Краденая магия. Часть 1 [Денис Георгиевич Кащеев] (fb2) читать онлайн

- Краденая магия. Часть 1 (а.с. Краденая магия -1) 830 Кб, 193с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Денис Георгиевич Кащеев

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Денис Кащеев Краденая магия. Часть 1


* * *

ПРОЛОГ

в котором обо мне, собственно, речи и не идет — ну, почти



— Эка ж нас все-таки угораздило, — привычным движением огладив холеную, черную с легкой проседью бороду, в рассеянной задумчивости пророкотал своим раскатистым басом Савва Иосифович Адамов. — Поди ж ты: мир без магии!

— Поверить не могу — мир без магии, — вторил ему, потерянно качая головой, племянник Ефрем, бледный нескладный юноша семнадцати лет от роду, второй месяц как состоявший при дядюшке, купце второй гильдии, в малодоходной, но ответственной должности младшего приказчика. — Рассказать кому — на смех поднимут!

— Ужо я тебе расскажу! — словно очнувшись от полудремы, сурово сдвинул брови Савва Иосифович. — Совсем дурной?!

— Да я ж так… Фигурально выражаясь! — поспешил заверить Ефрем. — Не понимаю, что ли?..

— Дýхи тебя разберут, — буркнул купец — все еще недовольно, но уже не столь грозно.

— Ох, дядюшка, не поминали бы вы всуе сих злыдней бестелесных! — поежился приказчик.

— Поучи тут меня еще! — цыкнул на племянника Савва Иосифович.

— Я что, я ничего… — вовсе уж сжался Ефрем, для верности прикусив язык — дабы снова не сболтнуть чего лишнего.

Умолк и купец, снова погружаясь в тягучую трясину своих невеселых дум.

Планида торговца переменчива. Бывают сделки успешные, случаются менее удачные, иногда и вовсе сработаешь в убыток, но такого сокрушительного удара, как нынче, Савва Иосифович не получал от судьбы давненько. И ничто ведь не предвещало столь лютой напасти! Рутинная деловая поездка в Китай (ну, как рутинная — иному купчине, даже и первой гильдии, ходу в Поднебесную нет, хоть ты в лепешку расшибись, но Адамовы свою тропку туда проторили еще во времена легендарного прадеда Саввы Иосифовича — тоже Саввы, по прозвищу Уйгур). Вот и на сей раз поначалу все шло своим чередом. До Шанхая добрались практически напрямик — в каких-то три портала. По хорошей цене сдали товар надежному перекупщику из местных, достопочтенному Ляо, взамен у него же с немалой скидкой приобрели редкие восточные диковины для перепродажи в России и Европе. Ничего такого уж запрещенного (ну, почти), но возвращаться все же пришлось кружным путем, благоразумно избегая таможенных и карантинных застав. Собственно, как всегда…

Но внезапно все переменилось. Очередной их портал был грубо свернут извне — судя по силе и точности наскока, не иначе, работали удальцы из пресловутого III Отделения, земской полиции такое явно не по плечу. Кого другого на месте Адамова так бы и взяли тепленьким, но Савва Иосифович не лыком шит — заранее предусмотрел путь отхода, даже на такой почти невероятный случай. Вот только проклятущие жандармы — или кто там устроил сию дерзкую засаду — оказались еще расторопнее: тут же схлопнули каравану и новый портал. Здесь уже пришлось импровизировать, дергаться наобум, петлять испуганным зайцем… В итоге, от преследования они кое-как оторвались, но вывалились вместе с товаром в этот странный, невесть откуда взявшийся невозможный мир — мир без магии.

Или, правильнее сказать: мир, в котором не бьет Ключ.

Но нет Ключа — не сработает и магия, каким бы одаренным ты ни был и каким бы запасом маны ни располагал — хоть в целую тысячу мерлинов (столько в наш век ни у кого, конечно, не бывает — ну да речь не о том).

Машинально снова огладив любимую бороду, Савва Иосифович коротко окинул невеселым взглядом окрестности. Местное время, похоже, близилось к полудню — слепящее солнце неспешно карабкалось по голубому небосклону в зенит. Погода стояла, вроде бы, летняя — ну да кто ж знает, какой тут у них климат. Купец с племянником сидели на деревянной лавочке на краю тенистого городского сквера. В десятке саженей перед ними, за редкой серо-зеленой стеной чахлого колючего кустарника кипела чужая, варварская жизнь. По покрытой чем-то вроде застывшей горной смолы (кажется, эллины называют такую «асфальтос») дороге сплошным потоком тянулись причудливого вида крытые повозки. Большая их часть нещадно чадила выхлопными трубами — за неимением элементарной магии, аборигены, похоже, поголовно вынуждены были жечь какое-то химическое топливо — но попадались экземпляры и бездымные, не иначе — электрические. Не менее, впрочем, примитивные. Как есть транспорт для черни!

За дорогой поднимались достаточно высокие, в десяток этажей, каменные дома, несколько подкопченные — в такой-то гари! — и архитектурно довольно убогие. По выложенному скучной серой плиткой широкому тротуару вдоль них спешили по своим варварским делам пешеходы, одетые, к слову, не столь уж и экстравагантно — многие из них не привлекли бы к себе особого внимания на улицах Первопрестольной или Петрополиса. Попадались, правда, и сущие оборванцы (в основном, почему-то, молодые женщины) в изодранных в клочья штанах — таких, конечно, в родном Адамову мире в чистый район полиция нипочем бы не пустила.

Сюда, в сквер, прохожие тоже забредали — впрочем, добросовестно обходя по широкой дуге облюбованную купцом и его племянником лавочку. Ни Саввы Иосифовича с Ефремом, ни их скособоченной грузовой платформы с товаром, ни корпящего в ее тени над расчетом координат спасительного портала усача — старшего приказчика Наума Елисеевича — видеть аборигены, конечно же, не могли — взгляды им отводила прочь простейшая магическая техника, она же побуждала ноги шагать стороной.

Простейшая-то она простейшая, но, чтобы сотворить оную без доступа к Ключу, Адамову пришлось запустить руку в товар и, поборов естественную скаредность, расчехлить один из дорогущих китайских артефактов — Слепок духа. Обычное его предназначение было, разумеется, совершенно иным, куда более изысканным, но годился он и на роль этакой импровизированной магической батарейки: дýхи или, как называл их впечатлительный Ефрем, злыдни бестелесные — они же, по сути, сами себе бьющий Ключ. Безумное, конечно, расточительство, все равно что дорогой коньяк из императорских подвалов газированным квасом разводить — ну да делать нечего…

Признаться, сам бы до такого кунштюка Савва Иосифович нипочем не додумался — Наум Елисеевич, светлая головушка, сообразил. На него, Наума, теперь, собственно, была вся их надежда: сумеет старший приказчик открыть портал из сей пропащей дыры — вернется заплутавший караван домой. Ну а коли не сумеет…

Нет уж, прочь подобные мысли к духам в Америку — конечно же, Наум сумеет. Иначе за что ему такие деньжищи ежемесячно платятся, да еще и — невиданное дело — в конце года с прибылей процент капает?

Свое немалое жалование Наум всегда отрабатывал с лихвой — не подведет и теперь! Возвращение, конечно, всяко встанет в копеечку — один Слепок Духа чего стоит! — ну да, как говаривал старый контрабандист Савва Уйгур, если твою проблему можно решить деньгами, то это называется не «проблема», а «расходы»…

Тем временем старший приказчик как раз поднялся из-за грузовой платформы и степенно направился вокруг оной к купцу с племянником.

— Ну? — невольно подавшись вперед, поинтересовался Адамов. Ефрем так и вовсе, не усидев, вскочил в нетерпении на ноги.

— Посчитал я, — сипло сообщил Наум Елисеевич, приблизившись.

— Не томи, — скривился, словно от зубной боли, Савва Иосифович. — Чего насчитал-то?

— Так-то портал открыть можно… — заявил старший приказчик, потеребив пышный ус. Купец шумно выдохнул. Юный Ефрем разве что не взвизгнул от радости. — Можно — теоретически, — продолжил между тем Наум Елисеевич. — Но не имея доступа к Ключу…

— Что за беда — используй Слепок, — пожал плечами Адамов. — Все равно уже расчехлили — теперь его за нормальную цену нипочем не продашь.

— Не хватит Слепка, — терпеливо дождавшись, пока собеседник закончит, покачал головой старший приказчик.

— Ну… Возьми из поклажи еще один, что уж тут… — задумался лишь на секунду Савва Иосифович.

— Двух тоже будет мало, — вздохнул Наум Елисеевич.

— Короче, сколько нужно? — уже предчувствуя неладное, резко спросил купец.

— Тридцать восемь, — выдал старший приказчик.

— Сколько?! — ошалело ахнул Ефрем.

Адамов от схожего нервного вскрика сумел удержаться, но стоило это ему, надо признать, немалых трудов.

— Тридцать восемь полностью заряженных артефактов, — повторил между тем Наум Елисеевич. — Если очень повезет — то тридцать семь. Но с удачей у нас нынче как-то не особо… Так что я бы уверенно закладывался на тридцать восемь, да держал наготове тридцать девятый.

— Но у нас же их всего сорок четыре! — в отчаянии воскликнул Ефрем. — И весь наш свободный капитал — там, в них!

«Если бы только свободный… — чувствуя, как болезненно леденеет где-то во чреве, подумал Савва Иосифович. — Почти четверть — заемный, взятый под немилосердный процент…»

— Если разрядить артефакты, мы полные банкроты! — глухо озвучил порывистый племянник то, что пока не решался произнести вслух сам Адамов.

— Есть другие варианты? — хмуро осведомился купец у Наума Елисеевича.

— Вы меня не первый день знаете, Савва Иосифович, — невозмутимо развел руками старший приказчик. — Были бы — с них бы и начал.

— Добро, — сокрушенно кивнул Адамов. — Вытаскивай нас, Наум.

* * *
— Все готово, Савва Иосифович, — доложил старший приказчик. — Можно отправляться.

— Ну так отправляемся, — с обреченностью отданного на заклание агнца поднялся с жесткой скамьи купец.

— Погодите! — встрял было Ефрем.

— Отправляемся, Наум, — повторил, проигнорировав этот неуместный призыв, Адамов.

— Нет, прошу, выслушайте меня! — не унимался вздорный племянник, цепко хватая купца за широкий рукав.

Так-то паренька можно было понять: весь его скудный собственный капитал, от матушки покойной доставшийся, но до поры под дядиным управлением пребывающий — в тех же обреченных ныне на разрядку китайских артефактах осел…

— Ну, что тебе? — махнув Науму Елисеевичу, чтобы малость погодил, обернулся Савва Иосифович к Ефрему — тем не менее, решительно высвобождая руку из бесцеремонного захвата.

— Нельзя же так просто вернуться с голой за… с пустой мошной! — с мольбой заглядывая в глаза купцу, быстро, но сбивчиво заговорил младший приказчик. — Что-то нужно сделать! Хоть как-то снизить потери!..

— И как же их снизить? — саркастически хмыкнул Адамов.

— А так! Вот вы присмотритесь к здешним обывателям! — судорожно замахал Ефрем обеими руками в направлении пешеходов на улице. — К их аурам! Да тут на каждую дюжину — десяток одаренных сыщется!

— Ну и что с того? Грош цена их одаренности — без Ключа!

— Так это здесь нет Ключа! А в нашем-то мире оный бьет вовсю! И ежели, допустим, захватить отсюда несколько человек — там, дома, можно будет спокойно наложить на них холопские печати и продать — хотя бы и на «бурдюки»…

— А ведь Ефрем дело говорит, — кажется, неожиданно для самого младшего приказчика поддержал его, резко оживившись, Наум Елисеевич. — Я пока расчетами занимался, к местным-то особо не приглядывался, а теперь вот смотрю — у них тут и правда одаренный на одаренном — одна беда, что магии нет! Прихватим, сколько сумеем протащить через портал — даст Ключ, хоть с долгами расплатиться получится.

— Да! — с энтузиазмом гаркнул Ефрем.

— А документы на них ты где возьмешь? — все еще с немалым сомнением покачал головой Савва Иосифович, обращаясь главным образом к Науму Елисеевичу, но исподволь косясь и на племянника. А паренек-то не промах! Даже если и не выгорит его идея — молодец! — Холопы — сие тебе не какие-нибудь артефакты, на них серьезные бумаги нужны!

— Добудем документы, — уверенно бросил старший приказчик. — Чухонские или, в крайнем случае, валашские… Знаю одного человечка на Хитровке — недорого возьмет и бумажки такие сделает — само IIIОтделение не подкопается!

— Ну, насчет IIIОтделения — сие ты, Наум, пожалуй, лишку хватил… — протянул Адамов, торопливо соображая. Цена на одаренного холопа в Первопрестольной немалая: спрос на «бурдюки» — живые хранилища маны — со стороны вырождающихся аристократических семейств растет с каждым годом. Сам Савва Иосифович подобного рода товаром до сей поры не торговал, делая основную ставку на китайскую контрабанду, но многие уважаемые купцы такие сделки охотно проворачивали. Власти на сие взирали равнодушно: обращение в холопы свободных подданных Империи было, конечно же, строжайше запрещено, но что до безродных иностранцев, на чело которых наложили печати по законам их государств с надлежащим оформлением всех положенных документов — торговле оными никаких препятствий не чинилось.

Документы, да… Но если Наум говорит, что бумаги добудет…

Два-три проданных холопа — считай, отбили цену одного первоклассного Слепка…

— Сколько мы сможем провести живыми через портал? — приняв решение, уже совсем другим тоном задал Адамов вопрос старшему приказчику.

— Полдюжины — гарантированно, — заявил тот.

— Протащи полную дюжину — и мы спасены.

— Сделаю, что смогу, — склонил голову Наум Елисеевич.

— Приступай, — велел Савва Иосифович.

С улицы в сквер как раз ввалилась шумная компания молодых аборигенов обоего пола. Судя по искрящимся благородным серебром аурам, по меньшей мере пятеро из них были одаренными — пусть сами они об этом пока и не подозревали. Как не догадывались и о том, что последние мгновения их жалкого пребывания в этом нелепом лишенном магии мире неудержимо истекают.


Глава 1

в которой я вспоминаю былое, а мне демонстрируют магию


— Вот, Ваше сиятельство, извольте взглянуть. Три холопа мужеского полу и две — девицы. Сплошь — чухонцы подлого происхождения. Однако все как один — одаренные, ну да о сем даже и упоминать-то излишне. Вы не смотрите, что сейчас они квелые — первое время после наложения холопских печатей оно завсегда так, да и на уровень маны сие не влияет…

Писклявый, подрагивающий от волнения голос выдернул меня из забытья словно гнутый гвоздь клещами из толстой доски — со скрипом и лязгом. Речь, без сомнения, была русской, но слова звучали причудливо, будто бы с нарочитым акцентом. Если сосредоточиться — то почти все понятно, но именно попытка сконцентрироваться и вырубила мне сознание в прошлый раз. Минуту назад? Вчера? В прошлой жизни?

В голове у меня гудело, как в трансформаторной будке. Веки налились свинцом — без хорошего домкрата нипочем не поднять. Губы пересохли и саднили. Машинально я попытался их облизать — и только тут вспомнил, что языка-то у меня больше и нет.

Потрясение, вызванное этой мыслью, было таково, что глаза мои, миг назад категорически отказывавшиеся приоткрываться, сами собой распахнулись во всю ширь.

Я полусидел-полулежал на лакированном паркетном полу у стены, тяжело привалившись к ней сгорбленной спиной — в каком-то просторном светлом помещении. Подробно рассмотреть здешнюю обстановку, даже и приди мне паче чаяния в голову такая мысль, с моего места было бы затруднительно: почти весь обзор перекрывало высокое кожаное кресло, в котором со скучающим видом восседал тучный мужчина лет пятидесяти в шитом золотом темно-синем одеянии, который я про себя, не задумываясь, обозвал мундиром.

Как-то сразу сделалось ясно, что именно он, этот человек в мундире, и есть только что упомянутое «сиятельство».

Позади кресла, чуть по бокам, стояли еще двое. За правым плечом «сиятельства» — юноша, ну или, скорее, даже мальчишка, лет четырнадцати-пятнадцати, лицом весьма похожий на обладателя мундира, но в плечах ýже раза в два, а в талии — так и во все три. Облачен он был в ослепительно белую сорочку с широкими рукавами и тесные темные брюки.

По левую же сторону от «сиятельства» расположилась девушка. Высокая — на добрых полголовы выше мальчишки. Обладательница толстенной иссиня-черной косы, небрежно перекинутой через плечо и опускавшейся почти до пояса длинного, в пол, изумрудно-зеленого платья. С виду — где-то моя ровесница.

Да, я же не рассказал. Лет мне семнадцать. По крайней мере, было именно семнадцать, когда в скверике к нашей компании подрулил тот стремный тип с усами на пол-лица: не хотите ли, мол, отправиться в чудесный мир, где царит магия, прыгают по веткам благородные эльфы, в небе летают огнедышащие драконы и все такое. Хотя нет, про эльфов и драконов это уже кто-то из наших задвинул в ответ — чисто поржать, а мужик только про магию втулял. Причем с этаким, вроде как, нарочитым акцентом говорил, будто под иностранца косил — с тех пор я только такую речь и слышу… Но тогда это скорее смешно звучало, и уж точно не страшно. Мы, понятно, решили, что идет какая-то рекламная акция, стали прикалываться… А ему зачем-то от нас непременно прямое согласие требовалось — Антоха еще съязвил, что там за каждое полученное «да» оплата идет, не иначе. Первой Дашка согласилась, потом Кир. Антоха мне такой: а ты что, Вовка? Ну и я сдуру ляпнул: хочу, типа. Подумал, купон какой дадут или промокод… Этот, с усами, подвел нас к лавочке, а потом: бах! И темнота.

А когда тьма отступила… Черт, лучше б она не развеивалась вовсе. Про вырезанный язык я даже не сразу понял. Сначала тупо поднес к глазам руку — а там всего четыре пальца. Мизинца как не бывало. Вторую поднял — то же самое. Аккуратные такие срезики, совсем зажившие уже. Это сколько же времени прошло?! Хотел было выругаться в сердцах — хрен там, ни слова не выдавилось, одно лишь утробное мычание. Тут только сунул руку в рот — а там пусто. И ведь ни боли, ничего такого — только голова гудит, в ушах шумит, и глаза упорно закрываются… Ну и ни сесть, ни встать — тело как избитое. Опять же, ничего не болит — просто не работает. То ли на шок такая реакция, то ли еще на что…

У остальных наших — то же самое все оказалось. Антоху я, правда, больше не видел, но Кира, Санька, Дашку и Светку поначалу со мной вместе держали — так вот, они вляпались в точно такое же дерьмо. Мизинцы, язык — все как по единому трафарету… А еще у каждого на лбу — клеймо выжжено. Что-то наподобие китайских иероглифов: 奴隷. Или японских, а может, корейских каких-нибудь — я в них не разбираюсь. Или это вообще не иероглифы, а руны, например. Понятия не имею. Но зрительная память у меня отличная, и этот рисунок я теперь на всю жизнь запомнил, ночью разбуди — изображу!

А у меня на лбу был такой же, судя по всему. В зеркало на себя полюбоваться случая мне пока не представилось, но черточки шрама прекрасно прощупывались.

Такие вот дела…

Окунувшись в воспоминания, я не заметил, как веки мои снова сами собой сомкнулись, а сознание уже привычно затуманилось, беспомощно отрешаясь от этого вот всего. В себя меня привел голос мужчины в кресле:

— Напомни-ка, любезнейший, как тебя звать-величать? Ефимкой, что ли?

— Ефремом, Ваше сиятельство, — последовал писклявый ответ. — Ефремом Абрамычем…

С усилием распахнув глаза, я наконец заметил говорящего: перед креслом «сиятельства», чуть в стороне, слева, переминался с ноги на ногу белый как мел юноша в темно-сером костюме-тройке, висевшем на нем, словно мешок на огородном пугале. Этого субчика видеть мне уже доводилось — в редкие промежутки возвращения в сознание. Судя по всему, это именно он привез нас сюда.

Нас? Я покосился еще левее. Копируя мою скрюченную позу, у стены притулилась незнакомая мне девушка с пышной копной растрепанных русых волос, косой челкой спадавших на лоб и почти закрывавших безобразное клеймо — все то же, 奴隷. Дальше за ней сжалась, обхватив руками колени и втянув голову в плечи, еще одна бедолага, худенькая коротко стриженная шатенка. Тоже заклейменная и тоже не из наших.

Медленно, чтобы не позволить голове закружиться и снова не провалиться в забытье, я перевел взгляд направо. Там сидели, затравленно озираясь, двое дюжих парней, пожалуй, чуть постарше меня. Ни разу не Кир и не Санек, хотя клейма такие же.

Больше в комнате, похоже, никого не было.

— А что же Савва Иосифович лично не пожелал товар представить? Нет ли в том неуважения, а, Ефрем? — раздался тем временем из кресла очередной вопрос. Отчество Абрамыча было проигнорировано — не иначе, демонстративно, а вот я почему-то решил для себя впредь величать торговца именно так.

— Помилуйте, Ваше сиятельство, как можно! — разве что ужом не извиваясь, заверещал тот. — Дядюшка мой недужен, а дела — они промедления не терпят, сами понимаете! Посему здесь я, к вашим услугам… Мы к вам с полнейшим почтением, как положено — в знак чего имеем удовольствие предложить скидку в шестую часть цены — на весь сегодняшний товар!

— Уважение деньгами не меряется! — зыркнув на Абрамыча, коротко проговорила — будто сплюнула — из-за спинки кресла девица с косой.

— У них, торгашей, наоборот — только оными все и меряется, — хмыкнул, обернувшись к ней, «сиятельство». — Ладно, Ефрем, — снова перевел он взгляд на продавца. — Представь свой товар, поглядим.

— С кого изволите начать, Ваше сиятельство? — засуетился Абрамыч — метнулся было в мою сторону, вдруг передумал и, застыв на полушаге, снова повернулся лицом к покупателям, затем зачем-то попятился… — Может, с девиц? — кивнул он на моих соседок слева. — Или с мужеского пола? — последовал широкий жест в сторону меня и двух других парней.

Как это ни покажется странным, только в этот самый момент я и понял, что является для вертлявого Абрамыча товаром. Вернее, кто.

С другой стороны, пожалуй, ничего странного: не в силах удержать в гудящей голове более одной мысли за раз, до сих пор я просто не успел задаться этим вопросом — пока ответ на него не пришел сам собой. Так, значит, я и есть — «холоп мужеского полу»? Это на меня сегодня скидка в шестую часть цены?

Хотя, собственно, чему удивляться? Не на экскурсию же меня сюда привезли, клейменного и с вырванным языком! И без мизинцев. Пальцы-то мои им, гадам, зачем понадобились? С полной пятерней, небось, дороже бы пошел, нет?

В голове у меня все опять начало путаться, и ответ «сиятельства» на вопрос Абрамыча я прослушал. Однако, судя по всему, дам все же решили галантно пропустить вперед — когда я снова сумел сосредоточиться на происходящем вокруг, русоволосая девушка уже шла к креслу «сиятельства» — словно кукла или зомби какая, механически переставляя негнущиеся ноги, руки же безвольно уронив.

Почему-то мне явственно представилась картина, как сейчас с нее сорвут одежду — ну, разве не так положено делать при продаже рабов? — но на бесформенный светло-зеленый балахон, служивший русоволосой подобием короткого платья, покушаться пока никто не спешил.

— Отличный выйдет «бурдюк», Ваше сиятельство, — принялся нахваливать свой товар Абрамыч. — Сто мерлинов маны, не меньше! И всего за шестьдесят золотых империалов! С учетом скидки это будет каких-то пятьдесят империалов — смешная цена за подобное сокровище…

— Сто мерлинов, говоришь? — как-то нехорошо прищурилась из-за спинки кресла «сиятельства» девица с черной косой. — А если я проверю?

— Ну, да, сто мерлинов… — будто споткнувшись на ровном месте, смешался торговец. — Проверить… Конечно, молодая графиня, проверить — сие ваше право… Законное право… Но стоит ли так себя утруждать… Обычно ж не проверяют такое…

Молодая графиня? Что ж, так тебя, милочка, и окрестим до поры.

— Если все сложится, это будет мой «бурдюк», и я должна точно знать его емкость, — холодно усмехнулась молодая графиня, неспешно выступая из-за кресла, подходя к русоволосой и аккуратно, почти ласково беря ту за руку — левой за правую.

— Что будешь творить? — спросил оставшийся стоять возле «сиятельства», но с любопытством вытянувший шею мальчишка — кажется, впервые за все время подав голос.

— Портал открою, куда еще столько маны в закрытом помещении безопасно слить? — передернув плечиками, ответила молодая графиня. — Если там, конечно, и впрямь сто мерлинов.

— А сумеешь? — хитро подмигнул мальчишка. — Портал-то? Это ж пятый ранг минимум!

— Обижаешь, братец. Ну что, я приступаю? — снова обернулась она к Абрамычу.

— Воля ваша, — с несчастным видом торопливо закивал тот.

— Что ж… — девица торжественно подняла правую руку — левой она по-прежнему стискивала ладонь русоволосой — и ловко сложила пальцы в замысловатую комбинацию. — Вуаля!

Секунда — и в паре шагов от нее прямо в воздухе возник мерцающий серебристый прямоугольник метра в два вышиной и метр шириной.

Ну да, магия, вас предупреждали…

— Ха! — прыснул внезапно мальчишка. — И это ты называешь порталом? Але, сестренка, а сопряжение где?

Сестренка? Брат и сестра, что ли? Хотя мне то что до того…

— Сейчас… — сосредоточенно сдвинула изогнутые черные брови молодая графиня.

Через серебристый прямоугольник будто пробежала волна, и по его контуру начала появляться золотая рамка — сперва снизу, затем по бокам и, наконец, замкнулась сверху.

— Ну вот, — просветлев лицом, самодовольно улыбнулась молодая графиня. — Получите и распишитесь. Сейчас начну понемногу углублять… — рамка из золотой сделалась зеленой, затем постепенно начала алеть. — Никто не желает прогуляться короткой дорогой в старый сад? Как раз дотуда дотянулась…

Невольно засмотревшись на творящиеся с магическим прямоугольником метаморфозы, что молодую графиню, что выставленную на продажу девицу из вида я благополучно упустил и повернулся к ним снова, лишь заметив, как вдруг в ужасе распахнулись глаза Абрамыча — и проследив его ошалелый взгляд. Впрочем, что касается высокородной покупательницы, то с ней ничего особенного не происходило (если, конечно, не считать особенным создание этого самого «портала»), а вот с русоволосой явно творилось нечто неладное. Левая ее кисть, за которую так и держалась «молодая графиня», словно обуглилась, и густая чернота теперь стремительно ползла вверх, к локтю. Дальше начинался рукав уже упоминавшегося мной балахона, но, судя по всему, у его края процесс вовсе не затих, продолжившись под одеждой. Еще пара секунд, и рот русоволосой распахнулся в беззвучном крике, глаза закатились… В следующий миг она вспыхнула факелом — и почти тут же осыпалась на пол серым пеплом.

Прямоугольник портала дрогнул и исчез. Помедлив, молодая графиня опустила правую руку — с видом скорее разочарованным, нежели испуганным. Пламя, в момент спалившее русоволосую, судя по всему, не причинило дотошной покупательнице ни малейшего вреда. Да никто за нее тут, похоже, и не переживал — тот же «сиятельство» в своем кресле даже бровью не повел.

— Кхм, — выразительно кашлянул за его спиной мальчишка — не то одобрительно, не то издевательски.

— Но… Как же теперь? — пролепетал, обретя наконец дар речи, Абрамыч.

— Шестьдесят три, — презрительно бросила ему молодая графиня.

— Что, простите? — непонимающе захлопал глазами торговец.

— Шестьдесят три мерлина — это все, что у нее имелось. И близко не сто. Так что сами виноваты — я взяла ровно столько, сколько было заявлено. И вот результат, — носком туфли она брезгливо ткнула в кучку праха на паркете. — Проверка провалена, этой сделки не будет. Давайте, кто там у вас следующий на очереди?

Слева от меня, на полу у стены, забилась в конвульсиях, жалобно подвывая, стриженая шатенка.


Глава 2

в которой проверка качества товара повторяется еще дважды, каждый раз с разным результатом


— Нет, ну, как же так-то?.. — заламывая руки, не унимался Абрамыч. — Что я скажу дядюшке?! Как оправдаюсь за погубленное добро?

«Сиятельство» с молодой графиней ответом его не удостоили — в отличие от мальчишки.

— Скажешь, что попытался нагреть покупателей, да не вышло, — насмешливо бросил тот. — Сам виноват! Мог бы по-честному срубить империалов двадцать пять — да жадность сгубила!

— У Саввы Иосифовича товар никто никогда не проверял… — жалобно пролепетал торговец.

— Угадай почему? — хмыкнул мальчишка. Да сам тут же и подсказал: — Может, тот по мелочи не жульничал?

— Я не хотел! — казалось, еще чуть-чуть, и Абрамыч вовсе разрыдается. — Я… Я не в ту бумажку посмотрел!.. Перепутал… С кем не бывает?..

— Вот так дядюшке и доложишь!

— Он же меня со свету сживет!

— Бывает, — злорадно развел руками мальчишка.

— Может, все же хоть какую-то компенсацию… — начал было торговец.

— С дуба Лукоморского рухнул? — как видно, устав слушать его причитания, снова заговорила молодая графиня. — Скажи спасибо, что тебя взашей не выгнали! А то и вовсе в яму не бросили — чтоб знал впредь, когда в какую бумажку смотреть! Короче: будет еще сегодня товар на продажу или расходимся?

— Будет, будет, как ни быть!.. — очевидно, таки смирившись, привычно засуетился Абрамыч. — Снова девицу?

— Как ты, возможно, заметил, я все еще без «бурдюка»…

— А из мужиков ману тянуть рано ей еще! — едко закончил за сестру (если они, конечно, и впрямь брат и сестра) мальчишка — не для торговца явно сказанул — исключительно для ушек молодой графини.

Та вспыхнула, грозно вскинула руку с хитро сложенными пальцами (в воздухе разве что не запахло магией), но вмешался «сиятельство».

— Петр! — строго проговорил он. — Довольно ерничать! Милана, не отвлекайся! — добавил еще — чуть менее суровым тоном.

Петр, значит, и Милана?.. Хм, будем знакомы: Володя Зотов. Впрочем, вам же без разницы, убьете — фамилии не спросите, как ту русоволосую…

Мальчишка между тем по-быстрому увял, а сестра его, удостоив братца уничижительным взглядом, снова повернулась к Абрамычу:

— Ну и долго мы будем ждать?

— Вот, молодая графиня, извольте… — от стены к креслу действительно уже двигалась стриженая шатенка — такой же, как и у сгинувшей в пламени русоволосой, шаркающей походкой обдолбанного зомби.

Впрочем, кто бы говорил: случись нынче торговле дойти до меня, я не то что выйти нормально — толком встать-то скорее всего не сумею… Может, оно и к лучшему, кстати: кому нужен холоп-полутруп? Авось, побрезгуют убогим да и не сожгут на «проверке»…

Илу пусть уж лучше сожгут, разом положив конец всей этой фантасмагории?..

— Сколько? — сухо задала между тем деловой вопрос Абрамычу Милана.

Это ж надо настолько не соответствовать своему имени!

— Пятьде… Сорок империалов! — запнувшись, выпалил торговец. — Это уже со скидкой…

— Я спрашиваю, сколько у нее маны, — скривилась молодая графиня.

— Э… Семьдесят пять мерлинов.

— Со скидкой — шестьдесят, — не удержался от ехидной реплики Петр.

— В бумажку правильную посмотрел? — прищурилась в свою очередь Милана.

— Семьдесят пять мерлинов, молодая графиня, извольте проверить, — поджал губы Абрамыч.

— Ну, если что — пеняй на себя, — заявила та, подходя к заклейменной девушке и беря ее за руку — в точности, как и в прошлый раз.

Не стану подробно описывать процедуру проверки — ничего нового рассказать о ней все равно не смогу. Если и были какие-то отличия от предыдущей, то я их не заметил, за исключением главного: обуглился у несчастной девушки на этот раз лишь один-единственный пальчик, после чего процедура завершилась, и до огненного столба дело уже не дошло.

— Семьдесят четыре, — равнодушно констатировала Милана, выпуская из когтей несостоявшуюся жертву.

— Допустимое отклонение! — почти уверенным тоном заявил торговец. — С учетом недавно наложенной печати — даже естественное!

— А он прав, — подмигнул сестре Петр.

— В самом деле прав, — соблаговолил подтвердить и «сиятельство». — Печати — дело такое. Если иных нареканий нет — стоит брать.

— Маловато мне, конечно, семьдесят четыре… — недовольно сморщила носик молодая графиня.

— Семьдесят пять! — осмелился поправить ее Абрамыч. — Как печать устоится — будет семьдесят пять!

— Что в лоб, что по лбу, — фыркнула Милана. — Разница — один жалкий мерлин!

— Ну, это же не основной твой «бурдюк» будет, — подал голос ее брат. — Бери! Или, если не хочешь, я себе возьму! — не то с издевкой, не то с искренней надеждой добавил он.

— Петр! — незамедлительно одернул его «сиятельство».

— Да помню я, помню: до полного совершеннолетия никаких девок среди «бурдюков», — показушно вздохнул мальчишка. — Ну а чего Милка кочевряжится? — кивнул он на сестру. — Только дразнится! Семьдесят пять — нормальный «бурдюк»! Ходят и с меньшими — и не жужжат!

— В самом деле, Милана, решай уже, — повернулся «сиятельство» к молодой графине. — Да — да, нет — нет.

— Ладно, — махнула рукой та. — Беру — раз уж все равно получше ничего нет.

— По рукам, Ефрем, — заручившись ее согласием, бросил «сиятельство» Абрамычу. — Бумаги подпишешь с управляющим. У него же получишь деньги.

— Премного благодарен, — поклонился торговец, делая знак проданной шатенке. Та послушно заковыляла куда-то вглубь комнаты, за кресло. — Изволите продолжить?

— Да, — опередив «сиятельство», с энтузиазмом заявил Петр. — Теперь мне «бурдюк» купим!

— С которого из холопов желаете начать, молодой граф? — услужливо осведомился Абрамыч, обводя жестом нас троих, оставшихся у стены. — Вот этот, — его указующий перст остановился на дальнем от меня парне, — на пятьдесят пять мерлинов. — Вот этот, — палец переместился на моего соседа, — на семьдесят восемь, но, ясное дело, он и дороже. — А этот… — настал, вроде как, мой черед, но тут торговец почему-то сбился, порывисто достал из кармана какие-то бумажки, нахмурившись, принялся ими торопливо шуршать. — Тут почему-то не указано… — растерянно заявил он.

Ну вот, вечно меня прокатывают! Давеча, вон, ЕГЭ сдавал, так на всех результаты пришли, а мои потерялись — хотя все учителя в один голос утверждали, что быть такого не может, потому что не может быть никогда. Еще как может, оказывается! И это еще без магии!

Хотя тут, может, наоборот, удача: нет циферок — нет сделки?

— Странно, — продолжал между тем бормотать себе под нос Абрамыч. — Мана не вписана, а стартовая цена стоит как на добрых двести мерлинов. Ошибка, наверное… Хотя нет, Савва Иосифович лично цены проставлял…

— Сколько, ты говоришь, цена? — прервал его бубнеж мальчишка. — Да, да, на этого, с рязанской мордой — даже и не скажешь, что чухонец… — кивнул Петр на меня.

— Как есть чухонец, — зачем-то заспорил торговец. — Все документы о том в наличии! А цена… Сто двадцать империалов, молодой граф. Со скидкой ровно сто выйдет…

«Ну да, продаваться, так уж задорого… — безэмоционально, словно речь шла о чем-то до предела абстрактном, мелькнуло у меня где-то на задворках сознания. — Один я — как две с половиной давешних шатенки. Хорошая цена, уважают. Только вот денежки не мне пойдут…»

— Это ж, выходит, в нем, и впрямь, должно быть минимум две сотни мерлинов — судя по твоим запросам? — уточнил тем временем мальчишка.

— Выходит, так… — не слишком уверенно подтвердил Абрамыч. — Раз Савва Иосифович назначил сию цену — значит так и есть, — тут же, впрочем, добавил он, отринув сомнения.

— Что ж, давай его сюда! — в предвкушении потирая руки, выдвинулся вперед Петр. — Сейчас посчитаем!

— Как вам будет угодно, молодой граф…

В тот же миг неведомая сила бесцеремонно оторвала меня от стены, подняла с пола, встряхнула… Правая нога сама собой двинулась вперед, затем остановилась, давая возможность начать движение левой… Так вот как шли мои предшественницы! Не сами шагали — магия тащила… То-то же походочка их так нелепо смотрелась…

Не дожидаясь, пока я добреду, Петр нетерпеливо рванулся мне навстречу и ухватил за руку. Пальцы у него были сухие и холодные. Жадно впившиеся мне в кисть ногти — острые как бритвы, даром что коротко подрезанные.

— Двести мерлинов, — смакуя, проговорил мальчишка, глядя куда-то сквозь меня — будто пытаясь рассмотреть там, внутри, эту пресловутую ману, как бы она ни выглядела. — Можешь начинать завидовать, сестренка!

— Да нет там двухсот, — с деланым равнодушием скривилась Милана. — Не родит подобного чухонская земля — иначе Его Величество давно бы ее у шведов отобрал!

— Ну, нет — так нет, — пожал плечами Петр. — Тогда хоть развлекусь… А ну как все же есть?

— Начинай уже!

— Сейчас, дай настроиться…

В следующий миг в живот чуть пониже пупа мне словно загнали раскаленный железный штырь. Стой я самостоятельно, а не виси на магическом крюке — повалился бы, конечно, как подкошенный. Имей власть над голосовыми связками — заорал бы истошно, несмотря на отсутствие во рту языка. Но даже стиснуть зубы или зажмурить глаза — и такой малости мне не позволили, парализовав и бросив на растерзание…

— Что-то тяжело идет… — не столько даже услышал, сколько просто осознал я как некий факт, озабоченный голос мальчишки. — Будто через фильтр или засор…

— Говорю же, нет там двухсот мерлинов, — где-то далеко, на другом краю света, заметила в ответ Милана. — Все, что выше сотни, обычно фонтаном бьет, только успевай сливать!

— Знаю… Ладно, сколько есть — все мое! — с ноткой разочарования в тоне заявил Петр. — Все равно пол в зале ты уже запачкала…

Ну да, запачкала — хладнокровно убив ту бедную русоволосую девушку и рассыпав по паркету ее прах.

Походя, словно комара прихлопнув.

И сейчас мальчишка сделает то же самое со мной — я просто физически чувствовал, как жизнь из меня утекает, капля за каплей.

Ну а может, и в самом деле — пусть? Сгореть в один миг, разом оборвав все мучения — чем не выход? Пасть пеплом, напоследок замарав графьям паркет? Вогнать жадного Абрамыча в новые убытки? Какая-никакая, а месть! Мелко-холопская, да. Ну а я и есть жалкий холоп, вот и печать на лбу имеется — все как положено!

Все как положено…

Блин! Кем положено? Этим жуликом-торгашом Абрамычем? Сопливым мальчишкой Петром? Маньячкой Миланой? Вальяжно развалившимся в кресле «сиятельством»? Это на их милость я должен вот так просто взять и сдаться? Нет уж, черта с два!

Что я могу поделать? Не знаю! Но для начала — просто не смириться!

И о чудо: стоило мне взлелеять эту немудреную мысль, как в воздухе перед моими глазами возник крохотный алый огонек — словно живой отблеск надежды. Какой-то миг повисев неподвижно, он вдруг сдвинулся, рисуя короткую красную линию. Затем снова перескочил в точку, откуда начал свой путь, и начертил еще одну, под углом к первой. После — третий штрих, под ними. Четвертый — еще ниже, параллельно третьему, пятый — вертикально вниз… Пяток секунд — и между мной и увлеченно убивавшим меня Петром повис замысловатый сияющий узор, подобно заклеймившей меня печати похожий на восточный иероглиф, но иной: 鏡.

Удивительно, но ни мальчишка, ни в большем или меньшем напряжении наблюдавшие за нами остальные моего творения (а я ничуть не сомневался, что узор в воздухе создан именно мной — не спрашивайте, как и почему) в упор не видели. А тем временем «иероглиф» дрогнул, словно заговорщически мне подмигнув, затем вдруг сделался из алого белым…

Сперва я услышал безумный, нечеловеческий крик Петра, и лишь затем увидел пожирающее мальчишку пламя. К потолку комнаты взметнулся огненный факел, подобный поглотившему недавно русоволосую девушку. Вот только в отличие от Миланиной жертвы, молодой граф сгорал не молча — его стенаний никакая магия не сдерживала.

Длились эти вопли, впрочем, недолго: секунда — и от мальчишки не осталось ничего, кроме праха. Почему-то не серого, как было с русоволосой, а угольно-черного.

— Дýхи Америки… — пробормотал в разом воцарившейся тишине Абрамыч.

Под аккомпанемент этих слов поддерживавшая меня до сей поры в вертикальном положении магия вдруг пропала, и я кулем повалился на пол, во все стороны разметав что серый, что черный пепел. Последнее, что мелькнуло перед моим взором прежде, чем сознание отключилось, была моя собственная правая рука — снова полноценная, с пятью здоровыми пальцами. А еще во рту вдруг сделалось непривычно тесно — но понять, что это вернулся на свое законное место язык, мне еще только предстояло.


Глава 3

в которой меня едва не принимают за марсианина и собираются хорошенько расспросить о том, как я дошел до жизни такой


«Я убил человека!»

Грубо распихав локтями все прочие, эта жуткая мысль явилась мне первой после очередного безвременья забытья — словно мучимый похмельем пьяница, топтавшийся на пороге заветного магазина в ожидании урочного часа и вломившийся в двери, едва те успели лишь самую малость приоткрыться.

«Я убил человека! Совсем еще мальчишку! Понятия не имею, как это у меня вышло, но я его убил!»

«Он готов был сделать то же самое с тобой! — энергично потирая отбитые в давке на входе бока, подоспели подотставшие соображения. — А его милая сестричка перед этим сожгла ни в чем не повинную девушку! Семейка маньяков! Ты просто защищался!»

«Не важно. То есть важно, конечно, но сути дела это не меняет! Я его убил! И с этим мне теперь жить!»

«Ой ли? — без разбора сминая спорщиков, от „дверей“ нагло надвинулся кто-то новенький. — Жить он собрался! Ну-ну. Так тебе и позволили — после всего случившегося! Оглянись вокруг, оптимист недоделанный!»

Я послушно открыл глаза.

Открывшееся моему взору помещение было куда теснее давешней залы — буквально каких-то три на четыре метра — и значительно хуже освещалось: окон в нем не имелось, и превратиться в совсем уж непроглядную тьму здешнему полумраку не позволяла лишь одинокая свеча на, кажется, земляном полу, горевшая на удивление ровным, почему-то голубоватым пламенем. Вход — узкая арка в противоположной от меня стене, которую и рассмотреть-то мне удалось разве что чудом — света не добавлял ни на йоту.

Никакой мебели в комнате не наблюдалось, если, конечно, не считать за таковую тронутые ржавчиной массивные цепи, на которых я, собственно, и висел, обнаженный по пояс (служившие памятью о прошлой жизни джинсы на мне, вроде бы, оставались) и прикованный к кирпичной стене за руки и за ноги. Для полноты картины во рту у меня торчало нечто наподобие кляпа, тщательно закрепленного — в скулы врезалась удерживавшая его веревка. Разбухшая от слюны затычка немилосердно давила на… на язык?

Да, на язык! При большом желании даже можно было слегка им пошевелить!

Что ж, первая хорошая новость.

А что руки? В памяти всплыла картина: моя скрюченная пятерня, конвульсивно скребущая по паркету среди черного и серого пепла… Именно пятерня, включая мизинец!

Как смог вывернув шею, я покосился на закованные в железо запястья — сперва на правое, затем, изогнувшись в другую сторону, на левое. Кисти рук выше широких кандальных браслетов скрывались под страннымиметаллическими перчатками с широко растопыренными пальцами, цельнолитыми — ни кулак сжать, ни неприличный жест продемонстрировать. Пятью растопыренными пальцами! Правда, что там внутри, под слоем брони, на глаз было, конечно, не понять. Ощущения тоже молчали: руки онемели и выше локтя я их сейчас не чувствовал вовсе.

Ладно, мизинцы мизинцами, а вот чего точно не наблюдалась — назойливого гула в голове, неотступно преследовавшего меня последнее время.

Хорошая новость номер два — есть.

И еще одно — возможно, самое главное. Это уже касалось не физического моего состояния, а некого внутреннего настроя. Какого-то неудержимо вольного. Будто я тут не в железные цепи угодил, а наоборот, обрел свободу. Чувство было отнюдь не новым — именно так я, собственно, почти всю жизнь себя и ощущал, просто не замечал этого — не с чем было сравнивать. После похищения и клеймения оно ушло, оставив после себя лишь пустоту безнадеги и непонимания, чего, собственно, мне так не хватает — и вот нежданно вернулось.

Однако хорошенько поразмыслить над всем этим особой возможности мне не дали: откуда-то издалека до моего слуха донеслись приглушенные шаги, сопровождаемые неразборчивой речью. Звуки приближались. Четверть минуты — и через арку, враз заполнив собой добрую половину пространства комнаты, вошли четверо. С двумя из них — «сиятельством» и молодой графиней Миланой — я, можно сказать, уже успел познакомиться. Еще двоих — громадного косматого громилу в забрызганном чем-то бурым свободном сером комбинезоне, напоминавшем спецодежду автомеханика или лифтера, и обряженного в строгий черный костюм узколицего худощавого субъекта, обладателя аккуратных усиков и забавной козлиной бородки — видел впервые.

