Не повышай на меня голос, птичка [Миша Рейн] (fb2) читать онлайн

Не повышай на меня голос, птичка Миша Рейн

Пролог. Встреча

— Доброе утро, Мишенька. А мама где?

— Доброе утро, Татьяна Владимировна. А меня сегодня папа привел, — мальчик указывает в сторону двери, где в проеме, облокотившись о косяк, стоит мужчина в строгом костюме, поверх которого накинуто драповое темное пальто. Я не могу разглядеть его лица, потому что он сосредоточенно водит пальцем по экрану телефона. Но стоит ему оторвать взгляд и прострельнуть им меня, как все внутри замирает в неверии. Вот только сердце болезненно переворачивается в груди, лишь подтверждая собственные опасения. Этого не может быть. Пульс тут же достигает критических показателей, отдаваясь эхом в ушах.

— Д-дети, идите в группу, — проговорив осипшим от страха голосом, я пропускаю ребятишек вперед, но когда вновь смотрю в сторону выхода, мужчины больше там не вижу.

На дрожащих ногах я возвращаюсь в группу. В ушах гудит. А голову ведет так, что я едва добираюсь до стула.

Это был он. Я не могла ошибиться. Эти глаза… Ужасные. Безжизненные и холодные. Только у одного человека такие. И только он так смотрел на меня. Как на грязь под ногами. От одного воспоминания мороз продирает по позвоночнику.

Весь день я провела в адской карусели мыслей. Я не могла ошибиться… не могла… Эти слова я вторила себе как отче наш. А горький опыт прошлого сковывал каждый потайной уголок моего разума страхом. Он ведь не из-за сына здесь. Сын… Откуда вообще у этого монстра такой замечательный малыш?

Кровь отливала от лица, пока я с ужасом ждала неизбежного. Ведь он вернётся за Мишей. Теперь точно вернется.

Все это время я не переставала думать, гадать, что мне сулит новая встреча с чудовищем, но какое было облегчение, когда за мальчиком пришла нянечка. Правда, что-то внутри по-прежнему не давало мне покоя. Слишком просто. Слишком…

***

Домой я сегодня не торопилась, потому что соседка по съемной квартире попросила задержаться. У неё парень из армии вернулся. Поэтому я села подготавливать методичные материалы и даже не заметила, как ушла в работу с головой. Пока внезапно не ощущаю почти на физическом уровне, как кожу начинает покалывать. Замираю, не в силах сделать и вдоха. А в следующую секунду до носа доносятся ароматы тяжелого парфюма и сигарет.

Я едва не падаю со стула, когда замечаю стоящего в дверях того самого мужчину. Глаза темные как ночь. Сверкают хищно, по голодному. А на лице ни единой эмоции. Словно выточено из камня. Как и его сердце.

— Я могу вам чем-то помочь? — сдавленным голосом произношу я, но в ответ мне достаётся пугающее молчание. — Мишу уже забрали, — пытаюсь заполнить сгущающуюся тишину. Но мужчина по-прежнему молчит. Мне нужно уйти. Как можно скорее. Пережду у охранника на посту, пока это чудовище не исчезнет. С этими мыслями я поднимаюсь с места и устремляюсь к дверям. — Рабочий день окончен, прошу меня извинить…

Но пройти мимо у меня не получается. Одним резким движением мужчина толкает меня в стену и заключает в тупик, нависая надо мной грудой мышц. Глухой крик застревает где-то в горле, прежде чем колючая щетина утыкается мне в щеку.

— Думала, не узнаю? — мрачный голос бьёт по нервным окончаниям и мне становится сложно дышать.

— Вы… меня с кем-то перепутали.

Мозолистые пальцы грубо впиваются в подбородок, вынуждая запрокинуть голову и встретиться с пугающим взглядом мужчины.

— Назови мое имя, — требует он.

— Я не знаю вашего имени… — голос срывается на писк, когда мужская пятерня хватает за горло.

— Поиграть решила, птичка?

Птичка…

— Прекратите… мне больно…

— Будет больнее. Даю тебе пять минут, чтобы одеться и выйти. Машина у входа. Глупостей не делай. Сама знаешь кто я.

Мужчина небрежно выпускает меня из хватки и тут же выходит из помещения, забирая с собой остатки кислорода.

Сквозь шумное дыхание я скатываюсь по стене на пол.

Дрожащей рукой закрываю рот, заглушая несдержанные рыдания.

Он нашёл меня. Нашел…

Не хочу. Не сдамся. До последнего буду бежать от него.

С нечеловеческими усилиями я возвращаю себе самообладание. И не теряя больше ни секунды, спешу исчезнуть, на ходу набрасывая пальто. Я решаю выйти через запасной выход. Там через сад добегу до остановки и первым же рейсом покину город. Больше здесь мне оставаться нельзя. Вот только уже в коридоре меня останавливает рослый мужчина. Стараюсь обойти его, но одного взгляда достаточно, чтобы все понять. Я не сбегу. Я снова попаду в лапы к монстру.

Тяжелая ладонь, опустившаяся на мою поясницу, вынуждает меня дёрнуться.

— Идемте. Марат Кадырович ждет.

Ноги дрожат, а равновесие держится на волоске. Боже. Как же мне хочется рухнуть на землю, чтобы все закончилось прямо здесь и сейчас.

Молча, в сопровождении его людей, я добираюсь до габаритной машины. Дверь раскрывается и в следующее мгновение я оказываю один на один со своим кошмаром.

Хаджиев даже не смотрит в мою сторону. Но этого и не требуется. От одной звериной энергетики мне хочется склониться к его ногам, моля о свободе, которая с каждой секундой переходит во власть этого монстра. Как и моя жизнь. И тело…

Глава 1. Тата

В салоне сохраняется тягучая тишина. Воздух буквально искрит и застревает в горле при каждом вдохе. Не осмеливаюсь даже пальчиком дрогнуть, пока внезапное прикосновение, обманчиво спокойное, не срывает с моих губ тихое аханье. Марат убирает волосы в сторону, открывая для себя мое лицо.

— Раздевайся, — хриплый голос вынуждает меня вздрогнуть.

Дыхание становится рваным. Я знаю, что этому человеку не приходится повторять дважды, а если и приходится, то ничем хорошим это не кончается. Но я ничего не могу с собой поделать. Тело скованно в страхе, будто его запечатали под десятками слоев многолетних льдин.

— Тата. Я не люблю ждать, — мрачным тоном произносит мужчина, разбивая налёт паники. Тата. Только он меня так называл. И от этого воротит ещё больше. Но я все же нахожу в себе силы, сбрасываю пальто и начинаю расстегивать пуговицы. Одна за одной, пока кожу не кусает прохладный воздух. Рубашка летит с плеч и я принимаюсь за юбку. Звук бегущей молнии прерывает нависшую надо мной тишину. А после атласная ткань падает к моим ногам. Снимаю лифчик и невольно распрямляю плечи, потому что знаю, что он смотрит. Грудь предательски наливается тяжестью, а соски болезненно затвердевают.

Почему этот монстр и его голос действуют на меня так противоречиво?

— Достаточно? — безжизненно спрашиваю своего мучителя, мысленно презирая себя. Свое тело, что даёт ему ту реакцию, которую он ждет.

— На колени.

Делаю, что он приказывает и встаю перед ним на колени.

От мужчины, который сейчас прожигает мое обнаженное тело голодным взглядом, веет мощной звериной энергетикой. Дикостью. Одержимостью. Опасностью… От его близости меня охватывает нервная дрожь, но я отчаянно пытаюсь это скрыть.

Все произошло слишком быстро… Он нагрянул как гром среди ясного неба.

Марат подаётся вперёд, расслабленно опираясь локтями на колени и мне приходится поднять голову вверх, чтобы не потерять с ним зрительный контакт. Хотя сейчас я бы очень хотела его потерять, однако показывать своего страха этому человеку я не намерена. Именно поэтому сейчас я с вызовом смотрю в его безэмоциональное, жестокое выражение лица.

— Зачем я тебе? Я ведь вернула долг.

— Кто тебе такое сказал? — ухмыляется, уничтожая тяжёлым и бесноватым взглядом.

— Я… я ведь принесла тебе деньги.

— Ты солгала мне. И за это я тебя накажу.

— Прошу… оставь меня, Марат. Я только начала новую жизнь, — голос дрожит, я запинаюсь на каждом слове, — с нормальной работой…

— Теперь у тебя одна работа. Принадлежать мне. Я уже нашёл тебе замену. Рядом с моим сыном не будет грязной шлюхи.

— Я не шлюха! И тебе об этом известно! — отвечаю резко, не думая о последствиях.

За ничтожные секунды его глаза заволакивает пугающей тьмой.

— Не повышай на меня голос, птичка. — Жёсткие пальцы мужчины до боли впиваются по обе стороны щёк. — Никогда. Иначе… — он грубо обводит контур моих губ, прежде чем протолкнуть большой палец мне в рот, — придётся сделать тебе больно.

Атмосфера накаляется.

Сердце падает куда-то вниз, а дыхание вновь ломается, когда я встречаюсь с его внимательными ледяными глазами. В них нет ни чувств, ни эмоций. Бездна, где нет места человечности. Смотришь и замерзаешь от царящего в них холода. Кожа буквально покрывается колючим льдом под прицелом его айсбергов. И в то же время я горю. Сгораю как глупый мотылек, случайно угодивший прямо в бушующее пламя.

Марат вынимает изо рта большой палец и размазывает им влагу по моим губам. Каждое новое прикосновение обжигает, накаляет до предела. Чистое безумие.

— Глупая птичка, — с ложным спокойствием произносит Марат, продолжая сминать мои губы. — думала, не найду?

— Я могу объяснить…

— Объяснишь, Тата. Позже. А сейчас, — одним движением он требовательно собирает мои волосы на затылке, тянет, заставляет подчиниться. — Я хочу получить то, что принадлежит мне. — Второй рукой накрывает мою грудь и стискивает до легкой боли. — Я два года искал. Пришло время вернуть то, что ты забрала у меня, птичка.

Глава 2. Ублюдок

— Хватит. — Дышу очень часто. Тяжело. — Я ничего не должна тебе, — цежу сквозь зубы, пытаясь совладать с громыхающем в груди сердце.

— Смелая стала? — огромная ладонь перемещается на ребра, сжимает так, что голова идет кругом. — Ничего. Я это исправлю.

Угрожающие прикосновения мужчины обжигают. Жалят точно электрический разряд. Но внезапно горячие руки Марата исчезают с моего тела и там, где кожа секунду назад горела теперь царствует ледяной холод.

Хаджиев откидывается на спину, не выпуская меня из плена бесчувственных айсбергов.

— Слишком много говоришь, птичка. Пора применить твой рот по назначению.

Ублюдок!

Но выхода у меня нет. Лучше сама, чем он заставит.

Кончиками пальцев касаюсь холодной пряжки ремня, пытаюсь не думать о неизбежном и под звук металлического звяканья расстегиваю брюки. Приспускаю их и чувствую, как щеки начинают полыхать от того насколько красноречиво натянуты боксеры. Тёмная ткань облегает напряженную плоть, словно вторая кожа. Внутри все сжимается. Но на этот раз не от страха.

— Нравится? — саркастично интересуется Хаджиев, отчего кровь в венах начинает буквально кипеть. Но не от его высокомерия, а от того, что ответить «нет» не смогу.

Страх притупляет нарастающее раздражение. Бояться поздно. Худшее уже случилось. Он нашёл меня. И последнее, что я должна делать, это трястись перед ним.

Смотрю на него, стиснув зубы с откровенной ненавистью во взгляде, и поддеваю резинку мужских трусов пальцами, но тут же ощущаю на затылке острое жжение.

— Я задал вопрос.

Безжалостные глаза за мгновение оказываются в опасной близости. Марат сильнее сжимает пятерней мои волосы, срывая с губ болезненное шипение. Однако больше он ничего не получает.

Хаджиев бесшумно обнажает зубы в слабой улыбке, под которой читается скрытая угроза, но вновь отстраняется, вальяжно откидываясь на сиденье.

— Продолжай, — холодный приказ прилетает как удар хлыстом.

Растоптав жалкие остатки собственной гордости, я высвобождаю каменный член и тут же обхватываю крепкий стояк рукой. Сдавливаю так, что вынуждаю его дернуться. Стараюсь смотреть только на непроницаемое выражение лица Марата, чтобы заглушить разгорающееся внизу живота противоречие. Лица, с красивыми правильными чертами, которое я ненавижу всем своим израненным сердцем.

Начинаю плавно водить вверх-вниз, ощущая под ладонью гладкую, с выпуклыми венами плоть. Хаджиев тяжело сглатывает. Кадык на его широкой шее дергается, после чего он расслабляет галстук и даже расстегивает верхние пуговицы на рубашке. В глазах мужчины вспыхивает что-то пугающее. Первобытный голод.

Я и сама сглатываю скопившуюся во рту слюну. Не хватало еще подавиться ей перед этим подонком.

Не выдержав реакции предательского тела, я наклоняюсь.

До носа доносится терпкий мускатный запах мужской плоти и кондиционера для белья. Даже сейчас мне не удается заставить себя испытать физиологическое отвращение. Отбрасываю ненужные мысли в сторону и обхватываю напряженную головку губами, пронизывая каждую клеточку в теле током. Хаджиев вновь дергается, одновременно выпуская сдавленный вздох. Кто бы мог подумать, что этим мужчиной можно управлять, стоя перед ним на коленях. Правильно. Никто. И в следующую секунду я ощущаю на затылке тяжесть его ладони, а затем одним резким толчком он погружает в меня внушительного размера член. Наполняет собой до отказа. От неожиданности я мычу и впиваюсь руками ему в бедра.

— Зубы спрячь, — рычит с придыханием.

Выполняю, позволяя ему задавать нужный ритм. Голова начинает идти кругом. Разум затуманивает гребаной похотью. Хочу, чтобы все это закончилось. Но секунда равняется с вечностью. И лишь глухие мужские стоны и непроизвольные слёзы, обжигающие мои щеки, удерживают меня на краю реальности.

— Блядь, — выдыхает и сильнее сжимает волосы мне на затылке, вынуждая подчиняться каждой новой фрикции, происходящей у меня во рту.

Челюсть уже начинает сводить, но внезапно он грубо дергает мою голову назад, освобождая от изнурительной пытки. В горле саднит, но мерзавец провоцирует меня выгнуть дугой грудь, и с гортанным стоном изливается прямо на нее. Из последних сил упираюсь в его колени, желая увеличить дистанцию. И он помогает, резко отпустив меня, отчего я падаю прямо на задницу. Жадно хватаю необходимый мне воздух, ощущая, как теплая сперма медленно стекает с моей груди, которая судорожно вздымается вверх после каждого вдоха.

Хаджиев так же тяжело дышит, сидя с откинутой назад головой. Его мощная ладонь по-прежнему сжимает все еще твердый член. Животное.

Свободной рукой он на ощуп находит мои вещи и небрежно швыряет их в мою сторону.

— Одевайся.

Глава 3. Хищник

Отчаяние рвет сердце на ошметки. Рядом с ним моя жизнь теряет какое-либо значение. Даже для меня, ведь понимание того, что он не отпустит — уничтожает до холодного пепла.

Хаджиев мой личный ад на земле.

Будь проклят день, когда я собственноручно подписала себе приговор.

Флешбэк

Два года назад

Мой взгляд полностью сосредоточен на хищнике, который безжалостно терзает свою жертву на арене. Дурею от всего происходящего. Каждый его сокрушающий удар по противнику ломает что-то внутри меня. С хирургической точностью боец буквально расчленяет окровавленное тело, вырывая из него раздирающий крик боли. Нет сил смотреть на царящий хаос, но вопреки здравому рассудку кончики пальцев начинает покалывать от странного желания дотронуться до каменных мышц мужчины. До его татуированных мощных рук, плеч, спины… Зажмуриваюсь и трясу головой, выбрасывая из нее непристойные мысли.

Зачем Амир привел меня сюда.

Всего лишь на секунду я встречаюсь с черной бездной мужских глаз, впившихся в мое лицо, но этого достаточно, чтобы задохнуться от вспыхнувшего волнения. Напряжение мгновенно достигает пика. А когда зал наполняется бурными овациями и непрекращающимися вспышками фотоаппаратов мужчина быстро исчезает из вида, возвращая мне право дышать.

От него веет грехом. Порочным искушением. Он полная противоположность моего жениха. Своего родного брата. Они как два бога. Только Марат бог войны. Смерти и крови. Человеческая жизнь для него ничего не стоит. В том числе и моя. Этот взгляд брошенный в меня копьем не предвещает ничего хорошо. Он не имел права так смотреть на невесту своего брата, у них так не принято, но видимо запрет только сильнее распаляет в нем голодного зверя.

Через неделю у нас состоится свадьба с Амиром и я стану частью их большой семьи. Вот только неприятное предчувствие опасности не позволяет насладиться предсвадебными хлопотами.

— Идем, брат ждет нас, — взбудораженный голос Амира возвращает меня в реальность. Он берет меня за руку и утягивает в сторону выхода.

С трудом подавив тошноту, я стараюсь поспевать за ним, вот только от ранее увиденного ужаса ноги все еще онемевшие и я с трудом передвигаю ими.

— Думаешь, это хорошая идея? — напряженным шепотом спрашиваю я, передвигаясь по пустынному коридору. — Ты итак должен ему крупную сумму. — Осторожно высвобождаю кисть и останавливаю Амира. — Мне не нужна пышная свадьба…

— Нужна, Тань! — раздраженно выдает он, буравя строгим взглядом. — Ты станешь Хаджиева и я не хочу, чтобы наше торжество приравняли к блошиному рынку.

— А я не хочу зависеть от твоего старшего брата! — выкрикиваю несдержанный протест, но вместо злости в глазах жениха появляется испуганное выражение. А когда я понимаю причину столь резкой перемены его настроения, в ужасе прикрываю рот рукой.

— Позволяешь своей женщине повышать на себя голос, Амир? — раздается за моей спиной громоподобный бас и я готова провалиться сквозь землю, окончательно осознавая кому он принадлежит.

Наши дни

— Мне нужно в душ, — сильнее запахиваю полы пальто, зайдя в номер гостиной. Хотя трясет меня далеко не от холода, а от отвращения к самой себе.

— Тебе будет нужно, когда я это решу.

— Марат! Я хочу помыться! — выпаливаю ему в спину, прежде чем горло перехватывает спазмом от страха.

Хаджиев останавливается и медленно поворачивается в мою сторону, тут же парализуя меня суровым взглядом. Но злость на этого подонка отчаянно затмевает новый приступ паники.

Он не разрешил мне стереть сперму с груди, заставил надеть рубашку поверх грязного тела. И сейчас единственное, что я хочу, это попасть под горячие капли воды и содрать с себя его метку. Но пока получаю лишь ледяные ожоги от двух айсбергов, что по-прежнему молча прожигают меня даже сквозь одежду.

— Не вздумай пытаться бежать, птичка, — как ни в чем не бывало продолжает Марат и отводит взгляд к окну. — На всей территории гостиной мои люди. Один из них проведет ночь с тобой.

— Проведет?.. — от двусмысленности его фразы по коже пробегает мороз.

— Переночует в твоем номере. Можешь не переживать, делиться — не мой удел.

От последних сказанных им слов меня передергивает и я мечтаю как можно скорее сменить тему.

— Мне нужна чистая одежда. Я могу съездить в магазин? — в ответ мне достается едкая тишина. Но мне нужно хоть как-то вывести его на разговор. Я с ума сойду от этой неизвестности. — А ты… — на секунду закусываю нижнюю губу и продолжаю, — ты где проведешь ночь? И сколько мне здесь придется пробыть?

— С чего ты решила, что я буду отчитываться перед шлюхой? — резко обрывает меня зычный голос, — одежду тебе принесут.

Горькая обида за ничтожное мгновение охватывает мой рассудок, провоцируя язык на очередную дерзость.

— Шлюху из меня делаешь ты, — шиплю на него и тут же устремляюсь в единственную здесь комнату с дверью. Плевать на его реакцию. Хочет держать меня силой? Пусть держит. Но я заставлю его пожалеть об этом.

— Через час тебя осмотрит врач, — мрачно доносится мне в спину. — Выполнишь все что он тебе скажет.

— Какой врач? — замираю на пороге, до боли впиваясь ногтями в ладони.

— Гинеколог. Трахать в резинке тоже не мой удел. А сколько в тебе хуев побывало мне неизвестно.

Мерзавец! Как же я ненавижу тебя!

Его мерзкую речь завершает щелчок зажигалки, а затем Хаджиев покидает номер, и только звук закрывшейся входной двери позволяет мне сделать глубокий вдох. И следом щеку обжигает первая слеза…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Глава 4. Сколько

После всех унижений я наконец добираюсь до душа. Чувствую себя абсолютно никчемной. Куклой, которую он настраивает исключительно под себя. Единственное, что можно посчитать за “удачу”, так это то, что гинеколог была женщина. Но, к большому сожалению, даже это не принесло мне ничего, кроме комфортного осмотра. Если его можно назвать комфортным в данной ситуации.

Однако я все же рискнула испытать судьбу, вот только женщина никак не отреагировала на мольбу о помощи. И никто не отреагирует, узнав имя того, кому я принадлежу.

Мне стоит прекратить тешить себя иллюзиями. Моя жизнь сплошной психологический триллер и другой не станет.

Горячие капли обжигают кожу, но я продолжаю с остервенением тереть ее жесткой мочалкой. До адского жжения. Плевать. Лишь бы содрать с себя его запах. Мочалка выпадает из рук, но я не останавливаюсь. Просто не могу это сделать. Впиваюсь в себя ногтями и начинаю яро царапать.

— Я не буду твоей, — шепчу дрожащим голосом от бушующей внутри безнадежности.

С отчаянием и злостью кусаю губы в кровь. Ведь чем больше мой затуманенный мозг осознает всю непоправимость происходящего, тем тревожнее становятся мысли, и тем глубже и глубже меня затягивает в пучину гибели.

Меня ведь даже искать то некому. Я никому не нужна. Зато нужна ему…

Будь он проклят!

Мне хочется кричать от всей этой несправедливости. Наброситься на него и бить пока не прекращу чувствовать собственных рук.

“Ненавижу-ненавижу-ненавижу!” — мысленно твержу словно мантру, пока вытираю тело от влаги.

А когда я выхожу из ванной комнаты, обнаруживаю гору фирменных пакетов на полу. Вот только содержимое меня приводит в настоящее бешенство. Я никогда не надену это для него. Сплошные кружевные нитки, полупрозрачные пеньюары и гипюровые сорочки минимальной длины. Ублюдок!

Больше не задумываясь ни на секунду, я хватаю свое грязное белье и возвращаюсь в душ. Быстро простернув трусы и рубашку, высушиваю их феном и натягиваю на себя. Время уже заполночь и лучшее, что я могу сделать для себя, это незамедлительно отправиться в кровать. Заснуть. Мне нужно как можно скорее заснуть…

***

Меня будит звук хлопнувшей двери, а затем я слышу громкий шум приближающихся шагов, которые позже стихают. На физическом уровне чувствую, что он смотрит, буквально раздирает взглядом, а в следующую секунду я улавливаю запах дождя, жженых листьев и тяжёлого парфюма, что окончательно выбивает меня из сна. Он ворвался словно осенний ветер. Глаза раскрываю с трудом. Слизистая болит и жжет от пролитых слез, но все же мне удается разглядеть мужскую фигуру в полумраке комнаты.

Два шага и матрас проминается от его тяжести, прежде чем мощные руки отбрасывают одеяло в сторону и сгребают меня в охапку, усаживая на колени. Дыхание перехватывает. Обнаженные участки кожи тут же пробуждает прохладная грубая ткань мужской одежды, но ему плевать. Хаджиев яростно вжимает меня в свое тело. Делает нас единым целым.

— Почему на тебе эти лохмотья? — хрипло спрашивает и пальцами вонзается в бедра, да так, что я выгибаюсь в его руках.

Дышим в унисон. Тяжело и жадно. Рядом с ним всегда так.

— Мне не нравится купленные вещи. Можешь сдать их…

Но моя речь обрывается, когда он одним движением разрывает на мне рубашку. Пуговицы летят в разные стороны, а я больше не дышу. Лишь беззвучно хлопаю ртом, как рыба вытащенная из воды.

— Ты будешь носить то, что я тебе куплю, — произносит обманчиво тихо и большим пальцем щелкает по чувствительному соску. Дергаюсь и с губ срывается глухое аханье. Хаджиев повторяет мучительную фрикцию, сжимает грудь в мощных ладонях, сводит полушария вместе, посылая в самый низ живота острые молнии. — Поняла? — грубо царапает ареолу, а я, рвано дыша, запрокидываю голову назад, до боли закусывая губы. — Рот открой.

Сжимаю ладони в кулаки, но выполняю его приказ, чувствуя, как он тут же толкает свои пальцы по самые гланды. Поперхнувшись, я едва не захожусь в кашле, но начинаю сильнее втягивать воздух через нос. Второй рукой Хаджиев срывает с меня трусы. Одним жестким рывком. Кожа в тот же момент вспыхивает диким жжением, однако сейчас боль становится неважной, потому что, высунув пальцы из моего рта, мерзавец опускает их мне между ног.

— Нет… — жалобно вырывается из меня и я непроизвольно цепляюсь за его крепкие плечи.

— Да! — с жадностью выдыхает Марат и пальцами скользит между складками, нарочно щелкает по клитору и я вновь выгибаюсь в его руках. — Сколько их было?

— Кого? — ошарашено спрашиваю дрожащим голосом.

— Ебарей твоих. — Яростно проталкивает фаланги в глубину лона и все тело пронизывает током. — Не верю я, что ты чистая!

— Марат…

— Сколько! — рычит и сминает мои волосы на затылке, сталкивая нас лбами.

Господи, я с ума схожу. Его пальцы вытворяют что-то нереальное. Сбрасывают в огненную пропасть. И вся моя ненависть сгорает в нарастающей пульсации. Еще один требовательный толчок и меня накрывает животным наслаждением. Сокрушает в яркой агонии. Все слишком остро. Слишком грубо. С ним все слишком… Но все же я нахожу в себе силы прошептать:

— Нисколько… никого…

— Лжешь, сука! — длинные пальцы выходят из все еще подрагивающего влагалища и тут же впиваются в мою шею, возвращая меня в холодную реальность. Под прицел пронизывающих черно-синих глаз.

— Думаешь, — сквозь частое дыхание я облизываюсь, словно пьяная, — у меня было время трахаться?! — трясу головой, беззвучно усмехаясь сама над собой, своей слабостью перед ним, а потом продолжаю. — Я все это время бежала от тебя…

— Бежала. Но я догнал и хрен отпущу теперь! — резко скидывает на кровать и поднимается на ноги. — Собирайся. Пора ехать.

Глава 5. Вещь

Марат вышел из комнаты, но голова все еще идет кругом, дышу словно бык увидевший матадора. А внутри разгорается настоящий скандал. Битва противоречий. Сердце болезненно трепыхается, как пойманная бабочка. И единственное, чего я желаю — исчезнуть. Как дым, рассеянный мощным порывом сквозняка.

Но это просто невозможно.

Он найдет и соберет меня даже по невидимым крупицам в воздухе.

Обессиленные конечности словно бетоном залило. И лишь пальцы поддаются мне, которыми я сейчас судорожно сжимаю края разорванной рубашки, пока внутри стихает гребаная дрожь. От его близости и прикосновений.

Вот только тело все еще горит словно его окунули в чан с серной кислотой.

Хаджиев проник через вены как опасный вирус, ядом ворвался в кровь и одурманил рассудок. Одним прикосновением он подчинил. Обратил в рабство. Даже мои внутренние демоны сыграли против меня.

И ведь отчитывать себя за то, что я минуту назад получила оргазм от рук этого мерзавца — глупо. Сама виновата. Не надо было мне тогда связываться с ним.

Ради чего я все это затеяла? Ради обмана во благо спасения?

А в итоге что?

Проиграла, получив войну с самим дьяволом.

Губы кривит грустная усмешка.

Я совершила непростительную глупость. И цена теперь слишком высока.

Кем же я проклята, что все мои извилистые дороги вновь привели меня обратно.

К нему.

Где надежда на светлое будущее, разрушилась как карточный домик от дуновения ветра.

Штормового. Хоролодного. С запахом осени…

Поджимаю колени к груди и провожу рукой по волосам. Пытаюсь хоть немного пригладить растрепанную копну. Несмотря на то, что сейчас я предпочла бы их выдрать с корнем, чтобы хоть немного привести себя в чувства.

За последние сутки я стала похожа на шизофреничку.

В комнате загорается свет.

Вздрагиваю, сильнее запахивая полы рубашки, когда рядом со мной на кровать прилетает что-то тяжелое. Он вернулся, а я даже и не заметила под шум надоедливых мыслей. Резко перевожу взгляд и вижу белоснежный брючный костюм.

Красивый.

Нахмурившись, я принимаюсь изучать элегантный наряд. Классический и строгий по крою. Внешне неброский. Но что-то мне подсказывает, что эта неброскость стоит недешево. Хочу провести рукой по дорогой ткани, но мое внимание привлекает щелчок зажигалки.

— Через несколько часов у меня важная встреча в Москве, — Хаджиев прикуривает сигарету и, зажав ее татуированными пальцами, вальяжно устраивается в кресле. — Приведи себя в порядок, — небрежно жестикулирует рукой, оставляя в воздухе клуб дыма, — со мной поедешь. А после мы возвращаемся во Владивосток.

Владивосток… Я проделала такой длинный путь, а теперь меня возвращают на место. Как провинившегося котенка за шкирку.

Какое-то время я молчу, сидя обхватив руками поджатые колени. В мозгу крутится раскаленный вихрь тревоги. Рядом с ним соображать совсем не получается. Не хочу начинать заранее обреченный диалог. А может, ошарашенная новостью о том, что он просит… Нет-нет-нет. Не так. Приказывает сопроводить его, я просто не нахожу, что ответить? Зачем я ему на важной встрече? Я ведь шлюха для него. Только вот когда я ей успела стать так и не поняла…

Еще раз окидываю циничным взглядом брошенный на кровать костюм и снова смотрю на Марата.

— Сам выбирал? — интересуюсь, но выходит как-то с сарказмом.

Хаджиев насмешливо изгибает темную бровь, ладонью потирая короткую бороду, и делает очередную затяжку, вместо того чтобы ответить.

Значит, не такая я и грязная, раз он хочет выйти со мной в свет. Да еще и наряд купил как для первой леди.

Почему-то эта мысль придает мне толику уверенности. Как маленький теплый лучик в непроглядной тьме. И даже вызывает легкую улыбку, окончательно отодвигая переживания на задний план. Ведь все могло быть куда хуже. Я не в подвале, а в приличном отеле. Вместо кандалов и ошейника, дорогие наряды. А может у меня есть шанс? Странное чувство облегчения так быстро опьяняет, что я дерзко вздергиваю подбородок, прежде чем бросить мерзавцу его же слова.

— Не слишком шикарно для грязной шлюхи?

Мужские губы растягивает ленивая ухмылка. А когда взгляд Хаджиева вмиг заполняет непроглядная тьма, моя уверенность тут же разбивается в ничтожные щепки.

— Не переоценивай себя, птичка. Ты моя вещь. А я люблю красивые вещи. — Он неохотно тушит сигарету о стол и встает с места. — Думай, прежде чем заговорить со мной.

Его откровенное пренебрежение вызывает рвотный рефлекс.

Дыхание учащается, грозя мне удушьем от передозировки кислородом.

Я для него вещь.

Господи, какая же я идиотка.

До боли прикусываю язык, чтобы не послать ублюдка.

— Время, — он демонстративно бросает взгляд на наручные часы, что сверкают на его широком запястье золотом, — у меня его мало, Тата.

— А что если я не хочу сопровождать тебя? — выпаливаю на одном дыхании, не в силах сдержать обиду.

Хаджиев приходит в бешенство. Я его взбесила. Чувствую это. Вижу. По его озверевшим глазам. По тому, как раздраженно ведет плечами. Но в тоже время внешне он остается спокоен. И даже приближается обманчиво медленно. Не спеша. Вот только мне от этого становится не по себе. Каждый новый шаг громилы, вынуждает сердце замирать.

Всего лишь на мгновение я позволила себе забыться рядом с этим чудовищем. Не справилась с бушующими эмоциями, которые раскачивают меня подобно маятнику.

И теперь мне остается лишь ожидать наказания.

Марат подходит так близко, что я машинально отползаю назад, но он ловко цепляет меня за подбородок и возвращает на место, по-прежнему удерживая жесткими пальцами.

Наклоняется, обжигая висок горячими губами. Заставляя в груди все болезненно сжаться и упасть вниз.

— Запомни. Ты принадлежишь мне. А значит, будешь делать то, что я тебе говорю. Как, когда и где угодно. Уяснила?

Нет! Ни черта я не уяснила! Хочется закричать мне, но вслух я говорю совершенно другое.

— Я живой человек, Марат. Я не раб!

Хватка на подбородке усиливается и я зажмуриваюсь от боли, которую он мне причиняет.

— Ослушаешься еще раз, убежишь или будешь трахать мне мозг, отправлю туда, где с тобой не будут церемониться, — холодно цедит Хаджиев, но после короткой паузы продолжает более спокойно. — Знаешь, что я делаю с людьми, которые кидают меня? — угрожающе заглядывает мне в глаза, обжигая синей бездной, в которой бушует мрак. — Уверен, что догадываешься. Так что прикрой свой рот и надень на свою задницу то, что я велел.

Глава 6. Мой повелитель

— Черт, черт, черт… — яростно тру штанину брюк, куда только что прилетела чашка кофе. Чашка кофе, мать твою! На белоснежную ткань. Я уже представляю, что меня ждет. И ведь хер ему объяснишь, что это криворукий официант.

— Встань, — внезапно появившийся Марат нависает надо мной грозовой тучей. Замираю. Не рискую даже взгляда поднять. Ничего хорошего я там не увижу. — Тата! — гремит Хаджиев и я не то что встаю, я подпрыгиваю с места, вот только в его глаза по-прежнему не смотрю.

Знаю, он придушит меня одним только взглядом. И в следующую секунду я в этом убеждаюсь.

Подцепив пальцами за подбородок, сжимает до боли и насильно поворачивает мое лицо к себе. Темно-синие айсберги тут же выбивают из легких остатки кислорода, но я отчаянно возвращаю его обратно.

Внутри что-то порывается оправдаться перед ним, чтобы не подвергать себя лишнему риску, но вместо этого я лишь сильнее сжимаю челюсть. Обойдется. Уверена он и без моего жалкого лепета чувствует это. Как зверь, загнавший в угол свою добычу.

— Поднимайся в номер, — очередной приказ. — Наденешь все что тебе принесут. И на этот раз без глупостей.

От его серьезного тона и нечитаемого выражения лица становится очень неуютно. Но одновременно я сдерживаю порыв уколоть его шипами своего скверного характера. Который рядом с ним пробуждается словно голодный медведь из многолетней спячки.

— Хорошо, — изображаю напускную покорность и облизываю в момент пересохшие губы, замечая, как его тяжелый взгляд прослеживает за этим движением.

Все же опасная близость и жесткое прикосновение делают свое дело. Подчиняют.

С минуту Хаджиев еще рассматривает меня, склонив голову набок. Прищуривается. Хитро. Точно ища подвох в моей покорности. А затем пальцем надавливает на нижнюю губу, вырывая из меня глухой звук.

Вот так просто. Нажал, как на игрушечную куклу, и получил желаемое.

Трепещущее сердце подпрыгивает прямо к горлу. Мозг машет мне белым платочком, вручая собственное тело в руки мерзавца как трофей.

— Будешь хорошо себя вести, буду хвалить, — уголки мужских губ дергаются в слабой улыбки, — за непослушание — буду наказывать, — отстраняется и, не дожидаясь моего ответа, уходит в неизвестном направлении.

Оставляет одну, уверенный в том, что не сбегу. Никуда не денусь и выполню выданное указание.

Сглатываю нарастающий ком в горле вместе со вспыхнувшим желанием сорваться с места и бежать, бежать куда глаза глядят.

Но сейчас это будет глупо. И нереально. Лишь заработаю на свою задницу неприятностей, которых мне сейчас и так хватает. Если уж бежать, то с толком. Подготовленной. В прошлый раз ведь у меня получилось? Получилось! Значит смогу и в этот. Нужно всего лишь потерпеть, приглушить его бдительность. Делов то. Чувствую, как внутри пробуждается какая-то патологическая смелость.

В ущерб самой себе.

Он явно на меня плохо влияет.

Кожа в месте, где сминали его пальцы, все еще саднит. Хватаю с соседнего стула аккуратно сложенное кашемировое пальто и семеню ногами обратно в номер.

***

Передо мной раскрывают двери габаритного джипа. Мне даже помогают занять пассажирское место на задних сиденьях. А в том наряде, что предоставил “мой повелитель”, принимать помощь от постороннего человека весьма некомфортно. Глубокий разрез до самого бедра и откровенное декольте, вынуждают чувствовать себя голой и уязвимой. Особенно с теми богатствами, чем меня матушка-природа одарила. Даже будучи укатанной в пальто. Правда нараспашку. И мужчина не упускает возможности вылизать мои выпирающие напоказ сиськи голодным взглядом.

Хаджиев точно издевается. Сам то справится?

Некоторое время я сижу неподвижно, наслаждаясь тишиной. Радуюсь тому, что мозг отказывается о чем-либо думать. Вдох. Выдох. Так спокойно, аж тошно становится. Потому что знаю, стоит ему появиться, как моя установка даст сбой, а желанное умиротворение разобьется на мельчайшие осколки.

Мне становится душно и я снимаю пальто, аккуратно сложив его пополам у себя на коленях. Осматриваюсь. Если не считать вчерашнего унижения на полу подобного автомобиля, я давненько не сидела в дико дорогом, просторном и комфортабельном салоне. У меня ванная в хрущевке меньше. И пахнет тут лучше в сравнении с моими предшествующими средствами передвижения: затхлый автобус или на своих двух. Второй вариант хотя бы позволяет дышать свежим воздухом, а не потными мужиками и нафталиновыми бабками.

Не то что сейчас. Дышу хорошей жизнью. Как жаль, что в качестве имущества самого Марата Кадыровича. И чего бежала? Сама ведь мечтала о красивой жизни… любой ценой. Вот и получай, Владимировна. Правда, реальная плата оказалась выше моих сил. Пыталась. Честно. Но не получилось сломать себя. А может и сломала, да не понравилось. Не могу я быть птичкой в клетке и петь по щелчку пальцев. Я свободы хочу. Жить хочу. Чтобы уважали. Ценили. Думала, деньги помогут, а они еще больше в болото меня затянули.

Дверца с противоположной стороны резко распахивается, и в салон врывается запах сладковатого табака вместе с самим Хаджиевым. Как всегда серьезный. Одним своим присутствием накаляет обстановку, ломая мое дыхание.

И совершенно не желая того, я начинаю нервничать.

Рядом с ним молчание — пытка.

В волнении ерзаю на месте и заламываю пальцы, но внезапно останавливаюсь. До меня доносится изысканный парфюм смешанный с более глубоким ароматом, исходящим от мужской кожи.

Украдкой поглядываю на Хаджиева, а тот и бровью не ведет в мою сторону, уткнувшись в телефон.

Будто я пустое место.

Хотя это и к лучшему. Одной проблемой меньше.

Отдав краткий сухой приказ водителю, Хаджиев вновь отвлекается на оживший в руке гаджет. Дальнейший час я провожу под его бурные разговоры, смысла которых не могу понять из-за незнакомого мне языка. Но иногда по интонации мне удается уловить, когда он приходит в раздражение. Однако его лицо все также не выдает ни единой эмоции. Мне скучно. Молчание сейчас действует как снотворное. Веки словно наливаются свинцом. На часах всего пять утра, а с учетом того, сколько на меня навалилось за последние сутки, я бы сейчас с удовольствием отдалась во власть морфея.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Вот только у Марата видимо другие планы. И за одно ничтожное мгновение усталость и скука стираются в пыль.

Горячая ладонь мерзавца проскальзывает прямо в разрез платья, выше, обжигая бедро с такой силой, что тонкая ткань чулок грозится превратиться в пепел.

Но самый крах в том, что между передними местами и задними не установлена водительская перегородка. И я очень надеюсь на благоразумие озверевшего мужчины, пальцы которого так яро очерчивают ажурный край чулок.

Словно я для него антистрессовый мяч.

Продолжая держать разговор в заданном им темпе, он проскальзывает рукой между моих ног, по-хозяйски касаясь обнаженного участка кожи… совсем рядом с тонкой полоской трусиков. Вмиг разгоряченный воздух застревает копьем в горле и я машинально свожу ноги крепче, наивно полагая, что меня это спасет.

Сукин ты сын, Хаджиев.

Глава 7. Абсурд

Пальцем подцепляет край ажурной ткани, нагло касаясь самих складок. Вздрагиваю, как от удара током. В сиденье вжимаюсь, мечтая слиться с кожаной обивкой воедино.

А ему наплевать. Долбаный извращенец.

По-прежнему не смотрит на меня, увлеченный собеседником по телефону. Словно робот, а происходящее его никак не трогает.

Чего нельзя сказать обо мне.

Кусаю губы, не позволяя сорваться жалобному стону. Прошу. Умоляю свое тело заткнуться и не реагировать. Но как? Он ведь даже не замечает моих внутренних стенаний. Руководит мной, как пальцем по глобусу. Куда тыкнет, там кожа плавится. Обводит призрачным пунктиром эрогенные зоны, о которых знает только он.

Мужские пальцы уже хлюпают по влажным складкам, добавляя к гребаному возбуждению чувства стыда и неловкости. Теку как последняя шлюха. Ненавижу. И себя и его. Его — за все. Себя за то, что становлюсь податливой в руках Хаджиева подобно куску сахарной ваты.

В отличие от Марата, который все такой же бесчувственный, как шквал ледяного ветра. Вот только он не тушит, а сильнее распаляет внутри меня жалящее пламя. Вышибает в параллельную реальность. И в тоже время соединяет нас невидимой цепью, провоцируя выброс окситоцина в кровь. Абсурд.

Поглаживает, с жадностью размазывая влагу возбуждения. Уничтожает любую возможность противится этой сладкой пытки. Парализует. Заставляет гореть и жадно хватать ртом воздух. Адское пекло добирается до мозга и камнем падает вниз живота, наполняя меня болезненной тяжестью. Стирает все протесты. Опьяняет и одновременно отрезвляет, сменяя ласку на грубые фрикции. Демонстрируя свою власть надо мной. Оставляя только одно правило — подчиниться, раздвинув ноги пошире.

Даже не хочу представлять, как я выгляжу с его рукой между ног. А поймав несколько брошенных взглядов водителя в зеркале заднего вида, чувствую как становлюсь позорно красного цвета.

Зато на лице Хаджиева нет и намека на желание или напряжение. И тем более смущение.

Будь он проклят.

А когда он проскальзывает пальцем вглубь, с губ непроизвольно срывается стон.

Мерзавец!

Самообладание терпит полный крах и я впиваюсь в его жилистую руку ногтями. Будь моя воля, я бы кожу с него содрала.

— Марат! — шиплю как дикая кошка. — Прекрати! — изо всех сил стараюсь избавиться от его наглой конечности. Вот только толку от этого? — Прошу… только не сейчас.

Хаджиев демонстрирует своё недовольство, сжав мое сокровенное местечко в мощной хватке. Настолько мощной, что искры из глаз. Но подобная грубость лишь обостряет восприятие и без того заведенного тела.

— Ай… — закусываю губы, жмурюсь, удерживая себя на тонкой грани, чтобы самой не начать тереться об его руку. Идиотка.

Закончив разговор, Марат прячет телефон во внутреннем кармане пиджака, принимаясь разминать затекшую шею свободной ладонью. Тяжело вбирает наш общий воздух и наконец удосуживает меня диким взглядом. Словно бьет им по солнечному сплетению, перекрывая доступ кислорода. А после вынимает из намокших трусиков руку и демонстративно потирает пальцы скользкие от моей влаги.

— Тебе напомнить кто ты? — небрежно проводит ими по моимгубам, заставляя испробовать собственные соки. Совсем охренел.

Мне хочется вцепиться в его руку зубами, но вместо этого я кусаю словесно.

— Ну что вы, Марат Кадырович, — судорожно одергиваю платье и свожу ноги намертво, — ваше скотское отношение не позволяет мне забыть, что я всего лишь вещь!

Лучшая защита это нападение. Правда, не в моем случае. Но я устала гадать, что же он со мной сделает.

Остатки возбуждения буквально сгорают от презрения к самой себе. Страх уже испытываю на совершенно другом уровне.

Придя немного в чувства, перевожу внимание на Хаджиева.

Скалится. Опасно. По животному. Даже пугает столь непривычное проявление эмоций, которые обычно тщательно скрыты под налетом равнодушия.

Зрачки черные, бешеные. Смотришь в них и тонешь. С головой под лед уходишь и задыхаешься холодом бесчувственных айсбергов.

Не нравится ему, когда “вещь” огрызается. Мне тоже много чего не нравится.

Вроде и хочет сдержать себя, а не выходит. И уже в следующую секунду его пятерня сдавливает мое горло. Рывком притягивает к себе, но я упираюсь руками в широкие плечи. Однако он игнорирует мой протест и алчно проводит носом по щеке, одновременно царапая ее грубой щетиной. Вообще только сейчас отмечаю, что за эти два года Хаджиев оброс. Борода и каштановая копна небрежно уложенных волос. Но ему подходит. Дикий зверь внутри, теперь и снаружи.

— Тата, предупреждаю, — низкий, густой голос Марата сейчас звучит более хрипло. Пугающе. Отчего мои мысли тут же разбегаются в рассыпную. — Не привлекай к себе ненужное внимание.

Дыхание перехватывает, когда мощная ладонь Хаджиева опускается мне на талию и притягивает ближе.

— Думаешь, в таком платье это возможно? — отрывисто дыша, прохожусь языком по губам. — Не мог купить более приличный наряд?

— Я купил, но ты испортила его.

Смотрим друг на друга. Напряженно. С вызовом.

— Я не виновата! Не я пролила кофе! Это была случайность!.. — от злости и от того, что он не верит мне жутко хочется затопать ногами.

— Знаю, — как ни в чем не бывало, говорит эта козлина.

— Знаешь? И все равно заставил одеться как шлюху? Я не понимаю, Марат… Для чего ты меня унижаешь?

— Ты одета под стать своему поведению. Еще раз увижу, как ты стреляешь своими блядскими глазами в сторону мужского пола, сотру в порошок.

Он сейчас серьезно? Ревнует? Этот бездушный качан способен на это? Или просто из принципа? Может мне еще паранджу надеть и в пол смотреть?

Кусаю себе щеку изнутри.

Утром, когда я пила кофе в лобби баре ко мне подошел парень. Попытался составить мне компанию, а я мягко дала ему понять, чтобы он брал свои ноги в руки и уносил их от сюда.

— Я просто поддержала разговор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я не разрешал тебе.

— Может я и писать ходить буду по твоему разрешению?

— Будешь. Не сомневайся.

Подонок! Чтоб тебя черти в аду жарили на медленном огне. Но я проглатываю непозволительную дерзость, мысленно приказывая себе держаться.

Ничего не ответив, я толкаю его в плечи и выбираюсь из удушливых объятий. Конечно у меня получается это только с позволения Хаджиева. И не желая больше видеть его самодовольную рожу, вываливаюсь на улицу, позабыв о теплом пальто.

Холодно. Очень. Зуб на зуб не попадает. Но сейчас мне это необходимо. Заморозить себя. Потому что внутри разгорается настоящее буйство.

Необходимо успокоиться, я что-нибудь придумаю. Нужно просто потерпеть. Хотя бы эту долбанную встречу.

Натянув на лицо улыбку, граничащую с истерикой, я уверенно направляюсь вперед. И плевать, что не знаю куда. Все равно догонит.

Глаза застилают непрошенные слезы. Но я смахиваю их с ресниц, не позволяя проявить себе слабость.

Ему безразличны мои чувства. Безразлична моя жизнь и то, как сильно ранят его слова. Он просто наказывает меня за мою же глупость. И винить тут кроме себя мне некого. Было много других способов, но я захотела пойти самым коротким путем, который меня с такой же скоростью и погубил.

Внезапно на плечи падает что-то тяжелое и я вздрагиваю. Но пискнуть не успеваю, как сильная рука приобнимает за талию и меняет направление.

Хаджиев.

Дорогой аромат парфюма с примесью табака в момент окутывает рассудок. Находясь в каком-то ступоре от такого благородного жеста, я на ходу плотнее запахиваю пальто и торопливо передвигаю ногами, чтобы поспевать за его широкими шагами.

— Не обольщайся. С воспалением от тебя толку будет мало. А проблем мне итак с тобой хватает.

Ну почему он не может просто промолчать? Неужели так сложно хоть пять минут не быть сволочью?

Но вспыхнувшая злость гаснет, когда перед нами распахивают двери ресторана и Марат помогает моим дрожащим ногам переступить порог.

Мама дорогая…

Это разве ресторан? Это настоящие джунгли в центре Москвы. Вертикальное озеленение. Живые растения. Мох. И мебель из натурального дерева.

Уши приятно ласкают приглушенные звуки джаза. Я даже не замечаю как с моих плеч исчезает пальто. Но сейчас мне и без него тепло и уютно.

Не осознавая того, я широко раскрываю рот и задираю голову кверху. С откровенным интересом рассматриваю множество зеленых растений. Они буквально кругом. Свисают с потолков, вьются по стенам, в проходах и вокруг столов. Оранжерея отдыхает.

— Закончила? — хриплый голос возвращает меня в реальность и я на секунду прикрываю глаза. Эйфория закончилась. На поясницу опускается тяжелая ладонь и подталкивает вперед.

Проходим через основной зал. Прямо к большой компании, сидящей в отдельной зоне на мягких диванах. Почти все мужчины кавказской наружности. Мое присутствие в момент воспламеняет их взгляды. Рука на пояснице оживает и сильнее притягивает мое тело к хозяину. Словно он публично демонстрирует кому я принадлежу. И мужчины тут же теряют ко мне интерес, переключая свое внимание полностью на Марата. Они здороваются, перекидываясь парочкой фраз на незнакомом мне языке.

Конечно представлять меня своим друзьям Хаджиев не собирается, поэтому я как можно скорее усаживаюсь на свободное место.

Чувствую себя неловко. Зачем он взял меня с собой в мужскую компанию? Лишний раз хочет показать мне мое место?

Левую часть лица начинает заметно покалывать. Точно сотни маленьких иголок пробиваются сквозь кожу. Рискую повернуться, чтобы понять причину столь странной реакции тела. И ответ не заставляет себя долго ждать.

В дальнем углу дивана сидит мужчина, вальяжно устроившись на подушках и широко расставив перекаченные ноги. Плечи тоже чересчур широкие и мускулистые, скрытые под плотной тканью синего бадлона. Не знаю почему, но я с такой же наглостью продолжаю изучать незнакомца в ответ. Короткие черные волосы. Волевой подбородок скрыт под густой щетиной. И темные, как ночь глаза, бесноватый взгляд которых буквально проникает под кожу. Кажется, что даже платье начинает трещать от того, с какой жадностью он изучает мое тело. Ощущаю себя куском мяса, даже складывается впечатление, что Марат нарочно дразнит мной голодных львов. Льва. Смелый такой здесь один. Его явно не смущает присутствие моего “хозяина”.

Но в следующую секунду наш зрительный контакт обрывается. Хаджиев садится между мной и незнакомцем. И я молюсь, чтобы он не воспринял мое любопытство за провокацию.

— Марат, рад тебя видеть, — раздается грубый голос незнакомца, после чего мужчины обмениваются коротким рукопожатием. — Не представишь свою спутницу?

Украдкой смотрю на Марата и совсем не рада тому, что вижу. На его лице ни единой эмоции, но вот взгляд — убивает.

Атмосфера за ничтожное мгновение накаляется до предела. Ему не хочется знакомить нас? Или причина в другом?

— Татьяна, — холодно представляет Хаджиев, прежде чем добить громкой фразой. — Моя новая игрушка.

Глава 8. Айюб

На один короткий миг внутри все сжимается. Ничего нового я не услышала, игрушка даже звучит мягче, чем вещь, но почему-то сейчас от едких мужских смешков мне хочется сгинуть в раскаленную преисподню. Там и то будет комфортней. Чем здесь. Гореть под раздевающими взглядами горилл.

Ощущаю, как лицо жаром обдает. Заливается алой краской. Даже дышать становится тяжело. Стыдливо прячу взгляд, потупив его на сложенные на коленях руки. Нервно перебираю пальцами подол платья, чувствуя серьезную неловкость.

— Игрушка значит, — раздаётся елейный голос незнакомца. — Поиграть дашь? Сам знаешь, деньгами не обижу.

Они сейчас серьезно? Торгуются моим телом? Вот так вот просто? У всех на глазах?

Взгляд сам находит этого Айюба. Еще и смотрит на меня, как мясник на корову, которую собирается забить. Отказ он вряд ли примет. И эта догадка пугает еще сильнее.

Сердце отчаянно трепыхается, боясь услышать ответ Хаджиева.

— Не в этот раз, Айюб, — с завидным спокойствием отвечает Марат.

Что я испытываю? Облегчение? Определено да. Только приправлено оно едким слоем позора. Мужчины продолжают диалог уже на не русском языке и я больше не понимаю о чем речь. А любое предположение оставляет неуютную почву для размышлений.

— У вас красивое имя, Татьяна, — внезапно доносится посторонний голос. Такой тихий, мягкий и приятный. И в нем совершенно нет повелительности.

Сквозь затуманенный растерянностью рассудок я немного прихожу в себя. Мне даже хочется посмотреть на хозяина столь вежливого обращения. И увиденное не разочаровывает. Красив. Даже очень. Молод. Моложе Марата и того великана. Но такой же крепкий, спокойный и уверенный в себе мужчина. Вот только лицо гладко выбрито и волосы светло русые, а глаза такие голубые, что кажутся прозрачными. — Рад знакомству. — Улыбается, протягивая мне руку, запястье которой украшает браслет странной конструкции. — Салим.

В душе вспыхивает приятное томление. Он как луч света среди непроглядной тьмы. Но чувство опасности все также не покидает меня. Как мне поступить? Ответить ли этому мужчине или нужно спросить разрешения у Марата? Но он слишком вежлив со мной, чтобы медлить. Ведь обидеть его мне совершенно не хочется. Единственный, кто проявил ко мне человечность. Не испугался Хаджиева. И я не испугаюсь. Одним наказанием больше, одним меньше. Разницы уже нет.

— Спасибо. Взаимно, — уголки моих губ неуверенно дергаются вверх и я принимаю его теплую ладонь. Только вздрагиваю, когда он сжимает мою чуть крепче, слегка проведя пальцами по тыльной стороне. Однако практически сразу отпускает и подзывает к себе официанта, озвучивая ему крупный заказ.

— Спасибо, Сал, я только кофе, — низкий голос, раздавшийся практически рядом с моим ухом, мгновенно возвращает меня в былое напряжение. — Девушка будет Пуляр и воду, — его рука опускается мне на поясницу, вынуждая дернуться и расправить плечи сильнее. А затем он начинает обжигать кожу, даже сквозь ткань платья, монотонным поглаживанием пальцев.

— Марат, ты у меня в гостях и решаешь накормить девушку яйцом и водой? — в неверии усмехается мужчина. — Позволь мне впечатлить свою гостью.

— На счет впечатлений не переживай. У нее их предостаточно, — Марат откидывается на спинку дивана, продолжая пальцами рисовать горячие узоры на моей пояснице. — Нам через час вылетать. Не хочу, чтобы твои кулинарные шедевры украсили обивку салона.

Твою мать. Я ведь совершенно не подумала о том, как мы доберемся до Владивостока. Но сейчас аэрофобия меня пугает меньше, чем догадки о моей дальнейшей судьбе…

— Тогда давай вернемся к подписанию договора. В Москве ты не часто бываешь, будет глупо не воспользоваться такой возможностью, — Салим берет со стола черную папку и подает ее Хаджиеву, который сразу же переходит на свой родной язык и я опять остаюсь за бортом. Не то, чтобы мне интересен их разговор за бизнес, просто, когда понимаешь о чем идет речь на душе как-то спокойнее.

Вот только незнакомца по имени Айюб абсолютно не волнует деловой разговор своих приятелей. Его опаляющий взгляд черных глаз полностью сосредоточен на мне. Видимо, слова Марата он пропустил мимо ушей.

Однако я нахожу в себе силы игнорировать столь вульгарное внимание в свою сторону. И подоспевший официант с ароматной тарелкой еды в руках, очень мне в этом помогает.

Омлет, поданный с икрой нерки, невероятно нежный и воздушный, буквально тает во рту. А в сочетании с соусом Голландез ну просто бомба обалденного сливочного вкуса. Даже зажмуриваюсь от удовольствия. И я не буду спихивать свой гастрономический восторг на то, что ела последний раз вчера утром. Это восхитительно.

Отодвинув тарелку, делаю глоток воды и аккуратно промакиваю губы салфеткой, смакуя желанное чувство сытости. Но приятное послевкусие мгновенно испаряется, когда шероховатая ладонь Марата накрывает мою коленку.

Мужчины по-прежнему что-то бурно обсуждают, при этом каждый раз переходя на повышенной тон, хватка Марата становится жестче. До жути хочется поежиться от волны мурашек, вызванных собственническими замашками Хаджиева. И только переполненный мочевой пузырь заставляет меня действовать.

— Мне нужно в туалет, — шепчу так, чтобы услышал только Марат, одновременно убирая от себя мужскую руку. Отвлекать его от разговора весьма провокационно, как и покинуть стол без предупреждения, но обмочиться на месте тоже не лучшая перспектива.

Хаджиев поворачивает голову и внимательно всматривается в мое лицо. Словно испытывает меня тяжелым, давящим взглядом.

— Прямо по коридору и налево, — равнодушно произносит он в привычной для него манере, и только потом пронизывает недобрым прищуром. — Без глупостей, Тата.

Отвечаю ему скупой улыбкой и выбираюсь из-за стола, желая как можно скорее скрыться от провожающих в спину взглядов.

На негнущихся ногах я захожу в туалет, где меня также встречают натуральные природные оттенки: золотисто-желтый в сочетании с оливковым и охрой. Приглушенный свет в компании с живыми растениями создает реальное ощущение, что попадаешь в джунгли. Во всей обстановке четко читается эко стиль. Стены декорированы камнем, деревом и множеством огромных зеркал. Но на восхищение больше нет сил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Оказавшись наедине с самой собой, я вновь угождаю в плен коварных мыслей, ведь в голове до сих пор гремят слова Хаджиева. Ощущение униженной и оскорбленной перекрывает все положительные впечатления об этом красивом месте.

Каблуки громко постукивают по гладкому паркету и я облегченно выдыхаю, когда наконец опираюсь руками о деревянную столешницу. Опускаю голову и отчаянно трясу ей, принимая плачевное положение дел.

Возвращаться в мужскую компанию нет никакого желания. Но разве у меня есть выбор?

Глубоко вздохнув, я ополаскиваю руки под проточной водой, а после, склонившись над раковиной, легонько похлопываю себя по щекам прохладными ладонями. Нужно привести себя в чувства.

— Занятная игрушка у Хаджиева, — тягучий голос врезается между лопаток и я тут же поднимаю взгляд.

Только этого мне еще не хватало.

Айюб. Стоит облокотившись плечом о стену, не выпуская меня из под фокуса звериных глаз.

Мощные руки мужчины расслабленно сложены на груди, но это спокойствие только пугает. Зачем он пришел?

Дыхание начинает устраивать скачки, то с шумом вырываясь наружу, то застревая в горле.

Говорить не могу, голос с потрохами выдаст мое волнение, однако я все же заставляю себя улыбнуться. Из вежливости.

Может, если я буду вести себя аккуратней, ничего плохого не случится? Марат ведь не позволит чужому прикоснуться ко мне? Вот только его здесь нет…

И плохое уже случилось. Я один на один с этим громилой, глаза которого пристально смотрят на меня через зеркало. Прямо в душу. Раздирают на мне это чертово платье.

Сердце неистово бьется о клетку из ребер, но ему не вырваться, как и мне.

Призрачный шанс на благоприятный исход нашей встречи испаряется на глазах. Он отталкивается от стены и медленно сокращает расстояние между нами.

Наспех вытираю руки, но замираю, когда надо мной нависает огромное тело. Точно как у кентавра.

— Хорошо он тебя трахает? — Айюб отодвигает мои волосы в сторону и что-то внутри меня натягивается стальной струной, провоцируя выпрямить спину и раскрыть рот. — Какая ты чувствительная, девочка, — мужской голос становится хриплым, будто ему сложно говорить, а горячее дыхание копьями вонзается в мою плоть, продирая до костей. Он слишком близко. — Я бы посмотрел, как ты будешь выгибаться подо мной. За тобой интересно наблюдать, — проводит носом вдоль шеи и шумно втягивает в себя мой запах. Словно наркоман в поисках экзотического кокса на коже.

Марат опасный и пугает, но это знакомое мне чудовище, а вот Айюба я не знаю. Он пугает по другому. Он чужой.

— Извините, мне лучше…

Две громадные ручищи резко опускаются на столешницу по обе стороны от меня, не позволяя сдвинуться с места.

В нос ударяет необычный тяжелый парфюм. Такой же мрачный, как и его хозяин.

— На моем члене ты будешь смотреться лучше. Он у меня не маленький, тебе понравится, — толкает меня бедрами, вынуждая взвизгнуть и ощутить внушительный каменный бугор у него в штанах. Он явно приметил во мне добычу еще за столом. — Деньгами не обижу, — вкрадчиво продолжает Айюб.

Стискиваю пальцами края раковины, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться. В груди все болезненно клокочет. И он это чувствует. Мужчина упивается моим страхом. Пьет его тягучими глотками. А я… а я пытаюсь не сойти с ума от раздирающих изнутри эмоций.

— Меня… — собственный голос царапает пересохшее горло и мне приходится сглотнуть, — не интересует ваш… кошелек. Дайте мне уйти… и я не расскажу ничего Марату.

Громоподобный хохот громадины вызывает в душе землетрясение.

— Думаешь, я боюсь Хаджиева? — угрожающе цедит он, прежде чем бесцеремонно смять мою грудь широченными ладонями и вырвать из меня жалобный писк.

Тело каменеет в ужасе. Наполняется жаром до предела, грозя выжечь все внутренности.

Его подавляющая близость лишает любой возможности движения.

Смотрю на свое отражение и еще хуже становится. А когда встречаюсь с глазами Айюба, задыхаюсь.

— Хватит ломаться, — рычит он, накрывая ладонью шейные позвонки. — Мы не одну шлюху делили с ним. Или твоя дырка золотая? М? Почему твой хозяин отказал мне? Хотя у меня есть одна догадка.

Одним движением подонок укладывает меня грудью на столешницу. Боль пронизывает каждый сантиметр моей плоти. Сжимаю руки в кулаки, так крепко, что ногти впиваются в ладони, а после остануться алые полукружья следов. Пытаюсь ударить его каблуком, но он ловко обездвиживает, еще сильнее вжав меня своими бедрами в острый край.

— Какие же вы все ублюдки! — крик отчаяния вырывается из меня вместе с первыми слезами, что обжигают щеки.

После моих слов Айюб все же отстраняется, но только для того, чтобы намотать мои волосы на кулак и потянуть на себя.

— Я знал, что ты не шлюха. Марат не таскает их с собой, — цедит сквозь зубы и выпускает из хватки, но я даже с места не двигаюсь. Просто не могу этого сделать. Дышу так часто, что голова идет кругом. — Расслабься. Я силой не беру, бабы сами на хер просятся. И ты попросишься.

Рывком разворачивает меня лицом к себе, фиксируя грубые пальцы на шее.

— Так кто же ты такая, Татьяна? — склоняется надо мной так, что его губы оказываются в нескольких сантиметрах от моих.

Господи, помоги мне выйти из этого ресторана живой.

На ощуп хватаю стеклянную мыльницу и что есть мочи бью ей прямо в висок громадины.

Мужчина скалится, явно не ожидая такого поворота, и мне достаточно секундной заминки, чтобы выскользнуть и пуститься в бегство. Но и оно длится не долго. Уже в коридоре я врезаюсь во что-то твердое.

Отшатываюсь, но грубая хватка возвращает обратно.

— Далеко собралась? — знакомый стальной голос разбивает слой паники и я поднимаю взгляд.

Проморгавшись, мне удается сфокусироваться.

— Марат… — сипло выдыхаю, все еще борясь с охватившей меня тревогой.

Грудь ходуном ходит, но почему-то в данный момент я испытываю то, чего не должна никогда испытывать рядом с этим человеком.

Облегчение и чувство защищенности.

Хаджиев щурится, сохраняя строгое выражение лица. И мне не понять, что он сейчас испытывает. Что творится у него в голове.

— Ты в порядке?

Открываю рот, чтобы ответить, вот только лишь беззвучно хлопаю дрожащими губами.

Что мне ему сказать?

— Язык проглотила? — грубо сцепляет свои пальцы на подбородке и вынуждает смотреть прямо ему в глаза.

