деньги. Клеточная регенерация, заново выросшие пальцы, а дальше, кто знает, и другие органы — печень, сердце, почему бы и нет? Перспективы открывались совершенно захватывающие. На этом можно было сделать громадное состояние. Холлборн преподнес вам Адриана Фога на блюдечке. Когда поняли истинную ценность его медицинских экспериментов, вы не смогли устоять. Вы завидовали Адриану — его деньгам, его таланту, его власти. Итак, ваша личная операция, под прикрытием ФБР, преследовала только одну цель: присвоить Фонд Фога и все открытия Адриана, лишить его авторских прав. А заодно — жены и дочери. И в довершение всего — отца; Большой Па был для вас этакой вишенкой на торте. Если бы даже об этом когда-нибудь узнали, вы, имея на руках материалы Адриана, могли сбежать с ними куда угодно — любая страна приняла бы вас с радостью. Альтман все чаще моргал, словно желая очнуться от дурного сна. Его кулаки сжимались и разжимались. Затем на его лице появилась зловещая усмешка. — Хорошо, Марион, хорошо… Предположим даже, что вы — чертовски догадливая маленькая сучка… Но теперь моя очередь объявить вам плохую новость. Как вы думаете, почему я вызвал «скорую»? — Не знаю, — ответила Марион. Альтман выхватил из кобуры револьвер: — Потому что я, к несчастью, обнаружил здесь два мертвых тела. Ваше и Хлои. Отдайте мне бумаги. Немедленно! Марион даже бровью не повела. — Хлоя, — спросила она, — ты всё записала? — Да, — ответила девочка. — Отлично. Теперь можно отсылать файл. Хлоя нажала кнопку пульта. Альтман быстро переводил взгляд с Хлои на Марион: — Что за?.. — Скрытая камера, Аарон, — ответила Марион. — Наш разговор записывался на видео. — И я только что отправила эту видеозапись в «Фейсбук», — прибавила Хлоя. — Одно нажатие кнопки — и готово. — Она указала пальцем на экран. — Отец объяснил нам, как это сделать. Он заранее приготовил вам ловушку. Из горла Альтмана вырвался нервный смешок: — «Фейсбук»? Вы что, серьезно?.. Я агент ФБР! Я уничтожу эту видеозапись, как только она появится в Сети! — Это вам вряд ли удастся. Адриан оставил нам очень большой список контактов. Всех своих друзей в «Фейсбуке» — журналистов, руководителей телеканалов, редакторов крупных газет… Я добавила в этот список Катрин Борман, мою патронессу, главу компании «Франс телевизьон». Прямо сейчас, пока мы с вами разговариваем, видеозапись с вашим саморазоблачением уже попала ко всем этим людям. Их тысячи в разных уголках мира. Все это время Марион пристально смотрела своему противнику в глаза. — Всё кончено, Альтман. Недавно вы жаловались, что у вас нет друзей. Ну что ж, теперь их у вас целая куча! В следующий миг она швырнула бумаги в бассейн. Альтман в ужасе завопил: — Нет! И бросился в густую замораживающую жидкость. Его кожа мгновенно посинела. Он поплыл. Листы бумаги трепетали на студенистой поверхности. Он протянул к ним скрюченные пальцы. Ему почти удалось их схватить. Мертвый Адриан, казалось, улыбался со дна бассейна. Альтман плыл все медленнее. Его рот раскрылся в немом крике. Тело застыло в студенистой массе. Больше он не двигался.
Эпилог
Адриана Фога похоронили на территории уютного зеленого кладбища, раскинувшегося на одном из холмов Лагуна-Бин. В прозрачном голубом небе ярко сияло солнце. Воздух был ароматен и свеж. Внизу, в океанской бухте, рыбаки вытягивали сети. Предполагалось, что на погребальную службу придет не больше сотни человек, но им пришлось потесниться, поскольку собралась толпа раз в десять больше. Среди приглашенных бок о бок стояли Армандо Фигероа и генеральный прокурор Лос-Анджелеса. Вокруг стояли местные богачи и знаменитости, явившиеся в сопровождении телохранителей. Но их было не слишком много. Большую часть толпы составляли обычные люди, в их числе — прибывшие из Юты, Аризоны и других отдаленных уголков Америки бедняки; они добирались сюда целыми семьями на древних, полуразвалившихся автомобилях, желая отдать последний долг доктору Фогу — единственному человеку, который когда-то заботился о них. Церемония получилась очень трогательной. Когда все закончилось, Марион предложила Хлое поехать с ней во Францию, чтобы пожить там некоторое время. Девочка согласилась. Отец Марион встретил их в аэропорту. Он вышел из больницы и чувствовал себя неплохо. Судя по всему, лечение прошло успешно. В течение нескольких дней он постоянно разговаривал с Хлоей, засыпая ее вопросами, в то время как Марион пришлось давать объяснения множеству людей, стремящихся узнать подробности «дела Альтмана», недавно получившего широкую огласку во всей Сети благодаря «Фейсбуку». Бумаги, которые она бросила в бассейн, были фальшивыми. Настоящие Марион передала в американский департамент общественного здоровья, предоставив экспертам разбираться в том, какую пользу можно из них извлечь. Катрин Борман лично позвонила ей и предложила обсудить условия нового контракта. — Я не прошу вас дать ответ немедленно, Марион, — прибавила она. — Я понимаю, что вам сейчас нужно отдохнуть. Но вы же знаете пословицу: «Куй железо, пока…» — Да, мадам Борман. — О, пожалуйста, зовите меня просто Катрин! Кстати, вы знаете о том, что после смерти Аарона Альтмана выплыло множество сомнительных историй? Кажется, он имел отношение еще к одному делу, которое наделало много шума несколько лет назад. Эта операция ФБР носила кодовое название «Монстр». Речь шла об одном враче из Флориды, у которого пропали жена и сын… Наш канал обязательно будет делать репортаж на эту тему, и я хотела предложить вам за это взяться. Обещайте, что вы об этом подумаете! Марион обещала. Чуть позже, когда более-менее пришла в себя, она предложила Хлое показать ей Нотр-Дам и Отель-Дье. Хлоя запрыгала от радости, размахивая фотоаппаратом. Юность — несокрушимая сила… Они доехали на метро до станции «Ситэ», купили букет на цветочном рынке и направились к собору. Толпа здесь была густой, как обычно. Марион отпустила Хлою фотографировать — у нее было такое ощущение, что девочка решила запечатлеть каждый квадратный сантиметр исторического центра Парижа. Сама же села на скамейку и вынула из кармана письмо. Последние слова, написанные Натаном, были предназначены только для нее. Марион перечитала это письмо уже сотни раз. Она помнила его наизусть. Но ей хотелось перечитать его именно в этом месте. Она развернула сложенные листки и погрузилась в чтение.Здравствуй, Марион. После всего, что пережила, ты должна была бы меня возненавидеть. И оказалась бы совершенно права. Я даже не пытаюсь вымолить у тебя прощение. Я его не заслуживаю. Но перед тем как умереть, открою тебе последнюю тайну. Она ошеломит тебя и даже, может быть, причинит тебе боль. В тот день, пятнадцать лет назад, когда тебя оперировал, я проник в самую глубь твоего существа. В твою сокровенную плоть. Я взял у тебя несколько яйцеклеток, чтобы получить возможность продолжать свои исследования. Это был безумный и эгоистичный поступок. Я никогда и ничем не смогу его загладить. Но я никак не воспользовался результатами. Я увез эти замороженные клетки с собой в Америку, совершенно раздавленный ужасными последствиями своего вмешательства. Позже отец познакомил меня с Евангелиной. Но мне не удавалось тебя забыть. И тогда мне пришла в голову еще одна безумная идея. Я заключил с Евой договор. У меня были деньги, связи и опыт, которые обеспечивали всю необходимую конфиденциальность. Из твоих и своих собственных клеток я создал эмбрион и попросил Еву стать суррогатной матерью. Она согласилась. Марион. У нас с тобой есть дочь. Ее зовут Хлоя. Я украл ее у тебя — точно также, как украл и многое другое. Сейчас Хлое тринадцать лет. Она чудесная. Она не знает ничего о нас. У нее впереди целая жизнь. Итак, выбор ее будущего — за тобой. Я растратил столько времени впустую. А ведь время — это самое ценное благо. Но, вместо того чтобы проводить его с теми, кого любим, мы тратим его на достижение каких-то абсурдных целей. И в конечном счете у нас не остается ничего. Нескольких часов, оставшихся до смерти, едва хватает на то, чтобы написать прощальное письмо. Мои враги так многочисленны. А ты такая хрупкая… И сам я полностью бессилен. У меня не было выбора — мне пришлось создать Троянца. Он твой противник и союзник одновременно. Я надеюсь, вместе вы найдете убийцу. Защитите Хлою. И в конечном итоге ты и твоя дочь наконец воссоединитесь. Я догадываюсь, что, прочитав это письмо, ты примешь меня за сумасшедшего. И будешь права. Всё, что я сделал в этой жизни, пошло прахом. Мне казалось, что передо мной распахнуты дороги в великолепное будущее, но в конечном счете все они вновь и вновь возвращали меня к самому себе. Я постоянно обманывался. Я был слеп. Я сам разрушил свое счастье. Мне остается лишь надеяться, что ты сохранишь в своем сердце воспоминание о молодом человеке, мечтателе и идеалисте, который когда-то подарил тебе звезду. Этот человек до сих пор здесь. Во мне. Вот так, Марион. Это была моя последняя хирургическая операция. Самая сложная из всех — я попытался препарировать мою жизнь. Жизнь, которую мы с тобой могли бы прожить вместе… Я прошу у тебя прощения. Я всегда буду тебя любить.Марион сложила письмо и снова убрала его в карман. В нескольких метрах от нее Хлоя остановилась в центре бронзового круга. Затем повернулась к Марион и помахала ей рукой. Марион улыбнулась, глядя, как девочка непрерывно щелкает фотоаппаратом. Нулевой километр. Точка отсчета, откуда все начинается. Хлоя не могла этого видеть, но рядом с ней парили два призрака. Молодой человек, прекрасный как бог, и девушка, замершая от счастья в его объятиях. Они любили друг друга. Они думали, что будут вместе навсегда. — Третье желание! — торжественно произнес молодой человек. Немного неловким движением он опустился на одно колено. Он выглядел таким юным… — Ты хотела пережить особенный момент, — продолжил Натан. — Что-то особенное. Чудо… Но я не могу сотворить его один. Поэтому считай это официальным предложением… И протянул розу призраку девушки, юной студентки-медички. Сердце Марион билось так сильно, что готово было разорваться. — Я хочу, чтобы мы провели остаток нашей жизни вместе. Чтобы никогда не разлучались. Чтобы у нас был ребенок. Это ведь самое настоящее чудо — просто дух захватывает… Ты и я, навеки соединенные в одно… Наше общее творение… Призрак глубоко вздохнул, прежде чем произнести заключительную фразу, в то время как Марион вытирала слезы, струившиеся по щекам. — Третье желание: Марион Марш, ты хочешь выйти за меня замуж?Натан
Патрик Бовен
ОКО КАИНА (роман)
«Око Каина» — это исключительное шоу, не похожее ни на какое другое! Десять кандидатов. Десять обычных людей, всех возрастов, из всех слоев общества. У каждого есть какая-то тайна в прошлом. Нечто, чего он стыдится и не хочет, чтобы другие об этом узнали. Соберите этих людей, перемешайте их и посмотрите, как они справляются с теми или иными ситуациями. И вы получите триллер высшего качества!
Пролог
Сет знает, что скоро умрет. Тот факт, что ему всего двенадцать, не изменит ничего. Кто-то придет за ним, чтобы отвести его на электрический стул. На голову ему натянут капюшон, привяжут, к подлокотникам и ножкам стула за запястья и щиколотки. Потом его поджарят. Вот так оно все просто. — О! Боже мой!.. О! Боже мой!.. Он закрыл глаза. Это был смешной рефлекс — но, по крайней мере, теперь он больше не видел трупа, распростертого у его ног. Сет выглядел как любой другой подросток: джинсы, футболка с логотипом «Лэйкерз» (такой же украшал бейсболку), кроссовки «Найк». Карманы были набиты жевательной резинкой. На шее висел плеер. В течение всей недели он был обязан носить униформу своего учебного заведения — Института медицины и психологии Сен-Фуа. Но она ему не нравилась. Как не нравился и сам институт с его промозглыми классами, обнесенным решеткой парком и учениками-тупицами — другого слова для них он не мог подобрать, — а также необходимость жить за пределами города. К счастью, сегодня была суббота, поэтому Сет находился в роскошной квартире своих родителей в Даунтауне, Лос-Анджелес. И одежда на нем была такая, которая ему нравилась. Кажется, меня сейчас вырвет. Он вцепился в висевший у него на груди крестик (все ученики Сен-Фуа носили такой), молясь о том, чтобы этот кошмар исчез. Может быть, он все еще спит? Часы только что прозвонили шесть раз. Может быть, нужно встать, умыться, привести себя в порядок и отправиться в церковь к утренней мессе?.. Пожалуйста, пусть я проснусь… Он приоткрыл глаза Труп женщины по-прежнему лежал у стены, под гобеленом. Голова склонилась набок, волосы закрывали лицо. Между двумя обугленными прядями он разглядел ее зрачки, похожие на две черные дыры. Тот факт, что женщина была мертва, не вызывал никакого сомнения — на ее виске зияло отверстие размером с десятицентовую монету. Однако с того места, где Сет был сейчас, ему казалось, что она смотрит на него с упреком, словно он был виноват в запахе гари и липких ошметках, разбрызганных по стене. Пуля прошла навылет. Пробила ей голову. Сету очень хотелось убежать. Или разбить что-нибудь. Или закричать во все горло. Но он так и продолжал стоять, словно пригвожденный к месту. Секунды шли одна за другой, и постепенно он начал воспринимать звуки извне. Скрип паркета Детский плач. Умиротворяющий плеск комнатного фонтанчика. И — сквозь двойную оконную раму — отдаленный, едва различимый шум утренних толп, доносящийся с Флауэр-стрит. Сет повернул голову. На ночном столике у изголовья кровати лежал перекидной календарь, страницы чуть подрагивали в потоке воздуха из кондиционера. На раскрытой странице красным цветом была напечатана сегодняшняя дата: 7 мая 1983 года, суббота. Негромкие звуки музыки, раздающиеся возле его шеи, напомнили Сету о плеере. «Do you really want to hurt me? — спрашивал Бой Джордж, словно невидимый ангел-хранитель. — Do you really want to make me cry?»[229] Группа называлась «Калчер клаб». Кассета принадлежала приятелю. Сет снова перевел взгляд на труп. Это моя вина. Ты меня заставила это сделать. Прости, мама. На лице матери были странные черные пунктирные отметины, похожие на татуировки индейцев маори в «Нэшнл джеографик». Это что, порох?.. Ответ он услышал два часа спустя от судмедэксперта. Несмотря на шок, Сет понял смысл его слов. — При выстреле с небольшого расстояния, — лаконично пояснил тот, — частички пороха переносятся газовым облаком и впечатываются в кожу жертвы. Отсюда и сходство с татуировкой. (Судмедэксперт помусолил свой карандаш, потом засунул его за ухо.) Ореол не слишком широкий. Дуло пистолета находилось меньше чем в метре от головы жертвы, но не соприкасалось с кожей, потому что ожога вокруг пулевого отверстия нет. — И что это означает? — спросил полицейский в униформе. — Несомненно, речь идет о самоубийстве. Угол выстрела, рана в левом виске и тот факт, что женщина была левшой, — все говорит в пользу этого. Как и ее психические отклонения… — А другие варианты возможны? Человек в сером халате кивнул, вынул из-за уха карандаш и начал заполнять досье. — Конечно. Вариантов всегда больше одного. «In my heart the fire is burning…»[230] Сет вздрогнул. Комната его матери, с обстановкой, достойной «Баек из склепа»[231], всегда внушала ему страх. Массивная кровать напоминала гроб. Мебель была покрыта густым слоем пыли, а плотные темные шторы почти не пропускали дневной свет. И это не говоря уже о распятиях. Они были повсюду. Всех видов. Бронзовые кресты, иконы, жутковатого вида средневековые статуэтки… И самое мрачное — картина Сальвадора Дали «Христос св. Иоанна на кресте». На ней тоже была изображена сцена распятия, однако дан вид сверху. «Это для того, чтобы зритель увидел все глазами Господа, — говорила мать. — Чтобы он стал Богом, который смотрит на страдания своего Сына». У нее был антикварный магазин, но она забросила работу. Сначала на несколько недель, потом месяцев. Живот у нее за это время раздулся, как воздушный шар. Сет надеялся, что рождение младшего братика или сестренки улучшит положение дел. Напрасно. Мать сидела в комнате, набросив на голое тело простыню, и отказывалась от любых визитов, потом от еды и, наконец, от лекарств. Но только не от встреч с сыном. Она наставляла его в вере. И ласкала его. Это и являлось для него источником постоянного ужаса. О, в страдании для Сета не было ничего нового — он больше не плакал, даже когда его били, — но когда мать особенным образом трогала его — это было совсем другое. Для того чтобы это вынести, требовалось немало ухищрений. Он придумывал все новые и новые. Наиболее часто используемая уловка была следующая: входя в комнату матери, он словно нажимал в своем мозгу кнопку Off, отключая его, а уходя, снова включал с помощью кнопки On. То, что происходило между этим двумя нажатиями, его не касалось. «Do you really want to hurt me?» Капли пота сползали по его спине, словно улитки. Ребенок все еще плакал где-то в глубине квартиры. Может, он проголодался? «Give те time to realize ту crime…»[232] Сет выронил револьвер, и тот глухо стукнулся о паркет. Теперь он наконец смог бы закричать, но слабый скрип за спиной ему помешал. Сет испуганно обернулся. Кто-то был там, в темноте коридора. Сет прищурил глаза. — Это ты? Силуэт исчез, словно растворившись в сумерках. Послышались торопливые мелкие шажки, затем короткий щелчок. Сет узнал этот звук — захлопнулся замок двери, выходившей на боковую лестницу. Потом снова стало тихо. Он снова был один. Его взгляд упал на револьвер. Потом он услышал, как приближается его отец, проходя через анфиладу комнат. Двери в доме резко распахивались, из-за них выглядывали встревоженные жильцы. Не очень-то быстро они спохватились, пусть даже события заняли всего несколько секунд… — Вы слышали этот грохот? Боже, что случилось?.. Сет раскачивался взад-вперед. Он знал, что есть только один-единственный способ выпутаться из всего этого. Я должен молчать. Никому не рассказывать правды. Его отец ворвался в комнату. Почти тут же послышалось нечто похожее на стон раненого животного, но Сет догадался, что это сдавленные рыдания. Потом отец позвал его. Но Сета уже не было — он спрятался. Он сидел в шкафу для одежды, в тишине и темноте. В укрытии.Глава 1
Двадцать три года спустя― Вот дерьмо! Доктор Томас Линкольн ударил кулаком в застекленную дверцу душевой кабины, и она вздрогнула. Бесполезно рассказывать себе утешительные сказочки — он вел себя как полный кретин. Совсем слетел с катушек. Он глубоко вздохнул и досчитал до шестидесяти, пытаясь сконцентрироваться на ударах сердца. Кажется, оно понемногу успокаивалось. Чтобы убедиться в этом окончательно, он снова сосчитал до шестидесяти, потом открыл глаза. Пар от горячей воды почти скрыл от него ванную комнату, но по крайней мере свет лампочек больше не резал глаза. Он прислушался. Кровь уже не стучала в висках, словно ударные на рок-концерте. Мигрень прошла. — Иисусе Мария… Ему стало так хорошо, что он уже готов был заплакать. Приступ головной боли начался у него час назад, в гостиничном холле, когда он допивал вторую бутылку шампанского. Он проглотил несколько таблеток «Эдвил» одну за другой, намеренно превысив дозировку в надежде, что этого окажется достаточно. Боль прошла. Именно этот момент выбрал один из журналистов, чтобы хлопнуть его по плечу. — Все в порядке, доктор Линкольн? Не очень сильный стресс? И улыбнулся отработанной улыбкой, словно в рекламе зубной пасты. Полупрезрительной, полусочувственной. Томас знал это выражение наизусть. Он ничего не ответил Собеседник почувствовал себя увереннее. — Ничего, если я буду называть вас «док»? Нашим читателям не важно, что вы больше не врач. — В его руке появился диктофон. — Я знаю, что, по идее, нельзя вас ни о чем спрашивать до начала эфира, но все, что мне нужно, — это пара забавных случаев. Расскажите о том, какой каторгой были для вас последние несколько лет. Как жилось в самом низу социальной лестницы… — Он включил запись и, подмигнув, добавил: — За это интервью хорошо заплатят, так что не бойтесь быть откровенным. Публика обожает мерзкие истории. Томас слегка помассировал виски и посмотрел сквозь стекло. Пар, заполнивший ванную комнату, скрывал ее истинные размеры, и от этого она казалась более просторной. Все предметы, вплоть до мелочей, выглядели необычно. Сброшенный смокинг был похож на собаку, разлегшуюся на мраморном полу. Там же небольшими холмиками лежали полотенца. Унитаз, в который его недавно вырвало, как будто переместился дальше. Он проворчал что-то невнятное и прислонился спиной к выложенной плиткой стене. В любом случае у него не было ни малейшего желания возвращаться в комнату. Он чувствовал себя ни на что не годным. Даже если не считать шампанского, два десятка сэндвичей и пирожных тоже не прошли для него даром. Высокий уровень холестерина. Плюс сниженный моральный уровень. Что ж, в общем и целом наличествует некое равновесие… Прекрати себе врать. Ты просто не в силах выдержать схватку с ней. Ни с ней, ни с этим чертовым реалити-шоу. Хейзел Кейн была в соседней комнате. Он слышал, как хлопнула входная дверь, а затем простучали по полу каблуки. Эта отвратительная манера демонстративно устраивать грохот с таким видом, словно тебе наплевать на весь мир… Да и потом, никто другой, кроме ведущей шоу, не смог бы войти в его номер, воспользовавшись универсальным ключом. Томас провел рукой по волосам и рассеянно смахнул клочок мыльной пены, оставшейся на его черной коже. Хейзел Кейн наверняка заметила его уход с импровизированной пресс-конференции. И догадалась, что, сорвавшись в разговоре с журналистом, Томас закроется у себя в номере. Он воображал ее взбешенной, мечущейся по комнате, — словно тигрица в клетке. Еще бы — она выбрала его из тысяч кандидатов. И вот как он ее отблагодарил. Он медленно потянулся всем телом, расслабленным от горячего душа. Еще минуту, всего одну минутку, прежде чем закрыть кран… Наконец он протянул руку, с сожалением выключил воду и вышел из душевой кабины. Когда его нога коснулась пола, он непроизвольно вздрогнул. В запотевшем зеркале, окруженном ореолом лампочек, появилось его расплывчатое отражение. Расплывчатым — именно таким он себя и ощущал. И вот в этом состоянии ему предстоял разговор с одной из наиболее известных телезвезд страны. Он вытерся, стараясь стоять ровно. Вместо смокинга натянул джинсы и футболку, застегнул на запястье часы. Потом снова взглянул в зеркало. Человек, смотревший на него оттуда, выглядел потрепанным. Афроамериканец, у которого еще сохранились кое-какие мускулы, но скопилось слишком много жира на животе, волосы поседели и поредели, а лоб был прорезан морхцинами. Томас пытался найти в своих глазах отблеск былой уверенности втом, что он — лучший, что он обладает властью помогать людям, спасать жизни. Уверенности, подкрепленной деньгами и комфортом. И самое главное — питаемой священным огнем. Но сейчас в его глазах не отражалось ничего. Томас Линкольн вздохнул и направился к двери. Ему недавно исполнилось тридцать семь.
Глава 2
В ту же секунду, что он вышел из ванной, женщина обернулась к нему. — Сожалею, — коротко бросил он. Она сидела на краешке кровати, улыбающаяся, в жемчужно-сером костюме — юбка и жакет, — одновременно скромном и элегантном. Ее белокурые волосы были уложены в замысловатую прическу в стиле «гейша», удерживаемую двумя длинными шпильками, Лишь несколько прядей ниспадали свободно, обрамляя лицо. Томас должен был признать, что возраст ничуть не уменьшил ее красоты: в свои пятьдесят с лишним лет Хейзел Кейн выглядела просто сногсшибательно. Раньше ему никогда не предоставлялось случая разглядеть ее так близко. Их предшествующие интервью — в общей сложности три — были очень короткими. К тому же она всегда была окружена толпой ассистентов, которым быстро отдавала распоряжения, а потом исчезала в водовороте протянутых рук и требующих подписи документов. Она пристально взглянула ему в глаза. — Какая стать! Что ж, вы снова в прекрасной форме. Это было произнесено с легким оттенком иронии, от чего он мгновенно почувствовал раздражение. — Бросьте, ради бога, — произнес он, поморщившись. — Так или иначе, я не в вашем вкусе. Хейзел заправила прядь волос за ухо. — Откуда вы знаете? Что, быть в центре внимания вам уже не нравится? — Просто я сейчас не в своей тарелке. Поэтому и ушел с вашего брифинга. Слишком яркие лампы привлекают тучи ядовитых насекомых. Он открыл мини-бар, достал оттуда бутылку «Джек Дэниэлс», открутил крышку и отхлебнул прямо из горлышка. — Не в своей тарелке? Не знаю, насколько это выражение приемлемо. Не спросить ли об этом журналиста из «Ю-Эс-Эй тудей», как вы думаете? Он стер капельку виски с подбородка и снова повернулся к звезде телешоу «Око Каина»[233]. Она принесла своему каналу славу и теперь вела собственные передачи. Ее чересчур рискованные идеи часто подвергались критике. Даже осмеянию. Однако ее карьерный взлет был головокружительным. За два года она вывела «Око Каина» на уровень самых популярных телешоу страны. — Это он начал меня покусывать исподтишка, — ответил Томас. — Я что, должен терпеть, когда меня оскорбляют? Я его и ударил-то не сильно. — Однако достаточно, чтобы разбить его диктофон. В присутствии множества свидетелей. — Это все ерунда. — Он потянулся за следующей бутылкой. — Скажите уж честно, вы ведь только этого и ждали. — Вы ошибаетесь. — Черта с два я ошибаюсь! Чем больше бардака на ваших съемках, тем выше рейтинг, и… — Линкольн, поставьте немедленно эту бутылку! — перебила она, поднимаясь. — Поставьте ее на место или убирайтесь из этого номера, этого отеля и этого шоу, пока не началась очередная съемка. Возвращайтесь к вашей убогой жизни. Забейтесь в свою нору и выплескивайте оттуда на людей свою желчь. У вас это очень хорошо получается. Томас почувствовал, как его лицо побагровело от этого оскорбления. Его брови сдвинулись к переносице, он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого криво улыбнулся. — Прекрасный трюк, Хейзел. Я вам уже почти поверил. Она подошла к нему. Ее лицо было непроницаемым. Он невольно сделал шаг назад. Она выхватила бутылку у него из рук, швырнула ее в мусорную корзину, потом снова вернулась к кровати и села. Поправила юбку и скрестила руки на груди. — Послушайте, — сказала она, — ваши выходки ничем мне не грозят. Именно из-за них я вас и выбрала. Он почувствовал, как в ее тоне промелькнули едва уловимые суровые нотки. — Но я хочу, чтобы вы четко усвоили: никаких конфликтов с журналистами! Телевидение, пресса — это мои владения. Если вам так уж не терпится затеять ссору, на то есть ваши собратья по игре. Можете хоть поубивать друг друга. В вашем распоряжении целая неделя. Томас подошел к окну и остановился рядом с ним. Уже наступил вечер. Окно выходило на северо-восток, и из него открывался вид на парк Хоуп-стрит с его металлическими скульптурами в оранжевых арках. Дальше поблескивали огни Уолт-Дисней-Сентрал-Холл, вид которого всегда наводил его на мысль об огромных скрученных листах алюминия. Какое-то время он бездумно созерцал панораму города, пересеченную яркими линиями уличных огней и тянувшуюся до самого подножия темной череды гор. Он мог бы сейчас быть совсем в другом месте. Ехать в облаке пыли на джипе по ухабистой дороге на Н’Гуими. Мог бы, бросив одежду на плоской скале, погрузиться в озеро Чад. Огромные африканские звезды сияли бы у него над головой, а ветер проводил бы прохладными пальцами по его волосам… Он почувствовал, как его сердце забилось сильнее. — Значит, вот чего вы ждете? — тихо спросил он. — Простите? — Чтобы кандидаты поубивали друг друга? — Ну, я на этом не настаиваю. Томас обернулся. — Так что? Вы пришли убедиться, что несчастный негритосик больше не будет хулиганить на вашем телешоу? Хейзел ничего не ответила, очевидно желая посмотреть, далеко ли он зайдет в своих провокациях. — «Око Каина», — продолжал Томас. — Прямо-таки библейское название… Вам не кажется, что это отдает манией величия? — Религиозная тематика — один из элементов этого шоу. — И, полагаю, вы все предусмотрели. Публика должна с нетерпением ждать, пока раскроется тайна каждого кандидата. Подстерегать тот момент, когда мы сломаемся под бременем наших прошлых ошибок. Точнее, грехов, если я правильно помню, что написано в рекламном буклете… Хейзел, поджав губы, молча наблюдала за ним. Он принял нарочито расслабленную позу. — Может, вам нужно, чтобы я плакал горючими слезами? — продолжал он. — Или катался по полу? Ваши сценаристы наверняка так и задумывали… — Вот именно! Эта резкая фраза хлестнула Томаса как пощечина. — А вы что думали? — продолжала Хейзел. — Что я позвала вас участвовать в конкурсе певцов из варьете? Что вы будете прыгать перед камерами в окружении старлеток на каком-нибудь экзотическом острове? «Око Каина» — это исключительное шоу, не похожее ни на какое другое! — Она снова машинально поправила костюм. — Десять кандидатов. Десять обычных людей, всех возрастов, из всех слоев общества. Таких же, как вы или я. За одним лишь исключением: у каждого есть какая-то тайна в прошлом. Нечто, чего он стыдится и не хочет, чтобы другие об этом узнали. Соберите этих людей, перемешайте их, посмотрите, как они справляются с теми или иными ситуациями… — Хейзел остановилась и пристально взглянула на него. — Да, у каждого из кандидатов есть тайна, но она есть у любого из нас. У вашего соседа, у вашей жены. Каждый божий день мы вынуждены жить с грузом своих прошлых ошибок. И когда их вытаскивают на свет, нам некуда скрыться от чужих взглядов… Вот это и есть «Око Каина»! Откройте свою тайну. Распахните свою душу. Одолейте вашего демона и расскажите нам свою историю! Вот чего я жду! — Она широко раскинула руки. — То, чего я хочу, — это не телереальность. Это реальность, как она есть! Томас взял куртку; вытащил из кармана пачку табака и начал обшаривать внутренние карманы в поисках спичек. — Если не считать, что телевидение ею управляет, — сказал он. — Только «Око Каина» знает все о нашем прошлом. Ни зрителям, ни другим кандидатам ни о чем не известно. — В том-то и интерес. Карманы куртки оказались пусты. Он принялся рыться в карманах джинсов. — Я не вижу в этом никакой подлинности. О какой реальности вы говорите? О своей собственной? Вы настолько убеждены, что я ни о чем не проговорюсь журналистам? — Я как раз на это надеюсь. Он прервал поиски и уставил на ведущую указательный палец. — И вы правы. Потому что мне, черт возьми, есть что им рассказать! Хейзел по-прежнему оставалась невозмутимой. Это его раздражало. Хотелось вывести ее из себя. — Дайте прикурить, — сказал он. — Это этаж для некурящих. — У вас есть зажигалка? — Я одолжу ее вам, но только не здесь. — Плевал я на ваши штучки! И на ваше шоу! Зачем вы ко мне заявились? Перепихнуться захотелось? — Вы пьяны. — И что? Кажется, это здесь не возбраняется. — Вы также подписали контракт. Он стиснул зубы. Головная боль вновь дала о себе знать. — Там не говорилось о том, что я должен бросить курить, пить и хамить. Если вы только сейчас об этом вспомнили, то уже поздно. Она отошла на несколько шагов, потом снова приблизилась. — Послушайте, Линкольн, я пришла ради одной-единственной вещи: убедиться, что вы будете на назначенной встрече. У меня в кабинете, через двадцать минут. Как вы знаете, я должна познакомить вас с Питером. Этот ребенок очень… необычный. — Она немного поколебалась, прежде чем произнести последнее слово. — Самый юный из кандидатов нашего шоу. Вы будете за него отвечать. — Почему именно я? — Раньше вы занимались трудными детьми. — Я оставил практику. — Вам придется к ней вернуться. — А если я откажусь? Хейзел нетерпеливо прищелкнула языком. — Кажется, вы все еще не поняли: вы уже согласились. И вы не только вовремя придете на эту встречу, но будете милы и любезны. — Впутывать в это мальчишку — такая идея могла появиться только в очень расстроенном мозгу! Но, я так понимаю, не мне вас учить? — В том, что касается моей работы, — безусловно, нет. Вы, как и все остальные кандидаты, получили двадцать тысяч долларов. За то, чтобы пожить в номере люкс, побыть иногда детским воспитателем и похныкать в свое удовольствие, — это весьма неплохая оплата, мне кажется. Произнеся эти слова, Хейзел на мгновение задумалась — правильно ли она сделала, что выбрала его? Что, если на сей раз инстинкт ее подвел? Мысленно она поморщилась: так или иначе, было уже поздно переигрывать. Итак, нужно переходить к наиболее щекотливому моменту. — И последнее, — снова заговорила она. — Предполагалось, что члены группы изначально не знакомы друг с другом. Однако для одной из пяти кандидатур мы сделали исключение. Томас продолжал искать зажигалку. Теперь он принялся выдвигать ящики комода один за другим. — Вот как? Сюрприз в последнюю минуту, — бросил он через плечо. — Ну и о ком идет речь? Хейзел поглубже вздохнула и произнесла: — О мисс Карен Уэлш. — Что? Он резко обернулся. Глаза его превратились в две узкие щелочки. — Вы посмели это сделать? Пригласить ее одновременно со мной в свою гребаную передачу? Да это… — Я хочу, чтобы вы знали об этом заранее, — перебила Хейзел. — Да, ее тоже выбрали. Мы подумали, что столкновение с ней пойдет вам на пользу. Томас стиснул и разжал кулаки. Казалось, ему не хватает воздуха. — Вам нужно научиться противостоять реальности, — продолжала Хейзел — «Око Каина» для того и существует. Для вас, как и для остальных кандидатов, настанет момент, когда люди узнают вашу тайну. Узнают, что привело вас в Нигер. И за что вы были осуждены, доктор Линкольн. Он положил руки на плечи ведущей. — Не называйте меня так, я вам запрещаю! Я больше не врач! И никогда снова им не стану! Вы… вы специально все это подстроили! Хейзел небрежно стряхнула его ладони. — Я не сделала ничего в нарушение контракта. Вы зарабатываете деньги, мы используем ваши чувства. Это просто сделка, и вы это знаете. Собираетесь меня избить? Ну, давайте. Свидетелей нет, а во всех номерах «Вестерн Бонавантюр» прекрасная звукоизоляция. Такой случай нечасто представляется, доктор. Она с нарочитой отчетливостью произнесла последнее слово, чтобы еще сильнее его унизить. Томас опустил руки, внезапно отрезвленный. Его правый кулак оставался сжатым, но удара не последовало. Он посмотрел на пачку табака, упавшую на пол, поднял ее левой рукой и, поднеся к носу, понюхал. — Будьте уверены, — наконец произнес он, — я буду на встрече. А сейчас вы можете идти. — Прекрасно. Она открыла входную дверь и исчезла в коридоре. Томас закрыл за ней дверь, разжал кулак и посмотрел на серебряную зажигалку, которую незаметно стянул у Хейзел во время стычки. Карен Уэлш. Та, которая предала его. Из-за нее последствия африканской трагедии обрушились на него всей своей тяжестью. Лишение медицинской практики. Сломанная карьера. Жизнь, обращенная в ничто. И вот теперь Карен появилась снова. Он скрутил сигарету, поднес к ней зажигалку Хейзел и выдохнул дым прямо на табличку «Не курить!», прикрепленную к стене. Игру придется вести очень осмотрительно.Глава 3
Сет смешался с толпой и направился вверх по улице. Впереди высились многоэтажные корпуса отеля «Бонавантюр», сверкающие в потоках дождя. Он шел медленно, втянув голову в плечи, с трудом преодолевая сутолоку и атакующую со всех сторон рекламу на огромных кристаллических экранах. Он остановился на тротуаре бульвара Фигеруа, вдохнул влажный воздух, насыщенный выхлопными газами, и тихо выругался. Если верить туристическим буклетам, Лос-Анджелес в это время года был прекрасным городом, залитым солнцем. Затем Сет пробежал взглядом вдоль всех корпусов отеля. Их фасады были украшены десятью гигантскими подсвеченными портретами. Пятеро мужчин, пять женщин. Каждый портрет был высотой в несколько этажей. Сет внимательно разглядел все портреты. Особенно один. Потом отвернулся и двинулся дальше. Мир вокруг него был океаном. Водоворотом людей, о котором он старался не думать. — Эти люди не в счет, — прошептал он в свой низко надвинутый капюшон. Я один. Они не в счет. Не о чем беспокоиться. Порыв ветра пронесся по улице и взметнул полы его куртки. Сет выругался. Только этого не хватало. Он застегнул «молнию» на куртке до самого верха и сунул руки в карманы. Ему очень нравилась эта куртка — непромокаемая, камуфляжной расцветки, которую он отыскал в магазине армейских товаров в Западном Голливуде. Теперь он носил ее почти постоянно. Она была давно не стирана, и от нее уже появился запашок; она придавала своему владельцу бомжеватый вид. Тем лучше. Все, чего он хотел, — вызывать у людей отторжение. Пусть никто его не трогает. Капюшон, широкий и глубокий, завязывался с двух сторон шнурками с металлическими кончиками и никогда не поднимался. Это абсолютно не мешало Сету — напротив, так он мог быть уверен, что его лицо всегда будет оставаться в тени. — Эй, смотри, куда идешь! Парочка голубых еще что-то возмущенно чирикала ему вслед, но он даже не замедлил шаг. Этих достаточно было толкнуть плечом, чтобы сбить с ног… — Идите отсосите друг у друга, — пробормотал Сет. Он продолжал смотреть только на тротуар перед собой. Дырявые кроссовки хлюпали в лужах, целый лес зонтов колыхался вокруг. Люди были со всех сторон. Слишком близко. На лбу у него выступили капли пота. Забудь о толпе. Не думай ни о чем. Сет порылся в кармане, и пальцы нащупали нужный предмет. Он был твердым и холодным, и на ощупь слегка напоминал чешуйчатую кожу змеи. Пальцы Сета сжались на рукояти, и вдоль его позвоночника скользнула мгновенная судорога удовольствия. Он довольно усмехнулся. Это оружие обошлось ему не слишком дорого, и для его покупки не потребовалось никакого разрешения. Гораздо лучшее вложение денег, чем во все эти лекарства… Теперь дыхание Сета было более ровным, и в его походке появилась уверенность. Он сжал наручные часы указательным и большим пальцами (часы были старые, кварцевые, доставшиеся в наследство от отца), и на циферблате высветились красные цифры 18:00. Почти целый час до пресс-конференции с участниками шоу… Вначале казалось, что этого достаточно. Однако теперь Сет уже не был так сильно в этом уверен. Этот район должен был быть спокойным. Несмотря на бурное развитие в последние годы, Даунтаун оставался в первую очередь деловым центром банки, страховые компании и административные учреждения делили между собой этажи высотных зданий, величественных, словно айсберги, но таких же холодных. По окончании работы люди спешили поскорее выбраться из них, чтобы вернуться к своим домашним очагам, оставив тротуары праздношатающимся туристам и вечерним теням. Сет никогда бы не подумал, что придется идти через такую толпу. Он остановился на перекрестке Пятой улицы и Фигеруа. С тех пор как ввели запрет на движение автомобилей во второй половине дня, этот перекресток стал скоплением гигантской массы людей. Они терпеливо сносили затруднения и ждали, поглядывая на огромные экраны. Они глотали сэндвичи, запивая их обжигающим кофе, обменивались шутками и замечаниями из-под разноцветных зонтов, пластиковых накидок и сувенирных бейсболок. Фанаты всех возрастов, иногда целые семьи… При виде них Сет ощутил тошноту. Он попытался проложить себе дорогу через это колышущееся море, но не слишком преуспел. Потом заметил слева скульптуру — четверо медведей, играющих в фонтане, — и, забравшись на постамент, прижался к одному из них и огляделся. Вход в «Вестерн Бонавантюр», напоминавший очертаниями бункер, был с другой стороны перекрестка. Ряды стальных ограждений и множество охранников придавали этому корпусу вид осажденной крепости. Сет заметил группку каких-то религиозных фанатиков, которые пытались пробиться к входу, размахивая плакатами с гневными надписями. Псевдобиблейский характер шоу уже заставил пролиться потоки чернил. Однако шансов у протестующих мало: охранники были многочисленны и четко следовали инструкциям. Кроме того, в толпе было достаточно полицейских в штатском. Проблемы решались очень просто: право на вход имели только обладатели пропусков, всех остальных — вежливо или бесцеремонно — удаляли от дверей. Сет погладил кончиками пальцев драгоценный бейджик и улыбнулся. В небе послышался рокот вертолета. Светящиеся снопы огромных прожекторов взметнулись вверх, рассекая облака, потом снова опустились, вернувшись к пяти огромным стеклянным башням отеля. Припаркованные на тротуаре служебные фургончики телекомпаний вытянули спутниковые антенны. Сет насчитал больше десятка логотипов: Фокс, Си-эн-эн… и, разумеется, «Око Каина». Все телеканалы сейчас транслировали примерно одно и то же: возбужденную толпу, готовую оставаться здесь денно и нощно, чтобы не упустить ни малейшей подробности из жизни своих новых кумиров. Сет отпустил каменного медведя и снова погрузился в толпу. Кумиры. Точнее, идолы — вот более подходящее слово. Глиняные статуи, воздвигаемые первобытными племенами своим божествам. Золотые тельцы. Однако участники телешоу вовсе не были божествами. Предполагалось, что зритель должен ощущать себя близким к ним. Именно так его проще было привязать к передаче. «Подсадить» на нее, грубо говоря. — Эй, Сет! Он вздрогнул. Человек в униформе шофера улыбался ему. Затем погладил усы. Его волосы, слипшиеся от укладочного геля, поблескивали под намокшей от дождя бейсболкой. — Я так и подумал, что это ты! Узнаешь меня? Я Фрэнк. — Человек ткнул себя в грудь большими пальцами обеих рук. — Фрэнки! Я работаю на парковке в этом отеле! Он с такой радостью об этом сообщил, словно всю жизнь ждал этой встречи. — Послушайте, я вас не знаю, — ответил Сет. — Вы, наверно, меня с кем-то спутали. — Ты что, шутишь? Ты меня однажды провел в бар наверху, с видом на весь город. Мы там опрокинули по стаканчику. Мы разговаривали о… — Человек быстро огляделся, чтобы убедиться, что никто его не услышит, — о мужчинах, которые предпочитают мужчин. Ничего отвратительного, на самом деле. Я тебя спрашивал, не помешает ли тебе, что я женат… — Еще раз говорю: вы ошибаетесь. Улыбка Фрэнка поблекла. Он нахмурился и машинально повертел на пальце обручальное кольцо. — Мы говорили еще и о работе. Ты мне задал кучу вопросов. О времени передачи, о транспорте для участников, о моей работе шофера… Сет поднял руку, прерывая его. — Если до тебя все никак не дойдет — оставь меня в покое! От гомиков меня тошнит! Я бы их всех поджарил на электрическом стуле! А теперь я пойду, о’кей? Сет попятился, сжав в кармане рукоять своего оружия. Шофер смотрел на него разинув рот. Сет повернулся и, пройдя перекресток, шагнул на противоположный тротуар. Успокойся. Он перевел дыхание. Сделал несколько глубоких вдохов. До входа в отель оставалось уже недалеко. Время в запасе еще было. Страх. Он слишком разнервничался из-за этой толпы. А чертов шофер, как на грех, оказался наблюдательным… Надо быть осторожнее. Это место буквально кишит журналистами и телекамерами. Сет пристально смотрел на входную дверь. Горстка фанатов все еще отделяла его от металлических заграждений. Осталось лишь миновать их, чтобы войти в холл и оказаться возле знаменитых стеклянных лифтов. Ну же, давай! Тебе нечего бояться. Впервые отель распахнул двери для клиентов в 1977 году. С тех пор он стал одним из наиболее экранизированных зданий в мире — здесь снимали в числе прочих некоторые эпизоды фильмов «Бегущий по лезвию бритвы» и «Человек дождя», а также сериала «Двадцать четыре часа», который не давал кинематографической славе отеля угаснуть. Архитектор Джон Роберт Гордон III необыкновенно гордился этим. Он считал отель своим главным шедевром и прожил в нем много лет. Некогда он мечтал покорить сердца публики размахом своего постмодернистского стиля и создать некую автономную вселенную, нечто вроде города в миниатюре, повторяющего на новом уровне Бобур-Центр в Париже или Итон-Центр в Торонто. Однако другие дела, а позже — рак печени не дали этим планам осуществиться. После его кончины Гордоновская ассоциация решила продолжать строительство. Сет знал, что совет архитекторов по-прежнему располагался в отеле, в одном из лучших номеров. Он посмотрел на огни бара с панорамным обзором, расположенного на тридцать четвертом этаже, и ощутил прилив возбуждения. Джон Гордон был мертв, однако его творение было воплощением жизненного успеха. Оно сияло, как бриллиант, в самом сердце города. Самый большой отель Лос-Анджелеса… И наверху Сета ждало его собственное будущее. После долгих лет самой заурядной жизни он тоже выйдет из тени на свет — этакий Джон Гордон, восставший из могилы. Покинуть королевство мертвых и вернуться к живым… Он невольно фыркнул, подумав о том, что архитектор сумел бы оценить такое сравнение. Часы у него на запястье слегка пискнули. 18:15. — Черт!.. Он должен прийти вовремя во что бы то ни стало! В двух шагах была арка с металлодетектором, специально для прохода тех, кто носил бейджики. За аркой виднелся ярко освещенный холл. Огромное пустое пространство. Достаточно воздуха, чтобы нормально дышать. Страх. Нужно побыстрее выбраться из толпы. Он проталкивался сквозь людскую массу, не обращая внимания на возмущенные выкрики. Тем хуже для этих идиотов… Он просунул руку между двумя готского вида девушками — лица их были покрыты белым гримом, глаза обведены черными кругами. На одной была футболка с крупной надписью «ИИСУС ПОЗВОЛИЛ СЕБЯ РАСПЯТЬ…» и продолжением помельче: «…чтобы понравиться телкам». Она посмотрела на руку Сета, оказавшуюся у нее на груди, и в ярости обернулась. — Сейчас доиграешься, урод! — закричала она и уже собиралась оттолкнуть его. Сет инстинктивно заслонился одной рукой и сжал пальцы другой. Послышался сухой щелчок. Лицо девушки исказилось от боли, и она упала. Ее подружка, со множеством специально проделанных дыр в одежде и массой пирсинга, кажется, не сразу осознала, что произошло. — Блин, откуда он взялся, этот придурок?! — воскликнула она. Ее крик привлек внимание еще какого-то гота с длинными черными волосами — помеси Дракулы с Мэрилин Мэнсоном, накачанным анаболиками. — Что такое? — проворчал он, обернувшись. — Этот тип набросился на нас! — почти хором воскликнули обе девицы. — Я просто случайно их толкнул, — объяснил Сет. — Я не хочу никаких проблем. — Кого волнует, чего ты хочешь? Сет быстрым движением расстегнул верхнюю кнопку на куртке. Страх вернулся снова. Он был удушающим. — Смотрите-ка, у него бейджик! — воскликнул «Дракула». — Он работает в отеле! Эй, ты кто? Говночист? Сет снова сжал пальцы в кармане. Говночист. Именно. «Дракула» почти вплотную приблизил свое лицо к лицу Сета. — А ты знаешь, что я могу открутить тебе башку? Сет перевел рычажок на «Включить». Послышался легкий треск. — Давай, Теренс! — закричали девицы. — Врежь ему! В это время над ними в воздухе завис вертолет, и свет, льющийся из кабины, на мгновение ослепил толпу. Парень, которого называли Теренсом, застонал и рухнул на землю. Сет мгновенным движением убрал электрошокер — тот скользнул обратно в карман, словно угорь. — Что случилось? — спросил кто-то. — Вроде у парня судороги… Толпа стала сгущаться вокруг места происшествия. Сет воспользовался этим, чтобы исчезнуть. Он смешался с другими людьми и позволил этому потоку унести себя на достаточное расстояние. Затем вынул мобильный телефон и нажал клавишу. Нужный номер высветился автоматически. — Кто? — спросил голос в трубке. — Я рядом с отелем. Открой служебный вход. — Я не имею права. — Делай, как я сказал. — Ну, как хотите. Через тридцать секунд дверь в стене здания отъехала вбок. Сет вошел, и человек с едва заметным крохотным наушником поспешно закрыл дверь снова. — Я и не знал, что вы выходили, — проворчал человек. — Я не заключенный. — Ходили к своему терапевту? — Нет. — Сет склонил голову набок. — Я купил оружие. Хочешь посмотреть? Лицо служащего вытянулось. Сет схватил его за галстук и начал медленно затягивать узел. — Ты ведь на меня не настучишь, нет? Стукачи — это мерзкие насекомые, вроде тараканов, которых я привык расплющивать подошвой. Он подождал, пока служащий откашляется, и только тогда отпустил галстук. Потом обычным шагом вошел в холл отеля. Снаружи, за металлическими заграждениями, продолжали мельтешить темные силуэты. Молодой человек с наружностью Дракулы еще не пришел в сознание — а между тем сила удара электрошокера была далека от максимальной. Сет улыбнулся. Страха больше не было. Он остался там, снаружи. — Я… я могу идти, мистер Гордон? — спросил служащий, сопровождавший его. — Само собой. — Спасибо, мистер Гордон. Сет спустился по эскалатору и вошел в один из стеклянных лифтов. Его отец, Джон Р. Гордон III, был в восторге от этих кабин. Он шутливо называл их «двигатели человечества», используя выражение Уолта Диснея для его футуристических транспортных средств. Сет чувствовал, что отец гордился бы им. Он преодолел свой страх толпы и купил оружие. И это было только начало. Дальнейшее будет гораздо интереснее.Глава 4
Охранник оттолкнул ногой стул и повернулся лицом к монитору. От этого движения банка «Бад Лайт» в его руке дрогнула, и несколько брызг попало на униформу. — Мать твою!.. Какое-то время он рассматривал одетую в черно-белое фигуру на мониторе. Тем временем Томас, стоя в лифте возле камеры, спрашивал себя, отчего лифт остановился, не доехав до нужного этажа. Он обежал кабину взглядом и, заметив мигающую красноватую точку над мини-экранчиком, догадался, в чем дело. Из динамика послышался искаженный металлический голос: — Этот этаж находится в частном владении. Что вам нужно? Машинально охранник стер капли пива с голубой форменной рубашки тыльной стороной ладони. — Я Том Линкольн. У меня назначена встреча с мисс Кейн. — Одну минуту, пожалуйста. Охранник снял телефонную трубку, нажал клавишу и стал ждать ответа телеведущей. Медленно шли секунды. Томас сунул руки в карманы пиджака и нащупал в одном из них зажигалку, недавно украденную им у Хейзел. Большим пальцем он пару раз нажал на нее и довольно усмехнулся, услышав резкий металлический щелчок, показавшийся громким в небольшом замкнутом пространстве лифта. Он не занимался карманными кражами долгие годы — фактически с детства, с тех времен, когда он ошивался по тротуарам Санта-Моники с бандой такого же мелкого хулиганья и развлекался, опустошая карманы туристов. Да, гордиться особо нечем. Но он был доволен, обнаружив, что не утратил былых навыков. — Хорошо, — проскрежетал голос из динамика. Лифт слегка вздрогнул и снова поехал вверх. Затем мягко остановился. Двери распахнулись. — Вау!.. Томас присвистнул сквозь зубы. Обстановка на этом этаже не имела ничего общего со всем остальным отелем. За столом напротив лифтов сидел охранник. За его спиной расстилался коридор, на стенах которого поблескивали мини-мониторы. По всей длине коридора из небольших стенных ниш падал приглушенный рассеянный свет. Томас подошел к столу, чувствуя себя Орфеем, в одиночку спустившимся в Аид. Он подмигнул охраннику и сказал нарочито громко: — Здравствуйте, я Повелитель Ключей. А вы — Охраняющий Входы? Охранник застыл, не донеся ручку до разграфленного журнала. — Простите? Томас слегка кашлянул. — «Охотники за привидениями». Рик Моранис, Сигурни Уивер… Вы разве не видели этот фильм? — Номер Хейзел Кейн справа по коридору, за поворотом. Положите удостоверение личности на стол. Заберете его, когда будете уходить. Весь этаж принадлежит телеканалу. Не стучите в другие двери, не останавливайтесь по дороге. Не заговаривайте ни с кем. — Охранник слегка постучал ручкой по монитору. — Я за вами наблюдаю. Он говорил медленно и отчетливо, словно обращался к умственно отсталому. — Вы хорошо все поняли? Томас пожал плечами. Охранник слегка подтолкнул к нему регистрационный журнал. — Распишитесь вот здесь. Томас выполнил это распоряжение и двинулся по коридору. Его кожаные ботинки тонули в мягком ковре. В стенных нишах были фотографии знаменитостей, у которых брала интервью Хейзел Кейн. Он узнал Билла Клинтона — на больничной кровати, очевидно, после перенесенной операции на сердце. Пэрис Хилтон в каком-то телешоу… Американские солдаты на танке посреди иракской деревни… Дойдя до поворота, он повернул направо, в тупиковый боковой коридор. В центральной башне «Бонавантюр» были только обычные номера люкс. Томас с легкой долей зависти представлял себе роскошь, скрывавшуюся позади каждой из этих дверей. Наконец он подошел к двери Хейзел, поправил пиджак и коротко постучал. Никакого ответа. — Хейзел? Ничего. Он прислушался. Издалека доносились голоса. Один был мужской, и в нем звучал гнев. В другом, женском, слышались нотки иронии. Томас потеребил мочку уха. Явиться в разгар выяснения отношений — только этого не хватало. Но, с другой стороны, ему было назначено именно это время, так что… Снова послышались те же самые голоса. — Ладно, — тихо проворчал он. — Я тут ни при чем. Дверь слегка приоткрылась от порыва сквозняка. Оказывается, она не была заперта. Томас заколебался. Потом все же вошел. Он невольно вздрогнул, оказавшись в темном холле. Потом толкнул другую дверь и вошел в гостиную. Обстановка была совершенной в своем благородном минимализме: плексигласовый стол, плоское прямоугольное канапе, красный цветок лотоса на низком столике, белые плиты пола. Что-то между «Филипп Старк» и центром управления полетами, подумал Томас. Он сделал несколько шагов и заметил некоторые признаки постоянной занятости хозяйки: папки, аккуратно расставленные на стеллажах, компьютер (три монитора, скажите, пожалуйста!) и бар в стиле хай-тек, встроенный в прозрачную колонну. К потолку был подвешен стеклянный футляр, в который вложен японский меч. — Вон отсюда! От неожиданности Томас чуть не подскочил. Но в следующий момент понял, что эти слова обращены не к нему. — Вы уволены, — спокойно добавил голос Хейзел Кейн. — Вы не посмеете! — угрожающе произнес мужской голос. — Отчего же. Еще как посмею. И почти сразу же этот разговор в точности повторился, что лишь подтвердило догадку, уже промелькнувшую в уме Томаса это всего лишь запись. Он пересек гостиную и подошел к двери в смежную комнату. — Я день и ночь убивался ради вашей гребаной передачи! — Вы зашли слишком далеко. Я не могу подвергать участников опасности. — Черт возьми, Хейзел! Я… я обещаю вам, что вы об этом пожалеете! Голос ведущей стал острым, как японский меч в ее гостиной. — Единственное, о чем я сожалею, друг мой, — так это о том, что мне пришлось работать с вами. Даю вам десять секунд, чтобы убраться отсюда. В противном случае я сниму трубку вот этого телефона, и будьте уверены, у вас появятся большие неприятности. Томас толкнул дверь. Хейзел Кейн с бокалом вина в руке сидела перед большим экраном. На коленях у нее лежал пульт. — Я ждала вас, — сказала ведущая. — Вы знали, что я здесь? Она указала на монитор, и Томас увидел себя со спины. Стало быть, камеры были повсюду. — Я записываю все, что происходит в моей гостиной. Можете называть это паранойей. Но истинная причина заключается в том, что здесь подписывается великое множество контрактов. Она поднесла бокал к губам, не отрывая глаз от Томаса. — Договоры составляют мои адвокаты. Спонсоры, смежные права, подсчет аудитории — все учтено. Но истинная власть вступает в действие между произнесенными тостами и поднятыми бокалами с шампанским. — Она поднялась и приблизилась к нему. — Именно здесь творится и уничтожается истинная реальность, Том. — Она жестом обвела комнату. — Все остальное — только иллюзия. — Сожалею, что вошел без предупреждения. Я услышал спор. Подумал, что вам может понадобиться моя помощь. — Уж признайтесь, что на самом деле вам стало любопытно, — прошептала Хейзел, подойдя к нему почти вплотную. — Так ведь? Я возбуждаю ваше любопытство, Томас? Он почувствовал, что краснеет. — Кто этот парень на видеозаписи? — спросил он, чтобы сменить тему. — Один из бывших служащих. — Что, ему не понравилась ваша манера общения? Казалось, Хейзел была раздосадована этим замечанием. Повернувшись к Томасу спиной, она выключила изображение, поставила бокал на стол и направилась в гостиную. Томас, смущенный, последовал за ней, хотя и без приглашения. — У ведущей телешоу мало друзей, — сказала она. — И много врагов. Я поселилась в отеле из практических соображений. На телестудии всегда слишком много народу. Совсем нет времени на личную жизнь. Она набрала что-то на клавиатуре компьютера. — Здесь — мое убежище, которое, как предполагается, закрыто для непрошеных вторжений. Однако и дня не проходит без каких-либо проявлений агрессии. Телефонные угрозы, кражи видеозаписей и пиратские трансляции, провокации журналистов… Увольнение работника — самая меньшая из неприятностей, с которыми я сталкиваюсь. — Она покосилась на японскую саблю. — Когда рука поражена гангреной, лучше ампутировать ее. «Неуязвимость — в обороне, но возможность достичь победы — только в нападении». Сунь Цзы. — Вы безжалостны. — Это война. — Тогда уж — религиозная война. Приплести Библию к реалити-шоу — это слегка рискованно, вы не находите? — В Европе никому и в голову не пришло бы возмутиться. Здесь приходится иметь дело с полусотней религиозных ассоциаций… К счастью, для них всех существует один-единственный бог. — Деньги? — Рейтинг. — И поэтому вы решили пригласить Карен Уэлш? — Я надеюсь, вы не будете заново начинать этот разговор? Она является частью вашей истории, поэтому вполне естественно, что я ее пригласила. Вы сильный человек, вы с этим справитесь. — Это комплимент? — Да. — Тогда спасибо. — Не за что. Среди телеведущих тоже попадаются приличные люди, вы не знали? Она протянула руку к двери, которую Томас раньше не заметил. — Там вы встретитесь с Питером и его родителями. Не заставляйте их ждать. Они вошли в соседний номер, обставленный более традиционно. Супружеская чета терпеливо ожидала их, сидя в удобных кожаных креслах. Ребенок, так же молча, как и родители, сидел на стуле между ними. — Кстати, — прошептала Хейзел на ухо Томасу, — можете оставить себе мою зажигалку. Я вам ее дарю.Томас вышел из комнаты четверть часа спустя, взял у охранника свое удостоверение личности и спустился на лифте в холл отеля. Его багаж уже вынесли из номера и погрузили в автобус для участников шоу. В номере ему больше ничего не было нужно. Томас обогнул небольшое искусственное озерцо и остановился возле барной стойки в центре холла. Ему удалось избежать встречи с большинством участников, чему он был очень рад. Мальчишка, Питер Ди Маджио, так и не раскрыл рта за все время общего разговора. Зато его родители говорили обо всем — о деньгах, о кастинге, о своей доле прибыли… Прямо начинающие агенты. Не говоря уж о том, что их сыночек, о котором ему раньше было сообщено, что тот «необыкновенно развит для своих лет», выглядел настолько безучастным, что у него можно было заподозрить аутизм. Томас вздохнул, вскарабкался на высокий табурет и заказал двойной скотч. Его мысли снова вернулись к Хейзел Кейн. Зачем ей понадобился этот трюк с просмотром видеозаписи? Дверь ее номера была открыта. Нарочно. Ей зачем-то понадобилось, чтобы он услышал запись какого-то давнего спора. Но зачем? Может, она надеялась, что он по-рыцарски бросится ей на помощь и в результате будет выглядеть полным болваном? Отражение на дне бокала улыбнулось Томасу жалкой улыбкой. Да нет, не может быть. Но этот тип на видео — кто он? Томас на некоторое время отвлекся от своих мыслей, увидев живописное женское трио, вошедшее в холл. Негритянка, белая и азиатка, а за ними — целая толпа охранников. Затем три женщины встали на эскалатор, ведущий на подземную парковку. — Вы в отпуске? — спросил Томаса бармен. — Нет. Он с сожалением поставил бокал. Ему тоже пора было отправляться. — Мой отпуск как раз сегодня закончился.
Глава 5
― По мне, это потрясающе! А тебе как? — спросила юная латиноамериканка, вертясь в кресле. Она не переставала вертеться с того момента, как села. Вот уж точно, «шило в заднице»… До отъезда оставалось меньше получаса, и всеобщее лихорадочное возбуждение стремительно нарастало. Глаза девушки снова остановились на Элизабет. — Но вот твоего мужа я бы прикончила, — добавила она. Элизабет ничего не ответила. Никто не слышал их разговора — танцзал «Калифорния» был почти пуст, — и ближайшие журналисты находились примерно в десяти метрах от них, за ограждением. Однако Элизабет все равно ощущала неловкость. Убить мужа? Конечно, она думала об этом. Она столько раз воображала себе его смерть, что уже потеряла им счет. Семь лет в браке, из них шесть лет сплошной ненависти. Однако о том, как именно перейти к действию, она никогда не размышляла. Это было бы безумием. Что стало бы с детьми? Нет, лучше было делать то, что она всегда делала. Ее выбором было смирение. Единственная ценность. Элизабет слегка подергала за ниточку чайный пакетик в своей чашке. Латиноамериканка на другом конце стола нервно похлопывала себя по бедрам. Элизабет наблюдала, как вода в чашке постепенно темнеет. Ее первый муж, Шон, был веселый ирландский здоровяк со светлой бородой и веснушками на руках. Он был родом из Огайо, из фермерской семьи. Они поженились в ранней молодости, и ему хватило времени сделать ей троих детей, прежде чем погибнуть в автомобильной катастрофе. Недолгий период после его смерти был похож на проблеск солнца между двумя грозами. Потом появился Дик. Элизабет отпила глоток чая. Он оказался слишком горячим, и она снова поставила чашку на стол. Последний год был для нее особенно тяжелым. Несмотря на макияж и всевозможные уловки, ей не удавалось скрывать кровоподтеки. Длинные рукава, шейные платки, целые дни дома под предлогом недомогания, чтобы никто из соседей не увидел ее распухшего лица. Однако люди наверняка обо всем догадывались. Дик, ее второй муж, был мастером по ремонту автомобилей. По иронии судьбы он оказался одним из первых на месте автокатастрофы. Именно он отбуксировал автомобиль Шона. В тот период Элизабет думала, что сойдет с ума. Совершенно растерянная, безработная, она не смогла бы справиться с этой трагедией, если бы не Дик с его властным обаянием. Благодаря ему все официальные сложности были улажены как по мановению волшебной палочки. Вначале его склонность к насилию казалась ей всего лишь проявлением несгибаемого характера. Их сексуальные отношения были грубыми, без всякого удовольствия для нее. Однако Элизабет надеялась, что со временем все наладится. В ожидании этого она вступила в официальный брак. По крайней мере, теперь у ее детей была крыша над головой. Она невольно плотнее сдвинула ноги. У Дика было множество любовниц, плюс к этому он регулярно наведывался к шлюхам. Он даже не утруждал себя тем, чтобы это скрывать, — да и что бы она получила, затеяв скандал, кроме лишних синяков? Но самым отвратительным были болезни, которые он ей притаскивал, — венерические инфекции; она вынуждена была лечиться в диспансере далеко от дома, чтобы быть уверенной, что не столкнется там ни с кем из знакомых. Ей часто приходилось наведываться туда в последние несколько лет, и однажды она рассказала обо всем медсестре. Она даже расплакалась у той на плече. Медсестра ли рассказала ее историю рекрутерам шоу «Око Каина»? Или врач, или кто-то из соседей? Скорее всего, она так об этом и не узнает. Как бы то ни было, люди с телевидения пришли прямо к ней домой, после чего ее жизненный путь сделал резкий поворот, и теперь впереди была полная неизвестность. Преодолев первоначальный ужас (вначале она сочла визитеров работниками социальной службы и уже представляла себе, что сделает с ней Дик, когда они уйдут), сейчас Элизабет сидела неподвижно, погрузившись в оцепенение. — Двадцать тысяч зеленых? — переспросил Дик. Глаза у него стали как плошки. — Вы готовы заплатить мне эти деньги за то, что моя жена будет участвовать в вашем реалити-шоу? — Да. — Когда? — Хоть сегодня, если пожелаете. Трансляция начнется на следующей неделе. Наша группа кастинга уже закончила поиски более чем в двадцати штатах. Вашрегион был последним. На лице Дика внезапно отразилась некоторая подозрительность. — Она будет сниматься в порно или что-то в этом роде? — Нет. — Не то чтобы я категорически против, но… — Мы ведь вам уже все объяснили, — перебил его один из телевизионщиков более жестким тоном. — Вы прочитали контракт. Никто вам не запрещает обратиться за консультацией к вашему адвокату. Если же вас не слишком интересует наше предложение… Дик жестом остановил его, и они ударили по рукам. — Отнюдь! Я полностью с ним согласен. И моя жена тоже. Только одно условие: вы пристраиваете куда-нибудь троих ее детей до конца съемок. Отдайте их на попечение какой-нибудь няньке или кому хотите. Я не собираюсь заниматься этими щенками, пока моя жена прохлаждается. А теперь вернемся к разговору о деньгах… Подписав все бумаги и уладив несколько наиболее насущных дел, Элизабет уехала. Сидя в лимузине телекомпании, она смотрела, как Дик и его дом постепенно удаляются, в то время как дети, в полном восторге, подпрыгивали на заднем сиденье. Она чувствовала себя буквально оглушенной, словно получила хороший апперкот от Майка Тайсона. Вот так началась ее авантюра. Завороженный волшебным зрелищем груды долларов, Дик ни о чем не расспрашивал. Но для нее речь шла совсем о другом. Это был шанс всей ее жизни. Она допила чай и отодвинула чашку. — Убить моего мужа? Нет… Это невозможно. — Не понимаю почему, — возразила латиноамериканка. — Парни и мы — это же два разных вида! Они будут обращаться с тобой как с собакой, обманывать на каждом шагу, изменять тебе со всем, что шевелится, потом приползать к тебе и хныкать, а потом снова начинать все сначала… Даже геи считают себя выше лесбиянок, ты не знала?.. А по мне, хорошо бы избавиться от большинства мужчин. Для этого достаточно шевельнуть пальцем… — Она согнула указательный палец, словно нажимая на курок. — Ба-бах! Она слегка подула в воображаемый ствол пистолета, затем отбросила с лица короткие темные волосы. Элизабет разглядывала татуировки у нее на плечах. На ее майке камуфляжного цвета, без рукавов, с широким вырезом, крупными буквами было написано имя НИНА. Элизабет спрашивала себя, отчего она рассказала свою историю о неверном муже — умолчав о побоях, конечно, — этой почти незнакомой женщине. — Может, закажем по коктейлю? — предложила Нина. — Нет, спасибо. Я лучше выпью еще чаю. — Ну вот еще! Латиноамериканка повернулась к совершенно неподвижному официанту, стоявшему как статуя среди декоративных растений. — Простите?.. Статуя ожила. — Медам? — Две «Текилы санрайз». — Cuervo especial? — Muy bien. — Одну минуту. — Подождите… — запротестовала Элизабет. — Не спорь! — перебила ее Нина. — Текила — это как раз то, что тебе нужно, чтобы забыть твоего мудака-мужа. Официант исчез в зарослях бамбука и камфарных деревьев. Согласно рекламному буклету, танцзал «Калифорния», второй этаж отеля, был оформлен в тропическом стиле. Настоящие деревья, фальшивые газоны, искусственные лужайки, разноцветные тенты. Очевидно, предполагалось поместить десять участников реалити-шоу в интимную обстановку, чтобы расположить их к откровенности друг с другом. Толпа журналистов разумно дожидалась на некотором расстоянии, расположившись возле цепочки скал из полиэстера. Ассистент шоу периодически подзывал к себе кого-то из журналистов, проверял его удостоверение, аккредитацию, диктофон, консультировал по поводу блиц-интервью с одним из кандидатов (ровно две минуты тридцать секунд), а потом сопровождал во время этого интервью. Затем все повторялось с очередным журналистом. Элизабет была полностью ошеломлена, оказавшись среди такого множества людей — на «пикнике с прессой», как называли при ней это действо. После двух десятков интервью в течение двух часов она не чувствовала ничего, кроме усталости. Она вспомнила, как деловито и оперативно ассистенты готовили ее к съемке у нее в номере — инструкции, макияж, одежда (очень сексапильный облегающий костюм — юбка и жакет), плюс микроторакс (гипоаллергенный пластырь продолжительного действия). Дети бегло расцеловали ее, когда она уходила. Казалось, они совершенно не расстроены тем, что не увидят ее целую неделю. Она чувствовала себя опустошенной. Настолько резкая перемена в жизни совершенно вывела ее из равновесия. Она порылась в сумочке, ища зеркальце, чтобы поправить макияж. Эта перемена случилась не по ее инициативе. Ее просто в очередной раз использовали. Вернулся официант, остановив на какое-то время крутящийся водоворот ее мрачных мыслей, и поставил на стол два бокала. Коктейли были присыпаны сахарной пудрой, в них плавали дольки свежих фруктов. Нина вытащила бумажный зонтик, ухватила вишенку и два кусочка ананаса и отправила их в рот. — М-м-м… Бет? Вид у тебя как-то не очень… Хотя, конечно, я тебя понимаю. До отъезда в Лас-Вегас — пятнадцать минут… кто угодно распсихуется. — Да уж. — Говорят, еще не определили точное место съемки. Надеюсь, это будет какой-нибудь суперотель! А ты там уже бывала? — В Вегасе? Нет. — Одна из моих подружек работала в «Белладжио» — барменшей у стойки прямо в бассейне. Стринги были униформой… Говорила, что каждый день у нее была гора чаевых. Элизабет ничего не сказала. — А ты что собираешься делать с деньгами? — продолжала Нина. — С какими? — Которые ты получишь за участие в шоу? Элизабет невольно представила себе Дика, идущего по отделу женского белья в местном торговом центре, в сопровождении вульгарно накрашенных смеющихся девиц. — Не знаю. Я об этом еще не думала. — А я уже все решила: найду хорошую компанию девиц, приятное место, где можно устроить праздник, и все прогуляю! — Она коснулась запястья Элизабет. — Можешь присоединиться, если хочешь… Элизабет слушала ее вполуха. Она вдохнула смешанные запахи влажной листвы и тикового дерева и попыталась расслабиться. — Я все слышала, — объявила молодая женщина, неожиданно появившись из-за растительности. — Кто-то наконец собрался устроить оргию? Элизабет удивленно рассматривала незнакомку. Это была азиатка, гибкая, стройная и длинноногая, не старше двадцати лет. И красивая до умопомрачения. Длинные черные волосы спускались вдоль спины до кожаной мини-юбки, а сандалии были усыпаны стразами. Две переплетенные золотые «С» поблескивали у нее на шее. Девушка отставила и чуть согнула одну ногу, словно фотомодель на съемке. — Колье от Шанель, сандалии от Джимми Чу. Остальное — от Версаче. Неплохо, да? — Она протянула Элизабет руку. — Я — Перл. — Элизабет О’Доннел, — ответила та, осторожно пожимая хрупкие пальчики. — А я — Нина Родригес, — произнесла латиноамериканка с ослепительной улыбкой. Азиатка обернулась, чтобы выбрать себе одно из пирожных, разложенных на ближайшем столе. — Вау, это же Перл Чан! — восхищенным шепотом выдохнула Нина. — Ты ее знаешь? — Шутишь? Она же топ-модель! Ее отец владеет одним из самых крупных медиахолдингов в США. Ты разве никогда ее не видела на журнальных обложках? — Э… кажется, теперь я что-то припоминаю… — А в Интернете? Элизабет непонимающе взглянула на нее. В это время к ним вернулась Перл. — Нина, очевидно, заботится о твоем просвещении в области масскульта. Она имеет в виду, что меня легко можно увидеть в видеозаписи, выложенной в Интернете. Причем — она сделала в воздухе жест, словно раздеваясь, — так сказать, «как есть», почти без ничего. — Вы актриса? — осторожно спросила Элизабет. — Ну, скажем так, у меня есть некоторый опыт в этой сфере. Но в фильме, о котором, очевидно, идет речь, у меня не очень-то много реплик. По сравнению с остальным… Просекаешь? Нина издала приглушенный смешок. — Да… конечно, я понимаю, — смущенно пробормотала Элизабет. Несколько секунд она не отрываясь смотрела на декоративные кустарники. Перл Чан обладала огромной и роскошной недвижимостью, тогда как сама Элизабет немногим отличалась от владелицы передвижного фургона. Однако это не мешало им обмениваться двусмысленными замечаниями и хихикать, словно две пансионерки. Однако Элизабет по-прежнему чувствовала себя дурочкой. — А где другие девушки? — спросила Перл. — Карен Уэлш все еще говорит с журналистами, — сказала Нина. — А Джин Леблан предпочитает общаться с мальчиками. — Пятеро мальчишек на всех нас, одиноких женщин… — произнесла красотка фотомодель, проводя кончиком языка по губам. Элизабет снова почувствовала головокружение. Она вцепилась в сумочку, думая о том, как бы прийти в себя и при этом не показаться спящей принцессой-воображалой. — Ну что, оторвемся по полной! — громко заявила огромных габаритов афроамериканка, подходя к ним. На ней была огромная футболка размера XXL — белый квадрат на зеленом поле, явно означающем расчерченный карточный стол. Она слегка обмахнула себя краем футболки и рухнула в кресло. — Да пребудет госпожа Удача с нами! — фыркнула она. — Вы — Джин Леблан? — спросила Элизабет. Негритянка чуть изогнула одну бровь. — Нет, Дженнифер Энистон. Перл фыркнула. Джин Леблан вынула из внутреннего кармана газету и развернула. — На тотализаторах Лас-Вегаса заядлые игроки делают ставки, что в финал шоу выйдет кто-то из женщин. На данный момент ставки — шесть к одному. И можете мне поверить, эти ребята никогда не ошибаются! Так что начало хорошее! — Девчонки рулят! — довольно сказала Нина. — Думаю, не много найдется смельчаков, желающих нас трахнуть! — Говори за себя, — фыркнула Перл. — О, мы уже о трахе! — воскликнула Джин. — Что до меня, то я замужем, — выдавила Элизабет и поджала губы. Три остальные замолчали и уставились на нее. Потом Джин Леблан закатила глаза к небу. — О’кей, проехали. Элизабет почувствовала, что краснеет. Негритянка ткнула пальцем в пресс-релиз. — Вот наши досье. В типичном стиле «желтой прессы». Плюс наши фотки, по-моему, удачные. — А про мужчин-участников там есть? — Да, сейчас, покажу. Она полистала пресс-релиз и остановилась на странице с загнутым уголком. На одной из фотографий был мужчина в гавайской рубашке, стоявший на мостике небольшой прогулочной яхты. Сверкающие зубы, цепочка на шее, мускулистые руки, скрещенные на широкой груди. — Камерон Коул. Неплох, да? — Да, и к тому же на лице читаются некоторые признаки интеллекта… Джин перевернула страницу. — Виктор Каминский и Томас Линкольн тоже вроде ничего. — У черного усталый вид… А Каминский — это тип в костюме и в очках? — Угу. — А этот старикан кто? — Леонард Штерн. Семьдесят лет. — Шутишь? — Тут так написано. — Джин чуть приблизила страницу к глазам. — Да, автопробег, судя по счетчику, приличный, но в целом экземпляр хорошо сохранился. Мне бы как раз подошел. Три женщины одновременно расхохотались. Одна Элизабет оставалась безмолвной, как статуя. — А вот этого видели? Это вообще ребенок! — Да, Питер Ди Маджио. — У него такой грустный вид, — заметила Элизабет. — Как думаете, его заставили участвовать? Джин ядовито улыбнулась. — Дай угадаю: ты замужем, с двумя детьми и не работаешь. — Ну… почти так. Только на самом деле у меня трое детей, и… Джин обняла ее за плечи и сказала доверительным тоном: — Какая жалость, дорогая. Жизнь домохозяйки — это же скучища! Но, к счастью, у тебя еще есть время снять свой шикарный костюмчик, уложить его в чемодан и вернуться к своему мужлану. — Она с улыбкой обернулась к остальным: — Эй, девчонки! У меня такое впечатление, что рекрутеры шоу забирались ну о-о-о-чень далеко в поисках кандидатов! Перл и Нина невольно фыркнули. Элизабет почувствовала, как лицо заливается краской. — Я… извините… Она поднялась, чуть не опрокинув стул, и направилась к туалету. — Ничего, дорогуша, — бросила Джин. — До скорого! Все трое смотрели ей вслед. — Ты не пережимаешь? — наконец спросила Нина, обращаясь к Джин. — Ну вот еще! — фыркнула та. — Это же развлекательное шоу, нет? Если оно будет занудным, его не будут смотреть. — Она поднялась. — Ну, кажется, пора спускаться к автобусам. Вы идете?Элизабет сделала несколько медленных глубоких вдохов — как советовала ей делать медсестра в диспансере, — пока наконец внезапное резкое сердцебиение не прекратилось. Потом села на один из откидных стульев возле туалетных кабинок, не в силах сдержать слез. Она чувствовала себя смешной. Настоящей идиоткой, неспособной делать самые простые вещи, например говорить с незнакомыми людьми или оставлять детей под чужим присмотром на несколько дней. Неспособной обличить своего мужа. Она достала из упаковки влажную салфетку для снятия макияжа и стерла расплывшиеся потеки туши под глазами. Из кармана выскользнула фотография: Ник и Алекс, играющие в надувном бассейне, и Тина, младшая сестренка, поливавшая их из шланга. Все трое хохотали. Элизабет кончиками пальцев погладила фотографию. — Мы собрали о вас сведения, Элизабет, — сказала ей Хейзел Кейн. — Мы знаем о ваших проблемах. Если вы хотите, чтобы мы вам помогли, нам нужно ваше сотрудничество. — Но это не так просто… — Отчего же? Расскажите нам о вашем муже. Расскажите, как Дик с вами обращался, вынесите вашу историю на публику. Я вас поддержу. И Элизабет согласилась. Она вытерла слезы, поправила прическу и запихала все мелочи в сумочку. Затем еще раз сделала глубокий вдох. И только после этого вышла из туалетной комнаты. Хейзел Кейн — о Боже, сама Хейзел Кейн! — оказала ей доверие. Итак, теперь ей уже нельзя отступать. Она выдержит. Ради себя. Ради детей. Она все расскажет.
Глава 6
«3, 4, 5…» Цифры сменялись, по мере того как лифт поднимался наверх. Сет повернулся к стеклянной дверце, стараясь не думать о тесноте кабины. От скоростного подъема у него появлялось неприятное ощущение под ложечкой. «11,12…» Он сосредоточился на виде сверху. Вечерний хаос красок был великолепен. На небольшой площади возле отеля пальмы с ярко-зелеными, почти фосфоресцирующими кронами покачивались на серебристом фоне «Ситикорп Билдинг», заливаемого потоками дождя. В этом здании снимался телесериал «Закон Лос-Анджелеса», который он смотрел во время заключения, в конце 80-х. В те времена Сет часто мечтал, чтобы Арнольд Беккер занялся его делом и выступил в его защиту. Добрый старый Арни. Ни одной юбки не пропустит, но в то же время — чертовски хороший адвокат. Он знал бы, как поступить: в мечтах Сета Беккер приводил неумолимые, железные аргументы, которые сражали всех наповал, — и Сет был спасен. В один прекрасный день он проснулся бы свободным… Счетчик открутили бы к нулю. Лифт остановился. Кто-то вышел, и сразу много народу зашло, прижав Сета к стеклянной стене. Он поморщился и взялся за позолоченные поручни. Лифт снова тронулся. «19, 20…» Справа от «Ситикорп» теперь были видны освещенные фасады Центральной библиотеки, выделяющиеся на охряном фоне Калифорнийского Траст-банка — они вносили некую теплую доминанту в окружающую холодность стекла и металла. Затем Сет снова принялся разглядывать из-под капюшона внутренность кабины. Люди в мокрых плащах прижимали к себе мокрые кейсы. Одна женщина поправляла шейный платок. Другая подкрашивала губы, глядя в карманное зеркальце. Маленькая девочка, стоявшая возле большого зеркала, развлекалась, дыша на стекло. Когда поверхность зеркала достаточно затуманивалась, она рисовала на ней сердечко и чуть отодвигалась, любуясь результатом. Сет пытался подавить в себе клаустрофобию. Еще несколько секунд терпения… Наконец лифт завершил свой путь и остановился. Тридцать пятый этаж. Двери распахнулись, и поток пассажиров хлынул наружу. Вместо них в кабину ворвался свежий поток воздуха. Сет несколько секунд оставался в лифте, нажав кнопку, удерживавшую двери, и глубоко дыша. Сильный и слабый одновременно. Таков весь абсурд его положения. Несмотря на многолетнюю терапию, его главным врагом оставалась толпа. Для того чтобы преодолевать это препятствие, требовалось множество ухищрений — вот почему работа в техслужбе отеля подходила ему, как перчатка Долгие одинокие часы в служебных помещениях, осмотр технических приборов в узких коридорах, проверка коммуникаций, замена фильтров в вентиляционных люках, пневмошин — в грузоподъемниках, ремонт и наладка при необходимости. Он был хранителем этого мира, который и не подозревал о его существовании. Он был тенью среди теней. Сын Джона Гордона, стерегущий королевство, созданное отцом. Но самое главное — он ни от кого не зависел. В границах его владений его не беспокоили ни долбаные психиатры, ни агенты службы надзора. Он почувствовал, как кто-то дергает его за куртку. — Эй, ты выходишь? Девчонка, которая рисовала сердечки на зеркале, еще раз потянула за полу его куртки. Сет инстинктивно сжал рукоять электрошокера. — Я не люблю, когда меня трогают. Но девчонка уже вприпрыжку бежала по коридору. Сет вышел из лифта, и двери наконец закрылись. Он двинулся вперед, миновал странную розовую скульптуру, спустился на один лестничный пролет до 34-го этажа и вошел в бар с панорамным обзором. Весь этаж медленно вращался вокруг своей оси. Полный оборот он совершал примерно за час с четвертью. Сейчас за пурпурными бархатными драпировками расстилалась Бона-Виста-Лаунж. Столики из черного мрамора, на которых стояли невысокие лампы, выстроились вдоль огромных окон в окружении удобных кресел. Весь этот роскошный интерьер был залит приглушенным светом — чтобы на окнах не было отблесков. Люди, которые сюда поднимались, как правило, были в восторге от зрелища. Но сегодня и в самом баре было на что посмотреть: здесь собрались деятели шоу-бизнеса, манекенщицы, журналисты и другие «персонажи», прибывшие посмотреть, как стартует «Око Каина». Сет услышал веселые восклицания и заметил молодую женщину (джинсы с разрезами, бейсболка Von Dutch), практически повисшую на официанте. Это была довольно известная актриса, дочь голливудского продюсера Она уже опрокинула бокал на кого-то из служащих, но тот не сказал ей ни слова. Девица хохотала. Она была уже здорово пьяна. Остальная публика была того же сорта — самоуверенные молодые люди, полные ощущения той неуязвимости, которую дают власть и деньги. Сет порылся во внутреннем кармане куртки и достал упаковку ментоловых пастилок. Сладости до сих пор были для него лучшим средством избавиться от тревоги. — Сними свой балахон. — Что? — Ты не снял эту ужасную куртку, мокрую и грязную, а я, между прочим, только недавно вымыла пол. Не очень-то это хорошо с твоей стороны, Сет. Женщина, произнесшая эти слова, держала в одной руке веник, другой упиралась в бок. На голове у нее была коричневая бумажная шапочка. — К тому же ты напугал мою дочь, — добавила она с упреком. — Так или иначе, всегда одно и то же. Людям наплевать на чужой труд. — Она прислонила веник к стене и протянула ему руку в розовой резиновой перчатке. — Ну, привет. — Извини, э-э-э… Мэг. — Как мило, что ты не забыл мое имя. — Мне жаль, но… — Перчатка. Да, я помню, у тебя аллергия на латекс. От него у тебя начнется крапивница, и ты раздуешься, как воздушный шар. Подожди… Она стянула перчатку, с легким шорохом соскользнувшую с ее руки, потом снова протянула руку. — Знаешь, для такого здоровяка ты очень уж застенчив. — М-м-м. — Хочешь кофе? Есть булочки с корицей. Нежнее, чем ягодицы той милашки с плаката на фасаде. — Перл Чан? — Не знаю. Я про хорошенькую китаяночку с ногами от шеи и такую худенькую, что плакать хочется. — Это и есть Перл. — Понятно. Ее фотку даже техники повесили у себя в подсобке. — Она покачала головой с осуждающим и в то же время позабавленным видом. — Каждый раз, когда они включают сушилку, капельки пара оседают у нее на бедрах. Представляешь, это их заводит! А она, кажется, снималась в порнофильме, выложенном в Интернете. — Мэг приблизилась к нему, и ее ароматное дыхание пощекотало ему щеку. — А ты, случайно, не видел этот фильм? — шепотом спросила она. Взгляд Сета скользнул в глубину зала и остановился на светящихся буквах над входами в туалеты. Вход в мужской был перегорожен толстым бархатным шнуром, протянутым между двумя никелированными столбиками. На нем висела желтая табличка «Осторожно, пол скользкий!» — Нет, Мэг, я не видел этот фильм. И я не голоден. Она отступила, закусив губу. — Понимаю. Вся эта нынешняя суета в отеле, должно быть, отнимает у тебя много времени и сил. Даже аппетит пропал, да? Сет слегка кивнул. — Ты не могла бы отдать мне мой пакет? — Он посмотрел на часы. — Я должен идти. — Нет проблем, как скажешь. Мэг направилась к барной стойке. Он смотрел ей вслед, глядя, как покачиваются ее ягодицы. Мэг была симпатичной. Безусловно, она заслуживала лучшей участи. Во всяком случае, чего-то большего, чем двух-трех быстрых перепихонов с ним в подсобке. Без сомнения, она рассчитывала на более официальное продолжение отношений. Настоящие свидания, может быть, даже цветы? Все люди надеются более-менее на одно и то же: создать семью, обзавестись детьми, улучшить свою участь. Держать все в своей жизни под контролем. Сет вдохнул запах собственного холодного пота, пропитавшего куртку изнутри. Под контролем, да. Самая идиотская из всех иллюзий. — Вот, — сказала Мэг, возвращаясь. — Все, как ты просил: три термоса кофе из «Старбакс», десять картонных стаканчиков, разные вкусности, ложечки, сахар. Я взяла на себя смелость добавить несколько пакетиков сахарина для анорексичной старлетки — надеюсь, ты скажешь Перл, что это от меня, — и, конечно, салфетки. Твой заказ полностью выполнен. И она протянула ему плотный бумажный пакет. — Забавно, что руководство шоу попросило именно тебя… — Я ничего об этом не знаю, Мэг. — Что, никто другой не мог отнести все это участникам? — Может быть, это надо было сделать побыстрее. Извини, я пошел. Сет перехватил пакет поудобнее, прижав к животу, и направился в сторону туалетов. — До скорого, — бросила Мэг ему вслед. Он не обернулся и ничего не ответил. Она уже не была частью его мира. Он деревянной походкой пересек бар и оказался под светящимися буквами туалетов. По дороге он сбил с ног девицу в бейсболке Von Dutch, но даже не обернулся в ответ на ее проклятия. — Успокойся, дорогая, — сказал молодой человек, помогая ей подняться. — Очевидно, это один из тех наемников, что недавно вернулись из Ирака. Их наняли сюда охранниками… Затем все голоса слились в общий глухой шум. Сет перешагнул бархатный шнур, преграждавший вход в мужской туалет. Внутри у него все сжалось, когда он коснулся дверной ручки. Он открыл дверь. Помещение за ней было абсолютно темным. Та была здесь. Ждала его. Сет вошел и закрыл дверь за собой.Глава 7
Темнота. Абсолютная темнота, как некогда — в чулане под лестницей. Это было единственное, что приходило ему на память. Он был маленький, и мама его заперла. Снова. Однако мама не была злой, и он не был виноват. Просто иногда у нее были… приступы, вот и все. Палас пружинил у него под ногами. Ноздри подрагивали, втягивая густой влажный воздух. Насыщенный запахом его собственной мочи. Он всегда писался в этом чулане. Моча стекала по ногам на небольшие половички, которые мама отрезала от рулона коврового покрытия, чтобы защитить пол. Внутри все пропахло уксусом. Маме это очень не нравилось. Но Сет ничего не имел против. Там было темно — о да, абсолютно темно. Он все время боялся задохнуться. Вдруг мама о нем вообще забыла? Он не знал. Он был так напуган, что не мог даже плакать. По сути, за много лет он не пролил ни слезинки. Мама была в ужасе от этого.— Где тебя черти носили? Опять с кем-то сцепился? Этот Голос пронзил темноту, словно луч. Он был резким и сухим, болезненно отдавался в ушах. — Ты здесь? — Конечно, я здесь, Сет. Я всегда здесь. Что ты там бормочешь? Ты все еще думаешь, что ты в том проклятом чулане под лестницей? — Нет. Я просто разговаривал сам с собой. Он поморгал. Вокруг ничего не изменилось. Не было видно даже дверцы, отделявшей кладовку от туалетов. Он поводил руками перед собой, и пальцы наткнулись на что-то гладкое и холодное — это была небольшая каменная ванна. Он провел рукой вдоль бортика и, нащупав сбоку плоскую каменную поверхность между краем ванны и стеной, поставил на нее свой бумажный пакет. — Сет, ты просто тряпка, — снова заговорил Голос. — Ты разве не знаешь, сколько в тебе сил? Даже в те времена ты мог легко выломать дверь чулана. — Маме это не понравилось бы… — Да забудь ты о маме! Она умерла и похоронена много лет назад. А ты — ты опоздал. Сет вглядывался в темноту. Напротив него должно было висеть зеркало. Он вытянул вперед руки с растопыренными пальцами, и они коснулись холодного стекла. — Извини, пожалуйста. На улице столько народу… К тому же у меня вышла стычка с одним панком, уже почти у входа. — Я не хочу об этом знать! — резко оборвал его Голос. — Нужно действовать быстро. Теперь у тебя новая работа. И новая ответственность. Сет нежно погладил невидимое зеркальное пространство перед собой. Оно было гладким и холодным, словно лицо умершего. Он представлял себе свое отражение, вглядываясь в темноту. Его призрачный двойник по ту сторону стекла… — Разве обязательно делать это в темноте? — Разумеется! Ты что, не слышишь, что тебе говорят? Тут на каждом углу журналисты! Нельзя, чтобы нас видели вместе. Ты принес термосы с кофе? — Да, они тут. Сет открыл бумажный пакет и, вынув термосы один за другим, поставил их на маленький столик. — Хорошо, — произнес Голос. — Вынь пробки. Сет исполнил приказ и стал ждать. Послышался легкий плеск, словно в воду бросали мелкие камешки. — Так, хорошо. Теперь можешь снова их закрыть. — А дозировка точная? В ответ ему из темноты раздалось грубое ругательство. — За кого ты меня принимаешь? Ни о какой приблизительности не может быть и речи! — Прости. Не сердись, пожалуйста. — И перестань все время извиняться! Ты же гигант, ты слышишь, ты настоящий гребаный колосс! — Голос стал еще более высоким и отрывистым. — Настал твой час, твой миг. Эти глупцы теперь узнают, кто ты. Мы с тобой им покажем! — Еще бы. Мы с тобой, мы с тобой, — повторил Сет. Голос стал тише, смягчился. — Делай, как я велю, и все будет хорошо. Предоставь мне обо всем позаботиться. Так сложно все наладить… Я чертовски выматываюсь. И в тишине послышался шелестящий смешок, похожий на удар заступа о кладбищенскую землю. — Ты хорошо выучил свою роль? — Несколько дней назад я поговорил с ребятами на парковке. Там есть один шофер, голубой, по имени Фрэнки. Он предоставит мне все сведения, какие потребуются. — Хорошо. Шмотки и весь остальной реквизит — в сумке, она стоит на крышке унитаза. Сет толкнул дверь ногой и слегка наклонился вперед. Нащупав ремень сумки, он притянул ее к себе и повесил на плечо. — Там шлем-маска, перчатки и жилет. Бутылки обернуты в бумагу. Осторожно, они хрупкие. — Надеюсь, ничего из латекса? — Нет, конечно. А теперь иди. С твоим бейджиком ты минуешь все преграды. Сет направился к слегка светящемуся контуру двери. Сквозь нее глухо доносились обрывки разговоров. — Да, и еще одно… — снова заговорил Голос. Сет остановился. — Что? — Оставь это. — Что именно? — Свой страх. Он тебе не нужен. Это они должны перед тобой трепетать. — Они должны трепетать, — повторил Сет. — Именно.
Сет открыл дверь, и его лицо мягко овеяло сквозняком. Он плотнее запахнул полы куртки. Дверь снова закрылась у него за спиной. Он вернулся в мир живых. Взгляд его упал на свободный столик, и он почувствовал, как ноги сами собой подкашиваются. Он почти рухнул в кресло и поставил обе сумки возле огромного панорамного окна — теперь никто не смог бы до них добраться так, чтобы он этого не заметил. Потом порылся в карманах и выложил на стол упаковку мятных пастилок. Он пристально смотрел на нее какое-то время, словно хотел убедиться в ее реальности. — Мама сказала, что я могу поиграть с тобой. Хочешь? Он узнал давешнюю девочку и заставил себя улыбнуться. Потом рядом с ним появилась более высокая фигура. Юбка женщины загородила ему обзор. Очевидно было, что Мэг не собиралась отказываться от своей цели так легко. — Вот, я принесла тебе кофе, — сказала она, ставя чашку на низкий столик. Потом заметила сумки и спросила: — У тебя какие-то дела? — Нет, никаких. Но мне нужно побыть одному. — Никто не хочет быть один, — возразила Мэг. — Можешь прийти к нам в это воскресенье. Взгляд Сета блуждал вдоль панорамы Лос-Анджелеса. — Но еще только пятница, Мэг. До воскресенья может много чего случиться. И потом, мне нужно будет уехать на какое-то время. У меня новая работа. Мэг никак не отреагировала. Она на несколько секунд прикрыла глаза, потом снова открыла и пристально взглянула на него. — То есть ты уйдешь с работы в техобслуживании? Она тебе так надоела? Мне кажется, ты меняешь шило на мыло. Ты часто где-то пропадал в последнее время… — Мне нужно расслабиться, Мэг. Просто расслабиться… Она отвернулась. — Ну, как хочешь. В конце концов, между нами не было ничего особенного. Сет ничего не ответил. Мэг выпрямилась. — Ну что ж. Меня тоже ждет работа. — Пока, — сказал Сет. Он смотрел вслед Мэг и ее дочери. У него еще было время передумать. Изменить свои планы. Но он ничего не сделал.
В холле отеля по-прежнему царила суматоха. Перед ним три девушки в окружении охранников, смеясь, спускались вниз на эскалаторе. Чернокожий мужчина отошел от стойки бара и через несколько секунд встал на ступеньку того же эскалатора. За ним последовала молодая женщина с чуть припухшими веками, свидетельствовавшими о том, что она недавно плакала. Никто из них не заметил Сета. К нему приблизился служащий, из уха которого тянулся проводок наушника. — Вы уезжаете? — спросил он, указывая на сумки. — Вызвать шофера? — Нет, Гарольд. Я уезжаю путешествовать, сам по себе. Как он и предвидел, собеседник застыл от изумления. — Путешествовать? — Угу. — Без сопровождающих? — Именно. — Но… ваш статус не позволяет вам уехать просто так. Я еще могу закрыть глаза на прогулку по городу. Но это… В глубине души Сет ликовал. Впервые он не испытывал желания убить Гарольда Крампа, начальника службы безопасности отеля и — по совместительству — человека, которому было поручено за ним присматривать. — Ты собираешься меня задержать, Крамп? — бархатным голосом спросил он. Тот издал какой-то сдавленный звук. — Я так и думал. Ну давай, действуй. Сет оттолкнул охранника плечом и направился к эскалатору, вскинув сумку на плечо, как самый заурядный турист. Он почти готов был засвистеть. — Предупреждаю вас, — крикнул Крамп ему в спину, — что я немедленно свяжусь с вашим психотерапевтом! Сет, не оборачиваясь, вскинул кулак с выставленным средним пальцем. — Передай ему это от меня! И, шагнув на эскалатор, через мгновение скрылся из вида.
Глава 8
Томас ожидал чего угодно, но только не этого. Он думал, что отъезд будет представлять собой живописное зрелище. Огромная толпа, телохранители, фотовспышки, вопли фанатов… Красная ковровая дорожка, в конце которой участников шоу ждут роскошные лимузины, сверкающие, словно хрустальные люстры. Ну и спецэффекты — фейерверки или самолеты, выписывающие имена участников в воздухе. И целая стая вертолетов, откуда ведется съемка, которая транслируется одновременно на гигантские экраны вокруг отеля и во все города страны… Наверняка найдутся сумасшедшие телезрители, которые будут даже записывать все это на видео, а потом звать в гости приятелей: «Я взял пива, Боб, заходи, располагайся, не упусти ничего!» То есть он ждал чего-то среднего между национальным праздником и парадом, визитом Папы Римского и розыгрышем Суперкубка. Но только не этого. Он недоверчиво смотрел на единственный автобус, одиноко стоявший на подземной парковке. Серебристо-серый корпус десяти метров длиной, тонированные стекла, разноцветные полосы и надписи Sunshine Travel по бокам — так выглядела общая экипировка. Это заставило Томаса вспомнить об одном из тех серых «грейхаундов», в которых они вместе с отцом некогда путешествовали во время каникул. Вокруг было пусто. — Я не ошибся? — спросил он у молодой женщины, стоявшей возле автобуса. — Вы Том Линкольн? — Только после некоторого количества бокалов… — Тогда добро пожаловать. На лацкане ее жакета был бейджик с надписью «Шерил, ассистент режиссера». Она протянула ему колоду игральных карт с логотипом телешоу. — Вы, кажется, последний. Или один из последних. Жаль, у нас не будет времени поиграть. — Она улыбнулась ему дьявольски сексапильной улыбкой. — В карты, я имею в виду. — Да, я так и понял. Она вынула из пластикового пакета пару наушников и протянула ему. — Возьмите. Это чтобы смотреть видео, — пояснила она, увлекая его к передней двери автобуса. Томас поднялся по ступенькам и быстро окинул взглядом салон. Большинство участников были уже здесь: примерно двенадцать человек, рассевшихся в дальней части автобуса. Водитель приветственным жестом воздел руки к небу. — Добро пожаловать, старик, чувствуй себя как дома! Меня зовут Фрэнки. Это путешествие будет одним из самых счастливых в твоей жизни! Томас невольно спросил себя, где «Око Каина» набирает сотрудников. Затем сел на четвертое сиденье слева и расслабленно вытянулся. Ближайшим его соседом оказался человек с белыми волосами, сидевший на три ряда дальше от него, который приветствовал его вежливым кивком. Томас начал рассматривать окружающую обстановку. Сиденья были обтянуты потертой тканью небесно-голубого цвета в бирюзовую мелкую клеточку. Пол с антискользящим покрытием, алюминиевые полки для багажа и занавески, пропитанные запахом застарелого табака, довершали впечатление. Он положил наушники и колоду карт в кармашек чехла на спинке кресла впереди него и поискал пепельницу. Однако безуспешно: лишь крохотные дырочки, оставшиеся от выкрученных винтов на подлокотниках, могли бы ее заменить. — Ну ладно, — проворчал он. Потом, привстав, дотянулся до рычажка вентилятора — тот стоял на максимуме, как обычно всегда бывает, — и прикрутил его. — Вот и последний участник, — послышался голос Фрэнки. — Трогаемся! Как настроение? — Лучше всех, — пробормотал Томас. Он рассматривал фигурку молодой женщины, только что вошедшей и стоявшей в дверях автобуса. Лет тридцать с небольшим, длинные каштановые волосы… Довольно хорошенькая, но скованная в движениях из-за слишком узкого костюма (юбка и жакет). Она растерянно огляделась, ища себе место, и встретилась глазами с Томасом. Глаза ее были прозрачно-зелеными, как вода в морской лагуне, но слишком уж блестящими — возможно, оттого, что недавно она плакала. Она поколебалась немного, потом села рядом со стариком. Сотрудница отеля дважды хлопнула по капоту в знак того, что можно отправляться, и отошла от автобуса. Двери захлопнулись. — Avantil — крикнул Фрэнки, стараясь заглушить рев мотора. С задних сидений донеслись возбужденные крики. Томас обернулся. Остальные девушки прилипли к окнам, радостные и оживленные, словно школьницы на каникулах. Заметив среди них Карен Уэлш, он снова спросил себя, какую манеру поведения избрать — гнев, равнодушие? Так и не сумев ответить на этот вопрос, он отвернулся и снова сел в свое кресло. Автобус выехал с подземной парковки и свернул на небольшую малолюдную улицу. Томас разглядывал тротуары, ища хоть какие-то следы былого оживления. Куда все подевались? Водитель сквозь помехи и треск заговорил в микрофон: — Рад вас приветствовать. Меня зовут Фрэнки. — Привет, Фр-э-энки-и-и-и! — хором завопили девушки. — О, да у меня тут прямо цветник! Автобус повернул направо, проехал некоторое расстояние в гору, потом свернул налево возле Хоуп-парка с его оранжевой скульптурой. Водитель обернулся к пассажирам. — Уверен, вы гадаете: куда подевались все те толпы, которые были тут раньше? — И куда же они подевались? — спросил тип с квадратной челюстью, без всякого проблеска чувства юмора в голосе. — Эй, ты ведь нас не украл? — фыркнула одна из участниц. Водитель расплылся в улыбке. — Кто, я? Да я ваш ангел-хранитель! А теперь вставьте-ка в уши свои наушники и настройтесь на третий канал. Томас вытянул наушники из кармана на спинке кресла и воткнул штырек в нужное отверстие на подлокотнике. На мониторах, прикрепленных к потолку, замелькали «мошки», затем раздалась знакомая музыка, предваряющая начало шоу, и на экране появился логотип «Око Каина», а затем — знакомое лицо телеведущей. — Приветствую всех! Наверняка вы думаете об одном и том же: «Какой странный отъезд!» — не так ли? Кто-то слегка присвистнул. — А где же фанаты? — спросил женский голос. Хейзел выдержала паузу, словно бы она предвидела и эту реакцию. — Дорогие друзья, знайте, что этот сюрприз — далеко не последний. «Око Каина» — шоу, полное загадок и тайн. Естественно, у нас есть свои маленькие секреты, которые вы будете пытаться разгадать… а есть и общие с вами секреты. В тот момент, когда вы смотрите эту запись, от центрального входа отеля отъезжает кортеж автомобилей. На экране появился план Лос-Анджелеса. — По официальной версии, вы находитесь в этих автомобилях, за тонированными стеклами. — Как это? — не удержавшись, спросил еще кто-то из участников. — Лимузины, — продолжала Хейзел, словно отвечая на этот вопрос, — проследуют к аэропорту, преследуемые сворой папарацци. На плане появилась пунктирная линия, отмечающая маршрут. — Вертолеты будут отслеживать их сверху на протяжении всего пути. Когда машины окажутся в аэропорту, их дверцы распахнутся, и… никого! Вы исчезли! Это будет первый виток интриги. План исчез с экрана. — Прямо шпионский фильм! — прокомментировал Квадратная Челюсть. Хейзел Кейн сделала заговорщическую гримаску — словно в очередной раз угадала реакцию своих слушателей. — Пока пресса и телевидение будут раздувать ажиотаж, вы спокойно продолжите свой путь. Как вы уже знаете, пункт вашего назначения — Лас-Вегас. До сих пор вам было неизвестно, где вы будете жить, но теперь я вам скажу: это место — отель «Мираж». Последние слова вызвали целый взрыв восклицаний. — Вы прибудете туда глубокой ночью. Съемочная площадка — в искусственно созданных джунглях на территории отеля. Это нечто вроде зоопарка, где дрессировщики и фокусники Зигфрид и Рой держали своих хищников, с которыми устраивали представления. Но для съемок мы там все слегка поменяли. Хотя и оставили белых тигров. — Она улыбнулась. — Шутка. Вы будете жить в индивидуальных бунгало с бассейнами и всем остальным, что необходимо для вашего комфорта, разумеется. Стекла в окнах тонированы с одной стороны, и клиенты отеля смогут видеть вас, не будучи увиденными. — Тогда это по-прежнему зоопарк, — проворчал Томас. Телеведущая подняла указательный палец. — Само собой, вам запрещено выходить и как бы то ни было общаться с внешним миром в течение недели съемок. Так что используйте то время, которое вам осталось до приезда, чтобы позвонить своим близким. Скоро вам принесут ужин — подкрепитесь, вам предстоит утомительная ночь. Итак, желаю всем удачи, отдыхайте! Хейзел Кейн слегка подмигнула им на прощание, и экран погас. — Ну и счастье вам привалило! — улыбнулся Фрэнки. Он чуть сбросил скорость и свернул на другую улицу. Томас узнал здание Музея современного искусства с его побеленными известкой стенами, в «индейском» стиле. Затем автобус буквально поскакал по лестнице через улицы Даунтауна. Томас взял выданную ему ассистенткой Шерил колоду карт и распечатал ее. В ней оказалось двенадцать игральных карт. Он вытащил их. На рубашках карт он увидел уже знакомый рисунок: древнеегипетское изображение глаза, окаймленного черными линиями сверху и снизу, — именно таков был логотип реалити-шоу «Око Каина». Затем перевернул карты лицевой стороной. На каждой из них была фотография одного из участников с указанием имени, возраста и профессии. Он рассмотрел первую попавшуюся карту. В уголке были указаны масть и достоинство — туз червей. Лицо на фотографии было детским, подпись гласила:№ 1. Питер Ди Маджио, 10 лет. Ученик, начальной школы.Томас уже собирался подробнее рассмотреть остальные карты, как вдруг его внимание привлек обрывок разговора: — …можешь мне поверить, что этот телеканал постоянно подвергается угрозам террористов, — негромко произнес мужской голос. — «Хоумланд секьюрити»[234] день и ночь стоит на ушах. Еще говорят о постоянных хакерских атаках через Интернет… Отсюда и все эти предосторожности — тайный отъезд, кружение по городу… Молодой человек, произносивший эти слова, выглядел как типичный яппи: круглые очки в металлической оправе, белый воротничок, подстриженные по моде 70-х каштановые волосы. Однако на его галстуке виднелась ярко-желтая физиономия Гомера Симпсона[235], что представляло любопытный контраст с деловым костюмом-тройкой. Томас отыскал его карту среди остальных и прочитал на ней следующие сведения:
№ 3. Виктор Каминский, 28 лет. Программист, начальник отдела.— Что-то ты гонишь, — недовольно сказал Квадратная Челюсть, сидевший в соседнем кресле. Каминский нахмурился. — Слушай, Сеть — это моя работа! Двадцать тысяч, которые мне заплатил «Око Каина», я уже вложил в собственное дело. Торговля через Интернет — это, знаешь ли… — Не врешь? — фыркнул собеседник. — Стало быть, я сижу рядом с компьютерным гением? Каминский слегка расслабился, утратив часть своей напыщенности. — На самом деле я уже имел дело с этими людьми. Сетевыми взломщиками, я имею в виду. Они проникаютна чужие сайты, распространяют свои слухи в новостях. Наверно, возникли и какие-то более серьезные угрозы, отсюда такие меры безопасности… — Этот старый автобус и пустые лимузины ты называешь «мерами безопасности»? Да ну, не пудри мне мозги! Это штучки самого «Ока Каина». Хотят посмотреть, как мы отреагируем. Томас нашел в колоде карту второго собеседника и прочитал:
№ 2. Камерон Коул, 36 лет. Яхтсмен, морской путешественник.Фотография слегка напоминала рекламную. — Эй! — жизнерадостно окликнул всех Фрэнки с водительского сиденья. — У меня для вас тут есть кое-что вкусненькое! Кто-нибудь проголодался? — Он приоткрыл один из бумажных пакетов и с наслаждением вдохнул аромат содержимого. — Кофе и сладости. Кому? — Всем! — воскликнуло миниатюрное экзотическое создание, вырывая из его рук пакет. — Я раздам. А ты лучше смотри на дорогу! Что до этой девушки, Томасу даже не понадобилась карта, чтобы ее узнать, — это была Перл Чан, азиатская секс-бомба. Ее огромные фотографии висели по всему городу. Даже не было смысла спрашивать, зачем ее пригласили в шоу. Если бы Перл Чан в рекламном ролике жевала автомобильную резину, половина мужчин страны тут же помчались бы в автомагазины за новыми шинами. Пирожные и термосы с кофе быстро разошлись среди участников. Все принялись увлеченно жевать, а Перл села в кресло рядом с шофером, держа в руке пластиковый стаканчик. Томас снова принялся изучать седоголового человека. Из всех участников именно этот, пожалуй, в большей степени вызывал его любопытство. Тот маленькими глотками пил кофе, время от времени промакивая губы шелковым платочком. Странный тип. Как будто сошел с какой-нибудь картины девятнадцатого века. Внезапно человек раскашлялся — с такой силой, что русоволосая женщина, сидевшая рядом с ним, приподнялась и постучала его по спине. Только тогда старик откашлялся и выплюнул что-то в платок. Томас снова перебрал карты в колоде.
№ 4. Леонард Штерн, 70 лет. Пенсионер. № 6. Элизабет О’Доннел, 33 года. Домохозяйка.Женщина посмотрела на Томаса. Он заметил, что она тоже украдкой сверяется с картами. Он слегка кивнул ей, потом вернулся к своей колоде и рассмотрел фотографии остальных участников:
№ 7. Нина Родригес, 23 года. Водитель грузовика. № 8. Доктор Карен Уэлш, 26 лет. Интерн, стажируется в области ортопедической хирургии. № 9. Джин Леблан, 51 год. Горничная. № 10. Перл Чан. Манекенщица, топ-модель.Его собственная карта оказалась под номером 5. «Том Линкольн, 37 лет». И дальше лаконичное — «безработный». Он потер лоб, машинально пытаясь разгладить морщины, потом вспомнил слова Хейзел Кейн из видеозаписи, вынул из кармана мобильник и положил на колени. Безработный. Неудачник. Никчемный тип. Вот он кто. Он долго колебался, потом все же набрал номер. — Это дом престарелых «Билтмор»? — Да. — Соедините меня, пожалуйста, с комнатой 305. — Том, уже поздновато… — Пожалуйста, Николь. — Вы ведь знаете, он не понимает, что ему говорят… — Пожалуйста. Это очень важно. Молчание. В окно автобуса были видны длинные цепочки автомобильных огней — словно красноватые блестки на черном бархате вечернего шоссе. Люди возвращались к себе. Домой. — Ну хорошо, — вздохнула Николь. Послышался щелчок переключения, потом кто-то снял трубку другого аппарата. — Папа? — Кто это? — Это я. — Если вы опять собираетесь капать мне на мозги по поводу страховки, то предупреждаю… — Папа, это Том. Твой сын. В трубке послышались отдаленные крики и свист. — Ну давай, врежь как следует! По телевизору шел бейсбольный матч. Томас сделал глубокий вдох и продолжал: — Я в последний раз могу с тобой разговаривать перед долгим перерывом. Я просто хотел сказать, что на сей раз я тебя не разочарую. Ты сможешь гордиться мной. — Да отбивай уже, мать твою! — Я тебя люблю, папа. — Ладно, пока, и хватит уже засирать мне мозги своими байками! Трубку бросили. Томас нажал на клавишу повторного вызова. — Дом престарелых «Билтмор», — снова послышался знакомый голос. — Это опять я, Николь. — Он вас не узнал. Фраза прозвучала не с вопросительной, а с утвердительной интонацией. Все же проще смириться с неизбежностью, когда ее констатирует кто-то другой. — Вы получили мои деньги? Двадцать тысяч? — спросил Томас. — Да. — У него есть все, что нужно? — Он как сыр в масле катается. Спасибо вам за заботу, Том. — Это я должен вас благодарить. — Не за что. Томас отсоединился. Вдали поблескивали огни Эль-Монте. Томас зевнул. Может, выкурить пару сигарет, чтобы убить время? Он решил, что продержится до Барстоу — еще примерно три часа пути. Раньше, во время бессонных ночей, он мог обходиться без сигарет гораздо дольше. Но уж до Барстоу он дотерпит.
Глава 9
СубботаКакое-то неприятное ощущение, все усиливаясь, вторглось в сон Томаса и нарушило его. Томас со стоном потянулся, но ощущение не пропало, и наконец он очнулся от прежнего оцепенения. Он попытался приоткрыть глаза, но безуспешно. Обрывки сна еще мельтешили в сознании. Он стал наблюдать за хаотично мелькающими образами на внутренней стороне век: зеленые мухи, красные лужи крови, черные трупы, желтые значки полицейских… все это как будто проецировалось с сетчатки глаза, где отпечаталось навеки. Он знал, что это психологический феномен, остаточное явление, больше ничего. Он заставил свой дух подняться к вершинам сознания, и призраки вернулись в свои могилы. Теперь он полностью проснулся. Он по-прежнему сидел в автобусном кресле, но легкое покачивание, сопровождавшее движение автобуса, прекратилось — тот стоял. Томас потер лицо ладонями, потом слегка помассировал грудь. Справа, со стороны окна, промелькнула вспышка. Он открыл глаза. Сбоку лился слабый неоновый свет. Это была бензозаправка Mobil. Из всех красных букв на вывеске горела одна О, словно ночник, помогающий стряхнуть остатки кошмарного сна. Томас вытянул ноги и посмотрел на часы. Фосфоресцирующие стрелки показывали двадцать минут первого. Автобус просто остановился, чтобы заправиться. — Где же автострада? — пробормотал он, пытаясь прийти в себя. Он чувствовал себя выжатым как лимон. Кажется, он заснул, когда ехали по шоссе Сан-Бернардино — гораздо раньше Барстоу. Интересно, они уже въехали в Неваду? Во всяком случае, воздух снаружи был раскаленным — Томас убедился в этом, опустив оконное стекло. Он осмотрел окрестности, насколько это было возможно в приглушенном свете фар. Рядом с автобусом, чуть ли не вплотную, стоял старый красный «форд таурус». Но вокруг не было видно ни одной живой души. Только рекламные плакаты на грязных окнах заправочной станции и забитые до краев мусорные урны. Сбоку трепетала на ветру матерчатая вывеска: «Кока-кола от Санта-Клауса». — Что за дерьмовое местечко?! Тут его внимание привлекло какое-то движение. Он прижался щекой к стеклу и увидел два силуэта, размахивающих руками, очевидно споря. В одном из них он узнал Фрэнки, другой, молодой парень в красной куртке, был скорее всего заправщиком. Томас прислушался, пытаясь уловить суть разговора. — Н-нну, п-пожалуйста, ж-жжалко в-ввам, что ли? — проныл заправщик, сдвигая бейсболку козырьком назад. Рыжие пряди беспорядочно свисали вдоль щек, отчего голова напоминала растрепанный стог сена. — Не может быть и речи, — отвечал Фрэнки. — Н-нну о-о-чень вас п-ппрошу… — Нет. — Т-ттолько один а-автограф… Фрэнки хлопнул его по плечу. — Успокойся, парень. Сейчас я с тобой расплачусь, и мы тотчас уедем. — Я п-подменяю б-босса. Об-бычно он сам в-всегда здесь. Старина Д-джордж. Фрэнки вертел в руках стодолларовую купюру, то складывая ее, то распрямляя. — Старина Джордж? — Д-да. Н-но сейчас его н-ннет. Т-так что б-бензин — это м-мой подарок. Я д-даже д-добавлю вам чипсов в п-придачу. Н-нно п-позвольте мне ее ув-видеть! — Кажется, речь идет о Перл, — произнес кто-то за спиной Томаса. Он удивленно обернулся. Никого. — Заправщик ее узнал. Кажется, он в нее влюблен. Томас наклонился с сиденья в проход. Кто-то явно сидел совсем рядом. Это оказался ребенок с какой-то электронной игрушкой в руках, от которой разбегались пятна света что-то среднее между карманным фонариком и лазерной ручкой-указкой. — Привет, Питер, — сказал Томас. Ребенок не ответил. Пятна света исчезли — он выключил игрушку. Потом снял с нее колпачок, под которым оказался наконечник гелевой ручки, и нарисовал на подушечке указательного пальца две точки (означавшие глаза) и ломаную линию — рот. Затем поднял палец, развернув его этой импровизированной физиономией к Томасу. — Привет! — И палец «поклонился». — Привет. Как дела? — Да так… — Ты друг Питера? — Угу. А можно мне задать вопрос? — Конечно. — Ты когда-нибудь боялся, что вот-вот умрешь? Дверь автобуса распахнулась, и внутрь ворвался поток горячего воздуха, неся с собой запахи бензина и каучука. — З-зздорово у вас з-зздесь, — сказал заправщик, входя. Томас увидел в окно, как Фрэнки вошел в небольшое здание бензозаправки и двинулся между стеллажами. Должно быть, настойчивость заправщика пробудила в нем снисходительность. Рыжий парень остановился возле кресла Перл. — П-привет. Я — С-сесил В-вы для м-меня — в-величайшая из в-всех з-звезд! Молодая женщина смотрела на него, полузакрыв глаза. — Я б-бы в-всего лишь хотел п-попросить у в-вас ав-втограф, — добавил он. Перл попыталась встать, но тут же тяжело рухнула на сиденье. — О, черт! — пробормотала она. Казалось, она пьяна Ее длинные ресницы слегка подрагивали. Потом она хихикнула. — Что ж, Сесил, раз уж ты здесь — не мог бы проводить меня в туалет? Мне нужно пописать. И в этот момент подъехал еще один автобус. Его яркие фары пронзали ночь, словно два гигантских глаза Он резко, но бесшумно развернулся, едва не задев «таурус», и припарковался вплотную рядом с ними. Томас, слегка удивленный этим внезапным появлением, ждал, пока водитель выключит мотор, неотрывно глядя на автобус. Ничего. Он чуть приподнялся. Сквозь запотевшее стекло силуэт за рулем автобуса был почти неразличим. Все остальное было погружено в темноту. — Что у них там творится? В этот момент единственная горевшая буква О на неоновой вывеске Mobil затрещала и погасла. Дверь соседнего автобуса открылась. Шофер спрыгнул с подножки и исчез. — Забавно, — сказал Питер. — Их там десять. — Кого? — Пассажиров в том автобусе, — объяснил ребенок, прижимаясь лицом к стеклу. — Столько же, сколько нас. Томас глянул наружу, туда, где стояли заправочные автоматы. Фрэнки нигде не было видно. — Откуда ты знаешь? Там ведь почти ничего не видно. — Вот этого достаточно, чтобы увидеть, — сказал Питер, показывая свою ручку-фонарик. Томас нахмурился. Что-то было не так, но он не мог понять, что именно. Однако чувство тревоги все нарастало. — Точно такой же автобус, как наш, — снова заговорил Питер. — Та же марка, тот же цвет. Даже занавески такие же. Один в один. В этот момент на парковке показался Фрэнки, нагруженный упаковками чипсов. Томас облегченно вздохнул. Он снова посмотрел на соседний автобус. Теперь ему удалось разглядеть пассажиров — их силуэты были смутными, но сосчитать их было можно. В самом деле, десять. Ближайший находился всего в паре метров от него. Томас постучал пальцем по стеклу, чтобы привлечь его внимание. Никакой реакции. — Не слишком-то они оживленные, да? — заметил Питер. Фрэнки с кем-то заговорил. Томас вытянул шею, пытаясь разглядеть его собеседника. — Дай-ка свой фонарик, — попросил он Питера. После некоторого колебания ребенок снял с шеи шнурок, на котором висела ручка-фонарик, и протянул Томасу. Тоненький луч света прорезал темноту и остановился на ближайшем сиденье соседнего автобуса. Лицо пассажира было повернуто слегка в профиль. Одежда на нем была темной и бесформенной. Лицо казалось застывшим, нижняя челюсть отвисла. Глаза были открыты и казались двумя бездонными черными дырами. Труп. Кожа на его руках напоминала корку пирога, который слишком долго продержали в печи. Томас почувствовал, как волосы у него на затылке приподнимаются. — Твою мать!.. Этот тип словно обуглился! Луч фонарика скользнул вдоль салона. — Они все мертвы… Там одни трупы! Питер завопил. Под окном автобуса появился, слегка пошатываясь, какой-то человек. Фрэнки. Наклонив голову, он с недоверчивым видом рассматривал собственную грудь. Оттуда хлестала кровь, заливая пакеты с чипсами. Он разжал пальцы, и чипсы разлетелись во все стороны, словно гигантские снежинки. Фрэнки рухнул на колени и исчез из виду. — Что п-происходит? — спросил Сесил. Перл смотрела на него с идиотской улыбочкой на губах. Все остальные их попутчики спали. Томас потер лицо ладонями. Все это казалось абсолютно нереальным. Когда он опустил руки, то увидел, что в дверном проеме их автобуса появился незнакомый человек. Он был высоким — голова почти касалась потолка Лицо было скрыто капюшоном, напоминавшим саван. — Кто… кто вы? — пролепетал Сесил. Черный провал под капюшоном повернулся к заправщику, потом к Перл. Порывы ночного ветерка раздували полы куртки незнакомца. Томас заметил на нем кроссовки, покрытые слоем пыли, рюкзак за спиной и кожаные перчатки на руках — точнее, одну руку человек держал за спиной, словно прятал в ней что-то. Сесил приблизился. — В-вам задали в-вопрос. К-какого ч-черта в-вы тут… Незнакомец резко ударил его, и Сесил с рассеченной надбровной дугой отлетел к ногам Томаса, рухнул на пол и замер неподвижно. В правом кулаке — которым он нанес удар, — незнакомец сжимал какой-то короткий черный предмет, испачканный кровью заправщика. Он приблизился к Перл. — Нет… прошу вас… — только и смогла она пролепетать. Незнакомец нажал какую-то кнопку на черном предмете, и тот затрещал. Затем он прижал электрошокер к животу молодой женщины, а другой рукой схватил ее за волосы. Так он держал ее несколько секунд, пока она не перестала дергаться, потом отпустил. Неподвижное тело рухнуло на пол, словно мешок с грязным бельем. Потом человек медленно повернулся к двум оставшимся свидетелям. — Питер, отойди назад, — сквозь зубы произнес Томас. — Разбей окно и беги! Ребенок не шелохнулся. Приоткрыв рот, он смотрел на два неподвижных тела на полу и, казалось, был даже не в силах отодвинуться. Незнакомец двинулся вперед. Без всякой спешки. Таких широких плеч не постыдился бы и профессиональный футболист. — Эй, просыпайтесь! — во все горло закричал Томас. — Вставайте, мать вашу! Тут черт-те что творится! — Они тебя не услышат. Человек сдвинул капюшон, под которым оказался шлем-маска с прорезями для глаз и застежкой-«молнией» на месте рта. — Твою мать! — пораженно выдохнул Томас. — Это еще что за хреновина? Незнакомец вытянул руку, и электрошокер ударил прямо в солнечное сплетение Томаса, заставив его согнуться пополам. Он рухнул на пол, задыхаясь, широко раскрыв рот, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха, и между двумя глотками еще успел подумать, что лучше было бы вырубиться, как и остальным. Этот псих даже не активировал свое оружие. Он просто хотел продемонстрировать, на что способен, чтобы напугать противника. И он добился своей цели. — Без фокусов, — сказал незнакомец. — От твоих попутчиков сейчас никакого толку. Томас кашлянул и прохрипел: — Шофер… — Мертв. Человек убрал электрошокер в карман и сорвал со стены огнетушитель — с такой легкостью, словно тот был не тяжелее бейсбольной биты. Питер скорчился в глубине сиденья. — Эй, погоди, — с трудом выговорил Томас. — Давай все же кое-что обсудим… Человек занес баллон огнетушителя над головой. Томас закрыл лицо руками. Раздался страшный грохот. Потом еще и еще. На пол дождем посыпались осколки. Наконец Томас решился взглянуть, что происходит, и слегка раздвинул пальцы. Почти все окна в автобусе были разбиты. — Господи Боже! Да ты совсем рехнулся!.. От удара ногой в грудь у него снова перехватило дыхание. Человек схватил его за воротник, без всяких усилий поднял и швырнул на сиденье. Голова Томаса ударилась о стекло. Черная маска приблизилась к его лицу. Указательный палец человека уперся в его ноющую грудную клетку. — Не поминай всуе имени Господа нашего, Линкольн. Ты и без того уже достаточно оскорблял Его. Человек склонил голову набок. Застежка-«молния» напоминала уродливо перекошенный рот. — Но у тебя есть шанс: ты еще можешь встать на путь истинный. И твои друзья тоже. Он сунул руку в рюкзак и достал оттуда две стеклянные бутыли, обернутые пропитанной бензином тканью. Затем развернул ткань. — Вы террорист? — прошептал Томас. Вместо ответа человек щелкнул зажигалкой. Пламя мгновенно охватило первую бутылку с «коктейлем Молотова». Он швырнул ее сквозь разбитое окно — прямо на асфальт перед бензозаправкой. От взрыва содрогнулся весь автобус. Рекламные плакаты буквально смело с окон. Одна из шин «тауруса» взорвалась, отчего в машине пронзительно завыла сигнализация. Человек обернулся к другому автобусу и швырнул в него вторую бутылку — она разбила окно и взорвалась внутри. Сноп пламени осветил трупы внутри салона. Оно распространилось с огромной скоростью, охватывая черные силуэты, которые, казалось, танцуют какой-то жуткий танец. — Пора ехать, — сказал человек в маске. По его куртке скользили отблески пламени. Он склонился к Томасу и снова вынул из кармана электрошокер. «Молния» на маске поблескивала, словно серебряный клинок. — Да не убоишься никакого зла, — прошептал он. Электрошокер издал слабый треск, и все тело Томаса затряслось в неконтролируемых спазмах, словно бы все его мускулы решили вдруг двигаться сами по себе. Он пытался выстоять. Не сдаваться. Сопротивляться боли. Но борьба была тщетной. Наконец очередной разряд, более сильный, чем предыдущие, заставил его потерять сознание. В последний момент он почувствовал, что даже признателен за это.
Глава 10
Во сне он видел огромный солнечный диск, опускающийся за горизонт. Предзакатный свет окрасил горы широкими разноцветными полосами. Оранжевые гребни, темные впадины — все вместе напоминало шкуру тигра. Он смотрел на них сквозь жаркое марево, наблюдая, как они делаются все тоньше и наконец исчезают, неожиданно превращаясь в набедренные повязки и покрывала, колышущиеся на ветру. Люди. Томас хотел вытереть глаза, но был не способен даже шевельнуть пальцем. Толпа приближалась. Множество людей с серьезными лицами, на которых были заметны слезы и читались упреки. Они окружили его, не говоря ни слова. Он с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться самому. У него не было мужества это вынести. Стыд, боль… Это ведь не его вина, что все так обернулось… За что же его так наказывают? Он снова попытался пошевелиться, но достиг лишь того, что боль усилилась. Конец был близок. Сквозь дыры от гвоздей в его руках и ногах кровь постепенно уходила из его тела. Клейкая жидкость стекала вдоль креста, прочерчивая на нем извилистые линии и скапливаясь в небольшие лужицы у его подножия. Он услышал слева от себя стон и повернул голову. Рядом с ним был еще один человек. Тоже распятый. — Или, Или! Кама савахфани? Он сильнее повернулся, натянув свои путы, чтобы лучше видеть. Человек был невероятно худым, и кожа его была бледной, как у мертвеца. Голову его венчал терновый венец. Там, где шипы впивались в кожу, виднелись крошечные ранки, которые облепили мухи. Все тело было покрыто синяками, недавними шрамами и засохшей кровью. Томас еще услышал, как человек прошептал: — Прости им, Отче, ибо не ведают, что творят… Затем человек повернул голову, и Томас внезапно увидел его лицо совсем близко. На лице была улыбка. Растрескавшиеся губы раздвинулись, обнажая почерневшие зубы. Сожженная кожа свисала лохмотьями. Глаза были похожи на две черные дыры. — Ну что, доктор Линкольн, — проскрипел голос мертвеца, — может, сигаретку?Томас закричал. Рубашка была влажной от холодного пота. Он попытался сесть, но грудь пронзила резкая боль. Он лежал на каком-то дощатом настиле — спина и поясница ощущали неровности и выступы грубо обструганного дерева. Неподалеку слышались знакомые голоса. Он попытался успокоиться. Он не был мертв. Уже одно это было чертовски хорошо. Над ним склонилось улыбающееся лицо. — Доктор Линкольн? Человек держал в руке зажигалку Хейзел Кейн и пачку табака. Легкие морщины на его лбу сбегали к вискам и исчезали под завитками волос цвета слоновой кости, благоухающих жасмином. Верхние пуговицы его ослепительно белой рубашки были расстегнуты, что позволяло увидеть мускулистый загорелый торс. В мочке правого уха сверкал бриллиант. — Как насчет сигареты? — спросил он, встряхнув пачкой. — Прикурить вам? — Отдайте мне мой табак, — проворчал Томас. — И зажигалку тоже. Меня приводит в ужас одна мысль о том, что кто-то роется в моих вещах, когда я лежу мертвый. Улыбка на лице человека стала еще шире, обнажив безупречные зубы. — Мертвый? Нет, слава богу, вы вполне себе живы, старина! Мы, конечно, сейчас не там, куда направлялись, но, по крайней мере, все живы! В мозгу Томаса заметалось множество вопросов. Он поднял глаза. Ангелы-хранители наблюдали за ним с потолочной фрески. Они улыбались и перешептывались, словно потешаясь над его незнанием. Томас огляделся. Это была маленькая часовенка в испанском стиле. Одно из тех мест, которые всегда вызывали у него отвращение. Он порвал с религией в возрасте десяти лет, в тот момент, когда брат Хосе положил ему руку на бедро во время занятий по катехизису. Он тогда был уличным мальчишкой, вспыльчивым и умевшим постоять за себя. Брат Хосе получил коленом по яйцам. После этого Томас забросил уроки катехизиса и вместо них обычно ходил в залы игровых автоматов Эль-Пуэбло — лос-анджелесского квартала мексиканских иммигрантов, где он тогда жил с отцом. Брат Хосе так никогда и не сказал его отцу о постоянных прогулах. А Томас стал настоящим асом в Pacman. Он посмотрел в окно часовни (стекол в раме не было). Небо сияло ослепительной синевой. Солнечные лучи заливали ангелов на стенах и потолке, а также с полдюжины людей, спавших лежа на спине на полу нефа и похожих на собственные надгробия. — Давно мы здесь? — спросил Томас. — Понятия не имею. Но, без сомнения, много часов, — отвечал старик. — Сейчас уже полдень. — А вы давно очнулись? — Минут десять назад. В центральном проходе между рядами скамей невысокая худенькая девушка с мальчишескими чертами лица, коротко стриженная, разговаривала с Камероном Коулом. Коул, как и раньше, был похож на живую рекламу «Проведите отпуск на Гавайях!». На нем была цветастая рубашка и белые шорты. В руках он с силой мял резиновый мячик — очевидно, для накачки мускулов. Впрочем, они и без того были идеальными. Изредка оба собеседника повышали голос, очевидно, от переизбытка эмоций. Томас указал на девушку и спросил старика: — Это она вам сказала, что я врач? — Да Доктор Карен Уэлш сказала, что нам повезло. Не то чтобы я целиком и полностью разделяю это мнение, но два врача среди нас в нынешних обстоятельствах — это все же слегка обнадеживает. — Я больше не врач и не желаю иметь ничего общего с этой женщиной. Что касается нынешних обстоятельств, я скажу, что я о них думаю, когда они хоть немного прояснятся. Он оперся на локоть, не обращая внимания на боль, и попытался приподняться. Затем повернулся на бок. Ощущение было такое, что его тело опрокинулось в пустоту. Старик подхватил его и помог ему сесть. Увидев, на чем он лежал, Томас процедил сквозь зубы ругательство. Это не был стол или деревянные козлы, как он раньше подумал. Это был церковный алтарь. — Что за дерьмовые шуточки?! Его голос гулко разнесся под церковным сводом, привлекая внимание уже очнувшихся. — Хороший вопрос, — ответил старик с надушенными волосами. — Они как раз об этом говорят. — И он кивнул на Коула и Карен. Последняя вызывающе выпрямилась, уперев руки в бедра. Что касается Коула, он, казалось, раздумывал: извиниться перед ней или придушить? Чуть поодаль от них держался Питер, совершенно безразличный к этой сцене. Стоя на куче щебенки и строительного мусора, он, казалось, полностью был погружен в созерцание мадонны, написанной аляповато-яркими красками. Томас кивнул ему, но ребенок этого не заметил. — Да, кстати, — снова заговорил старик, — я забыл представиться: Леонард Штерн. «Штерн» — это «звезда» по-немецки. Моя мать родом из Берлина, она эмигрировала в войну, но заставила всех своих детей поклясться, что они сохранят фамилию и приверженность еврейским традициям. Однако я никогда их не придерживался, а все друзья называют меня просто Ленни. Жизнь — забавная штука, верно? Старик протянул Томасу руку, и тот, ухватившись за нее, встал на ноги. Затем сделал несколько шагов. Ноги подкашивались, но идти он мог. Он похлопал себя по груди, ощупал затылок, осмотрел порезы на руках и черные следы на предплечьях. Если не считать сломанного, судя по всему, ребра, а также того факта, что он чувствовал себя как вылезший из могилы зомби, больше ничто не внушало серьезных опасений. — Томас Линкольн, — представился он в свою очередь. — Можете называть меня Том, или Линкольн, или как хотите, мне плевать. Спасибо вам за помощь, но сейчас я хотел бы убраться отсюда. То, что произошло прошлой ночью, явно не было предусмотрено сценарием. Я не знаю, как руководство шоу будет из этого выпутываться, но обещаю вам, что я этого так не оставлю. Если эти придурки не способны даже обеспечить нашу безопасность, то я не собираюсь… — Ничего не получится, — перебил его Ленни. Томас в этот момент положил пачку табака вместе с зажигалкой во внутренний карман пиджака и обнаружил, что больше ничего там нет. Мобильник, деньги и документы исчезли. — Простите? — переспросил он. — Отсюда не получится уйти. Томас пристально взглянул на Штерна. У того тоже были порезы на руках. Кроме того, были заметны пузыри от ожогов. — Хорошо, — медленно заговорил Томас, не отрывая глаз от собеседника. — Тогда объясните мне пару вещей, Леням. Кто обчистил мои карманы? И как получилось, что у нас с вами совершенно одинаковые отметины на руках? Ожоги, по большей части. Первой и второй степени. Старик выдержал его взгляд. — Я видел еще в автобусе, как вы скручивали сигареты. Мои остались в багаже. Я взял у вас табак и зажигалку, больше ничего. Я не собирался вас обворовывать — просто скрутить себе сигарету, да и вам заодно. — А что насчет ожогов? Штерн поколебался. — Боюсь, мой ответ вам не понравится. — Все-таки ответьте. Тут послышался звонкий хлопок — Карен отвесила Коулу пощечину. Прежде чем он успел ответить, она вцепилась в его рубашку и принялась пинать коленом, стараясь попасть в низ живота. Оскорбления сыпались градом, пыль стояла столбом. Ленни поспешил к ним, чтобы разнять. — Эй, может, вы оба успокоитесь? Коул шумно дышал. Он опустился на скамейку, поправил рубашку и вытер руки о шорты. — Эта сучка меня ударила! Предупреждаю, что в ее же интересах — побыстрее извиниться. Иначе она об этом пожалеет. — Мне не о чем жалеть, — прошипела Карен. — Я собиралась объяснить тебе одну важную вещь, а ты не придумал ничего лучшего, чем хватать меня за сиськи! А вещь такая: нужно быстрей отсюда выбираться, если мы не хотим здесь подохнуть! Постарайся как-нибудь вместить это в свой мозг примата — надеюсь, по размеру он все же больше, чем дырка в заднице? Коул попытался встать, но Ленни удержал его. — Почему «подохнуть»? — вмешался Томас. — С чего это взбрело вам в голову? Все одновременно обернулись к нему. Молодая женщина презрительно улыбнулась. — Все в порядке, похмелье выветрилось? Хорошо хоть, вы не заблевали все кругом… Напоминаю вам, что мы как-никак в церкви. Томас уже открыл было рот, но Ленни опередил его: — Послушайте, доктор Уэлш, не стоит так говорить при ребенке. — Он кивнул на Питера, который наблюдал всю эту сцену с пристальным вниманием. — Кажется, вы слишком разволновали нашего юного спутника. Коул сплюнул. — Да, это наверняка из-за нее! Этот мальчишка до сих пор не произнес ни слова. Попробуйте у него что-нибудь спросить, и убедитесь: он вас как будто не слышит! Эти ребята с телевидения — полные психи! Не удивлюсь, если и мы такими станем. — Камерон, ты настоящий мудак! — заявила Карен. — Мы должны объединиться, чтобы выбраться отсюда. Такими действиями, как твои, этого не достичь. К тому же в любом случае заботиться о Питере — не твое дело. Это поручено мне. — Как? — не удержался Томас. — Это же я должен был делать… Карен обернулась к нему. — В последний момент Хейзел Кейн изменила свое решение. Надо полагать, вы оказались не на высоте. Она вам разве не сказала? — Карен повернулась к Ленни. — Послушайте, объясните ему ситуацию. Камерона я забираю с собой. Приведите в чувство остальных, и пусть они выходят на улицу за нами следом. У нас не так много времени. Томас, стиснув зубы, смотрел им вслед. Он порылся в кармане и достал пачку табака. В течение пары минут он не произносил ни слова. С трудом подавляя ярость, он скрутил две сигареты и протянул Ленни менее помятую. Потом зажег свою и осторожно затянулся. Тут же все его тело сотряс приступ кашля. Он сделал еще одну попытку. Тот же результат. — Дерьмо! Он швырнул сигарету на пол и раздавил ее ботинком. — Вот уж поистине дерьмовый денек выдался! Мочевой пузырь тоже давал о себе знать. Как хорошо было бы сейчас принять душ, смазать ожоги и порезы и раздавить бутылочку виски… К тому же недавний кошмар разбудил в нем старые воспоминания. Страх. Чувство вины. И то и другое у него не было никакого желания усугублять. Он сунул руки в карманы, чтобы Ленни не заметил, как они дрожат, и указал подбородком на алтарь. — Что за хренотень здесь вообще творится? Старик некоторое время молча курил, затем ответил: — Я знаю не больше вашего. Я помню, как мы ехали, потом я заснул и проснулся здесь. А я-то мечтал об изысканном завтраке с шампанским… Томас нахмурился. — Так вы не помните бензозаправку? И другой автобус? — Нет. — Психа с электрошокером? Взрывы?.. На лице старика читалось искреннее изумление. — Не знаю, о чем вы, но, кажется, все еще серьезнее, чем я предполагал… Признаться, я питал надежду, что все произошедшее с нами — это инсценировка, часть общего сюжета… Томас и сам об этом думал. Однако воспоминания о прошлой ночи были слишком яркими. Он машинально растер ноющую грудь. — Расскажите то, что знаете. — Доктор Уэлш проснулась первой. Она случайно наступила на меня, и я оказался вторым. Потом она осмотрела всех остальных, проверила у них пульс, сказала, что с ними все в порядке. Мы с ней выглянули на улицу. Мальчик и тот тип, Коул, очнулись еще минут через пять. Карен почти сразу же начала с ним спорить. Что было дальше, вы сами видели. — Пойдемте, выйдем. Я хочу найти кого-нибудь из тех, кто за это отвечает… Ленни слегка покусал губу. — Боюсь, это сложно. — Посмотрим. Если поблизости окажется хоть один из ассистентов «Ока Каина», я его из-под земли достану. Мне страшно хочется надрать кому-нибудь задницу. И, не дожидаясь ответа, Томас направился к выходу. Проходя мимо окна, он на мгновение оказался в луче света и машинально отметил, что на улице гораздо жарче, чем внутри. Воздух был буквально раскален. Он продолжал идти, не обращая внимания на все тревожные сигналы, которые посылали ему его собственные органы чувств, словно лихорадочно пульсирующие лампочки на приборной доске. Он пытался не обращать внимания на запах гари, висевший в воздухе. Пытался не думать о ночных воспоминаниях, боли в груди и порезах на руках. У него за спиной по-прежнему спали люди — участники реалити-шоу, которые надеялись, что проведут целую неделю, купаясь в роскоши и улыбаясь в телекамеры. Пытался забыть о месте, в котором находился. Наконец он распахнул дверь. Волна жара ударила по нему почти с физической ощутимостью — словно кто-то неожиданно ткнул его в солнечное сплетение. Ослепленный ярким светом, он заслонил глаза ладонью. Пейзаж казался слегка расплывчатым из-за висевшего в воздухе марева. Вонь бензина и горелого металла была удушающей. Ошалело моргая, Томас смотрел на зубчатую линию отдаленных холмов, на серые камни с острыми, словно лезвия, вершинами и десятка два полуразрушенных строений, похожих на гигантские надгробия на обочине проселочной дороги. Дальше не было ничего. Пустыня. Голая земля под раскаленным до белизны небом. И у самой часовни, возле нижних ступенек — слабо дымящиеся останки сгоревшего автобуса. Почерневший обугленный каркас.
Глава 11
― Черт, видимо, авария… Карен Уэлш вглядывалась в горизонт с верхней ступеньки часовни. Камерон, сидя на три ступеньки ниже, с ожесточением мял в пальцах какой-то крошечный предмет. — Скорее всего, авария, — повторила Карен. — Но нам еще повезло, все остались живы. Теперь нужно действовать. Иначе эта жара нас убьет. Камерон ожесточенно захлопнул крышку своей «нокии». — Вот же шведское дерьмо! Эта чертова игрушка мне обошлась чуть ли не по цене домашнего кинотеатра, а толку от нее… — Финское, — поправила Карен. — Что? — «Нокия» — финская марка. Вы перепутали с ИКЕА. И ваш телефон тут ни при чем. Я проверила свой. Тут нет сети. Томас дошел до дороги. Его окутывал горячий воздух, такой густой, что ему казалось, будто он окунулся в горячую ванну. От его шагов над растрескавшейся землей поднималась сухая пыль. Он обошел автобус Средняя часть — в том числе и кресло, в котором он сидел несколько часов назад, — была полностью сожжена. Только водительское кресло и задние сиденья, почти не пострадали. Состояние корпуса достаточно красноречиво свидетельствовало о перипетиях последнего маршрута. Томас представил, как охваченный пламенем автобус выезжает с заправочной станции и едет, почти не разбирая дороги, пока наконец не опрокидывается на обочину в этом Богом забытом углу. Вопросы вихрем роились в его голове. Кто вел автобус все это время? Как спящим пассажирам удалось спастись и добраться до церкви? На каком расстоянии отсюда находится заправочная станция — или по крайней мере ее останки, поскольку она, безусловно, сгорела. И что стало с тем психом, который на них напал? Идет ли речь о теракте или о чем-то другом? Вопросы множились, он мог бы задавать их десятками. Но один из них особенно не давал ему покоя: почему они все еще живы? Он пнул ногой колесо. — Ублюдок! Камерон поднял голову. — Кто? — Если вы о шофере, — заметила Карен, — то Фрэнки все равно вас не слышит. — Да какой к черту Фрэнки! — выкрикнул Томас. — Вы что, вообще ничего не помните? Фрэнки мертв! Тот свихнувшийся урод его застрелил! Ответом было всеобщее молчание. — Эй, вы меня слышите? — Я ничего не знаю об этом, — ответил Камерон. — Но раз уж вы в курсе событий, может, расскажете нам? — Линкольн, вы хорошо себя чувствуете? — спросила Карен, приблизившись к нему. В дверном проеме показалось яркое пятно — красная спецовка. Сесил, парень с бензоколонки, пораженный увиденным зрелищем, провел рукой по лбу и по рыжим волосам Глаза его стали размером с бильярдные шары. Он смог лишь произнести: — Т-твою м-мать!.. И рухнул на ступеньки без сознания.Карен привела его в чувство меньше чем за минуту. Она уложила его на спину и слегка приподняла его ноги, чтобы кровь прилила к голове. Молодой человек пришел в себя, на лицо вернулись краски. Потом она ущипнула его сквозь куртку за сосок. — П-полегче, — проворчал Сесил. Он провел рукой по разбитому лбу. На пальцах осталось немного крови. — Б-боже мой, я ранен! Я п-потерял в-всю к-кровь! — У вас просто рассечено надбровие, — сказала Карен. — Абсолютный пустяк. Ее умелые пальцы быстро ощупали лицо Сесила. — Никаких переломов лицевых костей. В ушных проходах — ни капли крови. — Она слегка оттянула ему веко. — Зрачки симметричные, на свет реагируют. — Э… — Помолчите. Она ощупала его шейные позвонки, потом осторожно приподняла ему голову, обхватив ладонью затылок. — Никаких неврологических признаков. — Что она говорит? — беспокойно спросил заправщик, обращаясь к остальным. — Не дрейфь, — ответил Томас, — все нормально. Молодой человек сел. — К-как я з-здесь оказался? — Я вижу только одно объяснение, — ответил Томас. — Поскольку ты был с нами в автобусе, тот психопат прихватил заодно с нами и тебя. Камерон недоумевающе сдвинул брови. — Какой психопат? — Этот молодой человек вам все расскажет. Он видел спектакль из первых рядов. Сесил, казалось, испытывает сильное замешательство. Глядя на свои разбитые часы, он пытался что-то сказать, но из горла вылетали лишь невразумительные отрывистые звуки. Камерон положил руки ему на плечи. — Успокойся, приятель. Сначала расскажи, кто ты и откуда взялся? Заправщик глубоко вздохнул и наморщил лоб, отчего тот стал похож на поверхность воды, тронутую рябью. Потом усиленно заморгал, словно бы это действие подстегивало мыслительный процесс. — С-сесил м-меня з-зовут. Я р-работаю на заправке, н-начальником т-там м-мой з-земляк. И-иоанн. — Иоанн? — Д-да, его з-зовут как ап-постола. З-заправка в Н-неваде, на федеральном ш-шоссе номер п-пятнадцать. Н-на самой границе штата. — Так, — сказал Камерон, — это уже что-то. — И улыбнулся Карен. — Вероятнее всего, мы все-таки в Неваде. — Потрясающее умозаключение, — прокомментировал Томас. Камерон не ответил. Он рассматривал часы заправщика. — Трындец твоим часам. — П-похоже на то. — Стрелки показывают час десять. Что тогда произошло? — П-понятия не им-мею. — Ну же, сосредоточься! — настойчиво сказал Камерон. — Очень важно это вспомнить! Итак, час десять ночи. Что ты делал в то время? — Я… смм-мотрел б-баскетбол по т-телику. «Лэйкерз» против «Кельтикс», финал НБА, сезон 84/85. К-карим Абдул-Д-джаббар поймал мяч при отскоке, пересек площадку и попытался его з-заб-бросить… А, в-вспомнил! К-как раз т-тогда и под-дъехал в-ваш ав-втобус! — Ты заметил что-нибудь странное? Слышал кого-нибудь? — Н-нет. Я з-залил в-вам полный бак, п-поболтал с-с шофером… П-потом я, к-кажется, п-поскользнулся и п-потерял с-сознание… Томас гневно выпрямился. — Неправда! Этот тип лжет или у него память отшибло! Там был еще другой автобус! И сожженные трупы внутри… — Т-трупы?.. — На нас напал какой-то тип! Ну давай, вспоминай же! Томас мельком взглянул на Карен. Она внимательно слушала его, дожидаясь, пока он закончит. — У него шок, но он должен вспомнить те события. Вы же хирург, вы должны знать, что на это может понадобиться время. — Послушайте, — вмешался Камерон, — я точно не знаю, кто именно из вас в шоке. Но, кажется, этот парень действительно больше ничего не знает. Очевидно, произошла авария. Фрэнки оставил нас здесь и ушел за помощью. Вот и все. По-моему, все очевидно. — Да хрен тебе — «очевидно»! — Линкольн, вы начинаете меня раздражать. — Хватит! — резко сказала Карен. — Усмирите свои эмоции, джентльмены! Ваши гипотезы, конечно, замечательны, но ничего не меняют в ситуации. А ситуация следующая: мы в заброшенной деревне посреди пустыни. Без всяких средств связи. Наш автобус сгорел, и все наши вещи вместе с ним. Сейчас только полдень, а температура уже плюс 35, и будет еще расти. Если мы как можно скорее не отыщем воду, нам придется плохо. В первую очередь это касается Питера и наиболее пожилых из нас… Она кивнула на Штерна, который в этот момент показался на пороге часовни. Он приложил руку к глазам, защищая их от солнца. Его лоб блестел от пота. — Благодарю вас за заботу, мадемуазель, — произнес он, — но надеюсь, я пока еще ни одной ногой не стою в могиле. Камерон скрестил руки на груди. — Хорошо, так что мы делаем сейчас? Карен немного поразмышляла. — Прежде всего нам нужно выжить. Мы в необитаемом поселке у подножия холма, на границе пустыни. Но, может быть, в поселке есть вода. А возможно, и люди. Нужно попытаться их найти. Она указала на Камерона. — Вот ты и пойдешь со мной, мистер Большие-Мускулы-Маленькая-Голова. Но не вздумай снова меня лапать! Камерон кивнул, на сей раз воздержавшись от каких-либо замечаний. Она повернулась к Сесилу. — Вы тоже можете принести пользу, раз уж вы здесь. Возьмите себе кого-нибудь в помощь и осмотрите то, что осталось от автобуса. Может быть, что-то из наших вещей уцелело. Осмотрите место шофера и багажные отсеки. Поищите аптечку, радиоприемник, какие-нибудь инструменты — все, что может пригодиться. Сесил кивнул. — Что касается вас, Том… — Меня? — Да. Как я уже говорила, сейчас нам нужно на время забыть о наших прежних личных разногласиях и сосредоточиться на гораздо более важных вещах. Итак, я поручаю вам присматривать за теми, кто остается здесь. — Поручаете? — Найдите для них убежище от жары. Я осмотрела их, но довольно поверхностно. Убедитесь, что с ними все в порядке. Мы с Камероном будем отсутствовать не слишком долго. — Это все? Может, мне еще устроить для них какой-нибудь развлекательный конкурс, чтобы скоротать время? — Почему бы нет? — ответила Карен, презрительно улыбнувшись. — Если это все, на что вы способны… Томас окинул ее пристальным взглядом. Хрупкая темноволосая женщина была на две головы ниже его и весила, должно быть, в два раза меньше. Он вспомнил о подростковых бандах, к одной из которых некогда принадлежал и сам, и об их драках по вечерам на пляжах Санта-Моники. Такую вот девчонку в любой из этих драк уложили бы с первого удара… Большой-Рот-Маленькие-Ручонки, если воспользоваться ее же стилем. Он ничего не ответили, повернувшись, направился к часовне.