Вопреки моим ожиданиям, «сиятельство» не одарил меня даже мимолетным взглядом — словно в абсолютно пустую комнату пришел. Громила и худощавый искоса посмотрели — будто бы с осторожным интересом — но оба почти тут же отвернулись, чтобы продолжить прерванный разговор. Зато Милана, переступив через свечу и едва не сбив ее при этом подолом платья, подошла почти вплотную и воззрилась на меня с такой лютой ненавистью в пылающих очах (карих, кстати), что у меня, кажется, аж волосы на голове зашевелились.

Своих глаз я, впрочем, не отвел, и несколько секунд мы молча взирали друг на друга в упор, затем молодая графиня совсем не аристократично сплюнула куда-то под ноги, резко поворотилась ко мне затылком и отошла к остальным. Сзади на платье у нее оказался глубокий вырез, открывающий спину до самого пояса, если не ниже — накануне обратить внимание на эту яркую деталь Миланиного гардероба мне, видимо, как-то было недосуг. Ага, именно что не до сук было, сорян за мой французский… Впрочем, признаться, и сейчас куча других вещей занимала меня куда сильнее этого зрелища — тем более, все, что там могло намекать на что-то интересное, оперативно скрыл коварный полумрак.

— …сие меня совершенно не интересует, Федор, — должно быть, продолжая прерванный за аркой разговор, сухо произнес тем временем «сиятельство», обращаясь к громиле-«автомеханику» и косвенно таким образом мне того представив. — Давай по сути: что тебе удалось вытянуть из купчонка, прежде чем тот отбросил копыта?

Отбросил копыта? То есть верно я понял: Абрамыч — тоже тавось? И, видимо, как раз заботами этого Федора? Нет, не то чтобы у меня были причины о торгаше горевать…

Но нехороший знак, кстати, что при мне об этом вот так вот прямо, без обиняков, говорят. Ох, нехороший…

— Увы, немногое, — последовал между тем ответ громилы. — Ясно лишь, что к возможному допросу его заранее готовили, хотя и не слишком умело. Поначалу сей Ефрем, понятно, вообще все отрицал. Знай твердил, что сам не понимает, как такое могло произойти. Дядюшка его, мол, захворал нежданно, ну и отправил реализовать очередную партию холопов любимого племянника. Наша усадьба была у него на пути уже четвертой, нигде до того никаких недоразумений не случалось. Я отправил человечка проверить: он и в самом деле перед нами заезжал к Орловым, Оболенским и Давыдовым. Торговлишка шла так себе — сбыть удалось лишь пару душ женского пола — обе девки ушли Орловым. К Оболенским Ефрема просто не пустили на порог — знамо дело, сам князь Павел нынче в отъезде, а без него там никаких дел не ведут. Ну а с Давыдовыми наш горе-продавец не сошелся в цене. К нам же сюда Ефрем изначально якобы вовсе не собирался, но решил завернуть, не преуспев у соседей… Сие, так сказать, исходная версия купчонка. После разговора по душам появилась новая. Сам Ефрем в нее, судя по всему, уже искренне верил, что, собственно, и свидетельствует о том, что на допрос его зарядили. История сия слишком нелепа, чтобы быть правдивой, но достаточно заковыриста, дабы вынудить нас потратить на нее время и силы. Как по учебнику, короче. Итак, согласно версии под нумером два, караван купца Адамова надысь побывал в некоем загадочном мире, во многом похожем на наш, но начисто отрезанном от Ключа — то есть, по сути, это должен быть мир, где использовать магию принципиально невозможно. Там-то Савва Иосифович будто бы и изловил холопа, из-за коего нынче весь сыр-бор, — Федор слегка кивнул в мою сторону, но «сиятельство» проследить за его взглядом и не подумал, — в числе полудюжины прочих одаренных душ. И там же, вроде как, Адамов подцепил какую-то необычную хворь, лечить которую сразу же по возвращении укатил в Китай, бросив дела на приказчиков.

— Мир без Ключа? Что за чушь? — не выдержав, перебил собеседника «сиятельство».

— С просвещенной точки зрения, не такая уж и чушь, — тут же встрял в разговор узколицый. — Ученые давно предполагают, что сфера влияния Ключа не безгранична. Даже на Земле попадаются мертвые зоны — в Африке, например, и в Центральной Америке. Так называемые «пятна». Что уж говорить об иных планетах, иногда именуемых мирами — Луне, Марсе, Венере…

— Так что, сей ухарь-купец Адамов на Луне побывал, аки барон Мюнхгаузен? — недоверчиво нахмурился «сиятельство».

— По современным научным данным, на Луне нет воздуха для дыхания, так что ее никак не назовешь миром, похожим на наш. А вот что касается Марса или Венеры…

— Ах, оставьте ваши ученые фантазии, Антон Игнатьич, — оборвав узколицего, вернул себе слово Федор. — Разумеется, не был Адамов ни на каком Марсе. Может, там и существует мир без магии — не знаю, я, в отличие от некоторых, в университетах штанов не просиживал, и в новомодных теориях не силен… Но то, о чем плел Ефрем — лишь наскоро сочиненная басня, весь смысл которой — максимально затормозить наше расследование. Купченку внушили, что так все и было в действительности — чем абсурднее подобного рода выдумка, тем крепче она способна укорениться в сознании и тем труднее потом оказывается пробиться через ее дебри. Неплохо было сработано, должен признать: настоящей правды Ефрем нам так и не раскрыл, раньше кони двинул. Но сам факт, что к допросу его специально наставляли — лучшее доказательство того, что злодейство сие было заранее спланировано. Кем? Уж точно не мямлей Ефремом. А вот старый пройдоха Адамов, отправляя племянника по окрестным усадьбам с товаром, без труда мог просчитать, что Орловы если кого и купят, то только девок, у Оболенских, даже и случись в имении князь Павел, своих холопов полно, а Давыдовы зажмут денег. Хочешь, не хочешь — придется купчонку заезжать к нам. А там привлечь внимание молодого графа завышенной емкостью «бурдюка» — дело, уж простите, не хитрое. Словом, как по нотам сыграно. Ну и спешный отъезд из Империи Саввы Иосифовича — туда же, в копилочку. Держу пари, в скорости ждать его обратно из Китая нам не стоит… Вот так вот, Анатоль Глебыч.

Хм… Интересно, есть во всей этой отрыжке дедукции хоть малая крупица истины? Смелая теория Федора, по ходу, строится только лишь на том, что Ефрем, типа, соврал про мир без магии. Ну-ну…

С другой стороны, как говорится, если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят. То, что торгаш рассказал правду про «полет на Марс», отнюдь не исключает возможного злоумышления его таинственного дядюшки… Это, однако, не объясняет…

— Все сие, однако, никак не объясняет того, как клейменный холоп сумел применить против моего сына Зеркало, — словно подслушав мою последнюю мысль, веско заметил «сиятельство», он же, как видно, Анатоль Глебыч. — Убил мальчика его же собственной магией — да заодно еще и снял с себя печать.

Снял печать?! Машинально я закатил глаза, но заглянуть самому себе на лоб, конечно же, не сумел. Так вот оно в чем дело! Теперь понятно, откуда у меня это ощущение внутренней свободы! Ну, как гипотеза…

— А не могла оная быть поддельной? Печать, в смысле, — влез между тем с предположением узколицый — Антон Игнатьич.

— Исключено, — отрезал Федор. — Я лично проверил на входе всех, кого привел Ефрем. А там точно было Зеркало? — уточнил он затем. — Сие ж какого ранга техника!

— Вне всякого сомнения, — раздраженно бросил Анатоль Глебыч.

— Тогда остается предположить феномен интуитивной магии, — менторским тоном провозгласил Антон Игнатьич. — Теоретическое обоснование оного еще триста лет назад дал великий книжник Феофан Тобольский. Правда, по моим сведениям, реальный случай проявления сего феномена с тех пор был зафиксирован лишь однажды — да и то свидетельство многими отвергается как сомнительное. Вот если бы наш холоп и впрямь оказался пришельцем с Марса или Венеры — сие бы хоть что-то объясняло…

— Вас послушать, Антон Ингатьич, так у нас есть два рабочих варианта: более-менее вероятный — в котором действовал пришелец-инопланетянин, и сугубо фантастический — сие наши, местные дела, — кисло хмыкнул Федор.

— Не совсем так, но… Кстати, есть еще третья возможность — вмешательство могущественного духа.

— Ну да, не Марс — так Америка…

— Зачем Америка? Китайцы духов не чураются. А Адамов, как мы знаем, связан с Поднебесной…

— Духи, с которыми работают китайцы, только и способны, что чернь в ярмарочных балаганах развлекать, — решительно не согласился Федор. — А так-то да, в любой непонятной ситуации — вали все на злобных духов…

— Ладно, хватит попусту болтать, — резко, пожалуй, даже зло осадил спорщиков «сиятельство». — Судари мои, подытожим, к чему мы пришли, — добившись тишины, продолжил он уже спокойнее. — Как и следовало ожидать, случившееся с Петей — не несчастный случай, не роковое стечение обстоятельств, а умышленное, тщательно подготовленное убийство. Холоп — орудие этого подлого преступления, пусть и не до конца понятно, как именно оно выстрелило. Но сие пока и не столь важно. Купчонок Ефрем — непосредственный исполнитель, очевидно, сыгранный своим дядей втемную. Савва Адамов — организатор. Или, что вероятнее, один из организаторов. Все так?

— Так, — подтвердил Федор. — Осталось установить заказчика.

— Да что там устанавливать, — скривился Анатоль Глебыч. — Васька Ростопчин сие, больше некому. Он на нашу семью давно зуб точит. Другое дело, что без признаний Адамова ничего доказать мы не сможем…

— А пока тот в Китае, нам до него не дотянуться, — заметил Федор. — Хотя, если вы правы, и за всем сим в самом деле стоит граф Ростопчин — тогда, возможно, ни до какой Поднебесной Адамов и не добрался, а покоится нынче где-нибудь на дне Оки-реки или в буераке Муромском прикопан… Так чтобы уже точно никаких концов не сыскать.

— Но одна ниточка у нас все же осталась, — некстати напомнил Антон Игнатьич, оборачиваясь ко мне. — Я о холопе. Вернее, о бывшем холопе.

— Бывших холопов не бывает, — буркнул «сиятельство».

— Да уж, тут возникает прелюбопытная юридическая коллизия! Позвольте я…

— И сие не ниточка, а сущее недоразумение, — не слушая его, продолжил Анатоль Глебыч. — Если уж исполнитель ничего толком не рассказал, чего ждать от тупого орудия… Но в принципе вы правы, — кивнул вдруг он. — Как бы незначителен ни был шанс, пренебрегать им не стоит. Собственно, сего ради мы с вами сюда и тащились через весь подвал. Холоп твой, Федор, приступай!

Ну вот. А чего я, собственно, ждал?

Страшно, правда, уже не было — устал я, должно быть, пугаться.

Ну, хоть свободным человеком умру…

— Погоди, а ежели снова Зеркало? — притормозил уже двинувшегося было ко мне громилу Антон Игнатьич.

— Зеркало на магическую атаку реагирует, — отмахнулся Федор. — А разговорить человека и без магии можно — был бы язык во рту. А у сего типчика, — небрежно кивнул в мою сторону громила, — язык, как ни странно, в наличии. Так что не вижу проблемы…

Да… Вот уж не думал, что доведется сожалеть о чудесном обретении утраченного было языка!


Глава 4

в которой молодая графиня хвалится умением вышивать гладью, а некий нежданный гость проявляет завидную осведомленность


— Милана, тебе, наверное, лучше подняться наверх, — повернулся к молодой графине Анатоль Глебыч. — Зрелище предстоит… неэстетичное. Лично я вот предпочту оставить Федора наедине с его любимой работой, — криво усмехнувшись, «сиятельство» и в самом деле сделал шаг к выходу из комнаты, жестом предлагая девице следовать за собой.

— Я никуда не уйду, — гордо вздернув носик, покачала головой та. — Сейчас это меньшее, что я могу сделать для несчастного Пети!

Кажется, Анатоль Глебыч собирался настоять на своем, но почему-то передумал и, пожав плечами, не просто промолчал, но и сам вернулся на прежнее место у дальней от меня стены и, сложив руки на груди, замер там каменным изваянием.

Что до узколицего козлобородого Антона Игнатьича, то этот покидать нас и не собирался, с неподдельным любопытством наблюдая за мной и Федором.

Тем временем громила, которому в разыгрывавшейся пьесе, очевидно, отводилась ведущая роль, был уже возле меня. Откуда-то из недр своего хитрого комбинезона он ловко извлек длинный тонкий стилет, острием которого теперь недвусмысленно примеривался мне в район живота. Тут-то до меня и дошло, что за характерные бурые пятна украшают рабочий наряд Федора. Воображение живо нарисовало мне фонтаны крови — моей, не чьей-нибудь! — щедро хлещущие на невозмутимого головореза. Запоздало пробудился забытый было страх. Да что там страх — животный, кромешный ужас! Непроизвольно постаравшись отпрянуть подальше от громилы, я всем телом дернулся назад. Ну как всем телом — большей его части отступать было решительно некуда, толика свободного пространства оставалось лишь позади моей склоненной до сей поры головы — в результате я неслабо так приложился затылком о кирпичную кладку. В глазах на миг потемнело, но боли я не то чтобы не почувствовал — толком не осознал: по сравнению с тем, что мне предстояло пережить буквально вот-вот, это явно была лишь легкая разминка.

Между тем правой рукой Федор приподнял стилет чуть повыше, затем снова опустил. Левой достал из кармана небольшую бархатную подушечку с воткнутыми в нее толстенными десятисантиметровыми иглами, зачем-то взвесил ее в ладони… Недовольно прищурившись, пробормотал:

— Свету бы кто добавил, нидуха же не видно с глазами на нуле!

— А что это вы, сударь, на нуле? — удивился чему-то Антон Игнатьич.

— Сами же говорили: Зеркало у него, — буркнул громила. — Стану зрение заострять — а ну как развернет вспять поток маны и ослепит в самый неподходящий момент?

— Предусмотрительно, — одобрительно хмыкнул узколицый. — Я бы до такого не додумался… Ладно, держите!

Сказав так, Антон Игнатьич, кажется, даже не пошевелился, но от одинокой свечи в центре комнаты (не прогоревшей, кстати, за все время ни на миллиметр — тоже магия, да?) отделилась вторая, точно такая же, проплыла над полом, обогнув по пути Федора, затем плавно взлетела вверх и зависла недалеко от моего левого бедра. Тут же от основной свечи отпочковалась еще одна, третья, неспешно проделала похожий путь, только миновав громилу по другую руку, и так же застыла в метре от пола — уже справа от меня.

— Благодарствую, — крякнул Федор.

— Всегда к вашим услугам, — усмехнулся узколицый.

Взметнулся стилет…

— Федор, погодите! — сорвавшись вдруг с места, к громиле в два кротких прыжка ланью подскочила Милана. Вот уж от кого не ждал заступничества!

И правильно не ждал:

— Можно я? — выпалила девица, требовательно хватая Федора под локоть. — Можно я сама это сделаю?

— Милана! — укоризненно, но не то чтобы сурово, проговорил со своего места «сиятельство».

— Прошу меня простить, Милана Дмитриевна, но лучше уж я, — в свою очередь покачал головой громила. — Мы же с вами клиента не зарезать собираемся, не заколоть насмерть — по крайней мере, не сразу — а сперва расспросить толком. Тут работа требуется разве что не ювелирная. Чуть рука дрогнет — и все труды насмарку!

Дмитриевна? Не Анатольевна? Почему-то мне рисовалось, что «сиятельство» приходится ей папашей. Мальчишку Петра же тот называл сыном, а она — братом… Получается — все немного не так. Странно.

Оно, конечно, мне совершенно без разницы, кто там кому из них отец (привет Люку Скайуокеру!), но о чем только не задумаешься, чтобы отвлечься от неизбежного…

— У меня не дрогнет, — холодно заявила между тем молодая графиня. — Я с пяти лет гладью вышиваю, без магии, на нуле! Вы мне только скажете, где надрезать, куда иглу воткнуть — а я все как надо сделаю!

Добрая девочка, что тут скажешь. Что характерно, в ее способности насмерть зарезать человека Федор ни на миг не усомнился! Только в аккуратности!

Да уж, такой если что и вышивать — разве что картинки расчлененных котиков! Кстати, не исключено! Выживу — непременно попрошу показать!

Ага, выживу…

— Милана! — уже несколько строже, чем в прошлый раз, выговорил Анатоль Глебыч. — Окажи любезность, прекрати! То, что тебе позволено присутствовать при экзекуции, не означает…

— Он убил моего брата! — резко обернувшись к «сиятельству» — черная коса так и взметнулась — бросила девица. — И если сами вы считаете возможным прятаться за спиной наемного палача, я на подобное не согласна!

— Прошу меня извинить, — вмешался в спор Антон Игнатьич, — но тут вы, Милана Дмитриевна, не совсем правы. Я уже пытался пояснить сию правовую коллизию… На момент рокового воздействия на несчастного Петра Анатольевича, сей юнец, — кивок в моем направлении, — носил на челе печать и в состоянии пребывал холопском. Юридически холоп — не человек, а имущество, вещь. Но, как говорит нам закон, вещь не убивает — убивают люди. Вину за случившуюся трагедию можно возлагать на покойного купчона Ефрема, вероятно — на его дядю, купца Адамова, но никак не на принадлежавшего им холопа — сие нонсенс! Перед вами, Милана Дмитриевна, ни в коем разе не убийца — всего лишь неподсудное орудие!

— Что-то я не вижу на нем печати! — прищурилась молодая графиня, оборачиваясь ко мне — словно желая еще раз убедиться в отсутствии клейма. — А значит, по закону ли, по обычаю ли — он убийца, и он ответит!

— Так в том-то и заключается коллизия! Видите ли…

— Довольно! — гаркнула на него Милана, и узколицый заткнулся, не завершив фразы.

Отступился — похоже, это уже вошло у него привычку — и Анатоль Глебыч. Но, что любопытно, не Федор!

— Прекрасно понимаю ваши чувства, Милана Дмитриевна, — вкрадчиво проговорил громила. — Но боюсь, наставник из меня не столь хорош, как будет потребно. Собственными руками нож держать — сие одно, а показывать да объяснять — нет уж, увольте. Не сдюжу. Так что прошу прощения, но сделаю уж работу сам, — он мягко отстранил девицу локтем — и, о чудо, та таки послушалась! Отодвинулась разве что на полшага, но тем не менее отодвинулась!

Впрочем, мне с того было мало пользы. От дела громилу ничто более не отвлекало, и, подняв стилет, Федор коротко полоснул лезвием, раскроив мне кожу на боку (кажется, пока только кожу) от правой подмышки почти до пояса. Все что я мог — глухо замычать в кляп. Печально звякнули цепи.

А громила уже сделал второй разрез — наискосок от первого — и тут же второй рукой вогнал в него иглу. Всего-то на пару сантиметров, наверное, воткнул, но от боли я чуть к потолку не взлетел вместе с цепями и куском стены. Одобрительно на это кивнув, Федор с форсом крутанул стилет в пальцах, как-то при этом ухитрившись себе их не отсечь, и сдвинулся к моему левому боку.

— Может, вынуть ему изо рта кляп? — предложил, воспользовавшись возникшей паузой, Антон Игнатьич. — Мне кажется, клиент уже хочет что-то нам сказать…

Ох, как же он был прав!

— Рано, — со знанием дела покачал головой громила. — Если не желаете выслушать, что и как он предпочел бы сделать в интимном смысле с вашей уважаемой мамашей, покойной бабкой, светлой памяти прабабкой, а также с вами лично — то пока рано.

Ну… Да, в принципе, достаточно близко к тексту изложено. До прабабки я, правда, еще как-то не дошел… Да и не первыми были бы родственники узколицего в очереди на упоминание — явными фаворитами у меня выступали семейства Федора и Миланы.

Следующие пару разрезов я перенес стоически, решив лишний раз не радовать мучителей стонами (при каждом издаваемом мной звуке на лице у Миланы вспыхивала блаженная улыбочка — и тут же гасла, чтобы зажечься вновь и вновь — поводов хватало), но когда дело снова дошло до иглы — опять не сдержался. Вне всякого сомнения, громила хорошо представлял, как и куда именно надо колоть для должного эффекта. Тряхнуло меня так, что пушечным выстрелом у уха лопнула веревка, удерживавшая во рту кляп. Проклятая затычка, правда, вываливаться не спешила: разбухнув от слюны, она и сама по себе сидела туже некуда.

Ну, и где же ты, спасительный красный огонек, рисующий в воздухе узоры-иероглифы?! Приди, самое время! Без тебя уже никак! Что, Зеркало здесь неприменимо? Другое что-нибудь изобрази! Молот там пудовый злодеям на голову или меч-кладенец в сердце… Не знаю, пулемет-самобой какой-нибудь! Не разбираюсь я в этой вашей проклятой магии, так и что теперь? В прошлый же раз сработало! Ну?

Но нет, не загорался между мной и Федором вожделенный волшебный алый свет, а иероглиф если где сейчас и рисовался, то разве что у меня на груди, складываясь из разрезов, что высекал стилет громилы.

— Та-ак, — протянул между тем Федор, вполоборота поворачиваясь к Милане. — Еще пара штрихов, и можно будет задавать вопросы. Не мешкая, при сем — минутам жизни клиента уже обратный отсчет дан будет!

— Жду не дождусь, — подобравшись, бросила молодая графиня.

— И кого же это вы так ждете, Милана Дмитриевна? Уж не меня ли? Поверьте, мне бы сие польстило, — раздалось внезапно от входной арки.

Вздрогнув, девица судорожно повернулась на голос. С заметным сожалением опустив уже занесенный для удара стилет, туда же оборотился Федор.

Собравшись с силами, постарался вскинул голову и я. Со второй попытки получилось.

На пороге комнаты стоял высокий человек лет сорока пяти, худощавый, темные волосы зачесаны назад и (это выяснилось, когда вошедший повернул голову) собраны там в длинный, не слишком пышный хвост. Виски аккуратно выбриты, тонкие прямые усики торчат над верхней губой, словно стрелки механических часов. Что же касается одежды… Помнится, костюм «сиятельства» я про себя назвал мундиром? Так вот: нет, то, оказывается, был вовсе не мундир — просто какой-то домашний халат. А вот вошедший и в самом деле носил мундир: светло синий китель, украшенный серебряным аксельбантом и серебряным же шитьем на воротнике и по рукавам. На плечах — золотые эполеты с густой бахромой. Узкие брюки заправлены в высокие черные сапоги. Разве что позвякивающих шпор не хватало до полного комплекта!

Левой рукой в белой перчатке незнакомец опирался на элегантную трость с массивным набалдашником, правую небрежно заложил за спину.

— Князь?! — явно признал нежданного гостя Анатоль Глебыч. И столь же явно узнавание это его нисколечко не порадовало.

— Граф, — коротко поклонился «сиятельству» тот. — Милана Дмитриевна, мое почтение! — последовал столь же скупой поклон в сторону девицы. Та в ответ лишь фыркнула.

Федор и Антон Игнатьич персонального приветствия не удостоились.

— Прошу простить, что без доклада: ваш привратник так спешил уведомить хозяев о моем визите, что (вот досада!) второпях споткнулся о ступеньку крыльца и немного расшибся… — с улыбкой, способной, пожалуй, в лед заморозить кружку воды, окажись сейчас здесь таковая, продолжил гость, снова обращаясь к Анатоль Глебычу. — И звонок не прошел: сии контрабандные китайские сигнальные артефакты — такая ненадежная вещь!

— Позвольте, господин полковник, как поверенный Его сиятельства я вынужден с возмущением заявить, что в сем доме не держат контрабанды! — тут же исступленно затряс своей козлиной бороденкой Антон Игнатьич. — И никогда не держали!

— Пустое, сударь мой, — снизошел-таки обратить внимание на узколицего князь. — Артефакт-то все одно разрядился…

— Чем обязаны? — предпочел перехватить инициативу в разговоре «сиятельство».

— Прежде всего, граф, позвольте выразить вам мои самые сердечные соболезнования в связи с безвременной кончиной Петра Анатольевича, — печальным тоном проговорил гость. На мой непросвещенный взгляд, искреннего чувства в его голосе не было и близко.

— Как любезно с вашей стороны, князь, — сухо буркнул Анатоль Глебыч, также, очевидно, не питавший на этот счет никаких иллюзий. — Смею надеяться, сие все?

— Отнюдь, — покачал головой гость. — Также имею честь сообщить, что дело о смерти молодого графа Воронцова принято к производству Московской губернской экспедицией IIIОтделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. А посему…

— Осмелюсь заметить, господин полковник, — снова отчаянно бросился на амбразуру Антон Игнатьич, — что трагедия сия разыгралась на территории усадьбы Его сиятельства графа Воронцова, а значит, розыск о ней находится в сугубом ведении губернской земской полиции, внештатным сотрудником которой состоит присутствующий здесь господин Колокольцев, — указал он кивком на громилу Федора, — и…

— И которую, оную полицию земскую, наш дорогой Анатолий Глебович и курирует последние двенадцать лет в должности губернского предводителя дворянства, — закончил за узколицего гость. — Не нужно меня учить уголовному процессу, сударь мой! Как вам, несомненно, известно, главный подозреваемый по делу, купец второй гильдии Адамов, находится вне пределов Московской губернии. А посему, вопрос выходит за пределы полномочий земской полиции!

— Нам-то, допустим, что-то такое известно, но вот откуда сие ведомо вам, князь? — хмуро поинтересовался «сиятельство».

— Служба обязывает, граф, — благодушно усмехнулся гость.

— Иногда мне кажется, что на ваше IIIОтделение работают духи, — пробормотал Антон Игнатьич.

— Главное, чтобы IIIОтделение не работало на духов, — хмыкнул князь. — Да и заверяю вас, сударь, люди — обычные люди — как источник информации куда надежнее будут!

— Выясню, кто из челяди раззвонил — на кол посажу! — в ярости пробормотал — вроде как в сторону — Анатоль Глебыч.

Не расслышать этого его заявления гость не мог никак, однако, видимо, предпочел пропустить угрозу мимо ушей. А может, не усмотрел в той ничего незаконного?

— Теперь, когда с вопросами компетенции мы, кажется, разобрались — давайте к делу, — проговорил он. — Ежели не желаете, чтобы по имению шастала толпа агентов IIIОтделения, прошу самостоятельно составить все положенные случаю бумаги, должным образом заверить их в земской полиции и прислать на адрес нашей экспедиции не позднее завтрашнего вечера. Ефрема Абрáмовича… — он выдержал выразительную паузу, — почившего от несчастного случая в ходе учиненного по горячим следам розыска, рекомендую (настоятельно рекомендую!) похоронить за счет графской казны. А сего молодого человека, — оторвавшись от пола, конец трости князя указал через комнату на меня, — я забираю.

Послышался металлический лязг — это сами собой (так и хочется сказать «словно по волшебству» — но ведь скорее всего именно по волшебству: магия, сударь!) расстегнулись браслеты моих кандалов, и, потеряв в них опору, словно мусор из опрокинутого помойного ведра я выскользнул из цепей и рухнул на успевший уже малость впитать моей крови земляной пол графской пыточной.


Глава 5

в которой я поправляю здоровье и сталкиваюсь с неким проявлением губернского патриотизма


Наверное, следовало не валяться дохлой тушкой у стены, а горделиво подняться, выпрямиться во весь рост, смерить презрительным взглядом моих мучителей, сказать им что-нибудь этакое, едкое… А, нет: прежде чем заговорить, пришлось бы сперва выковырять изо рта пресловутый кляп. А для этого — хотя бы рукой для начала пошевелить. Ну, я даже попытался: локоть едва дернулся, пальцы правой руки слегка дрогнули (как и куда делись еще недавно стискивавшие их металлические перчатки, я не углядел), и истерзанное тело пронзила забытая было за эйфорией нежданного освобождения из оков боль — вот и весь результат. О том, чтобы самостоятельно встать с пола, похоже, речи и близко не могло идти.

— Ни в коей мере не желаю никому навязывать свое мнение, — услышал я далекий голос своего избавителя, — но, полагаю, со стороны хозяев дома было бы уместно подлатать юноше раны.

— Перебьетесь! — фыркнула Милана.

— В самом деле, князь, — лишь немногим менее вызывающим тоном прошипел Анатоль Глебыч. — Вам надо — вы и исцеляйте сию падаль!

— Воля ваша, граф, — усмехнулся князь. — Ну-с, что тут у нас? Так, раны, гляжу чистые, нигде не светятся, — заметил он затем. Не очень понятно, ни что имея в виду, ни как вообще сумев рассмотреть мои увечья: выпав из цепей, лежал я лицом к стене, к собравшимся в комнате — относительно невредимой спиной. — Зеркала опасались и без магии работали — верно, Федор?

— Не ваше дело! — успела бросить молодая графиня прежде, чем громила признал:

— Верно, господин полковник.

— Разумно, — похвалил его князь. — Что ж, тем проще будет все поправить…

И еще даже прежде, чем он договорил, меня словно подхватила теплая, ласковая, но могучая волна. Окутала, легко подбросила, закрутила. Облизала, затягивая, кровоточащие разрезы. Налила силой одеревеневшие мышцы, проветрила кипящий мозг… И не успел я толком ни удивиться, ни испугаться, как обнаружил себя стоявшим на собственных ногах — правда, привалившимся голой спиной к холодной шершавой стене, но это уже малосущественные детали. Боль? Она ушла без следа. Взгляд упал на мои еще миг назад представлявшие собой жуткую кровавую инсталляцию грудь и живот — там не то что ран, даже шрамов от них не было! Бледные разводы полуподсохших бурых потеков на гладкой, как у младенца, коже — вот и все, что напоминало теперь о недавней жестокой экзекуции.

— Вот так, — удовлетворенно кивнул князь. — Самостоятельно идти сможете, сударь? — осведомился он у меня затем.

Попытка моего ответа застряла в жеваном массиве кляпа — он-то, оказывается, так никуда и не делся. Пришлось ограничиться яростными кивками и пронзительным мычанием.

— Ох, позор мне: какая непростительная забывчивость! — скривился мой благодетель — и слюнявая затычка из моего рта тут же пропала. — Вот так-то лучше…

— Да, — машинально выдал я. И поспешно добавил. — Спасибо…

Язык немного заплетался с непривычки — ну да хорошо, что было чему заплетаться!

— К вашим услугам, — кивнул князь. — Так как, сударь, в силах вы проделать путь до дворцового крыльца? Дальше покатим со всеми удобствами.

— В силах, — торопливо ответил я, словно в подтверждение этих своих слов отклеиваясь от стены и сдвигаясь вперед. На шаге меня заметно качнуло, но кое-как равновесие мне удалось сохранить. — В силах, — для убедительности повторил я, опуская ногу.

— В таком случае извольте попрощаться с гостеприимными хозяевами — и идемте, — поторопил меня собеседник.

Насчет «попрощаться» — это он, наверное, так пошутил, но машинально я кивнул стоявшему ко мне ближе прочих Федору (тот, к слову, слегка склонил косматую голову в ответ), а затем, проходя мимо Миланы, уже вполне осознанно помахал ей рукой:

— Счастливо оставаться, красотка! Да, все не было времени похвалить: чýдное платье! Особенно сзади!

— Грязный холоп! — вспыхнула молодая графиня. — Да как ты смеешь разевать свой поганый рот?!.

— Что грязный — так это только вашими стараниями, — не удержался от новой реплики я, звонко похлопав себя ладонью по перепачканному кровью животу. — А вот насчет холопа — тут, как я понимаю, выкусите!

Сказал — и вдруг испугавшись, дернулся рукой ко лбу: но нет, рубцов клейма там и в самом деле не прощупывалось.

— Как бы то ни было, не надейся, что вышел сухим из воды, — кажется, девица уже взяла себя в руки — по крайней мере, говорила она теперь почти ровным тоном. — За Петю ты мне еще ответишь — и никакое III Отделение не поможет!

— Посмотрим, — не придумав ничего лучшего, пожал я плечами и двинулся к выходу. С «сиятельством» и его узколицым поверенным персонально прощаться не стал — запал пропал. Ну да как-нибудь переживут без моего сердечного «До свидания!»

Дожидавшийся у арки князь слегка посторонился, выпуская меня из комнаты. Я шагнул наружу — и растерянно замер. Свет оставшихся за аркой свечей сюда не добивал, и понять в непроницаемой тьме, куда двигаться дальше, было решительно невозможно. Но сзади вот-вот должен был подоспеть мой сопровождающий, и, не желая мешаться у него под ногами, я двинулся — наобум. И, естественно, уже на втором шаге обо что-то споткнулся, клюнул носом и едва не врезался лобешником в напрыгнувшую из мрака стену — благо, успел рефлекторно вскинуть руки, и они приняли удар на себя.

— О, и снова моя вина! — послышался над самым моим ухом раздосадованный голос князя. — Простите, сударь: все время забываю, с кем имею дело…

Мгновение, и в воздухе появилась горящая свеча — вроде тех, что остались в пыточной. Тут же сделались видны кирпичные стены уводящего в две стороны узкого коридора, низкий — при желании рукой можно дотянуться — сводчатый потолок и непонятно зачем устроенная на ровном месте приступочка, о которую я давеча и запнулся. Ну и долговязая фигура моего спутника тоже выступила из мрака.

— Не сильно расшиблись? — уточнил князь, и прежде, чем я успел что-то ответить, продолжил, указав тростью направо. — Нам туда. Саженей через двадцать будет лестница — поднимемся по ней.

Двадцать саженей обернулись тремя десятками шагов — зачем-то я их старательно посчитал. Все это время свеча мерно плыла перед нами, озаряя дорогу, так что дойти довелось без приключений. Несколько раз по пути нам попадались арочные проемы, дважды — прикрытые дверцы, а однажды мы миновали нишу, в глубине которой, кажется, покоился человеческий череп — но это не точно: вышло так, что, проходя мимо, поначалу смотрел я в противоположную сторону и обернулся, лишь когда «достопримечательность» уже почти осталась позади — так что легко мог и обмануться.

Лестница, о которой говорил мой спутник, оказалась металлической, винтовой, состояла из пятидесяти двух (я снова подсчитал) скрипучих ступеней и заканчивалась наверху тесной площадкой перед массивной деревянной дверью, которую я было толкнул, но та и не шелохнулась.

— На себя, — подсказал сзади князь.

Я присмотрелся: никакой ручки, чтобы ухватиться, здесь не было. Подцепить пальцами край двери тоже не вышло: к притолоке она прилегала вплотную, ноготь не просунешь.

— Ох, — огорченно выдохнул мой спутник, почувствовав заминку. — Снова запамятовал! Клянусь, сударь, сие в последний раз! Сдвиньтесь-ка чуток…

Я сделал, как было велено, и дверь передо мной распахнулась сама собой. В лицо мне ударил яркий дневной свет — так что на пару секунд мне даже пришлось зажмуриться. Когда же я снова приоткрыл глаза, «наша» свеча уже исчезла — как видно, за ненадобностью.

— Прошу, — слегка подтолкнул меня в спину князь — не знаю уж рукой, тростью или тоже магией.

За дверью оказалась короткая галерея, широкими окнами в блестящих медных рамах выходящая куда-то в густую уличную зелень. Нас же она привела в просторную овальную залу, живо напомнившую мне шикарные вестибюли старых станций московского метро: выложенный мозаикой пол, стройные белые колонны квадратного сечения, красочная роспись на стенах, изысканная лепнина под куполом потолка, массивная хрустальная люстра… Вверх отсюда уходила широкая парадная лестница с широченными мраморными перилами, направо, за распахнутыми настежь створками трехметровой высоты дверей начиналась анфилада роскошно обставленных помещений, рассмотреть которые подробно мне, впрочем, не удалось. Слева же оказался выход на улицу — застекленные двери его были даже выше внутренних: наверное, в добрых три моих роста (а я, надо заметить, отнюдь не коротышка — полноценные метр восемьдесят, и еще, вроде как, продолжаю расти!).

При нашем к ним приближении эти гигантские врата не то Мордора, не то Рая (с какой стороны посмотреть) принялись плавно открываться — не иначе князь постарался. В лицо мне дыхнуло зноем — на контрасте с только теперь осознанной мной прохладой помещения. Будь я дома, решил бы, что внутри вовсю трудится кондиционер.

Миновав двери, мы очутились в прямоугольном портике, где, засмотревшись на колоннаду впереди, я едва не наступил на лежавшего поперек дороги, широко раскинув руки, человека в длинной, до колен, приталенной куртке — красной с серебром — из-под которой торчали ноги в белых обтягивающих штанах и черных башмаках со здоровенными пряжками.

— Лакей Воронцовых, — бросил князь, опережая меня, невольно замявшегося, и равнодушно переступая через недвижимое тело. — Судя по ауре — из мастеровых. Почти успел прошмыгнуть в дом, еле его достал!

Что это значит — лакей из мастеровых — я не понял, но спросил о другом, вероятно, куда более важном:

— Он… мертв?

— С чего бы сие? — искренне удивился вопросу мой спутник. — Оглушен. К закату очухается… Что бы о нас ни болтали, — продолжил он с кривоватой усмешкой, остановившись и обернувшись, — мы в III Отделении вовсе не злобные духи, сеющие вокруг себя смерть направо и налево. Нет, можем, конечно, и в Пустоту оппонента отправить, но это когда по-другому уж никак службу государеву не сослужить, злодейство не пресечь. А тут… Привратник честно исполнял свой долг перед хозяином усадьбы, ливрею в гербовых цветах которого носит, спешил доложить о нежелательном визитере — так за что же его жизни лишать? Остановить, не позволить себя упредить — сие да, но только и всего.

— Понятно, — с некоторым облегчением пробормотал я, все же обходя распластавшегося лакея стороной. И, пытаясь загладить возникшую было неловкость, уточнил. — Э… А нам теперь куда?

— Да вот, пришли уже, — указал князь куда-то за колоннаду портика. — Далее с ветерком помчим, как на птице-тройке былинной!

Это его «как» я, правда, прослушал — хотя и попривык уже к необычному здешнему говору, иногда все же что-то по мелочи упускал — и решил, что нам и в самом деле предстоит поездка на конной тройке. Поэтому, когда увидел шагах в десяти от себя элегантный экипаж о четырех колесах, никем не запряженный, первой моей мыслью было: «Ой, а лошадок-то у князя увели!»

Впрочем, нет, один конь все ж таки там в наличии имелся — на треугольной эмблеме, прикрепленной к задку повозки. Значок напоминал хорошо знакомый мне московский герб: изображен там был всадник, поражающий дракона — правда, не копьем, а будто бы лучом света, но композиция, позы — все те же.

— Модель, конечно, не из последних, — по-своему понял очередное мое замешательство спутник. — Да и марка — увы, не «Руссо-Балт»… Но «Москвич» — сие даже по-губернски патриотично, и маны почти не расходует. В общем, дешево, надежно и практично — для казенных надобностей самое то! Забирайтесь, сударь!

Уже поняв, что передо мной местный автомобиль, судя по упоминанию маны — приводящийся в движение магией, я шагнул к экипажу. Дверей у того не имелось — чтобы попасть внутрь, следовало встать на откидную подножку и переступить через невысокий порожек, что я с успехом и проделал. Взору моему открылся обитый черной, малость потертой кожей широкий диванчик. Поискав глазами руль, рычаги или педали, но не найдя ничего даже отдаленно похожего, я чуть помедлил и уселся справа: скажут — передвинусь. Пересаживаться, однако, не пришлось: князь без возражений занял место слева — в привычных мне реалиях как раз водительское.

Пристроив у стенки свою трость, титулованный «шофер» повернулся ко мне, окинул задумчивым взглядом, словно выбрал наконец время внимательно присмотреться, затем, подавшись назад и чуть приподнявшись, свесил руку за спинку сидения и, пошарив, выудил оттуда — как видно, из своего рода багажника — линялую голубую куртенку.

— Наденьте, сударь, — бросил он добычу мне на колени. — Через город поедем, по чистым районам — негоже вам голым торсом сверкать, чай, не Аполлон Бельведерский.

Я послушно принялся просовывать руки в рукава.

Дождавшись, пока последняя пуговица моей обновки окажется застегнутой, князь одобрительно кивнул и затем вдруг сложил кисть правой руки в нечто типа рокерской «козы» — большим пальцем прижал к ладони средний и безымянный, а мизинец и указательный оттопырил. В тот же миг, словно только того и ждал, наш безлошадный экипаж плавно тронулся и, беззвучно, если не считать шороха резиновых шин по мощеному булыжником пандусу, покатил прочь от крыльца.


Глава 6

в которой я проявляю познания в архитектуре и музыке, но не сдержанность в суждениях


Скатившись по пологому пандусу, наш «манамобиль» свернул на аллею из высоких и пышных розовых кустов, даже издали выглядевших негостеприимно-колючими, да еще и усыпанных крупными угольно-черными цветками — по-своему красиво, конечно, и, наверное, вполне в стиле хозяев усадьбы, но несколько мрачновато, нет? Здесь «водитель» вдруг обернулся через плечо, на оставшийся позади дворец — на автомате я сделал то же самое и, собственно, впервые увидел дом, в котором едва не погиб, со стороны.

Стоявшее на небольшом возвышении здание было сложено из красного кирпича и отделано белым камнем. Приземистое, двухэтажное, если не считать примыкавшей к фасаду слева часовой башни, оно отчасти напоминало рыцарский замок — хотя, конечно, в настоящей средневековой твердыне не могло быть таких огромных, разве что не панорамных окон. Колонны портика (проходя недавно мимо них, я этого не заметил — пришлось бы круто вверх голову задрать) оказались увенчаны фигурами полуобнаженных женщин, подпирающих мраморными руками огороженныйбалюстрадой массивный балкон. Кажется, такие статуи называются кариатидами (это я не, типа, такой прошаренный в искусстве, просто случай был в девятом классе: Светка, та самая, что вместе со мной вляпалась в холопство, как-то залезла под самый козырек школьного подъезда, чтобы тросик от праздничной растяжки закрепить, зацепилась там за что-то юбкой — ну и застряла, уперевшись локтями в потолок. А когда завуч с физруком ее оттуда снимали, кто-то из них и брякнул: «Ну ты, блин, прям кариатида». А у Светки еще и фамилия малость созвучная Каратова — вот с тех пор ее Кариатидой и прозвали. А я, не будь дурак, загуглил, что это за зверь такой. К Светке я тогда неровно дышал, подумал: если нехорошее что окажется — вступлюсь… И вот ведь где пригодилось!).

Эх, как-то там сейчас Светка? И другие наши? Может, у князя спросить? Они ж, по-хорошему, тоже своего рода свидетели — ему, небось, такие пригодятся…

Как бы только при этом к делу подойти по-умному, чтобы не вышло как с тем Ефремом, не приняли бы правду за нарочитую дезинформацию… Да, тут думать надо…

— Ага, засуетились, — насмешливо проговорил вдруг мой спутник. — Поздно, милостивые государи, поздно!

Задумавшись о судьбе друзей, на дворец я уже не смотрел, но теперь снова нашел его глазами: из-за колоннады на улицу гурьбой высыпали люди, человек шесть-семь. Мне показалось, я узнал среди них молодую графиню и громилу Федора, но разделяло нас уже никак не менее сотни метров — может, и ошибся.

— Они погонятся за нами? — встревоженно спросил я.

— Погонятся? Нет, зачем же? — покачал головой князь. — Проследить, конечно, не преминут, ну да нам скрывать нечего. А на что другое… На что другое не решатся. Не должны…

Мне показалось, или в его голосе не прозвучало непреложной уверенности?

Между тем, аллея закончилась, «манамобиль» повторно свернул, и дворец вместе с его непоседливыми обитателями скрылся от нас за плотной стеной разлапистых темно-зеленых елей. Песочек, по которому мы ехали среди черных роз, снова сменился под колесами булыжной мостовой. Ни малейшей тряски, впрочем, не ощущалось — словно наш патриотичный «Москвич» не по выложенной разномастными камнями дороге катил, а скользил по гладкому льду.

Перемахнув по горбатому мостику через весело журчавший ручей — сами мы, напомню, двигались почти бесшумно, так что плеск воды был отлично слышен — «манамобиль» пронесся сквозь широко распахнутые ворота, как видно, обозначавшие границу усадьбы. И вот здесь князь будто бы малость расслабился. Не скажу, что до того мой спутник был так уж заметно напряжен, но теперь выдохнул, откинулся на спинку сиденья, даже глаза ненадолго прикрыл. Эй, а за дорогой кто будет следить, Пушкин? Или волшебная колымага сама знает, куда ехать?

Сама, не сама, но веки «водитель» скоро разомкнул.

— Пожалуй, сударь мой, настала нам с вами пора познакомиться поближе, — проговорил он, поворачиваясь ко мне. — Итак, позвольте представиться: князь Сергей Казимирович Огинский, начальник Московской губернской экспедиции IIIОтделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, полковник жандармского корпуса — к вашим услугам.

— Огинский? — невольно вырвалось у меня.

— Слыхали о моей персоне, не так ли? — хитро прищурился мой спутник. — И, небось, что-то нелестное?

— Нет, — мотнул головой я. — То есть… Просто мелодия такая есть известная — полонез Огинского называется. Ну, в смысле, как есть… — стоп, что это я такое несу?! Вот же дурак: не из того мира реалию приплел…

— Полонез? — заинтересованно приподнял брови князь. — Забавно… — усмехнулся он. — Нет, в нашем роду спокон веку на ушах медведи топтались. На обоих, русский на одном, польский на другом. На заре жандармской карьеры у меня, правда, как раз оперативный псевдоним был — Композитор. Должно быть, в насмешку данный… Ну да о сем не нынче, — прогнал прочь с лица улыбку полковник. — Вас то, сударь мой, как звать-величать?