— Да, — облизываю пересохшие от страха губы, — да все нормально. Просто…

Возможность говорить заканчивается, когда я прослеживаю куда направлен взгляд Марата.

Глава 9. Слабость

До аэропорта я еду в компании двух амбалов. Марат из ресторана так и не вышел. Только вручил меня как ненужный пакет своему охраннику и даже взглядом не проводил. Но судя по тому, как его челюсти были напряжены, а глаза заволокло тьмой, я даже рада, что сейчас нахожусь на безопасном расстоянии.

Хаджиев явно не был рад увидеть своего друга с окровавленным виском. А последнее, что мне удалось заметить, пока мое тело буквально волокли к выходу на дрожащих ногах, это как Марат скрылся в коридоре с Айюбом.

И я совершенно не хочу думать, чем закончится их разговор.

Но в моем случае было бы не плохо, если бы они поубивали друг друга.

“Финита ля комедия” — мысленно усмехаюсь я с кривой улыбкой на губах.

На секунду я замираю у трапа, хочу собраться с духом, прежде чем вступлю на борт очередной фобии.

Первая моя фобия — Хаджиев. И ее не затмит даже полет над землей.

С трудом переведя дыхание, я крепко обхватываю поручни вспотевшими от страха ладонями. В голове проскальзывает мысль сделать шаг назад, но отступить мне не позволяет дышащий в затылок амбал. И к моему удивлению он совсем не торопит меня.

Самолет, в который я поднимаюсь кажется не таким уж и большим. Однако зайдя внутрь, это чувство сразу испаряется. Как и притупляется моя паника.

Меня встречает просторная гостиная в оттенках слоновой кости. Комфорт и роскошь. Белые кожаные кресла и диван с меховыми накидками, рядом с которым стоит стол с лакированной столешницей, напротив настенная плазма и коридор, где я вижу еще две двери.

Посторонний звук отвлекает меня от любований и я оборачиваюсь, тут же вздрагивая, когда замечаю вошедшего в салон Марата. Мрачный как сама ночь. Плечи напряжены. Челюсти крепко сжаты. Смотрю на него, а меня словно ударяет призрачной волной его злости, что он так тщательно контролирует. Пока.

Появление Хаджиева буквально выкачивает из моих легких остатки кислорода и, чтобы не рухнуть к его ногам, я на ощупь нахожу кресло и сажусь в него.

Сердце громыхает с такой силой, что тело перестает слушаться и застывает камнем.

С тревогой в груди я наблюдаю, как он неспешно садится напротив меня. Вот это его спокойствие на грани срыва просто убивает.

— Зачем ты его ударила? — ледяной тон стегает как хлыст, вынуждая пальцами вонзится в кожаную обивку.

Вот только суть его вопроса приводит в неконтролируемое раздражение, выбрасывая в кровь провокационную дозу адреналина.

Серьезно? Его интересует только это? Царапинка на горилле?

Едва сдерживаюсь от истерического хохота.

Ну а что я ожидала? Извинений? Или отрубленной головы Айюба? Идиотка!

— По твоему я должна была позволить отыметь себя? — выпаливаю я, кипя от возмущения. Кипя от всего. Во мне просто адский коктейль эмоций, а ведь самолет еще даже не оторвался от земли. — Хотя о чем это я?! Ты ведь для этого взял меня с собой в таком виде? Показать что во мне все видят лишь шлюху? Тогда может стоило все же раздвинуть ноги…

— Рот закрыла! — рявкает на меня и я инстинктивно вжимаюсь спиной в сиденье, пытаясь слиться с ним.

Одним только голосом он привел меня в чувства и вселил привычный страх обратно.

Марат тяжело вздыхает и опирается локтями на колени, начиная задумчиво потирать ладони друг о друга.

— А теперь слушай меня внимательно, птичка. — Поворачивает голову в сторону иллюминатора. — Теперь твоя безопасность, это я. Поверь, если ты попадешь в руки к тому человеку, будешь молить у самого сатаны вернуться обратно ко мне, — выдает каждое слово четко, с расстановкой, а я неотрывно слежу за любым движением Марата. Сглатывает, вздымая кадык. И нервно дернув головой, впивается в меня обжигающей, ядовитой синевой глаз, которые кричат похлеще, чем разъяренный диктатор. Но вопреки этому Хаджиев продолжает говорить обманчиво спокойно. — Он захотел тебя. Считай это своей черной меткой. И в сложившейся ситуации я твоя суша, Тата. Так что бежать от меня, последнее, что ты должна делать. Уяснила? — скользнув по мне недобрым взглядом, он откидывается на спину. — Не создавай лишних проблем ни мне, ни себе.

Ты моя проблема! Самая глобальная!

Хочется забиться в истерике от безысходности.

“Зачем ты вообще меня взял с собой… “ — крутится в моей голове, пока я искусываю дроржащие губы.

— Этого человека не должно было быть там, — мрачным голосом говорит Марат, словно видит насквозь мои мысли.

Еще скажи, что все прошло бы иначе.

— Хочешь перекинуть всю вину на него? — с горькой усмешкой интересуюсь я. — А тебе не кажется, что ты сам себе создал лишние проблемы?

— Мне кажется, что тебе лучше прикусить язык.

Козлина! Градус вновь набирает оборот. А я уже не хозяйка своему языку… Слишком много всего.

— Я не хочу так жить, Марат, — цежу сквозь зубы, — и мне плевать на чей член придется прыгнуть, лишь бы избавиться от тебя…

Но договорить я не успеваю.

Хаджиев резко поднимается с места и за один шаг, как обезумевший хищник, нависает надо мной, уперев одну руку в сиденье, а вторую запускает в мои волосы. Сжимает длинными пальцами в капкан кулака. До тягучей боли. Отправляя острую волну ужасно сладкой тяжести вниз живота.

— Я вытрахаю из тебя всю дурь, Тата. — С жадностью приникает носом к шее, прежде чем прорычать мне в ухо. — Ты принадлежишь мне. Повтори!

Молчу, дожидаясь, когда хватка в волосах станет еще жестче.

— Марат Кадырович, — внезапно откуда-то доносится тонкий женский голосок. Из-за нависшей надо мной горы мышц, мне не видно, кому он принадлежит. — Мы взлетаем, займите пожалуйста места и пристегнитесь.

— Пошла вон! — рявкает, даже не поворачиваясь в сторону женщины. А затем отстраняется и перемещает руку мне на шею. Сдавливает, склоняясь еще ниже и пригвождая меня гневным взглядом. — Говори! — требует, опаляя мои губы частым дыханием.

Ненормальный.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍В его глазах пелена безумия. В моих — слез.

Самолет готовится ко взлету. Надо мной взбесившееся животное. Две моих фобии уничтожают меня одновременно.

Я закрываю глаза, судорожно сглатывая ком в горле. А потом шепчу то, что он хочет услышать.

— Я принадлежу… тебе… — с этими словами во мне что-то ломается, разум теряет свою функцию и я не могу остановиться, продолжая нести бред. — Я твоя собственность… твоя игрушка… Ты купил меня… Ты мой хозяин… — даже не замечаю, как мои щеки обжигают непрошенные слезы, пока не чувствую, шероховатые пальцы, которые вытирают их с моей кожи. Так грубо и вместе с тем отвратительно нежно.

— Хватит, Тата, — хрипит он с какой-то болью в голосе, прижавшись лбом к моему виску, а я иду ко дну, по-прежнему не открывая глаз. Не хочу видеть его. Не хочу. И, когда он от меня не требует этого, испытываю жалкую каплю облегчения.

Слышу лишь его неровное дыхание, когда он одним ловким движением пристегивает меня. Жестко. Даже здесь без слов предупреждает, чтобы и не думала сбежать. Но я буду думать. Буду желать. Будь я проклята, если не сделаю этого.

Я все еще физически ощущаю на себе его пристальный взгляд, поэтому сижу неподвижно.

Вздрагиваю лишь, когда моих губ касается что-то гладкое, прохладное, а потом я улавливаю запах мяты. Только челюсть все также сомкнута.

— Это облегчит неприятные симптомы, — пронзая меня уже привычным своим холодом, раздается сверху низкий голос Хаджиева.

Не смело я открываю рот и принимаю леденец, слегка касаясь языком его пальцев, которыми он тут же обводит мои губы, вынуждая вспыхнуть каждый сантиметр кожи. А внутри все изнывает от боли.

Горячее прикосновение исчезает, а потом я улавливаю тяжелые удаляющиеся шаги. И только, когда я перестаю чувствовать его присутствие, открываю заплаканные глаза.

Меня трясет. Я задыхаюсь, будто все это время была заточена под водой.

Несмотря на всю злобу, что он сейчас вымещал на мне, на ничтожную секунду я заметила слабость, щель в его гранитной броне надменности и жестокости. Но это настолько невозможно, что я, не задумываясь откидываю от себя эту глупость. Я даже не хочу искать ему оправданий. Как и себе.

Глава 10. Тупая сука

Приглушенный зычный голос вырывает меня из объятий темноты.

Открываю глаза и не сразу понимаю где я. Но точно не в самолете.

Голова идет кругом так, что хочется удариться ей об стену. Поэтому я на секунду зажмуриваюсь, мечтая получить толику облегчения.

Тщетно.

Пространство кажется ограниченным. Чувствую это по своей скрюченной позе. Перед глазами двоится. Моргаю. Еще. И еще раз. Только ничего не меняется. Шея ужасно затекла. И какое-то время я остаюсь неподвижной, не в силах пошевелить ей.

А может все случившееся всего лишь кошмарный сон? И сейчас включится свет, а я в крохотной хрущевке лежу на двухместном диване?

Вот только витающий в воздухе аромат дорогого парфюма разбивает мои надежды в жалкие щепки.

В какой-то степени даже испытываю облегчение, что ничего не вижу. Я просто не хочу возвращаться в холодную реальность. Тем более в таком странном состоянии.

И не вернулась бы. Если бы не дискомфорт в теле, который вынуждает меня выбраться из под толщи сонного царства, однако при первой же попытке поднять голову, замираю, ударившись обо что-то.

Сглатываю. Вот черт! Только сейчас понимаю, что из уголка рта все это время текла слюна, а я лежала у кого-то на коленях.

Ладонью вытираю лицо. Отлично просто…

Растерянно поворачиваюсь в сторону шума. Все как в тумане. С трудом замечаю говорящего по телефону Хаджиева и его безэмоциональное лицо. Безэмоционально хмурое.

Не обращая на меня никакого внимания, он рявкает что-то в трубку, сбрасывает и принимается водить пальцем по экрану, в тоже время по-хозяйски держа вторую руку на моем бедре.

Постепенно принимаю сидячее положение. А вместе с моим пробуждением в душе возобновляется уже привычное мне чувство тревоги. И в добавок к нему усиливающееся раздражение.

Тяжесть мужской ладони исчезает, а где-то внутри меня зарождается волна алчного желания стереть с себя невидимую метку его прикосновения.

Вот только сил нет даже языком пошевелить. Не могу понять, что со мной происходит.

Дышу глубже от «предвкушения» неизвестности и поднимаю затуманенный взор на Хаджиева.

Только в ту же секунду уже жалею об этом.

Смотрит на меня глазами голодного льва. Раздирает на молекулы. От такого взгляда даже волоски на коже оживают.

— Голова кружится?

— Вроде нет, — болезненно вырывается из пересохшего горла. Вру. Кружится. И очень. — Что произошло? — спрашиваю осипшим от сна голосом, осознавая, что мы находимся в машине.

Неужели мы во Владивостоке? Но как же? Я ведь не могла проспать и даже не почувствовать, как меня вытащили из самолета?

В голове закручивается рой вопросов, пока я пытаюсь выровнять биение вмиг обезумевшего сердца.

Ничего не ответив, Марат достаёт платок и как ни в чем не бывало вытирает мои слюни со своих брюк. Неловко. Возможно, я бы и покраснела из вежливости… Но в следующую секунду замечаю вздыбленную ширинку. И от неловкости за оставленные слюни не остается и следа.

Извращенец.

Даже знать не хочу, о чем он думал, пока моя голова покоилась на его коленях.

Дверь открывается и Хаджиев покидает салон первый.

— Тебя долго ждать? — опершись одной рукой о крышу машины, он заглядывает внутрь. — Я устал, Тата. Идем.

Устал он.

Одновременно и боюсь его, и глаза выцарапать хочу.

Вспыхнувшая в крови ярость помогает мне ощутить слабый приток сил.

Но все равно что-то не то.

Игнорирую его протянутую руку и, гордо вздернув подбородок, открываю дверцу со своей стороны. Вот только встав на ноги, они тут же подкашиваются и я чуть не разбиваю лицо об асфальт, вовремя выставив перед собой руки.

— Черт, — шиплю от резкого жжения на ладонях, но я даже подняться не успеваю, как мое тело отрывают от земли.

— Ты невыносима! — цедит он сквозь зубы, крепче прижимая к себе, а у меня и сил то нет отталкивать. Конечности за одно мгновение наливаются тяжестью и они больше мне не подвластны. Напоминаю собой желейную массу, точно такую же, как в моей голове вместо мозгов.

— Чем ты меня накачал? — ослабевшим голосом шепчу я.

— Тупая сука, — бурчит себе под нос, прежде чем опустить меня на каменные ступени.

Это я то тупая сука? Хотя доля правды в этом есть. Я ведь даже от “шлюхи” так не бесилась, зато сейчас напоминаю собой пробудившийся вулкан.

Не знаю как, но я тут же отвешиваю ему звонкую пощечину, вновь повиснув на крепкой шее Хаджиева. В противном случае участи разбитого лица было бы не избежать.

Даже боли не чувствую.

Да что со мной такое?

Резкая хватка на затылке вынуждает меня взвизгнуть, прежде чем он рывком оттягивает меня за волосы назад.

— Совсем страх потеряла? — глаза черные, бешеные. Челюсть ходуном ходит. Ей богу, Хаджиев сам уже готов раскрошить мой череп об мраморные ступени.

Хотел меня? Получай, милый.

Абсурд. Но чем дольше я нахожусь рядом с этим мужчиной, тем больше забываю об инстинкте самосохранения.

— Сегодня я тебя не трону, но завтра… — склоняется ниже, опаляя мои губы порывом горячего дыхания, — пиздец тебе будет завтра, Тата.

— Думаешь, стоит тянуть? — провакационно произношу я заплетающимся языком. И видимо, это становится последней каплей в чаше его терпения.

Перекинув через плечо, Марат бесцеремонно заносит меня в дом. Широкими шагами пересекает лестницу. Одну. Вторую. С грохотом открывает дверь, а затем сбрасывает мое тело на кровать.

Перед глазами адская карусель и не в силах справиться с подступившей тошнотой, я едва успеваю свесить голову, как желудок выворачивает наизнанку вместе с его содержимым.

— Блядь! — рычит где-то голос Хаджиева, но мне совершенно безразлично на то, что он злится. — Найди эту тупую суку и узнай, что она дала ей вместо снотворного…

Значит, "тупая сука" было адресовано не мне? Это последнее, что я слышала, а потом меня утащило в тихую бездну спокойствия…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 11. Тимур

С трудом открываю глаза, но при попытке подняться тут же чувствую резкую боль в висках и падаю обратно на подушку, растирая их ладонями.

Облизываю пересохшие губы, ощущая во рту горечь и дикую жажду.

Вдох. Выдох.

Постепенно ко мне возвращается способность воспринимать окружающее, что позволяет более внимательно осмотреть просторную комнату в урбанистическом стиле. Без излишек, но обставленную лаконично. Холодный однотонный текстиль. Кровать, шкаф металлической конструкции и рабочий стол у окна во всю стену. Слишком стерильно. Во всех смыслах.

В голове выстраивается ужасающая череда прошедших событий, когда истощенные нервы уже едва не сдают. Однако я хладнокровно проглатываю подступивший ком в горле.

Слезами тут не поможешь.

Аккуратно свешиваю ноги и, ощутив голыми ступнями прохладный паркет, слегка поеживаюсь и устало опускаю руки между коленей. Кажется, что сегодня я чувствую себя еще паршивей, чем вчера. Но мне стоит привыкнуть к этому состоянию. Теперь оно войдет в привычку. Рядом с этим чудовищем. Кстати о нем…

— Лежите, лежите, — раздается звонкий женский голос с ярким акцентом и, повернувшись, я замечаю вошедшую в комнату средних лет азиатку с подносом в руках. — Господин сказал есть и спать.

Господин.

— Ну и где же он сам? — выдыхаю, ощущая, как внутри оживает раздражение, пока женщина раскладывает на прикроватной тумбе какие-то таблетки.

— Есть и спать. Господин сказал много отдыхать, — вторит мне писклявым голоском и, закончив, незамедлительно направляется на выход.

Класс.

Неужели я так плохо выгляжу? Она даже не взглянула на меня. Убежала как от проклятого огня.

Скептически изучив до жути аппетитное и вкусно пахнущее содержимое подноса, я беру его и опускаю на пол. Подальше от себя. Вдруг опять что подсунул. Или вообще на этот раз отравит. Спасибо. Мне хватило приключений в отключке.

Но все же пересохшее горло буквально гудит от вида стакана с водой. И не выдержав острого желания напиться, я цепляю фужер дрожащими пальцами и поглощаю все до последней капли.

А вот таблетки и еду оставляю нетронутыми.

Несмотря на то, что желудок сводит от требования накормить его, а разум буквально вопит о необходимости набраться сил, я игнорирую все посылы. Придется потерпеть. Мне нужно хотя бы поговорить с ним, прежде чем меня опять накачают хер пойми чем.

Наконец переполненный мочевой пузырь вынуждает меня подняться в вертикальное положение и направиться на поиски туалета.

Только сейчас замечаю, что я одета в шелковую сорочку. Красивую и весьма провокационную. Ай. Плевать. В данный момент мне даже лень сбросить ее с себя, а если и сниму то что надеть взамен?

Сделав все свои личные дела, я решаю остаток дня проваляться в кровати с книжкой в руках. Марат так и не появился, поэтому мое настроение слегка улучшается. Если это можно назвать так.

Остановившись у полки с домашней библиотекой, пальцем веду по корешкам твердого переплета. И мой выбор падает на “Дракулу”. Очень символично. Но мне нужно хотя бы чтением отвлечь свой урчащий желудок.

Открываю форзац и делаю глубокий вдох. Мне нравится запах живых страниц. Никогда не понимала электронные книги.

Время теряет свой ход, пока усталые от чтения глаза не начинают слипаться и я засыпаю.

***

Резко включенный свет болезненно ударяет по глазам, которые я распахиваю в ту же секунду. От быстрой смены положения становится дурно. И мне требуется минута, чтобы прийти в себя.

А, проморгавшись, понимаю, что вижу его.

В дверях стоит Хаджиев. Злой. Даже отсюда можно уловить тяжелое дыхание мужчины и горящие яростью синя-черные айсберги. Кажется, что он вот-вот набросится на меня и придушит на месте. Только за что? Я ведь ничего не сделала…

Надоедливые мысли разбегаются в стороны, когда Марат начинает надвигаться на меня. Каждый его шаг заставляет сердце подпрыгивать к самому горлу.

Тяжело дыша, я прижимаю книгу к вздымающейся груди, будто она мне чем-то поможет.

Но внезапно Хаджиева останавливает громкий звон посуды.

Замирает у того самого подноса, который я оставила на полу. С минуту стоит нахмурив брови и качает головой, а потом спокойным движением берет его в руки и, подойдя к окну, распахивает раму и не задумываясь выкидывает вместе с содержимым.

— Я не буду терпеть такого отношения, Тата, — засовывает руки в карманы брюк. — Теперь, прежде чем захочешь поесть в моем доме, ты должна будешь просить об этом, — последние слова он произносит приглушенным металлическим тоном, не отрывая взгляда от окна.

— На коленях? — тихо усмехаюсь от озвученной угрозы.

Но в ответ мне достается тишина. Я устала.

— Ты просто отвратителен мне, Хаджиев, — каким-то равнодушным голосом бросаю ему в спину. — Я лучше предпочту сдохнуть, чем…

— Тимур жив.

Два слова одним ударом выбивают весь воздух из моих легких.

Удар наотмашь.

Задыхаюсь.

Сердце болезненно застывает и тут же разрывается на мельчайшие острые осколки.

Мамочки… как больно.

— Н-не верю… — дрожащий шёпот слетает с губ, а затем я срываюсь на крик. — Ты лжешь! — подрываюсь на колени, позабыв о слабости.

— Я никогда не вру, птичка. — Хаджиев поворачивается ко мне с непроницаемым выражением лица. — И тебе об этом известно.

Глава 12. Два дня

Я закрываю глаза. Меня трясет. Каждый нерв в моем теле натянут до предела. Пульс гулко стучит в висках, разгоняя по кипящим венам кровь с бешеной скоростью, пока я пытаюсь принять услышанное.

Но это невозможно… Зачем он так поступает со мной?

Тимка.

Все бы отдала, кожу бы с себя содрала, лишь бы слова Хаджиева оказались правдой. Но он лжет. Моего брата нет в живых уже пять лет.

А что если это правда? Зачем ему мне врать? И как… откуда?..

В голове вспыхивает темное зарево из прошлого…

Обдолбанная мать, которая продает своего маленького сына ублюдкам с кровожадными улыбками. Папа, стоящий на коленях с пистолетом у виска. Он умоляет не трогать нас с Тимкой. Но его мольбу заглушает громкий хлопок и мое розовое платье заливает багровая жидкость от выстрела в голову отца. В ушах снова стоит этот дикий крик боли. Глаза застелены густой пеленой слез. Я столько лет пыталась забыть об этом дне…

И вот я снова отправляюсь в бездну пережитых кошмаров.

И тумблер на отключение эмоций больше не сработает. Потому что, даже зная правду, теперь мне хочется верить в сладкую ложь. Изнуренный мозг поддается этой слабости.

Мне хочется поверить Хаджиеву.

Я долгое время пряталась за нескончаемыми проблемами, которые преследовали меня подобно грозовым тучам.

А в итоге… Не знаю, как у меня это получилось, но я просто позволила перегореть той боли и стать всего лишь кучкой пепла в моей голове.

Наверное, так было проще.

А потом… в моей жизни появилось чудовище.

Чудовище, ярость которого я пробудила своими же руками.

И сколько бы я не бежала от всего этого, исход все равно будет один…

Вздрагиваю, когда до моего лица дотрагиваются жесткие мужские пальцы и я тут же отвешиваю шлепок по его руке. Даже не заметила как он подошел ко мне вплотную.

— Откуда ты знаешь? — хватаю Хаджиева за лацканы пиджака. — Откуда ты вообще узнал о нем?

В моем голосе столько боли, отчаяния и искренней мольбы, но Марат игнорирует, хладнокровно хватает меня зазапястья и откидывает их от себя.

— Мы поговорим, когда ты успокоишься.

Явно желая избежать женской истерики, он направляется на выход.

Черствый чурбак. Мерзавец!

Меня буквально наизнанку выворачивает от того, что я не получаю от него ответа.

Добра нет. Сплошное зло. И это самое зло сейчас повернулось ко мне спиной.

Схватив с тумбы торшер с прозрачным основанием, отправляю его вслед за ним, но промахиваюсь и тот с грохотом разбивается о стену.

— Мы поговорим сейчас! — сдерживаю слезы беспомощности и сжимаю дрожащие кулаки до боли от врезавшихся в ладони ногтей.

Откуда вообще во мне этот виток энергии? Я сейчас готова биться как львица за свой прайд.

Хаджиев останавливается, повернувшись в сторону остатков от светильника так, что мне виден его жесткий профиль. А затем он прикрывает глаза и потирает переносицу пальцами, прежде чем вновь сдвинуться с места. Вот только теперь Марат стремительно шагает в мою сторону.

Я не могу понять, что за игру ведет этот человек. Но даже толика светлой надежды на то, что мой брат жив дарит мне какую-то неземную силу подняться с кровавых колен и противостоять всем и каждому. И я встану. Обязательно встану. Я вытрясу из Хаджиева все что он знает. Заставлю его помочь мне, даже если придется играть по чужим правилам и стать подстилкой у ног. Хотя наверное сейчас я ей и являюсь. Но теперь у меня есть стимул куда дороже, чем обрести свободу. Жизнь Тимки.

Грубая хватка за шкирку и я уже в опасной близости горячих губ разъяренного чудовища. Что-то нервы у него как-то резко стали работать через раз.

— Не нарывайся, если не хочешь, чтобы я оторвал тебе голову раньше времени!

— Прошу… — закусываю губу. — Скажи где он, что с ним? Хоть что-нибудь…

— Твоя проблема в том, что ты не умеешь ждать, Тата.

— Господи, да что ты за человек такой! — бью его в широкие плечи кулаками, уже позабыв о предупреждении. — Неужели ты не видишь как мое сердце разрывается?! Просто позволь мне увидеть собственными глазами, что он жив! Ты можешь делать со мной что угодно, с моим телом, но прошу, не играй на больном прошлом.

— Ты права, я могу делать с тобой все что угодно, — с противным равнодушием подмечает он и пальцами захватывает мой подбородок, заглядывая в глаза тяжестью своего холода. — Научись вести себя примерно, Тата. Я не хочу тебя воспитывать. Потому что если я за это возьмусь, тебе будет больно.

Мне и так больно! Каждое его слово произнесенное безразличным тоном бьет прямо по солнечному сплетению, лишая меня воздуха. Лишая способности здраво мыслить.

— Что мне сделать? Я на все готова, — шепчу я и уже в следующую секунду опускаюсь перед ним на колени.

Больше ничего не соображаю, мне просто нужно, чтобы он дал ответы на мои вопросы.

Судорожно принимаюсь расстегивать его ремень, пока мои руки не попадают в жесткую хватку.

Рывок.

И вот я уже стою на ногах. И снова попадаю под фокус ледяных айсбергов, в которых сейчас пылает ярко-синее пламя презрения.

— Тебя может унижать здесь только один человек. И это не ты. Больше никогда не опускайся до подобного поведения, Тата. Мне это не нравится, — строго изрекает Марат, одергивая на себе пиджак. — Меня не будет два дня. У тебя есть время переосмыслить свое поведение. И если в мое отсутствие ты будешь послушной девочкой, я обсужу с тобой все твои вопросы. Уяснила?

Киваю. Даже не задумываясь. Я на все согласна. И плевать, что он этим воспользуется. Мне нужно как можно скорее убедиться, что с Тимкой все хорошо.

Господи, он наверное сейчас такой большой… Пять лет прошло. Помнит ли он меня? Слезы вновь наворачиваются на глазах и я не в силах держать их под замком. Больше не в силах. Однажды я заставила себя пережить все это горе, но зарубцевавшиеся шрамы вновь рассечены. Они пылают надеждой на что-то светлое. Ведь если я буду хотя бы знать, что с ним все в порядке и он счастлив, то смогу простить себя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍За то что когда-то отпустила его. Заставила себя забыть. Потому что с ума сходила.

— Тебе принесут телефон, — низкий голос Марата, выдергивает меня из мыслей. — Там будет один единственный номер, по которому ты можешь писать только в самых необходимых ситуациях.

— И что даже не напичкаешь дом охраной?

— Не вижу в этом необходимости, — с этими словами Хаджиев выходит из комнаты.

Необходимости и правда нет. Я теперь не сбегу даже под дулом пистолета. Чертов ублюдок посадил меня на поводок.

Не знаю сколько времени я стою оловянным солдатиком, но тело уже кажется чересчур тяжелым.

Я возвращаюсь в кровать. Два дня. Как мне прожить их в этой неизвестности?

Глава 13. Доброе утро

Уже к утру моя голодовка оборачивается невыносимой пыткой. Желудок сводит так, что волком выть охота.

За последние двое суток я толком ничего не ела, а плюс еще и организм «очистился». Так что сейчас уже готова и мышьяк из его руки принять, если он будет замаскирован в чем-то съестном.

Выхожу из комнаты и только сейчас понимаю, что я в двухэтажном лофте с элементами хай-тека и стимпанка. В квартире тихо и горит лишь приглушенный свет, позволяя разглядеть огромное пространство обставленное в таком же минимализме.

Неужели он действительно оставил меня одну?

Что ж, разрешения мне спрашивать не у кого. А есть очень хочется. Кажется в воздухе до сих пор витает крышесносный аромат мяса, розмарина и картофеля, которые азиатка готовила на ужин. Еще тогда я хотела наплевать на все свои установки, вытереть слюни и сорваться с места, как собака на поставленную на пол металлическую миску.

Возможно непонятного мне энтузиазма добавила новость о Тимуре. Однако из головы никак не выходят слова Хаджиева. Если захочу поесть — я должна просить об этом. Боюсь представить даже как. У этого извращенца хватит фантазии. Но тиран уехал. Он ведь не думает, что я буду голодать два дня?

Спускаюсь вниз, на ощупь нахожу то, что искала — выключатель. Загорается свет и я замираю на просторной кухне, которая до сих пор хранит аромат свежевыпеченного хлеба. Или мне уже это мерещится от желания забить свой желудок поплотнее.

И через пару минут я уже изучаю содержимое холодильника, тут же примечая авокадо, помидоры и яйца. Надеюсь я успею сделать себе тост прежде, чем умру с голоду.

Разобравшись с индукционной плитой, отправляю на раскаленную сковороду яйца и принимаюсь разделывать авокадо.

— Доброе утро.

Сердце пропускает удар и от неожиданности я подпрыгиваю на месте, выпуская из рук нож.

Оборачиваюсь.

Хаджиев.

Стоит во всем своем великолепие.

Высокий. Широкоплечий. Руки вальяжно убраны в карманы брюк.

Темно-синий стильный костюм отлично подчеркивает мускулистое тело мужчины. А белоснежная рубашка особенно выделяет его крепкие мышцы.

— Значит, любишь нарушать правила? — строгий тон вынуждает прекратить меня беспардонно рассматривать своего нежданного собеседника.

— Нет. — Тревожно облизываю губы. — Но я проголодалась.

— Тебя никто не морил голодом, воротить носом была сугубо твоя инициатива.

— Я… Просто… Мне просто было страшно что-либо есть после случившегося в самолете. Ты что-то мне подсыпал. Я знаю это!

— Тата, — с предупреждением цедит Марат и я прикусываю язык. — В самолете у тебя началась паника и проще было тебя отключить. Стюардесса переборщила с дозировкой снотворного.

— Это было не снотворное!

— Закрой рот и сделай мне кофе, — быстро выдает приказ и, откровенно игнорируя мое возмущение, Хаджиев направляется за барный стол с высокими стульями.

— Почему ты еще не уехал? — вопрос звучит резче, чем мне бы этого хотелось. И я тут же жалею о своей импульсивности.

Марат напрягается и, цокнув, начинает неспешно сокращать между нами расстояние. Между собой и жертвой, которая зря повысила голос.

Останавливается так близко, что в нос ударяет мятный запах геля для душа и головокружительный мужской парфюм.

— Ты нарываешься, птичка, — достав портсигар, он глухим ударом о тыльную сторону ладони выбивает сигарету. А потом подносит к моим губам фильтр, бесцеремонно проводя им по контуру.

— Возьми, — вкрадчиво требует Хаджиев.

Вдох. Выдох. Прежде чем я бросаю на него раздраженный взгляд.

— Я хочу есть.

— Разве так просят?

— Меня вырвет прямо на твою белоснежную рубашку. Уверен, что хочешь вставить мне в рот… сигарету?

— Ты очень быстро смелеешь, птичка. — Ухмыляется он в однобокой улыбке. — Я бы вставил тебе в рот более полезную вещь.

Я прекрасно понимаю на что он намекает, и как можно скорей перевожу тему.

— Как я должна попросить?

Скалится, качая головой.

— Вежливо.

Ну что ж…

— Могу ли я поесть, Марат Кадырович?

— Сначала прикури мне сигарету.

Из последних сил сдерживаю порыв плюнуть в надменное лицо мерзавца. Но вместо этого выхватываю из его руки сигарету и вставляю между губ.

Марат помогает мне прикурить, щелкнув перед моим лицом зажигалкой. В горло мгновенно проникает горечь дыма и я едва справляюсь с приступом кашля.

Холодные глаза Хаджиева темнеют, в тот же миг закрывая синюю радужку черными зрачками.

Зверь пробужден.

Под пристальным наблюдением я делаю еще пару затяжек, чувствуя, как голова начинает идти кругом.

Пытаюсь затянуться еще раз, но Марат требовательно перехватывает мою руку и, склонившись, по голодному обхватывает фильтр своими губами.

Только он не курит, а будто смакует мой вкус.

Очень странно.

Ведь к моим губам он никогда не прикасался. Словно они для него являются самой грязной вещью во всем мире. Которые достойны только его пальцев и…

Не будь, дурой, не ищи логику в действиях этого мужчины.

Дыхание перехватывает от внезапного вторжения на обнаженную кожу.

Шероховатые пальцы дотрагиваются до ключицы, плавно очерчивая ее изгиб, а меня буквально током прошибает, огнем опаляет до самых костей.

— Зачем ты вышла из комнаты в таком виде, птичка, — спрашивает он с тяжелой хрипотцой в голосе. Но не у меня, а будто сам с собой разговаривает.

Если бы я только знала, что ты дома, господин Хаджиев, я бы так и сидела в комнате.

Даже если бы мне грозил голодный обморок.

Но вместо того, чтобы воспроизвести свои мысли я с писком прикусываю губу, когда моей кожи касается холодный металл, а потом лямка с треском разрывается и шелковая сорочка соскальзывает вниз…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 14. Кофе

— Что ты делаешь? — тяжело дыша, встречаюсь с его взглядом. И тону.

— Я тоже голоден, — вторую лямку настигает та же учесть и шелк окончательно соскальзывает к моим ногам. Сигарета из моих рук летит в сторону. Вместе с выдержкой этого животного.

Ох, божечки.

Айсберги чудовища вспыхивают, позволяя синему огню заполнить его взор до краев. Даже смотреть в них опасно, пьянеешь словно по венам растекается Блю Кюрасао со льдом.

Внутри все трепещет и одновременно умирает от понимания того, как на меня действует этот мужчина.

Я ведь помню, какого таять в его руках… сходить с ума. Строптивые пальцы, горячие ладони и дерзость, с которой он доводил мое тело до исступления.

И сейчас я даже испытываю укол разочарования от того, что он ведет нечестную игру. Мучает. Изводит, не касаясь моего тела.

Глазами пожирает взволнованно вздымающуюся грудь, с жадностью проглатывает, будоража во мне каждую клеточку, а соски от такого пристального внимания гудят, твердеют и вытягиваются будто сами в рот к нему запрыгнуть готовы.

И мое тело совершенно не смущает, что мозг уже бьется в конвульсиях, призывая его к разуму.

Разуму, которого не существует рядом с Хаджиевым.

Из последних сил стараюсь сопротивляться глупому влечению.

Но в следующее мгновение в глазах мутнеет. Марат сжимает грудь, с утробным рычанием приникая к ней носом. Вдыхая в себя мой запах как бутон свежей розы.

Машинально упираюсь руками в крепкие плечи, а смысл?

— Я обещаю тебе, Тата, — кусает за напряженную горошинку, вырывая изо рта стон облегчения. Меня уже разрывает от наполняющей тяжести. Мне просто необходимо хоть как-то освободиться от нее. Какой же он необузданный и дикий. — Ты пожалеешь обо всем, что сделала, — и в подтверждение тому Марат обхватывает мое горло огромной пятерней, дергая на себя. — А теперь приготовь мне кофе.

Его тон вновь становится ледяным.

Судорожно сглатываю. Он издевается?

— В т-таком виде?

— Тебя что-то смущает? — неспешно водит пальцами по моей шее, наблюдая за своими движениями, как завороженный, не в состоянии остановиться.

— Все. Я голая, Марат. Я могу хотя бы что-то накинуть на себя?

Раздражает.

Пытаюсь отвернуться от него, но в наказание его грубые пальцы на мгновение перекрывают мне доступ кислорода, возвращая на место.

— Нет.

— А если кто-то зайдет? — с отчаянием шепчу я.

В его глазах загорается насмешка. Словно я сказала какую-то глупость.

Марат теряет ко мне интерес и выпускает из порочного плена, направляясь к столу. Оставляя на шее колючий ошейник от своих прикосновений.

— Это твоя квартира, Тата. Максимум кто к тебе может зайти, это Айза, — усаживается на высокий стул и будто читает немой вопрос в моих глазах. — Домработница. Она ухаживала за тобой пока ты была без сознания.

В голове вновь и вновь раздается эхо: “Твоя квартира…”

— Я здесь буду жить… одна?

— Не переживай, держать тебя под контролем это мне не помешает. К тому же охрана не выпустит тебя дальше порога без моего разрешения. Но в пределах квартиры ты можешь чувствовать себя свободно.

— Разве можно себя чувствовать свободной в клетке? — звучит с громкой претензией, но мне плевать.

Испытываю дикое желание исчезнуть и затеряться в гардеробе.

— Она у тебя двухэтажная, — с сарказмом подмечает подлец, по-хозяйски изучая мое обнаженное тело.

В одном сейчас я ему точно благодарна. От моего былого возбуждения не осталось и следа. Только привычная злость, которая как чертик на моем плече подначивает расцарапать его красивое мужественное лицо. Однако ангел вовремя вмешивается, призывая вернуться в реальность.

Стесняться мне нечего, с фигурой у меня все в порядке, но избавиться от ощущения неловкости все же оказывается не так просто.

Единственная возможность абстрагироваться от происходящего — начать готовить кофе. Поэтому я с превеликим удовольствием отворачиваюсь и принимаюсь за дело, предварительно убрав с плиты едва не подгоревшую яичницу. Правда, из-за сложного функционала кофемашины и множества кнопок у меня получается только с пятой попытки.

Мерзавец даже не соизволил мне помочь. Лишь молча прожигает мой голый зад взглядом. Неотрывно. Отчего воздух буквально искрится вокруг.

Чувствую его хищную энергетику по тому, как каждую мышцу в моем теле сковывает напряжением.

И наконец, взяв обжигающую чашку кофе в руки, я поворачиваюсь и убеждаюсь в своих опасениях. Ни одно мое движение не ускользает от его внимательных глаз. Я стараюсь не смотреть на Хаджиева, иначе точно споткнусь на ровном месте.

— Что-то еще? — интересуюсь с притворной любезностью и аккуратно ставлю перед ним чашку.

Молчание затягивается и я распрямляю плечи, слегка вздергивая подбородок. Пусть не думает, что смутил меня очередной выходкой подонка.

Марат окидывает меня непроницаемым взглядом. Но в тоже время таким пронизывающим. Холодным и обжигающим. Снова не выказывает ни единой эмоции словно перед ним мешок с картошкой, а не обнаженное тело девушки. Как же паршиво я себя ощущаю. Будто распята перед ним, а он воспринимает все это как должное, лениво сканируя меня своими айсбергами. Козел!

Хаджиев делает маленький глоток кофе и, поморщившись, демонстративно отставляет его в сторону.

— Отвратный кофе, — резко заявляет он.

Сволочь.

Натянув на себя вынужденную улыбку, разворачиваюсь, чтобы уйти, иначе я просто выплесну ему это кофе прямо в лицо. Но за одно мгновение оказываюсь в капкане его рук, успев испустить лишь испуганное аханье.

— Я разве разрешал тебе уходить? — горячая ладонь выжигает след на коже, пока он очерчивает ей мою талию, живот, бедра, сминая их изнутри. Колени сами подкашиваются, когда он большим пальцем щелкает по клитору. И я проигрываю, выгнувшись навстречу грубой ласке.

Ловким движением Хаджиев усаживает к себе на колени, расталкивает мои ноги в стороны и пробирается к влажным складкам, алчно размазывая смазку и проталкивая в меня два пальца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Твою мааать.

Трель входящего звонка доносится словно сквозь слой ваты. И к сожалению не оказывает должного эффекта на хозяина телефона.

— Ответь на звонок, — сипло выдыхаю я, не узнавая собственного голоса.

— Я разберусь, что мне делать, — его глубокий гортанный рык словно проникает в меня, растекаясь по венам жгучей лавой. Подчиняя меня яростному, неуемному и животному желанию.

Остатки разума упорно взывают меня к себе, но слишком поздно. Слишком глубоко я позволила проникнуть этому чудовищу. Позволила овладеть своим телом.

Мое внутреннее сопротивление сменяется необратимостью действий.

И как бы мне не хотелось освободиться от него, это просто невозможно. Мне не подвластно это. Единственное, что остается — позволить ему уничтожить себя. Разорвать на куски.

И лишь когда он утолит свой голод, я обрету свободу.

Но этого не произойдет. Я знаю.

Марат царапает мне кожу, водя щетиной между лопаток. С жадностью вдыхая в себя мой запах. Словно он дышит только мной. Погружается и растворяется во мне, с рычанием сминая мою плоть, кусает, выжигает языком на мне метку. Задыхаюсь стонами. Он душит меня огнем страсти. Перед глазами все размазано и я закрываю их, вцепившись дрожащими пальцами за края стола, чтобы окончательно не рухнуть в его омут с головой.

— Я заставлю тебя быть моей шлюхой. Самой грязной и развратной. Заставлю тебя хотеть этого. Чтобы каждый раз находясь без меня, сгорала от стыда, потому что ты будешь желать вновь ей стать. В моих руках, — резким движением он ставит меня на ослабевшие ноги, отрезвляя жестким шлепком по ягодице. — Мы не закончили, — хрипит он, до боли оттягивая пальцами мои набухшие соски, прежде чем исчезнуть, оставляя мое тело сгорать на краю пропасти. Оставляя меня на границы сумасшествия.

Запрокинув голову назад, я часто хватаю дрожащими губами спертый воздух.

Глаза начинают жечь подступившие слезы, но я проглатываю их. Я не буду плакать… не буду.

С громким шлепком ударяю ладонями по столешнице, кивая в такт своим мыслям.

Проклятье! Какая же я слабая перед ним…

***

Придя в себя, я наконец добираюсь до гардеробной и скрываю свое раскрасневшееся тело под слоем одежды. Сейчас я даже рада, что его не будет два дня. Мне нужно время. Нужно научиться совладать с собой и составить план действий. Нельзя давать ему права запудривать мне мозги, как и себе терять бдительность.

Он обещал ответить на мои вопросы. Учит меня терпению? Усмехаюсь. Да Хаджиев ни единой возможности не упускает, чтобы проучить меня.

Весь день я провожу как типичный параноик. Айза принесла свежих продуктов, приготовила мне еды и вновь оставила одну на растерзание надоедливым мыслям. Но к вечеру это становится просто невыносимо и я вновь погружаюсь в чтение, пока внезапно меня не отвлекает тот самый телефон, который мне принесли после отъезда Хаджиева.

Эмоции в ту же секунду впиваются в каждый нерв острой пикой, будто взбесившийся рой диких пчел.

Звонок по FaceTime…

Глава 15. Провокация

Я смотрю на экран с неизвестным номером, а такое чувство, что Хаджиев в затылок мне дышит. Я даже не замечаю, как тело пропускает дрожь, скручивая все мои внутренности узлом.

Какого черта ему надо? Я ведь знаю, что это он.

С досадой закусываю губу, усаживаясь поудобней. Я должна ответить ему. Должна, но абсолютно не хочу этого делать. Особенно после того, как он обошелся со мной утром.

Бросаю взгляд на часы. Десять часов вечера. Я вполне могу позвонить ему завтра и оправдать себя тем, что я уже спала.

“Иди к черту, Хаджиев”, — мысленно проклинаю мерзавца, желая, чтобы этот гребаный день закончился.

… и начался следующий.

Я устала бежать от него. Но сейчас бежать некуда. И теперь я как сломанная кукла, которую время от времени Хаджиев достает поиграть, когда ему становится скучно.

Больше не могу. Происходящее просто разлагает мой мозг. Ведь у всего есть побочное действие. И в данном случае это привыкание к постоянному страху. За котором следует принятие неизбежного. А после и подчинение.

Но на все есть свои причины.

Звонок обрывается. Экран гаснет. Но облегчения я не испытываю. Потому что в следующее мгновение глаза ослепляет оповещение входящего сообщения.

“Я сверну тебе шею, когда доберусь до тебя.”

Читаю уже в третий раз, чувствуя, как жар заполняет каждую клеточку моего тела. Страх на грани пылающих эмоций. Бесконтрольных.

Марат злится. И я не буду лукавить. Мне это нравится. Сама не знаю почему.

И все таки для своего же блага решаю перезвонить ему.

Мысли со скоростью летящего метеорита разворачиваются абсолютно в противоположную сторону.

Тяжело дыша, я быстрыми движениями пальцев набираю его номер. Он позвонил мне. Сам. Почему бы не посмотреть на это с другой стороны?

Гудки эхом доносятся до воспаленного сознания, в то время как удары трепещущего сердца заглушают все вокруг. Слишком громко. Отчего нервы натягиваются стальной струной и я кладу телефон на кровать, пытаясь вернуть самообладание, пока…

— У меня был не простой день. Не советую злить меня, Тата.

Вслушиваюсь в звуки металлического голоса, позволяя проникнуть его холоду в самую душу.

Черный экран, а значит он отключил фронтальную камеру. Хитро. Жаль у меня не прокатит такой вариант.

— Прости, — виновато начинаю я. — Усталость взяла вверх и я уснула…

— Я хочу видеть тебя, — бесцеремонно обрывает меня тоном не терпящим неповиновения.

От его слов мышцы в момент обдает кипятком, а пульс предательски учащается. Красиво звучит, если не знать всех подводных камней. Однако я делаю то, что он хочет и приподнимаю телефон, зафиксировав гаджет у изножья кровати.

— Разденься, — сухой приказ возвращает меня в более ясную картину.

Сжимаю челюсти. Принимаясь снимать с себя атласные пижамные штаны. А затем и топ, но тут же отворачиваюсь и скрываю наготу за каскадом ниспадающих волос.

Отлично!

Сижу перед ним в одних трусах, ожидая очередного распоряжения. Вот только этого не происходит и я облегченно выдыхаю, радуясь тому, что он не приказал избавиться от последнего клочка белья.

— Какую книгу ты читаешь?

Я было порываюсь ответить, но замираю, опасаясь догадок, откуда он знал, что я читала?

— Брэм Стокер. Дракула, — все же отвечаю, делая вид, что меня это не смутило.

— У тебя хороший вкус. Мне нравится. Почитай мне.

Не веря своим ушам, я даже поворачиваюсь в сторону телефона, будто сейчас вижу его надменное лицо.

Это шутка какая-то?

— Читай, — прилетает мне словно рикошетом.

— Мне… начать сначала? — сбитая с толку его странной просьбой, я пытаюсь хоть как-то понять свои дальнейшие действия.

— Плевать. Просто начни.

В его голосе сквозит нетерпение и раздражение. Но и у этого есть свои положительные стороны…

Прочистив горло, я дотягиваюсь до книги и, открыв нужную страницу, начинаю с момента где я остановилась.

— Я не ищу ни веселья, ни радости, ни изобилия солнечных лучей и искрящихся вод, столь любимых молодыми и веселыми людьми. Я уже не молод; а мое сердце, измученное годами печали, не приспособлено больше к радости; к тому же стены моего замка разрушены; здесь много тени, ветер свободно доносит свои холодные дуновения сквозь разрушенные стены и раскрытые окна. Я люблю мир и тишину и хотел бы быть наедине со своими мыслями, насколько это возможно. Брэм Стокер (с)

С каждой новой строчкой я ухожу в книгу с головой, абсолютно забывая о том, что мое тело обнажено.

Вот только теперь вместо красных глаз дракулы я вижу его. Черно-синие, с колючим льдом, скрывающим все эмоции под многолетним холодом. Пока внезапно меня не прерывает хриплый голос Хаджиева.

— Я хочу видеть твое тело, Тата. Развернись и читай дальше.

Меня словно за шкирку выдергивают из маленького мирка фантазии и моему терпению резко приходит конец. Он просто вырывает его с корнем.

С хлопком закрываю книгу и откладываю ее в сторону.

— Обязательно так со мной обращаться?

Тишина.

— Я просто не понимаю, — мои губы изгибаются в печальной улыбке, — что ты испытываешь, когда заставляешь чувствовать меня униженной, когда показываешь мне мое место? Что, Марат?

— Ты переоцениваешь свое положение, птичка.

Но останавливаться не собираюсь. Я хочу получить хотя бы один ответ. Пусть даже я виновата перед ним… Я вернула все, что взяла.

Какого черта он издевается?

Лучше бы он натрахался моим телом вдоволь и исчез. Только он явно не спешит с этим.

— Ты можешь позволить себе любую женщину и потешить свое либидо не через экран телефона.

— Я хочу то, что хочу. — Кратко.

В груди все пылает адским огнем от его эгоистичных замашек. И я уже не могу предотвратить запущенную реакцию в крови.

Я каждый раз думаю, что все, хуже не будет. Но этому мужчине удается меня переубеждать в обратном.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Сейчас я голая и уязвимая перед ним, но почему бы мне не сыграть на своих правилах?

Думаю, я смогу найти в этой ситуации преимущества.

Может если я приму участие, то не буду чувствовать себя после использованной игрушкой?

Вздернув подбородок, решительно разворачиваюсь к телефону и расставляю ноги пошире, не давая больше себе времени на раздумье.

— Так лучше? — я не вижу Хаджиева, но по тяжелому дыханию слышу, что такой ход не оставил его равнодушным. Вот только есть одно НО, моя провокация оборачивается против меня. Клитор начинает пульсировать, посылая горячие волны желания по всему телу, окончательно разъединяя меня с мозгом. А трусики буквально раздражают своим присутствием. — Ты хочешь меня, да? — не унимаюсь. — Желаешь прикоснуться… здесь, — отодвигаю кружевную ткань в сторону и провожу пальцами по шелковым складкам, невольно выгибая грудь вперед, едва сдерживая собственный стон. — Что ты чувствуешь, когда я не подчиняюсь тебе? — шепчу дрожащим голосом, все больше погружаясь в какой-то бред. — Когда я делаю то, что хочу? — подношу пальцы к губам и медленно погружаю их в рот, слыша доносящееся из трубки гортанное рычание.

— Я чувствую, что хочу разорвать тебя, маленькая дрянь.

Мое дыхание падает в бездну, потому что я чувствую, как он следит за каждым движением, обостряя все ощущения до предела. Пропуская по телу электрический разряд, за которым следует приятная дрожь.

— Ты хочешь, чтобы я себя трахнула? — игнорирую угрозу заведенного зверя и продолжаю дразнить его, возвращая влажные пальчики к своей дырочке.

Интересно, он трогает себя? Представляет на своем члене меня?

Твою мать, что я творю…

Однако моя рука будто живет отдельной жизнью и, наплевав на все правила приличия, она уносит меня за грани реальности. Доводит меня, погружая пальцы в горячее лоно, до ярких вспышек в глазах. До сорванных с искусанных губ стонов. Он смотрит, физически ощущаю это, но мне уже наплевать. Мне больше не нужно его присутствие. Есть только я и наслаждение, вскружившее мне голову.

— Ты настоящая сука, Тата, — ледяной тон отрезвляет своей тяжестью от порочного морока… Но поздно… Я сжимаю бедра, позволяя телу взорваться на мельчайшие осколки оргазма.

Разговор обрывается, а я постепенно возвращаюсь в реальность.

Что. Это. Было?!

Я ожидала всякого от моей авантюры, но такого как-то не предвидела.

Чувствую себя, идиоткой. Меня так взбудоражила глупая провокация, что я сама не поняла, как… Хочется просто заорать во все горло от своей выходки.

К черту все!

Устав, я падаю на спину, все еще не в силах сделать ровный вдох. Во мне все искрит.

Господи, почему меня это возбудило.

Он действительно плохо на меня влияет.

Натягивать обратно на себя пижаму я не спешу. Иначе она сгорит вместе со мной.

Моя жизнь все больше становится похожа на квест. Остается только догадываться, какое следующее испытание меня ждет впереди…

Но он ведь не накажет меня за столь невинный оргазм?

Глава 16. Мысли

Вчерашний оргазм. Я перекатываю его в голове, как обжигающую кружку кофе в руках.

Я боялась этого. Боялась выпустить внутренних демонов. Утонуть в них.

И я утонула. Не справилась. Животные инстинкты поглотили меня.

Слишком быстро мои возведенные стены рухнули. Утащив меня на самое дно. Прямо к голодному монстру, в руках которого я испытываю только один страх, что стану принадлежать ему. По настоящему. Стану такой же голодной.

Чужая душа потемки, а что делать если твоя душа тоже погружается во мрак? Что мне принесет жизнь рядом с ним? Тепло беззаботного существования? Или поглотит в вечный холод рабства?

Отчаянно мотаю головой и провожу во полосам ладонями, собирая их на макушке.

Я хотела этого вчера. Не вижу смысла лукавить. Причина? А разве она нужна, когда мозги набекрень? Возможно мне просто было необходимо выпустить себя за пределы допустимого, глотнуть свежего воздуха и хоть на мгновение ни о чем не думать. Забыть о самокопании. Забыть о неизбежности. Хоть на толику почувствовать себя живой и свободной.

Не буду искать себе оправдания, сейчас это бессмысленно. Да и ни к чему. Ведь самое худшее в сложившейся ситуации — жалеть о том, что сделала.

Я ведь не жалею?!

Это было моим выбором, глупым, но моим. Даже если со стороны все это аморально, а может и, наоборот, извращенно правильно…

Есть такие мужчины накрывающие опасней, чем тяжелый наркотик. Разъедающие твое сознание хуже, чем серная кислота.

Хаджиев обладает такой способностью.

Одним своим присутствием он ломает мой механизм, заставляя крутиться мои же шестеренки против правил. Правил, которых нет рядом с ним. Есть только похоть, животное желание, гнев, ярость и ненависть. Все так остро, что сводит с ума, разрывает изнутри и оставляет лишь один выход — выпустить зверя из клетки.

Этот зверь живет в каждом. Просто у кого-то он ручной, домашний. Тихо спит в углу. Но у любого животного есть провокатор.

И достаточно щелчка пальцев, чтобы веревки похоти и разврата жгутом скрутили шею, лишили кислорода и заставили мозг сходить с ума. А потом ты просто перестаешь ощущать себя.

Потом ты больше не принадлежишь себе.

Но с восходом солнца каждая тварь, овладевшая мной, просто исчезла, скрылась в потайных уголках моего разума. А проснувшаяся совесть уже во всю сжигает меня на костре презрения.

Я ждала звонка от него весь день, однако его не последовало. И на следующий тоже — тишина.

И ничего хуже, чем это противное спокойствие, быть не может. Потому что я знаю, что следует после затишья. Ничего хорошего.

Неужели его так взбесил наш крайний разговор?

Безусловно. Ведь я откровенно дала понять, что контроль ему подвластен не всегда. А зверь никогда не допустит, чтобы добыча играла с ним. Но я не добыча. И мне придется доказать ему это.

После душа я натягиваю на себя белую майку и трусики шорты, собирая на ходу волосы в свободную косу.

Спускаюсь на кухню, набираю стакан прохладной воды и, запрыгнув попкой на кухонный гарнитур, делаю неспешный глоток.

В этот момент раздается щелчок зажигалки Zippo, мгновенно разливая по телу леденящую дрожь паники.

Сглатываю остатки воды, слыша в девственной тишине слабое потрескивание сигареты, прежде чем до меня доносится табачный дым.

Как в замедленной съемке я поворачиваю голову в сторону незваного гостя и замираю. Вместе с ударами собственного сердца.

За столом сидит он.

Даже в тусклом освещении я вижу как равномерно вздымается широкая грудь мужчины, обтянутая белоснежной рубашкой с парой расстегнутых верхних пуговиц и закатанными по локоть рукавами.

Марат выглядит усталым.

Но в то же время неприступный. И совершенно бесчувственный. Как скала.

— Здравствуй, Тата.

Меня словно невидимой волной прошибает, когда я сталкиваюсь с холодным взглядом Хаджиева. Таким тяжелым и глубоким, что я едва не выпускаю кружку из рук и, чтобы не допустить этого, на ощупь опускаю ее в раковину.

— Я полагаю, сегодня ты не столь разговорчива? — раскатистый бас заполняет затянувшееся молчание, но ответа я так и не нахожу.

Волевые брови мужчины съезжаются к переносице, добавляя его каменному лицу пущей суровости.

— Я… я просто испугалась. Не ожидала тебя увидеть.

И это правда.

— Ждала кого-то другого? — удерживает под прицелом пронзительных синих омутов, жадно вдыхая дым в свои легкие.

— Никого, — прикладываю все усилия, чтобы мой голос звучал ровно.

Хмурится, зверюга, просверливая меня откровенным голодом, что заставляет его глаза металлом сверкать в полутьме.

— В правом нижнем шкафу. — Очередной приказ. — Достань то, что посчитаешь нужным.

Принимаюсь слезать со столешницы и только сейчас понимаю, насколько мое тело окаменело от переполняющего его волнения.

С трудом опускаю босые ноги на пол и открываю дверцу шкафа, где взору предстает эстетичная картина: множество различных бутылок с дорогим алкоголем.

Очень жаль, что в его не скромном баре отсутствует обычная минералка.

Хватаю первую попавшуюся стекляшку, мне плевать, чем он будет себя травить. Тянусь за стаканом и уже было хочу подать все на стол, как позади меня раздается зычный голос Хаджиева.

— Два стакана, Тата, — стегает своим безэмоциональным голосом подобно хлысту по спине.

Я даже пальцы на ногах поджимаю.

— Я не буду пить, — до острой боли закусываю губу, сжимая в дрожащих от возмущения руках бутылку с алкоголем.

— Я не спрашиваю будешь ты или нет. Я прошу достать два стакана.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 17. Подчинись

Молча ставлю перед ним бутылку и два хайбола и следом усаживаюсь на высокий стул, занимая закрытую позу: скрестив на груди руки и закинув ногу на ногу.

Взбунтовавшиеся эмоции постепенно удается взять под контроль.

А мысли, чтобы подняться и накинуть на себя что-то сверху — не возникает. Даже несмотря на то, что мои соски просвечивают сквозь белую ткань майки.

После вчерашнего выступления это как минимум смешно.

Смерив меня оценивающим взглядом, Марат кивает, прежде чем безразлично потянуться за бутылкой алкоголя. Ловким движением избавляется от пробки и принимается разливать золотистую жидкость по стаканам.

— Не накормишь? — интересуется, не глядя на меня.

— Нет. Я гостей не ждала.

Не очень вежливо, но зато честно.

— Ты и не должна их ждать, — берет хайбол в руку и делает большой глоток, смакуя жидкость во рту как райский напиток. — Может объяснишь, — задумчиво облизывает губы, — почему женщина, которую я нанял на работу в эту квартиру уже два дня прохлаждается?

Я была готова услышать этот вопрос.

— Потому что поесть я могу и сама себе приготовить.

Правда, мне было достаточно сложно донести это до домработницы. В силу ее «сверх знаний» нашего языка. Но все же мне удалось убедить женщину пару дней отдохнуть от работы. Тем более, что аппетит оставлял желать лучшего на фоне взвинченных нервов и мне сполна хватило купленных продуктов.

— Не пытайся устанавливать здесь свои правила, Тата, — начинает без эмоций. — У каждого в этом доме есть свои обязанности. Ее — поддерживать чистоту, приносить свежие продукты и готовить их. Твоя — ждать меня.

Интересно сколько пунктов имеет этого его «ждать меня».

— Ты сказал, что квартира моя и я могу быть здесь свободна? Так вот я и поступаю, как человек имеющий свободу в этих холодных стенах.

— У меня плотный график и четкий распорядок дня, Тата, который итак нарушен из-за тебя. Я купил эту квартиру по ряду причин, в том числе для собственного удобства. Потому что у меня нет времени лишний раз заморачиваться, где снимать напряжение. Уяснила? А распоряжаться моими людьми ты не имеешь никакого права. Ты никто.

Яснее не куда.

Каждое его слово бьет меня наотмашь.

И он определенно знает куда бить.

В горле мгновенно пересыхает.

«Никто…»

Сердце пропускает сокрушающий удар и падает куда-то вниз.

Почему-то сейчас его тон и колкие слова раздирают на куски, стекая ноющей болью в грудь.

Неужели причина такой жестокости кроется во мне? Он конечно никогда не был ласковым принцем, но и такой тварью он тоже не был…

Пульс вновь набирает обороты и унять его становится непосильной задачей.

С трудом я сглатываю и стараюсь выбросить из головы неуместную обиду.

Все так и есть.

Хаджиеву просто удобно иметь меня под рукой, когда ему некогда заморачиваться куда присунуть свой член.

— Ты обещал ответить на мои вопросы, — сипло слетает с моих губ.

Сил держать маску нет.

Эти два дня я буквально с ума сходила в своей же голове, как осужденная трибуналом. Под расстрелом множеством вопросов. И ни на один у меня нет ответа. А известие о возможно все еще живом брате уже становится похожим на мираж в моей опустошенной душе.

— Я никому и ничего не обещаю, — его губы растягивает едва заметная ухмылка.

Соврал! Урод!

Руки сами в кулаки сжимаются, дрожат, словно в меня бес вселяется от обиды. От желания плюнуть в его каменное лицо.

— Это… — ошеломленно выдыхаю и тут же срываюсь на крик. — Какой же ты подонок! Это не честно! — подрываюсь с места, готовая уже набросить на него, но Хаджиев лишает меня этой возможности, резким движением укладывая животом на колени. Прямо задницей себе под нос. Тут же отсекая пути отступления жестким шлепком по ягодице. Настолько жестким, что одним ударом он выбивает воздух из моей груди.

Но я все же пытаюсь.

Дергаюсь в надежде вырваться из тисков зверя, только этим лишь сильнее распаляю его и получаю наказание. Трусы с треском оказываются стянутыми до коленей, прежде чем я вновь ощущаю его мощную ладонь.

Шлепок эхом доносится до моего затуманенного сознания, а кожу словно плавит раскаленное железо. Горячее. Жгучее. До искр в глазах.

— Не усугубляй, Тата, — привычный спокойный голос мужчины звучит уже иначе. Ниже.

Но сейчас мне все равно. Плевать, даже если он примется замаливать причиненную боль собственными губами. И я бы посмеялась над своими глупыми мыслями, если бы мне не было так больно… Кажется, я совершенно не отдаю отчета происходящему, разум наполнен стонами, которые я усердно глотаю.

— Отвали! — прикусываю губу до металлического привкуса во рту, ожидая новую череду ударов.

И получаю.

Один, но его достаточно, чтобы выгнуться, когда жалобный стон все же ускользает от меня.

Дышать невозможно, но я из последних сил впиваюсь ногтями в его ногу, такую же каменную как и весь он.

Реакция отсутствует напрочь, зато кончики моих пальцев уже кипят от того, с какой яростью я стараюсь причинить ему хоть толику того, через что проходит мое тело.

Внезапно Хаджиев перехватывает мне руки и ловко заводит за спину, сцепляя запястья в единое целое своей мозолистой ладонью. Вдавливает их в поясницу, окончательно обездвиживая.

Глухое аханье вылетает с последним клочком кислорода.

Вокруг воцаряется тишина. В ушах все еще звенит эхо шлепков, сквозь которые я слышу его тяжелое дыхание.

Вздрагиваю, когда на пылающую ягодицу ложится грубая ладонь. А в данный момент она равносильно наждачной бумаге, что еще больше доставляет дискомфорт и без того саднящей кожи.

— Глупая птичка… Сдайся мне… — произносит он каким-то сдавленным голосом, сжимая ягодицу с такой силой, будто готов с мясом вырвать.

Боль становится невыносимой. Словно кожу все это время стегали оголенным электрическим проводом, а сейчас окатили кипятком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Пошел… к черту… — рычу сквозь пелену слез, пытаясь справиться с нарастающим в горле комом, но очередным ударом он буквально окунает меня в истерику.

— Я предупреждал тебя. Если возьмусь — будет больно. Я хочу твоего послушания, девочка. И возьму его любой ценой.

— Только если я этого захочу, — уже ничего не вижу, взгляд затоплен стеной горьких слез. Чувствую лишь как мои плечи безмолвно содрогаются. — А я никогда не захочу этого… не подчинюсь. Никогда не подчинюсь тебе, — словно в бреду беспрерывно шепчу, часто дыша.

Даже если встану на колени, даже если снова отсосу ему. Да даже если сама кончу в его руках. Все равно нет. Не подчинюсь. В душе я всегда буду презирать этого человека. И сбегу вновь при первой же возможности.

Я справлюсь. Вытерплю. Буду игрушкой, бездушной куклой, подстилкой для его утех, да кем угодно. Ему ведь когда-нибудь это надоест и я обрету свободу.

Но он ломает мою решительность и мечты, словно выдирает из меня иголку за иголкой. Единственную мою защиту. Выдирает с корнем. Ломает через боль и жестокость. Слезы брызгают из глаз, плавя раскрасневшиеся от жара щеки. Внутри все пылает как вулкан готовый взорваться и сжечь все вокруг. Одним движением сбрасывает мои дрожащие ноги на пол, ставит неподвластное мне тело в вертикальное положение, удерживая лишь за волосы на затылке, которые он сжал в кулак.

— Подчинишься, — бьет стальным голосам по моим атрофированным нервам. — Другого я не приму.