Глава 12
Ее первая мысль была о детях. Даже прежде чем убедиться, что она сама не ранена, Элизабет машинально сунула руку в сумочку и нащупала прохладную гладкую поверхность фотографии. Вынула ее. Ник, Алекс, Тина. Плещутся в бассейне. Смеются. С ними ничего не случилось! Слава богу, с ними все хорошо! Элизабет прижала поляроидный снимок к груди. Я жива. С моими детьми все в порядке. Они не здесь. Они не попали в аварию. Перед глазами замелькали картины из прошлого. Она увидела автомобиль, буквально смятый в гармошку на обочине шоссе. Это выглядело почти комично — словно кто-то выбросил на обочину скомканную бумажную обертку. Если бы только внутри автомобиля не находился Шон, ее муж, истекающий кровью. В отдалении виднелся тридцатитонный грузовик, почти невредимый. Двое водителей курили рядом с ним, в то время как ребята из аварийной дорожной службы пытались вскрыть дверь автомобиля, вооружившись дрелью, соединенной с компрессором. Элизабет отчетливо помнила звуки — равномерные «вздохи» компрессора и скрежет металла. Напрасный труд. Ее муж был мертв — металлический осколок пронзил его голову насквозь, и мозги были размазаны по подголовнику кресла… Только его сердце каким-то чудом продолжало биться. Поэтому труд спасателей оказался ненапрасным: уцелевшие органы были вынуты из его тела и отправлены в клинику, чтобы можно было пересадить их кому-то другому. Спасти чью-то другую жизнь. Ибо жизнь Шона была закончена. Детей не было в машине. Они дома. В безопасности. Какая ужасная мысль! Элизабет устыдилась ее. Даже сейчас она не могла избавиться от того давешнего стыда. Она убрала фотографию, притянула к груди колени и обхватила их руками, чтобы унять дрожь. Затем оглядела часовню. Осыпавшаяся штукатурка на стенах, пыльные витражи, дверь исповедальни, державшаяся на одной петле… Она сидела в центре нефа, прямо на полу, если не считать чего-то вроде пледа, который кто-то подложил ей под спину, пока она спала. — Привет, Бет. Она подняла голову. Это была Нина Родригес. — Хорошо спалось? Не слишком много кошмаров? Ее тон был слегка ироничным, но улыбка — искренней и доброжелательной. — Да, все в порядке, — пробормотала Элизабет. В руках у маленькой латиноамериканки были пластиковый пакет, набитый скомканной одеждой, и два полуобгоревших чемодана, связанных веревками. Кое-что из одежды упало на пол. Элизабет узнала одно из своих платьев. — Как тебе мое пончо? — спросила Нина, указывая на шерстяную вещь, на которой сидела Элизабет и которую она вначале приняла за плед. — Неплохая вещица, да? — О… это твое?.. — Я его купила в Канкуне[236]. Сувенир из отпуска. Очень сексуально выглядит — особенно если под него ничего не надевать. Но я ни разу так не делала. — Ты переносишь вещи?.. — Мы переносим. Вот уже два часа этим занимаемся, пока ты дрыхнешь. Подожди-ка, не вставай… Нина отнесла чемоданы в общую кучу разнообразных вещей, громоздившуюся у входа в часовню, и вернулась, отряхивая руки. — Черт, все провоняло бензином! — Что происходит?.. — Разбираем уцелевшее шмотье. Это нужно делать внутри, потому что снаружи адская жара. То есть если хочешь превратиться в блинчик буррито — там для этого самое место, но меня пока что-то не устраивает такая идея… Элизабет уже собиралась задать очередной вопрос, но Нина, догадавшись, опередила ее: — У тебя за спиной. Элизабет обернулась и невольным жестом поднесла руку к щеке. Можно было подумать, что неподалеку произошло крушение самолета. Весь пол вокруг алтаря был завален вещами. Полуобгоревшая одежда, покореженные чемоданы, раскрытые сумки, туалетные принадлежности — все вперемешку… Такой же хаос царил везде, где прежде было свободное пространство. Теперь оно было разделено на три сектора, огороженных опрокинутыми набок скамейками. Элизабет не могла поверить своим глазам. Это… это багаж ее попутчиков? — То, что справа, уже ни на что не годится, — объяснила Нина. — То, что слева, еще можно использовать. А то, что в середине, еще не рассортировали. «Серединой», по сути, был алтарь. К нему вели три ступеньки, заваленные раскрытыми чемоданами, похожими на пустые раковины, — выпотрошенными и почерневшими. На верхней ступеньке Виктор Каминский — волосы всклокочены, галстук с Гомером Симпсоном перекинут через плечо — возился с кожаной сумкой, закрытой на крошечный замок, с которым он пытался справиться с помощью перочинного ножа. — Эй, Вик! — окликнула Нина. — Не трать время, он уже покойник! Каминский поднял голову и вытер пот со лба. — Очень смешно! — Кроме шуток, как там у тебя дела? — Зашибись. Не считая одного — мой ноутбук в этой сумке, она на замке, а ключ я потерял. Сумка чертовски дорогая, из кожи новорожденного теленка — высший класс! Так что я не позволю никому другому попытаться ее открыть. Он закашлялся, потом снова вернулся к прежнему занятию. — Черт, тут до хрена пыли! — проворчал он. Нина слегка дернула Элизабет за рукав. — Нет, ты только послушай его! «Зашибись!», видите ли. Вот они, акулы финансового мира! Настоящие гангстеры в костюмах-тройках! Дай им только алтарь и жертвенный нож — и они запросто смогут совершать человеческие жертвоприношения! Справа от Каминского Джин Леблан изо всех сил старалась обвязать набитый чемодан веревкой, заталкивая вещи внутрь ударами кулака. Вид этой огромной, колышущейся и потеющей громады был впечатляющим. Элизабет поняла, что речь идет о вещах, которые не слишком пострадали и еще могут послужить. Она невольно подумала о том, что ее собственный багаж наверняка точно так же выпотрошен и все интимные предметы разложены на всеобщее обозрение. Словно обнажены. Да, скорее всего так и есть. Что она должна была думать по этому поводу? Ничего, ответила она сама себе, удивляясь своей собственной реакции. По сути, все вещи, что раньше принадлежали ей, теперь были частью прошлого. Новая жизнь началась с того момента, когда в ее дом явились рекрутеры шоу «Око Каина». С тех пор она стала чем-то вроде транзитного багажа и сейчас, подобно спасенным вещам, ждала своей дальнейшей участи в сортировочной зоне. Ждала свой второй шанс. Джин Леблан подняла голову. — О, наша Барби проснулась! Огромная негритянка подняла чемодан, сделала несколько шагов и уронила чемодан чуть ли не под ноги Элизабет. — Упс, извини, Барби. — Почему вы меня так называете? — Да потому, что ты вылитая кукляшка Барби, вот почему! И потому что тебя нельзя было беспокоить, пока ты дрыхнешь. Надеюсь, позволишь мне отдохнуть пару минут? И не дожидаясь ответа, Джин плюхнулась мощными ягодицами на чемодан. — Послушай, я тебе расскажу одну историю из жизни. Однажды, когда я работала в казино «Эм-гэ-эм Гранд», я видела одного знаменитого певца. Он не мог играть в рулетку, прежде чем ему не приготовят целый арсенал: маленький столик, на нем — персональная пепельница, ваза с апельсинами и восемнадцать бутылок минеральной воды, расставленных по линеечке и откупоренных. Ни одной больше или меньше. Когда кто-то из официантов случайно задел этот священный алтарь и из бутылок выплеснулось несколько капель минералки, тот тип велел, чтобы заменили все — апельсины, пепельницу, бутылки… все целиком. — Это вы к чему? — К тому, что можно еще терпеть капризы человека, если он звезда. А вот ты — ты никто. Так что сейчас ты встанешь и поможешь нам разгребать все это барахло, вместо того чтобы изображать умирающую. Элизабет покраснела. — Да, конечно. Вы могли бы просто мне сказать, что… Джин порылась в карманах своей зеленой рубашки, напоминающей парус, вынула оттуда лакричную палочку и с вызывающим видом захрустела ею. — Оставь ее в покое! — вмешалась Нина. — Ты видишь, она еще не отошла от шока! Джин обвиняющим жестом вытянула палочку в ее сторону: — Родригес, когда еще понадобится твое мнение, я дам тебе знать. Палочка переместилась в сторону Элизабет и оказалась у нее чуть ли не перед носом. — Позволь, я тебе кое-что скажу, О’Доннел. Может быть, в твоем деревенском захолустье тебе достаточно было лишь чуть-чуть скривить губки, чтобы нагнать страху на весь свой курятник. Но только не здесь. И не со мной. — Я не понимаю… — Тогда объясню: не рассчитывай, что с тобой тут будут церемониться! Только из-за того, что я работала горничной, я не собираюсь тут заботиться о твоих шмотках, таскать твои чемоданы и подтирать тебе задницу! Ты, как и все мы, оказалась в этом гребаном дерьмовом раю, так что изволь приниматься за работу, и поживей! С этими словами Джин поднялась и, чертыхаясь, потащила чемодан дальше. — Что на нее нашло? — спросила Элизабет. — Он ей велел заняться вещами нашей местной звезды — Перл, которая плохо себя чувствует, а заодно и твоими, и не будить тебя. Настоял на этом со всей категоричностью. — Кто «он»? — Он. И молодая женщина указала на низкую дверь в глубине церкви. — Он ждет тебя там, в ризнице. Сказал, чтобы ты пришла туда сразу как проснешься.Глава 13
Она наклонилась, чтобы не стукнуться о притолоку, и вошла в тесную комнатку. Подняв глаза, она увидела, что потолок высокий, словно в крепостной башне. Птица, сидевшая наверху, на колокольной перекладине, вспорхнула, испуганная ее появлением Элизабет заметила, что к языку центрального колокола не привязана веревка. Она невольно улыбнулась, представив, к каким гимнастическим ухищрениям приходилось прибегать священнику, чтобы созвать прихожан к мессе. — Здесь есть кто-нибудь? — спросила она. — Сюда, — послышался голос из темного бокового коридора. После секундного колебания Элизабет направилась туда, прошла по коридору несколько метров и вошла в помещение без окон, освещенное лишь единственной свечой, горевшей прямо на полу. Воздух был пропитан запахами ладана и плесени. Однако здесь не было ни одного креста и ни одной вещи из церковного обихода. Деревянные полки были пусты. Один-единственный человек сидел по-турецки прямо на полу, и его лицо было освещено дрожащим пламенем свечи. — А, вот и вы наконец! — произнес он. Затем поднялся и с улыбкой сделал несколько шагов ей навстречу. Он явно хотел казаться непринужденным и доброжелательным, но усталый взгляд развеивал такое впечатление. Потом он приставил указательный палец к ее лбу и слегка отстранил ее. — Тогда с добрым утром! Чувствуете себя хорошо? — Более-менее, — отвечала она. — А вы? — Могло быть и лучше. Элизабет слета кашлянула. — Вы хотели меня видеть? — Да. Я попросил остальных, чтобы вам дали выспаться. Вы очнулись последней. — Он отвел глаза. — Должен вас предупредить, что наша поездка прошла не так, как планировалась. Начало реалити-шоу… гм, придется отложить. Это не было новостью для Элизабет. — Вы Том Линкольн, не так ли? — Да. — Я увидела ваше имя в колоде карт, — на всякий случай добавила она. — Да, я так и понял. Они обменялись слегка смущенными улыбками. При других обстоятельствах она нашла бы его привлекательным. Сейчас она думала о том — хотя и понимала, насколько это смешно, — что наверняка ужасно выглядит, а костюм помялся и весь в пыли. Она невольно посильнее одернула рукава, чтобы прикрыть запястья. — Что вы тут делали один в темноте? — спросила она. — Размышлял. — Об автокатастрофе? — Голос Элизабет слегка дрожал. — Я так понимаю, именно это случилось? — Да. — Никто не… я имела в виду — ничего серьезного? — Жертв нет, в самом деле. Но шофер исчез. — Фрэнки? — Он самый. — Он был такой милый… Надеюсь, с ним ничего не случилось. Элизабет заметила, что ее собеседник переминается с ноги на ногу. Кажется, он хотел что-то спросить. — У вас самой что-нибудь болит? — спросил он. — Голова, например? Может быть, есть ушибы? Элизабет ощущала только слабое покалывание в ногах и общую слабость. В ушах шумело. Примерно так же она чувствовала себя всякий раз, когда спешила сделать генеральную уборку дома до возвращения Дика, боясь, что иначе он разозлится. — Нет-нет, со мной все в порядке. Я чувствую себя только немного… вяловатой. Томас снова перевел глаза на свечу. — А вы вообще что-нибудь помните? — спросил он. — Я имею в виду — о самой автокатастрофе? Странный вопрос. Элизабет немного поразмышляла. Она вспомнила подземную парковку в отеле. Вспомнила, как зашла в автобус. Остальные девушки сидели на заднем сиденье. Она колебалась, стоит ли присоединиться к ним. Потом заметила Линкольна и свободное место рядом с ним. Но наконец уселась рядом с пожилым денди с белыми волосами. Потому что он показался ей более надежным? Или потому, что Линкольн ее смущал? — Я помню начало поездки, — сказала она. Она помнила постепенно растворявшиеся в сумерках здания Даунтауна. Огни Сан-Бернардино. Рекламные щиты и бледный неоновый свет над парковками рядом с центрами продажи автомобилей, вдоль шоссе 1-110. Аккуратно нарезанные пригородные участки с одинаковыми домиками, идеально ухоженные. Потом развилка, переход на шоссе 1-115 и все меньше зданий по его сторонам по мере продвижения на север. Она не видела выжженных холмов округа Сан-Бернардино — было уже темно. — Кроме этого — почти ничего, — после паузы добавила она. — Должно быть, я заснула. — Готов поспорить, что это так. — Глупо, да? — Нет, конечно. Дело в том, что все отвечают на этот вопрос совершенно одинаково. Никто, кроме меня, ничего не видел. Один заснул, другой ничего не помнит, еще кто-то помнит урывками… — Ничего страшного — много кто засыпает в автобусе или в машине. Езда укачивает. Но голос Элизабет звучал не слишком уверенно. — Послушайте, — сказал Томас. — Какова бы ни была наша общая… э-э-э… проблема, однако четверо из нас проснулись совершенно нормально: мальчишка, я, заправщик и Перл. Элизабет невольно подумала о том, не была ли фотомодель ранена в результате автокатастрофы, и не удержалась еще от одной мысли: интересно, теперь мужчины находят ее столь же привлекательной, как раньше? — Однако Перл почти ничего не соображает и ничего не помнит, — продолжал Томас. — Так же как и Сесил — он помнит все только до того момента, как получил удар по голове. Что до Питера, из него нельзя вытянуть ни звука. Он, видимо, настолько потрясен, что лишился дара речи. — Я была бы рада вам помочь, но… Думаю, все выяснится, когда прибудут спасательные службы. Молчание. — Они ведь, наверно, уже выехали?.. — Не знаю. — Как это? — Никакие средства связи не действуют. — Никто не вызвал полицию? Не предупредил наших близких? Снова молчание. Рот Элизабет сам собой приоткрылся. Она начала понимать. — Том, скажите мне правду. Где мы? — Не знаю, — снова повторил он. Он взял ее руки в свои. Такой фамильярный жест удивил Элизабет, но она не сделала попытки освободиться. Она уже знала подобный взгляд. Это был взгляд ребенка, ожидающего чуда. — Попытайтесь вспомнить, — попросил он. — Хоть какую-то картину, какую-то деталь. Все что угодно. Она старалась из всех сил, но напрасно. Разве что она вспомнила, как подавился Леонард Штерн. Он так сильно кашлял, что ей пришлось постучать его по спине. Он был явно испуган, хотя и сыпал проклятьями сквозь кашель. Она невольно улыбнулась — Шон, ее первый муж, ругался точно так же. По сути, это больше забавляло, чем ужасало. Совсем иным был Дик, который не любил ругательств. Если Элизабет иногда, забывшись, повышала голос, он брал веревку. Связывал ей запястья. Очень спокойно. И наказывал по своему усмотрению. Она освободила руки. — Я кое-что вспомнила, — сказала она. — Но это, наверно, не важно. И рассказала про кашель. Линкольн слушал не перебивая. Когда она закончила, его глаза как-то странно блеснули. Потом он улыбнулся. — Спасибо, миссис О’Доннел. Вы мне очень помогли. В самом деле. Но нам нужно уходить отсюда, — продолжал он. — Здесь мы не в безопасности. — В церкви? Боже мой, я… — Бога здесь нет. Посмотрите вокруг: ни крестов, ни риз, никаких предметов, связанных с религией. Он задул свечу и быстрыми шагами первым вышел из комнаты. Элизабет последовала за ним почти бегом. Оба поочередно наклонились, чтобы не стукнуться о низкую притолоку. Затем они вернулись в церковь. — Что вы хотите сказать? — только тогда спросила она. — Эта церковь осквернена, она больше не является святым местом. К тому же это не самое надежное укрытие. — И он указал на прорехи в крыше. — Так и ждешь, что на голову тебе обвалится штукатурка или черепица Лучше перебраться отсюда — с другой стороны дороги есть заброшенный бар. Элизабет резко остановилась, пытаясь отдышаться. — Подождите! — Что такое? — Еще пять минут назад вы были в сомнениях. Так что же изменилось? Томас слегка укусил изнутри одну щеку, потом другую, словно раздумывая, сообщить ли о своей догадке. — Кажется, я понял, — сказал он. — Что? — Как именно мы здесь оказались.Глава 14
Безумие — вот что он у себя подозревал. Он думал, что рассудок у него помутился вследствие очередного приступа тревоги и в результате он слетел с катушек. Ни Элизабет, ни кто-либо из остальных этого не заметили, но почти два часа он боролся сам с собой, чтобы вернуть себе ясность сознания. Это было не в первый раз. Достаточно было вспомнить смерть Джимбо. Джимбо тогда был год, Томасу — семь. По «собачьему счету» они были ровесниками. Его четвероногий приятель, маленький золотисто-белый ретривер с черным пятном на мордочке, весело скакал вокруг музыкального киоска на Олд-Плаза… Том ненадолго спустил его с поводка, чтобы тот побегал вволю. Домашняя кошка, оказавшаяся неподалеку, тут же помчалась на другую сторону Норт-Лос-Анджелес-стрит, и Джимбо припустил за ней как сумасшедший, мимо пожарной части и дальше, совершенно непредсказуемым маршрутом. Машина, ехавшая по улице, задела его и отбросила на тротуар. Удар был не слишком сильный, но Джимбо распластался на асфальте и лежал неподвижно. Томас помнил, как почти час просидел рядом с Джимбо, обнимая его и прижимая к себе. Это была его первая встреча со смертью, и ему казалось, что земля разверзлась у него под ногами. Странным образом его отчаяние переросло в физическое страдание — голова стала буквально раскалываться от пульсирующей, все нарастающей боли. Первый в жизни приступ мигрени… Он не помнил, как его нашел отец. Не помнил, что понадобилось несколько человек, чтобы отобрать у него тело пса. Он полностью отключился от происходящего. После того как первый шок прошел, Томас почувствовал себя полным кретином. Так страдать из-за обычного пса — он находил это смешным. И тогда он решил выковать стальную броню для своей души. В семь лет он поклялся себе, что всегда будет стойким и никогда не будет несчастным. Но, разумеется, это ему не удалось. Он пережил еще немало таких моментов. И разумеется, бессчетное количество мигреней. Как говорил Фостер Линкольн, его отец: «Не горюй, сынок, если споткнулся на одной ступеньке, найдется еще много других, по которым можно карабкаться». Вспоминая об этом сейчас, он думал о том, что его старик оказался чертовски хорошим прорицателем. Карабкаться — да, это Томас умел делать лучше всего. Он вернулся в часовню, чтобы заняться остальными. Не то чтобы с большой охотой — изображать сиделку ему совсем не улыбалось. Но Карен была права: только он сейчас мог ободрить их, сдержать панику. Поскольку, если их охватит паника, эти самые обычные мужчины и женщины могут стать очень опасными. Доктор Уэлш это знала. Знал и сам Томас. Она логично мыслит. Она умнее тебя, признай это. А ты что думал? Что после всех этих лет она с плачем бросится к твоим ногам и будет умолять о прощении? Ты посмотри на нее: она предала тебя, но это не мешает ей держаться как ни в чем не бывало. Итак, он принялся за работу, обходя всех поочередно. Улыбка, хлопок по плечу, беглый осмотр повреждений (несколько ожогов, несколько синяков, в целом ничего страшного). Следующий. Никакой болтовни. Деловитость и сосредоточенность. О, этот доктор Линкольн, король блефа. Он даже нашел время, чтобы помочь Сесилу обыскать автобус — точнее, то, что от него осталось. К сожалению, не нашлось никаких средств связи: приемник представлял собой лишь мешанину пластмассовых осколков и проводков, чем-то напоминая полусгоревшее елочное украшение. Зато несколько чемоданов оказались почти не повреждены. Тогда Леонард Штерн и придумал рассортировать все найденное на три части, в зависимости от степени сохранности. Этим занялись Нина Родригес, Виктор Каминский и Джин Леблан. Элизабет спала. Перл блевала. Питер что-то рисовал своей ручкой-указкой. И все это время Томасу удавалось держаться с апломбом и избегать вопросов. Что не мешало ему задавать вопросы самому — о том о сем. Кое-что у него в голове начало проясняться. По крайней мере, он выяснил, что несколько человек не сохранили вообще никаких воспоминаний о прошлой ночи. Сам он тоже чувствовал себя как с похмелья и с трудом мог вспомнить отдельные события. Но чтобы вся группа?.. Никто не помнил ни заправочной станции, ни психопата в шлеме-маске. Да и сам Томас чем больше старался восстановить четкую последовательность событий, тем меньше чувствовал, что ему это удается. Из-за этого, а также из-за того, что он не находил никаких объяснений случившемуся, его тревога все росла. Наиболее вероятным казалось предположение, что речь идет о дурацкой шутке. По какой-то неизвестной причине все остальные объединились против него и разыграли перед ним эту комедию. Гребаный фарс на самом деле. Но в этой версии были и нестыковки. У Томаса выработалась привычка к критическим ситуациям — он много лет проработал на «Скорой помощи». Он не забыл поведение своих пациентов — их тревогу, агрессивность или фальшиво-равнодушную манеру в те моменты, когда их одолевал страх смерти. Некоторые словно отрешались от происходящего, надолго засыпали или переставали разговаривать. Это были типичные эмоции, и подделать их было бы не так просто. После нескольких часов наблюдений Томас убедился — люди вокруг него ничего не симулировали. Это заставило его перейти к следующей гипотезе. «Линкольн, вы хорошо себя чувствуете?» — спросила Карен. Камерон выразился еще более откровенно: «Не знаю, кто тут на самом деле в шоке». Гипотеза номер два: он — и только он один — стал жертвой галлюцинации. Если слишком долго мешать таблетки со спиртным, мозги превращаются в кашу. Это все знают. Он обхватил голову руками, помассировал ноющий затылок и попытался представить себе ситуацию, не прибегая к спасительным уловкам. Значит, спустя столько лет это все же случилось? Это и в самом деле конец пути? Психушка? Нет, заключил он в конце концов. Тот тип действительно вошел в автобус, действительно напал на них, и никто не отреагировал — все были под действием снотворного. Но он не убил никого, кроме шофера. И после этого никто не мог ничего вспомнить. Все они проснулись здесь. Последовательность событий казалась невероятной, но так оно все и было на самом деле. Как же это объяснить? И вот тут возникала третья гипотеза — ее недавно высказала и Элизабет. Самая простая мысль. И самая логичная, по сути. Оставалось только, во-первых, проверить ее; во-вторых, объявить о ней, постаравшись не посеять всеобщую панику; в-третьих, как можно быстрее сделать и то и другое. Потому что Томас был прав — их жизни отныне висели на волоске.Глава 15
Он распахнул дверь ударом ноги. Комната была погружена в темноту. Он поставил чемоданы на покрытый пылью пол, рядом с крошечным прямоугольником света, падающего снаружи. — Расположимся здесь. Томас подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и воспользовался этим временем, чтобы растереть затекшую поясницу. Казалось, каждый чемодан весит целую тонну. За то время, что они пересекали улицу, его рубашка пропиталась потом, как губка — водой. Он пошарил по стене, нащупал выключатель и пощелкал им. Безуспешно. Разумеется, никакого электричества здесь не было. Он уже убедился в этом, но все-таки решил попробовать еще раз. Оба окна были закрыты — на одном висели громоздкие жалюзи, наверняка еще со времен Второй мировой войны, во втором кусок фанеры, прикрепленный к раме с помощью скотча, заменял отсутствующее стекло. «Отель первого класса», — невольно промелькнуло у него в голове. Комната была пропитана запахом прогорклого масла. Здесь была барная стойка, три стола, на полу валялись опрокинутые стулья. По стенам висели плакаты с голыми девицами. Ну и конечно, здесь был неизбежный музыкальный автомат. Томас услышал слабый шорох и замер, прислушиваясь. Но оказалось, что это всего лишь ставня на одном из окон. Жаль. Если бы под окном завыл койот, это удачно дополнило бы общую картину. Он обернулся к остальным. — Сожалею, ребята, но ничего похожего на «Хилтон» здесь, кажется, нет. Однако у меня есть и хорошая новость: кажется, никакие соседи не будут нам докучать. Ну что, располагаемся? Виктор Каминский недоверчиво покачал головой. — Здесь? Вы что, смеетесь? Ленни слегка кашлянул. — Думаю, ничего страшного. Есть места и похуже. Морг, например… — Это место скорее похоже на дом с привидениями, — заметила Элизабет. — Как в «Скуби-Ду». — «Сэм-ми, я б-боюсь!» — передразнил Сесил одного из персонажей. Нина фыркнула. Перл слабо улыбнулась. Казалось, из молодой женщины, буквально приклеившейся к плечу заправщика, ушла вся прежняя энергия. Питер, как и прежде, молчал. — По мне, так это не смешно. И, с грацией питбуля растолкав остальных, Джин Леблан ввалилась в комнату. — Не обращайте внимания на запах, — сказал Томас. — Где-то здесь должен быть большой пищевой бак. Возможно, не слишком чистый, но все же он нам пригодится. Надо его найти. Джин обернулась и, недобро прищурившись, взглянула на него. — Ах вот как? Стало быть, вы теперь главный босс? — Отнюдь. Я никого не заставляю меня слушаться. Можете оставаться снаружи. Позагорайте — пляж тут достаточно большой. Море, правда, далековато… Джин резко повернулась и двинулась к нему. Деревянные половицы заскрипели под ее тяжелыми шагами. Наконец скрип стих. Остальные затаили дыхание, словно ожидали, что она, как в фильмах ужасов, сейчас покроется шерстью и завоет. Но она всего лишь уперла кулаки в бока. — Стало быть, вот что мы в итоге получили. Томас промолчал. Очевидно, эти слова сыграли роль скальпеля, вскрывшего нарыв, — каждый втайне думал примерно о том же самом. — Все эти бесконечные кастинги, собеседования, гребаные интервью!.. Деньги, слава… Добро пожаловать в Лас-Вегас, ребята! Оказывается, это дырка в жопе мира! — Это отель «Мираж», — подал голос Каминский. — Название у него самое подходящее. — Ничего, — сказал Томас. — Будем надеяться, мы здесь ненадолго. — На самом деле ты ни хрена в этом не уверен. Еще совсем недавно Каминский вряд ли позволил бы себе такую фамильярность. Да, подумал Томас, ничто так не сближает людей, как общие трудности. — Где же спасатели? — И хоть какая связь? — Я хочу пить. — Почему здесь больше никого нет? — СТОП! — заревел Томас. Остальные замолчали и буквально впились в него глазами. — Ничего страшного не происходит, — спокойно продолжал он. — Да, у нас есть некоторые трудности, но скоро нас здесь отыщут. Это вопрос нескольких часов. (Браво, старик! Еще чуть-чуть — и сам в это поверишь. Доктор Линкольн, шарлатан экстра-класса.) — Давайте поднимемся наверх. Там спальни. Конечно, все запущено, но, если немножко поработать веником, там вполне можно будет жить. (Линкольн, агент бюро недвижимости.) Думаю, как минимум половина из нас сможет там разместиться, а остальные — в одном из соседних домов. Нельзя оставаться без крыши над головой — слишком уж жаркое солнце. (Дядя Том, самый заботливый друг) Итак, за работу! Я хочу видеть вас исключительно в хорошем настроении! (Отлично, старик! Твоя способность заговаривать зубы улучшается с каждой минутой!) Послышалось несколько протестующих возгласов, но в конце концов все принялись действовать. Улыбки вернулись на лица. Томас облегченно вздохнул и, оставшись в одиночестве, внимательнее осмотрелся. Здание бара было построено из красного кирпича и имело фальшивый деревянный фасад. На вывеске была надпись «У Пинка», окруженная гирляндой розовых лампочек. Прежние обитатели, судя по всему, оставили это место не так уж давно. На доказательства этого взгляд натыкался здесь и там: календарь нынешнего года, висевший на роге пластиковой бычьей головы (кич — это искусство, не знающее границ), бутылка «Короны» с остатками мочеподобной жидкости (а может, и мочи), и груда немытых, заросших плесенью тарелок в раковине. Позади барной стойки на стене висела мишень для дартс с изображением Саддама Хусейна. Судя по большим круглым отверстиям, в Саддама не только кидали дротики, но и расстреливали чуть ли не в упор из огнестрельного оружия. На полу валялось множество номеров «Хастлер мэгэзин». Тот, что был ближе всего к ногам Томаса, вышел в прошлом месяце. На стойке бара стояла коробка из-под конфет, набитая разноцветными презервативами. При виде всего этого ему хотелось плакать и смеяться одновременно. Заведение стояло прямо напротив церкви. Благочестие, противостоящее греху. Молитва против роскоши. Добро против Зла, отделенное от него всего лишь узкой улицей. Ничего удивительного, что в церкви не оказалось никакой религиозной символики… Бог, должно быть, чувствовал себя оскорбленным. Ибо заведение «У Пинка», с его спальнями наверху, откуда-то взявшееся в этой жалкой дыре, было конечно же не чем иным, как борделем. Пока остальные занимались уборкой и заносили в комнаты вещи, Томас поднял жалюзи на одном окне и отодрал кусок фанеры от другого, впуская свежий воздух. Потом убрал подальше груду порножурналов, чтобы Питер на них случайно не наткнулся. Не то чтобы он питал особые иллюзии по поводу неосведомленности подростка в сексуальной области — с появлением Интернета только слепой ни разу не увидел бы порноснимков, — но мальчишке и без того в последнее время хватало потрясений. Элизабет прошла за стойку и покрутила кран, тронутый ржавчиной. Раздалось громкое утробное урчание, отчего все вздрогнули. — Посмотрите, — воскликнула она, — нам повезло, тут еще есть немного… Из крана потекла струйка жидкости пурпурного цвета. Элизабет, в ужасе глядя на нее, автоматически договорила: — …воды. Сесил тоже подошел к раковине. — Ч-черт, да это п-похоже на к-кровь! — Скорее уж это краска, — возразил Томас. — Или вода просто слишком загрязнена промышленными отходами… Обычное загрязнение. Такое здесь повсюду, можете мне поверить… Он говорил правду. Перед тем как выбрать именно это здание, он обошел все соседние дома и везде застал одну и ту же картину: ни одной живой души, вся мебель на своих местах, личных вещей нет или очень мало, и одна и та же чертовщина с водопроводом. Может быть, именно из-за этого прежние жители уехали? Из-за проблем с питьевой водой? Он положил этот вопрос в тот же долгий ящик, где лежали и остальные загадки, требующие разрешения. В данный момент от них требовалось привести это место в божеский вид, обжить его. Томас не так долго жил в Африке, но одну вещь усвоил навсегда: в кризисных ситуациях очень важную роль имеет опора под ногами. Он вынул из кармана пачку табака и скрутил сигарету. Насколько он мог судить, поселок был построен в виде буквы Y и располагался в узкой низине. Бордель «У Пинка» и церковь располагались на противоположных сторонах главной улицы — «ножки» буквы Y. Вдоль нее тянулись еще два ряда облупленных зданий — около двух десятков. Потом дорога поднималась в гору и петляла между многочисленных домов-трейлеров, вплоть до развилки. Дальше обе части верхней развилки Y скрывались из глаз, уходя в каньон. Он провел языком по краям папиросной бумаги и склеил их. Коул и Карен отправились исследовать остальную часть поселка. Может быть, они вернутся с хорошими новостями? Он спросил себя, сколько людей здесь жили и как давно ушли. Судя по всему, вряд ли в поселке насчитывалось больше сотни жителей. И оставили они его явно не вчера… Он снова вспомнил о въезде в поселок и об окружающей пустынной равнине. Он обошел ее в поисках электрического столба, жилья, каких-либо следов человеческого присутствия. Но единственная дорога была узкой вытоптанной тропинкой, которая тянулась к горизонту насколько хватало глаз, кое-где окаймленная чахлыми кустарниками и зарослями юкки вместо автостопщиков. Километров десять до ближайшего жилья — это в лучшем случае. А может, этого поселка вообще нет на картах? Томас рассеянно пощелкал зажигалкой. Единственной вещью, привлекшей его внимание, был огромный рекламный щит, из тех, что обычно стоят на обочинах шоссе. Однако этот располагался на въезде в поселок. Он был укреплен на крыше большого и приземистого белого здания, похожего на бункер и обращенного на улицу глухой стеной. На щите была изображена огромная бородавчатая жаба с короной на голове. Она глумливо ухмылялась. На ее бледно-зеленом брюхе виднелись гигантские буквы — ВМС. Томас слегка постучал кончиком сигареты по стойке бара. Остальные таскали вещи, не обращая на него внимания. Он уже не впервые встречал эти буквы. Особенно часто на улице — они были написаны на грузовых контейнерах и канистрах. Какой-то довольно известный логотип… Томас узнал его с первого взгляда, но никак не мог вспомнить, что это за фирма. Его взгляд бесцельно блуждал по комнате и наконец остановился на календаре. Томас подошел к нему и отцепил от пластикового бычьего рога. Жаба была здесь — в верхнем левом углу. Под ней небольшими буквами полукругом было написано: «Bullfrog Mining Company[237]». Томас улыбнулся. Примерно так он и думал. Стало быть, это шахтерский поселок — одно из тех полузаброшенных поселений, жителей которых удерживает на месте исключительно ностальгия. Однажды он видел по телевизору передачу о них. Он погладил подбородок. Шахта. Хорошо. Но что в ней добывают? Каковы подземные владения Короля-Жабы?Глава 16
Гигантская кастрюля стукнулась о пол. Элизабет поднялась из-под барной стойки. — Кажется, я нашла подходящую посуду. Она закрыта, но не советую вам поднимать крышку — запах ужасный. Но зато я нашла много полезных вещей в кладовке. Консервированный перец в том числе. Может быть, разогреть пару банок? Джин бросила на нее презрительный взгляд. — Конечно, О’Доннел. Вот и займись этим. Дашь знать, когда все будет готово. — Я думал, это вы специалистка по готовке, — вмешался Ленни. — Я горничная. — Горничная или кухарка — не вижу особой разницы. — Я не собираюсь никого обслуживать. Перебьетесь. Негритянка подхватила чемодан и исчезла на лестнице. — И что, она все время так? — спросил Томас. Нина пожала плечами, словно извиняясь за подругу по несчастью, и пошла следом за ней вверх по ступенькам. Ленни, вздохнув, также отправился за ними. Сесил тащил Перл к выходу. — Я з-здесь н-не останусь, — говорил он. — В-вода в-вся к-красная. И п-пыли п-полно. Н-нужно п-пойти в с-соседний дом. — Я с тобой, — пробормотала Перл. Томас взглянул на юную манекенщицу. Ее шикарная одежда была такой же грязной, как и лицо. Она выглядела совершенно измученной. — Не понимаю, — произнесла она с жалкой улыбкой. — Я почти не пила спиртного — и еле стою на ногах! — Наверно, вам вообще лучше было отказаться от алкоголя, — солгал Томас. — Отдохните пока в соседнем доме. Когда доктор Уэлш вернется, она вас осмотрит, обещаю. Я попрошу ее, чтобы она расположилась поблизости от вас, вместе с Камероном. Так вам будет спокойнее. Перл кивнула и вышла, почти повиснув на руке Сесила. У Томаса даже не было времени закурить недавно скрученную сигарету. Он положил ее на стойку, рядом с зажигалкой, и принялся скручивать другую. Табачные киоски — это уже что-то из другой жизни. Виктор Каминский сел за один из столов и раскрыл свой ноутбук. — Сдохнуть можно от жары, — проворчал он. Он нажал пусковую кнопку. Питер сел рядом с ним и уставился в засветившийся экран. Ленни спустился по ступенькам. — Джин и Нина разместились на втором этаже, — сказал он. — Элизабет — недалеко от них, в отдельной комнате. А мужчины — на третьем. Мне показалось, что так правильнее. Старый денди улыбнулся Томасу. Тот вздохнул и протянул ему сигарету. Ленни взял ее указательным и большим пальцами так осторожно, словно это была стрекоза. — Прекратите это сейчас же, — сказал Каминский, не отрывая глаз от экрана. — Что, простите? — Выбросьте эту сигарету. Это вредно для здоровья. Для моего, во всяком случае. — Он выключил ноутбук и опустил крышку. — Без обид. — Он поднялся и поправил галстук, словно готовился выступать перед руководством компании. — Ноутбук за пять тысяч — это не жук начихал. Даже речи нет о том, чтобы я тут остался. — Смотри сам, — сказал Томас. — Нечего смотреть. Мой компьютер не выносит пыли. А я — табачного дыма. Не говоря уже обо всех этих гребаных штучках… — Ты о чем? — Эта история воняет. Друзья меня предупреждали: «Осторожнее, Вик. Безопасность «Ока Каина» оставляет желать лучшего. Разные слухи ходят. В адрес шоу поступало множество угроз. Так что лучше бы тебе держаться от него подальше». Но она уговаривала: «Телешоу в прайм-тайм — это же лучший способ засветиться и сделать карьеру! Более грандиозного трамплина вам не найти!» «Грандиозного» — это ж надо, мать твою! Кажется, я знаю, что будет по-настоящему грандиозным, — процесс, который я против нее устрою. Томас нахмурился. — Вы говорите о Хейзел Кейн? То есть она уговаривала вас участвовать в шоу? Он внимательно взглянул на молодого человека. Каминский был истинным адептом костюма-тройки и казался типичным представителем золотой молодежи. Но иногда его манера изъясняться все же выдавала более скромное происхождение. Вряд ли он закончил Гарвард, хотя, судя по всему, хотел произвести на окружающих именно такое впечатление. Томас был почти уверен, что, если пошарить в карманах его костюма, можно обнаружить там квитанцию о сдаче внаем — точно так же, как сам он брал напрокат смокинг для презентации. Галстук с Гомером Симпсоном — это была всею лишь уловка, для того чтобы производить впечатление крутого и продвинутого. На самом деле Каминский был одним из тех зубастых типов из среднего класса, которые очень хотят пробиться в сливки общества. И его речи навели Томаса на некоторые интересные размышления. Он вспомнил ту странную сцену в номере Хейзел — когда она просматривала видеозапись своего спора с каким-то человеком. Томас не успел увидеть на экране его лицо, но манера поведения напоминала Каминского. — Я пошел, — объявил последний. — Надеюсь, поблизости найдется жилье получше этого гадюшника. Если я буду нужен, позовите. Далеко я не уйду. Он оттолкнул ногой стул и вышел. Томас остался в компании Элизабет, Леонарда Штерна и Питера. Мальчик коротко взглянул на него, потом принялся что-то рисовать на куске картона. Томас почувствовал, как его сердце сжимается. Родителей нет, нечем себя занять, жара невыносимая, и никто не обращает на тебя внимания… Как детская психика на это отреагирует? Риторический вопрос… — С тобой все в прядке? — мягко спросил он. — Хочешь есть или пить? Питер не отвечал. Томас наклонился к нему и добавил: — Не беспокойся, старик. Все будет хорошо. Питер долго оставался неподвижным, наконец все же кивнул. Томас погладил его по голове и поднялся. Вернувшись к барной стойке, он оперся о нее ладонями и обратился к двум взрослым: — Мне нужно с вами поговорить… Ленни взял сигарету, щелкнул зажигалкой. — Ну что ж. Скажите все как есть. — Мы не стали жертвами аварии. Скорее это ловушка. В это трудно поверить, я знаю. Но я могу это доказать. Большой палец Ленни соскользнул с клапана зажигалки, и язычок пламени исчез. Элизабет так резко вскочила, что чуть не ударилась о стойку. — Аварии не было? — То есть?.. Они оба впились в него глазами. Томас выдержал эти взгляды не шелохнувшись. — Речь идет о похищении, — сказал он.Глава 17
Сет закрыл глаза и впился зубами в пирожок. Темно-красное желе, служившее начинкой, растеклось по языку и небу. Вязкий, липкий, кисло-сладкий поток заставил его вздрогнуть от удовольствия. Этот вкус оставался неизменным со времен его детства. Он в два приема проглотил пирожок и облизал пальцы. Некоторые вещи и впрямь таковы — они не меняются на протяжении многих лет… Он смотрел на черно-белые мониторы на железном столе перед собой. Эти старые штуковины, покрытые толстым слоем пыли, достались ему почти что даром. Один из них затрещал. Сет постучал по нему сверху, чтобы изображение стабилизировалось. Это были специальные модели, созданные для наземных войск и рассчитанные на экстремальные климатические условия. Если верить продавцу, они использовались во время первой войны в Ираке, при проведении операции «Буря в пустыне». Услышав это, Сет пожал плечами. Главное — они работают. А больше ничего и не надо. Он еще раз проверил изображения. Снаружи все было спокойно. Ничего особенного на экранах не появлялось. Взгляд его снова погрузился в полумрак комнаты. Голубоватый свет мониторов едва позволял различить мусор, разбросанный по полу среди толстых проводов, соединенных клейкой лентой, — особенно много было пакетиков от соленых орешков. Сет удовлетворенно вздохнул. Впервые за многие годы он чувствовал себя просто великолепно. Уютно разместив громадину своего тела в кресле-качалке, он объедался в свое удовольствие, и никто не делал ему замечаний. Кресло он утащил из местного борделя «У Пинка» — последнего обитаемого места в этом жалком шахтерскомпоселке среди пустыни. Интересно, кто раньше в нем сидел? Хозяин борделя или кто-то из местных шлюх? Впрочем, ему было на это наплевать. Так или иначе, сейчас кресло уже никому не могло понадобиться. Сет был новым хозяином этих мест. Единственным и полновластным. Он положил руки на подлокотники кресла и сильнее откинулся назад. Некоторое время он удерживал кресло неподвижно напряжением всех своих мускулов, радуясь их выносливости. Сет всегда был сильным. «Разве что слегка громоздок для своего возраста», — сюсюкала мать. Но остальные считали, что он «непропорционально велик». Однажды, еще в детстве, в колледже, Уилли Баннинг заявил ему издевательским тоном: «Ты слишком здоровый для двенадцати лет! Может, ты просто кретин-второгодник?» Те ученики, которые это услышали, расхохотались. На следующий день Кривой Уилл, как называли Баннинга одноклассники — из-за того что некогда он получил в драке удар перочинным ножом, угодившим в лицевой мускул, удерживающий веко на одном глазу, — был увезен в больницу: когда он вошел в свою комнату, на голову ему опрокинулось ведро со строительным мусором. Старый добрый комедийный трюк с ведром воды, вылитым на голову противника, был слегка подкорректирован в духе современности. Уилли Баннинг скрылся в недрах «Скорой помощи» с двойным переломом ключицы и пропитанной кровью повязкой на голове. В колледж он больше не вернулся. Институт Сен-Фуа был одним из тех заведений, что находятся «под особым контролем» — частным колледжем-интернатом, чем-то средним между учебным заведением, психиатрической клиникой и исправительным учреждением для условно осужденных подростков. Многие воспитатели раньше были полицейскими. Однако в случае с Кривым Уиллом внутреннее расследование не дало никаких результатов. Ни один ребенок не был способен — теоретически, по крайней мере — поднять ведро каменных обломков весом в двадцать килограммов на расстояние двух метров от пола. Стало быть, преступление было совершено взрослым, а кем именно — никто не испытывал большого желания узнать. К тому же Уилл был форменным психопатом, одним из худших во всем институте. Его отъезд всех устраивал, и дело вскоре забылось само собой. Сет никогда не жалел о том своем давнишнем поступке. Как и о вчерашнем — с Линкольном. Тот, правда, оказался слабаком — Сет почувствовал, как у него захрустели кости, когда отшвырнул его на автобусное сиденье. Но сейчас его это не волновало. Сет вспомнил, какие лица были у участников шоу, когда он появился перед ними. На них так явственно читался ужас, что это выглядело почти комично. Сет расслабился, и кресло закачалось снова. Затем он достал из пакета очередной пирожок. Страх этих людей был чистой, беспримесной эмоцией. Он буквально сочился из них, преображал их и завладевал ими. Сет вспомнил выражение лица Перл Чан. Ее полные слез глаза. Бедняжка готова была разрыдаться от страха. Что касается Линкольна, он казался таким… удивленным. Сету пришлось сделать над собой усилие, чтобы не расхохотаться. Они должны трепетать. Он сделал это — больше ничего не имело значения. Умом он превосходил их. Он обманул и охранника, которому поручено было присматривать за ним, и персонал «Ока Каина», и своего психиатра. Он оказался сильнее, чем призраки его покойных отца и матери. Он лучше всех! Его веки слегка дрогнули. Тонкая струйка начинки вытекла из уголка его рта и капнула на брюки. Сет стер ее тыльной стороной ладони. — Черт!.. Он проглотил остаток пирожка и промокнул губы бумажной салфеткой. Пальцы были липкими. Он вытер и их, методично, один за другим, потом скомкал салфетку и швырнул ее в мусорную корзину. Бумажный комок ударился о борт пластмассовой корзины и с мягким стуком упал на пыльный пол. — Не попал, — услышал он. — Очевидно, ты не умеешь как следует целиться. Сет подпрыгнул. — Витаешь в облаках? — насмешливо спросил Голос. — Я… я не слышал твоего прихода. — Я всегда где-нибудь поблизости, Сет. Сет огляделся и протянул руку к телефонной трубке. — Нет, — сказал Голос, — я предпочитаю говорить с тобой напрямую. Рука Сета замерла. — Как хочешь. — Он указал на мониторы. — Изображение неважное… — Этого достаточно. — Много мертвого пространства, и… — Надеюсь, ты не собираешься хныкать? Голос стал более резким и пронзительным, поднявшись до тех ледяных высот, что были так хорошо знакомы Сету. Но у него снова не было никакого желания протестовать. — Я сделал хорошую работу, — все же проворчал он. — С чего мне хныкать? Он услышал недовольное прищелкивание языком. — Лучше заткнись. Я здесь командую, не забывай! А не то… — А не то? — Ты снова вернешься в клинику! Сет закрыл глаза и начал медленно покачиваться в кресле. — Хорошо, — наконец произнес он. — Не нервничай. Я сделаю все, что хочешь. — Хорошо. — Голос стал насмешливым. — Это была попытка бунта? Молчание. Кресло продолжало поскрипывать. — Кому ты обязан своим нынешним положением? — снова спросил Голос. — Тебе, — прошептал Сет сквозь зубы. — Не слышу. — Тебе. Тебе я им обязан. — Хорошо. Люблю, когда все четко оговорено. — Да. — Ты готов? — Готов. — Прекрасно. Тогда за работу! — Сейчас Голос звучал почти весело. — Итак, с кого из них мы начнем?Глава 18
Камерон Коул поставил спортивную сумку у входа в бар под названием «У Пинка». Ткань сумки была довольно старой, протершейся по углам, а надпись «Адидас» была едва видна под слоем пыли. Он раскрыл застежку-молнию, но немного помедлил, перед тем как достать то, что нужно. — Вообще-то вас просили остаться в церкви, — проворчал он. Леонард и Элизабет промолчали. Облокотившись на деревянные перила, тянувшиеся по обе стороны от входа, они смотрели на обгоревший каркас автобуса. Затем к ним подошла Карен Уэлш и почти рухнула на один из деревянных стульев на веранде. — Сдохнуть можно от жары… Ну что, Кам, ты решил?.. Камерон улыбнулся. Его белые шорты были перепачканы красноватой пылью, рубашка-гавайка промокла от пота. Однако роскошный загар делал его по-прежнему эффектным. — Остальные не пойдут? — Они заняты, — ответил Ленни нейтральным тоном. — Тем хуже для них, идем одни. У меня две новости — хорошая и плохая. — Начните с хорошей, — попросила Элизабет. Камерон несколько секунд разглядывал их. Теперь так и придется с ними нянчиться… Потом достал из сумки два больших картонных пакета сока. — Фруктовый коктейль! — с триумфальным видом объявил он. — Вот два пакета из шести. Всего у нас двенадцать литров. К тому же в одном из трейлеров нашлись запасы еды… — Да, Элизабет их уже проверила и рассортировала, — перебил Ленни. — А плохая новость? Камерон нахмурился — ему не слишком понравилась бесцеремонная манера старика. — Плохая та, — заговорил он нарочито медленно, чтобы они почувствовали его раздражение, — что больше ничего нам не светит. Мы с Карен обследовали главную улицу. В конце она разделяется на две тропинки: левая приводит к какой-то дыре вроде заброшенной шахты, а правая круто идет в гору и приводит к водонапорной башне. Я поднялся по боковой лестнице и заглянул в люк. И представьте себе — внутри болтались опрокинутые бидоны из-под краски! Вся вода была… — …багровой, — закончила Элизабет. — Нарочно загрязненной. Это мы уже знаем… Камерон встряхнул пакет с соком чуть резче, чем было необходимо. Потом оторвал зубами уголок и поставил пакет перед Элизабет. — Пейте, — сказал он. — А вы не будете? — У меня есть еще. Элизабет взяла пакет и стала пить маленькими глотками. — Сейчас воду из крана лучше вообще не использовать, — сказала Карен. — Люди вам не попадались? — спросил Ленни. Молодая женщина покачала головой. — Ни души. И ни одного автомобиля, телефона, приемника… Зато мы нашли блоки электропитания. Они оказались во многих домах. Если осталось немножко бензина, мы могли бы их зарядить. Тогда у нас был бы свет и вентиляторы — их я тоже принесла несколько. Элизабет вытерла губы и протянула пакет Ленни. — А Фрэнки? — спросила она. Камерон скрестил руки на груди, отчего его мощные бицепсы стали еще заметнее. — Послушайте, дамочка, Фрэнки нас бросил и даже не взял на себя труд сообщить, куда направился. Если хотите знать мое мнение, он сбежал еще ночью, по холодку. Так что если бы он отправился за помощью, она бы уже прибыла. — И, передразнивая манеру Фрэнки, добавил: — Вот было бы счастье-то! Никто не засмеялся. — А что, если у него вообще не было при себе мобильника? — спросил Ленни. — Тогда, я полагаю, он взял бы один из наших. — Кстати, это возможно. Том Линкольн не смог найти свой. — Ну конечно. Чего я вообще здесь распинаюсь? Нет никаких причин волноваться, помощь скоро прибудет. Ленни указал подбородком на автобус. — Подождем немножко. — Кого еще? — Линкольна. Камерон с силой ударил кулаком по деревянным перилам. — Опять его? Этот пьянчуга несет невесть что! — Он скоро вернется. Я думаю, лучше нам послушать его версию. У Томаса осталось впечатление, что он их не убедил. Поэтому он и пошел обыскивать автобус. Поиски заняли довольно много времени. От вони горелой пластмассы першило в носоглотке, а раскаленное добела солнце превратило салон автобуса в настоящую парилку. Как люди вообще могли жить в подобном месте? Он сам один раз в жизни побывал в Долине Смерти, но по сравнению с этой дырой там был просто курорт. Он стоял на четвереньках, заглядывая под сиденье, и готов был уже выпрямиться, когда вдруг заметил краем глаза какой-то красноватый отблеск. Он протянул руку, и его пальцы сомкнулись вокруг гладкой поверхности предмета, Томас с колотящимся сердцем осмотрел свою находку. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: он не обманывался. Он прижал предмет к груди и осторожно выбрался через разбитое окно — тем же путем, что и вошел.Глава 19
Увидев Карен и Камерона, Томас застыл на месте от удивления — их возвращением, а также тем, как они смотрели на него. Недовольно-выжидательно. — Ну что? — спросил Камерон. — Еще не наигрались в детектива? Томас, не отвечая, перебросил ему огнетушитель. Камерон едва успел поймать его на лету. — Мать вашу! Вы что, спятили? — Тяжелый, да? — Конечно, тяжелый! — Именно. Вот тут-то и нестыковка. Камерон непонимающе смотрел на него. — До меня никак не доходило, как такое могло случиться, — продолжал Томас. — Как горящий автобус смог проехать такое большое расстояние, прежде чем рухнуть здесь. Камерон открыл было рот, но Карен сделала ему знак молчать. — А теперь вы это выяснили? — спросила она Томаса. — Да. — И что же? — Ответ простой: такого просто не было. Автобус, охваченный пламенем, не смог бы столько проехать. Значит, когда он выехал с бензоколонки, он не горел. Больше скажу, даже сюда он прибыл еще в целости и сохранности. Потому что я проверил этот огнетушитель. Он взял огнетушитель из рук Камерона и снял пластмассовый предохранитель. — Смотрите: его даже не вскрывали. Затем повернул рукоять, и белая пенистая масса хлынула наружу. — Он полон. Им вообще не пользовались. Камерон нахмурился. — И что это означает? — Что автобус подожгли уже после нашего прибытия. Это не случайность, не несчастный случай: кто-то нарочно устроил пожар. И не собирался его тушить. Он хотел, чтобы у нас не осталось возможности отсюда выбраться. — Вы хотите сказать, что нас нарочно заперли в этой дыре? — Да. Водительское место почти не повреждено, а радио разбито. Кто-то позаботился о том, чтобы мы не смогли вызвать помощь. И это еще не все. — Ах вот как? — Нам подсыпали в питье какой-то наркотик. Поэтому никто ничего и не помнит. — Та-ак… Камерон снова скрестил руки. Карен нервно расхаживала туда-сюда, не отрывая от Томаса глаз. — Элизабет навела меня на эту мысль, когда рассказала об эпизоде с Ленни. Он поперхнулся, когда пил кофе. Что-то было подсыпано в термосы. — Не понимаю, — сказала Карен слегка раздраженным тоном. — Если речь идет о порошке или таблетках, они же должны были раствориться, нет? — Значит, какая-то частица таблетки не успела раствориться. Или тот, кто подсыпал таблетки, случайно уронил одну из них, и она оказалась среди картонных стаканчиков. — А почему в кофе?.. — Все его пили, кроме Питера. Поэтому он единственный сохранил полную ясность сознания на момент появления того психа. — А все остальные, значит, пропустили такой занимательный эпизод, — с легкой иронией сказал Камерон. — Не считая вас, конечно. — Дело в том, что я почти не притронулся к кофе. — Томас пожал плечами. — Я выпил слишком много спиртного в отеле, и меня подташнивало. — Ну хорошо, допустим, — сказала Карен. — И что потом? Томас соединил обе ладони и поднял их на уровень рта. — Возможно, виной всему псевдорелигиозная подоплека реалити-шоу. Это могло вызвать ненависть какой-то экстремальной религиозной группировки. Или психа-одиночки. Может быть, кто-то захотел дать нам урок и одновременно показать свою власть. Все возможно! Даже шантажировать телеканал — почему бы нет? Во всяком случае, он или они решили нас не убивать. Стало быть, речь идет о похищении. Карен остановилась. — Только если не рассматривать еще одну возможность. И вы сами знаете какую. Томас взглянул на нее с недоверием. Почему она так насмешливо улыбается?.. — Ну, если у вас есть лучшая гипотеза… — Есть: возможно, вы совсем съехали с катушек, старина. Томас почувствовал, как мышцы его лица каменеют. — Если нас ничем не опоили, — медленно заговорил он, — как вы тогда объясните всеобщую потерю памяти? Необычную слабость Перл? Долгий сон Элизабет? Это явные последствия той дряни, которую… — Это также симптомы отравления организма продуктами сгорания, — перебила Карен. Томас невольно отступил. Об этом он не подумал. — Послушайте, — продолжала Карен, — в автобусе возникла какая-то техническая проблема, пока мы спали. В результате он загорелся. Фрэнки потушил пламя — возможно, с помощью огнетушителя, их могло быть несколько, — но мы уже надышались гарью. Фрэнки отклонился от намеченного маршрута и направился к ближайшему населенному пункту. Он остановил автобус здесь, вытащил нас и отправился за помощью. Как вы думаете, какая версия более вероятна; моя или ваша, с этим абсурдным похищением — без доказательств, без свидетелей и, самое главное, без похитителя? — Я знаю то, что видел своими глазами. — Ваш мозг, одурманенный алкоголем и страдающий от кислородного голодания, мог запросто породить эту галлюцинацию. Камерон фыркнул: — Ну что, нечем крыть, Линкольн? Томас почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Неужели он до такой степени заблуждался? — Хорошо, — внезапно сказал Ленни, — я полагаю, теперь и мне настало время предъявить кое-что. Он вынул из кармана шелковый платок и осторожно развернул его. — Что у вас тут? — насмешливо спросил Камерон. — Вставная челюсть? Старый денди извлек из глубин платка крошечную белую частичку. — Вот этим я подавился, — сказал он. — Вначале я подумал, что это мог быть осколок пластиковой ложечки. Но в свете того, о чем вы говорили… Доктор Линкольн (он особенно подчеркнул этот титул, как всегда в обращении с Томасом), можете ли вы сказать, что это такое? Томас осторожно зажал крошечный осколок таблетки между большим и указательным пальцами. — Черт подери, Ленни, вы просто гений! — Что это? — спросила Элизабет. — Кусочек таблетки. — Кажется, на нем даже буквы есть. Томас повернул белый кусочек к свету. — Да R, потом О, и, кажется, половинка С. А под ними — цифра 1 в кружочке. — ROC-1? И что это означает? — Это может быть шифр какого-то медицинского препарата, — признала Карен. — Большинство производителей ставят на таблетках шифр или просто значок — чтобы слепые или те, кто не умеет читать, смогли определить, что это за препарат. Томас протянул ей осколок таблетки. — В данном случае, — сказал он, — это не шифр препарата, а скорее название лаборатории, где он изготовлен: ROCHE. Это европейская фирма. Цифра 1 означает дозировку — 1 миллиграмм. Камерон развел скрещенные руки. — Ах вот как? А вы откуда знаете? — Вы никогда не были в Майами во время весенних студенческих каникул? — А, это когда толпы студентов наводняют отели и трахаются сутки напролет? — Там эти таблетки всюду продаются. Это финитразепам. Коммерческое название — рогипнол. Запрещен к продаже в США. — Я о нем читала, — сказала Элизабет. — Вроде бы его еще называют «способ изнасилования». — Да, он почти мгновенно вырубает намеченную жертву, а после вызывает у нее амнезию. Это бензодиазепин быстрого действия. В десять раз сильнее валиума. Студенты его используют, чтобы остановить перевозбуждение после кокаина. Новые образцы окрашивают воду в голубой цвет, чтобы их можно было распознать. Но в кофе… — Понятно, — сказал Камерон. — Да, я слышал об этой штуке. Я из Флориды. Но можете мне поверить, эти таблетки продаются почти во всех штатах. Значит, вы считаете, что нас намеренно усыпили? — По-моему, это очевидно. — Ни хрена не очевидно. Только из-за того, что незнакомый вам старик предъявил обломок непонятной таблетки, завернутый в носовой платок, вы решили, что нас похитили террористы? У меня тоже есть несколько гипотез: а что, если вы сами под воздействием наркотика? А если старик соврал? А если это вы сами нам что-то подсыпали? Томас глубоко вдохнул воздух. — То есть вы считаете, что я вас тут разыгрываю? Камерон бросил мгновенный взгляд на Карен, и та слегка кивнула. — Что ж, — сказал он. — Если вы действительно настаиваете, чтобы я сказал все, как есть… Во-первых, вы давно уже не практикующий врач. К тому же вы любитель заложить за воротник. Без гроша за душой. Лжец. Насильник. Не говоря уже о ваших проблемах с правосудием… — Так, и что? — А то, что вы вполне можете нас обманывать или просто нести невесть что. Поэтому у меня большая просьба: прежде чем выдвигать предположения вроде тех, что вы уже высказывали, подумайте хорошенько.Глава 20
Гарольд Крамп в седьмой раз за этот день набрал все тот же номер. Он собирался оставить очередное сообщение на автоответчике, но неожиданно трубку сняли. — Гарольд, когда вы прекратите мне названивать? — Что?! Он очень удивился, что собеседник заговорил первым. — Это вы, док? — А кого вы ожидали услышать? — Как вы догадались, что я уже звонил? В трубке послышался глубокий вздох. — Ваш номер высветился на определителе. — А. — К тому же вы оставили мне пять сообщений. — Э-э-э… шесть. — Я не считал. — И вы мне не перезвонили, — сказал Гарольд с упреком в голосе. — Я был занят. Итак, что я могу для вас сделать? Гарольд мельком взглянул в меню «Бургер Кинг». Если он сейчас начнет рассказывать, в чем дело, то потеряет свое место в очереди. — Понимаете, я сейчас в одной забегаловке… я не могу сию минуту… — Просто скажите, что за проблема. Гарольд перенес мобильник к другому уху. — Сет сбежал. Пауза. Он произнес эту фразу, замерев от тревоги. Снисходительность его собеседника вошла в поговорку, но вряд ли простиралась до таких пределов. Мысленно Гарольд спросил себя, сохранит ли тот профессиональную выдержку. А он сам — ежемесячное вознаграждение, которое получал помимо основной зарплаты — как начальник службы безопасности отеля. — Что значит — «сбежал»? — Ну, исчез. Уехал. У него была с собой дорожная сумка. — Он сказал, куда собирается? — Нет. Просто сказал: «Путешествовать». — И больше ничего? Гарольд вспомнил непристойный жест Сета и слова «Передай ему это от меня!» — Нет, это все. Он ждал реакции, прижимая мобильник к уху. Ничего. Это хороший знак или наоборот?.. Мать семейства, стоявшая в очереди перед ним в окружении своих отпрысков, отошла от стойки вместе со всем выводком, нагруженным подносом и игрушкой «Губка Боб». Гарольд очутился перед продавщицей-кассиршей, в которой было явно больше центнера веса, и невольно сделал беспомощный жест. Она смотрела на них обоих — его и мобильный телефон — с той же степенью симпатии, какую могла бы проявить к парочке крыс, внезапно вскочивших на обеденный стол у нее в гостиной. — Ничего страшного, — услышал он бесстрастный голос в трубке. — Что? Он не верил своим ушам. И это после нескончаемой головной боли, которую доставляли ему неожиданные отлучки Сета и проверка его маршрутов, даже самых коротких и незначительных?.. — Я в курсе, — продолжал собеседник. На сей раз именно Гарольду пришлось сделать невольную паузу. — Сет говорил мне, что хочет развеяться, сменить обстановку. В общем-то, я ему это и посоветовал. — Тогда почему вы мне ни о чем не сказали? — раздраженно спросил Гарольд. — Я думал, что — цитирую вас же самих — «в рамках психотерапевтического курса в открытой среде следует держать пациента под постоянным наблюдением на протяжении всего курса». Проще говоря: смотреть за ним в оба. — Считайте это врачебным экспериментом. — Извините, док, но я знаю Сета Гордона. Это не тот тип, с которым подобные эксперименты уместны. Кассирша нетерпеливо побарабанила по стойке толстыми пальцами. — Вы психиатр? — спросил голос в трубке. — Вы знаете, что нет. — Тогда выполняйте ту работу, за которую вам платят. И заполняйте хорошенько свои учетные листы. Гарольд почувствовал, как кто-то сзади слегка похлопал его по плечу: — Эй, вы хоть до вечера управитесь? Обернувшись, он увидел с полдесятка людей, выстроившихся в очередь. Они явно не собирались ждать слишком долго. Гарольд виновато улыбнулся. — Ладно, док, я не могу больше разговаривать. Я вам перезвоню. — Пожалуйста. Можете заходить в любое время. — Я надеюсь, что… Но собеседник уже отключился. Гарольд со злостью взглянул на телефон. — Сраный докторишка! Очередь возмущалась уже в полный голос. — Ладно, ладно, — проворчал Гарольд. — Раз уж вам так приспичило получить свою дозу холестерина… — Он повернулся к кассирше: — Мне салат, пожалуйста. С легким майонезом. И бутылку диетической колы. Все с собой. Она презрительно шевельнула бровью. — Больше ничего? — Нет, почему же? Оплаченный отпуск на Гавайях и шорты в цветочек. У вас есть? Она со вздохом напечатала чек. Гарольд с трудом сдерживал бешенство. От Сета не было никаких известий. Начальник технической службы отеля тоже ничего не знал — Гарольд его уже расспросил, — и, кажется, всем было наплевать на случившееся. Он забрал бумажный пакет с заказом, вышел на улицу и направился к метро на Седьмой улице, потягивая колу через соломинку. Случай с Сетом Гордоном был действительно из ряда вон. Гарольд мог бы долго вспоминать всевозможные притеснения, оскорбления и обиды, которым он подвергался со стороны Сета во время участия в реабилитационной программе последнего — в несуразном качестве некоего ангела-хранителя. Правда, он получал за это неплохое вознаграждение. Однако достаточно было немного понаблюдать за Сетом, чтобы понять, что его маска неуклюжего дебила — всего лишь притворство. Реабилитационные программы в области психологии осуществлялись во многих частных клиниках, а также в департаменте юстиции и в Калифорнийском молодежном сообществе. На пятилетие последнего Гарольд сопровождал Сета (за отдельную плату). Но тот, кажется, знал здесь все ходы и выходы и постоянно ускользал от своего надсмотрщика. Постоянная проблема с этими мелкими засранцами — им никогда нельзя доверять. Гарольд бросил пластиковый стаканчик в урну и набрал новый номер на мобильном. — Карлос? — Крамп? Все еще не вернулся? Я слышу, у тебя там машины кругом… — Уже иду. — Марсия уже орет вовсю. — На меня не заорет. — Само собой, hombre. Что я могу для тебя сделать? — Связка ключей все еще у тебя? — Мой универсальный пропуск? Да, но от него больше никакого толку. Во всех технических помещениях сменили дверные замки еще в апреле. — Не во всех. — Шутишь? — Мне нужно разобраться с мальчишкой. — Скажи уж сразу, что я должен стырить из его персонального шкафа. Крамп не ответил. — Ты знаешь расценки, — продолжал Карлос. — Четыре подушки — пух и перья — и столько же пар простыней. Добавлю тебе еще парочку халатов. — Моя невестка будет довольна. У нее скоро день рождения. — Как насчет завтра? — Договорились. Гарольд отсоединился. В воскресенье он придет в отель. Но не на работу.Глава 21
Томас постучал в дверь. Ответа не было, и он какое-то время смотрел в небольшое слуховое окошко. Небо утратило дневную ослепительную голубизну — приближалась ночь. Над горизонтом распростерлось длинное фиолетовое облако, похожее на театральный занавес. Он постучал снова: — Джин? Послышался слабый шорох, словно кто-то перебирал бумаги. — Минуту, — наконец донесся ответ. Томас некоторое время разглядывал пол, потом сказал: — Спускайтесь вниз, когда будете готовы. Мы развели костер на улице. — Он помолчал. — Я., э-э-э… хотел бы извиниться за то, что сегодня так раскомандовался. Я не собираюсь никем помыкать. Можете в отместку учинить мне телесное наказание, если хотите. Отлупить меня по заднице в присутствии всех остальных. О’кей? Наверняка это вызвало у нее улыбку. Самоуничижение в подобных случаях всегда срабатывает. Томас подождал ее реакции, но из комнаты не доносилось ни звука, словно Джин специально молчала, чтобы он продолжал говорить. — Понимаю, — продолжал он, — что постоянно слышать «иди туда, делай то и это» не слишком приятно. Моя жена все время говорила, что я тиран. Джин открыла дверь. — А вы были женаты? Томас сделал шаг назад. — Да. Правда, всего три месяца. Совсем недолго. — Готова спорить, это она от вас ушла. — Нет, она меня выставила. Квартира принадлежала ей. Томас внимательно взглянул на нее. Глаза у Джин были красными, в руке она держала какую-то мятую брошюру, свернутую в рулон. Томас указал на нее и спросил: — Вы собирались проломить мне череп этой штукой? — Если бы я хотела проломить вам череп, я бы это уже сделала. Томас заглянул в комнату. В ней было два матраса, лежавших прямо на полу, кресло и пластмассовый таз. К потолку был приклеен скотчем пожелтевший гигантский постер с изображением многочисленных поз из «Камасутры». Томас одобрительно кивнул. — Симпатичная у вас комнатка. А в моей — дыра в стене с видом на сортиры. Можете пойти посмотреть. Панорама просто захватывающая. Джин прикрыла дверь, заставив его отступить. Он успел лишь заметить другие брошюры, разбросанные по полу. — Любите читать? — Не ваше дело. — Спускайтесь, поужинайте. Элизабет приготовила чили… — Я ненавижу чили! Так же как и эту комнату, и это поганое место! — Глаза Джин наполнились слезами. — У меня был шанс, чуть ли не впервые в жизни — только руку протяни!.. И вот все накрылось!.. Он понял, о чем речь. — Но телеканал заплатил вам двадцать тысяч долларов, — мягко сказал он. — Это уже кое-что. — Я могла бы получить намного больше! Вы же видели этих журналистов! За любой наш чих они готовы были платить деньги! Если бы это шоу все-таки состоялось, можно было бы потом всю жизнь жить на одни интервью и больше ничего не делать! — Вы говорите так, как будто уже все кончено. Джин опустила голову. — Колесо судьбы все еще крутится, — добавил он. — Да вы-то что об этом знаете? Она оттолкнула его и захлопнула дверь.Томас спустился на первый этаж, пересек главный зал заведения «У Пинка» и вышел через смежную с ним комнату на задний двор. Никто не захотел располагаться со стороны улицы — оттуда открывался слишком уж угнетающий вид. Задний двор представлял собой квадрат подстриженной трапы площадью метров сто, на которой тут и там валялось всевозможное барахло. Но все-таки это было лучше, чем созерцать останки сгоревшего автобуса. Томас подошел к костру и вытянул руки над пламенем. Было не так уж холодно, но в самом костре ощущалось что-то надежное и умиротворяющее. — Джин придет? — спросила Нина. Он пожал плечами. Питер неподвижно сидел в старом автомобильном кресле из красного кожзаменителя, с уцелевшими рессорами. Он не отрываясь смотрел на языки пламени. Рядом вытянулась прямо на земле Карен, положив голову на бедро Камерона. Пустые картонные пакеты из-под сока валялись тут и там. Леонард прохаживался немного поодаль, глядя на уже загорающиеся звезды. Что касается Каминского, Перл и ее фаната с бензоколонки, они так и не появились. Камерон громко рыгнул. — Ваше здоровье! — сказал он, ничуть не смутившись. — Вы отвратительны! — заявила Элизабет. Она слегка помешивала в котле, откуда поднимался густой пряный запах чили. — Да ладно, что естественно, то не стыдно. — Все равно это не повод свинствовать. — Надо устроить ему взбучку! — заявила Карен. Камерон улыбнулся. — И ты посмеешь поднять руку на супермена из Флориды? — Кстати, откуда именно? — Из Неаполя. Это западное побережье, царство богатеньких игроков в гольф. — Он поправил воображаемые солнечные очки. — Я знаю лучшие рыбные места, можешь мне поверить. А также лучшие места для ныряния с аквалангом, для серфинга, для прыжков с парашютом… Я — владыка побережья, детка! — Вы хорошо зарабатываете? — спросила Элизабет, сама удивляясь, что осмелилась задать такой вопрос. — Да, я зарабатываю на морских экскурсиях. В горячий сезон — две тысячи в неделю, без всякого напряга. Не нужно ничего, кроме выносливости и умения лазать, по канату в том числе… Но вас я не приглашаю: если бы вы появились на палубе моей яхты, одетая только в бикини, последствия могли бы быть непредсказуемы. Элизабет вымученно улыбнулась. — Это все замечательно, — сказала Карен с легкой ноткой ревности, — но мне хотелось бы знать, где остальные? — Я знаю, — сказала Нина. Все повернули головы к ней. — В постели. Все трое, надо полагать. Перл недавно спрашивала, нет ли у меня с собой презервативов, и я ей сказала, что в коробке из-под конфет рядом с кассой их полно. После она ушла со своей… э-эээ… свитой. Камерон расхохотался. — Ну ни хрена себе! Не успела прийти в себя — и сразу трахаться! Элизабет сделала большие глаза и указала подбородком на Питера. Однако ребенок, казалось, ничего не слышал. Потом протянула Томасу ложку, и он осторожно попробовал варево. Запах бекона и тушеных помидоров показался ему восхитительным. Впрочем, он был голоден. — Джин все еще сердится? — спросила Элизабет. — Она вообще легко раздражается. Особенно если просишь ее поработать. Странно, да? Она ведь горничная. — Ну и логика! — фыркнула Карен. — Только потому, что она горничная, она и здесь должна всем прислуживать? Вам, мужчинам, так и хочется низвести нас всех до уровня прислуги! Камерон поднял палец и нравоучительно сказал: — Суров закон о мужском превосходстве, но — закон. — Глупости! — возразила Элизабет. — Если женщины вам готовят, стирают и занимаются вашими детьми, они делают это исключительно из-за любви! А когда любовь проходит — из чувства долга. Потому что женщина будет заботиться о доме, даже если это последнее, что осталось у нее в жизни! Она резко отставила свою миску. Томас заметил, что ее руки дрожат. — Ладно, — примирительно сказал он. — Думаю, не из-за чего так переживать. На самом деле меня удивило поведение Джин по другой причине. Ленни подошел поближе, чтобы слышать разговор. — Я видел в ее комнате целую кучу рекламных брошюр казино. — Да, она это любит, — кивнула Нина. — Она все время их рассматривает, как загипнотизированная. — Или ненавидит, — сказал Томас. — Не понимаю, о чем вы. — У нее в руке была брошюра Клуба анонимных игроков. Руководство, как избавиться от своей зависимости. Он мельком подумал об основной теме шоу «Око Каина». Грехи участников… — Может быть, она проходит терапевтический курс «Как избавиться от пристрастия к играм». Она старается именно что не играть. Поэтому и смотрит хотя бы на буклеты — в качестве замены. — Да, это объясняет ее нервозность, — заметила Карен. — Я думаю, она очень несчастна, — сказала Элизабет. — Оттого и агрессивна. — Я не несчастная, Барби. Я невезучая. Джин стояла позади них, сжимая в руке пресловутую брошюру. — Мне никогда не везло. Ни денег, ни дома, ни семьи — у меня больше ничего нет. — Джин, мы не знали, что ты здесь, — смущенно произнесла Нина. — Да ладно тебе, Родригес. Ненавижу, когда врут. Все лучше, чем это. Она бросила глянцевую брошюру в костер и стала наблюдать, как та горит. Потом прерывающимся голосом сказала: — На самом деле я не настоящая горничная. — Ее глаза вновь заблестели от слез. — Я даже не Джин Леблан.
Глава 22
— Мое настоящее имя — Пола. Пола Джонс Плечи Джин были опущены, и она напоминала старый ветхий дом, готовый вот-вот обрушиться. — Если вы — Пола Джонс, то кто такая Джин Леблан? — спросил Томас. — Это моя подруга. Она умерла. Пять месяцев назад. Томас открыл рот, чтобы что-то сказать, но удержался. Он посмотрел на остальных. На их лицах читалось одинаковое изумление. Пола высморкалась. — Джин Леблан поселила меня у себя. Она работала официанткой в баре в аэропорту Мак-Карран. Она была наркоманка и подрабатывала проституцией. Пару раз она попадала в женскую тюрьму Норт-Лас-Вегас, на Смайли-роуд. Но при всем том она не была злой или дурной женщиной. — Джин с мольбой подняла глаза. — Мы с ней были как сестры, понимаете? Элизабет мягко взяла ее за руку и усадила возле костра. Пола не сопротивлялась. Потом она заговорила снова: — В тот день я крупно выиграла в казино «Дворец Цезаря». Мне выпал «Колосс» — суперджекпот! Мы напились и решили прокатиться в пустыню. Мы хохотали как ненормальные, я курила марихуану, а Джин втягивала одну полоску за другой. А потом мы увидели змею. Джин сказала, что хочет поцеловать ее. «Поцеловаться со смертью». Я сначала думала, что она шутит… Змея укусила ее в губу, и она умерла через пару минут. Пола вытерла нос рукавом. — Я не знала, что мне делать. Какой-то гребаный фильм ужасов!.. Я испугалась, запаниковала… и уехала. Камерон воздел руки к небу. — Что? Вы бросили вашу подругу посреди пустыни? — Он щелкнул пальцами. — Прямо как есть? — Она была уже мертва! Я бы ее все равно не воскресила! Камерон взглянул на нее с презрением. — И вы называете себя ее подругой… — Хватит, — перебил Томас. — Расскажите, что было дальше, — добавил он, обращаясь к Поле. — Я не могла сообразить, что делать. Это случилось не по моей вине, просто случилось, вот и все. И Джин на моем месте наверняка сделала бы то же самое. Я не могла вызвать копов — я была под наркотиками, а у меня и без того хватало проблем… Долги… Томас указал на ее зеленую рубашку, рисунок на которой имитировал карточный стол. Она не снимала ее с самого отъезда. — Вы любите покер? — Нет. Покер — это мужское дело, как драка или дуэль… Женщины предпочитают игры «на везение». Они хотят поймать птицу счастья… Найти какую-то лазейку в жизни… — Лазейку? — Все от чего-то убегают. Либо от своих проблем, либо от скуки… Когда играешь, то словно погружаешься в какой-то транс. — Голос Полы смягчился, словно описываемая сцена возникла у нее перед глазами. — Помню, как играла в первый раз, — фишки так и сыпались ко мне, одна за другой… Я играла целый день. В конце концов я все проиграла, но ощущения были невероятные! Томас промолчал. Он понимал, о чем она говорит. Некоторые занятия действительно обеспечивают такое сочетание — гипноза и адреналина. — Это идиотизм! — фыркнул Камерон. — Если целый день торчать за столом для джекпота, в конце концов все проиграешь! Это все знают! — Вы не понимаете, — сказала Пола. — Цель — не выиграть. Цель — убежать. — У вас есть семья? — почти шепотом спросила Элизабет. Пола несколько секунд смотрела на нее, прежде чем ответить: — Да. — Где она сейчас? — Однажды я нашла под дверью письмо. Муж сообщал мне, что добился опеки над нашей дочерью, продал квартиру, чтобы заплатить мои долги, и вместе с дочерью уехал. — Она вновь уставилась на огонь. — С тех пор я и жила у Джин. — Как же вы попали в «Око Каина» под чужим именем? — спросил Ленни. — Был ведь кастинг, проверки… — Да, — подтвердила Карен, — контракт подписывали только после проверки всех данных. Пола покачала головой. — Джин была похожа на меня. Хотя она была стройнее и моложе. Нас принимали за сестер, я вам говорила… — Но этого недостаточно, — возразил Томас. — Как вы смогли занять ее место? Она опустила глаза. Камерон улыбнулся. — Легко, правда? — спросил он. Остальные повернулись к нему. — Вы ведь так никому и не сообщили о ее смерти? — Это было не так просто… — К тому же все так удачно совпало для вас! У вас же не было ни жилья, ни денег. Достаточно было лишь сменить имя, чтобы избавиться от всех проблем. Забрать документы Джин Леблан, слегка изменить внешность и научиться подделывать подпись. Ее прошлое было отнюдь не безупречным, но у нее, по крайней мере, не было карточных долгов. Вы могли, так сказать, перезагрузить свой компьютер и начать все с нуля. И снова начать играть в свое удовольствие. — Это не так! Теперь она почти кричала. Все смолкли. — Да, у меня была куча долгов, признаю. Но я не выдавала себя за Джин. Не с самого начала, во всяком случае. Я даже записалась на курс терапии, излечивающий от игорной зависимости… Мужчины играют ради стремления к действию, но девяносто женщин из ста играют ради бегства, как я уже говорила. Игромания — это самая настоящая болезнь… В какой-то момент мне показалось, что я от нее избавилась. Но потом все вернулось снова… — И тогда появились люди из «Ока Каина», — продолжил Томас. — Да. Где-то через месяц после моего срыва они позвонили в мою дверь, то есть в дверь Джин. Я несколько дней ничего не ела, только курила для поддержания сил. Я не знала, что мне дальше делать… Так вот, позвонили в дверь, я открыла и увидела на пороге двух очаровательных девиц. Они сказали, что ищут кандидатов для участия в новом реалити-шоу и их заинтересовала Джин Леблан, бывшая заключенная. Спросили, знакома ли я с ней. Я кивнула, и они рассказали мне про двадцать тысяч долларов. — Джин беспомощно развела руками. — Что мне оставалось делать? У меня даже не было времени поразмыслить… Я выдала себя за нее. Начиная с этого момента все вокруг меня завертелось колесом… Я изучала бумаги, заполняла анкеты… И знаете что? Никто так и не догадался о моем обмане. И я подумала, что это судьба. Тот самый шанс, которого я ждала всю жизнь. — За исключением того, что в итоге вы оказались здесь, — заметил Томас. — Какая злая ирония судьбы, не правда ли? — А как же ваша тайная история? — спросила Элизабет. — Что вы им рассказали? — Я наплела им черт знает что… Что-то из прошлого Джин, что-то — из своего собственного… Я сшила из этих лоскутов какую-никакую историю… потом меня спросили, смогу ли я нормально держаться перед камерами. Я ответила, что уж за двадцать тысяч долларов я это выдержу. — И вы расплатились с долгами? По щекам Полы снова покатились слезы. — Ну да, как же, — сказал Камерон. — Она снова все проиграла. Все до последнего цента! Пола обхватила руками колени. Все ее тело сотрясалось от рыданий. — Какое убожество, — пробормотал Камерон. Томас молча смотрел на остывающий котел с едой. Кажется, у всех пропал аппетит.Глава 23
Пола Джонс сидела у костра еще долгое время после того, как все остальные разошлись. Она понимала, что опустилась на самое дно. Она признала свою вину за многие вещи, случившиеся в последние годы. Грабежи, мошенничества, чеки без покрытия, обманы по мелочам — не важно что, лишь бы снова продолжать играть. Теперь настало время расплаты. Она смотрела на свои руки. Она не убила Джин Леблан, — о, хотя бы не это! — но бросила ее мертвой посреди пустыни. Лицо Джин, искаженное уродливой предсмертной гримасой, со следами белого порошка вокруг ноздрей, представало перед ней каждую ночь. Стоило ей задремать, и призрак Джин был тут как тут. В ту же минуту. С улыбкой на губах. Посмотри, что ты со мной сделала, По-о-оолаааа! Она пошевелила тлеющие угли подвернувшимся под руку стальным обломком. В каком-то смысле ее ситуация улучшилась. Теперь, когда она во всем созналась, ее, конечно, арестуют. Те страхи, от которых она убегала последние несколько лет, наконец настигли ее. Она вряд ли скоро увидит свою дочь и мужа, но с этого момента ее жизнь, безусловно, стала проще. Достаточно лишь смириться с мыслью о предстоящем заключении… Все кончено. Королева умерла — да здравствует королева! Она в последний раз взглянула на звезды, слегка присыпала костер землей и направилась к задней двери бара «У Пинка». Внутри было темно и тихо. Пола несколько раз поморгала, чтобы лучше различать очертания предметов в кухне и смежной с ней подсобке. Потом вошла, думая о том, что глупо сделала, потушив костер. На память ей пришел куплет из Stand By Me, как в те времена, когда она была еще маленькой и отец посылал ее в погреб за очередной бутылкой спиртного. Она осторожно двинулась вперед, вытянув перед собой левую руку — в правой все еще был зажат шелковый платок Ленни.No, I won’t he afraid,
Oh, won’t be afraid[238].
Глава 24
ВоскресеньеТомас проснулся, услышав чей-то крик. Сон был неглубоким и тревожным, мысли беспорядочно метались в голове. Женский голос показался ему знакомым. Карен? Рука инстинктивно потянулась к ночному столику в поисках выключателя. Где же эта чертова лампа? Потом он открыл глаза. Ночного столика не было. И никаких знакомых вещей — тоже. Ни шкафа для одежды, ни галогенной лампы, ни абсолютно нового письменного стола из ИКЕА, над которым крепились книжные полки в тон — терпеливо выбранные по каталогу и надежно укрепленные на стене, чтобы не обрушились под тяжестью книг, — ни холодильника с многочисленными напоминаниями самому себе на квадратиках бумаги с липкой полосой: что-то сделано, что-то нужно сделать, чего-то он не сделает никогда, — ни фотографий из Африки на стенах. Все исчезло. В течение последнего года он снимал комнату у миссис Гуревич. Пятьдесят долларов в неделю. Учитывая глубину финансовой задницы, в которой он пребывал, это был просто подарок судьбы. Миссис Гуревич была милой женщиной. Она жила в крошечном особнячке. Однажды Томас помог ей донести до дома покупки, а потом вошел следом за ней — из любопытства, а заодно, чтобы проверить, может ли он еще очаровывать женщин. Он улыбнулся ей самой соблазнительной улыбкой, и она улыбнулась в ответ. Предложила ему чаю с пирожными. С тех пор он поселился у нее. Она вела хозяйство, он помогал ей по дому — покупки, мелкий ремонт, все такое. В то время он работал в службе помощи пожилым людям, но часто менял клиентуру. Месяц здесь, месяц там. Миссис Гуревич ничего не говорила, когда он напивался в стельку. Он терпеливо слушал ее нескончаемые истории. Им было хорошо. Они могли сидеть вместе целыми часами, ничего не делая. Сколько семейных пар могли бы сказать о себе то же самое? Томас поморгал, и комната в доме миссис Гуревич исчезла в вихре золотой пыли. Вместо нее он увидел три обшарпанных стены, на которых чередовались полосы света и тени, словно их освещал какой-то гигантский прожектор. Такой эффект создавали висевшие на окне жалюзи с широкими планками. В четвертой стене зияла огромная дыра, выходившая на то, что пафосно называлось «туалеты»: на самом деле это был высокий деревянный настил с круглыми дырами и хлипкими деревянными перегородками между ними. Наружных дверей не было. Возможно, это место знавало лучшие времена, как и все заведение «У Пинка» в целом. Тем более захватывающий контраст создавал единственный посетитель уборной с окружающей обстановкой. Ленни Штерн, безупречно одетый и выбритый, приветливо улыбнулся. — Рад, что вы проснулись, — сказал он. Деревянный настил сортира служил ему всего лишь сиденьем — положив ногу на ногу, старый денди что-то рисовал в блокноте. В этот момент крик раздался снова, потом женский голос произнес что-то язвительное, в ответ послышался мужской смех. Томас провел рукой по лбу и только сейчас разом вспомнил события последних суток. — Дерьмо! — пробормотал он. — И вам доброе утро, — откликнулся Ленни, поднимая голову от блокнота. Томас прикрыл глаза. — Шикарный на вас костюмчик. Собираетесь пообедать в городе? — Я сегодня уже прогулялся. Рассвет в пустыне — это что-то потрясающее. Вы хорошо спали? — Ну, если не считать нескольких кошмаров… — Вы постоянно что-то бормотали во сне. — И что, я рассказывал что-то интересное? — Мне показалось, вы молились. — Странно. Ленни пожал плечами, не выпуская из рук карандаша. — В вашем сознании идут какие-то лихорадочные процессы, не иначе. — Оставьте мое подсознание в покое. — Томас указал рукой в том направлении, откуда донесся крик. — Что там происходит? — Перл развлекается с Сесилом и Виктором. Кажется, все трое в восторге. Томас подошел к окну и поднял жалюзи. В глаза ему ударило солнце. Со своего второго этажа он видел главный вход в заведение «У Пинка» и улочку, полого уходящую вверх. Он высунулся в окно и увидел боковую стену церкви с ее остроконечной крышей и овальными окнами. На фоне этой ослепительно-белой стены даже выгоревшие холмы казались сумрачными. Он посмотрел на часы. — Уже пол-одиннадцатого?! — Да. Кажется, вам нужно было как следует выспаться. Жара уже становилась угнетающей. На заднем дворе, отделенном от улицы оградой, Томас нашел остатки кострища и красное автомобильное сиденье из кожзаменителя. Заодно он увидел некоторые вещи, накануне скрытые вечерней темнотой: груду автомобильных шин, огромный мусорный контейнер и несколько перевязанных веревкой колышков. Сквозь полуосыпавшуюся стену соседнего дома виднелись переплетенные ржавые трубы, а над ними — три душевые насадки. Томас начал мечтать о прохладном душе, но тут появились Сесил и Перл. На них не было ничего, кроме нижнего белья, и они шли на цыпочках. Внезапно из-за мусорного бака выскочил Каминский в одних плавках. Парочка вскрикнула. Каминский вцепился в трусы Сесила и попытался их стащить. Однако бензозаправщику удалось освободиться и убежать. Глядя на них, Перл хохотала во все горло. — Они расслабляются, — прокомментировал Ленни. — Да уж вижу. Томас присел на краешек кровати, зажег сигарету, затянулся и выпустил дым через ноздри. Ленни поднял руку с карандашом. — Готово. Вид у него был довольный. — Что вы рисовали? — Вас. — Шутите? — Абсолютно серьезно. — Дайте посмотреть. Штерн протянул ему рисунок. Томас ошеломленно смотрел на своего двойника — портрет был очень похож, за исключением взгляда, в котором была заметна какая-то одержимость. — Вы хорошо рисуете. — Спасибо, польщен. — Это ваше основное занятие? — Нет, скорее хобби. Я люблю рисовать людей. — А у меня и в самом деле обычно такой… встревоженный вид? — Когда вы спите — да. Простите, что изобразил вас с открытыми глазами, но это придает портрету жизни. — Да, теперь я понимаю, что мои кошмары неспроста. У этого типа на портрете — явные признаки паранойи! Ленни некоторое время внимательно разглядывал его, потом сказал: — В вас действительно есть что-то от одержимого, Линкольн. Куда бы вы ни пошли, ваши призраки всегда с вами.
Томас оделся и спустился вниз, в бар. На стойке его ждал еще горячий кофейник. — Элизабет нашла газовую плитку для турпоходов, — объяснил Ленни. Томас выбрал кофейную чашку «Секс в большом городе», слегка протер ее своей футболкой и плеснул в нее горячий напиток. — Где она? — спросил он. — Ваша маленькая подружка Карен? Странный вопрос! Но Томас решил не углубляться в эту тему. — Нет, я имел в виду Элизабет. — Ушла в экспедицию за водой. И Ленни как ни в чем не бывало налил себе кофе, словно речь шла о чем-то самом заурядном. Томас исподтишка наблюдал за ним. Его реплика насчет Карен явно была произнесена не просто так. Стоило быть осторожным. — Элизабет, Нина Родригес и доктор Уэлш с утра ушли к водонапорной башне, — пояснил старик. Он объяснил, что женщины специально рано встали и пошли к башне, чтобы решить проблему с питьевой водой. Нина все обдумала — она, судя по всему, разбиралась в механике. — Они собирались вернуться к полудню. Так же как и Камерон. Выяснилось, что последнего Леонард видел несколько часов назад, и тот сильно нервничал. Король морских экскурсий вышел из бара «У Пинка», бормоча что-то о том, что помощь слишком сильно задерживается. Ленни заметил ему, что лучше, тем не менее, держаться вместе, но был послан в известном направлении. Вот и поговорили. — А Питер? — По-прежнему почти не разговаривает. Сейчас он наблюдает за нашей разнузданной эротической троицей, скачущей по двору. Кажется, это его развлекает, а значит, на пользу. Мы все по очереди за ним присматриваем. Единственная, о ком я беспокоюсь, — это Пола Джонс. — Почему? — Никто не знает, где она сейчас. Нина Родригес думает, что она ушла куда-нибудь подальше, чтобы побыть одной. Томас машинально посмотрел на дно чашки. Да, после признаний, сделанных вчера вечером, Пола наверняка захотела спрятаться от остальных… — Больше ничего серьезного? — Ничего, кроме вашего призрачного похитителя, — если вы об этом. — Вы действительно думаете, что я спятил? — Ну, скажем так, я все же продолжаю придерживаться собственного мнения, — дипломатично ответил Ленни. — Как говорил Курт Кобейн, «дело не в том, что вы параноик, а в том, что люди с вами не согласны». Они еще какое-то время поговорили, потом разобрали последние остававшиеся внизу чемоданы, перенесли вещи в комнаты, более-менее навели порядок — бак с остатками жаркого и прочие объедки были отнесены в мусорный ящик. В завершение оба как следует поорудовали вениками. Ленни подобрал свой шелковый платок, лежавший на стойке, и вытер лоб. — Стало быть, вы были женаты на Карен Уэлш? Томас застыл на месте. Он догадывался, что рано или поздно это выплывет наружу — в конце концов, не такая уж это страшная тайна, — но все равно испытал шок. — Она сама вам сказала? — Да, сегодня утром. Она сказала, что в те времена она была еще студенткой, а вы — уже практикующим врачом. У нее был ветер в голове, и она мечтала о кольце на пальце. Она даже родителям ни о чем не сказала. Да, Карен не стала тянуть кота за хвост… — Не берите в голову, — сказал Ленни. — В конце концов, об этом легко было догадаться. Когда вы были вместе, даже в присутствии других, вы не отрывали друг от друга глаз. А как звучала бы ваша версия? Томас вздохнул. — Я тогда как раз вернулся из-за границы. Заканчивал потихоньку образование по специализации «неотложная помощь» и колебался, стоит ли остановиться именно на ней. Таскался по кампусу в поисках новизны… Мне хотелось перейти на биофак или еще куда-нибудь, я толком не знал… Но в основном я валял дурака, и главными моими интересами были пиво и девицы. Карен была совсем молоденькой, она мною восхищалась. Мы поженились одним августовским вечером девяносто седьмого года, оба пьяные в стельку. В общем, полный идиотизм… Я не расставался с бутылкой три месяца. Клеил других девиц… Она, конечно, этого не потерпела. — Она потребовала развода? — И даже больше: она добилась того, чтобы меня исключили из Медицинской коллегии. «В целях безопасности населения» — так она выразилась. Ленни слегка присвистнул. — Вот как. Однако, судя по всему, старый денди был не слишком впечатлен этой историей. Он задумчиво потеребил бриллиантовую сережку в ухе, словно мысленно что-то прикидывал. — Если я правильно помню даты на наших картах, вам сейчас тридцать семь лет. Ей — двадцать шесть. То есть в девяносто седьмом ей было восемнадцать? Но Томасу уже надоело чувствовать себя как на скамье подсудимых. — Ну, давайте, Штерн, продолжайте! Скажите, что она была несовершеннолетняя! Да, именно так, и я все равно спал с ней. Такое случается каждый год с миллионами пар. Проблема была не в этом. — Даже не в этом? — Ее отец был профессором. Настоящее светило медицины и к тому же большой босс — из тех, что повелевают громами и молниями. — Понимаю. Вероятно, он был крайне раздражен, узнав, что его обожаемая дочь — несовершеннолетняя, во-первых, — Штерн загнул палец, — выскочила замуж, во-вторых, не поставила его об этом в известность, в-третьих, ее избранником стал его коллега-медик, он же — всем известный алкоголик? — Что я по-настоящему ценю в вас, Ленни, — так это деликатность. — И вы считаете, что этот человек виноват в вашем исключении? — Да. — Не верю. — Но это правда! — О, что касается вашей истории в целом — разумеется! Но что касается исключения — что-то я сомневаюсь. Скорее ваша вина заключалась в какой-то врачебной ошибке, серьезном нарушении или чем-то в этом роде. Не обижайтесь, я просто строю предположения. — Что Карен вам наговорила? — резко спросил Томас. Внутри у него все сжалось. Дверь отворилась, и вошла Перл. Она снова нацепила свои старлетские одежки и выглядела не хуже, чем до отъезда. — Привет! А здесь все же прикольно! Можно мне что-нибудь выпить? Умираю от жажды! Она взяла последний уцелевший пакет с соком, открыла его и с жадностью сделала несколько глотков. Потом прошла через комнату, не выпуская его из рук и оставляя на чисто выметенном полу цепочку липких капель сока. Томас спросил себя, будет ли у него нервный срыв сейчас или какое-то время спустя. Перл обернулась и подмигнула ему. — Кстати, Томми, Кам вернулся? Он почувствовал дополнительный прилив бешенства из-за того, что девчонка обращалась с ним так фамильярно. Явный признак того, что она считает его старым мудаком. — Нет, Перли. А ты, случайно, не знаешь, где он? — Знаю, конечно. Ушел за помощью. Она поднялась по лестнице и скрылась из виду. Томас и Ленни переглянулись. — Вы подумали то же, что и я? — спросил Ленни. — Да. Этот псих Камерон один ушел в пустыню.
Глава 25
Томас стащил футболку и обмотал ее вокруг головы. Раскаленный воздух буквально стиснул его тело со всех сторон. Он медленно дышал, чувствуя, как легкие горят, словно в огне. Кажется, отправиться на поиски Камерона было не лучшей идеей. Со стороны залитых солнцем холмов донесся крик сокола-сапсана. Томас расположил края футболки так, чтобы закрыть плечи. Как ни странно, запах нагретого песка напомнил ему о пляжах Санта-Моники, где можно было валяться целыми часами, ничего не делая… Ленни с улыбкой наблюдал за ним сквозь солнечные очки от Сальваторе Феррагамо стоимостью в пять сотен долларов. — Вы мне напомнили главного героя фильма «Лоуренс Аравийский», — сказал он. На нем был элегантный светлый льняной пиджак с закатанными рукавами, такие же брюки и соломенная шляпа — последняя болталась за плечами на резинке. — А вы скорее похожи на персонажа «Смерти на Ниле»… — На «прославленного Эркюля Пуаро»? — спросил Ленни, имитируя бельгийский акцент. — Нет, я скорее о персонаже, которого играла Анжела Лэнсбери. Улыбка Ленни стала еще шире. Затем он указал на футболку Томаса и спросил: — Неужели и для черной кожи солнце опасно? — Вам бы, кстати, тоже не мешало покрыть голову. С такой скоростью обезвоживания я даже не смогу отлить вам из природного крантика, если вы вдруг упадете в обморок. — Я тронут вашей заботой. Ленни водрузил шляпу на голову и поправил ее, осторожно касаясь полей большим и указательным пальцами то одной, то другой руки. — О’кей, Лоренс, — сказал он, — теперь я тоже готов к переходу через пустыню. Они миновали приземистое белое здание, похожее на бункер, и вышли из поселка на дорогу. Вслед им со своего рекламного плаката смотрел Король-Жаба. — Вы заметили этого монстра? — спросил Томас. — Кермит[239] над нами смеется. Не обращайте внимания. — BMC означает Bullfrog Mining Company. Кажется, местную шахту прикрыли. Интересно, что за люди здесь раньше жили и что с ними стало. Ему на ум пришли кадры из фильмов — беззубые старики, игроки на банджо, какие-то типы, вооруженные пилами, и прочие личности явно дегенеративного вида (хорошо еще, если не каннибалы). Слишком много видео, старина. Слишком много видео. — Это старая шахта по добыче буры, — сказал Ленни. — Чего? — Буры. Это руда, напоминающая скопление маленьких шариков хлопка. Из нее много чего делают. Стиральный порошок, инсектициды и так далее — вплоть до обшивки челночных космических аппаратов. В девятнадцатом веке требовались две повозки и двадцать мулов для ее транспортировки, в пустыне Мохаве. В наши дни добыча производится с помощью рудоподъемников высотой в пять этажей, управляемых со спутника. — Надо же, вы так хорошо в этом разбираетесь! — Одно из моих предприятий работает в этой области. — Одно из ваших предприятий? Так вы, значит, богатый бизнесмен? — Богатый пенсионер. Я все продал. — Он улыбнулся. — Поэтому у меня и нашлось время прогуляться с вами. Они спустились в небольшой овраг, затем снова поднялись по склону. За ним оказался похожий овраг, потом еще один. Пейзаж напоминал гигантское складчатое покрывало в светло-желтую и охряную полоску, тянувшееся до самого горизонта. Томас пытался не обращать внимания на жару. Ботинки увязали в песке, словно он шел по сухой, рассыпчатой корке вчерашнего пирога. — А вы откуда? — спросил он Ленни. — Из Нью-Йорка. У меня небольшая квартира на Парк-авеню, 740. Бывший дом Джекки Кеннеди. — Должно быть, она вам недешево обошлась. — В сто пятьдесят. — Тысяч? Ну, это еще по-божески… — Миллионов. Если на вашем банковском счету меньше этой суммы, то синдикат, скорее всего, откажет вам в местожительстве. Заметьте, что помимо этого нужно соответствовать и ряду моральных критериев. Жители этого дома очень придирчиво отбирают себе соседей. Томас не сразу нашел что сказать. — А, понятно, — ответил он наконец. — Хм, ну и как вы себя здесь чувствуете? Я хочу сказать — без привычных двух дюжин слуг и даже самого скромного лимузина? — Мой лечащий врач рекомендовал мне пешие прогулки. — А ваши близкие не забеспокоятся? Как-никак, от нас уже два дня никаких известий. — У меня нет семьи. Что касается моего бизнеса, там все крутится и без меня. По правде говоря, мое отсутствие не более губительно для моих дел, чем укус мухи для задницы слона. Они продолжали идти. Томас больше ни о чем не расспрашивал, погрузившись в мрачные мысли. С момента катастрофы прошло около тридцати шести часов — и никакого автомобиля, ни вертолета, ничего! Или за ними послали караван верблюдов?! Ленни жестом указал ему на гигантский кактус, под которым виднелся ржавый автомобильный каркас. — Кажется, даже эта развалюха сейчас в лучшем состоянии, чем я. Может, нам немного полежать в тенечке? — Знаете что, Ленни? — Да? — Перестаньте меня клеить. — А что, это именно так выглядит? — У меня с ориентацией все в порядке. К тому же я черный, а вы белый. И у нас лет тридцать разницы в возрасте. Ленни посмотрел на него с сокрушенным видом. — У вас нет никакой фантазии. — Я вас сюда с собой не тащил. Томас слепо наклонился, вглядываясь в дорогу. На ней виднелись следы шин. — Смотрите-ка, — сказал он. — Похоже, тут проезжал автобус. — Есть и другие следы, поуже. Думаете, тут все-таки иногда кто-то ездит? — Понятия не имею. В последний раз кто-то мог проезжать и несколько месяцев назад… Однажды в Африке я ехал по таким следам на джипе. Думал, они меня куда-нибудь выведут. Ничего подобного — я так и не добрался к какому-либо населенному пункту и вдобавок потерпел аварию. — И что вы сделали? — Ту же ошибку, что и Камерон: я пошел за помощью на своих двоих. Через несколько дней меня нашли кочевники. Я к тому времени почти не отличался от сухой деревяшки. Ленни вытер губы платком. — Значит, по-вашему, поблизости нет никакого жилья? Томас посмотрел на цепочку холмов. Не было слышно ничего, кроме свиста ветра. Он ободряюще хлопнул Ленни по спине. — Ну, во всяком случае, здесь нет такой толчеи, как на концерте Мадонны! Они снова тронулись в путь. В течение получаса Ленни пытался вытянуть из своею спутника подробности по поводу пребывания того в Африке. Томас это предвидел и теперь спрашивал себя, как много на самом деле известно старику. Рассказала ли ему Карен что-то еще? Другие ужасные подробности его прошлого? Он предпочитал над этим не задумываться и отвечал уклончиво. Однако Ленни не собирался так быстро сдаваться. — Значит, вы работали в службе гуманитарной помощи? — Вы вообще когда-нибудь прекращаете болтать, а? Ленни пожал плечами. — Просто поддерживаю беседу. Томас вздохнул. — Ну да, я работал в разных гуманитарных организациях. Принимал участие в вакцинациях населения в Нигере, занимался доставкой лекарств — кстати говоря, эта работа хорошо оплачивалась. Но потом я ее бросил. Гуманитарная помощь — это что-то сродни наркомании. Столько людей зависят от вас, что в конце концов возникает и обратная зависимость — вы «подсаживаетесь». И одновременно начинаете думать, что обладаете почти божественной властью. Спасаете жизни, изменяете судьбы… Это опасная фаза. — Почему? — Вопреки общепринятому мнению, люди, которые живут в африканской глубинке, нам вовсе не завидуют. Они ведут свой привычный образ жизни. Когда они заболевают, то предпочитают не вмешиваться в ход болезни, даже если она переходит в неизлечимую стадию. Или же обращаются к традиционной медицине. Нам, конечно, трудно это понять — мы вечно стремимся к переменам. В Бикаву, в Заире, я видел одного католического миссионера-экзорциста, итальянца лет шестидесяти, который собирался изгонять бесов из местных жителей. Он работал по двадцать часов в сутки без еды и отдыха. Он выглядел таким хрупким и нелепым — со своей епитрахилью, в кругленьких очочках… Если честно, я даже не знаю, кто был больше одержим — он или его подопечные. Ленни слегка поморщился. — То есть вы хотите сказать: сначала веришь в то, что изменяешь ход вещей, потом выясняется, что ход вещей изменяет тебя? — Совершенно верно. — Простите, я, кажется, начинаю уставать… — Костюм Ленни промок от пота. — Наверно, мне не стоило идти с вами… Томас и сам чувствовал, что пора возвращаться. Он подошел к Ленни и подхватил того под руку. — Это я должен извиниться, — сказал он. — Камерон просто кретин, он сам впутался в это дерьмо, и пусть теперь как хочет. Возвращаемся. Они повернули обратно. Раскаленный ветер продолжал свистеть вокруг них. Они снова прошли мимо старого брошенного автомобиля. В это мгновение ветер пронесся сквозь окружающие его сухие заросли, и Ленни внезапно остановился, стиснув запястье Томаса. Камерон лежал на земле — буквально в нескольких метрах от того места, где они недавно останавливались. Они вполне могли бы не заметить его и сейчас — неподвижное тело, полускрытое растительностью.Глава 26
― Камерон! Они устремились к нему. Светловолосый гигант с квадратными плечами лежал ничком. Томас склонился над ним. — Он мертв? — прошептал Ленни. — Нет. — Шея и плечи все красные… — Это солнечные ожоги. — Что, если бы мы его не увидели? Он бы тут буквально сгорел… — Я как раз хотел сказать то же самое. Томас оттащил Камерона в тень и осторожно перевернул на спину. Губы Камерона были абсолютно сухими и растрескавшимися. Из уголка рта стекала тонкая ниточка слюны. — Коул, вы меня слышите? Камерон застонал. Томас просунул палец ему в рот и ощупал им ротовую полость. Язык и внутренняя сторона щек были лишь слегка влажными. — У него сильное обезвоживание… Придется его тащить. Помогите мне. Он закинул одну руку Камерона себе на плечо и обхватил его под мышку с другой стороны. — Мне что, приподнять его? — спросил Ленни. — Нет, я не собираюсь потом тащить еще и вас. Вам придется просто послужить опорой. Остальное я возьму на себя. Ленни, хотя не без труда, исполнил эту просьбу. Первые несколько шагов Томас пошатывался, но потом вошел в ритм, и они медленно двинулись по дороге обратно. — Он умрет? — спросил Ленни. — Нет, у него просто солнечный удар. Он ничего не надел на голову… Успел только найти хоть крошечный клочок тени, перед тем как вырубился… Дорога казалась им нескончаемой. Солнце миновало зенит и начало потихоньку спускаться к горизонту, но жара ничуть не уменьшилась. Томас чувствовал, как при каждом вдохе в гортань словно впивается сотня тонких иголочек. Он с трудом заставлял себя сглатывать слюну. — Надеюсь, наши девушки решили проблему питьевой воды, — сказал он. — Иначе мы точно окажемся в жопе. — Там хоть будет тень… — Избавьте меня от вашего сарказма, Ленни. — Я ничего не говорил, — отозвался Ленни. — Это он. — Да ну?! Камерон с трудом разлепил веки. — Вы меня так сдавили, что кости хрустят… — И давно вы очнулись? Вы хоть соображаете, что за местечко себе выбрали, чтобы отлежаться? Сорок градусов в тени! Камерон помотал головой. — Не доставайте меня… Я и так ничего не соображаю. — Хорошо. Мне тоже не хотелось бы здесь загнуться, так что устроим привал — если, конечно, никто не возражает. — Я — нет, — ответил Ленни, который тоже выглядел не лучшим образом. Томас сплюнул в песок. — Что на вас нашло, в самом-то деле? — резко спросил он, обращаясь к Камерону. Тот почесал затылок. — Вы о чем? — Почему вы ушли, никого не предупредив? Камерон сел на землю, растирая виски. — Я пошел за помощью. — За помощью? Какую помощь вы рассчитывали найти в пустыне? — Мне нужно было что-то делать. Это невыносимо — сидеть сложа руки, без всяких новостей, без объяснений… — Что это у вас? — перебил Томас, стискивая его запястье. — Где? На тыльной стороне ладони Камерона виднелась кровь. Камерон нервно всхохотнул и отнял руку. — Ерунда… — Все же дайте посмотреть. Он наклонился к Камерону и осторожно ощупал его голову, ругая себя за то, что не сделал этого раньше. «Мы находим только то, что ищем, — некогда говорил ему его наставник во время первой студенческой практики в больнице. — Во время осмотра доверяйте только себе, Линкольн! Все эти анализы крови, рентгеновские снимки — для идиотов!» Начальник службы неотложной помощи был ростом метр шестьдесят, с густой бородой и тонкими усами, с маленькими прищуренными глазками. Никто не решался с ним спорить. «Вы, конечно, одарены, друг мой, но одного этого недостаточно. Всегда стремитесь к точности. Медицина — это вам не рыбалка, это как работа детектива: собираем факты, строим гипотезы, приводим доказательства». И он искал. И нашел. На голове у Камерона оказалась шишка с неглубокой раной, откуда сочилась кровь. На стыке теменных костей. Почти на самой макушке. — Поосторожнее, — проворчал Камерон. — У вас там просто шишка Ничего серьезного. — Вот и оставьте ее в покое… Я, наверно, ударился, когда упал. Томас не ответил. Заметив его выражение лица, Ленни встревоженно спросил: — Что-то не так? — Не так. — Но вы же сами сказали: ничего серьезного… — Этот ушиб не из тех, что получают при падении. Разве что падать вертикально головой вниз… — Я, наверно, оступился и перевернулся… — Или влезли на кактус и свалились, — с невольной улыбкой добавил Ленни. — Не прикидывайтесь идиотом. Камерон бросил на него недовольный взгляд. — Нет, Коул, вы потеряли сознание не от жары, — сказал Томас. — И упали не от того, что оступились. У вас в волосах крохотные частички оранжевой краски. Явно не растительного происхождения. Камерон скрестил на груди руки. — Ну, мистер Холмс, что еще скажете? — Кто-то ударил вас, скорее всего стальным продолговатым предметом. Кто-то, кто знал о вашем маршруте и ждал вас здесь. Ленни нахмурился. Камерон поднял глаза к небу. Томас был уверен в своих выводах. Ощущение чьего-то чужого присутствия среди них не покидало его с самого начала. Тип в автобусе не был его галлюцинацией. Нападение на Камерона вполне укладывалось в общую картину событий. Если бы тот псих собирался убить Камерона, последний, скорее всего, был бы уже в шести футах под землей. Но этого не случилось; стало быть, целью нападавшего было просто помешать ему уйти. Оставить его здесь, под своим контролем, вместе с другими. Оглушенного, без сознания, однако живого. Он даже не поленился оттащить свою жертву в тень. Томас чувствовал подступающую дурноту. Он вытер пот со лба. Ладони тоже были влажными. Он подумал о том, как хорошо было бы выпить стаканчик. О том, что мог бы сейчас быть совсем в другом месте. И еще почему-то вдруг — он и сам удивился — вспомнил одну старую историю. Про Большого Боба и Тройку О.Глава 27
Нужен был ключ с накатной резьбой. Нина стянула перчатки и бросила их на землю. — У этих машин не хватает сцепления. Или у меня не хватает сил… Но так или иначе, я ничего не могу сделать. На ней были спортивные брюки для бега. Торс был полностью обнажен. Элизабет скользнула взглядом по ее стройной мускулистой фигурке, покрытой потом и пылью: серебряный крестик в ложбинке между грудей, вытатуированный на правой груди скорпион. Заметив ее взгляд, Нина улыбнулась. — Не такие роскошные, как у Перл, но тоже ничего, да? Карен Уэлш протянула ей верхнюю часть спортивного костюма. — Лучше надень это, Родригес. Нина, рассмеявшись, повиновалась. — Посмотрела бы я на тебя на моем месте! Там, внутри, можно сдохнуть от жары! Элизабет вполне в это верила Она ненадолго зашла в нижнюю часть водонапорной башни — обычный барак, обшитый листовым железом, без окон, с четырьмя поддерживающими столбами по углам. Жара там была воистину адской. — А если бы мы нашли этот чертов ключ — думаешь, ты бы смогла открыть затвор, и вода бы пошла? — спросила Карен. Нина кивнула. — С насосом все в порядке. С блоком электропитания — тоже. Резервуар с дизельным питанием наполовину полон. Все оборудование исправно — видно, что за ним ухаживали как следует. Найдите мне эту штуковину — я пущу воду, и мы наконец свалим отсюда! Rapido![240] Маленькая латиноамериканка выглядела полностью уверенной в себе. Глядя на нее, Элизабет ощутила себя еще более никчемной. — Ну, не делай такое несчастное лицо! Это ради тебя я взялась за работу, — сказала Нина. Элизабет подняла глаза. — Правда-правда, — подтвердила та. — Ты была единственной, кто терпел Джин, то есть Полу, когда она вела себя совершенно невыносимо. Плюс к тому ты занималась готовкой. Помогала остальным. Никогда не выходила из себя. Ты принимала вещи такими, как есть. Поэтому мне захотелось тоже быть в чем-нибудь полезной. Я вспомнила о водонапорной башне, немножко покумекала — и вот… Она вытерла руки о штаны и засунула в карманы. — Надо мне, пожалуй, кое-что тебе сказать… Там, в отеле, ты казалась слишком высокомерной. Отстраненной. Поэтому над тобой и стали подшучивать. — Нашла время для исповедей! — фыркнула Карен. — У нас других проблем хватает, Родригес! — Не мешай. В общем, я хочу сказать, что мы — Пола, Перл и я — вели себя не слишком красиво. И лично я готова извиниться. Элизабет улыбнулась. — В этом нет необходимости, но мне все равно приятно. Захотелось быть в чем-нибудь полезной. Кто бы мог подумать, что у Нины тоже могло возникнуть такое ощущение. Элизабет поняла, что каждый из них чувствовал себя одиноким, изолированным от остальных. И от всего мира. Это место еще и усугубляло такое состояние. Больше всего угнетало отсутствие звуков — шороха автомобильных шин, детских криков, лая собак, включенного телевизора, самолетов в небе — всего того, к чему привык всякий городской житель. Она заметила, что мужчины и женщины по-разному реагируют на тишину. Первые замыкались в себе, тогда как вторые сплачивались между собой. Их маленькая команда была тому подтверждением. Нине все никак не удавалось заснуть. Наконец, когда стало светать, она спустилась вниз, в бар, привлеченная запахом кофе. — Вау! На чем это вы сварили кофе? На подогретом соке? — Банка «Нескафе» под стойкой, — ответила Элизабет. — Плитка на этажерке. И еще в подсобке есть бутылка минеральной воды. Всего одна, к сожалению. Карен тоже была здесь — лениво развалилась в кресле с чашкой в руках. — Ты смотри, как раскомандовалась, — сказала она, кивая в сторону Элизабет. Нина кивнула. — Зато у тебя какой-то вялый вид. — Я так и не заснула. — А что случилось? — Представь себе: я лежу в своей пыльной комнате, Камерон в соседней комнате, Питер — в следующей. А что же делает наше инфернальное трио? Что, правда не догадываетесь? Так вот: всю ночь они трахаются! Карен, несмотря на усталость, аж подскочила в кресле. Судя по выражению лица, она была взбешена. — Ну, что Перл снималась в порнофильмах — это ни для кого не секрет. Однако выяснилось, что наш программист тоже одержим, как мартовский заяц! И парень с бензоколонки ничем ему не уступает, даром что заика. В результате эта компания развлекается всю ночь! Судя по всему — все трое участвуют в процессе одновременно. — Заправщику красноречие не обязательно, — пробормотала Элизабет. — Главное — заправлять. Произнеся эти слова, она сама покраснела от неожиданной двусмысленности. Все три женщины переглянулись и расхохотались. — Да, — сказала Нина, — заправлять, очевидно, он умеет. Впрочем, для Перл с ее нимфоманией особо и стараться не надо… Ладно, черт с ними. Что касается проблемы с питьевой водой — у меня есть план. И она рассказала о своей идее. Нина приехала из Сан-Диего. У нее было семь братьев, почти все с техническим образованием и все — рьяные католики. Поэтому единственным способом не оказаться выданной замуж насильно было сбежать из семьи и стать шофером-дальнобойщицей. Любовь к механике была у Родригесов в крови. — Водонапорная башня — это всего лишь резервуар для воды. Даже если он загрязнен, это еще ничего — главное, чтобы уцелел источник. Нина взяла листок бумаги и карандаш и принялась чертить на нем. Тем временем Элизабет наполнила чашки. — Башня служит только одной цели: набирать большое количество воды на расстоянии от земли, чтобы создать необходимое давление. Это в свою очередь нужно, чтобы обеспечить ее распределение. Смотрите. Она нарисовала два резервуара — один полный, другой пустой, — соединенные внизу трубкой. — Представьте себе, что левый — это ваша ванна. Если вы откроете кран на трубе, соединяющей ее с резервуаром водонапорной башни, ванна начнет заполняться, по закону сообщающихся сосудов. — Это все прекрасно, если вода в резервуаре не заражена, — сказала Карен. — Как ты помнишь, на поверхности плавают бидоны с краской. — А нельзя ли найти какой-то окольный путь, по которому пойдет вода, прежде чем успеет загрязниться? — Отличный вопрос, Элизабет. Именно это нам и нужно сделать. — Как? — Найти источник. Вода поступает из колодца — ее качает насос. Нужно добраться до него и привести его в действие. В водопровод вода не поступит, но мы сможем набрать ее в бидоны и принести сюда. Карен задумчиво потерла подбородок. Потом встала. — Пока еще не слишком жарко. Идем! Ha деле все оказалось сложнее, чем предполагала Нина. Им пришлось карабкаться на водонапорную башню, взламывать вход, разбираться с насосом и блоком электропитания, проверять состояние батарей и так далее. Однако два часа спустя большая часть работы была закончена. Оставалось лишь отвернуть пресловутый вентиль. Но для этого не было необходимого инструмента. Элизабет вновь опустила закатанные рукава, чтобы закрыть предплечья. — Что теперь? — Нужно спуститься в шахту, — ответила Карен. — Вчера мы с Камероном там были. Я думаю, там найдется что-нибудь подходящее. Нина присела на камень в тени водонапорной башни. — Я совсем вымоталась. Сходите вдвоем, я вас подожду. Обе женщины пошли обратно вдоль бывшего водопроводного канала, облицованного бетонными плитами — здесь было посвежее, — и вернулись к развилке дороги в форме буквы Y. Улица, идущая направо от них, была пуста. Они пошли налево и спустились в каньон. Элизабет почти сразу же споткнулась о рельсы. Дальше виднелись изъеденные ржавчиной вагонетки. — Они, должно быть, еще восьмидесятых — девяностых годов, — заметила Карен. — Похоже на декорацию из вестерна, правда? Еще через сто метров каньон углубился в шахту. Она напоминала кратер с обрывистыми стенами, в которых виднелось с полдюжины отверстий. Рельсы спиралью уходили вниз до самого дна, разветвляясь возле каждого отверстия. Элизабет склонилась над кратером. — Глубоко. Я и не думала, что шахта такая глубокая. Туннели были узкие, облицованные бетоном и забранные решетками. Элизабет всматривалась в эти темные ходы. Она не знала почему, но это место вызывало у нее мурашки по коже. — Осторожнее, — сказала Карен, — края могут осыпаться. К тому же внизу жидкая грязь, а над ней тучи москитов. Здоровенные, заразы! Меня уже покусали. — Наверно, вода просачивается сквозь камень, начиная от горизонта грунтовых вод, откуда она поступает и в водонапорную башню. Жара и влажность — самый подходящий климат для москитов. Должно быть, их тут тысячи в этих туннелях. — И не только их. Вам предстоит еще столкнуться с семейством рукокрылых, мадам энтомолог. Карен увлекла свою спутницу к единственному строению — приземистому бараку, крытому гофрированным железом. На крыше были укреплены два белых стальных прямоугольных корпуса, очевидно служивших футлярами для каких-то наблюдательных технических устройств, и нечто вроде черной телеантенны. — Corynorhinus townsendii, — произнесла Карен тоном школьной учительницы. — Таунсендские ушастые летучие мыши. Кажется, студенты из университетов приезжают сюда их изучать. Вот эти аппараты — измеритель влажности, температуры и барометрического давления. — А, понятно. — Шахта уже давно не функционирует. Она превратилась в природный заповедник. Все данные о нем записаны в реестры, которые хранятся там, внутри. Элизабет вспомнила бар «У Пинка», постеры с голыми девицами и коллекцию разноцветных презервативов на стойке. Должно быть, студенты-практиканты не были единственными обитателями этих мест. Другие ребята — вроде Дика, — должно быть, наведывались сюда для экспериментов совсем другого рода. Обе женщины вошли внутрь строения. Там оказалась единственная комната, стены которой были увешаны изображениями летучих мышей и анатомическими чертежами, а на полках стояли ящики с чучелами этих рукокрылых. На этажерке, затянутой паутиной, громоздились пыльные шахтерские каски. Все это было едва освещено — в бараке имелось лишь одно небольшое окошко. — Просто супер, — сказала Элизабет. — После гостиницы Скуби-Ду — замок Дракулы. Карен в задумчивости грызла ногти, размышляя, с чего начать. Перехватив взгляд Элизабет, она с вызовом произнесла: — Да, я грызу ногти. И что? — Я ничего не сказала. — Меня это успокаивает. Да и потом, у врача-хирурга ногти должны быть короткими, чтобы не прорвать перчатки. Так же как и волосы (она провела рукой по своим коротко подстриженным волосам). Такая стрижка более практична под колпаком ортопедиста. — Ортопедист — он чем занимается? — Костями. Пациент предъявляет мне раздробленную кость — я заменяю ее новой. Пока я еще интерн. А в данный момент, как видишь, заколачиваю гвозди и изображаю шахтера-бурильщика, хотя рядом полно здоровых мужиков, в два раза больше меня по весу и в три раза образованнее, но они вместо этого предпочитают где-то шляться, да и вообще половина из них — кандидаты на мировой конкурс мудаков! Что делать, приходится брать все на себя… Элизабет пропустила мимо ушей завуалированный упрек в свой адрес, вольный или невольный, и сказала: — Вообще странно, что такая девушка, как вы, решила принять участие в телешоу… Ей, в отличие от Карен, так и не удавалось перейти на «ты». — Это моему отцу пришла такая идея. В своих владениях он царь и бог. У него своя сеть частных клиник. Половина его пациентов живут в Голливуде, вторая половина — в Вашингтоне. Его излюбленный принцип — «Умей подать себя», а это как раз имеет нечто общее с реалити-шоу, когда ты на виду у всех… Я сказала, что мне не слабо. Мы вообще любили бросать друг другу вызовы… — В моем случае идея тоже была не моя, а Дика. — Кто это? — Мой муж. — А, понятно. Карен помолчала и спросила: — Он тебя бил, ведь так? В первый момент Элизабет показалось, что она ослышалась. — Ты из тех женщин, которых обычно называют жертвами домашнего насилия? — спросила Карен почти небрежным тоном. — Это и есть твоя тайна? Элизабет совершенно не была готова к такому вопросу — во всяком случае, к тому, что он будет задан так внезапно. Она почувствовала, что ей не хватает воздуха. Все ее тело охватила дрожь. — Конечно, нет, — пробормотала она. — Стыдиться этого бесполезно, — сказала Карен. — Ты, наверно, спрашиваешь себя, как я догадалась. Все оченьпросто — твои рукава. — Рукава?.. — Они у тебя всегда длинные. Даже в эту адскую жару. И блузки ты застегиваешь на все пуговицы. Так обычно поступают женщины, которых бьют мужья. Чтобы синяки были не видны. Элизабет было невыносимо слушать дальше. Щеки ее горели как в огне. Ей хотелось поскорее выйти отсюда. — Это же классика, — продолжала Карен. — Медики легко определяют такие вещи. Возможно, Линкольн тоже… — Вы сами не знаете, что говорите! — перебила Элизабет. — Ты злишься, потому что я говорю правду. Это тупиковая ситуация, очень частая. Парень бьет жену, а она, бедняжка, убеждена, что сама в этом виновата. Я поговорю об этом с моим отцом, если хочешь. Я уверена, что он сможет тебе помочь. Элизабет больше ничего не слышала. Ей казалось, что ей в уши заливают расплавленный свинец. Она едва успела открыть дверь и выбежать на воздух, иначе наверняка упала бы в обморок. Она с трудом прошла несколько шагов по гравию, потом, тяжело дыша, села на шину от грузовика, валявшуюся тут же. Долгое время взгляд ее был устремлен в пустоту, потом она стала рассматривать колодцы на дне шахты. Вокруг было темно, как ночью. Элизабет продолжала сидеть неподвижно, блуждая взглядом в сумраке. Ей казалось, что она куда-то проваливается. Если Карен Уэлш обо всем догадалась, то же самое могут и другие. Ее соседи. Ее семья. Те, кто принимает ее за обычную, ничем не примечательную домохозяйку. — Элизабет, с тобой все в порядке? Карен стояла перед ней с бутылкой в руках. — Смотри-ка, что я нашла! Мистер Джонни Уокер собственной персоной! Хочешь глоточек? Элизабет отвернулась. Карен засунула бутылку в накладной карман брюк. — Ну, как хочешь. Она снова скрылась в здании и через какое-то время показалась наружу, волоча за собой какой-то металлический ящик. — Тут целая куча инструментов, настоящий арсенал. Надеюсь, с их помощью мы сможем привести в порядок электрогенераторы. Элизабет подхватила ящик за ручку с другой стороны. Ее дрожь прекратилась, взгляд снова стал осмысленным. Теперь она поняла, почему это место вызывало у нее мурашки: черные колодцы напоминали два глаза на голове гигантского паука. И сама она была не более чем мелкой мошкой, попавшей в его паутину, откуда ей никогда не выбраться. Измученной, беззащитной. Всю дорогу обратно она не произнесла ни слова.Сет подождал, пока обе женщины уйдут. Потом отодвинул решетку, загораживающую туннель, и выбрался из шахты на солнце. Он немного прошел вперед, глядя на цепочку пустынных холмов. Иметь в своем распоряжении такое огромное пустое пространство было для него настоящим счастьем. Кончиком ногтя он соскреб засохшее пятнышко крови со своего камуфляжного комбинезона. День обещал быть великолепным. Он дошел до шины от грузовика, на которой незадолго до того сидела Элизабет, и провел ладонью по ребристой поверхности. Затем наклонился, чтобы попытаться уловить ее интимный аромат сквозь запах каучука. Он долго наблюдал за ней из темноты туннеля. Он был почти совсем рядом, а она даже не догадывалась о его присутствии. Это вызвало у него мощнейшую эрекцию. Он сунул руку под комбинезон, чтобы ублажить себя. Затем открыл сумку, висевшую у него на плече, и еще раз проверил содержимое. Два пластиковых пакета были на месте. В одном лежал кусок оранжевого шланга длиной с резиновую дубинку. В другом — зеленая рубашка с изображенными на ней игральными картами. Сет облегченно вздохнул. Теперь, когда с кандидаткой номер один было все улажено, нужно было переходить к следующему в списке. Он застегнул сумку, думая о том, какова будет реакция этого мальчишки, Питера Ди Маджио. Потом, насвистывая, двинулся к поселку. Сегодня в самом деле чудесный денек.
Глава 28
Большой Боб и Тройка О. Томас улыбнулся. Ему показалось забавным, что он об этом вспомнил. Все равно что рыться на чердаке и случайно наткнуться на чемодан, который считался давно потерянным. Получив пощечину от матери, Большой Боб отлетел назад и, упав, ударился об угол стола. Ничего серьезного — только ссадина на левом виске. Увидев ее, Томас восхищенно присвистнул. — Ни хрена себе! Ну ладно, на этот раз она тебя хоть не отлупила… На голове у Боба был еще один рубец — его можно было увидеть, раздвинув пряди всклокоченных волос, — глубиной примерно три миллиметра. — Думаешь, мне повезло? Боб скорчил гримасу, изображая Кинг-Конга. Томас покатился со смеху. В тот день они играли в уличный хоккей. Это было в одно из воскресений, незадолго до каникул, — уже потеплело. Они катались на роликах по эспланаде недалеко от понтонного моста Санта-Моники. Мячами служили свернутые футболки, клюшками — длинные палки. Ништяк! — Это здорово, что ты пришел! А твои ребята без тебя не скиснут? — «Соколы Эль-Пуэбло» никогда не киснут, — с гордостью ответил Томас. — К тому же босс — я. — Что ты им сказал? — Что работаю со своим стариком. Он сегодня на фуникулере «Ангельский полет». В выходные двойная плата, грех упускать такой случай. Было шесть часов. Солнце уже спускалось, и в его мягких лучах стволы пальм казались бронзовыми. Издалека доносилась музыка — там вертелась детская карусель. Из ресторана «Моби Дик» пахло горячими блинчиками. Целые семейства загорали на пляже. — Только посмотри на Китиху! Наверняка забыла, сколько времени. — Хоть на сегодня оставила нас в покое… Энджи, по прозвищу Китиха, нянька Боба, растянулась на песке в нескольких метрах от них. Сто килограммов доброты и респектабельности. Солнечные очки, закрытый купальник, запрокинутая голова. Кажется, она хотела выглядеть как Памела Эвинг в «Далласе»[241], за исключением того, что Патрик Даффи вряд ли пришел бы в восторг, повстречавшись с ней. — Эй, ты не уснул? — окликнул Томас. Большой Боб потер затылок. — Подожди, я тебе еще наваляю! И он отъехал. Последовал удар по «мячу» — сильный и точный. Но в последний момент Томас его все же перехватил. — Обломись! — Да пошел ты! — Вынь руки из задницы и попробуй еще раз! — Раз ты такой умный, скажи: кто тебя сделал на той неделе? — Ладно, давай так: кто забьет десять голов подряд — выигрывает. А другой покупает ему мороженое. Большой Боб лез из кожи вон, но сегодня явно был не его день. Забив десять голов, Томас заявил: — Я хочу «Тройку О»! Это означало рожок с тремя шариками мороженого разных сортов: абрикосО, шокО и фисташкО. Детская — и не только детская — мечта: Джованни, хозяин «Моби Дика», сколотил себе на этом мороженом порядочное состояние. А с тех пор как к нему зашел сам Роберт Де Ниро, чтобы попробовать знаменитую «Тройку О», от клиентов вообще не стало отбоя. — Только не с шерри, — предупредил Боб, — а то дорого. — А сам на той неделе лопал как раз с ним — губа не дура… Ладно, пусть будет с фруктовым соусом. Плечи Большого Боба слегка поникли. — Что-то мне хреново… Томас сделал вид, что собирается схватить его за воротник, хотя это вряд ли удалось бы: Большой Боб хотя и был младше, но превосходил Томаса ростом на целую голову. — Слушай, дылда, ты так просто не отмажешься, — заявил Томас. — Если попробуешь меня наколоть, я всем расскажу, что ты тайком фотографируешь свою няньку голой! И в этот момент Большого Боба неожиданно вырвало. Томас ошеломленно смотрел на приятеля. Это было не смешно. Совсем не смешно. Но прежде чем он успел что-то сделать, Большой Боб принялся проделывать очень странные вещи. Дергаться всем телом, бормотать что-то неразборчивое и — самое неприятное — мочиться в штаны. Потом глаза у него закатились, и он упал. Спустя всего несколько секунд он уже спал, спокойно, похрапывая, носом в луже собственной блевотины. Все это было каким-то безумием. Особенно со звуковым сопровождением Энджи на заднем плане, которая вопила, как пожарная сирена. Томас все понял лишь многие годы спустя. Когда мать закатила Большому Бобу пощечину и он, отлетев, ударился головой о край стола, этого удара оказалось достаточно, чтобы повредить крошечную мозговую артерию. Внешне это проявилось в виде синяка на виске, но такой же синяк, по сути, образовался и внутри черепа, между височной костью и твердой мозговой оболочкой — мембраной, защищающей мозг. Такое повреждение называется экстрадуральной гематомой. Даже если кровотечение минимально, такая гематома гораздо опаснее наружной. На поверхности кожи она может расширяться как угодно без особых последствий, но внутри черепа у нее только один путь: мало-помалу увеличивать давление на мозг. Большой Боб был чертовски выносливым и никогда не имел обыкновения жаловаться. Он не рассказывал ни о головных болях, ни о приступах рвоты, которые с ним уже случались. Но когда левая височная доля мозга уже слишком сильно подалась под напором гематомы, мозг резко запротестовал, следствием чего и стал внезапный припадок. Однако Большой Боб смог выкарабкаться. Его срочно доставили в нейрохирургическое отделение госпиталя Сидар-Синай, где тут же сделали операцию, и меньше чем через неделю он уже снова был дома. Все прошло как по маслу — если не считать астрономического счета за операцию. Но у родителей Боба деньги были. Боб и Томас продолжали играть вместе. Никто из них даже не заикнулся о причине гематомы — ни врачам, ни полицейскому, никому из взрослых, кто осмеливался задавать нетактичные вопросы. В тот день Томас понял две вещи — первое: быть врачом и лечить ушибленные головы гораздо лучше, чем хвататься за воскресные подработки, чтобы убедить квартирного хозяина в своей платежеспособности, и целый день вкалывать по принципу «руки в масле, жопа в мыле»; второе: из всех защитных механизмов, существующих в мозгу, отрицание — наиболее могущественный. С тревогой, с любыми страданиями можно справиться, если прибегнуть к нему. Достаточно лишь закрыть свой разум на двойной оборот ключа и отрицать все факты. Дети, которые причиняют себе боль или которым причиняют боль другие, прекрасно об этом знают.Глава 29
Ленни и Томас уже приближались к бару «У Пинка», поддерживая Камерона с двух сторон под руки, когда из бара пушечным ядром вылетела Перл (сходство было почти полным, если не считать того, что на пушечных ядрах редко бывают надеты мокрые футболки, позволяющие видеть груди с заостренными сосками). Следом за старлеткой вышла Нина с канистрой воды в руках. Обе, смеясь, скрылись в доме. — Нет, вы только посмотрите на этих резвушек, — пробормотал Камерон. Ленни помог ему сесть на землю и с довольным видом выпрямился. — Отлично, стало быть, проблема с водой решена. И с вами, Коул, тоже все в порядке. Девушки выиграли пари. Теперь никто уже не рисковал умереть от жажды. Чуть позже они вошли в общий зал, где уже собрались почти все остальные. Еще прежде, чем Томас успел сказать «уф», в его руке оказался бокал с янтарного цвета жидкостью. Томас недоверчиво понюхал содержимое. — Неужели виски? — Скажи еще, что ты к нему не привык! — насмешливо бросила Карен. Томас уже готовился достойно ответить, но Ленни остановил его, указав подбородком на Камерона. Тот выглядел уже значительно лучше: Карен влила ему в рот несколько глотков воды, а заодно прошлась насчет его солнечного удара, ожогов и умственных способностей. Бокалы с виски быстро разошлись по рукам Здесь и там зазвучали шутки, смех, увесистые хлопки по спине. Ленни, приблизившись к Томасу, прошептал: — Все нормально, Линкольн. Расслабьтесь. Отчет о нашей маленькой авантюре может какое-то время подождать, разве нет? «Маленькой авантюре», да уж… Томас сел в углу и стал наблюдать за остальными. Вернулись Нина и Перл, веселые и мокрые с ног до головы. Карен произнесла воодушевленную речь, обещая наладить электричество, — с энтузиазмом кандидата в президенты, оглашающего предвыборную программу. Каминский отпускал в адрес Сесила похабные шуточки, на которые тот, заикаясь, с грехом пополам отвечал. Питер улыбался! И даже Ленни — Ленни, который, черт возьми, знал, насколько серьезно их положение! — острил и любезничал как ни в чем не бывало. Томас едва мог поверить своим глазам и ушам. Казалось, что со всеми, за исключением молчавшей Элизабет, случился внезапный приступ амнезии. Закрыть свой разум на двойной оборот ключа. Противостоять страданию, отрицая факты. Он представил себе, как встает и просит минутку внимания, чтобы произнести тост: «За нашу дорогую Полу Джонс, о которой по-прежнему ни слуху ни духу. Исчезла. Испарилась. За Фрэнки и за Джин Леблан, которые, несомненно, гниют сейчас неизвестно где, — как насчет выпить за них, а, ребята? И за весь этот гребаный бардак!» Он представил, как, произнеся эти слова, швыряет свой бокал в стену и уходит, провожаемый гробовым молчанием своей оцепеневшей аудитории. Было бы здорово… Но, разумеется, он ничего подобного не сделал. Лишь усмехнулся про себя, встал и вышел из бара. Никто не попытался остановить его и даже не удосужился спросить, куда это он.Глава 30
В часовне было прохладно, и Томас почувствовал себя лучше. Он бездумно смотрел на треугольный кусочек пыльного каменного пола между раздвинутыми в виде буквы V мысками своих ботинок. Ему уже казалось, что он слышит тихое перешептывание ангелов у себя над головой. Он сидел на скамье напротив алтаря и груды покореженных чемоданов. Кровь стучала у него в висках. Сердце суматошно трепыхалось, словно цыпленок в картонной коробке. Он вынул из-за пазухи бутылку «Джонни Уокера», которую тайком стащил со стойки бара. Вот уже два дня, как он не пил спиртного. Может быть, вся его нервозность — просто результат абстинентного синдрома? Он слегка встряхнул бутылку и покачал ее туда-сюда, наблюдая за уровнем жидкости внутри. Да, это могло бы быть забавно. Видеть розовых слонов и все крушить… С другой стороны, он никогда прежде не испытывал абстинентного синдрома — все же он не был запойным алкоголиком… Или наоборот — он пил чересчур много и при этом никогда не испытывал недостатка в алкоголе, чтобы страдать от абстинентного синдрома! Так или иначе, возможно, пришло время завязать. Ну, по крайней мере, хоть попытаться. Он открутил пробку, чтобы как следует испытать силу воли. Кто-то слегка хлопнул его по плечу. Томас едва не выронил бутылку. — Питер! Ты мне чуть инфаркт не устроил! Ребенок молча протянул ему пластиковый пакет. Другую руку он держал за спиной. — Это вам, — сказал он. В пакете лежал какой-то предмет ярко-оранжевого цвета — то ли шланг, то ли толстый изоляционный провод. Томасу понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, где он видел такой цвет. Когда он понял, с чем имеет дело, то буквально выхватил пакет у Питера. — Где ты это нашел? Один конец шланга был в какой-то черной, засохшей субстанции, которая, очевидно, попала на него еще давно. Но другой конец выглядел совсем иначе. Он был покрыт вязкой жидкостью, еще свежей, которой была перепачкана и изнанка пакета. — Это кровь, Питер! Кровь, ты понимаешь? Именно этим оранжевым шлангом Камерона ударили по голове. Мелкие частицы пластика, обнаруженные Томасом в его волосах, были того же цвета. Томас был в этом абсолютно уверен. Ребенок слегка попятился. — Извини, Питер. Я не хотел тебя пугать. Но ты должен ответить мне. Это очень важно. — Он попытался справиться с волнением и говорить спокойно. — Кто тебе это дал? — Он сказал, что вы его знаете. Томас повертел в руках пакет. На сей раз остальным, хотят они того или нет, придется ему поверить. — Он хочет с вами встретиться, — добавил Питер. — Сегодня ночью. Ровно в три часа. И чтобы вы были один. — Встретиться со мной? — Он говорит, что мы здесь пленники. Что никто нас не найдет. Он собирается показать вам, почему так. Томас ощутил почти инстинктивный протест. Он терпеть не мог, когда им манипулируют. — Ах вот как? А если я откажусь? Питер вытянул вперед руку, до этого момента спрятанную за спиной. В ней был другой пакет. — Если вы не придете, Пола умрет. Если вы придете не один, Пола умрет. Если вы расскажете об этом кому-то еще, Пола умрет. В пакете лежала скомканная рубашка. Не узнать ее было невозможно. Однако на этот раз было больше, гораздо больше крови… — Господи, — выдохнул Томас. Он поднял глаза на мальчика, у которого слепо подрагивали губы. Если не считать этого, лицо Питера было совершенно бесстрастным. — Он… он сделал тебе больно? — Нет. — Господи Боже, — снова прошептал Томас. Он обнял ребенка и прижал к себе. Каким же мерзавцем надо быть, чтобы дать такое поручение ребенку! Каким же гребаным ублюдком надо быть! Он сделал усилие над собой, чтобы не сорваться с места и не помчаться в бар «У Пинка», размахивая двумя пакетами. Мозг его работал с лихорадочной скоростью. А что, если психопат блефует? Что, если это ловушка — скажем, для того чтобы удалить его от остальных и без помех прикончить? Кто может знать точно, что происходит в голове у сумасшедшего? Спокойно. Не пытайся думать сразу обо всем. — Это тот же самый тип, которого мы видели той ночью? Здоровенный, в маске-шлеме? Питер молча кивнул. — Где мне его искать? — Он сказал: «Иди туда, где они видят без глаз». Именно так он и просил передать. — Ребенок грустно взглянул на своего собеседника. — Ты знаешь, что это означает, Томас? Впервые Питер назвал его на «ты» и по имени. По правде говоря, он вообще впервые так разговаривал. — Нет. — И я нет. «Иди туда, где они видят без глаз»? Что это значит? Нечто вроде загадки? Томас еще немного подождал. Оказывается, Питер не был полным аутистом. Просто замкнутый ребенок, который по-своему пытается избавиться от страха и страданий и начать общаться с остальными. Как знать — если дать ему еще немного времени, то удастся вытянуть из него и еще что-нибудь. Но Питер молчал. Томас осторожно провел рукой по его светлым, слегка вьющимся волосам. — Спасибо, Питер. Я считаю, что ты настоящий храбрец. Ребенок взял его за руку, и они пошли к выходу. На паперти часовни Питер остановился. — Он еще кое-что сказал. — Вот как? — Да. Я пообещал передать вам слово в слово: «Том Линкольн не должен бояться. Он знает, что такое страдание, потому что он тоже много, очень много убивал».Глава 31
Гарольд Крамп остановил машину на подземной парковке отеля. Перед этим Марсия, его жена, полоскала ему мозги по телефону добрых полчаса — из-за того, что в воскресенье вечером у него, видите ли, еще появилась какая-то дополнительная работа. Можно подумать, он пользуется любым предлогом, лишь бы не появляться дома! Наверняка он завел любовницу! Бла-бла-бла… А кто, спрашивается, оплачивал счета? Так или иначе, их брак давно уже дышал на ладан. Или, может, виной всему был его диетный режим, сделавший его нервным и раздражительным, все время пребывающим в напряжении. Гарольд захлопнул дверцу своего «линкольна таункара» — он же «Прощай, молодость!», — про себя посмеиваясь над этой идиоткой Марсией, и небрежно бросил ключи от машины юнцу-охраннику. — Смотри не потеряй, я на пять минут! Если и в самом деле получится закончить все по-быстрому, у него еще будет время увидеться с Лили. При мысли о ней он ощутил возбуждение, отозвавшееся приятной щекоткой в низу живота. Он уже предвкушал, как зароется носом между ее грудей… «Лили-тигрица», так он ее называл. Он быстро поднялся по лестнице, шагая через две ступеньки, и вошел в холл. Карлос стоял за одной из стоек-ресепшн, погруженный в чтение какого-то автомобильного журнала. — Скажи, пожалуйста, — Крамп заглянул ему через плечо, — сухое охлаждение двигателя! — Как видишь. — А кстати, я тебе показывал свою последнюю тачку? «Таун-кар», тачка что надо… Карлос слегка постучал пальцами по журналу. — Тачка считается хорошей, когда разгоняется выше ста в час. — Ладно-ладно… Помнишь, о чем я тебя просил? — Само собой. Кто тебя интересует? — Тебе не обязательно об этом знать. Карлос пожал плечами и слегка подтолкнул журнал через стойку по направлению к Гарольду. Между страницами лежал универсальный ключ. — Надеюсь, ты не наделаешь мне хлопот, — вполголоса сказал Карлос. — Мне вообще-то не положено иметь у себя такую штуку. Не говоря уже о том, чтобы передавать ее кому-то еще. — Заметано. Буду нем как могила. У них с Карлосом каждый месяц набегали кое-какие деньжата в результате мелких махинаций, так что лучше было не осложнять отношения. Гарольд Крамп прошел через дверь с табличкой «Только для персонала» и направился прямиком к раздевалкам. По пути он столкнулся всего с одним служащим, который первым поздоровался с ним. Гарольд окинул его презрительным взглядом — как начальник службы безопасности отеля, он имел свои преимущества. Наконец он остановился перед шкафчиком Сета. Подождал, пока другой служащий исчезнет. Потом открыл дверцу. Шкафчик был почти пуст. Там висели два аккуратно отглаженных костюма-униформы служащих отеля и одна белая рубашка, а на полке лежали иллюстрированное приложение к «Нэшнл джеографик» («Шахты Невады») и упаковка таблеток. Гарольд бегло взглянул на этикетку: «Рогипнол». Вообще-то эти таблетки были запрещены к продаже, но специальное разрешение было тут же, оформленное по всем правилам, с необходимыми подписями и печатями. Больше ничего. Он закрыл шкафчик и набрал номер своей любовницы, просто чтобы успокоить нервы. Однако наткнулся на автоответчик. — Черт!.. Он вернулся в холл. Карлос, увидев его, оторвался от своего автожурнала. — Сет, — напрямик сказал Гарольд. — Вот кто меня интересует. Дай мне ключ от его номера. — Сет Гордон? Ты шутишь? — Нет. — Ты знаешь, чем рискуешь? — Слушай, я расследую одно дело… Карлос натянуто улыбнулся, что еще больше усилило нервозность Крампа. — Ну давай, шевелись! Да, расследую дело о кражах. Было несколько случаев воровства из личных шкафчиков, и меня попросили этим заняться… Гарольд и сам не знал, почему он выдумал именно эту версию. Скорее всего потому, что ничего лучшего не пришло ему в голову. С другой стороны, это было, конечно, ненормально, что Сет куда-то свалил, не оставив адреса. Но самым подозрительным было поведение его психолога. Создавалось впечатление, что тот покрывает своего пациента. Программа психологической реабилитации предусматривала постоянный судебный надзор. Докторишка был ответственным лицом номер один, а Гарольд — всего лишь звеном в цепи: в его обязанности входило лишь фиксировать все появления и отлучки Сета и проверять, выполняет ли тот свою работу. Он ничего не имел против такого расклада, но это отнюдь не значило, что он позволит держать себя за дурака. Он поднялся наверх на лифте, вынул ключ и вошел в номер. Апартаменты были огромными. Их проектировал еще покойный Джон Гордон III, отец Сета. Их можно было считать святая святых отеля — и архитектор, словно чувствуя ответственность за свое творение, долгие годы жил здесь со всей семьей. Никто больше не занимал этот номер с момента драмы, разыгравшейся здесь в 1983 году, но в конце концов Сет сюда вернулся. Горничные называли его «номер с привидением». Любопытно — теперь здесь не было ни мебели, ни каких-либо украшений на стенах. Абсолютная пустота. Однако это не удивило Гарольда. Шизики не любят загроможденных комнат — это усиливает в них чувство тревоги. Ничего удивительного, что Сет тоже не захотел видеть никаких вещей вокруг себя. Но что казалось Гарольду гораздо более странным — что парень захотел жить в том самом месте, где была убита его мать. Тем более что его самого и подозревали в убийстве. О каком душевном выздоровлении могла идти речь, если он снова оказался в той обстановке, где было совершено преступление? Но, в конце концов, это была проблема психолога, а не Гарольда. Он осмотрел комнаты одну за другой, заглянул в шкафы, в ванную, потом снова спустился. На сей раз Карлос ждал его недалеко от лифта. — Ну и как там, в берлоге Призрака Оперы? — Чисто. Или он супераккуратист, или он там не живет. Я проверил ванну: вся блестит, ни пятнышка. — Гордон странный тип. Хозяин отеля и сам свой служащий… Но он лучший работник из всех, что у меня были. Мастер на все руки. Если какие неполадки хоть с лифтом, хоть с кондиционером, хоть с чем — можешь позвать его в любое время дня и ночи, и он за пять минут все тебе починит. Он живет здесь, можешь мне поверить. Гарольд вынул из кармана небольшую черную карточку размером с кредитную. — Вот что я нашел. Это была фирменная визитка — на ней был изображен логотип, а под ним надпись: «Мебельные склады». Кроме того, кто-то написал белым маркером на черном пластике три цифры. — Она была за моей фотографией, между ней и рамкой, — добавил он. — Твоей фотографией? — Ну да. Представь себе, у этого психа полно фотографий на стенах. Почти все приклеены жвачкой… Единственные украшения во всем номере. Так вот, ты, случайно, не знаешь, что это? — Визитка фирмы. — Само собой, придурок, но откуда она? — Полегче, Крамп. Ты слишком далеко зашел. Это я не только о твоих словах. Рыжие усы Карлоса чуть задрожали, словно хвосты двух лис, укрывшихся от фокстерьеров в его огромных ноздрях-норах. Он явно сдерживался, чтобы ненароком не повысить голос — слишком много свидетелей вокруг. К тому же Крамп все еще не вернул ему универсальный ключ. — Там же написано «Мебельные склады», — помолчав, сказал он. — Фирма сдает в аренду складские помещения. Эти три цифры — должно быть, номер одного из них. Но адреса почему-то нет. Странная визитка. Гарольд немного поразмышлял. Наконец ему пришла идея. — Стало быть, Сет отвез к ним на хранение мебель из родительских апартаментов. — Да, и это он правильно сделал. Девчонки-горничные боялись даже прикасаться к этой рухляди. — И где же она сейчас? — Ты меня спрашиваешь?! — Ты ведь в курсе всех хозяйственных дел. Ну, напряги воображение. Рыжие усы-хвосты свесились из нор. — Ну, где-то недалеко, во всяком случае. Когда грузчики отвозили партию мебели, то за следующей приезжали минут через десять — пятнадцать. Они оставили мне дубликат ключа, но Сет даже не потрудился его забрать… Карлос замолчал, внезапно осознав, что сказал слишком много. Гарольд широко улыбнулся. — Отлично. Давай его сюда.Убедить Карлоса отдать ключ оказалось не труднее, чем все остальное. Что касается адреса, Гарольд нашел его по названию фирмы в справочнике. Склад действительно находился всего в двух кварталах от отеля. Гарольд быстро шел по улице, гордясь своей сообразительностью. Если повезет, он сможет уладить дело быстро, и у него еще останется время, чтобы перепихнуться с Лили. Он бодрым шагом прошел весь путь, чувствуя себя как никогда в хорошей форме и одновременно размышляя о том, как без помех проникнугь в тот сектор склада, где хранилась мебель Сета Гордона. Формально у него не было права туда заходить — для этого нужно было быть полицейским с ордером на обыск. Однако полицейским Гарольд так и не стал, недобрав несколько баллов на вступительных экзаменах. Что касается разрешения на обыск — ему было на это наплевать. Он нюхом чуял здесь какое-то темное дело. Не позже чем завтра он разыщет докторишку и швырнет все доказательства ему на стол. Интересно будет посмотреть на его физиономию, когда он узнает обо всех подвигах своего подопечного. Если все получится, журналюги будут охотиться за Крампом, может быть, даже покажут по ящику… На телевидении хорошо платят. Ровно через восемь минут он открыл дверь склада и вошел. Этот большой ангар оказался действительно близко — его наверняка можно было увидеть с верхних этажей отеля. Он уточнил у служащего, как добраться до отсека с номером, написанным от руки на визитке, решив выдать себя за обычного клиента. Поднявшись по бетонной лестнице, Крамп толкнул дверь, выходившую на лестничную площадку, и по небольшому коридору без окон дошел до двери со «своим» номером. Точнее, это была не дверь, а стальная кулиса с замком. Рядом на стене было магнитное считывающее устройство. После недолгого размышления Гарольд достал карточку и сунул ее в щель. Индикатор сменил цвет с красного на зеленый. — Ага, стало быть, сигнализация, — пробормотал он. — Поэтому Сет и не удосужился забрать второй ключ. Если бы кто-то попытался просто открыть замок тем ключом, сигнализация сработала бы, и приехали копы. Значит, этот псих специально поставил ее, чтобы знать, не полезет ли сюда еще кто-то кроме него… Гарольд сунул ключ в скважину, повернул его и прислушался. Все тихо. Он поднял кулису. Внутри было темно. Крамп отцепил от пояса карманный фонарик, который всегда носил с собой, и включил его. Осмотрев помещение, он удивленно присвистнул: оно оказалось гораздо больше, чем можно было предположить: примерно восемь на три метра. И все оно было плотно заставлено: дубовая мебель, кожаные кресла, украшенный мозаикой комнатный фонтанчик и другие безделушки того же рода, которыми богатеи 80-х украшали свои жилища. Справа поблескивала витрина шкафа, заполненного распятиями всех видов и другими религиозными атрибутами, по большей части серебряными. Гарольд невольно подумал, не стоит ли попытаться утянуть отсюда кое-что. Лили было свойственно пристрастие к роскоши. Может, стоит сделать ей подарок в ближайший уикэнд? Луч фонарика скользнул дальше по стене и упал на целую коллекцию дипломов в рамках. Гарольд в удивлении приблизился. На всех этих дипломах стояло имя Сета Гордона. Гражданское строительство. Уголовное право. Электроника. Механика. Гарольд подозревал, что Сет добился некоторых успехов за последние годы, но чтобы столько дипломов… Впрочем, он ведь никогда с ним особо не общался: он не любил этого парня, и тот платил ему тем же. Затем фонарик осветил коробку одноразовых хирургических перчаток. Коробка была вскрыта и наполовину опустошена. — «Виниловые перчатки, — вполголоса прочитал Гарольд, — для тех, кто испытывает аллергию на латексные». У Сета аллергия на латекс? Еще одно открытие… Гарольд выбрал себе одну пару, разорвал пластиковую упаковку и натянул перчатки. Потом сунул упаковку в карман и протер полой куртки все поверхности, где могли остаться отпечатки его пальцев. Если вдруг выяснится, что он здесь был, все равно никто ничего не докажет. К тому же он не оставил никаких следов разрушений или взлома. В чем можно его обвинить? Разве только в том, что он решил прогуляться по мебельному складу… Гарольд почувствовал легкое возбуждение: он казался сам себе персонажем детективного фильма. Тут его нога на что-то наткнулась, и он посветил на пол. Там было какое-то небольшое техническое устройство с маленьким рычажком включения-выключения. Оно находилось практически в самом центре комнаты, словно бы специально, чтобы нельзя было пройти, не задев его. Гарольд, заинтригованный, потер подбородок. — Рискнуть, что ли? Он осторожно передвинул рычажок носком ботинка. Раздалось легкое потрескивание, и множество крошечных мерцающих огоньков загорелось в противоположной части склада, которую Гарольд еще не успел исследовать. Он приблизился. Дрожащие огоньки горели в фотофорах — стеклянных шарах с маленькими свечками внутри, подключенных к системе электрического освещения. Однако это было еще не самым странным по сравнению с алтарем и распятием над ним. Глаза Гарольда широко распахнулись: вместо фигуры Христа к кресту была прибита фотография женщины лет тридцати, закутанной в простыню. Голова женщины свешивалась набок, пряди белокурых волос не могли скрыть черную дыру на левом виске. Гарольд узнал эту фотографию. Он уже видел ее в материалах судмедэкспертизы, кое-что из которых хранилось в папке с личным делом Сета. Это была фотография Лилиан Гордон, его матери, сделанная в тот день, когда сын убил ее. — Твою в душу бога мать!.. И в этот момент он заметил маленькую дверцу, почти незаметную на фоне стены. — Это частная собственность, — произнес чей-то бесстрастный голос. — Погаси свет и выметайся. Гарольда чуть удар не хватил. Он узнал этот голос. — Сет?.. Э-э-э… мистер Гордон?.. Голос шел из-за дверцы. Гарольд взялся за ручку. — Осторожно! — с угрозой произнес голос Сета. — Погаси свет и уходи — останешься цел. Последнее предупреждение. Злясь на себя за колебание, Гарольд набрался храбрости и открыл дверь. Прежде всего его удивили небольшие размеры каморки — не больше двух квадратных метров, — но он почти тут же забыл об этом, взглянув на ее обстановку. Потрепанная раскладушка. Походный умывальник. Отвратительные рисунки на стенах. Но самое главное — фотографии десяти людей. Эти лица Гарольд сразу узнал — как узнал бы их всякий, кто смотрел телевизор в последние три дня. И только потом он заметил небольшой кассетный магнитофончик и газовые баллоны с открытыми вентилями, подключенные к автоматической электронной системе. Ужасная догадка пронзила его мозг с быстротой молнии. Нажатие рычага привело в действие сразу три механизма: зажглись свечи, включился магнитофон, открылись газовые краны. Если погасить свет, то все вернется в прежнее состояние. Но если открыть эту дверь, газ соединится с огнем, и… — Привет, Крамп, — сказал магнитофон. — Нехорошо рыться в чужих вещах в отсутствие хозяев. Я и не думал, что ты такой мудак. Пока, Крамп! Вслед за этим Гарольд Вернер Каспер Крамп, женатый последние тринадцать дет на Марсии Монтойя и по совместительству — любовник Лили-тигрицы, последовательно прошел через три состояния. Вначале он невероятно удивился. Затем, когда взрыв газа разнес комнату, мгновенно спалил и перчатки, и кожу на его руках, обуглил его череп и выжег глаза, — он едва успел ужаснуться и подумать, каким же дураком он был. И наконец, он умер.
Глава 32
Томас отвел Питера обратно в бар. Перед этим он спрятал пакет с рубашкой Полы Джонс, а другой, со шлангом, сунул во внутренний карман куртки. Веселье в баре продолжалось. Кажется, никто не заметил их возвращения, как прежде — отсутствия. Он усадил ребенка за стол, потом принес листок бумаги в клеточку и карандаш. Остальные передавали друг другу бутылки и сухое печенье, в то время как Нина и Перл, изображая импровизированный танец, терлись друг о друга в центре бара. Томас сделал мальчику знак не обращать на них внимания. — Когда я был маленький, я часто оставался один, и отец придумал для меня игру, чтобы мне было чем занять мозги. Она как раз подходит для таких ситуаций, когда не с кем поговорить или просто не хочется разговаривать. Питер внимательно слушал. — Мне эта игра очень нравилась, — продолжал Томас. Он наугад разбросал по клетчатому листку множество точек и пояснил: — При каждом ходе ты имеешь право присоединить только одну точку. Задача в том, чтобы соединить ее с четырьмя другими горизонтальной, вертикальной или диагональной чертой. (Он провел ломаную линию, соединяя пять точек.) Вот так. — И протянул Питеру карандаш. — Цель игры — провести максимальное количество линий. Если хватит сообразительности, ты сможешь заполнить ими всю страницу. Но будь внимателен: это сложнее, чем кажется на первый взгляд, и на это может уйти несколько часов. Нужно проявить максимум сообразительности. Питер пристально смотрел на него, не говоря ни слова. — Мой рекорд был — сто девяносто семь, — сказал Томас. — Как ты думаешь — сможешь его побить? Ребенок кивнул. — Отлично. Тогда давай приступай. Если проголодаешься — просто возьми со стойки все, что захочешь. — Ты уходишь? — прошептал мальчик. Томас на мгновение положил руки ему на плечи и слегка сжал их. — Ненадолго, — вполголоса ответил он. — Ты же знаешь, мне придется отлучиться этой ночью. А ты пока побудь с остальными, но не рассказывай им ничего о… о том типе, который передал тебе пакеты. Хорошо? Питер уже углубился в изучение листка бумаги. — Угу, — ответил он, не поднимая головы.Томас смотрел на цепочку холмов, освещенных закатным солнцем. К этому времени жара уже полностью спала. Выйдя из бара, он дошел до въезда в поселок и остановился перед деревянным строением с выломанной дверью и без стекол в окнах — раньше, очевидно, это было что-то вроде административного здания. Пол был усыпан осколками стекла, дощатые стены поскрипывали под порывами ветра. Томас присел на корточки, подобрал плоский камушек и покрутил его в пальцах. Он надеялся, что Питер будет на него не в обиде за свое одиночество. Правда, лист бумаги в клеточку с несколькими точками и карандаш — это все, что он смог предложить мальчишке в качестве развлечения… Но Томас чувствовал, что ему нужно побыть одному, вдали от остальных, чтобы прийти в себя после всех сегодняшних событий. Хотя это было непросто — мысль о том, что Питеру угрожает опасность, не оставляла его. Итак, в самом деле похищение. Я был прав. Он бросил камушек, и тот два-три раза подскочил на ровной сухой земле. Итак, сначала тот психопат усыпил их с помощью снотворного. Потом привез их сюда, перед этим, возможно, убив шофера автобуса на бензозаправке. Но их он не собирался убивать — всего лишь оставить здесь в изоляции и не позволить выбраться. Нападение на Камерона служило тому доказательством. Психопат (Томас уже думал раньше на эту тему и пришел к выводу, что термин правильный) специально выбрал заброшенное место — буровую шахту, очевидно, где-то в стороне от шоссе номер 115, таким образом предоставив поисковым службам действовать на территории в несколько сотен тысяч квадратных километров, простирающейся от Долины Смерти до пустыни Мохаве. Хорошо. Но зачем? На этот счет у Томаса не было ни одной идеи. Разве что по обрывкам разговора из видеозаписи, подслушанной в кабинете Хейзел Кейн, а также по слухам, переданным Каминским, можно было предположить, что над «Оком Каина» с самого начала висела какая-то угроза. Томас снова вспомнил многочисленные жалобы религиозных организаций — в СМИ об этом неоднократно сообщалось. Имеют ли они дело с фанатиком? В мире, где самолеты пикируют на небоскребы, все возможно… Но могли быть и другие объяснения. Например, похищение с целью выкупа. Если уж всем участникам реалити-шоу заплатили по двадцать тысяч долларов еще до его начала, сколько же мог заплатить телеканал за то, чтобы вновь увидеть их живыми и здоровыми? Томас с досадой встряхнул головой, издав глухое ворчание. У него были отдельные кусочки пазла, но он не мог увидеть всю картину целиком. Единственное, в чем он сейчас был уверен, — что их похитителю нравится играть в кошки-мышки. Кошка готова была показаться сегодня ночью… при условии, что ее загадку разгадают. «Там, где они видят без глаз…» Томас бросил еще один камешек. На сей раз он отскочил от земли пять раз. — Играете в рикошет? Элизабет стояла спиной к свету. Томас поднес ладонь козырьком к глазам. — Я думала, такое получается только на воде. — Если камушек и земля плоские, можно и на земле. Хотите попробовать? — Нет, спасибо. Элизабет попыталась отряхнуть свой костюм от пыли, но вскоре отказалась от своего намерения как безнадежного. — Этот костюм с самого начала мне не очень шел. А сейчас я вообще ни на что не похожа… Она села на ступеньки, сняла заколку с волос и встряхнула головой. Волосы рассыпались в лучах закатного солнца. Томас краем глаза наблюдал за ней. — Что? — спросила она. — Ничего. — У меня паук на голове? — Нет. Распущенные волосы вам больше идут. С такой прической вы очень хорошенькая. Она отвернулась и уставилась на мыски своих туфель. — Если честно, — сказала она, — я предпочла бы, чтобы вы не говорили со мной так. — Как? — Я не привыкла к комплиментам. От них мне не по себе. И от людей — тоже. — Как хотите. Вчера вечером по вас было не заметно, что вам не по себе. Вы даже нашли в себе мужество утешить Полу Джонс. — Мужество тут ни при чем. Томас подобрал еще один камешек и прицелился в вывеску на другой стороне улицы. Камешек звонко ударился о нее. — Вообще странно, что вы согласились участвовать в таком деле. — Я согласилась не ради денег. — И, я так понимаю, не ради будущей карьеры в шоу-бизнесе? Элизабет слабо улыбнулась. Томас вновь невольно подумал о том, что она выглядит очень соблазнительно. — Нет, — ответила она. — Тогда что вы здесь делаете? Элизабет стянула жакет и сложила его на коленях. Рукава ее блузки были закатаны, и на предплечьях виднелись синяки всех оттенков — от лиловых до желтоватых. Томас хорошо знал, что это означает. — Я хотела поставить крест на своем прошлом, — сказала она. — Но это было ошибкой. Как с морщинами: косметика может скрыть их, но не навсегда Можно наносить ее целыми слоями, но кто-нибудь обязательно их заметит. — Я не специалист по косметике… — Я имела в виду: если хочешь выпутаться из какой-то ситуации, сначала прими ее как есть и себя в ней. Найди опоры и держись за них во что бы то ни стало. Она посмотрела ему прямо в глаза. — Люди могут говорить о вас что угодно, но главное — это то, что внутри вас самих, ведь так? Томас выдержал ее взгляд. — Наверно. — А вы сами что делаете? — Для чего? — Для того чтобы сохранять такое дзен-буддистское спокойствие? — Вы считаете, что я спокоен, как дзен-буддист? — Вас считают грязным типом. Аморальным пьяницей. Это вас не беспокоит? — Но ведь это правда. Я такой и есть. И все это знают, помните: «Десять самых обычных людей, каждый из которых хранит свою тайну. Выплюньте свой секрет в лицо всему свету!» Мисс Кейн разве не давала вам наставлений в таком духе? — Да, но после, как видите, все пошло совсем не по сценарию. Я подумала, что смогу скрывать мои… слабости. Но доктор Уэлш… — Карен? Вам не стоит доверять ей. — Почему? Она очень любезна. — Она лицемерка, такая же, как и ее отец. — Продолжай, Томас, прошу тебя. Это так интересно! Перед ними стояла доктор Карен Уэлш с огромным разводным ключом в руке. — Я искала кого-нибудь, кто поможет мне наладить электрогенераторы, — сказала она и сязвительной улыбкой добавила: — Но те, кто остался в баре, уже слишком пьяны. Линкольн, ты, может быть, не в курсе, но тебя слышно во всей пустыне. Томас поднялся. Карен приблизилась, небрежно поигрывая разводным ключом. Он рывком выхватил у нее ключ и швырнул на землю. Карен попыталась оттолкнуть его, но он перехватил ее руку. Глаза молодой женщины сощурились, словно у кошки, готовой укусить. Затем она отступила и, обращаясь к Элизабет, сказала: — Видели его реакцию? Этот парень ненормальный. — Он не сделал ничего плохого. Карен опустилась перед ней на одно колено. — Милочка, — сказала она, обхватывая ладонями лицо Элизабет, — Том Линкольн никогда не делает ничего плохого. Вначале. Но ты же не думаешь, что он заинтересовался девушкой вроде тебя? — Почему вы мне это говорите? — Он лишен права заниматься врачебной практикой. Ему запретили даже приближаться к пациентам. Он недостойный врач и преступник. Его интересует только то, из чего можно извлечь выгоду. Он тебе этого не говорил? Элизабет промолчала. — Ну, пошли. Надо поработать. Энергоблоки… — Обойдетесь без меня. — Что? Элизабет поднялась. — И перестаньте называть меня на «ты». И «милочкой» тоже. Я этого терпеть не могу. Карен перевела взгляд с Элизабет на Томаса, словно прикидывая расстановку сил. — Как хотите, — наконец процедила она. — Но я вас предупредила. Она повернулась и быстро пошла прочь. — Надо же, — присвистнул Томас, — хорошо вы ее отбрили! Элизабет улыбнулась и снова села. Какое-то время оба молчали. Затем Томас вынул из внутреннего кармана куртки свернутый пластиковый пакет и вытащил из него кусок оранжевого шланга. До этого он позаботился о том, чтобы смыть кровь Камерона, но черноватое засохшее вещество на другом конце шланга оставил как есть. — Взгляните-ка на это. — Что это? — Может, вы мне скажете? Элизабет осторожно поднесла шланг к носу и понюхала. — Кажется, это засохшее птичье дерьмо. Томас вздохнул. — Да, примерно так я и думал. — И?.. — Вы любите загадки? Если я скажу вам: «Они видят без глаз», — то о каких крылатых существах вы подумаете? Не о тех ли, что живут недалеко отсюда, в шахте?
Глава 33
ПонедельникТомаса разбудил вибросигнал будильника в мобильном телефоне. Он взял телефон, набросил на себя простыню, чтобы свечение экрана было не так заметно, и откинул крышку. На экране была надпись: «Будильник активирован. Хотите включить телефон?» Он нажал «Нет». Экран бесшумно погас. Без четверти три. Пора. Вечер накануне пролетел очень быстро. Пока остальные отрывались на импровизированной вечеринке, Томас ушел к себе и заставил себя немного поспать — точнее, подремать, — несмотря на нервное возбуждение. По опыту он знал, что даже недолгий сон много значит, если предстоит быстро принимать решения. Он вспомнил, как работал много лет подряд: вскакивал по сигналу экстренного вызова, мгновенно набрасывал халат, хватал стетоскоп и мчался в отделение интенсивной терапии. Что там — пулевое ранение или простой ларингит? И всегда — что-то непредвиденное… Как сейчас. Он сел на краешек кровати и сунул мобильник под матрац, где уже лежали два пластиковых пакета — с зеленой рубашкой и оранжевым шлангом. Он был доволен, что ему удалось «одолжить» телефон у Карен, — это оказалось не сложнее, чем любой трюк такого рода. Конечно, он мог бы попросить у нее разрешения — в конце концов, телефон был ему нужен только ради будильника. Но добыть его таким путем было гораздо приятнее. Он взял ботинки, взглянул на мирно похрапывающего Ленни и на цыпочках спустился вниз, стараясь ступать неслышно. Выйдя на улицу, он сел на ступеньку и обулся. Луна была абсолютно круглой и казалась тонкой, как будто вырезанной из бумаги. Черепичная крыша слегка поблескивала, словно по ней разлили синие чернила. В соседнем доме стояла абсолютная тишина. Видимо, адское секс-трио в эту ночь решило отдохнуть. Томас удостоверился, что хлебный нож, примотанный скотчем к ноге, на своем месте. Крошечные зубчики лезвия покалывали кожу. Рукоять ножа была свободна, чтобы можно было легко выхватить его в любой момент. Смешно… Скотч на ноге слегка напоминал ему депиляционный пластырь. Но ничего более подходящего в категории «холодное оружие», чем хлебный нож, не нашлось. Не бог весть какая защита, но все же немного больше уверенности. Томас встал, в последний раз обернулся и снова спросил себя, не собирается ли он совершить величайшую глупость. И снова ответил: да, собирается. И направился в сторону шахты.
Каминский проснулся, когда его встряхнули за плечо во второй раз. — Что такое? — сонным голосом пробормотал он. — Вставай! Он повернулся на другой бок. — Мать твою… — Вставай! — повторила Перл, встряхивая его еще сильнее. Виктор что-то пробормотал и наконец сел. Он хотел протереть глаза, но обнаружил, что его правая рука по-прежнему привязана за запястье к столбику кровати его же галстуком с Гомером Симпсоном. Программист с досадой простонал и с трудом принялся распутывать узел левой рукой. — Слушай, детка, ты потрясающая. Просто секс-бомба. Но, видишь ли, мне иногда нужен отдых… — Сесил что-то слышал. — Д-да, т-только чт-то, — подтвердил рыжеволосый заика. Виктор взглянул на него и увидел, что на заправщике надеты его собственные трусы. — Слушай, чувак, вместе развлекаться — это одно, а носить чужие подштанники — совсем другое. — К-крик. — Что? — Да ты оглох, что ли, мать твою? — в нетерпении воскликнула Перл. — Сесил слышал чей-то крик, недалеко.
Томас ждал многочисленных препятствий, но не встретил ни одного — указания Элизабет были точными. Главная улица, развилка в виде буквы Y, каньон налево, дальше вдоль рельсов до входа в шахту. Окружающий пейзаж был окрашен во все оттенки серого, синего и лилового, словно в романах ужаса Лавкрафта. Но видимость была вполне сносной, немногим хуже, чем днем. Затем Томас увидел темные очертания барака, построенного из кусков листового железа. Ночной воздух был насыщен запахами земли и растительности, к которым примешивался еще один — странный, сладковато-затхлый. Изнутри не доносилось ни звука. Томас обошел барак и убедился, что свет в крошечных окошках не горит. Он взялся за ручку двери и осторожно потянул к себе. Дверь скрипнула. — Есть тут кто-нибудь? Никакого ответа. Он осмотрел комнату — она была пуста. Хорошенькое дело. Хотя, собственно, чего он ждал? Что его встретят с фанфарами? Томас несколько раз глубоко вздохнул и вышел, стараясь ступать очень осторожно, чтобы не переломать ноги в темноте. Он чуть не споткнулся о шину грузовика и остановился на самом краю котлована. Рельсы уходили спиралью вниз, словно в гигантскую воронку Мальстрема. В стенах котлована зияли отверстия облицованных бетоном туннелей, чуть освещенные луной. Томас по-прежнему не мог унять нервное возбуждение. Внезапно из темной глубины одного из туннелей вырвалась трепещущая тень и почти бесшумно пронеслась над головой Томаса, едва не задев его тонким кожаным крылом. Летучая мышь. Вот и ответ на загадку. Элизабет понадобилось меньше минуты, чтобы найти его. А потом она рассказала о том, как они с Карен спускались в шахту и обнаружили там этих рукокрылых. Томас покусал губы. Вроде бы все сходилось. Тогда почему же тот, другой, не явился на встречу? И вдруг за его спиной послышался шум. Он показался таким оглушительным среди полной тишины, что Томасу в первое мгновение показалось, что заработал какой-то механизм. Он обернулся. Никого. — Что за… И снова раздался шум — на самом деле просто легкое потрескивание. Тогда он и заметил это — чуть ли не у себя под ногой, возле шины, на которой сидел. — Иди ко мне, — послышался голос из прямоугольной черной коробочки. — Иди ко мне, Томми-бой… Виктор быстро натянул джинсы. — Да что там такое, мать вашу?! — Н-надо п-пойти п-посмотреть. — Сесил увидел какого-то типа в конце улицы. — Что за тип? — Н-не знаю. Они с Перл уже бежали к двери. Виктор схватил ботинки — они оказались непривычно тяжелыми. Не его… Черт бы побрал эту «любовь втроем»! На пути к двери он чуть не споткнулся о собственный ноутбук и выбежал на улицу. — Черт, вы хоть подождите меня!..
Рация словно подмигивала ему маленьким красным огоньком. — Я рад, что ты пришел, — послышался голос. — Да, ублюдок, — сквозь зубы проговорил Томас. — Если хочешь что-то сказать, надави на кнопку справа и не отпускай. Это уоки-токи. Если горит красный огонек, говорю я. Если зеленый — твоя очередь. Томас нажал кнопку. — Что ты за ублюдок, если нападаешь на женщин и детей? Он отпустил кнопку и стал ждать. Браво. Хорошее начало. Оно значительно облегчит дальнейшие переговоры. Снова треск. Потом смешок. — Твое мнение, старина, мне фиолетово. Голос был искажен передачей, однако Томас без труда узнал его. Тот самый тип, что был в автобусе. — Тебе понравилась моя загадка? — Это не игра. — Нет, это как раз она. — Где Пола Джонс? — Со мной. — Я хочу с ней поговорить. — Подойди к котловану. Томас подчинился. — Смотри внимательно на последний туннель, в самой глубине. Осторожно, не свались. Собеседник хихикнул. У Томаса росло убеждение, что он имеет дело с полным психопатом. На дне котлована загорелся карманный фонарик. Два коротких световых сигнала, один длинный. — Я тебя вижу, — почти прошептал Томас. — Ну так чего тебе еще? — Я тебе уже сказал. Поговорить с Полой. — Кажется, я уже советовал тебе не хитрить со мной. Думаешь, ты сможешь… Томас без предупреждения отключил рацию. Он заставил себя медленно досчитать до двадцати — это была целая вечность. Потом снова нажал кнопку. — Так что? — спросил он. Молчание. Но ему показалось, что он слышит дыхание собеседника. — Полегче, Томми-бой, — наконец произнес тот. — Испытание только начинается. Тебе нельзя слететь с тормозов. И тут из рации послышался крик. Сдавленный. Женский. — Ты понимаешь, о чем я? Снова крик. Затем стон. — Хватит! — закричал Томас. — Хорошо, я спускаюсь! Только не трогай ее!
Глава 34
Он хлопнул себя по руке, чтобы убить москита. Два других кружились у него над головой. Сладковатый удушливый запах, который он уже чувствовал раньше, здесь усиливался. Похоже на дешевые духи… Томас приблизился к туннелю. Вход представлял собой бетонный цилиндр. Рельсы для вагонеток здесь отсутствовали. Цилиндр был диаметром в человеческий рост и меньше метра в длину. Должно быть, его подкатили к туннелю, потом засыпали землей. Получилось нечто вроде прихожей. — Это для того, чтобы загородить путь вагонеткам, — прокомментировал голос в уоки-токи. — Иначе кто угодно мог сюда заглянуть… Люди так мало уважают чужую частную жизнь! Вход закрывала широкая решетка, состоящая из двух вертикальных брусьев и восьми горизонтальных балок между ними. Сейчас она была немного сдвинута в сторону, а рядом валялись остатки разбитого электронного устройства. Из уоки-токи снова послышался треск. — Это такая специальная решетка для летучих мышей, — сказал собеседник Томаса. — Позволяет им летать туда-сюда и не мешает доступу свежего воздуха. — Ты, кажется, тут неплохо освоился. Это устройство на полу — что это? Томаса не интересовал ответ — он пытался выиграть время, чтобы как следует разглядеть обстановку. Нужно было изучить все закоулки, в одном из которых прятался похититель, а также присмотреть укромное местечко, где можно будет в случае необходимости спрятаться самому. Но если не считать опрокинутой вагонетки на расстоянии полета камня от входа, больше ничего не было видно. — Счетчик освещенности, соединенный с детектором двигательной активности. Это для того, чтобы знать, когда летучие мыши улетают и возвращаются, — отвечал голос. — Так, низкопробный хлам из университетского оборудования. Ничего общего с моими гаджетами… Скоро убедишься. Снова замигал карманный фонарик — примерно в трех метрах впереди. Томас ждал, что наконец-то увидит своего собеседника, но оказалось, что фонарик просто укреплен на треножном штативе, соединенном с батареей. Дистанционное управление… Этого психа здесь нет. По сути, он может находиться где угодно. — Неплохо, да? Зажегся другой фонарик, примерно в десяти метрах от первого. — Вперед! Это прозвучало повелительно, уже без всякой шутливости. Томас протиснулся сквозь бетонный цилиндр и шагнул в туннель. Он представлял себе стены из грубого неотшлифованного камня, как в пещере, но они, так же как и потолок, были облицованы прямоугольными плитами, покрытыми серо-белой пылью, — должно быть, спрессованными из буровых отходов. Томас заметил также фанерный щит, покрытый старыми надписями, сделанными маркером, этажерки с коробками гвоздей и рельсы, которые сохранились на расстоянии от входа. Он поднял глаза. Под потолком висела табличка с красными буквами: «Внимание, опасный участок!» Он едва не улыбнулся. На полу там и сям виднелись лужи. Томас прихлопнул еще одного москита, на сей раз на бедре. Из глубины шахты донесся гул, словно там было гнездо гигантских шершней. Из рации снова донесся женский крик и вслед за ним — стон. — Почему бы тебе не ускорить шаг? — затем спросил собеседник. — Хорошо, ублюдок, — процедил Томас. Он миновал второй штатив с фонариком. Третий источник света, судя по всему, находился в комнате в конце туннеля. Томас прошел под огромной непонятной конструкцией из гигантских балок и через несколько секунд оказался у входа. Комната была примерно в четыре метра высотой, а остальные размеры трудно точно определить, поскольку ее делила на две части пластиковая непрозрачная ширма, напоминавшая душевую занавеску. Ну вот мы и пришли. В той части комнаты, что была видна, всю обстановку составлял ноутбук, стоявший на большой железной канистре. В другой, по ту сторону ширмы, смутно угадывалась человеческая фигура, сидевшая на стуле. Сердце Томаса едва не выпрыгивало из груди. Именно оттуда, из-за ширмы, шел свет, запах дешевых духов и глухое шмелиное гудение. Томас подавил желание сейчас же броситься туда и взмахами руки принялся разгонять москитов — их тут были десятки, — явно обрадовавшихся новой добыче. — Подойди к столу, — приказал голос. Экран ноутбука сам собой вспыхнул. Снова дистанционное устройство. Томас заметил, что ноутбук плотно прикреплен к канистре широкими слоями клейкой ленты у основания и с боков. Он не смог удержаться от нервного смешка. — Ты что, боялся, что я его у тебя сопру? Голубой экран монитора выглядел вполне стандартно, если не считать иконки в виде черепа в самом центре. Чертовски оригинально, ничего не скажешь… — Тебе уже смешно? — спросил голос из микрофона. — Погоди, я дам тебе послушать еще кое-что забавное. Нажми на прямоугольничек. Томас понял, что он говорит о плоской клавише управления курсором, заменяющей мышь. Он коснулся ее и слегка подвигал кончиком пальца. Курсор беспорядочно заметался по экрану. — А теперь кликни по черепушке. Один-единственный раз. Томас подчинился. Подведя красную стрелку к иконке с черепом, он щелкнул по клавише. Послышался крик, затем стон. Те самые звуки, которые он недавно слышал. Значит, с самого начала он слышал запись, а вовсе не живой голос Полы Джонс! — Хорошая мелодия, правда? Хочешь скачать на мобильник? — Твою мать!.. Томас бросился к пластиковой ширме. — Стой! Он резко остановился. — Вернись немедленно. Иначе она умрет. Фигура на стуле не шелохнулась. Психопат блефовал. Он уже убил Полу. Но можно ли сейчас рисковать? Ответ был очевиден. Томас вернулся к компьютеру. — Я с тобой еще не закончил. Теперь кликни по той же иконке два раза. Томас снова подчинился. Послышалось слабое жужжание — запускался компакт-диск. — Посмотри кино, Томми-бой. В наше время чего только нельзя сделать, если у тебя есть компьютер и немножко видеозаписей. На экране появилось изображение, и Томас сразу узнал происходящее. Отель «Бонавантюр». Толпы народу перед ним. Огромные портреты участников реалити-шоу, в том числе его собственный. Затем мельтешение кадров, снятых внутри. Он сам, собственной персоной, спускается по эскалатору на подземную парковку. Судя по величине плана, тот, кто снимал его, находился самое большое метрах в трех… — Подожди, сейчас будет кое-что поинтереснее… Смена кадра. Изображение в зеленом цвете — словно сквозь прибор ночного видения. Томас узнал бензозаправку. Горящий автобус. Языки пламени поднимались к черному — точнее, темно-зеленому — небу, извиваясь как змеи, скользя вдоль бензонасосов… Потом взрыв, страшный треск — и все исчезает… — Извини, картинка малость подкачала… Томас хотел что-то сказать, но у него слишком сильно пересохло в горле. Теперь на экране была пустыня. Самый разгар дня. Человек, стоя на коленях спиной к зрителю, возился с каким-то устройством. Камера не двигалась — очевидно, закреплена на штативе. Томас различил спутниковую антенну. Человек специально держался так, чтобы его лица было не видно. Наконец он закончил свою работу, и в следующем кадре появился ряд телемониторов, на которые передавалось изображение со спутника. Ретрансляция. — Ты ведь хотел понять? — спросил голос. — Хотел узнать, почему никто вас не ищет? Ну так смотри. Полиция, пожарные, спасательные службы среди обломков и развалин… Эти сцены были сняты днем, при ярком свете, но, если бы не уцелевшая часть вывески с буквами МОБИЛ, Томас ни за что не узнал бы бензозаправку. Потом он увидел, как врачи «Скорой» загружают в машину длинные черные пластиковые мешки. Здесь были и судмедэксперты, и другие люди — в куртках с большими желтыми буквами FBI[242] на спине. Потом замелькали и другие кадры: плачущие семьи, Хейзел Кейн, раздраженно отмахивающаяся от журналистов… — Вас никто не ищет потому, что вас уже нашли. Возле сгоревшей бензозаправки на границе с Невадой. Десять тел, обгоревших почти до неузнаваемости. Увы, автобус, наряду с другими доказательствами, которые я не поленился там оставить, не вызывает никаких сомнений в том, что это именно вы. Томас был буквально оглушен этим известием. У него было ощущение, что он заперт в поезде, который неумолимо катится к обрыву. — Так что официально извещаю тебя о том, что ты мертв, старина. Из уоки-токи снова послышался довольный смешок. Десять трупов. В таком же точно автобусе. Подумать только — и он не догадался раньше!.. — Есть генетические тесты, — с трудом произнес он. — Отпечатки зубов… Скоро все выяснится… — Не сомневаюсь. Но пройдет как минимум неделя. Может быть, две. За это время я успею все закончить. Смотри дальше. Самое интересное я приберег напоследок. Томас не хотел больше ничего видеть, но не мог оторвать глаз от экрана. Смена кадра. Пола Джонс. Привязанная к стулу, с кляпом во рту, голая до пояса, с огромным дряблым животом, свешивающимся на колени. Фоном служила пластиковая ширма. Глаза и рот Полы были заклеены скотчем — но с глазами это было сделано для того, чтобы они оставались открытыми. Сбоку был галогеновый прожектор направленного действия. Внезапно на экране возник один глаз крупным планом. Огромный. Затем камера отъехала, и появилось лицо человека, закрытое маской-шлемом. Наконец он стал виден в полный рост. Это был человек из автобуса — его можно было узнать по мощной фигуре с квадратными плечами. Он повернулся и показал в камеру большой палец: «Все под контролем…» Смена кадра. Пола задергалась. Гигант танцевал вокруг нее. Его явно забавляло происходящее. Он несколько раз ткнул в нее электрошокером. Она уже не двигалась, а он все продолжал. Потом он взял какую-то банку и с помощью кисти размазал ее содержимое по телу Полы. Затем отошел. Смена кадра. Изображение стало нечетким — со всех сторон слетались тучи насекомых. Пола пришла в себя и теперь корчилась на стуле. Перед камерой появилась рука в перчатке, сжимавшая нож. Кончик лезвия слегка постучал по объективу камеры, словно призывая зрителя не упустить ничего из происходящего. Смена кадра. Гигант вертелся вокруг Полы. В одной руке у него был нож, в другой — книга. Он зачитывал из нее отрывки, а в паузах между ними наносил Поле короткие удары ножом. Вокруг тучами летали москиты, привлеченные светом прожектора, кровью и, без сомнения, тем веществом, которое было нанесено на кожу Полы. Затем человек повернул книгу обложкой в сторону камеры: это была Библия, самая обычная, из тех, что можно найти в номере мотеля. Потом Пола, очевидно, как-то сдвинула клейкую ленту, закрывавшую ей рот, и теперь кричала не смолкая. Человек не препятствовал ей. Но через какое-то время снова подошел к ней, закрепил ленту на прежнем месте и удовлетворенно улыбнулся. Смена кадра. Пола дергалась все реже и реже. Ее мучитель — наоборот. Он помахал рукой с ножом, отгоняя от себя москитов, и при этом задел лезвием Полу. Пристально осмотрел рану. Видно было, что зрелище ему приятно. Снова полоснул ее — на сей раз уже намеренно. Смена кадра. Теперь человек сам отклеил ленту с губ Полы — это не сразу ему удалось, из-за того что перчатки были скользкими от крови, — и поднес к ее рту небольшой микрофон. Поскольку она никак не отреагировала, он угрожающе нацелил на нее электрошокер. Она вскрикнула, потом застонала. И все. Больше она не произнесла ни звука и не шелохнулась. Человек ткнул в нее пальцем — без всякого результата. Вид у него был слегка разочарованный. Он подобрал валявшуюся в углу зеленую рубашку и вытер ею руки, затем скомкал ее и положил в пластиковый пакет. Потом приблизился к объективу и нажал какую-то кнопку на камере. Конец фильма. — Интересное кино, правда? — спросил голос в уоки-токи. Томас почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Он с трудом сделал несколько шагов к ширме — ноги подкашивались. Нужно все же убедиться… Он сдвинул ширму. Конечно, фигура на стуле была Пола Джонс. Мертвая, истекшая кровью. Покрытая чудовищной смесью меда, насекомых и засохшей крови. Она выглядела так же, как в видеозаписи, за одним исключением: на коленях у нее лежало взрывное устройство с часовым механизмом. — О Господи, что… Часы отсчитывали секунды. Сейчас они показывали 31. 30. 29. — Чудно время провели, — сказал голос. — Ну, пока, Томми-бой. И рация погасла. Томас застыл на месте. До выхода из туннеля было тридцать с лишним метров. Слишком поздно пытаться что-то сделать. Может быть, и бежать уже поздно. Но он побежал. Тут же. Побежал со всех ног, чтобы спасти свою шкуру. Он бежал и считал. 24. В душу бога мать!.. 23. Безумие. Чистое безумие. 22. Он сел, рывком завернул штанину и схватил рукоятку ножа, примотанного к ноге клейкой лентой.Глава 35
Первый взрыв привел Виктора Каминского в изумление, которое еще больше возросло, когда из глубин шахты вырвалась огромная туча пыли. Это было похоже на дыхание дракона. Виктор бросился на землю. — Черт!.. — Сесил! — завопила Перл. — Ложись! — закричал Виктор. Он схватил Перл за волосы и буквально швырнул на землю позади лежавшей на боку вагонетки. — Мы ничего не можем сделать! — простонал он, скорчившись за этой импровизированной баррикадой. — За каким чертом Сесил вообще полез внутрь? В старых шахтах все еще могут оставаться запасы динамита! Неужели этот придурок не знал?.. От второго взрыва земля кругом задрожала. — Ну вот, что я говорил… — Мы должны ему помочь, — всхлипнула Перл. И прежде чем Виктор успел ее остановить, выскочила из укрытия. — Сесил! Заправщик показался из шахты, поддерживая какого-то человека, едва державшегося на ногах. Оба, кашляя и задыхаясь в дыму и пыли, неуклюже двигались вперед. — Б-быстрее! Л-линкольн… я н-нашел его там… Перл бросилась им навстречу и помогла дотащить Томаса до укрытия. Они едва успели. Третий взрыв, совсем недалеко от входа в шахту, взметнул в воздух деревянные и бетонные обломки. Земля снова задрожала. Наконец дым потихоньку рассеялся. Томас готов был дать руку на отсечение: туннель обрушился. — Сукин сын!.. Гребаный псих!.. — О ком это он? — Мне кажется, он в шоке… — Линкольн, с вами все в порядке? — Он хотел меня убить. Заминировал весь туннель. Вплоть до самого выхода. Я был вторым в его списке… — Господи Боже, да о ком вы говорите? Томас улыбнулся. Черные ввалившиеся глаза лихорадочно горели на белом от пыли лице. — Он думал, что я сдохну, не успев ни о чем рассказать… Пошарив в кармане, он вынул оттуда какой-то предмет. — Однако на сей раз я его провел. На ладони Томаса, исцарапанной и перемазанной пылью, лежал круглый, тускло блестящий предмет. Компакт-диск.Глава 36
Томас плюхнулся в кресло и взгромоздил ноги в пыльных ботинках на низкий столик. — Славная ночка! Виктор сдвинул в сторону его ноги и вытащил из-под них свою одежду. — Эй, поаккуратнее! Шелковый костюм. Наверняка твоя тачка стоит столько же. — О, извини. Томас огляделся. Он впервые был в комнате секс-трио. В центре стояли две сдвинутые кровати. На стене висели в ряд спортивные вымпелы, а таблицы с результатами матчей украшали дверь. Повсюду валялись кожаные перчатки, в углу стояла старая бейсбольная бита. Кажется, раньше здесь жили заядлые поклонники бейсбола. Затем он перевел взгляд на окно, небо за которым уже начало светлеть. — Если я правильно поняла, — сказала Перл напряженным голосом, — мы попали в лапы к убийце-психопату? — Именно так. — Который привез нас сюда только затем, чтобы издеваться над нами и в конце концов убить? — Похоже на то. — Кромсать нас на части? Выкалывать глаза, как в ужастиках? Отрезать пальцы, варить их и заставлять их есть? Что-то в этом роде? Томас приподнял бровь. — Ч-черт, ч-что за д-дрянь т-тебе л-лезет в-в г-голов-ву! — проворчал Сесил. Виктор резко повернулся на месте и нервно пригладил волосы. — А ведь я так и думал, черт, я с самого начала что-то такое подозревал! Зачем я вообще ввязался в это дерьмо? — А меня это возбуждает, — неожиданно заявила Перл. Виктор остановился перед ней. — Твоя проблема в том, куколка, что тебя возбуждает абсолютно все. — Я тебе не куколка! — Смотря когда. — Я трахаюсь с кем хочу. — Я заметил. — П-полегче, — вмешался Сесил. — ЭЙ, ВЫ! Томас заорал так громко, что все трое подскочили. — Ну что? Закончили семейную сцену? Может, перейдем к более насущным проблемам? Троица потупилась. — Для начала надо разбудить остальных. Приступайте. Свистать всех наверх! Сесил, внезапно посерьезнев, скрестил руки на груди. — А с-с чего в-вы в-вззяли, ч-что это п-п-п… п-п-п… — Психопат? Посмотрите запись на диске, и вы поймете. Виктор? — Да? — Твой ноутбук цел? — Хромированный никель! — Отлично. Каминский сел на кровать, раскрыл на коленях ноутбук и включил его. Томас передал ему диск. Каминский сдул с него пыль и вставил в боковую прорезь. Остальные обступили его, глядя поверх его головы на экран. — Мне не дает покоя один вопрос, — сказал Каминский, обращаясь к Томасу. — Какой? — Если ты знал, что имеешь дело с психом, зачем ты пошел встречаться с ним в одиночку? — У меня не было выбора. Он угрожал убить Полу Джонс. Томас на обратном пути так и не успел рассказать им все с самого начала. Он сказал только, что убийца назначил ему встречу в шахте — пропустив и загадку, переданную через Питера, и окровавленную блузку, и tutti quanti[243]. Диск внезапно остановился. Виктор нахмурился. — Какая-то проблема? — спросил Томас. Пальцы Каминского забегали по клавишам. — Только не говори мне, что он поврежден! Мне пришлось срезать с полтонны клейкой ленты, чтобы вынуть его из того компьютера, но я это сделал! Во время взрыва он уже был у меня под курткой. Если не считать пыли, с ним все в порядке… — Не в этом дело. Виктор щелкнул пальцем по какой-то клавише и развернул ноутбук экраном к Томасу. — Смотри. В центре экрана была надпись: «Введите ваш код». — И что это значит? — спросил Томас. — Что запись защищена. Вот черт! Этого он не предвидел. — Ну ничего, — сказал Виктор, — это только дело времени. Я этим займусь. Его пальцы снова забегали по клавишам. — Но все же это странно, — сказала Перл, чье возбуждение уже слегка поугасло. — Вы уверены в том, что все это было на самом деле? Включая и труп Полы Джонс? — Вы думаете, я развлекался, прогуливаясь ночью по туннелю шахты? — Томас вдруг резко замолчал, потом спросил уже другим тоном: — А кстати, сами-то вы как там оказались? — Сесил нас разбудил. — Я ус-слышал к-какой-то шум. К-какой-то ч-чел-ловек б-был на ул-лице. — Может, это был я? — Н-нет. Т-тот б-был п-пов-выше. — Мы увидели его издалека — он шел в сторону шахты, и мы пошли за ним, — продолжала Перл. — Но мы потеряли его из виду. И почти одновременно заметили свет из нижнего туннеля. Томас ударил кулаком одной руки о ладонь другой. — Черт, ну конечно! Он пришел туда не до меня, а после! Поэтому он и мог следить за каждым моим движением! — К-кажется, я п-прибыл к-как раз в-вовремя, — сказал Сесил. Широкая улыбка бензозаправщика, обнажившая неровные зубы, и его взлохмаченные вихры придавали ему вид деревенского дурачка. Однако нельзя было не признать правоту его слов. — Что да, то да, — подтвердил Томас. — Так как с остальными? — спросила Перл. — Нужно всем собраться и держаться вместе. Учитывая, что поблизости шляется псих, это место не самое безопасное. Томас указал на бейсбольную биту и добавил: — Возьмите ее с собой на всякий случай. Разбудите остальных и соберите их «У Пинка». Пока не рассказывайте слишком много. Когда Виктор решит проблему с диском, пусть они все увидят своими глазами. Сесил и Перл ушли. Томас, чувствуя себя выжатым как лимон, тяжело опустился в кресло. Все накопившееся за последние сутки напряжение разом обрушилось на него. Он наблюдал за Виктором, который, напротив, не обращал на него никакого внимания, всецело поглощенный своей работой. Он стучал по клавишам с бешеной скоростью, глаза его были расширены, рот приоткрыт. Он был похож на наркомана, готовящегося принять очередную дозу. Томас попытался расслабиться, предоставив мыслям бродить где попало, и почему-то в памяти всплыла видеозапись из кабинета Хейзел Кейн. Возможно, ему не стоит доверять Виктору. Впрочем, и бензозаправщику. И вообще кому бы то ни было.Глава 37
― Привет, па! Сет повесил куртку на вешалку и огляделся. Все было таким светлым, таким сияющим. Солнечный луч падал из окна на большой аквариум с тропическими рыбами, и блики от прозрачной воды играли на противоположной стене. Настоящая живая картина! Сет чувствовал себя словно во сне, но в то же время мог различить каждую деталь обстановки с невероятной точностью. Кожаные кресла. Блестящий паркет. Свежесрезанные цветы на изящной мраморной консоли у входа. Ему даже показалось, что он чувствует запах травы. Все здесь дышало покоем и умиротворением, как на фотографиях Дэвида Гамильтона, альбом с которыми Сет когда-то нашел на этажерке в библиотеке. Насквозь прозрачная вселенная. — Привет, сын, — ответил Джон Гордон, поднимая голову от чертежного стола. — Как поживает Гордон-младший? — Супер. — Хороший сегодня день, да? Голос отца уже звучал рассеянно-отстраненно, взгляд вновь прогрузился в чертежи. — Супер, — повторил Сет. — Мы играли в кучу разных игр. — Хорошо. Я доволен, что у тебя есть друзья. Друзья — это важно. Не стоит сидеть в четырех стенах. Тем более что с нами ты видишься только в выходные. Отец и сам не заметил противоречия в собственных словах. Как Сет мог видеться с родителями в выходные, если они постоянно отправляли его на улицу? С другой стороны, ему особо не на что было жаловаться. По крайней мере, он не в Сен-Фуа. Не нужно больше выносить насмешки по поводу собственного роста и неуклюжести. Учителя больше не докучают. Джек, ночной дежурный, не станет его лапать, когда он пойдет в туалет. Можно даже не принимать лекарства (впрочем, он никогда не чувствовал себя больным). Снова послышался голос отца: — Мне говорили, ты ни с кем не общаешься. Однако Сен-Фуа — неплохое место, даже если твои друзья немного… — Чокнутые? — Не совсем обычные, — поправил отец. — Дети, которые попадают в этот колледж, немного отличаются от остальных. Ты вовсе не в сумасшедшем доме, — добавил он, и в его тоне послышался упрек. — Я прекрасно обхожусь без них. Мне хватает телевизора. Есть очень интересные передачи… — Торчать целый день перед телевизором — не лучшее занятие для детей. Мы заботимся о тебе, сын. Говоря «мы», отец подразумевал себя и жену. Мать Сета. Мальчик вздрогнул. — Не беспокойся, пап. Сейчас мне уже лучше. Отец не ответил. У него снова был рассеянно-отсутствующий вид. Должно быть, он думал об усовершенствовании какой-то детали. Так было почти всегда, с тех пор как они поселились здесь. С 1980-го. Уже три года. — Ты пойдешь с нами? — спросил Сет. — Я хотел тебя кое с кем познакомить… Джон Гордон пробормотал что-то неразборчивое. Шорох его карандаша по бумаге был таким нежным и таким знакомым звуком — он убаюкивал Сета с детства. Сколько он себя помнил, отец постоянно что-то чертил — в блокноте, на салфетке, на книжной странице. Без сомнения, это был первый звук, который Сет осознал — еще раньше, чем слова матери, обращенные к нему. — Па? — М-м-м?.. — Ты пойдешь с нами? — Куда? — На пляж. Отец встряхнул головой. — У меня нет времени, сынок. Я должен закончить эту работу вовремя. Это будет самый… — …большой отель в городе, — вздохнул Сет. — Да, я знаю. Отец улыбнулся и снова поднял на него глаза. Они были серыми. В уголках виднелись легкие морщинки. Светлые волосы выгорели почти до белизны. Острые скулы еще сильнее подчеркивались загаром — он проводил долгие часы на строительных лесах. Во всем, что касалось его работы, Джон Гордон III всегда вникал в мельчайшие детали. Он не казался ни пожилым, ни богатым, ни могущественным. Он выглядел моложе своих лет. — Ты должен пойти обнять ее. Отец не прекращал улыбаться. — Я не хочу, — ответил Сет. Улыбка Джона не изменилась. Его нежность была бесконечной. Он, должно быть, догадывался, что происходит, но заставлял себя держаться как ни в чем не бывало. — Сделай над собой усилие, Сет. Спорить было бесполезно. Если бы Сет не послушался, отец вполне мог бы позвать шофера и велеть ему отвезти сына обратно в Сен-Фуа. Однажды так и случилось. — Ты ей нужен, — продолжал Джон настойчивым тоном. — Она плохо себя чувствует. Она уже много раз тебя звала. Серые глаза в упор взглянули на него. В них был холодный блеск стального лезвия. Знает ли он сам, что его взгляд может служить оружием? Может быть, поэтому Сет ни разу не видел, чтобы кто-то не подчинился распоряжению отца? — Она у себя в кабинете. Она тебя ждет. Сет вздрогнул. Потом сжал кулаки и открыл рот. Вот сейчас он все расскажет. Выпалит прямо в лицо отцу. Его легкие до отказа наполнились воздухом, на шее вздулись жилы. Сейчас произойдет настоящий взрыв. — Ладно, па… — Вот и прекрасно. Серые глаза вернулись к чертежу. Снова послышался шорох карандаша. Сет еще немного подождал, но больше ничего не последовало. Может быть, если он так и будет стоять, не шелохнувшись, отец о нем забудет. Карандаш замер. — Уже иду, — поспешно сказал Сет. Он медленно проходил по комнатам. Во сне огромный номер люкс казался ему размерами со старинный замок — коридор, двери, снова двери, вторая гостиная… Он остановился на пороге кабинета. Окна по-прежнему были широкими и прозрачными, но вот странно — свет за ними слегка померк, словно кто-то понизил уровень освещения в гигантской галогенной лампе. Он постучал. Дверь открылась почти тотчас же. — Я тебя ждала. Она улыбнулась ему. Ее распущенные волосы струились по плечам. На шее висел золотой крестик. От нее приятно пахло — ее обычными духами. Она выглядела такой нежной. — Здравствуй, Сет, — прошептала мать. Она уже надела перчатки из латекса. Она не любила прикасаться к нему голыми руками. Перчатки служили чем-то вроде дистанции. Словно бы и не она сама проделывала все эти вещи… Взгляд Сета был устремлен в пустоту. Он тоже был уже кем-то другим. И был в другом месте. На пляже. Там было жарко. Приятно. — Я рада, что ты пришел, — сказала она. И за руку втянула его в комнату. Потом закрыла за ним дверь. На ключ.Сет проснулся и рывком подскочил на своей походной раскладушке. Он протер глаза и какое-то время сидел неподвижно, переводя дыхание. На столе стояло зеркало, в котором он увидел лысого человека, пристально смотревшего на него. Крупная голова, бледно-голубые глаза, узкий тонкий нос — хотя слегка приплюснутый на конце — и мощная шея с выступающими по бокам мускулами, похожими на два огромных поршня. Ничего общего с тем рыхлым толстым ребенком, которым он когда-то был. Сейчас многие женщины находили его привлекательным. Его часто принимали за полицейского. Сет провел рукой по наголо обритой голове, гладкой, словно стенобитное ядро. — Можешь идти, — сказал он. — Ты меня слышал? — удивился Голос. — Я никогда по-настоящему не сплю. — Ты что, плачешь? — Нет. — А мне показалось. — Да брось. Сет поднялся. Он был совершенно голым. Температура в его подземном убежище была всего плюс семнадцать, чтобы электронные системы не вышли из строя, но он не чувствовал холода. Он лег на пол и начал быстро отжиматься. Остановился лишь после ста отжимов. Немного отдышавшись, сделал еще пятьдесят — теперь уже только на одной руке. — Впечатляет, — прокомментировал Голос. Сет молчал. Вены на его шее вздулись. — Чего ты хочешь? — наконец спросил он. — Ничего. Просто убедиться, что все идет по плану. — Они нашли второй труп? — Нет. Сет снова начал отжиматься. — Ну, так скоро найдут, можешь мне поверить, — сказал он.
Глава 38
Когда Томас снова открыл глаза, то увидел, что Виктора Каминского нет в комнате. — Вот засранец! Он готов был поклясться, что заснул всего на пару минут. Но программист исчез. И его компьютер тоже. — Мать твою!.. За спиной скрипнула половица. Томас хотел встать, но чья-то решительная рука ему помешала. Затем он ощутил, как к его шее прижимают какой-то твердый предмет. Бейсбольная бита. Прежде чем он успел отреагировать, две мускулистые руки потянули биту назад, надавив ею на горло Томаса и заставив его откинуться на спинку кресла. — Сиди! Томас почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он вцепился в биту и сумел немного сдвинуть ее. — Камерон! Да вы с ума сошли! В ответ Камерон лишь усилил нажатие. Томас начал задыхаться. Краем глаза он заметил Каминского, а также Сесила и Перл, стоявших поодаль. Вид у них был смущенный. Каминский, нервно стискивая пальцы, произнес: — Извини, Линкольн. Батарейка в компьютере сдохла, и я пошел за другой… — Давай к делу! — проворчал Камерон. — Мы всех разбудили, — продолжал Виктор. — Как ты и просил. И еще мы нашли пакеты. В твоей комнате. Пакеты, один из которых весь в крови Полы Джонс. Черт! Томас инстинктивно дернул ногами, пытаясь освободиться, но руки серфингиста были крепкими, словно бетонные столбы. — Скажите ему… чтобы меня отпустил. Расскажите о шахте… — Мы уже рассказали, — ответил Виктор. — Но эти пакеты… знаешь ли… Камерон надавил на горло Томаса еще сильнее, и тот перестал дергаться. Кровь больше не поступала в мозг. В глазах помутилось. Внезапно в красном мареве перед ним возникло лицо Карен. Она сделала знак Камерону ослабить зажим. — Полегче. Нельзя, чтобы он потерял сознание… Томас закашлялся, пытаясь вдохнуть воздух. В горле ощущался металлический привкус. Он не сразу понял, что это кровь. Карен сунула ему под нос пластиковый пакет. Внутри была рубашка Полы. — Ты можешь это объяснить? Томас сглотнул слюну, помассировал горло. Потом кивнул. — Мы нашли в твоей комнате три пакета, — уточнила Карен. — Если бы вы дали мне время… я бы все объяснил… Он вдруг замолчал, внезапно осознав смысл ее слов. — Подожди… сколько пакетов вы нашли? — Три. Они все лежали у тебя под матрасом. Так что нельзя было ошибиться. Томас почувствовал, как по спине заструился холодный пот. — Во втором… был оранжевый шланг, так? — Да. — А в третьем? — Ты прекрасно знаешь, что там было. Майка Нины Родригес, которая была на ней в момент отъезда. Цвета хаки. С буквами НИНА. Карен еще пристальнее взглянула на него и добавила: — И надо же, какое совпадение: Нина пропала.Глава 39
Томас поскреб шею. На его новой, с иголочки, рубашке винно-красного цвета, предложенной Ленни взамен старой, была этикетка Dolce&Gabbana. Единственная уцелевшая вещь из гардероба старого денди. — Вот, смотрите, — сказал он, поднося к лицу Томаса зеркало. — По-моему, вы слегка смахиваете на Робби Вильямса. Очень сексуально выглядите. Сексуальному типу обычно прощают любую вину. Ткань рубашки слегка переливалась в утреннем свете. — Но у меня нет никакой вины! — На данный момент это утверждение не выдерживает никакой критики. Ленни отложил зеркало и слегка расправил рубашку на плечах Томаса. Тот раздраженно отстранился. — Судя по тому, что я знаю, вы и сами вполне можете оказаться виновным. Вы спали со мной в одной комнате. Вы вполне могли найти пакеты, добавить к ним еще один, вообще сделать все что угодно — у вас была полная свобода действий! Ленниизобразил на лице притворное сожаление и сокрушенно поцокал языком. — Ц-ц-ц… Напоминаю вам, что только благодаря мне вас не линчевали. — Не преувеличивайте. Я как раз собирался им все рассказать, когда вы ворвались в комнату с криком недорезанного петуха… — Они собирались совершить несправедливость. — Что заставило вас поверить, что я невиновен? — Я пошел сегодня рано утром прогуляться. Я ведь жаворонок, если вы заметили. Когда я встал, в комнате не было ни вас, ни пакетов с вещами. — Однако они оказались на виду, когда в комнату зашел Камерон и остальные. Мне сказали, что пакеты лежали прямо у меня на кровати. — То есть настоящий виновник вытащил их из-под матраса, чтобы вас подставить. Томас проворчал что-то неразборчивое. — Тогда держитесь, — сказал Ленни. — Надеюсь, все закончится удачно. У вас есть план? — Сбежать в Мексику. Денди улыбнулся. — Ну хорошо, сказать всю правду. — Вы можете сделать даже кое-что получше. — Что именно? — Атаковать первым.Камерон настоял на том, чтобы все собрались в часовне. «Для прояснения ситуации», как он выразился. Но у Томаса возникло ощущение, что он предстал перед самым настоящим судом. Снаружи поднялся ветер, вздымая тучи песка, отчего внутри часовни, куда свет едва проникал через маленькие круглые окошки, стало еще темнее. Скамейки были составлены в круг, и на них расселись все, кроме Томаса, — ему предоставили персональный табурет. В центре круга. Виктор, Сесил и Перл сидели от него слева, Питер, Элизабет и Ленни — справа, Карен и Коул — прямо напротив него. Пакеты лежали на гитаре, словно вещественные доказательства — на столе судьи. Сквозь дыру в крыше залетела птица и сейчас беспорядочно металась под сводом. Камерон встал и начал прохаживаться вокруг табурета. Томас мельком подумал, что Коул, должно быть, влюбился в свою бейсбольную биту, — она и сейчас была у него в руках. — Линкольн, у вас чертовски дрянное положение, — начал он, расправляя плечи, словно игрок перед тем, как ударить по мячу. — Да что вы говорите? — Именно так. — Объясните почему. — Улики так и собираются вокруг вас, словно мухи над кучей дерьма. — Ну что ж, прекрасно. В таком случае мне нужен адвокат. Камерон угрожающе воздел указательный палец. — Я бы вам посоветовал не строить из себя идиота. Вначале я не хотел верить в ваши россказни, но теперь изменил свое мнение. Угроза здесь в самом деле существует, и это — вы! Никто не шелохнулся. — Было бы интересно услышать вашу версию, — сказал Томас. — Моя версия такова: вы с самого начала кормили нас байками! Сгоревший автобус, убийство Фрэнки — в обоих случаях свидетель один: вы! Исчезновение Полы Джонс — и ее блузку, всю в крови, находят на вашей кровати! Потом исчезновение Нины Родригес — и снова ее вещь оказывается у вас! Томас улыбнулся: — То есть вы считаете меня полным кретином, оставившим такие улики на видном месте? Кто-то фыркнул. — Здесь не над чем смеяться, мистер Штерн! — резко бросил Камерон. — Три человека могут засвидетельствовать, что Линкольн уходил прошлой ночью. Один. Он спускался в заброшенную шахту, где вскоре после этого произошел взрыв. — Но это не я его устроил! — перебил Томас. — Полагаю, вы отлично знаете, что именно эту фразу всегда произносит большинство подозреваемых. При таком количестве улик полицейские вас давно бы уже арестовали. — Какая жалость — здесь нет ни одного полицейского! — Ошибаетесь. Камерон почти вплотную приблизил свое лицо к лицу Томаса. — Один есть. Кто-то приглушенно вскрикнул от изумления. Даже Томас ошеломленно моргнул. — Я также занимаюсь и водным спортом, — продолжал Камерон. — Но я никогда не говорил, что это мое основное занятие. Оно параллельное, в рамках спортивного клуба полиции в Неаполе, Флорида. В этот раз по рядам собравшихся довольно явственно пробежал недоверчивый шепоток. — О, не ищите здесь подвоха, — сказал Камерон, обернувшись к ним. — Все согласовано с организаторами шоу. Просто они посоветовали мне молчать об этом, чтобы это не повлияло на мои отношения с остальными участниками. Я и сам считал, что так лучше. Но это не тайна. — Он вытащил из кармана кобуру и раскрыл ее. — Вот мой жетон, можете удостовериться. Мисс Кейн была в курсе с самого начала. Перл кивнула: — Да. На самом деле, кхм… инспектор Коул знаком с моим отцом. Он был его инструктором по водному спорту. Они рыбачили вместе каждое лето, вот уже десять лет подряд. Именно благодаря отцу он и стал участником шоу. Виктор изумленно переводил глаза с одного на другую. — Ни хрена ж себе — «полный нейтралитет при выборе участников»! Сильный порыв ветра сбросил с крыши пару черепиц, и птица, все еще метавшаяся под потолком, наконец вылетела наружу. Кое-кто с беспокойством взглянул вверх. Камерон снова повернулся к Томасу: — Давайте расставим все точки над «i»: мне плевать на это шоу и на ваши тайны. Хотите знать мою? Пожалуйста. Превышение служебных полномочий в ходе расследования. — Однако. Камерон проигнорировал прозвучавший в этой реплике сарказм. — Это произошло неумышленно. Подозреваемый страдал сердечной недостаточностью. У него был приступ, и он умер. Все. Внутреннее служебное расследование заключило, что меня не в чем упрекнуть. Но всегда найдутся ублюдки-бумагомараки, которые поднимут вой на всю округу. — Да, действительно, у большинства людишек такие узкие взгляды… Камерон слепо нажал бейсбольной битой на плечо Томаса. — Итак, с вашего позволения, вернемся к основной теме разговора. Ваше присутствие здесь вызывает очень много насущных вопросов. — Например? — Что случилось с Ниной Родригес? Где остальные? За каким чертом вам понадобилось прятать у себя окровавленные тряпки? За что вы раньше были осуждены? За убийство, ведь так? — События моего прошлого никак не связаны с нынешними. Вы не можете о них ничего знать. А вот если вы заткнетесь хоть на пять минут, я объясню, что произошло прошлой но… Камерон, не дослушав, отвесил ему пощечину — с такой силой, что Томас свалился с табурета. Камерон шагнул вперед и схватил его за воротник. — Вы лжете! Вы сами стоите за всем этим! Я с самого начала чувствовал, что вы — подозрительный тип! Элизабет вскочила с места. — Отпустите его! Камерон повернулся к ней и издевательским жестом приложил руку к уху: — Простите? — Вы все слышали. Том Линкольн не святой, но это не повод так с ним обращаться. С вас уже хватит «превышения служебных полномочий». Камерон угрожающе прищурился. — Этот человек — преступник, миссис О’Доннел. Он скрывает что-то, а моя работа — делать тайное явным. Так что лучше сядьте. — Вы мне угрожаете? Ленни слегка кашлянул. — Инспектор Коул, кажется, это место переполнено эмоциями. Вы профессионал, так помогите нам их обуздать. Я уверен, что мистер Линкольн не сбежит, если вы его отпустите. Элизабет сядет на свое место, и вы продолжите свое расследование — без всяких превышений полномочий, разумеется. Нас тут девять человек, и каждый может быть свидетелем слов и поступков восьми остальных. Этого достаточно, чтобы контролировать ситуацию. Он выдержал паузу. Камерон не шелохнулся. — Свидетели, — продолжал Ленни, — обычные люди, которые могут просто сообщить о фактах, например о неоправданном насилии. Перед судом присяжных. Вы ведь понимаете, что я хочу сказать, не так ли? Несколько секунд они неотрывно смотрели друг другу в глаза. Наконец Коул отпустил воротник Томаса. — Хорошо. Пусть он объяснится. Предупреждаю вас, Линкольн, даже не пытайтесь удрать! Томас снова сел, отдышался, поправил рубашку и с признательностью кивнул в сторону Ленни и Элизабет. Затем приступил к рассказу. Он начал с нападения на бензозаправке, таблетки рогипнола и гипотезы о похищении. В его голосе снова появилась уверенность, но теперь он избегал сарказма. Он рассказал о том, как они с Ленни нашли Камерона в пустыне. Потом — о своем разговоре с Питером, двух пластиковых пакетах, загадке про летучих мышей — тут Элизабет его дополнила. Были сделаны попытай расспросить Питера, но он вновь погрузился в полное молчание. Прежде чем кто-либо начал его обвинять, Томас перешел к событиям в шахте и описал, не особенно вдаваясь в детали, жуткую смерть Полы. И сообщил, что ему удалось унести диск с видеозаписью. — Вот и вся история, — в заключение сказал он. — Никто нас не ищет, потому что мы мертвы. Официально. — Возникает одна проблема, — заговорила Карен. Каминский потер лоб. — Только одна? Вы уверены? — Позвольте мне догадаться, — вмешался Ленни. — Поскольку все считают, что мы погибли в автокатастрофе, значит, наш похититель привез нас сюда вовсе не с целью получить выкуп. — Именно так, — подтвердил Томас. — Видеозапись не оставляет никакого сомнения в том, что деньги ему не нужны. Равно как и в том, что он действует не по политическим или религиозным мотивам. Также это, судя по всему, не месть телеканалу или что-то в таком духе. — Но это же полный идиотизм! — воскликнула Перл. — Зачем тогда он привез нас сюда, если у него не было никаких мотивов для этого? — Остается только один. — Какой? — Он это сделал ради собственного удовольствия. — Что?! — Это охотник. Он любит загадки. Там, в шахте, он произнес слово «испытание». Я думаю, это и есть его основной мотив. Выбирать жертву и играть с ней. Как хищник с добычей. — Бред! — проворчал Камерон. — Вы, кажется, окончательно заврались! — Есть видеозапись на диске! Отчего бы вам не пойти и не посмотреть ее прямо сейчас! — О, мы это сделаем, разумеется! А пока прекратите сеять панику! Я никому не позволю устраивать здесь бардак! Что касается вас — я запрещаю вам даже нос высовывать на улицу! Понятно? — Да я только что рассказал вам, что на самом деле… — Ничего стоящего вы не рассказали! К тому же помимо ваших россказней у нас есть факты. И что они говорят? Они говорят, что вам нельзя доверять! Коул повернулся к остальным, словно призывая их в свидетели. — Потому что вы вор. — И он потряс в воздухе мобильником Карен. — Вот это тоже было найдено среди ваших вещей. Потому что вы скрывали от нас важные улики (он воздел к потолку оранжевый шланг), как, например, вот эту штуку, которая послужила орудием нападения на меня. Потому что вы никого и ничего не уважаете — вы набрасывались на журналистов с кулаками даже во время пресс-конференции, у всех на глазах. Потому что, если вы действительно знали, что Пола Джонс в опасности, вам надо было предупредить остальных, доктор. Потому что вы однажды уже были осуждены и исключены из медицинской гильдии, и даже ваша бывшая жена, находящаяся здесь, считает вас опасным типом. За этими словами последовала долгая тишина. — Итак, у меня к вам вопрос, — продолжал Камерон, — окажись вы на моем месте, что бы вы подумали о таком типе? Только честно. — Что, собираетесь достать свое удостоверение и зачитать мне мои права? — У меня нет при себе удостоверения. Но я не хочу подвергать себя и других риску. На карту поставлена безопасность девяти человек. И до тех пор пока не будет доказано обратное, главный подозреваемый — вы. На лице Камерона появилась победная улыбка. — Вы пробудете взаперти, пока все загадки не разрешатся. С этого момента, Линкольн, вы находитесь под домашним арестом.