— Владимиром, — назвался я. И, помедлив, уточнил: — Владимир Леонидович Зотов… э… к вашим услугам!

— В самом деле, Зотов? — нежданно удивился Сергей Казимирович. — Только не говорите, что приходитесь родным сыном графу Леониду Зотову!

— Не стану, — поспешно мотнул головой я. Не хватало еще за самозванца сойти! — Однофамильцы, наверное, — и дернул меня кто-то за язык добавить: — Тут вообще много похожих на наши фамилий.

— Вот с сего места, пожалуйста, поподробнее, — тут же ухватил самую суть моей проговорки ушлый жандарм — сразу видно, профессионал. — Где «тут» и которые — «ваши»? Заодно уж и про загадочный полонез моего имени проясните.

— Ну… Тут такое дело… — кляня себя за неосторожность, пробормотал я. — Видите ли, господин полковник… — из всех возможных данное обращение к собеседнику показалось мне почему-то наиболее уместным. — Я это…

— Не юлите, сударь, — поморщился Огинский. — И так ясно, что вы такой же чухонец, как я китаец. Так что давайте-ка правду. Не бойтесь: хуже, чем в Воронцовском подвале — из которого, напомню, именно III Отделение вас вытащило, в моем, особо отмечу, лице — так вот, хуже, чем там, вам теперь уже точно не будет, так что говорите смело!

Хм… «Не будет хуже» — совсем не значит «не станет столь же хреново». У этого III Отделения, небось, тоже подвалы имеются, да еще и покруче Воронцовских!

С другой стороны, если молчать, как пень, перспектива оказаться в этом самом подвале как раз и нарисуется. Начать что-то сочинять — еще хуже: здешних порядков я знать не знаю, сразу же на чем-нибудь проколюсь.

Да и судьбу товарищей по несчастью нужно прояснить — а без сотрудничества с князем тут никак не обойтись…

Эх, будь что будет!

— Видите ли, господин полковник… — повторил я. И заметив на лице собеседника недовольную гримасу, торопливо продолжил: — Вы совершенно правы — никакой я не чухонец. Даже не очень понимаю, что слово-то это означает — хотя звучит обидно. Дело в том, что я… Как бы это понятнее объяснить… По ходу, я из другого мира. Нет, не с Марса или Венеры, как тут один умник предположил. С Земли. Но не с этой. Хотя у нас там и Москва своя есть, и Огинские, вон, в истории отметились… Только вот магии нет — разве что в сказках да в фэнтези…

* * *
— Я и сам понимаю, что в такое невозможно поверить, — закончил я свой недолгий, но эмоциональный рассказ. — Но честное слово, я не вру! И никакие коварные злодеи мне этого в голову не вложили, готовя к допросу — все правда!

Оставив позади окружавшие имение Воронцовых густые ельники, ехали мы теперь посреди широких цветущих лугов. Причем справа от дороги преобладали голубые тона — там росли не то васильки, не то колокольчики, а слева превалировали оттенки красного — неужели, маки?

— Ну, ежели бы к допросу вас и впрямь наставляли, вы бы о сем и не подозревали, искренне принимая навязанные басни за чистую монету, — задумчиво проговорил Сергей Казимирович.

— Не верите… — вздохнул я. — Ну так найдите тех, кого захватили вместе со мной, спросите их! Светлану Каратову, Кирилла Мазаева, Санька… Александра Сорокина! Дарью Карпенко… Не могли же нас всех одинаково закодировать!

— Во-первых, запросто могли, — невозмутимо заметил князь. — Во-вторых, искать станем непременно. Уже ищем. Ну и, в-третьих, почему вы решили, сударь, что я вам не верю? Ровно наоборот. Для обывателя рассказ ваш, конечно, прозвучит фантастически, но нам в III Отделении и не с таким доводилось сталкиваться. А что касается мира-донора — мира без Ключа — то в архивах Собственной Его Императорского Величества канцелярии немало найдется документов, прямо или косвенно о нем свидетельствующих. Строжайше засекреченных, конечно, но по долгу службы с некоторыми из них мне доводилось работать. А вот недоброжелатели графа Воронцова, кои, может, были и не прочь сжить со свету его юного наследника, вернее всего о таковых бумагах и не подозревают… Так что, сударь, ваша история для меня не сказать чтобы вовсе не удивительна, но вполне правдоподобна. Из сего и станем исходить.

— У-ф-ф… — облегченно перевел дух я. Кажется, на этот раз обойдется без пыточного подвала. — А можно задать вопрос? — решил я ковать железо, пока то горячо.

— Задать — можно, — кивнул Огинский.

— Что будет со мной дальше? — выпалил я. — Ведь правильно понимаю: я арестован?

— Арестован? — слегка нахмурился полковник. — Вовсе нет. Аресту подлежит подозреваемый в преступлении, а вас, сударь, в чем прикажете обвинить? Молодой граф Воронцов погиб от, ежели можно так выразиться, руки холопа. Как верно заметил поверенный его отца, холоп — вещь, он неподсуден. То, что в результате у вас свелась с чела печать (случай, конечно, сам по себе уникальный), здесь ровным счетом ничего не меняет…

— А откуда вам известно, что сказал поверенный? — понял я вдруг, что не бьется в словах жандарма. — И многие другие вещи — о них же еще без вас говорилось! И донести по-быстрому было некому…

Спросил и осекся — ну куда я, на фиг, лезу?! Известно и известно, на то он и жандарм. А тут один такой, только из подвала — и начинает заковыристые вопросики задавать…

— С чего ж вдруг без меня? — невозмутимо пожал плечами Сергей Казимирович. — Я там, в коридоре у арки, не минуту и не две простоял, прежде чем объявиться обществу! А Анатолий Глебович — пусть себе ищет среди челяди доносчиков, вольнó ему…

— То есть… То есть пока меня там на лоскуты резали, вы спокойно стояли и слушали? — ахнул я, снова забыв про всякий пиетет к собеседнику.

— Так насмерть не зарезали же! — хмыкнул полковник. — А как только возникла реальная угроза для жизни — тут я и вмешался. Ну и царапины ваши, если вы вдруг не заметили, лично исцелил. Немногие, к слову, могут похвастаться, что их лечил сам князь Огинский!

— Понятно… — в несколько смешанных чувствах протянул я. Ага, царапины! — Ладно, возвращаясь к предыдущему моему вопросу… Значит, я не арестован. То есть, в принципе, в любой момент могу тупо встать и уйти?

— Ну, выпрыгивать из коляски на ходу я бы вам решительно не советовал, — с серьезным видом заметил жандарм. — Вот уж действительно тупо бы вышло.

— Но рано или поздно она же остановится? — не унимался я.

— Непременно. И да, сударь, тогда вы будете вольны идти на все четыре стороны. Вот только, боюсь, в любой из оных четырех сторон вас вскорости встретят люди Воронцовых. А там уже и до вашего любимого подвала будет недалеко. Не скрою, в таковом развитии событий не заинтересован ни я лично, ни III Отделение в целом, но опыт показывает, что, ежели человек твердо намерен совершить глупость, помешать ему, как правило, весьма затруднительно. Но все же, — поднял вверх указательный палец левой руки Огинский — правой он по-прежнему удерживал «козу», — у меня есть идея получше: четыре стороны подождут, а вы покамест останетесь при мне. Польза от того выйдет обоюдная: вы в меру сил поспособствуете расследованию, взамен же обретете неприкосновенность от посягательств Воронцовых, ну и ряд других приятных призов. Да и шансы найти ваших товарищей из мира-донора, соответственно, возрастут. Нет, — развел руками князь, — если впрямь желаете по-плохому — изыщутся средства к сотрудничеству вас принудить, но пока — так. Добром ведь лучше, разве нет?

— Пожалуй, — не стал продолжать спор я.

— За сим договорились, — удовлетворенно кивнул Сергей Казимирович. — Вот и ладненько… Уверен, оба мы в итоге останемся в выигрыше. Еще будут вопросы?

— Сколько угодно! — оживился я.

— Давайте один, последний пока — а то вон уже застава виднеется, за ней Москва начинается, — показал князь вперед. — А на улицах городских не предназначенные для чужих ушей разговоры негоже вести.

Я присмотрелся, но толком по ходу движения ничего не разглядел — зрение у жандарма явно было не чета моему — магией-то усиленное!

О чем же спросить? Что выбрать? Одно, главное?

— Объясните мне про Зеркало, — попросил я. — Что я сделал? И как?

— О, сие придется вам всю теорию магии излагать, раздел за разделом, — всплеснул руками Огинский. — К тому же, с тем, что и как вы сделали, я и сам непрочь еще разобраться более детально. Так что, увы, сие позже. Но раз уж я обещал ответить, давайте иной вопрос, только шустрее!

— Хорошо… Тогда… Ну не знаю… А, вот! Зачем мне отрубили мизинцы на руках? И язык?

— Если коротко: чтобы не дать вам случайно применить магию. Не помогло, кстати — но тут мы снова упираемся в вопрос о Зеркале… Ладно, в двух словах, максимально упрощая, даже вульгаризируя. Все магические техники делятся на внешние и внутренние. Первые — проще. Считается, что, не овладев ими, невозможно перейти ко вторым. Зеркало, кстати — техника внутренняя, доступная лишь магам не ниже девятого ранга — таких на всю Империю едва полсотни наберется, и один из них как раз сейчас пытается растолковать основы своего искусства юном неучу… — хмыкнул жандарм. — Итак, начальные техники — внешние. При работе с ними используются различные комбинации пальцев. Иногда одной руки, иногда — обеих. Но задействованы непременно должны быть все пять перстов. То есть нет хотя бы мизинца — нет магии. А язык… Тут мы уже имеем дело со своего рода пережитком. Некогда считалось, что отсутствие у мага пальца или даже нескольких можно компенсировать вербально. Так называемыми заклинаниями. Ныне сии техники — некоторым образом, промежуточные между внешними и внутренними — безвозвратно утрачены, но при наложении холопской печати язык по-прежнему удаляется. Таково уж издревле заложенное ее, оной печати, свойство. Доходчиво объяснил? — в некоторой неуверенности посмотрел на меня князь.

— Доходчиво, — кивнул я. — А вот что касается печати и вообще холопов…

— Остальное потом, сударь, — решительно пресек, однако, дальнейшие расспросы Сергей Казимирович. — Подъезжаем к заставе.

Я вскинул голову: дорога впереди была перегорожена полосатым черно-белым шлагбаумом, за которым резко, без какого-либо перехода начиналась городская застройка — теснящиеся боками друг к другу трех-четырехэтажные дома, вроде и похожие друг на друга, но отнюдь не одинаковые: один повыше прочих, у второго колоннада грандиознее, третий весь облеплен балкончиками особой конструкции, из-под крыши четвертого хищно выглядывают каменные горгульи…

Пока я их разглядывал, шлагбаум поднялся, освобождая нам путь.

— Ну-с, сударь, — почти торжественно проговорил Огинский. — Добро пожаловать в Первопрестольную!


Глава 7

в которой вода так и не превращается в вино


По московским меркам невысокий — в два этажа — особняк князя Огинского стоял в тихом тенистом переулке. В отличие от главных улиц города, здания здесь не лепились одно к другому, а прятались в зеленых садиках за коваными оградами с изящными, увенчанными острыми пиками фигурными балясинами. Ни малейшей преграды любопытному взгляду они составить не могли, но за них эту миссию с успехом исполняли ряды густых кустов и шеренги раскидистых деревьев, неизменно высаженные сразу за забором.

Вкатившись в неширокие ажурные воротца, «манамобиль» подвез нас к скромному, без особых архитектурных излишеств крылечку, где благополучно и остановился.

— Ну-с, приехали, господин крамольник, — с усмешкой бросил мне Сергей Казимирович, молодцевато выпрыгивая из коляски.

— Я ничего такого не имел в виду! — в очередной раз принялся оправдываться я.

— Как говаривают у нас в Москве, III Отделение разберется! — хохотнул жандарм.

Очевидно, стоит пояснить, что послужило полковнику поводом для этой отнюдь не изысканной, на мой вкус, остроты, доля невинной шутки в которой могла на поверку оказаться не столь уж и велика.

Дело было так. Проезжая по московским улицам, Сергей Казимирович, видать, со скуки, решил устроить мне нечто наподобие обзорной экскурсии, указывая то на одно, то на другое проплывавшее мимо строение с комментариями, вроде: «Сие дом князя Голицына, сие графа Шереметева городской дворец, за оным графа Ростопчина зимняя резиденция, а далее весь квартал роду Трубецких принадлежит, в верхней части — старшей ветви, в той, что к реке спускается — младшей…» Голицыны, Шереметевы, Трубецкие… А еще всевозможные Меньшиковы, Толстые, Долгоруковы, Волконские — сплошь фамилии, ярко проявившиесяи в нашей истории — я же как раз только что ЕГЭ сдал, еще не выветрилось из головы…

Много знания — много печали. В общем, брякнул я сдуру — просто чтобы разговор поддержать:

— Дайте угадаю. А правит страной царь из династии Романовых! Верно?

Тут полковник разом изменился в лице и аж поперхнулся.

— Окститесь, сударь, — качая головой, выговорил он спустя не менее минуты, не без труда откашлявшись. — Государь наш, Борис VIII — из венценосной фамилии Годуновых, от Римского кесаря Августа и Сотрясателя Вселенной кагана Чингиза род свой ведущей! Нынешний московский наместник, Светлейший князь Всеволод Романов, с Его Императорским Величеством, конечно, в некотором родстве состоит — но тем в большей степени ваши слова являются крамолой! Нашими, III Отделения, клиентами и за куда меньшее становятся!

— Ну, я же это… — сконфуженно забормотал я. — Просто аналогию со своим миром провел…

— Так, погодите языком трепать… — Огинский проделал левой рукой замысловатый жест, и из-за спинки нашего сиденья выдвинулся, растягиваясь, серый полотняный тент — как у кабриолета. Укрыл он нас только сверху, не сомкнувшись с кузовом коляски ни спереди, ни по бокам, но все звуки улицы разом оказались начисто отрезаны — словно невидимой, но непроницаемой стеной.

— Терпеть не могу так ездить, но что делать, — проворчал Сергей Казимирович, опуская руку. — Так у вас там нынче что, Романовы на троне Империи Российской? — воззрился он на меня.

— Нет, — замотал головой я. — У нас там вообще эта… Демократия! Республика! Российская Федерация называется!

— Час от часу не легче, — нахмурился жандарм. — Хотя, по-своему, наверное, и объяснимо, — задумчиво проговорил он после небольшой паузы. — Отсутствие в мире магии — катастрофический уравнитель. Разница между природным нулем-простолюдином и одаренным-аристократом, даже и самим Императором — враз нивелируется… Не понял только, в чем аналогия с царствующим домом, ежели у вас всем чернь заправляет?

— Прежде, до республики, были цари, — сочтя за благо пропустить мимо ушей нелестный термин, коим князь охарактеризовал народ, принялся объяснять я. — Последнего звали Николай II. Из династии как раз Романовых. Только его свергли. Давно уже, в прошлом веке.

— Только в прошлом веке? — переспросил князь. — По моим прикидкам — весьма грубым, конечно — силы Ключа вы должны были лишиться лет этак четыреста назад… Хотя, конечно, остается только гадать, как мир отреагирует на уход магии — могло ведь и течение времени ускориться… А как так вышло, что (страшновато даже такое вслух произнести!) Романовы у вас сменили на престоле Годуновых? — осведомился он.

— Там все сложно было, — проговорил я, старательно припоминая прочитанное при подготовке экзамену. — Как раз около четырехсот лет назад случилось так называемое Смутное время. Перед этим правил царь Иван Грозный, но он умер, и сын его, Федор, умер. И на царство избрали боярина Бориса Годунова. Но и тот умер — вроде как отравили его, а наследника его уже открыто убили другие бояре, посадив на трон самозванца — Лжедмитрия. Потом и этого убили, царем же стал, если ничего не путаю, Василий Шуйский…

— Шуйский? — быстро переспросил Сергей Казимирович, будто бы делая себе мысленную пометку.

— Кажется, да… — в этой круговерти царских династий я, признаться, и на ЕГЭ слегка запутался, из-за чего и недобрал баллов. Теперь-то последнее не важно, конечно, а тогда переживал — жуть! — Но его свергли поляки…

— Поляки? — вздернул брови жандарм.

— Или шведы… Нет, точно поляки! Они засели в Московском кремле, откуда их потом выперло народное ополчение во главе с Мининым и Пожарским…

— Так, — кивнул Огинский. — Народное ополчение, понятно. Воюющая чернь, как в Африке. Значит, Ключа уже нет. Все сходится. Но вы говорили про царей-Романовых? Эти-то когда успели вознестись?

— Вот после изгнания из Москвы поляков Земский Собор и избрал на царство Михаила Романова, — в этом периоде истории я уже неплохо ориентировался. — С тех пор потомки его и правили. Аж три века с гаком, пока революция не случилась…

— Невероятно, — дослушав, покачал головой князь. — Просто невероятно… — что именно в моем рассказе так его потрясло, я не понял, и предпочел заметить:

— Ну, так нас учит история…

— Так вас учат истории, — поморщившись, перефразировал полковник. — И держу пари, о самом главном при этом умалчивают — умышленно ли, или уже по собственному невежеству… Ну да ладно, — кивнул он каким-то своим мыслям. — Сие дела вашего мира. А в нашем… Я-то ладно, но глядите, не сказаните тут еще при ком, что Романовы, мол, на императорский трон зарятся!

— Так я ж ничего подобного и не говорил! — взвился я.

— А услышат именно так. Сие крамола почище покушения на наследника Воронцовых выйдет! Светлейший князь Всеволод вас за такое первым прикажет в застенок кинуть, дабы малейшие подозрения в измене от себя отвести! Да и меня с вами заодно — просто на всякий случай…

— Так я ж не…

— Вот и не надо! Сперва думайте, потом говорите. А не спрашивают — так и вовсе лучше помалкивайте! Как гласит поговорка, через раскрытый рот мана уходит!.. Кстати, заболтались — а ведь подъезжаем, — заметил Сергей Казимирович, сбавив тон. — Вон из-за ясеневых крон флюгер виднеется — сие уже моего домишки крыша…

И в самом деле, не прошло и полуминуты, как наша поездка завершилась возле уже упомянутого мной выше крыльца.

* * *
Дворцу Воронцовых особняк Сергея Казимировича богатством убранства значительно уступал — не говоря уже о размерах. Войдя, мы очутились в сравнительно простецкой передней, не то чтобы тесной, но и не поражавшей воображение размахом. Пол — кафельная плитка с незамысловатым рисунком, стены сплошь окрашены одним цветом, голубым — приятным глазу, но никакой тебе декоративной росписи, за которую цеплялся бы взгляд. Из мебели — два массивных окованных железом сундука по углам, пустующая медная вешалка в три рожка да высокое зеркало в широкой деревянной раме, в которое я не преминул искоса заглянуть — сам не знаю зачем, разве что лишний раз убедиться, что на лбу не проступило клеймо. Убедился.

Окон здесь не имелось, но темно не было — свет падал с ведущей вверх широкой каменной лестницы, по ступеням которой и взбежал князь.

— Надежда Александровна! — воззвал он при этом, задрав голову. — У нас гость!

— Я здесь, Сергей Казимирович, — ответ пришел вовсе не со второго этажа, а в буквальном смысле из зазеркалья — на миг мне даже показалось, что с Огинским заговорило, ожив, мое собственное отражение. Ну, мало ли, магия и все такое… Почему только таким высоким голоском?

В следующую секунду загадка разрешилась: зеркало, как оказалось, скрывавшее за собой дверцу — потайную, не потайную, но малозаметную — резко отошло в сторону, и из открывшегося проема в прихожую вынырнула худенькая белокурая девчушка лет пятнадцати-шестнадцати в цветастом клеенчатом переднике поверх короткого, не прикрывавшего острых коленок летнего платьица. В руке Надежда Александровна, как, очевидно, ее звали, держала высокий хрустальный бокал, до краев наполненный чем-то темно-красным.

— Ой! — должно быть, не ожидая наткнуться на гостя, о котором предупредил князь, прям вот так сразу за дверью, девушка смутилась и резко замерла, не завершив шага.

А вот ноша ее к столь внезапному маневру, как видно, оказалась не готова, и рубиновая жидкость из дрогнувшего бокала щедро плеснула прямиком на рукав пожалованной мне полковником куртки.

— Ох! — пуще прежнего стушевалась Надежда, мило заливаясь румянцем. — Простите, сударь! Сейчас, сейчас я все исправлю!

Пальцы ее левой, свободной руки сложились в щепоть, шевельнулись, будто рассыпая невидимую соль, и прежде, чем я опомнился, никаких следов случившегося конфуза на моем рукаве не было.

— Готово, — по-прежнему виноватым тоном проговорила девушка. — Еще раз прошу прощения за мою неловкость, сударь…

— Вот вы где, сударыня, — не дав мне времени на достойный ответ, с лестницы к нам вернулся Огинский. — А почему в фартуке? Решили все бросить и податься в кухарки?

— Я с жидкостями экспериментировала, — чуть потупив взор, ответила Надежда исподлобья. — Ходят слухи, что на вступительном экзамене в этом году будет превращение воды в вино…

— Чепуха, — скривился Сергей Казимирович. — Магией воду в вино не обратить. Сие старая шутка, коей доверчивых недорослей еще в пору моей юности донимали!

— Но у меня почти получилось! — упрямо подняла на князя серо-голубые глаза девушка, захлопав при этом длинными густыми ресницами. — Вот, сами взгляните! — протянула она ему остатки напитка.

Вздохнув с видом человека, вынужденного заниматься абсолютно бессмысленным делом, Огинский взял бокал за ножку, поднеся к лицу и качнув, понюхал содержимое, затем, снова вздохнув, пригубил. Замер, будто бы прислушиваясь к своим ощущениям…

— Ну? — требовательно поинтересовалась Надежда.

— Скверно сваренный вишневый компот, — пожал плечами полковник. — Нет, если позволить ему хорошенько прокиснуть, добавить дрожжей, сахара и дать перебродить — что-нибудь, возможно, и получится. Но к магии сие будет уже иметь лишь самое стороннее касательство.

— Мне просто времени не хватило, — насупившись, буркнула девушка. — Еще бы чуть-чуть…

— Хорошо, но продолжите все же в другой раз, — прекратил спор Сергей Казимирович. — А сейчас позвольте, наконец, представить нашего гостя. Владимир Леонидович Зотов. Нет, графу Зотову не родственник, — пояснил он, хотя никаких вопросов на этот счет у его собеседницы, кажется, и не возникало. — Наоборот, своего рода беглый холоп, записной крамольник, по которому горючими слезами плачет III Отделение, да еще и личный враг графского дома Воронцовых. Словом, полный флэш-рояль — все, как мы любим, — губы князя сложились в лукавую улыбку. — Сударь, — тут же обратился он уже ко мне, — познакомьтесь с моей воспитанницей. Надежда Александровна Морозова, дочь моего покойного друга, действительного статского советника Александра Юрьевича Морозова. Как вы уже изволили убедиться, особа доверчивая, но одновременно с тем — отъявленная нигилистка, не признающая никаких авторитетов. И поверьте: девицы талантливее в губернии не сыскать. Да что там в губернии — во всей Империи. Не сильно удивлюсь, ежели однажды она и в самом деле сумеет превратить воду в вино одной лишь магией. Но, конечно, не нынче — лет этак через двадцать-тридцать упорной практики!

Не слишком хорошо понимая, как следует себя вести в подобных ситуациях, я поспешил согнуться в поклоне — и, вроде бы, угадал. В ответ моя новая знакомая, обеими руками расправив юбчонку — благо бокал с пресловутым компотом так и остался у полковника — опустила очи долу и плавно присела в реверансе. При этом, кажется, снова покраснев.

— В общем, уверен, вы споетесь, — весело заключил между тем Огинский. — А теперь к делу, — в полковнике, как это уже не раз бывало за недолгое время нашего знакомства, словно рубильник переключился — и тон, и даже весь его облик в миг переменились. — Друзья мои, давайте-ка поднимемся в зеленую гостиную и там, в тиши и комфорте, замерим… Попробуем замерить у Владимира Леонидовича уровень маны.

— Попробуем? — уже двинувшись было к лестнице, обернулась к князю воспитанница. — Сергей Казимирович, да вы о превращении воды в вино увереннее говорите. Что там пробовать-то: бери и качай, пока качается…

— Видите ли, сударыня, — с расстановкой проговорил полковник. — Последний маг, покусившийся на ману нашего гостя — а был сие не кто иной, как молодой граф Воронцов — обратился кучкой черного пепла, не успев и миллимерлина забрать.

— В самом деле? — перевела на меня удивленный взгляд Надежда.

В ответ я лишь развел руками — не хотел, мол, так уж вышло.

— О-бал-деть! — восторженно выговорила девушка. — О духи, я тоже так хочу! Не в смысле кучкой просыпаться, — по-быстрому поправилась она, — а испепелять всяких… ну, разных. Научите меня, сударь?


Глава 8

в которой мне рассказывают о трех слонах магии


— Все, я пустая, — голосом человека, только что в одиночку разгрузившего машину кирпичей — то есть вообще никакущим — выговорила Надежда Морозова, отпуская мою ладонь.

Склонившись навстречу друг другу, мы с девушкой сидели в сдвинутых почти вплотную низких, не особенно мягких креслах с косолапыми резными ножками и массивными деревянными подлокотниками. Рядом, у стены, расписанной вертикальными полосами разных оттенков зеленого — войдя, я было решил, что это такие обои, но оказалось, краска — дежурил Сергей Казимирович.

— Зато живая, — бросил он девушке.

Что до меня, то я не сдержал разочарованного вздоха: с разрывом телесного контакта разом схлынуло упоительное, всепроникающее блаженное чувство, переполнявшее меня с первых мгновений испытания. Сравнить его можно было разве что с восторгом интимной близости (не скажу, что мой опыт по этой части так уж богат, но какой-никакой имеется) — при том, что воспитанница князя меня всего-то за руку подержала! Ну да, не обошлось без магии — но и что с того?!

Уф-ф, даже неловко как-то! Сколько ей лет-то? Пятнадцать? Надо бы при случае уточнить, но с виду — едва ли больше! А тут такое…

Интересно, а сама Надежда что при этом ощущала? То же самое, что и я? Тогда вообще атас! Или, наоборот, нечто ужасное, вроде того, через что мне довелось недавно пройти во дворце Воронцовых? Ведь, в отличие от покойного сопляка Петра и его кровожадной сестрицы, ману у партнера моя новая знакомая не забирала — наоборот, отдавала свою.

Блин, если наоборот — то вдвойне стыдно!

А по лицу — не поймешь, то ли вообще ничего не чувствовала, то ли выдержкой обладает железной…

Идея, разумеется, принадлежала Огинскому: не пытаться, подобно молодому графу, меня магически обокрасть, рискуя вызвать непроизвольную защитную реакцию в виде Зеркала («Или еще чего похуже», — как выразился полковник), а напротив, щедро одарить (как именно это должно было сработать на искомый результат, растолковать мне хозяева не потрудились, однако на том, что сработать должно, сошлись оба). Но и в этом случае в безопасности эксперимента жандарм, похоже, не был до конца уверен: сразу предупредил воспитанницу, что станет ее страховать, и потом все четверть часа, что длилась процедура, сурово нависал над нами с девушкой, время от времени производя руками выразительные пассы.

Надеюсь, мыслей моих он при этом не читал — с него станется! Хотя что там было читать: в отличие от сдержанной Надежды у меня, должно быть, все на физиономии было написано — четче холопской печати!

Ох, девушка же тоже это видела!.. Остается надеяться, что ей было не до того — вон как вымоталась, бедняжка…

— То есть вас это вообще не удивляет? — обернулась между тем Морозова к Сергею Казимировичу в ответ на его реплику.

— Сколько вы слили? — вопросом на вопрос отреагировал князь.

— Говорю же: все, что было. Четыреста семьдесят пять мерлинов. Почти свой максимум. И — как в бездонную прорву. Там еще столько же может оказаться необсчитанным — легко! Или даже больше!

— Гадать о сем — занятие неблагодарное, — покачал головой Огинский. — Просто зафиксируем себе, как это принято согласно государственному стандарту: свыше четырехсот пятидесяти мерлинов. Это уже всяко уровень, в седую старину именовавшийся Боярским, а в наш просвещенный век, когда гармонию так и норовят выразить через сухую арифметику, называемый седьмым. Суть не в наименовании — высший есть высший, — пара последних предложений, должно быть, предназначалась мне, хотя обращался полковник по-прежнему к воспитаннице. Как бы то ни было, ушли его слова, почитай, в пустоту — я почти ничего не понял, а девушка, судя по ее виду, в разжевывании очевидного не нуждалась.

— То есть вас это не удивляет, — уже не спросила — просто констатировала она, исподволь поглядывая на меня — с нескрываемым любопытством. — Ну, добро…

— Позвольте вопрос? — кое-как собравшись с мыслями, в свою очередь поднял я глаза на полковника.

— Извольте, сударь, — с довольным видом благосклонно кивнул тот.

— Поясните наконец толком, что именно мы тут намерили? Типа, я крутой маг? Ну, могучий, в смысле? Высшего уровня?

— Не совсем, — усмехнулся князь. — Магами, тем более, могущественными, не рождаются. Ими становятся — в результате постоянных и упорных трудов. Вот «бурдюк» из вас, сударь, и правда вышел бы на зависть — уже нынче!

— Сергей Казимирович! — слегка нахмурившись, с явственным упреком произнесла Надежда. — Как можно?

— Вас, сударыня, слово «бурдюк» коробит? — приподнял брови Огинский.

— Нет, — передернула плечами девушка. — Сама идея использовать другого человека в качестве ходячего запаса маны — против его воли!

— Что поделать, таковы уж сии времена, — развел руками полковник. — Многие старые дворянские фамилии вырождаются, некоторым их отпрыскам без «бурдюка» не обойтись. А иные, может, и могли бы — но зачем, если можно по сходной цене купить одаренного холопа?

— Вот это-то и мерзко! — с горячностью заявила Морозова.

— Не стану возражать, — пожал плечами полковник. — Замечу лишь, что нам с вами, с нашим седьмым уровнем, легко осуждать тех, кто обречен жить со вторым-третьим…

— Прошу прощения, — вмешался я в их спор. — Седьмой, третий… Что все это значит, если не магическую силу?

Девушка и Сергей Казимирович переглянулись.

— Давайте лучше вы, сударыня, — предложил воспитаннице Огинский. — Изложение основ простыми словами, похоже, не мой конек. А тут ab ovo[1] нужно начинать. Представьте, что вам нужно растолковать работу магии человеку, прежде никогда с оной не сталкивавшемуся!

— Даже боюсь предположить, где вы росли, сударь, — с такими-то вводными — в Африке? — заметила, переводя взгляд на меня, Надежда. — Все это весьма загадочно, потом вы непременно поведаете мне свою историю, хорошо?

Я машинально кивнул — после случившегося между нами в ходе затеянного князем эксперимента я был готов, не задумываясь, ответить согласием на любую ее просьбу.

— Что же касается сути магии, — продолжила между тем Морозова, — то представьте себе трех слонов, попирающих ногами панцирь гигантской черепахи, и при этом держащих на спинах земной диск…

— Земной диск? — на автомате переспросил я.

— В силу воспитания, Владимир Леонидович — сторонник прогрессивного, так называемого научного подхода к мироустройству, — поспешил заметить Огинский. — Гелиоцентризм, Марс с Венерой и прочими небесными телами как подобные Земле миры…

— Я тоже мыслю современно — можно подумать, вы, Сергей Казимирович, о том не осведомлены! — стрельнув на князя недовольным взглядом, заявила девушка. — Но так, по старинке, проще объяснить. Итак, — снова обратилась она ко мне, — представили, сударь? В нашем случае оный диск — это магия. Первый слон — мана. Ее предел четко отмерен каждому от рождения и не меняется до самой смерти. И мы только что выяснили, что у вас, сударь, он, весьма высок. Никак не меньше потраченных мной при проверке четырехсот семидесяти пяти мерлинов. Как отметил Сергей Казимирович, это седьмой, высший уровень магического потенциала… Но пока всего лишь потенциала, — не преминула разочаровать меня рассказчица. — Потому как второй слон — это сила, — продолжила она. — Изначально она у всех равно невелика, но, в отличие от предала маны, силу можно повысить тренировками. Измеряется она в ньютонах — в честь одного английского чародея. Британские подданные вообще внесли значительный вклад в теорию магии — колдун Мерлин, давший свое имя единице маны, тоже ведь родом с Туманного Альбиона. Хотя были и у нас выдающиеся теоретики — те же Всеслав Полоцкий, Яков Брюс, Анна Глинская, Григорий Распутин… Но терминология все равно устоялась английская, — будто бы разочарованно вздохнула Надежда.

Князь сдержанно кашлянул в кулак.

— Но простите, это я отвлеклась, — тут же одернула себя девушка. — Итак, второй слон, сила. Развивая ее, в какой-то степени можно компенсировать скудный от природы уровень маны. Так, на одно и то же воздействие маг, сила которого равна одному ньютону — условно, столь слабыми обычно лишь малые дети бывают — потратит целых десять мерлинов маны, а тот, у кого десять ньютонов силы — всего один мерлин сольет. Но это при одинаковой технике. Техника — третий слон. Мало обладать маной, мало иметь силу — нужно еще уметь их грамотно использовать. Владеть техникой. Ну, тут понятно… Из этой триады — мана, помноженная на силу и оформленная техникой — и складывается магия… — подытожила она. — Все просто.

— Да уж… — задумчиво пробормотал я. Вопросов у меня в голове крутилась уйма, но задал я, вероятно, далеко не самый важный, однако призванный дорисовать начатую — и брошенную — девушкой картину. — А что символизирует черепаха? Ну, на которой стоят слоны… — уточнил я на всякий случай.

— Я поняла, — кивнула Морозова. — Черепаха — это Ключ. Основа основ, без которой совершенно бесполезны и мана, и сила, и техника. Подлинный источник магии. Пока он бьет, она возможна.

— То есть именно такой черепахи в моем… В мире, о котором мы говорили, и не хватает для рабочего комплекта? — повернулся я к Огинскому.

— От Надежды Александровны можете не таиться, — верно угадал причину моей заминки полковник. — А что до заданного вами, Владимир Леонидович, вопроса, то, в целом — да. Однажды в вашем мире Ключ бить перестал. И творить магию стало невозможно.

— А почему? — спросил я. — Почему Ключ перестал бить?

— Ну, вы, сударь, и загадки загадываете! — хмыкнул Сергей Казимирович. — О самом существовании вашего мира у нас и слышали-то немногие, а уж строить предположения о природе в нем происходящего… Впрочем, есть лично у меня одна теория, — словно бы переборов некоторые сомнения, продолжил, тем не менее, полковник. — Достаточно умозрительная, но все же. Не исключено, что изливавшийся Ключом в ваш мир поток перенаправили искусственно.

— И куда же его перенаправили? — осведомился я, уже догадываясь, что услышу в ответ.

— Сюда, к нам, — не обманул моих ожиданий Огинский. — Около четырех сотен лет назад. То была эпоха великих магов — и их легендарных врагов, дýхов. Дýхов, могучих неизмеримо — не чета тем, что ныне подмяли под себя обе Америки, и уж вовсе не идущих ни в какое сравнение с пасынками астрала, что приручили китайцы… Воображают, будто приручили, — поправился он — очевидно, это был принципиальный момент, но, заговори о нем полковник по-английски или по-китайски, едва ли бы я понял в этом отступлении меньше, чем теперь. — В ту пору и на Земле, и в астрале гремели легендарные битвы, — продолжил между тем князь, — не принося решающего перевеса ни одному из противников. И вот тогда-то, вероятно, кому-то на нашей стороне и пришло в голову привлечь неучтенный резерв, удвоив энергию Ключа. Если так оно и произошло, расчет, вроде бы, оправдался: враг был повержен, а последовавшие за победой десятилетия прославились несравненными достижениями магического искусства. Но за все в сей жизни приходится платить, иногда — самым неожиданным образом. В какой-то момент выяснилось, что мы, одаренные, стали постепенно, но неуклонно вырождаться, мельчать. Все реже и реже появлялись на свет дети с Боярским уровнем маны. Да что там с Боярским, о шестом уровне — Окольничьего — и даже пятом или четвертом — Думного дворянина и Стольника — отпрыскам многих уважаемых семей остается лишь грезить. Должно быть, сим образом Мироздание восстанавливает некогда нарушенный баланс… Больше скажу, маятник уже явно качнулся в противоположную сторону, и, похоже, впереди нас ждет полная деградация магии. Еще не завтра, конечно, но лет этак через сто-двести…

Сергей Казимирович умолк — понуро, словно придавленный гнетом своих же собственных речей. Воспитанница же его выглядела и вовсе растерянно — должно быть, ранее этой своей теорией князь с ней не делился. Повода не было?

— А в вашем мире, мире-доноре, возможно, все ровно наоборот, — снова заговорил Огинский после четвертьминутной паузы. — Слон маны, ежели использовать образную терминологию нашей Надежды Александровны, не чувствуя под ногами твердой опоры в виде черепашьего панциря, в панике наращивает и наращивает усилия по поиску оной — вот и рождаются одаренные, вроде вас: уровень Боярина, сила младенца, технике не учились, но долгие годы искавший выхода потенциал прорывается при первой же возможности — например, интуитивным Зеркалом. Ну или, не получив шанса, не проявляется вовсе…

Князь снова замолчал — на этот раз и вовсе надолго.

— То есть, что же это получается? — силясь разложить услышанное по полочкам, проговорил я, так и не дождавшись продолжения. — Вы… Не вы лично, конечно, но ваши предки… Они отобрали у нас силу Ключа? Украли нашу магию?

— Сие всего лишь моя теория, — аккуратно заметил полковник. — Базирующаяся на неочевидных догадках и смелых предположениях… Но если, паче чаяния, она окажется верна — да, получается именно так.

— А как тогда насчет того, чтобы вернуть все взад? Это же и вам будет выгодно — прекратится пресловутая деградация…

— Далеко не факт, что деградация прекратится, — покачал головой Сергей Казимирович. — И уж точно — не сразу: такого рода процессы долго раскручиваются, но потом приобретают инерцию — разом не остановишь. Так что, скорее всего, оскудение потока поступающей от Ключа энергии прежде, чем способствовать возрождению, магию у нас окончательно добьет. Но дело даже не в сем. Те, кто некогда смог перенаправить сюда поток от Ключа, были исполинами, титанами, по сравнению с которыми мы, теперешние — жалкие букашки. Не думаю, что ныне кому-то под силу обратить вспять сделанное ими тогда.

— Как-то это… несправедливо, нет? — с некоторой даже, пожалуй, долей вызова бросил я. — Забрать энергию — забрали, а как отдавать — так не титаны мы, мол…

— А кто-то говорит о справедливости? — пожал плечами князь. — Только об объективной реальности, данной нам в ощущениях. А она, оная реальность, не знает категорий справедливости и несправедливости — она просто есть и все. Ей все одно, нравится она нам или нет — и даже понимаем мы ее или нет.

— Но, понимая, можнореальность менять! — вскинув голову, неожиданно заявила Надежда. — Ну, или хотя бы пытаться! Как те великие чародеи прошлого! Ясное дело, в меру сил… Но для этого нам и дана магия, разве не так?

— Боюсь, сударыня, понятие цели Мирозданию столь же чуждо, как и концепция справедливости, — развел руками Огинский. — Объективно, вне привязки к человеческому обществу, магия также всего лишь существует — не для чего-то.

— Тем более! — не уступала девушка. — Значит, только нам самим и решать, зачем она нужна!

— А ответ «для верной службы Императору» вас, сударыня, чем-то не устраивает? — хитро прищурился полковник.

Что и как на это ответить, у его воспитанницы, как видно, не нашлось.


Глава 9

в которой мне не помогают ни соблазнительное зрелище, ни каллиграфия, ни злость


— Ничего не получается! — со вздохом проговорил я, расслабляя затекшие пальцы. — Наверное, силы не хватает!

— Сила тут вообще ни при чем, — расстроенно покачала головой Морозова. — До нее дело просто не доходит: нет даже первоначального импульса — как мы его называем, зажигания!

— Ну, тебе виднее, — развел я руками.

— Попробуй снова! — потребовала Надя. — Рано или поздно должно сработать…

Впрочем, той задорной уверенности, с которой утром девушка взялась по просьбе Сергея Казимировича обучать меня магии, в ее голосе, как будто бы, уже и не звучало.

И да, в процессе работы мы и не заметили, как перешли на «ты», из «Надежды Александровны» и «Владимира Леонидовича», сударыни и сударя, волшебным образом превратившись друг для друга просто в Надю и Володю. Увы, пока это оставалось единственным зримым плодом наших усилий — прочее чародейство мне упорно не давалось. Вроде все делал в точности, как велела моя юная наставница (кстати, уточнил — будто бы невзначай: не такая уж и юная, лет ей было как мне, семнадцать — видать, просто мелкая уродилась, все в ману ушло)… Так вот, я послушно выполнял все указания: до боли в висках сосредотачивался на сложенных в замысловатую фигуру пальцах, затем наоборот, расслаблялся, «позволяя сознанию свободно плыть в астрал», добросовестно пытался «заглянуть в собственное сердце и найти там искру» или «представить миг ничем не омраченного блаженства» (ох, лучше Наде не знать, что за картины — с ее непосредственным участием — рисовало при этом мое бойкое воображение)…

Увы, пока что все старания были напрасны: лежащее на столе в центре зеленой гостиной гусиное перо, которое мне надлежало, стоя в пяти шагах, у стены, сдвинуть, не прикасаясь к нему, даже дрогнуть не желало. Впрочем, нет: однажды оно и правда живенько так сорвалось с места и спорхнуло на пол, но быстро выяснилось, что виной тому — заглянувший в комнату сквозняк.

Воспитанница Сергея Казимировича эти мои раз за разом повторявшиеся неудачи переживала, кажется, даже сильнее меня самого. Временами просто жалко ее становилось! Но единственным утешением для девушки, похоже, мог бы послужить мой магический успех — пусть даже крошечный — а его пока и близко не просматривалось.

— Наверное, что-то мы делаем не так, — пробормотала Морозова после очередной моей бесплодной попытки. — Что-то важное…

Девушка сидела в кресле, забравшись в него с ногами — так что ее и без того не слишком длинная юбчонка приоткрывала куда больше, чем, должно быть, требовали приличия, но, погрузившись в мучительные раздумья, Надя, похоже, ничего неуместного за собой не замечала. Не то чтобы мне это зрелище сильно мешало — когда требовалось мысленно «представить миг блаженства», так даже отчасти вдохновляло — но некоторую неловкость, как ни крути, порождало. С другой стороны, ведь и не подскажешь — одерни, мол, подол — только хуже получится…

Отмечу, что на самом мне были полученные утром от Сергея Казимировича узкие темные брюки по местной моде и белая сорочка с просторными рукавами, но ужасно тесными манжетами без какой-либо застежки — с трудом протиснув в них кисти рук, я отнюдь не был уверен, что, когда потребуется, вытащу их назад, не порвав одежды. Обувью же мне верно служили мои собственные, пережившие и ЕГЭ, и похищение, и холопство, и даже пыточный подвал кроссовки — нечто подобное, по заверению Огинского, носили и в этом мире, и князь разрешил их сохранить.

— У тебя внутри словно глухой барьер стоит, — продолжила между тем рассуждать из кресла моя белокурая наставница. — Наверное, это такая защитная реакция организма — проведя всю жизнь в отрыве от Ключа, столкнувшись наконец с ним, ты невольно пытаешься отгородиться, спрятаться. Вроде как малыши с испугу глаза ладошкой прикрывают — и думают, что их никто не заметит. Но правда в том, что сами они при этом действительно никого не видят — несмотря на острое детское зрение. Так и ты… Нам бы только раз этот заслон пробить — и дальше по накатанной пойдет, я уверена! — звонко шлепнула она себя ладошкой по голой коленке. — О дýхи, ну что может быть проще?.. — сведя нужным образом пальцы, Морозова без видимых усилий оторвала «мое» перо от стола и, подвесив в воздухе, принялась крутить волчком.

Все, что мне оставалось — молча наблюдать за этой завораживающей круговертью.

— Должно существовать решение… — покачала тем временем головой девушка. — Если не получается идти от простого, может быть, тогда… ну, не знаю… — не договорив, она остановила вращение пера и воззрилась на него, словно не понимая, что это вообще такое и откуда взялось на ее голову посреди гостиной.

— Может, наоборот, начать с чего-нибудь сложного? — предположил я за нее. — Ну, скажем, с Зеркала?

— Что ты, — скривилась Надя. — Зеркало я и сама не умею ставить, я же говорила.

— А у меня однажды сработало, — напомнил я — хотя едва ли Морозова могла упустить это из виду. — Почему, кстати, тогда твой барьер не пробился?

— Не мой, а твой, — хмыкнула девушка. — А почему не пробился — дýхи его знают! Интуитивная магия — штука малоизученная. Да что там — вообще неизученная. Понятно лишь, что там все совсем иначе работает, а как — поди, догадайся…

— У меня перед глазами маленький красный огонек появился, — непрошено принялся описывать случившееся во дворце Воронцовых я. — И сам собой стал чертить узор…

— В том-то и дело, что сам собой, — вздохнула Надя. — А так — да, типичная внутренняя техника. Иероглифическая надпись. В твоем случае — это должно было быть слово «Кагами» — «Зеркало», — перо в воздухе дернулось и принялось выписывать в воздухе штрихи — правда, не алые, а синие. Полдюжины секунд — и появился рисунок: 鏡.

— А говоришь, не умеешь, — узнал я начертание.

— Это просто картинка, — снова вздохнула Морозова. — Магии в ней ноль. Чтобы сработало, нужно сердцем писáть…

— А при чем тут вообще иероглифы? — спросил я, задумчиво всматриваясь в рисунок.

