Часы бьют полночь [Анатолий Даровский Kleshnya] (fb2) читать онлайн

- Часы бьют полночь 1.25 Мб, 371с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Анатолий Даровский (Kleshnya)

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Анатолий Даровский (Kleshnya) Часы бьют полночь

Межглавье

Когда в уши ударил привычный визг тормозов, Оля даже не поморщилась.

Метро пахло по-особому: металлом, пылью, людьми. И ещё — этим странным не пойми чем, незнакомым, но приятным. «Запахом метро», о котором знают все, кто живёт в Москве.

Все, но не она. Она-то здесь недавно. Для неё здесь всё в новинку: раньше-то Оля бывала в столице только по большим праздникам. Три часа на электричке в одну сторону, пока доберёшься туда и оттуда — почти целый день пройдёт.

Это сейчас всё иначе. Суетливые люди, широкие платформы и этот непонятный запах. Запах креозота, как заботливо подсказывает интернет, как подсказал бы кто-то ещё, если бы он у Оли всё ещё был. Но его не было.

Кого — его?

Распахнутые, как оскаленная пасть чудовища, двери стальной многотонной махины проглотили Олю, медленно бредущую в толпе других таких же усталых пассажиров — и захлопнулись за спиной. Всё, последняя пересадка. Оставалось только обессиленно повалиться на сиденье, поставить на колени маленький студенческий рюкзачок из чёрного кожзама и прикрыть глаза. И ждать, пока поезд доедет до её станции, конечной.

Сквозь полусомкнутые ресницы виднелось чёрное, мрачное. Прощальный подарок того, от воспоминаний о котором осталась бледная тень, мимолётное ощущение потери, какое всегда возникает, если вспоминаешь о чём-то важном и ушедшем. Будто мысль ищет заветную ниточку — и, не находя её, проваливается в пустоту.

Оля закрыла бы глаза окончательно, но не решилась: уставшая за день, она бы так и заснула здесь, в вагоне, пока поезд летит по тоннелю, и за его окнами виднеется то, о чём даже не догадываются простые пассажиры.

Она бы тоже не догадывалась, если бы…

Если бы — что? Воспоминания продолжали ходить вокруг до около, но Оля не могла вспомнить чего-то важного, чего-то нужного и дорогого. Словно из памяти аккуратно удалили огромный участок, оставив все ниточки, что тянулись к нему, болтаться посреди пустоты.

На всякий случай Оля проверила список контактов, но никакой подсказки тот ей не дал. Блёклые лица, блёклые люди. И среди этой серости, однообразной, точно осенняя слякоть — пятна, тёмные, как мазут.

Она осторожно оглянулась по сторонам, выискивая «особых» пассажиров. Не только пассажиров, конечно: то, что заглядывало в окна, пока поезд нёсся на полной скорости, тоже заслуживало внимания. Но от него Олю, по крайней мере, отделяло несколько сантиметров толстого металла и стекла. Хоть какая-то защита — хотя, понятное дело, такое для этих тварей не проблема.

Смотреть приходилось мимолётно, как бы ненароком. Они безвредны, пока их не видишь, но она видит, и единственный способ избежать беды — ни взглядом, ни случайным движением мимических мышц не выдать своего знания.

Кто подсказал ей это? Оля не помнила.

Взгляд привычно пробежался по стройным рядам пассажиров: сидящих, стоящих, привалившихся к поручню, точно больные. И ни на миг не остановился, когда один из мирных горожан неожиданно облизнулся, демонстрируя чёрный, вытянутый, как у ящерицы, язык.

Оля даже не повела бровью. Таких ей каждый день встречалось много, и бояться их — значило только лишний раз тратить нервы и подвергать себя бессмысленной опасности. Страх они чуяли получше любого случайного взгляда.

Поезд дёрнуло, и она, погрузившаяся было в собственные мысли, вскинула голову, будто боялась заснуть. Встретилась глазами с чернотой за окном, где клубилась тьма, слишком густая, чтобы быть простым нагромождением кабелей. Тьма, скалящаяся десятками глаз и ртов, тьма, у которой — ей показалось это всего на миг, но показалось же! — было его лицо.

Оля всё-таки вздрогнула — и это было ошибкой.

Глава 1. Это ноябрь

Под ногами противно хрупало. Мелкие льдинки, потрескивая, бились на куски под подошвами толстых зимних сапог — но менее скользко не становилось. И ведь вроде бы даже не зима ещё, ноябрь на дворе, начало ноября, в это время порой ещё трава растёт. А тут такое.

Каждое утро первой недели новой четверти начиналось с рискованного путешествия в школу по тонкому льду. Тонкому, скользкому и накатанному. Чуть зазеваешься — поскользнёшься, с размаху ударишься копчиком, изгваздаешь куртку. И в школе потом грязной сидеть, и больно ещё с полчаса.

Оля выдохнула в воздух облачко пара и взмахнула руками, пытаясь сохранить равновесие и проклиная сезон гололедицы на чём свет стоит. Мелкие тени, её верные спутники в каждом из утренних походов в школу, шарахнулись в сторону: она чуть не спихнула одну из них варежкой. Неопасные, нестрашные. Её боятся больше, чем она их — но чуют, заразы, видящего, и лезут к нему из чистого любопытства.

Она уже начинала разбираться, и ей это нравилось, несмотря на опасность. Нравилось наблюдать, как мелочь, соревнуясь, кусает друг друга за хвосты и стайками пасётся у гаражей: греет несуществующие уши школьными сплетнями. Нравилось замирать, когда над головой неспешно, как воздушный кит, проплывало что-то несказанно огромное, на миг застилая своим телом хмурое зимнее солнце. Настолько огромное, что тоже уже неопасное: что ему какие-то людишки?

Женька оказался прав: смириться с новой картиной мира действительно оказалось несложно. И она смирилась и даже начала получать удовольствие.

Между лопатками ударило твёрдое, холодное, и Оля всё-таки потеряла равновесие. Тонко взвизгнула, неловко взмахнула руками, с размаху ударилась коленками о чёртов лёд: те протестующе заныли. Обернулась через плечо, заранее внутренне закипая.

— Какая паскуда снежком кинула?!

Небольшая стайка ребят помладше взорвалась издевательским хохотом. Оля не успела даже встать: пока ноги разъезжались на льду, пацаны порскнули врассыпную. Только их и видели. Самих бы так по гололёду повозить, придурков малолетних. Желательно носом.

Она заворчала и ещё раз попыталась встать. Сумка тянула вниз, а промокшие колени холодило. Вивла опять будет ругаться, что ученики выглядят как бомжи. Как будто сама на льду ни разу не падала.

— Помочь? — раздалось сверху. Голос был знакомым, и Оля вскинула взгляд вверх, привычно мотнула головой, поправляя лезущую в лицо тёмно-каштановую косу.

— О, привет, — она попыталась улыбнуться, но обветренные на холоде губы отозвались протестующей болью. Вот ведь! Опять гигиеническую помаду дома оставила. — Если не сложно — давай. А то эти мелкие совсем уже страх потеряли.

— Ты про младшеклашек или про хреновину у тебя за спиной? — как ни в чём не бывало поинтересовался Женька, протягивая Оле руку и одним резким движением поднимая на ноги. Та только отмахнулась.

— Хреновина мне что сделает, она маленькая. Младшеклашки, конечно! Снежками кидаются и тут же удирают, пока пытаешься встать, — пожаловалась она. — И ведь на дороге даже снега почти нет, так что в ответ не кинешь. Уф. И спасибо.

— Так на то и расчёт, — заметил одноклассник и усмехнулся. — Не за что.

Он в последние дни вообще изменился. Как будто история, что тяготила его всю жизнь, канув в Лету, наконец-то дала ему свободу. Олю это не могло не радовать. Пусть цена, которую им всем пришлось заплатить, оказалась слишком велика, пусть теперь ей всю жизнь придётся отводить глаза от гротескных изломанных фигур, источающих голод — ничего страшного.

Оля привыкнет. Раньше ей всегда казалось, будто в её жизни, затерянной в сонном подмосковном городке, происходит слишком мало интересного.

Теперь интересного было выше крыши, но она и с ним начала свыкаться.

— Пошли, — позвал Женька, — опоздаем же.

С каких это пор тебе стало важно, во сколько ты появляешься на уроках, хотела было съязвить Оля — но увидела бесформенную громадину, что притаилась в углу и косила на них дурным глазом, и поспешила согласиться с одноклассником. Нечего долго стоять на одном месте, если ты — из тех, кто может видеть всякую нечисть.

Ноги на льду больше не разъезжались, а потом скользкий участок и вовсе закончился, оставив дорогу мокрой и чёрной, всё ещё пахнущей сырыми листьями. Точно октябрь ещё не прошёл, точно не лежит по обе стороны от тропинки грязный ноздреватый снег.

Сугроб взорвался мелкими мокрыми комочками, забрызгав и без того пострадавшую Олину куртку, и из снежного завала показался чей-то любопытный нос. То ли крыса неведомо как зарылась в снег, то ли какая-то из небольших тварей…

— Интересно, — заметила Оля, — когда они изменяют что-то, как это видят обычные люди?

Этот вопрос не давал ей покоя с того самого дня, когда она обрела способность видеть скрытое и ощущать неведомое. Если тварь пройдёт по снегу, чьи следы увидят сторонние наблюдатели? Если швырнуть в чудище снежком, разобьётся ли он о пустоту для тех, кто не способен замечать их?

— Ты меня спрашиваешь? — отозвался Женька. — Если кто и знает ответ, то это ты. Разве нет?

Точно. Он-то их видит с рождения, по праву наследства. Оля нахмурилась.

— Тогда, в твоей квартире… я видела только темноту. Может, какой-то морок? Отвод глаз? Видят, но тут же забывают, что-то вроде того?

Одноклассник только пожал плечами, и снова повисла тишина. Видят, но тут же забывают… о чём-то Оле это напомнило, о чём-то мерзком, точно послевкусие после дрянной еды, о чём-то, что ощущалось, как горечь на языке.

Так возвращаются мыслями к неприятности, которая ещё не случилась, но неминуемо должна произойти, и Оле не нравилось, что она не может о ней вспомнить.

— Мне снился сон… — пробормотала она и осеклась. Сон ли это был? Все, что Оле запомнилось — тягучее, сосущее ощущение невероятной пустоты, которое не давало спокойно мыслить. Кажется, ей снилось, будто она… в метро? Взрослая? И одна?

Оля не сразу заметила, что Женька смотрит на неё, и на его лице застыло неясное сочетание озадаченности и… понимания? Он разом посерьёзнел, и, хотя на улице галдели дети и шумел ветер, ей показалось, что вокруг повисла гнетущая тишина.

Женька подождал несколько мгновений, прежде чем всё-таки поторопить её.

— Так. Сон. И что? Он какой-то странный?

Оля задумалась. Расплывчатое серое марево вспоминалось с трудом: ей будто приходилось прорываться через густой туман, опутавший мысли.

«Словно из памяти аккуратно удалили огромный участок, оставив все ниточки, что тянулись к нему, болтаться посреди пустоты». Чья это мысль? Её же? Или чужая, слишком точная и жестокая, чтобы принадлежать Оле?

— Там… — голос звучал неуверенно: она всё никак не могла вспомнить, что конкретно ей снилось. — Там не было тебя.

И, осознав, как это звучит, спохватилась и быстро добавила:

— Не в смысле во сне. В смысле… вообще. Я там, во сне, осознавала, что тебя нет во всём мире и больше никогда не будет. И лица твоего не помнила.

Женька задумчиво выдохнул пар в прозрачный осенний воздух и потянулся было к волосам — взъерошить их привычным движением — но замер на полпути, вспомнив про шапку.

— Звучит довольно безысходно. Хотя чего ты хотела, ноябрь на дворе. Весь месяц будет всякое странное сниться, и на это не всегда стоит обращать внимание.

Он пытался казаться спокойным, но за последний месяц Оля успела понять: чем более нарочито беззаботно он говорит, тем выше шанс, что на самом деле разговор его глубоко тревожит. Просто показывать эту тревогу вредно, да и опасно: твари чуют страх.

— Думаешь, ничего не значит? — с сомнением протянула она. Сейчас, когда сон начал вспоминаться, внутри опять тягуче заворочалось что-то, похожее на острый осколок. Царапающееся, скребущее изнутри предчувствие: пока всё хорошо, но это ненадолго. Скоро, очень скоро сдвинутся с места огромные стрелки, отсчитывая время до неминуемого.

Оля помотала головой, чтобы избавиться от навязчивых мыслей. Коса привычно хлестнула по щеке, и ей запоздало вспомнилось, что там, во сне, у неё и косы-то не было.

Ну, это уж точно неправда. Остричь волосы — длинную, густую тёмно-каштановую волну — она не согласится никогда.

— Ну, как тебе сказать… — протянул Женька, лавируя между застывших луж. — Со мной ни разу ничего не случалось, хотя снится каждый ноябрь чёрти что. Но я, как ты понимаешь, не слишком репрезентативная выборка.

Оля фыркнула. С недавних пор он чуть ли не каждый день звал её в олимпиадный кружок. На полном серьёзе утверждал, что математика помогает держать тварей подальше: стоит начать нервничать — придумываешь какой-нибудь пример и пытаешься решить в уме.

Всё было бы нормально, оставайся у неё хоть какое-то время на олимпиады в перерывах между репетиторами и кружками. Экзамены на носу, девятый класс, и, если она хочет остаться в лицее — надо приложить усилия.

«А то ты не знаешь, что олимпиадникам дают поблажки», — резонно возражал в ответ на это Женька, живой тому пример. И Оля мялась, боясь прыгать в неизвестность, менять репетиторов на олимпиады: а если не выйдет, а если среди остальных ребят в олимпиадном кружке она окажется полной дурой?

Решиться казалось сложнее, чем смотреть в глаза твари из пространственной петли, сжимая в руках обломок ножа. И даже сложнее, чем ломать собственное видение мира, заставлять себя поверить, увидеть и ощутить чудовищ вокруг себя — и бросаться вперёд, в кишащую демонами тьму.

Она не боялась чудовищ, но боялась показаться глупой и слабой, и Женька никак не мог этого понять. Да Оля и сама не могла.

— Короче, — закончил Женька, когда она так и не ответила на реплику о репрезентативной выборке, — это ноябрь. Всякое может случиться. А может и не случиться. Чёрт его знает.

Вдали серел унылый забор физико-математического лицея № 6.

Глава 2. Лай

Оля кипела. Злиться было нельзя — на улице тварей всегда водилось много, и любая из них могла соблазниться бурными эмоциями и прилипнуть так, что не отвяжешься потом — но она всё равно злилась.

— Да погоди ты, — Стаська, запыхавшаяся, догнала её на самом выходе со школьного двора, требовательно дёрнула за рукав, чем вызвала очередную вспышку негодования. — Что, неужели всё так плохо?

— Ещё хуже, — огрызнулась Оля, но руку не отдёрнула. — Совсем поехала уже, дура старая! Сама же видела!

Стася сочувственно покивала. Низкорослая, полноватая, она доставала высокой и угловатой Оле лишь до плеча — но в такие моменты всегда казалось, будто подруга смотрит на неё наравне, а то и сверху вниз.

— Может, всё ещё наладится? — робко произнесла она. Оля скривилась.

— Ага, как же. Это Жужелица, ей бы только поиздеваться над кем. Не наладится, не исправит и вообще, «сама виновата, нужно было учить». Ей даже олимпиадники сказали, что мы не проходили эту тему! А она как обычно.

— А ты откуда знаешь, что не исправит?

— Так она сама сказала.

Учительский контингент в лицее был, в общем, довольно приятным, за исключением двух старых кошёлок, портивших жизнь и ученикам, и другим учителям. Вивла, преподаватель русского языка, чей скрипучий голос и въедливый характер снились иным в кошмарах даже после выпуска.

И Жужелица, чтоб её. Светлана Викторовна Жужелова. Химичка. Невыносимо громкая, шумная и хамоватая любительница ставить оценки по велению левой пятки. И, если раньше Оле как-то удавалось избежать её карающей длани, то сегодня всё пошло наперекосяк.

— Ты знаешь, что она мне заявила, когда я подошла к ней после уроков? — Оля продолжала кипеть. — Что я девочка, а девочки по большей части тупые и для химии не подходят!

— Чего?! — теперь уже завелась Стася, о чьей склонности к феминизму Оля догадывалась уже давно. — Она ж сама женщина!

— Ну, она типа «не такая». — Оля негодующе фыркнула. — Блин, ладно. Хорош уже про эту дуру.

Она с опаской покосилась за плечо одноклассницы. Ну да, конечно. Тут как тут. Не только мелочь, на которую Оля давно уже даже перестала реагировать, но и что-то совсем другое. Игольчатое, серо-фиолетовое, истекающее соком, что пачкал и без того грязный снег сиреневыми пятнами.

— Лучше расскажи что-нибудь хорошее, — вздохнула она. — Про книги. Про аниме. Про корейцев хотя бы.

— Как раз хотела сказать, — победно улыбнулась подруга, поправляя на носу очки в тонкой, почти круглой оправе. — Недавно прочитала крутую мистическую штуку, про чудовищ, тебе скинуть? Она самиздат, на сайте лежит…

— Ага, — кивнула Оля. Ей почему-то стало смешно. Мистика про чудовищ — а разве не с этим она сталкивается каждый день своей жизни, начиная с момента, когда бросилась наперерез твари в Женькином коридоре?

Если кто и мог рассказать историю про чудовищ так же хорошо, как она, то разве что только Женька. А существовали ли другие люди, которые могли их видеть — Оля не знала. Должны были: как-никак, закон больших чисел. Не могут они с одноклассником быть такими уникальными, что, кроме них, никого такого больше нет.

Женькина мама, встреченная Олей всего лишь однажды, упомянула «семьи, где оба видят» — а значит, скорее всего, была с ними знакома. Но сам одноклассник про это ничего не знал. Или не хотел говорить.

Стася хитро сощурилась и исподлобья взглянула на неё. Вьющиеся светлые волосы, выбивавшиеся из-под шапки, делали подругу похожей на маленького львёнка.

— А что там твой ухажёр, кстати? Почему не провожает после школы?

— А? — Оля хлопнула глазами, не сразу сообразив, о ком идёт речь. — Блин, какой ещё ухажёр! Мы друзья, ау, ты о чём вообще?!

Стаська хихикнула.

— А по вам не похоже. И что, как он?

— Да нормально, — пожала плечами Оля. — Я тебя умоляю, только ты не начинай, и так половина класса чёрти что себе напридумывала.

— Ну, просто вы так внезапно начали общаться, — протянула Стася, — притом, что он вообще чувак довольно замкнутый. И странный. У него вообще друзья есть? Ну, кроме тебя?

Оля вздохнула. Не объяснять же подруге, из-за чего они с Женькой сблизились и какая история послужила началом их дружбе. Пусть Стаська сама приняла в ней участие, пусть ездила на ту злосчастную экскурсию, пусть вместе с ними ходила по проклятому дому и видела всё своими глазами — она же этого не помнила! И, если верить Женьке, помнить не должна была. Для её же блага.

Не хватало ещё подругу сделать такой же, как они.

— Не особо, — нехотя призналась Оля. — Так получилось. Он не слишком хорошо уживается с людьми.

— А сейчас он где? — Стася продолжала любопытствовать, и Оля снова начала нервничать. Размытый силуэт, висевший на соседнем дереве, нетерпеливо качнулся.

— В олимпиадном кружке, — терпеливо пояснила она. — Они там часто собираются. Блин, ну чего ты у меня спрашиваешь? Я ему что, няня, что ли?

— Да ничего, — одноклассница обиженно моргнула. — Вообще-то просто хотела уточнить, свободна ли ты.

— Свободна. А что?

— А то, что, если ты сегодня всё равно не с ним, пошли со мной. Около моего дома кошка недавно родила, прикинь, осенью, и мы сейчас котят пристраиваем. Посмотришь?

У Оли отлегло от сердца. Котята — это всегда хорошо. Кошки, как она предполагала, обладали той же способностью, что и они с Женькой. Но из-за свойственного кошачьим пофигизма почти не реагировали на жутких тварей, что могли оставить седым человека.

Потому и не попадались им. За редким исключением.

— Конечно, — легко согласилась она. — Погоди только, сумку домой закину и цифру возьму. Пофоткаю их, скину в соцсети, может, заберёт кто.

Зеркальный фотоаппарат у Оли появился недавно — родители подарили в конце прошлой четверти, мотивируя подарок хорошими оценками дочери и ещё стыдом за то, что не взяли её в поездку на юг. Она и сама не горела желанием — но родители почему-то решили, что Оля просто не хочет огорчать их и скрывает переживания.

Теперь она училась фотографировать. И довольно быстро заметила, какими плохими и размазанными получаются фотографии, если в кадр случайно попадает тварь.

Хотя самой твари на фото не видно.

Уже на подходе к дому, на ходу снимая с плеча оттягивавшую руку сумку, Оля услышала что-то, похожее на далёкий лай. Лай доносился со стороны парка, того, где она любила тусить с подругами летом. Единственного более-менее крупного парка в их городе.

— Подумаешь, собака, — пробормотала она себе под нос, но тем не менее поёжилась. По спине пробежал ощутимый неприятный холодок.

Тени вокруг радостно качнулись в её сторону, но Оля быстро смогла взять себя в руки. А когда за её спиной тяжело бухнула подъездная дверь, лишний раз напоминая о мерзких осенних снах — лай повторился снова. Слишком низкий и хриплый, чтобы принадлежать обычной домашней собаке. Даже очень большой.

* * *
Котят оказалось трое: рыжий, серый и трёхцветная. Кошка: трёхцветных котов не бывает, это Оля помнила. Если и бывают, то тяжело болеют и живут недолго. Они забавно возились внутри застеленной газетами картонной коробки, предусмотрительно вынесенной в подъезд, а за их неловкой вознёй пристально наблюдала бесстрастная, как иезуит, рыжая кошка.

— Классные, — Оля улыбнулась и приникла лицом к фотоаппарату. Фотографировать малышей было сложно: отворачивали головы, кривили мордочки в зевоте и требовательном писке. — Это сколько им, месяца полтора? В конце сентября родились?

— Как-то так, — рассеянно кивнула Стася, наглаживая кошку. Кошка буравила Олю настолько суровым взглядом, что та почти физически ощущала, как он тыкается ей в спину. — Осень тёплая была, особенно поначалу, вот они и решили, что это весна.

— Да уж, — вздохнула Оля и щёлкнула затвором фотоаппарата. Здесь, в подъезде, котятам не грозила хотя бы смерть от холода — да и кошку тут подкармливали. Хорошо, что мир оказался не без добрых людей. А то так бы и замёрзли на улице, бедолаги, снег же лежит уже.

Снег… Интересно, как всё-таки видят люди следы, что чудовища оставляют на снегу? Она пыталась вспомнить, что представлялось ей, пока она всё ещё была «нормальной» — и не могла. Ничего не шло в голову. Никаких странных следов или размытых пятен. Туман.

Оля уже почти закончила, когда телефон разразился пронзительной трелью. Женька. Ну конечно же. Иной написал бы в мессенджер — но они предпочитали не обсуждать дела, связанные с чудовищами, через интернет. Мало ли? Увидят переписку не те глаза — и билет в психбольницу обеспечен.

— Если ты по поводу Жужелицы и олимпиадок… — начала Оля, едва нажав на кнопку звонка, хотя уже и сама понимала, что это не так. Иначе он бы не звонил, а написал.

— Нет-нет, — торопливо ответили в трубке, — хотя я бы на твоём месте подумал… А, ладно, не суть. Короче, по поводу ноября и снов твоих.

— Я не одна, — Оля моментально сориентировалась. Этот разговор — не для Стаськиных ушей. Не стоит ей знать. — А что, что-то новенькое?

— Ну… вроде того.

Женька какое-то время помолчал — она слышала, как в трубке что-то шуршит, точно он переворачивает страницы книги — а потом добавил.

— Не влом зайти ко мне? Я сейчас неподалёку от парка, можно на улице пересечься. Тебе где удобнее, в самом парке или ещё в каком месте?

Оля задумалась. Не в парке ли не так давно лаяла и выла незнакомая собака? А хотя, впрочем, столько времени прошло… Наверняка она уже убежала. К тому же на дворе день: если там сейчас и есть собаки, они мирно прогуливаются с хозяевами на поводках. Бездомных гонят дворники — и правильно делают.

А до парка отсюда добираться удобно. Да и ориентир хороший.

— Окей, — она кивнула, забыв, что говорит по телефону. — Тогда давай в парке. У главного входа, минут через десять, ладно?

— Принято, жду, — откликнулся Женька и отключился, не прощаясь.

Оборачиваясь к Стаське, Оля уже знала, что сейчас наткнётся на её знакомый хитрый прищур. С таким подруга смотрела на неё несколькими часами ранее, когда речь зашла о Женьке. Ох, да когда это прекратится наконец?

Не то чтобы она считала, что у них с одноклассником никогда ничего не может быть — но сейчас они просто дружили, а слухи не прекращались.

— Это он, да? — вкрадчиво протянула подруга. — На свиданку собираешься?

— Иди ты, — Оля беззлобно отмахнулась и принялась упаковывать фотоаппарат обратно в чехол.

Глава 3. Следы на снегу

Женька, как и договаривались, встретил её неподалёку от главного входа в парк, где стоял невероятно уродливый, похожий на соляной столп памятник. Памятник должен был изображать скорбь по солдатам, павшим в какой-то битве — но жители города негласно считали, что скульптор, его создававший, был явно пьян или хотя бы не в духе.

— Салют, — Оля подлетела к однокласснику, скользя подошвами по тонкому льду. — Итак, что ты хотел сказать?

Тянуть не хотелось. К чему лишний раз ходить вокруг да около? Особенно — когда один и тот же сон, не страшный, но тягучий, тоскливый и муторный, раз за разом не даёт нормально выспаться. Когда это длится с начала ноября, и вот уже неделю Оля просыпается с отвратительным чувством горечи внутри, и его не заглушают даже вкусный завтрак и мамина улыбка.

Женька говорил, это ноябрь. Ноябрь всегда действует на тех, кто может видеть, вот так. Странные сны — лишь начало: именно в эти холодные, почти зимние дни, когда дороги покрываются льдом, происходят самые неожиданные вещи.

Поневоле вспоминались мифы разных народностей о том, что в ноябре — время духов. Может, в их основу легли воспоминания «видящих» древних веков?

— Быстро ты, — заметил Женька, не отрываясь от толстой тетради на кольцах. Старой, потёртой: его бывшая владелица купила эту тетрадь в незапамятные времена.

Дневник его матери, после смерти перешедший к сыну. Дневник, в котором та с пугающей точностью описывала тварей, что встречались ей на жизненном пути, рассказывала об их привычках, давала советы по предотвращению погони. Даже делала короткие зарисовки, будто не боялась опасности: если бы чудовища увидели картинки, для неё это бы значило конец.

Оля снова опасно покачнулась на тонком льду и тихо позавидовала Женькиной обуви, которая не скользила даже в такую погоду.

— Может, сядем сперва? — взмолилась она. — А то я уже задолбалась падать.

Женька поднял голову, глянул на Олю, оторвавшись от страниц. Улыбнулся одними глазами — светло-серыми, особенно яркими на контрасте с чёрными волосами.

— Можем, — легко согласился он. — Заодно покажу кое-что интересное. Я тут, кажется, понял, как она отводила внимание всякой нечисти.

Оля навострила уши. Звучало интересно. О том, как Марина, мать Женьки, ухитрялась заполнять дневник, не привлекая к себе излишне настороженных нелюдских взглядов, они спорили уже с месяц. Женька уверял, что у неё наверняка был какой-то план, о котором она не успела рассказать перед смертью. Оля… Оля просто считала, что Марина обладала хорошей памятью. А записывала и рисовала — в чуланах, в туалете, ночью под одеялом. То есть, там, где никто не сможет её увидеть. Даже тварь.

Некоторые из них могли понимать человеческую письменность. Но лишь некоторые. Спрятаться от меньшинства — не такая сложная задача.

Но как это, чёрт возьми, связано с её снами?!

Пока они шли по заснеженной дорожке — в самом парке, к счастью, гололёда не было — Женька рассказывал, что именно ему удалось узнать.

— Помнишь, я обращал внимание, что некоторые записи у неё вообще не в тему? Ну там, она пишет про чудовищ, а через пару страниц — внезапно про закатки. Или про погоду за окном. Или совсем уже бессвязную тарабарщину, которую прочесть-то невозможно?

Оля нетерпеливо кивнула. Любопытство жгло изнутри, смешиваясь с тревогой. Их прогулка была тихой и спокойной, а пейзаж вокруг — невероятно мирным, и даже мелких теней почти не встречалось. Но что-то в окружающей картине её пугало — и она не могла понять, почему. Даже не то чтобы пугало: скорее, вызывало непонятное ощущение беспокойства, будто серая тягомоть из сна стала на шаг ближе к реальности, будто… будто шевельнулись внутри, выходя из спячки, ржавые стрелки часов.

Словно цепь событий, что должна была изменить её мир навсегда, запускалась сегодня и сейчас. Но ничего не происходило — и Оля решила списать всё на мнительность.

— Так вот, — продолжал Женька, — меня это всегда удивляло. Зачем? Чтобы внимание отвлечь? Но почему тогда она пишет всякие бредни именно в эту книгу, а не куда-то ещё?

— Ну и почему? — рассеянно переспросила Оля. Волнение становилось сильнее с каждым шагом, и она уже было собиралась предложить однокласснику развернуться и пойти обратно — но он продолжил, и ей стало не до того.

— Потому что это шифровка, — победно объявил Женька. — Мама была совсем не дурой и в криптографии пусть немного, но разбиралась. А всякие твари — нет. Помнишь, я говорил? Они довольно тупые.

Оля кивнула. Она и впрямь помнила: в конце концов, пыталась уже перехитрить чудовищ. Новая информация отозвалась мурашками где-то внутри — будто холодными пальцами провели по затылку. Если на самом деле странные тексты в читанном-перечитанном по десятку раз дневнике — это шифр, значит…

Значит, там куча информации, о которой они раньше и не подозревали!

— Ты серьёзно? — уточнила Оля, чувствуя, как вспыхивают от возбуждения уши. До сих пор и ему, и ей этот дневник был проводником, единственным более-менее внятным гайдлайном по миру, полному демонов. Путеводной ниткой, которая позволяла не подставиться под клыки неведомой твари и не погибнуть в цвете лет.

Но и с дневником в их жизни оставалось множество белых пятен.

— Стал бы я так шутить, — фыркнул Женька, и по его голосу Оля поняла: он взбудоражен не меньше её, просто по старой привычке старается выглядеть хладнокровным. — Да, серьёзно. И страниц таких — чуть более, чем дофига. Ты понимаешь, сколько всего там спрятано?

Оля чуть не подпрыгнула от нетерпения. Конечно, чёрт возьми, она понимала!

— И что же? Что ты там нашёл?

— Ну… — Женька замялся и с неохотой закрыл книгу, которую листал прямо на ходу, — я ещё не до конца их разобрал. Большая часть, та, которая поновее, которая тарабарщина — написана каким-то непонятным шифром, к нему надо подбирать ключ, а ключа нет.

Ажиотаж сменился разочарованием. Стоило оказаться так близко к триумфу — и вот перед ними опять стена, за которой ничего не видно: ни что за сны ей снятся, ни как избежать неизвестности, которая ещё не наступила, но уже наступает, стоит за спиной, хватает липкими лапами за плечи.

И что с этим парком не так — тоже не видно. Или видно?

— Часть я смог разобрать, — быстро добавил Женька, увидев, как моментально сдулась Оля. — поначалу она писала более простой шифровкой. Читаешь каждое третье слово — и всё, вот тебе готовый текст, а о чём написано, со стороны не вид… эй, ты чего?

Он прервался на полуслове и с беспокойством заглянул Оле в глаза.

Последние слова одноклассника она не слушала: остановилась как вкопанная на полпути, застыла соляным столпом — точь-в-точь уродливый памятник у главного входа. Тревога, уснувшая было, разгорелась с новой силой и заколотилась о рёбра изнутри, словно пойманный ребёнком голубь.

Оля вдруг поняла, что казалось ей неправильным всё это время, пока они гуляли по заснеженному парку в поисках скамейки. По парку, в котором всегда было много народу, резвились дети, гуляли люди с собаками да пели нечастые зимние птицы.

— Тут слишком тихо, — прошептала она, сама пугаясь звука своего голоса — тот разом стал хриплым и жёстким, будто чужим. — И… пусто. Где все люди?

Женька оглянулся по сторонам — кажется, ему разом передалась её тревога — а Оля продолжила, чувствуя, как с каждым словом всё сильнее садится голос.

— И… следы. Эти следы на снегу. Они… чьи вообще?

Вот что она пропустила. Вот что отказывалась замечать наравне с необычной пустотой и тишиной обычно популярного городского парка. Элемент пейзажа, обыденный в городе, где регулярно ходят крупные бродячие псы — но не в парке, откуда их гонят местные сторожа.

Снег по обе стороны от дорожки был испещрён крупными размашистыми следами, слишком большими, чтобы принадлежать обычной домашней собаке.

И следов было много.

Глава 4. Не собака

— Здесь… что-то лаяло, когда я была неподалёку в прошлый раз, — Оля не узнавала звуков собственного голоса. — Я подумала, люди с собаками, но… видимо, нет.

— Совершенно точно нет, — тихо, в тон ей, откликнулся Женька. — Как-то не хочется узнавать, что за тварь разогнала отсюда всех людей. Даже тех, кто их не видит.

О том, что некоторые твари могут влиять на тех, кто не способен их замечать, она тоже знала. Не просто знала — помнила. Их знакомство с Женькой-тяжёлым-случаем, самым загадочным учеником их класса, началось злосчастным сентябрьским днём, когда весь девятый «Б» отправился на экскурсию в Москву. По пути экскурсионный автобус пожрала огромная тварь, затянула внутрь себя, в собственное маленькое пространство, закольцованное и смертельно опасное.

Стася и Никитос из их класса были там вместе с Олей и Женькой — но после возвращения они ничего не вспомнили. Ни собственной смерти, ни жутких теней. Ни даже Игоря, брата Никитки, который пожертвовал собой, чтобы спасти остальных.

Оля помнила всё. И всех. Её заслуги в том не было: просто повезло в нужный момент оказаться рядом с одноклассником, слишком хорошо знакомым с миром чудовищ.

— Вопрос в другом, — прошептала она, чувствуя, как леденеет кровь, — зачем оно это сделало? Ты… не помнишь, когда ты сюда подошёл, ничего такого не было?

— Нет, — быстро ответил Женька, напряжённо что-то обдумывая. — Всё было нормально, пока я… о, чёрт.

Они догадались практически одновременно — и синхронно развернулись к выходу из парка. Памятник издевательски белел вдали очередным сугробом, словно подсказывая: не успеете. Оно доберётся до вас раньше.

Люди, не видящие чудовищ, большинству из тварей неинтересны. А вот видящие — другое дело. Значит, когда в парке появился Женька, то, что жило там — чем бы оно ни было! — обрадовалось и начало действовать.

— Оно расчищало охотничьи угодья, — севшим голосом пробормотала Оля. — Чтобы нам никто не помог.

Женька сориентировался первым.

— Валим!

Можно сделать окружающий мир более безопасным, думала Оля на бегу, пока задувал в уши ветер да собственное дыхание вырывалось изо рта клубами пара. Можно не замечать их, делать вид, что не ощущаешь ничего, проходить мимо с безразличным лицом — и тогда они отстанут. Тогда они не смогут причинить вреда, даже зная, что ты их видишь. Тогда они, в конце концов, забудут о твоём существовании! Но даже так — не нарываться было проще и безопаснее, чем совсем ничего не чувствовать, глядя в чью-то оскаленную пасть.

Самое главное условие — не бояться. И Оля уже его провалила, провалила в тот самый миг, когда увидела на снегу след, пробудивший внутри ненавистные воспоминания.

Когда что-то большое и тёмное преградило путь, она даже не удивилась. Ну конечно. У хищника было достаточно времени, чтобы завести жертв достаточно далеко — а теперь ловушка захлопывалась, отрезала им путь назад.

Или только ей. Она не хотела этого — но облик чудовища не давал ей шанса.

Оля замерла, не в силах сдвинуться с места. Точно снег, ковром лежавший на земле, поднялся вверх, охватывая ноги, вмораживая в ледяную стынь. Женька продолжал идти вперёд — нарочито спокойно, чтобы притупить чутьё твари, сбить её с толку отсутствием страха — а Оля не могла двинуться за ним.

Он обернулся через несколько шагов, когда понял, что она за ним не идёт.

— Что случилось?

— Я… — выдавила Оля и осеклась: горло перехватило.

Существо, стоявшее впереди, покачивалось на длинных лапах. Четырёх лапах, покрытых шерстью, с жёсткими подушечками и когтями — как у волка, только длиннее. С оскаленной пасти свисала слюна, с шипением падая на снег. Снег таял под каплями.

Острый чёрный нос настороженно принюхивался, а треугольные уши шевелились: оно прислушивалось к диалогу. Слова тварь вряд ли могла разобрать. А вот интонации понимала отменно, и ужас в голосе Оли вряд ли укрылся от её слуха.

Больше всего это существо напоминало огромного чёрного волка — только странного, непропорционального, с горящими жёлтым огнём глазами. Местами шерсть и кожа истаяли, обнажая кости. Оля не разбиралась в анатомии, но могла поклясться: костная система твари была не похожа на скелет настоящего животного. Слишком длинные, тонкие лапы. Слишком широко раззявленная пасть. Слишком вытянутое тело. Как он вообще двигается?

«Волк» сделал шаг вперёд, и она с трудом подавила рефлекторное желание отшатнуться.

— Да что такое?! — Женька остановился, обернулся к ней — уже с плохо скрываемым беспокойством. — Знаешь же, что нам сейчас…

— Я не могу, — перебила Оля. К ней наконец вернулась речь. — Я… жутко боюсь больших собак. С детства.

— Но это же не собака, — моргнул тот.

— Зато похоже на собаку, — возразила Оля, внезапно ощутив сильное желание просто упасть на снег — а там будь что будет. Пусть придёт, пусть разорвёт. Она не могла не бояться. Не могла сдержать страха, иррационального, безумного, слишком сильного, сильнее, чем воля.

Тварь шагнула вперёд ещё раз. Пока — настороженно, несмело: ещё не сообразила, стоит ли на них бросаться. Оля тихонько пискнула и закрыла глаза.

Она не сразу поняла, что торопливо приближающиеся шаги принадлежат не существу, а Женьке. Женьке, который — надо отдать ему должное — не растерялся. В предплечье вцепилась чужая рука, и её поволокли вперёд, заставляя двинуться с места. Иначе Оля бы просто упала на колени.

Внутри всё по-прежнему холодело, и ноги подгибались на ходу: ватные, не разогнуть. Мысли не отпускали кошмарный волчий образ, что смешивался с тем, давним ужасом из детства: огромный пёс, преградивший дорогу, пена, капающая с чёрных губ, оскаленные жёлтые клыки.

Страх приукрашивал подробности, и сейчас Оле казалось, что от пса из её детства сладковато пахло мертвечиной, а из пасти несло человеческой кровью. Всё новые и новые ужасающие детали всплывали в голове — а она не могла прогнать их, тонула в своём кошмаре. И понимала, что его воплощение — вот оно, здесь, каменным изваянием застыло в паре шагов от них.

— Не открывай глаза, — тихо говорил на ходу Женька, продолжая держать её руку, — и попытайся представить, будто его здесь нет.

— Как? — пробормотала Оля — и вспыхнула, услышав, как жалобно звучит её голос. — Как представить?

Невидимый за закрытыми веками Женька вздохнул и быстро произнёс, перебивая мысли, что клубком роились в голове:

— Производная от икс в кубе?

— Три икс квадрат, — на автомате ответила Оля. Она даже не успела задуматься. И только когда цепенящий ужас отступил, уступая место рассуждениям, поняла, что пытался сделать одноклассник.

— Отлично. Триста восемьдесят шесть плюс восемнадцать?

С устным счётом у Оли, даром, что училась в профильном лицее, всегда было плоховато. Перед тем как ответить, она на миг замешкалась — и напряжённые подсчёты помогли отодвинуть страх ещё подальше.

— Четыреста четыре?

— Ага. Со временем привыкнешь, это несложно, — он явно пытался её подбодрить, но рука соскальзывала с рукава Олиного пуховика, и она снова начинала нервничать. Что, если он отпустит её, и она вновь останется стоять посреди улицы, не в силах открыть глаза? — Предел от синуса икс, делённого на икс? Стремящийся к нулю?

— Это олимпиадная программа! — возмутилась Оля.

— Ага, — снова откликнулся Женька. — Она самая. Но производные-то ты знаешь, хотя они тоже оттуда. А про пределы я тебе рассказывал недавно, помнишь?

Оля нахмурила брови. Ничего подобного не припоминалось. На Женьку действительно иногда находило, и он начинал взахлёб рассказывать о математических формулах и сложных теоремах, но о пределах… нет, она не могла вспомнить. Проходить их они должны были начать в следующем году, но олимпиадники, как всегда, бежали впереди планеты всей.

Она и производных-то знать не должна была. И не знала бы, если б не он.

— Икс? — безнадёжно отозвалась Оля. Тыкала пальцем в небо — помнила, что у таких примеров обычно бывает простое и логичное решение.

— Мимо. Ещё попытка? — голос Женьки звучал так, будто он откровенно веселился, но напряжённо сжатые пальцы выдавали: это не так. Приближавшихся шагов за спиной слышно не было. Пока не было.

Нет, об этом нельзя думать. Лучше сосредоточиться на пределах. Что она знает о пределах? Пределы — это то, к чему приближается последовательность при заданном значении икс. Кажется, так? Или нет? Существует два основных примера, которые… которые…

— Да иди ты к чёрту! — рявкнула Оля, понимая, что мозги уже кипят, но решения всё не видно — а именно оно казалось путеводной нитью, которая вернёт ей здравый рассудок. — Ты мне этого не говорил!

Она распахнула глаза. Страха не было. Чудовища, готового напасть — тоже. Только смеющиеся глаза Женьки, стоявшего вполоборота и закутанного в шарф по самые уши.

— С возвращением в мир живых, — усмехнулся он и отпустил её предплечье. — Это первый замечательный предел, ответ — единица. А в олимпиадную группу всё-таки сходи, целее будешь. И это не шутка.

Оля опасливо улыбнулась в ответ. Они уже почти подошли к выходу из парка. Памятник всё так же хмуро пялился на них, но теперь стоял совсем близко — рукой подать. И твари нигде не было. Хотя куда бы ей отсюда деться?

Похоже, на этот раз им удалось выбраться. Надо будет запомнить и больше не ходить в этот парк — хотя бы пока эта штука не исчезнет.

— Ты меня почти убедил, — фыркнула она. — Только больше так не делай. По крайней мере, выбирай примеры, которые я…

За спиной глухо, надсадно зарычали.

Оля осеклась. Ужас накатил с новой силой, и, хотя до выхода оставалось совсем немного, она поняла: не поможет. Ничто не мешает хищнику, уже нашедшему жертву, выбраться из парка, последовать за ними на улицы города, в подъезды и дома. До тех пор, пока оно не утолит голод. Или пока Оля не успокоится и не перестанет его бояться, став неинтересной.

— Эй, эй, смотри на меня и не отключайся! — Женька снова дёрнул её за руку. — Просто продолжаем, как до этого! Окей?

Шутка, которую повторили дважды, уже не смешна, хотела сказать Оля, но не смогла. К глазам подступили беспомощные рыдания. Всё, что она смогла сделать — тихонько всхлипнуть, когда за спиной раздались хрусткие нелюдские шаги.

Даже если он снова начнёт задавать ей вопросы, она не успеет прийти в себя достаточно быстро, чтобы сбить тварь с толку. Бесполезно. Похоже, одноклассник и сам прекрасно это понимал. Потому и умолк, что-то напряжённо обдумывая.

Оля уже было решила, что она обречена, когда Женька потянул её куда-то сторону, подальше от дороги.

— Дерево! — крикнул он ей на ухо, выводя из ступора. — Волки не умеют лазить по деревьям! А мы в парке, и тут их полно, так что ты просто залезешь, и уже оттуда…

Лишний разобъяснять не пришлось: Оля кивнула, моментально приходя в себя. Она не отвлеклась, нет, и страх не ушёл — просто оторопь сменилась лихорадочно бурной деятельностью, стремлением спастись и убежать во что бы то ни стало. Тем видом паники, который приходит в кошмарном сне, когда на тебя нападает чудовище, а ты бежишь от него изо всех сил. Но убежать не можешь.

Опять сны, горько подумалось Оле. Да что ж такое.

Подходящее дерево обнаружилось быстро. Довольно высокое, с удобной низкой веткой, по которой можно было залезть. Особо не заботясь о чистоте одежды, Оля взлетела наверх. Чуть не поскользнулась на заскорузлом стволе — но всё-таки добралась до высоких ветвей, туда, где никакая жуть не может её достать.

Стрелки часов, что замерли внутри, дёрнулись, как в лихорадке. Что это за метафора, что она означает и как пришла ей в голову? Оля и сама не понимала.

Женька догнал её быстро, пододвинулся поближе. Ветки вокруг шуршали и скрипели друг о друга, и без листьев дерево выглядело зловещим и страшным. Но по сравнению с волкоподобным чудищем, что всё ещё поджидало их внизу, оно казалось благословенной тихой гаванью, где можно передохнуть и прийти в себя.

А тварь ждала. Скосив взгляд, Оля могла увидеть, как злобно и бессильно мечется на снегу под ними тёмный костлявый силуэт.

— Так, — сказал Женька, переведя дух, — ладно. Всё нормально… уже. Не паникуй особо.

Он говорил очевидные вещи: паниковать было нельзя. Мало ли что ещё налетит на них, пока она впадает в истерику.

— Как сказать — нормально, — простонала Оля и приложила руки к вискам: те горели. — Мы торчим на дереве, а нас оттуда пытается выкурить шерстяной волчара.

— И мощны его лапищи, — фыркнул Женька, — ой, извини.

— Да ничего, — она помотала головой, всё ещё пытаясь прийти в себя. — Даже спасибо, потому что, когда смешно — это всегда помогает.

— Ты кому это рассказываешь? — беззлобно поинтересовался тот. — Я-то знаю. Но здорово, что ты сама сообразила.

— И что мы теперь будем делать?

— Как это — что? Подождём, пока ты успокоишься, и слезем потихоньку.

Оля вздохнула. Паника понемногу уходила, сменяясь невыносимой усталостью, точно она весь день разгребала камни. И ещё — невыносимым, мучительным стыдом перед Женькой. За то, что заставила понервничать, за то, что подвела обоих. В конце концов — за то, что оказалась совершенно слабой и беззащитной перед лицом реальной опасности.

— Прости, — она отняла руки от висков и посильнее вцепилась в ветку. — Я не знаю, что с этим делать. В детстве на меня напала огромная собака и покусала, я потом даже в больнице лежала. И с тех пор я их боюсь. И всех, кто на них похож. Просто… до истерики.

— Я заметил, — Женька кивнул. Кажется, он её не винил, но Оле всё равно было не по себе. — Ничего, это проходит… со временем. Или нет. Фобии разве не у врачей лечатся?

— Я не была у врача, — пробормотала Оля, опуская глаза. — Родители… считают, что лучше уж потом, когда поступлю в Москву. Здесь нет нормальных, а ездить туда…

— Можно же по скайпу, — протянул одноклассник. Скорее всего, просто чтобы поддержать диалог. — Или они деньги тратить не хотят? Чем раньше же, тем лучше. Нет?

Если он хотел её отвлечь, у него не вышло. Стало только хуже. Теперь Оля совсем сдулась. Ей было неловко до одури, настолько, что слёзы снова подступали к глазам, не давали нормально видеть.

— Они не верят, что по скайпу эффективно, — мрачно произнесла она. — А как по мне — просто не придают значения. Хотя в остальном они хорошие. Я ни в коем случае не хочу их обвинять, но вот такие у них загоны.

Меньше всего на свете ей хотелось винить своих родителей в нелюбви к себе или в безответственности. Они были и вправду хорошими. Уж точно лучше, чем у Женьки, мать которого давно умерла, а отец постоянно мотался по командировкам, оставляя сына предоставленным самому себе. Ему нужно было зарабатывать деньги — и он зарабатывал, а на семью времени не оставалось.

— Я понимаю, — неожиданно легко согласился одноклассник. Оля всё-таки всхлипнула, неловко завозила руками, размазывая слёзы по лицу. От этих слёз стало ещё более стыдно: она, взрослая и не единожды сталкивавшаяся с опасностью, ревёт, как маленькая девочка, из-за какой-то ерунды.

Волкоподобное существо под деревом устало пытаться выманить ребят. И злобно взвыло. Этот вой, такой похожий на вой того, давнего пса, врезался в голову ножом. Именно сейчас, когда она была наиболее уязвима и меньше всего ждала подвоха!

Оля вздрогнула, дёрнулась всем телом от неожиданности — и Женька, даром что сидел рядом, не успел ничего сделать, когда она опасно пошатнулась на ветке и, неловко взмахнув руками, соскользнула вниз.

Глава 5. Прости

Она попыталась удержаться. Не смогла: ткань пуховика отлично скользила по веткам, а мелкие сучки, что попадались под руку, не выдерживали человеческого веса и ломались в руках. Оля умела падать, но сейчас, паникующая, запутавшаяся в ветках деревьев, даже не смогла развернуться на лету.

Короткий миг падения. Удар, похожий на вспышку. Темнота.

Над головой сдавленно рычало, слышались чьи-то крики, заглушённые биением собственного сердца в ушах. Каждый удар отдавался болью, боль вела в забытье. Забытье баюкало, обнимало цепкими чёрными лапами, не давало сосредоточиться на мыслях. Потом исчезли и они: темнота ковром накрыла сознание, и время перестало существовать.

А потом Оля открыла глаза, и в лицо ударил пронзительно яркий свет редкого осеннего солнца. Голова буквально разламывалась, перед глазами всё ещё стояли разноцветные круги, а к горлу подступала тошнота. Но она была жива.

Твари, похожей на волка, рядом не было видно.

Кое-как сфокусировав взгляд, Оля попыталась приподняться на локте — и чуть не столкнулась лбом с Женькой, который сидел рядом, прямо в сугробе, и что-то набирал на телефоне.

— Что за… — простонала она, щурясь от яркого, слепящего солнца. Откуда оно вообще выползло? Когда Оля падала, небо было затянуто серыми осенними тучами, и ни о каком солнце речь не шла и в помине.

Она что, пролежала здесь несколько часов? Но тогда почему ей не холодно?

— Лежи, не вставай, — отозвался Женька. Голос звучал как сквозь слой ваты: в ушах шумело. Но даже так Оля смогла различить, как встревоженно звучит его голос. — Мало ли, вдруг сломала чего, и вообще… я сейчас скорую вызову.

— Да не надо… скорую, — Оля поморщилась и всё-таки села. Головная боль толкнулась внутри, вызвав новый приступ тошноты. Мир с его яркими красками возвращался, вытесняя серое марево. Руки ныли, окоченевшие от снега, но телу было тепло — словно и не провалялась здесь невесть сколько. — Я просто ушиблась. И голова болит.

Слова давались нелегко: их приходилось проталкивать сквозь горло, а они застревали где-то на языке. Похоже, всё-таки не просто ушиблась. Но сотрясение — это же оно? — вряд ли стоит вызова скорой.

— Спасибо пуховику, — продолжила она, прислушиваясь к собственным ощущениям. Нет, ничего не болело — только слабо ныла спина, ушибленная об землю. Без толстой куртки она бы точно что-нибудь сломала, а так, похоже, повезло отделаться малой кровью.

— Уверена? — Женька настороженно заглянул ей в глаза, будто пытаясь понять, лукавит Оля или нет.

— Убеждена, — она помассировала виски, но боль никуда не делась. — Ну, голова болит, конечно. Может, и сотрясение. Но, знаешь, я не хочу сидеть в сугробе чёрт знает сколько времени. А то, кроме сотряса, лечить придётся ещё и пневмонию.

— Звучит логично, — согласился Женька и отложил телефон. Придвинулся поближе, осторожно коснулся рукой её лица — того места, где неприятно подёргивало ссаженную кожу. Оцарапалась о сучок, пока падала. — Блин. Ты меня напугала, когда упала с ветки. Я уж было подумал, что всё, но… повезло. Относительно.

Оля тяжело выдохнула в холодный осенний воздух, и облачко пара на миг снова заслонило видимость. Снова стало стыдно и неловко: как можно было навернуться с дерева в такой ситуации?

— Куда делась эта штука? — пробормотала она. — И сколько времени я уже тут?

Собственные пальцы приятно холодили кожу, но боль, что толкалась внутри, сводила на нет мнимое облегчение.

— Ушла, — пояснил Женька, — как только ты отключилась. Наверное, потому что больше не чуяла твоего страха. А потом выглянуло солнце, а яркий свет они, как ты знаешь, не любят.

Оля вспомнила: темнота, сгущающаяся в коридоре, острый луч фонарика, который взрезал эту тьму, как нож взрезает арбуз. Точно: яркий свет был пусть не смертелен, но ужасно неприятен для большинства из них, и кстати выглянувшее солнце спасло её от незавидной участи очнуться под клыками твари.

— А лежишь ты недолго, — он продолжил, поднимаясь с земли и отряхивая колени от налипших снежных комьев, — всего пару минут. Я только с дерева спуститься успел.

Примятый снег вокруг был истоптан чужими следами. Её, Женькиными и ещё совсем другими, не похожими на человеческие. Волчьими следами с неестественно длинными когтями.

Цепочка следов уходила куда-то вдаль. У неё не было никакого желания проверять, куда именно.

Оля попыталась встать на ноги, но приступ головокружения мигом усадил её обратно в снег. Перед глазами снова вспыхнули цветные пятна, в ушах зашумело. Сотрясение или нет — встать сама она сейчас явно не могла.

На плечи легли чужие руки. Тёплые — это ощущалось даже сквозь пуховик. Или ей кажется? Толстая ткань не должна пропускать извне тепло, равно как и холод.

Когда Оля проморгалась, Женька снова сидел рядом. Теперь — прямо напротив неё, положив руки ей на плечи и настороженно заглядывая в глаза. Тревожная складка между бровей как-то разом делала его взрослее, и Оля даже попыталась улыбнуться этому — но её хватило лишь на жалкую гримасу.

— Прости, — пробормотала она и опустила глаза, — я облажалась. Опять.

Казалось, бесконечная вереница сегодняшних неудач уже никогда не закончится.

— Это ты меня прости, — так же негромко ответил Женька. — Вообще-то… если бы не я, мы бы тут не оказались, помнишь? Мог бы заметить, что что-то идёт не так, я всё-таки с этим уже сколько лет живу.

Оля прерывисто выдохнула. Снова захотелось плакать, но сейчас слёзы были ни к чему. Если она заплачет, голова заболит только сильнее. А уж чего сейчас не стоило делать — так это ухудшать своё состояние, и без того довольно плачевное.

— Нет, — выдавила она, борясь с очередным приступом тошноты, — это у меня сегодня какой-то сплошной день фейлов. Такие у всех бывают, но… не настолько же.

И добавила, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Я… думала, что у меня получается. Но даже про то, что боюсь собак, тебе не рассказала.

Она попыталась отстраниться, стыдясь собственной слабости, пытаясь хоть как-то взять себя в руки. Но руки Женьки продолжали лежать на плечах и не давали качнуться в сторону.

— Ты знаешь, — он невесело усмехнулся, — я себя рядом с тобой иногда просто нереальным мудаком чувствую. Начиная с того самого дня, как ты стала их видеть. Из-за меня, по сути.

— Это был мой выбор, — возразила Оля, чувствуя, как снежный холод начинает пробираться под куртку. Солнце, вышедшее на минутку, понемногу возвращалось обратно за тучи. — Добровольный. И ты ни при чём. Я сама это выбрала и сама не справляюсь.

Женька фыркнул, перехватил её под мышки. Потянул вверх, помогая встать. Оля уже начинала замерзать в сугробе, так что его помощь оказалась очень кстати. Но на ногах держаться выходило плохо, так что она вцепилась ему в куртку, как в спасательный круг — и только так смогла удержать шаткое равновесие.

— Хочешь, секрет расскажу? — поинтересовался Женька, пока она делала первые шаги обратно к дороге, осторожные, чтобы не упасть. И добавил, не дожидаясь ответа: — Ты справляешься. Лучше, чем я когда-то. А теперь скажи — тебя домой или в травмпункт?

Оля перевела дух. Голова всё ещё кружилась, но идти, пусть держась за одноклассника, она уже могла. В одиночку, конечно, сложно было бы добраться хоть куда-нибудь — но если он проводит её…

Чувство вины никуда не делось. Просто отступило на второй план, заглушённое мыслями о насущном. К самобичеванию она всегда сможет вернуться позже — а сейчас нужно было решать, что делать дальше.

— К родителям, — наконец решила Оля. — До дома ближе, а у мамы машина и выходной. Она довезёт куда надо… ну, или врача вызовет, если понадобится.

— Принято, — кивнул Женька. — Я у тебя даже был, так что дорогу знаю.

— И… давай побыстрее, ладно? Если эта штука вернётся, я…

— Не вернётся, — он перебил её, не давая закончить предложение. — Мне кажется, она в принципе ушла из этого парка. Потому что мелочь собирается здесь снова, да и люди скоро подойдут. Но ты права, поторопиться стоит. А то вляпаемся ещё в какое-нибудь приключение.

Оля устало кивнула и сделала ещё один шаг. Тяжёлая зеркалка мёртвым грузом болталась на шее — надо будет проверить потом, не разбилась ли при падении — но стало неожиданно легче. Если тварь ушла, значит, она в безопасности. Не бояться других существ, тех, что не выглядели как собаки, было проще. А люди… что ж, если здесь появятся люди, это будет только к лучшему.

Они выбрались. Всё хорошо.

Вот только её никак не оставляло ощущение, будто в тот самый миг, как она сорвалась с ветки, тяжёлые стрелки часов внутри неё сдвинулись с места, отсчитывая первую секунду на пути к неизбежному.

К мутному серому миру, где Оля, остриженная, сидит в вагоне метро и видит лицо Женьки в мордах пролетающих по тоннелю тварей.

Межглавье

Поезд нетерпеливо взвизгнул тормозами, прибывая на станцию. Оля успела запоздало порадоваться, что успела сесть: здесь, на пересадке на кольцо, народу всегда заходило немерено. Особенно вечером, когда усталые работяги спешат с работы домой, в область или на окраину города.

Спешит и кое-что ещё. Что-то, о чём работяги и не подозревает, заходит вместе с ними в душный тесный вагон, толкается локтями, а в давке незаметно прокусывает чью-то шею. Другие не замечают: слишком заняты попытками дышать в толпе. Жертва беззвучно кричит, не в силах попросить помощи. А когда вновь обретает голос, звать уже поздно: жизнь выпита, и в глазах навечно воцарилась ледяная тьма, похожая на ту, что расстилается за окном, в тоннеле.

О вампирах в метро Оля узнала недавно — и с тех пор ненавидела стоять, предпочитая лишний час просидеть в какой-нибудь забегаловке, чтобы переждать опасные часы. Но сегодня не получилось. Спасибо, повезло занять место.

— Расселись тут, — прошипела зашедшая на прошлой станции злая бабка. Изо рта у неё при каждом слове толчками выливалась мутная зловонная жижа. — Нет бы пожилым место уступать, а!

Она больно ткнула Олю тележкой в ногу, как бы намекая, кому предназначается выпад. Та не повела и глазом. И уж тем более не показала, что видит, будто со старухой что-то не так.

Вместо этого Оля поплотнее вставила в уши наушники, перекрывая рёв и гул подземки, и уткнулась в экран смартфона. Несколько дней назад её угораздило вздрогнуть, когда пролетавшая за окном тень сложилась в чьё-то лицо. Пришлось потратить целый вечер, чтобы отвязаться от надоедливых тварей. С тех пор тревога не отпускала. Она забыла что-то важное, что-то, о чём предпочла бы помнить вечно — и не могла найти зацепки.

Оля бездумно пролистала несколько экранов с приложениями. Игры, соцсети, мессенджеры — пара новых сообщений, от одногруппников, наверное. Или от родителей. Дома посмотрит. Всё равно сейчас общаться нет настроения.

Заметки. Одна, помеченная как «важная», с каким-то невнятным текстом и прикреплённой картинкой. Что это там? А, какая разница. Тоже потом посмотрит.

Несколько остановок пролетело, как в тумане, пока она бесцельно тыкала пальцем в сенсорный экран. Даже ничего особенного не делала. Крутила в пальцах короткую прядь в приступе пальцевого невроза да невидящими глазами смотрела в телефон. Усталость накатывала волнами, тупо болела голова — последствия старой, ещё школьной травмы. Не хотелось ничего. Особенно — поднимать глаза на теней, что паслись над ней.

Когда поезду оставалось совсем немного до конечной, Оля со вздохом погасила экран — чего батарею тратить — и тупо уставилась на экран блокировки. Она его не выбирала. Стандартный, настроенный по умолчанию. Какие-то дурацкие серые разводы, якобы «в тон» к металлическому покрытию дешёвого смартфона, и основная информация.

И часы. Неудобные, пародирующие аналоговые, часы с витиеватыми цифрами и резными тяжёлыми стрелками.

Стрелки медленно дёргались, точно пытались напомнить об утекающем из пальцев времени.

Глава 6. Если бы сны сбывались

Оля открыла глаза и поморщилась: под веки будто песка насыпали. Голова по-прежнему болела, но теперь боль отступала, приглушённая лошадиной дозой таблеток. В помещении царил полумрак.

Мягкое одеяло. Знакомые очертания предметов. Она была у себя в комнате — это точно. И никакого метро, надоевшего за последние недели так, словно Оля и впрямь жила в Москве уже много лет.

— О, кажется, проснулась, — донёсся откуда-то сбоку мамин шёпот. — Ты это, если хочешь поговорить, погоди немного, пока она в себя придёт. Не знаю, что у вас там за дела такие, но дай ей хоть немного времени. Сотрясение всё-таки.

— Дела — важные. Но подождать я могу, конечно, — а это Женька. Что он вообще делает рядом с её мамой? В голове плыло, воспоминания накладывались друг на друга. В какой-то момент незнакомый запах московского метро ударил в нос так сильно, что Оля даже не поняла, где находится — у себя дома или внутри мутных ноябрьских снов.

— Поздно уже, — заметила мама. — Это точно так нужно обсудить сегодня?

— Прогоняете?

— Да нет, конечно, сиди сколько хочешь, просто… ты домой-то доберёшься?

— А куда я денусь? Город маленький, безопасный…

Оля вяло прислушивалась к диалогу, который доносился, судя по звуку, из коридора. Память понемногу возвращалась, картинка в голове складывалась. Точно, Женька сегодня позвал её в парк обсудить что-то важное, потом на них напал волк, то есть, чудище, похожее на волка, потом она упала с дерева…

Потом он дотащил её до дома и передал с рук на руки родителям — и почему-то отказался идти домой. Сидел рядом с Олей в травмпункте, остался у них, когда она, измученная сегодняшним днём, наконец заснула. Врач подтвердил сотрясение, рекомендовал полумрак, сон и отсутствие нагрузок. Выписанные таблетки помогли утихомирить головную боль и подарили желанный отдых.

Судя по тому, что за окном было темно, проспала она довольно долго. Это что там за дело такой важности, что Женька до сих пор ждёт её пробуждения?

— Допрыгаешься до того, что на нас не только Стася будет косо смотреть, но и моя мама, — пробурчала Оля и села на кровати. Знакомое головокружение вернулось не сразу и на этот раз оказалось слабее: она смогла нашарить тапки, встать и, пошатываясь, двинуться к двери.

Оля оказалась права. Женька устроился на диванчике в коридоре с небольшим ноутбуком-трансформером на коленях и что-то сосредоточенно печатал, не отрываясь от диалога. Мама стояла рядом, прислонялась плечом к косяку двери в родительскую комнату. Смотрела на одноклассника сверху вниз и улыбалась знакомой ещё по Стаське улыбкой. Такой уже доставшей улыбкой.

— О, а вот и она, — мама перевела взгляд на Олю, вышедшую из полумрака комнаты. Та всё ещё подслеповато щурилась: ударивший в глаза яркий свет, особенно после темноты, казался невыносимым. От него голова болела ещё сильнее. — Как ты? Получше, я надеюсь? Тут твой ухажёр до ночи задержался, представляешь, отказался даже от чая…

Доброжелательная насмешка в мамином голосе Олю почему-то разозлила.

— Мам, ну не надо, — поспешно прервала она, — хватит уже, и так вся школа нас невесть в чём подозревает. Мы не встречаемся. А мне — лучше, да. Спасибо.

Хоть по мне и не скажешь, мысленно добавила Оля, поймав взглядом своё отражение в зеркале: бледное, растрёпанное, с волосами, что лежали по плечам неряшливыми волнами и на макушке топорщились, словно антенны. С синяками под глазами — хоть сейчас в фильм ужасов.

Разве что одежда для создания облика недружелюбного привидения не подходила: смешная салатовая майка с Хэлло Китти да полосатые домашние штаны. Оля зевнула. Ладно, сам напросился, пусть теперь не пугается, что одноклассница выглядит не лучше тварей из темноты.

Тварей дома, как обычно, практически не было. Запертые окна и двери, яркий свет и домашний уют им не слишком нравились — чтобы терпеть всё это, существу понадобилось бы занять чьё-то тело. А одержимых у них дома точно не водилось.

Оля почесала царапину на щеке и обернулась к Женьке, который всё ещё молчал, торопливо убирая в сумку ноутбук и шарясь там в поисках уже знакомой тетради.

— Ну и правда, зачем ты сидел тут весь день?

Он поднял на неё глаза — серые в окаймлении тёмных ресниц, такие удивительно яркие — и неожиданно облегчённо вздохнул, как будто ожидал сейчас увидеть не Олю, а тварь, занявшую её тело.

— Мы не договорили тогда, в парке. А договорить надо, и чем быстрее, тем лучше.

Оля выразительно покосилась на маму, которая всё ещё торчала в проходе и с любопытством поглядывала на обоих. Та вскинула руки в ироничном жесте капитуляции.

— Ухожу-ухожу, не мешаю, — напоследок мать бросила на них ещё один многозначительный взгляд и скрылась в комнате, притворив за собой дверь. Оля посмотрела ей вслед.

— На кухню бы хоть пошёл, — вздохнула она. — Был же уже там, чего сейчас-то стесняться?

Женька неопределённо пожал плечами: мол, мне и здесь хорошо.

— Здесь розетка рядом, — пояснил он, — а там все заняты. А просить вытащить что-то ради того, чтобы ноут зарядить, как-то не круто.

Оля ещё раз вздохнула. Наконец-то оставшись наедине, они могли продолжить разговор, начатый днём, но торчать в коридоре ей не хотелось. Мама может услышать отголоски речи. Да и приступы головокружения, которые накатывали так некстати, мотивировали побыстрее вернуться в кровать.

— Давай так, — предложила она, — перемещаемся в мою комнату и разговариваем там. А потом ты быстро идёшь домой, пока совсем поздно не стало. Сколько времени, восемь?

— Полдевятого, — уточнил в ответ одноклассник. — Ладно, ладно, как хочешь.

Оля не то чтобы хотела, чтобы Женька уходил. Напротив, рядом с ним, понимающим больше, чем она, всегда было спокойнее, чем в одиночестве. Но ночь — время теней, а остаться у неё с ночёвкой он вряд ли захочет. Прошлого раза хватило. Да и тогда ночёвка была вызвана скорее неприятными обстоятельствами, чем искренним желанием.

Дверь в свою комнату она закрыла поплотнее: не хватало ещё, чтобы мама или вернувшийся отец услышали, как они с одноклассником рассуждают о монстрах, шифрах и кошмарных снах.