Глава 40
Солнце уже спускалось к горизонту, когда Элизабет взглянула на часы. 18:30. Невероятно. Она даже не заметила, как прошло столько времени. Она оперлась подбородком о раскрытые ладони, а локтями — о колени. Сейчас на ней были джинсы — костюм-двойка и туфли-лодочки пришли в такое состояние, что ей оставалось лишь выбросить их в мусорную корзину. Она снова взглянула на Камерона. — Простите, что вы сказали? — Что завтра мы покинем это место. Кажется, полицейский и впрямь не шутил. На его лице читалось искреннее воодушевление. И одновременно — решительность. — Завтра? — Да. — А вы не слишком оптимистичны? — У нас есть все, что нужно, — достаточно оказалось как следует порыться в соседних домах. По сути, с этого и надо было начать… — Да уж, действительно, — с горечью сказала Элизабет. У нее не было никакого желания изображать любезность. Ей не нравился этот человек, в котором она ощущала скрытую тягу к насилию. Он напоминал ей о слишком многих невеселых событиях в ее жизни. Камерон осторожно сжал ее запястья. — Я вижу, вам не нравится, что Линкольн заперт в часовне. Но это необходимая мера предосторожности. И потом, для него есть и свои плюсы: по крайней мере, там прохладно. Элизабет резким движением освободила руки. — Оставьте меня в покое. — Вы боитесь? — Нет. Камерон вздохнул. — Вы нам помогли. Когда я попросил всех обыскать дома, чтобы найти пропавшие вещи или какие-то полезные предметы, вы приняли в этом участие. Откуда же сейчас такая перемена? — Мне не нравятся ваши методы. Он пожал плечами. — Вы боитесь. Это был не вопрос, а утверждение. — Конечно, а вы как думали? — Может быть, угроза, о которой говорил Линкольн, — всего лишь его вымысел. — Однако ни Пола Джонс, ни Нина Родригес так и не появились. — Они могли пуститься в бега самостоятельно. — Да, хорошая идея. Наверняка автостопом. — Ну хорошо, мы этого не знаем. Но я позаботился обо всех необходимых предосторожностях. Мы разобьемся на qiynnbi по трое… — …чтобы в случае нападения двое смогли противостоять противнику, а третий побежал бы за остальными, — да, я помню. И у каждого будет оружие — вроде смертоносного перочинного ножа Виктора Каминского… Элизабет вынула из кармана небольшой швейцарский нож и бросила его к ногам Камерона. В сложенном виде он был не больше шести сантиметров в длину. — Этой штукой даже черствый хлеб не разрежешь, — сказала она. — Вы сами его выбрали. Виктор предпочел, насколько я помню, ручку от мотыги… — Да, и вбил в нее два десятка гвоздей, так что получилось нечто вроде средневековой палицы. Полицейский поднял глаза к небу и испустил театральный вздох. — Ну и что? Любое оружие годится — оно помогает, как минимум, справиться с собственной неуверенностью. Линкольн всех здорово напугал — теперь каждый подскакивает от малейшего шороха. Элизабет предпочла промолчать, хотя внутри у нее все кипело. Любые виды оружия приводили ее в ужас. Ее первый муж никогда не приносил оружие домой — из-за детей. Дик изменил этому правилу и завел в доме помповое ружье, два револьвера и коллекцию охотничьих ножей, которую регулярно осматривал и приводил в порядок. Забывая после этого убирать ножи на место. Дик вообще изменил многим правилам. — Вы вся красная от злости, — заметил Камерон. — Нет, это от солнца. — Я заметил, что вы сильно изменились с тех пор, как мы оказались здесь. На самом деле, вы чертовски… Элизабет перехватила его взгляд, задержавшийся на изгибе обтянутого джинсами бедра. — …сильная личность. Вот и Карен говорит то же самое. — Он слегка приблизился. — Расслабьтесь. Через день-другой вы уже будете играть со своими детьми. Обещаю. Элизабет продолжала оставаться невозмутимой, в глубине души надеясь, что слезы не навернутся на глаза. Не думай об этом. Она так хотела их увидеть! Так нуждалась в них… Они в надежных руках. Сейчас они, должно быть, играют и развлекаются. Они не скучают без тебя. Ты больше никогда их не оставишь. Она попыталась отогнать эти мысли. Либо это ей удастся, либо она рискует потерять самоконтроль. — У меня тоже есть дети, — снова заговорил Камерон. — Дочери семнадцать лет, сыну десять. Они живут с матерью в Майами. Оба светловолосые. В меня. Он протянул ей руку. — Ну, пойдемте. Элизабет не сопротивлялась — она поднялась со стула и вслед за Камероном прошла из кабинета в ангар. Это место Камерон прозвал «холодильником». Он открыл его сегодня днем. Длинное приземистое строение находилось на некотором отдалении от шахты, у входа в поселок. Бетонный пол, белые стены, яркий, режущий глаза свет сотен неоновых ламп. Вдоль стен — груды полупрозрачных пластинок, присыпанных белым порошком. Бывший склад для хранения и обработки буры, как пояснил Ленни. Камерон выбрал его в качестве штаб-квартиры по двум причинам: во-первых, надежная дверь со стальной задвижкой и ключом (которым полицейский сразу же завладел), во-вторых, электрогенератор в отличном состоянии: достаточно было всего лишь нажать на кнопку, чтобы включить свет и привести в действие кондиционеры. Элизабет вздрогнула. Ангар был белым и холодным, словно холодильник мясника. — Нет, вы только посмотрите! — фыркнул Камерон. — Здорово, ничего не скажешь! Три человека собрались вокруг широких брезентовых полотнищ, разложенных на полу. Элизабет подошла к первому брезентовому квадрату, в углу которого маркером было написано «Свет». На нем отдельными кучками были разложены многочисленные предметы, имеющие отношение к освещению: обычные лампочки, лампы дневного света, спички, зажигалки, свечи и карманные фонарики. Карен поочередно перебирала их, проверяя на исправность. Увидев Камерона и Элизабет, Карен помахала очередным фонариком, зажатым в руке. — Привет! — Привет, — ответила Элизабет. — Прохладно здесь, да? Дружеская улыбка. Никаких следов неприязни. — Да, в самом деле. Очевидно, Карен решила поставить крест на прошлых неурядицах. — У нас есть для вас сюрприз. — Вот здесь, — добавил Камерон. И подвел Элизабет к следующему расстеленному на полу куску брезента. На нем было написано «Еда и питье». Сесил прохаживался по узким аллейкам между нагромождениями консервов, картонных пакетов с соком, пластиковых бутылок с минералкой и кока-колой. Перл, сидя на упаковке «Доктора Пеппера», полировала ногти. При приближении остальных она даже не подняла голову. — Лучше не заговаривайте с ней, — вполголоса сказал Камерон. — Что, она не в духе? — Надо полагать, да. С самого утра не сдвинет задницу с места. Они перешли к третьему и последнему полотнищу брезента. В центре его лежал огромный блок двигателя в окружении коробок со всевозможными деталями. С краю стоял какой-то предмет, накрытый куском ткани, сквозь которую пробивался слабый свет. — Вот это самое главное, — сказал Камерон, указывая на него. — Что это? К ним приблизилась Карен. — Наш обратный билет, — сказала она. — У нас четыре канистры с питьевой водой, емкостью по пять литров каждая, — добавил Камерон. — И еще одна, самая большая, — на двадцать литров. Вместе с соками и минералкой у нас в общей сложности больше ста литров. Если мы к тому же заполним всю подходящую посуду — будет и полторы сотни. Карен кивнула. — Если мы будем делать переходы ночью, каждому из нас хватит двух-трех литров в сутки. Нас девять человек. На четыре дня нам хватит. За это время мы выйдем к какому-нибудь шоссе. Элизабет недоверчиво переводила взгляд с одного на другую. — Вы серьезно? Вот в чем ваш план — идти пешком? Камерон развел руками. — У вас есть другие предложения? — Не знаю… но Питер и Ленни не смогут долго идти, и… — А вот и сюрприз! — перебила Карен, сдергивая ткань с непонятного предмета. Это оказалось нечто среднее между мотоциклом и мини-трактором. — О! — Мы нашли его в углу ангара. Сесил считает, что это место служило гаражом. Он почти отремонтировал эту таратайку. Питер и Ленни смогут ехать на ней, а заодно мы погрузим туда запасы еды и питья и канистры с бензином. Еще немного, и, — она снова помахала рукой, — «Чао, бэби!». Перл Чан сунула пилку для ногтей в косметичку и встала. — Ваш план — дерьмо, — произнесла она совершенно бесстрастным тоном. Трое остальных ошарашенно взглянули на нее. — Вы что, в самом деле думаете, что я побреду через пустыню пешком за этой вонючей тарахтелкой? — спросила она. — Перл… — начал Камерон. — Хватит с меня «Перл»! Это и есть ваш план? А если эта чертова штука заглохнет? Если мы заблудимся? Будем жрать друг друга, как в фильме ужасов? Нет, я остаюсь! — Здесь небезопасно, — сказала Элизабет. — Не лучше ли… — Заткнись, ради всего святого! Неужели ты думаешь, что я буду выслушивать советы от такой клуши, как ты? — Голос Перл звучал все более резко и пронзительно. — Мой отец будет меня искать! Мне плевать на Линкольна и его дурацкую историю! Отец сразу поймет, что моего тела нет в сгоревшем автобусе! Еще не родилась женщина с такой же фигурой, как у меня! При этих словах Элизабет с трудом удержалась от смеха. — У него целая армия адвокатов! — продолжала Перл. — Он один из крупнейших медиамагнатов в стране! Он оторвет голову Хейзел Кейн и будет играть ею в футбол! Всему ее телеканалу придет конец! Перл замолчала, переводя дыхание. Затем поправила прическу и взглянула на остальных, как королева на подданных. — Да, вот так. Моя цена — сто тысяч долларов. За столько я обычно отдаюсь желающим. — Двадцать тысяч, — поправила Элизабет. — Такую же сумму получил каждый участник шоу. Правда, что касается меня, — я их даже не видела. Но вы, конечно, правы, платить десять сотен за то, чтобы спать с вами, — это уж слишком. Перл удивленно взглянула на нее, потом расхохоталась. — Думаешь, мне заплатили столько же, сколько тебе? С ума сойти! Дай угадаю: ты наверняка думаешь, что у меня тоже есть какая-то тайна? Элизабет нахмурилась. — Да у меня нет никаких тайн, — продолжала Перл, смеясь. — Мне нечего скрывать! Меня позвали только ради рейтинга. Эксклюзивный контракт с телеканалом. А остальных набрали только в виде приложения ко мне. Чтобы такие же старые клуши-зрительницы, как ты, фермерские жены, охотнее смотрели эту муру! И тут послышался какой-то сухой, резкий звук. Рука Элизабет словно сама по себе взметнулась и отвесила Перл пощечину. Перл, с прижатой к щеке рукой, пошатнулась, хотела было ухватиться за Карен — но та отступила — и наконец рухнула в пыль. — Я не старая, — сказала Элизабет. — Что до тебя, ты — маленькая избалованная девчонка. Очень невоспитанная. А теперь фермерша советует тебе заткнуться. Поняла? Перл с открытым ртом смотрела на нее. Карен довольно потерла руки. — Ну что? Если все разборки позади, может, перекусим?Глава 41
Они закрыли дверь ангара на ключ и двинулись обратно в сторону поселка. Ветер вздымал над улицей клубы пыли, и ее оранжево-красный цвет смешивался с остальными вечерними красками. Еще несколько часов — и проснется местная фауна. Элизабет и раньше уже замечала, что с наступлением ночи в пустыне начинается своя жизнь. В темноте раздавались шорохи, царапанье, резкие крики ночных хищных птиц, настигших добычу. Ночь была временем хищников. — Кто это, ящерица? — спросила Карен. Длинное гибкое существо проворно взобралось по стене и исчезло под крышей. — Да, — ответила Элизабет. Они обе шли впереди, на некотором расстоянии от остальных. — Первый раз увидела тут живое существо собственными глазами, — сказала Карен. — Иногда кажется, что эта пустыня на Луне. — Потому что мы всегда выходили на улицу днем. В это время почти никого и не увидишь, разве что ящериц и змей. У них холодная кровь, и они выдерживают здешние перепады температуры. Правда, чтобы поддерживать свой организм в хорошем состоянии, им приходится постоянно переползать из тени на солнце, и наоборот. Карен с любопытством взглянула на нее. — Ты где-нибудь училась? Элизабет пожала плечами. — Да, проучилась несколько семестров в институте. — А почему не стала продолжать? — Появился муж, потом дети. Стало не до того. — Тебе повезло. Элизабет недоверчиво покосилась на нее, но Карен, судя по всему, говорила искренне. — Я о детях, — пояснила та. — Сама я не могу их иметь. — О… — Ну, у меня все равно не было бы времени ими заниматься. Какое-то время они шли молча. Позади о чем-то спорили Камерон и Сесил. Перл шла по другой стороне улицы. — Хочешь, расскажу, как мы познакомились? — спросила Карен с нарочитой небрежностью и, увидев непонимающий взгляд Элизабет, пояснила: — С Томасом. — Я… да. — Ну, сначала они познакомились с моим отцом. Две сильные натуры, два упрямца. Они сразу поладили. — На ее губах появилась легкая, слегка горькая улыбка. — Я была единственной дочерью отца. Думаю, Томас чем-то напоминал ему сына, которого он всегда хотел иметь. Когда они встретились, мне было всего тринадцать. Томасу — двадцать четыре. Отец был завкафедрой медицинского факультета в Калифорнийском университете. Томас — его учеником, одним из самых блестящих. Что казалось довольно странным — он выходец из негритянского гетто. В детстве он входил в одну из подростковых банд. Моя семья взяла его под крыло. — Можно подумать, вы говорите о сироте… — Его отец был механиком. Честный работяга, но дома почти не появлялся. Мать тоже не слишком им занималась, хотя он был единственным ребенком. Поэтому он и вырос как сирота. Это как-то сразу становилось заметно. В разговоре у него постоянно проскальзывал подростковый сленг, а кроме того, он любил опекать мальчишек, выросших без отцов, таких же заброшенных, как и он сам. Он это называл «играть в старшего брата». — Не понимаю… — Он собирал вокруг себя таких мальчишек и находил для них занятия. Он обивал пороги в поисках кредитов для организации спортклубов, устраивал хоккейные матчи, конкурсы видеоигр, все такое. Всячески старался, чтобы мальчишки были чем-то увлечены, а не болтались по улицам. Помнится, в одной статье мне попадалась такая статистика: в Лос-Анджелесе три миллиона детей меньше тринадцати лет большую часть дня предоставлены самим себе. Элизабет кивнула. — Похоже на правду, — сказала она. — Частных детских садов мало, и они дорогие. А для матери-одиночки, у которой нет денег на приходящую няню, необходимость работать превращается в проклятие. Либо ты оставляешь детей одних и целый день молишься, как бы с ними чего не случилось, либо бросаешь работу и миришься с присутствием того, кто зарабатывает. — Словом, Томас был незаурядным парнем, это чувствовалось с первого взгляда, — продолжала Карен. — И мой отец тоже это заметил. Он начал всячески продвигать его на факультете. Добился для него стипендии, жилья в кампусе, еще чего-то. Элизабет заметила, что они уже почти приблизились к бару «У Пинка» — до него оставалось метров сорок, — и замедлила шаг. Карен сделала то же самое. — Ваш отец благородный человек. — Он любит тех, кто способен принимать вызовы от судьбы. — Как у Томаса шли дела в университете? — Он был счастлив. Занимался спортом, читал, слушал музыку и смотрел фильмы ужасов, поглощая пиццу. Он почти не спал. Можно было подумать, что он обрел вторую молодость. — Карен вздохнула. — Однако он не очень-то ладил с однокурсниками, за исключением нескольких девиц. Они в основном были из благополучных семей. Впервые увидели труп на практическом занятии по вскрытию. — Да, мир, в котором он вырос, наверняка был более суровым… — Он изображал бездельника и ловеласа. В глазах девиц это придавало ему определенный шарм, но что касается парней… Карен замолчала. Она шла, слегка согнувшись и засунув руки в карманы, словно на спине у нее был тяжелый рюкзак. — Когда он сдал выпускные экзамены, — продолжала она, — отец предложил ему съездить вместе с нами на озеро Тахо, чтобы походить под парусом. Раньше Томас никогда никуда не уезжал во время каникул и от перспективы этой поездки пришел в мальчишеский восторг. Вообще это должно было стать для него чем-то вроде посвящения. Отец решил ввести его в круг своих подопечных, будущих медицинских светил. — Как Томас себя чувствовал в такой обстановке? Не комплексовал? — Ему было не до того. На берегу стояли накрытые столы, и тут же было все для водного спорта. Он решил прокатиться на водных лыжах. Другие студенты захотели над ним подшутить и что-то сотворили с управлением. В результате на первом же вираже поворотный механизм заклинило, и Томас врезался в понтонный мост. — И?.. — И ничего. — Никаких ран? — Настоящее чудо. Он вылез из воды, ругаясь на чем свет стоит, лицо у него было все в крови, но оказалось, что просто рассечена бровь. Больше ничего. — И что он сделал? — Когда он увидел, что остальные смеются, он направился к буфету, схватил громадный половник и ударил по лицу того, кто был ближе всех. После того как его наконец обуздали, одиннадцать человек пришлось отправить в больницу. Элизабет, не удержавшись, вскрикнула: — Одиннадцать?! — Да, причем повреждения были весьма серьезными. Отцу с трудом удалось замять это дело. Никаких жалоб, никаких судебных разбирательств — ничего не было. Впрочем, кому хотелось увидеть себя на первой странице газеты, под заголовком: «Избиение на расистской почве в университете»? — Так как это все произошло? — О, это надо было видеть! Он вопил от ярости и лупил всех своей поварешкой по чему попало. Мне тогда было тринадцать, и я смотрела на него во все глаза. Это был воплощенный бунт… Могла ли я не влюбиться? Элизабет опустила глаза. — И вы начали встречаться? — О, разумеется, не сразу! Отец был человеком широких взглядов, но когда речь шла о членах его семьи, он придерживался старомодных воззрений. После окончания университета Томас поехал путешествовать. Он не хотел сразу приступать к работе, на которой ему к тому же, вероятнее всего, пришлось бы делить кабинет с кем-то из бывших однокурсников. — Куда он поехал? — Сначала во Францию. Там он некоторое время работал в организации «Врачи без границ», потом в службах гуманитарной помощи, наконец оказался в Африке. Все это время мой отец поддерживал с ним связь. Когда Томас вернулся, мне было семнадцать. — И прошлые чувства не ослабли? — Если честно, прежде всего мне хотелось приобрести сексуальный опыт. Кроме того, Томас стал более приятным в общении. Исчезло фанфаронство, появилась мягкость. Однако девиц вокруг него почти не было — именно в то время он пристрастился к алкоголю. — У него были какие-то проблемы? — И довольно серьезные. Они возникли в Нигере, во время его последней миссии. Отец всячески пытался его поддержать в тот момент. — До вашей свадьбы. — Это была глупость, конечно. Мы оба напились в хлам. Моя семья была в бешенстве, и мне пришлось порвать с ним. — Вы его больше не любили? Карен остановилась на ступеньках перед дверью бара и повернулась к Элизабет. — Пойми меня правильно. Несмотря на все уважение, которое моя семья питала к нему, ей не нравилось, что я связала себя с человеком… не своего круга. — Это похоже на предательство. Карен встряхнула головой. — Может быть. Даже наверняка. Но это не было связано ни с чем другим. Судебное заседание прошло при закрытых дверях. Члены Медицинского совета, адвокаты и представители двух крупнейших фармакологических компаний совещались несколько часов подряд. Все подробности остались в секрете. Но, так или иначе, Томас был исключен из врачебной гильдии. — Звучит так, словно он совершил какое-то ужасное преступление… Что же произошло в Африке? — Ходили разные слухи. Говорили о проведении массовой вакцинации. О несчастном случае. Больше ничего не удалось узнать. Ты не можешь представить себе все могущество фармацевтических компаний — оно колоссально. Я пыталась расспросить отца, но он только отмахивался: «Ничего особенного, забудь». Плечи Карен поникли. — Отец больше никогда об этом не заговаривал. И Томас тоже. Он просто исчез из моей жизни.Глава 42
Он вздрогнул и резко приподнялся, спрашивая себя, не почудился ли ему этот шум. Было темно, и он напрасно моргал, пытаясь что-нибудь разглядеть. В ушах по-прежнему звучало эхо недавно услышанного звука — словно кто-то резко хлопнул дверью. Или это было во сне? Краем бодрствующего сознания он мог воспринять звук преувеличенно громким или искаженным. Может быть, это и вовсе иллюзия… Томас помассировал веки, чтобы стряхнуть остатки сна. Знакомые призраки — пятна красного света, крошечные черные трупики, желтые значки полицейских — вернулись обратно в свои могилы. — До следующей ночи, — произнес он им вслед. Затем попытался сосредоточиться на реальности. Он по-прежнему был заперт в ризнице — или как там называлась эта комната? В полной темноте. Свеча, которую он зажигал во время разговора с Элизабет, валялась у него под ногами. Но сейчас ему и не особенно был нужен свет. Он встал, ощупью нашел дверь и слегка потряс ручку. По-прежнему заперта. Его руки бессильно повисли вдоль тела. Так он и стоял какое-то время, совершенно неподвижно. Даже не чувствуя гнева. Может быть, Камерон прав. Может быть, он, Томас, действительно заслужил все, что с ним случилось. Ему ведь снятся одни и те же кошмары каждую ночь. Он снова и снова стоит перед толпой крошечных черных фигурок, смотрящих на него огромными умоляющими глазами. Дети были мертвы. И их родители тоже. Ничто уже не могло вернуть их к жизни. Значит, рано или поздно они вернутся в свои маленькие гробики… Истина заключается в том, что иногда преступника могут осудить, иногда — оправдать. Но чувство вины продолжает грызть тебя независимо от этого, словно гигантская крыса, каждую ночь. Проснешься утром — а все кости обглоданы… Томас задел ногой свечу, и она откатилась к стене. Он размял ноющие мускулы. Весь день он проспал — прямо на полу. Больше ничего не оставалось делать — разве что стучать кулаками в стены. Он машинально погладил костяшки пальцев. Да, здорово он их разбил… Однако удалось избежать «ушиба кретина», то есть повреждения пястной кости, названного так потому, что только кретин способен в ярости молотить кулаками по стенам. Очень просто: разворачиваешь кулак большим пальцем к себе, а другой стороной изо всех сил лупишь в стену. Раз — и готово: перелом. Томас знал об этом лучше кого другого: с ним такое уже случалось. Дважды. — Камерон! Долбаный ублюдок! — внезапно заорал он. Он изо всех сил пнул ногой в дверь. Потом еще какое-то время выкрикивал всевозможные ругательства, пока наконец не успокоился. Хорошо. Отлично. Теперь он в полной мере осознал смысл выражения «вести себя как неандерталец». Он прихлопнул муху, кружившую у него над головой, потом сел, прислонился спиной к стене и принялся размышлять. Primo — Камерон его запер. Дверь ризницы открывалась внутрь, а снаружи была прочная металлическая скоба в форме полумесяца. Полицейскому оставалось лишь просунуть в нее длинный металлический штырь в качестве засова, чтобы Томас не смог открыть дверь. Deuzio — у него была бутылка минералки и пакет сухого печенья. Это означало, что в ближайшее время смерть от голода или жажды ему не грозит. Tertio — он был в ловушке и не мог ничего сделать. Вся надежда была на то, что Каминский все же сможет запустить диск. Надо подождать. Томас молился про себя, чтобы это удалось. Тогда остальные убедятся в том, что он сказал правду, и признают его невиновным. Единственный положительный момент состоял в том, что электричество вновь заработало. Томас догадался об этом, когда услышал издалека музыку — это был «Триллер» Майкла Джексона. Он тут же вспомнил про музыкальный автомат в баре «У Пинка». Стало быть, электрогенератор все же наладили! Это было воистину грандиозное событие. Однако ему пришлось слушать все хиты 80-х на протяжении пяти часов. — Вот дерьмо! Он лег на пол и сжался в комок — беспомощный, оглушенный, понемногу сходящий с ума. Потом прихлопнул еще одну муху — их тут было много, должно быть, тоже искали прохлады — и начал думать о Питере, Карен, Ленни. Потом перед ним возникло лицо Элизабет. Он не знал, что о ней думать, но в ней чувствовалось что-то умиротворяющее. Он не мог это сформулировать, это было на уровне ощущений. От нее одновременно исходили нежность, страдание и воля к жизни. Она выглядела беспомощной, но оказалась способна идти своим путем и прощать других, так же как и себя. Она отказывалась смириться. У нее были все те качества, которых ему недоставало. Однако Элизабет, казалось, сама не сознает своей силы. Как и других вещей. Своей красоты, например. Эта внезапная мысль удивила Томаса, и он решил исследовать ее более подробно. Ничего неприятного. Лишь немного странно и неожиданно. Он спросил себя, стоит ли идти дальше в этом направлении. А сама Элизабет испытывала к нему нечто похожее? Несколько раз ему казалось, что он замечает в ее взгляде огонек, которого он не видел в женских взглядах, обращенных к себе, уже несколько лет. Свет надежды. Словно он был прежним Линкольном. Под ногу снова что-то подвернулось. Да что ж это за хрень? Это не свеча, не бутылка минералки, вообще что-то непохожее на все остальное, что здесь было… Томас осторожно потрогал предмет носком ботинка. Он был мягким, как подушка, хотя и более плотным. И как будто состоял из разнородных частей. Томас вспомнил звук, который разбудил его — словно захлопнули дверь, — и его сердце учащенно забилось. Он присел на корточки и ощупал лежавший на полу предмет. Он сразу понял, что это. Пластиковый пакет. Еще один. И внутри было что-то новое.Глава 43
― Эй, ты кричал? — окликнул его из-за двери голос Каминского. — Еще как, — проворчал Томас. — В чем проблема? — Я тут уже полчаса надрываюсь! — Я люблю работать под музыку. — Да, это был Майкл Джексон — только глухой не услышит. Насколько ты продвинулся? — До середины альбома. «Триллер» уже закончился, сейчас играет… — Виктор! Я спрашиваю о диске! — О, извини! Поскольку я не знаю пароля, мне приходится преодолевать защиту поэтапно. Первые кадры скоро появятся. Но чем дальше я продвигаюсь, тем чаще спрашиваю себя, хочется ли мне увидеть запись. Снова раздались приближающиеся шаги. — Линкольн, все в порядке? Томас узнал голос Ленни. — И вы пришли! — А как же! — со смехом ответил Ленни. Смех был чистосердечным, и Томас счел это хорошим знаком. — Вот вам официальная сводка новостей. Все разбились на группы. Камерон поставил вокруг часовни охрану и всех вооружил — ну, если это можно так назвать. Мне досталась в наследство его бейсбольная бита. Что касается Виктора… ну, сами увидите. Не буду портить сюрприз. — Штерн, мне плевать, что вы обо мне думаете, но этой штукой я размозжу голову первому, кто посмеет на меня напасть! Томас приблизил губы к замочной скважине и громко произнес: — Каминский, нам нужно поговорить. — Ради бога. — Это ты подбросил мне пакет? Молчание. — Что? — наконец спросил Виктор. — Какой пакет? — Пластиковый пакет со шмотками внутри. — Тебе на кровать? Ты спятил! Томас обернулся, чтобы еще раз взглянуть на лежавшие на полу вещи. На сей раз их было две. При свете свечи он изучил их во всех подробностях. Потом заговорил, стараясь совладать с дрожью в голосе: — Послушай, я знаю, что никто здесь мне не доверяет. Но мне нужно знать. Просто ответь мне: это ты недавно открыл дверь, чтобы… ну, скажем, передать мне кое-что? Если это шутка, чтобы дать мне понять, что все мои планы кончились крахом, — так и скажи! Обещаю, что не буду впадать в буйство! — Ты что, шутишь? Я еще не совсем спятил, чтобы открывать твою дверь! Мне дорога жизнь! Голос Виктора звучал искренне. Может, даже слишком. — Виктор сюда не приходил, — подтвердил Ленни. — Мы сидели в баре вместе с Питером, а остальные только недавно вернулись и весь день провели вместе, друг у друга на виду. — Он немного помолчал. — Сожалею. Коул запретил нам вас навещать, и все подчинились — никому неохота составить вам компанию по ту сторону двери. — Виктор, ты боишься Коула? Томас произнес эту фразу наугад, чтобы проверить реакцию Каминского. — Боюсь? Еще чего! — Боится, — подтвердил Ленни. — Ну хорошо — да. Но это не потому, что у меня… — …небольшие проблемы с законом, — закончил Томас. — Или я ошибаюсь? С другой стороны двери воцарилась тишина. У Томаса вновь появилось ощущение, что он в полицейском участке — правда, из нарушителя внезапно превратился в копа. — Я не собираюсь тебе угрожать, — сказал он. — Просто хочу, чтобы ты знал: я видел видеозапись в кабинете Хейзел Кейн. Ты поссорился с ней еще до официального начала шоу. У нее в кабинете скрытые камеры, и все происходящее записывается на видео. Это был чистой воды блеф. У Томаса не было никакой уверенности, что человек, у которого произошла стычка с Хейзел Кейн, — именно Каминский. Но он хотел знать, можно ли доверять последнему. — Что? Ничего подобного! Что ты такое несешь? Да, у меня есть некоторые проблемы с законом, но с твоим обвинением они не имеют ничего общего! Томас услышал, как шаги Каминского удаляются, потом снова приближаются — можно было подумать, он выглядывал на улицу, чтобы убедиться, что Камерон его не подслушивает. — Ладно, так и быть, вам двоим я скажу, — сообщил он, вернувшись. — Только обещайте молчать. — Могила, — пообещал Ленни. — Две, — лаконично добавил Томас. Виктор испустил вздох, достойный трагического актера. — Хорошо. Несколько лет я занимался мелкими махинациями в Интернете. Мне хотелось бросить учебу в университете, этих кретинов-профессоров, и открыть собственную фирму. По натуре я деловой человек, и у меня не было времени на… — Ближе к делу, — перебил Томас. — О’кей. С деньгами на тот момент у меня было негусто, и приходилась искать спонсоров. Э-ээ… не вполне добровольных. — Ты занимался рэкетом? — Нет, Боже упаси! Да и суммы были смехотворные. Двести долларов здесь, пятьсот там. Для букмекерских интернет-контор это гроши. — Каких контор? — Принимающих ставки онлайн. Во время спортивных матчей или музыкальных конкурсов, например. Заходишь к ним на сайт, делаешь ставку на кого-то, выигрываешь или проигрываешь — все примерно так, как в обычных букмекерских конторах, только не выходя из дому. Надежно, как в банке. — Но если так, то как ты заставлял их раскошелиться? — Для этогодаже необязательно взламывать систему. Метод очень прост. Представь себе, что две-три сотни человек одновременно зашли на сайт, но никто не может сделать ставку. Все каналы связи заблокированы. А народу может быть и больше — например, в финале НБА или Суперкубка… — Тем самым контора теряет кучу денег, — продолжил Ленни. — Нет связи, нет ставок — нет и доходов. — Именно. Томас удивленно распахнул глаза. — У тебя что, было несколько сотен сообщников? — Да нет же! Достаточно запустить Трояна! Рассылаешь вирус по почте, и в нужный момент он приходит в действие, активируя каналы связи на множестве компьютеров одновременно. Ничего сложного. Сами компьютеры при этом не выходят из строя. Просто в нужный момент они все подключаются к одному и тому же сайту. Томас хотел спросить, слышал ли Виктор об информационных пиратах, приговоренных к разным срокам заключения, но решил, что сейчас для этого не самый подходящий момент. — Представь себе: ты тихонько сидишь в университетском компьютерном классе и одновременно управляешь тремя сотнями компьютеров разом! Все они подключаются к сайту в Коста-Рике и блокируют его. Потом посылаешь e-mail администратору, где пишешь, что, если тебе не переведут какие-то жалкие четыре сотни долларов, сайт так и будет висеть. Как ты думаешь, что обычно выбирают? — Перевести деньги. — Угадал. Если не будешь слишком жадничать, доить одни и те же сайты и наезжать на важных шишек, у тебя есть шансы потихоньку разбогатеть, не привлекая к себе внимания правоохранительных органов. — А сейчас ты этим больше не занимаешься? — Нет, с этим покончено. Теперь я респектабельный член общества. Томас улыбнулся. — Именно эту тайну ты собирался открыть по ходу шоу? Виктор слегка кашлянул. — По правде говоря, нет. Я просто хотел урвать немножко денег и заодно сделать себе рекламу. Засветиться. Вот и все. Томас тоже мог бы сказать, что не испытывал никакого желания открывать свою тайну. Он солгал Хейзел Кейн, сказав, что деньги нужны ему, чтобы оплатить пребывание отца в комфортабельном доме престарелых. Все остальное — его жизнь и его прошлые ошибки — никого не касается. Хотя присутствие Карен, разумеется, сильно осложнило дело. — Ладно, Виктор, я тебе верю. А теперь мне бы хотелось, чтобы ты позволил мне поговорить с Ленни. Наедине. — Э, так нечестно! Я-то все рассказал вам обоим! — Я знаю. Виктор направился к выходу, что-то недовольно бормоча себе под нос. Стальной прут, вставленный в скобу, заскрежетал по ней, и дверь открылась. Из коридора хлынул такой яркий свет, что Томасу пришлось закрыть глаза рукой. Ленни дружески хлопнул его по плечу. — Рад снова вас видеть. Нынешняя молодежь не чета прежней! — Кому вы это говорите? Они с удовольствием поболтали бы еще в таком духе, но времени было мало. — Леонард? — Линкольн? — Вы верите мне? — Как видите, я вас освободил. — Тогда я должен показать вам кое-что, прежде чем Камерон опять начнет меня обвинять. И он втащил старого денди внутрь. — Смотрите. На полу лежали брюки и пиджак. — Костюм Каминского? — Только пиджак. Брюки Карен. — Откуда они у вас? — Они были тут, — сказал Томас, протягивая пакет. — Можете даже не спрашивать: точно такой же пакет, как два предыдущих. Кто-то открыл дверь, бросил пакет внутрь и снова закрыл. Но на сей раз внутри было и еще кое-что. Он протянул Ленни белый пластмассовый флакон с пульверизатором и лист бумаги формата А4. — Флакон похож на те, что содержат жидкость для мытья окон. Что уже совсем ни в какие ворота… Внутри, по крайней мере, плещется какая-то жидкость. Что касается бумаги… Но Ленни и сам уже прочитал напечатанную на принтере фразу, хотя чернила немного расплылись. — «Да будет свет», — вслух повторил он и вернул бумагу Томасу. — Что это значит? — Что убийца не перестает играть с нами. — Нужно рассказать остальным. — Подождите немного. Я бы предпочел, чтобы Камерон прежде увидел видеозапись на том проклятом диске. И потом, если психопат подбросил эти вещи именно сюда, значит, у него была причина. — Какая? — Не знаю. Но я думаю над этим. — Томас еще раз пристально осмотрел вещи. — В одном Камерон не ошибается: нужно держаться вместе. И ни в коем случае не оставлять ни Виктора, ни Карен одних. — Почему? — А вы не догадываетесь? Каждый раз, когда психопат похищает кого-то из нас, он оставляет на видном месте пакет с какой-нибудь из вещей этого человека. Совершенно очевидно, что Виктор и Карен намечены им как очередные жертвы.Глава 44
Агент Спаркли припарковал автомобиль у самого входа в отель «Джорджиан», несмотря на табличку «Парковка запрещена». Через несколько секунд портье с негодующим видом сбежал по ступенькам, собираясь протестовать, но Спаркли опустил стекло и сунул ему под нос удостоверение агента ФБР. Потом открыл дверцу своего Grand Am, заставив портье отступить, и, наконец, пригнувшись, извлек всю свою груду мускулов из недр кабины. Мощным телосложением и шириной плеч Спаркли напоминал двухкамерный холодильник, но его голова, по контрасту, казалась до смешного маленькой. В институтские годы это несоответствие порой вызывало насмешки девиц, однако стоило ему выйти на стадион во время межуниверситетского футбольного матча, как насмешки сменялись воплями восторга. И хотя Спаркли давно забросил футбол и набрал несколько лишних килограммов, его внушительная фигура до сих пор вызывала у окружающих несколько подобострастное почтение. Он обошел машину и помог выйти агенту Босс. — О, у тебя сегодня приступ галантности? — полувопросительно сказала она, улыбаясь. Спаркли пожал плечами. Босс вышла из машины и потянулась. Спаркли втянул воздух, пропитанный запахом йода. Он не любил Санта-Монику. Не любил местную публику, состоявшую, на его взгляд, в основном из богемных богачей и юных лоботрясов. Не любил воду. А больше всего не любил психиатров. Он поднялся по ступенькам, пересек террасу, лавируя между светильниками в стиле ретро и мебелью в стиле хай-тек, расставленной на шахматных бело-коричневых плитках пола. Прошел мимо парочки туристов с ребенком — девочкой с длинными светлыми волосами — и через два стола от них увидел человека, в одиночестве сидевшего за столом и спокойно изучающего последний выпуск «Лос-Анджелес таймс». — Добрый вечер, доктор. Тот поднял голову и внимательно взглянул на агента Спаркли поверх газеты. Он носил небольшие круглые очки в черепаховой оправе. Человек лет пятидесяти, среднего роста, в нейтральном костюме. Ничего примечательного. — Вы, должно быть, агент Спаркли. — Кто вам сказал? — Моя секретарша. Она передала мне, что вы заходили ко мне в приемную. «Агенты Спаркли и Босс», — сказала она. — Я мог бы быть и Босс. — Как правило, если произносят две фамилии подряд, имея в виду мужчину и женщину, то мужчину упоминают первым. Забавно, если учесть, сколько средств ежегодно тратится на борьбу с сексизмом, не правда ли? Спаркли повернулся к своей напарнице. — Вот видишь, я же тебе говорил. Эти докторишки считают себя чертовски умными! Молодая женщина протянула руку сидевшему за столом. — Агент Валерия Босс, — сказала она. Тот сложил газету, положил ее на стол перед собой и пожал протянутую руку. Спаркли отвернулся, чтобы не принимать участия в обмене любезностями. Он ненавидел все эти китайские церемонии. Вместо этого он подошел к семье туристов и попросил их пересесть немного подальше. Супружеская чета ответила что-то на весьма приблизительном английском. Французы, судя по акценту. Девочка широко распахнула глаза и что-то спросила у отца. Из того, что понял Спаркли, следовало, что она хотела узнать, не стоит ли перед ней настоящий Джек Бауэр из отдела по борьбе с терроризмом. Отец ответил, что нет, улыбнулся Спаркли и увел свое небольшое семейство на другой конец веранды. Спаркли вернулся к своей коллеге, думая о вреде телевидения. — Я только что объяснила доктору цель нашего визита, — сказала Босс. — Насколько я понял, вам нужна от меня только информация? — спросил собеседник. — Это не допрос? Спаркли улыбнулся. — Пока нет. — Чем я могу вам помочь? — Вы — личный врач мистера Гордона, не так ли? Сета Гордона? — Да. — Тогда вы сможете сообщить нам некоторые сведения о нем. — В меру моих скромных познаний. Спаркли пристально взглянул на человека, сидящего напротив, — обладателя состояния в несколько десятков миллионов. Одного из наиболее влиятельных специалистов во всей Калифорнии, если не сказать — на всем континенте. — Где сейчас находится Сет, доктор? Он четко произнес каждое слово, внимательно следя за выражением лица собеседника. Но тот даже бровью не повел. — У себя, я полагаю. — Вы полагаете. — Он обычно проводит все время дома. — Но не в этот раз. Мы были в отеле «Бонавантюр» — Сета Гордона нет в номере, который служит ему квартирой. Более того, он не появлялся там с пятницы. Психиатр сложил ладони, словно на молитве, и слегка коснулся губ кончиками ногтей с идеальным маникюром. — Странно. Спаркли не отводил от него глаз. В голосе собеседника действительно прозвучала едва заметная ирония? — Согласно договору между департаментом юстиции и вашим учреждением, вы должны контролировать все перемещения вашего пациента. — Нет, неправда. Я должен лишь регулярно видеться с ним — раз в две недели. — Вы хотите сказать, что ничего не знаете об отлучках Сета Гордона? — Разве у меня длинные волосы, агент Спаркли? Или, может, вы разглядели пару сисек? Спаркли изумленно поднял брови. — Нет, — с улыбкой ответила Босс. — Но тогда должно быть очевидно — даже для вас, — что я не его матушка. Спаркли несколько секунд молчал, пытаясь взять себя в руки. На другом конце террасы женщина о чем-то спорила с мужем. Она была молода и элегантна. Он увидел, что их дочь смотрит на него из-за спинки стула. Спаркли подмигнул ей и вновь обернулся к психиатру. — У меня такое ощущение, что вы не хотите с нами сотрудничать. — Я всегда сотрудничаю с органами охраны правопорядка, если они нуждаются во мне. — Охраны правопорядка? А я думал, что вы скорее привыкли общаться с массмедиа. С журналистами. Последнее слово Спаркли буквально выплюнул. На его персональной шкале ненависти журналисты уступали лишь доносчикам. Но теперь он спрашивал себя, не обгонят ли психиатры и тех и других. Босс решила взять ситуацию в свои руки. — Мой коллега слегка нервничает, прошу его извинить. Мы занимались расследованием, касающимся деятельности террористических организаций, но неожиданно нас перевели на новое дело, связанное с Сетом Гордоном. — В наше время терроризм вездесущ, не так ли? Босс вздохнула, потом улыбнулась. — Наш патрон, начальник подразделения ФБР в Лос-Анджелесе, перевел нас на другое задание, поскольку счел дело серьезным. Гарольд Крамп, агент службы безопасности, которому было поручено наблюдение за Сетом Гордоном, погиб вчера вечером в результате взрыва, произошедшего на складе, который арендовал мистер Гордон. Психиатр коротко моргнул, но в следующее мгновение его лицо вновь стало бесстрастным. — Этот взрыв, как показало предварительное расследование, не был случайным, — продолжала Босс. — Кроме того, некоторые детали заставляют предположить, что Сет Гордон мог покинуть Калифорнию. — Она склонилась к собеседнику. — Кажется, между двумя этими фактами существует некая связь. — Слишком много предположений. Спаркли обрушил на столешницу два кулака одновременно. — Доктор, я посоветовал бы вам перестать изображать слабоумного. — А я вам — перестать трясти мой стол. — Где сейчас Сет? — Не имею ни малейшего понятия. — Вы лжете. — Ах, вот как? — Вы знаете Сета уже больше двадцати лет. Он всегда был под вашим присмотром. — Теперь уже нет. — Согласно нашим архивным данным, это опасный психопат. И вы позволяете ему болтаться где угодно? — Шизофреник. — Что? — Сет — шизофреник. Нет никаких доказательств того, что он к тому же психопат. — Он хладнокровно убил свою мать, еще когда был подростком. Каким медицинским термином это называется? — Он был жертвой домашнего насилия — побоев и сексуальных домогательств. — Он был направлен в психиатрическую лечебницу в Астакадеро. А до этого к вам — в институт Сен-Фуа. Откуда, кстати говоря, много раз пытался убежать. — Ошибки молодости. — Психиатр говорил медленно, словно учитель, обращающийся к ученикам. — С тех пор у Сета произошло множество изменений к лучшему. Он учился многим специальностям, получил несколько дипломов. Нашел работу. Он испытывает признательность к тому обществу, которое позволило ему всего этого добиться, и хочет спокойной жизни. Сет Гордон — уравновешенный пациент, прошедший программу социально-психологической реабилитации, позволяющей… — Хватит! — не выдержал Спаркли. С него достаточно было этой бодяги. — Будь вы хоть величайшим специалистом в своей области или самим Папой Римским, я не позволю вешать мне лапшу на уши! Согласно вашей «программе реабилитации», как вы ее называете, Сет не должен пересекать границы штата. Если вы помогли ему сбежать или каким-то образом прикрываете его, вам придется отвечать перед федеральным правосудием. Спаркли явно нервничал. Он смотрел, как давешняя семья туристов пересекает улицу, потом проходит вдоль парковой ограды и движется в сторону пирса, где призывно горят огни ярмарки, у самого побережья. Внезапно девочка обернулась и помахала ему рукой. — В данный момент, — продолжал Спаркли, — мы не располагаем доказательствами того, что вы причастны к исчезновению Сета Гордона. Однако что-то мне подсказывает, что они не замедлят появиться. — Вы заметили это? — спросил психиатр, указывая на что-то у них за спиной. — Эти таблички? Валерия Босс обернулась. Слева от входной двери виднелись три лакированные таблички: две черные и одна золотистая. — Вы хотите, чтобы я прочитала, что на них написано? — Не трудитесь, я вам расскажу. Они говорят о прошлом. Отель «Джорджиан» доверху набит старыми легендами. Так же как здешний пляж и понтонный мост. — Он указал подбородком на один из столов. — Кларк Гейбл и Кэрол Ломбард приезжали сюда ужинать и слушать джаз. А Багси Зигель, известный гангстер, любил сидеть как раз на вашем месте. — Он улыбнулся. — Часто бывает так, что сливки и подонки общества любят посещать одни и те же места. Он достал из кармана квадратик фланелевой ткани и принялся протирать очки, не обращая внимания на помрачневшее лицо Спаркли. — Прошлое — очень важная вещь. Любой ваш поступок, любая эмоция обусловлены вашим прошлым. Прошлое завораживает. Оттуда все начинается. В каком-то смысле там же и заканчивается. — К чему вы клоните? — К тому, что прошлое повторяется. Теперь сюда приходят Роберт Де Ниро и Оливер Стоун. А раньше заходил Джон Гордон III, знаменитый архитектор, один из моих друзей. Отец Сета. Все они очень хорошие люди, смею вас заверить. Как и тот актер, что стал губернатором штата[244]. — Дайте угадаю: тоже ваш друг? Психиатр лишь кивнул в ответ. — Я хочу сказать, что в основе своей все люди схожи. Они усваивают одни и те же правила поведения и совершают одни и те же ошибки. Одни и те же поступки приводят к одним и тем же результатам. Однако можно разорвать этот круг. Психиатрия, как я ее понимаю, — это наука освобождаться от прошлого. — Он вновь надел очки. — Сет заслужил свой шанс. Он дорого за него заплатил. Ничто не свидетельствует о том, что он готов снова совершить преступление. Спаркли долго смотрел на него и наконец произнес: — Если вы так в этом уверены, почему бы вам не повторить то же самое семье Гарольда Крампа? Его труп настолько обгорел, что его с трудом опознали. Затем он встал, давая понять, что беседа окончена, резко повернулся к психиатру спиной и спустился по ступенькам в сопровождении своей напарницы.Психиатр наблюдал, как они садятся в машину и отъезжают. Потом еще какое-то время сидел неподвижно. Вечер в Санта-Монике был спокойным и умиротворяющим. Его любимое время суток. Затем он достал из кармана мобильный телефон, набрал номер и прижал трубку к уху. Как и прежде, включился автоответчик: «Вы можете оставить сообщение для Сета Гордона после звукового сигнала». Механический голос звучал холодно и бесстрастно. Как и прежде, он не оставил никакого сообщения. Вместо этого он набрал другой номер. — Алло? — Добрый вечер, мисс. Не могли бы вы соединить меня с офисом Хейзел Кейн? — Да, конечно. Как вас представить? — Доктор Дэвид Уэлш. Отец Карен Уэлш.
Глава 45
Все начало понемногу вырисовываться. Томас еще не до конца понимал, чего хочет убийца, но, проанализировав его намеки, кое-что для себя уяснил. Особенно после того, как догадался о назначении белого флакона с пульверизатором. Его размышления были прерваны шумом шагов. Он задул свечу и отошел к стене. Он был готов к такому повороту событий и все продумал заранее. Теперь он занял намеченную позицию. Он взглянул на часы — 23:30. На сей раз он не рискнул поспать. Сердце лихорадочно колотилось, все пять чувств были обострены до предела. Именно убийца подбросил пакет в ризницу. Он и никто другой. Стоял рядом с Томасом, наблюдал, как тот спит… Томас отчетливо представил себе его шлем-маску с «молнией» на месте рта, обнаженные в ухмылке гнилые пеньки зубов… Почему-то он решил, что у убийцы нет ни одного здорового зуба. Слишком много фильмов ужасов, старик, я тебе это и раньше говорил. Шаги в коридоре. Томаса охватила дрожь. Он поднял руки с намотанным на запястья кожаным ремнем, вытащенным из джинсов. Не бог весть какое оружие, но все-таки… Одежда, свернутая в клубок, лежала на полу — в темноте ее можно было с первого взгляда принять за спящего человека. Внезапно он ощутил сильное желание отлить. Гениально. Здоровенный негр в одних трусах, с переполненным мочевым пузырем и кожаным ремнем в руках. Прямо оживший фильм Бена Стиллера. Дверь открылась, и он приготовился к прыжку. В комнату скользнула чья-то тень, но никто не переступил порог. Судя по тени, стоявший в дверном проеме человек был не слишком широк в плечах. Томаса это ободрило. Зато в руке у него была утыканная гвоздями дубинка. — О Боже, можно подумать, что он мертв! — с тревогой произнес голос Каминского. — Что? Ну-ка отойди. И в комнату вошла Карен. Томас почувствовал такое облегчение, что едва не опорожнил мочевой пузырь, прямо не сходя с места. — Я здесь, — шепотом сказал он. Карен обернулась. Ее ошеломленный взгляд несколько раз скользнул по нему снизу вверх и обратно: голые ноги, плавки, торс, снова плавки… — Ты можешь объяснить, зачем ты разделся?! — Решил сделать зарядку. А что? Тем временем он заметил огромный кухонный нож за поясом Карен. — Ты свободен, — объявила она. — Что? Вслед за Виктором в ризницу вошел Камерон. — Инспектор Коул… — начал Томас. К его величайшему удивлению, Коул протянул ему руку. — Приношу вам свои извинения. Его рукопожатие было крепким, хотя и не слишком экспрессивным. — Итак, вы это увидели. Взгляд полицейского невольно скользнул по фигуре Томаса. — Я имею в виду — видеозапись на диске. — Что? А, да. Все ее посмотрели. Да, кажется, мы действительно имеем дело с сумасшедшим. Виктор нервно переминался с ноги на ногу. Его дубинка с гвоздями случайно ударилась о стену, и он чуть не подскочил. В полумраке ее можно было принять за гранату, готовую взорваться. — Да, я взломал защиту, — сказал он. — Это какой-то кошмар… от этой записи можно с ума сойти. На лице его отражались самые разные эмоции, но наиболее отчетливо был заметен страх. — Он снова появился? — спросил Томас у Карен. — Нет. По сравнению с недавними событиями можно сказать, что он на время успокоился. Но… — Она замолчала, подыскивая слова. — Он сделал это снова. На диске оказалась еще одна запись… помимо той, о которой ты рассказал. — Что?! — Нина… Она мертва Он ее утопил.Чувствуя, как сдавливает горло, Томас все же досмотрел до конца вторую часть видеозаписи. Тот же стиль, что и в случае с Полой Джонс. Дергающиеся черно-белые кадры, то и дело прерываемые затемнением. Маленькая латиноамериканка с трудом удерживалась на поверхности воды — ее руки были связаны за спиной. В отличие от Полы, рот у нее не был заткнут кляпом, и она кричала изо всех сил, пытаясь выплыть, однако длинный шест, периодически возникающий в кадре, надавливал ей на голову и грудь, погружая в воду. Убийца не спешил. Порой у девушки было двадцать — тридцать секунд, чтобы вдохнуть поглубже и сделать новую попытку освободиться. Ракурс понемногу смещался — должно быть, психопат придерживал камеру на плече, в то время как другая рука орудовала шестом. В последние мгновения Нина умоляла его сохранить ей жизнь. Ее глаза вылезали из орбит, легкие постепенно заполнялись водой. Наконец она исчезла. Томас выключил компьютер. — Невероятно, — хрипло произнес он. — В тот вечер я лег спать в десять. Когда же… — Нина поднялась к себе в полночь, — ответил Камерон. — Вы забрали диск в три часа ночи. Значит, все произошло в этом промежутке времени. — В этом промежутке… — автоматически повторил Томас. Это означало, что, когда он проснулся, чтобы идти в шахту, Нина была уже мертва. Или близка к тому. Он прошел мимо ее комнаты. Если бы только он заглянул туда или поставил будильник на более раннее время, у него был бы шанс заметить ее отсутствие. Спасти ее… У Коула еще раз дернулась щека. — Мы допоздна оставались в баре. Штерн несколько раз поднимался к вам между полуночью и тремя часами. Карен его дважды сопровождала. Оба подтверждают: все это время вы спали в своей комнате. Полицейский проговорил все это словно нехотя, почти не разжимая зубов. Так вот почему они решили его освободить. Страшно подумать, но смерть Нины стала доказательством его невиновности. — И что, никто не заметил, как она исчезла? Не было никакого подозрительного шума? — Нет. — Этому типу удалось совершить похищение фактически у нас на глазах, и мы ничего не заметили, — сказала Карен. — Невероятно. — Где произошло убийство? — спросил Томас. — Изображение на пленке черно-белое, но видно, что вода окрашена. Скорее всего, это резервуар для воды в водонапорной башне. Черт возьми! Ну конечно! — А тело? — Мы поднялись наверх с фонариками и осмотрели поверхность воды, — ответил Коул. — Место то самое, что и в записи, — сбоку видна стальная лестница. — Тело плавало на поверхности? — Нет. Фонарики освещают глубину не больше метра — и мы ничего не увидели. Может быть, он привязал к телу груз, чтобы оно не всплыло. — Да, он мог набить ее карманы камнями или привязать груз к ногам, — добавила Карен. — Скорее всего, тело сейчас на дне резервуара. Томас представил Нину, лежавшую в воде, в полном одиночестве среди окружающей черноты… Она знала, что умрет, но до последнего момента боролась за жизнь, стремясь вдохнуть хоть глоток воздуха. Какая жестокая казнь… — У меня тоже есть что вам показать, — сказал он, пытаясь отогнать жуткие видения. И предъявил третий пакет со всем содержимым — одеждой, пульверизатором и листком бумаги. Затем с величайшей осторожностью, словно врач, объявляющий пациенту о неизлечимой болезни, высказал свое предположение о двух ближайших намеченных жертвах убийцы. От этих слов Карен окаменела. Виктор заметно побледнел. — Но этого не может быть! С чего бы? Я ничего не сделал! Из-за чего этому психу расправляться со мной? Я ничего не сделал! Он продолжал повторять «Я ничего не сделал!» — уже почти со слезами, пока наконец Камерон не попросил его сходить за остальными. — Они ждут рядом с часовней, — пояснила Карен, обращаясь к Томасу. — С тех пор как мы посмотрели диск, никто больше не ходит поодиночке. Было заметно, что она с трудом сохраняет самообладание, — слова Томаса явились для нее настоящим ударом. У самого Томаса было ощущение, что он оказался посреди минного поля. Камерон взял лист бумаги и прочитал надпись на нем: «Да будет свет». Он несколько раз повторил эту фразу вслух, словно не мог понять ее смысла. — Не тратьте силы, — сказал Томас, — я понял, что это значит. — И что же? — Очередная загадка Я разгадал ее, наблюдая за мухами. Они постоянно садились на одно и то же место — вон там, на стене. Как будто что-то их привлекало. Что-то, чего нельзя увидеть невооруженным глазом. Он протянул Камерону пульверизатор. — Поэтому убийца и передал нам вот это. — Что это? — Люминол. — Откуда вы узнали? — Опробовал. Камерон провел языком по губам. — И эффект был как раз такой, каким и должен быть, — добавил Томас. Карен воздела руки к потолку. — Черт возьми, да о чем вы говорите? Камерон повернулся к ней. — Люминол применяется во многих областях. Например, его используют в изготовлении светящихся украшений, гаджетов для Хеллоуина, лазерных указок. Но он играет большую роль и в полицейских расследованиях. — Он служит для обнаружения следов крови, — пояснил Томас.
Глава 46
Подготовка заняла меньше минуты — столько потребовалось на то, чтобы унести из ризницы одежду и все остальные предметы. Камерон встал лицом к стене, держа в правой руке пульверизатор. — Если тут есть кровь, люминол заставит ее светиться. Железо, содержащееся в гемоглобине, служит катализатором. Любой, самый крошечный след, даже старый, подвергнется этой реакции. На его лице появилась гримаса. — Обычная хемилюминесценция, то же, что и у светлячков. Но служит для расследования убийств. Он повернулся к двум другим. — Готовы? — Готовы. Томас прикрыл дверь. Теперь не было видно ничего, кроме тонкой полоски света. Коул нажал на пульверизатор. Все затаили дыхание. Полная тишина, кроме ритмичного шипения пульверизатора. Первые следы проявились уже через несколько секунд. Это было красивое зрелище: светящиеся пятна необычного сине-зеленого оттенка, словно какие-то фантастические призраки. Затем они возникли повсюду: на стенах, полу, потолке — целыми семействами. Томас почувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Люминола во флаконе было не слишком много, его хватило только на самый скромный эксперимент. Но и этого оказалось достаточно, чтобы понять — в комнате, где он спал, произошла настоящая бойня. В ушах у него загудело, он ощутил неодолимое желание блевать. — Кажется, этому типу убивать не впервой, — пробормотал Камерон. — Боже мой, — слабым голосом произнесла Карен, — кажется, я знаю, чья это кровь. Это их… — Кого «их»? — Бывших жителей поселка. Мы ведь так никого и не нашли… Томас в одно мгновение понял множество вещей. Ему пришлось сесть — ноги его не держали. Он снова со всей отчетливостью увидел тела, сгоревшие во втором автобусе. Десять трупов. Убийце нужно было заранее их откуда-то взять. Чтобы осуществить свой план, ему требовалось найти глухое место — и вот он нашел этот полузаброшенный поселок. Чего уж лучше?. Томас попытался представить себе картину. Небольшая горстка постоянных жителей, среди них пара-тройка женщин, не блещущих добродетелью… В Неваде таких поселков более чем достаточно. Некоторые из них — просто скопления трейлеров, где обитатели выживают только за счет азартных игр и проституции — с официального разрешения властей штата. В данном случае дела обстояли даже чуть получше — этот бизнес, очевидно, приносил регулярные доходы. Постоянными клиентами были юные адепты науки, приезжавшие изучать летучих мышей. Местные жители, должно быть, считали, что им повезло. И вот однажды сюда приехал убийца. Томас изложил свои соображения. Карен молча слушала его. Лицо Камерона мало-помалу превращалось в маску холодной ярости. Когда Томас договорил, он без всяких комментариев распылил по стене остатки люминола. Новые пятна. Новые призраки. Их было великое множество — невозможным казалось даже представить себе сцены массового уничтожения, которые разыгрывались в этих стенах. Приводил ли психопат сюда людей поодиночке и убивал? Или же он опоил их снотворным, а потом привез сюда всех вместе и уничтожил, словно телят на бойне? Скорее второе. Томас говорил себе, что им нужно немедленно уйти из этой клоаки, запереться где-нибудь и никуда не выходить. Или напиться вдрызг. Или сбежать в пустыню. Идиотских решений более чем достаточно. В этот момент на стене и проявились первые буквы. Н, потом Е, чуть попозже — Б. У Томаса застучало в висках. Он тут же понял, какая фраза сейчас появится, — ее произнес убийца, перед тем как вырубить его, еще в автобусе. Камерон опустил руку с пульверизатором, бросил флакон на пол и отступил на шаг, не отрывая глаз от стены. Слова, проступившие на стене, были написаны кровью десятков жертв: ДА НЕ УБОИШЬСЯ НИКАКОГО ЗЛА. — Господи… — прошептала Карен. — …твою мать! — сквозь зубы добавил Коул. — Этот ублюдок замочил хренову тучу людей, а теперь развлекается загадками! — Это не загадка. Все одновременно обернулись. На пороге стояла Элизабет. — Это молитва, — добавила она. — Что вы здесь делаете? — рявкнул Камерон. — Я… Вы долго не возвращались. Остальные уже стали нервничать… Томас подошел к ней и слегка сжал ее плечи. Глаза Элизабет были полны слез. — Я слышала эту фразу на похоронах моего первого мужа. Это псалом Давида. Двадцать второй. — Да, я помню, — ответил Томас. — «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною». Он вспомнил и предыдущую фразу — «Да будет свет» — из начала Ветхого Завета. Он помнил ее с детства, потому что с нее часто начинались уроки катехизиса. Он вспомнил также, как убийца расхаживал вокруг Полы Джонс с Библией в руке. Фраза была неслучайной. Убийца оставлял им знаки. — Я ошибался, — произнес он вслух, обращаясь к остальным. — Это не просто сумасшедший, одержимый жаждой убийства. Все испытания, которые он нам устраивает, имеют вполне конкретный смысл. — То есть у него есть некая логика в поступках? — спросила Карен. Камерон встряхнул головой. — Полегче, Линкольн! Большинство серийных убийц одержимы какой-то манией, как тип из Грин-Ривер. Они неспособны придумать и осуществить долгосрочный план. Мгновенный импульс и хладнокровный расчет — это из совершенно разных областей. Писатели и сценаристы обожают выдумывать маньяков-интеллектуалов вроде Ганнибала Лектора. Но в реальности «вашингтонский снайпер», прозванный в прессе «гением преступного мира», оказался лишь дуэтом убогих придурков. Томас безрадостно рассмеялся. — В таком случае наш приятель-маньяк — исключение из правил. — Супер! — сказала Карен с легкой иронией. — Одержимый, гениальный. Следующий логичному плану. — Скорее, ритуалу, — поправил Томас. — Вы оба спятили! — проворчал Камерон. — Религия — вот его пунктик, — сказал Томас. — Он постоянно на нее сворачивает. — Может быть, он пытается что-то нам объяснить, — сказала Элизабет. — Люди, которым нравится заставлять других страдать, обычно не чувствуют необходимости оправдываться. Но здесь речь идет о каком-то послании. Камерон прищурился и скрестил руки на груди. — О, да вы специалистка! — Она просто пытается понять его логику, — холодно сказал Томас. — И знаете что? По поводу псалма… Его обычно читают на похоронах. Убийца хочет сказать, что «долина смерти» — это здесь. Он все время где-то рядом с нами, он за нами наблюдает. И он хочет, чтобы мы не боялись зла. Потому что все, чего он хочет, — это помочь нам сдохнуть.Глава 47
Сет, насвистывая, открыл канистру с бензином и тщательно полил подножие деревянного сооружения, напоминавшего эшафот. Ему очень нравилась его новая работа. Никаких особых усилий. Здесь требовались действия, а не рассуждения. Как раз по нему. Он терпеть не мог длинные бесплодные разговоры — это сразу напоминало ему психиатрические сеансы в институте Сен-Фуа. Он снова увидел себя сидящим напротив доктора Уэлша. Мальчик лет десяти и его врач, улыбающийся и доброжелательный, разделенные массивным столом из красного дерева. — Привет, Сет. — Привет, Дэвид. — Тебе все еще снятся кошмары? — Нет. — Тебе приходят странные мысли по поводу твоей мамы? — Нет. — «Ребенок, игрушка, школа, убийство, плюш» — одно слово здесь лишнее. Ты можешь сказать, какое? — Нет. Доктор Уэлш, каким бы знаменитым он ни был, не понимал, что происходит. Сет был для него лишь предметом научных исследований. Еще одним. Сейчас, оглядываясь на прошлое, Сет готов был рассмеяться. Он закончил поливать бензином деревянный помост и землю вокруг него, следя за тем, чтобы случайно не облить куртку. Погода этим ранним утром стояла чудесная. Надо было успеть закончить работу, пока не начнет припекать. Он вспомнил отъезд из дома после убийства матери. Относительный комфорт Института Сен-Фуа — с его викторианской архитектурой, четырехместными дортуарами и садами — сменился настоящей преисподней государственной больницы Астакадеро. Больше тысячи пациентов — убийц или сексуальных маньяков. Вначале в личном деле Сета проставили шифр 5100 — «умственно отсталый, отвечающий за свои поступки». К счастью, его внушительное телосложение, а также происхождение способствовали тому, что остальные подростки к нему не лезли — за все пять лет, что он там провел, его даже не пытались изнасиловать. Тем временем его отец умер от рака печени, оставив ему огромное состояние. С деньгами можно было уладить множество проблем. Сет соблюдал дисциплину, демонстрировал успехи в учебе, благополучно сдал экзамены, получил диплом с отличием, и шифр в его личном деле заменили с 5100 на 5567 — «опасен, но не отвечает за свои поступки в момент их совершения». В двух словах это означало «временное умопомешательство». Что поддавалось излечению. Достаточно оказалось пройти курс психотерапии, вовремя принимать лекарства, и наконец состояние его настолько улучшилось, что он смог уехать из Астакадеро. Когда ему исполнилось восемнадцать, Калифорнийский административный совет по делам молодежи определил для него менее строгие рамки. Его отдали под надзор его бывшему психиатру, доктору Уэлшу. Пройдя через несколько психиатрических клиник, Сет понемногу адаптировался к обычной обстановке. Параллельно с курсами терапии он продолжал университетское образование. И наконец нашел работу. В возрасте тридцати пяти лет он вновь обрел свободу. Сет машинально потрогал крестик Института Сен-Фуа, висевший на груди под одеждой. Он чувствовал себя фениксом, возродившимся из пепла. Выжившим в Армагеддоне. Одним из тех исключительных существ, которым дается шанс на вторую жизнь. Поэтому естественно, что он, в свою очередь, хочет улучшить жизнь своего ближнего. Озарить ее. Он поставил канистру на землю, стянул перчатки и тщательно вытер руки тряпкой — запах бензина мог его выдать. Лучше соблюдать осторожность. Сет подошел к металлической приставной лестнице возле конторского здания, поставил ногу на первую перекладину, потом остановился, чтобы взглянуть на экран портативного «Вескама», висевшего у него на шее. На экран поочередно транслировались кадры, отснятые дюжиной скрытых телекамер, расставленных по всему поселку и работающих на батареях или солнечных теплоуловителях. Настоящие глаза-шпионы, одинаково хорошо видящие при низкой освещенности и в инфракрасном режиме, не боящиеся никаких перемен погоды. Полицейские службы называли такую слежку «тактическим наблюдением в реальном времени». Сет предпочитал называть основное следящее устройство «Тараканом» — огромный монитор в черном металлическом корпусе, снабженный антеннами, действительно напоминал гигантское насекомое, затаившееся в темноте. Он еще несколько секунд рассматривал мелькающие на экране кадры. Стратегические участки, которые он выбрал, были пустынны. Все его гости находились где-то в других местах. Превосходно. Сет быстро вскарабкался по лестнице. Его тело было ловким и гибким. Годы тренировок не прошли даром. Он упражнялся изо дня в день, борясь с апатией, вызванной таблетками. К моменту освобождения он был в отличной форме. Добравшись до крыши строения, он уселся на краю и свесил ноги. Утренний ветерок приятно овевал лицо. Зрелище, открывавшееся перед ним и огромной зеленой жабой с рекламного щита Bullfrog Mining Company, стоило того, чтобы заплатить немалых денег. Непрерывная цепочка холмов являла собой хаотическую последовательность выступающих гребней, острых вершин, обрывистых расселин, сияющих песчаных плато и темных впадин. В лучах солнца ожили теплые краски: желтая, красная, оранжевая, охряная. Сет наблюдал, как постепенно меняется оттенок неба. Оно становилось ярче, и на его фоне все заметнее выступали гряды бело-серых облаков. Он ощутил невольное волнение. Во время долгой подготовки он наблюдал эту картину изо дня в день, и каждый раз она неизменно его восхищала. Порой его чувствительное обоняние доносило до него запахи выхлопных газов и горячей резины. А иногда в жару ветер с тихоокеанского побережья приносил запахи больших городов, находящихся на огромном расстоянии отсюда, — воистину обонятельный мираж. Сет улыбнулся. Он знал, что на многие километры вокруг нет ни малейшего следа цивилизации. Какое-то движение прервало ход его мыслей. Он раздраженно посмотрел вниз. Связанная человеческая фигура, лежавшая на эшафоте, неотрывно смотрела на него расширенными от ужаса глазами. — Ну что? — спросил он. — Неужели вам не нравится вид? Человек приглушенно замычал. Липкая лента надежно закрывала ему рот. Сет спустился и приблизился к своей жертве, стараясь не поскользнуться. — Прекратите извиваться хоть на секунду. Он еще раз проверил прочность веревочных узлов и всю крепежную систему. Потом беспомощно развел руками. — Да, я знаю, что это неудобно. Мне искренне жаль, поверьте. — Он приблизил свое лицо к лицу жертвы. — Однако я не хочу, чтобы вы начали кричать раньше времени. Это испортит весь сюрприз. Понимаете?Глава 48
Элизабет протянула ему небольшую пластиковую упаковку. — Съешьте. Нужно поддерживать силы. Томас недоверчиво взглянул на упаковку, потом оторвал зубами уголок и понюхал содержимое. Вяленое мясо. Выглядело оно вполне сносно. Томас откусил кусок и начал жевать. На вкус это напоминало шину, недавно проехавшуюся по ломтю бекона. С трудом расправившись с первым куском, он откусил второй. Элизабет улыбнулась. — Вполне съедобно, да? — Особенно когда голоден… У нее были круги под глазами. Тоже плохо спала. Ее волосы и джинсы были покрыты пылью. Томас готов был поспорить, что она отдала бы год жизни за обычный душ. Однако она держалась спокойно, как ни в чем не бывало. Еще во времена своей врачебной практики он много раз имел возможность заметить, что в трудные моменты женщины лучше мужчин способны сосредоточиться на главном. Мужчина, готовый мчаться в травмопункт даже с порезанным пальцем, иногда при виде своей крови терял сознание. Женщина, привезшая туда же своего ребенка, всего в крови, была в состоянии связно объяснить, что случилось, и лишь убедившись, что ребенку оказана помощь, тихо падала в обморок. — Питер устроил себе праздник, — с улыбкой сказала Элизабет. Ребенок сидел в окружении множества пакетов с чипсами и методично уничтожал их содержимое. Пустые пакеты он надувал, а потом ударял по ним кулаком, отчего они с треском лопались. Два-три глотка стерилизованного молока — и все повторялось снова. Почувствовав, что на него смотрят, Питер поднял голову. — Все в порядке? — спросил Томас. Он не особенно надеялся на ответ, но Питер неожиданно широко улыбнулся. Томас ощутил приятную теплоту в груди и вслед за этим — прилив оптимизма. Несмотря на все напряжение последних дней, жизнь по-прежнему могла преподносить приятные сюрпризы. Затем Питер протянул ему несколько исчерканных листков бумаги в клеточку. — Триста пятьдесят, — объявил он. Томас ошеломленно разглядывал листки. Все они были покрыты линиями, соединяющими точки. — Ваш рекорд побит, — добавил Питер и вновь вернулся к пакетам с чипсами. — Что это? — спросила Элизабет. — Это у нас такая игра. Он объяснил ей принцип. — И он побил ваш рекорд? — Да, с большим отрывом. — Он вундеркинд, я уверена! И она улыбнулась с таким видом, словно сама одержала большую победу над жизнью. Томас посмотрел на остальных. Все что-то жевали, глядя в пустоту. Точнее, внутрь себя. Очевидно, у каждого были какие-то свои заботы. Он поднял над головой свою упаковку вяленого мяса и провозгласил: — Полцарства за гамбургер! — За бутылку вина, — откликнулась Карен. — За омлет из биояиц, — добавил Ленни. — Биояйца? Еда для снобов! — фыркнул Камерон. — Я видел по телику: их собирают на природе, с тысячью предосторожностей, как только птицы их отложат. Вся разница в том, что они их не согревают собственной задницей! Кто-то фыркнул. Томас открыл бутылку «Короны». Вяленое мясо, теплое пиво. Да уж, завтрак чемпиона! Выйдя из часовни, все направились к «холодильнику», не останавливаясь по дороге ни у бара, ни в каком другом месте. Даже самые смелые держались настороже, сжимая в руках карманные фонарики. Камерон вынул ключ, открыл ангар и, впустив остальных, запер дверь с обратной стороны. До рассвета еще оставалось время, и было решено немного поспать. Все улеглись прямо на пол. «Холодильник», — подумал Томас. Со стороны их группа действительно была похожа на запасы съестного в холодильнике людоеда. Элизабет натянула на ноги кусок брезента. — Здесь холодновато, — пробормотала она. Неудивительно. Они включили климатизатор намаксимум, не заботясь о резервах энергоблока. К черту экономию! Так или иначе, через пару часов они уйдут отсюда и попытаются выйти через пустыню к ближайшему шоссе. С мотокаром или без него. Будь что будет! — Хотите, я вас согрею? — предложил Томас. Элизабет подняла голову. — Каким образом? — Я специалист с мировым именем по массажу пальцев ног. Они задержали взгляды друг на друге чуть дольше необходимого. — Нам нужно поговорить. Эти слова произнесла Карен. Она поднялась и теперь стояла рядом с ним. — Пойдем, — настойчиво сказала она. — Но я.» — У тебя еще будет время пофлиртовать. Дело не терпит отлагательств. Она схватила Томаса за руку и, невзирая на его протесты, повлекла за собой. Они подошли к брезентовому полотнищу с разложенными на нем консервами и напитками. Карен взяла упаковку мультивитаминных леденцов «Гаторад» и сунула ему в руки. Затем они углубились в проход между грудами технических поддонов. — С ума сойти, как ты заботишься о моем пропитании, — сказал Томас. — Я же тебя знаю. Когда что-то не так, у тебя просыпается волчий аппетит. — Куда мы идем? — Никуда. Просто пройтись. Какое-то время они шли молча. — Нина Родригес… — сказала Карен. — Что? — Она была лесбиянкой. Карен произнесла это совершенно нейтральным тоном. Без всякой преамбулы. — И… что? — Ей хотелось самоутвердиться. Она мне все рассказала, когда мы ходили к водонапорной башне. Ты знал о том, что у нее семь братьев и двое из них священники? — Нет. — Она стала шофером-дальнобойщицей, чтобы уйти из дома и переломить судьбу. В семье с ней никогда особо не считались, Поэтому она и согласилась участвовать в реалити-шоу. Она хотела, чтобы они ее признали. А теперь она мертва. — Карен помолчала. — Иногда не скажешь нужных слов вовремя — а потом уже поздно. — Это точно. — Я жалею о разводе. О нашей неудаче. Ну, ты знаешь, о чем я. Настал черед Томаса молчать. Такого он не ожидал. Воистину некоторые раны никогда не заживают… — Это было давно, — сказал он. — Но ты ничего не забыл. Томас невольно сжал кулаки. — Нет. Карен вздохнула. — Ни о какой любви и речи не было. Просто обоюдная дурость. — Тебе не обязательно было все выбалтывать отцу. — То есть развестись и ничего ему не сказать? — Ты же вышла замуж, не поставив его в известность. — Но о разводе пришлось сказать. У меня не было выбора. — И знаменитый Дэвид Уэлш лишил меня своего покровительства. Она опустила глаза. — Это было тяжело? — С профессиональной точки зрения это было примерно то же самое, как если бы он меня пристрелил своими руками. Карен остановилась. — Но в те времена ты уже пил беспробудно! — Поэтому ты и решила выйти за меня замуж? — Мы оба были молоды. Это было абсолютно идиотское решение, и ты это знаешь! Ты хоть раз задумывался над тем, что я должна была чувствовать? — Я и без того заплатил за это слишком высокую цену, ты не находишь? — Я всего лишь ускорила твой кризис. Что ты натворил в Африке? Один-один. Томас опустил глаза и стиснул в руке пакетик с леденцами так, что обертка заскрипела. — Тебе может показаться странным, но твой отец фактически стал отцом и для меня. — Позже он сожалел о случившемся. — Слабое утешение. — Он даже пытался снова навести мосты. — Да? В таком случае он делал это чертовски незаметно. — Как «Око Каина» тебя нашло? — Карен, очевидно, решила сменить тему. — Так же, как и всех остальных. Безумный кастинг, постоянный надзор прессы… Продюсеры говорили нам, что в их распоряжении целая армия людей. Журналисты, детективы, рекрутеры… Кандидатов выбирали из сотен тысяч. — Нет. — Что значит «нет»? — Не всех. Томас недоверчиво взглянул на нее. Потом в его мозгу молнией вспыхнула догадка. — Дэвид Уэлш?.. — Медицинский консультант телешоу. Это он назвал твое имя. Томас, оглушенный этой новостью, остановился, прислонившись спиной к груде поддонов. — Он должен был тщательно изучить каждого кандидата, — продолжала Карен. — Буквально выучить наизусть каждое досье. У него есть теория касательно «краткосрочной терапии». Это важное направление в современной психиатрии. Оно занимается излечением людей в минимально короткое время. Отец считал, что это реалити-шоу может стать как раз таким сеансом мгновенного излечения, помогающим людям враз избавиться от своего прошлого. Нечто вроде шоковой терапии. — Так он нас выбрал?! — Ну, точнее, принимал участие в отборе. — Он не побоялся вовлечь в это собственную дочь? — Я добровольно согласилась. У меня в прошлом тоже остались проблемы, которые нужно решить, представь себе, — с горечью добавила Карен. Но Томас ее уже не слышал. Он почувствовал слабость и головокружение. Или это приближался очередной приступ гнева? — А как отнеслось к этой теории руководство телеканала? — Ну, привлечение психолога-консультанта — это обычная практика в таких случаях. А отец считается светилом в своей области. Он искренне хотел помочь тебе. — Помочь мне?! Карен, что ты несешь? Ты что, не видишь, где мы оказались? — Ты хотел умереть. — Кто тебе сказал? — Твой алкоголизм, твоя растущая изоляция — все это было медленным самоубийством. Кстати, твоя квартирная хозяйка это подтвердила. Миссис Гуревич рассказала моему отцу, как однажды нашла тебя валявшимся на полу с дулом пистолета во рту. Тебя спасло только то, что ты был мертвецки пьян. Дэвид Уэлш говорил с его квартирной хозяйкой. Час от часу не легче. — Отец никогда о тебе не забывал. Как ты думаешь, отчего твой старик с болезнью Альцгеймера оказался в таком привилегированном месте, как Балтиморский дом престарелых? Именно благодаря доктору Дэвиду Уэлшу. Это шоу, помимо денег, могло дать тебе возможность примириться с самим собой. По крайней мере, отец в это верил. Томас промолчал. — Мне жаль, — снова заговорила Карен. — Это мы виноваты, отец и я, что ты здесь оказался. Он боялся, что ты покончишь жизнь самоубийством. Никто не мог предвидеть… никто даже не думал… — Голос Карен прервался, и по ее щекам заструились слезы. — Если бы отец мог, он попросил бы у тебя прощения, я уверена. Да ты и сам это знаешь. Она повернулась и пошла прочь. Томас смотрел ей вслед. Упаковка леденцов в его пальцах была буквально скручена в узел. Он думал о своей жизни. Обо всей этой хренотени. Как он вляпался в такое дерьмо? — Мать твою!.. Он рванул упаковку и швырнул в воздух горсть разноцветных леденцов. Потом сунул руки в карманы и двинулся обратно. Элизабет приподнялась при его приближении. Он кивнул ей в знак того, что все в порядке. Она уже хотела что-то сказать, как вдруг кто-то забарабанил в дверь. — Без паники! — тут же крикнул Камерон. — Это Сесил, Виктор и Перл. Они ходили за бензином, чтобы заправить мотокар. Но когда дверь распахнулась и на пороге появился Сесил, на лице Камерона отразилась та же тревога, что и у остальных. Сесил был один. Лоб его был рассечен, лицо залито кровью. — П-перл, — пробормотал он. — Она р-раненн-на! И тут снаружи раздался безумный вопль.Глава 49
Томас первым выбежал на улицу, где едва брезжил рассвет. Остальные устремились следом, словно стайка вспугнутых воробьев. Все без труда узнали голос Каминского. Он кричал, не переставая, еще несколько секунд. От его воплей кровь застывала в жилах. — Туда! — закричал Томас. — Туда, где свет над крышей!.. Нет, не свет. Пожар. Он побежал. Кто-то почти поравнялся с ним. Скосив глаза, он увидел Камерона. — Откуда этот свет? — на бегу спросил полицейский. Ha самом деле он не нуждался в ответе — ему просто нужно было подбодрить себя. Источник пожара был ясен: здание с вывеской Bullfrog Mining Company — огромная жаба с глумливой ухмылкой была охвачена пламенем. Огненные языки лизали ей брюхо, а некоторые уже достигали головы. — Там, наверху! — закричала Элизабет. Томас не сразу понял, в чем дело. Он бежал, не разбирая дороги и молясь только о том, чтобы не споткнуться и не упасть. Впрочем, дороги почти не было видно. Рассвет уже озарил цепочку холмов, но здесь, в низине, по-прежнему было полутемно, словно ночь отказывалась сдавать позиции. Внезапно вверх взметнулись настоящие огненные столбы. Одновременно с этим ветер донес резкий запах бензина. — Там, наверху! Голова! — снова воскликнула Элизабет. Томас, не замедляя бега, посмотрел вверх. Языки пламени мешали разглядеть что бы то ни было. Он обернулся: за ним бежала Элизабет, чуть подальше — Питер и Ленни. Сесила и Карен не видно. Вопль раздался снова Томас остановился, и Камерон чуть не налетел на него, в последний момент избежав столкновения. — Черт!.. — выдохнул Томас. — Это он! — закричал Камерон, указывая вверх пальцем. На уровне жабьей головы с трудом можно было различить фигуру человека, охваченную пламенем. Он извивался всем телом, рук не было видно — очевидно, они были привязаны к туловищу. — Виктор! Он привязан там, на крыше!Дальше события развивались стремительно. Камерон закричал, чтобы принесли воды — тушить пожар. «Холодильник» и все запасы были всего в пятидесяти метрах отсюда, но Элизабет, трясясь от нервного озноба, пробормотала: «Слишком сильное пламя…» Камерон вертел головой во все стороны, словно ожидая увидеть чудо: пожарную машину, или вертолет, или хоть одного смельчака-добровольца. Снова послышался вопль. Томас не раздумывая устремился вперед.
Здание напоминало куб высотой около шести метров, без окон и дверей — лишь по бокам были две небольшие пристройки. Со стороны улицы был лишь проем, забранный шторой из металлических планок. Томас подергал ее, но она, естественно, не поддалась. Он не стал терять времени и, обежав здание с правой стороны, оказался в узком проулке, загроможденном железными канистрами и мусорными баками, изъеденными ржавчиной. В стене было два крошечных окошка. Никакого другого входа. — Черт! Окошки были слишком высоко от земли, к тому же довольно узкие — он так или иначе в них бы не пролез. Томас побежал дальше и вскоре оказался с обратной стороны здания. Снова канистры, какие-то железные обломки — и снова никаких дверей. Он поднял голову и увидел застекленное слуховое окошко. Все бы хорошо, но — в пяти метрах от земли. — Да что ж такое!.. Он снова побежал. С крыши сыпались искры, вспыхивая в бледном предрассветном небе, словно светлячки. Последняя стена. Последний шанс. Он не просил о многом — приставная лестница, стремянка, да хоть простой водосточный желоб. Что-то в этом роде должно было здесь быть — как иначе Каминский забрался наверх? Он чуть не споткнулся о камень и выругался. Вот не повезло! Если бы он с самого начала побежал в эту сторону, то сейчас бы уже был на крыше. Он обогнул последний рол и взглянул на стену. Сердце его чуть не остановилась. Абсолютно гладкая стена. Никакой приставной лестницы. Ничего. В течение нескольких секунд мозг Томаса буксовал впустую. Казалось, время замедлило ход. В голове мелькали отрывочные видения: Каминский, окутанный пламенем, сжигаемый заживо… его обугленная, почерневшая кожа, как у тех трупов в автобусе… череп с пустыми глазницами… — Нет! Он развернулся, побежал обратно и остановился возле разбросанных по земле канистр. Взглянул наверх, на слуховое окошко, потом на железные обломки у стены и снова на канистры. — Полный идиотизм, — пробормотал он сквозь зубы. Он подтащил к стене первую канистру, потом начал лихорадочно громоздить на нее другие. Наконец, задыхаясь, остановился и попробовал свою пирамиду на прочность. Хлипкая, разумеется… Но если ему удастся, встав на верхнюю канистру, удержать равновесие хотя бы на пару секунд — он все же выиграет несколько метров. Он быстро снял рубашку, схватил изогнутый железный обломок и привязал к нему рукав. Жалкая пародия на альпинистский крюк… Что ж, ничего другого нет. Томас зажал рубашку в зубах и принялся карабкаться наверх по разъезжающимся канистрам. Вытянуть руку вверх, согнуть колено, вытянуть другую руку. Метр. Два. Еще чуть-чуть… Виктор снова закричал. От неожиданности Томас едва не оступился. Груда канистр зашаталась. Томас замер на месте. — Ос-то-рож-но, — по слогам произнес он. Потом выпрямился во весь рост, схватил рубашку с привязанной скобой, слегка раскачал ее в воздухе и изо всех сил швырнул наверх. В следующую секунду на него дождем посыпались осколки разбитого стекла. Он подергал за импровизированную «кошку» — та держалась крепко. Сердце Томаса едва не выпрыгивало из груди. — Господи, — прошептал он, — если это сработает, обещаю, что буду ходить к мессе время от времени. Рубашка угрожающе затрещала. — О’кей, — проворчал Томас, — каждое воскресенье! Он сбросил ботинки и начал взбираться по стене, упираясь в нее босыми подошвами. Рубашка продолжала трещать, но не рвалась. Он добрался до окна, дыша тяжело и шумно, словно бизон, подтянулся на руках и спрыгнул с другой стороны. Подошвы заныли от резкого удара о твердую поверхность. Но он был у цели.
Сету показалось, что он услышал шум. Из-за того, что творилось на крыше, нельзя было разобрать наверняка, но он почувствовал, что что-то не так. Он лихорадочно застучал по клавишам своего «Таракана», чтобы увидеть, что происходит в разных секторах поселка. Одного за другим он обнаружил всех своих подопечных и почувствовал себя более уверенно. Стоп. А где Том Линкольн? Он еще раз внимательно отсмотрел все кадры и остановился на том, где была изображена задняя часть строения, в котором он сейчас находился. И громко выругался. Томас стоял на узкой галерейке, тянувшейся по внутреннему периметру здания в пяти метрах от пола. Единственное огромное помещение без всяких перегородок было абсолютно пустым. Взгляд его скользнул по выцветшим фотографиям на стенах: шахта, бригады рабочих, руководитель компании… Потом он увидел место, где галерейка сливалась с узкой площадкой. От нее отходили две лестницы: одна вела вниз, другая — вверх, на крышу. Тогда-то он его и заметил. Тот сидел на корточках на последней ступеньке, молча и неподвижно, словно паук в своей паутине. Полы его куртки раздувал ветер. Должно быть, он услышал шум и решил проверить, в чем дело. Из-под капюшона на Томаса глядела чернота. В следующее мгновение темный силуэт спрыгнул с верхней лестницы и исчез на нижней. — Твою мать! Томас бросился по галерее к площадке. Под потолком уже расползались клубы дыма — это выглядело даже красиво, но дышать становилось все тяжелее. Еще немного, и он задохнется… Томас закрыл лицо ладонью и помчался по лестнице наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Наконец-то свежий воздух! Потом его босая нога наступила на раскаленные угли, и он услышал новый крик — на сей раз свой собственный. Легкие его горели, словно в огне. Целые куски кровли уже обрушивались вниз, на террасу, черную от копоти. Еще немного — и все строение обвалится внутрь себя. Разве мог Каминский все еще оставаться в живых в этой преисподней? — Впечатляюще, Томми-бой. Массивная фигура не спеша выдвинулась из окружающего хаоса. — Не ожидал встретить тебя здесь. Шаг вперед. — Придется мне подкорректировать свои планы. Еще один шаг. Томас едва мог дышать, но все же наблюдал за происходящим. Убийца снял капюшон. На нем снова был черный шлем-маска. Как же он-то дышит? — Я не уйду без Виктора, — хрипло произнес Томас. Сухой смешок. Новый шаг. — Смейся сколько угодно, придурок, но… Он не успел договорить. Глаза его заволокла пелена дыма, и тут же он ощутил резкий удар в солнечное сплетение и вслед за ним второй — в челюсть. Затем убийца с силой отшвырнул его назад. Небо над его головой опрокинулось и поменялось местами с землей. — Не надо угроз, — сказал человек. Затылок Томаса ударился обо что-то твердое. — Только дураки угрожают. Перед глазами у него вспыхнули черные молнии, а затем появилось ощущение, что он погружается в черную бездонную пучину. Он боролся изо всех сил, чтобы она не поглотила его. В глубине его ждали призраки. Новая встреча с ними внушала ему ужас. Руки Томаса, молотившие по воздуху, нащупали кусок ткани и вцепились в него. Он открыл глаза: пальцы сжимали черную маску. Затем новый удар — в правое ухо, — и все звуки исчезли, сменившись ровным глухим гулом. Он почувствовал, что его поднимают и куда-то несут. Ощущение времени исчезло. Затем его положили на спину, и над ним склонилось чье-то лицо, которое он мог различить лишь смутно. — Да, это неприятно, — прошептал убийца. Понемногу черты его лица становились отчетливее. — С другой стороны, могу себе представить, как ты удивишься… Все пять чувств понемногу возвращались к Томасу. Однако он был бы рад не видеть того, кто перед ним. Потому что этот человек был Фрэнки, шофер автобуса. — Вот радость-то, а, Томми-бой? Затем лицо человека снова расплылось, и Томас почувствовал, что его затягивает в какой-то длинный черный туннель. С другого конца туннеля ему улыбнулся Фрэнки. — Что ты на это скажешь? Что ты…
Глава 50
― Что ты уставился? Вали отсюда! — злобно сказал мальчишка. Томас не мог припомнить, чтобы кто-то здесь посмел так с ним разговаривать. Что это за сопляк? Сколько ему? Лет десять? Во всяком случае, младше его. Мелкий засранец. Но все же не маменькин сынок. Кажется, его ни на минуту не испугал тот факт, что Томас может запросто расквасить ему физиономию. — Э? Я что-то не понял. Эти несколько квадратных метров песка между опорами понтонного моста были его местом, его территорией. Здесь можно укрыться от глаз загорающих на пляже, и — разумеется — полиция Санта-Моники строго запрещала здесь играть, устраивать убежище и делать что бы то ни было еще: все это написано на больших деревянных щитах. Именно здесь Томас собирал своих «Соколов Эль-Пуэбло» каждый воскресный вечер. Это было их место, признанное за ними всеми подростковыми уличными бандами. И не какому-то мелкому белому сопляку менять установленный порядок. — Слушай, ты, жирный… Мальчишка не отрывал от него глаз. Он явно был младше Томаса, но выше ростом. И гораздо, гораздо толще. Груда жира с плеером «Сони» на шее. Классная штука. Томас подумал, что хорошо бы сделать младшим членам банды такой подарок на Рождество. Этому богатому засранцу ничего не стоит выпросить у родителей новый. Когда он выйдет из больницы, разумеется. Томас приблизился, сжав кулаки. Он хорошо умел драться и ногами — Брюс Ли в «Ярости дракона» был его кумиром. Но мальчишка даже не шелохнулся. Странно. — Эй, ты понял, здоровяк? — Понял что? — Что я тебе сейчас зубы выбью на хрен! — Да ну? Тут с пляжа донесся чей-то крик. Томас поглядел поверх столбов, поддерживающих набережную у них над головой, и увидел вдалеке мужчину в деловом костюме и круглых очках. — Бобби? Малыш Бобби, где ты? Томас чуть не расхохотался. Но все, что вылетело из его горла, — был нервный сдавленный смешок. — Кажется, папочка тебя ищет, «малыш Бобби», — издевательски произнес он. — Это не мой отец. — Все равно тебе лучше пойти к нему. — А тебе лучше отсюда свалить. Мальчишка мог бы закричать, позвать на помощь старшего — но он этого не сделал. — Это моя территория, малыш Бобби. Здесь суровые правила. Другой улыбнулся глуповатой улыбкой. Может, он просто дурачок? — Чьи правила? — Неписаные правила Эксплицитные. — Ты хочешь сказать — имплицитные[245]? А, теперь он строит из себя умника… — Ну все, жирный, доигрался… Томас сжал кулак. Сейчас нос этого придурка станет похож на раздавленную спелую клубнику… И в этот момент он увидел веревку. Со скользящей петлей. Томас прекрасно знал, чему она служит, — в фильме «Хороший, плохой, злой» Эли Валаче несколько секунд болтался на такой штуке, пока Клинт Иствуд его не освободил. Но сейчас он буквально отшатнулся от изумления. — Ты что-то такое говорил про игры? — поинтересовался мальчишка, проследив за его взглядом. — Какая у тебя любимая игрушка? Небось, твой член? — Зачем тебе веревка? Впервые на лице толстого мальчишки отразилось замешательство. Можно было подумать, что Томас приоткрыл какую-то потайную дверцу в его душе. Почему-то ему казалось, что не нужно прилагать слишком много усилий, чтобы она распахнулась настежь, и тот ответил начистоту. — Бобби! — снова донесся крик с пляжа. По лицу мальчишки пробежала тень. Дверца захлопнулась. — Это петля, — сказал он. — Сам наверняка знаешь, для чего она. — Ты что, хотел повеситься? Дьявол побери! Ты это хотел сделать? Томас наморщил нос, удивляясь, отчего ему вдруг пришло на ум это устаревшее ругательство. Он не мог сойти с места от изумления и лишь переминался с ноги на ногу. Теперь он был совсем не уверен, что хочет драться. Этот парень был явный псих! — Эй, смотрите-ка, два педика! Томас узнал этот голос и резко обернулся. Генри Де Люка со своей компанией. Среди приятелей Томаса он был известен под кличкой Паровоз. — Привет, Генри! Пердишь огнем? Не спали задницу! Остальные заржали, но не над шуткой Томаса, а оттого, что знали — им предстоит увлекательное зрелище, которое вот-вот начнется. — Ах! — с притворным сокрушением сказал Генри. — Куда катится Америка? Эти слова Генри часто слышал от отца, местного полицейского, олицетворявшего собой Закон во всем районе. — Белый подставляет задницу негру! Скажи-ка, негр, а белый громко орет, когда ты ему засадишь? — Не так громко, как твоя сестра, Генри. Генри мельком обернулся к своей компании, чтобы убедиться, что все это слышали. Потом ухмыльнулся. На лице его ясно читалось, что он готов сделать с обидчиком. — Ставлю сто долларов, что негр разобьет башку ублюдку! — внезапно заявил толстяк. Надо сказать, что Генри действительно был ублюдок — его мамаша обслуживала весь комиссариат, и все об этом знали. Поэтому в глаза назвать Генри ублюдком означало подписать себе смертный приговор. — И еще триста — что твоя мать сосет у негров. Мальчишка встал рядом с Томасом, сунул руку в карман, вытащил пригоршню денежных купюр и швырнул их на песок. Челюсти у всех отвисли. Здесь действительно было примерно четыре сотни долларов. — Ну что, Генри-ублюдок, язык в жопу затянуло? Генри наконец вышел из ступора. — Вы покойники. Томас внезапно осознал, во что ввязался. Драка между мальчишками — привычное дело, но сейчас затевалось нечто совершенно иное. Это вполне могло закончиться убийством. — Остынь, Генри. — Я вас измордую в кровь, Линкольн. Вас обоих. — Я этого пацана первый раз вижу! Он псих! — Да ну? Кроме шуток? Генри двинулся к ним. Толстяк на мгновение присел, чтобы положить плеер на землю, — живот собрался в многочисленные складки. Но на его лице не было заметно испуга. Когда он выпрямился, в каждой его руке была длинная палка. Одну из них он сунул Томасу. — Кстати, тебя зовут Линкольн? — Томас. Линкольн — это фамилия. Томас произнес эти слова совершенно машинально. — А я Боб. Большой Боб. Он схватил свою палку обеими руками, словно бейсбольную биту. — Нас могут убить, ты хоть понимаешь? — спросил Томас. — Могут… — сказал Большой Боб. Остальные заорали и тоже бросились вперед. Боб по-прежнему улыбался. Можно было подумать, он только этого и ждал. — …а могут и не убить, — договорил он. — Интересно же узнать, правда, Томми-бой?Глава 51
Сокол в небе — вот первое, что увидел Томас. Не призрак. Не труп. Обычный сокол-сапсан, мирно паривший в высоте. Шлейф дыма он заметил уже после… Дым медленно стелился по земле, и вслед за ним потянулась череда недавних воспоминаний… Внезапно Томас понял, что уже не спит. Над ним склонились два лица: Ленни — поистине это уже входило в обычай — и Элизабет. Он сел и помассировал затылок. Оказалось, что он лежал прямо на дороге, в пыли. Томас поднял голову. От рекламного щита с зеленой жабой не осталось и следа. Так же как и от пожара — за исключением слабых струек дыма и облачков копоти кое-где. Он с трудом разлепил губы. — Как?.. — хрипло произнес он и чуть не задохнулся в жесточайшем приступе кашля. Ленни улыбнулся. — Мы услышали ваш крик, — сказал денди. — А потом — тишина. Мы подумали, что вы потеряли сознание в дыму. — Вы должны поблагодарить Ленни, — сказала Элизабет дрожащим голосом. — Он спас вам жизнь. Ленни скромно пожал плечами. — Вместо того чтобы запаниковать, как все остальные, — продолжала Элизабет, — он подал идею принести инструменты, чтобы сломать железную штору, которая закрывала вход. Нам удалось приподнять ее на полметра. Вы лежали прямо за ней. Томас с трудом сглотнул слюну. Во рту ощущался привкус бензина. — То есть я был на первом этаже? — спросил он. — Да. Он вспомнил, что его действительно перенесли вниз. И снова увидел перед собой лицо человека, прежде скрытое маской. Фрэнки. — Мы едва успели вас вытащить, и крыша обрушилась. Провалилась внутрь здания. — А Виктор? — Это… это было ужасно. Он больше не кричал. А потом… он исчез в пламени. Сгорел. — Элизабет нервно стиснула руки. — Но это еще не все. Убийца уехал. На внедорожнике. — Что? — Томасу показалось, что он ослышался. — Мы даже не поняли ни откуда он выскочил, ни откуда взялась машина. Он в одно мгновение прыгнул в нее и уехал в сторону пустыни. Томас с трудом мог в это поверить. Тот тип что, улетел на крыльях? Полная чертовщина… — Есть одна проблема, — заговорил Ленни, покусывая губы. — Очевидно, нападение на Каминского и на вас было просто отвлекающим маневром. — Что вы несете? По-вашему, убийца устроил пожар и прикончил Виктора только затем, чтобы сбежать? Мягко говоря, это… — Не для того, чтобы сбежать. Для того, чтобы заняться нами, — перебила Элизабет. — Пока мы здесь возились, пытаясь вытащить вас, он захватил Карен и Перл. Мы увидели их, когда он уезжал. Они были на заднем сиденье — стучали в стекло. — Убийца уехал. Вам больше не грозит опасность. Пожалуйста, прогуляйтесь с полчасика. Эти слова Томаса были обращены к Элизабет, Питеру и Ленни. И повергли их в величайшее изумление. — Идите же, — настаивал он. — Инспектору Коулу и мне нужно поговорить с Сесилом. Это было неожиданно. И даже обидно. Но все трое подчинились без возражений. Томас ненавидел себя за то, что ему пришлось так поступить, но у него не было времени на объяснения. Недавние события изменили весь прежний расклад. Прежде чем действовать дальше, надо было кое-что прояснить. Он взглянул на обоих мужчин. — Пойдемте со мной. Камерон слегка нахмурился, но подчинился. Сесил, совершенно растерянный, беспрекословно пошел за ними, двигаясь, словно во сне. Рана на его лбу перестала кровоточить. Томас привел обоих в бар «У Пинка». Там он усадил Сесила на стул, приложил к его лбу мокрую тряпку и сунул в руки стакан с водой. — Да что такое на вас нашло? — наконец спросил Камерон. Томас проигнорировал вопрос и повернулся к заправщику. — Мы тебя слушаем. — М-меня? — Ты ушел с Виктором и Перл. Вернулся один, с разбитой головой. Рассказывай. Понадобилось больше получаса, чтобы воссоздать картину событий — так сильно Сесил заикался. Видно было, что он слегка не в себе, — должно быть, исчезновение Перл подействовало на него сильнее, чем даже ранение. По его словам, выходило так: Виктор, Перл и он сам зашли в свою комнату в доме рядом с баром — Перл захотелось забрать свои вещи. Потом у Каминского схватило живот, и он отправился в туалет. Тогда и появился убийца. Он был вооружен электрошокером. Он с одного удара вырубил Перл, потом вытащил Каминского прямо из сортира, со спущенными штанами. Сесил попытался ему помешать, но получил удар в лоб, разбивший ему надбровье, после чего на какое-то время тоже вырубился. Когда он очнулся, убийца вместе с Виктором исчез. Перл лежала неподвижно. Он запаниковал и помчался к ангару, где были остальные. Вот и вся история. — Каминский начал кричать именно в этот момент, — вспомнил Томас. — И все помчались к горящему зданию, кроме тебя. Ты, вместо того чтобы бежать с остальными, попросил Карен пойти с тобой? — Я п-переп-пугался. Я х-хотел п-помочь П-перл… Он-на б-была к-как м-мертвая… А в-все уб-бежали… — Но когда вы прибыли на место, оказалось, что Перл исчезла. — Т-точно. — Не понимаю, — проворчал Камерон. — Как это — исчезла? — Н-ну, т-то есть ее уже не б-было в-в к-комннате. — Почему вы разделились с Карен? — Он-на с-сказ-зала м-мне, ч-чтобы я шел к в-вам н-на п-помощь и ч-что он-на п-поищет П-перл одна. — Ах вот как. И ты оставил ее одну? — спросил Камерон. — Н-ну д-да. Полицейский покачал головой. Его лицо все больше мрачнело, по мере того как лицо Сесила, напротив, становилось все бледнее. — А убийца? — спросил Камерон очень спокойно. — Как ему удалось застигнуть вас врасплох? Какого черта вы делали, ты и Перл, пока Виктор сидел в сортире? Сесил пробормотал что-то неразборчивое. — Не слышу! — рявкнул коп. — Ц-целов-вались… Коул положил руки на плечи молодому человеку. — Вот тут я чего-то не понимаю. Надеюсь, ты мне объяснишь. Вам троим всего-то надо было принести канистру бензина. На это должно было уйти пять минут. Причем предполагалось, что вы будете очень осторожны, потому что поблизости шатается опасный психопат. Однако же нет. Вместо этого вы идете за шмотками, застреваете в сортирах и лижетесь в комнате. В результате мы имеем три трупа и два исчезновения. Я правильно излагаю? Сесил буквально скукожился на глазах. Камерон резким движением выхватил у него из-за пояса бейсбольную биту. — Коул! — предостерегающе сказал Томас. — Линкольн, не встревайте, ради бога! И полицейский буквально впихнул биту в руки Сесила. — Сесил, ты кретин. Ты меньше чем ничто. Абсолютный ноль. А теперь ты возьмешь вот это и будешь стоять у въезда в поселок. И если снова появится психопат на джипе, ты нас предупредишь. Если в пустыне что-то шелохнется, ты нас предупредишь. Если хоть муха пернет… — …й-йя-а вас п-предуп-прежу. — …господин инспектор. — Г-госп-подин ин-нспектор. — Отлично. Не стану скрывать: мне по хрену, если тот психопат настрогает тебя ломтями. А если ты будешь делать еще что бы то ни было, кроме как смотреть в сторону горизонта, я сам тебя убью. Теперь вали. Они с Томасом какое-то время смотрели вслед молодому человеку, медленно бредущему вдоль улицы. Бейсбольная бита волочилась за ним по пыли. Вид у него был самый жалкий. — Что вы обо всем этом думаете? — наконец спросил Томас. — Что он мелкий мудак, — проворчал коп. — А еще? — Он лжет. — В самом деле? — Иначе зачем бы я это сказал? Томас немного поразмышлял. По большей части он был согласен с Коулом. Последовательность событий они восстановили более-менее верно. Исчезновение Перл подкосило Сесила, в этом не было никакого сомнения. Однако заправщик в очередной раз появился на сцене как-то подозрительно вовремя. Он что-то скрывал. Оставалось узнать почему. — Вы могли бы посильнее на него надавить, — наконец проворчал Томас. — Не беспокойтесь, я это сделаю. А теперь давайте колитесь сами. — Что? — Не стройте из себя святую невинность. Вы второй раз встречаетесь с убийцей, и он отпускает вас с миром. Такое ощущение, что он к вам неравнодушен. Ну так что, у вас есть что мне рассказать? Томас кивнул. — Да, — со вздохом сказал он. — Пока я лежал без сознания, я видел… что-то вроде сна. Видение из прошлого. — И?.. — Убийца… Я с ним уже встречался. На самом деле — мы с ним друзья детства.Глава 52
Телефонный звонок вырвал агента Спаркли из глубин сна. Спаркли издал глухое ворчание, как бульдог, у которого отнимают кость, и, взглянув на будильник, нахмурился. Чарлин потянула к себе простыню. — М-м-м? — сонно пробормотала она. — Ничего, дорогая. Спи. Он встал. Будильник стоял на ночном столике, рядом с кобурой, где отдыхал «Глок-17». Мобильный звонил из кухни — вчера вечером Спаркли забыл захватить его в спальню. Если этот чокнутый жаворонок не перестанет названивать, то перебудит весь дом! Спаркли пересек комнату, по дороге чуть не споткнувшись о робота из подразделения «Пауэр Рейнджере», вышел в коридор и на мгновение остановился перед комнатой Скотта. Заглянув в приоткрытую дверь, он убедился, что сын по-прежнему спит. Шэннон обычно вставала на рассвете, но Скотта в это время не заставило бы подняться даже землетрясение. Телефон все звонил. — Сейчас, сейчас, — пробормотал Спаркли, — иду… Он вошел в кухню. Оказывается, Шэннон уже проснулась и сейчас стояла с трубкой в руке. — Алло? Спаркли обошел стол. — Нет, это Шэннон Спаркли. — Шэннон, дай мне телефон. — Да, папа здесь. Он взял у дочери трубку. — Спаркли. — Дэвид Уэлш. Бульдожье лицо Спаркли вытянулось. Еще немного — и он бы проглотил телефон. — Одну минуту. — Он прикрыл трубку рукой. — Иди к себе, Шэннон. Еще рано. У нее за спиной уже висел школьный рюкзак, но при этом она была по-прежнему в пижаме и ее глаза все еще были сонными. — Ну-ууу, пожа-алуйста… Обычно она выпрашивала что-то до тех пор, пока не получала желаемое. Но на этот раз что-то в отцовском выражении лица убедило ее, что лучше этого не делать. Шэннон преувеличенно громко вздохнула и пошла к двери. Спаркли машинально следил, как ее маленькие ягодицы постепенно удаляются. Потом он тоже вздохнул и снова заговорил в трубку: — Черт возьми, как вы узнали этот номер?! — У меня есть некоторые связи, — ответил Уэлш. — А который час, вы знаете? — Мне хотелось бы узнать нечто более важное. — О чем? — О Сете Гордоне и Викторе Крампе. О взрыве. Что в точности произошло? Доктор Уэлш положил трубку через три минуты и облокотился на перила террасы. Над заливом всходило солнце. Внизу какой-то тип совершал утреннюю пробежку в компании собаки. Со своей террасы доктор Уэлш мог наслаждаться великолепным видом, хотя сейчас красота Венеции была лишь слабым отблеском прежней. Через пару часов станет очень шумно — уличные торговцы начнут торговать сувенирными безделушками, а заодно включат на полную громкость музыку всех стилей: джаз, южноамериканский рэп, песни индейцев, кантри… У каждого разносчика свой любимый стиль и свое время для обхода территории, и они не обращают внимания на ту какофонию, что получается в итоге… Дэвид невольно подумал, что примерно то же самое происходит в головах шизофреников. Множество голосов. Какофония. И для того чтобы понять ее скрытый смысл, нужны были настоящие специалисты — до недавнего времени он считал себя одним из лучших. Но сейчас, набирая телефонный номер, он спрашивал себя, не совершает ли самую большую ошибку в своей жизни. Он звонил Сету. Со вчерашнего вечера он проделал это множество раз. Три гудка — и он отсоединялся. Оставлять сообщение бесполезно. Если Сет не отвечает, значит, не хочет его слышать — предыдущие сообщения он наверняка стирал, не читая. Один гудок. Два. Три… — Да? — внезапно произнес голос с той стороны. — Сет? — Дэвид? (Смешок.) Рад слышать тебя по телефону! Ему показалось, что он различил шум мотора Сет ехал в автомобиле. — Где ты? Пауза. — О, извините, док. Плохо слышно. Все время треск… Дэвид Уэлш почувствовал, как его сердце забилось сильнее. — Что там за история с Крампом? — С Крампом? (Новый смешок.) Ну, это мои дела. — Речь никогда не заходила о… — Стоп, — оборвал его Сет. — Кроме шуток — никто не должен знать о том, где я и чем занят. Я не должен нигде засветиться. Договорились? — Это угроза? — Нет, конечно. Просто рекомендация. Кстати, тут кое-кто хочет с тобой поговорить. Снова пауза — собеседник передавал кому-то трубку. Внезапно доктор Уэлш ощутил леденящий холод дурного предчувствия. — Папа? — почти прошептал голос Карен.Глава 53
Камерон вынул две бутылки пива из холодильника. Томас какое-то время задумчиво барабанил пальцами по панели музыкального автомата, пока наконец не остановился на сборнике композиций Брюса Спрингстина. Потом оба сели. Камерон положил свою полицейскую бляху перед собой на стол. Его белокурые волосы слиплись. От былого имиджа серфингиста-плейбоя уже давно ничего не осталось. Сейчас его лицо было в пыли и грязи, как стены этого бара-бардака. — Итак? — спросил он. Томас зажег сигарету — первую за долгое время. Глубоко затянулся и выпустил дым в потолок. — Убийцу зовут Сет, — сказал он. Молчание. — Сет Роберт Гордон, если полностью. Когда мы были мальчишками, у него было прозвище Большой Боб. — Большой Боб? — Он был здоровяком для своего возраста. И толстым к тому же. Камерон прищурился. — Итак, вы знаете убийцу. — Вы тоже. — То есть как? — Это Фрэнки, водитель автобуса. По крайней мере, так он нам представился, если помните. Полагаю, где-то существует и настоящий Фрэнки. Водитель, чьи документы забрал убийца. И если хотите знать мое мнение, то настоящему водителю его документы больше не понадобятся. Коул долгое время смотрел на него. — Дайте мне сигарету, — сказал он наконец. — Вы курите? — Как раз собираюсь начать. Томас протянул ему пачку. Коул зажег сигарету и сделал несколько затяжек под звуки blood brothers. — Прежде чем вы продолжите, — сказал он, — ответьте сначала, почему вы все это мне рассказываете? Я не испытываю к вам особой симпатии. — «Враги моих врагов — мои друзья». Как-то так. — А, понятно. — Кроме того, во всем этом слишком много странностей. Я никому не доверяю. Коул кивнул. Томас открыл бутылку пива и на несколько секунд приложил ее ко лбу, собираясь с воспоминаниями. — Это было давно, в начале восьмидесятых. Мы были подростками, Сет и я, и познакомились в Санта-Монике. Он довел до бешенства главаря одной уличной банды, и нам вдвоем пришлось драться с теми отморозками. В результате мы оба оказались в больнице. У меня был тройной перелом, у Сета — вывих плеча. К тому же ему пришлось наложить в общей сложности двадцать три шва. — Неплохо. — Но тем тоже досталось будь здоров. С тех пор мы с Сетом не расставались. — Вы были друзьями? — Он был из высшего общества. Хотя это не спасало его от домашних побоев. Мать всячески его третировала, в том числе и сексуально. Но никто из близкого окружения не задавал лишних вопросов. Точнее, не хотел ни о чем знать. Когда она забеременела во второй раз, Сета отправили в закрытый лицей для трудных подростков, Сен-Фуа Он приезжал домой только на уик-энд. — И что с ним случилось? — Его отец, Джон Гордон, надеялся, что после рождения второго ребенка состояние жены улучшится. Но произошло как раз наоборот. После родов Лилиан Гордон окончательно впала в безумие. Ее навязчивой идеей стало самоистязание. Она ежедневно придумывала для себя новые мучения, чтобы доказать свою веру. И Сета тоже заставляла в этом участвовать. Пытки, инцест, насилие… И в конце концов он сломался. Однажды утром 1983 года он взял пистолет из материнской коллекции (она была антикваром по профессии) и выстрелил в нее. Спасти ее не удалось. Томас отпил несколько глотков «Короны», глядя на огонек своей сигареты. I’ll keep movin’ through the dark with you in my hearth, — мурлыкал Спрингстин. — Сета нашли спрятавшимся в шкафу. Оружие валялось на полу рядом с ним, на руках были следы пороха. Он так никогда ничего и не сказал по поводу своего поступка. В сущности, он с тех пор вообще почти не разговаривал. Коул в свою очередь открыл бутылку пива. — Он тоже был сумасшедшим? — У него была латентная шизофрения. По словам экспертов, это событие стало для него coup de grace[246]. Сет был вынужден придумать себе другую личность, чтобы пережить шок, — точнее, эта другая личность уже существовала, проявляясь лишь время от времени, когда другая засыпала. — То есть? — Обычный случай при шизофрении. Если слабая сторона вашей натуры подвергается нападению, пробуждается более сильная, чтобы взять ситуацию под контроль. Как только в ней больше нет необходимости, она возвращается в потайные глубины души и засыпает до тех пор, пока снова не понадобится. У некоторых эти персоналии довольно многочисленны. Молодые, старые. Даже противоположного пола. — Что было с Сетом дальше? — Его отвезли в лечебницу. Больше я его не видел — до того момента, как он появился в автобусе. Надо сказать, его внешность сильно изменилась. — Но вся эта история случилась больше двадцати лет назад. Какое отношение она имеет к тому, что произошло с нами? — Его психотерапевтом был доктор Уэлш. Отец Карен. И он же — психолог-консультант шоу «Око Каина». Томас пересказал свой разговор с Карен, упомянув и о той роли, которую сыграл доктор Уэлш в выборе кандидатов. Оба допили пиво. Коул встал, чтобы поставить пустые бутылки в раковину. — Кое-что меня смущает, — сказал он, возвращаясь. — Сет — ваш друг детства, которого вы надолго потеряли из виду. А после вы встречаетесь с дочерью его психотерапевта. Тут есть связь? — Сет сам познакомил меня с Дэвидом, еще когда мы были мальчишками. Я встретил его на пляже Санта-Моники. Он жил в Венеции — так назывался район недалеко оттуда. Иногда он забирал Сета к себе на выходные. Это был отличный специалист, простой и обходительный. Он стал моим наставником. Мой интерес к медицине зародился именно в тот период. Коул некоторое время обдумывал эти сведения, расхаживая по комнате. — Итак, подведем итоги, — наконец сказал он. — Психиатр с мировой известностью приглашен в качестве консультанта в «Око Каина». Поскольку он испытывает к вам симпатию, он добивается того, чтобы вас пригласили в качестве одного из участников, надеясь, что это вернет вам вкус к жизни. Точно так же он дает «зеленый свет» собственной дочери. Но один из его бывших пациентов следит за развитиемсобытий, готовясь вмешаться. Шизофреник. Убийца собственной матери. Одержимый религиозным помешательством. — Сет начинает осуществлять воистину дьявольский план, — продолжал Томас, также поднимаясь. — Он выдает себя за Фрэнки и увозит нас. Затем инсценирует автокатастрофу с трупами других людей, чтобы никто нас не искал. Таким образом, мы оказываемся полностью в его власти. Камерон остановился. — И с какой целью? — Он хочет отомстить психиатру за то, что тот когда-то отправил его в лечебницу. С этой целью нападает на его дочь. — А как насчет вас? — Я был его другом. Должно быть, он считает, что я каким-то образом предал его. Коул отмел эту гипотезу взмахом руки. — Нет, не сходится. Чтобы расправиться с кем-то одним, достаточно просто пристрелить его. Зачем такой изощренный план? И чего ради нападать на других участников? — Может быть, у нас у всех есть что-то общее? — Что, например? — Не знаю. Что-то из прошлого?.. Коул почесал затылок. — Да нет. У всех разный возраст, происхождение, среда, и истории тоже. Единственное, что у нас есть общего, — это само шоу. Если искать след, то только здесь. — Он буквально пробуравил Томаса взглядом. — Вы так и не сказали, по какой причине вас исключили из Медицинской ассоциации. Тут есть какая-то связь с происходящим? — События, которые послужили тому причиной, произошли в Африке. Десять лет спустя после того, о чем я вам рассказал. Сет здесь совершенно ни при чем. — А психиатр? — Он использовал свое влияние, чтобы защитить меня — до определенного момента. Потом он меня оставил. Но он тоже никак в это не замешан. — Почему я должен вам верить? — Никаких причин. Но я действительно пытаюсь во всем разобраться. Если бы я подозревал, что это хоть как-то связано с моим прошлым, я бы вам сказал. Дверь бара неожиданно распахнулась с такой силой, что чуть не слетела с петель. — Самолет! — воскликнул Ленни прямо с порога. Волосы денди были всклокочены, взгляд блуждал. Он был совершенно не похож на себя. — Что? — Самолет! Там! Томас и Камерон одновременно бросились к двери, чуть не сбив Ленни с ног. Питер стоял посреди улицы и показывал в небо. Небольшой самолетик выписывал сложные петли над цепочкой холмов. Элизабет кричала и размахивала руками, подпрыгивая на месте, чтобы привлечь к себе внимание. — Б-бес-сполезно, — пробормотал Сесил. — Он н-нас не в-вид-дит. — Нас, — может быть, — сказал Камерон. — Но вот это? Он указал пальцем на сгоревшее строение, над которым еще поднимались тонкие струйки черного дыма. — Ясно, — сказал Томас. — Быстро несите сюда все бутылки со спиртным из бара и со склада! Вообще все, что горит, не важно что! Вскоре приказ был выполнен. — Что теперь? — спросила Элизабет. — Разведем костер, — хором ответили Камерон и Томас. Они сложили бутылки и горючие материалы над остатками сгоревшей крыши. Тлеющие угли снова разгорелись, и в небо вскоре поднялся столб черного дыма. Затем все подняли головы, пытаясь разглядеть самолет. — М-мать т-твою, — пробормотал Сесил. — К-кажется, улетел… Минуту спустя самолетик опять появился над поселком, и все разразились криками восторга. Они вопили и прыгали как одержимые, и вот самолетик вновь пролетел над холмами, слегка заваливаясь то на правое, то на левое крыло. И наконец исчез за горизонтом. — Может быть, он полетел за помощью? — с надеждой спросила Элизабет. Ленни улыбнулся. — По крайней мере, после того представления, которое мы здесь устроили, пилот уж точно расскажет о нашем присутствии здесь. И власти кого-нибудь сюда пришлют. — Значит, за нами вернутся? — спросил Питер. Все обернулись к нему, удивленные самим звуком его голоса. Томас легким движением руки взъерошил ребенку волосы. — Обязательно! — сказал он, улыбаясь. Остаток дня прошел в суете, одновременно лихорадочной и бестолковой, полной смеха, дурацких шуток, высокопарных заявлений. Некоторые, как Ленни, уложили свои вещи, но большинство довольствовались тем, что открыли новые бутылки и пустили их по кругу. От всего этого Томас почти забыл, где находится. — Не хватает только барбекю и гамбургеров, — удовлетворенно сказал Камерон между двумя глотками пива. — Да, но все же расслабляться не стоит, — вполголоса сказал Томас. — Недавняя реакция Сесила показалась мне малость странной. Камерон снова отхлебнул пива. — И что вы думаете? — Ну, это вы коп. Вы уже сказали, что он лжет. Я, со своей стороны, хочу кое-что проверить. Так что до тех пор, пока не придет помощь, будем осторожны.Глава 54
Сет был в ярости. Все произошло не так, как он задумал. Сначала Линкольн появился на крыше в самый неподходящий момент. Это заставило Сета воспользоваться не тем выходом, который он приготовил для себя заранее. В результате он нос к носу столкнулся с тремя другими участниками и вынужден был уехать гораздо раньше, чем планировал, на своем внедорожнике. И в довершение всего — этот чертов самолет, который выписывал кренделя над запретной зоной! Сейчас Сет был уже далеко от поселка. Чтобы вернуться, нужно было найти другое средство. Поездка на джипе через пустыню исключалась — его бы немедленно обнаружили. Он заставил себя успокоиться, потом какое-то время задумчиво постукивал пальцами по рулю. Он чувствовал себя усталым и взвинченным одновременно. Сегодня, во вторник, он с пяти утра был на ногах, а сейчас время шло к полудню. Ладно, не все сразу. Начнем с самолета. У него было время разглядеть самолет — небольшой, с нарисованными на боках зелеными языками пламени… Пилот отлично выполнил «мертвую петлю» — настоящий ас. Сет включил свой электронный навигатор и выбрал функцию поиска. Должно быть, этот придурок обитает где-то неподалеку. Какие здесь ближайшие аэродромы? Он ввел свои координаты, выбрал радиус в 50 километров и щелкнул по клавише Enter. Через несколько секунд появился ответ на запрос. Аэродромов в пределах досягаемости оказалось два: первый в городишке Сэнди (в каком-то захолустье), зато второй — в Джине — рядом с федеральным шоссе номер 115. Сет немного поразмышлял. Он вспомнил, что во время своих поездок из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас и обратно несколько раз видел в небе небольшие самолеты, совершавшие замысловатые трюки — «мертвые петли», «свечи». Выглядело это впечатляюще. Вначале он думал, что речь идет о самолетах с военных баз, расположенных в пустыне Мохаве, но потом заметил недалеко от обочины шоссе небольшую взлетно-посадочную полосу. Здесь же был мотель и несколько неизбежных казино — приземистые строения, похожие на кашалотов, вынесенных прибоем на берег. Сет уточнил координаты: «115, Джин, Невада». Именно так он и думал. Он вызвал по телефону оператора и назвал нужный номер. — Аэродром Джина, — произнес через несколько секунд женский голос с заметным южным акцентом. — Здравствуйте, меня зовут Пол Финнеган. Я еду по делам в Лас-Вегас, и ваш аэродром как раз у меня на пути. Нельзя ли ненадолго арендовать у вас самолет? Мне что-то захотелось острых ощущений. — Сначала вы должны пройти собеседование в аэроклубе. — Видите ли, у меня не так много времени, и… — Сначала — собеседование в аэроклубе. — Мне говорили об одном из ваших пилотов. Судя по всему, настоящий ас! — Дьюи? — На боках его самолета — зеленые языки пламени. — Точно, это Дьюи. — Хорошо, скажите Дьюи, что я заплачу пять тысяч долларов, если он согласится подхватить меня в ближайшее время. — Голос Сета стал медоточивым. — Деньги он получит сразу же. — Вы можете сказать ему это сами, — ответила женщина, уже смягчившись. — Он как раз возвращается. Сет записал все нужные данные и с энтузиазмом воскликнул: — Я скоро буду у вас! Но обязательно попросите Дьюи, чтобы он отложил все остальные дела и не брал на сегодня никаких других клиентов! Мне нужно быть абсолютно уверенным, что полет состоится сегодня. — Не волнуйтесь, дорогуша. Ради пяти тысяч долларов Дьюи способен отложить даже похороны собственной матери. — О, как прекрасен мир, где все друг друга понимают! — умиротворенно вздохнул Сет. — Мы с вашим Дьюи просто обязаны были в один прекрасный день найти друг друга!Глава 55
Воздух был насыщен лихорадочным, каким-то наэлектризованным весельем — странное ощущение, но Томас вряд ли смог бы сформулировать его иначе. Все словно исчерпали свои запасы стресса, и осталась лишь легкая истерика и нервный смех. После эпизода с самолетом смех и шутки, по большей части неуклюжие, не прекращались. Теперь-то они отсюда выберутся, это очевидно! Помощь скоро прибудет. Они уже обсуждали, что будут делать после возвращения. Говорили о том, что надо бы всем снова встретиться через недельку, устроить праздник — а почему бы не съездить всем вместе отдохнуть? Теперь вместо маньяка за нами будут охотиться журналисты! Ну и приключеньице, ничего не скажешь! Проблема заключалась в том, что Томас в это не верил. Да, можете назвать это идиотизмом. Или депрессивным синдромом. Но факт оставался фактом. Ему не удавалось убедить себя в скором возвращении. И, по зрелом размышлении, ему нравился его стресс. Этот постоянный приток адреналина пробудил в нем давно забытые ощущения, так же как и встреча с Элизабет. В то же время он ужасался, думая об участи, постигшей Карен и Перл. И новое появление в его жизни Сета Гордона стало для него величайшим потрясением. По правде говоря, сейчас он с трудом отдавал себе отчет в том, что происходит вокруг. — Итак, мы больше ничем не рискуем? — спросил Ленни. Они прогуливались в окрестностях поселка. Дым от сгоревшего здания все еще поднимался к небу у них за спиной. — Думаю, нет, — ответил Томас. — Должно быть, пилот уже предупредил кого нужно. Даже если в местной полиции сидят одни тугодумы, они все равно догадаются, что нужно сделать. Затем они сели в тени большого куста. — Когда я был в Нигере, — снова заговорил Томас, — то путешествовал на борту небольшого самолетика, примерно такого, как этот. Сквозь дыры в обшивке было видно землю внизу, а пилот был совершенно безбашенным. Мы скакали, как блохи, из одной деревни в другую, доставляя вакцину. Иногда случайно оказывались даже в Нигерии. Вполне можно было ошибиться — границы там довольно размытые, к тому же процветает коррупция. Можно свободно перемещаться повсюду днем и ночью. Территории особо не охраняются. Есть светящиеся приграничные столбики, но военные отряды во время стычек палят прямо поверх них с обеих сторон. — Забавно, — сказал Ленни. — Что до меня, я почти начинаю сожалеть об этом месте. О наших прогулках и беседах. Потом он указал на большой кактус и заявил: — Теперь моя очередь рассказать вам историю. Видите это растение? — Похожее на человека с распростертыми руками? — Мормоны называют его «Господне древо». Знаете почему? — Нет. — В середине девятнадцатого века мормоны оставили Небраску и направились к западу, чтобы основать там свое собственное государство, которое было бы вне юрисдикции Соединенных Штатов. Их предводителем был некий Янг — святой пастырь вроде Моисея, одновременно одержимый наполеоновским стремлением к завоеванию новых земель. Они пришли к берегам Соленого озера, когда у них оставалось совсем мало воды и съестных припасов, и чуть было не опустили руки. Но тут они наткнулись на заросли этих растений. Издалека их действительно можно было принять за людей с распростертыми для объятий руками. Янг воспользовался этим, чтобы воодушевить своих спутников. «Смотрите! — воскликнул он. — Вот доброе предзнаменование, которое Господь посылает нам! Это означает, что мы пришли в Землю обетованную!» С тех пор и прижилось это название. После этого мормоны двинулись дальше и вскоре основали Солт-Лейк-Сити в штате Юта. — Вы же говорили, что вначале они хотели основать независимое государство. — Не получилось. Их территорию захватила Мексика, а затем снова передала Соединенным Штатам. После этого было еще множество конфликтов, но Янг настоял на том, чтобы мормонам позволили соблюдать их обычаи: он единственный из всех губернаторов штатов был официальным многоженцем. После его смерти осталось двадцать три жены и огромное состояние. — Двадцать три?! Да уж, святой пастырь! — Именно, — улыбаясь, сказал Ленни. Томас некоторое время изучал его профиль. Тонкий нос, безупречно уложенные волосы… — Вы ведь хорошо знаете пустыню, да? — Я же вам говорил, у меня были свои шахты по добыче буры. Но сейчас это меня больше не интересует. Когда имеешь определенные привычки и склонности, гораздо проще жить в Нью-Йорке или Сан-Франциско. Томас кивнул. — Спасибо, — просто сказал он. — За что? — За вашу дружбу и поддержку. За то, что спасли мне жизнь. — О, не стоит благодарности. Иначе с кем бы я вел столь интересные беседы? Томас поднялся. — Мне нужно вернуться в поселок. Вы не будете чувствовать себя неуютно, если я оставлю вас здесь? Ленни поправил солнечные очки. — Нет, ведь больше некого бояться. А я слегка позагораю. Загар снова входит в моду. Томас направился по проселочной дороге прямиком к сгоревшему зданию. Он обошел развалины и оказался у задней стены. Частично она уцелела. Его разорванная рубашка все еще свисала из оконного проема. Он должен был удостовериться. Чтобы знать наверняка. Ему пришлось повторить былой маневр с подъемом, хотя на этот раз не было нужды так торопиться. Заглянув внутрь, он увидел лишь беспорядочное нагромождение стальных, бетонных и деревянных обломков. Дрожь пробежала по его телу, когда он подумал, что труп Каминского где-то рядом. Но потом он все же двинулся вперед, чтобы увидеть то, ради чего пришел. В прошлый раз он не успел как следует рассмотреть фотографии, но теперь спешить было некуда. Он прошел мимо групповых снимков рабочих и, остановившись возле той фотографии, которая его интересовала, пристально взглянул в лицо изображенного на ней человека. Тот был моложе, чем сейчас, но этот взгляд и манеру улыбаться невозможно было спутать ни с чьей другой. Главой Bullfrog Mining Company был Леонард Штерн.Глава 56
Дьюи вошел и закрыл за собой дверь. Он был немало удивлен, увидев человека, сидящего в его собственном кресле за его столом. Свет едва проникал сквозь пыльные жалюзи, но этого было достаточно, чтобы разглядеть внушительную фигуру человека и ширину его плеч. — Что вы здесь делаете? — спросил Дьюи. Человек убрал ноги со стола. В руках его был нож для вскрытия конвертов в форме ружья, которым он слегка поигрывал. — Судя по этому, вы чертовски хороший профессионал. Кончиком ножа он небрежно указал на многочисленные награды за участие в авиационных соревнованиях, развешанные по стенам. Дьюи нервно улыбнулся. — Вообще-то, — сказал он, — мои клиенты обычно ждут снаружи. Тот, другой, улыбнулся в ответ. — Я не совсем обычный клиент. — Лорен говорила мне о каком-то бизнесмене. Это ваш здоровенный джип там, внизу? — Да. Дьюи попытался мысленно сопоставить автомобиль и владельца. — Это не слишком-то похоже на машину бизнесмена. — Я люблю свободное пространство. К тому же можно взять с собой кучу полезных вещей. — Он рассмеялся. — Если бы мне вдруг вздумалось погрузить в багажник пару трупов, там бы еще вполне хватило места, чтобы поиграть в теннис! Эта шутка показалась Дьюи не слишком смешной. — Вы не бизнесмен. — А вы не из тех, кто считается с запретами. Человек встал из-за стола. В полный рост он выглядел еще более внушительно. Обритая голова напоминала снаряд. Он все еще не выпустил из рук ножа. — Простите? — Вы прекрасно знаете, что я хочу сказать, Дьюи. Сегодня утром вы летали над запретной зоной. В районе старой шахты. Там летать запрещено. Дьюи начал понимать. Он закусил губы. — Но это… я не собирался… — Не собирались, не собирались, но уже поздно оправдываться. Так что мы теперь с вами будем делать, Дьюи?Сет вернулся к машине и, открыв дверцу, убедился, что под покрывалом ничто не шевелится. В этот момент зазвонил его мобильник. — Уже три часа дня, где вас носит? — резко спросил голос в трубке. — Я импровизирую, — ответил Сет, слегка отстранив трубку от уха. — Что? — У меня не самая легкая работа, — ровным тоном произнес Сет. — Хотите, поменяемся? — У нас серьезные проблемы! — Самолет. Я знаю. — Не только. Две ищейки из ФБР. Они задают вопросы о вас. Говорят, что… — Я не хочу об этом знать, — сухо перебил Сет. — Уладьте это дело сами. — Само собой, — после некоторого молчания ответил голос в трубке. — Что касается ваших ближайших планов — как вы намерены возвращаться? — История с самолетом оказалась кстати. Мне пришла в голову идея. Я ее обсудил с пилотом, неким Дьюи. — Это мне дорого обойдется? — Абсолютно ни во что, — ответил Сет, заводя машину. — Этот Дьюи — сама любезность.
Глава 57
Томас положил фотографию на середину скатерти. Целый день он раздумывал, как лучше поступить, искал объяснения и не находил. Наконец избрал тактику, отличную от первоначальной. Он знал, что порой необходимо быть жестким с пациентами. Абстрагироваться от своих чувств к ним. Посмотреть им в глаза и объявить жестокую истину. Не подслащивать пилюлю. Как бы ни было тяжело им услышать, а ему самому — произнести эту новость. — Вот что я нашел, — сказал он почти небрежно. Все, за исключением Сесила, все еще несшего дозорную службу у входа в поселок, собрались на ужин в «холодильнике». Съестные припасы были разложены на скатерти, расстеленной прямо на полу, словно речь шла о пикнике. Элизабет смастерила бумажные гирлянды, раскрашенные с помощью Питера в разные цвета, и развесила их по стенам — что ж, неплохой способ занять ребенка. Здесь уже не было так холодно, как раньше, — благодаря климатизатору установилась приятная прохлада Бутылки и банки с консервами только и ждали, пока их откроют. Однако никто из присутствующих не жаждал этим заняться. Помощь, на которую они так надеялись, слишком уж запаздывала. Все втайне ощущали нарастающую тревогу и все боялись проявить ее открыто. В целом атмосфера напоминала ту, которая бывает на неудавшемся празднике. Элизабет первой взглянула на фото, непонимающе моргнула, потом вгляделась боле пристально. Села. Затем настала очередь Камерона. Он несколько раз переводил взгляд с Томаса на фотографию и обратно, потом машинально потянулся к поясу — должно быть, в поисках несуществующего оружия (этот жест выглядел даже немного смешным), наконец провел рукой по волосам, снова взглянул на Томаса и тоже сел. Питер взял свою ручку-указку, молча придвинул к себе фотографию и пририсовал изображенному на ней человеку серьгу в правом ухе. Ленни посмотрел на результат и кивнул. — Да, это моя фотография. И что? Трое взрослых переглянулись с таким видом, словно внешняя оболочка Ленни оказалась лишь искусно сделанным костюмом и сейчас перед ними возник сбросивший ее жуткий инопланетный монстр. — Все равно вы узнали бы об этом рано или поздно, — вздохнул он. — Что?! Так эта шахта принадлежит вам! — воскликнул Камерон, наконец обретя дар речи. — Точнее, принадлежала раньше, — поправил Ленни. — Как и множество других. Моя компания владела десятками шахт вроде этой. Я даже не знал их все. Эту, во всяком случае. Когда я их продал, многие просто закрылись. Я уже лет пять как не интересуюсь этой отраслью. Но в принципе я никогда не делал из всего этого тайны. Томас ощутил разочарование и гнев одновременно. — Мне кажется, — сказал он, — это заслуживает хотя бы краткого объяснения, нет? Ленни обвел глазами всех поочередно. — Конечно. Сколько вы стоите? Остальные недоуменно переглянулись. — Что вы хотите сказать? — Я спрашиваю — без всякого намерения вас оскорбить, — каковы размеры личного состояния каждого из вас? Ответом было всеобщее молчание. — Что касается меня, — после паузы продолжал Ленни, — у меня два с половиной миллиарда долларов. Даже побольше, чем у Стива Джоба[247], если верить последним данным журнала «Форбс». Молчание стало еще более глубоким. — Так что Bullfrog Mining Company для меня — капля в море. Большая часть моих денег вложена в другие отрасли. Вообразите себя на моем месте. Это похищение, эти убийства — какова их цель, по-вашему? — Вы считаете, что все это затеяно только ради вас? — спросил Томас. — Признайтесь, вы бы на моем месте тоже подумали о чем-то подобном. — Вы должны были нам все рассказать. Ленни слабо улыбнулся. — А что, если кто-то из вас оказался бы сообщником убийцы? Заподозрить можно кого угодно из нас, вы сами это говорили. — Я этого не говорил! — Но вы об этом очень явственно думали. Томас отвел глаза. Он действительно подозревал Сесила. Виктора. Ленни. И большинство остальных. — Нет, не сходится, — резко заявил Камерон. — При всем моем уважении к вам, старина, есть множество менее хлопотных способов избавиться даже от большой шишки вроде вас. Любой наемный убийца за соответствующее вознаграждение отправил бы вас на тот свет в течение недели. Я уж не говорю о профессионалах экстра-класса. Перестаньте считать себя пупом земли! Вы, как минимум, — не единственная цель нынешнего убийцы. — А если речь идет о разорении телеканала? Об этом вы подумали? — Мне кажется, это уже сделано, — заговорила молчавшая до сих пор Элизабет. — Кто бы ни был этот человек, террорист или психопат, он нанес телеканалу смертельный удар уже в тот момент, когда угнал наш автобус. Я плохо в этом разбираюсь, но мне кажется, что убытки «Ока Каина» чудовищны. — Может быть, — вздохнул Ленни. — Но ситуация еще сложнее, чем вы думаете. — Еще сложнее? — Для меня — да. Дело в том, что Хейзел Кейн — моя жена. И продюсер телешоу — как раз я.Глава 58
Среда«Внешность обманчива». Существует ли более избитое мнение? Нет, подумала Элизабет. Однако это фраза вполне заслуживала того, чтобы написать ее на огромном транспаранте и повесить у въезда в поселок, на постоянное обозрение всем членам их небольшого сообщества. Она вновь разожгла костер с помощью тлеющей головни, допила одну чашку кофе и налила себе вторую. Она пила маленькими глотками, зажав термос между колен, невидяще глядя в темноту пустыни. 2:15. Она совсем недавно заступила на дежурство, которое должно было закончиться только через четыре часа. Потом придет очередь Коула. Так решено было поступить, во-первых, чтобы сразу поднять тревогу в случае появления убийцы, а во-вторых, чтобы подать сигнал спасателям, если те все-таки прибудут. С этой целью вокруг костра была размещена череда прожекторов, подключенных к электрогенераторам. При любом подозрительном шуме Элизабет достаточно было надавить ногой на рычаг включения — и тут же одновременно вспыхнули бы все прожектора мощностью в тысячу ватт и завыла сирена сигнализации, которую наладил Сесил. Положительный момент заключался в том, что в случае чего-то неожиданного она увидит это первой — сейчас ее место было в первом ряду партера. Отрицательный момент состоял в том же самом. Где-то вдалеке завыл один из обитателей пустыни, потом вой сменился отрывистым коротким тявканьем. Элизабет вздрогнула. Ночь обещала быть долгой. — Как вы, держитесь? — спросил голос из темноты. Щелк. Пустыня внезапно осветилась. Элизабет даже не заметила, как включила цепь прожекторов, — нога совершенно непроизвольно нажала на рычаг. Она увидела человека, закрывшего ладонями глаза — очевидно, ослепленного этой внезапной вспышкой, — и поспешно выключила механизм, пока не завыла сирена. Человек опустил руки. — Старый. Отвергнутый всеми. А теперь еще полуслепой, — пожаловался он. — Не смешите меня, — ответила Элизабет. Ленни протянул ей одеяло. — Я принес вам вот это. — Очень мило с вашей стороны. — Мне оно не нужно, я все равно не могу заснуть. Он сел рядом с ней у костра. Элизабет ничего не сказала, но почувствовала, что он за ней наблюдает. — Что вы хотите? — наконец спросила она. — Ничего. Посидеть за компанию. — Это Линкольн вас… отверг? Ленни ничего не ответил, но его плечи поникли. — Только не говорите, что вы и в самом деле к нему неравнодушны! — смеясь, сказала она. Элизабет произнесла эти слова наобум, но по реакции Ленни поняла, что попала в точку. — Смешно, правда? — прошептал он. — Не знаю. Вы обманывали нас. Томас, как и остальные, должно быть, считает себя преданным. — Однажды, еще давно, — с отстраненным видом произнес Ленни, — Хейзел обнаружила в моей постели юного кинорежиссера. Элизабет постаралась ничем не выразить своего удивления. — Его звали Жан-Жак, он был французом. Очень образованный и воспитанный, двадцатилетний, красивый как бог. Кстати, с тех пор он добился заметного профессионального успеха. — Ваша жена потребовала развода? — Нет. Насколько я помню, она сказала только: «Ну, надо же», — и вышла. — Ленни покачал головой. — Она настоящая трудоголичка. Работа отнимает у нее все время. Я думаю, эта ситуация в какой-то степени ее даже устраивала Мы и без того почти не виделись. Я жил в Нью-Йорке, она — в Лос-Анджелесе. Однако мы по-прежнему оставались в очень хороших отношениях. — И это все? — А что вы себе нафантазировали? — Не знаю. Вы богатый и влиятельный человек. Ваша история напоминает романы Барбары Картленд. Это и есть ваша тайна? — Нет. Ангедония. — Что? — Психопатологическая неспособность испытывать удовольствие — во всяком случае, по словам моего врача. Тотальная скука, если проще. Вуди Аллен страдает тем же самым. — Понятно. Участие в «Оке Каина» должно было стать для вас своеобразным развлечением. — Скорее, терапией. — Манипулировать людьми — это для вас тоже развлечение? — Я никем не манипулирую, уверяю вас. — Но вы читали наши досье! — обвиняющим тоном сказала она. — Нет. — То есть вы ничего о нас не знали? — Нет. — Только не говорите, что вы не влияли на отбор кандидатов! — Хотите верьте, хотите нет, но мне с трудом удалось настоять даже на своем собственном участии. Хейзел отказывалась… — Вы что, издеваетесь надо мной? Ленни выдержал ее взгляд. — Еще раз повторяю — нет, — медленно сказал он. — Я не знаю ни вашей тайны, ни тайн всех остальных. Я акционер «Ока Каина», но никогда ни на кого не давил и не испытывал никакого давления. Я не знаю ни откуда взялся убийца, ни почему он выбрал именно это место, несмотря на то что здесь расположена моя бывшая компания. — Он кашлянул. — Конечно же я размышлял об этом. Единственное возможное объяснение — что он получил доступ к информации Хейзел. Может быть, ему удалось взломать ее компьютер? Там хранились сведения о всех объектах собственности, которыми я располагал, в том числе и бывших. Моя жена держала их в базе данных как справочный материал. Это объяснило бы, почему убийца так хорошо осведомлен. Мне кажется, это может быть один из ее ближайших сотрудников. — И вы думаете, я проглочу эту историю? — Нет, конечно. Но я говорю правду. — Почему вы нас не предупредили? — Потому что это ничего бы не изменило. Разве что я предстал бы в глазах остальных «подлым манипулятором», согласно вашему деликатному определению. Элизабет автоматически водила по земле потухшей головней. Она не знала, что и думать. Ей вспомнился фильм «Обычные подозрения», где один из героев говорит: «Наиболее хитроумный трюк дьявола состоит в том, что ему удалось убедить людей, что его не существует». Ленни в эти мгновения казался ей дьяволом. Убедительным. Почтенным. Соблазнительным — в своем элегантном костюме из белого льна. Он посмотрел на нее так, словно прочел ее мысли. — Внешность обманчива, да? Элизабет моргнула. — Простите? — Я хочу напомнить вам и еще одну избитую сентенцию: что бы другие о вас ни думали, лучше на это забить с самого начала. Такой перепад стиля ее слегка удивил. Еще никогда на ее памяти Ленни так не выражался. — На самом деле мне плевать, даже если я умру здесь, — продолжал он. — Страх, как и удовольствие, мне абсолютно чужд. На эмоциональном уровне я все равно что человек, находящийся под воздействием анестезии. Это реалити-шоу должно было стать для меня чем-то вроде шоковой терапии, но ничего подобного не случилось. Так что я испытываю всего лишь сожаление по поводу Хейзел. Она этого не заслужила. Так же как и Томас. Или вы. — Я? — Вы хорошая женщина. У него еще будет время это оценить. — Я вас не понимаю. — Может быть, я всего лишь старый эксцентрик, но могу вас уверить, что все счастливые моменты в жизни можно пересчитать по пальцам. И с деньгами или властью они не связаны. Так что на вашем месте я бы все же попытался. — Попытались — что? — Вернуть Томаса к жизни. Элизабет ощутила невольное волнение. — Вы — мать, — продолжал он, — и вы наверняка думаете о том, что бросили своих детей. Но это не так. Вы их не предавали. Приехав сюда, вы сделали свой выбор. То, что события стали разворачиваться непредвиденным образом, ничего не меняет. Вы еще раньше решили порвать со своим прошлым. — Он меня уничтожил! Она почти выкрикнула эти слова — с яростью и вызовом. Ее глаза сверкнули. Однако Ленни никак не отреагировал. — Моему мужу было недостаточно просто избивать меня, — продолжала она уже спокойнее. — Он связывал меня и запирал в кладовке, словно какую-то ветошь. А в комнате играл с приятелями в карты. И шутил — громко, так, чтобы я слышала, — что в случае проигрыша разрешит им попользоваться мной в свое удовольствие. А они даже не знали, что я здесь. Они отпускали шуточки на мой счет, иногда просто чудовищные. Это были обычные отцы семейств, с некоторыми я встречалась в школе. Она поднялась и прошлась туда-сюда по песку. — На самом деле, конечно, они ни разу меня не тронули. Это просто было частью игры. Одним из правил. Но самым худшим было не это, а то, что я с этим мирилась. Чтобы не оказаться на улице и не отдавать детей в приют, я терпела бог весть что. Вы говорили что-то о соблюдении внешних приличий? Даже этого не было — я просто выживала. — И что побудило вас от этого отказаться? — Ваша жена, — без колебаний ответила Элизабет. Ленни, казалось, не был удивлен ее ответом. — Она склонилась надо мной, как крестная фея над колыбелькой, — продолжала Элизабет. — Она шепнула мне на ухо, что все еще молено исправить. И не знаю почему, я ей поверила. — И правильно сделали. Элизабет остановилась. — Мужчины отвратительны, — сказала она. — В них есть какой-то изъян. Я действительно так думаю. Может быть, это не их вина, а генетики или Бога. Но я знаю, что они способны делать такие вещи, которых женщина не сделает никогда. — Черты ее лица исказились. — С чего вдруг Том Линкольн окажется другим? — Ни с чего. Он такой же. Ленни поднялся, приблизился к ней и осторожно убрал прядь ее каштановых волос с лица за ухо. — Но он борется с этим. Он укрощает своих демонов. А теперь он увидел свет в конце туннеля. — Какой? — Вас. Между вами обоими есть что-то общее. В глубине души у каждого из вас — пустота, и это вас сблизило. Но не только она. Есть и слабая искра. И если вы не побоитесь заглянуть внутрь себя, вы ее увидите. Он отошел. — Такие встречи происходят нечасто, — добавил он, обернувшись через плечо. — Некоторые проводят всю жизнь в ожидании. — Его силуэт растворился в темноте. — А некоторые ждут напрасно. Элизабет долго раздумывала над его словами. Лишь когда появился Камерон, чтобы ее сменить, она с удивлением заметила, что уже светает. Полицейский ничего не сказал, лишь вопросительно взглянул на нее. — Без особых происшествий, — сказала Элизабет. — В самом деле? — Да. — Кстати, у вас даже не слишком усталый вид. Куда девалась эта морщина, которая все время была у вас на лбу? — Я решила от нее избавиться. Коул хмыкнул, а потом добавил: — Мы с Линкольном соорудили нечто вроде душа, у задней стены бара. Так что, если хотите… Элизабет кивнула и отошла, не произнеся ни слова. Только дойдя до середины улицы, она поняла, что поет — все громче и громче. Она распевала все то время, что шла к бару, потом пересекала главный зал, потом кухню — и наконец вышла на задний двор. Томас ее не видел и не слышал — зажмурив глаза, он стоял под струями воды, покрытый хлопьями мыльной пены. Вода лилась из висевшей у него над головой канистры, в дне которой было проделано несколько дырок. Он тоже пел. Элизабет сняла блузку и джинсы. На мгновение она вспомнила о лежавшей в кармане фотографии детей — на которой они плескались в бассейне и смеялись, — но не обернулась. Если она вернется к прошлому, то растеряет всю свою нынешнюю отвагу. Она вошла под душ. — Что за… — начал Томас. — Молчите, — шепотом сказала она и прижалась губами к его губам.
Глава 59
Порой жизнь дарит вам маленькое чудо. Некое совершенное мгновение. События развиваются в правильном направлении, напряжение слабеет, тучи рассеиваются как по волшебству, и вспыхивает солнце — когда вы меньше всего этого ожидали. В такие моменты все желаемое приходит к вам само, без всяких ваших усилий — и вы почти готовы уверовать в Бога. Вот о чем думал Сет, вертя в руках диск с видеозаписью убийств Перл Чан и Карен Уэлш. Он положил диск в чемоданчик с кевларовым противоударным покрытием, но потом снова вынул его, написал на квадратике бумаги с липкой полосой несколько слов и наклеил на коробку. Потом защелкнул крышку чемоданчика. Вот теперь все было как надо. Он посмотрел вокруг. Солнечный жар смягчался прохладным бризом. Бортовые часы показывали 11 утра. Проделать такую огромную работу всего за несколько часов — это казалось ему почти невероятным. Тем более что обе жертвы не проявили никакого желания к сотрудничеству, особенно когда увидели каленое железо. Для того чтобы заснять все на видео, ему пришлось проявить немалое терпение и пожертвовать большей частью времени, отведенного на сон. Но все получилось, как было задумано. А сон… на том свете все отоспятся. Он надел очки с поляризационными стеклами, укрепил гибкие резиновые дужки за ушами и в последний раз проверил лямки парашюта. Потом крепко сжал ручку чемоданчика одной рукой, а другой распахнул дверцу. В лицо ударил резкий порыв ветра. Сердце заколотилось быстрее. Конечно, надо быть немного сумасшедшим, чтобы решиться на такое. Он максимально увеличил громкость плеера — с давних времен музыка всегда сопровождала важные моменты его жизни, хорошие или плохие, — и Робби Вильямс с воодушевлением пропел «Jump on board, take a ride, yeah!» Три. Два. Один. Его желудок словно подскочил к самому горлу. Робби проорал: «Feel the highhhl» — и маленький самолетик, с этого момента уже без пилота, продолжил свой одинокий курс в небе.Глава 60
Сесил появился так внезапно, что Томас едва успел набросить одежду на ягодицы Элизабет. Заправщик вытаращил глаза и несколько раз перевел их с одного силуэта на другой. — Что, поглазеть пришел? — насмешливо спросил Томас. — Самолет! — выпалил Сесил, даже не заикаясь. — Что? — С-сам-молет! — повторил молодой человек, отчаянно жестикулируя. «Как гном Татту в «Фантастическом острове», — машинально подумал Томас и в этот момент сам услышал шум мотора. Повернувшись к Элизабет, он увидел, что она уже успела натянуть одежду. В следующий момент она, смеясь, бросила ему его собственные джинсы. — Поторопись! — сказала она. — Нельзя пропустить такое! Не прошло и минуты, как они выбежали на улицу. Остальные уже были там. Самолет легко было узнать по зеленым языкам пламени, нарисованным на борту. — Ну же, черт тебя дери!.. — прошептал Коул. — Я бы все же сказал, что это скорее благая весть, — уточнил Ленни. Элизабет запрокинула голову. — А это нормально, что он всего один? Ни спасательных служб, ни вертолетов «Скорой помощи»… Самолет летел как-то необычно, слишком сильно заваливаясь то на правое, то на левое крыло, словно птица, не справляющаяся с сильным встречным ветром. — Не знаю, — пробормотал Томас. Новая встряска — и самолет заметно снизился. — А он не слишком низко летит? — спросил Ленни. Сесил кивнул и растерянно заморгал. — Д-да… Если о-он с-снизитс-я еще б-больше, т-то… — Бежим! — внезапно заревел Томас. Он схватил за руку Питера и, буквально оторвав ребенка от земли, вскинул его на плечо, как мешок с песком. — Бежим, я сказал! — закричал он снова, обернувшись к своим застывшим на месте спутникам. Внезапно осознав, что происходит, они бросились врассыпную, словно осколки взорвавшегося снаряда. Томас бросился на землю, закрывая Питера своим телом. Мельком он успел заметить, что остальные забиваются кто куда, в первые попавшиеся укрытия. Сесил, испуская почти комические вопли, зигзагами бежал по улице, пока наконец не нырнул в груду картона на обочине. В следующее мгновение самолет на бреющем полете пронесся над ней, едва не задев. Затем он коснулся колесами земли, снова подскочил, пронесся над искореженным каркасом автобуса и поехал дальше, по пути задев крылом угол часовни. Наконец, подпрыгнув в последний раз, врезался в скопление домов-трейлеров. В небо поднялся сноп пламени. Томас, замерев, наблюдал, как клубы черной копоти медленно расползаются в воздухе. Самолет, так же как и все их надежды, в прямом смысле обратился в дым. Ленни пристально смотрел на обгоревший каркас самолета. Сквозь проем двери был виден небольшой прямоугольный корпус какого-то механизма, укрепленный с помощью широких лент скотча на приборной доске, — очевидно, нечто вроде дистанционного навигатора… Но это было не самое ужасное зрелище — рядом с ним был обгорелый труп, привязанный к спинке пилотского кресла. — Не так уж много от него осталось, — сказал Томас. — Не хотите его обыскать? — спросил Камерон. — Я? Это вы у нас коп! — А вы врач. Трупы — это вроде по вашей части, нет? — Надеюсь, это шутка. Коул вздохнул и, осторожно ступая среди обломков, приблизился к самолету, сунул руку в дверной проем и вынул небольшой чемоданчик. Потом, зажимая рот и нос ладонью, вернулся. — Фу! — не удержался Ленни. Камерон раскрыл чемоданчик. — Дьюи Дэрхем, согласно пилотской лицензии. Аэродром Джин, Невада. — Он вынул фотографию, на которой была изображена женщина с двумя детьми. — Его жена и дети, очевидно. Как все это могло произойти? — А вы сами что думаете? — спросил Томас. — Убийца? — Да. — Угнать самолет и убить пилота — как-то слишком топорно. Совсем не в его стиле. — Конечно! — фыркнул Ленни. — Дьюи Дэрхем в приступе душевного расстройства сам привязал себя к сиденью и решил покончить жизнь самоубийством! Коул задумчиво кивнул, словно оценивая эту версию на полном серьезе. — Да, в самом деле. — Что — в самом деле? — Он выпрыгнул. Там есть автопилот, как во всех самолетах такого типа… То есть кто-то сознательно организовал приземление и крушение самолета именно здесь. Кто-то, кто находится совсем близко. Все молча вернулись к «холодильнику». Элизабет вышла им навстречу. — Питер нашел парашют! — Что? — Кто-то выпрыгнул из самолета еще до того, как тот приземлился. — Сесил ведь был на наблюдательном посту! — воскликнул Камерон. — И этот засранец ничего нам не сказал! — Нет. Но Питер это видел. Мы побывали на том месте. Томас невольно вздрогнул. — Вы должны были нас дождаться! — Мы нашли там парашютное снаряжение, — продолжала Элизабет, не обращая внимания на его слова, — и чемоданчик. Сесил был настолько нетерпелив, что открыл его. Это… это для тебя, Том. Тебе лучше самому посмотреть…Глава 61
Сесил стоял перед раскрытым чемоданом, уперев руки в бедра, явно растерянный. Содержимое чемодана было выложено на барную стойку. Тут же стоял включенный ноутбук Каминского. — Сесил? — окликнул Томас. Заправщик вздрогнул и резко обернулся к нему. — П-простите. К-кажется, это д-для в-вас… Томас приблизился. Чемодан выглядел очень прочным, способным вынести любые удары. Но, как выяснилось, в нем была всего одна вещь: компакт-диск в футляре, на который был наклеен квадратик бумаги с надписью: «Поздравляю с годовщиной, Томас!» — У вас день рождения? — спросил Камерон. — Нет. Томас почувствовал, как вдоль позвоночника заструился пот. Он открыл футляр и вставил диск в ноутбук. — Тогда что значит эта надпись? — Кажется, годовщина нашей с Карен свадьбы… Хотя точную дату я не помню, она как раз приходится на эти числа… Он запустил диск. Звук был плохого качества, особенно если учесть искаженное воспроизведение через крошечные боковые динамики. Но когда раздался первый крик, все поняли, что их недавние надежды оказались иллюзорными. Что все их планы рухнули. Что тонкая граница, отделяющая «мгновение до» от «мгновения после», пройдена. И что они снова вернулись в ад. Изображение без дополнительных команд развернулось во весь экран. Вначале были видны лишь клубы черного дыма, но потом они рассеялись, и появилось лицо молодой женщины. Глаза ее были закрыты. Карен Уэлш. На щеке виднелся след ужасного ожога. Глаза были обведены темными кругами и, казалось, запали глубоко в орбиты. Волосы слиплись от пота. Затем камера отъехала. — Привет, Линкольн, — сказал тип в маске-шлеме, с «молнией» на месте рта. Томас вздрогнул всем телом. В руках у Сета был какой-то непонятный железный инструмент. — Видишь эту штуку? Ею клеймят скот. Сейчас я тебе покажу, как она работает. Он приложил железный предмет к затылку Карен. Ноги и руки женщины задергались, словно в приступе эпилепсии. Сет несколько мгновений неподвижно держал инструмент на том же месте, потом убрал. Карен вновь стала неподвижной. Он приблизил лицо к камере. — Карен ведь и была для тебя просто скотом, правда? Томас сжал кулаки. Не оборачиваясь, он услышал, как Ленни уводит Питера на улицу. Потом до него донеслись сдавленные рыдания Элизабет. — Я т-тоже в-выйду, — пробормотал Сесил. — М-мне п-плохо… На экране Сет вновь приблизил раскаленное железо к шее молодой женщины, потом отдернул. Снова приблизил — на этот раз оно оказалось всего в нескольких миллиметрах от ее кожи. И снова убрал. — О Боже, — прошептал Томас, — прошу тебя… — Какое невыносимое зрелище, правда? — спросил Сет, слегка покачиваясь с мысков на пятки. — Не знаю, как ты, но я считаю, что сейчас лучше сделать рекламную паузу. «СЮРПРИЗ!» — появилась надпись во весь экран, сделанная на большом листе бумаги. Новые кадры. Внутренность ангара. Перл Чан, полуобнаженная, со связанными руками, была подвешена к потолку на стальной цепи. Все ее тело, когда-то столь восхитительное, было покрыто сотнями маленьких язвочек. «ПРОБЛЕМЫ С КОЖЕЙ?» (Новая надпись во весь экран.) Затем крупным планом появилось лицо Перл, все в волдырях. «АЛЛЕРГИЯ НА УКУСЫ НАСЕКОМЫХ?» Новая перемена кадра: тучи жирных мух, а может, слепней, облепивших мертвую тушу какого-то животного. — Не позволяйте каким-то мерзким насекомым издеваться над вами! Ваша чудесная кожа заслуживает самой лучшей защиты! Ведь вы этого достойны! — провозгласил голос за кадром. На экране вновь появился Сет. В руках у него была газовая горелка. — Долой эти ужасные отметины! — радостно воскликнул он, поднося горелку к лицу Перл. Затемнение. Потом снова появилась туша мертвого животного, облепленная мухами. Изображение становилось все крупнее и отчетливее, и наконец стало понятно, что это не животное. Это было тело Перл Чан. «ОДНАКО ОПАСАЙТЕСЬ ПОБОЧНЫХ ЭФФЕКТОВ! ИНАЧЕ ПОЙДЕТЕ НА КОРМ МУХАМ!» Томас окаменел от ужаса. Затемнение. Потом на экране снова появилась внутренность ангара. Теперь Карен лежала на спине, живот ее был обнажен. — А теперь, после небольшой рекламы, мы снова в студии, — жизнерадостно объявил Сет. — Итак, мы говорили о клеймении скота… Он приблизил раскаленное железо к животу Карен. — А кстати, Линкольн, — неожиданно сказал он, повернувшись к камере, — ты знал, что ей пришлось сделать аборт? Не знал? Ну да, готов спорить, что она тебе не сказала. Это и была ее тайна. Ребенок был от тебя. Но поскольку в те времена она была еще несовершеннолетней, то предпочла от него избавиться. Правда, операция прошла не лучшим образом, и в результате она осталась бесплодной. Она очень долго злилась на тебя за это. Но в конце концов она тебя простила. По крайней мере, мне так кажется. Она так кричала, когда я ее расспрашивал, что я почти ничего не разобрал. — Он прижал раскаленное железо к животу Карен, отчего кожа почернела и задымилась. — Дети — это ведь обуза, правда? Экран погас. Томасу казалось, что он проваливается в бездну. Он падал, неотвратимо падал, и ничто не могло удержать его от падения. И вдруг экран вспыхнул снова. — Упс! Я ведь совсем забыл о нашей маленькой игре, — воскликнул Сет. — Послушай вот эту цитату: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое»[248]. Ну а поскольку я не хочу, чтобы ты бился над отгадкой слишком долго, вот тебе подсказка: в ответе три цифры. Хочешь знать больше? Спроси у Сесила. — Он рассмеялся. — Я уверен, его мнение покажется тебе очень интересным.Глава 62
Инспектор Камерон Коул был близок к раскрытию дела. Он чувствовал это интуитивно. Как ни тяжело для самолюбия было это признать, недавняя догадка Тома Линкольна оказалась верной: убийца играл с ними в свою особую игру по сценарию, продуманному заранее и выстроенному по определенной логике. Убийства осуществлялись слишком сложными способами, для того чтобы можно было счесть их спонтанными. Полу Джонс он измазал какой-то специальной дрянью и после этого выпустил из нее всю кровь. Нину Родригес утопил. Виктора Каминского зачем-то втащил на крышу, перед тем как сжечь. Карен и Перл пытал огнем и каленым железом. При этом явно следовал какому-то единому сюжету. Чудовищному — это было очевидно, даже несмотря на запутанность. Можно было с уверенностью сказать: психопат в восторге от того, что они подчиняются его воле. Он оставлял им знаки, говорил о религии, загадывал хитроумные загадки — и параллельно с этим уничтожал их, одного за другим. Но Коул не хотел играть в его игру. Для того чтобы стать победителем в игре, затеянной психопатом, вовсе не обязательно принимать навязанные им правила. Существуют и другие способы. Он подхватил свое оружие и вышел из бара. Сесил исчез еще до того, как видеозапись закончилась. Томас Линкольн побежал за ним, как только услышал последние слова убийцы. Остальных Камерон запер в ангаре-«холодильнике» на двойной оборот ключа «Для вашей же безопасности», — объяснил он. Но на самом деле Коул уже никому не доверял. Поэтому он решил максимально сократить число помощников и действовать, полагаясь только на себя и собственный инстинкт. Он ощупал рукоять большого кухонного ножа, заткнутого за пояс, крепче сжал в руке дубинку с гвоздями, оставшуюся от Виктора Каминского, и двинулся по улице. Его полицейская бляха лежала в заднем кармане брюк. Он предпочел бы более надежную поддержку — кольт сорок пятого калибра, который он так привык ощущать под мышкой. Крепко стиснуть рукоять, прижать дуло к затылку этого ублюдка и разом решить все проблемы. Вот чего ему хотелось бы больше всего. Жизнь всегда предлагает простые решения. Достаточно лишь набраться мужества и осуществить их. И точка. Он втянул ноздрями раскаленный полуденный воздух. Ветер гнал по небу свинцовые тучи. Надвигалась гроза. Крыши из листового железа подрагивали и скрипели — этот скрип чем-то напоминал старушечье бормотание. Коул прошел мимо нескольких зданий с выбитыми стеклами и углубился в скопление домов-трейлеров. Дом, в котором прежде обитало «секс-трио», находился поблизости. Очевидно, Сесил сюда и направился, сбежав из бара. Вначале он хотел сделать крюк, чтобы зачем-то вернуться в свою комнату, но Томас его заметил, и тот пустился бежать. С тех пор — никаких новостей. Коул углубился в боковую улочку, прошел вдоль ограды и вышел на открытую площадку. Справа вилась скалистая тропинка, поднимавшаяся из низины; слева тянулась череда обшарпанных трейлеров с антеннами на крышах и дешевыми синтетичёскими занавесками в окнах. Под навесом тихо покачивался самодельный механизм непонятного назначения, сконструированный из ножевых лезвий, давно заржавевших. Коул направился в эту сторону. И почти сразу же наткнулся на следы шин. — Так-так… Он присел на корточки, чтобы осмотреть их. Совсем недавние. Ширина говорит о том, что автомобиль большой, скорее всего внедорожник. Кстати, мерзавец позаботился о том, чтобы стереть рисунок шин: он был практически неразличим. Но самым интересным было не это: судя по направлению, автомобиль заехал сюда с главной улицы поселка. Коул взъерошил волосы и поскреб отросшую на подбородке щетину. Итак, убийца проезжал здесь на машине, это было очевидно. Но тропинка, идущая снизу, была слишком обрывистой, чтобы автомобиль мог по ней проехать. Кроме того, никто из них не обнаружил в поселке вообще ни одного автомобиля. Коул медленно направился к нагромождению камней возле тропинки, сжимая в руке свою дубинку с гвоздями. Не прошло и нескольких секунд, как он обнаружил человеческие следы. Они не были стерты, и их направление прослеживалось отчетливо: ровная четкая цепочка, тянувшаяся от дома Сесила. Коул быстро осмотрел их. Людей было двое. Оба выпрыгнули из окна трейлера и один за другим пробежали некоторое расстояние, прежде чем между ними завязалась борьба. Взгляд Коула снова переместился к груде камней. Он поднял дубинку над головой и окликнул: — Вылезай оттуда, Сесил! Камни задрожали и посыпались, камуфляжное брезентовое полотнище распахнулось — это выглядело почти как спецэффект, — и из-под него появился заправщик. За его спиной Коул заметил углубление вроде небольшой пещеры. — Э-ээ… инс-спектор К-коул… — Прятался? — В-вовсе нет… Я т-только чт-то н-нашел это м-место… Это что-то в-вроде г-гаража… Уб-бийца н-наверняка п-прятал з-здесь с-свою м-машину… — Посмотрим. Камерон приблизился. Сесил выглядел перепуганным и был бледен до синевы. Такая реакция вызвала у полицейского удовлетворение. Стараясь не обнаруживать своих чувств, он указал на следы ног. — У меня некоторая проблема с этими следами, мальчик мой. Хочешь знать какая? — Д-да… — Она заключается в том, что здесь следы двух пар обуви. Одна пара — должно быть, ботинки сорок четвертого или сорок пятого размера, надо сказать, чертовски похожие на твои. А другие следы поменьше — кажется, кроссовки тридцать восьмого размера, на подошве рисунок в виде звезды. Похожие на кроссовки Карен Уэлш. — Лицевые мускулы полицейского напряглись. — Точнее, это и есть кроссовки Карен Уэлш. Сесил кашлянул, и на его нижней губе появилась капелька крови. Он вытер ее рукавом. — Я… в-вот как? — Очень интересные отпечатки, между прочим. Половина следов ровная, половина — повернута вбок. Ты знаешь, что это означает? — Н-нет… — Что Карен бежала, оглядываясь назад. Как если бы ты ее преследовал, например. Это немножко отличается от твоей вчерашней версии, а? Глаза Сесила вращались во все стороны, словно у испуганной птицы. Он сделал шаг в сторону. — Ин-нспектор, я б-болен… Камерон вонзил дубинку с гвоздями ему в ногу. Сесил завопил. — Сраный ублюдок! — прошипел Коул. — Даже и не думай сбежать! Сесил завопил еще громче. Струйка крови вытекла из его левой ноздри. Коул спросил себя, хватит ли физического воздействия или стоит добавить еще, просто ради удовольствия? — Не перестарайтесь, — сказал подошедший Томас. — Это не убийца, всего лишь сообщник. Кроме того, он скоро умрет. Коул обернулся. — Откуда вы взялись? — Я был в его комнате. В этот момент Коул заметил в руке Томаса чемоданчик. — Почему вы сказали, что он скоро умрет? — Сет его отравил. Томас бросил чемоданчик к ногам Сесила. — Ответ на загадку убийцы — 666. Число Зверя. Классический отрывок из Апокалипсиса. Это был код замка на чемоданчике. Который я нашел у тебя под кроватью, Сесил. Руки заправщика вяло повисли вдоль тела. На лице появилось обреченное выражение. — Это ведь его ты хотел забрать? — спросил Томас. — Вы с Виктором и Перл пошли за твоими, а не за ее вещами. Потому что Перл ничего не нужно было забирать из комнаты. Это тебе было нужно. Томас открыл чемоданчик. — Посмотрим, что внутри. Флакон рогипнола, бутылка рома, обезболивающие таблетки и пятьдесят тысяч долларов наличными. Весьма оригинально для простого бензозаправщика. Коул снова вонзил дубинку с гвоздями в ногу Сесила. — Ты ничего не хочешь нам сказать? — Он д-должен был от-тпустить м-меня… — Слова перемежались стонами. — Он п-пооб-бещал сто т-тысяч долларов. 3-здесь п-полов-вина… Д-другая в ч-чемод-дане… к-который он сб-бросит с п-парашюта. Я д-думал, это д-для м-меня… и от-ткрыл. П-поэтому я н-ничего н-не с-сказал… к-когда ув-видел, к-как он в-выпрыгнул из с-самолета П-после я д-должен б-был б-бежать… Коул покачал головой. — П-пожалуйста, — пробормотал Сесил, — от-тпустите м-меня… м-мне п-плохо… Коул убрал дубинку, и молодой человек рухнул на землю. — Тебе не просто плохо, — сказал Томас. — Повторяю: Сет тебя отравил. Но скажи мне одну вещь: когда ты зашел в наш автобус на бензозаправке, это ведь уже было частью сценария, так? Твое участие планировалось заранее? — Я н-ничего н-не мог с-сделать… Уб-бийца приб-был туда еще д-до вас… Ем-му н-нужен б-был с-сообщник… Сесил вцепился обеими руками в раненую ногу и раскачивался взад-вперед. Его колотила дрожь. Он выглядел абсолютно жалким. — Сет уничтожал нас одного за другим, — продолжал Томас. — А ты ему помогал. Ты увел Нину из бара на глазах у всех — тебе понадобилось всего лишь подлить ей рома из твоей бутылки, смешанного со снотворным… Она заснула, поэтому мы ничего не слышали. То же самое с Виктором и Перл, я так полагаю. Но Карен оказалась умнее. Она побежала, и тебе пришлось преследовать ее вплоть до этого места. Если бы это обнаружилось, ты попытался бы обменять ее жизнь на жизнь Перл, так ведь? — То есть? — спросил Камерон. Томас обернулся к нему. — Он ведь и правда был влюблен в Перл. Когда он пошел вместе с ней в шахту, он сделал это ради нее, а не ради меня. Но, к несчастью, Сету было на это наплевать. Лицо Сесила стало смертельно бледным, словно вся кровь разом ушла из тела. — Кажется, твой приятель накормил тебя антикоагулянтами, — сказал Томас. — Ч-что… ч-что это? — Под видом обезболивающих он подсунул тебе таблетки, препятствующие свертыванию крови. У тебя начинаются внутренние кровотечения — в мозгу, в полостях. Потом кровь польется из глаз и ушей. Даже из дырки в заднице. Неприятные ощущения, можешь мне поверить. Коул хотел было вмешаться, но потом решил, что методика Линкольна его вполне устраивает. Томас склонился над заправщиком. — Тебя еще можно спасти. Сет тебя предал, но еще не поздно. Говори. Что он придумал дальше? Каков его план? — Я… н-не м-могу… — Давай рожай! — не выдержал Коул. — Б-бог… Б-бог п-пок-карает г-грешников… — Что? — К-казни… они все оп-писыв-ваются в Б-библии… Это к-каз… В это мгновение к их ногам упала граната. Последовала ослепительная вспышка. Коул зажмурился. Потом он увидел силуэт человека с ружьем, выбежавшего из каменных развалин. Он ударил Сесила и отшвырнул Томаса в сторону ударом приклада. После этого Коул уже ничего не видел. Он лишь почувствовал прикосновение холодного твердого предмета к затылку. — Без глупостей, инспектор Коул, — сказал Сет. Томас попытался подняться. Сет наставил на него ружье, выстрелил и тут же вновь перевел дуло к затылку Камерона. Эхо от выстрела донеслось со стороны пустыни. — Я же сказал: без глупостей. Томас больше не шевелился.Глава 63
Хейзел Кейн уже готова была сломаться. Ее волосы были в беспорядке, выражение лица могло вызвать ужас, так же как и вид ее квартиры. Горы бумаг и коробок с видеозаписями громоздились повсюду, на барной стойке стояло множество пустых бутылок. Уже давно здесь никто не убирался — с того момента, как начались непредвиденные события с «Оком Каина», Хейзел не позволяла никому к себе заходить. Ее квартира и прежде была убежищем, но теперь превратилась в бункер. Она открыла бутылку минеральной воды, осушила ее в несколько глотков, потом достала из холодильника следующую. Послышался сигнал интерфона. Хейзел взглянула на коллекционную японскую саблю, подвешенную к потолку. Она уже чувствовала себя на грани краха, ее швыряло, словно щепку в бушевавшем океане массмедиа, — но после того, что сообщил ей доктор Уэлш о Сете Гордоне, она поняла, что ситуация окончательно вышла из-под контроля. Новый настойчивый сигнал. Хейзел нажала кнопку. — Что еще? — Вас хотят видеть два человека, мэм. — Я же сказала никаких журналистов! — Это не журналисты. — А кто? — Агенты Спаркли и Босс. Из ФБР. Они хотят побеседовать с вами. Говорят, это очень срочно. Хейзел снова взглянула на саблю. — Пусть убираются, — сказала она и отключилась. Интерфон загудел снова. О Боже, только не сейчас. ТОЛЬКО НЕ СЕЙЧАС! Она снова нажала кнопку. — Я же сказала… — Это агент Спаркли, — произнес мужской голос. — Я советую вам открыть, мисс Кейн. У меня ордер на обыск. Хейзел закусила губу. Лезвие бритвы. Вот в чем была символика японской сабли. Некоторые видели в ней дамоклов меч. Другие — символ восточной самодисциплины. Но на самом деле это было постоянное напоминание Хейзел о том, что ее профессия — это постоянный танец на лезвии бритвы. — Я должна при этом присутствовать? Секундное колебание. — Нет. Просто позвольте нам сделать нашу работу. — Хорошо, поднимайтесь. Она отсоединилась, потом быстро переключилась на другой канал. — Мой вертолет готов? — Как всегда, мэм. — Тогда вылетаем. — Когда? — Сию минуту.Глава 64
Коул, стиснув зубы, ожидал пули в затылок. Но выстрела не последовало. — Ну и дурацкий вид у вас, — сказал Сет. — Ладно, придурок, заканчивай работу. — Я не убил вашего приятеля — если вы это имеете в виду. Патроны каучуковые. Коул почувствовал, как дуло ружья слегка постукивает по его затылку. — Хотя с такого расстояния и каучуковым патроном вполне можно убить. Впрочем, вы, как полицейский, наверняка это знаете. Коул даже не сморгнул. Если этот тип думает, что он испугался… — Ну так чего ты ждешь? — Ничего. Ружейный приклад обрушился на его правую лодыжку, и Коул с воплем рухнул на землю. Убийца склонился над тремя распростертыми телами. — Мне нужен только Сесил, — пояснил убийца. — Этот придурок привел вас к моему лабиринту. Эти камни и брезент — просто наружная маскировка, за ними углубление, достаточное, чтобы туда поместился автомобиль. А вот ниже — вход в настоящий подземный город. Там есть и улицы, и дома. Потом начинаются шахты, а недалеко от них — и обитель летучих мышей. Отсюда можно попасть прямо туда — если, конечно, у тебя есть план этих катакомб. Носком ботинка Сет подтолкнул к Сесилу чемоданчик. — Вытащи бутылку ролла. Деньги отнеси в пещеру. Сесил, мертвенно-бледный, повиновался. — А теперь вылей ром себе на голову. — Что?! — Живей! Сесил бросил на Коула отчаянный взгляд. Сет крепче сжал в руках ружье. — Шевелись, у нас не так много времени. — Он улыбнулся. — Особенно у тебя. Молодой человек начал лить на себя содержимое бутылки. Он так трясся, что у него слетела одна кроссовка. — Отлично. Теперь прощай, Сесил. — Подождите! Вы ведь этого не сделаете! — закричал Коул. — Вот как? И почему же? — Потому что это чудовищно! — Черт возьми, а вы, пожалуй, правы. Я ведь уже отравил этого типа. Но дело в том, что у меня проблемы с терпением. В его руке щелкнула зажигалка. Он небрежно швырнул ее в Сесила, и тот вспыхнул, как факел. Потом Сет с размаху ударил его ногой, отшвырнув в сумрак пещеры, под брезентовый полог. — Гребаный урод! — выкрикнул Коул. Дуло ружья уперлось ему в лоб, между бровей. — У меня нет необходимости убивать вас, — сказал Сет. — Но если вы так настаиваете, я могу сделать это небольшое усилие. Коул мельком взглянул на свою лодыжку. У него не было ни оружия, ни союзников, и он вряд ли смог бы удержаться на ногах. Он отвел взгляд. — Хороший песик, — сказал Сет с хищной ухмылкой. Он перевернул тело Томаса, обшарил его карманы, потом выпрямился. — О’кей, забирай его с собой и идите к остальным. — Вы… оставляете нас в живых? — прошептал Камерон. — Я сделал то, что хотел. Идите. И больше не возвращайтесь. Коул поднялся, прихрамывая, подошел к Томасу, подхватил его под мышки и протащил с десяток метров. Потом выпрямился, чтобы передохнуть, и обернулся. Но, как он и предвидел, Сет уже исчез.Часом позже Камерон лежал на колченогом столе, в одном из отсеков «холодильника», а Томас бинтовал ему лодыжку. — Ай! — Да что ж вы пищите, как девчонка? — Вы ее так стиснули, как будто это деревяшка! — Так и надо. Я вам накладываю шину. Полицейский смотрел на вращающийся под потолком вентилятор, но, казалось, думал о чем-то другом. На самом деле он был в бешенстве. Линкольн отделался всего лишь синяком на груди от удара ружейным прикладом — даже и сравнивать нечего с ним самим. — Готово! — объявил Томас. Коул осторожно опустил ноги на пол — сначала здоровую, потом перевязанную. Тут же его лицо исказилось, и он снова сел на стол. — Черт! — процедил он. — Если это только вывих, почему так болит? — Ваши мускулы переохлаждены. Образовался отек, от этого и боль. К тому же не исключен и перелом. — Как это «не исключен»? — Просто предположил. У меня ведь нет в глазах рентгеновских лучей. Ох уж эти докторишки. Всегда объявляют вам самое худшее с улыбочкой. — Вы остались в живых. Так на что вам жаловаться? На это возразить было нечего. — Наверняка у него на уме очередной трюк, просто мы об этом не догадываемся, — проворчал Камерон. — Мы по-прежнему в его власти. — Да, похоже. Иначе зачем ему понадобилось вас отпускать? — добавила Элизабет. Она сидела на мотокаре и механически царапала ногтями искусственную кожу сиденья. Камерон слегка нахмурился, взглянув на нее. Пока ему накладывали шину, она ждала в основной части ангара. Выглядела она все такой же хорошенькой. До этого она выслушала их рассказ о нападении, но вздрогнула только дважды — узнав о предательстве Сесила и о его ужасной смерти. Потом сама рассказала обо всем остальным. Несмотря на все испытания, она держалась молодцом. У этой девочки определенно были мозги. — Сет сказал: «Я сделал то, что хотел», — вспомнил Коул. — Что это значит? — Ничего хорошего, — пробурчал Томас. Потом вошли Ленни и Питер. На мгновение Томас повернулся к ним спиной. Камерон заметил какую-то странную вещь, торчавшую из его заднего кармана. Он хотел забрать ее, но Питер оказался проворнее. Пластиковый пакет с шуршанием появился из кармана. — Еще один пакет, — сказал ребенок. Томас резко обернулся. — Что? Камерон вновь увидел перед собой недавнюю сцену: Сет наклоняется над Томасом и роется у него в карманах. «Я сделал то, что хотел»… На самом деле он ничего не взял. Наоборот, положил. Камерон развернул пакет. — Подождите минуту, — попросил Томас. Слишком поздно. Коул уже выложил на стол содержимое: газетную вырезку и фотографию. Глаза всех присутствующих расширились. — Так-так, — негромко сказал полицейский. — Наконец-то мы увидели истинное лицо доктора Томаса Линкольна.