Задираю подбородок выше, упрямо смотрю в его разъяренное лицо. Умоляю себя заткнуться, но нет. Вот она точка невозврата. Потому что сейчас мне плевать как далеко он зайдет. В ушах гудит, пульс стрелами вонзается в голову.

— Когда-нибудь ты будешь жалеть о своей жестокости, — произношу устало. Сил не осталось совсем. — Но будет поздно, Марат…

Крепко сжатые челюсти и пугающе черные глаза выдают его внутреннее напряжение. Хаджиев вскидывает бровь и подается вперед, будто ему интересно о чем я.

— Допустим. И что дальше? — сглатывает, медленно облизывая губы.

— Не знаю… Может в один из вечеров ты захочешь вернуться к своей игрушке, но обнаружишь ее на тротуаре… прямо под окнами этого дома… лежащей в луже крови… с переломанными конечностями. Возможно тебе станет грустно, а может ты испытаешь злость от безысходности, которую я тебе дарую…

Вмиг жесткая хватка на горле сдавливает меня в металлических тисках монстра. Душит. Давит. А он свирепеет прямо на глазах.

— Не вздумай, Тата! Я достану тебя даже из под земли, поняла? Не ищи спасение. Его для тебя не существует!

Рывком отшвыривает меня в сторону и, потеряв равновесие, я болезненно ударяюсь задницей о пол. Задницей, которая еще пылает острым огнем от жестоких ударов зверя.

— Иди в комнату и жди меня там.

Хаджиев по голодному осушает стакан с виски и громко опускает его на столешницу, сразу вынимая из пиджака портсигар.

Привычное спокойствие монстра трещит по швам, в то время как я принимаю его немые удары уничтожающего взгляда.

Я вытащила его нутро наружу.

Что же творится в твоей голове, Марат Кадырович?

Поднимаюсь на ноги и порывистыми движениями натягиваю трусы, чувствуя как меня штормит. Хотя я и глотка спиртного не сделала.

— Ты обещал! Обещал ответить! — перехожу на крик и неуверенно шагаю ему навстречу. — Сдержи свое слово, Марат! — останавливаюсь и стараюсь смягчить свой тон. — Я ведь не прошу многого. Мне достаточно узнать, что он жив и ему ничего не угрожает.

— Что ты за женщина такая? — смыкает губы в жесткую линия и отворачивается к окну, а на скулах аж желваки выступают. — Почему не можешь просто заткнуться и уйти?! — отрицательно качает головой, вновь простреливая меня суровым взглядом. — Кажется, я просил тебя не повышать на меня голос?

— Ты не выполнил свое обещание!

— Так же как и ты свое. Думаешь, провоцировать меня хорошая идея?

Так вот в чем проблема. Его все таки зацепила моя выходка.

— А что? Не понравилось? — едва не прыскаю со смеха, но тут же продолжаю со всей ненавистью, что сейчас бурлит в моих венах. — Представь себе, я тоже могу использовать свое тело по назначению. И знаешь, что? Мои руки справляются куда лучше! — пытаюсь произнести каждое слово с непозволительной дерзостью, но голос предает меня. Обида оказывается сильнее. Она практически выжигает все мои внутренности.

Нет моего Тимки. А этот подонок соврал, чтобы я не создавала проблем в его отсутствие. Чтобы ждала как преданная собака у дверей.

В глаза мне смотрит. Непрерывно. Сжигает до тла. И тут же возрождает из пепла. Все еще сам дышит как бык заведенный красной тряпкой.

— Повторишь это, когда будешь насаживать себя на мой член, — чеканит сквозь зубы. — В комнату ушла. Считаю до трех. Раз…

Глава 18. Держу слово

Поверить не могу, что он отлупил меня… Он! Чужой! Ни кем мне не являющийся человек, изрешетил мою задницу мозолистой ладонью.

Даже родной отец на меня руку не поднимал!

Воспоминание о любимом родителе стальным сверлом, раскаленным металлом пробирается прямо в сердце. Размозжает и без того изувеченный орган. Выжигает его в груди без права на вздох…

«Папочка… если б ты только был жив. Ничего бы этого не было. И Тимка был бы рядом и я… И все было бы хорошо…

Но тебя нет…»

Я тону, захлебываюсь в этой непроглядной череде безжалостных событий. Череде испытаний и трудностей.

Я потеряла себя.

В голове полный бардак и все еще шумят стихающие отголоски истерики, но даже сквозь этот шум я слышу звук открывшейся двери, а затем глухие шаги, прежде чем матрас возле моих ног проминается.

Но мне не страшно. Правда? Не страшно ведь? Сколько прошло времени? Час? Два? Вечность? Боль ни разу не успокоилась. Наоборот стала еще острее.

И я буквально задыхаюсь от этого чувства.

Слезы ручьем текут по щекам. Беззвучно. Словно стараются унести все мои переживания прочь. Вот только когда ощущаю на себе прикосновение его грубых пальцев, сердце глухим толчком ударяется в самые ребра и я резко поджимаю под себя колени. Не хочу, чтобы он меня трогал. Видеть его не хочу. Даже запах его чувствовать. НЕ ХОЧУ!

Но разве это чудовище волнует что-то кроме своих желаний?

Эгоистичный ублюдок.

— Не дергайся, — требовательный рык Хаджиева окончательно вырывает меня из надоедливых мыслей.

— Я не хочу, чтобы ты меня трогал, — тошнота подкатывает к горлу. — Пожалуйста, Марат, уйди.

Не реагируя на мои слова, он снова укладывает меня животом себе на колени, а я выжата как лимон и даже не пытаюсь сопротивляться. Или просто боюсь. Или просто не хочу.

Аккуратное прикосновение к пульсирующему огнем участку кожи вызывает боль, возвращая в действительность. Закусываю губы и сминаю руками шелковую простынь, сглатывая вязкую слюну.

— Тихо, я не сделаю больно, — гортанно звучит его голос, — только мазь нанесу, — вкрадчиво продолжает это чудовище и кожи касается что-то прохладное, отчего даже глаза закатываются, потому что я ощущаю короткое облегчение.

— Ты должна понять что все в этой жизни имеет последствия. Как и свою цену.

Скотина! Заткнись! Я не желаю тебя слышать…

— Зачем? — выдыхаю в пустоту несуразный вопрос.

— Затем, что ты моя. А свое я никому не отдам. Побегала и хватит.

— Не хватит… — шепчу себе под нос, привыкая к его пугающе мягким касаниям. Он ведь не умеет так… Не способен ни на что, кроме жестокости. Но в опровержение моих мыслей Хаджиев нарочито медленно ведет большим пальцем по ягодице, ниже, вдоль бедра, надавливая сильнее, еще ниже, неуловимо соскальзывая вверх у самой пятки. Одним движением словно смахивает с меня причиненную им же боль.

Дыхание перехватывает, когда сильные руки подхватывают мое тело, на мгновение позволяя уловить как тяжело вздымается его грудь, и бережно возвращают меня на кровать.

— Впредь следи за своим языком, Тата. И за тоном, которым ты говоришь со мной.

Молча сворачиваюсь калачиком, ощущая как бездушная скала возвышается надо мной. Подавляет одним только взглядом, от которого уже майка трещать начинает, грозя разойтись по швам.

— Я не солгал тебе, твой брат жив, — только на этот раз у меня эта новость не вызывает… да ничего она не вызывает. Не верю я ему. И вместо облегчения я получаю все стадии асфиксии.

— Замолчи! — часто дыша, цежу я, прежде чем вскочить на ноги прямо на кровати. Тело пошатывает из стороны в сторону, но, приложив усилия, я все же удерживаюсь на мягком матрасе в выгодном положении. Смотря на него практически сверху вниз. Прямо в его покрытые льдом глаза. Адреналин в крови помогает. — Я сказала хватит пудрить мне мозги! Хватит манипулировать родным мне человеком! — едва не рычу на него, наплевав на последствия своей дерзости. Облизываю пересохшие губы, перед глазами снова размазанные картины из-за пелены слез, но одно я вижу точно. Зверя, который сейчас прожигает меня насквозь кипящими сапфирами. — Мне жаль тебя, Марат, — с шипением выплевываю в его гранитное лицо. — Потому что тебе никогда не понять меня! Потому что твой брат испытывает теплые чувства лишь в сторону гребаного кошелька! Твоего кошелька! Чтоб ты сгнил в этих деньгах!

Схватив за шею, Марат дергает меня на себя, сталкивая нас, вдавливая мое лицо так, что носом до боли царапаюсь об его жесткую щетину.

— А тебе разве было нужно что-то другое? М? Открою тебе секрет: деньги нужны всем, а ты сгниешь вместе со мной! — срывается на громоподобный крик, но в момент берет себя под контроль. — Иногда нужно заткнуться и прогнуться, Тата, потому что на воспитание у меня нет ни времени, ни желания. Мои отношения с братом тебя не касаются! Моя семья тебя не касается! И если я говорю заткнуться, ты затыкаешься и слушаешься меня! Перестань провоцировать свернуть тебе шею! Я сказал тебе ждать. А ты что? Дыркой своей светила? Человека моего работы лишила? Почувствовала себя хозяйкой? Ты просрала ту возможность. А я давал тебе ее! Больше не боишься? Так заставлю, раз только страх делает тебя ручной!

— Ручной? — выдыхаю ошеломленно в его безэмоциональное лицо. — Ты совсем больной…

— Таким меня сделала ты.

Трясу головой.

— Нет. Не я. Не я, Марат. У тебя денег хоть жопой жуй! Да, я не имела права их трогать. Но… Я… Я ведь вернула тебе все до копейки…

— Дура ты, — касается влажными губами моего виска, решетит горячим дыханием, заставляя мои колени подкосится.

— Так отпусти меня…

— Думаешь, не пытался? — как наркоман водит носом по моей коже. И даже позвоночник сковывает льдом от его одержимости, пока внезапно он не опрокидывает меня на кровать, отшатываясь назад как от открытого огня.

Какое-то время мы молчим, в попытках восстановить дыхания, позволяя друг другу остыть и вернуться к разуму.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Шумно выдохнув, Марат проходится по лицу ладонью, а я не смело присаживаюсь, пытаясь игнорировать жжение на заднице.

Адреналин, заглушающий все мои инстинкты, постепенно уступает место усталости.

— Завтра будь готова к обеду. Утром водитель отвезет тебя в магазин. Купишь себе одежды, — бросает на тумбочку платиновую карту, которую достал из кармана брюк, и продолжает с абсолютным безразличием. — Лучше выбрать что-то более консервативное.

— Доверяешь мне свои деньги? — лениво шевелю языком, когда грустная усмешка касается моих губ.

Смешно в свете нашего разговора о деньгах.

— Не переживай, я сообщу если смс из банка начнут меня пугать.

Однако новый виток переживаний заставляет пульс ускориться вновь.

Надеюсь, эти американские горки закончатся прежде, чем я сойду с дистанции.

— Ты опять потащишь меня в компанию озабоченных орангутангов? Тогда я вполне обойдусь черным мешком.

— Завтра у тебя знакомство с семьей Тимура. Так что выглядеть прилично в твоих интересах. — Заметив мое шокированное лицо, Марат сухо добавляет. — Я всегда держу свое слово, Тата.

С этими словами он уходит, а я и не пытаюсь остановить, чтобы не обрушить на него рой вопросов жалящих меня в голове.

Новая семья?

Но ведь я… я его семья… Эгоистично кричу я, так и не услышав главного… Он жив!

Я даже не замечаю, как меня уносит в спокойствие ночи.

Так же как и вырывают меня оттуда женские крики.

Глава 19. Грязь

От испуга я тут же сжимаю простынь в кулак, пытаясь прислушаться к ругательствам, а когда уже отчетливо слышу шум приближающихся шагов, резко принимаю сидячее положение, невольно морщась от боли.

Дверь с грохотом врезается в стену, отчего я подпрыгиваю на месте, а затем на пороге появляется пышных форм женщина в длинном платье и платком на голове. И я смутно припоминаю, что она мне знакома, пока резкая пощечина не шокирует и не вынуждает отпрянуть назад.

— Вернулась ведьма! Я знала это! — тычет в меня пальцем, в то время как я шокированно хватаю ртом воздух. — Знала, что ты и его совратила! Что у тебя, манда золотая? Чем ты им так голову морочишь? Грязная, позорная девка! — женщина пытается отвесить еще одну пощечину, но я уворачиваюсь. От страха тело все трясет и контролировать себя становится сложнее, кажется еще немного и я просто застыну камнем, позволив этой неадекватной особе раскрошить себя вдребезги. — Одного сына погубила, так теперь за второго взялась?! Прошмандовка! — верещит она грубым голосом и опять кидается, вот только я вновь уворачиваюсь, предоставляя ей возможность вцепиться мне в волосы.

Острая боль мгновенно пронзает всю голову, прежде чем она скидывает меня с кровати.

Неудачно приземляюсь на холодный пол, едва успев выставить перед собой руки и проглотить мучительный стон. Сердце вмиг подпрыгивает в горло и даже вздохнуть не могу, не то, что слово сказать, пока перед глазами не появляются туфли с округлым закрытым носом.

Какого черта происходит?

С трудом дыша, я бросаю на нее исподлобья взгляд. Но обзор частично закрывают мои упавшие на лицо волосы.

— Ты хоть знаешь перед кем ноги раздвигаешь? — женщина нависает надо мной грозовой тучей и смотрит с нескрываемым презрением. Лицо искажено яростью. Ее прямо потряхивает от злости и она продолжает с шипением гадюки, отравляя меня одними словами. — У него свадьба через две недели. На той, которая достойна его, которая станет ему идеальной женой, послушной и чистой! И как только они поженятся он потеряет к тебе интерес…

— Что-то не торопится ваш сын жениться на послушной, — сдерживаю горький смешок, цежу сквозь зубы, тем самым принимая вызов.

Если б только она знала, как я мечтаю о том, чтобы он потерял ко мне интерес. Но новость о свадьбе все же ударяет меня похлеще пощечины.

— Язвить старшей будешь? Когда я говорю ты молчишь! — хлесткий удар по щеке обрывает ее речь, оставляя в моей голове эхо звонкого шлепка, сквозь которое я слышу собственный глухой стон. Порывисто втягиваю в себя воздух через нос, дрожь пробирает каждую мышцу в теле, но я прикусываю язык, чтобы не нанести им себе еще больший вред. — Тебе уже помогли бежать ценной жизни! Неблагодарная сука! Зачем вернулась? Денег захотелось? Так я пристрою тебя куда следует!

Женщина дергается в мою сторону, но я судорожно отползаю назад.

— Прошу выслушайте! — срывается на крик мой дрожащий голос.

— Не смей раскрывать свой грязный рот! — разъяренная женщина внезапно переходит на чужой язык, обращаясь к амбалу стоящему в дверном проеме.

А когда мужчина начинает двигаться в мою сторону, желудок скручивает до потемнения в глазах. Я совершенно не понимаю происходящего, но мне и не позволяют этого сделать.

Ловким движением мужские руки буквально выдергивают меня из трусов, причиняя боль, а затем рывком избавляются также и от майки. На мои жалкие попытки сопротивления он даже не обращает внимания. Бесчувственная глыба мышц, выполняющая приказ своей хозяйки. И, оставшись перед ними голой, я опускаюсь на колени в попытке хоть как-то прикрыть наготу. А в голове бьется единственный вопрос: За что?

— З-зачем… — задыхаюсь от унижения, — вы это делаете…

Женщина смеривает меня презрительным взглядом, явно получая удовольствие от всей сложившейся ситуации.

— Ибрагим, отвези эту грязь, куда ей место.

Глава 20. Излагай

Близится тяжелый рассвет, только темнота не желает уступать место восходящему солнцу, все еще держа небо в плену мрачных туч.

Подстать моему состоянию после бессонной ночи.

Сука. Красивая голубоглазая, сука. Она отравляет хуже никотина.

Выпускаю густое облако дыма и тушу сигарету о собственную ладонь, сжав в кулак, перед тем как бросить ее в переполненную окурками пепельницу.

За последние дни единственная моя пища — табак и алкоголь.

И мысли о ней. Бесконечные и безжалостные. Они выжигают меня изнутри. Заставляют сгорать заживо. И прогнать их я не в силах.

Глубоко вздохнув, принимаюсь устало разминать шею.

Я нашел птичку. И теперь единственное мое желание: обладать ей.

Я как маньяк хочу, чтобы все ее стоны принадлежали мне. Так же как и ее душа и тело. Ее сердце и мысли.

Я желаю ее всю без остатка. Со всеми страхами и болью.

Но каждый раз, когда я в наказание ставлю эту женщину на колени — собственноручно дарую ей власть над собой. А этого я не допущу.

Больше не допущу.

Я практически на грани безрассудства.

Эти два года не прошли бесследно. Многое изменилось. Как и я сам.

Но сейчас больше всего на свете я ненавижу не Тату, а себя. Потому что так и не смог испытать к ней отвращение и брезгливость, взглянув в ее бесчувственные топазы.

Зато она смогла.

Но тем хуже для нее.

Моя обугленная душа, искореженная рубцами прошлых ошибок больше не способна на сострадание. Ибо это и стало моим промахом.

Медленно подхожу к окну, наблюдая, как проливной дождь смывает следы прожитого дня.

Но не все следы можно стереть. Особенно невозможно те, что оставлены кровью.

Тата была именно той, чей след я не смог стереть. Не смог забыть.

След, впоследствии ставший моим самым уродливым шрамом.

Сделав глоток терпкого алкоголя, я пытаюсь оттолкнуть натиск прошлого и сосредоточиться на сегодняшнем дне.

Я позволю птичке увидеться с братом лишь по одной причине. Эта встреча принесет ей боль, которую я не смогу причинить никогда. Потому что ко мне эта женщина не испытывает ничего, кроме презрения и арктического холода. А физическая боль… Черт подери!

Грудная клетка вмиг сжимается, когда в памяти всплывают неприятные картины прошедшего вечера. Но кадр с ее мокрыми от боли глазами, которые неизменно источали презрение ко мне, подобен пытки.

Дьявол во плоти ангела. С большими, голубыми глазами, на дне которых плещутся черти в огне. Как когда-то горел и я, глядя в них.

Такая же невинная снаружи и темная внутри.

И вчера я сорвался. Она приняла решение быть сильной? Если так, то это станет ее самой большой ошибкой. Мой мозг слишком долго плавился от злости. А ее непослушание как удары хлыстом. Провокация, брошенная голодному хищнику под нос.

Однако невыносимая мысль о том, что я так и не смог побороть чувство больного притяжения к этой женщине — провоцирует ненавидеть ее еще больше. Она не имеет права на существование в моей голове.

Она умерла для меня в тот же день, когда сбежала.

А я наивно полагал, что смогу отпустить. Не смог. Потому что устал гореть в своих грехах в одиночку. Грехах, в которых повинна голубоглазая дрянь.

Тата совершенное зло. И в тоже время абсолютное совершенство.

Даже сейчас, оказавшись в моих руках, она заставляет сходить меня с ума.

Я вытрахаю ее до потери сознания.

Я избавлюсь от чар этой ведьмы.

Стиснув челюсть, я сохраняю спокойствие снаружи, медленно вращая пустой стакан в руках. Когда внутри меня словно раненый зверь мечется в клетке, что желает свернуть шею лживой птичке. Она разбудила это чудовище еще два года назад, вытащив его страшную сторону на свет.

Нужно знать, что не все закрытые двери стоит открывать. А открыв мои, убежать уже не получится.

Свет от автомобильных фар вырывает меня из мыслей. Перевожу взгляд на часы, ощущая как мои брови становятся хмурыми. Семь утра. Еще рано.

Машина останавливается у главного входа, дверь распахивается, прежде чем Ильнур выбирается и резкими движениями направляется в дом.

Стук в дверь, за которым я слышу шаги вошедшего в кабинет.

— Излагай, — сухо выдаю приказ. Ничего хорошего я не жду.

— Марат Кадырович, — голос охранника ровный, но мне удается распознать в нем ноты волнения, — ваша мать вернулась во Владивосток.

— Я рад, что-то еще?

Нервно дергаю головой, по-прежнему глядя в окно. Не люблю, когда меня заставляют ждать и вытаскивать из гребаного рта каждое слово.

— Госпожа Фируза забрала Татьяну.

Делаю глубокий вдох. Но резкая боль в груди в момент лишает рассудка.

Ильнур не врет. Он слишком мне предан. Я знаю это. Что еще больше воспламеняет во мне яростный гнев. Потому что я не хочу избавляться от этого человека.

Сжимаю стакан в руках до заметного хруста, уже ощущая, как опасно закипает кровь в моих венах.

Забрала? Никто не имеет права трогать ее. Никто, кроме меня.

Мама пожалеет о своем поступке. Но с ней разберусь позднее.

Телохранитель терпеливо ждет моего ответа. А в данном случае вердикта.

Я понимаю головой, что ни один из слуг не имеет права как-то перечить моей матери, а тем более касаться ее. Но я смотрю только на конечный результат. Он должен был охранять златовласую птичку. И не справился со своей работой. А ошибок я не прощаю.

Неспешно поворачиваюсь, встречаясь с безэмоциональным лицом своего человека. Он знает исход и надежды в его глазах к счастью я не вижу.

— Не скажу, что доволен твоей работой, Ильнур, — стараюсь говорить медленно, чтобы не выдать ни единой своей эмоции. — Но ты получишь хорошие выплаты за свою долгую службу.

— Марат Кадырович, я что-то сделал не так?

— Нет, — провожу ладонью по щетине и убираю руку в карман брюк. — Просто я так решил.

— Я вас понял, — кивает с серьезным видом и незамедлительно покидает мой кабинет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Но стоит ему захлопнуть дверь, как вдогонку летит стакан, с грохотом разбиваясь о стену.

Фируза думает, что с уходом отца она имеет право на подобные поступки?

Проклятье!

Женщины любят создавать чудовищ. А матери знают об этом куда больше.

На ходу набрасываю пальто и следую в гараж, тут же занимая водительское место за рулем «Рейндж-Ровера».

И как только выезжаю на трассу, топлю педаль газа в пол до аномально высокой скорости. Мне нужно хоть куда-то выплеснуть свою ярость, иначе разговор с матерью закончится скандалом. Хотя мой тон в любом случае ей не понравится.

Но сейчас мне плевать. Она забрала то, что принадлежит мне.

Порог родительского дома я пересекаю все еще в гневном состоянии.

Даже скорость и выпитый алкоголь оказались бессильны.

— Все вышли отсюда, — широкими шагами пересекаю просторный холл, в то время как слуги поспешно покидают помещение, склонив свои головы. — Что ты устраиваешь без моего ведома? — резкое обращение к матери, вызывает на ее лице злобную гримасу.

— С каких пор ты врываешься без предупреждения, Мурад? — Фируза вскидывает подбородок, зыркая на меня исподлобья.

Но я откровенно игнорирую ее вопрос. Сейчас их буду задавать только я.

— По какому праву ты выгоняешь мою женщину из моего дома? — опираюсь руками о стол, занимая выгодную позицию.

Но мать примет любой брошенный ей вызов.

— Твою женщину? — распрямляет плечи, откидываясь на спинку стула. — С каких пор она ей стала? Ты забыл, что она сделала с твоим братом?

— Виновник найден и получил свое наказание. Тема закрыта!

— Я не хочу, чтобы эта дрянь как-то касалась нашей семьи, — металлическим тоном произносит она. — Я не допущу, чтобы семья Оздемир узнала об этой грязной связи. Джансу будет достойная для тебя партия.

— Если я захочу, то об этом узнают все, — бесцеремонно перебиваю ее речь. — Где она?

— Понятия не имею, — уголки губ матери довольно дергаются вверх, а затем она склоняет голову набок и важно продолжает, жадно следя за моей реакцией. — Трасса у нас длинная, может уже кто и подбросил.

Предохранители нервной системы за секунду сгорают к чертям собачьим.

А когда она смеривает меня победоносным взглядом, я сжимаю руки в кулаки до самого хруста, из последних сил призывая себя к разуму.

— Молись, чтобы она была жива, — едва не рычу на нее и прежде чем покинуть этот дом, добавляю угрожающим тоном. — Иначе свадьбы с Джансу не будет.

Глава 21. Салим

Марат

— Мне плевать как ты это сделаешь! За те деньги, что я плачу, вы должны перерыть землю носом как гребаные собаки ищейки! — раздраженно цежу сквозь зубы, задыхаясь от ярости… или от отчаяния. Шумно выдохнув, я продолжаю более сдержанно. — Найди ее, Зураб! Иначе все твои люди остануться без работы! И выясни с кем из моих людей контактировала мать! Она не могла знать о девушке! В наших рядах завелась крыса и твоя задача вычислить ее как можно раньше!

— Марат, при всем моем уважении…

— Уважение в жопу себе засунь. Выполняй! — рявкаю, теряя терпение, которое трещит по швам еще с первых дней поиска.

— Я понял. Сделаем все что в наших силах.

— Вы найдете ее. И это не просьба, Зураб. Не теряй времени, которого у тебя нет, и не доводи меня до крайности!

Скидываю звонок и, тяжело дыша, швыряю его на стол.

Злость пробирает до костей. Но злюсь я только на себя и на идиотов, что уже неделю не могут выйти на след златовласки.

Я готов вынести приговор каждому, но это не поможет мне найти ее.

Сжимаю переносицу пальцами. До боли. До искр в глазах.

Жива. Я знаю, что ты жива.

Она просто исчезла. Испарилась.

Где же ты, птичка?

Нет. Не птичка.

Ведьма. Безумно красивая ведьма.

Которая вытрясла всю мою душу. Выжгла клеймо пронзительными аквамаринами. Утащила на самое дно Марианской впадины.

Твою мать… я скоро свихнусь.

Достаю из ящика стола бутылку коньяка и наполняю хрустальный бокал, тут же осушая его до последней капли. Выжигая внутренности огненной жидкостью, в надежде хоть немного выдохнуть после длительного самокопания.

Уже неделю не нахожу себе покоя. С матерью я больше не виделся и не разговаривал. Наказать рука не поднимается. Да и разве могу я?

Вытаскиваю из-за уха сигарету и вставляю ее между губ. На меня все давит. Я хочу вздохнуть, но не могу. И даже сигаретный дым не чувствую, будто и не травлю свои легкие тысячной сигаретой. Нельзя так, Марат. Можно. С появлением в моей жизни голубоглазого проклятья я нарушил уже не один свой устой.

Делаю еще одну затяжку дыма, но так и не выходит перебить призрачный шлейф сладкого запаха ведьмы. Она отравила меня. Прокляла. Вместо воздуха теперь дышу только мыслями о ней.

Внезапно двери моего кабинета распахиваются. И, прищурившись, мне удается разглядеть сквозь дымовую завесу нежданного гостя на пороге.

— До меня дошли слухи, что мой друг спивается? — выдает с широкой улыбкой на лице Салим и стремительно приближается ко мне. — Ас-саляму алейкум, брат!

— Ва алейкум ас салям, брат. — Мы обмениваемся теплым рукопожатием и заключаем друг друга в объятья, прежде чем я приглашаю его присесть.

— Алкоголь не выход, тебе ли не знать?

— Я потерял покой, — произношу на выдохе, лениво постукивая пальцами по столу.

Салим шумно втягивает носом воздух и перекидывает ногу на ногу, устраиваясь в кресле поудобней.

— Так и не нашел? — интересуется он, перекручивая на запястье браслет с медальоном.

Сокрушенно мотаю головой.

— Ни единой зацепки.

Какое-то время мы сидим в тишине, изредка встречаясь нечитаемыми взглядами. Но внезапно Салим подается вперед, кладя руку мне на плечо.

— Марат, я думаю, ты ищешь уже призрака. — От понимания куда он клонит мои челюсти невольно приходят в напряжение. — Татьяна красивая девушка. А теперь представь… голая на холодной трассе. Если не какие-нибудь ублюдки, то мороз забрал ее. Ты ведь понимаешь…

— Замолчи! — скидываю с себя его руку. — Не смей мне этого говорить, Салим! Она жива.

— Успокойся, брат, я не желаю зла Татьяне, но и видеть во что превращается мой друг я тоже не могу.

— За меня не беспокойся, — сухо отвечаю ему и откидываюсь на спинку кресла.

— Не беспокоиться, — недовольно цитирует мои слова. — Я вот одного не понимаю. Если тебя так волнует ее жизнь, почему ты так с ней обращался?

Вмиг бросаю на Салима уничтожающий взгляд. Он нарывается.

— Тебя это не касается. — Вновь беру бутылку и откупориваю крышку. — Ты прилетел вытрахать мне мозг?

— Я прилетел, — Салим выхватывает у меня из рук коньяк, а вместе с ним и гортанный рык из моего горла, — чтобы предотвратить твое стремление стать алкашом. Ты хоть перчатки то надеть сможешь? — с вызовом выдает друг и возвращает бутылку на стол, а я не могу сдержать скупой улыбки.

— Хочешь проверить?

Салим издает короткий смешок, вскидывая руки вверх.

— Ты умеешь убеждать словесно, брат.

Напряжение постепенно уходит и я возвращаю дружеский тон. Достаю второй бокал и, поставив на стол, наполняю оба карамельной жидкостью.

— Так какими судьбами в наших краях? — протягиваю ему пузатый сосуд.

— Я волнуюсь за тебя, — Салим принимает и делает небольшой глоток, прежде чем продолжить. — Ты перестал выходить на связь, на конференциях и собраниях твоего присутствия тоже не занимать. Айюб точет зуб. Он хочет сдвинуть тебя.

— Он может сдвинуть только свой член в сторону. Или он у него внезапно стал лишним?

— Я тоже задался этим вопросом, — Салим прыскает со смеху и потирает переносицу мизинцем, вновь возвращая своему лицу серьезное выражение. — Только не стоит его недооценивать, Марат. Я не знаю, что произошло между вами в ресторане, но Айюб, через пару дней собрал всех у себя и сделал весьма выгодное предложение.

— И в чем же заключается его предложение? — жестикулирую с бокалом коньяка в руке.

— Он предложил хорошие условия всем нам, если мы отдадим ему свой процент акций.

Я делаю глоток и погружаюсь в мысли.

Мы выкупили большой участок с лесом у администрации города. Большую часть средств выделила моя семья, поэтому пятьдесят процентов акций мои как собственника. И по десять получили пять моих друзей. Но недавно Айюб потребовал увеличить его процент, ведь он вложился больше, чем другие четверо. И в Москве мы собрались в ресторане Салима, чтобы я переписал от своих пятидесяти десять процентов ему. И теперь если все отдадут Айюбу по своих десять процентов он получает на выходе шестьдесят. Сукин сын. Даже если он завладеет пятьюдесятью, то уже станет наравне со мной. Хитро.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— И сколько его поддержало? — наконец я нарушаю образовавшуюся тишину.

— Трое.

— То есть, все кроме тебя?

— Да. Признайся, ты приворожил меня? — иронично поддевает он.

Тяжело сглатываю и провожу по волосам рукой, цокая языком.

— Не могу разделить твоего веселья, Салим.

— Что думаешь? Накажешь?

— Может быть… Может быть, друг. А может я просто аннулирую подписанный контракт и все псы останутся с обглоданной костью.

— Ты ведь уже подписал… Погоди… Хочешь сказать?

— Хочу сказать, что оригинал у меня на руках с девственно чистым местом для подписи, а теми бумагами они могут подтереть себе жопу. Ты действительно думал, что я подпишу не проверив каждого на вшивость? — пристально, с прищуром смотрю в его ошалелые глаза. — Ты всегда был слишком доверчивым, Салим.

— Но почему мне ничего не сказал?

— Ты мог все испортить.

Салим дергается вперед.

— Ты гребанный дьявол, Хаджиев! — укоризненно тычет в меня пальцем.

— Я рад, что ты не разочаровал меня, брат, — одобрительно киваю. — Отправляйся в гостевой дом, он в твоем распоряжении. Я буду позже, мне нужно решить еще кое-какие вопросы.

Глава 22. Паша

Спустя месяц

Ставлю на стол уже порезанный ягодный пирог и принимаюсь наполнять чашки любимым чаем с бергамотом.

— Павел, стол накрыт!

— Я думал, что с ума сойду от бурного слюноотделения, — вздрагиваю, потому что мужчина оказывается прямо за моей спиной. — Аромат впечатляет, Тань, — бережно обхватывает меня за плечи и обходит, занимая свое место за столом. — Продолжишь в том же духе мне придется сменить гардероб, — Мужчина берет кусок пирога, кусает и с его губ срывается стон удовольствия. — М-м-м, Татьяна, ты просто убийца тестостероновых кубиков.

— Перестаньте, — шутливо отмахиваюсь я и тоже присаживаюсь за стол, — вы в прекрасной форме.

— Ты, — резко поправляет меня Павел, вынуждая посмотреть на него. А когда наши взгляды пересекаются, мое сердце начинает биться чаще. — Хватит выкать, Тань, а то мне уже не по себе. Тридцать лет это не приговор, — забавляется он, возвращая расслабленную обстановку.

Моему спасителю сорок пять, Павел Александрович старше меня. Намного. Только вот он усердно игнорирует данный факт, отшучиваясь более меньшим возрастом. Но для своих лет Павел весьма красивый и ухоженный мужчина.

Темные волосы. Острый подбородок. Высокие скулы и волевые брови, под цвет темно-карих глаз. Да и отсутствие щетины на лице снимает лет пять от его возраста. А мускулистое телосложение окончательно сбивает с толку. Но все же он старше меня и весьма благороден в своих поступках, поэтому «тыкать» ему крайне неудобно.

Да и к тому же, несмотря на совместное проживание, он все еще чужой для меня.

— Прости, — заставляю себя наплевать на правила приличия, — я не хотела задеть твое мужское эго, — игриво подмигиваю собеседнику и беру горячую кружку в руки.

— Так то лучше.

Закончив с трапезой, я начинаю убирать со стола, в то время как мужчина отвлекается на телефонный разговор.

Витая в мыслях, даже не слышу о чем он говорит и полностью погружаюсь в процесс мытья посуды.

— Что ты думаешь на счет того, чтобы сходить на благотворительный вечер? — громкий голос Павла возвращает меня в реальность. — В качестве моей спутницы?

Домываю тарелку и, выключив воду, вытираю руки полотенцем.

Спутницы? Хотя… Почему бы и нет? Я скоро разговаривать разучусь в четырех стенах.

— Я с удовольствием, — поворачиваюсь, опираясь поясницей о выступ столешницы.

На его лице растягивается наглая ухмылка. Обольстительный мужчина. Весьма обольстительный.

— Тогда у меня есть для тебя подарок, — кивает в сторону зала, где я замечаю на столике пакет с фирменным логотипом. — Я хочу, чтобы ты сама взглянула.

Прикусываю нижнюю губу, пытаясь удержаться от соблазна, но любопытство оказывается сильнее и я отталкиваюсь от стола, направляясь к манящему объекту.

— Что там? — с ноткой игривости интересуюсь я и беру пакет.

На что Павел молча складывает на груди руки в ожидании моих дальнейших действий.

Не выдержав его пристального взгляда, я все же заглядываю внутрь и, подцепив пальцами тонкую струящуюся ткань, достаю…

Платье. Очень красивое, с не менее красивым ценником, который отсутствует. Но догадаться сколько оно стоит по бирке с итальянским брендом не сложно. Да и по квартире понятно, что хозяин не доставщик пиццы.

— Паша… — убираю наряд обратно, — я не могу принять это.

— Не нравится? — вздрагиваю и делаю шаг назад, не ожидая, что он окажется так близко.

Кажется, у него есть суперспособность незаметно оказываться рядом и заставать меня врасплох.

— Нравится. Очень нравится. Но это неправильно, — отрицательно качаю головой. — Мы не в отношениях и подобные подарки неуместны.

Протягиваю ему пакет, но он остается неподвижен. За исключением пальцев, которыми он начинает барабанить по предплечьям.

— Я никогда не делаю того, чего не желаю, — звучит как предупреждение. — Если не принимаешь, — кивком указывает на бочок, — выкинь сразу в мусорку.

Я делаю быстрый глубокий вдох, прежде чем выпалить:

— Нет! Я не выкину! Издеваешься?

— По-моему наоборот, — засунув руки в карманы брюк, Паша делает шаг навстречу. — Надень его, Тань. Я хочу увидеть, как оно будет смотреться на тебе.

Этот мужчина не так прост.

Успевает мелькнуть в моей голове, после чего тяжелый аромат мужского парфюма уже нагло проникает в меня через ноздри, окутывая горьковатым теплом изнутри.

Я опускаю глаза, испытывая странное искушение подразнить его.

— Надену, — отвечаю уклончиво и хитро стреляю в него взглядом. — Но только на один вечер.

По рукам пробегают колючие мурашки. Я сдаюсь.

И ему это нравится.

Губы мужчины растягиваются в ленивой ухмылке.

Разве могу я вести себя как-то пренебрежительно с этим человеком? Он спас меня, когда я уже замерзала на обочине дороги. Когда я уже не надеялась, что смогу дышать. И тем более получать подарки. До Павла в моей жизни подобные вещи могло позволить себе только одно чудовище. Дежавю? А может судьба у меня такая?

Знала бы я, чем все это закончится, мечтала бы, чтобы в ту роковую ночь джип Хаджиева переехал меня. А не остановился… Лучше бы я погибла тогда, чем испытала боль и унижения, что предоставила мне его мать.

***

Дверца машины открывается, а я испытываю дикое желание сжаться комочком и исчезнуть.

— Выходи, — строгий бас звучит как приговор.

— Прошу вас… — впиваюсь в мужскую руку своими холодными пальцами, совершенно забывая о том, что абсолютно голая. — Я исчезну, Марат больше не увидит меня, только дайте мне одежду…

Издав раздраженный рык, мужчина хватает меня за волосы и вышвыривает из машины прямо на трассу и, совершенно не слыша мою слезную мольбу: не оставлять меня в таком виде, садится за руль и уезжает.

Почему все это происходит со мной? За что?

Сигналы проезжающих машин подобно стрелам пронзают до самых костей. Судорожно мечусь из стороны в сторону, но совершенно не знаю, что делать. Кругом только лес и дорога.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Отчаяние заполняет мой оставшийся рассудок.

Коленки подкашиваются и я опускаюсь на них, обжигая кожу промерзшим асфальтом.

Это конец.

Дальше все происходило как в тумане. Я ничего не понимала.

Холод и страх. Это все что я чувствовала. Дышать было тяжело, казалось, земля подо мной шаталась, а ледяной воздух давил со всех сторон невидимыми стенами.

Я словно попала в темную яму, наполненную ледяной водой. Откуда было не выбраться. Сколько бы не старалась. Но почему-то именно в тот момент я осознала, что хочу жить. Я не хотела умирать так. Хотела дышать. На зло им всем.

Пока в моей голове не осталось единственное, что я запомнила… Несмотря на то, что совершенно не хотела этого…

Марат женится.

Я даже и не предполагала, что подобная новость засядет мелкой занозой в самое сердце. Это сломало меня. Как бы я не отрицала. И чем дольше я лежала и отдавала свое тело на растерзание морозу, тем больше мысли о моем чудовище раздирали меня на куски. И я не знала, что убивает меня сильнее. Он или холод?

Зачем тогда он забрал меня, если уже собирался заводить свою семью? Зачем я ему? Зачем? Если у него есть послушная, чистая и достойная… Ни на один вопрос у меня не было ответа. Я знала только то, что поневоле стала зависима от него физически и эмоционально. Два года бегства подарили мне ложное чувство ремиссии. Но моя ремиссия сменилась жестоким рецидивом.

Я рыдала, дрожала и медленно замерзала. Сквозь слезы я начинала видеть его холодное и равнодушное лицо.

— Не хочу! Я не хочу тебя! Оставь меня в покое! Будь ты проклят! Нееет! Не трогай!

Сжимала пальцы, почти до хруста. Но галлюцинации усердно пытались заставить меня поверить, что они реальны, что чьи-то руки поднимают мое онемевшее тело, что легкие заполняет горьковато-терпкий запах мужского парфюма. Чужого. Не он это. Однако все же жуткий озноб заставил меня прильнуть ближе к источнику тепла. Заставил довериться тому, кто освободил меня от мучений.

Встряхиваю головой. Так, хватит! Я обещала себе не думать об этом. Ад остался позади. Месяц прошел. Он уже женился и раз я все еще здесь, то и не искал меня. Я ведь никуда не уезжала, все так же была во Владивостоке. Свобода? Разве ты не этого хотела?

Нет. Я всего лишь хотела быть счастливой. Хотела, чтобы мои родные были живы. Но мое счастье украли. Разбили. А Хаджиев в итоге стал не спасением, а наказанием. От которого я бежала.

Однако сейчас судьба подарила мне эту возможность вновь. И я заставлю себя забыть все. Заставлю ненавидеть себя, за то, что думаю о монстре.

Я ведь не могу по нему скучать?

Эта мысль настегает меня все чаще и чаще.

Возможно я заблуждаюсь, потому что кроме этого человека у меня никого не осталось? Он единственный живой кусочек моей прошлой жизни… Когда-то так и было.

Но я усердно отгоняю от себя все эти домыслы. Абсурд.

Разве я не должна воспользоваться волей судьбы?

Думаю, Павел достойный вариант. За этот месяц он сделал для меня так много, что самое малое, чем я могу отблагодарить — это надеть его подарки и провести с красивым мужчиной приятный вечер. Именно так я и сделаю. Надо ценить и дорожить моментами, когда вы можете жить. И я буду. Каждую секунду. Честно. Я хочу начать жить по другому, пусть даже с малознакомым мужчиной.

Благотворительный вечер

Я провожу рукой по животу, разглаживая красивое атласное платье, спадающее до самых пят. Легкая струящаяся ткань приятно скользит по коже. Оно просто невероятное. Темно-кораллового цвета. С открытой спиной. На тонких бретельках. А игривый разрез вдоль бедра, откровенно демонстрирующий часть моих ног, еще больше притягивает внимание к моей персоне.

От услуг стилиста и визажиста я настоятельно отказалась. Из косметики максимум, что использую: тушь для ресниц и блеск для губ. Кожа у меня хорошая, а слой штукатурки только душит. Поэтому ограничилась своими предпочтениями. А волосы я люблю исключительно в распущенном виде. Но сегодня я уложила их на один бок.

Потому что так нравилось ему.

Сдавливаю челюсть, откидывая вновь призрачный след прошлого. Почему в последние дни я так часто думаю о нем? Мне не нравится это.

— Твоя красота сведет всех с ума, — бархатный голос Павла заставляет меня обернуться и оценить его внешний вид. Черный смокинг с тонким под цвет галстуком. Идеально уложенные гнедые волосы. На запястье «Ролекс» и начищенная до блеска обувь. — Но кое-чего не хватает, — мужчина заставляет меня вернуться взглядом к его лицу, после чего он посылает мне лукавую улыбку.

Я слишком долго его рассматривала. Идиотка.

Оттолкнувшись от стены, Павел медленно приближается. Будто играет со мной. А я не могу понять нравится ли мне это?

А когда он останавливается в непосредственной близости, я замечаю в его руках бархатистую коробочку. Щелчок и перед глазами уже предстают безумно красивые, изящные серьги-протяжки с россыпью бриллиантов и под стать им колье с таким же камнем в виде небольшого кулона.

— Нравится? — шепотом интересуется Павел и я поднимаю на него свой взгляд полный восхищения.

— Очень красиво.

— На тебе они будут еще прекрасней, — уверенным движением пальцев он подцепляет серьги и протягивает их мне. — Примерь.

Отказы стоящий передо мной мужчина явно не любит. Поэтому на этот раз я осторожничаю. Позволяя внутри проснуться маленькой девочке, что готова прыгать и визжать от радости. Когда в последний раз мне делали подарки? А от такого спутника они приятней вдвойне.

От внимания Паши не ускользает моя реакция и я замечаю в его глазах искорки смеха.

Но я все же сдерживаю свой порыв и равнодушно выполняю его просьбу. Пусть не думает, что этого достаточно, чтобы меня заинтересовать.

Разворачиваюсь к зеркалу и аккуратно вдеваю украшения в уши, но не успеваю закончить, как передо мной появляется колье, а обнаженная спина соприкасается с его крепкой грудью.И даже рубашка не в силах скрыть жар, исходящий от мужского тела.

Конечно я не первый раз замечаю подобные жесты Павла. Я симпатична ему как женщина. И в последнее время он практически не скрывает этого.

И это немного настораживает.

Готова ли я к чему-то большему? Способна ли отпустить чудовище из прошлого? А что если он не позволит другому мужчине быть рядом со мной?

Не вздумай о нем думать!

Прикладываю все усилия, чтобы игнорировать зарождающийся трепет в груди.

Остынь, Татьяна.

Сглатываю и вздергиваю подбородок, позволяя Павлу застегнуть на шее украшение.

Закончив, он нарочно скользит костяшками пальцев вниз, по позвонку, выбивая из моих легких остатки кислорода.

Несмело бросаю взгляд в зеркало и встречаюсь там с притягательной чернотой его глаз. Он медленно облизывает свои губы, будто только что вылизал мои соски, которые буквально прожигает пристальным взглядом. Черт. Сейчас я отчетливо чувствую насколько сильно ткань платья обтягивает мою грудь. Пульс настигает критических показателей, сбивая все мои жизненно необходимые функции в организме, и я начинаю дышать чаще.

— Не переживай, я не перейду черту без твоего позволения.

С этими словами Паша выходит из ванной комнаты, а я сокрушенно опираюсь ладонями о столешницу, все еще тяжело дыша. Проклятье! Он волнует меня.

***

В ресторане

Атмосфера впечатляет. По словам Павла здесь собрались богатые и влиятельные гости. Самые значимые представители политиков, адвокатов, руководителей компаний и бизнесменов.

— Шампанского? — глубокий голос Павла отрывает меня от наблюдений, а после он вручает мне бокал.

— Не откажусь, — отвечаю ему с легкой улыбкой. Глядя в его выразительные карие глаза невозможно остаться черствой горбушкой.

Но все же, несмотря на его поддержку и близость, я чувствую себя не в своей тарелке. Не мое это. Лишняя я здесь.

Скучно и слишком пафосно.

Я бы лучше скоротала вечерок в спортивном баре с бокалом пива под среднестатистический футбольный матч. Уверена, было бы веселее. К тому же и спину не пришлось бы держать ровно из-за пристальных взглядов, что буквально контролируют каждый мой шаг.

Павел явно занимает здесь не самое последнее место, потому что нас буквально пожирают глазами. Но если мой спутник держится как истинный ковбой в седле, то я напоминаю собой жалкую мышь, спрятанную под слоем бриллиантов и дорого атласа, на которые у меня никогда не хватило бы денег.

Что-то сегодня фантазия чересчур активная.

Может, было бы целесообразно расспросить Пашу еще дома? Я живу у него целый месяц, вот только ни разу не интересовалась, чем он занимается. В принципе, как и он моим прошлым. Мы жили словно давние хорошие соседи. Он ничего не требовал, а мне и идти то было некуда. Все складывалось как нельзя хорошо. Но я ведь понимала, что оказанная мне помощь не может остаться не оплаченной.

Перебираю пальцами прохладный бокал, пока возле уха не раздается горячий шепот.

— Расслабься, твое тело слишком напряжено, — на пояснице возникает его шероховатая ладонь. — Ты потрясающе выглядишь. Само совершенство.

— Павел, — шепчу я, нервно сжимая хрусталь в руках, когда он с нажимом массирует пальцами обнаженный участок моей кожи. Сердце начинает молотить в груди с бешеной скоростью. Я хочу уйти.

— Паша, Тань, просто Паша, — проводит носом по моей ушной раковины, окончательно лишая возможности дышать. — Я ненадолго оставлю тебя. Пожалуйста подожди меня здесь. И ни с кем не разговаривай.

Целует в макушку, прежде чем оставить меня одну. Но мое одиночество длится недолго.

Постепенно со всех сторон до меня начинают долетать колкие нашептывания представительниц прекрасного пола. И даже живая музыка не в силах скрыть это.

— Что это за девка рядом с Радковским?

— Молодая больно для него.

— И чему ты удивляешься? Очередная охотница за его кошельком. Тем более когда он без пяти минут депутат.

— Он еще только баллотируется.

— Я тебя умоляю, он уже одной ногой у желанной цели.

— Да он неплохо чувствует себя и владельцем лидирующей в мире строительной компании.

Владелец строительной компании, баллотирующийся в депутаты? Ну конечно! Теперь все многое объясняет. Боже, я когда-нибудь найду себе мужчину попроще?

Но это еще не последний сюрприз за этот вечер.

Глава 23. Здравствуй, Татьяна

Оглядываю зал, ловя взглядом блеск украшений прекрасного пола и деловые лица мужчин. Тут очень красиво. Начиная от людей, заканчивая хрустальной люстрой на потолке.

Вот только едкие перешептывания за спиной не дают расслабиться ни на секунду. Но я усердно игнорирую их, может и не обо мне они вовсе. А я как всегда зря накрутила себя.

Нервно облизываю губы. После алкоголя они быстро пересыхают. Чувствую, кроме головной боли ничем мне это не аукнется. Да и напряжение совершенно не сбавляет обороты.

Из груди вырывается глухое аханье, когда сильные руки притягивают меня спиной к крепкой мужской груди.

— Тебя еще не съели? — вкрадчиво шепчет знакомый голос, а пальцы еще крепче сжимают мою талию.

Павел. Выдыхаю, рядом с ним мне спокойней. Даже выпитое шампанское оказывает уже должное действие, приятным теплом расползаясь где-то внутри. Или не шампанское это?

— Пытались, — кокетливо парирую ему и оборачиваюсь ровно настолько, чтобы видеть красивое лицо мужчины. — Но ты успел вовремя, — замечаю, как его притягательные темно-карие глаза загораются золотом.

— Идем, хочу тебя познакомить с моим давним другом, — с каким-то предвкушением говорит Паша, утягивая меня вглубь роскоши.

— Но… я ведь никто тебе? Зачем? Я могу подождать…

— Таня, что за привычка упираться? — Паша останавливается и приподнимает мой подбородок так, что мне приходится вновь встретиться с его взглядом. На этот раз серьезным. — Почему ты не понимаешь очевидного?

Я прикусываю губу и прячу глаза, почувствовав укол смущения, потому что понимаю в какую сторону он клонит.

— Я просто не люблю лишнее внимание.

И это правда.

Такое ощущение, что Павла ни разу не видели в обществе девушки, настолько бурно сегодня обсуждают каждый наш шаг вместе. И я уверена, что меня не в лучшем свете.

— Ты слишком прекрасна, чтобы его избегать, — его голос звучит ниже и я вновь поднимаю свой взгляд. Меня восхищают его манеры. — А что скажут другие мне не важно.

Я перестаю дышать, грудь наполняется жаром, потому что на секунду мне показалось, что он сейчас поцелует меня. Но вместо этого Павел многозначительно ухмыляется и, щелкнув пальцем по подбородку, выпрямляет плечи.

— Не дразни меня, Таня. Я ведь не маленький мальчик.

После этих слов он притягивает меня к себе за талию и я больше не сопротивляюсь. Каждое его движение источает уверенность. И не буду лукавить, этого мужчину весьма приятно дразнить, хоть и получилось у меня это совершенно неумышленно.

Но в следующее мгновение я выдыхаю практически весь воздух из легких.

Только не это.

Сжимаю руки в кулаки так сильно, что ногти врезаются в ладони.

Мне достаточно увидеть широченную спину и копну темных волос, зачесанных назад, как сердце тут же пропускает удар, не оставляя шанса мне оправиться.

Это он. Я знаю.

— А кто… твой друг? — лелея надежду, едва ли не пищу я.

Пульс громыхает так, что закладывает уши. Но я все равно слышу это проклятое имя…

— Марат Хаджиев. Серьезный человек в нашем городе, — улавливаю нотку сарказма в его словах.

Ноги тяжелеют и передвигаю я ими только благодаря своему спутнику, который неумолимо направляет меня прямо к моей гибели.

Мне хочется закричать и броситься прочь. Исчезнуть. Да что угодно, лишь бы избежать встречи с ним.

Но Радковский не оставляет мне выбора. И я не успеваю даже возразить, как слышу голос Павла, одновременно чувствуя, как уверенно он прижимает меня к себе, вырывая из шокового транса.

— Приветствую, Марат! — Паша протягивает ему свободную руку, второй все также придерживает меня. — Рад тебя видеть.

Сердце приглушенно екает. Ой мамочки…

Мужчина оборачивается. Взгляд падает на Павла, а затем… на меня, окончательно стирая мою нервную систему в пыль. Потому что он не отводит его. Удерживает под тяжестью ледяных айсбергов. Будто имеет на это право.

Сердце бьется так часто, что дыхание перехватывает. И сколько бы я не просила себя успокоиться — не получается.

— Взаимно, — сухо отвечает Марат и теряет ко мне интерес, переключаясь на беседу с моим спутником.

Вот только я ни черта не слышу. Сердце стучит так, что грудная клетка грозит расколоться. Особенно, когда я замечаю рядом с ним девушку. Безумно красивую. Почему-то от этого внутренности огнем опаляет. Что это? Ревность?

— Познакомься, Татьяна, — произнесенное имя возвращает меня в холодную реальность. — Моя хорошая знакомая, — Паша говорит это спокойным и твердым голосом, слегка подталкивая меня вперед, отчего воздух болезненно застревает в горле. — Таня, это Марат, боец в прошлом, в настоящем успешный бизнесмен. Мой коллега и давний приятель.

Хаджиев никак не реагирует. Вновь исследует меня холодными и острыми как лед глазами. Разбирает на мельчайшие детали, уничтожает, как не любимую игрушку. Испорченную. Так он на меня смотрит. Даже больно становится от того, что на его лице не всколыхнулась ни одна эмоция.

— Здравствуйте, — заставляю себя произнести это с улыбкой на лице. Несмотря на то, что внутри все мучительно переворачивается. Но я не буду ставить Павла в неудобное положение.

— Здравствуй, Татьяна.

Так просто? И вновь переводит свое внимание на Пашу. Пока я молча горю в агонии, ведь на меня эти два слова действуют подобно ударам дефибриллятора.

Ну почему я так реагирую? Почему меня задевает его равнодушие?

Это все, что тебе от него нужно, Таня. И только. Прекращай!

— Представишь? — Паша кивает на девушку, стоящую чуть позади Марата.

На Павла она ни разу не взглянула за все это время. Мне кажется ее взгляд вообще не отрывался от пола.

— Джансу, подойди, — впервые я слышу, чтобы его голос звучал так мягко и тепло. В горле все сжимается. Нет. Раньше и я заслуживала подобное отношение с его стороны. Но это было настолько давно, что кажется полнейшим бредом. — Моя невеста. — Он приобнимает девушку за талию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Невеста значит. Красивая.

У меня больше не остается сил держать маску. Внутри меня что-то происходит.

И с каждой секундой желание исчезнуть становится просто невыносимым.

— Паш, — аккуратно отвлекаю его от разговора и добавляю шепотом, — я отойду в туалет.

Заставляю себя дышать.

— Хорошо, — он одобрительно кивает мне и убирает руку с талии.

Не знаю зачем, но я поворачиваюсь к «новым» знакомым.

— Было приятно познакомиться. Вы красивая пара.

Вру. Но так надо. Павел приличный мужчина и моя инфантильная истерика ни к чему.

На дрожащих ногах я устремляюсь прочь. Даже не замечаю, как добираюсь до туалета и, с облегчением опираясь о столешницу, рассматриваю свое отражение в зеркале.

Слабая.

Презираю себя мысленно, заглушая этим потребность заорать.

Пока не замечаю в отражении ту самую девушку…

Рассматриваю ее с ног до головы. Огненные волосы, собранные в толстую косу, стройная хрупкая фигура, спрятанная под весьма просторным платьем в пол.

Он уже видел, что скрывает его невеста под этой дорогой тряпкой?

Ну уж нет. Хватит.

Прочистив горло, поправляю на себе платье и с гордо поднятой головой двигаюсь на выход.

— Подожди! — она цепляет меня за руку. — Выслушай…

Сжимаю челюсти и вырываю свою руку.

Это розыгрыш какой-то?

С минуту пристально смотрим друг другу в глаза. Тишина сгущает воздух. Я должна уйти.

Но я даже не понимаю, как с моего языка срываются необдуманные слова…

— Он хорошо к тебе относится?

Девушка обхватывает себя руками и отворачивается к зеркалу, пряча от меня необычайно зеленые глаза в обрамлении густых ресниц.

Ну почему она такая красивая?

— Марат хороший человек, — мелодичным голосом произносит она, а я не могу сдержать истерического смеха. — Татьяна, прошу тебя…

— Передай ему, — резко обрываю ее, чеканя каждое слово со откровенной ненавистью, — чтобы горел в аду вместе со своей мамашей. Надеюсь, у тебя хватит на это смелости.

Не давая ей шанса ответить мне, разворачиваюсь и несусь прочь. Ничего не хочу. Только уйти поскорей. Воздуха свежего глотнуть. И плевать что мороз. Так даже лучше.

Выбегаю на открытую веранду и делаю глубокий вдох. Как же хорошо… Готова вечность вот так вот простоять.

Пока мою шаткую идиллию не нарушают приближающиеся шаги. Но я не оборачиваюсь. Почему?

— Совсем не бережешь себя, — бархатистый голос Павла согревает как теплый плед. А потом на мои плечи опускается тяжелое пальто. И следом руки Павла. — Так лучше? — хрипло шепчет мне на ухо, слегка задевая горячими губами непослушные пряди моих волос.

— Да. Спасибо, Паша, — бросаю на него взгляд из под ресниц и, развернувшись, утыкаюсь носом в его грудь. Делаю еще один глубокий вдох, обжигая легкие терпкостью его парфюма, и облегченно выдыхаю. — Давай уйдем отсюда.

Глава 24. Убей

Всю дорогу до квартиры я кусаю себя за язык, чтобы не взболтнуть и не спросить лишнего. А ведь желание буквально выжигает все мои внутренности. Вдобавок из головы не выходит поведение той девушки. Его невесты.

Что ей было нужно от меня? Неужели Марат рассказал обо мне? Зачем?

Мысленно усмехаюсь над собой. Поздно, Таня, гадать. Неконтролируемая вспыльчивость приняла решение вместо тебя.

А ведь у меня был шанс узнать ответы на вопросы, что сейчас мучительно истязают мою голову.

Почему судьба в очередной раз бросает меня в самое пекло? Что вообще связывает этих мужчин? Нет, меня это не касается, да и свое прошлое доставать перед Пашей я не должна. Не хочу ему проблем создавать. И если бы не столь откровенный холод со стороны Хаджиева я бы уже посчитала себя виновницей будущих неприятностей для своего спасителя. Но Марат счастлив с другой, ему все равно на меня. И я бы кажется должна испытать облегчение, но оно отсутствует напрочь.

— Ты в порядке? — вздрагиваю, тяжелое дыхание обжигает шею, когда Павел вручает мне бокал вина.

Поворачиваюсь, удобнее перехватывая прохладную стеклянную ножку и замечаю, как карие глаза Радковского внимательно изучают контур моих губ. Буквально таранят их. Вот только в жар от этого не бросает. Тело все еще сковано холодом из-за совершенно другого человека. Его горящие синем пламенем глаза до сих пор выжигают мне душу. И я не могу перестать думать о нем. На физическом уровне чувствую монстра, а не Павла, парящего надо мной коршуном, здесь и сейчас, демонстрируя всем видом, что он голоден. А я единственное, чего он хочет.

— Да… в порядке, — невзначай заправляю выбившийся локон за ухо и заставляю себя вернуться в реальность. — Просто не привыкла к таким… мероприятиям. Устала, — слегка улыбаюсь, чтобы немного расслабить себя.

Но не получается. Трудно дышать.

Паша окидывает меня выразительным взглядом. Я делаю глоток вина, наивно полагая, что алкоголь что-то изменит. Смелости прибавит? Вот только кроме монстра я и не пробовала никого… в этом плане. Как вести себя? Я ведь не маленькая девочка, все понимаю. Но готова ли я? Особенно после сегодняшней встречи, которая выпотрошила меня наизнанку. Вновь взбередила старые раны.

— О чем задумалась? — он ослабляет галстук, делает шаг, приближаясь на запретную территорию.

Стыдливо прячу глаза, только сейчас отдавая себе отчет в том, насколько нагло я рассматривала этого мужчину. Когда в мыслях совершенно другой.

Но в следующее мгновение Паша лишает меня возможности думать и одним движением вжимает в стену.

В нос ударяет запах терпкого алкоголя вперемешку с дорогим парфюмом. Вдыхаю глубоко, в самые недра легких. Коктейль из мужских ароматов растекается где-то в груди, дурманит рассудок.

— Тебе нужно только попросить, — пальцем проводит по моим губам, дыхание сбивает таким напором. — Ты ведь хочешь.

Это не было вопросом, но голова тяжелеет и сама по себе совершает кивок, пока мои губы дрожат под тяжестью его пальцев.

— Скажи, — находит ртом мою шею, зубами царапает кожу и я не в силах сдержать протяжной стон, — мне нужно это услышать.

Его глубокий голос удерживает меня на грани, не дает забвению овладеть моим разумом. Но язык не слушается, не хочет ничего говорить.

Что-то внутри болезненно сжимается, когда я представляю наказание за совершенный грех. Потому что я не могу выбросить из мыслей Хаджиева. Он забрался мне под кожу. Сегодня. Снова украл мое и без того шаткое спокойствие.

Но Павел не собирается отпускать меня. Кусает. С голодом. До дикой жадности. И я бы могла забыться, если бы сейчас вместо гладкой кожи меня вспарывала жесткая щетина чудовища. С глазами полными синего холода. Он не отпускает меня. Почему?

— Паш, не надо… — пищу и упираюсь ладонями в его плечи. — Не готова я…

Замирает, опаляя горячим дыханием искусанную шею.

— Тань, хватит мучать меня. — Заглядывает мне в глаза. Топит, тянет на самое дно почерневших бесноватых зрачков. — Думаешь, я камень?

— Прости… я все понимаю, — запускаю пальцы себе в волосы, сжимая их так, что кожу головы саднить начинает. — Ты так много для меня сделал, но не могу я, — добавляю едва слышным шепотом. — Мне стоит съехать.

— Куда? — строго осекает. — На трассу?

Его слова ранят меня.

Медленно опускаю руки, погружаясь в водоворот отчаяния.

— Я не знаю куда, — трясу головой, — но и телом своим не готова расплачиваться…

Мужчина вмиг мрачнеет, как и его глаза с пугающими всполохами золота.

— Расплачиваться телом? — он грубо сдавливает мой подбородок пальцами. — Я спас твою жизнь, девочка, и поверь, имею полное право отыметь тебя, но я не маньяк, как видишь, я этого не сделал. Потому что жду какого-то сраного разрешения. Которое к черту никому из нас не нужно, — едва не кричит на меня и пальцами давит еще сильнее, заставляет проглотить жалобный стон.

Он пугает меня. Таким я еще не видела его.

— Мне не нравится как ты себя ведешь. — Приложив усилия, отрываю от своего лица мужскую руку. — Мне было больно.

Радковский буравит меня серьезным взглядом, прежде чем нарушить молчание.

— Сегодня я остановлюсь, — сжимает челюсть, явно борясь с приступом раздражения. — Но ты будешь жить здесь, даже не думай уйти от меня. Я запрещаю. Поняла? А если еще раз…

— И что же будет? — хриплый бас внезапно обрывает речь Павла.

А я дергаюсь как от удара плетью. Тяжелый голос, до боли знакомый, сокрушает воздух. И меня вместе с ним. Разрядом тока мгновенно простреливает позвоночник.

Паша лишь усмехается, как-то пугающе, неспешно поворачиваясь в сторону нежданного гостя.

Как он здесь оказался?

А когда я вижу на его костяшках багровые пятна, нервно сглатываю.

— Марат, — Радковский театрально хлопает в ладоши. — Удивил, так удивил. Зачем пожаловал? — разводит руки в стороны.

— За своим. Отдашь по-хорошему. Нет, — Хаджиев щурится, — заберу по-плохому.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— По-хорошему, говоришь? — выдает с насмешкой, но замолкает, убирая руки в карманы брюк. — Хочешь к нему? — Павел внезапно переводит взгляд на меня и кивает в сторону монстра.

Он издевается?

Отрицательно мотаю головой.

Как давно Хаджиев здесь стоит? Да он не раздумывая свернет мою шею, как только прикоснется. Такое не простит. Не примет. Теперь я для него точно грязная шлюха.

— Видишь, девушка против. Может, уже успокоишься? — продолжает Павел, обращая свое внимание на Хаджиева. — Татьяна мне понравилась. Оставлю себе. Обижать не буду. Передумал. С тобой решим все мирным путем. Ты ведь зла ей не желаешь?

Какого хрена он несет?!

— Успокоюсь, когда заберу ее и выломаю тебе руки. За то, что трогал мое.

Марат отталкивается от стены и лениво двигается прямо на нас.

Матерь божья.

Я отчаянно пытаюсь заглушить нарастающую панику, но тщетно.

И самое пугающее в том, что Хаджиев даже не смотрит на меня. Я пустое место. За которым он пришел? За мной же?