— Что значит — при чем? — удивилась вопросу девушка. — Я же говорю: внутренняя техника. Так она всегда проявляется.

— Но почему через иероглифы? Мы же не в Китае и не в Японии какой-нибудь, в конце концов! Почему волшебные слова надо писáть этими нерусскими крокозябрами?

— А, вот ты про что, — поняла наконец Надя. — Ну так магия же в Китае зародилась! Так, по крайней мере, считается официально… И еще до появления в Поднебесной письменности — это уже потом хитрые китайцы позаимствовали для немагических текстов готовые универсальные символы. А у нас к моменту знакомства с искусством чародейства уже имелась своя азбука — глаголица. В быту, вне магии, так ею до сих пор и пишем.

— Глаголица? — переспросил я. — Не кириллица?

— А что такое кириллица? — в свою очередь осведомилась Морозова.

— Не важно, проехали, — махнул я рукой.

Так я, получается, что, еще и книги местные читать не смогу — раз тут азбука иная?

Ну да ладно, будем решать проблемы по мере их поступления…

— На Русь, кстати, магия пришла не напрямую из Китая, а транзитом через Японию — поэтому и чтение иероглифов у нас закрепилось японское, а не китайское, — не настаивая на ответе, продолжила рассказывать девушка. — Вот Зеркало — читается «Кагами». Как это будет звучать по-китайски, даже и не знаю. Или взять пресловутую холопскую печать, — смахнув прежний, перо начертило в воздухе новый узор, тоже хорошо мне знакомый: 奴隷. — Читается «Дорей».

— Убери эту дрянь, — поморщился я, непроизвольно хватаясь за лоб.

— Ой, прости, я не подумала, — всплеснула руками Надя, поспешно стирая рисунок.

— Да ничего… — пробормотал я. — Просто неприятные воспоминания.

— Слу-у-ушай! — подорвалась вдруг с кресла Морозова. — А давай попробуем их использовать! Воспоминания эти твои. Ну, для прорыва барьера! Так сказать, от противного… Э, я не слишком многого прошу? — опомнившись, уточнила она. — Понимаю, как это должно тебя ранить, но…

— Да не, — мотнул я головой. — Если нужно для дела — стерплю…

— Отлично! — просияла моя голубоглазая наставница. — Только и творить тогда будешь что-нибудь этакое… Менее изящное, чем левитация. Даже грубое. Но несложное. Например… Ну да, прямой удар подойдет. Боевая техника. Просто и эффективно.

— Удар? И кого будем бить? — демонстративно сжав кулаки, уточнил я.

— Не кого, а куда — все туда же, — кивнула девушка на так и висевшее в воздухе перо. Не особо задумываясь, я шагнул к намеченной мне цели. — Эй, вернись-ка назад! — тут же, впрочем, остановила меня Морозова. — Ты что, рукой собрался бить?

Я машинально кивнул:

— Ну не ногой же! Высоко! Я, конечно, дома пару лет ходил на каратэ, но без разминки на такой высоте с ноги не пробью.

— Варвар, — усмехнулась Надя. — Когда я сказала «что-то грубое» — не имела в виду, что настолько! Бить будешь, как положено — на расстоянии, магией!

— А… — протянул я. — Понятно… Я подумал, ты меня горячкой боя хочешь раззадорить, — буркнул в свое оправдание.

— Тоже, кстати, мысль, — кивнула девушка — то ли просто чтобы лишний раз не подчеркивать мою тупость, то ли и правда одобрив озвученную идею. Но пока попробуем менее экстремальный вариант. Встань, где стоял!

Я сделал, как мне было велено.

— Сложи пальцы правой руки вот так, — продемонстрировала мне Морозова самый натуральный кукиш.

Не сдержав мимолетной улыбки, я повторил ее жест.

— Есть, кстати, расхожая поговорка — держать фигу в кармане, — проговорила моя хрупкая наставница. — Означает: готовить удар, не показывая, исподтишка. Ну, реально: пальцы в технику сложены, а рука — в кармане, и никто этого не видит.

— Не поверишь, но у нас так тоже говорят, — заметил я. — Только…

— Наверное, из тех времен идет, когда Ключ еще бил, — предположила, перебив меня, Надя. — Ладно, не отвлекаемся! Для простоты вытяни руку вперед и нацелься большим пальцем на перо. Это не обязательно, но так легче настроиться. Я изображу символ холопской печати, а ты бей. Ну, вообрази удар. Как перо сминается и летит на пол, а иероглиф гаснет. Попробуй разозлиться — и бей, что есть силы!

— Хорошо, — кивнул я.

— Готов?

Я снова кивнул.

— Тогда начали!

Перо в воздухе принялось чертить синие штрихи: ломаная линия, пересекающая ее загогулина, перекладинка, еще одна загогулина, рядом… Разозлиться, значит? Ну, это дело не хитрое! Стоит припомнить, как жгло лоб уродливое клеймо. И как подобное же горело на лице незнакомой мне русоволосой девчонки, может быть, как и я, похищенной из нашего мира жадным торгашом, а может, и правда местной — чухонки, как называл ее Ефрем. Вот это самое клеймо, которое сейчас рисует равнодушное перо! А что, если, оказавшись дописан, иероглиф пропечатается на мне? Или на Наде? Нет, не бывать такому!..

— Да не дергай ты рукой! — донесся до моего слуха сердитый голос наставницы. — Сбиваешься с настроя! Ты словно пытаешься физически дотянуться до цели — не надо так! Не рукой бей — сердцем! Ну, я не знаю, как еще объяснить!

В воздухе сиял синий иероглиф. Рядом спокойно висело закончившее рисунок перо. И не думавшее никак реагировать на мои судорожные потуги.

Сердцем, значит?.. Ну и как это? Все, что я сумел — вообразил огненный луч, вырывающийся из моей груди, устремляющийся к проклятому перу и сжигающий его в прах. На миг мне даже почудилось, что где-то возле сердца у меня и в самом деле разгорается жар, но чувство это тут же пропало — я и обнадежиться толком не успел.

Перу же по-прежнему — хоть бы хны.

Несмотря на очередную неудачу, я бы, наверное, попытался снова — еще и еще раз, но в этот момент где-то внизу, на первом этаже, явственно хлопнула дверь.

— О, дýхи, Сергей Казимирович вернулся! — ахнула Надя. — А мы здесь так ничего и не добились!

Иероглиф из воздуха исчез, перо стремительно спикировало на стол.

— Отрицательный результат — тоже результат, — попытался как-то ободрить девушку я.

— Всегда бесила эта дурацкая фразочка, — яростно передернула плечами Морозова. — Твой отрицательный результат — наверняка чья-то победа, да. Но не твоя…

— Ну что, друзья мои, как успехи? — на пороге гостиной и в самом деле появился Огинский. Был он сегодня не в мундире — в темно-сером штатском костюме, при галстуке. Раве что трость никуда не делась — ее князь привычно нес в левой руке, в правой же держал высокую шляпу-цилиндр.

— Так себе, — решил принять первый удар на себя я. — А если по-честному — то пока никак.

— Ну, лиха беда начало, — ничуть не удивившись такому ответу, спокойно заметил Сергей Казимирович.

— Но мы почти нащупали нужный подход! — заявила зачем-то Надя. — Еще бы немного и…

— Завтра продолжите, — кивнул ей Огинский. — А пока, Владимир Леонидович, будьте так любезны, зайдите ко мне в кабинет.

— Конечно, господин полковник, — поспешил склонить голову я.

— А вы, сударыня, не сочтите за труд, распорядитесь об ужине, — попросил князь Морозову. — Мы с Владимиром Леонидовичем освободимся примерно через полчаса — пусть к этому времени будет уже накрыто.

— Хорошо, Сергей Казимирович, — изобразила некий скомканный недореверанс девушка.

Князь сделал мне знак следовать за собой и направился к двери в противоположном конце гостиной. Обменявшись напоследок взглядом с Надей, но не прочтя в ее серо-голубых глазах никакого напутствия, поспешил туда же и я.


Глава 10

в которой я критикую мир магии и получаю сразу две плохие новости


Как оказалось, рабочий кабинет князя с зеленой гостиной не соседствовал — чтобы в него попасть, нам пришлось пройти еще через одну комнату, которую иначе, как библиотекой, было не назвать. Ни одной свободной стены здесь не имелось — либо книжный шкаф со стеклянными дверцами, либо открытые полки, и там и там — нестройные, но плотные ряды разномастных кожаных корешков, а то и пирамиды перевязанных ленточками свитков. Кажется, наличествовала даже стопка глиняных табличек — но, возможно, эти предназначались не для чтения, а для чего-то другого.

Надписи на книжных переплетах — там, где мне удалось разглядеть их на ходу — были выполнены либо латинским буквами, либо какими-то неразборчивыми завитушками — той самой глаголицей?

В самом кабинете книги тоже присутствовали, но в значительно меньшем количестве — хватило единственного двустворчатого шкафа и трех полок. Ну, еще на столе завалялась парочка. Один толстенный фолиант — раскрытый и придавленный сверху коротким кинжалом с белой костяной ручкой и в серебристых ножнах. Другой, еще увесистее первого, в переплете с металлическими вставками — ощетинившийся кончиками доброго десятка разноцветных бумажных закладок.

Помимо уже упомянутого стола — красного дерева, длинного и широкого, на двух массивных тумбах — в комнате нашлось место только для кресла за ним и единственного стула с противоположной стороны, на который мне жестом и предложил усесться Сергей Казимирович. Сам Огинский, прежде чем опуститься в оное кресло, отставил любимую трость (та замерла вертикально, не у стены, а сама по себе, столбиком, и я сперва подумал: снова волшебство, но потом заметил специальный паз в полу, куда полковник ее явно привычным движением воткнул), водрузил на нее сверху цилиндр и с нескрываемым наслаждением расстегнул пиджак. Кажется, хотел было его снять, но передумал — и наконец занял хозяйское место за столом. Только после этого, вкратце проинструктированный с утра Надей насчет местного этикета (ничего особо неожиданного, почти все как у нас, только здесь соблюдается), плюхнулся на стул я.

— Не переживайте по поводу неудачного урока, сударь, — были первые слова, сказанные мне полковником после того, как мы устроились друг напротив друга, разделенные ширью стола. — Учиться магии с азов в вашем возрасте, должно быть, ох как непросто! Но проявите толику терпения — и все придет. Со временем.

— Так я никуда и не спешу, — пожал я плечами. — Все равно дома мне это не пригодится.

— Дома? — слегка приподнял брови князь. — Вы имеете в виду, в мире-доноре?

Я кивнул.

— А вы всерьез хотели бы вернуться туда? — с не до конца понятной мне интонацией уточнил Сергей Казимирович.

— А вас это удивляет? — выдавил я в ответ полуулыбку.

— Не то чтобы удивляет…

— Нет, здесь, у вас, по-своему приколь… интересно, — поправился я. — Волшебство и все такое… Но при этом людей то клеймят, то пытают, то убивают безнаказанно. И не только так называемых холопов — о них отдельный разговор. А торговец Ефрем? Сам он, конечно, тот еще типчик был, но Воронцовы его до смерти замучили, а вы им и слова не сказали!

— Граф Анатолий был полностью в своем праве, — развел руками Огинский. — На территории родовой усадьбы он мог чинить розыск по собственному усмотрению. К тому же, его клеврет Федор состоит в рядах земской полиции, пусть и числится за штатом. Если с купчонком он малость и перестарался — что не так уж легко было бы доказать — разбираться с сим губернским властям, не мне.

— Вот, о чем я и говорю. Нравы у вас тут… своеобразные. У нас, конечно, тоже проблем хватает, но такого беспредела все же нет… Простите, если это звучит обидно, возможно, я сужу однобоко — но вы сами просили не юлить, говорить смело, — поспешил, впрочем, как-то сгладить резкость сказанного я.

— Что вы, Владимир Леонидович, какие тут могут быть обиды, — покачал головой князь. — Хотя судите вы и в самом деле весьма предвзято. Порядки, устоявшиеся в обществе — они же не с Марса нам продиктованы. Напротив, имеют глубокие корни в условиях, в коих оное общество существует. И если причины чего-то вам не очевидны — еще не значит, что таковых причин нет вовсе или они недостаточно веские… Взять хотя бы тот казус с купчонком. У Воронцова погиб сын и наследник. Сие не только страшный удар по отцовским чувствам графа Анатолия, но и значительное ослабление влияния его семьи. С чем столкнулись Воронцовы, с необдуманным одиночным выпадом или началом полномасштабной войны за передел влияния в губернии, а то и во всей Империи? Ответ на сей вопрос им следует получить незамедлительно. Тем более, что непосредственный исполнитель злодейства — вот он, глазками хлопает да губами шлепает. Так в подвал его — и расспросить! Благо, формальные полномочия имеются: помимо прочего, граф занимает пост губернского предводителя дворянства, земская полиция как раз в его ведении. Все законно. Ну а дальнейшее — в каком-то смысле следствие недоразумения. Ефрем говорит чистую правду, но столь невероятную, что ему не верят. Усиливают нажим — и купчонок умирает. Никто сего не хотел — ни Федор, ни граф. Налицо — несчастный случай, что я и констатировал в усадьбе Воронцовых. Досадный для всех — но никакого, как вы изволили выразиться, беспредела.

— Похоже, господин полковник, у нас с вами неодинаковое понимание того, что такое беспредел, — холодно заметил я. — Ну и Ефрем Ефремом — а меня в том подвале именно что собирались убить, безо всяких экивоков!

— Но ведь не убили же! — усмехнулся Сергей Казимирович.

— Случайно!

— С чего вы сие взяли, сударь?

— Только не говорите, что за каждой невинной жертвой в подвал Воронцовых — и прочих Шереметевых с Голицыными — неизменно является лично начальник III Отделения! Не набегаетесь!

— А что заставляет вас думать, что таковые невинные жертвы — не редкость?

— Ну… — оказался несколько сбит с толку этим вопросом я. — А разве это не так?

— Так или не так — знать наверняка вы не можете, но выводы скороспелые делаете, — с упреком заметил Огинский. — Начнем с того, что наследники графских фамилий в губернии далеко не каждый день гибнут. И даже не каждый год. Улавливаете мысль?

— У Федора этого, однако, рука неплохо набита, — хмыкнул я.

— И все же недостаточно хорошо, чтобы сохранить купчонка живым, пока наконец не откроется, где в его словах правда, а где ложь!

— Ну… — фиг его знает, может, это и аргумент. Но сути дела он все равно не меняет. Собственно, она, суть эта, вообще в иной плоскости лежит… — Прошу меня извинить, господин полковник, — примирительным тоном проговорил я. — Очевидно, мне не следовало наезжа… критиковать ваши порядки. Но вы сами спросили, и как-то одно за другое зацепилось… Главная же причина, по которой я хотел бы вернуться, лежит не столько в этом мире, сколько в моем. Там у меня остались родители. Младшая сестра. Друзья… Ну, кроме тех, кого похитили вместе со мной. Нереализованные планы. Незаконченные дела, невыполненные обещания, неотданные долги. Поверьте, мне есть для чего возвращаться!

Папа с мамой, мелкая Юлька… Да они там сейчас с ума сходят! Наверное, пол-Москвы на ноги подняли. Больницы обзванивают, морги. Из полиции не вылезают, ЛизуАлерт на ноги подняли…

К моему стыду, первое время я здесь о них почти не вспоминал. Сначала, с этим проклятым клеймом, вообще мало о чем мог думать. Потом, под пытками, боль не давала отвлечься. Из подвала слегка ошалевшим выбрался, да еще впечатлений подвалило — типа поездки на «манамобиле» и близкого знакомства, назовем это так, с Надиной магией… И только вчера вечером, ворочаясь на пуховой перине в выделенной мне от княжьих щедрот роскошной спальне, я был атакован мыслями о доме. Тогда и понял, что обязан вернуться.

Должен признать, последние годы отношения с родителями у меня были так себе. Нет, никаких серьезных конфликтов, ссор — ничего такого. Просто отец с матерью целыми днями пропадали на работе, а я, по большей части, оставался предоставлен самому себе. Одет, обут, накормлен — вот и вся забота. Не подумайте, я не жалуюсь: меня такой подход устраивал на все сто. И в родительской к себе любви я нисколько не сомневался. Но рассчитывал вскоре с их шеи слезть — одновременно с учебой в институте (в который, правда, нужно было еще поступить — ох уж этот ЕГЭ!) собирался найти подработку и при первой возможности начать жить отдельно… Вот только не так, как оно вышло, конечно — не в другом мире!

С Юлькой, сестрой, несмотря на четыре года разницы в возрасте, мы, в целом, тоже неплохо ладили. Я бы даже сказал, по-настоящему дружили. Иногда она меня, конечно, здорово выбешивала своей приставучестью, а слушать бесконечные истории из ее школьной жизни было сущей пыткой, но с некоторых пор с мелкой можно стало и в настолку сразиться почти на равных, и свежий сериал обсудить, и даже совета спросить — и услышать разумное, взвешенное суждение. А в некой популярной онлайн-игре мы даже состояли в одном и том же клане, причем я — простым бойцом, а Юлька — вице-лидером, еще и протекцию мне иногда оказывала.

Так-то без меня мелкая, конечно, не пропадет, но переживать будет страшно и искать станет до последнего — уже и родители, может, сдадутся, но сестренка — ни за что. Вот только ради одной нее уже стоит стремиться назад!

Ну, из-за родителей тоже — без вопросов.

Но хорошо бы, конечно, не просто самому вернуться, а вытащить товарищей по несчастью — Светку, Дашку, Кира, Санька…

— Кстати, о тех ваших друзьях, что прошли через руки покойного Ефрема Абрамовича, — словно прочтя мои мысли, проговорил князь. — Именно о них я и собирался переговорить прежде всего. Увы, сударь, вести у меня не самые добрые.

— Что с ребятами? — нахмурился я. — Они… живы? — уточнил, холодея.

— Доподлинно неизвестно, — сообщил Сергей Казимирович. — Розыск затруднен стечением целого ряда обстоятельств. Как выяснилось, купец Адамов, от имени коего действовал наш Ефрем — полный банкрот. Вот уж никто бы не подумал — при его-то репутации. Но сие факт. Подозреваю, что и в Китай Савва Иосифович не недуг внезапный лечить уехал, а от кредиторов удрал. Но перед тем набрал новых долгов, поручив помощникам закупить на заемные средства партию холопов для перепродажи. Уже настоящих чухонцев, в ряды которых и затесали вашу полудюжину, захваченную в мире-доноре — вы мне называли четверых, помимо себя, но имелся кто-то еще, шестой.

«Антоха, — подумал я. — Наверняка Антоха. В неволе я его не видел, поэтому и вывел за скобки, но там, в сквере, он с нами был…»

— Однако, в чем бы ни состоял план Адамова, он провалился, — продолжал между тем свой рассказ князь. — Слухи о плачевных делах купца успели просочиться, партнеры начали задавать неудобные вопросы, а то и предъявлять к оплате векселя, и старший приказчик Саввы Иосифовича, некий Наум Елисеевич, не пожелав, как видно, остаться крайним, бросил торговлю и также скрылся. Сбежал — похоже, прихватив с собой почти всех непроданных холопов, документы на них и остатки наличности из кассы. Мы ищем, конечно — и его, и товар, и деньги — но ежели Наум, подобно Адамову, скрылся за кордоном — дело сие непростое и уж точно не быстрое. Вот такой, сударь, у нас нынче невеселый расклад, — заключил Огинский.

— А мои друзья — они все остались у этого Наума? — в некоторой растерянности спросил я.

— Сложно сказать, не имея документов, — развел руками князь. — Возможно, кого-то из них успели продать — но не в Московской губернии, а где-то еще. Проверить все дворянские усадьбы Империи — та еще задача, но мы работаем.

— То есть рано или поздно их найдут? — уточнил я.

— Рано или поздно — наверняка. Даже за границей. Но в том-то и дело, что скорее поздно, чем рано. Видите ли какое дело, Владимир Леонидович… Холопская печать — это не просто клеймо, как у скота. Тот, кто носит его на челе, неизбежно теряет себя. Утрачивает личность. Не сразу, не вдруг — прежде, чем процесс окажется необратим, минут многие дни, а то и недели. Но в конце концов это случится — почему и говорят, что бывших холопов не бывает. Так что да, ваших друзей найдут — и, если потребуется, даже выкупят у новых хозяев за счет казны… Но, боюсь, это уже не будут те люди, что прежде. Скорее всего, они не вспомнят, ни кто они, ни откуда. И не узнают вас…

— Вот, значит, как… — ужас, порожденный в моей душе жестокими словами полковника, сменился вдруг волной безотчетного гнева. Кулаки яростно сжались, тело напряглось, голос зазвучал надрывно. — И вы… Вы еще смеете нахваливать этот ваш долбаный мир — где творится такое?! — прорычал я в лицо князю.

— За весь мир говорить не стану, но вот за Отечество не вступиться не могу, — на лице Сергея Казимировича не дрогнул ни один мускул, тон его речи также остался ровным. — Запрет обращать в холопы российских подданных действует уже сотню лет как. Покупать иностранцев — не запрещено, да. Но в большинстве случаев на родине тех ждала казнь за совершенные злодеяния, и альтернативу в виде наложения на чело печати они выбрали добровольно. Сразу к нам их не везут, выдерживают в местных тюрьмах. И то были случаи, когда идеалистично настроенные покупатели сразу же стирали печати, надеясь дать холопам волю — увы, тем она была уже не нужна… А то, что учинил купец Савва Адамов, — самую малость наконец повысил голос Огинский, — преступление, за которое он непременно ответит по закону, как только будет изловлен. В вашем мире что, нет преступников? Как-то не верится в такое. Вот и здесь, у нас, встречаются злодеи. А полиция и III Отделение с ними борются. Чаще — успешно, иногда, к сожалению, нет — но всякий раз старательно. Вот в Цинском Китае полиции нет, и преступлений не бывает. А почему? Да потому, что все поданные там дают клятву покорности Императору Поднебесной. Это, конечно, не холопская печать, но из той же оперы магия. И так же убивает у носителей личность — только не за недели, а за десятилетия. Нравится такой вариант? Вот и мне нет, — сам же ответил на свой вопрос князь, я и дернуться не успел. — То, что произошло с вашими друзьями — весьма прискорбно, — тут же снова сменил тон полковник — теперь на вкрадчивый и участливый. — Но увы: merde[2], как называют сие потомки галлов, случается. Везде случается, разве что кроме Китая. Не судите наш мир по худшим его представителям — судите по лучшим. Вот, по моей воспитаннице хотя бы, — позволил себе князь слабую улыбку.

— Ничего плохого не могу сказать о Надежде Александровне, — проговорил я — тоже уже спокойнее: запал мой был размеренной речью Огинского несколько сбит, да и, как ни крути, некое рациональное зерно в доводах Сергея Казимировича имелось. — Вам, господин полковник, я тоже весьма благодарен — и за спасение из подвала, и за кров… И готов поверить, что таких, как вы и ваша воспитанница, здесь куда больше, чем разного рода Адамовых и Милан Воронцовых. Но все же, как и сказал сразу, предпочту вернуться в родной мир. Там меня ждут, там мое место… Если верно то, что вы рассказали о судьбе моих друзей — ничто здесь более меня не удерживает. Так что… — я широко развел руками, не договорив — и так же все понятно.

— Что ж, — кинул князь. — Ваша позиция мне вполне ясна. И даже готов отчасти с ней согласиться. И, раз так, вынужден принести извинения за то, что своими словами — а в большей степени даже умолчанием — должно быть, невольно способствовал зарождению у вас некой иллюзии. Видите ли, Владимир Леонидович… К сожалению, вернуться в родной мир вы не сможете. По крайней мере, пока.


Глава 11

в которой я спорю о сословных терминах и знакомлюсь с сердцеведом Василием Алибабаичем


— Ну а чего вы ожидали, сударь? — в некотором даже удивлении развел руками князь. — Если бы попасть в мир-донор было легко, разве бы удалось ему остаться сущей terra incognita[3]?

— Но оказался же у нас как-то купец Адамов? — еще не отойдя от потрясения, пробормотал я.

— Оказался — случайно, — уверенно заявил Огинский. — Его караван возвращался из Китая. Порталом, разумеется — при поездках далее, чем за пару сотен верст, сие становится энергетически оправданным. Но напрямую от Пекина до Москвы канал не пробьешь — долго объяснять почему, там масса причин самого разного рода. Суть в том, что требуются промежуточные остановки, часть — обычные, часть — астральные. И если первые можно устроить где угодно — понятно, не посреди моря и не в жерле действующего вулкана — то точки вторых специально просчитываются, каждый раз заново. С учетом сезона, времени суток, фазы луны, а также числа путешествующих, их возраста и пола… Да много что учитывается. И вот на одной такой астральной переволоке Иркутская губернская экспедиция III Отделения устроила засаду — был у коллег рейд в рамках профилактики контрабанды. Адамов в оную засаду угодил, но сумел вырваться. Однако дальнейшие перемещения его каравана оказались нерасчетными — проще говоря, купец удирал, куда глаза глядят. Ну и вывалился в ваш мир. Нечаянно, стечением обстоятельств.

— Даже если нечаянно, теперь-то мы знаем, где именно он побывал! — воскликнул я.

— Где побывал — знаем, — кивнул Сергей Казимирович. — А вот как туда добраться — нет.

— Ах да, — хлопнул себя по лбу я. — Адамов же сбежал… И этот его приказчик тоже… Как его? Наум!.. Но вы же говорили, их и за границей достанут! — вспомнил с новой надеждой.

— Достанут, — не стал спорить полковник. — Только едва ли нам это чем-то поможет.

— У них что, тоже в голове что-нибудь сотрется? — нахмурился я.

— Если надумают осесть в Китае и принять тамошнее подданство — сотрется, но дело не только в том, сударь. Вернее, совсем не в том. Держу пари, Адамов знает о пути в мир-донор не больше нашего. Вернуться он сумел, потому что астральные координаты переволок — они и в мире-доноре астральные координаты. Но с порталами же как: чтобы не промахнуться, необходимо точно понимать, куда именно хочешь попасть. А вот знать, откуда идешь, совсем необязательно. Как я сказал, унося ноги от жандармов, купец перемещался наобум — делай он сие осознанно, в мир-донор точно бы не угодил. Переход там был не единственный — несколько подряд… Повторить такое на память, без четкой, последовательной фиксации всего и вся, человеку не под силу. А путевого журнала Адамов не вел — не до того было.

— А откуда вы знаете, что он не вел записей? — быстро спросил я.

— Это очевидно — исходя из обстоятельств случившегося. Но нет, — упредил князь мой уже готовый скептический выпад, — сие не только мои догадки. От графа Воронцова мне прислали протокол допроса Ефрема. Федор купчонку не верил, но показания его задокументировал добросовестно. А мы-то знаем, что в главном Ефрем сказал правду. Так с чего бы ему было лгать в мелочах, для Воронцовых абсолютно несущественных?

— А если Ефрем тупо ошибся? — не собирался отступать я. — Делать ему было нечего, как только за дядей следить?

— Основной задачей Ефрема в той поездке было именно что наблюдать за дядей. Смотреть и учиться.

— Ну, отвлекся. Запаниковал. Скажете, невозможно?

— Возможно, — неожиданно согласился Огинский. — Что Ефрем некстати отвернулся — даже и несколько раз подряд: переходы, напомню, шли серией — возможно. Что Адамов вел абсолютно бесполезные записи, теряя на том драгоценное время, когда по пятам его преследовало IIIОтделение — тоже возможно, теоретически. Что, имея на руках такой козырь, как вешки на тропинке в мир-донор, купец не договорился полюбовно с кредиторами, а предпочел скрыться, тем самым убив свой главный капитал — репутацию… Даже сие объяснимо: пожадничал, а о том, что китайцы тайной заставят поделиться (а они заставят, будьте уверены, сударь!) — не подумал. Ну, злой дух Адамову голову заморочил — бывает. Да, все перечисленное возможно — по отдельности. Но в совокупности… В совокупности — крайне (крайне!) маловероятно.

— Понятно… — потерянно выдохнул я. — Но тогда… — это был уже даже не свет надежды — так, отблеск последнего лучика из-за горизонта. — Но тогда почему вы сказали: «По крайней мере, пока»? Что вернуться я не смогу — «по крайней мере, пока».

— Ну-у… — протянул Сергей Казимирович. — То, что путь в мир-донор нынче забыт — а раньше его знали, иначе не смогли бы перекрыть вам Ключ — вовсе не значит, что сыскать его невозможно в принципе. Qui quaerit, reperit[4], как говорят латиняне. Кто ищет — найдет. Нужно искать. Чем я и занимаюсь — параллельно с основной, служебной деятельностью. Потребуются годы? Может быть. Десятки лет? Не исключено. Поэтому — «пока». Пока — невозможно. Когда-нибудь — станет иначе.

— Годы… — буркнул я. — Через годы — не факт, что для меня это еще актуально будет. Если вообще доживу…

— Что ж не дожить? — пожал плечами князь. — Вы, сударь, человек молодой, а потенциал у вас, как мы теперь знаем — о-го-го! Выучитесь, выслужите дворянство… Времена нынче прогрессивные — незнатный, но одаренный человек высоко может взлететь!

— А печеньки будут? — хмыкнул я.

— Что? — не понял Огинский.

— У нас, когда заманивают на темную сторону, обычно сулят печеньки.

— Снова вы, Владимир Леонидович, за свое, — сокрушенно покачал головой полковник. — Ну почему же на темную?! Я же вам не дýхам предаться предлагаю! Да, собственно, вовсе ничего не предлагаю, просто описываю перспективы. Вы не из черни, вы одаренный…

— Вот! — поднял я вверх указательный палец. — Меня даже слово это ваше коробит — чернь!

— А что в нем такого? — искренне удивился мой собеседник. — Сие же так наглядно. У людей, чуждых магии, аура черная — отсюда и обиходное название подлого сословия.

— Ага. Вот снова: «подлого»!

— А с сим термином что не так? Чернь издревле держалась вблизи — подле — одаренных. Иначе им просто не выжить — дýхи одолеют. Мастеровым и то без защиты со стороны дворянства не устоять…

— А мастеровые — кто такие? — это слово от князя я уже слышал — помнится, так он назвал лакея Воронцовых — но что оно означает, не понял ни тогда, ни сейчас. — Они, типа — не чернь?

— Их еще называют «синие воротнички», — пустился в объяснения Сергей Казимирович. — Потому как их аура понизу — темно-синяя. Как правило, это одаренные в первом поколении — маной наделенные едва-едва, обычно там десять-двадцать мерлинов, но всяко не более трех дюжин — это все низший, первый уровень. Маги из мастеровых, соответственно, получаются слабые, дворянства им не выслужить, но в каком-то одном деле они способны неплохо навостриться. Стать настоящим мастером — отсюда «мастеровые». Те из них, кто не ленятся силу развивать, неплохо поднимаются. Вон, кухарка наша, Глафира — из мастеровых. В Петрополисе могла бы в приличную ресторацию устроиться, но в Первопрестольной с сим хуже — тут у нас высококлассные заведения по пальцам можно пересчитать, все больше кабаки да трактиры… За печеньками, кстати — это как раз к ней, к Глафире, — лукаво усмехнулся князь.

— А у меня аура какого цвета? — зачем-то спросил я.

— Чистое серебро, — охотно сообщил полковник. — Как и у Надежды Александровны или у меня… или у письмоводителя в нашей экспедиции с пятью дюжинами мерлинов маны на пике — это тот минимум, с которым берут на государственную службу. То есть все, что в ауре светлее синего — не такой уж и показатель. Там и шестьдесят мерлинов может быть, и четыреста шестьдесят.

— Понято, — кивнул я, не особо понимая, зачем мне эта информация.

Впрочем, если все же придется жить в этом мире — в аурах лучше разбираться. Сначала, правда, нужно научиться их видеть…

Так, это я что, сдался что ли? Смирился, что назад не вернусь? Черта с два! Мы еще побарахтаемся!

— В общем, понятно, — повторил я. — Когда у общества нет цветовой дифференциации аур — то нет цели… — эту фразу к месту и не к месту любила вставлять наша математичка, только там не про ауры было, а про штаны. Я однажды загуглил — из какого-то старого фильма цитата.

— Насчет цели — очень верно подмечено, но цвет ауры тут косвенный показатель, главное — уровень маны, — кивнул Огинский, как видно, по-своему поняв мои слова и иронии не уловив. — Любой, у кого он выше сотни, после двадцати лет безупречной службы может быть возведен в дворянское звание. Детям его оное достоинство по наследству, правда, не перейдет, но ежели и они окажутся одаренными — и тоже не менее чем при ста мерлинах — до перехода в благородное сословие им придется служить всего десять лет. А вот третье поколение одаренных будет уже считаться дворянами потомственными — с самого рождения.

— И могут уже не служить? — усмехнулся я.

— Наоборот. Для совершеннолетнего дворянина государственная служба обязательна. Единственная альтернатива — переметнуться в купечество. Но торгаши к себе нашего брата принимают неохотно — их династии в основном от инородцев ведутся. Да и не уважают таких перебежчиков… Променять государеву службу на торговое ремесло — позор несмываемый. Дворяне должны служить.

— Валар дохаэрис[5], — буркнул я себе под нос — чисто по схожести смысла.

— Что? — вздрогнул Сергей Казимирович.

— Ничего, — мотнул головой я. — Игра слов…

— На миг мне почудилось, что слышу заклинание, — покачал головой князь. — Будто колыхнулось нечто незримое. Да уж, сколько нам открытий чудных… Впрочем, сие, конечно, не вы, сударь, — заявил он не без некоторого сомнения в голосе. — Не иначе, гроза идет… Ладно, будем считать, что так Мироздание напомнило нам, что мы малость увлеклись. Время к ужину, а главное, для чего я вас сюда пригласил, еще не сделано.

— Главное? — невольно напрягся я. То есть все, что проговорено — типа, ерунда? — Что главное?

— Кстати, сие касается поиска пути в мир-донор, — не столько ответил мне, сколько продолжил собственную мысль полковник. — Полагаю, некоторые зацепки могут содержаться в вашем сердце.

— Хотите вырезать его и рассмотреть внимательнее? — принужденно усмехнулся я.

— Знаете, сударь, если бы сие привело нас к разгадке, я бы, наверное, не отверг и такой вариант, — с абсолютно серьезным выражением лица проговорил Огинский. — Вырезал бы и рассмотрел. Потом вернул бы обратно и залечил разрез — еще и здоровее прежнего бы вышло, — добавил он уже с улыбкой — я так и не понял, что здесь было шуткой, а что нет. — Но так, увы, не сработает. К счастью, есть иной метод, несколько более действенный — если нам повезет. Вот, познакомьтесь…

Князь слегка повел рукой, и… В первый момент мне показалось, что на плече у Сергея Казимировича вдруг появился золотой эполет — вроде тех, что украшали его жандармский мундир — но когда, зашевелив бахромой, тот бодро так сбежал вниз по рукаву на стол, я понял, что это огромный, с кулак размером, лупоглазый паук.

— Не пугайтесь, — поздновато предупредил полковник — отпрянув, я едва не опрокинулся вместе с вставшим на задние ножки стулом. — Вася не кусается.

— Вася? — ошалело выговорил я, не без труда заставляя себя снова сесть ровно.

— Вася, — кивнул Огинский. — Он же Василий Алибабаич. Мой фамильяр. Один из немногих легальных фамильяров в Империи.

— Фамиль…кто? — не разобрал я.

— Фа-миль-яр, — стараясь проговорить это как можно четче, повторил мой собеседник. — Дух, служащий магу.

— Гхм… — кашлянул я, едва сдержавшись, чтобы снова не отшатнуться. — Все, что я до сих пор слышал о дýхах — в первую очередь от вас, господин полковник — звучало как-то не в их пользу. Враги, мол, и все такое… То есть таки придется перейти на темную сторону? — кое-как вымучил я неуверенную улыбку.

— Пока нет, — в тон мне ответил князь. — Я же специально подчеркнул: Вася — легальный. Когда-то, двести-триста лет назад, таких в России было множество. Слабейшие из духов, третируемые жестокими собратьями, сбегали из астрала и охотно шли в услужение людям. Приносили клятву верности — и следовали ей. Но духи не были бы духами, если бы в какой-то момент не попытались сжульничать. Придумали, как сделать свою клятву необязательной. И сделали. Схема перестала работать, и приобретать новых фамильяров Император запретил. Но обратной силы придумка духов не имела, старые клятвы продолжали действовать. Духи живут долго — если, конечно, это можно назвать жизнью — но они не бессмертны. Естественно, со временем легальных фамильяровстановилось все меньше и меньше. Ныне их и вовсе почти не осталось. К слову, сударь, о Васе прошу не распространяться. О нем даже моя воспитанница не знает… Надежда Александровна люто ненавидит пауков, — тут же ответил полковник на мой невысказанный вопрос. — Васю такое отношение огорчило бы. А что до посторонних… Для сотрудника III Отделения фамильяр — отличный помощник, но только пока о нем никто не проведал. Так что будьте уж так любезны, Владимир Леонидович, не выдавайте нас с Васей! — вроде бы и с улыбочкой, но твердо попросил Огинский.

— Не стану — на что это мне? — с деланым равнодушием пожал я плечами. — А вот зачем вы мне своего Алибабаича показали — это вопрос…

— Чтобы он заглянул в ваше сердце и поискал там зацепки, о которых я упоминал, — ответил Сергей Казимирович. — Вася сие умеет, но на то вы должны дать ему свое прямое согласие. В магии многое так работает. Вот, например: помните, что предшествовало вашему похищению? Приказчик Адамова открыто пригласил вас отправиться в иной мир. Скажи вы ему тогда «нет» — и провести вас через портал купец бы не смог.

— Серьезно? — охнул я, вспомнив тот наш разговор в сквере. — Вот же мы идиоты!

— Вы не знали, — утешил меня князь. — И Адамов этим воспользовался. Я мог бы поступить так же, выманить у вас согласие на обследование под каким-нибудь предлогом, но предпочитаю играть честно — с кем и когда сие возможно.

— Со мной — возможно?

— Ну, я же показал вам Васю. Итак, Владимир Леонидович, согласны ли вы, чтобы мой фамильяр поискал у вас ответы на мои вопросы?

— В сердце?

— В нем самом.

— Ну… — неуверенно покосился я на замершего на краю стола золотого паука. Выглядел тот, надо сказать, страшновато — даже когда не двигался. — А это точно поможет найти путь в мой родной мир? — спросил затем. Честно говоря, думал задать другой вопрос, что-нибудь наподобие: «А это безопасно?», но выскочил почему-то этот.

— Я не знаю, что Вася там увидит, — пожал плечами Огинский. — Но вероятность того, что какие-то зацепки обнаружатся — безусловно есть. Ну а нет… Отрицательный результат — тоже результат.

— Надежда Александровна не любит эту поговорку… — не удержавшись, пробормотал я.

— Я знаю, — усмехнулся князь. — Сие — отроческий максимализм. С возрастом пройдет. Ну так как, сударь, вы согласны?

Я снова посмотрел на паука, затем перевел взгляд на собеседника, открыл было рот для ответа — но лишь опять покосился на золотую восьминогую тварь.

Разрешить? Пауку? Заглянуть в мое сердце?

Бред же!

Полный бред!

С другой стороны, пожелай Сергей Казимирович мне навредить — придумал бы, наверное, что-нибудь попроще…

А если этот сердцевед Алибабаич во мне и правда что-то важное углядит? Какой-нибудь астральный отпечаток моего мира — с координатами?

Вряд ли, конечно — но вдруг?

Эх, была не была!

— Согласен! — заявил я.

Словно только этого и ждал, паук Вася стремительно пересек стол и прыгнул мне на грудь.



Глава 12

в которой я падаю с кровати


Над Москвой вовсю бушевала верно предсказанная князем еще пару часов назад гроза. В клочья рвали черное ночное небо яркие молнии, выстреливая то поодиночке, то одна за другой почти без пауз — так что картинка за окном начинала моргать, словно дискотечный зал в такт ритмичной музыке: светло — темно — светло — темно… Артиллерийской канонадой наваливался гром. В дребезжащее стекло не стучал и даже не колотил — лупил, как из пожарного брандспойта, ливень — кажется, вперемешку с градом.

С безотчетным восторгом — и некоторой опаской — я взирал на этот разгул стихии, стоя у приотдернутой шторы в спальне. Сорочка моя была наполовину расстегнута — я уже собирался снимать ее перед сном, но вот отвлекся, завороженный разразившейся бурей. Впрочем, глаза себе смотрели, а мысли жили собственной жизнью. И занимал их сейчас не только вопрос, имеется ли на крыше приютившего меня особняка громоотвод, и если он там есть, то какой, обычный или магический. Эта тема, конечно, тоже всплывала — с каждой новой вспышкой и каждым новым раскатом — но параллельно, как бы фоном, в моей голове крутились калейдоскопом события прошедшего вечера.

Час назад, коротко переговорив с кем-то через устройство, которое я смело назвал бы смартфоном, не выгляди оно как серебряный портсигар, Сергей Казимирович переоделся из штатского костюма в свой щегольской мундир и, несколько натужно пожелав нам хорошего вечера, в спешке уехал. Гроза тогда еще только разминалась: едва упали первые капли дождя — крупные, но пока редкие, гром долетал лишь глухими отголосками, а молний и вовсе видно не было — только зарницы в небе сверкали.

А до того состоялся ужин, к которому Морозова вышла в закрытом длинном платье, сразу же добавившем ей минимум пару лет (вчера, во время моей первой вечерней трапезы в доме князя, произошло ровно то же самое, после чего я, собственно, и заподозрил, что моя новая знакомая несколько старше, чем кажется на первый взгляд. Потом, как уже рассказывал, аккуратно спросил — догадка подтвердилась). За столом Огинский был весел, шутил, взахлеб рассказывал какую-то байку о польском восстании, в котором его то ли отец, то ли дед сражался на стороне мятежников. Должно быть, история была донельзя смешной — Надя то и дело, отложив вилку с ножом, заливалась заразительным смехом. Я, признаться, так и не понял, в чем там заключался юмор, но из вежливости тоже улыбался.

Еда, к слову, была отменной. Начали с горы румяных пирожков — с грибами, с капустой и с чем-то еще, мною не опознанным, но очень вкусным. По-хорошему, уже одними ими вполне можно было насытиться, но, уже зная, что это только закуска, я особо не усердствовал — и не прогадал. Потому как затем прилетел (в буквальном смысле слова прилетел — магия же!) суп из раков, а на смену ему — нежная жареная телятина. И все это великолепие шло под легкое, душистое красное вино. Так-то я к алкоголю особой склонности не питаю — ну, могу с друзьями пива бутылочку выпить, но без фанатизма. Вино так вообще не люблю. Раньше не любил. Как видно, это я просто хороших сортов до сих пор не пробовал — тут мне прям вот зашло. Однако, зная, как оно бывает с непривычки (имелся печальный опыт ночевки в обнимку с унитазом — что уж тут скрывать, дело прошлое), злоупотреблять я не стал, ограничившись парой бокалов за весь ужин, и захмелевшим себя совсем не чувствовал. Последнее, конечно, ни фига не показатель — но тем не менее.

Надя, насколько я заметил, на вино тоже не особо налегала — ну, может, бокал осилила, так что большая часть стоявшей на столе литровой бутыли досталась Огинскому, чем тот и не преминул воспользоваться.

Но, прежде, еще до ужина, в мое сердце заглянул паук.

На самом деле, конечно, не настоящий паук — дух-фамильяр. Когда Вася прыгнул на меня со стола в кабинете полковника, я уже приготовился ощутить всю мерзость прикосновения его ломаных мохнатых лапок и внутренне весь сжался — но не почувствовал вообще ничего. Фамильяр оказался невесом. И бесплотен — когда я, кривясь, осмелился до него дотронуться, мой палец, не встретив преграды, прошел через золотое тельце насквозь.

«Не надо так делать!» — отчетливо прозвучавший в тот же миг прямо в голове сердитый голос заставил меня вздрогнуть.

— Как — так? — растерянно спросил я.

«Перстами тыкать. Отвлекает!»

— Простите, — пробормотал я под насмешливую улыбку Сергея Казимировича.

— Можете не отвечать ему вслух, сударь — достаточно подумать, — заметил полковник.

— Он что, читает мои мысли? — нахмурился я.

— Разумеется, — кивнул князь.

«Сие побочный эффект — достаточно неприятный, кстати», — в свою очередь беззвучно буркнул фамильяр.

— Но… Блин! Мало ли, о чем я подумаю!

«Вот именно!»

— Учитесь контролировать свои помыслы, сударь, — хмыкнул Сергей Казимирович. — Поверьте: пригодится!

«И для начала потрудитесь перестать именовать меня „этой дрянью“. Сие бестактно и несправедливо!»

— Хорошо, я постараюсь, — обескураженно пробормотал я — все еще вслух.

«„Зараза“ — тоже не лучший вариант!»

— Это я не о вас… Это я вообще…

«Мне лучше знать!»

Ну и так далее, в том же духе. В смысле, с тем же духом.

В какой-то момент это «обращенное внутрь себя» общение с фамильяром мне даже стало казаться забавным, но, так или иначе, длилось оно недолго — не прошло и трех минут, как, закончив свои дела, Вася с меня спрыгнул — вернулся на стол, и по нему — на плечо к хозяину.

— Ну, нашли что-нибудь? — осторожно осведомился я.

«Паук» не ответил.

— Пока ничего существенного, — пришел ему на помощь Огинский. — Но нужно все тщательно проанализировать — тогда, возможно, у нас с Васей появятся дополнительный вопросы.

— Что ж, всегда к вашим услугам, господин полковник, — склонил голову я. — И к вашим тоже, — добавил с улыбкой, переведя взгляд на фамильяра.