Глава 65
У Томаса было ощущение, что над ним закрылась крышка гроба Надежда — странное чувство. Мало-помалу она растет, вы ослабляете бдительность, к вам понемногу возвращается вкус к жизни… Но от этого последующее крушение — а оно неизбежно — лишь более ужасно. Томас смотрел на газетную вырезку и фотографию. Эту фотографию он очень хорошо знал. Она никогда не появлялась ни в одной газете, но сыграла весомую роль в его исключении из Медицинской ассоциации. Она была сделана частным детективом лондонского агентства, работавшим на крупную фармацевтическую компанию. В апреле — мае 1995 года он побывал в районе Н’Гуими, недалеко от озера Чад. Главным героем его расследования был доктор Томас Линкольн. — Что это? — спросил Ленни. — Кажется, понятно, — сказал Коул, тыча пальцем в фотографию. — Двое полицейских, вот и вот, пытаются поднять Линкольна, вот он, отчего-то лежит на горе трупов. Зеленые мухи, красные лужи, черные трупы, желтые полицейские бляхи. Томас помнил тот ужасный запах под раскаленным полуденным солнцем. Насекомые с головы до ног облепили крошечные тельца — детские трупики, которые он готовился сжечь. И он… он… не смог этого вынести. Двое нигерийских полицейских подняли его, как мешок, без всяких церемоний — да иначе и быть не могло, поскольку он был абсолютно пьян. Камерон Коул был прав — фотография показывала его истинный облик: растянутый в идиотской улыбке рот, бутылка в руках, болтающийся на шее стетоскоп, грязный халат… Он знал и жителей поселка Они считали его хорошим малым. Может, слеша чокнутым (кто бы еще проводил дни и ночи, оказывая помощь людям, которые ни о чем таком не просили), но достойным доверия. Вот почему он и оказался неспособен вынести ситуацию. Когда выяснилось, что ответственность за этот кошмар лежит на нем, в нем что-то сломалось. Тогда он напился. А потом взобрался на вершину горы тел, сложенных для погребального костра. Здесь были целые семьи. Он ничего не соображал, не мог двигаться, только лежал и идиотски улыбался. И ждал, когда пламя доберется до него. — Иисусе Мария, — прошептал Ленни. Томас хотел что-то сказать, но понял, что это бесполезно. Прошлое рано или поздно настигает нас. Не в этот день, так в другой. Камерон взял газетную вырезку — это оказалась статья из «Лос-Анджелес таймс» за 1995 год — и начал читать вслух:Коул отложил заметку. — Это вы доставляли вакцину вместе с пилотом? Томас попытался перехватить взгляд Элизабет, но она упорно не поднимала глаз, глядя себе под ноги. — Да, — со вздохом ответил он. — Вы это сделали ради денег? — Нет. — Тогда почему? — Я просто ничего не знал. Ему хотелось, чтобы Элизабет хоть как-то отреагировала. Чтобы возмутилась, чтобы назвала его лжецом или как угодно. — Это пилот постоянно занимался такими перевозками. В тех странах нестабильный политический режим, а в таких условиях коррупция всегда процветает. Меня убедили в том, что без моего участия вакцина будет очень долго проходить всякие инстанции, прежде чем ее доставят куда нужно. Для того чтобы преодолеть все барьеры, нужны были постоянные взятки. А при доставке самолетом всей этой волокиты можно было избежать — так, по крайней мере, сказал мне пилот. За смешные деньги коробки с упаковками вакцины погрузили на борт, и мы доставили их на место — в поселок, жителям которого нужно было сделать прививки. Те, кто занимался незаконным трафиком, искали простака, которым было бы легко манипулировать, — и нашли меня. К тому же я был вымотан до предела и плохо соображал. И конечно, они знали, что, если сунуть мне бутылку в руки, я не буду ничего проверять и ни во что вмешиваться. — Тысячи жертв, — повторил Камерон. — Отчего же вас не упрятали в тюрьму? — Потому что дело замяли, — сказала Элизабет. Томас даже не пытался этого отрицать. — Фармацевтические компании не хотели скандала, который мог бы подмочить им репутацию, — продолжала она. — Они не стали ничего разглашать. Ни имен, ни обвинений, ничего. Карен еще раньше об этом догадалась. Элизабет по-прежнему избегала смотреть ему в лицо. Томас почувствовал, как сердце пропускает удары, а в груди распространяются волны невыносимой боли. Ленни попытался прийти ему на помощь. — Вы всего лишь сыграли роль соломенного болвана. Вас использовали. — Нет. Проверять вакцину — это была моя обязанность. Я этого не сделал, и люди погибли. Фармацевтические компании замяли дело, но слухи о моем участии просочились в медицинскую сферу, я потерял поддержку Уэлша, и мои коллеги… попросили меня больше не заниматься медициной. Томас кашлянул, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Это было справедливо. Я никогда не пытался протестовать. Воцарилось долгое молчание. — Стало быть, убийца узнал вашу тайну, — наконец произнес Камерон. — Интересно. Вы понимаете, что это означает? — Что у Сета есть сообщник из числа организаторов «Ока Каина», благодаря которому он смог получить всю нужную информацию из наших досье. — Нет. Это означает, что вы — следующий в списке. Этот пластиковый пакет — ваш смертный приговор, «черная метка». И знаете что? Мне нисколько вас не жаль. Более того, я даже рад. В последнее время меня ничто так сильно не радовало. У Томаса даже не было сил ответить. Ленни осторожно увлек всех за собой из комнаты. Камерон, уходивший последним, уже с порога обернулся и сказал: — Вы не заслуживаете такой девушки, как Элизабет. — Может быть. Но не вам об этом судить. — Убийце даже и стараться-то не надо вас прикончить. — Вот как? Почему же? — Потому что вы уже давно мертвы.КОНТРАФАКТЫ АТАКУЮТ СЕКТОР МЕДИКАМЕНТОВ,
что приводит к многочисленным жертвам в Африке
Мы сталкиваемся с контрафактами всех видов: сумки, парфюмерия, предметы роскоши или повседневного обихода, вплоть до одноразовых бритвенных лезвий. Но это явление начинает распространяться все шире и проникает в одну из наиболее уязвимых сфер, где последствия могут быть самыми катастрофическими: в фармацевтическую промышленность. Главными объектами и жертвами такого проникновения все чаще становятся слаборазвитые страны. Однако и для индустриальных стран это больная тема. Настолько больная, что некоторые предпочитают ее игнорировать или даже делать вид, что ее не существует, — как это видно на нижеследующем примере. В первом квартале этого года в Нигере вспыхнула чудовищная эпидемия менингита — за период с февраля по май была зарегистрирована 41 тысяча заболеваний. Для борьбы с ней нигерийские власти развернули на местах широкую кампанию по вакцинации населения, с привлечением международных медицинских организаций. Тогда же Нигерия пришла на помощь своему соседу, направив ему десятки тысяч доз антименингитной вакцины, изготовленной двумя крупными фармацевтическими компаниями. Вакцинация началась. Однако бельгийское подразделение международной организации «Врачи без границ», принимавшее в ней участие, вскоре констатировало необычные аномалии: вакцина плохо растворялась, образуя тонкие черные волоконца. Образцы были отправлены в Европу на анализ. Результаты тестов стали шокирующими: вакцина оказалась фальшивой и не обладала никаким противоэпидемическим эффектом. Согласно отчету частного агентства, занявшегося расследованием, настоящая вакцина была изъята в Нигерии с конвейера и заменена контрафактной, стоимость которой фактически не превышала стоимости упаковки. Доставка поддельной вакцины из Нигерии в Нигер была осуществлена самолетом, избежавшим таможенного контроля благодаря тому, что пилот принимал участие в махинации — в его обязанности входило перебросить партию поддельной вакцины из одной страны в другую. Сопровождавший его врач, по происхождению американец, также в этом участвовал — как и в самой вакцинации. Степень его ответственности еще предстоит определить. Однако, несмотря на эти вопиющие факты, фармацевтические фирмы предпочли не предавать дело огласке и отказались от международного судебного разбирательства. Пол Белл, бывший президент Международной фармацевтической федерации, признается: «Для нас потери, связанные с контрафакцией, незначительны сами по себе, однако серьезный удар наносится марке продукции и имиджу фирмы. Сами понимаете, клиент действует по принципу: не уверен — не покупай…» Отказ подать жалобу в международные организации основан на двух главных страхах: потерять доверие профессиональных медиков и широкой публики и одновременно навлечь на себя гнев правительственных организаций, которые могут вообще запретить данной фирме продолжать свою деятельность. В случае выявления пиратской фармацевтической продукции экономические санкции следуют незамедлительно: любая продукция той или иной фирмы, в том числе и подлинная, со всеми надлежащими визами из лабораторий, изымается из продажи и отправляется на склады, порой на долгие месяцы. В случае, о котором идет речь, поддельная вакцина была применена к более чем шестидесяти тысячам людей. Согласно некоторым данным, это косвенным образом повлекло за собой смерть многих тысяч жителей Нигера, заболевших менингитом, поскольку они были абсолютно уверены, что защищены от болезни. Наиболее многочисленными жертвами стали дети. Если подавляющее большинство людей во всем мире согласны с тем, что необходимо срочно начинать борьбу с новой формой контрафакции, то масштабы этого бедствия и методы борьбы пока еще являются запретными темами. Что же касается семей погибших — смогут ли они официально получить для своих покойных родственников статус пострадавших от фармацевтических махинаций, а для себя — материальную компенсацию? Вопрос остается открытым.Роберт Хьюз, шеф-редактор
Глава 66
Сет был от всего этого в восторге. Живые эмоции, обнаженная человеческая душа — что может быть лучше? Он приблизился к монитору: Линкольн храпел на церковной скамье в окружении пустых бутылок из-под спиртного, словно бездомный в городском парке. Сет пощелкал пультом — и появился другой кадр: труп в красном комбинезоне. — Труп Сесила воняет хуже дохлой крысы, — заметил Голос. — Ничего. — Это может вызвать инфекцию. — Да ладно. — Что, трудно было сжечь его до конца? Сет пожал плечами. — Ты же знаешь, я только выполняю твои приказы. Я — рука, а мозг у нас — ты. — Само собой, — проворчал Голос. — Однако иногда мне кажется… — Что? — Что в последнее время ты стал проявлять больше уверенности. Даже независимости. Сет уловил в Голосе нотку непривычного беспокойства. Но сделал вид, что ничего не заметил. — Не думай, что сможешь подчинить меня, паршивец! Тон все повышался, в нем слышались знакомые пронзительно-резкие модуляции. — Это мне удалось все уладить! — почти кричал Голос. — Только благодаря мне ты вышел из госпиталя! И добился того, что тебе нужно, от Хейзел Кейн! Это моя заслуга! У Сета было свое мнение на этот счет, но он предпочел его не высказывать. — Да, конечно. Я тебе очень признателен. — Не смей командовать мной, — произнес Голос, уже успокаиваясь. — Я никогда и не собирался. Сет зевнул. На часах было около полуночи. Ему надо хоть немного поспать. За последние сутки он совсем вымотался. — Я, пожалуй, посплю, — сказал он вслух. Он лег на раскладушку и закрыл глаза. Слабый голубоватый свет мониторов пробивался сквозь веки. — Линкольн полностью раздавлен, да? — прошептал Голос. — Я думал, тебя уже нет, — пробормотал Сет в подушку. — Его пора ликвидировать? — Возможно. — Ты его защищаешь? — Нет. — А иногда мне так кажется. Сет улыбнулся про себя. — Вот как? С чего бы я это делал?Глава 67
Леонард Штерн выложил на стол еще одну карту. Сквозь жалюзи на окне бара пробивался рассвет. В этот ранний час все остальные еще спали. Он взял новую карту и посмотрел на фотографию Питера на ней. Эти карты им всем раздали, когда они садились в автобус. Ленни добавил карту Питера к другим, перемешал их и начал выстраивать из них разные фигуры — просто чтобы убить время. Вот тогда он и сделал свое потрясающее открытие. Взяв свою собственную карту, он задумчиво повертел ее в руках, перевернул и взглянул на рисунок с обратной стороны. Глаз, стилизованный под древнеегипетский иероглиф. «Око Каина». Сплоченность, еще недавно существовавшая внутри их небольшой группки, теперь полностью испарилась. Вместо того чтобы сильнее сблизить их, драматические обстоятельства их разделили. Все отгородились друг от друга стеной недоверия. Ленни казалось, что некоторые раны уже слишком глубоки, чтобы можно было рассчитывать на исцеление. Элизабет провела большую часть ночи за изготовлением импровизированных носилок, на которых можно было бы везти Камерона. Все это время она не произнесла ни слова, за исключением того, что предупредила; транспортировать Камерона и Питера одновременно будет затруднительно. Томас ушел куда-то с бутылкой в руке, Камерон впал в привычное для него в последнее время раздраженно-брюзгливое настроение, а Питер задремал. Тогда Ленни взял карты и сосредоточился на них, чтобы не чувствовать гнетущей атмосферы, мрачной, как свинцово-серое небо за окном. Он снова по очереди рассмотрел шесть карт с изображениями тех, кого уже не было в живых. Он разложил их в том порядке, в каком они погибли, — и вдруг в одно мгновение вся картина предстала перед ним с полной очевидностью. Египетский глаз. Религиозная тематика. Коул и Томас рассказали ему о последних признаниях Сесила. Тот говорил о том, что убийца действует по определенному плану, и упомянул кары для грешников, описанные в Библии. «Это не может быть так просто», — невольно подумал Ленни, но после некоторого раздумья убедился: так оно и есть. У него за спиной скрипнула дверь. — Входите, — сказал он. Сет обогнул стол и встал прямо перед ним. — Полагаю, настала моя очередь, — сказал Ленни, не поднимая глаз от карт. — Да, — подтвердил Сет. — Не беспокойтесь. Я не собираюсь сопротивляться. — Я рад, что вы принимаете это таким образом. — Ваш план великолепен. — Я и сам так считаю. — Однако есть еврейская поговорка даже для самых хитроумных планов. — Какая? — «Хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах». На лице Сета появилась нехорошая улыбочка. — Я не знаю, есть ли у Бога чувство юмора, господин Штерн. Но, думаю, скоро у вас будет возможность лично спросить Его об этом.Томас очнулся в часовне к вечеру, с ощущением, что его мозг плавает в густом тумане. Преимущество воздержания — то, что алкоголь гораздо сильнее действует, когда начинаешь пить после долгого перерыва. Он встал, сделал шаг, пошатнулся и ударился большим пальцем ноги о скамью. Боль приняла почти физическое ощущение оранжевой пелены, заволокшей глаза. Он упал. Попытался подняться. Снова упал. Потом его вырвало — прямо на собственные брюки. Долгое время он лежал неподвижно, потом кое-как вытер рот. — Это были твои друзья? — послышался голос Питера. Он поднял голову. Мальчишка стоял на коленях рядом с ним. — Эти африканские дети на фотографии — они были твои друзья? Ты придумывал для них игры, как для меня? Томас сел по-турецки, чтобы хоть как-то удерживать равновесие. Никогда еще мигрень не была такой сильной. — Ты плачешь? — спросил Питер. — Это потому, что у меня голова болит. — Тебе грустно? — Нет. — Не переживай. Томас чуть не фыркнул. — Ты что, шутишь? — Мои родители говорят: если сделал глупость — надо попросить прощения. Тогда станет легче. Томас помассировал виски. Запах блевотины вызывал у него отвращение. Как и он сам, и весь окружающий мир. Отвращение и в то же время чувство абсолютной нереальности. — Я так и сделал, мальчик мой. Я попросил прощения. Позже я вернулся в Африку и снова встретился с людьми в тех деревнях. Я ждал, что они меня линчуют, но они приняли меня с распростертыми объятиями. Они спрашивали, что у меня новенького и когда я снова буду их лечить, — словно ничего не произошло. Он поморгал, пытаясь соединить множество лиц Питера, плававших вокруг, в одно. — Каждый раз, когда я пытаюсь сделать что-то хорошее, выходит ровно наоборот. — Он икнул. — Как с Карен. Я начал пить и дебоширить, чтобы она от меня ушла, — я знал, что она создана не для меня. Но я даже не подозревал, что она беременна Благие намерения, плохие поступки — вот в двух словах история моей жизни… Питер наверняка принимал его за сумасшедшего. — «Том Линкольн всегда спасает других, — неожиданно произнес ребенок, словно цитируя чьи-то слова, — потому что неспособен спасти самого себя. Он ищет искупления». — Что? — Это Сет так считает. Но еще до того, как Питер произнес эти слова, в мозгу Томаса вспыхнул сигнал тревоги. Он поднялся. — Что такое? Подожди… ты видел Сета? Он с тобой говорил? — Он просил тебе передать — сегодня в одиннадцать вечера. В «холодильнике». — В одиннадцать вечера, — машинально повторил Томас. Питер опустил глаза. — И еще сказал, что лучше тебе не опаздывать. Потому что он захватил мистера Штерна. И ты знаешь, что случится, если ты не придешь: Сет его убьет. Он всегда убивает.
Глава 68
Элизабет ждала его, прислонившись спиной к барной стойке и скрестив руки на груди. Томас успел переодеться, но не сомневался, что все равно представляет из себя жалкое зрелище. С утра прошло не так уж много времени, чтобы следы похмелья полностью исчезли. Руки у него дрожали, он чувствовал себя разбитым, его глодал стыд. Весь набор чудесных симптомов, которые так приятно демонстрировать другим… — На столе были разложены карты, — заговорила Элизабет без всяких предисловий. — Их никто не трогал с самого утра. С того момента, как убийца похитил Ленни, а ты валялся пьяный в часовне. Томас не осмеливался встретиться с ней взглядом. Он был не уверен, что сможет вынести то, что прочтет в ее глазах. — Сет его убьет? — спросила она. Ее голос дрожал от гнева и скорби. — Не знаю. — Ты должен знать! Этот психопат — твой друг. Такие грязные типы всегда друг друга понимают. — Он уже давно не мой друг. И я не… по крайней мере, я прилагаю усилия к тому, чтобы не быть грязным типом. — Тогда борись! Не жди, пока нам подбросят диск с записью новых кошмаров! Или пакет, в котором будут вещи Питера или мои! — Сет назначил мне встречу сегодня вечером. — Я знаю. Он поднял голову. — Ты знаешь? — Он пришел в ангар с ружьем, заставил нас с Питером выйти и заперся вместе с Ленни. Если ты не придешь до одиннадцати вечера, он его убьет. — Это блеф. Ленни наверняка уже мертв. — Может быть. Но мотокар в ангаре, а без него мы не сможем уйти — учитывая, что Камерон вообще не может ходить. К тому же я не собираюсь бросать здесь Ленни, пока есть хоть какой-то шанс. Томас молча смотрел на разложенные карты. Итак, они заперты в ловушке, и Сет это знает. Нет никакого шанса выбраться отсюда и никакой надежды поставить свои условия. Этот сукин сын все предусмотрел. Он уничтожит их одного за другим — и даже без всяких объяснений. — Я знаю, как он действует, — сказала Элизабет. — И каков его план. — То есть?.. — Это, конечно, не так важно, но если вдруг тебе интересно… От этих слов Томас протрезвел в одно мгновение. — Ты шутишь? Элизабет указала на стол. — Это Ленни догадался. Он подписал карты. Сет этого не заметил. Томас склонился над столом и заметил на картах следы карандаша. На каждой из них было написано одно слово, потом буква и цифра. Это выглядело так:Нина Родригес — кровь, К1 Виктор Каминский — жаба, К2 Пола Джонс — москиты, К3 Перл Чан — мухи, К4 Карен Уэлш — скот, К5 Сесил — яд, К6Остальные карты — Ленни, Элизабет, Питера, Коула и самого Томаса — были сложены в отдельную стопку, рубашкой кверху,так что египетский глаз был на самом виду. Томас внимательно осмотрел их, но на них ничего не было написано. — Тебе это ничего не напоминает? — спросила Элизабет. Он покачал головой. — Нет. Разве что цифры приблизительно соответствуют порядку убийств. А эта буква К — что она означает? — Помнишь этот фильм с Чарлтон Хестон, «Десять заповедей»? — Смутно. — Евреи были в рабстве в Египте. Они хотели уйти, но фараон им запретил. Тогда Бог в гневе обрушил казни на Египет. Им подверглись все — и добрые, и злые. Томас все еще не понимал, к чему она клонит. — Подумай сам, — сказала Элизабет. — Сначала он подмешал в воду краску, чтобы она стала похожей на кровь. Потом утопил Нину. Полу Джонс искусали москиты. Каминский был привязан к рекламному плакату с жабой. На Перл напали слепни. Карен была заклеймена каленым железом, как скот. Сесил умер от яда. Она остановилась, уперев руки в бедра. — Ты же сам говорил, что Сет помешался на почве религии. И что он следует какому-то ритуалу. Элизабет постучала кончиком ногтя по столешнице. — Вот же, прямо у тебя перед глазами! Кровь, жабы, москиты, слепни, падеж скота, моровая язва. Это казни египетские, Томас. — К — означает «казнь»? — Именно. — Черт!.. Казни, описанные в Библии… Вот что Сесил пытался нам сказать! Томас сел, не в силах удержаться на ногах. Это казалось совершенно неправдоподобным, и однако Сет — этот придурок, этот гребаный псих Сет — действительно решил устроить им казни египетские в качестве испытаний! Он еще раз пересчитал карты. Их было шесть. — А какая была седьмая казнь? — Кажется, дождь и град. Что-то в этом роде. Разгул стихий, одним словом. — Дождь, — повторил Томас. Воспоминание из далекого прошлого хлестнуло его, словно кнут. Все сошлось. Встреча в одиннадцать вечера. Сет, снова явившийся через двадцать лет. Разгул стихий… — Тебе это о чем-то говорит? — спросила Элизабет. Томас медленно кивнул. — Да. Сет пришел за мной. — За тобой? — Седьмая казнь предназначена мне. — Что ты говоришь? — спросила Элизабет с внезапной тревогой в голосе. — Ты права. Я должен с ним сразиться. — Он тебя убьет! — Посмотрим. У Томаса было такое чувство, словно он уже почти собрал сложный пазл. Не хватало одной-двух деталей, но это могло подождать. Одна деталь, связанная с Сетом, пришла ему на память. Очень важная. Она могла дать ему неплохое преимущество. — Кажется, у меня есть средство его победить. — Он приготовил тебе западню. Он, разумеется, все предусмотрел. — Не все… Томас быстро осмотрелся. Взгляд его упал на коробку из-под конфет на стойке бара, набитую разноцветными презервативами. — Я всю жизнь убегал. Пора мне остановиться. Он потянулся к коробке. — И на этот раз мы будем играть по моим правилам…
Глава 69
Отец Тома тер под краном руки, покрытые толстым слоем грязи и мазута, когда раздался телефонный звонок. — Телефон! — закричал Том, который смотрел очередную серию «Хрустального века» и совершенно не хотел отрывать задницу от дивана. — У меня руки мокрые! — Мать твою!.. — Что ты сказал? Том страдальчески закатил глаза к потолку. — Ладно, я подойду… Он снял трубку. — Привет, Том, — сказал Сет на другом конце провода. — Здорово, Боб. — Это меня? — крикнул Фостер Линкольн из кухни. — Нет. Томас снова приложил трубку к уху, пока отец ворчал что-то по поводу «этой молодежи, которая никого не уважает»… — Я тут занят малость… — В одиннадцать вечера, — сказал Сет. — Что? — На пирсе, где всегда. — Еще только середина недели. Ты что, свалил из своей богадельни? — Ты мне зубы не заговаривай. Сдрейфил, так и скажи, — фыркнул Сет. — Хрен тебе, сдрейфил! — Тогда до вечера. — Пока. Томас положил трубку и вернулся на диван, но серия уже заканчивалась — Коган-23 и Джессика-6 пустились в очередное бегство, преследуемые беспощадными Люмьерами. Томас вздохнул и потянулся, думая о том, смогут ли они хоть когда-нибудь попасть в свое вожделенное Святилище.Глава 70
Машинально перебирая в кармане презервативы, Томас смотрел на труп Сесила. Причина, по которой он отправился взглянуть на останки несчастного бензозаправщика, была не совсем ясна даже ему самому. Может быть, хотел подготовиться к собственной будущей участи. Очень скоро она могла оказаться именно такой. Ему почудилось какое-то шевеление, и он направил на труп луч карманного фонарика. И тут же отшатнулся с гримасой отвращения: среди останков копошились жирные белые черви. — Вот дерьмо! Еще несколько секунд он как завороженный разглядывал их, пока наконец ужасающий запах тления не начал буквально раздирать ему ноздри. Он откинул брезентовый полог и вышел на воздух. Небо было черным, как густые чернила. Облака подсвечивались луной и огнями прожекторов, окружавших ангар, — все вместе напоминало оживший логотип студии «XX век Фокс». Если бы Томас не умирал от страха, это зрелище показалось бы ему волшебным. В ангаре происходило что-то странное — в окнах порой вспыхивали снопы искр. — Возьмите с собой, — сказал Камерон, протягивая ему дубинку с гвоздями. — Кто знает, что он еще придумал. Эти вспышки продолжаются уже почти час. Полицейский сидел на расстеленном одеяле, привалившись спиной к обгоревшему каркасу автобуса и вытянув перед собой поврежденную ногу. Рядом сидел Питер, подтянув колени к подбородку. Он слабо улыбнулся Томасу, и тот почувствовал, как сердце у него сжалось. — Мне не понадобится оружие, — сказал он. — Хоть нож возьмите, — настаивал Коул. — Нет. — Вы сумасшедший. — Если вы думаете, что я смогу одолеть Сета с помощью такой ерунды, это вы сумасшедший. Камерон некоторое время обдумывал этот аргумент, потом кивнул. Подошла Элизабет. Томас едва удержался от того, чтобы отступить, но она совершенно неожиданно обняла его. — Удачи, — просто сказала она. Он вдохнул запах ее кожи. Воспоминание об их недавних объятиях волной нахлынуло на него. — До скорого, — прошептал он. — У тебя будет стимул вернуться. — Еще бы. Элизабет мягко отстранила его и отвернулась. Новая вспышка в окне ангара. В воздухе запахло озоном, и Томасу послышался какой-то отдаленный глухой рокот. Оставалось закрыть глаза, чтобы иллюзия океанского прибоя была полной. Пирс в Санта-Монике, тот памятный вечер… — Если я не вернусь через десять минут, уходите, — сказал он. — Просто выйдите на дорогу и постарайтесь передвигаться как можно быстрее. Ему хотелось сказать что-то торжественное и значительное. Признаться Элизабет, как он жалеет о том, что не встретил ее раньше. Поблагодарить ее за терпение и сострадание — и за многое другое. Но было уже поздно. И он направился к двери…На минуту он зашел в туалет на набережной, чтобы помочиться. Небо снаружи было черным. Ветер завывал и хлестал в лицо. Со стороны пирса донесся чей-то оклик — он не расслышал слов за шумом ветра. — Эй, Боб, это ты? Что за дурацкая идея назначить встречу в такое время! На бухту Санта-Моники обрушился шторм. Волны сотрясали понтонный мост. Наверняка скоро хлынет адский ливень… Томас застегнул куртку, обогнул ресторанчик Моби и приблизился к парковке. Сощурив глаза, чтобы лучше видеть, он разглядел три машины — «додж» и две еще какие-то, не разобрать. Темно, как в преисподней. Он снова позвал Боба. Никакого ответа. Тогда он перелез через решетку, прыгнул и…
…оказался в «холодильнике». Он закрыл за собой дверь и в изумлении остановился. Под потолком вспыхивали и взрывались неоновые лампы. Сверху тонкими струйками лилась вода. «Противопожарная система», — подумал он. В глубине ангара клубился дым. Сработали датчики, отсюда и вода. Ничего странного, за исключением одного — вода была красной, словно кровь. Ну да, они набрали чистой воды из резервуара, но в водопроводе она осталась прежней… Томас пошел вперед, мельком подумав: зачем, интересно, понадобилось устанавливать противопожарную систему в таком месте? Он дошел до сложенных в груды поддонов и остановился. Дальше все тонуло в дыму. На мгновение обернувшись, он увидел, что мотокар стоит на прежнем месте. Буквально в трех шагах от него. — Ты мог бы свалить раньше, — послышался голос. — А теперь уже поздно.
— Что ты сказал? — Что ты можешь свалить, пока не поздно. Голос доносился из-за заграждения возле самой кромки океана. Сначала Томас не мог ничего различить в темноте — только огромные волны, накатывающие на понтонный мост. Он слышал их глухие ритмичные удары, ощущал их совсем близко, у самых своих ног. Словно какое-то морское чудище шевелилось в волнах, глухо ворча. Томас невольно подумал, достаточно ли прочны опоры моста. Потом он увидел силуэт. Большой Боб стоял там, у самой воды. — Эй! — крикнул Томас. — Ты совсем сдурел? Ты…
— …гребаный психопат! — Ты находишь? — спросил Сет. Он появился из бокового коридора, одетый в камуфляжный комбинезон. Обведя небрежным жестом окружающую обстановку, он добавил: — Ну и как тебе мой небольшой спектакль? Очередная неоновая лампа, взорвавшаяся под потолком, просыпалась на пол дождем осколков. — Я бы сказал, осветитель из тебя хреновый. — Не слишком вежливо. Я проделал огромную работу. Посмотри-ка. Сет вынул из кармана пульт и нажал кнопку. Взорвалась еще одна лампа. Осколки посыпались в нескольких сантиметрах от того места, где стоял Томас. — Узнаешь? Дождь, град, молнии… Седьмая казнь. — Он улыбнулся. — Я — король дистанционных гаджетов. Помнишь самолет? Неплохо получилось с автопилотом, да? Я сконструировал его меньше чем за два часа. — О’кей. Где Ленни? — О, прости, — сказал Сет с притворным сожалением. — Я и забыл, что имею дело с рыцарем, сэром Томасом Линкольном! Человеком, готовым на любые жертвы, лишь бы спасти своих друзей! Томас приблизился. Сет сделал шутливый пируэт. — Итак, ты хочешь видеть своего приятеля? Следуй за мной…
— Чего ты ждешь? Ветер уносил слова, оставляя лишь обрывки. Томас подошел к другому мальчишке, который сидел верхом на балке моста, болтая ногами в пустоте. Океан перед ними являл собой огромную черную бездну, похожую на разверстую пасть Левиафана. — Классно, да? — крикнул Большой Боб. Том посмотрел на своего друга. Своего единственного настоящего друга. Зрачки у того были расширены, по лицу блуждала улыбка. Он казался безумным. Впрочем, он таким и был. — Какого хрена ты тут делаешь? — Интересно же, Томми-бой! Помнишь, когда в январе был шторм, на берег выбросило много всякого-разного. — Это было два месяца назад. Все уже растащили. — Может, и не все… Часть моста смыло на хрен, а эта часть уцелела. Где-то тут вывеска: «ОЧЕНЬ опасно!» — Не надо больше сюда ходить. Это запрещено. То, что осталось, тоже может обрушиться. Большой Боб пожал плечами. — С каких это пор тебя волнуют запреты? — Я волнуюсь за тебя, Сет. Именно тогда Томас впервые назвал его этим именем. Сет повернул голову и внимательно взглянул на него. В его глазах была печаль. Бесконечная и еще более глубокая, чем бездна у них под ногами. И Томас знал. Знал, что это не просто оборот речи. — Лилиан Гордон, — сказал Сет. — Моя мать… Ты знаешь, она… — Что? — Она хочет меня убить.
Томас последовал за Сетом в глубину ангара. У стены лежал труп. Белые волосы Ленни были грязными и слипшимися от красноватой воды. Они почти полностью закрывали лицо. А ведь он так следил за своей внешностью… Руки были сложены на груди. Конечно, Томас сразу узнал эту позу — точно в такой же обнаружили и тело Лилиан Гордон, матери Сета. — Ему даже не понадобилось всаживать пулю в голову, — мягко сказал Сет. — Хватило электрошокера. Томас обернулся к нему и…
…увидел перед собой огни Санта-Моники. Еще было время вернуться. Отступить. — Ты сам не знаешь, что говоришь. — Я тебя уверяю, она хочет меня убить, — повторил Сет. — Она просто не в себе. — После рождения ребенка она ничего не ест. Худеет с каждым днем. И перестала одеваться. — Ну, после родов у женщин бывают странности. Твой отец… — Он ни хрена не замечает! — выкрикнул Сет. — Точнее, ему наплевать! Он знать ничего не хочет, кроме своей работы! — А своему психиатру ты об этом говорил? — Дэвиду? Нет. — Вообще ничего? — Он считает, что проблема во мне. — Она все равно тебя любит, — сказал Томас, закрывая глаза. — Иначе и быть не может. Она же твоя мать. Сет невесело рассмеялся. — Знаешь, я почти жалею о тех временах, когда она меня всего лишь… трогала. — Замолчи. — Кроме шуток. Это я еще мог терпеть. А теперь, когда она меня бьет, это все труднее, и… Томас заткнул уши. Он не хотел ничего об этом знать. Это было невыносимо. Сет схватил его за плечи и рывком развернул к себе. Ветер. Глаза. Черная бездна. — Она надевает перчатки из латекса. Я тебе говорил? Она никогда не прикасалась ко мне голыми руками. Так странно, когда тебя ласкают руками в перчатках. — Замолчи… — Однажды после этого я увидел у себя на члене красные пятна. Наверно, у меня началась аллергия на латекс. Они зудели, как бывает, когда обожжешься крапивой. Яйца тоже стали красные и раздулись, как мячи… — Заткнись! — заорал Томас, вскинул руку и…
…его кулак ударил в лицо Сета. Тот пошатнулся и отступил назад. На его лице читалось некоторое удивление. Красный дождь струился по его бритому черепу, стекал по лицу по обе стороны переносицы. Рукой, все еще сжимавшей пульт управления, он стер кровь с разбитой губы. — Неплохо, — сказал он. — Правда, очень уж торопливо, но ты всегда дрался как девчонка. Они медленно кружили на небольшом пятачке, не отрывая друг от друга глаз. Дым заволакивал груды поддонов, делая их похожими на вагоны остановившегося на полном ходу поезда. На мгновение Томасу померещились на них человеческие фигуры, но предпочел не вглядываться — ему совершенно не хотелось лишний раз увидеть призраки умерших детей, тянувшие к нему тонкие черные ручки. Он сунул руки в карманы, сжал в руках их содержимое и застыл в ожидании. Сет, кажется, ничего не заметил. — Видишь это? — спросил он, указывая на монитор «Векскама», висящего у него на шее. — Я наблюдал за вами. С самого первого дня. У вас не было никакого шанса ускользнуть. Весь поселок нашпигован камерами, в том числе — ночного видения. Они повсюду. И я по-прежнему их контролирую, старик. Постоянно. Он снял прибор с шеи и положил его на пол. Томас продолжал медленно обходить его. Сет щелкнул пультом. — Что касается моего последнего гаджета — сейчас тебе будет сюрприз… Он сосредоточенно сдвинул брови. — Итак, номер раз: активация взрывных устройств. Новый щелчок. — Номер два: блокировка дверей. На его бледном лице, покрытом красными разводами, появилась широкая улыбка. Он положил пульт и тоже принял боевую стойку. — Вот так. Теперь никто не сможет ни войти, ни выйти. Все будет решаться только между нами, Томми-бой.
— Зачем ты меня сюда позвал? Том был в ярости. Но Большой Боб даже не пытался оправдываться. Кажется, он именно этого и ждал. — А что тебе не нравится? Тут разве плохо? И мы совсем одни. Рев ветра заглушал их голоса. Соленые брызги хлестали в лицо. Молния на мгновение расколола черное небо, и Том увидел, как дальний конец моста обрушился в волны. — Ты это видел? Надо сматываться, пока не поздно! — Я остаюсь! — отвечал Сет. — Мою шкуру она не получит! Приближалась очередная чудовищная волна. Томас смотрел на нее и знал, что Сет тоже ее видит. — Идет страшный великан, сейчас он раздавит весь Лос-Анджелес! — в восторге завопил Сет. — И никакой веревки не надо! Даже не пробуй меня спасти! Его лицо осветила молния, отчего оно словно разделилось на две части: белую и черную. В следующее мгновение волна обрушилась на них.
Томасу показалось, что в лицо ему ударил стенобитный таран. Он отлетел назад и врезался в груду поддонов, которые с грохотом обрушились. В глазах у него мельтешили искры. На мгновение он подумал, что сейчас вырубится, но потом все-таки смог сесть. Сет, нанесший ему этот невероятной силы хук справа, продолжал стоять не шелохнувшись. Потом слегка склонил голову набок и, подняв правую ладонь со сжатыми пальцами, сделал легкий приглашающий жест, копируя Брюса Ли в «Смертельной игре». В детстве они оба восхищались этим фильмом. Томас поднялся, чтобы вернуться в схватку.
— Мать твою, — с трудом проговорил он. Половины моста слева от них больше не было. То, что они сами уцелели, казалось настоящим чудом. Сет не прыгнул в воду, как ожидал Томас. Он по-прежнему был здесь — неподвижный, насмерть перепуганный подросток тринадцати лет, вцепившийся в какой-то жалкий деревянный брус среди бушующего водяного хаоса. Но, кажется, он по-прежнему предпочитал смерть возвращению к матери. Волны швыряли к их ногам обломки моста. На следующий день, 2 марта 1983 года, в газете появилась заметка: «Вскоре после январского шторма на южное побережье Калифорнии обрушился новый, еще более ужасный. Две трети понтонного моста в Санта-Монике разрушены, пострадала часть жилых строений, повреждены десятки автомобилей. Подробности и фотографии на следующей странице». Жаль, отстраненно подумал Томас, что они так и не послушали кассету Бой Джорджа — он принес ее своему другу накануне.
Томас дрался как одержимый. Он наносил своему противнику удары по лицу, голове, шее. — Это что? — хихикал Сет. — Щекотка? Его кулак мелькнул как метеор. Томас, к великому удивлению даже для себя, успел отклониться, скользнуть у противника под локтем и нанести ему удар в затылок. Сет обернулся и изо всех сил пнул его в грудь носком ботинка.
— Отвали! Сет кашлял и отплевывался, едва не захлебнувшись соленой водой. — Оставь меня в покое! — Заткнись! — прошипел Томас. Он еще раз как следует врезал Сету, чтобы тот наконец закрыл хлебало. Потом схватил его под мышки и поволок прочь от берега.
Неожиданно Сет начал кашлять. Он буквально задыхался. Но быстро пришел в себя и, кажется, не потерял боеспособности. — Побереги себя, — прохрипел Томас, — а то еще простудишься. Из носа у него обильно шла кровь. Боль тысячами осколков пронзала все тело. Вряд ли он долго продержится… Но это уже не важно. Он задел Сета еще раз. Тот ничего не сделал, чтобы защититься. Он открыл рот, словно хотел произнести еще одну издевательскую фразу, но вместо этого снова зашелся в приступе кашля. В глазах Сета впервые промелькнуло беспокойство. Он недоверчиво потер щеки и затылок. Его лицо исказилось. Пальцы сжали какой-то розовый блестящий предмет. Глаза расширились. В следующий миг он упал.
Томас тащил своего друга со всей быстротой, на какую был способен, и вскоре они оказались на парковке. Шторм преследовал их по пятам. Мост рушился. «Додж» и две другие легковушки только что смыло в море, и огромный грузовой трейлер-холодильник вот-вот собирался последовать за ними. Мимо пронеслась по воздуху пластиковая мусорная урна. Несмотря на это, Томас твердо знал: до безопасной твердой земли совсем недалеко. Спасение рядом, в двух шагах от них. Но когда ветер снес крышу с ресторанчика Моби, он понял свою ошибку. Ураган не унес их только потому, что общий вес двух тел (а он ни на секунду не выпустил Сета) пока еще удерживал их на земле. Как только он оторвется от Сета, им обоим конец.
— Что это?.. Презерватив? — прохрипел Сет на грани обморока. Он сунул руку за воротник и вытащил еще один. За пазухой оказался третий. Томас склонился над его распростертым телом. — Угу, он самый. А вот еще. — И он вытряхнул содержимое карманов на лицо Сета. — У меня их полно. Ты же знаешь, я карманник. Могу тырить вещи, могу подсовывать. Скоро на тебе будет очень много латекса. А у тебя с ним связаны очень неприятные воспоминания, насколько я знаю. Кажется, у тебя на него смертельная аллергия? — Ах, вот как… латекс… анафилактический шок, да… смешно… Сет хрипло расхохотался. Он выглядел совершенно безумным. — Тебе меня не победить… я все равно сильнее… — Он с трудом повернул голову к Томасу — настолько его шея раздулась. — Я великан… который раздавит Лос-Анджелес! Он указал на свой пульт. Томас взглянул на него и увидел мелькающие цифры. Обратный отсчет… Черт!.. Неужели взрыв? — О’кей, ты победил, Томми-бой, — прохрипел Сет. — Теперь посмотрим, сможешь ли ты убежать…
…и Том побежал, преследуемый океаном. Он знал, что, если обернется хотя бы только один раз, Левиафан его проглотит. Он тащил не только друга — в его руках в буквальном смысле были жизни их обоих. Перед ним была набережная. Слева от него — карусель с деревянными лошадками. А у него самого — не больше секунды на размышление. Впереди — твердая земля, надежность, дома, спасение. Однако деревянная карусель все еще выдерживала натиск урагана. Это ближайшая опора. И он устремился к ней.
Сет заблокировал вход в ангар, а теперь его раздувшееся тело неподвижно лежало на полу. Кажется, уже поздно просить его открыть дверь… Сердце Томаса колотилось в такт с мельканием цифр. Спокойно. Надо подумать. Остается мотокар. Ну и что с ним делать? Попробовать пробить дверь. Спятил? Даже если получится, далеко ты уедешь? О’кей, придумай что-нибудь другое. Хочешь использовать его как таран? Угу. Лучше башкой в дверь постучи, дебил. Да, дебил. Даже супердебил. Но если есть хоть крошечный шанс, что это сработает… Томас побежал.
Ветер ревел. Томас схватился за ручку калитки в ограде карусели. Она была деревянной, но открыть ее не удавалось. — Мать твою!.. Сет, казалось, весит целую тонну. Томас больше не мог его удерживать. — Мать-перемать!
Мотокар завелся с полоборота. У Томаса даже не было времени удивиться. Он изо всех сил нажал на акселератор, включая максимальную скорость. Дверь была прямо перед ним.
Он ударил в калитку ногой. Коленом. Если эта гребаная чертова калитка не откроется, им конец. Поздно. Ураган настиг их. Он ударил еще раз. 14 еще.
Дверь взорвалась, и Томас вылетел наружу как пробка из бутылки. Детонаторы пришли в действие. За его спиной бушевал хаос.
Глава 71
Пятница. Элизабет собрала их вещи и погрузила на мотокар. Ночь подходила к концу, но она не чувствовала себя уставшей. Напротив, ей казалось, что у нее открылось второе дыхание. Пока Томас находился внутри, она от тревоги искусала себе губы до крови. Но сейчас она готова была танцевать от счастья. Они выжили! — Одно колесо чуть спущено, — заметил Камерон, лежавший на носилках. Она улыбнулась. — Но мотор работает, и у нас есть запасы еды. Разве этого мало? — Да нет. Это просто рай, — ответил он, улыбаясь в ответ. Элизабет погладила фотографию детей. — Ну, почти, — сказала она. — За руль сядет Линкольн? Элизабет привязывала носилки к мотокару. При условии, что он не станет развивать сумасшедшую скорость, Камерон будет чувствовать себя вполне сносно. — Да, — ответила она. — Трепещу заранее. Его манера езды меня впечатлила. Надеюсь, вы присмотрите за ним, чтобы он не слишком лихачил. Безразличный к их разговору, Питер рассеянно щелкал своей ручкой с фонариком. Черты его лица были странно искажены. Он включал и выключал фонарик на конце ручки. Щелк. Щелк. Щелк. Словно ничего важнее этого в данный момент не существовало. — Эй, Линкольн! — позвал Камерон. — Вы идете или мне за вами ковылять на одной ноге? Элизабет подошла к Томасу. Он уже полчаса стоял неподвижно, глядя на дымящиеся обломки ангара. Казалось, он не мог поверить в то, что произошло. Прожектора по-прежнему освещали эту сцену — каким-то чудом они уцелели. — Том, — мягко позвала она. Руки Томаса безвольно свисали вдоль тела. Он казался постаревшим в одночасье. И очень усталым. — Возвращаемся, — тихо произнесла она. Он кивнул и, пошатываясь, сделал несколько шагов. Элизабет на мгновение испугалась, что он сейчас упадет. — Подожди минутку, — пробормотал он. — Голова закружилась. В ушах у него шумело, перед глазами плясали черные точки. Он лег на землю и слегка приподнял ноги. Щелк-щелк. Снова эта ручка… — Все в порядке? — спросила Элизабет. — Да. Давление упало, вот и все. Что неудивительно — слишком много ночей без сна и дней без еды. Слишком много алкоголя, кофе, убийств… Никогда не стоит злоупотреблять такими вещами. Томас попытался собраться с силами и встать, но тут боковым зрением заметил какое-то движение. Он растерянно поморгал. Что это за тень промелькнула под автобусом? Некоторое время он вглядывался в темноту, но больше ничего не заметил. Вдруг один прожектор погас. За ним другой. И почти сразу же — все остальные. Стало абсолютно темно. — Мать твою! — воскликнул Камерон. — Это еще что? Щелк. Зажегся крошечный фонарик Питера. Ребенок сжимал его обеими руками — последнее слабое оружие против окружающей тьмы. Питер посмотрел на своих спутников странно расширенными глазами. Его лицо, чуть подсвеченное снизу, напоминало хеллоуинскую тыкву. Щелк. Фонарик погас. — Черт возьми, Питер! Щелк. Зажегся. — Спокойно, — сказал Томас, все еще лежавший на земле. — Ничего страшного, просто генераторы вышли из строя. Но он и сам в это не верил. Ужас накатил на него ледяной волной. Он попытался подняться, но ноги не слушались. Он действительно видел человеческий силуэт пару минут назад. Это казалось невозможным — ведь Сет должен был сгореть в ангаре! Однако он не сомневался в том, что глаза его не обманули. — О нет! — простонал Питер. — Это казни… — Что?! — Казни египетские… Элизабет, оцепенев, смотрела на Питера. На лице ребенка не было ничего похожего на усталость. Только страх. Вернее, безмерный ужас. — Не бойтесь, — проговорил Томас не слишком уверенным голосом. — Все кончилось. — Нет! — воскликнул Питер. — Не кончилось! Щелк. На этот раз фонарик не зажегся. — Питер… — простонала Элизабет. Ребенок плакал в полной темноте. — Слишком поздно, — сказал он. — Вы просто плохо считали. Египетских казней не семь. Их десять. — Что? — Десять казней. По одной на каждого из нас. Элизабет уловила какое-то движение — там, где был Томас. Послышался электрический треск. Она вздрогнула. — Что… Другое движение — слева. Коул вскрикнул. Потом наступила тишина. — Камерон! — завопила Элизабет. Ничего. — Питер! Том! Никто не ответил. — Боже мой… — прошептала Элизабет. Шорох шагов по песку. Кто-то приближался к ней в темноте. Слезы заструились по ее щекам. Она даже не пыталась бежать. Она продолжала молча плакать. Ничего другого ей не оставалось. Холодный жесткий предмет надавил ей на шею. Она почувствовала на коже чье-то дыхание. Потом снова послышался треск. Тьма сомкнулась над ней.Глава 72
― Хочешь чипсов? — спросил Голос. Томас открыл глаза. Питер сидел в кресле на колесиках. Связанный. За его спиной стоял стол, уставленный видеомониторами. — Я знаю, ты любишь чипсы. Так бери, — сказал Голос. Человек был все в том же шлеме-маске. В той же камуфляжной куртке. И протягивал ребенку упаковку «Принглз» со снятой крышкой. — Но я не могу их достать, — прохныкал Питер, руки которого были примотаны скотчем к подлокотникам кресла. — Мне больно… — Ах вот как? — насмешливо спросил Голос. — Ну, извини. Ничем не могу помочь. Томас увидел, что его собственные ноги тоже привязаны к прутьям кровати. Запястья были связаны за спиной. Возле самого ею лица на груде каких-то приборов стоял термометр, показывавший 28 градусов. Воняло потом, на полу валялись обертки от фастфуда и сладостей. Он готов был спорить на последнюю рубашку, что Сет провел здесь всю эту неделю. Но человек, стоявший перед ним, со странным высоким голосом, слегка механическим, был не Сет. Лицо в маске обернулось к нему. — А, наконец-то мы очнулись, — сказал человек. — Элизабет, — дрожащими губами прошептал Томас. Тот пожал плечами. — Казнена. В комнате глухо гудел вентилятор. Томас закрыл глаза. — И Камерон тоже, — небрежно добавил Голос. — Какой неприятный тип! Мне с самого начала хотелось отдать его на растерзание саранче! Как раз соответствует восьмой казни — о нашествии саранчи. Но в конце концов я просто отсек ему голову. Он отошел от стола и прошелся по комнате. — Что ж, режиссер должен уметь видоизменять свое творение. — Вы не режиссер. Просто душевнобольной. — С Элизабет было проще. Девятая казнь: мир погружается во тьму. — Где она? Человек показал на круглое отверстие в полу. — Это старый колодец. Очень глубокий, надо полагать. Вплоть до уровня подземных грунтовых вод, откуда снабжается водонапорная башня. Но это еще не самое интересное. — Он поднял палец. — Видите эту лестницу у нас над головой, к которой приставлена стремянка? Там, наверху, была наружная часть колодца. Само собой, я ее разрушил, чтобы вы ничего не заметили. Он воздел обе руки и с победоносным видом взглянул на Томаса. — А наверху знаете что? Томас пожал плечами. — Ваш автобус! — воскликнул Голос. — Точнее, то, что от него осталось. Достаточно было лишь немного разгрести обломки — и вы увидели бы лестницу, ведущую вниз! Именно этим путем мы с Сетом переправляли сюда наших жертв. Мы все время были у вас под носом. С самого начала! Томас сжал кулаки. Его переполнял гнев. Когда он разжал их, то заметил, что веревка, связывающая его запястья, слегка ослабла. — Вы с Сетом… Вы его брат, не так ли? Собеседник на мгновение замер. — Браво, — вздохнул Голос. — В самом деле, я его брат. Младший — у нас тринадцать лет разницы. А я все думал: догадаетесь вы или нет. Томас медленно, почти незаметно шевелил кистями рук. Если удастся выиграть хотя бы несколько минут… — Он действительно шизофреник? — Хороший вопрос! Увы, ответа я не знаю. Доктор Уэлш говорил, что да, но Сет хорошо умеет блефовать. Он всегда был выдумщик. Настоящий гений. — Но все же не такой, как ты… Сесил? Молчание длилось несколько секунд. Потом из-под маски донеслись сдавленные звуки, напоминающие икоту, — сначала медленные, затем конвульсивные, понемногу перерастающие в откровенный смех. — Очень хорошо, Линкольн! Просто потрясающе! Маска упала на стол. Юный бензозаправщик пригладил рыжие волосы и взглянул Томасу в глаза. Сейчас он вовсе не казался давешним придурком. — Сет меня предупреждал, что вы чертовски умны. Но должен признаться, я все равно сильно впечатлен. Томас услышал щелчок взведенного курка. Затем Сесил навел на него револьвер. — А могу я спросить, как вы узнали?.. — Видеозапись в кабинете Хейзел Кейн. — Видеозапись? — Она скандалила с кем-то из служащих. И это был ты. — Продолжайте. — Ты работал у нее. Ты был одним из тех, кто занимался подготовкой «Ока Каина». Это был шанс всей твоей жизни. И для достижения успеха ты был готов на все — даже подвергнуть риску жизнь участников. Но Хейзел на это не пошла и в конце концов тебя уволила. — Томас покачал головой. — Хорошо ты придумал с заиканием. Я так и не узнал твой голос до последнего момента. — Да, я здорово поработал. Томас почувствовал, что еще немного — и веревка соскользнет. — У меня были подозрения, но не было ни одного доказательства, — снова заговорил он. — До вчерашнего дня, когда я увидел твой «труп». — А, тот, в красном комбинезоне? Но он ведь был похож на меня, а? Когда Сет бросил в меня зажигалку и толкнул в пещеру, я схватил брезент и завернулся в него, чтобы затушить пламя. Но костер был еще тот. Разумеется, труп лежал там же. — И по нему ползали жирные белые червяки. — Да, и что? — Я не судмедэксперт, но мне доводилось видеть разлагающиеся трупы. Когда насекомые откладывают в них яйца, личинкам нужно время, чтобы вырасти. А те, которых я увидел в пещере, были уже в сантиметр длиной. Они не могли вырасти до такого размера всего за несколько часов. А это означало, что труп не твой — он появился там раньше. Так что ты прокололся. Ты не великий режиссер, а всего лишь мелкий махинатор. — Я — нечто большее, смею тебя заверить. Гораздо большее. — Да, ты псих-мегаломан. Тебя выгнали с работы, и ты этого не вынес. Поэтому ты решил сделать свое собственное реалити-шоу. Сет показал мне камеры, распиханные повсюду. Да и здесь полно мониторов. Ты снимаешь фильм по своему сценарию? — Именно так. — Пустыня, библейские мотивы, казни египетские для жертв… Ты явно смотрел слишком много исторических фильмов. Ты переборщил. — Великие режиссеры всегда остаются непонятыми. — Ты всего лишь их жалкий подражатель. Само твое имя об этом говорит. — Для меня Сесил де Милль[249] — величайший образец для подражания. Но и я неплохо справился со своей работой, согласитесь. Вы бы видели физиономию Камерона, перед тем как я отрезал ему голову. Впрочем, остальные две трети его тела все еще на улице. Окончательный демонтаж, так сказать… Сесил скрестил руки на груди. — Но самое удивительное: вы даже представить себе не можете, сколько людей готовы раскошелиться, чтобы увидеть мой экспериментальный шедевр. Достаточно запустить несколько рекламных роликов в Интернет — и от желающих отбою не будет. — Ты чудовище. — Мы живем в двадцать первом веке. Я — в некотором смысле прорицатель. Нужно уметь угадывать новые тенденции своего времени. — Хейзел стоило бы раздавить тебя, как ядовитого паука. Что ей не понравилось в твоем сценарии? Использование настоящих трупов? Или идея вовлечь во все это ребенка? Позвать Питера — это ведь была твоя идея? Томас осторожно освободил левое запястье. Затем правое. — Разумеется. Я предложил это Хейзел, но она возмутилась. Однако для моего сценария обязательно нужен был один ребенок, чтобы закончить историю так, как нужно. — То есть? — А вы не догадываетесь? Любой хороший сценарий включает в себя сложный финал. Невыносимо тяжелое испытание. «Герой обретает искупление в страдании». Десятая казнь. Лицо Томаса исказилось. — Последняя из казней египетских, Линкольн. Смерть детей. В каждой семье должен погибнуть сын, помните? — Что… что ты хочешь сказать?.. Ты собираешься убить Питера? — Не я. Это вы его убьете. Казалось, температура в колшате резко поднялась. Томас видел, что он не шутит. — Ты абсолютно сумасшедший. — Если вы хотите выйти отсюда, это ваш единственный путь. Десять казней должны состояться, и я пощажу лишь одного. Питера или вас. Убейте его — и останетесь в живых. А если не хотите — то покончите с собой. Я могу вам помочь, если хотите, — для этого мне достаточно лишь спустить курок. На этом этапе я готов допустить некоторое отклонение от сценария. Так или иначе, дело уже в шляпе. Сесил заклеил рот Питера скотчем и подкатил кресло к краю колодца. Затем вернулся к Томасу, отвязал его левую ногу от кровати и снова отошел. При этом он ни на минуту не выпускал из рук револьвер и не отрывал от Томаса глаз. Питер слабо подергивался в кресле. — Ну вот. Я рассчитал дистанцию: вам придется лишь слегка вытянуть ногу, толкнуть кресло — и Питер полетит в колодец. Кстати, сейчас он почти ничего не соображает: я накачал его рогипнолом. Томас сглотнул слюну. Руки за его спиной были свободны. Только правая нога все еще оставалась привязанной. — Ну, давайте, Линкольн. Мальчишка аутист, его жизнь все равно не имеет никакого смысла. Убив его, вы лишь облегчите жизнь его родителям. — Заткнись. — Вы будете героем. Последним выжившим! Все будут вами восхищаться. Казалось, Томас колеблется. Сесил, словно прочитав его мысли, нацелил на него револьвер. — Осторожно, Линкольн. Я убил достаточно много народу за эту неделю, и мне совсем несложно прикончить еще одного. — Я согласен. — На что именно? — Я не хочу умирать. Сесил опустил револьвер. — Я это знал. — Но у меня к тебе есть предложение. — Какое? — Почему бы тебе не пойти подрочить? И Томас рванулся вперед. Глаза Сесила расширились. На мгновение Томас почти поверил, что его план удастся. Но в следующее мгновение Сесил ударил его револьвером в лицо, и он рухнул. — Ну что ж, я вижу, вы сделали свой выбор. — Сесил приблизился к Питеру. — Придется режиссеру закончить дело самому. — Нет! — Художник должен завершить свое произведение. Браво, старина! Вы были отличным главным героем! Когда будете рассказывать, свою историю журналистам, не забудьте упомянуть мое имя. Боль пригвоздила Томаса к месту. Он застонал. Его рука все еще была умоляющим жестом вытянута вперед. Он почти касался кресла Питера. Сесил положил револьвер на пол и взялся за спинку кресла. — Прощайте. И прыгнул в колодец вместе с Питером. Томас завопил. До него донеслась череда глухих ударов. Затем все стихло. Ужасная тишина заполнила комнату, и одновременно с этим Томас почувствовал, что внутри у него что-то сломалось. Время, казалось, замедлилось. У него было странное ощущение: он невероятно страдал и в то же время словно бы отрешенно наблюдал за собой со стороны. Он увидел, как его рука потянулась к револьверу. Всё это так далеко… Схватила оружие. Элизабет. Кенни. Питер. Поднесла к виску. Красные лужи, черные трупы, желтые полицейские бляхи… Томас спустил курок.Глава 73
Хейзел выпрыгнула из вертолета. Она не могла больше ждать. Подошел ассистент со стаканом воды в одной руке и портативной видеокамерой в другой. Хейзел отказалась от воды и, схватив камеру, включила режим ускоренного просмотра. Стоп. Воспроизведение. Томас поднес револьвер к виску, выстрелил. Рухнул на пол. — Идеально! — воскликнула она, передавая камеру ассистенту. — Вот этот кадр мы сохраним. И скажите пилоту, чтобы наконец выключил двигатель! От этого пропеллера тучи песка — просто кошмар какой-то! Последние слова она произнесла уже на бегу. К ней приблизилась другая ассистентка — женщина по фамилии Пейдж, брюнетка с резкими чертами лица, которая не отлучалась со своего поста всю неделю и работала по двадцать часов в сутки, параллельно контролируя всех остальных, — по сути, правая рука Хейзел Кейн и главная в ее отсутствие. — Ну, как он? — спросила Хейзел. Она сто раз клялась себе не задавать этот вопрос. Но тревога все же пересилила. — Плохо, — ответила Пейдж. — Он в реанимации. Врачи говорят, что шансов у него немного. — Вот дерьмо! — Именно. — А вы сами что думаете? — Он крепкий. Выкарабкается. Ни одного комментария по поводу катастрофы и тысяч проблем, возникших в связи с ней. Эта Пейдж действительно была профессионалом с большой буквы. — Отлично. Жду от вас подробный отчет через пятнадцать минут. Хейзел подошла к колодцу с лестницей, уходящей вниз. Остатки сгоревшего автобуса были уже убраны. Технический персонал продолжал расчищать место. Она молилась только о том, чтобы ФБР прибыло не слишком быстро. Агенты Спаркли и Босс оказались чертовски упрямыми. Если она потерпит неудачу, то все окажутся в тюрьме — и это в лучшем случае. — Мать вашу, дайте мне, наконец, пройти к этой чертовой лестнице! Томас почувствовал, как чья-то рука приподнимает ему подбородок. — Все кончено, — прошептал голос Элизабет. Он разлепил веки. Ее зеленые глаза, устремленные на него, были полны слез. Он ничего не понимал. — Я… я умер? — Нет. Она погладила его с величайшей нежностью, словно укачивала ребенка. По ее щекам струились слезы. — Ты выиграл, Том. Ты последний. — Последний? — эхом повторил он. — Ты выиграл… ты победил… — повторяла она, обнимая его. Колшата осветилась, и внезапно вошло множество людей. Камерон Коул, Ленни, Нина, Пола Джонс и даже этот кретин Каминский в своем галстуке с Гомером Симпсоном. — О Боже мой!.. — выдохнул Томас. — О Боже мой… О Боже мой… Нина Родригес нервно рассмеялась. Ленни попытался улыбнуться, но видно было, что он тоже на грани слез. Вслед за ними вошли техники в защитных касках. Томас чувствовал, что теряет рассудок. Все это не могло быть реальным. Сейчас декорации развалятся, и весь этот кошмар исчезнет… Вошел Сесил, ведя за руку Питера. Это было уж слишком. Томас зарыдал. — Гребаные уроды!.. Придурки!.. Идиоты!.. — Браво! — просто сказал Сесил. — Вы действительно лучший из участников. С потолка хлынул поток яркого света. Томас не успел защитить глаза и не сразу различил того, кто спустился сверху. Перед ним стояла Хейзел Кейн. — Превосходно! Вы все были великолепны! Но вы, Томас, — особенно. Томас больше был не в силах что-либо произнести. — Такой потрясающий финал состоялся только благодаря вам. Вы пожертвовали собой, вместо того чтобы убить Питера, и это было прекрасно. Настоящий героизм. Совершенно непредвиденный поворот сценария. Никто не был к этому готов, вы в курсе? — О чем вы говорите? — Об «Оке Каина». У Томаса отвисла челюсть. — Вы участвовали в нем с самого начала, — пояснила Хейзел. — О, конечно, технических сложностей было море. Нужно было разместит!) оборудование под землей, установить повсюду скрытые камеры… Я уж не говорю об антеннах, спутниковой связи, насекомых и прочих трюках, а особенно обэтом чертовом песке, который проникает повсюду! К счастью, Сесил оборудовал для нас множество тайников, где разместилась съемочная группа. Томасу все еще не удавалось уместить все это в голове. — Но взрывы… убийства… весь этот риск… — Всё было полностью под контролем! — заверила Хейзел. — Но вы правы в одном: финансовый риск был действительно громадным! К счастью, мы справились. Даже ни одно животное не пострадало, — шутливо добавила она. — Все летучие мыши целы. В группе техников раздались смешки. — Это просто трюки, мой дорогой Линкольн. Спецэффекты. Трупы, видеозаписи, взрывы — всё. Она взглянула ему в глаза и добавила: — Кроме ваших тайн. И ваших чувств. Они были настоящими. Помните, что я вам говорила? Меня интересует не телереальность, а реальность как она есть. У Томаса кружилась голова. Ему пришлось вцепиться в руку Элизабет, чтобы не упасть с кровати. — Питер?.. — прошептал он. Хейзел взяла его руки в свои. — Питер Ди Маджио — единственное исключение. Он и его родители с самого начала были в курсе. Он был нам нужен, чтобы получать информацию и незаметно подбрасывать вам нужные предметы. Это замечательный актер, и ему прочат большое будущее. В последние несколько дней у него отбоя нет от предложений сняться в фильмах. Но никто из остальных ничего не знал. Тайна была полностью сохранена. Нас здесь была всего небольшая горстка — съемочная группа и участники. Все — подлинные. Включая и Леонарда, который, боюсь, пострадал немного больше, чем я ожидала. Хейзел скрестила руки на груди и продолжала: — Все шло по сценарию. Десять участников, из которых один должен выиграть. Испытания — «десять египетских казней» — нужны были затем, чтобы постепенно отсеивать лишних. Все происходившее в течение дня транслировалось по телевидению в реальном времени, и каждый день публика голосовала за тех, кого отсеять. — А потом Сет их «уничтожал», — добавил Сесил. — Именно. Сет приводил в исполнение приговор публики. Томас наконец смог сесть. — В обычных реалити-шоу зритель — король. Но в нашем он — Бог. Он получает власть над жизнью и смертью участников. Виртуальную, разумеется. Это зрители возвели вас на пьедестал. Вы — их кумир. — Подождите… — Да?.. — Я хочу понять… — Что? — Угон автобуса, взрыв на бензозаправке… — Пиротехнические трюки. — Трупы в соседнем автобусе? — Полусинтетические манекены. Настоящая свиная кожа. Обошлись в целое состояние. — Взрыв в шахте, пожар, крушение самолета?.. — Инсценировки с помощью дистанционного управления. Мы купили эту шахту, переселили жителей поселка в другие места — так что могли разрушать в свое удовольствие. А также инсценировать пытки и убийства, как вы это наблюдали в видеозаписях. — Вашу мать!.. А если бы кто-то действительно погиб? — Исключено. У нас был специально оборудован медицинский пост, дежуривший круглые сутки. С лучшими специалистами. Уж не буду говорить, во сколько это обошлось… Томас глубоко вздохнул. — Где сейчас Сет? Все же Хейзел умела владеть собой — она замешкалась буквально на долю секунды. — Отдыхает. Эта неделя его вымотала. — Вы не ответили на вопрос. — В компании каскадеров, я думаю… Она бросила быстрый взгляд на Сесила, который потянул Томаса за руку. — Пойдем отсюда… Они пошли прочь, пока Хейзел Кейн продолжала говорить с другими участниками. — Успокойтесь, — прошептал Сесил. — Сет действительно мой брат. — Он играл роль убийцы. — Да. — У меня не было выбора, я должен был защищаться… — Конечно. — У него ведь и в самом деле была аллергия на латекс… И его реакция была настоящей. — Томас схватил Сесила за воротник. — С ним случился анафилактический шок! И это превращает всех нас — меня, тебя, Хейзел Кейн — в его убийц! Сесил покусал губы. — Да, ваш трюк с латексом мы не могли предугадать. Я не знал, что вы в курсе. Сет никогда никому об этом не говорил. Он жив. Наши медики свое дело знают, на них можно положиться. — ВЫ ВСЕ ЧОКНУТЫЕ! — Говорите тише. Сесил произнес это каким-то необычным тоном, и Томасу стало любопытно. — Что вообще здесь происходит? — Вы еще не знаете всего… Сет работал в полном соответствии со сценарием. Он и сам подвергался немалому риску, смею вас уверить. Но в его контракте оговорена полная анонимность. Его лицо не должно было появляться на экране. Отсюда и маска. — Почему? — Из-за его прошлого. Не стоит выставлять на обозрение прессы не слишком приятные вещи, не правда ли? Кроме того, он ведь действительно лежал в психиатрической больнице. Доктор Уэлш сотрудничал с «Оком Каина», потому что это шоу обеспечивало рекламу его метода краткосрочной терапии. Так что шоу обладало определенным исцеляющим эффектом, если угодно. Всего лишь за несколько дней каждый из вас достиг грандиозных успехов. Достаточно прослушать ваши разговоры — и сразу же… — Избавь меня от этой хренотени. Молодой человек вздохнул. — О’кей. Тем более что нами заинтересовалось ФБР. — Из-за чего? — Сет не имел права выезжать за границы штата Калифорния. — Я же сорвал с него эту чертову маску и разгласил его историю. Ваши камеры этого не засняли? — Эти эпизоды были вырезаны. Проблема в другом. Случилась какая-то нехорошая история с начальником службы безопасности отеля «Бонавантюр», которому было поручено следить за Сетом. Сет подозревается в его убийстве. Сейчас идет расследование. — Черт возьми! — Томас готов был рвать на себе волосы. — Сет психически болен! С чего вам вообще пришло в голову заставить его в этом участвовать? — Я понимаю, что вы чувствуете. Это все действительно было очень проблематично, но все закончилось. Скоро, очень скоро произойдут очень многие счастливые события, поверьте мне. Вся страна вами восхищается. Не упустите свой шанс! Сесил взял его за руку. У него была крепкая хватка. — Пойдемте к остальным. Они вернулись в комнату. Еще издалека слышался воодушевленный голос Хейзел Кейн: — …эксклюзивные интервью! И это еще только начало! Вами заинтересовался Голливуд! Наверняка вам вскоре поступят предложения о киносъемках! — Не говоря уже о прочих доходах! — вмешался Сесил. — Наш телеканал просто озолотился благодаря вам. Мы продали «Око Каина» во многие страны. Журналисты с нетерпением ждут вас снаружи, чтобы услышать о ваших впечатлениях! И кроме того… — Так, значит, мы теперь кинозвезды? — перебил Томас. — Именно! — И даже сейчас нас снимают? — Конечно! — Прекрасно. Хотите узнать о моих впечатлениях? Хейзел Кейн вопросительно взглянула на него. — Да, а что вы… Томас ударил ее кулаком в лицо. Хейзел врезалась в группу техперсонала, и вокруг ее глаза в несколько секунд расплылась густая синева. — Вот вам «Око Каина»! — сказал Томас. Затем повернулся и направился к двери. — Вернитесь! — закричал Сесил. — Оставьте его в покое, — проговорила Хейзел. — Но… — Оставьте его в покое! Томас вышел на свет с таким чувством, что выбрался из склепа. Он прикрыл глаза рукой, защищая их от солнца. Вертолет раскручивал пропеллер, готовясь взлететь, а несколько других, напротив, готовились к посадке. Прямо на главной улице поселка были расставлены накрытые столы, и вокруг них толпились люди. К нему приблизилась молодая женщина: — Сигарету? — спросила она. Томас взял сигарету из протянутой раскрытой пачки. — Почему бы нет? — Не возражаете, если я покурю с вами за компанию? — Нет. Она зажала сигарету в зубах и отбросила волосы за спину. Томас поднес ей зажигалку. Она затянулась и медленно выдохнула. — Вы в порядке? — спросила она, зажимая сигарету двумя пальцами. — Да. А вы? — Там видно будет. — Как вас зовут? — Пейдж. — У вас усталый вид, Пейдж. Он смотрел на крути у нее под глазами. — А кстати… долго это все продолжалось? — Семь-гребаных-во-все-дыры дней, мистер Линкольн. Простите мой плохой французский. Она выпустила густой клуб дыма, не отрывая от него глаз. — Хорошо. Спасибо, что заботились о нас. — Не за что, сэр. Это была большая честь для меня. Правда.Глава 74
Три месяца спустя ураган медиасенсаций стал понемногу стихать. Томас смотрел на волны, поблескивающие под солнцем. Он отпустил бороду, к тому же сейчас на нем были круглые очки, так что никто не обращал на него внимания. Стекла очков были маленькими, круглыми, в стальной оправе. Легкая коррекция зрения. Семьдесят пять долларов со скидкой. Элизабет, смеясь, говорила, что он похож на Дензела Вашингтона[250]. Он перестал писать и убрал блокнот. Босые ступни были погружены в песок. Запах моря щекотал ноздри. Чайка с криком пролетела над самой водой, задевая крылом пенистый гребень волны. Продавец мороженого ехал по пляжу, крутя педали своей тележки, а за ним бежала стайка детей. Да, Томас кое-что записывал. Но ничего особенного. Он не собирался издавать свои мемуары — как Виктор Каминский, который уже сколотил себе на интервью небольшое состояние. Точно так же он не собирался сниматься в полицейском телесериале — как Коул. Нет, ему просто нравилось нанизывать цепочки слов. Воспоминания, заметки, впечатления. Все это было довольно сумбурно и не так уж важно. Но он хотел это сохранить — просто для себя. Леонард Штерн, попавший на обложку журнала «Форбс», настойчиво приглашал его к себе в Нью-Йорк, но Томас отказывался. Точно так же он отказывался от интервью (Питер появился в программе Ларри Кинга), от «медиатрамплинов к славе» (Перл Чан снялась в клипе, который постоянно крутили на MTV), от сотрудничества с акулами бизнеса (Пола Джонс стала владелицей бара в новом развлекательном комплексе в Лас-Вегасе) или с организациями лоббистского толка (Нина Родригес включилась в борьбу за права секс-меньшинств). Он предпочел не торопить события, так же как Карен — она уехала работать в Париж, подальше от американских массмедиа. Продавец мороженого, лениво крутивший педали своей велотележки, остановился в нескольких метрах от него. Томас наблюдал за ним: блуждающая улыбка, джинсовая куртка, усеянная разноцветными значками, светлая щетина на подбородке, растаманские косички и бейсболка с надписью «Мистер Суперстар». Ник и Алекс приблизились к нему с заговорщическими минами. Кажется, они рассчитывали получить у него бесплатные рожки. — Мозно мне морозеного? — спросила Тина, дергая Томаса за руку. — Конечно, — ответил Томас. — Всего за один поцелуй. Девочка рассмеялась. Со своими огромными зелеными глазами и веснушками она явно готовилась вырасти в покорительницу сердец. Как и ее мать. — Спасибо! — воскликнула она, убегая с денежной купюрой. Потом она подбежала к своим братьям, и все трое уселись у кромки воды с вафельными рожками в руках (один за деньги, второй — бесплатно). Расправившись со своими порциями, они под присмотром Элизабет занялись строительством песочного замка. — Шесть рожков по цене трех, — вздохнул продавец. — От этих детей одно разорение. Скоро придется закрывать лавочку. — Мне вы можете об этом не рассказывать, — ответил Томас. — Вчера они точно так же чуть не разорили парк аттракционов. Он гадал, не узнал ли его продавец, но Мистер Суперстар, возвышавшийся над тележкой, больше не обращал на него внимания. Томас обвел глазами пляж. Дэвид Уэлш и Хейзел Кейн оставили ему сообщения на мобильнике, но он им не перезвонил. Хейзел с честью выдержала недавнюю бурю в СМИ, а Сесил уже с головой ушел в работу над тремя новыми проектами. Можно было спорить на что угодно, что его звезда только начинает восходить. Единственной загадкой до сих пор оставался Сет: он исчез. Его больничная койка оказалась пустой, вещи тоже не нашли. Больше того: блокировка его банковских счетов, прослушивание городского и мобильного телефонов, проверка электронной почты, постоянное наблюдение за квартирой — все оказалось впустую. Он был объявлен в федеральный розыск — ФБР он интересовал прежде всего в связи с убийством Гарольда Крампа. Когда с этой проблемой обратились к Сесилу, тот лишь пожал плечами: его брат был сопродюсером «Ока Каина» и достаточно богатым человеком, для того чтобы сменить внешность и паспорт, если бы ему вдруг пришла такая мысль. Он вполне мог быть в Европе или в Японии. Властям оставалось лишь временно смириться с этим. Томас потянулся. Ha пляже Санта-Моники было спокойно. Томас закрыл глаза и прислонился затылком к громадной скульптуре у себя за спиной. Это было творение скульптора Карла Ченга — согласно надписи на табличке. Рельефный план города был выгравирован на вращающемся цилиндре, который с помощью специального механизма прокатывался по песку, оставляя на нем рисунок городских улиц. Томас находил эту идею оригинальной. На той же табличке было и название скульптуры: «Прогулка по Лос-Анджелесу». — Жара страшная, да? — спросил продавец мороженого. Томас открыл глаза. Тот смотрел на него из-под выгоревшей растрепанной шевелюры. — Что вы сказали? — Хотите рожок? — Нет, спасибо. — Симпатичная у тебя подружка. Прямо кинозвезда. — Что? Томас пристально взглянул на него, приспустив очки. Мистер Суперстар протянул ему рожок. — Ты должен попробовать, Линкольн. Это «Тройка О». — Сет?! — Говори потише. Членоголовые всегда где-нибудь поблизости. — Кто? — Федералы. Томас посмотрел вокруг, но никого не заметил. Потом снова обернулся к Сету. — Тебя в самом деле ищут? Значит, ты все же убил того типа? Сет почесал нос. — Крамп был дешевый интриган, тупой как пробка. По правде говоря, я его прикончил, не советуясь ни с кем. — Черт! Ты хоть понимаешь, что… — Ладно, Том. Надеюсь, ты не будешь читать мне мораль? Очередная метаморфоза, произошедшая с ним, была удивительной: он похудел до такой степени, что выглядел тощим, загорел до черноты, сменил цвет глаз с помощью линз, навесил на себя этот невероятный парик с растаманскими дредами и множество побрякушек. Получилось нечто среднее между Ван Халеном и Бобом Марли. — Ты что, собираешься выступать в цирке? — Ха, — сказал Сет. — Очень смешно. Но, так или иначе, я рад тебя видеть. Том кивнул на вращающийся цилиндр. — Помнишь, ты говорил: «Однажды я выйду на прогулку по Лос-Анджелесу, будь там, если захочешь со мной встретиться»? — Да, моя последняя загадка, специально для тебя. Я был уверен, что ты догадаешься. — Сет открыл ящик с мороженым. — Кстати, я продаю и сигареты. Хочешь? — Я бросил курить. И с выпивкой завязал. — По просьбе Элизабет? — Нет. Но она мне помогает. — Замечательная женщина Тебе повезло. — Еще бы. — Томас помолчал. — Э-э-э… Извини, мне жаль, что так получилось с резинками. Сет расхохотался. На мгновение Томасу показалось, что он смеется над ним, но нет — это был радостный искренний смех абсолютно счастливого человека. — Да, подловил ты меня, — кивнул Сет. — Мне бы стоило ожидать чего-то в этом роде. Томас какое-то время колебался, но потом все же задал вопрос, который не давал ему покоя все эти три месяца: — Это ведь ты все придумал, правда? — Конечно. Вот так вот. А Томас думал, что никогда не услышит этого ответа. — Сценарий практически полностью был мой. Я продумывал детали годами. Привык об этом думать постоянно. В детстве, когда у меня были… проблемы, я прятался от них в собственном сознании и менял сценарий. — Он лег на песок и закинул руки за голову. — Тебе случалось, когда ты смотрел какой-нибудь фильм, думать: «Черт, если бы я только мог вмешаться и все изменить!» — Кажется, да. — В тот день, когда Хейзел Кейн обосновалась в отеле «Бонавантюр» всего в нескольких номерах от моего собственного, все сошлось. «Око Каина» уже существовало в моей голове. Оставалось лишь воплотить его в жизнь. — И тут тебе помог Сесил. — Да. Он сначала учился на архитектора, чтобы пойти по стопам отца, но потом его увлекло кино. У него талант, не говоря уже о том, что он чертовски обаятелен. Прирожденный соблазнитель! — Он представил тебя Хейзел Кейн и рассказал ей о твоем проекте. Заодно получил поддержку доктора Уэлша с его теорией краткосрочной терапии. Сет улыбнулся. — Люди так предсказуемы! Ты заставляешь их поверить, что идея исходила от них, и они делают все, о чем ты попросишь! Алекс бежал за Тиной с ведерком воды, собираясь ее облить, а Ник пытался ему помешать. Все трое хохотали. — Ты нашел свое счастье, Линкольн? — спросил Сет, меняя тему. — Не знаю. — Как это — не знаешь? Томас вздохнул. — Думаю, что да. — Все еще терзаешься чувством вины? Очень по-иудеохристиански. По-идиотохристиански, я бы сказал. Томас промолчал. — Это правда, что ты передал все деньги, которые получил от «Ока Каина», в помощь нуждающимся африканским детям? — Да. — Что, весь миллион? — Кое-что оставил себе. — Ну, слава богу! Твоей семье ведь тоже надо на что-то жить! Сет кивнул на Элизабет. Заметив, что он на нее смотрит, она подняла руку с вафельным рожком и помахала ему. Разумеется, она никогда бы не догадалась, кто перед ней. — Она развелась с мужем, — сказал Сет. — Ты теперь глава семьи. — Хватит! — резко сказал Томас. — Что? — Все эти твои трюки, уловки… Ты всю жизнь манипулировал людьми, которые тебя окружают! Ты говоришь, что все придумывал ради реалити-шоу, но это ерунда! Оно было для тебя лишь средством осуществить свои фантазии! Контролировать чужую вселенную, как некогда контролировали твою! Скажи, зачем ты на самом деле явился? Сет, внезапно посерьезнев, пристально взглянул ему в глаза. — Ты и сам знаешь. — Чтобы отомстить? — Нет. — Тогда зачем? — Даровать тебе свое прощение, Том. У Томаса перехватило дыхание. — Так вот, слушай меня внимательно: я — тебя — прощаю, — сказал Сет, четко разделяя слова. — Твоя жизнь больше не должна быть сплошным искуплением вины. Я освобождаю тебя от груза прошлого и снова передаю тебе поводья твоего собственного существования. Все, что я сделал, я сделал ради тебя. — Для меня? — Для того чтобы люди видели тебя таким, какой ты есть. Чтобы они тебя любили. Чтобы ты сам полюбил себя. — Что ты мелешь? — пробормотал Томас, пытаясь сдержать нервную дрожь. — Я принес тебе отпущение грехов. Ты не должен гробить свою жизнь, потому что спас мою. Дважды. В ту ночь, когда был шторм, и в тот день… Томас почувствовал, что его сердце готово выпрыгнуть из груди. — Я говорю о субботе, 7 мая 1983 года… — продолжал Сет. Томас слишком хорошо помнил этот день. Он помнил отель, служебную лестницу, скрип паркета и даже запах цветов. Он помнил мелодию, доносившуюся из плеера: Do you really want to hurt me? Группа называлась «Калчер клаб». В тот день он стоял рядом с Сетом. Он нацелил револьвер на Лилиан Гордон. — …о том дне, когда ты убил мою мать, — закончил Сет. Мимо промчалась группка мотоциклистов, подняв за собой песочный вихрь. — Я прошу у тебя прощения, — прошептал Томас. — Мне жаль… Я не должен был этого делать. Мы были всего лишь мальчишки… — Я знаю. — После выстрела я отступил в тот боковой темный коридорчик и вдруг понял, что совершил ужасную вещь. Я испугался… — …и сбежал. — Да, через черный ход по служебной лестнице. — Томас покусал губы. — Почему ты ничего не сказал копам? Сет вздохнул. — Чего ради? Я был виноват не меньше тебя: это ведь я тебя побудил это сделать. По логике вещей, я и должен был отвечать за последствия. К тому же у меня на руках были следы пороха, а поскольку я подобрал револьвер, на нем остались мои отпечатки пальцев. Поэтому меня даже ни о чем не спрашивали. — Он наклонился к Томасу. — Скажу тебе и еще одну вещь: я всегда надеялся, что ты это сделаешь. У меня не хватало мужества сделать это самому. Моя мать была психопаткой, она полностью утратила связь с реальностью. В тот день она ждала меня с заряженным револьвером — он лежал на столе перед ней. Она собиралась убить меня, потом отца, моего брата и, наконец, себя. Но там оказался ты. Ты знал о том, как я живу, ты увидел револьвер и все понял. Это обычно принято называть роком. — Я должен был поступить как-то иначе. — Было уже поздно. Ты мог разве что отказаться от любых действий и позволить нам всем умереть. Или сделать то, что сделал, — и спасти три жизни. Я рад, что ты выбрал второе. — Ты никогда… —..никому об этом не рассказывал, — договорил за него Сет. — Даже Сесил не знает. На его лице вновь появилась блаженно-рассеянная улыбка Мистера Суперстар. — Ну что ж, мне пора. Тебе нечего бояться с моей стороны. Ни сейчас, ни потом. Это все, что я хотел сказать. Он сжал руку Томаса двумя своими. — До когда-нибудь, Томми-бой. «Ты и я». — Ты и я. — Брат. Сет выпустил его руку, вскарабкался в седло велотележки и закрутил педали. На песке остались следы шин. Потом Сет, не оборачиваясь, поднял руку, словно в последний раз прощаясь, проехал мимо деревянной карусели и исчез. Томас остался сидеть неподвижно. Может быть, лучше всего так и просидеть здесь до конца времен. Элизабет приблизилась и положила руку ему на плечо. — Все в порядке? — Конечно. — Ты знаком с этим типом? — Нет. Она засмеялась. — Что смешного? — Ничего. Просто мне нравится твой новый вид, вот и все. Одной рукой она погладила его бороду, другой обняла за шею, притянула к себе и поцеловала. Томас закрыл глаза. — Не хочешь поплавать? — спросила она. — Вода очень приятная. — М-м-м, даже не знаю. — Что, больше нравится валяться пузом кверху? — Я не прочь заняться спортом. Как насчет водного поло для всех? — Ты уверен, что тебе нужен именно этот вид спорта? — Сейчас — да. — Хорошо. Потому что есть много другого интересного… — Знаю. Очень много. Она улыбнулась. — Эй! — закричал Томас детям. — Как насчет водного поло? Ник и Алекс запрыгали, хлопая в ладоши. Пляж был пуст и залит солнцем, горизонт безоблачен. Томас поднял на руки подбежавшую Тину и посадил ее на плечи. Потом взял за руку женщину, которую любил, и пошел к воде вместе со всем своим новым семейством.Патрик Бовен
ЦИРК МОНСТРОВ (роман)
Все пути, которые нам открываются, тернисты,И все путеводные огни ослепляют нас.Мне столько всего нужно тебе сказать,Но я не знаю как.Может быть, именно тыСпасешь меня?Oasis, «Wonderwall»
Пол Беккер — добропорядочный житель маленького провинциального городка во Флориде, успешный врач и настоящий семьянин. Он имел все, о чем можно только мечтать: жену, сына, любимую работу, собственную клинику. И даже никогда не мог помыслить о том, что простая случайность полностью перевернет его жизнь… Однажды, после утомительного рабочего дня, Пол нашел у себя в кабинете забытый одним из пациентов мобильный телефон. В то же мгновение раздался звонок. С этой самой минуты жизнь Пола Беккера полетела в тартарары. Ему пришлось стать невольным участником страшных событий и лицом к лицу столкнуться со злом, имя которому — МОНСТР.
* * * * *
— Меня зовут Пол Беккер, и я нуждаюсь в вас, — говорю я, поднеся к губам мобильный телефон. — Мы с вами не знакомы, то есть мне так кажется… если только вы не один из моих бывших пациентов. Но вы, может быть, знаете мое имя. Я тот врач, фотографии которого недавно появились во всех газетах… Мой голос дрожит. Только бы удалось договорить до конца!.. — Прошу вас, не кладите трубку. Не нужно верить россказням… Я не делал этих отвратительных вещей. Это звучит как полный бред — но вы должны мне верить! Делаю глубокий вдох и скороговоркой прибавляю: — Так вот, мальчик лет десяти гуляет в одиночестве совсем недалеко от вас. Вот в этот самый момент, когда вы слушаете, что я говорю. Ему грозит смертельная опасность. Потому что некто… собирается его убить. Он уже совсем близко. Перевожу дыхание. — Я понимаю, вы не привыкли к такого рода звонкам. Кроме того, мне и самому все это кажется полным безумием. Но если вы ничего не сделаете, если вы меня не дослушаете, этот ребенок умрет. Переходи к главному, Пол. — А за ним последуют и другие жертвы. Если только вы не сделаете то, что нужно, чтобы помешать убийце. Произношу это на одном дыхании, судорожно стиснув телефон и одновременно спрашивая себя, что думают обо мне люди, слушающие мое сообщение. — Все, чего я прошу, это минута вашего времени. Дослушайте меня, а потом решайте сами, что с этим делать. Кажется, удалось, думаю я, вытирая пот со лба. Теперь мне остается лишь рассказать вам все остальное. Воззвать к вашему уму и смелости. Любой ценой убедить вас в правдивости моей истории. Потому что в конечном счете все будет зависеть только от вас.Часть I. Гроза
Глава 1
Двенадцатью днями раньше
Я смотрел в окно, за которым бушевала ночная гроза. Смотреть было особо не на что — видимость не превышала трех метров. Призрачный свет фонаря едва рассеивал сумрак. Серые силуэты автомобилей за сплошной стеной ливня напоминали погребальные сооружения. Время от времени небо раскалывал зигзаг молнии. Вода у подножия наружной лестницы поднялась уже как минимум на пять сантиметров. Как всегда в этой части Флориды во время сезона ураганов… И разумеется, ни одного клиента! Какой псих явится за врачебной консультацией в такую погоду? Стало быть, мой доход за это ночное дежурство будет нулевым или близким к нулю, и я совершенно напрасно пожертвовал приятным вечером в кругу семьи… Я вздохнул. — Тебе страшно, пап? — Нет. А тебе? — Тоже нет. Я по-прежнему прижимал мобильник к уху, а лоб — к стеклу. Благодаря недавно установленному климатизатору («Carrier» последней модели, делающий воздух нежным как шелк) в приемной было прохладно. Может быть, даже слишком… но это лучше, чем весь день задыхаться от жары. — Ты сегодня лечил детей? — послышался голос Билли в телефоне. — Да, нескольких. — С ними было что-то серьезное? — Да нет, не очень. — Им было больно? У них шла кровь? Билли, как всегда, в своем репертуаре. Его интересуют только ушибы, переломы, кровь и прочие страсти. Он это обожает. Но больше всего ему нравятся истории о рвоте или о расколотых пополам черепах. Билли — мой сын. Ему шесть лет. Он самый классный парень на свете — после своего отца, разумеется. — Ну, э-э-э… — протянул я, забыв ответить, поскольку в этот самый момент мое внимание привлекла «мигалка» на крыше приближающегося автомобиля. Это означало, что мне подвалила работенка. Кого-то привезли на «скорой»? Странно, ведь Конни за весь вечер не получила ни одного вызова… Обычно машина частной службы «Скорой помощи» везет клиента в ближайшее от места вызова лечебное учреждение. Больной человек может, разумеется, попросить, чтобы его отвезли в другую клинику, например мою, но тогда нужно будет заранее со мной созвониться. Поясняю: я работаю в «Walk-In Clinic», иными словами, в небольшой частной клинике, занимающейся в основном консультациями посетителей без предварительной записи. Здание, в котором мы располагаемся, похоже на небольшой особняк. На фасаде переливается огнями неоновая вывеска, над окнами красуются элегантные красные козырьки. Рядом находится окруженная туями небольшая стоянка на двадцать парковочных мест, но обычно там ставят свои машины посетители соседнего с нами кафе. Внутри располагаются комфортабельная приемная (на стенах которой развешаны мои дипломы), два врачебных кабинета, два смотровых бокса, оборудованных по последнему слову техники, комната отдыха (в которой среди прочего есть кофейный автомат и холодильник с неизбежными дурацкими магнитиками на дверце), а также небольшой архив. Более подробные исследования делаются в другом здании, на противоположной стороне улицы, где находятся рентгеновский кабинет и несколько лабораторий. В этот час они, разумеется, закрыты. Как, а где же больничные палаты? — спросите вы. Где операционные? Где толпы врачей, медсестер и санитаров, с криками «Черт, что там еще стряслось?!» быстро провозящих по коридору каталки? Нет, ничего этого вы здесь не найдете. «Walk-In Clinic» — скромное учреждение, которое вполне можно втиснуть между вашим видеоклубом и китайским ресторанчиком на углу. У нас вы можете получить врачебную консультацию, примерно как у вашего семейного доктора, разве что без предварительной записи, и только в том случае, если ваша проблема не слишком серьезная — во всяком случае, если речь не идет о жизни и смерти. Но это в теории. На практике может случиться все что угодно. И я окажусь единственным врачом поблизости, который сможет оказать пациенту незамедлительную помощь. Во всей округе никто не решился открыть такую медицинскую службу, к тому же круглосуточную. Кроме меня. Машина с «мигалкой» проехала мимо сквозных арок торгового центра и повернула за угол Гудлетт-Франк-роуд и бульвара Уайт-Сэнд. Я следил за ней с нарастающим нетерпением. Еще не факт, что она направляется именно сюда. Это станет ясно, когда она окажется на следующем перекрестке. Я повернулся к стойке регистратора у меня за спиной: — Конни? Она кивнула, не отрываясь от своего «Космополитена». Специальный летний выпуск: расставайтесь с лишними килограммами, используя нашу новейшую методику! Скептическая гримаса на лице Конни лучше всяких слов свидетельствовала о том, что она думает о новейших методиках похудения. Конни — моя медсестра, по совместительству секретарша, экономка и утешительница страждущих. Одна-единственная помощница? — удивитесь вы. Да. Наша клиника существует всего несколько месяцев, и пока у нас нет средств, чтобы позволить себе большее количество персонала. Конни слегка грубовата, но в целом — настоящее сокровище. Она умна, у нее отличная смекалка, она понимает меня с полуслова. К тому же, что немаловажно, она умеет успокаивать клиентов — с ней они очень быстро расслабляются и даже начинают улыбаться. Еще одна вспышка молнии. И вновь — непроглядная тьма. «Мигалка» исчезла. Значит, ложная тревога. Должно быть, «скорая» возвращалась на базу. Я снова прижался лбом к стеклу. Свет фонаря стал почти неразличимым. Мощные потоки дождя, струившиеся всего в нескольких сантиметрах от моего лица, не касаясь его, несли в себе что-то тревожащее и умиротворяющее одновременно. Я по-прежнему прижимал телефон к уху. Билли, скорее всего, тоже — я слышал его дыхание. Или это был отдаленный шум телевизора?.. Можно было бы оставаться так очень долго — не разговаривая, просто ощущая обоюдную связь. Таких моментов я никогда не переживал со своим отцом и теперь хотел наверстать упущенное с сыном. Молния… и тьма. Я чувствовал, как эта обстановка понемногу меня гипнотизирует, но не сопротивлялся. Часы показывали половину одиннадцатого вечера, и этот вечер, несомненно, был одним из самых мрачных в году. За окном сгустилась темнота. И я никогда не смог бы даже на секунду заподозрить, что произойдет дальше. Молния. Полностью обнаженный человек с окровавленной головой стоял с другой стороны окна, упершись кулаками в стекло. Его выходящие из орбит глаза были устремлены прямо на меня. Тьма. — Черт возьми!.. Я отскочил назад, чувствуя, как резко участилось сердцебиение. И тут же град ударов обрушился на входную дверь: бум! бум! бум! — в такт бешеным ударам сердца о мою грудную клетку. Конни бросила взгляд на изображение, передающееся на монитор с камеры наружного наблюдения, и поспешила к двери. — Папа?.. — послышался голос Билли в телефоне. — Я тебе перезвоню, — пробормотал я и прервал соединение. В моих жилах клокотал адреналин. Мне это и нравилось, и нет — но, возможно, это была одна из причин того, почему я выбрал именно такую работу. Стоило бы поразмышлять над этим парадоксом — но уж, во всяком случае, не сейчас. Потому что голый тип с разбитой головой уже лежал на полу в моей приемной. Его доставил сюда полицейский инспектор столь мощного телосложения, что я невольно вспомнил надувные батуты в виде старинных замков, стоящие на детских площадках. Полицейский коротко кивнул в знак приветствия и молча показал Конни удостоверение. Потом сунул его в нагрудный карман цветастой рубашки, не очень подходящей к остальному костюму, измятому и промокшему насквозь. Конни уже стояла на коленях возле пострадавшего со стопкой сухих компрессов в руках. — Что с ним случилось? — спросила она. Тон ее был таким же спокойным, как у посетителя ресторана, консультирующегося с официантом по поводу меню. — Вы не поверите… — начал инспектор. — Не беспокойтесь, — прервала его Конни, — у меня богатое воображение. — Этот тип занимался гимнастикой на пляже. Совершенно голый. Конни приподняла одну бровь: — В такую грозу? — Он сказал, что это его бодрит. Его плащ лежал рядом, на песке. Полицейский развернул перед нами длинный черный кожаный плащ с этикеткой дорогой марки и, чтобы расправить, слегка встряхнул его, отчего на пол полетели брызги дождя и крупинки песка. — А… да — вот еще его документы… Незнакомец неподвижно лежал на полу. Я воспользовался этим, чтобы лучше его рассмотреть. У него были длинные черные волосы, перевязанные узкой шелковой лентой. Гладкая ухоженная кожа, мускулистый торс, подтянутые ягодицы, ровный бронзовый загар. Только его конечности как-то не соответствовали всему остальному: тонкие и чересчур длинные, они походили на паучьи лапы. В целом он сильно напоминал тех андрогинных мужчин-проституток, каких полно в клубах Майами-Бич. Многие приезжали сюда издалека в поисках хорошего заработка. На это указывало и то, что все волосы на его теле, в том числе на интимных местах, были тщательно удалены. Конни оставалась по-прежнему невозмутимой. — Так что с ним случилось? — снова спросила она, прикладывая компресс ко лбу пострадавшего. — Ударился головой, когда садился в мою машину, — с улыбкой ответил коп. — Ничего страшного. Обнаженный человек промычал что-то неразборчивое, но ясно было, что ему не нравится такая версия событий. Конни помогла ему подняться. Судя по всему, и впрямь ничего серьезного. Я принялся натягивать стерильные перчатки размера 7,5, а медсестра тем временем препроводила пострадавшего в смотровой бокс № 1. Коп наблюдал за нами с насмешливой улыбкой. Потом прошелся по приемной, оставив на полу цепочку грязных следов. Заметив мой взгляд, в котором читалось все, что я думаю о его ботинках, а также о рассказанной им истории, на которую я, разумеется, не купился, он небрежным тоном произнес: — Ох, какая жалость… Извиняюсь. Однако было ясно как день: это ему до лампочки. — А что, в больнице не нашлось места? — спросил я, нарочно оттягивая края латексных перчаток, чтобы они погромче щелкали: так я намеревался продемонстрировать копу свое раздражение. — Туда не добраться. Разве что вплавь… — Ах вот как?.. Одного лишь взгляда на мощный полицейский внедорожник, который я поначалу спутал с автомобилем «Скорой помощи» — из-за размеров и вращающейся «мигалки», — было достаточно, чтобы понять: он может преодолеть трудности и посерьезнее дождевых потоков. — В больнице и без того работы хватает, — прибавил коп, потирая заросший щетиной подбородок. — Скажи уж честно: не хотелось там торчать лишние два часа. — Не хотелось там торчать лишние два часа. «И писать рапорт», — чуть было не добавил я, но удержался. На несколько секунд наши взгляды скрестились над потеками крови, воды и грязи. Снаружи послышался отдаленный раскат грома. Гроза уходила. Коп вздохнул и произнес: — Слушай, Пол, почини мне этого типа. Я поднял обе ладони вверх в знак капитуляции: — О’кей, Кэмерон. — Я тебе признателен. — Есть за что… Дело в том, что инспектор Кэмерон Коул — мой лучший друг чуть ли не с первого класса. Я вошел в смотровой бокс. Да, пациент был явно не в лучшей форме. Оставалось надеяться, что Кэмерон не слишком его помял. Я наклонился, чтобы тщательно осмотреть рану на голове. — Вам хорошо видно? — спросила Конни. Она продезинфицировала рану и сбрила волосы вокруг нее. Это был глубокий порез длиной несколько сантиметров, который тянулся вверх от надбровной дуги, пересекая лоб. Я слегка раздвинул края раны, которые разошлись с едва слышным чмокающим звуком. Конни осторожно промокнула кровь тампоном. Стало видно белеющую лобовую кость — как часто бывает в подобных случаях, — но, кажется, ни трещин, ни разорванных сосудов… Я облегченно выдохнул: — Сейчас поправим. Пока я выбирал инструменты, Конни достала из стеклянного шкафчика медицинскую простыню в стерильной упаковке, сняла упаковку и застелила простыней металлический столик на колесах. Воспользовавшись тем, что мы с Конни отвлеклись, Коул проскользнул у меня за спиной, и почти тут же прозвучали два щелчка. Обернувшись, я увидел на запястье пациента стальной наручник. Второй «браслет» был закреплен в изголовье смотровой кушетки. — Это для твоей же безопасности, — объяснил Коул с притворно-скучающим видом. — Я не хочу, чтобы мой клиент дергался от боли, пока ты будешь его зашивать. Я нахмурился. Терпеть не могу, когда запугивают пациентов. — Зашивать не понадобится, — пояснил я. — Собираюсь использовать специальное клеящее вещество. И продемонстрировал небольшую плотно закрытую пробирку с голубоватой жидкостью. — Диоктил цианоакрилата. Что-то вроде «Суперклея», но абсолютно стерильный. Соединяем края раны и сверху наносим это вещество. Совершенно безболезненная процедура. — О, боль меня не страшит… Это были первые слова, которые я услышал от незнакомца. Он произнес их бесстрастным тоном, в котором не было даже намека на угрозу. А вот переплетенные пальцы его неподвижных рук напомнили мне клубок спящих змей. — Простите?.. Он обратил ко мне бледное лицо, освещенное хирургической лампой. — Вам, медикам, невероятно повезло: вы проводите каждый день бок о бок со смертью. Это ведь такое… захватывающее чувство, не правда ли? Глаза его были настолько черными, что я не мог различить зрачков. Но, присмотревшись, увидел их и даже констатировал, что они не расширены. Значит, он не принимал ни кокаин, ни амфетамины. В его дыхании не чувствовалось запаха алкоголя. — Результат будет отличным, в том числе и с эстетической точки зрения, — продолжал я, решив не обращать внимания на его странные речи. — Но вам нужно будет регулярно наносить на шрам мазь, оказывающую зарубцовывающее действие, и избегать сильного солнца в течение ближайших шести месяцев. Говоря все это, я чувствовал себя идиотом. В этом типе было что-то такое, отчего мне становилось не по себе. Однако я переборол себя и занялся раной. Тем временем Коул вынул из кармана бумажник. Сейчас он передаст Конни все нужные документы, она внесет данные в компьютер, и вся эта история будет окончена… — Насчет гонорара не беспокойся, — пробурчал он. — Счет тебе оплатит полицейское управление. — Я и не беспокоюсь. Я соединил края раны, нанес клей, затем подождал, как полагалось, пятьдесят секунд и разжал пальцы. — Готово, — объявил я, повернувшись к Конни. Но, перехватив взгляд ее округлившихся глаз, от изумления забыл обо всем. Конни Ломбардо — воплощенное самообладание. Раньше она работала в одной из крупных нью-йоркских больниц. События 11 сентября были знакомы ей не понаслышке. Так что взволновать ее могло лишь нечто действительно очень серьезное. И вдруг рука незнакомца крепко стиснула мое запястье. В следующий миг он резко заломил мне руку за спину. Боль была такой сильной, что перед глазами заплясали белые искры. Я непроизвольно наклонился вперед, потерял равновесие и во весь рост растянулся на полу. — Твою ж мать!.. — потрясенно выдохнул Кэмерон. Конни закричала. Я поднял голову. Кэмерон выхватил пистолет, но тут в воздухе пронесся сверкающий металлический диск размером с тарелку — я узнал поднос для медицинских инструментов — и ударил его по руке, заставив выпустить оружие. Затем пациент с силой надавил мне на спину ногой, приказав: — Лежать, докторишка! Почти сразу вслед за этим я услышал топот, который могло бы издавать стадо взбесившихся носорогов, и еще через секунду тяжесть с моей спины исчезла. Раздался адский металлический грохот. Я понял, что Кэмерон, лишившись оружия, решил вспомнить навыки старого доброго кулачного боя. Приподнявшись, я увидел, что опрокинутый металлический стол лежит на полу, а рядом с ним сцепились двое мужчин. Кэмерон раз за разом пытался нанести противнику удар, но тот, против всякого ожидания, уклонялся с удивительной ловкостью — все его движения были быстрыми и при этом почти неуловимыми, словно текучими. Можно было подумать, что для него это не поединок, а упражнение в синхронном плавании. Еще несколько секунд — и его руки мертвой хваткой вцепились в шею Кэмерона, словно пара удавов. Мой друг, очевидно, решил, что пора переходить к серьезным мерам, и каким-то быстрым приемом заставил противника развернуться, после чего прижал его лицом к полу. Только теперь я заметил, что запястье моего бывшего пациента свободно. Это означало, что он как-то ухитрился стащить наручник, который — по-прежнему застегнутый! — свисал с кушетки. — Черт возьми! — невольно воскликнул я, садясь. — Да как же он это сделал? Он фокусник или чародей? Кэмерон поставил колено между лопаток противника, отцепил наручники от кушетки и снова защелкнул их на его запястьях — на сей раз куда плотнее. — Сделай одолжение, — тяжело дыша, обратился он к усмиренному пациенту, — повтори-ка этот трюк сбраслетом! Но тот лишь поморщился от боли. Кожа на его запястьях побелела от врезающегося в них металла. Кэмерон поднял голову: — Конни, что это вы делаете? Моя помощница застыла, держа телефонную трубку на весу: — Звоню в «девять-один-один»… а что, не нужно? — Ни в коем случае. — Но… — Я сказал нет. Нам не нужны подкрепления. Ситуация под контролем. Конни вопросительно взглянула на меня. Я кивнул. Она положила трубку. По выражению ее лица я примерно понял, что она мне скажет после отбытия Кэмерона. Тот кое-как заправил рубашку в брюки, поднялся, потом резко поднял скованного наручниками человека. Подхватив плащ, портфель, документы, Кэмерон направился к выходу, увлекая своего клиента за собой. Когда они спустились по ступенькам и подошли к машине, Кэмерон с силой надавил ладонью мужчине на затылок и буквально втолкнул его внутрь. Затем обернулся ко мне: — Извини за… за весь этот бардак. Я не знал, что на это сказать. Кроме опрокинутого стола и загубленных медикаментов, ущерба не было никакого — за исключением разве что морального. — Завтра увидимся, — полувопросительно добавил он. — М-мм… — Я могу рассчитывать на твое молчание? — Угу… Он уселся за руль. Автомобиль тронулся с места. Однако, проезжая мимо меня, неожиданно остановился. Опустив стекло, Кэмерон произнес: — Росомаха вызывает Циклопа. Циклоп, как слышно? Шуточка тридцатилетней давности. — Отлично, Росомаха, — ответил я. — Люди Икс сплотились теснее, а? — Сплотились, точно… — Я возвращаюсь на базу. — О’кей. Он улыбнулся и отъехал, увозя своего подопечного. Я закрыл дверь, вернулся в приемную и рухнул в кресло. Конни так и не успела внести в компьютер данные пациента. Мы ничего о нем не знали. Если кто-нибудь когда-нибудь потребует у нас отчета — или, не дай бог, свидетельства в суде, — мы будем иметь бледный вид. Конни скрестила руки на груди и устремила на меня взгляд, способный остановить танк. — Все в порядке, — отводя глаза, пробормотал я.
Прошло полчаса. Я помог Конни привести все в божеский вид, поднял опрокинутый стол, заново застелил смотровую кушетку. Конни вымыла пол. За все это время она не сказала мне ни слова. Я понимал, что она не одобряет мою манеру поведения. Но Кэмерон Коул — мой старый друг, в каком-то смысле он заменил мне старшего брата, которого у меня никогда не было, и если он порой бывает слишком грубым — ничего не поделаешь, такой уж он есть. Я внимательно оглядел обстановку. Все вокруг блестело. От недавних событий не осталось и следа. Я присел на край письменного стола и ощупал свою спину. Я очень надеялся, что недавние принудительные физические упражнения не сильно скажутся на моей пояснице. Это мое уязвимое место, и мне совсем не хотелось сидеть на работе скрюченным несколько ближайших недель, а то и месяцев. Да уж, хорошенькое выдалось дежурство… Я решил выйти на парковку и выкурить сигарету. После ливневого дождя воздух, наверно, изумительный. Может быть, кто-нибудь из клиентов, до этого момента откладывавших свой визит ко мне, теперь все-таки приедет, и ночь не пройдет впустую. Вот тогда я его и заметил. Небольшой, ярко-красный, с блестками. Явно женский. Должно быть, попал под стол во время потасовки. Я наклонился, поднял его и осмотрел. Кажется, не из тех моделей, что предлагают в рекламе типа «Только у нас и только сейчас! Два мобильника по цене одного!». — Это ваш телефон? — на всякий случай спросил я у Конни. Но я уже знал ответ. Телефон Конни выглядел гораздо более скромно. Она молча взглянула на меня с таким видом, будто я сморозил несусветную глупость. Я снова начал рассматривать мобильник. Он был включен. Я уже собирался позвонить Кэмерону и сказать, чтобы тот сообщил мистеру Ночному Нудисту о забытом у меня телефоне, но не успел: мобильник неожиданно зазвонил у меня в руке. От неожиданности я подскочил. Телефон продолжал звонить. На дисплее высветилась надпись: «Скрытый номер». Черт. И что же делать? Поколебавшись, я все же решил ответить на звонок. И в следующую секунду совершил самую глупую и самую роковую ошибку в своей жизни. Я нажал клавишу соединения.
Глава 2
— Салют, приятель. Голос в трубке был странным — каким-то механическим, словно принадлежал не человеку, а роботу. Видимо, проходил через электронный фильтр. Можно было сказать лишь, что он мужской. Да и то не наверняка… — Э… простите… — пробормотал я. — Кош? — Н-нет… (Кош — это что, имя такое?) Он… его здесь нет. Он забыл свой телефон… Последовала долгая пауза. Потом я услышал: — Ты стащил у него телефон? — Что?! — У тебя довольно молодой голос. Может, ты уличный воришка? — Ничего подобного! Конни удивленно смотрела на меня. Я сделал успокаивающий жест, потом прошел в свой кабинет и закрыл за собой дверь. — Я врач, — произнес я с легкой нотой высокомерия, поскольку меня задело предположение собеседника. — Здесь, в клинике, произошла стычка. Телефон этого типа, Коша, упал на пол. Я его только что нашел. — Врач? А как тебя зовут? — Что? — Как твое имя? Теперь настала моя очередь сделать паузу. Этот разговор с самого начала принял какой-то странный оборот, и мне это не нравилось. — Мне кажется, вам необязательно это знать. В трубке послышался сухой смешок. — Что ж, хорошо. Итак, ты что-то говорил о стычке… — Да. Сюда приезжала полиция. Последнюю фразу я добавил непроизвольно, словно желая защитить себя от какой-то непонятной, но ощутимой угрозы. — Полиция? — повторил мужчина. Еще несколько секунд тишины. Я невольно представил нас обоих, моего собеседника и себя, как две далекие планеты, расположенные в разных концах Вселенной и вдруг притянутые друг к другу какой-то непонятной силой в непроглядной космической черноте. — Хорошо, — наконец произнес металлический голос. — Теперь вот что: этот телефон не представляет никакой ценности, выброси его. — Что, простите? — Выкинь его на помойку. — Но… зачем же мне это делать? — Владельцу он не нужен, ему наплевать на эту потерю. Это старый телефон, там куча неисправностей. Он уже никуда не годен. Я взглянул на мобильник. По-моему, он вовсе не выглядел старым и неисправным. — Да и батарейка там скоро сядет, — прибавил мой собеседник. — А поскольку пин-код владельца ты не знаешь, ты не сможешь снова включить телефон. И купить его у тебя никто не купит, потому что, как я уже сказал, это жуткое старье. Самое лучшее, что ты можешь сделать, — это избавиться от него. (Голос стал более жестким.) Тебе ведь не нужны неприятности? — Думаю, я просто передам его полиции. Услышав глухое ворчание в трубке, я удовлетворенно улыбнулся. — Выброси его, — повторил мужчина. — Почему? — Потому что я тебе так сказал. — А если я не послушаюсь? Вы явитесь сюда, чтобы надрать мне задницу? Собеседник выругался. Потом произнес: — Очень хорошо, мой маленький друг. Считай, что я тебя предупредил. И прервал соединение.Еще какое-то время я неподвижно сидел с телефоном в руке. Кажется, подсознательно ждал, что неизвестный собеседник позвонит снова. Наконец я ослабил галстук и расстегнул верхние пуговицы халата, чувствуя, что мне не хватает воздуха. Конни, судя по всему, выключила климатизатор. Вечер выдался сумасшедший, и я чувствовал себя порядком взвинченным. Что же все-таки происходит? Почему незнакомый собеседник так неожиданно сорвался в конце разговора? «Потому что ты упомянул о полиции», — подсказывал мне внутренний голос. Ну и что? Какая в этом опасность для владельца мобильника? «Может быть, в этом телефоне хранится какая-то важная личная информация, не подлежащая огласке». Тогда почему мне велели его выбросить? Я встал и принялся расхаживать по комнате. Мое любопытство разгоралось все сильней, и в конце концов я решил взглянуть хотя бы на список абонентов в телефонном справочнике. Городок у нас маленький, и если этот самый Кош постоянно тут живет, наверняка я могу увидеть в его телефонном списке кого-то из знакомых. Я позвоню ему, объясню ситуацию, и… «Одним глазком…» О’кей. Я снова сел и вытянул ноги, пытаясь придать своим действиям нарочитую небрежность. Затем принялся нажимать клавиши. Я никогда особо не разбирался в мобильниках, но надеялся, что этот не слишком отличается от моего. В моем телефоне для открытия справочника достаточно было нажать центральную, навигационную, клавишу, а дальше манипулировать стрелками. Так я сделал и сейчас — нажал клавишу, потом стрелку вверх. Ничего. Ну что ж… а если вниз? Опять ничего. Ладно, попробуем иначе. Я нажал клавишу «Меню» и выбрал вкладку «Справочник». Так, вот он. Открываем… На дисплее появилась надпись: «Пусто». Черт! Ни одного имени, ни одного номера телефона, вообще ничего! Я уже хотел отказаться от своей затеи, но решил проверить еще вкладку «Сообщения». Я знал, что эсэмэски часто посылают друг другу подростки, причем пользуются каким-то совершенно непонятным сленгом, который я с грехом пополам разбирал лишь благодаря тому, что у меня в приемной лежали среди прочих молодежные журналы, и иногда я пролистывал их, если не было работы. В «Сообщениях» тоже было пусто. Из приемной донесся какой-то шум. Кажется, Конни говорила с посетителями. Я наобум потыкал в клавиши и попал на список последних вызовов. Входящий звонок был один-единственный — тот самый, на который я ответил несколько минут назад. Исходящих не было вовсе. Странно. Можно было подумать, что телефон новый и приобрели его совсем недавно. «Или владелец стер всю информацию». Конни слегка постучала в дверь и окликнула: — Босс? Я сунул телефон в карман халата. Конни приоткрыла дверь и заглянула в кабинет. — Конни, я предпочел бы, чтобы вы называли меня Пол. Или доктор Беккер. Я вам это уже говорил. — То есть вы больше не босс? Я вздохнул: — Что там? — Вывих щиколотки. Клиент в боксе номер один. В боксе номер два — пара близнецов с болями в желудке. Мать ждет в приемной. У детей, похоже, гастроэнтерит… — Отлично. Вот и работенка привалила… — Да. Близнецы, кстати, заблевали вам все кресла. С этими словами она скрылась, а я поспешно достал пачку сигарет из нижнего ящика стола (Конни вела настоящую войну с моим пристрастием к курению) и вышел через служебный ход на улицу. Пока Конни будет вносить в компьютер данные клиентов, я как раз успею выкурить «раковую палочку». Я сделал несколько шагов по парковке. Пахло мокрым асфальтом. Капли дождя еще поблескивали на фонарях, но потоки воды уже ушли по водостокам под землю. Стояла середина августа, и штормовое предупреждение объявляли с начала месяца уже в восьмой раз. Так всегда в этом регионе. Одни и те же погодные циклы повторяются каждый год. Летом природа превращается в какого-то мифического буйного зверя, который с ревом обрушивается на землю и разоряет ее, а потом, утихомирившись, скрывается в сумраке. Люди исправляют последствия и постепенно обо всем забывают… Скоро придет день, и в городе будет побит очередной температурный рекорд. И кто вспомнит о событиях, случившихся во время предыдущих природных катастроф?
Глава 3
Инспектор Кэмерон Коул выдержал взгляд своего шефа, не моргнув глазом. Ему пришлось нелегко, поскольку шеф Гарнер был в ярости. Даже в бешенстве. — В этой папке ничего нет! — прорычал он. — Ничего! В кабинете кроме них двоих присутствовал еще один человек — адвокат, скромно сидевший в уголке. Его длинные гибкие пальцы неподвижно застыли на кожаном портфеле, лежавшем у него на коленях. Кэмерон подумал, что кисти рук адвоката похожи на двух тарантулов. Если бы мог, он охотно раздавил бы их каблуком кованого сапога. — Разумеется, я освободил мистера Смита, — продолжал Гарнер. — Против него нет никаких серьезных обвинений. Кэмерон не слишком удивился, услышав эти слова. — Значит, вы закрыли это дело? — спросил он. — Да. — В таком случае что я делаю в вашем кабинете? — Господин Бартон Фуллер, присутствующий здесь (владелец тарантулов с важностью кивнул, когда было названо его имя), заявляет, что его клиент подвергся неоправданно грубому обращению со стороны полицейского. — Кажется, это называется плеоназм, — заметил Кэмерон. — Что? — переспросил шеф. — Словесная избыточность. Грубое обращение полицейских неоправданно по определению. Шеф муниципальной полиции Неаполя[251] подался вперед, опираясь ладонями на стол: — Коул? — Шеф? — Ты надо мной издеваешься, мать твою?! — И в мыслях не было. Как я уже написал в своем рапорте, Алан Смит разбил себе лоб, садясь в мою машину. Я отвез его в клинику, где ему оказали медицинскую помощь, и только после этого доставил в участок. Все остальные ушибы и кровоподтеки — результат его собственного неадекватного поведения: он попытался бежать. Два человека, врач и медсестра, могут подтвердить мои слова — и о драке, и об ее последствиях. — У мистера Смита другая версия. — Мистер Смит может выдвигать любые версии. Я сообщаю вам факты. Адвокат слегка кашлянул и заговорил: — Проблема не в этом, инспектор Коул. Мой клиент был арестован… — С голой задницей на городском пляже, — перебил его Коул. — Допустим, — кивнул адвокат. — Однако пляж был абсолютно пуст. Дело было ночью. — Разгуливать голышом — нарушение закона, — сказал Коул, скрещивая руки на груди. — Или я ошибаюсь? Или у нас не один закон для всех? — Но ваше поведение по меньшей мере можно характеризовать как превышение полномочий. Я полагаю, что на офицере полиции, в чьи обязанности входит поддерживать порядок, в данном случае лежит доля вины. Бартон Фуллер. Из фирмы «Саймон, Фуллер и Сакс» — одной из самых крупных юридических контор в Майами. Коул подчеркнуто церемонно склонил голову, словно соглашаясь с мнением очень важного собеседника, но затем обернулся к патрону: — Хорошо. Я возвращаюсь к работе. Или вы предпочитаете, чтобы я сначала почистил ботинки мистеру Фуллеру, чтобы он сменил гнев на милость? Тарантулы беспокойно зашевелились на черном кожаном портфеле. Шеф Гарнер встал, все так же опираясь кулаками на стол, и коротко взглянул на адвоката. Тот тоже поднялся и почти бесшумно направился к двери — слышался лишь легкий шорох его элегантного костюма-тройки из натурального хлопка. Когда Бартон Фуллер вышел, Гарнер повернулся к подчиненному. Тот мысленно заткнул уши. — Черт возьми, Коул, ты хочешь меня до инфаркта довести? Кэмерон предпочел не отвечать. — Это в разгар предвыборной кампании! — продолжал шеф. — Ты что, совсем спятил? Нового губернатора Флориды изберут через несколько недель, и, как всегда, начнутся перестановки сверху донизу. Если массмедиа раздуют эту историю о том, как полицейский избил ни в чем не повинного человека, нас обоих отсюда вышибут! — Стало быть, вас беспокоит только продление собственных полномочий? Гарнер упер указательный палец в стол, не отрывая взгляд от инспектора: — Я прекрасно понимаю, куда ты метишь. — Ах, вот как? — Да. И вот что я тебе скажу: ты пока еще не сидишь на моем месте. Здесь командую я. — Гарнер с силой постучал пальцем по столу. — Мистер Смит — уважаемый гражданин! Он пожертвовал крупные суммы на благотворительные учреждения нашего города. — Ну, так, может, папа Римский его канонизирует? Шеф полиции снова сел: — Да что ты так на него взъелся? — Мы ничего не знаем о том, кто такой Алан Смит. — Он бизнесмен. — Ну и что это? Просто слово с визитной карточки. — Его компания занимается декоративным оформлением парков аттракционов, отелей в разных стилях, ресторанчиков вроде «Макдоналдса»… Если внимательнее изучишь его послужной список, ты убедишься, что он не короче программы борьбы с глобальным потеплением. Смит богат? Ну что ж, тем лучше. Он будет платить немалые налоги в местный бюджет? Прекрасно! Поможем ему здесь обосноваться. — С этим парнем что-то не так. — Коул, ты параноик. — Еще какой. — Тогда ступай к врачу. Ты наверняка слишком часто смотришь «Эксперты Майами». Гарнер быстро пробежал глазами рапорт Коула, водя над строчками кончиком своей ручки. — Неаполь — спокойный городишко, — произнес он через пару минут, поднимая глаза. — Туристы купаются летом, пожилые дамы вяжут зимой… Здесь не очень любят дотошных полицейских. Он расписался на рапорте и, захлопнув папку, прибавил: — Передайте свои текущие дела одному из коллег. — Вы отстраняете меня от работы? Гарнер улыбнулся: — Напротив, я предлагаю тебе повышение. Ты станешь главным супервайзером морского патруля. Со всеми этими ураганами и штормовыми предупреждениями ребята уже не знают за что хвататься… Ты здесь родился, ты хорошо знаешь морские пути от острова Сан-Марко до Бонита Бич, тогда как все твои коллеги прибыли либо из Нью-Йорка, либо с Западного побережья. Думаю, эта работа как раз для тебя. И зарплата хорошая. А к работе полицейского инспектора вернешься в конце сезона. Кэмерон невольно спросил себя, не стал ли он жертвой слуховой галлюцинации. Потом, обращаясь к шефу, произнес: — Иначе говоря, вы выпихиваете меня из криминального отдела. — Скажем так: я произвожу небольшую кадровую перестановку в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Да и потом, какие у нас тут криминальные преступления, о чем ты говоришь? О пьяных драках по субботам? О нападении акулы на сёрфингиста в прошлом году? — Нет. О наркоторговцах, которые разгуливают на свободе. О бандитских разборках, которые уже докатились и до нас. Об убийствах. О нераскрытых исчезновениях людей. Черт возьми, вы что, ничего не видите? Думаете, если сюда съедутся богатые бизнесмены, город сам по себе превратится в земной рай? Как бы не так! Гарнер поднялся, застегнул верхнюю пуговицу на рубашке: — Разговор окончен. Если новое назначение тебя не устраивает, пиши заявление об отставке. Я сегодня встречаюсь с мэром, так что очень прошу: если соберешься уходить, не надо слишком громко хлопать дверью. Кэмерон резко повернулся на каблуках. — Да, и предупреждаю, — произнес Гарнер у него за спиной. — Еще один прокол вроде вчерашнего — и я уже не ограничусь выговором. Я тебя уволю и добьюсь того, чтобы ты уже не смог работать в полиции. Ты меня понял? Кэмерон вышел, оставив дверь нараспашку. Нарочно, разумеется. Он промчался по коридору со скоростью поезда, проезжающего сквозь туннель, сбежал по лестнице вниз и вылетел на улицу. Заметив на асфальте пустую пластиковую бутылку, он изо всех сил пнул ее ногой. На парковке он увидел патрульную машину с открытым верхом — белую, с голубым волнообразным узором на дверцах, — в которой сидели двое полицейских. Заметив его, они прервали разговор и обернулись к нему. Но Кэмерону было не до них — он кипел от ярости. Гарнер не заставит его передать кому-то другому текущие дела. Только не сейчас. Кэмерон бросил взгляд на часы. Девять утра, а от жары уже сдохнуть можно. Он порылся в карманах в поисках пастилок от боли в желудке, и вдруг его внимание привлекло какое-то движение на противоположной стороне улицы. Бартон Фуллер распахнул заднюю дверцу роскошного лимузина и уже собирался нырнуть внутрь. Этот мелкий подручный Алана Смита прибыл с первыми лучами солнца. Частным самолетом из Майами. Кэмерон наблюдал, как Фуллер садится на заднее сиденье и шутливым тоном что-то произносит, обращаясь к невидимому собеседнику в глубине салона. Потом до полицейского донесся смех. Второй пассажир наклонился к окну, явно чтобы рассмотреть незадачливого противника — то есть его, Кэмерона. Их взгляды встретились. Кэмерон машинально стиснул рукоять пистолета. Вся эта сцена длилась буквально одно мгновение, но время как будто застыло, повисло в воздухе, пока наконец дверца лимузина не захлопнулась и автомобиль не рванул с места, так что взвизгнули шины. Кэмерон смотрел вслед лимузину до тех пор, пока тот не скрылся из виду. Все это время указательный палец инспектора не отрывался от спускового крючка пистолета. Рука Кэмерона Коула не дрогнула ни на секунду.Глава 4
Остаток ночного дежурства я провел как во сне. Работы привалило столько, что было уже не до размышлений. Торопливо глотая кофе из картонного стаканчика, я заметил, что уже рассвело. Когда мои дела наладятся, я буду заканчивать ночную смену в восемь утра, но пока приходится оставаться на месте до часу дня, чтобы заработать денег и обеспечить себе право несколько ночей подряд поспать спокойно у себя дома. Я провел еще несколько консультаций, после чего моя смена наконец завершилась. Я с радостью встретил коллегу, заступившего на дневное дежурство, — теперь будет кому заняться наложением шин и швов вместо меня. Снял халат, чмокнул Конни в щеку (помощница до сих пор смотрела на меня неодобрительно) и, сев в машину, направился к центру города. Неаполь — город моего детства. Я учился в Лос-Анджелесе — это другой конец страны, — но потом вернулся сюда. За то время, что я отсутствовал, Неаполь сильно изменился. В отличие от своего итальянского тезки, это был вполне обычный курортный городок, уже приближавшийся к среднему, если не пожилому возрасту. Но теперь он словно помолодел, и к тому же выглядел гораздо более зажиточным. Многие из тех, кого принято называть супербогачами — политики и бизнесмены, кинозвезды и теледивы, — приобрели здесь недвижимость. Они надежно забаррикадировались в своих элитных крепостях, завели целые армии прислуги и лишь изредка появлялись на благотворительных акциях или выезжали по вечерам в театр в шикарных лимузинах. У них не сложились добрососедские отношения с местными жителями, людьми гораздо более скромного достатка: последние привыкли к тихой, спокойной жизни и весьма сожалели о прошлых временах. Мне доводилось слышать о нередких конфликтах «небожителей» и «простых смертных» в муниципальном совете. Но внешне все было вполне благопристойно. А у человека вроде меня в таких условиях возникало широкое поле деятельности. Документы, в которых отражались финансовые итоги этой самой деятельности за последние несколько недель, я бегло просмотрел, не отрываясь от руля, и бросил на пассажирское сиденье. События минувшей ночи не слишком-то добавили мне оптимизма, но в целом я констатировал, что размеры моих выплат по многочисленным кредитам не слишком сильно превышают доходы. Возможно, эта рискованная затея с круглосуточной клиникой первой помощи в конечном счете окажется удачной. Если банк не заберет мой дом за неуплату кредита — уже хорошо. Насвистывая «Летний ветерок» Синатры, я проехал Старый Неаполь, пересек шоссе US-41 и, широко улыбаясь, прокатился вдоль набережной, прежде чем припарковаться чуть в стороне от нее. Я заблокировал дверцу машины с помощью пульта сигнализации (привычка, оставшаяся со времен жизни в Лос-Анджелесе — здесь никто так не делает) и, войдя в кафе «Ривервок», направился к своему любимому столику. Рольф, официант, заметив меня, помахал рукой. Через тридцать секунд он уже принес мне сэндвич с крабовым мясом, яичницу с беконом и чашку крепкого черного кофе. Мое излюбленное место располагалось ближе всего к кромке воды. В этот час солнце уже палило нещадно, но лучи его не проникали сюда благодаря густой вьющейся зелени, оплетавшей веранду, а жару смягчали разбрызгиватели воды на газоне. Кафе было оформлено в типично курортном стиле: на стенах развешены морские пейзажи, а между ними — сети, деревянные штурвалы, высушенные морские звезды и прочее в том же роде. В тридцатые годы это был небольшой рыболовецкий ангар, но нынешнему владельцу удалось превратить его в ресторанчик, обладавший своеобразным шармом. Мне здесь нравилось, я даже испытывал некую гордость из-за того, что, вернувшись в родной город, стал одним из постоянных клиентов этого заведения, напоминавшего о былых временах. — Как работа? — спросил меня Рольф. Рольф — единственный диссонанс общему благолепию. Это высокий мускулистый тип с обритой головой, похожий на рекламного мистера Пропера, в том числе и по уровню интеллекта. Как-то раз он признался мне, смущенно отведя глаза, что работает официантом временно, а в будущем собирается поступать в военную школу, где готовят спецназовцев, чтобы сражаться со всеми этими проклятыми иракцами, афганцами, северными корейцами, русскими, китайцами и прочими врагами священной американской демократии. «Я считаю, что экстремистов надо уничтожать превентивно, — заявил он тогда. — И если мы этого не сделаем, то кто?» Я прожевал кусок сэндвича и ответил на его нынешний вопрос: — С работой пока не очень. Нужно время, чтобы местная публика ко мне привыкла и стала мне доверять. — Вы ведь приехали из Лос-Анджелеса? — Да. — Странная идея! Здесь такое захолустье… — Мне здесь нравится. Я вырос в Неаполе. — А когда вы жили в Лос-Анжелесе, вы встречали кинозвезд? — Нет. — Ну надо же! А знаменитых певцов? Или спортсменов? — Тоже нет. — А Бритни Спирс? Неужели вы ни разу не встречали Бритни Спирс? — Боюсь, я вас снова разочарую… — Надо же… А я-то думал!.. — Однажды я лечил мистера Флэша. Это знаменитый музыкант. — А бандитские перестрелки вы видели? А убийц-психопатов? Я невольно вспомнил своего недавнего клиента, о котором уже почти забыл. — Нет, ничего такого. Рольф немного помолчал, потом улыбнулся — так, словно его внезапно осенило: — Я понимаю. Это называется врачебная тайна, да? Вы не имеете права ни о чем рассказывать. Понимаю. На самом деле вы, наверно, навидались всякого… Он исчез и через пару минут вернулся с кружкой холодного пива: — Это вам за счет заведения. И снова отошел. Я понаблюдал за тем, как он удаляется: мощная фигура двигалась с грацией грузовика, пытающегося заехать на парковку. Потом отхлебнул пива и поставил стеклянную кружку на скатерть. Странно, но люди, узнав о моей профессии, в первую очередь расспрашивают меня о всяких ужасах. Видел ли я мертвецов? Как я справляюсь с собой при виде крови? Снятся ли мне кошмары? Или что-нибудь банальное, например: принимаю ли я душ сразу после возвращения с работы, как это делают герои «медицинских» телесериалов, чтобы смыть страшные воспоминания?.. Кстати, ответ на последний вопрос — положительный. Да, именно так я и делаю. Это нечто вроде ритуала. Обычно мой сын присоединяется ко мне — я занимаю душевую кабину, а он плещется в ванне, взбивая густую пену. За один раз мы обычно расходуем флакон геля для душа на двоих (в последнее время это оливковый). При этом оба хохочем и дурачимся, как двое малолеток. Самое главное — отвлечься. Переключить мысли на что-то другое. Дистанцироваться от несчастья. Мои коллеги выбирают для этого свои способы. Иначе какая-то часть каждого из нас умирала бы вместе с нашими пациентами. Я отодвинул тарелку, внезапно осознав, что не так уж голоден. Кэмерон не звонил, и вчерашняя история все больше меня беспокоила. Я машинально сунул руку в карман пиджака и нащупал недавно найденный мобильник. Я вынул его из кармана и еще раз осмотрел. Что в нем такого особенного? И только теперь заметил значок в правом нижнем углу дисплея. Совсем небольшой. Приглядевшись, я понял, что он напоминает изображение фотоаппарата. Черт, как это я раньше не подумал о камере! Сейчас ведь в каждом мобильнике она есть! Некоторое время я размышлял, кусая губы. Лучше было бы оставить все как есть. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: я собираюсь вмешаться в дела, которые меня не касаются. Нужно связаться с Кэмероном или его коллегами, передать им телефон и забыть всю эту историю. Самое лучшее решение. Но мои пальцы уже сами собой нажимали на клавиши. Клик… и вот оно: в памяти хранились три фотографии. Я еще немного помедлил, потом нажал на первую из них. На дисплее развернулось изображение. Черный мальчик лет двенадцати в оранжевой рубашке поло широко улыбался, глядя на меня. И однако в этой фотографии было что-то жутковатое, леденящее: такое впечатление обычно производят фотографии пропавших детей. Невозможно было понять, как давно сделан снимок, но лицо мальчика почему-то казалось мне знакомым. Может быть, я видел его в школе Билли? Или у себя в клинике? Впрочем, когда изо дня день видишь множество самых разных людей, каждый встречный может показаться знакомым. Я решил пока об этом не думать и перешел к следующей фотографии. Эта оказалась еще более странной. Комната, полная людей. Несмотря на нечеткое изображение, можно было понять, что все они обнажены. И… некоторые были, скажем так, весьма юными. — Что за хренотень? Я был настолько поражен, что произнес это вслух, и пожилая пара, занимавшая соседний столик, покосилась на меня с неодобрением. Мне снова вспомнился недавний не в меру агрессивный клиент. Он тоже был обнажен. Может быть, эта фотография — с какой-нибудь пьяной вечеринки? Хотя скорее уж групповухи… Фу, гадость. Тогда получается, что мальчик с первой фотографии тоже в ней участвовал? Кэмерон сказал, что нашел того типа на пляже… А богачи, за последнее время съехавшиеся в наш город, строят свои виллы в основном на побережье. Правда, устраивать частные пляжи местное законодательство не разрешает. И если тот тип участвовал в оргии, а потом решил проветриться, ему пришлось отправиться на городской пляж общего пользования. Прямо в костюме Адама. Там Кэмерон его и застукал. Ну что ж, кое-что проясняется… Если на этот мобильник снимали групповуху с участием малолеток, то неудивительно, что невидимый собеседник начал угрожать мне, услышав о моем намерении передать телефон полиции. Вдруг в моем собственном телефоне включился будильник, и его резкий писк заставил меня невольно вздрогнуть. Он напоминал о том, что я должен забрать Билли из школы. В этом году начальные классы возобновили занятия раньше положенного срока, уже с августа. Мне нужно было поторопиться, иначе я рисковал получить разнос от Клэр. Клэр — это моя жена, и в последнее время у нас не лучшие отношения. Я встал из-за стола и уже машинально нажал на третью фотографию. Увидев изображение, я застыл на месте. Любой другой не нашел бы в нем ничего пугающего: старик в кресле-качалке, хрупкий, с немного рассеянным взглядом. Казалось, он цепляется за последние остатки жизненной силы, которые у него еще сохранились. Но для меня это был настоящий шок. Я целую вечность не видел этого человека, он исчез из моей жизни давным-давно, однако я сразу его узнал. На последней фотографии из трех был мой отец.Глава 5
Моего отца зовут Джордж Дент. Я ношу другую фамилию, потому что он не удостоил меня такой чести — дать мне свою. Он никогда не признавал меня своим сыном. Я повертел телефон в руках, разглядывая изображение со всех сторон. Джордж оставался почти таким же, каким я помнил его с детства, — напоминающим старого потрепанного Пьеро. Тощий старик в узком белом костюме, ветхом и покрытом пятнами. Белые волосы вечно грязные, на щеках — трехдневная щетина. Чем-то похож на писателя Тома Вулфа, но совершенно опустившегося. Только глаза у него с тех пор изменились: прежде ярко-голубые, они стали серыми и тусклыми, словно выцвели. Ни единого проблеска острого ума или бешеного гнева, которые прежде — я помнил — были ему свойственны. Каким же образом его фотография оказалась в телефоне, который оказался у меня совершенно случайно? И знает ли владелец телефона, этот таинственный Кош, что Джордж Дент — мой отец? Может быть, эта фотография — некая угроза, адресованная мне? Здравый смысл подсказывал ответ на последний вопрос: разумеется, нет! Еще вчера я знать не знал никакого Коша. И поскольку я вернулся в родной город совсем недавно, можно предположить, что и он ничего не слышал обо мне. Недавний инцидент лишь случайно совпал с моим ночным дежурством. Кош случайно потерял мобильник, и я случайно его нашел. С таким же успехом его могли найти Кэмерон, Конни и вообще кто угодно из персонала или пациентов. И если бы я не начал рыться в меню, то никогда не обнаружил бы фотографий. Но факт остается фактом: я их таки обнаружил. И что теперь? Ясно, что существует какая-то связь между Кошем и моим отцом. Но какая именно? Неужели Джордж — тут я невольно стиснул зубы — развлекается с мужчинами-проститутками? И фотография в телефоне одного из них — что-то вроде подарка на память? Хуже того — совсем не исключено, что отец участвовал в той «вечеринке», фотография с которой тоже осталась в мобильнике Коша. Меня охватило бешенство. Теперь, с появлением Джорджа Дента, можно ожидать чего угодно. Включая самое худшее. Я оставил деньги, в том числе чаевые, на столике кафе и вернулся к машине. Однако, сев за руль, не сразу тронулся с места. Я чувствовал себя так, словно меня загипнотизировали. Если бы у меня был небольшой резиновый мячик-антистресс, я с удовольствием помял бы его в руках, чтобы снять напряжение. Но поскольку ничего в этом роде в машине не оказалось, я довольствовался тем, что принялся барабанить пальцами по приборной доске. Мой отец начал свою карьеру в шестидесятые годы как ветеринар широкого профиля. Все шло хорошо до тех пор, пока он не решил выбрать себе специализацию. О, в наше время можно специализироваться во многих интересных и прибыльных областях ветеринарии — например, лечить травмы у беговых лошадей или заниматься генетическими исследованиями тех или иных животных. Отец выбрал второе, занявшись рептилиями. Потом стал артистом бродячего цирка. Это произошло уже после хипповского периода его жизни (он был страстным поклонником Керуака и всего поколения битников), во время эпохи секса и наркотиков и еще до наступления эры алкоголя, если я ничего не путаю. Можете сами догадаться, что школьные разговоры о родителях давались мне нелегко. — Почему твоего отца никогда нет дома? — Он все время на гастролях. У него цирковой номер с крокодилами. — Фу, дрянь какая… А ты его хоть когда-нибудь видишь? — На Рождество. Цирк приезжает во Флориду только на зиму. — Врешь ты все. Он небось давно от вас ушел, и твоя мать сосет у крокодила! Джордж Дент был закоренелым врагом условностей. Он не остановился бы ни перед чем, чтобы защитить свою свободу. Он считал, что это «поэтично». Я, кстати, согласен: быть закоренелым эгоистом, предпочитать компанию аллигаторов человеческому обществу, напиваться, затевать драки, жрать наркоту и потом искать нирвану в грязных трущобах, кишащих тараканами, — в каком-то смысле это действительно поэтично. Хотите сказать, что я плохой сын? Ничего-то вы не знаете. Мало того что отец почти не бывал дома во времена моего детства — однажды он полностью выпал из моей жизни на целых шесть лет. Его посадили за торговлю марихуаной. Основным источником моих сведений о нем были рассказы матери. Она никогда не скрывала радости, когда он в очередной раз уезжал на гастроли. Мама ни разу не согласилась поехать вместе с ним. Она прекрасно без него обходилась. Главным для нее было защитить меня от его влияния, а на все остальное она закрывала глаза — на пристрастие отца к наркотикам, на бродячий цирк со всеми его причудами, на анархистские общества, в которых отец состоял, на демонстрации, во время которых сжигали американский флаг, на стычки с полицией и однодневные романы со стриптизершами. Я в те времена ничего об этом не знал. Однажды я навестил отца в тюрьме, но он отказался меня видеть. Мы встретились уже после того, как он освободился. Отчего-то он вбил себе в голову, что должен вернуться в семью, начать все с чистого листа и передать мне свою систему ценностей. У него на руках появилось множество татуировок. Работать он устроился охранником на парковке. Тогда я сбежал из дома вместе с Кэмероном. Мы поставили палатку в одном из глухих уголков Эверглейдс[252] и целыми днями играли в «Людей Икс» — Циклопа и Росомаху на боевом задании. Мы развлекались, взрывая огромные петарды, которые грохотали и дымили не хуже динамитных шашек, — что и привлекло наконец внимание полиции. За этим последовало возвращение домой и мощный разнос от предков. Все мои видеокассеты с похождениями супергероев отправились на помойку, а меня заставили весь остаток лета работать в школе. Джордж Дент был упрям как осел. Он действительно взялся за мое воспитание — хотя оно заключалось преимущественно в том, что он охаживал меня ремнем за плохие отметки. Не больно, но все равно унизительно — тем более унизительно, что я даже не мог его за это по-настоящему ненавидеть, как тот ребенок, которого наказывают по всей строгости. Отец всегда был человеком скрытным и совершенно непредсказуемым — он мог задать мне взбучку, а потом повезти с собой на рыбалку и там, готовя наживку для крабов, читать мне наизусть стихи Ричарда Бротигана. А потом в упор меня не замечать или вообще куда-то исчезнуть на несколько недель. В общем, первостатейный псих, и мудак к тому же. Но со временем, хотите — верьте, хотите — нет, я успокоился. Все мои чувства к Джорджу Денту угасли. Думаю, он стал жертвой хипповской революции шестидесятых, которая притягивала его, как огонь притягивает мотыльков. Наркотики, беспорядочные сексуальные связи, полный разрыв с семьей… Взрослый человек вроде вас мог бы это понять. Но какой ребенок простил бы такое? Когда мы с матерью наконец от него уехали, он никак на это не отреагировал. Мы преодолели 4400 километров и обосновались в Лос-Анжелесе, где я поступил в медицинский университет. Джордж тоже уехал из Неаполя и перебрался в какое-то захолустье, где нашел себе работу мусорщика. У меня было такое ощущение, что всю свою жизнь он отчаянно барахтается в окружающей действительности, как брошенный в воду человек, не умеющий плавать. На долгое время я вообще потерял его из вида. Прошли годы, рухнули башни-близнецы, лицо Америки неузнаваемо изменилось, а моя мать умерла от рака в прошлом году. Клэр, моя жена, предложила вернуться в родные места. Я охотно согласился. И вот мы снова оказались в Неаполе, городе моего детства. Отца я больше никогда не видел. Я даже не познакомил его с моей семьей. Что-то мне в этом помешало, и это было сильнее меня. Психолог наверняка сказал бы, что, обзаведясь семьей, я вновь почувствовал гнев по отношению к Джорджу за то, что по его вине был лишен родительской заботы в детстве и поддержки в юности. Или что я просто хочу свалить вину за собственные слабости на чужие плечи. Но даже если и так, мне плевать — все это теперь уже не важно. Истина заключается в том, что можно прекрасно обходиться без отца. Особенно если он преступник. В таком случае нужно изолировать себя от него. Полностью. И если уж быть до конца откровенным — я надеялся, что в следующий раз увижу Джорджа только во время его похорон. Но сейчас, когда я держал в руках его фотографию, все старые вопросы вновь всплыли в моей памяти. И я не был уверен, что хочу знать ответы на них. Например, кто такой на самом деле Джордж Дент? Ясно одно: на данный момент я еще очень далек от того, чтобы это узнать.Глава 6
Хаотичный поток воспоминаний полностью захватил меня, и я напрочь забыл, что должен забрать Билли из школы. И в итоге опоздал. Не было печали, черти накачали… Когда я подъехал, Билли стоял снаружи, на верхней площадке лестницы. Было два часа с четвертью, поэтому основная масса домохозяек, приехавших на семейных джипах за своими отпрысками, уже схлынула. Парковка опустела. Директриса школы, мисс Скорбин, безжалостная, несмотря на фамилию, уже собиралась отправить моего сына на дополнительные занятия. Это была старушенция ростом под метр восемьдесят, прямая и высохшая, как мумия, вечно в черном платье с глухим воротом. Самое ужасное заключалось в том, что она оставалось такой последние лет пятьдесят: когда я учился в этой школе, она выглядела точно так же. Я сделал глубокий вдох, после чего адресовал мисс Скорбин самую очаровательную из своих улыбок. В ответ она скривила тонкие и сухие, словно у покойницы, губы и пожелала мне «приятно провести день», тогда как на ее пергаментном лице явственно читалось совершенно другое: «Каким ты был раздолбаем, Пол Беккер, таким и остался. Сколько тебя помню, вечно ты опаздывал, а теперь уж ясно, что этого не изменить. Горбатого могила исправит». Я невольно втянул голову в плечи и повел Билли к машине. Как эта Скорбин ухитряется совсем не меняться на протяжении стольких лет? Может, после занятий ее помещают в какой-нибудь специальный агрегат? В огромную колбу с формалиновым раствором?.. Сев в машину, мы сразу поехали домой. Клэр встретила меня в холле. — Ты на часы смотрел? — без предисловий спросила она. — Э-ээ… привет, — пробормотал я. В любой супружеской паре есть ведущий и ведомый. Семейная жизнь держится на хрупком равновесии недосказанностей и молчаливых компромиссов, обоюдных злоупотреблений и жертв, более или менее серьезных. Звучит ужасно, но все мы знаем, что это так. — Мам! Смотри, что я выменял у Питера! Новые картинки с покемонами! Вот! — Билли продемонстрировал омерзительного красного монстра с огромными клыками и когтями, окруженного языками пламени. — Это Гроудон! А вот еще Тираносиф и Дракофайр!.. Клэр слегка приподняла Билли и поцеловала. На мгновение мне показалось, что гроза прошла стороной. Мир снова стал радостным и светлым, как раньше. — О, потрясающие! — воскликнула она. — Ты мне покажешь их всех, правда? Беги к себе в комнату, я тебя позову чуть попозже и как следует их рассмотрю. Билли умчался по коридору. Моя надежда на то, что все обойдется, уменьшалась одновременно с его удаляющимся силуэтом, пока — вместе с ним — не исчезла совсем. Клэр, не говоря ни слова, скрестила руки на груди и уставилась в пол. На лицеее не отражалось никакого гнева — только разочарование. И это было хуже всего. — Да, я знаю, — сказал я. — Опять опоздал… — Из-за чего на сей раз? Я хотел было рассказать ей про мобильник и обнаруженные в нем фотографии, но внутренний голос нашептывал, что сейчас неподходящий момент. К тому же история с мобильником ни в чем меня не извиняла. — Да вот замотался на работе… Совсем забыл о времени. — Ты не единственный, кто работает. Я только что пришла. А ты, по идее, должен был прийти в час дня. — Но моя работа… — …очень утомительна, я знаю. Ты всегда на ней устаешь. Но я еще не встречала такого отца, который бы после тяжелой работы забыл своего сына в школе! — Да, но со мной такое впервые… К тому же это ты настояла, чтобы мы поселились именно здесь, — возразил я, пытаясь «перевести стрелки». — Ты что, издеваешься? Ты оставил свою работу в Лос-Анджелесе, потому что считал, что она отнимает много времени. И еще потому, что не хотел подчиняться начальству. Хотел быть сам себе хозяином. И вот результат… — А ты хотела, чтобы у нас наконец-то началась нормальная семейная жизнь… — А ты вместо этого сменил один груз на другой… — А ты думала, мне в руки деньги с неба падают? На то, что ты зарабатываешь своими уроками танцев, нам не прожить! Клэр покачнулась, словно ее ударили. — Я оставила артистическую карьеру много лет назад — ради того, чтобы превратиться в домохозяйку! Чтобы заниматься твоим домом и твоим сыном! И теперь ты хочешь, чтобы я отказалась и от того немногого, что мне еще остается для себя? Она смотрела мне прямо в глаза, словно боксер на ринге, с нетерпением ожидающий начала схватки с противником. — Тебе не нужно ни от чего отказываться, — примирительно сказал я, — но для того, чтобы ты могла заниматься любимым делом, я должен зарабатывать достаточно денег. — Прекрасно. Ты просто сама рассудительность. Ну и как, ты доволен результатом? Работать день и ночь — это то, о чем ты мечтал? Почти не видеться со своим сыном? Ненадолго приходить домой и тут же срываться на очередной вызов? Мне следовало бы, конечно, быть умным и проявить терпение. Признать свою вину. Но нет. Я тоже вошел в раж. — Черт возьми, Клэр, ты не одна на свете! Другие люди тоже нуждаются во мне! — В великом докторе Беккере. — Да, представь себе, в великом докторе Беккере. Не далее как прошлой ночью я… — Ох, избавь меня от подробностей! Истина заключается в том, что ты превратился в законченного эгоиста! Ты живешь своей жизнью, Пол, а мы с Билли для тебя где-то на заднем плане! — Я каждый день дома! — Но ты здесь как призрак! Тебя все равно что нет! Я смотрю на тебя — и у меня такое ощущение, что я тебя совсем не знаю! Последние слова Клэр произнесла упавшим голосом и отвела взгляд. — Я боюсь за нас, — тихо прибавила она. — Мне страшно смотреть, во что ты превратился… Это прозвучало бесстрастно и неумолимо, как приговор. — И во что же? — хмыкнул я, пытаясь свести все к шутке, хотя на самом деле мне стало не по себе. — Последние несколько лет были для меня сплошным мучением. С тобой невозможно стало общаться, ты как будто воздвиг стену вокруг себя… Ты избегаешь своего отца, своих друзей… Ты и меня стал избегать… Ее гнев утих окончательно. Но не мой. Я все еще чувствовал себя на ринге. Мне казалось, что я все еще сражаюсь, хотя на самом деле я уже был побежден. — Чего ты от меня ждешь? — спросила Клэр, печально взглянув на меня. — Ты о чем вообще? — Хочешь, чтобы я ушла? — Да ради бога! — ответил я. — Дверь открыта. И тут же пожалел об этих словах. Что за идиотская гордость, что за дурацкое самолюбие заставляют нас причинять боль тем, кого мы любим? Она молча взглянула на меня, затем подхватила свою сумку и вышла. Я услышал, как хлопнула входная дверь. Неожиданно в ушах у меня зашумело, все тело налилось тяжестью. Я слегка пошатнулся и растерянно огляделся по сторонам. Вокруг не было никого, кто мог бы поаплодировать моей победе или освистать поражение.Глава 7
Шону десять лет. Он не знает, что ему дали наркотик, и поэтому вначале ему просто кажется, что все это сон. Он лежит на опушке густого леса. Сейчас ночь. Лунный свет, пробиваясь сквозь облака, слегка серебрит траву. Корни деревьев покрыты мхом, воздух наполняет аромат влажной земли и увядающих роз. Шон трет глаза. Звезды в черном небе похожи на крохотные лампочки. Что он здесь делает? Его не то чтобы беспокоит эта ситуация — он расслаблен и чувствует себя просто замечательно, — но ему хотелось бы понять. Он не помнит недавних событий. Зато он помнит, что было раньше — в торговом центре в Майами. Именно оттуда его похитили. Последнее слово неожиданно всплывает в его сознании, но не вызывает у него никаких особых эмоций. Это еще одно доказательство того, что ему снится сон. Потому что иначе он ведь уже давно умер бы от страха, не так ли? Шон разглядывает обстановку. Это место напоминает ему волшебный эльфийский лес из «Властелина колец», его любимого фильма. И музыка подходящая: церковный хор поет в сопровождении приглушенного звука струнных музыкальных инструментов что-то старинное… — Кла-асс!.. — завороженно произносит он. — Ну что ж, хорошо, — произносит кто-то. — Я рад, что с тобой все в порядке. В другой жизни Шон наверняка испугался бы. Но только не сегодня. Темный силуэт человека, заговорившего с ним, лишь усилил его любопытство. Шон сел и обнаружил, что вся его одежда куда-то подевалась. Он был совершенно голым. — Тебе холодно? — спросила тень. — Нет. — Хочешь есть? Шон машинально погладил живот: — Да вроде нет. — Хорошо. Какие-то странные вопросы… Темный силуэт приблизился, и лунный луч — или то, что казалось лунным лучом, — осветил его лицо. Это был мужчина. Взрослый. В нем не было ничего угрожающего. Разве что он был слишком толстым и напоминал огромного розового пупса — потому что тоже был без одежды. — Мне нравится это место, — сказал Толстяк и вздохнул. — Как раз о чем-то таком я всегда мечтал. Шон попытался сосредоточиться. — Все это, — продолжал мужчина, — напоминает мне «Сон в летнюю ночь» Шекспира. И музыка подходящая — «Дэд кэн дане». Все как я хотел. Он положил руку на плечо Шону, отчего тот невольно вздрогнул: прикосновение было неприятным. Слабый сигнал тревоги включился где-то в самом отдаленном уголке сознания и замигал, как крошечная лампочка рождественской электрической гирлянды. Но Шон еще не в силах был понять, что это означает. — Не бойся, — сказал толстый человек. — Я не сделаю тебе ничего плохого. Он слегка отстранился и обернулся, как будто хотел проверить что-то, потом прибавил: — Я здесь для того, чтобы тебе помочь. Ляг. Расслабься. Но Шону этого совсем не хотелось. К тому же он почувствовал, как ему в ягодицу впивается камень. — Нет, — нашел он в себе силы ответить. Потом пошарил под собой ладонью и действительно обнаружил камень. Вокруг него оказалось еще несколько камней. — Это не займет много времени, — сказал Толстяк. — Не ломайся. Кажется, ему стало нехорошо — он задыхался и потел. Шону вся эта история надоела. — А-а-а! Толстяк с воплем отшатнулся и упал. Из носа у него текла кровь — именно в лицо Шон ударил его камнем. — Ты что, спятил? — проскулил он, с трудом поднимаясь на ноги. Вялый член смешно болтался под животом. — ЧТО ТЫ НАТВОРИЛ?! Шон снова подумал, что в других обстоятельствах умер бы от страха. Но сейчас ему было на все наплевать. Этот лес ему нравился. Он вообразил себя Леголасом, храбрым эльфийским лучником. Он абсолютно ничего не боялся. Он отступил, подобрал еще один камень и запустил в Толстяка. Потом еще один. И еще. Враг обратился в бегство. Шон был в восторге. Замечательный сон! Он решил получше изучить лес и двинулся в направлении, противоположном тому, где скрылся Толстяк. И вдруг пошатнулся. Или это земля ушла у него из-под ног?.. Сзади до него донесся чей-то окрик. — Что еще за херня? — пробормотал Шон. Если бы мама его сейчас услышала, он наверняка схлопотал бы затрещину. Но мамы рядом не было. Она, должно быть, ищет его в бесконечных галереях торгового центра, в одном из кафе которого был устроен детский праздник… Сколько же времени прошло с тех пор?.. Он продолжал идти, раздвигая ветки, но лес неожиданно закончился. Кроме немногочисленных деревьев, все остальное оказалось нарисованной на стене декорацией. — Эй, стой! — снова закричал Толстяк. — Ну-ка возвращайся, пока я не… Рука Шона нащупала дверную ручку. Он повернул ее и распахнул дверь. В глаза ему ударил слепящий свет. Был солнечный день. Пахло морем. Чуть колыхались волны под ярко-синим небом. Безбрежная гладь расстилалась за стеклами иллюминаторов, расположенных над широкими кожаными диванами и мебелью в стиле хай-тек. Место, куда попал Шон, вовсе не было лесом. Он оказался на яхте. Кто-то спускался по ступенькам со стороны капитанского мостика. Несколько мгновений спустя человек вошел в каюту. — Ты что здесь делаешь? — спросил он у Шона. Незнакомец был одет в длинный черный плащ. Шон попятился. Человек кивнул, словно что-то подтверждая сам себе, потом схватил Шона за плечо и резко втолкнул его обратно в соседнее помещение. Шон упал на пол. Дверь захлопнулась. Он снова оказался в фальшивом лесу. — Да что тут у вас творится? — воскликнул человек в плаще, вошедший следом за ним. Вопрос был обращен не к Шону, а к Толстяку. — Я тут ни при чем! — отозвался тот. — Этот мальчишка совсем дикий! Человек в плаще скрестил руки на груди. Его длинные волосы были перевязаны на затылке узкой черной лентой. Шон пристально смотрел в его глаза, пытаясь разглядеть зрачки, но эти глаза казались двумя глубокими колодцами, на дне которых чуть поблескивала вода. — Обстановка неплохая, — продолжал Толстяк, — но мальчишке дали слишком мало наркотика… он меня ударил камнем. Другой пожал плечами: — Вы лжете. — То есть как это? — У меня снаружи монитор. — Он указал на закрытую дверь. — Каждое ваше движение записывается. Толстяк задрожал и попятился. — Вы не изнасиловали мальчика, — продолжал Черный Плащ, приближаясь к нему. — Вы даже не пытались этого сделать. — Как раз наоборот! — возразил Толстяк. — Дайте мне еще пару минут, и я оприходую этого поганца! Но голос у него дрожал все сильнее и сильнее. — Меня это сильно удивит, — с улыбкой произнес человек в плаще. — Я скорее предположил бы, что вы шпион. Он протянул вперед руки, подхватил Толстяка под мышки и без видимых усилий поднял в воздух. Затем с силой насадил его на древесный сук. Послышался хруст, сопровождаемый отвратительным влажно-чавкающим звуком лопнувшей кожи. Потом Черный Плащ отступил на шаг, чтобы полюбоваться на свою работу. Толстяк попытался пошевелиться, но эта идиотская попытка вызвала у него лишь крик боли. Его ноги болтались в воздухе, а руками он тщетно пытался дотянуться до сука, воткнувшегося ему в спину. Толстяк был похож на свиную тушу, подвешенную мясником на крюк. Он кричал, вопил, хрипел, снова начинал вопить… Потом стал задыхаться, на губах у него выступила кровавая пена. Движения замедлились и мало-помалу прекратились. Он потерял сознание. Шон почувствовал, как по его ногам заструилось что-то теплое. Он посмотрел вниз и понял, что обмочился. Человек в черном плаще опустился рядом с ним на корточки и придвинулся так близко, что их лица почти соприкоснулись. — Ты что, описался? У Шона так сильно стучали зубы, что он не мог выговорить ни слова, только выдавил: — Я-я-я… — Что я-я-я? — спросил Черный Плащ более мягким тоном. — Это не ответ. Я не понимаю, что ты хочешь сказать. Впрочем, я на тебя за это не сержусь. На твоем месте я, наверно, перепугался бы до смерти. Это ведь и правда страшно — когда кого-то протыкают палкой. Однако обрати внимание: он еще не умер. — Человек придвинулся к Шону еще ближе и прошептал ему в самое ухо: — Потому что сначала мне нужно его допросить. И только после этого я его убью. Он провел длинными тонкими пальцами по голове Шона — с такой силой, словно хотел снять с него скальп. — Ты умный мальчик, поэтому сейчас я тебе скажу свое имя: меня зовут Алан Смит. Но некоторые предпочитают называть меня Кош-чародей. Хочешь, покажу тебе какой-нибудь фокус? О, я знаю много фокусов! — Он улыбнулся, и его белые зубы блеснули в полумраке комнаты. — Мое любимое занятие — удивлять людей.Глава 8
Клэр наверняка скоро вернется. В ожидании я включил компьютер, чтобы разобрать цифровые фотографии нашего отпуска. Раньше мы всей семьей проводили целые часы, раскладывая фотографии по картонным фотоальбомам, вкусно пахнущим клеем. Потом эти альбомы долгое время лежали забытыми где-нибудь в глубине шкафа, пока про них не вспоминали во время семейных праздников и не доставали, чтобы перелистывать, одновременно потягивая напитки и вспоминая какие-нибудь смешные истории, связанные с теми или иными событиями, запечатленными на фотографиях (как правило, дурацкие). Но сегодня, когда можно упорядочить фотохронику всей своей жизни, немного пощелкав клавишей мыши, приходится сидеть перед монитором в одиночестве. Это называется прогрессом. Возможно, я сегодня слегка раздражен, но это нормально — после ночного дежурства всегда чувствуешь себя выбитым из колеи. Усталым и возбужденным одновременно. Тело уже засыпает, но мозг продолжает выкачивать глюкозу из вашего организма, пытаясь разрешить самые причудливые вопросы. Ну что, поехали. Я открыл еще не разобранную папку под названием «Франция». Мы с Билли на фоне Триумфальной арки. Елисейские Поля под дождем. Монмартрский холм. Собор Святого Евстафия. Зеленной рынок на улице Монторгей, вымощенной брусчаткой (неподалеку от него мы чуть было не купили квартиру, повинуясь мимолетной прихоти). Я забыл вам сказать, что моя жена — француженка. И познакомились мы с ней при довольно необычных обстоятельствах. Фактически я вытащил ее с того света.Я в те времена еще был юным интерном в Университетской клинике Лос-Анджелеса и должен был пройти стажировку за границей. Я выбрал Париж. Больница, в которую меня направили, оказалась в самом центре города. По программе межуниверситетского обмена сотрудник этой больницы отправился в Лос-Анджелес, а я на время занял его место в «столице духов и моды». Моя мать с трудом могла в это поверить. — Ты хоть понимаешь, как тебе повезло? Париж! Город моей мечты! Сколько раз твой отец обещал свозить меня туда!.. Ее глаза возбужденно блестели, и мне казалось, что я вижу в них отражения каких-то типов в беретах, играющих на аккордеонах прямо на улице. Отец действительно часто обещал матери романтическую поездку в Париж — прогулки по набережным Сены, фильмы «новой волны», джаз-клубы Латинского квартала… Но в итоге мать так никуда и не поехала. — Сколько времени ты там пробудешь? — спросила она. — Шесть месяцев. — Шесть месяцев! Она крепко меня обняла. Я знал, о чем она думает, — мы с ней понимали друг друга без слов. Она надеялась на то, на что надеются все родители: что мне удастся избежать ее ошибок и добиться того, чего ей самой осуществить не удалось. Она надеялась, что моя жизнь сложится удачнее, чем ее собственная. — Ты поставишь за нас свечу в соборе… как бишь его… который был в том замечательном фильме с Энтони Куинном?.. — Нотр-Дам де Пари. — Да-да, именно. Последние объятия, чемодан, такси, аэропорт, двенадцать часов полета — и вот я в Лягушачьей Стране. Оказавшись в аэропорту Шарля де Голля, я сразу же заблудился. У меня не было плана города, а указания на табличках ничуть не помогали ориентироваться. Выглянув наружу, я увидел, как полицейский распекает какого-то типа за парковку в неположенном месте, и с грустью понял, что Америка осталась по ту сторону океана. Дома я в подобной ситуации без колебаний обратился бы к любому служителю порядка и получил бы от него четкие указания, как найти нужную дорогу. Увидев нерешительно топчущегося на месте человека, кто-то из полицейских наверняка и сам подошел бы к нему, чтобы проводить до ближайшей стоянки такси. Но здесь все было по-другому. Я очутился в чужой стране, обитатели которой проводят за столом по три часа в день (об этом я прочитал в путеводителе) и наслаждаются отпуском пять недель в году (тогда как средний американец имеет право всего на две недели, а нередко довольствуется одной). Я был растерян, оторван от своей культурной почвы и от своей семьи. Но мне это даже нравилось. Несколько месяцев спустя я в компании новых коллег пил водку «Зубровка» из пластикового стаканчика в комнате отдыха для сотрудников Центральной парижской больницы, под табличкой «Не курить». Мы все были мокрыми с головы до ног, поскольку недавно совершили нападение на одно из неосновных зданий парижской мэрии, охраняемое пожарными. Это здание находилось на противоположной стороне улицы, и штурмовать его, как мне торжественно объяснили, было одной из самых старых традиций парижских студентов-медиков. Поскольку я был неофитом, мне никак нельзя было отлынивать. Пришлось натянуть халат интерна, захватить с собой в качестве оружия мешок муки, эозин, заполненные жидкой краской презервативы — и вместе с остальными помчаться на штурм вражеской крепости, быстро лавируя между машинами и оцепеневшими от изумления прохожими. Всего нас было человек пятьдесят. Пожарные держали оборону, хохоча и поливая нас из шлангов. Вот тогда я ее и увидел. Стройную зеленоглазую брюнетку в обтягивающих джинсах. Она стояла на тротуаре, с восторгом наблюдая за происходящим. Она улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ, несмотря на то что зубы у меня были в краске, а волосы заляпаны яичным желтком (один из снарядов противника угодил в цель). Это была любовь с первого взгляда. И для меня, и, кажется, для нее тоже. В следующий раз мы с ней увиделись недолгое время спустя, в приемном покое больницы. Зеленоглазая брюнетка пришла с жалобой на вывих лодыжки. Выяснилось, что девушку зовут Клэр и она танцовщица. При виде нее мой коллега толкнул меня локтем и выдал скабрезную шуточку на английском. Как выяснилось позже, Клэр прекрасно все поняла, но не подала виду — лишь улыбнулась одной из своих слегка застенчивых улыбок. Она была красива до умопомрачения. Вы сами знаете, как бывает в молодости: меня преследовала мысль о том, как хорошо было бы завалить ее в койку. Я пригласил ее в процедурный кабинет таким тоном, словно приглашал к себе домой на ужин. — Come on, сейчас мы сделаем одну небольшую полезную процедуру, — объявил я со своим ужасным американским акцентом. — Небольшую вязку… — Э-ээ… вы хотите сказать — перевязку? — Да-да, именно это я и хотел сказать! — А без этого никак нельзя обойтись?.. Она снова смущенно улыбнулась. Я машинально отметил, что она очень бледна. Но я ни о чем не догадывался — ни о том, что она улыбается, чтобы скрыть плохое самочувствие, ни о том, что ее чрезмерная бледность — следствие слишком пониженного давления. Я забыл о том, как сильно могут подействовать на неподготовленного человека запахи больницы, вид белых халатов и тем более крови. И без всякой задней мысли распахнул дверь в процедурную как раз в тот момент, когда мой коллега собирался пришивать какому-то клошару половину скальпа, сорванного осколком бутылки в уличной драке. При виде этой картины Клэр обессиленно прислонилась к стене и медленно сползла на пол. — Эй, дорогуша!.. — встревоженно окликнул я. Быстро подхватил ее и слегка встряхнул, но моя Спящая красавица не очнулась. Прошло три секунды — но ее глаза были по-прежнему заведены под верхние веки. Четыре. Пять. Ее конечности словно одеревенели. — Клэр? Шесть, семь. Ее руки начала сводить судорога. Какая-то проблема с блуждающим нервом отнимала у нее последние силы. Я уложил ее на пол и поднял ее ноги вертикально вверх, чтобы обеспечить прилив крови к голове. При этом почувствовал, как по спине у меня стекают струйки пота. — Клэр! О, черт!.. Восемь, девять. Ее руки одновременно и резко согнулись в суставах. Я с силой надавил кулаком на ее грудную кость, потом сжал ее правую грудь и с силой крутанул, надеясь, что резкая боль заставит Клэр прийти в себя. Но она не очнулась, не издала ни звука. Десять. Затем ее лицевые мышцы расслабились, зрачки расширились настолько, что почти закрыли радужку. Впечатление было такое, словно в стакан молока попали две капли чернил. И я знал, что это означает. Непроизвольное расширение зрачка свидетельствует об остановке сердечно-дыхательной деятельности. Клэр была мертва. Я застонал. Все остальные, кто на тот момент присутствовал в приемном покое, понятия не имели, что произошло. Я был один рядом с этой хрупкой девушкой. Мертвой. С этой француженкой, которую даже не знал. С девушкой моей мечты, с которой случилась невероятно редкая вещь — поражение блуждающего нерва. Причем настолько серьезное, что оно привело к сильному замедлению сердечной деятельности, вплоть до полной остановки сердца. Мертва, мертва, мертва, будь оно все проклято!.. Не размышляя, я изо всех сил ударил ее кулаком в грудь. Скорее это был жест отчаяния, нежели попытка реанимации. Но каким-то чудом сердце Клэр вновь забилось! Несколько секунд спустя ее щеки слегка порозовели, и она чуть слышно пробормотала: «Что такое?..» Она очень удивилась, осознав, что лежит на полу в приемном покое, с задранными вверх ногами, а я стою на коленях возле нее. Она не могла понять, с чего вдруг лишилась чувств. Охвативший меня страх постепенно прошел, и мой собственный сердечный ритм нормализовался. Я знал, что в какой-то мере виноват в случившемся: залюбовавшись Клэр, я не заметил вовремя, что с ней происходит. Мне стоило бы рассказать ей все как есть — в том числе и о временной остановке сердца, — но у меня не хватало духу, и я злился на себя за это. Клэр извинилась за свой обморок, после чего ее вывихом занялся другой врач. Вскоре все было закончено, и она покинула больницу с перевязанной лодыжкой и рецептом мази. Я наблюдал в окно, как она, слегка прихрамывая, выходит из ворот больницы. Вид у Клэр был усталый и опечаленный, она выглядела очень уязвимой. В тот день я не стал просить ее о свидании. Следующая наша встреча произошла гораздо позже, и продолжение любовной истории заставило нас совершенно забыть о ее начале. Было ли это предостережение судьбы? Нечто вроде напоминания о том, что все в этой жизни непрочно, что в любой момент мы можем потерять тех, кого любим? В тот день Клэр лишь слабо улыбнулась мне, обернувшись уже у самых ворот, и помахала рукой. Я не решился взглянуть ей в глаза и опустил голову. Когда я снова посмотрел во двор, ее уже не было.
Глава 9
Моя жена не подавала никаких вестей о себе с середины дня. Я собирался отоспаться перед очередным ночным дежурством, но вместо этого кружил по дому, как лев по клетке. Я пропылесосил ковры, загрузил и запустил посудомоечную и стиральную машины, развесил постиранное белье для просушки, вынес мусор, подстриг живую изгородь вокруг дома — хотя она выглядела еще вполне прилично — и наконец сел проверять домашние задания Билли. — Вы совсем не оставили мне работы! — воскликнула Розелла, наша приходящая домработница, явившаяся в пять часов. — Вы сами все переделали! — Да нет, еще кое-что осталось, — возразил я кислым тоном. — Можете сразу отправляться на кухню и начинать готовить ужин. Попробуйте провести кулинарный эксперимент — поджарить мясо так, чтобы оно не обуглилось. Хорошо? Розелла скрылась в кухне, что-то бормоча себе под нос по-испански. Видимо, она догадалась, что мы с Клэр поссорились — на семейные ссоры у нее было просто какое-то сверхъестественное чутье, причем она всегда принимала сторону Клэр. Я почти не сомневался, что сегодня вечером гамбургеры в ее исполнении опять превратятся в головешки. Я снова вернулся к тетрадкам Билли, но чуть ли не каждую минуту невольно косился на телефон. Когда раздался звонок, я в ту же секунду вскочил и схватил трубку: — Клэр? — Привет, старик, — произнес голос на другом конце провода. Я вполголоса чертыхнулся. — Что? — переспросил Кэмерон. — Я не вовремя, да? Ты ждал звонка от Памелы Андерсон? — Очень смешно. — Ты какой-то дерганый. Тебе бы отдохнуть. Вчера вечером у тебя был такой вид… краше в гроб кладут. — Кстати, насчет вчерашнего вечера… Я замолчал, не решаясь рассказать ему обо всем — о мобильнике, о фотографиях. Кэмерон, кажется, был не в лучшем настроении, и это меня смущало. — Кто был твой вчерашний клиент? — наконец спросил я. — Он мне чуть плечо не вывихнул! — Как раз по этому поводу я тебе и звоню. Нам надо поговорить. Можешь ко мне подъехать? — Что, прямо сейчас? — Нет, блин, на Рождество! Я посмотрел на часы. До ужина еще оставалось время. Если Клэр вернется домой раньше, скажу, что решил прогуляться за покупками в ближайший супермаркет, «Пабликс». — О’кей, скоро буду. Я припарковал машину на стоянке для персонала. Правда, в этом не было особой необходимости: погода стояла пасмурная, на пляже никого не было, и стоянка для посетителей кафе пустовала. Билли первым выскочил из машины и помчался по песку. (Когда полчаса назад я спросил его, не хочет ли он со мной прокатиться, он с радостью согласился.) Я двинулся за ним, сунув руки в карманы и с наслаждением вдыхая запахи озона и влажной зелени. Мы подошли к небольшому сооружению, напоминающему вагончик, с неоновой вывеской над входом: Бар «Голубая устрица». И, преодолев несколько ступенек, вошли внутрь. — Дядя Кэм! — завопил Билли, бросаясь на шею моему другу. Кэмерон несколько раз подбросил его в воздух своими мощными ручищами, а потом усадил на барную стойку. При этом они оба громко хохотали. В свободное от службы время Кэмерон Коул оставался верен себе: уверенные манеры, гавайская рубашка, широкая улыбка. Не хватало только цветка за ухом, чтобы сходство с частным детективом Магнумом[253] было полным. — Выпьешь что-нибудь? — спросил он меня. И, не дожидаясь ответа, открыл бутылку «Гавайан Спрингс», наполнил бокал и протянул его мне. Не подумайте плохого — это была всего лишь минеральная вода из каких-то целебных источников на вулканических почвах Мауна-Лоа. Минеральная вода разных сортов — последнее увлечение Кэмерона. — Садись, — сказал он затем. Я присел на край табурета у стойки. — Клиентов у тебя сегодня немного, — заметил я, оглядывая ряды пустующих столиков. — И не говори. Эти штормовые предупреждения всех туристов распугали! — А может, их распугало отсутствие спиртного? — Ну, вот еще! — возмущенным тоном произнес Кэмерон. После чего, бережно погладив поверхность стойки бара, с ностальгией прибавил: — Мой отец сам сделал эту стойку. Из кипариса, который срубил в Эверглейдс и привез сюда. За тридцать лет клиенты отполировали ее локтями до зеркального блеска. Постоянные клиенты нас не бросают, несмотря на отсутствие спиртных напитков — что поделать, я не имею права их продавать с тех пор, как мой старик отошел от дел. Продажа алкоголя и в самом деле была несовместима с основной деятельностью Кэмерона — как-никак, он служил в полиции. Однако ничто не мешало ему найти какое-нибудь другое побочное занятие, чтобы увеличить свои доходы. Некоторые полицейские подрабатывали на стройках, другие занимались продажей машин или недвижимости. Что касается Коула, он решил превратить алкогольный бар в безалкогольное заведение, сделав главной приманкой множество сортов минеральной воды. Так он надеялся вернуть себе старую клиентуру и привлечь новую. — Я полностью поменял интерьер! — с гордостью сообщил он. Да, это я уже заметил. За исключением знаменитой кипарисовой стойки, обстановка бара теперь наводила на мысль о каком-то филиале Диснейленда. Аквариумы с пластиковыми рыбками, гипсовые бюсты Посейдона, россыпи фосфоресцирующей морской гальки… И все это было залито тусклым синевато-зеленым светом, который, очевидно, должен был создавать «подводную» атмосферу. — Очень мило, — хмыкнув, сказал я. — Что, смотрел недавно «Восемьдесят тысяч лье под водой»? — Много ты понимаешь. Это сейчас самый модный стиль. — И какой же дизайнер тебе об этом сказал? — Профи. И взял недорого. Его контора еще только раскручивается… — Я почему-то так и подумал. Я отпил глоток «Гавайан Спрингс» — совсем неплохой минералки с легким фруктовым привкусом, — одновременно наблюдая, как Билли поочередно плюхается на кресла в виде морских раковин. Как летит время, с ума сойти! Ведь мы с Кэмероном, кажется, совсем недавно играли здесь в электрический бильярд и пытались кадрить девчонок… — Помнишь мисс Скорбин? — спросил я с нотой ностальгии в голосе. — Она совсем не изменилась. Теперь она учит Билли. — Помню. Ты был ее любимчиком. — Да брось! Наоборот, она ко мне постоянно придиралась. — Мне всегда хотелось ее придушить. — Ты, помнится, прилепил к потолку кусок сыра, и он свалился прямо на нее. Кэмерон пожал плечами. — Пол, почему бы тебе не поработать здесь вместе со мной? — неожиданно спросил он. Мне показалось, что я ослышался. — Ты что, шутишь? — Нет. — Я только недавно открыл собственную медицинскую консультацию, если ты помнишь. — Да, и работаешь теперь как проклятый, день и ночь. А мог бы слегка расслабиться, заняться Билли, больше времени проводить с Клэр… — Он помолчал, потом осторожно добавил: — Что-то у вас с ней в последнее время не ладится, судя по всему… — Даже если так, семейный психолог в твоем лице мне пока не нужен, — сердито сказал я, злясь на самого себя за то, что моя семейная жизнь оказалась настолько прозрачной. — Все же подумай над моим предложением. «Голубая устрица» скоро станет модным местечком. Это единственный бар во Флориде, где можно продегустировать больше ста сортов минеральной воды! — Кэмерон вынул из кармана записную книжку и потряс ею у меня перед носом. — У меня уже все просчитано: стартуем здесь, через полгода открываем второе заведение, а потом создаем сеть. Денежки рекой потекут. И у тебя будет гораздо больше времени на семью. — Он захлопнул книжечку и открыл очередную бутылку минералки. — Вот попробуй. Сорт «Облачный сок», из Тасмании. Большая редкость! Эту воду собирают во время дождей над австралийской пустыней. В бутылке шесть децилитров, ровно семь тысяч восемьсот капель. Она стоит почти двадцать долларов. — Что? Двадцать долларов за бутылочку дождевой воды?! — Имей в виду, Неаполь сейчас переживает настоящий расцвет, — продолжал Кэмерон, не обращая внимания на мой вопрос. — «Трэвел чэннел» объявил, что у нас самые красивые пляжи во всей Америке. Стивен Спилберг недавно купил здесь дом! Богатые люди чуть ли не наперегонки съезжаются сюда. — Он многозначительно поднял вверх указательный палец, продолжая сжимать остальными горлышко бутылки. — Мы с тобой заработаем целое состояние, вот увидишь! Я допил воду и поставил бокал на стойку: — Ты, кажется, хотел со мной поговорить по поводу вчерашнего вечера… Кэмерон вздохнул: — Да, как раз собирался к этому перейти. Он дал Билли несколько жетонов для электрического бильярда. Когда мой сын вприпрыжку умчался в другой конец бара, Кэмерон сказал: — Еще раз хочу извиниться за тот случай. Убытков не слишком много? — Да нет. — Если бы я поехал с этим типом в больницу, мне пришлось бы потом извести тонну бумаги на отчеты. Поэтому я и решил обратиться к тебе. Но все равно эта история мне вышла боком. Сегодня с утра меня вызвал Гарнер, и знаешь, что сказал? Что клиент подал жалобу за нанесение побоев и я рискую остаться без работы! — Какая неблагодарность! Ты всего лишь разбил ему лоб, помогая садиться в машину, а он!.. — Ну, спасибо тебе, — недовольно пробурчал Коул. — Всегда приятно получить дружескую поддержку… — А что с нашим нудистом? — поинтересовался я. — Гарнер его выпустил. — Черт!.. — Несмотря на то, что это не просто эксгибиционист, но еще и опасный тип! — Вот как? — произнес я уже с беспокойством. — Знаешь, кто это? — Нет. — Что, правда? — Ну говорю же: не знаю! — Честное слово? — В его взгляде промелькнуло любопытство. — Кэм, ты забрал его документы раньше, чем мы успели внести данные в компьютер! Поэтому я ничего о нем не знаю! — Ну вот и хорошо, — неожиданно сказал Кэмерон. — Одной заботой меньше. И с явным облегчением допил свою бутылку воды. — Лучше будет, если ты и не узнаешь. Эта история не имеет к тебе никакого отношения. Поэтому забудь о ней и спи спокойно. — Должно быть, вид у меня был ошарашенный, потому что Кэмерон обнял меня за плечи и добавил: — Поверь мне: некоторых вещей лучше не знать. Оставайся в своем привычном мире, среди нормальных людей. В конце концов, ты выбрал себе неплохое поле деятельности. Это было все, что он сказал. Мы вышли из бара, сели на скамейку и некоторое время сидели, не говоря ни слова. Потом Кэм улыбнулся мне, я улыбнулся в ответ. Два приятеля просто сидели на берегу моря, глядя на линию горизонта, сверкающую, как лезвие ножа. Чайки парили в голубом небе. Какое-то семейство проехало мимо на велосипедах. День клонился к вечеру, последние золотые лучи заходящего солнца приятно согревали кожу. Пара десятков прожитых лет как будто растворились, исчезли без следа. Это был один из тех редких моментов дружеского общения, когда отпадает потребность в разговорах. Достаточно просто обмениваться взглядами — вы с собеседником и так настроены на одну волну. Что-то подобное было и двадцать лет назад, будет и двадцать лет спустя. По идее, я должен был ощущать абсолютный покой и умиротворение. Кэмерон Коул мне как брат, я уже говорил вам (и, кажется, не раз). Но тогда почему именно в этот момент меня кольнуло дурное предчувствие?Глава 10
На обратном пути я завернул в «Пабликс», как и собирался. За тот короткий промежуток времени, что мы с Билли шли от машины к дверям торгового центра, тяжелый зной буквально пригнул нас к земле. Было такое ощущение, что ноги увязают в раскаленном асфальте, как в тесте. Билли демонстративно согнулся и высунул язык. Я фыркнул. Вот что происходит, если хоть один день обходится без проливного дождя… Но вскоре кондиционированный воздух принял нас в свои прохладные объятия. Билли двинулся вдоль стеллажей с товарами вглубь супермаркета, а я задержался в цветочном отделе. Конечно, после сегодняшней размолвки с Клэр неплохо было бы преподнести ей букет роз. С другой стороны, это означало признать себя виновным, хотя доля вины Клэр в нашей ссоре также была, я в этом не сомневался. С некоторых пор большинство конфликтных ситуаций создавала именно она. Я слегка покусывал нижнюю губу, размышляя. Говорят, что мужчины эгоцентристы — они в упор не видят семейных проблем; при этом, когда доходит до крайностей, у них никогда не хватает мужества уйти от жены. У женщин всё иначе: они терпят, прощают, снова терпят, — пока ничего не замечающий супруг, убежденный, что в семье все обстоит прекрасно, продолжает, сам того не сознавая, все сильнее натягивать струны их терпения, которые рано или поздно лопаются. И тогда все рушится бесповоротно. Но возникает законный вопрос: надолго ли хватит моих собственных струн? И еще: любит ли меня Клэр по-прежнему? — Эй, пап! Тут больше нет «Кэллог фрут лупс»! Билли выглядел не на шутку расстроенным. Речь шла о его любимом сорте пшеничных хлопьев. — Ну ничего. Может, купим тогда «Фрут рингс»? Он сделал гримасу: — Там внутри нет игрушек! — Ну, тогда «Чириоз». — Они белые, а я хочу разноцветные… — Тогда «Кэптан Кранч»? — с надеждой спросил я. — Смотри, они разноцветные, и игрушки там есть. — Да ну, там только Супермен, кому он нужен… А в «Кэллог фрут лупс» были Пираты Карибского моря! Наконец мы сговорились на «Чоко попс» плюс игрушка (пиратский пистолет) в качестве бонуса. В придачу к этому я все же взял и букет роз. Когда я уже подходил к кассе, в глаза мне бросился свежий номер «Майами геральд» на газетном стеллаже. Большую часть первой полосы занимал материал о предстоящих губернаторских выборах, но мое внимание привлекло кое-что другое. Я взял газету, и почти в тот же миг у меня в кармане зазвонил мобильник. Я машинально поднес его к уху, даже не посмотрев, кто звонит. — Прекращайте болтать с копами. Я вздрогнул, словно у меня в руке неожиданно оказалась змея. Оказывается, я достал из кармана не свой телефон, а тот, красный, — его я перед выходом из дома тоже машинально сунул в карман. — Вы оставили этот телефон себе, — продолжал металлический голос в трубке. — Вероятно, даже порылись в меню. Это очень плохо. — Послушайте, я… — Это очень, очень печально, доктор Беккер. Я почувствовал себя примерно так, как если бы меня резко ударили кулаком в солнечное сплетение. — Да, Пол, мы прекрасно знаем, кто вы, — продолжал собеседник. — Знаем, где вы живете. Знаем, что Клэр, ваша жена, очень хороша собой. Ваш сын — замечательный ребенок, такой резвый. Абсолютно здоровый, не так ли? Я машинально огляделся. Домохозяйки, катящие перед собой тележки и оживленно болтающие друг с другом… пожилая пара… мальчишка-курьер на роликах… семейство индусов в национальных одеждах… Ни у кого не было в руках мобильного телефона. — Не разговаривайте больше с инспектором Коулом, доктор Беккер. Ни с ним, ни с другими полицейскими. Мы за вами наблюдаем. — Кто это говорит? Вы что, мне угрожаете? Незнакомый собеседник со вздохом сказал: — Боюсь, что стадию угроз мы уже миновали. Я не люблю предупреждать дважды. Вы слишком любопытны. И это будет иметь некоторые последствия. И, не дожидаясь ответа, он прервал соединение. Я ощутил слабость в ногах и невольно прислонился к стеллажу. — Пап, с тобой все в порядке? Я через силу улыбнулся Билли и, слегка взъерошив ему волосы, сказал: — Да, все о’кей. Тащи свой пистолет на кассу, пират. Но при этом я не в силах был оторвать глаз от небольшой статьи внизу газетной страницы. В статье сообщалось об исчезновении Шона Родригеса — мальчика десяти лет. Черного, из бедной семьи. Он постоянно пропадал на улице с компанией других таких же детей, поэтому его мать не сразу о нем забеспокоилась — думала, что он с приятелями опять куда-то удрал, объяснила она. В полицию она обратилась лишь некоторое время спустя. Шон улыбался мне с фотографии. На нем был оранжевый пуловер. Снимок вышел на редкость удачный — казалось, мальчик вот-вот подмигнет мне со словами: «Привет, доктор Беккер! Помните меня?» Да, Шон. Конечно, помню. Разве я мог тебя забыть? Ты был на первой из трех фотографий в моем новом мобильном телефоне.Глава 11
Кош сидел на капитанском мостике своей яхты, полностью обнаженный. Огромная яхта с выключенным двигателем лишь слегка покачивалась на волнах. Эта часть морского залива, омывавшего Эверглейдс, была пустынной, если не считать чаек, — неудивительно, поскольку вся прибрежная территория принадлежала Кошу. Он смотрел в небо, ощущая собственное одиночество перед лицом необъятной стихии. Вечерние облака переливались всеми оттенками заката, от ярко-красного до темно-фиолетового. Словно тело, усеянное кровоподтеками. Кош закрыл глаза, вдыхая запах йода и другой, более резкий — мангрового леса и гниющих в нем мертвых тел животных. Белый ибис прокричал где-то вдалеке. Кош разогнул правую ногу, ступня которой лежала у него на шее — это была «поза кобры», — и вытянул перед собой. Затем перешел к более сложной «позе паука», изгибая конечности под невероятными углами. Расположив их как нужно, он задержал дыхание и застыл неподвижно, как мертвый, про себя отсчитывая секунды. Наконец, вдохнув, привел руки и ноги в нормальное положение, потянулся и встал. Взяв полотенце, он промокнул лоб, потом отрегулировал громкость в наушнике мобильной гарнитуры и произнес: — Как там наш контракт с «Донано Донатс»? Вопрос был адресован Бартону Фуллеру, адвокату, чья розовая физиономия застыла в терпеливом ожидании на экране ноутбука. — Все в порядке, — тут же откликнулся Фуллер. — Генеральный директор принял ваше предложение. — Он подписал контракт? — Да. Ваша компания оборудует игровые площадки во всех заведениях этой сети меньше чем за полгода. Перед Кошем стояли три ноутбука — черный, белый и красный. Белый был предназначен для деловых операций, связанных с легальным бизнесом. — Хорошо. Забирайте свой процент, остальное переведите на тот же счет, что и всегда. — Будет сделано. Кош выключил белый ноутбук и повернулся к черному, в котором отражалась теневая сторона его бизнеса. Здесь, как всегда, тоже не было проблем. Почти. Единственное исключение составляла фотография на экране ноутбука. Он получил ее по электронной почте сегодня утром. В письме не было ни строчки информации — одна только фотография, на которой был изображен врач в белом халате, стоящий на верхней площадке лестницы у входа в клинику. Кош долго рассматривал фотографию. Потом включил красный ноутбук, предназначенный для тайных дел и щекотливых поручений. — Джорди? — Я здесь. — Есть работа для тебя. — Я вас слушаю. Джорди всегда был очень внимателен — редкое и ценное качество у психопата. — У меня проблема. — С этим гребаным копом, Коулом? — Нет, с другим человеком. Произошло кое-что непредвиденное… Я хотел бы, чтобы ты им занялся… вплотную. — Когда? — Чем скорее, тем лучше. — Кто этот человек? — Я тебя обрадую: один докторишка с семьей. Джорди улыбнулся: — Считайте, он уже готов.Глава 12
Шины моего автомобиля то и дело взвизгивали — с такойскоростью я мчался домой. Я не должен был этого делать, но охватившая меня тревога мешала рассуждать здраво. Надо было как можно скорее добраться до дома. Убедиться, что там все в порядке. Что Клэр в безопасности. Билли сидел сзади в специальном детском кресле, пристегнутый к нему ремнем. Для своего возраста он не очень большой, поэтому на всякий случай я всегда сажаю его в это кресло, хотя он каждый раз возмущается и требует, чтобы ему разрешили просто сидеть на заднем сиденье, как взрослым. Когда машину слегка занесло на повороте к Пеликан Гроув — пригородному району, в котором мы живем, — кресло слегка накренилось, и Билли в восторге захохотал. Я тоже через силу засмеялся, пытаясь заглушить тревогу. А когда подъехал к дому, облегченно вздохнул: гараж был открыт, машина Клэр стояла внутри. Я распахнул дверцу машины, но еще с минуту оставался на месте, пытаясь взять себя в руки. Пахло свежескошенной травой и дезинфицирующим средством для бассейнов. С соседской лужайки доносился стрекот газонокосилки. Мне хотелось подольше задержаться в этой бытовой повседневности, в безопасности привычного существования в привычном мире. Расслабься, Пол. Перестань воображать всякие ужасы. Тот, кто тебе звонил, просто придурок. Все хорошо. — Эй, мальчики! — окликнула нас Клэр из окна кухни. — Вы идете? Ее голос и выражение лица были нейтральными. Ни нахмуренных бровей, ни даже слабой ноты упрека. Но я чувствовал, что это еще не мир, а всего лишь перемирие. Я прекрасно понимал, что подразумевает такая манера: «На сегодня хватит ссор, но не думай, что все наши проблемы разрешатся сами собой». Я отправил Билли вперед, а сам тем временем осторожно достал из машины букет роз. Я не знал, поможет ли этот отчасти вынужденный жест заслужить прощение Клэр, но, в конце концов, попытка не пытка. — Вот и мы-ы-ы! — завопил Билли, подбегая к дому. Войдя следом за сыном, я остановился посреди холла и бросил взгляд сначала на уютную, ярко освещенную кухню с одной стороны, а потом на темную лестницу, ведущую наверх, — с другой. Я колебался. Наконец крикнул в сторону кухни: «Одну минуту!» — и направился к лестнице. Я взбежал наверх, перескакивая через две ступеньки, и, войдя в кабинет, включил компьютер. Я не мог больше ждать. Войдя в Интернет, открыл «Гугл». Первым делом я вбил в поисковую строку имя «Кош». Через несколько секунд нашлось 1490 000 ответов на мой запрос. Нет, так не пойдет. Нужно добавить еще какие-то ключевые слова. Я приписал: «Неаполь, Флорида, полиция, правосудие, преступник, тюрьма». В этот раз тоже нашлось немало данных (хотя и меньше, чем в первом случае: теперь счет шел на десятки тысяч), и, кроме того, они оказались из самых разных, порой совершенно неожиданных областей. Открыв наугад несколько ссылок, я обнаружил персонажа сериала «Вавилон-5», марку холодного оружия, слово из индейского словаря, одно из названий нейролептика хлопромазин, фамилию журналиста, не говоря уже о множестве ссылок на сайты видеоигр, интернет-магазинов и так далее. Ладно, пойдем другим путем. Я напечатал: Шон Рамон-Родригес. Тут все оказалось гораздо проще. За пару минут я отыскал несколько статей, в которых шла речь о его исчезновении. Понятно, что черный парнишка из бедной семьи никого особо не интересовал. Но, по крайней мере, мне удалось выяснить некоторые подробности, а именно: «Шон Рамон-Родригес исчез из торгового центра в Бэйсайде, в Майами, в среду 3 августа, две недели назад, во время детского праздника в одном из кафе. Мать ребенка не сразу сообщила об этом полицейским, и они не располагают сколько-нибудь убедительным доказательством того, что имеет место похищение. Пока основная версия заключается в том, что он просто сбежал. Поэтому «Тревога Амбер»[254] (включающая в себя распространение информации о похищении по радио и телевидению, а также на придорожных рекламных щитах) до сих пор не объявлена». Журналист, явно разочарованный отсутствием трупа, напоминал также, что по статистике 74 процента похищенных детей убивают в первые три часа после похищения, и сообщал, что семья и соседи потрясены исчезновением Шона, с которым, судя по всему, у родителей никогда не было особых проблем. Каждая из следующих статей была короче предыдущей и не сообщала ничего нового. У меня не осталось сомнения, что вскоре юный Рамон-Родригес безвозвратно скроется в недрах Интернета, погребенный под грудами новой информации. Я откинулся на спинку стула. Кажется, настал момент обращаться в полицию. По крайней мере, так рассудил бы на моем месте любой нормальный человек. «Служить и защищать» — это ведь ее обязанность, так? — Пап! — закричал Билли с первого этажа. — Иди ужинать! Позвонить в полицию… Ну, допустим. Но что же я скажу? «Здравствуйте, я доктор Пол Беккер. Вы удивитесь, но у меня в руках оказался мобильный телефон, в котором хранится фотография недавно пропавшего ребенка. Как ко мне попал телефон? Нет, не подумайте плохого, я его не украл, я его… ну, просто нашел. Еще какие-то детали? Ах да, вспомнил: там еще фотография моего отца. Да, и еще: во время моего последнего ночного дежурства в клинике на меня неожиданно напал один из пациентов. И кстати о фотографиях: всего их было три, а на третьей — какая-то странная компания в костюмах Адама, взрослые и малолетки. И я уж не говорю о телефонных звонках с угрозами, скорее всего, от некоего Коша или кого-то из его подручных. О попытке меня запугать — не очень-то успешной, но не прошедшей бесследно. Не могу ли я к вам подъехать?.. Неплохая идея. Но дело в том, что я только недавно открыл свою медицинскую консультацию. Городок у нас маленький, сами знаете, так что, если пойдут слухи, что я отлыниваю от работы, я рискую остаться без клиентов. Это будет полный крах. На меня насядут кредиторы, я лишусь всего, моя жизнь и жизнь моих близких превратится в ад. Поэтому, если можно, пусть это маленькое дело останется между нами…» — Па-а-ап! — снова позвал Билли. — Уже иду! Я помедлил еще несколько секунд, пытаясь придать лицу безмятежное выражение. Словосочетание «Уже иду!» я произношу дома чаще всего — конкуренцию ему может составить разве что фраза «Сейчас, только компьютер выключу!». Надеюсь, Клэр ни о чем не догадается.Ужин прошел, на удивление, хорошо. Букет роз возымел действие: Клэр заметно подобрела, и пару раз мне даже удалось ее рассмешить. Мы обсудили успехи баскетбольной команды «Гаторс» и ее нового игрока, подающего надежды молодого человека, сына знаменитого французского теннисиста, впоследствии ставшего шансонье. Еще раз перечислили все необходимые действия в случае урагана (Билли помнил их едва ли не лучше нас, поскольку мисс Скорбин без устали напоминала об этом в школе). Пошутили по поводу одной нашей соседки, которая работала инструктором по фитнесу в том же клубе, где Клэр преподавала танцы, и, кажется, была ко мне неравнодушна. Я тщательно следил за тем, чтобы разговор случайно не соскользнул на зыбкую почву. Да, я знаю, что вы скажете: это трусость. Ну так я готов признать: я самый что ни на есть заурядный человек. Не храбрее остальных. И кроме того, неужели нельзя отложить решение сложной проблемы хотя бы на один день? Черт, неужели я слишком многого требую? Во время ужина я украдкой наблюдал за Клэр и Билли. Нет, все-таки мой сын — лучшее из моих достижений. Ему не хватает только младшего братика или сестренки. Когда я встал из-за стола и уже собирался уйти, Клэр неожиданно обняла меня. Это было совсем не в ее духе. Физическая сторона общения в последнее время скорее разъединяла нас, чем объединяла. — Извини за сегодняшнее, — прошептала Клэр. — Мы виноваты оба, но не одинаково. Сорок процентов на шестьдесят. — Хочешь сказать, шестьдесят — твои? — Да. Розелла в это время грохотала посудой, но я почти слышал, как она скрипит зубами при мысли о том, что Клэр официально зарыла топор войны обратно в землю. Что касается «процентного» деления — это наш давний совместно придуманный трюк. Самое сложное после ссоры — признать свою вину, и теперь с помощью этого трюка Клэр давала мне понять, что считает себя виновной даже больше меня. — Нет, неправильный расклад, — возразил я. — Разве? — Девяносто девять процентов мои. Все случилось по моей вине. Клэр закусила губы. Внезапно она показалась мне хрупкой и уязвимой, как в тот день нашей встречи в Париже, когда уходила из больницы. — Я постараюсь исправиться, — поспешил я добавить. — Приложу все усилия. Можешь на меня положиться. Клэр отвела взгляд. Я прижал ладони к ее щекам и прошептал: — Я тебя люблю. Она едва заметно напряглась, потом мягко отстранила меня: — Иди, а то опоздаешь на дежурство. — Я тебя люблю, — повторил я. Потом взял свои вещи, вышел из дома и направился к машине. — Пол? Я обернулся. Клэр стояла на пороге. Ветер развевал ее волосы и платье, отчего оно сильнее облегало тело. Такой я отныне буду вспоминать ее всякий раз, когда закрою глаза. Красивой настолько, что дыхание перехватывает. — Когда ты вернешься, нам надо будет кое о чем поговорить. — Обещаю, — кивнул я. И уехал. Позже я часто вспоминал этот момент. Думал о том, как могло бы все обернуться, если бы я задержался еще хотя бы на минуту. О том, сколь многое было бы по-другому, если бы я в тот вечер нашел в себе мужество поговорить с Клэр. Странно — оглядываясь на прошлое, вы можете с точностью определить тот момент, когда счастливый шанс ускользнул от вас, будто песок, просачивающийся сквозь пальцы.