— Проблем себе хочешь? — деликатно интересуется Паша, сминая рукой подбородок. — Времена меняются, Марат. Тебе лучше уйти с моей территории.

Сейчас он напряжен. И каждый новый шаг Марата заставляет его нервничать. Но почему-то я по-прежнему чувствую себя в безопасности в этом доме. Павел влиятельный человек. Марат ведь не посмеет?

Смотрю на Радковского и губы кусаю. Что теперь будет? Рядом с ним мне спокойно. По крайней мере, так было. До сказанных им слов, что заставили меня понервничать. Но ведь до этого момента мой спаситель даже не пытался что-то от меня требовать. Он ведь спас? Случайно? Однако его слова вновь и вновь звучат эхом в моей голове, заставляя меня задуматься.

Сегодняшний день вновь перевернул все вверх дном. Потому что чудовище из прошлого разрушает каждую мою жалкую попытку жить без него.

Вот только искалеченная интуиция кричит мне, чтобы я уносила ноги как можно дальше от них обоих. Мне стоит догадываться, что эти мужчины далеко неприятели и тем более не друзья. Наоборот. Искры опасности буквально давят на меня невидимым облаком.

Беги… Бежать? Но куда?

— Ты видимо забыл. Я не сдаюсь, — с холодом бросает Хаджиев и умелым движением лишает Пашу возможности ответить, разбивая его лицо о столешницу. — И не проигрываю, — шипит ему на ухо, перед тем как рывком швырнуть в противоположную сторону кухни.

Радковский едва сохраняет равновесие, шатаясь на ногах. Вот только это длится недолго. Хаджиев настигает свою жертву и, схватив за грудки, наносит еще пару тройку ударов, провоцируя мужчину упасть на пол и захлебываться собственной кровью.

Твою мать! Он ведь убьет…

Я даже не успеваю сообразить в какой момент мой куриный мозг принимает решение и только звук бьющегося стекла вырывает меня из какого-то транса.

Как в замедленной съемке перевожу взгляд на свои дрожащие пальцы, что держат лишь осколок от горлышка и обратно на человека, которого я только что ударила бутылкой.

От ужаса кровь в венах стынет. Белоснежная рубашка Марата медленно окрашивается в багровый цвет… Это ведь вино?

Господи…

Осколок падает на пол и я тут же закрываю рот рукой, чтобы проглотить испуганный вскрик.

Животное. Безжалостное и кровожадное. Медленно распрямляет плечи, которые вздымаются и опускаются от глубокого дыхания. Не глядя на меня, он подходит к раковине и с пугающим спокойствием начинает мыть руки, лицо, шею. А затем вытирает кожу на сухо, оставляя на белоснежном полотенце алые разводы.

— Видишь, к чему приводит твой дерьмовый характер? Ты должна была уйти с ней.

Рот с глухим аханьем раскрывается сам по себе. Его волнует не пробитая голова, а то, что я не поговорила с его невестой?

— Ты совсем больной?

Боже мой, заткнись идиотка.

Марат дерзко растягивает губы, качая головой, и наконец простреливает меня бездушным взглядом.

Вот так просто пробуждает во мне первобытный страх.

Но прежде чем он делает шаг, я успеваю схватить со стола нож.

— Оставь меня! — крепче сжимаю рукоять.

Злорадный смех. Чудовищный. Прямо мне в лицо. Отчего внутри все леденеет, цепенеет, сковывает ужасом.

— Не подходи… — голос звучит пискляво словно и не мой вовсе.

— Давай. Сделай это, Тата. — Еще один шаг и я в плену его рук. — Убей.

Склоняется и втягивает в себя мой запах. Жадно, как дорожку кокса. Заставляя сердце биться чаще. А потом носом проводит по губам, сминая мои бедра с такой силой, что искры из глаз сыпятся.

— Марат… — выдыхаю, прикусывая губы. Слабая… Не смогу… Голова уже идет кругом.

— Сделай это сейчас, Тата, пока я даю тебе эту возможность, — Марат ударяется лбом мне в грудь и медленно поворачивает головой из стороны в сторону. Показывает свою уязвимость. А у меня рука не поднимается. Не смогу я убить его. — Он трогал тебя? — сдавленно шепчет монстр.

Молчу.

— Отвечай, — рычит и сильнее вжимает мое тело в себя.

Не буду. Пошел он к черту!

— Хочу, чтобы ты знала, — Хаджиев касается жесткими губами уха, — я убью его из-за тебя.

Слышу, как Паша откашливается, хрипло и слабо, однако он больше не поднимается.

— Какое же ты чудовище! — толкаю Хаджиева в плечи. Убей лучше свою мать!

Секунда и его пальцы уже вокруг моего горла.

— Тата, — с предупреждением.

— Мне плевать, ясно? — выпаливаю со всей ненавистью прямо ему в лицо. — Что еще может со мной случиться хуже чем ты и твоя мать? Ничего! Человек спас мне жизнь! Когда твоя мать вышвырнула меня голой на трассу! Со мной могло случиться что угодно, но я счастлива, что со мной случился Паша! Ясно тебе! Убьешь его и клянусь, что я сделаю тоже самое с собой! Потому что лучше сдохнуть, чем существовать рядом с тобой!

Я совершенно не соображаю что кричу, воздух с трудом проникает в легкие, а потом и вовсе теряю рассудок, прислоняя угол ножа к горлу Марата. Но видимо его это только забавляет. Чертов дьявол!

— Использовать то сможешь, — взглядом указывает на холодное оружие в моих руках, а после ослабляет хватку, высвобождая шею от удушающего плена.

— Смогу! — с трудом сглатываю. — Не сомневайся.

— В тебе сложно усомниться, — мгновение и он оказывается в еще более опасной близости, отчего моя рука дергается и острие ножа уже упирается ему прямо в грудь. Марат с обманчивой нежностью берет мою дрожащую руку и направляет прямо в область сердца. Сердца, которого у него нет. Там пустая яма. Наполненная мертвым морозом. — Ну же, птичка. Я не люблю ждать.

Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Резким ударом он выбивает нож из моей руки и снова хватает за горло, толкая спиной в стену.

Во рту вмиг все пересыхает.

Тяжелая тишина не дает дышать обоим. Пока ее не разбивает до раздражения спокойный голос Хаджиева.

— Надо было убить.

— Ты… ты… чудовище, — с запинкой шепчу я.

— Я никогда этого не скрывал, — опаляет мои губы горячим дыханием, после чего он резко хватает меня под руку и не церемонясь волочит за собой как мешок, который нужно утилизировать.

И последнее, что я замечаю… лежащее тело Павла.

— Марат, так нельзя! — кричу, упираясь одной рукой в стену. — Нужно вызвать скорую!

Только делаю хуже себе.

Грубым рывком Хаджиев вышвыривает меня в подъезд. Отдышаться не успеваю, как чудовище уже вновь рядом.

— Замолчи, Тата!

В ответ я лишь плотно смыкаю челюсть.

Ноги не слушаются, путаются в длинном подоле, но я упорно преодолеваю ступень за ступенью, прежде чем мое тело силой запихивают в салон машины, и единственный путь отступление уничтожает громадная фигура Хаджиева, который без заминки залезает следом.

Хлопок дверью и машина срывается с места.

Только что моя жизнь вновь превратилась в гребаные американские горки.

Шок все еще охватывает каждую мышцу в собственном теле, но я не свожу взгляда с Марата. Просто напросто не могу этого сделать.

Он испускает глубокий вздох и откидывает голову назад, вот только его напряжение скользит во всем. Тяжелое дыхание. Мышцы, выступающие буграми под мокрой рубашкой. Пальцы, с хрустом сжимающиеся в кулаки. И голос, такой низкий и до жути тихий…

— Что мне сделать, чтобы вырвать тебя из под кожи?

Сердцебиение беспощадно учащается.

Убить. Вот, что тебе сделать, подонок ты проклятый!

Марат словно слышит мои мысли, неспешно поворачивает голову и выполняет мою просьбу, только глазами. Уничтожает даже не касаясь. А потом резко протягивает ко мне руку, но я отшатываюсь от него как от огня.

Издав гортанный рык, он со звериным натиском заламывает руки мне за спину, тут же усаживая к себе на колени.

— Ведьма, — утыкается носом мне в щеку. — Что ты со мной делаешь?

Молчу. Злюсь на себя. На него. До боли стискивая зубы.

Как вдруг Марат отстраняется и я едва успеваю схватить последние мгновения кислорода, прежде чем он вновь забирает у меня эту возможность.

— Они мои, — сминает мои губы большим пальцем, — ты поняла?!

Дергаю голову в сторону.

— Зачем они тебе? — огрызаюсь. — Ты ведь даже не целовал их никогда.

— А ты хотела этого?

Впиваюсь в него взглядом.

— Когда-то, — отвечаю честно, без зазрения совести. — Когда ты был еще человеком.

Губы Марата искривляет подобие ухмылки.

— Я никогда им не был, — сжимает крупной ладонью мою шею.

Сглатываю.

— Зачем забрал?

— Я свое никому не отдаю.

— Свое, — фыркаю с презрением. — Я никогда не буду твоей, Хаджиев. Направь лучше свой член под длинную юбку невесты. Мамочку не стоит расстраивать. Она ведь наследников ждет?

— Ревнивая идиотка, — цедит сквозь зубы, но мне уже все равно.

— Я не ревную тебя, Марат, а презираю, ясно?

— Тогда я предоставлю тебе эту возможность в полной мере, — выдыхает мне в губы, резким движением одной руки забираясь под платье, и последнее, что я слышу, это оглушающий треск разорванного белья…

Глава 25. Безумие

Марат срывает остатки красивого белья, скользя по мне яростным взглядом. Он злится. Но только потому, что хочет меня. Его глубокие синие глаза опасно блестят в тусклом освещении салона. В них плещется похоть и жадность, и что-то еще… незнакомое или давно забытое. Дух захватывает. Потому что меня накрывает это «что-то» приливной волной эмоций.

Агрессивный. Сексуальный ублюдок.

Но тем не менее я сижу на его коленях, готовая раздвинуть ноги еще шире. А когда обнаженные участки кожи царапает плотная ткань мужских брюк меня буквально лихорадит. Я слишком напряжена и это напряжение скапливается внутри, как надвигающийся шторм. И выход у меня только один: утонуть или всплыть.

— Я никогда не ошибаюсь в людях. Никогда никого не подпускаю к себе. — Сильные пальцы Хаджиева спокойно гуляют по моим ягодицам, оставляя после себя чувственный шлейф невидимых следов, пока его глаза полыхают, утягивая меня в самое пекло синего льда. Он издевается. Я точно это знаю. — Но ты исключение из правил, птичка.

Дышать тяжело, сказанные им слова обжигают кислород, проникая вместе с ним в самые недра легких… Я не понимаю зачем он мне это говорит.

Внезапно его рука проскальзывает между моих ног и я впиваюсь в крепкие мужские плечи до побеление костяшек.

Я слишком реагирую. Слишком.

Да я готова взорваться истерическим хохотом от раздирающих меня противоречий.

Твою мать, когда я последний раз трахалась?

Но он лишает меня возможности думать, касаясь огрубевшими пальцами складок, прежде чем начать ласкать пульсирующий клитор. Проклятье… Дыхание окончательно сбивается, а я застываю не в силах пошевелиться, за исключением моего бешено колотящегося сердца в груди.

— Дыши, — командует он с наглой ухмылкой на губах, явно довольный собой. И только когда Хаджиев убирает от моего лона уже влажные пальцы, я выдыхаю, едва справляясь с дрожью в теле. — Вот так.

Он поощряет меня хриплым голосом, гладит обнаженное бедро горячей ладонью, притягивает ближе. Марат везде: на моей коже и глубоко под ней. Черт подери… я будто в огне.

Начинаю беспокойно ерзать бедрами и делаю это зря… Очень зря… Хаджиев резко наматывает мои волосы на кулак и тянет, мучительно медленно назад. От вспышки острого возбуждения у меня сжимается желудок, а изо рта выливается протяжной тихий стон.

— Ну почему ты такая… — рычит, сминая мою задницу, а потом тихо: — Блядь, — утыкается носом мне в губы как в пакет с кокаином. — Я ненавижу тебя, — вдыхает и тут же порабощает их своим горячим и требовательным ртом. Твою мать…

Он… целует… меня? Господи, я сейчас умру.

Хаджиев берет меня как самый голодный дикий самец. Глубоко и дико. Господствует горячим языком так, что между ног все плавится. Влажно. Неприлично влажно. Делаю короткие вдохи через нос, пытаюсь оттолкнуть, но руки лишь сильнее стискивают его рубашку.

Проклятье, я ведь сейчас сама со всей яростью отвечаю на эти варварские ласки. Идиотка…

Но я не в силах сопротивляться. Соски уже твердые и болят, желают его грубости. Кровь приливает к щекам. Вкус его губ сводит с ума. И сейчас я жалею лишь об одном: почему я не попробовала их раньше?

— Сейчас я тебя трахну жестко и быстро, — Хаджиев заставляет меня проглотить его грязные слова, в ответ получая лишь мой искаженный стон. — Я слишком долго сдерживал себя. Но если ты будешь умницей, я повторю все медленно.

Его слова отрезвляют, стегают как хлыст. Не знаю как, но я отрываюсь от Хаджиева и отвешиваю ему хлесткую пощечину.

— Самоуверенный мудак! Я не твоя секс-игрушка!

Но он смеется мне в лицо. Я и сама понимаю как глупо это выглядит со стороны. Да пошел он…

Марат отвешивает мне смачный шлепок по заднице и я дергаюсь, испуская жалобный стон.

— Ты моя. Нравится тебе это или нет. Уяснила? — его губы снова захватывают в плен мои, грубая щетина обжигает. — Моя женщина, — вставляет между поцелуев и вновь жадно пожирает меня, вдыхает запах моей кожи. Господи, он обезумел… И его дикие глаза только подтверждают это. — Давай сама, девочка, — смотрит на меня, тяжело дыша. — Расстегни ремень, не провоцируй, Тата. Не сейчас. Я слишком хочу тебя.

«Заткнись, проклятье, заткнись!» — мучительное эхо бьется в моей голове, потому что я не понимаю зачем он мне все это говорит.

— Со своей женщиной так не обращаются! Сукин ты сын! — рычу, кипя от злости, но отстранится мне не позволяет мощная пятерня, что секунду назад обхватила мою шею.

— О, поверь у меня есть повод убить тебя, — его зубы смыкаются на моем подбородке и я проигрываю, со стоном капитулируя в его руках.

Укол поражения неприятно простреливает где-то внутри… ненавижу себя, ненавижу, потому что я не говорю ему нет, вместо этого мои дрожащие пальцы уже тянутся к холодной пряжки ремня.

Я брежу. Сгораю от жгучей потребности в нем. Хотя не должна… не должна желать этого мужчину.

Но уже через мгновение я лишаюсь шаткой реальности, обхватив ладонью его каменный член, а следом меня разрушает сдавленное животное рычание Хаджиева.

— Зачем ты это делаешь? Зачем я тебе? — вновь задаю вопросы, которые наверняка останутся без ответа, но я ошибаюсь.

Вдруг Марат сминает в своих грубых руках мою талию, вынуждая выгнуться грудью вперед, подобно одичавшей кошке.

— Потому что хочу, — кусает тугой сосок прямо сквозь ткань платья. И я вскрикиваю. — Потому что с ума схожу от тебя, ведьма, — глухо выдыхает он, прижавшись к моему горлу. Все его тело напрягается. — Потому что ни с одной я не чувствовал себя живым. Потому что… — мужские руки сжимают меня подобно тискам, — ты нужна мне, Тата.

Господи, он что пьян? Под кайфом? Впервые слышу подобную чушь от него!

— Ты больной… псих!

Хриплый смешок.

— Ты уже это говорила, а теперь будь так любезна: подними свою задницу и опусти ее на мой член. Тебе станет легче, когда ты кончишь на нем. Нам обоим станет легче.

Хаджиев заключает мои ягодицы в сокрушительную хватку и придвигает к самому краю безумия. Ублюдок!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Мне станет легче, когда я сверну тебе шею!

Я делаю резкое движения бедрами в надежде отстраниться, но вскрикиваю, когда получается совершенно иначе. Его член мгновенно заполняет меня, выбивая из груди громкий крик. Он решительно толкается внутрь, нанизывает на свой поршень, одновременно голодными губами затыкая мой рот поцелуем. Таким грубым, что завтра я обнаружу синяки от его укусов. Но Марат не останавливается. С рычанием обхватывает мою шею руками, вжимает в себя и начинает трахать. Жестко. Требовательно. Так быстро и глубоко, что его яйца шлепают по моим влажным складкам до звона в ушах.

— Господи… — неосознанно вырывается из меня.

— Я предупреждал… не провоцируй, — рычит в мой рот и вновь начинает кусать до клацанья зубов, пожирать мои губы, и я растекаюсь лужицей. Я уже готова кончить, все тело вибрирует от резких толчков. Всхлипываю, глотая громкие стоны. Не хочу, не хочу чтобы он слышал как мне хорошо. Но мне хорошо. До острой боли, что расходится волнами томительного наслаждения. До жара в костях. До раздирающих криков. Черт подери… Я тону в штурмовом потоке эйфории.

Хаджиев с остервенением выбивает остатки жизни из моего тела, еще немного и он просто порвет меня на куски. Порочные влажные шлепки заполняют все вокруг… Проклятье, я теку как последняя сука. Но мне плевать, совершенно, я будто пьяная, накаченная наркотой, готовая отдать ему свою душу. А он и не спрашивает, берет сам.

Его член так глубоко, так сильно и жестко, что изо рта вырываются животные звуки.

Сумасшествие. Безумие. Остро. Горячо. Мокро. Хорошо. Очень хорошо… Ох, черт.

И он чувствует это, долбит прямо туда, задевая заветную точку твердой головкой, вынуждая кончить меня, захлебнуться дикими визгами, сокращаясь вокруг его члена. Жесткий шлепок беспощадно сбрасывает в бездну наслаждения, перед тем как я чувствую глубоко внутри его пульсацию. Хаджиев напрягается, хрипит, из последних сил нападая ртом на мои соски. И только спустя мгновение я ощущаю стекающую горячую жидкость по внутренней стороне бедер, но у меня даже не остается сил на смущение или презрение. Потому что я обмякаю прямо на его агрегате, проваливаюсь в неземное блаженство.

Глава 26. Мысли

Марат

Сердце выламывает ребра. Я прикрываю веки и тяжело сглатываю, постепенно осознавая, что только что перешел границу дозволенного. Но мне плевать, потому что перед глазами все еще стоит картина, как она теряется в удовольствии.

Твою мать, я весь взмок. Тата едва дышит, распластавшись на моей груди, в то время как мной овладевает давно потерянное ощущение, которое я уже и не надеялся испытать. Она моя. Как в дурмане приближаюсь к изгибу девичьей шеи и медленно вдыхаю манящий запах. Я не готов возвращаться в реальность. Проклятье… Пальцем провожу по контуру ее мягких губ, все еще ощущая их сладкий вкус на своих, а в ответ ловлю на себе порыв слабого дыхания птички.

Она принимает попытку подняться и покинуть мои колени, но загвоздка в том, что я хочу еще. Пиздец как хочу. Мой член все еще внутри нее. И я не готов покинуть горячую плоть.

Тут же перемещаю руки на хрупкую талию Таты и впиваюсь в нее пальцами, лишая возможности слезть с меня.

— Марат, не надо… — ее грудь сотрясается от резкого вздоха.

Однако я не желаю ничего слышать и продолжаю упиваться пьянящей близостью наших тел, чувствуя, как по коже медленно скатываются капли прохладного пота.

Судя по тому, как внутри все ахуенно туго и совершенно не растрахано, смею предположить, что секса у нее не было прилично. Вот только верится в это с трудом…

Нет, блядь, нет! Мне не стоит думать об этом сейчас!

Она пугается моей реакции и напрягается еще сильнее. Черт… Я даже ощущаю, как беспорядочно бьется ее сердце и, рыкнув, снимаю дрожащее тельце со своего члена, но из рук не выпускаю, поправляю штаны, а после заключаю Тату крепче в объятья и откидываюсь вместе с ней на спинку сиденья, защищая ее от себя самого.

— Спасибо, — спустя мгновение тишины, слышу шелест тонкого голоса, и только потом она позволяет себе наконец расслабиться в горячем плену моих рук.

До боли сжимаю челюсти, потому что во мне разгорается дикая потребность смять ведьму до хруста костей.

Рядом с ней мой внутренний зверь просто дуреет.

Рядом с ней я теряю себя.

Шумно выдохнув, опускаю голову и утыкаюсь носом в ее макушку. В ответ птичка впивается ногтями мне в кожу сквозь рубашку. Я ждал, когда она начнет сопротивление, но ничего не происходило. Тата больше ни разу не попыталась покинуть моих объятий, а в конце концов покорно уснула в них.

Но трель входящего звонка вынуждает меня покинуть пределы нашего спокойствия. Салим.

— Блядь, — рычу я, прежде чем ответить на звонок, наперед зная, что он мне скажет.

— Я просил тебя не делать глупостей, — рявкает он в трубку.

— Поговорим при встрече, — сдержанно цежу сквозь зубы.

Сейчас у меня нет настроения слушать его морали.

— Ты нахуя распустил руки на его территории? Хаджиев, блядь, что ты за человек такой? Ты хоть понимаешь, что сейчас начнется?

От его тона кровь мгновенно бросается мне в голову, запуская по венам неконтролируемое раздражение.

— Я сделал то, что сделал, — огрызаюсь я. — Джансу в безопасности?

— Она со мной. Послушай, Марат…

Обрываю телефонный разговор, не позволяя Салиму закончить свои нравоучения. Я не собираюсь перед ним оправдываться. Разберусь со всем завтра.

Ранее на благотворительном вечере

Дрожь лавиной скатилась вниз по моей спине.

Она здесь.

На мгновение воздух застревает в глотке, когда взгляд цепляется за стройную фигуру в откровенном наряде. И ей сказочно везет, что она не видит меня. Потому что я готов сжечь ее заживо. И это желание еще больше запускает в крови яростный адреналин.

Месяц.

Я не видел ведьму целый месяц. И уже даже начинал сомневаться в том, что она жива. Но больное воображение успокоилось пару дней назад. Я нашел ее. Именно поэтому я здесь.

Все это время моя птичка была прямо у меня под носом.

Радковский. Человек, который ищет любой способ стереть мое имя с лица земли. И вот именно к нему в руки попадает атомная бомба с голубыми глазами, сводящими меня с ума. Совпадение? Маловероятно.

Осушаю стакан жгучего виски и продолжаю изучать свою птичку, наслаждаясь тем, что она даже не подозревает о моем присутствии.

Длинные белокурые волосы убраны на бок, открывая лебединую шею и острые девичьи скулы. Зубы моментально сводит от желания оставить на них следы своих укусов. Большие аквамариновые глаза в свете софитов выглядят еще прекрасней, тревожно бегая по залу, а пухлые губы слегка приоткрыты. Сейчас я как никогда хочу их попробовать на вкус. И боюсь, когда я это сделаю, произойдет катастрофа. А я это сделаю. Потому что уверен, что они чертовски сладкие. И сдерживать себя я больше не намерен. Слишком часто она ускользает от меня. Мое терпение истощено.

Тонкие пальцы трепетно перебирают ножку бокала, пока она рассматривает происходящий вокруг себя цирк.

Татенекомфортно здесь. Вижу по ее напряженным плечам, которые заметно поднимаются и опускаются от взволнованного дыхания. Из последних сил она пытается слиться с толпой, стать невидимой, но у нее никогда это не получится. Она никогда не сможет остаться незамеченной.

Беру очередную порцию виски, продолжая исследовать дрожащую в тени девушку. Блядское платье на ней, провоцирует во мне шквал эмоций. И ни одна из них мне не нравится. Но я не должен терять контроль. Он притащил ее сюда как маленькую шлюшку. Это представление для меня. От одной только мысли, что ублюдок касался ее обнаженной спины, я уже представляю, как буду переламывать его кости до омерзительного хруста в ушах.

Тяжелый вздох. Нужно успокоиться, мне нужно быть наготове. Я знаю, он сам мне ее приведет, подсунет под нос. Хочет зрелища? Что ж… Проверим насколько меня хватит.

И уже спустя мгновение Радковский направляет свою спутницу прямиком ко мне. Теперь ей некуда бежать.

Предвкушая нашу встречу, я возвращаюсь к девушке, которая все это время стояла молча за моей спиной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Она красивая, — тихий голос ласкает мой слух. Джансу здесь тоже не нравится. Она нервничает, но для всех она моя невеста. И через мгновение об этом узнает и Тата.

За неделю до благотворительного вечера

Я сгорал от переполняющих меня злости и отчаяния. Никто из моих людей так и не вышел на след Таты. Нервы сдавали по полной. И первый, кто испытал на себе мой гнев — мама и семья Оздемир. Сегодня она привезли свою дочь, но я даже не взглянул на нее. Не явился на смотрины. Джансу красивая девушка и станет приличной женой, однако я ослеплен ненавистью к матери за ее поступок. Настолько, что готов пренебречь своим долгом, расторгнув помолвку.

Я переступаю порог своего кабинета, в котором не горит свет, лишь только тот, что проникает от фонарей с улицы. Но этого достаточно, чтобы заметить стоящий возле окна женский силуэт.

Джансу.

Девушка несмело оборачивается, нервно теребя в руках платок.

— Только не гони, Марат. Выслушай.

— Покинь мой дом, — заявляю тоном не терпящим возражений, и резким движением избавляюсь от галстука. — Решение принято и менять его я не намерен, — шагаю к креслу, но меня останавливает легкое прикосновение.

— Прошу, не поступай так со мной. Отец не примет меня обратно, накажет, отдаст в другую семью.

— Так будет лучше, — мой голос звучит грубо даже для собственных ушей.

— Не будет, — Джансу не выдерживает моего пристального взгляда и опускает глаза. — Тот человек… Он просто… просто ужасный… Я не хочу достаться чудовищу…

С губ срывается короткий смешок. Ужасный? Чудовище? А я тогда кто?

Такая маленькая, доверчивая и невинная. И она совершенно не подозревает, что мне абсолютно наплевать на нее. Она была обещана Амиру. Это единственная причина, по которой я все еще терплю ее в своем доме.

— С чего ты решила, что твое желание имеет значимость?

— Не имеет, — шепчет она мягким голосом, — поэтому и пришла просить тебя о помощи. Не отказывайся, не ставь на мне клеймо позора… Я обещаю буду тихой и послушной. Ты хороший человек, не обидишь, я знаю.

Господи, что за чушь она несет? Не обижу? Хороший? Я только за эти слова готов разорвать ее на куски. Но из последних сил сдерживаюсь.

— Джансу, я не могу себе это позволить, я люблю другую девушку.

— Я не претендую на твою любовь, — резко выпаливает она, крепко впиваясь в лацканы пиджака дрожащими пальцами, будто услышала надежду в сказанном мной.

А потом и вовсе опускается возле меня на колени, обхватывая мои руки в свои маленькие ладони.

— Ты ведь знаешь, что, придя сюда, я сделала себе еще хуже. Но я готова рискнуть, я знаю, что делаю, пожалуйста… Ты мой последний шанс… Марат, я прошу твоей защиты…

Внезапно я ощущаю, как она вкладывает в мои пальцы что-то холодное. Металл обжигает каждый рецептор и тело приходит в напряжение.

— Если откажешь, тогда лучше убей сразу. Я уже опозорила отца, встав перед тобой на колени.

От ее поступка и слов мое тело бросает в крупную дрожь и я рывком поднимаюсь с места.

Джансу тут же с испуганным лицом отшатывается в сторону.

— Уходи, — едва сдерживаю себя, чтобы не заорать во все горло.

Бледные губы девушки начинают дрожать. Она напугана, на грани отчаяния, иначе бы не стояла сейчас на коленях, не молила бы о помощи. Джансу не имела права появляется в доме мужчины таким способом. Я и сам понимаю, что ее ожидает, когда она вернется в отцовский дом. Эта девушка будет страдать, если я прогоню ее. Но все гораздо сложнее. Я изначально виновен в том, что происходит. Джансу должна была выйти замуж за моего брата, но его больше нет. А долг чести теперь до конца дней будет висеть на мне.

Черт, запускаю пятерню в волосы. Дыхание дается мне с трудом. Прояви милосердие, гребаный ты ублюдок. Ей всего девятнадцать, а она готова рискнуть всем, лишь бы жить.

Грудь пробирает низкое рычание. Я должен ей помочь. Иначе меня сожгут в аду раньше времени.

Вернув себе самообладание, я опускаюсь перед ней на корточки, мягко приподнимая заплаканное лицо девушки за подбородок.

— В какой стране ты бы хотела побывать, Джансу?

Девушка хлопает широко распахнутыми глазами, явно находясь в замешательстве от перемены в моем настроении.

— Спрячь свои слезы, девочка, я не отдам тебя твоему отцу. Но ты должна пообещать, что будешь делать все, что я тебе скажу, поняла?

Джансу закусывает губы до белых отметин и начинает судорожно кивать, роняя по щекам градины слез.

— Ну вот и умница.

Настоящее время. В доме у Марата

Сидя в кресле с сигаретой в руках, я задумчиво смотрю на спящую птичку сквозь плотную дымовую завесу и пытаюсь избавиться от гребаных иллюзий. Потому что стоит ей проснуться, как очередная лавина истерик неизбежна. С трудом сдерживаю порыв прикоснуться к ней. Провести пальцами по нежной молочной коже. Ощущение уязвимости неприятно сжимает внутренности. До глубокой боли. Я даже не заметил как потянулся к ней, но за долю секунды пришел в себя и отпрянул на место, тут же сжимая руку в кулак. Я не должен поддаваться искушению, когда еще не оправился от предыдущего. Нахуй все это.

Рывком поднимаюсь с кресла и стремительно покидаю комнату. Я больше не прикоснусь к Тате, пока не смогу вновь себя контролировать рядом с ней. Каждая ее потеря наносила урон по моей психике, но в этот раз все было в разы хуже. Потому что в глубине души я уже считал ее мертвой. Сколько бы не старался не думать об этом. Не мог. Я месяц сходил с ума, а в итоге сорвался, спустив своих цепных псов на голубоглазую ведьму.

Почему, когда я борюсь со своими демонами из прошлого и мне почти удается одержать над ними победу, происходит непоправимое, и я вновь начинаю свой путь к искуплению сначала. Если бы не Салим, который все это время следил за мной, итог мог бы быть еще хуже. Среди моих людей явно затерялись крысы и теперь он единственный, кому я доверяю.

Достаю телефон, набираю номер друга и вскоре монотонные гудки сменяет уставший голос.

— Подготовь на завтра встречу с мальчиком. Заберешь Тату лично и отвезешь сам, ни на шаг от нее не отходишь.

Слышу его тяжелый вздох, но знаю, что спорить со мной он не будет.

— Ты не поедешь?

— Нет. Мне нужно на пару дней уехать.

Глава 27. Голубая бабочка

Обессилевшая от последних событий, лежу в полном одиночестве. За окном лениво просыпается новый день, а я размышляю о замкнутом круге собственной жизни. Но постепенно приходит осознание того, что мне не вырваться из него, и оно рушит любую надежду на светлое будущее. Мне даже все равно, где я сейчас нахожусь. А мысль о том, что я начинаю привыкать ко всему этому дерьму, пугает. Ведь по какой-то причине я не чувствую ровным счетом ничего. Пустота. Вакуум. Настолько, что некоторое время я даже не подаю признаков жизни, молча прислушиваясь к своему телу.

Заставляю себе сделать глубокий вдох и проподнимаюсь на локтях, однако стоит мне узнать обстановку комнаты, как в душе все ощутимо сжимается. Накрывает волной бушующих эмоций и я боюсь в них захлебнуться. Это мое проклятье… Он привез меня к себе домой? Уложил в свою кровать? Что за чертовщина… Провожу рукой по свободному краю постели, вот только тепла мужского тела на простынях не обнаруживаю. Да и с чего бы это? Идиотка. Кусаю изнутри за щеку, нарочно ругая себя за столь нелепые мысли.

Запускаю пальцы в волосы, мягко массируя кожу головы, но тут же морщусь от противного покалывания в висках. Только похмелья мне и не хватало.

Рывком поднимаюсь с кровати, на ходу избавляясь от остатков одежды, а вместе с лохмотьями выбрасываю из головы и ненужные воспоминания. Следую прямо в душевую, находящуюся за стеклянной перегородкой в этой же комнате.

Встречаю первые теплые капли, подставив под них лицо, и растворяюсь в ощущениях, прекрасно понимая, что душ здесь совершенно не причем. Вода лишь помогает оживить призрачные метки по всему телу, что подобно опасным капканам вновь затягивают в глубины темных желаний. Но я из последних сил сопротивляюсь нахлынувшему искушения, начиная усердно царапать кожу ногтями.

Я запуталась… Воспоминания, которые я пыталась задушить в себе, захватывают меня с новой силой.

Вдобавок еще и головная боль одаливает, а былого желания бежать — больше нет. Бессмыслица какая-то. Может быть причина в другом. Этот дом… Тут все началось.

Как многое он для меня здесь сделал… Проклятье. Я слишком долго держала взаперти свое прошлое и сейчас оно оборачивается против меня же самой. А какая-то часть моей души даже задается вопросом: сдалась ли я или нет?

И у меня нет ответа.

Не знаю сколько я стою перед зеркалом, но кожа уже покрылась мурашками, а влажные следы после принятого душа практически высохли сами по себе. Вот только мои глаза как завороженные продолжают исследовать каждую отметину, которую оставили на мне руки и рот Хаджиева. Даже кончики пальцев покалывает, так хочется провести ими по контору проявившихся синяком, но я этого не делаю лишь потому, что не смогу испытать должного отвращения.

А в глубине души тихо разгорается слабая искорка давно забытых эмоций. И теперь любое мое действие похоже на нелепый самообман.

Заблудившись в катакомбах собственных мыслей, я невольно провожу по губам пальцами, все еще чувствуя грубость его жестких губ. И их терпкий вкус.

— Это ничего не значит… — шепчу я, прикрывая глаза. — Ничего.

В голове снова и снова прокручиваются кадры прошедшей ночи. Что между нами? Кто я для него? Почему я здесь? Черт… Я совершенно не должна об этом думать, а тем более ожидать перемен к лучшему отношению в свою сторону. Проще будет принять все за яркий и короткий сон.

Из комнаты я так и не выхожу, стою, завернувшись в полотенце, у окна. Нет ни сил, ни желания нарушать мнимое спокойствие в душе, может, еще и потому, что понимаю — в доме я не одна, голоса… я их слышу. Приглушенные, его и женский. А потом я вижу все собственными глазами. Он выходит на улицу с чемоданом и под руку с той самой девушкой. Вмиг я разрушаюсь на мельчайшие осколки, вместе со своими глупыми иллюзиями. И единственное, что я чувствую — грязь, слой грязи на себе.

Однако только это возвращает мой забдужший мозг в холодную реальность.

И о чем… Боже, да как я вообще могла подумать, что Хаджиев был искренен со мной.

Но ведь он не то, чтобы целовал, он выпивал мои губы, со звериной жадностью, будто они были единственной важной вещью для него. Господи… И чего я прицепилась к этому поцелую… Да потому что помню его гребаные слова из прошлого. Хаджиев не целует никого. Ага, сейчас. Подонок и лжец! Да что я на него злюсь, сама виновата, растеклась на его члене как последняя шлюха. А он всего лишь приласкал меня после траха, как удовлетворенный собою самец. Дура, какая же я дура. Вдобавок еще и кончил в меня, урод. Судорожно высчитываю цикл в голове и выдыхаю, когда мои подсчеты меня успокаивают. Чувствую себя использованным презервативом, который забыли среди холодных простыней.

Вот как ему удается каждый раз убивать меня с новой болью? И я ведь сама ей упиваюсь. Сжигаю себя, продолжая смотреть в окно, пока он помогает забраться своей невесте в машину. Обходится с ней как с истинной леди, ни единого зверского порыва. В каждом движение Марата скользит непривычная ему нежность. А потом он скрывается за рулем иномарки и просто уезжает с другой.

В горле образуется противный ком, который разрастается огромной дырой в груди, вытесняя оттуда мое ноющее сердце. Потому что Хаджиев только что безжалостно размазал его и оставил истекать кровью. И теперь я понимаю, что это только начало моего личного ада.

Стук в дверь.

Вздрагиваю и резко оборачиваюсь, замечая на пороге знакомого мужчину с пакетами в руках.

— Не помешал? — его брови резко сходятся на переносице. — Ты в порядке? — вполне искренне инетересуется он, явно заметив мое поникшее состояние.

— Эм… — заправляю еще влажные пряди за уши, на секунду пряча глаза. — Да, немного голова болит. Шампанское, знаешь ли, не лучший мой друг.

Пытаюсь отшутиться, избегая с ним зрительного контакта, но стоит признаться, что это не так уж и просто.

— Тогда я отвезу тебя прогуляться. Свежий воздух хорошее средство от похмелья, но сначала завтрак, — мужчина подмигивает. — Надень это, — демонстрирует пакеты с известным брендом, опуская их на пол. — Жду тебя внизу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я ничего не понимаю и даже не догадываюсь, почему сейчас его друг здесь и весьма обходителен со мной. Салим… кажется.

— Хорошо, — единственное, что мне удается выдавить из себя.

Одарив меня теплой улыбкой, мужчина исчезает за дверью. Ну что ж, посмотрим, что приготовил для меня новый день. В любом случае этого человека видеть мне приятней, чем кого-либо. Тогда в ресторане только он проявил ко мне дружелюбие, почему бы мне не отплатить ему тем же?

Подхожу и беру пакеты в руки, хмурюсь, изучая их пока одним только взглядом.

Устало вздохнув, открываю первый и достаю из него классические черные туфли с узким носом, а во втором нахожу строгое платье серого цвета с длинной чуть ниже колен. Интересно.

Не переставая испытывать странные ощущения, я надеваю принесенные мне вещи. На скорую руку укладываю волосы, после чего обнаруживаю в пакетах с одеждой немного косметики, но мне вполне достаточно и туши для ресниц. Напоследок бросаю на себя оценивающий взгляд в зеркало. Выгляжу как серая мышь из библиотеки, еще кардигана и очков не хватает. Так ладно. Трясу головой, избавляясь от ненужных мыслей, и выхожу из комнаты.

Дом Хаджиева мне знаком, поэтому я без труда нахожу кухню и накрытый на одну персону стол.

Осмотревшись по сторонам, я усаживаюсь на стул и принимаюсь за трапезу. Голод не заставляет себя долго ждать, стоит только поднять серебристую крышку, где меня ждал завтрак. Изысканная сервировка, непринужденная атмосфера и, чтобы не портить приятные впечатления, я стараюсь изо всех сил не думать. Просто не думать. Ни о чем. Разве что только о сырниках с бананом и медом во рту, вкус которых буквально кружит мне голову.

Приятный завтрак помогает в конечном итоге настроиться на волну Салима, который уже везет меня в неизвестном направление. Да и какая теперь разница. Я застряла в болоте и моя жизнь навряд ли сможет напоминать что-то адекватное. Поэтому мне стоит насладиться спокойным моментом, например, как сейчас, в компании приятного мужчины.

— Татьяна…

— Просто, Таня, ладно? А ты Салим, верно? — с интересом изучаю глазами мужской профиль.

Красивый мужской профиль. Ровный нос, острые скулы и гладко выбритая на них кожа. А еще выразительные губы, которые сейчас дергаются в легкой улыбке.

— Верно, — ухмыляется он. — Марат попросил кое-что для тебя сделать…

— Можешь не утруждать себя, — поняв насколько резко отреагировала, я тут же смягчаю тон. — Прости, но мне не интересно. Предпочла бы вообще провести этот день без его имени.

Перевожу взгляд за окно, одновременно сжимая ладонями свои колени.

— Ну пару дней спокойствия я тебе гарантирую, — иронично подмечает он, а я не могу не отметить облегчения, которое я испытываю рядом с малознакомым человеком. — Тань, но все же я обязан выполнить просьбу друга, обещание с меня взято, а я не привык подводить. Отказаться всегда успеешь. Уверен, когда мы приедем на место, ты еще и спасибо скажешь.

— Я не люблю сюрпризы, — сухо бросаю в ответ.

— Всегда бывают исключения.

Поворачиваюсь в сторону Салима и прищуриваюсь, прежде чем выдать свое удивление.

— Не думала, что в обществе Хаджиева есть оптимисты.

— Сочту за комплимент.

Мы обмениваемся теплыми улыбками и остаток дороги проводим в полной тишине. Но когда машина подъезжает к дому, габариты которого ничуть не уступают особняку Хаджиева, мне становится не по себе. Странная прогулка…

Погруженная в наблюдения за окном, я даже не сразу замечаю, как Салим покинул салон и уже открывает передо мной дверь. Он подает руку, а у меня колени начинает сводит от волнения. На мгновение мешкаюсь, но потом все же позволяю себе помочь выбраться из машины.

Салим больше ничего не говорит мне, а я и подавно молчу, совершенно потерянная, следуя в незнакомый мне дом через сад с лаконичным интерьером.

Дверь открывает пожилой мужчина в форме дворецкого.

— От Хаджиева, — коротко излагает мой спутник.

— Вас ожидают, — старик учтиво кивает, пропуская нас внутрь.

— Куда ты меня привез? — не выдержав нарастающего напряжения, шепчу на ухо Салиму.

Но вместо ответа он лишь помогает снять с моих дрожащих плеч пальто.

— Салим, мне не нравится все это, — со злостью во взгляде смотрю на друга Хаджиева.

— Наберись терпения.

Из последних сил сдерживаюсь, чтобы не поддаться внезапной паники и слава богу, что у меня получается.

Мы проходим в просторный зал, ладони уже полностью покрыты холодным потом и единственное, что у меня выходит, это изредка проводить ими по бедрам, пока я осматриваюсь вокруг.

Внутри дом напоминает больше музей, похожий на королевские покои, нежели обычное жилье.

Салим садится в кресло, задумчиво подпирая подбородок рукой, и смотрит на меня нечитаемым взглядом, а я уже взвыть готова.

— Ну и? Может уже объяснишь мне? — развожу руки в стороны.

Внезапно большие двери в дальнем конце комнаты распахиваются и мое внимание тут же перемещается в сторону движения двух фигур.

К нам приближается женщина, на вид лет пятидесяти, но очень ухоженной внешности, в твидовом костюме тройке, а потом мой взгляд фокусируется на мальчике, который держит ту самую женщину за руку. Серьезный такой. Брови хмурит. В бежевом костюме, из под пиджака которого виднеется белая рубашка и на шее, под цвет его глаз, бабочка… голубая. А потом до меня доходит пугающее понимание… Мальчишке лет пят… Цвет глаз и волос… Господи… Грудь прошибает такой болью, что перед глазами вмиг собирается пелена слез. Таких горьких, что сил вздохнуть нет.

Глава 28. Вернулся

Я даже не понимаю в какой момент срываюсь с места, а уже через секунду в моих объятьях оказывается маленькое тельце. Живой. Не он? Или он? Дрожащими пальцами нащупываю мальчику голову в надежде найти единственную метку, которая сотрет в пыль все сомнения. А когда ощущаю в районе затылка маленький рубец окончательно отдаюсь во власть бушующих эмоций.

— Тимка… живой… — сдавленно шепчу я и прижимаю к себе пацаненка, целую, запахом надышаться не могу. Облегчение захлестывает меня с головой, каждая клеточка внутри готова разорваться. Больно. До чертиков больно. И одновременно так хорошо, что я теряюсь во всем этом. — Тимочка, — слезы заполняют все: глаза, нос, горло, легкие…

Но внезапно я останавливаюсь. Заставляю себя это сделать. Потому что тельце, которое я так яро притягиваю к себе — отчаянно выгибается, пытается выбраться из моих объятий. Оттолкнуть…

Вмиг тяжелая горечь разочарования наполняет мою грудь до предела. Проникает ядом под кожу. В кровь. Отравляет. Превращает в пустую оболочку. И мне достаточно малейшего дуновения ветра, чтобы рассыпаться пеплом.

Как в замедленной съемке я опускаюсь на колени, принимая очередной удар жестокой реальности. Руки превращаются в тряпичные волокна и обвисают, и я не в силах их больше поднять.

Столько времени прошло… он был совсем маленький. А сейчас просто не помнит меня. Конечно не помнит. Я чужая для него.

Чужая…

— Татьяна, — как сквозь слой ваты доносится настороженный голос, и я тут же впиваюсь взглядом в женскую руку, которая отдаляет от меня Тимку. — Вам стоит успокоиться, вы его пугаете, — строго осекает меня хозяйка дома, но тут же смягчается и опускается перед ребенком на корточки, чтобы прошептать что-то моему мальчику на ухо. Моему! — Договорились? — женщина ласково гладит его по щеке, а в ответ он молча кивает, нервно теребя пальчиками край пиджака. — Вот и хорошо, беги к себе, Андрюш, — она выпрямляется и подталкивает его в сторону дверей, откуда они и пришли.

Андрюш?

Меня будто по голове ударили, заполнив все сознание гулким эхом.

Господи, как же я хочу выцарапать ее глазные яблоки.

Ярость за жалкое мгновение затмевает все. Отрезая любой путь к самообладанию. Вся злость, которую я испытывала ранее просто ничто по сравнению с тем, как я сгораю от нее сейчас.

— Его зовут Тимур! — собственный голос режет по ушам металлическим холодом.

— Таня, — ощущаю на плече тяжелую ладонь Салима. — Выслушай.

Сжимаю челюсти и, сбросив с себя его руку, поднимаюсь на ноги, изо всех сил стараясь не рухнуть обратно. Перед глазами все застилает одним большим красным пятном ярости. Ярости от беспомощности.

— Спасибо, — женщина благодарит моего спутника и вновь переводит взгляд на меня. Нервничает. — Татьяна, мне очень жаль, что у вас произошла такая… тяжелая жизненная ситуация. Но, как вам наверное уже известно, Андрей официально усыновлен. Уже два года он часть нашей семьи…

Известно? Да мне ни черта не известно!

— Как это произошло? — слишком резко срывается вопрос с моих губ.

Женщина с трудом держит непринужденную улыбку. Я вижу, как ей это не просто. Мы сейчас обе напоминаем львиц. И цель у нас одна.

— Татьяна… Мы очень его любим и я бы хотела решить вопрос без истерик. Мальчику ни к чему лишний стресс. Вы понимаете о чем я? Если вы способны к разговору мы продолжим.

От ее слов меня еще сильнее колотить начинает. Боль становится невыносимо острой. Я не готова его вновь потерять. Не готова! Не оставлю…

— Таня, Агния Львовна не враг тебе, — Салим нарушает нашу молчаливую перестрелку взглядами.

Я перевожу свое внимание теперь на друга Хаджиева, который автоматически становится для меня раздражителем.

Но мне нечего сказать. Поэтому я сохраняю тишину, отчаянно сжимая в кулаках дрожь напряжения.

— Послушайте, моя дорогая, я не желаю вам ничего плохого. Я лишь хочу попытаться поговорить, чтобы вы поняли: мальчику здесь хорошо. Вы ведь должны понимать, что за последние два года он привык к новой жизни. Теперь его дом…

— Он мой! — сглатываю.

Агния прочищает горло, демонстрируя свое заканчивающееся терпение. Плевать. У меня его давно уже нет.

— Для начала вам необходимо найти с мальчиком контакт. Вы чужой для него человек, но если пообещаете вести себя разумно, то я разрешу приходить, играть и проводить время с моим сыном, — женщина больше не старается быть мягкой.

Она четко показывает мне на мое место.

На долю секунду ее беспристрастная маска соскальзывает, но мне этого достаточно, чтобы понять одну простую вещь. Агния не хочет. Не хочет видеть меня: ни в своем доме, ни рядом с Тимкой. Ее заставили пойти на такой шаг. И я даже знаю кто.

На мгновение в голову закрадывается мысль воспользоваться приближенным положением к Марату, тем более один рычаг давления у меня точно есть, но я тут же напоминаю себе что он за чудовище и выбрасываю эту идею в мусорный ящик.

Справлюсь и без него.

Делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться. С одной стороны я понимаю, что должна с благодарностью целовать ноги и руки этой семье, ведь мальчик действительно живет в хороших условиях, но с другой… Он единственный, кто у меня остался. А отдавать мне его никто не собирается. Я не дура.

И да, я ревную. Очень. И как бы себя не умоляла принять все как есть, не получается. Потому что теперь во мне разгорается отчаянное желание забрать своего брата и уехать от всего окружающего нас дерьма как можно дальше. И если для этого мне придется быть вежливой и сговорчивой, так тому и быть.

— Вы правы, — вытаскиваю из себя эти слова, как колючую проволоку. — Я приношу извинения за несдержанные эмоции, впредь такого больше не повторится.

Женщина с минуту изучает меня скептическим взглядом, но принимает мои извинения. По крайней мере, делает вид.

— Хорошо, рада, что мы пришли к пониманию. Я сообщу вам, по каким дням у Андрея есть свободное для игр время.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Стерва.

— Конечно, — заставляю себя улыбнуться, прежде чем вылететь из комнаты, где мне уже было невозможно дышать.

Хватаю на ходу пальто и устремляюсь прямиком на улицу. Не могу больше. Слезы душат. Выжигают меня изнутри. Я даже и подумать не могла, что больнее чем потерять брата, будет — стать для него абсолютно чужой.

Прохладный ветер кусает обнаженные участки кожи, но мне все равно. Я ищу в этом хоть толику облегчения, но боюсь даже если сейчас по мне пройдется дорожная фреза — ничего не почувствую.

Пальто из моих рук выскальзывает, но в ту же секунду оказывается накинутым мне на плечи.

Салим.

— Ты как? — Мужчина разворачивает меня и заглядывает в заплаканное лицо, а потом добавляет спокойным и рассудительным тоном. — Главное, что твой брат жив. Остальное решится.

Мне хочется забиться в очередной истерики. Потому что от его слов мне ни черта не легче. Напротив, они еще сильнее раздражают и без того заведенные нервы. Но огрызаться сил нет, сейчас я уязвима и нуждаюсь в поддержке.

— Он не узнал меня, — шепчу дрожащим голосом и тут же утыкаюсь ему в грудь, вновь задыхаясь от рыданий.

— Дай время и себе, и ему, — мужские руки крепко прижимают меня и я позволяю остаткам боли раствориться в простой человеческой близости. Сейчас мне этого достаточно.

Салим прав, главное, что он жив, а я найду в себе силы, чтобы вернуть своего мальчика обратно домой. Я обещаю. У нас будет дом.

***

Следующие несколько дней я провела в доме Хаджиева в полном одиночестве, изредка встречаясь с обслуживающим персоналом, но никто из них не то, чтобы не говорил со мной, а даже практически не смотрел в мою сторону. Будто на мне наложено проклятье. Хотя так и есть. Наложено одно. Бородатое, перекаченное и с ледяным айсбергом вместо сердца.

И вроде бы я должна наслаждаться хотя бы отсутствием Хаджиева, но почему-то без него мне еще тошнотворней в бетонных стенах. А может потому что я знаю, что сейчас этот мерзавец с другой выполняет супружеский долг? И что с того? Он ничего мне не обещал. Проклятье. Я с ума сойду.

И бонусом к моей нервотрепке еще и мысли о Тимке, а точнее о том, как забрать его из той семьи. Но для начала мне и вправду стоит сблизиться с мальчиком. Дать ему привыкнуть к себе. Сейчас, когда эмоции приутихли я и сама это понимаю. Встречу Агния назначила на выходные. Единственный минус в том, что мой внешний вид оставляет желать лучшего. От скачущих нервов я толком ничего не ем. А если мне и удается впихнуть в себя хоть крошку, то только для того, чтобы не впасть в кому.

Утомленная очередными попытками заснуть я подрываюсь с постели и спускаюсь на кухню. Во рту все пересохло. На ощуп щелкаю выключатель и набираю стакан прохладной воды, тут же с жадностью выпивая все до последней капли.

А в следующее мгновение тело прошибает ударом тока, потому что я слышу щелчок входной двери.

Стою, до боли сжимая в руках стеклянный стакан. Нет сил даже пальцем пошевелить от предвкушения холода, который уже пробирается вперед своего хозяина. Сколько я его не видела? День? Три? Пять? Да какая разница. Хоть вечность. Все равно каждая встреча с ним подобна шаровой молнии.

Тяжелые шаги свидетельствуют о приближении ночного гостя, а когда они стихают я оборачиваюсь, получая двойной рикошет прямо в грудь. И все связные мысли рассыпаются пеплом, как и возможность пошевелить языком.

Никто из нас не нарушает молчание.

Наблюдаю, как Марат неспешно снимает кожаные перчатки, за ними следует пальто. Мой взгляд невольно исследует его крепкие мышцы, которые перекатываются при каждом движении под натянутой тканью белой рубашки. Но стоит мне столкнуться с голодными глазами зверя, как внутренности скручивает тугим узлом.

Глазами, что подобно невидимому лезвию по коже.

Сглатываю слюну.

— Ты похудела, — коротко сообщает Хаджиев, разбивая обжигающую тишину вдребезги. А потом продолжает сканировать меня холодным взглядом, который с каждой секундой заволакивает тьмой. И нет, это не возбуждение. Хуже. Он злится. И это осознание выбивает из легких последний клочок воздуха. С каждым новым шагом в мою сторону Марат становится более дикий. Более опасный. И все же голодный.

Глава 29. Голод

Противоречивые эмоции выворачивают меня наизнанку, потому что я не могу понять, что испытываю, глядя на приближающийся айсберг.

Я ведь не могла скучать по нему?

Абсолютная нелепость! Но взбесившееся сердце говорит об обратном.

— Садись за стол, — тяжелый голос Хаджиева выводит меня из оцепенения и вынуждает вздрогнуть, но больше ничего не происходит.

Он просто проходит мимо. Даже пальцем меня трогает. И происходящее начинает действительно пугать. Я ждала чего угодно, но только не этого.

Делаю отчаянный вдох и выдох, невольно заполняя себя его запахом: тяжелого парфюма и сигаретного дыма. Голова идет кругом.

— Проблемы со слухом? — строго выдает Хаджиев, а через секунду я слышу, как открывается дверца холодильника. Он что, хочет меня накормить?

Прочищаю горло и заставляю себя ответить ему.

— Я не голодна, пойду в постель.

А сама продолжаю стоять как вкопанная со стаканом в руках.

Пойду. Как же.

— Пойдешь, когда поешь, — будто читает мои мысли. — Садись, пока я не усадил тебя силой, Тата, — внезапно раздается над моим ухом угрожающий шепот и ягодицу обжигает легкий шлепок. Но этого достаточно, чтобы я подпрыгнула на месте и кожа вспыхнула колючим жаром.

А когда из рук исчезает прохладное стекло, я тут же срываюсь с места и семеню ногами к кухонному островку.

Аккуратно забираюсь на высокий стул и мысленно хвалю себя за то, что надела пижаму со штанами.

Хотя глупо считать, что они защитят меня от лап этого чудовища.

В полном неверии изучаю взглядом гору мышц, стоящую у холодильника. Спокойными движениями он достает несколько контейнеров и по очереди отправляет их в микру, а уже спустя несколько минут до меня доносится дурманящий запах овощей и мяса.

Рот мгновенно наполняется голодной слюной и я тяжело ее сглатываю.

— Как прошла встреча с Тимуром? — невозмутимо интересуется Хаджиев, выкладывая еду на тарелку.

Мне сейчас это снится? Что за херня происходит?

— Ты язык проглотила? — его голос звучит на октаву ниже, отчего я начинаю елозить на месте, подбирая под себя ноги.

Взяв в руки блюдо и приборы, Марат лениво двигается в мою сторону. В то время как его пристальный взгляд прожигает в ожидании ответа.

— Нет, — сухо парирую ему и поджимаю колени еще ближе к груди, пытаясь хоть как-то укрыться от ледяных глаз.

— Что нет, Тата, — перед носом возникает тарелка с сочным стейком и овощами гриль, а надо мной большая фигура Хаджиева. Смотрю на него исподлобья и ощущаю, как все тело буквально трясет от напряжения.

Но когда жесткие пальцы бережно захватывают подбородок, внутри замирает каждая клеточка, а через мгновение я и вовсе не дышу, потому что Хаджиев склоняется к моему лицу слишком близко.

— Не упрямься, девочка, — тихо произносит он. — Я хочу, чтобы ты поела, потому что это необходимо для твоего здоровья, а не потому что я пытаюсь тебя контролировать. Понимаешь? — большим пальцем Марат оттягивает мне нижнюю губу и из моей груди вырывается непроизвольный вздох.

Но я не дергаюсь. Не пытаюсь избавиться от властного прикосновения. Напротив. Позволяю ему смотреть холодом в самую душу. Я теряюсь в его близости. Клетка за клеткой он заполняет меня собой, играет на моих нервах, но внезапно Хаджиев отстраняется.

— Ешь, — хрипло приказывает он и шумно сглатывает, явно находясь на грани.

Мне и самой требуется некоторое время, чтобы перевести дыхание.

Под таким взглядом даже сливочное масло в горле комом встрянет.

— Помочь? — его голос вновь леденеет, а командирский тон приводит меня немного в чувство.

И во мне загорается ярое желание взять этот жирный стейк и швырнуть прямо в самодовольную рожу Хаджиева.

Он думает будет жить на два фронта? Трахать свою женушку, благоволить ее, а ко мне приезжать и команды раздавать? Принуждать? Унижать? Использовать мое тело для грязного секса, который он не может позволить себе со своей чистой скромницей? Черт… Моя бурная фантазия слишком ярко рисует их тела на смятых простынях, и меня начинает колотить от ярости.

— Помоги себе, — огрызаюсь и беру приборы в руки, принимаясь резкими движениями разделывать стейк.

Ухмыляется и, неодобрительно щелкнув языком, усаживается рядом.

Изредка смотрю на него исподлобья, замечая, как голодный волк следит за каждым моим движением.

Но долго я не выдерживаю.

— Собираешься сидеть и смотреть на меня? — замираю с ножом в руках.

— Пока что да.

— А потом? — стараюсь скрыть нервозность, но от его спокойствия меня просто разрывает.

— Потом планирую поужинать.

Он смеется надо мной?

Боже… Прикрываю глаза и медленно выдыхаю. Мне нужно успокоиться. От всей абсурдности ситуации мне хочется расцарапать его лицо.

Что творится в голове у этого ненормального?

Так ладно. Это не мое дело.

Отбросив идею продолжать с ним диалог, кладу в рот первый кусочек и едва сдерживаю стон удовольствия. Мясо тает во рту и я даже не замечаю, как опустошаю тарелку, забив свой изголодавшийся желудок до отвала.

Вот только я не успеваю насладиться блаженным моментом насыщения…

Хаджиев подхватывает меня под попку и пересаживает на высокую столешницу. Прямо перед собой… раздвигая мои ноги шире.

— Ч-что ты делаешь?.. — робкий шепот срывается с моих губ, прежде чем до меня доходит вся суть происходящего.

— Моя очередь кушать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 30. Новый Хаджиев

Я замираю, как лань перед охотником, пока Хаджиев нетерпеливо засучивает рукава рубашки, обнажая свои сильные жилистые руки. Смотрит на меня так дико и опасно, что где-то глубоко внутри зарождается сладкий трепет.

Его мрачное лицо не выдает никаких эмоций. Сейчас его можно сравнить с ягуаром, который элегантно подкрадывается к своей жертве. Вот только этот кот шлялся хер знает где. И с этими мыслями мной овладевает привычная ярость. Нет, я не собираюсь давать ему «десерт» по-первому требованию.

По крайней мере, я постараюсь противостоять ему.

А еще так же элегантно он может свернуть мне шею. Поэтому я решаю действовать аккуратно.

— Марат, — тихо произношу я, — нам нужно поговорить.

— Говори, — крупные ладони обхватывают мои бедра, сминают и притягивают меня ближе к краю стола. Проклятье. Его прикосновения такие горячие и обжигающие, что мне сложно концентрироваться на своей цели. — Я внимательно слушаю, — протягивает он глубоким голосом и, приблизившись к моей груди, обводит носом уже напрягшийся сосок. Твою мать. Вскидываю голову и начинаю отчаянно хватать ртом воздух.

Вот и как противостоять этому несносному мужчине?

— Я… — сглатываю и перевожу на него растерянный взгляд, — я так не могу.

— Как? — Хаджиев изгибает бровь и отстраняется, но руки не убирает. Будто нарочно забирается под майку и проводит большим пальцем по дрожащему животу, не выпуская меня из под фокуса своих потемневших глаз.

Соберись, детка.

Набираю полные легкие спасительного кислорода.

— Я не могу говорить, когда ты трогаешь меня, — едва не рычу на него, чувствуя как рассудком завладевает гребаная похоть.

— Значит, поговорим потом. — Одним движением Марат подхватывает меня со стола и аккуратно ставит на ноги. — Потому что сейчас я собираюсь вылизать тебя, девочка, — хрипло заявляет он, прежде чем опуститься передо мной на колени.

Ох, мамочки…

Хаджиев. Передо мной. На коленях.

Мир сошел с ума. И я вместе с ним.

Немного шокированная, я опускаю на него взгляд, ощущая, как между ног нарастает болезненное напряжение. Настолько, что мне хочется сжать бедра. Особенно, когда его грубые пальцы скользят под майку, задирая ее.

Смотрит на меня так, словно хочет сожрать. А в подтверждение моих опасений Хаджиев облизывается.

Чертов, подонок.

Даже находясь на коленях, он контролирует меня.

Господи, кажется, я задыхаюсь.

— Расслабься, Тата, — он медленно проводит костяшками пальцев по животу, который я тут же втягиваю в себя. Усмехнувшись, Марат качает головой и, переместив руки на ягодицы, фиксирует меня на месте. — Не упрямься, — произносит он голосом, наполненным пугающим желанием, а потом проводит языком вокруг пупка, оставляя на коже горячий след. — Ты чертовски сладкая на вкус.

Ей он так же говорит. Не обольщайся, глупая.

Воспоминание о том, что он без пяти минут женат на другой, а может даже уже женат, отрезвляет как удар хлыста.

— Нет! — обозленная, упираюсь ладонями в его крепкие плечи, пытаясь отстранить. — Этого не будет!

— Тата, — хватает за талию и сминает до сладкой боли. — Не провоцируй меня.

— Я не хочу так… — закусываю нижнюю губу и трясу головой, балансируя на грани истерики. — Что между нами? Что ты чувствуешь ко мне? — мой крик растворяется в тишине, а потом я добавляю дрожащим шепотом. — Я не вещь, Хаджиев.

Он раздраженно проводит языком по зубам.

— В данный момент я стою перед тобой на коленях, — почти рычит. — Ты действительно чувствуешь себя вещью? — его темные от желания глаза внимательно изучают мое лицо. Цокает. — Ты знаешь, что не услышишь того, что хочешь. Не требуй от меня этого, — мужские пальцы подцепляют резинку штанов, решительно стягивая их вниз. — Я не для отношений.

— Ты долбаный эгоист, Хаджиев. — Ударяю его в плечи, но все тщетно. — Ты хоть раз…

Глухой стон покидает грудную клетку, когда его рот обхватывает мой клитор сквозь кружевные трусики.

— Да, я долбаный эгоист, — обдает мою плоть горячим дыханием и вновь накрывает языком, медленно скользя вокруг напряженного бугорка, а потом он отсраняется, сменяя губы на пальцы. — Но я, блядь, не знаю, почему так и не смог отпустить тебя, — большим пальцем он продолжает пытку, надавлявая на вход. А преграда в виде трусиков только усиливает ощущения.

Проклятье. Во рту все пересохло и я беспомощно хватаю им воздух.

Нет. Сейчас я не чувствую себя вещью и от этого злюсь еще больше. Вот только пока вытащить из себя нарастающий клубок раздражения не хватает сил. Потому что возбуждение оказывается коварнее, а любопытство лишь усиливает действие первого. Я хочу узнать этого нового Хаджиева. Мои чувства к нему напоминают русскую рулетку. И он нажимает на спусковой крючок, отодвинув трусики в сторону и проникнув в меня пальцем.

Черт бы его побрал…

Дыхание перехватывает и я выгибаюсь, открывая рот, но не могу произнести и слова. Мое тело напряжено до предела. Оно уже умоляет о наслаждении, и Хаджиев это знает.

Сейчас он показывает то, как умело управляет мной, не применяя своей силы в полной мере.

Самоуверенный сукин сын.

Внизу все горит, и это безумное чувство лишает возможности думать. Соображать вообще в данный момент абсолютно невыполнимая задача. Тем более, когда мужские пальцы скользят вдоль складок, где уже до неприличия мокро.

— Сколько их? — незнаю зачем, но я должна это спросить. — Скольких ты трахаешь помимо своей чистенькой невесты?

Хаджиев замирает, с подозрением подняв на меня глаза.

— О, только не говори, что у тебя не было других баб!

— Конечно были. И не одна.

— Какой же ты мерзавец! — впиваюсь в его кисти рук ногтями. — Пусти!

Марат резко поднимается во весь рост и грубо обхватывает мое лицо, опаляя губы горячим дыханием.