— Итак, — она обессиленно плюхнулась на кровать и прикрыла глаза, чтобы избавиться от головокружения, но под веками продолжало пульсировать что-то разноцветное. — На чём мы тогда остановились?

— На шифре, — отозвался Женька. Он снова, как и в прошлый раз, оккупировал её компьютерное кресло и, судя по звуку, покачивался на нём туда-сюда, как на качелях. Ещё одна из его постоянных привычек. Наверное, из-за неё он так любил детские площадки. — Часть текстов зашифрована очень просто. Шифр «слово через три», я ведь уже говорил, да?

Оля напрягла мозги. Что-то похожее припоминалось из книжек о Шерлоке Холмсе, до дыр зачитанных в детстве, но подробности ускользали. Чёртово сотрясение не давало как следует думать, сбивало с толку. А хотя он же и впрямь успел упомянуть об этом в парке, разве нет?

— Вроде… читать каждое третье слово, да? — неуверенно уточнила она. Женька кивнул.

— Точно. И бессмысленный текст про рецепты или молекулы водорода превращается, превращается…

— В элегантную подсказку? — неожиданно для себя самой засмеялась Оля.

— В точку! — он подался вперёд, и кресло, качнувшись, жалобно скрипнуло. — Вообще, не особо элегантную, текст выходит довольно корявый — но на это пофиг. Главное — полезно. И, как ты, может, уже догадалась, там есть записи и про ноябрь. И про сны.

Напоминание о болезненной, приторной серой мути московского метро неприятно отдалось в голове, и Оля скривилась, сползла по подушке вниз, под одеяло.

— Мне снова это снилось, — нехотя буркнула она оттуда, не дожидаясь Женькиной реакции. — На этот раз — так ярко, что я даже не сразу поняла, где я, когда проснулась.

— Это потому, что ты болеешь, — вздохнул он откуда-то сверху. Голос приблизился: одноклассник слез с кресла и теперь стоял прямо рядом с её кроватью. — И про это там тоже есть. Если заболеть в ноябре, они становятся ярче и чётче, и сложно отличать сны от реальности. Не слишком круто, да?

— Вообще не круто, — отозвалась Оля и всё-таки высунула голову из-под одеяла: жарко. Жарко, а в голове и без того пульсирует ноющая боль. — Ну так что? Что ты там нашёл про эти сны?

Позабытое было любопытство снова шевельнулось внутри — вяло, без прежнего энтузиазма. Ей совершенно не хотелось лишний раз копаться и разузнавать новые, наверняка неприятные подробности. Единственное, что осталось от интереса — желание узнать, как можно избавиться от этих дурацких сновидений.

И от холодных тяжёлых часов, часов судного дня, которые застыли внутри, готовясь отмерять время до момента, когда её сон сбудется. Или — уже отмеряли.

— Тебе дать прочесть или лучше пересказать? — Женька, присев на корточки около её изголовья, облокотился на край кровати. Оля скорчила недовольную гримасу.

— Издеваешься? Какое мне сейчас читать? Тем более шифровку, — она снова помассировала виски и умолкла. Действие таблеток понемногу сходило на нет, и ей снова становилось плохо. — Если нужен свет, включи ночник.

— Да не надо, — хмыкнул Женька, — я и так запомнил. Короче, большая часть этих снов и правда ничего не значит.

Оля выпростала из-под одеяла руки, взбила подушку и перевернулась на бок, лицом к Женьке. И обратилась в слух.

В полумраке она могла различить пожелтевшие страницы тетради и строки, записанные тонким, убористым почерком, чуть заваливающимся набок. Марина, мать Женьки, даже из посмертия продолжала наставлять и помогать — как своему сыну, так и его подруге. Оля никогда не спрашивала одноклассника, что он думает по этому поводу, с тех самых пор как они отправили в небытие то, что притворялось его матерью. Вернее, не совсем они. Не только они.

Он продолжал говорить, и его голос, ещё не утративший подростковой хрипотцы, но уже начинающий становиться взрослым, низким и мягким, убаюкивал. Голова болела, и сконцентрироваться на рассказе было трудно. Но Оля пыталась.

Марина писала о ноябре. О времени, которое современные «экстрасенсы» называют безвременьем. Периодом, когда граница между мистическим и реальным становится тоньше, и на свободу выходит то, чем обычно пугают только детей в сказках. О том, что даже простые люди в ноябре особенно уязвимы — а те, кто видит или ещё как-то воспринимает иных существ, и подавно.

И о снах. О странных, муторных повторяющихся снах, что всегда приходят в ноябре. Снах, больше половины которых — морок, дурное наваждение; оно исчезает, как только сновидец открывает глаза.

Меньшая часть — более опасна. Не потому, что может затянуть внутрь и оставить в зловещем мире навсегда, как недавно пригрезилось Оле.

Потому, что вещая.

— Что?! — Оля подалась вперёд на кровати, рывком сдирая с себя одеяло. Нет, она догадывалась: стрелки часов, застывшие внутри, намекали на это уже который день. Но одно дело — строить предположения, которые могут и не оказаться реальностью.

Совсем другое — убеждаться в том, что твои худшие страхи, возможно, правдивы.

— Да погоди ты, — нетерпеливо прервал её Женька, — я же не договорил! Не паникуй так. Даже если ты и правда видишь вещие сны, в чём я сомневаюсь, им не обязательно становиться правдой.

— В смысле? — не поняла Оля.

— Ну, помнишь, как в Докторе? Time can be rewritten и всё такое. Если ты сделаешь что-нибудь, что не соотнесётся с событиями во сне, то… бах!

Он подался чуть назад и изобразил руками метафорический взрыв. Оля так и не поняла, что именно должно взорваться — мир из сна или её голова, которая начинала трещать от переизбытка информации. Но суть она уловила.

Если во сне у неё короткие волосы — значит, если она не подстрижётся, всё будет хорошо?

Если во сне она поступила в Москву — значит, если она выберет другой город, ничего не случится? И слава богу: незнакомая московская подземка уже успела обрыднуть до глубины души, даром, что вживую Оля её видела всего пару раз.

Если во сне Женьки не существует, значит…

— Значит, я сделаю всё, чтобы сон не стал правдой, — задумчиво протянула Оля. Отголоски серого марева таяли, исчезали в голове. Сквозь туман забрезжила надежда — и быстро сменилась тревогой, когда она вспомнила очередную деталь. — Но… кажется, он уже сбывается.

Часы внутри, так похожие на часы с экрана блокировки телефона той Оли, Оли из сна, неприятно щёлкнули.

— Там, во сне, у меня болела голова, — тихо добавила она, — и я помнила, что болит она из-за старой травмы.

Женька нахмурился, но, когда он снова заговорил, голос звучал успокаивающе:

— Не факт, что это связано. Может быть, ты просто чувствовала боль от сотрясения сквозь сон? А? Это куда более вероятно, чем вещие сны… чёрт, да я до сегодняшнего дня вообще не верил в вещие сны!

— Тем не менее, — вздохнула Оля, — правды мы не знаем. Может быть, так, а может быть, нет.

Ей по-прежнему было не по себе. Цепкое предвкушение неизбежного никуда не делось и становилось всё хуже и злее с каждым новым днём. Точнее, с каждым новым сном, из которого Оля выныривала уставшей, будто и не отдыхала, и чувствовала, как дразнит ноздри пыльный запах креозота.

— Говоришь, волосы короткие, — протянул тем временем Женька, невесомо касаясь свисающего с кровати Олиного локона. — Значит, не стригись. Вообще не стригись больше — и это будущее никогда не наступит. Ну… я на это надеюсь.

Он улыбнулся и добавил:

— Если бы сны и правда сбывались и с этим ничего бы нельзя было поделать, мы бы сейчас жили в очень жутком мире, тебе так не кажется?

Женька явно старался, чтобы его речь звучала утешительно, но Оле стало понятно: он тоже не думает, что всё просто. Вот только, как и она, тоже не знает, что делать. Не хочет признавать свою слабость, не хочет пугать подругу. И сейчас-то рассказал ей правду о вещих снах только потому, что не желал больше скрывать от неё информацию. Даже неприятную.

Она вспомнила, что он сказал ей в парке. «Я чувствую себя мудаком рядом с тобой» — потому что из-за него она оказалась втянута в эту историю, из-за него начала видеть чудовищ? С того самого дня Оля иногда замечала за ним почти отеческую, почти братскую заботу — и могла лишь смутно догадываться, что Женька чувствует перед ней вину. Бессмысленную — потому что начать видеть монстров она решила сама. Но чувствует. И поделать с этим ничего не может.

А ведь, если сон сбудется, ему наверняка придётся хуже, чем ей. Она всего лишь забудет. А что случится с ним — непонятно. И вряд ли это будет что-то хорошее.

«Волосы можно потерять разными путями, — хотела сказать Оля. — Они могут обгореть или повредиться. Могут выпасть из-за тяжёлой болезни. И с этим я ничего не смогу поделать». Но не сказала.

Если он чувствует себя виноватым, чего ей стоит подыграть ему? Подыграть — а потом искать способы избежать судьбы самостоятельно, параллельно с ним? Он ведь наверняка ищет, в дневнике или где-нибудь ещё.

Поэтому Оля улыбнулась и ответила:

— Хорошо. Значит, я не буду стричься.

Помолчала и добавила, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Всё будет хорошо.

И сама не заметила, как накрутила на палец длинный тёмно-каштановый локон.

Глава 7. Новенький

— Что случилось? — спросила Стася.

Она сидела за партой рядом с Олей и копалась в сумке. Парой минут ранее подруга влетела в класс, едва не опоздав на звонок, и теперь судорожно вытаскивала всё необходимое: ручку, линейку, тетрадь. В небольшом рюкзачке, усеянном разноцветными значками, как обычно, царил хаос. Найти в нём что-то полезное было даже сложнее, чем в Олиной сумке.

Даже поглощённая рытьём в рюкзаке, Стаська заметила, что Оле нехорошо. Это Стаська-то, которая слона может рядом с собой не обнаружить. Насколько же плохо она выглядит?

— Это всё последствия. Я же недавно… головой ударилась, — буркнула Оля и отвела глаза. О её сотрясении подруга знала — в конце концов, прошла почти неделя. Весь класс знал.

— Фигово, — протянула Стася и всё-таки вытащила из недр сумки цветастый, как и всё остальное, пенал. Розовый свитер и жёлтые джинсы делали подругу похожей на пирожное. — Может, тебе всё-таки было бы лучше того… дома пересидеть, пока лучше не станет?

— Куда уж дольше сидеть, — флегматично заметила Оля, — и так уже почти неделю проторчала в кровати. Со скуки чуть не подохла.

Настоящую причину, по которой она рвалась в школу, Оля решила не озвучивать. Нет, дело было не в скуке — хотя и в ней тоже. Скуку, по крайней мере, можно было бы притупить прослушиванием аудиокниг, любимых подкастов и музыки, раз уж читать и напрягать глаза врач не советовал.

А вот сны, которые с каждым днём её вынужденного сидения дома становились всё ярче и реальнее, не получалось заглушить ничем. Сны, в которых она никак не могла вспомнить Женьку, в которых она ехала в метро, а в голове пульсировала боль.

Когда запах креозота начал настигать её и в реальности, Оля не выдержала — и побежала в школу, сославшись на скуку. Пусть чувствовала она себя всё ещё не очень хорошо, свежий воздух и гулкий гомон учеников хоть немного возвращали её в настоящий мир. Пусть этот мир был полон демонов, знакомые тени казались меньшим из зол по сравнению с мутным сонным маревом.

Женька говорил, что, когда она выздоровеет, станет легче. И со временем Оля начала понимать, что выздоровление — это не только улучшение самочувствия, но и смена образа жизни.

Она на всякий случай обернулась к его парте в третьем ряду, у стены, рядом с плакатами о пользе математики и вреде курения. Место пустовало. Как обычно, либо опаздывает, либо сидит где-то с Никитой и остальными олимпиадниками.

Ладно. Его дело. В конце концов, он и так забегал к ней почти каждый день, пока она болела.

— Кстати, — Стаська наморщила нос, пытаясь вернуть на место съехавшие очки, — ты совершенно случайно не знаешь ничего про новенького?

— Новенького? — не поняла Оля.

Она выпала из школьных сплетен на неделю, и, хоть о возможном пополнении класса начинали шептаться ещё в начале четверти, никаких новостей она с тех пор так и не узнала. Вроде бы — сын какой-то шишки, достаточно богатой, чтобы позволить себе отмазать чадо от занятий на месяц. То есть, так поговаривали.

Самого новенького никто не видел в глаза. Знали только, что зовут его дурацким именем Георгий, а по фамилии он — Фролов.

— Ну да, его, — кивнула Стася. — Ты не видела? Он же вчера в классный чатик написал впервые, сказал, что собирается в кои-то веки прийти.

Оля покачала головой, чувствуя, как шевелится внутри не прошедшая до конца боль. В классный чат она не заглядывала уже давно. В тамошнем потоке спама можно было утонуть, а важные новости ей всё равно пересылала Стася.

Мимо пролетело, шевеля длинным туловищем, какое-то существо из мелких.

— И как он? — лениво поинтересовалась она. Подруга скривилась.

— Судя по странице — придурок. Подписан на всякую ауешную жесть и паблики с дебильными шуточками. И на стене посты про «понятия» и тупых девок.

Теперь скривилась уже Оля. Только таких им в коллективе не хватало. До сих пор девятый «Б», как и большинство профильных классов, был довольно дружным и миролюбивым — неприятные типы здесь не задерживались.

Хотелось верить, что не задержится и этот.

Истошное дребезжание хлестнуло по ушам ударной волной, и Оля в сто десятый раз за этот год мысленно обругала тех, кто так и не сообразил поставить в лицей нормальный звонок.

Ольга Викторовна вела урок математики. Маленькая, сухонькая, с пушистой копной полуседых волос, похожих на одуванчик, она сновала у доски, как проворная пчёлка.

Её любили. Не мрачная склочница, как Вивла, и не хабалка, как Жужелица — нормальный учитель с нормальным отношением. Тем более, профильный. К ученикам она относилась со сдержанной доброжелательностью, и они платили ей тем же.

Оля напряжённо кусала губу, вчитываясь в задачу. Неделю назад она решила бы её запросто, но сейчас головная боль отвлекала от мыслей. Не помогла даже выпитая перед занятиями таблетка. «Может, я слишком рано вернулась на занятия», — хотела было пожаловаться она Стаське, но не успела.

Дверь распахнулась, открытая с ноги. Жалобно скрипнули петли, и в класс не торопясь, вразвалочку, вошёл незнакомый пацан.

— Ой, — пискнула Стаська, когда тот — высокий, плотный, похожий на бычка — вышел на середину класса и осмотрелся. Класс моментально загудел встревоженным ульем.

— Это он? — догадалась Оля. — Фролов этот?

Стася кивнула, скорчила нелюбезную гримасу и отвернулась от «бычка». Отворачиваться не очень выходило: вторая парта на среднем ряду не способствовала незаметности.

— Ах, — Ольга Викторовна на миг смешалась, оторвалась от решения задачи да так и застыла у доски с мелом в руке. — А вы, надо полагать, новенький ученик? Кажется… Жора, верно? Фролов?

— Фролов, — хрипловато подтвердил новенький. — Лучше Гоша.

И, не обращая больше внимания на учительницу, так же неторопливо пошагал к свободным местам.

— Это Никитино, — возмутилась было Света, староста класса, когда незнакомый Гоша плюхнулся на место рядом с ней за первой партой у двери. Новенький смерил старосту взглядом. Оля со своего места не могла различить выражения, но догадывалась, что читалось в его лице.

— Выражение такое есть, — нехотя протянул в ответ Гоша. — Жопа встала — место пропало. Так своему Никите и передай.

Светка вспыхнула. Класс зашептался пуще прежнего. Высокая, красивая отличница в неизменных белых блузках — никто даже на минуту не сомневался, почему Фролов, которому, судя по виду, больше полагалось сидеть на галёрке, выбрал именно место рядом с ней.

— Но у Никиты плохое зрение, — наконец справилась с оторопью Света. — Он не может пересесть подальше… свободны же только последние парты.

— Не мои проблемы, — отчеканил Гоша, неуловимо напомнив Вивлу.

Стаська рядом с Олей негодующе зашипела и, склонившись к её уху, прошептала:

— Почему мне хочется ему врезать?

— Потому что он ведёт себя как козёл, — подсказала Оля и, криво усмехнувшись, добавила. — Мне тоже хочется. Но весовая категория не та. Если попытаемся, скорее он врежет нам.

Ей было не по себе. Не потому, что Гоша, едва успев появиться, начал настраивать класс против себя. Не потому, что о новеньком ходили не самые приятные слухи. И уж точно не потому, что ей было серьёзное дело до его разбирательств со Светой.

Просто на плече у Фролова, прозрачной лентой обмотавшись вокруг шеи, сидело что-то блёклое и незаметное, похожее на резиновую змею. Существо стремительно вращало из стороны в сторону круглыми глазками и косилось на Олю каждый раз, когда она задерживала на нём взгляд.

Глава 8. Игрушечная змейка

— У меня всего один вопрос, — Вовка, местный зубоскал, сидел на парте и болтал ногами. Взгляд, брошенный им на новенького, мог бы казаться совершенно невинным, если бы в глубине его глаз не плясали чертенята.

— И какой же? — флегматично осведомился Фролов.

— Почему не в гуманитарный? — отчеканил Вовка и широко улыбнулся. Заулыбались и остальные, искоса поглядывая в их сторону.

На Гошу кидали заинтересованные взгляды с самого первого урока. Кто-то — любопытные, кто-то — откровенно негодующие, как Стаська. Но подойти и пообщаться с «бычком» решался не каждый.

Сплетни разносились, как по ветру. Кто-то поговаривал, что причина, по которой Фролов оказался здесь, а не в элитной гимназии — желание папочки научить непутёвого сына общаться с простыми смертными. Впрочем, на представителя «золотой молодёжи» Гоша не тянул: обыкновенный быдловатый пацан с дурным характером.

— Не понял, — моргнул Фролов. — Ты про что?

— То есть как про что? Все знают, что в гуманитарном, — Вовка изобразил руками женскую грудь, выпирающую из-под свитера, — типа… малинник.

Шушуканье стало громче. Теперь косились и улыбались уже почти все.

— А, ты про это, — неожиданно миролюбиво откликнулся Гоша. — Да блин. Батя говорит, гуманитарии не люди, а значит, топай в математический профиль. Хотя ваш физмат мне нафиг не сдался.

Сплетни стремительно подтверждались. Теперь Фролов-старший представлялся ученикам девятого «Б» не всесильным тираном, что устал от произвола сынка и засунул его в школу с максимально жёстким уклоном — а обычным мужиком, который по своим меркам хочет для сына лучшего будущего. Кто ж виноват, что под «лучшим» будущим он понимает математический профиль?

— Здесь у многих такая история, — сдержанно заметила Ленка, четвёртая девочка в их классе. Из шести: математика до сих пор не пользовалась популярностью среди девчат, зато они косяками шли в гуманитарные классы. Тут Вовка был прав.

— Ой, тебе ли говорить, — вмешался Вова, — то вопишь, что тебе здесь не место, то выезжаешь на районный этап!

— Мне здесь не место, — с достоинством ответила Ленка и демонстративно отвернулась от одноклассника.

Оля по-прежнему старалась держаться от Фролова подальше. Пусть на поверку он оказался и не таким хулиганом, каким почудился изначально, тварь у него на плече ясно показывала: хорошего от новенького ждать не стоит. Уж лучше дождаться Женьки и спросить у него, что за штука пожаловала к ним в класс.

И почему эта штука насела на парня, который их не видит. Ну, то есть, это Оля предположила, что не видит. Уж слишком спокойно Фролов себя вёл для пацана, у которого на плече сидит какая-то хрень, обвиваясь вокруг шеи и таращась вокруг.

Олимпиадников всё ещё не было видно. Что они, опять уехали на какую-то подготовку? Или просиживают уроки за книжками в школьной библиотеке?

— Лучше бы вам поторопиться, ребят, — пробормотала Оля и покосилась на Гошу, который снова развалился на Никиткином месте рядом с застывшей, как изваяние, Светой.

Перед третьим уроком олимпиадники наконец появились в классе. К тому моменту коллектив окончательно разбился на две группы. Первая, несмотря на всю хамоватость Фролова, стремилась с ним общаться: Ленка, Вова, ещё парочкаребят, которых запихнули в математический профиль насильно и которые наверняка ощущали в новеньком родственную душу.

Вторая группа усиленно старалась делать вид, что не замечает ни новенького, ни ажиотажа, который творился вокруг него. Пыталась соблюдать молчаливый нейтралитет. К ним относились Оля и Стася, и Оля полагала, что олимпиадники тоже откажутся общаться с Фроловым.

Насчёт одного из них она была уверена точно.

— Эй, — её тронули за плечо, и Оля устало подняла голову с парты. Ей стало хуже: видимо, всё-таки слишком рано вернулась в школу. И сейчас, на большой перемене, когда одноклассники вовсю общались, а кто-то даже побежал в буфет за снеками, всё, на что её хватило — упасть за парту, уронить голову на руки и закрыть глаза. Делать вид, что ни новенького, ни непонятной твари на его плече нет.

— О, привет, — пробормотала она. — Извини, мне хреново, и я думаю, может, домой пойти. Отпрошусь у медсестры.

— А чего до сих пор не отпросилась тогда? — поинтересовался Женька. Как всегда, замотанный в огромную, не по размеру, толстовку. А под ней наверняка ещё и водолазка. К тому, что одноклассник вечно одевается как на Северный полюс, Оля уже привыкла. Он говорил, что мёрзнет. Даже странно, учитывая, какие тёплые у него всегда руки.

— Ждала тебя, — она со стоном выпрямилась и окинула взглядом класс. — Сам же видишь, какая херня творится с этим новеньким.

Одноклассник нахмурился. Между бровями залегла знакомая складка.

— Вижу. И сообщение, что с ним что-то не то, получил. Правда, только сейчас понял, что именно. И то не до конца.

Оля понизила голос до свистящего шёпота, потянулась к Женьке, несмотря на насмешливые взгляды. Слава богу, сегодня их практически не было: все слишком увлеклись новеньким.

— Ты знаешь, что это за херня?

— Впервые вижу, — отозвался тот, присаживаясь на стул рядом с ней, на Стаськино место. — Стася не против?

— Стася в буфете, — пояснила Оля. — Покупает себе поесть и мне воды, потому что я тут сдохну сейчас.

Женька кивнул.

— Понял. Ну, раз ты меня всё равно дождалась, пошли к медсестре. Я тебя провожу, а по пути поговорим.

— Пошли, — охотно согласилась Оля. Она не была уверена, что сможет просидеть ещё один урок, особенно — урок Вивлы. И до сих пор единственное, что держало её в классе — желание показать необычную тварь Женьке своими глазами.

Она уже поднималась с места, когда сбоку донёсся, заглушая мерный гул голосов, возмущённый возглас Никитки:

— Блин, может, вернёшь мне моё место?

Оля вздрогнула и невольно обернулась на звук. Никита, всегда такой уравновешенный, после событий жуткой школьной экскурсии сильно изменился. Пусть одноклассник и не помнил, что произошло там с ним и его братом, пусть он вообще не помнил, что у него был брат, смутная память о случившемся явно осталась в его мозгу, не отпускала и не давала успокоиться.

Никитка стал нервным, дёрганым и часто оборачивался, будто искал кого-то — но не находил.

И сейчас, стоило новенькому, этому странноватому Фролову с тварью на плече, вывести его из равновесия, как Никита тут же начал коситься куда-то вбок.

Но сбоку сидела лишь Света, которая медленно покрывалась пунцовыми пятнами.

— Не, не верну, — ухмыльнулся Фролов и демонстративно положил поперёк парты сумку — массивную чёрную дуру, на которой болтался золотистый значок. — Сам прощёлкал, вот и ищи теперь другое место.

— Но мне нельзя на другое место! — чуть ли не завопил Никита. — Это единственное за первой партой, которое свободно. Остальные за последними, мне не видно оттуда! Свет, ну ты хоть скажи ему…

— Я говорила, — скорбно вздохнула Светка, — но он меня не слушает.

— «Он»? Меня тут типа нет? — новенький начал закипать. Выглядело это как ничтожные придирки, чтобы взвинтить себя до крайности. — Вали отсюда к чёртовой матери, ботанутый!

— Это ты вали! Я тут всегда сидел! Пожалуюсь классной, тебя силой пересадят!

— Чего? Ты что, ещё и крыса?!

— Ой-вей, — пробормотала Оля. Будь ей чуть получше, она бы, пожалуй, полезла в битву — разнять, успокоить. Но сейчас, когда голова кружилась и тошнота подкатывала к горлу, из неё вышел бы плохой спорщик.

— Пошли отсюда, — потянул её за рукав Женька. — Всё равно ничего не сделаем, к тому же от этой хреновины нам лучше держаться подальше.

— Погоди.

Оля вывернулась из его руки и решительно шагнула к парте, где стоял, упираясь в столешницу ладонями, Никитка. Он пытался грозно нависать над Гошей, но с учётом разницы телосложений смотрелось это глупо. Как будто воробей навис над вороной.

— Да чего ты, не человек, что ли? — продолжал вещать он, в упор глядя на Фролова. — Думаешь, я не понял, что тебе эта первая парта нахрен не сдалась, просто решил показать характер? И сесть рядом со Светкой, на которую тебе станет пофиг через день! Понял я всё! Но блин, так дела не делаются!

Гоша в ответ молчал и самодовольно усмехался, а тварь на его плече тоненько свистела в такт каждому Никитиному слову. Свистела — и будто бы вытягивалась вперёд, словно и впрямь была змеёй, игрушечной прозрачной змейкой. Придвигалась всё ближе, ближе к негодующему однокласснику, скалила небольшие острые зубки. Ещё десяток сантиметров, ещё ладонь, ещё…

— Никит, — Оля осторожно хлопнула Никитку по плечу, но тот всё равно вздрогнул, как от удара.

— Чего тебе? — он обернулся, всё ещё пылая негодованием — и тут же как-то остыл. То ли увидел, что Оле плохо, и устыдился собственной грубости, то ли…

То ли отсутствие зрительного контакта с тварью, похожей на змею, его успокоило.

— Забей на него, — миролюбиво посоветовала Оля. — Сомневаюсь, что он долго просидит на этом месте, через пару дней вернёшься к себе.

— Да, но… — Никитка нахмурился, — а сидеть-то мне где?

Оля пожала плечами и мотнула головой в сторону своей парты.

— Там, где я сидела. Я домой ухожу. Чувствую себя фигово, и вообще… короче, будь как дома. Это не первая парта, конечно, но и не последняя. На второй тебе нормально?

Никитка часто заморгал, будто не понял, с какой стати она предлагает ему помощь. Оля и сама не знала. Просто с тех самых пор каждый раз, когда она видела его в подобном состоянии духа…

…ей вспоминалось, что это она, Оля, заставила Игоря пожертвовать собой ради остальных. Пусть другого выхода у них тогда не было, с тех самых пор ей казалось, будто обязанности Никиткиного брата легли на её плечи.

Они с Никитосом даже не дружили, но… каждый раз, когда ему нужна была помощь, Оля ощущала, что должна вмешаться. Вместо Игоря, раз уж его с ними больше нет.

— Ну… нормально, — наконец произнёс Никитка, в тон ей пожимая плечами. — Спасибо. И правда, лучше, чем последняя.

Он несмело улыбнулся, и Оля улыбнулась было в ответ, но за рукав потянули снова — теперь уже настойчивее.

— Идём, — шепнул Женька у неё за спиной, — что-то мне подсказывает, что наш маленький друг на этом ещё не закончил, и не стоит нам попадаться ему на глаза.

Оля скосила взгляд на Фролова, всё ещё вразвалку сидевшего на жёстком деревянном стуле и улыбавшегося, как сытый кот. И похолодела. Сам Гоша так и не обращал ни на неё, ни на Женьку никакого внимания. Глядел по сторонам и наслаждался статусом победителя.

А вот игрушечная змейка на его плече смотрела прямо на Олю, и в проворных бусинках-глазках мелькали радужные всполохи.

Глава 9. Что-то меняется

— Ты уверена? — уточнил Женька.

Они шли по школьному коридору, узкому и тёмному, как в фильме ужасов, и старый линолеум прогибался под ногами. Сходства с ужастиком добавляли мелкие сущности, сновавшие туда-сюда, как рыбки в аквариуме. То ли друг за другом, то ли просто резвились в полумраке: лампы опять светили плохо.

— Блин, откуда их столько, в классе же почти не было, — Оля увернулась от очередной проплывавшей мимо «рыбки». — Насколько я сейчас вообще могу быть в чём-то уверена — да, она на меня смотрела. И что это значит?

Одноклассник пожал плечами.

— Кто знает. Может быть, ничего. Может быть — что у нас проблемы. Оль, честно, я впервые вижу такую тварь и ничего раньше не слышал о подобном. Люди, носящие с собой чудовищ, как питомцев… В маминой книжке про это ни слова нет.

— Или есть, но ты не знаешь, — перебила Оля, задумчиво накручивая на палец выбившуюся из косы прядь. Да что за дурацкая невротическая привычка? Откуда она её подхватила?

Неприятное ощущение утекающего из-под пальцев песка, приглушённое было бурными событиями сегодняшнего утра, вернулось. И становилось сильнее каждый раз, когда Оля думала о странном новеньком и твари на его плече.

— Или есть, но я не знаю. К остальным шифрам ключ так и не подбирается.

— Неужели всё настолько сложно? — Оля вздохнула. Нерасшифрованные записи в дневнике волновали её. Не только потому, что там были спрятаны факты о её мутных ноябрьских снах. Ещё и потому, что ей казалось, будто от их расшифровки зависит будущее.

То, которое ещё не наступило, но приходит к ней каждую ночь. С которым она пока ничего не может сделать.

— Самому интересно, — Женька взъерошил пятернёй шевелюру, что и так уже напоминала воронье гнездо, и Оля тихонько усмехнулась: не у одной неё фиксация на волосах. — Как я понимаю, ключом должно быть что-то невероятно простое, но при этом понятное только ей и мне.

— И много у вас такого?

— Да не особо. Мы слишком мало времени успели провести вместе, если ты не помнишь, — он вдруг улыбнулся, — меньше половины моей жизни, как-никак.

Ещё какое-то время они шли в тишине, неожиданно густой, будто за закрытыми дверями классов сейчас не шли уроки, а царила мертвенная пустота. Оля даже потянулась было проверить, но из-за слоя дерева и картона раздался гулкий окрик Жужелицы, и она поспешила отойти от двери подальше.

Уже на лестнице — тусклые крутые пролёты и стены, выкрашенные унылой зелёной краской — Женька наконец решился прервать молчание.

— Знаешь, — протянул он, — я всё хотел тебе сказать…

Что-то в его тоне насторожило Олю. Так нарочито спокойно и безразлично он всегда разговаривал в моменты, когда от его слов зависело слишком многое. Или — когда нервничал, но пытался не подать виду по старой, въевшейся в кожу привычке.

— Ну? — наконец поторопила она, когда пауза начала затягиваться, и он нехотя, будто сам уже жалел, что начал разговор, ответил:

— Отца переводят работать в другое место.

Оля заметно расслабилась. И это всё? Она уж испугалась, что речь опять зайдёт о надвигающейся опасности, которой в её жизни за последние месяцы и так было многовато. Но смена работы? Как это должно их касаться?

Разве что…

Она не успела закончить мысль. Женька добавил:

— На Север.

И Оля прикусила губу, сдерживая рвущиеся с губ слова. На Север? В смысле — в Сибирь? О том, что речь шла не о севере Москвы, а о более далёком месте, понятно было сразу. Но…

— А как же… — она начала фразу, но замерла, не в силах правильно сформулировать мысль. Так, чтобы она звучала менее эгоистично.

— Я с ним не поеду, конечно, — отозвался одноклассник, угадав, о чём она переживает. Да ладно, любой в её ситуации об этом бы подумал. — Понимаю, как всё выглядит, но нет, я никуда не сваливаю.

— Оно и к лучшему, — вздохнула Оля. — Стой, погоди, а как ты собираешься остаться здесь?

Когда он сказал, что не собирается уезжать, она немного успокоилась. Неясное возбуждение, охватившее было её при слове «Север», пошло на убыль. Теперь Оля сама не понимала, с чего она вдруг решила, будто Женька собирается к чёрту на рога вместе с отцом.

— Бабушку вызвоним, — он как ни в чём не бывало пожал плечами. — Из Воронежа. Она странная, конечно, но жить в одиночку я по закону права ещё не имею.

— В смысле — странная? — не поняла Оля. — Деменция?

Женька фыркнул.

— Упаси боже. Нет, просто фанатка всяких там передач про инопланетян и масонские заговоры. И про демонов, которые превращают людей в извращенцев.

— А здесь она не так уж и неправа, — напряжение отпускало с каждым мигом, и теперь Оле хотелось улыбаться. — Представляю, как весело рядом с ней… тебе.

— Ага. Периодически выдаёт такие перлы, что поневоле кажется, будто она подглядывала на мир моими глазами.

— А ты уверен, что это не так? — усмехнулась Оля. Чем чёрт не шутит, может, способность видеть чудовищ передалась ему не от матери, а от поколения постарше.

— Уверен, — он махнул рукой. — Вот бабушка по матери их видела, про это я уже у мамы прочёл. Но та умерла давным-давно. Из-за… собственной неосторожности, я так понимаю.

Веселиться тут же расхотелось. Оле вновь стало не по себе. Ну вот, опять. Снова смерти — и снова в этих смертях явно виновато нечто большее, чем несчастный случай.

— Речь ведь не про включенный газ, да? — уныло уточнила она. — И не про скользкие лестницы.

— Речь о том, что не стоит впускать домой кого попало, — отрезал в ответ Женька, — особенно если знаешь, что это не всегда могут быть люди.

Оля вздохнула. Ровно как она и думала — опять чудовища, опять опасность. И сколько поколений их проклятой семейки умерло слишком рано? Сколько оставило после себя детей сиротами, а сколько вообще не знало своих родителей? Взять хотя бы самого Женьку: каждый раз, когда речь заходит о его семье, он начинает вести себя, как… как сейчас.

Она вспомнила Марину. Вспомнила, как столкнулась с нелюдскими тварями во второй раз, когда Женькина мать, пролежавшая в коме без малого девять лет, неожиданно встала на ноги. Встала слишком здоровой, слишком разумной для такой больной. Слишком идеальной — особенно для сына, помнившего её другой.

Вспомнила, как они пытались накормить чудовище в теле матери ядом и как провалились — и как остатки жизни, теплившиеся в Марине, спасли их обоих.

Именно тогда Оля начала видеть чудовищ, по доброй воле променяв хрупкую безопасность на знание правды. Знание, которое было нужно ей, чтобы иметь возможность хоть как-то помочь.

Марина тогда сказала: «Семьи, которые получаются из двух видящих, самые крепкие». Значило ли это, что она знала других видящих, — Оля не поняла. А Женька так и не ответил. И спрашивать у него было бессмысленно. Пусть он и изменился с тех времён, став более открытым, чем раньше, существовали вопросы, о которых он до сих пор предпочитал молчать.

— В любом случае, — Женька снова заговорил, уже более спокойно, и Оля дёрнулась, вынырнув из своих мыслей, — в моей жизни почти ничего не изменится. А в твоей так тем более.

— И зачем ты мне тогда всё это говоришь? — ей почему-то стало обидно. Он сам завёл этот разговор, никто его за язык не тянул — а потом первый же прерывает тему, будто Оля вторглась на запретную территорию против его воли.

Новый приступ головокружения настиг внезапно, и она неловко качнулась на очередной ступеньке. Женька поймал её за капюшон толстовки, не давая упасть.

— Да сам не знаю. Подумал, что тебе стоит быть в курсе, — отозвался он. — А ещё потому что… ну, блин, непривычно как-то. Что-то меняется. Тем более, что-то такое постоянное, как присутствие отца в доме.

Теперь Оля поняла, о чём он. Точно. В конце концов, ноябрь действует не только на неё, мучая злыми вещими снами. Липкое беспокойство, которое поселилось внутри, настигает в этом месяце всех, кто может видеть больше других.

— Тревожно, да? — уточнила она, потому что сам он бы никогда такого не сказал.

— Да, и это тоже. Вроде бы понимаю, что всё должно быть хорошо, но иногда накатывает — а если не получится? Если придётся ехать в эту глушь, под Сургут там или куда ещё? Хотя вообще-то повода волноваться нет. Бабушка и так давно хотела приехать.

Женька говорил спокойно и ровно, и ничего в его голосе не выдавало напряжения. Но Оля ощутила, как воздух вокруг напитывается неуловимым электричеством. Или это существо, пролетевшее мимо, электрифицирует всё вокруг?

Лестница закончилась, и они вышли на первый этаж, к белеющим среди рядов классов дверям медпункта. Дальше — «лягушатник», вотчина младшеклашек. И большой, в полстены, информационный стенд, оформленный специально для мелких: бумаги и статьи обрамлены весёлым рисунком, а наверху, в шапке, красуется мультяшный котёнок.

Оля лениво окинула стенд взглядом. Котёнок улыбался, растягивал причудливую нарисованную мордочку в дурацкой гримасе.

И тут её осенило.

— Знаешь, что? — быстро сказала она, не дожидаясь, пока Женька уйдёт. — А заведи кота.

— Кота? — не понял одноклассник.

— Ага. Ты же сам говорил, что кошки тоже их видят? По-моему, это будет удобно. Да и питомец всегда успокоит, если не по себе.

— Чего это ты вдруг, — непонимающе произнёс Женька. — У меня был кот. Когда-то. Вообще, я думал завести, но потом как-то всё завертелось, и я забил. А что? Ты кого-то пристраиваешь?

Оля прищурилась и заговорщически протянула:

— Есть у меня кое-какие котята на примете…

В конце концов, она обещала Стасе помочь их пристроить. Так почему бы и нет?

Глава 10. Карета Золушки

Стаська за соседней партой тяжело вздыхала. Вид у неё был потерянный и совершенно расстроенный. Обычно жизнерадостная, сегодня подруга выглядела так, будто потеряла близкого — или как будто распалась любимая корейская группа.

— Что случилось? — не выдержала наконец Оля.

Весь сегодняшний день она посвятила навёрстыванию упущенного за время болезни. Сейчас, когда навязчивая головная боль ушла, дела пошли на лад. Концентрироваться стало легче, да и муторные серые сны почти перестали беспокоить. Не исчезли, но и не были больше такими пугающе яркими, реалистичными, как будто настоящая Оля уже давно живёт в Москве, а лицей номер шесть и Женька — лишь плоды её воображения.

Оно и к лучшему. Теперь, когда ей больше не приходилось просыпаться, вдыхая едкий запах креозота, жить стало легче. Можно обратить внимание на более важные вещи: учёбу, грядущие экзамены…

И Фролова.

Стаська в ответ расстроенно всхлипнула и махнула рукой, как будто пытаясь оправдаться.

— Котята… — пробормотала она наконец. — Те, которых я тебе показывала. Помнишь? Которые в коробке в подъезде.

— Помню, — рассеянно кивнула Оля и обернулась к подруге, забыв на минутку о новеньком. — Что с ними? Что-то не так?

Точно. Она как раз хотела поговорить об этом. Оля ходила фотографировать их в тот день, когда всё началось. А потом встретила чудовище, похожее на волка, и получила сотрясение мозга. И напрочь забыла о котятах, вспомнив только пару дней назад — хотя, казалось бы, обещала выложить их фотографии в соцсетях.

За пару дней желающих приютить зверят не нашлось. Кроме разве что Женьки, который, впрочем, тоже не спешил напомнить ей о них.

Молодец, мысленно обругала себя Оля. Хороша подруга — наобещать и облажаться. Хотя Стаська тоже могла бы подсказать, раз уж это так важно.

— Я сама не знаю, что именно случилось, — расстроенно протянула Стася, — но кошка больше не приходит. Только утром заметили, что котята все замёрзли и голодные пищат.

— В смысле — не приходит? Бросила их? — не поняла Оля. Подруга пожала плечами.

— Хочется верить, что просто бросила, но… я жутко боюсь, что её убил этот.

— Этот?!

Теперь Оля ещё сильнее запуталась. Стаська подняла глаза и настороженно взглянула на неё — но настороженность быстро сменилась пониманием.

— А, точно, ты же не знаешь… в общем, пока ты болела, тут кошачий маньяк завёлся.

Оля моргнула и нервно потянулась рукой к волосам, отдёрнув пальцы в последний момент. Не стоит потакать дурным привычкам.

— Чего?

— Уже четыре распотрошённых трупа нашли, — тихо произнесла подруга. — В основном бродячие, но одна была самовыгульной и, кажется, кого-то из наших. Похоже, какой-то живодёр. Или вроде того.

Оля застонала и откинулась на спинку стула. Пусть животных, тем более самовыгульных, в их семье не водилось, новость от этого лучше не становилась. Маньяк — это серьёзно. Пусть даже кошачий.

— А что котята? — сообразила вдруг она. — Кошка пропала, а с ними что?

Стаська снова насупилась и печально отвела глаза. Понятно. Ничего хорошего.

— Одни остались, — наконец пробормотала она. — И это просто ужасно, блин, мне их так жалко! Мы пытаемся их кормить, но ты же сама понимаешь… никто не сможет за ними следить, как мама.

Оля кивнула. За последние дни произошло столько странных вещей, что она почти не вспоминала о котятах. Ей и сейчас-то было не до них — но помочь хотелось. Да и стыдно всё-таки: обещала и не сделала.

— Надо их домой куда-нибудь забрать, — заметила она. — В тепло.

— Надо, — Стаська качнула головой, механически, неловко. Как те дурацкие игрушки, что продают коробейники на улицах. — Но соседи отказываются, а я… не могу. Сама знаешь.

Оля знала. И об астме Стасиной мамы, и о том, что самой Стаське строго-настрого запретили иметь домашних животных, если она не хочет, чтобы болезнь, мамино наследство, проявилась и у неё.

— Тогда давай их заберу я, — предложила она. — Мама будет ругаться, конечно, но я её знаю. Животных она любит, а аллергии ни у кого из наших вроде нет. Да и…

Ей хотелось упомянуть о Женьке, о том, что он был бы не против взять котёнка. Так предложение звучало бы ещё более заманчиво. Но в последний момент Оля запнулась и прикусила губу. Не хватало ещё лишний раз подливать масла в огонь дурацких школьных сплетен. Пусть одноклассники, поглощённые знакомством с новеньким, и перестали обращать на неё внимание — неважно. Оля всё равно не хотела привлекать лишнее внимание ни к себе, ни к Женьке.

Сейчас, когда в их классе учится Фролов с тварью на плече — особенно.

Гоши с каждым днём становилось всё больше. С места Никитки он действительно слез — понял, что со Светой ничего не выйдет — зато переместился на галёрку, туда, где тусили Вовка, Лена и ещё парочка ребят. Поначалу те не слишком радовались его компании, но уже через несколько дней Фролов непонятным образом успел стать для них авторитетом и негласным лидером.

Как будто он завоёвывал уважение всех, с кем общался. Даже Вовка, поначалу заговоривший с ним с целью подколоть, сейчас заглядывал Гоше в рот и стелился перед ним, как собака.

Оле это не нравилось. Она хотела верить в собственную мнительность, хотела надеяться, что накручивает себя, и на самом деле в неожиданной популярности хамоватого новенького нет ничего удивительного. Но каждый раз, когда ей почти удавалось себя убедить, она ловила блестящий взгляд игрушечной змейки на левом плече Фролова — и страхи возвращались в стократном объёме.

Он что-то делал. С Вовой, с Леной. Со всем классом. И она не могла понять, что именно. И Женька тоже не мог.

— Что — да и? — поторопила Стася, заставив Олю вынырнуть из размышлений. — Ты серьёзно сможешь их забрать? Это было бы очень круто, правда, но — ты не шутишь сейчас? Всё точно нормально будет?

— Конечно, смогу, — Оля улыбнулась. — Я же сказала. Заберу.

* * *
Холод щипал лицо, и морозный ветер задувал в шею, находил щели в толстом, намотанном в три слоя шарфе. В такую собачью погоду даже Оля мёрзла и куталась похуже Женьки — но она обещала забрать котят сегодня, а значит, должна сдержать это обещание.

Вокруг сновали тёмные силуэты, что-то скалилось в тени ближайшего дерева да протяжно ухало над головой. Но на такое Оля уже привыкла не обращать внимания.

Главное — не заходить в парк. Кто знает, там ли ещё та тварь, что в прошлый раз загнала её на дерево.

Тяжёлую парковую громаду Оля обходила по соседним улочкам, стараясь даже не приближаться к узорчатой металлической решётке. Шла по другой стороне дороги, делала вид, будто спокойна. Чёртов гололёд так и не прошёл: то ли дворники ленились посыпать улицы песком и солью, то ли лёд нарастал быстрее, чем его успевали убрать — но скользко было едва ли не так же, как в первые дни ноября.

Где-то в стороне гулко бухнули, отмеряя четыре часа дня, городские часы. И эхом отдались внутри другие, призрачные часы, что отсчитывали время до неизбежного.

Оля начинала привыкать к этому ощущению. Но, приближаясь к знакомым серым подъездам многоэтажки, где в картонной коробке пищали, звали маму потерянные котята — почувствовала его всей кожей, так сильно, что чуть не пошатнулась и не упала на льду. Так и застыла на месте, со свистом втягивая сквозь зубы холодный воздух и выдыхая облачка пара.

Был бы здесь Женька, подумалось ей. Но того не было. Как всегда, пропадал на олимпиадных занятиях, которые сейчас, в самый сезон, стали особенно долгими и частыми. Хоть и собирался пойти вместе с ней — Оля сама отказалась. Не стоит лишний раз отрывать человека от любимого дела.

Котёнка он пообещал забрать. Но это будет уже потом, когда она притащит коробку домой.

Только сейчас Оля поняла, как отвыкла за последние недели ходить в одиночку дальше, чем до школы и обратно. Или к репетиторам — по проверенному, проторенному маршруту. А сейчас, когда уже начало темнеть, и тени неторопливо летали вокруг, знакомый город начинал казаться чужим и недобрым. Будто что-то перещёлкнуло внутри: волшебная карета превратилась в разбитую тыкву, а платье истаяло, обнажая беззащитные голые плечи.

Вся её спокойная жизнь была этой каретой, что оставалась прекрасной, пока часы не пробьют полночь.

Оля быстро проверила сообщение от Стаськи с кодом для домофона и решительно направилась к двери подъезда, стараясь не обращать внимания на неприятные предчувствия.

Стрелки внутри продолжали неумолимо двигаться к двенадцати.

Стасин подъезд встретил её сыростью и неожиданным холодом. Будто и не включали здесь отопление, будто и не пытались отогреть троих маленьких котят, оставшихся без матери. Лампочка светила тускло: вот-вот перегорит.

Голодные котята возмущённо пищали, пытаясь привлечь внимание, и Оля пошла на их тонкие голоса. Коробку задвинули куда-то в угол, который оставался в полумраке — полумёртвой лампы не хватало, чтобы его осветить.

— Все на месте?.. Тише, тише. Сейчас я вас заберу, мои хорошие, — бормотала она, пока пальцы скользили по грязному картону. — Всё будет просто отлично… главное, чтобы вы не простыли по дороге. А там тепло, дом… а потом я заберу одного, Женя другого, а третьего пристроим. Всё будет хорошо…

Котята умолкали, когда Оля говорила. Кажется, человеческий голос их успокаивал.

Она вывалилась из подъезда, судорожно сжимая в руках картонную коробку, внутри которой возились и попискивали зверята. На миг Оле показалось, будто в спину ей что-то смотрит. Но тяжёлая металлическая дверь бухнула за спиной — и ощущение исчезло, как будто и не было.

Оля бросила мимолётный взгляд на часы. Полпятого. Не так и поздно. Дотащить домой коробку с котятами, прежде чем станет совсем темно, она успеет.

Волк вырос перед ней внезапно: Оля даже не успела понять, когда он появился. Только что делала первые неуверенные шаги по скользкому льду, прикидывала, сможет ли дотащить коробку так — или придётся вытаскивать котят и нести их дальше под курткой. Только что никого рядом не было, и всё было нормально.

Но вот он стоял рядом с ней, огромный, чёрный. Такой же угрожающий, как в прошлый раз. На длинных лапах, вывернутых не в ту сторону. С пастью, слишком широкой, чтобы принадлежать нормальному зверю.

У Оли подкосились ноги, и она всё-таки поскользнулась.

Межглавье

— Смерть стоит за левым твоим плечом, — прошептала Оля.

Вагон потряхивало. Пассажиров на последней остановке вошло слишком много, и теперь она не могла даже рассмотреть узоры, в которые складывалась вязь проводов на стенах тоннеля. В последние дни многое шло не так. Многое, если не всё.

Как обычно, шипели на пассажиров бабки-вампиры, хищно осматривались твари в дорогих, слишком вычурных для метро костюмах, выло и хихикало из-за стен вагона. И вой этот не могли заглушить никакие наушники.

Слишком знакомый вой. Она точно слышала его где-то, когда-то, во времена, когда она была юной и наивной и очень, очень боялась. Кого-то.

Смерть стоит за левым твоим плечом. Откуда она знает эту фразу? Оля слышала, что её автор — Кастанеда, но его книг она не читала: мистики хватало наяву. И всё же цитата вертелась на языке — резкая, хлёсткая. Сказанная чужим, но вместе с тем таким знакомым голосом. Голосом, который ещё не утратил подростковой ломкости, но уже начал становиться из мальчишечьего — мужским, бархатным и приятным.

Остановки пролетали одна за другой, и людей в вагоне становилось всё меньше, а Оля всё сидела, нервно теребила в пальцах короткие пряди. Пыталась вспомнить фразу, вспомнить ускользающие из памяти лицо, имя, одежду.

Чьё-то фото у неё в закладках. Почему она никак не может найти время просмотреть его? Почему?

Поезд взвизгнул тормозами и остановился. Оля медленно поднялась с места. Мысль, что билась в голове последние несколько минут, тут же попыталась вылететь из головы. Но она схватилась за телефон, как за спасательный круг, и потянулась пальцем к иконке заметок.

Какой-то мужик, стоявший слева от неё, грубо пихнул Олю в плечо. Та охнула и разжала пальцы.

Глава 11. Вероятности[1]

— Пятнадцать плюс триста шестьдесят два…

Оля сидела, прижавшись спиной к холодной стене подъезда, и мелко-мелко дрожала. Не от холода, нет: от леденящего ужаса. Ужаса, что смешивался с отчаянием, отчаяния, в котором чувствовался горький привкус стыда.

Она оставила котят на улице. Она бросила коробку. Уронила, когда оскользнулась на льду — и, поднявшись, в истерическом страхе побежала обратно в подъезд. А котята остались там, рядом с огромным чёрным волком. Вернее, тем, что выглядело как волк.

Оставалось надеяться, что существо, кем бы оно ни было, безвредно для животных.

Темно. Господи, как темно. Лампочка не выдержала: когда Оля ворвалась сюда, света уже не было. Пришлось плестись по стеночке — на подгибающихся ногах, боясь споткнуться.

— Триста семьдесят семь… сто шестьдесят шесть поделить на…

Спасибо Женьке: счёт в уме отвлекал, позволял не сойти с ума от ужаса. Давал последнюю надежду на благополучный исход, хрупкую, как дверь подъезда, за которой скалился и рычал её оживший ночной кошмар. Подумать только, пару минут назад эта дверь казалась ей такой прочной — а теперь Оля не была уверена, не проникнет ли полуволк сквозь неё, как сквозь туман.

Поэтому считала. Считала, не забывая дрожащими пальцами набирать сообщение единственному человеку, который мог дать ей совет. Позвонить она не могла: боялась лишний раз подавать голос. Даже счёт вела беззвучно, едва шевеля губами.

«Я в подъезде, за дверью СОБАКА».

«ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ».

Он поймёт, что за собаку я имею в виду, отчаянно надеялась Оля. Он должен понять, потому что он всегда всё понимает. Потому что он пытается разгадать и более, куда более сложные шифры, а значит, её бессвязные сообщения разберёт тем более.

— Тринадцать… умножить на шестьдесят один…

Телефон зажужжал, информируя о пришедшем сообщении. Звук был тихим, почти таким же тихим, как её приглушённое дыхание, но Оля всё равно дёрнулась, как от удара. Иррациональный страх мешал воспринимать вещи как надо, и сейчас темнота подъезда казалась почти живой, почти осязаемой.

Плохо. Нужно отвлечься, а то на запах ужаса подтянутся другие.

Оля перевела взгляд на экран. В окошке мессенджера светилось входящее сообщение из одного-единственного слова:

«Адрес?».

* * *
Когда дверь заскрипела, Оля непроизвольно вздрогнула. Страх приковал её к месту, не давал нормально вздохнуть — что уж говорить о движении. Только и оставалось сидеть, съёжившись, у стены на лестничной площадке, где резко пахло бомжом и валялась пустая бутылка.

Пусть. Если бы «владелец» этого места решил предъявить ей претензии, Оля испугалась бы его меньше, чем того, что ждало её за дверью. И каждый раз, когда кто-то заходил в подъезд, возвращался с работы, с учёбы или просто из магазина — она обмирала.

Если тварь проберётся за ними внутрь — Оле конец. Но пока что все открытия двери заканчивались одним и тем же: шаркающие шаги, грохот дверей лифта, шелест курток и сумок. Люди шли домой. Шли и не видели её, забившуюся в угол на лестничной площадке.

— Ау? Ты где? — раздалось снизу, из подъезда. У Оли отлегло от сердца. Голос, многократно искажённый эхом подъезда, всё-таки был знакомым, и она наконец смогла откликнуться.

— Тут… наверху.

Темно было везде: даже на лестничной площадке лампочка перегорела. Почему так? В прошлый раз, когда Оля здесь появлялась, подъезд освещали хорошие яркие лампы, а сейчас вокруг клубился сырой полумрак, в котором было сложно рассмотреть что-то дальше собственного носа. Приблизившегося Женьку она скорее даже не увидела: услышала по шагам.

— Я здесь, — ещё раз позвала она. Попыталась встать на ноги: ватные, подкашивающиеся. Подсохшие подтёки истерических слёз стягивали кожу на щеках. Оля прерывисто вздохнула и сделала шаг вперёд, невольно уткнулась носом в толстую ткань чужого шарфа.

Хотелось плакать. Не столько от ужаса и волнения, сколько от осознания собственной позорной беспомощности. Ей так не нравилось быть слабой! Раньше Оля считала, что ради помощи другим способна не бояться неизведанной опасности. Что её собственные кошмары не имеют никакого значения, если она может сделать что-то полезное.

Раньше так и было. Но сейчас — нет. Не когда речь шла о детских страхах, глубинных страхах, которые слишком сложно преодолеть.

— Всё нормально, — произнёс Женька откуда-то сверху, и Оля осознала, что так и стоит на лестничной клетке, судорожно всхлипывает и цепляется за него, как за последнюю спасательную соломинку. А он в ответ осторожно придерживает её, как будто боится, что она упадёт. — Снаружи никого нет. Он ушёл.

— Правда? — Оля подняла голову. Свет не вернулся, но теперь, когда Женька был близко, она хотя бы могла видеть его силуэт.

Он кивнул.

— Правда. Не знаю, почему он не побежал сюда за тобой… — Оля снова дёрнулась, и одноклассник поспешно добавил, — но его точно тут нет. Я бы заметил.

— Это хорошо… наверное.

Оля облегчённо вздохнула и отстранилась. Ужас понемногу уходил. Начал уходить ещё тогда, когда она отправила ему сообщение и получила ответ — но по-настоящему исчез только сейчас. Растворился в воздухе вместе со зловещим полуволком. Остался там, в холодном липком вечере, на крыльце подъезда. Вместе со злосчастной картонной коробкой с котятами.

Точно! Котята!

— О, чёрт! — вспомнила Оля и рванулась наружу. Женька придержал её за рукав.

— Что? Что-то не так?

— Котята! Я оставила их там…

Она вывернулась из его рук и помчалась вниз по лестнице. Страх испарился, словно его и не было, сменившись беспокойством. Только что ей казалось, будто у неё есть всё время мира, но сейчас оно начало стремительно утекать из пальцев.

Если они остались там, если это существо, чем бы оно ни было, могло до них добраться — кто знает, что сейчас с ними? А ведь она пообещала Стаське, что позаботится о котятах!

— Да о чём ты, блин? Что с котятами? Ау? — Женька нагнал её в несколько прыжков по ступенькам, возникнув слева, как привидение. Нет. Как что-то из очередного ноябрьского сна, серого и унылого, как вся эта чёртова осень, осень, когда всё пошло не так и её нормальная человеческая жизнь превратилась не пойми во что.

Она сама этого хотела. Думала, что всё будет хорошо, но…

Морозный воздух ударил в лицо, отрезвил, заставил почувствовать, как сильно горят щёки, раскрасневшиеся от бега и волнения. Оля остановилась на пороге, глотая этот воздух, как глотают воду при засухе, как глотают горькую, но жизненно необходимую пилюлю.

Коробки не оказалось там, где она её оставила. И котят не было слышно.

— Может, всё-таки объяснишь мне, что происходит?

Похоже, Женьке передалась её тревога: он точно так же стоял на крыльце подъезда, хмурился, скрестив руки на груди, и совершенно не замечал, что заслоняет собой проход. А, к чёрту. Всё равно здесь сейчас никого нет.

Оля набрала в грудь побольше воздуха: тот приводил в себя и не давал окончательно сорваться в истерику.

— Я же за котятами сюда пришла! Ну, помнишь, я говорила… Стася попросила. Ты ещё собирался взять котёнка. Так вот, я даже успела их забрать! А потом эта штука напала, и… в общем, я оставила их тут. Вместе с коробкой. И теперь не могу понять, где они.

Она выпалила всё на одном дыхании. Сбивчиво, непонятно — какая разница? Главное сейчас не это. Главное — найти котят и, если они целы…

Взгляд судорожно метался из стороны в сторону. Крыльцо? Нет. Ни единого следа, намекающего, что здесь лежала коробка. Может, кусты сбоку от подъезда? Тоже нет! Они довольно близко, Оля бы заметила при выходе, будь там что-нибудь.

— Может, забрал кто? — предположил Женька. — Ну, знаешь, проходили мимо, пожалели, решили отнести куда-нибудь в тепло или вообще оставить себе.

Оля рассеянно кивнула. Да, звучало правдоподобно и казалось самым вероятным исходом из возможных: котят спасли. В конце концов, зачем полуволку, преследовавшему её, трогать животных?

Но дурное предчувствие, что ворочалось внутри, никуда не делось. Что-то внутри подсказывало ей: не обманывай себя. Ничего хорошего с ними не случилось, и ты это знаешь, знаешь с того самого момента, как уронила коробку и помчалась к подъезду, не подобрав её.

— Хочется верить, — всё-таки ответила она, стараясь выглядеть спокойной. — Очень хочется, но…

— Им было бы просто некуда отсюда деться, ты же понимаешь? Разве что в мусорку.

Оля кивнула ещё раз. Мусорные баки, видневшиеся в отдалении, не особо хорошо просматривались с крыльца. Она прищурилась и вытянула голову, но ничего не заметила.

— Пойдём проверим, — решила Оля. — Маловероятно, но вдруг и правда в мусорку?

— Окей-окей, — Женька пожал плечами. — Не понимаю, правда, зачем кому-то выкидывать котят туда.

Оля тоже не понимала. Но что-то внутри влекло её вперёд, к мусорным бакам. Как будто невидимая сила толкала в спину и шептала: ты должна это сделать. Ты должна туда подойти.

Как будто разом обострилось предчувствие неизбежного, вновь завелись злосчастные часы судного дня, чьи стрелки вели безжалостный отчёт с самого начала ноября. Оля понимала, что не должна туда идти. Не должна этого видеть.

— Но мне нужно найти их, — прошептала она, споря не столько с Женькой, сколько с дурным предчувствием внутри себя. — Я должна. Я обещала.

Каждое слово Оля подкрепляла шагом в сторону мусорки. Сперва неуверенным, потом — всё более и более быстрым. Ноги точно сами несли её туда, почти срываясь на бег, как будто и не было вокруг этого чёртового гололёда.

Она даже ни разу не поскользнулась, пока бежала к чёрно-зелёным громадам баков.

В нос ударил запах прокисшей еды, вечный спутник помойки. Нагромождение пакетов, слегка присыпанных снегом, соседствовало с выброшенной одеждой, которая больше напоминала тряпки, и россыпью бычков. Кто-то, как обычно, не докинул.

Коробки не было. Никто не пищал, а баки были заполнены почти полностью — и среди их содержимого не виднелось ничего, что могло бы напоминать кошачью пушистую шкурку.

— Вот видишь, — вздохнул Женька сбоку. — Ничего такого. Скорее всего, их кто-то забрал.

— Кто знает, — пробормотала Оля. Её вдруг осенило. — Мало ли зачем кому-то может понадобиться их забирать?

— Ты о чём?

Вспомнился утренний Стаськин рассказ. О кошачьем маньяке, который завёлся в городе, пока Оля болела, и вот уже с неделю находил и потрошил несчастных животных. Из-за ситуации с собакой она совершенно о нём забыла. Но сейчас, когда котята пропали, непрошеные воспоминания липкой тревогой полезли в голову.

— А, понял, — кивнул Женька, так и не дождавшись ответа. — Ты о живодёре? Вряд ли. Вероятности не те. Ты представь, из всех возможных мест он именно сегодня должен был выбрать именно этот двор? Нет, возможно, конечно, но…

Оля молчала. Одноклассник задумчиво прошёлся вдоль крытого навеса, под которым стояли баки.

— Но это даже звучит нереалистично, — закончил он, отходя от мусорок в сторону. — Говорю же, не те вероятности. Так что, скорее всего, котят действительно забрал хороший человек, и они теперь в полной безопас…

Он осёкся, не договорив, и у Оли вновь сжалось сердце в беспокойном предчувствии.

— Что? — поторопила она.

Женька не ответил, напряжённо вглядываясь куда-то в сугробы за баками. Оля отследила его взгляд. Точно, снег с той стороны навеса в полумраке казался каким-то… тёмным?

Присмотревшись, она поняла: сугробы сбоку выглядели примятыми, точно по ним ходил кто-то очень тяжёлый. Или что-то волокли.

Оля осторожно сделала несколько шагов в сторону тёмных пятен. Заглянула за навес, чувствуя, как тревожно шумит в ушах разбушевавшееся сердце, а губы почему-то дрожат, словно она снова увидела полуволка. И с криком отшатнулась в сторону.

Снег за помойкой был покрыт пятнами крови, почти чёрными в сгущающихся сумерках. Вокруг валялись мокрые, заляпанные всё теми же пятнами обрывки картонной коробки.

И котята. Все трое. Рядком, вытянувшись в струнку: неведомый живодёр отличался какой-то дьявольской педантичностью.

Рыжий, серый и трёхцветная. Все — мёртвые.

— Твою мать, — прошептала Оля, отодвигаясь подальше от ужасной картины. Она остановилась, лишь когда поняла, что упирается спиной в Женьку, который точно так же уставился на трупики.

— Да не то слово, — отозвался он. — Похоже… мы и правда нарвались на этого кошачьего маньяка. Блин. Ладно, забудь, что я говорил о вероятностях. Видимо, и не такое бывает.

У Оли перед глазами встал волк. Так ярко, что ей на миг показалось, будто он и вправду сейчас вырастет перед ними, скалясь желтоватыми клыками. До сих пор она думала, что существо гналось за ней. Что именно её страх привлёк тварь и именно она должна была опасаться полуволка.

Что, если всё было не так? Что, если малыши, оставшиеся без матери, испуганные и уставшие, привлекли его сильнее, чем Оля? Она помнила: кошки могут видеть.

Что, если вероятности не при чём? А всё произошедшее было не случайностью, но закономерностью.

Что, если кошачий маньяк вообще никогда не был человеком?!

— Это… — она хотела поделиться с Женькой своими мыслями, но из горла вырвалось только жалобное сипение. Однако он, похоже, думал о том же.

— Погоди.

Женька аккуратно отодвинул её в сторону и медленно приблизился к трупикам. Опустился на колени возле одного из них. Провёл по тельцу пальцами.

Оля отвернулась, поняв, что её сейчас стошнит. Что он вообще делает, зачем?! Неужели так нужно трогать их, да ещё и голыми руками? Чего он добивается?

— Слушай, ты знаешь, — донеслось до неё, — я почти уверен, что убийца не человек. А этозначит, что… о, чёрт. Ложись!

Окрик был настолько внезапным, что Оля и впрямь не удержалась на ногах. Её мутило, голова шла кругом, так что ей даже не пришлось специально падать. Хватило и того, что подкатившая к горлу тошнота на миг лишила ориентации — и Оля неловко завалилась набок, уткнувшись лицом прямо в сугроб. Слава богу, хотя бы не в тот, что был испачкан кровью.

Следующее, что она услышала — приглушённый детский вскрик. А сразу за ним — звук вспышки, повторённый несколько раз.

Их снимали.

Глава 12. Крысы и дудочник

— Надо успокоиться, — пробормотала Оля. — Надо… ох.

Они сидели в дурацкой фастфуд-забегаловке, что недавно открылась на главной улице города, и делали вид, будто пытаются выбрать себе ужин. Есть не хотелось совершенно: жуткая картина могла отбить аппетит на годы вперёд.

Просто это место — первое, что попалось им на глаза, когда они бежали из Стасиного двора, от зловещей мусорки и распотрошённых трупов котят. Первое, что показалось достаточно светлым и тёплым, чтобы зайти внутрь.

Она так и не поняла, кто их снимал. Как будто неизвестный ребёнок специально ждал, когда Оля и Женька окажутся достаточно близко к трупикам, чтобы сфотографировать их — хотя какой смысл? Неужели кто-то поверит, будто они убийцы, из-за одной фотки рядом с телами?

Но что-то внутри подсказывало ей: просто так сегодняшняя история с рук не сойдёт.

В любом случае, убраться оттуда они поспешили как можно скорее. Быстро, не задерживаясь. Хотелось, конечно, хотя бы похоронить котят как следует, но здравый смысл подсказывал: поздно. Ничего они уже для малышей не сделают. Особенно — после того как их поймали на камеру.

Женька продолжал молчать, так и не сказав ни слова с тех самых пор, как они рванулись подальше с жуткого двора под аккомпанемент детского крика. На крик скоро прибежали бы другие люди. А объяснять, что они делают рядом с трупами, Оле не хотелось.

— И всё-таки, — она вздохнула, — кажется, у нас проблемы.

Вокруг гомонила толпа людей. Кто-то громко делал заказ, кто-то переговаривался с друзьями — тихо не было. И всё равно Оле показалось, что вокруг них с Женькой воцарилось облако гнетущей тишины. Словно их столик нарочно обходили стороной даже самые шумные посетители, как будто чураясь, как будто принимая их за настоящих преступников. Может, они так и выглядели: подавленные, непривычно встревоженные, растрёпанные и раскрасневшиеся от долгого бега.

Ей было больше нечего сказать. Не сейчас, когда её всё ещё потряхивало от пережитого шока, и не здесь, где их могли услышать десятки людей.

— Будем надеяться, — наконец произнёс Женька, — ты не попала в кадр. В стороне стояла всё-таки.

— Какая разница? Этот ребёнок по-любому заметил, что нас было двое, — пожала плечами Оля. — Откуда он там вообще взялся? Что произошло?..

Одноклассник помотал головой, точно приходя в себя.

— Не знаю. Слишком всё странно, чтобы быть совпадением. Сначала этот волк пугает тебя, потом он же убивает котят… я почти уверен, что это он. Потом ещё ребёнок этот. — Женька помолчал, задумчиво потёр лоб и неуверенно продолжил. — Звучит как дурная конспайраси-теория, но всё выглядит как попытка нас подставить. Вот только зачем? Какой смысл? Да и кому бы… твари слишком тупые для такого. Я что-то совсем не втыкаю.

Он устало вздохнул и закрыл глаза. Оля могла его понять. Ей тоже было не по себе. Она тоже не могла вникнуть в произошедшее.