Глава 13
В это дежурство пациентов привалило столько, что мало не показалось. Мало того что я практически не спал прошлой ночью — так еще нынешней, кажется, половина жителей города условились встретиться у меня в клинике. Началось с порезов, вывихов и переломов. Конни делала перевязки, помогала мне накладывать шины и швы. Примерно к девяти вечера травмы закончились, начались флюсы и отиты — то есть те неприятности, которые больные обычно предпочитают терпеть до тех пор, пока не поймут, что «само собой не рассосется» и заснуть без медикаментов больше не получится. К десяти вечера я вылечил у пациента нервный приступ, к полуночи привел в чувство двух типов, упившихся до бессознательного состояния. С полуночи до двух пришлось иметь дело с травмой черепа и многочисленными ножевыми ранениями. В пять часов я был вынужден вызвать «скорую», чтобы отвезти в больницу пациента с сильнейшим приступом астмы, поскольку четыре аэрозольных флакона тербуталина и перфузия метилпреднизолона ничуть не улучшили его состояния. Следующие посетители явились в пол седьмого утра, чтобы посоветоваться, отправлять ли им детей в школу. Я мельком подумал о Билли — он, должно быть, как раз проснулся, — но почти без всяких эмоций, поскольку был вымотан до предела. Начался новый день. Кофе, очередной пациент, кофе, Конни на время отлучается, ее замещает коллега, кофе, какое счастье быть медсестрой, кофе, я не езжу по вызовам, отшейте этого типа, он уже полгода мне надоедает со своими хроническими хворями, пусть донимает своего лечащего врача. Кофе. Солнце поднималось все выше, пробиваясь сквозь жалюзи, отчего на зеленом полу приемной образовалась тень в виде решетки. Вошла горничная с веревочной шваброй и ведром воды с мыльной пеной. Я уловил слабый запах моющего средства «Мистер Пропер». Этот запах мне нравится. Я решил немного отдохнуть. Слишком устав и перенервничав, я теперь нуждался в покое. Я побрился электробритвой перед небольшим зеркалом в своем кабинете, намазал щеки кремом после бритья, а на глаза положил специальные примочки, чтобы уменьшить круги и отеки. Нет, кризис среднего возраста тут ни при чем, просто пациенты хотят видеть врача бодрым, энергичным, всегда в хорошей физической форме — иными словами, хотят быть уверенными в том, что на него можно положиться. Затем я упаковал бритву, застегнул сумку с набором «все для ночных дежурств» и глубоко вдохнул. Ну давай, Пол. Сделай это без долгих размышлений. Я взял свою старую телефонную книжку на спирали и раскрыл на букве «Д». Я не был уверен, что нужный мне номер до сих пор действителен, — ну что ж, вот заодно и узнаю… Конечно, это стоило сделать раньше, думал я, набирая цифры дрожащим пальцем. Гораздо раньше… — Папа? Молчание. — Папа, это я, Пол. — О, черт!.. — произнес голос в трубке. Я нерешительно переступил с ноги на ногу, не зная, с чего начать. — Послушай, я знаю, что должен был позвонить тебе раньше, но… — ЧЕРТ ТЕБЯ ПОДЕРИ! — неожиданно заорал отец. Я едва не задохнулся от изумления. — НАШЕЛ ВРЕМЯ! — Что?.. — ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ ты обо мне не вспоминал, и вот ИМЕННО СЕЙЧАС тебе приспичило позвонить! Казалось, клокочущая в нем ярость сейчас расплавит телефонную трубку. — Я… я не понимаю… — ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ПОГОВОРИТЬ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, БУДЬ ЛЮБЕЗЕН ОТОРВАТЬ ЗАДНИЦУ ОТ ДИВАНА И ПРИЕХАТЬ! Псих. Псих долбаный. Всегда таким был, таким и остался. — Я ТЕБЯ НЕ БОЮСЬ! — снова завопил он. — ЕСЛИ ХОЧЕШЬ СО МНОЙ РАЗОБРАТЬСЯ, ТЫ ЗНАЕШЬ, ГДЕ МЕНЯ НАЙТИ! И, не дожидаясь ответа, положил трубку.Глава 14
— Что-то случилось? На вас лица нет. Конни пристально посмотрела на меня, продолжая поглощать салат из пластиковой коробки. — С кем вы говорили? — снова спросила она, не дождавшись ответа. — С вашим банкиром? — У меня нет настроения шутить, Конни. — А-а… — У меня семейные проблемы. — Понятно. — И у меня нет никакого желания обсуждать их с вами. — Да, в общем-то, и у меня тоже. — В приемной никого? Конни пожала плечами: — В эти часы люди обычно не обращаются к врачам. Поди пойми, отчего так. — Она протянула мне ложку салата: — Попробуйте. Хочу узнать ваше мнение. — Насчет чего? — Вот этого салата. Всего сто восемьдесят калорий на сто граммов. На вкус, конечно, так себе, но зато его можно съесть сколько угодно без всяких последствий для фигуры. Я едва удержался от того, чтобы демонстративно поднять вверх руки. — Конни, во всех этих диетах нет никакого толку! Единственный способ похудеть — это меньше есть! — Ваши примочки для глаз тоже не очень-то помогают, босс. Видок у вас как у зомби. Что ж, ничего удивительного… — Езжайте домой и отоспитесь, — сказала Конни и слегка подтолкнул меня к выходу. — Слушаюсь, мой командир. — Я не шучу. — То есть это действительно приказ? — Дружеский совет. Если вы и дальше будете работать в таком ритме, то станете опасным для пациентов! Движение было оживленным, потому я ехал домой дольше обычного, съезжая на небольшие улочки. Я решил больше не думать о своем отце. Конни права — мне нужно отдохнуть. Она видела проблему изнутри, поскольку знала, что наша работа действует как наркотик. Врачи, постоянно спасающие других, зачастую забывают о самих себе. Я медленно ехал мимо деревянных домиков бедного квартала Инглвуд Крик. Было пасмурно. Я выставил локоть в открытое окно и чувствовал, как кожу щекочут редкие капли дождя. Заброшенные сады окутывал туман. Тротуары в выбоинах, треснувшие стекла в окнах, заклеенные скотчем, поникшие американские флаги кое-где над входными дверями… Я невольно вздохнул. Сорок шесть миллионов человек не имеют социальной страховки, зато всего в каких-нибудь трех кварталах отсюда нет ни одного дома, где не было бы джакузи. Я настроил приемник на WARO 94,5 — местную радиостанцию, которая мне очень нравится, потому что они часто крутят рок-хиты прошлых лет. Брюс Спрингстин допел «Ночь на краю города», после чего последовала короткая сводка местных новостей. Я убавил звук. Радиодиджей быстро говорил о погодных катаклизмах последних нескольких дней, сравнивая разбушевавшуюся стихию с хищником, который рычит на жертву, но пока не нападает. «Но вы не волнуйтесь, ребята, в ближайшее время нас ждет всего лишь какой-то тропический ливень! — оптимистично заверил он. — Скорость ветра меньше ста километров в час, а если и начнется ураган, то не сильнее первой категории — ему далеко будет до титанов пятой! Кстати, вы в курсе, что слово «ураган» происходит от имени Хуракана, карибского бога зла? Не самая лучшая погода будет сегодня на Багамах, немножко потреплет и Майами-Бич, но вам, храбрые жители Неаполя, на сей раз боятся нечего — вас лишь слегка намочит. Никакой эвакуации, все спокойно! — Диджей жизнерадостно захохотал, после чего добавил: — В конце концов, если зверь рычит с самого начала лета, почему вдруг он должен укусить именно сегодня?» Когда я приехал домой, оказалось, что там никого нет. Тем лучше. Я поднялся в спальню, разделся, разбросав вещи по разным углам, и в одних трусах рухнул на кровать. Зарывшись головой в подушки, закрыл глаза, прекрасно зная, что заснуть не удастся. Из-за последних событий я был настолько взвинчен, что о сне нечего было и думать. Но когда я открыл глаза, неожиданно выяснилось, что я проспал четыре часа. О, черт! Я приподнялся на локте: — Клэр! Никакого ответа. — Розелла! Билли! В доме царила тишина. Может быть, они в саду? Выглянув в окно, я увидел пустые детские качели, поскрипывающие при порывах ветра. Я обошел все комнаты, потом заглянул в гараж. Машины Клэр не было. Ну ладно. Возможно, они с Билли поехали в кино. Я поставил замороженный готовый обед в микроволновку и открыл банку пива «Бад лайт». Так, значит, сегодня четверг… Что ж, эту ночь я подежурю, но уж завтра устрою себе законный выходной. Возможно, даже приму во внимание советы Кэмерона — приглашу бебиситтера для Билли и схожу с Клэр в ресторан. Когда мы жили в Лос-Анджелесе, мы регулярно ездили в Санта-Монику и гуляли по пешеходной зоне — сначала ходили по бутикам Пятой авеню, потом подолгу засиживались в каком-нибудь винном погребке, увлеченные разговором, потом занимались любовью на подземной парковке, не в силах дотерпеть до дома… Куда ушли те времена? Микроволновка издала мелодичное звяканье: обед разогрелся. Я уже собирался его достать, как вдруг заметил сумку Клэр, с которой она обычно ходила на занятия. Сумка стояла в углу кухни, и рядом были свалены в кучу разноцветные балетные пачки, мятые и потрепанные. Я не смог сдержать нервный смешок. Конечно, любой другой на месте Клэр давно выкинул бы эти тряпки, но она бережно их хранила — это была память о тех временах, когда она танцевала в Парижской опере. Поэтому Клэр ни за что не согласилась бы от них избавиться. Некоторое время я в замешательстве смотрел на юбки, потом решил позвонить в клуб, где Клэр преподавала танцы. Я попросил пригласить к телефону директрису клуба и спросил ее, на месте ли моя жена. Ответ меня неприятно удивил: нет. Она не пришла на свой урок и даже никого не предупредила заранее. И это уже не в первый раз, сухо прибавила директриса. Поэтому, несмотря на то что Клэр очень хороший преподаватель, руководство клуба вряд ли продлит с ней контракт, если она не начнет относиться к работе более серьезно. Я положил трубку, чувствуя холодок под ложечкой. Клэр не пришла на занятия без предупреждения? И уже не в первый раз? Черт, вот это новость! С трудом переварив неожиданную информацию, я набрал номер школы Билли: — Здравствуйте, это Пол Беккер. — О, ну наконец-то! — послышался скрипучий голос мисс Скорбин. Я тут же представил ее себе: длинная сухая палка, почерневшая от времени. — Прошу прощения, если мой сын все еще в школе, — поспешно сказал я. — У нас с Клэр сложный период… сегодня мы так и не договорились, кто за ним заедет, и… — Билли здесь нет, — оборвала меня мисс Скорбин. — И между прочим, вы могли бы меня предупредить! Мои ладони мгновенно стали влажными. — Как это нет? — Вашего сына не было на уроках. Он вообще не пришел сегодня в школу. — А моя жена вам не звонила? — Вы меня хорошо слышите, доктор Беккер? Никто не удосужился позвонить в школу и нас предупредить. Мы сами пытались связаться с вашей женой, но у нее включен автоответчик. Я понимаю, что в любой семье бывают проблемы, но когда это отражается на школьной успеваемости детей… Я положил трубку и позвонил Клэр на мобильный. Какой же я идиот! С этого и надо было начать! — Алло, дорогая?.. — начал я. Но тоже услышал автоответчик. Я оставил довольно резкое сообщение, но через полминуты все же перезвонил, извинился и попросил Клэр связаться со мной как можно быстрее. Прошло какое-то время. Никаких звонков, вообще ничего. Разве что морщины у меня на лбу углублялись с каждой минутой. Но я решил не поддаваться панике. Всему этому должно быть какое-то логичное объяснение. Нужно подождать, пока они вернутся. Я еще раз обошел весь дом, сделал несколько звонков — безрезультатно. Никто не видел Билли и Клэр, никто ничего не знал. Их вещи по-прежнему оставались на своих местах. Не хватало лишь сумочки Клэр и ее машины. Наконец я сел в кресло, обессиленный и подавленный. Моя семья исчезла.Глава 15
С Билли и Клэр что-то случилось. Эта простая мысль нанесла мне сокрушительный удар. Это было немыслимо, и тем не менее приходилось признать, что это так. Господи, но что могло произойти? Авария на дороге? Похищение? Множество самых страшных предположений приходили мне на ум, буквально обгоняя друг друга, как будто прорвало какую-то плотину, и теперь я оказался один на один с убийственной стихией. Я машинально расхаживал по комнате, то и дело натыкаясь на мебель. Почему они исчезли? Это как-то связано с телефонными угрозами? Неужели все из-за того, что я нашел тот проклятый мобильник? У меня было ощущение, что я схожу с ума. Тревога все нарастала, в горле стоял ком, сердце трепетало, как пойманная птица в клетке. По коже пробегали мурашки. Что же это такое? Это называется паника, старик. Пульс участился. Я рухнул в кресло. Встал. Снова сел. Согнулся пополам, схватившись за грудь. Это я тебе напоминаю, что и собой нужно иногда заниматься. Прошло несколько секунд. Если с моей семьей действительно что-то случится, я этого точно не выдержу. Я был весь в поту, сердце лихорадочно и неровно стучало в груди. Казалось, оно может остановиться с минуты на минуту. Да нет же, Пол. Это не инфаркт, с чего бы? Хм… никто не может знать наверняка. Повторяю еще раз: это просто паника. Самое заурядное психическое явление, которое бывает, чаще или реже, у большинства людей. Если человек постоянно стремится держать все под контролем, мозг в конце концов не выдерживает и бунтует, что вызывает нервный приступ. Слишком много стресса, старина. Попытайся с ним справиться. Легко сказать! Гораздо проще с ним справиться, когда он бывает у кого-то из пациентов. Возьми себя в руки. И прими пару таблеток ксанакса, они есть у тебя в аптечке… Я с трудом, словно зомби, доковылял до гостиной и открыл свой докторский чемоданчик. Да, таблетки нашлись. Я проглотил их, запив первым подвернувшимся под руку спиртным, которое нашел в баре, чтобы усилить эффект и чтобы быстрее наступил пик концентрации препарата в плазме крови. Но передо мной продолжали возникать страшные картины: автокатастрофа; тела, заблокированные в искореженной груде железа; полицейские, звонящие в дверь и сообщающие страшную новость, отводя глаза; толпа, собравшаяся на кладбище вокруг двух гробов… И другие сцены, еще более ужасные. Я воображал себе типа, которому недавно оказывал медицинскую помощь, — Коша, этого жуткого человека, похожего на паука; настоящего колдуна, ухитрившегося освободиться от наручника. Человека, словно вышедшего из какой-то страшной сказки, закутанного в черный, как ночная тьма, плащ. Я изо всех сил пытался отогнать этот образ. Потому что ведь на самом деле и такой персонаж, и ваша жена и сын, которые вдруг исчезли непонятно куда и которых, может статься, вы в следующий раз увидите только в морге, в присутствии судмедэксперта, бесстрастным голосом сообщающего вам ужасные вещи, — все это просто не может существовать в реальности, не так ли? Время шло. Мое напряжение спало, и я наконец обрел какое-то подобие покоя — во всяком случае, больше не было ощущения, что мне не хватает воздуха. Боже, благослови транквилизаторы. Раздался звонок в дверь. Я вскочил, охваченный надеждой: — Билли! Клэр! Но это оказались не они. Передо мной стояла особа в короткой белой юбке с логотипом «Найк», плотно облегающем топе, красных кроссовках и бейсболке, по ободку которой шла надпись: «Хотите, я буду вашей… тренершей?» Взглянув на меня, она изумленно захлопала белыми ресницами, и только тогда я понял, что со всеми этими треволнениями забыл одеться. Так и остался в одних трусах. — Ох, простите, — пробормотал я. — Ничего страшного, — сказала она, продолжая без малейшего стеснения пялиться на меня. Я вспомнил, что пару раз видел ее с Клэр. Как бишь ее зовут?.. Ширли? Миранда? — Я Шейла, — объявила она. — Шейла? — машинально повторил я. — Ваша соседка, — прибавила она таким тоном, как будто это все объясняло. — А-а… — Я веду занятия в том же клубе, где преподает ваша жена. Мы с ней дружим. Моя дочь учится в одном классе с вашим сыном. Я инструктор по фитнесу. Она слегка улыбнулась, но в голосе чувствовался упрек — видимо, по ее мнению, муж, который хоть немного интересуется делами жены, должен был знать все эти детали. — С вашим сыном все в порядке? — спросила она. — Почему вы спрашиваете? — Я не видела его в школе. И Клэр сегодня в клубе не было… О, черт. Ну конечно же. Однако говорить, что я не знаю, где они, мне совершенно не хотелось. Тем более что это могло вызвать новый панический приступ. — Билли заболел, — соврал я. — Ах вот что! Надеюсь, ничего серьезного? Моя дочь хотела позвать его на день рождения. Родителей мы тоже приглашаем. — Шейла придвинулась ближе ко мне и прибавила: — Клэр мне столько о вас рассказывала, что я аб-со-лют-но уверена: нам нужно познакомиться поближе. — Она протянула мне пригласительную открытку, одновременно заглядывая внутрь дома: — Вашей жены сейчас нет? — Нет, она уехала. — Вместе с Билли? — Да. О, Пол Беккер, король импровизаций!.. — Они поехали к врачу, — добавил я. — Но ведь вы же сами врач, — удивилась гостья. Я чуть не выругался вслух. Это ж надо было такое ляпнуть! — Ах, извините, я, наверное, вам уже надоела! — воскликнула Шейла. — Мне бы и самой стоило догадаться, что вы повезли сына к специалисту! И непринужденным жестом коснулась моей руки. Я довольно резко отдернул руку: — К какому еще специалисту? Вы о чем? Она слегка смутилась: — Ну… к психологу. Вы ведь собирались проконсультироваться с психологом? — Что?! — Вы разве не знаете, что ваш сын странно себя ведет? — Нет. — Он коллекционирует ужасные картинки с какими-то чудовищами. И сам рисует страшные вещи… — Какие? — Динозавров. И разных животных, пожирающих друг друга. На этих рисунках столько крови!.. — Ах вот что… Шейла покусала губы, похлопала ресницами и произнесла, словно через силу: — Я не хочу вас пугать, но многие серийные убийцы именно с этого начинали. Удивительно, не правда ли? — Ну...удивительно — это не то слово, которое я использовал бы в данном случае, Шейла… но прошу вас, продолжайте. Некоторое время соседка пристально изучала свои ногти. — Мой муж, Герман, — подрядчик строительной компании, — наконец заговорила она. — Дела у него идут хорошо, так что нет необходимости пропадать на работе целыми днями… и вот вчера он вернулся домой пораньше, чтобы успеть поиграть в гольф… От нетерпения я стал машинально постукивать ногой по полу. — Да, ну так вот, — заторопилась Шейла, — он уже собирался поставить машину в гараж, как вдруг услышал, что вы с Клэр ссоритесь… Вы оба кричали очень громко… а потом Клэр выбежала из дома, хлопнув дверью… Она сделала паузу — видимо, для большего драматического эффекта. Но я никак не отреагировал на ее рассказ. — Мы все знаем, что такое семейные ссоры, — продолжала Шейла. — Мы с Германом тоже часто ссорились, пока не прошли курс семейной психотерапии. Кажется, тут все дело в сексуальной энергии… Но, так или иначе, я не об этом. Я хочу сказать, что семейные проблемы мне знакомы не понаслышке, и, кроме того, я знаю, что они очень плохо отражаются на детях. Но выход иногда может быть проще, чем кажется. — Она придвинулась ко мне вплотную и, словно открывая какую-то заветную тайну, вполголоса произнесла: — Если хотите, я могу дать вам координаты очень хорошего психолога, специалиста по семейным делам. — До свидания, Шейла, — невозмутимо сказал я. И захлопнул дверь прямо у нее перед носом. Этот разговор взвинтил меня до предела. И в то же время заставил меня стряхнуть оцепенение, вызванное успокоительными таблетками. Я натянул футболку и легкие летние брюки — вполне подходящий наряд для честного человека, собирающегося ехать в полицию. «Паническая» стадия была завершена, настало время переходить к решительным действиям. Я в последний раз осмотрел мобильник Коша. Индикатор зарядки был почти на нуле — батарея выдыхалась. Черт! Если телефон выключится, я потом не смогу его включить, не зная пин-кода. Но мне просто необходимо успеть показать фотографии полицейским! Я начал лихорадочно перебирать зарядные устройства от старых телефонов, надеясь найти хотя бы одно подходящее. К счастью, оно отыскалось. Я оставил телефон заряжаться на кухонном столе, а сам вышел из дома, сел в машину и поехал в центральный полицейский комиссариат. По дороге я позвонил в клинику: — Конни? — Да, босс? — Я не смогу дежурить сегодня ночью. Мне нужно уладить некоторые проблемы… э-э… — Семейные? — Да, именно. Нужно, чтобы меня подменил кто-то из коллег. — Хм… это не так-то легко устроить… — Кто сейчас работает? — Доктор Браатц. Элга Браатц — одна из моих заместительниц. Она немка из местной диаспоры (множество таких небольших диаспор разбросано, словно островки, на всем расстоянии от Неаполя до Форт Майерс). По-английски она говорит с сильным акцентом, так что я не всегда понимаю ее, но работает за четверых и справляется отлично. — Скажите ей, что, если она согласится меня подменить, я оплачу ей это дежурство по двойному тарифу. Конни попросила подождать, пока она не уладит этот вопрос, и удалилась. Некоторое время до меня доносились неразборчивые обрывки разговора, потом моя помощница снова взяла трубку и сообщила: — Доктор Браатц говорит, что она еще не получила свою зарплату за прошлый месяц. И что она уйдет ровно в тот час, что указан в ее контракте, и если это вам не нравится, можете пожаловаться на нее в медицинский профсоюз. — Это все? — Нет, она еще добавила что-то по-немецки. Подозреваю, это было ругательство, но перевести его я вам не смогу. — Черт. Конни, попробуйте выкрутиться как-нибудь. Если не получится… ну что ж, тогда закройте клинику на ночь. Это была крайняя мера, но другого выхода мне не оставалось. Я нажал клавишу «отбой», потом набрал номер Кэмерона. У него был включен автоответчик. Нет, воистину сегодня не мой день! — Кэм, я еду в комиссариат. Ничего страшного — ну, по крайней мере, я надеюсь, — но Клэр и Билли днем куда-то уехали и до сих пор не вернулись домой. Никто не знает, где они. Если тебе несложно, проверь на всякий случай списки жертв аварий за сегодня. Ну и не только аварий — мало ли что могло случиться… вплоть до падения метеорита. В общем, не мне тебя учить. Последние слова я попытался произнести шутливым тоном, но получилось плохо. Настроение совсем не располагало к шуткам. — Честно говоря, у меня кое-какие неприятности и помимо того… Позвони мне, как только сможешь. Я прервал соединение и продолжал путь. Ехать приходилось медленно из-за многочисленных дорожных работ, которые, как всегда, активизировались именно в сезон отдыха, когда на дорогах было полно машин. Сейчас это раздражало сильнее обычного. Наконец я добрался до Гудлетт-роуд и поехал по ней. Здание полицейского комиссариата уже виднелось впереди, как вдруг мобильник заиграл «Агент рискует всем» — мою нынешнюю мелодию для рабочих звонков. — Алло? — Это опять Конни. Простите, но мне кажется, вам необходимо срочно подъехать в клинику. — Я не могу. — Это очень важно. — А почему вы шепчете? — На то есть причины. — Какая-то проблема с Элгой? — Нет. Боюсь, это у вас какая-то проблема. Я вздрогнул. В голосе Конни слышались тревожные нотки. — Послушайте, Пол, — продолжала она, — происходит что-то странное… Вам нужно приехать. На полной скорости!Глава 16
Я изо всех сил пытался сохранять спокойствие, несмотря на то что ощущение неминуемой катастрофы становилось все сильнее. Конни встретила меня у небольшой задней двери, предназначенной для перенесения пациентов в машину «Скорой помощи». Она приложила палец к губам и открыла дверь, пропуская меня внутрь. Я с трудом сдержался, чтобы не засыпать ее вопросами. Она молча довела меня до моего кабинета и остановилась на пороге. На столе стоял какой-то большой посторонний предмет. Приглядевшись, я увидел, что это коробка, из тех, в которых обычно отправляют посылки, — размером примерно с ящик для игрушек, обернутая в плотную бумагу. — Это принес курьер, — прошептала Конни. — Я сначала подумала, что вы заказали медикаменты… Мы знаем, кто вы, доктор Беккер. Я вздрогнул. — Что за курьер? — Такой низенький коренастый тип… в униформе транспортной компании «Ю-пи-эс». Лицо круглое… Да, и еще он все время почесывался. Я не знал ни одного человека, подходящего под такое описание. Но, во всяком случае, это был не Кош. Я задумчиво потер подбородок. А может быть, этот сюрприз вообще не имеет отношения к истории с телефоном?.. Я почему-то пытаюсь привязать к ней любое событие, а на самом деле все в порядке, скоро Клэр и Билли благополучно вернутся домой, выяснится какая-нибудь самая обычная причина их отсутствия, и мы все вместе посмеемся над моими страхами… — Доктор Браатц все еще здесь? — Да, она в процедурной. Она останется еще на час. Я сегодня пришла пораньше, потому что дневная медсестра заболела. Я была в приемной, когда принесли посылку. Там на наклейке указано имя получателя — ваше. Конни обхватила себя руками за плечи, словно пытаясь сдержать внезапную дрожь. Сейчас она была похожа на маленькую девочку, удивленную и напуганную какой-то ужасной вещью. — Есть какая-то проблема, Конни? — На курьере была униформа компании «Ю-пи-эс». Я позвонила туда, и выяснилось, что они к нам никого не посылали. То есть это был какой-то чужой человек, непонятно откуда… — Странно… А почему вдруг вы решили проверить? — Потому что я увидела на этой коробке… следы. — Следы? — Темные пятна… Они испачкали стойку в приемной. Я их вытерла и, чтобы не пугать пациентов, перенесла коробку в ваш кабинет. Все остальное было потом, так что никто этого не заметил… — Конни, да скажите наконец все как есть! Чего никто не заметил? — Тот момент, когда коробка начала протекать… Ее голос опять понизился почти до шепота. Затем она молча указала на коробку, явно не решаясь войти в кабинет. Тогда я вошел сам, но буквально через секунду инстинктивно прижал ладонь ко рту. Поскольку из коробки уже обильно сочилась темная жидкость. Она залила столешницу, мой еженедельник, бланки рецептов, 17-е издание справочника по педиатрии авторства Хэрриет Лейн и теперь тонкой струйкой стекала на пол. Запах и цвет не оставляли сомнений в том, что это было. Даже с того расстояния, которое отделяло меня от стола, было очевидно, что это кровь. Сердце у меня подскочило к самому горлу. — Господи Иисусе!.. — выдохнул я. В моих ушах снова зазвучал металлический голос: «Мы знаем, кто вы, доктор Беккер. Ваша жена, Клэр, очень хороша собой. А ваш сын — замечательный ребенок, такой резвый…» Коробка была меньше чем в метре от меня. И я уже знал, что ни одно человеческое существо не сможет вынести вида ее содержимого. Во всяком случае, существо, человеческое в полном смысле этого слова. «Вы слишком любопытны. Теперь пришло время за это расплатиться». — Что вы собираетесь делать? — прошептала Конни. Я открыл стерильный металлический ящик для медицинских инструментов и взял оттуда скальпель. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержать тошноту. Обернувшись к Конни, я увидел, что лицо у нее мертвенно-бледное. У меня и самого, наверно, было точно такое же. — Я должен ее открыть. Увидеть, что там внутри. — Подождите. Нет, ждать больше невозможно. Если я помедлю еще хотя бы минуту, мое сердце остановится. — Послушайте, Конни, это долго объяснять… но моя жена и сын сегодня куда-то исчезли. И… я должен знать. — Нет. Неожиданная твердость в ее голосе меня удивила. Взгляд ее стал жестоким, почти безжалостным. Она закусила губы, словно готовясь принять сложное решение. — Лучше будет, если мы позвоним в полицию, — сказала Конни наконец. — Вдвоем нам с этим не справиться. Я заметил, что она побледнела еще сильнее. — Почему? — Смотрите. Я обернулся и почувствовал, как волосы у меня на затылке приподнялись. Коробка пошевелилась. Затем резко вздрогнула. Раз, другой. Потом содержимое коробки основательно пришло в движение, и коробка стала медленно перемещаться по поверхности стола. Медленно, неровными рывками, но она двигалась! По моему столу!Глава 17
Джорди, насвистывая, вошел в дом Пола Беккера. Он никогда не понимал, почему люди такие идиоты. Всегда одно и то же: любой домовладелец всячески заботится о том, чтобы надежно защитить от непрошеных вторжений главный вход, при этом совершенно не беспокоясь о боковых и задних дверях, взломать которые проще простого. В данном случае ему понадобилось лишь просунуть пикган[255] в обычный замок с шестью штифтами, несколько раз нажать на курок пистолета-отмычки правой рукой и повернуть изогнутое острие левой. Минуты не прошло — и готово! Конечно, он мог попасть внутрь, разбив окно, но это было бы явным указанием на то, что в доме кто-то побывал. А Кош потребовал, чтобы его визит остался незамеченным. Джорди — это было его настоящее имя. Но прежде, в другой жизни, его называли Джо Урод или Джорди Змей. Мальчишки швыряли в него камни, работодатели отказывались принимать его на работу, женщины затыкали нос при его появлении. Потому что его кожа напоминала кожу рептилии. И точно так же, как рептилии, он линял: кожа шелушилась и сходила пластами. Каждый день ему приходилось использовать огромное количество увлажняющей мази с тошнотворным запахом. Но это почти не помогало — кожа отслаивалась и летом, и — даже еще сильнее — зимой, отчего все тело Джорди было покрыто шелушащимися красными бляшками. К тому же он буквально умирал от жары при малейшем перепаде температуры, поскольку его эпидермис давно утратил всякую способность к терморегуляции. От этого лицо Джорди постоянно было красным, и обычно он скрывал его с помощью широкополой шляпы и черных очков — за исключением тех случаев, когда одевался в униформу компании «Ю-пи-эс», как сегодня. Джорди — Красный Перчик. Джорди — обладатель жгучего темперамента. Ихтиоз — болезнь генетическая, известная с древних времен, давшая пищу для легенд о рыболюдях и русалках. Страховые компании отказываются иметь с вами дело, лекарства стоят дорого, и при этом ни на какую работу вас не берут. Какой же работодатель согласится взять к себе монстра? Единственным способом можно вырваться из этого безысходного тупика — пойти на преступление. Вначале Джорди промышлял мелкими кражами без особой охоты — скорее это было для него печальной необходимостью. Потом, видя, с каким ужасом на него смотрят студентки или старушки, на которых он обычно нападал, он перешел к другим играм. Гораздо более интересным. Так продолжалось до того момента, пока не появился Кош. Однажды он застал Джорди за взломом дверцы своей машины, однако не стал кричать «Держи вора!» или действовать каким-то другим, обычным в таких случаях, образом. Он просто подошел и сказал: «Ну что ж, посмотрим, как ты справишься». С этого дня Джорди поступил к нему на службу. Кош всегда предпочитал иметь дело с опасными типами. Джорди закрыл стеклянную дверь-окно — абсолютно бесшумно, поскольку предусмотрительно захватил с собой небольшой пузырек со смазочным маслом и обработал петли, — сделал несколько шагов вглубь гостиной и остановился, прислушиваясь. Во всех этих предосторожностях не было особой необходимости, потому что с момента отъезда Пола Беккера дом был пуст, но Джорди любил делать свою работу тщательно. Затем он медленно двинулся дальше — и вдруг наступил на что-то мягкое. Он невольно вздрогнул, когда явно неодушевленный предмет под ногой издал звук, похожий на рычание. Джорди застыл на месте, весь обратившись в слух. Больше ни звука. Он облегченно вздохнул и отшвырнул в сторону игрушку — тираннозавра из «Парка юрского периода». Чертовы дети!.. Джорди включил карманный фонарик. Потом машинально ощупал через куртку охотничий нож — это, как всегда, его успокоило. Не то чтобы он собирался пускать оружие в ход — сегодня он пришел скорее на разведку, — но кто знает, как все сложится?.. Если что, будет возможность поразвлечься… Он оглядел гостиную. Обстановка типично «семейная»: диван завален подушечками (на одной из них вышита надпись «С днем рождения, папа!»), на стенах — детские рисунки, на стеллажах — призы за участие в танцевальных конкурсах… Аж блевать хочется. На столе лежала груда конвертов, даже не вскрытых, и неоплаченных счетов. М-да, у Пола Беккера, надо полагать, серьезные затруднения… а скоро их будет еще больше. Джорди хихикнул. Он быстро перебрал конверты, поднес ближе к глазам несколько счетов. (Изучение подробностей из жизни его жертв было настоящей страстью Джорди и доставляло ему особое удовольствие.) Затем направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Он не очень ясно себе представлял, что именно хочет найти. Сначала он зашел в комнату мальчишки, приподнял матрас на кровати, порылся в шкафу. Он знал, что обычно люди прячут свои тайны в подобных местах, находящихся поблизости и надежных. Например, в детской. В шкафчике с лекарствами. В жестяной коробке из-под сладостей на кухонной полке. В ящике для инструментов в гараже. Ирония судьбы заключается в том, что любому грабителю со стажем это хорошо известно. Затем Джорди перешел в супружескую спальню. Остановился перед шкафом с вещами жены Беккера. Неплохое нижнее бельишко… Носом, густо намазанным жирной увлажняющей мазью, он жадно втянул воздух, принюхиваясь к запаху, исходящему от трусов и лифчика фирмы Victoria’s Secret, потом с сожалением закрыл шкаф. Кош велел ему не оставлять никаких следов своего присутствия. — Ну и что бы такого случилось, если бы я забрал с собой трусы этой шлюхи? — вслух проворчал Джорди. — Что, из-за них меня бы объявили в розыск?.. Он осекся, различив какой-то слабый шум, донесшийся с первого этажа. Джорди замер и прислушался. Нет, ничего. Только шум ветра за окном. Он вынул из кармана мини-вентилятор и освежил себе лицо. Поистине Флорида — дерьмовое место. Джорди с нетерпением ждал, когда хозяин закончит здесь все свои дела и можно будет перебраться куда-нибудь еще. Их совместное существование было простым и незатейливым и чем-то напоминало семейную жизнь. И, как в любой семье, у них имелось несколько скелетов в шкафу… правда, побольше среднестатистической нормы. Джорди снова хихикнул. Потом спустился на первый этаж, чтобы исследовать кухню. Вот там он его и нашел. Мобильник лежал прямо посередине обеденного стола, как будто нарочно выставленный на всеобщее обозрение. Джорди приблизился. Телефон был на подзарядке. Джорди взял его в руки и, понажимав клавиши, принялся изучать фотографии. Потом улыбнулся, позвонил своему патрону и переслал ему фотографии. — Очень любопытно, — сказал Кош. — Ты хорошо поработал, мой маленький змееныш… По телу Джорди пробежала дрожь удовольствия. — Как быть с телефоном? — спросил он. — Оставь его на том же месте. — Фотографии стереть? — Нет. Я не хочу, чтобы кто-то узнал, что ты был в доме. Джорди прервал соединение и вернул телефон на место. Пора было уходить. Посылка, которую он доставил в клинику, должна была задержать доктора Беккера на некоторое время. В этом и заключалась цель маневра: задержать Пола на работе, а тем временем спокойно обыскать его дом. Но теперь Джорди сделал все что хотел, и задерживаться здесь больше не было смысла. Проходя через холл, он ненадолго задержался перед висевшей на стене свадебной фотографией. Кончиками пальцев, обтянутых кожаной перчаткой, слегка погладил лицо Клэр, думая о том, как возбуждает, должно быть, обладание такой красивой женщиной. При мысли об этом Джорди почувствовал, как его член начинает твердеть. Он не знал, каковы планы хозяина относительно будущей участи этой сучки, но, если бы ему представилась такая возможность, с удовольствием провел бы с ней наедине пару часов в запертом подвале. А вопли ее щенка наверху еще усилили бы остроту наслаждения. Он так возбудился, что даже не почувствовал, как кто-то бесшумно возник у него за спиной. Не услышал, как в воздухе просвистел тяжелый металлический предмет. Затылочная кость хрустнула, как скорлупа расколотого ореха, и Джорди тяжело рухнул на пол. Несколько секунд спустя он очнулся от холодного прикосновения плиток пола и ощупал затылок. Под пальцами он ощутил густую и липкую жидкость, с которой смешивались какие-то полумягкие кусочки — судя по всему, частицы его собственного мозга. Глаза Джорди расширились от изумления. Как такое могло произойти?! Он был убийцей, не знающим себе равных, совершенным орудием преступления. Его наградой были праздность, легкие деньги и те драгоценные моменты, когда ему позволялось оставаться с жертвами наедине. Как же могла его жизнь, так превосходно устроенная, вдруг опрокинуться в тартарары, да еще и таким жалким образом? Последним усилием Джорди повернул голову, чтобы разглядеть своего противника. Из горла его вырвался изумленный вскрик. В следующую секунду противник нанес второй удар. Вскрик оборвался.Глава 18
Конни, перегнувшись через кресло, указала пальцем на пол: — Вон там! Я быстро шагнул к ней, вооруженный металлической стойкой для перфузионного оборудования, словно античный пехотинец — копьем. — Быстрей! Она сейчас убежит под шкаф! — Постараюсь, — кивнул я. И обрушил свое оружие на удирающее существо, но промахнулся. Вид этой твари, покрытой густой темной шерстью, вызывал у меня отвращение. Возможно, поэтому я и не попал. — Черт!.. Удрала! Тварь громко пискнула и юркнула под картотеку. — Осторожно! Сзади! — вскрикнула Конни. — Что? — Еще одна! Я обернулся к коробке. Минуту назад я открыл ее, сорвав широкую клейкую ленту и распахнув картонные створки. То, что я увидел, меня потрясло: обрубки тел вперемешку с отсеченными и конвульсивно подрагивающими конечностями. Думаю, ваше воображение, подпитываемое попкорном и фильмами ужасов, поможет вам живо представить эту картину. — Еще одна крыса!.. — простонала Конни. — Да, я вижу. — Но это ужасно! Их две!.. Да, к счастью, в коробке не оказалось расчлененных человеческих тел — только крысиные. Кроме двух живых крыс, было еще с десяток мертвых. Кто-то убил их совсем недавно — поэтому кровь не успела свернуться и просочилась сквозь коробку, залив столешницу. А два живых грызуна теперь шныряют по моей клинике! — О господи, да сделайте что-нибудь! — завопила Конни. — А я, по-вашему, сижу сложа руки? — Я же говорила — надо вызвать полицию! Моя медсестра была близка к истерике. Я и сам весь взмок от напряжения. Если Кош хотел напугать меня до полусмерти, он своего добился. — Не беспокойтесь, все под контролем. Страх понемногу проходил, но адреналин по-прежнему клокотал в крови. В конце концов, ничего страшного — всего лишь пара крыс… Постепенно во мне нарастал гнев. Я перехватил металлическую стойку удобнее и сунул ее под картотеку. Раздался глухой звук удара, крыса шмякнулась об стену и затихла. Ее напарница, воспользовавшись моим секундным замешательством, проскочила между моих ног и бросилась к двери. — Закройте дверь! — закричала Конни. Но было уже поздно — крыса выбежала в коридор. — Она сейчас побежит в приемную! Я устремился следом за крысой. Нужно было обязательно ее остановить, чтобы ее не увидели пациенты. В этот момент кто-то вышел из смотровой. Крыса замерла на месте при виде доктора Элги Браатц, моей заместительницы: стрижка под бобрик, плечи мастера спорта по плаванию, стетоскоп на груди в два раза больше моего. На месте крысы я бы тоже растерялся. — Осторожно! — крикнул я и метнул в грызуна свое орудие. Стойка обрушилась на пол у самых ног Элги. Кто-то пронзительно взвизгнул — я толком не разобрал, крыса или доктор Браатц, — но, во всяком случае, грызун остался лежать на полу без движения. Я наклонился, чтобы удостовериться, что крыса мертва. Элга взглянула на меня поверх очков, как на сумасшедшего: — Вы спятили, ja?[256] — Это крыса. — Я вижу. Я, может быть, не слишком хорошо владею английским, но глаза-то у меня есть. — Извините за этот инцидент, Элга. Она возмущенно потрясла указательным пальцем у меня перед носом: — Это совершенно неприемлемо! — Ох, только не начинайте… — Трудная работа, трудные пациенты — я согласна. Но если мне не платят вовремя и под ногами у меня бегают крысы — это уже чересчур, ja? Это черт знает что! Если так будет продолжаться, я обращусь в АКВНП. Имелась в виду Американская коллегия врачей неотложной помощи — иными словами, синдикат, защищающий интересы врачей данной категории. Его сотрудники очень ревностно относились к вопросам санитарии и гигиены, а также к неукоснительному соблюдению условий контракта. Я нервно облизнул губы. — Послушайте, Элга, — начал я как можно более любезным тоном, намереваясь умаслить коллегу, — я не буду кормить вас небылицами, расскажу все как есть. Эти крысы оказались в коробке, которую мне прислали. Я не знаю, кто решил так надо мной подшутить. Но если синдикат получит вашу жалобу, нам могут не продлить разрешение на врачебную деятельность. Будет назначена проверочная комиссия, которая явится сюда и обшарит каждый квадратный сантиметр, проведет десятки специальных тестов… Это может растянуться на целые месяцы. А мы на это время останемся не у дел. Элга немигающим взглядом смотрела на меня. Конни тем временем взяла ведро и тряпку и принялась замывать следы охоты на крыс. — А скажите, — вдруг спросила меня медсестра как бы между делом, — это правда, что от вас ушла жена? Я остолбенел: — Конни, что вы несете? И потом, вам не кажется, сейчас не самый подходящий момент говорить на такие темы? — Но вы же сами сказали час назад, что она ушла из дома и забрала вашего сына с собой. Так что, вы разводитесь? — Вовсе нет! — Хорошо, — внезапно сказала Элга. — Я остаюсь. Я обернулся к ней. На ее лице сияла улыбка. — Я заменю вас на ночном дежурстве, и я ничего не сообщу в коллегию. Будем считать, что я делаю вам одолжение, ja? — Ja! — ответила вместо меня Конни, выпрямляясь и щелкая каблуками. Элга пожала плечами и вернулась в смотровую. Я ничего не понимал. — С чего вам вздумалось ляпнуть, что я развожусь? — спросил я у Конни. — Браатц в вас влюблена, — невозмутимо ответила моя помощница. — Что?! — Это так же очевидно, как небоскреб посреди пустыни. Дать ей знать, что вы разводитесь, — это был лучший способ поднять ей настроение. — Но все-таки… — А заодно и сохранить свою работу, — добавила Конни. — Я ужасно боюсь крыс, но безработица меня пугает еще больше.Конни закончила мыть пол, сложила убитых крыс в желтый пластиковый мешок, предназначенный для токсичных отходов, и вернулась в мой кабинет. — Что будем делать с коробкой? — спросила она. — Пока не знаю. — Но вы видели эту крысобойню? Там внутри полно мертвых крыс! Их как будто резали секатором! Кто мог такое сделать? — Кто-то из пациентов, недовольный, что я прописал ему не те лекарства? Конни задумчиво покусала нижнюю губу. — Я бы скорее предположила, что это кто-то из бывших однокурсников. Юмор у студентов-медиков сами знаете какой — всегда тонкий и бодрящий. Или некая особа, которой вы чем-то сильно досадили. — Второй вариант ближе к истине. — Серьезно? Я ограничился тем, что просто кивнул в ответ. — Черт. — Конни покачала головой. — Тогда у вас нет другого выхода, кроме как сообщить в полицию. Вообще-то именно за этим я выехал из дома. Разве что Кош и его сообщник решили для верности лишний раз продемонстрировать мне, что их клуб опасных психопатов не любит шутить. Если они способны были порезать крыс на куски и отправить их мне в посылке, можно только догадываться, что они могут сделать с Клэр и Билли. — Мне надо пару минут подумать, — сказал я Конни. После чего ушел в комнату отдыха, закрыл за собой дверь и налил себе стакан воды со льдом. Ощущение прокатившейся по горлу холодной жидкости меня немного успокоило. Я сел на старый угловой диван и принялся размышлять. Когда ко мне обращается человек со сложными симптомами, мне обычно нужно некоторое время посидеть в одиночестве, чтобы решить, каким будет наиболее подходящий для него комплекс лекарств. Проанализировать все клинические признаки по отдельности, чтобы более-менее прояснилась общая картина. В данном случае «симптомы» были такие: Кош, мобильник, загадочные фото, мальчик, исчезнувший в торговом центре в Майами, мой отец, неожиданно оказавшийся косвенно замешанным в эту историю, Клэр и Билли, тоже куда-то пропавшие, теперь вот — мертвые тела крыс. Между всеми этими элементами существовала какая-то логическая связь. Некий невидимый механизм — совсем как в болезни. Я мог наблюдать признаки этой болезни, видеть, как она прогрессирует, но все еще не мог поставить точный диагноз. Как же продвинуться в этом направлении? Мой взгляд задержался на дверце холодильника, усеянной разноцветными магнитиками в виде мультяшных персонажей. Один из них, Мистер Патат, держал в руках плакатик с надписью: «У докторов есть инсайдерская информация», иначе говоря: «Доктора получают информацию изнутри». Вот именно, Пол. Попробуй взглянуть на ситуацию изнутри. Поставь себя на место злоумышленника. Я попробовал, но ничего из этого не вышло. Если Кош хотел получить обратно свой телефон и если он знал, кто я и где живу, почему просто не явился ко мне за телефоном? Судя по всему, Кош был из тех людей, кто не привык долго церемониться. Почему он тратил время, чтобы еще больше меня запугать, вместо того чтобы послать ко мне одного из своих наемников, чтобы тот стукнул меня по голове чем-нибудь тяжелым и забрал телефон? Я попытался сосредоточиться. Должно быть какое-то объяснение. Похоже, что телефон сам по себе Коша не интересует, решил я наконец. Его интересуют фотографии. Должно быть, они имеют для него большое значение, и уже сам факт, что я их увидел, заставляет его считать меня серьезной угрозой. Отсюда следовало три вывода. Первый: кажется, я приобрел некую власть над ним. Я не мог бы точно сказать, в чем она заключается, но чем больше размышлял над загадкой этих фотографий, тем сильнее эта власть становилась. Второй: Кош это знал, поэтому нанес упреждающий удар, похитив Билли и Клэр. Третий: я оказался в ловушке. Эти типы наблюдают за мной, и у меня нет способа поставить в известность полицию так, чтобы не повредить моей семье. Шах и мат. Сиди, не отсвечивай. Я со всей силы ударил кулаком по столу. — Все в порядке? — тут же спросила Конни из-за перегородки. — Все отлично. Просто я ударился о шкаф, — ответил я, потирая ушибленную руку. Ну же, Пол, шевели мозгами! Если Кош действительно удерживает у себя Билли и Клэр, он ведь должен тебе угрожать, не так ли? «Доктор Беккер, вы слышите этот ужасный крик? Это кричит ваша жена. Знаете, что я с ней сделаю, если вы не выполните мои требования?» Но ничего подобного не происходит. Значит, твою семью никто не похищал. Я перестал тереть руку. Но тогда вообще ничего не понятно… Ведь это был бы самый действенный способ оказать на меня давление. Почему же Кош его не использует? Я выпрямился. Ответ был очевиден. Вывод номер четыре заключался в следующем: потому что этот способ ему недоступен! Сердце подскочило у меня в груди. Да, Билли и Клэр куда-то исчезли — но Кош был тут ни при чем! К тому же мне все меньше верилось в автокатастрофу — ведь в этом случае полицейские уже связались бы со мной. Итак, мои жена и сын живы и здоровы… правда, где они находятся, неизвестно. Возможно, они скрываются. Раньше я об этом не подумал, но сейчас взглянул на ситуацию под новым углом зрения, и она совершенно преобразилась. Может быть, Клэр вынуждена была в спешке уехать, потому что чего-то испугалась? Что, если Кош угрожал и ей тоже? Так, подумаем над этим: Кош связывается с Клэр и пытается ее запугать, как в случае со мной. Она не понимает, о чем он говорит. Тогда он начинает нервничать и угрожает Билли. Клэр паникует, хватает Билли, уезжает с ним в неизвестном направлении и обрывает все контакты с внешним миром. Этим объясняется тот факт, что она не отвечает на мои звонки и эсэмэски. Но тогда почему она меня не предупредила?.. Господи, Пол, какой же ты идиот! Ведь она пыталась! Вспомни вчерашний вечер, когда ты в последний раз видел ее на пороге дома! Она словно бы протягивала тебе спасательный багор, будто утопающему! Она хотела поговорить с тобой! Должно быть, о чем-то важном. Но ты, как всегда, предпочел не отвечать и побыстрее уехать. Чем дольше я размышлял, тем правдоподобнее казалась мне такая версия. Я резко вскочил с дивана, быстро вышел из комнаты и, войдя в приемную, сказал Конни, сидевшей за стойкой: — Я согласен — нужно звонить в полицию. Только сделаете это вы, хорошо? Я сел за компьютер и запустил нужную мне программу. — Вы не останетесь? — спросила медсестра. — Нет. — И что мне сказать копам? — Правду. Программа загрузилась. Я выбрал несколько файлов, вставил в дисковод чистый диск и скопировал их. — Расскажите обо всем, что произошло. Но только не упоминайте коробку с крысами. Если копы узнают о ней, наверняка захотят забрать ее для исследования. И, чего доброго, запишут нас с вами в список подозреваемых, как обычно бывает в полицейских фильмах. — Я протянул ей диск: — Вот кое-что получше. Как вы знаете, над входом в клинику есть камера видеонаблюдения. Она снимает всех входящих и выходящих. Фотографии хранятся в базе данных в течение недели. Значит, лицо фальшивого курьера тоже там есть. И лицо того психа, которого к нам доставили прошлой ночью. Отдайте эти снимки полиции, сообщите все, что вы знаете, об этих двух типах, и посмотрим, что из этого выйдет. На губах Конни появилась слабая улыбка. — Неплохо. Вы часом не посещали вечерние курсы ФБР? — Может быть, и ничего, — продолжал я, не обращая внимания на ее слова. — Но, по крайней мере, я пытаюсь что-то делать. — А что с вашей женой? Она от вас действительно ушла? — Вас это не касается, — резко ответил я. Конни немного поколебалась, потом все же сказала: — Вы позволите мне спросить еще кое о чем? — Ну, я так понимаю, выбора у меня нет — разве что всунуть вам в рот кляп. — Вы нашли сумочку Клэр? — Нет. — Ее противозачаточные таблетки, гигиенические тампоны? — Почему вы об этом спрашиваете? Но я уже понимал, к чему она клонит.
— Вы должны проверить, на месте ли они. Да, иногда трудно взглянуть правде в лицо, но самое простое объяснение часто оказывается правильным. Если женщина уезжает из семейного дома и забирает с собой свои принадлежности для интимной гигиены, значит, она все обдумала заранее. Даже если на первый взгляд это выглядит обычной взбалмошностью. На самом деле она уже давно все решила и приготовилась. Так обычно и случается. Конни помолчала, потом прибавила: — Извините, Пол. Может быть, я ошибаюсь. Конечно, могут быть и другие объяснения… — Ладно уж, Конни, договаривайте. Должно быть, о моем внутреннем состоянии легко было догадаться по лицу, потому что Конни отвела взгляд. Но все же спросила: — А вы не думали о том, что у Клэр просто мог появиться другой человек?
Глава 19
Вернувшись домой, я почувствовал: что-то не так. Такое ощущение, что за время моего отсутствия в доме побывал посторонний. Я медленно обошел все комнаты, ощупывая предметы, перебирая все мелочи, с которыми обычно сталкиваешься в повседневности, но все как будто осталось без изменений. Впрочем, мне не удавалось сосредоточиться: я никак не мог забыть недавний разговор с Конни. Неожиданно я споткнулся о плюшевого динозавра Билли — мой сын всегда бросает игрушки где попало — и чуть не упал. Я прислонился спиной к стене и несколько секунд не двигался. Под веками чувствовалось жжение — глаза словно воспалились от невыносимого зрелища: Клэр, тайно сбегающая из дома с другим мужчиной… Я несколько раз глубоко вдохнул и поморгал глазами, чтобы увлажнить их и ослабить жжение. Потом снова проверил автоответчик. Сообщений нет. Я под разными предлогами позвонил нескольким нашим знакомым, пытаясь узнать у них что-нибудь о Клэр. Безрезультатно. Потом — уже в сотый раз — проверил электронную почту, но, кроме предложений по увеличению пениса, продаже виагры по выгодной цене и просьб о финансовой помощи от каких-то сыновей бывших африканских министров (с обещанием вернуть сумму пожертвования плюс сказочные проценты), там ничего не было. Я выключил компьютер и спустился вниз. Из головы у меня не шло неожиданное известие о том, что Клэр пропускает свои уроки танцев. Директриса клуба сказала, что такое случалось уже много раз. Может быть, Клэр просто не хотела сообщать о том, что плохо себя чувствует, а на самом деле у нее… а вдруг начальная стадия рака? Или же все гораздо проще и у нее действительно связь с другим мужчиной, вот уже два месяца?.. Я вошел в кухню. Красный мобильник по-прежнему лежал на кухонном столе, там, где я оставил его перед отъездом. Я не отрываясь смотрел на него, словно на печать, оставленную на моей двери ангелом с черными крыльями, в длинном темном плаще. Когда час спустя приехал Кэм, я неподвижно стоял все на том же месте, не сдвинувшись ни на дюйм. — Почему ты мне не рассказал все с самого начала?! Кэм был в ярости. Наверно, он прошел в общей сложности километр, пересекая комнату в разных направлениях, с бутылкой минералки в руке, пока наконец не рухнул на диван. — Хочешь глоточек? — неожиданно спросил он, протягивая мне бутылку. — Это «Ого». В тридцать пять раз больше кислорода, чем в классической минеральной воде. Улучшает дыхательную систему и способность концентрации. Популярный сорт. — Нет, спасибо. Я не выспался, так что мне лучше кофе. На твою долю сварить? Он кивнул, слегка разочарованный. Я занялся кофе, потом вернулся к нему с двумя чашками. Кэмерон запустил в волосы пятерню, таким нехитрым способом зачесывая их назад. Его форменная рубашка была измята, на синих брюках виднелись расплывчатые следы высохшей соленой воды. Ведь день он патрулировал на морском катере побережье Эверглейд до самого острова Сан-Марко. Туристы собирали ракушки, шлялись черт знает где и постоянно норовили чуть ли не по уши увязнуть во влажном песке во время отлива. Мобильная связь с Неаполем была плохая, поэтому Кэмерон получил мое сообщение, только когда вернулся в город, но сразу же прыгнул в машину и примчался ко мне — с такой скоростью, что, как мне показалось, еще чуть-чуть — и въехал бы прямо в гостиную. Ему не понадобилось и двух минут, чтобы расколоть меня, заставив выложить всю историю целиком. Сначала я бормотал и запинался, но постепенно начал излагать события все более связно: Кош, мобильник, фотографии, угрозы, исчезновение Клэр и Билли, крысы. Я даже упомянул о своей неудачной попытке поговорить с отцом. — А как ты думаешь, Кош имеет отношение к исчезновению Билли и Клэр? — в свою очередь спросил я. — Нет, — с абсолютной уверенностью ответил Кэмерон. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не броситься ему не шею. — Но как ты можешь знать наверняка? — Иначе он уже сообщил бы тебе об этом. Люди вроде него не довольствуются запугиваниями. Они присылают тебе чью-то голову в коробке или отрезанные пальцы в бокале. Я вздрогнул, чувствуя ужас и гнев одновременно. — Почему ты тогда привез его ко мне в клинику? Ты ведь знал, что это опасный тип! — У меня были на то причины. — Черт, но ты хотя бы должен был меня предупредить!.. — Да раскрой глаза! — внезапно вскричал Кэмерон, вскакивая с места. — В каком мире ты живешь? Может быть, ты думаешь, что все твои клиенты заслуживают лечения? Ты никогда не сомневался насчет некоторых из них? Не спрашивал себя, не являются ли они подлецами и преступниками, которые если чего и заслуживают, так это пули в голову? Конечно, иногда я об этом думал, но всякий раз ставил в сознании некий заградительный барьер. Я говорил себе: не мое дело судить людей, я не должен интересоваться подобными вещами. Первое правило, которое я усвоил на медицинском факультете, заключалось в том, чтобы не принимать все слишком близко к сердцу. Это основа всего — и медицинского юмора, и медицинского запредельного цинизма, так часто шокирующего непривычных к этому людей. Установить дистанцию и сохранять ее — это умение, которым рано или поздно овладевают все люди моей профессии. — Клэр исчезла, не сказав мне ни слова, — вместо ответа сообщил я, возвращаясь к теме, которая в данный момент была для меня важнее всех остальных. — Она не отвечает на мои звонки. Никто из наших друзей не знает, где она. Моя медсестра посоветовала мне проверить, остались ли в доме какие-то из ее гигиенических принадлежностей. Так вот, я проверил, и оказалось, что они исчезли. Так же, как и упаковки противозачаточных таблеток. Я позвонил Розелле, нашей горничной, и она сказала, что Клэр дала ей отпуск на неделю. — Я невольно опустил глаза. — Так что, может быть, она и в самом деле просто решила от меня уйти. — Вот и я так думаю. Я изумленно взглянул на Кэмерона. — Я уже получил информацию из больниц, от дорожной полиции и шерифа графства, — продолжал он. — Сегодня не произошло ни одного серьезного столкновения на дорогах, ни одного несчастного случая где бы то ни было. Это хороший знак. Клэр просто уехала куда-то. Возможно, именно затем, чтобы заставить тебя побегать. Сейчас ты дашь мне номера ее кредитных карт, и мы займемся поисками. Я часто сталкивался с такими делами. Вполне возможно, она отыщется в одном из окрестных мотелей. Воздержавшись от всяких комментариев, я принес ему требуемые данные. Кэмерон встал, сполоснул обе чашки (к своей чашке я едва прикоснулся, и кофе в ней давно остыл). — Когда жена от тебя уходит, это всегда чертовски тяжело, — сказал он, нарушая долгое молчание. — Когда Джулия уехала вместе с детьми, я чуть не рехнулся. Но это не должно отвлекать тебя от главной проблемы. — То есть эта проблема — не главная? — Нет. Главная — это фотографии в мобильном телефоне. Он пристально посмотрел на меня и мягко прибавил: — Мне бы хотелось их увидеть, Пол. Я принес мобильник. Кэмерон взял его, осмотрел со всех сторон, потом одну за другой просмотрел фотографии, все сильнее хмурясь. — Мальчика зовут Шон, — наконец сказал он. — Шон Раймон-Родригес. Он исчез в начале месяца. Третьего числа, если не ошибаюсь. — Я читал статьи в Интернете. — Отделение ФБР в Майами объявило его в розыск. Эта же фотография появилась и у них на сайте, и во всех газетах. В принципе, она могла попасть в этот телефон откуда угодно. — Кэм задумчиво постучал ногтем по дисплею. — Зато что касается второй, я готов спорить на сто долларов: наш клиент сделал ее незадолго до того, как я его арестовал на пляже. А потом вышел освежиться. Вечеринка, должно быть, происходила на какой-нибудь вилле из тех, что стоят на самом берегу. А на третьей действительно твой старик. — Он поднял голову и взглянул на меня. — У тебя есть какие-нибудь объяснения? — Когда я был мальчишкой, Джордж загремел в тюрьму за продажу наркотиков. Он вполне мог снова за это взяться. — Ну, теперь-то он для этого староват. — Наверняка ему понадобились деньги. Захотелось купить себе плазменный телевизор, например. Или пригласить в ресторан симпатичную сиделку из своего дома престарелых… А то и развлечься с какой-нибудь дорогой шлюхой, кто знает? Кош мог быть клиентом Джорджа. Или, наоборот, поставщиком. Или даже той самой шлюхой. — Не слишком-то у тебя уважительное отношение к своему папаше. — Ну что ж делать, если он — законченный мудак. — Наверняка есть какие-то смягчающие обстоятельства… — Даже если так, я не желаю их знать. Все, чего я хочу, — вернуть свою жену и сына. Ты же коп, ты должен мне помочь! Это твоя работа! А не хочешь помогать — иди к чертовой матери! Я умею быть грубым, когда хочу. В сущности, я наверно не слишком отличаюсь от папаши… Кэм выслушал меня с абсолютным спокойствием. — С твоего позволения, я его заберу, — сказал он, пряча мобильник в карман. — Попрошу техническую службу как следует его изучить. Может быть, что-то прояснится. Я молча кивнул, уже стыдясь своей недавней вспышки. — Ты уверен, что ничего больше не хочешь мне сказать? — помолчав, спросил Кэм. — Раз уж мне придется работать ради тебя, искать твою семью, заниматься Кошем, лучше будет, если я не столкнусь с каким-нибудь сюрпризом. — Что ты имеешь в виду? — Ты не забыл, что мне грозит скамья подсудимых? Меня отстранили от работы. Да и потом, инспектор криминального отдела не имеет права вмешиваться в гражданские дела. Да, верно. Об этом я не подумал. — А сейчас — сам знаешь, чем я занимаюсь сейчас, — продолжал он. — Моя нынешняя должность — главный наблюдатель морского патруля. Гарнер назвал это «повышением». Ну да, конечно — красивая форма, золотое шитье, все такое. — Кэмерон безрадостно усмехнулся. — Иначе говоря, меня задвинули куда подальше, приказав оставить Коша в покое. Сейчас идет предвыборная кампания, все как с цепи сорвались. Если кто-то узнает, что я продолжаю расследование, от которого меня отстранили, мне это с рук не сойдет. Гарнер просто вышибет меня из полиции. — Сюрпризов не будет, — сказал я. — Мне нечего скрывать. Некоторое время Кэм пытливо смотрел на меня. — Хорошо, — сказал он наконец. — Ты мой друг. Я тебе верю. После этого убрал чашки в сушильный шкаф и вытер руки какой-то тряпкой, свисавшей с дверной ручки. Со времени отъезда Клэр прошло всего-то несколько часов, а на кухне уже царил беспорядок. Затем Кэмерон повернулся ко мне, прислонился спиной к висевшему на стене списку моих дел на неделю и скрестил руки на груди, отчего его могучие мускулы сразу четче обозначились. — О’кей, — сказал он. — Теперь ты готов услышать то, что мне известно о Коше? — Я весь внимание. — Отлично. Поскольку прежде всего я сообщу тебе действительно важную вещь. Этот тип — не человек. Призрак.Глава 20
— На самом деле Коша зовут Алан Смит. Кэмерон стоял у окна, спиной ко мне, глядя на небольшой сад, который мало-помалу окутывала темнота наступающей ночи. Благодаря подсветке соседского бассейна силуэт моего друга приобрел слабо мерцающий голубой контур. Наконец Кэм повернулся ко мне — темная статуя в ореоле бледного света. — Он — президент и генеральный директор компании «Карнавал», — продолжал Кэмерон. — Эта компания занимается изготовлением декораций для ярмарочных павильонов, парков аттракционов и кафе быстрого питания. А также организует детские праздники, костюмированные балы — в том числе с участием звезд, — свадьбы в разных стилях, например в хеллоуинском, ну и так далее. Кстати, полное название этой компании — «Карнавал теней». — Оригинально, — заметил я. — Да, звучит неплохо. По некоторым сведениям, имя Кош — это аббревиатура COSH, составленная из первых букв слов, образующих английское название компании: «Carnival Of Shadows». Я, правда, не уверен, что так на самом деле и было — за что купил, за то и продаю. Но факт тот, что компания привлекает цирковых артистов, жонглеров, огнеглотателей и прочую публику в таком роде, а этим людям нравится выдумывать себе экзотические имена. Достаточно полистать их проспекты, чтобы в этом убедиться. Вот и наш приятель такой же — величает себя Кош Чародей. — То есть этот Кош, он же Алан Смит, циркач вроде моего отца? — Ну, скорее он из циркачей нового поколения. Цирк-шапито, жизнь в фургончиках, выступления на бедных городских окраинах — это все в прошлом. Он путешествует только в лимузине или в частном самолете. Услуги его компании обходятся недешево. К тому же его окружает тайна. Это едва ли не его фирменный знак. — Ты сказал, что он призрак. Кэмерон прошелся по комнате, потом остановился: — Я узнал номер его страховки и кое-что о нем выяснил, но не так уж много. Сведения отыскались в архивах города Тампа. Алан Смит — единственный ребенок парочки наркоманов. Отец умер от передозировки, мать попала в тюрьму. — Да уж, неплохое начало… — Слушай дальше. Наш крошка Алан попал в приют, потом его усыновили. Ну, как почти всегда бывает в приемных семьях, не обошлось без проблем, скандалов, побегов… короче, читай историю Козетты в «Отверженных». Но, во всяком случае, ничего из ряда вон выходящего не было. В последний раз он сбежал в десять лет и исчез надолго. Отсюда уже начинаются странности. — Кэмерон широко расставил руки, словно заядлый рыболов, демонстрирующий размер очередного трофея. — С этого момента о нем никаких известий. Он словно провалился в черную дыру. — То есть? — Я не нашел его ни в одном списке выпускников школ или университетов. У него нет водительских прав, нет паспорта. Его имя ни разу не упоминается в судебных разбирательствах. — Но ведь потом он снова объявился?.. — Только в прошлом году. То есть — смотри не упади — спустя двадцать лет. Он создал «Карнавал теней» с нуля, с помощью небольшой группы инвесторов, и вдруг — бабах! — доходы компании взлетели до небес!.. — Кэмерон выдержал паузу и продолжил: — И знаешь, что самое смешное? По сути, о нем по-прежнему ничего не известно. У этого типа нет банковского счета, постоянного места жительства, оформленной на его имя сим-карты… Даже какого-нибудь завалящего библиотечного абонемента! Он живет в отеле, все его счета оплачивает компания, до последнего гроша! Вот все, что я нарыл. — Но это невозможно. — Именно. То есть или его имя — Алан Смит — фальшивка, или он обладает способностью проходить сквозь систему, как призраки проходят сквозь стены. Раз уж он ухитрился не попасть в банк персональных информационных данных за двадцать лет. Притом что как минимум дважды он попадает в категорию подозреваемых в совершении преступления — ну, думаю, тебе об этом лишний раз напоминать не надо. — А у тебя какое мнение по этому поводу? Кэмерон сделал несколько шагов по гостиной, вышел в холл и остановился перед нашей с Клэр свадебной фотографией. Он и сам на ней красовался — в роли моего свидетеля. Мы все были разодеты в пух и прах. Кэмерон снял фотографию со стены, некоторое время пристально разглядывал, потом вернул на место. — Я понятия не имею, каким образом Кош так хорошо устроился, — со вздохом ответил он. — Но я знаю, что есть немало специалистов, которые в два счета создадут тебе липовую компанию для отмывания денег. Возможно, «Карнавал теней» — как раз тот самый случай. И Алан Смит — подставное лицо, которое прокручивает деньги от продажи наркотиков, например. Или оружия. А может, это кто-то из новых заправил кубинской мафии. По крайней мере, ходили такие слухи… — Какие именно? — Ну… что лучше с этим типом не связываться, иначе будут неприятности. Например, тебя уволят с работы. Или отдадут под суд. Или ты станешь жертвой катастрофы… возможно, даже природной. — Или твоя семья исчезнет, — заключил я. Образы Клэр и Билли промелькнули у меня перед глазами. Я закусил губы. — Черт возьми, и что теперь прикажешь делать? На меня напали во время работы, потом начались угрозы, потом моя семья исчезла! Ты что, не можешь арестовать этого типа или устроить у него обыск? Если он замешан в каких-то грязных махинациях, ты ведь сможешь найти тому доказательства, разве нет? — Нет. Приходится уважать закон Агилара — Спинетти. — Это еще что? — Закон, который запрещает устраивать обыск на основе одних только слухов. Если мы хотим вторгнуться в частную жизнь Алана Смита, нам понадобятся очень веские основания и в придачу разрешение суда. Однако можно попробовать прищучить его другим путем. — Кэм слегка улыбнулся. — Можно направить детектива и технического эксперта к тебе в клинику. Они просмотрят видеозаписи камеры наружного наблюдения, поищут отпечатки пальцев на коробке, которую принес фальшивый курьер «Ю-пи-эс», и, если найдут, отправят в систему IAFIS[257]. Там собраны все отпечатки пальцев, предоставленные разными подразделениями служб охраны порядка. Если этот самый курьер уже успел засветиться на федеральном уровне, мы получим его данные. Если выяснится, что у него были какие-то контакты с Аланом Ситом или что он работал на «Карнавал теней», вот тогда мы сможем получить разрешение на обыск. — Взгляд Кэмерона рассеянно скользнул по саду за окном. — И такую же группу из двух человек я направлю сюда. — Ко мне домой? — переспросил я. — Да. Пусть и тут поищут отпечатки пальцев. На всякий случай… Я молча кивнул. — Если хочешь знать мое мнение, — продолжал Кэм, — то вот оно: ты оказался не в том месте не в то время. Это целиком и полностью моя вина. Потом ты ответил на звонок по чужому мобильнику и окончательно влип в эту историю. Но я убежден, что все это не имеет отношения к исчезновению твоей жены. Сам подумай — ты почти ничего не знаешь о Коше, он почти ничего не знает о тебе. Скажем так: ты заглянул в бездну, но бездна не заглянула в тебя[258]. Теперь прекрати нервничать и спокойно жди, пока твоя жена объявится. С этого момента предоставь действовать мне. Я снова молча кивнул. Должно быть, я за последние полчаса стал очень похож на механическую собачку из тех, что часто можно увидеть на полке над задним сиденьем автомобиля. Кэмерон направился к выходу и уже на пороге в последний раз обернулся, прежде чем уйти. — Твоя жена и сын исчезли сегодня, — добавил он. — Если до завтрашнего вечера от них не будет никаких известий, их официально объявят в розыск. Двадцать четыре часа — минимальный срок для этого. А пока я посоветовал бы тебе заняться своим папашей. Раз его фотография была в мобильнике, значит, он каким-то образом замешан в эту историю. Не исключено, что твоя семья сейчас у него. Я в очередной раз кивнул и закрыл за ним дверь. Мусорные корзины были полны. Велосипед Билли по-прежнему стоял снаружи, прислоненный к стене. На прошлой неделе я в порыве энтузиазма предложил Клэр отправиться на велосипедную прогулку всей семьей. По дороге у велосипеда Билли спустила шина. Я решил поставить резиновую заплатку. Тем временем испортилась погода. Я начал нервничать. Кончилось тем, что нам пришлось вернуться с полпути, промокшими под дождем до нитки. Я отправился в ванную, собираясь умыться холодной водой. Наклонившись над раковиной, я увидел в ней несколько своих волосков и вспомнил, как Клэр всегда возмущалась, если я их не смывал. Сегодня они полдня так и пролежали в раковине. Я присел на край ванной, уткнулся лицом в ладони и разрыдался.Глава 21
Кэмерон покинул дом Пола Беккера с тяжелым чувством. Пол был его лучшим другом. Единственным человеком, которому он еще с юношеских лет полностью доверял. В школе Пол был самым доброжелательным, открытым и общительным из ребят. Не то что все эти выпендрежники, сынки богатых родителей, которые смотрели на Кэмерона свысока лишь потому, что он был выходцем из более скромной семьи. Они сдружились самым естественным образом чуть ли не с первого класса. Кэмерон, здоровяк спортивного телосложения, и Пол, типичный книжный мальчик, которому не хватало уверенности в себе. Кэм был широколицый, светловолосый, носил короткую стрижку и запросто мог двинуть кулаком в челюсть любому противнику. К тому же мог гарантированно обеспечить победу своей футбольной команде в нелегком матче. Среди девчонок он пользовался популярностью, они даже ссорились из-за него. Но в Пола и его зеленые глаза они влюблялись по-настоящему. Друг Кэмерона обладал природным шармом, воздействие которого еще усиливал рассеянный, немного отстраненный вид в сочетании с внешней хрупкостью — это вызывало у женщин стремление опекать его и оберегать от жизненных невзгод. Мать Пола, покойная Элеонора Беккер, часто говорила, что ее сын «родился с разбитым сердцем», и, хотя это было лишь поэтическое выражение, Кэмерону всегда казалось, что оно подходит Полу и в буквальном смысле: он подозревал, что его друг хронически несчастен. Пол как будто страдал от отсутствия чего-то важного, но неопределенного — словно бы в многосоставном сложном пазле его жизни не хватало одного загадочного элемента, без которого он не мог ощутить себя полноценной личностью. Судя по всему, он и сам это сознавал, но не мог самостоятельно отыскать этот элемент. Не в силах исцелить себя, он начал лечить других, воздвигнув вокруг своей души надежные укрепления, чтобы защитить ее от слишком сильных чувств. В результате он начал выглядеть вполне счастливым — по крайней мере, внешне. Кэмерон всегда им восхищался и был бесконечно предан их дружбе. Он был уверен, что сохранит эти чувства на всю жизнь. Циклоп и Росомаха против всего мира… Налетевший ветер зашелестел в кустах, растущих вокруг дома семьи Беккер, и этот шум вернул Кэмерона Коула с небес на землю. Его ностальгическая улыбка исчезла, и он вспомнил, в чем причина его угнетенного настроения. Он вынул из кармана коробочку, вытряхнул из нее несколько пилюль от желудочных болей и проглотил их. С недавних пор у него начался гастрит. Как будто мало было ночных кошмаров… Его врач посоветовал не увлекаться сверх меры дегустацией минеральных вод, но Кэмерон был уверен, что это здесь ни при чем. Главной проблемой Кэмерона Коула было то, что его лучший друг скрывал от него правду, пичкая взамен какими-то бреднями.Первым признаком этого была стеклянная дверь в гостиной Беккера, выходившая в сад. Эту дверь недавно взломали, Кэмерон в этом не сомневался. Следы взлома были едва заметны, но для человека, разбирающегося в подобных вещах, их наличие было очевидно. Второе обстоятельство, на которое он обратил внимание, — запах жавелевой воды в коридоре. Если горничной дали неделю отпуска, кто вымыл коридор концентрированным раствором жавелевой воды вместо обычного моющего средства с приятным запахом? Наверняка это было сделано для того, чтобы что-то скрыть, — но что именно? И наконец, третье — маленькое пятнышко на рамке свадебной фотографии. Красного цвета. Совсем свежее. Вместо того чтобы отправиться домой, Кэмерон наспех привел в порядок одежду, получше заправил рубашку в брюки, перешел на другую сторону улицы и позвонил в дверь дома напротив. Ему открыла блондинка с пышными формами. — Добрый день, миссис… — Слегка наклонившись, он прочитал фамилию, написанную маленькими буквами на звонке, и прибавил: —Лебовиц. — Просто Шейла. — А я Кэмерон Коул, инспектор полиции Неаполя. Не могли бы вы уделить мне несколько минут, Шейла? Блондинка скрестила руки на груди, беззастенчиво разглядывая массивную фигуру инспектора: — О, конечно. Кто из нас не мечтал помочь силам правопорядка! Кэмерон вынул из кармана блокнот: — В общем-то, речь идет о рутинной проверке. Вы знаете ваших соседей, Беккеров? — Да, разумеется. Клэр — моя подруга. Мы с ней работаем в одном спортивном клубе. И наши дети учатся в одной школе. — Хорошо. Скажите, вы не замечали за ними в последнее время ничего странного? Громкие крики, скандалы, битье посуды ну и прочее в таком духе?
Глава 22
Утро пятницы выдалось чудесным. После тревожной ночи, которую я провел без сна, постоянно ворочаясь с боку на бок, обычное утреннее солнце показалось мне ослепительным. Я сидел на террасе кафе, расположенного по соседству с моей клиникой, слегка помешивая кофе пластиковой ложечкой. Раньше я часто приходил сюда вместе с Билли. Ему нравилась местная площадка для игр, и он почти сразу убегал к выложенному из мха лабиринту и спиральной горке, по которой мог съезжать и подниматься чуть ли не сто раз подряд. Не проходило и пяти минут, как он находил себе друзей — своих ровесников, родители которых — отец или мать, — как и я, одиноко сидели за столиками, потягивая кофе. Не знаю, замечали ли вы, что такие кафе — с открытыми верандами и детскими игровыми площадками — чаще всего являются излюбленными местами отдыха разведенных взрослых. Как правило, они держатся немного скованно, на лицах у них читается примерно одно и то же: «Сегодня моя очередь гулять с детьми — ну надо же их чем-то занять…» Они кивают друг другу и улыбаются, словно извиняясь. Они догадываются, что все здесь в одном статусе. Сохранять равновесие между работой, личной жизнью и детьми для них сродни цирковому номеру жонглера, который вращает тарелочки на вертикальных палках: кажется, тарелочки вот-вот соскользнут и разобьются, но он продолжает их вращать, и его сердце полно надежды. — Кто-то из ваших пациентов умер? Конни Ломбардо поставила свой поднос на мой стол и уселась напротив меня. — Я спросила, потому что у вас такой вид, — сообщила она, потягивая свою «Кока-колу лайт» через соломинку. — Совершенно похоронный. — Вид как вид… — А… то есть лицо у вас обычно сведено судорогой? Мне захотелось взять свой картонный стаканчик с кофе и продемонстрировать ей надпись на нем: «Каждый имеет право выпить свой кофе без помех». — Что вы здесь делаете, Конни? — Обедаю. — За моим столом? — А почему бы нет? Напоминаю вам, что наша клиника находится меньше чем в двадцати метрах отсюда. И где же я должна обедать, в Майами?.. Но если я вас побеспокоила, — прибавила она, отодвигая свой поднос к краю стола и вставая, — скажите об этом прямо. — Да нет, оставайтесь. Вы мне не мешаете. — Я предпочитаю общество вежливых людей, — объявила она. — Спасибо. — Не за что. Это я не о вас. Я попытался расслабить мышцы лица и, глубоко вздохнув, проговорил: — Ладно, стоп. Зароем топор войны в землю и начнем все сначала. Приношу свои извинения. Здравствуйте, Конни. Ее лицо прояснилось, и она снова села: — Вот это уже лучше. Здравствуйте, босс. Хотите попробовать мини-торт с кремом? — Она придвинула мне тарелку. — Хит недели. Просто объедение. Я покачал головой. Ну, во всяком случае, хорошо уже то, что ссоры не состоялось. — Как прошло ночное дежурство? — поинтересовался я. — Ну, более-менее спокойно. Пациентов было немного. Утром я поехала домой, немного поспала, постирала, прибралась в квартире, потом решила устроить себе пробежку по пляжу. — Я изумленно приподнял бровь. — Э-э… ну да, — с легким смущением произнесла Конни. — Я решила заняться спортом. Вы вечно смеялись над моей диетой, я и подумала, что, может быть, бег окажется полезнее… и поможет побыстрее сбросить лишний вес… Я жестом остановил ее: — Я просто восхищаюсь вашей самоорганизацией. И потом, нет у вас никакого лишнего веса. Вы и сами это отлично знаете. — Наверняка вы просто хотите мне польстить, чтобы заставить работать в два раза больше, а? — Да нет, с чего бы… — Если вы действительно хотите нагрузить меня вдвое больше, то, по крайней мере, я требую, чтобы мне оплачивали сверхурочные! — Нет, у вас против меня явно какое-то предубеждение! — Точнее, против всех мужчин. Вы постоянно нами манипулируете, это уже стало второй вашей натурой! — Что же, вы не верите в удачные браки? — спросил я, пытаясь повести разговор в другом направлении. — Вы что, смеетесь? Да я бы не вышла замуж и за ангела во плоти! Лицо Конни омрачилось. Я терпеливо ждал, пока она выскажет все, что наболело. — Я развелась с мужем год назад, — наконец сказала она. — Мы жили в Нью-Йорке. Он был дантистом. — Позвольте высказать догадку: врал, как зубы драл. — Кажется, он перетрахал всех своих пациенток. Обычно он говорил, что уезжает играть в сквош, возвращался поздно и всегда первым делом принимал душ — очевидно, чтобы я ни о чем не догадалась. Но запахи духов на воротнике его рубашки менялись каждую неделю! — Конни медленно, словно все еще удивляясь, покачала головой. — Когда я потребовала развода, он сначала ужасно удивился. Потом стал плакать, умолять, валяться у меня в ногах, угрожал самоубийством, говорил, что не сможет без меня жить… А еще через пару дней переехал к какой-то манекенщице. — Жизнь — сука. — Скорее уж сука — его новая избранница. Двадцать лет, голливудский стандарт, силиконовые губы, сиськи как футбольные мячи… Где ж мне выдержать такую конкуренцию! Некоторое время мы молча потягивали напитки. Радостные детские крики, доносившиеся с игровой площадки, немного рассеивали мрачное настроение. Наконец я спросил: — А почему вы переехали именно во Флориду? — Мне нужен был свежий воздух, — ответила Конни слегка смягченным тоном. — Она улыбнулась, и белозубая улыбка совершенно преобразила ее лицо. — Я как растение: чтобы выжить, мне нужно как можно больше солнечного света и воды. Неаполь оказался подходящим местечком. Сегодня утром, когда ходила купаться, я видела целое семейство дельфинов: папа, мама и детеныш плавали среди людей и нисколько их не боялись. Невероятное впечатление! Общение с животными снимает стресс, вы в курсе? — Нет. — Вам бы тоже стоило попробовать. — Я над этим подумаю. Мы помолчали. — Вы никогда не расслабляетесь, не правда ли, Пол? — Не волнуйтесь за меня. Возможно, я запишусь на курсы йоги. — У вас есть друзья, с которыми можно поговорить по душам? — Конечно. Игрушечная рыбка моего сына. Он называет ее Немо-Киви. — У меня полно таких друзей. Хотите с ним познакомиться? Я удивленно взглянул на нее, слегка заинтригованный. — Ну что ж, почему бы и нет? — наконец ответил я. Она достала из сумки небольшой ноутбук, положила его на стол и включила. — Что это? — удивился я. — Моя карманная семья. С помощью этого ноутбука я могу постоянно общаться с моими друзьями в Нью-Йорке и во всем мире. — Вы говорите о переписке по электронной почте? — Кое о чем гораздо лучшем. Она кликнула по значку в виде маленького синего человечка. Человечек начал вращаться. Открылось новое окно, и тут же появился целый список типичных интернет-ников: Нико, Алоха, Маг, Инка, Фредо, Фиг, Фаб, Стфош, Бриа, Грини, Холден… — Это служба мгновенных сообщений, — объяснила Конни. — Орфография у большинства авторов оставляет желать лучшего, но это бич всего Интернета — пишут, как слышат. У нас свой закрытый виртуальный салон — только для небольшого круга друзей. Мы общаемся в реальном времени и при желании можем видеть друг друга благодаря вот этой камере… — Она указала на маленький черный квадратик в углу экрана. — Как только один из нас выходит в Сеть, остальные автоматически получают уведомление о его появлении. Мы болтаем, рассказываем друг другу, как прошел день, жалуемся, сочувствуем, даем советы… — И часто вы это делаете? — У большинства из нас компьютер вообще не выключается. Просто если кто-то в данный момент занят, он об этом сообщает, ну, что не может общаться, поскольку сейчас на работе, в школе, в ресторане или отдыхает у себя дома… — Но это же настоящая атака на частную жизнь! Конни расхохоталась: — Да, и хуже того — это настоящий наркотик! Никто не в силах этого избежать. Посмотрите вокруг. — Она жестом обвела посетителей кафе, многие из которых действительно сидели, уткнувшись в ноутбуки или мобильные телефоны. — Все эти эсэмэс, чаты, блоги, форумы, онлайн-сообщества затягивают людей с головой. Куда бы вы ни пошли или ни уехали, ваша виртуальная семья всегда с вами. Это и понятно: ведь нет ничего хуже одиночества — не так ли? — А кто все эти люди? — вместо ответа спросил я, кивая на экран со списком виртуальных псевдонимов. — Мои друзья — студенты, домохозяйки, медсестры, да много кто еще… Включая детей и подростков. — То есть?.. — В Нью-Йорке я работала не только в больнице. Мне доводилось работать в Национальном центре для брошенных и угнетаемых детей. — А… знаменитый NCMEC[259]? — Да. Я сохранила контакты со многими из своих подопечных. В каком-то смысле я до сих пор считаю себя ответственной за них. — Конни погрузилась в пристальное созерцание оставшихся на ее тарелке крошек. — Я сама не могу иметь детей. Мне мог бы помочь курс лечения от бесплодия, но он стоит недешево, а мой бывший муж предпочитал тратить деньги на любовниц. «Инвестировать» в собственных детей ему не хотелось… Поэтому те дети стали смыслом всей моей жизни… Над нашим столиком повисло неловкое молчание. Я и представить себе не мог, что моей медсестре пришлось пройти через столько испытаний. В очередной раз я проклинал свой эгоизм и недостаток любопытства. — Конни… — Да? — Я должен кое-что сделать. — О, простите, — поспешно сказала она, закрывая ноутбук. — Я вас совсем заговорила. Увидимся в клинике. Пока, босс! — Подождите минуту… — попросил я. И собрав все свое мужество в кулак, договорил: — Я должен навестить своего отца. Его зовут Джордж Дент. Мы не виделись с ним целую вечность. Я… слегка нервничаю перед этим визитом. И мне хотелось бы, чтобы вы поехали со мной. — К вашему отцу? — Да. Конни ничего не ответила. Я внимательно наблюдал за выражением ее лица. — Я кажусь вам смешным, да? — наконец, не выдержав, спросил я. — Где он живет? — не отвечая, в свою очередь спросила Конни. — В глухом местечке, примерно в часе езды отсюда. Но предупреждаю — он всегда был человек со странностями. А с возрастом это стало еще заметнее… Непривычного человека он может и напугать. — О, мне всегда нравились фильмы ужасов! — Однако вы можете увидеть нечто такое, чего никогда не видели на экране. — Вы возбуждаете мое любопытство. — Правда? Если честно, я был бы очень рад, если бы вы составили мне компанию. По дороге я подробнее расскажу вам об отце и об одном своем недавнем открытии, связанном с ним. Я еще никому об этом не рассказывал. История как раз в духе фильма ужасов, прямо-таки для вас. Ну что, поедете?Глава 23
Шон смотрит на свое новое место заключения. Свою «камеру». Это слово, как ему кажется, вполне подходит помещению, в котором он сейчас находится: четыре голые бетонные стены, покрытые плесенью, железная кровать, на которой лежит старый матрас, весь в пятнах, и ковер на полу, словно пораженный проказой. В углу комнаты стоит большая пластиковая бутылка воды, на ней изображено семейство Симпсонов. В помещении жарко и душно, чувствуется запах рвоты (через некоторое время Шон вспоминает, что это его стошнило). Он садится на край кровати, ощущая сильную тошноту. Одежда вся влажная от пота (да, он замечает, что снова одет). «Надо же», — думает он, машинально вытирая рот рукавом свитера. Однако вскоре выясняется, что его старые кеды «Конверс», в отличие от одежды, куда-то подевались. А ведь они так пригодились бы в случае бегства (если, конечно, ему вообще представится такой шанс). Крошечное оконце под потолком пропускало совсем немного света. Шон заметил сколопендру, неторопливо сползающую вниз по стене. Он тут же переместил босые ноги с пола на кровать. И вдруг сразу обо всем вспомнил. О похищении из торгового центра. Об искусственном лесе в каюте яхты. О толстяке, который к нему приставал. И об этом же самом толстяке, насаженном на сук дерева. И о Коше Чародее. Шон совсем не был трусом или маменькиным сынком. Даром что ему было всего десять лет, но он недаром жил в Маленькой Гаване, одном из самых опасных кварталов Майами. Он уже пробовал пиво, курил травку и даже трогал киску Тори Сондерс. Один раз он держал в руках настоящий пистолет — правда, стрелял только по консервным банкам. Он еще не слишком много знал о мире взрослых, но о том, что принято называть «человеческими эмоциями», имел достаточно хорошее представление. И теперь мог сказать наверняка, что эмоции Коша таковыми не были. Он плотнее сжался в комок в окружающих сумерках. Этот психопат не убил его прямо на корабле (как Шон поначалу опасался), лишь едва не задушил, чтобы заставить проглотить какую-то таблетку. Все это время с губ его не сходила улыбка. После чего вновь наступила тьма, а потом Шон очнулся вот здесь. Какие еще будут сюрпризы? Шон изо всех сил старался не заплакать. Вместо этого он решил полностью сосредоточиться на своей злости. Он вспомнил, что ему уже несколько раз давали таблетки. Сначала — низенький толстый тип с красной физиономией, по имени Джорди. Вся его кожа была в красных шелушащихся пятнах, и он постоянно носил с собой карманный вентилятор, чтобы ее обдувать. Один его вид вызывал у Шона отвращение. Но таблетки были хороши уже тем, что снимали тревогу и заставляли утихомириться клубок холодных скользких змей, которые постоянно шевелились где-то в животе. Стиснув кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев, Шон долго ждал, пока влажные от слез глаза привыкнут к сумраку. Наконец его внимание привлек светлый прямоугольник на противоположной стене комнаты. Мальчик присмотрелся: то, что вначале показалось ему лишь впадиной на неровной поверхности стены, оказалось дверью. Он встал с кровати. Эта дверь наверняка заперта. Какой же идиот оставит незапертой дверь в комнату пленника? Разве что… тут какой-то подвох. Шон вспомнил фильм с пиратского диска, увиденный однажды в компании приятелей, — о том, как один психопат похищал людей и помещал их в одинаковые комнаты, за пределами которых начинались всевозможные ловушки: скрытый хитроумный механизм приводил их в действие, когда жертва выходила из комнаты. Результатом становились потоки крови, выколотые глаза и раздавленные головы… Полный улет! Но сейчас все это уже не казалось таким захватывающим, как раньше. Ну и ладно. Все лучше, чем сдохнуть здесь. Шон спустил одну ногу на пол и ощутил неприятное прикосновение разбухшего от влажности ковра. Мальчик вздрогнул всем телом при мысли о том, что придется идти босиком неизвестно по чему: невозможно было толком разглядеть даже собственные ступни. — Ну давай! — вполголоса подбодрил он себя. — Хрен бы с ними, со сколопендрами!.. Он сделал шаг, потом другой. Контуры двери приближались. Внезапно он наступил на что-то живое. Это нечто проскользнуло между пальцами ноги и исчезло. Шон вскрикнул и одним прыжком оказался возле двери. — М-мать твою!.. — выдохнул он, вытирая пот со лба. Он прижался к деревянной двери и затаил дыхание. Потом, не слишком веря в успех, осторожно повернул ручку. Нет никакого смысла надеяться на чудо, и все же… Дверь открылась.Шон довольно долго блуждал по темным сырым коридорам, похожим на подземные пещеры, не находя выхода. Пахло гнилью. Иногда ему встречались деревянные двери, одни запертые, другие — нет. За некоторыми из них обнаруживались комнаты вроде той, из которой он ушел, либо пустые, либо скудно обставленные полуразвалившейся мебелью. Но он не встретил ни одной живой души. Он не осмеливался звать на помощь и, чтобы немного развеять страх, пытался думать о чем-нибудь постороннем. Место, где он находился, заставило его вспомнить о Башне Палача — дешевом аттракционе ужасов в парке Орландо. Они с матерью собирались посетить местный филиал Диснейленда, но, когда кассирша объявила цену двух билетов, мать широко распахнула глаза и быстро пошла прочь, смущенно бормоча, что, кажется, потеряла кошелек. Тогда Шон впервые понял, что не может получить всего того, что доступно остальным его ровесникам, и что по-настоящему интересные аттракционы ему не светят. Мать пыталась как-то его утешить и развеселить, но он целый день дулся, и уж тем более в этой дурацкой Башне Палача с ее декорациями из папье-маше, веревочной паутиной по углам, какими-то тряпками, которые в темноте неожиданно скользили по лицу и волосам, и неизбежными пластмассовыми скелетами, неожиданно выскакивающими из-за угла… Но сейчас Шон вспоминал обо всем этом почти с ностальгией. Он продолжал идти по коридору, освещенному редкими голыми лампочками, свисавшими с потолка на проводах, слегка раскачивающихся от сквозняка. Вдруг его ноздри непроизвольно расширились — он ощутил запах влажной тропической растительности, неожиданно донесшийся со стороны очередной анфилады сводчатых пустых помещений. К этому запаху примешивался другой, похожий на тот, что бывает в зоопарке. Шон ускорил шаги. Воздух становился все горячее, свет — ярче. Сердце мальчика стучало все сильнее. До него доносились крики птиц, стрекотание насекомых. Последний поворот — и он вышел наружу. — Оба-на! — не удержавшись, крикнул он. Ему захотелось танцевать. Он оказался на каком-то подобии помоста из старых прогнивших досок. Буквально в десятке метров от него начинался густой тропический лес. Дневной свет едва пробивался сквозь буйную растительность, образуя замысловатые переплетения тонких золотых стрел. Шон сделал несколько шагов вперед, но остановился, неожиданно обнаружив, что деревянный помост возвышается над водой. — Блин, а как отсюда уйти-то?.. Чуть поодаль он заметил длинные черные пластиковые мешки, наполовину погруженные в воду. Вдруг послышался плеск… и один из этих мешков начал двигаться в его направлении. Шон почувствовал, как между лопатками стекают струйки пота. Другие мешки тоже ожили. У них оказались желтые глаза. И острые зубы. И длинные хвосты. И чешуйчатые шкуры. Это были вовсе не мешки. С полдюжины аллигаторов, раньше дремавших в мутной болотной воде, проснулись и теперь плыли к нему. Шон быстро попятился назад. Вот почему дверь его камеры не запиралась — вокруг были сплошные болота, населенные аллигаторами, так что у пленника не оставалось ни малейшего шанса на побег. Шон поднял глаза, чтобы разглядеть всю тюрьму целиком, и невольно вскрикнул. Подвальные коридоры, из которых он недавно вышел, располагались в цоколе трехэтажного здания, похожего на старинный родовой замок, наполовину разрушенный. Он возвышался посреди болот, окруженный мощными старыми кипарисами, корни которых уходили в черную болотную воду. — О, черт!.. Это что, замок Дракулы?.. — Нравится? Сердце Шона на мгновение остановилось. Он обернулся. И вздрогнул. — Не бойся, — сказал Кош с улыбкой. — Можешь считать меня призраком. Так что же, мой дом тебе нравится? — Но как… как вы это сделали? — Сделал что? — Появились из ниоткуда… Улыбка Коша стала еще шире. — Мой маленький Шон, я же чародей, ты не забыл? Уж не думаешь ли ты, что я открою тебе все свои секреты? Кош взял Шона за руку и повел обратно в подвал. — Надеюсь, теперь ты убедился, что убежать отсюда невозможно. Ради этого я и оставил твою дверь открытой. Я хотел, чтобы ты своими глазами увидел тех существ, которые поджидают тебя снаружи. Теперь, когда ты их увидел, ты уже не наделаешь глупостей. Например, больше не попытаешься убежать. — Но что вы от меня хотите? — только и смог произнести Шон. — О, совсем немного, — ответил Кош, вталкивая его в прежнюю камеру. Потом он вышел, закрыл за собой дверь и на этот раз запер ее на засов. — Я просто хочу тебя продать, вот и все.
Глава 24
Прошло минут десять с тех пор, как мы с Конни тронулись в путь, но ощущение было такое, что мы покинули освещенную сторону Земли и оказались на темной: в какой-то момент солнце вдруг исчезло, как будто его резко выключили, — можно было подумать, что мы пересекли какую-то невидимую границу. — Вы только посмотрите! — изумленно произнесла Конни, указывая на непроницаемую завесу темных туч. — Да. Солнечно в этих краях только на побережье. — Ах, так вот почему мы платим такие высокие налоги… Я пересек бульвар Колье, и трехполосная дорога превратилась в однополосную. Последние городские дома сменились пальмами, болотными пиниями и виноградниками. Еще три километра — и никаких признаков человеческой жизни вообще не осталось. Всего через четверть часа после начала движения из центра города мы оказались в краю болот, которые, возможно, ничуть не изменились с доисторической эпохи. — Куда мы едем? — спросила Конни. — В Эверглейд-сити. Знаете такое место? — Нет. — До него примерно еще час езды. Похоже на путешествие в прошлое на машине времени — сами увидите. Ю-эс-сорок один — это старая федеральная трасса. Когда она была единственной автомагистралью, связывающей один берег с другим, она называлась Тамайами трэйл. В тридцатые годы местные силы охраны правопорядка состояли всего из двух шерифов, которые разъезжали на своих «харлеях» среди комариных болот. Но с тех пор, как завершилось строительство автострады номер семьдесят пять, это шоссе почти забросили. Теперь ею пользуются разве что семинолы[260] или полоумные туристы, решившие наведаться сюда в мертвый сезон. Говоря все это, я одновременно наблюдал за грифами, кружившими в небе. Старые деревянные электрические столбы, высившиеся вдоль дороги, были увенчаны гнездами аистов. На мгновение из-за туч выглянуло солнце и осветило дорогу, которая стала похожа на серебристое лезвие, рассекающее необъятный зеленый массив. — Красивые места, — заметила Конни. — Да, особенно для любителей аллигаторов… В салоне машины было тепло, но не жарко, и я почти расслабился. Мне нравится выезжать за город — это всегда представляется мне началом большого захватывающего путешествия. Я включил радио — «Техас» только что начали петь «Я не хочу любви, мне нужен только друг» — и немного прибавил скорость. Конни разулась и, поставив ноги на приборную доску, занялась педикюром. — На что вы так внимательно смотрите? — спросила она. — Так, ни на что. — Вас не смущает, что я делаю педикюр? — Нет. Моя жена всегда делала педикюр именно так. Мы обожали ездить за город вместе с Билли. Набирали с собой полный переносной холодильник сэндвичей и устраивали пикник. Развлекались, считая машины какого-то одного цвета, и… Внезапно я осознал, что веду рассказ в прошедшем времени, и осекся. Конни осторожно коснулась ладонью моего запястья: — Вы вернете их, Пол. Может быть, они будут ждать вас у вашего отца. Я сильнее вжался в спинку сиденья: — Ну, это вряд ли. Они с ним никогда в жизни не виделись. Мы о нем даже никогда не говорили. Погодите немного — вы сами скоро его увидите, и тогда поймете, почему я не хотел знакомить с ним мою семью. Несколько километров мы проехали в молчании. Потом Конни убрала педикюрный набор, достала из косметички помаду и подкрасила губы. — Зачем вы это делаете? — спросил я. — Что это? Я указал на ее косметичку. Конни пожала плечами: — Вы ведь собираетесь познакомить меня со своим отцом. Я не хочу показаться неотесанной деревенщиной. — Да он сам как раз такой. Вот увидите, он еще будет к вам приставать. Насколько я его знаю, он вполне способен вас закадрить. — В отличие от своего сына, я так понимаю. Конни убрала помаду в косметичку. Я продолжал краем глаза наблюдать за своей медсестрой. — Не принимайте близко к сердцу, — прибавила она. — Я только хотела сказать, что от вас даже комплимента не дождешься. — Какие еще комплименты? Мы же сотрудники! — И что? Так трудно хоть изредка сказать доброе слово женщине, которая, между прочим, согласилась поехать с вами, не зная куда? Поколебавшись, я все-таки пробормотал: — Ну, спасибо… Конни заправила за ухо прядь волос и улыбнулась: — Хорошо. Ну, теперь расскажите мне о нем поподробнее. Следующие полчаса я набрасывал ей более-менее достоверный портрет Джорджа Дента. Я ни о чем не умолчал. Ни о его вечном статусе «отца в командировке», ни о том, что он бросил профессию ветеринара ради выступлений в бродячем цирке, ни о его постоянном вранье, ни об алкоголе, ни о наркотиках, ни о тюрьме, находясь в которой он отказывался меня видеть, ни о наших постоянных ссорах после того, как он вернулся к нормальной жизни, ни, в конце концов, о том, как мать ушла от него, забрав меня с собой, после чего наша связь с ним окончательно прервалась. — Должно быть, он сильно страдал, — неожиданно сказала Конни, когда я договорил. — Вы что, шутите?! Он страдал! А я? — Вы были ребенком. — И что? — А теперь вы взрослый. Вас никто не заставляет его простить, но вы могли бы попытаться его понять. — Ну, посмотрим… — сказал я с вымученной улыбкой. И, делая вид, что меняю тему разговора, продолжал: — Вообще-то я хотел рассказать вам одну жуткую историю. Раньше я не рассказывал ее никому… — Потом сунул руку в карман куртки и вынул старую газетную вырезку: — Вот, смотрите. — Что это? — Заметка из «Тампа трибьюн». Дата — октябрь тысяча девятьсот семьдесят первого года. — «Ребенка раздавил грузовик», — вслух прочитала Конни заголовок. — Об этом случае рассказывали по-разному. Будто бы водитель сдавал задом, не заметил ребенка, который играл на его пути, и раздавил его в лепешку. Но если вы внимательно прочитаете последний абзац, то увидите: кое-какие детали расследования говорят о том, что водитель сделал это умышленно. — Умышленно раздавил ребенка? — В кабине грузовика пахло марихуаной. Тот тип был обкуренным. Кто знает, что могло взбрести ему в голову? Может быть, ему стало интересно… как это будет выглядеть. — О господи… И что, его признали виновным? — Он сбежал. Его так и не нашли. Конни машинально кивнула. — Да, действительно ужасно, — пробормотала она. — Но почему вы никому не рассказывали?.. Ведь об этом было написано в газете… Я взял у нее вырезку, сложил и снова убрал в карман: — Эта заметка появилась в газете за двадцать шестое октября тысяча девятьсот семьдесят первого года. Мой отец был арестован за распространение наркотиков на следующий день, в Майами. Некоторое время Конни молчала, обдумывая мои слова. — Между Майами и Тампой немалое расстояние, — наконец осторожно произнесла она. — Почему вы думаете, что эти два события как-то связаны? — Официально, разумеется, их никто не связывал. Мой отец загремел из-за того, что у него нашли марихуану. Как ветеринар, он мог иметь в своем распоряжении наркотические вещества — например, болеутоляющие для животных, — но в данном случае было установлено, что он продавал марихуану. Ну и заодно — что употреблял ее сам. — В каких количествах? — При нем нашли двести граммов. — Не так уж это и много. — Этого хватило, чтобы провести шесть лет в Рэйфордской тюрьме. — Немалый срок. Я не очень хорошо разбираюсь в законах, но двести граммов марихуаны для шестидесятых — семидесятых годов — это довольно скромно. Я невесело улыбнулся: — История на этом не заканчивается… Конни выжидательно взглянула на меня. — Моя мать умерла от рака в прошлом году, — продолжал я. — В маленькой клинике в Лонг-Бич, в Калифорнии. Когда она поняла, что ей остается совсем немного, она позвала меня, чтобы проститься. Когда я подошел к ее кровати, она молча сжала мою руку и пристально посмотрела в глаза. Это произвело на меня сильное впечатление… Я не знал, хочет ли она что-то мне сообщить или дело просто в том, что ее сознание помутилось от морфина, который ей кололи как обезболивающее, и она не сознает, что делает. Я знал, что она всю жизнь скрывала от меня очень многое о моем отце, чтобы меня не травмировать, и теперь ждал, что она мне хоть что-то расскажет. Однако этого не произошло. Но когда она выпустила мою руку, я почувствовал, что в моей ладони остался крохотный кусочек бумаги… Я помолчал. — Это оказалась сложенная вчетверо та самая заметка, которую я вам только что показывал. Сам я увидел ее всего год назад. Я и представить себе не мог, что мать хранила ее целых тридцать лет… Я неотрывно смотрел на дорогу. Наконец, по-прежнему не глядя на Конни, спросил: — Вы и теперь думаете, что между двумя этими событиями нет никакой связи? Или все-таки Джордж Дент был арестован не из-за марихуаны, а по какой-то другой причине? И эту причину он предпочел от меня скрыть? Может быть, ему не хотелось, чтобы я узнал, что он — детоубийца?Глава 25
Дорога на Эверглейд-сити, ответвляющаяся от основной трассы, была настолько незаметной, что я едва не проехал мимо. Тем более что дорожный щит с указателем располагался за бензозаправочной станцией, и его тоже вполне можно было проглядеть. Мы остановились, чтобы залить полный бак. Конни изумленно разглядывала древнюю бензоколонку в форме снаряда, с цифрами, сменяющимися за стеклом благодаря вращению механических роликов. — Вот это да! Настоящий антиквариат! — Я же говорил — мы отправляемся в путешествие во времени. Свернув с шоссе US-41, мы двинулись по узкой проселочной дороге, усеянной выбоинами. Я опустил стекла, и болотная атмосфера окутала нас, словно влажное полотенце. Нам навстречу попался старый ехавший со скоростью не больше тридцати километров в час «додж», на крыше которого были сложены рыболовные снасти. Водитель и пассажир — два беззубых старика с такими лицами, что вполне можно было испугаться, — уставились на нас, и я вежливо им кивнул. Никогда не стоит раздражать аборигенов. — Вы смотрели фильм «Избавление»[261]? — неожиданно спросила Конни. — Нет, а что? — Ничего, просто так… Мы пересекли мост и оказались в городке. Домики, в основном деревянные, казались маленькими островками счастья среди мрачных темных дорог. Они были очень разными — от дощатых мини-особнячков, окруженных садами, до бревенчатых хижин. Москитные сетки на окнах, гипсовые фигурки гномов на клумбах — все как всегда. В центре обнаружилось несколько магазинчиков с опущенными деревянными жалюзи на дверях и окнах. Немногочисленные рекламные щиты предлагали прогулки на катере к заповеднику Эверглейд, а также сувениры вроде зубов аллигатора в оправе из застывшей смолы или коллекции пластиковых насекомых «made in Taiwan». — Здесь так спокойно… — заметила Конни. В самом деле, улицы городка были оживлены не более чем после взрыва ядерной бомбы. — Почему почти все эти дома на сваях? — поинтересовалась она. — Для большей безопасности. Наводнения тут не редкость. — Но некоторые почти на уровне земли… — Их владельцам на все наплевать. Платить страховку слишком дорого, так что они предпочитают положиться на судьбу. — А если все же случится наводнение?.. — Они залезут на крышу, вот и все. — А аллигаторы в это время будут плавать по бывшим улицам?.. — Аллигаторы так или иначе сюда проникают. Ни один из местных жителей не оставит детей играть без присмотра в саду, даже за надежным забором. По крайней мере, мне так говорили. Мы проехали небольшую церковь с крышей из деревянной черепицы. На лужайке перед ней стояли три креста, как на Голгофе. На них сидели вороны. Я объехал небольшую круглую площадь, уже не помню какую по счету, пытаясь понять, по какой из отходящих от нее улиц двигаться дальше. Адрес отца был записан на обороте старой открытки, которую он некогда прислал мне на свадьбу. «Если захочешь меня пригласить, напиши по этому адресу» — одна-единственная строчка, последняя попытка наладить отношения. Я его не пригласил — ни на свадьбу, ни на рождение Билли. Но открытку сохранил. Я выехал на грунтовую дорогу, на которой кое-где виднелись узловатые корни мощных дубов, высившихся по ее сторонам. Дубы поросли испанским мхом, длинные пряди которого свешивались с ветвей. Еще через несколько метров у нас над головой сомкнулся плотный темно-зеленый свод, полностью скрыв небо. Здесь стоял густой запах прелых листьев, как будто вдруг наступила преждевременная осень. Наконец дорога привела нас на поляну, по которой было разбросано с полдюжины убогого вида домиков на сваях, а в центре стоял деревянный барак с горделивой надписью над входом: «Резиденция «Черные дубы»». — «Пансионат с медицинским обслуживанием, категория «две звезды», — вполголоса прочитал я на рекламном щите. — Плата за неделю вперед. Кабельное телевидение. Телеканалы только для взрослых — за отдельную плату». — Ох уж эти радости пенсионеров… — вздохнула Конни. Я припарковался возле старого катера, стоящего на автоприцепе, и вышел из машины. Моросил дождь. Я захлопнул дверцу, и этот звук заставил дремавших на ветках ворон с карканьем подняться в воздух. — Вы меня подождете? — спросил я Конни. — Вы что, шутите? В кои-то веки у меня есть возможность посетить такое роскошное место — неужели я ее упущу? Над входом слегка покачивалась голая лампочка. Я постучал в дверь. Никакого ответа. Я толкнул дверь, и тут же мне в нос ударил тошнотворный смешанный запах — лекарств, мочи и дезинфицирующих средств. «Две звезды», с ума сойти! — Есть тут кто-нибудь? В холле стояло несколько потертых кресел, окружавших низкие столики с тусклыми лампами на них. С потолка свисали липкие ленты-ловушки для мух. Я подошел к стойке администратора, покрытой пыльной клеенкой. Поток воздуха из включенного вентилятора слегка шевелил страницы медицинских брошюр и рекламных буклетов: «Прививки от гриппа», «Вы и ваша простата», «Борьба с тараканами», «Вечеринка у преподобного Уоллеса. Игра в бинго. Приходите, будем рады!». Сбоку стояла плетеная корзина с надписью: «Для почты». — Эй! — снова позвал я. Дверь позади стойки приоткрылась, и я увидел часть смежной комнатенки, где работал телевизор. Шло телешоу «Судья Джуди». Сегодняшняя истица обвиняла свою соседку, толстуху весом центнер с лишним, что та уселась на ее унитаз, отчего он раскололся. Истица требовала компенсации. Судья Джуди невозмутимо смотрела на нее. «А вы видели своими глазами, как ваша соседка расколола ваш унитаз?» — «Нет». — «Вы представляете, как она могла его расколоть? Может, у нее была бейсбольная бита?» (Смех в аудитории). — «Нет». — «Хорошо. Представьте себе, мой собственный туалет на прошлой неделе тоже сломался. И что же, вы думаете, я вызвала полицию, чтобы они назначили расследование и выяснили, кто последним садился на унитаз?» Обожаю эти дебильные шоу. — Вы кто такой? Дверь распахнулась, и на пороге появился негр ростом под два метра в белом медицинском халате и таких же штанах. — Здравствуйте, — сказал я, улыбаясь самой обворожительной из своих улыбок. Лицо негра оставалось каменным. — Я приехал навестить родственника, — прибавил я. — Кого это? — Джорджа Дента. — Не знаю такого. — Вы уверены? — Еще бы. — Но вы даже не посмотрели журнал регистрации… — Вы хотите сказать, что я вам вру? Я поспешно замахал руками: — Нет-нет, что вы! Значит, они ошиблись… — Именно. Не знаю, правда, о ком вы говорите, но они точно ошиблись. Я выхватил один конверт из корзины для почты и бросил его на стойку. — Я про почтовых служащих. Потому что — вот, видите? — имя Джорджа Дента указано на этом конверте. Кажется, это счет за газ. Вот здесь указан адрес вашего заведения. Негр упер кулаки в бока и слегка наклонился ко мне. Комната как будто уменьшилась сразу наполовину. — Наши постояльцы не хотят, чтобы их беспокоили. Особенно если вы медик. Вы ведь медик, так? — Мы вовсе не санитарная инспекция, — неожиданно вмешалась Конни. Она храбро встала между нами и прибавила: — Если вы этого боитесь. Негр обернулся к ней: — Я ничего не боюсь. Мое заведение соответствует всем медицинским нормам. «Угу, ветеринарным», — хотел я сказать, но сдержался, хотя и с трудом. — Еще раз повторяю: ни вам, ни вашим постояльцам нечего бояться, — произнесла Конни. — Мой патрон просто хочет повидать своего отца. Негр поочередно разглядывал нас. Мне даже показалось, что его шея удлиняется, как шея удава Каа из «Книги джунглей». — Ну не знаю, — наконец сказал он, явно колеблясь. — Согласно новым квотам, покрытие медицинской страховки «Медикер» постоянно сокращается. И к нам постоянно присылают проверяющих. Они заявляются сюда под самыми разными предлогами, уточняют, соответствуют ли страховые средства моих постояльцев их правам, и всегда находят способы урезать эти средства. Люди, которые здесь живут, практически не имеют денег на частную страховку. — Вас беспокоит участь пожилых людей, — осторожно сказал я. — Это делает вам честь. Чернокожий гигант прижал ладонь к груди: — Мне кажется, это нормально — заботиться о своих ближних. — Тем более что помощи от социальных организаций они почти не получают, поэтому далеко не все могут остаться жить в ваших королевских условиях, — продолжил я. — И, учитывая их возраст, они уже вряд ли могут протестовать против повышения арендной платы за жилье? — Я повернулся к Конни: — Кстати, у меня при себе телефонный номер службы SOS, занимающейся подобными случаями. Может быть, позвонить им? Но глава заведения уже пошел на попятный. — Не надо никого беспокоить… — проговорил он. И, протянув мне толстую тетрадь, прибавил: — Вам нужно будет расписаться в графе «Визиты». Это чистая формальность… Я так и сделал, попутно отметив небольшое количество подписей в графе «Визиты». Внезапно я ощутил угрызения совести. — Джорджа Дента часто навещают? — Почти никогда. Я просмотрел графу посещений отца и увидел, что закорючка подписи в ней всего одна. — Что там? — спросила Конни. Я посмотрел на корзину с письмами, и у меня перехватило дыхание. — Вы сказали, его никогда не навещают… — Я сказал почти. — Но кто-то к нему приходил… Перевернув несколько страниц, я увидел ту же подпись. Потом еще раз. Я сверил даты. Мое сердце подскочило в груди: дни совпадали. Черт возьми, как такое возможно?! — Я должен увидеться с отцом, — сказал я, захлопывая тетрадь. — Мне нужно с ним поговорить. Немедленно.Глава 26
Домик номер 3, на который мне указали, стоял ближе всех к лесу; окна его выходили на сплошную стену деревьев. Я направился к нему. Дождевые струи стекали с крыши, образуя полупрозрачной кружевной занавес под водосточным кровельным желобом. Кап-кап-кап… Можно было подумать, что весь дневной свет разом засосало в какую-то черную дыру. — А где же вход? — спросила Конни. — Под домом. Пространство между сваями предполагалось использовать в качестве гаража, но в данном случае оно было заполнено клетками животных. Это были огромные цирковые клетки — некоторые на колесах, некоторые без них, стоящие прямо на земле. Прутья решеток были старыми, заржавленными, засовы отсутствовали, кое-где не было и дверей. Настоящий склад металлолома… хотя в причудливых очертаниях этого стального лабиринта было что-то зловещее, заставившее меня вспомнить словосочетание «ярмарка тьмы» из жутковатого романа Рэя Брэдбери[262]. Протиснувшись в узкий проход между клетками, я заметил, что они не пусты: там обнаружились высохшие змеиные шкуры, панцири каких-то земноводных, чучело двухголового козла (явный трюк!), старые, покрытые плесенью цирковые костюмы на вешалках… В одной клетке я даже увидел отвратительную коллекцию заспиртованных в банках эмбрионов. Резкий запах гнили довершал впечатление. Оступившись, я задел одну из клеток, укрытую брезентовым пологом. От толчка полог съехал на землю, и я увидел, что в клетке находятся люди. Стоящие совершенно неподвижно. В клоунских костюмах. С пластиковыми пакетами на голове, закрывающими лицо. — Черт!.. — выдохнул я. — Это манекены, — сказала Конни. — Ну и шуточки!.. — Вы что, испугались? — Да ну что вы. Обожаю лазить по старым клеткам и натыкаться на мертвых клоунов. Наконец мы добрались до центра лабиринта, и там нас ждало самое лучшее — огромная голова дьявола из папье-маше, рот которой служил входом на лестницу, уходящую вверх. — Очевидно, это означает: «Добро пожаловать в преисподнюю Джорджа Дента! Оставь надежду всяк сюда входящий!», — нарочито зловещим тоном произнес я. Конни улыбнулась. Я вскарабкался по лестнице и просунул голову в открытый квадратный люк: — Есть тут кто? В третьеразрядных фильмах ужасов именно в такие моменты кого-то из героев — как правило, идиотов-тинейджеров, забравшихся в мрачный старый дом, — садистски убивает какой-нибудь Майкл Майерс[263]. — Войдем, — не дождавшись ответа, наконец решил я. Мы вошли в темный коридор, который привел нас в большую комнату. Первым, что бросилось мне в глаза, был гигантский плакат кинофильма «Под куполом самого большого в мире шапито». Он занимал целую стену. Наискось по нему шла размашистая надпись маркером: «Каждый новый день — это огненный обруч, сквозь который прыгают львы». Здесь обнаружились также старый крутолобый телевизор (интересно, черно-белый?), пластмассовый бюст Рональда Рейгана и другой такой же — Буша-младшего. У обоих посреди лица краснел клоунский нос. Но самым впечатляющим быломножество фотографий: они покрывали стены от пола до потолка. Я начал их рассматривать. На некоторых были настоящие легенды цирка: гигант Томайни и его перепиленная пополам жена, Мелвин Беркхарт, глотатель гвоздей, Дьябло, ученый пес. Конни всплеснула руками: — Потрясающе! — Готов спорить, что ни одной моей фотографии у него нет. — А тут надписи на каких-то иностранных языках… О, какая прелесть: «Роро, дрессированный енот-полоскун…» Терраса, смежная с комнатой, была освещена. Я вышел. Небольшая квадратная терраса, примерно четыре на четыре метра, была окутана плотной москитной сеткой. В здешних местах это обычное дело — не будь таких сеток, насекомые целыми роями слетались бы в дома с наступлением вечера, когда зажигался свет. Мой отец с невозмутимым видом сидел напротив меня в кресле-качалке. Он пил пиво и ел фасоль прямо из консервной банки деревянной ложкой. На столе рядом с ним лежал бинокль. Отец указал на холодильник и лаконично мне сообщил: — Пиво там. Даже не поздоровался. Не говоря уж о всяких там «Кого я вижу?!» и прочем в том же роде. Я и сам толком не знал, облегчение, злость или разочарование чувствую от такого приема. — Ты не слышал, как я вошел? — спросил я, открывая холодильник. — Я наблюдал за воронами в бинокль. Грохот твоей колымаги их распугал. — Я и не знал, что приехал на танке. — Птицы любят это место, потому что оно спокойное. И люди, живущие здесь, тоже. Он продолжал есть фасоль, краем глаза поглядывая на меня. Я взял из холодильника банку «Будвайзера» и вскрыл ее. Кроме пива, в холодильнике обнаружились остатки ростбифа, два просроченных йогурта и томатный сок. Типичный холодильник старика. — Необычный у тебя гараж, — заметил я. Он пожал плечами. — И я уж не говорю об этом типе на регистрации, — прибавил я. — Ты про Эдвара? — Здоровенный чернокожий с глазами навыкате. Шея у него, как у боа-констриктора. — Ну да, это Эдвар. — Он сначала даже не хотел нас пропускать. — Это потому, что я ему плачу. — Отец поставил банку на стол и промокнул губы салфеткой. — А когда ты говоришь нас, ты наверняка имеешь в виду девицу, которая обшаривает мой дом, пока ты заговариваешь мне зубы. В этот момент на террасу вошла Конни. — Я ничего не обшариваю, мистер Дент, — сказала она. Отец замер, но только на мгновение. Потом протянул руку: — Зовите меня Джордж. — Конни Ломбардо, — произнесла моя медсестра, протягивая руку в ответ. — Должна признаться, на меня произвела огромное впечатление ваша коллекция фотографий. Можно подумать, ваш бродячий цирк проехал через всю Америку. Лицо отца прояснилось. — Так и есть, — подтвердил он. — Мы давали представления повсюду — от самых захолустных дыр на Среднем Западе до холмов Голливуда! Вы видели фотографию, где я стою между Джеком Николсоном и Романом Полански? Конни кивнула. — Но мне больше понравилась та, где вы с Фрэнком Синатрой, — сказала она. — Лас-Вегас, мафия, костюмчики в полоску — целая эпоха, не правда ли? Джордж подмигнул мне: — У твоей цыпочки хороший вкус. — Она не моя цыпочка. Конни у меня работает. Джордж бросил на нее оценивающий взгляд: — Да? И кто же она по профессии? — Медсестра. Отец еще некоторое время с сомнением смотрел на Конни, как бы не вполне доверяя моему сообщению. Потом наконец встал и, предложив ей стул, сказал: — Ну что ж, добро пожаловать, Конни. Извините, что приходится принимать вас в такой непрезентабельной обстановке, но обстоятельства вынуждают меня вести спартанский образ жизни. Дело в недостатке средств… Не то чтобы я жалуюсь — когда проводишь всю жизнь в разъездах и иногда ночуешь под открытым небом, учишься ценить простые вещи, — но итог уж очень далек от идеала, о котором я мечтал… — И слегка поклонился — худой, высохший, но все еще элегантный в своем вечном льняном костюме, порядком потрепанном. После чего предложил: — Чай, кофе?.. Называть вас мисс или миссис? — прибавил он. Конни явно не ожидала такой любезности. Она слегка покачала головой: — Мистер Дент… — Я ведь уже сказал: зовите меня Джордж. — Хорошо, Джордж. Сейчас мне придется вас оставить. Пол собирался поговорить с вами наедине. Он много о вас рассказывал… Отец рассмеялся — глухо и хрипло, но без малейшего сарказма. Это был искренний смех. — Спасибо. Я ценю вашу тактичность. — Могу я кое-что сказать? — спросила Конни. — Пожалуйста. — Я вас представляла себе этаким деревенским грубияном. Мрачным типом с татуировками на руках… ну, что-то в этом роде. — И?.. — Но на самом деле вы совсем другой. Я нахожу вас очень обаятельным. — Думаете, обаятельный человек не может быть преступником? — Честно говоря, мне трудно представить вас в тюрьме. Отец горделиво выпятил грудь: — Позвольте представиться: заключенный Рэйфордской тюрьмы. Место для худших из худших. Именно там был поджарен на электрическом стуле Тэд Банди[264]. — В самом деле? — Кстати, у электрического стула есть прозвище: «старуха Спарки». Насколько я знаю, он существует там до сих пор, хотя сейчас приговоренным к смертной казни делают смертельную инъекцию. — Кстати, я помню песню рок-группы «Линьярд Скиньярд» — «Четыре стены Рэйфорда». О заключенном, который мечтает сбежать. — О, это наша любимая песня. Каждый из нас ее постоянно мурлыкал под нос. Это ведь и правда мечта любого заключенного. Конни протянула ему руку: — Рада была с вами познакомиться, Джордж. — Весьма польщен, мисс Ломбардо. Отец смотрел ей вслед, пока она не скрылась из вида. Потом вздохнул: — Конечно, твоя жена Клэр хороша собой, но в этой девушке просто бездна природного шарма. — Ах вот как? — сухо сказал я. — Но как ты можешь их сравнивать, если ни разу в жизни не видел мою жену? Он снова сел в свое кресло-качалку, сцепил руки и прижал кончики указательных пальцев к губам. Закрыл глаза. Прошло некоторое время. Потом его веки слегка разомкнулись. — Ты ведь не идиот, Пол. Никогда им не был. Полагаю, ты проверил журнал посещений. Он говорил, конечно, про толстую засаленную тетрадь, которую дал мне Эдвар. Ту, в которой я обнаружил знакомую подпись, что потрясло меня до глубины души. Мой отец даже не пытался ничего отрицать. — Да, она в самом деле меня навещала. — То есть как? — с трудом выговорил я, поскольку меня душил гнев. — Я ее не заставлял, если ты вдруг так подумал. Она приезжала по собственному желанию. Одна, без Билли. Она выбирала время, когда должна была вести уроки танцев. Когда должна была вести уроки танцев. Вот так вот. — Несколько раз она отменяла свои уроки, чтобы меня навестить. Надеюсь, из-за этого у нее не возникло серьезных проблем. Кажется, руководству клуба не нравились ее отлучки… Невероятно. Вот почему Клэр ничего не говорила мне об отмененных уроках — она ездила к моему отцу. Не к любовнику, как я опасался. Вроде бы это должно было меня обрадовать, но никакой радости я не чувствовал. — Ты, конечно, предпочел бы, чтобы мы никогда не встретились, — продолжал Джордж. — Но она сама решила познакомиться со мной. И привезла мне фотографии Билли. Они здесь, даже у меня при себе. Он вынул конверт из кармана пиджака. Его взгляд стал умиротворенным, почти нежным. Он протянул конверт мне: — Посмотри. Там и твои есть. И твоей матери. Последняя фраза наконец вывела меня из оцепенения. — Я запрещаю тебе общаться с моей семьей! — резко сказал я. — Раз уж тебе так нужны были фотографии, попросил бы их у меня! — Да ты бы ради меня и пальцем не пошевелил. — С чего ты вдруг решил пообщаться с Клэр? — Я уже стар. Старики сентиментальны. — ТЫ МЕНЯ БРОСИЛ! Я выкрикнул эту фразу во весь голос, даже не отдавая себе в этом отчета. — Ах вот как? — проговорил отец с нехорошей улыбкой. — Значит, это я уехал от тебя на другой конец страны? Это я постарался сделать все, чтобы ты видел во мне какого-то прокаженного, к которому нельзя приближаться? Я даже не был у тебя на свадьбе, даже не держал своего внука на руках! Он сделал усилие над собой, чтобы успокоиться, но я видел, что он весь дрожит. Однако это меня ничуть не смягчило. — Ты — чертов псих и наркоман! — заявил я, упирая указательный палец ему в грудь. Его глаза превратились в две узкие щели. — Ты никогда не проявлял никакого интереса к семье! — продолжал я. — И сейчас то же самое, просто ты боишься загнуться в одиночестве! Единственное, что тебя когда-либо интересовало, так это твои животные. Джордж Дент и его… — Я обвел широким жестом окружающее пространство. — И его гребаный зверинец! — Не говори так, Пол. Они тоже заслуживают уважения. — Его голос понизился и стал шелестящим, как тонкая оберточная бумага. — Животные порой опасны. Или жестоки. Но они никогда не скрывают своей истинной натуры. Чего не скажешь о людях, не так ли? Отец сунул руку за борт пиджака и задержал ее там, словно не решаясь достать из внутреннего кармана то, что собирался. Хмыкнув, я сказал: — Ну и что ты со мной сделаешь за эту непочтительность? Вытащишь свой старый ремень и всыплешь мне по заднице, как в детстве? Он замер. Выражение его лица преобразилось. Признаюсь, я не знал, что и думать. Он как-то сразу показался мне очень старым и немощным. Неужели этот человек в молодости и в самом деле раздавил ребенка грузовиком? Для меня не составляло никакого труда представить отца употребляющим наркотики, но от него всегда исходила такая властность, такая сила… Я никогда не видел, чтобы он потерял над собой контроль. Даже сегодня, когда воздух между нами был буквально насыщен электричеством, которого хватило бы, чтобы осветить весь Майами, отец оставался спокойным. Он контролировал себя. А я, как прежде, был маленьким хнычущим мальчиком, который очень боялся, что отец его оставит. Мой гнев улетучился в одно мгновение. — Папа… — Теперь мой голос звучал почти умоляюще. — Клэр и Билли вчера исчезли. Хоть раз в жизни ты можешь сказать мне правду? На секунду в его взгляде промелькнуло что-то необычное. Как будто в глубине его души приоткрылась какая-то дверь… Во всяком случае, на сей раз он воздержался от своего обычного сарказма. Он машинально провел языком по губам. Рука его по-прежнему оставалась под пиджаком. — Ты знаешь, где они? — наконец не выдержал я. — Нет. — Кроме Клэр, тебя здесь кто-нибудь навещал? — Нет. — Клэр когда-нибудь тебя фотографировала? На мобильный телефон? Он помолчал. Затем произнес: — Насколько я помню, нет. — Ты что-нибудь слышал о человеке, который возглавляет фирму «Карнавал теней»? Он называет себя Алан Смит. Или Кош Чародей. Его ресницы чуть заметно дрогнули. — Нет. Он отвел взгляд. Еще секунда — и я поверил бы отцу. — Кажется, ты зря потратил время на эту поездку, — сказал он с непроницаемым лицом. — Кажется, да. — У тебя есть еще вопросы? Я не знал, что сказать. Слишком много противоречивых эмоций боролось во мне. Я приблизился к отцу, чувствуя усталость от этого психологического поединка, и сжал кулаки. Он поднялся. Его рука наконец выскользнула из-под края пиджака наружу. В ней был пистолет. И отец направил его прямо мне в грудь. Я смотрел на отца, не веря своим глазам: — Папа, что ты делаешь? — Извини, Пол. Он выстрелил. Я ощутил резкий толчок в грудь. Я не мог поверить в случившееся — даже когда рухнул на пол. Мне казалось, что моя грудь разорвана. Мой отец не мог меня убить! Он ведь не мог этого сделать, правда же? Потом меня окутала чернота.Глава 27
Конни терпеливо ждала окончания разговора, стоя под домом на сваях и глядя на дождь. Она обняла себя за плечи и слегка потерла их ладонями, пытаясь согреться. Она охотно вернулась бы в машину, но ключи остались у Пола. Порывшись в карманах, Конни нашла бисквитное печенье в упаковке, взятое с собой в дорогу. С дерева слетел ворон и опустился на мокрую траву. Она разорвала упаковку и надкусила печенье. Ворон наблюдал за ней, слегка подергивая головой. — Что, тоже хочешь? Раскрошив печенье, Конни бросила его птице. Но вместо того чтобы склевать угощение, ворон снова взлетел. — Да ты привереда!.. Она проследила за птицей, потом перевела взгляд на клетку с клоунами. Примерно десяток манекенов, каждый с пластиковым пакетом на голове. Одни ростом со взрослого, другие — с подростка. Вообще, конечно, странная идея… Грызя печенье, она разглядывала манекены. И вдруг сверху донесся глухой шум — как будто какой-то тяжелый предмет рухнул на пол почти у нее над головой. И снова тишина. Конни принялась нарочно воображать себе всякие ужасы. Потом оставила это занятие, чтобы вернуться к своему печенью. Но что же на самом деле могло случиться?.. Если Пол и его отец серьезно поссорились… ну, это ведь не ее проблема, в конце концов. Если принимать реальность такой, какая она есть, приходится признать, что у семейных историй редко бывает счастливый финал — именно те люди, которые когда-то любили друг друга, порой ненавидят друг друга сильнее всего. Бла-бла-бла… Конни снова посмотрела на клоунов. У одного из них были настолько характерные черты лица, угадывающиеся под пластиковым пакетом, что его можно было бы принять за живого человека. Она приблизилась к манекену, чувствуя себя идиоткой. Ей хотелось снять пластиковый пакет, чтобы увидеть его лицо. Девочка моя, ты растеряла последние мозги. Хорошо, пусть так. Но я его потрогаю — хоть одним пальцем. Ну-ну. А почему бы заодно не протанцевать с ним танго? Конни сделала несколько шагов. К любопытству примешивалось какое-то другое чувство — страх?.. Расстояние между нею и манекеном теперь составляло меньше двух метров. Ветер гудел между прутьями клеток — странный звук… Пластиковая оболочка вплотную облепила лицо манекена. Взглянув на него, Конни замерла. Кровь застыла в ее жилах. И вдруг кто-то коснулся ее плеча. — АХ!.. — Она резко обернулась. — Какого черта вы тут делаете? — Я… э… — с трудом произнесла Конни. В руках Эдвара был длинноствольный карабин двадцать второго калибра. Конни машинально поморгала, не в силах отвести глаза от дула. Она знала, что такой тип оружия предназначен для охоты на мелких зверушек, но с короткой дистанции вполне способен серьезно ранить и человека. Однажды она видела в выпуске новостей репортаж о том, что пуля из такого карабина пробила черепную коробку потерпевшего и застряла внутри, серьезно повредив мозг. — Я задал вам вопрос, — холодно произнес Эдвар. — Я ничего особенного не делаю, — ответила Конни, попытавшись взять себя в руки. — Вы, кажется, собирались тут порыться и что-то стащить? Конни повернулась к нему: — Вообще-то да. Я собиралась украсть клоунский костюм. Больше меня здесь ничего не интересует. — Мистер Дент ненавидит воришек. — Уберите-ка этот карабин от моего лица. Эдвар усмехнулся: — А что вы так нервничаете? Это не для вас, это для ворон. Конни обернулась и взглянула на террасу, но ни Пола, ни его отца не было видно. — Возвращайтесь в машину, — сказал Эдвар. — А если я не захочу? — Ваше дело. Но вдруг я случайно вас задену, охотясь на ворон? — Зачем вам это нужно? — Мистер Дент платит мне по три доллара за каждую убитую ворону. — А я-то думала, он их изучает. — Вовсе нет. Он их ненавидит за то, что они стучат клювами по крыше и проделывают дыры в москитной сетке. А изучает он рептилий. Разве он вам не говорил?Глава 28
Когда я пришел в сознание, до меня донесся голос отца. — Чтобы спастись от аллигатора, — говорил он, — бежать надо зигзагами. Буквой зет. Я открыл глаза и обнаружил, что лежу на диване в гостиной. Отец сидел на стуле напротив меня. Со стен на меня смотрели многочисленные фотопортреты. — У них такой мирный вид, когда они греются на солнышке, — продолжал Джордж, — но не стоит обольщаться: аллигатор мгновенно тебя настигнет и проглотит, если ты будешь бежать по прямой. Однако, если побежишь зигзагами, он тебя не догонит: его лапы устроены так, что он может двигаться только по прямой. — Отец поднял пистолет и добавил: — Конечно, ты можешь воспользоваться этим. Это «тайзер»[265]. Для старика вроде меня — самое надежное оружие. Я тряхнул головой: — Так ты меня вырубил электрошокером? Ты совсем спятил! — Ты сжал кулаки и встал прямо передо мной, и вид у тебя при этом был угрожающий. Я подумал, что ты собираешься на меня напасть. — Напасть на тебя?! Да с чего бы? Казалось, морщины на лице Джорджа стали еще глубже. Теперь оно казалось застывшей маской печали. Цвет его был пергаментным, совершенно безжизненным. — Я прошу прощения. Я стар. Я совсем разучился общаться с людьми. Набросился на тебя ни с того ни с сего… На прошлой неделе один мальчишка в Иммокале убил всю свою семью железным ломом после ссоры из-за карманных денег… Он встал и прошелся по комнате. — У меня такое ощущение, что я уже ничего не понимаю. Когда-то мы боролись, чтобы остановить войну во Вьетнаме, а сегодня отправляем наших ребят погибать на войне, которая не имеет к нам никакого отношения. На всех телеканалах голые девчонки. Выкурить сигарету — смертный грех, но заказать себе оружие по почте — в порядке вещей. Так же как заказать секс-тур в экзотическую страну, чтобы поразвлечься с малолетками… Он разглядывал фотографии, машинально крутя на пальце обручальное кольцо. Внезапно я осознал, что он всегда, насколько я помнил, носил его не снимая. — Раньше все было проще… Его голос дрогнул. Он помолчал, потом обернулся ко мне. — Ты недавно упоминал имя какого-то артиста… — Кош Чародей. — Да. — Ты его знаешь? — Нет. Но в этих артистических псевдонимах что-то есть… Морщины на его лице разгладились, оно перестало быть излишне напряженным и даже помолодело. — Нужно, чтобы ты понял. Пока ты являешься частью этого мира, в имени, которое ты себе выбираешь, нет ничего банального. Оно никогда не случайно. Знаешь, как я назвал свою труппу? — Нет. — «Ледяные лягушки». Заметив мой изумленный взгляд, Джордж расхохотался. — Да, я понимаю, звучит необычно. Но мы все тогда были поэты, анархисты, интеллектуалы, мы хотели изменить мир! В общем, у нас подобралась та еще компания раздолбаев… Однако именно я придумал ей название, — прибавил отец с гордостью. — Я изучал рептилий и узнал, что ледяная лягушка — это вид земноводных, живущих в лесах Северной Америки. С наступлением зимы у них замедляется метаболизм, и они впадают в оцепенение. Они застывают до такой степени, что даже сердце у них останавливается. То есть с физиологической точки зрения можно сказать, что они умирают. В таком состоянии они на вид не отличаются от обычных камешков. — В самом деле? — Да. Потом, когда приходит весна, жизненные процессы в их организме начинают потихоньку возобновляться. Температура тела постепенно повышается, и вот наконец происходит чудо: сердце лягушки снова начинает биться. Это настоящее воскрешение. Я объяснил это моим друзьям и провел параллель с нами: мы путешествуем и устраиваем представления летом, на зиму как бы впадаем в спячку, а весной потихоньку просыпаемся и начинаем репетировать, перед тем как снова отправиться на гастроли… Он приподнял над головой воображаемую шляпу. — Позвольте представить вам, уважаемые дамы и господа: Джордж Дент и «Ледяные лягушки»! — произнес он тоном циркового конферансье. — Мы покажем вам настоящие чудеса! Гном Ариэль! Самый толстый человек на свете! Гигант Калибан и ведьма с железными клыками! Двухголовая коза и аллигаторы! Приходите взглянуть на наши чудеса! Отец вздохнул. Все его воодушевление мгновенно испарилось. — Все это закончилось в семидесятые, когда я попал за решетку. Сегодня немало членов нашей старой труппы мертвы, остальные живут в домах престарелых. Никто больше не интересуется цирком. Необычное не так интересует нынешних людей, как повседневное — сериалы и эти тупые ток-шоу… Он погасил лампу. Его лицо оказалось в тени. — Тебе пора уезжать, — сказал он. — Эдвар скоро принесет мне лекарства. А потом мне придется погасить свет — с тех пор, как вороны разодрали мою москитную сетку, насекомые слетаются сюда целыми стаями. Снаружи усилился дождь — капли громко застучали по окнам. — Зачем ты мне все это рассказывал? — спросил я. — Затем, что сценическое имя артиста способно раскрыть его секреты. Он выбирает его себе, воплощая свои детские мечты, и оно вдохновляет его, помогая развивать талант, — а потом уже этот талант прославляет имя. Мы сливаемся со сценическим именем в одно целое — мы становимся им, и оно становится нами. Артист может умереть, но слава его имени — добрая или дурная — не умрет никогда. Он коротко и сухо рассмеялся — от этого смеха у меня по спине пробежал холодок. Потом выключил другую лампу. — Люди воображают, что после смерти все исчезает. Мешок с костями закапывают в яму — и делу конец. Но в один прекрасный день этот мешок вдруг начинает шевелиться, и то, что было, как нам казалось, безвозвратно погребено, возвращается и начинает преследовать нас. Как у Шекспира в «Буре»: «Ад опустел, и демоны все здесь…» Он потушил последнюю лампу. Слабый огонек дрогнул и потух. Теперь я мог различать лишь силуэт отца. Белки глаз — два единственных светлых блика на его лице, — казалось, смотрят на меня прямо из могилы. — Они возвращаются, — прошептал он. — Они возвращаются всегда. Как эти бури… Люди в это не верят, но ты уж поверь мне на слово. Я чувствую, как что-то приближается. Что-то очень страшное. — Его рука вынырнула из тени и сжала мое запястье. — Будь к этому готов.Глава 29
Мы с Конни выехали из городка, не обменявшись ни словом. Я жал на газ, подгоняемый каким-то непонятным глубинным побуждением. Как только мы пересекли официальную границу Эверглейд-сити, проливной дождь, словно по волшебству, сменился мелкими капельками, которые вскоре рассеялись. Тучи остались позади — мы выскользнули из-под них, словно из-под темного занавеса. У меня появилось ощущение, что я только теперь снова смогу дышать полной грудью. — Как прошла ваша встреча с отцом? — спросила Конни. — Он шарахнул меня электрошокером. — Вы что, шутите? — У меня осталась отметина на груди. — Но из-за чего?! — Он решил, что я хочу на него напасть. Некоторые люди с возрастом становятся подозрительными, вплоть до паранойи. Фронтальный синдром[266], старческое слабоумие… — Но он не производит впечатления человека, пораженного старческим слабоумием. — Еще бы! Мне кажется, он просто вешал мне лапшу на уши. — Вот это больше похоже на правду. Мы оказались у знакомого перекрестка с бензоколонкой. Я остановил машину и повернулся к Конни: — Подождите-ка… А вас что заставило так подумать? — «Четыре стены Рэйфорда», песня «Линьярд Скиньярд». — Песня рок-группы? — Да. Ваш отец сказал, что слышал ее в тюрьме. — И что? — Он сказал, что это была любимая песня заключенных. Но он освободился из тюрьмы в тысяча девятьсот семьдесят первом году. А песня «Четыре стены Рэйфорда» появилась только шестнадцать лет спустя, в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом. Я смотрел на свою медсестру, не веря ушам. Сзади послышался звук автомобильного гудка — мы загораживали проезд. Я продолжил путь. — О, я была фанаткой рока! — с улыбкой сказала Конни, правильно истолковав мое изумление. — Я знаю все песни той эпохи наизусть. Можете вообразить меня типичным бунтующим подростком: джинсовая куртка, черная подводка вокруг глаз, кольца с черепами, футболка «Лед Зеппелин»… — А я предпочитал «Эй-Си/Ди-Си». — О, как же! «Возвращение в черном». Убойный хит. — Но вернемся к моему отцу. Почему же он солгал насчет даты или насчет песни? — Откуда же мне знать? Может быть, он просто хотел произвести на нас впечатление. Но сел в лужу — из-за даты. — То есть выдумал фальшивое воспоминание? — Да. Хотя я согласна, это немного странно. Я кивнул. И впрямь странно. Но мой отец имел привычку лгать. Солгал он и насчет Алана Смита — я был в этом уверен. Когда я упомянул дурацкое прозвище Кош Чародей, я мог бы поклясться: отец его раньше уже слышал. И самая главная улика — фотография в мобильном телефоне. На ней был мой отец в кресле-качалке — том самом, которое я совсем недавно видел у него на террасе. Значит, тот (или та), кто сделал фотографию, был (или была) у него в гостях, и отец прекрасно знал этого человека. Это снова возвращало нас к Кошу и к недавно исчезнувшему мальчику по имени Шон Рамон-Родригес. — Конни, я хочу, чтобы вы оказали мне еще одну услугу. — Слушаюсь, шеф, — сказала она, с притворной готовностью отдавая честь. Помолчав, я произнес: — Извините. Мне, конечно, стоило добавить «пожалуйста». — Благодарю, — сказала Конни, откидываясь на спинку сиденья. — Еще лет пятьдесят, и вы научитесь разговаривать с женщинами. — Что, я и на работе такой грубиян? — Еще хуже. — Ну, спасибо. — Так что там насчет услуги? — Вы говорили мне о своих друзьях, с которыми общаетесь в Интернете — тех, что работают в Национальном центре по делам беспризорных детей. Мне хотелось бы навести у них кое-какие справки. — Какие именно? — Меня интересует любая информация о мальчике по имени Шон Рамон-Родригес. Я кратко сообщил ей все, что знал: черный мальчик из бедной семьи, детский праздник в торговом центре в среду 3 августа, исчезновение, о котором не сразу сообщили в полицию, отсутствие улик, предположение о бегстве, не слишком большая заинтересованность полицейских в расследовании. Про Коша и его мобильник я не сказал, чтобы не пугать Конни сверх меры. — Эта история как-то связана с вашим отцом? — спросила она. Я смотрел на дорогу, не отвечая. Что я мог сказать? Что в семидесятые годы мой отец убил одного ребенка, а теперь, возможно, причастен к исчезновению другого? — Я знаю лишь то, что Джорджу Денту нельзя доверять, — наконец сказал я. Конни пожала плечами: — Как вам угодно. Мы добрались до Неаполя уже в сумерках. Когда слева и справа от дороги замелькали первые городские дома, мы встретили колонну уборочных грузовиков и мини-тракторов с лопатами, двигающихся в противоположную сторону, по направлению к Майами. По радио между тем сообщили, что очередной шторм принес разрушения. На данный момент ничего серьезного, опасаться урагана оснований нет — поскольку шторм сместился в сторону океана, — однако выбито множество стекол в окнах зданий в Брикелл Кей, а также на побережье. Вслед за этим прозвучал ряд заявлений от кандидатов на пост губернатора, причем каждый счел своим долгом заклеймить ныне действующие власти за их беспомощность и некомпетентность и предложить ряд необходимых, по собственному мнению, мер по ликвидации и предотвращению разрушений. Я выключил радио. Зачем моя жена приезжала к Джорджу Денту? Да еще и принимала столько мер предосторожности, чтобы скрыть это от меня? Что же такое важное им надо было сказать друг другу? Чем дольше я об этом думал, тем больше убеждался, что это был не простой визит вежливости. Была какая-то иная причина. Причина, которая побудила Клэр взять с собой сына и скрыться, чтобы защитить его и себя. Возможно, эта причина связана с убийством ребенка тридцатилетней давности и с недавним появлением Коша. У меня снова появилось ощущение, что я анализирую симптомы некой болезни. Нечто постепенно пробуждалось, как ледяные лягушки после зимней спячки. Зло, древнее и могущественное, медленно поднималось из темных глубин на поверхность. И приближалось ко мне.Глава 30
Джордж Дент слушал удаляющийся шум машины, на которой уезжал его сын. Затем рухнул в кресло. Он плакал, совершенно не стыдясь слез. Тоска захлестывала его, словно нарастающий прилив, заставляя его содрогаться всеми фибрами своего существа. Он чувствовал себя опустошенным. Полумертвым, как высохшее старое дерево. Он соскользнул с кресла на пол и, упав на колени, согнулся пополам. Он, всегда твердый как кремень, рыдал как девчонка. Он обращался с безмолвной молитвой к фотографиям, покрывавшим стены его «храма», его жалкого убежища, его тюрьмы, которую он соорудил себе сам. В тот самый миг, когда его сын появился на пороге, вся надежность и вся уверенность разом исчезли. Он называл меня «папа». Пол был его ребенком. Он ничего не мог с этим поделать. Плотью от плоти… Они не виделись и не разговаривали вот уже много лет, но Джордж наизусть помнил его любимые словечки. Его гримасы во сне. Его манеру улыбаться, когда на самом деле ему было грустно. Помнил каждый миг, проведенный рядом с ним, каждую ночь, когда он убаюкивал сына, качая на руках. Помнил, как терял голову из-за самой пустячной детской простуды, как успокаивал сына, когда тот просыпался от кошмара, как обещал, что всегда будет рядом и всегда его защитит от любой опасности… И конечно, помнил, что нарушил свое обещание. Полицейские с трудом оторвали от него маленького мальчика, который цеплялся за его ногу, крича и плача, отказываясь смириться с тем, что его отца уводят в тюрьму. Джордж запомнил навсегда, какой взгляд был у сына в тот момент. В нем читалось абсолютное отчаяние. Джордж построил себе надежную крепость, чтобы укрыться от этих воспоминаний. Но крепость пала в одну секунду, потому что могущественная, животная привязанность, заложенная в гены человека, приказывает ему защищать своего отпрыска, продолжателя его рода. Эта привязанность, которую Джордж полагал давно исчезнувшей, была жива в нем по-прежнему. Он убрал «тайзер» в коробку и обхватил голову руками. У него было ощущение, что он терпит одно поражение за другим и каждая новая партия проиграна уже с самого начала. Он больше не хотел бороться. Чувствовал, что не вынесет этого давления. Он стар, он устал… Хоть бы все это поскорее закончилось… Он ударил собственного сына электрошокером, разрядом в пятьдесят тысяч вольт, после чего, пока тот был без сознания, тщательно обыскал его, но ничего подозрительного не нашел. У Пола не оказалось ни оружия, ни микрофона, никакого приспособления, которое могло бы причинить вред или нейтрализовать. Значит, он действительно пришел без злого умысла, всего лишь в поисках ответов — как и сказал. Мог ли Джордж так сильно ошибиться? Он долго сидел в полном оцепенении, прокручивая в голове этот вопрос. Только с наступлением ночи наконец принял решение. Он спустился под дом и вошел в клетку с клоунами. Забрал оттуда все, что некогда тщательно спрятал, и с трудом втащил наверх. Потом спустился снова, на этот раз — чтобы взять канистры с бензином. Их содержимым он обильно полил все пространство под домом и лестницу, ведущую наверх. Потом полил фотографии, бюсты Рейгана и Буша, цирковой реквизит, сувениры. Потом перешел в спальню. Когда бензин кончился, он отшвырнул пустые канистры в угол. Потом сел на кровать и зажег сигарету. От запаха бензина у него заболела голова. Он вынул из-под подушки конверт, в котором хранились самые ценные фотографии, и разложил их вокруг себя. Он гладил их, как гладят щеку женщины, от которой собираются уйти навсегда. Джордж все еще плакал. Потом он взял телефон и набрал номер. — Пол невиновен, — произнес он без всяких предисловий. Ответом ему было молчание. — Невиновен, — повторил он. Пауза. — Да. Или же очень хитер. Крайне осторожен. И гораздо более опасен, чем мы могли предположить. Настоящий… монстр. Молчание сделалось еще более гнетущим. — Я не могу больше, — сказал Джордж. — Слишком тяжело. Я решил с этим покончить. Единственно возможным образом. Бензиновые пары щипали глаза. Джордж Дент глубоко затянулся. Потом объяснил, что именно собирается предпринять.Глава 31
Эдвар вынес мусор, подмел двор и вернулся в свой дом, служивший одновременно офисом. Через пять минут должна была начаться очередная серия «Побега из тюрьмы». Эдвар удовлетворенно вздохнул и начал готовить себе ужин на скорую руку. Он намазал хлеб шоколадной пастой и уже хотел было добавить сверху щедрую порцию арахисового масла, как вдруг зазвонил телефон. Эдвар проигнорировал звонок и уселся перед телевизором с подносом на коленях. Телефон, однако, не умолкал. О, черт, от этого дребезжания сбеситься можно!.. Эдвар осторожно переместил поднос на подлокотник кресла, поднялся и раздраженно схватил трубку. — Чего вы хотите, Джордж? — спросил он, взглянув на номер, высветившийся на определителе. — Подойдите к окну, Эдвар, чтобы я мог вас видеть. Так они обычно и общались — это была одна из старческих причуд бывшего циркача. Джордж выходил на террасу своего дома и в ходе телефонного разговора сопровождал каждую фразу, произносимую в трубку, энергичными жестами. По идее, для этого совершенно не нужен был телефон, хватило бы и портативной радиостанции. Но старый чудак, тем не менее, держал у себя телефон (за который нужно было платить отдельно). — Если вы опять насчет ворон, я ничего не могу сделать, — на всякий случай предупредил Эдвар. — Эти твари плодятся, как тараканы! Может, вы лучше как-нибудь почините свою москитную сетку? Вы, кстати, мне еще не заплатили за тех ворон, которых я убил недавно. И за жилье не платите уже полгода! — Нет, я не насчет ворон. Голос старика был печальным. Эдвар бросил взгляд на экран — сериал уже начался. — Ну, выкладывайте, чего там у вас, — нетерпеливо сказал он. — Я украл ваши канистры с бензином. — Что? — И я больше не буду платить вам за жилье. Заодно уж скажу, что дерете вы за него втридорога. — Вы там что, рехнулись?! — Посмотрите-ка на меня! Быстро! Джордж стоял на террасе, едва видимый в сумерках. Он махал рукой, как мог бы махать своему тюремщику заключенный, за которым неожиданно прилетел вертолет и подхватил его с крыши тюрьмы. — Я сваливаю! — закричал он. — Ага, разбежался, старый хрыч!.. — К черту вас, Эдвар! — Эй, слушайте, вы мне должны… Взрывная волна разбила окно и опрокинула Эдвара на пол. Осколки стекла разлетелись по комнате, срывая с потолка липучки для мух. Рекламные буклеты в один миг смело со стойки. Некоторые вспыхнули. Эдвар с воплем бросился наружу. Пока он тушил пламя охапками мха, в темное небо поднимался гигантский огненный столб, окутанный длинными синими языками. На землю метеоритным дождем падали горящие обломки. Сотни фотографий порхали среди деревьев, словно гигантские ночные бабочки. Джордж Дент, его коллекция фотографий, его просроченные счета и весь его дом номер 3 исчезли с лица земли. Что ж, может, оно и к лучшему…Часть II. Человек с той стороны
Глава 32
Аарон Альтман не знал, за что хвататься, как вдруг его смартфон «Блэкберри» завибрировал у него в кармане. Аарон выругался сквозь зубы. Он не спал последние тридцать часов, а день уже перевалил за середину. Из-за вчерашней бури охрана отеля «Интерконтиненталь» и обеспечение безопасности его обитателей, среди которых числился губернатор Буш, брат президента[267], превратились в настоящий кошмар. Он взглянул на дисплей смартфона — на нем высветился номер городского таксофона. Аарон направился к одному из телефонов-автоматов в холле отеля. До начала выступления Хелен Маккарти, мэра Майами-Бич и кандидата на пост губернатора штата, оставалось пятнадцать минут. Он набрал номер. После двух гудков отсоединился и стал ждать, пока ему перезвонят. Так было условлено. Разговоры по мобильному могли прослушиваться. Аарон Альтман никому не доверял. — Какого черта вы меня дергаете? — резко спросил он, дождавшись звонка и схватив трубку. — Я на задании. — Мы потеряли нашего агента. — То есть как? — Он не пришел на встречу. О нем никаких известий. Скорее всего, это означает, что он мертв. И прикрытия у нас больше нет. Аарон закрыл глаза и потер веки большим и средним пальцами: — Хотите сказать, больше никаких следов? — Есть кое-какие новые факты. О Поле Беккере. — Я слушаю. — Беккер связан с Кошем. Он даже недавно его лечил. Аарон сел, чтобы справиться с этим известием. Кресла в «Интерконтинентале» были невероятно удобными и всегда стояли недалеко от телефонов. — Что еще известно о Беккере? Он есть в нашей базе данных? — Получилось вот что. Вы дали мне карт-бланш. Я начал копать прошлое Беккера, и нашел следующую информацию. Она касается его отца. На дисплее смартфона появился конвертик — пришло шифрованное сообщение. Аарон открыл его. Первой же строчки ему хватило с лихвой. — Черт!.. — Вот и у меня была та же реакция.Аарон обошел громадную скульптуру из розового мрамора, высившуюся в центре холла — нечто абстракционистское, сплошь состоящее из плавных и резких изгибов, — и поднялся по ступеням широкой лестницы в зал для приемов. Двери были широко распахнуты. Внутри собралось множество приглашенных в смокингах и вечерних платьях — сливки местного электората. Они толпились у помоста для выступлений, над которым было сооружено нечто вроде балдахина, так что он больше напоминал театральную сцену. Аарон протолкался к бару и взял себе бокал минералки. Вдруг на его плечо опустилась чья-то рука. — Какие-то проблемы, Хамви? Ну да, «хамви»… Армейский вездеход, уменьшенной и видоизмененной версией которого является внедорожник «хаммер»… — Нет, Хелен, — ответил Аарон, даже не оборачиваясь — он узнал ее и так. Хелен Маккарти обошла его и встала напротив. Она была известна своей манерой не стесняться в выражениях, а также давать прозвища всем и каждому. Именем Хамви она, надо полагать, наградила его за мощное телосложение и репутацию профи, который копает глубоко и упорно. Поскольку то и другое было правдой (а первое так и вовсе очевидностью), Аарон не настаивал на формальном обращении (хотя большинство людей обычно называли его «мистер Альтман» или даже «господин директор ФБР Майами»). — У вас озабоченный вид, — заметила Хелен. В длинном черном вечернем платье госпожа мэр Майами выглядела очень эффектно. С ее шеи каскадом струились бриллианты, на голове возвышалась целая башня седых волос, уложенных хитроумными завитками (впрочем, все же не такими хитроумными, как политические манипуляции в той среде хищников, где проходила большая часть ее жизни). — Да нет, ничего особенного. Я думал о расследовании, которым сейчас занимаюсь. — Очередная секретная операция? — Секретнее не бывает. — Я так понимаю, это имеет отношение ко мне. — Будьте уверены, госпожа мэр. Джеб Буш, брат президента, прошел мимо них и приветственно улыбнулся. Хелен в ответ помахала ему рукой, давая понять, что полностью готова к выступлению. Затем повернулась к Аарону: — Я обещала избавить Майами-Бич от этой нечисти, и я сдержу свое слово. Тяготы заключения применительно к сексуальным маньякам и педофилам будут удвоены! В июне по моей инициативе было принято постановление, согласно которому любой человек, ранее привлекавшийся за преступления сексуального характера, не имеет права приближаться к детским садам, начальным школам, городским скверам и центрам охраны материнства и детства на расстояние менее семисот метров. В результате мы выжили всех этих подонков из города. Хелен, очевидно по привычке, говорила о тех же вещах, каким уделяла основное внимание во время пресс-конференций, и с теми же интонациями. — Америка должна вернуть себе свои ценности. Борьба с террором — наша первоочередная задача. И с тем, что приходит извне, и с тем, что зарождается в глубинах нашего общества. Виновные в семейном насилии, маньяки, педофилы отныне будут наказываться со всей суровостью. Штат Флорида оградит своих жителей от преступников! — Аминь, — пробормотал Аарон. — Чем строить из себя гребаного комика, лучше передайте мне стакан виски. Усмехнувшись про себя, Аарон выполнил просьбу. — Вы только посмотрите на них всех, — продолжала Хелен, слегка приподнимая бокал. — Стервятники, которые кружат надо мной и стерегут любой мой неверный шаг. Стоит мне оступиться — и они выклюют мне глаза. — Вы женщина. — И что с того? — В этом ваше преимущество. Другие кандидаты думают, что вы не способны всерьез с ними конкурировать. Но избиратели вас поддерживают. У вас крепкая программа. Ваша предвыборная кампания щедро оплачена. — Первый тур начнется через две недели. Все еще может измениться. — Будьте терпеливы. Она поставила стакан на стойку: — А знаете что, Аарон? Я это сделаю. Я выиграю эти выборы. Я стану новым губернатором этого штата. И ваша карьера взлетит следом за моей, как ракета с космодрома! — Будем надеяться. Она гордо выпрямилась и вскинула голову: — Так скажите мне, что у вас за гребаная операция! Надеюсь, вы не будете прятать шило в мешке — сейчас для этого совсем не время! Моей политике нужен успех. Мне нужен успех! Триумфальный и всесокрушающий, самый мощный, какой только может быть! — Вы его достигнете, не беспокойтесь. Но сейчас я не могу сказать вам больше. Вы — не мой начальник, я вам не подчиняюсь. — О, спасибо, что не перестаете об этом напоминать каждый божий день! — Однако мы можем сотрудничать. Вы даете мне информацию, я действую в соответствии с ней. Так покажем всему миру, какой замечательной командой победителей мы являемся! — Надеюсь. Я слишком многим пожертвовала, чтобы сейчас отступать. Аарон предложил руку Хелен и довел ее до помоста для выступлений. — Будьте уверены, — негромко сказал он. — Благодаря вашим сведениям у нас теперь есть серьезный козырь на руках. С его помощью вы побьете всех своих противников. Но мывыложим его не раньше, чем настанет срок. Хелен повернулась к нему: — Ах вот как? И что же это за чудесный козырь, который вы отыскали благодаря мне? Аарон улыбнулся: — Мы называем его «Человек С Той Стороны».
Глава 33
В летнее время по субботам Неаполь оживает. Парочки прогуливаются рука об руку, дети скачут впереди родителей, музыканты настраивают свои инструменты на террасах кафе, и жара скользит мимо вас, не задевая, как и стресс. Ветерок раздувает вашу юбку или проникает под вашу рубашку с короткими рукавами. Букет свежесрезанных цветов ставится в вазу в центре накрытого белоснежной скатертью стола, рядом с ним — корзинка, полная горячих круассанов, и в довершение всего свежий номер «Майами геральд» приносит вам известие о том, что «Гаторз», ваша любимая университетская баскетбольная команда, показывает хорошие результаты. Разве все это не чудо? Разумеется, вы бы согласились — если бы только вам не пришлось, подобно мне, оказаться в каком-то чудовищном кошмаре. Я оставил деньги на столике кафе и направился к машине, стараясь не замечать шепотки других посетителей: разумеется, они не могли не заметить мои всклокоченные волосы, щетину на подбородке и рубашку, вылезающую из брюк. Но мне было уже на все плевать. Вчера вечером я отвез Конни домой, потом поехал к себе и проспал двенадцать часов беспробудно. Надо сказать, что упаковка снотворного мне в этом помогла. Проснувшись, я проверил мобильник, городской телефон и электронную почту — и, разумеется, нигде не обнаружил ни единого послания от Клэр. Потом я долго бродил по комнате Билли, бесцельно перебирая игрушки — плюшевых динозавров, инопланетянина И-Ти[268] в бейсболке, коллекцию фигурок «Пауэр рейнджерз», старого, потрепанного медвежонка… Наконец я снял со стены рисунок сына: дом, над ним светит солнце, а внизу большими неровными буквами написано: «ПАПА». Этому рисунку было уже несколько лет, и слово на нем было, кажется, первым, которое Билли написал в своей жизни. Я аккуратно сложил рисунок вчетверо и бережно спрятал в бумажник. Потом вытер глаза и почувствовал себя немного лучше. Теперь нужно было отправляться в полицию — заявить об исчезновении моей семьи.Я заранее приготовился к долгому ожиданию и всякого рода сложностям, но меня приняли быстро, со всем необходимым вниманием и тактичностью. В таких ситуациях вы обычно представляете себе копа, который будет задавать вам один вопрос за другим, не давая опомниться, и при этом смотреть на вас с подозрением, словно прикидывая, а уж не вы ли преступник или, по крайней мере, его сообщник. Вы дрожите при мысли о комментариях по вашему поводу, которыми служители закона не преминут обменяться после вашего ухода. Воображаете, как будете сидеть, скорчившись, на стуле, в холодной неуютной комнате под резким светом неоновых ламп, чувствуя себя беспомощной пешкой, которую затягивает и перемалывает гигантский безжалостный механизм. Но ничего подобного со мной не случилось. Симпатичный сержант провел меня в ярко освещенное просторное помещение, разделенное прозрачными перегородками на отдельные кабинеты, со сплошным ковровым покрытием на полу — все как в типичном офисе, устроенном по принципу «open space», столь дорогому сердцу современного предпринимателя. Сержант усадил меня перед столом, на котором стояли соединенный с компьютером плоский монитор — вполне современный «Rolodex» — и детская фотография в рамке, с подписью: «Лучшему папе в мире!» Коп не сделал никакого замечания по поводу моего, мягко говоря, не идеального вида. Спросил, не хочу ли я кофе. Я кивнул. Он помог мне заполнить стандартную форму описания внешности Билли и Клэр (одну на двоих). Потом, очевидно понимая мое состояние, успокаивающим жестом положил мне руку на плечо. — Держитесь, — сказал он. — Знаете, в большинстве таких случаях дело оказывается всего лишь в семейных размолвках. Наверняка ваша жена захотела побыть одна, чтобы обдумать какую-то ситуацию и принять решение. В нашем округе за последнее время не было ни одной серьезной аварии, и в соседних округах тоже. К тому же вряд ли ваша жена решила увезти вашего сына и спрятать от вас — она, судя по всему, не из тех женщин, которые стали бы действовать подобным образом. Конечно, бывают исчезновения и другого рода, но в любом случае всегда находятся какие-то следы. Не нужно волноваться заранее. Договорились? — Договорились. — Вот и хорошо. Я вижу, мы с вами друг друга понимаем. А сейчас я отсканирую несколько ваших фотографий. Я принес их штук двадцать, но он выбрал всего четыре. — Я сейчас же разошлю снимки моим коллегам из бюро шерифа, дорожной полиции и всех остальных служб в нашем штате, которых это касается, — заверил он. Его уверенность меня немного обнадежила. Он проводил меня к выходу и на прощание дружески пожал руку со словами: — Я уверен, вам не стоит беспокоиться, доктор Беккер. Готов спорить, вы получите хорошие вести о своих близких уже к концу недели. Мы будем держать вас в курсе дела. Я вернулся к оставленной на парковке машине, сжимая в руках фотоальбом. Я по-прежнему не знал, чего ждать, но, по крайней мере, первый шаг был сделан. Надо же, как просто: всего лишь один заполненный формуляр — и вот моя семья официально объявлена в розыск… Я чувствовал себя опустошенным. Сев в машину, я поехал в сторону центра и через некоторое время остановился у кафе — надо было заставить себя хоть что-то проглотить. Но ничего не лезло в горло. В конце концов я расплатился и ушел. В разговоре с полицейским я ни словом не обмолвился о Коше и его мобильнике и теперь никак не мог ответить себе на вопрос, правильно ли поступил. Проехав еще немного, я остановился у светофора. На тротуаре терпеливо нес свою службу «человек-сэндвич» с предвыборной рекламой:
Я зажег сигарету и закурил, выдыхая дым в окно. Из соседней машины на меня неодобрительно покосилась мать семейства, но двое ее детей дружески помахали руками с заднего сиденья. Красный свет сменился зеленым, и мы тронулись с места, возвращаясь каждый в свою сферу бытия. Я бы отдал все что угодно, чтобы вернуться сейчас домой и застать там все, как прежде. С какой радостью я занялся бы обычными домашними делами, или поиграл во что-нибудь с Билли, или посмотрел бейсбольный матч по телевизору!.. Я погасил окурок и, миновав череду банков, ювелирных магазинов и художественных галерей Пятой улицы, добрался до квартала частных резиденций. Я ехал медленно, опустив все стекла и с наслаждением вдыхая морской воздух. Доехав до конца улицы, я свернул налево, миновал восемь домов и углубился в небольшую аллею. Потом остановил машину в нескольких метрах от понтонного моста, вышел, потянулся, чтобы размять ноющие мышцы спины, и сделал несколько шагов, на ходу массируя поясницу. Почему-то всякий раз, когда на меня сваливаются проблемы, у меня начинает болеть спина. Разумеется, мой рационалистический разум отказывается признавать наличие связи между тем и другим, но факт остается фактом, и весьма ощутимым: спина действительно болит. Я разулся и босиком прошелся по деревянному настилу. В этот час на набережной было, как всегда, оживленно, и я, прикрыв глаза, какое-то время прислушивался к радостным детским возгласам. Центр города находится отсюда примерно в километре, но любой местный житель вам скажет: сердце Неаполя бьется под настилом вот этого понтонного моста. На меня нахлынули воспоминания. Мне десять лет. Отец недавно вернулся из тюрьмы. Он взял меня с собой на рыбалку. И вот он показывает, как нацепить на крючок удочки креветку, держа ее за хвост, а потом гибким движением запястья закинуть наживку. Рыба клюет почти сразу, и я с восхищением наблюдаю, как отец ее выуживает. — Пап, а ее можно есть? — Нет. Он снимает рыбу с крючка и бросает обратно в море. — Это просто ради забавы. Ловишь их, а потом отпускаешь. Но другие рыбаки объяснили мне это иначе: они сказали, что маленьких рыб иногда выбрасывают обратно в воду, чтобы приманить на это место больших. Я открыл глаза. Передо мной стоял Кэмерон. И улыбался мне.Голосуйте за Хелен Маккарти,ВАШЕГО СЛЕДУЮЩЕГО ГУБЕРНАТОРА!