— Конечно у меня было много женщин, Тата, и с каждой у меня был отличный секс, — зло скалится он. — Но ни к одной из них я не хотел вернуться, понимаешь? — он встряхивает меня, как глупую девчонку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Внутри все сжимается, и я ощущаю, как предательски вспыхивают мои щеки, но отвернуться мне не позволяет его крепкая хватка.

— Мне все равно! — изо всех стараюсь сделать свой голос ровным, глядя на его суровое лицо.

Я не должна верить, это всего лишь слова, он играет со мной.

— Ты моя, Тата, — его голос теплеет, а большие пальцы начинают поглаживать скулы, но я не позволю ему запудрить мне мозги.

— Пошел ты нахрен, не смей прикасаться, — я замахиваюсь, чтобы ударить, но он резким движением перехватывает мне руки и тут же заводит их мне за спину. Ублюдок!

— Успокойся, — дергает на себя, не зло, а так, что я чувствую его потребность во мне. — Ни одна из них не удовлетворяла меня так, как это делаешь ты.

Я стискиваю челюсть и хмурю брови, старательно игнорируя как по бедрам пробегают мурашки.

— И дело не только в сексе.

Боже, заткнись ты уже!

— И ты наверное думаешь, что я после этих слов запрыгну на твой член?

Он издает короткий смешок. Господи, кто этот мужчина?

— Мне становится скучно, птичка. Может, уже хватит? Ты ведь знаешь, что кончишь сегодня на моем члене.

— Вот это самомнение! — рычу прямо ему в губы изамечаю, как их уголок дергается в подобии улыбки.

— Хочу попробовать тебя на вкус, — хрипит, низким от возбуждения голосом, а у самого в глазах бесы пляшут.

— Ч-что… Ты оглох? Катись к черту!

Хаджиев выпускает мои руки из захвата и, не позволяя мне оправиться, одним движением избавляется от трусиков.

Изо рта вырывается звонкий вскрик, когда кожа, где секунду назад врезались ленты, вспыхивает огнем. Замечаю, как на мгновение он замирает жадным взглядом на самом сокровенном месте, сжимая ладонью свой выпирающий стояк.

— Ты думала обо мне? — подхватывает под попку и усаживает меня на стол, тут же рассталкивая мои ноги своими бедрами, а после уверенно касается пальцами чувственных складок.

Ахаю и глотаю стон. Хрен ему.

— Думать о тебе будет твоя женушка, — нахожу в себе силы съязвить.

— Не ревнуй, птичка, — кусает кожу на шее и я выгибаюсь как от удара плетью.

Господи, ну почему этот мужчина такой… Будь он проклят!

— Отвали, — едва слышно слетает с моих губ и я слабо дергаюсь, что вызывает очередной смешок этого мерзавца.

— Мне нравится, что ты становишься смелее рядом со мной.

Да что ты? Козлина!

Но он снова выбивает все мысли из головы, царапая кожу жесткой щетиной и опаляя горячим дыханием. Черт возьми… Я крепко зажмуриваюсь, ощущая, как от его умелых прикосновений скручивает низ живота, и сдерживаю себя из последних сил, чтобы не рассыпаться на фейерверк из стонов.

Его губы находят мое ухо, прежде чем гортанный рык обжигает его:

— Я слишком долго сопротивлялся тебе, но какого черта я делаю, когда у меня есть это?

Хаджиев толкает меня рукой, вынуждая лечь на спину и тут же накрывает мой клитор горячим ртом.

— Господи… — вырывается из груди, прежде чем я закатываю глаза от торнадо чувств, которые накрывают меня острым наслаждением.

Внезапно Хаджиев отстраняется и нависает надо мной, такой мускулистый и опасный. Рывком он притягивает меня за шею к своему лицу.

— Я хочу, чтобы ты стонала мое имя, — требовательно произносит он хриплым голосом.

— Пошел ты, — тихо выдыхаю я, облизываясь опьяненная происходящим.

На лице Хаджиева появляется дерзкая ухмылка, прежде чем он набрасывается на мои губы, решительно завладевая ими своими, от вкуса которых по спине проносится волна мурашек. Он действует слишком быстро и дико, сменяя поцелуи на укусы, проникая дерзким языком так глубоко, что напрочь лишает рассудка.

— Значит, я буду трахать тебя, пока ты не начнешь выкрикивать мое имя, — угрожающе рычит мне в рот и кусает за нижнюю губу, за чем следует мой сдавленный всхлип. — Ты поняла? — Хаджиев перемещает руку от шеи на майку, сжимает ее в кулак и дергает вниз, выпуская грудь на свободу.

Резко втягиваю воздух, а в следующее мгновение сосок обжигает его утробный стон, и я ощущаю на твердой горошине влажный шероховатый язык.

Охренеть можно.

Одним щелчком он выбивает из моей головы все протесты и ненужные мысли.

Остается лишь пустота, в которую он может вложить все что захочет.

— Блядь… — его рычание ядом разливается по моим венам, — твое тело… — но он не договаривает, вместо своих слов Марат срывает с моих искусанных губ глухое аханье, вновь касаясь пальцами изнывающего лона, заставляя ощутить собственную влагу. — По-прежнему хочешь послать меня?

Заткнись! Заткнись и трахни меня… Я ненавижу тебя!

Но я ничего не отвечаю. Каждая клеточка во мне звенит, отзывается на его умелые действия, губы горят от жадных поцелуев, а мое тело льнет к нему. Ластится. Просит его везде: на коже и под ней.

Хаджиев как игла проникает в самые уязвимые места. Своей делает. Согласной на все.

Со сладким причмокивание он выпускает мой сосок и толкает в плечо, вновь укладывая на спину. И тут же начинает выжигать на мне клеймо голодными поцелуями. Спускается ниже, нарочно царапая щетиной, заставляя дрожать от желания и предвкушения.

Глубокий стон вырывается изо рта, когда его жадные губы впиваются в чувственные складки, раздвигая их языком.

Играет. Дразнит. С ума сводит.

Проклятье…

Рядом с ним нет золотой середины порочности. Рядом с ним я целенаправленно деградирую в самую развратную бездну.

— Посмотри на меня, — его тяжелый от возбуждения голос поднимает меня с самых глубин, и я едва нахожу в себе силы открыть глаза. Твою мать. И то, что я вижу еще сильнее закручивает меня в карусель порока. Меня трясет от возбуждения. Но я не отвожу своего взгляда. Смотрю, как он легонько покусывает и посасывает клитор, все больше утопая в происходящем извращении.

Подхватив под колени, Хаджиев поднимает их так, что полностью раскрывает меня для себя, делает уязвимой, и мне хочется свести бедра, но через мгновение я забываю обо всем на свете. Его язык проникает в меня, заставляя вскрикнуть и откинуть голову назад с беспомощным стоном.

Я больше ничего не вижу, лишь ощущаю, как он проводит своим диким языком по моим половым губам, вновь и вновь с остервенением погружая его в меня. Трахая, до сорваных вскриков.

Я схожу с ума, захлебываясь в потоке неразборчивых слов и собственных стонов.

Пульсация внутри нарастает и грозит разорвать меня на куски, но я внезапно его рот покидает меня.

Я отчаянно выдыхаю и приподнимаю голову, замечая, как он буквально срывает с себя рубашку, обнажая литые мышцы. Красив, как грех. Ловким движением рук Хаджиев высвобождает свой стоящий колом член и, не дожидаясь моей реакции, хватает меня под ягодицы.

— Я чертовски зол на тебя, Тата, потому что не знаю весь твой послужной список за два гребаных года, — цедит он сквозь зубы, сильнее впиваясь пальцами в мою плоть, когда головка его горячего члена уже упирается прямо в лоно. Черт подери… Я не дышу, замерев на месте, в его грубых руках. Слушая то, что пугает меня. — Но я больше не могу… — речь Хаджиева обрывается, а я вскрикиваю, ощущая, как он входит в меня одним рывком. — Я хочу все вернуть, — сдавленно выдыхает он и обхватывает мой затылок, притягивая меня так близко, что наши губы оказывается в миллиметре друг от друга. — Я не люблю ее.

Прикрываю глаза и с трудом сглатываю, прежде чем прошептать дрожащим голосом.

— Но женишься ты на ней…

С глухим рычанием Марат выходит и, качнув бедрами, вновь заполняет меня собой и сталкивает нас лбами.

— Сейчас я с тобой, а не с ней.

Я лишь трясу головой, чувствуя, как по щеке стекает предательская слеза. Зачем он мне это говорит? Ложь… каждое слово ложь.

— Это ничего не значит, — я поднимаю на него глаза полные слез. — Я ведь твоя игрушка, верно?

Я вижу, как он злится, его челюсти ходуном ходят, но Хаджиев больше ничего не говорит. И забирает эту возможность у меня, впившись в мои губы своими и, не прекращая истязать их, начинает двигаться во мне, растягивая до сладкой боли, которая мне так необходима, потому что во мне что-то ломается, и слезы, что душили меня, вырываются наружу.

Боль неизбежна, от нее невозможно отказаться.

Но Марат делает это за меня, слизывая соленые капли, покрывая лицо бесконтрольными поцелуями, жадно поглаживая мое тело и нашептывая что-то на незнакомом мне языке. Я совершенно не понимаю значения слов, но его приглушенный голос проникает невидимой вибрацией в самые потайные места. Берет в плен. Пробуждает голод.

Руки сами тянутся к нему, обхватывают крепкую шею и я чувствую, как резко он выдыхает, увеличивая ритм. А я отпускаю все, что меня беспокоило.

Откидываю голову назад, позволяя себе раствориться в его власти.

Не хочу ни о чем думать. Слишком много всего. Не сейчас. Сейчас он просто нужен мне.

Марат будто слышит мои мысли и сжимает бедра, яростно толкая мое тело навстречу грубым ласкам.

Хаджиев врывается в меня. Сильно. Быстро. Глубоко. Показывая свою греховную сторону и переманивая меня на нее. В самое пекло порока. Черт… Я цепляюсь за его мускулистые плечи в попытке удержать себя вертикально и утыкаюсь ему в шею, не сдерживая глубокие стоны. Задыхаясь неповторимым запахом мускуса.

Каждый новый толчок наполняет меня яркой вспышкой.

Пальцами скольжу по горячей, влажной от пота мужской груди и, приблизившись к его губам, настойчиво накрываю их своими, упиваясь терпким вкусом, в ответ Марат начинает трахать еще жестче. Заполняя все вокруг влажными шлепками. Выпивая меня до последней капли. Теперь он целует. Порабощает умелым ртом, будто целует последний раз.

Жаждет. До отчаяния дико. Его потребность и голод растут, и он не споротивляется этому. Как ия.

Наши стоны сливаются в животные звуки. Жар внутри меня нарастает. Я плавлюсь в его руках. Сердце бьется с удвоенной силой. Наслаждение поднимается бурной волной. Я тону в нем. И уже чувствую, как он приближает меня к самой границе оргазма.

Я вот-вот дойду до края, но неожиданное прикосновение возвращает меня к Хаджиеву, а потом я слышу его хриплый, низкий голос возле уха:

— Сделай это громко.

Твою мать. И тут я теряю себя. Делаю, так как он сказал. Громко. Срывая голос. Теряя неразборчивые слова в кричащих стонах. Сжимаясь вокруг его члена и содрогаясь от взрывной волны экстаза. Я задыхаюсь его рычанием, в момент, когда он выходит из меня и с болезненной гримасой начинает водить рукой по всей длине крепкого ствола, изливаясь прямо мне на живот.

Дышим на опережение. Марат устало опирается руками в столешницу по обе стороны от меня и зарывается в мои волосы. Его грудь вздымается и опускается. А моя голова обессилено покоится на мужском плече. Я выжата. Нет сил даже глаз открыть, пока я не слышу…

— Ты кончила на моем члене, выкрикивая мое имя.

Самодовольный голос Хаджиева мгновенно вырывает меня из омута оргазма и возвращает в реальность.

Черт подери… Вдох. Выдох. И я начинаю осознавать масштабы своего бедствия и готова провалиться сквозь землю.

Ну ты и тупица, Таня.

Оттолкнув от себя потное тело, я спрыгиваю на пол, вот только не оценив собственных сил, едва ли не валюсь с дрожащих ног, но мужские сильные руки предотвращают мое падение.

— Не трогай меня, — рычу я и освободившись от медвежьих объятий, поднимаю его рубашку с пола и вытираю ей живот от его спермы, а после разворачиваюсь и швыряю прямо ему в лицо. — Даже не думай приходить ко мне в кровать! Этот секс ничего не меняет!

Разворачиваюсь и устремляюсь в выделенную мне комнату, мысленно проклиная себя, что снова дала ему то, что он хотел.

Однако я не успеваю переступить порог, как мое тело поднимается в воздух и я оказываюсь прижатой к груди Хаджиева. Раздражение не заставляет себя долго ждать.

— Я могу идти сама! — пытаюсь выбраться, но получаю в ответ смачный шлепок по заднице и успокаиваюсь.

— Я у себя дома, птичка. И это ты спишь в моей кровати, так что не тебе указывать.

— Тогда я найду другое спальное место, — обяжено заявляю я.

Хаджиев издает хриплый смешок.

— Ты будешь спать в моей постели.

Бесит!

— Так не может продолжаться! Ты берешь свое, не спрашивая чего хочу я! — перекрещиваю на груди руки и отворачиваюсь от него.

— А чего ты хочешь? — равнодушно интересуется он. — Чтобы я помог забрать мальчишку?

В груди все сжимается и я ощущаю, как выражение моего лица становится страдальческим

Марат опускает меня на пол и обхватывает подбородок пальцами.

— Этого ты хочешь?

— А ты бы сделал это ради меня? — едва слышно спрашиваю я, ища в его глазах хоть какой-то ответ.

Зачем ему это?

Он ухмыляется и проводит большим пальцем по моей скуле.

— Сделаю. Если ты посчитаешь это целесообразным.

Я опускаю взгляд, чувствуя, как в груди расползается болезненное чувство. Марат прав. Нецелесообразно. Если я заберу Тимура, он будет страдать. А это последнее, что я хочу для него.

Убрав от себя его руку, я опустошенная забираюсь на кровать, сворачиваюсь клубочком и зарываюсь лицом в подушку.

Внезапно матрас прогибается, а через мгновение Марат просовывает под меня руку, притягивая ближе к себе.

— Я не люблю ее, — вновь повторяет сказанные им ранее слова, прижимаясь губами к моему затылку. — Но я женюсь, потому что должен ей помочь.

— Мне все равно, — глухо выдыхаю в пустоту. У меня нет сил.

Тяжелое дыхание обжигает мою шею.

— Тебе не все равно, Тата. Ты любишь меня, нравится тебе это или нет. И ты будешь спать в моей кровати.

— Это смешно, — мой протестующий тон звучит чуть громче. — То что мне нравится секс с тобой это не любовь.

— Значит, тебе нравится секс со мной? — дразнит, накрывая мое обнаженное плечо губами, которые растягиваются в улыбке. По крайней мере, в его голосе она четко слышалась.

Черт! Мне лучше заткнуться.

Стискиваю зубы, едва сдерживая себя, чтобы не наговорить еще глупостей.

Хотя, куда уже больше.

— Я больше не разговариваю с тобой, — тихо.

— Как скажешь.

Марат устраивается поудобнее и, перекинув через меня тяжелую ногу, откидывает свою голову на подушку.

А я не оказываю сопротивление. Так и засыпаю в крепких объятиях чудовища…

Глава 31. Поужинай со мной

Мое пробуждение, как гром среди ясного неба. В ужасе дергаюсь, чувствуя, как каменная эрекция упирается мне прямо в поясницу, пока ее хозяин алчно сминает руками мою талию, вынуждая трепещущее сердце подпрыгнуть в самое горло.

— Мне нужно войти в тебя, — хриплый ото сна голос касается моего затылка горячим дыханием, а потом он перемешает ладони на бедра и прижимает меня ближе к возбужденной плоти.

Ненасытное животное.

— Марат, — глухо выдыхаю я, и пытаюсь отстраниться, но вместо этого еще отчетливей ощущаю его твердый член между ягодиц. Когда он успел раздеться?

— Я голоден, птичка, — прикусывает меня за плечо и, рыча, сжимает горячей ладонью мое бедро. Проклятье. Выгибаюсь, глотая протяжной стон. Протестую, не хочу поддаваться. Но Хаджиев намерен это исправить: нагло возвращает мою задницу на место и трется об нее вздыбленным пахом. В безумие сбрасывает, и я всхлипываю, рассыпаясь на тысячи дико обжигающих искр. — Какого черта ты такая сладкая?

Глубокий низкий голос кружит голову. И я прикрываю глаза. Мне нужно как можно быстрее увеличить между нами дистанцию. Иначе сгорю, задохнусь от порочных желаний, которые я совершенно не должна испытывать. Как и хотеть этого мужчину.

Пытаюсь развернуться, но подонок держит меня в своих стальных тисках слишком крепко. А потом и вовсе сводит с ума, медленно царапая пальцами по животу, устремляясь прямо к горящему эпицентру.

— Перестань, этого не будет, — пищу, тяжело дыша. Нет. Требую, вцепившись ногтями в его жилистую кисть. — Прошу, Марат, я не хочу. Отпусти…

— Не могу, — Его губы снова находят мое плечо и начинают клеймить. Сменяя грубую ласку на влажный язык, который умело выводит горящие следы на коже. Обжигает до самой разнузданной похоти. Пленит яркой палитрой чувств. В то время как дикие мужские пальцы блуждают везде, добираются до волос и мягко собирают их в кулак, перед тем как плавно потянуть вниз. Ох, черт! Волна чувственных мурашек рассыпается по спине, запуская в крови сумасшедшую реакцию. — Что ты со мной творишь, птичка? — полушепотом на ухо хрипит он, и я готова закатить от удовольствия глаза, но из последних сил заставляю себя дать этому кобелю отпор. Слишком удобно устроился.

Перевожу дыхание, собирая по крупицам возможность говорить членораздельно.

— Ты не можешь сначала причинять мне боль и унижение, а потом ждать, что я услужливо раздвину перед тобой ноги. Хватит, Марат. Я…

— Замолчи, — Хаджиев с обреченным стоном утыкается мне в затылок, с силой сдавливая талию. Жадными руками. Требовательно. Настолько, что на мгновение я теряюсь, даже вдохнуть не получается, поэтому как только он ослабляет хватку я шумно вбираю воздух. Как и он. В унисон вместе со мной.

И, воспользовавшись минутной заминкой, я все же нахожу в себе силы озвучить угрозу.

— Если, — облизываю пересохшие губы, все еще задыхаясь от переизбытка эмоций, — если ты возьмешь меня против моей воли…

Но Марат не позволяет договорить, нависает, подхватывает мой подбородок пальцами и заставляет посмотреть в его глаза, затянутые патокой похоти.

— Успокойся! — строго. — Твоя жизнь в моих руках, но брать силой я тебя не собираюсь, — мрачно добавляет он и, нехотя отстранившись от меня, перекатывается на другую сторону кровати. — Против воли, — едва слышно усмехается себе под нос. А затем присаживается и раздраженно втягивает носом воздух, вновь нарушая тишину. — Я больше не притронусь к тебе, Тата, пока сама не попросишь. — Он резко поднимается и тут же выходит из комнаты, даже не оглянувшись.

Пока сама не попросишь…

Шумно выдыхаю, вплетая пальцы в волосы. Надеюсь, я выдержу объявленную голодовку. Потому что мне с трудом верится, что эта зверюга сдержит свое слово.

Но остаток дня Марат и в самом деле больше не приближался ко мне ни на шаг, и на следующий день он держался так же отстраненным. И злым. Однако на мне свое раздражение не срывал. Вот только ничего хорошего это не предвещало.

Последующие месяцы проходили до абсурда спокойно. В отношениях с Маратом тоже ничего не изменилось. Напротив. Его холодная сдержанность стала для меня наказанием. Мы практически не общались, живя под одной крышей. И это давило на меня. Даже когда мы делили кровать, к моему огромному удивление, Хаджиев полностью игнорировал меня как объект вожделения. Такой выдержки я не ожидала конечно.

И где-то глубоко внутри болезненно екало от мысли, что все необходимое теперь ему дарила Джансу, свадьба с которой, кстати, почему-то по-прежнему не состоялась.

Марат не просвещал меня в свои дела, но пару разговоров мне все же удалось подслушать. Хотя в его защиту стоит отметить, что за все это время он не ночевал в доме лишь пару раз. И то, это было после того, когда в особняк приезжала его мать.

Я слышала, как она скандалила с ним в кабинете, но из-за незнания языка совершенно не понимала причину столь разъяренного состояния старой ведьмы. Как же я ненавижу ее. Всеми фибрами души. И мне стоило больших усилий, чтобы не выйти поздороваться с ней в одной рубашке ее сыночка. И если бы не предупреждение Марата, наверное, я все-таки не удержалась бы от провокации.

Внезапный стук в дверь отрывает меня от размышлений.

— Татьяна Владимировна, — на пороге появляется горничная с охапкой роз. Огромных голландских роз кровавого цвета. — Это просили передать вам.

— Мне? — мои глаза кажется становятся размером с блюдца.

— Вам, — уверенно парирует она и подходит, вручая мне букет, после чего сразу же удаляется, закрыв за собой дверь.

Сглатываю и, пребывая в полной растерянности, присаживаюсь на край кровати. Красивые. Медленно провожу кончиками пальцев по бархатистым лепесткам распустившихся бутонов, улавливая исходящий от них запах дикой природы. Терпкой свежести. Уже хочу зарыться в них носом, как вдруг замечаю записку…

Дрожащими пальцами переворачиваю карточку и забываю как дышать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍“Поужинай со мной”

По позвоночнику скользит приятная дрожь. А осознание, что это дело рук Хаджиева, заставляет сердце распустить крылья и забиться в груди.

Глава 32. Кто ты такой

Цветы и приглашение на ужин от Хаджиева. Господи… Этот человек меня когда-нибудь убьет своими выходками.

Однако трепет, что сейчас переполняет меня изнутри я не в силах заглушить.

— Глупости какие, — шепчу я, сжимая переносицу пальцами, в попытке побороть нервный смешок.

В неверии я перечитываю еще несколько раз аккуратно выведенную чернилами надпись.

“Поужинай со мной,” — читаю вслух его слова и пытаюсь понять, с какой интонацией он сказал бы их мне. Отчего грудь буквально сдавливает от волнения и я с трудом сглатываю его.

Положив букет с запиской на покрывало, поднимаюсь, начиная расхаживать взад вперед, поглаживая бедра вспотевшими ладошками.

Зная Хаджиева, можно воспринять это за приказ, но сейчас почему-то мне не хочется так думать. Мысленно усмехаюсь: «Интересно, с чего бы это?»

Невольно прокручиваю в голове последние три месяца, проведенные под одной крышей с этим человеком, пытаясь понять, что же им движет. Но все заканчивается полным провалом. Как мне понять его, если он вообще свел со мной общение на нет, а в последние два месяца Марат даже не ложился в кровать со мной. Я конечно не должна желать его внимания, но все же отчаянно нуждалась в нем. Тем более находясь в этом доме, где все напоминает о прошлом. В доме, который я предала.

Но я заставляю себя откинуть невеселые мысли на задворки сознания, потому что, как бы странно это ни звучало, впервые за долгое время я начинаю ощущать, как моя жизнь налаживается. И я эгоистично хочу думать только о том, что имею сейчас.

Особенно радовали частые встречи с Тимуром. Вообще, наши отношения очень быстро становились дружескими, а разговоры долгими и искренними. По маленьким крупицам я возвращала себе родного человечка. Как жаль, что отец не может насладиться его звонким смехом, услышать историю о том, как его сын мечтает стать археологом. Или просто увидеть, каким вырос Тимка и как похож на него. Особенно, если недовольно морщит носик. Один в один папка.

А когда Тимур достаточно привык ко мне, мы пару раз даже выезжали за пределы особняка. Конечно, не без помощи Марата. Потому что Агния Львовна не была в восторге от идеи отпускать «своего сына» со мной. Но какой человек в здравом уме будет перечить Хаджиеву?

Не буду лукавить, хорошее отношение Марата к моему брату подкупает не только мальчонку, а также и меня. Даже не смотря на то, что дома этот человек практически не замечает меня, зато есть плюс в виде отсутствия диктаторства в мою сторону, что заставляет меня забывать о том, каким чудовищем он может быть.

Погруженная в свои мысли, я даже не заметила, как привела себя в порядок и переоделась в платье, а сейчас уже еду в дорогом салоне машины неизвестно куда.

Волнующее предвкушение наэлектризовывает каждую клеточку в моем напряженном теле. Особенно, когда машина останавливается у красивого ресторана, который оформлен в восточном стиле. И уже через мгновение меня сопровождают внутрь, где аромат востока раскрывается еще больше: классический дамаск, дорогая резная мебель, обилие тяжелых ярких тканей и ковров с богатыми рисунками. А отсутствие людей и приглушенный свет окончательно сбивают меня с толку.

— Здравствуй, Тата, — раздается низкий голос за спиной и я невольно вздрагиваю, но не оборачиваюсь. — Хорошо выглядишь.

В тот же миг трепещущее сердце делает сальто в груди. Я когда-нибудь научусь спокойно реагировать на этого мужчину? Не думаю.

Где-то внутри зарождается мелкая дрожь, заполняя меня до кончиков пальцев странным покалыванием. Потому что я чувствую жар его тела. Хаджиев по-прежнему стоит за моей спиной. Чего он ждет? Тишина давит на нервы. А его бездействие заставляет меня нервничать еще больше.

С трудом перевожу дыхание и несмело поворачиваюсь к Хаджиеву, сразу же оценивая мужской внешний вид, который как всегда на высшем уровне.

— И с каких пор я стала предметом твоего восхищения? — моих губ касается легкая улыбка. Или подобие ее. Но она тут же исчезает, когда Марат усмехается.

— Мне готовиться к битве?

Пауза.

— Нас снимает скрытая камера? — взволнованно интересуюсь я, глядя на него, как на восьмое чудо света. — Кто ты такой? — шутливо прищуриваюсь. — Цветы, комплимент, ужин, еще и шутить пытаешься?

Но получив в ответ опасную ухмылку, я понимаю, что хищник из него никуда не делся, и отвожу взгляд в сторону, мгновенно меняя тему.

— Тут так пусто…

— На сегодняшний вечер, — Марат поддевает меня пальцами за подбородок и заставляет снова посмотреть в его глаза цвета темного моря, — ресторан в нашем распоряжении.

Глава 33. Вопросы

Я сглатываю, аккуратно убирая от лица его руку. И испытываю облегчение, когда он позволяет мне это сделать. Сейчас почему-то мне намного проще держать дистанцию. Слишком много всего после той пустоты, в которой он меня держал последние месяцы.

— И какова твоя цель? — я прочищаю горло, замечая, как на его лице появляется подобие улыбки.

— Планировал накормить тебя, — он протягивает мне руку в знак приглашения. — Ты голодна?

Как «мило» с его стороны.

С минуту я еще борюсь с желанием ударить по ней, но все-таки вкладываю свою ладонь в протянутую руку, разрешая усадить себя за стол с множеством красивых блюд.

Пользуясь моим замешательством, Марат берет открытую бутылку вина и наполняет бокал, прежде чем вручить его мне.

— Спасибо, — делаю большой глоток в надежде избавиться от нервозности, и к моему сожалению, это не ускользает от внимания Хаджиева.

Он видит меня насквозь. Чувствует, как на меня действует. Он чертов зверь, от которого не скрыться.

Не отводя от меня глаз, Марат открывает бутылку с водой и, жадно отпив несколько глотков, возвращает ее на место.

— Все в порядке? — от его хриплого голоса мне становится не по себе и я опускаю взгляд, мысленно проклиная этого мужчину.

Нет, не в порядке! Ты плохо влияешь на мою нервную систему!

Но говорю я совершенно другое.

— Ты переоцениваешь мой аппетит, Марат, — я растягиваю губы в слабой улыбке и провожу ладонями по дрожащим коленям, намеренно избегая его пристального взгляда. — Зачем так много еды?

— Я не знал, что ты захочешь, — спокойно сообщает он, сохраняя свою привычную маску равнодушия, что очень отличается от моего состояния, граничащего с истерикой…

— Можно было просто дождаться меня, — вполголоса бормочу я, перебирая пальцами подол платья.

В голове беспокойно кружит вьюга мыслей. С одной стороны его поведение должно меня радовать: он такой обходительный и весьма… вежливый. Но даже, казалось бы, в таком романтическом жесте, как закрыть от посетителей целый ресторан ради одного вечера с девушкой, чувствуется подавление. Подавление, которое я отчаянно пытаюсь не замечать. Кошмар. Это уже попахивает стокгольмским синдромом.

И мне хочется ненавидеть себя за те чувства, что сейчас возникают внутри меня. Но больше всего, за реакцию собственного тела, которое никак не может избавиться от напряжения. Особенно между ног. Особенно зная то, что он тоже себя сдерживает.

Вижу это по его блестящим глазам, в которых разгорается голод.

Вот только от предположения, что Марат так услужливо обходится со мной ради того, чтобы затащить в постель, вся волшебная иллюзия романтики окончательно развеивается. Он сказал, что не притронется ко мне. И ему стоит отдать должное, ведь за все это время Хаджиев действительно ни разу не притронулся. Не надавил. Не взял силой. Хотя, кто ему запретил бы? Но, видимо, этот мужчина намерен пойти в обход.

Он намерен сделать все моими руками.

Встряхнув головой, я заставляю себя прекратить думать. Мне нужно знать только одно. Передо мной сейчас настоящий хищник. И у него есть цель. И эта цель я.

Чуть подавшись вперед на локтях, я первая прерываю наше молчание.

— Зачем все это?

Марат смеривает меня строгим взглядом, но ничего не отвечает.

— Зачем? — настаиваю на своем и прищуриваюсь в ожидании ответа.

— Тебе нужен повод? — от его глубокого голоса по телу проходит волна чувственных мурашек. Черта с два!

— В твоем случае, да, — выпаливаю я слишком резко, но, взяв нервы под контроль, я мягко добавляю. — Мне бы хотелось понять тебя, Марат. Узнать, что творится в твоей голове.

Клацнув зубами, Хаджиев сглатывает так, что его кадык дергается.

— Узнаешь, и будет конец всему. А теперь поешь.

Несколько минут я молчу, пытаюсь собраться с мыслями и кусаю губу, зная, что возможно сейчас сама дразню зверя. Но не могу остановиться, слишком нервничаю.

— Я и куска не проглочу, пока мы не поговорим, — изо всех сил стараюсь скрыть тревогу в голосе. — Я слишком долго терпела. Хватит. Ты хоть раз думал о том, через что я прошла? — сглатываю. — Ты обращался со мной как с вещью, а твоя мать… — с храбростью хватаю бокал вина и залпом осушаю его, даря себе минуту тишины, прежде чем продолжить нападать. — Твоя мать выбросила меня на трассу, Марат. А после я узнала, что ты женишься. Более того, я лично видела твое бережное отношение к той девушке. С которой ты, — я тычу в него указательным пальцем, — просто уезжаешь, оставляя меня одну в своем доме. Ах, да, встреча с братом, за что я безмерно тебе благодарна, но это было для меня тоже больно. И неожиданно. Мне даже не с кем было поделиться своими переживаниями. А завершает мой список — твое возвращение и куни на кухонном столе. Я просто не могу понять зачем ты все это делаешь? То убиваешь, то пытаешься воскресить. Ты даже снизошел до цветов и записок…

— Тебе не понравились цветы? — резко встревает он в мой яростный монолог.

— Из всего сказанного ты услышал только это? — усмехаюсь. — Ты хоть сам их выбирал?

— Нет, — холодно. — Их купил один из моих людей.

Ну конечно. Глупо было представлять Хаджиева стоящего у цветочных витрин.

— Спасибо за честность, — опускаю взгляд на сложенные в замок руки.

— Тата, посмотри на меня, — требует он, и я вновь выполняю. Бесит. — Я больше не причиню тебе вреда.

— О, — поджав губы, качаю головой. — Ладно. Тогда все в порядке, — с сарказмом бросаю я, хлопая ладонями по столешнице. — Только не думай, что у меня закончились вопросы.

— Вообще-то я готовил этот ужин по другому поводу, но если ты хочешь все обсудить сегодня, я не в праве тебе запрещать. — Марат откидывается на спинку кресла. — Но просто замечу, ты кончила под моим языком, Тата, поэтому куни лишнее в твоем списке претензий.

Щеки вмиг заливает красным пламенем. Но я решаю проигнорировать его пошлость.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Скажи, за что ты меня так ненавидишь? Почему стал таким злым? Я понимаю, что в прошлом возможно мой поступок разозлил тебя…

— Ты причинила мне боль, — отвечает грубо и честно, что приводит меня в замешательство.

На мгновение я даже теряюсь и отвожу взгляд в сторону.

— Но я причинил тебе больше, — его голос теплеет и я осмеливаюсь посмотреть ему в глаза.

— Ты ведь понимаешь, что я поступила так из-за брата. Я не имела права… Но я думала, ты простил меня, когда я вернула тебе деньги.

— Думаешь, причина в деньгах? — горькая усмешка слетает с губ Марата. — Не так я планировал этот вечер, — качает головой.

— А как ты его планировал? Что после всего дерьма, один ужин все исправит? Не исправит, Марат. Я виновата. Я взяла твои деньги. Но на этом все. И я вернула тебе их. А то, что натворил ты…

Марат перегибается через стол и, взяв меня за запястье, притягивает чуть ближе. Аккуратно. Начиная выводить большим пальцем незамысловатые узоры на коже. Будоража внутри меня каждый потайной уголок.

— Ты права, — вкрадчиво начинает он, после напряженной паузы, — я зол на тебя, хоть некоторые причины и не являются обоснованными. Но как бы я не хотел поступить правильно, не могу. Я не умею, Тата. Не умею быть правильным.

Проклятье… Я смотрю на Хаджиева широко распахнутыми глазами, замечая, как выражение его лица смягчается. А в моей груди расцветает какое-то новое чувство. Пугающее. Отчего сердце болезненно выламывает мои ребра.

— Ты обещал не притрагиваться, — сглатываю, но все же позволяю его пальцам выжигать следы на своей коже.

— Знаю. Но мы ведь оба этого хотим, — шепчет Марат таким тоном, что внизу все болезненно скручивает. — Попроси меня, Тата. Тебе нужно только попросить.

Закусываю нижнюю губу, будто решаю задуматься над его словами, но вовремя себя одергиваю.

— Ты можешь получить любую другую женщину, — пытаюсь сорвать с себя возбуждение, но делаю только хуже.

— Блядь, я тебя хочу, — едва не рычит он и крепче сжимает меня за руку, отчего я резко выпускаю из легких воздух.

Его спокойствие тоже на грани. Как и весь он. Напряженный. Дикий. Голодный. Боже, боюсь представить, чтобы он сделал, если бы я прямо сейчас раздвинула ноги перед ним. На этом столе… Так. Хватит.

Я высвобождаю руку из его хватки и облизываю пересохшие губы. Мне нужно остыть. Нам обоим нужно остыть.

Остаток вечера проходит более спокойно. Мы ужинаем в тишине, которую нарушают негромкие звуки приборов. А когда я заканчиваю трапезу, откидываюсь на спинку кресла, невольно наблюдая, как Хаджиев допивает кофе. И я настолько увлекаюсь процессом, что возбуждение вновь демонстрирует свое превосходство надо мной. Неотрывно слежу за каждым движением его сильных рук, жестких губ и горящих глаз, которые буквально сдирают с меня платье. И я с трудом удерживаюсь, чтобы не вцепиться в копну густых волос и не направить его голову себе между ног. О, боже, за меня уже говорит вино.

Облокотившись о стол, я прячу лицо в ладонях. И теперь уже он наблюдает за мной. Меня даже это начинает раздражать. Марат видит меня насквозь. Меня. Мои мысли. И желания. Поэтому в данный момент он просто ждет пока во мне закончится битва. Пока в моей голове сложатся все пазлы. И только сейчас до меня доходит все коварство его плана.

Наконец, я опускаю ладони на стол и возвращаюсь в реальность, замечая на столе коробочку. С минуту я изучаю ее взглядом, а когда открываю ее, из груди вырывается глухое аханье…

— С днем рождения, птичка.

Он помнит…

Глава 34. Горячее подано

Он помнил о моем дне рождении, даже когда я сама о нем забыла. Однако хуже было то, что этот человек спустя столько времени помнил о разговоре с глупой девчонкой.

Но откуда… Слезы затуманивают взгляд, пока я дрожащими пальцами подцепляю цепочку, которую когда-то подарил мне папа. Откуда она у Хаджиева? Каким чудом он достал частичку моего прошлого?

Сначала Тимка, теперь цепочка… Этот мужчина разбивает остатки моего сердца.

В голове невольно всплывает день нашего знакомства с Маратом. Проклятый день из моей жизни, в который я потеряла все и обрела его.

Марат спас меня. Восстановил мою искалеченную душу из пепла. Согрел теплом и заботой. Дал крышу над головой. Оберегал. Любил. Наверное, любил. На тот момент мне хотелось в это верить.

Но я не могла благополучно строить свою жизнь, совершенно не зная, где находился мой брат и что происходило с ним. Особенно мне было необходимо понять, почему его забрали, а главное кто. Лишь одно я знала точно: он был жив. Я чувствовала это всем своим сердцем.

И тогда я совершила ошибку: предала самого опасного человека в своей жизни, наивно полагая, что смогу ему все объяснить. Вот только единственный выход, который он предоставил мне в итоге — бежать. И я сама создала этого монстра. Сама предписала конец своей судьбы, который был неизбежен. Тогда мне пришлось познакомиться с его темной стороной. С обжигающей ненавистью. С уничтожающим равнодушием.

Но несмотря на всю боль, через которую отчасти прошли мы оба, за последнее время Марат напомнил мне одну важную вещь: он хороший человек, просто этот хороший человек способен на плохие поступки. А может и наоборот, плохой, но способный на что-то хорошее. И по какой-то причине его ненависть ко мне давно дала слабину. Вот только моя воспламенялась вновь при мысли, что он все таки женится. А что если нет? Что если что-то изменилось?

Плевать. Сейчас я не должна об этом думать. Сейчас он мой. И я благодарна ему за то, что он снова показывает свою нормальную сторону.

Отбросив все сомнения, я поднимаюсь из-за стола и шагаю к нему. Полная решимости. И вина.

Невольно замечаю, как с моим приближением его глаза начинают отливать опасной синевой. Затягивающей в свои глубины, без права на отступление. Проклятье, этот мужчина снимает с меня все мои принципы. Слой за слоем. Как ненужную одежду. Беспощадно срывает с моей шеи главное украшение — гордость. Как старые бусы, которые мне не идут.

Но проблема в том, что сейчас я сама позволяю ему это делать. Сама иду к нему. А смогу ли?

Я всегда думала о том, сколько демонов у него внутри. И никогда не спрашивала об этом у себя… сколько их у меня?

— Прежде чем ты сделаешь следующий шаг, — низкий с хрипотцой голос пронзает меня как молния, — предупреждаю, птичка, вся ответственность за последствия ложится на твои плечи. Винить потом будешь только себя, — от его слов сердце падает куда-то вниз, прежде чем забиться у самого горла. — Шаг, и выстроенную тобой границу нарушишь ты, а не я, — поясняет он, удерживая под прицелом пристального взгляда стальных глаз. — Можешь продолжать.

Но я игнорирую его предупреждение. Все же выпитое вино придает мне смелости. А может иногда нужна эта смелость? Хотя бы просто для того, чтобы позволить себе быть слабой? Слабой для себя. Не для него.

— Я не представляю как, — слегка задрав подол платья, седлаю его колени, — и где ты это взял, но хочу, чтобы ты знал, — обхватываю его лицо в ладони и сталкиваю нас лбами, чтобы прошептать: — я ценю твой поступок, Марат, эта вещь очень дорога мне, — сглатываю, пряча глаза, сама себя загнала в угол, но в данный момент мне это действительно нужно.

— Знаю.

Слегка отстраняюсь и внимательно смотрю в его глаза, которые сейчас не холодные, но они в любой момент могут такими стать; ищу в грубых чертах мужского лица хоть какую-то эмоцию, но, как обычно, оно остается непроницаемым. И этим Марат ясно дает мне понять, что не начнет первым. Он дарит мне возможность решить самой, нужно ли мне это. Позволяет самой выбрать. Только вот разум твердит что это плохая идея. А разве я когда-нибудь делала правильный выбор?

Я едва удерживаюсь от улыбки.

Но внезапно Марат протягивает руку, а я в недоумении слежу за тем, как он берет клубнику и приближает к моим губам.

Отчего мои брови удивленно ползут вверх и Хаджиев нарочно копирует выражение моего лица.

Значит, поиграем.

Я наклоняюсь, откусываю и медленно разжевываю сахарный кусочек, наслаждаясь ягодным вкусом. Вот только с каждой секундой столь невинный жест уже совершенно не кажется таким. Потому что его глаза заволакивает патокой желания, а мое дыхание сбивается.

Но Марат как ни в чем не бывало скармливает мне еще пару ягод, а после демонстративно облизывает указательный и большой пальцы от клубничного сока. И тогда моя выдержка дает первую значительную трещину, потому что я готова вырвать эти гребаные пальцы из его рта и обсосать лично. По очереди. Каждый из них.

Ощущение предательского покалывание волной проносится по всему телу. И его твердый член уже заметно упирается во внутреннюю сторону моего бедра, а в диких глазах мужчины горит вызов. В то время как у меня между ног разгорается самый настоящий пожар. Но я не могу ему в этом признаться.

— Держу пари это трудно для тебя, — протягиваю дразнящим тоном, нарочно поерзав на нем бедрами.

— Не труднее, чем тебе, — Марат издает тихий смешок. — Ты хочешь этого не меньше, Тата. Если не можешь проиграть себе, просто попроси меня.

Я сижу на твоих коленях, мерзавец, неужели этого недостаточно?!

Слишком быстро он снова принимает свою привычную маску самоуверенного подонка. Но сейчас это навряд ли меня разозлит. Моя киска слишком мокрая. А голова хмельная. И да, наверное… я соскучилась.

Приоткрываю рот, чтобы ответить, но ничего не выходит.

Проклятье!

Вот что получаешь, когда воздерживаешься долгое время.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍К черту! Я с нетерпением приникаю к его губам, правда, этого оказывается достаточно, чтобы активизировать зверя. Хаджиев в тот же миг с жадностью захватывает мой рот грубым поцелуем. Я практически задыхаюсь, ошеломленная дикостью этого мужчины, который несколько месяцев проявлял ко мне лишь холод.

— Скажи мне, что ты хочешь меня, — рычит прямо в рот, опаляя горячим дыханием так, что внизу все внутренности стягивает жгутом.

Мерзавец.

— Хочу, — вставляю между поцелуев и сильнее сжимаю в кулаках его рубашку, — хочу, черт тебя подери, Хаджиев…

Не теряя больше ни секунды, он сдавливает меня в своих сильных руках до сладкой боли, а потом одним рывком, с треском, высвобождает мою грудь от платья и тут же нападает на нее голодным ртом.

Я вскрикиваю, но Хаджиева это не останавливает, как и мою обнаженную плоть, которая отчаянно отзываются на болезненное прикосновение его зубов.

С причмокивание Марат выпускает сосок и переключается на другой, будь он проклят!

Выгибаюсь в ответ на его требовательные ласки, теряюсь в ощущениях дерзкого языка и алчных губ, которые мучают меня, поочередно перекатывая во рту мои набухшие соски.

И с каждой секундой мне становится катастрофически мало. Я хочу большего.

Не успеваю опомниться, как мужские пальцы уже проскальзывают под трусики. Этот дьявол точно видит меня насквозь…

— Моя девочка проголодалась, — мрачно усмехается он, собирая пальцем влагу между складок, а потом обводит им тугой комочек. Я едва могу дышать, но Марат это игнорирует, напротив, его движения становятся более остервенелыми. Дикими. Требующими мои стоны. — Я тоже голоден, — в этот момент он проталкивает в меня два пальца и я хватаюсь за его крепкие плечи, готовая бросится в омут экстаза. — Не сдерживай себя, — дразнящий тоном он шепчет у моего уха и прикусывает за мочку.

Слишком остро. Тело жаждет разрядки, оно буквально искрит в его руках. И если он сейчас же не насадит меня на свой член, я взорвусь от напряжения.

— Марат, — хныкаю, двигаясь навстречу его пальцам. Я горю своим же желанием, потребностью ощутить его, и даже мысль о том, что мы не совсем одни в этом ресторане не может задержаться надолго в моей голове. Хаджиев просто напросто не дает мне и секунды, чтобы отвлечься от его настойчивых губ и пальцев, которые заставляют меня задыхаться и дрожать от удовольствия.

— Я весь твой, детка, — хрипит он, ведя языком вверх по шее, оставляя легкий укус на подбородке. — Возьми то, что ты хочешь.

— Ты мерзавец, Хаджиев, — шепчу я дрожащими голосом, сильнее ерзая на его руке, но резким движением он вынимает из меня пальцы, а вместе с ними и громкий стон моего разочарования.

Верни их на место, деспот!

Тяжело дыша, я отстраняюсь, чтобы испепелить его своим взглядом за эту проклятую выходку, но когда вижу, с каким аппетитом он слизывает со своих пальцев мои соки, готова кончить и без них.

— Хочешь попробовать какая ты… — он быстро притягивает меня за шею ксебе, чтобы прошептать прямо в губы, — вкусная.

И не предоставляя возможности мне ответить, Хаджиев подносит влажные пальцы к моим приоткрытым губам.

— Оближи их, Тата, — требовательно рычит он и я делаю это, скольжу языком по всей длине его пальца, снизу вверх, и угождаю прямо в голодный рот Хаджиева, с которым мы уже делим мой вкус на двоих. Захватывая друг друга горячими стонами несдержанных поцелуев.

И с каждым новым движением его дикий язык заставляет стонать меня громче, но внезапно Марат соскальзывает с моих губ, утыкаясь носом в ложбинку на шее.

Его дыхание глубокое, частое, пальцы выжигают на моем теле порочные следы, а я готова кричать, скулить, на стены лезть оттого, что он издевается надо мной: доводит до самой грани, но останавливается, превращая в один сплошной нерв неутолимой страсти.

Облизнув распухшие губы, я в густом тумане похоти расстегиваю его чертов ремень и уже в следующее мгновение провожу пальцами по горячей и нежной плоти, в плену выпуклых вен. Марат нетерпеливо отодвигает мои трусики в сторону и стоит мне направить твердый ствол в себя, как с моих губ тут же срывается глубокий стон, а когда я полностью опускаюсь на его член, Хаджиев запрокидывает голову назад и со свистом выпускает сквозь зубы задержанное дыхание.

Я замираю на долгую секунду, привыкая к его размеру, к пьянящим ощущениям наполненности, пока Марат не начинает подталкивать меня навстречу себе, алчно сжав мои ягодицы в руках. Медленно я скольжу по нему вверх-вниз. Замечая, как проворные мужские пальцы уже зарываются мне в волосы, прежде чем требовательным рывком он притягивает мое лицо к себе.

— Ты нужна мне, — хрипло стонет у моих губ и, не дожидаясь ответа, завладевает ими, проскальзывая влажным языком в мой рот. Трахая им в унисон со своим членом. Неутомимо истязая меня сладкими укусами, а потом зализывая следы своего зверства.

Внезапно Хаджиев приподнимает мою попку и на мгновение лишает наслаждения.

— Марат, — ахаю, когда он одним умелым движением разворачивает меня и возвращает на свой член.

— Ты даже не представляешь, как я голодал, — напряженно бормочет Марат, с потребностью прижимая меня спиной к своей крепкой груди, а я в полной растерянности откидываю голову ему на плечо. Голодал? То есть все это время он никого не трахал? Тепло устремляется к моим щекам, а после приятно разливается в груди, но радостные мысли разбиваются, когда он грубо прикусывает мое горло, прожигая каждый уголок в теле яркой вспышкой удовольствия. — Больше не смей мне запрещать тебя касаться, — его тяжелый голос проникает в меня невидимой вибрацией, от такого блаженства даже глаза закатываются, а потом Хаджиев разворачивает мое раскрасневшееся лицо к своим жадным губам. — Ты моя, Тата, и ты нужна мне вся, целиком и полностью. Я больше не готов терять тебя, — он обманчиво нежно покусывает меня за нижнюю губу и я не в силах сдерживать сладкие стоны.

— Не потеряешь, — прикрываю глаза, позволяя его рту поедать себя: губы, скулы, шею да все черт подери, в этот момент я готова отдать ему все, что у меня есть.

Вскрикиваю оттого, что его пальцы обхватывают мои соски, начиная истязать их с животной потребностью, то оттягивая, то легонько сжимая, то щелкая по ним подушечками пальцев, в то время как меня остервенело заполняют новые толчки, на которые я уже сама активно отвечаю, двигая бедрами навстречу его члену.

В животе пламя. В груди бешено бьющееся сердце.

И каждое необузданное движение превращает меня в мельчайшее вещество, которое он озверело втягивает в себя. Как бесконечную дорожку кокса. Слизывает. Втирает в десна. С диким кайфом. Наполняя воздух вокруг влажными шлепками нашим тел. И плевать, если мы не одни. Пусть извращенно. Пусть неправильно, но, черт подери, как же хорошо… Слишком хорошо.

Горячее и мускулистое тело подо мной. Сильные руки и ненасытный рот на мне. А внутри — длинный и твердый член, который разрывает меня на сочные куски наслаждения.

Я в раю, в маленьком личном, который скоро разлетится на жалкие осколки. И возможно исчезнет, как и я.

Но сейчас я живу.

Задыхаюсь и дышу.

Взлетаю и падаю.

Умираю и воскресаю.

Марат совершает пару грубых толчков и, щелкнув пальцами по напряженному клитору, отправляет в нокаут. Меня накрывает мощнейшим цунами ощущений, и волна за волной они разбивает мое тело о скалистый берег оргазма. Разрушают меня. Ярко. Остро. Сладко. Бесконечно. И только гортанный рык поднимает меня с самых глубин эйфории, сливая в единый источник удовольствия, прежде чем я чувствую на своем бедре теплые капли спермы…

Никто из нас не шевелится. Мы сокрушены окончательно. Единственное, на что хватает сил, это только на частое прерывистое дыхание. И я не знаю, сколько мы сидим вот так вот, слившись воедино, но изредка я ощущаю его короткие поцелуи на макушке. И это намного интимнее всего, что произошло здесь пару мгновений назад.

Внезапная трель телефона заставляет Марата пошевелиться. Я уже собираюсь слезть с него, как он резко притягивает меня обратно и только после этого отвечает на звонок.

Как всегда говорит на чужом для меня языке, но я прекрасно ощущаю, как его тело напрягается, а хватка на моей талии становится грубой, что зарождает внутри меня повод для беспокойства.

Хаджиев резко швыряет телефон на стол и, шумно вздохнув, зарывается лицом в мои волосы.

Остатки от былого оргазма безжалостно испаряются. Теперь в моей голове крутятся колесики с различными догадками, касающимися его столь резкой перемены настроения.

Какое-то время мы так и сидим, молча, не шевелясь, пока я первая не нарушаю тишину.

— Что-то случилось?

Он мотает головой.

— У тебя нет повода для беспокойства.

— Но я беспокоюсь, — сглатываю и хочу повернуться к нему, вот только Марат не позволяет мне этого сделать.

— Проблемы по работе, — начинает он успокаивать хриплым голосом, поглаживая мой живот большими пальцами. — Сейчас за тобой заедет Салим и отвезет тебя домой.

— А ты?

— Я приеду позже.

Наконец он сам разворачивает мое лицом к себе, вот только легче мне не становится.

— Было бы хорошо, если бы ты не врал мне, — провожу ладонью по его щеке, отчего мужские губы трогает слабая улыбка.

Дальше все происходит слишком быстро. Я иду в туалет и привожу себя в порядок, после чего скрываю испорченное платье под пальто. Хаджиев тоже стер все следы грязного секса. И, усадив меня на задние сиденья в машину к Салиму, Марат оставляет на моих губах затяжной поцелуй.

— Не смотри новости и жди меня дома, я все тебе объясню, — шепчет мне в рот и углубляет поцелуй языком.

Мне не нравится этот поцелуй. Он с привкусом горечи.

Я не успеваю оправиться от странного поведения Марата, как дверь перед моим носом закрывается и, обменявшись парой фраз на нерусском с Салимом, Хаджиев бьет ладонью по крыше и машина трогается с места.

А я словно жалкая собачонка оборачиваюсь назад и смотрю с тоской в глазах, как фигура Марата исчезает из вида. И только тогда в моей душе по-настоящему разгорается тревога. У него что-то случилось.

Остаток дороги я провожу в невеселых мыслях. Салим принимает непрерывно входящие звонки, а я смотрю в окно, ощущая в груди какое-то неприятное чувство. А потом я понимаю, что мы едем уже дольше положенного и дорога мне совершенно незнакома.

Поборов тревогу в голосе, я обращаюсь к другу Марата.

— У нас поменялись планы? — весьма мило интересуюсь я.

— У меня нет, — с откровенным холодом сообщает он, что в корне не похоже на того Салима, которого я знала ранее.

Сглатываю.

— Марат сказал, что ты должен отвезти меня домой.

Но в ответ я получаю только неприятный смешок.

— У тебя теперь новый дом… Так же как и новый хозяин.

Глава 35. Джафар

Сегодняшний вечер с птичкой был глотком свежего воздуха, небольшой передышкой, и мне это было необходимо, потому что я уже несколько месяцев варюсь в адском котле.

Айюб подбирается к моей доли все ближе, уебок давит со всех сторон. Вытравить из бизнеса хочет. И Радковский, падла, тоже активизировался. Роют собаки под меня. А как говорится, кто ищет, тот всегда найдет. И они нашли друг друга. Две крысы. Только и я не лучше. Знал же, что эта махинация с лесом добром не кончится. Часть земли, которую мы взяли в аренду у администрации, находилась в заповедной зоне, она же являлась охранной, но «нужные люди» провернули с нами взаимовыгодную сделку под носом у государства. Айюб был свидетелем той сделки, и теперь информация о незаконном бизнесе благополучно дошла до прокураторы, где Радковский уже предоставил все доказательства, указывающие только на мою виновность в хищение леса в особо крупном размере.

А пока ведется следствие, на мои плечи давит подписка о невыезде, разрушая все мои планы к чертям собачьим. Разрушая возможность спасти Джансу. Ведь теперь у меня остается только один выход. И ей он не понравится, но выбора у нее нет, в противном случае ее ждет озверевший отец. Жаждущий расплаты и требующий исполнения всех первобытных традиций, ведь я забрал его дочь, наплевав на договор и обещанные условия. Обесчестил имя их дочери. Я не женился на Джансу, но, не смотря на это, все равно взял ее под свою защиту. Да и не мог я жениться потому, что уже был женат на другой.

Несколько месяцев назад я отдал Тате свою фамилию. Сделал ее своей женой и полноправной наследницей. Правда, птичке еще только предстоит об этом узнать. А пока пусть все думают, что моя законная невеста — дочь семьи Оздемир, а русская девчонка лишь игрушка для утех. Ведь это все времено. И как только я переправлю Джансу на безопасную территорию, мне придется объясниться перед Татой. Сейчас это опасно. Знаю, что она не поверит моему слову из-за гребаной ревности, которая в данной ситуации может лишь подкинуть дерьма в мои планы. А его и без того достаточно.

Все хреново, очень хреново, еще и разгорающаяся вражда с чокнутой семейкой. Отец Джансу уже начал перекрывать нам отцовский бизнес. Душит самое уязвимое место. В Турции сейчас у него все карты на руках, а у меня только отчим с пошатнувшимся здоровьем. А мать, которая должна сидеть у его постели, находится в России и регулярно выносит мне мозг с гребаной женитьбой. Складывается ощущение, что она сама готова лечь под врага, лишь бы избежать его гнева. Лишь бы решить исход в свою пользу.

Проклятье, я не должен был развязывать войну с Оздемир, только не сейчас. Не когда все мои проблемы собираются в один снежный ком, который может меня уничтожить.

Зачем только впрягся за девчонку? Ведь ее судьба даже волновать меня не должна. Это не моя проблема. Но паршивое чувство вины вбило мне в голову иное. И на какой хер, спрашивается?

Блядь, надеюсь, я выберусь живым из этого апокалипсиса.

А ко всему пиздецу еще и Тата добила. Она сказала мне «нет» и это гребаное «нет» чертовски выводило меня из себя, потому что я не хотел ее брать силой. Хотя стоило бы мне только проникнуть в тугую киску, как все показные сопротивления ее хозяйки стерлись бы в пыль.

Но я заставил себя отключить эмоции. Не замечать красивую ведьму. Желал, чтобы Тата сама голодала, чтоб умоляла трахнуть. Наполнить ее своим членом. И я пообещал себе не притрагиваться к ней раньше, чем Тата попросит меня об этом. А она попросит.

Я точно умом двинулся. И стоило только подумать о ней, как мне окончательно срывало крышу.

Все последние месяцы я все больше гонял в своей голове воспоминания связанные с птичкой. С голубоглазой девчонкой, угодившей мне под машину в ту роковую ночь.

Я до сих пор так и не разгадал проклятый ребус. Как ей удалось просочиться сквозь мои бетонные стены? В самое сердце, черт ее подери. Даже после всего дерьма, через которое она заставила меня пройти, ни на миллиметр не сдвинулась с места.

Думал, трахну, втопчу ее в землю и отпустит. Нихера. Наоборот. Не смог и пальцем тронуть, хотел еще и еще, совершенно забыв обо всех своих установках.

И самое паршивое в том, что она думает будто моя злость на нее — из-за гребаных денег. Да срать я на них хотел. Дело в ней. Во мне. В том, что поверил. Подпустил к себе. А потом и вовсе отдал свою темную душу в руки этой девчонки, вот только она вывернула и вытерла об нее ноги. Разодрала в клочья. До мяса.

Будто по насмешке судьбы эта ведьма легла под моего брата. На тот момент я считал, что она легла. Считал ее шкурой продавшей свою дырку за деньги. Ведь не любила она его. Как и меня. Глупая и наглая девчонка, которая навела хаос в моей душе и сгинула. Но я ведь следил за каждым ее шагом. Сам позволял ей бежать. Бежать прямо в руки к своему брату. Потому что противна мне была. Потому что не знал, зачем ей нужны были деньги.

А когда Амир привел ее на бой, привел, чтобы представить своей невестой, тогда я понял, что в какой-то момент все зашло слишком далеко. Слишком много я дал ей свободы. А забрав обратно себе, потерял окончательно. Два года назад она сгинула бесследно. Растворилась в воздухе. Ей помогли. Спрятали от меня. Вот только я до своего все равно добрался, а виновники моего сумасшествия были наказаны.

И сколько бы я не гнал эти гребаные мысли прочь, они возвращались и подобно вампирам пили мою кровь. Жизнь из меня высасывали. Делали слабее. А я хотел лишь ненавидеть ее. Но чем больше я пытался это сделать, тем сильнее сходил по ней с ума. Желал до одурения. До ломок. Как заядлый наркоман.

Но я больше не хочу жить прошлым. Потому что теперь она моя и сегодня я смог убедиться в этом сполна. И продолжал бы убеждаться еще целую ночь, если бы не проклятый звонок.

Я знал, что это наступит, но не ожидал, что так быстро.

Правда, Салим все же успел предупредить меня раньше о том, что следствие закончилось не в мою пользу. Тем самым выиграв мне фору. Однако времени все равно оставалось немного. И единственное, что я должен был успеть, это доставить Джансу в аэропорт. Иначе все было бы напрасно, и ее папаша бы вернул опозоренную дочь обратно. Но теперь я не мог этого допустить, потому что нуждался в Джансу не меньше, чем она во мне. На этот счет у меня появились свои интересы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍За свою свободу я должен отдать ее человеку, к которому не сунется ни одна собака. Там она будет в безопасности. Если только этот человек не нарушит нашего договора.

Джафар ибн Сакр Аль Нук-Тум — он не человек. Животное, которое живет в своем государстве, по своим законам. Не подчиняется никому. В то время как его глаза и руки есть в каждом уголке мира. Люди его никогда не видели, но слышали и боялись. Однако у каждого зверя есть слабое место. И у этого тоже была одна слабость — рыжеволосые девушки, неиспорченные, чистые, невинные.

Разговор с Джафаром. Несколько недель назад

— Значит, девушка в обмен на мою поддержку, — задумчиво говорит он с сильным акцентом.

Пауза затягивается, пока я смотрю на Джафара. Не на его изуродованное шрамом лицо. Нет. Я смотрю прямо ему в глаза. Бросаю вызов, и он его принимает.

— Да, — кидаю на стол конверт с фотографиями.

Аль Нук-Тум лениво подцепляет его пальцами, усыпанными драгоценными перстнями, а я уверенно откидываюсь на спинку стула.

Джансу не оставит его равнодушным. Я знаю это.

— Красивая, — сухо сообщает он спустя пару минут наблюдений и возвращает фотографии в конверт. — Но я не беру себе в наложницы чистокровок.

— Я и не отдам ее тебе в наложницы.

Его губы кривит зловещий оскал.

— Вот как? И чего же ты тогда хочешь?

— Я хочу, чтобы ты взял ее себе в жены.

Мужской гортанный хохот эхом заполняет все вокруг.

— Ты переоцениваешь нашу дружбу, Мурад, — цокает он языком, качая головой.

Сука. Я ненавижу форму этого имени. И он об этом прекрасно знает.

— Ты мой должник, Джафар. Или ты забыл, что я для тебя сделал?

— Я ничего не забываю.

— Рад это слышать, — забираю конверт, но прежде чем подняться, достаю одно фото и оставляю его на столе. — Вытащишь меня из тюрьмы и она твоя.

Настоящее время. Дорога в аэропорт

В голове происходит круговорот неприятных мыслей, что превращает мою кровь в бурлящую ртуть, которая буквально сжигает меня до костей. Все же неизвестность пугает. Нервы как оголенные провода, вынуждают сильнее давить педаль газа в пол, нарушая ни одно правило, но мне плевать. Я должен успеть передать Джансу людям Аль Нук-Тума, передать свой ключ к свободе, перед тем как погрязну в болоте. И единственное, что позволяет мне еще дышать — Тата. Главное, что она в безопасности. Сейчас это придает мне сил. Разжигает желание бороться. Потому что как только я выйду на свободу, заберу ее, и мы уедем, черт подери, улетим, куда только пожелает моя жена.

— Марат, я прошу тебя аккуратнее, — настороженный голос Джансу вырывает меня из мыслей.

Но я не отвечаю ей.

— Ты пугаешь меня… У тебя какие-то проблемы? — она пытается достучаться до меня, но я не в настроение. — Мой отец опять что-то…

— Джансу! — осекаю ее. — Помолчи.

Но к моему разочарованию, надолго ее не хватает. Девочка нервничает. И я сам в этом виноват, потому что даже вещей не позволил ей собрать, не сказал ни слова в качестве объяснений, вместо этого залетел в квартиру и буквально вытащил девчонку за шкирку, а потом усадил в машину.

— Марат, что происходит? — более решительно требует девушка.

Сжимаю руль так, что он вот-вот лопнет в моих руках.

— Ты летишь в другую страну.

— Куда? — ее напряженный голос звенит струной.

Она на грани паники.

— В арабские эмираты, — прочищаю горло, прежде чем добить ее. — Джансу, ты станешь женой человека по имени Джафар.

Замечаю, как плечи Джансу становятся поникшими. И я заставляю себя вернуть взгляд на дорогу. Я поступаю не лучше, чем ее отец: отдаю незнакомому мужчине. И желаю лишь о том, что не успел ее подготовить к этому шагу. Я и сам не был уверен, что рискну, но сейчас у меня вынужденные меры. Мне нужно заручиться поддержкой этого человека.

С этими мыслями я паркуюсь.

— Он хороший человек? — спрашивает она, когда я помогаю выбраться ей из машины.

— В этом мире нет хороших людей, — наши взгляды на мгновение пересекаются, позволяя мне увидеть в ее глазах немые слезы. — Но женщин он не обижает.

— Хорошо, — тихо.

Ну почему она такая покорная? Почему не ударит меня? Не накричит? Не попытается сбежать?

— Послушай, Джансу, — мягко приподнимаю подбородок девушки, — он не обидит тебя, но прошу, слушайся своего будущего мужа и главное, никогда не смотри на его лицо. Не смотри до тех пор, пока он не позволит тебе этого сам. Поняла?

Она неуверенно кивает и сглатывает, а я замечаю, как волоски на ее коже становятся дыбом. Да, черт подери, я отдаю тебя чудовищу. Но у меня нет другого выбора.

К нам подходит несколько человек в форме, это люди Аль Нук-Тума, они пришли за девушкой. И она это понимает, а я все еще жду от нее мольбу или истерику с воплями не отдавать ее, но вопреки всем моим ожиданием Джансу обнимает меня, прошелестев на ухо дрожащими шепотом «Спасибо», а после спокойно уходит в компании незнакомых мужчин, тем самым проткнув мое сердце острой пикой.