— Может, всё-таки пронесло?.. Даже если он и сфотографировал нас… темно на улице. И видимость плохая. И к тому же то, что мы там были, ещё ни о чём не говорит.

Ей отчаянно хотелось убедить в этом не столько его, сколько саму себя, но голос сбивался и звучал робко и неуверенно. Какая уж тут убедительность.

— Блин, — наконец добавила она. — И зачем ты трогал эту жесть? Самому же неприятно небось было.

Оля вспомнила: стоило им добежать досюда, как Женька потащил её в закуток с раковинами, где мыл руки до посинения, до царапин на сморщившейся от воды коже, оттирал мылом, водой и салфетками невидимую потустороннюю грязь. Хотя на пальцах не осталось ни следов, ни запаха. Она его понимала: пусть сама Оля ни к чему не прикасалась, ей тоже хотелось помыться.

— Было, — он кивнул. — Но стоило проверить, не иллюзия ли это. И ещё посмотреть, человек ли их убил.

— Чего? — моргнула Оля. — Иллюзия? Но разве…

Она знала, что существа могут создавать иллюзии. Слишком хорошо помнила по прошлому опыту. Там, на экскурсии, которая привела её в мир, полный демонов, невидимые тени вызывали у людей галлюцинации. И ещё — существо в квартире Женьки, что плевалось фантомной кислотой. Жгла она как настоящая, но не оставляла на коже никаких следов.

Вот только разве иллюзии бывают массовыми? Невысказанный вопрос повис в воздухе, и Женька понял, что она хотела сказать.

— Не знаю. Может, есть и такие, которые видны нескольким людям одновременно. Проверить всё равно надо было.

Точно. Он же до неё не общался с людьми, которые тоже могут их видеть. Откуда ему знать?

— Зато теперь мы в курсе, что это не иллюзия, — буркнула Оля. — После такого-то.

— Да уж. И ещё знаем, что убил котят не человек. Скорее всего, тот волк. Следы похожи.

Они снова замолчали. Оля с нарочитой ленцой вертела в руках баннер со скидочными предложениями, но от вида аппетитных бургеров на глянцевой бумаге её начинало тошнить. Женька барабанил пальцами по столу в одном ему ведомом ритме — то ли думал о чём-то, то ли давал выход накопившейся нервозности.

— Мы не можем тут и дальше сидеть, — наконец вздохнула Оля. — На нас уже косятся. Либо идём домой, либо заказываем что-то… хотя я, если честно, есть не хочу.

Женька медленно поднялся со стула.

— Пойдём. Ты права, не стоит занимать места, раз есть всё равно не собираемся.

Они и зашли-то сюда только ради уборной, где можно было умыться. Что им ещё тут делать?

Улица встретила холодными порывами ветра, который нёс с собой хлопья снега. Не ноябрьская погода. Скорее, новогодняя. Если снегопад не закончится, к утру всё занесёт — и дороги, и лёд. И маленькие кошачьи трупики за мусорными баками во дворе типовой многоэтажки, и две пары следов, тянущихся от дороги к этим трупикам.

Оля надеялась, что этим всё и закончится. Что ребёнок, кем бы он ни был, не додумается распространять фотографию. Что Стася поверит путаному объяснению: котят забрали до неё, она не успела ничего сделать — рассказывать правду не хотелось даже подруге.

Что случившееся сегодня — всего лишь совпадение, причуда вероятностей, дурацкий выверт судьбы.

Но червячок сомнения и тревоги продолжал копошиться внутри, расти, развиваться, превращаясь в нечто большее. Точно и не червячок уже, а прозрачная змея, подобная той, что сидит у Фролова на плече. Скоро вырастет в огромного монстра — и проглотит их обоих. Женька был прав: слишком уж всё подозрительно для обычного стечения обстоятельств.

Ещё несколько дней Оля ходила в школу напряжённой, как пружина: а если всплывёт? А если узнают? А если их обвинят в убийстве, которого они не совершали, или случится ещё что-нибудь?

Не случилось. Следующие несколько дней прошли тихо и мирно — даже слишком мирно.

И полуволк на улицах больше не появлялся.

* * *
— И всё-таки хорошо, что гололёда больше нет, — трещала Стаська. Подруга изрядно приободрилась, после того как котят якобы забрали добрые люди. Она согласилась с Олиным доводом, что маньяк не стал бы так запросто уносить коробку. Слишком уж явная улика.

Оля и сама почти поверила в то, что не имеет к пропаже котят никакого отношения. Пусть и продолжала внутренне терзаться совестью: мало того, что не смогла спасти зверят от жестокой участи и оставила на верную смерть, так ещё и наврала подруге. И Женьку заодно втянула, хотя он вообще никакого отношения к котятам не имел.

Но всё шло гладко, и она начала успокаиваться.

— Ага, хорошо, — Оля кивнула, делая вид, что ей очень интересно. На парте прямо перед ними вальяжно развалилось жутковатое подобие кота, которое выглядело как мрачная насмешка потустороннего над недавней историей. Острые уши, шишковатое тело и клыки, истекающие прозрачным ядом. Она старалась на него не смотреть. — Погода классная, прямо о Новом годе напоминает.

— Ты будешь праздновать? — загорелась Стася. — У меня родители думают оставить нам с братом квартиру и свалить к бабушке с дедушкой, я думала позвать друзей и…

— Стась, сейчас ноябрь, — устало перебила Оля. — До Нового года полтора месяца, успеем ещё решить, а?

— Успеем, — тут же сникла подруга и, засопев, обиженно отвернулась. Оля знала, о чём она думает: ревнует к Женьке, уже почти не скрываясь. Якобы это из-за него в последние дни Оля такая замкнутая и поникшая. Проблемы в отношениях, всё такое. Чуть ли не историю о неразделённой любви придумала.

Оля не спешила её разубеждать. Пусть лучше так, чем знает правду.

Сзади донёсся взрыв гогота: похоже, Вовка рассказал какую-то смешную шутку, и теперь Фролов и его наспех сколоченная компания ржали, как осатаневшие. Стася нахмурилась.

— Тебе тоже не нравится, что он делает с классом, да? — ухватилась за напрашивающуюся тему Оля. Надо было как-то поддержать разговор, пока подруга совсем не обиделась.

— Гоша-то? Да козёл он, — скривилась Стаська. — Хамит всем подряд, девчонок за людей не считает. К тому же его слишком много. И как только друзей находит? Вертятся вокруг него, как мухи… сама понимаешь, вокруг чего.

Оля пожала плечами, делая вид, что не имеет ни малейшего понятия. Будто и не видит змеи, свернувшейся у того на плече, и радужных отблесков в её глазах. Будто и не знает, что люди, взглянувшие в глаза этой змеи, обмирают, точно заворожённые, и идут за Фроловым, как крысы за дудочником.

Идут, каким бы он ни был. Но — не все.

В том, что змея на его плече неведомым образом влияла на отношение людей к Гоше, Оля уже не сомневалась.

— Если он очаровывает каждого, — как бы между делом заметил в ответ на её теорию Женька несколько дней назад, — то почему тогда Светка ещё не сохнет по нему? Откуда вообще взялась вторая половина класса, которая его ненавидит?

И был прав. Этого Оля никак не могла понять. Как и того, откуда на его плече вообще взялась змея и что ещё она могла. Загадка новенького ученика оставалась неразгаданной, а время шло.

Когда урок закончился, она невольно задержалась: слишком долго собирала и складывала разлетевшиеся листы тетради. Кто-то смахнул её с парты, проходя мимо, пока Оля раскрывала блочные кольца, и ничем не скреплённые листья разлетелись по всему кабинету. Пришлось оставаться, ползать на коленях между партами и собирать листочки, испещрённые формулами и доказательствами.

Когда над головой нависла тень, Оля даже не сразу поняла, кто это. Стаська, что ли, решила подождать?

— Ты погоди, я сейчас, — начала она, поднимая голову — и осеклась. Потому что перед ней стоял Фролов.

Гоша был один, без Вовки, Ленки и двух пацанов с задних парт, с которыми ходил в последнее время почти везде. Точно король со свитой, пренебрежительно фыркали остальные — но странной процессии тем не менее сторонились. Мало ли, что взбредёт в голову новичку. И так зарекомендовал себя не лучшим образом.

— Занимаешься? — протянул Гоша, и в его голосе не слышалось ничего хорошего. Стриженная под машинку голова смотрелась квадратной, как у карикатуры. Вопрос звучал глупо, бессмысленно: урок окончен, о каких занятиях может идти речь?

— Тетрадные листы собираю, — максимально спокойно ответила Оля, стараясь ничем не показывать своего волнения. Что он забыл здесь, в пустом классе, и зачем обратился к ней напрямую — впервые с самого появления в девятом «Б»? — Кто-то случайно разбросал, и вот…

— Кто-то, говоришь, — Фролов продолжал тянуть слова, а змея на его плече покачивалась в такт голосу. Это нервировало. — Обижают тебя, что ли?

— Да нет, случайность, — Оля пожала плечами и опустила взгляд на тетрадные листки. Ей не хотелось смотреть Гоше в глаза — серые, как у Женьки, но льдистые и холодные. Точно Фролов и сам был змеёй.

Тот закряхтел и неторопливо опустился на корточки рядом с ней, окончательно становясь похожим на карикатурного гопника. Теперь их лица оказались на одном уровне — и Оле от этого стало ещё более не по себе.

И, как назло, все её друзья уже ушли. Не на кого переключиться, не у кого, если что, попросить помощи.

— А мне почему-то кажется, что обижают, — вкрадчиво произнёс Гоша, и Оля чуть не дёрнулась: глаза у него на миг полыхнули радужными всполохами. На змею она старалась не смотреть, но видела боковым зрением, как та шевелится, пытаясь приблизиться к ней. — Очень-очень обижают… пугают и пытаются убить. И сожрать! Разве не так, а?

Оля похолодела. Что? Неужели он говорит о…

— Да-да, я знаю, — усмехнулся Фролов, придвигаясь поближе — не лицом, слава богу, не лицом, но левым плечом, тем, где покачивалась, сверкая, игрушечная змейка. — Про всё знаю. И про тех, кто прячется в темноте, и про тех, кто не даёт тебе заснуть — ведь не даёт же?

— О чём… ты? — пробормотала Оля, стараясь изобразить на лице неподдельное изумление — впервые, мол, слышу. — Кто не даёт? Ты выпил, что ли?

— Да не бойся ты так, — Гоша всё ещё растягивал слова, упиваясь чувством собственного превосходства. Прямо как Вивла. — Я хочу предложить помощь. Дать тебе то, что поможет больше никогда никого из них не бояться. Я говорю о власти, которая сделает тебя сильнее… любого… из них.

Последние слова он почти прошептал, нагнувшись к самому её уху. Оля попыталась отползти, но будто оцепенела — и могла лишь беспомощно наблюдать, как тянется змейка к её шее. И возмущённо шипит, когда Фролов отстраняется.

— Ну что, — улыбнулся он, — согласна?

Глава 13. Смерть за плечом

— Я ничего ему не ответила, — закончила Оля. — Просто попыталась сделать вид, что не понимаю, о чём он, схватила оставшиеся листочки и побежала. Он за мной не гнался. Только сказал напоследок, мол, «ты подумай, и тогда скажи». Я и думаю — может, просто отказаться?

— Вряд ли поможет, — покачал головой Женька. — Скорее, станет хуже. Сомневаюсь, что он так просто отстанет и оставит тебя в покое.

Оля невнятно застонала и откинулась на спинку стула. Она побежала к Женьке сразу после урока, даже не подумав, что Фролов может за ней следить. Побежала, потому что нуждалась в совете — но, похоже, он и сам не знал, что делать.

— Соглашаться нельзя, — заметила она.

— Нельзя, — подтвердил Женька. — Мы понятия не имеем, чего от него можно ожидать. И, блин, как-как он сказал? Сделает тебя сильнее?

— Сильнее любого из них. — Оля кивнула. — Мне это не нравится. Как будто меня нелюдью сделать хотят.

— Кто знает, может, и хотят. Учитывая некоторые… особенности нашего друга, я бы даже сказал, что почти в этом уверен.

Какое-то время они сидели в тишине. Слышался только шелест страниц дневника, который Женька перелистывал, будто в поисках важной информации.

— Знаешь… — произнёс он наконец, — кажется, я нашёл кусок, который связан со всем этим. Только разобрал не до конца.

— И что же там говорится? — поторопила Оля. Ситуация тревожила её всё сильнее с каждой минутой, точно Фролов уже стоял за дверью квартиры и нехорошо улыбался, а змея на его плече раскачивалась в ожидании прыжка.

Только сейчас она поняла, насколько сильно влипла. Влипла даже не сегодня, а ещё тогда, когда решилась начать видеть. Вот только выбор уже был сделан — навсегда, без возможности его отменить. И ничьей вины, кроме её самой, здесь не было. Хоть Женька и считал иначе.

— Я буквально пару слов понял, — он досадливо захлопнул тетрадь и кинул её на стол перед собой. — Из расшифрованного — буквально: «человек — тварь, носитель, симбионт, убить паразита».

— Как-то бессвязно.

— Так и должно быть. Русский язык вообще слабо приспособлен для таких шифров, слишком много падежей и словоформ, — пояснил Женька. — Те, которые зашифрованы сложнее, должны дать больше информации, но я так и не нашёл ключ.

— Ты вообще его ищешь?

— Ищу. Но никаких зацепок нет. Ни заметок на полях, ни информации в самом тексте, ни в маминых книгах ничего. Думал, может, есть ещё один дневник — нет, только конспекты из вуза, но и в них ни слова.

Оля наморщила лоб и потёрла виски. Отголоски сотрясения до сих пор иногда отдавались приглушённой головной болью. Слабой, но различимой, как будто болело сквозь вату, сквозь толстый слой бесчувственной плоти.

— Там сказано «убить паразита»… — протянула она. — Может, надо просто уничтожить эту змею?

— А ты уверена, что это не убьёт и самого Фролова? И уверена, что это вообще возможно — убить тварь, которая уже в кого-то вселилась?

— Эй, я так уже делала, помнишь? — попыталась пошутить Оля, но не удалось: при одном упоминании прошлого раза Женька посмотрел на неё так, что она тут же прикусила язык. Точно. Не стоит лишний раз напоминать, как они пытались отравить его мать — пусть на самом деле это существо не было Мариной.

— Я помню, чем это закончилось, — скептически фыркнул он в ответ. — Если бы не счастливая случайность, нас бы тут сейчас не было.

— Ну и что ты предлагаешь? У тебя есть идеи?

— Ну…

Одноклассник отвёл глаза и неловко хмыкнул. Понятно. Никаких.

Оля почему-то ощутила, что закипает. Конечно. Женьке сейчас легко говорить: ведь это не ему странный Гоша угрожает чёрт пойми чем, если он не согласится на подозрительные условия. Это не он стоит между двух огней: согласиться на предложение, которое сделает с ним непонятно что, или рискнуть и, возможно, попасть в ещё большие неприятности?

К чёрту. Если у Женьки нет догадок, она будет действовать сама. А идея у неё появилась только одна.

— Значит, так, — решила Оля, вылезая из-за стола. Перед ней осталась сиротливая кружка чая: так и не отхлебнула ни глотка. — Если ты не со мной, тогда я попробую сама. Соглашаться я не собираюсь. Значит, могу только отказаться, чем бы это ни грозило. Так что завтра он спросит снова, и я скажу «нет». А там посмотрим. Если отказ он воспримет плохо, значит… значит, я попытаюсь убить змею. Как-нибудь. Даже если это сделает только хуже. У меня просто нет выбора. И можешь сколько угодно говорить, как опасно отказываться и так далее — если у тебя нет идей получше, просто молчи.

Страшно почему-то не было. Вместо закономерного ужаса Оля ощущала только ажиотаж. Прямо как тогда, на экскурсии, или позже, в деле Женькиной матери — что-то перещёлкнуло внутри, и теперь ей хотелось действовать. Слишком долго она ныла и переживала. Страх ей не к лицу. Она всегда была решительной — настало время показать себя.

Оля уже приготовилась к тому, что Женька начнёт спорить, предлагать ей погодить, снова сказаться больной — или что-то ещё в таком духе. Но вместо этого он просто вытянул руку вперёд — теперь она лежала на столе совсем рядом с её чашкой — и ответил:

— Нет.

И, пока она не успела открыть рот, чтобы возмутиться, быстро добавил:

— Нет. Ты не попытаешься убить змею. Мы попытаемся.

Оля хмыкнула и потянулась к его руке, в последний момент демонстративно изменив траекторию и схватив кружку с остывающим чаем.

— Только что ты говорил «это плохая идея». Хоть своих и не предлагал. Что изменилось?

Женька приподнял голову, взглянул в её нахмуренное лицо и вдруг улыбнулся.

— Ничего. Я всё ещё считаю, что это плохая идея. Но других-то нет. Так что… ты права, ничего больше нам просто не остаётся. И ты же не думала, что я останусь в стороне, когда происходит что-то интересное, правда?

— В прошлый раз, когда я решила вмешаться в чужие проблемы, чем это закончилось? Я начала видеть монстров, — на автомате ответила Оля, продолжая спорить скорее по инерции. Хотя на сердце стало спокойнее — если она не одна, значит, провернуть всё будет намного проще.

— Именно! — отозвался Женька. — Если бы ты не начала, инцидента с Фроловым бы не произошло. А значит — это не новая история, а продолжение старой. То есть, мы всё ещё должны держаться вместе.

Звучало неубедительно. Оля вспомнила, что он сказал ей тогда, у дерева, после побега от жуткого полуволка — и всё встало на свои места.

— То есть, ты переживаешь из-за того, что я теперь их вижу якобы из-за тебя, да? — уточнила она, не удержавшись.

— А даже если и так, ты что, против моего участия, что ли? — парировал Женька, и Оля не нашла, что ответить. Конечно же, она не была против. Как она могла? Он знал намного больше, чем Оля, и опыта у него в таких делах были годы — куда там её жалкому месяцу. К тому же она уже привыкла, что, попадая в жуткие и опасные истории, всегда оказывается не одна. Не хотелось бы, чтоб этот раз стал исключением.

— Вот видишь, — верно истолковал он её молчание. — Оль, я понимаю, что это опасно, ты не думай. Но даже если что и случится, я к этому готов. Честно. Ну так что, будем думать, как его уничтожить?

Оля кивнула — и тем самым подвела точку под всеми их разногласиями.

* * *
Школа встретила её гамом и звоном. В ушах почему-то стучало, хотя сердце билось спокойно, как обычно. Разве что чуть-чуть учащённо. Нет, нервничать нельзя. Ни на минуту нельзя: это могут заметить не те глаза.

Стаська открыла было рот, пытаясь что-то сказать, но Оля посмотрела на неё так отстранённо, что подруга пожала плечами и отвернулась. Хотелось верить — не обиделась.

Мысли не давали покоя с самого утра. Сны сошли с ума: теперь она не просто ехала в метро, теперь за ней кто-то пытался гнаться, вырывал из рук мобильный телефон. Или тот просто падал на рельсы? Она не помнила. Всё, что Оле оставалось — беспощадное ощущение: вершится судьба. От того, что она сделает сегодня, зависит её будущая жизнь. Зависит неприглядное будущее, что она видела во сне.

Она уже испытывала похожее раньше, тогда, когда падала с дерева на съедение волкоподобной твари, когда бросала на улице коробку с котятами, когда смотрела на распотрошённые трупики, такие маленькие на фоне белого снега. Но никогда — настолько сильно.

Что бы ни происходило, сейчас цепь событий продолжала раскручиваться. И кто знает, куда она в итоге приведёт.

Когда незадолго до начала первого урока в классе отключился свет, Оля даже не удивилась.

Фролова она ожидала. Чего не ожидала — так это того, что он не станет подходить к ней где-нибудь в коридоре, а зажмёт у стены в классе на виду у всех. Вовка хихикнул и ретировался, Ленка вспыхнула, как будто её лично оскорбили — и тоже ушла, нарочито звонко цокая каблучками.

Ревнует, поняла Оля. Но сделать ничего не смогла: её вжали в стену неподалёку от двери, прямо под затянутым в стекло информационным стендом. По обе стороны легли две плотные мясистые руки.

— Я задавал тебе вопрос, — ненавязчиво, как бы между делом сообщил Гоша. Он кривил лицо в полуулыбке, но глаза оставались цепкими и льдистыми, точно у зверя, что сидит в засаде и ожидает дичь. Змейка молчала, застыв изваянием.

— Было дело, — Оля справилась с оторопью и попыталась говорить максимально спокойно. — Какое-то дурацкое предложение.

— Дурацкое, да? — протянул Фролов и громко усмехнулся, обнажая зубы, крупные и желтоватые. От него пахнуло едким запахом сигарет, и Оля поморщилась. — Чего морду воротишь? Не нравится?

Оля промолчала и отвела взгляд. По плану, Женька сейчас должен быть неподалёку — но она его не видела. А начинать без него казалось морально неуютно. В конце концов, от него зависела вторая часть плана.

— Ты смотри, — продолжил Гоша, поняв, что она не откликнется. — Я вообще-то не шибко терпеливый, ждать вечно не буду. Так что давай отвечай сейчас. Согласна стать сильной и разобраться со всеми, кто тебя обижает — или нет?

Оля продолжала молчать. Напряжение становилось таким явным, что его можно было пощупать. Сквозь шум сердца в ушах она могла различить смешки одноклассников: смотрите, Фролов опять к кому-то прицепился. Бедолага. Надеюсь, она пожалуется директору, и его исключат. Да ладно, что она, шуток не понимает. Ой, как будто он сделает что-то на глазах у всех.

Месяц назад кто-нибудь обязательно вступился бы за одноклассницу, к которой попытались пристать. Месяц назад она не осталась бы в одиночестве, и вместо сплетен и пересудов девятый «Б» начал бы действовать. Месяц назад их класс был дружным: там не было Гоши.

Но ноябрь перевалил за середину, и Фролов учился в их классе, и с тех самых пор все вокруг неуловимо изменились. Даже те, кто не вошёл в его шайку. И теперь Оля не знала, чего именно от них ожидать.

Мир сузился до пространства между упёртыми в стену руками Гоши, но она каким-то чудом увидела мелькнувший сбоку знакомый чёрный свитер и поняла: пора.

— Нет! — выпалила Оля в наглое, самодовольное лицо Фролова — и быстро заговорила, надеясь, что Женька её услышал. — Ты больной какой-то. Я понятия не имею, о чём ты говоришь. Никто меня не обижает. Никакой помощи мне не нужно. Да даже если бы что-то было — кто сказал, что я соглашусь, чтобы ты мне помогал?

Гоша на глазах начал багроветь. Гримаса доброжелательности, делавшая его похожим на деревенского дурачка, разом сползла, превратившись в звериный оскал человека, которому отказали. Будто не сам скалился — будто чудовище на его плече передало ему свою мимику.

— Вот ты как, значит… — прошипел он, перехватывая Олю за плечи и вдавливая в стену — сильно, до боли. Наверняка останутся синяки. — Совсем берега попутала? Думаешь, дерзкая дофига? Думаешь, можешь меня просто так продинамить и опустить — и ничего не будет?

Оля была к такому готова. Но резкое преображение пытавшегося казаться дружелюбным Фролова в агрессивного подонка всё равно поразило. Больше всего его поведение напоминало злобу парней, которые после неудачного подката в интернете обзывают отказавшую шлюхой. Вот только они были не в интернете.

— Я баб не бью, — вдруг почти доверительно сообщил Гоша. — Так что по морде не получишь, не боись. А вот что ничего плохого не случится — не обещаю.

Вспышка гнева как будто начала проходить: голос Фролова вновь стал вкрадчивым. Только теперь в нём прослеживались нотки плохо скрываемого бешенства. Змея на его плече загородила собой любопытные лица одноклассников, которые виднелись сбоку, начала раздуваться, широко распахнула пасть. Оля зажмурилась: ей не хотелось этого видеть. Она начала думать, что Женька опаздывает, что он ничего не сделает. Ничего не успеет сделать.

И тут в лицо ударил ослепительно белый луч прожектора — тот самый, запоздало вспомнила Оля. Тот, что разогнал тьму в коридоре в прошлый раз, когда она была уже убеждена: всё кончено. Казалось бы — маленький детский фонарик. Что его свет значит в классе, где солнце бьёт изо всех окон?

Но нет. Солнца-то как раз и не было. Первый урок, поздняя осень. Ещё не рассвело. А лампочки отрубились минут пять назад, давая змее шанс. В воцарившемся полумраке даже этот луч выглядел прожектором.

— Хватит уже, — негромко произнёс Женькин голос — и смешался с истошным шипением, похожим на визг. Хватка, сжимавшая плечи, ослабла, и Оля поспешила отшатнуться от Фролова. И только потом рискнула открыть глаза.

В свете фонарика змея корчилась и извивалась, точно на сковороде. Гоша дёргался, как от ударов током, и лицо его перекосилось в бессильной злобе, но всё, на что его хватило — обернуться к Женьке.

— Ты ещё что творишь… — прошипел он, словно и сам был змеёй. Радужные отсветы в его глазах становились всё заметнее, а одноклассники даже сейчас не спешили вмешиваться, застыв на своих местах, как вкопанные.

— Это не она тебе нужна.

А вот этого в плане не было. Оля встревожилась. Что он задумал? Неужели…

— Да ладно! — хохотнул Гоша, подтверждая её худшие догадки. — Ты?!

— Вроде того. Оля изначально была не при чём. Она их не видит. А вот у меня к тебе несколько вопросов — и поверь мне, тебе лучше ответить. На этот раз батарейка закончится не скоро, — Женька усмехнулся, и Оля в очередной раз удивилась тому, каким он иногда бывает пугающим. Теперь до неё дошло. Он с самого начала хотел так сделать: выведать секреты Фролова, чтобы научиться от них защищаться.

Или не поэтому?

— И о чём же эти вопросы? — осклабился Гоша. Змея продолжала истерично шипеть. Теперь Оля видела: она не просто сидит на плече у Фролова, она как будто растёт из его плеча. Не сосед, не питомец: симбионт. Часть тела, которую не получится просто так снять.

«Человек — тварь, носитель, симбионт».

Так Марина это имела в виду?!

— Смерть стоит у тебя за левым плечом, — процитировал Женька. Оля ахнула — и закрыла рот руками, чтобы никто не услышал. Сцена из её ноябрьских снов, такая яркая, такая настоящая, вонзилась в мозг, как осколок стекла.

Это же он говорил! Это его слова та, взрослая Оля пыталась вспомнить в холодном московском метро! Ну конечно же: в веренице дней она почти забыла, что главный кошмар её повторяющегося сна — то, что там нет Женьки. То, что именно его она пытается вспомнить.

Но раньше он так не говорил — а значит, это ещё могло не стать правдой. Теперь же всё сходилось.

— А ты дохрена поэт, я смотрю, — процедил Гоша. — Ладно, подловил. О чём спросить хочешь, Пушкин, мать твою?

— Это Кастанеда, — поправил Женька и слегка махнул фонариком в сторону: змея пыталась выползти из круга света, но луч следовал за ней. — О чём, о чём. О смерти за плечом, конечно. Вау, и правда поэзия.

Что случилось дальше, Оля не заметила. Просто чья-то тень мелькнула за спиной Женьки. Просто его рука пошла вниз под чужим ударом, на секунду выпустив змею из круга света — и этого мига Фролову хватило, чтобы отскочить сторону. Просто, когда лампы снова загорелись, Вовка стоял рядом и усмехался во все зубы, а в руках у него был сжат выключенный фонарик. А в глазах отсверкивало радугой.

Всё произошло слишком быстро. Оля не успела даже увидеть, как и когда Вовка успел к ним подкрасться.

— Что-что ты там говоришь? — поинтересовался тот, швыряя фонарик на землю и с силой наступая на него. Пластик захрустел под тяжестью ботинка. — И что у тебя во второй руке? Булавка, серьёзно?

Точно. План заключался в том, чтобы проколоть змее глаз металлической булавкой, пока она будет обездвижена. Они не любят металл и умирают от удара в глаз: это Оля и Женька помнили ещё по прошлому разу.

Но теперь, когда всё вышло из-под контроля…

Гоша тем временем пришёл в себя. Проморгался, отошёл от стены — и вдруг рванулся вперёд. Оттолкнул в сторону Вовку, схватил Женьку за воротник свитера и потащил к доске, в центр класса.

— И кто мне будет тут говорить о смерти, а?! — рявкнул он на всё помещение. Оле показалось, что от его вопля сейчас включится пожарная сирена. Если до сих пор кто-то не смотрел в их сторону — сейчас к доске повернулись все. Даже из коридора заглянула парочка любопытных голов.

— Что… — начал было Женька, но Фролов перебил его.

— Думаешь, самый крутой тут? А нифига! Я всё знаю!

Он обернулся к классу, где уже начинала твориться настоящая вакханалия, и заорал ещё громче.

— Я знаю, что ты — кошачий маньяк!

Глава 14. Кошачий маньяк

К середине дня лицей шумел и бурлил: новость разлетелась по всей школе. Взрывались сообщениями классные чаты, шушукались девчата — да что там, и мальчишки тоже. Косо поглядывали, перемигивались. Любопытство сменялось уверенностью, которая превращалась в гнев.

Оле всё ещё казалось, что эта история может закончиться хорошо. Что новость, как и любая неподтверждённая сплетня, превратится в пыль через пару дней. Но пока что всё шло ужасно.

Сначала демонстративно пересел в другой ряд Женькин сосед по парте. Потом понемногу начали пустеть другие места поблизости, и уже ко второму уроку вокруг его места образовалась полоса отчуждения. Такие бывают рядом со школьными изгоями. Или с теми, кто в чём-то сильно провинился.

На перемене Оля попыталась подойти к однокласснику, но Женька сделал вид, что не замечает её. И лишь потом, урвав момент, шепнул:

— Тебе пока лучше со мной не общаться. Не привлекай внимания.

Оля скрипнула зубами, но вынуждена была согласиться. Информация распространялась со скоростью лесного пожара: смотрите, Фролов сказал, что местный странный парень — и есть кошачий маньяк! Интересно, это правда? Да ладно вам, что вы, этого придурка слушать будете? А если всё-таки?

— Похож, — авторитетно заявляла Ленка, тыча наманикюренным пальцем куда-то в сторону Женькиной парты. — Я читала, что маньяками в основном такие и становятся. Тихие и себе на уме. Всё сходится.

— А по-моему, врёт твой Гоша, как сивый мерин, — спорила Светка. Но от Женьки на всякий случай держалась подальше, как и остальные.

Вскоре сдалась и она — и к третьему уроку наравне со всеми косо поглядывала на пустующие ряды парт рядом с его местом.

Оля паниковала. Она не знала, понятия не имела, откуда Фролов мог узнать об их причастности к смерти зверят — да ещё и вывернуть всё таким образом, чтобы они оказались виноватыми! Неужели ребёнок, сфотографировавший их, был знаком с ним? А может, он узнал через волка — чем чёрт не шутит?

Может, Гоша всё и подстроил? Но зачем?! И как он тогда сговорился с волкоподобной тварью?

Голова взрывалась мыслями, вопросами, на которых не находилось ответа. Ей не с кем было даже посоветоваться: Женька не отвечал на её взволнованные сообщения в мессенджере. Они так и оставались висеть прочитанными, но неотвеченными.

Оле казалось, это начало конца. И только к третьему уроку она поняла, насколько сильно ошиблась: конец был ещё впереди.

На третьем уроке Вивла вызвала Вовку к доске.

Сначала всё шло гладко: тот запинался, порой путался, но, съёживаясь под гневными учительскими взглядами, быстро вспоминал нужное правило. Строгая, сухая, как палка, Виктория Владимировна благосклонно кивала — и Вовка расслаблялся, чтобы через пару строк допустить ещё одну ошибку. Терпеливый учитель, пожалуй, дотянул бы его до четвёрки.

Но Вивла никогда не отличалась терпением. Зато отличалась стервозностью и дурным характером.

— Так, ладно, — наконец махнула она рукой. — Всё с тобой понятно. Как был неучем, так им и остался, ничего с начальной школы не изменилось.

Вовка вспыхнул, разом становясь пунцовым. И куда делось всё зубоскальство? Оле почти стало его жаль, но она вспомнила радугу, что плясала у него в глазах, и хруст фонарика под ногой. И жалость ушла. Пусть не он был в этом виноват — похоже, Фролов применил какой-то гипноз — сопереживать Вовке Оля больше не могла.

— Ну что, так и не вспомнишь? — поинтересовалась Вивла. Плохо скрываемая ехидца в её голосе клеймила, как раскалённый металл. Вовка уставился в пол, насупился и ничего не ответил.

— Там корень… — начала было Стаська, но Виктория Владимировна прервала её взмахом руки.

— Молчи, Никитина. Я знаю, что ты знаешь. Кто ещё готов ответить?

Она обвела класс взглядом, и все притихли. Никому не хотелось попадаться под тяжёлую руку Вивлы, даже тем, кто знал ответ. С такой, как она, лучше лишний раз не высовываться — и молчать.

Взгляд Виктории Владимировны за стёклами тонких очков наконец остановился на единственном ярком пятне в окружении пустующих парт. Оля прикусила губу: не хватало ещё, чтобы к нему опять привлекли лишнее внимание. Хватит и того, что есть сейчас.

— Запамятовала фамилию, — протянула Вивла, поглядывая на Женьку из-за учительского стола, — да, ты. Не подскажешь ответ?

Весь класс разом обернулся в его сторону. В воздухе повисло напряжение. Оля уже была готова сама поднять руку, когда Женька наконец оторвался от тетради, в которой быстро что-то набрасывал. Как ни в чём не бывало поднял взгляд на доску.

— Подскажу. Там чередующийся корень, их ещё в седьмом проходят. И пишется…

— Заткнись!

Голос Вовки прозвенел в тишине, как колокол, и по классу прокатился взволнованный вздох. Урок переставал быть скучным. Вова, конечно, и раньше был дерзким и острым на язык, но затыкать кого-то другого, стоя у доски на уроке Вивлы…

— Он должен быть потрясающе уверен в себе, чтобы так офигеть, — шепнул кто-то сбоку от Оли. — Что, неужто правда?

Вовка обвёл класс взглядом, и Оля вздрогнула: в его глазах снова мельтешили всполохи радуги.

— Что ещё за речи?! — запоздало возмутилась Вивла, но одноклассник не обратил на неё никакого внимания. Ещё раз оглядел аудиторию, убеждаясь, что все взгляды прикованы к нему, и отчеканил:

— Я не собираюсь принимать подсказки от живодёра и убийцы.

Вивла ахнула, картинно приложив тонкие руки к щекам. Класс молчал мгновение — и взорвался гвалтом.

Оля украдкой взглянула на Женьку: тот так и сидел в окружении пустых парт и смотрел на доску, неестественно бесстрастный, с неестественно прямой спиной. Только шариковая ручка, подрагивавшая в пальцах, выдавала истинное положение дел.

Ей ужасно хотелось хоть как-нибудь помочь — но она не могла. Оля сидела в другом ряду, за несколько парт от Женьки, и даже слова поддержки до него бы не долетели. Народ вопил. Кто-то, не стесняясь, выкрикивал оскорбления, кто-то спорил, как ему это удалось. Кто-то сомневался в его вине — но таких было исчезающе мало.

Фролов на галёрке молчал и сыто улыбался.

— А ну молчать! — рявкнула наконец Вивла, и её голос с трудом перекрыл гомон. — Что происходит?! Объяснитесь!

Ребята понемногу начали успокаиваться. Скандалы скандалами, а навлечь на себя гнев одной из самых стервозных учительниц в лицее номер шесть не хотел никто. Склочная и желчная, Вивла прямо с сорванного урока могла отправиться к директору. И тогда всем бы не поздоровилось.

— Враньё происходит, вот что, — холодно откликнулся Женька в наступившей тишине.

— Ага, отпирайся! — зло бросил Вовка, всё ещё стоявший у доски. — Все знают, что это ты — кошачий маньяк!

— Почему? Потому что так Фролов сказал? — всё с тем же напускным спокойствием поинтересовался Женька. Оля услышала, как об оконное стекло ударилось что-то твёрдое, но не стала смотреть в сторону окон.

Тени налетали, привлечённые их беспокойством. Но окна были закрыты, и тем оставалось только бессильно долбиться в стекло.

— Может быть, меня кто-нибудь введёт в курс дела? — голос Вивлы прервал начавшуюся было перепалку, и от него веяло арктическим морозом. — Какой ещё маньяк? Что этот мальчик сделал?

— Я ничего не делал.

Женькиному самообладанию можно было только позавидовать. Но Вовка в ответ лишь хохотнул.

— Что, серьёзно? А что ты тогда скажешь вот на это?!

— Молодой человек, а ну уберите теле… — возмутилась было Вивла, но не успела: одноклассник стремительно вытащил из кармана здоровенную чёрную «лопату» и пробежался пальцами по сенсорному экрану.

Телефон в пенале Оли недовольно зажужжал, информируя о новом сообщении в классный чат. Помещение наполнили звуки: писк, трели, вибрация. Похоже, половина одноклассников не отключила звук — и сейчас все получили одно и то же сообщение. Урок срывался на глазах. Ребята, не обращая уже внимания на Вивлу, лезли в карманы, доставали мобильники из сумок, просматривали групповую беседу — и класс снова взрывался гомоном.

Оле не хотелось смотреть. Слишком хорошо она понимала, что там увидит. Но в приступе безумной, отчаянной надежды она всё-таки открыла окно мессенджера на телефоне — и прерывисто вздохнула, зажав рот рукой.

К сообщению была прикреплена картинка: вечер, знакомый двор, ненавистные зелёные мусорные баки под покосившимся навесом. Три пушистых трупика в ряд. И над ними — фигура в чёрной куртке, что тянется к ним рукой.

То самое фото, сделанное неизвестным ребёнком в ужасный вечер, когда Оля не смогла спасти котят. Со вспышкой: лицо Женьки, пусть и размазанное из-за плохого освещения, всё равно узнавалось.

Самой Оли в кадре видно не было.

Глава 15. Осколки

Когда Оля наконец продралась сквозь шум и гам, которые воцарились в классе после звонка, Женьку она уже не увидела. Как обычно, смылся под шумок невесть куда — ищи его теперь по всей школе. Оно и понятно, конечно, после такого-то. Но…

Но с ней-то мог бы и поделиться!

Она растерянно озиралась по сторонам, а мимо, не замечая, проходили стайки одноклассников. Временами до Оли доносились обрывки диалогов: все — о «кошачьем маньяке» из девятого «Б». О том, что теперь это подтвердилось.

От такой несправедливости на глаза наворачивались слёзы. Но начни она сейчас кричать, что Женька никого не убивал — ей же не поверят.

Что-то схватило её за рукав и настойчиво дёрнуло в сторону женского туалета, и Оля автоматически сделала несколько шагов вперёд, прежде чем поняла, что именно её волочит. Точнее, кто.

— Стася? — моргнула она.

— А ты кого ожидала? — огрызнулась подруга, непривычно хмурая и, кажется, слегка заплаканная. От её обычной жизнерадостности не осталось и следа. Стаська выглядела мрачной, как грозовое облако.

В туалете подруга припёрла её к стене и, тяжело вздохнув, отпустила рукав.

— Рассказывай, — велела она. Оля снова растерялась. О чём?

Пауза начинала затягиваться, и Стася нарушила молчание, поторопив её:

— Не притворяйся дурой. Ты думала, я котят не узнала? Ты мне, значит, наплела, что их забрали хорошие люди, а оказалось…

Она вдруг всхлипнула, разом растеряв всю свою грозность. Не гневная богиня мести — маленькая заплаканная девочка, которую всё это время обманывала близкая подруга. Оле стало мучительно стыдно, но что она могла сделать?

Разве что рассказать правду. И то — не всю.

— Я не убивала котят, — тихо отозвалась она. — И он… тоже. Понимаю, как это выглядит, но…

— Но?! — Стаська вскинула на неё глаза, в которых стояли слёзы. — Я попросила маму поднять записи с камер наблюдения! Ты была там! Ты, именно ты унесла котят! Или ты думала, что я не узнаю тебя на камеру?!

— Послушай, Стась, я…

— И ты врала мне всё это время! Что ещё я могла подумать?! Ты забираешь котят, потом выясняется, что твой парень их убил…

— Он их не убивал! — заорала Оля, пропустив мимо ушей пассаж про парня. — Господи, Стася, да выслушай же ты меня!

— Зачем?! — рявкнула в ответ Стаська. — Чтобы ты снова мне наврала?

Оля опустила глаза, поняв, что сейчас расплачется. Всё шло крахом. Их дружба, их доверие, её репутация. О Женьке и вовсе думать не хотелось. Ей страшно было представить, что он сейчас ощущает и что собирается делать.

И во всём этом виновата она, Оля, и её глупые детские страхи.

— Прости, — прошептала она, медленно опускаясь по стене туалета вниз, на грязный плиточный пол, — прости… я не решалась тебе сказать. Потому что мне так… стыдно. Из-за всего этого. Из-за…

Фраза прервалась рыданием, и Оля спрятала лицо в колени. Вошедшие в туалет старшеклассницызаинтересованно глянули на развернувшуюся сцену и со смешком скрылись в кабинках.

— Я не буду рассказывать остальным, — холодно произнесла Стася откуда-то сверху. — Ты всё-таки моя подруга, хоть и лгунья. Так что твоей драгоценной репутации ничего не угрожает.

— Хочешь услышать правду? — глухо спросила Оля. Голос едва пробивался сквозь плотную ткань штанов, сквозь заслон из скрещенных ног и рук. — Я не только лгунья, я ещё и ссыкло.

— Заметно, — легко согласилась Стася.

— Я действительно… забрала котят. Но на выходе из подъезда встретила… огромную собаку, — сбивчиво начала рассказывать Оля. О чудовище она умолчала: всё равно не поверит. — Испугалась, побежала обратно. А коробку… забыла на улице. Запаниковала.

Она подняла глаза. Стаська продолжала смотреть на неё сверху вниз, нахмурившись, как суровый судья.

— Почему тогда второго твоего появления нет на камерах? — резко спросила она.

— Потому что свет вырубился, — пояснила Оля и зашарила по карманам в поисках телефона. — Если тебе нужны доказательства… вот.

Она протянула подруге смартфон с открытой перепиской за тот самый день. Её панические сообщения: «здесь СОБАКА», «что мне делать» — и короткий Женькин ответ.

Стаська скользнула пустым взглядом по буквам и снова посмотрела на Олю.

— Хочешь сказать, он пришёл тебе помочь?

— Да, — часто закивала Оля. — А потом мы нашли трупы и… типа… испугались. Решили, что всё повесят на нас, и сбежали.

— А трогал он их зачем? — недоверчиво спросила Стася. — Думаешь, я просто так поверю? У нас во дворе сто лет не было бродячих собак. Откуда эта взялась?

— Не знаю, — прошептала Оля и опустила глаза. — Он трогал их, потому что… хотел понять, как они умерли. Найти зацепку.

Ей хотелось верить, что это звучало правдоподобно — однако, судя по Стаськиной гримасе, вышло не очень. Хотя сейчас она говорила правду. Пусть не всю — но правду.

— Ладно, — наконец вздохнула та, — будем считать, я тебе поверила. Насчёт убийства. Но… ты всё-таки мне врала, Оль. И ты в этом замешана. Из-за тебя погибли котята. Даже если ты испугалась… это не оправдание.

Оля ничего не ответила.

Когда Стаська удалилась, бренча многочисленными брелоками, она не сразу смогла заставить себя встать. Её трясло. Слёзы лились непроизвольно: опять всё испортила, теперь ещё и жестоко обидев подругу. Хотя, впрочем, какие они теперь подруги? Вряд ли Стася её простит.

На следующий урок Оля не пошла, надеясь, что в гуще событий её отсутствие останется незамеченным. Вместо этого — позвонила Женьке.

Номер не отвечал.

«Ты настолько не хочешь меня видеть?» — напечатала Оля. Внутри как будто ворочались тяжёлые камни. Если он после всего случившегося тоже её не простит, пусть. Она заслужила. Но оставить близкого человека без поддержки в такой ситуации, одного против целого класса людей, считающих его преступником — не могла.

В светящемся окошке смартфона всплыл значок «собеседник набирает сообщение». Продержался несколько секунд и исчез.

Оля вздохнула и поплелась в сторону школьной столовой. Есть не хотелось, но это место казалось единственным во всём лицее номер шесть, где можно было успокоиться и собраться с мыслями. Тем более — сейчас, на уроках, когда там никого нет, кроме молчаливых кухарок.

Трель телефона нагнала Олю, когда та покупала в буфете сладкую газировку. Отсчитывая мелочь одной рукой, другой она попыталась проверить сообщения, молясь, чтобы это не очередной одноклассник попытался узнать что-нибудь о Женьке.

«Раздевалки для мелких», — лаконично сообщал короткий текст. Слава богу. Не они. Вот, значит, куда он исчез, преследуемый озверевшей толпой бывших приятелей?

Оля схватила бутылку газировки и помчалась прочь из столовой, забыв забрать сдачу.

Детская раздевалка встретила её безжизненной пустотой. У малышей уроки уже закончились, и на вешалках висели только потерянные мешки со сменной обувью да ещё редкие куртки детишек с продлёнки. Женька обнаружился в углу, у окна, на низенькой скамейке рядом с батареей.

— Вот ты где. Я тебя было… потеряла.

Она запнулась на последнем слове: Женька поднял на неё лицо, и глаза у него были такие пустые, что слова застряли в горле. Не ледяные, как у Фролова, нет. Просто неживые.

— Ты плакала, — заметил он будто в пустоту. Не вопросительно: утвердительно.

Оля кивнула: что толку скрывать? Сделала шаг вперёд, опустилась на скамейку рядом с Женькой.

— Стася узнала котят, — зачем-то пробормотала она, опуская голову. — Я попыталась всё ей объяснить, но… она меня не простила.

Только сейчас до Оли дошло, насколько она ценила подругу. Нескладная, странноватая, вечно витавшая в мире грёз и непонятных фандомов, Стаська была рядом с ней с начальной школы и казалась чем-то постоянным, как солнце над головой. И теперь, когда она ушла, внутри Оли осталась зияющая дыра, которую нечем было заполнить.

Ничего этого она не сказала. Ему и без того было хуже, чем ей.

— Но я ещё легко отделалась. Ты сам-то как?

— А что, сама не видишь? — без энтузиазма огрызнулся Женька в ответ. — Хреново. Я говорил, что готов к опасности, но такого не ожидал. Так что… я не знаю, что делать, и, похоже, это конец.

Внутри что-то неприятно ёкнуло, как будто оборвалась туго натянутая нить. К горлу снова подступил тяжёлый ком, но, когда Оля заговорила, голос почти не дрожал.

— В каком смысле… конец? Ты же не хочешь сказать, что…

— Нет, нет, — прервал её тот, — не в этом смысле, ты чего. Ничего стрёмного я делать не собираюсь, масштаб не тот. Да и отец не переживёт, если со мной что-то случится. Просто…

Женька не договорил: вздохнул, махнул рукой куда-то в пустоту и отвернулся. В дверь поскреблись чьи-то маленькие когтистые лапки, но Оля не спешила открывать тому, что могло притаиться снаружи.

— Просто Гоша выиграл, — тихо заметила она и осторожно погладила одноклассника по плечу. Ткань свитера отдавалась в пальцах лёгким покалыванием. Натуральная шерсть, колючая, как ненавистное одеяло из детства. И как он это носит?

Сейчас, когда думать стоило о более важных вещах, мелочи ощущались особенно остро и заметно.

— Да, — кивнул Женька. — Он выиграл.

От обречённости, сквозившей в его голосе, Оле захотелось выть. Почему, ну почему всё снова оборачивается худшим из возможных путей? Откуда у Фролова и его прихвостней оказалась эта злосчастная фотография? Зачем они вообще к ней пристали? Что им нужно?

Почему плохое снова происходит из-за неё?

— Может, всё ещё наладится, — осторожно заметила Оля, сама в глубине души понимая: нет, не наладится. Гоша пророс в их класс, в их школу глубоко, как сорняк, и теперь ни один садовник не сможет сорвать его, и ни одно растение не сможет сопротивляться его смертельному влиянию. Фролов тому был виной или ненавистное взросление — но одноклассники буквально за месяц стали другими. Дикими, чужими. Злыми, точно и сами все — чудовища в человеческой оболочке.

Как знать? Может быть, «кошачий маньяк» — это только начало?

— Да, может, — без выражения ответил Женька, и в его голосе слышалось: ну что ты такое говоришь, конечно же, нет. Ничего не наладится.

Оля всё-таки всхлипнула, подтягивая колени к груди и утыкаясь в них лбом. Никогда раньше, даже когда речь начинала идти о его матери, она не видела Женьку таким отстранённым и безжизненным.

— Мне так жаль… — прошептала она настолько тихо, что, казалось, он не мог этого услышать. Но он услышал: Оля ощутила, как щеки коснулась чужая осторожная рука. Как всегда, слишком тёплая для руки человека, который постоянно мёрзнет.

Даже щекой она могла ощутить, как напряжены его пальцы.

— Ты не при чём, — ответил Женька откуда-то сбоку. — Не вини себя. Даже если бы не наш сегодняшний экспромт, Фролов рано или поздно нашёл бы, к чему придраться. Мне начинает казаться, что он и ситуацию с котятами подстроил. Говорил же, что не похоже на совпадение!

— Какая теперь разница? — глухо пробормотала Оля, так и не меняя позы — но и его руку со своего лица не стряхивая. — Что нам теперь делать? Я никак не могу тебе помочь, меня не слушают, мне не верят…

— И не сможешь. Ты сама видела, что происходит. Даже если мы докажем, что ничего не было, слухи будут ходить до самого выпуска. И… я не знаю, что с этим делать.

Едва заметная дрожь в его голосе, до того ровном и монотонном, как у автомата, больно резанула по ушам. Отдалась внутри глухим ударом. Оля попыталась поднять голову — и уронила её обратно, поняв, что не может смотреть Женьке в глаза.

— Оль, я знаю, как себя вести со всякими потусторонними штуками, будь они неладны, но… но что делать с людьми? Как быть с ними?

Никак, хотела ответить Оля. Ничего ты с ними не сделаешь, особенно теперь, в преддверии экзаменов, под влиянием Фролова и змеи у него на плече. Они и раньше считали тебя странным, а теперь в лучшем случае начнут сторониться.

В худшем — объявят травлю. В самом худшем — пойдут в полицию.

Насчёт успеха последнего она сомневалась: вряд ли случайная фотография могла служить доказательством. Однако нервы уголовное дело помотало бы им изрядно. А сейчас, когда тварь, похожая на змею, устанавливала в школе свои порядки, им было не до разборок с полицией.

Но что толку говорить об этом? Женька выглядел так, словно любое неосторожное слово могло стать той самой соломинкой на верблюжьей спине. Какой смысл грузить его сейчас?

Поэтому Оля не ответила и только положила ладонь на его руку, которая так и продолжала касаться её щеки. Тот едва заметно вздрогнул под её прикосновением.

— Одно дело — когда тебя просто считают не от мира сего, — произнёс Женька куда-то в пустоту, — совсем другое — когда на тебя вешают убийство. Ты знаешь… я думал, что мне пофиг на этот ваш коллектив. И тут случается это, и я начинаю паниковать. Хотя казалось бы.

И, помолчав, добавил:

— Прости за это.

Это было уже слишком. Такого Оля стерпеть не могла.

Она выдернула руку. Качнулась в сторону, обвила его шею руками, уткнувшись лицом куда-то в свитер, и заплакала, уже не в силах сдерживаться. Воротник приятно пах чужим стиральным порошком и колол чувствительную кожу щёк, но Оле было плевать.

— Почему ты это говоришь, — всхлипнула она. — За что ты прощения просишь? Это же… это из-за меня всё началось. Я должна была быть на твоём месте! И с котятами! И с фонариком и змеёй… с этой смертью за плечом… А в итоге ты два раза подставляешься вместо меня… вот так… и теперь…

Оля уже сама не понимала, что говорит: лепетала что-то бессвязное, только чтобы заполнить звенящую тишину, которая возникла бы в детской раздевалке, замолчи она сейчас. Невыносимая горечь, которая разрывала изнутри, смешивалась с чувством вины, огромным, как поднебесные твари, что порой пролетали над ними, хлопая крыльями. Даже больше. Самым страшным монстром в её жизни, неотступно следовавшей за плечом, была не смерть.

— Я даже… сделать ничего не могу, — продолжала бормотать Оля, даже не задумываясь, слушает ли её Женька. — Даже просто… быть рядом. Потому что тогда… привлеку лишнее внимание.

Судорожные рыдания сдавливали лёгкие, не давали говорить, толчками выбивали из груди воздух. Ещё немного — и она совсем не сможет разговаривать, и вся её пламенная, но бессвязная речь оборвётся жалкими всхлипываниями. И повиснет тишина, такая гулкая, что заглушить её уже ничего не сможет.

Что может быть оглушительнее тишины?

Когда Оля уже почти выбилась из сил, и голос сорвался на щенячий скулёж, Женька наконец заговорил снова.

— Перестань. Пожалуйста. Я тебя прошу, прекрати, хватит уже.

Только сейчас она заметила, что он мелко дрожит. Но дело же было не в холоде, верно?

— Прости… — начала было Оля, но Женька перебил её:

— Нет, не в этом смысле. Я про то, что… ты слишком ответственная, Оль. И слишком много на себя берёшь. Я давно это заметил — и тогда, на экскурсии, и с моей мамой, и сейчас… Переставай уже.

Оля всхлипнула и оторвалась от воротника его свитера. Подняла заплаканные глаза. Картинка размывалась из-за слёз, и она не могла различить выражения лица Женьки, но что-то ей подсказывало: он тоже цепляется за последние остатки самообладания.

— Тебе не нужно пытаться казаться спокойным, — пробормотала она. — Я такая сука. Даже сейчас тяну одеяло на себя.

— Вот видишь, — вздохнул он в ответ, — я же говорю.

Оля прикусила губу и вспыхнула. Нет. Всё было не так. Всё было неправильно. Почему Женька, которому сейчас было объективно хуже, чем ей, пытается её утешить? Так не должно было быть. Не сейчас. Не так.

— Кстати, — добавил вдруг Женька, — а ведь теперь ты меня понимаешь. Ну, помнишь, когда я говорил, что ты начала их видеть из-за меня.

А ведь и правда. Раньше её злило, когда он говорил об этом. Потому что сколько, в конце концов, можно! Оля сама приняла решение. Без его помощи. Он никак не мог на это повлиять, и брать на себя ответственность за её выбор…

Но разве не то же самое сейчас происходило с ней?

— Ой, — осенило Олю. Женька кивнул.

— Да. Ты была права. Ты сама выбрала их видеть, и я не мог на это повлиять. И наоборот это тоже работает. Оба раза, и с фотографией, и с Фроловым, я сам решил подставляться. Ты ни при чём, и тебе не стоит… чувствовать себя мудаком.

Он снова казался спокойным, но Оле всё равно было не по себе. Она слишком хорошо знала это его напускное равнодушие.

Женька невесело усмехнулся. Глаза оставались такими же пустыми.

— Понадобилось, блин, вывернуть ситуацию наизнанку, чтобы я понял. Представляю, как тебя это бесило.

Да. Верно. Она не просила его помогать. Более того: он сам вчера сказал, что понимает опасность. Неважно, что итог вышел совсем не таким, как они планировали, неважно, во что всё вылилось — это был его выбор. Ей не стоило страдать и терзаться виной.

И всё-таки оставить Женьку в такой ситуации она не могла. Как, наверное, и он не мог перестать помогать ей после истории с матерью.

Оля отстранилась и решительно вытерла рукавом остатки слёз. Хватит с неё. Она больше не будет плакать. В конце концов, с ней-то ничего особенно страшного не случилось. А значит, нет смысла ныть и жаловаться. Тем более — жаловаться ему.

— И всё-таки прости, — теперь её голос звучал куда спокойнее. — Вообще-то я не хотела… этого. Я просто пришла сказать…

Она запнулась, подбирая подходящие слова.

— …что я всегда на твоей стороне, — наконец закончила Оля. — И кто бы что ни говорил, я буду рядом. Даже если ты против, чтобы мы общались. Я не хочу, чтобы ты переживал это в одиночку. А ещё… на каждую змею найдётся яд, который окажется сильнее неё.

Снова повисла тишина. На этот раз — нестрашная, почти добрая. Оле хотелось верить, что она не перемудрила с пафосом, но Женька смотрел на неё, не моргая, с каким-то странным выражением лица, и она стушевалась. И неловко добавила:

— И дело не в том, что я слишком ответственная. Просто ты мой друг. Мы вместе в это влезли… и вылезем тоже вместе.

«Если вылезем», — вертелось на губах горькое, злое, но Оля отшвырнула эту мысль прочь, как отшвыривают ядовитого паука. Нет уж. Раз уж так вышло, значит, именно она должна сопротивляться отчаянию. Если понадобится — за двоих.

— Вылезем, — упрямо повторила она и улыбнулась вопреки всему. И почти не поверила своим глазам, когда Женька улыбнулся ей в ответ.

— Вылезем, — эхом отозвался он и вдруг рассмеялся, откинув голову назад, к батарее. Не радостно: нервно, почти истерично, наконец дав волю эмоциям, что копились внутри и не находили выхода.

В какой-то момент смех стал слишком похож на всхлипывания, и Оля перестала понимать, хохочет он или плачет. Или — и то, и другое?

Она так и не поняла, даже когда Женька снова поднял на неё глаза — покрасневшие то ли от смеха, то ли от слёз, но больше не мертвенно-пустые, как у куклы. Точно тонкая плёнка льда лопнула внутри, пошла мелкими осколками, что теперь блестели в глазах.

— С возвращением в мир живых, — тихо произнесла Оля и снова попыталась улыбнуться. Это была его фраза, и Женька прекрасно это помнил.

— Как давно я говорил тебе, что ты восхитительна? — поинтересовался он, вытирая лицо рукавом. — В смысле — неиронично.

— Никогда, — честно ответила она.

Женька привычным до боли жестом запустил ладонь в волосы, взъерошивая их на манер вороньего гнезда, и отозвался:

— А зря.

Оля хмыкнула и положила голову ему на плечо. Она чувствовала себя бесконечно усталой.

Ещё некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к скрипам и шорохам из-за дверей, к гомону ребят, проходивших мимо, к суровому басу Жужелицы, что долетал даже досюда.

— У меня… кое-что есть, — спохватилась наконец Оля, вспомнив о том, что лежало в её сумке. Когда Фролов добился всеобщего внимания своим громким заявлением, она единственная не отвлеклась на него. Вместо этого предпочла под шумок подхватить с пола кое-что очень важное — пока его окончательно не растоптали. — Держи.

Женька моргнул, уставившись на неё. В руках Оли, завёрнутый в носовой платок, лежал его фонарик. Точнее, то, что от него осталось.

— Даже не думал, что когда-нибудь ещё его увижу, — он невесело усмехнулся, осторожно прикасаясь пальцем к осколкам пластикового корпуса. — Уже не починить, конечно, проще новый купить. А жаль.

— Не могу себе представить тебя без него, — тихо отозвалась Оля. — Этого фонарика с тобой только в нашу первую встречу не было. Тогда, на экскурсии.

Он кивнул.

— Стоило забыть его дома — и тут же влипли хрен знает во что. Так всегда. И… чёрт, я тоже не могу себе представить, как буду без него дальше.

Женька поднял на неё глаза, серые и тревожные, но снова живые — не пустые провалы, что видела Оля несколько минут назад.

— Ты же знаешь, что этот фонарик особенный? — серьёзно спросил он. — Вроде бы обычный, китайский, но… что-то в нём такое было. Он всегда их разгонял, даже тогда, когда не справлялось ничего другое. Ещё один мамин секрет.

Оля покачала головой, вспоминая призрачную Марину, тонкую и улыбчивую, с беззаветной материнской нежностью в глазах. Светлых и грустных, совсем как у него.

— Думаю, как раз секретов здесь не было, — ответила она.

* * *
Когда Оля возвращалась домой, уже темнело. Но рабочий день ещё не закончился, и главная улица города, залитая огнями фонарей, была безлюдна. Только тени шныряли туда-сюда да какая-то бабка-коробейница притулилась в уголке. И что она тут делает? Почему здесь, а не на рынке?

— Возьми шнурок, девочка, — закряхтела старуха, когда Оля проходила мимо. — Для телефона. К себе цеплять. Универсальный, для всех подходит! Не потеряешь!

Оля хотела возразить, что она не бабулька и не первоклашка, чтобы носить телефон на шее на дурацкой верёвочке. Глупо же выглядит и неудобно: болтается такая лопата на груди, бьёт по рёбрам. Но старушка продолжала трещать:

— Скоро у всех такие будут! Верёвочка регулируется, можно на руку повесить, когда держишь! А можно отпустить подлиннее, чтоб до кармана достал. Зато не вытащат и не выпадет. И недорого совсем, за сотню рублей продаю. Попробуй!

Почему-то перед глазами встала картинка из сна: смартфон, где хранится такая незнакомая, такая важная заметка, вылетает из рук и разбивается о камень платформы метро. Скользит вниз, падает в щель, на рельсы — и от воспоминаний остаются только осколки. Или всё было не так?

Неважно. Оля пришла в себя, когда уже протягивала старушке деньги и получала взамен странноватое, неприметное крепление на витом чёрном шнурке.

Межглавье

В субботу людей в вагоне было немного. Понятное дело. Отдыхают после рабочего дня, стараются не залезать лишний раз в подземку, которая кажется такой приятной в первые месяцы жизни в Москве — а потом быстро надоедает. Оле надоела почти сразу. Но сделать с этим она ничего не могла: добираться до альма матер на автобусе было неудобно, да и не лучше они.

И с тем, что пары у них в субботу, тоже ничего не поделаешь. У единственной группы на всём потоке.

На родной конечной остановке в вагон зашла только она. Да ещё какой-то мужик: достаточно было скосить на него глаза, чтобы понять — не человек. Какая, впрочем, разница? Если Оля не будет обращать на него внимания, он не пристанет.

Она хотела было потянуться к телефону, чтобы скрасить унылость поездки чтением новостной ленты, но вспомнила: точно, его же больше нет. Выронила пару дней назад, когда выходила из вагона и зачем-то решила проверить заметки. И зачем? Смартфон выскользнул из пальцев, неудачно ударился о край платформы и полетел под колёса поезда.

Такое не починишь. Так что пока Оля ходила с простенькой «звонилкой» — единственным, на что хватило присланных родителями денег. Как пришлют ещё — купит новый. А скуку пока можно развеять и интересной книгой.

Она улыбнулась и полезла рукой в сумку. Стася, бывшая школьная подруга, рекомендовала ей эту книгу, когда та ещё была безвестным самиздатом и даже не существовала на бумаге. С тех пор утекло много воды: автор решилась напечатать тираж в издательстве, и теперь её лицо радостно улыбалось с твёрдой цветистой обложки.

А со Стасей они поссорились давным-давно, ещё даже до старшей школы. Почему-то Оля не могла вспомнить, из-за чего. Кажется, была какая-то неприятная история…

Какая разница? Сейчас, когда в поезде почти никого нет, не время думать о мрачных вещах. Оля потянулась к книжке — и очень удивилась, когда пальцы наткнулись на что-то ещё. Твёрдое, плоское и продолговатое.

Содержимое сумки показалось на свет, и Оля изумлённо моргнула. Что? Как, каким образом? Телефон, разбитый несколько дней назад, спокойно лежал рядом с книгой. Абсолютно целый, без единой царапинки.

Вокруг книжной обложки обмотался потрёпанный длинный шнурок, с другой стороны прикреплённый к смартфону.

— Что за… — прошептала Оля. Что ещё за чертовщина? Она же точно помнила, как телефон выскальзывает из рук и падает на рельсы! Или нет? Или в последний момент он качнулся и опасно повис над пропастью, закреплённый на шнурке? Или она так и не появлялась в салоне связи, а выходные провела, просматривая истории в ленте социальной сети?

Что-то шло не так. Одни воспоминания накладывались на другие. Только что Оля была убеждена, будто никогда в жизни не носила никаких шнурков для телефона — и тут вдруг вспомнила, что эта привычка появилась у неё в девятом классе! В том же девятом классе, когда они поругались со Стасей, в том же девятом классе, когда…

Она так и осталась сидеть с разинутым ртом, когда поезд, визжа тормозами, подъехал к следующей станции. Точно. Смутные воспоминания, что мучили её в последние дни. Связанные с чем-то, что произошло в её пятнадцать лет — и с кем-то, кто тогда был рядом. Что-то, о чём она совсем перестала думать, когда «потеряла» телефон.

Что-то, что она забыла и никак не могла вспомнить.

Подозрительный пассажир с соседнего сиденья обернулся и мрачно посмотрел на Олю.

Глава 16. Капкан

Следующие несколько дней прошли как в тумане. Оля даже толком их не запомнила. Холодная атмосфера отчуждения, повисшая в классе, леденила кожу и мешала воспринимать действительность. Будто не жизнь — а очередной ноябрьский сон, тоскливый, как любая осень.

Её сторонились. Связи Оли с убийствами кошек никто так и не доказал, но ребята помнили, что она общалась с Женькой, и держались от неё подальше. Стася перенесла вещи на другой ряд. Место рядом с Олей осталось пустым: никто не хотел подсаживаться.

Она хотела было пересесть к Женьке, но тот отговорил: мол, привлечёшь лишнее внимание. Оля скрепя сердце была вынуждена согласиться — ей всё ещё было что терять. Её хотя бы не обвиняли в открытую и не пытались травить.

— Знаешь, — сказал ей как-то Женька, — самое фиговое во всём этом — олимпиадный кружок. Мне там, как ты понимаешь, теперь… не рады.

Оставалось только вздохнуть с облегчением, что она так и не успела записаться: шипели бы и там, донимая расспросами. Впрочем, на редкие попытки одноклассников разузнать что-то поподробнее Оля отвечала резко и односложно, так что вскоре они прекратились.

Всё, что она теперь могла, — быть рядом. Оставаться Женьке другом даже сейчас, когда отвернулись все остальные. На виду у одноклассников они всё-таки старались не общаться, уходя на другие этажи или в памятную детскую раздевалку — но ребята как-то догадывались, что она поддерживает с ним связь.

— Ты крыса, — как-то заявила ей Ленка, хмуря подрисованные брови. — Общаешься с монстром. Самой не стыдно?

— Я общаюсь с монстром? Кто бы говорил, — холодно ответила Оля. Лена с каждым днём нравилась ей всё меньше и меньше. И до того оторва, сейчас, под влиянием Фролова, она превратилась в настоящую суку. Отвязаться от неё было тем ещё квестом.

— Это ты про ко… — начала было Ленка, но Оля, собрав вещи, демонстративно удалилась из кабинета. Одноклассница прекрасно понимала, про кого она говорила. Притворяться дурой ещё никому не шло.

Чёртов Фролов с каждым днём набирал всё больше популярности. Из подозрительного хамоватого новенького он превратился в звезду школы, героя, который не побоялся рассказать остальным правду о «кошачьем маньяке». Фигура Женьки в школьных сплетнях исказилась до невозможности: умело распущенные слухи сообщали, что он угрожал Гоше убийством. Что он носит в школу нож и показывал его Фролову в то злополучное утро, когда в школе отрубили свет. Истории делали своё дело, и теперь «новенький» смотрелся едва ли не мучеником, который с трудом решился пойти против сумрачного гения из девятого «Б».

Возможно, именно из-за этого слуха одноклассники так и не решались на открытую травлю. Ограничивались шепотками, бойкотом да мелкими пакостями исподтишка. Газировка, «случайно» разлитая на тетради, «потерянная» в раздевалке куртка, которая нашлась в мусорном ведре, изгаженная и заплёванная — кто бы это ни делал, они умели действовать на нервы.

Но, как Оля и предполагала, в полицию никто заявлять не спешил.