Глава 34
— Привет! — сказал Кэмерон. — Привет. — Рад видеть, что ты прослушал все мои сообщения. — Трудно было бы их не заметить. Ты их оставил аж восемь штук. Он указал на квадроцикл с надписью «Полиция Неаполя»: — Хочешь прокатиться? Это мой новый служебный транспорт. — Я так понял, ты хотел мне сообщить что-то важное. — Ну да, — сказал он, делая вид, что поправляет складку на своих форменных синих шортах. — Как прошла твоя встреча с отцом? От неожиданности я не сразу смог заговорить. — А откуда ты знаешь, что я с ним встречался? — наконец спросил я. Кэмерон прикрыл глаза и, состроив загадочную гримасу, ответил: — Ну, вообще-то я медиум. Пауза. — О’кей, — наконец сказал Кэмерон, — на самом деле я просто позвонил тебе в клинику. И мне сказали, что ты еще вчера уехал повидаться с отцом. Должно быть, свидание прошло эмоционально. — Я не хочу об этом говорить, — сухо произнес я. — С тобой ездила твоя медсестра, — продолжал Кэмерон, словно не слыша, — мисс Ломбардо. Его тон слегка изменился. — Да, а что? — Я и не знал, что вы близки. — Мы не близки. — Ах вот как? Значит, это все сказки? — Что это все? — Ну, все эти истории о врачах и медсестрах… о том, как скрасить одиночество во время ночного дежурства… Я пристально посмотрел на него, пытаясь разглядеть выражение его глаз под стеклами солнечных очков «Рэйбан». — К чему ты клонишь, Кэм? Хочешь узнать, правда ли то, что врачи трахают своих медсестер? Ответ — да. А также своих пациенток, горничных, фармацевток… Они вообще трахаются как кролики с утра до вечера. Он вздохнул: — Хорошо, сформулируем это иначе. Твоя жена неожиданно исчезает. Соседи говорят, что раньше им доводилось слышать, как вы ссоритесь. Ты на весь день уезжаешь куда-то с другой женщиной — и это в то время, когда твоя клиника едва сводит концы с концами и твои долги все растут… — Не вижу здесь никакой связи. — Но любому полицейскому она очевидна. Это же классический сценарий: жена выясняет, что у мужа появилась другая женщина, требует развода, он делает так, чтобы она исчезла навсегда, после чего получает ее страховку. Проблем нет, деньги есть. Я не мог поверить своим ушам. Это говорит мне мой друг?! — Ты обвиняешь меня в том, что я избавился от своей семьи ради страховки?! Его плечи опустились, он как-то сразу весь поник. — Извини, Пол. Ты мой друг, но я был вынужден тебе об этом сказать. Иначе это сделал бы другой. Кэмерон нерешительно переминался с ноги на ногу, ковыряя носком ботинка деревянный настил. Выглядел он комично: гора мускулов в коротких синих шортах. Я выругался сквозь зубы и произнес уже спокойнее: — Ну хорошо. Возможно, нам действительно стоит прояснить этот вопрос. У Клэр нет никакой страховки. Ее преждевременная смерть не принесет мне никаких денег. А моя клиника, если хочешь знать, вполне себе держится на плаву. Что касается развода, я все же льщу себя надеждой, что далеко не в каждом случае эта проблема решается убийством одного из супругов. — Я перевел дыхание и прибавил: — И кроме того, у меня никогда не было никаких внебрачных связей. А вот ты можешь о себе сказать то же самое? На секунду мне показалось, что Кэмерон сейчас ударит меня прямо в лицо. — Поправь меня, если я ошибаюсь, — тем не менее продолжал я, — но, кажется, твоя жена ушла от тебя, забрав обоих ваших детей. Ты никогда не посвящал меня в подробности этой истории. Так что там стряслось-то? Ты трахал другую? Неподалеку от нас расположилась группа юных девиц, похожих на стайку тропических птичек: разноцветные парео, солнечные очки в блестящей оправе, затейливые татуировки… Ах, эта беззаботность юности!.. Кэмерон долго молчал. Наконец произнес: — Ладно. Один-один. Его тон был горьким, и мне стало грустно. Впервые за столько лет мы по-настоящему ранили друг друга. Когда осознаешь, что твой противник — это чуть ли не твое второе «я», понимаешь: тут нет ни победителей, ни побежденных — только два несчастных человека. Кэмерон сунул руку в карман, вынул телефон Коша и протянул мне: — Можешь его забрать. — Ты не смог ничего по нему установить? — Это телефон для одноразового использования. — Что ты имеешь в виду? — Это значит, что при покупке не составляется контракт с пользователем, у него не требуют документы. Он платит наличными и приобретает какое-то количество минут разговора и фиксированный набор опций. При этом может пользоваться услугами любого оператора. И ни одна телекоммуникационная компания, вроде «Эй-ти энд Ти» или «Веризон», не сообщит тебе ничего конкретного по поводу входящих и исходящих звонков. Полная анонимность. Невозможно ничего проследить. Такие телефоны обычно используют мошенники и прочий сброд. Он сообщил все это холодным, бесстрастным тоном, от которого я чувствовал почти физическую боль в сердце. — А фотографии? — Неизвестно, откуда они взялись. То ли Кош сделал их с помощью этого самого телефона, то ли — что более вероятно — кто-то их ему прислал. Список вызовов стерт. Я проверил файлы: у всех одна и та же дата создания, что ничего нам не дает — разве только то, что все эти фотографии появились на телефоне примерно в одно и то же время. Они могли быть отправлены с другого телефона или с компьютера, с помощью ю-эс-би-ключа или по блютуз… Так или иначе, отправителя найти уже невозможно. — Он протянул мне пластиковый пакет: — Вот тут еще батарея и зарядник. На всякий случай сохрани этот телефон и не забывай подзаряжать. Мало ли что… — Думаешь, Кош снова попробует со мной связаться? — Этого нельзя сказать заранее. На пляже собиралось все больше народу, целые семьи раскладывали шезлонги и устраивались на них загорать. Пляжные зонтики раскрывались, словно венчики цветов. Из пляжных сумок вынимались напитки. Двое молодых людей приблизились к стайке девушек с татуировками и предложили сыграть в волейбол. Один из них был застенчивым, другой, наоборот, самоуверенным — он принимал эффектные позы, демонстрируя накачанные мускулы. Девчонки подталкивали друг друга локтями и хихикали. Тридцать лет прошло, а ничего не изменилось… — Пошли, — сказал Кэмерон. — Хочу тебе кое-что показать. Он увлек меня за собой к кафе, стоявшему прямо посреди пляжа. Мы выбрали себе места на балконе, всего в метре от кромки воды. Кроме нас там никого не было. Кэмерон облокотился на деревянные перила и стал смотреть на море. — Помнишь? — Да. Мы приходили сюда пить пиво, когда были подростками. Мне удалось стащить ключи от этого заведения — одна из самых рискованных операций Росомахи и Циклопа. Дождавшись ночи, мы тайком пробрались на балкон и стали смотреть на звезды. Мозги у нас были приятно затуманены алкоголем, души наполнены решимостью завоевать мир. — Пока ты был у отца, я отправил своих ребят к тебе в клинику, чтоб поискали отпечатки пальцев. Я ограничился тем, что кивнул. Это можно было предвидеть. — Они осмотрели коробку с разрезанными крысами. Картина, сказали, была еще та… Но это не помешало им ее изучить со всей тщательностью. — Они там что-нибудь нашли? — Ничего. Тот тип был в перчатках. К тому же на видеозаписи его лица не видно — на всех изображениях голова у него низко опущена или повернута в сторону. — Думаешь, он специально отворачивался от камеры? — Не сомневаюсь. Что касается униформы «Ю-пи-эс», это старая модель. Он мог ее купить на любой барахолке. — Профессионал… — Именно. — Значит, всех находок — дырка от бублика… — Я этого не сказал. Он вынул из кармана сложенный лист бумаги. — Я сам смотрел диск с видеозаписью, — сообщил Кэмерон. — Камера у тебя в клинике расположена над входной дверью, то есть любого посетителя можно видеть дважды — когда он приходит и когда уходит. Я просмотрел кадры с нашим клиентом, наверно, раз сто, и все время у меня было ощущение, что я что-то пропустил… во второй раз чего-то не хватало. Как выяснилось, даже профессионалы делают промахи. Вот и наш сделал… Я затаил дыхание. — На старой униформе «Ю-пи-эс» есть нагрудный кармашек слева. Когда тот тип пришел, у него в кармашке была ручка. Когда вышел — ее уже не было. Когда я это заметил, я тут же допросил твою медсестру… — Конни? — …которая получала посылку. Представь себе, тот тип попросил ее расписаться в какой-то квитанции — видимо, чтобы полностью соответствовать своей роли курьера. Она расписалась, но по рассеянности не вернула ему ручку, а сунула в карман своего халата. А он — можешь себе представить? — про эту ручку забыл. — Черт возьми!.. — Медсестра отдала эту ручку мне, а я передал ее экспертам. И они сразу же обнаружили на ней четкий отпечаток большого пальца. Я загрузил этот отпечаток в программу IAFIS[269], и через два часа она выдала мне результат. — Кэмерон улыбнулся. — Я не спал полночи, но, думаю, результат того стоит. С этими словами он развернул листок: имя, фотография, личные данные. — Итак, этот наш курьер из преисподней — Джорди Лански. Он русский. Сердце у меня подскочило. — Вы его схватили? — Слушай дальше. Во-первых, между ним и Кошем-Смитом никакой связи. Поэтому мы не можем с его помощью выйти на Смита. А ведь Смит нас интересует в первую очередь. — Вот дерьмо!.. — Что поделаешь. Как подумаю, что Кош-то у нас под рукой, а мы даже не имеем права его допросить… — Ты знаешь, где он живет? — У него нет постоянного жилья, но в комиссариате он наверняка оставил данные о временном. Но поскольку официальное расследование не назначено, не может быть и речи о том, чтобы нагрянуть к нему. — Ну, хорошо. А во-вторых? Кэмерон взглянул на меня с недоумением. — Ты сказал во-первых, — напомнил я. — А в чем вторая проблема? — А в чем вторая проблема — это уж ты должен мне сказать. Его руки опустились мне на плечи — огромные и тяжелые, словно лапы сенбернара. — Ради нашей дружбы… расскажи мне все о вашей с отцом встрече. Все, вплоть до любой мелочи, которая показалась тебе странной. И еще. Если у тебя какие-то проблемы, о них я тоже должен знать. Я здесь, чтобы помочь тебе. Ты можешь мне доверять. Судорожно сглотнув, я спросил: — Что происходит? Что ты узнал об этом Джорди Лански? Кэмерон опустил руки: — Это не просто какой-то заурядный придурок. Он долго лежал в психиатрической больнице. У него странный синдром «кожи рептилии» — кажется, так это называется. У него было прозвище Джорди Змей. Начинал он как грабитель, потом стал насильником. — Он… он убивал людей? — Да. Семью из шести человек, в том числе ребенка. Восьмимесячного мальчика. Лански проник в дом и изнасиловал ребенка. Потом вырезал всю семью. Расчленил тела и разбросал куски по всем комнатам — примерно как крыс из той коробки… Мои пальцы словно сами собой все сильнее барабанили по деревянным перилам балкона. — Согласно заключению экспертов, это психопат, человек крайне опасный, — продолжал Кэмерон. — В состоянии обострения он способен на самые дикие поступки. На суде он признался во всех преступлениях, и его приговорили к пожизненному заключению, хотя вначале предполагалась смертная казнь. Однако три года назад он сбежал во время прогулки в город. Ты, конечно, спросишь, как такому типу могли позволить прогулку в город?! Вот и я о том же спросил. Мне ответили: «Такое случается». — Кэмерон взглянул мне прямо в глаза. — Итак, ты видишь: Кош не ограничился угрозами, он послал к тебе опасного маньяка — все равно что спустил на тебя хищника с цепи. И теперь я прошу тебя помочь мне, Пол. Потому что я ни минуты не верю, что такое могло произойти только из-за какого-то гребаного телефона! Наверняка в этой игре другая ставка. Гораздо более серьезная.Глава 35
Джорди по-прежнему не подавал о себе вестей, и Кошу это не нравилось. Он медленно расхаживал по столовой, вертя в руках ложку. Эта ложка на самом деле была ритуальным предметом, который шаманы индейского племени калуза использовали для того, чтобы вызывать рвоту: когда они наедались галлюциногенов, они специально извергали содержимое желудка наружу, чтобы усилить их воздействие. Потом Кош убрал этот экспонат обратно в витрину и оглядел помещение. Старинные кресла и круглые трехногие столики с тяжелыми канделябрами были искусно расставлены на огромном ковре напротив монументального камина. Белые колонны, соединенные аркадами, поднимались к галерее мезонина, тянущейся вдоль стен, и устремлялись выше, к стеклянному потолку десятиметровой высоты. Все вместе производило мрачное, гнетущее впечатление. Этот дом был построен в 50-е годы прошлого века. Его первым владельцем стал разбогатевший «крекер»[270], который начинал с того, что выращивал скот на здешних болотистых лугах, потом понемногу начал скупать землю и в конце концов сколотил себе приличное состояние. Дом стоял уединенно, как и было принято у «крекеров». Но на вид он не имел ничего общего со скромным фермерским домиком — скорее это был странный гибрид готического замка и венецианского дворца. Владелец явно хотел произвести впечатление на гостей и заодно продемонстрировать широту своих финансовых возможностей. Алан Смит купил этот дом по баснословной цене. Внутри от былой роскоши мало что осталось, все обветшало и практически осыпалось на глазах. Он дополнил убранство комнат цирковыми аксессуарами — трапециями, подвешенными к потолку, «железной девой», громадным клоуном. Сам он предпочитал современную архитектуру, но такая обстановка больше соответствовала его имиджу Коша Чародея. А в его работе репутация — это все. Редкие визитеры, допущенные в эти стены, неизменно бывали впечатлены и проникались к нему уважением. Уважение означало доверие, доверие — деньги. Это был ключ к его блестящему проекту, который он так успешно осуществлял. Только вот теперь — как будто мало было офицера Коула! — появился этот чертов докторишка, Пол Беккер, и создает ему проблемы. — Все в порядке? — спросил клиент. Этот жирный боров сидел в кожаном кресле и курил контрабандные кубинские сигары стоимостью сто долларов за штуку. Он был владельцем известной марки спортивной одежды и имел большую сеть магазинов. Женат, трое детей. Кош все проверил. Заставив себя улыбнуться, он ответил: — Да, все в порядке. — У вас слегка озабоченный вид, — заметил бизнесмен, выпуская кольцо дыма, которое медленно поплыло вверх, к огромному разноцветному витражу. — Но должен вам сказать, я впечатлен! Малышка, которую вы мне обещали, действительно великолепна! Левой рукой он погладил собственное бедро. Кош спросил себя, осмысленный это жест или непроизвольный. — А что, если я заберу ее на несколько часов? — продолжал тот. «Ага, вот оно», — подумал Кош. Он перестал расхаживать по комнате, чтобы не выглядеть беспокойным. — Увы, — произнес он скучающим тоном, — с момента нашей последней встречи кое-что изменилось. Девочку уже зарезервировали. Но я могу предложить вам мальчика вместо нее. Черный, не старше десяти лет. Его первоначальный заказчик… скажем так, выбыл из игры. Ребенка еще никто не трогал. Бизнесмен едва не выронил сигару: — Вы за кого меня принимаете? Мальчик мне не нужен! Да к тому же черный! Кто зарезервировал девочку? — Один известный голливудский продюсер. Он увозит ее в путешествие. Бизнесмен нервно заерзал в кресле. Кош почувствовал, что он задет. Разумеется, никакого голливудского продюсера не существовало. Это была просто уловка. — Это очень выгодный клиент. Его последние фильмы пользовались большим успехом… — Кош, вы же знаете, что деньги для меня не проблема… — Не в этом дело. — Сколько он вам заплатил? — Пятьдесят тысяч за сутки. Клиент медленно кивнул. Его пухлые пальцы нервно постукивали по толстому животу. Кольца дыма расходились над его одутловатым лицом. Кош с удовольствием убил бы его прямо здесь, в этом кресле. Он охотно вонзил бы кочергу ему в горло или, например, выжег ему глаза серной кислотой. Не потому, что бизнесмен был педофилом — на это Кошу было наплевать. Ему просто хотелось новых экспериментов. Однако он сдержал свой порыв, понимая, что убивать собственных клиентов глупо. — Моя жена будет в отъезде на следующей неделе, — наконец сказал бизнесмен. — Я хотел бы отправиться с девочкой в морское путешествие. — На Багамы? Клиент кивнул. Настало время для решающего удара. — Ее зовут Мэдисон, — сказал Кош. — Ей восемь лет. Нужно было персонализировать ребенка — это сделает клиента более сговорчивым. В тот же миг Кош заметил, как в глазах собеседника вспыхнуло вожделение. — Но вот Багамы — это довольно сложно… — продолжал Кош. — У меня есть необходимые связи, но расходы очень высоки. Я не уверен, что плата за эти услуги окажется вам по карману. Бизнесмен затушил сигару в пепельнице. — Сто пятьдесят тысяч за четыре дня, — произнес он. — Ну, скажем так: двести пятьдесят. — Четверть миллиона долларов?! — Я обеспечу вам яхту. Любое оформление по вашему выбору. Напитки, еда, видео, аксессуары — все включено. Я гарантирую полную анонимность транзакций и вашу личную безопасность. Все риски — моя забота. Могу бесплатно добавить вам еще парочку гаитянских детей, если пожелаете. Полностью здоровых, проверенных на СПИД, со всеми необходимыми прививками. — Нет, только девочка и я! И никаких аксессуаров! Я не хочу причинять боль… Мэдисон. — Он с некоторым затруднением выговорил имя. Кош кивнул. Эти типы никогда не делают детям больно. Они их любят. И не их вина, что общество осуждает их пристрастия. Кош продолжал вполуха слушать бизнесмена, иногда кивая. Так всегда проще достигнуть согласия. — Все будет так, как вы пожелаете, — в заключение сказал он, протягивая клиенту руку, чтобы скрепить сделку. — До скорого свидания. С Мэдисон. Затем проводил гостя к деревянному пирсу, к которому была привязана моторная лодка, на которой тот прибыл. Громадные кипарисы наполняли воздух терпким ароматом, солнце сияло. Аллигаторов не было видно — наверно, спрятались где-нибудь в корнях мангрового леса, уходящих под воду. Прекрасный день, в самом деле. — Да, и вот что еще я хотел сказать, — добавил бизнесмен, уже садясь в лодку. — Мне и раньше доводилось обращаться к профессионалам, оказывающим те же услуги, что и вы, но вы — лучший. Вы предоставили мне на выбор сотни детей! Это что-то потрясающее! Где же вы набрали столько? Кош улыбнулся: — Это моя маленькая тайна.Глава 36
Я рассказал все Кэмерону. Еще раз. Исповедался ему на этом знакомом сто лет балконе кафе с видом на море, чистое и сияющее в лучах солнца, блики которого на поверхности воды окружали меня со всех сторон. Я делал это не для своего друга, а для себя. Потому что чувствовал стыд и вину. Стыд из-за того, что моя жена вынуждена была мне лгать, чтобы навещать моего отца. И вину из-за того, что моему отцу пришлось применить против меня оружие. Это были странные чувства, и вначале я не мог понять, откуда они возникли. Но потом понял, что два человека, о которых шла речь, вероятно, всегда любили меня. Они были моей семьей, моими самыми близкими существами, которые, по идее, должны были бы мне доверять, но вместо этого они меня опасались и держали наготове средства защиты. Какими бы ни были причины, побуждавшие их так поступать, ясно одно: я представлял для них опасность. И уже из-за одного только этого я был виноват. И вот теперь еще Кэмерон… Нет, нужно остановить эту цепную реакцию. Я во всех подробностях рассказал ему о поездке к Джорджу Денту — о старом домике в лесной глуши, о сотнях фотографий на стенах, о бреднях насчет имен артистов, о выстреле из «тайзера». Кэмерон и бровью не повел. Я добавил, что мой отец наверняка знает Коша или, по крайней мере, слышал его имя — во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление. Кэмерон кивнул — о такой возможности мы говорили пару дней назад у меня в кухне. Чтобы это заподозрить, не требовалось быть Шерлоком Холмсом… Ну, хорошо, мой друг, а вот это как тебе? И я рассказал о газетной вырезке 1971 года — о ребенке, задавленном каким-то неизвестным. Я сообщил, что, по данным следствия, убийца перевозил в кабине своего грузовика марихуану. А мой отец был задержан буквально на следующий день за попытку продажи марихуаны и почему-то оказался в тюрьме строгого режима, несмотря на незначительное количество обнаруженного при нем наркотика. На сей раз Кэмерон наконец-то насторожился: — Эта вырезка у тебя с собой? Я передал ее ему и рассказал остальное, включая эпизод с упоминанием песни «Четыре стены Рэйфорда», которую мой отец якобы слышал в заключении, тогда как появилась она шестнадцать лет спустя. Закончив читать заметку, Кэмерон вернул ее мне. — Странно, — произнес он. — Ну, это самое меньшее, что можно сказать. — За продажу марихуаны наказание действительно слишком суровое… Ты думаешь, истинной причиной было убийство ребенка? — Я не знаю. — И мать скрывала от тебя эту историю? — Она никогда ничего об этом не говорила. Но сам факт, что она сохранила эту вырезку, по-моему, красноречивое свидетельство. — Согласен. Здесь придется покопаться. — Я могу тебе помочь. — Оставь это, Пол. — Меня бесит сидеть сложа руки. — Успокойся. История любопытная, что да, то да, но это было давно. Нет никаких доказательств, что она как-то связана с Кошем. Возвращайся к своей работе, переключи мысли на что-то другое. Пока это единственное, что тебе остается делать.Первая половина дня прошла как во сне. Я беспрестанно отправлял на автоответчик Клэр послания, то резкие, то умоляющие, но, разумеется, не получил ответа. Потом пытался уснуть, но много раз просыпался и снова засыпал, прежде чем мне удалось поспать несколько часов подряд. В какой-то момент я подумал, не принять ли снотворное, но решил отказаться от этой идеи — в том, чтобы спать днем, как вампир, не было ничего хорошего. К тому же мне не хотелось привыкать к таблеткам: мои нынешние заботы требовали полной ясности мышления. Наконец я проснулся, принял ледяной душ, наскоро побрился, натянул свежую футболку и поехал на работу. Доктор Элга Браатц, увидев меня, изумленно округлила глаза — в этот уик-энд было не мое дежурство. — Вы с кровати упали, ja? Сильно пахло медицинским спиртом. В приемной негде было яблоку упасть. Из всех посетителей мое внимание привлекли старик с бледным напряженным лицом, массирующий живот, и целая стайка детей, галдящих, качающихся на стульях и рвущих иллюстрированные журналы для посетителей на конфетти. Нельзя было сказать, что беспокоит старика больше — ноющий живот или эта орда Чингисхана. Секретарша за стойкой администратора пыталась отвечать двум пациентам сразу, плечом прижимая к уху телефонную трубку и одновременно печатая что-то на компьютере. Ее пальцы порхали по клавиатуре, как стайка вспугнутых воробьев. Ворчание, вздохи, хныканье и смешки служили звуковым сопровождением всей этой картины. Ну вот я и дома. — Я так понимаю, жаркий выдался денек. Это было очевидно по ширине кругов под глазами Элги Браатц. Я мысленно предположил, какой будет ее следующая фраза, и загадал: десять секунд максимум. — Хм… ну раз уж вы здесь, может быть, поможете мне? Бинго! — Хорошо, только надену халат, — ответил я. И направился в раздевалку. До меня долетел вздох облегчения коллеги. Через пару минут Элга Браатц присоединилась ко мне в комнате отдыха. Большим и указательным пальцами она машинально потирала переносицу под оправой очков. Я протянул ей картонный стаканчик с горячим кофе и поинтересовался: — Кто из медсестер сегодня работает? — Нола. Это была наша вторая штатная медсестра. У Конни сегодня был выходной. — Ну, так что мы имеем? — Два поврежденных запястья, две лодыжки. Пациенты в рентгеновском кабинете. Рана волосистой части головы, пациент в первом боксе. Сознания не терял. Я сейчас им займусь. Но еще в приемной четверо детей с простудой. И у одного человека боли в желудке. Займетесь ими? Я кивнул. Вернувшись в приемную, я просмотрел карточки больных и решил заняться ими в порядке их поступления. Сначала разобрался с повреждениями лодыжек (в обоих случаях оказались простые растяжения), потом запястий (одно растяжение и один перелом, потребовавший наложения гипса). Потом по-быстрому осмотрел детей — даже по их поведению было очевидно, что они отнюдь не при смерти, хотя их родители были очень встревожены, — и, выписав им лекарства, собрался перейти к старику. За все время работы в кабинете я постоянно прислушивался к происходящему в приемной — это давний рефлекс, — поэтому успел вовремя: старик уже собирался уходить. Я услышал из приемной какой-то шум и, выглянув туда, увидел, что он стоит у стойки секретарши и вежливо говорит ей, что, очевидно, зря беспокоился — у него все прошло. Хотя было видно, что и сейчас он еще немного бледен. Он добавил, что ему еще нужно успеть зайти в супермаркет, пока все магазины не закрылись из-за этих постоянных штормовых предупреждений. А дома он примет обезболивающую таблетку и, если что, вернется завтра. Секретарша кивнула и уже хотела выбросить его карточку. Но у меня внутри уже включился тревожный сигнал. Если молодые люди и подростки явно нервничают из-за каких-нибудь пустяковых проблем со здоровьем, это объяснимо: у них частые стрессы, и они требуют к себе повышенного внимания. Если старики пытаются доказать вам, что в их недомогании нет ничего серьезного, это происходит из-за опасений услышать уже и без того им известное — что дело плохо. Словом, я уговорил старика остаться и едва ли не силой потащил его в бокс. Биохимический анализ крови: глюкоза, мочевина, креатинин, холестерин, АлАТ, АсАТ, общий билирубин, общий белок… Потом я сделал электрокардиограмму. Пожилые люди иногда носят внутри себя настоящие бомбы замедленного действия, даже не подозревая об этом. Каждый пятый человек с ишемической болезнью сердца не знает, что он перенес микроинфаркт. Но в данном случае ЭКГ не показала ничего подозрительного. А проверить уровень кардиоэнзимов можно будет не раньше чем через полчаса. Не говоря уже о том, что поначалу их количество может не превышать нормы. — Доктор, теперь я могу идти? — спросил старик. Я пробормотал «нет», закрепляя датчики у него на груди. На сей раз диаграмма выглядела более неровной. Я тут же брызнул под язык пациенту «Изомак-спрей» из аэрозольного мини-баллончика. Три минуты спустя старик сказал, что боль утихла — это было видно и по диаграмме. Все оказалось так, как я и думал. — Спасибо, что вы мне помогли, — сказал старик. — Теперь я могу ехать домой? — Не спешите, — с улыбкой ответил я. — Нужно проверить еще пару-тройку мелочей. Я старался говорить непринужденным тоном: ни в коем случае нельзя было волновать пожилого человека. Диагноз вырисовался нешуточный — все признаки близящегося инфаркта были налицо, и неочевидность их объяснялась только тем, что в данном случае проблема с сердцем маскировалась под желудочную боль. Может случиться так, что через полчаса этот человек умрет. Малейшее физическое усилие, малейший стресс может привести к катастрофе. — Вы не можете меня задерживать, если я этого не хочу, — упорствовал он. — У вас есть дети? — спросил я. — Вы с ними ладите? Он кивнул. — Хорошо. А теперь представьте, как они забеспокоились, узнав, что вы обратились к врачу. Они захотят выяснить все подробности. Убедиться, что с вами все в порядке. Нужно, чтобы мы с вами убедили их в этом. Согласны? Старик немного подумал, затем кивнул. Защитить своих близких — этот рефлекс всегда срабатывает. Сейчас я приму все необходимые первоочередные меры, десять минут спустя приедет «скорая» и увезет старика в ближайшую больницу. Я уже позвонил своему знакомому специалисту, который будет ждать его прямо в операционной и проведет шунтирование сердца. Если все пройдет хорошо, жизнь старика будет вне опасности. И моя быстрая реакция сыграет здесь не последнюю роль. Я вытер пот со лба. Удивительно, до какой степени человеческие существа склонны к саморазрушению. Хандра, упадок сил, любая неудача — и они спешат навстречу смерти с цветком в зубах. Но смотреть, как страдают твои близкие, твои дети, — это совсем другое. Все-таки большинство людей не такие, как Джордж Дент. День близился к вечеру, а мы по-прежнему с трудом справлялись с наплывом клиентов. Суббота — трудный день для врачей и полицейских. Кэмерон знал это не хуже меня и недаром посоветовал вернуться к работе. Это и вправду пошло мне на благо. Хаос нашей жизни неуправляем, но всем нам необходима вера в то, что им можно управлять. Следующий этап моих действий стал мне понятен как-то сам собой. Я набрал номер комиссариата. Когда диспетчер взяла трубку, я попросил ее соединить меня с офицером, ответственным за штрафные взыскания. Она попросила подождать пару минут. Затем я услышал юношеский голос: — Офицер Уилл Палмето. Судя по всему, недавний выпускник полицейской академии. Как раз то, что мне нужно! Я слегка кашлянул для большей уверенности и заговорил: — Я доктор Беккер, директор клиники скорой помощи. (Я надеялся, что, так пафосно представившись, собью его с толку и он не догадается, что имеет дело с простым врачом из скромной частной консультации.) Мне нужна ваша помощь. — Я вас слушаю. — В ночь со вторника на среду инспектор Кэмерон Коул привез в нашу клинику мистера Алана Смита. У него была рана головы. — Так. — Мы оказали ему всю необходимую помощь. После этого мистер Смит и инспектор Коул поехали в ваш комиссариат. Я полагаю, в ваших отчетах это зафиксировано? Пауза, тихое пощелкивание клавиш компьютерной клавиатуры. — Да, вся информация у меня перед глазами. — Спасибо, офицер Палмето. — У нас очень много вызовов. Можете объяснить покороче, в чем ваша просьба, доктор? — Она очень проста: мне нужен адрес мистера Смита. — Это конфиденциальная информация. Ну, положим, это я предвидел. — О, я понимаю, — произнес я самым нейтральным тоном, — но мы делали анализ крови, и… — Счет за лечение вы можете прислать нам, — перебил меня полицейский. — Нет, я бы хотел сообщить результаты анализа мистеру Смиту. — Сообщите нам, мы ему передадим. — Речь идет об опасном вирусе. — Каком вирусе? — Вирусе СПИДа. Мистер Смит может заразить многих людей. Я должен лично предупредить его об опасности. Офицер молчал. — Это очень срочно и конфиденциально, — прибавил я. — Конечно, мне было бы даже проще передать ему это через вас, офицер Палмето, но боюсь, когда мистер Смит поймет, что столь приватная информация стала известна третьим лицам, это может кончиться судебным процессом. Несмотря на то что я не видел лица собеседника, я почувствовал, что его охватила паника. Воспользовавшись этим, я вбил клин еще глубже: — Что ж, видимо, я зря отнимаю у вас время. Вероятно, мне действительно стоит попросить вас передать эти сведения мистеру Смиту. После чего мы оба со спокойной совестью об этом забудем. Я очень надеялся, что он не сообразит попросить меня прислать эти сведения в комиссариат в двойном запечатанном конверте. Так и случилось. — Подождите секунду, — сказал Уилл Палмето. — Итак, вам нужен только его адрес, и все? — Совершенно верно. — Хорошо, вот он, — сказал он и продиктовал мне адрес. — Благодарю вас, Уилл. Вы очень любезны. Я положил трубку и начал разглядывать листок с адресом, гордый тем, что моя «военная хитрость» удалась. Вот он, адрес Смита, известного также как Кош Чокнутый. Когда я услышал название улицы, на которой он обосновался, меня словно током ударило: он жил здесь, в Неаполе! Я встал из-за стола. Я помнил, что дал Кэмерону обещание не вмешиваться в эту историю, но что делать — моя семья исчезла, и у меня было слишком много вопросов, ответы на которые требовалось получить. На этот раз мое решение было бесповоротным.
Глава 37
Но вот такого сюрприза я не ожидал. Из открытого окна машины я растерянно смотрел на заброшенную территорию без единого строения. Тихо урчал невыключенный мотор. Это и есть владения Алана Смита? Листок бумаги с адресом, лежавший на соседнем сиденье, подтверждал это. Так же как и номер дома на почтовом ящике, висевшем на столбе, окруженном зарослями сорняков. Пустующий участок находился в самом центре шикарного квартала Порт Ройял. Я добрых полчаса колесил по улицам, вдоль которых располагались настоящие усадьбы ценой в несколько миллионов долларов, и то и дело чертыхался, безуспешно пытаясь найти нужное мне владение. Оно оказалось в конце широкой аллеи, у самой кромки воды, и было наполовину скрыто за деревьями. Если бы я сейчас выключил мотор, то наверняка услышал бы плеск волн. Порт Ройал — настоящий лабиринт искусственных каналов, этакая мини-Венеция, возникшая словно из ниоткуда. Воплощенная мечта любого скоробогача, поднявшегося из грязи в князи, подобно ему каким-то чудом вытащенная из болотных глубин и превращенная в сказку для миллионеров. Этот квартал был возведен в 1938 году Гленном Сэмплом, продавцом стирального порошка и одним из крестных отцов жанра «мыльной оперы»[271]. Землю Сэмпл приобрел за пять миллионов долларов. Сегодня средняя цена здешнего особняка составляет примерно три миллиона, но есть и такие, что стоят миллионов двадцать — тридцать. Если вам повезет приобрести один из них, вашими соседями окажутся стареющие кинозвезды, отошедшие от дел руководители крупных компаний и знаменитые писатели. Ворота будут напоминатьвход в античный храм, ограда будет похожа на стены средневековой крепости, внутри окажутся несколько бассейнов с подогревом и два-три лифта (даже если в вашем доме всего два этажа). Само собой, роскошная мебель (которую здешние обитатели меняют каждый год, пренебрежительно оставляя старую на свалке). Разумеется, вы не будете жить здесь постоянно, — это же всего лишь загородный дом! — но обслуживающий персонал круглый год будет наготове. — О, боги и смертные! — невольно пробормотал я, моргая ослепленными всей этой роскошью глазами за стеклами солнечных очков. — Живая история Неаполя, с самых первых дней!.. Но сейчас я продолжал смотреть на заброшенную территорию, окруженную невысокой оградой из розового камня, поверх которой шла другая — решетчатая. Самое нейтральное, что можно было сказать об этом владении, это что оно слегка отличалось от своего окружения. Аллея из каменных плит привела меня в какие-то хаотические джунгли. Узкие ворота вели в никуда. В траве кое-где виднелись обрывки разноцветной бумаги, за деревьями угадывались руины некогда стоявшего здесь строения — словом, место выглядело так, словно давно лишилось старого владельца и уже оставило всякую надежду найти нового. Затем я въехал на небольшую парковку перед портиком ограды, перегороженном цепью. Цепь казалась новой, так же как и табличка с надписью: «ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Я выключил мотор. От жары моя футболка липла к телу, как вторая кожа, и мне то и дело приходилось ее оттягивать и слегка встряхивать. Контраст между гнетущей жарой и неумолкающим плеском волн действовал на нервы. Я скрестил руки на груди. Ну и что теперь? Никакого дома здесь нет. Стало быть, либо коп дал мне неверный адрес, либо Кош Чародей живет в палатке. А что, тоже вариант. Может быть, он обходит соседние владения, распевая песни и показывая фокусы, а его за это угощают пирожными… Я вышел из машины и огляделся. Никого. Я захлопнул дверцу, услышал привычное «тиу-тиу» сигнализации и направился к почтовому ящику — единственному доступному предмету, который можно было исследовать. Он был совсем новый и запирался на замок. Заглянув внутрь сквозь щель для почты, я не обнаружил там ничего, даже рекламных проспектов. Значит, кто-то все-таки здесь жил — или, по крайней мере, брал на себя труд регулярно забирать почту. Хорошо. Я двинулся вдоль ограды, чтобы осмотреть всю территорию. И метров через десять обнаружил узкую лазейку — один из прутьев решетки был отогнут в сторону. Если отогнуть его еще немного, пожалуй, можно протиснуться. Я невольно оглянулся на свою машину. Остановись, пока еще не поздно. Садись в машину и возвращайся домой. Что ты рассчитываешь здесь найти? Мальчика, похищенного в Майами? Свою жену и сына? Это смешно! Я в задумчивости кусал губы. От правильного или неправильного выбора могла зависеть моя жизнь. В конце концов я сильнее надавил на отогнутый прут решетки и протиснулся в расширенное отверстие. Направляясь к зарослям пиний, я чувствовал, как вдоль позвоночника пробегает дрожь — но не от страха, как вы могли бы подумать, а от возбуждения. Я как будто вернулся в детство, в одну из своих мальчишеских вылазок. Вскоре я заметил, что, несмотря на сильную влажность, здесь нет ни одного москита — зато вокруг порхает множество стрекоз. И вспомнил, как в детстве отец рассказывал мне, что прежний мэр города распорядился специально завезти сюда стрекоз, чтобы они поедали москитов. Тот же самый мэр — очевидно, помешанный на экологии — придумал выпустить в городские сточные воды аллигаторов, чтобы те прочистили забившиеся стоки. «И эти придумки сработали в обоих случаях», — прибавил отец. «Стрекоз-то и правда много, — заметил я, — а где же аллигаторы?» Отец улыбнулся и заговорщицким шепотом ответил: «Будь осторожнее, когда ходишь в туалет». Я прошел небольшую рощицу пиний, не заметив ничего особенного, и вышел с противоположной стороны. Вот тогда я ее и увидел. Чувствуя, как лихорадочно колотится сердце, я опустился на корточки среди высокой травы и принялся ее разглядывать. Она была пришвартована у берега канала, тянущегося вдоль одной из сторон участка: великолепная яхта в укрытии ангара. Этот ангар представлял собой кубическую конструкцию высотой со средний дом, помещающуюся на гладко отшлифованных опорных столбах, соединенных изящными полукруглыми арками. Он закрывал пирс, к которому была пришвартована яхта. Оштукатуренные стены ангара покрывала розовая краска, поблекшая от времени, на крыше была старая, кое-где осыпавшаяся итальянская черепица. Мне уже доводилось видеть похожие конструкции: они сооружались для защиты морских яхт от штормов и ураганов, а заодно служили препятствием и для воров. Вход в них обычно закрывал вертикальный стальной занавес. Сейчас он был поднят, и это означало, что владелец яхты выходит на ней в море довольно часто — или даже то, что он и сейчас находится внутри. Некоторое время я размышлял. А не по этой ли причине Кош выбрал именно это место? Скорее всего, да. Я готов был спорить, что на остальное владение ему было наплевать: его интересовал только ангар. В городском порту тоже можно арендовать нечто подобное, но Кош, очевидно, не хотел привлекать к себе лишнего внимания. Кэмерон говорил, что Кош живет как кочевник: у него нет постоянного дома, и к тому же он не любит, когда кто-то сует нос в его дела. Такому человеку лучше всего иметь убежище, из которого можно с легкостью перемещаться куда угодно — как пауку из центра паутины в любую ее часть. Раньше я думал, что Кош наверняка живет в каком-нибудь роскошном отеле или снимает частный особняк, но, в конце концов, почему бы ему не жить на яхте? Владение в самом центре города и при этом очень тихое, защита обеспечена, а при желании можно сняться с места в любой момент. Водные пути Флориды невероятно разнообразны и запутанны: морские рукава, небольшие реки, болота, — и география их постоянно меняется под воздействием приливов и штормов. Но уже километрах в двадцати от берега вы выходите из территориальных вод и можете спокойно отправляться хоть на Багамы, хоть на Кубу, хоть в Мексику — и доберетесь до этих мест в рекордно короткие сроки. Очень сложно отслеживать морской трафик во всем его многообразии. Именно поэтому наш штат — излюбленное место деятельности контрабандистов и незаконных предпринимателей всех мастей. Я машинальным щелчком согнал с ноги огромного кузнечика и начал обдумывать дальнейшие действия. Не сидеть же тут весь день… Но кто все-таки этот Кош, он же Алан Смит — один из тех предпринимателей, о которых я только что вспоминал, или просто человек с эксцентричным характером? Собственно, за ответом на этот вопрос я сюда и пришел. Хватит уже фантазий и предположений. На причале было тихо. Вроде бы людей в ангаре нет… Чем я рискую, если быстро осмотрю яхту вблизи?.. Наши с Кэмероном детские экспедиции все больше оживали в моей памяти. Что сделали бы сейчас Циклоп и Росомаха? Ну давай, не дрейфь! Шевели задницей! Решено, я иду.Глава 38
Я спустился по тропинке, ведущей к ангару, непрерывно оглядывая окрестности и чувствуя, как горло сжимается от волнения. Никто, кажется, меня не заметил. Я проскользнул в боковую дверцу и перевел дыхание. Внутри воздух был жаркий, удушливый, почти осязаемый. Сильно пахло горючим и тиковым деревом. Я разглядел причал, о который тихо плескались волны: терраса, бар, несколько шезлонгов. И по-прежнему ни души. Трап яхты был спущен, на причале громоздились ящики, разделенные на две отдельные части. Но на борту не было заметно никакой активности. Я решил пройти немного вперед, но подошвы моих туфель адски заскрипели, соприкоснувшись с препятствующим скольжению покрытием, положенным поверх деревянного настила. Звук был примерно такой, какой издают кроссовки при резком повороте на полу спортзала. Поколебавшись, я снял туфли, а заодно и носки и, оставив их в укромном уголке, двинулся дальше босиком. Даже не знаю, какой страх был сильнее — оказаться схваченным или стать посмешищем. Я медленно приблизился к трапу. И вдруг дверь кабины резко, словно от сильного толчка изнутри, распахнулась, открывая кому-то дорогу. Я замер на месте. Но человек, распахнувший дверь, меня не видел: спиной ко мне он вытаскивал наружу какой-то тяжелый, громоздкий предмет. Я бесшумно опустился на корточки за одним из ящиков и сжался в комок, чтобы не быть замеченным, одновременно благословляя свою недавнюю идею разуться. Некоторое время я слышал только шорох груза, спускаемого вниз по трапу, и стук крови у себя в висках. С минуты на минуту меня обнаружат — в этом у меня не было никаких сомнений. Однако этого не произошло. Наконец я рискнул выглянуть из-за своего укрытия. Грузчиком, как ни странно, оказалась женщина. Молодая, рыжеволосая, со множеством дредов и невероятно мускулистая. Она выгрузила несколько ящиков и больших щитов из клеёной фанеры, служивших декорациями — насколько я мог рассмотреть, это был лес, — а также квадраты искусственного газона, искусственные кусты и множество баков, наполненных камнями. Я вспомнил, что Алан Смит трудится в развлекательной сфере и его фирма «Карнавал теней» занимается оформлениями парков аттракционов и «тематических» кафе и ресторанов. Ну что ж, пока ничего удивительного… Затем женщина выгрузила очередной предмет — на сей раз спиленный ствол настоящего дерева, светлый, не очень большой. У него были острые сучья, и некоторые из них густо покрывало какое-то темно-красное вещество, вроде засохшей краски. Я с невольным любопытством наблюдал за происходящим. Женщина положила ствол горизонтально, вооружилась небольшой бензопилой и быстрыми, точными движениями распилила его на несколько частей. Затем сложила эти части в металлический контейнер, облила бензином и подожгла. Потом с удовлетворенным видом вытерла руки, снова поднялась по трапу на яхту и скрылась из виду. Я выбрался из укрытия. Зачем понадобилось сжигать ствол дерева? И чем были испачканы сучья? Я приблизился к ящикам как загипнотизированный. Одна часть ящиков была помечена штрих-кодами и наклейками с напечатанными на них пояснительными надписями: «Декорация 118: Сон в летнюю ночь». Поверх этих наклеек на каждом ящике маркером от руки было написано: «Зарезервировано для Ш». Вторая часть ящиков была сложена более аккуратно. Я догадался, что их должны занести на яхту вместо прежних. На сей раз надписи гласили: «Декорация 65: Камера пыток». И приписка маркером: «Зарезервировано для М». У меня вдоль позвоночника пробежала дрожь, словно чьи-то ледяные пальцы коснулись затылка. «Зарезервировано для Ш». Для Шона?.. Скорее всего, просто совпадение… В самом деле, при чем тут похищенный Шон Рамон-Родригес? Буква «Ш» может означать все что угодно… Я перевел взгляд на другую надпись: «Камера пыток. Зарезервировано для М». А что, если все еще хуже? Если засохшая краска на сожженном дереве была кровью? А «Ш» и «М» — это имена жертв? Остановись, Пол, ты превращаешься в параноика! Мой взгляд остановился на ящике, отличавшемся от других: прямоугольный, высотой почти с меня, он стоял вертикально. Ручка на крышке позволяла открыть ее, как дверь. Но если не считать этой последней детали, ящик был очень похож на… ну да, на гроб. Я машинально провел по лицу ладонями сверху вниз. Что за чертовщина!.. Спохватившись, я оглянулся на трап. Никого. После этого приблизился к ящику. Снова оглянулся. Решайся, старина. Ну, хорошо. Я шагнул вперед, протянул руку, взялся за ручку на крышке ящика и повернул ее. Увидев, что находится внутри, я едва удержался от вскрика. Нет, не труп. Однако впечатление было почти такое же и столь же отталкивающее: полный маскарадный костюм, очень необычный. Видимо, перед моими глазами был средневековый японский наряд. Черная маска, вроде тех, что носили древние самураи, длинные черные косы из прямых жестких волос и черное шелковое одеяние, расшитое серебром и украшенное (или защищенное?) кожаными накладными пластинами. Острые металлические зубы довершали картину. Персонаж в таком облачении мог с одинаковым успехом быть злой волшебницей или воином-демоном. Возможно, костюм был старинным — он слегка пахнул нафталином и старой кожей. Косы, кажется, были сплетены из настоящих волос. При других обстоятельствах я, возможно, счел бы находку забавной. Из разряда «Наденьте такое на Хеллоуин — и первый приз ваш!». Но сейчас испытывал странное чувство: в груди зашевелился необъяснимый страх, и я невольно схватился за ящик, словно боясь упасть. Весь во власти какого-то зловещего очарования, я коснулся маски кончиками пальцев, а потом провел ими по длинным черным волосам. При этом я нечаянно задел ленту, которыми они были перевязаны, она соскользнула и осталась у меня в руке. Я пристально смотрел на эту ленту, не в силах оторвать от нее глаз, охваченный столь же сильными, сколь и необъяснимыми эмоциями. Этот маскарадный костюм… Это существо… Злая волшебница… Я не знал, откуда она взялась. Но почему-то она казалась мне знакомой. — Какого хрена ты тут делаешь? Я обернулся. Рыжая девица-культуристка с дредами стояла прямо передо мной. Лицо ее было бледным, ноздри раздувались, как у разъяренной львицы. Характерная деталь: она по-прежнему держала в правой руке бензопилу. Всего одно легкое движение большого пальца — и рабочий механизм придет в действие, как в фильме Тоба Хупера[272]. — Э-э… я… гм… О да, Пол, такое красноречие поразит кого угодно! — Тебе задали вопрос, придурок. — Я потерял туфли, — пробормотал я. — Чего?! Мой совершенно идиотский ответ привел ее в замешательство. Она машинально перевела взгляд на мои ноги. Воспользовавшись этим секундным замешательством, я резко толкнул ее, и она, потеряв равновесие, рухнула на груду ящиков. Я бросился бежать. Хотя не будет большим преувеличением сказать, что я не бежал, а летел. Я мчался, не разбирая дороги, с такой скоростью, на какую никогда не счел бы себя способным. Я пулей вылетел из ангара, взбежал по тропинке вверх, пересек заросли кустарников и рощу пиний, иногда перепрыгивая препятствия и лавируя между деревьями. Меня как будто несло волной адреналина, который буквально затоплял мой организм. Адреналин мы получили в наследство от своих доисторических предков. Это резервный запас энергии на случай кризисных ситуаций. На короткое время общее руководство переходит к рептильному мозгу[273] — и вот вы в течение всего нескольких секунд забираетесь на скалу, или побеждаете саблезубого тигра, или отрываете голову колдуну враждебного племени. Хотя вообще-то я всегда думал, что это сказки. Но в этот день получил убедительное доказательство того, что все так и есть. Мне потребовалось не больше минуты, чтобы достигнуть ограды; оказавшись возле нее, я согнулся пополам, задыхаясь, кашляя и отплевываясь. В груди полыхал пожар. Я не понимал, каким чудом не изрезал босые ступни в кровь. Моя дурацкая ложь превратилась в правду — туфли я действительно потерял, однако мог утешаться тем, что остался в живых. Продлись беседа с рыжеволосой культуристкой еще пару минут — и кто знает, чем бы все закончилось… Возобновлять с ней общение я не имел ни малейшего намерения, поэтому быстро протиснулся сквозь прутья и оказался на парковке. Одна моя нога была еще в воздухе, когда я увидел человека, вдруг вынырнувшего из-за моей машины. Сердце у меня едва не остановилось, но уже в следующее мгновение я понял, что это Рольф — мой знакомый официант из кафе, в котором я всегда завтракаю после ночных дежурств. На меня волной нахлынуло облегчение. Еще никогда я не был так рад видеть Рольфа! Он выглядел так же, как всегда: подтянутый, мускулистый, на голове ни одной волосинки. На нем была футболка с изображением автоматчика и надписью: «ПАТРИОТ». Казалось, ткань футболки сейчас разорвется под напором могучих мышц, так сильно она натянулась. — Эй, чего это вы здесь делаете? — спросил он с глуповатой ухмылкой. — Я мог бы спросить у вас то же самое, — ответил я, всеми силами стараясь выглядеть непринужденно. О, этот Пол Беккер! Он за словом в карман не полезет! Рольф указал на удочку, которую нес за спиной: — Ловил сома в местной бухточке. На городской пристани слишком много народу. А вы? — Я? — Да вы весь в поту. И босиком. Что это с вами? Я машинально переступил с ноги на ногу. Нужно было что-то придумать экспромтом. Я сунул сжатые кулаки в карманы и, небрежно кивнув на свою машину, сказал: — Я оставил туфли в багажнике. Дело в том, что я готовлюсь к местной олимпиаде. — Олимпиаде? — Ну, точнее, к местным соревнованиям по бегу, они проходят на пляже. Что-то вроде дружеских состязаний… ну, типа, как в сериале «Выжившие», помните? Участвуют врачи всех местных клиник. — Ну надо же. — Я бегал вон в той пиниевой роще. Тренировался. И разулся специально, чтобы приноровиться к бегу по неровной местности. Если он проглотит эту чушь, будем считать, что мне крупно повезло. — Ясно. — Рольф медленно кивнул. — Да, тренировки — полезная вещь. Кажется, там дальше есть что-то вроде заброшенного причала. Там можно тренироваться без помех. — Он взглянул на часы: — Моя смена начинается через полчаса. Вы меня не подвезете? — Конечно, — ответил я после секундного колебания. — А вы угостите меня пивом? — Само собой, — сказал он, улыбаясь своей всегдашней дурацкой улыбкой. По дороге мы беседовали как два старых приятеля. Рольф рассказывал мне о рыбалке, в частности о разновидностях приманок для рыб, изредка съезжая на свои излюбленные темы: Бритни Спирс и военная карьера. Я рассеянно кивал. Боже мой, неужели всего несколько минут назад я сбил с ног на причале незнакомую девицу с бензопилой, а до этого нашел в ящике, похожем на гроб, костюм древнеяпонской злой волшебницы? Я выехал на перекресток с шоссе US-41. Кафе «Ривервок» было прямо напротив, меньше чем в трех сотнях метров, но пришлось остановиться, потому что зажегся красный свет. Движение было очень плотным — складывалось впечатление, что весь город вдруг решил отправиться за покупками. Воспользовавшись паузой, я решил проверить бумажник — нужно было срочно приобрести новую пару туфель и носки. И в этот момент мне в бок уперлось дуло револьвера. — Сверните налево, Пол. — Глуповатая улыбочка Рольфа исчезла без следа. — Мы не поедем в кафе. Мы немного прокатимся.Глава 39
Лежа без одежды на полу гостиной, Кош делал гимнастику. Он разучивал позу «обезьянки в колыбельке» — что, как он предполагал, поможет ему в общении с Мэдисон, его будущим трофеем. Затем поднялся с пола, чтобы размять ноги. Немного походив, он остановился, по-прежнему голый, перед человеком, подвешенным на цепях к потолку прямо посреди комнаты. — Ваша выдержка впечатляет, — произнес он. Он обошел человека кругом. Рана у того на спине слегка затянулась, цвет кожи был уже не таким мертвенно-бледным, как тогда, когда он насадил его на острый сук, еще на борту яхты. Но все равно человек был явно не в форме. Слишком тучный, задыхающийся, он к тому же потерял много крови и слабел на глазах. Кош немного подлечил его подручными средствами: с помощью степлера, предназначенного для коробок с реквизитом, соединил края раны, вонзив металлические скрепки прямо в кожу. К тому же два раза в день он давал своей жертве горсть таблеток, растворенных в стакане апельсинового сока (которым он угощал и детей) — чтобы поддержать в ней силы и предотвратить воспалительные процессы в организме. Однако он ничего не мог поделать со страшными кровоподтеками, которые оставляли на коже врезающиеся цепи, и с поврежденным легким — последнее было очень досадно, поскольку громкие хрипы жертвы его невероятно раздражали. — Вам бы стоило быть посговорчивее, — заметил Кош. Человек обратил к нему налитые кровью глаза. — Да, я признаю, что обошелся с вами грубовато, — продолжал Кош. — По-хорошему, я должен был бы допросить вас до того, как насаживать на сук. Но так уж получилось. Поэтому сейчас для вас лучше всего рассказать мне правду как можно скорее. Самое позднее через трое суток вы просто начнете заживо разлагаться. Это может продлиться долго… Кош лгал — на самом деле он сомневался, что этот человек проживет еще хотя бы день. Но нужно было хотя попытаться его сломить. Он скрестил руки на груди и погрозил человеку указательным пальцем, как нерадивому школьнику. — Так кто же вы? Вы работаете на правительство? Или вы частный детектив? Может быть, вас наняла семья пропавшего ребенка? Или вы член одной из этих добровольных ассоциаций, вроде «Остановим преступность», которые пытаются помогать правосудию? Если только вы сами не преступник — мой конкурент, пытающийся изучить мои методы работы? Человек пробормотал что-то неразборчивое. — Я вас не слышу, — раздраженно произнес Кош. — Как вы внедрились в мою сеть? Кто дал вам координаты моего веб-сайта? Кто снабдил вас деньгами — двадцатью тысячами долларов за один день, проведенный на моей яхте с маленьким Шоном? После вашего пребывания там, кстати, потребовалась генеральная уборка! Глаза человека расширились от изумления, как если бы он слушал бред сумасшедшего. Кош вздохнул с притворным разочарованием: — Предупреждаю вас, мои расценки с тех пор сильно повысились. Теперь вы уже не сможете воспользоваться моими услугами. Хотя, по правде говоря, вы уже вряд ли сможете воспользоваться чем бы то ни было… Но, поскольку вы все-таки были моим первым ВИП-клиентом, я сделал вам немаленькую скидку. Следующий заплатит никак не меньше двухсот пятидесяти тысяч… Кош слегка приподнял руку и пошевелил большим и указательным пальцами, словно предлагая по достоинству оценить величину суммы. — Четверть миллиона, — добавил он. — Представляете себе? И это только начало! Тестовая фаза, как говорят предприниматели. Мне тоже нравится считать себя предпринимателем. Поэтому я хочу знать, кто вас ко мне подослал. Ваш образ действий напоминает промышленный шпионаж. А это очень грязное дело. И наказуемое. Вы знаете об этом? Кош наслаждался своей игрой. Он знал, что, стоило бы только захотеть, он без труда сделал бы актерскую карьеру. В этот момент зазвонил его мобильный телефон. Он подошел к креслу, на котором висела его одежда, и достал телефон из кармана черного плаща. — Что у тебя? — спросил он без всякого вступления. — От Джорди Лански по-прежнему никаких известий. — Где ж его носит? Он так и не объявился с тех пор, как устроил шмон у докторишки. — Кош помолчал, слушая ответ собеседника. — Не понимаю… Этот Беккер выглядит полным идиотом. Или он оказался куда хитрее, чем я думал? — Нет, он и есть идиот. — А ты откуда знаешь? — Вот в этот самый момент я держу его на мушке. Рольф сделал паузу, давая хозяину время по достоинству оценить его способности. — Я тебя слушаю, — сказал Кош уже более мягким тоном. Рольф ощутил прилив уверенности. — Я совершал обход территории, — заговорил он, — поскольку вы мне за это и платите, а в это время капитан вашей яхты увидела того типа на причале и сообщила мне по «уоки-токи». Он рылся в коробках с реквизитом. Она хотела его задержать, но он ее вырубил. — Вырубил? — Ну то есть просто толкнул, и она упала. Она пыталась его задержать, но он удрал, как кролик. — Рольф хохотнул. — Хорошо, что я оказался рядом, верно? Кош воздержался от какого бы то ни было замечания в адрес этого придурка. К сожалению, найти подходящих подручных в этом городке фактически не представлялось возможным, а привозить сюда людей откуда-то еще было рискованно — они могли привлечь к себе внимание. — Что он успел увидеть? — спросил Кош вместо этого. — Почти ничего. — Но все-таки? — Ящики. Надписи на них. Старый маскарадный костюм… — Какой именно? — Не знаю. Надо спросить у вашей капитанши… Кажется, она говорила что-то о черной волшебнице… Лицо Коша исказила непроизвольная гримаса. Он сделал несколько шагов, чтобы расслабиться, одновременно проводя рукой по волосам. У Пола Беккера были фотографии. Джорди Змей исчез после того, как побывал в его доме. И вот теперь этот докторишка сам заявляется в ангар с обыском… Как он нашел это место? Только копы знали адрес, и у них не было никаких причин делиться с ним информацией. Может быть, ему сказал тот инспектор, Кэмерон Коул? Но с какой целью? Если так, получается, что слежка велась с самого начала предприятия… Правда, шпион в данный момент был подвешен на цепях к потолку, но все эти почти одновременно случившиеся события вызывали у Коша беспокойство. Видимо, понадобится урегулировать все проблемы лично, одну за другой… Явно что-то затевалось. Он пока еще не понимал что именно, но предвкушение щекотало ему нервы. Не удержавшись, он даже слегка вскрикнул от удовольствия. Кош был гением. Когда он оставался наедине со множеством включенных компьютеров, он иногда танцевал голым, во время особенно сложных фигур бросая взгляд на свои бесчисленные отражения в голубых мониторах. Ему нравилось воображать себя Повелителем Тьмы, Кошем Чародеем, Черным Королем, перемещающим пешки по Шахматной Доске Теней. Но даже у самого могущественного повелителя всегда есть соперник. Кто же был Белым Королем? Неужели этот жалкий доктор Беккер? Кош с трудом мог в это поверить. — Скажите, а как насчет моего вознаграждения? — донесся до него слабый голос Рольфа из мобильного телефона. — Вы обещали, что полезные услуги будут оплачены дополнительно… — Ты говоришь, Беккер сейчас рядом с тобой? — перебил Кош. — Да. Он сидит за рулем, я держу его на мушке. — Хорошо. Тогда вот что тебе нужно будет сделать…Глава 40
Рольф прервал соединение с удовлетворенной усмешкой на губах: — Да уж, Беккер, не повезло тебе. Хотел удрать от помощницы мистера Смита и угодил прямиком в мои объятия. Как говорится, налетел на скалу Сильвии. — Сциллы. Правильнее будет сказать: налетел на скалу Сциллы, пытаясь спастись от Харибды. Рольф нахмурился. — Ну и что это меняет? — спросил он, слегка прикрыв веки. — Даже не знаю. Может, теперь вам удастся блеснуть умом на очередном светском рауте — я так понял, вы на них бываете. Судя по выражению лица Рольфа, моей шутки он не оценил. Вместо этого ударил меня кулаком в ухо. Боль была такой сильной, что на несколько секунд я потерял управление. Рольф хихикнул и сильнее вдавил дуло револьвера мне в бок. — Какие мы, оказывается, чувствительные! — насмешливо сказал он. Я стиснул зубы, чтобы не застонать от боли. — Считай, что это просто предупреждение, — прибавил Рольф. — Если бы я действительно хотел сделать тебе больно, это было бы совсем иначе. Ухо, скорее всего, побагровело. Я был так зол, что уже хотел опрокинуть нас обоих в кювет. Но револьвер вернул меня к реальности. Нужно было сохранять спокойствие. И заодно попытаться узнать чуть больше. — Поезжай и дальше по шоссе, — велел он. — Куда мы едем? — Скоро узнаешь. Я кивнул, словно принимая правила игры. У меня оставался единственный козырь. Оба мобильных телефона, и мой, и Коша, по-прежнему лежали у меня в кармане. У моего был отключен звук. Если мне удастся, незаметно нажав клавишу быстрого набора, связаться с Кэмероном, ему будет слышно все, что здесь происходит, — примерно как по рации. А я буду вслух комментировать дорогу, перечисляя самые заметные объекты, мимо которых мы проезжаем. Кэмерон все поймет и примчится ко мне на помощь. Что-то подобное я читал в одном детективе, и теперь надеялся, что это сработает… Я сделал вид, что потираю бедро, словно массируя. — Эй, что это ты там теребишь? — спросил Рольф. Не дожидаясь ответа, он отвел мою руку в сторону рукояткой револьвера, залез ко мне в карман и вытащил оба телефона. — Думал, удастся меня провести? Нажать на клавишу быстрого набора и вызвать помощь? Господи, да этот трюк даже дети знают! Ты совсем отстал от жизни, тупица! — Он небрежно бросил телефоны на заднее сиденье и снова ткнул дуло револьвера мне в бок: — Лучше на дорогу смотри!Мы ехали еще примерно полчаса. Последние городские дома сменились площадками для гольфа. Большинство из них было устроено на месте бывших болот. Спустя еще некоторое время зеленые лужайки уступили место тине, и вскоре по обеим сторонам шоссе не осталось ничего, кроме мрачных заболоченных пространств Эверглейдс, напоминавших полусгнивший саван, укутывающий давно разложившийся труп. — Я однажды прокатился здесь на гидросамолете, — сообщил Рольф. — Дерьмовое местечко. Никого, кроме гребаных индейцев и аллигаторов. Ты знаешь, что они даже налоги не платят? — Аллигаторы? Он проигнорировал мой сарказм. Я взглянул в зеркало заднего вида. За нами ехал красный пикап. Если бы я смог подать водителю знак… — Эти придурки индейцы, кажется, строят свои хижины у обочин специально для туристов. А если углубиться в резервации, так у них там настоящие дворцы. Доходы от их казино не облагаются налогом и идут на нужды их семей, прикинь? Эти краснокожие как сыр в масле катаются, ни хрена не делая. При этом учатся в наших школах, пользуются всеми нашими благами… Я снова бросил взгляд в зеркало. Видимо, Рольф это заметил, потому что с силой ткнул меня в бок, отчего я согнулся пополам. — Давай-ка поднажми. Оторвись от той красной машины. Я нажал на газ. Пикап скрылся из виду. Несколько виражей — и мы снова ехали одни. — Теперь внимание. Сверни вон за тем рекламным щитом. Щит был старый, выцветший, на нем едва читалась надпись:
Я притормозил, съехал на обочину и остановился. — Ты что, спятил? — Я хочу знать, куда мы едем. — В спокойное местечко, где можно поговорить. — Поговорить можно и здесь. — Нет, — твердо сказал Рольф. Я повернулся к нему, охваченный страхом и яростью одновременно: — Что, собираетесь меня прикончить? Да мы же друг друга почти не знаем! И я ничем не могу повредить ни вам, ни вашему хозяину! — Ты, я смотрю, в штаны наложил от страха. — Я не идиот, чтобы не бояться, когда на меня направлен пистолет! Ухмылка Рольфа исчезла. — Ты свернешь за рекламным щитом. Или я всажу тебе пулю в печень прямо сейчас, а потом швырну тебя в болото и буду смотреть, как ты барахтаешься, пуская пузыри. Интересно, сколько ты продержишься?.. Я резко надавил на педаль газа и свернул с шоссе на боковую грунтовую дорогу. Примерно через триста метров показалась деревянная хибара, стоящая у самой воды. Сзади к ней примыкал небольшой причал, у дальнего конца которого виднелся старый проржавевший каркас гидросамолета, наполовину погруженный в болотную тину. — Приехали. Глуши мотор. Я исполнил приказ. Рольф вынул ключи из замка зажигания и жестом велел мне выйти. Я открыл дверцу. Рольф резко распахнул дверцу со своей стороны и тоже вышел. При этом дуло его револьвера постоянно было нацелено на меня. Солнце медленно садилось за горизонт. Вокруг нас гудели тучи москитов, жаждущих крови. Я чувствовал, как все мое тело покрывается потом от страха. — Послушайте, — сказал я, — я могу вам заплатить. — Сколько? — Десять тысяч. Даже больше, если продам клинику. — Неплохо. Этот полоумный просто издевался. Он совершенно не собирался торговаться со мной. Ему просто хотелось растянуть удовольствие. — Я заплачу, сколько скажете, — продолжал я. — Я просто хочу вернуть свою жену и своего сына. — Ты о чем? Кажется, он искренне удивился. Я решил прояснить ситуацию: — Я так полагаю, речь идет о выкупе. За мою семью. Рольф явно не понимал, о чем я говорю, и не заметил, каким облегчением стало для меня это открытие. Оно еще раз подтверждало, что исчезновение Билли и Клэр никак не связано с этой историей. Они в безопасности, слава богу! Живы и здоровы! Они не стали жертвами похищения! — Я хочу узнать только одну вещь, перед тем как тебя прикончу, — сказал Рольф. — Что случилось с Джорди? — Кто это? Несколько секунд он смотрел на меня в упор, словно пытаясь оценить, насколько я искренен. — Хозяин хочет знать, откуда у тебя эти фотографии, — наконец сказал он. — Те, которые Джорди Змей нашел в мобильнике у тебя на кухне. Мои глаза сами собой распахнулись от изумления. — Джорди Лански был в моем доме?! Рольф с притворной укоризной покачал головой: — Вот как, значит. Только что ты спрашивал, кто это, и вдруг вспомнил. — Я знаю только имя, больше ничего. — Отвечай на вопрос. Откуда у тебя фотографии? — Они уже были в том мобильнике, который я нашел. — Джорди как сквозь землю провалился. Ты его убил? — Вы что, шутите? — А как ты узнал адрес владения, где стояла яхта? — Мне дал его один коп. А теперь и я хочу задать вопрос. Почему вы так стараетесь для Коша? И еще — это он заказал похищение Шона Рамона-Родригеса? — Это уже два вопроса, — заметил Рольф, расплющивая москита между пальцами. Затем спокойно и даже слегка рассеянно оглядел окрестности, словно прикидывая, где лучше всего построить уютный загородный дом. — Подойди ближе к воде! — произнес он приказным тоном. Я подчинился, одновременно придвигаясь ближе к деревянной постройке. — Вы понимаете, что ваш босс — психопат? — Да что ты говоришь! — Он похитил ребенка. Рольф нахмурился. Я еще немного приблизился к хибаре. Дверь держалась всего на одной петле и была приоткрыта. — Насчет этого я не в курсе, — сказал Рольф. — Но если честно, мне плевать. Он меня нанял… — Рольф расправил плечи, — потому что «оценил мой потенциал», так он сказал, и у него серьезные планы на мой счет. — Говоря это, он постепенно приближался ко мне, а я тем временем сделал еще пару незаметных шагов в сторону небольшого убогого домика. — Думаешь, мне очень нравилось работать каким-то жалким официантишкой? Вечно лебезить перед богатыми типами вроде тебя? Он вскинул руку, в которой держал револьвер. И в тот же миг я нырнул в дверной проем. Первая пуля просвистела у меня над головой. Вторая вонзилась в дверной косяк, и на меня дождем посыпались щепки. Я отскочил в тень, преследуемый проклятиями Рольфа. Оказавшись внутри, я бросился на пол и пополз к массивному столу, обдирая колени и локти о грубые доски. Окна закрывали газеты, поэтому в хибаре было полутемно. Пахло плесенью, еще какой-то дрянью. Неудивительно — комната была под завязку набита всяким хламом. Если бы только удалось добраться до задней двери и выбежать на причал!.. Рольф остановился на пороге. Его массивный силуэт почти полностью заслонил заходящее солнце. Я схватил массивную пепельницу и швырнул ее в чучело аллигатора на противоположном конце комнаты. Рольф вздрогнул и тут же выстрелил в злополучного обитателя болот. Одна из пуль выбила окно, взорвавшееся шквалом осколков. В образовавшуюся брешь хлынули солнечные лучи, ослепляя моего врага. Я бросился к задней двери. Осколки стекла впились в мои босые ступни, и я завопил от боли. Она была невыносимой. Однако я не помедлил ни секунды. В следующий миг я был уже на причале. — Назад, сучонок! Пуля, пробившая деревянную стену, пронеслась в полуметре над моей головой. Но я как одержимый промчался по расшатанному скрипящему настилу, хромая на обе ноги и оставляя кровавые следы, и оказался возле старого гидросамолета. В груди у меня горело, я растерял остатки сил. Я пытался думать о моей жене, о сыне. Но меня все сильнее охватывала паника. До дороги далеко, передо мной только бескрайние болота. Чего я добился, добежав до этого места? Новый выстрел. Я не раздумывая бросился в воду. Она была теплой и черной, как ночь. Пальцы моих ног коснулись вязкого тинистого дна. Я нырнул и сделал несколько гребков под водой, намереваясь отплыть подальше. Но почти сразу осознал свою ошибку. Только героям фильмов удается таким путем скрыться от преступников. А я просто заплывал все дальше в трясину, заросшую густой высокой травой. Я высунул голову из воды, глотнул воздуха, снова нырнул и задержал дыхание. Я с ожесточением работал руками и ногами — несмотря на полную безнадежность ситуации, все-таки хотел отплыть как можно дальше от причала, чтобы в меня труднее было попасть. Когда же почувствовал, что легкие вот-вот разорвутся, снова вынырнул. Я кашлял, задыхался и отплевывался, ощущая мерзкий привкус гнилой болотный воды во рту. Рольф, стоя на причале, хохотал: оказалось, что я проплыл всего несколько метров. Ему оставалось лишь прицелиться и спустить курок. — Ну как водичка? Ты молодец, что нырнул сам — теперь у меня не будет проблем с твоим трупом. Его голос доносился до меня словно откуда-то издалека — ухо, по которому он меня ударил, так гудело, как будто рядом на полную мощь работал мотор. Рольф прицелился. — Прощай, придурок, — сказал он. Он был прав — я, разумеется, был полным придурком. Ну так что же, почему вся моя дурацкая жизнь не проносится у меня перед глазами? Значит, все это выдумки… Сейчас просвистит пуля, а затем все погрузится в небытие… Здесь покоится Пол Беккер, хреновый муж и отец… По моим щекам заструились слезы. Прощай, Клэр. Прощай, Билли. И тут лачуга за спиной Рольфа буквально взорвалась. Красный пикап — тот самый, который я заметил еще на шоссе, — врезался в убогую постройку со скоростью пушечного ядра. Решетка радиатора ударилась в спину Рольфа, сломав ему позвоночник, и он сложился пополам в обратную сторону с легкостью картонной фигурки. Машина с его неподвижным телом на капоте на мгновение замерла на краю причала — ее передние колеса вращались уже в воздухе, задевая верхушки зарослей болотной травы, и она напоминала стальной корабль, украшенный необычной носовой фигурой, — затем рухнула вниз, в болотную тину. В тот момент, когда я смог осознать происходящее, из воды торчала только задняя часть пикапа. Капот полностью скрылся в болоте, на поверхности виднелся лишь трогательный красный флажок. Водитель уже выбрался из кабины и, разгребая кусты болотной травы, плыл к берегу. Лицо человека было залеплено тиной, поэтому я не сразу его узнал. Потом Кэмерон Коул стер грязь с лица и помахал мне рукой: — Извини, что опоздал, старина. Пропустил этот чертов поворот. — К-Кэм?.. Ты?! Но… как ты меня нашел? — Легко. Я подсадил «жучок» джи-пи-эс в телефон Коша. Я был совершенно оглушен происходящим. Кэм выбрался на причал, потом помог мне сделать то же самое. — Помнишь, я брал у тебя на время тот мобильник? — прибавил он. — Ну вот, заодно я его слегка усовершенствовал. — Так ты поэтому попросил, чтобы я его не выключал? Ты следил за мной? — Да, следил. Ради твоей же безопасности. Поскольку телефон был включен, я тебя и вычислил. Гораздо практичнее и дешевле, чем приставлять к тебе охрану. И никакой писанины — ни тебе разрешений, ни согласований, ни отчетов… — Кэм тряхнул головой и улыбнулся. — Единственная проблема — связь не очень надежная. Когда забираешься в глухомань — сигнал слабеет. Поэтому я тебя чуть не потерял, когда вы съехали с шоссе. Но все равно успел вовремя, правда?«Прокат гидросамолетов, 45 долларов тур».
Глава 41
Я никак не мог прийти в себя. Грузовик службы техпомощи поднимал красный пикап из воды. Я наблюдал за этим зрелищем, кутаясь в шерстяное покрывало. На ноги мне наложили повязки. Уже совсем стемнело. Судмедэксперт только что застегнул «молнию» на длинном пластиковом мешке, в котором лежал труп Рольфа. Кэмерон сделал какой-то знак рукой своим коллегам и приблизился ко мне: — Все хорошо? — Угу. Один псих попытался меня убить по заказу другого психа, мой лучший друг нацепил на меня «жучок», чтобы шпионить за мной, а моя семья исчезла. Лучше не бывает. Он протянул мне какой-то чек: — Твоя жена не исчезла. — Что? Я взял листок и непонимающе уставился на него. — Это выписка с ее банковского счета, — пояснил Кэмерон. — Посмотри, номер кредитки действительно ее? Я кивнул. — Вчера днем она сняла со счета двести долларов в банкомате в Бонита Спрингс. Это примерно в двадцати минутах езды от Неаполя. — Но откуда ты знаешь, что она сама их сняла? У нее могли украсть карточку. — Думаешь, я не проверил? Я просмотрел запись видеокамеры наблюдения. Сейчас ведь в городах под наблюдением чуть ли не каждый квадратный метр. И полицейский может смотреть через Интернет видеозаписи всех банков, даже не выходя из кабинета. Твоя жена подошла к банкомату, одна, сняла деньги и ушла. Сердце подскочило у меня в груди. — А Билли? — Его на той записи нет. — То есть как? — Еще раз: его нет на видеозаписи. — Но… этого не может быть! Он должен быть с ней! Кэмерон закинул руки за голову и сцепил их на затылке. — Послушай, Пол, — заговорил он, не глядя на меня. — Твоя жена цела и невредима, просто у нее есть какие-то причины от тебя скрываться. Это ваши семейные дела, и меня они не касаются. А теперь, если не возражаешь, я хотел бы поговорить с тобой о том, что недавно произошло. Мне не очень понравился тон, каким он произнес последние слова. — Со мной будет говорить Кэмерон-друг или Кэмерон-коп? — Оба. — Тогда почему у меня такое ощущение, что мне угрожают? — А это уж ты сам мне скажи. Я вставил джи-пи-эс в твой мобильник из опасения, что не смогу тебе полностью доверять. Так и вышло. Я ведь предупреждал, чтобы ты не совался к Кошу, — да или нет? Я промолчал. — Что произошло? — спросил Кэм. — Это ты можешь рассказать? Странно, но у меня — уже не впервые — возникло ощущение, что мы говорим о разных вещах. Как будто Кэмерон имел в виду какие-то другие события, а не те, что разыгрались сегодня. Но я решил играть честно. Я объяснил, как мне удалось узнать адрес Коша, обманув юного полицейского, а затем подробно, чуть ли не поминутам, описал свою экспедицию. Я рассказал о заброшенной территории, о шикарной яхте в ангаре, о ящиках на набережной, о надписях «Зарезервировано для Ш» и «Зарезервировано для М», о рыжеволосой женщине, которую я сбил с ног, прежде чем она успела настрогать меня ломтями с помощью бензопилы. Я сообщил также, что Рольф спрашивал меня о Джорди Змее, который был у меня дома во время моего отсутствия. И прибавил, что, со слов того же Рольфа, после этого визита Джорди бесследно исчез. Я заметил, что эти последние сведения Кэмерон выслушал особенно внимательно. Единственной деталью, о которой я умолчал, был костюм злой волшебницы. Эмоции, пробужденные во мне этой находкой, были пока неясны и мне самому, и мне не хотелось говорить о ней кому-то другому. Когда я закончил рассказ, Кэмерон пару минут помолчал, потом заключил: — Все, что ты делал, было не очень-то умно. — Мне до черта надоело быть бесполезным! Я решил поворошить этот муравейник. Выяснить, кто такой Кош. Кэмерон кивнул, хотя, скорее всего, просто сделал вид, что его убедили такие аргументы. Он прошелся из стороны в сторону по траве, в то время как грузовик техпомощи отъезжал в сопровождении полицейского автомобиля. Коллеги Кэмерона едва не увезли меня в участок в наручниках. Лишь вмешательство друга слегка остудило их пыл. — Я даже не знаю, отдаешь ли ты себе отчет в том, что натворил, — наконец сказал он. — Нет. Объясни, что именно. — Ты вторгся на частную территорию. Ударил женщину, которая вполне может подать на тебя жалобу в суд. Теперь оказывается, что психопат по имени Джорди побывал у тебя дома без твоего ведома. И в довершение всего тебя обнаруживают рядом с трупом еще одного типа. У тебя скверная ситуация. Очень скверная. Не удержавшись, я выругался. Потом резко спросил: — Ты что, издеваешься надо мной? Та девка меня чуть не прикончила! И Джорди явно собирался меня прикончить! И этот тип только чудом меня не прикончил! — Это твоя версия, — возразил Кэмерон. — Но готов спорить, девица исключит из своего рассказа любое упоминание о бензопиле и представит тебя как нападавшего. Что касается Джорди, тот вообще исчез. — Тебе нужно просто предъявить обвинение Кошу, точнее, Смиту — или как его там?.. — И как же я это сделаю? — Его помощница собиралась на меня напасть. Проверь ее мобильный, и ты найдешь там сегодняшний звонок от Рольфа. А на мобильнике Рольфа будет номер Коша-Смита. Рольф ему звонил, и тот отдал приказ меня убить. — Ну, положим, телефон Рольфа, скорее всего, на дне среди тины. Понадобятся водолазы, чтобы его достать. К тому же он наверняка вышел из строя. И потом, номер сам по себе ничего не доказывает. Вряд ли Рольф подписывал с Кошем контракт о трудоустройстве. Адвокаты Алана Смита просто будут отрицать всякую связь между ними. Зато они без труда докажут, что ты нарушил границы частной территории и напал на женщину. Все остальное — твое слово против их доводов. Я нервно передернул плечами и скрестил руки на груди. Приходилось признать, что Кэм был не так уж неправ. — А ты? — спросил я. — Ты-то что делал на той дороге, да еще не в полицейской, а в обычной машине? — Не совсем обычной. Это машина Уилла Палмето. Я вспомнил, что это имя юного копа, с которым я недавно говорил по телефону. — Палмето? — повторил я. — Это тот самый, у которого ты обманом выманил адрес Коша. Ты ведь его помнишь? Я предпочел воздержаться от ответа. — Он новичок, — продолжал Кэмерон, — я, собственно, его и рекомендовал на эту работу. Он пока еще не очень разбирается во всяких тонкостях, но он и не полный идиот, как ты, вероятно, подумал. Когда он понял, что ты его провел, он связался со мной, прежде чем доложить об этом начальству. Я вычислил тебя по джи-пи-эс и поехал следом. Поскольку не хотел светиться лишний раз, я вместо полицейской машины взял первую, что попалась мне на глаза у нас на стоянке, — а это и был красный пикап Уилла Палмето. Сначала я собирался просто незаметно проследить за тобой — ведь ты, как я уже не раз говорил, формально не имеешь никакого права преследовать Коша. Потом увидел тебя в машине с каким-то типом. Я тебе помахал, но ты, кажется, был так взволнован, что этого даже не заметил. Тогда я заподозрил, что дело плохо, и поехал за вами. Ну, остальное ты знаешь. — Черт!.. — выдохнул я, прислоняясь к капоту своей машины. Затем порылся в карманах в поисках сигарет и нашел насквозь промокшую пачку. К счастью, в бардачке обнаружилась еще одна. Я глубоко затянулся и выпустил клуб дыма. В кармане также обнаружилась черная лента, которая соскользнула с костюма волшебницы и которую я машинально подобрал. Ею были перевязаны косы — кажется, сплетенные из настоящих волос. Я протянул ленту Кэмерону: — Вот это я нашел на причале рядом с яхтой. — Что это? — Деталь маскарадного костюма. Этот костюм хранился в отдельном ящике. Возможно, для Коша он представлял особую ценность. — Она намокла, — заметил Кэмерон. — Ну что поделаешь, я не смог отказать себе в удовольствии принять грязевую ванну. — И что ты хочешь, чтобы я с ней сделал? — На ней могли остаться волосы. Мне кажется, они были настоящими. Раз уж ты у нас такой спец по шпионским примочкам вроде «жучков» джи-пи-эс, может, тебя заинтересует и такая вещь, как ДНК-экспертиза? Кэмерон взял ленту и положил ее в отдельный пластиковый пакет. — Не так-то это просто, — сказал он. — Я знаю. Я врач вообще-то. Но по одному волоску можно определить ДНК человека. Даже через много лет. Даже если волосяная луковица отсутствует. — Не думай, что все это происходит, как в полицейских сериалах. Такое исследование стоит три тысячи долларов, и расходы ложатся на полицию. Сам процесс идет через час по чайной ложке. Образец ткани отсылается в лабораторию в Новом Орлеане, там его исследуют несколько дней, иногда и несколько недель. К тому же единственный результат анализа ДНК сам по себе мало что значит, его нужно сравнить с другим, чтобы подтвердить или опровергнуть идентичность. Правила требуют, чтобы… — Правила? — перебил я. — А что говорится в правилах насчет незаконной слежки? Да еще за близким другом? Вот это тебя не смущает?.. Забери отсюда свой «жучок», — прибавил я и протянул ему мобильник Коша. Кэл взглянул на меня почти с яростью, но я не убрал руку. Наконец он выхватил у меня телефон, поддел ногтем крышку, вынул плоский серый прямоугольничек с тонкими усиками проводков, снова закрыл крышку и, протянув телефон мне, сказал: — Все. Никакой больше слежки. Ты доволен? — Теперь да. Я в последний раз взглянул на болото, которое чуть не стало моей могилой. Костюм злой волшебницы все больше занимал мои мысли. На мгновение мне почему-то представились ее длинные черные косы в воде, колышущиеся, словно длинные водоросли… Ее лицо медленно всплывало из глубины на поверхность, и вот наконец я увидел его… бледное полуразложившееся лицо утопленницы! Я вздрогнул, и в тот же миг иллюзия рассеялась. Я положил руки на плечи своего друга: — Спасибо тебе, Кэм. Ты спас мне жизнь. Распорядись, пожалуйста, насчет анализа ДНК. Неважно, сколько времени это займет. Ведь мы в любом случае получим полезный результат, я уверен. Кэмерон неловко переступил с ноги на ногу — разумеется, он не привык к таким проявлениям дружеской теплоты с моей стороны. — Хорошо, Пол, — наконец согласился он. И добавил: — Но дай бог, чтобы ты оказался прав. Потому что нас с тобой хочет видеть шеф Гарнер. Прямо сейчас. С этими словами Кэмерон жестом указал на свою машину. Я молча повиновался. Слова были уже не нужны. Мы оба понимали, что должны сражаться плечом к плечу.Глава 42
— У нас с вами одна проблема, доктор Беккер. Шеф Гарнер откинулся на спинку кресла, сложив руки на животе. Мы с Кэмероном расположились напротив Гарнера, по другую сторону его рабочего стола. Я сидел на своем стуле как полагается, а Кэмерон повернул свой задом наперед, сел на него верхом и скрестил руки поверх спинки. — Проблема? — переспросил я. — Да. Гарнер улыбнулся и положил руку на картонную папку, лежащую перед ним. — Но прежде чем мы откроем этот ящик Пандоры, — прибавил он, — не будете ли вы так любезны ответить на один мой вопрос? Я вопросительно взглянул на Кэмерона. Он кивнул. Я в свою очередь кивнул Гарнеру. — Как обстоят сейчас ваши профессиональные дела? — спросил тот. Я задумался. Было очевидно, что Гарнер не испытывает ко мне ни малейшего расположения — и, несмотря на то что внешне он напоминал добродушного старого моржа из диснеевского мультфильма, мне он тоже совсем не нравился. Само мое присутствие в этом кабинете было для него как заноза в седалище. Кэмерон уже объяснил мне ситуацию: Гарнер был в паршивом настроении и имел на то все основания. Первый тур губернаторских выборов должен был состояться уже через каких-то две недели, а итоговые выборы были назначены на ноябрь. Одновременно с этим предстояли и местные выборы, что означало возможные перемены в руководстве местных органов власти, этакие перестановки в оркестре. Гарнер во что бы то ни стало намеревался сохранить свой пост начальника полиции Неаполя, а для этого нуждался в любой поддержке состоятельной части электората, в частности Алана Смита с его щедрыми пожертвованиями. Поэтому сейчас ему совершенно не хотелось «поднимать волну». — Итак, что же с вашей профессиональной деятельностью, мистер Беккер? — повторил он. — Все хорошо, — ответил я. Гарнер слегка приподнял кустистую бровь: — Вот как? Мне казалось, у вас некоторые затруднения. — Ну, главная трудность в том, что у меня небольшой штат и мы все чересчур загружены работой. Я и мои коллеги часто работаем сверхурочно, и… — У вас есть текущие задолженности? — перебил Гарнер. Я в упор взглянул на него: — Конечно. — Выплаты по кредитам? Вы приобрели здание клиники по ипотеке? — Почти у всех моих начинающих коллег есть похожие проблемы. — Новенькое здание клиники, персонал, медицинская страховка, дом, две машины, семья, которую нужно содержать… Все это, должно быть, чертовски дорого обходится? — К чему вы клоните? Гарнер подался вперед: — Вам не кажется, что вы много на себя взвалили? Даже слишком много? Что вы на грани финансового краха? — Минутку, — перебил Кэмерон, поднимаясь. — Что здесь происходит? — Ничего особенного, Коул. Я просто задаю вопросы. — Пол в чем-то обвиняется? — Нет. — Тогда прекратите эти штучки. И вы, и я прекрасно знаем, чего вы добиваетесь — хотите заставить его сказать нечто, что может быть обращено против него. Гарнер умиротворяющим жестом поднял руки: — О’кей. Я просто хотел прояснить ситуацию, вот и все. Он раскрыл картонную папку и медленно, один за другим, вынул из нее четыре листка бумаги, которые разложил на столе передо мной. — Я полагаю, первый документ вы узнаете, — сказал он, указывая пальцем на крайний листок. — Ну да, это ваше собственное заявление об исчезновении вашей жены Клэр и вашего сына Билли. Они отсутствуют с четверга, но заявление вы подали только сегодня утром. — Это потому, что… Гарнер предостерегающе поднял указательный палец: — Дайте мне закончить. Документ номер два: жалоба по поводу посылки, присланной в вашу клинику. Поданная не вами, как того следовало бы ожидать, а вашей коллегой, Конни Ломбардо. Речь идет о крысах, порезанных на куски. Небанально, согласитесь. — Он слегка пододвинул ко мне третий документ: — Вот здесь речь идет о вашей стычке с пациентом. — Это полицейский рапорт, поданный в прошлый вторник. Здесь упоминаются инспектор Коул и мистер Алан Смит. И опять же — от вас по этому поводу никакого заявления не поступало. Он сделал паузу, словно давая мне возможность прокомментировать последнюю фразу. Кэмерон крепко стиснул пальцы на спинке стула. — Четвертый документ мы получили по факсу буквально пару минут назад. На сей раз жалоба подана на вас Бартоном Фуллером, адвокатом из юридической конторы в Майами. Вы обвиняетесь в незаконном вторжении во владения его клиента, мистера Алана Смита, каковое имело место сегодня во второй половине дня. После этого вы произвели нападение на сотрудницу мистера Смита. Точные подробности этого нападения будут известны в понедельник утром. У меня было такое ощущение, будто мне со всего размаху двинули кулаком в живот. Нападение? Жалоба, поданная адвокатом? И это при том, что все произошло несколько часов назад?! Гарнер закрыл папку. — И вот сегодня вечером, — с улыбкой прибавил он, — вас находят в обществе вашего друга Кэмерона Коула… и трупа. — Я понимаю, — заговорил я, пытаясь справиться с дрожью в голосе, — что все это выглядит довольно странно… — Ну, на самом деле не так уж и странно, — неожиданно возразил Гарнер. — Вы так считаете? — проговорил я со слабым проблеском надежды. — Да, — кивнул начальник полиции. — У меня, правда, еще не было времени назначить официальное расследование, но я сделал несколько звонков по поводу людей, упомянутых в этих документах, и мне удалось получить кое-какие весьма полезные сведения. Достаточно было восстановить хронологический порядок событий… Гарнер по-прежнему любезно улыбался, словно мы говорили о погоде. Я заметил, что его форменная рубашка была абсолютно свежей, без малейших следов пота. А у меня уже вся спина взмокла. — Позвольте мне объяснить вам свое видение ситуации, — снова заговорил он. — Дело обстоит так: вы нервничаете, вы постоянно в напряжении, вы много работаете, в том числе и по ночам, но, несмотря на это, ваше финансовое положение становится хуже день ото дня. Стресс превращается в ваш повседневный эмоциональный фон. Вы создаете вокруг себя атмосферу нервозности и агрессивности. Возможно, вы действительно сгоряча затеяли драку с кем-то из ваших пациентов во вторник вечером, и ваш друг инспектор Коул замял это дело. Но ваши неприятности еще только начинаются. В среду днем вы ссоритесь с женой. Кажется, тому есть свидетели: соседи, горничная, школьная учительница вашего сына… Как бы то ни было, после этого ваша жена, очевидно, решает, что не в силах больше выносить перепадов вашего настроения. В четверг она уезжает от вас и забирает с собой вашего сына. Вот с этого момента ваше поведение уже становится опасным для окружающих. Вы требуете сверхурочной работы от вашего персонала. Отменяете свое собственное дежурство и перекладываете его на сотрудников, которые вынуждены работать столько, что это может нанести вред их здоровью или здоровью пациентов. И когда кто-то из ваших недоброжелателей присылает вам посылку — отвратительную, я не спорю, но все же этот поступок не выходит за грань дурной шутки, — вы окончательно слетаете с тормозов. Вам нужно срочно найти виновного, и вы решаете, что это Алан Смит. Вы отправляетесь к нему, чтобы отомстить за посылку, которую, как вы убеждены, именно он вам и прислал. Вы собираетесь совершить правосудие собственноручно. Не найдя мистера Смита, вы нападаете на его помощницу. Потом убегаете и, по-прежнему пребывая в бешенстве, ссоритесь с одним из своих знакомых, официантом одного из самых старых и любимых горожанами кафе. Что между вами происходит, точно неизвестно, но вскоре вас обнаруживают рядом с его трупом. Таково логичное завершение всех ваших необдуманных поступков, совершенных под влиянием постоянно накапливающегося раздражения. Я буквально окаменел, неспособный даже одним словом противостоять этой ужасающей череде обвинений. — Я правильно все изложил? — спросил Гарнер. — Согласитесь, все эти события связаны между собой. Более того, они развивались по нарастающей. И это возвращает нас к тому, что я сказал вам в самом начале разговора: у нас с вами возникла проблема. — Он скрестил руки на груди и с улыбкой добавил: — Что, интересно, мешает мне отправить вас за решетку прямо сейчас?.. Последовала долгая пауза, на протяжении которой я почти физически чувствовал петлю, затягивающуюся у меня на шее. Затем Кэмерон взглянул на меня, перевел взгляд на своего шефа и произнес: — Вы все сказали? Теперь позвольте мне. — И, положив на стол новый листок, объявил: — Документ номер пять: Джорди Лански. Я узнал распечатку, которую он уже показывал мне раньше. — Эксперты обнаружили отпечатки его пальцев в клинике Беккера, — сообщил Кэм. — Они загрузили их в программу IAFIS, и она выдала результат: тип, доставивший в клинику посылку с крысами, это Джорди Лански, сбежавший из тюрьмы серийный маньяк-убийца. То есть это явно не тот человек, которому вздумалось просто сыграть с Беккером злую шутку, как вы говорите. Гарнер смотрел на этот листок с таким видом, словно ему самому прислали посылку с мертвыми крысами. — Поэтому как минимум стоит сказать, — заметил мой друг, — что наши сведения по этому делу на данный момент неполны. Гарнер поднял голову. Кэмерон спокойно выдержал его взгляд и продолжил: — К этому я могу добавить, что Пол не виновен в смерти официанта. На теле убитого не обнаружено никаких следов побоев. Любой судмедэксперт сможет это доказать. Пол убегал от него, поскольку тот избрал его в качестве мишени для стрельбы из револьвера. Я готов засвидетельствовать это под присягой. К тому же баллистическая экспертиза подтвердит, что тот человек стрелял в Пола с твердым намерением его убить. Что касается жалобы нашего друга Барти, короля адвокатуры, вы прекрасно знаете, что ее не примут к рассмотрению из-за отсутствия материальных доказательств, которые в таких случаях всегда требуются. Ну а все то, что вы говорили о постоянном стрессе Пола, о реакциях на это его жены и его коллег, так это чистой воды спекуляция… Закончив, Коул встал и сделал мне знак последовать его примеру. — Вы изложили нам свой взгляд на вещи, — прибавил он. — Хотите услышать мой? У вас нет ничего на моего друга, шеф. А теперь мы с ним уходим отсюда. Гарнер тоже встал, весь красный от гнева. — Да за кого вы себя принимаете? — прорычал он. — На чьей вы стороне, Коул? Я имею полное право отправить вашего друга за решетку на сорок восемь часов! А вас временно отстранить от должности за нарушение субординации! — А я могу связаться с представителями массмедиа, — сказал Кэмерон, не повышая голоса. — Как вам такая перспектива? Это же настоящая сенсация: в законопослушного гражданина, врача, стрелял какой-то психопат, а полиция, вместо того чтобы защитить потерпевшего, отправляет его за решетку! Расследование провели спустя рукава, доказательств никаких, к тому же еще временно отстранили от должности инспектора, которому не понравилось такое положение дел. Полная некомпетентность высшего полицейского руководства! Хорошенькая получится статья, а? Прямо на первую полосу «Майами геральд»! Сейчас Гарнер был похож на вулкан, который прикидывает, начать ли ему извержение или на этот раз все же утихомириться. — Как минимум у Беккера нужно будет снять отпечатки пальцев, — наконец прохрипел он. — И взять образец ДНК из полости рта. Затем мне понадобятся его показания. И ваши тоже, Коул! Он также должен будет дать подписку о невыезде. Если жалоба на него подтвердится, он будет немедленно передан в руки правосудия! Если он вздумает скрыться, если совершит хоть малейшее правонарушение, обещаю вам, Коул, что ответственным за это я объявлю лично вас. И тогда не сносить вам головы! — Согласен, — кивнул Коул. — Я тоже, — добавил я. Гарнер повернулся ко мне: — Я назначу подробное расследование. Все наши эксперты сейчас отправлены на место преступления, но в понедельник утром они прибудут в ваш дом. — Я посоветовал бы тебе их не впускать, — сказал Кэмерон. — Им еще нужно будет получить у судьи разрешение на обыск. — О, за этим дело не станет, — отозвался Гарнер. — Учитывая те документы, что я вам продемонстрировал… — Я не собираюсь им препятствовать, — заметил я. — Мне нечего скрывать. Кэмерон потянул меня за рукав: — Пошли отсюда, Пол. Гарнер окликнул нас, когда мы уже ступили на порог. Если бы я не был просто-таки оглушен происходящим, то заметил бы, что начальник полиции явно злоупотребляет этим излюбленным трюком Коломбо. — Не выезжайте за пределы города, доктор, — произнес он. — Обещаю вам, что мы с вами очень скоро встретимся. Вашему другу удалось обеспечить вам отсрочку на пару дней, и на вашем месте я использовал бы это время для того, чтобы связаться с адвокатом. Самым лучшим из всех, кого вы знаете.Глава 43
Остаток дня я провел в странно-расслабленном состоянии, как зритель в кинотеатре, рассеянно следящий за действием фильма. В полицейском участке у меня взяли отпечатки пальцев и мазок с поверхности гортани. Затем я еще раз пересказал мою историю сотруднику полиции, который занес все сведения в компьютер. По совету Кэмерона я не стал упоминать о мобильном телефоне Коша и о других подробностях. Кэмерон пообещал помочь мне найти адвоката. Мы расстались на парковке возле полицейского участка около двух часов ночи, и я вернулся домой, совершенно обессиленный. Едва войдя в дом, я стянул одежду, разбросав ее по полу, и направился в душ. Грязь Эверглейдс стекала с меня потоками. Чтобы избавиться от нее полностью, понадобился чуть ли не целый флакон яблочного шампуня. Я чувствовал, что моя ненависть слабеет, по мере того как струи горячей воды хлещут по моему телу, расслабляя напряженные мышцы и успокаивая нервы. Наконец я вышел из душа, вытерся и внимательно осмотрел недавние порезы. Нужно было еще раз как следует их продезинфицировать. Это я и сделал. Заодно принял двойную дозу антибиотиков и тройную — снотворных. Потом накинул халат, налил себе вина и стал пить его небольшими глотками, глядя в окно второго этажа на городские огни. Наверняка сейчас в клубах полно людей, они пьют, веселятся и рассказывают друг другу, как прошел день. Что касается меня, я был один в пустом доме. Я зашел в комнату Билли. На кровати все еще лежала недочитанная книга, замечательная детская история под названием «Небольшая задачка», которую порекомендовала мне одна знакомая. Чтение на ночь было для нас с Билли одним из самых незыблемых и ценных ритуалов, но эту книжку мы так и не успели закончить… Я поставил ее на полку, машинально разгладил покрывало на кровати и прошелся по комнате, подбирая валяющиеся на полу игрушки и возвращая их на стеллаж. Мне очень не хватало моего сына. Затем я вернулся в нашу с Клэр спальню. На комоде лежала книга, которую в последнее время читала Клэр. Это был роман французского писателя Мода Майера, которого я не знал. Клэр имела обыкновение подчеркивать понравившиеся ей фразы, а потом зачитывать их мне вслух, чтобы улучшить мое французское произношение. Я очень люблю французский язык, но произношение мне никак не дается, и, когда я пытаюсь повторять слова и фразы за Клэр, мы оба начинаем хохотать. Мне очень не хватало моей жены. Я открыл книгу на месте закладки, там, где Клэр остановилась. Новая глава начиналась словами: «Человек — плотоядный хищник. Все остальное — шелуха». Я положил книгу обратно на комод, вытянулся на кровати и стал смотреть в потолок. Веки постепенно тяжелели, и окружающие предметы, попадавшие в поле зрения, искажались, принимали фантастические очертания магов, колдуний, клоунов, тянущих ко мне скрюченные пальцы… Все эти образы, до поры до времени таящиеся где-то на границе сна и яви, теперь выступили из тени, окружая меня. На мгновение я стал ребенком, и меня охватил ужас. Затем мои мускулы расслабились, и я погрузился в темный и глубокий, словно омут, сон без сновидений.Глава 44
Шон положил горсть овсяных хлопьев на крошечное окно под потолком, сквозь которое просачивался сероватый свет раннего утра, и снова вернулся вглубь своей камеры. Сегодня было воскресенье. Он провел в этой камере уже четыре дня. Шон смотрел на единственный источник света — то самое окошко, неровные очертания которого теперь знал наизусть. Вскарабкаться к нему было нелегко. Сначала нужно было придвинуть кровать к наружной стене, потом встать на металлическую раму изголовья, затем подпрыгнуть и уцепиться одной рукой за край проема, а другой — положить на нижнюю часть окошка овсяные хлопья. Затем повторить все в обратном порядке. Желательно без шума. Поначалу Шон не раз срывался. Но он повторял попытки снова и снова, глупо смеясь после каждого падения, как пьяный. Он и сам подозревал, что его смех звучит неестественно. И что дело тут в физическом истощении и, может быть, в нервном напряжении этой постоянной борьбы с одолевающим его ужасом, вызванном безнадежностью его положения. Шон не был дураком, он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Но теперь ему было на это наплевать. Потому что у него созрел план. Затею с овсяными хлопьями он придумал еще в самом начале. Разглядеть что-либо в крошечное окно было практически невозможно — трава и груда камней примерно в метре от него снаружи полностью скрывали окружающий пейзаж. Зато однажды Шон увидел белку, которая с тех пор иногда заглядывала к нему в лишенное стекла окошко (для нее и предназначались хлопья). Увидев зверька, он пришел в восторг и одновременно очень удивился: как этой белке удалось выжить здесь, на болотах, кишащих аллигаторами?! Потом вспомнил услышанные в школе термины «экосистема» и «борьба видов». Это дало ему пищу для размышлений. Если белка оказалась способной здесь выжить, почему бы ему тоже не попробовать? Шон еще раз как следует обдумал свою нынешнюю ситуацию. И в итоге размышлений заключил: окошко было слишком узким, чтобы десятилетний ребенок мог в него протиснуться. Но ребенку лет пяти это наверняка удалось бы. Конечно, у последнего не хватило бы сил для того, чтобы вскарабкаться к окну по стене, — этим, очевидно, и объяснялось то, что Кош Чародей даже не счел нужным загородить это окошко решеткой. И вот тут Шона осенило: если он похудеет до состояния «кожа да кости», то невозможное может оказаться возможным. Идея, само собой, была безумной, но, подумав, Шон себе сказал: во-первых, другого выхода все равно нет; во-вторых, план не так глуп, как кажется на первый взгляд; в-третьих, так или иначе, эти гребаные хлопья уже достали. Вот почему в последние дни он довольствовался примерно одной третью своего ежедневного рациона, а остальное отправлял в окошко. Туда же он выливал сок, к которому были подмешаны растолченные снотворные таблетки (если этот психопат Кош думал, что Шон этого не замечал, значит, не такой уж он был и умный). Взамен Шон набирал в бутылку дождевую воду — правда, много собрать не удавалось — и пил понемногу, маленькими глотками. Также он выполнял разные упражнения, которым научил его Сонни-бой — один из самых старших детей в его большой приемной семье. Сонни-бой был здоровенным тупым верзилой, который таскал деньги из материнского кошелька и торговал дурью, работая на какого-то мелкого дилера из трущобного квартала Опа-Лока. Его заветной мечтой было разжиться автоматическим оружием. Единственной положительной чертой Сонни-боя было то, что он не удосуживался прятать подальше номера порножурнала «Хастлер», что позволяло Шону знакомиться с их содержанием. Заодно Шон научился у него качать мышцы, даже не вставая с кровати: так было даже удобнее — можно было зацепиться за перекладину спинки пальцами ног и делать упражнения для брюшного пресса. Если заняться этим и сейчас, а заодно перестать есть, можно будет похудеть очень быстро! Шон вздохнул и потер пальцами виски. Иногда у него возникало странное ощущение — он не мог понять, делал ли он недавно те вещи, о которых вроде бы помнил, что да, — или же только хотел сделать? Что-то вроде ложной памяти… Но об этом еще будет время подумать после. Он сел на своем голом матрасе и поднял кверху футболку, чтобы осмотреть все сильнее выпирающие ребра. Его худоба становилась ужасающей — но, в конце концов, он этого и добивался. Он сам устроил себе такое испытание — он, и никто другой. Шон опустил футболку. — Сегодня воскресенье, — заставил он себя повторить вслух (или в прошлый раз он это не говорил, а только подумал?). — Я здесь со среды. — Он медленно считал дни, загибая грязные пальцы. — Я здесь четыре дня. И семнадцать дней прошло с тех пор, как меня украли. Он поднял голову и расправил плечи. Потом попытался сосредоточиться на своем страхе, чтобы преобразовать его в уверенность. — Плевать я хотел на страх. Я отсюда сбегу. Белка против аллигаторов… Еще неделя — и я стану таким тощим, что пролезу в окошко. — Что, сопляк, беседуешь сам с собой? Дверь камеры распахнулась, и на пороге появился Кош. Увидев, что кровать стоит не там, где раньше, Чародей насмешливо фыркнул: — О, ты занялся переустройством интерьера? Кажется, собственная шутка привела его в восторг. — Вот именно, — ответил Шон. — Говенная у вас обстановочка. Брови Коша сдвинулись к переносице, и он стремительно вошел в камеру, явно собираясь ударить Шона. Он уже занес руку для удара, но вдруг так же резко ее опустил. — Ах, Шон, Шон, Шон… — произнес он со вздохом. — У тебя и впрямь незаурядная сила воли. Ты особенный ребенок. — Он присел на корточки возле кровати. — А знаешь что? Я ведь пришел тебя убить. Да-да, я тебя уверяю. Но ты подал мне другую идею. Просто замечательную — ты поможешь мне кое-кого убедить. Одного человека. Он такой же стойкий, как ты. Тоже особенный. Вот увидишь. Но я уверен, что мы все трое взаимно поможем друг другу.Кош слегка приподнял полы своего длинного черного плаща и сделал пируэт, как девочка, демонстрирующая подругам новое платье на школьном дворе. Затем, преувеличенно церемонно поклонившись, сказал: — Шон, представляю тебе мистера Незнакомца. Мистер Незнакомец, представляю вам Шона. — Словно спохватившись, Кош прижал ладони ко рту. — Ах да, я и забыл — вы ведь его уже знаете! Шон в ужасе смотрел на человека, подвешенного на цепях к потолку. Он чувствовал, как к глазам подступают слезы. — Вот видишь, Шон. Я говорил тебе, что он особенный. Он тоже не хочет умирать. Губы человека слабо шевелились. — Ты знаешь, что он делает? — спросил Кош. — Он молится! Невероятно, правда? Кош вплотную приблизился к человеку, который зажмурился от явного отвращения. — Дорогой мистер Незнакомец, позвольте, я расскажу вам кое-что по поводу молитв. Речь идет о масштабном медицинском исследовании, результаты которого были недавно опубликованы в таком авторитетном издании, как «Америкен хелс джорнал», а после перепечатаны в не менее авторитетном «Нью-Йорк таймс». Итак, опытным путем удалось установить, что молитва не имеет никакого благотворного медицинского эффекта! Кош придвинул кресло ближе к своей жертве и силой заставил Шона в него сесть. — Медики наблюдали за людьми, перенесшими операцию на сердце, за которых молились их близкие, — продолжал Кош, — и сравнивали их состояние с состоянием точно таких же больных, за которых никто не молился. Результат был однозначным: никакой разницы не обнаружилось! Молитвы никак не влияли ни на быстроту выздоровления, ни на наличие или отсутствие послеоперационных осложнений. Это масштабное исследование обошлось в два миллиона четыреста тысяч долларов, и в нем принимали участие в общей сложности тысяча восемьсот пациентов на протяжении целых десяти лет. Судите сами, насколько оно заслуживает доверия. Кош встал позади кресла и, перегнувшись через спинку и нависнув над головой Шона, обратился к жертве: — Иначе говоря, молитвы — полная чушь. Это совершенно очевидно. Лично я это знал и без всяких исследований. По-моему, на них только зря потратили такую кучу денег. Если бы Бог действительно существовал и мог оказывать влияние на жизнь своих созданий, разве Он допустил бы существование таких типов, как я? Глаза человека приоткрылись, и он с усилием произнес: — Оставьте… Шона… в покое. — О, мистер Незнакомец снова с нами! — с воодушевлением произнес Кош. И в тот же миг резким движением запрокинул голову Шона и приставил к его горлу нож. Шон, задыхаясь, вцепился в его руку обеими руками, пытаясь ее сдвинуть, но ничего не вышло: хватка у Коша была железная. Шон перестал сопротивляться и пошире открыл рот, чтобы глотнуть хоть немного воздуха. «Белка и аллигаторы… Белка и аллига…» — Перестань дергаться! — резко сказал ему Кош. — А что до вас, мистер Воздушный Акробат, вам пора усвоить простую истину: Бога не существует. Это должно быть ясно даже идиотам вроде вас. Так чего ради вы упорствуете? Скажите мне то, что я хочу знать. Кто вас нанял? Иначе я перережу мальчишке горло прямо у вас на глазах, и вы будете виноваты в его смерти. — Вы должны… оставить его в живых, — едва слышно проговорил человек. — Ах вот как? Откровенно говоря, не понимаю, с чего это вдруг. Люди вроде вас очень любят клеить ярлыки на людей вроде меня. Один из таких ярлыков — социопат. Это означает, что я не принимаю правил вашего мира. Я изобретаю свои собственные. Вы следите за ходом моей мысли? Так вот, для меня этот ребенок — вещь. Такая же вещь, как кресло, в котором он сидит. Вы же не будете сильно беспокоиться, если я опрокину это кресло, ударю его ногой, сломаю, сожгу в печи или выброшу в окно — ведь правда? Человек судорожно сглотнул слюну и прохрипел: — Вы найдете… другого клиента. Нужно, чтобы Шон… был жив и здоров. Кош сделал вид, что нажимает на невидимую кнопку: — Дзззынь! Ответ неверный! Увы, этот мальчишка мне больше не нужен. Совсем недавно я заключил очень выгодную сделку. При этом я попытался в нагрузку к основному товару продать Шона клиенту, но тот не захотел — он предпочитает белокурых девочек. Так что придется мне избавиться от этой ненужной вещи. Кош слегка провел лезвием по шее мальчика, оставив на ней кровоточащую царапину. Глаза Шона едва не вышли из орбит. — Подождите… — проговорил человек. — Да-да, я вас слушаю. — Я… я скажу… — Так на кого вы работаете? — Я агент… агент ФБР. — О, о! Секретная операция, надо полагать? Типа «схватим суперзлодея Коша»? И кто еще в игре? Что-то неуловимое на мгновение вспыхнуло и сразу погасло во взгляде человека, словно он окончательно принял свою участь, смирился со своими страхами и отказался от всякой надежды. Он глубоко вздохнул и собрал остатки сил, как для последней битвы. Ему даже удалось издать слабый смешок. — Вы никогда не узнаете, в чьих руках собраны все нити, жалкий вы идиот, — произнес он. Из-за того, что в горле у него пересохло, голос его был хриплым и шелестящим, как оберточная бумага. — Человек С Той Стороны гораздо сильнее вас. Он вас схватит. И когда вы будете подыхать от страха, ожидая, пока настанет ваша очередь пройти по «коридору смерти», вы вспомните мои слова. Вы всего лишь жалкий балаганный шут. Человек С Той Стороны станет вашим палачом! От притворно-шутливой любезности Коша в один миг не осталось и следа. — О’кей, — сказал он. — Хватит с меня этого бреда! После чего схватил несчастного толстяка одной рукой за волосы, другой рукой — за шею, вонзил зубы в его сонную артерию и разорвал ее одним движением головы. Кровь брызнула фонтаном, заливая и самого Коша, и Шона, который скорчился в кресле, вопя от ужаса. Кош подставил ладони под струю крови, а затем принялся размазывать ее по лицу, словно умываясь. Потом тряхнул головой и движением руки отбросил волосы назад: — Как хорошо, что больше не придется слушать его проповеди! С этими словами он схватил Шона за руку и потащил обратно в камеру. Лицо Коша было искажено от ярости. — Извини, Шон, что-то я чересчур увлекся. Мне надо прийти в себя. Твою казнь я устрою попозже. Ты ведь не обидишься на меня за это, правда?.. Он втолкнул Шона в комнату. — К тому же ФБР село мне на хвост, так что нужно по-быстрому кое-что предпринять. Придется мне совершить небольшую поездку в соседний городок. А потом я вернусь и займусь тобой. На пороге он обернулся и, поднеся окровавленные пальцы к окровавленным губам, послал Шону воздушный поцелуй со словами: — Ну что, до скорого? Потом захлопнул за собой дверь и запер ее на замок. Шон машинально оглядел знакомую обстановку. Сейчас ему казалось, что он видит ее впервые, да еще и сквозь какой-то странный красноватый фильтр. Железная кровать, матрас, ковер, слуховое окошко… Он рухнул на пол, дрожа всем телом. Нужно придумать другой способ бегства. Гораздо более быстрый, чем предыдущий.
Глава 45
Я терпеливо ждал своей очереди, потихоньку продвигаясь с подносом к кассе в кафе «Панда-экспресс». На подносе были кружка «Бад лайт», двойная порция жареного цыпленка и блинчики с креветками, политые кисло-сладким соусом. Шесть долларов девяносто пять центов за все про все. Еда, конечно, не особо изысканная, но когда ты голоден, а все вокруг завалено сахарной ватой, пирожными и прочими сладостями, — самая подходящая и сытная (как почти все, что подают в «Съестном дворе» — большом круглом павильоне торгового центра, где расположились сразу несколько кафе быстрого питания). Я знаю, мне бы не стоило сюда приходить. В нынешнем моем состоянии мне гораздо больше подошел бы какой-нибудь мрачный бар, где можно было бы забиться в самый темный угол и сидеть там полдня, с бутылкой в одной руке и с упаковкой транквилизаторов в другой. Но сейчас был полдень, и мой желудок, к требованиям которого я вот уже несколько дней почти не прислушивался, настоятельно потребовал пищи. Тело не знает жалости, оно подчиняет вас своим потребностям, и ему совершенно наплевать на ваши душевные страдания. Хотя вообще-то можно сказать, что я просто выбрал другой способ утешения вместо алкогольного. — Обедаете здесь, доктор, или возьмете заказ с собой? Стоящая за кассой девица лет двадцати, накрашенная сверх всякой меры, улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ: — Мы знакомы? Она заговорщицки подмигнула: — Ну конечно! — Хм… — Я приходила к вам на консультацию недели две назад. Вы меня не помните? — Н-нет… Она указала на низ своего живота длинным накрашенным ногтем, сделала забавную гримасу и снова подмигнула. С такой мимикой она одна могла заменить собой целое юмористическое шоу. Я сосредоточился и вспомнил: да, в самом деле, пару недель назад она приходила ко мне вместе со своим приятелем. Тому пришла в голову «блестящая» идея — вшить шарики от электрического бильярда в наиболее драгоценную часть своей мужской анатомии, чтобы придать сексуальным отношениям новую, повышенную остроту. Для разового эксперимента это сгодилось как нельзя лучше, но увы — извлечь шарики без медицинского вмешательства оказалось невозможно. Странное дело — когда люди видят на вас белый медицинский халат, они откровенничают с вами без всякого стеснения (даже когда потом встречают вас уже без халата). — Ах да, вспомнил, — со вздохом сказал я. — Ну и как, извлечение прошло успешно? — Да, теперь все в норме. Хотите, я угощу вас личи, чтобы отблагодарить? Это что-то вроде ягод с мякотью внутри… — Нет, спасибо. Я расплатился и сел за свободный столик в центре кафе. «Съестной двор» в воскресенье днем представляет собой любопытное зрелище. Тут собираются самые разные компании. Длинноволосые подростки обоего пола со скейтбордами под мышкой, тоннами поглощающие мороженое «Дайри квин», совершенно не заботясь о последствиях. Семьи латиноамериканцев с вереницами детей, каждый из которых несет собственный щедро нагруженный поднос. Чернокожие в широких брюках и еще более широких футболках, с аппетитом хрустящие жареными куриными крылышками под острым соусом. Словно только что спорхнувшие со страниц глянцевых журналов группы блондинок, которые подносят ко рту гамбургеры, жеманно подняв мизинчик. Подтянутые и вполне сексуальные женщины за сорок в костюмах для джоггинга, соблюдающие диету и поэтому не едящие здесь почти ничего, и их мужья в шортах, потягивающие пиво и обсуждающие между собой гольф и положение на бирже… В каком-то смысле здесь начинаешь чувствовать себя школьником — тебя точно так же окружают разные кланы со своими интересами, дружащие или враждующие между собой. Но сегодня я впервые ощущал себя здесь чужаком, инородным телом — как будто прямо у меня над головой висела острием вниз огромная красная стрела, ритмично вспыхивающая, как неоновая вывеска: «ОПАСНЫЙ ПРЕСТУПНИК!» Дело в том, что местная газета «Неаполь дейли ньюс», воскресный выпуск которой я недавно купил, напечатала на третьем развороте (раздел «Местные новости», графа полицейских объявлений): «Пол Беккер, врач, был задержан полицией Неаполя вчера вечером на шоссе US-41». И ниже, более мелким шрифтом, шло лаконичное пояснение: «Задержание означает подозрение в совершении преступления, а не обвинение в оном». Такие сообщения вполне законны. Они информируют жителей Неаполя о задержаниях в городе и его окрестностях, при этом детали опускаются. Обычно речь идет о нарушениях правил дорожного движения, о вождении в нетрезвом виде и других нарушениях общественного порядка. То, что мое имя оказалось в газете сразу после вчерашнего (фактически уже сегодняшнего) ночного инцидента, говорило о том, что шеф Гарнер не медлил ни секунды. Я утешал себя тем, что этих объявлений никто обычно не читает. Но понимал, что одно лишь слово «врач» способно привлечь ко мне внимание газетных стервятников и что, скорее всего, вслед за нынешними двумя строчками последуют более развернутые материалы. Я с жадностью впился зубами в огромный кусок цыпленка, словно от количества съеденного напрямую зависело восстановление душевного спокойствия. И именно в этот момент Шейла Лебовиц, наша соседка, инструктор по фитнесу и секс-бомба в одном флаконе, уселась за столик прямо напротив меня: — Пол! — М-мм… — Смотрите, я купила новый том «Гарри Поттера»! — объявила она. — Для дочери. И, перегнувшись через столик, положила книгу мне на колени, словно предлагая полюбоваться. Я вытер губы салфеткой, стараясь смотреть куда угодно, только не на декольте Шейлы. — Мы с ней вместе прочитали все предыдущие тома, — продолжала онас воодушевлением. — Когда у матери и дочери общие интересы — это ведь замечательно, правда же? — О да… замечательно. — А вы? — Что — я? — Вы читали «Гарри Поттера» вместе с Билли? — Боюсь, это не для него. Шейла посмотрела на меня так, словно я только что во всеуслышание объявил папу Римского гомосексуалистом. — Но, разумеется, я читаю вместе с ним другие детские истории, — прибавил я, слегка похлопывая по стопке лежащих передо мной газет. — «Человек-Паук против Доктора Осьминога»? — насмешливо спросила Шейла. — Нет, «Дейли ньюс», — невозмутимо ответил я. Она придвинулась ближе и, слегка подтолкнув меня локтем, проговорила: — Я знаю, чего вам не хватает. — В самом деле? — Ваша жена все еще не вернулась, не так ли? — Ну… э-э… — Можете не говорить, я же вижу, что так и есть. Будьте дома сегодня в шесть вечера. — И… что тогда? — Я за вами зайду. Сегодня день рождения у моей дочери, помните? Я бросила вам в почтовый ящик приглашение несколько дней назад. — О, ну как же я мог забыть? Я только об этом и думал! Пол Беккер, мастер двуличия! — Про сам день рождения можете забыть, — заявила Шейла, — дети будут праздновать днем. Но вечером мы устраиваем вечеринку для взрослых. Народу будет немного, только близкие друзья. Ну, еще мой муж пригласит пару-тройку особо ценных клиентов своего агентства недвижимости. Но никакой толпы! Все будет прекрасно! — Я даже не знаю… — промямлил я. — Вы обязательно должны прийти! Вам нужно развеяться! — Я… — Значит, договорились. Будьте дома в шесть часов. Для чего же еще нужны соседи, как не для поддержки в трудных ситуациях? Шейла чмокнула меня в щеку, вскочила и исчезла в ореоле духов и разноцветных шуршащих пакетов — судя по логотипам, набитых одеждой и нижним бельем популярных марок. Я остался сидеть на месте, слегка ошарашенный. Лишь звонок мобильника заставил меня очнуться. — Босс? — Конни? Вы что, тоже хотите пригласить меня на вечеринку? — Простите?.. — Шутка. Не обращайте внимания. — Вы просили меня поискать информацию о Шоне Рамоне-Родригесе… — Да, я вас слушаю! — Кое-что я нашла.Глава 46
Конни впустила меня в квартиру и закрыла дверь. Я уже однажды подвозил до дома свою помощницу, но в квартире у нее еще не бывал. Гостиная была оформлена в цветовой гамме «вырви глаз»: желтые табуретки у стойки бара, коллекция кактусов на розовых стеллажах, разноцветные пончо, развешанные на стенах, большой удобный диван, заваленный пестрыми подушечками, а перед ним — низкий журнальный столик, на котором стояло множество ароматических свечей всех цветов, размеров и форм. — Подождите-ка, — сказал я, — дайте угадаю: вы устраиваете вечеринку в мексиканском стиле? — Очень смешно. Конни надела джинсы с прорезями на коленях и две футболки, одну поверх другой: нижняя была с длинными рукавами, верхняя — с короткими. В таком виде она напоминала юную рок-фанатку. Волосы, на работе обычно собранные в узел и скрепленные заколкой, сейчас свободно спадали на плечи, что тоже ей шло. — С теми деньгами, какие вы мне платите, — прибавила она, — это все, что я смогла себе позволить. Но вообще-то мне нравятся яркие цвета. Правда, здесь тесновато… — Видимо, мне нужно будет обдумать вопрос об увеличении вашей зарплаты. Конни сделала заговорщицкую гримасу: — Осторожно, доктор Беккер, — все, что вы говорите, записывается на диктофон! И кассета будет лежать у вас на рабочем столе в понедельник утром! Я положил сверток на стол: — Считайте это авансом. Конни развернула сверток и достала два свежеиспеченных рулета с ванильным кремом, которые я купил перед уходом из торгового центра. — Вы предатель, док! Я же на диете! — Вам нужно подкрепиться. К тому же сладкое благотворно влияет на работу ума. — Я поняла ваш намек. — К тому же вам ведь необязательно съедать все. Надеюсь, вы поделитесь со мной. — Ну разве что так. — И можете также угостить меня кофе. — Ну, вы, как всегда, в своем репертуаре. Конни, сделайте то, Конни, сделайте это… а мне хоть разорвись! Пока она занималась кофе, я внимательнее осмотрел комнату, затем прошел к окну. Вид из окна открывался весьма приятный: бассейн, оформленный как морская лагуна, окруженный пиниями и туями. Конни снимала квартирку в небольшой резиденции, одной из многих в городе, — как правило, они были под завязку набиты зимой, но летом здесь было тихо и спокойно. Я обратил внимание на фотографию в рамке, стоящую на телевизоре. На снимке была Конни, радостная и широко улыбающаяся, рука об руку с загорелым мужчиной лет сорока, одетым в шорты и рубашку поло. Он тоже улыбался. Его безукоризненным зубам можно было позавидовать. — Кто это? — спросил я. — Ваш бывший муж-дантист? — Да. После турнира по теннису, два года назад. — Я думал, для вас это все уже в прошлом. — Вы что, ревнуете? Я пожал плечами: — Нет, конечно. Но почему вы храните его фотографию? — Не знаю… Он мне звонит время от времени. Я вздохнул. — Что такое? — спросила Конни. — Ничего. Просто я вас не понимаю. Вы, женщины, всегда говорите: что было — то прошло. Но при этом храните фотографии бывших мужей, отвечаете на их звонки… — Ну да, вот такие мы существа. — Она улыбнулась. — А вы все-таки ревнуете. Я пробормотал что-то неразборчивое, и Конни улыбнулась еще шире. — А может быть, я этого и добивалась? — сказала она наигранно-провокационным тоном. — Если я специально ради этого и поставила фотографию на телевизор? Затем села и указала мне место рядом с собой. Я поставил фотографию обратно и тоже опустился на диван. Перед нами на столике стояли две чашки с кофе, над которыми поднимался пар, и тарелки со щедрыми порциями ванильного рулета. — Ладно, шутки в сторону, — произнесла Конни. — Я поговорила со своими друзьями по Интернету на интересующую вас тему. Собственно, за этим я вас и пригласила. — Я вас слушаю. — Вы уже знаете, что исчезновение маленького Шона не привлекло особого внимания? — Да, — ответил я, насыпая сахар в чашку. — Я облазил всю Сеть — и фактически ни одной статьи о нем! Полицейские сначала решили, что он просто сбежал. Расследование началось с запозданием, информации в газетах почти не было. Шон исчез в начале этого месяца, а сейчас о нем, похоже, все уже забыли. — Возможно, ситуация вскоре изменится. Это феномен так называемого «блогошторма». — Что это? — Повышенная активность блогосферы, вызванная каким-либо событием. Люди, которые ведут интернет-блоги, начинают обсуждать случившееся и распространять информацию, чтобы привлечь внимание массмедиа. Они отправляют ссылки на сайты местных газет и телекомпаний, а также в личные блоги журналистов. — Но почему вы думаете, что в случае с исчезновением Шона возникнет что-то подобное? — Потому что он черный, из бедной семьи и потому что газеты не обратили на него никакого внимания. Поэтому в блогах начали писать: вот если бы пропала белая девочка из богатого квартала, вся полиция уже давно стояла бы на ушах, а на бедного негритянского мальчика, стало быть, всем наплевать? И местные власти вынуждены были обратить на это внимание, тем более сейчас, в разгар предвыборной кампании. Одна из кандидатов, Хелен Маккарти, как раз предлагает программу борьбы с преступлениями на сексуальной почве. Разумеется, это пропагандистский трюк — ей нужна поддержка домохозяек и пенсионеров. Но как раз по этой причине она не смогла проигнорировать такое событие. Она уже согласилась выступить с обращением по этому поводу и призвать полицию к расследованию. Вот смотрите. Конни раскрыла ноутбук, поставила его передо мной и открыла «Гугл»: — Итак, набираем в поисковике: «Шон Рамон-Родригес». Я вспомнил, как делал то же самое несколько дней назад. — А теперь посмотрите на количество ссылок. Мои глаза непроизвольно округлились: вместо пары десятков ответов, которые я нашел в прошлый раз, теперь их были сотни! — Вот видите? — произнесла Конни удовлетворенным тоном. — И это еще только начало! Многие из этих статей оказались очень действенными. Некоторые были направлены непосредственно против Хелен Маккарти, ее обвиняли в неспособности принять меры, о которых она говорила. Правда, по большей части обвинения исходили не от жителей негритянских или латиноамериканских кварталов, а от политических конкурентов самой Хелен Маккарти — они не поленились создать целую кучу фальшивых блогов, чтобы вызвать разброд и шатание в стане врага. Я размышлял, потягивая кофе. В последние годы я жил только своей работой и почти не обращал внимания на технологические новшества. Все эти чаты, форумы, блоги и уж тем паче блогоштормы были для меня полной абракадаброй. И вот оказывается, люди активно объединяются в многочисленные интернет-сообщества, живут общими интересами и поддерживают друг друга (я вспомнил, что Конни называла своих виртуальных друзей «семьей»). Мало того, эти объединения, как выяснилось, способны оказывать реальное влияние на события разной степени важности, вплоть до губернаторских выборов. — Ну, хорошо, — сказал я. — Предположим, удастся надавить на Хелен Маккарти. Но такие манипуляции ведь в порядке вещей, разве нет? В конце концов, журналисты всегда находят какого-то козла отпущения среди кандидатов. Будет ли ее чернить пресса или блогеры — какая разница? Или это не все, что вы хотели мне рассказать? Когда вы мне позвонили, голос у вас был такой, словно вы приготовили для меня настоящую информационную бомбу. Конни откинулась на спинку дивана и скрестила на груди руки, словно не решалась заговорить. — Помните, я вам говорила, что некоторые мои знакомые работают в Национальном центре для брошенных детей и жертв домашнего насилия? — Да. — Так вот, я задействовала эти контакты. Ну, знаете, как это делается: находишь кого-то, кто знает еще кого-то, и так далее… И в конце концов я вышла на некий след, который, как мне кажется, проморгали полицейские… — О чем вы? — Я выяснила, что какой-то подозрительный тип ошивался недалеко от того места, где похитили Шона. — Мужчина? — Да. Вы помните, что Шон исчез третьего августа в кафе быстрого питания торгового центра в Майами? — Да. — Это кафе — одно из заведений сети «Донато’с Донате». — Я знаю. Такое же есть и в торговом центре недалеко от моего дома. — Так вот, подозреваемый, о котором идет речь, связался с менеджером этого кафе по телефону пятого августа. Он выдал себя за журналиста. Видимо, хотел выяснить все детали расследования. Оно уже началось, и в газетах появились первые заметки. Менеджер сначала не обратил на этот звонок особого внимания. Но несколько дней спустя какой-то человек явился в кафе и стал задавать почти те же самые вопросы. Менеджер узнал его голос, и все это показалось ему странным. Он потребовал у собеседника журналистское удостоверение, но тот просто сбежал. Сердце подскочило у меня в груди: я тут же подумал о Коше. — А как он выглядел, вы знаете? Человек лет тридцати, стройный, конечности длинные и тонкие, движения изящные, как у танцора, а из одежды, возможно, длинный черный кожаный плащ? — Нет, ничего подобного. — То есть?.. — Согласно описанию менеджера, это был человек примерно шестидесяти пяти лет, седоволосый, с приятными манерами… Я почувствовал, как внутри у меня все сжимается. Теперь я понял, почему Конни не сразу решилась мне об этом рассказать. — Вы… вы думаете, это был мой отец? — А вы сами что думаете? — Да, — прошептал я, потрясенный тем, что мои наихудшие опасения подтверждаются. — Такое могло быть… Значит, вы говорите, что на этот след полиция не обратила внимания? — Расследование никого особо не интересовало. Как я вам уже говорила, его фактически спустили на тормозах. Но теперь, когда об этом деле снова вспомнили, полицейские начнут копать глубже. И если окажется, что ваш отец как-то причастен к этому делу, думаю, ему не поздоровится. Я поставил чашку на стол и нервно сцепил пальцы рук. — Ну хорошо, — дрогнувшим голосом произнес я, — допустим, это мой отец похитил Шона. Но почему же он тогда не скрылся? Конни глубоко вздохнула и в упор взглянула на меня: — Я проработала в Национальном центре достаточно долго, чтобы узнать все о повадках сексуальных маньяков. Они регулярно возвращаются на место преступления. Они находят в этом удовольствие. Вдоль моего позвоночника пробежала дрожь. — Нужно разузнать об этом побольше, — продолжала Конни. — Расспросить вашего отца. Выяснить, был ли он действительно в кафе «Донато’с». И он ли раньше туда звонил. — Я не хочу снова отправляться в Эверглейд-сити. Наша последняя встреча была далеко не дружеской. — Вы можете ему позвонить. Вы же его сын, в конце концов. Возможно, всему этому найдется какое-то другое объяснение… Я молча смотрел на Конни некоторое время. И не сразу осознал, что мои руки дрожат. Потом сказал: — Есть кое-что, чего я никак не могу понять, Конни. Я слишком взволнован этой историей, признаю. И еще, возможно, я боюсь. Но почему вы проявляете во всем этом такое участие? И почему вас так интересует Джордж Дент? Конни слегка приподняла брови: — Вы думаете, я ради него все это делаю? Она резко закрыла ноутбук, встала, прошлась по комнате, потом обернулась ко мне, уперев кулаки в бока: — Да что такое с вами стряслось? Всего за неделю вы превратились в тряпку! Вы уже почти полностью докурили ту пачку сигарет, которая сто лет пролежала нетронутой в ящике вашего стола! — Вы что, рылись в моем столе?! — К тому же вы стали пить тайком. И таскать транквилизаторы из запасов клиники! А чтобы отбить запах алкоголя, сгрызли все наши мятные леденцы для пациентов. Вы и правда думали, что никто ничего не замечает? — Я… — Молчите уж. Что случилось с доктором Беккером? С человеком, который был способен работать день и ночь напролет, вдохновляя своим примером всех сотрудников, и меня в том числе? А теперь я вижу перед собой жалкого дезертира! Вы говорите, вам страшно? Так боритесь с этим, преодолевайте свой страх! Вы же врач, вы каждый день можете столкнуться с непредвиденной ситуацией! Разве вы не чувствовали страх с первого же дня, когда впервые взяли в руки стетоскоп? Но ведь до сих пор вы его преодолевали! Так почему же вы не можете это сделать сейчас? Я смотрел на нее, не в силах ничего произнести, оскорбленный и растерянный одновременно. — О’кей, — сказал я наконец. — Что о’кей? — Я позвоню отцу, — ответил я. Потом взял мобильник и набрал номер. Гудки были какие-то странные, прерывистые. Никто не отвечал. Я сообщил об этом Конни. — Вы можете позвонить в пансионат администратору, — посоветовала она. Я так и сделал. Никакого ответа. Странно. — Может быть, неполадки со связью? — А что, если позвонить кому-то из друзей вашего отца? — предложила Конни. — У него их нет, — возразил я. — Во всяком случае, я никого не знаю. Отец на моей памяти ни с кем особо не общался. Помните, как отреагировал тот тип в пансионате, Эдвар, когда мы назвали имя отца? Он даже не вспомнил, кто это такой. Мало того что он официально не признавал меня своим сыном и не дал мне свою фамилию, так еще и никто из его знакомых, я уверен, не знал, что у него вообще есть сын. Если бы с ним что-то случилось, я узнал бы об этом последним… Но, возможно, есть другой выход, — прибавил я после недолгого размышления. — Какой? — Что, если попробовать раздобыть список его входящих и исходящих звонков? Боюсь, что еще одной личной встречи с ним я все-таки не выдержу. — Вы уже заранее его боитесь? — Это может сработать, — настаивал я. — У моего отца нет мобильника, он совсем не разбирается в современных технологиях и живет как отшельник. Готов спорить, что все телефонные разговоры он ведет с городского телефона. Все номера, с которых звонят ему или на которые звонит он сам, должны быть указаны в его личном счете в телефонной компании. Если мы получим этот счет, то сможем проверить, звонил ли он в кафе «Донато’с». У вас ведь есть знакомые, которые разбираются в электронных технологиях? Может быть, найдется хакер, который сможет взломать сайт телефонной компании? — Нет, у меня нет таких знакомых, — ответила Конни. — К тому же это противозаконно. Но зато у вас есть друг-полицейский. — Кэмерон Коул? Нет, я к нему с этим не пойду. Я уже достаточно наобщался с полицией. Да и у Кэма из-за меня возникли проблемы на работе. Я не хочу добавлять ему новых. Конни вопросительно взглянула на меня, но я отмел невысказанный вопрос движением руки. И заключил: — Нет, этот план не годится. Она слегка покусала губы и наконец произнесла: — Вообще-то есть кое-кто… — Вы же сказали, что никого не знаете. — Я сказала, что у меня нет знакомых хакеров. Но я сама кое-что в этом смыслю. Я воззрился на нее в изумлении. Конни опустила глаза. — Когда я поняла, что муж мне изменяет, мне страшно захотелось узнать, кто моя соперница. Ну и я… стала шпионить за ним — отслеживать его телефонные звонки. Через Интернет. Я вспомнил о своем недавнем посещении торгового центра. Второе место по количеству — после фастфудовских кафешек — там занимали павильончики телефонных компаний. В глазах рябило от рекламы новых моделей телефонов и выгодных тарифов, а также всевозможных услуг в сфере городской и мобильной связи. — Не то чтобы я этим гордилась, — добавила Конни. — Я понимаю, что это аморально… Я раскрыл ее ноутбук: — Ну что, приступим?Глава 47
— Чтобы получить данные о телефонных разговорах вашего отца, — сказала Конни, — нужно будет преодолеть три этапа. Она откусила большой кусок ванильного рулета, словно для того чтобы придать себе храбрости, и прибавила: — Вы по-прежнему хотите это сделать? Вы понимаете, что переступите черту, если на это решитесь? Мне оставалось только махнуть рукой. — Чего там, я ее уже переступил. Конни собрала волосы в узел и скрепила его с помощью китайской палочки для еды. Затем села за ноутбук с сосредоточенным выражением лица, словно боксер перед выходом на ринг. — Хорошо. Этап номер один: находим телефонную компанию, услугами которой пользуется ваш отец. Она застучала пальцами по клавиатуре и вскоре вышла на сайт «Желтые страницы». Еще пара кликов — и на экране появился список телефонных компаний. — Придется обзванивать их все по очереди, чтобы узнать, является ли Джордж Дент их клиентом. — Она обернулась ко мне: — И этим займетесь вы. — Почему? — Потому что, если наш обман разоблачат, я предпочту, чтобы за решетку отправились вы, а не я. — Прелестно. Немного поразмышляв о том, как лучше начать разговор, я набрал номер первой компании из списка. — Алло?.. — произнес я, чувствуя, как голос слегка подрагивает. — Добрый день, меня зовут Джордж Дент. У меня повреждена телефонная линия, и я не знаю, что мне делать. Вы не могли бы мне помочь? — Конечно, — ответил мелодичный женский голос. — Сообщите, пожалуйста, свой адрес и номер телефона, мистер Дент. Я выполнил просьбу. — Мне очень жаль, — ответила женщина через некоторое время, — но договора на ваше имя в нашей базе данных нет. Вы уверены, что пользуетесь услугами именно нашей компании? Я тут же положил трубку. Можно вычеркивать эту компанию из списка. — Ну вот, видите, как все просто, — сказала Конни подбадривающим тоном. — Теперь нужно будет просто повторить все то же самое с другими компаниями, пока наконец мы не наткнемся на нужную. Это продолжалось довольно долго. Во время небольшой паузы я спросил у Конни, что нового в клинике. Она ответила, что доктор Элга Браатц вроде бы раздумала увольняться, но постоянно высказывает ядовитые замечания по поводу нашего отсутствия. Другим коллегам это тоже не нравится. Вместе со своими ассистентами они более-менее справляются с работой, но все равно их сил недостаточно. Поэтому, в заключение сказала Конни, я должен выйти на работу и, кроме того, нанять новых сотрудников. Я пообещал над этим подумать, как только урегулирую все свои нынешние проблемы. Наконец-то удача мне улыбнулась. — Ну вот, — сказал я, в очередной раз кладя трубку, — теперь мы знаем, что мой отец — клиент телефонной компании «Оризон». Какой следующий шаг? — Теперь нам понадобятся факс и принтер. — Они у вас есть? — Да, в спальне. Конни провела меня в соседнюю комнату, по сравнению с гостиной выглядящую гораздо более скромно: односпальная кровать под стеганым покрывалом, письменный стол и комод, на котором стояли несколько безделушек. На полке я заметил пару кулинарных книг и несколько романов Стивена Кинга. — Большинство моих вещей все еще в Нью-Йорке, — пояснила Конни, видимо догадавшись, о чем я думаю. — Я уезжала в спешке, мне хотелось как можно быстрее оказаться подальше от мужа. Так что вещи я с собой взяла по минимуму. — Иначе говоря, вы уехали под влиянием минутного порыва. Вы даже не знали, останетесь ли здесь надолго или вернетесь и попробуете склеить осколки семейной жизни. Конни задумчиво кивнула: — Да, наверно, как-то так. — А что теперь? Наши взгляды встретились, и на некоторое время между нами повисло молчание. Внезапно я с некоторым смущением осознал, что мы находимся в спальне и стоим меньше чем в полуметре друг от друга. Конни уже хотела было что-то сказать, как вдруг прямо под ноги мне откуда-то выпрыгнул кот. — Не бойтесь, — поспешно сказала она, явно обрадованная, как и я, этим неожиданным вмешательством. — Это Тайлер. — Назвали в честь вокалиста «Аэросмит»? — Да. Бедняга кастрирован, он целыми днями спит на моей кровати. — Она улыбнулась. — Это я о коте, само собой. Она подключила к ноутбуку принтер. — Странно, — заметил я, — сколько раз видел вас с ноутбуком, и никогда поблизости не было розетки. — Беспроводная связь, — объяснила Конни. — Во всех квартирах этого дома есть вай-фай. И в кафе рядом с нашей клиникой — тоже, и во всех торговых центрах, да и вообще много где. Сегодня Интернет связывает нас со всем миром. — И одновременно порабощает. — Это точно, — кивнула Конни. И снова протянула мне телефон: — Теперь этап номер два: звоним в компанию «Оризон» и просим прислать подтверждение адреса Джорджа Дента. Немного подумав, я набрал номер и выдал следующую историю: я Джордж Дент, пенсионер, который нашел себе небольшую подработку — упаковщик покупок в супермаркете. Есть только одна загвоздка: приступать к работе мне нужно буквально через полчаса, а шеф настоятельно требует подтверждения моего адреса. Без этого он не допустит меня к работе, и я рискую потерять ее, сразу после того как нашел! Не будет ли любезен уважаемый представитель компании «Оризон» выслать требуемое подтверждение по факсу, на номер моего нынешнего патрона? Служащий был сама любезность. Через минуту я держал в руках нужный документ. — Вот видите, как просто, — хвастливо произнес я. — Но для чего нам это нужно? Это ведь не данные о входящих и исходящих звонках! — Пока еще нет. — Конни склонилась над моим плечом, разглядывая факс. — Зато теперь у нас есть личный номер абонента Джорджа Дента на сайте компании «Оризон». Переходим к этапу номер три. Она заняла мое место у ноутбука, а Тайлер расположился у нее на коленях, мурлыча от удовольствия. — Теперь идем на сайт «Оризона». — Конни напечатала адрес в верхней строке. — Вот. Теперь выбираем один из двух вариантов: «Для новых клиентов» и «Для абонентов компании». Она выбрала второй вариант. Открылась страница, где посетителю предлагалось авторизоваться. — Вот видите, сюда нужно вписать номер своего телефона, а сюда — свой личный номер клиента. Первое у вас было, второе вы только что узнали. Она заполнила обе графы и нажала «Вход». Появилось новое окошко со следующим сообщением:У вас еще нет личного счета. Хотите его создать? Да/Нет— Что это значит? — спросил я. — Что ваш отец ни разу не заходил на сайт своей телефонной компании. Что вполне объяснимо, поскольку компьютера у него, судя по всему, нет. Сейчас мы исправим ситуацию. Конни выбрала «Да» и щелкнула мышью. Появилась следующая надпись:
Введите пароль не менее чем из восьми знаков.— Придумайте пароль, — сказала Конни, обернувшись ко мне. — Это ведь ваш отец, в конце концов. Ваши дела меня не касаются. Я ввел дату рождения Билли. Появилась надпись:
Еще раз подтвердите пароль.Я повторил операцию. И прочитал следующее сообщение:
Пароль подтвержден. Теперь у вас есть личный счет.И вслед за этим:
Добро пожаловать, Джордж Дент!— Браво, — похвалила Конни. — Вот теперь вы официально признаны Джорджем Дентом. На этом сайте, во всяком случае. — И что мне это дает? — Теперь вы имеете право получить любые сведения, связанные с работой вашей линии, и самое главное, с вашими телефонными разговорами. Но имейте в виду, что отчет о продолжительности и стоимости разговоров — платная услуга. Деньги будут списаны со счета вашего отца. Конни пробежала перечень услуг и выбрала нужную графу. На экране появились таблицы с отчетами. Конни нажала «Печать», и принтер, поурчав, выдал несколько листков. Конни собрала их в аккуратную стопку и протянула мне. — Ну вот, здесь всё что нужно: телефонные номера, даты, продолжительность разговоров, точное время начала и окончания… Всё. Я взглянул на нее с невольным восхищением. — Да-да, — невозмутимо произнесла Конни, — знаю, я действительно неплохо придумала. Полагаю, я заслужила прибавки к зарплате.
Глава 48
Я вернулся домой. Кроме уже полученных сведений, Конни больше ничего не смогла узнать о моем отце. Она показала мне, как изменить код доступа, затем ушла с сайта телефонной компании и стерла маршрут своего интернет-навигатора, так же как и пресловутые cookies — коды, хранящиеся в памяти машины, по которым можно было отследить предыдущие интернет-сессии. Мы расстались на лестничной площадке возле ее квартиры, оба слегка смущенные, и я почти бегом спустился по лестнице к выходу, даже не сказав ничего напоследок. И вот я сидел на террасе своего дома с бокалом спиртного в руке. Я закрыл глаза. По небу пробегали облака, отчего тень чередовалась со светом, и я ощущал это кожей. Воздух был теплый, наэлектризованный. На соседском участке две семьи играли в баскетбол — я слышал, как под кроссовками скрипел песок. Откуда-то доносился запах свежей выпечки. Обычный воскресный день обычной жизни. За одним-единственным исключением: моя собственная жизнь могла вот-вот измениться навсегда. Нужно было открыть глаза. И заставить себя взглянуть на распечатки, лежавшие рядом на столе. Проникнуть наконец в мир секретов Джорджа Дента. Нужно, чтобы вы знали: раньше я никогда не лез в его дела. Он мне этого не позволял. В тех редких случаях, когда я еще в детстве делал подобные попытки, в его руке появлялся старый кожаный ремень. Поэтому даже такой заурядный сам по себе поступок, как просмотр списка его телефонных разговоров, был для меня нарушением строгого табу, почти святотатством. Я стиснул в руке стакан с той же силой, с какой рулевой попавшего в шторм корабля сжимает штурвал. Ты уже сделал все что нужно, чтобы получить желаемый результат. Поэтому нет смысла колебаться. Ты же сам этого хотел. Теперь остается только идти до конца. Нет. Да. Я уже ни в чем не был уверен. Я подозревал, что тайны моего отца могут увлечь меня в бездну — как черная дыра может затянуть в себя спутник. Раньше, по крайней мере, я мог рассчитывать на поддержку матери, чтобы противостоять соблазну. И вот сейчас я уже сам толком не знал, чего хочу. Мне хотелось бы, чтобы отец перестал быть каким-то призраком и превратился в живого человека, способного меня любить. Чтобы у матери никогда не было рака и с кладбища в Лонг-Бич исчезла проклятая могила с мраморным надгробием, словно ее никогда не было на свете. Я хотел бы вернуться в ту реальность, от которой осталась лишь черно-белая фотография, на которой мои улыбающиеся родители держались за руки на набережной Неаполя, а я прыгал вокруг них, вне себя от радости. Я хотел бы проделать обратный путь по реке времени, преодолевая встречное течение, и снова стать ребенком. Там, в этой полузабытой реальности, был и еще кое-кто… Колдунья с длинными черными волосами, колышущимися, словно водоросли, в темной болотной воде… с разбухшим языком, вывалившимся изо рта… «Люди думают, что хоть что-то может исчезнуть навсегда, Пол. Примерно как старый мешок с барахлом, брошенный в реку и гниющий на дне… Но в один прекрасный день этот мешок вдруг начинает шевелиться… и то, что казалось погребенным навсегда, пробуждается. Всё возвращается, Пол. Всё всегда возвращается». Резко запрокинув голову, я вылил в рот остатки спиртного, схватил со стола листки и погрузился в их изучение.Глава 49
Шон не видел выхода. У него больше не оставалось надежды. Ни малейшей. Он перебрал все варианты, и каждый раз приходил к одному и тому же результату, столь же ужасному, сколь и очевидному: он умрет здесь, в этой камере. Дверь была слишком прочной. Окошко под потолком оказалось слишком узким. С мечтами о побеге пришлось расстаться. Шону осталось доступно лишь перемещение из детского мира безумных надежд во взрослый мир здравого смысла и сопутствующего ему отчаяния. Мальчик понимал, что ему конец. Никто не придет ему на помощь. «Привет, Шон, это я, твой День смерти! Ну вот я и пришел! Ты думал, я о тебе забуду? Только не делай такое лицо — дети тоже умирают, представь себе! Как и все остальные! И вот как раз подошла твоя очередь! Помнишь труп бомжа, который вы с приятелями нашли на той улочке в Литтл Гавана? Он окоченел от холода и вонял, как сгнившая падаль! А теперь и ты станешь падалью, Шон. Знакомьтесь — Шон, мальчик-падаль! Когда вы снова встретитесь с друзьями в конце лета, они спросят: «Ну, как твои каникулы?», — а ты ответишь: «Лучше всех! Прикиньте — меня убили! Я все каникулы провел в болоте, раздутый и зеленый, плавая на поверхности воды». На тебя иногда будут садиться местные белки и подъедать то, что еще не успели съесть личинки. В первую очередь глаза. Ну а потом аллигаторы сожрут то, что осталось…» Шон плакал, плакал, плакал. Даже когда слез больше не осталось и глаза стали сухими, как дно опустевшей пластиковой бутылки, он все еще плакал: тело по-прежнему конвульсивно содрогалось, а грудь сдавило так, что он едва мог вдохнуть. Ребенок вообще не должен думать о смерти. Тем более о насильственной. Однако Шон уже прошел этот путь размышлений до конца и теперь не знал, как вернуться обратно. Какой-то частью сознания он понимал, что постепенно сходит с ума. Он был сильно истощен, и вот теперь от голода и нервного шока у него начались галлюцинации. Ну что ж, безумие — последнее утешение, когда других уже не остается… «Встряхнись». Шон потрясенно смотрел на мать — она стояла прямо перед ним. «Встряхнись, я тебе говорю!» — Мама?.. «Кровать. Матрас. Окошко. Ты еще можешь это сделать». — Ты о чем? «Ты еще можешь отсюда выбраться». — Но этот Кош Чародей… он скоро вернется! — со слезами сказал Шон. — А окошко узкое! Я не смогу в него пролезть! Кош вернется и убьет меня! «Замолчи!» — Но он… «Шон! Ты помнишь, чему я тебя учила?» — Никогда… не опускать руки, — с трудом произнес мальчик. «Вот именно. Поэтому сделай так, чтобы я могла тобой гордиться. Борись!» — Но как? «Матрас дырявый. Смотри, вон сквозь дыру торчит пружина. А на другой ты сидишь. Что, разве не чувствуешь, как она впивается?» — Ну и чем это мне поможет? Кош сказал, что убьет меня, когда вернется… Не дослушав, мать стала объяснять ему, что нужно сделать. «Видишь, — сказала она в заключение, — ты и сам можешь стать чародеем не хуже Коша!» Шон улыбнулся. И поблагодарил мать. Затем лихорадочно принялся за работу.Глава 50
Большую часть дня я провел, изучая данные о телефонных разговорах отца и поглощая напитки в диапазоне от содовой до пива. При этом несколько раз перемещался из сада в гостиную и обратно, когда начинался или прекращался дождь. В руках у меня была ручка, чтобы отмечать то, что покажется интересным. Я решил, что во время первого просмотра не буду углубляться в детали, а просмотрю списки наудачу, просто запоминая те вещи, которые привлекут мое внимание. Прежде всего я обратил внимание на то, что мой отец очень редко звонил кому-либо и продолжительность разговоров в таких случаях никогда не превышала двух минут. Я невольно улыбнулся, вспомнив, сколько времени сам в молодости висел на телефоне. Однажды родители даже заставили меня оплатить огромный телефонный счет, для чего мне пришлось временно устроиться работать в «Макдоналдс». И после этого нас еще пытаются убедить, что пропасть между поколениями — выдумка! Затем снова погрузился в изучение списков. К сожалению, пришлось констатировать, что ни один из телефонных номеров мне не известен — за исключением, разумеется, номера мобильника Клэр. Я обвел его ручкой в каждой строке, где встретил. Разговоров оказалось не так уж много. Первый состоялся около трех месяцев назад — примерно в то самое время, когда Клэр начал пропускать свои занятия в клубе. Последний — две недели назад. Что из этого следовало? Не так уж много. Видимо, по телефону они просто договаривались о свидании, а подробно беседовали уже при встрече. О чем, интересно? О Билли и обо мне? Наверняка. О разных эпизодах из прошлого Джорджа Дента? Дорого я бы дал, чтобы это узнать. Что ж, теперь будем разбираться с другими номерами. Я сразу вычеркнул все те, что начинались на 800 и на 8 с двумя другими цифрами: они принадлежали разного рода службам — почтовым, страховым, банковским. Скорее всего, во время звонков на эти номера обсуждались какие-то рутинные вопросы и никакой полезной информации я бы из них не извлек. Тем более что на подробное расследование у меня просто не было времени. Но оставалось еще множество частных номеров. Очередная порция спиртного придала мне храбрости, и я начал думать о том, как бы узнать содержание одного очень интересующего меня разговора. По словам Конни, какой-то человек, судя по описанию, очень похожий на моего отца, заходил в кафе «Донато’с» в Бэйсайде, в Майами. Это было в начале августа, спустя несколько дней после похищения Шона. Значит, нужно просмотреть телефонные номера за этот период. Я пробежал глазами колонку с датами. Ага, вот: пятого августа отец несколько раз звонил на один и тот же номер. Черт!.. Я проверил код города, чувствуя, как лихорадочно колотится сердце, и очень надеясь, что ошибаюсь в своих подозрениях. Код 305. Увы. В самом деле Майами. Я инстинктивно прижал руку к горлу, словно пытаясь остановить нарастающую тревогу. И чей же это номер? Ты ведь наверняка об этом догадываешься, Пол. Все же проверим… Я взял мобильник и набрал этот номер. — Кафе «Донато’с Донатс», вас слушают, — услышал я. И тут же нажал клавишу «отбой» и буквально отбросил мобильник, словно он прямо у меня в руке превратился в ядовитую змею. Черт возьми! Значит, это правда! Джордж Дент звонил в то самое кафе, откуда исчез Шон. Звонил несколько раз. Значит, он прекрасно знал о том, что произошло там недавно. У него явно был какой-то свой интерес в этом деле. Мне на память тут же пришли слова Конни: «Сексуальные маньяки любят возвращаться туда, где они совершили преступление. Они находят в этом удовольствие». Меня охватила дрожь. Нет, это невозможно. Должно быть какое-то другое объяснение… Так, в какой именно день пропал Шон? В среду третьего августа. Я стал искать эту дату в списке. Но ее не было. В этот день мой отец не разговаривал по телефону. Вообще ни с кем. Следующими в списке шли звонки, сделанные четвертого августа (судя по номерам, обсуждались текущие бытовые вопросы) и пятого августа — в «Донато’с Донатс». И что? Если третьего августа отец ни с кем не общался по телефону, это ни о чем не говорит. В конце концов, он и остальное время мало с кем общался… Ну да. А еще можно предположить, что в этот день его не было дома. Потому что он был где-то в другом месте. Например, в Майами… Дорога туда от Эверглейд-сити не заняла бы больше двух часов. Так что съездить в Майами и вернуться он вполне мог за один день. И при этом найти несколько часов, чтобы заняться любимым делом. Изнасилованием малолетних. Я не мог в это поверить. Мой отец не был насильником! Да, порой он воспитывал меня с помощью ремня, но скорее чисто символически. Меня никак нельзя было счесть жертвой домашнего насилия. В крайнем случае — излишне сурового обхождения. Недостатка родительской любви. Но жестоких побоев — никогда. И уж тем более — насилия сексуального характера. Мой отец никогда не совершил бы ничего подобного! Но он всегда был человек скрытный и непростой. В детстве я постоянно страдал от ощущения невидимой преграды, разделяющей меня и отца, — как будто он запрещал мне подходить к нему слишком близко. Я чувствовал себя как человек, от которого скрывают какую-то тайну. Мне кажется, моя мать чувствовала то же самое. Этот человек сидел в Рэйфордской тюрьме, куда помещают самых опасных преступников. Возможно, в характере Джорджа Дента имелись какие-то грани, о существовании которых я даже не подозревал. Этот человек работал в цирке. Там всегда много детей. У этого человека до сих пор сохранились старые клоунские костюмы, которые он заботливо прячет в специальные чехлы. Нет. Этот человек хотел поближе познакомиться с твоим сыном, Пол. Он упрекал тебя в том, что ты даже не позволил ему подержать внука на руках… НЕТ! Я непроизвольно заткнул уши и вслух произнес: — Хватит! Это все чушь! И сразу вслед за этим потрясенно огляделся по сторонам, осознав, что кричал в полный голос. Нет, нельзя было оставаться в таком состоянии. Нужно было сосредоточиться. И найти в себе силы продолжить расследование. Словно одержимый, я почти бегом бросился наверх, включил компьютер, вошел в Интернет и начал выяснять, кому принадлежат остальные номера. Я решил проверить каждый исходящий вызов. Я неутомимо набирал номера в строке поиска, использовал «Желтые страницы», «Белые страницы» и вообще любые справочники, доступные в Сети. Среди людей и учреждений, кому и куда отец звонил, оказались водопроводчик, общество ветеринаров, полицейский комиссариат, врач, ресторан, мотель, ремонтник из телефонной компании… Но ни одного друга или знакомого. Отец и в самом деле жил отшельником. Он был безнадежно одиноким человеком. Однако сейчас я не располагал временем, чтобы как следует об этом подумать — нужно было проверить все эти проклятые номера. И вот я почти добрался до финиша. Оставался один номер. Ни в одном справочнике его не было. Ну что ж, надо лишь набрать его и проверить самому. И все-таки должно быть какое-то объяснение, говорил я себе, слушая длинные гудки в трубке в ожидании ответа. Я отказывался признавать, что мой отец причастен к похищению Шона. Он не сексуальный маньяк! Немного странный — да. Бывший хиппи, приторговывавший марихуаной, безответственный эгоист — о’кей, не спорю, но все же это не имеет ничего общего с психопатом вроде Джорди. В конце концов, Джордж Дент ведь сказал мне, что никогда не слышал имя Алан Смит или прозвище Кош Чародей. Он заверил меня, что также ничего не знает о фирме под названием «Карнавал теней». С чего бы мне ему не верить? Может быть, я капитально заблуждаюсь из-за одного-единственного неверного предположения?.. В трубке послышался щелчок. Включился автоответчик. И все мои надежды мгновенно обратились в прах, словно клочок бумаги, брошенный в костер. — Добрый день, — заговорил вежливый механический голос. — К сожалению, сейчас никто не может ответить на ваш звонок. Наш офис закрыт. Но вы, если любите праздники и сюрпризы, можете ознакомиться с нашими особыми предложениями на сайте нашей фирмы «Карнавал теней». «Карнавал теней» — это волшебный мир самых фантастических возможностей!Глава 51
Шейла Лебовиц окинула гостиную цепким, как у орла, взглядом. — У вас неплохо, — заключила соседка. Потом перевела взгляд на меня и прибавила: — Если переделать кое-что, например, убрать вот эту перегородку… или вот эту — будет просто замечательно. Появится больше свободного пространства. Она позвонила в дверь пару минут назад — ровно в шесть вечера, как мы и договорились сегодня днем. Я попытался изобразить смертельную усталость. После недавних открытий мне было совершенно не до вечеринок. Но Шейла, не обращая на это внимания, распахнула дверь, как только я ее открыл, и без приглашения вошла в дом. — Что ж, — сказала она, закончив осмотр, — из этого дома можно сделать настоящую игрушку! Здесь есть где развернуться воображению! — А я-то думал, что это ваш муж — специалист по продаже недвижимости, — заметил я. — Ну, я тоже знаю некоторые тонкости этого дела, — с улыбкой проговорила она, приближаясь ко мне. — Например, я знаю, что ни в коем случае нельзя трогать несущие стены. Если вы купили старый дом, можете полностью выпотрошить его изнутри и переоборудовать по своему вкусу, но только ни в коем случае не трогайте наружные стены! Иначе стоимость вашего дома останется на прежнем уровне, вместо того чтобы с каждым годом повышаться. — Вы, я так понимаю, разбираетесь и в шкале цен? Шейла оглядела меня с головы до ног: — Скажем так: я всегда распознаю выгодную возможность, когда она мнепопадается. Произнеся эту двусмысленную фразу, она дождалась, пока я покраснею, затем резко повернулась на высоких каблуках и направилась к бару. — Вы позволите? — спросила она, открывая его. — Конечно, — кивнул я, — пожалуйста. Она взяла два низких широких стакана, наполнила каждый на треть бурбоном «Джим Бим» и, вернувшись, протянула один мне. — За ваше здоровье, — сказала Шейла, приподнимая бокал. — Такой тост вам точно не повредит. — Что вы имеете в виду? — Вы выглядите как зомби. Я даже не пытался спорить. — У меня кое-какие проблемы. — У всех нас они бывают. Я молча отпил глоток. Шейла в этот вечер блистала: на ней было облегающее черное вечернее платье, бриллиантовое колье и серьги с подвесками одного дизайна. Я обратил внимание, что обручальное кольцо у нее отсутствовало. Правой рукой она держала свой стакан у самых губ, левой слегка поглаживала правый локоть. — Клэр все еще не вернулась? — с деланой непринужденностью спросила она. — Нет. — Я почему-то так и думала. — Ах вот как? — Ей не нравился Неаполь. Однажды она мне в этом призналась. В общем-то, это можно понять — она ведь француженка. Французы все такие… утонченные. Этот комплимент Шейла произнесла с такой интонацией, что он приобрел едва ли не противоположный смысл. — Не разделяю вашу точку зрения, — сдержанно сказал я. — Однако нельзя не признать очевидного: мы с вами оба — одинокие люди. — Вы замужем за Германом. — Герман женат на своей работе. — Она демонстративно помахала рукой у меня перед глазами. — С некоторых пор я больше не ношу обручальное кольцо. И я даже не уверена, что он это заметил. Шейла придвинулась ко мне еще ближе, но я одним глотком осушил свой стакан и под предлогом того, что нужно поставить стакан в раковину, ретировался в кухню. — А как сегодняшняя вечеринка? — спросил я, меняя тему разговора. — Удачна? — О, более чем, — ответила Шейла меланхоличным тоном. — Народу собралась чертова уйма. — Но вы, кажется, говорили всего о нескольких самых близких друзьях… Вы же хотели просто устроить небольшое дополнение к празднику вашей дочери? — Так и планировалось, но Герман решил организовать все на самом высшем уровне. Получилось… очень впечатляюще. Ему захотелось убить одним выстрелом двух зайцев — ублажить своих нынешних богатых клиентов и привлечь новых. Создать впечатление, что он — фигура номер один на местном рынке недвижимости. — Она издала короткий безрадостный смешок. — Герман — гроза конкурентов, Герман — акула бизнеса… Так он себя именует уже чуть ли не официально. Надо видеть, как он расхаживает среди гостей, такой крутой, с золотой цепью на шее, золотым перстнем на руке… и постоянно заходит в роскошную ванную комнату, отделанную мрамором, — только чтобы лишний раз полюбоваться на себя в зеркало… Я повернулся к ней. Опустив голову, Шейла сидела в кресле. Плечи ее поникли. — Но делать деньги он действительно умеет, с этим не поспоришь, — прибавила она с горечью. — Деньги, потраченные на праздник дочери, он включил в графу «представительские расходы». Ну что ж, в кои-то веки он хоть что-то для нее сделал… Немного помолчав, она спросила: — А вы? Вы придете? — Я думаю, да. На губах Шейлы промелькнула тень улыбки. — Правда? — Мне нужно отвлечься от грустных мыслей. — Прекрасно. Я надеюсь, вы хорошо проведете время. Тем более что среди гостей будет и ваш друг Кэмерон. Эта новость меня поразила. — Вы с ним знакомы?! — Познакомились на этой неделе, — ответила Шейла. — Он заходил ко мне. Мы очень мило поболтали о том о сем… Она поднялась, подошла ко мне и, посмотрев в глаза, добавила: — Позвольте мне быть вашим проводником. Вечер еще только начинается. Кто знает, какие сюрпризы нас ждут?Глава 52
Герман Лебовиц явно не поскупился на устройство вечеринки. Размах был широкий. Даже, можно сказать, королевский. Герман не довольствовался тем, чтобы заказать лишь ресторан в отеле — он снял весь отель. А поскольку этот отель состоял из отдельно стоящих уютных домиков, праздник развернулся на огромной территории. На парковке выстроились роскошные автомобили: здесь были «порше», «феррари», «БМВ Зет3» и даже одна «ламборджини-мурселаго». Я не самый язвительный человек, но все же замечу: чем старше водитель, тем более новая у него марка машины и более юная спутница. Разумеется, здесь же толпилось множество молодых людей в униформе, предупредительно распахивающих дверцы машин. Уже сам вход производил немалое впечатление: ворота в колониальном стиле, по обе стороны от них — мраморные слоны и огромные зажженные факелы, словно вырастающие прямо из земли. Мажордом, услышав ваше имя, торжественно отмечал его в списке приглашенных, лежащем в раскрытой кожаной папке, и приглашал вас войти в сад, полный экзотических растений. Пройдя несколько метров под мягкую, умиротворяющую музыку группы «Колдплэй», вы оказывались возле красивой деревянной беседки, в которой располагался бар, и видели перед собой подсвеченный бассейн с джакузи и искусственным мини-водопадом. Вам тут же предлагали шампанское, и, взяв бокал, вы могли вдоволь полюбоваться садом и множеством установленных среди клумб и кустов и поначалу даже не бросающихся в глаза необычных скульптур животных — жабами в рединготах, совами с лорнетами, двухголовыми рыбами, — а потом вдруг замечали среди них бронзовую девочку с раскрытой книгой на коленях… Общее впечатление было довольно любопытное: с одинаковым успехом можно было вообразить себя героем фильма о Джеймсе Бонде или сказки «Алиса в Стране чудес». Шейла оставила меня и пошла проведать остальных гостей. Я присел на скамейку и зажег сигарету. Вскоре рядом со мной появился Кэмерон. — Привет, Пол, — сказал он. — Привет, — отозвался я. — Как самочувствие? — Ну, еще можно жить, как сказал тот тип из анекдота, который, упав с двадцатого этажа, пролетал мимо десятого. — Я выпустил дым из ноздрей, рассеянно наблюдая, как он поднимается вверх, растворяясь в сумерках. — Так ты, значит, знаком с Шейлой? — Недавно, когда я заезжал к тебе, мы случайно разговорились возле ее дома. Вот она меня и пригласила. — Ты с ней поосторожнее. Она опасна, как самка богомола. Кэмерон кивнул. Затем поставил между нами на скамейку две бутылки — текилу и апельсиновый сок — и два бокала. — На минералку уже смотреть не могу, — пожаловался он. — И публика эта меня бесит. Сливки общества, мать их!.. Он сделал две порции текилы с соком и протянул один бокал мне. — Ты им завидуешь? — спросил я. — Может быть. Даже скорее всего. Посмотри вон на ту компанию. Тот, что справа, это Робин Кук, известный писатель. Баба рядом с ним — Джудит Шейндлин, у нее свое ток-шоу, «Судья Джуди». А вот этот тип в смокинге — владелец пивной компании «Будвайзер». У него, как минимум, несколько миллиардов. И представь — все эти люди живут здесь, в Неаполе. — Что, правда? Кэмерон снова кивнул: — И это у них называется небольшая вечеринка! Да, Неаполь всегда был популярным местечком у этой публики. И знаешь, что я тебе скажу? Мы всегда будем карликами среди этих гигантов. Еще можно заслужить у них уважение, если носишь имя Герман Лебовиц, но простые смертные вроде нас с тобой никогда не будут допущены в их вселенную. Я улыбнулся. Циклоп и Росомаха против всего мира, как всегда. — Помнишь, как было лет двадцать назад?.. — спросил я. — Еще бы! — Все впереди… Никаких вопросов о смысле жизни… — И никаких детей. Я тут же представил себе Билли и на пару секунд закрыл глаза. — Воспитывать детей, — задумчиво продолжал Кэмерон, — это как пытаться перейти скоростную автостраду: рано или поздно тебя расплющит в блин. Мои дети — ты в курсе — живут с моей бывшей женой. И она постоянно говорит им, что я лузер. Когда я приезжаю их навестить, сын таскает у меня деньги из кошелька, а дочь меня игнорирует. Только однажды она со мной заговорила — попросила купить ей мобильник. Я сказал, что она еще мала. И знаешь, что она заявила? — Что? — Я без пяти минут подросток. Так что иди-ка ты на хрен, папуля. Я фыркнул и тут же наклонил голову к бокалу. — Ничего смешного, старик. Когда дети маленькие, ты любишь их как безумный. Ты готов на все ради них. Но вот они вырастают, твоя страстная любовь начинает их тяготить, они начинают тебя стыдиться перед своими друзьями. И ты остаешься совсем один. Я промолчал. Ведь даже толком не знал, что можно на это сказать. Сам я не задумывался о таких вещах. К Билли все это — пока? — не относилось. Я показывал ему «Властелина колец» и «Людей Икс», чтобы мы с ним стали ближе, чтобы у нас была общая вселенная. Мне совершено не хотелось думать о том, что когда-нибудь мы будем ссориться по поводу карманных денег и «неподходящих» знакомств. Кэмерон сделал себе еще одну порцию «текилы-оранж». Потом сказал: — Я должен тебе кое в чем признаться. — Что такое? — Я рассчитываю занять место Гарнера по итогам очередных выборов в местную полицию. — Ого! — удивленно произнес я, выпрямляясь. — Да, я хочу использовать свой шанс. Гарнер меня не остановит, хотя изо всех сил пытается это сделать, постоянно сует мне палки в колеса. Думаю, что удачное расследование по делу Коша послужит мне хорошей рекламой. Докажет, что я достойный кандидат. А то Гарнер постоянно норовит списать меня в утиль… Получается та же самая хренотень, что с моим баром: я придумал хорошую идею, но толку от нее мало из-за отсутствия клиентов. А знаешь, что самое смешное? Я собираюсь это сделать лишь ради того, чтобы произвести впечатление на свою семью. Я хочу… ну не знаю… приехать к ним и сказать: «Эй, а ваш папаша-то теперь крут, он новый шеф полиции! Почему бы нам это не отпраздновать в моем баре?» У них глаза на лоб вылезут: «Да ну? А у тебя еще и бар?» Когда они приедут, на столе их будет ждать целая куча подарков. И тогда моя жена наконец по-настоящему мне улыбнется. Я покажу им приказ о моем назначении. И может быть — черт возьми, ну ведь может же быть! — она снова переедет ко мне вместе с детьми. Ну хотя бы просто чтобы попытаться начать все сначала. Хотя, конечно, отец семейства из меня тот еще… Его голос дрогнул, и он замолчал. Я пытался найти какие-то подходящие слова, но в голову ничего не приходило. Молчание длилось долго. Потом Кэмерон быстро провел пальцами по векам, рассмеялся и налил нам обоим еще. — Чертова текила, — сказал он. — Чертова сентиментальность, — прибавил я. — Это точно. Пауза. И вдруг: — На самом деле я хотел с тобой поговорить о другом. Своего друга я знал как облупленного и сразу заметил перемену тона. Все мускулы моего тела непроизвольно напряглись. — О чем? — Это касается твоего отца, — ответил Кэмерон. — Я… скажем так, навел кое-какие справки на его счет. Сердце у меня сжалось. Господи, так Кэмерон все знает! Он связался со своими коллегами из Майами, и они сообщили ему о том, что я совсем недавно выяснил самостоятельно. Что мой отец — маньяк-педофил. Насильник и убийца. — Я позвонил в Рэйфорд, — сказал вместо этого Кэмерон. — Что?! — Ты мне рассказывал любопытную историю — о песне, которую твой отец якобы слышал в Рэйфордской тюрьме, а на самом деле эта песня была написана годы спустя. — А… это, — пробормотал я с невольным облегчением. — Тогда я не обратил на это особого внимания. Но ты же меня знаешь: все, о чем я узнаю, застревает у меня в памяти и не дает покоя, как заноза. И в конце концов я решил позвонить в это самое исправительное учреждение. Он плеснул мне в бокал еще текилы и жестом предложил немедленно выпить. Я так и сделал, не отрывая глаз от его лица и ощущая все большее беспокойство. — Получить нужные сведения оказалось не так просто, — продолжил Кэмерон. — Тамошние ребята перерыли все архивы и вроде бы что-то нашли, но явно не торопились делиться информацией. Пришлось задействовать все свои связи. — А что именно ты хотел узнать? — Сколько времени твой отец провел за решеткой. Я поставил бокал на скамейку. Кэмерон пристально смотрел на меня: — Точные даты заключения и освобождения — вот что мне было нужно. — И что, с этим возникли проблемы? — Представь себе. — Какие? — Мы оба знаем, что его посадили в семьдесят первом, так? Сколько тебе тогда было лет? Три года? — Уже почти четыре. Я тогда вцепился в его ногу, чтобы помешать копам его увести. До сих пор об этом помню… По сути, это одно из самых ярких воспоминаний детства. Мисс Скорбин тогда предложила матери не водить меня в подготовительный класс, а подержать дома пару месяцев, чтобы я пришел в себя, настолько сильное я пережил потрясение… Кэмерон медленно кивнул: — Итак, двадцать седьмое октября тысяча девятьсот семьдесят первого года — вот точная дата его поступления в Рэйфорд. Помнится, в том же месяце открылся «Диснейуорлд»[274], и все местные газеты только об этом и писали… — Так в чем проблема? — Проблема в дате освобождения. — Но она же известна: тысяча девятьсот семьдесят седьмой год. Отец провел в тюрьме шесть лет. Мой десятый день рождения мы отмечали уже всей семьей. — А вот в архивах Рэйфордской тюрьмы другие данные. — То есть как? — Джордж Дент — пожалуй, единственный из всех, кого привозили в эту тюрьму, — удостоился неслыханной вещи. Немедленного освобождения. В награду за какую-то важную услугу. — Что?! Его освободили сразу же? — Да. — Но почему? — В том-то и загвоздка. Невозможно оказалось это выяснить. Я пытался и так и сяк, звонил тем и этим, нажимал на все рычаги — и каждый раз облом! Ни одной зацепки. Какой-то всеобщий заговор молчания. Судя по всему, данные об истинной причине его освобождения уничтожены или так надежно засекречены, что доступ к ним для рядовых полицейских закрыт. — Кэмерон пожал плечами. — Я так думаю, он назвал им чье-то имя. Сдал кого-то. И это было для них очень серьезно, если учесть, что обвинение, которое предъявили твоему отцу, тоже было не из легких. Я встал со скамейки: — Ты что, шутишь? Хочешь сказать, все эти шесть лет отец был на свободе? И этот подонок даже не заехал к нам с матерью? Ничего нам не сказал? И тут меня осенила ужасная догадка. — Когда?.. — выдохнул я. Кэмерон закусил губы. — Когда его освободили? — потребовал я ответа. — Согласно учетным записям, привезли его двадцать седьмого октября семьдесят первого года. Тут же провели в кабинет на допрос. Оттуда он сделал один-единственный звонок. Вскоре за ним приехали какие-то люди и забрали его. Прямо из кабинета. — Кэмерон смотрел на меня, не моргая. — Твой отец не сидел в тюрьме ни дня. Ни в Рэйфорде, ни где бы то ни было. Он в жизни не попадал за решетку.Глава 53
У меня было ощущение, словно меня со всего разбега боднул в грудь бизон. Я инстинктивно схватился за руку Кэмерона, не в силах перевести дыхание. Мой отец никогда не был в тюрьме… Нет, я не мог в это поверить. Это было немыслимо. Невозможно. Значит, он мне лгал. Он лгал и матери. А она плакала дни и ночи напролет — без причины… Он обманывал нас годами. Мой отец не был в тюрьме. Никто его нигде не удерживал. Но это не помешало ему провести шесть лет вдали от нас. Шесть лет. Он и совсем недавно с большой неохотой согласился, чтобы я к нему приехал. И теперь я понимал почему. Его почтовые открытки, телефонные звонки, россказни о тюремной жизни, редкие посылки, которые он нам отправлял, — все это было ложью с самого начала. Я машинально огляделся вокруг, слегка пошатываясь, словно весь мой мир вместе со мной готов был вот-вот обрушиться как карточный домик. Кэмерон резко встал и схватил меня за плечи: — Держись, Пол. Я знал, что тебя оглушит эта новость, но здесь должно быть какое-то объяснение. И в конце концов мы его найдем, поверь мне. Я над этим работаю. Объяснение? Мать-перемать, да какое еще объяснение?! Мой отец — гребаный преступник, который сдал кого-то из своих подельников, чтобы выбраться из тюрьмы, вот и все. Что тут еще можно предположить? Что его где-то укрывали в рамках программы защиты свидетелей? Я слышал, что многие люди благодаря этому меняли внешность, имя, все документы и исчезали навсегда. Если с отцом это было так, то почему же он вернулся через шесть лет, все в том же обличье, с тем же именем? Связана ли эта история как-то с Кошем? И только ли с ним? И как сюда вписывается похищение Шона?.. Все смешалось у меня в голове. Я даже не заметил, как к нам направляется какой-то человек. Я увидел его, только когда он приблизился вплотную: это был один из официантов. — Простите, — произнес он, — мне сказали, что один из вас — врач. — Да, это я, — с трудом смог я произнести. — У вас есть с собой медицинская сумка? — Да, в машине. — Вы не могли бы сходить за ней? — А что случилось? — Миссис Лебовиц вас об этом попросила. Сказала, что это очень срочно. — Официант неловко переминался с ноги на ногу, явно смущенный. — Там, кажется, произошел несчастный случай…Глава 54
После того как я забрал из машины медицинскую сумку, меня провели в роскошный номер, высокие окна-двери которого выходили прямо к бассейну. Интерьер впечатлял: дизайнерская мебель из белого полированного дерева, современная живопись на стенах, огромный плазменный телевизор… И в глубине комнаты — кровать, на которой неподвижно лежала женщина. Освещение в номере было приглушенное, и ее лица я не видел. — Шейла?.. — осторожно окликнул я. — Я здесь, — послышался ее голос. Я вздрогнул — оказалось, что Шейла сидела в глубоком кресле в углу, и я не сразу ее заметил. Она поднялась мне навстречу. — Так это не с вами произошел несчастный случай? — Нет. — Кто это? — вполголоса спросил я, кивнув на женщину, лежавшую на кровати. Шейла жестом отослала официанта, потом, повернувшись ко мне, так же тихо ответила: — Одна из моих гостий. У нее… небольшая проблема. Но она не хочет, чтобы об этом стало всем известно. — Шейла более пристально взглянула на меня. — А с вами-то все в порядке? Вы такой бледный… — Все нормально… Так что произошло с этой женщиной? Что-то серьезное? — Да нет же, боже мой, НИЧЕГО серьезного! — вдруг произнесла женщина раздраженным тоном, повернувшись к нам. — Со мной все в порядке! — Она села и добавила: — Шейла, дорогая, надеюсь, ты по крайней мере привела не врача из «неотложки»? А то с него станется выписать мне счет на восемьсот долларов только за то, что меня отвезут в клинику, находящуюся в километре отсюда, и налепят пластырь! — Нет-нет, это Пол, мой друг. Он врач. — Как хоть он выглядит? Ничего себе? Шейла с улыбкой обернулась ко мне: — Как видите, Пол, и в самом деле ничего серьезного. Теперь я могу вас покинуть. — Она слегка сжала мою руку. — Удачи. — Подойдите, молодой человек, — приказным тоном сказала женщина, едва Шейла вышла. Когда я приблизился, она включила лампу у изголовья и, направив ее свет мне в лицо, проговорила: — Так-так, дайте-ка мне вас разглядеть… — Послушайте, мэм, доктор здесь все же я. — О, только ради бога, без всяких мэм, — отмахнулась она. — Обычно такие церемонии выдают новичков. Надеюсь, вы по крайней мере не студент? — Нет. Она слегка похлопала по краю кровати: — Садитесь. Я повиновался. Наконец-то ее лицо показалось из тени. И тут же у меня снова появилось ощущение, что мне двинули в грудь кулаком. Нет, сегодня был явно не мой вечер. Лицо у женщины было, что называется, породистым. Сразу обращали на себя внимание выступающие скулы — слишком выступающие, чтобы не заподозрить пластическую операцию, — и ярко-зеленые глаза, холодные, словно высокогорное озеро. Голову, будто замысловатая корона, венчала прическа из серебристо-седых волос. Если допустить, что лицо может быть выковано из стали, словно меч, лицо этой женщины было как раз таким. — Вы что, язык проглотили? — спросила она. — Нет. — О, кажется, я поняла. — Она улыбнулась. — Я напомнила вам кого-то? — Ну… э-э… — пробормотал я. — Послушайте, я надеюсь, вы хоть в обморок не упадете? Все-таки это не вы, а я недавно получила удар в лицо. С этими словами она указала на кровоподтек у себя на скуле, в центре которого виднелась ранка длиной не больше сантиметра. — На вас напали? — изумленно произнес я. — Нет, представьте себе, я дзюдоистка. Я разбиваю о свою голову кирпичи. Ну разумеется, на меня напали! Я по-прежнему не мог понять причину охватившего меня волнения. Но возможно, недавние известия об отце меня слишком потрясли. — Мы с вами случайно не знакомы? — спросил я неожиданно для себя. — Я вас не знаю. Но вы меня знаете наверняка. По крайней мере я на это надеюсь, ведь я приложила к этому слишком много усилий. Она указала на бейджик, прикрепленный к ее платью. На вставленной в бейджик фотографии я увидел ее на фоне американского флага. Одну руку она подняла вверх, указательный и средний пальцы другой руки изображали латинскую букву V — знак победы. — Мои портреты расклеены по всему городу, — прибавила она. И протянула мне руку: — Хелен Маккарти. Мэр Майами-Бич, кандидат на пост губернатора штата Флорида.Я закончил работу и убрал все медицинские препараты в сумку, вместе с запятнанными кровью миссис Маккарти дезинфицирующими влажными салфетками — их я сложил в отдельный пластиковый пакет. — Что именно вы использовали? — спросила она. — Я даже не почувствовала боли. — Биологический клей. Я показал ей одну из небольших пробирок, заполненных голубоватым гелем, и объяснил, как он действует. — Интересно, — сказала она. — А я-то думала, все врачи используют в таких случаях иголки и нитки, причем без анестезии, а от швов остаются потом уродливые шрамы на всю жизнь. Но полагаю, это вопрос оплаты? Они просто хотят больше получить? Я удивленно взглянул на нее: — Ну да. А как вы догадались? — Я так и думала. Заурядный медик нарочно использует свои иглы и прочие орудия пытки, чтобы заставить пациента поверить, что делает очень сложную работу, и содрать с него в два раза больше. — На самом деле в пять — десять раз. Она положила руку на мое запястье: — Стало быть, вы бескорыстный идиот, который не хочет сколотить состояние? Я опустил глаза. — Это шутка, — прибавила Хелен Маккарти. — Я могу задать вам вопрос? Она поднялась, чтобы рассмотреть результат моей работы в зеркало. Потом сказала: — Валяйте. — Кто на вас напал? — О, какой-то полоумный. У моего политического курса есть не только сторонники, отнюдь нет. У меня много врагов. В основном среди либералов. Тех, кто делает вид, будто защищает индивидуальную свободу. Это трусливые слабаки, которые видят во мне будущую Великую Инквизиторшу. Конечно, будь я мужчиной, все было бы иначе. Возьмите Руди Джулиани, мэра Нью-Йорка, с его нулевым уровнем толерантности, — думаете, кто-нибудь посмел бы его ударить? У меня есть дом в Неаполе, здесь я могу укрыться от толп журналистов и папарацци, которые осаждают меня в Майами, но увы — идиоты вроде нынешнего находятся повсюду. Она повернулась ко мне, одновременно пытаясь изменить прическу таким образом, чтобы хоть частично закрыть след удара. — Да, у меня радикальные методы. Я очень много и плодотворно сотрудничаю с ФБР. Аарон Альтман, директор подразделения ФБР в Майами, мой личный друг. Я без колебаний иду на самые жесткие меры, чтобы выжигать язву преступности, сурово наказывать сексуальных маньяков и изгонять весь подозрительный сброд за пределы моего города. И я намереваюсь в дальнейшем распространить эти методы на весь штат Флорида. Если преступникам это не нравится, пусть сами убираются отсюда заранее, пока я их не выставила. — Это ваш основной предвыборный лозунг? — Неофициально — да. Я подумал о Шоне и о том блогошторме, разразившемся недавно в Интернете и направленном против Хелен Маккарти, о котором недавно рассказывала мне Конни. И вот теперь — надо же — я разговариваю с этой женщиной в реальности. У меня было странное ощущение. Я расправил плечи, чтобы придать себе побольше уверенности, и сказал: — Понимаю. Но я спрашивал все-таки о другом. Она повернулась ко мне: — Ах вот как? — Мне бы стоило спросить иначе: кто вас избил? Точнее, избивал периодически? Потому что рана, которую я только что привел в порядок, у вас не единственная. У вас есть и другие, давно затянувшиеся. За ушами. У корней волос. На шее. На плечах. Должен признать, они почти незаметны, и обычный человек вряд ли разглядел бы их. Но любой врач их заметит. Вы были жертвой домашнего насилия, миссис Маккарти? Если это так, я хочу сказать, что никогда не поздно обратиться за помощью к профессионалу, который… Она расхохоталась. Чистосердечно, от всей души. Я почувствовал, что краснею. Давно я не чувствовал себя таким идиотом. — Бедный мой друг! — воскликнула она. — Вы и в самом деле подумали, что я из таких женщин? Ее глаза превратились в два узких смертоносных лезвия, и я с ужасом осознал всю глубину своей ошибки, а заодно смысл выражения «политическое животное». У этой женщины был настоящий дар именно такого рода. В ней чувствовались такая сила и такая животная энергия, какие ни один, даже самый могущественный, соперник не смог бы сокрушить. — Для того чтобы узнать о происхождении этих шрамов, — произнесла Хелен Маккарти, — вам достаточно было бы внимательнее почитать газеты. Я не делаю из этого никакой тайны. В моем прошлом не было ни мужа-насильника, ни отца-тирана — вы ведь именно об этом подумали, верно? Мой муж был прекрасным человеком, он умер и оставил мне большое состояние, упокой Господи его душу. Что до моего отца, он пастор. Он до сих пор жив и ведет жизнь, достойную настоящего святого. Разумеется, журналисты перемыли мне все кости, как и остальным кандидатам… Дело в том, что я попала в очень серьезную автокатастрофу. Когда приехали врачи, они вначале сочли меня мертвой. Но я боролась за жизнь и сумела выкарабкаться. Однако пришлось делать множество пластических операций — и сразу после, и еще в течение нескольких лет. Но я вернулась на свое место — на политическую сцену, под безжалостный свет софитов. Так что советую вам починить свой радар, вычисляющий «жертв домашнего насилия», — он барахлит. Я не из тех, кто позволяет так с собой обходиться. Я молча кивнул, сгорая от стыда. — Если уж хотите все знать, — продолжила она, на сей раз более мягким тоном, — произошло вот что. Я беседовала с одним молодым человеком, который вначале произвел на меня впечатление очень обходительного, правда, чересчур склонного к иронии. Меня это слегка утомило, и я ответ отпустила ироническое замечание по поводу его мужественности. И тогда он меня ударил. Свидетелей рядом не оказалось. Он тут же исчез. Я не стала звать охрану — этот эпизод не добавил бы мне популярности. Кто захочет видеть на посту губернатора женщину, к которой можно вот просто так подойти и ударить? Вы же знаете, каковы наши журналисты. На меня и без того уже набросилась половина пользователей Интернета. Надеюсь, я могу рассчитывать на ваше молчание? — Врачебная тайна, — заверил я, клятвенно поднимая руку. — Договорились, — кивнула она. Потом приблизилась ко мне и, слегка сжав мои запястья, прибавила: — Вы как раз из того типа мужчин, которые мне нравятся, Пол. Говорю вам это совершенно искренне. Лет десять назад я, вероятно, смогла бы убедить вас хорошо провести со мной время — прямо здесь, в этой комнате. Но сейчас я задам вам только один вопрос. Откровенность за откровенность… Я даже вздрогнул, увидев эту улыбку барракуды. — Теперь, когда вы знаете меня лучше, Пол… вы будете за меня голосовать?
Глава 55
Я вышел из номера Хелен Маккарти со странным чувством — словно провел некоторое время, сам того не зная, в клетке тигра. Мне захотелось пить, и я направился прямиком к бару. Там я выпил два коктейля «Морской бриз» и сразу отправил за ними вдогонку две порции виски со льдом. Только после этого мне удалось немного расслабиться. Я облокотился на стойку. В голове гудело от музыки, света и алкоголя. Гости танцевали или беседовали, собравшись небольшими группами; они явно получали удовольствие от опьяняющей атмосферы этого места. Разглядывая их, я заметил и других знаменитостей — в частности, юную топ-модель Перл Чан, стоявшую рядом со своим отцом, медиамагнатом, владельцем множества изданий общенационального уровня. Должно быть, Герман Лебовиц был доволен — его вечеринка бесспорно удалась. Я потер лицо ладонями, пытаясь немного прийти в себя. Из колонок звучала песня группы «Мьюз». Певец предупреждал, что кто-то собирается отнять мою жизнь и я должен почаще оглядываться, потому что я не один. Такое точное совпадение с реальной ситуацией вызвало у меня невольную улыбку. Странно, но у меня и в самом деле было ощущение, что за мной наблюдают. Хотя, скорее всего, это была парочка недурных девиц, одна из которых недавно подходила ко мне, и мы обменялись несколькими фразами. Я что-то отвечал заплетающимся языком, и она вскоре отошла — вероятно, чтобы найти более трезвого собеседника. Этот эпизод неожиданно разбудил во мне множество воспоминаний. Да уж, молодость иногда напоминает о себе совершенно внезапно, без всякого предупреждения, словно старый костюм, хранящийся где-то в углу гардеробной, с которого вдруг соскользнул пластиковый чехол. На миг мне показалось, что я заметил парочку, обжимающуюся в одной из туалетных комнат, больше похожих на античные термы. — Отличная вечеринка, правда? Шейла. Под хмельком, как и я. Она уселась на высокий табурет рядом со мной. — Как у вас все прошло с Вампиреллой? Она не изнасиловала вас прямо на комоде? Я фыркнул, чего наверняка не сделал бы в трезвом виде, и заявил: — Хелен Маккарти не в моем вкусе. — А кто в вашем вкусе? — Даже не знаю… Несколько секунд Шейла смотрела на меня в упор. Потом соскользнула с табурета и решительно взяла меня за руку. — Идемте, — сказала она. И потянула меня за собой к выходу из бара, затем провела через сад к ресторану. Мы вошли внутрь. Столы уже убрали и заменили комфортными диванами и креслами, свет был мягкий, приглушенный. Группа мужчин о чем-то беседовала, расположившись в углу. И снова у меня возникло ощущение, что за мной наблюдают. Я огляделся по сторонам, но, кажется, никто из присутствующих не обращал на меня внимания. — Куда мы идем? — Я хочу пить, — коротко ответила Шейла. Она открыла небольшую дверь, и мы вошли в кухню. Бедро Шейлы прижалось к моему бедру. В кухне было ужасно душно — климатизатор не работал или же его не включали. — Думаете, здесь найдется что-то освежающее? — с сомнением проговорил я. Она не отвечала. Вместо этого без всяких предисловий прижала меня спиной к огромному двухсекционному холодильнику со встроенной машиной для изготовления кубиков льда и вплотную приблизилась ко мне. Ее глаза обжигали. Она была вся в поту. Ее груди буквально впились в меня. Кончиком языка она провела по мочке моего уха. — Шейла, что вы делаете? — Разве не ясно? — прошептала она, стискивая мои пальцы. Она просунула мою ладонь себе под платье и повела ее вверх, так что вскоре я коснулся ее шелковых трусиков. — О-о-о… — простонала она. У меня закружилась голова. Шейла так крепко стиснула бедрами мою руку, что я не мог ею пошевелить. Потом Шейла резко оттянула край трусиков, и мои пальцы оказались между ее горячих половых губ. Господи боже!.. Она издала еще один протяжный стон и стала медленно опускаться на пол, увлекая меня за собой. Моя спина заскользила вниз вдоль дверцы холодильника и в какой-то момент задела клавишу, включающую машину для изготовления кубиков льда. Послышалось тихое урчание заработавшего механизма. В следующее мгновение мне показалось, что на меня обрушилась горная лавина. Целый каскад ледяных кубиков буквально оглушил меня, заставив рухнуть на пол. — Ах! — воскликнула Шейла, отшатываясь назад. Я с трудом отполз в сторону. Кубики с грохотом сыпались на пол еще несколько секунд, потом ледяной поток начал уменьшаться и наконец иссяк. Я сидел на полу, завороженно наблюдая, как последние голубоватые льдинки со стеклянным звуком падают на груду остальных и скатываются с нее на плиточный пол, словно осколки упавшей звезды. — Какого черта вы это сделали?! — вскричала Шейла, придя в себя. — Я… не… Я растерянно улыбнулся и вздрогнул, почувствовав, как упавший мне за шиворот ледяной кубик соскользнул по спине вниз. — Это вы нарочно, да? — Шейла буквально испепелила меня взглядом. — Черт возьми, да что с вами такое?! Она встала, резко повернулась на каблуках и вышла из кухни, хлопнув дверью. Я сидел на полу, едва сдерживая истерический смех. Вот до чего ты докатился, Пол. Сидишь на чужой кухне, задницей во льду, пьяный в хлам. Без руля и ветрил. В этот момент раздалось короткое «бип». Я не сразу сообразил, что мне пришла эсэмэска. Но машинально сунул руку в карман и вынул красный мобильник Коша Чародея. Потом нажал клавишу под изображением конвертика и прочитал послание. Оно оказалось кратким:Когда закончишь с этой шлюхой,
ВЫХОДИ НА УЛИЦУ, БУДУ ТЕБЯ ЖДАТЬ.