Но внезапный звонок вынуждает меня отвлечься и перевести взгляд на экран.

Звонок из дома. Номер прислуги. Не хорошо.

И я убеждаюсь в этом, как только подношу телефон к уху.

— Марат Кадырович, ваш дом… он…

Я прикрываю глаза, слыша отголоски женской истерики.

— Говори, — рычу, с трудом сглатывая.

— Ваш дом… его окружили ОМОН и полиция.

Что ж. Мои «друзья» решили устроить громкое представление, не буду им мешать. Вот только стоит мне вспомнить о Тате, как в груди все в один миг спирает от паники.

— Салим и девушка вернулись?

Кажется, от напряжения капилляры в глазах начинают лопаться.

— Никого не было…

Что-то не так. Твою мать! Они уже должны были вернуться. И никакого звонка с предупреждением от Салима не было.

Тревога тут же разливается обжигающими волнами. Обхватывает горло невидимым обручем. Давит. Лишает возможности думать. Но в следующее мгновение мне это и не требуется. Мои руки грубо заламывают за спину, а меня жестко укладывают лицом прямо в пол, рядом с упавшим телефоном.

— Марат Кадырович… что делать? — эхом раздается на другом конце провода. — Марат Кадырович, вы меня слыш…

Звук обрывается, когда на айфон опускается ботинок, с треском превращая его в бесполезный кусок метала. Отчего в моей голове будто-то что-то лопается, и я возвращаюсь в реальность, тут же принимая попытку подняться.

— Не двигаться! — рявкает сверху мужской голос и меня сильнее вдавливают в пол, вынуждая обронить болезненный стон. — Вы арестованы по подозрению в совершении убийства вашего брата.

Глава 36. Ад

Нервная дрожь охватывает меня прежде, чем надо мной нависает тень перекаченных мышц. Отступать некуда. Молить о пощаде бесполезно. Меня использовали, бросили прямо к ногам опасного мужчины. Как вещь. Почему-то сейчас я чувствую себя действительно вещью. И стоит мне поднять голову, как внутри все сжимается. Потому что я помню его пугающие черные глаза. Еще я помню, как разбила ему об голову мыльницу. И я совершенно не готова… не надеялась, что увижу его вновь. Но видимо у судьбы на этот счет другие планы. Леденящая душу паника смешивается с растерянностью, сердце бьется медленнее, чем должно. Особенно при подобных обстоятельствах. А стоит мне вспомнить ужасающие слова: про новый дом и нового хозяина. Сердце и вовсе отказывается качать кровь.

Хозяин. Еще несколько часов назад этот бред просто не укладывался в моей голове. Происходящее вообще казалось нереальным. Но только не сейчас, когда я стою на коленях под прицелом тяжелым взгляда Айюба. Ублюдок точно отыграется за прошлый раз. Читаю это по его надменной ухмылке. По бесовским глазам, с жаждой мести. И я даже не замечаю, как сама же разыгрываю аппетит нависающего надо мной хищника, вливая в его вены свой страх, который он с удовольствием принимает. В то время как я задыхаюсь от обжигающей тишины, которая, кажется, длится вечность. И мне хочется заорать во всю глотку, от несправедливости в этом гребаном мире. Но у меня не получается и вздоха сделать.

— Какой приятный сюрприз, — его глубокий низкий голос будто разрывает пространство после оглушающего молчания, а стоит ему наклониться ближе, как я отшатываюсь назад, только вот Салим толкает меня коленом в спину обратно в руки к Айюбу. Услышав циничное цоканье громилы, я осторожно поднимаю взгляд исполобья, пытаясь вложить в него всю свою ненависть. На что ублюдок лишь насмешливо изгибает бровь. — Неужели ты не рада меня видеть? — Айюб вытаскивает руку из кармана и подцепляет меня за подбородок, но я дергаю голову в сторону.

— Не прикасайся… — шиплю дрожащим голосом, а через мгновение с моих губ срывается глухое аханье, потому что щеку обжигает звонкая пощечина, и, потеряв равновесие, я едва не падаю лицом в пол. Едва. Хорошо, что успела выставить перед собой ладони.

— Оставь нас, — грубо приказывает он Салиму и тот незамедлительно выходит из комнаты.

Удерживая себя на выставленных вперед руках, ощущаю, как горит моя щека, будто кожу в месте удара пронзили сотни мелких иголок, но я практически сразу же забываю о той боли, переключаясь на новую, стоит ему только схватить меня за волосы и рывком вернуть на колени.

С трудом глотаю мучительный стон, прежде чем посмотреть на этого урода. Он ударил меня. Так сильно, будто я единственное живое существо, которое он презирает. Знать бы за что.

— Я объясню тебе только один раз, — Айюб садится передо мной на корточки, по-прежнему сжимая мои волосы в кулак. — Теперь ты в моей власти и я буду делать с тобой все, что пожелаю.

— Можешь сразу убить! — рьяно цежу я, глядя прямо в его хищные глаза.

На что губы громилы тут же растягиваются в опасном оскале, а потом он резко хватает меня за шею, с каждой секундой сжимая пятерней мое горло все сильнее и сильнее, пока от недостатка кислорода у меня не открывается рот. Но ублюдок не отпускает. Ждет.

Голова начинает идти кругом. Взгляд застилает приближающаяся темнота. Изо рта уже вырываются хриплые звуки, а глаза буквально вываливаются из орбит. И я неосознанно начинаю бороться за свою жизнь, метаться, из последних сил вцепившись в его мощную кисть своими дрожащими пальцами.

— Впредь, думай, что говоришь и кому! — рыкнув, Айюб ослабляет хватку и небрежно толкает меня в сторону, вынуждая теперь задыхаться от частых вдохов. Легкие горят, но я продолжаю отчаянно хватать воздух, опираясь на одну руку и удерживая себя в сидячем положении.

— Ты ведь… все равно… убьешь меня… — с горечью выплевываю я каждое слово осипшим голосом.

— Убью, — равнодушно подтверждает он, — но сначала ты перепишешь все имущество Хаджиева на меня.

— Ч-что? — услышанное приводит меня в шок, оглушает, но уже через секунду в крови вспыхивает ярость, а за ней и адреналин, что возвращает мне возможность подняться на ослабшие ноги. — Что ты несешь?! При чем здесь я?

— При том, что ты преемница, Татьяна, — уверяет он хладнокровно и делает шаг в мою сторону, а у меня сердце падает куда-то вниз. — Марат занимался незаконными делами, что имеют определенные последствия, правда они его навряд ли коснуться. Сейчас он уже далеко за пределами России. Но этот умный ублюдок никогда не расстанется со своими деньгами. Поэтому Хаджиев продумал все наперед и прописал в договоре пару нюансов, которые могут все аннулировать. И теперь твоя жизнь имеет определенную ценность. А он со спокойной душой переписал на тебя все свое имущество. Все до единого рубля. Весь бизнес и акции, которыми он владеет. Все богатство Хаджиева — твое. Как и его проблемы. — Айюб обхватывает своими сильными пальцами мой подбородок, вынуждая заглянуть в темноту его опасных глаз. — Что смотришь? Не знала? Ты теперь Хаджиева. И любой желающий вгрызться в глотку твоего муженька будет действовать через тебя. А таких людей не мало. — Айюб продолжает обманчиво спокойно. — Но мне под силу помочь тебе.

Ты один из них.

— И что ты хочешь взамен? — спрашиваю не своим голосом, все еще пытаясь усвоить полученную информацию. Все еще не веря в происходящее.

— Я уже говорил, что мне от тебя нужно.

Что. За. Бред?

Винтики в моей голове крутятся с бешеной скоростью и постепенно все пазлы складываются воедино. Вот поэтому Марат не женился? Потому что в определенный момент нужно было все говно скинуть на меня?

Как он мог?.. Каааак?

Он ведь даже ничего не сказал, взял и сделал своей женой. Вот только не женой, а средством для хранения гребаных денег. Взял и уничтожил.

Как же это мерзко!

Но Айюб омерзителен мне не меньше. И чем же интересно он мне поможет? Убьет? В этом заключается его помощь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Хотя в данной ситуации, наверное, смерть не худший вариант. И я не сомневаюсь, что Айюб выполнит свое обещание.

Это всего лишь вопрос времени.

— А теперь садись за стол и готовься писать все, что тебе скажет нотариус. Усекла? — его широченная ладонь ложится на заднюю поверхность моей шеи, прежде чем он приближает меня к своим губам. — И если ты будешь послушной девочкой, возможно я передумаю делать Хаджиева вдовцом. — Айюб медленно перемещает ладонь, ведя ей вдоль моего горла. Вверх-вниз. С каким-то остервенением повторяя это же движение большим пальцем, будто он представляет как туда будет входить его член. И что-то мне подсказывает, что я права, и эта догадка заставляет мое тело вновь броситься в дрожь. — Да. — Ублюдок тяжело сглатывает и неохотно отстраняется. — Я определенно бы пересмотрел свое решение.

— Это какое-то недоразумение… — шепчу я и неосознанно пячусь назад, пока не упираюсь в стену. Пока осознание происходящего окончательно не обрушивается на меня. И это ломает меня. Делает бесхребетной перед этим мужчиной.

— Не веришь, что Хаджиев использовал тебя? — саркастичным тоном подначивает меня он и, развернувшись, берет со стола пульт и включает телевизор. А когда я вижу первые мелькающие картинки, стоять становится сложнее. Потому что я вижу Марата с другой. С той самой девушкой. В аэропорту. И на нем та самая рубашка, которую я несколько часов назад сжимала в кулаках, кончая на его члене…

— Все еще считаешь это недоразумением? — вкрадчиво интересуется Айюб.

Но я больше не слышу ничего. И никого. В носу начинает щипать от подступающих слез. И сколько бы я не храбрилась, сколько бы не сдерживала эмоции, не выходит. Слезы все же вырываются за пределы и большими каплями выжигают неровные линии на моих щеках. Беззвучно.

Значит, он просто сбежал? Сбежал со своей невестой, а меня бросил на растерзание своим врагам? Бросил, как кусок мясо в клетку с голодными хищниками. От одной только мысли, что теперь со мной будет в руках Айюба мои ладони покрываются липким потом.

Погребенная под собственными мыслями, я даже не замечаю, как в комнату вошел тот самый нотариус, и то, как села за стол, как взяла ручку и принялась писать под диктовку…

— Вам нужно расписаться здесь, — скрипит старческий голос нотариуса, пока он тычет морщинистым пальцем в документы, — здесь и здесь. А потом все это нужно повторить еще в нескольких экземплярах.

Внезапно в моей голове что-то щелкает и я бросаю ручку на стол, будто обожглась об нее.

В комнате повисает давящая тишина.

— Не буду… — тихо произношу я, смотря в пустоту.

Я не хочу умирать, а если это наследство единственное, что делает мою жизнь ценной, то я никогда с ним не расстанусь. А возможно это единственный шанс забрать Тимку и исчезнуть. С деньгами Хаджиева любое чудо возможно. Мне нужно только набраться сил перед очередным рывком.

— Гребаная сука! — на столешницу с громким хлопком опускаются две крупные ладони, вынуждая меня вздрогнуть и вернуться в реальность. — Что ты не будешь? А? Что блядь?! Отвечай! — ревет он, одной рукой сметая все содержимое стола на пол.

Делаю глубокий вдох и поднимаю взгляд на разъяренного громилу.

— Я. Ничего. Не. Перепишу. На. Тебя.

Айюб издает гортанный рык и, с грохотом откинув стол в сторону, хватает меня за шею. Нависает надо мной с яростным лицом. Давит пальцами, вновь перекрывая мне кислород.

Будь его воля, одним только взглядом бы шею свернул мне.

Но вместо этого он стаскивает меня со стула на пол. На колени, удерживая мою голову за волосы на уровне ширинки.

— Или подписывай чертовы бумаги, или я буду ебать твой грязный рот, пока ты не сделаешь это!

От одной только мысли, что он воплотит свою угрозу в действие по спине пробегает холодок и я нервно сглатываю, но, несмотря на страх, все равно заставляю себя отрицательно покачать головой. Я знаю, что пожалею, но что-то мне подсказывает, что нужно бороться до последнего. В этом наследстве — мое проклятье. Моя погибель. И мое спасение.

Айюб издает мерзкий смешок, вырывая меня из ступора, а уже через мгновение перед моим лицом качается широкий член, по которому он медленно водит своей рукой. Поглаживает. Делая на моих глазах его еще больше и тверже.

Мне прилетает легкий шлепок по щеке и я наконец отвожу взгляд в сторону, зачем я вообще смотрела как он себе дрочит?

— Зубы спрячь, — жесткий приказ требующий полного подчинения, а, не получив моей реакции, Айюб грубо надавливает пальцами мне на подбородок, раскрывая рот шире… — Теперь каждый прожитый день станет для тебя адом.

И он не соврал.

Ублюдок создал для меня ад на земле. Айюб запер меня в каком-то подвале, не теряя надежды поиметь с меня выгоду. И чем больше я сопротивлялась, тем суровее он создавал мне условия. Изредка кормя меня водой, хлебом и своим членом…

Тошнота и ненависть уже неделю стоят в моем горле, а может и две, и три, пока я гнию в этом гребаном подвале. Время теряет свой ход. Вот только душу по-прежнему раздирает агония предательства. Лютая. Дикая. Потому что перед глазами до сих пор стоят кадры, на которых Марат со своей невестой обнимается в аэропорту, на которых она целует его.

Как он мог так поступить со мной? Зачем подставил под удар? Ублюдок! Какой же он все-таки ублюдок!

Все они ублюдки, надо было видеть лицо Айюба, когда он приходил ко мне и каждый раз тыкал меня носом прямо в доказательства предательства Хаджиева.

Я ведь и удивляться не должна. Это же Хаджиев.

Но я ненавидела его, ее, их всех! Это стало моей головной болью. Кажется я была готова проклясть весь чертов мир. А стоило мне подумать о Тимке, вообще готова была сдохнуть.

Я с таким трудом обрела его и вновь так нелепо потеряла. Моя возможность попробовать жить заново закончилась так же быстро, как и началась.

Но почему? Я ведь так хотела этого, несмотря на все дерьмо вокруг себя, дерьмо длинною в целую жизнь. Сколько бы раз не тонула, вопреки всему я держалась на плаву, но судьба вновь и вновь доказывала мне, что я не заслуживаю этого. Не заслуживаю «долго и счастливо».

Стоп! Хватит! Нет больше Хаджиева! Я не хочу о нем думать, даже о «хороших» днях с эти человеком, по крайней мере, пытаюсь не думать, но все же позволяю своей воспаленной фантазии вновь и вновь разбирать себя на мельчайшие детальки из прошлого. Уничтожать. Безжалостно и мучительно медленно. И так по кругу. День за днем.

Я схожу с ума.

И все-таки не понимаю зачем… Зачем он позволил поверить в его человечность и потом снова бросил меня лицом в грязь. С жестокостью растоптал зарождающееся во мне то самое теплое чувство. Посмеялся над моим глупым желанием. Желанием — хотеть его вопреки всему.

Почему? Почему он такой, черт его подери?!

Эгоистичный подонок. Он совершенно не подумал о том, каково в это время будет мне. Время, когда он будет трахаться в золотых песках, а я гнить в чертовом подвале. Гнить и сосать член его врага.

Из мыслей меня вырывает глухой звук открывающегося замка, а потом я слышу тяжелые приближающиеся шаги и мне становится страшно.

Ведь каждый вошедший сюда не желанный для меня гость.

Но кого это волнует?

Глава 37. Перемены

Шаги стихают, когда мой «посетитель» садится в кожаное кресло. Не вижу его, но слышу неприятный скрип. И мне не нужно поворачиваться, чтобы понять кто это. Потому что я улавливаю в воздухе необычный тяжелый мужской парфюм. Айюб. И окончательно убеждаюсь в этом, когда кожа на лопатках начинает неприятно покалывать. Физически ощущаю на себе его липкий взгляд. Он смотрит на меня. Как всегда прожигает до костей.

Внезапно раздается щелчок зажигалки, и через мгновение до меня доносится запах сигарет.

— Мне долго ждать? — его низкий рокот разбивает тишину.

Делаю глубокий вздох и с трудом заставляю себя присесть на кровати. Но не встаю, потому что просто напросто не могу. У меня нет сил на это.

Выругавшись, Айюб тушит не докуренную сигарету об стол и еще с минуту изучает меня пристальным взглядом, прежде чем подняться и за два шага приблизиться ко мне.

Невольно у меня перехватывает дыхание, потому что я уже ожидаю как звякнет пряжка ремня и зашуршат его штаны, но вместо этого мужские мозолистые пальцы обхватывают за подбородок и, приподняв мою голову, Айюб начинает медленно поворачивать ее из стороны в сторону. Будто этот ублюдок видит меня впервые. Не знаю, сколько он отсутствовал, но сейчас, когда я смотрю в его черные глаза, кажется, что только вчера он толкал свой член мне прямо в глотку.

— Когда у тебя были месячные?

Сглатываю, пытаясь смочить пересохшее горло, потому что его вопрос застает меня врасплох.

Какое ему вообще дело? Больной отморозок. Но вместо того, чтобы плюнуть в его самодовольное лицо, изо рта вылетает совсем другое.

— Сколько времени я здесь нахожусь? — мой голос звучит глухо, будто вся жизнь из меня выветрилась.

Как дым в форточку.

— Больше месяца, — коротко сообщает он, продолжая буравить меня своими пылающими опалами.

Беззвучно усмехаюсь, но все же задумываюсь.

Действительно, когда они были? Господи боже… Скорее всего у меня задержка из-за голодовки и гребаного стресса.

— Ты плохо выглядишь, — его грубое замечание возвращает меня в холодную реальность. — Сегодня тебя осмотрит врач, — щурясь, строго сообщает Айюб.

Он издевается? Думает, я поверю, что его волнует мое состояние?

Пусть катится к черту.

Высокомерный подонок.

С каждой секундой во мне все-таки начинает просыпаться раздражение. Прячу горькую усмешку.

Хоть что-то я еще чувствую.

— Сделай то, зачем пришел и оставь меня в покое, — сипло произношу я.

Сжав подбородок сильнее, он заставляет меня встретиться с его хищными глазами, в которых читается лишь одно: я его собственность. И почему-то этот взгляд мне напоминает о нем… А это причиняет мне больше боли, чем грубые мужские пальцы, удерживающие меня на месте.

— Я не прикоснусь к тебе, пока твое здоровье не придет в норму. Ты живой мне нужна, — Айюб создает небольшую паузу, но затем продолжает. — Ты сама все усложняешь, Таня, — он ощутимо проводит по моим губам большим пальцем. — Поиграла в сильную и независимую и хватит. Все равно сделаешь по-моему, выбора у тебя нет, малышка. Так что планы изменились и сегодня мои люди перевезут тебя ко мне в дом.

Пусть делает, что хочет. Бороться? А за что? Может, так я быстрее наскучу этому зверю.

— Зачем? — делаю вид, что мне интересно.

— Затем, что ты теперь моя жена.

Становится немного интересней. Отчего губы растягивает однобокая улыбка. Хаджиев передал эстафету? Мда. Обидно? Противно? Нет. Мне уже все равно. Внутри обжигающая пустота.

— Насосала на повышение? — горько усмехаюсь сама над собой, но, видимо, произношу это вслух.

— Марат мертв.

Сердце, которое казалось мне атрофировалось после всего, что я пережила, предательски екает. Оно живое и в доказательство прямо сейчас делает кульбит, подпрыгивая к самому горлу.

— Вот как… — едва шевелю вмиг потяжелевшим языком, а в следующее мгновение желудок выворачивает наизнанку и меня тошнит прямо под ноги. Откашливаюсь, выпрямляясь и прижимая тыльную сторону ладони к подрагивающим губам. Но разговор продолжать больше нет ни сил, ни желания.

— Вечером встретимся за ужином и все обсудим, — твердо произносит он, — а до этого тебя отвезут в мою клинику, и будь любезна, не создавай никому трудностей.

Айюб плавно поднимается с места и направляется на выход, а я так и остаюсь сидеть с застрявшим сердцем в горле. Едва проталкивая в легкие клочки воздуха. Мертв… Не укладывается в голове. Возможно, это отвратительно, но сколько бы не проклинала его, сколько бы не заставляла себя ненавидеть… где-то глубоко внутри тлел ветхий уголек надежды. Все это время наивная часть меня ждала, что Хаджиев появится и спасет. Выдернет из рук своего врага. Не даст погибнуть. Но он не пришел, позволив мне угаснуть. Растаять, как снежинка от случайного вздоха. И я не обязана оплакивать его. Да и не получается. Не ощущаю я должной боли. Нет этого раздирающего чувства утраты. Или я уже смирилась, что этот человек перестал существовать для меня в тот день как предал, или он просто жив.

Мои невеселые мысли прерывают вошедшие амбалы, а уже через час я сижу в белой палате. В частной клинике, где мне оказали полное обследование и немного привели в порядок: накормили, помогли принять душ и натянуть на себя чистую одежду.

Ощутив небольшой прилив сил, я заставляю себя подойти к зеркалу и встретиться в его отражении с незнакомой мне девушкой: впалые щеки, бледно серый цвет лица, на котором отчетливо сияют темные круги вокруг потускневших глаз. Я не узнаю себя. Кажется, что все это дерьмо происходит не со мной.

— Татьяна Владимировна, — позади меня раздается женский голос, поворачиваюсь и замечаю в дверях ванной комнаты медсестру. — Дмитрий Олегович ждет вас в палате.

Натянув на лицо вынужденную улыбку, я киваю ей в знак согласия.

Перед самым выходом я на мгновение бросаю на себя взгляд в зеркало, а потом медленно направляюсь обратно в палату.

— Татьяна, — мужчина в белом халате помогает мне прилечь на кушетку. — Я хочу поговорить на счет ваших анализов. Вам придется пройти период восстановления под наблюдением специалистов, потому что в вашем положении отпускать вас домой весьма опасно. Организм сильно ослаб и находится в критическом состоянии…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Извините, — я прерываю доктора, — а в каком я положении?

Мужчина хмурит брови.

— Вы беременны.

Глава 38. Шесть недель

Сердце волнительно ухает. Беременна? Нет-нет-нет! Бред какой-то!

— В-вы уверены? — испуганно переспрашиваю я и тут же поднимаюсь. — Это же невозможно! Должно быть… — провожу ладонью по горлу, будто дышать резко становится тяжелее. Сглатываю. — Должно быть вы что-то перепутали…

Дмитрий Олегович цокает языком, качая головой.

— Идемте, — он протягивает мне руку, — сейчас сделаем для вашего успокоения УЗИ.

Дальше все как в тумане. Я следую по инерции за белым халатом. Забираюсь на кушетку. Развожу дрожащие ноги и вздрагиваю, когда в меня проникает прохладный предмет. Я настолько шокирована, что даже не нахожу место смущению, пока мужчина бережно орудует во мне какой то длинной штукой.

— … а вот и сам плод, — его голос словно прорывается сквозь толщу ваты и возвращает меня в реальность. — Срок у вас небольшой, всего шесть недель, но уже можно увидеть сердцебиение. А вот и оно, смотрите, — он наводит курсор на темное пятно.

Поднимаю голову и смотрю. Внимательно. Боюсь упустить хоть малейшее движение. Будто уже переживаю, что там пусто. И все ненужные мысли разом вылетают из головы, когда я вижу, как на экране пульсирует крохотная точка. С каждой секундой уничтожая все мои сомнения. Их больше нет. Я беременна.

Господи, маленький, как же так? Шесть недель…

Прикрываю глаза и сглатываю горечь во рту. Шесть недель, пока я находилась в аду во мне зрел плод. Качаю головой, все еще шокированная происходящим.

Как же ты выжил, малыш? Что нам теперь с тобой делать?

В носу щиплет, а в горле нарастает болезненный ком. Боже, какой кошмар… я зарываюсь лицом в ладони и начинаю рыдать, вынуждая врача прервать узи.

Хаджиев ведь вышел тогда из меня. Вышел же? Неужели он не успел? Чертов мерзавец! Как же так? Я не хочу всего этого. Не хочу родить малыша в этом аду. Не хочу, чтобы маленькое беззащитное ини в чем неповинное дитя подвергалось опасности вместе со мной.

— Доктор… — всхлипываю и убираю ладони от лица, пытаясь разглядеть мужчину сквозь завесу слез. — Нельзя… Я не могу позволить родиться этому ребенку… Я…

Хочу сказать ужасное слово аборт, но язык не поворачивается.

Внезапно из памяти всплывают грубости, которые я слышала в детстве от родной матери. Они как удары электрического тока, безжалостно хлещут меня: «Лучше бы я сделала аборт», «Чтоб ты сдохла, мелкая дрянь», пока не раздается громкий бас…

— Тебе никто и не позволит его оставить.

Вздрагиваю, замечая нагло стоящего на пороге Айюба, и тут же свожу ноги. Ублюдок бесцеремонно пялился прямо туда.

— Выйди! — шиплю на него, но получаю совершенно противоположное и он лениво шагает прямо ко мне.

— Мне выродок Хаджиева нахер не нужен.

Почему-то сейчас от его жестокости мне хочется свернуться в калачик и исчезнуть.

— Простите, господин Шабазов, — серьезным тоном начинает врач, привлекая к себе внимание Айюба. — У девушки нарушен гормональный фон и отсутствует яичник, в данном случае аборт может сделать ее бесплодной. А сейчас ей нужен покой и рациональное питание, чтобы устранить причины анемии. Иначе со временем она приведет к большим проблемам со здоровьем. Если девушка нужна вам живой, советую следовать моим рекомендациям.

Врач замолкает и я замечаю, как лицо Айюба становится пугающе мрачным. Хладнокровным. Я и сама еще не могу поверить в то, что только что услышала. Внутри все сжимается и замирает в ожидании.

— Сообщите, когда я смогу забрать ее, — разрезает стальным тоном воздух. И меня вместе с ним.

Ничего хорошего мне это не сулит.

И я практически сразу убеждаюсь в этом.

Даже не взглянув на меня, Шабазов вылетает из кабинета с грохотом двери.

Ублюдок злится.

Под гнетом мыслей я совершенно не замечаю, как оказываюсь в палате, где обнаруживаю на тумбе металлический поднос с едой. Но после недавних событий аппетит окончательно подавлен.

Голод уже стал мне родным.

Забравшись на койку, я сворачиваюсь калачиком. Почему-то сейчас особенно ощущается насколько я одинокая и никому ненужная. А может я ошибаюсь? Ладонь непроизвольно располагается на животе. Это же бред? Я узнала о беременности всего полчаса назад. Откуда я могу чувствовать его? Но я чувствую.

Я больше не одна. Во мне пробивается маленький росточек. Маленькая жизнь.

Делаю глубокий вздох и заставляю себя подняться с кровати. Взгляд снова падает на поднос с едой. И я намерена затолкать в себя хотя бы половину. Ради него.

Интересно, девочка или мальчик? Кого бы хотел Хаджиев?

От этой мысли мое сердце болезненно екает.

Глава 39. Возрождение орла

«В возрасте сорока лет когти орла становятся слишком длинными и гибкими и он не может схватить ими добычу. Клюв теперь слишком длинный и изогнутый, не позволяет его владельцу есть. Перья на крыльях и груди становятся слишком густыми и тяжелыми и мешают летать. И орел оказывается перед выбором: либо смерть, либо длительный и болезненный период изменения, длящийся сто пятьдесят дней… Он летит в свое гнездо, находящееся на вершине горы и там долго бьется клювом о скалу, пока клюв не разобьется и не облезет… Потом он ждет, пока не отрастет новый клюв, которым затем вырывает себе когти… Когда отрастают новые когти, орел ими выдергивает свое слишком тяжелое оперение на груди и крыльях… И тогда, после пяти месяцев боли и мучений, с новыми клювом, когтями и оперением орел снова возрождается…» (Притча об орле. — прим. автора)

Только в моем случае прошло четыре года боли и мучений, которые сменялись отчаянием и беспомощной яростью. И так по кругу. Все это время меня разрывало от эмоций, не поддающихся никакому контролю. Мой внутренний зверь становился голодным и кровожадным. Требовал справедливости. Требовал ее, заживо ломая изнутри ебаные кости. Но сегодня я устрою им встречу. Утолю гребаный голод. Позволю себе возродиться. Потому что сегодня я увижу ее. Смогу прикоснуться, почувствовать запах, что преследовал мой разум все эти годы. Перекрывал кислород. Сводил с ума.

Три года назад люди Аль Нук-Тума помогли выбраться из тюрьмы новому человеку, с которым мне пришлось познакомиться самому. И мне предоставилась такая возможность. Я был вынужден залечь на дно. Исчезнуть, чтобы набраться сил и связей. Ведь стоило мне только показаться, как все падальщики набросились бы на ослабевшее тело, желая урвать хоть одну мою кость и поставить ее в своей конуре как трофей.

Поэтому, мне пришлось ждать. Делать то, что я ненавидел больше всего на свете. А как только я попал за решетку, для пущей убедительности, люди Джафара помогли сымитировать мое убийство. Но я был жив. Жив, черт меня раздери. Вот только ощущение, будто я был завален землей, не покидало меня ни на секунду. Потому что все это время я был лишен возможности схватить свою добычу, свернуть гребаному пидорасу шею. Терпел, скрипя зубами, и медленно подыхал. Потому что я все слышал и видел. И свадьбу Таты с ублюдком Шабазовым. И беременность, и появление в их «семейном гнездышке» мелкого выродка. Я не в праве ее винить, но вынести мысль о том что это все не мое… Да хуй я это вынесу. Мне насрать на бизнес и бабки, что она разделила с новоиспеченным муженьком. Но ее не отдам. Вырву с корнем из лап Шабазова. Залижу на ней каждую царапину. Заставлю свою злость атрофироваться. Она не виновата. Именно это я вбивал себе в мозг как ржавые гвозди. Но пестрящие снимки и заголовки в газетах выворачивали меня наизнанку. Доказывали обратное. Убеждали, что моя птичка счастлива. Она улыбалась.

Блядство! Я отравлен голубоглазой ведьмой. Она въелась в самые темные глубины моей души. Я гнил с воспоминаниями о ней. Но не верил в сраный спектакль, который они разыгрывали с Шабазовым перед камерами. Она не могла быть с ним счастлива. Ни с ним, ни с одним другим. И сейчас в моей голове настойчиво крутится лишь одна единственная мысль. Неуместная и ненужная, которая затмевает мой мозг плотным туманом. Я убью ее, если это так.

Зал расходится громкими аплодисментами, очередной лот продан, а когда на сцене появляется эффектная блондинка, каждую мышцу сводит тугим жгутом. С голодом, с ненормальной потребностью я впитываю в себя облик женщины, въевшийся мне под кожу гребаным ожогом. И сейчас он начинает оживать, гореть адским пламенем, и мне с трудом удается сдержать себя на месте. Я с деланным упоением откидываюсь на спинку кресла и заставляю себя просто наблюдать, как непринужденно она ведет речь. Как колыхаются ее золотистые волосы, завязанные в тугой хвост, как при малейшим движении покачивается ее сочная грудь, а чертова полупрозрачная блузка позволяет увидеть кружевной лиф, и как натягивается юбка карандаш, провоцируя взглядом жадно вылизывать ее округлые бедра. Материнство пошло ей на пользу.

Проклятье… Делаю глубокий вздох, чтобы хоть на толику заглушить разгорающееся внутри пламя.

Три года. У меня ушло три чертовых года, чтобы сегодня сидеть здесь уверенным в каждом своем шаге. Никто не знает, что Хаджиев все это время был жив. Никто не знает, что он вернулся с жаждой мести. В памяти невольно вспыхивают яркие картины, написанные кровью. Первый год я перебирался как дворовый пес: у меня не было ни людей, ни денег, ни оружия. У меня не было ни черта, чтобы я мог вернуться, заявить о себе и забрать свое. Не знаю, каким чудом я не выполз из окопа раньше времени. Еще ни разу в жизни мне не приходилось испытывать такую адскую ломку, когда перед глазами ежедневно всплывали кадры из воспаленной фантазии как Шабазов трахает мою жену. Мою птичку. И эти кадры выжигали мне сетчатку глаз. Атрофировали мозг. Проникали ядом в кровь.

Я жил в красном тумане ярости.

Именно в тот период я вернулся к боям. Правда, к подпольным, тогда я смог заработать хорошие деньги на людях, которым нужно было зрелище из мяса и крови, но мне было насрать, ведь больные ублюдки платили большие деньги за кровавое шоу в клетке.

Я жил как животное. Ел, спал, убивал. Бои были панацеей от всего. Они помогали мне переживать ту боль, что разрывала меня при каждой мысли о ней. Бои помогали мне приближаться к своей цели, от которой я был зависим. Я кормил своего зверя хрустом костей и криками оппонентов. Дышал их кровью, пил ее и жил в ней. До тех пор пока не поднялся на всем этом дерьме. И только после я приступил к сбору людей. К тому времени я уже сам занимался развитием подпольных боев и проверял каждого, как вшивую шлюху, прежде чем начал уничтожать то, что когда-то возводил собственными руками. Бизнес. Торговый. Лес. Стройки. Акции. Облигации. Все. Я уничтожал все. Перекрывал им кислород на каждом шагу. Вогнал Шабазова в долги. Разрушил все, на чем он зарабатывал. Заставил этого ублюдка грызть руки в кровь, потому что он не знал, кто стоит за всем этим. Но скоро узнает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Сквозь шорох моих мыслей до меня доносится начальная стоимость очередного лота, принадлежащего семье Шабазовых. Из зала начинают сыпаться суммы в разы выше. Но у меня есть больше. Они выставили на аукцион акции леса, думаю мне они пригодятся.

— Пять миллионов раз, пять миллионов два, пять…

— Десять миллионов, — бросаю спокойным голосом, который звучит подобно грохоту среди ясного неба. Неба, которое только что сокрушилось в голубых глазах.

Коротко. Но этого хватило, чтобы внимание всего зала переключилось на меня. Но мне насрать на всех, кроме нее. Узнала. Заметила. Будто призрака увидела. Ее губы неестественно приоткрываются, но из них не вылетает ни слова.

— Продано!

Громоподобный удар молота приводит ее в чувства и, извинившись, Тата поспешно ускользает со сцены. Она убежала. Блядь, зря. Зря. Потому что я воспринимаю это как приглашение. Со скрипом отодвинув стул, я устремляюсь следом.

Глава 40. Соскучился

Тата

В висках пульсирует: «Беги, дура! Беги!», пока я на дрожащих ногах несусь в уборную, на ходу печатая сообщение Шабазову. А стоит мне оказаться наедине с собой, как я с шумным вздохом обреченно опираюсь о столешницу. Не успеет он приехать. Не спасет. Дыхание сбито, мысли в разнобой таранят голову, которую мне приходится склонить, потому что я не уверена, что готова сейчас посмотреть на себя. Какая же я слабачка! Столько времени прошло, а увидела и все, снова тряпка. Я ведь знала, что живой. Нутром чуяла черта этого. И вот он явился по мою душу. Господи, этот ад когда-нибудь закончится?

Воспоминание

Остаться бездетной я была не готова. А за три недели в больнице особенно остро поняла, насколько хочу этого малыша. Его малыша. В смерть Хаджиева я верила с трудом, но все же со временем начинала убеждаться в том, что это правда. И я ненавижу себя за то, что сердце от этой мысли готово остановиться даже сейчас, и бьется лишь потому, что какая-то часть внутри меня отчаянно и глупо чувствует его. Чувствует, что Марат жив. Спрятался со своей невестой на каких-нибудь островах, а обо мне даже не вспоминает. Да и к лучшему это. Все равно будущего у нас быть не могло. Сами все изуродовали. И от этого сердце еще сильнее сжимается в груди.

— Я слушаю, Таня, — напоминает Айюб о своем присутствии деловым тоном, и я возвращаюсь к действительности.

— У меня к тебе предложение, — стараюсь говорить уверенно и по какой-то причине у меня это получается.

Шабазов кивает, с интересом откидываясь на спинку стула, и я продолжаю:

— Я прошу тебя позволить мне оставить ребенка. — Да, я готова просить, умолять, и, если потребуется, стать дерьмом под его ботинками, моя гордость давно втоптана в грязь. Терять мне больше нечего. — Прошу, чтобы ты дал ему свою фамилию. Принял, как своего. У тебя есть деньги и власть, если со мной что-то случится, я буду спокойна, что мой ребенок останется под защитой. Со мной же можешь обращаться как хочешь, только разреши сначала выносить и родить.

Смотрит на меня непроницаемым взглядом, черт его пойми, что творится в голове этого мужчины.

— И что же я получу взамен? — издевается, смешно ему слышать от женщины условия.

— Я разделю с тобой бизнес Хаджиева. Да, — читаю в его глазах неприязнь и сама отвечаю на немой вопрос, — разделю, часть бизнеса останется у меня. Мне нужны хоть какие-то гарантии.

— Гарантии, — усмехается он, но по дерзкому оскалу вижу, что Айюба это злит. Не нравится ему плясать под чужую дудку. — Значит хочешь, чтобы я принял выродка, что растет внутри тебя, на твоих условиях? — с презрением бросает он слова, которые стегают как хлыст, отчего я непроизвольно прижимаю ладонь к плоскому животу. Не слушай. — Ты переоцениваешь свою значимость, малышка. Ты не в том положении, чтобы ставить мне условия, но я соглашусь по одной простой причине. Я и сам думал об этом. Не выгодно мне на аборт тебя отсылать. Наследник мне нужен. Так что молись, чтобы Хаджиев пацана заделал. Согласна?

Киваю. Сейчас я соглашусь на все. Слишком уязвима. Нужно время. Я словно верчусь в адской карусели и не успеваю осознавать происходящее. Понимаю только, что не откажусь от ребенка. Кажется, я уже готова перегрызть за него глотку. Возможно такое? Всего ведь пару месяцев во мне.

— Первое, что ты сделаешь, перепишешь на меня пакет акций леса, — грубый голос Айюба возвращает меня в реальность, — с моей стороны для тебя будут все прелести жизни и вдобавок клиника. Пользуйся. Трахать беременную не буду. Родишь, тогда посмотрим.

Кусая изнутри нижнюю губу, взвешиваю в голове полученное предложение и понимаю, что Айюб прав. Выбора особо у меня нет. Либо я соглашаюсь на его условия, либо он убьет моего ребенка. Но вот это вот «наследник» зарождает в душе тревогу. Ребенка ему не отдам.

— Мне нужен юрист.

Его губы растягивает однобокая улыбка.

— Будет тебе юрист.

За четыре года я научилась существовать с этим мужчиной. Оказалось, что Шабазов бесплоден, что сыграло мне на руку и сделало моего врага благосклонным к моей беременности. Потому что этот ребенок стал спасением для нас обоих, особенно когда на очередном УЗИ подтвердили, что у меня мальчик. Благодаря ему Айюб мог сохранить свое имя и воспитать наследника, которому передаст весь бизнес. Конечно, я переживала, что впоследствии, поимев с меня свою выгоду, Шабазов просто избавиться от меня, но на этот случай с юристом мы составили брачный договор, который являлся моим билетом и страховкой в будущее. Какое-никакое, а будущее. Естественно, бесплодие Шабазова было конфиденциальной информацией, но так как я являлась его женой, была в курсе. До сих пор не вдавалась в подробности, каким образом он провернул официальную часть нашего «бракосочетания», если я еще значилась женой Хаджиева, но догадываюсь, что большие деньги решают и такие вопросы. На зрителях я играла примерную супругу Шабазова, дома же старалась даже не пересекаться с ним. Со временем боль, вызванная предательством Хаджиева, приглушалась, и ярость от того, в каком положении я оказалась по его вине, тоже угасала. А вместо этого с каждым новым днем внутри меня все свободное пространство заполняла какая-то новая любовь к маленькому комочку. К моему смыслу жизни. И больше всего на свете я ждала встречи с ним, а еще мне хотелось, чтобы мой малыш был похож на Хаджиева. Чтобы стал маленьким напоминанием о нем… Потому что, сколько бы боли не причинил мне этот мужчина, одно я с годами поняла точно: я любила его. И к моему сожалению с появлением сына, эта любовь ожила вновь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

За одно мгновение перед глазами пролетает вся моя никчемная жизнь, когда замечаю в отражении зеркала стоящего позади себя Марата. Резко разворачиваюсь и вжимаюсь в столешницу, жадно хватая ртом воздух. Хочется кричать, звать на помощь, но ни звука из меня не выходит. Только грудь ходуном ходит, а эта зверюга как всегда спокоен и собран, без стеснения пожирает глазами мое тело. И меня вместе с ним. Целиком и полностью. Доказывает, что хозяин вернулся, потому что каждый сантиметр кожи оживает под его взглядом. Даже дыхание становится пыткой, но каким-то чудом я нахожу в себе силы, чтобы вздернуть подбородок и постараться выдержать присутствие его раздирающих синих глазищ.

— Что тебе нужно? — с трудом произношу я, не выдержав давящей тишины. Сколько же ощутимых волн вибрации с угрозами исходит от одной только его позы, не говоря уже о голосе, который в следующую секунду разбивает меня на крупицы. Страшно. Жуть как.

— Соскучился. — Уголки его губ изгибаются. Наносит удар за ударом, не позволяя оправиться.

Тихо выдыхаю и собираю в кулак остатки своей жалкой гордости, чтобы дать ему отпор. Я чужая жена. Он больше не имеет права обращаться со мной как с личной игрушкой. Потерял он эту возможность. А ведь нагнул бы меня сейчас прямо над этой раковиной, и я бы даже не пискнула, сама бы на его член насадилась. Потому что ни одного мужчину больше не желала так, как когда-то желала его. Хватит! Даже в мыслях не должна растекаться перед ним. И не буду!

— За мной сейчас приедет охрана, тебе лучше уйти.

Вру. Айюб ведь даже не ответил.

— Еще хватает денег на охрану? — скалится. Значит, в курсе, что бизнес оставленный мне, как самое настоящее проклятье, уже второй год в жопе. Под стать моей жизни. — Поехали, подвезу домой, — вальяжным кивком указывает на дверь, — по дороге поговорим, — убирает руки в карманы брюк.

— Нам не о чем разговаривать! — огрызаюсь в ответ, отчаянно впиваясь ногтями в ладони.

Цокает, качая головой, и делает шаг навстречу ко мне. Вжимаюсь в края столешницы еще сильнее. Взглядом непроизвольно оцениваю его габариты. Изменился. И так-то зверь был, а сейчас еще больше стал. Особенно остро ощущаю это, когда он приближается и нависает надо мной тяжелой тенью. В нос против моей воли пробирается пьянящий аромат мужского парфюма, зарождая внизу живота болезненное напряжение. Тепло, которое я лет сто не чувствовала. Идиотка. Неужели не забыла его? Вздрагиваю, когда тяжелая широченная ладонь ложится мне на бедро, и тут же отвешиваю по мужской руке шлепок, сбрасывая с себя. А самой охота между ног ее запихнуть. Сжимаю бедра и сглатываю предательское возбуждение.

— Что, жена не дает? — вылетает ненужный вопрос, и я тут же прикусываю язык.

Смеется. Так тихо, что жутко становится. Точно черт.

— Не стоит дразнить меня. — Склоняется к самому уху и обжигает его грубым рычанием: — Иначе выебу тебя прямо в этом туалете. — Снова сжимает бедро до ярких вспышек в глазах, и я выгибаюсь, внезапно сталкиваясь с каменным членом в его штанах. Тоже помнит меня. И от этого почему-то на душе становится радостно. Совсем уже мозги расплавились. — Может Шабазов научил тебя чему новому? М?

Внутри все резко сжимается и рвотным комком встревает в горле. О, да, сосать теперь отменно умею. Только будь я проклята, если продемонстрирую этот навык на его набалдашнике. Голова идёт кругом от близости мужского тела, которое сбивает и дезориентирует все мои наставление самой себе. В очередной раз доказывает, что я никто рядом с ним. От этой мысли сжимаю челюсти и пытаюсь доказать себе обратное. Упираюсь в горячую грудь Марата, выжигая на своих ладонях старые шрамы как забытые руны, но ни на сантиметр не сдвигаю гору мышц.

— Думаешь, ты можешь просто так вернуться и снова сломать мне жизнь? — рычу, как волчица, смотрю на него исподлобья, а у самой коленки трясутся. Оторви меня от этой столешницы, тут же рухну к его ногам.

— Я за этим и вернулся.

Изо рта вырывается беззвучный вздох, а дальше звучит звонкий шлепок пощечины. И только когда мою ладонь пронзает миллион раскаленных иголок, до меня доходит, что я ударила его… Дура. Голова Марата даже не дернулась в сторону, зато сейчас я отчетливо вижу, как пульсирует на его лбу вздувшаяся вена, а в глазах крутится уничтожающий калейдоскоп эмоций: злость, ярость и что-то еще. Но почему-то я упрямо вижу лишь то, что кричит о его ненависти ко мне. Сильной. Неистребимой. И я догадываюсь, откуда она.

— Полегчало? — мужские губы кривит циничная ухмылка, а у меня в горле все больше и больше разрастается горький ком.

— Нет, — с трудом выталкиваю эти три буквы из пересохшей глотки. Пульс долбит по вискам, как надоедливая муха, сердце гудит и ноет, потому что чем дольше он рядом, тем сильнее и быстрее растягивается рана в груди, которая казалось почти заросла. Не успела.

— Даю тебе минуту на то, чтобы выйти и сесть в мою машину. Надеюсь, шкурой своего сосунка рисковать не будешь?

Глава 41. Прогуляемся

Всю дорогу телефон Хаджиева разрывается от входящих звонков, но отвечает он только на несколько, однако суть разговора ускользает от меня из-за непонимания чужого языка.

Проклятье, голова уже раскалывается от скачущих мыслей. Но уже в следующее мгновение все становится вовсе не важно, а сердце сжимается, когда мы проезжаем поворот, ведущий к дому.

Судорожно оглядываюсь назад, а потом перевожу взгляд на равнодушного ублюдка, ожидая хоть какого-то пояснения. Только ничего не происходит, он как ни в чем не бывало водит пальцем по экрану телефона.

От напряжения я еще сильнее вжимаюсь в сиденье. Желаю слиться с ним воедино, а еще лучше куда-нибудь провалиться. Потому что ничего хорошего меня точно не ждет. И от этого понимания нервы накаляются до предела. К американским горкам от Хаджиева мне никогда не привыкнуть.

— Мы проехали, — стараюсь говорить ровным тоном. Настолько, насколько это вообще возможно в его присутствии. Но в ответ тишина.

Сжав челюсти, я едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься на Хаджиева, который продолжает демонстративно не замечать меня.

— Куда мы едем? — я пытаюсь говорить уверенно, но голос предательски дрожит.

— Тише будь, — сухо предупреждает он, напрочь игнорируя мои слишком очевидные расспросы.

И вроде бы подобное должно только радовать, но поездка в тишине и полном незнании, куда меня везет этот сукин сын, для меня нестерпимая мука

— Марат, мой дом в другой стороне, разверни, пожалуйста, машину.

— Тата, подержи свой рот на замке еще пару минут.

Что?

— С меня хватит, — бурчу себе под нос, поправляя пиджак, а потом добавляю более громко: — Хаджиев, машину останови!

Медленно и шумно выдохнув воздух, он все-таки убирает телефон во внутренний карман пиджака и теперь переключает все свое хищное внимание на меня, нагло вылизывая голодным взглядом мое тело. И в этот момент Хаджиев выглядит весьма недружелюбным. Напротив. Он кажется опасным. Не стоило испытывать это синеглазое чудовище. Но у меня нет точного понимания, как действовать, потому что все эмоции накалены до предела. Я растеряна и до сих пор слабо верю, что сейчас сижу с ним в одном салоне дорогого автомобиля.

— Мы едем ко мне домой. Еще вопросы? — грубовато интересуется он, располагая мощную руку на спинке сиденья, будто приглашая «повеселиться» с ним в одной компании. Только вот я совершенно не рада его компании и сильнее вжимаюсь в боковую дверь.

— К тебе у меня нет ни единого вопроса, — вздергиваю подбородок в попытке обмануть этого зверя, демонстрируя, что меня не волнует его близость. — Более того, у меня есть свой дом, в котором меня ждут муж и сын.

Марат цокает языком и качает головой.

— Забавно, что ты так в этом уверена, но мне придется тебя разочаровать. Дом Шабазова сгорел, тебя никто там не ждет.

За жалкое мгновение воздух из легких исчезает, а пульс учащается, позволяя страху с космической скоростью материализоваться в голове, пока внезапно в памяти не всплывает его угроза…

— Ч-что происходит? — сглатываю ком в горле, теряя дыхание. — Где мой сын?! — голос срывается, у меня больше нет сил держать марку. Ублюдок давит на больное.

— С твоим отпрыском все нормально. Кстати, как поживает Тимур? — равнодушно продолжает издеваться надо мной, а я вновь испытываю дикую потребность почесать об его щеку ладонь. И не один раз.

— Закрой рот, Хаджиев! И больше не смей так называть моего ребенка! И жизнь Тимура тебя никак не касается!

— Не повышай голос, Тата. Если не хочешь моей грубости, на которую скоро нарвешься.

В глазах и носу начинает печь, но я заставляю себя проглотить горечь слез. Умоляю себя собраться. Потому что кричать, рыдать или пытаться достучаться до его человечности мне не под силу. Это не вариант.

— Прости, этого больше не повторится, — с трудом выталкиваю из себя извинения, которых этот подонок ни капли не заслуживает, и опускаю на колени влажные от холодного пота ладони. — Прошу, скажи, где мой сын?

— С ним все нормально. Скоро сама в этом убедишься. Мои люди уже перевезли все твои вещи.

Зажмуриваюсь, находясь в полной растерянности. Что он задумал? Какого черта этот ублюдок снова ломает мне жизнь?

— Айюб мертв? — спрашиваю тихо, хотя ответ очевиден, после чего отворачиваюсь к окну.

Мне просто нужно как можно меньше смотреть на Хаджиева. И не позволять ему видеть, как легко он может причинять мне боль.

Не смотреть. Так легче. Не видеть в его синих глазах холода и презрения, которые я сейчас отчетливо ощущаю на себе.

— Переживаешь? — его голос твердый, как осколок бездушного льда.

Поворачиваюсь и впиваюсь в него взглядом, метая молнии ненависти.

Не надолго меня хватило. Я слишком ошеломлена происходящим.

— А стоит? — уголки моих губ нервно дергаются.

— Если тебе дорога жизнь этого ублюдка, — да.

— Так уж вышло, что этот ублюдок мой муж. Да, я волнуюсь.

Я знаю, что это выведет его из себя, но почему-то мне все равно. Я тоже имею право причинять ему боль. И причиняю. Глаза Хаджиева стремительно темнеют, взгляд становится сердитым и пугающе пустым, а улыбка — жестокой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Это поправимо.

И все. Одна фраза и я размазана под его ботинками, словно жалкое насекомое, не имеющее право выбора.

— Господи, когда же весь этот ад закончится, — шепчу едва слышно и ударяюсь затылком о подголовник, прикрывая глаза, чтобы сдержать слезы безысходности.

Я снова превращаюсь в безвольную куклу, которую Хаджиев подчиняет себе, будто кукловод послушную марионетку. Дергает за ниточки, заставляя играть по его правилам.

Теперь снова буду Хаджиевой? Поселюсь в доме с его же невестой? Женой?

Интересно, женился ли он на ней или новую нашел? Наверное за четыре года многое могло измениться. Не каждая выдержит такого бездушного тирана. А мне вот снова предстоит через это пройти. И кажется, на этот раз все будет гораздо сложнее.

Голова начинает кружиться с такой силой, что к горлу подкатывает комок желчи. Слишком много всего сразу обрушилось на меня.

— Останови, пожалуйста, машину, мне нужно подышать. — Не получив ответа, я поворачиваюсь и встречаюсь с пристальным взглядом Хаджиева, готовая развалиться прямо перед ним. — Не переживай, убегать не буду, у тебя мой ребенок.

Марат кривит губы в подобии улыбки, но все же на чужом мне языке отдает приказ водителю, после чего машина останавливается на лесной дороге.

Ничего больше не сказав, я вылезаю из салона и на ватных ногах отхожу на пару метров от автомобиля, чтобы дать волю слезам.

Безвыходность моего положения и отчаяние душит. Но ведь можно просто поискать плюсы? Плюсы? Из груди вырывается истеричный смешок. Плюс один, я хотя бы забуду про нескончаемые долги. От этой безысходности я тоже устала. А теперь в этом бизнесе нет никакой необходимости, да и я с удовольствием отдам ему все это дерьмо обратно.

На поясницу опускается тяжелая ладонь, и я вздрагиваю.

— Пойдем, прогуляемся, — голос Хаджиева звучит до жути спокойно, а у меня коленки подгибаются. И только его требовательный жест заставляет меня сдвинуться с места.

Глава 42. Вышло из под контроля

Марат

Ее близость сродни кокаину и никотину, которую я готов вдыхать до жжения в легких, она микроволнами воздействует на мозг, вызывая зависимость. И сейчас после долгой завязки мне требуется вся имеющаяся сила воли, чтобы не сорваться и не наброситься на нее. Чтобы не позволить моей звериной сущности вырваться на свободу. Еще не время. Рано.

Вот только Тата, совершенно не подозревая, какое желание сейчас разрывает меня изнутри, продолжает неосознанно уводить нас вглубь леса по извилистой тропе. Продолжает искушать сладостью своего тела, изгибы которого я уже взглядом вылизал до дыр.

Одурманенный предвкушением, я даже не останавливаю ее, прекрасно понимая, что уже все итак вышло из под контроля.

Рядом с ней все первобытные инстинкты обостряются до предела.

Блядь, она такая покорная и взволнованная, что член превращается в камень и мешает мне думать о чем-либо, кроме как о маленькой заднице, что спрятана под гребаной юбкой.

Да, черт подери, в действительности я с огромным трудом сдерживаюсь, чтобы не нагнуть ее и не трахнуть прямо на этой тропинке.

Проклятье. Сжимаю пальцами переносицу и прекращаю преследование. Мне не стоило выходить из машины, но ее сокрушённый вид, ее уязвимость и в то же время отчаянная ярость сделали меня слабым. Ведомым ею. И сейчас я хочу придушить Тату за то, что она снова овладевает мной. Это ебаное нездоровое желание убивает меня.

И единственное, что помогает ослабить ее воздействие на мой член, — мысли о том, как она раздвигала ноги перед Шабазовым, как дарила ему себя и свои стоны, сука, как родила этому ублюдку сына. Не мне! Ему! А мысль о том, что Тата действительно полюбила его равносильна перочинному ножу под ребрами, который она собственноручно воткнула мне. Не верю. Ярость затмевает возбуждение и теперь дыхание походит на отдышку астматика.

Черт, даже после этих мыслей я не могу ненавидеть ее. Зато вот Тата отлично справляется с этой ролью. Она буквально кипит ненавистью. Но тем не менее я уверен, ее киска скучала по мне.

— Тата, — слишком спокойно произношу я, когда мои вены буквально полосуют лезвия ревности. Сделав еще один шаг, она замирает, демонстрируя неподчинение и отказываясь смотреть мне в глаза. Но чем больше мы стоим в напряженной тишине, тем более нервной становится Тата. — Ты слишком громко думаешь. Я не отпущу тебя, а уебок, что посмел называть тебя женой, скоро будет давиться собственным членом, который я лично отрежу и затолкаю ему в глотку.

Сжав руки в кулаки, Тата с минуту еще стоит спиной ко мне, распаляет и без того заведенного зверя. А стоит ей повернуться и впиться своими аквамаринами прямо в меня, как внутренности будто стягивает колючей проволокой. Потому что в ее взгляде сейчас откровенно горит презрение, отвращение, ярость. Но этот коктейль эмоций меркнет на фоне пламени поражения. Она уверена, я не блефую.

— Что? — улыбается и разводит руки в стороны, оглядывая лесную глушь. — Теперь прикажешь встать на колени и пососать твой член? А может мне вылизать твои яйца? Что мне сделать, чтобы ты был счастлив, Хаджиев? — приближается ко мне. Глупая. — Скажи, как ты хочешь причинить мне боль на этот раз? — с неестественной улыбкой на губах она поднимает руки и поправляет ворот моей рубашки. — Знаешь, мне кажется, я даже хочу, — снова пронзает своим уничтожающим взглядом, — хочу, чтобы ты причинил мне боль!

Дрянь! Хватаю ее запястья и дергаю за них, вынуждая невесомое тельце сорваться с места. Тата теряет равновесие и бьется носом о мою грудь. Проклятая!

Каждое сказанное ей слово подобно ржавому гвоздю, а ее чертов язык кувалде, которым она размозжает мои кости. Дробит на осколки, что инородным телом впиваются под кожу и раздражают.

Блядь, сейчас я желаю до скрежета зубов накинуть на эту тонкую шейку удавку и перекрыть ебаный кислород, чтобы ее чертов язык больше не смог пошевелиться.

— Сколько ты еще будешь вести себя как сраный мудак? Ты хочешь обратно все, что когда-то повесил якорем на мою шею? Забирай! Я все перепишу! До единой копейки! Мне ни черта от тебя не нужно! Больше не нужно! Ты сдох в тот же день, когда бросил меня в лапы своим врагам! В тот день, когда выбрал ее! Не меня! Сукин ты сын!

Она пытается выдернуть руки.

— Хватит! — Я грубо встряхиваю ее, прежде чем обхватить за заднюю часть шеи и столкнуть нас лбами. — Замолчи!

Тата отстраняется, но лишь для того, чтобы обжечь мои губы ядовитым шепотом:

— Но знаешь что? Мне так легче. Легче ненавидеть тебя, когда ты каждый раз доказываешь мне, какое ты ничтожество! — ее глаза наполняются предательским блеском. Она до сих пор моя. Лгунья. — Зачем ты вышел за мной? — дрожащим голосом шепчет она. — Зачем постоянно приходишь в мою жизнь? Зачем ты меня ломаешь? Зачем?

— Тата… — переместив ладони ей на шею, сжимаю обеими руками и царапаю щетиной ее щеку. — Прекрати меня провоцировать.

— Никогда, — со всей яростью выдыхает мне в рот, заставляя меня слететь с тормозов, и в следующее мгновение я сминаю ее губы в требовательном поцелуе. Прежде чем понимаю, что облажался. Прежде чем понимаю, что остановиться теперь не смогу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 43. Она дома

Марат

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу, — выдает при любой возможности, ускользая от моих губ. Но я вновь и вновь настигаю ее. Загоняю в тупик. А потом она внезапно нападает сама, кусая меня за нижнюю губу с такой яростью, будто хочет причинить мне боль. Только это невозможно. Только не таким способом. Однако я позволяю ей пытаться. Искусав мои губы в кровь, Тата останавливается и прикрывает глаза, рвано хватая ртом воздух, но не отстраняется, потому что мои руки не отпускают ее.

Я никогда не отпущу ее.

— Прошу… — начинает она с тоской в голосе, — Марат, оставь меня в покое, я хочу вернуться к своей жизни и больше никогда не видеть тебя. Исчезни, Хаджиев. Заберивсе свое дерьмо и исчезни вместе со своей женой. Я никогда этого не приму… Никогда не прощу тебя.

С рычанием сам отстраняюсь от ее искаженного страданием лица, перемещаю руки вниз и сжимаю пальцами бедра. Какого хуя она несет?

— Будешь видеть каждый день! — дергаю ее на себя, чтобы потом своим же телом вжать ее в широкий ствол дерева. — Ты моя! И прошу, ненавидь меня, Тата. Ненавидь. Мне это необходимо!

С этими словами я запечатываю ее рот поцелуем, языком проскальзывая между пухлых губ.

Шабазов явно влил ей в уши нужную информацию, а я не имею ни малейшего желания оправдываться перед ней.

Хватаю блузку, намереваясь разорвать, но Тата тут же впивается в кисти моих рук ногтями.

— Стой, — истошно выкрикивает и наконец сдается. — Не рви… — шепчет, опустив глаза вниз, — я не хочу, чтобы мой сын увидел меня в неприличном виде.

Замираю, продолжая тяжело дышать.

От понимания, что даже в такой момент эта женщина думает о своем отпрыске, становится не по себе. Но я ебаный эгоист, я, блядь, истосковался по ней и чертовски хочу погрузиться в нее.

— Тогда разденься сама. — Тяжело дыша, я убираю руки и отхожу назад.

Но даже должное расстояние не приносит облегчения. Пульс на пределе. В груди все искрит от напряжения. Меня накрыло и не отпустит, пока я не получу то, что желаю до скрежета зубов. Ее. Однако Тата не в силах скрывать свое поражение.

Ее взгляд опущен, тонкие пальцы медленно добираются до первой пуговицы и дрожащими движениями переходят с одной на другую, пока полы блузки не расходятся, открывая мне вид на ее сочную грудь, через мгновение уже избавленную от прозрачного кружева.

— Юбку оставь, — осекаю ее, когда Тата сняла трусы и уже взялась за бегунок молнии. Она тут же опускает руки вниз и поднимает на меня презрительный взгляд. А стоит ей заметить, что я снимаю с шеи галстук и начинаю приближаться к ней, как венка на ее шее начинает пульсировать сильнее.

— Что ты делаешь?

Ухмыляюсь, молча перехватив ее запястья, и начинаю обвязывать вокруг них галстук, подавляя никчемные сопротивления.

— Зачем? — не унимается взмаливать меня к рассудку глупышка.

— Чтобы не возникло проблем с твоими руками, которые ты не всегда контролируешь. — Затягиваю галстук туже и даю Тате возможность прожечь во мне дыру яростным взглядом. Фитилек снова вспыхивает новым пламенем. Она действительно возненавидит меня, но я не остановлюсь.

Жадно впитывая ее прекрасное волнение, я одновременно расстегиваю пряжку ремня и снова делаю шаг, вынуждая Тату удариться спиной о ствол дерева, у которого я сейчас и трахну свое голубоглазое проклятье.

Обхватив рукой член, медленно провожу по нему ладонью, подготавливаю, наслаждаясь свободой, что дал ему секунду назад. И тем, как Тата, закусив нижнюю губу, сейчас смотрит на мой крепкий стояк, позволяя румянцу похоти выдать себя с потрохами.

— Я бы настоятельно рекомендовал не дразнить меня, Тата, — произношу намеренно тихо и, положив ладони на ее талию, грубым рывком разворачиваю стройное тело, но не допускаю столкновения с деревом. — Подними руки вверх, — хрипло произношу ей на ухо и улавливаю порыв ее резкого выдоха, после чего она выполняет мой приказ. — Хорошая. — Веду ладонями вниз, цепляю подол юбки и рывком задираю вверх, вынуждая Тату вздрогнуть и сплести пальцы рук в замок.

С минуту жадно исследую изгибы ее тела, прежде чем Тата смелеет и вновь огрызается. Упрямая мерзавка.

— Сколько у тебя было вагин за все это время? — доносится до меня прерывистый голос птички.

— Не переживай, я чист. — До боли сжимаю упругую ягодицу, вынуждая Тату всхлипнуть. Блядь, хочу еще. Ее сладкий голос слишком хорошо действует на мой член. — А вот твоя чистота под вопросом.

— Ты ублюдок, Хаджиев! — говорит она сокрушенно. — Если твой гребаный член окажется во мне, будь уверен, я отрежу этот отросток при первой же…

Пошла она. Обрываю глупую тираду, резко толкнувшись бедрами вперед и проскользнув в идеальную гладкую киску. Ахуенно. Так и должно было быть все эти четыре года, но сейчас я восполню наше утраченное время, это необходимо нам обоим.

Смяв руками тонкую талию, смещаю ее задницу так, как надо мне, и снова совершаю толчок, вынуждая Тату принять поражение и с глубоким стоном сдаться мне.

— Вот теперь можешь продолжать. — Выхожу и вновь наполняю ее тугое лоно до упора, позволяя сдавленному шипению выпустить воздух из легких. — Пиздец, как в тебе хорошо, птичка. — Больше не могу контролировать себя. Она такая мокрая и нуждающаяся во мне, что крышу сносит. Я тоже нуждаюсь в ней. Охренеть, как нуждаюсь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Запустив пятерню в золотистую копну волос, тяну Тату назад и поворачиваю ее лицо к себе. Мои движения ускоряются, глубже и резче вхожу во влажную щель, неотрывно наблюдая за тем, как отчаянно она сдерживает стоны, которые все же ускользают от нее.

Прижимаюсь лбом к ее лбу, локтем продавливаю поясницу, заставляя подстроиться под меня.

Замечаю, как сплетенными пальцами она царапает кору дерева, кусает губы, но несмотрит на меня. Ее глаза крепко зажмурены. А я, черт подери, хочу видеть их.

— Смотри на меня, птичка, — командую, свободной рукой вонзив пальцы ей в бедро. Но сучка игнорирует меня, опять кусая губы в кровь. Я выхожу и снова проскальзываю внутрь, более агрессивно и требовательно. Но ей определённо нравится эта боль на грани удовольствия. Потому что, сама того не осознавая, эта задница насаживается на мой член. — Посмотри, — оттягиваю ее голову за волосы и добиваюсь своего, получив ожог от холода, сверкающего в ее голубых льдинах.