— Буду иметь это в виду, сударь, — кивнул мне князь.

«Паук» снова промолчал. И кто-то тут еще рассуждал о бестактности!..

* * *
От воспоминаний меня оторвал робкий, но настойчивый стук в дверь спальни. Да, все верно — одновременно и робкий, и настойчивый. Не знаю, как такое возможно, но два этих слова пришли мне на ум разом. Прям магия какая-то!

— Да? — отвернулся я от окна. — Войдите!

— Володя, ты не спишь?

Дверь приоткрылась, и внутрь проскользнула Надя. Давешнее вечернее платье она успела сменить на напоминающий пижаму светло-зеленый брючный костюмчик — легкий, где нужно — свободный, где нужно — обтягивающий и подчеркивающий изгибы фигуры. И почему-то мне сразу подумалось, что под ним у девушки ничего не надето. Не знаю, с чего я это взял. Снова магия, наверное.

Удобная вообще это штука — магия! В любой непонятной ситуации вали все на нее — не прогадаешь!

— Не сплю… — мотнув головой, чтобы отогнать прочь пикантные мыслишки (телепата Васи тут, конечно, не было, но мало ли что?), я торопливо принялся застегивать сорочку.

— Прости, если помешала, — проговорила Морозова. — Можно я войду?

— Уже вошла, — усмехнулся я.

— Да, точно, — смущенно улыбнулась девушка. — Я хотела спросить: можно я тут, у тебя, немного посижу? — пряча глаза, добавила она.

— Хм… Можно, конечно, — не без удивления ответил я.

С этим дозволением Надя быстро пересекла комнату и присела на уголок еще нерасстеленной кровати.

— Понимаешь… — на миг подняв на меня глаза, но тут же снова опустив их в пол, произнесла она. — Сергей Казимирович уехал… А я… А я жутко боюсь грозы!

— А чего ее бояться? — покончив наконец с непослушной застежкой, я приблизился к нежданной гостье и, затаив дыхание — словно боясь спугнуть — сел рядом. — Ну, гроза…

В голове у меня бешеным ураганом мелькали мысли — попытайся тот же Вася за ними успеть, наверное, удавился бы от бессилия на собственной паутине. Если бы, конечно, был настоящим пауком и умел ее плести.

Ночь. Ладно, поздний вечер. В доме никого, если не считать кухарки Глафиры, но та, как мне говорили, на второй этаж никогда не поднимается. И в этот час девушка приходит в комнату к парню. Который, кстати, вполне мог уже лежать в постели. Да так бы оно и было, не засмотрись я ненароком на бурю за окном! Приходит, одетая… ну, не сказать, чтобы совсем уж смело, но и далеко не строго. А строго она может — это мы за ужином видели. А тут: ну, пижама, не пижама, но нечто весьма игривое.

И как свой визит объясняет? Заявляет, что боится грозы! Ага, чародейку, умеющую всякие магические штуки вытворять, гром небесный напугал!

А еще сходу напоминает — вдруг кто случайно подзабыл — что хозяин особняка в отъезде.

И сразу на кровати пристраивается, хотя, вон, в комнате целых три стула!

Так что конкретно, как говорится, она может иметь в виду?

— Как это, чего бояться? — передернула между тем плечиками Надя. — А чудовища?

— Какие еще чудовища? — моя рука, уже двинувшаяся было, чтобы приобнять гостью, замерла в воздухе. Как-то чудовища — это уже немного перебор, нет?

— Что значит какие? Из астрала.

— Дýхи, что ли? — догадался я, чуть не добавив: «А я тут как раз с одним сегодня познакомился, Васей зовут!», но вовремя вспомнил, что князь просил о фамильяре не болтать.

— Ну да, они тоже духи, — кивнула Морозова. — Все забываю, что ты не здешний, — виновато заметила она затем. — Чудовища для обычных духов — ну, это как животные для нас. Неразумные твари. Но очень злобные. И когда случается сильная гроза — вот как сегодня — иногда происходит астральный пробой, и они, чудовища, вываливаются в наш мир. Когда я маленькая была, старший брат часто меня пугал: «Слышишь, гром? У-у-у! Чудовища идут!» Я смеялась — нисколечко не страшно было, он же рядом. Брат, в смысле. А потом в первый раз попала под пробой — мне лет семь было. Чудом спаслась… — девушка зябко поежилась, и я, почти машинально, все-таки позволил своей руке опуститься на ее плечо. Уклониться или отодвинуться Надя не пыталась.

— А где сейчас твой брат? — зачем-то спросил я.

— Константин погиб, — тихо проговорила она. — Нет, не при том пробое, позже, через год где-то. Но тоже из-за чудовищ. И мама с папой вместе с ним…

— Извини, — только и сумел пробормотать я.

— Ничего страшного, это было уже давно… Меня тогда Сергей Казимирович спас. В последний момент успел. Они же — IIIОтделение и земская полиция — каждую грозу патрулируют город. Куда, думаешь, он сейчас уехал? Как раз в дозор. Снова кого-то спасать…

— Понятно… — пробормотал я.

За окном громыхнуло — как-то особенно звонко — и Морозова судорожно прижалась ко мне.

— Все будет хорошо, — прошептал ей я, обнимая девушку и второй рукой.

Что-то произошло, переключилось: теперь происходящее воспринималось мной совершенно иначе, нежели еще минуту назад. Сейчас возле меня будто бы сидела сестренка Юлька, маленькая и перепуганная. В детстве, лет до восьми, она тоже жутко боялась грозы — теперь, правда, перестала. Кажется. Ну, или научилась прятать свой страх. А раньше, бывало, вот так же прибегала ко мне, вся дрожа. В пижамке с цветочками или в ночной рубашечке. «Ну, давай бояться вместе!» — встречал я ее фразой из детского мультика, и, приникнув друг к другу, мы сидели, слушали дождь и наперегонки ойкали под гром.

— Давай бояться вместе, — сказал я уже Наде.

— Нет, — слегка дернула она внезапно головой. Но выскользнуть из-под моих рук по-прежнему не пыталась. — Кто-то один бояться не должен. Иначе чудовища сразу почувствуют легкую добычу и точно придут.

— Ну, как скажешь, — не стал спорить я.

— Ты не думай, — одними губами, почти без звука, произнесла девушка. — Я обычно так себя не веду… Просто сегодня… Словно чувствую беду. Как будто совсем рядом она. То ли мимо пройдет, то ли нагрянет… Сергей Казимирович всегда учил подобными ощущениями не пренебрегать…

— Ему виднее, наверное, — не зная толком, что на это сказать, пробормотал я. — Но что ж, тогда будем надеяться, что стороной пройдет твоя беда…

— Хорошо бы…

Кажется, девушка начала еще что-то говорить, но тут слова ее смел оглушительный грохот. Это был не почти привычный уже гром за окном — рвануло где-то внизу, на первом этаже. Пол спальни подпрыгнул, кровать, уподобившись норовистому коню, встала на дыбы, безжалостно сбросив с себя нас с Морозовой.

Едва раскат стих, послышался протяжный, выворачивающий душу наизнанку вой — его я услышал уже лежа ничком на полу.

Ничего не понимая, кое-как я поднялся на четвереньки. А вот Надя уже была на ногах. И от былой робости в ее облике не осталось и следа. В секции каратэ, которую одно время посещал, я немало повидал изготовившихся для поединка бойцов, сдержанных и решительных, с холодным, слегка прищуренным взглядом разве что не убийцы — сейчас передо мной стоял один из таких.

— Проклятье, так я и знала! — невесело, но абсолютно спокойно проговорила девушка. Голос ее был тверд — хоть стены им круши. Те, что не разрушил взрыв. — Это пробой. Они внизу. Сиди здесь и не вздумай высовываться! — отрывисто бросила она мне и метнулась к выходу из спальни.

Разумеется, приказа я не послушался — и с низкого старта кинулся за ней следом.


Глава 13

в которой я оказываюсь не в том месте не в то время


Как я ни спешил, к моменту, когда оказался у выхода из спальни, Морозова успела выскочить за дверь и захлопнуть ее перед моим носом. Хуже того, металлический крючок, служивший изнутри запором и находившийся в поднятом положении, то ли от удара, то ли по волшебству, сорвался с удерживавшей его скобки и защелкнулся. Сколь бы символическим ни был этот засовчик, пока я понял, в чем дело, пока сорвал его, пока распахнул дверь и выбежал наконец наружу, прошли какие-то секунды, и в проходной комнате, соседней с моей спальней, девушки уже не оказалось.

Тут я, признаться, малость затупил. Можно было или рвануть прямо — через арку в коридорчик, ведущий к лестнице на первый этаж, или сунуться в дверь направо — в помещение, заочно известное мне под вычурным названием «будуар», за которым, как я знал, располагалась Надина спальня. Сам не знаю почему, я выбрал второй вариант. Вынеся плечом дверь — та не была заперта, просто плотно прикрыта — влетел в промежуточную комнату, неожиданно оказавшуюся слегка уменьшенной копией рабочего кабинета князя. Сразу поняв, что никакой Морозовой здесь нет, я пулей пронесся через этот кабинет-будуар и вломился в девичьи покои.

В итоге воспитанницы Сергея Казимировича не обнаружилось и там, но я все же потерял пару мгновений, озираясь, и лишь тогда осознал, что свернул не туда. Выругавшись, со всех ног бросился назад — навстречу вновь раздавшемуся с первого этажа нечеловечески-истошному вою.

Морозову я застал у лестницы. Опершись животом на перила балюстрады и слегка перегнувшись через них, девушка напряженно смотрела вниз, на невидимые мне из коридора ступени. Руки ее были приподняты и полусогнуты в локтях, быстрые тонкие пальцы, стремительно мельтеша, складывались то в одну, то в другую хитрую фигуру. Пару раз промелькнул знакомый мне по дневному уроку кукиш…

«Да это же магический удар! — осенило меня. — Не иначе, Надя кого-то от души лупцует!»

Кого именно, я разглядел, лишь подбежав: с первого этажа вверх по лестнице, беззвучно шевеля огромными зазубренными жвалами — скрещивая их и снова разводя в стороны — ползла гигантская, почти трехметровая серая многоножка. Двигалась она неровно, то дергаясь, то вдруг замирая, то вовсе откатываясь на три-четыре ступени назад — стараниями Морозовой, надо полагать — но, в целом, так или иначе, неуклонно приближаясь.

— Какого… Духа… Ты… Приперся? — заметив меня краем глаза, отрывисто бросила воспитанница Сергея Казимировича. Пальцами она при этом работать не прекращала. — Я-же-сказала-сидеть-и-не-высовываться? — выдала Надя уже скороговоркой.

— Я… Я это… — забормотал я, очумело глядя на жуткое чудовище на лестнице. — Помочь хотел!

— И как? Как помочь?! Ты же пока не умеешь ни духа!

Прозвучало это в ее устах довольно обидно, но зато морально меня встряхнуло, заставив наконец оторвать ошалелый взгляд от наползавшей уродины-многоножки. Торопливо оглядевшись, я заметил неподалеку от себя, у стены, выстроившиеся в ряд стулья с пухлыми сиденьями и мягкими спинками, мухой метнулся к ним, обеими руками схватил крайний, поднял над головой и, в два скачка вернувшись к балюстраде, швырнул его в серую тварь. Увы, чудовище моих стараний не оценило — и даже не заметило: экзотический снаряд пролетел сквозь него, как свет полночной звезды через сиреневый туман, глухо ударился о мраморные ступени и, кувыркаясь, запрыгал по ним вниз. К слову, не раскололся, не сломался — крепкая у князя мебель, однако!

— Ерундой не занимайся! — яростно прошипела рядом Морозова. — Стулом, даже гамбсовской работы, их не остановишь!

Внезапно будто что-то ударило ее в плечо — девушку развернуло, перекосив, она отступила на шаг от перил, но тут же поспешно вернулась назад — я даже толком испугаться за нее не успел.

— Стоило попытаться… — убедившись, что с Надей все более-менее в порядке, обронил я — упрямо не желая признавать за собой очередную глупость.

— Не стоило!

Ну, не стоило, так не стоило…

Ладно, тогда пойдем другим путем. Старательно сложив пальцы в фигу — для верности на обеих руках сразу — я выставил получившиеся кукиши в направлении многоножки. Как там говорила моя строгая наставница? «Бей не рукой — сердцем!» Тогда, правда, у меня не вышло ни фига с этой фигой. Но, может, потому и не вышло, что не очень было нужно? А вот сейчас — самое время, по-моему! Ну, давай же, магия, приди! Сердце, бей! Фига — фигачь!..

Ничего не произошло. Нет, многоножку как раз чем-то неслабо приложило, заставив серую тварь свернуться кольцом и, завертевшись, сползти вниз по лестнице на добрый метр, но, очевидно, было это исключительно Надиной заслугой — случись иначе, я бы ведь, наверное, хоть что-то да почувствовал? Ну, отток маны там? Или отдачу от удара, не знаю… Однако, кроме разочарования от очередного фиаско, никаких ощущений у меня не зародилось, ни в сердце, ни в руках — нигде.

— Сгинь уже, а?! — как видно, утратив остатки терпения, совсем уже бесцеремонно рявкнула на меня Морозова. — Еще и тебя закрывать мне никакой маны не хватит!

— Возьми мою! — я с готовностью протянул девушке руку.

Воспитанница Сергея Казимировича даже было качнулась в мою сторону, но тут же снова отпрянула.

— А Зеркало сдерживать ты уже научился?!

А, ну да, Зеркало…

Тем временем, многоножка внизу, вроде бы, оправилась, распрямилась и снова поперла на нас. Но на этот раз ползи ей довелось недолго: Надя решительно выбросила вперед правую руку в жесте, который в других обстоятельствах (и в другом мире) наверняка сочли бы непристойным, и с кончика ногтя ее выставленного среднего пальца сорвался и неспешно, как-то даже вальяжно поплыл навстречу чудовищу огненный шарик. Сперва совсем небольшой, может, с вишенку, но по мере продвижения заметно увеличивавшийся — в метре от девушки он вырос до размеров яблока, а в «морду» многоножки ткнулся, будучи и вовсе с хороший арбуз. Серая тварь неуклюже попятилась и попыталась сдать в сторону, но, проявив несвойственную ему доселе прыткость, пылающий мяч ловко вильнул следом, нагнал гадину и коснулся ее скрещенных жвал. А затем вдруг перетек на них, будто покрыв горящей пленкой. Та стремительно перекинулась на голову чудовища… За каких-то пару секунд вся передняя часть многоножки из серой сделалась оранжево-белой, переливчатой, с алыми и голубыми проблесками. А потом ослепительно вспыхнула, вынудив меня непроизвольно зажмуриться.

Снова глаза я распахнул практически сразу — как оказалось, чтобы узреть лишь оставшуюся от твари заднюю, все еще серую половину. Наверное, по инерции та сделала последний конвульсивный рывок в нашу сторону, зримо бледнея — и, не приблизившись и на полметра, без остатка растворилась в воздухе.

Девушка рядом со мной устало перевела дыхание.

— Э… А сразу так нельзя было — фаерболом в рожу? — само собой вырвалось у меня.

Черт, мне бы магию так творить, как языком треплю — не задумываясь и без тормозов!

— А защиту расшатать? — продолжая пялиться на опустевшую лестницу, буркнула Морозова. — И вообще, это был не фаербол, а колобок! Фаербол быстро летит, толком отследить не успеваешь, а этот едва катится, но зато силу по ходу набирает…

— Ну, колобок — так колобок, главное, докатился, голубок — и сработало, — пробормотал я.

— Катись уже тоже, голубок! — удостоив наконец меня взглядом — пусть и исподлобья — сердито бросила Надя.

— Так все же хорошо закончилось… — растерялся я от такого оборота.

— Закончилось? — хмыкнула воспитанница Сергея Казимировича. — Да ничего еще и не начиналось толком — а я уже почти сотню мерлинов слила!

Как бы в подтверждение ее слов, снизу донесся уже знакомый мне адский вой. Мы с девушкой синхронно обернулись к лестнице — и в этот момент в грудь мне будто засадили бейсбольной битой. Тут же добавили и вовсе бревном от тарана, отшвырнув от балюстрады, как котенка. Разметав ряд стульев, словно кегли, я впечатался в стену, сперва — плечом, и тут же — всей спиной. Хорошо хоть голову в последний момент успел пригнуть!

Судорожно хватая ртом воздух — дыхание было сбито еще тем, первым ударом «биты» — я поспешил подняться на ноги. Как ни странно, это мне удалось. Поискал глазами Морозову… Но вместо девушки взгляд мой наткнулся на новое чудовище — черную волосатую обезьяну, несмотря на кривые и короткие нижние конечности, ростом аккурат с меня. Словно из катапульты выпущенная, она выскочила с лестницы, еще в прыжке по-быстрому огляделась и, без рассусоливаний кинулась на меня. На автомате я выбросил вперед кулак, чтобы встретить врага правым прямым в массивную челюсть. Безрезультатно, кончено же — рука не встретила преграды: передо мной снова был бесплотный дух.

— Да чтоб тебя!.. — взревел я, лишь чудом сумев не провалиться вслед за собственным кулаком и вернуть руку обратным движением — как учили когда-то в секции.

Обезьяна зверски оскалилась, продемонстрировав клыки длиной с мой палец, и широко замахнулась в ответ своей мохнатой лапищей.

«Интересно, раз я не могу ее ударить — как она сумеет?!» — мелькнула шальная мысль у меня в голове, но машинально я все же поднял левый локоть, закрывая голову.

Тварь сумела. Еще как сумела. Затрещина, наотмашь отвешенная мне чудовищем (импровизированный блок был походя сметен), отправила меня в новый полет — кубарем по полу. Обезьяна будто бы и сама удивилась, что так легко сумела сбить противника с ног. Секунду-другую она не двигалась, провожая меня недоуменным взглядом узко посаженых глаз-угольков. Этого времени мне с лихвой хватило, чтобы докатиться почти до входа в зеленую гостиную — но, увы, не на то, чтобы хоть мало-мальски очухаться. Перекувырнувшись в последний раз, я так и остался лежать — на спине, запрокинув голову. Чудовище же, напротив, подобралось, сигануло ко мне и, разинув пасть, самым недвусмысленным образом примерилось клыками к моему горлу. Вскинутая рука — все, на что меня хватило — конечно же, не могла послужить твари никаким препятствием…

Но этого и не потребовалось. В миг, когда я уже готов был проститься с жизнью, обезьяна вдруг замерла, не закончив начатого движения — в неестественной, совершенно неустойчивой позе. Секунду так простояла, потом задрожала и расплылась, подобно потерявшему резкость изображению. А затем и вовсе исчезла, развеявшись, как дым на ветру.

Вышло так, конечно, не само по себе: за канувшей в небытие клыкастой тварью проступила фигура Морозовой. Надина «пижама» была разодрана на левом плече, рукав болтался буквально на паре ниток. Обнажившуюся острую ключицу рассекал бордовый рубец.

— Я же по-человечески просила: уйди прочь! — даже не сердито уже — скорее с горечью — воскликнула девушка. — Ну не могу я разорваться, защищаясь за двоих!

Над лестницей за ее спиной бесшумно вспорхнуло нечто наподобие летучей мыши. С мотороллер величиной — это если не учитывать кожистых перепончатых крыльев.

— Сзади! — крикнул я.

— Да, вижу…

Даже не оборачиваясь к твари, Надя сложила пальцы колечком. Будто вдруг потеряв в воздухе опору, чудовище камнем рухнуло вниз и, еще не коснувшись пола, исчезло — должно быть, это оказался совсем слабенький дух, хватило одного удара. А с виду-то и не скажешь… Но с лестницы всяко уже пер новый незваный гость. Мне даже сперва показалось, что сразу несколько гостей, но нет: один, просто трехголовый. Пес, не пес… Пусть для простоты будет псом!

Этого врага Морозовой пришлось встречать лицом к лицу.

— Уйди наконец! — уже спиной ко мне свозь сжатые от напряжения зубы процедила девушка. Хотелось бы думать, что это она чудовищу — но нет, гнали по-прежнему меня.

— А как же ты? — выговорил я, с трудом приподнимаясь с пола.

— Я справлюсь… Если не буду отвлекаться… Пойми, ты только мешаешь! Сильно мешаешь!.. Уйди… Спрячься в кабинете Сергея Казимировича … — отступить и в самом деле можно было лишь туда, через зеленую гостиную — путь к спальням отрезала атакующая тварь. — Мимо меня они не пройдут, ручаюсь!..

Средняя из голов пса разинула зубастую пасть и внезапно плюнула в Морозову огнем. Девушка отмахнулась обеими руками. Не долетев до нас, пламя разорвалось на отдельные язычки-червячки, просыпавшиеся на пол. Паркет задымился.

— Пожалуйста, уходи! — коротким жестом погасив едва не начавшийся пожар, уже буквально взмолилась Надя.

— Лучше давай вместе убираться! — упорствовал я, сумев наконец встать прямо. — Оторвемся и… Выпрыгнем в окно! — осенило меня. — Высоко, конечно, но…

— Нельзя! — отрезала Морозова. — Здесь мне стены помогают. А на улице меня сразу сомнут!

— Но…

Бросить девушку одну сражаться с духами все еще казалось мне худшей из возможных идей.

Я снова сложил из пальцев кукиш и попытался ударить чудовище проклятой магией — с прежним нулевым результатом. Да, Надя была абсолютно права, толку от меня в этой битве никакого…

Тем временем пес у лестницы лишился одной из голов — ее словно невидимым мечом срубило. Две оставшиеся, словно в отместку, дружно дыхнули огнем. Пламя Морозова снова остановила — почти: искры все же опалили ей штанину, заставив охнуть и припасть на правое колено. Однако развить успех чудовищу не удалось: ответным ударом девушка снесла псу еще одну голову — бывшую среднюю — и снова поднялась во весь рост.

— Дух тебе в рот! Уйди, или погубишь нас обоих!

Если бы дело исчерпывалось моей бесполезностью в бою, думаю, я бы так и не послушался. Но все было куда хуже: если верить Наде, я ей реально мешал. Вынуждал тратить драгоценную ману на мою защиту. То есть, по сути, играл на стороне чудовищ…

Нет, я не ищу отмазок. Наоборот, оправдываться стоит за то, что я не свалил сразу. Теперь же я поступил так, как обязан был сделать с самого начала: в досаде сжав кулаки, бочком, шажок за шажком отступил в зеленую гостиную, почему-то показавшуюся мне с порога какой-то уж слишком пустой и просторной.

Дверь за мной, судя по всему, захлопнула Морозова — сам я этого точно не делал. Но машинально оглянулся на громкий звук за спиной, а когда снова обернулся, разом понял, что именно смутило меня в комнате: в центре ее отсутствовал стоявший здесь ранее стол. На его месте в полу зияла двухметровая дыра, через которую снизу в гостиную деловито лезло нечто бурое и рогатое.


Глава 14

в которой рог наносит удар


Первой моей мыслью было немедленно броситься назад, к лестнице. Попятившись, я уперся лопатками в только что закрывшуюся дверь и совсем уже было собирался толкнуть ее спиной посильнее и выскочить из гостиной, но что-то меня остановило. Ну, как что-то — вполне конкретное кое-что. Гордость, будь она неладна. Морозова раз пять открытым текстом сказала, что я ей мешаю. На шестой — или какой там по счету? — я наконец, скрепя сердце, сделал, как она просила. И что, теперь снова все переиграть?

Нет, ясен пень, Надя не знала, что в обход лестницы в зеленую гостиную прорвались чудовища. И, когда разберется, что к чему, упрекать за возвращение меня, конечно же, не станет. Но суть не в упреках — так или иначе, ей снова придется сражаться за двоих. И тут, как прямо заявила девушка, она может тупо не справиться.

Так что дело было все же не в одной только гордости. Хотя, врать не стану, скорее всего, с лихвой хватило бы и ее…

Словом, от двери я отлип и под крылышко к Морозовой не побежал. Но из этого совсем не следует, что весь мой план теперь сводился к единственному пункту: «Умереть дурацкой смертью». Значилась там как минимум еще одна строка: «Попробовать спрятаться. Ну а если уж не получится…»

Чудовище в дыре еще копалось: то ли у него толком зацепиться не получалось, то ли подтянуться… Не знаю, как и почему у бесплотного духа это могло вызвать затруднения (по-хорошему, не понятно, как эти твари вообще сквозь пол не проваливаются, да и что бы им просто напрямик через стены не ходить — ну да имеем то, что имеем), но глупо было возникшей заминкой не воспользоваться.

Решив так, я крадучись двинулся в обход пролома — стараясь держаться у чудовища за спиной. Ну, с той стороны, где, как я полагал, у него может быть спина. Целью мне служила дверь, ведущая в библиотеку. Если я доберусь до нее и спрячусь — возможно, монстр меня не учует и… Стоп… Блин! Вот же я идиот!

Только четко проговорив все это про себя — покрыв уже добрых три четверти расстояния до двери библиотеки — я вдруг сообразил: если тварь не застанет в гостиной меня, она же что? Верно! Попрется на лестницу и нападет на Надю с тыла — что, скорее всего, и намеревалась сделать!

То есть прятаться мне нельзя. Но и назад нельзя — раз отвергнув, к этому варианту я уже не возвращался. И что же делать?!

Однако проблема, поставившая было меня в тупик, разрешилась сама собой: изловчившись, чудовище наконец выбралось из дыры в полу. Собой оно являло нечто вроде минотавра: бычья голова с огромными изогнутыми рогами, а тело… Ну, не человеческое, конечно — людей с копытами на ногах, вроде бы, в природе не встречается, да и крылышки у нас обычно за спиной не растут, даже символические, с ладонь… Не мою, понятное дело, ладонь — ладонь твари, а у той грабли торчали будьте-нате…

Ну да ладно, минотавр и минотавр. Так-то мне сейчас было все едино: что летучая мышь, вроде той, которую Надя сбила одним щелчком, что трехметровая многоножка, что обезьяна-попрыгунчик, что, вот, урод-рогач. Существенным являлся лишь тот факт, что чудовище уже здесь, в гостиной. И что меня оно заметило.

В чем мне повезло, так это в том, что, вскарабкавшись в гостиную, от меня минотавр оказался аккурат на противоположной стороне дыры в полу. Нет, задумай чудовище ее перемахнуть — а судя по размерам, труда ему это не должно было составить — и самое близкое знакомство нам было бы обеспечено. Но прыгать тварь почему-то не стала. Поленилась, наверное. И, похоже, никак не могла решить, с какой стороны лучше обойти провал. Постояла, примериваясь. Качнулась вправо, влево, слегка сдвинулась… Я четко повторил ее маневр — так, чтобы яма так и оставалась строго между нами.

Не знаю, сколько времени заняли эти наши пляски у пролома — может, полминуты, может, минуту — но так бы они, наверное, и продолжались, не покажись вдруг снизу, из дыры, еще одна рогатая бычья башка. Это все разом изменило. То ли «мой» минотавр устыдился товарища, то ли испугался конкуренции и не пожелал делиться добычей — как бы то ни было, припустил он вокруг провала со всех ног. Влево, если вдруг кому важны детали.

Состязаться в скорости с чудовищем на длинной дистанции шансов у меня не было никаких, но добраться до двери библиотеки я успел. А вот захлопнуть за собой эту самую дверь — уже нет. К счастью, минотавр замешкался в проходе — рогами, что ли, зацепился за притолоку? — и я получил пару секунд форы, которых хватило, чтобы вихрем промчаться через библиотеку и выскочить в следующую комнату — кабинет князя. Вот здесь я уже сумел не только возвести между собой и преследователем преграду в виде дубовой двери, но даже задвинуть тяжелый железный засов — фиг его знает, зачем Сергею Казимировичу такой понадобился в рабочем кабинете. Не иначе, как раз на такой вот экстренный случай.

Уже в следующую секунду дверь содрогнулась от могучего удара снаружи. Но устояла. Пока что.

Я же затравленно огляделся. Из кабинета вел еще один выход — в углу комнаты имелась маленькая дверца. Я рванул к ней, толкнул. Не преуспев, дернул за ручку. Бесполезно: заперто. Замок врезной — вон, скважина зияет… Для очистки совести я поискал глазами ключи — заранее понимая, что едва ли что-то не найду: будь они где-то на виду, я бы их еще в прошлый свой визит сюда приметил. Так, а куда их можно тут спрятать-то — если, конечно, Огинский тупо не носит ключи с собой? Взгляд мой упал на массивные тумбы письменного стола. Скачок — и я уже возле левой из них, у хозяйского кресла. Увы: ни дверцы, ни ящиков. Разве что потайные…

Ладно, что у нас здесь есть еще? О, окно! Нет, Надя, конечно, говорила, что на улицу соваться не стоит, но если иного варианта все равно нет…

Додумать эту мысль до конца мне не дали: дверь, ведущую в библиотеку, внезапно охватило белое пламя, и в один миг она исчезла, как и не бывало. С жалобным лязгом упал на порог потерявший опору и смысл существования засов — ему магический огонь прямого вреда почему-то не причинил.

Я в последний раз с тоской посмотрел на окно. Ручек нет. Рамы толстенные — хрен выбьешь с наскока. Створки разделены на относительно небольшие прямоугольные фрагменты, слишком узкие, чтобы проскользнуть в прыжке, даже и разбив стекло — протискиваться нужно. Будь у меня в запасе хотя бы минута-другая…

Какая там минута — счет пошел на мгновения: в кабинет уже ввалились оба минотавра — разом, как только в узком проходе не застряли. Теперь от чудовищ меня отделял только письменный стол — да, длинный и широкий, но всего лишь стол — с разбегу перепрыгнуть можно!

Прыгать, однако, твари и не спешили — может, места для разбега им показалось мало, а может, этим минотаврам вообще было не по нраву переть напролом, если есть путь в обход — ну, как в гостиной с той ямой. Вот и теперь пара монстров переглянулась, покачивая рогами, и один из них двинулся вокруг стола, а другой остался на месте — ожидая, пока товарищ выгонит на него добычу. Меня, то есть.

Деваться мне было решительно некуда — не первому уроду на рога, так второму под копыта. Тоже, конечно, своего рода выбор… В отчаянии попытавшись сделать напоследок хоть что-нибудь, я схватил со стола так и лежавший там со времени нашей беседы с князем фолиант — тяжелый, с серебристыми металлическими вставками в переплете — и с размаху запустил им в голову приближавшемуся чудовищу. Понимал, что без толку, но…

Но, как выяснилось, снова ошибался. Не зря, оказывается, говорят: знание — сила! А книга — она, как известно, источник знаний! Ну, считалась таким, по крайней мере — теперь-то, понятно, есть Интернет… В смысле, там, у нас есть.

Но в этом мире старые поговорки еще работали. Стоило корешку тома угодить твари в лоб, как минотавр вдруг лопнул, будто проткнутый булавкой мыльный пузырь — разлетевшись во все стороны россыпью бурых брызг!

Не веря своим глазам, я ошарашенно уставился на то место, где миг назад находилось рогатое чудище. Но руки мои уже сами тянулись ко второй — и последней — книге на столе, той, что лежала раскрытой. Вытряхнув из нее служивший ей закладкой кинжал, я с хлопком закрыл фолиант и, крикнув:

— Получи, фашист, гранату! — запустил им во второго минотавра.

Но на этот раз что-то пошло не так. То ли знание в книге-гранате оказалось не той системы, слабосильное, то ли чудовище как-то учло недавнюю ошибку собрата, но том прошил монстра насквозь, а тот даже рогом не повел.

— Упс, — выдохнул я, торопливо ища глазами, куда упала первая книга. Вдруг дело именно в ней? Кто эту магию разберет…

Тем временем минотавр, как видно, решил, что шутки закончились. По-бычьи нагнув голову, шагнул вперед, словно все-таки решил ломануться напрямик и забодать обидчика своего товарища. Но нет: пока чудовище предпочло лишь упереться лобешником в стол. Зачем — я понял уже через секунду. На столешницу с рогов твари стекли два потока белого пламени — точно такого же, что недавно поглотило дверь в библиотеку. Еще миг, и последняя преграда, отделявшая меня от врага, исчезла.

Предметы со стола — письменный прибор, небольшой металлический кубок, портсигар, вроде того, что использовался князем в качестве смартфона, еще какая-то мелочь — посыпались на паркет. Машинально я подхватил один из них, оказалось — кинжал-закладку. Ну, да, оружие… Но явно не против бесплотного духа.

А тот — дух-минотавр, в смысле — уже вовсю пер на меня. Я метнулся вправо и вниз, в надежде увернуться от острых рогов и, если повезет, рыбкой нырнуть за первой брошенной книжкой. Увернуться худо-бедно получилось, а вот нырнуть — нет: путь мне преградила лапища чудовища. Я рванулся назад — и угодил прямиком под другую его руку, припечатавшую меня к стене кабинета, словно муху.

Реши тварь раздавить меня ладонью в лепешку — уверен, легко бы раздавила, но, видимо, убивать она, предпочитала рогами. Которые, нагнувшись, минотавр на меня и наставил. Судорожно затрепыхавшись напоследок, я ударил чудовище костяной рукояткой кинжала, который зачем-то все еще удерживал за серебристые ножны — та ожидаемо прошла сквозь руку монстра, не встретив сопротивления. Тем не менее, я попытался ударить снова — обратным движением, теперь уже концом ножен… и в следующую секунду уже сползал по стене на пол под очередным градом бурых брызг — впрочем, неощутимых. Минотавр исчез — точно так же, как и его собрат менее минуты назад.

Некоторое время я обалдело пялился на кинжал в своей руке, который так и не удосужился обнажить, затем перевел взгляд на книгу на полу, развоплотившую первого монстра. А именно, на металлические вставки в ее кожаном переплете. Потом снова посмотрел на кинжал — уже конкретно на ножны. Кое-что у двух этих предметов было схожим…

— Серебро! — пробормотал я вслух осенившую меня догадку. — Серебро — больше нечему!

— Платина, — поправил меня нежданно голос от двери.

Вздрогнув всем телом и даже выронив от неожиданности из руки столь хорошо послуживший мне кинжал, я поднял голову: на пороге кабинета стоял Огинский. Мундир его был закопчен, правого эполета не хватало, от любимой трости валил не то дым, не то пар.

— Серебро духам нипочем, — невозмутимо проговорил Сергей Казимирович. — Золото они так и вовсе обожают. Но некоторые из них не переносят контакта с платиной. К сожалению, сия ущербность свойственна немногим разновидностям, но минотавроиды входят в число уязвимых.

— Понятно… — машинально пробормотал я — и тут же вскинулся: — Там, на лестнице, Надя! В смысле, Надежда Александровна! Надо…

— Я только что оттуда, — жестом остановил меня князь. — Не волнуйтесь, сударь, с моей воспитанницей все в порядке, полагаю, наш лекарь ею уже занимается.

То есть все-таки лекарь…

— Вам, Владимир Леонидович, тоже стоит ему показаться, — заметил между тем полковник. — Магические раны — не банальные порезы, лечить их — отдельная песня…

— Да я вроде цел, — неуверенно выговорил я. — Так, пара синяков…

— Это вам так только кажется, сударь, — покачал головой Сергей Казимирович. — Уверяю вас… — внезапно речь князя оборвалась на полуслове. Рот Огинского открылся, закрылся, сноваоткрылся — но оттуда не вырвалось ни звука. Трость со стуком упала на пол и, оставляя за собой курящийся шлейф, покатилась к книжному шкафу

Машинально я проследил за ней взглядом, и, лишь снова подняв глаза на полковника, увидел торчащий у того из груди окровавленный кончик рога. И лишь затем разглядел нанесшего удар минотавроида — не представляю, как такую тушу можно было не заметить за спиной князя раньше!

Чудовище тряхнуло бычьей головой, с некоторой будто бы даже брезгливостью освобождая застрявший рог. Мгновение-другое после этого Огинский еще стоял, беззвучно шевеля губами, а затем рухнул ничком на пол своего кабинета.


Глава 15

в которой я сталкиваюсь со старым знакомым


— Это я во всем виновата! — едва сдерживая слезы — вот уж от кого такого не ожидал — проговорила Морозова. — Если бы я не прогнала тебя с лестницы…

— Ты была права, — покачал я головой. — Ты же не знала, что в гостиной провалился пол! А тратить в бою ману еще и на меня… — я развел руками.

— Когда подоспел Сергей Казимирович с жандармами, у меня еще под триста мерлинов оставалось! Я должна была … Обязана была понимать, что пробой заметят и помощь вот-вот придет! Но запаниковала — и получите результат!

— Любой бы на твоем месте запаниковал, — не нашел сказать ничего лучше я.

— Вот только я — не любой! — взорвалась Надя. — Сергей Казимирович на меня полагался… А я его подвела! И ничего уже не исправить… — и тут каблучок ее туфли угодил в трещину. Ступени лестницы, ставшей этой ночью ареной сражения, были сплошь ими испещрены, так что, поднимаясь, я внимательно смотрел под ноги, а вот девушка, пребывая в расстроенных чувствах, такой ерундой не озаботилась — вот и оступилась. И упала бы, не подхвати я ее под локоть.

— Осторожнее! — вырвалось у меня.

— Спасибо… — Морозова потянула было руку, чтобы высвободиться, но, когда я уже готов был ее отпустить — будто бы передумала и, наоборот, уже осознанно оперлась на мое предплечье.

Давно бы так: на ногах девушка еле держалась. Жандармский лекарь, осматривавший Надю внизу, в столовой, строго рекомендовал ей незамедлительно отправляться в постель. А был это у него отнюдь не универсальный совет: так, мельком глянув на меня, доктор лишь небрежно отмахнулся: «Ерунда, сударь, до свадьбы заживет!»

Не знаю, в какие сроки ему виделась моя женитьба, но, едва схлынул адреналин отгремевшей битвы, почувствовал я себя словно через мясорубку пропущенным. Ну, ерунда так ерунда, врачу виднее.

Воспользовавшись тем, что меня признали здоровым, я вызвался сопроводить девушку наверх — а то лекарь уже собирался поручить ее заботам одного из наводнивших особняк жандармов. Но и мое предложение его вполне устроило. На этом доктор откланялся, одарив Морозову на прощанье собственной форменной епанчей — длиннополой накидкой с прорезями для рук, напоминавшей армейскую плащ-палатку. Пришлась та весьма кстати: многострадальная Надина «пижама» в сватке с духами была изодрана разве что не в клочья, а под ней у девушки, как я и подозревал… Ну, вы поняли. Я уже даже подумывал содрать со стола цветастую скатерть и завернуть спутницу в нее, но жандармский Пилюлькин придумал лучше.

Епанча, правда, оказалась мокрой от дождя, но только сверху, внутри — сухая, я проверил.

Добряка-доктора мы, однако, в некотором смысле обманули: поднявшись по лестнице, свернули не к нашим спальням, а в противоположное крыло, где лежал умирающий Огинский.

— Не могу поверить… — снова заговорила Морозова, когда, последовательно миновав то, что осталось от зеленой гостиной, почти не пострадавшую библиотеку и лишившийся письменного стола кабинет князя, мы оба невольно замедлили шаг перед той самой дверцей, к которой, убегая от рогатых чудовищ, я так и не нашел ключей — именно за ней, как выяснилось, располагались личные покои хозяина дома. — Стольких спас, а себя уберечь не сумел! Да и пробой был уже, почитай, ликвидирован! Откуда только этот проклятый минотавроид взялся?!

— Если платина для духов смертельна, почему нельзя сделать из нее защитные доспехи? — в свою очередь озвучил я давно вертевшуюся у меня в голове мысль. — Или слишком дорого?

— Не для всех духов она губительна, только для некоторых, — покачала головой Надя. — И у Сергея Казимировича была платиновая кольчуга, — продолжила моя спутница. — Только нынче он отдал ее какому-то стажеру, для которого это был первый дозор в карьере. Мне лекарь рассказал, пока отвлекал разговорами… А тому парню это все равно не помогло, — чуть помолчав, едва слышно добавила девушка. — Его цербероид спалил. Вместе с кольчугой…

Между тем, продолжать топтаться на пороге было глупо, и мы наконец вошли в спальню Огинского.

Кровать князя обступало не менее полутора десятков человек — судя по всему, его сослуживцев по IIIОтделению. Кто в епанче, вроде Надиной, кто в синем мундире. Эполеты на плечах, правда, сверкали золотом лишь у одного из них, прочие носили простенькие погоны — должно быть, это были нижние чины. При нашем с Морозовой появлении собравшиеся молча расступились, пропуская нас к ложу умирающего.

Сергей Казимирович лежал на спине, по самую шею укрытый клетчатым шерстяным пледом. Был он бледен. Усы полковника, обычно задорно торчавшие часовыми стрелками, теперь поникли, словно увядшая трава. Веки князя были опущены, но при нашем приближении глаза Огинский тут же открыл. Вяло улыбнулся Наде, затем перевел взгляд на меня.

— Ну, вот, Владимир Леонидович, — прошептали его губы. — Так и не успели мы с вами сыскать тропинку в мир-донор…

— Бредят-с… — участливо пробормотал за моей спиной кто-то из жандармов.

— Сам ты бредишь, Тимоха, — тут же шикнул на него другой. — Это господин полковник в философическом контексте!

— Вы… умираете? — задал я тем временем, наверное, самый идиотский вопрос из возможных.

— Умираю, — спокойно подтвердил князь.

— Но… Неужели ничего нельзя сделать?! У вас же тут магия и все такое…

— Она-то меня сейчас и убивает, — заявил Сергей Казимирович. — Магия и все такое… Я говорил вам, сударь: обычные раны легко исцелить, а вот нанесенные при ее помощи… — плед колыхнулся, будто бы Огинский попытался развести под ним руками.

— Но должен же быть какой-то способ… — потеряно покачал головой я.

— Может быть, именно вы, Владимир Леонидович, когда-нибудь его и изобретете, — выдохнул полковник. — Я же, как могу, помогу вам напоследок… О, а вот и вы, господин поверенный! — перевел вдруг князь взор куда-то мне за спину. Голос его при этом будто бы зазвучал чуть тверже — и точно суше.

Я обернулся, и чуть в осадок не выпал: через толпу жандармов к нам пробирался не кто иной, как козлобородый Антон Игнатьич, тот самый, из пыточного подвала, один из приспешников графа Воронцова. Синие мундиры пропускали его куда менее охотно, нежели до того нас с Надей, но протиснуться к кровати все же позволили.

— Что вы здесь делаете? — процедил я, невольно подбираясь и сжимая кулаки.

— Поверьте, сударь, сам задаю себе сей вопрос, — хмыкнул вновьприбывший. — И не могу не заметить, господин полковник, — обратился он уже к князю. — Как вам, без сомнения, известно, я вовсе не ваш поверенный!

— Сие ненадолго, — скривился Огинский. — Я как раз желаю назначить вас своим душеприказчиком.

— В самом деле? — вроде бы удивился Антон Игнатьич — фиг его знает, насколько искренне. — С чего бы вдруг такая честь?

— Вы человек весьма неглупый, — заметил Сергей Казимирович. — Сами догадаетесь.

— Единственная разумная версия: дабы сим исключить мою персону из числа тех, кого привлекут для оспаривания вашего завещания, — принял комплимент как должное козлобородый.

— Браво, — слегка кивнул умирающий. — Я знал, что в вас не ошибся: все именно так и есть.

— Что ж… Не стану отрицать: весьма лестно, что вы считаете меня столь опасным противником, господин полковник, — расплылся в холодной улыбке Антон Игнатьич. — Но что, позвольте поинтересоваться, заставляет вас думать, будто я соглашусь? Вот уже пять лет, как я защищаю интересы графа Воронцова, и что-то мне подсказывает, что именно Анатолия Глебовича вы и видите наиболее вероятным оппонентом своей последней воле… — хитро прищурился он на князя.

— Хотите сказать, что не продаетесь, господин законник? — поморщился тот.

— С какой стати? — невозмутимо развел руками козлобородый. — Я из мастеровых, мне сие не зазорно. Но дешево не продаюсь — таки да. А граф Анатолий — патрон щедрый…

— Примете мое предложение — разом получите вдвое против того, что вытягивали из Воронцова за год, — пообещал Огинский.

— Даже так? — брови Антона Игнатьича взметнулись «домиком» — вот теперь его изумление точно было неподдельным. — Гм, мне уже по-настоящему любопытно, что же такого написано в вашем завещании, господин полковник!

— Дайте свое согласие — и документ будет вам представлен безотлагательно.

— А вы искуситель… — усмехнулся законник и, будто бы в задумчивости, принялся теребить свою идиотскую бороденку. — Давайте так, господин полковник: вы еще удваиваете мой гонорар — и я согласен! — выдал затем он.

— Сумма вознаграждения душеприказчика прописана в завещании, а там что-то менять уже поздно, — ответив усмешкой же, не согласился Сергей Казимирович. — «В здравом уме и твердой памяти» — это обычно не про смертельно раненого духами. Зачем городить лишний повод для оспаривания духовной?

— Сие верно, — кивнул Антон Игнатьич. — Но так ведь и правомерность моего привлечения к делу можно будет под сомнение поставить? Вдруг вы сие учинили в предсмертном бреду? Уверен, кстати: зная историю наших с вами добрых отношений, многие именно так и подумают!

— Посему ваше имя также прямо указано в завещании, — бросил Огинский. — Но на случай вашего отказа, — продолжил он, не дав козлобородому вставить слово — а тот явно порывался, — там прописан и другой человек, запасной кандидат. Так что обернуть сие против меня не удастся — ни вам, никому.

— Предусмотрительно, — уважительно заметил законник. — Весьма предусмотрительно — и только еще больше разжигает мое любопытство… А знаете, господин полковник… Я согласен! — выпалил он, выдержав театральную паузу. — В первую очередь — из профессионального интереса!

— Договорились, — буркнул Сергей Казимирович — завершавшаяся беседа явно была ему в тягость. — Отныне вы мой поверенный, свидетелями чему — присутствующие здесь господа и сам Ключ! Возьмите конверт, — показал он глазами на тумбу у изголовья кровати. — Сие моя духовная.