— У меня такое ощущение, — сказала она, когда помогала Женьке оттирать грязь с куртки, — что вся эта история с «кошачьим маньяком» — его способ воздействовать на остальных. Помнишь же, раньше к Фролову прислушивалась только пара человек? А теперь его считают героем едва ли не все. Похоже, змея даёт ему какие-то способности, но применять их он может… не на каждом. Нужны условия или вроде того.

— Я тоже так думаю, — кивнул Женька в ответ. — Только, знаешь… влияние Гоши очень сильное, но всё-таки не бесконечное. Даже с учётом скандала вряд ли его хватило бы на весь класс. Я говорил, что не знаю, как справляться с людьми, но…

Он пожал плечами и потянулся к тряпке.

Заканчивать фразу было необязательно: Оля всё поняла без слов. Может быть, разница между чудовищами и людьми на самом деле не такая уж и большая? Может быть, и вести себя с ними нужно так же?

Нет. Конечно же, нет. Ведь, если бы Фролов не появился, ничего этого бы не случилось. Ведь не случилось бы?

Или случилось?

Оля не знала, что и думать. Всё шло вверх ногами. Даже Стася, которая всегда была рядом, сколько она её помнила — даже та отвернулась. И виновата в этом была она. Только она. В дни, когда окружающие смотрели на неё волком, потеря подруги ощущалась особенно остро.

С того самого дня они так и не смогли толком объясниться. Стася не хотела ничего слушать и всячески избегала её общества.

— Нам нужно как-то разобраться со всем этим, — говорила Оля, сидя у Женьки дома и потягивая горячее какао с корицей. Он, как выяснилось, прекрасно готовил: сказывались годы, проведённые без матери.

— В плане?

Женька казался обманчиво спокойным. Знай Оля его чуть хуже, предположила бы, что ситуацию он воспринимает по-философски — но за эти дни она хорошо научилась смотреть между строк. И то, что она видела, ей не нравилось. Ни тени, залёгшие под глазами, как у наркомана — или человека, который не спит ночами. Ни красные узоры на костяшках, очень похожие на те, что остаются, когда ударяешь кулаком в стену в приступе бессильной злости.

А самое главное — он ничего не делал. Вообще ничего. Как будто и не пытался бороться.

— В плане… мы вроде как решили, что волк, смерть котят и Фролов связаны, — пробормотала Оля и подтянула колени к груди. — Понять бы, как. Как Гоша может общаться с волком. Откуда у него эта змея. И… всё остальное. В частности — что это за ребёнок такой был. Может, мы не правы… Может, и вправду совпадение — хотя вряд ли.

— Мало данных, — коротко ответил Женька. — И обстоятельства не те. Ты боишься собак, от меня теперь шарахаются. Много в такой ситуации нарыть можно? Единственный, кто знает правду, — сам Фролов, но нам он ничего не расскажет.

— Всё наладится… когда-нибудь, — на автомате отозвалась Оля. — Но для этого нужно что-то делать.

— Ага, вот только что?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю.

Повисло неловкое молчание, которое разбавлялось только мерным звоном чайной ложечки о чашку с какао. Оля не могла ничего придумать. Расспрашивать было некого, а сам Фролов не подпускал к себе ни на шаг. Теперь он вообще не появлялся в одиночестве.

Ей не нравилось, к чему всё шло. Но своими подозрениями Оля пока не делилась.

— Может, попробовать связаться с его родителями? — брякнула она.

— Отличная идея. Так и представляю: здравствуйте, у вашего сына из плеча растёт монстр, который гипнотизирует наших одноклассников, а ещё из-за него нас считают преступниками. Повлияйте на него, пожалуйста. — Женька отхлебнул какао и добавил. — А если его семья тоже видит, тем хуже. В таком случае они про тварь наверняка уже и сами знают. И, судя по тому, что ничего не сделали… сама понимаешь.

Оля понимала. Либо не могут, либо не имеют ничего против, и при любом из этих вариантов обращение к ним только ухудшит и без того нерадостную ситуацию.

— Они распускают слухи, будто я нож в школу ношу, — фыркнул вдруг Женька куда-то в чашку. — Об этом настолько из каждого утюга говорят, что я уже начинаю думать, будто это не самая плохая идея.

— Сдурел, что ли? Мало тебе проблем?

— Кто знает… порой кажется, что хуже уже не будет.

Хуже могло быть. Это понимали оба.

Подозрение, которое ворочалось в глубине души Оли, становилось сильнее с каждым днём. Что, если замысел Фролова не менялся с того момента, как он предложил ей помощь? Вдруг единственное, что он сделал — переключился на другую цель, поставив её для верности в невыносимые условия? В условия, которые схлопнутся вокруг намеченной жертвы, как капкан, и заставят её принять его предложение.

Чтобы получить силу, спасающую не только от тварей, но и от людей.

В том, что «предложение» подразумевает превращение в такого же, как он, ни Оля, ни Женька уже не сомневались.

Но поделать ничего не могли. Оставалось лишь ждать, пока вторая сторона сделает ход, и надеяться, что этот ход не станет для них последним.

Единственной неувязочкой в стройной теории оставалась излишняя сложность плана. Слишком умно, слишком запутанно для Гоши. При всей его дьявольской власти особой хитростью Фролов не отличался. Если всё это было правдой — значит, не он один был замешан в этой потусторонней афере.

Звучало откровенно бредово. До сих пор ни Оля, ни Женька не слышали о других «видящих»: разве что Гоша явно был в курсе чего-то, но он разве расскажет? Существование неведомой силы, которая ловит детей со способностью и превращает их в симбионтов чудовищ, казалось абсурдным. Кому они нужны? Кто о них вообще знает?

И всё-таки, когда Женька не встретил её, как обычно, у школьных ворот после уроков, Оля обеспокоилась. Как оказалось — не зря.

Глава 17. Ручная крыса

В последнее время они каждый день виделись после уроков. Женька уходил первым, привычным движением просачиваясь сквозь толпу и утекая в гардеробную — как у него получалось делать это настолько незаметно, Оля и понять не могла. Сама она собиралась нарочито медленно, одевалась вместе со всеми, чтобы потом, отбившись от стайки ребят, завернуть за угол и встретить его у раскидистого дерева неподалёку от ворот.

Одноклассники всё равно с ней не общались и старались держаться подальше от «ручной крысы живодёра». Обидное прозвище, брошенное Ленкой, прилепилось дурацким ярлыком. Оля почти чувствовала: ещё пара недель — и её тоже начнут травить.

И всё равно она не сдавалась. И общаться с Женькой не прекращала, проводя с ним больше времени, чем с кем-то ещё. Ни с кем другим особенно и не получалось — разве что с приятельницами из других школ. Но выкроить хоть несколько часов на общение с ними удавалось нечасто.

Поэтому, когда Женьки не оказалось на обычном месте у дерева, Оля встревожилась. В последние дни ей казалось, будто он мутит что-то за её спиной. Мерещилось, что они отдаляются друг от друга, растворяясь в холодном ноябрьском мареве. Но пока что эта дружба — единственное, что у них оставалось, чтобы не сойти с ума под волной всеобщего презрения и ненависти.

Может, что-то случилось? Может, просто задерживается?

Оля позвонила ему, но номер не отвечал, а сообщения так и оставались висеть непрочитанными.

После десяти минут бестолкового стояния под деревом у неё закончилось терпение. Руки начинали мёрзнуть даже под перчатками, а от колючего, почти зимнего воздуха закладывало нос. К тому же поднялся жуткий ветер: он трепал косу и не давал как следует присмотреться, задувая в глаза.

Вскоре мёрзнуть начали и ноги. Намело в последние дни много, и теперь Оля стояла по щиколотку в снегу, едва-едва протоптав себе дорожку через сугроб. Комок снега попал в голенище полусапога и медленно таял внутри. Мало того, что холодно, так ещё и мокро.

Минутку. Сугроб! Что с ним не так?

Дерево, которое Оля и Женька использовали для встреч, стояло в стороне от дороги. Другие люди вокруг него обычно не ходили: с собаками возле школы не гуляли, а других поводов лезть в снег Оля не могла себе представить. Обычно единственные следы, которые они здесь видели, принадлежали им самим. Тонкая цепочка: две пары ног, идущие от дороги к дереву.

Тогда почему сейчас от ствола удалялась тропинка, которую явно вытоптало несколько человек?

Это могли быть младшеклашки, которые часто бесились неподалёку от школы. Это могли быть пьяные: им всё равно, куда и какой дорогой идти. Это могли быть случайно заблудившиеся собачники или стайка молодых людей, увлечённая разговором.

Но…

Оля присела и внимательно осмотрела тропу. Снег по обе стороны от неё был примят и взрыхлен, будто неведомая процессия тащила кого-то с собой — а тот вырывался, пытаясь увернуться, отбежать в сторону.

Это выглядело совсем уж нехорошо.

Контрольный звонок Женьке не дал результата, и Оля, ведомая нехорошими предчувствиями, осторожно ступила на тропу. Ей очень хотелось верить, что в своих подозрениях она неправа.

Дорожка уходила в сторону от школьного двора, куда-то за гаражи, будто вышедшие из фильмов про девяностые. Туда обычно убегали курить, когда прогуливали занятия, и там же выпивали, швыряя бутылки прямо на землю. Оля слышала, что в крупных городах такие закутки почти изжили — но в их захолустье прогресс доходил медленно.

Голоса из-за гаражей она услышала, ещё не дойдя до конца тропы. И один из них совершенно точно принадлежал Фролову.

— …так, сука, — он снова тянул гласные, но сейчас в его голосе не было и намёка на фальшивую доброжелательность, — на этот раз ты расскажешь мне всё.

Оля приблизилась и осторожно прислонилась спиной к ребристому боку ближайшего гаража. Не хватало ещё попасться Гоше на глаза. Не сейчас. Сначала она должна понять, что он делает.

Ответа она не услышала: вместо него раздались шорох и скрип снега. Шум сменился глухим звуком удара и последующим вскриком. Слишком знакомым голосом, чтобы Оля могла перепутать его с кем-то другим.

— Я повторяю, — уже более напряжённо заговорил Фролов, — рассказывай. О себе, об этой девчонке и о вас двоих. Всё.

Когда Оля поняла, что происходит, ей с трудом удалось сдержать первый безрассудный порыв: броситься туда, оттолкнуть Гошу, ударить его чем-нибудь тяжёлым. Глупо и бессмысленно. Он там явно не один, и сейчас она ничего не сможет против него сделать. Сначала нужно найти что-нибудь, что ей поможет.

Побежать и позвать взрослых? Некогда! Кто знает, что случится здесь, пока она бегает не пойми где? Да и поверят ли ей, придут ли на помощь? Тем более — сейчас, днём, когда люди поголовно на работе и на улице почти никого нет.

В полицию? Нельзя. Всплывёт их связь с «кошачьим маньяком» — будет нехорошо. А она всплывёт: Фролов и компания не упустят шанса перекинуть вину на них.

Может, получится найти какой-нибудь камень?..

Оля попыталась придвинуться поближе. Нужно было своими глазами увидеть, что происходит. Точно: он не один. Вовка, верзила Глеб и Ленка сгрудились вокруг лидера, покачиваясь, как сомнамбулы, и явно пребывали где-то не здесь. Женьку держал Глеб, крепко перехватив его руки за спиной. Как ни пробуй — не вырваться. Вовка стоял на подстраховке. Лена смотрела в сторону соседней улицы — видимо, на стрёме. Даже сейчас, когда в их лицах не было ни капли осмысленности, ребята действовали слаженно и чётко, как единый организм.

Оле, безоружной, с ними не тягаться. Нужно было что-то придумать.

Гоша заговорил снова, и рука сама собой потянулась к телефону. Где, где там это злосчастное приложение для диктофона? Если у неё будет доказательство Женькиной невиновности, тогда…

— За этих троих не волнуйся, — гоготнул Фролов, так и не получив ответа. — Они ничего не поймут. И нашу маленькую тайну никому не выдадут. Знаешь ли, они и вправду верят, что «кошачий маньяк» — это ты…

— Что ты сделал? — сказал наконец Женька, и у Оли защемило сердце: голос звучал хрипло и глухо, точно доносился из-под земли. Выглядел он ужасно. Волосы, и без того вечно взлохмаченные, спутались и слиплись — хотелось верить, что не от крови. На лице виднелись ссадины, а по скуле расплывался синяк. Свежий, лиловато-красный.

Ей снова захотелось ударить Фролова, но она сдержалась. Диктофон наконец включился, и теперь Оля напряжённо шарила взглядом по окрестностям. Хоть бы пивную бутылку какую найти, что ли…

— Вопросы тут я задаю, — негромко пояснил Фролов и выдохнул Женьке в лицо клуб густого сигаретного дыма. — Ты, парень, не в том положении. Совсем.

— А если я откажусь отвечать?

Даже сейчас он пытался стоять на своём. Что же ты делаешь, взмолилась про себя Оля, ну наплети ему что-то, чтобы он отстал, ну зачем так-то!

Фролов хмыкнул и перекатился с пятки на носок, а потом обратно. Наверное, ему казалось, что это выглядит круто. С точки зрения Оли, так он становился похож на корову.

— Значит, заставлю этих ребят вспомнить, кто ты такой. А, «кошачий маньяк»?

— Кошачий маньяк здесь только ты, — тихо откликнулся Женька. Оля едва смогла его услышать. — Верно, Гош?

Ей очень хотелось, чтобы диктофон уловил эту реплику.

Фролов засмеялся. Запрокинул бритую машинкой голову, расфыркался, как лошадь, слишком долго простоявшая в стойле.

— Тебе всё равно никто никогда не поверит, — наконец выплюнул он. — Я победил, и ты это прекрасно знаешь. А что, завидуешь, обсосок? Так же хочешь?

— Понимаю, к чему ты клонишь, но нет. Не хочу. Ни сейчас, ни когда-нибудь ещё.

Худшие опасения становились правдой. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться, о чём ведёт речь Гоша и что именно он сейчас предлагает Женьке. Заманить в ловушку — и поставить такие условия, чтобы тот был вынужден согласиться играть по его правилам. Умно. Слишком умно для Фролова. И для чудовища на его плече, кровожадного, но глупого — тоже слишком умно.

Оля не видела выражения лица новенького. Он стоял вполоборота, и разглядеть она могла лишь бритый затылок. Увидела только, как Гоша резко подаётся вперёд и бьёт: под дых, без замаха. Женька судорожно выдохнул и повис на Глебе.

Нужно было что-нибудь сделать. Хоть что-нибудь. Она не могла так это оставить.

— Будем считать, я этого не слышал, — процедил тем временем Фролов. — У тебя последний шанс. Думаешь, я забыл, что ты пытался убить моего фамильяра? Нет уж. Тебя и твою бабу хотят видеть с нами, а я бы с радостью тебе вместо этого рожу сломал.

— Хотят? — тут же оживился Женька, приподнимая голову. Глаза блестели из-под спутанной шевелюры. — И кто же? Чем я так важен? С чего «им» вдруг сдалось разворачивать целую аферу с маньяками, только чтобы заполучить одного школьника?

Похоже, он намеренно не упоминал Олю.

Гоша помолчал, затянувшись. Швырнул окурок через плечо. Оля обмерла, подумав, что сейчас он обернётся и её увидит — но пронесло.

Хорошо, что Ленка, стоявшая на стрёме, смотрела не в её сторону.

— Ты чо, — наконец произнёс новенький, — кино тупого обсмотрелся? Думаешь, я тебе ща всё выложу? Совсем поехал, да? О конфиденциальности что-то слышал?

— А попробовать стоило, — вздохнул в ответ Женька. Фролов занёс кулак — но в последний момент передумал.

— Короче. Последний раз говорю. Рассказывай мне всё. Как давно видишь, что о них знаешь. Про бабу свою тоже. Никого ты с ней не обманул. Видит она. Ссалась с волка, на фамильяра моего смотрела. Не может она не видеть, не свисти мне.

— Почему бы тебе не спросить меня об этом уже после того, как я соглашусь на твоё предложение? — поинтересовался вдруг Женька. — Зачем устраивать допрос? И с чего моё согласие вообще так важно?

— Потому что не факт, что ты пере… — начал было Фролов, но змея на его плече тревожно зашипела, и он спохватился. — Потому что не ты тут вопросы задаёшь, вот почему! Я предлагаю тебе силу, здесь и сейчас, в последний хренов раз. И всё, что тебе для этого нужно — просто ответить. Откажешься — хуже будет. Так что разевай пасть и отвечай! Последний шанс: да или нет? И если да — выкладывай всё о себе и девчонке!

«Не факт, что ты пере…»? Пере — что? Переживёшь то, что должно случиться?

Повисла пауза. Оля вздрогнула: на миг ей показалось, будто Женька готов согласиться. Но он поднял голову, и у неё отлегло от сердца.

— Нет. Никогда.

— Ну что же, — медленно и угрожающе протянул Гоша. — Значит, скажу им, что не смог тебя уговорить. А это значит, что теперь я могу делать с тобой всё, что захочу. А я захочу. Я, мать твою, мечтал, что ты откажешься.

Он потянулся рукой к твари, что сидела у него на плече, и — Оля могла поклясться — погладил её по голове. Бережно и ласково: так гладят любимого питомца. Гоше эта ласковость не шла совершенно, смотрелась чужеродно и дико.

— Передумать уже не получится, — почти по-доброму сказал он и резко развернулся в сторону. Оля едва успела юркнуть подальше за гаражи. — Подъём, ребята! Мы поймали кошачьего маньяка, исейчас самое время его наказать!

Отсюда Оля уже не могла видеть, что происходит — но могла слышать. Тишина наполнилась звуками. Тяжело выдохнул Глеб, прокашлялся Вовка. Истерически вскрикнула Ленка: похоже, до того она вообще не замечала, что происходит вокруг неё. Как и остальные. Точно очнулись от странного гипнотического сна.

— Поверить не могу, что ты делаешь это ради меня, — протянула вдруг Лена, и в голосе её звучало едва ли не благоговение. — Даёшь мне шанс отомстить. Ты прекрасный.

— Не стоит того, — нарочито небрежно отозвался Фролов. — Я и сам давно хотел с ним разобраться.

Раздался шорох, прервавшийся воплем Глеба:

— А ну, куда собрался, засранец?! Думаешь, так просто тебя отпустим?

— Я ничего не делал, — прошипел в ответ Женька и, судя по звукам, снова попытался вырваться — и снова неудачно.

— Не делал? А это мы щас ещё посмотрим, — в голосе Гоши слышалось злобное торжество, и Оля всё-таки подобралась поближе — снова. Ей хотелось видеть, что происходит. — Сейчас я врублю камеру на телефоне, а ты скажешь на неё: «Я признаюсь, что я обоссанный живодёр и убил всех этих кошек». Можешь ещё про меня добавить, как ты мне угрожал. Посмотрим потом, как ты будешь рассказывать, что ничего не делал.

— Я тебе не… — начал было Женька, но новый удар едва не сбил его с ног. Если бы не Глеб, который продолжал его держать. Оля прикусила губу — с силой, почти до крови.

— Всё равно заставим, хочешь ты того или нет, — процедил Вовка. — Ублюдок. Мы тебя не трогали, так ты решил на её кошке отыграться?

— На какой ещё кошке?!

— Моей, — Лена всхлипнула. — Вот видишь, я плачу. Доволен? Этого хотел? Думал, раз я назвала твою бабу крысой, так мне теперь мстить можно? Она и правда крыса, раз общается с таким, как ты!

— На себя бы посмотрела, — буркнул Женька, и это оказалось последним, что он сказал. Глеб разжал руки и одним быстрым ударом по лицу уронил его в снег.

Времени на раздумья уже не было. Беспощадное осознание не давало Оле дышать: они же его убьют там, если он не согласится сейчас сказать какую-то дичь на камеру. Или не передумает, приняв условия Гоши и став таким же, как он.

В том, что на последнее Женька не пойдёт никогда, Оля не сомневалась. Да и вряд ли Фролов, уже опьянённый возможностью сломать жизнь сопернику, теперь согласится впустить его в свои ряды.

Всё сходилось. Всё оказалось правдой: за ним стоял кто-то ещё. Но сейчас думать об этом не было времени.

Когда Оле на глаза попался крупный осколок бутылки, картина на маленьком пятачке между гаражей успела измениться. Женька, сбитый с ног, ничком лежал на снегу, придавленный к земле тяжёлым ботинком Глеба. Гоша — огромный, плотный — возвышался над ним, самодовольно ухмыляясь.

— Говори давай. В камеру, чтоб рожу было видно.

— Пошёл ты, — выдохнул Женька в морозный воздух. Фролов занёс было ногу в очередном ударе, но его опередили.

Ленка, отпихнув его в сторону, вышла вперёд. Брезгливо сморщилась: Женька, избитый и в грязной одежде, выглядел немногим лучше бомжа.

— Кошачий маньяк вчера вечером убил мою кошку, мразь, — отчеканила Лена. — Это тебе за неё.

И с силой опустила каблук сапога на выставленную вперёд руку Женьки.

Вскрик эхом отдался у Оли в ушах. Терпеть она больше не могла: сжатый в руке острый осколок холодил пальцы, грозя порезами и занесённой инфекцией, но ей было уже плевать. И так прождала слишком долго, добилась того, что его вот-вот начнут калечить всерьёз. Уже начали.

Молча, стремительно, как хищник, она метнулась вперёд. Одним уверенным движением — туда, в гущу событий. Чтобы остановить, не позволить. Чтобы хотя бы перенести на себя огонь.

Ленка тонко взвизгнула и отшатнулась. Наверное, лицо у Оли сейчас было уж очень пугающее.

— О, смотрите, — завопил Вовка, — ручная крыса живодёра пожаловала!

Оля их не слушала. Она продолжала нестись, минуя их всех, в сторону Гоши. К его плечу, туда, где всё это время покачивалась и шипела, сверкала радужными глазами полупрозрачная игрушечная змейка.

Глава 18. Бешеная

— Вот блин, — пробормотала Ленка, — а крыска-то бешеная оказалась.

Её всё ещё потряхивало, а голос, обычно нарочито хрипловатый и капризный, то и дело сбивался на фальцет. Что ж, как минимум, злорадно подумалось Оле, я смогла их как следует напугать. И отвлечь.

Конечно же, ничего не получилось. Стоило ей кинуться на Фролова, как сбоку каменной глыбой вырос Глеб. Здоровый и мощный, мощнее даже самого Гоши: если в «новеньком» хватало и мышц, и жира, то его приятель мог похвастаться сухим телом атлета.

Оле до телосложения одноклассника не было никакого дела. Точнее, не было бы, если бы не пришлось испытать его силу на себе. Глеб схватил её за воротник и отшвырнул от Фролова легко, как тряпичную куклу.

Осколок из пальцев выбила уже Лена, презрительно морщась, словно и впрямь увидела крысу.

— И что нам теперь с тобой делать? — поинтересовался Гоша. Обращался он, конечно, не к Оле: жадно вслушивался в аудиторию, стремясь услышать их версии. — Я баб не бью, но ты заслужила. Совсем уже поехала, со стекляшками кидаться.

— Не лучше дружка своего, — выплюнула Ленка. Вовка молчал и усмехался. Женьку теперь держал он: Глеб был занят Олей. Несмотря на Вовину щуплость, сейчас хватало даже его невеликих усилий. Вряд ли Женька мог встать без посторонней помощи. Вряд ли он вообще был в сознании: с того момента, как Лена наступила ему на руку, он не произнёс ни слова и даже не шевельнулся, когда Оля метнулась вперёд.

Она старалась не смотреть в сторону Женьки. Вместо этого уставилась на Гошу, с радостью осознавая: пусть у неё и не вышло, понервничал он знатно. Фролов жевал сигарету, ронял пепел на снег, а губы у него дрожали. Змея обвилась вокруг шеи и в свою очередь пялилась на Олю. Если раньше той и удавалось притворяться, сегодня она окончательно выдала в себе «видящую».

Неважно. Всё равно Гоша и так её подозревал.

— Значит, так, — решил наконец он. — Ленка тоже баба, вот как баба с бабой и решайте.

Лена улыбнулась, и от недавних слёз не осталось и следа. Она разом прекратила выглядеть человеком, недавно потерявшим любимую кошку. Теперь в глазах горело злое и радостное, как у маленьких детей, когда они взахлёб пинают собачат и целой гурьбой дразнят одного, забитого и слабого. Оле начало казаться, что Женька был прав: сейчас между Ленкой и тварями, что летали вокруг, не было никакой разницы.

Твари! Точно! Она настолько погрузилась в происходящее, что почти забыла следить за ними, и поняла лишь теперь. Вокруг Гоши не виднелось ни единого чудовища. Здесь, на пятачке, их должно было пастись множество. Привлечённые запахом страха, гнева и боли тех, кто может их видеть, твари не упустили бы своего. Но их не было.

Оля вспомнила: когда он только пришёл к ним, в классе разом стало меньше теней. Видимо, «сила» Фролова, чем бы она ни была, позволяла их отгонять. Полезно — но всё равно не стоит того, чтобы пускать в своё тело монстра.

— Даже не знаю… — жеманно протянула Ленка. — Может, притащить реальных крыс, пусть её покусают, и она потом сдохнет от бешенства? Ну, или тридцать уколов в живот. Тоже неплохо.

— Как ты сюда дикую крысу притащишь? — флегматично заметил Вовка. — Она тебя первая цапнет, сама же понимаешь.

— Да шучу я, — Ленка раздражённо махнула рукой. — Не дебилка же. О, точно! Она у нас кто? Шлюха живодёрская. А шлюх раньше остригали, чтобы показать, что они шлюхи. Давайте для начала косищу эту ей отрежем! А потом уже всё остальное.

Оля похолодела. До сих пор она была готова ко всему: жестокому избиению, порче вещей, доносу родителям. Даже к тому, что Лена решит намеренно изуродовать ей лицо. Но волосы?

Пыльный запах креозота. Визг тормозов метро. Телефон, падающий в проём между вагоном и платформой, а на следующий день лежащий в сумке как ни в чём не бывало. Лицо, которое она никак не может вспомнить во сне и которое видит каждый день наяву. Короткие волосы. Её странные ноябрьские сны.

Позабытые было часы, замершие внутри, дёрнулись и вновь начали отсчитывать безжалостные минуты. Ничего она не изменила. Если сейчас они отрежут ей косу, та не успеет отрасти к моменту поступления в вуз — и Оле придётся ходить с короткой стрижкой.

Волосы у неё всегда росли медленно. Шанса отпустить косу заново не будет.

«Значит, не стригись. Вообще не стригись больше — и это будущее никогда не наступит», — сказал далёкий Женька, Женька из мирного прошлого, где ещё не было Фролова. Из того сонного вечера, когда Оля лежала в кровати с сотрясением, а он читал ей отрывки из дневника матери. Она помнила его слова и не собиралась стричься.

Но сейчас никого не волновало, что она там хотела.

— Нет, пожалуйста! — вырвалось из груди жалобное, жалкое. — Что угодно!.. Хоть реально крысу принесите — но не волосы! Их нельзя… трогать.

Вспышка испуга прошла, и Оля запоздало поняла: о, чёрт. Ей не следовало об этом говорить. Не сейчас, не им. Она только что подписала себе приговор.

Ленка победно усмехнулась и потянулась к брошенному в снег осколку бутылки.

— Боишься, значит? Так тебе и надо, сука.

Олю поставили на колени, как приговорённую к обезглавливанию. Дёргаться было бесполезно: Глеб держал прочно. Не руки — тиски. Толстая коса упала набок, свесилась почти до самой земли. Ленка, нависшая сбоку, перехватила её у самого основания.

Как лезвие касается волос, Оля уже не ощутила: кусала губу и изо всех сил старалась не плакать перед этими ушлёпками. Момент, когда Женька шевельнулся и поднял голову, она пропустила.

— Стойте, — раздалось вдруг с его стороны. — Хватит уже… не трогайте её, а.

Ленка замерла с осколком в руках и отпустила Олину косу. Целую. Слава всем святым, пока целую. Оля даже смогла приподняться: Глеб ослабил хватку.

— О, вот как, — ожил Гоша, до того молча наблюдавший за Леной и Олей. — С каких это пор живодёр вступается за крысу?

— С таких, с каких чудовище диктует людям условия, — огрызнулся в ответ Женька. — Кончай уже. Она ничего не знает.

— Да ну? Хорош уже её выгораживать, она точно целилась в фами… — начал было Фролов и осёкся: змея нервно дёрнулась. Точно, отметила Оля. Остальные ребята сейчас не под гипнозом, и им не стоит слышать ни про тварей, ни про симбионтов. А особенно — про настоящую сущность Гоши.

— В кого? — приподнял брови Вовка.

— В меня, — поспешно исправился Фролов. — Осколком. А, ну да, ты ж, как баба, отрубился и даже не видел. Долго ещё будешь её выгораживать? Она такая же, как и ты. Во всех сраных смыслах.

Женька хмыкнул и устало закрыл глаза. Сейчас, вблизи, Оля увидела, насколько измученным он выглядит, и лишний раз пожалела, что не набросилась на Гошу раньше.

— Кажется, изначально ты хотел испортить жизнь мне, а не ей, — заметил он. — Так вперёд. Что ты там хотел, чтобы я сказал на камеру?

Фролов осклабился и шагнул вперёд. Похоже, у него и впрямь был зуб на Женьку: про Олю новенький тут же забыл.

— «Я признаюсь, что я обоссанный живодёр и убил всех этих кошек». И про Ленкину не забудь. И про меня.

— Ладно, — без выражения отозвался Женька. — Отпустите её сначала, и я всё скажу.

— Чего? — Ленка наморщила нос. — Чтобы эта психованная опять на кого-то кинулась? Да щас! Ладно, хрен с тобой, волосы я ей отрезать не буду, доволен? Придумаю что-то ещё, раз уж ей так важна косища. Но это максимум.

— Идёт, — быстро сказал Фролов, не дожидаясь Женькиного ответа. — Тогда скиньте её Вовану, что ли, пусть держит. Вы тогда этого, а я камеру возьму.

Олю потянули вверх, поставили на ноги. Глеб грубо оттолкнул её в сторону, швырнул Вовке, перехватившему руки. Она попыталась дёрнуться — скорее для виду. Вовка держал слабее, но сейчас вырываться было бессмысленно. В любом случае поймают.

Глеб и Ленка вдвоём держали Женьку. Для чего такие предосторожности, вяло подумала Оля. Всё равно никуда не убежит, вы его видели?

— Эй, народ, — поморщился Гоша, — вы как-нибудь уйдите из кадра, чтоб не так палевно было.

Те послушно отодвинулись назад. Фролов вытащил из кармана смартфон и навёл камеру на лицо Женьки.

— Я слушаю, — одними губами произнёс он.

— Хочу признаться, — начал Женька, что я… обоссанный живодёр. Я убил всех этих кошек… и кошку Лены Свистковой из девятого «Б» — тоже.

Он запинался. Оля глотала слёзы, не позволяя им политься по щекам. Вся эта сцена выглядела настолько унизительной, что, казалось, хуже просто невозможно. Оставалось одно: надеяться, что Вовка ненадолго отвлечётся, и она сможет…

Сможет что? Неважно. Что-нибудь. Хотя бы разбить телефон Фролова, чтобы отвратительное «признание» никогда не увидело свет.

— А я? — шёпотом поинтересовался Гоша, отвернув голову от динамика телефона.

— И Фролов… ему угрожал тоже я. И ножом, и… булавкой. И часовня двенадцатого века — это тоже я, — неожиданно закончил Женька и вскинул взгляд выше камеры, в бешеные глаза «новенького».

Гоша выключил запись и грязно выругался.

— Нарываешься, да? Дохрена уверен в себе? — рыкнул он. — Думал, всё запорол? Хрен с тобой, обрежу потом.

— Обоссанный, говоришь? — подала голос Ленка. — Слушай, кажется, у меня сейчас возникла неплохая идея…

Оля прикусила губу так сильно, что выступила кровь. Женька, который, казалось, смог было взять себя в руки, разом переменился в лице — но лишь на мгновение.

— Делай что хочешь, — почти равнодушно произнёс он и уронил голову обратно в снег. — Вот только вряд ли «им» понравится твоя самодеятельность.

Теперь вздрогнул уже Фролов. Торопливо убрал телефон и присел на корточки рядом с Женькой.

— Что ты?..

— А, так я всё же прав, — как ни в чём не бывало улыбнулся Женька. Оля глазам поверить не могла. — Слишком уж натянуто всё выглядело. Особенно на фоне… остального. Ты ведь сейчас тайком от «них» действуешь, да? Тебя о таком не просили.

— Поразительно, — пробормотала Оля про себя. — Как ты вообще…

Ей казалось, будто он сейчас и двух слов связать не сможет. А поди ж ты. То ли терять было уже нечего, то ли грядущее унижение придало сил.

Гоша молчал. Похоже, Женька угадал: то, что происходило сейчас, не имело ничего общего с планом тех, кто стоял у него за спиной. Избиение и издевательства были чистой воды самодеятельностью.

Кто в здравом уме будет отдавать приказ унижать тех, кого хочет видеть в рядах союзников? Запугать — возможно. Подтолкнуть к сотрудничеству — да. Но не переходить черту. А то, что планировал Фролов, любого отвратило бы от союза. Насовсем.

— Я полагаю, дело было так, — негромко продолжил Женька. — «Они» помогли тебе выставить меня убийцей. С помощью волка или кого-то ещё — неважно. «Они» же дали тебе силу контролировать остальных через… что? Не так важно. Когда в классе развернулся скандал, ты смог перехватить власть, а остальное оказалось несложно. А вот потом… ты посчитал себя всесильным, верно? Решил, что можешь всё сам? Или… о, может, ты с самого начала не хотел, чтобы я соглашался? Поэтому организовал всё так бездарно?

Фролов ожил. Потянулся к карману, выудил очередную сигарету. Мрачно чиркнул зажигалкой.

— Какая в жопу разница? Мы не в киношке тупой, чтобы я тебе всё рассказывал. Хватить хрень пороть.

Гошины приятели наблюдали за диалогом, недоумённо хлопая глазами, но не решаясь вмешаться.

— Вы о чём? — наконец не выдержала Лена. — Контролировать… выставлять убийцей… «они» какие-то. Гош, что это значит? Он головой, что ли, ударился? Что за шпионские романы?

Фролов хмыкнул и затянулся.

— Вроде того, Лен. Не бери в голову. Он просто тянет время.

Он потянулся вперёд, свободной рукой схватил Женьку за волосы и приблизил его лицо к своему. Тихо-тихо прошептал что-то ему на ухо. Оля не смогла расслышать, что именно, но увидела, как разом застыло, превращаясь в ледяную маску, лицо друга.

— Понял теперь? — Гоша отпустил его и поднял голову к остальным. — Лады, ребят, держите его! Ленка только что подала мне офигительную идею…

Оля тихонько скрипнула зубами. Всё-таки не забыл. Она не могла ничего сделать — разве что снова переключить на себя его внимание.

Фролов расстёгивал ширинку медленно, мучительно медленно, явно наслаждаясь замершим лицом Женьки. Ленка хихикала, Глеб сдержанно ухмылялся. Вовка подался вперёд и потащил вместе с собой Олю, и теперь она стояла совсем рядом с Гошей. Так близко, что, будь у неё свободны руки, смогла бы дотронуться до змеи на его плече.

Это был последний шанс. Сейчас или никогда.

Никто не догадался держать её ноги.

Оля не стала вырываться. Наоборот, подалась корпусом назад — и изо всех сил лягнула Фролова, целясь прямо под ягодицы, метко, болезненно и обидно.

— Обо мне не забыл, дырявый?

Оскорбление слетело с языка само собой. Ей даже не пришлось подбирать слова: кстати вспомнилась Стаська с её рассуждениями по поводу «хрупкой маскулинности» новенького.

Вовка потащил её прочь, но было поздно. Ленка фыркнула в последний раз и поспешно заткнулась. Глеб отвёл глаза.

Удар достиг цели: Гоша охнул и дёрнулся. А потом медленно-медленно повернулся к Оле, на ходу натягивая трусы и застёгивая ширинку.

— Чо сказала? Поехавшая тварь, — медленно произнёс он. — Я баб не бью, но ты уже не баба. Ты животное.

Что-то в его голосе подсказало Оле: всё, конец. Теперь ей достанется не лучше Женьки — а то и хуже. Тот хотя бы не пытался унижать Фролова прилюдно, перед Леной, Глебом и Вовкой. Перед теми, кто должен был считать его лидером и альфой.

Она оказалась права. Ударов по самолюбию Гоша не переносил.

Всё, что ей оставалось — продолжать хамить. Хуже уже не будет. Что мешает напоследок высказать слова, что копились в душе долгие дни? Попировать во время чумы, сдохнуть избитой в этих гаражах, но сдохнуть довольной, зная, что поставила эту тварь на место.

Страх куда-то ушёл. Оле стало весело и почти легко.

— А что ты мне сделаешь?! — выпалила она. — Только и можешь, что пороть чушь перед окружающими, чтобы показаться круче! К чему всё это? Компенсируешь? Папочка тебя больше не любит, да?

Гошу перекосило, и Оля поняла, что неосознанно попала в цель.

— Точно, — радостно продолжила она, — папочка тебя не любит! Настолько, что ты потащился к каким-то левым утыркам, чтобы тебя полюбил хоть кто-то! Даже если этот кто-то — вонючая тварь, которая сидит у тебя на плече!

Он уже догадался, что она видит. Ни к чему было скрывать правду дальше.

— Тварь на плече?.. — непонимающе заметил Вовка. — Это она о чём? Эй, ты что несёшь?

Фролов вопрос проигнорировал.

— Заткнись, — прошипел он, придвигаясь к Оле поближе и сжимая кулаки. — Заткнись, пока я сам тебя не заткнул. Навечно!

— И не подумаю, — бросила она и, подобрав момент, смачно плюнула прямо Гоше в лицо.

Ненависть, кипевшая внутри, наконец нашла выход. Злиться на него, смотреть на его побагровевшую рожу, дрожащую от ярости, было почти приятно. Плевок перечертил эту рожу склизкой светлой линией, и Фролов даже забыл утереться.

— Ленка, Глеб, — напряжённо произнёс он. — Идите сюда. Давайте сломаем эту падаль.

— А как же… — начал кто-то.

— Да потом! Он на ногах не держится, а эта сволочь слишком много о себе думает!

Что-то ударило Олю по голове, и в глаза стремительно метнулся грязный истоптанный снег. Кто именно повалил её наземь, она уже не заметила. Постаралась только закрыть лицо, чтобы шальной тычок не прилетел по зубам или по носу. Похоже, своего она добилась. Все четверо были здесь, обступили её: кто-то держал за руки и ноги, не давая брыкаться, кто-то примерялся, чтобы ударить. О Женьке забыли, словно его тут и не было.

Оля почему-то не боялась. Вместо страха пришло невозможное, почти дикое ликование. Она оказалась права! Сделала ставку на его вспыльчивость — и оказалась права!

Гоша действительно обладал невероятным авторитетом среди этих троих. Они не осмелились ослушаться его, даже когда он пошёл на поводу у эмоций. И ошиблись, все четверо. А теперь — пусть делают с ней, что хотят. Она отвлекла от него внимание, а уж Женька-то точно что-нибудь придумает. Раз у него ещё остались силы, пусть сделает что-то, пока на него не смотрят.

Даже если не сможет — других вариантов у неё всё равно не было.

Оля не сразу поняла, что жуткий гортанный смех, который разносится по пятачку, вырывается из её горла.

Носок чьего-то ботинка ударил в затылок, и на миг в голове всё смешалось, а перед глазами расцвели радужные пятна. Давнишнее сотрясение давало о себе знать. Как давно они начали бить её? Она совсем не чувствовала боли.

Сколько прошло времени? Всего несколько секунд?

В мешанине рук и ног Ленка всё-таки потянула её за косу. Успела чиркнуть осколком или нет — Оля не заметила. А, плевать уже. На всё плевать. Если сейчас её изобьют до полусмерти, им обоимстанет не до будущего.

Оля зажмурилась и подтянула колени к груди. В голове звенело. Звуки пробивались как сквозь вату: злобный голос Фролова, смех его шавок, хруст снега, вопль…

Вопль?

Оля ничего не успела понять — но бить её вдруг перестали. Воздух разорвал истерический визг. Хватка на руках и ногах ослабла, а потом и вовсе исчезла.

Что произошло?!

Она осторожно приподняла голову в сторону крика. Вопил Фролов: держался пальцами за плечо, точно зажимал рану, и тонко, истерично верещал. Оле показалось, что из плеча льётся прозрачная жидкость с радужным отливом — но, может быть, у неё просто мелькало в глазах.

Опасным он больше не выглядел. Даже не пытался сдвинуться с места: стоял на коленях в грязном снегу и дёргался, точно ударенный током.

Разрубленное тело змеи корчилось на снегу в последних конвульсиях. Ленка, Вовка и Глеб застыли, точно сломанные куклы, и глаза у них были совершенно пустые и бессмысленные. Ребята больше не держали её, медленно оседая на снег.

— Что… — выдохнула Оля. Тело болело, в голове взрывались фейерверки, но встать на ноги удалось относительно легко.

Женька в ответ судорожно выдохнул, вытирая о штанину тонкое металлическое лезвие — и опустился обратно на снег. Она кинулась к нему. Тело слушалось на удивление хорошо. Похоже, сильно избить её ещё не успели.

— Говорил же… что не самая плохая идея — носить с собой нож.

— Что они с тобой сделали, — пробормотала Оля, падая на колени рядом с ним и обнимая. — Ну что за сволочи…

— Убью! — взвизгнул вдруг Фролов, рванувшись к ним. Сейчас, без змеи, он растерял всю свою суровость и начал выглядеть как обыкновенный обозлённый мальчишка. Оля отшатнулась — но тот не стал их преследовать.

— Нам надо уходить, — пробормотала она. — Вот прямо сейчас, срочно, пока они в себя не пришли или что там у них… ты встать можешь?

Не дожидаясь ответа, Оля вскочила на ноги и потянула Женьку за собой к выходу из гаражей, туда, где нагромождение металлических громадин прерывалось двором.

За двором была людная улица. А за той улицей — её дом.

Глава 19. Внутренний огонь

— Ну ты даёшь, конечно, — пробормотал Женька, тяжело опускаясь на холодный ламинат коридора. Оля упала рядом: сил встать не было. Боль и усталость, приглушённые было эмоциями, понемногу возвращались, и теперь она чувствовала, насколько изнеможена.

Вспышки адреналина хватило только на то, чтобы добраться до улицы. Уже там Оля ощутила, как начинает ныть всё тело, как бешено, почти до боли колотится сердце — и с трудом подавила желание сесть в сугроб и больше не вставать.

Чем она вообще думала, когда добровольно подставляла себя под кулаки Фролова и компании? Спасибо ещё, что всё закончилось хорошо. Не приди Женька на помощь, сегодняшняя стычка могла обернуться куда более печальным образом.

— Сама в шоке, — призналась Оля. — Не знаю, что на меня нашло. Просто… что-то нужно было сделать.

До её дома они плелись медленно, то и дело останавливаясь. Прохожие странно косились на двух избитых, перемазанных снегом и грязью подростков — но молчали. Парочка особенно сердобольных спросила, не нужна ли помощь, но Оля вежливо отказалась. Не хотелось вмешивать посторонних.

Хорошо, что в доме был лифт. Хорошо, что мама сегодня работала и не могла подслушать разговор. Хорошо, что у них оставалось время, чтобы прийти в себя. Никаких на сегодня больше репетиторов и кружков. Не в таком виде.

— Похоже, — неловко улыбнулась Оля, — я становлюсь постоянным посетителем травмпункта. И тебя заодно прихватила.

— Не та ачивка, которой стоит гордиться, — откликнулся Женька, не открывая глаз. — Но, чёрт. Мы это сделали.

— Да… Интересно, что теперь будет с Гошей?

— Понятия не имею. Есть подозрения, что ничего хорошего, но… давай не будем об этом сейчас, а? И без того хреново.

Оля прикусила язык и замолчала. Время тянулось медленно, как кисель, с грязной одежды на пол текла мутная вода — снег растаял и теперь пачкал пол, стекал на джинсы жирными серыми каплями. Надо бы встать. Переодеться, умыться, достать аптечку — словом, хоть немного привести себя в порядок.

И поговорить о том, что они узнали. А узнали они, хоть и невольно, многое.

Но сил хватало только на то, чтобы бороться с подступающими волнами изнеможения, не давать себе закрыть глаза и провалиться в тревожную дрёму. Наверняка приснится что-то плохое. Да и оставаться так — не вариант.

Мыслей отчего-то почти не было. Казалось бы, после того, что они узнали и сделали, голова должна была взрываться фейерверками идей и догадок — а вместо этого в голове засел только визг Фролова. Надрывный, болезненный и отчаянный.

Так кричит не обиженный ребёнок. Так кричит человек, у которого навсегда отняли что-то дорогое.

Интересно, в каких отношениях он состоял со своим «фамильяром»? Неужели Гоша и тварь с радужными глазами были так близки?

Оля распахнула глаза, поняв, что уже с минуту сидит на полу, клюёт носом и никак не решит: вставать или падать. Она поднялась на ноги и оглянулась на Женьку.

— Ты сам-то как? Может, скорую вызвать? Выглядишь просто ужасно.

— Да не надо, — отмахнулся тот свободной рукой. — Я… мало что ненавижу так же, как скорую. Сама понимаешь, почему. Ты лучше скажи — у тебя можно, ну… одежду постирать хотя бы? А то у них ботинки все в грязи и дерьме каком-то, так что…

Вот ублюдки.

Секундное сочувствие к Гоше улетучилось, и на его место в грудь вернулась привычная ненависть. Никакой «любовью» к своему фамильяру не получится оправдать издевательство над другими. Такое изощрённое вдобавок.

Он ведь делал это не потому, что служил какой-то цели. Всё верно — самодеятельность. Он просто хотел их помучить. Ни Оля, ни Женька не трогали бы Фролова и его ручную тварь, если бы он первым не полез к ним и не попытался превратить их жизнь в ад.

Но он попытался. А значит, заслужил.

— Конечно, можно, — кивнула Оля, стряхивая с себя болезненное оцепенение. — Погоди, сейчас всё будет. И… пойдём на кухню. Не сидеть же тут вечно. А там и аптечка, и… остальное.

Женька рассеянно мотнул головой. Приподнялся было на руках — и с болезненным вскриком рухнул обратно.

— Ауч… Эта сука с её каблуком!

Оля запоздало вспомнила: вот Ленка зло улыбается, вот ударяет каблуком сапога по беззащитно выставленному запястью. Даже если обошлось без переломов — всё равно ничего хорошего.

Спасибо хоть, что левая.

— Может, тебе помочь? — позвала она. Женька в ответ мотнул головой и снова попытался встать.

Всю дорогу до дома Оля фактически тащила его на себе, сама удивляясь, откуда взялись силы. Она понятия не имела, что случилось до того, как она отыскала их, и сколько времени Женька успел провести в обществе Фролова и компании — но решила не задавать вопросов. И без того нашлось чем заняться.

Наблюдать, как он медленно поднимается, опираясь о стену, было невыносимо, но что-то внутри подсказывало ей: не вмешивайся. Она бы и сама на его месте отказалась от помощи.

И всё-таки, когда Женька сделал первый осторожный шаг на кухню и опасно качнулся, едва не грохнувшись на пол снова, Оля не выдержала: одним прыжком оказалась рядом с ним и обняла, позволив снова повиснуть на ней, как на спасательном круге.

— Ну и зачем, — пробурчал он куда-то в воротник её кардигана, — я же весь в… этом дерьме.

— Неважно. Отстираю, — ответила Оля. — Пойдём. И… не волнуйся обо всём этом, хорошо? Мы отдохнём, поговорим, потом, если тебе не срочно, подождём моих родителей, и они на машине довезут куда надо. Можешь чувствовать себя как дома, если тебе так проще.

— То есть, раскидывать вещи, писать маркером по столу и всё прочее? — не удержавшись, поинтересовался Женька, и она фыркнула в ответ.

Кажется, он медленно, но верно приходил в себя.

* * *
Стиральная машина из ванной рычала, как голодная тварь. Настоящих тварей, к счастью, не было: бились в окно, шипели на фиалку в горшке, но в квартиру не залетали. Домашний уют не нравился им, и в квартире Оля чувствовала себя в относительной безопасности.

— Итак, что мы узнали? — вздохнула она, осторожно протирая смоченной в перекиси ваткой очередную ссадину на лице Женьки. — Во-первых, что за Фроловым ещё кто-то стоит…

— Это разве не было очевидно с самого начала? Он же кретин, — вяло поинтересовался тот и поморщился. Оля могла его понять: у неё тоже всё болело, а ведь ей досталось не в пример меньше.

— Было, но теперь у нас есть подтверждение. А ещё, во-вторых, мы знаем, что «сделать человека сильнее», как он говорит, просто так нельзя. Ему же понадобилось твоё согласие. В-третьих, он так оговаривался, что я подумала, будто это не особо безопасно. А то и вообще смертельно опасно. К тому же он знает про меня! Так что я тоже на мушке. И ещё эта «самодеятельность». Как ты догадался, что…

— Слушай, помедленнее! — взмолился Женька. — Ты как-то слишком разошлась. Я всё понимаю, но… сейчас у меня большая часть мозговых ресурсов уходит на то, чтобы не отключиться прямо здесь, а ты ещё что-то рассказывать пытаешься.

Оля осеклась. Пару минут назад она повторяла себе, что важные разговоры лучше оставить на потом — и вот, пожалуйста, грузит их обоих информацией, которую они сейчас вряд ли будут в состоянии воспринять. Молодец.

— Прости, — она вздохнула. — Прибеги я чуть раньше…

— …ничего бы не изменилось, — закончил Женька. — Всё прошло бы совершенно так же.

— Но рука…

— Да пофиг, пройдёт. Вот об этом точно не стоит волноваться, — он махнул забинтованной ладонью, но Олю не обманула его мнимая небрежность.

— Ну сколько можно, — погрустнела она, — хватит, расслабься уже. Передо мной-то не нужно в крутого играть.

— А я и не играю, — Женька моргнул, будто сам не понял сути претензии, а потом уже тише добавил. — Не в этом дело, правда.

Он опустил голову на здоровую руку, лежавшую на столе, и устало выдохнул.

— Спасибо. Не хочется этого признавать, но, если бы ты не пришла, я не знаю, что было бы. Скорее всего, всё бы прошло намного хуже. Я ведь ничего не мог сделать.

— Если бы я не попалась им, тебе бы не пришлось…

— Не пришлось бы? Я не идиот и между унижением и реанимацией выберу унижение. Так что и без тебя собирался в конце концов сдаться и сказать эту чушь на камеру. Рано или поздно. Ты, по сути, ничего не изменила. Разве что позволила нам не остаться инвалидами. И ещё убить змею. Хотя… я уже не уверен, хорошо ли это.

Оля молчала. Даже сейчас, понимая, что по их следам может пойти нечто намного более могущественное, чем Гоша Фролов со змеёй на плече и его приспешники, она не жалела. Не жалела ни о едином сказанном слове.

И о том, что они бросили одноклассника там, за гаражами — тоже не жалела.

Женька помолчал и продолжил.

— Но я не о том, Оль. Рука — это действительно мелочь… по сравнению с остальным. Есть у меня кое-какие догадки, и мне они совсем не нравятся.

— Что ты узнал? — напряглась Оля. Она вспомнила: точно, Гоша же что-то сказал ему на ухо, когда Женька обвинил его в самодеятельности! Ей всё хотелось об этом спросить, но случай никак не представлялся. Да и из головы вылетало. Столько всего случилось.

— Ты правда хочешь говорить сейчас? — тот вздохнул. — Второй раз прошу, дай в себя прийти. Там… действительно много всего. Голова кругом идёт, серьёзно. Хотя бы десять минут — и я весь твой.

Оля вскинула руки: сдаюсь, мол.

— Ладно-ладно, я подожду. Чайник поставить?

Женька молча кивнул и прикрыл глаза.

* * *
Ждать пришлось дольше, чем десять минут. Когда вскипел чайник, Оля обнаружила одноклассника спящим. Прямо так, на столе. Будить его она не рискнула: просто спихнула со столешницы на диванчик и накрыла принесённым пледом. А потом и сама провалилась в дрёму, прикорнув в кухонном кресле — хоть тело и болело, усталость оказалась сильнее.

Женька разбудил её, когда на улице уже темнело.

— Ау? Мы вроде поговорить хотели… — Оля сперва не поняла, что за тень возвышается над ней, и запоздало вздрогнула. После отдыха стало едва ли не хуже: ныла голова, каждый вдох отдавался болью где-то между рёбрами. Но в голове прояснилось.

Наверное, надо было с самого начала идти в травмпункт, вяло подумала она и выпрямилась в кресле.

— Хотели, — со сна не сразу вспоминалось, о чём именно. Но стоило ухватить за хвост пролетавшую мысль — и воспоминания нахлынули водопадом. — А, да, точно! Хотели! Ты что-то узнал, верно?

Тот усмехнулся.

— Ну, не то чтобы узнал… Но у меня есть догадки.

Оля потянулась к выключателю — уже смеркалось, а оставаться в полумраке не хотелось — и превратилась в слух.

— Помнишь, что я говорил недавно? Про то, что, может быть, люди и чудовища — одно и то же?

— Помню, — Оля кивнула. — И что? При чём тут…

— Я тут подумал, что в этом, похоже, и была их цель, — Женька досадливо поморщился, когда неловким движением потревожил больную руку. Та опухла и теперь выглядела совсем уж неприглядно даже сквозь слой бинта: похоже, и впрямь перелом. — Если они планировали довести меня до отчаяния, то у них, блин, почти получилось. Думаю, всё бы развивалось как-то так: сначала слухи разлетаются по одной школе, потом, если я решу перевестись, — по другой… В конечном итоге надо мной нависает угроза уголовного дела, и тут-то они и появляются.

— Они? — переспросила Оля.

Подумать только! То есть, Женька всё-таки не пустил дело на самотёк? Как давно он молчал о своих догадках, говоря, что ему не хватает данных? Почему скрывал от неё?

Она же почти поверила, что он сдался и пассивно ждёт их хода!

— Да, они, — кивнул Женька. — Не знаю, кто. Может, взрослые. Может, приятная отзывчивая девочка. Предложили бы помощь, но уже не с чудовищами, а с людьми. К тому моменту для меня бы уже разницы, наверное, не было. Возможно, они даже не упоминали бы о тварях, чтобы я не понял, кто они такие. А дальше — дело техники. Либо ты принимаешь нашу помощь, либо попадаешь в тюрьму. Думаю, согласие можно получить и так.

— А если бы ты отказался? — Оля вскинула бровь. Звучало чересчур фантастично даже для ситуации, в которой они очутились. — Что бы они сделали тогда?

— Вот этого не знаю. Но ты не забывай, это только подозрения. Судя по тому, как отреагировал Гоша, правдивые, но… может быть, я всё выдумал. Потому и не хотел тебе говорить, слишком уж оно призрачно и без пруфов.

Это был Женька, которого Оля хорошо знала. Слишком скрытный, чтобы посвящать кого-то в свои догадки — даже её, близкую подругу. Но достаточно рассудительный, чтобы эти догадки строить.

— Мог бы хотя бы поделиться, — вздохнула она. — Я бы прислушалась.

— Да мне самому это в голову буквально недавно пришло, — фыркнул вдруг Женька. — А окончательно оформилось вообще только сейчас. До того я всё думал, что собирается делать Фролов.

— Как ты догадался, что он отошёл от изначального плана? — тихо спросила Оля. — Это же было… ну, вообще неочевидно.

— Ну… — он замялся и отвёл взгляд. — Как бы сказать. Я… не совсем догадался.

— В смысле?! Ты блефовал, что ли?

— И это тоже, но не только.

Оля нахмурилась. Кажется, ситуация прояснялась.

Вспоминались последние дни: она всё говорила, что им нужно действовать, а Женька отнекивался: мол, возможностей нет. И ей начинало казаться, будто он что-то скрывает, мутит воду за её спиной — но смутные подозрения никак не оформлялись в понимание.

— Ты что-то разузнал и мне не сказал? — медленно протянула она. — Ведь так?

— Помнишь, я говорил, что Гоша нигде не появляется один? — негромко откликнулся Женька, не поднимая глаз. — Так вот, это не совсем так. Есть одно место. Догадайся, какое.

Оля открыла рот — и тут же захлопнула.

— Только не говори мне, что ты за ним в туалет ходил!

— Да нет же! — за синяками было не различить, но Оле показалось, будто тот вспыхнул, как девчонка. — Это случайно вышло. Я просто услышал голос из кабинки, а он там… с кем-то по телефону болтает. И говорит что-то в духе: «Точно ничего не делать? Даже пугать не стоит? Что значит — вы сами?». Вот тогда у меня подозрения и возникли.

— И ты опять ничего мне не рассказал…

— Да какая разница-то? — Женька махнул рукой. — Я всё равно не знал, что с этим делать, пока он сегодня на меня не наехал. Видимо, решил, что, если получится, его похвалят. А если не получится, сможет на мне отыграться. Судя по тому, что он мне сказал, исход его особо не волновал.

— А что он, кстати, сказал-то? — вспомнила Оля. — Тогда, шёпотом… что-то важное?

Тот кивнул.

— Он сказал: «Я сделал это, потому что ты меня бесишь, ушлёпок. Мне было пофиг, как всё пройдёт. А им плевать. Им главное, чтобы цель была жива. И поверь, у них много способов». Как-то так. Слова, может, другие, но суть та же.

Что? Серьёзно?!

— Бесишь? — переспросила она. — И что, это… всё? Но почему? Но как… в смысле, пофиг, как всё пройдёт? Неужто ему бы за такое ничего не было? И что за многие способы? Я не понимаю.

— Вот я тоже не понимаю, — со вздохом подтвердил Женька. — Я как раз и думал, что за самодеятельность его накажут. Тем более — за такую бездарную. Но теперь сомневаюсь, повлияла ли она вообще хоть на что-то. А тогда и вовсе растерялся, потому что совсем уж странно.

Оля помотала головой. Она ничего не понимала. С каждой минутой история становилась всё более запутанной.

Одноклассник невесело усмехнулся и взъерошил волосы здоровой рукой.

— Теперь понимаешь, почему я сказал, что рука — это фигня? По сравнению с остальным-то. Фролов, конечно, мог наврать, но если у «них» и впрямь много способов и совсем нет принципов… то мы влипли ещё покруче, чем раньше. И я, и ты. Я хотел хоть тебя уберечь, но, раз они знают, проблемы у нас обоих.

— Ну, не факт, — возразила Оля. — Может, отстанут ещё.

Звучало совершенно неубедительно.

— С чего бы? — Женька пожал плечами и скривился — видимо, шевелиться было больно. — Ничего не изменилось. Они всё ещё нас ищут — и теперь точно знают о тебе. Я всё ещё преступник. А судя по тому, что Фролову было плевать на исход своей затеи, их изначальный план всё ещё в силе. Им ничего не мешает и дальше загонять нас в угол.

— Хочешь сказать, мы только хуже сделали?

— Не знаю. Может, и сделали. Я пытаюсь об этом не думать, хотя бы не сейчас, но понимаю, что сегодняшний день мне ещё долго будет сниться в кошмарах. И тебе, наверное, тоже.

Оля вспомнила: жуткий хриплый смех рвётся из её горла, когда она смотрит на перекошенную рожу Фролова, перечерченную плевком, а внутри горит ненависть, яркая, как путеводный огонь в ночи, и уходит страх, и остаются только непривычная лёгкость внутри да буйное, нелюдское ликование. Злое и яростное, как если бы она и сама была чудовищем.

Даже сейчас отголоски этой тёмной эйфории искрами вспыхивали внутри.

А страха больше не было. Ни единой крупицы.

— Нет, — твёрдо ответила Оля, — не будет.

— Счастливая ты…

— И тебе не будет. Потому что у нас есть чем ответить. Как минимум ты больше не преступник.

Женька с недоверием посмотрел на неё. Правый глаз заплыл, превратившись в щёлку, и выглядел он не лучше жертвы аварии — но даже это не смогло скрыть непонимания на его лице.

Оля улыбнулась и положила на стол телефон. Эффектно, как козырную карту.

— Я записала ваш разговор, когда стояла за гаражами. Если обрежем часть про чудовищ, получим доказательство твоей невиновности. Одной проблемой меньше.

Она непонятно себя чувствовала. Раньше воодушевление, приходившее в критические моменты, всегда уходило вместе с опасностью. Но, похоже, сегодняшний день что-то необратимо сломал. Оля ощущала себя так, будто была готова свернуть горы. Идти вперёд, несмотря ни на что, полнясь внутренним огнём.

Казалось, коснись она сейчас рукой пролетавшей мимо мелкой твари — и та рассыплется в пепел.

Женька потянулся здоровой рукой к телефону, осторожно нажал на сенсор. Из динамика полился хрипловатый, прокуренный голос Гоши:

«Знаешь ли, они и вправду верят, что «кошачий маньяк» — это ты…».

«Что ты сделал?».

«Вопросы тут я задаю. Ты, парень, не в том положении. Совсем…».

— Оу, — сказал Женька и поставил запись на паузу. — Ты что… всё это время там стояла?

— А я тебе что говорила? — почему-то завелась Оля. — Да, стояла! Потому и просила прощения, что не пришла раньше.

Женька моргнул, уставившись на неё с таким странным выражением лица, что она не могла ничего по нему прочитать. Хотя, учитывая, как он выглядел — ничего удивительного.

— Прощения? Ты серьёзно? Ты… ты понимаешь, что так даже лучше? Блин, да мы теперь весь их план порушить можем! А дальше уже проще будет, предупреждён — значит, вооружён, все дела… Слушай, нет, ты и правда чёртов гений.

— Ну хватит уже, не смущай меня, — рассмеялась Оля и мотнула головой. Коса, чудом уцелевшая, ударилась о плечо.

Коса… В ажиотаже она совсем забыла о необходимости беречь волосы. О том, что их потеря — ещё один путь, ведущий к неприглядному одинокому будущему. И вот сейчас, когда всё вроде бы осталось позади, — вспомнила. Как некстати.

— Что? Что такое? — встревожился Женька, увидев, как резко она переменилась в лице. Оля не ответила: молча перекинула косу набок и стащила с толстых каштановых прядей скреплявшую их резинку.

Волосы рассыпались по плечам, такие же густые и длинные, как всегда. Наполовину. Вторая половина шевелюры, которую до того удерживала коса, водопадом опала к Олиным ногам. Обрезанная у самого затылка.

Глава 20. Без вариантов

— Не расстраивайся так, — сказала мама. — Всякое бывает. Сходим к парикмахеру, сделаешь крутую асимметричную причёску, здорово же, да?

Оля только мрачно кивала. Они сидели на кухне: мать, стоявшая сзади, перебирала испорченные пряди, пока сама Оля сидела на табуретке и покорно ожидала, когда та закончит. Сейчас, в краткий миг передышки, она могла выпустить наружу настоящие чувства. Горечь. Обиду. Мерзкое ощущение жалости ксебе, болезненной и липкой: всё пропало. Сколько она ни пыталась сражаться с будущим, которое продолжала видеть в мутных осенних снах, это будущее раз за разом наносило новые удары.

Сотрясение. Книга, подаренная Стаськой. Дурацкая привычка наматывать прядь на палец, от которой Оля так и не смогла избавиться.

И вот теперь — волосы. Вряд ли их получится спасти, даже учитывая, что пострадала только половина: дура-Ленка ухитрилась обрезать почти всю правую половину шевелюры. Разве что и впрямь делать асимметрию. Но это ведь уже не то, что было.

Может, и не значили они ничего? Может, сохрани она причёску — и декорации сна просто поменялись бы, оставив ей косу, как они изменились после покупки шнурка для телефона?

И всё же Оля ощущала себя проигравшей. Проигравшей беспощадным часам судного дня, которые продолжали ворочаться внутри и мерно отсчитывать секунды до будущего. Неизбежного — как она ни пыталась его обмануть.

— Я понимаю, да, они были твоей гордостью, — мама печально вздохнула. — Но, Оля, всякое случается. Дай бог, чтобы эта потеря стала самой большой в твоей жизни.

«Она такой и станет», — хотела сказать Оля, но вовремя прикусила язык. Мама её проблемы не поймёт.

— И всё-таки, — мать снова невесомо прикоснулась к её волосам, — как вышло, что ты ввязалась в драку, да ещё такую жестокую? Волосы обрезать… Я думала, у вас учатся приличные ребята, а тут такое.

— Я уже рассказывала, — начала было Оля, но мама перебила.

— Да помню я, помню! Если всё действительно было так, как ты говоришь, и ты пришла на помощь другу, то ты молодец. Правда. Просто… это на тебя не похоже. Ты всегда была примерной девочкой, никогда не лезла ни в какие драки. Но в последнее время я тебя не узнаю. Как будто что-то изменилось.

— Причёска? — безнадёжно пошутила Оля и услышала в ответ смешок.

— Ты понимаешь, о чём я.

Мамин голос звучал грустно и по-доброму, настолько по-доброму, что Оле на миг стало стыдно: она совсем завралась. А что делать? Не правду же рассказывать. «Мам, я и вон тот парень видим чудовищ, и из-за этого какие-то странные люди открыли на нас охоту» — да кто бы ей поверил?

Уж точно не родители. Её бы отправили к психиатру, и на этом всё бы закончилось.

— Может, и правда изменилось, — пожала плечами Оля. Нужно было сменить тему. — Слушай, мам… можно я завтра в школу не пойду? Посмотри, как выгляжу. Кошмар же.

— Всё ещё лучше, чем твой друг, но да, кошмар, — согласилась мать и отпустила её волосы. В голосе читалось: не хочешь говорить, да? Ладно. Не буду на тебя давить.

От такого становилось ещё хуже.

— Можно, — продолжила мама. — И завтра, и послезавтра. Пока синяки не сойдут. Ты только не увлекайся особо, хорошо? А к парикмахеру я тебя на днях свожу. Знаю тут одного хорошего…

Оля рассеянно кивнула. Теперь, когда всё уже закончилось, пусть творит с её волосами что хочет.

Отдых давал краткую передышку. За несколько дней, что она проведёт дома, нужно будет решить, что делать дальше. Потому что на них с Женькой нацелилось что-то большое.

И оно так просто не отступит.

* * *
— Слушай, может, ты просто поедешь с отцом на Север? Там они тебя точно не найдут, — протянула Оля несколькими часами ранее, когда они сидели в очереди в душном больничном коридоре. Горько пахло лекарствами. Перешёптывались в очереди, косясь на них, старухи да презрительно фыркали серьёзные молодые люди — видимо, принимали за малолетнюю шпану. Да и чёрт бы с ними.

— Издеваешься? — спросил Женька, вытаращившись на неё, насколько позволяло опухшее лицо. — И оставить тебя тут разбираться со всем в одиночку? Забыла, что ли, главное правило историй о чудовищах? Разделяться — прямой путь к полной заднице.

— Не забыла, — Оля вздохнула. — Ладно, я не ожидала, что ты согласишься. Просто… а вдруг не сработает? А если тебя продолжат считать убийцей? А если, упаси боже, с Фроловым что-то случится?..

— Значит, придётся думать по ситуации, — пожал плечами Женька. — Будет сложно, но я, кажется, почти смирился. Всё равно ничего уже не изменишь. Да что с тобой, куда делся твой боевой дух?

— Отвалился вместе с волосами, — мрачно ответила Оля и опустила голову. Внутренний огонь, так ярко сиявший сегодня днём, ослабился и почти потух. Одолевало ощущение, будто всё, что она делает — напрасно.

— Переживаешь из-за снов? Да ладно тебе, — Женька осторожно коснулся остатков длинных прядей, которые, не скреплённые ничем, струились по плечу и концами касались жёсткого больничного сиденья. — Может, ещё наладится. Может, найдёшь другой способ. Может, они и не вещие вовсе. А что до волос, если хочешь моего мнения — тебе и так хорошо.

«А тебя никто не спрашивал», — чуть не огрызнулась в ответ Оля. К счастью, смогла промолчать: пусть настроение и было испорчено окончательно, грубить сейчас — это уже слишком. Им и без того невесело, а он хотя бы пытается как-то её подбодрить.