— Ненавижу, — шепчет она, а при очередном толчке закатывает глаза как блядская кошка.

Приникаю к ее губам.

— Повтори, — строгим тоном рычу я, но вместо очередной колкости Тата захватывает зубами мою нижнюю губу и тут же повторяет это с верхней, прежде чем наши влажные языки сталкиваются и током разносят по венам бешеное удовольствие.

Нетерпеливыми движениям я развязываю ей руки, хочу чувствовать ее желание, резко выхожу из нее и поворачиваю к себе лицом, позволяя обоим потеряться в дикости поцелуя.

— Что ты чувствуешь? — шепотом обжигаю ее губы.

— А разве я должна что-то чувствовать?

Заставлю, даже если придется затрахать до смерти.

— Сучка, — ухмыляюсь ей в рот и подхватываю под колени, руками разводя ее ноги в стороны и одним точным рывком входя в нее. От неожиданности она ахает и цепляется за мои плечи.

Я начинаю двигаться с космической скоростью, ударяясь в самую матку, заполняя воздух томными всхлипами и стонами Таты.

— А сейчас я достаточно убедителен? Ты чувствуешь меня, птичка? — рычу ей на ухо, причиняя боль грубыми прикосновениями пальцев, лишь бы не думать о том, что он брал ее так же, а после кусаю девичьи губы, овладевая ими в жестоком поцелуе.

Тата отрицательно качает головой, стерва сопротивляется, продолжает врать, провоцировать, но, спустя пару мощных толчков, капитулирует, а скрытые эмоции вырываются наружу буйным фантаном криков, пока она, сама того не замечая, неуемно царапает мой затылок, позволяя трахать себя с животной потребностью и вдалбливаться в себя так жестко, что я ощущаю дрожь ее сладкого тела.

По позвоночнику начинает расползаться колючее тепло, проклятье, я скоро кончу. Отстраняюсь от мягких губ, нагибаюсь и хватаю ртом тугой сосок, а потом с голодным поцелуем переключаюсь на вторую грудь.

Они явно стали больше. Сочнее. Чувствительнее, потому что, стоит мне совершить пару фрикций языком и зубами вокруг ее сосков, в такт своему члену ритмично вколачивающемуся в истекающую соками киску, как Тата сжимается вокруг меня, запрокидывая голову назад и с визгом закусив свои пухлые губы. Да, блядь.

Из дрожащего горла Таты рваными выдохами вырывается мое имя. И она кончает с ним на устах.

Проклятая стерва убивает меня на моем же члене. Кровь бешеным потоком ударяет в пах, и я пускаюсь следом за грань безумия.

Не сдерживая сдавленный стон, с жадностью вонзаю пальцы в нежную плоть манящего тела и заполняю пульсирующее лоно своей спермой до самой последней капли. До последнего клочка ее оргазма. А после выхожу и опускаю трясущиеся ноги Таты, по которым стекает крупная капля моего семени, на землю и заключаю в кольцо своихрук обмякшее тельце.

Судорожно выдыхаю и опираюсь ладонью о дерево, даря нам обоим возможность восстановить сбитое дыхание.

С минуту никто из нас не нарушает густую тишину. Но затишье длится недолго. Оргазм отступает и позволяет реальности добраться до разума.

— Отпусти, — хрипло шепчет Тата и слабо упирается все еще дрожащими руками мне в грудь.

Тяжело вздохнув, я отталкиваюсь от ствола дерева и отхожу на пару шагов назад, давая ей личное пространство.

Не глядя на меня, Тата аккуратно опускает вниз юбку и с полным отвращением на лице вытирает своими трусами остатки моей спермы, затем выбрасывает их в неизвестном направлении, а после поднимает с земли лифчик и блузку. Она ловко упаковывает свои сиськи обратно в кружево, накидывает на плечи струящуюся ткань и с гордо поднятой головой направляется обратно в сторону машины, на ходу застегивая пуговицы.

Ухмыльнувшись ей в спину, я тоже убираю свой член обратно в брюки и неспешно направляюсь вслед за ней.

В машине также никто из нас не произносит ни слова после нашего бурного траха. Тата всем своим видом показывает, как сильно сожалеет о том, что позволила себе хорошо кончить на члене человека, которого ненавидит. Но я игнорирую ее дерьмовую ложь. Она не сожалеет. Птичка хотела этого не меньше меня.

Минут через пятнадцать машина останавливается у дома, прежде чем один из моих людей открывает дверь.

Тата переводит взгляд на меня.

— Где мой сын?

— Отведите девушку в ее комнату, — не обращаю внимание на нетерпеливый тон ведьмы, отдавая приказ своему человеку, — и проследите, чтобы до моего приезда она не покидала границы территории.

Охранник кивает и протягивает Тате руке, но та, вздернув подбородок, демонстративно не замечает этот жест и выходит из машины самостоятельно, вульгарно дефилируя задницей в сторону моего дома. Она дома. Наконец-то. Ненадолго могу позволить себе расслабиться и решить проблему в виде ублюдка Шабазова и только потом смогу спокойно обдумать вопрос и понять, что будет дальше. Пока слишком много раздражителей и очень мало ответов. Но я обещаю себе, что разберусь со всем и вытащу все дерьмо на поверхность.

Глава 44. Ванюша

Тата

На нетвердых ногах несусь по выложенной мозаичной плиткой дорожке, едва сдерживая нервные слезы и проклиная себя за то, что я снова рядом с ним стала слабой. Поддалась похоти. Ну сколько можно? Что я за дура такая? Как излечиться от чувств к этому мужчине?

Столько лет прошло, а я снова с разбегу на те же грабли! Вот почему я за все это время не могла натрахаться вдоволь, чтобы тошнило меня от каждого прикосновения этого ублюдка. Но нет же, меня не то, что не тошнило, мне было мало, хотелось чтобы его руки бесконтрольно сжимали каждый сантиметр моего тела. До дрожи в собственных конечностях.

Тяжелый вздох рвётся наружу, прежде чем я уверено переступаю порог величественного дома в стиле ренессанс, совершенно наплевав на обстановку вокруг. Это все не важно. Да и ругать себя уже смысла нет, ведь с каждым новым шагом все мои мысли занимает только один вопрос. Где мой сын?

Однако я даже не успеваю поднять шум, как слышу детский смех. Смех! Слава богу!

Не теряя ни секунды времени, я срываюсь с места, оставляя позади себя так же ускорившийся шаг охраны, что преследуют меня от самой машины Хаджиева. Пошли они все к чертовой матери! Все!

Часто дыша, я вбегаю в просторный зал со светлыми бежевыми стенами и нежным голубым интерьером в позолоте, среди которого я замечаю женщину. Молодую и привлекательную между прочим. И какого-то черта мой сын заливается смехом на руках у этой самозванки.

Хаджиев совсем охренел?

Глупая ревность захватывает меня с головой, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не закатить истерику. Ревность из-за сына. Но от мысли, что это очередная пассия Марата мне все же становится дурно. И вот только после этого предположения на меня обрушивается неприятная и пугающая догадка: а что если Хаджиев все знает? Что если он все спланировал и теперь специально мучает меня, а когда насытится моей кровью, просто возьмёт и заберёт от меня ребёнка? Нет, нет, нет…

— Настало время полета на самолетике, малыш, — нараспев протягивает незнакомка, возвращая меня в реальность, и, схватив Ваньку на руки, поднимает его в воздух. А я по какой-то причине замираю, а потом делаю пару шагов назад, пока не ударяюсь затылком о стену, позволяя себе насладиться звонким смехом ребенка, позволяя напряжению покинуть мое тело в соленых каплях, что уже без спроса катятся по моим щекам. Я так долго выстраивала свой мир по крупицам заново, и вот теперь снова оказываюсь в западне удушающих страхов. Потому что наверняка знаю, просто не будет. — Внимание, скоро будет посадка, ты ведь помнишь, что это значит? — игривый женский голос снова врезается в мой мозг, а следом детский визг, такой же как Ванька издает, когда его щекочут.

Но я по-прежнему стою с прикрытыми глазами и прислонённая изнуренным телом к стене, разрешая себе довольствоваться лишь на расстоянии тем, что происходит вокруг меня. Главное, что сынок в порядке. С остальным разберусь.

И все же мне становится противно от самой себя. Потому что между ног я все еще чувствую присутствие спермы Хаджиева. Чувствую, что грязная. Испачканная им. Не достойная, чтобы предстать перед Ванюшей в таком виде. Ни к чему ему видеть меня в разбитом состоянии. Дети ведь чувствуют настроение матерей? Да я и сама не хочу подходить к своему сыну, ощущая себя перепачканной генофондом его папаши. К самому чистому созданию на всей планете. Поэтому пользуясь тем, что я осталась незамеченной, сломленная духом ухожу в душ.

Под горячим напором воды я пытаюсь выжечь из себя все ядовитые мысли, но бесполезно. Что нас с Ванькой ждёт дальше? Неизвестно. Какое будущее я могу позволить своему ребёнку и какой ценой, так же остается для меня острым вопросом. И кто эта женщина? Она явно не из прислуги, костюмчик от итальянского бренда как минимум за пять тысяч евро сидит на ней как влитой, это я еще молчу об украшениях, которыми она увешана с ног до головы. Да все тут ясно. И думать нечего.

С усилием выбросив из головы образ так заинтересовавшейся меня девушки, я выхожу из душа, вытираю тело на сухо и заворачиваюсь в махровый халат, который видимо лежал и ждал своего часа. По размерам большеват, но какое это имеет значение? Я бы укрылась им от макушки до пяток, лишь бы не попадаться на глаза хозяину этого дома. Но я не в Хогвордсе, а халат — не мантия невидимка. Зато вот из Хаджиева вышел бы дементр со стажем.

Просушив волосы перед зеркалом, напоследок кидаю на себя пустой взгляд и выхожу из ванной комнаты с беззвучным вздохом. Теперь единственное, что мне необходимо, это обнять свой маленький комочек и уткнуться в него носом, надышаться медово-молочным запахом и уснуть также сладко как и мой ангел.

Настроив себя более менее позитивно, я наконец иду на поиски своего сына по нескончаемым коридорам особняка, правда на этот раз нахожу его с той же красоткой уже на кухне. И он не упускает ни единого ее движения, пока та строит ему глазки, попутно готовя молочную смесь. Она явно ему по вкусу. Папашины гены не остаются в стороне. А внутри меня с каждой секундой зарождается отчетливое понимание того, что свекровь из меня выйдет «отменная».

— Ты наверное и есть Таня? — звучный женский голос теперь обращен ко мне, а я только сейчас отдаю себе отчёт в том, что все это время пялилась на нее, опершись плечом о дверной косяк.

— Верно, — прочищаю горло и, затянув пояс халата потуже, ступаю вперед, а там уже щемящее душу «Мааамочка», а после сразу же раздается топот маленьких ножек.

Сладость моя.

За жалкое мгновение я забываю обо всем дерьме и крепко обнимаю Ваньку и, подняв его на руки, расцеловываю в пухлые щечки, направляясь к холодильнику. Скромничать я не собираюсь. Пленницей быть тоже.

— У него аллергия на магазинные смеси, — строго делаю замечание я, с укором глядя на незнакомку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍На что та, сжимает губы, сдерживая ухмылку, и, сложив руки на груди, чинно опирается задом о кухонную тумбу.

— А я смотрю Хаджиев себе не изменяет, только отборных сук трахает, — саркастично выдает эта стерва, но продолжает уже более сдержанным тоном. — Спасибо было достаточно. Я между прочим с твоим ребёнком весь день просидела.

В груди жалит осколок затюканной совести, но я проглатываю слова благодарности и, открыв холодильник, начинаю обзор в поисках чего-нибудь съестного, пока в спину не врезается ее издевательский хохот. С Иваном она была более терпимой личностью.

— Я вот не понимаю, — подначивает она, — Марат только с тобой такой идиот?

Нахмурив брови, я оборачиваюсь.

— Родимое пятно на пяточке твоего ребенка идентично как у его биологического отца.

— Ты о чем? — строить из себя дуру? Это я могу. Вот только контролировать нарастающую в груди панику мне не под силу.

Женщина закатывает глаза.

— Таня, я личный массажист Хаджиева. Знаю каждый сантиметр на его теле, — с ухмылкой добавляет она, явно давая мне пищу для размышлений, с бонусной серией мыслей: трахались ли они? А почему нет? Фигура при ней, да и рот видно рабочий. Но я прекрасно понимаю к чему изначально вела эта дрянь.

— Тебя наняли присмотреть за ребёнком? — тоже не сюсюкаюсь. — Присмотрела?

Она качает головой, но больше ничего не отвечает и, вздёрнув подбородок, вальяжно удаляется прочь, но успевает бросить через плечо: "Себе же делаешь хуже!".

Массажистка. Ага. Как же! Подстилка она его. Ой да плевать! Главное, чтобы эта подстилка рот открывала на уровне его члена и не болтала лишнего.

Растерянная, взвинченная и одновременно вялая я готовлю ужин для Ванюши, кормлю его, подперев рукой лицо, и с усталой улыбкой наблюдаю, с каким аппетитом он лопает отварные брокколи, а сама мыслями уже плюхаюсь лицом в подушку. Заснуть и забыть все нахрен. А завтра. Завтра будет завтра.

Закончив с мытьем посуды, беру сына на руки и следую в комнату снова под прицелом конвоя, дверь в которую мне открывает один из охранников, молча давая понять, где будет моя темница.

Однако темница оказывается вполне милой спальней: добротная кровать с балдахином, огромное, во всю стену окно с воздушными занавесками, также в светлых тонах стены, куполообразный потолок с подсветкой, что и позволяет мне разглядывать комнату в полумраке. Но когда я замечаю детскую кроватку, закусываю нижнюю губу.

Это он купил? Сам выбирал? Или отдал безразличное указание? Я пытаюсь не придавать значения этому жесту, но не получается.

Так я и укладываю Ваньку спать на новое, подготовленное для него место, гадая о том, почему Хаджиев купил кроватку для моего сына. Или отдал распоряжение купить. В любом случае, он подготовил удобства для ребенка, которого он считает отпрыском своего врага. А может и не покупал ничего, может покупал для своего будущего? А обстоятельства сложились иначе? Одни сплошные вопросы. И наверное я никогда не получу на них ответы. И сомнения о том, добрался ли Марат до правды начинают набирать обороты.

Я просыпаюсь от того, что слышу, как плачет сын, ну, по крайней мере, пытаюсь это сделать. Потому что веки будто свинцом налиты, однако когда хныканье стихает я каким-то чудом все-таки подскакиваю на кровати, совершенно не помня, как отключилась, а уже в следующее мгновение замираю с леденящим душу ужасом, потому что у кроватки стоит Хаджиев, держа на руках моего ребенка!

Глава 45. Не посмеешь

Даже не успеваю понять как, спотыкаясь, спрыгиваю на пол, на ходу судорожно поправляя сорочку, и устремляюсь к человеку, который должен держаться от моего мальчика как можно дальше. А уже в следующую секунду забираю ребенка к себе на руки. Сердце громыхает так, что приходится дышать широко раскрыв рот. Будто в комнате остаются последние крупицы воздуха, которые я отчаянно глотаю, крепче прижимая сонного Ваню к своей груди. Сколько времени Хаджиев находится в этой комнате, сколько времени смотрел на него… держал в своих чудовищных руках?

Полоснув меня ледяным взглядом пустых глаз, Марат разворачивается, медленно шагая на выход, но, открыв дверь, останавливается.

— Уложишь ребенка и выйдешь на разговор, — как всегда хрен разберёшь по его голосу, что меня будет ждать после этих слов. Но явно не разговор за чашкой чая.

— Поговорили уже сегодня, — сипло слетает с моих губ и я тут же облизываю их. — Хватит с меня разговоров, Хаджиев.

Замирает, только не оборачивается, но по тому, как начинают вздыматься его плечи, можно догадаться, что он на грани. А я стою и жду очередного приказа, как покорная собачонка. Проклятье, так бы и выцарапала ему глаза.

— Ты сделаешь так, как я скажу. Или тебе не понравятся последствия.

Он едва успевает договорить, как его силуэт скрывается за дверью, а я, стиснув зубы, проглатываю невысказанные слова и продолжаю укачивать на руках сонного сына.

— Не бойся, малыш, — ласково шепчу я и целую Ваню в лобик. — Он никогда о тебе не узнает. Никогда.

Но сынок отвечает мне лишь милым причмокиванием, продолжая смотреть сладкие сны. Как бы я хотела, чтобы все неприятности обошли моего ребенка стороной. Не желаю, чтобы он хоть на толику прочувствовал то, через что пришлось пройти его матери. И я костьми лягу, но найду способ уберечь Ванюшу от всех невзгод в этом мире. Даже если придется лгать всю жизнь.

Из груди вырывается протяжный вздох, когда я опускаю спящего сыночка в кроватку и укрываю его одеяльцем. С минуту наслаждаюсь своим ангелом, поправляя золотистые локоны. И я благодарю Господа, что внешне Ваня похож на моего отца. Но мимолетное облегчение заканчивается, стоит мне покинуть свою комнату.

Запахнув покрепче прежде накинутый халат, я несмело ступаю по темному коридору, совершенно не представляя, где мне искать хозяина дома. Но этого и не требуется, потому что в следующее мгновение я слышу звук шагов, а после вижу того, кому они принадлежат. И снова дышать не получается.

Но Марат даже не прикасается, проходит мимо и открывает ближайшую дверь, а за ней практически сразу загорается свет, и мне открывается вид на просторный кабинет. Окно с приоткрытыми жалюзи, сквозь которые пробивается лунный свет, падая на кожаный диван и множество книжных полок. Скорее всего не кабинет, а библиотека и я убеждаюсь в этом, когда он жестом приглашает меня зайти внутрь.

Беспокойно обнимаю себя за плечи, прослеживая, как Хаджиев, после того как закрыл дверь, проходит и садится на диван, игнорируя мое взвинченное состояние. Подонок. Прочистив горло, собираю всю силу воли в кулак и уверенной, как мне кажется, походкой следую за ним, чтобы занять место в кресле. Сбоку от него. Но мне хватает дистанции, чтобы не разучиться дышать. Как же раздражает то, как он действует на меня.

— Полагаю, ты хотел поговорить? — перекидываю ногу на ногу.

Марат хмыкает и некоторое время пристально рассматривает меня, будто запоминает черты моего лица, прежде чем огорошить своим вопросом:

— Чей это ребенок, Тата?

Вот и все. Ударил по слабому месту, где я не в силах держать маску, которую столько лет носила. Только не перед этим человеком. И все же я пытаюсь.

— Ваня от Шабазова. И тебе известно об этом, — вкладываю в свой голос всю уверенность, на какую только способна. Ведь я и правда считаю Шабазова хорошим отцом, с Ваней у них отличные отношения и тот называет его папой. Так что отчасти я говорю правду. Хаджиев никогда не займёт место Айюба в жизни Вани.

Тяжелый вздох вынуждает меня напрячься, а потом Марат меняет расслабленное положение и опирается локтями о колени.

— Я дам тебе ещё одну попытку.

— Мой ответ не измен… — в следующую секунду я проглатываю испуганный вскрик, потому что Хаджиев резко устремляется в мою сторону и сейчас уже нависает надо мной, крепко держа за плечи.

— Скажи мне правду, — произносит таким тоном, что хочется превратиться в жидкость и выскользнуть из его хватки, но вместо этого он сдавливает меня ещё крепче.

— Ты не услышишь того, что желаешь, Хаджиев! Это не твой ребенок! — шиплю я как волчица, загнанная в угол, но отчаянно пытающаяся защитить своего волчонка от чудовища.

— Дрянь! — встряхивает меня. — Не хочешь говорить, я сам узнаю, но если он окажется моим, ты больше никогда его не увидишь! — грубо толкает меня в кресло. — Я давал тебе возможность, — расправив плечи и бросив на меня презрительный взгляд, он направляется на выход, пока его слова расстреливают меня в упор. Он знает…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Стой! — судорожный крик тонет в хлопке дверью, после чего я подрываюсь, вмиг бросаясь следом. И к моему сожалению, он идёт в сторону нашей с Ваней комнаты. — Марат! Что ты задумал?! — мельтешу за ним и с трудом успеваю схватить за руку. — Он спит, прошу теб…

Хаджиев выдёргивает руку.

— Я прямо сейчас поеду с ним на экспертизу, а ты можешь собирать вещи, потому что, если твоя правда окажется ложью, ноги твоей здесь больше будет.

— Ты не… — закусываю губы, находясь на грани срыва. — Ты не посмеешь! — мотаю головой и уже шёпотом: — Не посмеешь…

Он делает шаг ко мне.

— Не посмею что? — в его голосе звучат резкие ноты, а я… а я уже ничего не соображаю. Но все же прекрасно понимаю, что рисковать не могу, потому что Хаджиев сделает именно так, как и обещает. Он как раз таки и посмеет. — Говори! — толкает меня в стену, выбивая воздух из легких и располагая руки по обеим сторонам от моей головы.

— Да твой он! — беспомощно кричу, но сразу прикусываю язык. — Ванька твой сын, — хрипло вырывается из дрожащего горла, а потом я готова свалиться на пол от того, что вижу в чудовищных синих глаз.

Там ждет меня моя смерть.

Глава 46. Ты свободна

— Марат, — сипло выдыхаю в искаженное гримасой лицо. — Не трогай ребенка, давай я заберу его и уеду…

Прячусь за ладонями одновременно с тем, как мощный кулак впечатывается рядом с моей головой.

— Зачем врала? — обманчиво тихо.

Не дышу.

— Зачем! — рычит он, приблизившись к моему уху, а потом зарывается пальцами в волосы и дергает вниз, чтобы я посмотрела на него.

— А что ты хотел?! — выпаливаю дрожащим голосом. — Ты предал! Бросил меня!

— Не бросал, — произносит сквозь зубы, в то время как я падаю на самое дно его синих глаз, наверняка зная, что буду придавлена айсбергом ненависти. Вот только он сам виноват. На этот раз сам.

— Бросил! Выбрал ее! Я видела! Улетел с ней в тот же день, когда меня швырнули, как кусок мяса, к ногам твоих врагов со всем этим гребаным наследством! Зачем ты все переписал на меня? Чтобы в удобный момент исчезнуть, свалив все свои проклятья на меня? — из вздымающейся груди вырывается истерический смешок и Марат нехотя отступает. — А потом я вообще узнаю, что ты мертв! Ты хоть знаешь, через что мне пришлось пройти? — смотрю на него, а у самой грудь вздымается еще быстрее, будто внутри происходит апокалипсис, хотя так оно и есть. — Ни черта ты не знаешь! Ты, оказывается, все это время был жив, потрахивал свою девушку на островах, а может и не одну! А сегодня вернулся как ни в чем не бывало! Долго готовился? Эффектное появление! Браво! Я видела в твоих глазах! Видела, как ты смаковал все мои эмоции, что одним взрывом разрушили меня на той сцене, стоило мне увидеть тебя! Потому что, как бы не хотела, не смогла забыть тебя! Сколько бы мы не принесли друг другу боли, я не смогла разлюбить тебя, будь ты проклят, Хаджиев! А ты даже не попытался извиниться… — запускаю дрожащие пальцы в волосы и закусываю губы, потому что понимаю, что уже кричу на весь дом, но сдерживаться больше нет сил. — Не попытался… хотя бы по-человечески поговорить, но ты же не умеешь, привык к тому, что все принадлежит тебе, и насрать тебе на чувства других! Насрать на то, что я только что научилась жить, а теперь снова не знаю, что меня ждет рядом с тобой! Но нет же, ты себе не изменяешь! Явился как король, выкупил акции, якобы спас от банкротства, а сам смаковал мое падение, понравилось? Понравилось? — толкаю его в плечи, еще и еще, замечая, как суровое лицо мужчины будто каменеет, вот только стоп-кран сорван, отвешиваю ему пощечину за пощечиной, поскольку больше не хочу бояться. Пусть ударит в ответ, плевать! Я выскажу все! Потому что сейчас забытое снова начинает выжигать все живое во мне. Ладони уже горят ярким пламенем, но я все-таки останавливаюсь, когда он отступает, а после отмечаю, как напряженно Хаджиев сглатывает. Позволяю себе перевести сбитое дыхание и, вздернув подбородок, продолжаю на октаву ниже: — Тебя не было рядом со мной! И я имела право жить дальше! А точнее выживать в тех условиях, куда ты меня бросил! Хотя знаешь что?! Даже Шабазов и тот проявил ко мне больше уважения и ребенка он воспитывает как своего. Да, унижений я отведала вдоволь, и все же заслужила свое место рядом с этим мужчиной. И я даже рада, что все так вышло. И будь ты адекватным мужчиной, оставил бы мою семью в покое! Забери все, что принадлежало тебе: акции, бизнес, деньги! Забирай все! Но оставь мою семью в покое!

Лицо Марата багровеет, и он срывается в ответ, буквально разрушая меня исходящей от него яростью. Шаг и я снова вжата в стену.

— Твою семью?! Забрать все, что мне принадлежало? Это все должно было стать моим! Не его! Но ты ведь считаешь, что знаешь больше! Да! В тот день я уехал к Джансу, но только для того, чтобы отвезти ее в аэропорт, я обменял эту девушку на свою свободу! Отдал в лапы чудовища!

— Какую свободу? Что ты несешь!

Взвизгиваю, когда Марат резко прижимается ко мне, обхватывая голову ладонями так, что нависает прямо надо мной.

— Я в тюрьме сидел, Тата! За убийство родного брата! — цедит он так, что я чувствую, как что-то ломается в этом мужчине. — Я убил его из-за тебя! Убил, понимаешь?! Из-за тебя пролил родную кровь! Ненавижу тебя за это и все эти годы ненавидел! А себя ещё сильнее!

— Ч-что… — сглатываю, судорожно бегая испуганными глазами по мужскому лицу, в надежде убедиться, что все это ложь, — что ты такое говоришь…

— Я возненавидел тебя в тот же день, когда ты обманула меня, а потом и вовсе сбежала. Презирал, когда явилась ко мне на бой с моим братом, и проклял, когда он снова забрал тебя и помог спрятаться от меня. — Еще крепче сжимает меня ладонями, так, что я улавливаю, как его трясет, но продолжает цедить сквозь сжатые зубы: — Ты — отрава! С самой первой встречи! Я ненавижу себя за то, что забрал твое тело с холодной трассы! И ненавижу за то, что несмотря ни на что продолжаю любить тебя!

Раскрываю рот и через боль в горле пытаюсь проглотить хоть кусочек воздуха, но он застревает в глотке, причиняя еще больше страданий, будто в мое сердце только что всадили острый кол. Горящими глазами Марат уничтожает меня, придавливая тяжелым взглядом, в котором я сгораю дотла. Я не хочу ему верить, не хочу, но его слова слишком искренние, слишком живые с разъедающим ароматом муки и боли.

— Я совершил огромную ошибку, когда думал, что, уничтожив тебя, смогу хоть на толику затмить отвращение к себе за содеянный поступок. Глупец, наивно полагал, что искуплю вину перед братом, причиняя боль источнику всех моих проблем. Я хотел убить тебя! Но каждый раз ты с двойной силой ударяла по мне в ответ. Не стоило возвращать тебя. — Марат сталкивает нас лбами, и я забываю, как дышать, отчаянно цепляясь за его напряженные руки. — Но я не мог иначе. Я подыхал без тебя, Тата. А с тобой еще хуже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Прекрати… — шепчу, практически задыхаясь от происходящего, и Марат добивает, когда грубо проводит большим пальцем по моей нижней губе.

— Я сидел за решеткой, когда узнал, что ты родила ему сына. Сына, которого должна была родить мне. Шабазов забрал самое дорогое. Он забрал мою жизнь. Мою жену и ребенка. Я думал… Считал, что этот ребенок его. Поэтому возненавидел малыша, а сегодня узнал, что этот мальчик — мой сын. — Хаджиев издает душераздирающий стон и прижимается еще сильнее. — Ты по-прежнему считаешь, что я не знаю, что такое боль? Я все это время жил как мертвец, разглядывая сраные заголовки газет, где ты сияла своей прекрасной улыбкой рядом с другим. А сейчас я снова забрал тебя. Но ты вновь причиняешь мне боль, как и я тебе! Мы не можем быть вместе, но и порознь… — Он качает головой, позволяя ярости угаснуть, однако то, что приходит на смену, пугает ещё больше. — Но когда я узнал правду, моя гребаная ненависть оказалась слабее и вновь обернулась против меня самого. — Его мощные ладони обхватывают мою шею, грубо, но в то же время так, будто это самая хрупкая вещь на свете. — Я недооценил тебя, Тата. И всегда недооценивал. Как и недооценил свою связь с тобой. Потому что каждый раз, когда больно тебе, это причиняет боль и мне. Я плохо к тебе относился, и всем сердцем хотел, чтобы ты мучилась, так же как и я. Вот только я все равно был на шаг впереди, получая больше боли. За тебя и за себя. Казня тебя, я убивал себя. И уже много лет не мог с этим ничего поделать. — Марат ещё крепче вонзает пальцы в мою кожу и притягивает мое лицо опасно близко к своему. — У меня не осталось ничего. Ни любви родителей, ни карьеры, ни брата… Я все потерял из-за тебя. Но если бы все это могло вернуть мне тебя, я бы поступил так снова! Ты нужна мне, нужна, черт подери. Нужна, Тата.

Слезы беспощадно застилают глаза, а в носу печёт так, что дыхание становится пыткой. Сегодня я слышу те слова, которых ждала много лет, но слышу их сейчас, после того, как моя душа иссечена сотнями шрамов, нанесёнными им самим. И я не готова принять это, пока не готова.

На минуту мы погружаемся в губительную тишину, прежде чем у меня получается пошевелить языком в пересохшем рту.

— Ты убил во мне все, что могло любить тебя, — шепчу я со слезами на глазах.

— А ты убей в ответ. — Его губы, не спрашивая, накрывают мои и клеймят болезненным поцелуем, наполненным агонией страданий. Сильные мужские пальцы до острой боли сжимают мои волосы и толкают навстречу отчаянной потребности, и я разрешаю себе ответить ему, давая нашей боли сплестись воедино.

Пока внезапно Марат не отстраняется, шумно хватая носом воздух, а потом начинает растирать лицо ладонями, будто желает содрать с себя кожу.

Облизываю губы, позволяя остаткам грубого поцелуя обжечь его кончик, но найти в себе силы уйти или хотя бы заговорить не получается. Кажется, одно лишнее движение и я рассыплюсь пылью.

Поэтому с трепещущим в груди сердцем лишь наблюдаю, как он отходит к окну, в то время как внутри все содрогается от слов, которые мы высказали друг другу. Но вдруг раздается детский плач, и мое оцепенение разрывается как бусы, распадаясь маленькими бисеринками возле собственных ног. Черт… Делаю неровный вдох и тут же бегу в комнату к сыну, который уже стоит в кроватке с раскрасневшимися, влажными от слез, щеками и истошно требует к себе внимание. Сколько он так надрывается, бедный? Неужели из-за наших криков я не услышала плач своего малыша?

— Ш-ш-ш, — бережно поднимаю Ваню на руки и прижимаю к груди, начиная убаюкивающими движениями успокаивать его. — Все хорошо, мама рядом.

Спустя некоторое время сынок наконец успокаивается, только изредка содрогаясь от последних отголосков плача.

— Я не хотел убивать его, — Дыхание перехватывает, когда я слышу приглушенный голос Марата, а когда оборачиваюсь, замечаю его, мрачно стоящего в дверях. — В тот день Амир пришел ко мне и спровоцировал, рассказал о том, что это он помог тебе сбежать и залечь на дно, — Хаджиев тяжело сглатывает, будто перед глазами у него картина воспоминаний. — Он злился, ведь, несмотря на то, что отец презирал меня, наследником своего бизнеса все равно выбрал меня. Амир был слишком амбициозным парнем и не всегда думал головой, поэтому отец ждал, когда он повзрослеет. А после Амир и Джансу должны были пожениться, объединив две могущественны семьи, но брат не хотел ждать. Жадность была его первым спутником, а с ней и глупость. И с тобой он был только ради того, чтобы прийти и ткнуть меня носом, мол, желанная мне девушка будет его женой. У нас с ним всегда были напряженные отношения, и все же я любил этого сорванца, — с горечью в голосе выдыхает Марат, а я все это время неподвижно стою, не заметив, как сын на моих руках незаметно погрузился обратно в сон. Хаджиев прочищает горло и отталкивается от дверного косяка, будто собирается уйти, но продолжает: — Амир пришел пьяный и, не добившись от меня никакой реакции, достал пистолет и попытался выстрелить. Я до сих пор не понимаю, как все произошло, но я лишь пытался избежать пули…А когда раздался выстрел, тело брата ослабло в моих руках, а после я заметил, что пуля пронзила его грудь. Я… Я не хотел этого, но даже не успел вызвать скорую… Он умер у меня на руках. А я струсил и избавился от тела… Никто не знал об этом, все считали его бесследно исчезнувшим, но однажды я напился и рассказал все Салиму. — Марат смотрит мне прямо в глаза, а у меня ощущение, что передо мной открываются врата в ад. — Салим знал, где я похоронил тело и записал наш разговор на диктофон, лихо все подстроил. В день, когда я отдал тебя ему, я не знал, что этот человек предал меня. Я даже не успел покинуть аэропорт, как меня повязали и закрыли в СИЗО, словно мусорную крысу. А потом мне сообщили, что ты выходишь замуж за Шабазова и рожаешь ему сына. — Повисает короткое молчание, прежде чем следующие слова Марата ударяют меня как хлыст: — Сегодня я убил Айюба. Теперь ты свободна. — От услышанного душа падает куда-то вниз, и я лишь беззвучно хватаю ртом воздух. — Все против нас, Тата. Всегда так было, есть и будет. Но ты права в одном, вы с ребёнком имеете право на нормальную жизнь, а я не могу тебе этого гарантировать, как и не вправе больше мучать тебя. Только я хочу, чтобы ты знала, это не отменяет моего желания вернуть твое доверие, но, обещаю, я приму любое принятое тобой решение. У тебя есть время до утра, подумай, Тата, готова ли ты простить и отпустить все, что произошло между нами. — Пауза затягивается, а потом Марат поворачивается спиной и выходит за дверь, оставляя короткое пожелание: — Спокойной ночи, птичка.

Господи, что… что это было? Я… Что мне делать с этой правдой? Я не готова… не готова к ней.

Начинаю трясти головой и падаю в кресло, в отчаянии крепче прижимая к себе ребенка. Позволяя всему сказанному расстреливать меня в упор, и понимаю, эта обойма уничтожающей правды еще долго не прекратит свой расстрел…

Глава 47. Не возвращать

Остаток ночи я так и не смогла заснуть. И теперь расхаживаю взад-вперед, потому что в голове звучат злые отголоски нашего разговора с Маратом. Я до сих пор не могу поверить, что он убил Амира. Но, если Марат рассказал мне об этом сам, то не стоит питать иллюзий. Ему незачем мне врать. Пожалуй, вчера у нас был самый длинный разговор за все наше долгое знакомство. Самый длинный и самый честный… А весь ужас в том, что после услышанного я не считаю его убийцей. И не осуждаю, будто проклятая пуля случайно оказалась в груди Амира. Вот только желание исчезнуть со своим сыном и жить как можно дальше от этого человека, растет с космической скоростью.

Прижав пальцы к вискам, я громко сглатываю и продолжаю думать, игнорируя тот факт, что мозг уже капризно требует сна. Однако пока я полна решимости, и пока Марат не начал наступать, я должна воспользоваться его щедрым предложением. Потому что, если останусь здесь еще хоть на одну ночь, все повторится снова. Ссора, секс, а за ним очередной крышесносный оргазм, после которого наступит привычная ненависть. У нас не может быть по-другому. Но, несмотря на это, я никогда не могу отказать ему, даже если кричу «нет», внутри все предательски шепчет «да». Потому что мое тело все еще жаждет его. Даже сейчас. Наверное, сейчас особенно дико. Мне хочется, чтобы он вытрахал из меня все гнусные мысли, да и вообще возможность думать, использовал и ушел. Как делал всегда. Мудак должен остаться мудаком. Пошел он на хер со своим благородством. Решил дать мне свободу, когда искалечил всю жизнь? И не важно, что я тоже приложила к этому руку. Не имеет значения, что я пробудила в нем чудовище. Он мог бы все остановить! И уже давно!

Мог элементарно не возвращаться хотя бы сейчас! Но этот мужчина каждый раз настигает меня, догоняет, когда можно было уже отпустить и жить дальше. Когда я научилась дышать самостоятельно. Вот только мне не стоит забывать одну простую истину: Хаджиев — эгоистичный ублюдок! Его слова — зола, которая больше никогда не станет огнем.

Только по этой причине я не хочу понимать его. Не желаю верить в его сказки. Не хочу прощать, хоть он и не просил этого. И не попросит.

Марат предоставляет мне выбор. Это важно. Только об этом я и должна думать. Нас не спасти. Мы давно обречены. Я даже не знаю, что повлияло на его дубовую голову. Из-за чего он вдруг решил отпустить меня? Почему подумал о том, что будет для меня лучше? Или для нас? А может, он отпускает меня, потому что не готов принять ребенка? Потому что для него это обуза? Проклят, будь он проклят!

Я даже не замечаю, как выхожу из комнаты и иду в кабинет Хаджиева, будто уверена в том, что застану его там. Но так и есть. Он сидит за столом с поникшей головой, руки сложены на столе в замок, а дыхание глубокое и шумное. Почему-то мне сложно видеть этого мужчину таким… слабым?

К черту, никакой жалости, Таня!

С этой мыслью я уверенно переступаю порог, вот только у меня мгновенно перехватывает дыхание…

Что за дерьмо, морщусь и тут же начинаю размахивать в воздухе руками, потому что в кабинете стоит такой смог, будто паровоз надымил. Однако, увидев на столе переполненную окурками пепельницу, понимаю причину, а вдобавок рядом еще и пустая бутылка виски. Отличное ты выбрала для разговора время, Татьяна. Надеюсь, это не станет причиной его амнезии, потому что он дал слово. И если не сдержит, — моя ненависть станет такой же бесконечной, как Китайская стена. И такой же крепкой.

— Я обдумала твое предложение, — нарушаю тишину и подхожу ближе к столу, проклиная бешено стучащее в груди сердце. И так тошно. Еще и ноги почему-то дрожат.

— Говори, — Марат медленно поднимает голову, и я встречаюсь с измученным лицом мужчины. Мгновение не решаюсь пошевелить языком. Просто не хватает сил озвучить свое решение. Кажется, он до сих пор не спал, но я заставляю себя не обращать внимание на то, что вижу в привычных мне диких глазах несвойственную уязвимость, и прочищаю горло.

— Я хочу начать жизнь с чистого листа. С ребенком… Без тебя…

Без него ведь?

Кажется проходит целая вечность, когда он подает хоть какой-то признак жизни и сглатывает, дергая крупным кадыком.

— Я тебя понял.

Стою и молча смотрю на него. Мое напускное безразличие не обмануло Хаджиева. Как и его — меня.

— В каком городе ты хотела бы жить? — он проводит пальцем по своему подбородку, не отрывая от меня нечитаемого взгляда. И пустота, сквозящая в синих льдинах, пугает.

— Петербург, всегда хотела там побывать, — произношу я, отчаянно стараясь скрыть дрожь в голосе.

— Хорошо, — Марат поджимает нижнюю губу и откидывается на спинку кресла. — К твоему приезду в Питер я подготовлю для вас все условия.

Ого… Вот так просто?

— Спасибо. — Распрямляю плечи, совершенно не зная, как реагировать, но стараюсь говорить строго: — Я все верну.

Марат поднимается и ленивой поступью хищника приближается ко мне, вынуждая захлебнуться очередной волной тревоги. Потому что я не знаю, что у него на уме в таком убитом состоянии. Однако радует уже то, что на ногах он стоит твердо.

— Не нужно ничего возвращать, Тата. Это мой сын и я буду участвовать в его жизни. Хочешь ты того или нет. — Он подходит слишком близко, и мне приходится вздернуть подбородок, чтобы не потерять его мрачный взгляд. — Не переживай, в деньгах ты нуждаться не будешь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я хочу ответить, но Хаджиев накрывает мои губы пальцем и качает головой.

— Не спорь, птичка. — Марат наклоняется и с жадностью вдыхает мой запах, снова и снова, будто пытается оставить в своих легких частичку меня. Водя носом по виску, щекам и волосам, он буквально разливает по моим венам искрящее волнение. Заполняет кровь своим горько-сладким запахом. Нет, не хочу…

— Обещай, что больше не появишься в моей жизни, Хаджиев, — шепчу, с трудом сохраняя дыхание, которое в его присутствии становится моей патологией.

— Появлюсь, если только сама попросишь, — он произносит это таким низким и чарующим голосом, что даже в жар бросает. Спасает то, что он сам отстраняется и я нахожу желанную прохладу в синих безднах.

А потом резко разворачиваюсь, чтобы уйти, но тут же останавливаюсь, позволяя громыхающему в висках пульсу хоть немного успокоиться. Иначе точно свалюсь с ног. Вдох. Выдох. На секунду прикрываю глаза, прежде чем обернуться с грустной улыбкой на лице.

— Ты жалеешь о каких-то своих поступках? — тихо, тихо.

— Ответь на этот вопрос себе сама, Тата.

Делаю паузу, потому что хочу сделать то, что собиралась уже очень давно.

— Единственное, чего я все эти годы хотела, это извиниться перед тобой за то, что украла твои деньги. — Полностью поворачиваюсь и смотрю ему в глаза, чтобы каждое мое слово прозвучало искренне. На расстоянии легче. — Я не имела права так поступать. — Сглатываю. — Я их вернула, но все равно не смогла извиниться… Не знаю почему.

Губы Марата искривляет однобокая ухмылка, но мужское лицо по-прежнему не выражает никаких эмоций, однако его следующие слова ударяют по мне подобно триггеру:

— Ты украла мое сердце, а не деньги, Тата. И его ты до сих пор не вернула. — Марат делает шаг ко мне и проводит пальцем по моим приоткрытым от шока губам, отчего в груди спирает еще сильнее. — Пообещай никогда не возвращать мне его обратно.

Какого хрена?

Втягиваю носом воздух и до боли вонзаю ногти в ладони. Зачем он все это говорит? Он ведь ни черта не милый! И никогда им не будет!

Не найдя, что сказать, отшатываюсь и пулей вылетаю из кабинета. Останавливаюсь только в комнате, обречено утыкаясь лбом в дверь. Не знаю, сколько я так стою, но прихожу в себя лишь с первым хныканьем проснувшегося сына. А потом внезапно осознаю, что все это время я и сама задыхалась собственными слезами.

Дальше все происходит как в плену вязкого тумана. Собираю вещи, кормлю Ваню, принимаю душ, а уже через час мои чемоданы спускают на выход, пока я с Иваном на руках следую за охраной. И только сейчас до меня доходит, что Марат так больше и не подошел. А когда его люди ожидающе держат входные двери, я понимаю, что он и не появится. Даже конверт с неизвестным мне содержимым передали его люди. Значит, не проводит.

И вот почему сейчас в груди разрастается неприятное ощущение с такой болезненной скоростью, будто там взорвалась атомная бомба? Я ведь так мечтала о свободе, и вот она в моих руках. Бери и используй, дуреха! Вот только с каждым новым шагом чувство нездоровой и необъяснимой тоски перекрывает мне доступ к кислороду. Неужели это конец?

Дверца в машину открывается и охранник с почтением пропускает меня в салон, но, прижав Ваню крепче, я напоследок оборачиваюсь, а через мгновение замечаю в окне дома мужской силуэт. Почему он не захотел проводить? Почему опять причиняет мне боль? Зачем снова показывает мне эту гребенную невидимую связь между нами? Невидимую и больную…

— Татьяна Владимировна, — вторгается в мои мысли мужской голос и я возвращаюсь в реальность. — Садитесь, нам пора ехать.

Глава 48. Ничего не кончено

— Не забывай меня, ладно? — я крепко обнимаю Тимку и не перестаю удивляться, каким крепким юнцом растет мой братец. Десятый год ему, как-никак.

— Задушишь, Тань, — противится он моей ласке, и я нехотя выпускаю его из объятий, встречаясь с сорванцом наигранно строгим взглядом.

— Пиши и звони мне. И обязательно сообщи, как приедешь. Ладно? — с теплотой в голосе прошу брата, а у самой уже слезы на глазах.

— Ага, напишу, — он перекидывает рюкзак через плечо, — ты только не реви тут, а то ресницы накладные отвалятся.

Треплю его по светлой голове, не в силах скрыть улыбку.

— Не буду. А ресницы у меня свои. — Обнимаемся еще раз, и я тайком смахиваю слезинку. — Ну все, давай беги, а то опаздываешь на посадку. — Поджимаю губы и едва сдерживаюсь, чтобы снова не обнять брата. — Школу не прогуливай, а то Львовна не отпустит тебя следующим летом, — бросаю ему вдогонку.

— Ничего, скоро восемнадцать стукнет и я свалю от них, — парирует мне с озорной улыбкой, оглянувшись через плечо. — В Питер переберусь, к тебе поближе, — вальяжно заявляет братец и, помахав на прощание, скрывается в толпе.

— Скорее бы уже… — шепчу едва слышно с застывшей в воздухе ладонью. — Береги себя, Тимка.

Дождавшись, когда светлая копна волос скроется из вида, я с протяжным вздохом и скулящей тоской в груди направляюсь на выход из вокзала, а потом прямиком на остановку. Прогуляюсь по центру, пока Ванюша в садике.

Уже месяц я живу в Петербурге. Как и обещал, Марат подготовил все условия для хорошей жизни. И даже помог Тимке прилететь ко мне на остаток летних каникул. За что я невольно испытываю благодарность к этому человеку. А еще я начала небольшой бизнес, делаю торты на заказ, очень удобно для молодой мамочки, прибыльней, чем зарплата нянечки и не скучно, когда сынок в садике. Да и к тому же душа поет, когда руки творят красоту.

Я устала переживать, устала бояться. Да и поводов больше для этого нет. Теперь я просто хочу жить. Страшно даже говорить, но все же сейчас, идя по оживленному Невскому проспекту, я понимаю, что впервые за долгое время моя жизнь по-настоящему налаживается.

И в новой жизни мне все нравится.

А что тут может не нравиться? Петербург прекрасен. Здесь все другое. Люди, улицы, архитектура. Даже солнце, которое редко бывает в этом городе, сегодня пестрит над Невой, не позволяя хмурым тучам и ветрам сделать мой день пасмурным. Да и я теперь другая, улыбаюсь без повода, сплю спокойно и аппетит всегда на высоте, что конечно принесло мне пару лишних килограммчиков. Но разве это важно, если мне хорошо? Я ведь уже и забыла, когда по-настоящему чувствовала вкус жизни. Яркой и светлой. А сейчас онсладкий, как у ромовой бабы, и немного пьянящий. А еще я постепенно учусь отпускать все то, что мне не стоит хранить в своем сердце.

Я не знаю, что случилось с Айюбом. Не знаю и имею наглость не желать знать. Шабазов был не лучшим из людей, однако, несмотря ни на что, он хорошо относился к моему сыну, и позволял мне видеться с братом (правда, второе было моим условием, прежде чем я отписала ему половину имущества). И все же редкими бессонными ночами я все еще думаю об этом человеке и о том, как бы все у нас сложилось, не появись в моей жизни Хаджиев.

Хаджиев. Он же моя боль. Мое прошлое, а в настоящем тяжелое воспоминание. Думать без щемящего чувства в груди о нем не получается. Скучаю? Не знаю, возможно ли такое после всего случившегося, да и разучилась я скучать по нему, ведь рядом со мной всегда его маленькая частичка. До сих пор не верится, что этот мужчина отпустил меня, но почему-то я не ищу никакого подвоха. А еще по непонятной мне причине я злюсь на него за это.

Наверное, поэтому я приняла решение никак не пересекаться с Маратом. С глаз долой из сердца вон, надеюсь, когда-нибудь так и будет. Единственное, что я позволила себе, один звонок и то насчет приезда Тимура.

Конечно, как бы мне не хотелось вырвать этого человека из своей памяти и сердца, оказалось, что это невозможно. Как и заставить его прекратить отправлять деньги на мой счет. Порой мне даже казалось, что Хаджиев следил за мной. Хотя пообещал же не делать этого!

Например неделю назад, когда я стояла в одном известном бутике и не могла перестать любоваться невероятно красивым платьем цвета спелой вишни. Я даже не отказала себе в удовольствии примерить его, вот только не думала, что испытаю сожаление при мысли, что придется отдать его обратно манекену. Но тратить семьдесят тысяч на платье в моей ситуации было бы абсурдно. Жить на деньги Марата я не собиралась, использовала их только в целях улучшения жизни Вани. А собственной суммы, которую можно было бы легко спустить на наряд мечты, у меня не водилось. «Когда-нибудь», — пообещала я себе. Вот только в тот же вечер курьер доставил то самое платье мне домой, а внутри записка: «Без тебя оно меркнет…»

Правда платье так и лежит в коробке. Да и надевать-то мне его некуда. И все-таки, как бы не скрывала от себя, душу греет знание, что это был он. Больше некому. Интересно, как часто Марат думает обо мне? И думает ли вообще? А может, стоит задать вопрос себе? Хотела бы я этого?

Нет. Наверное, нет.

Вообще личная жизнь меня сейчас волнует в последнюю очередь. Хватило мне острых приключений, настолько, что теперь я сторонюсь мужских взглядов. Как говорится, от греха подальше.

Внезапная трель входящего звонка прерывает мои мысли, а, когда вижу номер воспитательницы Вани, мои брови удивленно ползут вверх, а глаза перемещаются на наручные часы. Не рановато ли для приключений?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Что опять натворил мой сорванец, Карина Юрьевна? — нотка тревоги неприятно выскакивает из горла.

— Татьяна, мы не знаем, как это произошло…

Мне уже не нравится то, что я слышу. Острая паника вонзается в самое сердце и незамедлительно расползается холодными вибрациями по венам.

— Ч-что с Ваней?

— Мы гуляли, все было хорошо, и я даже не поняла как…

— Что с моим сыном?! — прямо посреди улицы срываюсь на крик, но косые взгляды прохожих волнуют меня меньше всего.

— Мальчик пропал…

Господи! Телефон выпадает у меня из рук, и паникующий голос женщины разбивается вместе с гаджетом.

Ноги подкашиваются, и я едва успеваю схватиться за столб фонаря.

«Мальчик пропал…»

Эти слова тяжелым ударом прилетают прямо под дых, вновь и вновь лишая меня напрочь возможности дышать.

— Девушка… — тягучее эхо. — Девушка… С вами все в порядке? Надя, звони в скорую…

— Нет… — сипло противлюсь я, наконец фокусируя взгляд на незнакомых лицах, собравшихся вокруг меня. И почему-то я смотрю на них снизу вверх…

Проклятье, я упала.

С посторонней помощью я поднимаюсь на ноги, после чего кто-то вкладывает в мои руки разбитый телефон. «Экран треснул, но он работает», — слышу слова словно сквозь слой ваты. А потом мобильник снова оживает в моей сжатой ладони. Как в замедленной съемке я подношу его к уху, но сказать ничего не успеваю…

— Ну здравствуй, Татьяна. Сына увидеть хочешь?

Нет, этого не может быть. Я узнаю этот проклятый голос, который разом отшвыривает меня в грязное прошлое… Салим. Это он.

Глава 49. Не отпускает

Развалившись на диване, я допиваю третий стакан виски, без какого-либо энтузиазма наблюдая за танцовщицами на пилоне и в клетках. Стройные, намазанные маслом поджарые тела блестят в свете софитов, бедра и руки гипнотизируют плавными движениями, глаза — трахают. Девочки знают свое дело и отменно справляются со своей работой, танцуют только для меня. Любая из них готова по первому зову спуститься со сцены и встать передо мной на колени, с радостью демонстрируя все свои достоинства. Вот только проблема в том, что я не хочу ни одну из этих девиц. И мой член оживает лишь тогда, когда я прикрываю глаза, вызывая в памяти образ моей светловолосой птички.

Голубоглазой обольстительности.

Сжимаю челюсти и втягиваю носом воздух.

Проклятая не отпускает меня.

Эта женщина, подобно злому монстру, навсегда поселилась в моем подсознании.

Она полностью сожгла меня изнутри. Превратила душу в холодную пустошь, где горит единственный огонь — жажда. По ней.

Месяц не дышал ее сладким запахом. Месяц не видел простреливающих насквозь аквамаринов. Только фотоотчеты. Чертова бумага была единственным проводником между нами.

Как же Тата далеко от меня, а самое херовое то, что у нее получается жить без меня, а вот у меня ни черта.

Слишком много места заняла она в моей жизни. Слишком много шрамов оставила. И теперь ни одной женщине на планете не перекрыть этот след. Ни одной женщине не под силу вытравить этот жгучий сладкий запах из моих легких. И этот запах подобно нефти обволакивает каждую клетку, словно внутри меня горы золота, притягивающие необратимую гибель.

Потому что я поклялся, что буду держаться от нее подальше. И изо всех сил пытаюсь сдержать данное ей слово.

Из мыслей меня вырывает легкое прикосновение и ощущение тяжести на коленях, а стоит мне открыть глаза, как я вижу перед собой темноволосую девушку с такими же темными глазами. Блядь! Нахуй все это.

Сбрасываю стрипуху с коленей, на что та издает недовольный звук, но мне плевать. Расталкивая по пути людей, я наконец вылетаю из вип-комнаты, а через пару мгновений уже забираюсь в салон своей тачки.

— Домой, — бросаю водителю и откидываюсь на спинку сиденья, выпуская усталый вздох. Мне бы хоть услышать ее голос. Свое имя, стоном слетающее с ее губ. Блядь, скалюсь на проносящийся в голове бред, оттягивая натянутые в паху брюки, ведь мысли о ней похлеще любого афродизиака.

Но я не обретаю спокойствие, даже когда забираюсь под поток холодной воды, беру член в ладонь и начинаю дрочить на мираж белокурой ведьмы. Потому что долгожданная разрядка не приносит мне облегчения. Все впустую. Все фальшиво. Ее хочу. Вставить между мягких сисек, а потом оказаться в плену манящих пухлых губ. Видеть, как сладкий рот принимает мой ствол, заглатывая его со сладким причмокиванием. Проклятье. Дыхание сбивается, частое и рваное, сердце долбит по ребрам, но я не останавливаюсь ни на секунду. Мне хорошо. Хотя бы так чувствовать ее. Пусть только мысленно скользить в восхитительную киску и сдохнуть от ее животного стона.

— Черт тебя подери, Тата, — рычу я с трудом, ощущая, как лавина экстаза скатывается по позвоночнику горячим потоком и покалыванием застревает в напряженных яйцах, прежде чем меня выбрасывает за грань вместе со сдавленным стоном. Зажатый в ладони член дергается, наконец освобождая мои яйца от жгучего напряжения.

Опершись ладонью о влажный кафель, я пытаюсь восстановить дыхание, слизывая капли воды с приоткрытых губ. Дьявол. Моя фантазия о ней оказалась слишком реальной. Но именно это сумасшествие помогает мне заснуть, позволив хоть ненадолго забыться без этих травящих душу мыслей.

Глава 50. Тяни время, Птичка

Марат

Мой мозг с трудом улавливает звук разрывающегося входящими звонками телефона. Но я до последнего пытаюсь их игнорировать, рыча и каждый раз сбрасывая, пока не замечаю на экране четыре буквы: «Тата». Несколько раз моргаю, но они не исчезают. Блядь. Я даже не знаю, стоит ли радоваться тому, что мне звонит женщина, по которой я схожу с ума. В любом случае я должен ответить ей.

— Марат, — быстро прерывает Тата мое приветствие. — Господи… как хорошо, что ты… Марат… Мой сын… Ваня… он забрал его… забрал…

Мой пульс взрывается, когда наполненный паникой поток ее слов доходит до заспанного мозга. У нее истерика, а я просто в шоке.

— Тата! Что с нашим сыном?

— Салим… — рыдания снова мешают понять бессвязную речь, но услышанное имя уже говорит о том, что мы в заднице.

Дерьмо.

Я даже не заметил, как подскочил с кровати и натянул на голый зад штаны.

— Тата, послушай меня. Я ни черта не понимаю! Соберись! И объясни мне, какого хера происходит?

Еще пару минут я слышу, как она борется со слезами. Отчего в животе завязывается тревожный узел. Это не хорошо. Очень нехорошо.

— Он забрал моего сына, — наконец злобно выдавливает она, чеканя каждое слово. Умница. Только нашего сына, упрямая зараза. — Этот… — всхлип. — Этот ублюдок просит денег. Слишком много…

Проклятье.

— Я вылетаю…

— Нет! — кричит. — Не смей! Он сказал… сказал, что если я позвоню тебе… причинит ему боль…

— Мне насрать, что он сказал! Мой сын в руках моего врага, если я останусь в стороне, уверяю тебя, никакие деньги не вернут тебе его, в крайнем случае, только по кускам! — с трудом заставляю себя заткнуться, а потом слышу новые вопли с ругательствами в мою сторону, и мне приходится сжать волосы на затылке до острой боли, чтобы не заорать вместе с ней. Черт, нужно успокоиться. От двух истеричек толку точно не будет. И я стараюсь быть терпеливым, очень стараюсь, но эмоции душат. Вот что мне ей сказать? Хер его знает, что нужно говорить в подобных ситуациях. — Послушай меня, — устало выдыхаю, хотя я, блядь, только что проснулся, — успокойся, ладно?! Я верну НАШЕГО сына живым и невредимым. Обещаю тебе, Тата. Верну.

— Нет…

— Да! — рычу в трубку так, что телефон трещит в руках.

Меня бесит, что она не ищет во мне поддержки. Злит, что я не могу ее переубедить в том, что справлюсь с этим дерьмом. Вот только страх беспомощности и отчаяния слишком быстро скапливаются в моей груди. Потому что пока я ни черта не знаю, так же как и не понимаю, смогу ли защитить сына. Кажется, сейчас можно поверить в то, что у меня есть сердце и душа. Иначе как объяснить происходящее внутри меня?!

— Ты не успеешь, — снова слышу ее тихий голос, полный боли и муки. И меня нет рядом, чтобы обнять и успокоить. У нее никого нет рядом. Она одна. В чужом городе. Дерьмово. Все очень дерьмово.

— Сколько ему нужно денег?

— Десять миллионов.

Ебануться.

— У тебя нет таких денег! Какого хрена он хочет от тебя?

Пауза.

— Если я продам квартиру, которую ты купил… у меня будет больше половины нужной ему суммы, — на моих губах расползается болезненная улыбка, если бы не это, то Тата даже не позвонила бы мне. — Я поэтому и звоню тебе… мне нужны документы…

Тебе нужен я. Я, черт тебя подери!

— Я вылетаю, Тата. И ты меня не остановишь, — успеваю перебить сорвавшийся с ее губ писк мольбы. — Не говори, что звонила мне и тяни время. Мои люди отвезут тебя в безопасное место. Где ты?

Я запоминаю адрес и тут же пересылаю его человеку, который все это время приглядывал за ней. За ней, но не за сыном…

Тяни время, Птичка. Тяни.

А я сосредотачиваюсь на том, чтобы решить, как все исправить, заодно пытаюсь перестать проклинать себя за то, что согласился дать ей шанс на новую жизнь. Она, на хрен, моя. И должна быть рядом со мной.

Но больше всего я корю себя за то, что сам принял неверное решение. Этого не должно было случиться. И я мог бы этого избежать, если бы разглядел крысу. Но я этого не сделал. Всегда недооценивал Салима. И в этом моя ошибка.

Закрываю глаза, всеми силами контролируя разгорающийся во мне адский гнев. Только этот гнев обращается желчью с чувством вины.

Я уничтожил всех, но этому уебку удалось улизнуть. А я позволил ему это. Не раскромсал на куски, как должен был, потому что Радковский и Шабазов были первые в моем списке…

Воспоминание

К моему приезду на склад передо мной сидело двое привязанных к стульям тел. Радковский обоссанный и, уверен, наложивший в штаны от страха, о чем прекрасно свидетельствовала его перекошенное лицо, а вот Айюб встретил меня достаточно холодно, только взгляд был полон насмешки.

— Эффектное появление, Марат, жаль похлопать не могу, — саркастично выплевывает Шабазов, но я игнорирую его поддевку и достаю пистолет сорок пятого калибра, тут же приставляя дуло ко лбу депутата.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Даю тебе шанс замолить все грешки, — но едва тот раскрывает рот, из которого вырывается лишь мольба не убивать, мой палец спускает курок, а мозги Радковского украшают стену позади, напоминая небрежный мазок кисти на мольберте.

— Уберите его, — киваю на безжизненное тело депутата и вытираю руки о поданную тряпку, после чего мои люди выполняют приказ, а я переключаюсь на Айюба.

— Впечатляет.

— Ты еще жив лишь потому, что мы с тобой служили бок о бок, и только потому, что во время обстрела нашей роты спас мне жизнь, — сажусь за стол напротив, отмечая, что козла неплохо помяли. Я знал, что этот ублюдок без боя не сдастся.

— Мне нравится, когда ты бесишься. — Как это в его стиле. — Представлял ее подо мной?

Издаю смешок.

— Хочешь меня спровоцировать? — поджимаю нижнюю губу и, облокотившись на стол, поддаюсь вперед. — Я не облегчу тебе ношу.

С этими словами бросаю пистолет прямо перед его носом.

— Надеюсь, в тебе еще есть капля чести. Развяжите его, — выдаю очередной приказ своим людям и поднимаюсь, чтобы уйти, но плевок в спину останавливает меня.

— Это твой сын.

Сглатываю, но на этот раз игнорировать его поддевку не выходит, поэтому, обернувшись, встречаюсь с его мерзким оскалом.

— Она ни разу не легла под меня. Тебе не за что ее ненавидеть, но ты ведь сам уже дал ей не одну причину для ненависти, да? — в этот момент его руки получают свободу, Айюб уже берет пистолет, скептически вертя перед глазами. — Иван твой сын. Но его ты тоже успел возненавидеть. И я хочу, чтобы ты жил с этим чувством вины остаток всей твоей долгой и никчемной жизни.

Подобное заявление прилетает мне обглоданной костью под ноги, и я срываюсь с места.

— Забрать у него пистолет! — мой голос заглушает грохот выстрела, а стекающие мозги Айюба растекаются позади него, на той же стене, которая теперь напоминает мольберт с двумя мазками кровавой кистью.

— Блядь! Какого хера?! — пинаю безжизненное тело, а следом переворачиваю стул и стол. — Какого, блядь, хера?!

Мой сын?!

Дьявол, дай мне сил и терпения не придушить эту женщину. Вот только за что мне ее душить?! Блядь, да хотя б за то, что она не сказала мне об этом ни в туалете, ни в машине, ни после того, как я трахнул ее возле дерева. Гордая сучка просто промолчала. Твою мать… Провожу ладонями по голове и обхватываю затылок, мечтая раздавить собственный череп. Если это правда мой сын, я отрежу себе язык за грязь, пролитую в сторону его и птички.

Тогда я убрал всех, кто перешел мне дорогу, включая ебаного депутата и бывшего друга. Всех, кроме главной крысы, которой оказался Салим. Но сучий потрох вовремя залег на дно, а я ошибочно не предал этому значения. Знал, что рано или поздно он высунется на поверхность и мои люди тут же приволокут его тело ко мне. Только вот как эта крыса улизнула из города, где практически каждый угол был под моим контролем? Я слишком зациклился на себе и этом контроле, совершенно позабыв о Птичке. А ведь она мое слабое место. Всегда. Была и будет. И Салим это знает, так же как и то, что Тата мне позвонила. Этот гондон ищет встречи. И я обещаю, она будет жаркой.

С этой мыслью я уже выхожу из Пулково, но замираю, когда вижу машину с моими людьми, среди которых стоит Тата. Вот никогда меня не слушается. Зараза.

Глава 51. Я не остановлюсь

Я думала, что контролирую эмоции и готова к этой встрече, но сильно ошиблась. И особенно понимаю это сейчас, когда из аэропорта выходит Хаджиев. Гранитная скала моего больного прошлого, о которую у меня есть все шансы разбиться в настоящем. Он так стремительно приближается, что я не успеваю натянуть на себя фальшивую маску железной леди. Не успеваю скрыть свою боль и тревогу, которые не ускользают от внимания Хаджиева.

— Здравствуй, Тата. — Марат останавливается на расстоянии вытянутой руки, мрачный как самая хмурая туча, а я не нахожу в себе сил произнести хоть слово, боясь, что окончательно раскрою себя. Но все же не могу отвести взгляд от мужского лица. Оно выглядит уставшим и измученным, правда Хаджиев в присущей ему манере даже не думает скрывать свою злость, бросая строгий взгляд в сторону людей, которых приставил ко мне. — Я вроде бы дал указания? Где она должна быть?

— Они здесь не при чем! — успеваю ответить первой и выступить вперед. Навстречу Марату.