Просить Антона Игнатьича дважды не потребовалось — почти оттолкнув подвернувшегося на пути жандарма, законник метнулся за документом. Жадно схватил конверт, выдернул из него мелко исписанный листок, углубился в чтение.

Огинский же лишь устало прикрыл глаза.

Однако спокойно лежать козлобородый ему не дал — пробежав завещание глазами, Антон Игнатьич заговорил снова, обращаясь к князю, но косясь при этом почему-то на меня:

— Да уж, господин полковник, чего-то подобного, наверное, и следовало от вас ждать. Но вы же понимаете, что Государь сие не утвердит?

— Посему мне и были потребны вы, сударь, — обронил князь. — Представьте дело так, чтобы утвердил. Не мне вас учить, как сие сделать.

— Анатолий Глебович станет рвать и метать, — покачал головой законник — будто бы даже в сладком предвкушении.

— Вольнó ему…

— Сразу вопрос, — уже деловым тоном проговорил Антон Игнатьич. — Господа, что подписались под завещанием в качестве свидетелей — сплошь сотрудники III Отделения, то есть ваши непосредственные подчиненные?

— Сплошь офицеры и потомственные дворяне, — твердо уточнил Сергей Казимирович. — Сударь мой, вы ничего не перепутали? Вам надлежит защищать духовную, а не оспаривать оную — по форме или по содержанию! — уже не скрывая своего раздражения, добавил он.

— Я всего лишь уточняю факты, — пожал плечами козлобородый. — Поверьте, наши оппоненты, кто бы то ни был, тоже мимо них не пройдут.

— Хорошо, — не стал продолжать спор князь. — Но если у вас нет вопросов, ответить на кои не сможет никто, кроме меня лично, более вас не задерживаю.

— Таковых, пожалуй, нет, — задумавшись на секунду, ответил законник. — Что ж… Тогда прощайте, господин полковник!

— Ступайте — и сделайте свою работу, господин поверенный, — бросил князь. — Господа, вас тоже прошу удалиться, — обратился он к прочим собравшимся — уже несколько мягче. — Кроме вас, Надежда Александровна, — на лицо Сергея Казимировича на миг и вовсе вернулась улыбка. — Вас я попрошу остаться. Или вы думали, что я уйду в Пустоту, не дав вам последнего напутствия?

Вся толпа, как по команде, отхлынула от постели Огинского. Морозова же, решительно забрав у меня свою руку, напротив, шагнула вперед.

Помедлив лишь миг, я покинул покои умирающего вслед за жандармами и новоиспеченным поверенным князя.


Глава 16

в которой мне читают поэму


— Не надо смотреть на меня волком, сударь, — укоризненно бросил мне Антон Игнатьич. — Не знаю, почему вам столь претит мое общество — да и не желаю знать! Просто дайте мне закончить мою работу — и я немедленно покину сей гостеприимный дом…

— Ну так делайте, что должны — и убирайтесь, — раздраженно буркнул я.

Зеленая гостиная была разрушена, рабочий кабинет покойного князя от дýхов также неслабо пострадал, поэтому законника мы принимали в Надином будуаре. Для беседы Морозова вышла в бархатном черном с серебром платье средней длины, очень ей идущем несмотря на некоторую мрачноватость. Я облачился в свои единственные брюки и сорочку, не без ущерба пережившие пробой, но благодаря учиненному девушкой магическому ремонту, снова выглядевшие, как новенькие.

Надя по-хозяйски сидела в кресле, я устроился на стуле, передвинув тот к торцу письменного стола. Больше посадочных мест в комнате не имелось, так что козлобородому пришлось остаться на ногах — что его, впрочем, ничуть не смутило. А то и вовсе позабавило.

— Пришел ответ из Петрополиса, — сообщил он, вальяжно доставая из черной кожаной папочки бумажный конверт.

— Уже? Так быстро?! — не удержалась от возгласа Морозова.

Со смерти Сергея Казимировича едва минуло двое суток. Только сегодня утром тело князя увезли жандармы — похоронная церемония была назначена на завтра. И уже после их ухода в особняк в первый раз на дню явился Антон Игнатьич — сообщить, что завещание Огинского со всеми положенными сопроводительными документами отправлено им в столицу на утверждение. И вот, не прошло и семи часов, как поверенный осчастливил нас визитом снова.

— Новый начальник губернской экспедиции III Отделения, подполковник Бекетов, был столь любезен, что согласился отправить посмертную корреспонденцию моего поручителя казенным порталом, — пояснил в ответ на удивление девушки законник. — Ну а с рассмотрением такого рода дел в Петрополисе никогда не затягивают.

— Ну и что они написали? — спросил я. — Завещание утверждено? Может быть, тогда покажете нам его наконец?

До сих пор козлобородый категорически отказывался ознакомить нас с Надей с содержанием последней воли Сергея Казимировича — ссылаясь как раз на отсутствие ее официального утверждения Императором. Не понимаю, как тут одно связано с другим, но Антон Игнатьич был непреклонен. Не то чтобы мне так уж важно было знать, как Огинский распорядился своими богатствами, но хотелось хотя бы понимать, кому теперь принадлежит особняк и сколько мы с Морозовой еще сможем здесь жить — прежде, чем новый хозяин выставит нас за дверь. Неопределенность бесила, а еще больше бесил меня сам упертый законник.

Что до Нади, то, придавленная горечью утраты (у Сергея Казимировича она воспитывалась с восьми лет и, естественно, ее привязанность к князю не шла ни в какое сравнение с моей), о сугубо практичных вещах, вроде вероятной скорой потери крыши над головой, девушка, кажется, не задумывалась вовсе. В какой-то момент я даже предположил, что Огинский что-то рассказал ей о своем завещании в их последнем разговоре тет-а-тет. Но на прямой вопрос Морозова сухо заявила, что тема там обсуждалась сугубо личная, и ни о доме, ни об ином имуществе речи не шло.

А то жилье — не личное дело!

— Вот, извольте прочесть, — проговорил между тем Антон Игнатьич, протягивая извлеченный из конверта листок — именно мне, а не Наде.

Документ смотрелся довольно солидно — выполненный на плотной бумаге, с гербом в «шапке» — коронованным черным двуглавым орлом на золотом щите. Но вот беда: ни одной знакомой мне буквы в тексте не содержалось — сплошь какие-то закорючки. Снова та пресловутая глаголица?

Однако признаваться законнику, что не способен прочесть по-русски ни строчки, почему-то показалось мне постыдным. Поэтому, наморщив лоб, с минуту я старательно делал вид, будто внимательно изучаю эту филькину грамоту, затем неопределенно пожал плечами и со скучающим видом передал ее Морозовой.

— И ничего не скажете? — вроде бы даже с ноткой обиды в голосе воскликнул Антон Игнатьич. — Вы хоть приблизительно представляете, чего мне стоило добиться утверждения сего? — последним произнесенным им словом, кажется, можно было горы сворачивать.

Я лишь снова пожал плечами.

— Должно быть, сударь, вы чего-то недопоняли, — покачал головой поверенный. Затем, вдруг перегнувшись через стол, он бесцеремонно выхватил документ из рук Нади, едва тот не порвав: сразу расстаться с бумагой девушка оказалась не готова, но та все же выскользнула из ее пальцев. — Сие же шедевр! — заявил козлобородый, потрясая своим трофеем. — Поэма! «Бородино» от правоведенья! «Полтава» юриспруденции! Нет, я просто обязан зачесть оную вслух! Внимайте! «Милостию Неистощимого Ключа…»

Антон Игнатьич поднес бумагу к глазам, но оказалось, что второпях он повернул документ вверх тормашками, читать же начал, как видно, по памяти. Пока исправлял оплошность — сбился, и вынужден был начать снова:

— «Милостию Неистощимого Ключа, Мы, Борис Восьмой, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Царь Грузинский и прочая, и прочая, и прочая, настоящим высочайше утверждаем духовную князя Огинского Сергей Казимировича, почившего в граде Москве июня месяца пятнадцатого числа сего года, в коей связи повелеваем».

Столь длинное предложение законник произнес на одном дыхании, и, дочитав, вынужден был на несколько секунд умолкнуть. А может, умышленно выдержал паузу — для пущего эффекта.

— «Первое, — так и не дождавшись от нас никакой реакции — если вдруг на нее рассчитывал — продолжил наконец чтение документа козлобородый. — Удовлетворить последнюю волю покойного об усыновлении им одаренного Зотова Владимира Леонидовича, возведя оного одаренного в дворянское достоинство и повелев ему отныне именоваться Огинским-Зотовым Владимиром Сергеевичем»… Ну, сего мы и в самом деле ожидали, — небрежно добавил Антон Игнатьич уже явно от себя. — А вот далее… Итак, пункт второй. «Одобрить переход к приемному сыну Огинского Сергея Казимировича, Огинскому-Зотову Владимиру Сергеевичу, титула природного князя!» — торжественно провозгласил чтец. — Каково, а? — самодовольно оскалился он, отрываясь от бумаги. — Супротив всех прецедентов! При наличии возражений сразу от нескольких уважаемых фамилий — и нате вам: «Одобрить!» Вот сие я и называю хорошо сделанной работой!

Что? Серьезно? Князь Огинский-Зотов? Ну и дела! Из грязи в князи, блин…

— Ваша ли в том заслуга, господин законник? — скептически прищурилась тем временем на козлобородого Надя. В отличие от меня, удивленной новостью она не выглядела — разве что самую малость. — Я вот думаю, тут сказался авторитет Сергея Казимировича при дворе!

— Полноте, сударыня, — отмахнулся Антон Игнатьич. — В столице особого авторитета у моего покойного доверителя не было. Провинциальный жандарм, да еще с запятнанной родословной, пусть и старательный служака…

— Не смейте так говорить о Сергее Казимировиче! — вспыхнула Морозова.

— Воля ваша, сударыня, но Москва ныне — захолустье. И не думаете же вы, что о роли деда моего покойного доверителя в приснопамятном польском мятеже в Питере забыли? — невозмутимо покачал головой законник.

— Внук за деда не в ответе! — не унималась девушка.

— В каком-нибудь ином мире сие, может, и так, но, увы, не в нашем, — хмыкнул козлобородый. — Польскими событиями еще и молодому князю будут пенять, — кивнул он затем на меня. — И сыну молодого князя, если таковой народится, и сыну его сына. До седьмого колена!

— У вас какое-то средневековое представление о нравах в Империи, — буркнула Надя. — Теперь не те времена!

— Не те времена настанут, когда Ключ иссякнет, — ответил Антон Игнатьич — должно быть, расхожей поговоркой. — А ныне — так. Ладно, дочту уж… — снова поднял он к глазам гербовой документ. Там дальше уже технические моменты… «Третье. Признать молодого князя Огинского-Зотова Владимира Сергеевича единственным и полноправным наследником имущества покойного князя Огинского Сергея Казимировича. Обязать молодого князя Огинского-Зотова Владимира Сергеевича выделить из полученного наследства десять тысяч империалов в обеспечение достойного содержания воспитанницы покойного князя Огинского Сергея Казимировича, девицы дворянского звания Морозовой Надежды Александровны. Впредь до достижения молодым князем Огинским-Зотовым Владимиром Сергеевичем и девицей Морозовой Надеждой Александровной полного совершенства лет поручить Московскому губернскому предводителю дворянства назначить им достойного опекуна».

— Эй! — снова вскинулась Морозова. — Как это — опекуна?

— А что вы хотели? — почти не пряча злорадства, развел руками Антон Игнатьич. — Все строго по закону. В отсутствие родителей, несовершеннолетнему дворянину положен опекун.

— И назначит его нам граф Воронцов?

— А вы знаете какого-то иного губернского предводителя дворянства в Первопрестольной? — картинно изобразил удивление козлобородый.

* * *
— Не понимаю, почему тогда Сергей Казимирович тебя тоже не усыновил… В смысле, не удочерил, — проговорил я. Пока что единственное, что принес мне нежданно свалившийся на голову титул, было чувство неловкости по отношению к Наде. Будто бы я украл у нее наследство, прав на которое у Морозовой всяко имелось куда больше, чем у меня. Собственно, у меня их, по-хорошему, не было никаких — а оно вон как обернулось.

— В роду Огинских по женской линии титул не передается, — заметила девушка. — А дворянство у меня и так потомственное — от покойных родителей.

Подошло время ужина, и, выпроводив проклятого законника, мы, не переодеваясь, спустились в столовую. На стол накрывала Надя: служившая князю мастеровая Глафира хозяина не пережила, погибнув при пробое. К своему стыду, ни в ходе схватки с духами, ни сразу после ее окончания о застигнутой бедой на первом этаже кухарке я и не вспоминал. Поинтересовался судьбой Глафиры, лишь когда проголодался. Не иначе, приобретаю потихоньку подлинно-аристократические привычки? Если так — то ну его на фиг, это гребаное дворянство!

— К тому же, — продолжила Морозова, ловко отправляя в полет блюдо с разогретыми пирожками, — если бы Сергей Казимирович усыновил нас обоих, с точки зрения закона мы бы считались братом и сестрой…

— И что?

— Да нет, ничего — просто факт, — буркнула Надя, отворачиваясь к подлетевшему блюду.

— Я не просил этого титула, — зачем-то заметил я. — Да и вообще — дворянства!

— О подобном и не просят, — пожала плечами девушка.

— Нужно было вообще отказаться! — продолжил между тем я. — Может, еще и не поздно даже…

— Ты что, дурной?! — резко обернулась ко мне Морозова. Две пустые тарелки, летевшие в кильватере блюда с пирожками, должно быть, на миг утратив волшебную опору, рухнули вниз — магически подхватить их Надя успела только у самого пола. — Сергей Казимирович не просто оказал тебе великую честь! Можно сказать, он тебя спас! Молодого князя Огинского-Зотова даже Воронцов поостережется открыто гнобить! А просто одаренный пацан Володька графу — на один зуб!

— Вот с последним — не поспоришь, — вздохнул я. — С этим проклятым опекунством Антон Игнатьич, чтоб ему икалось, нас, конечно, круто подставил! И нашим и вашим сработал, гад! Ну да ничего, мне через месяц восемнадцать — и все, привет Воронцову! Правда… — сообразив, что к чему, я вдруг осекся. — Правда паспорт я где-то посеял, пока холопское клеймо носил, — добавил, нахмурившись. — Да и кому тут он вообще сдался, мой паспорт гражданина Российской Федерации… И как теперь совершеннолетие доказать?

— Возраст человека без труда можно определить по ауре, с точностью до минуты, — заметила девушка.

— Правда? — просиял я. — Но тогда…

— Только при чем тут твои восемнадцать? — продолжила она, не дав мне договорить.

— Как это при чем? — растерялся я. — Совершеннолетие же…

— Полное совершенство лет наступает в двадцать один год. В мире-доноре иначе?

— По-разному, вроде — от страны к стране… Но в России — в восемнадцать.

— До двадцати одного года случаются внезапные провалы магической силы, — пояснила Морозова. — Позже — это уже патология, а до двадцати одного — с каждым случается. Но если у вас там нет магии — понятно, хоть в четырнадцать можно совершеннолетним считаться…

— В четырнадцать у нас сейчас паспорт получают. Но совершеннолетие — в восемнадцать… Блин, засада! — от реалий родного мира я снова переключился на свои здешние проблемы. — За три года Воронцов меня точно достанет!

— Не достанет, если сделаем по-умному, — покачала головой Надя.

— Как, по-умному? Сбежим в Китай, вслед за купцом Адамовым?

— Не совсем. Поступим на учебу в Федоровский кадетский корпус!


Глава 17

в которой за моими будущими успехами обещают следить на весьма высоком уровне


Тела усопших из числа одаренных в этом мире было принято сжигать и развеивать пепел над морем или озером, а если поблизости таковых не было — то хотя бы над рекой или ручьем. Как я понял из скупых объяснений Морозовой (любые вопросы, напрямую связанные со смертью Сергея Казимировича, обсуждались ею с нескрываемой неохотой, причем, чем дальше — тем большей), считалось, что так отдается дань всем пяти стихиям, из которых соткана магия. Сначала свое забирает Огонь, затем к праху приобщается Ветер (почему-то не вообще воздух, а именно ветер), тот бросает его в Воду, и под конец пепел оседает на дно, уходя в Землю. Душа же, типа, уносится в Пустоту, которая признавалась пятой стихией.

Было в этой хитрой схеме, на мой взгляд, что-то нерусское, ну так ведь и магия пришла сюда не то из Китая, не то из Японии…

К месту, где на закате должна была состояться церемония — за город, на высокий берег Москвы-реки — нас подвез на служебном «манамобиле» офицер III Отделения, бывший подчиненный Огинского, представившийся поручиком Петровым-Бошировым. Его синий мундир и золотые эполеты позволили нам почти без задержек преодолеть кордоны, отсекавшие прочие экипажи. В итоге наша скромная жандармская колымага приткнулась в одном ряду с куда более шикарными колясками. В основном — отечественными «Руссо-Балтами», но попадались здесь и английские «Роллс-Ройсы», а также, изредка — «Майбахи». Марку первых мне подсказала Надя, вторые и третьи я опознал самостоятельно — по надписям латиницей на шильдиках. Кстати, когда я при этом походя назвал «Майбах» немецким, спутница меня не поняла — слова «немец» в ее лексиконе не оказалось. Экипажи же с двумя наложенными друг на друга буквами «М» на эмблеме, по словам девушки, делались в Герцогстве Баварском.

Коляски попроще, а также длинные многоместные дилижансы — транспорт, доступный мастеровым и черни — останавливались метров за пятьсот от холма, где должна была состояться церемония. Далее их водителям и пассажирам требовалось топать на своих двоих — да еще и в обход, на площадку для непритязательной публики. Нам же оставалось лишь подняться по широким ступеням в этакую ВИП-зону.

Народу, впрочем, и здесь обреталось немало: похоже, проститься с Сергеем Казимировичем съехалась вся дворянская Москва. Мужчины были в основном в мундирах, лишь немногие — в штатских костюмах, тогда непременно черных. Дамы — как правило в длинных закрытых платьях, также черных или хотя бы темно-серых или темно-синих тонов, в шляпках в цвет платьев.

Встречались, правда, и нечастые, но и не сказать чтобы по пальцам руки пересчитать, исключения. Так, в какой-то момент мой взгляд зацепился за яркое пятно в одноликой толпе. На автомате в мозгу отложилось, что это, наверное, очередной парадный мундир, но, приблизившись, я распознал впереди стройную спину девицы в красном с серебром платье. Черной у нее была разве что длинная, до пояса, коса — да и в той имелась алая лента. Словно почувствовав, что на нее смотрят, брюнетка оглянулась — и, вздрогнув, я узнал Милану Воронцову. На миг глаза молодой графини яростно вспыхнули, но, быстро совладав с собой, девица тут же придала лицу равнодушное выражение и отвернулась.

— Как бесцеремонно… — проследив за моим взглядом, пробормотал так и державшийся возле нас с Морозовой поручик Петров-Боширов. — Явиться на погребальную церемонию в платье цвета пламени — как сие бесцеремонно! — пояснил он — а то я уже было подумал, что жандарм упрекает меня за то, что пялюсь на брюнетку.

Позже на глаза мне попалось еще несколько подобных беспардонных особ — в основном, подобно змеюке Воронцовой, юных девиц, но нашлась и пара дам в возрасте. Среди мужчин в штатском диссидентов замечено не было, ну а мундиры есть мундиры, в них, как я понимаю, особо не поэпатируешь…

Отмечу, что Надино платье было непритязательно-серым и совсем простым — ни одной лишней складочки, ни одной оживляющей образ оборочки. Лицо моя спутница прятала под плотной вуалью. Я же облачился в позаимствованный из гардероба Огинского черный как смоль костюм. На меня его, правда, пришлось перешивать. Морозова взялась было за это дело сама, но, провозившись добрый час, только изуродовала исходник — пришлось спешно звать портниху из «синих воротничков». Та управилась с делом за десять минут, пять из которых заняли примерки.

Что касается самой погребальной церемонии, то она оказалась неожиданно короткой — впятеро больше времени заняла у нас дорога из дома на место. Единственную речь произнес мужчина лет тридцати пяти в зеленом мундире с золотыми эполетами, про которого Надя мне шепнула:

— Сам Светлейший князь Всеволод Романов, московский наместник! Бывший Глава Кабинета министров!

«В таком возрасте — и уже бывший?» — подумалось еще мне.

Из выступления же в памяти отпечаталась только концовка:

— …Да, времена ныне не таковы, что были еще недавно. Мирные времена. Пробои, подобные унесшему жизнь князя Сергея — редки, на границах тоже спокойно. И кому-то может показаться, что так теперь будет всегда. Что можно расслабиться. Сократить, а то и вовсе распустить армию. Начать дружить с Китаем. Некоторые даже грезят о посольстве в Северо-Американские Штаты — уж не знаю, с кем они там собираются разговаривать, с дýхами? Если бы так оно и было — да я бы первый сменил мундир на мантию книгочея и переселился бы в Университет, изучать тайны астрала. Но увы! Нет никаких сомнений, что сие — всего лишь недолгое затишье перед новой грозной бурей! Которую мы обязаны встретить во всеоружии. И, когда сия буря разразится, нам с вами будет сильно не хватать таких соратников, как князь Сергей!..

Потом возгорелось пламя, разорвавшее начавшие сгущаться подмосковные сумерки, пролетел над рекой черный вихрь, навстречу ему поднялась волна — и отзвенела минутная тишина Пустоты.

А затем толпа ручейками потекла по склону холма вниз, к дожидавшимся пассажиров экипажам. Мы с Надей и Петровым-Бошировым тоже двинулись было вместе со всеми, как вдруг на пути у нас вырос статный офицер в светло-зеленом мундире.

— Молодой князь, сударыня, — приветствовал он нас, вежливо склоняя голову. Короткого кивка — но уже без слов — удостоился и жандармский поручик. — Я ротмистр Муравьев, адъютант наместника Его Императорского Величества в Московской губернии Светлейшего князя Романова. Его светлость желает лично высказать вам свои соболезнования в связи с кончиной князя Сергея. И просит вас оказать ему честь и возвратиться в город в его экипаже. Будьте так любезны проследовать за мной, — и, как видно, нисколько не сомневаясь в нашей готовности «быть любезными и проследовать», офицер молодцевато развернулся на каблуках и зашагал с холма — по уходящей чуть в сторону выложенной каменной плиткой тропинке, на которую, в отличие от основной дороги вниз, не свернуло кроме него ни души.

— Надо идти? — шепотом уточнил я у спутницы.

— Разумеется, — слегка кивнув вуалью, столь же тихо ответила Морозова. — Благодарю вас за помощь, господин поручик, — уже в полный голос проговорила она, обернувшись к Петрову-Боширову.

— Всегда к вашим услугам, — поклонился жандарм сперва девушке, затем мне.

Судя по узнаваемой эмблеме с всадником-драконоборцем, экипаж Светлейшего князя Романова оказался не «Майбахом», не «Роллс-Ройсом» и даже не «Руссо-Балтом» — обыкновенным «Москвичом». Ну, как обыкновенным: размерами он уступал разве что многоместным дилижансам. Для водителя здесь имелось отдельное, вынесенное вперед сиденье. В крытом же пассажирском салоне, дверцу которого предупредительно распахнул перед нами ротмистр Муравьев, мог, наверное, полностью поместиться «манамобиль» покойного Сергея Казимировича. Здесь располагались два отделенных друг от друга невысоким столиком диванчика, плюс за приотдернутой шторкой виднелось креслице, которое занимал ливрейный лакей.

Хозяин «Москвича» — а может быть, и всей Москвы — встретил нас стоя на ногах — под крышей его экипажа легко можно было выпрямиться в полный рост. Лицом к лицу Светлейший князь Всеволод показался мне даже еще моложе, чем до того — больше тридцати лет я бы ему теперь никак не дал. Галантно поцеловав руку Наде и обменявшись со мной крепким неформальным рукопожатием, Романов предложил нам присесть на диванчик, сам же опустился на второй, спиной по ходу движения. О том, что таковое движение уже началось, я понял только по промелькнувшему за окном деревцу — впрочем, плавностью хода «Москвичей» меня уже было не удивить.

Тем временем из-за занавеси, где прятался слуга, один за другим выплыли три наполненных рубиновой жидкостью высоких хрустальных бокала. Хозяин поймал свой прямо в воздухе и жестом указал нам на два других, успевших опуститься на столик:

— Прошу, молодые люди. Помянем князя Сергея.

Я пригубил из бокала. Это ожидаемо оказалось вино. Недурное, да что там — великолепное, но за столом у Огинского подавалось не хуже. Знаток из меня, конечно, так себе, но разница между теми напитками и этим была далеко не столь очевидна, как, скажем, между коляской Сергея Казимировича и пафосным экипажем московского наместника.

Светлейший князь Всеволод залпом опорожнил свой бокал. Я постарался от хозяина не отстать, но мне для этого потребовалось сделать пять или шесть больших глотков. Надя за нами гнаться не стала — не отпила и половины.

— Огромная потеря, — проговорил Романов, отпуская бокал — тот сразу же отправился в полет за шторку лакея. Следом за ним упорхнул и мой, который я было поставил на стол. — И для Империи, и для меня лично. К сожалению, с князем Сергеем мы так и не стали близкими друзьями, но единомышленниками являлись без сомнения. Это был незаурядный, я бы даже сказал, великий человек. Образец дворянина. Надеюсь, юноша, что вы не посрамите доставшуюся вам фамилию, — разве что не пригвоздил он меня пронзительным взглядом к спинке сиденья — до этого обращался куда-то в пространство между мной и Морозовой, а тут специально повернул голову.

— Я тоже на это надеюсь, Ваша светлость, — выговорил я, не особо понимая, как тут нужно реагировать.

Впрочем, наместника такой ответ, кажется, вполне устроил.

— Времена грядут суровые, — одобрительно кивнув, снова заговорил Романов. — К сожалению, не все сие понимают — даже в Петрополисе… — в словах Светлейшего князя мне явственно послышались отголоски произнесенной им недавно на церемонии речи. — Как бы то ни было, придет час, когда от каждого из нас потребуется отдать Империи все, что у нас есть — и даже немного больше. Еще, конечно, не нынче. И не завтра. Но однажды сей момент настанет. И нужно оказаться к нему готовым… Как думаете строить свою жизнь, сударь, чтобы гроза не застала вас врасплох? — внезапно спросил он.

А вот на этот вопрос у меня было, что ответить.

— Мы с Надеждой Александровной намерены поступать в Федоровский кадетский корпус, — с некоторым даже апломбом заявил я.

— Похвально, — снова кивнул Романов. — В некоторых кругах сие учебное заведение, возможно, котируется и не столь высоко, как столичная Борисовская Академия, но подготовку дает как минимум не хуже оной. Уж мне-то сие ведомо: как московский наместник я возглавляю попечительский совет Федоровцев и в курсе всех их дел. И скажу, не хвастаясь: отличных офицеров выпускаем!

А еще поступившим туда сиротам не нужен опекун. Вернее, опекуном их автоматически становится сам кадетский корпус. И никакой граф Воронцов тут ничего уже не поделает — будь он хоть трижды предводителем дворянства!

И да, разумеется, это было не единственным достоинством Федоровского кадетского корпуса. Вне столицы, Петрополиса, он являлся одной из лучших высших школ магии — на этот счет мнения Романова и Нади полностью совпадали. Именно туда, собственно, и готовилась поступать Морозова, еще когда жив был Сергей Казимирович.

Но, как у любой красивой медали, у этой имелась своя оборотная сторона. Популярность подразумевает конкурс. И будь ты хоть новоявленный молодой князь, хоть одаренный сын простого мастерового — изволь пройти через горнило жесткого отбора. И если превратить воду в вино на экзаменах все же едва ли потребуют — разве что в порядке избитой шутки, то продемонстрировать иные магические навыки абитуриентам по-любому придется.

Ну а у меня пока с навыками этими было сами знаете как. Никак — один сплошной потенциал.

Ничего этого говорить Романову я, конечно же, не стал, но в голове оно само собой по-быстрому прокрутилось — должно быть, как-то отразившись на лице… А может, в ауре, фиг его знает! В общем, собеседник меня будто бы услышал — по крайней мере, в части, касавшейся экзаменов.

— Вступительные испытания у Федоровцев, конечно, не из простых, — заметил он. — Ну да что легко достается — то обычно и не ценится. А в этом году мы еще и решили восстановить одну старую традицию… Три абитуриента, набравшие при поступлении лучшие баллы, поедут в Петрополис, где удостоятся личной аудиенции у Его Высочества Цесаревича Иоанна!

— В самом деле? — внезапно оживилась скромно хранившая до сих пор молчание Надя.

Я даже недоуменно на нее покосился: что это она? Подумаешь, какая-то аудиенция — велика важность! Впрочем, мне не то что в число лучших троих не попасть — в принципе бы по конкурсу пройти! А вот Морозова — она действительно может и на что-то большее замахнуться… Даже и в первой тройке оказаться — почему нет? Но аудиенция? Тоже мне приз!

— Так было заведено в позапрошлое царствование, при государе Федоре V, — с энтузиазмом заговорил между тем Светлейший князь. — При его старшем сыне, Императоре Федоре VI, сия традиция прервалась — ну, сами помните, какова была тогда ситуация с наследником престола…

Девушка со знанием дела кивнула — и я поступил точно так же, хотя, разумеется, понятия не имел, о чем идет речь.

— И вот теперь мы ее возвращаем! — продолжил Романов. — Три лучших новоиспеченных Федоровца — как в старые добрые времена — предстанут перед Цесаревичем. За право оказаться среди оных троих стоит побороться, не так ли?

— Истинно так, Ваша светлость, — с готовностью подтвердила Надя.

— Что ж, искренне желаю вам оказаться в числе сих троих счастливчиков, молодые люди, — заявил наместник. — Уверен, князя Сергея сие тоже весьма порадовало бы… Ну, вот и приехали, — добавил вдруг он, бросив взгляд за окно.

— Уже? — вырвалось у меня.

— «Москвич» — экипаж скороходный, не устаю сие повторять, — усмехнулся Светлейший князь. — К тому же, одна из немногих привилегий должности наместника, коей я охотно пользуюсь — быстрая езда по городу.

Тут как раз распахнулась дверца — снаружи нам ее услужливо открыл ротмистр Муравьев.

— Всего доброго, молодые люди, — проговорил Романов. — Обещаю, что стану следить за вашими успехами!

«…юный Скайуокер», — сама собой почему-то достроилась у меня в голове его фраза.

Распрощавшись с наместником, мы вышли из экипажа на улицу — прямиком к воротам нашего особняка.


Глава 18

в которой я нежданно заключаю сделку


— Я только так и не вник, а в чем прелесть аудиенции в Петрополисе, про которую нам втулял… ну, говорил Романов? — осведомился я у Нади прежде, чем мы разошлись по своим спальням.

— Как это в чем? — кажется, даже слегка растерялась от такого вопроса девушка. — Это… Это же…

— Это всего лишь встреча с наследником престола, — решил я закончить за нее фразу. — Даже не с Императором! Ну, прикольно, наверное, затусить с птицей столь высокого полета, но рвать ради этого жо… жилы? — вовремя поправился я.

— Затусить? — хмыкнула Морозова. — Это от выражения «тасовать колоду»?

— Э… — нахмурился я, соображая. — Без понятия, — вынужден был признать через пару секунд. — У нас это значит что-то типа «встретиться, провести время».

— Аналогия с картами даже лучше, — заявила Надя. — Только тасовать будешь не ты — тасовать станут тебя. Но сначала добавят в колоду — в этом-то и весь смысл. Видишь ли, аудиенция у Цесаревича — это не просто разовая престижная встреча. Это распахнутая настежь дверь к небывалым высотам! Все, кто удостаиваются такой аудиенции, заносятся в специальный реестр. С этого момента они входят в личный кадровый резерв наследника престола. В каком-то смысле, это даже лучше, чем заручиться благосклонностью самого Императора!

— Да ладно, — мотнул я головой. — Император-то должен быть круче, по идее…

Этот выскочивший из меняжаргонизм девушку уже не смутил — видно, поняла из контекста. Но обыграла его Морозова снова по-своему:

— Император круче, а в крутой подъем и идти труднее. Его Величество лично занимается назначениями только на высшие посты в государстве. Да и недосуг Императору следить за судьбой каждого попавшегося ему на глаза кадета. Другое дело — Цесаревич. Наследник престола печется обо всех своих протеже — на их пути с самого низа служебной лестницы. Собственно, внизу те и не задерживаются, сразу же прыгая через несколько ступеней. Так, выпускник Федоровской кадетки, если его имя значится в реестре у Цесаревича, не отправится служить в обычный полк, как все прочие его однокашники — получит распределение в гвардию. Ну и дальше его карьера быстро пойдет по нарастающей — если, конечно, он не окажется совсем уж никчемным, но такие на аудиенцию и не попадают. Вот так вот.

— Понятно… — протянул я. — То есть таким образом наследник как бы готовит себе опору для будущего царствования. Отбирает талантливых людей, которые будут обязаны своим продвижением ему лично…

— Ну, прямо об этом говорить не принято, — усмехнулась Надя. — Но общий смысл приблизительно таков, да. Император, разумеется, держит руку на пульсе и не позволит балансу пошатнуться раньше времени — а то были в истории случаи… — девушка внезапно скривилась, будто невзначай укусила лимон. — Теперь в верхах есть специальная система сдержек и противовесов, — проговорила она затем. — Да и нам-то какая разница, что за цели преследует Цесаревич? В силу положения наследника, они заведомо благие — пока сам Император не решит иначе. А иного судьи, кроме Императора, над Цесаревичем нет. Нам же важно, какие возможности открываются перед нами. А они… Они воистину безграничные! — воодушевленно заявила Морозова.

— Не обобщай, — вздохнул я. — Не перед нами, а перед тобой. У тебя-то, конечно, все шансы попасть в призовую тройку. А вот у меня… — я лишь развел руками. — Тройка последних, прошедших по конкурсу, стала бы волшебным вариантом! Только вот волшебство — это пока как-то не про меня…

— Уверена, тебя вот-вот прорвет, — резко подсдувшись по части энтузиазма в голосе, проговорила Надя. — В мане у тебя грандиозный потенциал, да и силу ты успел подкачать — осталось с техникой разобраться…

— Когда это я, по-твоему, успел подкачать силу? — не понял я.

— Когда развоплотил тех трех минотавроидов, когда же еще?

— Так я же их это… не магией укокошил… — третьего монстра, того, что проткнул рогом Сергея Казимировича, я выпилил, как и первого — платиновым корешком книги.

— Магия — это не только скрещенные пальцы, — менторским тоном заявила моя собеседница. — Каждый уничтоженный тобой дух увеличивает твою силу. Минимум на несколько ньютонов. А за матерого минотавроида и целую дюжину можно словить!

— Это сколько ж тогда тебе силы привалило после давешнего прорыва… — машинально пробормотал я.

— Чем дальше, тем менее ощутим прогресс, — вздохнула девушка. — И тем больше нужно наработать, чтобы подняться на новый уровень. По силе я все еще «четверка» — Стольник. Хотя по мане и Боярыня.

— Боярыня Морозова, — хмыкнул я.

— Что тут смешного?

— Ничего, — поспешил заверить я собеседницу.

— В общем, тогда так… — решила подытожить Надя. — Завтра с утра подаем документы в корпус. Дольше тянуть нельзя — послезавтра собирается губернское дворянское собрание, на него граф Воронцов может вынести вопрос о нашем опекунстве. Но, если к этому моменту мы уже будем считаться абитуриентами, принятие решения отложат до завершения вступительных испытаний. А мы тем временем… С полудня, как только сдадим документы, мы с тобой сразу засядем за магию. Провалиться на экзаменах тебе нельзя — значит, этого не будет. В тройку, не в тройку, но на проходной балл ты выйти обязан. И выйдешь. Debes ergo potes[6], как любил повторять Сергей Казимирович, — при произнесении имени покойного князя ее голос дрогнул, но тут же снова зазвучал твердо. — Должен — значит сможешь!

— Потес-шмотес… — тихо пробормотал я в сторону — так, чтобы Морозова не услышала. — Твоими бы устами, да мед пить…

* * *
— Князь Зотов-Огинский, чтоб тебя! — прошипел я, оказавшись наконец один в своей спальне. — Боярин он, блин, по мане… А по фене — лох! — сложив из пальцев фигу, я попытался ударить магией в штору на окне — та ожидаемо не дрогнула. — В кадетский корпус он собрался поступать, кретин! Да еще самому Романову зачем-то похвастался! Можно подумать, кто-то за язык тянул!

«Вино — дело такое, — возник внезапно у меня в голове насмешливый голос. — Языки развязывает — только в путь. А если над ним еще и предварительно поколдовать…»

— В смысле — поколдовать? — на автомате спросил я. И тут же дернулся: — Кто здесь?!!

«Кто, кто… Дед Пихто! Много у вас знакомых духов, сударь?»

— Э… Вася? — нахмурился я. Ну, по крайней мере это еще не шиза на почве магической импотенции. — В смысле, Василий Алибабаич?

«Насчет Алибабаича — сие Сергей Казимирович шутить изволили, — буркнул дух. — В Поднебесной, где я впервые вышел из астрала, меня назвали Фу-Хао, что в переводе будет „царственный“. Имя Василий означает приблизительно то же самое — вот князь и перекрестил меня на русский манер. А Алибабаич… Семейная легенда Огинских гласит, что привез меня в Польшу из Китая персидский торговец по прозванию Али-Баба. Но сие неправда…»

— В Польшу? — машинально переспросил я.

«В то время она еще не входила в состав Империи. А Огинские же изначально — польский княжеский род, даром что Рюриковичи…»

— Все это, конечно, очень познавательно, — бросил я. — Но что вы, Василий, снова делаете у меня в голове?

«Осмелюсь заметить — отнюдь не в голове. Выражаясь образно, я бы сказал — в сердце, а говоря тривиально…»

— Ага, только гигантского паука мне в сердце для полного счастья и не хватает! — каким-то образом сумев перебить этот внутренний голос, фыркнул я.

«Ну да, конечно… — обиженно выдал на это Василий. — Куда нам, с мохнатыми лапками, пусть даже и золотыми — в сердце самого молодого князя Огинского-Зотова! Там все место под боярыню Морозову зарезервировано! Ну и отдельный темный уголочек для молодой графини Воронцовой выделен!»

— Что за бред?! — совершенно искренне возмутился я. — Надя… Надежда Александровна мне как сестра! А уж насчет заразы Миланы… — просто-таки задохнулся я от возмущения.

«Видали мы таких сестер! А от ненависти до любви — миллимерлина маны не залить! Сие уже к вопросу о госпоже Воронцовой.»

— Чушь! — сердито отрезал я.

«Чушь — это подавать документы в Федоровский кадетский корпус, когда магией не можешь даже комара прибить. А то, о чем толкую я — всего лишь любовная чепуха. С каждым может случиться. Не из нашего брата конечно, но среди людишек — завсегда!»

— Да что ты вообще ко мне пристал?! — взвился я уже едва ли не в ярости. — Чего приперся?!

«Ох уж и манеры у вас, молодой князь… — словно бы вздохнул Василий. — Вам правду, а вы: „пристал“, „приперся“… Да и на брудершафт мы с вами, кажется, не пили…»

— Простите, — почему-то почувствовав себя пристыженным, пробормотал я.

«То-то же, сударь! В свою очередь приношу извинения за некоторую навязчивость — возможно, и в самом деле мною допущенную. Прежний хозяин требовал от меня исключительно честных ответов, так что я и забыл, что правда, бывает, колет людям глаза…»

— Прежний хозяин?

«Если вы вдруг не заметили, сударь, Сергей Казимирович нас покинул!»

— Заметил… — попытался было я вложить в интонацию хорошую долю сарказма, но прозвучало скорее убито.

«Сим прискорбным обстоятельством и вызвана наша с вами нынешняя беседа, — продолжил между тем Василий. — Согласно завещанию покойного, все его состояние отходит вам, сударь. Как ни печально сие сознавать, с точки зрения ваших несовершенных законов, фамильяр — такое же имущество, как дом, шкаф в сем доме, или костюм в оном шкафу. И что сознавать еще печальнее, заключив когда-то сделку с людьми, их законам, сколь нелепо они ни были бы составлены, я обязался повиноваться. Так что прошу любить и жаловать: ваш фамильяр Фу-Хао. Если угодно — Василий. Можно будет даже Вася — когда сойдемся поближе. Но вот супротив „Алибабаича“ буду решительно возражать. С Сергеем Казимировичем мы через такое вместе прошли, что ему я подобное спускал. Больше же никому не стану!»

— Хорошо, — с глуповатой, должно быть, улыбкой кивнул я. — Фу-Хао — так Фу-Хао. А можно просто «Фу»? — не удержался от ехидного вопроса.

«Нежелательно, — заявил дух. — По крайней мере, с тем смыслом, что вы в сие вкладываете, сударь».

— Хорошо, постараюсь не вкладывать ничего предосудительного, — хмыкнул я.

«Да уж, сударь, постарайтесь… И у меня есть еще одно условие!» — будто бы вспомнил вдруг Василий-Фу-Хао.

— Еще одно?

«Последнее из существенных. Отношение к духам в Империи нынче не то, что раньше… Потому прошу — нет, даже настаиваю — чтобы ни одна живая душа обо мне не знала! Поверьте, сударь сохранение сей тайны в наших с вами общих интересах!»

— Да не вопрос, — пожал я плечами — помнится, Сергей Казимирович тоже просил меня о фамильяре не болтать.

«То есть мы договорились?» — уточнил дух.

— Договорились.

«Ну, тогда я проявляюсь. Буду благодарен, сударь, если не начнете в панике размахивать рукой, пытаясь меня скинуть. Во-первых, это крайне неучтиво, а во-вторых — все равно ничего не получится!»

— Рукой? — успел переспросить я — и тут же увидел у себя на тыльной стороне кисти мохнатое восьминогое создание.

Увы, несмотря на предупреждение, не дернуться судорожно у меня не вышло.

«Эх… — сокрушенно покачал многоглазой головой Фу. — Просил же!»

Я бы, наверное, виновато развел руками, но на одной из них как раз сидел обидчивый фамильяр.


Глава 19

в которой я ставлю подпись


Федоровский кадетский корпус располагался на самой окраине Москвы, в излучине реки Яуза. Он нашего дома до него было верст семь. Топать пешком — далековато, а на «манамобиле» — рукой подать, и я до последнего пребывал в уверенности, что Надя отвезет нас на доставшемся мне от Сергея Казимировича «Москвиче». Но оказалось, что в городе управлять самобеглой коляской разрешено только с двадцати одного года — полностью совершеннолетним. Нарушителей — а, по словам Морозовой, желающих с ветерком погонять по узким извилистым улочкам среди местной золотой молодежи находилось немало — отлавливала земская полиция и отбирала экипажи.

Обращаться за помощью к бывшим подчиненным князя Огинского — вроде поручика Петрова-Боширова, подвозившего нас накануне на похоронную церемонию — Надя сочла неуместным, а пользоваться популярными у мастеровых и черни публичными дилижансами для лиц дворянского звания считалось зазорным. Поэтому Морозова решила открыть портал — магический коридор, по которому из одной точки пространства можно сразу попасть в другую, удаленную.

Нюансов здесь, правда, имелось сразу два. Во-первых, разумеется, тут же нашлись свои «правила магического движения». Провешивать порталы дозволялось не куда угодно, а строго в отведенные для этого места. От которых уже, хочешь, не хочешь, а придется топать до цели на своих двоих. Ну и во-вторых, волшебные тоннели были штукой крайне энергозатратной. Точнее, манозатратной. Причем, если на совсем короткие расстояния — несколько десятков шагов — расход измерялся дюжинами мерлинов (тут еще многое, конечно, от силы мага зависело — но, редкий случай: не напрямую), то начиная от пары верст — счет шел на сотни. С какого-то расстояния рост был уже не столь стремителен, но там включались новые факторы, разжевывать мне суть которых Надя не стала.

Существовали, правда, специальные артефакты — исключительно для сокращения расхода маны на порталы. Именно они позволяли купеческим караванам ходить в Европу и Китай. Но стоили эти читерские приблуды очень и очень дорого. Да и не держали подобных в доме Огинского.

Наблюдать портал воочию мне уже доводилось — в усадьбе Воронцовых его при мне открывала Милана. Случалось, очевидно, и перемещаться таковым — из родного мира в этот, транзитом через астрал — но никаких воспоминаний от того путешествия у меня не сохранилось. Так что в обрамленный золотой рамкой мерцающий серебристый прямоугольник, наколдованный Надей в столовой сразу после завтрака, я вошел, как в первый раз — с некоторым замиранием сердца.

Ничего особо любопытного, впрочем, не произошло — если, конечно, не считать самого факта скачка за семь верст. За серебристым прямоугольником оказался узкий прямой коридор метров в тридцать длиной. Белый пол, белый потолок, белые стены. Наощупь — довольно холодные (не удержавшись, я потрогал пальцем) и слегка влажные. В конце же — туманная завеса, миновав которую я вслед да Морозовой шагнул прямиком на булыжную мостовую.

Наскоро оглядевшись, Надя указала нужное нам направление — вниз по улице.

— С полверсты, где-то, топать, — поведала мне девушка. — То есть минут десять, если не торопясь. Ну и хорошо: хоть малость маны восстановится — а то я почти пустая! Ну, пошли, что ли? — зачем-то уточнила она.

Я кивнул — но Морозова все еще чего-то ждала, не двигаясь с места. Сообразив наконец, я предложил ей руку. Надя церемонно возложила на нее свою, и мы таки тронулись в путь.