— Ты не забыл, что у тебя перспектива похуже моей? — мрачно осведомилась она вместо этого. — Мы о таком варианте особо не говорили, но… я в этом сне просто одинока. А тебя там нет. Вообще. Я даже имени твоего вспомнить не могу. И с каждым сном забываю всё больше.

Значило ли это, что он погибнет? Не просто погибнет — исчезнет в лапах нечеловеческой твари и сотрётся из умов людей, как стёрлась Марина из памяти всех, кроме Оли и Женьки? Даже его отец считал свою жену уже девять лет как мёртвой. Правду помнили только они.

Что, если случится нечто подобное?

Что, если мрачное будущее как-то связано с теми, кто ищет их, мечтая заманить в свои сети?

Оля часто об этом думала, но так и не могла найти ответа.

— Я помню, — серьёзно ответил Женька. — Ты думаешь, я бы смог такое забыть? Вряд ли кого-то обрадует возможная скорая смерть. Но…

Он ненадолго замолчал, и Оле пришлось поторопить.

— Что — но?

— Но я не думаю, будто могу что-то сделать, — нехотя продолжил одноклассник. — Это твой сон и твоё будущее. Может быть, на самом деле всё вообще не так. Может быть, со мной там всё в порядке. Может быть, ты не помнишь, потому что что-то случилось с тобой. Может быть, мы забыли друг друга, потому что тому… была причина. У меня к этим снам доступа нет, я не знаю, что там могло произойти. Понимаешь? Ты единственная, у кого есть шанс понять, что случилось… то есть, случится. И помешать этому.

— Хочешь сказать, твоя судьба тоже зависит от меня? От того, что я узнаю и решу? — охнула Оля. С такого ракурса она о своих снах никогда не думала. Да и звучало чересчур нереально.

Неприметный человек в очереди завозился, демонстрируя две пары тонких, как у жука, рук, и она одёрнула себя. Речь о мистике, а значит — реально всё. И всё же, как Женька до такого додумался?

— Именно это я и хочу сказать. Но не забывай, я могу ошибаться, а это вообще только догадки, — он зевнул. — Но как бы оно там ни было… всё равно никуда я не поеду.

— А это тут при чём?

— Притом, что, если я уеду на Север, шанс, что ты забудешь меня, резко возрастает, разве нет?

Оля отрицательно качнула головой.

— Не факт. По своей воле я никогда тебя не забуду.

— Про волосы ты говорила то же са…

— Я сказала «по своей воле»!

Последний возглас Оли оказался настолько громким, что к ним обернулась парочка людей в очереди, и она поспешила прикусить язык. Не стоит привлекать лишнего внимания. Не все эти люди на самом деле простые пациенты.

Прямо как вампиры в метро, там, во сне.

И всё-таки она оставалась благодарна Женьке за то, что он никуда не едет. Вдвоём было спокойнее. В глубине души продолжала гореть робкая надежда: всё ещё может обернуться хорошо.

* * *
Отпущенные ей дни свободы пролетели, как в тумане. Оля сидела за компьютером, играла, читала, думала о будущем и пыталась свыкнуться с новым отражением в зеркале. То отражало девушку с грустными карими глазами и непривычной причёской, похожей на чересчур удлинённую стрижку пикси.

Она отправила отредактированную аудиозапись в чат класса, но ответа не последовало. Беседа как будто вымерла. Парочка невнятных мемов да вопросы формата «что с Фроловым, почему не пришел?» — и всё. Будто Гоша или другая неведомая сила отняли у ребят из девятого «Б» способность общаться.

Судя по обрывочным сообщениям, «новенький» пропал. Об отсутствии самих Оли и Женьки почти не спрашивали — и, наверное, оно было и к лучшему.

Что делать с будущим и с теми, кто ищет их, в голову не приходило. Ни ей самой, ни Женьке.

Когда через несколько дней они столкнулись у ворот школы, Оле было нечего ему сказать.

— Вау, — произнёс он, осматривая её новую причёску. — Никогда бы не подумал, но тебе идёт.

— Не надо об этом, — поморщилась Оля. — Извини, я идиотка. Думала, смогу что-нибудь придумать на случай, если с аудиозаписью не прокатит, но… я слишком мало знаю.

— Как и я, — легко согласился Женька. — Успокойся пока. Говорю же, будем смотреть по ситуации. Ты и так сделала слишком много. Настолько много, что я даже не знаю, как тебе ответить.

— Забей, — Оля отмахнулась. — Как рука? И вообще ты сам? Разве тебя не должны были госпитализировать из-за перелома?

— Трещины, — поправил он. — Должны были, но я оттуда сбежал. Как с экскурсии. Не так сложно, если есть навык.

Женька улыбнулся, и Оля фыркнула в ответ. В его способности мастерски ускользать от любых неприятных, но обязательных мероприятий она не сомневалась.

— На экскурсии можно просто не ходить, — напомнила она. — И тебе ничего за это не будет. А тут другое. Вдруг срастётся неправильно? И синяки ещё не сошли, и…

— Не понял, я что, похож на того, кто парится из-за внешнего вида? — он приподнял брови. — Всё с этим нормально, не переживай. Прибегу туда ещё разок, чтобы гипс снять, и всё.

В его кармане судорожно пискнуло, и Женька замедлил шаг, нашаривая телефон.

— Входящий от отца. Ты это, иди вперёд, я потом догоню. Окей?

— Ладно, — отозвалась Оля. Она, в общем, была не против ещё чуток постоять на улице, а не нырять в шум и гам школьной рекреации, но не хотела подслушивать чужой диалог. Вдруг там что-то личное, о чём не стоит слышать?

Она вошла в класс и тут же пожалела: с порога на неё кинулась гомонящая толпа.

— О, пришла!

— Как всё было?.. Расскажи!

— Мы в конфу не хотели, мало ли что, но тут такое…

— Крыса и убийца!

— Заткнись, мы ещё ничего не знаем…

— Ведьма! Настоящая!

— Ты что, идиот?! Какие ведьмы? Просто…

Оля стояла посреди класса в окружении десятка одноклассников и только открывала и закрывала рот, не в силах понять, что происходит. Сегодня утром она не проверяла соцсети — а что-то, похоже, случилось. Что-то, связанное с ней. Но почему в таком случае ей не позвонили? Не написали?

Точно. Чёрный список. Сразу после событий с котятами Оля отгородилась почти от всех, запретив звонить и отправлять сообщения. Достали обвинения с незнакомых номеров.

— Ребят, вы о чём? — попыталась вклиниться она, но голос потонул в выкриках.

— Так она ещё и не знает? Фролов…

— Говорю же, она ни при чём, и этот, который кошачий, тоже!

— Он не кошачий! Вы войс тот слышали?

— Да она под дуру косит, чтобы не запалили! Понятно, блин, тюрьма светит!

Информационный шум заставлял голову трещать, как перезревшая дыня. Что вообще происходит? Что-то случилось с Фроловым?

Они с Женькой не знали, что будет с Гошей после смерти «фамильяра». Надеялись, что тот окажется вне игры, а то и вовсе придёт в себя, став без твари на плече нормальным человеком. Но втайне боялись худшего.

Судя по реакции одноклассников, худшее всё-таки произошло.

Оля пропустила момент, когда Женькина фигура показалась в дверном проёме, и поняла, что он здесь, только когда кто-то отвернулся к двери и заорал:

— А вот и он! От кошек к людям, да?

— Чего? — хлопнул глазами Женька. — К каким ещё…

— Да заткнись уже, он ни при чём! Пруфы есть!

— А я говорю — при чём! Ты на его лицо посмотри, это же явно Фролов сделал!

— Ага, сопротивлялся…

— Да вы чего, он же не от этого…

— А от чего тогда? Кто ещё мог настолько желать ему зла, а?

— Он ему угрожал…

— Пруфы, народ! Пруфы!

— А кто тогда, если не они?!

— Да щас, слушай их больше! Ты Фролова видел? Лоб здоровый, ещё и ходит вечно со свитой! Куда ему…

Слушать это больше не было сил: в голове гудело. Оля глянула, как с каждой новой репликой всё сильнее расширяются глаза Женьки, и, набрав в грудь побольше воздуха, завопила:

— Да что произошло вообще?!!

Крик перекрыл голоса, и на миг в классе повисла тишина — точно кто-то нажал на кнопку выключения.

— Ты серьёзно не знаешь? — уточнила Светка, появляясь откуда-то сбоку. — Оль, Фролов… после того как ты выложила свою аудиозапись, он…

— Сегодня утром пришла инфа, что он умер в больнице, — прервал Свету Никитка. — А его друзья, ну, Лена, Глеб и Вовка… там же, но живы и без сознания. Отчего — никто не знает. И все, ну…

Он запнулся и обвёл класс глазами, так, что без слов стало понятно: подозревают их, Олю и Женьку. Нетрудно догадаться, почему.

Тишина длилась недолго. Откуда-то с задних парт полетел тонкий крик:

— Убийцы!

Оля не успела даже слова вымолвить: класс опять взорвался разговорами. В мельтешащей толпе она успела увидеть, как Женька, так и не зайдя в кабинет до конца, развернулся и быстро пошёл прочь. Из класса. Обратно.

Она рванулась было ему вслед, но кто-то загородил дорогу. Так что, когда Оля, тяжело дыша и отплёвываясь от коротких концов волос, что лезли в лицо, наконец выскочила в коридор, Женьку она уже не увидела.

Звонок ударил по ушам, пока она летела вниз по лестнице. Выскочить из школы не удалось: путь в раздевалку преградила вечно злобная бабка-техничка. Разбежались, мол, тут, уроки прогуливать. В класс иди!

Сообщение от Женьки пришло уже позже, когда Оля сидела на уроке и отчаянно пыталась сконцентрироваться на занятии и не слушать шёпот, доносившийся со всех сторон.

«Прости. Я думал, ты догонишь».

«Да ничего», — напечатала в ответ Оля, хотя в душе ворочалась тяжёлая мокрая обида. Не за то, что сбежал с уроков. А за то, что не подождал её и предоставил самой разбираться со злыми слухами.

И, подумав, добавила: «О чём ты хотел поговорить?».

«Отец звонил», — пришло в ответ. Ещё какое-то время новых сообщений не было. Только мигала, появляясь и исчезая, иконка «собеседник набирает сообщение», будто он раз за разом стирал разные версии одной и той же новости.

«Короче. Бабушка умерла. И он говорит, мы с ним сперва на похороны, а потом вдвоём на Север. Без вариантов».

Оля оцепенела, чувствуя, как улетает из-под ног и без того не слишком твёрдая почва. Что? В смысле — умерла? Как это — без вариантов?

«То есть…» — начала было набирать она, но окошко мессенджера взорвалось сообщениями — одно за другим, как из пулемёта.

«Я что-нибудь придумаю, чтобы задержаться, должен же быть способ».

«Не пугайся, сама же говорила — разберёмся, как со всем остальным».

«В крайнем случае сбегу с посадки, ну)».

«Должно быть не сложнее, чем с экскурсии».

Фразы летели одна за другой, но Оля их уже не читала. Слёзы застилали глаза, стрелки внутри неё вращались, как бешеные, и маленькие крупицы надежды гасли и таяли. Обнадёживающие сообщения не могли скрыть правды: вряд ли у него, несовершеннолетнего, что-нибудь получится. Ничего не выйдет.

Его отец сказал «без вариантов», и, похоже, он был прав.

Может быть, к лучшему? Может быть, хотя бы Женьку не настигнут те, кто идёт за ними? Неизвестные «они», желающие видеть его в своих рядах?

Но тогда Оля останется против них совсем одна.

«Езжай, — наконец написала она, проигнорировав его предыдущие реплики. — Если надо — езжай, я отпускаю. Всё будет хорошо».

Хорошо ничего не было. Без вариантов.

«Блин, я же не могу тебя тут бросить», — пришло в ответ, и Оля чуть не ответила едким «ты уже».

«Ты не бросаешь. Мы будем списываться, окей? Если ты будешь убегать и прочее, сделаешь только хуже, сам же понимаешь».

«Да, но».

«ЗАБЕЙ».

«НЕ МОГУ».

«Можешь!!!».

Оля поставила три восклицательных знака и отключила экран телефона. Всё, пусть пишет, что захочет. Она больше не будет ввязываться в спор и не будет переубеждать.

Что может подросток противопоставить воле взрослого? Если даже он сбежит с самолёта, отец просто вернётся и заберёт его с собой. Женька не мог этого не понимать, а спорил потому, что не хотел признавать правду.

Новых сообщений не было. Кто-то заметил её слёзы, и шепотков стало больше. Оля с трудом подавила желание выйти из класса, чтобы прореветься в туалете.

Наконец телефон завибрировал, и она не удержалась: включила экран и потянулась к значку мессенджера.

«Я приеду обратно так быстро, как смогу, хорошо?» — гласило сообщение. Оля ощутила, как захлёстывает с головой безнадёжное отчаяние, и отпечатала в ответ:

«Хорошо) Всё будет нормально)».

Они оба понимали, что он не приедет. Они оба понимали, что нормально больше не будет. И что опасность никуда не делась — тоже понимали.

Что бы ни случилось несколько дней назад за гаражами, для их судьбы это стало началом конца.

Межглавье

Всё шло не так. Всё переплеталось, мешалось между собой в причудливом нагромождении линий и силуэтов — то тёмных и расплывчатых, то, наоборот, слишком чётких.

Оля бежала по платформе, путаясь в полах собственного пальто. Люди, сонные и неповоротливые, не расступались, и ей приходилось лавировать между фигурами, замотанными в толстые куртки и шарфы. Было холодно. Очень холодно: зима на дворе, недавно ударило минус двадцать — та ещё погодка для Москвы.

По сравнению с Севером, конечно, тепло, но…

В голове у Оли плыло и кружилось. Последствия детской травмы — или она просто заболевает? Почему реальность кажется ей настолько размазанной, как будто и не реальна вовсе? От чего она бежит?

Откуда она, чёрт возьми, знает, какая сейчас погода на Севере?

Ответов не было. За Олей кто-то сопел, кто-то большой, грузный и тяжёлый, кто-то, кто кинул на неё подозрительный взгляд сегодня в вагоне, когда она обнаружила в сумке не пойми как там оказавшийся телефон. Или — не он? Или это было вчера? Или позавчера?

Оля потеряла счёт времени, Оля металась по платформе, как пойманная птица. Всё не складывалось. Она жила в неправильной жизни. Что-то было не так. Всё было не так.

— Чьё имя я забыла? — беззвучно шептала Оля, продолжая натыкаться на спины людей, мучительно медленных и сонных. Она не помнила уже, что идёт по её следам, зная лишь одно: чем бы оно ни было, это существо связано с тем, что она забыла. С событиями холодных ноябрьских дней времён, когда она ещё училась в школе.

С тем, что произошло в её девятом классе.

— Я училась в лицее номер шесть… — помертвевшими губами шептала Оля. — С математическим уклоном, до одиннадцатого класса… училась… в «Б»-классе, дружила с девушкой по имени Стася… и этим человеком.

Заметку она наконец-то проверила: не помогло. Фотография, прикреплённая к короткому сообщению, изображала взлохмаченного темноволосого подростка с на удивление светлыми серыми глазами и в свитере не по размеру. На лице мальчишки темнели следы недавних синяков, но в камеру он смотрел с лёгкой и немного грустной улыбкой.

В самой заметке было всего два слова.

«Не забывай».

И всё. Ни имени, ни описания, ни малейшей зацепки, кем был этот мальчик и что за история связывала их с Олей. Но почему-то при взгляде на фото сердце начинало заходиться невозможной тоской, и на глаза наворачивались слёзы, точно с памятью об этом человеке из её жизни ушло что-то невозможно дорогое и родное.

Кем он ей был? Как его звали? Они встречались — или просто дружили? Или он вообще приходился ей родственником?

Оля не знала о нём ничего, но ей мучительно хотелось вспомнить. И она бежала — бежала вперёд, из вагона, с платформы, подальше от тёмных силуэтов, что стремились затащить её обратно в бездны забвения.

К выходу из метро, на декабрьскую утреннюю улицу, где уже начинали понемногу гаснуть фонари.

Глава 21. Холодно

Нос закладывало от холода, и Оля дышала ртом. Сегодня с утра поднялась пурга да так и не закончилась. Снег залетал в приоткрытый рот и таял, оставляя на губах и языке горьковатый привкус. Ощущение холода — вот всё, что ей оставалось.

Она брела в школу одна, поодаль от всех, пытаясь не попасться никому на глаза. Даже если бы по дороге к Оле не пристали местные задиры, всё равно толку от общения со сверстниками было мало. Прошёл месяц, а они всё так же пытались при встрече расспросить её, узнать побольше о том, что случилось тогда с Гошей и остальными.

Никто не верил, что она не знает. Оля и сама не верила.

Теней в школе появилось как будто больше. Одноклассники и сами стали как тени — бледные, хмурые, настороженные. Её не то чтобы травили, но… побаивались. Шепотки «ведьма!» летали вокруг парт, как мелкие призрачные твари, и каждый раз, когда такие переговоры доносились до Оли, внутри неё что-то медленно умирало.

Без Женьки стало намного хуже. Ноябрь закончился, а сны никуда не делись.

Стася прошла мимо, демонстративно не заметила Олю, побежала вперёд, увязая зимними сапожками в густом снегу. Оставалось только вздохнуть и продолжать идти в своём темпе.

Женька уехал через неделю после памятного разговора. За эти дни они успели увидеться только однажды, и он много говорил ей, что вернётся, обязательно вернётся, вот после девятого класса переведётся куда-нибудь с проживанием — и приедет к ней, пусть только подождёт. Говорил, чтобы она берегла себя. Говорил, что «они» вряд ли снимут её с крючка, так что ей стоит быть внимательнее и не попадаться в возможные ловушки. Оля размеренно кивала и улыбалась, стараясь, чтобы он не заметил, как дрожат её губы.

На прощание она попросила фотографию, и Женька, ненавидевший камеры Женька, согласился. Фото так и осталось храниться в телефоне. Зачем? А кто его знает. Может, чтобы Оля-из-будущего, одинокая Оля в московском метро посмотрела однажды на эту фотографию и вспомнила мальчика из своего прошлого.

Может быть — потому что так было спокойнее. Она и сама не знала.

Кроме фотографии, у неё остались разве что обломки фонарика. Для чего — кто теперь разберёт. То ли на память, то ли как своеобразный оберег, способный хоть немного защитить от подступающей темноты. Вот только на что он, сломанный, годился?

— Сделай что-нибудь, — попросил Женька перед отъездом, — чтобы они до тебя не добрались. У меня уже нет ни времени, ни возможности, но ты… постарайся держаться тут, хорошо?

— Хорошо, — ответила Оля, но с тех самых пор ничего толком не сделала, провалившись в стылое отчаяние, холодное, как эта зима.

Холодно. Холод — всё, что ей оставалось. Внутри, в классе, во взглядах бывших друзей и на кончиках озябших пальцев танцевал проклятый мороз, который ей больше нечем было растопить. Не осталось ни планов, ни идей, ни возможности противостоять судьбе.

Возможно, причина лежала в одиночестве. Может быть — в ощущении собственной беспомощности. Женька был прав: его отъезд ещё на деление приблизил стрелки внутри неё к двенадцати.

Они продолжали общаться: через соцсети, через видеозвонки. Женька оставил ей сканы страниц дневника своей матери, и иногда по вечерам Оля перечитывала записи Марины, уже особенно не скрываясь. Самостоятельно пыталась углубиться в шифровку — но не находила зацепок.

Он писал, что на Севере всё почти так же, как и у них — только снега больше. А ещё расстояние между населёнными пунктами огромное. Так просто из города в город не добраться. Это эфемерное общение отчасти заменяло реальное — но только отчасти.

Сначала Оля боялась говорить о чудовищах по телефону, но потом осмелела. Другого пути всё равно не оставалось. Всё, о чём они беспокоились раньше — заметят, начнут задавать дурацкие вопросы — стало неважным, и теперь прятаться толку не было.

Её начали считать даже более странной, чем когда-то считали его, и друзей у Оли практически не осталось.

Нужно было что-то делать. Искать зацепки, разговаривать с людьми, пытаться добраться до правды и выйти на тех, кто послал Гошу по их души. Не выходило. Оля чувствовала себя так, будто с Женькой на Север отправились все её силы и желание что-то менять.

Отправились — и замёрзли там, превращённые в глыбу льда. Эта глыба порой шевелилась внутри, неумолимо царапалась в нежную плоть зловещими стрелками, которые больше ничего не останавливало. Порой Оля как будто наяву слышала тиканье часов, что отсчитывали время до неизбежного.

«Они» на горизонте не появлялись.

Вовка, Глеб и Лена вернулись в класс через три недели после инцидента. Непривычно тихие, бледные и грустные, с потухшими, словно мёртвыми глазами. Они так и не сказали ничего внятного по поводу Фролова и его ручной змеи. Молчали, будто не понимали, что происходит.

Они сходили на занятия всего пару раз, а потом исчезли. Поговаривали, что родители забили тревогу и настояли на госпитализации в психиатрическую клинику.

Олю забрали бы туда же, расскажи она правду о том, что её гложет. И она молчала.

— Ты стала какой-то печальной, — говорил папа вечером, когда Оля вяло ковырялась ложкой в ужине и старалась не смотреть родителям в глаза. — Не заболела?

— Нет, — отвечала она и уходила в свою комнату.

Они проиграли. Выиграли у Фролова — но проиграли судьбе, проиграли снам, проиграли расстоянию. Маленькая победа над Гошей таяла в череде этих поражений, как мираж. К тому же…

Оле ужасно не хотелось этого признавать, но они с Женькой действительно были виноваты в смерти Фролова. Фролова, который, если бы не змея на его плече, как знать, мог бы быть хорошим человеком.

Она примирилась с убийством монстров, но беспощадное осознание убийства человека будило по ночам, не давало как следует заснуть, преследовало в школе липким прозвищем «ведьма» и пустыми глазами Глеба, Ленки и Вована, которые виделись Оле в кошмарах. Без Вовы в классе стало ужасно тихо и скучно.

Сколько Оля ни убеждала себя, что ничего особенно плохого они не сделали — Гоша, как-никак, был чудовищем, захватившим разумы троих одноклассников и бог знает скольких ещё людей — в глубине души продолжало ныть и болеть.

Кто знает, может, сбывающаяся судьба стала их расплатой за расправу над Фроловым?

Как бы то ни было, прошёл месяц — а за Олей никто не пришёл. Не появлялся зловещий полуволк, хриплый вой которого она до сих пор вспоминала с содроганием. Исчезли с улиц трупы кошек, окончательно убедив ребят: кошачьим маньяком был либо Фролов, либо Женька. Таинственные покровители Гоши, которые якобы хотели видеть их в своих рядах — о них тоже не было слышно ни слова.

Жизнь потеряла смысл и вкус. Оля попыталась было сунуться в олимпиадный кружок, но её там не приняли. Из всех олимпиадников более-менее доброжелательно на неё смотрел только Никитка. Будто помнил, что она когда-то для него сделала.

Так что оставалось сидеть на уроках и наблюдать, как ритмично, почти механически подёргиваются губы Вивлы, когда она рассказывает очередной скучный материал. Разводить руками серое марево и продолжать существовать в ожидании то ли чуда, то ли сигнала.

Сигнал всё-таки пришёл. Оттуда, откуда Оля его точно не ждала.

Стояли холода, и ребята спешили разбежаться по домам, чтобы не отморозить уши. Оля же за последний месяц успела свыкнуться со стужей и почти не чувствовала, как ноют пальцы и кончик носа. Вместо того чтобы идти домой, где сами стены давили и напоминали обо всём, что случилось и чему ещё только предстоит произойти, она пошла гулять.

Ноги сами принесли Олю на памятную детскую площадку. Здесь они с Женькой впервые после злополучной экскурсии заговорили о чудовищах. Сюда же он позвал её однажды ночью, когда ему нужна была помощь.

В тот раз им обоим помогла мать Женьки. Марина. Уже тогда скорее призрак, чем реальный человек. Сильная и добрая даже после смерти, она назвала Олю храброй и посоветовала им держаться вместе. И исчезла. Сейчас им обоим пригодился бы добрый совет, но Марина больше не могла его дать.

В тот день Оля начала видеть чудовищ. Она знала о них и раньше, с самой экскурсии, но знание само по себе не было опасным. Лишь когда ты сам видишь тварей, они начинают видеть тебя.

Как хорошо, что Женька успел научить её вести себя естественно, даже когда вокруг творится безумие, и пляшут тени по мостовой, и из открытого канализационного люка скалится и лезет тёмное, страшное. Как сейчас.

Оля не сразу поняла, что кажется ей неправильным в окружающей картине. Вот многоэтажки блестят многочисленными окнами, и дубеет бельё на балконах. Вот какая-то призрачная мелочь ползает по детской площадке и негромко шипит. Неопасная. А вот девочка лет двенадцати идёт по тротуару сбоку от площадки, осторожно огибая попадающихся по пути чудовищ.

Огибая?!

Неожиданная догадка молотом ударила по морозному оцепенению, что сковывало её все эти дни.

— Девочка, — хрипло позвала Оля, сама не понимая, что говорит. — Девочка, подойди сюда.

Та приблизилась. Невысокая, плотная, со странно знакомыми грубоватыми чертами лица, одетая в цветастую зимнюю куртку и смешную розовую шапочку с пушистым помпоном. Русые волосёнки выбивались из-под шапки и красиво обрамляли лицо.

— Ты… очень необычно шла, — тихо произнесла Оля. — Я просто хочу спросить — тебе помощь не нужна?

Девочка моргнула и пристально посмотрела на неё. Эти серые глаза точно были Оле знакомы — но нет, не Женькины, не такие.

— Нормально я шла, — серьёзно ответила девочка. — Если тебе интересно, почему именно так — можешь просто считать, что я обходила воображаемых драконов.

— Я их вижу.

Признание слетело с губ раньше, чем Оля успела решить, стоит ли рассказывать незнакомой девочке правду.

— Правда? — та хлопнула глазами и вдруг улыбнулась, становясь ещё более неуловимо знакомой. — Да ладно! Серьёзно?

— Серьёзно, — Оля кивнула. Девочка, которая тоже видит? Такое знакомство не стоит упускать.

— Ну… — та смешно сощурилась. — Что-то лезет оттуда, из канализации. Как оно выглядит?

— Чёрное, бесформенное и скользкое, с кучей зубов, — машинально отозвалась Оля, даже не понимая толком, к чему ей вдруг отчитываться перед малолеткой. Но сердце бухало в груди: впервые за месяц с ней что-то случилось, причём, похоже, что-то неплохое. — Но туда лучше не смотреть. А то оно тоже на тебя посмотрит.

— Точно! — возликовала девочка. На удивление беззаботная для человека, окружённого толпой чудовищ, она протянула Оле ладошку, затянутую в розовую варежку, и с достоинством произнесла:

— Будем знакомы. Я Наташа. Наташа Фролова. И я очень рада встретить человека, который тоже их видит.

Глава 22. Эффект попутчика

Вечером того же дня Оля и её новая юная знакомая сидели в памятной забегаловке на главной улице города и ели мороженое. Оля великодушно согласилась заплатить за Наташу: у той при себе не было карманных денег.

— Я их с рождения вижу, — делилась девочка, с аппетитом уплетая пломбир. — Вот сколько себя помню, столько и вижу. Это от мамы досталось, брат говорил.

— У тебя есть брат? — с деланым интересом поинтересовалась Оля. Она очень надеялась, что Наташа не заметит, как она напряжена.

Фролова. Однофамилица — или?..

Вряд ли. Теперь Оля понимала, почему облик Наташи показался ей таким знакомым. Точно: нежные девичьи черты неуловимо повторяли вечно насупленное лицо Гоши. Разве что выражение было более приятным, открытым и весёлым.

— Был, — пояснила девочка и вдруг вздохнула. — Жора. Он не любил это имя, говорил, что звучит так, будто жрёт много.

— И называл себя Гоша, — на автомате закончила Оля. Наташа осеклась.

— Точно. Ты что, его знала?

— Да так, — Оля неопределённо пожала плечами, — просто додумалась. Как ему ещё себя называть, если не Жора? Только Гоша и приходит на ум.

— Тоже верно.

Нет, всё-таки стоило держать ухо востро. Конечно, до сих пор от «них» не было ни слуху ни духу, но кто сказал, что юная Наташа Фролова не может быть их агентом?

Вспомнились слова Женьки: «они» придут как помощники. Приветливые взрослые или милая доброжелательная девочка. Не эта ли девочка?

Даже если так, поговорить с ней стоило. Вдруг новая знакомая сболтнёт что-то важное?

Тень, пробежавшая было по лицу Наташи при упоминании брата, быстро рассеялась, и вскоре девочка продолжила болтать обо всякой всячине. Ей недавно исполнилось двенадцать, и, похоже, она была рада, что смогла найти себе взрослую подругу аж из девятого класса. Видящую к тому же.

— Так вот, я никогда не могла понять, что в них такого страшного и почему я должна их бояться.

— Ты как раз не должна, — заметила Оля. — Потому что бояться опаснее всего.

— Знаю я! — вспыхнула Наташа, снова став похожей на Гошу. — Не маленькая! Я их двенадцать лет вижу, что, не привыкла, что ли?

Оля одёрнула себя. Верно, она права. Какой бы беззащитной и нуждающейся в опеке Наташа ни выглядела, она всё-таки видела тварей с рождения. Как Женька. Опыта у неё было явно побольше, чем у некоторых. Не учить же её такую.

О собственной истории Оля решила промолчать. Наташе она не доверяла. Не стоило раскрывать ей карт. Тем более — говорить о Женьке и о том, куда он уехал.

И уж точно нельзя было упоминать, что это они убили её брата.

— Так вот, — продолжила Наташа, — все считали их страшными, а я — нет. Я вообще не понимаю, с чего бояться. Они же… ну, обычные. Как собачки бродячие.

Оля поёжилась. Упоминание бродячих собак неприятно давило на нервы.

— Кто это — все? — на всякий случай спросила она. — Мама и брат?

— Ага. Мама, брат. Жалко, бабушка не видит. Она нас воспитывает, с тех пор как мама ушла, а папа нас с Гошей себе отсудил.

— В смысле — ушла? — не поняла Оля. — Твои родители в разводе?

— Уже больше года как. — Наташа вновь погрустнела и неловко ковырнула ложечкой мороженое. — Я пережила, а вот Гоша… очень расстраивался.

Оля задумалась. Ей странно было представлять Фролова, шумного, грубоватого и агрессивного — расстроенным. Искренне переживающим из-за развода родителей.

«Что, папочка тебя больше не любит?!» — эхом прозвенело в голове злое, брошенное в отчаянии. Она всё ещё не жалела: если бы не эти жестокие слова, кто знает, где сейчас были бы они с Женькой. Но…

Неужели невольно попала в точку?

— Плохие отношения с отцом? — предположила Оля, стараясь не выдать волнения.

— Как сказать, — вздохнула Наташа. — У них всё было с виду нормально. Но только с первого взгляда. А вообще Гоша винил папу в том, что они развелись, и злился на него, и… я не понимаю, зачем тебе это всё рассказываю.

Девочка выглядела совершенно искренней, и Оля немного расслабилась. Не была она похожа на «их» приспешника! Никаких тварей на плечах, никакой нелюдской тягучести в голосе, никакой агрессивности, знакомой по Гоше. Да и разве стали бы они подсылать сестру того, кто уже спалился?

Она улыбнулась.

— Это называется «эффект попутчика». Незнакомому человеку проще открыться, чем близкому другу, потому что он тебя не знает и не будет судить. А что… сейчас с твоим братом?

Оля очень старалась, чтобы вопрос прозвучал естественно. Но то ли мельчайшая фальшь выдала истинные намерения, то ли Наташу просто задевала эта тема — девочка вздрогнула и опустила голову.

Какое-то время она молчала, и Оля успела пожалеть, что задала вопрос. Может, не стоило так, в лоб? Она ведь и без того знает, что случилось с Гошей. Что нового расскажет этот ребёнок?

Когда Наташа наконец заговорила, сказала она совсем не то, что Оля ожидала услышать.

— Он… связался с плохой компанией. Очень плохой. Если ты тоже можешь видеть, пожалуйста, никогда не связывайся с этими людьми! Они ничего хорошего не сделают, хотя поначалу тебе будет казаться, что всё идеально!

Вот оно! Осознание ударило электрошоком. Вот те люди, о которых говорил Фролов. Те, с кого всё началось. Те, что с нечеловеческой старательностью схлопывали вокруг Оли и Женьки невидимые тиски.

Но, если Наташа говорит держаться от них подальше… значит, она точно не их агент?

— Вот с этого момента поподробнее, — Оле даже не пришлось играть: серьёзность в её голосе была настоящей. — Что за компания? Что они делают? Что с ним случилось? Почему их нужно опасаться?

Наташа внимательно посмотрела ей в глаза. Напряжённо, слишком напряжённо, чтобы это выражение можно было списать на тоску по брату, окинула Олю холодным серым взглядом. Почти таким же, как у Гоши, пусть и не лишённым пока детской наивности. И куда делась недавняя весёлость?

А потом она наконец заговорила. Монотонно и ровно, почти не подпуская в голос эмоций. Точно урок отвечала. Так разговаривают не дети — автоматы. Поневоле вспомнился Женька: тот тоже, когда его что-то беспокоило, начинал морозиться и притворяться бесчувственной машиной.

Вот, значит, как это выглядело в детстве?

Все видящие с рождения вынуждены становиться такими?

Оле оставалось порадоваться, что росла она обычным ребёнком, без необходимости постоянно сковывать эмоции стальным корсетом. Она вся обратилась в слух.

* * *
Семья Фроловых была довольно зажиточной. По меркам здешнего дальнего Подмосковья — даже богатой. Отец — бизнесмен средней руки, мать — спокойная домашняя хозяйка без права голоса. Тихая и бесцветная, вечно мелькавшая туда-сюда серой мышью. Гости, приходившие к ним, воспринимали её скорее как предмет интерьера.

Но дети маму любили. Оба: и Гоша, задиристый и громкий, и маленькая Наташа. Видимо, для матери они были единственной отдушиной — и она отдавала себя детям так же страстно и беззаветно, как их отец отдавал себя работе. У них всегда были самые интересные сказки, самые весёлые игры и самые вкусные пирожные на десерт. Ранние годы своей жизни Наташа вспоминала, как сказку.

В этой сказке, как и в любой другой, было место драконам.

Драконов Наташа не боялась. Большие и маленькие, чёрные и белые, они летали вокруг её кровати по ночам с самого раннего детства и ни разу не пытались напасть. Пусть мама советовала не играть с ними и вообще не обращать внимания, живое детское любопытство тянуло её к существам, так не похожим на неё саму. Она бы многое отдала, лишь бы узнать о них побольше.

Но, когда Наташа попыталась рассказать о них отцу, тот только нахмурился, грозно и странно, а потом целый вечер негромко о чём-то разговаривал с мамой. Они с братом провели целый вечер в коридоре, вслушиваясь в обрывки слов. Не помогло: из-за двери фраз было не разобрать.

Когда родители закончили разговаривать, мама зашла в их комнату и попросила Наташу никогда, никогда больше не рассказывать о драконах отцу. Или кому-нибудь ещё, кроме брата и неё самой. Тогда её это удивило: существа казались частью привычного мира, такой же обыденной, как занавески над окном или червяк, копошащийся в осенней луже. Но мама запретила — и Наташа умолкла.

Мама объяснила им: другие люди не могут видеть того, что видят они. Существа, которых Наташа называла драконами, были реальны, но только для них с Гошей. Для остальных их откровения звучали как симптомы болезни — и, если они не хотели, чтобы их надолго положили в больницу, лучше было молчать.

Наташа замолчала. Брат — тоже. Папа успокоился и перестал подозрительно коситься на детей.

Через несколько лет Гоша начал сторониться «драконов». Он больше не разглядывал их увлечённо, не строил теории, не обсуждал с сестрой. Смотрел косо, а когда они появлялись неподалёку — вздрагивал.

Она спросила об этом маму. Та только покачала головой и стала вдруг грустной-грустной, такой, что Наташа пожалела о вопросе. Тогда ей впервые подумалось: что-то не так.

Уже позже брат рассказал о жуткой картине, которой он стал свидетелем. Тварь, выскочившая из мусорного бака, напала на кошку и в один бросок перекусила ей хребет. Прохожие ничего не заметили и прошли мимо, будто так и надо, будто эта кошка уже час лежала там вся переломанная и корчилась, страшно мяукая.

Первый его урок оказался слишком жестоким. Те, кого они принимали за волшебных существ, на самом деле — опасные хищники. Не нападали они до сих пор только потому, что Гоша и Наташа их не боялись.

Теперь он не мог не бояться — и решил себя защитить.

Сначала Гоша пытался заниматься единоборствами. Потом выпросил у отца абонемент в стрелковый клуб, на фехтование, куда-то ещё… Наташа думала, что сражаться с существами — глупая идея, но брат только отмахивался от её доводов. Он стал другим. Серьёзным и замкнутым, а потом — грубым и колючим.

Пока мама была рядом, она хоть как-то сглаживала острые углы в характере Гоши. Потом исчезла и она. Ушла быстро и как-то внезапно: просто однажды вместо знакомой хрупкой фигурки, заходящей в коридор школы, Наташа увидела грузный силуэт отца и услышала за дверями рычание его машины. Он долго осматривал холл в поисках родной дочери, точно не мог отличить её от десятка других детей — и очнулся, только когда она сама побежала к папе, распихивая руками приставучих маленьких существ.

Она всё ещё их не боялась, а они всё ещё её не трогали. Подумаешь, когти и клыки, думала Наташа. У кошек тоже есть клыки — но их-то все любят.

Брат в ответ на это хмыкал и отвечал, что ей повезло.

Мама ушла, и с её уходом дом опустел. Больше не было ни пирожных по вечерам, ни сказок на ночь, ни проникновенных рассказов о природе существ вокруг них. Вместо матери в доме появилась тётя Люда, шумная, яркая и пахнущая резкими духами.

Тётю Люду не полюбили ни Наташа, ни Гоша, но отец говорил: вам лучше остаться со мной. У мамы вашей, мол, нет ни кола ни двора, а я вам дам самое лучшее. Уяснили?

Наташа не понимала, что такое это «самое лучшее», если не мамины пирожные. Папа уходил затемно и возвращался вечером, а тётя Люда после нескольких безуспешных попыток наладить отношения с детьми махнула на них рукой. С тех пор её чаще можно было увидеть за монитором, чем в детской.

Их это устраивало. Лучше уж так, чем терпеть её общество.

Атмосфера в доме стала напряжённой. Гоша, без того постоянно мрачный, окончательно замкнулся в себе. Забросил занятия, волком зыркал на пролетавших мимо существ и до ужаса пугал тётю Люду, иногда вырастая у неё за спиной. Хамил отцу в лицо и запирался в комнате, убегал куда-то с пацанами по вечерам, начал курить и брить голову. Наташа перестала его узнавать.

А несколько месяцев назад он неожиданно успокоился, и из его взгляда ушла вечная колючая тревожность. Наташа тогда обрадовалась, решив, что он наконец-то научился не бояться.

Но радость была недолгой.

Глава 23. Сильный

Когда она рискнула спросить у брата, почемутот последние несколько дней ходит такой довольный и улыбается про себя, Гоша только снисходительно посмотрел на неё сверху вниз и хрипло, прокуренно хмыкнул. Наташа сморщила нос и отвернулась.

Раньше она любила брата, но с тех пор как он стал хулиганом, любовь поутихла. Хоть сестру он и не трогал, ограничиваясь постоянными ссорами с отцом и тётей Людой.

И всё-таки Наташа за него волновалась. Поэтому несколько дней спустя спросила ещё раз — и на этот раз получила ответ.

— Знаешь, мелкая, — протянул он, — я походу наконец нашёл то, что меня реально защитит, а не эту всю пургу.

— Защитит? — не поняла Наташа. — От чего?

— Сама знаешь, от чего, — рыкнул Гоша в ответ, — не притворяйся тупой. Или ты их развидела?

Она покачала головой, лишний раз удивившись, как много внимания он уделяет тварям. Мама рассказывала, что большинство из них могут навредить лишь тем, кто боится. А от существ, что опасны не только для трусишек, и смысла прятаться нет: редкие они. Даже если и встретишь, сделать ничего не успеешь.

— Так вот, — продолжил брат, лениво разваливаясь на диване и демонстративно кладя ногу на стол, прямо на Людину любимую кружевную салфетку, — недавно я нашёл кое-каких людей, и они пообещали мне, что я стану намного сильнее. Сильнее, чем любая из этих тварей.

Он обвёл рукой окружающее пространство, давая понять, кого имеет в виду.

— Зачем? — не поняла Наташа. — Каких людей?

— Видящих, — довольно протянул Гоша. Голос у него в последние дни изменился, стал вкрадчивым и липким, как конфета-тянучка. Ей это не нравилось. Звучало непривычно и почему-то тревожило. — Таких же, как мы, только собранных в группу. И у них есть… свои методы борьбы.

— Борьбы с ними?

— Да. Сама подумай. Как таким, как мы, жить? Пока школьники, норм ещё, а потом? Всю жизнь от них шарахаться, как дебилы, ещё и фиг найдёшь работу, фиг с кем закорешишь, сдохнуть можно в любой момент… Мешают. Сожрать могут. А эти решили собраться в кучу, искать таких же, как мы, и пытаться избавить от опасности.

Наташа вздохнула. Опасности она по-прежнему не видела. По крайней мере — такой опасности, чтобы избавляться от неё подозрительными методами.

— И как ты их нашёл? — спросила она. — Мама же говорила никому не рассказывать, потому что нас посчитают больными… Я вообще не думала, что кто-то вроде нас ещё существует.

— Дослушай, — прервал Гоша. — Короче, они сделали просто офигенно, гениально. Группы в соцсетях, опросы на сайтах всяких, даже книжки. И везде даётся типа, ну, посыл: если вы знаете, о чём мы говорим, заходите к нам. И сайт. И на сайте тест, где картинки с этими тварями, если отвечаешь про них правильно, тебя признают видящим и дают доступ.

— Как-то сложно… — Наташа окончательно перестала что-то понимать. Какой ещё сайт? Зачем картинки?

— А как иначе? — хмыкнул брат. — Избавляются от случайных людей. Чтобы те, кто видеть не может, не пришли случайно и не узнали. Хотя они и не поймут изначально. Примут за какую-нибудь секту. Или сообщество этих… ролевиков. Или ещё какую хе… ерунду.

Рядом с сестрой он пытался разговаривать более-менее культурно, не вставляя в речь сленговые словечки, матерок и «уличный» жаргон. Не всегда успешно — но Наташа привыкла.

— И всё равно — зачем? — протянула она. — Цель у них какая?

— Они говорят, что хотят «помочь юным видящим пережить самые сложные годы», — пояснил Гоша. — Это цитата. Типа, слишком многие фейлят, и они не хотят лишних смертей, потому что сами прошли через всё это и теперь пытаются, чтобы оно больше не повторялось. Типа того. У них есть форум с советами, куча народу, конфы свои, чатики… Их дохрена. В крупных городах вроде даже тусы устраивают. Вживую.

Похоже, брат был в восторге от незнакомцев, обещавших «помочь» ему с диковинным даром.

— Просто помочь? — не поверила Наташа. — И всё?

— Ну да. А чо такого? Я бы на их месте поступил так же.

Наташа ненадолго прервала рассказ, отхлёбывая колу из бумажного стакана. Оля не сдержалась и хмыкнула. Это Фролов-то «поступил бы так же» и помог бы другим видящим? Тот самый Фролов, который обещал превратить их с Женькой жизнь в ад — и, пусть и посмертно, всё-таки превратил?

Что-то внутри неприятно шепнуло: «вот видишь, и он был хорошим человеком» — и исчезло, когда Оля усилием воли переключила мысли на другой лад.

— Как я понимаю, эти ребята оказались не такими дружелюбными, какими притворялись? — уточнила она. Наташа вздохнула — серьёзно, по-взрослому.

— Не такими. Я с самого начала решила, что это как-то чудно, но сперва порадовалась. Надеялась, Гоша хоть с чужой помощью перестанет бояться. А ещё… ну, думала, что с их помощью и я смогу узнать о существах побольше. Мне же тоже было интересно!

Но всякий раз, когда Наташа начинала расспрашивать Гошу, тот отмалчивался или ограничивался общими фразами. Конкретики она так и не получила. А потом брат и вовсе перестал общаться с сестрой на эту тему. Не твоего, мол, ума дело. Вырастешь — поймёшь.

Её это ужасно обижало. Раньше у них не было друг от друга секретов. И то, каким скрытным стал Гоша, ей не нравилось. Влияла так на него новая компания, или он просто посчитал себя слишком «крутым» для общения с сестрой — Наташа так и не поняла.

Но в один ужасный день брат вернулся домой странным.

Ей уже приходилось видеть Гошу пьяным. В таком состоянии его охватывали то буйная весёлость, то приступы гнева. Он покачивался на ногах, очень много говорил и иногда угощал Наташу конфетами и осыпал комплиментами — а иногда смотрел, как на врага и обузу. Поэтому от нетрезвого брата она пыталась держаться подальше.

Но в тот день его состояние не было похоже на опьянение. Оно вообще ни на что не походило. Брата шатало, точно он и впрямь выпил, но мертвенная бледность и трясущиеся, как у больного, губы, подсказывали: алкоголь ни при чём. Гоша смотрел по сторонам совершенно дикими, безумными глазами и долго не мог повернуть дрожащими руками ключ в замке.

— Ты что принял? — капризно спросила Люда, когда он прошёл мимо неё, зыркая по сторонам, как не в себе. — Отцу расскажу, что ты наркотой начал баловаться! Совсем от рук отбился…

Брат не обратил на мачеху никакого внимания. Обычно он бы тут же вызверился в ответ, облил бы её словесными помоями — а потом отвечал бы перед отцом, который, как всегда, встал бы на сторону новой жены. Но сейчас ядовитая Людина реплика пролетела мимо его ушей.

Наташа успела догнать Гошу прямо у входа в его комнату, но тот хлопнул дверью перед её носом и закрылся на замок.

Следующие несколько дней он не выходил. Люда стучала было, пытаясь проявить хотя бы формальную заботу о пасынке, но от всех её попыток выкурить Гошу из комнаты веяло такой фальшью, что на неё не купилась бы даже Наташа. Отцу было всё равно. Он появлялся дома чуть ли не за полночь, а уходил раньше, чем дети обычно просыпались в школу. Вряд ли папа вообще заметил, что с сыном творится неладное.

— А как же ваша мама? — не выдержала Оля. История Наташи становилась всё более неприятной с каждым новым словом. Вечно занятой отец, равнодушная мачеха, полное отчуждение… Неудивительно, что дети в семье Фроловых росли странноватыми. Озлобленность Гоши, равнодушие его сестры по отношению к опаснейшим тварям — всё становилось ясным. В такой ситуации любой бы отбился от рук. Ничего удивительного. Но…

— А что мама? — непонимающе переспросила девочка. — Мама ушла.

— Как будто это что-то меняет! — воскликнула Оля. — Вы же могли её найти! Могли послать отца и уехать к ней, раз уж дома было так плохо. Или хотя бы разговаривать по телефону, советоваться там или…

Наташа снова вздохнула, став похожей на взрослую.

— А папа нам её нового телефона не дал, — погрустнела она. — Мы пытались её найти, но она как будто пропала. Даже в интернете ничего. В соцсетях. И когда мы спрашивали, он не отвечал. Так что… я даже не знаю, жива ли она. Папа говорил, что жива, но я не знаю, можно ли ему верить.

— Ужас какой, — протянула Оля. Ей было невыносимо это осознавать, но рассказ девочки будил внутри сочувствие к Фролову, непрошеное, жестокое. Уходила ненависть, сменяясь стыдом и растерянностью.

А с ними приходило сожаление. Впервые за эти дни она подумала: что, если они с Женькой были неправы?

Что, если Фролов вовсе не был монстром — и ему можно было помочь?

— Мне тоже жаль, что мы не смогли найти маму, — протянула Наташа. — Наверное, она бы смогла отговорить его. Но её не было рядом. И случилось… плохое.

Наташе Гоша тоже не открывал. Иногда она слышала из-за закрытых створок то ли стоны, то ли всхлипы, и ей ужасно хотелось оказаться там, внутри, хоть как-то помочь брату с происходившим. А происходило, судя по звукам, что-то ужасное.

В эти дни ей впервые за недолгую жизнь стало по-настоящему страшно. Не за себя: за брата.

До сих пор Наташа полагала, что бояться совершенно не умеет. Теперь — с изумлением прислушивалась к собственным ночным рыданиям, что смешивались со стонами брата за стеной, и чувствовала, как обмирает сердце.

Она поняла, что он ощущал. Поняла, когда «драконы», что раньше были лишь забавными декорациями на фоне повседневной жизни, вдруг превратились в хищников, диких и опасных, приходивших к ней каждую ночь, голодно скалившихся из углов. Она начала бояться — и они чуяли этот страх и тянулись к нему, как к изысканному лакомству.

Пусть причиной её страха были не чудовища, их нелюдскую жажду это не останавливало. Они шли на её тревогу.

Наташа поняла брата — но поняла слишком поздно.

Когда двери его комнаты наконец распахнулись, и Гоша, похудевший и осунувшийся, выглянул на свет, она не сразу его узнала. И не отросшие волосы, не многодневная щетина на лице, не синяки под глазами стали тому причиной. Нет: что-то в нём неуловимо изменилось, будто за несколько дней затворничества угрюмый и замкнутый одиночка превратился в малолетнего лидера с железными кулаками.

И змея. Существо, похожее на игрушку, настолько оно было маленьким и забавным, росло из его плеча, как причудливый гриб растёт из ствола векового дерева.

Когда Наташа увидела брата, она на миг потеряла дар речи. А Гоша только улыбнулся и тягуче, почти нараспев произнёс:

— Видишь, мелкая. Теперь я сильный. Теперь у меня есть фамильяр.

Глава 24. Ненависть

— Чёрт возьми! — вырвалось у Оли. До сих пор она слушала Наташу почти спокойно, догадываясь, что случится дальше — но преображение Фролова в симбионта всё равно ударило по нервам.

— Да, — грустно кивнула девочка. — С того дня он уже не был прежним.

Через несколько дней Гоша избил Люду. Они с мачехой и до того были на ножах, ругаясь по каждому поводу, но их ссоры никогда не выходили за пределы словесных перепалок. А теперь всё было не как раньше, точно неведомая дикая сила, проснувшаяся в нём, искала выхода в неуёмной жестокости.

— Я должен был сдать тебя ментам, — говорил отец вечером, сидя на кухне. — Ты понимаешь, что натворил, ублюдок? Люда в больнице, у неё выкидыш. Ты не просто избил её — ты убил свою будущую сестру!

— У меня уже есть одна сестра, — шипел Гоша в ответ. — Других мне не надо. Ты сам хорош. Плодишь отродье от каких-то шлюх…

Наташа подслушивала разговор, тихой тенью прижавшись к закрытым дверям кухни. Она не должна была этого слышать. Но тревога за брата оказалась сильнее отцовского запрета.

Когда из его плеча выросло существо, Гоша изменился. Стал более дерзким, более грубым, более наглым. Но при этом — необыкновенно, нечеловечески притягательным. Она заметила это даже в школе: ребята, что раньше старались держаться от брата подальше, вдруг прониклись к однокласснику интересом, а потом — искренним уважением, и всего за несколько дней он сколотил из них небольшую банду.

Банду, где он был королём, а остальные — его вассалами.

Может, Гоша думал, что подобное сработает и с папой?

— Это что ещё за речи! — повысил голос отец и вдруг устало вздохнул. Наташа подумала, что он махнул рукой, но видеть этого не могла. — Я понимаю, ты отбился от рук. Люда говорила, ты употреблял наркотики…

— Враньё! — перебил его брат. — Не жрал я наркоту. А Люда твоя — тупая сука, животное, которое только и думает, как свою жопу за богатого пристроить. Я бы снова ей рожу сломал, если бы под руку попала! Десять раз ещё! Тварь крашеная…

— Прекрати немедленно!

Возглас отца просвистел в воздухе кнутом, и даже Наташа болезненно дёрнулась. Гнев, что звучал в папиных словах, невольно хлестнул и по ней.

— Послушай. Может быть, — уже спокойнее произнёс тот, — я и впрямь не уделял вам с Наташей должного внимания, и именно поэтому ты вырос… в то, во что вырос. Не думаю, что дело в этом, но допустим. Даже если так — тебе уже самому пора брать на себя ответственность. Ментам я тебя сдавать, конечно, не буду. Ты всё-таки мой сын, и такой позор мне не нужен. Но ты будешь наказан.

— Я просто избавил мир от ещё одного тупого животного! — рявкнул Гоша. — Не тебе меня винить! Ты что сделал с мамой, козёл? Куда ты её дел? Почему бросил нас с Натахой одних? И вот теперь эта сука беременеет, и ты носишься с её пузом, словно оно из золота, а мы с Нат — грязь под ногтями!

Как будто ты сам относишься ко мне лучше, с обидой подумала Наташа за дверью. Особенно в последние дни.

— Я не… — начал отец и умолк. Похоже, он начал терять терпение.

— Что, нечего сказать? — ядовито поинтересовался Гоша. — Верни мне мать. Дай мне её контакты. Сто раз просил! Но тебе проще было повторять, как дебил, что с тобой нам лучше. Куда лучше? С кем? С тварью этой крашеной? Знаешь, что? Если ты считаешь, что я убил будущего Людкиного ребёнка, то я бы его ещё десяток раз убил!

Повисла звенящая тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов.

— Весь в неё, — вдруг холодно произнёс отец, и Наташа за дверью обмерла. — Думал, хоть из вас двоих без её влияния что-то хорошее получится, а нет… поганая кровь всегда своё возьмёт.

— Это ты ещё о чём?..

— О том, Жора, что мать твоя — психичка. И сейчас доживает дни в клинике, куда её сдали с шизофренией. А я до последнего надеялся, что уж вы-то выросли нормальными. И смотрите — мой сын избивает мою жену и лишает её ребёнка. Ты назвал её отродьем? Ты сам не лучше, Жора.

Из голоса отца пропала мягкость: теперь он звенел, как сталь, и с каждым словом Наташа чувствовала, как по спине бежит армия мурашек. Шизофрения? Мама, так старательно учившая их скрываться, сама попала в ловушку своего дара?

Из-за этого отец не давал им видеться? Вот почему сторонился родных детей?

Внутри всё горело и клокотало, и, что бы ни сделал Гоша в ответ, Наташа была готова его оправдать. Поэтому, когда из-за двери раздался звук удара, она почти обрадовалась.

— Какой-то у вас странный отец, — снова вмешалась Оля. — То он забивает на вас, то вдруг пытается воспитывать, то говорит, что сам внимания не уделял, то обзывает отродьем… Наташ, ты же понимаешь, что это ненормально?

— Понимаю, — кивнула девочка и подняла на Олю прозрачные серые глаза. — Я в тот момент подумала, что Гоша прав. Что, может, если эта змея дала ему силы влиять на людей, то он и с папой сможет разобраться, но…

Она ошиблась. Отец, получив от сына по лицу, лишь сильнее разочаровался в «неудачных» детях от «сумасшедшей» женщины. Сослал Гошу и Наташу к бабушке в маленький подмосковный городок — сюда. И остался с Людой, вычеркнув сына от первого брака из завещания.

Сказал, что «поехавший» сын для него — позор. И добавил, что не хочет больше видеть их с Наташей в своём доме.

— А тебе так и вовсе ни за что прилетело, — возмутилась Оля.

— Ну… видимо, за компанию. Я ведь тоже мамина дочь, — Наташа вздохнула. — Мне в Москве больше нравилось, но здесь вроде как тоже ничего. И школа нормальная. Лучше, чем та, в которую отдали Гошу.

Оля ощутила укол обиды за родной лицей. До появления Фролова там как раз было вполне уютно.

— Что за школа? — дежурно поинтересовалась она.

— У меня-то? Да обычная, что там говорить, — девочка махнула рукой. — А вот у брата — непонятная какая-то, с математическим уклоном. Хотя Гоша вообще не по математике. Вроде бы папа заплатил кому-то, чтобы его взяли. Типа, может, хоть физмат из тебя дурь выбьет.

Не выбила. С каждым днём Наташа всё меньше узнавала брата. Тот и впрямь будто стал сильнее, вот только сила эта шла не на преодоление обид и страхов, а на ненависть, дикую и чёрную ненависть, которой стало так много, что она выплёскивалась на всех окружающих.

Гоша пестовал эту ненависть, как любимого питомца, и змея на его плече росла, становилась мощнее и сильнее, и вскоре Наташа сама начала замечать её влияние на окружающих.

— Тех, кто с ним общался, начинало тянуть к нему, — пояснила девочка. — Как под гипнозом. Иногда я замечала, что бабушка… ходит, будто во сне. Как лунатик. Она потом этого не помнила, говорила, что я выдумываю.

Оля рассеянно кивнула. Лена, Вова и Глеб. С ними было то же самое. Хорошо ещё, что Наташа не лежит сейчас, как они, в больнице, в палате с мягкими стенами. Может, повлияло то, что она тоже видела? Или дело в родственных связях?

— А тебя он не трогал? — поинтересовалась Оля. Наташа покачала головой.

— Он не со всеми мог такое проворачивать. С бабушкой у него получалось, со мной… кажется, он пытался, но не выходило. Не знаю, в чём дело. С папой тоже не вышло.

Звучало логично. А главное — совпадало с тем, что Оля видела сама: класс, разбившийся на две части, где одни боготворят Фролова, а другие терпеть его не могут. Наташины слова хорошо объясняли феномен.

Она вспомнила: змея на плече новенького качается в сторону то Никитки, то самой Оли, стремясь настигнуть и укусить. Оба раза у твари не вышло. Только ли из-за того, что ей помешали?

Когда-то они говорили об этом с Женькой. Если Фролов загоняет их в угол и хочет добиться признания или согласия, почему не использует свою гипнотическую силу на них? Тогда они так и не нашли ответа. Сегодня Оля наконец поняла причину.

— И что же случилось потом? — ей пришлось поторопить умолкшую Наташу. Та явно нервничала: кусала губы и прятала глаза.

— Он умер, — глухо ответила девочка. — Но перед этим… стал совсем непохожим на себя. Окончательно.

Нечеловеческая сила влияла и на самого Гошу. Чем сильнее становилась змея, чем жарче бурлила в его душе ярость, тем меньше он походил на брата, которого Наташа знала всю жизнь. И сам будто начал становиться чудовищем.

За день до исчезновения брат был необычно взвинчен. Ходил по комнате туда-сюда, бурчал что-то себе под нос и матерился. Наташа поспешила убраться на кухню. Ещё самой прилетит.

С кухни она слышала, как бухают о стену Гошины кулаки и раздаются ругательства. Брат на чём свет стоит крыл какого-то парня — видимо, одноклассника — и его «ручную крысу».

— Всё равно!.. — доносилось до Наташи. — Сам решу!.. я сильный! У меня есть власть! Я докажу!.. И «им». И ему.

— А если не получится? — возражал он сам себе другим, не своим голосом, точно змея на плече говорила его губами. — Если провалюсь?

— Не провалюсь!.. — удар. — Я… я могу всё!.. — удар. — Бесит, мразь!.. этот хладнокровный сучонок!.. Как батя… — удар. — Я его размажу!.. Да даже если и провалюсь! В чём проблема сломать ему лицо?.. — удар. — А то «им» это помешает! Да щас! Хотели меня из плана выпереть?.. а вот нихрена! Я, сука, сильный!..

Удар. Удар. Удар. Свист и шипение.

Наташа слушала его бессвязные вопли, обмирая внутри. В существе, что бесновалось в комнате, не виделось ничего общего с её родным, хорошо знакомым братом. Это был не он.

На следующий день Гоша пропал.

— Пропал? — переспросила Оля.

— Да, — печально подтвердила Наташа. — Просто не вернулся из школы. Не знаю, что случилось. Его нашли у гаражей без сознания. Рядом — ещё троих ребят, вроде бы одноклассников. Помню, он говорил, что нашёл ещё одного видящего в школе. Хотел позвать его к ним, но… видимо, тот не согласился. Наверное, это его он ругал тогда. Я думаю, смерть Гоши как-то связана…

Что произошло дальше, Оля знала лучше, чем Наташа. Расспрашивать девочку ещё и о школьных событиях смысла не было. Убийство чудовища, росшего из плеча Фролова, до сих пор в красках стояло перед глазами, и до сегодняшнего дня ей казалось, будто они с Женькой всё сделали правильно.

Но сегодняшняя история пробудила в душе мерзенькое, ненавистное сомнение.

— Ты… скучаешь по нему? — осторожно спросила Оля. Наташа кивнула.

— Очень. Но не по такому, каким он был в последние дни. Таким я его боялась. Так что… страшно такое говорить и плохо, но, может, и к лучшему, что он умер.

Наташа горько вздохнула и сгорбилась. Оля нервно накрутила локон на палец.

— Думаешь, он превратился бы в чудовище окончательно?

Девочка неопределённо пожала плечами.

— Я не знаю. Судя по тому, что я видела, ничего хорошего с ним бы точно не случилось. Его «сила» его же и уничтожила бы.

Оля не нашла, что ответить. От рассказа Наташи становилось некомфортно. Из-за внезапного сочувствия к Фролову, из-за сомнений, из-за волнения. А когда она вспоминала, какой обширной оказалась «их» сеть, по спине и вовсе начинал гулять неприятный холодок.

Нет, вряд ли Наташа была из их числа. Стала бы она тогда рассказывать такое? Стала бы очернять своих союзников и благодетелей? Едва ли.

— Послушай, Оля, — девочка вдруг вскинула глаза, в которых явственно читалась тревога, — а ты случаем не в курсе, кто это мог быть? Тот видящий в его школе? Тот, из-за кого Гоша так бесился? Тот, из-за кого он, скорее всего, и погиб?

— Я…

— Ты же давно тут живёшь, да? Может, знаешь кого-то ещё из видящих?

Оля растерялась. Сказать правду? Тогда Наташа наверняка возненавидит её — и будет права. Они с Женькой всё-таки убили Гошу, пусть и не желая того. А если она и впрямь связана с «ними», последствия могут быть и вовсе катастрофичными.

Солгать? Оставить в неведении девочку, которая поделилась с ней самыми тёмными и страшными секретами своей жизни?

— Что ты будешь делать, если узнаешь? — тихо спросила Оля после недолгого молчания. — Попытаешься отомстить этому человеку?

Наташа покачала головой.

— Ничего. Может быть, попробую предупредить, потому что эти люди вряд ли простят его за смерть Гоши. Они очень ценят своих «симбионтов», как я поняла.

— А как же… — начала было Оля, но девочка прервала её.

— Ты же понимаешь, что этот человек убил не брата? Гоша умер из-за тех, кто подарил ему «фамильяра»! А то, что от него осталось… не было уже им. Давно не было. Так что я не злюсь на его убийцу. Может быть, он даже… был прав. Потому что драконов в сказках всегда убивают.

«И становятся ими», — чуть не добавила Оля, но вовремя прикусила язык. Это, кажется, из другой истории. Той, что уже закончилась.

Наташа поникла и опустила голову, и у Оли защемило сердце. Она не хотела сочувствовать Наташе, не хотела ей доверять. Слишком опасно. Девочка могла оказаться не той, за кого себя выдавала. Их с Женькой секрет, услышь его не те уши, ударил бы по ним же, чтобы навсегда разлучить, сделать явью Олины сны, а то и вовсе уничтожить обоих. Расскажи она — кто знает, какая беда придёт по их души?

И всё же от сочувствия скрыться не получалось. Оно кусало за сердце, как тварь, проникшая сквозь тонкую кожу и раскрытые рёбра, и не давало мыслить рационально.

— А ты ведь знаешь что-то, да?.. — вдруг произнесла Наташа. — Иначе не расспрашивала бы так. Тогда расскажи. Расскажи, пожалуйста. Я была его сестрой, Оля. Мне нужно знать, что там произошло. Я… обещаю, что не причиню ему вреда. Честно. Прошу тебя.

Она подняла глаза, меняясь в лице. Теперь Фролова-младшая вновь напоминала ребёнка, маленькую и беззащитную девочку, что выпрашивает помощь у более взрослой и опытной подруги.

Помочь и впрямь хотелось. Но тайна, которую хранила Оля, значила слишком много.

Ей очень не хватало Женьки с его способностью думать наперёд. Вдвоём им всегда приходили в голову лучшие идеи. Сейчас его совет оказался бы очень кстати, но Оля была одна, и никто не мог подсказать ей, что делать. Уйти в туалет и позвонить ему? Тогда Наташа точно поймёт, что Оля знает больше, чем говорит. И без того догадывается.

Пауза затягивалась, и девочка смотрела на неё уже с нескрываемым подозрением. Или это паника, охватывавшая Олю, дорисовывала детали? Неважно. Решать нужно было быстро: секунды песком утекали из рук.

Внезапная мысль ознобом прошлась по позвоночнику. Недоверие напомнило ей о Фролове. О том, каким он предстал в рассказе Наташи.

У него всё тоже началось с неуверенности. А закончилось озлобленностью, ненавистью и смертью. Оля, конечно, не зашла бы так далеко — но чем она сейчас лучше него, ищущая подвох в словах ребёнка? Ребёнка, который пережил слишком много горя и просто хочет узнать правду. Ребёнка, который дал ей больше полезных сведений, чем месяц поисков.

Дурацкая, непрошеная мысль стала решающей. Оля сдалась.

— Я могу тебе рассказать, — осторожно начала она, — если ты пообещаешь, что после этого не станешь делать ничего плохого.

Наташа просияла и уже раскрыла было рот в благодарности, но Оля быстро добавила — на одном дыхании, чтобы не успеть передумать:

— И ещё — если ты подскажешь мне, как добраться до этой группы «видящих». Я хочу знать, что они задумали.

Глава 25. В твои руки

— Как-то так всё и было, — закончила Оля, пялясь в окошко видеочата.

Её разрывало: информация, полученная от Наташи, не давала покоя и выплёскивалась в невероятном нервном возбуждении. Она сама не замечала, как раз за разом тянулась к остаткам волос, перебирала их, наматывала на пальцы — и отпускала, чтобы тут же повторить.

Женька по ту сторону экрана моргнул и недоверчиво хмыкнул в микрофон.

— И что она? Действительно не стала на тебя злиться?

— Даже если и стала, виду не подала, — отозвалась Оля. — Странная она. Хотя ничего удивительного, с такой-то семьёй… не думаю, что у них был шанс вырасти нормальными. У обоих.

Едкая горечь поселилась в глубине души и не давала покоя, мучила и крутила. Правильно ли они поступили? Может, стоило попытаться помочь? Вникнуть в положение, а не уподобляться ему, превращаясь в бешеного мстителя и круша всё вокруг?

— Эй, — оклик Женьки в наушниках прозвучал ударом гонга, — я понимаю, о чём ты думаешь, но… не нужно. Мы это уже сделали. У нас выбора не было, помнишь? Даже если изначально у Фролова и был шанс, он уже стал чудовищем. Что нам ещё оставалось?

Наташа говорила то же самое. Тварь на плече — в плече! — Гоши сделала его монстром. Останься всё как есть — вряд ли он смог бы стать прежним. Скорее, продолжил бы искажаться, превращаясь в нелюдское создание. А избавиться от змеи, не погубив самого Фролова, они не смогли.

Да и была ли она, такая возможность?

— Как я и думала, — наконец вздохнула Оля, — он обмолвился тогда, за гаражами, что не каждый переживает процедуру. Видимо, это и вправду опасно.

— Могу представить. Всё-таки монстра в тело человека подсаживают. Причём сохраняя его сознание… пусть и ненадолго, как я понял. Блин. Интересно, чем это отличается от одержимости?