Надо обсудить кое-что.
Кош
Глава 56
Я протрезвел в одно мгновение. Холодный пот заструился у меня по спине. Я уже не чувствовал наполовину растаявших ледяных кубиков под одеждой. Я с трудом поднялся. Тело мое била такая неудержимая дрожь, что мне едва удавалось держаться на ногах. Я машинально огляделся. Никого. Потом вышел из кухни. В ресторанном зале люди все так же мирно беседовали и потягивали напитки, сидя в глубоких креслах. Я направился к выходу, сжимая в руке телефон и ища глазами высокую фигуру в черном плаще. Снова раздался короткий сигнал. Я вздрогнул. Новая эсэмэска:Ну давай, шевелись!
Или БОИШЬСЯ?
Мне уже не терпится.
Трус.
Жалкий, дерьмовый трус.
Что-то Я ТЕБЯ НЕ ЗАМЕТИЛ, МЧУДАК
Ты ГДЕ?
Глава 57
Моей шеи коснулся какой-то холодный металлический предмет. Лезвие ножа. Страх, невероятный страх, настоящий животный ужас окатил меня ледяной волной и парализовал все тело. К горлу подкатила тошнота. — Ну привет, Пол. Как твои дела? Кош вцепился мне в волосы и запрокинул мою голову. Затем прижал нож к моей шее и слегка надавил на нее. Я едва мог вздохнуть. — Не такой уж ты хитроумный, как выяснилось. Что, неужели не подумал о том, что я могу забраться в твою машину? Но это же очень легко. Один из моих подручных меня этому научил. Вскрывать замки — это его конек. Я думаю, ты его знаешь — его зовут Джорди. Очень исполнительный человек, но немного неуравновешенный — например, обожает насиловать женщин и расчленять детей. Что поделать, у каждого свои недостатки. Но, может быть, мне стоит говорить о нем в прошедшем времени? Что ты об этом думаешь. Пол? — Я… я не знаю, о чем вы говорите, — прохрипел я. — О, ну что ты. Напротив, я уверен, ты все прекрасно знаешь. Я послал Джорди к тебе домой, и он исчез. Я дал поручение Рольфу насчет тебя, и ты его прикончил. Я нанял для управления своей роскошной яхтой самую хорошенькую капитаншу во Флориде, и ты ее покалечил. Мне кажется, я имею основания на тебя сердиться. Может быть, даже имею право тебя убить, как ты думаешь? Видеоклуб «Блокбастер» находился всего в каких-то десяти метрах от машины. Вывеска сообщала: «Открыто 24 часа», — но народу в это время было уже немного. Сквозь прозрачные стеклянные стены я видел служащего, который ходил вдоль стеллажей, расставляя диски по полкам, в то время как на огромном плазменном экране прямо напротив входа мелькали анонсы ближайших кинопремьер. Сейчас показывали отрывки из какой-то комедии с Кэмерон Диас. Я подумал, услышат ли меня в клубе, если я заору во весь голос. Словно прочитав мои мысли, Кош еще усилил хватку. — Забавная штука жизнь, — произнес он небрежным, почти безучастным тоном. — Каждый из нас живет своей жизнью, в которой все идет по привычному распорядку: мы словно небесные тела, каждое из которых движется по своей орбите. И вот в один прекрасный день происходит сбой. Две звезды неожиданно сталкиваются, взрываются, и — бабах! — рождается сверхновая. Он на несколько секунд ослабил хватку, словно хотел дать мне возможность напоследок оценить красоту его метафоры, перед тем как меня прикончить. — Вот так и произошло с нами, — продолжал он. — Две противоположные сущности встретились лицом к лицу. Два незнакомца стали врагами по воле рока. Белый Король против Черного Короля. Но хорошо по крайней мере, что мы не пешки — как ты думаешь, Пол? Правда, мы ведь не марионетки, которыми каждый может манипулировать, как захочет? — Мне кажется, у вас серьезные проблемы с метафорами. Он резко отвел в сторону нож, словно намереваясь нанести удар, и я успел лишь подумать о том, что мне конец. Но Кош убрал оружие и снова ослабил хватку. Я судорожно закашлялся. — А у тебя с остротами, — сказал Кош. — Они такие острые, что ты можешь пораниться. — Чего вы хотите? — Поговорить. Я же написал тебе об этом в эсэмэске. Ты разве не получал мои сообщения? Ая-то думал, ты не расстаешься с телефоном. Ты ведь так любишь мобильные телефоны… особенно те, что с фотографиями? Я ничего не ответил. — Джорди переслал мне фотографии с того телефона, когда приходил к тебе домой. Он нашел телефон на столе в кухне. Я увидел их. Очень интересно. Но, как ты понимаешь, не они являются главной проблемой. Главная проблема для меня — ты. — Я? — По правде говоря, я здесь только ради одной вещи. Хочу задать тебе вопрос. Но сначала, пожалуйста, как следует сосредоточься, потому что твоя жизнь, какой бы заурядной она ни была, будет зависеть от твоего ответа. Он слегка повернул мою голову — так чтобы я смог разглядеть его глаза в зеркале заднего вида. Это были два черных бездонных колодца, столь же непроницаемые, как глубины болотной топи. — Ты готов? Итак, внимание, вопрос: Пол Беккер, это ты — Человек С Той Стороны? Я непроизвольно сдвинул брови к переносице: — Что?.. Он долго изучал мое лицо в том же самом зеркале заднего вида, словно пытаясь оценить степень моей искренности. Затем внезапно отпустил меня. — Так я и думал, — сказал Кош. — Ты никто. Случайная прихоть судьбы, вот и все… Он распахнул дверцу. — Ты даже не заслуживаешь, чтобы я тебя убил. Это будет не так забавно. — Он вышел из машины. — Сейчас я должен тебя покинуть, поскольку мне предстоит свидание с одной юной особой. Но боюсь, совсем скоро твои дела будут обстоять не лучшим образом, Пол. Однако подробностей я тебе не сообщу. Что за жизнь без сюрпризов?.. Неожиданно он наклонился к дверце с моей стороны, почти вплотную приблизив лицо к стеклу: — Вообще-то это я ударил Хелен Маккарти. Я пришел на вечеринку ради тебя, но, когда увидел мэра, не смог преодолеть соблазна. Ее политика — это прямой вызов людям вроде меня. Так что, можно сказать, впридачу к нашей встрече я получил бонус. Пока, Пол. Удачи! Она тебе скоро понадобится. Кош выпрямился, повернулся, и его фигура растворилась в ночи. Я ничего не сделал, чтобы его задержать. Даже не пытался. У меня не хватило мужества даже на то, чтобы в свою очередь задать ему вопрос — об участи Билли и Клэр. Неоновая вывеска видеоклуба все так же ритмично вспыхивала. Голубой. Желтый. Голубой. Желтый. Я не в силах был пошевелить даже пальцем. В какой-то момент мой взгляд задержался на зеркале заднего вида, и я машинально перечитал надпись на ободке: «Внимание! Предметы в зеркале могут оказаться ближе, чем вам кажется». Я едва не рассмеялся. И только теперь осознал, что в салоне раздается какой-то странный свистящий шум. Далеко не сразу я понял, что это звук моего собственного дыхания.Глава 58
Кош вернулся домой отчасти удовлетворенным. Он подвел свой гидросамолет к причалу, выключил мотор и снял антишумовой шлем. Затем отключил GPS-навигатор и выпрыгнул на причал. Войдя в дом, он погасил наружное освещение и медленными тяжелыми шагами поднялся на второй этаж — усталость давала о себе знать. Затем прошел мимо комнаты, где все еще висел на цепях разлагающийся труп агента ФБР — запах здесь был невыносимый, — и направился в кухню в другом крыле дома, желая промочить горло. Он вынул из графина хрустальную пробку, налил в бокал вина и стал пить маленькими глотками, рассеянно крутя в пальцах ножку бокала. Со стены кухни до сих пор свисали на веревках колокольчики для прислуги, оставшиеся со времен прежнего владельца. Под каждым была небольшая табличка: «Комната хозяина», «Комната для друзей», «Гостиная», «Веранда», «Зимний сад»… Когда-то можно было позвонить из любой комнаты, чтобы вызвать находящуюся в кухне служанку. Но вот уже много лет в доме никто не жил. Так или иначе, надежные слуги попадаются очень редко. Так же как надежные сотрудники. Проходит совсем немного времени — и они распускаются. Не выпуская из руки бокал, Кош включил белый ноутбук. Два других портативных компьютера, черный и красный, чуть слышно урчали в режиме ожидания, как обычно соединенные с портативной спутниковой антенной, укрепленной на подоконнике. — Фуллер? — Да, это я, — ответил сонный голос. — Это Алан Смит. Знаю, что уже поздно, но, надеюсь, я вас не сильно побеспокоил? На самом деле такая вежливость была чисто формальной. — Бартон Фуллер отлично знал, чем он рискует, проигнорировав вызов патрона в любое время суток. Видеосвязь была плохой — в основном из-за множества «глушилок», установленных самим Кошем, — но, по крайней мере, звук передавался четко, и повелительных нот в голосе Коша нельзя было не услышать. — Вы никогда меня не беспокоите, — вежливо отвечал адвокат. Он встал рядом с видеокамерой, машинально потирая затылок. — Чем могу быть полезен, мистер Смит? — Я по поводу той женщины, капитана моего судна. Она по-прежнему с вами? — Я снял для нее комнату в Неаполе, в одном уединенном мотеле. Ее жалоба уже готова и оформлена как положено. Завтра утром мы едем в суд. — Я хочу попросить вас об одной небольшой услуге. — Я вас слушаю. — Пол Беккер на самом деле ведь не сильно ей повредил, не так ли? — Да, она не слишком пострадала. Но незаконное проникновение на частную территорию неоспоримо. К тому же я буду напирать на психологический ущерб, причиненный жертве, так что… — Вообще-то у меня есть другая идея. Будет лучше, если последствия нападения будут видимыми. — Видимыми?.. — Заметными, Фуллер, — уточнил Кош. — Очевидными… Кстати, — продолжал он нарочито рассеянным тоном, словно меняя наскучившую тему разговора, — ваш сын по-прежнему играет в бейсбол? — Да, конечно… Но какое отношение… Внезапно Фуллер замолчал. Мысленно усмехнувшись про себя, Кош подумал, что все поры на теле адвоката в один миг расширились от страха, источая пот. — Но вы же не собираетесь попросить меня… — Ну почему же? — со смехом сказал Кош. — Именно об этом я и хочу вас попросить! Вам всего лишь нужно будет взять бейсбольную биту вашего сына и сделать так, чтобы жалоба вашей клиентки стала вполне обоснованной. — Я не могу этого сделать. — Ах вот как? Может быть, вы предпочитаете, чтобы я передал некоторые из моих видеозаписей вашей жене, вашим родителям, друзьям, коллегам? Например, ту, на которой вы дрочите на шестилетнюю индонезийскую девочку? Или ту, на которой мальчик вас содомирует искусственным членом? Я могу также выложить эти видеозаписи на свой сайт, впридачу к другим столь же неординарным сюжетам. Что вы об этом думаете, Фуллер? Адвокат снова умолк на некоторое время. — Хорошо, я выполню вашу просьбу, — наконец проговорил он. — Удачи, — сказал Кош и отключил соединение. Затем выключил все три ноутбука, убрал с подоконника спутниковую антенну и сложил все это первоклассное оборудование в дорогие фирменные чехлы. Пора было отсюда сваливать. Взрывная команда, которая прибудет в дом после его отъезда, уничтожит все следы его недолгого пребывания здесь. Для паука настало время переместиться в другую часть паутины. Он улыбнулся при мысли о малышке Мэдисон, которая мирно спала в своей уютной комнатке в родительском доме, еще ничего не зная о том волшебном мире, который он, Кош Чародей, скоро ей откроет. Но до этого нужно будет сделать еще одно, последнее, дело. Кош, насвистывая, спустился в подвал. — Шон? — позвал он. — Шо-он, это я! Я вернулся! Он отодвинул стальной засов на двери. — Не бойся, это будет очень быстро, обещаю. Ты даже не почувствуешь боли. Я просто… Конец фразы буквально застрял у него в горле. В камере маленького Шона Рамона-Родригеса не изменилось ничего: железная кровать, старый грязный матрас, узкое окошко под самым потолком… Только самого Шона не было внутри.Глава 59
В мою дверь барабанили вот уже несколько минут. Но я по-прежнему не реагировал, и удары в конце концов прекратились. Тем лучше. Я предпочитал оставаться в ступоре. Это очень интересное состояние — все функции организма замедляются, и даже мысли становятся неповоротливыми. Любые проблемы кажутся далекими и незначительными. Нет ни Добра, ни Зла, ни тревоги, ни подавленности. Почти нирвана. Полное разжижение мозга. Я отстраненно спросил себя: интересно, сколько еще это продлится? Я не собираюсь вам врать: разумеется, я достиг состояния транса вовсе не путем медитаций. Вчерашние возлияния на вечеринке, а также горсть транквилизаторов, которые я принял по возвращении, — вот что мне помогло. Они очень быстро взяли под контроль мой мозг и успешно отбили атаки страха и тревоги, которые несколько раз пытались идти на штурм. В результате мои душевные терзания, хотя и не исчезли полностью, все же заметно ослабли. Может быть, если мне повезет, я впаду в кому? — Да что с вами стряслось? — внезапно донесся до меня голос Конни. Моя медсестра стояла передо мной — в белом халате, со стетоскопом на груди. Значит, она приехала ко мне прямиком из клиники, даже не переодевшись. — Вы что, напились? — спросила она, встряхивая меня за плечи. — А?.. Что?.. — Так-так. Понятно. Конни подхватила меня под мышки и приподняла. — К счастью, я занимаюсь спортом, — сказала она ворчливым тоном, таща меня в ванную комнату. — Но вообще-то, когда устраивалась к вам на работу, я надеялась, что мне больше повезет с начальником! Она стянула с меня одежду и затолкала меня под душ. — Поскольку вы не отвечали ни на телефонные звонки, ни на звонки в дверь, мне пришлось искать другой путь. Я вошла через окно-дверь, что выходит в сад. Надеюсь, вы не в обиде? Вообще-то вам стоило бы снять трубку и сказать мне, в каком вы состоянии. В этот момент меня вырвало прямо на плиточный пол. Конни деликатно вышла и прикрыла за собой дверь. — Я вас на время оставлю, — сказала она из-за двери. — Найду вам чистую одежду и оставлю ее на стуле у входа в ванную. Если понадоблюсь, позовите. Я побуду внизу.— Извините, мне действительно очень жаль, — сказал я часом позже, спустившись на первый этаж и войдя в кухню. К этому времени я принял душ, выпил литров десять минеральной воды, чтобы справиться с неутолимой жаждой, вечным спутником тяжкого похмелья, и мир вокруг меня обрел цвет, хотя и не заиграл радужными красками. Затем побрился, освежился лосьоном после бритья, натянул льняные брюки и свежую рубашку и в довершение всего даже повязал галстук. Перед тем как спуститься вниз, я посмотрел на себя в зеркало и отметил, что стал более-менее похож на человеческое существо. — Очень жаль, — повторил я еще раз, обращаясь к Конни. Она вытерла последнюю вымытую тарелку, поставила ее в стопку остальных возле раковины, завернула кран и сняла фартук. — Ну и бардак вы развели. Что, горничная к вам больше не приходит? — Клэр ее уволила. — Понятно. Ну а поскольку вы всего лишь мужчина, вы пустили все на самотек. Я машинально потер виски: — Постараюсь что-нибудь придумать. Клэр поставила передо мной стакан с водой, которую я поначалу принял за минеральную. — Растворимый аспирин, — пояснила она. — Это единственный коктейль, который я сейчас позволю вам выпить. Я покорно влил в себя содержимое стакана, ощущая, как пузырьки щекочут гортань. Потом поинтересовался: — Зачем вы приехали? — Помыть вашу посуду. — Конни… — О’кей. Возникли кое-какие проблемы. — Большие? — Огромные. — Какого рода? — Самого неприятного. К нам нагрянул санитарный инспектор. С невероятно огромными усами — ну это так, к слову. И с ордером на проверку от местных муниципальных властей. — Он вам сообщил, в связи с чем явился? — Я сильно подозреваю, что тут не обошлось без Гарнера, нашего милейшего начальника полиции. Слухи о том, что у нас обнаружились крысы, дошли до самого высокого уровня. Кто-то, кто знает кого-то, кто знает еще кого-то, видимо, через своих знакомых на него надавил. Скорее всего, какой-то богатый человек, который пожертвовал городу много денег, случайно оказался в нашей клинике как раз в тот самый день, когда крыса из посылки выбежала в коридор. Ну и началось: нарушение санитарных норм, недостаток стерильности, бла-бла-бла… Да, все верно, подумал я. И этого богатого человека я, разумеется, хорошо знаю. — И еще были два журналиста. — Что, еще и пресса?! — Да, один из «Дейли ньюс», другой из местной газетенки. Их кто-то предупредил анонимным звонком. Вы мне говорили, что у вас какие-то неприятности с полицией, но ничего не объяснили толком, — с упреком прибавила Конни. — Поэтому я была захвачена врасплох. — И чего он потребовал, этот инспектор? — Временного закрытия клиники. Причем прямо с сегодняшнего дня. Так что фактически мы с вами безработные. — Что?! Этого не может быть! — Инспектор сказал, что может. Он даже процитировал мне соответствующий документ за номером сто двадцать три от числа такого-то. Выставил нас всех и опечатал дверь. Я сидел как оглушенный. — И вы даже не пытались никуда позвонить? — наконец спросил я. — Ну, прежде всего я попыталась дозвониться до вас. Двадцать раз за сегодняшнее утро. Мне это не удалось — вот почему я в конце концов приехала. Журналисты собирались взять у вас интервью. Я кое-как от них отделалась, но боюсь, они очень быстро узнают ваш адрес. — Конни скрестила руки на груди. — В конце концов, Пол, что происходит? Если вы расскажете мне все как есть, может быть, я смогу вам помочь? Я отвернулся, машинально потирая затылок: — Это невозможно, Конни. Не может быть и речи о том, чтобы впутывать вас в эту историю. Сейчас я — как прокаженный. Любой, кто приблизится ко мне, может заразиться. Конни сочувственно кивнула: — Понимаю. Но должна предупредить вас: я не могу оставаться без работы. — Что вы хотите сказать? Взяв свою сумку, Конни ответила: — Я позвонила в Нью-Йорк. Больница, в которой я раньше работала, согласна снова меня принять. Все остальные ваши сотрудники примерно в таком же положении. — Она повернулась ко мне. — Если откровенно, они в панике, Пол. Вам нужно что-то делать. Если понадобится моя помощь, вы знаете, где меня искать. Она направилась к выходу. Уже взявшись за ручку двери, обернулась и добавила: — Пока, во всяком случае, я еще там. И исчезла. Черт!.. Я со всего маху ударил кулаком по столу. В этот момент зазвонил городской телефон. — Алло! — рявкнул я в трубку. — Это я… — Кто? — Пол, это я… Клэр.
Глава 60
Моя жена плакала. Я слышал, как она всхлипывает на другом конце провода. Наконец Клэр с трудом произнесла: — С тобой все в порядке? Я не сразу осознал смысл ее слов. У меня было такое ощущение, что время остановилось. Часы показывали без четверти двенадцать. Кухню заливало солнце. Сквозь открытое окно внутрь вливались ароматы травы и цветов. К ним примешивался слабый запах средства для мытья посуды, которым недавно пользовалась Конни. Я слышал гудение шмеля. Ощущал плитки пола под ногами. Я не мог сдвинуться с места, словно мои подошвы превратились в магниты, а пол стал железным. Был понедельник. Шла третья неделя августа. Прошло пять дней с тех пор, как моя жена и мой сын исчезли. — Клэр… Я едва смог выговорить это короткое слово. — Клэр, — повторил я, чувствуя, как сжимается горло, а глаза становятся влажными. Я был неспособен произнести хоть что-то еще. В трубке послышался глубокий вздох — словно Клэр собиралась с силами для предстоящего разговора. Судя по всему, она приняла какое-то нелегкое решение. И теперь готовилась мне о нем сообщить. Один этот вздох заставил меня оледенеть от ужаса. — Полиция уже едет, — сказала Клэр. — Что?! — Они будут у тебя меньше чем через полчаса. — О чем ты говоришь? Меня охватила такая паника, что я едва устоял на ногах. И только потом сообразил: сегодня понедельник. Именно сегодня полицейские должны были явиться ко мне с обыском, — Гарнер меня об этом предупреждал. Нет, этот тип точно решил стереть меня в порошок! И я сам виноват в том, что ему это позволил — я ведь дал согласие на обыск. Гарнер приказал мне явиться в участок вместе с Кэмероном, очевидно понимая, что мне захочется вырваться оттуда как можно скорее. И при упоминании об обыске я сказал, что не возражаю, потому что мне нечего прятать. — Вспомнил, — сказал я в трубку. — Да, я в курсе. Но ты-то откуда об этом знаешь? — Это не имеет значения. — Почему ты мне звонишь? — Потому что ты должен уехать. — Из-за чего? — Они найдут в доме… кое-что. Вещь, которую я спрятала, перед тем как уехать. Улику, которая тебя погубит. Мое сердце словно в один миг покрылось коркой льда. — Что ты такое говоришь?.. — Ты прекрасно знаешь, о чем речь. Эти слова Клэр произнесла отстраненным, холодным тоном. — Нет, я не знаю. Что происходит?.. Клэр, я люблю тебя… Почему у меня такое ощущение, что под ногами разверзается пропасть? — Не говори так, — ответила Клэр. — Я люблю тебя… — повторил я. Бездонная пропасть, из глубин которой доносился адский хохот… — Возвращайся домой, Клэр, прошу тебя… Возвращайся вместе с Билли… — ЗАМОЛЧИ! — вдруг закричала она. От этого крика у меня кровь застыла в жилах. Руки покрылись мурашками, размером чуть ли не с шарики для пинг-понга. — Послушай, я… — Нет, это ТЫ послушай! — перебила меня Клэр. — Я ни за что не должна была тебе звонить! Это моя ошибка! Я должна была заставить тебя заплатить за твою гнусность!.. Но я… я тебя пожалела, — прибавила она. И разрыдалась. Но очень быстро взяла себя в руки. Тишина. Наконец ее голос послышался снова. На сей раз он звучал абсолютно бесстрастно: — Я спрятала тот фильм. Полиция не сразу догадается поискать его там, где он находится. Но, по иронии, он находится как раз там, где ему и положено. Это даст тебе шанс выиграть время для бегства. — Фильм?.. Бегство?.. — Беги, Пол. Пожалуйста. Это последняя вещь, которую я делаю для тебя — во имя тех лет, что мы прожили вместе. Я не понимаю, что с тобой стало… как ты мог сделать такое. Но не звони мне больше. — Клэр… — Не пытайся нас разыскать, — твердо сказала она. — Ни меня, ни своего сына. Никогда. И повесила трубку.Глава 61
Тревога. Тоска. Гнев. Все это соединилось в адский вихрь, крутящийся у меня в голове. Но главным ощущением была паника. Безудержная паника. Фильм? Фильм, который спрятала Клэр? Где? И о каком фильме вообще речь? Почему мне надо бежать из дома? Я лихорадочно озирался по сторонам, словно вокруг меня кружил невидимый противник, в любой момент готовый нанести новый удар. Поразмысли здраво, Пол. Успокойся. И напряги мозжечок. Хорошо. Сначала нужно повесить на место эту чертову трубку, которую я все еще держал в руке, словно мертвую рыбу, и сделать несколько глубоких вдохов подряд. Потом я закатал рукава рубашки и ослабил узел галстука. Вот так. Теперь начнем все с самого начала. Прежде всего: что выяснилось в недавнем разговоре? Очень простой факт: твоя жена тебя ненавидит. Да, это ясно. Но почему? Судя по всему, она думает, что ты совершил нечто отвратительное. В высшей степени отвратительное. И кроме того, сурово караемое органами правосудия. Невероятно. Даже ужасающе. Но похоже на то. И в чем же именно Клэр меня заподозрила? Главное не это. А то, что Клэр убеждена в правильности своих подозрений. Скрестив руки на груди и сунув ладони под мышки, я расхаживал из угла в угол по комнате на подгибающихся ногах. О’кей, примем это как факт. В таком случае стоит предположить, что гнусность, которую я будто бы совершил, открылась Клэр самым внезапным и жестоким образом. Это было единственным объяснением, которое я мог найти столь резкой перемене отношения Клэр ко мне. Логично. Это открылось ей буквально в один миг, и она была потрясена до глубины души. Думаю, не будет преувеличением сказать, что ее привычный мир рухнул. Продолжай… Также можно предположить — ну, для этого не надо иметь семь пядей во лбу, — что именно это послужило причиной ее отъезда. Не задерживайся. Иди дальше. В конечном счете, вывод будет такой: моя жена и сын бежали от угрозы. Все правильно, но… Господи боже мой, эта угроза — я! Ну вот, теперь ты все понял. Твоя жена тебя ненавидит. Она сбежала от тебя, забрав с собой сына. Однако она зачем-то позвонила тебе, чтобы дать шанс скрыться. Что ж, очень мило с ее стороны. Но я не воспользуюсь этим шансом. Я не преступник, черт возьми! Я ни в чем не виновен! Я понятия не имею, как могла сложиться такая идиотская ситуация! Нельзя же обвинять человека в поступке, которого он не совершал! Зависит от поступка. В данном случае — зависит от того, что именно было в том фильме. Фильм. Вот что должно стать отправной точкой. Если я хочу понять, что произошло, мне тоже нужно его увидеть. А для этого я должен его найти до приезда полиции. Я подошел к входной двери и взглянул в глазок. Никого. Потом открыл дверь. Все тихо, полицейских машин не видно и не слышно. Я снова закрыл дверь и посмотрел на часы. Если Клэр сказала правду, у меня оставалось примерно двадцать пять минут. Не так уж мало. Но с чего начать? Она говорила что-то о тайнике. Я закрыл глаза и предельно сосредоточился, пытаясь точно вспомнить ее слова. «Полиция не сразу догадается поискать его там, где он находится. Но, по иронии, он находится как раз там, где ему и положено». Черт, ничего не понимаю. А где положено? На стеллаже для компакт-дисков? Она это имела в виду? Я вернулся в гостиную. Старый видеомагнитофон и кассеты я отнес на барахолку еще до нашего переезда сюда из Калифорнии. Зато теперь у нас были DVD-плеер и небольшая коллекция дисков. Я подошел к стеллажу и начал перебирать диски один за другим, сначала аккуратно, затем все быстрее и лихорадочнее. Несколько дисков выскользнули у меня из рук и упали на пол. Я наклонился, хотел было их поднять, но тут же раздумал, одновременно ощутив укол в сердце — словно бы эти в беспорядке рассыпанные диски символизировали развал моей семьи и крах всей моей жизни. Так или иначе, все эти диски были лицензионными, с цветными вкладышами и логотипами. Среди них не было ни одной обычной «болванки» из тех, на какие переписывают фильмы самостоятельно. Где еще можно найти фильм? В компьютере. Клэр им почти не пользовалась, но на всякий случай нужно проверить. Я взбежал наверх, перепрыгивая через две ступеньки, и вошел в кабинет. Включил компьютер. Я не бог весть какой специалист в компьютерной премудрости, но моих знаний хватило на то, чтобы воспользоваться поисковой программой и найти все возможные типы видеофайлов, хранившихся на жестком диске. Среди них не нашлось ничего похожего на то, что я искал. Черт! То ли никакого фильма в компьютере нет, то ли он спрятан так хитро, что я не смогу его найти. Что остается? Может быть, он на одном из дисков с программами? Я выдвинул ящик стола, где эти диски лежали, и перебрал их один за другим: «Майкрософт офис», «Фотошоп», какие-то компьютерные игры… Нет, и здесь тоже ничего подозрительного. Может быть, он на одном из музыкальных дисков? Я снова спустился вниз, в гостиную, и подошел к стойке с музыкальным центром. Точно так же, как раньше видеодиски, я сначала перебирал аудиодиски аккуратно, но в конце концов смахнул на пол, в том числе альбом Синатры с песней «Летний ветер» — под нее мы с Клэр танцевали во время нашего первого свидания, такие счастливые и влюбленные… Я внимательно просмотрел все диски — но опять ничего! Я в ярости ударил кулаком по стене. Черт, да где же он?! И вдруг меня осенило: «там, где ему и положено» — может быть, внутри плеера? Я осмотрел их все — CD-плеер в музыкальном центре, DVD-плеер, небольшой портативный универсальный плеер, который мы брали с собой в поездки и на котором Билли смотрел мультики, и наконец встроенный CD-плеер у меня в машине. Но результат в очередной раз оказался нулевым. Ни-че-го. Полное фиаско. Раздался звонок в дверь. Копы. Без паники, Пол. Тебе не в чем себя упрекнуть, не зацикливайся на этом. Что бы ни случилось, всему есть объяснение. Если ты не совершал ничего противозаконного, никто не сможет тебя обвинить. A fortiori[275] если ты даже не знаешь, о чем идет речь. Я постарался придать лицу спокойное выражение. Глубоко вздохнул. Открыл дверь. Гарнер. Господи боже! Шеф полиции собственной персоной! — Вы позволите?.. — с улыбкой спросил он. — Я же говорил, мы встретимся очень скоро… Я посторонился, пропуская полицейских в дом. Гарнера сопровождали эксперт-криминалист в сером халате и офицер полиции. Эксперт держал в руке небольшой чемодан. Гарнер, не глядя на меня, сунул мне в руки какой-то документ. — Ордер на обыск, — пояснил он. — Это на случай, если бы вы вдруг изменили свое прежнее решение. Я выпрямился и сказал: — Я не собирался менять свое решение. Как я вам уж говорил, мне не в чем себя упрекнуть. — Вот это мы и хотим выяснить. Гарнер упер руки в бока и осмотрелся так, словно прикидывал, куда повесить новую картину. Он сделал своим людям знак приступить к обыску, затем повернулся ко мне: — У вас какие-то проблемы с дисками? — Никаких проблем, а что? — Почему-то они у вас все разбросаны по полу. — Просто я не умею поддерживать порядок. — Не шутите со мной, Пол. — Я все же предпочел бы обращение доктор Беккер. Гарнер подошел ко мне почти вплотную: — Плохой день? Я слышал, у вашей клиники проблемы. — Я как-нибудь справлюсь. — Вообще-то у меня для вас две новости. Обе одинаково неприятные. С какой начать — плохой или очень плохой? — Мне все равно. — Хорошо, начну с плохой. На вас подали жалобу в суд. Дело оказалось более серьезным, чем можно было предположить. Как раз сейчас, очевидно, решается вопрос, дать ли ему ход. Подробностей я жду по телефону с минуты на минуту. Если все подтвердится, я с радостью отправлю вас за решетку. Что касается второй новости… — Оставьте его в покое! — В комнату вошел Кэмерон. — А вы что здесь делаете? — прорычал Гарнер. — Не вам ему об этом объявлять. — О чем объявлять? — спросил я, переводя взгляд с одного на другого. — Пожалуйста, Гарнер, — сказал Кэмерон уже более спокойным тоном. — Я давно вас знаю. Вы самоуверенный тип, упрямый как осел. Но вы не злой человек. Позвольте, я ему скажу. — О чем ты говоришь? — обратился я к другу. Кэмерон взял меня за руку, увел в кухню и закрыл за нами дверь. — Послушай, — начал он, — я даже не знаю, как тебе об этом сказать… Кэм замолчал и посмотрел на свои руки — так, словно только что обнаружил их существование. — Твой отец… — наконец произнес он. — Нам позвонили из Эверглейд-сити — оказывается, они уже двое суток разыскивают его ближайших родственников. Твоих координат они не нашли, поскольку вы с отцом носили разные фамилии… — Подожди, — перебил я. — Почему ты говоришь в прошедшем времени? Кэмерон снова заговорил — очень быстро, как будто хотел заставить меня проглотить невероятно горькое на вкус лекарство: — Твой отец покончил с собой. Три дня назад. В среду вечером, как раз в тот день, когда ты к нему заезжал. Он разлил в своем доме бензин и устроил пожар. Свидетель пожара только один — управляющий, парень по имени Эдвар. Он же рассказал, что твой отец уже долгое время был очень подавленным. Тело нашли — точнее, то, что от него осталось. Дом сгорел дотла. И вокруг него тоже много разрушений. Ни электричества, ни телефонной связи во всей округе… — Он обнял меня и прибавил: — Держись, Пол. Я не знал, что сказать. У меня голова шла кругом. Сначала закрыли клинику. Потом позвонила Клэр и наговорила мне совершенно ужасных вещей. Потом Гарнер объявил, что на меня подали жалобу в суд. И вот теперь я узнаю, что мой отец умер. Три дня назад. И все свои тайны унес с собой в могилу. Не просто умер — покончил с собой. Почему? В результате депрессии? Но что было ее причиной? Он совершил нечто столь ужасное, что не смог с этим жить? — Как ты? — спросил Кэмерон. Я тряхнул головой. Мне нечего было ему ответить. Казалось, я вообще ничего не чувствовал. Был ли это шок? Возможно. Во всяком случае, я не знал, как еще это назвать. — Хочешь чего-нибудь выпить? Я почти рухнул на стул, садясь за кухонный стол. Этот старинный предмет мебели мы с Клэр когда-то купили вместе — на той самой барахолке, куда я некогда отнес видеомагнитофон. Стол давней эпохи «сухого закона». Моя жена его обожала. — Ну что, налить тебе стаканчик? — снова предложил Кэмерон. И тут меня неожиданно осенило. Все отдельные элементы связались в четкую последовательность. Алкоголь. «Сухой закон». Стол. «Полиция не сразу догадается поискать его там, где он находится. Но, по иронии, он находится как раз там, где ему и положено». Во времена «сухого закона» ножки столов часто делались полыми, специально для того, чтобы при неожиданном визите полиции можно было поднять крышку стола, спрятать в них все бутылки и просто вернуть крышку на место. И в нашем столе была одна такая ножка. — Я хочу немного побыть один, — пробормотал я. — Понимаю, — кивнул Кэмерон. И вышел. Я отвернул кран до конца, чтобы звук льющейся мощным потоком воды заглушил шум. Потом приподнял крышку стола и сунул руку в темный проем, похожий на мини-колодец. Пусто. На всякий случай я наклонился ниже и пошарил по самому дну. И вот тут я его нащупал. И извлек наружу. Черный пластмассовый прямоугольник, сантиметра три в длину и меньше одного в ширину, с небольшим ю-эс-би-разъемом на конце, закрытым защитным колпачком. Наконец-то я нашел то, что искал. Это была флэшка. Универсальный устройство для хранения и переноса любой электронной информации, в том числе видеофайлов. На которое вполне можно записать фильм.Глава 62
— Мне нужно подняться наверх, — сказал я. — Кое-что проверить. Это займет не больше пяти минут. Шеф Гарнер не удостоил меня даже поворота головы. Эксперт тоже не обратил на меня внимания — он был занят тем, что разбрызгивал по гостиной какое-то вещество из пульверизатора. Офицер неподвижно стоял у входа. Кэмерон сделал мне знак рукой, словно говоря: валяй, все нормально. Я поднялся в кабинет. Компьютер был по-прежнему включен. Я вставил флэшку во вход ю-эс-би. На экране монитора появилась «иконка» с подписью «Безымянная папка». Достаточно было лишь щелкнуть по ней… У меня перехватило дыхание. Было такое ощущение, что я неподвижно лежу на рельсах, а на меня медленно, но неумолимо надвигается поезд. Я щелкнул по «иконке». Папка открылась. Там был один-единственный файл. Название гласило: «Русское детское порно». Сердце заколотилось у меня в груди, словно отбойный молоток. Что там?.. Был только один способ об этом узнать. Я открыл файл. Автоматически запустилась программа для чтения видеофайлов. Фильм начался. Он оказался коротким. Это был даже не фильм, а небольшой ролик продолжительностью меньше минуты. Никаких порнографических сцен в строгом смысле этого слова я не увидел. Обнаженный мальчик крутился на месте, принимая разные позы и нарочито преувеличенно изображая разные эмоции: страх, возбуждение, любопытство, радость… Запись была явно любительской, камера постоянно дергалась. Чья-то рука иногда касалась мальчика, причем самым бесстыдным образом. Сам человек все время оставался за кадром, по руке можно было лишь сказать, что это взрослый мужчина. Странно, но на лице мальчика при этом не было отвращения. Хотя жесты мужчины, без всякого сомнения, можно было квалифицировать как сексуальное домогательство. Все происходило в какой-то обшарпанной грязной комнатушке — ее убогость была еще сильнее заметна благодаря яркому освещению. Лицо мальчика я узнал с первой секунды. Это был мой сын Билли.Дверь комнаты внезапно распахнулась, и вошел Кэмерон: — Пол, в коридоре нашли следы крови. — Что? Он приблизился ко мне: — Эксперт обрызгал все люминолом — это вещество помогает обнаружить следы крови, даже если они были смыты… Кэмерон резко замолчал, глядя на экран монитора. Его глаза расширились. Я смотрел на него, вероятно, такой же бледный, как и он. — Там в коридоре следы крови… — механически повторил он, как зомби. — Кэм… это не то, что ты думаешь. Я поднялся и сжал его руки в своих руках. По лицу Кэмерона было видно, какое сильное смятение им овладело. Ужас, отвращение, страшное подозрение — вот что я мгновенно прочитал в его взгляде. — Не я снял этот кошмар! — внезапно для самого себя закричал я, не в силах больше сдерживаться. — Я тут ни при чем, я тебе клянусь! Господи боже, Кэм, посмотри мне в глаза! Ты ведь знаешь меня, как никто другой, ты можешь читать мои мысли, как раскрытую книгу!.. Неужели ты не видишь, что я тебе не лгу?! Кажется, он заколебался. Что касается меня, я с трудом удерживался на грани обморока. Действительно ли мой сын был на этой записи?.. Может быть, это двойник? Или дело в каком-то хитром трюке вроде монтажа?.. А если все было на самом деле, как могло случиться, что Билли перенес это без всяких последствий и я ничего не заметил? Господи, как Клэр могла заподозрить хоть на минуту, что я мог снять такой фильм?! Она ведь именно об этом подумала, не так ли? Вот почему она сбежала и увезла Билли подальше от меня. От его отца-извращенца… — Ради бога, Кэм… Я говорю правду! Я не делал этого с моим сыном… я предпочел бы умереть! Что касается крови в коридоре, я просто не знаю, откуда она… У меня было такое чувство, словно я угодил под автомобильный пресс. Еще секунда, и он меня расплющит… — Джорди Лански приходил сюда! — вдруг быстро сказал я, осененный внезапной догадкой. — Да, он здесь был! Мы с тобой оба это знаем! А после этого он исчез, словно испарился. Об этом говорил Рольф. Возможно, тут есть какая-то связь… Скорее всего, это его кровь. Может быть, и фильм снял тоже он. Но в последнее предположение я не верил ни секунды: Билли никогда не оставался один или под присмотром одной только Розеллы. Рядом всегда были либо Клэр, либо я. Кэмерон оставался нем. Он смотрел на меня, и его веки слегка подрагивали, словно он лихорадочно обдумывал самые разные версии случившегося. — Ты должен мне верить! — настаивал я. — Прошу тебя, Кэм! Я ни в чем не виноват! Ну подумай сам — если бы я знал, что в моем доме могут найти следы крови, я бы сразу отказался от обыска! На лестнице послышались шаги. — Коул! — раздраженно позвал Гарнер. — Где доктор Беккер? Я хочу немедленно с ним поговорить! Кэмерон пристально посмотрел на меня и неожиданно сказал: — Ударь меня! — Что?! — Ударь меня, Пол. Прямо в лицо. И посильней. Ну давай! Я смотрел на него, и в моей душе бушевало отчаяние. Мы встретились взглядами на мгновение, которое растянулось в целую вечность. — Удачи тебе, — дрогнувшим голосом прошептал он. — Прощай, Пол. И я ударил его кулаком в лицо. Он опрокинулся навзничь, повалив уже готового войти в комнату Гарнера. Я больше не размышлял. Выдернул флэшку из компьютера, схватил пиджак, в кармане которого лежал бумажник, распахнул окно, уцепился за карниз и выпрыгнул в сад. Если я подверну ногу, мельком подумал я, все кончено. Но приземлился благополучно. Позади меня раздавались крики. Я слегка пригнулся и помчался по аллее вглубь сада, потом выбежал на тянущуюся позади домов глухую улочку, на которой стояли мусорные баки. Затем пробежал мимо сада наших соседей Вайсманов, пожилой супружеской четы, потом мимо сада Блэквеллов, потом Кертисов… У садовой ограды следующего дома я обнаружил велосипед, очевидно принадлежащий соседскому подростку, Стюарту Мендесу. Я немного знал его отца, Роберта Мендеса, стоматолога-протезиста. Надеюсь, он не рассердится на меня, если я возьму взаймы велосипед у его сына… Я уселся на велосипед и помчался по улице как одержимый. Издалека донесся звук полицейской сирены. Я свернул налево, в проход между двумя домами, и поехал по дорожке, идущей параллельно полю для гольфа, — иногда мы с Билли вместе катались по ней на велосипедах. Проехал метров пятьсот, иногда преодолевая поросшие травой кочки, и свернул направо. Еще немного — и я был уже в соседнем квартале. Вдалеке слышались раскаты грома — начиналась гроза. На ближайшем перекрестке я свернул направо. На следующем — налево. Полицейских сирен я больше не слышал. Еще один поворот… Теперь можно было не бояться погони.
Через несколько часов я ехал в кузове небольшого грузовика, среди разнообразных стройматериалов. В кабине сидели два индейца, которые подобрали меня у бензозаправки. Они направлялись в Майами. Это было очень кстати, тем более что поймать попутку в грозу казалось мне заведомо безнадежным делом. Индейцы предложили мне место внутри кабины, но я настоял на том, чтобы ехать в кузове с брезентовым верхом. Не считая, я протянул им несколько купюр. Они пожали плечами, взяли деньги и больше ни о чем не спрашивали. Велосипед я спрятал в мусорный контейнер на первой же встречной бензозаправке — той самой, где меня подобрали индейцы. Я старался по возможности не попадать под камеры видеонаблюдения. Не снимал деньги с карточки. Отключил оба мобильника — свой и Коша. Я не знал, сможет ли полиция вычислить меня по включенному мобильнику, но предпочел не рисковать. Оказавшись в грузовике, я пересчитал свою наличность. Восемьдесят шесть долларов. Плюс завалявшаяся в кармане монетка в пятьдесят центов. Кроме этого, у меня не было ничего. Ни семьи. Ни работы. Никакой поддержки. На данный момент объявление о моем розыске, конечно, уже разослано по всему округу и за его пределы — от Форт Майерс и Сарасоты на востоке до Майами и Палм-Бич на западе. Местные журналисты наверняка связались со своими коллегами из центральных газет, и теперь все вместе радостно предвкушают грядущие сенсации. Ну, что-что, а уж ворох компромата на меня Гарнер им обеспечит… Я представил себе, какие будут лица у соседей. У Конни. У моих коллег и пациентов. У Германа Лебовица и Шейлы. У мисс Скорбин, моей бывшей учительницы, которая нынче учит моего сына. Все эти люди почувствуют себя преданными. Обманутыми. Разумеется, они все меня возненавидят… Я рассеянно смотрел на пейзаж, тянущийся по обе стороны дороги. Мне по-прежнему ничего не было известно ни о Коше, ни о моем отце. А уж об этом ужасном фильме — и подавно. Я не знал, что стало с Шоном Рамоном-Родригесом. Не знал, откуда взялся костюм японской волшебницы, и не понимал, почему он кажется мне знакомым. Не знал о тайных целях компании «Карнавал теней». Мне ни о чем не говорило прозвище человека, за которого Кош почему-то принял меня: Человек С Той Стороны. По правде говоря, я вообще не понимал, как все это могло произойти — как моя жизнь полностью перевернулась меньше чем за неделю всего лишь из-за того, что я подобрал тот проклятый телефон! Гром по-прежнему грохотал, но молний не было видно. Грузовик покинул городок моего детства и выехал на федеральное шоссе, ведущее в Майами. Я снова погрузился в созерцание мрачного болотистого пейзажа Эверглейдс. Через некоторое время поднял воротник пиджака и устроился в дальнем углу кузова. Все мои действия были автоматическими, продиктованными инстинктом самосохранения. Я просто спасал свою шкуру. У меня не было абсолютно никакого плана. В моей жизни впервые наступил момент, когда я оказался близок к полному, абсолютному отчаянию.
Часть III. Карнавал теней
Глава 63
Следующие двадцать четыре часа были наихудшими в моей жизни. Это было погружение в черную бездну. Все это время меня ни на минуту не оставлял страх. Моя рубашка и мой пиджак насквозь пропитались потом, сердце готово было разорваться каждую секунду. Когда ваша повседневная жизнь расписана до мелочей и вы ежедневно совершаете одни и те же привычные ритуалы — встаете с постели, умываетесь, одеваетесь, отправляетесь на работу, возвращаетесь домой, по пути забрав ребенка из школы, ужинаете и ложитесь спать, — вы даже не понимаете, насколько эти повторы важны. Вы относитесь к ним небрежно, даже с некоторой долей раздражения, мечтая об отпуске, чтобы хоть ненадолго сменить обстановку: «Поедем на лыжный курорт, дорогая, или лучше на море? — Не знаю, дорогой, все зависит от того, сколько у нас будет свободных денег». Вы даже на секунду не можете вообразить, что эти драгоценные мелочи — как крепостные стены, валы и рвы, которые защищают вашу жизнь от вторжения разрушительных сил хаоса. Мои защитные сооружения обратились в прах в кузове грузовика, двигавшегося по дороге из Неаполя в Майами-Бич. Результат был сравним с эффектом ударной волны. Сначала вспышка пламени — и вот, при ярком свете, вы замечаете исчезновение самых мелких привычных деталей: вы больше не получаете ни завтрака (который обычно проглатываете на третьей скорости, торопясь на работу), ни более плотного обеда; не можете делать покупки в супермаркете в субботу днем, запасаясь продуктами и всем необходимым сразу на неделю; теряете работу (которая прежде казалась вам такой скучной и утомительной). Потом вспышка сменяется серией еще не самых сильных взрывов: у вас больше нет ни работы, ни дома, ни семьи. И наконец — финальный Большой взрыв: пред вами разверзается огненная бездна, поглощающая все основы смысла вашего существования, одну за другой. Тогда вы понимаете, что больше никогда не сможете заниматься своей работой, которой посвятили всю свою жизнь. Что никогда больше не увидите своих близких — ни вашего сына, которого обожаете, ни вашу жену, которая отныне испытывает к вам глубочайшую ненависть. Что ваше будущее станет жалким и убогим, полным стыда, отчаяния и страха, и единственными перспективами, которые оно перед вами раскроет, будут вечные скитания или тюрьма. Вы начинаете думать о смерти. На какое-то времясамоубийство кажется вам вполне приемлемой альтернативой такому существованию. К счастью, инстинкт самосохранения не дремлет и всячески гонит от вас эту мысль, поскольку вы все же хомо сапиенс — существо с весьма развитым мозгом, который эволюционировал на протяжении многих тысячелетий, наращивая один за другим все новые слои. Вы — ходячая машина, запрограммированная на выживание и предназначенная вовсе не для того, чтобы сдаваться при первой же неудаче, а для того, чтобы приспосабливаться к обстоятельствам либо с ними бороться. И вы ничего не можете с этим поделать даже при желании. И по истечении долгого, очень долгого времени ваши отчаяние, тоска и рыдания наконец начинают понемногу стихать. На смену им приходят чувство полного опустошения и усталость, близкая к ступору, — что касается меня, я испытывал нечто подобное в первый год последипломной стажировки в больнице, когда приходилось дежурить по двое суток подряд. Городские огни кажутся вам крошечными факелами, пылающими в непроглядной ночи. Вокруг вас раздается шум машин. Внедорожники, неповоротливые «семейные» автомобили, юркие японские малолитражки… Вы высовываете голову из-под брезента, поскольку внутри очень жарко и душно, даже в этот поздний час. Ваши мысли на короткое время принимают другое направление — вы невольно изумляетесь этим адским дорожным движением и тем, как все без исключения водители, кажется, вообразили себя гонщиками «Формулы-1»: мчатся на максимальной скорости, непрерывно сигналя и обгоняя друг друга, ежеминутно готовые оттеснить соперника едва ли не в кювет. Это напоминает вам движение на улицах Парижа в ту далекую пору, когда вы проходили там стажировку, — и это драгоценное воспоминание вызывает у вас мимолетную улыбку. Затем вы пересекаете подсвеченный фиолетовыми огнями мост Макартура над темной водой залива Бискейн-Бэй и, дождавшись, пока грузовик затормозит на ближайшем светофоре, выпрыгиваете из него. Реальность вновь вступает в свои права. Прощальный кивок — и ваши благодетели-индейцы продолжают свой путь без вас. Вы растерянно оглядываетесь, вытираете потные ладони о мятый пиджак. В сердце у вас пустота. Вы спрашиваете себя, что же с вами теперь будет. И не можете найти ответа.Индейцы высадили меня в богемном квартале Майами — Саут-Бич (СаБи, как они его назвали). Я шел мимо многочисленных бутиков и коктейль-баров, сунув руки в карманы пиджака. Несмотря на то что был понедельник — наименее располагающий к вечерним развлечениям день недели, — здесь тусовалось множество народу, в основном молодежи. Среди них выделялось довольно большое количество геев и лесбиянок: первые — в расстегнутых чуть ли не до пупа рубашках, вторые — в шортах и миниатюрных топах. Попадались драгдилеры и проститутки, охотящиеся за клиентами. Меня они тоже несколько раз окликали — кто-то на английском, кто-то на испанском. Некоторые приглашали выпить по стаканчику. Другие насмешливо фыркали при моем появлении — без сомнения, вид у меня был странный, и в этой толпе я казался чужаком. Один раз меня даже попытались ограбить. Я с угрожающим видом обернулся, надеясь, что воришка обратится в бегство, но вместо этого он посмотрел на меня вызывающе-наглым взглядом. Тогда я решил укрыться от греха подальше в каком-нибудь баре, изобразив беспечного пьяного идиота среди других таких же посетителей — благо что в этой роли не было ничего сложного. Зайдя в ближайший бар, я вынужден был заплатить за коктейль «Морской бриз» поистине астрономическую сумму — двадцать один доллар девяносто пять центов. Я просидел там около часа, чтобы, выйдя на улицу, уж точно не встретиться с давешним грабителем. Музыка грохотала на полную мощность, посетители танцевали, буквально повиснув друг на друге, что и без того усугубляло царивший в моей голове хаос. У меня было ощущение, что я деградировал до животного состояния. Я бежал от опасности. Сейчас вот пришел на водопой. Мне хотелось видеть вокруг своих собратьев. Я мог только реагировать на происходящее и совершенно не в состоянии был задуматься о том, что может произойти в следующую минуту. У меня не осталось никаких ресурсов для поддержания жизни, я чувствовал себя несчастным и усталым. Вдобавок злился на себя за то, что потратил четверть имеющейся у меня наличности на какой-то дурацкий коктейль. Я попросил сидящего за рулем индейца высадить меня поближе к Оушен-драйв, поскольку знал, что в этот час там всегда много народу. Я не хотел оказаться один поздно вечером в пустынном месте и с каждым шагом все больше углубляться в сумерки. Но сейчас понимал, что поступил неправильно. Лучше уйти от этой слишком уж разношерстной публики, пока не потратил свои последние деньги или же меня не пырнули ножом. Я пересек шоссе и пошел по пляжу в надежде найти укромный уголок, где можно будет отдохнуть, а если повезет — то и поспать пару часов, чтобы восстановить силы. Шум, доносившийся из клубов на набережной, стихал, по мере того как я уходил все дальше. Над головой шуршали пальмы, кроны которых слегка покачивались под ночным ветром. Я старался дышать глубоко и ровно. Затем разулся и пошел по песку босиком. Один раз попалось на глаза подходящее место, где можно было бы прикорнуть, но оно оказалось уже занято: там сидели два подростка-наркомана, как раз готовящихся принять очередную дозу: вены у них были перетянуты жгутами, в руках они держали шприцы. Завидев меня, один из них выхватил нож и жестом велел мне убираться. Я переместился ближе к огням набережной и снова пошел вдоль нее. В конце концов я почувствовал, что больше идти не в силах, и, наплевав на все опасности, решил провести хотя бы одну эту ночь как человек. Пусть даже после этого денег у меня совсем не останется. И отправился на поиски отеля.
Поиски продолжались долго. Я обошел с десяток отелей, прежде чем сделать грустный вывод: ночлег в цивилизованных условиях в этом городе был мне не по карману. Когда я попытался было торговаться с хозяином одного отеля, он только усмехнулся и молча указал мне на дверь. Желание вынуть из бумажника кредитку и расплатиться ею нарастало во мне с каждой минутой, становясь неодолимым, — но, учитывая легкость, с какой копы находили меня до сих пор, сделать это означало самому накинуть петлю себе на шею. Но я продолжал идти по улице, усталый и измученный до предела, с гудящей головой и тяжелыми, словно баллоны с водой, ногами. Брел куда глаза глядят, изредка вымученно улыбаясь, когда сидящие на верандах веселые люди, глядя на меня, слегка приподнимали свои бокалы в знак приветствия — как будто мы с ними принадлежали к одному миру и были здесь по одним и тем же причинам. Смешно — можно подумать, я хоть на секунду смог бы забыть, что мой мир лежит в руинах. Время шло. Когда я почувствовал, что больше не в силах сделать ни шагу, я рухнул на первую попавшуюся скамью, плотнее запахнул на себе пиджак и закрыл глаза. Слабо мерцали уличные фонари. Городской шум постепенно стихал. Боль отступала. Со стороны я, скорее всего, походил на загулявшего полуночника: небритый, лохматый, слишком пьяный, чтобы дойти до дома. Но мне было абсолютно все равно.
Проснулся я от того, что кто-то, кажется, дернул меня за штанину. Несколько секунд не понимал, где нахожусь, будучи абсолютно уверен, что я у себя дома в Неаполе, в своей постели. Потом осознал, что лежу на чем-то жестком, уразумел, что это скамья, — и тут же вспомнил все события последних часов. Меня снова охватила тревога. Снова кто-то осторожно дотронулся до моей ноги. Я открыл глаза. Какой-то тип обшаривал мои карманы. Приподняв голову, я увидел, что это наркоман: зрачки у него были невероятно расширены, лицо покрыто язвами. По-прежнему стояла ночь. Я заметил, что улица совершенно безлюдна. Сколько же времени прошло? Наручные часы показывали, что три часа. Но мое внутреннее чувство времени говорило, что всего три минуты. Наркоман нерешительно смотрел на меня, очевидно прикидывая, стоит ли на меня нападать. Он был страшно худой, лысый и к тому же низкорослый — как минимум на голову ниже меня. Больше всего напоминал детеныша гиены — при взгляде на этих существ кажется, что их кожа натянута прямо на скелет. Однако, судя по всему, отступать не собирался — видимо, ему было уже нечего терять. Раздавшийся вдалеке звук полицейской сирены заставил нас двоих одновременно вздрогнуть. В следующую секунду мистер Маленькая Гиена бросился бежать в сторону пляжа. Я повернул голову туда, откуда доносился этот звук, и увидел полицейскую машину, выруливающую из-за угла. Один вид этой машины оказал на меня мгновенное фантастическое воздействие. В крови забурлил адреналин. Мускулы напряглись, пульс участился настолько, что у меня перехватило дыхание. Я поднялся, стараясь не оглядываться на машину, и сделал несколько шагов по Оушен-драйв. По затекшим рукам и ногам бежали мурашки. Сердце лихорадочно стучало в груди. «БЕГИ! — вопил инстинкт. — УНОСИ ОТСЮДА НОГИ, ДА ПОБЫСТРЕЙ!» Я пошел быстрыми шагами, стараясь по мере возможности выглядеть не слишком подозрительно. Патрульная машина приближалась. Судя по звуку мотора, она была метрах в десяти от меня. Снова раздался вой сирены. Прямо у меня за спиной. Я свернул за угол на первом же перекрестке и бросился бежать. Помчался, не разбирая дороги. На Коллинз-авеню повернул налево, пробежал метров сто, затем свернул в первый попавшийся переулок, дыша как загнанная лошадь. Добежав до конца, я увидел перед собой глухую стену. Господи боже, тупик! На дрожащих, подгибающихся ногах я пошел обратно к началу переулка. Я хотел было снова выйти на Коллинз-авеню, как вдруг прямо за углом опять завыла сирена. Кровь застыла у меня в жилах. Я бросился назад, забежал за мусорный бак, присел на корточки и попытался сжаться как можно сильней. Я уже ничего не соображал. Мною полностью завладела паника. На сей раз, кажется, конец игры. Итак, развязка наступит здесь, в этом жалком тупике, между мусорным баком и обшарпанной кирпичной стеной… Сейчас полицейский автомобиль затормозит у тротуара. Из машины выйдет коп, вооруженный резиновой дубинкой, и направится ко мне. Он наденет на меня наручники, проверит по телефону мою личность — я в это время буду покорно ждать на заднем сиденье, — и все будет кончено. Прошло пятнадцать секунд. Тридцать. Ничего не происходило. Из глубины тупика послышался какой-то слабый шум. Я обернулся. Темная тень отделилась от стены и сделала мне знак рукой. Я приблизился. Это был бомж, который соорудил себе из листов картона некое подобие палатки. Он сделал мне знак присоединиться к нему. Я, словно загипнотизированный, повиновался. Приподняв картонный полог, я скользнул внутрь. Ни слова. Ни улыбки. Только убежище, в котором ненадолго можно укрыться от всего мира… Я молча смотрел на хозяина этого убежища. Он протянул мне бутылку. Я покачал головой. Он отвернулся к стене и почти сразу же захрапел. Я скорчился на грязной подстилке, под картонным пологом, покрытом винными пятнами и птичьим пометом. Страх все еще не оставлял меня. Я лежал неподвижно, вдыхая запахи мочи, перегара и табака. В ночи еще долго раздавались звуки полицейской сирены. Наконец я вытянулся во весь рост, положил руки под голову и вскоре задремал. Все вокруг словно заволокло туманом. Кажется, в какой-то момент по ноге пробежал таракан. Еще через некоторое время я очнулся, осознав, что плакал во сне. Если мне и снились какие-то сны, я их не помнил. Я был в нулевой точке. В центре бушующего смерча, где царила абсолютная тишина.
Глава 64
За двадцать четыре часа до этого Кош вышел из камеры Шона, вопя от ярости. Мелкий гаденыш удрал! Даже не давая себе труда снова запереть дверь, Кош быстро взбежал на второй этаж, сорвал со стены помповое ружье и бросился обыскивать дом, ни на минуту не прекращая неистово кричать. Эхо двух выстрелов разнеслось по всему дому, — Кош стрелял наобум, просто от ярости, из-за того, что никак не мог найти беглеца. Он пробежал анфиладу пустых комнат, по-прежнему вопя. Мальчишки не было. Наконец Кош выбежал из дома, спустился на причал, прыгнул в гидросамолет, включил GPS-навигатор и завел двигатель. Кроме этого транспортного средства, у него была только одна обычная весельная лодка. Сейчас она по-прежнему стояла на месте. Значит, мальчишка не мог далеко уйти. Неужели он ушел по болотам, один, среди ночи?.. Но Кош напомнил себе, что для своего возраста Шон на удивление сообразителен, да и храбрости ему не занимать. Кош продолжал изрыгать страшные ругательства, рассекая зеленоватую болотную воду. Он собирался осмотреть все водные пути в окрестности. Неожиданно на его лице появилась довольная улыбка. Он подумал о том, что мальчишка, если его проглотит аллигатор, может считать, что ему повезло. Потому что в ином случае его смерть будет вовсе не такой легкой… Постепенно Кош отдалялся от берега, и в дом снова вернулась тишина. Шон ждал в своем укрытии, чувствуя, как дрожат ноги, сведенные судорогой. Он досчитал до ста. Потом повторил это еще раз. И только тогда выбрался из укрытия. Он сдвинул матрас и сел на край железной кровати, кашляя, чихая, дрожа всем телом. Во рту был вкус синтетической набивки. Обернувшись, мальчик посмотрел на матрас, в боку которого зияла огромная дыра. Из этой дыры он только что вылез наружу. Его мать могла бы им гордиться. Ведь по сути он действительно оказался чародеем.Чтобы совершить этот подвиг, он воспользовался обычной пружиной. Той самой, которая торчала из матраса и всегда впивалась ему в бок, когда он спал. Двадцать часов назад он вытащил ее и начал с силой сгибать до тех пор, пока она не сломалась. Затем крепко ухватил один обломок и, следя за тем, чтобы не пораниться, распорол матрас острым концом и начал выдирать набивку. Он извлек ее наружу, так же как и часть пружин, в результате чего образовалось достаточно свободного места для его тела. Конечно, он проследил за тем, чтобы не вытащить слишком много набивки — матрас должен был сохранять прежнюю форму. Затем Шон проверил, сможет ли поместиться в образовавшейся полости: он забрался внутрь и проделал небольшое отверстие в том боку матраса, который прилегал к стене, чтобы дышать сквозь него. От двери этого отверстия было не видно. Все в порядке. После этого он тщательно собрал всю валявшуюся на полу набивку, снял штаны — это был самый темный предмет одежды — и затолкал клочья набивки в обе штанины. Затем связал штанины и вытолкнул получившийся сверток в слуховое окошко. Темная одежда нужна была для того, чтобы не привлекать внимания. Сверток упал под кусты. Шон надеялся, что если ему хоть немного повезет, то Кош не заметит этого свертка — ни выглянув в слуховое окошко, ни обыскивая территорию вокруг дома. И в качестве последнего штриха Шон прицепил к краю окошка специально выдранный им из собственного оранжевого свитера лоскут — эта деталь, в отличие от прочих, должна была сразу броситься в глаза вошедшему. Эта работа заняла у мальчика целый день и часть вечера воскресенья. Дважды за это время Шон едва не терял сознание от ужаса — ему казалось, что он слышит шум мотора. Но каждый раз выяснялось, что это какой-то другой звук или просто слуховая галлюцинация — и Шон, когда тишина возвращалась, с удвоенной энергией принимался за работу. Он не останавливался ни на минуту, не ел и не пил. Его мускулы горели от напряжения, желудок сводило от голода, на ладонях появились огромные волдыри. «Ты сможешь отсюда выбраться, — сказал ему призрак матери. — Ты должен бороться». И Шон боролся. Когда Кош наконец вошел в его камеру — это было уже глубокой ночью, — Шон был полностью готов. Он положил матрас на кровать распоротой стороной вниз, поднырнул под него и забрался внутрь. Дышал он сквозь небольшое отверстие в прилегавшем к стене боку матраса. С порога помещение выглядело пустым. Но основную надежду Шон возлагал на то, что его похититель сразу заметит оранжевый клок свитера на окошке, подумает, что пленник сбежал, и даже не будет обыскивать камеру. Конечно, у этого плана было множество уязвимых мест: а что, если Кош подойдет к кровати? Что, если он, вопреки ожиданиям, все же решит ощупать матрас? Что, если снова запрет дверь, когда уйдет? Единственным, в чем Шон не сомневался ни секунды, было то, что его похититель придет в бешенство. И в этом оказался прав. В последний раз окинув взглядом камеру, Шон вышел — дверь так и осталась открытой. Он поднялся наверх. Вошел в кухню. Взял из холодильника бутылку минеральной воды и в несколько глотков жадно осушил ее. Потом нашел несколько упаковок с крекерами и сунул их в обнаруженную здесь же сумку. Заодно прихватил нож и карманный фонарик. И направился к выходу. Ночь была теплой. Хотя Шону пришлось пожертвовать штанами, в одних трусах он тоже чувствовал себя неплохо. Он спустился к причалу, у которого стояла лодка, прыгнул в нее и отвязал веревку, стараясь не думать о том, что может ждать его в ночи. О тускло мерцающих над заболоченной водой глазах аллигаторов. О других хищниках, чутко спящих в зарослях. Об отвратительных и, возможно, ядовитых насекомых. О других неизвестных тварях, чьи голоса долетали до него из темноты. О голоде и жажде. О своем Дне смерти. И о собственном разлагающемся трупе, плавающем среди корней мангровых деревьев… Вместо этого он сосредоточился на образе белки — единственного существа, которое хоть немного утешало его в последние дни. Крошечного зверька, способного ускользать от самых опасных хищников. И вот десятилетний Шон Рамон-Родригес взялся за весла и начал понемногу отдаляться от берега — один в непроглядной тьме.
Глава 65
Во сне я услышал чей-то крик. Высокий и пронзительный — словно ребенок звал на помощь. Я тут же подумал о Билли — но нет, это был не его голос, его бы я узнал из тысячи. Я попытался открыть глаза, но мне это не удалось. И вдруг каким-то образом увидел его перед собой совершенно четко: это был мальчик, чуть старше Билли, сидевший в лодке. Хрупкий, с огромными темными глазами. Он скользил в своей лодке по черной зловещей воде, из которой кое-где поднимались кривые узловатые деревья, — словно грешная душа по водам Стикса. Контуры пейзажа были размыты, но центр виделся отчетливо — как будто порыв ветра ненадолго рассеял завесу тумана. Наши взгляды встретились. Мальчик протянул ко мне руки. И тут я проснулся. Было утро вторника. Я лежал под пологом картонного шалаша в темном тупике. В Майами-Бич. Я вздохнул и почесал голову. Должно быть, это я кричал во сне. Мой собственный крик меня и разбудил. Я встал и потянулся. Уже рассветало. Я пригладил волосы и кое-как отряхнул костюм, подозревая, что теперь он кишит блохами и другими насекомыми. Эта попытка хоть немного придать себе респектабельный вид была изначально обречена на неудачу. Мое душевное состояние было на нуле, физическое — еще ниже. Радовало лишь то, что, по крайней мере, я провел эту ночь не за решеткой. Но долго ли это продлится, Пол? Сколько дней или даже часов пройдет, прежде чем ты там окажешься? Я вышел из грязного тупика, предварительно сунув в карман бомжу, который по-прежнему не просыпался, двадцать долларов — самую крупную по номиналу купюру из тех, что у меня оставались. В этот час в квартале было еще безлюдно. Некоторое время я шел куда глаза глядят, машинально опуская голову, как только навстречу мне попадался прохожий — я был уверен, что любой из них, проходя мимо меня, зажмет нос. От меня воняло. Мне хотелось пить и одновременно — помочиться. Я был отвратителен сам себе. В этот момент я отдал бы что угодно за возможность принять душ и переодеться, но понимал, что до этого еще очень далеко. На меня с новой силой нахлынуло отчаяние. Ноги сами собой привели меня к ближайшему кафе с горящей вывеской — это оказался «Макдоналдс», открывшийся рано утром. Я потоптался на пороге, не решаясь войти. Интересно, пускают ли сюда бомжей? Или меня сухо попросят выйти вон? Господи, как же я дошел до такой жизни, что всерьез обдумываю этот вариант? Каждый новый вопрос порождал во мне внутренний конфликт, как будто мой мозг блокировал все попытки осознать реальное положение дел. На мгновение во мне вспыхнула жалость к моему недавнему компаньону, с которым мы вместе ночевали в хлипком картонном укрытии и которому я оставил двадцать долларов, даже не размышляя. Но в следующее мгновение я понял, что такое квазиблагородство было всего лишь проявлением жалости к самому себе — ведь раньше я никогда не интересовался печальной участью бомжей. Конечно, мне случалось оказывать им медицинскую помощь у себя в клинике, но о том, что представляет собой их жизнь, я никогда не задумывался. И вот теперь, оказавшись с ними в одной лодке, — неужели я рассчитываю, что кто-то сжалится надо мной?.. Прекрати сейчас же, Пол! Или ты окончательно съедешь с катушек. Я вынул из кармана бумажник. Моя кредитная карточка заманчиво блеснула в первых лучах солнца, словно подмигивая. Как волшебный пирожок из «Алисы в Стране чудес», который предлагал съесть его, она словно говорила: «Используй меня!» Что одновременно означало: «Погуби себя», «Сдай себя с потрохами». Но не это я искал. Сейчас мне нужна была помощь другого рода. Я вынул из бумажника сложенный вчетверо рисунок Билли: наш дом, солнце над ним и подпись большими кривыми буквами: «Папа». Я забрал этот рисунок из комнаты Билли несколько дней назад, перед тем как заявить об исчезновении жены и сына в полицию. И теперь смотрел на него, чтобы придать себе сил. Повсюду вокруг нарисованного дома виднелись небольшие коричневые штрихи, и только я знал, что они означают. Однажды осенью, когда в саду начали опадать листья, Билли придумал новую игру: ловить в воздухе эти листья до того, как они упадут на землю. Сначала я наблюдал за сыном с террасы, потом присоединился к нему. Закончилось это дружным хохотом и катанием по траве. Тогда я и вообразить не мог, что это воспоминание станет одним из самых драгоценных в моей жизни. Я глубоко вздохнул, чувствуя, как паника понемногу отступает. Потом вошел в «Макдоналдс», по-прежнему сжимая рисунок в руке. Мне хотелось заказать сразу три обеда — настолько сильно голод терзал мои внутренности, — но я ограничился чашкой кофе. Я должен выстоять. Дождаться подходящего случая и снова оказаться в седле. Я не имею права сдаться так легко. Служащий протянул мне картонный стаканчик с кофе. Я взял три пакетика сахара, чтобы снабдить организм как можно большим количеством калорий, и вышел, чтобы выпить кофе снаружи. Я сел на одиноко стоящую скамейку, лицом к пляжу. Воздух был теплый. Уже почти совсем рассвело. Небо над морем напоминало светлое полотнище, пересеченное розовыми продольными полосами. Я медленно пил обжигающий кофе, между тем как вдоль набережной ездили из стороны в сторону чистящие и мусороуборочные машины, сгребая разбросанные повсюду флайеры и обрывки афиш, оставшиеся после вчерашних концертов. Мимо проехал какой-то человек на велосипеде. Затем трусцой пробежал другой, совмещающий утренний моцион с выгулом собаки. Ни один не обратил на меня внимания. Я подумал о моем недавнем сне. О Билли и маленьком Шоне Рамоне-Родригесе, о котором я даже не знал, жив он или мертв. И если жив, в насколько тяжелой и опасной ситуации сейчас находится. И снова сказал себе, что не имею права сдаваться. Допив кофе, я смял картонный стаканчик и выбросил его в урну. Потом подошел к газетному автомату и бросил монетку в щель. Получив газету, вернулся на прежнее место и развернул ее, чувствуя холодок в животе. Нужно было следить за новостями. Сейчас перед моими глазами был свежий выпуск «Майами геральд». Втайне я ожидал увидеть свою фотографию на первой полосе, с крупной подписью: «СБЕЖАВШИЙ ПРЕСТУПНИК» — и леденящими кровь комментариями. Однако все оказалось несколько иначе. Я начал с первого разворота, где публиковались новости мирового и общенационального уровня. Как обычно, на первом месте был Ирак, потом шла статья об абортах, потом — о проблемах с мексиканской границей и, наконец, статья, гневно обличающая Робертсона — политика, склонного к скандальным заявлениям на грани открытой провокации (вроде такого: «У нас есть возможность убить президента Венесуэлы Уго Чавеса, и пришло время использовать эту возможность».) Затем я не глядя пролистал разделы деловых и спортивных новостей («Торговля через Интернет переживает настоящий бум!» и «Ланс Армстронг отрицает новые обвинения в употреблении допинга») и раскрыл следующий разворот, посвященный новостям штата Флорида. Но здесь не было ничего такого, что сразу бросалось бы в глаза. Главные темы раздела были связаны с близящимися выборами губернатора и с предполагаемым путем следования очередного урагана (в южном направлении). Некоторые эксперты предполагали, что он разразится над океаном, другие — что ураган, напротив, обрушится на побережье, набрав силу в Мексиканском заливе. Я пробежал глазами речи кандидатов (на первом месте была Хелен Маккарти, потом шли ее ближайшие соперники и остальные кандидаты) и перешел к новостям местного масштаба. Статья, посвященная мне, обнаружилась на правой стороне пятого разворота. Там находился достаточно небольшой раздел новостей Южной Флориды. Мои «подвиги» были описаны в заметке, занимающей менее четверти всего раздела. Заголовок, однако, привлекал внимание: «ВРАЧ, ОБВИНЯЕМЫЙ В НАНЕСЕНИИ ПОБОЕВ ЖЕНЩИНЕ, ОБРАТИЛСЯ В БЕГСТВО». Я прочитал заметку от первого до последнего слова с каким-то болезненным сладострастием. С огромным удивлением я узнал, что рыжая женщина, которую я всего лишь слегка толкнул на причале у яхты Коша, с тяжелыми побоями доставлена в больницу Неаполя. Автор заметки утверждал, что я избил ее бейсбольной битой. Сейчас жизнь пострадавшей вне опасности, но телесные повреждения достаточно серьезные. Дальше говорилось о моем побеге (никаких следов не обнаружено), закрытии моей клиники (без всяких подробностей) и коротко перечислялись этапы моей медицинской карьеры. Затем шел краткий комментарий полиции, сообщались мои приметы и ниже была помещена моя фотография — небольшая, но вполне пригодная для опознания. И номер телефон для звонков свидетелей. В заключение журналист обещал читателям дальнейшие подробности в следующих выпусках газеты. Содержание заметки вызвало у меня новый приступ ярости и отчаяния. Вот почему жалоба на меня оказалась серьезнее, чем можно было предположить: Кош без колебаний пожертвовал своей служащей, только чтобы ухудшить мое положение! Я встал со скамейки и сделал несколько шагов, не в силах даже как следует вздохнуть — так сильно меня душил гнев. Я не знал, что предпринять в ответ на новое обвинение. Не может быть и речи о том, чтобы связаться с полицией и разоблачить эту ложь. Это все равно что сунуть голову тигру в пасть. Лучше всего, конечно, было бы нанять адвоката для защиты моих интересов, но как это осуществить в моем нынешнем положении? В полицейских фильмах один из героев обязательно произносит знаменитую фразу: «Мне нужно связаться с моим адвокатом», — но это очень далеко от реальности. Иметь личного адвоката, который всегда под рукой, — много ли найдется людей, которые могут себе такое позволить? Да и потом, как вам такое начало: «Здравствуйте, меня обвиняют в нанесении женщине тяжких телесных повреждений, к тому же в моем доме нашли следы крови, и еще моя жена считает, что я снимал детское порно с участием собственного сына, — так что мне пришлось пуститься в бега. Ах да, забыл — возможно, мой отец — сексуальный маньяк, похититель детей и убийца. И еще — вы не смогли бы защищать меня бесплатно? Дело в том, что я малость поиздержался в последнее время»?.. Увы. Печальная истина заключалась в том, что рассчитывать мне было не на кого. Если уж моя фотография появилась в «Майами геральд», то во всех местных газетах она и подавно должна быть. Когда врач подозревается в совершении тяжких преступлений — это всегда хорошо продаваемая сенсация. Журналисты могут радоваться, скармливая публике очередные вопиющие факты. Мимо меня прошла молодая пара, катя перед собой детскую коляску. У молодых людей был счастливый вид — они явно верили в будущее, строили какие-то планы… Я машинально повернул голову, глядя им вслед. Потом снова перевел взгляд на свою фотографию в газете. Итак, не надо себя обманывать: мое собственное будущее обратилось в ничто или близко к тому. Однако ближайшая цель предстала передо мной со всей очевидностью. Доктор Беккер должен исчезнуть.Глава 66
Что же мне следует предпринять, чтобы исчезнуть? Сразу же пришла мысль: это невозможно. У меня было мало денег и еще меньше времени. Не стоило даже думать о том, чтобы сделать себе фальшивые документы (тем более что я не знал, к кому с этим обратиться). Также я не мог изменить внешность с помощью парика, или цветных контактных линз, или других шпионских аксессуаров. Не мог раздобыть деньги. Наконец, не имел возможности перемещаться на городском транспорте — меня могли узнать по фотографии. Невозможно, невозможно, невозможно… Меня охватил новый приступ паники. Но я тут же подавил его и снова подумал о Билли. Глубокий вдох… Итак, начнем. О’кей, Пол, не так уж это сложно. Нужно только сосредоточиться на самом главном. Ты ведь не собираешься удирать в Мексику — задача состоит лишь в том, чтобы остаться на свободе… по крайней мере еще несколько дней. Хорошо. Приступим. Я проанализировал разные возможности и наконец решил сосредоточиться только на физическом аспекте проблемы. Первоочередная задача — изменить внешность. Если я не сделаю этого немедленно, меня может узнать первый встречный, прочитавший утреннюю газету. Я мысленно составил список необходимых вещей. Следующие несколько часов ушли на то, чтобы найти их и купить. Во время своих передвижений по городу я старался избегать наиболее оживленных улиц и бульваров, торговых центров и особенно таких мест, где могли оказаться дежурные копы или камеры видеонаблюдения. Я приобрел все что нужно в двух небольших заведениях — магазинчике уцененной одежды и аптеке-закусочной, которую содержала семейная пара кубинцев. Мне пришлось отдать все свои наличные средства, что я и сделал, с болью в душе, сознавая, что у меня нет другого выхода. Я купил тюбик пены для бритья, упаковку одноразовых бритвенных лезвий, мусорные мешки, суперклей, контурный карандаш для губ и самые дешевые шмотки, какие только нашлись, плюс темные очки. После этого заперся в кабинке общественного туалета и приступил к перевоплощению. Я начал с того, что снял всю свою одежду — брюки, пиджак, рубашку, галстук, обувь — и затолкал в мусорный мешок. Затем кое-как ополоснулся водой из-под крана, стараясь максимально смыть с себя грязь и запахи. Этот первый этап меня слегка приободрил. Потом я покрыл волосы густым слоем пены для бритья и принялся их сбривать. Такое решение я принял по двум причинам: с одной стороны, я надеялся, что это спасет меня от вшей и блох, если придется снова ночевать на улице; с другой — я вспомнил конкурс в одном глянцевом тележурнале: несколько наиболее известных актеров с помощью фотомонтажа предстали обритыми наголо, и читателям предлагалось узнать, кто из них кто. Как выяснилось, узнать их в таком виде оказалось под силу очень немногим. Я смотрел, как мои волосы падают в раковину, и вспоминал, как часто мне приходилось выбривать волосы на голове моим пациентам, чтобы заняться раной. Когда же закончил работу над самим собой и взглянул в зеркало, первое впечатление было ужасным. Я с отвращением провел рукой по своему лысому черепу. Не то чтобы это выглядело неэстетично (кожа на голове у меня, к счастью, гладкая), но ощущение было такое, что я вдруг стал очень уязвимым… и еще — что оказался в чьей-то чужой шкуре. Это ощущение нереальности длилось несколько минут, потом постепенно исчезло. Стать другим — это как раз то, чего ты и добивался. Я не стал трогать отросшую щетину на щеках и подбородке (это я-то, тщательно брившийся каждое утро!). Затем надел новую одежду: джинсы с прорехами, кроссовки и цветастую рубашку. Я позаботился о том, чтобы рубашка была не слишком яркой — ее расцветка состояла из приглушенных, хотя и пестрых тонов. Поэтому рубашка особо не бросалась в глаза, и в случае чего ее цвет было бы трудно описать. Затем я перешел к следующему этапу — слегка оттянул кожу на шее и с помощью суперклея сделал небольшую складку. Потом замазал эту складку темно-красным контурным карандашом для губ. В результате она стала похожа на шрам от зарубцевавшейся раны. В довершение всего я нацепил на нос солнцезащитные очки и снова взглянул в зеркало на нового себя. Перемена была разительна. Я выбрал именно такой образ по очень простой причине. Представьте себе, что вас просят описать чью-то внешность. Какие детали вы упомянете прежде всего? Форму лица? Цвет глаз? Скорее всего, нет. Ваша память автоматически выдаст наиболее запоминающиеся детали. Как правило, их всего две-три. Остальное (если речь не идет о близком знакомом) ею отсекается. Это бессознательный процесс. Физиономию, которая смотрела на меня из зеркала, было очень легко описать: лысый небритый тип в пестрой рубашке и черных очках. Особая примета — шрам на шее. Ничего общего с доктором Беккером. Странное чувство пробуждалось у меня внутри, пока я убирал свои документы в пластиковый мусорный мешок и, отогнув одну из квадратных плиток навесного потолка, просовывал их внутрь. Затем я вышел из туалета и, пройдя три квартала, выбросил мешок со старой одеждой в мусорный бак. Проходя по улице, я специально замедлил шаг перед стоявшей у тротуара полицейской патрульной машиной — в качестве последнего испытания. В тонированных стеклах машины отразился незнакомый мне человек. Никто меня не задержал. Во мне все зрело непонятное чувство. Я не мог четко осознать его природу, но меня радовал сам факт его существования, пока еще некрепкого, в это прекрасное утро в Майами-Бич. А потом понял, в чем дело: впервые за невероятно долгое время мне удалось нечто совершить. Чувство, которое я испытывал, было слабым проблеском надежды. И вот, по мере того как разгорался день, моя тревога ослабевала. Неожиданно мне пришла одна идея. Потом другая. Я соединил их и получил третью. И потихоньку, как больной, который долгое время оставался лежачим, а теперь осторожно учится заново ходить, я начал выстраивать свой план.Глава 67
Конни Ломбардо наблюдала за тем, как офицер полиции, наклонившись, поднырнул под широкую желтую ленту, опоясывающую дом Пола Беккера, и исчез за дверью. Вдоль всей ленты шла повторяющаяся надпись: «Место преступления». Конни вздохнула. Тихий приличный квартал семейных особняков превратился в зону боевых действий. Вдоль улицы было припарковано множество полицейских машин и три фургона телекомпаний с гигантскими спутниковыми антеннами. Соседи издалека наблюдали за происходящим. Некоторые с комфортом расположились на складных стульях за летними столиками, другие смотрели из окон, потягивая аперитивы. Особо сердобольные собирали корзинки с провизией для полицейских, заодно надеясь получить у них какие-то крохи информации. На газоне перед домом Беккеров стояли журналистка в отлично сшитом брючном костюме и оператор с камерой. Журналистка с серьезным видом говорила что-то в микрофон, иногда оборачиваясь и рукой указывая на дом, а затем осуждающе качая головой, словно бы даже она, несмотря на профессиональную отстраненность, была до глубины души потрясена свершившейся трагедией. — Вам не кажется, что это уж слишком? — спросила Конни. — Нет, — сухо ответила Шейла Лебовиц. — Пол никого не убивал. — А вы откуда знаете? Обе женщины стояли на парковке перед домом Шейлы. Конни приехала, чтобы оставить в почтовом ящике Пола уведомление о закрытии клиники и о своем увольнении, а также короткую записку, где сообщала, что улетает в Нью-Йорк. Она писала, что сожалеет о случившемся, и заверяла Пола в своей поддержке. А также советовала ему сдаться, если он не совершил ничего предосудительного, в чем лично она была убеждена без всяких доказательств. Конни не слишком надеялась на то, что Пол сможет прочитать эту записку в ближайшее время (во всем городе только и разговоров было, что о его бегстве), но все же не могла уехать просто так, даже не попрощавшись. И вот она стояла на парковке, держа оба конверта в руке. Оказалось, что к почтовому ящику Пола невозможно подойти. — В коридоре его дома обнаружили кровь, — сообщила Шейла. Конни пожала плечами: — Три капельки. Это вам не «Техасская резня бензопилой». — Простите, какая резня?.. — Не обращайте внимания. — Он напал на женщину. — При довольно неясных обстоятельствах. — Он всех нас предал! — Вы все же чересчур суровы. Шейла повернулась к ней: — А вы слишком беспечны. Вы доверяете первому встречному, впускаете его в дом, делитесь с ним самым сокровенным — и когда выясняется, что он преступник, вы все равно не меняете своего отношения к нему. Это легкомыслие, причем уже на грани слабоумия! Конни приподняла одну бровь: — Вы когда-нибудь слышали о презумпции невиновности? Шейла окинула ее холодным взглядом с головы до ног. И в свою очередь спросила: — А что? Вы его адвокат? — Его медсестра. — А… понятно. — Что вам понятно? — Профессиональная солидарность. — Ничуть. — Я же вижу. — Послушайте, миссис Лебовиц, в демократических странах есть одна полезная штука, которая называется правосудием. Что, если в нее поверить, хоть немного? Из дома Пола донесся звук разбитого стекла — полицейские, проводившие обыск, не слишком осторожничали. Шейла кивнула: — Хорошо… Так чего вы хотели? — прибавила она, выпрямляясь и выпячивая грудь, словно для того, чтобы у собеседницы не осталось никаких сомнений, чья грудь больше. Конни протянула ей конверты: — Мне нужно срочно уехать. Вы не могли бы передать это Полу, когда его увидите? — Вы хотите сказать — в тюрьму? Конни слегка поморщилась. — Хорошо, — вздохнула Шейла, беря конверты. Конни направилась к машине. Уже открыв дверцу, она обернулась и спросила: — Кстати, у вас нет новостей от его жены и сына? — Нет, с чего бы? — Вы же их соседка. Клэр могла довериться вам. — Она предпочла этого не делать. — Ах вот как? Пол говорил, что это исчезновение очень странное. — Это меня не удивляет. Он никогда ничего не понимал в женщинах. — Зато вы, я вижу, явно разбираетесь в мужчинах, — заметила Конни, недвусмысленно кивая на бюст Шейлы. Та скрестила руки на груди: — До свидания, мисс Ломбардо. Конни кивнула ей напоследок и села в машину. Шейла подождала, пока автомобиль исчезнет в конце улицы, затем подняла крышку мусорного бака и выбросила оба конверта. Снова захлопнула крышку, вытерла руки о траву и достала из кармана мобильный телефон: — Это я. — Привет, Шейла. — С тобой все в порядке? Держишься? — Все нормально. — Ты уже решила, что делать дальше? — Еще не до конца. — Хочешь, я поговорю с шефом Гарнером? Он со своими людьми сейчас прямо напротив меня, на другой стороне улицы. — Я… я не знаю. — Если хочешь знать мое мнение, — сказала Шейла, — то тебе нужно объявиться, и как можно быстрей. Ты ведь не сможешь постоянно скрываться. Полиция скоро разнесет дом по кирпичику. — Я с ними свяжусь, — пообещала Клэр. — Я собираюсь в супермаркет. Тебе что-нибудь купить? Продукты или игрушки для Билли? — Ты нам и без того уже очень помогла. — Ерунда, — сказала Шейла. — Для чего же еще нужны друзья? Можешь оставаться в этой квартире сколько угодно, Герман пока не собирается ее продавать… Позаботься о себе и о Билли, — добавила она. И прервала соединение.Глава 68
Прошло двадцать четыре часа, и я немного освоился в окружающем мире. Не то чтобы у меня появилась уверенность в будущем — это было бы полным безумием, — но, по крайней мере, я был на свободе, а это в моем положении само по себе многое значило. К тому же у меня теперь были работа и крыша над головой. И то и другое появилось совершенно неожиданно. — Оберни все эти вещи упаковочной бумагой, — распорядился Джерри, — и особенно проследи за тем, чтобы не поцарапать вот эти стулья. Их расписывал художник из Ки-Уэст, они стоят шестьсот долларов каждый. Я развернул рулон упаковочной бумаги и принялся упаковывать предметы меблировки, стараясь защитить их от мельчайших повреждений. — Когда ты должен их отгрузить? — спросил я. — Через час. — Что?! Да их тут штук двадцать! Джерри повернулся ко мне. Его красная шелковая рубашка «Томми Багамас» была безупречна. Мускулистый загорелый блондин, он стриг волосы по последней моде и покрывал их легким, почти незаметным слоем геля. Если добавить к этому, что Джерри был богат, образован и обходителен, можно предположить, что он воплощал собой заветную мечту любой женщины. Только одна беда — Джерри был гомосексуалистом. Он сделал капризную гримасу и спросил: — Как ты думаешь, Уилл, почему я тебя нанял? («Уилл» — это новое имя, которое я себе присвоил.) — Не знаю, — ответил я. — Может, из-за моего природного шарма? — Природного шарма! Не смеши меня! Ты ко всему прочему даже не гей! — Еще не хватало! И уж конечно, за девять долларов в час я вряд ли им стану. — О, так это вопрос тарифа? — Собираешься его повысить? — Я и так уже тебе разрешил бесплатно ночевать в подсобке. — Значит, вот чем ты надеешься меня завоевать? Джерри закатил глаза под лоб: — Не говори ерунды. Если бы ты был парнем того сорта, какой мне нужен, я ни в коем случае не сделал бы тебя своим подсобным рабочим. — Знаю, Джерри. Я пошутил. Джерри Ла Рю был владельцеммагазина элитной мебели. Он продавал эксклюзивные предметы меблировки, изготовленные вручную, в единственном экземпляре или в небольшом количестве. Они выглядели очень живописно, украшенные инкрустацией в виде пальм, пеликанов и фламинго из металла и полудрагоценных камней. Мы с ним сразу поладили. Вчера, завершив свою трансформацию, я слонялся по городу, погруженный в мрачные мысли, как вдруг случайно увидел объявление в витрине магазина: «Срочно требуется подсобный рабочий». Как выяснилось, дефицит рабочих рук в магазине Джерри совпал с неожиданным обилием заказов, в результате чего скопилась огромная груда мебели, которая никак не могла доехать до своих будущих владельцев. Когда я предстал перед ним, Джерри лишь спросил: «Ты чист?», что в данном случае означало, не наркоман ли я. Мне пришлось продемонстрировать ему локтевые сгибы, зрачки и даже слизистую оболочку ноздрей, чтобы убедить в том, что я не колюсь и не нюхаю кокаин. Эта небольшая самопрезентация его развеселила. Он предложил мне шесть долларов в час. Я запросил двенадцать. В конце концов мы сошлись на девяти плюс разрешение для меня ночевать в подсобке. С этого момента я стал упаковщиком мебели. Я упаковал все стулья вовремя, и Джерри разрешил мне сделать небольшой перерыв. Я зашел в кубинскую булочную и купил сэндвич под названием media-noche — мягкий хлебец с сыром, ветчиной и пикулями. Попросил завернуть его в пленку и отправился на пляж. Мне хотелось, чтобы моя обритая голова слегка загорела. К тому же я был не прочь искупаться. Я разделся, зашел в воду и плавал почти час, гребя с такой силой, словно от этого зависела моя жизнь, — до тех пор, пока мускулы не запросили пощады. Зато на душе у меня заметно полегчало. В свое время я забросил спорт под тем предлогом, что могу сорвать спину. Однако сейчас понимал, что основная проблема была, скорее всего, в лени. К тому же я с удовольствием констатировал, что не такие уж у меня дряблые мускулы. Я вышел из воды, сел на скамейку обсушиться, взял свой сэндвич и впился в него зубами. Хлеб и сыр были мягкими — то что надо. Я смотрел на людей, нежащихся на песке, словно ящерицы. По моему телу стекали капли воды, быстро испаряясь. Еще десять минут — и нужно будет возвращаться на работу. В пять часов она закончится. В пять часов пять минут я начну свое расследование. Я уже довольно долго обдумывал различные варианты действий. И теперь знал, с чего начать. Вчера вечером мне долго не удавалось заснуть. Это была моя первая ночь в магазине Джерри, и я машинально бродил среди столов и стульев в закрытом душном помещении, измученный воспоминаниями о тех временах, когда мы с Клэр еще были настоящей семьей. Наконец вышел во внутренний дворик, чтобы немного подышать свежим воздухом. Это было спокойное место, куда можно было попасть, подняв дверь гаража с помощью пульта дистанционного управления. Его со всех сторон окружали офисные здания, пустевшие после шести часов вечера. Здесь Джерри оставлял свой «порше» в дневное время. Шанс случайно наткнуться на кого-нибудь в этом дворике был близок к нулю. Я подошел к автомату с напитками, стоящему в углу между примыкающими друг к другу стенами двух соседних зданий, и выбрал спрайт. Автомат заурчал и выдал мне пластиковую бутылку. Издалека доносилась грохочущая в клубах музыка — здесь она была уже едва слышна, только глухие вибрации отдавались в грудной клетке. Я прижал прохладную бутылку к лицу, чтобы немного успокоиться. Меня не оставляли тоска и гнев. Мне ужасно недоставало Билли. Я так хотел прижать его к себе… Я уже отчаялся когда-либо услышать голос сына, пусть даже по телефону, и при воспоминании о той кошмарной видеозаписи чувствовал жестокую боль. Я не понимал, как такая вещь могла с ним случиться. Зато был абсолютно уверен, что Клэр здесь ни при чем. Несмотря на то что отныне между нами пролегла бездна, я знал, что Клэр не раздумывая отдаст жизнь за своего сына. Она лишь хотела защитить его, увезя подальше от меня, — в этом у меня не было сомнений. Я сделал большой глоток из бутылки спрайта. Что до моего гнева, он весь был направлен на отца. Я смертельно его ненавидел — еще более жестокой ненавистью, чем та, которая терзала меня в детстве. Этот мерзавец покончил с собой. Бросил меня в последний раз — как трус, без малейшего объяснения. По идее, это должно было бы оставить меня равнодушным — боже мой, я ведь полностью вычеркнул его из памяти и подсознательно даже надеялся, что он загнется в один прекрасный день! — но вместо этого я испытывал мучительную боль потери. Я допил остатки спрайта и бросил бутылку в мусорную корзину. Нужно было немедленно прогнать эти мрачные мысли. Лучшим средством для этого было сосредоточиться на чем-то другом. Я вернулся в подсобку, взял блокнот и карандаш и попытался вернуться к отправной точке, начав с главного источника моих проблем. Иными словами, с Коша. Что я о нем знал? Не так уж много — за исключением того, что он называл себя Алан Смит, родился в городке Тампа и в возрасте десяти лет исчез, словно растворился в воздухе. Кэмерон говорил, что у Коша нет ни водительских прав, ни кредитной карточки, ни постоянного места жительства. Призрак. Человек из тени, который никогда не выходил на сцену, лишь двигал по ней своих марионеток — Джорди, Рольфа, шефа Гарнера, рыжеволосую женщину или адвоката Бартона Фуллера. Первоклассный манипулятор и одновременно — форменный психопат, насколько я мог судить. Он оттеснил меня к последним защитным рубежам, оставив мне выбор из двух вариантов: упасть в пропасть или сражаться. О первом я уже получил некоторое представление и теперь рассматривал второй. Но у меня по-прежнему не было никакого представления о том, как сражаться с призраком. Единственным направлением атаки, единственным конкретным элементом всей этой игры была компания «Карнавал теней». По словам Кэмерона, она работала уже целый год. Компания была настоящей, вполне легальной и достаточно богатой, чтобы заключать сделки с известными ресторанами быстрого питания, оплачивать услуги дорогого адвоката, содержать роскошную яхту и, вероятно, давать щедрые взятки муниципальной верхушке Неаполя. Если же «Карнавал теней» был всего лишь прикрытием, откуда у Коша такие деньги? Я черкнул в блокноте: «Первый след — деньги». И продолжал размышлять. Какова бы ни была тайная деятельность Коша, она требовала немалых затрат. Значит, его конечная цель должна была окупать эти вложения. Эта цель должна была оправдать расходы на оплату услуг наемного убийцы вроде Джорди или громилы вроде Рольфа. А также любые трудности, связанные с устранением тех, кто случайно оказался на его пути, — меня и моей семьи, например. Стало быть, Кэм был прав, утверждая, что ставка в этой игре, какой бы она ни была, скорее всего, очень высока. Я снова взял карандаш и написал: «Второй след — ставка в игре». Эти две фразы содержали в себе достаточно пищи для размышлений. У меня появилось ощущение, что я держу в руках натянутую веревку: деньги на одном конце, ставка — на другом. Для того чтобы пойти по следу денег, требовалось задействовать очень мощные ресурсы, — Кош наверняка оберегал эту тайну столь же тщательно, как и свою собственную анонимность. Воображение рисовало мне офшорные банковские счета, подставные фирмы, системы электронной защиты и, конечно, целую армию адвокатов и менее цивилизованных подручных, всегда готовых к действию. Заниматься расследованием такого масштаба было под силу разве что ФБР, но уж никак не мне. Оставался другой конец веревки — ставка в игре. Чего добивается Кош? В сущности, я ничего об этом не знал. Но в таком случае — как же двигаться дальше? Я долго грыз карандаш, борясь с ощущением, что оказался в тупике. Потом решил зайти с другой стороны, на сей раз выбрав отправной точкой материальные доказательства, которые были в моем распоряжении. Прежде всего — мобильник Коша и три фотографии в нем. Одна — моего отца, другая — Шона, и третья, на которой множество весьма юных созданий, кажется, собирающихся устроить оргию. Вначале я предположил, что это происходит в каком-то месте, которое находится в Неаполе. Но теперь считал, что, скорее всего, это не так. Однако в любом случае эти фотографии представляли для Коша опасность. Возможно, потому, что могли разоблачить тайную сторону его деятельности. Второй элемент — флэшка с порнографической видеозаписью, в которой участвовал мой сын. Третий — список телефонных разговоров моего отца. Я сохранил его в своем бумажнике, но у меня так и не нашлось времени внимательнее его просмотреть. А зря — там могло обнаружиться что-то интересное. Я записал в блокнот: «Фотографии, флэшка, список телефонов». М-да, не слишком-то я продвинулся. Я вернулся во дворик, желая купить еще спрайта. Некоторое время постоял там, рассеянно переминаясь с ноги на ногу и слегка сжимая в пальцах пластиковую бутылку, отчего она потрескивала. Иди по самому простому следу. Сделай хотя бы один шаг. Не важно какой. Хорошо. Я вынул из кармана сложенные листки — список телефонных разговоров отца. Период времени, на протяжении которого велись эти разговоры, составлял четыре месяца — с мая по август включительно. Я определил почти все номера, но за исключением «Карнавала теней» и кафе быстрого питания, из которого был похищен Шон, не обнаружил ничего примечательного. Я раз за разом внимательно просматривал список — до тех пор, пока меня не сморила усталость и цифры не начали беспорядочно мельтешить перед глазами. Тогда я вынес два стула во двор, на один из них сел, на другой положил вытянутые ноги. С улицы до меня доносились голоса загулявших полуночников. Я устроился поудобнее и снова принялся за телефонные номера. Цифры были еле видны. Строчка, пустое пространство, новая строчка… Эти строчки были похожи на черные полосы штрих-кода, между которыми размещались белые, разной ширины… И вдруг меня осенило. Пробелы. Пустоты. Перерывы между вызовами. Я-то все время смотрел на то, что было напечатано на листках, и совсем не обращал внимания на то, чего там не было! Я выпрямился, опустил ноги на землю и начал лихорадочно перебирать листки, на этот раз обращая внимания на те временные интервалы, когда Джордж не общался по телефону. И тут же обратил внимание на начало августа: пробел с шестого по двенадцатое. Почти целая неделя. Мой мозг буквально закипел. Шон исчез третьего августа, и во время предыдущего просмотра распечатки я уже обратил внимание на то, что в этот день мой отец по телефону не разговаривал. Но четвертого и пятого какие-то разговоры были. А вот с шестого по двенадцатое — вообще ничего. По словам Конни, мой отец был замечен в фастфуд-кафе, из которого был похищен Шон, несколько дней спустя после его исчезновения. Пауза длиной в неделю могла соответствовать продолжительности его отсутствия дома. Логично. Хорошо. Но тогда непонятно вот что: Майами и Эверглейд-сити находятся довольно близко друг от друга — так почему же вдруг целая неделя?.. Чем объяснить такое долгое отсутствие? Возможно, он отвез мальчика в какое-то тайное место, там несколько дней с ним развлекался, а потом убил и спрятал тело. Вот и неделя. От этой мысли у меня пробежал мороз по коже, несмотря на окружающую духоту. Однако сдаваться я не собирался. Поэтому начал искать похожие пробелы на других страницах. И нашел. Правда, всего один. Промежуток без звонков длиной в неделю. В начале мая — пробел был в самом верху страницы с перечнем разговоров за май. А незадолго до него — номер, набранный несколько раз подряд, на который я тоже уже обращал внимание прежде, когда просматривал августовские вызовы. Начинающийся на 305. Майами. У меня разом подскочило давление. Схема была та же самая: несколько звонков в город, потом абсолютно пустая неделя. Вывод напрашивался сам собой: августовское путешествие было для отца не первым. Подобное уже случалось раньше — в начале мая. Должно быть, это было важное для него событие, раз уж он решил на такой долгий срок вылезти из своей берлоги. И в августе все повторилось. Я встал и прошелся из стороны в сторону по небольшому двору, не в силах сдержать возбуждения. Кажется, я неожиданно для себя нашел главный элемент всей этой истории. Но что конкретно тогда происходило? Почему мой отец совершал все эти передвижения? Он реагировал на какие-то внешние события? Услышал новость по телевизору, прочитал статью в газете?.. И это было как-то связано с его прошлым — с тем периодом протяженностью в шесть лет, который он якобы провел в тюрьме, а на самом деле болтался неизвестно где?.. Я остановился. Мне в голову пришло одно мрачное предположение. А что, если он действовал, повинуясь внезапному импульсу?.. У меня не было возможности просмотреть списки разговоров за прошлые годы, но я не сомневался, что и там обнаружились бы сходные периоды. Подозрение, что он убил ребенка, преследовало меня с тех пор, как мать перед смертью отдала мне газетную вырезку с сообщением о мальчике, раздавленном грузовиком в городе Тампа в 1971 году. Были ли и другие убийства? Может быть, Джордж Дент уезжал иногда на охоту за детьми, словно в отпуск?.. Убивал их, а потом спокойно возвращался домой?.. Ведь были прецеденты… Например, Джон Уэйн Гейси, маньяк-убийца, переодевался в костюм клоуна, чтобы вызвать расположение у своих жертв, а потом медленно душил их веревкой, после чего отпускал, насиловал и снова душил — так продолжалось до тех пор, пока они не умирали. Он убил около тридцати детей. Я ощутил во рту горький вкус желчи. Вслед за первой гипотезой мне пришла в голову другая, еще более отвратительная. С помощью списка звонков я уже выяснил, что Джордж Дент звонил в «Карнавал теней». Фирму, которая принадлежала Кошу. Кош явно был причастен к похищению Шона. Кош пользовался услугами психопатов вроде Джорди. А не пользовался ли он также услугами Джорджа Дента?.. Что, если я имею дело с организованной группой? С некой современной версией банды огров-людоедов — преступниками, тайно подстерегающими своих маленьких жертв и похищающими их при удобной возможности?.. Я вновь подумал о пресловутой видеозаписи с моим сыном, о Шоне, о фотографии с обнаженными детьми, обнаруженной в мобильнике Коша. Все эти элементы были так или иначе связаны, и при мысли о том, какие преступления того же рода еще только готовятся, я почувствовал головокружение. С помощью пульта я открыл ворота и вышел со двора на улицу, жадно глотая свежий ночной воздух. Дошел до ближайшей телефонной кабинки, опустил в щель таксофона два четвертака и набрал единственный неизвестный номер из списка. Для очистки совести я все же хотел убедиться в правильности моих догадок. — «Старбургер», я вас слушаю, — произнес человек на другом конце провода. Я повесил трубку. Еще одно кафе быстрого питания. Теперь уже невозможно было поверить в случайное совпадение. Я позвонил в справочную, чтобы узнать точный адрес этого заведения. Мне без лишних расспросов его сообщили. Я повесил трубку и застыл, глядя на адрес, который записал в блокнот. Мой отец звонил в два разных фастфуд-кафе с интервалом в четыре месяца. В обоих случаях он после этого отсутствовал неделю. Во второй раз из кафе был похищен ребенок. А что случилось в первый? У меня есть небольшая отсрочка. Во всяком случае, полиция не идет за мной по пятам. Нужно этим воспользоваться. Сейчас уже поздно, но завтра я начну действовать. Решено — завтра отправлюсь прямо туда.Глава 69
Кэмерон Коул ворвался в полицейский комиссариат, словно торнадо. Сегодня была среда, и вот уже несколько дней на побережье бушевал настоящий ураган, причинивший городу серьезные разрушения. Оказавшись перед дверью шефа Гарнера, Коул без стука ее распахнул. От неожиданности Гарнер вздрогнул и выронил стопку листков, которые разлетелись по столу. — Вот и я! — воскликнул Кэмерон. — Вы что, с ума сошли — вот так вламываться?.. — проворчал Гарнер. — Но вы же сами просили меня явиться срочно! — Я не просил все крушить! — Объявили новое штормовое предупреждение. У меня дел по горло. — Ладно. Садитесь. Кэмерон нахмурился. Шеф вел себя подозрительно спокойно. Это не предвещало ничего хорошего. — Вы хотели мне сказать что-то насчет Пола? — Садитесь, вам говорят. — Спасибо, я лучше постою. — Ну как хотите. Гарнер собрал рассыпавшиеся листки, сложил в стопку и, держа ее с двух сторон, слегка постучал нижним краем по столу, чтобы выровнять. Затем положил листки на стол и прижал ладонями сверху. — Я знаю, где находится ваш приятель, — ровным голосом сообщил он и слегка улыбнулся, не в силах полностью скрыть удовлетворения. — Прячется, как крыса. — То есть?.. — Вот эти бумаги, которые вы буквально смели со стола, когда ворвались в мой кабинет, — это объявления о его розыске. Скоро они появятся на каждом углу. — Но его ведь еще не арестовали? — Это вас устраивает? Кэмерон пожал плечами: — Я беспокоюсь за него, вот и все. — Раньше надо было беспокоиться. До того, как он напал на женщину, а потом на полицейского. До того, как он пустился в бега, и до того, как в его доме нашли следы крови. Кэмерон промолчал. — Кстати, — спросил Гарнер, убирая листки в ящик стола, — вы ознакомились с результатами анализа? — Я ведь не занимаюсь этим делом. — Да ладно, бросьте. Можно подумать, это для вас препятствие! Кэмерон со вздохом сказал: — Ну да, я действительно взглянул на результат. Кровь, которую обнаружили в доме Пола, не его: группы не совпадают. Это также не кровь его жены или сына. Зато это вполне может оказаться кровь Джорди Лански. Образцы отправлены самолетом в Новый Орлеан для анализа ДНК. Также посланы образцы, взятые с зубных щеток Билли и Клэр, и мазок с поверхности гортани Пола, результат которого у нас уже был. Аналогичные результаты Джорди Лански взяты из его медицинского досье. Ребята из нового Орлеана проведут сравнительные тесты, чтобы составить общую картину. Если в доме Пола наследил Джорди, мы очень скоро это узнаем. Кэмерон умолчал о том, что послал еще один объект для исследования — длинный черный волос, который передал ему его друг. «Я нашел это на причале рядом с яхтой, — сказал Пол. — Это было на маскарадном костюме… к нему прилагалось нечто вроде парика из настоящих волос. Кош хранит этот костюм отдельно — может быть, это для него большая ценность. Это может оказаться важным…» — Так где же Пол? — спросил Кэмерон. — В Майами. — Как вы его нашли? — Вас интересуют детали? — Вы же знаете, что я так или иначе их выясню. — Ну, хорошо. Гарнер заложил большие пальцы за брючный ремень, словно желая его немного ослабить, как после сытного обеда, и заговорил: — В тот день, когда Беккер сбежал, на соседней улице был похищен велосипед. Я разослал фотографии велосипеда и, разумеется, самого Беккера всем торговым и сервисным фирмам в округе. Владелец бензозаправки нашел украденный велосипед в своем мусорном контейнере. Эта бензозаправка находится в шести кварталах от дома Беккера. Мы отправили туда экспертов, и они обнаружили на рукоятке тормоза отпечатки пальцев Беккера. Шеф полиции выдержал паузу, весь сияя от удовольствия. Кэмерон не шелохнулся. — Поскольку никакого другого велосипеда поблизости украдено не было, — продолжал Гарнер, — я предположил, что дальше Беккер решил ехать автостопом. Он хитер, ваш приятель. Но я еще хитрее. Один из моих инспекторов просмотрел все счета на бензозаправке, а также видеозаписи камеры наблюдения за тот день. Затем мы опросили каждого клиента. Всех, за исключением двух индейцев, у которых был небольшой грузовик. Они куда-то исчезли. Владелец бензозаправки сказал, что с ними был еще какой-то человек. Благодаря видеозаписи мы выяснили номер их машины, и я отправил к ним своего агента. Он выяснил, что это два брата, занимающиеся мелкими строительными работами и обычно колесящие по всей округе. На тот момент их не было дома, но соседи дали нам их адрес в Майами. Наши коллеги из тамошней полиции отправились к ним. — Их нашли? — Буквально через час. И тут же допросили. И представьте себе — оказалось, что это именно они подобрали Беккера. Они высадили его в понедельник вечером в квартале Саут-Бич. Кэмерон молча переваривал эту информацию. — Ваш самодовольный приятель, должно быть, решил, что оторвался от нас, а мы буквально дышим ему в спину, — прибавил Гарнер. — Так что теперь самый подходящий момент схватить этого сукиного сына. — Почему вы мне это говорите? — Потому что я знаю, что это приведет вас в бешенство. — Улыбка Гарнера стала еще шире. — Так где же прячется ваш друг? — Понятия не имею. — Он вам не звонил? — Нет. — Но ведь он ваш друг. — Он ударил меня и сбежал. — Ну вы же его простили. — Вам-то что? — Как вам сказать… Я задаю себе вопросы. Например, спрашиваю себя, насколько точен ваш рапорт. Беккер вас ударил. Вы опрокинулись на меня и вытолкнули меня на лестницу. Он сбежал. Любопытная цепочка, вы не находите? — Что особенно любопытно — вы даже не свернули себе шею, упав с лестницы. — Вы хотите переписать свой рапорт? — Нет. Ноздри Гарнера раздулись, словно у хищника, готовящегося к прыжку. Но Кэмерона это ничуть не смутило. — Смотрите, — угрожающе произнес шеф полиции, — как бы эта выходка не обошлась вам слишком дорого. — О, я уже весь дрожу от страха. — А что, если я передам ваше досье в Министерство внутренних дел? — А что, если я сообщу журналистам, как вы предпочитаете вести дела? Гарнер резко подался вперед всей своей огромной тушей, хрипло дыша, как носорог. Лицо его исказилось от гнева. — Прекратите разговаривать со мной в таком тоне! Ваш друг по уши в дерьме! Нанесение побоев женщине, нападение на представителя закона, попытка к бегству! Еще одна глупость в этом роде — и он покойник! И если вы поддерживаете с ним контакт, то лучше вам в этом признаться, иначе вы сядете на скамью подсудимых рядом с ним! Коул с притворной задумчивостью кивнул: — Да, я совсем забыл. Вот только сейчас вы мне напомнили. Пол действительно сообщил мне кое-какие новости. Он прислал открытку. С Аляски. Думаю, вам стоит срочно отправить туда группу захвата. Но я не настаиваю, просто предлагаю. В любом случае, вам нужно об этом знать. У Гарнера перехватило дыхание, словно он неожиданно подавился куриной косточкой. Потом он резко выдохнул. — А знаете, зачем я на самом деле вас вызвал? — произнес он неожиданно любезным тоном. — Хотите быть моим кавалером на полицейском балу? Увы, меня уже ангажировали… — Одному человеку требуется ваша помощь. Немедленно. Он потерял свою собаку. — Какая ужасная драма. Передайте ему мои соболезнования. — Вы сами и передадите. И поможете ему ее найти. — Извините, поиск пропавших собак в мои обязанности не входит. Поэтому — отказ. — Никаких отказов. Дом этого человека расположен в очень уединенном месте к югу от Неаполя, и собака, скорее всего, убежала на болота. И как начальник морского патруля, вы должны этим заняться. Вы прекрасно знаете местность, все водные пути, время приливов и отливов, места, где можно пройти посуху, островки среди топи. К тому же вы знаете, как действовать во время стихийных бедствий. Я хочу, чтобы вы изучили по карте все возможные места, где собака может скрываться, и обыскали их — пусть даже это отнимет у вас неделю. Начинайте прямо сейчас. Это приказ. — А если я откажусь? — Тогда вам придется сдать удостоверение и значок и выбрать себе какую-нибудь гражданскую профессию. А теперь идите. Человек, о котором я вам говорил, ждет вас в секретариате. Кэмерон с трудом подавил желание вышвырнуть шефа в окно. Не дожидаясь момента, когда уже невозможно будет держать себя в руках, он вышел из кабинета и направился в секретариат, сжимая и разжимая кулаки. Владелец пропавшей собаки ждал его, сидя в кресле и рассеянно листая глянцевый журнал. Увидев Кэмерона, он поднялся ему навстречу. — Инспектор Коул! — жизнерадостно сказал Кош. — Как я рад снова вас видеть! Кэмерон застыл от изумления. — Представьте себе, моя собака сбежала, — продолжал Кош небрежным, почти шутливым тоном. — Я три дня бродил по болотам, искал эту паршивку. Конечно, это всего лишь животное, но я сильно к ней привязан… — Он хищно улыбнулся и добавил: — Поэтому очень хочу ее вернуть.Глава 70
Я доел сэндвич, сидя на пляже, и вернулся в магазин. Потом повесил полотенце на заднем дворе — это был знак для Джерри (занятого приемом очередной партии мебели), что я снова на рабочем месте, — и принялся за дело. Я надеялся закончить как можно быстрей, чтобы сразу после работы направиться в «Старбургер». Через некоторое время я услышал звяканье колокольчика над дверью. Я возился с деревянной абстрактной скульптурой, напоминающей осьминога и поэтому с трудом поддающейся упаковке, как вдруг на меня упала чья-то тень. — Простите, можно с вами поговорить? — Да, конечно, — ответил я, поднимая голову. И едва удержался от вскрика. — Все в порядке? — спросил нависающий надо мной коп. Он смотрел на меня с легкой улыбкой. — Да, — ответил я. — Это вы владелец магазина? — Нет. — А он здесь? Я поднял кулак с отогнутым большим пальцем и указал им в сторону подсобки: — Он там. А что, какая-то проблема? Коп показал мне листок формата А4, который держал двумя пальцами: — Мне нужно прикрепить это объявление к вашей витрине. Это было объявление о розыске преступника. С моей фотографией. На которой, правда, я был еще с волосами. — Вы хорошо себя чувствуете? — спросил коп. — Вы что-то очень бледный. — Живот болит, — ответил я, наклоняя голову. — Всю ночь бегал в туалет и обратно. Коп отошел, один раз с подозрением оглянувшись через плечо. Я продолжал упаковывать «осьминога», с трудом подавляя желание выскочить на улицу и бежать со всех ног. То, что коп не узнал меня с первого взгляда, означало, что он был не слишком хорошим физиономистом. Это давало мне некоторый шанс. Я подождал, пока коп заговорит с Джерри, потом поднялся, наспех собрал свои вещи и вышел из магазина. У тротуара была припаркована патрульная машина. Второй полицейский стоял рядом с ней, опрашивая прохожих. Я повернулся к нему спиной и двинулся вдоль тротуара. Миновав кубинскую булочную и «Макдоналдс», в котором пил кофе вчера утром — боже мой, у меня было такое ощущение, что с того момента прошла уже неделя! — дошел до автобусной остановки, возле которой как раз стоял автобус, куда заходили люди. Я пристроился в конец очереди и тоже вошел, даже не взглянув на маршрут. Двери захлопнулись, и автобус тронулся с места. Я рухнул на сиденье, чувствуя, как дрожат ноги. Я опять вернулся в нулевую точку отсчета. Я три раза пересаживался с одного автобуса на другой, с каждым разом все больше отдаляясь от Майами-Бич. Наконец вышел на первой попавшейся остановке, чтобы сделать паузу. Я чувствовал себя таким измученным, словно преодолел все это расстояние бегом. Мне было страшно. Я снова потерял надежду. Каждый миг я рисковал сорваться в бездну. Моя новая внешность ничего не значила. Даже если Джерри и коп не опознают меня по фотографии, мое внезапное исчезновение заставит их насторожиться, и тогда через несколько часов будет готов новый портрет, полностью соответствующий моему нынешнему облику. Сев на скамейку, я прижал сжатые кулаки к вискам. Небо приняло оттенок раскаленной сковороды, воздух был насыщен электричеством. В отдалении рокотал гром. Рядом со мной присела маленькая старушка китаянка с лицом приветливой мумии. — Жизнь — как коробка конфет-ассорти, — с улыбкой сказала она. — Никогда не знаешь, какая начинка окажется внутри. — Что? — недоуменно спросил я. Старушка покачала головой: — Вы видели фильм «Форрест Гамп»? Вы мне напомнили главного героя. У вас такой же отчаявшийся вид… — А вы кто? Добрая фея из волшебного автобуса? Китаянка вынула из сумки газету: — Вы следите за предвыборной кампанией? — Не очень-то. Она показала пальцем на фото: — Вот посмотрите. Это Хелен Маккарти. У нее была очень непростая жизнь, однажды она попала в серьезную автокатастрофу. Но это не помешало ей бороться. Мне неизвестно, что у вас случилось, молодой человек, но, во всяком случае, я буду голосовать за эту женщину. К остановке подъехал автобус. — О, это мой, — сказала старушка, вставая. — Удачи вам. И поднялась по ступенькам в салон. Я смотрел вслед удаляющемуся автобусу, все еще не до конца веря недавнему почти нереальному видению и невольно спрашивая себя, не поднимется ли этот автобус сейчас в воздух и не улетит ли в небо. Но газета, которую оставила мне старушка, была реальной. Я взял ее и начал читать статью. Заголовок гласил: «ХЕЛЕН МАККАРТИ, ЖЕНЩИНА ИЗ НАРОДА, ПОДНИМАЕТСЯ НА ВЕРШИНУ ПОЛИТИЧЕСКОГО ОЛИМПА». Как следовало из статьи, Хелен Маккарти, в девичестве Хайнц, родилась в 1944 году в семье скромного пастора из Алабамы Маркуса Хайнца и его жены Джоан. Высшего образования Хелен не получила. В девятнадцать лет уехала из родного городка, после чего работала во многих гуманитарных организациях, где получила большой опыт общения с людьми и разрешения конфликтных ситуаций. Во время войны на Балканах машина «Скорой помощи», в которой она находилась, подорвалась на мине. Хелен серьезно пострадала — у нее были повреждены легкое, матка, лицо, кожа на спине и руках. Сначала ее сочли мертвой, но ей удалось выжить, ценой множества мучительных и сложных операций. Вернувшись в Америку, она воссоединилась со своей семьей, в разлуке с которой провела много лет, а затем вышла замуж за миллиардера Рона Маккарти, с которым познакомилась на одном из благотворительных вечеров. Рон Маккарти, напоминал автор статьи, был простым скотоводом, но сколотил состояние в первой половине двадцатого века, дешево скупая земли, считавшиеся непригодными для окультуривания — в бесплодном песчаном регионе Бискейн-Бэй, который со временем превратился в престижный Майами-Бич. Рон умер в 2002 году в возрасте девяноста четырех лет, оставив супруге свою фамилию и свое состояние. Хелен Маккарти была избрана мэром Майами-Бич, который представлял собой агломерацию, независимую от Майами и имеющую свою собственную администрацию. Ее жесткая политика по отношению к маньякам, сексуальным извращенцам, насильникам и педофилам зачастую подвергалась критике, порой даже со стороны ее собственного лагеря, но тем не менее была весьма результативной. На последней фотографии Хелен обменивалась рукопожатием с Аароном Альтманом, директором местного отделения ФБР, который поддерживал ее кандидатуру на пост губернатора штата Флорида. Я сложил газету. Истории великих восхождений по-прежнему завораживают толпу. Мне вспомнилась встреча с Хелен Маккарти. Она производила впечатление человека с непреклонной волей — это даже слегка пугало. А что, если мне обратиться к Хелен? Прекрати грезить, Пол. Эта женщина тебе не поможет. Ты говорил с ней всего несколько минут на вечеринке у Шейлы Лебовиц. Из-за того, что ты удачно обработал рану Хелен Маккарти, она не будет спасать твою шкуру. Не забывай, что тебя считают преступником. Причем именно того сорта, какой она сильнее всего ненавидит. Я снова взглянул на фото — но на сей раз для того, чтобы подробнее рассмотреть директора ФБР, Аарона Альтмана. Мне в голову пришла одна идея. Я ее отогнал. Но она вернулась и продолжала осаждать меня с прежней настойчивостью. Я возражал сам себе, что невозможно ее реализовать — у меня остаются считаные дни. И не факт, что все удастся сделать как задумано. Доводов «против» гораздо больше, чем «за». Я задумчиво поскреб заросший подбородок. С другой стороны — чем я рискую? Преимущество того, кому нечего терять, в том, что он может пойти на любой риск, не так ли? Что ж, продолжаем действовать.Глава 71
Сначала я решил зайти в торговый центр Бэйсайда, из которого исчез маленький Шон. Вообще-то я направлялся не туда, но мне оказалось по пути, и я не упустил случая осмотреть это место. Я вышел из автобуса на остановке «Даун-таун» и невольно запрокинул голову, впечатленный огромными банковскими зданиями, возвышавшимися вдоль берега. С парковки перед одним из них выехал серебристый «роллс-ройс» и бесшумно заскользил по асфальту, словно дельфин по морской глади. Тротуары были заполнены продавцами газет. Здесь же сновало множество черных детей, судя по виду, не старше Шона. Бомжей тоже хватало. Однажды, будучи по своему обыкновению в мрачном настроении, отец сказал мне, что город Майами весь целиком построен на костях. «Там и шагу нельзя ступить, чтобы не пройти по чьим-то останкам, — утверждал он. — Ты их не видишь, но их там тысячи, сотни тысяч — под слоем пыли, скопившейся за несколько веков. Когда-то давно здесь шли страшные кровопролитные войны. Индейцы, испанцы, французы, англичане, кубинцы — все они поочередно истребляли своих предшественников, захватывая эту территорию для себя. Смерть разлита в самом воздухе этого города, она преследует тебя повсюду, куда бы ты ни пошел, она переходит от отца к сыну, как проклятие». При этом у него был такой странный взгляд, что я почувствовал, как по коже побежали мурашки. Не по этой ли причине даже сегодня огромные здания напоминали мне надгробия, вереницей тянущиеся вдоль кромки воды?.. Я шел мимо них по берегу бухты. Здесь не было пляжей: из воды поднималось множество огромных камней, которые служили защитой от морской стихии. По камням бродили бомжи, пытаясь найти в расселинах между ними что-нибудь ценное. Они перепрыгивали с одного камня на другой, рискуя сломать себе ноги или шею. Некоторое время я наблюдал за ними, вспоминая свою недавнюю ночевку на улице, затем продолжил путь. Миновал плавучее казино, статую Христофора Колумба и наконец вошел в торговый центр. Он вплотную примыкал к приморскому курортному комплексу. Каждая из его линий выходила на набережную, где ждали туристов десятки экскурсионных катеров. Не задерживаясь, я направился прямиком в кафе «Донато’с Донатс», куда мой отец заходил в промежутке между шестым и двенадцатым августа. Не дойдя пару десятков метров до кафе, я остановился, наблюдая за ним. Дети развлекались на игровой площадке, оформленной преимущественно в зеленых тонах, не слишком богато оснащенной, но, судя по их веселым возгласом и взрывам хохота, это их не смущало. Я сделал несколько шагов, намереваясь подойти ближе, чтобы внимательнее изучить это место, как вдруг заметил человека в деловом костюме, сидевшего в одиночестве за столиком почти у самой полосы из искусственного мха, которая окружала игровую площадку. Он держал перед собой развернутую газету. Его присутствие заставило меня резко остановиться. Меня насторожило не то, что он сидел вблизи площадки (в конце концов, многие родители ведут себя как параноики, ревностно следя за каждым шагом своих детей), и не то, что он читал газету, а то, что на столе перед ним ничего не было. Ни «Хэппи-мила», уже наполовину съеденного, ни детского свитера, небрежно свисающего со спинки стула, ни детских ботинок на полу, сброшенных перед входом на игровую площадку, — ничего подобного. Этот человек пришел сюда один. Коп. Агент в штатском. Конни мне уже говорила, что исчезновение Шона породило волну паники, когда известие об этом распространилось по всему Интернету. Теперь я лично убедился, что кафе взято под наблюдение полиции. Или, как минимум, добровольцев, ей помогающих. А мне сейчас никак нельзя было рисковать. Поэтому я развернулся и смешался с толпой. Когда я вышел, гроза уже началась, и дождь успел слегка намочить меня, пока я торопливо шел к автобусной остановке. Ну что ж, если тут ничего не получилось, переходим к следующему этапу. Пойдем по следу, оставленному моим отцом. Углубимся в прошлое. Еще дальше. Пока я ехал в автобусе, дождь превратился в настоящий ливень, с силой хлещущий по стеклам. Это продолжалось минут двадцать, а затем гроза прекратилась так же внезапно, как и началась. Когда я вышел на остановке возле Коконат Гроув, уже ярко светило солнце и над влажными тротуарами поднимался легкий пар. Я огляделся по сторонам, чувствуя, как промокшая рубашка липнет к телу. По вечерам на Коконат Гроув царит оживление — это одна из «горячих точек» города, — но сейчас магазины в основном были закрыты, а владельцы ресторанов и кафе только начинали выносить на веранды столы и стулья, убранные на время грозы. С разноцветных зонтиков еще стекали капли дождя. Я направился вглубь квартала, сжимая в руке записную книжку с адресом. Кругом грохотала кубинская музыка. «Старбургер» я нашел быстро. Стало быть, вот оно, это загадочное место, куда мой отец так часто звонил в мае. Что же здесь произошло? Я осмотрел кафе снаружи, затем вошел. Ничего особенного, обычное фастфуд-кафе средней руки, с усталыми служащими, слишком ярким неоновым освещением в зале, выцветшими афишами на стенах и скудно обставленной игровой площадкой, сейчас пустовавшей. Любопытно — эта площадка тоже была выдержана в зеленых тонах, как та, что я видел недавно в «Макдоналдсе». Неужели ни одно кафе во всей округе не может заказать более веселое оформление? Ну хотя бы побольше ярких красок?.. На веранде я заметил официанта, вытиравшего столы и стулья, мокрые от недавнего дождя. Это был молодой человек в униформе «Старбургера» — нелепой имитации костюмов из сериала «Звездный путь», — с грязноватыми волосами, всклокоченной бородкой и целой коллекцией прыщей. Его звали Чак, судя по бейджику. Я вздохнул. Ну, так что теперь?.. Проблема заключалась в том, что я совершенно не знал, с чего начать. — Простите, Чак, — обратился я к парню. — Могу я с вами поговорить? — Со мной? — недоверчиво проговорил он, ткнув себя пальцем в грудь. И растерянно заморгал. — Меня зовут Уилл Капра, — сказал я, протягивая ему руку. — Я журналист. Он приблизился и, неуверенно протянув руку в ответ, сказал: — Пожалуйста… гм… зовите меня просто Чак. — Я это и делаю. Он покраснел и окончательно смешался. Я с необычайно серьезным видом скрестил руки на груди: — Вы давно здесь работаете? — Ну, в общем, да… — Тогда вы наверняка сможете мне помочь. — Вам помочь? — переспросил он слегка настороженно. — Но… чем? — Я пришел сюда не случайно. Я пишу книгу о том, что произошло здесь в мае. Его ресницы слегка дрогнули. — Вы имеете в виду случай с той девочкой?.. Я всеми силами постарался не показать своего изумления. — Да, именно. Во всяком случае, ничего особенного в тот период больше ведь не происходило, так? — Вроде бы нет… — Итак, поговорим о той девочке. Чак смотрел на меня с прежней нерешительностью: — Наверно, мне лучше позвать менеджера… Сами понимаете, журналисты нечасто сюда приходят… Я достал из бумажника пятьдесят долларов и положил перед ним на стол: — Конечно, можно и менеджера. Я вообще-то хотел отдать это вам, но, может быть, менеджер мне расскажет больше. Чак завороженно уставился на купюру. Возможно, это был его заработок за целый день. Кстати, и мне эти деньги достались совсем не даром: я почти целый день занимался упаковкой мебели. — Ну, на самом деле рассказывать-то почти нечего… — наконец заговорил он. — Девочка участвовала в детском празднике. Она пошла в туалет и долго не возвращалась. А потом ее тело нашли у основания ограды. Девочка выпала из окна и разбила голову. Мгновенная смерть. Я медленно кивнул. Ребенок. Кафе. Детский праздник. Черт возьми — все то же самое, что и в истории с Шоном!— И это все? Ничего странного? Чак потеребил бородку. Мои пальцы все еще прижимали к столу край пятидесятидолларовой купюры. — Ну разве что, когда она пошла в туалет… сделать пи-пи, как дети говорят… — Так обычно за этим туда и ходят. — Да, но я имею в виду, что она пошла туда одна. Это нарушение правил. Распорядительница праздника, эта рыжая… Я насторожился: — Да?.. — Она сказала девочке, чтобы та шла в туалет одна. Она сама ее не сопровождала. Но по правилам, если ребенок уходит с площадки в туалет, его должен сопровождать кто-то из распорядителей. — А сколько лет было девочке? — Четыре года. — И что произошло? — Она выпала из окна. — Но как? — Никто не знает. Это было небольшое окошко, под самым потолком. Должно быть, она хотела в него заглянуть, вскарабкалась к нему, высунулась слишком далеко и не удержалась… — Это в четыре-то года?! Чак пожал плечами: — Ну да, а что? Даже не имело смысла спрашивать, есть ли у него собственные дети. — А потом? — За окном была кирпичная ограда. Девочка упала прямо на нее, а потом с нее скатилась. — Кто обнаружил тело? — Повар, когда пошел выносить мусор. Он был в шоке. — А что рыжая? — Кто? — Ну, распорядительница. — Она ни разу не отлучалась с игровой площадки. — Почему вы так в этом уверены? — Есть видеозапись. Он указал на камеры видеонаблюдения — два небольших фиолетовых шара на потолке над игровой площадкой. — Теперь это обязательно, — пояснил он. — Так вот, женщина никуда не отлучалась. Копы просмотрели видеозапись и всех допросили. Никто из детей тоже никуда не отлучался. Копы в конце концов решили, что это несчастный случай. — А ту женщину вы знаете? — Нет. — А еще кто-нибудь из персонала ее знает? — Менеджер. Он ее нанимал. — А видеозаписи можно посмотреть? — Они у копов. Так, ладно. Кажется, я слишком настойчив… Пора было переходить к вопросам о моем отце, гораздо более деликатным. — Мне говорили об одном типе, замешанном в эту историю. Возможно, даже как-то причастном к гибели девочки. Пожилой человек, седоволосый, лет шестидесяти. Такое описание вам о чем-нибудь говорит? — Н-нет, что-то не припомню… — Постойте, взгляните на его фотографию. Я достал из кармана мобильник Коша, открыл фотографию отца и показал Чаку. — А… этот… — неожиданно сказал он. — Так вы его знаете? — Да, но он не имеет отношения к тому случаю. Этот дед просто одно время сюда зачастил. Он нас всех достал, если честно. — Вот как? — Он появился уже после смерти девочки. И ходил к нам несколько дней подряд. Всем голову заморочил… — После? Вы уверены, что это было не в тот же самый день? Может быть, вы его тогда просто не заметили? — Нет, абсолютно точно, это было после. Он сказал, что хочет устроить праздник для своих внуков. Он много раз нам звонил, потом явился лично. Оказался ужасно тупой и занудный, вечно по сто раз переспрашивал. И все-то он хотел знать — кто занимается организацией праздников, откуда берутся костюмы… Просто параноик! Такое ощущение, что после той статьи в газете их сюда как магнитом потянуло… — Статьи? Какой статьи? — Той, в которой сообщалось о смерти девочки. После этого народ к нам валом повалил. Вот и этот дед наверняка ее прочел. Поэтому и задавал вопросы без конца… Подождите-ка, она у меня сохранилась. Чак торопливо направился в комнату для персонала и вскоре вернулся с газетой в руках. — Вот, — сказал он. — Статья появилась в «Майами геральд» в начале мая, через два дня после того случая. Я ее сохранил, потому что там и я есть на фотографии. Он продемонстрировал мне групповой снимок. — Вот я, в первом ряду, — уточнил Чак, показывая на себя пальцем. — И все остальные, кто был здесь во время того праздника. Один из гостей сделал общую фотографию поляроидом, и газета ее опубликовала. Но я его уже не слышал. Мне показалось, что время вдруг остановилось. Что все звуки вокруг исчезли, а свет померк. Потому что на этой фотографии была черная волшебница. Она стояла между двумя детьми, положив руки им на плечи. Я сразу узнал ее костюм. Ее мрачную маску в древнеяпонском стиле, с железными зубами. Ее длинные черные косы. Мне пришлось сделать над собой серьезное усилие, чтобы не упасть. — Кто это? — с трудом спросил я. — А… «ведьма из Блэр»? Жуткий костюм, правда? Но дети были от него в восторге. — Так кто это? — Да та самая рыжая. — Распорядительница? Которую нанял ваш менеджер? — Ну да. — А почему… такой костюм? — Странная у вас реакция, — заметил Чак. — Между прочим, и у того старика была похожая. Он был буквально в шоке, вот как вы сейчас. Ему объяснили, что нынешние праздники не такие, как раньше, и костюмы клоунов уже никого особенно не привлекают. Старик во что бы то ни стало пожелал узнать, откуда взялся этот костюм. Сказал, что костюм очень оригинальный и наверняка единственный. Мы ответили, что обращались в специальную компанию, которая занимается организацией детских праздников, — в «Карнавал теней». Я отшатнулся, как от удара: — Вы знаете «Карнавал теней»? — Ну конечно. Вон их реклама, как раз на игровой площадке. Рядом с подставкой для обуви. — Как же так?.. — пробормотал я, уже не думая о том, что выхожу из роли. — Это их основная работа — оформление игровых площадок, — прибавил Чак. — Выгодный бизнес, всегда много заказов от кафешек вроде нашей. «Карнавал теней» появился недавно, поэтому берет не слишком дорого. — Чак указал на зеленую площадку, обложенную зеленым искусственным мхом, посреди которой возвышалась зеленая горка. — Почему-то особенно любит эта компания зеленый цвет. Может, потому, что он, типа, волшебный? Ну, помните, «Волшебник из страны Оз», все такое?.. Но я видел перед собой только страшную заразу вроде чумы, грозившую захлестнуть весь мир. — Ну и что дальше было с тем стариком? — спросил я, едва шевеля губами. — Он все очень тщательно записал в блокнот. Все сведения о «Карнавале теней», адрес, номер телефона. Можно подумать, что он только за этим и приходил. Он оставил нам свою визитку — точнее, визитку гостиницы, где остановился. Попросил связаться с ним, если кто-нибудь из «Карнавала» снова объявится у нас. Он очень хотел поговорить с кем-то из сотрудников компании. — А эта визитка у вас сохранилась? — Нет. Но я помню, что это была не гостиница, а обычный дешевый мотель. Назывался он вроде бы «Легкий бриз» или «Морской бриз»… ну, как всегда называются эти клоповники для бедных… Старик явно был из таких. Скорее всего, еще и промышлял мелким жульничеством. — Почему вы так решили? — Потому что он только зря изводил нас своими дурацкими расспросами — он и не думал устраивать никакого праздника для внуков. Помельтешил здесь и пропал — как сквозь землю провалился. Больше мы его не видели.
Глава 72
Бартон Фуллер сидел на совещании в своей конторе, рассеянно поглядывая на заходящее солнце сквозь огромные окна из цельного стекла. Кабинет был полностью звукоизолированным и очень комфортабельным. Находился он на семнадцатом этаже одной из башен, расположенных на острове Брикелл-Ки. Вдруг на городском беспроводном телефоне, лежавшем перед Фуллером на столе, замигал красный огонек. Адвокат поднес трубку к уху. — Мистер Фуллер, срочный вызов, — сообщила секретарша. — Хорошо, Брэнда, соединяйте. В трубке послышался щелчок, затем знакомый голос произнес: — Фуллер, это Смит. — Что случилось? — Вы по уши в дерьме, старина. И совсем не потому, что избили мою служащую бейсбольной битой. Фуллер инстинктивно закрыл трубку рукой и, обращаясь к коллегам, с улыбкой произнес: — Простите, я ненадолго вас покину. Выйдя в соседний кабинет, он снова поднес трубку к уху. — Вы что, с ума сошли — говорить такие вещи по телефону?! — зашипел он. Кош фыркнул: — Частная беседа адвоката с клиентом. Даже если кто-то ее подслушает, она не будет иметь никакого веса в суде. — Господи, да что на вас нашло? — Меня радует, что Пол Беккер исчез с моего пути, но этого оказалось недостаточно. Другой тип, Кэмерон Коул, продолжает создавать мне проблемы. — Откуда вы звоните? — Да прямо от него. — Как это от него? — Из главного полицейского комиссариата Неаполя. — Из полицейского комиссариата?.. — Вы так и будете повторять за мной, как попугай? Фуллер нахмурился. — Вам вовсе не стоило там появляться, — сказал он. — Это совершенно не в ваших интересах. Вам лучше оставаться на расстоянии. Это я должен представлять ваши интересы, когда… Послышался резкий стук — словно Кош раскачивался на стуле и тот ударился спинкой о стену. — ЗАТКНИТЕСЬ! Я уже несколько часов тут сижу вместе с Коулом, заполняя эту гребаную карту и внося координаты в джи-пи-эс! Я был вынужден прибегнуть к его помощи, вы понимаете? Потому что именно этот коп лучше всех разбирается в местных водных путях. Вы мне клялись, что дом, который вы для меня нашли, находится в абсолютно недосягаемом месте! Однако обычный ребенок, сопливый мальчишка, оттуда сбежал! Оставил нас обоих в дураках! — Я… — Замолчите! Шона будет очень нелегко найти. После недавних гроз изменился уровень воды. Изменился рельеф болота. Изменились течения. Все изменилось! И вот я вынужден терять кучу времени, вместо того чтобы заняться делом! Наверняка Коул уже догадался, что я не ищу сбежавшую собаку! Он не отойдет от меня ни на шаг. Так что отвечайте, и живо: у вас найдутся средства избавить меня от него немедленно? Мозг Бартона Фуллера готов был взорваться. — Но послушайте… я ведь уже сделал все, чтобы его отстранили от расследования… чтобы он оказался подальше от вас. Мы можем подать на него жалобу за нанесение телесных повреждений… Дело можно будет так повернуть, что ему вообще придется уйти из полиции… Не пройдет и двух дней… — Браво, Фуллер. Вы настоящий гений. Как вам пришла в голову такая замечательная идея? Фуллер слегка приободрился и даже улыбнулся: — Ну, я же все-таки профессионал… — Да плевал я на ваш профессионализм! — рявкнул Кош. Улыбка Фуллера погасла. — Вы что, думаете, у меня есть в запасе хотя бы два дня? У меня клиент пускает слюни, ожидая новую игрушку! Двести пятьдесят тысяч за малышку Мэдисон! У меня должны быть развязаны руки. Фуллер попытался размышлять как можно быстрей. Но ничто не приходило в голову. — Что вы предлагаете? — наконец выдохнул он. — Вы сами его и устраните. — Я?! — Ну, можете нанять кого-нибудь в помощь. — Привлекать кого-то еще?! — Найдите надежного человека. И приезжайте ко мне. Возьмите карту и координаты. Найдите Шона. Убейте Коула. Исполняйте.Глава 73
Мотель назывался «Голубой бриз». Именно здесь останавливался мой отец несколько месяцев назад. Как и предполагал славный малый Чак, это оказалось паршивое местечко. Я разыскал его после доброго десятка бесплодных попыток, обойдя четыре квартала в разных концах города, застроенных в основном дешевыми гостиницами, где находились мотели с похожими названиями. Поиски «Голубого бриза» отняли у меня ночь и утро следующего дня, хотя и не потребовали особых расходов благодаря универсальному «туристическому проездному», действительному в течение суток на любое количество поездок. Преимущество бессонных ночей в чужих городах: можно не платить за ночлег в гостинице. Недостаток: от постоянной бессонницы начинаешь потихоньку сходить с ума. Выйдя из автобуса, я прошел вдоль ограды кладбища Грейсленд Мемориал Парк, затем остановился, зажег сигарету (я решил позволить себе одну пачку) и некоторое время понаблюдал за мотелем «Голубой бриз» издалека. Он располагался во второй зоне по маршруту «Тамайами Трейл». Здание было неказистым, покосившимся, вплотную к нему примыкал такой же покосившийся, хотя и в другую сторону, гараж — они напоминали двух пьяниц, подпирающих друг друга. Весь квартал выглядел довольно однотипным: мрачного вида мотели с обшарпанными фасадами, тусклые покосившиеся неоновые вывески, грязные тротуары, тараканы величиной с крыс. К тому же, как мне сказали, здесь было полно проституток, молодых и старых, красивых и уродливых, даже калек — словом, на любой, даже самый извращенный вкус. Мир полон чудес, как сказал Луи Армстронг. Я глубоко затянулся, на миг задержал дыхание, затем выпустил густой клуб дыма. Я был здесь потому, что мой отец, как выяснилось, вел свое собственное расследование. Вот в чем была причина всех его отлучек. Я не знал, убивал ли он и похищал ли детей, но одно теперь было ясно: он приезжал сюда, потому что хотел понять. Он увидел фотографию черной волшебницы в «Майами геральд» в мае. Это его потрясло, и он остался здесь, чтобы все выяснить. У меня было ощущение, что истина где-то рядом — стоит прямо за моей спиной, как призрак, слегка касаясь ледяными пальцами моего затылка… Я раздавил окурок подошвой и вошел в мотель. Две полуодетые девицы сидели на высоких стульях у стойки бара. Одна из них была явно подшофе. Зачем-то она делала вид, что читает газету. Вторая выглядела чуть приличнее. Судя по виду, вряд ли ей было больше четырнадцати. Хозяин мотеля — боров в дырявой майке, из-под которой вываливалось пивное брюхо, — встретил меня широкой улыбкой: — Вам нужна комната? — Нет. Улыбка погасла. — Тогда чего вы хотите? — Я кое-кого ищу. — Вы коп? — Нет. — Ну и катитесь к черту. Пьяная девица фыркнула. Толстяк в майке вырвал газету у нее из рук: — А ты, вместо того чтобы ржать, иди займись делом! И хватит мусолить газеты, я знаю, что ты не умеешь читать! Я вынул из кармана телефон Коша и показал фотографию отца: — Вот этого человека я ищу. — Никогда его не видел. — Странно. Я недавно заходил к вам, хотел вас расспросить, но вас не было на месте. Я решил подождать и пропустить стаканчик. Заодно решил осмотреться и увидел ваш гостевой уголок. — Я кивнул вглубь зала. Там было небольшое отгороженное помещение с круглой сценой посередине и диванами вокруг нее. Под потолком медленно вращался зеркальный шар. Запахи пота и спермы были настолько сильными, что их не заглушал даже запах дезинфицирующих средств. Я показал хозяину заведения другую фотографию из мобильника — ту, на которой намечалась (или недавно закончилась) массовая оргия с участием малолеток. — Видите эту фотографию? Сначала я полагал, что она была сделана в другом месте. Но обстановка уж очень похожа на вашу — я убедился в этом прошлой ночью. Точнее, не просто похожа, а абсолютно идентична. Эта фотография была сделана здесь. Хозяин мотеля взглянул на фотографию. Потом посмотрел на меня: — Ну и что? Здесь бывают вечеринки. Люди делают фотографии. Мне-то что за дело? У меня работают только совершеннолетние. Может быть, девочки молодо выглядят, но на самом деле им всем уже есть восемнадцать. У меня имеются все необходимые бумаги, и я могу это доказать. Пьяная девица снова фыркнула. — Заткнись! — взревел хозяин мотеля и отвесил ей такую оплеуху, что она свалилась с табурета. — Ты что о себе возомнила, сучка? Другая девица, помоложе, в испуге спряталась под стол. Хозяин мотеля повернулся ко мне и грозно выпятил грудь, отчего его майка задралась еще выше, и я увидел рукоятку пистолета, засунутого за пояс шорт. — А теперь убирайся! Я вышел, зашел в соседний гараж и одолжил там один инструмент. Затем вернулся в мотель. За то время, что я отсутствовал, хозяин мотеля переместил свою тушу в огромное кресло на колесиках. Увидев меня, он округлил глаза: — Опять ты, ублюдок? — Послушайте, этот старик, которого я ищу, — мой отец. Он умер. Вы могли бы проявить немного сострадания. — О, я сейчас зарыдаю! Я улыбнулся. И обрушил домкрат ему на ногу. Он заревел, как бык. Потом попытался встать, но я толкнул его обратно в кресло. Новый удар домкратом. На сей раз я явственно услышал, как хрустнула кость. Лицо толстяка стало белым. Выхватив пистолет у него из-за пояса и отшвырнув в угол, я крикнул: — Заткнитесь! Хозяин мотеля резко замолчал. — У меня нет времени на долгие беседы, — продолжал я спокойным тоном. — Хотя я уверен, что у содержателя вонючего подпольного борделя, у грязного торговца человеческим мясом, который к тому же эксплуатирует малолеток, нашлось бы что порассказать. Но меня это не интересует… — Я сунул ему под нос номер «Майами геральд» с моей фотографией: — Вот, видите? Это я. Здесь говорится, что я очень опасен. Я разыскиваюсь за то, что избил женщину и напал на полицейского, когда меня хотели задержать. Это ложь: я никогда никого не избивал. Но ради вас я, пожалуй, готов сделать исключение. Я очень долго не спал и в любой момент могу потерять над собой контроль. Кивните, если поняли. Он кивнул. — Хорошо. Так мой отец был здесь? — Д-да. — Зачем он приходил? — Он… ну, зачем все сюда приходят? Искал малолеток. Ну то есть совсем детей… — Он здесь спал с мальчишками? — Нет. — Тогда что он делал? — Ну, он присматривался… хотел понять, как все происходит… Расспрашивал… — И что вы ему сказали? — Что у меня в заведении такого нет. Я с угрожающим видом поднял домкрат. Хозяин мотеля с воплем отшатнулся. Я опустил свое орудие. — Ладно, ладно… — прохрипел он. — Иногда такое бывало. Но редко… В основном это были бездомные дети, которые занимались уличной проституцией, или же родители их продавали… Но вашему отцу это было не надо, ему нужны были фотографии, фильмы… ему этого хватало. Я сказал, что он может найти все это в Сети. — Мой отец даже не умел пользоваться компьютером. Толстяк опустил голову. На лбу у него выступили капли пота. — Я… я ему все объяснил. Я сделал шаг вперед. — Да он бы и без меня научился! — взвизгнул хозяин мотеля. — Он твердо решил попробовать… Я дал ему доступ на лучший сайт!.. — Какой? — Новый… там очень богатый выбор. — Вы заходили туда со своего компьютера? — Да… он за стойкой. Я подвез его к стойке прямо в кресле, приказным тоном произнес: — Подключайтесь. Он повиновался. Зайдя в Интернет, открыл сайт «Товары — почтой», потом сказал: — Чтобы перейти отсюда в раздел, который вам нужен, понадобятся секретные коды. Их мало кто знает… — А у вас они откуда? — Ну, если вращаешься в этом кругу, тогда все проще… — Понятно. Примерно как в кругу коллекционеров-любителей, собирающих открытки с бейсболистами, да? Всех объединяют одни и те же интересы, все делятся друг с другом полезной информацией… Он ничего не ответил, лишь застучал по клавишам. Девицы наблюдали за нами затаив дыхание. Я сделал успокаивающий жест, давая им понять, что им ничего не грозит. Передо мной мелькали разные сайты, открывались новые ссылки — вплоть до того момента, когда наконец появилась нужная страница. Ее оформление было очень простым: сплошная мозаика из маленьких фотографий. Из сотен фотографий. — Черт возьми!.. Фотографии детей. Щелкнув по каждой из них, можно было посмотреть мини-фильм любого жанра: стриптиз, содомия, пытки… — Кто все это сделал? — Никто не знает. У этого сайта вообще нет названия. Он совсем недавний. — И что, мой отец смотрел все эти фильмы? — Да, один за другим, целыми часами подряд. А потом вдруг резко все забросил. — Почему? — Однажды с ним случился настоящий шок — он сказал, что один мальчик сильно похож на его внука. Я посмеялся, но он был почти уверен, что это и есть его внук. Он не понимал, как такое могло случиться. Я сказал, что он наверняка ошибся — большинство этих ребят из Азии или Восточной Европы. И съемки производятся скорее всего там же, чтобы сложнее было вычислить тех, кто этим занимается. Их дело — привлечь клиента, выложив отрывок из фильма, чтобы заставить его купить весь фильм полностью. Ваш отец захотел приобрести фильм со своим якобы внуком. Я его предупредил, что это недешево — это чуть ли не самый дорогой сайт такого рода. Владелец, должно быть, успел сколотить себе целое состояние… Но ваш отец сказал, что ему плевать. Он заплатил мне наличными, а я перечислил деньги по Интернету. И он переписал фильм на флэшку. Я вынул из кармана флэшку, найденную в полой ножке стола: — Вот на эту? — Вроде да… — И что потом? — Он ушел. — А потом он еще когда-нибудь появлялся? — В начале августа. На этот раз его интересовал другой мальчишка. Негритенок. Он хотел узнать, появлялась ли фотография мальчишки на этом сайте. Я ответил, что не в курсе. Он сказал, что хочет посмотреть сам. За то время, что он пропадал, фильмов на сайте стало еще больше. Ваш отец удивился. Я ему объяснил, что такой товар пользуется спросом и хозяин сайта наверняка озолотился с ног до головы, потому что Сеть кишит педофилами. Он сказал, что в этих фильмах, особенно в фильме с его внуком, есть что-то странное, но он не может понять что. Потом он ушел, и больше я его не видел. Я стал вспоминать видеозапись с Билли. Я ни за что не смог бы заставить себя пересмотреть ее второй раз — при одной мысли об этом меня начинало тошнить, — но там действительно была одна странность, на которую я сразу обратил внимание. Поведение самого Билли. Его реакция на происходящее. Точнее — отсутствие реакции. Его как будто ничуть не смущало, что какой-то взрослый человек беззастенчиво ощупывает его тело. Это навело меня на кое-какие соображения. Я знал своего сына досконально. Он славный парень, беззаботный и смешливый. Конечно, многие дети после перенесенной психологической травмы всячески скрывают случившееся и все отрицают. Но как можно было выглядеть таким расслабленным во время съемки? Может быть, ему дали наркотик? Или снимал кто-то из близких? Или и то и другое сразу? Я тряхнул головой, которая сама собой клонилась от усталости. Потер глаза. И наконец решился. Чувствуя, как сердце колотится уже где-то в горле, вставил флэшку в компьютер. Пара щелчков мышью — и фильм начался. Я просмотрел его затаив дыхание. Потом пересмотрел, останавливая запись всякий раз, когда изображение вызывало у меня подозрение. И убедился, что эти подозрения были обоснованными. Мой отец оказался прав — тут действительно наблюдалось кое-что странное. Отец не мог этого знать, но я-то знал. И теперь у меня не оставалось сомнений: да, на видеозаписи был Билли. По крайней мере, голова точно была его. А вот тело… На теле, по которому скользила грубая мужская рука, виднелись шрамы, ясно свидетельствующие о жестоком обхождении: потускневшие синяки, следы ожогов от приложенных сигарет… И это не было тело моего сына. Кто-то сделал видеомонтаж.Глава 74
И тут же мне все стало ясно. Теперь я представлял себе всю хронологическую цепочку событий. В мае этого года Джордж Дент случайно увидел в газете фотографию женщины в костюме черной волшебницы. Для него это стало настоящим потрясением, хотя я пока еще не знал почему. Он выбрался из своего убежища и начал наводить справки о «Карнавале теней» — сначала в кафе быстрого питания, потом в злачных местах, где собирались педофилы. И вот еще одно потрясение: порнофильм с его внуком. Он никогда не видел Билли в реальности — только на фото, но, несмотря на это, пережил целую бурю эмоций: изумление, печаль, гнев, любопытство и бог знает что еще. И уж во всяком случае, это его заинтриговало. Джордж Дент был не из тех, кто в состоянии сидеть сложа руки, ожидая дальнейшего развития событий. Ему нужно было выяснить все самому, и он связался с Клэр. Конечно, он не стал ей сразу обо всем рассказывать — ему хотелось сначала прощупать почву. Этим и объясняются их встречи, устраиваемые втайне от меня. Джордж Дент утверждал, что хотел воссоединиться со своей семьей, но на самом деле у него на уме было другое — проверить свои опасения. Не исключено, что вначале он мог подозревать и саму Клэр. В конце концов, благодаря массмедиа всем известно, что 90 процентов сексуальных преступлений, жертвами которых становятся дети и подростки, совершаются взрослыми из их ближайшего окружения. Но думаю, поведение Клэр очень быстро рассеяло его подозрения — он увидел, что она любящая и заботливая мать, очень привязанная к своему сыну. Однако чуть позже, в августе, когда Джордж Дент узнал об исчезновении Шона, подозрения вспыхнули в нем с новой силой. Он снова отправился в Майами, снова начал расспрашивать о «Карнавале теней», уже в другом кафе, и на сей раз объектом его подозрений стал я. Почему? Загадка. Но отчего-то он был убежден, что я являюсь одним из преступников, занимающихся похищением детей. Может быть, он подумал, что я работаю вместе с Кошем? Возможно. Во всяком случае, он позвонил Клэр и попросил ее приехать, намереваясь обо всем ей рассказать. Очевидно, она не хотела верить услышанному, и тогда он передал ей флэшку с фильмом в качестве доказательства. Вернувшись домой, Клэр посмотрела фильм, пришла в ужас, тут же забрала Билли и уехала. Я еще раз перепроверил все элементы этой гипотезы. По времени все точно совпадало. К тому же находили объяснение и безумное поведение отца, и его агрессивные слова, и удар электрошокером, который он мне нанес. Стало быть, я, скорее всего, прав. Лишь одна деталь как-то не очень укладывалась в общую картину: отец допустил, что я способен на такие ужасные и омерзительные вещи. Ладно бы он заподозрил кого угодно другого — но меня?! Он ведь знал меня с детства и продолжал, хотя и редко, общаться со мной, когда я стал взрослым. Это ведь его собственная жизнь была полна каких-то темных, неясных периодов, а вовсе не моя! Самое главное, что Билли тут ни при чем. Все остальное не важно — главное, что это не он на той записи! Ну хорошо. В этой истории еще много белых пятен, но все же я ощутимо продвинулся. Причастность к ней Коша и «Карнавала теней» была более или менее очевидна. К тому же теперь я мог доказать, что на видеозаписи — не мой сын. Значит, хотя бы эту часть обвинения с меня снимут. Оставалось сделать еще одну вещь. Я быстро написал на листке бумаги телефон, протянул его двум девицам, добавив несколько купюр и монет — все, что оставалось от моих наличных денег, — и сказал: — Возьмите это и уходите отсюда. Я знаю, что денег тут совсем немного, но вы можете позвонить по этому номеру. Это Национальный центр защиты детей, подвергавшихся жестокому обращению. Позвоните, скажите, что вы знакомы с Конни Ломбардо и просите ее вам помочь. Они не оставят это без внимания, обещаю. Младшая девица оказалась сообразительнее: она вылезла из-под стола, взяла деньги и потянула старшую за руку. Они мгновенно исчезли за дверью, как птички, выпорхнувшие из открытой клетки. Хозяин мотеля нехорошо улыбнулся: — Ты покойник, мать твою!.. Можешь сломать мне и вторую ногу, но я тебе гарантирую: ты не уйдешь отсюда живым. — Спорим, что уйду? Толстяк издал слабый смешок, несмотря на боль: — Ты только что подписал себе смертный приговор. Эта улица под контролем местных ребят. Они следят за ней постоянно. Как только они поймут, что девки удирают, они догадаются, что возникла какая-то проблема. Так что через пять минут здесь окажется парочка громил. Ты даже не успеешь позвонить копам. Тебе не выкрутиться, ублюдок. Не отвечая, я подошел к телефону и набрал номер, который помнил наизусть. — ФБР, секция Норт-Майами, я вас слушаю, — произнес человек на другом конце провода. — Здравствуйте. Меня зовут Пол Беккер. Меня разыскивает полиция. Мне нужно поговорить с вашим директором, Аароном Альтманом. — Я могу соединить вас с агентом, который… — Нет, мне нужен Аарон Альтман, — перебил я. — Только он. Передайте ему, что у меня очень важные сведения, которые могут его заинтересовать. Особенно в свете предстоящих губернаторских выборов… — Я перевел дыхание. — И скажите ему, чтобы прислал за мной людей. Как можно скорее. Я сдаюсь.Глава 75
Два человека в одинаковых черных костюмах и черных очках, прибывшие за мной, не сказали мне ни слова — лишь молча надели на мои запястья наручники и посадили в машину. Фэбээровцы были похожи, как братья-близнецы. И очень напоминали клонов агента Смита. Мой арест получился зрелищным. Первыми на место прибыли копы. Десятка полтора патрульных машин с включенными мигалками и сиренами и даже один полицейский фургон примчались к мотелю «Голубой бриз», вызвав в округе настоящий переполох. Уж не знаю, что сказал им Аарон Альтман, но они оцепили квартал, перегородили движение на Тамайами Трейл и так энергично штурмовали мотель, словно это была пещера, в которой скрывался Усама бен Ладен. Особое удовольствие я получил при виде выражения лица хозяина заведения, когда полицейские вышибали окна и дверь (которую я на всякий случай запер, чтобы задержать громил, о которых упомянул толстяк), а еще более острое — когда они швырнули его на пол лицом вниз, не обращая никакого внимания на перебитую голень. После этого они, не церемонясь, скрутили и меня, одновременно зачитывая мне все положенные законом формулировки и на всякий случай держа пистолеты наготове. Не обошлось и без нескольких весьма ощутимых тычков — скорее всего, потому, что я, как считалось, незадолго до того напал на полицейского. Но тут наконец появилась парочка «агентов Смитов». Безупречные костюмы, белоснежные рубашки, идеальная обувь. Экипировка — в две тысячи долларов минимум. На каждого, разумеется. Один из них слегка сдвинул темные очки, взглянул поверх оправы на капитана полиции, ответственного за операцию по моему задержанию, и небрежно сунул ему под нос удостоверение сотрудника ФБР. После чего коротко сообщил примерно следующее: спасибо, мы вам очень благодарны, но теперь этот человек поступает в наше распоряжение. Коп рявкнул в ответ нечто гораздо менее вежливое. Тогда «агент Смит номер два» (или какой там у него был порядковый номер?) приложил к его уху мобильный телефон, из которого кто-то рявкнул еще громче. Капитан побледнел, потом, обернувшись к подчиненным, пробормотал: «Уходим», — и те направились к выходу, уводя с собой хозяина мотеля, после того как бесцеремонно подняли его с пола. А я-то думал, что соперничество между силовыми ведомствами — плод фантазии киносценаристов… — Куда вы меня повезете? — спросил я, машинально оглядывая царящий вокруг разгром. Ни один из агентов не удостоил меня ответом. — Я смогу встретиться с мистером Альтманом? Молчание. Мы вышли, сели в машину и поехали по улице, вполне соответствующей своему дивному названию — Али-Баба авеню — и являющейся частью пригорода Опа-Лока, примыкавшего к району Норт-Майами. Мне и раньше доводилось слышать о том, что этот район занимает одно из первых мест в стране по уровню преступности, несмотря на немногочисленность населения — всего каких-то пятнадцать тысяч. — Скажите, ребята, это правда Опа-Лока? Кажется, террористы, взорвавшие ВТЦ одиннадцатого сентября, тренировались на местном аэродроме. Всего-то в нескольких кварталах от вашей штаб-квартиры… Один из близнецов взглянул на меня сквозь черные очки, затем повернулся к напарнику. — Да у нас тут комик, — произнес он. — Ага. Новый Джерри Льюис. — Я просто хотел завязать разговор, вот и все… — Говорит, ему захотелось поболтать. — Скоро наболтается. Еще и остановиться не сможет. — Ха! Ха! — Именно что. Ха! Ха! Я глубже вжался в сиденье. Нет, правительство точно их клонирует на какой-то секретной базе, вопреки всем международным запретам. Мы обогнали едущий впереди автомобиль, свернули направо и углубились в квартал частных особняков. Затем остановились перед совершенно непримечательным зданием песочного цвета, стоящим между клиникой пластической хирургии и небольшим отелем. — Почему мы остановились? — спросил я. — Мы прибыли. — Прибыли куда? Вместо ответа один и второй агент слегка покачали головами и вывели меня из машины. Строение было невысоким, с довольно мутными окнами. Ни ограды, ни флага на крыше, ни таблички у входа — ничего. И никакой охраны снаружи. Больше всего здание походило на небольшую фабрику, торгующую собственной продукцией. Например, расходными материалами для копировальной техники. — Это что, и есть штаб-квартира ФБР? — Идите прямо, — сказал один из агентов, слегка подталкивая меня в спину. Мы прошли по дорожке из каменных плит и оказались перед стеклянной дверью, на которой справа внизу я заметил небольшой логотип с надписью: «Федеральное строение». С другой стороны двери нас встретил полицейский. Он снял с меня наручники, затем, словно в аэропорту, заставил меня разуться, вынуть из брюк ремень и выложить на стол все металлические предметы, после чего пропустил через рамку металлодетектора. Да уж, осмотр по всей форме… — Зачем все эти предосторожности, если я сдался добровольно? — спросил я. — Это здание — одно из самых важных во всех Соединенных Штатах, — ответил один из агентов. — Оно является потенциальной целью террористов, наркодилеров и просто душевнобольных всех мастей, проживающих в этой части света. Поэтому мы очень внимательны. — Но поскольку мы еще и вежливы, — добавил его коллега, — мы все же избавили вас от ректального осмотра. И оба расхохотались. Нечего сказать, веселое заведение. Они вернули мне мои вещи и повели меня по длинному светлому коридору. Мы вошли в большую приемную, где сидели две секретарши, вышли оттуда через левую боковую дверь и попали в следующий коридор. По пути я заметил, что в потолок через небольшие промежутки вмонтированы камеры видеонаблюдения — почти такие же, как те, что я видел над игровой площадкой в «Старбургере». Наконец мы остановились перед двойной дверью. — Туда вы войдете один, — сообщил мне один из моих сопровождающих. — А вы разве не… — Мы не приглашены на этот праздник. — Какая жалость, — сказал я с ухмылкой. — А я так надеялся, что мы станем друзьями на всю жизнь… — На вашем месте я бы не лез на рожон, — предупредил второй агент. — А что там, за этой дверью? — Львиный ров, — ответил он. — А если я попытаюсь сбежать? — Вас попросту пристрелят. Фэбээровцы втолкнули меня внутрь и захлопнули за мной дверь. Я машинально потер запястья, еще ноющие после наручников. Передо мной была вполне обычная комната — примерно двадцать квадратных метров, кремовые стены, серое ковровое покрытие и большой стол, окруженный удобными креслами, — но без окон. Если где-то и были установлены видеокамеры, я их не заметил. За столом, на противоположном конце от меня, сидел человек лет пятидесяти, спортивного вида. Седоватые виски, массивное тело, при этом, кажется, ни капли жира. Взгляд голубых глаз был невероятно пронзительным. Казалось, передо мной — сгусток чистой энергии, облаченный в человеческую плоть. — Мы называем это место Ямой, — сообщил он. — Ну или Львиным рвом — как вам больше нравится. — Это комната для общих собраний? — В каком-то смысле. Это единственное место, куда допускаются люди, не состоящие в ФБР. Политики, журналисты, телевизионщики… Последовала пауза. — Ну или те люди, которые, так сказать, повисли в воздухе, — с улыбкой прибавил он. — Например, увольняемые сотрудники. Именно здесь они сдают удостоверения и забирают свои вещи. Поэтому, как вы понимаете, эта комната малопопулярна. Потом директор местного отделения ФБР знаком пригласил меня садиться. — Доктор Беккер, — полувопросительно сказал он. — Директор Альтман. — Итак, у вас есть сведения, которые вы хотели мне сообщить. — Да. — Хотите кофе? Или чаю? — Кофе, если можно. Нажав кнопку интерфона, Альтман сказал: — Жанин, два кофе, пожалуйста. Затем скрестил руки на груди. Через пару минут в боковую дверь кабинета вошла женщина средних лет в строгом брючном костюме, неся на небольшом подносе два пластиковых стаканчика с кофе, круглые пластмассовые коробочки со сливками и пакетики с сахаром и сахарозаменителем. — Спасибо, Жанин, — кивнул Альтман. Женщина молча кивнула в ответ и удалилась. — Кажется, ваша жена француженка? — неожиданно спросил Альтман. — Да. — Вы знаете о том, что Бюро расследований основал в тысяча девятьсот восьмом году Шарль Бонапарт, внучатый племянник Наполеона? — Рад это слышать, — пробормотал я. Альтман положил руки перед собой на стол: — Я вас слушаю. Я попытался хотя бы отчасти подавить свою тревогу, сознавая, что нахожусь в присутствии одного из наиболее могущественных представителей силовых ведомств страны. — У меня есть условия, — произнес я. — Какие? — Я хочу, чтобы моей семье обеспечили защиту. — Хорошо. — Еще я хочу, чтобы с меня сняли ложное обвинение. Я не избивал женщину, вопреки тому, что пишут в газетах. — Это не зависит от меня. Дело находится в юрисдикции графства Колье. Я могу вам гарантировать лишь беспристрастный судебный процесс. Я вздохнул. — Есть еще инспектор полиции Кэмерон Коул… Он мой друг. Он всего лишь пытался меня защитить. Я бы не хотел, чтобы он потерял работу или был понижен в должности. — Я посмотрю, что можно будет сделать. — Этого недостаточно. — Разумеется. Аарон Альтман разорвал пакетик с сахаром, вытряхнул содержимое в чашку и размешал пластмассовой ложечкой. — Доктор Беккер, может быть, мы все же перейдем к конкретной причине вашего визита? Я покусал губы. Усталость и стресс до такой степени измучили меня, что я был близок к обмороку. — Хорошо, — кивнул я. И, немного помолчав, заговорил: — Это касается одного человека. Его имя Алан Смит. Он также называет себя Кош Чародей. Я уверен, что он стоит во главе преступной организации, которая поставляет детей педофилам. Очень мощной организации. Его компания «Карнавал теней», которая оформляет детские игровые площадки в кафе и устраивает детские праздники, — только ширма. Он и кто-то из его подручных причастны к смерти маленькой девочки в кафе «Старбургер» в мае этого года. Видимо, ее пытались похитить, но что-то сорвалось. А в начале августа был похищен мальчик во время детского праздника в торговом центре. Я думаю, Алан Смит похищает детей, потом снимает порнофильмы с их участием и выкладывает на продажу в Интернет, на подпольные сайты. — Я вынул из кармана флэшку и положил на стол. — Вот здесь один из таких фильмов. Альтман молча слушал, потягивая кофе маленькими глотками, тогда как я даже не притронулся ко второму стаканчику. — Но не так давно у Алана Смита возникла проблема, — прибавил я. — Можно сказать, песчинка попала в отлаженный механизм его организации. И эта песчинка — человек по имени Джордж Дент. Он мой отец. При этих словах Альтман слегка насторожился. — Я не так уж много знаю о своем отце, — продолжал я, глядя в пол. — Он недавно умер. И… наши отношения всегда были напряженными. Я не знаю, как далеко он зашел в своих расследованиях. Но мне кажется, успел многое выяснить. Он понял, чем на самом деле занимается компания Алана Смита. Он, можно сказать, официально объявил себя его противником. Смит сам сказал мне об этом. Точнее, он говорил, что ему хочет помешать некий Человек С Той Стороны. Я думаю, этим человеком и был мой отец. Он придумал себе прозвище, как делали рыцари на средневековых турнирах… Сцепив пальцы рук, Альтман положил на них подбородок и спросил: — И что же вы предлагаете? — Предоставьте мне свободу действий. Я смогу пройти по следу, который оставил Джордж Дент. Я уверен, что узнаю о Смите все то, что узнал мой отец. Вы ведь поддерживаете кандидатуру Хелен Маккарти на предстоящих выборах, а она как раз намеревается вести борьбу с педофилами и сексуальными маньяками — об этом пишут все газеты. — И?.. — Я выясню все то, что успел выяснить мой отец. Соберу доказательства преступлений Смита. И вы его схватите. — А вы что будете делать? — Разыщу свою семью. Все, чего я хочу, — снова увидеть жену и сына. Альтман кивнул на второй стаканчик, все еще полный: — Пейте кофе, а то остынет. Я повиновался. Альтман вздохнул: — Послушайте, доктор Беккер, я вас понимаю. У меня самого тоже есть сын, ему шестнадцать, и один Бог знает, на что я оказался бы способен, чтобы его защитить. Но ваша ситуация очень непростая. Существует ордер на ваш арест. Конечно, ваша готовность сотрудничать будет принята судом во внимание. Но, если честно, я не вижу возможности оставить вас на свободе… — Он сделал паузу, потом добавил: — К тому же есть еще одна проблема. — Какая? — Все то, о чем вы рассказали, нам уже известно. Я опешил. Альтман поднялся с места и прошелся по комнате. — Человек С Той Стороны — это не псевдоним, который взял себе ваш отец. Я даже подозреваю, что он никогда не слышал этого названия. Потому что это именно название. — Он повернулся ко мне. — Так называлась наша операция. У меня пересохло в горле. — Вы что-нибудь знаете о Гарри Гудини? — спросил Альтман. — Иллюзионисте? — Да. — Не так уж много. — Он умер в тысяча девятьсот двадцать шестом году. Очень примечательный человек. Его трюки привлекали сотни зрителей. Но вот гораздо меньше людей знают, что он был великим демистификатором. Он потратил очень много времени и сил на разоблачение шарлатанских «спиритуалистических» теорий, а также всякого рода медиумов, ясновидящих и прочей публики. В результате нажил себе много врагов. — Вот как? — И еще он снимался в кино. Первый его фильм назывался «Человек с той стороны». Увы, фильм с треском провалился… — К чему вы клоните? — К тому, что это название мы выбрали для своей операции не случайно. Мы, подобно Гудини, хотели разоблачить чародея Коша. Гудини против Коша, фокусник против фальшивого мага. То есть это был своеобразный трюк… с нашей стороны. Однако вы правы, помимо названия операции в целом, мы так называли одного конкретного сотрудника. — Альтман остановился. — Хотите с ним встретиться? — Я?.. — Даю вам зеленый свет. — Но почему? — Сейчас поймете. Альтман сделал мне знак подняться, затем подвел меня к боковой двери, за которой недавно скрылась секретарша. — Куда мы идем? — спросил я. — Недалеко. В соседнюю комнату. Внезапно меня охватило дурное предчувствие. Альтман открыл дверь. Мы вошли в секретариат. Жанин сидела за столом вместе с другой женщиной: они собирались пить чай. Судя по их непринужденной манере общения и дружелюбным улыбкам, они были давно знакомы и хорошо относились друг к другу. — Позвольте представить вам руководителя нашей операции, — произнес Альтман. У меня перехватило дыхание. Обе женщины мгновенно замолчали и застыли на своих местах. Затем та, что сидела напротив Жанин, поднялась. На ее лице вместо прежней улыбки читались грусть и даже легкое раскаяние. Человеком С Той Стороны была Конни Ломбардо.Глава 76
Аарон Альтман успел подхватить меня и усадить в кресло — иначе я, скорее всего, рухнул бы на пол. Он не смеялся надо мной. Напротив, выражение его лица было очень серьезным. — Не могу в это поверить… — пробормотал я, глядя на Конни. Она молча выдержала мой взгляд. — Вы работаете на ФБР? — Да. — Так вы не медсестра?.. — Ну почему же? — Не понимаю… Аарон Альтман слегка кивнул секретарше, которая бесшумно вышла. Альтман прислонился к стене и скрестил руки на груди. Конни глубоко вздохнула и заговорила: — Я совмещаю одно с другим. Я работала медсестрой в Национальном центре помощи жертвам домашнего насилия, как вам уже говорила. Но также работала некоторое время в ФБР. Два года назад. Я была агентом-консультантом. Я не полноправный агент — например, у меня нет права носить оружие. Я лишь давала консультации сотрудникам, которые пытались выйти на след банды педофилов. Я смотрел на нее по-прежнему жестким взглядом. — Вы мне лгали. Все то время, что вы работали в моей клинике, вы ломали комедию. Конни нахмурилась: — Ничего подобного! Я четко выполняла свои обязанности, а иногда даже и чужие! — Ваши обязанности? И в чем же они заключались? Шпионить за мной? ФБР решило, что я член шайки педофилов? Конниневозмутимо взглянула на меня: — Это была гипотеза. — Мой сын исчез! Кош, возможно, похитил мою семью! Вы об этом знали — и продолжали бездействовать?! — Я не знала, что происходит. Альтман повернулся к ней: — Я вас предупреждал, что он отреагирует именно таким образом. — Вы-то уж помолчите!. — в сердцах сказала она. — Как раз из-за ваших комбинаций он по уши увяз в этой истории! Директор филиала ФБР разомкнул губы, явно намереваясь дать резкую отповедь своей подчиненной, но в последний момент передумал и решил дождаться окончания разговора. Конни приблизилась ко мне и слегка сжала мои руки в своих ладонях: — Я понимаю ваше состояние, Пол. Но и вы должны понять меня. Вначале мы вообще не знали, кто такой Кош Чародей. Нам было известно только это имя. Мы даже не знали, как он выглядит. Теоретически это мог оказаться кто угодно. Вы тоже были одним из подозреваемых, но потом мы вычеркнули вас из списка. В сущности, именно с вашей подачи мы его и вычислили. Вы смогли провести расследование даже более успешно, чем любой из наших сотрудников. Я недоверчиво переводил взгляд с Конни на Альтмана и обратно: — Вы что, издеваетесь надо мной? Тоже мне, нашли частного детектива!.. Собственных сил ФБР не хватает, чтобы справиться с этим делом? — Хватает, конечно, — начал Альтман, — но… — Ложь! — перебила его Конни. — Пол имеет право об этом знать! Альтман снова замолчал — можно было подумать, что эта женщина, решившаяся ему нагрубить, вызывала его любопытство и даже, возможно, особое уважение. — Представьте себе, — продолжала Конни, — вопреки тому, что только что сказал директор Альтман, в ФБР мало людей, способных заниматься расследованиями именно такого рода. Бюро не готовит таких специалистов десятками. Его возможности небезграничны. На самом деле большую часть людей и ресурсов забирает борьба с терроризмом. Если прибавить к этому борьбу с наркотрафиком, организованной преступностью, бандитизмом, коррупцией, то можно убедиться, что дел у ФБР хватает. Что же касается их успешного завершения, оно влечет за собой многие положительные изменения: это и улучшение работы полиции, и спокойствие избирателей, и оздоровление экономики… Все это связано одно с другим. Я знаю, что это прозвучит ужасно, но дела о сексуальном насилии над малолетними не входят в число первоочередных задач ФБР. Тема педофилии вообще невероятно болезненна для всех. Она разрушает семьи и общество в целом, взламывает вековые табу. Не говоря уже о том, что любой неверный шаг, любое неосторожное вмешательство в каждом конкретном случае может иметь тяжелые, долго не исправимые последствия… — Вы меня растрогали до слез. — Ну что ж, спасибо, это ценно — особенно если учесть, сколько сил я потратила на свое расследование… Идем дальше. К счастью, есть такие сотрудники — как, например, директор Альтман, — которые не забывают об этой проблеме и считают ее весьма важной. Они заставляют всю систему перестраиваться в этом направлении, хотя это происходит, на мой взгляд, гораздо медленнее, чем следовало бы. С одной стороны, создаются небольшие специальные группировки внутри ФБР, ориентированные на расследования именно такого рода, с другой — привлекаются специалисты со стороны, вроде меня. А также полицейские стажеры, которых дополнительно обучают в Квантико методам специальных расследований. И мы все вместе принимаемся за работу. Энергичные, мотивированные, не слишком требовательные в плане вознаграждения… — Грубо говоря, вас просто эксплуатируют, — заключил я. — Грубо говоря, да, — кивнула Конни. — Особенно в тех случаях, когда политики вроде Хелен Маккарти делают борьбу с педофилами гвоздем своей предвыборной программы. Не обольщайтесь, Пол, — либо так, либо никак. Больше нет никого, кто мог бы делать эту работу. Преступления на сексуальной почве иногда неделями обсуждаются в газетах, но когда случается изнасилование хорошенькой маленькой девочки из богатой семьи, это обычно не вызывает ни у кого интереса. Помните цунами в Индонезии в две тысячи первом году? Говорят, что туда съехались педофилы со всего света и, пользуясь паникой среди населения, похищали детей. Гораздо реже говорят о том, что многие бедные семьи из третьего мира сами продают своих детей — меняют лишний рот в семье на деньги, позволяющие прокормить остальных. У них зачастую нет других способов выжить. Как бы вы с этим предложили бороться? Конни замолчала, переводя дыхание. Я тоже молчал. Чувствовал себя оглушенным. — Но как вы могли заподозрить меня? — наконец все же спросил я. — Вот из-за этого, — сказала она, вынимая из кармана флэшку, точную копию той, что я нашел в ножке стола. — Вы знаете, что здесь? — У него точно такая же, — подал голос Альтман. — Я уверен, что он знает. — Ах вот как?.. — проговорила Конни. И несмело спросила: — Так вы видели… фильм? — С моим сыном? Она кивнула. — Да. Но это не Билли. Кто-то сделал монтаж. У Конни и у Альтмана вытянулись физиономии. — Монтаж? — переспросил директор филиала ФБР. — То есть как? Наши эксперты ничего не заметили. — Я не знаю технических деталей, но ясно одно: на видеозаписи лицо моего сына, а тело — другого ребенка. У этого ребенка множество шрамов, к тому же он слишком худой. На первый взгляд это незаметно, и даже я не сразу обратил на это внимание. Но вы легко сможете это проверить. Найдите Билли, и пусть врач его осмотрит. А потом сравните результаты осмотра с видеозаписью. Тогда и увидите разницу. — Невероятно… — задумчиво произнес Альтман, качая головой. — Как же наши техники не заметили монтажа?.. — Я же вам говорила! — воскликнула Конни. — У ребенка очень странное выражение лица, если учесть обстоятельства съемки. К тому же, если бы сын Пола подвергся такому обращению, Пол не мог об этом не догадаться. — Она взглянула на меня и с улыбкой прибавила: — Билли для него как свет в окошке. — И как давно вы за мной наблюдали? — спросил я, обращаясь к Альтману. — С начала мая, — ответил он. — Эту флэшку прислали в ФБР вместе с анонимным письмом. Автор сообщал ваше имя и адрес и рекомендовал за вами проследить, хотя и не обвинял вас напрямую. Также он сообщал имя Алана Смита и название его компании — «Карнавал теней». Мы не знали, кто же истинный преступник. Автор письма, очевидно, тоже не знал. У меня было ощущение, что я раз за разом взмываю вверх и лечу вниз на «русских горках». — Мы предположили, что этим автором был ваш отец, — продолжал Альтман. — Но догадались мы об этом недавно, после того как Конни съездила вместе с вами к Джорджу Денту. До тех пор ФБР вообще не знало о вашем с ним родстве. У вас ведь другая фамилия. В наших досье не содержалось никаких сведений, которые могли бы связать вас с ним. — В ваших досье? — переспросил я. — А что, у вас было досье на моего отца? Альтман долго смотрел на меня, прежде чем наконец ответил: — Да. — Расскажите. — Не сейчас. Вернемся к нашей операции. Итак, спустя четыре месяца после анонимного письма мы решили начать операцию «Человек с той стороны». Конни Ломбардо устроилась к вам на работу. Конни должна была завоевать ваше доверие и узнать о вас как можно больше. Мы хотели накрыть всю сеть, а не арестовать одного человека. В то же время мы направили к Кошу другого агента, мужчину, который, выдавая себя за клиента-педофила, вошел с ним в контакт. Но потеряли с ним связь. Мы решили, что он разоблачен и, скорее всего, убит. Итог получился неутешительный: месяцы напрасного труда, потеря сотрудника, результатов — ноль… Он бросил мимолетный взгляд на Конни, которая втянула голову в плечи, затем продолжал: — Я уже собирался отдать приказ о прекращении операции, как вдруг Алан Смит объявился в вашей клинике — в тот самый пресловутый вечер, неделю назад. — То есть вы тут ни при чем?.. — Нет. Конни была очень удивлена. И Кош, очевидно, тоже. Должно быть, он подумал, что вы представляете для него угрозу. Именно поэтому он отправил к вам своих подручных. У меня невольно опустились руки. — И вы позволили ему это сделать! — Конни едва не сломалась после эпизода с посылкой. Но я приказал ей продолжать операцию. В конце концов, ничто из случившегося еще не доказывало, что вы невиновны. У вас было много возможностей рассказать ей обо всем, но вы постоянно уклонялись от ее вопросов. Ваше поведение было подозрительным. — Но теперь вы мне верите? — Да. — Почему? — Потому что вы сами к нам пришли. Вы все потеряли. Все, кроме шанса вернуть свою семью. Это то, что интересует вас в первую очередь. Я опустил голову, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Конни села рядом со мной и, слегка коснувшись моей руки, сказала: — Пол, нам нужна ваша помощь. Вернемся к видеозаписи. Что вам удалось узнать? Я судорожно сглотнул и рассказал обо всех этапах своего недавнего расследования — от яхты Коша в Неаполе до кафе «Старбургер» в Майами, от одного мотеля к другому, о хозяине «Голубого бриза» и о педофильском интернет-сайте. Когда закончил, Конни обернулась к своему патрону: — Вы представляете, что ему довелось пережить? — Но он взрослый человек, — ответил Альтман. — Таков был его выбор. Она снова повернулась ко мне: — Итак, вы узнали только одно: кто такой Кош. — Психопат, — пробормотал я. — Более того. Вы когда-нибудь слышали об операции «Лэндслайд»? — Нет. — Это известная операция, одна из первых, направленных против педофильских веб-сайтов. В конце девяностых годов, иными словами, в ту эпоху, когда они еще не были столь многочисленными, некоторое их количество было объединено в так называемый виртуальный круг, то есть все эти сайты можно было просматривать подряд, один за другим. С каждого сайта можно было скачивать фотографии детей, переводя деньги с кредитной карточки. На пике своей активности такой круг сайтов приносил полтора миллиона долларов дохода каждый месяц. Альтман коротко кивнул, подтверждая эту информацию. — В ходе операции «Лэндслайд» эта сеть была раскрыта, — продолжала Конни, — но на этом дело не закончилось. Все номера кредитных карт были переданы полицейским службам сорока стран мира. В результате были вычислены тысячи компьютеров, задержаны сотни подозреваемых, включая известных людей. Некоторым удалось избежать тюрьмы. Некоторым — нет. Но эта операция положила начало многим другим. Именно с нее началась перестройка сознания полицейских служб во всем мире по отношению к проблеме педофилии, началась настоящая масштабная борьба с этой разновидностью киберпреступности. — И какая тут связь с Кошем? — Мы подумали, что Кош мог обеспечивать техническую поддержку сайтов, которые были раскрыты в ходе операции «Лэндслайд». Владельцев сайтов задержали, но тот, кто отвечал за техническую сторону дела, так и не был пойман. Кош хорошо разбирается в компьютерной технике и еще лучше умеет защищать свои тылы. Он работает один. Свободный художник, в некотором роде. Те, кто изучал его поведение, пытаясь составить психологический портрет, говорят, что его единственная мотивация — нарушать общепринятые правила. Это законченный социопат. — Но если вы считаете, что он настолько опасен, почему бы не принять более серьезные меры к его задержанию? — Потому что у нас на него ничего нет, — вместо Конни ответил Альтман. — Кош — просто имя, фантом, мираж. Некая призрачная субстанция, границы которой мы пытаемся определить. Алан Смит чист как стеклышко, его компания «Карнавал теней» до сих пор не была замечена ни в какой противозаконной деятельности. Мы не вправе задействовать дополнительные ресурсы, если речь идет об обычном администраторе порносайта, какие бы замечательные теории не выдвигала мисс Ломбардо. Конни демонстративно закатила глаза под лоб. — Иными словами, патрон не хочет рисковать своей задницей накануне губернаторских выборов, — сказала она. — Ломбардо! — Простите, господин директор, я просто попыталась кратко сформулировать суть вашего ответа. — Конни снова повернулась ко мне: — Итак, ФБР предпочитает осторожничать, задействует небольшие группировки — иными словами, играет по маленькой, в надежде сорвать большой куш. Но дело в том, что, если я права, пора вводить в бой, как минимум, легкую кавалерию. — Правы в чем? — спросил я. — Я думаю так же, как и вы, Пол. Сайт для Коша — не главное. Через этот сайт он всего лишь продает порноролики. Это своего рода каталог. — Каталог? — Да, каталог продаж. Я думаю, все дети, которые участвовали в съемках выложенных на сайте фильмов, — объекты продажи. Кош ими торгует. В прямом смысле. То есть продает не только фильмы, но и живой товар. — Что?.. Но ведь фильм с Билли тоже был на этом сайте! — Вы все поняли. Такова и была моя замечательная теория, по выражению директора Альтмана, с которым я ею и поделилась. На мой взгляд, «Карнавал теней» нашел средство быстро снимать сотни таких фильмов и наводнять ими виртуальные педофильские сообщества. Они тоже есть в Сети — организованы точно так же, как и все прочие интернет-комьюнити, о которых я вам раньше говорила и даже показывала на своем компьютере, как это выглядит. Разве что эти люди интересуются не криминальным чтивом или цветоводством, а развлечениями, самым невинным из которых является виртуальный вуайеризм. Но есть среди них и такие, которые мечтают кромсать живых детей на части… — Но это же полное безумие!.. — И кое-кто не ограничивается одними лишь мечтами. К чему стремятся все мечтатели? Воплотить свои мечты в реальность. К счастью, многих останавливает страх наказания. Даже орально-генитальный контакт с малолетним ребенком может привести к тридцати годам тюрьмы, не говоря уже о более серьезных вещах. И даже секс-туризм в другие страны сопряжен с огромным риском. И вот тут-то и появляется Кош. — Конни села, словно ей трудно было договорить, оставаясь на ногах. — Я думаю, что большую часть своих денег он зарабатывает не продажей фильмов. Он сам подбирает себе клиентуру среди очень богатых людей и предлагает им любого ребенка на выбор, в любой обстановке — без всякого риска для них. Это как заказать банкет в ресторане — фирма обо всем позаботится. Альтман кивнул: — Да, теория мисс Ломбардо заключается в том, что Кош — это, так сказать, преступник нового типа. Монстр, какого еще не видел свет. Он предлагает педофилам не массовый секс-туризм, а эксклюзивное ВИП-обслуживание, причем с доставкой на дом. Он выставляет на продажу сотни детей не где-нибудь в Таиланде, а прямо здесь, на территории нашей страны.Глава 77
Кэмерон заперся в кабинке туалета, чтобы без помех просмотреть оба документа. Он тайком взял их в одном из кабинетов полицейского комиссариата. Первым документом было письмо. Письмо Джорджа Дента, которое тот отправил сыну незадолго до смерти, обнаруженное в почтовом ящике Пола и отправленное в полицию для изучения вместе с другими уликами. Кэмерон стащил его и вот теперь вскрыл. В конверте лежала газетная вырезка, извещавшая о том, что похороны Джорджа Дента состоятся на таком-то кладбище, такого-то числа в таком-то часу. «Невероятно, — подумал Кэмерон. — Старик даже об этом позаботился, прежде чем покончить с собой!» Кроме вырезки в конверте оказался листок бумаги с одним-единственным словом, написанным крупными буквами: «ПРОСТИ». Кэмерон спрятал конверт в карман. Второй документ оказался гораздо любопытнее — это был результат анализа ДНК, присланный экспертами из Нового Орлеана. Кэмерон прочитал его дважды, словно для того, чтобы окончательно поверить в написанное. Потом сунул в тот же карман, куда спрятал письмо. Ему стоило большого труда заполучить оба документа, но теперь предстояла еще более сложная задача — надо было сообщить о них Полу, но Кэмерон не знал как. Свой мобильный телефон Пол отключил сразу после побега — и правильно сделал, иначе его легче было бы вычислить, — но оставался еще мобильник Коша. Можно попробовать этот вариант, хотя тоже рискованно… Кэмерон прислушался, убедился, что, кроме него, в туалете никого нет, и, поколебавшись, набрал номер. Включился автоответчик, и Кэмерон оставил сообщение. Кто-то распахнул дверь и вошел. — Где вас носит, черт возьми? — послышался резкий голос Гарнера. — Вас ждет адвокат Алана Смита! Он уже рвет и мечет! — Иду. Кэмерон вышел из кабинки и, не обращая внимания на разъяренного начальника, проследовал мимо него к двери туалета, затем вышел из здания морской полиции Неаполя, прошел несколько метров, отделяющих его от набережной, не обращая внимания на порывы ветра и начинающийся дождь, и сел в патрульный гидросамолет. — Найдите эту чертову собаку, да поживей! — крикнул ему вслед Гарнер. — У вас мало времени, скоро начнется буря! — Угу, — кивнул Кэмерон. — Найду и вернусь. Он ни минуты не сомневался, что дело не в собаке. Но Кэмерону было интересно посмотреть, как станут разворачиваться события. Чтобы добиться от Гарнера приказа начать поиски в такую погоду, Кошу, очевидно, пришлось очень сильно на него надавить. Поэтому на болотах можно было и впрямь найти что-то интересное. Что-то… или кого-то. — Я рад, что мы едем вместе, — сказал Бартон Фуллер, сидящий на соседнем сиденье. На плечи адвокат набросил непромокаемую накидку с капюшоном, у ног его стояла сумка-холодильник с бутылками минералки и упаковками крекеров. Он улыбался. — Кажется, вы большой ценитель разных сортов минеральной воды? — спросил он. — Хотите попробовать эту? — Вы что, решили, что мы едем в скаутский лагерь? — проговорил Кэмерон ворчливым тоном. — Сожалею, но мой патрон не смог к нам присоединиться, — продолжал Фуллер, не отвечая на вопрос. — Но это же его собака. — Ну да. Но у него срочные дела, и из всех, кого он мог бы отправить на ее поиски, у него под рукой оказался только я. Кэмерон недоверчиво хмыкнул: — Я уж не знаю, чем он вас так сильно к себе привязал, деньгами или чем-то другим, но запомните одно, Фуллер: если у меня хоть на секунду возникнет подозрение, что вы что-то замышляете, я швырну вас в болото, прямо к аллигаторам. Фуллер как-то странно посмотрел на него. — Хорошо, — помедлив, сказал он. — Будем считать, что вы меня предупредили. — А теперь надвиньте поглубже вот этот гребаный шлем и больше не докучайте мне разговорами, потому что я вас все равно не услышу! Кэмерон протянул адвокату противошумовой шлем, надел такой же сам и включил мотор. Гидросамолет пулей рванул с места, рассекая водную гладь. Кэмерон смотрел вперед, туда, где серое небо сливалось с темно-зеленой водой. Казалось, весь окружающий пейзаж сейчас разлетится на мелкие осколки, подобно тучам брызг, вздымающихся по обе стороны от крутящихся лопастей. В душу Кэмерона закралось дурное предчувствие. Он заметил, что и с Фуллером что-то не так — у адвоката был совершенно похоронный вид. Кэмерон Коул обернулся и взглянул на город своего детства так, словно больше его не увидит. Потом тряхнул головой и снова перевел взгляд на пенящуюся зеленую воду.Глава 78
Аарон Альтман куда-то ушел, оставив нас с Конни в том кабинете, который назывался у местных сотрудников Ямой или Львиным рвом, и теперь я понимал почему. Вот уже полчаса я сидел здесь, грызя ногти и пытаясь догадаться, какая участь меня ожидает. Я смотрел на серый ковер на полу, иногда нервно постукивая пальцами по крышке стола. — Кстати, неплохо вы смотритесь обритым наголо, — неожиданно сказала Конни. — Совсем как Майкл Скофилд из сериала «Побег из тюрьмы». — Очень смешно. — Хотите, принесу вам сэндвич? — Что, вы еще и официантка? Подвизаетесь на благотворительных ролях? — Вы на меня все еще сердитесь? — Не то слово. Конни откинула голову назад и направила взгляд в потолок. — Да и потом, ваш сэндвич наверняка будет отравленным, — прибавил я. Она фыркнула, поудобнее устраиваясь в кресле. Под глазами у нее залегли темные круги — видимо, она мало спала в последнее время. На ней был строгий деловой костюм. Я впервые видел Конни такой. Мне она больше нравилась в джинсах. Костюм придавал ей официально-отстраненный вид. Хотя, наверно, и я в новом облике казался ей чужим. Конни слегка тряхнула головой, отбросила волосы за спину и снова посмотрела на меня: — Да, у вас есть право сердиться, Пол. Но все же мне нужно вам кое-что объяснить. Знаете, почему вы сейчас здесь, а не в тесной комнате с зарешеченным окном, и на вас не надета красивая оранжевая униформа? Я повернулся к ней: — И почему же? — Четыре месяца назад у нас еще не было той видеозаписи на флэшке. Кош был для нас фантомом. Вы являлись нашей единственной зацепкой. Проще всего было бы вас арестовать. Поместить вашего сына в приемную семью, допросить вашу жену, ваших друзей и знакомых, ваших пациентов. Могло бы выясниться что-то интересное. Представьте себе, такое часто срабатывает. Мои коллеги в этом поднаторели. Может быть, при таком раскладе мы бы не сорвали джекпот, но множество плохих парней оказались бы за решеткой. Как, например, хозяин мотеля, в котором мы вас нашли. Конни помолчала, словно восстанавливая в памяти детали прошлых событий. — Мы живем в сложное время, — снова заговорила она. — Устрашение потенциальных преступников порой дает лучшие результаты, чем суд над преступниками уже состоявшимися. А от нас требуют в первую очередь эффективности. Иногда небольшая операция без всякого риска, сопровождаемая грамотно организованной кампанией в прессе, очень хорошо действует на антиобщественные элементы всякого рода. И уровень преступности заметно снижается. Если бы вас сразу арестовали, это, конечно, вызвало бы всеобщее одобрение. — Она грустно улыбнулась. — Но ваша судьба оказалась бы искалеченной — система перемолола бы вас еще раньше, чем было бы установлено, виновны вы или нет. Поэтому я возражала против вашего ареста и предпочла сама за вами наблюдать с близкого расстояния. — Очень мило с вашей стороны, — заметил я. — Вы прямо фэбээровская мать Тереза. — Нет. Но я верю в презумпцию невиновности. И считаю, что дети, ставшие жертвами насилия, не должны становиться разменной монетой в политических играх. За них нужно бороться. — Аминь, — кивнул я. Конни нахмурилась: — Ну хорошо, можете предаваться сарказму. Конечно, это проще, чем попытаться мне помочь. — Я добровольно сдался ФБР. Что вам еще от меня нужно? — Ваше доверие. Из-за того, что сейчас на мне этот костюм, а не халат медсестры, я не перестаю быть собой. Это по-прежнему я! И я по-прежнему ваш друг! — Вы меня постоянно обманывали. — И что, теперь вы замкнетесь в башне из слоновой кости? Конни перевела дыхание, потом уж спокойнее продолжила: — Вы всегда держите людей на расстоянии. Может быть, это профессиональная деформация личности. Может быть, отношения с отцом так на вас сказались. Или вы боитесь страдания — не знаю. Но то, что вы никому не доверяете, — это факт. Даже тем, кто желает вам добра. Она отвела взгляд, словно из опасения, что я смогу прочитать в нем и более личные эмоции. — Если эта операция провалится, — прибавила она, — Альтман не ограничится тем, что выставит меня за дверь, а вас отправит за решетку. Он полностью замнет это дело, чтобы сохранить лицо. И тогда партию выиграет Кош. Шон и ваш сын окажутся всего лишь очередными жертвами в его списке, не первыми и не последними. Будут и другие. Кто их защитит? — Я не меньше вас хочу, чтобы Коша схватили! — Тогда вы должны довериться мне! Как вы думаете, почему я сижу с вами в этой комнате? Альтман дал мне последний шанс вытащить из вас то, о чем вы до сих пор умалчивали! Потому что он убежден, что вы скрываете от нас что-то. И я тоже так думаю. Молчание. Я опустил голову: — Если я расскажу вам все, то как мне после этого с вами торговаться? Я хочу увидеть моего сына. Получить шанс объясниться с Клэр. — Я с трудом сдерживал дрожь в голосе. — Я… я так больше не могу… Я хочу начать свою жизнь сначала… У меня перехватило горло, и я замолчал. Конни поднялась и, слегка сжав мои руки в своих ладонях, сказала: — Я знаю, Пол. Но из этого все равно ничего не выйдет. Альтман не такой человек. Он не торгуется. Если он убедится, что вы что-то скрываете, он будет беспощаден. — У меня есть хоть маленький шанс выбраться отсюда? — Я не знаю. — Но вы выступите на суде в мою пользу? — Обещаю вам. — Хорошо… — медленно произнес я. Затем высвободил руки, встал и в свою очередь прошелся по комнате. — У меня есть некоторые подозрения, — сказал я, — но нет никаких доказательств. Видео с моим сыном — монтаж. Но это значит, что у Коша было видео с каким-то другим ребенком, тело которого смонтировали с головой Билли. Я задумался над тем, как это было осуществлено… Я повернулся к Конни. Она внимательно слушала. — Я заметил, что площадки для игр, которые оформляет «Карнавал теней», все выдержаны только в зеленых тонах. Это показалось мне странным — ведь у большинства таких площадок разноцветное оформление. И также заметил, что над ними установлены камеры видеонаблюдения. Я не специалист, но, насколько мне известно, некоторые режиссеры снимали разные сцены своих фильмов на синем или зеленом фоне, а потом с помощью монтажа вписывали актеров в те или иные декорации. Так, например, было в «Звездных войнах». Я видел документальный фильм о том, как это делалось: Харрисона Форда снимали на зеленом фоне, а затем путем монтажа помещали его в интерьер «Звезды смерти». У Конни даже рот приоткрылся от удивления. — То есть вы хотите сказать… что дети играли на этих площадках, их снимала видеокамера, а потом Кош брал эти записи и путем технических трюков делал из них фильмы для педофилов? — А вы что об этом думаете? — вместо ответа спросил я. — Такое возможно? Конни медленно кивнула: — Да… Это, конечно, полное безумие, но теоретически такое можно сделать. Тем более что видеозапись теперь не осуществляется на пленку, как раньше, а передается сразу на компьютер, стоящий где-то в офисе кафе и, скорее всего, подключенный к Интернету. А скопировать видеозапись через Интернет — дело техники. Кош мог запустить «Троянского коня»… — Что это? — Шпионская программа. Она позволяет подключаться к чужому компьютеру на расстоянии. В данном случае речь идет только о том, чтобы скопировать видеозаписи, а это не так сложно. У обычного компьютера, стоящего в кафе, наверняка невысокая степень защиты. Хакер легко может ее взломать. — Ну хорошо, — сказал я. — Предположим, моя гипотеза верна. Должен сказать, что эмоции детей, когда те играют, могут меняться мгновенно: радость, гнев, слезы — все это очень ярко выражено. Целая палитра эмоций и, соответственно, выражений лица. Очевидно, Кош нашел средство снимать на основе этих записей десятки видеофильмов в короткие сроки. В сущности, ему даже не нужно было похищать или мучить детей для того, чтобы заниматься своей выгодной интернет-торговлей. Достаточно было собрать все детские изображения с видеозаписей на игровых площадках, потом взять из собственного архива какие-нибудь откровенно педофильские видеозаписи — не обязательно сделанные собственноручно, просто скачанные с каких-то сайтов несколько лет назад, — поменять лица, немного обработать получившуюся запись — и выставлять на продажу готовый порноролик. Да эти ролики можно было печь как пирожки! Поэтому Кош стал торговцем номер один в этой области, причем в рекордно короткие сроки. У него образовалась громадная клиентура со всего света. Конни побледнела: — Вы понимаете, что это означает? Что все эти дети — потенциальный товар, не только виртуальный, но и реальный! Все дети, побывавшие на праздниках, устроенных «Карнавалом теней», подвергаются опасности быть похищенными! — Да, — сказал я. — Если какому-то богатому извращенцу особенно приглянется кто-то из детей и он окажется в состоянии заплатить за удовольствие, Кош сумеет раздобыть ему эту игрушку. Он проследит за ребенком, выяснит, в каких местах тот бывает, в том числе и в каких кафе, как часто, кто его обычно сопровождает и так далее. И в конце концов похитит его во время какого-нибудь детского праздника — как это и произошло с Шоном. Но и это еще не все. — Вот как? — Мне кажется, я знаю, кто будет его следующей жертвой. Конни взглянула на меня расширенными от изумления глазами. Я рассказал ей в подробностях о визите во владения Коша и о том, что обнаружил на причале у яхты. — Ящики, выгруженные с яхты на причал, были помечены буквой «Ш». А на тех, что были приготовлены к погрузке, стояла буква «М». — То есть имя следующей жертвы начинается на «М»? — Да. Когда Кош напал на меня с ножом в моей собственной машине, напоследок он сказал: «Я должен тебя покинуть, поскольку мне предстоит свидание с одной юной особой». Тогда я не обратил на эти слова внимания, но потом вспомнил о них и догадался, что его ближайшая цель — какая-то маленькая девочка. В последнее время другие дети пропадали? — Нет. — Значит, девочку пока не похищали. Кош прибыл в Неаполь не случайно. Сколько вообще во Флориде кафе, которые оформляла компания «Карнавал теней»? — Около сорока. — А в Неаполе и окрестностях? — Три. — Значит, моего сына снимали в каком-то из них. — Мы уже проверили: одно из них как раз недалеко от его школы. — С него и начните. Пошлите туда агентов. Возьмите у менеджера копии видеозаписей, сделанных камерами наблюдения, и соберите как можно больше сведений о детях, которые часто там бывают. Ищите девочку с именем Мэри, или Мелисса, или Мишель… Из тех, что живут поблизости и часто туда приходят. Выясните, когда там состоятся ближайшие детские праздники, дни рождения и прочее. Проверьте списки приглашенных. Все то же самое надо будет сделать и в двух других кафе. Я понимаю, это огромный труд, но дело того стоит. Может быть, мы сумеем сократить количество жертв. А если повезет — устроим Кошу ловушку. Глаза Конни возбужденно блеснули. — Гениально! Я невольно улыбнулся: — Так вы замолвите за меня словечко перед Альтманом? Она приблизилась ко мне и, поцеловав в щеку, ответила: — Обещаю! И скрылась за дверью.Глава 79
Вытянувшись на дне лодки и положив руки под голову, Шон смотрел на бегущие по небу тучи. Вокруг шелестели заросли тростника, на которые то и дело налетал резкий порывистый ветер: звук был резким, словно соприкасались лезвия ножей. Мальчик попытался протянуть руку, чтобы взять из сумки сухое печенье, но ему это не удалось — рука бессильно упала вдоль тела. Его губы запеклись, в горле саднило, лоб горел в лихорадке. Шон уже четыре дня дрейфовал в водах Эверглейдс. Сейчас он думал, что был полным идиотом, когда так радовался своему успешному побегу. Через пару дней его воодушевление начало спадать, а вместе с ним понемногу заканчивались и съестные припасы. Изначальный план Шона был прост: найти течение, позволить ему нести лодку, выплыть в море и двигаться вдоль берега до тех пор, пока там не появятся люди. Такая идея казалась ему безупречной. В конце концов, это ведь не Амазония, это Флорида, туристический рай. Место, где повсюду попадались на глаза небольшие каменные таблички с надписями: «Добро пожаловать в Страну Солнца!» и «Защитите маленьких ламантинов!» Наверняка на всем побережье полно отдыхающих, каких-нибудь скаутов или просто бродяг. Все это было верно, но одного Шон не учел: течение, которое должно было вынести его к морю, как выяснилось, существовало только в его воображении. Вода была для него единственной надеждой на спасение. Она прибывала, спадала, уносила его в какие-то излучины, заставляя верить в скорое освобождение, а вместо этого заводила в лабиринт переплетающихся черных корней. Шон уже и не помнил, сколько раз выходил из лодки на песчаную отмель или островок, думая, что наконец-то оказался на берегу, — и всякий раз сердце у него сжималось от страха, потому что повсюду ему мерещились плоские длинные головы аллигаторов, высовывающиеся из воды. А потом началась буря, которая вообще спутала все карты. Теплый бриз превратился в жалящий ледяной ветер. Солнце исчезло. Дикие свиньи забились в свои норы, цапли спрятались в мангровых зарослях. Только грифы по-прежнему кружили в небе. Время от времени на Шона обрушивались потоки ливня. Наконец он потерял сознание. Его День смерти снова вернулся, отныне превратившись в постоянного спутника. Шон пытался о нем не думать. Он воображал себе разные приятные вещи. Громадный гамбургер. Ванильное мороженое, политое карамельным сиропом. Гору пирожных. Вспоминал компьютерные игры, в которые играл с Реджи Буном. (Его все приятели называли Реджи Бон, потому что он хвалился, что член у него длиной с берцовую кость[276]. Врал, конечно.) Рассказывал сам себе анекдоты, играл сам с собой в дразнилки, пел — придумывал все что угодно, лишь бы выжить. Он не плакал. Разве что во сне. Когда последняя бутылка с водой опустела, он разломил ее пополам и стал собирать дождевую воду в две получившиеся пластмассовые чаши. Но ее не хватало, поэтому он в конце концов выпил воды из болота. И спустя несколько часов заболел. Ужасные приступы тошноты выворачивали ему все внутренности. Кишечник извергал содержимое, словно прорвавшаяся канализационная труба. А голос его Дня смерти теперь постоянно звучал в его ушах — назойливый, насмешливый, очень сильно напоминающий голос Коша Чародея. И наконец Шон начал думать о том, что смерть, возможно, станет для него благом. Когда до его ушей донесся шум мотора, мальчик был уже не в силах разомкнуть веки. Шум все приближался — он напоминал гудение огромного роя мух. Шон смутно подумал о том, что они летят сюда, чтобы сожрать его труп, но даже не пошевелился. Он окончательно смирился со своей участью. Напоследок он подумал, что это даже хорошо — встретить смерть без сознания.— Там ребенок! — закричал Кэмерон. — Где? — прокричал Фуллер, с трудом разбирая за шумом мотора голос полицейского. — Там, в лодке! Фуллер недоверчиво заморгал. Он не верил своим глазам. Коул направил гидросамолет к лодке и на некотором расстоянии от нее выключил мотор. Затем спрыгнул в лодку. Фуллер увидел, как он склоняется над мальчиком. Плечи Кэмерона затряслись. — О, черт!.. Да что же это такое!.. Черт!.. И вдруг полицейский резко повернулся к нему с пистолетом в руке: — Ах ты ублюдок! Вот из-за кого мы здесь! Фуллер не знал, что сказать. — Это Шон Рамон-Родригес! — закричал Кэмерон. — Пропавший мальчик, о котором писали газеты! Вы хоть отдаете себе отчет, что происходит? Собака вашего патрона, которую я должен разыскать по его заявлению, — это РЕБЕНОК! Глаза полицейского буквально выходили из орбит, он плакал, — Фуллер не мог с уверенностью сказать, были это слезы жалости или гнева, а может быть, того и другого одновременно. — Он мертв? — пролепетал адвокат. Коул выстрелил. Над болотом взмыли тучи птиц. Фуллер инстинктивно схватился за грудь — ничего. — Идите сюда немедленно! — приказал Кэмерон. — Иначе вторая пуля точно будет у вас в груди! Ноги Фуллера повиновались сами собой. Он только что с ужасом понял, насколько ситуация вышла из-под его контроля. Он был адвокат. Уважаемый гражданин. Отец семейства. Вовсе не наемный убийца. Конечно, у него имелись свои проблемы — порочные наклонности, с которыми ему не удавалось справиться… Но уж во всяком случае, здесь, на болотах, ему было совсем нечего делать. — Организм ребенка полностью обезвожен, — резко сказал Коул. — Принесите ему воды. Немедленно! Фуллер взял одну из пластиковых бутылок с минералкой, открыл ее и поднес горлышко бутылки к губам мальчика. Тот закашлялся. Фуллер осторожно приподнял его голову и, придерживая ее ладонью, снова приблизил к его губам бутылку. На сей раз мальчик сумел сделать несколько глотков. Это был чернокожий, с явной примесью латиноамериканской крови. Не старше, чем сын самого Бартона Фуллера. — Заверните его вот в это термоодеяло, — распорядился Кэмерон, перебрасывая ему блестящий квадрат ткани, напоминающий лист алюминия. Фуллер осторожно укрыл Шона покрывалом, между тем как Кэмерон, ни на минуту не прекращая за ними наблюдать, включил рацию. Послышался сильный треск и хрип. Коул выругался сквозь зубы. — Ладно, несите Шона на борт, — отрывисто сказал он. — Только очень аккуратно! Если на его теле появится хоть царапина, я вышибу вам мозги! Коул сел на пилотское сиденье. Фуллер осторожно опустил мальчика на пассажирское место. — Продолжайте его поить, — распорядился Кэмерон, заводя мотор. — Здесь адская духота! Гидросамолет завибрировал. — Это не так просто, потому что вы все время вертитесь… — пробормотал Фуллер. — Делайте, что вам говорят! — взревел Коул. Он держал штурвал одной рукой — в другой по-прежнему сжимал пистолет. На секунду Коула встретил взгляд адвоката. — Слушайте меня хорошенько, — медленно проговорил инспектор. — Сейчас мы вернемся в город с этим ребенком. Живым! Если Шон умрет по дороге, обещаю вам, что вы тоже не выживете. Вам ясно? Фуллер вытер со лба пот, чувствуя глухую боль в груди. Он ничего не ответил, лишь кивнул. — Шон, ты меня слышишь? — спросил Кэмерон. Мальчик слабо пошевелил рукой. — Я офицер Кэмерон Коул, инспектор морского патруля. — Кэмерон изо всех сил старался перекричать шум мотора. — Я отвезу тебя домой! Сейчас мы наденем на тебя шлем, чтобы ты не оглох от шума! Держись! Фуллер надел на мальчика собственный шлем, Кэмерон в это время сделал несколько глотков из бутылки с минеральной водой. Было так жарко и душно, словно они находились внутри скороварки. Кэмерон завел мотор на полную мощность, и ветер, бьющий навстречу гидросамолету, немного их освежил. Фуллер старался удержаться на сиденье, одновременно поддерживая голову мальчика и продолжая поить его минералкой. От ветра и рева мотора у него закладывало уши. Но это продолжалось недолго — внезапно гидросамолет начал терять скорость. Фуллер поднял глаза и увидел, что инспектор клюет носом, засыпая прямо за штурвалом. Тогда он выпустил Шона, который заснул еще раньше, и, держась за спинки кресел, приблизился к пилотскому сиденью. Коул попытался направить на адвоката пистолет, но оружие выпало из руки инспектора, а сам он соскользнул с сиденья. Фуллер сумел справиться с управлением и заглушить мотор. Гидросамолет мягко ткнулся в тинистую отмель. — Мне в самом деле очень жаль, — тихо произнес Фуллер. — Но вы должны меня понять… Я… у меня не было выбора… Клянусь вам… Коул пробормотал что-то неразборчивое. — Я подмешал в воду снотворное, — пояснил Фуллер. — Вы ничего не почувствуете. Обещаю вам. Кто-нибудь отыщет мальчика. Но не вас. Не вас… Фуллер отдавал себе отчет, что говорит почти со слезами в голосе. Он находил это ужасным и смешным одновременно. Боль в груди становилась все сильнее. Он замолчал, брызнул под язык «Изомакспрей» из аэрозольного мини-баллончика и перевел дыхание. Мотор снова барахлил, напоминая ему о себе. Фуллер подумал, что он слишком толст, слишком дрябл, и на него навалилось слишком много проблем. Перед ним быстро промелькнули знакомые образы жены и сына, потом персональный кабинет… Боль немного уменьшилась, но дышал он по-прежнему тяжело, как носорог. Он не знал, сможет ли пережить то, что ему предстоит сделать. — Мне очень жаль, — прошептал Фуллер еще раз. С трудом поднял инспектора Коула и перебросил его тело через борт. Затем стал наблюдать, как оно погружается в воду.