— Тата, сядь в машину. Ты едешь…

— Нет! Я поеду с тобой! Это мой сын и я не намерена сидеть в четырех стенах! Я и так схожу с ума от бездействия… — мой голос ломается, и я быстро отвожу взгляд, ощущая, как в носу начинает предательски жечь от неконтролируемых эмоций. Не хочу плакать перед ним. Я и без того уязвима, как никогда прежде. Поэтому даю себе пару секунд, чтобы прийти в себя. Кажется, еще немного, и я просто сломаюсь. Распадусь на частицы отчаяния. У меня нет сил спорить с ним. Почему-то только сейчас понимаю, стоило увидеть его, как дышать стало легче. Ведь я совершенно одна… А он единственный человек, имеющий доступ к моему сердцу. Конечно же после сына. О боже, мне так плохо, что я прикрываю ладонью рот и беззвучно кричу в нее, кусая кожу и зажмуриваясь. Мне нужно сделать хоть что-нибудь, что угодно, лишь бы не ощущать это разъедающее чувство беспомощности и потери… Эти сутки вымотали меня до состояния пустой оболочки, и я не в силах справиться со своим состоянием. В моей жизни случилось много дерьма, но ни одна боль не сравнится с той, что способно вызвать материнство. Даже мои мысли ополчились против меня, окончательно добивая самыми ужасными догадками о том, что сейчас происходит с моим мальчиком. Я собираюсь отойти подальше, чтобы хоть на секунду позволить сковывающей боли покинуть мою грудь, но не успеваю сделать и шагу, потому что Марат ловит меня за руку, так нежно и… отчаянно, что внутри что-то лопается, и я позволяю ему притянуть меня в объятья. Разрешаю поддержать себя, и этот жест кажется таким значимым, что я начинаю рыдать.

— Тата, — сокрушенно шепчет он и прижимает меня еще крепче, утыкаясь губами в мою макушку. А я лишь стискиваю в кулаках накрахмаленную рубашку и выпиваю его объятья как лечебный эликсир. — Я обещаю тебе, Птичка, с нашим сыном все будет в порядке. Салим гребаный трус, — произнесенное имя звучит грубо, но во мне не осталось милосердия. Я буду рада, если после случившегося Марат убьет его самым ужасным из способов. За, как он зачем-то всегда выделяет, НАШЕГО сына. В противном случае это сделаю я.

— Почему он забрал его? — выдавливаю сквозь горечь слез, только Хаджиев молчит, лишь водит ладонью по моей спине, успокаивая проклятой тишиной. А внезапно я сама понимаю, что все дело в Марате, он и есть причина того, почему с моим Ваней случилась беда. — Он мог забрать меня, причинить боль мне, но этот ублюдок похитил моего мальчика, — шиплю я, пребывая в яростном отчаянии, и качаю головой, уткнувшись лбом в мужскую грудь.

— Тата, — Марат отодвигает меня за плечи, чтобы посмотреть в мои заплаканные глаза. — Ты должна собраться, у нас нет времени. Понимаешь?

— Да, конечно, — тараторю я, утвердительно кивая в такт своим словам. — Все, — шмыгаю носом и быстро вытираю ладонью следы слез. — Все нормально, я готова.

Но Марат по-прежнему удерживает меня за плечи, только сейчас его взгляд становится строже.

— Птичка, я хочу, чтобы ты услышала меня. Сейчас ты отправишься с моим человеком в безопасное место, — я тут же пытаюсь возразить, но замолкаю, когда грубые пальцы причиняют мне легкую боль. — Ты не поедешь со мной, — едва не рычит Марат, но, встретившись с моим яростным выражением лица, внезапно отстраняется, а потом выходит из себя. — Твою мать, Тата, я не могу отвлекаться на твою безопасность, я еще не знаю, насколько подготовился этот ублюдок! Ни черта не знаю и не могу потерять тебя! Не хочу рисковать тобой и одновременно спасать нашего сына!

— Он мой! Мой сын! Тебя не было рядом, он не знает тебя! — огрызаюсь в ответ, позволяя эмоциям взять верх, но чувство, прямо сейчас вспыхивающее в глазах Хаджиева, пугает меня, и я отступаю. Более того, начинаю жалеть о сказанных словах, которые явно причинили ему боль.

Однако, несмотря на темноту в этом мрачном взгляде, Марат отвечает мне. Слишком спокойно. И холодно.

— Ты едешь домой, и это не обсуждается.

Проклятье, я обидела его. А еще чертовски злит, что я вообще волнуюсь о подобном. Тут же ощущаю вину, и мне хочется извиниться за сказанное, вот только Хаджиев больше не намерен вести со мной диалог. И от этого я чувствую себя еще отвратней. В конце концов, он вообще не обязан помогать мне, так же как и не должен делать вид, что переживает о ребенке, которого лишь раз держал в руках. Но, как бы мне не хотелось верить в обратное, этот мужчина сорвался по первому моему зову и прилетел, а сейчас готов сделать все, чтобы вернуть моего мальчика. Да, я действительно могу заслуженно считать себя стервой.

И самое неприятное, что у меня нет времени что-то исправить, потому что Марат уже скрылся в одном из внедорожников, а через мгновение машина срывается с места, оставляя меня наедине с водителем, который с готовностью открыл дверцу второго автомобиля и ждет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Не желая больше устраивать сцен, я покорно занимаю пассажирское место на заднем сиденье, прежде чем мы трогаемся.

Всю дорогу в сторону дома я погибаю в мучительной неизвестности, мысленно читая молитву за двух своих мужчин. За Ванюшу, и за Марата. Я не готова потерять ни одного, ни второго. Это ужасно, но сейчас, понимая, что Хаджиев готов рискнуть собственной шкурой, я действительно осознаю, что люблю этого мужчину. Пусть неправильно. Какой-то больной любовью. Но делаю это так, как умею.

Внезапная трель мобильного вынуждает мое сердце сжаться в невидимую молекулу, пока я судорожно достаю аппарат из кармана, а увидев на экране скрытый номер, сглатываю, но вскоре отвечаю:

— Слушаю.

— А я ведь доверял тебе, Таня. — Перестаю дышать, когда понимаю, что это голос Салима. — Думаешь, он поможет? Или считаешь, что я шучу? Напоминаю, твой сын у меня, на твоем месте я вел бы себя послушней.

Бросаю беглый взгляд на водителя, убеждаясь в том, что он не наблюдает за мной, а потом прикрываю рукой мобильник и отворачиваюсь к окну.

— Прошу, не причиняй ему боль, — произношу как можно тише, чтобы не привлечь чужое внимание.

— Возможно, я выполню твою просьбу, — ублюдок нарочно делает эффектную паузу, а потом продолжает издевательским тоном: — Но теперь я хочу изменить условия, а если тебе интересны подробности, могу назначить встречу.

Встречу? От одной только мысли, что смогу увидеть сына, я готова рискнуть всем, лишь бы не упустить эту возможность. Я даже немного оживаю, позволяя ложному облегчению затопить меня доверху.

— Где? — говорю кратко, в противном случае разревусь.

— Я скину тебе координаты. Но, Таня, на этот раз без глупостей. Если хоть один из людей Хаджиева узнает о нашей встрече, ты больше никогда не…

— Клянусь, что никто об этом не узнает, — прерываю этого подонка, чтобы только не слышать продолжение. — С Ваней все нормально? — не выдержав, интересуюсь я, буквально задыхаясь от волнения.

— Мы обсудим это при встрече, — после этих слов мерзкий голос сменяет поток гудков, а я в неверии пялюсь на экран, убеждаясь в том, что гребаный урод отключился.

Какого хрена?

Почему он не сказал ничего о моем сыне? Почему, черт возьми? Ублюдок, какой же он ублюдок.

Меня трясет от едва сдерживаемого гнева. Ярости. Отчаяния.

Набираю полные легкие воздуха и медленно выдыхаю его. Я должна успокоиться. Успокоиться, блядь! Как такое вообще возможно? С трудом проглатываю истеричный смешок и принимаюсь растирать ладонями лицо. Думай, Тата, думай…

Очередной сигнал входящего сообщения выводит меня из ступора, и я бегло читаю адрес, который прислал Салим. Я знаю это место.

Больше не могу думать, нет времени даже медлить, поэтому на свой страх и риск я подвигаюсь к двери и проверяю, заблокирована ли она.

Слава богу, каким-то неведомым чудом она оказывается открыта. На светофоре загорается красный, машина останавливается, а я, не теряя ни секунды, распахиваю дверцу и под крик водителя вылетаю из салона.

Пусть кричит, я не остановлюсь, ни за что. Я просто не могу этого сделать. Мне плевать на все, я знаю одно: я непременно должна увидеть сына.

Глава 52. Успел

Уже двадцать минут я расхаживаю по разбитому тротуару на окраине города. Телефон разрывается от звонков, но я упрямо игнорирую каждый, потому что знаю, это Марат. Я не позволю ему помешать мне, не позволю переубедить себя, мой сын в руках больного ублюдка и я сделаю все, что в моих силах. У меня нет времени ждать, когда люди Хаджиева найдут его, вдруг с Ваней уже что-нибудь случилось? Господи, нет, нет, нет… Мне не стоит думать об этом, иначе последняя крупица самообладания ускользнет из моих рук.

Звук приближающейся машины приводит меня в тревожное состояние, а потом на другой стороне дороги останавливается тонированный автомобиль. Я колеблюсь секунду, две, три, но когда из нее вылезает Салим, силой заставляю себя двинуться к нему навстречу.

— М-мой сын, — вылетает рвано и я едва не падаю, но ублюдок успевает подхватить меня. — Мой сын в машине? С ним в-все хорошо?

— Не волнуйся, Таня, с ним все в порядке. Пока в порядке, — чересчур приторным голосом успокаивает Салим, отчего я борюсь с желанием ударить его.

«Успокойся. Спокойствие, Таня, это все ради сына. Скоро ты его увидишь», — лихорадочно повторяю про себя и позволяю усадить нас обоих на заднее сиденье.

До меня не сразу доходит, что за рулем еще один человек. Черт возьми, этот ублюдок действует не в одиночку…

— Ты так напряжена. — Салим накрывает мою коленку ладонью, нарочно сжимая ее и вызывая внутри меня волну отвращения, все это слишком… и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не оттолкнуть его. — Могу я как-то успокоить тебя?

Кусаю изнутри щеку, убеждая себя в том, что вытерплю все, что задумал этот урод. Я сделаю все, что потребуется, ради спасения сына. А еще где-то в глубине души молюсь, чтобы Хаджиев нашел меня.

— Где Ваня? — шепчу я, когда ублюдок скользит ладонью до моего бедра и придвигает меня ближе к себе, а потом, схватив за подбородок, поднимает мне голову так, что я встречаюсь с его безумным взглядом. — Пожалуйста, скажи, где он? Мальчик не ранен? Ты позволишь уви… — с дрожащих губ срывается болезненный стон, потому что мужские пальцы причиняют мне острую боль, сжав обе щеки. Салим все сжимает и сжимает, вызывая в глазах жжение от подступивших слез.

— Скоро ты увидишь своего отпрыска, Таня, — он говорит до жути спокойным голосом, а у самого в глазах вспыхивает что-то страшное. Темное. Гневное. Предвестники бури, которая вот-вот настигнет меня. — Теперь я хочу, чтобы ты заткнулась. Еще раз откроешь рот, я точно трахну его. — Его пальцы соскальзывают с моих щек, останавливаясь на подбородке, и я на мгновение зажмуриваюсь от новой болезненной вспышки. — Договорились, красивая?

Я тут же киваю, а потом вздрагиваю, стоит грубой подушечке пальца проскользнут по моей нижней губе. Сердце делает мучительное сальто при мысли, что этот ублюдок поцелует меня, но, слава богу, ничего подобного не происходит.

— Умница, — хрипит он с опасным блеском в глазах и наконец отпускает меня, возвращаясь на свое место. А я так и сижу с поломанным дыханием, позволяя жжению от жестоких прикосновений охватывать лицо жаром.

Внезапно трель входящего звонка приводит меня в ужас, но паника немного приглушается пониманием, что это телефон Салима, который он уже через секунду прикладывает к уху и переходит на чужой язык, оставляя меня в полном неведении по поводу разговора. Чертова мразь!

Сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони до красным отметин. Заставляю себя смотреть в окно, может, стоит запомнить дорогу, но уже слишком поздно. Мне кажется, я все дальше и дальше от города. И от надежды на какое-либо спасение. Внутри нарастает тревожная дрожь, когда мы проезжаем заброшенный машинный двор, ведь в полумраке фонарей он кажется какой-то съемочной площадкой для триллера. Но вскоре водитель останавливается у огромного каменного здания, а вместе с тем останавливается и мое дыхание. Оно тоже заброшенное, мрачное, с выбитыми окнами, правда кое-где я замечаю горящий свет.

Проклятье, если Ваня находится в этом ужасном и непригодном для жилья доме, надеюсь, у этих ублюдков хватило мозгов хотя бы обогреть комнату для ребенка. Уже вечереет, хотя уверена, даже солнце не способно согреть бетонные стены этой пещеры.

Мысли разлетаются прочь, когда дверца с моей стороны распахивается, и Салим нетерпеливо вытаскивает меня на улицу. Спотыкаюсь, оглядываясь вокруг, пока следую за ублюдком внутрь пугающего своим видом дома. Но мысленно обещаю не дать запугать себя. Я слишком самоотверженна. А как иначе?

Кругом тишина, на входе было еще два человека, но больше на пути я никого не встречаю. Горько усмехаюсь, как будто это мне поможет. Будь Салим один, даже тогда шанс спастись самой и спасти сына был бы минимален. Если же людей действительно мало, я все же попытаюсь ускользнуть от них, однако сначала я должна увидеть Ваню.

Дыхание перехватывает вместе с тем, как рука Салима располагается на пояснице и подталкивает в сторону ступеней, и с каждым шагом я понимаю, насколько здесь холодно. Даже изо рта идет пар или я просто покрываюсь льдом от прикосновений этого мужчины.

Я было собираюсь спросить, где мой сын, но вовремя прикусываю язык. Не стоит его злить. «Наберись терпения, Таня».

Темный коридор кажется бесконечным, а наши шаги эхом разбивают тишину, и тут внезапно меня тормозит та же рука, что ранее подталкивала вперед. Скрип, и тонкая струя света позволяет увидеть перед собой комнату. Но в ней никого… только… но прежде, чем я понимаю, что в углу стоит камера, Салим заталкивает меня в комнату и тут же закрывает за нами дверь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Разворачиваюсь так резко, что едва не падаю.

— Салим? — испуганно вылетает из меня. — Где мой сын?

— Таня, ты вечно торопишься, поговорим на эту тему, когда я закончу. — Ублюдок делает шаг ко мне, а потом я вспоминаю, что ранее заметила камеру и быстро оборачиваюсь, меча взгляд то на Салима, то на камеру. — Я подумал, что будет неправильно, если Марат не увидит.

Ледяной озноб вмиг овладевает моим телом, и изо рта вылетает сдавленный писк.

— Н-не увидит ч-чего? — пячусь назад, прекрасно осознавая, что хочет сделать этот урод. И я не уверена, что выживу после очередного апокалипсиса в своей недавно еще счастливой жизни. — Салим… — умоляю, кусая себя за язык, чтобы не разрыдаться. — Пожалуйста. Позволь сначала увидеть его… Я должна знать, что с моим сыном все хорошо, чтобы меня не отвлекали мысли…

— Т-с-с, — Салим качает головой и делает еще один шаг ко мне, а я парирую двумя назад, но вскоре он настигает меня и прижимает к стене. — Не зли меня, Таня. Будет так, как я сказал, — шипит ублюдок, потираясь носом о мой висок, втягивая мой запах, а потом прижимается влажными губами, и я, больше не в силах контролировать себя, содрогаюсь от глухих рыданий. — Таня, Таня, Таня, — мурлычет он, наматывая мои волосы на кулак, — ты должна улыбаться, — ублюдок дергает меня и пальцем указывает на камеру. — Улыбнись для него. — Его губы хрипят на ухо: — Тебе ведь хорошо? М?

Прикрываю глаза и заставляю себя кивнуть, помня, что все это ради сына. Но похвалы не следует, напротив, хватка на волосах усиливается, прежде чем Салим задирает мне голову и нависает надо мной, глядя холодным и тяжелым взглядом.

— Я сделаю все, чтобы заставить Хаджиева страдать, — рычит он и тут же вгрызается в мои губы. В буквальном смысле сталкивая наши рты до клацанья зубов. До боли, до слез в глазах. И никакие уговоры не помогают переубедить меня открыться и позволить ему овладеть собой. Все это чертовски ужасно… Принимаю попытку остановить поедающее меня животное, но добиваюсь лишь жестокости, и в итоге одним грубым рывком меня ставят на колени. Крик боли тонет в дрожащем горле.

Тяжело дыша, Салим пригвождает меня остекленевшим взглядом. И я не успеваю отойти от первого нападения, как он снова наклоняется и забирает поцелуй, который никогда не должен принадлежать ему. Вскоре поцелуй сменяется привкусом крови, а вместе с тем мой обмякший мозг будит треск ткани и холод, коснувшийся моей груди. Ахаю, ошарашенно моргая, вот только все движения происходят будто в замедленной съемке. Поэтому даже не понимаю, как мужские руки толкают меня на спину, а затем грубые ладони сминают мою грудь до искр в глазах.

Я лишь жадно хватаю ртом воздух, уже ничего не понимая, только ощущая, как колено Салима вклинивается между моих ног. Если я оттолкну, то, скорее всего, он убьёт меня раньше, чем я увижу Ваню…

От этой мысли мои глаза наполняются слезами, слова Салима больше не доходят до истерзанного разума. Все будто погрузилось в вязкий туман. Все эмоции и чувства куда-то исчезают, оставляя мое тело пустым. Грубые мужские ладони продолжают сжимать мою грудь, но даже жгучая боль, свидетельствующая о будущих гематомах, не в силах вернуть меня в реальность.

Внезапно боль исчезает, и язык Салима, подобно дождевому червю, снова проникает в мой рот. Он трахает меня им сквозь рыдания. Больной ублюдок, что-то яростно нашептывает, но сколько бы я не пыталась, услышать не могу. Грудь пульсирует от боли, губы горят от грубости поцелуя, сердце разрывается от угасающей надежды увидеть сына. Особенно когда руки Салима задирают подол моей юбки, и я, больше не в силах терпеть все это, вырываюсь из кокона отрешения и начинаю молотить извивающуюся на мне мразь кулаками. Снова и снова. Неистово кричу ублюдку в лицо несуразный бред, но я чертовски сломлена. Разум покинул меня вместе с надеждой на положительный исход. Вот только все прекращается, когда моя голова резко отлетает в сторону от сильного удара. Я словно потеряла сознание и с минуту даже не дышу, зато подол моей юбки окончательно покидает бедра, в которые въедаются сильные пальцы.

Через мгновение эти же пальцы скользят по моей промежности, и я сдерживаю рвотный позыв, каким-то чудом находя в себе силы на то, чтобы двинуть мучителя коленом. Так я выигрываю крошечную секунду, но даже не успеваю подняться, как, схватив мои волосы, Салим укладывает меня обратно и наносит еще один удар в лицо. От застилающей разом боли перед глазами появляется звездопад, закладывающий уши гулом. Я даже не сразу понимаю, что мое горло сковывает мертвая хватка, прежде чем раздавшаяся череда выстрелов освобождает меня, и с хриплым вздохом я безжизненно обмякаю на полу. Кажется, легкие сами жадно втягивают в себя жалкие клочки воздуха, я просто не в силах помочь им. Медленно поворачиваю голову в сторону разъяренных криков и вижу, что на окровавленном теле Салима сидит Марат и методично превращает его лицо в фарш. У меня же хватает сил лишь на кривую ухмылку, а потом я исчезаю в темноте. Он пришел. Успел…

Глава. 53. Чудовища больше нет

Ощущение, что меня вырвали из какого-то фильма ужасов, становится слишком реальным. Я не могу понять, каким чудом вообще поднимаю веки, но когда делаю это, получаю лишь удар, похожий на симптомы яростного похмелья. Все в кучу и сразу, да еще и в двойном размере. Кажется первое, что я чувствую, пробуждаясь от туманного сна, это головная боль. В попытке избавиться от мутной пелены перед глазами, я медленно моргаю, позволяя тусклому свету быстрее проникнуть в них.

Вот только когда я понимаю, где нахожусь, моя кровь стынет в венах, в то время как дикая паника нарастает до критических пределов. Потому что мой некогда отрешенный мозг уже способен заставить меня вспомнить о том, что произошло, заставить каждую клеточку тела дрожать от ледяного ужаса.

Ваня…

В одно мгновение сердце достигает горла, а при моей попытке резко подняться, оно тут же падает куда-то в бездну, как и моя больная голова на подушку. Только от резкого столкновения меня спасает большая ладонь, аккуратно подхватившая мой затылок.

— Марат… ты… — из пересохшего горла вырывается хриплый шепот, но едва у меня получается сфокусировать взгляд на мрачном и усталом лице Марата, как от новой волны неконтролируемых эмоций на глаза снова накатывает пелена слез. Почему он такой напряженный? Господи, только не это! — Ваня… что с моим мальчиком? Где он, Марат?..

— Тата, успокойся…

— Скажи, что нашел его… — нетерпеливо перебиваю и судорожно цепляюсь за руку Хаджиева, — скажи, что с ним все хорошо…

Но вместо этого Марат обхватывает мое лицо ладонями и прижимаемся к моему лбу своим.

— Скажи… — как в бреду снова и снова слетает с вялого языка, пока я впитываю в себя его нежное прикосновение, осторожное и успокаивающее.

— С нашим сыном все хорошо, Птичка, — наконец он произносит то, что вынуждает замереть мои легкие. — Иван дома. Под присмотром моих людей. Скоро я заберу тебя, — Марат делает усталый вздох. — Все закончилось, Тата.

Сглатываю и прикрываю глаза, качая головой из стороны в сторону. Вот-вот разревусь в голос от гребаного облегчения.

— Я так рада, — порывисто срывается с дрожащих губ, — так рада, что ты здесь… — после сказанных мною слов, ощущаю на макушке хриплый вздох Хаджиева, а потом его руки еще крепче сжимают меня, позволяя большим пальцам гулять по скулам. — Забери меня отсюда… Хочу домой… Прямо сейчас…

Марат отстраняется от моего лба, чтобы посмотреть на меня взглядом, наполненным множеством неизвестных мне эмоций. Слишком долгим взглядом.

— Почему ты такая непослушная, Тата? — шероховатые пальцы невесомо скользят до подбородка. — Всю жизнь за тобой бегу. А догнать все никак не получается.

От его слов, в которых я слышу мужскую боль, в груди разливается новое чувство, но оно такое же мучительное, как и любое, толкающее к границе агонии.

— Прости, но я не могла… — облизываю потрескавшиеся губы, ощущая металлический привкус. — Не могла иначе.

— Должен признаться, если бы не ты, я мог бы опоздать.

— Что ты имеешь в виду? — настороженно спрашиваю его, аккуратно принимая полусидячее положение, вынуждая Марата отойти на шаг назад. А потом я понимаю, что он пытается подобрать слова, прежде чем озвучить их мне. Как и всегда, взвешивает все за и против. Предугадывает мою реакцию. — Говори как есть, Марат.

— Салим заключил сделку по продаже ребенка. Мальчиком заинтересовалось сразу несколько стран.

— О господи! — потрясено выдыхаю я, прикрывая дрожащей рукой рот. Вот теперь я не уверена, что готова услышать все как есть.

— Вчера у него была назначена встреча с человеком, который незаконным путем перевозит людей через границу. — Замечаю гуляющие желваки на мощных скулах Марата, когда он поворачивается и смотрит в окно. — Этот ублюдок нашел покупателя и получил бы большие деньги. Но Салим допустил ошибку, связавшись с тобой. А я воспользовался его ошибкой, отследив тебя по встроенному в телефон чипу. — Марат снова возвращается ко мне, но на этот раз его взгляд теплеет, если такое возможно в его синих ледниках. — Поэтому вынужден признать, Птичка, твой геройский поступок помог вовремя спасти вас.

Я сглатываю подступившую к горлу горечь.

— Ты убил его? — выходит из меня мрачным голосом, который совершенно мне не свойственен. Но у меня нет и капли сострадания. Я надеюсь, если Хаджиев так сделал, то не сдерживал себя. Причинил этому уроду столько боли, сколько заслужила его прогнившая душа.

— Разумеется.

Почему-то от того, с каким холодом и обыденностью Марат говорит об этом, мне становится легче.

— Расплата ждет каждого, кто подвергнет вас опасности или причинит боль. — После короткой паузы, он мягко добавляет: — Каждого, кто посмеет прикоснуться к тебе, Тата.

Я встречаюсь с его потемневшим взглядом, и где-то глубоко внутри загорается неутолимая потребность почувствовать его руки. И мне даже не нужно произносить это вслух, потому что в следующее мгновение Марат садится на кушетку и помогает забраться в свои большие объятья, где я наконец позволяю себе выплеснуть эмоции и почувствовать себя в безопасности.

Абсурд. Парадокс.

Но кто я такая, чтобы отрицать очевидное: мне нужен этот мужчина.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Столько лет я бежала от него, а в конечном итоге обретаю спокойствие только рядом с ним. В его руках. В его тепле и запахе. Я больна, другого объяснения этому притяжению просто нет.

Через пару часов мой мозг более ясно воспринимает реальность. Так же как и более ясно позволяет мне вспомнить последние кошмарные дни своей жизни. Оказывается в больнице я провела два дня, и эти два дня Марат сам справлялся с ребенком. Вот только эта картина никак не укладывается в моей голове. Но слишком быстро все мои мысли фокусируются на том, чтоуже через полчаса, а может раньше, я увижу Ваню. Мне кажется, я с ума сойду от снедавшего меня беспокойства. И нетерпения. Кажется, сейчас я представляю собой самое нетерпеливое создание на свете. Наверное поэтому в машине сохраняется продолжительная тишина. У меня просто нет сил перестать думать о сыне. Но радует то, что эти мысли помогают затмить головную боль. И не только.

Глаза все еще щиплет от яркого солнечного света, упрямо пробивающегося сквозь стекло машины. До сих пор не понимаю тех, кто считает этот город серым и хмурым. На моей памяти Петербург был таким всего несколько дней, когда я лишилась своего главного лучика в жизни. Тогда серость не то, чтобы окружала меня. Я сама напоминала собой серое тоскующее пятно. Но сегодня это пятно стирает предвкушение долгожданной встречи с сыном. С моим солнышком. Все позади. Все закончилось. И я наконец позволяю своему биению сердца стать равномерным. Правда, как только я переступаю порог квартиры, оно снова бросается вскачь, особенно когда замечаю в зале троих мужчин, больше напоминающих горилл. Но стоит мне услышать звонкий крик «Мамочка», как ноги подкашиваются, и я падаю на колени, прежде чем ловлю на руки бегущего ко мне сына. В груди все наливается тяжестью, пока я зацеловываю каждый сантиметр на сладком личике Вани. Не могу остановиться, просто не в силах надышаться им, нацеловаться и наобниматься. Мои рыдания заглушают все вокруг, и я не знаю, сколько проходит времени, когда я заставляю себя прийти в чувства и понимаю, что в квартире остались только мы с Маратом. И нашим сыном.

Быстро вытираю заплаканное лицо ладонями и, поцеловав немного притихшего ребенка, отпускаю его обратно в компанию игрушек. Мне нужно немного успокоиться, я и так напугала его своими рыданиями.

Но осознание того, что за всем этим еще стоит и наблюдает Хаджиев, не позволяет мне расслабиться. Что теперь будет? Он просто уедет? Будет воскресным папой? Интересно, как часто он видит своего сына Мишу? Странно, что я так больше и не слышала о нем после того, как он забрал меня из садика… Столько лет уже прошло. Ужас.

— Ты в порядке? — низкий голос Хаджиева вырывает меня из мыслей, и я мгновенно поднимаю взгляд, позволяя себе оставаться в не самом удачном положение перед этим мужчиной. — Мне нужно поговорить с тобой, Тата.

Поправив платье, которое мне привез в больницу он же, я поднимаюсь с колен. Интересно, он успел мысленно воспользоваться моим положением? Останется ли переночевать? Хотела бы я этого? Почему я вообще об этом думаю? Я заставляю себя заткнуться и перестать забивать голову бессмысленными вопросами. Всхлипнув от ужасающих отголосков истерики, я ещё раз провожу ладонями по щекам и, убедившись в том, что мои слезы окончательно высохли, решаю предложить хоть что-то. Не стоять же нам посреди гостиной?

— Чай, кофе? — стараюсь произнести бодрее и, нарочно избегая зрительного контакта, следую на кухню. А спустя пару секунд я улавливаю позади себя приближающиеся неспешные шаги.

Из рук все валится и пока я пытаюсь заварить нам чай, разбиваю крышку от чайника, и вслед за ней едва ли не летит кружка. Но Марат успевает вовремя подхватить ее и поставить на стол.

— Спасибо. — Не зная, как избавиться от странного нервоза, я снова принимаюсь заваривать чай, но тяжелая ладонь, опустившаяся на мою руку, останавливает меня. После чего вторая ладонь Марата ложится мне на талию, и я оказываюсь зажатой между столом и каменной стеной. Его прикосновение становится более заметным, а крупные пальцы будто нарочно считают мои ребра, под которыми сходит с ума обезумевшее сердце.

— Я больше не хочу отпускать тебя, — его горячий шепот щекочет мне макушку, а потом Хаджиев утыкается в нее носом, притягивая меня к своей груди, из-за чего я так и замираю. Не дышу и не моргаю. Знаю, что тело не обманешь. Оно уже как мягкая карамель, приняло нужную ему форму. Но я не знаю, стоит ли нам начинать, что мы сами все разрушили? Сколько раз он разбил мне сердце? И сколько еще сможет разбить, если я так и продолжу стоять и оживать в его объятьях? Только мне не стоит забывать, что первый удар нанесла я. И по всей видимости он был сильнее, чем все мои вместе взятые.

— Останешься на ночь? — оно само. Само вырвалось. Честно!

Но ответа не следует слишком долго. Да и тело, которое прижимает меня к себе, превращается в самую настоящую скалу напряженных мышц. А потом до меня доходит, почему…

Опускаю голову и вижу, как, обняв наши ноги, на нас смотрит Иван. Вот так вот один маленький человечек сплетает воедино две разбитые души. Этот момент так пугает меня и одновременно восхищает, что мои глаза снова на мокром месте.

— Он идеален, — хрипит надо мной Хаджиев и целует меня в голову.

Я провожу ладонью по светлым, немного вьющимся волосам сына и задерживаюсь, глядя со всей своей любовью в его большие, насыщенного голубого цвета глаза, я ошибалась, когда считала, что они достались ему от меня. Затем слегка поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Хаджиева и утонуть в большой аквамариновой копии. Они такие же прекрасные, как и у сына. Моя слабость умножилась на два. Всю жизнь я тонула в этих синих ледниках, но сейчас они наконец растаяли. Сейчас в них тепло. Как в синем море.

— Спасибо, — единственное, на что у меня хватает сил, прежде чем получаю нежный поцелуй в висок. Чудовища больше нет. А может оно и не исчезло, просто у меня получилось приручить его.

Глава 54. Разбивает все мои сомнения

Марат

Уже больше часа наблюдаю за Татой, она устала, но на ее лице улыбка, которую Птичка дарит сыну, играющему с ней на ковре. Последние дни выдались тяжелыми для всех нас, однако даже с бледным лицом, мешками под глазами и растрепанными волосами — она прекрасна. Ни одна другая не составит ей конкуренцию по привлекательности. Глаз не отвести. С трудом верится, что все происходящее реально. Женщина. Ребенок. Они здесь. Живые. Мои. Я много раз задавался вопросом: что было бы, поедь я другим путем, не остановись я, когда грязная девчонка бросилась под колеса моей машины в ту ночь, на той самой дороге. Какая бы она была, моя жизнь? Без нее. Качаю головой, медленно растирая переносицу большим пальцем. Столько дерьма мы пережили, но если бы я знал, что в конце меня будет ждать эта женщина, держащая на руках моего сына, я бы не раздумывая снова прошел через ад, спустился бы к самому Сатане и забрал то, что принадлежит мне.

Где-то там, где среди осколков боли и череды ошибок все эти годы горела наша любовь. Где-то там я понял, как много для меня значит моя Птичка. Найду ли я когда-нибудь слова признаться ей в этом? Не думаю.

Возможно, она так и не узнает, скольким я пожертвовал ради нее. И пожертвую вновь, если это потребуется.

Черт бы меня побрал. Я люблю ее. Клянусь! Никого и никогда. Только ее. А теперь и нашего сына. И я больше никогда их не отпущу. Судьба это или злой рок, неважно. Я выиграю эту женщину у одной и у другого.

Тата замечает, как одержимо я смотрю на нее, и позволяет увидеть тревогу в ее глазах, прежде чем снова переводит взгляд на сына. И я понимаю ее. Нам потребуется не один день, чтобы довериться друг другу. После минутной слабости на кухне мы больше не обмолвились ни словом. Она просто приняла мой поцелуй, а потом взяла Ивана за руку и увела его в комнату. Что-то было не так. Я чувствовал ее внутреннюю борьбу, будто было еще что-то, что могло стать для нас очередным гребаным препятствием. И я хочу знать, что это. Но сначала ей нужен отдых.

— Как ты себя чувствуешь? — Тата не смотрит на меня, но я слишком хорошо знаю ее тело, которое сейчас напряжено. — Прекрати себя мучить, скажи, что тебя тревожит? Потому что я планирую остаться на ночь. И на следующую тоже, пока ты не согласишься вернуться домой. — Вижу, как она сглатывает, нервно пробегаясь языком по нижней губе. А я чертовски хочу забраться в ее голову и выдрать оттуда все долбаные сомнения. — Я больше не оставлю вас, — произношу вкрадчиво и подаюсь вперед, упершись локтями в колени.

— Я хочу задать тебе вопрос, Марат, и получить на него честный ответ, — Тата резко меняет тему, пока мы оба смотрим на нашего сына, с ее помощью складывающего пирамиду из кубиков.

Мне все еще не верится, что все это происходит в моей жизни.

— Мне нечего скрывать от тебя, но я думаю, тебе стоит отдохнуть и выпить успокоительное.

— Нет. — Она нервничает, вижу это по ее надломленной улыбке, а потом ласково проводит ладонью по голове сына, и он поднимает на нее большие глаза цвета неба. — Ванюш, поиграй пока без меня, ладно? Нам нужно поговорить с твоим… — она замолкает, не решаясь назвать меня отцом и в конце концов представить меня моему сыну, а потом тихо добавляет: — Я скоро приду.

Не глядя на меня, поднимается, судорожно оттягивая подол платья, прежде чем молча уйти на кухню. Блядь, почему мне уже не нравится ее настрой? Нельзя оставлять женщин один на один с их гребаными страхами.

— И долго ты будешь скрывать мой законный статус перед нашим сыном? — мои слова влетают в кухню быстрее меня, но Тата практически сразу отбивает их, поворачиваясь ко мне лицом:

— Сколько потребуется, пока не буду убеждена, что ему стоит знать своего отца!

Блядь! Какая муха укусила эту женщину?

Сжимаю челюсти и с трудом сдерживаюсь, чтобы не встряхнуть ее за плечи. Неужели она не видит, как нужна мне?

Ответ приходит раньше, чем я успеваю сорваться с цепи.

— Когда ты нашел меня… Помнишь тот день? — она выпускает воздух и, обняв себя за плечи, отходит к окну. — Тот мальчик… Миша… ты представился его отцом. Сколько раз ты с ним видишься?

Я даже не сразу понимаю, о чем она, пока мысленно не добираюсь до того самого дня, когда забрал ее из детского садика в захолустье.

Черт возьми! Вот в чем дело. Блядь, открываю рот, но тут же закрываю, выпуская воздух сквозь стиснутые зубы. Потому что наперед знаю, хрен она поверит мне.

— Тата, Иван мой первый ребенок.

— Скажи еще, что я первая женщина, которую ты трахнул. — Горькая усмешка срывается с ее губ, прежде чем я делаю шаг и разворачиваю ее лицом к себе, но ее это не останавливает, а я, вернув себе контроль, позволяю ей выговориться: — Тот мальчик назвал тебя отцом, Марат! Конечно, мне было сложно поверить в то, что у такого… человека, как ты, мог быть такой чудесный малыш, а потом ты забрал меня и я больше ни разу о нем не слышала. И я не знаю… не знаю, что он для тебя значит, каким ты можешь быть отцом… — ее голос становится тише, а дрожащие губы выдают волнение моей Птички. — Я не хочу, чтобы мой сын привык к тебе, а ты потом с такой же легкостью исчез из его жизни.

— Прекрати. — Хватаю ее лицо в ладони. — Мой единственный сын находится в этой квартире. И если потребуется доказать это, мы вернемся в ту глушь, и я сделаю гребаный тест ДНК. Мне незачем тебе врать, Тата. Тогда мне нужно было попасть внутрь заведения, я мог бы сделать это другим способом, но не хотел наводить шум. Пугать детей. Да и тебя раньше времени. Поэтому я узнал, кто из детей посещает твою группу, выяснил, чья мать нуждается в деньгах и предложил ей большую сумму денег за то, чтобы представиться отцом этого мальчика.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты серьезно? — она отходит, вплетая пальцы в волосы. — Господи, как же я устала.

Я вижу, как она выдохлась, вижу, что запуталась, только давать ей возможность остаться с собой наедине сейчас будет большой ошибкой, поэтому я не позволяю ей уйти, притягивая к своей груди. Снова заключаю ее лицо в ладони и сталкиваю нас лбами.

— Тогда у меня больше не было сил ждать, — хрипло. — Я хотел увидеть тебя. Твои лживые глаза. Они отравляли меня столько лет.

— Хватит… — Тата отталкивает меня, освобождая лицо от моих рук и тут же прячет взгляд, едва справляясь с тяжелым дыханием, а когда я делаю шаг, чтобы снова сдавить в объятьях, она упирается мне в грудь ладонями и толкает, умоляя дать ей пространство. — Мне нужно время! — ее голос поднимается на октаву, однако Тата находит в себе силы успокоиться. И я чертовски этому рад. — Как и сказала, ты можешь остаться, я постелю тебе в гостиной. Но сейчас мне нужно в душ, присмотри, пожалуйста, за Ваней.

Тата

Я так быстро убегаю от него в ванную, что едва не спотыкаюсь о порог. Вот только бегу не от него, а от себя. Почему я должна ему верить? Почему продолжаю мучить себя? Ведь в глубине души я уже верю ему и считаю этого мужчину правым. Он вновь говорит мне слова, которых я ждала слишком долго. Снова заявляет о желании быть отцом. Боже, пристрелите меня. Я схожу с ума от мыслей в собственной голове, Хаджиеву не стоило оставлять меня в тишине, я слишком быстро задыхаюсь собственными страхами. И да, имею на это право! Потому что жизнь с ним это сплошное минное поле, но господи, мне нужна каждая мина, если он будет рядом со мной! Желая как можно быстрее заглушить расстреливающие мысли, я сбрасываю с себя одежду и ступаю на холодный кафель, а потом открываю кран и позволяю первым прохладным каплям вызвать на коже болезненные мурашки. Как можно быстрее отдаюсь потоку воды и прошу его смыть с себя все, что разрушает меня. Я так хочу верить Марату. Очень хочу быть счастливой и желаю своему мальчику того же, но мне страшно вновь оступиться. И сколько бы я не убеждала себя, что не принадлежу этому мужчине и не хочу этого, пока усердно тру кожу мочалкой, в итоге прихожу к одному единственному пониманию: это совершенно не так. Я хочу, чтобы именно он избавил меня от всех страданий.

Выдыхаю скопившееся в груди напряжение и теперь просто стою под душем, пока внезапно не осознаю, что слишком надолго оставила Хаджиева с Ваней наедине. Однако тут же осуждаю себя за то, что смею не доверять ему, ведь Марат пробыл с моим сыном несколько дней, пока я была в больнице и ничего страшного не случилось.

Убеждаюсь в этом еще раз, когда выхожу из душа и замечаю Марата, который качает Ваню на руках. Мне кажется, я сильно ударилась головой и все это лишь последствие минувших дней стресса. Галлюцинации. Как Марат так быстро нашел с ним общий язык? И почему смотрит на него таким взглядом, что у меня в груди все спирает, а глаза застилает пеленой слез.

— Налей нам чаю, Тата, я скоро приду к тебе на кухню.

Вот так вот просто он разбивает все мои сомнения. Оставляет только один вопрос. Буду ли я счастлива, если вычеркну его из своей жизни?

Глава 55. Научи меня быть счастливым

Марат

Меня удивило то, как быстро Иван доверился мне. А еще я никогда не думал, что отцовство может так взращивать жизнь там, где уже все окаменело от жестокости этого мира. Но среди скал всегда бывают трещины, и моему сыну было достаточно одной, чтобы пробраться в сердце, которое много лет я считал мертвым. Это второй человек, доказывающий мне обратное. Первым стала его мать.

Тата.

Все всегда возвращается к ней. С нее все началось. Порой мне кажется, что с этой женщиной меня связали потусторонние силы. Прокляли. Без какой-либо надежды на иной исход. Моя. Была. Есть. И будет.

Женщина-агония, которую я ненавидел до глубины души и любил, сгорая дотла от потребности обладать ей.

Горю и сейчас, наблюдая, как она теребит в руках керамическую чашку, совершенно не замечая моего присутствия. Всегда любил эти моменты. В них есть особая атмосфера, где она настоящая, искренняя Тата. Без возведенных стен, что она регулярно выстраивает, закрываясь от меня. Но пришло время уступить и сдаться мне. И, если потребуется, я сожгу для этого ад. Я слишком долго боролся за нее. Даже с самим собой. Тогда еще не понимал, но я вел заранее проигранную битву.

— Не понимаю, — Тата первая нарушает тишину, когда наконец встречается со мной взглядом. Блядь. Она расстроена? — Что ты… Как ты… — она выдыхает и поднимается из-за стола, резко выплескивая свою чашку чая в раковину. — Ты провел с ним всего два дня, а в твоей компании он уже не вспоминает обо мне… Он никогда раньше… не засыпал без меня. Даже в ту ночь, когда ты впервые взял его на руки… Ваня не заплакал…

— Я его отец.

Я вижу, как она злится, но черт возьми совершенно не понимаю на что.

— Может объяснишь свою истерику?

— Это не истерика, Марат, я просто… — она запрокидывает голову, уперев руки в бока, прежде чем произнести тише и спокойней: — Просто я боюсь, понимаешь? Боюсь того, какой будет наша жизнь рядом с тобой.

— Вижу, ты продолжаешь убеждать себя в этом.

— И ты удивляешься почему? — она снова повышает голос, и мне становится сложнее держать себя в руках. За последний месяц я и так стал слишком хорошим. И Тата зря сейчас пробуждает то, что ей не понравится.

Шагаю ближе, вынуждая Птичку напрячься и отступать, пока ее задница не врезается в столешницу, а я не оказываюсь над ней.

— Тата, мне казалось, я ясно дал понять свои намерения. Я серьезен как никогда. Я хочу тебя и нашего сына.

Прикладываю нечеловеческие усилия, чтобы не закончить все эти ебаные разговоры и не запустить пальцы в золотистые волосы, затем набросившись на сладкий рот желанной женщины.

— Я благодарна тебе за то, что ты спас нашего сына, но опять же все это дерьмо случилось из-за тебя… — Тата закусывает губу и, покачав головой, сдается, утыкаясь мне в грудь. Хорошая девочка. — Прости… мне жаль… нужно время… Я еще не успела отойти от шока…

Обхватив ее затылок, я мягко сминаю волосы в кулак и запрокидываю голову так, что приоткрытые губы теперь обжигают мои горячим дыханием.

— Ты можешь бороться с этим каждый день, Тата, но ты моя, черт возьми, моя. — Я провожу большим пальцем по нижней губе и ловлю резкий выдох на подушечке пальца. — Можешь сколько угодно сражаться, но никогда, слышишь, никогда не повышай на меня голос, Птичка. Я буду жить ради вас. Оберегать и никогда не допущу, чтобы кто-то причинил вам вред. Я неидеальный, знаю, только как бы парадоксально это не звучало, со мной вы в безопасности. Я воскрес и больше не позволю убить кому-либо ни себя, ни свою будущую жену, ни ребенка! — Наклонившись, провожу носом по ее мягким губам. — Откажись от мысли, что у тебя есть выбор. Хрен там, Птичка, нет его. Ни у тебя, ни у меня. Или тебе нужно это продемонстрировать?

Ее дыхание становится глубоким и неровным, прежде чем она обретает дрожащий голос:

— Ты знаешь, что мне нужно.

Блядь.

Я накрываю ее губы и без какой-либо прелюдии начинаю трахать ее горячий рот своим языком. Поедать вибрирующие томные всхлипы. Проталкивать их себе в глотку и отвечать утробным рычанием, молясь, чтобы наш богатырь спал крепким сном.

Не прекращая истязать Тату в диком поцелуе, я подхватываю ее под ягодицы и нетерпеливо впечатываю задницей в столешницу, отрываясь от ее губ только тогда, когда мы начинаем задыхаться животными, бесконтрольно исходящими из нас звуками.

Тата судорожно втягивает воздух, но любая попытка заговорить заканчивается фиаско, потому что мои зубы находят ее шею и вонзаются в нежную плоть.

— Черт возьми… — рык вырывается из груди вместе с шумным вздохом. — Как же я скучал по тебе, Тата. — Кусаю за плечо, стаскивая халат, который она успела накинуть, в полотенце она нравилась мне больше и я планировал развернуть ее как подарок. Правда у меня не хватает сил, чтобы быть деликатным, и шелковая ткань уже соскальзывает до молочных бедер. — Такая чертовски вкусная… — спускаюсь укусами до ключицы и до меня вновь доносятся женские стоны, но они прекращаются, стоит мне оторваться и увидеть ее взволнованно вздымающуюся грудь с множеством гематом. Как только Тата понимает причину заминки, она тут же пытается прикрыться халатом, но я не позволяю, окончательно срывая его к херам собачьим. — Никогда не закрывайся от меня, — убеждаю ее прямо в губы и втягиваю их в себя, выпуская с влажным причмокиванием. Я сожру их сегодня. Однозначно!

Толкнув Тату в плечо, вынуждаю ее откинуться спиной на столешницу и… Черт… мне приходится сжать челюсти, когда мои глаза вылизывают растянувшееся передо мной обнаженное тело. Не медля ни секунды, я склоняюсь к ее груди и со стоном втягиваю в рот один сосок. Затем второй. Пальцы впиваются в ее ягодицы, и я требовательно расталкиваю ее бедра, прижимая горячую киску прямо к паху. Мне нравится чувствовать этот жар, и я вжимаюсь в нее своим стояком так, что Тата выгибается, буквально вкладывая в мой рот сочные сиськи, которые я без зазрения совести вылизываю и сосу до вспышек перед глазами. Разрушая себя жаждой, которую не могу утолить, сколько бы не поклонялся ей, с рычанием терзая торчащие чувствительные вершины. Я, блядь, будто добрался до бутылки вискаря после долгой завязки и все не могу насытиться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Дьявол! Она лучшее, что я пробовал.

— Марат… — стон и Тата рассыпается подо мной дрожью, вплетая пальцы в волосы, пытаясь хоть на секунду остановить меня, избавить себя от моего одичавшего рта, но это невозможно. Я люблю эти гребаные сиськи. И доказываю ей это своим языком, губами и зубами, но мне приходится оторваться и накрыть ее неугомонный рот своим.

— Тихо, Тата, — хрипло рычу я и проскальзываю языком между ее губ, — не разбуди сына, крикунья, — прижимаюсь к ней и толкаюсь между ее бедер, вынуждая каждую мышцу гореть напряжением. Сука, с ума сводит, заставляет чувствовать себя наркоманом, брошенным в пакет с коксом. У меня нет возможности противостоять ей. И я целую Тату так глубоко, будто пытаюсь добраться до гребаного клада, а она отдает мне все, желая быть съеденной моим ртом. Но, дойдя до чертовой асфиксии, я вновь отрываюсь от нее, едва ли не кончая от вида влажных блестящих губ, сквозь которые хочу толкнуть изнывающий от болезненного стояка член.

Тяжело дыша, обхватываю тонкую шею пятерней и нарочно сдавливаю, вынуждая ее глаза закатится от удовольствия. Что, блядь, она делает со мной. Спускаюсь ниже, царапая пальцами гладкую кожу, минуя плоский дрожащий живот, прежде чем пальцы соскальзывают вниз, мгновенно собирая влагу между ее ног.

— Черт, — цежу я сквозь зубы, вынуждая ее задыхаться от собственной одержимости и желания, неотрывно двигаясь по шелковой от соков плоти. — Блядь, с тебя капает… — сокрушенно выдыхаю я и утыкаюсь лбом в подрагивающий живот, проталкивая палец в горячую киску. Тугую и чертовски мокрую. Свободной рукой сжимаю хрупкую талию, пересчитывая ладонью выступающие ребра и зажмуриваясь от того, как охренительно она чувствуется в моих руках, и будет еще лучше ощущаться на моем члене. От подобной мысли сквозь плотно сжатые челюсти из меня вырывается шипение, и я добавляю второй палец, ускоряя волнообразные движения и разбивая Тату на крик, вдавливая большой прямо в пульсирующий клитор.

Черт ее раздери! Охуенная. Отзывчивая. Моя.

Вынимаю пальцы из истекающей соками киски и нависаю над раскрасневшимся лицом Таты, прежде чем засовываю один палец себе в рот и провоцирую голубые глаза загореться таким же голодом. Идеальная. Такая же порочная и греховная. Сглатываю голодную слюну, когда она, не отводя красивых глаз, берет мою руку и, приблизив к себе, проводит влажными фалангами по раскрытым губам, что судорожно цепляют жалкие клочки воздуха. А стоит ее языку пройтись вдоль и попробовать на вкус то, что сведет ее с ума так же как и меня, я добавляю ей в рот и второй палец.

— Соси, — мой голос звучит гортанно мрачно, но именного этого она хочет от меня. И она сосет. Так яростно, что мой член сейчас заплачет от несправедливости. Тата убивает меня, облизывая мои пальцы с невинным взглядом девственницы.

Нахуй все это. С влажным хлопком вырываю из ее рта пальцы и, резкими движениями расстегнув ремень, освобождаю гребаный стояк.

Тата пытается приподняться, чтобы увидеть свидетельство того, как действует на меня, но я укладываю ее обратно и без какой-либо подготовки толкаюсь между ее ног, одним точным движением врываясь в тугую плоть. Стон. Животный и безудержный. Не знаю ее или мой. Но я нахожу вцепившиеся в мои плечи руки и прижимаю их по обе стороны от Таты, сплетая наши пальцы в замок. Твою ма-а-ать! Как же в ней чертовски хорошо. Настолько, что взвыть охота и я бы сделал это, если бы Тата не опередила меня. Делаю еще один толчок и смыкаю зубы на ее шее, дурея от того, как горячая киска засасывается мой член. С жадностью принимает по самые яйца… Я тоже скучал, милая. Замираю в горячей пульсации, едва не задыхаясь от криков, вырывающихся изо рта проклятой. Ее тело буквально разбивается подо мной, дрожит, выгибается, просит… И я даю ей то, что она так призывно требует, вколачиваясь в нее с влажными шлепками. Агрессивно. Жестко. Безудержно. Будто впечатываю в ее мозг понимание, что она моя и ей придется принять это. И она принимает. Каждое проникновение выбивает из наших тел грохочущие звуки одобрения.

Но как бы прекрасно не звучал ее надломленный голос, мне приходится закрыть этот кричащий рот ладонью, потому что я сдохну, если нам помешает топот маленьких ножек, который я могу даже не услышать. Держа ее рот под контролем, второй ладонью сдавливаю горло и, толкнувшись бедрами, вынуждаю Тату захныкать. Моя. Черт возьми, моя до мозга костей.

— Смотри на меня, Тата, — рычу, когда ее глаза закатываются. — Смотри, блядь. Хочу видеть, как ты кончаешь, — рвано выдыхаю и врезаюсь в нее с новой силой. — Тебе нравится… нравится, как я тебя трахаю, да, девочка? — выхожу и снова вонзаюсь на всю длину. — Ты создана для меня, Тата. Твоя охранительная киска создана для меня. Твои сиськи созданы для моего рта, — склоняюсь и хватаю зубами торчащий сосок, прежде чем всасываю и выпускаю с причмокиванием, а потом вновь возвращаюсь к возбужденному лицу голубоглазой ведьмы.

Слишком глубоко. Горячо и охрененно приятно.

Я уже ни черта не соображаю, врываясь в нее до самой матки. Ударяясь в гребаную точку G, желая сбросить Птичку в темноту, дать ей то, в чем она так нуждается. И я даю, когда довожу Тату до грани, перекрывая доступ кислорода и одновременно трахая ее в диком ритме. Она начинает колотить меня по плечам, но я позволяю ей сделать вдох лишь тогда, когда все ее тело прошибает ударной волной, и мой член взрывается от ее жадной пульсации. Жадные стенки буквально доят мой ствол, засасывая в самый настоящий рай. Запрокинув голову, я совершаю последний грубый толчок и со стоном, похожим на рев, затыкаю ее кричащий рот своим, заставляя нас обоих задохнуться от безумия вырывающегося из наших тел. Шквал удовольствия бьет в самый мозг. Отключает от реальности, но я возвращаюсь к ней, стоит блестящим полуприкрытым глазами Птички показать мне свое наслаждение. Она плачет. Улыбается. Стонет. Ей хорошо и это охранительно радует меня. Потные от сумасшествия, сплетенные в единое целое, мы вновь обретаем друг друга. Волна за волной обрушившийся экстаз распаляет огонь, ослепляет нас и поражает, сбрасывая обоих в порочную темноту. Погружая в туман. Сквозь дымку которого мы находим наше потерянное в сумасшествии дыхание. Оргазм оказывается настолько сокрушительным, что я позволяю себе обессилено упасть и прижать дрожащую подо мной Тату. Но тут же заставляю себя приподняться на локтях и, увидев удовлетворенное лицо любимой женщины, провести костяшками пальцев по щеке, вложив в это движение всю свою ласку. Нежность. Любовь. Рядом с ней мой зверь готов склонить голову. И прямо сейчас он делает это, довольный тем, что только что сделал.

— Ты кончил в меня, Хаджиев! — она принимает попытку нахмурится сквозь блаженную маску, но я еще в ней и еще твердый, поэтому гашу ее слабое раздражение, дернувшись внутри.

— Хочу еще одного ребенка. Хочу пройти все, чего я лишился со своим сыном, — сдавленно прошу ее севшим голосом, замечая, как ее лицо смягчается, а когда распухшие губы дергаются в слабой улыбке, целую их. — Научи меня быть счастливым, Тата. Я забыл, каково это.

Прижимаюсь к ней лбом, водя носом по ее.

— Мы научимся, — шепчет она, прижимаясь с новым поцелуем. — Обещаю, научимся.

Эпилог. Добро пожаловать в новый мир

Марат

Уже два часа я хожу из стороны в сторону, истаптывая коридор нервными шагами под раздирающие душу крики моей жены. Я злюсь на себя за то, что пообещал ей не присутствовать на родах. Но этого требовала сама Тата, утверждая, что так будет лучше ради ее же спокойствия, поэтому я согласился. По крайней мере, я так думал до того момента, пока сквозь стены не начал чувствовать ее боль. И с каждой секундой мое терпение грозит разорваться на части, что и случается, когда из палаты выходит медицинская сестра, которую я тут же хватаю за плечи, вынуждая с испугом вскинуть голову:

— Вашу мать, почему она так кричит?!

— Это роды, папаша, а не СПА-процедуры. — Она похлопывает меня по плечу, после чего на ее лице появляется ободряющая улыбка. — Успокойтесь.

— Успокоиться, — стиснув зубы, повторяю себе под нос и заставляю себя отпустить персонал.

— Именно. Она умница. Все идёт отлично…

Очередной вопль выворачивает мою душу и, рыкнув, я на полных парах пускаюсь туда, где разрывается криками моя Птичка.

— Нет, нет, нет! — женщина торопливо обгоняет меня и грудью заслоняет проход. Не то чтобы у нее это получилось, но вновь какие-то чудесные силы взывают меня к разуму. — Вам туда нельзя! Если вы не возьмёте себя в руки, Марат Кадырович, мне придётся вызвать охрану.

Блядство! Гребаное блядство! Моя жена орет будто ее режут ножом, а я стою здесь и подыхаю от неизвестности.

— Тогда дайте ей что-нибудь! — рявкаю, раздраженно взъерошивая пальцами волосы. — Блядь! Твою мать! Херня какая-то! — вновь начинаю мерить проклятый коридор шагами и каждый раз дёргаюсь на звук боли моей жены.

— Она помогает появиться на свет новому человеку, чего вы ждали? Волшебную симфонию?

— Я хочу увидеть свою жену живой и невредимой, иначе заставлю так орать каждого, кто причинил ей боль!

Медсестра цокает, укоризненно качая головой:

— Боль в родах это естественный процесс.

— Тогда вколите ей чертово обезболивающее!

— Ваша жена отказалась от эпидуральной анестезии.

Какого хрена, Тата?!

— Она это сделала, — наконец я останавливаюсь, впившись в медсестру остекленевшим взглядом, на что получаю утвердительный кивок. — Невыносимо упрямая женщина! — уперев руки в бока, я опускаю голову, глухо выдыхая: — Черт бы ее побрал!

Тихий женский смех пробивается сквозь стук собственного сердца, а потом медсестра помогает мне сесть на скамейку для посетителей.

— Все в порядке. Подождите здесь, я принесу вам успокоительное.

Сглатываю.

— Хорошо. Спа…

Внезапно раздается звонкий крик, и я замираю, не сразу понимая, кому он принадлежит. Я даже не осознаю, в какой момент поднимаюсь на ноги и за несколько широких шагов добираюсь до…

Твою мать!

Столбенею в дверном проеме, замечая измученную и едва дышащую Тату, прижимающую к своей груди окровавленный и кряхтящий комок. А потом, игнорируя возмущённый медицинский персонал, падаю на колени рядом с кушеткой, но даже в таком положении нахожусь выше Таты.

— Марат… что ты… — шепчет она заплетающимся языком, пока я покрываю ее влажное от пота лицо поцелуями.

— Больше никаких родов. — Утыкаюсь лбом в ее лоб, обхватив затылок жены ладонью. — Я думал… Черт… — облизываю губы. — Ты так кричала…

Тата с трудом улыбается и тянет к моему лицу дрожащую руку, которая, едва коснувшись меня, обессилено падает, но я ловлю ее и подношу к своим губам, крепко прижимаясь ими к подрагивающим пальцам жены. Шепча слова благодарности, целую тыльную сторону ее ладони, обещая, что всегда буду рядом. Я как умею дарю Птичке то, в чем сейчас нуждаемся мы оба. Но она слишком слаба и от этого осознания в груди разливается горечь сожаления по поводу собственной беспомощности. Моя женщина страдает, а я никак не могу облегчить ее боль.

— Со мной все в порядке, — шелестит все еще дрожащим голосом, тем самым вынуждая меня отстраниться и посмотреть на нее строгим взглядом. В порядке? Она орала так, что рай и ад плакали в унисон. — Правда, родной. Все хорошо. Я счастлива. — Тата переводит взгляд на нашего сына, но я даже не успеваю посмотреть на него, потому что одним умелым движением его забирают с груди Таты и, запеленав, уносят до того, как Тата успевает остановить меня, не давая забрать сына обратно.

— Его скоро вернут.

Пребывая все в том же напряжении, я возвращаюсь обратно к жене, изучая ее измученное лицо внимательным взглядом. Она не спрячется от меня. Никогда не поверю в ее «Все хорошо. Я счастлива», после того, что недавно слышал.

— Как прошел бой у Вани? Я так соскучилась по нему. Так волновалась…

— Ш-ш-ш, — успокаиваю ее, проводя костяшками пальцев по скуле. — Наш сын возвращается с золотой медалью. Эту победу он посвятил своему маленькому брату, — последние слова вылетают из меня с особой гордостью, потому что я рад видеть уважение маленького Ивана к еще не родившемуся брату. Так и должно быть. А я приложу все усилия, чтобы в их отношениях не было места зависти и соперничеству. Моей любви хватит для каждого. А Тата только приумножит ее. — Завтра они прилетают, и мы навести вас вдвоем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Внезапно большие аквамариновые глаза покрываются блестящей гладью, прежде чем из них ускользает большая капля переживаний. А может, это слеза боли. В любом случае Тата никогда не признается в своей слабости.

— Сильно болит? — заправляя влажную прядь волос ей за ухо. — Почему отказалась от обезболивающего?

— Боль стихает. — Ее губы подрагивают в слабой улыбке. Дьявол! Сейчас она так уязвима. — Марат, я знала на что иду. Было очень больно. Больнее, чем в первый раз, но поверь, родной, — ее ладонь немного уверенней обнимает мою щеку, — оно того стоило.

Проклятье. Я так горд своей женщиной, так счастлив, что с ней все в порядке… Качаю головой, еще крепче прижимая к себе ее ладонь, накрыв сверху своей. Успокаиваю себя: она здесь, рядом, живая и на удивление действительно выглядит счастливой.

Последние месяцы беременности дались Тате тяжело, но я был рядом с ней на каждом шаге. Как и обещал. Весь этот путь я прошел с ней от начала и до конца. Как и должен был в первый раз. Но жизнь дала мне шанс обрести вновь то, что однажды я уже потерял. И я костьми лягу, чтобы больше не упустить ни одного важного момента в жизни моих детей и любимой женщины.

Я ушел из «большого» бизнеса, вместо этого вернулся к спорту и восстановил несколько школ бокса для детей в городах России. Теперь я руковожу Спортивной Федерацией бокса Приморского Края. Даже решил набрать себе учеников, чтобы поделиться с ними своими знаниями в борьбе. В эту же группу ходит наш старший сын Иван, который явно унаследовал от меня упорство и трудолюбие. Когда-нибудь одно лишь имя Ивана Хаджиева будет заставлять дрожать каждого соперника, представшего перед моим сыном.

— Как ты себя чувствуешь, Татьяна? — в наше маленькое спокойствие вторгается женский голос, и я отстраняюсь, позволяя своей жене снова соврать о том, что с ней все хорошо. Врач снимает перчатки и выбрасывает их в ведро

— Пятьдесят четыре сантиметра, четыре пятьсот! — доносится из-за моей спины и, обернувшись, я замечаю женщину, вошедшую с белым кульком в руках. — Принимайте, папаша, богатыря!

Нервно сглотнув, я поднимаюсь на ноги, совершенно не готовый к тому, что медсестра так быстро сунет мне моего сына.

Дыхание перехватывает, пока я аккуратно, насколько могу, принимаю кряхтящий сверток и прижимаю к себе, ощущая выступившую на лбу испарину. Такой маленький. Хрупкий, как хрусталь в моих огромных руках. Сглатываю накатывающий в горле ком, упрямо убеждая себя, что я не умею плакать. Разучился много лет назад. Но когда провожу пальцем по маленький ладошке, которая тут же смыкается в крепкой хватке, внутри что-то щелкает. Лопается огромный шар, позволяя мне освободиться от тяжести и принять в свое сердце новую жизнь.

— Ассаламу алейкум, мой маленький друг, — шепчу будто не своим голосом, а потом прижимаюсь губами к маленькой ручке. — Добро пожаловать в новый мир, Аман.

Конец

Оглавление

Пролог. Встреча

Глава 1. Тата

Глава 2. Ублюдок

Глава 3. Хищник

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Глава 4. Сколько

Глава 5. Вещь

Глава 6. Мой повелитель

Глава 7. Абсурд

Глава 8. Айюб

Глава 9. Слабость

Глава 10. Тупая сука

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 11. Тимур

Глава 12. Два дня

Глава 13. Доброе утро

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 14. Кофе

Глава 15. Провокация

Глава 16. Мысли

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 17. Подчинись

Глава 18. Держу слово

Глава 19. Грязь

Глава 20. Излагай

Глава 21. Салим

Глава 22. Паша

Глава 23. Здравствуй, Татьяна

Глава 24. Убей

Глава 25. Безумие

Глава 26. Мысли

Глава 27. Голубая бабочка

Глава 28. Вернулся

Глава 29. Голод

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 30. Новый Хаджиев

Глава 31. Поужинай со мной

Глава 32. Кто ты такой

Глава 33. Вопросы

Глава 34. Горячее подано

Глава 35. Джафар

Глава 36. Ад

Глава 37. Перемены

Глава 38. Шесть недель

Глава 39. Возрождение орла

Глава 40. Соскучился

Глава 41. Прогуляемся

Глава 42. Вышло из под контроля

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 43. Она дома

Глава 44. Ванюша

Глава 45. Не посмеешь

Глава 46. Ты свободна

Глава 47. Не возвращать

Глава 48. Ничего не кончено

Глава 49. Не отпускает

Глава 50. Тяни время, Птичка

Глава 51. Я не остановлюсь

Глава 52. Успел

Глава. 53. Чудовища больше нет

Глава 54. Разбивает все мои сомнения

Глава 55. Научи меня быть счастливым

Эпилог. Добро пожаловать в новый мир