С одержимостью Оля уже сталкивалась. Тварь, силой проникшая в тело человека, полностью подчиняла его психику. А Фролов, судя по всему, обладал собственной волей, был именно симбионтом, но не одержимым.

— Ему было важно согласие, — вспомнила она. — Может, дело в этом?

— Может, — согласился Женька. — Как с демонами из книжек. Звучит особенно похоже на правду, если предположить, что легенды писали «видящие». Сходств многовато, так что будем считать это рабочей версией.

Оля кивнула. Истины они узнать всё равно не смогут, если не пообщаются с симбионтами напрямую. А объяснение выглядело правдоподобно. Почему бы не остановиться на нём?

— Как бы там ни было, ты, наверное, в безопасности, — вздохнула она. — Вряд ли они сунутся к тебе на Север. Они же не знают, где именно ты теперь живёшь. Хотя, если она права и этих «видящих» с монстрами полно по всему миру…

— А у тебя что? Ничего подозрительного?

— Нет, кроме этой девочки — но она, видимо, ни при чём, и…

— Я бы не был так уверен, — оборвал её Женька. — Мне вообще не очень нравится, что ты так сходу ей поверила. Всё-таки «они» потенциально могут как угодно замаскироваться. Тем более — эта Наташа, как ты говоришь, отреагировала очень спокойно. Кто сказал, что она — не их первый ход? Что они не ловят тебя на сострадание, как Фролова поймали на комплексы?

Оля помотала головой.

— Исключено. Брату она сопереживала и группы этой остерегалась совершенно искренне. Советовала мне держаться от «них» подальше. К чему бы их союзнику такое говорить?

— Усыпить бдительность, — без запинки ответил Женька. — Я бы так же сделал. Притвориться «их» врагом, чтобы влезть к тебе в доверие. Они же в курсе, что ты о них знаешь! Они бы не стали так в лоб. Выждали вот паузу, столкнули вас… тебе вообще не кажется подозрительным, что вы так случайно встретились на улице?

— Не кажется, — Оля вспомнила встречу с Наташей и покачала головой. — Я там обычно не хожу, просто решила погулять. Она вообще ко мне не подходила, я сама её позвала. А что до остального — вряд ли ребёнок вроде неё может так умело врать.

— Ребёнок вроде неё двенадцать лет скрывал от всех вокруг, что видит чудовищ, — возразил Женька. — Как и я, как и Фролов. Не стоит недооценивать эту способность, она даёт много плюшек, хоть и не сразу заметных.

— Ты слишком подозрителен, — нервно улыбнулась Оля, хотя и самой ей было неспокойно. — Зато смотри, сколько я узнала. И ещё теперь мы можем на них выйти. Она дала мне адрес форума и страницы пары человек в соцсетях.

— Вот это-то и странно, — Женька вздохнул. — Понимаешь, тут что-то не складывается. Он так хотел завербовать нас, а на неё забил. Хотя, если он так хотел выслужиться — вот же видящая, под рукой. И всё-таки до самого конца он не привлекал сестру. Это… как-то неестественно.

— Как раз естественно. Для брата-то. Может, не всё человеческое в нём ещё умерло. Не хотел вмешивать единственного оставшегося близкого, — предположила Оля. — Уж тебе-то это должно быть знакомо. Разве нет?

— Именно! И откуда она в таком случае знает, где их искать?

Оля хотела было возразить — и замерла с открытым ртом. А ведь и правда! Когда она задавала Наташе вопрос, ей совершенно точно казалось: девочка знает больше, чем говорит, и в курсе, где искать Гошиных загадочных «друзей».

Так и вышло. Но, если он старался держать её подальше…

— Я сужу по себе, — улыбнулся Женька. — Если бы я хотел держать тебя вдали от чего-то, я бы ни за что не допустил, чтобы ты об этом узнала. По крайней мере, постарался бы. Но ты взрослее и умнее, с тобой сложно. От ребёнка спрятаться легче.

Звучало лестно. Особенно от него с его-то привычной загадочностью. Оля даже слегка смутилась, но виду не подала.

— Вот тут не согласна, — она фыркнула. — Когда ко мне племяш приезжал, я чуть с ума не сошла, потому что он нашёл абсолютно все мои нычки и ещё родителям донёс. Придурок мелкий. Может, и здесь так же?

Может быть. Может быть, Гоша в преддверии смерти смог связаться с сестрой и рассказать ей правду. Может быть, она сама уже после гибели брата залезла в его аккаунт в соцсети и нашла контакты «видящих».

Но разве тогда она не упомянула бы это?

— Всё может быть, но ситуация всё равно мутная, — протянул Женька. — Так что я очень сомневаюсь, что ей можно доверять. Это может быть опасно. Наш лицей у них и так на мушке. Даже не так: ты у них на мушке, Оля. Я за тебя волнуюсь, честно.

Оля вздохнула. Нет, он не понял бы. Он не здесь, он не видел потерянного Наташиного взгляда. Такое не сыграешь. Каким бы великим актёром ни был — не сыграешь, и всё.

— Поверь мне, Жень, она не на их стороне. Это точно. С чего бы ей? Они погубили её брата. Если у кого и есть причина их ненавидеть, то у неё.

— Помогать им и быть на их стороне — разные вещи, — тихо откликнулся тот и прикрыл глаза. — Шантаж. Угрозы. Предложение, от которого нельзя отказаться. Бам — и ты уже бежишь сотрудничать с теми, кого ненавидишь.

— Ты не знаешь её… — заспорила Оля, но Женька прервал её.

— Ты тоже! Вы познакомились только сегодня, а ты почему-то ведёшь себя так, будто вы год знакомы, — он помолчал и вдруг усмехнулся куда-то в сторону. — Хотя блин, у нас с тобой так же получилось… Ладно. В любом случае, воля твоя. Ты права, меня там нет, и я ничего не знаю о ней. Так что отдаю ситуацию в твои руки. Действуй, как хочешь. Но будь осторожна.

— Буду, — кивнула Оля и вдруг спохватилась. Один вопрос не давал ей покоя с самого начала разговора. — Слушай, а ты не злишься, что я рассказала ей о тебе? О том, что мы убили Фролова?

Женька вздохнул. Побарабанил пальцами по столешнице. Уставился в камеру. Плохое качество мылило, размывало черты, и знакомые глаза казались дурацкими и пустыми.

Оля вспомнила, как в одном из снов тени за окном вагона сложились в его лицо, и поёжилась.

— Нет. Не злюсь, — наконец сказал он. — Если эта Наташа — действительно «их» агент, она и без того знала всю историю. А если нет, то рассказывать ей было безопасно. Главное — чтобы ты персональных данных не выдала. Таких, по которым можно отследить, куда я уехал.

— Да вроде нет, — она покачала головой. — Даже фамилий не назвала, хотя уж это-то «они» наверняка и так знают. Но погоди… если бы она была их агентом и знала о нас, то зачем бы ей тогда было спрашивать?

— Мало ли, — пожал плечами Женька. — Проверить, доверяешь ли ты ей. Например. Но ладно, оставим это пока. Сейчас важнее другое. Что ты собираешься делать с контактами, которые она скинула?

Оля растерялась. Не хотелось этого признавать, но она и сама не знала, как можно использовать «их» данные. Изучить лица, постараться не встречаться с этими людьми в реальности и не пересекаться в сети — да. Но дальше?

Оставить всё просто так, пустить ситуацию на самотёк? Пусть и дальше выслеживают её, подкидывая всё новые и новые приманки, чтобы завербовать в свои ряды? Пусть и впредь ловят наивных подростков, подсовывая им проклятие вместо спасения?

Такого ей не хотелось. Но силы были слишком неравны. Если их действительно так много, что против огромной группировки могут сделать два школьника?

— Скинь их мне, — посоветовал Женька, заметив её замешательство. — Попробую осторожно пошерстить по этому форуму. С фейка, разумеется, и через ВПН.

— Это опасно! — Оля тут же возмутилась. Ей, значит, быть осторожнее, а он сам туда полезет? Это было как-то совсем непохоже на Женьку, обычно такого рассудительного и внимательного.

— Опасно, — он кивнул. — Но я же тоже не идиот. Мне это делать безопаснее, чем тебе. Они всё-таки не знают, где я, а ты у них на виду. Так что, пока они будут следить за тобой — а они будут! — я попытаюсь… ну, что-нибудь сделать.

— И что именно? — кисло осведомилась Оля. Идея ей не понравилась сразу: влезет ещё в какую-нибудь опасность и не выберется потом. Да и роль приманки, отвлекающей «их» от его расследования, не впечатляла.

— Что-нибудь, — повторил Женька и улыбнулся. — Как залезу туда — гляну. И не расслабляйся. Тебя до сих пор не тронули, но это не значит, что они забыли. Кто знает, когда они начнут действовать. Может, уже начали. И эта ситуация с девочкой… Ты собираешься продолжать с ней общаться?

Оля кивнула.

— Пока не узнаю всё, что мне нужно. Да и…

В этом признаваться не хотелось, но Наташа ей понравилась. Маленькая, серьёзная и бесстрашная, девочка казалась взрослой не по годам. Слишком рано выросшим ребёнком, на которого свалилось много бед и которому был нужен хотя бы один близкий человек.

Ребёнком, неуловимо напоминавшим Женьку. Оно и понятно — наверняка все, кто видит с рождения, немного похожи друг на друга.

Такими сравнениями она бы точно делиться не стала. К чему его лишний раз смущать?

— Не нравится мне это, — ещё раз сказал Женька. — Но воля твоя. Как я и говорил, меня там нет, я не могу судить точно.

— А жаль, — тихо добавила Оля.

Она уже давно не злилась на него. По крайней мере, в открытую. Оле и самой хотелось верить, что ситуацию она приняла и простила, но иногда внутри снова начинало ныть холодным ощущением потери, скукой, какой-то иррациональной злобой на обстоятельства, на мир и на них самих.

Женька, похоже, прекрасно её понимал, хоть об этом они почти не говорили.

— Жаль, — со вздохом подтвердил он. — Вместе намного проще.

И вдруг добавил, спохватившись:

— А как там твои сны? Ты всё ещё их видишь?

Оля поморщилась. О бездарно проигранном в игре с судьбой раунде думать не хотелось, потому что сами мысли об этом ввергали в серую безнадёжность. Часы продолжали идти, чтобы в итоге привести её в пахнущую креозотом московскую подземку и разлучить с Женькой навсегда.

— Всё ещё вижу, — нехотя призналась она. — Теперь я в них пытаюсь вспомнить тебя — и не могу. И ещё за мной кто-то гонится. Иногда вроде бы даже догоняет… или нет. Слушай, а ты уверен, что тебе стоит в это влезать? Может, ну его?

— Ты о чём?

— Я уже говорила. Не сейчас, раньше. Что, если мои сны связаны с «ними»? Если это будущее наступит из-за того, что происходит сейчас? Что, если… ты наткнёшься на них, и это будет конец?

В последние дни она совсем забыла: ведь это ему, судя по её сну, угрожает опасность навсегда исчезнуть! Её одиночество — пустяк по сравнению с его небытием.

Хоть он и говорит, что ему действовать безопаснее, чем ей, кто знает, как всё обстоит на самом деле?

Женька помолчал, задумчиво пожевал губу. А потом до боли привычным жестом запустил в волосы пятерню и усмехнулся.

— Я тоже уже говорил, помнишь? Не я вижу эти сны. А значит, ничего поменять в будущем, которое ты видишь, я не могу. Это догадка, конечно, но если всё так, то от моих действий мало что зависит. Тогда почему бы не рискнуть?

— А если не так? Из каких недр логики ты выудил это заключение? — Олю его слова совершенно не убедили.

— Даже если не так, мы всё ещё ничего не знаем, — возразил тот. — Может, к такому исходу приведут мои действия. Может — моё бездействие. А может, твоё будущее — вообще лучший вариант, а не худший! Это тебе не коса, тут не всё однозначно.

Оля горестно вздохнула. Беспощадные стрелки внутри подсказывали: что-то грядёт. Но на этот раз Женька оказался прав. Они не знали, что именно повлечёт за собой судьбу.

— Пообещай, что не будешь нарываться, — пробормотала она. — Я не хочу потом вытаскивать тебя из неприятностей.

— А уж я этого как не хочу, — фыркнул тот в ответ. — Ну Оля, ну за кого ты меня принимаешь? Не маленький уже. Ты и сама не забывай, что от тебя многое зависит.

Женька внимательно посмотрел в камеру и вдруг улыбнулся.

— В конце концов, есть вероятность, что моя судьба тоже окажется в твоих руках.

Межглавье

Оля устало плюхнулась на свободное место и с облегчением выдохнула. Оторвалась. Что бы ни преследовало её, каждое утро встречая у входа в метро, застывшее, как статуя — оно снова не успело проникнуть за ней в вагон.

С недавних пор каждая поездка в университет превратилась для неё в погоню. Оля не знала, что было причиной: возвращение телефона или темноволосый мальчик с фотографии — а может, просто тварь наконец раскусила её истинную суть. Она знала лишь, что по утрам её встречает расплывчатая фигура, не принадлежащая человеку. Маячит близ турникетов и устремляется за Олей, стоит той войти в душный шумный вестибюль.

До сих пор ей удавалось сбегать от преследователя. Запрыгивать в вагон раньше, чем тот нагонит её. Существо так и оставалось стоять на платформе, точно обращаясь в камень, чтобы проснуться и продолжить погоню, когда она поедет домой. А вечером всё повторялось: стремительный бег по платформе, бросок к турникетам, рывок сквозь стеклянные створки вверх, к выходу из метро.

Когда по лицу начинал бить морозный воздух, придя на смену пыльному запаху креозота, Оля в очередной раз понимала, что спаслась.

Но долго так продолжать было нельзя. Рано или поздно она зазевается — и тогда тварь её настигнет. Да и срок действия проездного подходил к концу. Стоя в очереди к кассам, Оля точно стала бы лёгкой мишенью.

Нужно было что-то делать. Что именно — она пока не знала. Каждое утро обещала себе, что сегодня уж точно поедет на маршрутке, и каждое утро предавала это обещание. Будто какая-то неведомая сила раз за разом влекла её в метро, в место, где всё началось и где всё однажды закончится.

Книжка так и лежала в сумке почти нетронутой. Оля начала было её читать, но с каждой новой страницей в голове начинало мучительно зудеть, точно скреблись изнутри похороненные давным-давно воспоминания — и продолжать не получалось.

Что-то было зашифровано в книге, подумалось ей будто издалека. Я точно помню, что была какая-то книга с шифрами… Или речь шла не об этой?

Сюжет казался простым и странно знакомым: книжка была оформлена как дневник женщины со способностью, похожей на Олину. Та видела чудовищ и стремилась делать всё, чтобы сохранить жизнь и здравый рассудок в мире, полном демонов. Потрясающе красивое издание: графичное, с иллюстрациями.

Глава, на которой Оля остановилась, рассказывала о группировке, на которую натолкнулась главная героиня. Группировке, что обещала помочь ей преодолеть страх. Помочь выжить.

Оля не могла отделаться от ощущения, что где-то про такое уже слышала. И ещё — что, как бы главная героиня ни восторгалась своими новыми помощниками, на самом деле доверять им не стоит.

И ещё — что в этой истории не должно быть хэппи-энда, на который усиленно намекали отзывы и рецензии.

Звонок вывел её из ступора. Громкая, резкая трель телефона — странноватая рок-композиция группы, которую Оля слушала, ещё учась в школе. Как? Откуда? Она же уже сто лет как заменила рингтон! Да и группу эту почти не вспоминала.

С чего телефон вдруг начал трезвонить почти позабытой музыкой? Почему она такая громкая, что заглушает шум и гул московской подземки?

С чего он вообще вдруг зазвонил, если она в метро, где не ловит связь?

Оля потянулась к телефону в сумке — и мир изменился.

Глава 26. Звонок

Она не сразу поняла, что проснулась. Что внезапная смена декораций — не сумасшествие, не внезапный приступ бреда, настигшего недосыпающую усталую студентку, а простое пробуждение от кошмара.

Простое ли?

Оля лежала в знакомой кровати, постель приятно пахла кондиционером для белья, а телефон продолжал звонить. Наяву. Часы показывали полтретьего, и, кто бы ни пытался до неё добраться — дело было срочное.

Телефонные спамеры в такое время не звонят.

Яркий свет экрана ударил в глаза, заставив зажмуриться, и в сенсор «ответить» Оля ткнула почти наугад. Не успела толком дажепосмотреть, кто звонит. Вариантов и без того было немного.

Только один, точнее.

— Что произошло? — зевнула она в трубку. Голова всё ещё шла кругом: стремительное пробуждение давало о себе знать. — Хочется верить, у тебя есть причина меня будить в три часа ночи.

— Три часа ночи? — переспросили в трубке. — А, точно, часовые пояса… извини.

Оля уже набрала было в грудь воздуха, чтобы выругаться, но Женька по ту сторону телефонной трубки заговорил снова:

— Но дело срочное, так что просыпайся. И беги проверять соцсети.

А это ещё зачем? Проверять соцсети?

Что у него там произошло?!

— Ты что, всё-таки вляпался в неприятности? — выпалила Оля, тут же растеряв остатки сна.

— Ну… возможно. А может, не я. Проверь, пожалуйста, это очень важно.

С момента их памятного разговора прошла неделя. Неделя, полная переживаний и метаний: Оля нервничала. «Их» по-прежнему не было видно на горизонте, но Женька всё-таки влез на закрытый форум «видящих», и её это пугало.

Пока, впрочем, всё шло хорошо. Ничего интересного ему не попадалось, но и излишнего внимания к себе он не привлекал. Завёл фейковый аккаунт москвича, осторожно общался в чате, куда пригласили его «товарищи» — но не более.

И тут — внезапный звонок посреди ночи и требование проверить соцсети. В прошлый раз, когда Женька так делал, ей пришлось забирать его с детской площадки.

Судя по встревоженному тону, в этот раз ситуация была не лучше.

Оля поморщилась, когда яркий свет монитора ударил в лицо. В тёмной комнате контраст особенно резал глаза. Трубку она держала прижатой к уху, но Женька молчал — видимо, ждал её реакции.

— Да вроде ничего, — она потёрла глаза свободной рукой. — А что случилось? Ты что-то узнал об их следующем шаге?

— Если бы, — вздохнули в трубке. — Хотя… можно и так сказать, но не совсем. Точно ничего нет? Проверь ещё раз.

Это ей уже совсем не понравилось. Оля кликнула на очередную вкладку. Здесь ничего. Тут молчание. Электронная почта? А почему бы и не…

Что?

Видимо, она охнула — потому что Женька тут же отреагировал:

— Пришло что-то? Блин. Мне так хотелось верить, что обошлось, но вот же…

— «Мы знаем, что ты знаешь», — процитировала Оля единственную фразу, приговором темневшую на белом фоне. — С неизвестного адреса. И ссылка. Похоже, на тот самый форум.

— Не нажимай. Это всё?

— Кажется, да, — на всякий случай она проверила список вложений. Пусто. Ничего больше — только странная угроза и адрес сайта.

— Значит, обо мне они всё-таки не в курсе… — Женька в трубке тихонько выругался. — Иначе было бы не только это. То есть, в опасности пока только ты. Блин. Блин! Знал же, что они начнут действовать, но не был уверен, как именно.

Оля ничего не понимала. «Пока только ты»? «Не знают»?

— О чём ты… — начала было она, но он перебил её.

— Слушай внимательно. Никуда не выходи. Нигде не регистрируйся. Закройся дома, притворись больной хотя бы на несколько дней. И… и… и, чёрт, это же всё равно ничего не изменит, да?

Оля молчала. Нотка безнадёжности в последних его словах резанула по ушам, даже искажённая телефонными помехами. Ничего не изменит? Что происходит?

Ей прислали письмо с угрозой. Без конкретики. Больше она ничего не знала.

— Ты ведь… точно не сказала этой Наташе ничего, что могло бы на меня указывать? — уже тише спросил Женька. — Совершенно точно? Никаких данных? Город, что-нибудь ещё, что может подсказать им, где я?

— Никаких, — машинально откликнулась Оля. От сна не осталось и следа: казалось, всё тело звенит струной. Напряжение брало своё. Она потянулась к коротким прядям, рассеянно намотала локон на палец. — Может, всё-таки расскажешь, что случилось?

В трубке что-то невнятно простонали.

— О боже… вот, смотри. Любуйся. Мне это сегодня пришло на основную страницу. Чтоб ты понимала — я нигде её не светил.

В соседней вкладке стукнуло уведомление: сообщение. В унисон звуку с силой бухнуло сердце. Оля медленно потянулась курсором к нужному окну.

Женька прислал фотографию. Не слишком качественную, сделанную на дешёвый телефон. На снимке виднелась знакомая забегаловка: горел дурацкий неон, со стен соблазнительно крутили румяными боками бургеры. За столиками обедали люди.

И Оля. Оля сидела на диванчике со стаканом колы и сливочным мороженым. Подтаявшим.

— Ох, чёрт… — пробормотала она, пялясь на фотографию. — Ты говоришь, тебе это прислали? «Они»?

— Не ты же, — резонно заметил Женька. — Никто больше не мог. А теперь скажи — это не тот случаем день, когда вы общались с Наташей?

Оля присмотрелась к деталям. Да, точно. Пятнышко от мороженого на джинсах, приметное объявление у входа… тот день, то время. И напротив неё самой сидит кто-то — лица не рассмотреть, но цветастую курточку узнать легко.

— Быть не может, — пробормотала она. — Хочешь сказать, она…

— То есть, я прав, — вздохнул тот. — Ненавижу оказываться правым в такие моменты.

— Но это… это же не… — слова никак не хотели складываться в осмысленные фразы, а паника подкатывала всё ближе. — Но как…

— Думаю, так. Эта твоя Наташа была наживкой, чтобы заставить тебя засесть где-нибудь вне лицея и дать им шанс сделать фото, — голос Женьки звучал обречённо, но почти спокойно. Оля знала цену этому спокойствию. — В школу они проникнуть без Фролова не могли. На улице подходить не хотели. В нашем городе не слишком людно, ты могла запомнить лицо. А в забегаловках всегда полно народу.

— А… что с твоей страницей? — наконец обрела дар речи Оля. — Как они на неё-то вышли?

— Через твой френд-лист, — мрачно заметил Женька. — Спасибо ещё, что у меня данные на основной странице тоже фейковые. Вот блин, как знал. Нарочно не придумаешь.

— Тогда как они догадались…

— Что я — это я? А ты давно пароль меняла? Из кафешки той к вай-фаю подключалась?

— А… твою мать!

Оле захотелось удариться головой об стол. Вай-фай! Чёрт, о таком она и не подумала! Ну конечно же! Увести сессию через вай-фай, залезть в её аккаунт, подсмотреть, с кем она чаще всего переписывается и с кем разговаривает о чудовищах… Вот зачем им было заманивать её в забегаловку!

Всё казалось настолько просто, что волосы рвать хотелось. Только от них и так ничего уже не осталось.

— Говорил же быть осторожнее, — безнадёжно протянул Женька. — Я в последнее время весь трафик через ВПН веду на случай чего. Раз уж лазаю по их сайтам. Так что на мой город они так и не вышли, благо, в нашей переписке название не мелькало. Но вот у тебя проблемы.

Волнение переходило в панику, которая сменялась отчаянием. Оля ощутила, как ноги становятся ватными, и порадовалась, что сидит. Стой она сейчас — точно бы упала.

В голове толкнулась полузабытая боль. И знакомый уже стыд, приглушённый страхом.

— Прости, — пробормотала она, — я идиотка. И да, у меня проблемы.

— Да ладно, чего теперь уже, — вздохнул Женька. — Я бы и сам не догадался. Влезть в твой телефон через сеть забегаловки — довольно неочевидное решение.

— Что мне теперь делать?.. — Оля чувствовала себя так, будто её уже обложили. Будто под самой дверью стоит, карауля, целый отряд чудовищ, готовых всеми правдами и неправдами превратить её в симбионта.

Что там нужно, согласие? В крайнем случае они его, наверное, и под пытками могут вытащить…

О таком думать совсем уж не хотелось.

— Уф. Не знаю. Успокоиться, я полагаю, хоть это и сложно, — неуверенно произнёс Женька в трубке. — Угрозы, фото с непонятной страницы — всё выглядит так, будто они хотят, чтобы мы паниковали. Значит, паниковать нельзя.

— А потом? — в горле встал тугой комок, мешающий дышать. Успокоиться? Как?! — Я же не могу запереться дома навсегда! А ждать они умеют…

В окно что-то постучало. Створки задребезжали, как будто кто-то снаружи подсказывал ей: не поможет. Дом — не гарантия безопасности. Да, тепло и уют обычно не по нраву тварям, но у каждого правила есть исключения.

К тому же — кто сказал, что по её следу не пошлют симбионта? Ему не придётся даже ломиться.

Оля в красках представила: вот она, напуганная до предела, сидит дома, вот в дверь начинают трезвонить — настырно, долго. Мама открывает дверь, и безобидный с виду коммивояжёр улыбается выскочившей в коридор Оле нелюдской зубастой улыбкой.

Вот она выходит в магазин за хлебом, и из-под прилавка её хватают цепкие обезьяньи лапы, покрытые чёрной шерстью, слишком грубой и колючей для настоящего животного.

Положим, от простых чудовищ она ещё сможет защититься, успокоившись — хотя до спокойствия ли тут. Но симбионтам её настроение не помеха. Кто знает, сколько их сотрудничает с «ними»? Кто знает…

— Так что рано или поздно я им попадусь, — пробормотала Оля. — Раньше мне казалось, что они потеряли меня из виду, но…

— Послушай, — перебил её Женька. — По-моему, они не теряли тебя из виду. Ну, разве что совсем ненадолго, когда погиб Фролов. Но с тех пор прошло уже много времени, так что они просто выжидали удобный момент. Сейчас ты, по сути, настолько же не в безопасности, как и обычно. Просто теперь об этом знаешь.

Звучало совершенно не обнадёживающе.

— Ну так и что теперь? — беспомощно протянула она. — Мне остаётся только скрыться, выходит? Может, поехать к тебе?

— Не вариант. Мне удалось улизнуть под шумок, пока они отвлеклись на смерть Фролова, а вот с тобой всё будет не так просто. Скорее всего, и рейс отследят, и на хвост тебе сядут.

Женька вздохнул. Оля ощутила, как пропадает последняя надежда.

— Неужели совсем ничего нельзя сделать?! — в её голосе отчётливо звенели нотки истерики, и она ненавидела себя за это. — Мне останется только сложить лапки и умереть?

— Ну… — в трубке замялись и зашуршали какой-то бумагой. — Не совсем. Возможно, есть один способ. Но его использовать не хочется.

Оля насторожилась.

— Ты о чём?

— Как думаешь, зачем им было присылать мне эту фотографию? — спросил Женька.

Паника мешала связно мыслить, но до Оли постепенно начало доходить.

— Ты хочешь сказать…

— Я пока ничего не хочу сказать. Но да, похоже на то, что они пытаются заманить и меня тоже, — подтвердил тот в трубке. — Если кто-то из нас запаникует и натворит фигни, в конечном итоге накроют обоих. Так что главное сейчас, повторяю, — успокоиться и не принимать поспешных решений.

— А если я окажусь в опасности, они начнут шантажировать тебя, — догадалась Оля. — Как ни посмотри — везде их выгода.

Похоже, ситуация и впрямь оказалась безвыходной. И действие, и бездействие одинаково вели в тупик, где хохотал, щерясь змеиным оскалом, призрак Фролова. Вели к «ним».

Капкан стремительно схлопывался.

А главное — Женька оказался прав. Симбионты вышли на его аккаунт и открыли за Олей слежку лишь из-за её собственных действий. Его поиски, его осторожность — всё оказалось неважным.

— Я не знаю, что делать, — вдруг признался он, и Оле на миг показалось, будто она ослышалась. — Ты права. Тупик. Что бы мы ни попытались предпринять, они на шаг впереди нас. Всё продумано. Чёрт, и… как тебя из этой ситуации вытащить без потерь, я тоже не представляю.

Оля помотала головой. В голову лезли совсем уж дикие идеи. Инсценировать собственную смерть? Нереально. Особенно — в условиях слежки. Уйти жить в лес, не имея никаких навыков выживания?

Согласиться, в конце концов, на их условия? Дождаться, пока согласится он?

— Я… постараюсь успокоиться, — несмело произнесла она, чувствуя, как скручиваются узлом внутренности. — А потом попробую… Не знаю даже, что. Может, ещё найдётся способ. Надо подумать.

— Я тоже подумаю, — согласились в трубке. — Нам пока ничего не остаётся, кроме как думать и… как-то жить дальше. Но будь осторожна, Оль. Будь максимально осторожна. Ещё сильнее, чем раньше.

— Но дома-то запираться — не вариант, — вздохнула Оля. — Да и не поможет, сам понимаешь.

— Понимаю. К тому же это большими буквами скажет им: посмотрите, мы её запугали. Так что… попробуй жить, как жила. Хотя я понимаю, что будет сложно. Но ведь… по сути, ничего и не изменилось-то. К тому же, раз мы им нужны, они не должны сделать с тобой ничего плохого. Просто думай об этом.

Звучало довольно безрадостно, но Женька в трубке так старался её успокоить, что ей даже сделалось неловко.

— Я… попробую. Правда, — откликнулась Оля, стараясь, чтобы её голос звучал максимально спокойно. Хотя какое уж тут спокойствие.

Если внутри неё и отсчитывали время до неизбежного невидимые часы, сейчас их стрелки дрожали в нескольких делениях от двенадцати.

Она так и не заснула до самого утра. Женька писал с наспех созданной страницы, продолжая успокаивать и поддерживать, но помогало слабо. Оле всё мерещилось, что её окружили. Что ей не хватает воздуха. Она с нетерпением ждала утра, точно рассвет мог что-то изменить, точно с выходом солнца пришло бы и решение. Но утро наступило, а ничего не поменялось. Часы всё так же шли. «Они» всё так же были где-то неподалёку.

Поначалу хотелось засесть дома. Пусть даже на пару дней: квартира дарила смутное ощущение безопасности. Вот только на поверку оно оказалось лживым, и Оля поняла это сразу, как только глянула на окно.

С вечера на подоконнике ничего не было, но сейчас его прочертили глубокие, как раны, царапины.

Оля не помнила, чтобы видела кого-то у себя в комнате. Пусть даже мелкую тварь.

После такого оставаться дома резко расхотелось.

Она не запомнила, как собралась в школу — тихо, осторожно, чтобы не разбудить выходную сегодня маму. Не заметила, как столкнулась на кухне с отцом, который сонно жевал утренний бутерброд и не обратил на дочь почти никакого внимания. Да и она на него почти не отреагировала.

Вкус завтрака почти не ощущался. Отражение послушно показало ей бледную, как привидение, девушку с дикими глазами, и Оля мрачно выругалась. Скроешь тут панику, когда все эмоции отражаются на лице.

Утренние новости принесли ещё одну «радостную» весть: живодёр, убивающий кошек, объявился снова. Только этого не хватало. Конечно, теперь одноклассники разом перестанут подозревать Женьку — вот только с учётом происходящего в классе новой подозреваемой может стать она сама.

Впрочем, сейчас это было не самое худшее. Потому что возвращение «кошачьего маньяка» значило ещё кое-что.

Оно значило, что чёрный волк с торчащими наружу костями наверняка вновь вышел на улицы города.

На улице бил в лицо морозный ветер: ночью поднялась метель. Точно, декабрь же. Месяц праздников, о которых она за всем случившимся почти забыла. Скоро наступят новогодние каникулы, и одноклассники уже сейчас обсуждают, где и с кем будут проводить праздничное время. Но не Оля.

После всего случившегося никто не подаст ей руки.

Женька оказался прав: после ухода Гоши ничего не изменилось. Молчаливое отчуждение, окутавшее Олю, обычно отдавалось болезненным эхом внутри — но не сегодня.

Сегодня она была слишком погружена в собственную тревогу. И твари — твари витали вокруг, чувствуя её. От них никак не получалось отвязаться. Хорошо ещё, удавалось держать себя в руках, а потому нападать они не спешили.

Уроки Оля отсидела в полном раздрае, не замечая ни смешков одноклассников, ни возмущённых трелей Вивлы. Ей было слишком не по себе, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Хотелось увидеться с Наташей и расспросить её. Вдруг девочка тоже в опасности? Вдруг накрыли не только Олю? Вдруг после смерти Фролова-старшего «они» вспомнили о его младшей сестре? Но колючий страх царапался внутри и не давал действовать. Нельзя. Когда они виделись с Наташей в прошлый раз, это плохо закончилось. Кто знает? Вдруг она и впрямь их агент?

День близился к середине, а ничего не происходило. Оля уже начала уставать от собственной паники и впадать в болезненное, тревожное оцепенение, когда случилось то, чего она не ожидала.

Наташа сама ей позвонила.

Глава 27. Рыбки на крючке

С девочкой они с тех пор виделись только пару раз. И то — мельком: то Наташа куда-то торопилась, то Оле было нужно бежать на курсы. Сейчас Оля ужасно жалела, что не смогла выкроить момент на ещё один полноценный разговор с Фроловой-младшей.

Если бы она с самого начала знала, что случилось в их первую встречу…

Что бы это изменило? Роль девочки в истории оставалась подозрительной: по своей ли воле она помогла «им» в слежке за Олей? Может быть, её использовали, сделав невольной приманкой, но…

Оля больше ничему не могла верить.

И всё-таки, когда Наташа позвонила, она взяла трубку. Побег от ситуации ничего бы не дал. А если девочка и вправду помогала им не по собственному желанию, общение с ней могло оказаться полезным. Могло пролить свет на тёмные пятна, которых в этой истории оставалось немало.

— Я слушаю, — Оля поднесла телефон к уху, чувствуя, как подрагивают руки. Плохо. Она старалась быть спокойной весь день, но тревога прорывалась наружу, мешала нормально мыслить, запутывала и сбивала с толку.

Даже если ничего и впрямь не изменилось, а за ней следили уже не первый день, осознание не могло помочь в борьбе с нервами. Оля чувствовала себя рыбкой, уже пойманной на крючок и бездумно болтающейся в воде в ожидании подсечки.

— У тебя всё хорошо? — без приветствия спросила Наташа. И раньше, чем Оля успела ответить, затараторила в трубку. — Тебе может угрожать опасность! Помнишь, я говорила про компанию, с которой связался брат? Ты…

— Погоди, погоди, — перебила Оля. Её будто электричеством ударило. Девочка что-то знает? — Давай по порядку.

— Ты можешь сейчас встретиться? — напирала Наташа. — Надо поговорить. Не по телефону, мало ли что. Я… не всё тебе рассказала. И теперь что-то может случиться. Что-то плохое.

Голос девочки сочился искренним беспокойством. Похоже, за подругу она и впрямь переживала, действительно желая сообщить нечто важное, но Оля никак не могла решить, как к этому относиться. С одной стороны, Наташа очень ей помогла и, скорее всего, ненавидела «их» посильнее её самой.

С другой стороны — звонок выглядел подозрительно. Предложение тоже выглядело подозрительно. И сама девочка, из-за которой Оля оказалась в тот день в злополучном кафе… Кто сказал, что ей можно продолжать доверять?

Почему она предлагает встретиться именно сейчас, когда это может быть опасно? Не ловушка ли?

— Пожалуйста, — дрогнувшим голосом вдруг пробормотала девочка, — прошу тебя, приходи. Сейчас, на ту детскую площадку, где мы впервые встретились. Я не хочу больше… никого терять. А тебе угрожает опасность.

И отключилась раньше, чем Оля успела возразить, оставив ту в полной растерянности.

Что ей было делать? Принять предложение и подвергнуть себя риску — или отказаться видеться с Наташей, возможно, попав из-за этого в ещё большую беду? Какой выход правильнее? Какой безопаснее?

— Аксиома сама знаешь кого, — ответил Женька, когда она перезвонила ему, рассказав о Наташиной просьбе. — Зависит от того, насколько ты ей веришь.

Оля хотела верить. Она ужасно устала от постоянной подозрительности, от тревоги, что заставляла видеть в каждом прохожем врага. От друзей, что уходят, теряются или на поверку оказываются не теми, кем кажутся.

Но что могло сделать простое желание против беспощадно логичных фактов? Из-за Наташи «они» получили доступ к её телефону. Вольно или невольно, девочка им помогла. Кто сказал, что во второй раз не выйдет так же?

Минуты шли, а Оля всё нервничала, не в силах принять решение. Она уже почти решила махнуть рукой и не идти. Почти сдалась.

И тут её осенило.

Приглашение выглядело не просто подозрительным. Оно выглядело… очевидно подозрительным. Слишком подозрительным, чтобы «они» не могли до этого додуматься. Желай они поймать её этой встречей — не стали бы обставлять всё так, чтобы она начала сомневаться.

Не стали бы отправлять писем с угрозами. Не стали бы присылать Женьке фото. Будь это ловушка, они бы не рассказали ей о слежке с самого начала. Сделали бы так, чтобы на встречу с Наташей Оля пошла без колебаний.

«Может, они как раз хотят, чтобы я сомневалась?!».

Оля приняла решение.

Площадка, наполовину заметённая снегом, сегодня была почти пуста. Почти. Полупрозрачный голый человек с сероватой кожей ютился в углу, присев на корточки и спрятав лицо, и волосы у него топорщились, точно наэлектризованные. Острые выставленные лопатки периодически сотрясались, как от сдерживаемого смеха. Уже знакомая чёрная зубастая жижа растекалась вокруг канализационного люка, и вокруг неё таял снег. Перебирая лапами, спускалось что-то по стене многоэтажки — тощее, похожее на паука.

Многовато их. Оно и понятно — сразу двое видящих в одном месте, причём оба взволнованы. И Фролова, чтобы разогнать их, рядом нет.

Оля постаралась успокоить дыхание и решительно шагнула к площадке.

Наташа уже ждала её. Сидела на качелях, до боли знакомым движением лениво отталкиваясь от примятого снега под ногами. Так похоже на Женьку, которого девочка в жизни не видела.

У видящих что, один пакет невротических привычек на всех, с горькой иронией подумалось Оле. Даже у неё самой появились.

— Привет, — Наташа легко улыбнулась, но глаза оставались тёмными и тревожными, а голос звучал как из-под земли. — Я… думала, ты не придёшь. Но ты пришла, и так быстро.

Приветствие почему-то обожгло Олю, как удар. Натянутые до предела нервы реагировали на малейшее изменение в привычном пейзаже, не давали адекватно воспринимать действительность. И Наташа — маленькая, в своей смешной цветастой курточке и в шапочке с помпоном — казалась едва ли не исчадием ада.

Нужно было взять себя в руки. В конце концов, она уже решила для себя, что девочка не опасна. К чему сомневаться сейчас?

— Привет, — отозвалась Оля и осторожно присела на сиденье карусели. Бёдра обожгло холодом. Дерево промёрзло, и плотные штаны не могли защитить от беспощадной стыни. — Ты сказала, что нам нужно поговорить. Что это не телефонный разговор.

Наташа снова улыбнулась, невесело и мимоходом.

— Да. Именно так.

Она странно выглядела. Вроде бы ничего не изменилось — те же серьёзные серые глаза, те же русые волосы, выбивающиеся из-под шапки. Та же куртка, те же повадки, та же россыпь веснушек на курносом носу.

Но что-то в Наташе чувствовалось другим. Словно от камня откололся кусок, обнажая раскрытое, беззащитное нутро, словно фюзеляж ощерился пробоиной. Как будто нарушилась невидимая защита.

Оле сделалось не по себе.

— Ты говорила об опасности. Что ты хотела рассказать? — поторопила она, ощущая, как ползут по спине липкие мурашки.

Девочка глубоко вздохнула, точно собиралась прыгнуть в воду.

— В прошлый раз я… сказала не всё. Прости.

Оля вздрогнула. Значит, всё-таки правда? Ей не хотелось обижать девочку, решившую наконец заговорить, но с губ само собой слетело:

— Так и знала.

Она не это хотела сказать. Совсем не это. Больше всего на свете ей хотелось вывалить Наташе всю правду, поделиться собственной бедой, предупредить. В конце концов, девочка наверняка была такой же жертвой, как и они с Женькой. Не преступным гением, не кукловодом — ребёнком, которого втянули в нелюдские разборки.

Но ледяная тревога продолжала сковывать лёгкие, и Оля сказала то, что сказала.

Наташа странно нахмурилась — не сердито, скорее печально. Сложила брови трогательным домиком, и Оле стало стыдно. Вот же! Нельзя было не обижать человека?

Пытаясь сгладить неловкий момент, она запнулась и добавила:

— В прошлый раз ты не сказала, откуда у тебя контакты этих людей и адрес форума. Если брат тебе ничего не говорил и не показывал, как ты их нашла? Поэтому… я подумала, что ты могла рассказать не всё.

Теперь в личике Наташи не осталось ни тени трогательности: девочка продолжала хмуриться. Серьёзно, по-взрослому. Выражение в её глазах было таким, что Оле захотелось согреться — но она не подала виду.

Что это было за выражение? Гнев? Стыд? Отчаяние?

Полупрозрачный человек несмело обернулся в их сторону. Лица у него не было.

Жижа у канализационного люка пошла пузырями.

— Он старался прятать «их» от меня, — наконец произнесла девочка, — действительно старался. Но… Гоша был дурак. Он постоянно забывал компьютер включенным.

На миг Оле показалось, что ей перестало хватать воздуха. Худшие опасения подтверждались в который уже чёртов раз.

— То есть…

— Я не врала тебе, — Наташа вздохнула, грустно и тяжело, совершенно по-взрослому. — Я не хочу мстить, я не желаю вам с другом ничего плохого. Но…

Она осеклась и умолкла, разглядывая примятый снег под собственными ногами.

— Но «они» оказались сильнее, — эхом отозвалась Оля. Наташа подняла голову.

— Да, — негромко подтвердила она, — оказались. И в прошлый раз я кое о чём умолчала. Именно из-за этого. Но теперь… я, наверное, тоже в опасности.

Оля напряжённо прикусила губу. Голос девочки звучал искренне, но в прошлый раз ей тоже казалось, что Наташа с ней откровенна. Как знать. Может, и эта грусть в её голосе — фальшь? Может, она по-прежнему что-то скрывает, и выйти из замкнутого круга лжи можно только в холодное московское будущее? Будущее без Женьки?

Наташа будто поняла её замешательство.

— Я не симбионт, — тихо произнесла она. — И не «их» союзница. Это правда, что сейчас я их ненавижу. Но… так было не всегда.

— Тебе казались интересными существа, — запоздало вспомнила Оля. — Ты же говорила, что хочешь узнать о них побольше!

Девочка кивнула.

— Мне не нужна была сила, потому что я не боялась. Меня «они» купили на любопытство.

С того самого дня, как Гоша вернулся из школы необычно довольным, с горящими ажиотажем глазами, Наташа втайне ему завидовала. Виду, конечно, не подавала. Недовольно бурчала: мол, связался чёрт знает с кем, вот втянут тебя в неприятности, сам виноват будешь.

За подначками и демонстративной отстранённостью пряталась зависть. И ещё — любопытство, жгучее и захлёстывающее, как волна. Всю жизнь она гадала, что за существ они с братом видят. Строила предположения. Читала легенды. И вот теперь тайны «драконов», таких привычных и таких непонятных, приблизились на расстояние вытянутой руки.

Если эти люди знают о тварях так много — может, они сумеют рассказать Наташе больше, чем известно ей самой?

Она спросила об этом Гошу в первый же день. Тот только хмыкнул, сверху вниз глядя в её горящие ажиотажем глаза.

— Я не на том уровне, чтобы задавать слишком много вопросов. А ты лучше пока держись подальше, мелкая. Они, конечно, крутые ребята, но лучше мне поначалу всё разведать. Поняла?

Наташа поняла. Поняла одну простую вещь: как бы Гоша ни хвалил своих новых друзей, в каком восторге бы от них ни был, её он старается держать от них подальше. Не просто так. Совсем не просто так.

Он тоже им не доверял.

Не ей одной эта компания казалась подозрительной.

Но страх толкал брата к ним, страх, который был сильнее подозрений. Страх такой мощи, что ради борьбы с ним он мог поверить кому угодно. А она — она не боялась. Ей это было не нужно, и потому Гоша не мог решиться посвятить сестру в «их» дела.

Осторожность взяла верх над любопытством. Страстное Наташино желание узнать правду поутихло. Теперь она старалась отговорить брата от общения с этими людьми. Раз уж такой, как он, заметил неладное — значит, что-то там точно нечисто.

Попытки оказывались безрезультатными. Наташа понимала: он всё равно её не послушает. И в свою очередь старалась сторониться всего, что связано с «ними».

Но, когда Гоша в очередной раз забыл выключить компьютер, всё-таки не удержалась.

Ей хотелось верить, что она делает хорошее дело. В конце концов, кто знает — может, она сможет увидеть нечто большее, чем брат? Что-то, что поможет им обоим? Правду не только о «драконах», но и о «них» самих. Правду, которая поможет ей отговорить его и понять, что происходит, самостоятельно.

В конце концов, врага нужно знать в лицо.

Но на форуме, куда привела её история браузера, не нашлось ни слова ни о чём подозрительном. Зато нашлась энциклопедия.

— Что, прямо энциклопедия? — не поняла Оля. Вспомнился дневник Марины: такое удобное подспорье, которого не было у Наташи. Интересно, как они выживали, когда мамы не оказалось рядом? Неужто на одном только собственном опыте?

— Ну… не совсем.

Целый раздел сайта был посвящён существам. Посетители рассказывали, кого они встречали. Как выглядят те, с кем им приходилось иметь дело. Что они едят. Как от них защититься, если случайно привлёк лишнее внимание. Информация лилась рекой: за вечер Наташа узнала о «драконах» больше, чем за всю предыдущую жизнь.

Одна из тем называлась «теории». В ней люди рассуждали, как именно появились существа — и почему лишь некоторые могут их видеть.

То есть, разговаривали ровно о том, что интересовало Наташу.

— Я купилась, — вздохнула девочка. — Заглотила крючок, как тупая рыба. С компьютера брата постоянно смотреть было нельзя, так что я решила — ну, зарегистрируюсь там, хуже будет, что ли. Я ведь не стану указывать личную информацию, не стану общаться…

Поначалу она и впрямь не общалась. Ходила по темам, с горящими глазами читала откровения форумчан: и о диковинных «летающих китах», что порой видятся в небе, и о том, как другие люди воспринимают происходящие с ними странности.

Наташу жутко возмущало: как так, брат наврал ей, сказав, что ему не дают доступа! Вот же они, знания, лежат себе на форуме — бери и читай!

В теме теорий она обосновалась прочно. Предположения и чужие идеи захватили Наташу с головой, и она сама не заметила, как ввязалась в спор с кем-то из форумчан-старожилов.

Когда он написал ей в личные сообщения, она, охваченная азартом, не удержалась и ответила.

— А потом… я так и не поняла, как это произошло, но ещё пара дней — и меня добавили в их конфу, — она вздохнула. — А это уже соцсеть. Так они узнали и моё имя, и то, что я его сестра. Я на тот момент решила, что пусть, они вроде оказались безобидными. А потом у Гоши появилась эта… штука.

Когда Наташа забила тревогу, было уже поздно: брат увяз по уши.

Они с Гошей сидели в разных чатах. Тот даже не знал, что она тоже общается с «ними». Но её аккуратные расспросы не прошли мимо внимания других — и, стоило Наташе обмолвиться о брате и его метаморфозах, как в конференции начало происходить что-то непонятное.

— Они писали «какой ужас, такого просто не может быть», — вспомнила Наташа. — Уверяли, что они не при чём. Но я всё равно начала сомневаться. Выгрузила архив энциклопедии и убежала оттуда. Удалила аккаунт. Думала, я избавилась от них. Но…

— Но после смерти Гоши им нужен был кто-то ещё из этого города, чтобы выйти на нас с Женей, — закончила Оля. — И они вспомнили о тебе.

Девочка молча кивнула.

— И что они тебе пообещали? — резко произнесла Оля. — За помощь! Ты ведь позволила им… Это из-за тебя они…

Она осеклась. Точно: Наташа же ещё не знает, что произошло сегодня утром и из-за чего она так напряжена. Но та, похоже, догадалась и сама.

— С тобой что-то случилось? — тихо спросила девочка. — Так и думала. Я не знала, зачем им это, но догадывалась, что для чего-то плохого. Поэтому постаралась тебя предупредить. Похоже, не помогло.

— Не помогло, — процедила Оля, не разжимая зубов. Значит, всё оказалось подстроено? Всё-таки это Наташа привела «их» к ней? Не просто приманка, не просто случайная жертва?

Какова была её роль? Что именно она сделала?

— Они сказали, что вытащат маму из психушки, — пробормотала Наташа. — И пообещали, что от меня после этого отстанут. Что меня не сделают… симбионтом. Ну, разве что я сама захочу. Я не поверила, конечно, и поняла, что это ловушка, но…

Девочка умолкла.

— Но наживка оказалась слишком ценной, — закончила Оля. — Я поняла. И что, стоило оно того?

Наташа грустно улыбнулась, снова вскинув брови трогательным домиком.

— Если бы твой Женя смог вернуть свою маму к жизни, он готов бы был пожертвовать кем-то ещё? Кем-то незнакомым? Я почти уверена, что да.

Нет, хотела возразить Оля — и осеклась. Слишком хорошо она помнила, какими чужими и колючими становились глаза Женьки, когда речь шла о Марине.

И день, когда мать умерла у него на руках во второй раз, тоже помнила.

Нет, она не могла ответить на этот вопрос с уверенностью. Может быть, такую приманку заглотил бы даже Женька.

— Вот видишь, — правильно поняла её молчание девочка, и Оля не нашла, что сказать в ответ.

— Погоди-ка, — осенило вдруг её, — откуда ты знаешь, что у него погибла мать?

Наташа опустила глаза и прикрыла губы пальцами. Проговорилась, мол. Спрашивать, в общем, смысла не было. Всё и так казалось понятным. «Они» сообщили.

— Когда ты сказала, что тебе нужны их данные, я обрадовалась, — вспомнила девочка. — Думала, получится обставить так, будто я ни при чём. Но сыграли же не контакты, верно?

Оля кивнула.

— На самом деле я знала немного, — продолжила Наташа. — Меньше, чем ты думаешь. После смерти Гоши я просто… продолжила жить, как до того. Думала, они меня больше не найдут. Я же удалила страницу.

— Не всё так просто, — пробормотала Оля одними губами, вспомнив Женьку и махинации с её телефоном. — Тем более, Гоша мог оставить им твои контакты.

— Он и оставил, — девочка скорбно искривила губы. — Я думала… что он хоть немного остался человеком. Что продолжит честно держать меня вдали от всего этого. Но потом мне позвонили. И сказали, что от него.

— То есть, он и тебя заложил…

— Я именно тогда поняла, что он окончательно перестал быть собой, — тихо произнесла Наташа. — И окончательно перестала злиться на его убийц — ну, на вас, то есть, хотя о вас я тогда ещё не знала.

— И что потом? — поторопила Оля. Всё складывалось. Как и говорил Женька — предложение, от которого невозможно отказаться. — Что тебе поручили сделать?

— Мне прислали ваши описания. С фото. И сказали, что, если я встречу кого-то из этих людей на улице, я должна отвести их в одно конкретное кафе. И по дороге в это кафе сообщить «им», что я это сделала. Всё.

Оля поверить своим ушам не могла. И что, так просто? Никаких хитрых схем, слежки и планов? Просто встретить и пригласить в кафе?

Ну да. Точно. Там наверняка поджидал человек с фотоаппаратом, готовый взломать нужный аккаунт и сделать роковой снимок. А требовать большего от враждебного человека «они» бы и не стали. Её использовать-то решили, только чтобы не вызывать подозрений — наверняка Оля почуяла бы симбионта и не пошла с ним.

Другое дело ребёнок. Тем более — ребёнок, который «их» недолюбливает.

— Мне сказали, в каком районе города вас встретить вероятнее всего, — вспомнила девочка. — И я там гуляла. Каждый день. Всеми силами старалась показать, что я тоже их вижу, чтобы вы заметили меня, если я не замечу вас…

— Так и вышло.

— Да. Я бы тебя не узнала. Причёска… другая. Ты выглядишь совсем не так, как на фото.

У них даже Олины фотографии были… Наверняка Гоша сделал, пока ещё учились вместе.

Точно! Фотографии! Спросить бы девочку, как «они» спланировали эпопею с «компроматом», котятами и живодёром. Почему решили действовать именно так? Кто такой, в конце концов, этот чёрный волк, что будто по пятам следовал за Олей все эти дни? Вернее, то, что выглядело как волк.

— Ты знала, что именно они собираются делать? — зачем-то спросила она вместо этого. Наташа покачала головой.

— Догадывалась, что ничего хорошего, но… в планы меня они не посвящали. Просто просили тебя найти, раз уж сами они пока не здесь. А потом общаться, присматривать за тобой. Не терять из виду.

Она сгорбилась, став разом совсем маленькой, ещё меньше, чем была.

— Уже там, в кафе, я пожалела… особенно после того, как услышала твою историю. Но когда мы только-только познакомились, я ничего не знала! Не знала, какая ты, и просто отписала им по дороге в кафе, что я в пути. Ты даже не заметила.

Наташа нервно засмеялась, и тени пришли в движение. Булькнула жижа, существо со стены потянулось в их сторону изогнутой лапой. Оля ринулась было успокаивать девочку — не хватало ещё нарваться на неприятности из-за некстати вырвавшихся наружу эмоций — но остановилась.

— Ты всё это время знала, что мне угрожает опасность, — поняла она вдруг. — Но рассказать решила только сейчас. Что изменилось?

Та вскинула голову. Уставилась на Олю тревожным, нехорошим взглядом.

— Мне прислали это… — пробормотала она и, пошарив в кармане, протянула смартфон.

На светящемся экране виднелось сообщение. От неизвестного отправителя.

«Хорошая работа. Спи спокойно, малышка: ты отомстила за брата». И прикреплённая фотография.

На фотографии была запечатлена Оля, идущая в школу. Широкий шарф наполовину скрывал лицо, но приметная стрижка бросалась в глаза. Её пальто, её сумка — точно она.

А за её спиной — мутное, расплывчатое пятно. Оля тут же вспомнила. Она уже видела такие.

Когда она училась фотографировать, подобные пятна появлялись на снимках, когда в прицел объектива попадала тварь. А судя по этому кадру, тварь на фотографии была огромна.

— А как же… твоя мама? — холодея, прошептала Оля. Наташа покачала головой.

— Я спросила то же самое, но внятного ответа они не дали. А я поняла, что меня, скорее всего, обманывают. Сложила два и два. Может, они с самого начала не планировали помогать мне. Может, наоборот, хотели вытащить маму из психушки… завербовав её. А на такое нужно время.

Звучало логично. Пусть маленькая, Наташа обладала ясным умом. Не хуже Женьки.

— Но об этом я сперва не подумала, — закончила девочка. — А потом было уже поздно. Так что сейчас я почти надеюсь, что они не исполнят обещание. К тому же я вроде как их предала.

— Это ты о том…

— Что я рассказала тебе. Да. Я не должна была этого делать, но, когда я получила фото, мне стало совсем стыдно, — Наташа помолчала. — Они, наверное, прислали мне их, потому что думали, что я рада мести. А вышло наоборот.

Она вдруг умолкла и посмотрела куда-то за Олю. За её плечо.

— Ой… — пробормотала девочка, тут же меняясь в лице. — Это он…

Олю как током ударило. «Он»? Кто?!

Из-за спины раздался шорох, и это явно были не жижа из люка, не полупрозрачный человек и не ногастая тварь со стены — до неё только сейчас дошло, что они успели куда-то деться. Нет, шорох складывался в тихие, осторожные шаги, явно принадлежавшие кому-то хищному. Кому-то знакомому.

Оля даже не успела обернуться: раздавшееся из-за спины рычание могла издавать только одна тварь в мире.

Глава 28. Все дороги

— Он… всё-таки нас нашёл, — просипела Оля, обеими руками стискивая раковину.

Пальцы скользили по холодному влажному кафелю, и опора из умывальника выходила аховой, но ей жизненно важно было цепляться хоть за что-то. Оле казалось, что она вот-вот упадёт.

— Это не я, — замотала головой Наташа, и на этот раз Оля поверила без колебаний. Смысл девочке врать? Чудовище, похожее на волка, гналось за обеими, и даже сейчас, когда они чудом смогли добежать до ближайшего общественного здания, оно наверняка караулило их снаружи.

Зачем? Чего хотело? Просто запугать — или…

До сегодняшнего дня Оля и не знала, что умеет так бегать. Когда существо появилось перед ними, ужас было заставил её оцепенеть — но помогла Наташа.

Камень, невесть как оказавшийся на засыпанной снегом детской площадке, свистнул в воздухе и ударился о лобастую башку. Повезло ещё, что этот оказался не призрачным! Сама девочка стремглав вскочила с качелей и заголосила:

— Бежим!

И они побежали. Быстро, не разбирая дороги, пока не добрались досюда. До той самой забегаловки, где Оля и Наташа ели мороженое в прошлый раз. Той же, где они с Женькой отмывали руки, после того как наткнулись на трупы котят.

Похоже, в это место вели все дороги.

Учитывая, что произошло в прошлый раз, в любой другой ситуации Оля бы обошла закусочную по широкой дуге. Но времени на выбор не было. Ужас, не дающий покоя, гнал её вперёд, игнорируя законы здравого смысла: зачем «им» убивать её? Зачем «им» вредить ей?

И сейчас Оля стояла посреди уборной, сжимала скользившие по умывальнику пальцы, прерывисто дышала и пыталась понять. С появлением твари история стала ещё более запутанной.

Наташа сказала «это он». Сказала, как будто знала волка.

— Я думаю, — пробормотала девочка, — они следили за кем-то из нас с самого начала. Я специально выбрала открытое место, чтобы всё просматривалось, но…

Видимо, не помогло.

Наташа съёжилась в маленький дрожащий клубок, опустилась на корточки на полу уборной. Сейчас, раскрыв все карты, девочка снова стала ребёнком, расстроенным и уязвимым. Таким похожим на саму Олю месяц назад, когда та сидела в туалете, а над ней возвышалась фигура Стаськи.

Стася… Думать об этом было не время, но как же ей сейчас не хватало подруги! Всегда понимающей, всегда лояльной. Не странной и холодной, как Наташа, но живой и равной.

Мечтать не вредно, оборвала себя Оля. Стасю это не вернёт. Да и не стоит сейчас о ней думать. На повестке более важные вещи.

Истерика понемногу отступала, и пальцы переставали дрожать, и уходило досадное головокружение, что ещё недавно не давало нормально стоять. Мысли приходили в порядок.

— Пойдём, — Оля приблизилась и осторожно потянула Наташу за рукав. — Не стоит сидеть в туалете всё время. Это как минимум подозрительно. Давай лучше… что-нибудь закажем.

Раз уж уйти они отсюда всё равно пока не могут, не стоит привлекать лишнее внимание.

Есть не хотелось, но сидеть в зале, где в такое время было полно народу, казалось безопаснее, чем торчать в туалете. Здесь, конечно, не было окон, потому они и побежали именно в уборную, напугав своим безумным видом таджичку-уборщицу — но кто мешает сесть подальше от окна?

Главное — не включать вай-фай и внимательно смотреть по сторонам. «Их» агент вряд ли до сих пор сидел здесь — как-никак, прошло уже несколько дней — но осторожность всё же не помешала бы.

Наташа подчинилась и покорно поплелась вслед за ней. Девочка выглядела так, как будто на неё только что свалились все беды мира. Оля могла её понять: наверное, в дни, когда над их с Женькой головой разверзлось проклятие «кошачьего маньяка», она сама выглядела и чувствовала себя не лучше.

Оля должна была злиться. Это по вине девочки «они» успешно сделали первый шаг, загнав их с Женькой в угол, это Наташа выдала их неведомому врагу, слишком сильному, чтобы с ним бороться. Может, «они» и потеряли бы её из виду рано или поздно, если бы не помощь девочки?

Но внутренний голос подсказывал: а смысл? Слишком уж невелика оказалась роль Наташи в разыгравшейся истории. Она и сама оказалась жертвой, пойманной на крючок любви к матери, и Оля могла это понять.

Откажись Наташа — рано или поздно «они» нашли бы другуюприманку, чтобы заманить Олю и вытащить на поверхность её данные. Да и слежку наладить было бы несложно даже без девочки. Достаточно было встретить её у школы и сесть на хвост, благо, с помощью Гоши «они» знали, где она учится…

Потому злиться не выходило. Хоть опасность и продолжала наступать на ноги, маячила за окнами забегаловки тёмной волчьей тенью, промёрзшими кошачьими трупиками лежала под слоем снега. Далеко, далеко: сейчас их с Женькой злоключения вспоминались как что-то эфемерное.

Сейчас всё было ещё хуже.

— О чём ты думаешь? — спросила вдруг девочка, разматывая шарф. Пустой столик вдали от окна всё-таки нашёлся. Отсюда тварь не должна была их увидеть, а сами они могли тихонько посидеть и обдумать произошедшее.

— О том, что случилось в самом начале, — машинально отозвалась Оля. — О трупах котят. И ещё о волке.

Она ничего не имела в виду: просто ответила честно, не особенно задумываясь. Но Наташа в ответ дёрнулась, как будто её ударили.

— Что?! Так это…

И осеклась, поймав изумлённый взгляд Оли.

— «Так это»? — напряжённо переспросила та.

Точно! Наташа же знала что-то про волка! Судя по реакции, девочка встречалась с ним не впервые — а значит, могла рассказать Оле что-то новое. Хорошо бы. Эта тварь явно была связана с «ними», но как — этого понять не удавалось.

Разве твари, действующие сами по себе, вообще могут быть кому-то подконтрольны?

— А… ничего, — неуверенно улыбнулась Наташа. — Просто… ты его знаешь?

Оля кивнула.

— Да. Это из-за него нас с Женей начали считать преступниками. Мы почти уверены, что котят убил именно он. Но… кто это такой? Ты выглядела так, будто знала его. «Их» агент?

— Хуже, — снова погрустнела девочка. — К такому меня не допускали, так что я могу только строить догадки. Но он — тварь, которая может общаться с людьми. Или как минимум с симбионтами. Я… видела их с Гошей. Ещё в конце октября, когда он только-только начал меняться.

Оля по-быстрому прикинула сроки. Конец октября, то самое время, когда она начала видеть. Дни, когда происходила заваруха с Женькиной матерью. Получается, именно тогда Фролов преобразился, а на улицах города появилась волкоподобная тварь.

Что-то не складывалось. Если «кошачьим маньяком» был волк, то почему убийства кошек начались посреди ноября? Зачем ему вообще было начинать?

Из-за Оли?

— Что именно ты видела? — спросила она. — Они что, разговаривали?

— Вроде того. Ну… я слов не слышала, но выглядело так, будто они общаются. Мысленно, например. Уж не знаю, с самим братом или со змеёй. Но даже если со змеёй, Гоша наверняка понимал.

Наташа вообще-то не планировала следить за братом. Просто так получилось: сначала отменили последний урок, потом одноклассница отказалась сходить погулять — вот и пришлось возвращаться домой раньше, чем обычно. Идти до дома было недалеко, так что добралась она быстро.

И увидела.

Гоша стоял невдалеке от подъезда, а рядом с ним возвышался монстр. Здоровенный: голова доставала брату до груди, а ведь тот всегда казался Наташе таким высоким. Длинные лапы, слишком костистые, чтобы принадлежать настоящей собаке, скребли когтями по земле, оставляя борозды.

Снег тогда ещё не выпал.

Рука брата лежала на голове этой твари. Лицо постоянно меняло выражение, как во время настоящего разговора: то лёгкая усмешка, то поджатые губы… то мертвенная маска, больше похожая на личико дурацкой куклы. Точно и не человек.

Наташа наблюдала за ними из-за угла, надеясь, что ни Гоша, ни его чудовищная компания её не заметят. Разглядеть с такой позиции удавалось немногое, но одно она заметила точно.

Глаза у волка были злобные, налитые дурной кровью, совсем не похожие на человеческие. Но в них угадывалась осмысленность. Точно этот зверь, эта хищная тварь была совершенно разумна.

Брат так и не узнал, что она видела. Наташа не сказала ему ни слова: боялась, чем это могло грозить. Как он разговаривал с монстрами, она больше не замечала, хотя на самого волка натыкалась ещё пару раз.

А через некоторое время начался ноябрь, и на улицах начали находить трупы кошек. И почему-то, глядя на них, Наташа безошибочно поняла, чьих рук это дело. Не рук — лап.

— Я так и не видела вблизи, — пробормотала Оля. Некстати вспомнилось, как Женька трогал изувеченные тельца котят, и по спине прошёл неприятный холодок. — Но разве следы лап и клыков не очевидны? С чего тогда решили, что маньяк, а не бешеный пёс?

Наташа покачала головой.

— Ты видела его лапы? Когти как лезвия. Если уже встречал такое, поймёшь, но если нет… к тому же они умеют отводить взгляд. Ты не знала? Мы видим не только монстров. Мы видим и последствия.

Оля вздрогнула. Не только монстров? Разве не этим вопросом она задавалась месяц назад, в ещё спокойном, ещё беззаботном прошлом, когда мрачные сны были единственной её проблемой? Как те, кто не может их видеть, реагируют на изменения, созданные ими?

— То есть… — попыталась сформулировать она и запнулась. — То есть, для тех, кто не замечает чудовищ, всё, что они делают, приводится к нормальному виду?

Прозвучало совсем уж по-математически, и Оля в очередной раз невольно вспомнила Женьку. Интересно, как он сейчас? На него не вышли?

— Да, вроде того, — кивнула Наташа. — Людям кажется, что так было всегда, или что следы похожи на собачьи, или что эта тень на стене — просто игра света. Я читала на форуме, что, если вглядываться в мельчайшие несуразности в реальности, то вот это оно и есть. Говорят, что так даже можно стать видящим, если изначально не видишь. Хотя я такого не встречала. Звучит как-то нереально.

Оля нервно усмехнулась, но промолчала. Неизвестно, не подслушивают ли их. Не стоит говорить, что она сама — из таких. Что ещё осенью она не просто не видела — знать не знала ни о каких чудовищах!

Хотя слышать это из уст Наташи было забавно. Выходит, «они» и про таких, как она, в курсе…

А с чего бы им не быть в курсе? Даже Женька — и тот знал об этой возможности, пусть вместо форума у него и был всего лишь мамин дневник.

— Слушай, — спохватилась вдруг она, вспомнив недавние сомнения, — а ты что-нибудь знала вообще про его план? Я рассказывала, что Гоша подставил нас с помощью этого фото… но эта история до сих пор какая-то мутная. Не могли же они такую сложную схему спланировать ещё до того, как узнали, кто я вообще такая! А трупы-то начали появляться раньше… но позже, чем в город пришёл волк… я запуталась.

Наташа закрыла глаза и нахмурилась, снова став похожей на взрослую. То ли что-то напряжённо вспоминала, то ли обдумывала — а говорить ли такое вообще.

— Знала, — наконец призналась она. — В ноябре волк почему-то начал ошиваться в одном конкретном районе. Я так понимаю, «они» тогда на вас вышли как раз, да?

Оля кивнула. Точно. Теперь всё складывалось. Наверняка монстр жрал кошек и раньше — просто поначалу это было не так заметно. Он вполне мог охотиться за городом. В каких-нибудь посёлках, где осенью полно брошенных животных, о которых никто не вспомнит.

Зато потом, случайно найдя в парке видящих, он начал выслеживать их в этом районе. И трупы стали появляться уже на улицах.

Интересно, с чего ему вообще понадобились кошки?

Ну конечно, сообразила Оля. Он же похож на собаку! Кошки боялись его, как боялись псов, и он чуял их страх. Потому и предпочитал кошатину, запугав весь город грозными слухами о «кошачьем маньяке». Изначально в убийствах не было плана. План появился потом.

Разрозненные куски одного дела сложились в единую картину. История, что произошла с ними, наконец начала казаться логичной. Хоть и запутанной сверх меры.