Глава 80
Конни отсутствовала вот уже десять минут, и никто другой вместо нее не появлялся. Я бродил по комнате, пытаясь найти себе какое-нибудь занятие. Проверил обе двери, но они оказались заперты. Наконец снова сел. Порывшись в карманах, я обнаружил там два мобильника и выложил их на стол. Может быть, проверить автоответчики? Полиция, скорее всего, на время оставила меня в покое, так что, если они меня и вычислят, это ничего не изменит. Я включил свой телефон, втайне надеясь на сообщение от Клэр. — У вас шестьдесят новых сообщений, — объявил механический голос. — Ваш список переполнен. Черт возьми! Я начал слушать сообщения одно за другим. — Здравствуйте, это Марсия Майерс из «Неаполь дейли ньюс». Мы хотели бы взять у вас небольшое интервью по поводу… Так, ладно. Следующее. — Доктор Беккер? Здравствуйте, это Найджел Баррето из «Майами геральд». Что вы можете сказать о… Черт! — Здравствуйте, это Дон Вайзман с телеканала «Фокс ТВ». Мы хотели бы… Это продолжалось минут двадцать: журналисты, пациенты, коллеги… Некоторые выкрикивали оскорбления, другие открыто угрожали, какой-то тип молился о моем спасении, многие женщины плакали. Никого из них я не мог вспомнить. Откуда они взялись? Неужели мой номер телефона оказался на главном развороте журнала «Тайм»?.. В этом потоке сообщений оказалось лишь несколько от моих старых друзей и ни одного — от жены. Я вздохнул и перешел к мобильнику Коша. Здесь оказалось только одно сообщение. — Пол? Это Кэм. Сердце у меня подскочило. — У меня мало времени, — торопливо заговорил Кэмерон. — Надеюсь, ты выпутаешься. Я чувствую себя идиотом, говоря в эту дурацкую машинку, но это единственный способ связаться с тобой без риска. Ну так вот. Случились две вещи… Я услышал шорох разворачиваемой бумаги. — Во-первых, твой отец прислал тебе посмертное письмо. С приглашением на похороны. Жутковато, да? Мне тоже это показалось чертовски мрачным. И место более чем странное. Оно называется Джибсонтон. Я проверил по карте — действительно такое существует. Богом забытое местечко недалеко от городка Тампа. Туда не так сложно добраться, но об этом месте ходят всякие странные слухи… Если у тебя есть возможность зайти в Интернет, посмотри сам. Затем он сообщил мне название кладбища и время, когда должны были состояться похороны. Я прижал телефон к уху и торопливо написал все это на листке бумаги. — Что касаетсявторой новости, — прибавил Кэмерон, — она тебе не понравится… Он перевел дыхание и продолжал: — Это насчет волоса, который ты нашел на маскарадном костюме… Ты оказался прав — действительно выяснилось кое-что интересное… Я замер. — Этому волосу уже много лет. Волосяная луковица уцелела, но сильно повреждена, поэтому лабораторный анализ не дал стопроцентно точного результата. Эксперты решили провести ряд других тестов, чтобы убедиться наверняка. Есть особая процедура, специально для таких случаев: исследование митохондриального генома. Думаю, ты в курсе — она заключается в изучении митохондрий, взятых из разрушенных клеток, которые составляют структуру волоса. Эти органоиды очень прочные, они сохраняются и тогда, когда все остальное разрушено. Можно найти их в костях и зубах много десятилетий спустя после смерти… Митохондриальная ДНК имеет одну особенность: она исключительно материнского происхождения. И если имеется еще один образчик ДНК, можно провести сравнение… Кэмерон помолчал. — У нас был твой образец ДНК, Пол… Ошибки быть не может. У меня закружилась голова даже раньше, чем я услышал последнюю фразу. — Этот волос с маскарадного костюма… Он принадлежит твоей матери. Когда Конни вернулась, я сидел неподвижно, совершенно раздавленный этой новостью. Столько вопросов разом нахлынуло на меня, что я совершенно не знал, как с ними справиться и даже с чего начать. Я уже хотел было рассказать Конни о случившемся, как вдруг увидел, что следом за ней входит мужчина — один из двух агентов, доставивших меня сюда. На сей раз к лацкану его пиджака был приколот бэйджик с надписью «Агент Фрэнк Мосс». Он положил на стол передо мной большой конверт из плотной бумаги и сказал: — Положите сюда все свои личные вещи. Я проигнорировал его приказ и обернулся к Конни: — Что произошло? Вы поговорили с Альтманом? — Да. Она была очень бледной. Я понял: что-то не так. — Он очень серьезно отнесся к вашим соображениям, — продолжала Конни. — Он собирается последовать вашим рекомендациям — осмотреть игровые площадки в кафе, начать поиски девочки… Он просил передать вам благодарность за сотрудничество. — Хорошо-хорошо, — сказал Мосс ворчливым тоном, — но лучше зачитайте ему его права. — Потом повернулся ко мне: — А вы сложите в этот конверт брючный ремень, шнурки из кроссовок, часы, документы, драгоценности и прочие личные вещи. — Зачем? Он улыбнулся: — Вы едете домой, старина. Патрон приказал передать вас властям графства Колье. Шеф полиции Гарнер собирается забрать вас лично. — Ну и ну! Когда? — Завтра утром. А до тех пор вам предстоит воспользоваться нашим гостеприимством. Эту ночь вы проведете в камере люкс. Зарезервированной специально для вас. Я обратил к Конни умоляющий взгляд: — Не может быть!.. Вы же обещали мне помочь… К тому же я только что получил очень важную информацию! — Вот как? — Мосс вскинул брови. — Что за информация? — Кажется… Кош как-то связан с моей семьей. Конни недоверчиво взглянула на меня. Мосс поднял глаза к потолку: — Считайте, что я этого не слышал! — Я убежден, что существует какая-то связь между Кошем и моим отцом. Если хотите схватить Коша, вы должны позволить мне отправиться по его следу. Приставьте ко мне агентов ФБР для наблюдения, если боитесь, что я сбегу. Я готов на любые условия! Прошу вас только об одном — не отправляйте меня сейчас в тюрьму! — Аарон Альтман только что говорил по телефону с судьей, который будет заниматься вашим делом в Неаполе, — сказала Конни, глядя в пол. — У нас нет выбора. Женщина, на которую вы напали во владениях Коша… — Я ни на кого не нападал! — …скончалась от остановки сердца. В комнате воцарилась гробовая тишина. — Такие дела, старина, — наконец произнес Мосс. — Женщина, которая подала на вас жалобу за нанесение тяжких побоев, скончалась полчаса назад. Отныне вы обвиняетесь в предумышленном убийстве, совершенном с особой жестокостью. Судья отказывается оставить вас на свободе под залог. Если вам повезет, лет через восемь — десять вы выйдете из тюрьмы… Но я на вашем месте готовился бы к смертной казни, — добавил он, доставая из кармана наручники.Глава 81
Кош, насвистывая, вышел из больницы. Он выбросил в урну каскетку посыльного и пустой шприц, в котором прежде был хлористый калий, затем сел в машину и выехал с парковки. Прикинуться посыльным, доставившим в больницу цветы, оказалось плевым делом. Его пропустили без труда. Осталось лишь подняться на нужный этаж, войти в палату своей бывшей служащей, которая спала крепким сном под воздействием снотворного, и сделать ей смертельный укол. Кош заметил, что все ее тело было в синяках, но лицо осталось совершенно неповрежденным. Очевидно, Бартон Фуллер не осмелился бить женщину по лицу. Судя по тому, что никакое специальное наблюдения за пациенткой не велось, ее состояние было признано не особенно тяжелым. Значит, тревогу поднимут не сразу. Она умерла прямо во сне, совершенно бесшумно, только на секунду ее челюсти судорожно сжались, когда хлорид калия вызвал остановку сердца. Может быть, на один краткий миг она успела почувствовать удивление, но больше ничего. Кош слегка сожалел об этом. Он доехал до следующего перекрестка и остановился, чтобы пропустить мамашу с хорошенькой девочкой; последней он адресовал очаровательную улыбку. Девочка улыбнулась в ответ. Служащую так или иначе пришлось бы убить. Конечно, она была страшно напугана и никому не сказала бы ни слова, но все равно сломалась бы рано или поздно. А этого он не мог допустить. Кош сделал крюк, чтобы проехать по улице, на которой жил доктор Беккер, — просто ради удовольствия. Недавний цирк уже закончился. Теперь здесь не было ни полицейских машин, ни телекамер, ни любопытных соседей. Однако весь этот спокойный, благополучный квартал теперь выглядел не так уютно, как прежде, — его словно окутала какая-то мрачная аура. Широкая желтая лента с надписью: «МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ» — была разорвана, обрывки трепетали на ветру. Кош снова спросил себя, куда подевался Джорди Змей и имеет ли Пол какое-то отношение к его исчезновению. Кош включил зажигание, как вдруг заметил, что из дома напротив вышла группа людей. Он не стал глушить мотор, лишь поглубже вжался в водительское кресло и стал за ними наблюдать. Две женщины и мальчик. Кош узнал Клэр и Билли Беккеров. Вторая женщина была их соседкой. Интересно… Он спросил себя, хватит ли у него времени слегка поразвлечься. Но, взглянув на часы, понял, что времени в обрез. Однако колебался, не убирая ноги с педали газа. А что, если рвануть с места, въехать на тротуар и раздавить всех троих?.. Соседка Беккеров вернулась в дом, а Клэр с сыном сели в машину и уехали в направлении, противоположном тому, куда держал путь Кош. Он вздохнул и поехал дальше. А через полчаса остановился на парковке возле торгового центра рядом с грузовиком компании «Ю-пи-эс», припаркованным очень необычным образом — поперек проезда, в гуще других машин. В кабине его ждал молодой человек, привалившись плечом к дверце и скрестив руки на груди. Он энергично жевал жвачку. Когда Кош постучал по стеклу, он поднял голову. — Двести долларов, как договорились, — сказал Кош, протягивая ему деньги. — Завтра будет еще тысяча, если сделаешь ту небольшую работенку, о которой я тебя просил. — Спасибо, мистер, — сказал молодой человек. — Можете на меня рассчитывать. — Ты не забудешь надеть униформу. Поведешь машину осторожно. И все сделаешь вовремя. Парень кивнул. — И ты не будешь жевать эту дурацкую жвачку! Молодой человек слегка покраснел, вынул жвачку изо рта и выбросил ее в окно кабины со словами: — Хорошо, мистер. — Зови меня Алан, — с улыбкой сказал Кош. И, протянув руку, потрепал молодого человека по щеке, словно послушного пса. Этого юнца он недавно отымел в туалете ночного клуба. Новому знакомому было не больше двадцати, и Кош стал для него кумиром. Первостатейный юный идиот! Кош ощутил прилив хорошего настроения, воображая все, что проделает с этим типом, когда тот закончит работу. Увы, малышка Мэдисон достанется богатому заказчику. Но уж этого-то кретина он оставит на сладкое для себя.Глава 82
Вопреки поговорке, ночь не принесла совета — лишь усугубила мое смятение и страх. Возможно, этому способствовало то, что я провел ее в бетонной камере без окон, площадью шесть квадратных метров, всю обстановку которой составляли узкая железная койка, раковина и унитаз. Я спал всего несколько часов, и мне снились кошмары. Самым ужасным оказался тот, в котором я увидел свою мать. В этом кошмаре добрая и мягкая Элеонора Беккер оказалась Черной Колдуньей — кровожадным существом, варившим детей в котле. Ее живот был огромным, словно она вынашивала ребенка. Длинные черные волосы колыхались вокруг ее головы, словно водоросли в воде. Кошмар был настолько реален, что я почти ощутил запах вареной человеческой плоти. Время от времени моя мать склонялась над котлом, обнажая острые железные зубы. Вдруг она упала на пол и жутко завопила. Ее живот буквально взорвался, и оттуда, почти как в фильме «Чужой», появились два розовых младенца. У одного из них была голова Коша. У другого — моя голова. Я проснулся весь в поту, с бешено колотящимся сердцем. Встав с кровати, я подошел к раковине и умылся холодной водой. Под рукой у меня, разумеется, не было зеркала, но я догадывался, какое у меня сейчас лицо. Я протер глаза и попытался вернуться к реальности. Она тоже была малоутешительна: я находился в тюремной камере. Но уж лучше это. По крайней мере, Кош не был моим братом. Разумеется, я обдумывал такую возможность, прикидывая, насколько она реальна. Если волос, найденный на маскарадном костюме, принадлежал моей матери, значит, она носила этот костюм. Стало быть, монстр, с которым я уже столько времени играю в прятки, который почему-то бережно хранит этот маскарадный костюм отдельно от других, как-то связан с моей матерью и Джорджем Дентом. Но какого рода эта связь? Семейная? Кош — незаконный сын Джорджа Дента и Элеоноры? Значит, не мать или отец, а оба моих родителя с самого начала окружали меня стеной лжи?! Я тряхнул головой. В нее это явно не укладывалось. Теперь я понимал, почему фармацевтические компании зарабатывают целые состояния на продаже снотворных. Примерно через полчаса за мной пришли. Скудный завтрак, душ, одевание (мне оставили мою одежду вместо тюремной) — и вот, в бледно-сером свете раннего утра, я уже стоял на парковке, с наручниками на запястьях, в компании агента Мосса, Аарона Альтмана, Конни Ломбардо и сияющего шефа Гарнера. Про него-то я совсем забыл. Он приветствовал меня фальшивой улыбкой, горделиво выпятив грудь. Несмотря на то что он провел всю ночь за рулем, у него был вид триумфатора. Если бы сейчас вышло солнце, от сверкания ярко начищенной пряжки на поясе Гарнера наверняка можно было бы ослепнуть. — Шеф Гарнер, — сухо сказал Альтман. — Господин директор, — отозвался Гарнер, энергично пожимая ему руку. — Вас будет сопровождать один из наших агентов, — сообщил Альтман. — О, конечно, — все так же благодушно сказал Гарнер, поворачиваясь к агенту Моссу. — Я говорю об агенте Ломбардо, — уточнил Альтман. У Гарнера вытянулось лицо. — Женщина? Но… мне совсем не нужно, чтобы меня опекали. Беккер будет сидеть на заднем сиденье в наручниках. А чтобы его успокоить, если он вдруг начнет дурить, у меня есть вот это. — Он похлопал ладонью по кобуре, висящей на поясе. Альтман смерил его взглядом: — Отлично. Вы здорово изображаете типичного местного шерифа, рубаху-парня с акцентом Джона Уэйна. — Директор филиала ФБР небрежно взглянул на часы и продолжал: — Ну, хорошо. Итак, мисс Ломбардо едет в одной машине с вами, или мне вызвать машину сопровождения? Лицо Гарнера сморщилось, словно он вдруг врезался в какую-то невидимую преграду. Он резко развернулся, сел в машину, положил обе руки на руль и больше не произнес ни слова. Конни распахнула заднюю дверцу: — Садитесь, Пол. Я в последний раз обернулся к Альтману. Лицо у него было непроницаемое. — Удачи, — сказал он. И мы тронулись в путь.Некоторое время мы ехали в полном молчании. Движение в это пятничное утро в северном пригороде Майами было на удивление плотным. Никто не проявлял особого почтения к полицейской машине — нас то и дело обгоняли с нарушением самых элементарных правил. Сиденье подо мной обтягивала какая-то грубая синтетическая материя, напоминающая пластик. На ощупь она была неровной, словно гранулированной, это было неприятно. От переднего сиденья меня отделяло прочное матовое стекло. У меня возникло ощущение, что я сижу в огромных сотах. — Вы знаете город под названием Джибсонтон? — громко произнес я в стекло. — Не стоит так вопить, мы вас хорошо слышим, — ответил Гарнер. — Хотя, впрочем, говорить вам вообще не стоит. Лучше помолчите. — Джибсонтон, недалеко от Тампы? — переспросила Конни. Гарнер, должно быть, испепелил ее взглядом. — Что? — спросила Конни. — Я не имею права говорить с задержанным? — Правила требуют… — Пожалуйста, смотрите на дорогу. Вам нужно будет остановиться на ближайшей бензозаправке. Хихикнув, Гарнер сказал: — Только не говорите, что вам уже захотелось пописать. — Нет. — Конни указала на приборную панель. — У вас бак почти пустой. А после того, как мы проедем пункт оплаты дорожной пошлины, на протяжении шестидесяти километров не будет ни одной бензозаправки. Впрочем, если вы предпочитаете прогуляться пешком — дело ваше. — Она повернулась ко мне: — Так что вы говорили о Джибсонтоне? — Вы знаете это место? — Конечно. Я же вам говорила, что обожаю фильмы ужасов. — А при чем здесь фильмы ужасов? — Этот уголок — настоящий бестиарий. Культовое место для любителей страшных историй. Странно, ваш отец работал в цирке — и никогда вам не рассказывал о Джибсонтоне? — Нет, — ответил я, слегка нахмурившись. — Именно там многие бродячие цирки останавливались на зиму. Этой традиции, как минимум, полвека. Помните фильм «Под куполом самого большого в мире шапито»? — Смутно. Так какая связь с фильмами ужасов? — На самом деле большая часть бродячих цирков располагалась вблизи Сарасоты. А в пригороде Джибсонтона обитала не вполне обычная цирковая публика. — Это какая? — Бородатые женщины, карлики, гиганты, уродцы, животные-мутанты… Это место дало материал для сценариев многих фильмов ужасов. Там даже снимали один эпизод «Секретных материалов». Некоторые считают, что это выдумка, но на самом деле Фриктаун — реальное место. — Фриктаун? — Город монстров. Мы остановились у бензозаправки. Гарнер залил полный бак бензина, в то время как бледно-розовый оттенок неба понемногу сменялся бронзовым, предвещая очередную грозу. На лобовое стекло налипло множество крылатых муравьев. Конни опустила боковое стекло со своей стороны. — Вы ехали всю ночь? — спросила она Гарнера. Тот пробормотал что-то неразборчивое. — Готова спорить, вы даже не позавтракали, — продолжала она. Гарнера, видимо, удивило это неожиданное внимание. — Ну, в общем… Конни отстегнула ремень безопасности, распахнула дверцу и вышла: — О’кей. Предлагаю вам перекусить. Затем открыла заднюю дверцу и помогла мне выйти. — Подождите! — встрепенулся Гарнер. — Что это вы делаете? — А вы хотите, чтобы я оставила задержанного одного в машине? Гарнер, застыв от изумления, смотрел нам вслед, по-прежнему сжимая в руке шланг. Затем выругался. — Вы получите последний завтрак, достойный этого названия, — прошептала Конни мне на ухо. — Советую этим воспользоваться. Гарнер присоединился к нам в придорожном кафе пять минут спустя. Конни уже нагрузила подносы яичницей с беконом, фруктами, кофе и грудой пирожных с кремом. — Ломбардо! — рявкнул Гарнер. — Да, я здесь. — Здесь кроется какой-то подвох! — Вы слишком уж подозрительны. Гарнер уставился на поднос, одолеваемый злостью и жадностью одновременно: — Вы что, собираетесь накормить полк? — Какая разница? Все это куплено на деньги налогоплательщиков. — Предупреждаю вас — я оставлю Беккера в наручниках. Конни пожала плечами. Мы заняли места за столиком, отгороженным от двух соседних столов. Гарнер снял один из моих наручников и прицепил его к ножке стола. Неподалеку от нас протирала пол юная уборщица-азиатка. Она искоса взглянула на меня, потом вернулась к работе. Кафе было почти пустым. На журнальной стойке рядом с входом пестрели рекламные проспекты для туристов. В глубине зала стояла позолоченная статуя Микки Мауса с красочным плакатом, приглашающим детей в парк Орландо. У меня сжалось сердце — я ни разу не свозил туда Билли. Гарнер пил кофе, то и дело поглядывая на часы. — Ешьте быстрее, Беккер, — произнес он нетерпеливо. — Я не собираюсь давиться только ради того, чтобы доставить вам удовольствие, — сказал я с раздражением. — Вы поклевываете еду, как девчонка. Конни рассеянно следила за выпуском новостей по телевизору. Над Мексиканским заливом бушевал шторм, понемногу смещаясь в сторону Техаса и Луизианы. Он все больше беспокоил метеорологов, которые один за другим давали неутешительные прогнозы, описывая возможные разрушительные последствия едва ли не с воодушевлением. Правительство еще не дало распоряжения об эвакуации, но на западном побережье Флориды все аварийно-спасательные службы были приведены в полную готовность. Гарнер все чаще нетерпеливо ерзал на стуле. — Туалеты в конце коридора, — проговорила Конни, не отрывая глаз от плазменного экрана. Гарнер что-то проворчал, затем встал и удалился в указанном направлении. Конни улыбнулась. — Что такое? — спросил я. — Ничего. — Но у вас явно довольный вид. Я в упор взглянул на Конни, но она по-прежнему смотрела на экран. Через пару минут она тоже поднялась, сказала мне через плечо: «Я скоро вернусь» — и исчезла. Она действительно скоро вернулась. Затем ее руки незаметно скользнули под стол и слегка коснулись моих колен. Послышался слабый металлический щелчок — и наручник исчез с моего запястья. Конни позвенела ключами от машины прямо у меня перед лицом: — Уходим. — Что?! Вы с ума сошли! — Шестьдесят миллиграммов фуросемида в кофе Гарнера сделали свое дело. Это сильное мочегонное средство. А к этому я добавила тройную дозу снотворного. Наверняка он уже заснул. Уборщица мыла пол совсем недавно, значит, в следующий раз она будет это делать через несколько часов. Никто из посетителей не осмелится тронуть копа, храпящего в туалете. А когда Гарнер проснется, мы будем уже далеко. Я смотрел на нее в полном изумлении. — Не обольщайтесь, Пол, — прибавила Конни, — потом я действительно отвезу вас в тюрьму. Мы будем в Неаполе завтра утром. Но прежде заедем еще кое-куда. Она привела меня обратно на парковку, вынула из багажника большую сумку, которую захватила с собой, достала из нее картонный конверт с моими личными вещами и протянула мне. — Отвернитесь, — потребовала она вслед за этим. Я повиновался. Послышался слабый шорох ткани. Искоса взглянув в зеркало заднего вида, я увидел, что Конни стянула строгий деловой костюм и вынула из сумки джинсы и рубашку. Я заметил у нее на спине в районе талии татуировку в виде электрогитары. Выглядело это довольно соблазнительно. — Теперь можете повернуться. — Конни распустила волосы и тряхнула головой. — Терпеть не могу эти официальные костюмы. Ну что, я сяду за руль? — Альтман в курсе того, что вы сделали? Она не ответила. — И куда мы поедем? — Проверим один след. Который вы же сами и указали. Я сел на пассажирское сиденье. Конни завела мотор и вырулила на шоссе. Затем повернулась ко мне: — Мы вчера проверили оба ваших мобильника. Прослушали все сообщения. Мы знаем обо всем, что сообщил вам Кэмерон Коул по поводу похорон вашего отца и результатов ДНК-экспертизы. По официальной версии, вы обратились в бегство, а я — ваша заложница. Но завтра, что бы ни случилось, мы снова меняемся ролями, и вы благоразумно отправляетесь в тюрьму. При малейшем изменении программы, при любом трюке с вашей стороны половина всех полицейских сил этого штата бросится за вами в погоню. Альтман вовсе не намерен делать вам подарок. Если в вас придется стрелять — пули будут настоящие. Я долго смотрел на нее, не говоря ни слова. В конце концов ограничился лишь тем, что заметил: — Да, чувствуется, ваш босс на досуге изучал Макиавелли. — Либо так, либо никак, — произнесла Конни, не отреагировав на мои слова. — Или вы предпочитаете отправиться в тюрьму прямо сейчас? — Нет, — ответил я после паузы. — Значит, делаем крюк. — Так куда же мы едем? — Туда, куда решил позвать нас призрак вашего отца. Потому что создается впечатление, что даже после смерти он держит в руках все путеводные нити. Конни посмотрела на горизонт, затянутый черными тучами, напоминавшими гигантские лужи разлитого гудрона. — На северо-запад, — договорила она. — В город монстров.
Глава 83
Кэмерон Коул очнулся с таким ощущением, словно его били несколько часов подряд, потом сбросили со скалы, а в довершение всего по нему проехал грузовик. Хотя он не смог бы сказать точно, в каком порядке все это происходило. Болел каждый сантиметр его тела. Во рту был вкус песка и крови. Вдобавок Кэмерон чувствовал резкий запах тины. — Я должен был вас убить, — послышался плачущий голос Бартона Фуллера. Кэмерон открыл глаза. Когда к нему постепенно вернулась способность видеть четко, он различил перед собой здание из белого кирпича и узнал его: каким бы невероятным это ни казалось, они вернулись к центральному полицейскому комиссариату Неаполя. — Что за херня?! Он машинально провел рукой вдоль пояса, ища пистолет. Форма Кэмерона насквозь промокла, но оружие оказалось на месте. Он выпрямился и направил пистолет на Фуллера. Они оба находились в ангаре автосервиса, где полицейские обычно оставляли свои машины на ремонт. Но сейчас было еще рано, и ангар пустовал. — Как я сюда попал? — спросил Кэмерон. — Вы же пытались меня убить! Фуллер сидел на ящике с инструментами. Черты лица адвоката были искажены. Он прижимал руку к груди. Его одежда тоже насквозь промокла. — Я был должен… я был должен… — повторял он, раскачиваясь вперед и назад, как маятник. — Черт возьми, где ребенок? Фуллер закатил глаза под лоб. На мгновение Кэмерону показалось, что адвокат сейчас упадет в обморок. — Вы уже ничего не сможете… слишком поздно… они слишком сильны… — Кто они? Кэмерон в два прыжка преодолел разделяющее их пространство, резко поднял Фуллера за воротник и упер ему в подбородок дуло своего «Кольта-А5». — Я тут ни при чем… — прохныкал адвокат. — Это я вас спас… — Ну, дальше! — Я не мог смотреть, как вы тонете… Это было ужасно… Вы барахтались в воде, захлебывались… Я нырнул и втащил вас в самолет… Это стоило мне… больших усилий… Мое сердце… Он все еще прижимал руку к груди. — Вы лжете! — рявкнул Кэмерон. Но на самом деле он не был в этом уверен. Глаза Фуллера за стеклами очков были глазами животного, попавшего в западню. — Я н-не лгу… Я не умею убивать людей… Я мог выполнять другие грязные поручения, но только не это… только не это… — Взгляд Фуллера прояснился, словно он собрал последние силы. — Я пообещал вас уничтожить. Но не смог. Я прятался всю ночь. Потом привез вас к вашим коллегам. Алан Смит никогда не прощает предательства. Это он убил ту женщину в больнице, а не я… Я до этого избил ее бейсбольной битой. Если он меня найдет… вы даже не представляете, что он со мной сделает!.. — Это он забрал Шона? — Н-нет… — еле слышно ответил Фуллер. — А кто? Голова адвоката покачнулась. — Скажите моей жене… что я обо всем сожалею. Вы ведь скажете ей, правда? Его глаза снова закатились под лоб. — Сами ей скажете, — проворчал Кэмерон. Видя, что адвокат заваливается набок, Коул энергично встряхнул его: — Очнитесь, черт вас возьми! Сейчас не время падать в обморок! Вам наверняка найдется что порассказать о Коше! Столько людей нуждается в вашем свидетельстве! Что вы сделали с Шоном? Где он? Правая рука адвоката разжалась, и на пол упала упаковка лекарства от боли в сердце, которую Фуллер так и не открыл. Его тело медленно соскользнуло по стене вниз. Бартон Фуллер устал бороться со страхом. Он предпочел умереть.Глава 84
К тому времени, как мы выехали на платную магистраль, погода испортилась. Конни предпочла этот путь, поскольку машин здесь было меньше, чем на автостраде. Она вела машину быстро и казалась довольно спокойной. Зато я чувствовал себя далеко не так уверенно. — Мы поедем туда на этой машине? — спросил я. — А что? Вам не нравится расцветка? — Это же полицейская машина. — Тонкое наблюдение. — Вы не боитесь, что шеф Гарнер отправит за нами погоню? — Конечно, он это сделает. Но у Альтмана длинные руки. Если за нами будет погоня, он ее задержит. Но, как видите, пока ни один постовой еще не остановил нас за превышение скорости. — А… вот в чем дело. — Мы должны ехать быстро. До Джибсонтауна путь неблизкий. Конни объехала огромную лужу на шоссе и еще прибавила скорость. — К тому же начинается гроза, — прибавила она. Я поднял глаза и взглянул на небо. Если не считать узкой полоски синевы, оно было сплошь черным. — Это не простая гроза, — снова заговорила Конни. — Это ураган, надвигающийся со стороны Мексиканского залива. Если мы попадем в переделку, эта машина может нас спасти. Это «Краун Вик», она способна выдержать встречный ветер скоростью в сто пятьдесят километров в час и преодолеть любые препятствия. Я невольно вжался глубже в сиденье. — Здорово, — пробормотал я, — умрем в полной безопасности… Потом внимательно осмотрел приборную панель и обратил внимание на небольшой дисплей: — Это джи-пи-эс? — Нет. Это дополнительное устройство, которое не входит в стандартное снаряжение патрульных машин. — Что за устройство? — Камера, — сказала Конни и указала на маленькую коробку, прикрепленную к консоли. — Как только включается специальный сигнал, камера автоматически начинает фиксировать все то, что происходит перед автомобилем. Очень полезно при аресте или даже при обычной проверке на дорогах. Помогает избежать многих скверных ситуаций. Сейчас все больше полицейских машин понемногу оснащают такими камерами. — То есть копы в центральном управлении видят все то, что видим мы сейчас, в реальном времени? Конни весело расхохоталась. — Нет! — ответила она, успокоившись. — Это вы насмотрелись фильмов о Джеймсе Бонде. Изображение с камеры просто автоматически записывается на жесткий диск. Он хранится здесь же, в специальном отделении. Помолчав некоторое время, Конни проговорила: — Я должна перед вами извиниться, Пол. Я удивленно повернулся к ней. На лице Конни читалось искреннее раскаяние. — Вам пришлось пройти через ужасные испытания, и отчасти это случилось по моей вине. Я выполняла приказы, но… мне действительно жаль, что с вами так обошлись. Мы не имели достаточной свободы маневра, лично мне не хватало опыта. Может быть, я оказалась никчемной. Но я сделала все, что могла, чтобы вам помочь. Я кивнул: — Понимаю. — Вы меня простите когда-нибудь? — Нет. Конни резко повернулась ко мне: — Нет? — Вы меня обманывали самым гнусным образом. Не может быть и речи о том, чтобы я вас простил. — Я и без того уже буквально расстелилась по земле — вы хотите, чтобы я опустилась еще ниже? Хотите, чтобы я почувствовала себя абсолютно жалким существом? — Именно. И смотрите на дорогу — скорость у вас уже за сто восемьдесят… — АХ, ВОТ КАК! НУ ЧТО Ж! ПРЕКРАСНО! Она отвернулась и больше уже ничего не говорила. Прошло минут десять. Слегка кашлянув, я сказал: — Ну ладно. Я слегка погорячился… — М-м-мм… — Вы обиделись? — На вас? — Я солгал. Вы совсем не жалкое существо. — Поздно. — У меня был слишком сильный стресс, и я хотел, чтобы вы почувствовали то же самое. Ну и как? Почувствовали? — Сейчас я бы с удовольствием съела целую коробку шоколада. — Так или иначе, — сказал я, сцепив пальцы, — ваш патрон поступил со мной нечестно. — Альтман суров, но справедлив. Он знает, когда и чем можно пожертвовать. — Да? А как насчет Шона? Это ведь по вашей вине он исчез! Ваш сотрудник «заказал» его на сайте Коша, и его похитили! Первые капли дождя упали на лобовое стекло и мгновенно растеклись по нему из-за бешеной скорости. — Ну, хорошо, — кивнула Конни. Мы обогнали желтый школьный автобус, перевозивший поющих детей. Некоторые махали нам руками, не подозревая об опасностях, подстерегающих их в темных уголках и закоулках этого мира, — они были счастливы уже только от того, что вырвались из школы. Конни немного сбавила скорость. Плечи молодой женщины поникли. — Мы не знали, что до этого дойдет, — продолжила она. — Наш агент выбрал первую попавшуюся фотографию ребенка на том сайте… Я возражала против этой операции, но Альтман твердо решил узнать, куда это нас приведет. После того как нам были присланы еще несколько фотографий Шона, пришло предложение устроить реальную встречу с ним. Мы согласились, перевели требуемую сумму на карточку — она оказалась липовой. Наш агент отправился на встречу и пропал. Заявление в полицию Майами об исчезновении Шона поступило много дней спустя. Только тогда мы убедились, что он действительно существовал и был похищен. — И что потом? — Было уже поздно объявлять «Тревогу Амбер». Объявили ЛТТ — локальную телефонную тревогу. — А это как? — Вот так. Она вынула из кармана свой мобильник, открыла справочник и показала мне внесенный в память номер 1-800. — Это номер специального вызова. Если кто-то исчезает, вы отправляете на этот номер сообщение с описанием пропавшего, название города и точного места, где он пропал или где его видели в последний раз. Это сообщение поступает на центральный полицейский компьютер, а оттуда передается на все телефоны в радиусе двух километров от того места, где человек исчез. В течение всего нескольких минут все находящиеся в этом секторе люди, будучи предупреждены, могут принять участие в поисках. Такая система была впервые введена в графстве Броуард. Ее используют, чтобы разыскать сбежавших детей или потерявших память стариков. — Но в случае с Шоном эта замечательная система не сработала. Конни промолчала, неотрывно глядя на дорогу. — Оттого что Альтман не хотел сорвать операцию, так? — Прекратите, Пол. — Хорошо. Последний вопрос. Ваш патрон говорил, что ему известны некие сведения о прошлом моего отца. Какие именно? — Я не имею права об этом говорить. — Хорошо. — Я набрал полную грудь воздуха и произнес: — Остановите машину. — Что? — Хватит. Прекращаем эти игры. Ваш директор постоянно манипулирует людьми. Позвоните ему и скажите, что я хочу немедленно отправиться в тюрьму. Я отказываюсь продолжать сотрудничество. Конни стиснула челюсти. Затем резко затормозила. Шины адски завизжали на мокрой трассе — было такое ощущение, что поезд сошел с рельсов. На секунду я подумал, что мы сейчас перевернемся. Но Конни чудом остановила машину буквально в двух дюймах от барьера ограждения. И вышла, хлопнув дверцей. Я сделал то же самое. Мы стояли на обочине под хлещущим дождем. Волосы Конни мгновенно вымокли. Я чувствовал, как мою голову и плечи заливают потоки дождя. — ОЧЕНЬ ХОРОШО, ПОЛ! ВЫ ХОТИТЕ ПРАВДЫ? — ДА, ИМЕННО ЭТОГО Я ХОЧУ! — Я НЕ ЗНАЛА, что Джордж Дент ваш отец! У вас другая фамилия! Вы никогда не произносили его имени — вплоть до того дня, когда позвали меня съездить к нему в гости! Вы никому не доверяли! Если бы я знала об этом с самого начала, все могло получиться иначе! — Ах вот как? И почему же? — Согласно официальным сведениям о Джордже Денте, вы не существуете. У него нет сына. Я узнала о вашем родстве, лишь подняв архивы ФБР за тридцать лет. Небо расколола молния. Окружающий пейзаж — болота, окруженные чахлой травой, — отпечатался на моей сетчатке в виде негатива. Я опустил глаза: — Это меня ничуть не удивляет. Я вам уже говорил, что он не признал меня своим сыном, когда я появился на свет… — Я помню. Даже Альтман был не в курсе. Когда я отправила ему на смартфон досье Джорджа Дента, Альтман так и сел. Вы знаете, почему ваш отец оказался в тюрьме в тысяча девятьсот семьдесят первом году? У меня перехватило дыхание. Я вдруг понял, что не хочу этого знать. — Он… он в самом деле раздавил ребенка, обкурившись марихуаной? — Да. Ужасно, не правда ли? Но самое интересное началось потом. Это касается того, почему его выпустили из тюрьмы. Новая вспышка молнии. — Он выдал сообщника? — спросил я. — Больше того: он заключил с нами сделку. Джордж Дент согласился работать на ФБР. У меня вырвался нервный смешок. На миг мне показалось, что внутри моей груди разорвалась какая-то тонкая ткань. — Не может быть… Отец был бунтарем, анархистом… Он протестовал против войны во Вьетнаме… Он никогда не стал бы агентом ФБР… — А кто говорит об агенте? Он стал простым осведомителем. Он поставлял ФБР сведения в течение шести лет — с тысяча девятьсот семьдесят первого по тысяча девятьсот семьдесят седьмой год. О своем бродячем цирке. О его разъездах. Когда и куда он приезжал, когда уезжал… Ваш отец был в полной зависимости от ФБР, и эта контора его выжала как лимон. Когда они получили от него все, что хотели, все сведения о сообщниках и заказчиках, они похоронили его досье и предали вину Джорджа Дента забвению. Надо сказать, что у него на самом деле не было выбора. Я допускаю, что в глубине души он ненавидел ФБР. Поэтому и прислал нам эту флэшку несколько месяцев назад. Он не хотел, чтобы его заподозрили в причастности к этой торговле. Иначе его могли снова арестовать… Тот самый школьный автобус, который мы недавно обогнали, проехал мимо, обдав нашу машину фонтаном дождевой воды. Дети смотрели на нас, прильнув к окнам. В следующий миг они исчезли, словно призраки, скрывшись за текучей завесой. — Вы говорите о торговле марихуаной? — спросил я дрогнувшим голосом. — О том, чем мой отец промышлял в шестидесятые?.. — Нет. — Конни пристально взглянула мне в глаза сквозь пелену воды. — Джордж Дент был ветеринаром в бродячем цирке. Но на тот момент он окончательно слетел с тормозов. Он и еще некоторые члены труппы стали работать на одну подпольную сеть, торгующую «живым товаром». Другие артисты об этом не знали. Джордж Дент и его сообщники использовали цирковые фургоны для перевозки своих жертв. Их они обычно покупали в бедных семьях или просто похищали. И продавали в других штатах. Я пошатнулся. У меня появилось ощущение, что меня затягивает густая черная трясина. Я едва удержался на ногах. — Да, я говорю о детской проституции, Пол… Вы понимаете? Этот тип, ваш отец, который учил вас ловить рыбу, когда вы были маленьким, этот обаятельный старик, который недавно принимал меня в своем доме, прежде чем устроить пожар и добровольно сгореть в нем, — по сути, он занимался работорговлей. Джордж Дент продавал детей.Глава 85
Кош терпеливо ждал, укрывшись в своем тайнике, словно паук в норе. До его ушей долетали звонкие детские возгласы. Он старался различить голос Мэдисон среди остальных, но безуспешно. Тогда он попытался сконцентрироваться на собственном дыхании. Еще немного — и настанет его черед вступить в игру. Чтобы убить время, он начал вспоминать о последней партии видеозаписей из бывшего СССР. Записи были довольно низкого качества, носителями служили видеокассеты, но его это не смущало: достаточно их оцифровать, смонтировать с записями с игровых площадок, подретушировать — и все будет в порядке. Его выдумка насчет использования зеленого фона оказалась не просто удачной — гениальной! Едва смонтировав запись, ее можно было транслировать во все части света. И это только начало! Его разбирал смех. Ах, какие были бы физиономии у заказывающих праздники родителей, если бы они знали, в чьи лапы затем попадут их ангелочки!.. Вдруг крики стихли — дети переместились из-за столов на игровую площадку. Угощение съедено, настало время клоунов. Кош осторожно отодвинул занавеску, за которой скрывался. В зале никого не было. Он вытянул одну руку, потом другую. Его длинные тонкие конечности разгибались медленно, как лапы насекомого. Даже жаль, что здесь нет зрителей, чтобы за этим понаблюдать. Именно в такие моменты его непрестанные тренировки давали самые лучшие результаты. Он выпрямился и, совершенно голый, встал у двери туалета. Затем осторожно проскользнул внутрь и быстро развернул костюм, который, свернув в узел, прижимал к груди. Это был клоунский наряд. К нему прилагались рыжий парик и два косметических карандаша. А также респиратор и газовый баллончик. Кош натянул костюм и парик, потом с помощью карандашей быстро превратил свое лицо в клоунскую физиономию. Закончив работу, он немного погримасничал перед зеркалом. — Давай-ка поиграем, — негромко пропел он, — я тебя убью, ты меня убьешь… Это его рассмешило. А теперь следующий этап: похитить эту мелкую дрянь. Вообще-то он сам похищениями никогда не занимался — это была работа его рыжей служащей. Но поскольку она, увы, приказала долго жить, пришлось взять дело в свои руки. Он удостоверился, что окно в туалете открыто. Оно было узким, но все же сквозь него удастся протиснуться — и девчонке, и ему самому. Грузовик фирмы «Ю-пи-эс» был припаркован у задней стены кафе. Оставалось лишь запихнуть туда Мэдисон. Потом быстренько добраться до порта — как и в прежних случаях, в Бэйсайде или на Коконат Гроув, он позаботился о том, чтобы кафе было недалеко от берега, — и вперед, в открытое море, к новым приключениям! Ему неудержимо хотелось смеяться, и он спросил себя, не является ли это результатом воздействия окиси азота — может быть, он случайно нажал на распылитель газового баллончика, когда прижимал его к себе. Этот небольшой аксессуар был очень практичным: достаточно слегка брызнуть в нос Мэдисон — и она станет покорной, как ягненок… по дороге на бойню. На сей раз Кош не смог удержаться от смеха. Он вышел из туалета, намереваясь отправиться прямиком на игровую площадку. Сегодня нужно было действовать очень осмотрительно, поскольку никакой специальной игровой программы «Карнавал теней» не подготовил. Но, в конце концов, кто заподозрит безобидного клоуна? Кош сделал шаг… и резко остановился. В коридоре стоял мужчина, спиной к нему. Судя по всему, он прятался здесь, незаметно наблюдя за тем, что происходит в кафе. Кош шагнул назад, охваченный внезапным подозрением. Человек, приподняв куртку, почесал поясницу, и Кош увидел полицейский значок, торчащий из заднего кармана брюк. Коп! Это же надо!.. Черт возьми, вот так сюрприз! Кош бесшумно приблизился к полицейскому, резко рванул его назад, крепко стиснул его шею обеими руками и, не давая опомниться или даже вздохнуть, втащил в туалет. — Так-так, и кто же мы такие будем? — проговорил он. Лицо полицейского побагровело. Он был молодой и, судя по всему, неопытный. Кош, слегка ослабив хватку, сказал: — Земля, как слышно? Прием, прием! — Я… оф-ффицер… Палмето… — И что вы здесь делаете, уважаемый офффицер Палмето? — Наблюдаю… за детьми… спец… операция… — Ах вот оно что, — сказал Кош, поднимая и опуская голову. И вонзил в глаз полицейскому свой длинный острый ноготь. Палмето не успел закричать, — Кош брызнул ему в лицо окисью азота из баллончика. Полицейский обмяк в его руках, уже не замечая, что из правой глазницы струится кровь. — Продолжим нашу беседу, — сказал Кош. — Это очень некрасиво с вашей стороны — подстроить мне ловушку. Теперь мне придется уйти без добычи. Кому же пришла в голову такая блестящая идея? — ФБР… — Даже так? — сказал Кош, разозленный и встревоженный не на шутку. — И что конкретно им известно? — Они говорили о каком-то трюке… видеозаписях… зеленом фоне… От веселого настроения Коша в один миг не осталось и следа. Он понял, что все его планы и надежды грозят обрушиться, словно карточные домики. — Как же это подло, — произнес он, поморщившись. — Нет, в самом деле, просто безобразие! А вы случайно не в курсе, кто передал ФБР такую информацию? — Один… доктор… — Пол Беккер?! — Кажется… да… — Нет, этот человек решительно невыносим! Мне нужно наконец принять серьезные меры!Глава 86
Мы с Конни остановились у станции техобслуживания под названием «Каноэ Крик Сервис Плаза», где немного отдохнули и высушили одежду. За все это время я не произнес ни слова. Затем мы продолжили путь. Поставьте себя на мое место. Представьте хоть на минуту, что ваши самые близкие люди, с которыми вы живете или жили бок о бок много лет, оказываются вовсе не такими, как вы о них думали. Конечно, это было глупо, но в последнее время мне почти удалось убедить себя в том, что мой отец — хороший человек. Вы полагаете, что действуете логично и держите свои эмоции под контролем. Ваш мозг анализирует ситуации, выявляет плюсы и минусы. И вдруг выясняется, что вы по-прежнему наивны, как в шестнадцать лет. Мы прибыли к цели уже далеко за полдень, преодолев пятьсот километров. Дождь не только не стихал, но еще усилился — пару раз нам пришлось останавливаться прямо посреди автострады, вместе со всеми остальными водителями, поскольку видимость была нулевой, а дорога превратилась вреку. Мы въехали в Джибсонтон в недолгий период затишья, с ощущением, что попали в центр циклона — самое спокойное место. Отходящая от шоссе боковая дорога, по идее, должна была привести нас прямо в город, но прошло некоторое время, а мы все еще не видели ни малейших признаков жилья. Небо было темным, сумрачным. Кипарисы покачивались на ветру, как огромные черные цветы. Дождь по-прежнему заливал лобовое стекло. Сквозь приоткрытые боковые окна проникал хвойный аромат. Мы ехали медленно. Я заметил придорожный щит с названием городка, но, кроме трейлеров, стоящих под деревьями, никаких жилищ не наблюдалось. Я прикрыл глаза. Возле трейлеров играли несколько детей. Под навесом курил трубку тощий как скелет старик. Улицами этого поселения были обычные тропинки, по обе стороны которых стояли цирковые фургоны. Возле них беспорядочно громоздились самые разные предметы: велосипеды, груды одежды, мешки лука, автомобильные шины, холодильники… Я заметил старый «бьюик», нагруженный мешками удобрений, — значит, местные жители даже выращивали здесь овощи. Над фургонами кое-где виднелись звездно-полосатые флаги, а рядом с ними — растяжки с надписью: «Поддержите нашу труппу». Мы ехали дальше, и постепенно вместо трейлеров стали появляться небольшие домики. Я невольно вздохнул. Все же я не ожидал, что это место окажется таким бедным и печальным… — Это и есть Фриктаун? — Да. — Но вы говорили о городе монстров… — А… понимаю. Вы ожидали встретить Годзиллу. Вынуждена вас разочаровать. — Я хочу сказать, что… — О боже, торговый центр! — воскликнула Конни. И, повернувшись ко мне, прибавила: — Зайдем? Может быть, все жители собрались там, осаждаемые армией зомби? Я покачал головой и вздохнул. Конни развернула машину и въехала на парковку, на две трети пустую. Торговый центр оказался дисконтным гипермаркетом. Здесь и не пахло ни «Макдоналдсом», ни «Старбаксом», ни другими подобными заведениями. Немногочисленными посетителями были в основном семьи со скромным достатком, приехавшие за оптовыми покупками. Я заметил и нескольких подростков, которые тусовались по два-три человека или бродили без всякой цели, сунув руки в карманы и повернув бейсболки козырьками назад. Конни остановила машину возле одной такой группки, сидящей на невысокой кирпичной ограде. Подростков было трое. На одном чудом держались слишком длинные и широкие джинсы. Второй была девушка с длинными, причудливо накрашенными ногтями — на каждом ногте красовался свой особый узор. Третий, парень с длинными волосами, спадающими на глаза, был одет в черное, в «готическом» стиле, и футболку с изображением группы «Корн». Лицо его представляло выставку пирсинга. Несомненно, он был главным в этой компании. — Как вы думаете, это люди? — нарочито зловещим шепотом спросила Конни. — Сейчас увидим, — пробормотал я. Конни опустила стекло и обратилась к подросткам: — Извините, вы не могли бы нам помочь? Мы ищем центр города. Гот приподнял брови, и кольца в них слегка звякнули. — Это зависит от того, что вы подразумеваете под центром, — сказал он и спрыгнул со стены. — Если вы ищете место, где тусуется местный молодняк, то это как раз здесь. Вы приехали кого-то арестовать? — Нет. — Тогда подивать стромов? — подала голос девушка. — Что? — Повидать монстров, — перевел гот. Мы с Конни переглянулись. — Почему вы так подумали? — поинтересовался я. — А что еще здесь делать? — пожал плечами парень. — Сюда приезжают либо по работе, либо из любопытства. Мы привыкли… — Может, они хотят тут поселиться? — предположил подросток в широченных джинсах. Все трое расхохотались, обнажив редкие длинные зубы, торчащие вкривь и вкось, словно доски полуразвалившегося забора. — Ну ты даешь! — сказала девица, слегка ударяя его по затылку. Гот, призывая своих приятелей к молчанию, предостерегающе поднял руку, пальцы которой были унизаны кольцами. Потом сказал: — Простите, мэм. Им недостает воспитания. Чем я могу вам помочь? Молодой человек казался доброжелательным и искренним. И уж во всяком случае, вовсе не идиотом. В идеальном мире, где право на образование не обходится в тысячи, а то и в десятки тысяч долларов, у него был бы шанс преуспеть. — Мы ищем кладбище, — сказала Конни. — Мы приехали на похороны. Умер отец моего друга. — Она кивнула на меня. Парень слегка покраснел, неожиданно смутившись: — О, простите… Мои соболезнования, сэр… Я не знал… Я кивнул. — Поблизости нет ни одного кладбища, — продолжал гот. — Но поезжайте по главной улице и через пару километров сверните налево. Там будет ресторан. Его хозяин, думаю, сможет дать вам точные сведения. Он помолчал, потом нерешительно добавил: — Вы ведь не скажете ему, что я произнес это слово?.. — Какое? — Монстры. Это звучит гадко, нельзя так говорить. Там по-прежнему живут те, кто раньше выступал в «цирке уродов», но их время давно ушло. Их осталась всего лишь горстка. Они все уже старые. Они хотят только одного — чтобы их оставили в покое. — Хорошо, мы ничего им не скажем, — пообещала Конни. Мы выехали с парковки перед торговым центром и спустя несколько минут оказались перед рестораном, о котором рассказал гот. Фасад был расписан хитроумным способом, создающим полную иллюзию внутреннего убранства бара. Роспись потускнела и осыпалась, но все еще можно было различить облокотившуюся на стойку бара могучую великаншу, под которой вот-вот должен был сломаться табурет, и других не менее колоритных персонажей. Чувствовалось, что это место знавало лучшие времена. Вывеска сообщала:Ресторан ШОУТАУН Джибсонтон, ФлоридаЯ вышел из машины и толкнул дверь. Внутри было пусто, в помещении царил полумрак. Никаких примет пятничного вечера. На стенах было множество фотографий: Джонни Ми, Король Странностей; Сандор и Элизабет — самая крошечная супружеская чета в мире; Крошка Пит, плюющий огнем; Супертолстяк… И другие персонажи, без подписей, — они ели и пили, танцевали и смеялись. Фотографии пожелтели от времени. — Как вы вошли? Я обернулся. За спиной у меня стоял вытирающий руки тряпкой человек — наголо обритый, с козлиной бородкой. Его руки были покрыты сложными японскими татуировками, в ушах поблескивали серьги в виде колец. На его рубашке я увидел череп со скрещенными костями и прочел жизнеутверждающую подпись: «Сгнил до костей». — Э-э… вообще-то дверь была открыта. — У нас ремонт. Лысый человек указал на дыру в крыше, сквозь которую лил дождь. — Вообще-то я просто хотел узнать у вас один адрес… Я показал листок бумаги с извещением о похоронах. Человек мельком взглянул на него, перевел взгляд на меня и, нахмурившись, сказал: — Здесь поблизости никогда не было никакого кладбища. — Вы уверены? — Кто вы? Я слегка помялся, затем, решив выложить все начистоту, ответил: — Моего отца звали Джордж Дент. Он работал в бродячем цирке. Их труппа называлась «Ледяные лягушки». Он умер несколько дней назад. Человек перебросил тряпку через плечо и сказал: — Подождите минутку. Потом снял трубку с телефонного аппарата, стоящего позади стойки бара. Когда ему ответили, человек заговорил, но так тихо, что я не разбирал слов. Зато я услышал донесшееся из трубки громкое восклицание его собеседника. — Я вас уверяю, — сказал человек уже громче. — Именно это имя он назвал… Затем кивнул, словно собеседник мог его видеть: — О’кей. Я пришлю его к вам. Он положил трубку и повернулся ко мне: — Она вас примет. — Кто? Он протянул мне план, начертанный на листке бумаги: — Вот здесь указано, где ее найти. Затем склонился к моему уху и вполголоса произнес: — И последний совет… — Да?.. — Не показывайте страха. И тем более жалости. Иначе она вам ничего не скажет.
Глава 87
Указания, которые дал мне хозяин ресторана, оказались очень точными. Мы пересекли внушительных размеров мост над серой водой реки, называющейся Алафиа. На другом берегу дымили гигантские трубы какой-то фабрики. — Это здесь, — сказал я. — Нам нужно строение прямо за мостом. Конни остановила машину на площадке перед небольшим зданием, двери и оконные рамы которого были выкрашены зеленой краской, местами облупившейся. Стекла в окнах давно уже не мыли. Здание выглядело заброшенным. Вывеска над входом, написанная вручную, сообщала: «Лагерь гигантов. Ресторан». Чуть пониже висела табличка с надписью: «Продается». Конни заглушила мотор, но не стала вынимать ключи из замка зажигания. — Лучше я вас подожду, — сказала она. Я с удивлением спросил: — Почему? — Полицейский автомобиль здесь точно не внушит никому доверия. Я кивнул: — Как хотите. И вышел из машины. Вокруг зеленело множество деревьев, закрывавших от меня реку и фабрику, но я чувствовал смешанные запахи йода и каких-то химических отходов. Кемпинг начинался сразу за бывшим рестораном. В центре была гладкая чистая лужайка, ровная, как поле для гольфа, на которой выделялись кое-где небольшие островки растительности, напоминавшие миниатюрные джунгли. Под пологом этих зарослей и стояли цирковые фургоны, старые и заржавевшие, густо оплетенные вьющимися растениями. Общая картина напоминала эскадрилью бомбардировщиков, сбитых над джунглями. Я медленно шел между этими передвижными домами, как вдруг передо мной внезапно появилась девочка, несшая за спиной какой-то груз, завернутый в большое банное полотенце, как в мешок. Похоже, это была посуда — во всяком случае, в полотенце что-то позвякивало. Я обернулся и взглянул на Конни. Она пожала плечами. Девочка выглядела на восемь-девять лет. Она была хрупкой, белокурой и голубоглазой. Одежда ее была скорее мальчишеской: комбинезон на лямках и бандана. Девочка не обращала на меня и Конни никакого внимания и казалась серьезной и сосредоточенной, как воин, собирающийся упражняться с оружием. Она выбрала небольшой участок лужайки, почти полностью лишенный травы, встряхнула свой узел и обрушила его содержимое на землю. Раздался звон битого стекла — оказалось, в полотенце были увязаны стеклянные осколки. Только сейчас я заметил, что девочка босая. У меня за спиной хлопнула дверца — Конни поспешно вышла из машины. — Пол! — крикнула она. — Остановите ее! Не дайте ей… — Что?.. — растерянно спросил я, обернувшись. Но, переведя взгляд на девочку, тут же все понял. — Господи боже!.. — выдохнул я. И со всех ног бросился к ней. — Эй!.. — вскричал я. — Ну-ка брось!.. Ты что это придумала? Но было уже поздно. Девочка уже шла по ковру из битого стекла, лишь слегка морщась, как будто под ногами у нее была раскаленная пляжная галька, а не огромные осколки величиной с бокалы для шампанского, способные разрезать каучуковую подошву. Конни остановилась рядом со мной, потрясенная и восхищенная одновременно. Девочка подняла голову и, взглянув на нас, проговорила: — Что, испугались? Потом перепрыгнула на траву и небрежно провела рукой по своим босым подошвам, лишь чуть-чуть поцарапанным, — так, как будто стряхивала с них пыль. Я смотрел на нее, буквально оцепенев. Наконец произнес: — Ты… ходишь по битому стеклу?.. — Каждый день! — с гордостью ответила девчонка, явно польщенная вниманием зрителей. — Мне нужно тренироваться. После чего протянула мне руку, сжатую в кулак, и объявила: — Вик. Я поколебался, потом, сжав кулак и осторожно дотронувшись им до ее кулачка, сказал: — Пол. — Привет, Пол! — произнесла Вик с улыбкой. — Привет, — ответил я, тоже улыбаясь. — Вы приехали повидаться с Ла Орла? — Ла Орла? — переспросил я. — Так ее зовут. Я смотрю, она кого-то ждет. — Ну тогда, наверно, меня. — Ваша подружка тоже может зайти, если хочет. Я вопросительно взглянул на Конни. — Я оставила ключи в зажигании, — сказала она. — Ничего, никто вашу машину не тронет, — сказала Вик, подмигивая нам. — Вы — мои гости. Она вприпрыжку умчалась. Мы направились за ней. — Так вам понравилось, как я ходила по стеклу? — закричала она издалека, обернувшись. — Еще бы! — Ага, смертельный номер. Теперь я хочу научиться глотать шпаги. Тогда я точно попаду в Книгу рекордов Гиннесса. А что — надо же продолжать традицию! Еще не так давно в Джибсонтоне начальником пожарной части был великан, а шерифом — карлик. У Супертолстяка был автосервис, у сиамских сестер-близняшек — булочная. Даже на почте была отдельная стойка для лилипутов. Джибсонтон единственный город во всей Америке, для которого сделали исключение из правил выпаса животных — наши мутанты свободно пасутся на всех лужайках. Она остановилась у входа в один из фургонов и уперла кулачки в бока, гордая собой, словно актриса после удачного выступления. — Ну что, я ухожу, — сообщила Вик. — Когда закончите свои дела с Ла Орла, позовите меня. Она побежала прочь, но вдруг снова обернулась: — Вы хоть знаете, что вас ждет? — Нет. Она прикусила губу и некоторое время размышляла. Потом махнула рукой: — Ну и ладно. Тем лучше. И исчезла. Мы вошли в фургон. Внутри было почти темно. Стоял густой аромат благовоний. Присмотревшись, я заметил целую коллекцию старых часов. Все они были заведены и мерно тикали — это было похоже на пчелиный гул внутри улья. Старую мебель покрывал густой слой пыли. — Подойдите ближе, — произнес чей-то голос. Сначала я не мог ничего разглядеть, но потом заметил в темноте крошечный огонек зажженной сигареты. Еще через некоторое время мои глаза различили нечто бесформенное в огромном кресле на колесиках. Костюм этого существа — очевидно, цирковой — был расшит блестками и стразами, которые вспыхивали и переливались в полумраке. Существо курило сигарету в длинном мундштуке. Мы с Конни приблизились, но, разглядев хозяйку фургона, я невольно сделал шаг назад. Конни непроизвольно прижала руку ко рту. Лицо женщины представляло собой бесформенное бугристое месиво. Это был целый континент плоти, пребывающий в постоянном едва заметном движении, вызванном сдвигами тектонических пластов — его горы вздымались и опадали, впадины и ущелья приоткрывались и вновь закрывались. Редкие седые волосы образовывали едва заметный венчик наверху. Правый глаз отсутствовал. Левый был глубоко утоплен в складках плоти, словно на дне колодца. Над ним торчал щетинистый кустик волос — все, что осталось от брови. Все остальное напоминало оплывший воск. Мундштук с дымящейся сигаретой был воткнут в дыру безгубого рта. — Неврофиброматоз, — произнесло существо в кресле. — Так называется эта болезнь. А меня называют Ла Орла. Это имя взято из одного старого французского романа. Красивое, правда?.. Левый глаз неподвижно уставился на меня. — Подойдите ближе. Я приблизился. — Так вы говорите, вы сын Джорджа? — Да. — Я вам не верю… — Существо наклонило голову. — Он что же, умер? — Покончил с собой. — Это на него совсем не похоже. — Он сжег себя. Вместе со своим домом. Из горла женщины вырвался какой-то странный звук — то ли короткий всхлип, то ли смешок. — А вот это как раз в его духе. Она отложила сигарету: — Подойдите. Я хочу вас потрогать. Я выполнил эту просьбу не без колебания, и Ла Орла это заметила. — Боитесь, что я вас съем? — насмешливо спросила она. — Не бойтесь. Дело в том, что я почти слепая. Мне просто нужно ощупать ваше лицо. Я наклонился. Ее руки коснулись моего лица. — Ваши черты не такие, как у Джорджа, — заметила она. И отстранила меня. — Как вы меня нашли? — спросила она затем. — Джордж прислал мне посмертное письмо. Он утверждал, что его похоронят здесь, в вашем поселке. — Еще одна из его бредовых идей… — Я не понимаю. — Конечно, не понимаете. Она снова взяла мундштук с сигаретой и сунула его в рот: — Что за женщина с вами? — Моя подруга. — Вы ей доверяете? — Да. — Как звали вашу мать? — Зачем все эти вопросы? — Отвечайте. Я со вздохом ответил: — Элеонора Беккер. — Никогда не слышала этого имени. — Она похоронена в Лонг-Бич, на Западном побережье. Она умерла от рака год назад. Я едва удержался от того, чтобы не добавить: «Ее волос был обнаружен на маскарадном костюме, довольно жутком, хранившемся в отдельном ящике. Один психопат по прозвищу Кош заставлял свою подчиненную носить этот костюм на детских праздниках. Если бы я случайно не увидел фотографию с одного такого праздника, не узнал бы об этом никогда. Но Джордж Дент тоже увидел эту фотографию. И это заставило его выбраться из своей норы, в которой он сидел почти безвылазно. Он сам провел расследование, спровоцировав тем самым целый ряд событий, которые и привели меня сюда». — А вы как думаете, — в свою очередь спросил я, — зачем отец дал мне ваш адрес? — Очевидно, он хотел, чтобы мы встретились. — Но ради чего? — Это уж вы мне скажите. Я сделал глубокий вдох: — Вы знаете Коша Чародея? — Нет. — Может быть, под именем Алана Смита? — Тоже нет. — А фирму «Карнавал теней»? Ла Орла покачала головой. — Подручным Коша был один тип по прозвищу Джорди Змей. У него тоже некая… физическая аномалия. «Синдром кожи рептилии» или что-то в этом роде… — Если люди, о которых вы говорите, когда-то имели отношение к бродячему цирку, то меня не удивляет, что они предпочитают держаться вместе, — заметила Ла Орла. — Эта среда очень сплоченная. Так. Либо эта женщина решила поиграть со мной в загадки, либо она действительно ничего не знает. Я попробовал зайти с другой стороны: — Недавно я нашел маскарадный костюм волшебницы… — Опишите его. Я выполнил ее просьбу, упомянув азиатскую маску с железными зубами. — Значит, вы считаете, что он принадлежал вашей матери? — Во всяком случае, на нем обнаружен ее волос. — Это невозможно. — Анализ ДНК это подтвердил. — Значит, вы где-то допустили ошибку. — Почему? Ла Орла слегка постучала ногтем по мундштуку, стряхивая с сигареты пепел: — Потому что женщина, которая сделала себе этот костюм, использовала свои собственные волосы для изготовления парика. И звали ее не Элеонора Беккер, а Ева Немкова. Она была русской. И совершенно сумасшедшей. У нее был артистический псевдоним Баба-яга. Это героиня русских сказок, злая колдунья с железными зубами. У меня подкосились ноги. — Можно я сяду? — спросил я. И, не ожидаясь ответа, рухнул в старое пыльное кресло. Конни приблизилась и положила руку мне на плечо. — Подайте мне, пожалуйста, стакан, который стоит справа от вас, — попросила Ла Орла. — Там молоко. Один из немногих напитков, которые выдерживает мой организм. Я молча передал ей стакан. Она стала пить содержимое через соломинку. — А вы хотите молока? — спросила она. Я покачал головой: — Нет, спасибо. — Знаете, я ведь не всегда была слепой, — неожиданно сказала Ла Орла. — Помню, в детстве я целыми часами сидела в кресле, а посетители заходили и платили деньги, чтобы посмотреть на меня. Боже мой, их были тысячи, сотни тысяч… Люди смотрели на меня, я смотрела на них… Они были уверены, что видят перед собой монстра. Но вы даже не представляете, сколько монстров было среди них. Однако никто не мог сравниться с Бабой-ягой… — Она отставила пустой стакан. — Что вы знаете о Джордже Денте? Я начал отвечать — сначала неохотно, но в конце концов не выдержал и рассказал ей всю историю целиком, не утаивая ни одной мелочи. Я говорил один, практически не делая пауз, как будто у меня внутри вращались магнитофонные бобины и я не мог остановить пленку, пока она не закончилась сама. Рассказал о своем детстве, о доброте и заботе матери, о двойной жизни отца, о шести годах, которые он провел вдали от нас, о его сотрудничестве с ФБР. Конни сидела молча и неподвижно, ни разу не вмешавшись в рассказ. Я также упомянул о торговле детьми в семидесятые годы и о том, как подобный кошмар, на сей раз организованный компанией Коша, возобновился уже в наши дни, в совершенно невероятных масштабах. Ла Орла терпеливо слушала меня, ни о чем не спрашивая. Наконец сказала: — Итак, вы думаете, что Джордж Дент причастен к торговле детьми? — Согласно ФБР — да. — Это неправда. — Что?.. — Он действительно иногда перевозил детей в фургоне. Но он их спасал. Это были беспризорники, которые жили на улице, в невыносимых условиях. Джордж находил им приемные семьи. И никогда не брал за это денег ни от кого. Благодаря нему многие вырвались из ада. — Как вы можете об этом знать? — подала голос Конни. — Я лично читала досье ФБР!.. Бесформенная груда плоти издала сухой смешок и проговорила: — Тигрица выпустила когти… Конни предостерегающе подняла указательный палец: — Вы меня не переубедите своими россказнями! Ваш физический недостаток — не основание для того, чтобы искажать реальность! — Кажется, вы разозлены? — Это еще мягко сказано. — Тогда наведите более точные справки и убедитесь. — В чем? — В том, что ваша контора — не филиал рая на земле, как, может быть, вам хотелось бы думать. Конни уже разомкнула губы, намереваясь возразить, но в последний момент передумала. — Сорок лет назад, — продолжала Ла Орла, — рушились все старые устои. Война во Вьетнаме, сексуальная революция, наркотики, толпы хиппи на дорогах… Думаете, у вашей конторы тогда было время отслеживать судьбы каких-то беспризорников? Не смешите. Она и сейчас-то еще только начинает этим заниматься… — Были и другие организации. В некоторых я сама работала. — У них гораздо меньше возможностей. Так вот, в те времена мы гастролировали в захолустьях, где царила такая нищета, какой вы даже представить себе не можете. Мы хоть немного заполняли пустоту. Вы представляете себе образ жизни в нищей глубинке? Наше появление было для этих людей сказкой. Они начинали мечтать. Там были и подростки, и юноши и девушки, которые страстно хотели вырваться из убогого существования. Они приходили к нам в гости, чтобы поболтать, научиться какому-нибудь трюку, просто хоть немного развеяться. В те времена мой физический недостаток, как вы выразились, был для меня настоящим благословением. А в наши дни все официальные распоряжения сводятся по сути к тому, что люди вроде меня просто вычеркиваются из жизни. Нам объясняют, что это хорошо и морально. Нас лишили права доставлять людям радость. Но знайте: я никогда не чувствовала себя жертвой. Те годы, которые я провела, путешествуя с бродячим цирком, остаются лучшими в моей жизни. — А вы входили в труппу «Ледяные лягушки»? — спросил я почти шепотом. — Да. Кажется, я последняя из них, кто уцелел. На миг ее лицо, напоминавшее луну — такую, как она есть на самом деле, со множеством кратеров и холмов, — повернулось к окошку, откуда лился слабый свет угасающего дня. — Да, славная у нас тогда подобралась компания… Юные идиоты-идеалисты. Мы принимали всех желающих. Примерно тогда же и началась эта история с детьми. Каждый раз одно и то же: однажды вечером вы обнаруживаете в своей палатке дрожащего подростка, он рассказывает, как его бьет пьяница-отчим, показывает синяки… Вы плачете вместе с ним. Он умоляет вас увезти его. В конце концов вы не выдерживаете и соглашаетесь и снова говорите себе, что это в последний раз. Но потом приходит следующий ребенок, и все повторяется. И опять вы делаете все, что от вас зависит… Взгляд ее единственного глаза впился в меня. — Ева Немкова тоже была в бегах. Она появилась у нас — такая юная, такая хрупкая… Полутанцовщица, полустриптизерша. Ее лицо было обезображено шрамами и искусственными стальными зубами — ее парень страшно ее избил, вышиб зубы… Ей было двадцать два, но выглядела она моложе. Фигура у нее была безукоризненная… Джорджу тогда уже исполнилось двадцать семь. Он влюбился в нее без памяти. Она вошла в нашу труппу и стала изображать Бабу-ягу, колдунью с железными зубами. Ева почти постоянно носила свою маску, чтобы не было видно обезображенного лица… Ла Орла достала из портсигара еще одну самодельную сигарету. Когда она ее раскуривала, ее рот и щеки напоминали жерло вулкана незадолго до извержения. — Мы слишком поздно ее раскусили, — продолжала она, выдыхая дым. — Юная хрупкая девушка оказалась просто личиной. Баба-яга — вот это была ее истинная натура. Своего бывшего парня она убила, чтобы уничтожить все следы, ведущие в прошлое. Когда она увидела всех тех сбежавших детей, которые приходили к нам, то быстро сообразила, что на этом можно делать деньги. Она стала находить им какие-то приюты, все более и более подозрительные… Потом она забеременела от Джорджа. И родила в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, прямо в фургоне. Вздрогнув, я проговорил: — Это год моего рождения… — Джордж сам принимал роды. Он был прекрасным ветеринаром, так что это не составило для него особых проблем. Но Баба-яга не хотела этого ребенка. Она о нем совсем не заботилась. Всегда оставалась в маске, когда подходила к нему, и каждый раз он пугался и начинал плакать. До трех лет он вообще не разговаривал. — И… вы думаете, что этот ребенок — я?.. — Нет. — Но как вы можете быть в этом уверены? — Сейчас я вам расскажу. Как-то раз в тысяча девятьсот семьдесят первом году Джордж, который все чаще впадал в депрессию, выкурил слишком много марихуаны. И, разворачиваясь на грузовике, раздавил своего сына. Это был несчастный случай. Не убийство. Джордж никогда бы этого не сделал! Он обожал своего сына… — Своего сына? — перебила женщину Конни. — Но ни одна из газет, которые писали о том случае, не упоминала, что ребенок был его сыном! — Потому что никто об этом не знал. В те времена такое еще случалось. Когда постоянно переезжаешь с места на место, обычно нет времени зарегистрировать брак или рождение ребенка. Многие дети из тех, что рождались в бродячих цирках, жили без всяких документов. Некоторые родители считали, что так даже удобнее. Когда Джордж обнаружил, что раздавил своего сына грузовиком, он запаниковал и обратился в бегство. Потом рассказал обо всем Бабе-яге. А та сказала, что это даже к лучшему. Избавились от обузы, так она выразилась. Они не поехали в морг забирать тело. Ни он, ни она. Слишком рискованно… Ла Орла замолчала. Я был не в силах произнести ни слова. Сердце лихорадочно колотилось, ноги стали как ватные. — В тот день, — после паузы продолжала Ла Орла, — в душе Джорджа что-то сломалось. Я видела, как он плакал — здесь, позади моего фургона… Он стонал, как смертельно раненный зверь. На следующий день его арестовали за торговлю марихуаной. Но вскоре выпустили. А Баба-яга продолжала богатеть. Ее махинации с беглыми подростками становились все более темными. Она подбирала доверчивых девчонок, юнцов-наркоманов… Обещала им сказочную жизнь. А потом они исчезали, и никто их больше не видел. «Ледяные лягушки» постепенно распались. А в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году подпольная сеть торговли детьми была раскрыта. Множество людей оказались в тюрьме. Но Джорджа почти сразу освободили. После этого он окончательно пропал из вида. — И никаких следов Бабы-яги тоже не осталось, — прибавила Конни. — Да, — кивнула Ла Орла, — она тоже бесследно исчезла. Полагаю, она смога откупиться. С теми связями, какими она обзавелась благодаря своему бизнесу, она наверняка смогла себе такое позволить. — Женщина-призрак, ребенок-призрак… Почему мы должны верить в эти фантастические истории? — спросила Конни. Ла Орла глубоко затянулась и, подождав несколько секунд, выдохнула дым. — Потому что это я забирала раздавленного ребенка из морга, — ответила она. — Никто не захотел этого сделать. Ребенок был изуродован до неузнаваемости… Она затушила окурок в пепельнице. — Я не знаю, кто вы, молодой человек, — произнесла Ла Орла, обращаясь ко мне. — Но сын Джорджа Дента похоронен в моем саду.Глава 88
Я вышел из циркового фургона с таким ощущением, будто вынырнул из глубокого темного омута. И побрел по траве, жадно глотая воздух. — Все в порядке? — спросила Конни. — Да. — По вашему виду не скажешь… — Со мной все хорошо. Мы подошли к машине. — Вы же не поверили в бредни этой сумасшедшей? — Я не знаю. Что бы вы сказали на моем месте? Что уже не знаете, кто на самом деле ваши родители? Что у вас голова идет кругом?.. — Во всяком случае, — задумчиво произнесла Конни, — один человек точно не будет прыгать от радости. — Альтман?.. — Ничего нового мы не узнали, — продолжала Конни, не отвечая на вопрос. — Ничего, что помогло бы в поимке Коша. Столько риска — и все напрасно… Она тряхнула головой и прибавила: — Нужно возвращаться в Неаполь, Пол. — Я готов. Конни распахнула дверцу машины… и вдруг замерла. Под один из «дворников» был подсунут какой-то предмет. Сверток. Откуда ни возьмись рядом возникла маленькая Вик. — Привет, Пол! Одна старая дама просила вам это передать. Мы с Конни переглянулись. — Какая дама? — спросил я. Вик пожала плечами: — Ну, обычная старая дама. — Давно? — почти шепотом произнесла Конни. — Нет, пару минут назад, — ответила Вик. Потом, насвистывая, умчалась. Конни нырнула в салон машины и включила на крыше мигалку. Та закрутилась, ритмично вспыхивая. — Что происходит? — спросил я. — Ничего, — ответила Конни, нажимая какие-то кнопки на приборной панели. — Займитесь свертком. Я развернул его. Внутри оказалась книга. Детская сказка, всего на десяти — двенадцати страницах, с яркими картинками и совсем небольшим количеством текста. Билли часто приносил похожие книжки из школы. Называлась она «История о колдунье Бабе-яге». У меня перехватило дыхание. Что же это значит? Артистический псевдоним Евы Немковой не был выдумкой?.. Я начал машинально перелистывать страницы. Это оказалась русская сказка. В ней рассказывалось о колдунье Бабе-яге, которая похищала детей, чтобы их съесть. Картинки производили жутковатое впечатление. Но на самых страшных был всегдашний сообщник и помощник Бабы-яги — Кощей. Этот персонаж, могущественный чародей, часто вызывал грозы и бури, летая совершенно голым в потоках северного ветра над горами Кавказа. Он был невероятно тощим — кожа да кости — и обладал многими магическими способностями. Полностью его имя звучало так: Кощей Бессмертный. Кощей… Кош. Я прислонился к капоту, не в силах удержаться на ногах. — Конни… — Да? — Я думаю… мне кажется, у Коша есть сообщница. — Я знаю. — Что?! — Садитесь в машину. Я повиновался. Конни пристально посмотрела на меня: — Помните, я вам говорила, что этот автомобиль оснащен видеокамерой? — Да. — Как я уже объясняла, она приводится в действие автоматически: как только включается мигалка, начинается запись, которая сохраняется на жестком диске. — Ну да, и что с того? Зачем вы сейчас включили мигалку? Все равно снимать уже нечего. — Вот тут и начинается самое интересное. На самом деле, каюсь, я вам солгала. Сейчас я сообщу вам маленькую деталь, которую знают очень немногие. На самом деле эта камера записывает все, пока ключ находится в замке зажигания. Но запись постепенно так же автоматически стирается. — Еще раз спрашиваю: и что с того? — Существует некий временной буфер. Если включить мигалку, кадры предшествующей минуты сохранятся. — Слегка постучав по дисплею, Конни прибавила: — Сейчас мы увидим, что происходило в те шестьдесят секунд, что предшествовали нашему появлению. И нажала клавишу «Play». Появилось изображение. Паркинг, закрытый ресторан… Сверток был уже здесь, за лобовым стеклом. Его только что туда положили. Я смутно разглядел удаляющийся женский силуэт. Черт, поздно!.. Лица было уже не разглядеть. И тут женщина остановилась, словно в нерешительности. У меня заколотилось сердце. Вдруг она сейчас обернется?.. Прошла еще секунда. Две. Проклятие! Да обернись же ты!.. Ну хотя бы чтоб проверить, надежно ли закреплена эта чертова книжка под «дворником»! Ее голова медленно повернулась… Вот оно! Щелчок. Стоп-кадр. — Вот мы ее и увидели, — с удовлетворением сказала Конни. — Прекрасная незнакомка исчезла, но у нас осталось ее фото. Что скажете? Я смотрел на дисплей как завороженный. — Ничего… — пробормотал я. — Во всяком случае, шрамов у нее на лице нет. — Она могла от них избавиться. — Готова спорить на пакет соленых орешков, что это она отправила вам «посмертное письмо Джорджа Дента». Эта женщина ждала нас здесь. Конни взяла книгу у меня из рук и быстро пролистала. — Вы понимаете? — возбужденно произнесла она. — Вот эти персонажи, Кощей и Баба-яга, — сообщники! Как Кош и Ева Немкова. Значит, Немкова не умерла, она просто где-то скрывается! Наверняка она поменяла внешность, жила все эти годы обычной жизнью, никак себя не афишировала… Очевидно, какие-то идеи приходили к Конни уже по ходу рассуждений, которые становились все более лихорадочными. — Вот представьте себе. Время идет, она стареет… Сейчас это уже, должно быть, женщина в возрасте… Она нашла себе новую работу. Если нам прислали детскую книжку — может быть, это намек? Может быть, Ева Немкова руководит издательством?.. Так или иначе, Кош каким-то образом узнал об ее прошлом. Чтобы он ее не разоблачил, она взяла его под крыло, стала его наставницей — ведь если ты Колдунья с Железными Зубами, то ею ты останешься на всю жизнь! — и вдвоем они придумали новый бизнес. Кош — психопат. Возможно, она заморочила ему голову, и он искреннее поверил, что он и есть тот сказочный персонаж. Вплоть до того, что даже взял себе его имя. Он стал преемником Немковой. Они вместе начали торговлю детьми. Но Кош допустил ошибку — он сохранил ее старый костюм Бабы-яги. Возможно, в этом проявилась некая дань уважения… Или просто недосмотр. Джордж Дент случайно увидел этот костюм и узнал его. Поэтому их предприятие и застопорилось! Конни пристально взглянула на меня, ожидая ответа. — Думаете, эта женщина на видеозаписи — Баба-яга? — спросил я. — Нет. Если бы это было так, зачем рисковать, поворачиваясь к нам лицом? — Она ведь не знала, что ее снимает камера. — И все-таки… Конни нахмурилась. — Даже не знаю, — призналась она наконец. — Возможно, это ложный след… Она постарела… и, может быть, изменилась к лучшему? Кош узнал ее историю. Может быть, он захотел подражать ей. Но она отказалась ему помогать. Пригрозила выдать его полиции. Они поссорились. Тогда она решила направить нас по его следу. Я не отвечал. — Да что с вами такое? — нетерпеливо спросила Конни. — Я просто слишком ошеломлен… — Вы уверены, что не знаете эту женщину? — Уверен, — солгал я. Конни слегка побарабанила пальцами по рулю. Потом сказала: — Ну что ж. Тем хуже. Я передам всю информацию Альтману. Посмотрим, что он сможет из нее извлечь. Мы выехали из города монстров, когда уже начало темнеть. С момента отъезда я не произнес ни слова. Я смотрел на удаляющиеся огоньки в зеркале заднего вида, чувствуя, как мое сердце застывает, будто солнце, опускающееся в ледяное море. Как я мог быть до такой степени слепым?! И какое решение должен был принять сейчас? Ведь я узнал эту женщину — еще бы не узнать! Но не решился признаться в этом Конни, потому что до сих пор не отошел от шока, вызванного недавним открытием. Эту высокую тощую фигуру, эту шею, стиснутую глухим черным воротником, я сразу узнал бы даже в густой толпе. Это была мисс Скорбин, моя бывшая учительница. И нынешняя учительница Билли.Глава 89
Шейлу Лебовиц разбудил какой-то шум. Точнее, почти музыкальное позвякивание. Клинг… клинг… Она попыталась открыть глаза, чтобы увидеть, что происходит, но веки почему-то оказались настолько тяжелыми, что ей это не удалось. Вчера она, как обычно, легла поздно и к тому же выпила лишнего. Довершили дело несколько таблеток снотворного. Было утро субботы, и Шейла лежала в постели на животе, обхватив руками подушку. Потом она лениво вытянула ногу и провела ею по другой стороне кровати. Никого. Это означало, что Герман, ее муж, снова ночевал не дома, а у какой-нибудь потаскушки. Шейла вздохнула. Добро пожаловать в дивный мир Германа Лебовица, удачливого торговца недвижимостью, — в тот мир, где цены на приобретенное вами жилье стремительно растут день ото дня. Клинг… клинг… клии-и-инг… На сей раз шум звучал резче. Шейла вновь попыталась открыть глаза, но у нее появилось ощущение, что веки чем-то залеплены. В гостиной на первом этаже послышались чьи-то шаги. — Герман?.. Шаги смолкли. Шейла прислушалась: тишина. Она хотела убрать волосы с лица, но почему-то не смогла пошевелить рукой. Что-то соединяло ее запястья. Что-то грубое, узловатое… веревка?.. Ее сердце резко заколотилось. Она привязана к кровати! Но почему? Первое объяснение, пришедшее ей на ум, было наиболее очевидным: это какая-то эротическая игра. Герман не изобретал ничего в этом духе несколько последних недель — и вот, очевидно, сегодня у него разыгралась фантазия. Клинг… кли-и-инг!.. Шейле по-прежнему не удавалось разомкнуть веки, и она запаниковала. Но зато поняла, что за звуки до нее доносятся: это равномерно колыхалась занавеска из жемчужных нитей на окне. Раздумывая, почему колышется занавеска, Шейла одновременно пыталась освободить запястья. Разве она оставила окно открытым?.. Нет. Она вспомнила, что вчера ночью разразилась гроза — слышала сквозь сон, как дождь хлещет в стекла. Но, может быть, занавеску раскачивал большой вентилятор, вращающийся под потолком. Хотя он, кажется, был выключен… Заскрипели деревянные ступеньки, ведущие на второй этаж. — Герман?.. — снова окликнула Шейла. И снова шаги замерли. — Черт! — раздраженно сказала она. — Во что ты играешь? Она попыталась стащить с запястий веревку, но узел был завязан крепко. Шейла оставила это безнадежное занятие и коснулась пальцами век. На них обнаружилось какое-то застывшее вещество. Шейла принялась отскребать его ногтями. Неужели это… клей? Кто-то залепил ей глаза клеем! О господи, но зачем?! Шаги послышались уже в коридоре. Шейлу охватил ужас. Она принялась лихорадочно тереть глаза, и наконец ей удалось их открыть. Видела она не очень четко: глаза слезились, в них ощущалась сильная резь, как будто кто-то насыпал в них толченого стекла. Но она старалась не закрывать хотя бы один глаз. И этим глазом она смутно разглядела вращающийся под потолком, прямо над ней, силуэт. Какой-то человек был подвешен к вентилятору головой вниз. — О боже… нет!.. Клинг… клинг… — позванивали жемчужные нити на окне каждый раз, когда голова человека их задевала. У Шейлы замерло сердце. Краем глаза она смутно различила пару черных мокасин, появившихся в поле ее зрения. Перед ней возник незнакомец. — Здравствуйте, миссис Лебовиц, — сказал он. — Где находится Клэр Беккер? — К-кто вы?.. — пролепетала она. — Я вас не вижу… — Это к делу не относится. Незнакомец схватил ее за волосы и резко откинул голову назад. Шейла почувствовала, как хрустнули шейные позвонки. Боль, пронзившая позвоночник сверху донизу, была такой сильной, что у нее перед глазами заплясали искры. Она не смогла даже закричать. — Еще одно движение — и ваши конечности будут парализованы. С этими словами незнакомец еще сильнее запрокинул ее голову. От боли у Шейлы помутился рассудок. Но в этот момент она наконец разглядела непрошеного гостя. И труп. — Пол Беккер нанес мне непоправимый ущерб, — продолжал Кош. — И я боюсь, что мне не осталось ничего, кроме мести. Вы знаете, где сейчас его жена: я недавно видел вас вместе на улице. Сначала я попытался расспросить вашего мужа, но он оказался не в курсе. — Кош поднял глаза к потолку. — Он вообще слегка рассеянный, вы не находите? Витает в облаках…Глава 90
Десятки вопросов лихорадочно крутились у меня в голове по дороге обратно в Неаполь. Конни время от времени пыталась меня разговорить — задавала вопросы, рассказывала смешные истории… Она даже рискнула остановиться пообедать в ресторанчике «Крекер’с Баррелл», где играла живая музыка в стиле кантри (несмотря на полное отсутствие посетителей, которых, очевидно, распугала гроза). Но несмотря на это, я чувствовал, что она расстроена и обескуражена. Конни машинально пыталась меня приободрить, но ее мысли и чувства были далеко. Что касается меня… мне так и не удалось увидеться с Билли и Клэр. А сейчас меня везли в тюрьму. Я через силу пытался улыбаться Конни, подозревая, что мою немногословность она относит на счет враждебности. Но на самом деле мне просто необходимо было побыть наедине со своими мыслями. Потому что, чем дольше я размышлял, тем сильнее меня беспокоила фраза, которую произнесла Ла Орла: «Значит, вы где-то допустили ошибку». Об этих словах я главным образом и думал. Вот представьте: перед вами лежит почти полностью собранный пазл. Вы хорошо представляете себе общую картину. Видите, как сочетаются ее отдельные элементы. Но при этом вы чувствуете, что самая главная, ключевая деталь отсутствует. Мы продолжали ехать, уже в ночи. Конни по телефону рассказала Альтману обо всем, что нам удалось узнать, — и, судя по всему, эти сведения не привели его восторг. Она со вздохом прервала соединение, затем, поколебавшись, сказала, что ей снова придется надеть на меня наручники. «Обычная предосторожность», — прибавила она. После этого мы немного поспали в машине, затем продолжили путь. Конни выбрала шоссе US 41 — старое доброе «Тамайами Трейл», словно чтобы предоставить мне возможность вернуться по своим же следам. Не стану утомлять вас перечислением тех эмоций, какие я испытывал, глядя на знакомые места с мыслью о том,что, возможно, не увижу их в ближайшие лет двадцать, а то и больше. На рассвете мы проехали Форт Майерс. Я продолжал размышлять. За окнами замелькали улицы Бонита-Спрингс. Я все еще размышлял, углубившись в воспоминания. Наконец мы въехали в предместье Неаполя. Я размышлял, восстанавливая в памяти события последних одиннадцати дней, опрокинувших всю мою жизнь. Перебирал их в уме тщательно, скрупулезно, минуту за минутой. На улицах было тихо и безлюдно — субботнее утро еще только начиналось. На тротуарах виднелись непросохшие лужи и обломанные ветки — следы вчерашней грозы. И лишь когда мы оказались в центре города, меня осенило. Я наконец нашел единственную отсутствующую деталь и соединил ее с другими. И вся картина изменилась в один миг.Глава 91
— Мне нужно забрать кое-что из дома, — сказал я. Конни ничего не ответила. — Пожалуйста… — прибавил я. — Вы прекрасно знаете, что я не могу. — Десять минут. Это все, что я у вас прошу. Нервное напряжение, охватившее меня при мысли о том, что у меня появился шанс избежать тюрьмы, было таким сильным, что я не осмеливался даже смотреть Конни в лицо. — Я должна доставить вас к шерифу. Я не могу взять на себя такую ответственность. — Только небольшой крюк, чтобы заехать ко мне! Если хотите, можете даже оставить меня в машине в наручниках! Я объясню вам, что нужно будет сделать. Наконец мне удалось ее уговорить. Несколько минут спустя я уже стоял на крыльце моего дома. Было так странно снова здесь оказаться. Дорожку из каменных плит покрывали грязь и опавшие листья, нанесенные недавней грозой. Оконные стекла были выбиты, словно разъяренная толпа швыряла в них камни. На газоне виднелись многочисленные следы шин — скорее всего, здесь стояли фургоны телекомпаний. Я смотрел на веревочные качели Билли, которые слабо раскачивались на ветру, и изо всех сил стискивал зубы, чтобы не расплакаться как идиот. — Это в багажнике моей машины, — сказал я Конни. — Она в гараже. Потом продиктовал ей код для входа в дом. Конни перешагнула через разорванную желтую ленту полицейского ограждения, открыла дверь и вошла. Вскоре я увидел, как дверь гаража поднимается. — В моей медицинской сумке, — уточнил я. Конни взяла из сумки то, что я назвал, и спросила: — И что теперь? — Нужно передать это одной моей коллеге. Конни вздохнула. Я смотрел ей в лицо, не отводя глаз. — Прошу вас. Это в двух шагах отсюда. И еще раз она поддалась на мои уговоры. Мы сели в машину, проехали несколько улиц и оказались перед зданием судебно-медицинской экспертизы. Оно находилось посреди жилого квартала и всем своим видом опровергало расхожее мнение о том, что здание такого рода обязательно должно быть приземистым, обшарпанным и мрачным, с длинными полутемными коридорами, насквозь пропитанными едкими запахами химикатов. Внутри все сияло, стены коридоров были бледно-розовыми. Надеюсь, вам не придется посещать это заведение, но поверьте мне на слово: его практически невозможно отличить, скажем, от психологической консультации или небольшой клиники иглотерапии. Оно является наглядным доказательством того, что смерть — это прежде всего умиротворение. Конни сообщила о нашем визите по переговорному устройству моей коллеге, доктору Марте Кобурн, и та через пару минут торопливо вышла из здания с зонтиком в руке и устремилась мне навстречу. — Пол! — Марта. Ее глаза наполнились слезами. — Я никогда не верила… не хотела верить… — Ты очень добра, Марта… Спасибо… Я смотрел на нее поверх опущенного стекла машины. Марта выглядела как образцовый врач. Я же был небрит, грязен и вдобавок в наручниках. Однако по ее глазам я видел, что она меня не осуждает. Существуют исключительные люди, которые, однажды удостоив вас своим доверием, при любых обстоятельствах будут верить вам безоговорочно. — Мне нужна небольшая услуга. — Все что скажешь. — Ты не могла бы сделать точный анализ вот этого? Конни передала моей коллеге небольшой пластиковый пакетик, который незадолго до того забрала из моей медицинской сумки. Я объяснил Марте, что именно мне нужно. — Чтобы сделать абсолютно точный анализ, результат которого признают в суде, нужно несколько дней… — нерешительно проговорила она. — Постарайся сделать как можно скорее, — произнес я умоляющим тоном. Она кивнула: — Хорошо. Можешь на меня рассчитывать. И мы с Конни уехали. — Что у вас за секреты? — через пару минут спросила Конни, искоса взглянув на меня. — Ничего особенного. Вы же слышали, как моя коллега сказала, что быстрого результата будет недостаточно для признания в суде. — Так зачем же вам это вообще понадобилось? Не отвечая, я опустил глаза в пол. Мы почти доехали до комплекса административных зданий графства Колье, когда у меня в кармане зазвонил мобильник. Я вздрогнул. Давно я не слышал этот звук. — Вы можете посмотреть, кто это? — спросил я у Конни, кивая на свои наручники. Держа руль одной рукой, другой она вытащила из моего кармана телефон и взглянула на дисплей. Судя по выражению ее лица, имя звонившего сильно ее удивило. — Кто это? — нетерпеливо спросил я. Она молча повернула ко мне телефон лицевой стороной. КЛЭР БЕККЕР! Новый звонок. Я показал скованные запястья: — Ответьте! Вы же видите, я не могу!.. Конни колебалась, не решаясь нажать клавишу соединения. Еще один звонок… О, черт!.. Еще немного — и сработает автоответчик… — Конни, прошу вас! Конни решительно выпрямилась и сняла с меня наручники. Я схватил телефон. — Клэр!.. — Нет, Пол… это Кэмерон… — Кэмерон?! — Я… мой мобильник сломался… Я не знаю, как тебе об этом сказать… Я звоню из больницы… На Клэр напали… Кош застал нас врасплох… У меня в груди как будто разорвалось пушечное ядро. — Что с ней? — только и смог я выговорить. — Она сейчас в операционной… Вслед за этим наступила ужасающая тишина. — Пол… послушай… я не знаю, сможет ли Клэр выкарабкаться…Глава 92
Я схватил руль. Потом поменялся местами с Конни, даже не спрашивая ее разрешения. Да она и не собиралась мне противостоять. Я резко затормозил в пятидесяти метрах от бюро шерифа и развернулся на девяносто градусов. Шины завизжали. Конни отстегнула ремень безопасности, одновременно набирая номер на мобильнике. — Постарайтесь по крайней мере ни во что не врезаться, — попросила она. — Затем прижала телефон к уху: — Это агент Ломбардо. Меняем план. Срочно. Если бы я не вслушивался с наслаждением в визг шин, наверняка расслышал бы, с какой злостью Конни говорила Аарону Альтману: — Незачем так орать, я вас слышу! Если это мое задание, так я его и выполняю! Завтра утром я доложу вам в вашем кабинете об итогах операции! Полу нужно предоставить дополнительное время, после этого я передам его копам с рук на руки. Затем она вкратце изложила ему ситуацию, между тем как я гнал по Гудлет-Фрэнк-роуд в направлении больницы. — Что с Билли Беккером? — вдруг спросила Конни. Я чуть было не опрокинул машину в кювет: — Что?! Конни повернулась ко мне: — С вашим сыном все хорошо. Смотрите на дорогу. Она еще некоторое время говорила с Альтманом, и я чувствовал, как сердце сжимается до такой степени, что становится трудно дышать. Потом Конни прервала соединение и сообщила: — Кэмерон Коул нашел Шона Рамона-Родригеса. — Что?! — А потом мальчик снова исчез, — прибавила она. — Судя по всему, в это замешан адвокат Бартон Фуллер. Он мертв. Мы мчались, обгоняя другие машины. Я еще прибавил газу. За нами послышался визг тормозов, затем — удар от столкновения. — Где мой сын? — Операция по поимке Коша провалилась. Он серьезно ранил полицейского. Тот под угрозой убийства признался, что информация была получена от вас. Кош решил вам отомстить. Он убил одного из ваших соседей. У его жены он выбил адрес Клэр. И отправился прямиком туда. — ГДЕ МОЙ СЫН? — В безопасности. — МЕСТО? — Я… я не знаю. Я резко повернулся к ней: — Вы что, издеваетесь?! — Осторожнее! Только чудом я не сбил пешехода. Люди выкрикивали мне вслед ругательства, потрясая кулаками. — Пол, вы гоните как сумасшедший! — Правильно! Я и есть сумасшедший. — Послушайте меня. Ваш сын цел и невредим. Он находится в надежном месте. Но, кроме этого, я ничего не знаю. Альтман не захотел говорить мне об этом по телефону. — Сукин сын! Он ведь уже знал обо всем этом вчера вечером, не так ли? Он знал, что его операция провалилась! Моя жена и мой сын подвергались риску, но Альтман предпочел нам об этом не говорить! — Наверняка они приняли меры… — ПРЕКРАСНО! ОТЛИЧНО! ПРЕВОСХОДНЫЙ РЕЗУЛЬТАТ! Я припарковался у больницы и выскочил из машины. Через полминуты я уже стоял перед хирургическим блоком на третьем этаже. Кэмерон ждал меня у двери. Бледный как полотно. — Она жива, Пол. Еще жива. Она пока на операционном столе… — Господи… Что же с ней случилось? — Она получила несколько ножевых ранений. Я вмешался. Кошу удалось сбежать. Билли в порядке, он цел и невредим. Я буквально рухнул в объятия друга. Кэмерон крепко обнял меня, несмотря на свои многочисленные повязки. Он пробормотал, что его Кош тоже ранил (только позднее я узнал, что Кэмерон потерял очень много крови и пришлось делать переливание прямо на месте, иначе он мог умереть прямо там, на тротуаре). — О, черт!.. Да что ж такое!.. Это было единственное, что мне удалось выговорить, прежде чем я разрыдался. Я по-прежнему продолжал цепляться за своего друга детства. Кэмерон стоял твердо, не шелохнувшись. Появилась медсестра в сопровождении трех молодчиков из службы безопасности, и все четверо уставились на меня. Кэмерон испепелил их взглядом. Охранники стушевались. Затем он слегка отстранил меня и взглянул мне в лицо. Я понимал, что Кэмерон далеко не в лучшем состоянии — он был очень бледным и держался неловко из-за своих повязок. Его глаза тоже были влажными. — Эта моя вина, Пол, — с трудом проговорил он. — Только моя… — Ты о чем? Он судорожно сглотнул: — Я знал, что Кош отправится к Клэр… Он пытался похитить из кафе девочку по имени Мэдисон, но ему это не удалось. Он обезумел от ярости. Напал на нашего агента Палмето и серьезно его ранил. Уже тогда я заподозрил, что твоей семье может угрожать опасность. Я выяснил адрес Клэр, с помощью Гарнера. Отправился туда, чтобы уговорить ее пойти вместе со мной в полицию. Туда прибыли еще ребята из ФБР… Но Кош все равно ухитрился проскользнуть незамеченным. Я понятия не имею как! Это настоящий демон… Говоря это, Кэмерон медленно двигался в сторону комнаты отдыха для персонала, увлекая меня за собой. Войдя, он показал тем, кто был внутри, свой полицейский значок и невнятно произнес: — Извините… я… мне нужно прилечь. И тут же боком рухнул на стол. Только тогда я заметил пятно крови, расплывающееся по повязке у него на животе. Кэмерон потерял сознание. Я начал звать на помощь.Глава 93
— Вашего друга немедленно вернут в реанимацию, — сообщил мне один интерн из реанимационного отделения. Он с напарником положил Кэмерона на носилки, и мы все вместе спустились на первый этаж, где к нам присоединилась Конни. — Инспектор Коул был в реанимации? — спросила она у интерна. — Этот ненормальный оттуда сбежал, чтобы увидеться со своим другом! — ответил тот. — Несмотря на шесть сломанные ребер и пневмоторакс[277]! Черт возьми, мы и так сбились с ног — из-за урагана вызовов в сто раз больше, а машин мало… Еще не хватало бегать за пациентами! Кэм приоткрыл глаза и, едва заметно подмигнув мне, проговорил: — Отличный парень, а? Похож на тебя в молодости. Только еще моложе… Я улыбнулся другу. Раз он шутит, дела не так плохи. На секунду мы почувствовали себя прежними Росомахой и Циклопом. Но тут же я вспомнил, что Клэр все еще в операционной, и настроение у меня снова резко упало. — Расскажи, что ты узнал, — попросил Кэм, пока носилки везли к реанимации. Я выполнил его просьбу. Он в свою очередь рассказал о поездке на болота Эверглейдс. — Но это какое-то безумие! — воскликнула Конни. — Сначала вы нашли Шона, потом его потеряли?! Кэмерон кивнул. — Твоя семья жила в никем не занятой квартире в Бонита-Спрингс, — сказал он, обращаясь ко мне. — Это устроила Шейла Лебовиц, твоя соседка. Вчера Альтман послал двух агентов, чтобы наблюдали за домом и окружающей обстановкой, и еще одного — чтобы охранял квартиру. Я дежурил у самого входа в подъезд. Мне казалось, что это единственный путь в дом. Мы прибыли к реанимационному отделению. Врачи ввезли носилки с Кэмероном внутрь. — И что дальше? — И вот тут мы лажанулись. В дом никто не заходил, кроме жильцов и курьера с небольшой тележкой, на которой стояла посылка для старика, живущего в том же подъезде. — Курьера? — Да, обычного служащего. Я его проверил. Он доставил посылку и сразу ушел. Гораздо позже раздались выстрелы. Когда я взбежал наверх, дверь была распахнута настежь. Один из агентов ФБР лежал на пороге с перерезанным горлом. Врачи сделали нам с Конни знак, что пора уходить. — Продолжай, — с трудом произнес я. — Клэр… лежала на полу. В луже крови. Билли кричал… Я машинально провел рукой по лбу: — А потом? — Я подумал, что она мертва… — продолжал Кэмерон. — Кош… тоже был в комнате. Он сидел в кресле и смотрел стеклянными глазами в пустоту. Руки висели вдоль тела как плети… Он был похож… черт его знает… на Авраама Линкольна — так мне показалось в тот момент… На коленях у него лежал нож. Я подумал, что он специально меня дожидается… хочет меня прикончить… Он не стал убивать Билли только потому, что хотел, чтобы тот закричал, а я услышал его крики и побежал наверх… А еще… — Что? — спросил я. — Он был совершенно голый. Врачи снова попытались выдворить нас, но Конни показала им свое удостоверение агента ФБР. — Как же он смог скрыться? — спросила она Кэмерона. — В тот момент наконец подоспели двое других ребят из ФБР, и он бросился бежать. Я им кричал, чтобы они догнали его, но они решили остаться на месте и ждать подкрепления. В этот момент меня осенила внезапная догадка. Кэмерон подсказал мне эту догадку, сам не подозревая о том. Это было настолько очевидно, что я поразился — как же я не мог понять этого раньше! — Авраам Линкольн! — воскликнул я. Все удивленно посмотрели на меня. Кажется, врачи-реаниматологи решили, что мне не помешает успокоительный укол. — Какого размера была коробка? — быстро спросил я у Кэмерона. Тот в недоумении нахмурился. — Посылка, которую доставил курьер. Какого размера она была? — Не знаю, это был мини-холодильник, из тех, что попадаются в гостиничных номерах… Маленький, примерно мне по колено… Погоди, ты же не думаешь, что… Я ударил кулаком в раскрытую ладонь: — Точно! Он был внутри! — Что? — изумилась Конни. — Да ни один человек не поместится в такую коробку!.. — Никакой обычный взрослый человек, — поправил я. — Но ведь Кош профессиональный акробат, мастер необычных поз! Вспомните — у него очень высокая и тонкая фигура, и пальцы тоже невероятно длинные, как паучьи лапы! Он очень гибкий — до такой степени, что может обвиться вокруг вас, как змея! И этому есть научное объяснение: это синдром Марфана, то же самое генетическое заболевание, которым страдал Авраам Линкольн![278] Вот как он смог избавиться от наручников в тот вечер, когда мы с ним впервые встретились! Природные аномалии в телосложении еще усугубились в результате постоянных тренировок. Он же все время упражнялся! И таким образом еще усилил свою врожденную аномалию. Можете себе представить, на что он стал способен благодаря постоянным тренировкам! — Но почему он был голым? — Чтобы лучше сгруппировываться. Одежда стесняет свободу движений и к тому же занимает место. А ему нужно было занять как можно меньше места. Вот так он и проникал в кафе, или в дома, или вообще куда угодно — он прятался в коробке, которую якобы кому-то присылали! Поэтому никто его и не видел! Врачи сделали Кэмерону обезболивающий укол и вышли, покачивая головой. Я резко повернулся к Конни: — Билли! — Что? — Где он? — Альтман временно поручил его заботам надежных людей, а потом собирался передать в приемную семью… — Я должен сейчас же ехать к сыну. — Никто не знает точное место. Это продиктовано соображениями безопасности. К тому же вас ждет шериф. — Нужно… помочь… Полу, — пробормотал Кэм, уже наполовину заснувший. Глаза Конни расширились. — Что? Это морфин так на вас действует? Я сжал руки своей бывшей медсестры: — Вы не понимаете, Конни! Каким бы секретным ни было место, где находится мой сын, Кош так или иначе туда доберется! Никто не обратит внимания на какую-то там коробку… Он хочет мне отомстить, и он будет к этому стремиться любой ценой! Он уже в пути! Кэмерон пробормотал что-то неразборчивое. Конни перевела взгляд с меня на него и обратно: — Слушайте, вы оба… Если вы думаете, что я позволю Полу сбежать, значит, вы совсем спятили! Я склонился к ней: — Поцелуйте меня. — Что?! Я прижался губами к ее губам. Конни застыла. Я толкнул ее к кровати, на которой лежал Кэмерон. Щелк! — Что… Она подняла правую руку. Левая была прикована к спинке кровати наручником. Кэмерон резким движением отшвырнул ключ от наручников на другой конец палаты. — Извините… — невнятно пробормотал он, засыпая. Я распахнул окно и вскочил на подоконник. — Пол! — закричала Конни. Я обернулся. На мгновение время застыло. — Хорошо, идите, — сказала она дрогнувшим голосом. Я заметил в ее глазах слезы. — Идите и спасите своего сына. Я кивнул. — Не дайте себя убить, — произнесла она совсем тихо. Я поблагодарил ее взглядом. И выпрыгнул из окна на улицу. На парковке возле больницы стояло множество полицейских машин. Оттуда, где я находился, я видел шефа Гарнера, который, размахивая руками, вопил на своих подчиненных и врачей. Кажется, причиной его плохого настроения был я. Я свернул в небольшую улочку позади больницы и исчез. Это был мой город. Здесь я чувствовал себя как дома. Я знал все его закоулки. Конечно, мне не удалось бы скрываться от полиции несколько дней подряд, но поиграть с ней в прятки несколько часов я был вполне способен. После я собирался добровольно сдаться властям. Но перед этим мне нужно было обязательно кое-кого повидать. Я пересекал кварталы, знакомые мне с детства, следуя известными только мне тайными тропинками между жилых домов. Эти места почти не изменились с тех пор, как мы с Кэмероном играли здесь мальчишками. Дом, который был мне нужен, находился не слишком далеко. Я шел, наслаждаясь освежающим дождем. Было душно. В садах благоухали цветы и зелень, слабо колыхались листья пальм. Я жадно глотал ароматный воздух. Ко мне приходили воспоминания прошлого. Я думал о Флориде — прежней и нынешней. Наконец я оказался перед неказистым домиком в самом конце узкой улочки, ведущей к морю. Гонтовая кровля, скромный садик, фонарь над крыльцом… Сразу можно было сказать, что владелец не стремится к роскоши (или, скорее, не может себе ее позволить). Я вошел в дом, даже не постучавшись. Я знал, что оружие мне здесь не понадобится. Она ждала меня в гостиной, читая книжку Хемингуэя. Остановившись на пороге, я негромко кашлянул. — А… вот и ты, Пол, — сказала мисс Скорбин, поднимая голову от книги. — Я как раз думала о том, придешь ли ты сегодня.Глава 94
Разговор с моей бывшей учительницей продолжался не слишком долго. Все, что я узнал, подтвердило мои прежние догадки. Мы пили чай, между тем как ветер снаружи все усиливался. Иногда в его завываниях мне чудился голос отца — словно призрак Джорджа Дента кружил над домом. Мисс Скорбин рассказала мне всю историю, затем обняла меня и дала ключи от своей старенькой «хонды-аккорд». Я поблагодарил учительницу. И ушел. Народа на улицах Неаполя было немного. Редкие водители возвращались домой или двигались в сторону Майами, чтобы избежать бури. По радио говорили, что она еще только зарождается над нашим регионом, грозя обрушиться на южные штаты. Машины частных ремонтных служб заранее направлялись в Техас, Алабаму и Луизиану, но официальные власти медлили, видимо пока только прикидывая ущерб от грядущей катастрофы. Я выключил радио, чтобы полностью сосредоточиться на том, что мне предстояло сделать. Я без помех доехал до своей клиники. Входные двери по-прежнему были опечатаны. Мне было грустно видеть ее в таком состоянии. Я спросил себя, найдется ли кто-нибудь, кто отважится ее приобрести после всех недавних событий. Вошел я через служебный вход. В пустых коридорах кое-где валялись упаковки одноразовых компрессов. Я зашел на склад медикаментов. Ампулы… шприцы… Я спокойно приготовил все, что мне было нужно, тщательно отмеряя дозы. Потом укрепил все это на себе с помощью самой прочной клейкой ленты. Затем направился в приемную и оттуда позвонил своей коллеге Марте Кобурн: — Ты сделала то, о чем я тебя просил? — Я пока выяснила только последовательность оснований в цепочке ДНК. — Она одинакова у двух образцов? — Да. — Этого достаточно. Марта отправила мне результат по факсу. Я взял листок, сложил его вчетверо и сунул в карман. — Что ты собираешься сделать? — спросила Марта. Я закрыл глаза, чтобы лучше представить сына. Билли играет в саду. Билли пытается поймать опадающие с деревьев листья, прежде чем они коснутся земли… — Одну-единственную вещь, Марта, — ответил я. И, положив трубку, добавил вслух: — Самую важную вещь.Каменная ограда не превышала метра в высоту. Я поставил «хонду» почти вплотную к ней, без труда перемахнул на другую сторону и оказался в саду. Люди наивно думают, что вот такие символические преграды могут помешать злоумышленникам. Неужели они считают себя неуязвимыми божествами, которым никто из смертных не может навредить?.. Я направился к дому по аккуратно подстриженному газону. Особняк и прилегающая к нему территория впечатляли — должно быть, такая усадьба обошлась владельцу миллионов в двадцать, а то и в двадцать пять. Разумеется, не прошел я и десяти метров, как на пути у меня вырос гориллоподобный охранник. И разумеется, его правая рука мгновенно нырнула под пиджак. — Вы не имеете права здесь находиться! — Я пришел за своим сыном. Охранник меня ударил. Я вонзил шприц со снотворным ему в шею. И оттолкнул его. Он упал. Из его руки выпал пистолет. Я перешагнул через него и двинулся дальше. Еще через десяток метров словно из-под земли вырос другой охранник той же самой комплекции, с приплюснутым черепом и маленькими глазками. — Придурок!.. — прорычал он. И, обнажив огромный боевой нож, спросил: — Что ты с ним сделал? — Ввел снотворное, — ответил я. И ударил его ногой в пах. Охранник даже не шелохнулся. — Ты совсем спятил, докторишка? Чего брыкаешься? Думал сбить меня с ног?.. Внезапно он осекся. На лице его отразилось удивление. Оно стало еще заметнее, когда охранник разглядел кровь на своем животе. — Мне, конечно, такое не по силам, — спокойно сказал я. — Но поскольку к моей подошве приклеен скальпель… Охранник повалился на землю. Я выхватил у него нож и бегло осмотрел его рану. — Ничего страшного, — заметил я. — Во всяком случае, не смертельно. И быстро двинулся дальше. — Папа! — внезапно услышал я отчаянный голос Билли из окна. И инстинктивно бросился на землю. В следующую секунду пуля срезала ветку апельсинового дерева — там, где только что была моя голова. Я вскочил и со всех ног помчался к дому. Новый выстрел. — Папа! — Я иду, Билли! И еще один. Две пули попали в меня — одна порвала левое ухо, вторая застряла в правом бедре. Боль была невероятной. Десять метров. Пять. Три. Я схватил стоящий на веранде стул и обрушил его на стеклянную дверь. На меня метеоритным дождем посыпались осколки. Я ворвался в дом. На пару секунд я прислонился к какому-то предмету меблировки, даже не замечая, что это. Я больше ничего не слышал раненым ухом и потерял уже очень много крови, потоком хлещущей из бедра. Медлить было нельзя ни в коем случае. Черт, надеюсь, этот ублюдок не задел хотя бы артерию!.. Я размотал клейкую ленту, которой был примотан к подошве скальпель, и кое-как наложил жгут. Затем достал из кармана шприц с адреналином и сделал себе внутривенную инъекцию. Сердце тут же резко застучало. Боль не уменьшилась, она по-прежнему ощущалась как темно-багровое пламя, полыхающее в голове, но, по крайней мере, теперь я мог идти. Я пересек холл. Поднялся по лестнице. Прошел коридор. Анфиладу просторных комнат. Все они были заполнены предметами циркового обихода. С потолка свисали трапеции, всюду мельтешили пестрые костюмы… Черт, прямо-таки музей!.. Последнюю дверь я изо всех сил толкнул ногой. Она распахнулась. Мой сын был в этой комнате. — Билли! — Папа! Я рухнул на колени. Билли обхватил меня руками за шею. — Все нормально, пап? — с тревогой спросил он. — У тебя кровь… Я заставил себя улыбнуться: — Все в порядке. Билли выглядел совершенно здоровым. — Пошли скорей, — вдруг сказал он. — Нужна твоя помощь. — Кому? Мой шестилетний сын взял меня за руку, явно не думая ни о какой-либо опасности, ни о нашей долгой разлуке — как будто все это было просто игрой, как будто мы расстались самое большое полчаса назад. Я с трудом сдерживал слезы. Он изо всех сил тянул меня за собой в смежную комнату. Она оказалась совсем маленькой по сравнению с остальными. Все стены были покрыты старыми цирковыми афишами. — Мой друг заболел, — объяснил Билли. — Ты ведь сможешь его вылечить? На кровати под балдахином я заметил хрупкую фигурку. Я склонился над ней. Шон Рамон-Родригес открыл глаза: — Кто… Кто вы? — Не волнуйся, приятель, — с трудом произнес я. — Я доктор. Я тебя отсюда вытащу. — Не думаю, что у тебя это получится, — внезапно произнес чей-то голос за моей спиной. — Во всяком случае, меня бы это очень удивило. С этим словами Кош направил на меня пистолет — очевидно, тот самый, из которого недавно в меня стрелял. Невольно прикрыв глаза, я сказал: — Так и знал, что ты будешь здесь. — Вы сделали ошибку, — произнесла Хелен Маккарти, входя в комнату. — Очень большую ошибку.
Глава 95
Хелен Маккарти, мэр Майами-Бич и кандидат в губернаторы Флориды, была явно не рада видеть меня в своем доме. — Забери у него мобильник и оружие, — приказала она Кошу. — И все, что может быть использовано как оружие. Кош вытряхнул все из моих карманов, бросил мобильник и шприцы на пол и раздавил их каблуком. Хелен холодно смотрела на меня. — Кто-нибудь знает, что вы здесь? — наконец спросила она. — Никто, — ответил я. — Вы в этом уверены? Даже Аарон Альтман? — Даже он. Она слегка расслабилась: — Хорошо. — Почему вы думаете, что он говорит правду? — сказал Кош ворчливым тоном. — Потому для него было бы очень опасно рассказывать об этом кому бы то ни было, — пояснила Хелен. — У нас его сын. Доктор подозревал, что мы действуем в одиночку, но не был в этом уверен, поэтому решил не рисковать. — Потом повернулась ко мне: — Вы ошиблись по поводу бедняги Альтмана: он кристально честный человек. Но вы не хотели допустить ни малейшего риска, так? — Именно так, — подтвердил я. Хелен издала короткий смешок и продолжила: — Представьте себе, мне не стоило никакого труда добиться временной опеки над Билли. Альтман хотел поместить мальчика в надежное место, и я с готовностью предложила собственный дом. Для Альтмана я ведь не просто какая-то важная шишка, я — его трамплин в политической карьере, его друг, наконец. И заодно его доверенное лицо. Мне пришлось потратить годы усилий, чтобы этого добиться. Она прошлась по комнате. Кош все это время держал меня на мушке, а испуганные дети жались в угол. Благодаря горделивой осанке и длинному черному платью Хелен Маккарти выглядела еще более впечатляющей, чем на предвыборных плакатах. — Какая жалость, — внезапно произнесла она. — Вы оказались таким милым молодым человеком… — Она остановилась. — Как вы догадались? — На той вечеринке. — Какой вечеринке? — У Германа и Шейлы Лебовиц. В тот самый вечер, когда вы позвали меня, чтобы обработать вашу рану. Вас кто-то ударил. Вскоре я узнал, что это был Кош, — он мне сам об этом сказал. Небольшой бонус с его стороны… — Что, ты правда ему об этом сказал? — спросила Хелен, обернувшись к кошу. Тот отвел глаза. — Немного поразмыслив, я нашел это странным, — продолжал я. — Оставить безнаказанным такое оскорбление, да еще накануне выборов, — это было довольно рискованно. К тому же это был вопиющий поступок сам по себе. Даже для Коша. Тем не менее вы категорически отказались подать жалобу в суд. Пауза. Хелен Маккарти невозмутимо смотрела на меня. — Это ведь была семейная ссора, не так ли? — поколебавшись, спросил я. Она улыбнулась: — Мы не состоим в интимных отношениях — если вы это имели в виду. — Ну, я скорее подразумевал семью в мафиозном смысле этого слова. Я говорил о паре убийц. И опасных психопатов. Ее лицо приняло жесткое выражение. — Пожалуйста, Хелен, дайте мне его прикончить! — с глухим стоном сказал Кош. Хелен Маккарти предостерегающе подняла руку. Потом снова повернулась ко мне. — Но это ведь была не единственная причина? — спросила она. — Должны быть и другие. Я всю свою жизнь была крайне осторожна. Такой банальный случай не выдал бы меня. Говоря это, она слегка раскачивалась из стороны в сторону, как змея перед нападением. Я невольно спросил себя, отдает ли она себе в этом отчет. — Я хочу знать, где я допустила ошибку, — улыбаясь, прибавила она. — Даже если ее уже не исправить. Я посмотрел на Билли и Шона и попросил: — Уведите детей. — Ну, пап!.. — протестующе произнес Билли. Я снова обернулся к Хелен: — Они не представляют для вас никакой угрозы. Вы просто можете распорядиться, чтобы их заперли в соседней комнате. Она недовольно скривила губы. Потом сказала: — Ну хорошо. Кош увел детей. Они оборачивались на меня. Я с тоской смотрел на встревоженное лицо Билли и абсолютно отчаянное лицо Шона, который узнал своего похитителя. Вскоре Кош вернулся. — Итак?.. — произнесла Хелен. Я собрал все силы, прежде чем ответить. У меня было ощущение, что сердце переместилось в правое раненое бедро и судорожно колотится там. Действие адреналина уже почти прекратилось. Вся правая штанина насквозь пропиталась кровью. — Я окончательно все понял благодаря ощущениям, а не фактам, — медленно заговорил я. — Когда вас увидел, я испытал сильнейший и абсолютно иррациональный страх — я чувствовал такое всего два раза в жизни. Один раз — недавно, на той вечеринке у Шейлы, а другой — незадолго до того, как нашел костюм волшебницы на причале во владениях Коша. Именно одинаковое в обоих случаях ощущение помогло мне все понять. Я понял, что этот необъяснимый страх таится где-то в самой глубине моей памяти. Он был связан с женщиной, которую некогда звали Ева Немкова. Жестокая психопатка, которая торговала детьми, а потом перевоплотилась в совершенно другого человека. — Я пристально посмотрел на нее и прибавил: — В вас, Хелен. Приставил дуло пистолета к моему лбу, Кош вскричал: — Как он мог узнать?! Лицо Хелен Маккарти исказилось. Теперь она напоминала карикатуру на свою собственную старую маску. — Ты прав, — сказала она Кошу. — Убей его. — К сожалению, это не так-то просто будет сделать, — сказал я. — Вот как? — удивилась Хелен. — И почему же? Я вынул из кармана сложенный листок и протянул ей: — Потому что я сделал сравнительный тест ДНК. Помните компрессы, которые я прикладывал к вашей ране? Я забыл их выбросить, и они так и остались в моей медицинской сумке. На них осталась ваша кровь. Мне оставалось лишь сравнить ее со своей. Анализ не завершен, но думаю, вы все равно сможете понять, каким оказался результат. — Я перевел дыхание. — Вы моя биологическая мать. Билли — ваш внук. Хелен Маккарти застыла, словно громом пораженная. Потом медленно развернула листок. Пока она изучала написанное, на лице ее отразился целый вихрь эмоций: гнев, страх, недоверие, подозрительность. Кош в изумлении переводил взгляд с нее на меня и обратно. — Это еще что за история?.. — наконец проговорил он. Хелен подняла голову. — Он говорит правду, — подтвердила она. — Что?! — Тебе лучше сходить прогуляться, — прибавила она, обращаясь к Кошу. Он отшатнулся, словно она его ударила. — Что?.. — пробормотал он, ошеломленно моргая. — Сходи посмотри, как себя чувствуют мои телохранители. И оставь мне пушку — я достаточно взрослая, чтобы сама себя защитить. Я видел, как Коша буквально перекорежило от этих слов, но протестовать он все же не осмелился и вышел, сильно хлопнув дверью. Я остался наедине с Хелен. Она задумчиво поигрывала пистолетом. — Сядьте, — наконец сказала она. Я сел в кресло и прижал обе ладони к кровоточащему бедру, чтобы хоть немного унять боль. Лицо Хелен было спокойным. Почти умиротворенным. — Как поживает Джордж? — спросила она. — Он умер. — А-а… Она кивнула и задумчиво обвела взглядом цирковые афиши на стенах. — Хотите узнать, что с ним стало? — спросил я. — Как он жил все эти годы? — Нет. Для меня он остался в прошлом. Я перестала им интересоваться с тех пор, как та эпоха в моей жизни закончилась. — Хотите сказать, с тех пор как он сообщил ФБР о вашей торговле детьми? На ее лице вновь промелькнуло удивление, однако это было не так заметно, как в прошлый раз. — Так это он?.. — спросила она. — Да. — Я должна была догадаться. И избавиться от него раньше. — Хелен помолчала, потом, слегка пожав плечами, прибавила: — Но в молодости мы все совершаем ошибки. Я решил воздержаться от комментариев. — Ну а с вами что случилось? — спросила она. — Джордж сказал мне, что он нечаянно раздавил вас грузовиком. А что произошло на самом деле? — Все довольно просто. Он раздобыл труп другого ребенка. Отцу помогла его знакомая, мисс Скорбин, моя бывшая учительница. Вы ее не знаете. — Воистину сегодня день сюрпризов. Могу я узнать подробности? — Конечно, — кивнул я. И, собравшись с силами, продолжал: — Мой отец очень вас любил, но эта любовь делала его несчастным. Мое рождение открыло ему глаза на вашу истинную натуру. Его печаль переросла в страх, когда он догадался, что вы делаете с теми детьми, которых увозите с собой. Он решил это прекратить. Но он не мог ничего сделать, пока рядом был я. Итак, он обратился к своей знакомой, мисс Скорбин, учительнице. Будучи отважной женщиной, она согласилась ему помочь. — Впечатляюще, — иронично произнесла Хелен. — Здесь нет ничего смешного — она хорошо представляла себе, против кого собирается бороться вместе с Джорджем. Она очень хотела ему помочь, поэтому познакомила его со своей подругой, Элеонорой Беккер, мягкой и любящей женщиной. — Кто это? — Моя приемная, а по сути, настоящая мать. Элеонора меня вырастила. Но она ничего не знала о подноготной всей этой истории. Это мисс Скорбин пришла в голову идея инсценировать мою смерть, чтобы меня спасти. Она нашла бедную семью, где ребенок моего возраста скоропостижно умер от пневмонии. Мисс Скорбин с Джорджем устроили все так, чтобы получить его тело. И Джордж переехал его грузовиком, чтобы оно стало неузнаваемым. После чего отвез меня к Элеоноре Беккер. К тому времени она и Джордж уже были близки. Он рассказал ей следующую, наполовину правдивую версию событий: он якобы накурился марихуаны и неумышленно раздавил ребенка, и теперь ему придется сесть в тюрьму. А я — его сын от предыдущей связи. Он сказал, что не хочет, чтобы я воспитывался в приюте, и упросил Элеонору усыновить меня. Он даже предложил ей деньги. Но она была в него влюблена и сделала это бескорыстно. Она воспитывала меня, ничего не зная о моем прошлом. Мисс Скорбин потихоньку старела неподалеку от нас. Она помогла нам оформить все нужные документы, сама записала меня в свою школу. Вот так началась моя новая жизнь, вдали от вас. У меня не сохранилось никаких воспоминаний о раннем детстве, кроме чувства страха. И смутного ощущения, что от меня что-то скрывают… Я сделал паузу, чтобы перевести дыхание. Скорее всего, я был бледным как полотно. — Мой отец хотел разоблачить вас как можно скорее, но попал в свою собственную ловушку. Копы не приняли его объяснений. ФБР заставило его стать осведомителем. Он работал на них шесть лет — пока, по их мнению, не принес достаточно пользы своей деятельностью. Хелен Маккарти внимательно слушала. — Потрясающе, — наконец сказала она. — Но не до такой степени, как ваше перерождение, — заметил я. — Мне рассказывали, что раньше ваше лицо было изуродовано шрамами. Однако по вашему нынешнему лицу об этом невозможно догадаться. — Спасибо, — сказала она без тени сарказма. — Но мне в любом случае пришлось бы изменить внешность. Хелен села напротив меня и положила ногу на ногу. В руке она по-прежнему сжимала пистолет. — Видите ли, в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году мне пришлось прикрыть свой маленький бизнес и спешно покинуть страну. Мое душевное состояние на тот момент было весьма угнетенным. Связей осталось мало, денег и того меньше… Я уехала в Восточную Европу. — А как вы познакомились с настоящей Хелен Маккарти? — Случайно. Я попала в тюрьму. Хелен навещала заключенных. Мы с ней были похожи, к тому же одинакового возраста. Разница заключалась в том, что она была глупенькой американской идеалисткой, помешанной на благотворительности, гуманитарной помощи и прочей ерунде. Мне очень хотелось вернуться в США. Я заняла ее место. С ней произошел несчастный случай. А мне пришлось пройти через множество пластических операций. Когда я приехала к ее родителям, они приняли меня за Хелен, потому что уже очень давно ее не видели. Я сказала, что моя машина подорвалась на мине. Они были очень взволнованы моим возвращением. Страшная авария, в которую будто бы я попала, очень хорошо объясняла и мои небольшие физические отличия от покойной Хелен, и мою постоянную забывчивость. Так что выдавать себя за нее мне было нетрудно. — Она указала на цирковые афиши дулом пистолета. — Надо сказать, что во время цирковых скитаний вместе с Джорджем я прошла хорошую школу лицедейства. Это мне очень помогло. — И в политической карьере тоже? Она пожала плечами: — Женщина, у которой есть сила воли, целеустремленность и отличная фигура, легко сумеет соблазнить богатого старика. Потом он умер, я унаследовала его состояние. После этого сделать политическую карьеру уже не составляло большого труда. Серьезно, это была самая легкая часть моего пути. — Правда, потом что-то не заладилось, — прибавил я. — Что же? — спросила она, кажется, слегка удивленная тем, что я еще продолжаю бороться, между тем как кровь по-прежнему струилась из моего раненого бедра, и под креслом уже образовалась большая лужа. — У вас было все. Власть, деньги… Зачем вам понадобилось связываться с таким типом, как Кош? Она вздохнула: — Он тоже родился в семье циркачей. Человек без прошлого… или почти… Интересный тип. Скажем так, я решила провести опыт. Посмотреть, чего он сможет добиться, если дать ему шанс. — Хотите сказать, вы решили сделать его кем-то вроде своего духовного наследника? — Да, именно. Мое сознание затуманилось, голова сама собой запрокинулась. Но я все же нашел в себе силы прошептать: — Ерунда все это… — Что? — Я… я вам не верю, — выдохнул я. И с силой надавил на свою рану, чтобы боль привела меня в чувство. Она оказалась такой резкой, что вызвала новый прилив адреналина. Пелена перед глазами рассеялась. Хелен откинулась на спинку кресла, глядя на меня с любопытством. — Вы им манипулировали, — сказал я. — С самого начала. — Вот как? — Торговля детьми, сайт для педофилов, похищения, все эти маскарадные костюмы, детские площадки… Такого извращенца, как Кош, все это приводило в безумный восторг. Но для вас-то это была чистая стратегия… Ее глаза блеснули, но она промолчала. — Вот как мне это представляется, — продолжал я. — С одной стороны, вы официально боретесь с преступлениями на сексуальной почве, в тесном сотрудничестве с ФБР. С другой — у вас есть вся информация о преступниках, уже осужденных за что-то подобное. Кош подыскивает среди них клиентуру, а также помощников — продажных адвокатов вроде Фуллера или маньяков-убийц вроде Джорди. Для Коша все это невероятно увлекательно. Но вы вовсе не хотите, чтобы так продолжалось вечно: вы собираетесь пожертвовать им в собственных интересах. — Бог мой, — произнесла она с притворным удивлением, — и для чего же, по-вашему, мне это нужно? — Причина очень проста: ваша губернаторская карьера. Страх — самая сильная мотивация для рядовых избирателей. Вы собирались занять губернаторский пост под лозунгом борьбы с педофилами и прочими извращенцами, собирались полностью очистить от них Флориду. Однако для успеха этого предприятия нужны наглядные доказательства. Вас и без того поддерживают все честные обыватели, пенсионеры, домохозяйки, потому что речь идет о безопасности их детей и внуков. Но если вы накануне выборов разоблачите Коша с его подпольной сетью торговли детьми, ваша популярность взлетит до небес.Именно поэтому вы до поры до времени оставляли безнаказанными все его выходки. Очевидно, он что-то заподозрил, поэтому и затеял с вами ссору на вечеринке. Может быть, он и ударил вас только ради того, чтобы утвердиться в своих подозрениях… Я пристально посмотрел на нее, помолчал и прибавил: — Дело в том, что, в отличие от него, вы не безумны, Хелен. Вы просто истинный, совершенно органичный… МОНСТР. Она резко поднялась, похожая на гневную Немезиду, в своем длинном черном платье. — Ну что ж, — холодно произнесла она, — вот теперь действительно пришло время умирать. — Именно! — жизнерадостно сказал Кош, входя в комнату с пистолетом в руке. — Как раз это я и собирался сказать, но вы меня опередили. И, не прекращая улыбаться, выстрелил ей в голову.Глава 96
Я смотрел на труп Хелен Маккарти, оцепенев от ужаса и отвращения. Направляясь сюда, я рассчитывал побудить ее отказаться от своих намерений. Потянуть за нужные ниточки, упомянуть о нашем родстве, возможно, даже шантажировать ее результатами экспертизы ДНК. Но уж во всяком случае, не рассчитывал, что придется иметь дело с ней — иными словами, с самим дьяволом, а не с одним из падших ангелов. И вот теперь дьявол был мертв. — Пол, дружище! — радостно сказал Кош, танцуя вокруг меня. — Ты все еще здесь? Ладно, поживи еще немножко — мне кажется, у нас тут получился интересный расклад… — О господи… Зачем вы это сделали? — А что я такого сделал? — с невинным видом спросил он, небрежно указывая дулом пистолета на мертвое тело. — А… это, что ли? Я ее убил, что тут непонятного! И уж прости мне мой плохой французский — ты что, совсем гребанулся? Хочешь сказать, смерть этой долбаной суки потрясла тебя до глубины души? Он подскочил к моему креслу и изо всех сил пнул меня носком ботинка по раненой ноге. — Вставайте, граф! Вас ждут великие дела! Я взвыл. Кош с притворной задумчивостью взялся за подбородок. — Черт, ты думаешь, я и впрямь ушел, когда она меня выперла? Такой послушный мальчик, ага. Всегда слушается бабушку. Он вздохнул. — Ну, вообще-то я действительно выходил. Но всего на полминуты, не больше. Просто чтобы прикончить двух охранников и забрать их оружие. А потом вернулся и подслушал за дверью ваш интересный разговор. Он расхохотался. — Нет, ну это же надо, Пол! Это же надо! Оказывается, все это дерьмо — из-за тебя! Нет, я не должен был оставлять вас наедине. Вы ведь собирались все разрушить к чертовой матери! Погубить мой замечательный проект! Я не удержался и застонал от боли. Кош обернулся ко мне: — Что такое? Ты никак помираешь? Перед глазами у меня снова поплыл туман. — О, черт!.. — воскликнул Кош, оглядываясь по сторонам. — Эй, кто-нибудь, помогите! Наш доктор помирает! Нам срочно нужен другой доктор, чтобы его спасти!.. Ну вот, как всегда — сапожник без сапог… Его руки бессильно упали вдоль тела. — О, я совсем забыл!.. Поздно!.. Ведь я же перерезал телефонные провода! Теперь никак нельзя связаться с внешним миром!.. До ближайшего жилья полкилометра… К тому же начинается ураган… Короче говоря, мы здесь абсолютно отрезаны от мира. Он покачнулся из стороны в сторону, нарочно округлив глаза, словно цирковой клоун. — Но знаешь что? В этом ведь есть и хорошая сторона! Теперь никто не помешает нам хорошо провести время — нам с тобой, и с моим другом Шоном, и с очаровательным Билли!.. — Я… — Что? — спросил Кош, приложив руку к уху и склонившись надо мной. — …тебя не… — Говори громче! Ничего не слышно! — …навижу… — выговорил я. И изо всех сил толкнул его головой в грудь. Мой череп словно взорвала изнутри адская боль. Кош отлетел к стене. Я поднялся, двигаясь, как сломанная заводная игрушка, и всей тяжестью обрушился на него. Мои колени уперлись ему в грудь. Послышался слабый хруст, затем крик. Кош задергался, пытаясь меня сбросить, но я удержался. Загрохотала падающая мебель, разбилась ваза. Кош обвил правую ногу вокруг моей шеи, запрокидывая мою голову назад. Я ударился затылком обо что-то твердое, и из глаз у меня посыпались искры. Кош вскочил и бросился к пистолету. Я успел схватить его за лодыжку и, стиснув зубы, рванул его на себя. Он завопил. Я вцепился в его брючный ремень и снова швырнул на пол. Мы сцепились и несколько раз перекатились друг через друга. Обоюдные удары сыпались градом. Он рычал, я хрипел. Вдруг я заметил, что пистолет лежит на полу совсем рядом — только руку протянуть… — Папа! — закричал Билли. Кош ударил меня кулаком в челюсть, и я рухнул навзничь. Он с трудом поднялся на ноги, стирая кровь с лица, и подобрал пистолет. — Папа! — сквозь слезы закричал Билли, бросаясь ко мне. — Билли… со мной ничего… уходи… — Папа! — рыдал он, не слушая меня. — Мой друг убежал! Он убежал! — Убежал? — переспросил Кош. — Кто? Куда? — Мой новый друг… Глаза Коша внезапно расширились, и он бросился в соседнюю комнату с пистолетом в руке. Сквозь красноватую пелену, застилающую глаза, я увидел, как он перегнулся через подоконник распахнутого окна и выругался. Затем Кош вернулся к нам. — Ты представляешь, Пол? — заговорил он. — Несмотря на свое жалкое состояние, наш маленький Шон сумел выпрыгнуть в окно второго этажа и удрать. Невероятно, правда? Вот что значит воля к жизни! Он проверил обойму. — Подождите… — проговорил я. — Отпустите Билли… я вас прошу… У меня есть к вам одно предложение… Мой последний козырь… Только один. — Это я во всем виноват… Можете сделать со мной что хотите… но отпустите Билли. Кош улыбнулся: — О, не беспокойся. Я же не идиот. Разумеется, я сведу счеты только с тобой. Мне нет нужды убивать твоего сына. Мой небольшой бизнес еще в самом начале пути. А в мире так много богатых людей, у которых есть спрос на мои услуги. Они голодны, они скулят от нетерпения. Они так хотят, чтобы кто-нибудь их накормил! Почему бы не подать им Билли на очередной пир? Сейчас я отправлюсь на поиски Шона, а когда вернусь, займусь вами обоими. Время… Господи, дай мне выиграть хоть немного времени!.. — Подождите… Последний… вопрос. Я задал этот вопрос. Кош мне ответил. — Это все? — затем спросил он. — Д-да… — Прекрасно! — кивнул он. И выстрелил в меня.Глава 97
В фильмах персонаж, когда в него стреляют в упор, умирает почти мгновенно. На самом деле это не так. Исключение составляют разве что те случаи, когда человеку стреляют в голову. Да, тогда все происходит именно так, как вы думаете: вспышка адской боли и мгновенная смерть. Но, как правило, пуля попадает в какое-то другое место, и человеку приходится несколько минут — а то и часов — испытывать величайшие муки, пока его жизненные функции медленно угасают. Так что «схлопотать пулю» — очень болезненный и очень печальный опыт. Чувствовать, как жизнь медленно утекает сквозь образовавшееся в вашем теле отверстие, — это последнее, что любой из вас мог бы себе пожелать. Но в конечном счете все зависит от того, чего хочет ваш убийца. Если он захочет покончить с вами быстро и наверняка, он выстрелит вам в лоб, или в сердце, или в затылок. Но если убийца захочет, чтобы вы помучились, он выстрелит вам в живот или во внутреннюю поверхность бедра. В первом случае пуля пробьет вам кишечник, что приведет к внутреннему кровоизлиянию и острому перитониту. И то и другое вызывает невыносимые физические страдания. Это очень жестокий способ убийства. Разумеется, Кош об этом знал. Поэтому именно его он и выбрал.Глава 98
Кош Чародей исчез. Я остался лежать на кровати с балдахином, на которой совсем недавно лежал Шон. Я почти не различал ничего вокруг. Живот пронзала ужасная боль. Почти такую же боль я ощущал в правом бедре. И во всем теле — сотни, тысячи других болей. Но я был все еще жив. И мой сын тоже. Я знал, что проживу еще по крайней мере несколько минут. Надо же, это случилось только сегодня… А могло произойти в любой из предыдущих дней — я ведь не подозревал о грозившей мне опасности… Ну что ж, неплохой результат… Меня охватило неудержимое желание смеяться. Я знал, что это скверный признак. — Билли… пожалуйста… — собрав все силы, произнес я. Мой сын плакал, не переставая. Прежде я ни разу не видел его в таком состоянии. Я гладил его по лицу, пытаясь успокоить. По радио играла негромкая музыка — возможно, его включили, чтобы хоть как-то развлечь детей… Снаружи завывал ветер. Я представил себе Коша, который летит по воздуху в потоках ветра, как Кощей из русской сказки… — Билли… послушай меня… Мелодия, звучавшая по радио, была спокойной и умиротворяющей — это казалось почти чудом среди окружающего безумия. Я узнал песню группы Oasis — «Wonderwall»:Все пути, которые нам открываются, тернисты,
И все путеводные огни ослепляют нас.
Мне столько всего нужно тебе сказать,
Но я не знаю как.
Может быть, именно ты
Спасешь меня?
Эпилог
Я смотрел на солнце в окно больничной палаты. Зрелище было необычное: казалось, лучи постепенно замедляются и наконец замирают на моей простыне, словно золотистые бабочки, чуть подрагивающие крыльями, с которых осыпается пыльца радужных искр. Ладно, я знаю, что вы думаете: вот что бывает, когда злоупотребляешь морфином. Но иногда это и в самом деле необходимо. Особенно после того как несколько дней проведешь в коме. Перенесешь пять хирургических операций. И три остановки сердца. Попросту говоря, несколько раз я умирал. — Привет, — сказала Конни. Она сидела в кресле с ноутбуком на коленях и улыбалась мне. — Опять общаетесь со своей виртуальной семьей? — спросил я, улыбаясь в ответ. Скосив глаза, я увидел экран — веб-страницу с какими-то виртуальными именами. Эти имена и тысячи электронных частиц связывают вас с настоящими живыми людьми во всех концах света. С такими же людьми, как вы и я. Интересными и заурядными, красивыми и не очень, злыми и добрыми. Иногда — настоящими монстрами… — Как вы? — поинтересовалась Конни. Хмыкнув, я сказал: — Бодр и весел. — Между прочим, и впрямь неплохо выглядите, — заметила Конни. — Учитывая ваше прежнее состояние… — Я действительно был мертв? — Да. — Долго? — В первый раз — три минуты. Во второй чуть меньше. Но я уж подумала было, что вы спалите дефибриллятор[279]. — Кто спас мне жизнь? — Люди, которые услышали ваше телефонное послание. Им удалось вычислить дом Хелен Маккарти, они пришли туда и обнаружили вас. Вы были при смерти, но они сделали вам искусственный массаж сердца. Как говорится, изучайте основы безопасности жизнедеятельности! — Пожалуйста, свяжитесь поскорее с этими людьми, — попросил я. — Скажите, что я хочу выпить с ними шампанского! — Не торопитесь. Еще неизвестно, не поврежден ли ваш мозг. — Вы это говорите из-за моего не слишком радужного настроения? — предположил я. И вдруг непроизвольно нахмурился, охваченный странным ощущением дежавю. — Погодите-ка… Вы хотите сказать, что этот разговор у нас с вами уже был? — Раз двадцать, — со вздохом ответила Конни. — У вас посттравматическая амнезия. Вы даже не представляете, какое ангельское терпение мне пришлось проявить, чтобы выслушивать одни и те же шуточки несколько дней подряд. Я слегка приподнялся на кровати: — Как там Билли? — Хорошо. — А Клэр? — Она выкарабкалась. Физически, по крайней мере. Но все эти испытания глубоко ее потрясли. Я рассказала ей всю историю с начала до конца, но она в своем нынешнем душевном состоянии еще не готова с вами встретиться. Она дождалась, пока вы выйдете из комы, а потом на время уехала к своим родным. — Во Францию? — Да. Сожалею, Пол. Но ей действительно нужно время, чтобы прийти в себя. Я вздохнул: — Ну, в любом случае, спасибо, что вы с ней поговорили… А что с Шоном? — Этого вы тоже не помните? — Я не уверен… Лучше расскажите еще раз. — Он жив и здоров. На самом деле ваше послание получило большое количество людей, и очень многие из них вышли из дома, несмотря на ураган. Они и увидели Коша, который преследовал мальчика с пистолетом в руке. Они попытались его задержать, но он бешено отбивался и хохотал как безумный. Потом Кош вскочил на крышу автомобиля, сбросил одежду и начал что-то выкрикивать, заглушая шум бури. И при этом стрелял во все стороны, не целясь… В конце концов прибыли полицейские и застрелили его самого… Я откинулся на подушку и закрыл глаза. Только бы все это было правдой! Только бы не оказалось галлюцинацией, вызванной морфином — или, еще хуже, последним хаотичным бредом умирающего мозга. — Все хорошо, — тихо произнесла Конни, беря меня за руку. — Кошмар кончился, Пол. Осталось только вылечиться и вернуться к прежней жизни. — И меня больше не ждет тюрьма по выходе из больницы? — Нет. С вас сняты все обвинения. — А что Альтман? — Ему сейчас своих забот хватает — прежде всего, ему нужно сохранить свой пост. После скандала с Хелен Маккарти головы полетят, как кегли в боулинге. К счастью, разразился ураган, и Альтман на своем посту оказался незаменимым. — Ураган? — Да, «Катрина», — ответила Конни. — Вопреки заверениям наших руководителей, ураган нанес огромный ущерб всему побережью, особенно Новому Орлеану. Помолчав, она прибавила: — Я ухожу из ФБР. Возвращаюсь к своей прежней работе. Я отвезла Шона в Майами к матери — кстати, они оба с нетерпением вас ждут. А завтра отправляюсь в Луизиану. Больницы сейчас переполнены, рабочих рук не хватает… — Вы вернетесь сюда? — спросил я, не отрывая взгляд от простыни, которой был укрыт. — Не знаю… Конни в свою очередь опустила глаза и спросила: — А вы поедете к вашей жене? — Не знаю. Время словно застыло. С каждой секундой молчания все больше углублялась пропасть между нами. Наконец Конни выключила свой ноутбук. — Ну что ж, — сказала она, — мне было очень приятно работать с вами, Пол. И отвернулась, чтобы скрыть слезы. — До встречи, — сказал я, чувствуя, как сжимается сердце. Она торопливо поцеловала меня в щеку и направилась к двери. — Если вы когда-нибудь вернетесь в свою клинику и вам понадобится медсестра, свяжитесь со мной, — негромко произнесла она, обернувшись с порога. — В конце концов, никогда не знаешь заранее… Последний прощальный жест — и Конни Ломбардо исчезла из моей жизни.Я провел в больнице еще целую вечность. Потом за мной приехал Кэмерон. Он вел машину очень осторожно, поскольку любая, даже самая слабая тряска причиняла сильную боль нам обоим. На дорогах было свободно, в открытые окна врывался свежий воздух, пахнущий морем. Об урагане «Катрина» уже ничто не напоминало: тротуары были чистыми, газоны — аккуратно подстриженными. В парке за школой, где учился Билли, дети катались на скейтбордах. Я заметил, что, глядя на них, Кэмерон улыбнулся — наверняка вспомнил, что и мы здесь тренировались много лет назад. Казалось бы, все располагало к покою и безмятежности. Но я не ощущал ничего подобного. Нужно было окончательно кое-что прояснить. Кэмерон снял солнцезащитные очки и, взглянув на меня, сказал: — Ты с самого начала пути не произнес ни слова. С тобой все в порядке? — Да, — кивнул я. — Надеюсь, ты помнишь, что тебя уже не обвиняют в убийстве? — Память ко мне вернулась, Кэм. Мы ведь об этом уже говорили. — Ну что ж, тем лучше, — со вздохом сказал Кэмерон. Помолчав, он прибавил: — А вот у меня все не слава богу… Гарнер хочет получить мою шкуру в качестве трофея. С тех пор как он узнал, что Фуллер скоропостижно скончался от инфаркта, после того как рассказал мне все о своих махинациях, ищейки из службы внутренних расследований никак не оставят меня в покое. Я промолчал. — Я вот думаю: может, мне сменить работу? — продолжал Кэмерон. — Мне предлагают участвовать в реалити-шоу «Глаз Каина». Мои дети ничего не смотрят, кроме таких вот шоу. Как думаешь, соглашаться? — Не знаю. Мы выехали на Пятую улицу, по обе стороны которой тянулись старинные особняки, памятные мне с детства. — Куда ты меня везешь, Кэм? — спросил я. — О, это сюрприз! — отозвался он с довольным видом. — Тебе понравится! — Хм… Это зависит… — От чего? Я повернулся к нему. Потом осторожно вынул из кармана красный мобильник и положил перед ним на приборную панель. — От того, что за сюрприз, — договорил я. Он посмотрел на лежавший перед ним маленький хрупкий предмет. И отвел глаза. — Я думаю, лучше тебе остановить машину, — сказал я. Кэмерон повиновался, разом побледнев. Я рассеянно скользнул взглядом по террасе кафе, где, несмотря на ранний час, уже завтракали несколько посетителей. И заговорил: — Когда я разговаривал с Кошем в последний раз, я задал ему вопрос. Знаешь какой? Кэмерон ничего не ответил. — Я спросил, был ли у него мобильник красного цвета, — продолжал я. — Кош слегка удивился, но все же ответил… Я снова повернулся к своему другу. — Он сказал: «Нет, никогда». Я приставил указательный палец к груди Кэмерона. — То есть вот этот телефон, в котором было три фотографии, никогда не принадлежал человеку, называвшему себя Кош Чародей. — Я… я могу все объяснить. — Ах вот как? И что именно? То, как ты нарочно забыл этот телефон у меня в клинике той ночью, когда привез туда Коша? Кэмерон машинально стиснул кулаки. На лбу у него выступили капли пота. — Или ты хочешь объяснить, каким образом ты устроил именно так, чтобы я нашел этот телефон за пару минут до того, как ты мне на него позвонил? Он открыл было рот, но я не дал ему произнести ни слова. — Устройство для искажения голоса — полезная штука, правда? Ты сделал все для того, чтобы поставить меня на уши, не так ли? И тебе это удалось. Отлично сработано! Ты добился того, чтобы вовлечь меня и Коша в поединок друг с другом. В моем случае ты использовал этот мобильник. А в его случае? — Отправил ему по электронной почте твою фотографию, — нехотя ответил Кэм. — Ту, где ты стоишь перед клиникой. Просто фотографию, без всяких пояснений. Чтобы привлечь его внимание… Он глубже вжался в сиденье. — Я не жду, что ты меня простишь, — тихо прибавил он. — Я понимаю, что ты никогда не сможешь… Но по крайней мере, я объясню тебе, как было дело. — Очень надеюсь. Мне не терпится это услышать. Кэмерон собрался с силами и заговорил: — Когда твой отец случайно наткнулся на фотографию женщины в костюме Бабы-яги, сначала он подумал, что это его бывшая жена, Ева Немкова… Ты уже убедился на собственном опыте в том, что она — настоящий монстр… Твой отец был настолько потрясен, что решил сам обо всем разузнать. Вот так он и вышел на след компании, торгующей детьми. Это его ужаснуло, но не так сильно, как видеозапись с Билли. Когда он ее увидел, он был буквально уничтожен. — Он тебе об этом рассказал? — Да, но не сразу. В тот момент он задался вопросом, как с его внуком могло случиться нечто подобное без ведома родителей. Разумеется, он первым делом заподозрил именно их, точнее — тебя. Сейчас, когда я оглядываюсь на те события, я понимаю, как он рассуждал: он думал что ты со временем превратился в безжалостного психопата, такого же, как твоя биологическая мать… Я вспомнил слова Джорджа: «Смерть разлита в воздухе, она следует за тобой, куда бы ты ни пошел. Она передается от отца к сыну, как проклятие…» Я стиснул зубы. Но, по крайней мере, теперь я мог понять Джорджа — разве я сам не подозревал его в самом худшем? — Джордж Дент прислал в ФБР анонимное письмо, — продолжал Кэмерон, — но это ни к чему не привело. По крайней мере, никаких видимых результатов не было. Он не знал, что Конни Ломбардо поручено следить за тобой. Он очень боялся за внука, но плохо представлял себе, что делать дальше. О том, чтобы пойти в полицию, не могло быть и речи. Уже успев пообщаться с полицейскими, он им не доверял. Тогда он решил зайти с другой стороны. И обратился к Клэр. Две молодые женщины, проходя по тротуару мимо нашей машины, улыбнулись нам. Но лицо Кэмерона осталось бесстрастным. Его пальцы по-прежнему крепко сжимали руль. — Твоя жена очень удивилась, когда он ей позвонил, но все же согласилась с ним встретиться. Джордж попросил ее сохранять эти встречи в тайне от тебя — под тем предлогом, что ты ему запретил приближаться к твоей семье. Клэр и на это согласилась. Он очень осторожно расспрашивал ее о вашей семейной жизни, стараясь, чтобы она ни о чем не заподозрила. Примерно в это же время исчез Шон. — В начале августа?.. — Да. События стали ускоряться, и угроза, исходящая от торговцев детьми, превратилась для твоего отца в навязчивую идею. Он был убежден, что Билли грозит беда. Вот тогда он и обратился ко мне. — Он тебе все рассказал? — Ну, поначалу только самое необходимое. Он рассказал про Коша, затем передал мне флэшку с видеозаписью и тремя фотографиями и попросил за тобой проследить. Я расхохотался ему в лицо и назвал параноиком. Но он не отставал. «Мой внук в опасности, — сказал он мне, — и я не могу доверять никому, кроме тебя. Ты знаешь Пола лучше, чем любой другой. Так что, ты поможешь мне или нет?» Он был убежден, что ты скрываешь свою истинную натуру. — А ты-то сам что подумал? — Я не знал, что думать. Доказательства у него были вроде бы серьезные. К тому же ты много лет прожил вдали от Неаполя. Ну, кто решится утверждать, что знает своего друга на все сто процентов? Да еще и Джордж вцепился в меня как клещ. Наконец я уступил и принялся за работу. И вскоре понял, что в самом деле происходит что-то неладное. Коша защищали люди, занимающие самые высокие посты. Гарнер не хотел, чтобы я занялся этим делом вплотную. Твой отец явно что-то скрывал. И ты вел себя весьма странно. Я хмыкнул. — Сам знаешь, я ведь не бог весть какой интеллектуал, — продолжал Кэмерон. — Для меня важнее не рассуждения, а действия. Меня бесили все эти загадки, эти новые и новые двери, открывающиеся передо мной… Я решил разворошить муравейник. Способ был только один: столкнуть тебя с Кошем. Заставить вас обоих зашевелиться, а самому за вами наблюдать. До того момента, пока один из вас не сделает ошибку. — Несмотря на то, что я был ни при чем! — Может, и не был. Но в случае с Кошем это оказалась верная тактика. Если бы не я, твой сын рано или поздно оказался бы у него в руках. Я глубоко вздохнул: — Это ты передал моей жене флэшку? Кэмерон некоторое время помолчал, словно подыскивая нужные слова. — Я попытался поделиться с ней своими подозрениями, — наконец ответил он, — но она отказывалась что-либо понимать. Она не хотела верить, что ты причастен к торговле детьми. Я и сам не был в этом уверен. Поэтому и отдал ей флэшку. В качестве наглядного доказательства. Чтобы она сама во всем убедилась… — И она пришла в ужас… — Да. Мой план снова сработал. После того как она увидела запись, она сбежала от тебя вместе с Билли. Благодаря тому, что скрылись, они оказались недосягаемыми для Коша… и для тебя. В тот момент я еще не знал, насколько ты для них опасен. Когда я начал понимать, было уже поздно. Но я сделал все что мог, чтобы защитить тебя и их… Он замолчал, словно осознав, что любые оправдания бесполезны. — Последний вопрос, — сказал я. — После того как Джорди Лански проник в мой дом, он бесследно исчез. Это ты его убил? — Нет. — А ты знаешь, кто это сделал? — Да. — Вот как! И кто же? — Твой отец. Я выдержал и этот удар. Одним больше, одним меньше… — После того как ты ему позвонил, Джордж решил приехать к тебе и объясниться с тобой лично. Но он все никак не решался этого сделать — просто бродил вокруг твоего дома. Вот так он и увидел Джорди, который явился, когда в доме никого не было. Джордж понял, что этот человек представляет опасность для твоей семьи, и убил его не раздумывая. — А куда он дел труп? — Спрятал на складе клоунских костюмов у себя под домом. Конни чуть было не наткнулась на тело, когда приехала к Джорджу вместе с тобой. Все эти открытия совершенно оглушили меня. Я был не в силах больше ни о чем спрашивать. Мы оба погрузились в молчание. — У меня для тебя сюрприз, не забыл? — наконец с грустью спросил мой друг. Я вышел из машины, не говоря ни слова, и направился к старому деревянному пирсу, на котором мы с Кэмероном провели немало времени в детстве, — тому самому, под которым, как говорили старожилы, бьется сердце Неаполя. — Твой отец боялся, Пол, — тихо сказал Кэмерон, приблизившись ко мне. — Ты должен его понять. Он устал. И больше не мог выдерживать такого давления. Когда вы с Конни приехали к нему, он понял, что скоро до него доберутся — либо ФБР, либо Хелен Маккарти. Как ты понимаешь, он этого совсем не хотел. Он всегда ценил личную свободу превыше всего. — До такой степени, что предпочел самоубийство? — Ему уже доводилось исчезать, много лет назад. Он решил, что сможет это повторить. Он просто хотел убежать от своей судьбы. Это ведь так по-человечески… Ты же сам не раз отступал перед проблемами, правда? Кэмерон остановился. В нескольких метрах впереди я увидел своего сына, сидящего на краю пирса с удочкой, которая по меньшей мере раза в три превышала его рост. Сосредоточенно нахмурившись, он следил за поплавком. На Билли были шорты с покемонами, которые я купил ему в прошлом году. Я заметил, что сейчас они уже стали ему коротковаты. Удивительно — вы закрываете глаза, и несколько лет проходят перед вами всего за несколько секунд… Я молча сел рядом со своим отцом. На коленях он держал большую жестяную коробку, единственную вещь, которую он сохранил из прошлой жизни. Я взял коробку у него из рук и открыл ее. Она была полна старых любительских фотографий, еще черно-белых. И на всех был я. Я возле школы, в компании мисс Скорбин. Я в супермаркете, протягиваю руку к полке за какими-то сладостями… Я в лодке — очевидно, напротив отца, который собирается прочитать мне стихи… Я вот на этом самом пирсе, с удочкой в руках… кажется, это мой десятый день рождения… Теперь я наконец понимал, что отец всегда любил меня, пусть даже издалека. Молчаливый. Надежный. Хранящий от бед. Мой отец. Слезы заструились по моим щекам. К горлу подступил ком, и я не мог произнести ни слова. Да и не знал, что сказать, как поступить. Я понятия не имел, что нам всем предстоит в будущем. Поэтому я просто положил голову ему на плечо, и мы вместе стали молча смотреть, как Билли ловит рыбу. Три силуэта на фоне спокойной, почти неподвижной морской глади. Два отца. Два сына. Так странно… и так просто.
Патрик Бовен
Последние комментарии
3 часов 50 минут назад
12 часов 42 минут назад
12 часов 45 минут назад
2 дней 19 часов назад
2 дней 23 часов назад
3 дней 1 час назад