Час был ранний, но солнышко уже здорово припекало, и через минуту я предпочел расстегнуть верхнюю пуговицу сорочки. Морозову, выбравшую для визита в приемную комиссию кадетского корпуса плотное строгое платье ниже колен — одно из тех, что сразу добавляли ей солидности на год-два — должно быть, жара донимала куда сильнее меня. Но все, что Наде оставалось — обмахиваться на ходу веером. Когда и откуда тот появился у девушки, я, признаться, не заметил.

Пешеходов, кроме нашей пары, на улице не было вовсе, а вот несколько экипажей нас обогнали. И еще два, оба — многоместные дилижансы, попались навстречу. А однажды впереди, над крышами, в синеве неба показался красный воздушный шар с подвешенной под ним корзиной — но улица наша как раз свернула, и толком рассмотреть его мне не удалось.

Величаво выплывшее из-за поворота главное здание кадетского корпуса было трехэтажным. Центральная часть его фасада, украшенная прямоугольными полуколоннами, выступала прямо к мостовой, крылья же, в дюжину окон каждое, несколько утопали вглубь и были обсажены аккуратно подстриженными зелеными кустиками. На красном треугольном фронтоне красовался белый барельеф в виде обрамленной лавровой и дубовой ветвями литеры «Ф».

— О, а говоришь, кириллица у вас не используется! — не удержался от восклицания я, свободной рукой указав спутнице на эмблему.

— Что не используется? — не поняла Надя.

— Ну, это же буква «Фэ»?.. В смысле, «Эф»?

— Ну да. Или, по-старому — «Ферт». А что? Обычная буква.

— В глаголице она такая же, что ли? — догадался я.

— Такая же, как где?

— Ладно, не важно, — крякнул я, вдруг задумавшись: а в курсе ли девушка, что в этих их закорючках я так и не разобрался пока? Прямо я Морозовой об этом, вроде бы, не говорил, но могла ведь она и сама сообразить — по обмолвкам вроде этой? Хотя нет: если бы сообразила — наверное, взялась бы объяснять мне здешнюю азбуку…

К слову, я как-то и сам упустил из виду эту тему, зациклившись на одной магии, а ведь абитуриент, не умеющий ни читать, ни писать — наверное, автоматом теряет все шансы на поступление, нет?

Ну да было бы что терять…

Тем временем мы подошли к входу в здание. Спрятав веер куда-то в складки платья — как именно она это проделала, я снова не рассмотрел — моя спутница, не дотрагиваясь и даже не поднимая рук, отворила высокие деревянные двери — сразу обе их створки. Мы вступили внутрь и оказались в просторном светлом вестибюле. Вправо уходил какой-то коридор, слева, в нише, замер недвижимым манекеном парень лет двадцати, не старше — в черном мундире с красными погонами и фуражке с красным же околышем. При нашем появлении он и не шелохнулся, так что я даже не сразу его заметил — и вздрогнул, нежданно углядев.

Вперед же отсюда взбегала мраморная парадная лестница. Выше, на широкой площадке, она разрывалась на два уходивших вправо и влево марша. И меж теми красовался огромный портрет Императора Бориса VIII — изображения правящего монарха я уже видел и узнал самодержца без труда. Его Величество представал перед входящими в полный рост, в белоснежном мундире. Голова Императора оставалась непокрыта, темно-русые, с проседью, длинные волосы ниспадали на золотые эполеты. Суровый взгляд из-под густых, слегка нахмуренных бровей, казалось, был устремлен куда-то вдаль, но стоило нам с Надей приблизиться всего на шаг, как он будто бы перескочил на нас — и, скажу, малость упреждая события — неотрывно сопровождал потом в течение всего подъема.

— Нам наверх, — понизив под грозным императорским взором голос почти до шепота, проговорила Морозова и кивнула на табличку со стрелочкой — как видно, специально поставленную здесь для таких, как мы, новичков. — Приемная комиссия — на втором этаже.

Еще раз скользнув взглядом по неподвижной фигуре часового в нише, я сосредоточенно кивнул, и мы начали подъем.

Словно для контраста с пустынным вестибюлем, на площадке второго этажа было многолюдно. Переминались с ноги на ногу юноши и девушки примерно нашего возраста — должно быть, пришедшие сюда с той же целью, что и мы с Надей. Негромко переговаривались, собираясь тесными группками, мужчины и дамы в возрасте — не иначе, родители или иные родственники, сопровождавшие юных кандидатов в абитуриенты. С важным видом сновали туда-сюда кадеты в черных мундирах — в точности как у часового внизу.

В душной комнате у самой лестницы, отстояв небольшую очередь, от одной такой девицы в черном — обладательницы густой копны огненно-рыжих волос — мы получили по стопке бумажных листов и короткое напутствие:

— Заполняйте.

— Нам туда, — потянула меня за собой Морозова, сверившись с очередной табличкой со стрелочкой.

В комнатке, куда она меня привела, за столами сидели и скрипели гусиными перьями по бумаге четверо юношей и пара девушек. Два местечка в углу как раз оставались свободны — туда-то мы с Надей и примостились.

— Нужно заполнить анкеты и написать формальное заявление, — проговорила моя спутница, аккуратно раскладывая перед собой на столе листы. — Я все сделаю — за нас обоих, — заговорщически подмигнув мне, шепотом добавила она. Тут я уже было решил, что Морозова все же в курсе моей неграмотности, но дело оказалась не в этом. Или не только в этом. — Такие перья без магии не пишут, — пояснила девушка. — Но к экзамену тебе придется их освоить — там я тебе уже помочь не смогу…

Ага. А еще азбуку выучить.

Что я вообще тут делаю, а?

Я хмуро покосился на листы анкеты: в глаза мне бросилась буква «Ф» — она несколько раз встречалась в тексте. Еще там отыскалась «Ш» и «мягкий знак» — не уверен, правда, что последний нес привычное мне значение: в нескольких местах с этого символа начиналось слово. Или, может, тут пишут справа налево? Я быстро перевел взгляд на перо в руке Нади. Нет, вроде, все как положено: слева направо. Ну, хоть в этом не придется переучиваться…

— Это традиция — заполнять документы от руки, — по-своему истолковала мой метущийся взгляд Морозова. — В быту одаренные с перьями обычно не заморачиваются.

— С компа распечатывают? — буркнул я.

— Чистой магией пишут, — не переспросив — должно быть, уже привыкла к моим ляпам — пояснила девушка. — Это даже проще — и маны меньше расходуется.

— Тебе ее, кстати, хватит после портала? Маны, в смысле? — уточнил я.

— Да тут всего ничего писать…

На то, чтобы разделаться с анкетами, у Нади ушло с четверть часа, после чего она вручила мне мою, и мы вернулись в первую комнату, к рыжеволосой девице-кадету. И вот тут-то в нашей схеме и случился сбой.

Рыжая перенаправила нас к своим товарищам, а там оказались два отдельных столика, в разных углах комнаты — один для юношей, другой для девушек. Таким образом, мы с Морозовой были вынуждены ненадолго разделиться, и, когда подошла моя очередь, Нади рядом не оказалось. Беды, правда, по-прежнему ничто пока не предвещало…

— Рады видеть вас в стенах Федоровского корпуса, молодой князь, — уважительно проговорил мне парень-черномундирник, отвечавший за приемку документов у юношей, по-быстрому пробежав глазами мои бумаги. — Прошу прощения, здесь не хватает подписи! — добавил вдруг он, указав на последний лист. — Соблаговолите проставить.

Воспарив над столиком, ко мне предупредительно подлетело перо. Машинально я сжал его пальцами.

— Вот здесь, — уточнил кадет, — кладя передо мной нужную бумагу. Место, где, должно быть, отсутствовала нужная подпись, было подсвечено алым.

Чувствуя, как намокает у меня на спине от холодного пота сорочка, я затравленно завертел головой: Надино платье мелькнуло где-то вдалеке, в толпе девиц. Занятая своими делами, на меня Морозова не смотрела.

— Ну же, молодой князь, — вежливо, но уже с некоторой ноткой нетерпения в голосе подстегнул меня кадет.

Поняв, что все пропало, я обреченно ткнул кончиком пера в бумагу — просто чтобы тупо не стоять — и тут внезапно оно само вывело там замысловатый, совершенно нечитаемый автограф.

«Не благодарите, сударь», — раздался у меня в голове слегка насмешливый голос фамильяра.

От неожиданности я разжал пальцы и выпустил из них перо. Впрочем, так с ним, очевидно, и следовало поступить — качнувшись, оно тут же поплыло к своему прежнему месту на столе.

— За сим — все, — удовлетворенно кивнул между тем кадет — ничего подозрительного он, кажется, не заметил. — Поздравляю, молодой князь, теперь вы наш абитуриент. Вот, возьмите, — стартовав из толстой пачки на столе, ко мне подлетела заполненная убористым почерком бумага. — Сие ваш экземпляр правил внутреннего распорядка для поступающих в корпус — ознакомьтесь. — «Симкал» и «сиекал» черномундирник прям как здешнее старшее поколение — Надя, например, ничуть не чуралась привычных мне «это» или «этот». — Отдельно хочу напомнить, что с сего момента любое использование магии на территории корпуса (кроме как в экзаменационных аудиториях, а также ваших жилых комнатах) абитуриентам строго запрещено, — добавил мой собеседник.

«Вот и славно!» — воистину, чудо, что произнес я это не вслух.

— Казармы абитуриентов находятся в пятом чертоге, — продолжил кадет. — Номер вашей комнаты — «763». Ключ найдете в двери. Желаю удачи на экзаменах, молодой князь!

— Благодарю, сударь, — пробормотал я, поспешно отступая от стола с листком правил внутреннего распорядка в руке.

Через ряды девушек ко мне уже протискивалась Надя. Однако думал я сейчас вовсе не о Морозовой. Озаренный идеей, мысленно спрашивал, обращаясь куда-то внутрь себя:

«Достопочтенный Фу-Хао, а магии меня обучить вы можете?»


Глава 20

в которой успехом заканчиваются далеко не все мои порывы


Чтобы попасть в пятый чертог, где располагались казармы абитуриентов, нужно было выйти из главного здания через черный ход и пересечь внутренний двор — просторный и тенистый из-за огромных, в три обхвата, дубов, в нем росших. Когда-то давно — никак не меньше сотни лет назад, их здесь, очевидно, высадили ровными рядами, на равном расстоянии один от другого. Однако время внесло в регулярную планировку свои коррективы: кое-где в строю исполинов зияли провалы, и только кряжистые пни напоминали о павших богатырях. Но и те продолжали нести свою службу — как могли: превратившись в своеобразные лавочки, некоторые из которых облюбовали абитуриенты — кто с толстым томом в руках, кто просто в задумчивости. Была здесь и парочка кадетов в черной форме. Эти книг не читали и в облаках не витали — прохаживаясь с гордым видом, свысока поглядывая из-под козырьков фуражек на молодежь в штатском. Может, за порядком присматривали, а может, просто выпендривались перед новичками. Не исключено — и то и другое одновременно.

Здание казарм было по местным меркам весьма высоким — в целых семь этажей — но внешне смотрелось мрачновато: темно-серые стены с крохотными окошками, давяще-громоздкий козырек над входом, непропорционально широкие столпы-колонны подъезда, будто бы просевшие, ушедшие в землю под неподъемным весом… Тяжелые двери забежавшая на шаг вперед меня Надя даже открыть сразу не смогла — сделать это без запрещенной абитуриентам магии оказалось не так просто. Даже мне пришлось подналечь, чтобы сдвинуть плечом массивную деревянную створку.

Внутри, правда, оказалось неожиданно светло, хотя, на первый взгляд, и тесновато: компактный вестибюль, расходящиеся от него узкие прямые коридоры, лестницы, на которых едва разминутся двое… Но зато здесь имелся антикварного вида лифт! Его шахту ограждала зеленая металлическая сетка, за которой висела на тросах отделанная деревом кабина с невысокой загородкой вместо двери. Рядом на стене красовалась серебристая табличка: «Внимание! Подъемник механического типа! Обращаться осторожно! Использование магии для ускорения или торможения строжайше запрещено!»

Надпись мне любезно перевел Фу. Собственно, всю дорогу от главного здания до казарм я вел с фамиляром оживленный мысленный разговор — из-за чего, возможно, не уделял должного внимания спутнице. На реплики Морозовой отвечал с задержкой, а то и вовсе невпопад. В итоге она, кажется, немного обиделась. Поджала губы и ушла вперед — пока не уперлась в тяжелую дверь пятого чертога, где я ее наконец нагнал.

А началось все с того самого моего вопроса:

«Достопочтенный Фу-Хао, а магии меня обучить вы можете?»

«Я бы, пожалуй, не назвал то, что вам потребно, обучением, сударь, — вальяжно заявил фамильяр. — Как правильно пальцы гнуть, кто угодно может показать — хотя бы и Надежда Александровна. Но ваша проблема в ином».

«И в чем же?» — нетерпеливо спросил я.

«В ученых кругах сие именуют магической дистрофией. Заболевание редкое, но неплохо известное».

«Оно… излечимо?» — затаив дыхание, осведомился я.

«Как правило — нет, — сходу послал меня в нокаут Фу. — Но в вашем случае — думаю, да, — тут же, впрочем, вернул мне надежду фамильяр. — Видите ли, сударь… Обычно сей недуг является следствием серьезной магической травмы. А таковые, как вам ведомо со слов покойного князя Сергея — да и на его собственном примере — таковые весьма плохо поддаются исцелению. Но с вами все иначе. Вот представьте себе человека, который всю жизнь сиднем просидел на печи — ну, как былинный Илья Муромец. Если вдруг на тридцать четвертый год — или как тут у нас, на восемнадцатый — он вдруг вознамерится встать и пройтись, тем более, пробежаться — то не сумеет, конечно же. Не привыкшие работать мышцы откажутся его держать. Вроде и ноги есть, и желание есть — а результата нет. Вот то же самое и у вас сударь — только без мышц и не про ноги. Нужные связи внутри вас атрофированы — посему магия и не срабатывает, несмотря на избыток маны. Разве что интуитивная прорывается — но у той свои пути…»

«А можно как-то эти связи… Ну, восстановить?» — осторожно поинтересовался я.

«Можно, но дело сие не быстрое…»

«Сколько? — резко спросил я. — Сколько нужно времени?»

«Месяцы, — заявил Фу. — В лучшем случае — недели».

«Для меня это вечность, — снова пал я духом. — Недостижимая вечность: не сдам экзамены — отправлюсь прямиком в лапы Воронцова…»

«Вы, сударь, спросили, сколько нужно времени, чтобы восстановить ваши способности, — лукаво заметил на это „паук“. — А не когда вы сможете творить магию».

«А сие не однофигственно?» — коряво выдал я.

«Не когда у вас наличествует фамильяр».

«Так! — разом ожил я. — С этого момента поподробнее!»

«Если пожелаете, сударь, я мог бы… как бы это назвать… Вручную замкнуть нужные контакты. Послужить этаким… Протезом, не протезом. Костылем, не костылем… Ну, полагаю, смысл ясен».

«Ясен! — просиял я. — Еще как ясен!»

«Но, разумеется, есть одно условие», — тут же добавил Фу.

«Условие? Какое?»

«Вы, сударь, должны прямо меня о сем попросить».

«Всего-то?!» — хмыкнул я.

«Сие отнюдь не пустяк. Формальности следует соблюсти».

«Хорошо, как скажете, — кивнул я. Именно кивнул, головой. Надя как раз в это время что-то мне говорила, и, вероятно, восприняла мою реакцию на свой счет. Как видно, кивок там был не особо уместен — именно после него девушка на меня и обиделась. Но это я уже потом в памяти прокрутил, а сейчас лишь продолжил мысленно: — Достопочтенный Фу-Хао, прямо и недвусмысленно прошу вас послужить мне этим самым, как вы сами изволили выразиться, костылем. Замыкать нужные контакты — чтобы я мог творить магию!»

«Договорились, сударь», — откликнулся фамильяр.

«А что насчет уроков с Нáде… с Надеждой Александровной? — выдохнув, уточнил я. — Мне их продолжать?»

«А как же. Во-первых, по части техники Надежда Александровна вполне способна вам помочь. А во-вторых, и в главных: ежели вы вдруг станете прогрессировать без чьего-либо видимого вспомоществования, это будет выглядеть, мягко говоря, подозрительно. С точки зрения той же госпожи Морозовой — как минимум. А мы с вами, сударь, в подобных подозрениях отнюдь не заинтересованы!»

«Согласен, — снова кивнул я. — И еще один вопрос, — добавил тут же. — Вернее, просьба. А читать вы меня заодно не научите?»

«И где ж вы тут усмотрели „заодно“, сударь?» — хмыкнул Фу.

«Ну, не заодно. Просто. Официально прошу, если нужно!»

«Азбуку выучить — дело нехитрое, сами справитесь. Ну а пока суть да дело — так и быть, поработаю толмачом с русского на русский», — смилостивился фамильяр.

«Благодарю, достопочтенный Фу-Хао!» — уже совсем в ином настроении, нежели еще пять минут назад, ответил на это я.

А жизнь-то, по ходу, налаживалась!

* * *
Видимо, проявленная мной в отношении Нади бестактность оказалась не столь уж вопиющей — или девушка просто была не способна дуться слишком долго — в общем, у лифта Морозова уже снова разговаривала со мной, как ни в чем не бывало.

— У тебя какой этаж? — спросила она у меня.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Комната номер 763.

— Значит, седьмой, «боярский».

— Их что, по уровню маны дают? — уточнил я.

— Нет, это просто местная шутка такая — мне барышня в приемке рассказала. Названия неофициальные — по номеру этажа — и ни на что не влияют. У меня вот 302-я комната — это третий этаж, «стряпчий».

— Поедем на лифте? — спросил я, по наитию берясь за выступ на загородке, служившей ему импровизированной дверцей — и та действительно легко отошла в сторону, сложившись «гармошкой».

— Нет, я лучше пешком, — мотнула между тем головой Надя, указав в сторону лестницы.

— Ну да, тебе же невысоко, — согласился я. — Но могли бы за компанию прокатиться…

— Нет уж, — насупилась вдруг девушка. — Не доверяю я как-то этим механизмам! Как-то брат посадил меня в экипаж, движущийся без магии — на Урале такие делают. В основном для черни, но не только — находятся любители… Заливают в особый бак химическое горючее — бензин называется — поджигают его и едут. Ужас! — передернула она плечиками. — Грохот, как в грозу — того и гляди духи нагрянут. Дым, вонь… Нет уж, увольте — больше никогда!

— Ты же у нас, вроде, за прогресс! — хмыкнул я с ироничной улыбкой.

— Так какой же это прогресс? — удивилась Морозова. — Наоборот, верный знак деградации. В былые времена как-то без этого обходились, а теперь вот то «бурдюки», то бензин…

— Как ты все это — в одну кучу… — покачал головой я.

— Так одного ряда явления — для тех, кто в магии слаб…

— Ну ладно, — пожал я плечами. — Ты как хочешь, а я опробую этот подъемник для слабаков, — кивнул на лифт.

— Прости, — потупилась вдруг Надя. — Я не хотела тебя оскорбить!

— Ничего оскорбительного, — честно заверил ее я. — Ножками по лестнице топать — тоже ведь невелика магическая хитрость!

— И то правда… — улыбнулась Морозова. — Как проведаем комнаты, нужно будет решить, где станем тренироваться, — деловито заявила она затем. — А то по части магии для абитуриентов здесь куча запретов.

— Что значит решить? — не понял я. — Я думал, мы пока домой вернемся. Ну, за вещами и все такое. Там можно и…

— Ты это читал? — помахала девушка перед моим носом листком с правилами внутреннего распорядка. — Домой отлучиться мы сможем только завтра — единственный раз до экзаменов и именно за вещами. Но тренироваться нужно начать уже сегодня. Осталось придумать где.

— Как раз в комнатах вроде можно, — вспомнил я слова кадета на приемке документов.

— Комнаты двухместные. Неизвестно еще, как отреагируют соседи.

— Это да… — вынужден был согласиться я.

— Поэтому давай пока для начала заглянем в эти свои комнаты, а затем встретимся и все обсудим, — предложила Надя.

— Ну, давай…

* * *
Вопреки опасениям Морозовой (которая, впрочем, все равно пошла пешком) лифт не вонял, не дымил и почти не грохотал. Так, поскрипывал слегка. Но вот двигался словно бы с нарочитой неспешностью — при желании, наверное, по лестнице можно и быстрее взбежать. На седьмой, конечно, не набегаешься, а на третий — запросто. Так что, по-хорошему, Надя ничуть не прогадала.

Комната номер 763 (вернее, DCCLXIII, цифры были римскими — вроде бы и знакомыми, но без помощи Фу я бы, конечно, еще долго с ними разбирался) располагалась в середине длинного коридора. Ключ, как и было мне обещано, торчал в замочной скважине — правда, дверь все равно оказалась не заперта.

Еще один ключ — вероятно, для второго жильца — лежал внутри на столе — широком, но единственном. Вся остальная мебель наличествовала в двух экземплярах: пара аккуратно застеленных кроватей, пара стульев, пара шкафов, и даже книжных полок — тоже две.

Не царские, конечно, палаты, и даже не спальня в особняке Огинского, но в сравнении с тем, что я себе вообразил, впервые услышав на приемке слово «казарма» — довольно неплохо.

Никаких признаков присутствия моего неведомого соседа в комнате не имелось — все говорило о том, что заселиться сюда мне довелось первым. Порадовавшись этой удаче, я выбрал себе кровать — ту, что стояла слева от входа. Бросил на нее листок с правилами — обозначить, что место занято — и, в последний раз окинув взглядом комнату, вышел в коридор. Дверь запирать не стал, но один ключ на всякий случай прихватил с собой.

Напоследок пройдясь по коридору и найдя в его конце санузел, вполне чистый и удобный, я воспользовался оным — ну, чтобы уж не зря ходил — и вернулся к лифту. Тот все еще стоял на седьмом. На автомате я протянул руку к ограждению на входе, которое, выходя, за собой задвинул (таковы были здешние правила, но сам бы я о них, понятно, ни за что не догадался — «паук» подсказал. Что говорить, повезло мне с этим фамильяром!), и тут вспомнил, что договориться, где именно собираемся встретиться, мы с Надей как-то не удосужились.

Наскоро прикинув варианты, я отступил от лифта и направился к лестнице — с тем, чтобы уж точно не разминуться с Морозовой, если девушка вдруг решит сама ко мне подняться.

Надя ждала меня на площадке своего, третьего этажа.

— Ну, как тебе комната? — спросил я ее первым делом.

— Скромненько, но жить можно, — слегка скривив ротик, заявила девушка. — И главное — пока она полностью в моем распоряжении — соседку еще не подселили, — с энтузиазмом добавила она. — Так что можем тренироваться там!

— У меня тоже пока нет соседа, — заметил я.

— Ко мне идти ближе, — с улыбкой парировала моя собеседница.

— Ладно, как скажешь, — не увидел предмета для спора я.

Надина комната оказалась точной копией моей, разве что располагалась в самом начале коридора. Ну и кровать себе Морозова облюбовала правую от входа, а не левую, как я.

Достав свой веер (откуда — я снова не заметил), девушка, не раскрывая, подвесила его в воздухе над столом. Мне же велела сесть на стул, отодвинув тот от цели к самой двери — на максимально возможное расстояние.

— Бей, — скомандовала она, когда я занял позицию. — Фигуру помнишь, — сложив тем не менее кукиш, Надя повертела им у меня перед носом, давая рассмотреть со всех сторон. — Удар наноси не рукой. Сердцем… Ну, да это я уже дюжину раз говорила. Давай!

С уверенным видом я изобразил пальцами фигу и направил ее на веер:

— Киай! — зря, что ли, на каратэ ходил?

Может, и зря: ничего не случилось. К немалому моему удивлению. Эй, а как же наш договор с фамильяром?!

«Фу?» — нахмурившись, кликнул я «паука».

«„Достопочтенный Фу-Хао“ мне как-то нравилось больше!» — невозмутимо заявил тот.

«Где, блин, магия, достопочтенный?!»

«Где и всегда, сударь. В нас. Вокруг нас. Везде.

Магия — она такая…»

Да он издевается!

«Почему я все еще не могу ее использовать? — все же постарался сформулировать вопрос конкретнее я. — Мы же договорились!»

«А вы, сударь, хотите, чтобы у вас с первого раза все получилось? — хмыкнул Фу. — Нет, дело-то нехитрое, но что на сие скажет наша Надежда Александровна?»

«Наша Надежда Александровна только порадуется», — буркнул я, искоса бросив взгляд на Морозову. Девушка выглядела разочарованной — должно быть, то, с какой самоуверенностью я взялся за дело, обнадежило и ее — а тут снова облом.

«Сперва порадуется, а потом, глядишь, задумается, — назидательно заявил между тем „паук“. — Нет сударь, сделайте сперва полдюжины холостых попыток, а потом уж…»

«Ну, как скажете…»

Я снова навел фигу на веер.

«Только не притворяйтесь, сударь, — бросил Фу. — Старайтесь всерьез!»

«Зачем, если все это пока постановка?»

«За шкафом! Делайте, как велено!»

Не знаю точно, в чем тут собака порылась, но настраиваться на магию, точно зная, что пока все это бесполезно, оказалось как-то даже сложнее, чем питая надежду на успех. Внутри меня и в самом деле словно вырос непроницаемый барьер. Неудержимо захотелось разжать пальцы, опустить руки, послать это проклятое чародейство ко всем чертям…

«Не отступать! — подстегнул меня фамильяр. — Продолжать!»

— Ну же!.. — напрягшись и подавшись всем телом вперед, пробормотала Надя. — Я что-то чувствую! Точно чувствую! Вот-вот прорвет…

«Рано, — будто бы ответил ей Фу. — Еще разок…»

— Ну должно же… — прошептала Морозова. — Не может быть, чтобы…

В этот момент веер вдруг с треском переломился пополам. Вот просто взял — и сам собой сломался… Так, наверное, казалось со стороны. Но только не мне. Я-то совершенно точно знал, что только что сам нанес успешный удар. Чувствовал его — будто бы и правда сердцем. И ощущал при этом некоторое опустошение — должно быть, из-за оттока маны, но одновременно — сильнейший, просто всесокрушающий душевный подъем!

— Это не я… — испуганно пробормотала Надя. — Это… Это ты! — восторженно выкрикнула она. — У тебя получилось!

— Да! — выдохнул я.

— У тебя получилось! — повторила девушка, роняя веер на стол и стремглав бросаясь ко мне.

В следующий миг ее уста обожгли мою щеку.

Не особо осознавая, что делаю, я схватил Надю, уже начавшую было отстраняться, за плечи и тоже поцеловал — сначала так же в щечку, но сразу же за тем — в сухие, сомкнутые губы.

Морозова испуганно дернулась и снова попыталась отпрянуть. В любой другой момент я бы, наверное, безропотно позволил ей отодвинуться, но тут, все еще захваченный безумием вызванного собственным колдовством порыва, удержал. Подтянув, усадил к себе на колени и поцеловал снова, уже совсем не по-братски — побуждая губы девушки раскрыться навстречу моим.

На миг Надины плечи напряглись, словно одеревенев — но вдруг расслабились, и девушка ответила на мой поцелуй. Пальцы ее левой руки судорожно вцепились мне в локоть, правой — взъерошили волосы. В свою очередь, моя ладонь почти непроизвольно скользнула Морозовой за спину, где вдруг наткнулась на пуговицы платья… Верхняя, кажется, расстегнулась сама собой, вторую я нащупал уже осознанно… Поняв, что происходит, на долю секунды Надя снова замерла, но отстраниться уже не попыталась — наоборот, тут же прижалась ко мне еще сильнее. Третья пуговичка выскользнула из петельки… Вторая моя рука мягко соскользнула с плеча девушки, потянув за собой лиф платья…

— Так, это что еще тут у меня за оргия? — раздалось внезапно за моей спиной.

Морозова рванулась назад — удержать ее в этот момент, наверное, не смогли бы и стальные тиски. Я же, словно громом пораженный, обескураженно обернулся: в дверях комнаты, уперев руки в бедра и насмешливо глядя на нас с Надей, стояла Милана Воронцова.


Глава 21

в которой я припоминаю названия элементов японского национального костюма


— Какая же я дура! — подрагивающим голосом выговорила Надя.

— Прости, — сконфуженно произнес я. — Это была моя вина…

— Нет, — покачала головой Морозова. — Ты не должен извиняться. Во всем виновата я одна… Дура! — повторила девушка и с силой ударила себя кулаком по коленке. — Дура! Дура!

Эту содержательную беседу мы вели, сидя на кривоватом пеньке во внутреннем дворике корпуса. С тех пор, как я и Надя проходили здесь впервые — по пути в пятый чертог — народу на дубовой аллее заметно прибавилось, и нам досталась последняя свободная «скамейка». Милане, явившейся во дворик минут через десять после нас — в сопровождении целой свиты прихлебателей — посадочного места уже не нашлось. Ничтоже сумняшеся, брюнетка направилась прямиком к ближайшему — занятому. Не знаю уж, что она или ее присные сказали располагавшимся там трем девицам, но те по-быстрому свалили, и пень оккупировала кодла Воронцовой. Присели, впрочем, только сама молодая графиня и двое-трое из числа ее эскорта, половина прихвостней осталась стоять рядом.

— Если хочешь — уйдем, — предложил я Наде, только-только начавшей было успокаиваться и при появлении во дворе Миланы снова съежившейся.

— Нет, — мотнула головой девушка. — Хватит бегать… Не нужно было и из комнаты уходить, — добавила она, нервно сглотнув. — Это я запаниковала… Зря.

Ну да, из 302-й комнаты Морозова давеча вылетела пулей. Успев, впрочем, привести в идеальный порядок платье — мгновенно, магией, наверное. Я же, задержавшись, чтобы бросить напоследок Воронцовой что-нибудь едкое — сейчас и не вспомню, что конкретно, нечто типа «Не завидуй!» —в дверь вышел с показной неторопливостью и в карьер припустил лишь в коридоре. Надю догнал в дверях чертога, где она замешкалась, воюя с неподатливой створкой. Взял за пылающую огнем руку. Девушка судорожно вырвала свою ладонь, но я поймал ее снова и второй раз уже не отпустил. Простояв так с полминуты — я все пытался встретиться с Морозовой взглядом, а она упорно глаза отводила — в какой-то момент мы, не сговариваясь, одновременно толкнули свободными руками дверь и вышли во двор. Здесь Надя ладонь все же высвободила и светски взяла меня под руку.

Собственно, идти нам было особо некуда, но тут как раз пустой пенек подвернулся…

— Вот же повезло с соседкой, — пробормотала теперь Морозова, исподлобья бросая колючий взгляд на молодую графиню. — Нарочно такого не придумаешь…

— Может, она просто комнатой ошиблась? — предположил я.

— Это вряд ли…

— Можно, наверное, попросить, чтобы кого-то из вас переселили? Не ее, так тебя…

— Попросить-то можно. Но это сразу получить минус в дюжину баллов к вступительным испытаниям!

— Что? — не понял я. — Какие еще дюжина баллов?

— Ты совсем не смотрел правила? — подняла на меня глаза Надя — чуть ли не впервые с момента нашей ретирады из комнаты. — При поступлении в корпус учитывается не только экзаменационная оценка, но и возможные штрафы, полученные в ходе приемной кампании. Ну и поощрения тоже, если вдруг заслужишь — но это, говорят, редкость небывалая… Просить об отселении из-за соседа — это сходу потерять не то десять, не то двенадцать баллов. Потому как будущий офицер Империи должен уметь уживаться с соратниками. Ох, дура я, ох, дура!.. — снова завела она вдруг прежнюю шарманку.

— Да что дура-то?! — уже даже слегка рассердился я.

— Дура, что тебя подставила!

— Подставила?! — вот уж, как угодно, но так случившееся я бы точно не охарактеризовал.

— В чужую комнату можно заходить только с согласия обоих жильцов. Это правило. И за нарушение — штраф. Не помню точно какой. А я об этом не подумала. Точнее, прикинула, что мы успеем, пока соседки нет… Ну, в смысле, с магией поработать… Решила, что в крайнем случае договорюсь с девочкой, которая придет. А с этой, — снова зыркнула она на Воронцову, — шиш договоришься. Особенно с учетом… Ну, в общем… Наверняка уже начальству нажаловалась, курва!

— На что ей жаловаться-то? — недоуменно пожал плечами я. Так это, выходит, Надя не за свою репутацию так переживает, а за мою?! — Когда мы с тобой пришли в 302-ю, в комнате она еще не жила…

— Ты находился в комнате, а числилась та уже за Воронцовой, — вздохнула девушка. — И разрешения у нее ты не получал. Формально — все основания есть.

— Странные правила, — пробормотал я. — Идиотские, я бы даже сказал!

— Идиотские, не идиотские, но нарушать их чревато. И я должна была об этом помнить!

— Да ладно, — скривился я. — Ты же как лучше хотела! Если бы не у тебя в комнате, где бы мы еще смогли… магию попрактиковать?

— Можно было к тебе подняться, — вздохнула девушка.

— И тогда нарушителем оказалась бы ты, — развел я руками.

— Лучше уж так! Проходной балл я и со штрафом наберу. Ну, не попаду в тройку лучших — да и дух с ней! И потом, соседом у тебя явно не Воронцова. Даже если бы и… Ну, разрулили бы как-нибудь… А то, глядишь, и не ворвался бы никто в ком… — не договорив, она вдруг осеклась и резко отвернулась.

Ну да, если бы в комнату никто не ворвался, то… Ух!

— Ты только не подумай, — проговорила Надя куда-то в сторону. — Для меня такое поведение совсем не типично. И я сейчас уже не про то, что подвела тебя под нарушение правил. Я про… Ну, ты понимаешь. Не надо думать, будто я… Ну, вешаюсь-на-шею-всем-подряд! — скороговоркой выпалила она. — Я вообще не такая!

«Я жду трамвая», — чуть не выскочило из меня на автомате — не к месту.

— Я и не думаю, — совершенно искренне заверил я собеседницу.

— Если хочешь знать, раньше я вообще никогда… Даже не целовалась! Тем более не…

Ну, до «тем более» и в этот раз не дошло… Чертова Воронцова!

— В общем, если сможешь, прости меня, пожалуйста, — закончила между тем Надя.

Хм… Может, девушки когда и просили у меня прощения, но уж никак не за то, что сами вовремя не отшили! Или это Морозова снова о том потенциальном штрафе? Блин, духи ее разберут!

— Ой, гляди: японец! — встрепенулась внезапно Надя. — Да не там! — машинально я почему-то повернулся к пню, на котором восседала Милана. — Из главного корпуса вышел!

Я наконец посмотрел в нужном направлении: на аллею дворика и в самом деле вступил японец. Настолько типичный, насколько это только можно вообразить: в традиционном кимоно, широких черных штанах-хакама и пиджаке-хаори, полы которого соединял завязанный декоративным узлом шелковый шнур (некогда, увлекшись каратэ, по касательной я задел и остальную культуру Страны Восходящего Солнца — отсюда и экзотические словечки. Ну да не суть).

Итак, кимоно, хакама, хаори… Узкие восточные глаза. Выбритый лоб, пучок волос на затылке… Только пары изогнутых мечей за поясом не хватало для полноты картины!

Угадать возраст азиата — та еще задачка, но, на первый взгляд, выглядел японец молодо — нашим ровесником или, может, чуть постарше.

Все разговоры во дворе мигом смолкли — притих даже пень Воронцовой.

Тем временем, японец остановился посреди дороги и вдруг поклонился — не кому-то конкретно, просто вдоль аллеи.

— Разрешите представиться, — на чистейшем русском языке проговорил он затем звонким, хорошо поставленным голосом. — Меня зовут Тоётоми Ясухару. Я самурай из Осаки. Имею честь поступать в Федоровский кадетский корпус. Надеюсь на ваше расположение, милостивые государи и милостивые государыни!

На несколько секунд среди дубов повисла мертвая тишина, кажется, даже задувавший с Яузы ветерок перестал шуршать в дубовых кронах. А потом — вроде бы, откуда-то со стороны компании молодой графини, но точно не из ее уст, отчетливо прозвучало:

— Ну и макака!

Не расслышать этого японец не мог, не понять — тоже, с его-то чистым русским. Однако ни один мускул на лице азиата не дрогнул. Повторно поклонившись, Тоётоми Ясухару выпрямил спину и, прямой, как палка, двинулся в сторону пятого чертога. Уже вслед ему кто-то заливисто свистнул, но самурай не обернулся и с шага не сбился.

— Как-то это… нетолерантно совсем, — удивленно заметил я, когда японец наконец скрылся в дверях казармы.

Заговорил не я один — весь дворик буквально взорвался многоголосым гомоном.

— Ну да, — кивнула Надя — без особого, впрочем, негодования. — Можно было и малость повежливее с ним.

— Малость повежливее, чем обозвать макакой? — хмыкнул я. — Это как? Господином макакой?

— Японцев в Империи не любят, — пожала плечами Морозова.

— Да, я заметил.

— Мы с ними воевали — еще недавно совсем, — принялась объяснять девушка. — И не то чтобы прям вот успешно. Особенно поначалу. Чуть не потеряли Порт-Артур. Это потом, когда на Японию попер Китай, а с востока, из Америки, начали поджимать тамошние духи, они сперва запросили мира, а затем их так называемый Император и вовсе согласился принести России вассальную присягу. Я слышала, о последней в самой Японии так и не было публично объявлено: даже наоборот, официально они над нами чуть ли не победу отпраздновали. Но мы то знаем правду. И в Китае знают — и больше на острова не лезут. Как и Америка. Ну и японские князья — даймё — тоже, конечно, в курсе. А большинство простых самураев — нет… Но, наверное, не те из них, что приезжают поступать в Федоровскую кадетку… — задумчиво добавила она, чуть помолчав.

— А зачем тогда едут-то? При таком к ним отношении? — спросил я.

— Меня спрашиваешь? Я живого японца сегодня в первый раз увидела!.. — развела руками Надя. — Вообще, как-то многовато всего у меня сегодня в первый раз… — добавила она, сбавив тон. — И случившегося, и не случившегося…

Пока я раздумывал, что бы на это сказать, с аллеи меня внезапно окликнули:

— Молодой князь Огинский-Зотов?

Я вскинул голову: почти у самого нашего пня стоял кадет-черномундирник.

— К вашим услугам, — степенно кивнул я.

— Вас ожидают у господина заместителя начальника корпуса по вопросам воспитательной работы, майора Алексеева, — оттарабанил кадет. — Извольте незамедлительно пройти в кабинет номер тринадцать главного корпуса!

— Э… А зачем? — не удержался я от вопроса.

— И зачем же абитуриента могут вызвать к Алексееву, — показушно закатив глаза — будто бы в размышлении — протянул черномундирник. — Может быть, чаю с баранками испить? Да нет, едва ли… Или выгнать к духам с волчьим билетом в зубах? Вот, сие уже похоже на правду! — зловещим тоном возвестил он.

— Это, наверное, из-за жалобы Воронцовой! — попрыгунчиком вскочила на ноги Надя. — Я пойду с тобой и все им объясню…

— Если паче чаяния майор Алексеев пожелает видеть вас, сударыня — непременно о сем уведомит, — сухо заявил кадет. — А являться в кабинет номер тринадцать без вызова… Я бы вам, сударыня, категорически сего не советовал!

С этими словами, разом потеряв к нам с Морозовой всякий интерес, черномундирник отвернулся и удалился по аллее.


Глава 22

в которой я следую совету своего фамильяра


Несмотря на предупреждение вестового кадета, в главный корпус Надя поперлась вместе со мной.

Всю дорогу до кабинета номер тринадцать я, как умел, ее отговаривал, силясь убедить Морозову, что для тревоги нет причин. Мало ли что там наплел черномундирник? Может… Может, этот майор Алексеев просто знал нашего Сергея Казимировича и теперь желает выразить мне свои соболезнования? Чем он хуже Светлейшего князя Романова, в конце концов?

— Ну так тем более будет правильно прийти вместе! — заявила на это девушка.

— Тебя отдельно вызовут, — предположил я. — Наверное, так тут положено…

— Ради памяти Сергея Казимировича можно и исключение сделать!

— Все же лучше подожди меня здесь, — пытался настаивать я. — Вон, у стенда, — указал я рукой на выставленный у входа в главный корпус щит со списком зарегистрированных абитуриентов. Возле каждой из полутора сотен фамилий там значилось количество набранных баллов — пока у всех нули, кроме некоего «Крикалева Евгения, потомственного дворянина» (прочесть соответствующую строчку мне помог Фу). У этого бедолаги было «минус 6». Тоже куда-то не туда зашел?

Аккурат в момент, когда мы проходили мимо, в конце списка добавилась новая строчка, прочесть которую я не потрудился, но понял, что информация на стенде обновляется автоматически. Ну, автомагически.

— Если вдруг схлопочу штраф — сразу об этом узнаешь, — выдавил усмешку я, кивнув на стенд.

— Тогда уже поздно будет, — упрямо мотнула головой Надя.

Так или иначе, к майору Алексееву мою спутницу ожидаемо не пустили.

Стой возле кабинета обычная охрана, Морозова наверняка попробовала бы через нее прорваться, но доступ здесь контролировался при помощи магии. Сюрприз, да? В итоге я прошел в дверь свободно, а девушку отсекла невидимая, но непреодолимая стена. Кажется, Надя все же попыталась ее продавить, но не преуспела и в конце концов отступила.

Признаться, я лишь облегченно выдохнул — что бы ни ждало меня в кабинете номер тринадцать, прятаться за спиной у Морозовой я не собирался.

Майор Алексеев оказался старичком — по меньшей мере за шестьдесят. Сухоньким, седовласым и с виду совсем не страшным. Мундир на нем был зеленый, эполеты — серебряные.

На просторах своего кабинета (только от двери до стола, который занимал майор, требовалось пройти добрый десяток шагов) на фоне развешенных по стенам карт с разноцветными стрелочками, набитых книгами шкафов, двух больших глобусов и портрета Императора в золоченой раме заместитель начальника корпуса просто-таки терялся. Прежде, чем отыскать глазами хозяина в недрах кресла где-то под упомянутым портретом, мне пришлось озадаченно оглядеться.

— Господин майор, абитуриент молодой князь Огинский-Зотов прибыл по вашему вызову! — доложил я, переступив порог — нужную формулировку мне заранее подсказал Фу.

— Ну что же вы так, молодой князь?! — сразу с упрека начал майор.

Нет, ни о каких таких соболезнованиях в связи с кончиной Сергея Казимировича речь Алексеев вести явно не собирался.

— Прошу прощения, господин майор: как именно — так? — не дождавшись пояснения, вынужден был уточнить я.

— Только подали заявление о зачислении в корпус — и уже грубо нарушаете правила внутреннего распорядка, — соблаговолил сообщить хозяин кабинета.

Говорил он тихо, почти шептал — и, дабы хоть что-то разобрать, мне так и хотелось перегнуться через широкий стол.

— Не понимаю, о чем это вы говорите, господин майор! — «включил дурачка» я.

— Когда вы станете имперским офицером — если станете, я хотел сказать — вся ваша жизнь будет подчинена Уставу, — менторским тоном продолжил Алексеев, проигнорировав мое притворное недоумение. — А Устав, сударь, сие не просто бумажка! — заметно повысил он голос, с шепота при этом ухитрившись не сорваться. — Строки оного писаны кровью и маной солдат, офицеров и генералов — верных слуг Его Величества Императора! — словно призывая самого Бориса VIII в свидетели своих слов, майор на секунду полуобернулся к портрету монарха за своей спиной. — Наши корпусные правила внутреннего распорядка — конечно, документ попроще, — вроде бы слегка убавил Алексеев уровень пафоса затем. — Но сие вовсе не означает, что их можно нарушать направо и налево! И те, кто сего не понимает, нам здесь совершенно не нужны — как не нужны Империи офицеры, плюющие на Устав! — нет, не убавил…

— Прошу меня извинить, господин майор, но я по-прежнему не понимаю, какое отношение сие может иметь ко мне, — решил пока что твердо стоять на своем я. Ну и ввернул вычурное «сие» — для пущей официальности. — Нет, про необходимость соблюдения Устава — а равно правил — все предельно ясно. Но о каком нарушении идет речь?

— Ну вот, сударь, вы еще и упорствуете, — вздохнул заместитель начальника корпуса. — Сие уже совсем никуда не годится! Речь, разумеется, о вашем нахождении в жилой комнате, занимаемой молодой графиней Воронцовой — без надлежащего на то оной молодой графини дозволения. Здесь минимум двадцать баллов штрафа, сударь! А уж с учетом того, чем именно вы изволили в сей комнате заниматься… Еще столько же, я полагаю! Добавим сюда ваши нынешние запирательства — оные потянут на дюжину баллов… Признаться, за сим уже не вижу никакого смысла тратить на вас время на испытаниях — едва ли с подобным балластом вы наберете проходной балл!

Ну, вот и все. На улицу с волчьим билетом, как и предсказывал кадет-вестовой. Догадлив оказался черномундирник. Или… уже знал о принятом начальством решении?

«Отпирайтесь!» — раздалось внезапно у меня в голове.

— Что? — от неожиданности я произнес это вслух.

«Отпирайтесь, сударь! — повторил проснувшийся вдруг Фу. — Все отрицайте! Тяните время!»

«Зачем его тянуть-то?» — мысленно вздохнул я.

«За шкафом! Делайте, как вам умные духи говорят, иначе — фиаско!»

— Что вы сказали, сударь? — подслеповато прищурился на меня между тем Алексеев.

Ладно, терять мне уже все равно, по ходу, было нечего.