Всё началось, когда они впервые натолкнулись на волка, и тот, с дьявольской точностью распознав в них видящих, немедленно доложил об этом «им». Изначально Оле и Женьке просто не повезло — и эта случайность, нелепая встреча в парке в конечном итоге завела их в ловушку. Не будь её — ничего бы не случилось. Ведь о них даже Фролов тогда не знал! Он вообще в школу не ходил, внаглую прогуливая — и, как знать, может, и продолжил бы, не получи вдруг новость о «видящих» в его классе? Может, если бы не встреча Оли и Женьки с волком, их лицей так и не узнал бы, кто такой Гоша Фролов?

Ведь и стрелки, зловещие стрелки внутри Оли впервые сдвинулись с места именно в тот злополучный день, когда ей пришло в голову встретиться с Женькой именно в парке. Чёрт! Пойти в парк ведь было её идеей! Даже здесь выходило, что причина всего — только она сама.

Как бы то ни было, случилось то, что случилось. Волк узнал. «Они» тоже узнали и начали действовать.

Сначала группировка нацелилась на Олю: её страх перед волком сложно было не учуять. За остальным дело не стало.

Подслушать через Гошу и его друзей Олины разговоры со Стаськой не составило труда. О котятах та говорила в открытую, пытаясь сбагрить их хотя бы кому-то, а у Фролова на тот момент были уши по всему классу. «Они» наверняка узнали, что она собирается за котятами — и решили нанести первый удар. Любовь волкоподобной твари к кошкам сыграла «им» на руку. Равно как и слухи о живодёре.

Теперь Оля понимала, что тёплый приём во дворе дома подруги ей наверняка заготовил Фролов. Возможно, даже не в одиночку: кто знает, сколько «их» ещё в городе? Наверняка за ней следили весь тот злосчастный вечер, ожидая удобного момента, чтобы выпустить волка. Как знать, может, это слежку она ощутила, когда вдруг занервничала по дороге в Стаськин двор?

О её страхе «они» уже знали. Понимали, что вырвать котят из рук оцепеневшей от ужаса жертвы будет просто. Хотя даже это не понадобилось: поскользнувшись на льду, Оля и сама бросила коробку.

После этого волк оставил её и занялся котятами. Паникующая, в полуобморочном состоянии, Оля даже не поняла, что ей больше ничего не угрожает. Пока она тряслась в подъезде, существо расправлялось с пушистыми малышами.

Оставалась самая малость: заманить её туда, где тварь разбросала трупы, и сделать фото с Олиным лицом в кадре. Выставить её убийцей, подтасовав доказательства. Гошин талант, подаренный змеёй, тут оказался очень кстати. Поймать случайного ребёнка и заставить его сделать снимок — что может быть проще, если у тебя есть дар гипноза?

Оля почти не сомневалась: не догадайся они с Женькой заглянуть за гаражи, им подсказала бы дорогу вежливая девочка со странными остекленевшими глазами. Или мальчик. А то и вовсе старушка.

Женька. Вот кто спутал им все планы, не дав Оле попасть в кадр. Вот кто оказался лишним элементом в стройном плане. Вот кто выпадал из схемы. Почему существо донесло «им» о ней — но не о нём?

Ответ пришёл так же быстро, как и всё остальное. Из-за кинофобии. Женька привык не бояться, и Оля, до одури испугавшаяся существа, перетянула на себя всё внимание твари. Его лёгкая тревога растворилась в её ужасе.

Твари мыслят не как люди. О тех, кто видит их, но не боится, они забывают быстро. А вот Оля с её страхами стала идеальной мишенью. Мишенью, в которую, тем не менее, не удалось попасть. Из-за Женьки. У «них» и впрямь появился компромат — только не на того человека.

План провалился, и Фролов решил действовать «в лоб». Напрямую заявил Оле, что знает о её страхах. Предложил помощь. Может быть, в ней, до одури напуганной волком, он увидел родственную душу, «прошлого себя», слабого ребёнка, которого некому защитить? Может быть, именно поэтому так разозлился из-за её отказа?

В таком случае Гоша и впрямь был туповат.

Что должно было случиться дальше? Её бы продолжили травить волком, пока она, гонимая ужасом, сама не пришла бы к «ним» на поклон? Попытались бы устроить ещё одну подставу? Неизвестно. Ничего из этого всё равно не случилось.

Потому что опять вмешался Женька.

Когда во время стычки тот заявил, что видящий — он сам, а не Оля, Фролов наверняка обрадовался. Потому что на Женьку у Гоши уже был компромат. Причём какой! Он не просто стоял в кадре с мёртвыми котятами. Он трогал их руками — а такое точно убедит больше людей. Гипнотический дар Фролова поможет «раскачать лодку» и привлечь чужое доверие.

Остальное пошло по плану — пусть и не с тем, с кем должно было изначально. Олю из вида тоже не теряли, но, видимо, решили влиять на них по очереди.

Странно. Наташа говорила, что людей у «них» в избытке. Но всё выглядело так, будто группировке тотально не хватало ресурсов. Будто им физически сложно было тягаться одновременно и с Олей, и с Женькой.

Может, тех, кто создаёт симбионтов, на самом деле не так уж и много?

— Эй! — воскликнула вдруг Наташа, и Оля поняла, что уже минут с пять молча сидит за столиком и вертит в руках флаер со скидками. Тупо уставившись в одну точку.

— Ох, извини, — она вынырнула из мыслей, — задумалась. Просто… сложновато сложить в голове полную картину. Хотя теперь я вроде как всё понимаю. Все дороги и правда ведут в одну точку.

Оля невесело усмехнулась. Подумать только! Всё началось с такой мелочи. Со встречи в парке. А закончилось тем, что сейчас её осаждают, как средневековую крепость, а Женьки нет рядом, чтобы помочь.

Оба раза, когда ей начинала угрожать опасность, он вмешивался. Переводил огонь с Оли на себя. Помогал ей сохранять хрупкую безопасность всякий раз, когда «они» уже дышали ей в спину.

Зачем? Почему он так стремился защитить её? Только из-за чувства вины?

— Ты злишься на меня? — вдруг спросила девочка, и её голос предательски дрогнул — впервые за всё время. — Ты… думаешь, что я виновата? Потому что я виновата.

Оля покачала головой. Нет, Наташу она не винила. Не будь девочки, нашёлся бы другой, что заманил бы её в нужное время в нужное место. Ещё повезло, что Фролова-младшая оказалась такой совестливой.

— Я не… — начала было она, но не успела договорить.

По кафе разнёсся оглушительный звон стекла.

Глава 29. Нет нам покоя

Оля и Наташа вскочили с мест почти синхронно. Одновременно развернулись ко входу, где уже начала собираться толпа. Та гомонила на разные лады: кто-то ругался, кто-то недоумевал, а кто и вовсе вопил на высокой ноте, полузасыпанный осколками.

— Кто хулиганит?!

— Окно, окно…

— Ай! Нет, ну вы посмотрите! В ребёнка!.. как так можно!

Чей-то ребёнок и впрямь верещал, и к общей суматохе примешивался ещё и детский плач.

— От мороза, что ли, лопнуло?

— Да какой мороз, вы чего? Хулиганы…

— А чем они его тогда? Я камня не вижу…

— Говорю же, от мороза!

— Или брак в самом стекле!

— Скорую вызовите! Тут ребёнка поранило!

— Да зачем скорая, мамочка! Царапина…

От обилия звуков кружилась голова, но сами они долетали как будто сквозь вату. Оля видела. Видела, что произошло на самом деле, и позабытый было липкий ужас снова заворочался внутри.

Фасадное окно не просто лопнуло. Его действительно разбили снаружи.

— Пошли отсюда, — прошипела сбоку Наташа, хватая Олю за рукав. — Пока он нас не догнал.

Минута слабости прошла: сейчас девочка казалась суровой, как никогда, и держалась не в пример лучше собственного брата. По крайней мере, самообладания она точно не теряла. Оля могла ей только позавидовать.

«То есть, для тех, кто не замечает чудовищ, всё, что они делают, приводится к нормальному виду?». Недавний разговор иголкой засел в памяти. Вот, пожалуйста — наглядное подтверждение слов Наташи.

Волк в толпе спокойно двигался мимо людей, оставаясь незамеченным. Не видимым ни для кого, кроме двух человек.

У Оли подкосились ноги и пропал голос. Если бы не Наташа, она бы так и замерла на месте, как кролик перед взглядом змеи — ужас ледяным ознобом сковал всё тело.

Но девочка снова дёрнула её за рукав, на этот раз — настойчивее и сильнее, и Оля стряхнула с себя смертное оцепенение. Сейчас медлить было нельзя.

— Ну чего ты стоишь, — поторопила Наташа. — Он вот-вот доберётся! Бежать надо.

— Ку… куда? — хриплым от страха голосом просипела Оля. — Выход же…

Пройти через двери? Невозможно. Во-первых, мешала толпа, собравшаяся у фасада, во-вторых…

Волк. Пытаться выбраться через вход — значило проходить совсем близко к нему. Оля не могла. Просто не могла. Как тогда, в парке. Будто всё должно было закончиться такой же сценой, с какой началось.

— Производная… от… икс… в кубе, — машинально пролепетала Оля, но не успела сосчитать: Наташа рванула её за куртку в очередной раз и с силой потащила куда-то вглубь зала.

— Здесь должен быть второй выход! Задний! Обычно всегда бывает!

— Ты где это высмотрела, в американском кино? — попыталась возмутиться Оля, но всё же побежала за девочкой. Ноги сами несли её подальше от жуткого волка.

Коридор. Второй зал. Кассы, где даже во время ЧП стоят кассиры с дежурными, как будто приклеенными улыбками. Коридор. Туалеты.

Где второй выход? Где?!

Оля ощутила, как волной снова накатывает истерика, и хлопнула себя по щеке, пытаясь прийти в себя. Нельзя. Нельзя паниковать. Если она снова замрёт, как тогда, никто не поможет ей. Женька далеко, да и подло это — требовать от него спасать её каждый раз. А Наташа…

Наташа отбежала куда-то в сторону. Дёрнула ручку малозаметной с первого взгляда двери.

— Вот! Вот второй выход! Говорила же!

Ну надо же. Всё-таки оказалась права.

Улица встретила их колючим ветром и снегом, бьющим в лицо. Пока они сидели в кафе, поутихшая было непогода разыгралась с новой силой, и теперь в ушах завывало, а ветки редких здесь деревьев сгибались под воздушными порывами.

— Не расслабляйся! — крикнула ей в ухо Наташа. — Бежим! Он досюда быстро доберётся!

Просить Олю второй раз не пришлось. Сейчас, когда к горлу подхватывала стылая жуть, а по лицу били снежные комья, это всё, что ей оставалось. Бежать. Бежать. По засыпанной дороге, проваливаясь ногами в снег, по тротуару, который городские власти обещали расчистить и не расчистили, по замёрзшей, комковатой земле.

Девочка бежала сбоку, запыхавшаяся, растрёпанная. Сама Оля наверняка выглядела не лучше.

— Куда теперь? — крикнула Наташа, стараясь, чтобы голос не перехватывало от быстрого бега. — Знаешь какие-нибудь места?

Беспощадное осознание едва не заставило Олю остановиться. Мест она не знала. А волк продолжал гнаться, и по всему его виду было понятно: теперь не отстанет. На этот раз его целью были девочки, и он готов был преследовать их, сколько понадобится.

А значит — нет им покоя. Осада продолжится, даже если они успеют добраться до дома. Человеческое жильё твари недолюбливали, так что там Оля и Наташа могли оказаться в хрупкой безопасности, но…

Их зажали в тиски. Побег был всего лишь отсрочкой неизбежного. Всё происходило так, как Оля и боялась: «они» будут осаждать её, пока она не сдастся. Помочь ей некому. Бежать некуда.

Она помотала головой на бегу и сосредоточилась на дороге. Нельзя. Нельзя поддаваться отчаянию. Сейчас главное — оторваться, уйти от этой погони, а о том, что случится позже, можно подумать в другой раз. Пока за ними гонится волк, на это нет времени.

За спиной чудилось тяжёлое звериное дыхание, которое не заглушал даже свист ветра. Обернувшись, Оля могла краем глаза заметить яркое чёрное пятно на фоне белого снега. Пятно приближалось.

— Можно попробовать… добраться до дома, — пробормотала она, отплёвываясь от волос. Непривычно короткие концы лезли в лицо, загораживали дорогу, попадали в рот.

До дома было далековато, и Оля не думала, что сможет пробежать весь этот путь. Физической подготовкой она никогда не отличалась. Но попробовать стоило — вариантов оставалось не так много.

Да в чём смысл, прошептал беспощадный внутренний голос, голос страха и отчаяния. Допустим, вы доберётесь. Допустим, ты даже сможешь убежать. А что потом? Будешь ждать, пока какая-нибудь летучая тварь из тех, что не боится людского жилья, разобьёт твоё окно и утащит тебя с собой? Выйдешь на следующее утро из подъезда и снова встретишь волка?

Нет. Нет, нет. Нельзя сейчас о таком думать. Бежать. Бежать по аллее. Бежать мимо городской мэрии. Бежать туда, где дом. Где хоть какая-то надежда.

Забегаловка осталась позади. Сейчас они летели по дороге вдоль парка, по центральной улице. Прохожие шарахались от двух девочек, несущихся, как от пожара. Приходилось лавировать, чтобы не сбить кого-то. Одно радовало: движение тут всегда было оживлённым, а значит…

Олю осенило.

— Остановка!.. — выпалила она. — Точно! Туда!..

Метрах в ста от них возвышался неприметный серый павильон, покосившийся от старости. В такое время суток на автобусной остановке дежурила только пара старух — никаких очередей и давки. К павильону как раз подъезжала «гармошка».

Каким бы быстрым ни был волк, он не сможет догнать автобус. Не сможет же?

Попробовать в любом случае стоило. Что им ещё оставалось?

— Ты гений, — выдохнула на бегу Наташа и резко свернула в сторону павильона. Оля рванулась за ней, едва не сбив прохожего.

Автобус шипел, зазывая раззявленными дверями в тёплое, душное даже в такую погоду нутро. Наташа первой взлетела по ступенькам, зашарила по карманам в поисках проездного, встревоженно оглянулась на Олю.

— Забирайся!

За спиной протяжно зарычали. Слишком хрипло и низко, чтобы этот рык мог принадлежать нормальному животному. У Оли подкосились ноги.

Она шагнула было к автобусу. Уже даже успела нашарить деньги. Но мороз пошёл по коже, будто сегодняшний снегопад забрался под одежду: что-то схватило её за подол куртки.

Оля сразу поняла, что. Точнее, кто.

Догнал-таки.

— Ну давай! Чего ты, — взволнованно поторопила её Наташа, такая маленькая и бледная на фоне ярких автобусных боков. Водитель укоризненно глянул на Олю из своей кабинки: мол, чего задерживаешь, забирайся или уходи.

Волк не пытался атаковать. Он просто держал её подол, держал крепко, будто самой его целью было не напасть, но остановить. Может, так и было. Может, зверь пытался разделить их. Может, преследовал иные цели.

Кто знает.

Нужно было вырываться. Сражаться с ужасом, что подступал к горлу и мешал дышать. С отчаянием, рвущимся изнутри. С проклятой кинофобией, из-за которой всё началось и из-за которой, похоже, закончится.

Оля рванулась вперёд. Молча, быстро, безнадёжно. Плотная ткань пуховика затрещала.

— Девушка, вы, кажется, за гвоздь зацепились… — протянула какая-то бабка, но та её не слушала. Гвоздь? Интересно, откуда бы здесь взяться гвоздю? Висеть в воздухе?

Пока Оля не видела тварей, она и не замечала, каким нелогичным бывает окружающий пейзаж.

Вперёд. Ещё вперёд. Ещё. На ватных ногах, с трудом шевеля цепенеющим от ужаса телом. Она даже смогла сделать ещё полшага: хватка слабела, ткань трещала, готовая порваться, но на куртку Оле было уже всё равно. Есть вещи поважнее одежды.

Волк рыкнул и дёрнул на себя. Она качнулась. Всё происходило мучительно медленно.

— Вы едете или нет? — резко спросил водитель.

Где-то внутри натянутые, как струны, нервы отдались напряжением, назойливым, точно зубная боль. Даже слова вымолвить не получилось. Оля рвалась вперёд как сумасшедшая, пыхтела и сжимала губы, но со стороны казалось, будто она просто стоит на месте.

Пуховик затрещал снова.

На миг ей показалось, что она почти свободна.

Миг оказался слишком краток.

— Так, ну всё, с меня хватит. Хорош холод надувать, и так метель собачья, — громко произнёс водитель. Оля в последний раз рванулась вперёд — и двери захлопнулись у неё перед носом.

Она только и успела, что встретиться взглядом с испуганными глазами Наташи. В следующее мгновение автобус тронулся, увозя прочь бледную фигурку в цветастой курточке, замершую у самого входа.

Оля осталась на остановке, застыв, как дурацкая статуя у входа в парк.

Вариантов больше не было.

Глава 30. Бог любит троицу

Как она вырвалась, Оля не помнила. Остатки самообладания исчезли за горизонтом вместе с удаляющимися очертаниями автобуса, и на их место пришла душащая паника. Из горла сам собой вырвался крик, переходящий в надрывный визг. Ноги всё-таки подломились.

Она в последний отчаянный раз рванулась вперёд и полетела в снег, на проезжую часть.

Когда красно-чёрный вязкий туман в голове рассеялся, Оля поняла, что бежит. Бежит, не разбирая дороги, так, что мышцы сводит от напряжения, а встречные пешеходы не просто уклоняются — шарахаются, как от бешеной собаки. По телу словно пробегали электрические разряды. Сердце колотилось адским колоколом.

Кажется, когда она упала, кто-то метнулся к ней. Кажется, спросил, в порядке ли она. Кажется, предложил помощь. Оля не помнила. Она продолжала рваться вперёд даже сейчас, когда хватка зубов волка уже не держала, и визжать на одной ноте.

Может быть, потому люди и шарахались.

Перед глазами плыло, а связки горели огнём. Пофиг! Ничего больше не существовало, кроме страха, и страх стал топливом, которое не давало ей упасть от изнеможения и толкало, толкало непонятно в какие дали.

Оля даже не понимала, куда бежит. Куда-то. Куда-то подальше.

В голове совершенно не было мыслей.

Она очнулась, только когда за спиной бухнула тяжёлая металлическая дверь, оставляя её в полумраке незнакомого подъезда. Резко пахло мочой. Лампочка, к счастью, в этот раз горела ровно.

Ещё несколько минут Оля просто стояла, прислушиваясь к едва различимому жужжанию лампы под потолком, и пыталась перевести дыхание. Мозг всё ещё плавился, а тело то и дело начинало колотить, но, как минимум, к ней понемногу начала возвращаться способность мыслить связно.

Зачем она так бежала?.. Понятно же было, что тварь не собирается ранить её и убивать. Иначе убила бы уже с десяток раз: чего ей стоит догнать паникующую, уже изнеможённую школьницу? Но нет. Оля была здесь, жива и здорова, а значит, цель волка состояла в другом.

Запугать? Возможно. Довести до состояния, когда она не будет соображать, что делает, и запросто согласится на любые условия?

Если так — с чего она думает, будто оторвалась?

Оля посмотрела по сторонам. Обыкновенный типовой подъезд. Безлюдный, душный, неприятно пахнущий. К счастью, без окон.

Выходить наружу было нельзя. Она опять оказалась в ловушке, относительно целая лишь до тех пор, пока кто-нибудь не решит войти в подъезд. А там убегать станет уже некуда: здесь второго выхода не видать.

С другой стороны, если волк не собирается убивать её…

Некстати вспомнился Гоша Фролов. Давнишняя стычка в гаражах, что закончилась его гибелью — гибелью чудовища, которым он стал. И фраза, произнесённая на ухо Женьке: «им» всё равно, в каком ты состоянии. Главное, чтобы жив был.

Убить волк, может, её и не убьёт… Где гарантия, что не покалечит? Он чудовище, падкое до «видящих», как и все сверхъестественные твари. Кто его вообще контролирует? Каков шанс, что он не слетит с катушек и не перегрызёт Оле горло?

Страх никуда не делся. Лишь приглушился новыми переживаниями. Если во время погони мелкие твари не докучали ей, отпугнутые монстром посильнее, то сейчас налетели с новой силой, и Оле пришлось отмахиваться ещё и от них.

Они чуяли, что она боялась. Хорошо ещё, более крупных и опасных чудовищ в подъезде не появлялось. А могли бы: предбанник ещё не считался «людским жильём».

По ноге прошла дрожь, и Оля не сразу сообразила, что это вибрирует телефон в её кармане. Причём, похоже, уже давно.

Звонила Наташа.

— Алло, — закричала она в трубку, как только Оля нажала на сенсор ответа, — ты там как?! Я потом вернулась на остановку, но тебя там уже не было! Я испугалась, что ты…

— Не бойся. Я уже… в безопасности. Почти.

Оля врала. Прекрасно она понимала, что ни о какой безопасности и речи идти не может: чужой подъезд, даже не свой, и волк, караулящий снаружи, не оставляли ей шансов. Но что могла сделать в такой ситуации Наташа? Не убить же тварь самой, в конце-то концов.

В голове заворочалась, складываясь в идею, смутная догадка.

— Я могу чем-нибудь тебе помочь? — спросила девочка в трубку. — Я, конечно, против этого монстра ничего не сделаю, но…

Нет, хотела ответить Оля. Не можешь. Ты маленькая и слабая, тебе нельзя подвергать себя опасности. Ты и так попала в беду из-за меня — если бы не твоё стремление мне помочь, «они» бы не нацелились на тебя тоже.

— У тебя дома есть что-нибудь, что можно использовать как оружие? — спросила она вместо этого.

Догадка превратилась в решение. Смутные воспоминания, что казались похороненными за стрессом последних дней, выплыли на поверхность, подсказывая неприятный, сложный, но реальный выход.

Ей уже приходилось убивать чудовищ. Она знала, как.

— Только кухонные ножи, — опечалилась в трубке Наташа. — У папы была коллекция кинжалов, но папа в Москве, и он бы мне не дал.

Кухонный нож — это слишком мало. Для мелкой твари такого бы хватило, но выходить с ножом против зверя, который ей до груди достаёт? Оля бы не решилась. Тем более, навыков ножевого боя у неё не было, и она почти не сомневалась: волк разберётся с ней раньше, чем она успеет нанести хотя бы один удар.

Вот бы нашлось что-то вроде газового гвоздомёта Марины… Тогда не пришлось бы даже приближаться к твари, от одного взгляда на которую у Оли подкашивались ноги.

Страх. Со страхом тоже нужно было что-то делать. Если она будет так же паниковать, как сейчас, ничего не выйдет.

Оля одёрнула себя, поняв, что ведёт себя так, будто убийство твари — дело решённое. А у неё ведь даже оружия пока не нашлось.

— Ещё что-нибудь? — безнадёжно спросила она. Девочка отрицательно замычала в трубку.

— Но можем подумать вместе. Ты где сейчас?

— В подъезде, — вздохнула Оля. — Причём в чужом. Куда отсюда идти — понятия не имею.

— Понятно, — Наташа моментально оценила ситуацию. — Слушай, а может, тебе по квартирам походить? Представиться соседкой? Ты выглядишь достаточно взрослой, чтобы попросить… не знаю. Что-нибудь подходящее.

Оля хмыкнула. Ну да. Грязная после падения на проезжую часть, в изорванной куртке — хороша из неё соседка. Да и что просить-то? Гвоздомёт?

Хотя за неимением лучших идей годилась и эта. Куртку можно было снять, а свитер и штаны пострадали не слишком — разве что на коленях виднелись грязные пятна, на которые соседи могут и не обратить внимания.

— Я попробую, — протянула она наконец. — Других вариантов всё равно нет. Спасибо.

— Не за что, — откликнулась Наташа. — Хотела бы я тебе помочь… Но могу только быть на связи.

— Это лучше, чем ничего, — Оля почему-то подумала о Женьке. Вот уж кто наверняка бросился бы спасать её очертя голову. У него, помнится, и мамин гвоздомёт остался, да и сил было побольше, чем у маленькой Наташи.

Нет. Хватит с неё. Довольно Женька её прикрывал, в результате вляпываясь в неприятности сам. К тому же он на Севере и помочь ей никак не может.

Или всё-таки?..

О таком думать и вовсе не хотелось, но неприятные мысли поневоле лезли в голову. Охоться «они» только за Олей, Женьке никто не прислал бы фотографию. А значит, они хотели выманить и его тоже. А значит…

Значит, ему лучше не сообщать, что с ней сейчас происходит.

На первых трёх этажах Оле не открыли.

Она с самого начала не слишком-то надеялась на успех, но думала, что хоть небольшого отклика добиться сможет. Как оказалось — ничего подобного. Где-то жильцов не было дома, где-то ей не хотели открывать. В одной квартире на неё и вовсе наорали, обозвав побирушкой и едва ли не преступницей. Голос был скрипучий, старческий. Чем-то напоминал Вивлу.

Оля подумала, каким ужасом было бы натолкнуться на главную грымзу лицея номер шесть сейчас, и даже порадовалась, что скандальная бабка не стала открывать дверь.

Какое-то подобие успеха настигло её лишь на четвёртом этаже. Пузатый мужик в майке, словно сошедший с карикатуры, молча выслушал её просьбу о «гвоздомёте или чём-то наподобие» и почесал намечающуюся плешь.

— Не, — заметил он нехотя, — гвоздомёта нет. Ничего такого. Тебе гвоздь забить надо? Могу подсобить, руки из нужного места растут. Молотком-то всяко сподручнее.

Ну да. Гвоздомёт — не самый популярный инструмент для дома. Он у Марины-то был скорее для того, чтобы сражаться с чудовищами. Для гвоздей люди обычно используют молоток.

Оля невольно представила, как она выходит против огромного чёрного волка с молотком, и вежливо отказалась, с трудом пытаясь не рассмеяться — нервно, истерично. Мужик, похоже, не опечалился: пожал плечами, мол, воля твоя. Закрыл дверь, пожелав на прощание удачи.

Удача бы ей пригодилась. Как и оружие.

На следующих двух этажах Оле открыли уже трижды. Гвоздомёта ни у кого, понятное дело, не оказалось. А придумать ещё что-нибудь, что не требовало бы навыков ближнего боя, она никак не могла.

Не пистолет же просить у людей! Такого ей точно никто не даст, даже если у кого и найдётся огнестрел.

Ох, был бы волк чуть поменьше… Можно было бы попробовать ножом. Но с тварью таких габаритов Оля точно вблизи не справится. Даже без учёта фобии.

«Ты видела его? Когти как лезвия», — вспомнились слова Наташи. С таким-то вооружением существо оторвёт ей руку вместе с ножом раньше, чем Оля успеет им взмахнуть.

От таких мыслей на душе стало ещё гаже.

Оля продолжила идти вверх. Что ей ещё оставалось?

Этажом выше ей пришла в голову идея, и вместо гвоздомёта она начала просить «что-то, что поможет справиться с бродячей собакой». Но даже так результатов не было. Разве что какой-то мутный парень на шестом предложил пакетик с таблетками, заявив, что такое точно «положит блоховозов», но подобное Оле было не нужно.

Да и не помогло бы.

Звук открывающейся двери, почти неслышимый с верхних этажей, настиг её на девятом, последнем, когда она уже была готова проверить последние четыре квартиры. Ладони разом вспотели. Времени уже не оставалось.

Если и здесь ей ничего не достанется, она окажется в ловушке. Вряд ли кто-то из жильцов согласится впустить странную гостью на чай. Да даже если и согласится, это не выход: ничего не помешает волку караулить у закрытой двери.

В первой квартире не оказалось никого, кроме собаки: её заливистый лай заставил Олю вздрогнуть. Только ей собак ещё не хватало! И так достаточно! От двери она поспешила убраться, но следующая квартира встретила её детским голосом:

— Посторонним открывать нельзя. Мама не разрешает…

Ребёнка Оля могла понять и напирать не стала. Вот только ей-то что было делать?!

В следующей и вовсе не открыли. Оставалась последняя квартира — и, если и там никого не будет…

Оле казалось, будто она уже слышит тихие звериные шаги по ступенькам.

Звонок отдался в голове болезненной трелью: со времён сотрясения она плохо реагировала на некоторые звуки. А этот звенел прямо как школьный и, помимо головной боли, вызывал неприятные воспоминания.

Дверь открыла неопрятная старуха, при одном взгляде на которую Оле стало понятно: не сработает. Вот уж кто точно ничего не даст.

Но попробовать стоило. Вдруг в жизни бывают чудеса?

— Ты ещё кто? — неласково осведомилась та. — Чего тут ходишь?

— Простите, я… ваша соседка, — начала было Оля, но бабка перебила её:

— Ага, соседка! Я всех наших соседок знаю, так что не свисти! Кто такая? Чего пришла?!

Вот теперь шаги раздавались уже по-настоящему. Оля занервничала, озираясь по сторонам в надежде хотя бы не пропустить появление твари. Старуха её поведение восприняла по-своему.

— А, теперь вон сбежать пытается… ходят тут всякие, мошенники! Знаем мы таких «соседок», на секунду оглянулась, они уже у тебя сервиз вынесли!

В другое время Оле стало бы интересно, зачем неведомым мошенникам сервиз, но сейчас было не до того. Волк подбирался ближе: клацанье когтей по бетонным ступеням слышалось уже совсем рядом.

Нужно было делать хоть что-то.

— Послушайте, — взмолилась она, — пожалуйста, помогите! Я… в опасности.

— Чего? — не поняла бабка. — Гонится за тобой кто, что ли?

Оля часто закивала. Да, мол, гонится. Старуха грозно нахмурилась, став похожей на персонажей из суровых боевиков. У такой, того гляди, и дробовик найдётся.

Неужели хоть что-то хорошее?!

— А чего тогда про соседку врала?! — рявкнула вдруг бабка, заставив Олю подпрыгнуть от неожиданности. — Так я и поверила тебе! Прошмандовка! Гонятся за ней… видно, что не бежала сейчас никуда, и гонятся всё равно! Если б гнались — не стала бы выдумывать чёрт знает что!

Оля попыталась возразить, но створка захлопнулась у неё перед носом, оставив в одиночестве. Ещё некоторое время она тупо слушала, как звенит с той стороны цепочка и ворчит старуха, шаркающими шагами отходя от двери.

Что это сейчас было?!

Неважно. Надо что-то придумать. Надо… надо…

Карман снова завибрировал. Точно! Наташа! Может, девочка нашла что-то? Может, придумала, как остановить волка?!

Шанс был маловат, конечно, но…

— Алло, Наташа? — Оля стремительно поднесла телефон к уху, даже не посмотрев на экран. — Слушай, я… я не смогла найти оружие, а волк зашёл внутрь, и я на последнем этаже и не знаю, что делать, и выхода нет, и…

Она тараторила, как будто разговор помог бы отсрочить неизбежное. Руки тряслись, тварь приближалась, и Оле только и оставалось, что надеяться на невозможное. Голова стремительно заполнялась звенящей пустотой, и лишь человеческая речь помогала держаться в здравом уме.

Когда она наконец прервалась, чтобы перевести дух, из динамика телефона раздался голос, и у Оли ухнуло сердце.

— Волк? — встревоженно переспросил Женька. — Оружие? О… Оля, что у тебя там происходит?!

Нет. Только не это. Только не он, только не сейчас!..

Ответить она уже не успела.

Волк вырос перед ней как из ниоткуда. Приоткрыл пасть, слишком широкую для нормального животного, и негромко рыкнул. Оля обмерла, в очередной раз за сегодняшний день застыла статуей, не в силах сдвинуться с места.

— Оля? — позвал Женька в трубке. — Оля, ответь! Что случилось? Ты в опасности? Оля! Пожалуйста, скажи что-нибудь! Ау!

Ужас начал переходить в истерику. На глаза навернулись слёзы. Волк едва уловимо качнулся вперёд.

Она никогда раньше не видела его настолько близко. Не только адские клыки. Не только когти, острые и длинные — и впрямь лезвия. Нет, было что-то ещё.

В местах, где недоставало шкуры, что-то клубилось. Не мерзости вроде опарышей или глистов: просто темнота. Точно чёрный дым заполнял костистую тварь изнутри, приводя волчье тело в движение. Точно ничего в её утробе и не было, кроме этого причудливого дыма.

Существо пригнулось, готовясь к прыжку. Похоже, это был конец. Всё. Она больше ничего не успеет сделать. И Женька… Женька тоже.

Как жаль. Они так и не увиделись в последний раз. И даже Новый год не успели встретить.

— Ты там… жива вообще? — севшим голосом пробормотал вдруг тот. — Пожалуйста, только держись там! Не умирай! Я постараюсь… что-нибудь придумать, только продержись ещё хотя бы пару минут, ладно? Хоть немного!

Оле очень захотелось ему ответить. Рассказать, что случилось, отговорить вмешиваться. Хотя бы попрощаться! Но из сдавленного спазмом горла не вылетело ни звука.

Ты уже дважды защищал меня от него, хотела сказать Оля. Ничего страшного, если в третий раз у тебя не выйдет. Бог любит троицу, конечно, но из любого правила есть исключения.

Не стоит ничего делать. Не стоит подставлять себя под удар. Не стоит пытаться помочь: это «их» план, и ты прекрасно это знаешь, как знаешь и то, что попытка приведёт в «их» руки тебя самого. Просто… не стоит жертвовать собственной безопасностью ради неё в очередной раз.

Прости, хотела сказать Оля. Спасибо. И прощай.

И не смогла.

Волк кинулся, и она выронила телефон. А потом в голове зашумело, опора стремительно ушла из-под ног, и в глаза кинулся потолок. Да ещё оскаленная волчья пасть.

Оля попыталась закричать, но реальность померкла, окружая темнотой.

Темнота пахла московским метро.

Межглавье

Оля вздрогнула. Что это сейчас было за ощущение? Мимолётный ужас, вспышка непонятной чёрной, душащей тревоги, словно она на миг вспомнила о чём-то важном — и сама не заметила. Кажется, у иностранцев такое называется «кто-то прошёл по моей могиле».

Вагон взвизгнул тормозами и остановился. Олю слегка качнуло, едва не прижав щекой к поручню.

Людей в такой поздний час было немного. А те, что маячили вокруг, оживлённо переговаривались и смеялись, несмотря на шум поезда. Кто-то вёз ёлку, лапки которой едва не задевали остальных.

До Нового года оставалась неделя, но Оле совершенно не хотелось праздновать. Она уже несколько лет как не испытывала в предновогодние дни ничего, кроме тревоги, как будто именно в это время в злосчастные далёкие времена случилось что-то важное и тяжёлое.

Что-то, что она забыла, связанное с тем мальчиком с фотографии.

Судя по таким мимолётным болезненным вспышкам, это было очень дурное, очень злое «что-то».

Нужно было выходить из вагона. В очередной раз совершать убийственный забег от твари, что гонится за ней каждый вечер — она так и не решилась пересесть на маршрутку, хотя с каждым днём потребность становилась всё сильнее. Просто… как будто что-то влекло её именно сюда. Может быть, из-за того, что только в метро на ум приходили странные мысли и смутные воспоминания.

Нигде в других местах они её не преследовали.

«Поезд дальше не идёт. Просьба выйти из вагона», — раздалось из динамиков, и Оля послушно поднялась с места. Ей не хотелось. Ничего не хотелось. Зачётная неделя выжала из неё все соки, и сейчас она едва волочила ноги — какое тут убегать от чудовища, что гонится за ней.

Убегать, правда, всё же пришлось. Едва она ступила на платформу, как от колонны, колеблясь, отделилась тень. Густой чёрный дым, сверкающий красными огоньками — точно искры вспыхивают внутри.

Иногда Оле думалось, будто такой дым она уже видела. Там, далеко, в прошлом, которого не помнила. Но присматриваться было некогда.

Она рванулась вперёд, оставляя выход из вагона позади. Побежала, чувствуя, как фигура неспешно, но верно ползёт за ней.

Это был бы обычный вечер, такой же, как все, но усталость взяла своё. Или нет? Возможно, Оля оказалась невнимательна. Может быть, её наконец настигла судьба. Она и сама не знала. Вышло так, как вышло.

Нога зацепилась за очередную ступеньку, и Оля рухнула, неуклюже растянувшись на лестнице. И раньше, чем пришла боль, осознала: всё, конец. Ей никак себя не защитить — тварь бестелесна, и в неё не швырнуть ничем тяжёлым. Может быть, помог бы фонарик — яркий свет монстры не любят — но сегодня она, как назло, оставила его в другой сумке.

Тёмная, бесформенная фигура приблизилась, посверкивая огоньками внутри тела, и остановилась в шаге от неё.

Оля зажмурилась.

Глава 31. Предчувствие

— Чего разлеглась! Наркоманка, что ли?

Ворчливый голос ударил по ушам, вызывая приступ головной боли. Оля поморщилась и открыла глаза.

Она так и лежала,распластавшись на грязном полу лестничной площадки девятого этажа. В незнакомом доме, жильцы которого не смогли ей помочь. Куртка, которую Оля сняла, перед тем как стучаться к соседям, лежала рядом — грязная и изорванная волком.

Но сама она осталась жива. Цела и невредима, судя по ощущениям, если не считать приглушённой головной боли и тупого нытья в мышцах: сказывались долгий бег и стресс. Волка тоже не было видно.

Над головой маячило недоброе лицо давнишней старухи. Брови нахмурены, обвисшие щёки в сочетании с поджатыми губами — как у бульдога. Бабка таращилась на неё, явно требуя ответа.

— Я… — пробормотала Оля, приподнимаясь на локтях. — Извините. Кажется, мне стало плохо.

Второй раз подряд после побега от волка Оля приходила в себя в безопасности, не понимая, что именно произошло. Это начинало входить в дурную привычку.

— Плохо ей стало, — заворчала снова бабка. — Знаем мы ваше «плохо», обколются или обнюхаются чёрт знает чем, а потом в обмороки падают. Тебе скорую вызвать, припадошная?

Оля несмело улыбнулась. Несмотря на свою сварливость, старуха, похоже, была не таким уж и плохим человеком. Пусть и не помогла ей ранее. Хотя бабку тоже можно было понять: кто знает, сколько раз её пытались обмануть, принимая за наивную старушку? Даже сама Оля соврала, хоть никакого зла и не желала.

А что ещё оставалось?

— Не надо ничего вызывать, — попросила Оля. Если она сейчас попадёт в больницу, дела станут совсем плохи. Родители заинтересуются, что она здесь делала в таком виде и почему упала в обморок. Ещё и твари, привлечённые её беспомощностью в стенах госпиталя, явно не упустят своего.

Она начинала понимать Женьку, который старался избегать больниц. Хоть и безрезультатно.

О, чёрт. Женька! Он же звонил ей, когда она, паникуя, пыталась что-то придумать. И она невольно рассказала ему всё, хоть и не хотела, а потом вообще упала в обморок. И теперь он наверняка там с ума сходит от беспокойства, а то и вообще натворил чего.

Интересно, куда делся волк? Похоже, и впрямь хотел лишь запугать и, когда она потеряла сознание, убежал, потому что больше не ощущал страха. Но…

Ворочалось в душе нехорошее предчувствие, которое Оля никак не хотела принимать.

— Как знаешь, — раздражённо проскрипела бабка, и в её голосе читалось: точно наркоманка. — Тогда пошла вон отсюда, раз сильная такая! Давай, давай, иди.

Логику некоторых людей Оля решительно не могла понять.

Ей и самой не хотелось задерживаться. Волк ушёл, но кто сказал, что он не ошивается поблизости, ожидая её пробуждения? Кто сказал, что она до сих пор в безопасности?

— Извините, — пробормотала Оля и неловко поднялась на ноги. Схватила в охапку многострадальную куртку и поплелась вниз по ступеням, не оборачиваясь. В другой день ей наверняка стало бы стыдно за то, что появилась перед незнакомой женщиной в таком неприглядном виде.

Сегодня было как-то всё равно. Слишком много всего случилось, чтобы силы оставались ещё и на стеснение.

Уже на улице Оля проверила телефон. Вечерело, снегопад утих, и ничего не мешало просмотреть список вызовов. Женька же наверняка волнуется. Надо сказать ему, что с ней всё хорошо, что она жива и выбралась, что волк больше ей не угрожает!..

Телефон действительно показал несколько пропущенных вызовов. Видимо, сбросив предыдущий, он продолжил звонить ей, надеясь, что молчание Оли было всего лишь сбоем связи. Вот только…

Когда Оля попыталась перезвонить, Женька не ответил. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», — равнодушно сообщил робот.

Смутная тревога начала оформляться в подозрение.

До дома Оля добралась без происшествий. Спокойно встретила автобус, спокойно доехала до нужной остановки. Волк не преследовал её — сгинул, точно и не было. А на мелких и неопасных тварей можно было и вовсе не обращать внимания.

В этом спокойствии тоже пряталось что-то настораживающее. Как будто худшее уже произошло, как будто пройдена какая-то точка, этап, за которым уже неважно, что будет с Олей.

Как будто стрелки…

Нет, не может быть. Наверное, она просто устала. Вот и думает о худшем.

Мама, увидев её, в очередной раз всплеснула руками, но Оля не стала даже оправдываться. Молча прошла в свою комнату и закрыла за собой дверь. Потом. Она поговорит с мамой потом. Сейчас она слишком измучена тревогой и бегом, слишком волнуется, слишком переживает. Не стоит матери этого видеть. Решит ещё, будто что-то случилось.

«Что-то», конечно, и впрямь случилось, но… нет, маме о таком знать точно не стоит.

Женька перезвонил уже ближе к ночи, когда Оля успела помыться, переодеться и более-менее прийти в себя. Даже попыталась было поспать, чтобы восстановить силы, но беспокойство не давало заснуть, и в голову лезли навязчивые мысли, мешающие расслабиться.

— Что случилось? Как ты там? — она схватила трубку, едва заметив звонок от знакомого абонента, и забыла даже поздороваться. Не до того было.

— Тебе не кажется, что это я должен спрашивать? — поинтересовался Женька по ту сторону, и Оля выдохнула. Он не разговаривал бы так, будь всё не в порядке.

Или нет?

— Со мной всё хорошо, — заверила она. — Извини, что напугала. Я как будто… отключилась ненадолго, а когда пришла в себя, волка уже не было.

— Уф, ну и к лучшему, — с заметным облегчением отозвался тот. — Наверное, как и в прошлый раз, перестал чуять твой страх, поэтому и ушёл. Но ты меня напугала. В какой-то момент я подумал…

— Я знаю. Извини, — перебила Оля. — В тот момент… я сама подумала о том же.

Признаваться в своих подозрениях она не решилась. Если те и впрямь были верны, Оля уже ничего не могла сделать. Тем более, оставался шанс, что её страхи — простая мнительность, а на самом деле всё и впрямь произошло так, как он сказал.

— Да ничего. Главное, что сейчас у тебя всё хорошо. Он не появлялся больше?

— Нет. До самого вечера его не видела.

— Оно и к лучшему, — повторил Женька. — Как ты вообще на него наткнулась? Он просто… появился, что ли, или как? Просто ты вроде собиралась увидеться с этой девочкой… Мне подумалось, что это может быть связано. Или нет?

Точно! Он же ни о чём не знает! Ни о том, что рассказала Наташа, ни о том, что волк — теперь уже достоверно пособник Фролова, ни о том, что случилось, когда они с девочкой сидели в кафе.

— Сейчас расскажу, — пообещала Оля, спохватившись: было кое-что, о чём она не спросила. — Но сначала ответь, куда ты-то пропал. Я уже и сама беспокоиться начала.

— Э, ну… — он как-то странно замялся в трубке, и ей вновь стало не по себе. — Ты точно хочешь это слышать? Это… слегка по-дурацки.

— Да ну? — напряжённо отозвалась Оля. — И что же случилось?

— Как бы тебе сказать, — Женька нервно усмехнулся, — я звонил тебе, стоя на балконе. Чтобы отец не слышал. А потом, когда в очередной раз перезванивал, ну… рука дрогнула.

Что, серьёзно?

— Ты телефон с балкона уронил? — Оле почему-то стало смешно. Она придумывает тут какие-то зубодробительные теории, а всё оказывается настолько просто и глупо?

— Говорил же, что слегка по-дурацки, — смущённо фыркнул Женька. — Мы, конечно, невысоко живём, но видела бы ты, какие здесь сугробы. Пока оттуда телефон выкопаешь, он сто раз успеет промокнуть. Так что…

— А потом ты ездил за новым? — догадалась Оля. — И всё это время был вне зоны доступа?

— Вроде того, — отозвался тот и тут же спохватился. — Так что там с разговором и девочкой? Расскажешь?

— Расскажу, — подтвердила она.

И рассказала.

Рассказала обо всём: и о том, как «они» заманили Наташу, привлечённую любопытством, и о реакции «видящих» на её сообщения в чате. И о предательстве Гоши, сдавшего номер сестры своим неведомым покровителям, и о предложении, которым они купили помощь девочки.

О волке, который мог общаться с симбионтами, волке, в боках которого клубился чёрный дым. Ровно такой же дым, из какого состояла тварь в её «московских» снах.

И о своих догадках. О том, как разрозненные детали сложились в общую картину, где было место всему случившемуся. О своём неожиданном выводе: людей у «них» на самом деле должно быть немного.

Вот только, судя по тому, что рассказала Наташа, и форум, и конференция были активны, и посетителей там водилось достаточно…

— Это объяснимо, — заметил Женька. — Если большинство — обычные люди, способные видеть, которые знать не знают ни о каких симбионтах. А «они» — несколько человек, скорее всего, из высшего руководства. И их сообщники.

— Разве симбионтов не должно быть много? — возразила Оля. — Должно же что-то случаться с теми, кого «они» завербовали, а делают они это очень активно…

— Есть у меня кое-какие догадки на этот счёт, — вздохнул тот, — но тебе они не понравятся. Говоришь, волк оказался разумен? Ты не подумала, что он может быть, ну…

Женька запнулся, но продолжать смысла не было: Олю осенило. Конечно! Вот же ответ, лежит на поверхности, особенно с учётом того, что — они уже знали — происходило с Фроловым, пока у него на плече росла змея.

Он оказался прав: ей не понравилась эта догадка.

— Хочешь сказать, они… становятся тварями? — ахнула она. — Но в таком случае… это же даже хуже, чем… нельзя же так это оставлять!

— Нельзя, — невесело подтвердил Женька. — Но блин, что мы можем? Нас два человека. Три, если считать эту твою Наташу. Их — а чёрт знает сколько, и они явно взрослые и со связями, раз проворачивают такие схемы. Так что всё, что остаётся, — ждать, искать зацепки и стараться не подставляться лишний раз.

Это Оля уже слышала. Да она и сама думала так же, ни к чему было напоминать и повторять. Но как же ей не нравился такой расклад! Хотелось, чтобы как в фильмах или книгах, где герой всегда побеждает недоброжелателей и спасает тех, кого они заманили.

Видимо, они с Женькой не были героями. Они могли только прятаться.

— Ещё кое-что, — сказал вдруг он в трубку. — Меня… несколько следующих дней может не быть на связи. Не пугайся, если что. Ничего страшного не случилось, просто… ну…

— Просто что? — поторопила Оля, холодея. Стихшее было предчувствие начало разгораться снова.

— Да ничего, ничего, не волнуйся, — успокоил её Женька. — Просто олимпиада местная. На три дня хрен знает куда, и говорят, что связь там просто ужасная. А интернета вообще нет.

— Олимпиада перед самым Новым годом? — не поверила она. — Такое бывает?

— Как видишь, — отозвался он. — Могу тебе даже потом фото оттуда послать, чтобы ты успокоилась. Но это уже после возвращения, конечно. Извини, что так вот оставляю, просто… это шанс свалить отсюда побыстрее. А такое упускать нельзя, сама понимаешь.

— Понимаю, — одними губами произнесла Оля. Ей это не нравилось. Совсем не нравилось. Но что она могла сделать?

Остаток разговора пролетел незаметно: они обсуждали дела, рассказывали о жизни и делились догадками, которых, впрочем, было немного. Ни к чему новому ни Оля, ни Женька так и не пришли.

Когда тот наконец положил трубку — на Севере уже наступила ночь, пора идти спать — Оля с раздражением глянула на погасший экран и с трудом подавила желание запустить телефоном в стену.

Всё было убийственно логично. Выпавший из дрогнувшей руки телефон, улетевший в сугроб, олимпиада, где не будет связи… Не прикопаешься.

Но почему он не рассказал об этой олимпиаде раньше? С чего ему, с его сбоящей терморегуляцией, вообще лишний раз лезть на балкон? Да и в чём смысл разговоров там, если у Женьки, она знала, есть своя комната?

Вертелись в голове слова, сказанные в один из прошлых разговоров. «Если бы я хотел держать тебя вдали от чего-то, я бы ни за что не допустил, чтобы ты об этом узнала». Женька тогда добавил, что она взрослее и умнее, чем Наташа, и её непросто обмануть — и, похоже, оказался прав.

Оля не обманулась. Хотя на взрослую и умную, как ей казалось, не тянула.

Он что-то сделал, пока она лежала без сознания. Что-то, из-за чего волк перестал её преследовать. Что-то, что он хотел бы скрыть от Оли. Почему?

Ответ напрашивался один: не хотел её расстраивать и не хотел, чтобы она пробовала его остановить. Пытался, как обычно, держать её подальше от неприятностей.

Единственный вариант, приходивший на ум Оле, ей совершенно не нравился.

Глава 32. Конец лжи

Следующие дни пролетели как в тумане. Одноклассники щебетали по углам, обсуждая то грядущие праздники, то сезон контрольных. То «кошачьего маньяка», который снова появился было на улицах города — и почти тут же исчез.

На Олю посмотрели было косо, но напрямую обвинить никто так и не решился. Женька и тут оказался прав: доказательства спасли от травли, но не уберегли от слухов, которые наверняка будут ходить до самого конца школы.

Волк больше не преследовал её. Царапины на подоконнике — не появлялись. Исчезло ощущение слежки, точно она закончилась так же внезапно, как и началась. В другой ситуации Олю бы это радовало.

Сейчас — нет. Она не могла перестать спрашивать себя, что случилось, пока она лежала в обмороке. Из-за чего ушёл волк. Что именно сделал Женька. Почему её оставили в покое.

Все вокруг готовились к Новому году, а ей не хотелось праздновать. Прямо как там, в сырых и холодных снах, в безрадостном своём будущем.

Возможно, «судьба» действительно была связана с их загадочными преследователями.

Женька и впрямь пропал. Изредка появлялся на горизонте, отправлял короткое смс в духе «всё хорошо, не волнуйся» — но Оля по-прежнему волновалась, понимая, что он недоговаривает.

Не было никакой олимпиады. И проблем со связью у него наверняка не было. И телефон он не терял. А о том, на что на самом деле было похоже его внезапное исчезновение, и думать не хотелось — но думалось.

Даже Наташа подтвердила: именно на это.

— Но с чего ему заходить так далеко? — безнадёжно возражала Оля, понимая, что не права.

— Я не знаю. Но это единственное объяснение, если, конечно, не брать вариант с олимпиадой как правду, — пожимала плечами девочка в ответ. — Меня, кстати, тоже больше не преследуют. Что бы он ни сделал, он как-то помог нам обеим.

Оля вздыхала и умолкала. В эти дни она особенно остро ощутила собственное одиночество, беспомощность перед лицом непостижимого. Невозможность на что-то повлиять.

На улицах начало приторно пахнуть еловой хвоей.

Через три дня Женька вернулся на связь — но тревога никуда не делась, и Оля начала искать мельчайшие несостыковки и несуразицы в его поведении, с виду таком же, как обычно. Цепляться к словам. Нервничать. Подозревать что-то.

Бояться за него и за себя.

Она ничего не решалась сделать. Она ничего и не могла. Откуда у неё деньги, чтобы полететь к нему? Откуда разрешение родителей? Не отпустят же её на Север в одиночку! Да и что делать? Как там ориентироваться, как найти его в городе, что предпринять, встретившись?

Ответов не было. Оля запуталась, вновь впадая в ледяное оцепенение, но ничего не шло в голову. И мама… мама начала странно на неё смотреть.

* * *
Скрипучий голос Вивлы врезался в уши, как шило. Оля в очередной раз не выспалась, и трели классной руководительницы воспринимала скорее как информационный шум. Да она и говорила что-то совершенно бесполезное. Кажется.

Задребезжал звонок, в кои-то веки вызывая не глухое раздражение, а облегчение: наконец-то эта тягомотина закончилась. Сейчас Оля пойдёт домой, упадёт в кровать и будет… что будет? Целый день смотреть в потолок, любуясь танцем теней на побелке, а потом заснёт, так и не дождавшись идей? Поговорит вечером с Женькой, в очередной раз выслушает его рассказы о несуществующей олимпиаде, кивнёт, не поверив ни единому слову? Поймает очередной пристальный мамин взгляд?

Встретит какую-нибудь многоногую тварь по дороге домой, и возвращение превратится в побег?

До какого тут праздника. Единственное, чего хотелось Оле, — заснуть и никогда больше не просыпаться. Или проснуться, когда всё уже закончится, когда зловещая история останется позади.

Когда остановятся стрелки.

Когда она не сумеет вспомнить эти дни.

Кто-то потянул её за рукав.

Оля вынырнула из мрачных раздумий, осознав, что уже успела машинально, не глядя, собрать вещи в груду и теперь такими же механическими движениями засовывает их в сумку. Урок давно закончился. Из класса успели уйти почти все, кроме разве что неё самой и…

Стаськи?

— А… что… — только и выдавила Оля, смешавшись. Бывшая подруга стояла в проходе между рядами и буравила её взглядом из-под круглых очков. Белое худи делало её похожей на привидение, и сходство только усиливали мелкие тени, летавшие вокруг.

— Поговорить надо, — буркнула Стася и снова дёрнула её за рукав. — Пошли, пока сюда другой класс не прибежал. Или пока учителя дверь не закрыли.

Поговорить? О чём?

Они не общались с того самого дня, когда вскрылась нелепая Олина ложь о котятах. Когда Женьку обвинили в живодёрстве, и весь класс отвернулся от «маньяка» и его «ручной крысы». Пусть времена травли прошли, а подозрения стихли, Стася её так и не простила.

Её можно было понять. Оля обманула подругу. Подставила под удар котят, погубив их в лапах кровожадного зверя. До недавнего времени ей казалось, будто случившееся — целиком её вина, но сейчас, когда разрозненные нити связались в одно целое, картина изменилась. Теперь Оля понимала: вряд ли она что-то могла сделать. Котят всё равно убили бы.

Но как объяснить это Стасе? И как самой перестать себя винить?

Оле не хотелось этого признавать, но, когда бывшая подруга подошла к ней, в глубине души забрезжила обманчивая, несмелая надежда. Что они смогут помириться. Что всё обойдётся. Что её простят.

Она уже знала: нет ничего более обманчивого, чем такие чувства.

— Ты ужасно выглядишь, — заявила Стаська, когда они добрались до школьной столовой и встали в очередь в буфет. — Бледная, с синяками под глазами, с этой странной причёской. Смотришься так, будто вообще не спишь и почти не ешь.

— Всё… в порядке, — вяло отозвалась Оля. Выглядела она и впрямь не очень: стресс и чудовищное напряжение последних дней не давали покоя, отражаясь на лице. Хотя, пожалуй, последние дни винить не стоило: началось всё намного раньше. Оля бледнела и тускнела ещё со времён Женькиного отъезда.

Нет, даже не с него. Со времён начала травли.

— Снова врёшь, — вздохнула Стася. — Вот так всегда.

Мимолётно уколола совесть: одноклассница была права. С того дня, как её втянули в сверхъестественные разборки, Оля врала очень много, больше, чем за всю предыдущую жизнь, врала родным и близким, врала случайным бабкам в обшарпанных подъездах, врала друзьям — и никогда из этого не выходило ничего хорошего.

Вот только альтернативы не оставалось. Люди не знали о чудовищах. Оля была вынуждена скрывать.

— Какая разница, — протянула она. — Ты ведь меня сюда потащила не лекции о внешнем виде читать. Так что какое это имеет отношение к…

— Вообще-то имеет, — перебила Стаська. — Можно сказать, я поэтому тебя и позвала.

Очередь дошла до них, и разговор ненадолго прервался. Сначала Стася купила себе сок и пачку печенья, потом взяла шоколадку с орехами Оля. Шоколад — единственное, что она с недавних пор ела в школе. Ничего другого в рот просто не лезло.

— И в чём же дело? — спросила наконец она, когда еда наконец была куплена, а место — найдено. У самой стены, за длинным обшарпанным столом, какие стоят в каждой школьной столовой. Над головой висел портрет основателя лицея, и черты его лица кривились в неправильной, анатомически неверной улыбке, а глаза нездорово отблескивали.

Твари в портретах — это что-то новенькое. Такого Оля раньше не встречала.

— В тебе, — прямо заявила Стася, плюхаясь напротив неё. — Ты сама не своя в последние дни. Я, конечно, могу понять. Много чего случилось. Но…

— Ты обо мне волнуешься? — не поверила своим ушам Оля. — Серьёзно?

— Мы сколько лет дружили, — Стаська вздохнула. — Не могу же я просто так оставить тебя тонуть. Потому что ты тонешь. Выглядишь так, словно болтаешься на последней ниточке, скоро она оборвётся — и ты упадёшь.

Поневоле вспомнилось: конец октября, холодный порывистый ветер, скрипучие качели на детской площадке. И она, Оля, ещё не видящая, но уже знающая, бросающая в лицо Женьке примерно те же слова, что ей сейчас говорила Стася.

Если бы она тогда ему не помогла… Нет, не стоило об этом думать.

— Так чего ты от меня хочешь? — глухо спросила Оля. — Что тебе нужно?

Сейчас она как никогда понимала Женьку, который в тот осенний день резко осадил её, потребовав не вмешиваться в его дела. Дела, полные опасности, полные боли, полные… чудовищ.

Оля не хотела такого своим близким. Даже Стаське, особенно Стаське. Пусть они и не общались — та всё ещё была ей дорога.

— Правда, — ответила Стася. — Вся правда. И лучше бы тебе не врать на этот раз.

Она замолчала, выжидающе глядя на Олю. Та опустила голову.

Правда? Правда, которая наложила на её губы печать молчания ещё несколько месяцев назад? Правда, которая не вылетала на поверхность с тех самых пор, как Оля очнулась в невредимом автобусе и поняла, что Стаська, Никитка и остальные — вот они, здесь, живые, не помнящие ничего о собственном исчезновении?

Как она могла рассказать такую правду? Злую, страшную. Чудовищную — во всех смыслах.

И то, что происходило с ней и Женькой… об этом она говорить тоже не могла.

— Прости, — пробормотала Оля, не поднимая глаз. — Я не могу. Просто… есть вещи, которые нельзя знать.

Стаська фыркнула. Решительно отпила из пакетика с соком. Смерила Олю взглядом — та даже сквозь опущенные веки почувствовала, как пристально её осматривает подруга, и почему-то ощутила себя голой.

— Нельзя знать? И что же это? Что-то похуже убийств котят?

— Ты даже не представляешь… — начала было Оля, но Стаська её перебила.

— Ну и что? Послушай, к чёрту уже! Хватит! Я не могу так больше, я смотрю, как ты медленно кончаешься, и думаю: а может, это я что-то упустила? Может, из-за того, что не знаю всей правды, зря тебя виню? Может, я отмахнусь от подозрений, потому что подруга мне наврала и сама виновата, а эта подруга потом шагнёт из окна — и что мне делать после этого?

— Ты совершенно ни при чём, — заспорила Оля. — Послушай, даже если я тебе расскажу… ты не поверишь!

Слова Стаси тронули её до глубины души. Всё это время та наблюдала за ней, сомневалась, винила себя? Может, даже хотела помириться и не делала этого, потому что не решалась?

Огонёк надежды забрезжил снова, но Оля поспешила его погасить. Учитывая, как всё складывалось, ей нельзя было сближаться с людьми. Они подружились с Наташей — что из этого вышло? На девочку напали, и только счастливая случайность (или вмешательство Женьки) спасла их от дальнейшей слежки.

А если Стася узнает? Если попадёт под удар та, кого Оля считала близкой подругой?

— И что это за правда такая страшная? — вскинула бровь одноклассница. — Удиви меня. Спорим, что поверю?

— Не поверишь, — натянуто улыбнулась Оля и встала из-за стола. — А если поверишь, окажешься в опасности. Считай, что я тебя спасаю своей ложью.

Она развернулась и зашагала прочь — быстро, резко, чтобы Стася не увидела слёз в её глазах, слёз отчаяния и одиночества, слёз, которыми она оплакивала рухнувшую, теперь уже наверняка, дружбу.

Портрет основателя зашевелился, а откуда-то из-под стола вылез фиолетовый язык, истекающий слюной. Отлично. Только этих не хватало. Пришли, сволочи, на эмоции.

— Эй, стой! — Стаська нагнала её в несколько прыжков, удивительно быстрых для её комплекции. Схватила за рукав, развернула к себе. — В смысле — спасаешь? Издеваешься? Враньё никогда никого не спасёт!

— Пусти! — рванулась было Оля, но подруга крепко держала за рукав кардигана.

— Не пущу! Никуда не пущу, пока не расскажешь!

— Не расскажу! Говорю же, это ложь во благо…

— Да хватит уже! — рявкнула Стаська. — Нет никакой лжи во благо! Ты можешь сколько угодно в неё верить, но правды-то это не изменит! Мы с тобой поругались из-за того, что ты врала. Во благо, правда? Ситуация с маньяком? Тоже ложь! Смерть Фролова? Куча слухов, которые возникли на фоне вранья? Тебя, блин, ведьмой считают, потому что школьник умер из-за сердечного приступа. Было бы такое возможно, если бы не все эти лживые сплетни? Если бы вы с этим своим не врали, а честно в школе рассказали, что видели трупы?

— Стася, Фролов лгал не во благо, — начала Оля. — Он лгал, потому что хотел уничтожить, а я хочу спасти…

— Правда? А ты меня спросила, хочу я, чтобы меня так «спасали»? Подумай сама! Тебе было бы приятно, если бы близкий человек скрывал от тебя правду, врал, что всё хорошо, а сам тем временем загибался, и ты не могла бы ему помочь?

Оля открыла было рот, чтобы возразить — и тут же захлопнула. Стася, сама того не желая, попала в самое сердце её сомнений. Потому что ровно так всё и было.

Именно так, как сказала подруга. Она сама была на её месте.

Женька. Женька, который делал с ней ровно то же самое, что она делала со Стасей — вот только опасность, угрожавшая ему, была не в пример масштабнее её проблем. Женька, который улыбался в камеру, с облегчением вздыхал, когда Оля говорила, что в безопасности — а сам наверняка в это же время прятал за глазами таких демонов, каких она себе и представить не могла.

Если её догадки верны…

— Я, представь себе, тоже живой человек! — окончательно разошлась Стася. — Сама могу решать, нужно мне что-то знать или нет. Понимаю ещё, если это не твоя тайна, но «это опасно» — вообще не аргумент! Может, мне всё равно, что опасно? Может, я того и хочу? Тебе откуда знать? А ещё…

— Успокойся, — перебила Оля. — Тише. Хватит. Я расскажу. Только… тебе не понравится. Боюсь, это совсем не то, что ты хочешь услышать.

Она ненавидела себя за каждое произнесённое слово — но подруга была права. Стаська имела право знать настоящее положение дел. Оля завралась, и эта ложь каждый день отравляла её, эхом отразившись от реальности и вернувшись к ней Женькиным обманом. Обманом, состоявшим из светлых намерений, но оттого не менее горьким.

Пришло время положить конец лжи.

— Это уже мне решать, хочу я слышать или нет, — хмыкнула Стася. — Пойдём обратно сядем, не в проходе же торчать.

Оля посмотрела за её плечо. Фиолетовый язык с присосками окончательно выполз из-под стола и теперь медленно подбирался к ним, извиваясь, как червяк. Портрет основателя пузырился многоглазым взглядом.

Нет, здесь оставаться не стоило.

— Пойдём лучше… куда-нибудь ещё, — осторожно предложила Оля. — Не нравится мне тут.

Стаська с недоумением посмотрела на неё и пожала плечами.

— А что не так?.. ну ладно, как хочешь. Тогда в холл на первом этаже?

— Идёт, — быстро согласилась Оля. До коридоров, ведущих туда, эта тварь, медленная и неуклюжая, быстро не доберётся, особенно если закрыть дверь — а короткая память не даст ей их преследовать.

Они засели на скамейке неподалёку от раздевалок. Большинство ребят уже ушло, так что сейчас холл пустовал, за исключением редких опаздывающих и одного ребёнка с продлёнки, носившегося между колоннами. Да ещё их двоих.

— Скажи, — проговорила Оля, пытаясь начать издалека, — ты ведь заметила, что с осени происходит что-то странное?

— Да не то слово! Сперва Фролов, потом маньяк этот…

— Я не о том, — перебила Оля и закрыла глаза, чувствуя, как горят уши. — Ещё недавно всё было хорошо. А теперь ты боишься выходить в туалет по ночам, а иногда в темноте тебе кажется, что кто-то вот-вот схватит тебя за ногу. Иногда тебе глючится, будто ты даже что-то видишь — но это оказывается игра света на потолке или случайное отражение.

Когда она наконец разлепила веки, Стася смотрела на неё таким застывшим взглядом, что Оля снова внутренне выругалась. Попала в точку? Вот чёрт!

— А началось всё после той экскурсии, — тихо закончила она. — Я права?

Подруга медленно кивнула, продолжая во все глаза смотреть на Олю. В голубоглазом взгляде плескались страх, осознание и… понимание? Сочувствие?

— Ты хочешь сказать… — осторожно начала она, и теперь кивнула уже Оля.

— Да. Именно так. Мы действительно попали в кошмар на экскурсии. Эти твари действительно существуют. А теперь скажи — хочешь ты знать такую правду?

Она молилась, чтобы Стаська отказалась. Чтобы покачала головой, нет, чтобы покрутила пальцем у виска, чтобы никогда больше не спрашивала, чтобы обозвала её чокнутой дурой и убежала из холла, не пытаясь уже помириться — но в распахнутых глазах подруги виделся ответ, и он был совсем не таким, на какой Оля рассчитывала.

— Хочу, — кивнула Стася. — Это звучит очень страшно… но я всё равно хочу. Расскажи мне всё, Оля.

Вот чёрт.

Несмотря на разочарование, дышать стало легче. Хоть она и ненавидела себя за решение поделиться правдой с подругой, хоть и шла сейчас наперекор всему, что говорил Женька и что она успела выучить сама, хоть её решение и могло поставить Стасю под удар, непостижимым образом ответ пробудил в душе давно позабытое успокоение. Точно нитки, на которых она держалась, пытаясь не упасть, вдруг окрепли и превратились в канаты. Всё ещё слабая опора — но уже какая-то.

Оля вдохнула побольше воздуха, точно собираясь нырять.

* * *
— Мама, — заявила она с порога, — нам нужно поговорить.

Мама обнаружилась на кухне, на знакомом диванчике, где, помнится, ещё совсем недавно сидели они с Женькой, отходя после случившегося с Фроловым. На плите остывала кастрюля, а мать уткнулась в книжку с яркой цветастой обложкой.

Она казалась совершенно поглощённой сюжетом, и всё же, когда Оля вошла — отложила книгу и улыбнулась. По-доброму, но тревожно: в глубине глаз плясали неспокойные огоньки.

— О чём?

— О… важном. Очень, очень важном. — Оля попыталась добавить словам веса, но вышло глуповато. — О жизненно важном.

Мама моргнула.

— О. Вот как. Значит, созрела наконец, — медленно произнесла она и поспешно добавила, заметив Олино замешательство. — Да не пугайся ты так. Думала, я не заметила? Ходишь сама не своя, бледная вся, чуть ли не падаешь. Мы с отцом уже беспокоиться начали. Хотели напрямую тебя спросить, но ты успела раньше.

— Да, мам… — Оля улыбнулась уголками губ. — Извини. Мне стоило рассказать тебе ещё тогда… когда всё началось.

