Дочь Водяного [Оксана Токарева] (fb2) читать постранично

Дедова дудочка

1995 год

— А почему вы ее чернью зовете? — спросил Михаил Шатунов, пытаясь поудобнее устроиться на продавленном сидении видавшего виды Уазика-«буханки».

Хотя бюджетный внедорожник, продукт семидесятых годов еще советского автопрома, лихо катил по ухабам, с ходу преодолевая крутые подъемы, форсируя мелкие ручьи да болотца, пуская коряги и некрупные камни под колесо, трясло в кабине немилосердно.

— Положим, чернью ее называют чалдоны, а по науке — темнохвойная тайга, поскольку в основном тут растут ель, пихта да кедр, — без усилия выворачивая одной левой руль, уточнил Андрей Мудрицкий, рыжеволосый и рыжебородый великан с медвежьей хваткой, которого можно было бы принять за коренного сибиряка, если не знать, что его дед приехал в Сибирь из Питера после войны на строительство молодого Наукограда.

— Темнохвойная тайга, — пробуя слова на вкус, повторил Михаил.

Правильное и красивое словосочетание звучало слишком сухо — в самый раз для доклада на научной конференции, но никак не для бойкого репортажа. Он на всякий случай записал оба варианта и убрал блокнот. Делать заметки при такой тряске не получалось. Поэтому он решил пока просто накапливать впечатления, рассматривая сквозь подслеповатые от грязи стекла эти самые ели, пихты и кедры.

Здешний пейзаж разительно отличался от родных подмосковных лесов или вотчины предков Мещеры. Особенно сейчас, в середине мая, когда в Средней полосе приусадебные сады и деревья на бульварах одевались нежной белой кипенью цвета, а березняки да дубравы кудрявились нарядными сережками. Таежные великаны о цветении слышать не желали, на забравшихся в их владения людей глядели свысока, хотя и без враждебности, временами снисходительно похлопывая по крыше или бокам машины колючими лапами. Их хвоя насыщенного изумрудного оттенка и в самом деле выглядела темной, особенно в сравнении с пастельной зеленью подлеска, впрочем, тоже в основном состоящего из можжевельника.

Внизу это почти не бросалось в глаза. Зато, когда Уазик выехал на перевал, открыв пассажирам роскошный панорамный вид, от которого захватило дух, тайга заиграла такими яркими оттенками в пределах одного цвета, что рука сама потянулась к старой доброй зеркалке, предусмотрительно заряженной цветной кодаковской пленкой.

Андрей охотно притормозил и какое-то время снисходительно наблюдал за восторженным созерцанием столичного гостя, воспользовавшись остановкой, чтобы выкурить сигарету. Впрочем, на другой стоянке в заболоченной низине уже Михаил рассеянно разминал ноги, прислушиваясь к тайге, пока Мудрицкий делал какие-то замеры грунта и воды и горестно охал над погибшими обитателями безымянного болотца, которых Михаил и разглядеть-то толком не мог, хотя чувствовал их боль, страх и нежелание умирать.

Андрей специализировался по кафедре герпетологии и диссертацию собирался писать о земноводных Сибири. Тайгу любил до самоотречения, знал не только, как функционирует местная экосистема, но и какие виды животных и растений отвечают за ее благополучие. Мировоззрение имел сугубо научное, гармонию природы воспринимал как часть хорошо выстроенной системы, ни в каких духов не верил и даже к литературным тропам относился с изрядной долей иронии.

Михаил средствами художественной выразительности в репортажах старался не злоупотреблять. А что до мировоззрения, то научная картина мира, которую преподавали в школе и которой придерживались его родители, никак не противоречила, а только дополняла его знания о тропах Верхнего и Нижних миров. Да и дедова дудочка всего пару месяцев назад спасла ему жизнь…

Михаилу исполнилось семь лет, когда, отправившись в лес за земляникой, он услышал дивную мелодию, на зов которой пошел, сам того не осознавая.

Он, конечно, к тому времени знал, что дом в деревне, куда они каждое лето приезжали из Москвы отдыхать как на дачу, срублен несколько веков назад кем-то из отцовских предков. Даже слышал про прапрадеда-волхва, похороненного по старинному мокшанскому обряду на лесном кладбище в бревенчатой домовине.

— А он добрым был или злым, если его одного в лесу похоронили? — спрашивал у родителей маленький Михаил, глядя из-за забора дачи в сторону опушки.

— Ну как он мог быть злым, если он твой прапрадедушка, — целовала сына в щеку мать, хозяйским взглядом осматривая теплицы и грядки.

— Да трудно сказать, — качал головой отец, вытаскивая из салона новеньких красных «Жигулей» вещи. — Деда Сурая и остальных сыновей он ведь так до самой смерти не простил из-за того, что не захотели по его стопам идти, силу ведовскую перенимать.

— А почему не захотели? — удивился Михаил.

— Потому что предрассудки это все, — отрезал отец. — А дед Сурай красным командиром был. Ты же понимаешь, что волшебники жили когда-то давно и в далекой-далекой стране, — добавил он торопливо, видя насупленные светлые бровенки и искреннее разочарование в