— Снова прошу прощения, господин майор, но вынужден предположить, что вас ввели в заблуждение! — наспех соображая, проговорил я. — Я… отнюдь не нарушал правил внутреннего распорядка. И, разумеется, не был в комнате молодой графини! Рядом — находился, сего не отрицаю. Но внутрь не заходил. В той же комнате проживает моя хорошая знакомая, воспитанница покойного князя Сергея Огинского госпожа Морозова. Я ожидал ее. Для… для философской беседы, — не очень удачная идея, согласен, но что уж выпрыгнуло, то выпрыгнуло — в конце концов, я импровизировал. — Снаружи, у двери. Именно там на меня и наткнулась Милана Воронцова. Возможно, ей и впрямь показалось, будто я выхожу из комнаты. Но сего не было!

— В самом деле? — недоверчиво вздернул седые брови заместитель начальника корпуса. — Но молодая графиня доносит, что вы находились именно внутри. И занимались там с госпожой Морозовой вовсе не философской беседой!

— Молодая графиня ошиблась, — сделав каменное лицо, твердо повторил я. — Или же… — не договорил умышленно. Сказано же: тянуть время! Вот я и…

— Что «или»? — быстро спросил Алексеев.

— Господин майор… Я бы не хотел выдвигать необоснованных обвинений… Но видите ли… Отношение к моей персоне со стороны Миланы Воронцовой никак не назвать равнодушным. Не мне судить о характере этого небезразличия, но, возможно, увидев меня с госпожой Морозовой — повторюсь: в коридоре, а вовсе не в комнате — молодая графиня была этим… скажем так, огорчена. И в запале сочинила про мнимое нарушение… Но повторю: я все же склоняюсь к тому, что со стороны Миланы Воронцовой это была просто досадная ошибка, — совсем уж зарываться, переводя стрелки на доносчицу, мне, пожалуй, все же не следовало.

— Вот как?.. — пробормотал заместитель начальника корпуса. — И все же молодая графиня с уверенностью утверждает…

— Ее слово против моего! — даже осмелившись перебить собеседника, заявил я. — Нет, я понимаю, что молодая графиня представляет заслуженную, уважаемую московскую семью, но ведь и фамилия Огинский в Империи тоже чего-то да значит, разве не так?

Глаза Алексеева как-то совсем не по-доброму блеснули, и я уже приготовился к тому, что он выдаст в ответ что-нибудь типа: «Огинский — значила, а вот Огинский-Зотов — пыль под ногами у Воронцовых!», но на подобное обострение майор все же не решился. Хотя и не поручусь, что в голове не прокрутил.

— Что ж, — проговорил вместо этого старикан. — Слово молодого князя и в самом деле уравновешивает слово молодой графини… — И иных свидетелей, помимо госпожи Морозовой, у нас нет, а воспитанница князя Сергея, конечно же, подтвердит ваши слова…

— Разумеется, подтвердит — ведь это чистая правда! — эх, кто бы еще Надю предупредил, как врать…

Но отступать, как я уж было подумал, в миг воспарив из пропасти отчаянии к высотам надежды, Алексеев отнюдь не собирался:

— Тем не менее, попечительский совет меня не поймет, если сей инцидент не будет разрешен по справедливости! Боюсь, сударь, я буду вынужден прибегнуть к сканированию вашей ауры. А если потребуется — то и ауры молодой графини. Уверен, учитывая обстоятельства, ее отец, граф Анатолий, даст на сие свое согласие. Ну а за вас, молодой князь, ныне вправе решать корпус…

Сканирование ауры? Что это еще за хрень?

«Процедура безвредная, но довольно неприятная, — с готовностью подсказал Фу. — При правильной организации и неумелом сопротивлении позволяет выявить ложь и установить правду».

«Типа магического детектора лжи?» — мысленно хмыкнул я.

«Ну, в некотором смысле».

«Тогда я пропал».

«Отнюдь, сударь».

«Это почему же?»

«Сразу по нескольким причинам — на выбор. И одна из них сейчас сама себя озвучит!»

— Сканирование ауры у наследника природных князей? — незамедлительно послышалось у меня из-за спины. — По столь пустячному поводу? Сударь мой, я не ослышался?

Алексеев вылетел из кресла, как пробка из бутылки шампанского. Признаться, еще секунду назад ждать от старикана подобной молодецкой прыти мне бы и в голову не пришло.

Я обернулся: в дверях кабинета стоял Светлейший князь Романов собственной персоной.

— Здрасьте… — обалдело пробормотал я.

— Добрый день, молодой князь, — приветливо кивнул мне московский наместник.

— Ваша светлость! — всплеснув руками, разве что не бегом бросился заместитель начальника корпуса вокруг своего стола — навстречу нежданному гостю. Как-то сразу и голос у него прорезался — никакого вам больше шепота! — Какая честь! Какими судьбами?

— Дела попечительского совета, — неопределенно повел пальцами Романов. — И вот, случайно услыхал про историю с моим юным другом Владимиром Сергеевичем, — небрежно кивнул на меня наместник.

Ничего себе рекомендация! У Алексеева, кажется, чуть глаза не вылезли из орбит! У меня, наверное, тоже — но себя я, к сожалению (или к счастью), со стороны не видел.

— Ну и решил, раз уж такое дело, заглянуть к вам на огонек, сударь мой, — продолжил между тем Светлейший князь. — С тем, чтобы убедиться, что инцидент благополучно исчерпан. И что же я слышу? Сканирование ауры? Мы тут что, государственного преступника изобличаем? Или все же разбираем мелкое недоразумение, возникшее между двумя молодыми особами? Юношей и девушкой из почтенных семей, в чем-то друг друга недопонявших на фоне душевного волнения в преддверии вступительных испытаний?

— Что вы, Ваша светлость! — пролепетал майор. — Помилуйте, какое государственное преступление?! Сущая мелочь, вы совершенно правы! Но, опять же: почтенные семьи… Я счел своим долгом досконально разобраться!..

— И, полагаю, разобрались? — прищурился Романов. — Уж теперь-то?..

— Истинно так, Ваша светлость!

— Ну и к какому выводу пришли?

— Что инцидент сей, и правда, не стоит выеденного яйца, Ваша светлость! Дополнительно исследовать тут абсолютно нечего! И совершенно очевидно, что наказывать молодого князя Огинского-Зотова не за что…

— Что ж, я всегда ценил вашу проницательность, господин заместитель начальника корпуса, — с ухмылкой кивнул наместник.

— Но ведь и к молодой графине Воронцовой санкций применять не следует? — заискивающе выговорил майор.

— Вы меня спрашиваете? — кажется, начал уже откровенно измываться над ним Романов. — Сами же только что сказали, что инцидент пустячен!

— Верно! — облегченно выдавил Алексеев. — Именно сие я и имел в виду: никаких оснований для наложения штрафа на молодую графиню также не усматривается!

— Вот и хорошо, — кивнул наместник. — Ну и раз тема благополучно закрыта, позволю себе откланяться. Всего доброго, сударь мой. Несите службу столь же усердно, и забыты не останетесь. До свидания, молодой князь, — это уже относилось ко мне. — Как и обещал, я слежу за вашими успехами — так что не подведите меня!

На этом Светлейший князь Всеволод покинул кабинет номер тринадцать.

С четверть минуты ни я, ни Алексеев не могли выдавить из себя ни звука, тупо пялясь вслед наместнику с одинаковой, полагаю, мыслью: «Что это сейчас вообще такое было?!»

Нужно отдать ему должное, первым опомнился майор.

— Ну-у, молодой князь… — снова перейдя на любимый шепот, протянул он. Подошел ко мне вплотную, заглянул в глаза, зачем-то похлопал по плечу — словно желая убедиться, что я не дух и не бесплотен. Затем неспешно направился к своему креслу, и на ходу уточнил: — Что же вы мне, сударь мой, сразу не сказали, что встретились с Воронцовой в коридоре чертога, а не в жилой комнате?


Глава 23

в которой мне советуют почаще оглядываться


Вопреки ожиданиям, покинув кабинет номер тринадцать, Надю я в коридоре не застал. Позже выяснилось, что, устав от настойчивых попыток девушки не мытьем так катаньем проникнуть вслед за мной к майору Алексееву, дежуривший в приемной заместителя начальника корпуса кадет соврал Морозовой, будто я вышел оттуда через заднюю дверь. Кажется, никакого черного хода в кабинете не имелось — по крайней мере, я ничего подобного там не заметил — но Надя поверила. Ну и побежала меня искать по закоулкам главного здания.

В свою очередь, не обнаружив Морозову там, где мы с ней расстались, я поспешил во двор — подумал, что она могла вернуться к стенду с баллами абитуриентов, как изначально я ей и советовал.

А вот не найдя Надю и у информационного щита, я, признаться, уже начал слегка беспокоиться. Совсем это было на нее не похоже — вот так вот свалить, не дождавшись. Мелькнула мысль, что девушке могло срочно понадобиться в место, которое несколько раз в день посещают даже лучшие из нас. Я вернулся в здание и отыскал — не без труда — дамскую комнату. Внутрь, понятно, не полез, но какое-то время простоял под дверью, дважды или трижды бросив в эфир:

— Надя? Надежда Александровна! Ты здесь? — раз от раза все громче и настойчивее.

Не получив ни ответа, ни привета, я еще раз заглянул в приемную Алексеева, откуда был дежурным кадетом недвусмысленно послан. Несмотря на нежданно полученную недавно высокую протекцию, решил в бутылку попусту не лезть, конфликт не обострять, и снова направился во двор.

В общем, возможностей как столкнуться, так и разминуться, у нас с Морозовой было предостаточно. Выпало второе.

Я, однако, встревожился уже не на шутку — сам себя на пустом месте накрутив. Кинулся высматривать Надю на аллее, а не углядев ее ни на одном из тамошних пеньков, принялся зачем-то искать в зелени за дубами. Вспугнул в кустах какую-то парочку — парня-кадета и смазливую веснушчатую абитуриенточку — за что удостоился от черномундирника (ну, как черномундирника: из формы на нем были только фуражка и, возможно, брюки — частично) нескольких нелестных эпитетов в свой адрес. Морозову, разумеется, не нашел, что, вероятно, было только к лучшему — с учетом того, как, оказывается, использовались здесь задворки дубовой аллеи.

Под конец еще раз по-быстрому обозрев скамейки-пеньки, уже почти бегом я устремился к пятому чертогу.

Честно говоря, комната номер 302 казалась мне последним местом, где Надя может меня ждать — с учетом фактора соседки. Если уж искать Морозову в казарме, делать это, на мой взгляд, следовало в вестибюле третьего или седьмого этажей (что там, что там стояли узкие кожаные диванчики). Или уж прямо у двери моей 763-й. Но скорее — в вестибюле.

Решив начать с Надиного этажа, связываться с неспешным лифтом я, конечно же, не стал, свернув на узкую лестницу и в считанные секунды преодолев пару маршей. На третьем же едва не столкнулся с рослым длинноволосым парнем, неспешно спускавшимся сверху. Посторонился, прижавшись к перилам — чтобы с ним разминуться, но тот в освободившийся проход протискиваться не стал. Остановился, не дойдя до меня ступени три, сплел руки на груди и выговорил, прищурившись:

— Огинский? — собственно, вопросительной интонации в его тоне почти не содержалось. Как и мало-мальски уважительной.

— Огинский-Зотов, — на автомате поправил я. — А точнее, молодой князь Огинский-Зотов, к вашим услугам, — проговорил уже с вызовом. — Будьте так любезны, сударь, позвольте мне пройти! — с учетом спешки и не лучшего настроения, куртуазной учтивостью этой фразы я, без сомнения, мог бы гордиться.

— Нет, — ухмыльнулся парень. — Никуда ты не пройдешь. По крайней мере, до поры. Тут, видишь ли, с тобой поговорить хотят.

— Тыкать будешь тычинкой в тыковку, — с некоторым даже облегчением отбросив вычурный политес, выдал я: ситуация разом упростилась до предела. — А сейчас — убирайся с дороги!

Я сделал решительный шаг вперед. Парень и в самом деле попятился, и тут из-за поворота лестницы выступили еще двое, встав у моего оппонента за спиной — будто бы подперев его собой. Лица их показались мне отдаленно знакомыми. Да и длинноволосого я, кажется, где-то уже видел. Точно: видел! И не просто где-то — в свите Воронцовой! Как, собственно, и парочку сзади.

Так вот откуда привет прилетел — и гадать не надо…

Почти машинально я обернулся через плечо — уже наперед зная, что там увижу. Так и есть: позади меня с площадки второго этажа на лестницу также выдвинулись два пацана, один повыше, другой пониже. И едва ли им просто нужно было пройти мимо. Тем более, что одного из них мне уже тоже довелось лицезреть в обществе Миланы…

Итак, трое впереди, двое сзади, справа и слева — глухие стены: классика жанра, в общем.

— Не дергайся, Огинский, — снова заговорил тот парень, что встретил меня первым. — Убивать не будем. Пока не будем, — осклабился он. — Сначала велено привести тебя для разговора.

— Привести? Куда привести? — потягивая время — нужно было срочно что-то придумать — переспросил я.

— Да тут недалеко, — издевательски подмигнул он мне. — Сам пойдешь, или… Прикажете вас доставить волоком, молодой князь?

— Где Надежда Александровна? — почему-то я решил, что Морозова уже может быть у них в руках.

— Дойдет и до нее дело. Если потребуется — найдем и приведем, — равнодушно пожал плечами длинноволосый. — Сейчас о тебе речь, Огинский.

Так, то есть до Нади они еще не добрались? Что ж, это многое меняет: можно тупо драться. Но одному против пятерых — это, конечно, тот еще расклад. Да еще с учетом их навыков по части магии, наверняка не идущих ни в какое сравнение с моими…

«Магию они применять не станут», — прорезался вдруг в моей голове голос Фу.

«Не станут? — меня даже больше порадовало не само это известие, а чувство, что в противостоянии я внезапно не одинок. — Почему не станут?»

«Во-первых, сие запрещено. Серьезный проступок. Не захотят зря подставляться».

«Ясно. А во-вторых?»

«Боятся Зеркала».

«А, точно, — вспомнил я. — Но если их подослала Милана — она же могла специально их подставить под Зеркало, нет? — пришло мне вдруг в голову. — Чтобы обвинить в нарушении уже меня…»

«Не думаю, — возразил фамильяр. — Сие ее люди. Если Воронцова подложит им такую свинью, и правда откроется (а оная откроется непременно) — утратит часть авторитета. Так что нет, не думаю…»

Как-то непоколебимой убежденности я в словах Фу не услышал, ну да ладно, он дух, ему виднее…

Что ж, ситуация еще больше упростилась. Формальное соотношение сил все еще оставалось пять к одному не в мою пользу (фамильяра за боевую единицу я все же не считал), но если разбираться нам предстоит по-простому, без магии… Готов спорить, бить эти ребята привыкли с безопасного расстояния, фигой — а не сжатым кулаком в контакт. А раз чародейство исключается… Тогда, пожалуй, со своим каким-никаким опытом школьных потасовок и двумя с половиной годами в секции каратэ (маловато, конечно, но уж сколько есть) это уже я тут, своего рода, читер…

— Ну, что застыл? — как видно, устав ждать, процедил длинноволосый. — В штаны, что ли, наложил от страха?

— В последний раз прошу вас убраться по-хорошему, сударь, — внутренне подобравшись, но постаравшись, чтобы поза выглядела расслабленной, проговорил я. — Не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал. Дайте мне пройти — и я сочту инцидент исчерпанным.

Мало ли, вдруг потом дело дойдет до сканирования ауры, которым мне давеча грозил Алексеев? Не сможет же Романов каждый раз меня покрывать? Да и не захочет, небось. А так — пусть видят, что я до последнего пытался разрулить конфликт миром!

«Верно, сударь, — похвалил меня за предусмотрительность Фу. И добавил: — У длинноволосого — сие молодой граф Кутайсов, кстати: нужно же знать, с кем имеешь дело — необдуманно сцеплены руки. Пока не расплетет сей узел — живот открыт. Я уже не говорю о том, что ниже живота: ноги клиент расставил — на загляденье просто. Тот, что за ним справа — некто Плетнев — левша. Учтите сие. Третий — Гончаров, сын личного дворянина из Вологды — у него после магической травмы серьезные проблемы с правым плечом. Про двоих внизу, к сожалению, ничего не могу сказать. Одного, вроде, встречал когда-то, но кто он — простите, не припоминаю…»

«Этого достаточно, — не сдержал я улыбки. — Благодарю, достопочтенный Фу-Хао!»

«Всегда к вашим услугам, сударь!»

— Шутишь? — хмыкнул между тем длинноволосый Кутайсов. — Ну что же, раз добром не желаешь…

Не дожидаясь, пока он договорит, я резко шагнул вперед и без замаха ударил молодого графа правым кулаком в пах. Да, согласен: грязно. Теоретически можно было пробить и в открытый живот — чтобы не так мерзко вышло. Но, во-первых, оппонент стоял выше меня — до его пояса мне бы еще пришлось тянуться. А во-вторых, напомню: мне одному все еще противостояли пятеро, и козыри следовало ровнять.

Взвыв, Кутайсов согнулся, его голова нырнула в зону досягаемости, и вторым ударом — боковым слева — я шарахнул длинноволосому в скулу. Что-то хрустнуло — оставалось надеяться, что это не мои собственные пальцы, несколько отвыкшие от подобных развлечений за год выпускного класса, когда, погруженному в учебу в преддверии ЕГЭ, мне было не до жестких спаррингов.

С неким недовоплем-недохрипом Кутайсов отлетел в сторону — теперь внимания на него можно было не обращать — по крайней мере, минуту-другую.

Что до его приспешников, то среагировали они по-разному. Вологжанин Гончаров застыл в немом изумлении, широко распахнув глаза, а вот Плетнев сориентировался быстрее. Но совершил вполне ожидаемую ошибку: вместо того, чтобы, воспользовавшись преимуществом верхней ступеньки, тупо ударить меня, развернувшегося к нему полубоком, рукой или пнуть ногой — вариантов у него была тьма тьмущая — по въевшейся в подкорку привычке сложил пальцы в кукиш. Долю секунды он на это потратил, а затем потерял уже целую секунду, когда сообразил, что магией пользоваться нельзя. Этого времени мне вполне хватило, чтобы подскочить к оппоненту, смяв его рабочую левую руку, и зарядить ему снизу кулаком в подбородок. Апперкот вышел на славу: закатив глаза Плетнев повалился навзничь. Кажется, при этом еще и затылком долбанулся о ступеньку — и вырубился уже окончательно. Ну, по крайней мере попыток подняться не предпринимал.

«Сзади!» — подсказал мне в этот момент фамильяр.

Возможностью обернуться я не располагал: из игры еще не был выведен Гончаров, поэтому я просто выбросил назад ногу — уширо гери, как называл такой удар мой тренер по каратэ. При этом пришлось слегка наклонить вперед корпус, подставляя голову вологжанину — и я вскинул согнутые в локтях руки, кое-как прикрывшись ими от атаки спереди. Впрочем, предосторожность оказалась излишней: все еще пребывавший в растерянности, благоприятный момент для атаки сынок личного дворянина упустил.

А вот мой слепой удар оказался вдвойне эффективным. Мало того, что подошва кроссовки угодила в подбиравшегося с тыла противника (судя по всему, аккурат в лицо: снова сказалась высота ступенек), так до кучи тот, отброшенный толчком, сбил с ног своего менее расторопного товарища. С криками и грохотом оба покатились вниз, я же теперь мог сосредоточиться на Гончарове.

Тот, вроде бы, немного опомнился и попытался дотянуться до меня рукой — неуверенно и вяло. Легко уклонившись от этого не сказать даже удара — жалкой попытки — я перехватил запястье вологжанина (который даже кулак толком сжать не потрудился, пощечину мне собирался залепить, что ли?) и, уйдя чуть в сторону, дернул противника на себя. Тот легко поддался, и, продолжая контролировать кисть, свободной левой ладонью я уперся Гончарову в локоть и вывернул ему руку.

Вологжанин истошно заорал: а, ну да, у него же и так с плечом проблемы! Ну, извините, сударь, не я все это затеял…

Не обращая внимания на вопли Гончарова и не ослабляя захвата — наоборот, надавив сильнее — я вынудил вологжанина рухнуть на колени. Места для этого на узкой ступеньке оказалось маловато, и парень клюнул носом вниз. Оттуда на нас как раз надвигался мой пятый противник — тот, которого после знакомства с моей кроссовкой столкнул с лестницы его товарищ по тылу. История повторилась — только на этот раз в качестве снаряда я использовал Гончарова, отправив того в короткий полет навстречу угрозе. Голова вологжанина ударилась в живот атакующего, и последний из мерзкой пятерки, еще остававшийся на ногах, охнув, снова оказался отброшен вниз. Подняться после этого он сумел разве что на четвереньки и на этом предпочел угомониться, так, на четырех лапках, и выметшись в вестибюль второго этажа.

Переведя дух, я по-быстрому оглядел оставшееся за мной поле боя. Плетнев так и лежал навзничь, но веки его дрожали, и согнутая в колене нога слегка шевелилась, будто бы ища опору. Живой, значит. Вот и отлично: смерти я никому не желал.

Кутайсов скулил, скорчившись у перил — одной рукой зажимая промежность, а другой держась за свернутую челюсть. Я машинально пошевелил пальцами своей левой. Немного болят, но не критично. Знать, хрустели тогда все же не они.

Внизу, привалившись друг к другу, сгрудились Гончаров — с так и вывернутой неестественно рукой — и тот парень, что получил в лицо подошвой кроссовки. Нос у него был разбит, на ступеньки капала кровь.

«Вспомнил! — осенило моего фамильяра. — Кузьмин его фамилия. Потомственный дворянин, отец — один из приближенных графа Воронцова!»

— Что из приближенных — не удивительно… — пробормотал я вслух.

«Так, а ну, поворотитесь-ка, сударь, — велел вдруг мне Фу. — Лучше неспешно — прямой опасности нет!»

Последнее замечание запоздало: я уже обернулся, вскидывая руки для защиты.

На верху лестничного марша, в паре ступеней от головы поверженного Плетнева, стояла Милана Воронцова. Платье на молодой графине было уже не то, что недавно в комнате или потом во дворике: довольно короткое (правда, при весьма узкой юбке), с глубоким вырезом-декольте, открывавшим не только плечи, но и значительную часть груди. Весьма значительную часть довольно-таки значительной груди — последний факт раньше как-то ускользал от моего внимания.

Это в таком виде она собиралась со мной разговаривать? Может, зря я отказался принять приглашение?

Мотнув головой, я отогнал эту шальную мыслишку прочь. Сражение не закончено — возможно, только теперь оно по-настоящему и начинается. И все, что бы ни использовала Воронцова, наверняка будет лишь оружием против меня.

«Золотые слова, сударь!» — похвалил меня за рассудительность фамильяр.

— Ну, здравствуй, холоп, — обронила между тем сверху молодая графиня.

Оскорбиться? Нет, именно этого она, похоже, и добивается.

— И тебе привет, бурдючница, — ответил я в тон Милане, сходу не придумав лучшего обзывательства. Но, кажется, угодил в цель.

— Нашел к чему прицепиться, идиот, — как мне показалось, за презрительной гримасой Воронцова попыталась спрятать досаду. — У меня Окольничий уровень маны! Чуть-чуть до Боярского не дотянула! «Бурдюк» — это так, на всякий случай!

Ну да, оправдываешься — значит, есть за что!..

— Так ты сама начала с несущественного, — пожал плечами я. — Давай уж определимся: или тут собрались холоп — бывший, причем — и слабачка-бурдючница, или молодой князь и молодая графиня. Первым двум обсуждать нечего, вторые могут и поговорить, если есть на то веская причина…

— Бывших холопов не бывает! — угрюмо буркнула Милана.

Что ж, выбор сделан: предложение, не о мире даже — о минимальных дипломатических рамках, Воронцова отвергла.

— Бывших бурдючниц — тем более, — усмехнулся я. — Так что сказать-то хотела, боярыня недоделанная?

— За тобой должок, — заявила молодая графиня. Надо отдать ей должное: несмотря на то, что я стоял над полуживыми тушками ее поверженных прихвостней, держалась Воронцова достаточно уверенно.

— Понятия не имею, о чем ты, — бросил я.

— О моем сводном брате, которого ты убил.

— Твой брат сам виноват, — развел я руками. — Я там был не при делах — это даже ваш законник признал!

— Плевать на законника! Петю убил ты! И за это ты мне ответишь!

— А в Пустоту за братцем последовать не боишься? — прищурился я. — Или забыла про Зеркало?

— На любое Зеркало найдется свой камень, который его разобьет, — сухо отчеканила Милана. — Или штора, которая задрапирует. Но можно и проще. Магия же способна не только в лоб бить. Как тебе идея кирпича, который упадет на голову не потому, что его кто-то швырнул, а потому что, наоборот, перестал удерживать в воздухе? Или если земля вдруг разверзнется под ногами бездной? Спасет от такого твое хваленое Зеркало?

«Это у нее и правда может выгореть?» — поинтересовался я у фамильяра.

«Почему нет, сударь? Зеркало отражает только прямые магические угрозы. Падающий с неба кирпич к таковым не относится. И мы еще абстрагируемся от того, что Зеркало используется вами непроизвольно. Один раз сработало — но сие еще не значит, что так будет всегда. На наше счастье, Воронцова о сем нюансе не осведомлена».

— В общем, ходи с оглядкой… молодой князь, — прошипела между тем Милана.

То есть все-таки уже не холоп, хотя и по-прежнему на «ты». Даже и не знаю, к добру ли: к противостоянию с равным противником и подход будет соответствующим.

— Благодарю, я учту… молодая графиня, — кивнул я, постаравшись не выдать охватившего-таки меня беспокойства. — Со своей стороны могу лишь посоветовать получше подбирать шестерок, — кивнул я на поверженных недавно противников. Ни один из них, кстати, за все время нашего с Воронцовой разговора не проронил ни звука, старательно сдерживая всхлипы и стоны. У каждого своя гордость? Или настолько боятся свою госпожу?

— Шестерок? — почему-то нахмурилась Милана. — Их должно было быть пятеро, не шестеро!

— Пятеро и было, — хмыкнул я. — Но шестерками они от этого быть не перестали!

Здесь что, так не говорят?

— Что ж, учту, — свысока кивнула молодая графиня. — А пока — до новых встреч… молодой князь. Оные, увы, неизбежны — но, надеюсь, это ненадолго. И да, избавь меня хотя бы от одной: не ищи свою худосочную подружку у меня в 302-й — ее там сейчас нет.

— А где Надя? — на автомате спросил я.

— Я ей не сторож, — пожала плечами Воронцова.

— Если с Морозовой хоть что-то случится… — ответ Миланы почему-то показался мне двусмысленным.

— То я здесь буду ни при чем, — скривилась молодая графиня — снова не то чтобы прям вот однозначно вышло.

— Если с Надеждой Александровной хоть что-то случится, я не стану разбирать, кто был при чем, а кто нет, — ледяным тоном заверил я собеседницу.

— Вольному — воля, — невозмутимо пожала плечами Воронцова и, грациозно развернувшись на каблучках — а были это шпильки высотой в добрую дюжину сантиметров — удалилась вверх по лестнице.


Глава 24

в которой мне предлагают ману


Искать Надю в вестибюле третьего этажа никакого смысла уже явно не имело (жди меня Морозова там — точно услышала бы шум драки и наверняка сама давно бы объявилась), но для очистки совести я все же выглянул к лифту. Ожидаемо никого не обнаружил и вернулся на лестницу. И тут меня снова окликнули. На этот раз хоть вежливо. Даже, пожалуй, с некоторым перебором:

— Ваше сиятельство!

Формально мой титул предполагал право на такой обращение, но, как я уже знал, в отношении несовершеннолетних оно довольно редко использовалось. Больше в ходу были «молодой князь» или, взять ту же Воронцову — «молодая графиня».

Я поднял глаза — сверху спускался парень-абитуриент. Невысокого росточка, щуплый и, до кучи, в очках — с очень толстыми стеклами в серебристой оправе. Кажется, это был первыйочкарик, встреченный мной в этом мире!

— Сударь? — обронил я, замерев и на всякий случай развернувшись к незнакомцу в пол-оборота — угрозой тот не выглядел, но мало ли…

— Евгений Крикалев, потомственный дворянин, — прекратив спуск, с поклоном — тоже, по ходу, несколько более глубоким, чем на мой непросвещенный взгляд требовала ситуация — представился паренек. — К вашим услугам, молодой князь!

Крикалев? Знакомая фамилия… В нашем мире вроде космонавт такой был… А может, политик… Но где-то она мне попадалась и здесь. Точно попадалась…

«На стенде у главного корпуса, — с готовностью подсказал Фу. — Тот самый уникум, ухитрившийся набрать „минус шесть“!»

А, ну да, точно!

— Прошу меня простить, Ваше сиятельство, но я имел неосторожность слышать ваш разговор с молодой графиней Миланой… — спустившись еще на пару ступеней и снова остановившись, проговорил очкарик.

— И… что? — не особо понял, как на это реагировать, я.

— Не скажу, чтобы вы были с ней любезны…

— И чё? — слегка нахмурившись, бросил я уже с вызовом. Этот задохлик что, решил вступиться за честь дамы сердца?

— Немногие осмелились бы разговаривать с кем-то из семьи Воронцовых в подобном тоне…

— Ну так она первая начала, — буркнул я.

— О, для молодой графини сие не в диковину, — позволил себе мимолетную улыбку Крикалев.

— Никак не возьму в толк, к чему вы ведете, сударь? — прямо спросил я, не желая тратить время на хождения вокруг да около — не до того мне было сейчас.

— Отголоски происходившего до вашего разговора я тоже слышал, — поведал очкарик вместо столь же прямого ответа, указав глазами ниже по лестнице. Тел Миланиных прихвостней с места, где стоял Крикалев, видно быть не могло, однако стоны, возобновившиеся с уходом молодой графини, сюда вполне себе долетали. — Прошу прощения, что не пришел на помощь — но вы, как я понял, и сами отлично управились…

— Это было несложно, — хмыкнул я, почти не преувеличив.

— Вы необычный, удивительный человек, Ваше сиятельство, — заявил на это очкарик. — И я… Я почел бы за честь предложить вам свою ману!

— Хм… Вообще-то у меня и своей… — начал было я.

«Сие старая формула, времен феодальной раздробленности и пирамиды вассалитета, — перебив меня на полуслове, вмешался Фу. — На государственном уровне давно не практикуется, но у молодежи по-своему популярна.

Юноша почтеннейше испрашивает вашего покровительства. Взамен обещает верность. Сие и называется „предложить свою ману“».

«В качестве бурдюка, что ли?» — недовольно скривился я.

«Если потребуется — то и так. Но обычно все проще — предложивший ману берется выполнять поручения сюзерена. Вот как Плетнев, Гончаров или Кузьмин служат Воронцовой».

— Уровень у меня, конечно, всего лишь четвертый — Стольник, — принял, должно быть, мою несдержанную мимику на свой счет Крикалев. — Но зато я довольно сильный!

На автомате я окинул скептическим взглядом фигурку очкарика и лишь затем сообразил, что тот имеет в виду магическую силу.

— Но будь я хоть Боярином, что по мане, что по силе, противостоять клану Воронцовой не смогу, — продолжил между тем Крикалев. — Никто не сможет сего в одиночку, даже вы, молодой князь! Но объединив вокруг себя таких, как я, вы станете способны на многое! Даже подвинуть Воронцову!

— А почему вы решили, сударь, что я собираюсь куда-то кого-то двигать? — спросил я.

— А у вас разве есть выбор? — искренне удивился очкарик. — Я же сказал, что слышал ваш разговор с молодой графиней. И понял, что ему предшествовало. Не знаю, что послужило исходным пунктом конфликта, но уже нынче вы дважды унизили Воронцову. Сначала косвенно — расправившись с ее клевретами, а затем — напрямую, в дерзком разговоре. Причем отнюдь не тет-а-тет. Такого молодая графиня не спустит. О чем она прямо и заявила. Так что не думаю, что у вас есть выбор, молодой князь. Вернее, он есть: сражаться в одиночестве — и наверняка проиграть, при всем моем к вам уважении — или же заручиться поддержкой собственного клана. И тогда у вас появится шанс. У вас — и у тех, кто пойдет за вами.

«А юноша прав, — не преминул заметить фамильяр. — Так или иначе, вы бы и сами пришли к этой мысли, сударь. Если бы успели, конечно…»

«Если бы успел? — переспросил я. — Я куда-то спешу?»

Ну, кроме того, чтобы отыскать Надю? Блин, надо же бежать! Но и начавшийся разговор так просто не оборвать…

«Разумеется — выжить, — ответил между тем Фу. — В сем деле мешкать негоже».

— Ну, допустим, — кивнул я Крикалеву. — Допустим, насчет меня и Воронцовой вы правы. Но ваш-то тут какой интерес, сударь? Или вы тоже успели насолить Милане?

— Граф Анатолий, ее отчим, погубил моего отца, — проговорил очкарик. — У молодой графини ко мне претензий нет, но сие не значит, что их нет у меня — к ней! — при этих словах Крикалев будто бы вдруг даже сделался чуть выше ростом. И в плечах слегка раздался.

«Была там какая-то история, — прокомментировал Фу. — Подробностей не знаю, но что-то такое люди болтали…»

— Понятно, — кивнул я. — Что ж, сударь…

«Что нужно сказать, чтобы принять его предложение? — по-быстрому уточнил я у фамиляра. — Есть какой-нибудь специальный ритуал?»

«Строгого нет. Просто согласитесь и пожмите юноше руку. Допустимо еще принять у вассала мерлин маны, но это уже знак особой благосклонности. Не думаю, что юноша этого ждет. К тому же, вы нынче и так переполнены, а сливать подобный дар на сторону — совершеннейшая бестактность».

— Что ж, сударь, я согласен, — заявил я, делая шаг вверх.

Остальные разделявшие нас ступеньки торопливо преодолел Крикалев. Мы обменялись рукопожатиями — ладонь очкарика оказалась на удивление крепкой.

— Отныне моя мана — ваша мана, молодой князь! — дрогнувшим от волнения голосом проговорил юноша. Глаза его сияли.

— Благодарю, сударь, — кивнул я. — А сейчас прошу меня извинить — срочные дела… — новоиспеченный клан — это, конечно, замечательно, но мне нужно было отыскать Надю. Разговор с Крикалевым и так отнял у меня массу времени!

— Могу ли я чем-то вам с ними помочь, Ваше сиятельство? — тут же осведомился очкарик.

— Простите, сударь, но нет: это сугубо личный вопрос! — мотнул я головой.

— В таком случае, мне остается лишь пожелать вам, чтобы он благополучно разрешился! — расплылся в улыбке мой собеседник.

— Благодарю, сударь! Уверен, так все и будет!

На этом мы с моим новоявленным вассалом расстались — разойдясь с Крикалевым на лестнице, я поспешил наверх. Уже в середине следующего марша обернулся: очкарик все еще стоял на месте, глядя мне вслед. За толстыми стеклами его глаза показались мне издали неестественно маленькими, и оттого, наверное, сам взгляд — каким-то странным. Вблизи такого впечатления почему-то не возникало.

* * *
На седьмом этаже, ни в вестибюле, ни в коридоре, Морозовой не оказалось. Я даже сунулся в свою комнату — а вдруг? 763-я была пуста. На кровати справа от входа, правда, валялись чьи-то вещи — похоже, у меня таки появился сосед. Присматриваться к ним я не стал, поспешив продолжить поиски.

Вернувшись на лестницу, я сбежал вниз — зачем-то заглядывая по пути на каждый этаж, но девушку так и не обнаружив. К слову, успели куда-то расползтись и прихвостни Воронцовой — в пролете между третьим и вторым этажами я никого не застал. О недавней драке теперь напоминали только следы крови на полу и соскочивший с чьей-то ноги кожаный башмак. От души наподдав его ногой, я сбежал вниз и через четверть минуты уже был у дверей на улицу. С налета распахнул тяжелую створку… и угодил ею аккурат в лоб Наде.

Вернее, чуть не угодил: в последний момент девушка успела отскочить. Но при этом оступилась и плюхнулась пятой точкой на дорожку. Со стороны смотрелось, будто ее именно что дверью сбило.

— Ой, прости! — бросился я к Морозовой.

— Ты где был? — тут же спросила она.

— Тебя искал! — выпалил я, склоняясь над сидящей враскоряку Надей. Видимых повреждений на ее лице вроде бы не имелось. — Ты как? — все же уточнил я. — Очень больно?

— Нет, — мотнула она головой. — Я щит выставила. Ну, магией закрылась, — пояснила девушка в ответ на мой непонимающий взгляд. — Хорошо, не видел никто…

Я машинально бросил взгляд на аллею: похоже, народу на пеньках, и правда, не было до нас никакого дела.

— А администрация не отследит? — все же уточнил затем. Магия вне Хогвартса, все дела…

— А как тут отследишь? Воздействие слабенькое, такое если только специально ловить. А так… Разве что ауру ковырнуть — но для этого причина нужна. Чтобы пожаловался кто или еще какая…

— Понятно, — кивнул я, протягивая Наде руку. — Левую — так получилось. Ухватившись за нее, Морозова встала на ноги, а я не сумел сдержать гримасы — пальцы пронзила боль: все ж таки тот удар в скулу Кутайсова даром для меня не прошел.

— Что с тобой? — настала очередь девушки проявить беспокойство.

— Долгая история, — поморщился я.

— Обед мы уже пропустили, а до ужина еще добрых три часа, — заявила Надя. — Достаточно времени для хорошей истории. Вон, и пенек освободился, — указала она на пустующую «скамейку» поблизости. Присядем, поговорим. Давай быстрее, пока не заняли! — с этими словами она потянула меня к пню. За больную, блин, руку!

— Сегодня прям какой-то день разговоров, — пробормотал я сквозь стиснутые зубы, покорно следуя за девушкой.

* * *
— Руку еще раз покажи, — велела мне Морозова, когда рассказ дошел до событий в пятом чертоге.

Моя ноющая уже даже в покое и, кажется, начавшая слегка опухать левая кисть легла девушке на ладонь.

Беседу в кабинете Алексеева я передал Наде во всех деталях, а о драке на лестнице собирался упомянуть лишь вскользь, но тут собеседница принялась засыпать меня вопросами, и подробности всплыли сами собой. В том числе — о полученной мной травме.

— Ушиб, — помедлив, сообщила девушка. — И небольшая трещинка в косточке. Сейчас исцелю.

— Погоди! — поспешил остановить я ее, машинально вырывая руку. — Магию же нельзя! Народу полно — заметят!

— Лечебную — можно, — мотнула головой Надя. — Это специально оговорено в правилах — не на том листочке, что нам выдали, а в полном своде. Нужно только уведомить администрацию, но это разрешается и после, по факту, сделать.

— А когда ты успела прочесть полный свод? — поинтересовался я, неуверенно возвращая поврежденную кисть в ладонь девушки.

— Зимой еще. Или даже прошлой осенью. Я же заранее собиралась сюда поступать.

— А, ну да…

— Приготовься, сейчас может быть немного больно, — предупредила Морозова, накрывая мои пальцы второй своей ладонью. — На лечение все по-разному реагируют.

— Когда в подвале Воронцовых Сергей Казимирович исцелял мои раны, больно совсем не было, — вспомнил я. — Скорее, наоборот.

— От мастерства лекаря еще зависит, — кивнула Надя. — У меня, правда, не очень большой опыт, но я постараюсь аккуратно…

В следующий миг руку мне словно пробила искра, и, охнув, я судорожно стиснул пальцами ладонь девушки.

— Прости! — виновато пробормотала Морозова. — Но я же предупредила, что может быть больно…

Больно?! Нет, речь шла вовсе не о боли! На миг я будто вновь перенесся в 302-ю, в момент, когда вот эти самые мои пальцы уверенно нащупывали пуговки застежки Надиного платья… Не просто вспомнил — заново ощутил все то, что тогда чувствовал, чего ждал, к чему стремился… Всей душой — и всем, извините, телом.

Даже не представляю, как бы я повел себя дальше, окажись мы с Надей в эту секунду не на людной аллее, а хотя бы в мало-мальски укромном месте. Вернее, наоборот, очень хорошо себе это представляю. Тут-то сдержался разве что чудом…

— Зато рука теперь в порядке… — продолжала между тем оправдываться девушка.

— Спасибо, — пробормотал я. Кисть и в самом деле больше не ныла, а опухоль полностью спала, но признаться, это было едва ли не последним, что меня в данный момент занимало. — Если что-нибудь еще себе сломаю — сразу побегу к тебе лечиться!

— Лучше все же не надо ломать, — улыбнулась Морозова. — А теперь, — посерьезнев, совсем уже иным тоном продолжила она, — объясни, что эти негодяи от тебя хотели-то?

— Что хотели, что хотели… Доставить под ясны очи своей госпожи…

* * *
— В общем, даже и не знаю отныне, чего ждать от жизни, — закончил наконец я свое повествование. — С одной стороны, с поступлением в корпус особых проблем у меня теперь возникнуть не должно: после визита Романова майор Алексеев, небось, лично проследит, чтобы у меня набрался проходной балл, — натужно усмехнулся я. — С другой — до зачисления еще как-то дожить надо. А если относиться к словам Миланы всерьез…

— А как ж еще можно к ним относиться? — удивилась Надя. — Такие, как она, слов на ветер не бросают.

— Больше всего меня тут беспокоит, что Воронцова — твоя соседка, — заметил я. — До меня ей еще как-то добраться надо будет, а ты — вот, прямо под боком…

— Вот насчет этого вообще не переживай, — отмахнулась девушка. — Я не я буду, если 302-я сейчас для меня — не самое безопасное место в Москве. На то, чтобы учинить что-то предосудительное в собственной комнате, молодая графиня точно не пойдет. Ну а чисто в быту… Просто поверь: я далеко не так безобидна, как могу казаться. Неизвестно еще, кто первой взвоет белугой от нашего соседства, я или Воронцова.

— Ну а вне комнаты? — предпочел я принять Надины слова на веру — как-никак, одной проблемой меньше.

— Не думаю, что мне вообще что-то грозит, — покачала головой Морозова — в некотором, впрочем, сомнении. — Попытаться свести счеты со мной — для молодой графини это означало бы расписаться в своем бессилии достать тебя напрямую. Так что нет, — уже увереннее заявила она. — По крайней мере, не сейчас. А вот для тебя опасность реальна. Прям вот хоть отзывай заявление! — тяжело вздохнула моя собеседница.

— Да ладно! — нахмурился я. — Я же это пошутил — насчет «не дожить до зачисления»!

— А я вот не шучу. И главное — Воронцова не шутит. Так что, пожалуй, это и правда, единственный выход!

— Чтобы я отозвал заявление в корпус?

— Чтобы мы отозвали заявления — не думаешь же ты, что я брошу тебя одного?

— Ну… — приятно, конечно, получить такую поддержку, но только-только все стало как-то устаканиваться… Да и негоже тянуть за собой в омут еще и Морозову! — Да, а как же опекунство? — вспомнил я.

— Попросим защиты у Светлейшего князя Всеволода. Раз уж он перед Алексеевым за тебя заступился…

— Заступился — потому что одобряет выбранный нами путь. А если мы бросим корпус…

— Логично, — не стала с этим спорить моя собеседница. — Ну, тогда не знаю… Сбежим в Китай, как ты предлагал.

— Я не предлагал!

— Зато теперь я предлагаю.

— Нет уж, — отбросив между тем сомнения, решительно мотнул я головой. — Никакого Китая. И никакого ухода из корпуса. Только не из-за Воронцовой! Перебьется. Хочет войны — будет война… У меня же теперь, кроме всего прочего, собственный клан, — добавил я, попытавшись сгладить пафос шуткой — о разговоре с Крикалевым Наде я уже тоже успел поведать.

— Клан — это серьезно, — неожиданно согласилась Морозова. — Пусть он даже всего из трех человек.

— Из трех? — не понял я. — А кто третий?

— Ты, Крикалев и я, — перечислила девушка. — А ты кого не посчитал?

— Себя, — соврал я.

— Про клан я и забыла, — продолжила между тем Надя. — Раз ты обещал кому-то покровительство, бежать бесчестно. Придется сражаться. Ну или забрать с собой и этого Крикалева…

— Ну да, давай еще половину здешней абитуры в Китай увезем, — буркнул я. — Нет уж, будем сражаться, как ты и сказала.

— Я сказала?

— Да. Только что.

— Ну да, сказала… Не подумав. Как и ты, когда соглашался на просьбу Крикалева… И где только про эту процедуру узнал — не сам же новобранец тебе ее разжевал… — вздохнула девушка. — Кстати, раз уж на то пошло. Чтобы соблюсти формальности… — продолжила она прежде, чем я придумал правдоподобный ответ. — Молодой князь Владимир Огинский-Зотов, имею честь предложить вам свою ману, — подпустила Морозова в тон нотку торжественности. — А то, понимаешь, Крикалев в клане официально, а я как merdeв проруби… — с неуверенной улыбкой добавила моя собеседница.

— С тебя мерлин, — не раздумывая, ответил я на улыбку девушки собственной. — Вот только солью куда-нибудь один свой…

— Буду должна, — совершенно серьезно пообещала мне Морозова. — Ну, какие будут поручения, молодой князь? — уже снова улыбаясь, спросила она. — Готова с честью исполнить любое!

Оставим под покровом тайны, о чем я в этот момент подумал. Тем более, что в кои-то веки мне хватило ума — а может, совести — промолчать.





Конец первой части


* * *

Примечания

1

Дословно: «от яйца» (лат.). Употребляется в значении «с самого начала»

(обратно)

2

Дерьмо (фр.)

(обратно)

3

Неизвестная земля (лат.). В широком смысле: нечто неизведанное, неизвестное

(обратно)

4

Кто ищет, находит (лат.)

(обратно)

5

Все люди должны служить (высокий валирийскиий) — часть девиза тайного общества Безликих из эпопеи Дж. Р.Р.Мартина «Песнь Льда и Пламени»

(обратно)

6

Должен — значит можешь (лат.)

(обратно)

Оглавление

  • ПРОЛОГ
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • *** Примечания ***