Они разговаривали со Стасей до вечера. Уже солнце начало заходить, а ворчливая техничка — гнать их из школы, а они всё говорили и говорили, заполняя словами пустоту, что осталась на месте потерянной дружбы, создавая на месте разорванных нитей — новые, утоляя жажду общения, за время ссоры ставшую невыносимой.

Подруга поверила ей безоговорочно. Поверила и пообещала помочь. Она даже знала, как.

Но для того чтобы всё сработало, Оле нужно было поговорить с родителями. Закончить ложь окончательно, причём сделать это так, чтобы её не отправили к психиатру.

Задача предстояла сложная, почти невыполнимая. Но раньше казалось, что и со Стасей она не объяснится — а вон как вышло! Значит, и с родителями может выгореть?

— Сразу тебе скажу, не переживай, — успокаивающе протянула мать. — Я не буду тебя ругать. Мы все были молодыми. Даже если что-то и случилось, никто на тебя косо смотреть не будет. Хотя рановато, конечно…

— Мама, ты о… чём? — быстро проговорила Оля, чувствуя, как загораются щёки. — Что вы с папой уже там надумать успели?

— А что, дело не в этом? — приподняла бровь мать. — Ты общаешься с мальчиком, потом он резко уезжает, а ты начинаешь вести себя так, будто у тебя жизнь рухнула. Ну в самом деле, Оля, ты думаешь, мы ничего бы не поняли? Женин отец, возможно, не хотел огласки, вот и…

Ох, нет. Такого она точно не ожидала. И что с этим делать? Как теперь-то объясняться?

Оля ощутила, как накатывает волна смущения, горячая, как ветер в жаркий день. Неужели мама и вправду считает… и папа тоже…

— Всё не так! — чуть ли не завопила, вспыхивая, она. — Ты что!.. нет, нет, ничего такого не было, упаси боже! Мы не… я не… боже, мама, ну ты что, думаешь, я совсем е… безголовая?

Ругательство едва не слетело с языка, но она вспомнила, с кем разговаривает. Хотя проораться хотелось. Ещё бы: мать всё это время думала, что её проблемы — из-за несчастливого подросткового романа! А теперь чуть ли не беременность ей придумала!

Если бы проблема была в этом, Оля бы поговорила с родителями в первую очередь. Тогда б таких сложностей точно не возникло!

— О боже, — простонала она, плюхаясь на соседнюю табуретку, — после такого вы точно мне не поверите, да? Решите, что я больная, и весь мой план по спасению нас обоих пойдёт прахом. Отлично.

— Спасению? — нахмурилась мама. — Ты о чём? Всё не так, как мы с папой предполагали? Серьёзнее?

— Да, мам, серьёзнее, — уже спокойнее призналась Оля, — и дело точно не в романе. И не в беременности. Ничего такого не было, зато случилось… кое-что похуже. И мне нужна ваша помощь, потому что в одиночку я не справлюсь.

Теперь мать была, кажется, ещё более взволнована. Догадки не подтвердились, и доброжелательная уверенность сменилась искренним недоумением — и беспокойством.

— Я слушаю, — коротко сказала она. — Не уверена, что вникаю, о чём ты, но… это что-то опасное?

— Да, — Оля кивнула. — И очень странное. Только пообещай, что поверишь мне и не будешь запихивать меня в дурку… или вроде того.

— Да что ты такое говоришь? — хлопнула глазами мама. — Думаешь, я бы свою дочь… ох, Оля, ну в самом деле. Объяснись. Не обещаю, что пойму с первого раза, раз уж дело такое причудливое, но постараюсь принять и поверить, что бы ты ни сказала.

Уже во второй раз за день Оля ощутила, как на глаза наворачиваются слёзы. Какие у неё всё-таки хорошие родители! Пусть они не видят чудовищ, пусть не понимают, в каком мире она живёт уже целую осень и, вероятно, будет жить всегда, пусть не в состоянии угадать, что именно её гложет — но всё-таки!

Как она вообще могла столько времени их обманывать?

Вспомнился последний Женькин подарок, отданный ей незадолго до отъезда. Так и лежавший в ящике стола не как полезная приблуда — как горькое напоминание. Разбитый пластиковый корпус, покорёженные детали… такое не починишь.

Или всё-таки?

— Мама, — осенило вдруг Олю, — прежде чем я всё расскажу — напомни, папа же умеет паять?..

Ей пришла в голову идея, ещё более безумная, чем предыдущие.

Глава 33. Взлётная

Двигатель выл и свистел на одной ноте, слишком высокой, чтобы её мог взять человек. Звучало, правда, не слишком громко: звукоизоляция самолёта справлялась.

Оля вздохнула и посмотрела в иллюминатор. В небольшом круглом окошке виднелось крыло, что с такого ракурса казалось странным нагромождением металла. За крыло зацепилось белёсое, высохшее: длинные тонкие космы да костлявые конечности, торчащие из груды тряпок, которые не были тряпками. Тряпки не умеют извиваться, обматываясь вокруг крыла.

Тварь скребла по обшивке лапами, но Оля была спокойна. Не доберётся. Тут — не доберётся. Они вот-вот взлетят, и тогда чудище отвалится само — вряд ли ему понравятся разреженный воздух и бьющий навстречу ветер.

Солнце ещё не встало: стояла рань, почти ночь. Кроме крыла и твари, ничего толком не выходило рассмотреть. Ни здания аэропорта, ни других самолётов, ни даже облаков. Ничего. Когда они выйдут на посадку, уже рассветёт.

Тем более, на Севере другой часовой пояс.

Она нервничала. Понимала, что всё уже решено, но по-прежнему волновалась. В голове прокручивались самые невероятные варианты: а если самолёт разобьётся? А если не долетит только она, пойманная в сети неведомой твари из тех, что обитают в небе? Женька рассказывал ей: такие бывают. Потому он и не любил летать.

Где-то в здании аэропорта остались родители, ради такого дела выехавшие провожать её вдвоём. Мама не то чтобы поверила — но отчаянную просьбу дочери услышала.

Когда Оля рассказала ей всё, мать не стала ни ругаться, ни рационализировать историю дочери. Если и посчитала сумасшедшей — виду не подала. Только опустила глаза и невесело покачала головой.

— Всё-таки звучит слишком абсурдно, — вздохнула мама. — И так внезапно… Ты права, я к таким откровениям не готова. Отпускать тебя вот так… я волнуюсь. С тобой всё будет хорошо?

— Будет хуже, если я не поеду, — твёрдо ответила Оля, и мама сдалась.

Ей дали денег на билеты. Она не знала, откуда родители их взяли — то ли сняли со счёта, то ли просто отец получил предновогоднюю премию. Подобрали подходящий рейс. На тридцатое число, перед самым праздником. Занятия в этот день ещё были, но ей разрешили пропустить. Всё равно тридцатого — только пара уроков «для вида», линейка да выдача дневников. Ничего нового, ничего такого, что могло бы оказаться важным.

Оля поверить не могла. Проблема, о которую она билась больше недели, с тех пор как Женька начал темнить, решится так просто? Неужели родители действительно ей помогли? Неужели и Стаська, и мама, и папа — все решили поддержать её, не дать сорваться, позволить спасти от «них» и себя, и его?

— Встречать Новый год на Севере, — усмехнулся в жёсткие усы отец во время проводов. — Глядишь, с оленями Санты там познакомишься.

— Не в Лапландию же еду, — отшутилась Оля, но на душе по-прежнему кошки скребли. Что, если она не успеет? Если ничего не получится? Если судьба окажется сильнее, нет, «они» окажутся сильнее её слабой и призрачной надежды?

Что, если она приедет слишком поздно? Если ничего не сможет сделать? Если подставит себя под удар, так никого и не защитив?

Нельзя было о таком думать: тревога привлекала чудовищ. Не теперь, когда всё уже решилось, когда на календаре — тридцатое декабря, а в руке билеты, прямой и обратный, на Север, к Женьке, к судьбе.

Оля откинулась к спинке сиденья, возвращаясь из воспоминаний в реальность. Пришло время пристёгивать ремни: они взлетали. Ещё немного — и она окажется на Севере, рядом с Женькой, и узнает правду. А узнав, попытается помочь.

Скользила на языке, даря приятную кислинку, взлётная карамелька. Оля взяла пакетик с собой впрок — чтобы не закладывало уши. Кажется, раньше такие конфеты раздавали прямо в салоне, но традиция ушла в прошлое вместе с давними временами.

Она включила музыку и закрыла глаза, рассасывая леденец. И, задумавшись, пропустила момент, когда самолёт взлетел.

* * *
Идею полететь на Север озвучила Стаська в ходе памятного разговора несколько дней назад. Заявила, что, если Оля хочет помочь Женьке, то здесь, в Подмосковье, ей делать больше нечего. Для таких дел нужно быть рядом.

— Это невозможно, — отрезала тогда Оля. — Как ты себе это представляешь? Где я деньги возьму? Представляешь, сколько билеты стоят? Особенно сейчас, перед Новым годом…

— Значит, тебе придётся уламывать родителей, — стояла на своём Стася, — а если у них не будет — я помогу занять, у меня есть друзья, которые могут дать в долг. Отдавать, конечно, придётся кучу времени, но… разве ситуация не критическая?

Оля вздохнула. Вариант по-прежнему казался неосуществимым.

— Ладно, допустим, я найду деньги. Допустим, я даже смогу ухватить билеты до областного центра и оттуда на автобусе добраться в его глушь, раз уж прямые авиарейсы туда не ходят. Допустим — хотя это сложно. Но что я буду делать, когда доберусь? Где буду жить? Понятно же, что Женьке о моём приезде говорить не стоит, и ставить его придётся перед фактом, уже там! Вряд ли его отец позволит мне переночевать. К тому же это может быть опасно, кто знает, что там с ним. А в гостиницу меня не пустят. Мне ж даже шестнадцати нет!

Стася хитро прищурилась, и губы тронула знакомая полуулыбка.

— Не пустят? Ты уверена?

— Если ты про разрешение от родителей, то не сработает, — вздохнула Оля. — Слишком долго. Выходные у родителей не скоро, а нотариусов в городе мало, и все они закрываются рано… Ещё и очереди. И неизвестно, сколько её заверять будут. И вообще, он живёт в какой-то дыре, какие там гостиницы?

— Гостиниц в дыре, может, и нет, — кивнула Стаська, — а вот люди всегда найдутся. Не думаю, что ты не сможешь найти человека, согласного тебя приютить.

— И как ты себе это представляешь? Носиться по улицам с воплями «подберите меня»? — кисло поинтересовалась Оля.

Стаська хихикнула, снова превращаясь в саму себя — добродушную мечтательницу, живущую в мире фандомов и грёз.

— Нет, конечно! Ты забываешь, что есть я!

— Ты? — непонимающе переспросила Оля. — А ты тут при чём? У тебя что, есть родственники…

— У меня есть несколько тысяч подписчиков в соцсетях! — перебила её Стася. — Ты забыла? Я вообще-то группу по корейцам админю! И контент публикую, ясен фиг, у меня в сети много знакомых! А с такого старта по сарафанному радио можно найти кого угодно. Даже вписку в глуши.

— Быть не может, — нервно рассмеялась Оля. Звучало и впрямь фантастично: с помощью фандомной группы найти жильё? Такое бывает разве что в дурацких ситкомах про подростковую жизнь — но в реальности?

— Вполне может, мы так уже делали, — уверила подруга. — Попробуй! Что тебе мешает? Или ты просто отмазки ищешь, потому что боишься?

Оля умолкла. До сих пор ей казалось, будто её сомнения логичны, а то, что предлагает Стаська — неосуществимо. Но с последними словами одноклассницы она почти вживую ощутила, как охватывает грудь холодными лапами стылое оцепенение последних дней.

Какой смех, какие ситкомы? Ей предлагали возможность, реальную возможность что-то сделать, обещали настоящую помощь — а она просто иронизировала?

Похоже, Стася была права. Оля и впрямь искала отмазки.

Вспомнился внутренний огонь, что полыхал внутри в день, когда они с Женькой убили фамильяра Фролова. С тех пор тот поутих, но сегодняшний разговор как будто пробудил в душе позабытое пламя. Пламя, что разгоняло тварей и вело вперёд.

Set your demons on fire, пришли на ум строки из песни малоизвестной андерграундной группы. Do your best to win. Кто посоветовал ей эту группу? Уж не Женька ли?

— Пора сжечь своих демонов, — пробормотала Оля куда-то в пустоту, совершенно невпопад. Стася осеклась и странно посмотрела на неё.

— Так ты… согласна? — недоуменно произнесла подруга.

Оля медленно кивнула. Верно. Пока у неё есть силы, она должна делать всё, чтобы победить. Как в песне.

— Я попробую.

Самолёт коснулся колёсами земли, и Оля вздрогнула. Ну надо же — задремала в пути, так и не отстегнув ремни после взлёта. Даже не проснулась, когда пошли на посадку. Не полюбовалась с высоты на бескрайние северные леса и не обдумала план.

Плана, собственно, и не было. Найти Женьку, поставить перед фактом — приехала, мол. Застать врасплох и для начала поговорить, а дальше смотреть по ситуации. Думать о худшем не хотелось. Вот только всё равно думалось.

«А если у меня не получится? А если он… какФролов?..».

Не раскисай, одёрнула себя Оля. Получится или нет — ты пока не знаешь. Может быть, шанс ещё есть. Мало времени прошло. Возможно, дорога обратно для него ещё не потеряна. Да и не факт, что её подозрения правдивы.

Она отстегнула ремни. Музыка в плеере всё ещё играла.

Север встретил Олю холодным серым пейзажем и морозом, забирающимся даже под пуховик. Знала же! Специально надела толстый свитер, а сверху — самую тёплую куртку из найденных дома. И всё равно здешние морозы оказались непривычными.

Интересно, каково тут Женьке? Он же даже в теплынь одевается как на север, а уж на настоящем Севере…

Тварь с крыла исчезла. Чудовищ здесь вообще было немного: видимо, не слишком любили холод. А те, что встречались, не походили ни на одного монстра из тех, кого Оля видела ранее. Осклизлые нагромождения льда, истекающие грязноватым серым соком и с трудом шевелящие ртами, похожими на трещины. Игольчатая громадина высотой с двухэтажный дом, сухая и серая, стрекочущая при движении, как будто вырезанная из гигантского дерева. Даже морда походила на пенёк — если у пеньков бывают конические, как сосульки, зубы.

Не хотелось бы Оле попасть на такие. К счастью, оно её не заметило. Прошло себе мимо и медленной походкой утопало вдаль, к металлическим громадам, уходившим на взлёт.

Кто знает, что оно там искало… Не стоило о таком думать.

На выходе из аэропорта поджидал автобус. Повезло: интернет-расписания говорили, что транспорт до нужного пункта ходил не чаще пары раз в сутки, и успеть вот так сразу — значило здорово сэкономить время. Оно и к лучшему. Не придётся тратить лишний день, тем более сейчас, в преддверии Нового года, когда некоторые предприимчивые граждане уже начали праздновать.

— Сто десять рублей, — гнусаво озвучил водитель, и Оля, кивнув, полезла в сумку. Багажа с собой она взяла совсем чуть-чуть: экономила на билете. Только самое необходимое. Сменное бельё, деньги с документами, салфетки, таблетки от головной боли да ещё взлётные карамельки.

— Дорого-то как, — вздохнул кто-то у Оли за спиной, и водитель тут же среагировал.

— А вы чего хотели? Рейс на межгород, невыгодно дешевле. Скажите спасибо, что в эту залупу ещё хоть что-то ходит, а то на тачке пришлось бы кататься.

Спасибо, подумала Оля. Действительно спасибо: не хватало ещё на такси разъезжать по междугороднему маршруту. И с чего отца Женьки потащили в такую глушь? Она ведь никогда не спрашивала, кем Дмитрий работает. Может, какая-то важная шишка?

Даже по автобусу разносился запах хвои: бабулька на заднем сиденье везла с собой целую охапку еловых веток. Оля примостилась неподалёку, отфыркиваясь. Холодный воздух щипал ноздри, и дышать было больно.

Хорошо, что в автобусе топили.

Автобусы… Она недолюбливала их, с тех пор как впервые столкнулась со сверхъестественным. Когда ненасытная пространственная петля пожрала их экскурсионный автобус — ровно такой же, как этот, междугородний, с отоплением.

Но ехать было нужно. Нужно, потому что сейчас, уже пройдя весь этот путь, приехав на Север, потратив родительские деньги, бросив всё и всех, она не могла отступить. Поздно. Оставалось только дышать на промёрзшее стекло да смотреть сквозь прозрачный островок среди нагромождений инея. Смотреть на бело-серые, однообразные северные пейзажи.

Спать не хотелось. Где-где, а в автобусе — точно не хотелось.

Оля потянулась к сумке, где ещё оставался почти полный пакет лимонных взлётных карамелек. Вытащила конфетку. Развернула. Сунула в рот.

Сладость в сочетании с кислинкой приводила в чувство, напоминала о важных вещах, что она ещё не сделала. Вещах, что ей предстояло сделать.

Стася подала прекрасную идею: соцсети. Их можно было использовать не только для поиска человека, согласного помочь с ночлегом. А такой ведь нашёлся на удивление быстро: приветливая девушка, фанатка аниме и кей-попа, вдобавок — сетевая знакомая подруги, согласилась «вписать» у себя путешествующую школьницу. Ира, кажется. В сети — Рэна.

«Ну как, ты едешь?)» — гласило сообщение от неё, датированное предыдущим часом. Оля тогда ещё в самолёте сидела.

«Я в автобусе уже, скоро буду, встреть меня, пожалуйста», — отпечатала она и, подумав, добавила. — «Спасибо)».

«Не за что ^_^ Жду!» — пришло от Рэны, и Оля улыбнулась. Мир не без добрых людей. Не то чтобы ей хотелось вот так кого-то эксплуатировать — но, раз та сама предложила, к чему стыдиться? Стыд остался в прошлом. Там, где она винила себя за случившееся с Женькой. Там, где Женька винил себя за случившееся с ней.

Теперь на месте вины поселилась обида. Почему он пошёл на такое ради неё? Разве она просила?

Оля спохватилась, вовремя вспомнив, зачем вообще вытащила мобильник. Она ведь собиралась проверить ещё кое-что! Тот самый второй способ помочь своему делу с помощью соцсетей. Паблик, где публиковали откровения жителей маленького северного городка.

Конфиденциальностью она озаботилась ещё раньше: создала фейковый аккаунт жительницы его города, поставила на аватарку фото девушки, совершенно не похожей на саму Олю. Изменила стиль письма.

Пост в группу она выложила ещё за пару дней до вылета. Сейчас настало время его проверить.

«Привет, ребят, — писала несуществующая девушка. — Я знаю, многие ищут в этом паблике знакомства)) я не хочу проводить НГ одной! Видела недавно на улице мальчика примерно моего возраста, успела его только сфоткать) подскажите, где его можно найти! Мальчик, отзовись)) Ты прикольный, я бы с тобой замутила».

Оля нервно усмехнулась. Если бы этот пост увидел реальный Женька, он бы сквозь землю захотел провалиться. Особенно с учётом фотографии, прикреплённой к записи, фотографии, насчёт которой она до сих пор боялась. Этого фото не могло быть ни у кого, кроме самой Оли, и Женька это знал.

Конечно, ни один из его аккаунтов в городской группе не засветился, да и вряд ли он сидел там, понимая, что может выдать своё местоположение, но…

На всякий случай она слегка отретушировала фото. Замазала следы синяков, что ещё не сошли перед его отъездом, чуть изменила свет и фон. Только лицо оставалось узнаваемым.

Вдруг она ошиблась? Вдруг «они» до сих пор не знают, где он? Тогда фото стало бы для них отличным компроматом, чтобы выйти на Женьку. Поэтому Оле хотелось верить, что она права.

Какой бы жестокой ни оказалась правда, прятаться от неё больше было нельзя.

Оля пролистала комментарии. Как и ожидалось: парочка невнятных «напиши лучше мне, красотка», одно рекламное предложение нарастить ногти и какой-то тролль, неумело пытающийся разжечь спор. Глаза зацепились лишь за один комментарий — кстати, набравший больше всего лайков:

«А я его знаю, он в моей школе учится в параллельном классе) Напиши мне, я про него расскажу».

— Написать? — пробормотала себе под нос Оля. — Возможно, не понадобится…

Страница комментатора оказалась идеальным ориентиром. Полностью заполненный профиль — фотографии с геометками, узнаваемые места, ещё и хэштеги. Место учёбы, указанное в описании — «школа № 2», в списке групп — «Наша ДВОЕЧКА».

Первый, закреплённый пост в «двоечке» — сведения о расписании тридцатого числа. Сокращённые уроки, общая линейка и выдача дневников — до трёх. Позже начиналась новогодняя дискотека.

Бинго. Не пришлось даже общаться с незнакомцем, подставляя под удар собственную анонимность. Оставалось только узнать, где находится эта школа.

Как хорошо, что она приехала утром. Возможно, успеет поймать его даже сегодня — только оставит у Рэны сумку с вещами и сразу побежит к воротам школы номер два.

Оставалось надеяться, что на занятия Женька явится, а с выдачи дневников не сбежит.

* * *
— Какая ты бледная, — охнула Рэна. — Чаю? На таком холоде с непривычки простыть как нефиг делать, особенно если до того жила в Москве или где-то в тех широтах…

— Спасибо, — улыбнулась Оля, — но я тороплюсь.

Новая знакомая оказалась двадцатилетней девушкой-художницей, уже работающей и снимающей комнату. Как коротко пояснила Стася — сбежала от родителей. Не задались отношения.

Выглядела Рэна для местной глуши совсем нетипично: волосы с голубыми прядями, короткая стрижка, футболка с логотипом какой-то группы, за которой наверняка пришлось ехать в Москву. Глаза лучились дружелюбием, и, несмотря на пирсинг в губе и общую неформальность, Рэна казалась очень милой.

— А, ну да, у тебя же важные дела, — вспомнила она. — Точно всё нормально? Выглядишь такой уставшей…

Оля кивнула. Доброжелательность девушки подкупала, но ей нужно было бежать. Два часа дня. Если она правильно всё запомнила, линейка в школе закончится меньше, чем через час, а у ворот ей стоит быть заранее.

Хорошо ещё, что школа номер два оказалась совсем неподалёку. Минут десять пешком.

Только бы Женька пришёл на выдачу дневников! Только бы не сбежал раньше времени — или, наоборот, не задержался в местном аналоге их олимпиадного кружка! Вероятность казалась немаленькой, и Оля даже немного жалела, что не решилась написать единственному комментатору, узнавшему Женьку. Но выбор был уже сделан.

Да и потом — где гарантия, что этот комментатор, пообщавшись с ней, не скинет ему всю переписку? Она не могла так рисковать. Вдруг эти двое знакомы?

— Ну, как хочешь, значит, — улыбнулась Рэна. — Ключи, извини, не дам, но, как будешь возвращаться, — позвони. Я сегодня весь день дома, впущу тебя. И удачи.

— Спасибо, — искренне поблагодарила Оля. — Если бы не вы, я бы…

— Да не стоит, — засмеялась та. — Твоя подруга меня в своё время здорово пропиарила с моими фанартами, так что многими клиентами я обязана ей. Да и история у тебя интересная. Приехать на Север, чтобы помочь другу… тебя с героиней сказки никогда не сравнивали?

— Да какая из меня героиня, — Оля смутилась. — И сказка, надо сказать, довольно страшная.

Последняя фраза слетела с языка сама собой: приветливая Рэна заставила разговориться, а врать и скрываться больше не хотелось. Пусть воспринимает как хочет, всё равно. Главное — найти Женьку и помочь ему.

— Страшные сказки тоже хороши, — произнесла девушка. — Страшно — не значит плохо. И всё же я впервые такое вижу — девочка в пятнадцать путешествует одна. Нужно быть офигенно смелой, чтобы на такое решиться, ещё и ночевать у незнакомого человека.

— Да хватит вам, смущаете, — нервно рассмеялась Оля. — Говорю же, я не героиня. Я просто… хочу помочь другу. Вот и всё.

— Так с этого и начинается героизм, — возразила Рэна и улыбнулась снова. — Ладно, не буду тебя задерживать. Если тебе надо идти — иди.

Оля кивнула, пошарила в кармане и протянула девушке одну из оставшихся карамелек.

— По взлётной? — улыбнулась она.

— О, спасибо, — обрадовалась Рэна, принимая карамельку в ядерно-жёлтой обёртке. — Удачи тебе!

Удача мне понадобится, подумала Оля, выбегая за дверь. Сегодня — особенно понадобится.

Вторая школа ждала её, неприветливо оскалившись ржавым забором и глядя по сторонам мутными, совсем не праздничными стёклами. И Женька — он тоже ждал.

Хотя сам об этом наверняка и понятия не имел.

Глава 34. Метаморфозы

Оля нетерпеливо подпрыгивала, потирая руки. Холод стоял такой, что взятые из дома шерстяные серые варежки и пуховик не спасали: мороз всё равно брал своё, щипал за лицо, задувал в уши сквозь плотную шапку. Когда она решилась ждать у школы, ей казалось, что будет теплее!

Из-за долгого стояния мёрзли ноги, и Оля принялась топтаться на месте: бестолковое бордовое пятно на фоне серого неба и бесконечных сугробов. Она раньше не носила яркие куртки, да и сейчас предпочла бы более нейтральный цвет — но этот пуховик оказался самым тёплым из тех, что нашлись дома.

Время шло. Школьники всё не выходили. Нужно было действовать, пока она окончательно не околела.

— Извините, — когда Оля наконец решилась заглянуть внутрь школы, часы показывали уже почти три. Занятия у девятиклассников должны были вот-вот подойти к концу, но звонка не слышалось. — Не подскажете… когда урок закончится? То есть, линейка.

Фойе школы встретило её тишиной и всё той же серостью, но здесь хотя бы было тепло. Немолодой охранник поднял на неё усталые глаза, на миг оторвавшись от мониторов. Полуседой, в линялой чёрной форме. Под стать обшарпанному холлу: стены выкрашены в унылый желтоватый цвет да увешаны чопорными портретами именитых учёных, по углам стоят старые деревянные лавки, а на окне доживает свой век старенький фикус.

Хуже, чем в родном лицее.

— Поздновато вы в школу собрались, — усмехнулся охранник в жёсткие усы. Вокруг глаз собрались лучистые морщинки, и он разом стал выглядеть по-доброму. — Чего сейчас-то приходить? Или думаете только на дискотеку успеть, а линейку прогулять? Так не дело это…

— Я… не здесь учусь, — на автомате ответила Оля. — Так во сколько?

— Да сейчас и закончится, — пожал плечами мужчина. — Сколько там осталось, пара минут?.. В три ноль пять звонок. Ну, может, учитель кого задержит или пораньше отпустит, я не знаю… А вы что, забрать кого-то пришли? Так у продлёнки сейчас уроков нет, праздник же…

— Нет-нет, я не забираю никого с продлёнки, — поспешно перебила Оля. — Извините. И спасибо. Можно, я тогда здесь подожду? На улице ужасно холодно. Обещаю, что не буду заходить дальше этого стола.

— Да сколько угодно, — тот снова улыбнулся в усы. — На террористку вы точно не похожи, да и кому эта школа нужна… Раз не продлёнка, значит, кавалер, да? Вместе собрались на вечеринку?

— Да какая там вечеринка, — невесело усмехнулась Оля, стараясь не вспыхнуть. В который уже раз совершенно незнакомый человек думает, будто Женька — её парень! — Нет, я просто приехала из другого города… повидать друга. Сделать ему сюрприз.

Признание вылетело само собой, и Оля только и успела, что внутренне себя обругать: опять палится. Сколько можно! Такими темпами через день весь город узнает, кто она такая и зачем приехала в это северное захолустье! А в их ситуации так безалаберно сообщать о себе было нельзя.

Конечно, если её догадки верны, «они» и так в курсе, где находится Женька, но…

Лишняя осторожность всё равно не повредила бы.

Хотя, кто знает, может, они уже сели ей на хвост? Ответов у Оли не было. Оставалось только ждать, когда закончится линейка.

Задребезжал звонок, разом пробудив воспоминания о таком же, старом, советском, что постоянно звенел в лицее номер шесть. Выходит, сюда цивилизация тоже не добралась? Оно и понятно — откуда бы? Раз уж у них в Подмосковье, в лучшей школе города по версии какой-то там проверки, не удосужились поставить, то здесь…

Оля вспомнила, что давно не видела тварей. Обычно около школ они сновали десятками, но здешние окрестности будто вымерли. Даже мелкие тени не шастали туда-сюда — хотя их-то как раз на Севере и так водилось мало.

Похожее случалось, когда…

Ей хотелось верить, что она ошибается.

Погрузившись в тяжёлые мысли, Оля не сразу заметила, как из коридора к проходу гурьбой повалили школьники. Вот, наконец-то! Теперь главное — не пропустить нужное лицо. Женьку она узнает сразу. Вряд ли за месяц в Сибири он успел сильно измениться.

— Что, высматриваете своего? — добродушно хмыкнул охранник, и Оля несмело кивнула, напряжённо вглядываясь в толпу. Не он, тоже не он… Да где Женька?! Может, вообще решил сегодня не приходить, благо из важных дел — одна только выдача дневников? Может, её авантюра изначально была обречена на провал? Может, и приезжать не стоило?

— Оля?! — донеслось откуда-то сбоку.

Она вздрогнула, завертела головой по сторонам, попыталась определить источник звука. Просмотрела? Он заметил её раньше, чем она — его?

— А… — начала было Оля, но не успела договорить: её схватили за руку и потащили в сторону от прохода, туда, где не так толпились вездесущие школьники. После звонка холл, до того тихий, разом наполнился голосами, и теперь тут шагу нельзя было ступить, не напоровшись на чьи-то спину или локоть.

Со стороны входа беззлобно фыркнул охранник — видимо, отследил её движение. Каким-то чудом Оля услышала его смешок даже сквозь гул и выругалась про себя, но виду не подала.

Как только поток школьников остался позади, Женька наконец отпустил её руку и развернулся, вытаращившись на неё во все глаза.

— Ты что здесь делаешь?!

Изумление в его голосе было настолько неподдельным, что Оле на миг даже сделалось неловко. Она, в общем, ожидала такой реакции. Даже представляла, что собирается сказать, — но, когда планы стали реальностью, слова вылетели из головы. Ситуация разом потеряла эффектность, став из почти героической — абсурдной и глупой. Оля вдруг поняла, как всё это выглядит со стороны.

— Я… приехала, — выдавила она. Звуки собственного голоса немного вернули уверенность в себе, и продолжить получилось уже спокойнее. — Я приехала. На Новый год. Сюрприз решила сделать.

— Серьёзно?..

Оля кивнула.

— Офигеть не встать! Даже не сообщила.

Женька всё глядел на неё с непривычным удивлением, так пристально, что Оле начало казаться, будто он в ней дырку просмотрит. И впрямь почти не изменился. Разве что немного отросли и без того непослушные чёрные волосы да лицо как будто стало неуловимо взрослее. А в остальном — те же светлые серые глаза, те же движения, тот же голос. И одежда…

Что?

Теперь изумилась уже Оля. Поначалу, сбитая с толку суматохой, она даже не заметила, но сейчас, когда они стояли в стороне, необычность его облика бросалась в глаза. Особенно на фоне её самой — закутанной, в пуховике.

— Ты в рубашке, — обескураженно произнесла Оля. — Ты… мать её, в рубашке! Тонкой!

Сколько она помнила Женьку, он никогда не носил ничего, кроме свитеров, худи и толстовок. Жарко на улице или холодно, солнечно или дождливо — неважно. Вечно одевался слишком тепло, даже живя в Подмосковье. Так почему на Севере?..

— Ага, а ты в Сибири, — отозвался Женька. — Дерьмо случается, как видишь.

Похоже, он тоже не знал, что сказать. Просто таращился на Олю, как будто не до конца верил в её реальность, и пытался хоть как-то сгладить повисшее неловкое молчание.

Не вываливать же ему в лицо подозрения. Сперва надо присмотреться. Понять, что происходит. Права ли она. В опасности ли он. И лишь потом, когда представится удобный случай…

…сделать что? Оля до сих пор не представляла. Вот и стояла в замешательстве, открыв рот и часто моргая.

До сих пор ей казалось, будто она обязательно что-нибудь придумает. Может, и придумала бы, окажись что-то не так. Но Женька выглядел таким… нормальным? Никаких змей и прочих тварей на теле, никакого инфернального блеска в глазах, ничего, что могло бы указывать на неладное.

Разве что рубашка…

Совершенно обычная, тёмно-синяя, из тонкого хлопка. Надетая под джинсы и зимние ботинки: кому нужна сменка в день линейки? Ничего странного. Только с чего бы ему, с его-то предпочтениями?..

Глаза продолжали цепляться за необычную деталь, и Оля никак не могла избавиться от навязчивых мыслей.

— Пойдём отсюда, — Женька наконец нарушил молчание, прерываемое лишь гомоном проносившихся мимо школьников. Радостным гомоном: наконец-то каникулы! — Не в школе же торчать. Тем более, тебя здесь не знает никто, мало ли… Я только в раздевалку сбегаю, погоди.

Оля только молча кивнула: не хотелось перекрикивать гам. Она подождёт. Она и так ждала месяц с лишним.

В голову так и не приходило никаких идей.

Наверное, для начала стоит добыть хоть какие-то улики, думала она, глядя вслед его удаляющейся к раздевалкам фигуре. Нечто, что укажет на правду о произошедшем здесь.

Что-то и правда произошло — теперь Оля не сомневалась. Иначе он сразу подумал бы, что «они» сели ей на хвост и начали слежку. Иначе встревожился бы куда сильнее. Возмутился бы даже. Но вот так…

— О чём задумались, милая? — позвал её охранник. — Переживаете за праздник? Да не бойтесь вы так, всё у вас получится. В конце концов, Новый год, время чудес…

Оля машинально кивнула, нахмурившись. Раз Новый год — время чудес, то это время наступило очень кстати.

Если худшее окажется правдой, только чудо им и поможет.

* * *
— Тебе идёт, — улыбнулась она. — Никогда бы не подумала. И всё-таки, с чего такая метаморфоза?

Говорить стоило о более важных вещах, но в голове упрямо вертелась его одежда. Сначала рубашка, симпатичная, конечно, но тонкая и совсем не греющая — это на Севере-то, посреди зимы! Потом — пальто. Не пуховик, не громоздкая куртка вроде той, в какую куталась сама Оля — чёрное шерстяное пальто, которое более уместно смотрелось бы где-нибудь в Москве!

— Отец уговорил, — нехотя признался Женька. — Сказал, что хоть на линейку стоит нарядиться цивильно, хотя я, если честно, эту цивильность в гробу видел. Как и линейку, кстати.

— А с чего тогда пришёл? — не удержалась Оля, хоть его появление и сыграло ей на руку. Как бы она иначе его искала?

Женька вздохнул.

— «Бла-бла-бла, а на вручение дневников обязательно приходить всем. А кто не придёт — того я запомню», — процитировал он и скривился. — Помнишь нашу Вивлу? Один в один. И ведь запомнит же! А мне только тёрок с учителями для полного счастья не хватало.

— Везёт тебе, — заметила Оля.

— И не говори, — он усмехнулся. — Вот, сходил в школу — встретил тебя. Девочку, которая пролетела пару тысяч километров, чтобы поинтересоваться особенностями моего гардероба. На Новый год, который я не праздную.

Оля нахмурилась. Что-то в его речи звучало неправильно. То ли напряжённый тон, где не слышалось ни тени улыбки, то ли сами слова, слишком колючие для человека, который встретил друга после месяца разлуки.

Конечно, она не предупредила его, а ещё в их ситуации поспешный приезд мог бы быть опасным, но…

— Я не поняла, — негромко произнесла Оля, — ты что, не рад меня видеть?

Прозвучало резковато, и она спохватилась, тут же добавив:

— Это не наезд! Я понимаю, что приехала очень внезапно, что у тебя могут быть планы, и вообще, что идея довольно идиотская, потому что опасность и все дела, но всё-таки…

— Оля, — перебил Женька, — нет. Нет, ничего такого, и вообще, я думаю, что следить за тобой «они» уже перестали, так что и опасности нет. Просто…

Он запнулся и умолк, глядя куда-то за её плечо, словно там притаилась в ожидании лёгкой добычи очередная тварь. Оля даже скосила взгляд в ту сторону: вдруг правда? Но нет, тварей не было. Как и в школе — вообще ни одной. Только белая снежная стынь да ещё линии электропередач, на фоне сугробов смотревшиеся одиноко и чужеродно.

Они успели выйти со школьного двора и сейчас стояли на какой-то улочке, наполовину занесённой снегом. Куда Женька её ведёт, Оля так и не спросила. Да он тоже вряд ли знал — просто, как бывает при важных разговорах, ноги сами несли не пойми куда.

Пауза затягивалась, и она уже хотела было заговорить снова, когда Женька всё-таки прервал молчание:

— А, к чёрту!.. Нет, Оля, ты не права. Я очень рад тебя видеть. Честно.

Он едва заметно улыбнулся и обнял её, прикоснувшись к Оле впервые с тех пор, как вытащил из толпы школьников.

И почему-то от этого прикосновения озноб прошёл по коже. Их разделял толстый слой ткани пуховика, и ещё его пальто, и ощутить что-то через такую преграду было бы невозможно, но Оля успела уловить мимолётное болезненное чувство, странное, неприятное, тревожащее. Такое бывает с сильного недосыпа или при высокой температуре — но сейчас оно мелькнуло всего на миг и почти тут же исчезло.

Мгновения Оле хватило, чтобы ещё сильнее укрепиться в подозрениях. Что-то заныло внутри, отказываясь признавать правду, но она усилием воли подавила это «что-то» и резко отстранилась от Женьки, вывернувшись из его рук одним быстрым движением.

— Ты чего? — моргнул он. — На себя не похожа… Я что-то не то сказал?

Оля покачала головой, нахмурилась и заглянула ему в глаза.

Серые. Такие же, как обычно. Никаких зловещих отсветов, как у Фролова и людей, что ему подчинялись. Вообще ничего. Но всё же…

Конечно, это было ожидаемо. Конечно, затем Оля сюда и ехала. И всё равно неожиданная горечь, едкая, как яд, вывела её из равновесия. Если всё правда, если каждое из её подозрений и впрямь верно…

— Почему тебе не холодно? — громко спросила она и сделала шаг вперёд, заставив Женьку отступить. — Я помню, каким ты был! Проблемы с терморегуляцией и всё прочее, ты сам говорил… Куда они делись? Почему ты здесь в минус тридцать, где я в пуховике околеваю, рассекаешь в пальто и рубашке? Почему? Что с тобой случилось? Что ты натворил?

Оле очень хотелось, чтобы в голосе не звенело отчаяние, которое пружиной сжималось внутри. Не это она пыталась сказать. Не так грубо и зло. Помочь же хотела, а не испортить всё окончательно!

Но злость поднималась в душе, непривычная, кипящая злость. И на себя — за то, что напоролась на неприятности. И на него — за то, что начал действовать себе в ущерб и скрывать правду. И ещё на «них», на чудовищ, на весь мир, на судьбу, которая завела её сюда и теперь не давала возможности исправить хоть что-то!

— Да всё со мной в порядке! — чуть ли не завопил в ответ Женька, но вовремя спохватился и продолжил уже тише. — Что с тобой, Оль? Вроде на праздник приехала, а ведёшь себя так, будто на войну. Только тут не с кем воевать. Уж точно не со мной.

Теперь он пытался говорить успокаивающе, но нервозные нотки в голосе сводили на нет все старания. Да и подозрения Оли не получилось бы развеять парой реплик.

— Почему тебе не холодно? — уже тише повторила она — глухо, безнадёжно. То, как Женька вёл себя, как реагировал — всё говорило об одном: правды он ей не скажет. Будет скрывать всеми силами, пока она не успокоится.

Или не раскопает истину сама.

— А я почём знаю, — пожал плечами тот, и это смотрелось настолько естественно, что Оля едва не заплакала от злой обиды. — Как приехал сюда, началось. Отец говорит, моя терморегуляция не выдержала нагрузок и перезапустилась… он инженер, ему такие сравнения в кассу.

Женька усмехнулся и взъерошил волосы, разом сделавшись таким же знакомым и привычным, как и месяц назад. От этого стало ещё хуже.

— В общем, я уже довольно давно так хожу. Так что не паникуй. Понимаю, почему ты разволновалась, но… не надо. Я — это я. И я тебе не враг. Успокойся, ладно?

Оля медленно кивнула, сделав вид, будто поверила. Пускай. Пусть считает себя отличным актёром, а её — глупой и наивной. Не понявшей, что просто так от неё бы никто не отстал. Не заметившей даже, что вокруг него совсем нет чудовищ, хотя, казалось бы, здесь их должны быть десятки. Но нет же — ни единой тени.

Прямо как вокруг… Фролова.

Или — чёрного волка, который тоже, возможно, когда-то был человеком.

— Наверное, ты прав… Извини, что сорвалась, — вслух Оля, конечно, сказала совсем другое. — Я… давно тебя не видела и очень переживала. А это всё-таки необычно, в такую погоду даже без шапки.

Неуверенность в голосе вышла почти искренней.

— Даже без шапки, — повторил Женька и вдруг фыркнул. — Нет, уши не отморожу, можешь даже не спрашивать.

Он явно пытался разрядить обстановку, но у Оли на сердце ворочался такой тяжёлый камень, что она даже не смогла заставить себя улыбнуться. Кого он пытается обмануть? Её, которая прекрасно знает, что на тридцатиградусном морозе ни один нормальный человек в такой одежде долго не протянет?

Другое дело — тот, в чьих венах течёт демонический огонь, чужеродная, тёмная сила, чёрный дым с алыми всполохами внутри. Тот, вокруг кого не собираются чудовища, потому что чуют зверя сильнее себя.

Вот куда он пропадал на три дня, сославшись на олимпиаду. Вот почему не мёрз на холоде. Вот что отдал взамен на спасение Оли из лап волка, Оли, не просившей о такой жертве, Оли, не хотевшей, чтобы он в очередной раз оказывался из-за неё в беде.

Если всё это было правдой, у неё оставался лишь один вопрос.

Где в таком случае его фамильяр?

Информации не хватало. Стоило погулять ещё немного. Узнать побольше, использовать каждый шанс. Любым способом — зайти к нему домой, залезть в сумку, расспросить кого угодно! Только чтобы понять, права ли она и можно ли ему ещё хоть как-то помочь.

Можно ли отменить будущее, в котором Женьки не существует, а Оля даже вспомнить его не в состоянии.

— Я поняла, — объявила она наконец, через силу заставив себя улыбнуться. — В таком случае — посмотрим, что ты скажешь на это!

Вспомнились младшеклассники из ранних ноябрьских дней, что любили подкарауливать более старших товарищей на гололёде и швыряться в них снежками, сбивая с ног. Оля младшеклассницей не была, да и гололедицы здесь отродясь не случалось — но лучшего способа разрядить атмосферу она не придумала.

Сугробы по обе стороны дороги виднелись солидные. Она метнулась вбок и запустила руку в снег. Тот, конечно, на таком холоде был недостаточно влажным и плохо комкался, но что мешало подышать на него — а потом подержать в руках чуть подольше?

— Эй, ты что делаешь? — наконец спохватился Женька, но было уже поздно.

Снежок мелькнул в воздухе и ударился о пальто. Несмотря на все Олины усилия, половина от него всё равно отвалилась в полёте.

— А… чего? — Женька недоуменно перевёл взгляд на собственную грудь, где белело, размазавшись по плотной шерсти, снежное пятно. — Это что сейчас было?

Оля усмехнулась. Длинная часть шевелюры падала на щёку, почти закрывая глаз и не давая нормально смотреть. Но лезть в лицо заснеженными варежками — то ещё удовольствие. Она обошлась тем, что махнула головой в попытке убрать мешающие пряди.

— Проверяю, насколько ты не мёрзнешь, — пояснила она и наклонилась за следующей порцией снега. Тот рассыпался в руках, не лепился, оставался на шерсти варежек. Приходилось тратить лишнее время, выгаданное эффектом неожиданности, на борьбу со злосчастным снежком, который никак не хотел формироваться.

— Если всё так, как ты говоришь, — добавила Оля, — то снежки не будут проблемой, прав…

Что-то с силой ударило её в лоб — жёстко, холодно. Точно осколками в кожу вонзилось. Даже мысли на миг угасли, и в голове воцарилась морозная пустота. Глаза залепило белым, колючим, мокрым на ощупь. Не проморгаться, не посмотреть вокруг.

Варежкой по лицу проводить всё-таки пришлось.

Когда Оля смогла разлепить глаза, на ресницах плясали снежинки, а сама она сидела по пояс в снегу в том самом сугробе, над которым недавно склонялась. Щёки, мокрые из-за талого снега, уже начинало адски щипать: здешний мороз быстро схватывал воду.

— Ауч, — произнесла она и посмотрела вверх. Женька был уже тут как тут, в полушаге, протягивал ей руку и смотрел сверху вниз с непонятным выражением лица — то ли тревога, то ли веселье.

— П-прости, — он пытался не смеяться, и у него почти получалось, — не… кхм… не рассчитал немного. Я по шапке хотел вообще-то, по лицу — это уже перебор, некрасиво получилось как-то. Ты в порядке?

И он ещё спрашивает?!

— Это что… снежок был? — едва ли не взвыла она, уже готовая вскочить и в свою очередь окунуть Женьку головой в сугроб. — Хрена себе у тебя сила удара! Ты тут чем занимаешься вообще?

— Ничем таким, о чём тебе стоило бы… эй, прекрати! Что ты…

— С наступающим, — перебила Оля и, набрав полные пригоршни снега, швырнула ему в лицо. — Счастливого, блин, Нового года!

На этот раз лепить ничего не пришлось: снежным хаосом накрыло обоих. Внезапно подувший ветер щедро сыпанул и на Женьку, и на саму Олю, разом превращая их из людей в снежные скульптуры. В волосах, на одежде, на лице — везде застревали надоедливые снежинки, и становилось смешно и отчего-то совсем не страшно. Даже почти не беспокойно.

Если Оля пыталась разрядить обстановку, то у неё, похоже, получилось.

* * *
— Боже, — Женька скинул насквозь промокшее пальто на спинку сиденья и помотал головой, стряхивая с волос капли, — ну ты даёшь! Как тебе это вообще в голову пришло?

— Ты про снежки или про поездку? — поинтересовалась Оля. Она уже успела снять пуховик и теперь безуспешно пыталась высушить всё остальное. Потянулась было привычным движением к волосам, чтобы отжать воду с косы, но вовремя вспомнила, что косы больше нет, и замерла.

— Я про всё сразу, — он улыбался и в целом выглядел таким умиротворённым, что, если бы не странности в его поведении, Оля бы разом отбросила все подозрения. — Ты меня поражаешь просто. Во-первых, я сто лет так не веселился, во-вторых, серьёзно? Снежки? В пятнадцать лет, а не в девять, да ещё на чёртовом Севере?

— Ну… просто… — Оля пожала плечами, чувствуя себя ужасно неловко. Сейчас, когда они сидели на фудкорте единственного в этом маленьком городе задрипанного торгового центра, собственная идея казалась дурацкой и ребяческой. Да и запала хватило ненадолго: минут десять — и они побежали искать место, где можно согреться и просушить вещи.

А ещё ей есть хотелось. Одними взлётными карамельками сыт не будешь. Пришлось заказать бургер с колой, отстояв в мокрой куртке очередь — хорошо ещё, небольшую.

Оля скосила взгляд на табло, что светилось в стороне — не готово ли? Нет, готово ещё не было.

— Да я не в плохом смысле! Здорово было, — Женька нагнулся к ней и заговорщически понизил голос. — Я в детстве обожал снежки. Хотя бы потому, что ими можно было стрелять в мелких тварей, и тогда они не подлетали ближе.

Настроение разом испортилось. Точно, твари. Она уже успела расслабиться в его обществе и совсем забыла, что необычно мирный пейзаж вокруг — последствие чего-то ужасающего. Чего-то, о чём и думать не хотелось.

Вокруг по-прежнему не летало ни одной тени.

— Я знаю, — пробормотала Оля, чтобы хоть как-то ответить. — Наташа в волка… кидалась. Правда, камнем, а не снегом. Давай… не будем об этом пока.

Только что всё было так хорошо. Только что она почти поверила, будто живёт нормальной человеческой жизнью обычного тинейджера. И снова разговор скатывается к чудовищам.

— Молчу-молчу, — он картинно приподнял руки, и Олю снова резануло ощущением неправильности. Сказка стремительно заканчивалась.

Она знала, что Женька эмоциональнее, чем кажется с первого взгляда — просто привык постоянно держать себя в руках, чтобы не выдавать своё настроение кому не стоит. Но сейчас он вёл себя так, словно никогда не был вынужден скрывать чувства, прятаться и отстраняться. Словно всю жизнь прожил в безопасности и уюте.

Словно был нормальным подростком.

Одежда, эмоции, блестящие глаза и детские игры в пятнадцать лет… В любой другой ситуации подобные метаморфозы Олю бы обрадовали: наверняка так он чувствовал себя счастливее, чем обычно. Но здесь и сейчас…

Перемены не предвещали ничего хорошего. Только беду и забвение. Только тьму, в которой живут чудовища.

— И всё-таки, как вышло, что ты приехала? До сих пор не могу понять, — Женька, как она и попросила, перевёл тему, и Оля подумала, что лучше бы он и дальше говорил о тварях, — откуда ты деньги взяла? Билет сюда стоит дофига, ты же не…

— Родители дали, — перебила Оля. Может, чуть жёстче, чем стоило. — И на билет сюда, и на обратный. А Стасина подруга приютила.

— Вы и с ней помирились, — понял Женька. — Хм. А мне ты об этом не говорила.

«Ты тоже мне многого не говоришь», — хотела едко ответить Оля, но вместо этого сказала другое.

— Да, помирились. Совсем недавно. Потому и не сказала.

Его любимая отмазка. Она всего лишь вернула шпильку, и он, кажется, заметил.

— Что ты им наплела? — поинтересовался Женька. — Родителям, Стасе. Что хочешь провести Новый год с оленями?

— Какой ты самокритичный, — Оля не удержалась от остроты. — Нет, я сказала им правду.

Он разом переменился в лице, утратив всю мнимую безмятежность. Где-то в глубине глаз мелькнул огонёк — не чудовищный, слава богу, не чудовищный, но тревожный. Точно Женька наконец вспомнил о конспирации, о «них», о хрупкой Олиной безопасности, о крючке, на который поймала её неведомая группировка. И о том, что про чудовищ никто не должен знать.

— Не может быть, — произнёс он. — Под правдой ты понимаешь… правду? Всю правду?

— Да, — спокойно кивнула Оля, — всю правду, и о них тоже. Как видишь, сработало.

Наблюдать, как радость на его лице уступает место смятению, было почти больно, но она притворилась, будто не видит причины волноваться.

— Ты… ты с ума сошла, — пробормотал Женька куда-то в столешницу. — Это единственное объяснение. Ты просто сошла с ума, пока меня не было. Извини, но… как это ещё можно понять?

— А так, что они меня поняли и приняли, — твёрдо ответила Оля, — и я поняла, какой дурой была всё это время, что врала направо и налево. По крайней мере, тем, кто мне дорог.

— Но что плохого? Ты же не со зла это делала, так почему нет? Да, это неприятно, но…

— Да потому что, пока я врала, они не могли мне помочь, хотя хотели! В результате я оказалась в тупике, и меня чуть не сожрали к чёртовой матери!

— Но… — начал было он, но она не дала договорить.

— Мой заказ готов. Пойду заберу.

Оля выбралась из-за столика и быстро пошла к фастфуд-точке, стараясь не оборачиваться к Женьке. Её слова были почти признанием, почти намёком. Намёком, который он воспринял верно, судя по тому, как изменилось его лицо.

Подозрения накапливались. Он пришёл сюда и зачем-то не снял перчатки. Почему?

Поднос Оля взяла, почти не чувствуя его веса, и уже по пути назад ей пришла в голову идея.

— Я вернулась, — объявила она, ставя поднос на столик и присаживаясь обратно. Добавила — мягко, намного мягче, чем перед уходом: — Извини, если вдруг прозвучало резко. Просто… ты не представляешь, насколько мне там в одиночку было сложно.

— Представляю, — отозвался Женька, не поднимая головы. — Кто-кто — но я как раз представляю. Поэтому не могу тебя осуждать. Если ты там одна уже не справлялась, то…

Весь его предыдущий энтузиазм испарился, уступив место знакомой подавленности, и Оля на миг ощутила укол совести. Нет. Нельзя. Если она сейчас не сдержится и выдаст своё огорчение — значит, у неё уже никогда ничего не выйдет.

Так подсказывали беспощадные стрелки, замершие внутри тяжёлые стрелки часов, что опять пытались прийти в движение, снова подталкивали её к неминуемой судьбе. Или всё-таки наоборот?

Женька ещё что-то говорил, но она уже не слушала. Пришло время действовать.

Оля медленно потянулась к салфетнице, стоявшей в боковой части столика. Вытащила одну салфетку из стопки, неловко шевельнув рукой. Задела локтем стоявший прямо в центре стола стакан с колой.

Стакан пошатнулся и упал. Газировка хлынула с краёв столешницы.

Добрая половина колы выплеснулась Женьке на одежду.

Глава 35. Корень всех зол

— Прости, пожалуйста, я дура криворукая! — воскликнула Оля, вылезая из-за столика. — Блин, это ж надо было… сильно попало?

— Да уж неслабо, — согласился Женька, разглядывая собственную одежду. Выглядело и впрямь плачевно: мокрые бурые пятна расплывались и на рубашке, и на бессменных джинсах. С сиденья он успел вскочить, и оттуда до сих пор капало на пол. — Как ты так умудрилась?

— Говорю же, дура криворукая, — раздражённо фыркнула Оля. — И, как назло, ничего рядом нет, чтобы просушить. У меня разве что салфетки, но они влажные… Извини, пожалуйста. Ещё и пятна, наверное, останутся.

— Ну, предположим, невелика потеря, — успокаивающе отозвался Женька, — тебе повезло залить единственную шмотку, которую я почти не ношу. Но да, сидеть тут мокрым, пока оно не высохнет, как-то не круто. И на улицу хрен выйдешь, обледенеет. Я, конечно, сказал, что перестал мёрзнуть, но… не настолько же.

— Блин. Может, хоть что-то можно сделать, — Оля добавила в голос неуверенности. — У вас в туалетах сушилки есть?

— Есть, но слабые, — кивнул тот. — Ткань вряд ли возьмёт. Хотя… лучше, чем ничего, да. В крайнем случае можно промокать туалетной бумагой, пока не станет посуше.

— Ну, хоть что-то, — нахмурилась Оля. — Правда, прости, у меня руки из…

— Да ладно тебе. Уже случилось, а рубашку мне всё равно не жалко, — Женька отмахнулся и глянул в сторону, туда, где виднелась табличка с неприметной надписью WC. — Подождёшь? Я быстро. До конца, может, и не высохнет, но попробовать стоит.

— Куда я денусь, — усмехнулась она. — Спешить не обязательно, если что. Мне всё равно ещё поесть надо.

Пока Женька удалялся к туалетам, лавируя среди столиков и нагромождения стульев, Оля для верности провожала его взглядом. Расслабилась она, только когда он скрылся за дверью. Кажется, сработало. Справляться с мокрыми пятнами с помощью слабенькой сушилки да туалетной бумаги — дело долгое.

Быстро он точно не выйдет, значит, время у неё есть. Хорошо ещё, что не додумался взять с собой рюкзак и пальто, оставив Олю с носом и порушив весь план.

Вот видишь, он доверяет тебе, кольнула внутри совесть. Оля в очередной раз отогнала назойливые мысли: не время предаваться самобичеванию. Пора было приступать.

Женьку она знала хорошо и прекрасно помнила: важные вещи он предпочитал таскать с собой. Если и существовало место, где Оля могла найти скрытые улики, этим местом был его рюкзак. Чёрный и массивный, хранивший в себе невесть сколько разгадок.

Когда она потянулась к застёжке, руки предательски задрожали. Вот чёрт! Как ей не хотелось действовать у него за спиной, как не хотелось обманывать его доверие! Но если Женька и сам пошёл на такое — значит, сумеет и она.

Должна суметь, если хочет добраться до правды.

Пальцы нырнули внутрь раззявленной пасти рюкзака и почти сразу наткнулись на что-то твёрдое. Слишком непохожее на учебник, толстое, на кольцах… Дневник!

Дневник Марины, Женькиной матери. Тот, что он всегда носил с собой. Тот, где были зашифрованы последние её послания сыну.

Оля осторожно вытащила на свет массивную тетрадь с пожелтевшими страницами. Бордовая обложка как будто ещё потемнела, с тех пор как Женька уехал на Север. И сам дневник… стал толще?

Может, он сам тоже что-то туда записывал? Вклеивал новые странички?

Проверять не понадобилось. Едва Оля раскрыла тетрадь, как из той, шурша, вывалилось несколько листов, что скрывались между страниц. Явно добавленных недавно — чистых, белых. Исписанных уже совсем по-другому, быстрым и неловким почерком человека, который печатает чаще, чем пишет от руки.

И очень знакомым.

Оля потянулась к листам, пробежалась взглядом по буквам. Сердце обеспокоенно бухало — что, ну что он там писал? Может, описывал случившееся? Оставлял подсказки? Отмечал наблюдения?

Всё оказалось совсем иначе.

«Дорогой дневник, — прочитала Оля, — эту запись я пишу шифровкой на случай, если тетрадь попадёт не в те руки. Наконец смогла подобрать такую, чтобы писать можно было свободно. Это значит…».

Почерк был Женькин. Определённо. Но слова, написанные налистах, явно принадлежали не ему.

Марина! Таинственный шифр, за которым скрывались самые длинные и сложные записи в её дневнике! Тот, над которым они с Женькой ломали головы всю осень и так и не смогли докопаться до правды. Тот, о котором Оля уже давно забыла, увлечённая более насущными проблемами. Выходит, он расшифровал его здесь, на Севере? Узнал, что всё-таки скрывала от посторонних глаз Марина?

И не сказал ни слова?

— Какой же ты иногда идиот, — пробормотала она себе под нос. Записей, судя по мимолётному взгляду, было много. Слишком много, чтобы прочитать их за время, которое он проведёт в уборной.

Оля покосилась на двери туалета. Нет, пока не вышел. А заметки Марины — вещь полезная, ознакомиться стоило. Не зря же он скрывал их! Наверняка там что-то важное. Но пытаться читать записи сейчас, когда Женька в любой момент может вернуться и обнаружить её…

Так рисковать Оля не могла. Поэтому, поколебавшись пару мгновений, схватила разрозненные листы и разложила на ближайшем свободном столике. Сделала несколько быстрых снимков на камеру телефона. А потом собрала стопку обратно и поспешно засунула листочки уже в свою сумку, поглубже, на самое дно.

Почитает на досуге, после того как попрощается с Женькой. А сейчас есть и более важные дела. Например, целый неисследованный рюкзак.

Но, кроме Марининых заметок, в Женькином ранце не оказалось ничего интересного. Пара школьных тетрадей, испещрённых уже знакомым быстрым почерком, да другой дневник — школьный, в унылой казённой обложке. Мятные драже, паспорт с дурацкой фотографией, провод для зарядки мобильного телефона…

Мобильник! Вот что Оля ещё не проверила. В карманах его джинсов она смартфона точно не видела, а в рубашке карманов и вовсе не имелось. Значит, раз телефона нет в рюкзаке, он может быть только…

Оля метнулась к пальто, которое теперь лежало на другом стуле — перевесил подальше от луж газировки. Быстро пошарила в карманах, нащупав связку ключей и металлический брелок. Не то, не то… да где он?

Пальцы наткнулись на гладкое и прохладное, и Оля с облегчением вздохнула. Нашла-таки.

Простой чёрный смартфон темнел выключенным экраном, не спеша раскрывать тайны переписки владельца. Уже предвкушая разгадки, она ткнула в кнопку разблокировки.

«Введите пароль», — холодно сообщил интерфейс.

Оля выругалась. Пароль? Чёрт, как она об этом-то могла не подумать? Видела же, что Женька всегда набирает какую-то комбинацию, когда включает телефон.

«Марина», — безнадёжно ввела она в поле, понимая, что он никогда бы не опустился до такой банальщины.

«Неверный пароль, — ответило окно. — Показать подсказку?».

— А покажи, — пробормотала Оля и ткнула в высветившуюся кнопку. Картинка изменилась.

Теперь на фоне заставки рядом с полем для ввода пароля красовалось математическое условие. Совершенно ей незнакомое.

* * *
— Так, здесь, наверное, нужно найти производную… — бормотала Оля, пытаясь собрать в кучу разрозненные сведения. — Блин, я плохо их знаю, но, судя по штриху, — да… И что за уравнение такое? Какие-то жуткие степени, переменных дофига… Как это считать?

По отдельности понятия казались знакомыми: учёба в физмат-лицее не прошла даром. Но такую формулу она видела впервые. Привычные символы складывались в совсем уж неудобоваримое условие, и, как решать подобные примеры, они точно не изучали.

Здесь явно нужно было применить некий особый алгоритм, но как до него докопаться, не зная, что это за тип задачи? Она ломала голову уже кучу времени, минуты утекали сквозь пальцы, стрелки внутри тревожно подёргивались, а до разгадки было всё так же далеко, как и в миг, когда Оля взглянула на «подсказку о пароле» впервые. Даже интернет толком не давал наводок.

Нет, бесполезно. За такое короткое время она точно не разберётся.

— Чёрт бы тебя побрал со своей олимпиадной программой! — с бессильной злостью воскликнула Оля, роняя телефон на столик. И едва не подскочила, когда из-за спины вдруг раздалось:

— Это не олимпиадная.

Сердце подпрыгнуло в груди, только чтобы ухнуть в пропасть. Она дёрнулась, похолодев. Голос звучал странно. Так знакомо и в то же время совсем чужеродно. Как будто он говорил… не сам.

Как будто…

Когда Оля наконец решилась обернуться, Женька стоял прямо у неё за спиной. Протяни он руку — смог бы коснуться её плеча. Она ведь даже не услышала, как подошёл!

— А… я… — язык заплетался, сказать ничего не выходило.

— Это не олимпиадная, — повторил он всё тем же непонятным отстранённым тоном, из-за которого по коже мурашки шли, — это вузовская. Когда-то учил интереса ради… блин. Так и знал, что этим всё кончится.

— Как… давно ты здесь стоишь? — выдавила Оля, борясь с желанием вскочить из-за стола, схватить куртку и бежать, бежать как можно дальше отсюда, бежать от правды и от судьбы, от всего страшного, что могло открыться перед ней. От подозрений, которые становились истиной. От этих жутких интонаций в его голосе.

— Да уж пару минут как, — Женька вздохнул и шагнул к столику, опустился на свободное сиденье. — Дай-ка сюда.

Телефон у неё из пальцев он выдернул так плавно и стремительно, что Оля с трудом заметила движение его рук.

Лишь отстранённо отметила: перчаток на нём больше нет.

— На самом деле, если знать схему решения — ничего сложного, — бесстрастно продолжил тот, быстро набирая что-то на экране. — Стандартное задание на полный дифференциал, прямо с первых страниц учебника. Не то чтобы я сам хорошо их знал, но конкретно этот пример — довольно простой.

В другой день Оля обязательно отшутилась бы, что снова чувствует себя идиоткой рядом с ним. Или — что он наверняка просто хотел выпендриться, загнав в пароль максимально сложно выглядящую формулу. Но не сегодня.

Сейчас единственное, чего ей хотелось, — провалиться сквозь землю. Сделать так, чтобы этот момент никогда не наступил. Отмотать время назад и вообще не притрагиваться к его телефону.

— Держи, — Женька протянул ей разблокированный смартфон, и Оля глазам своим не поверила. — Ты ведь это искала?

Быть не может. Вот так просто сам отдаёт ей все доказательства? А как же…

Это что, какая-то ловушка? Попытка сбить её с толку?

— Да бери уже, — он махнул свободной рукой. — Какой смысл скрывать, если ты всё равно не отстанешь? Да и к тому же… не получится же прятать это от тебя вечно. Ты сама заметила, что за тобой не шпионят, а я поначалу настолько охренел, что даже не сделал вид, будто опасаюсь слежки. А сейчас отпираться поздно. Так что бери.

Оля нахмурилась. Осторожно, стараясь даже не дышать лишний раз, взяла смартфон, где вместо окна для ввода пароля высвечивалась переписка с незнакомым ей контактом.

Она успела заметить ещё кое-что. Правую ладонь Женьки, что протягивала ей телефон, перечертил причудливый порез. Длинный, глубокий, он тянулся от основания мизинца к большому пальцу, рассекая надвое линии жизни и сердца.

В хиромантию Оля не верила, но названия помнила. Порез выглядел так, словно Женька недавно схватился за что-то острое или…

Вот, значит, зачем перчатки.

Он отследил её взгляд и сжал руку, прикрывая порез. А потом и вовсе убрал ладонь. Похоже, Оля в очередной раз оказалась права: след явно что-то значил.

Причём ничего хорошего.

Не стоило сейчас строить догадки. Нужно было заглянуть в смартфон, пока он не передумал. Узнать наконец, что произошло.

Пальцы тряслись от волнения, и она едва не выронила аппарат, чуть не грохнула его об пол, как собственный телефон в судьбоносных снах о московской подземке. Хотя нет, тот в итоге оказался цел… или всё же разбит?

Насчёт этого Оля до сих пор не была уверена.

Она быстро пролистала переписку в начало и, не говоря ни слова, углубилась в текст.

Первым сообщением, отправленным неизвестным собеседником, оказалась знакомая уже фотография. Подмосковная забегаловка, люди, бургеры, Оля за столиком рядом с девочкой в шапке с помпоном. То самое фото, с которого началась «их» охота.

— Это тогда… — пробормотала она и подняла голову на Женьку. Тот кивнул, упрямо глядя в сторону. Взгляд на неё он так и не переводил.

На сообщение с фотографией ответ не пришёл, и неведомый собеседник попытался снова — уже в другой день:

«Почему бы тебе не позвонить ей? У неё всё хорошо?».

Оля быстро прикинула дату и время и тихо скрипнула зубами. По всему выходило, что «их» человек написал Женьке ровно в то время, когда они с Наташей столкнулись с волком. То есть следил за ними с самого начала и заранее намекнул, что происходит неладное. Чтобы вывести из равновесия и заставить нервничать. Чтобы он связался с ней и услышал от неё правду.

Ответное сообщение пришло не скоро. Время отправления — минут через сорок после предыдущего. Видимо, Женька прочёл входящее не сразу, а когда всё-таки прочёл, ринулся звонить Оле — и попал на тот самый момент, когда она тряслась от ужаса, загнанная в угол на девятом этаже незнакомого дома.

«Что вы сделали? Что с ней?».

Ни капса, ни гневных восклицательных знаков — ничего. Но собеседника мнимая уравновешенность Женьки явно не убедила.

«Заговорил наконец-то. Отлично. Давно хотел пообщаться.

Она в порядке. Пока.

Если ты понимаешь, о чём я говорю».

Похоже, провокация сработала. Да и как могла не сработать? Опасность Оле угрожала реальная, и она сама это подтвердила. Любой бы на его месте…

«Что вы собираетесь делать?» — отписал Женька, и ответ пришёл незамедлительно.

«Зависит от того, что собираешься делать ты.

Может быть, с ней всё будет хорошо.

Может быть, не очень».

«Вы же не собираетесь её убивать, — даже в такой ситуации он не растерял остатков здравого смысла. — Вам это ни к чему. Не знаю, кто вы. Но такие, как мы, вам нужны живыми».

Оля вспомнила, как думала о том же, стоя посреди подъезда и слушая, как ходит снаружи волк. И свои выводы тоже вспомнила: убийство — не единственное, что «они» могут с ней сделать.

«Их» представитель подтвердил её догадки следующим же сообщением.

«Это правда. Не собираемся.

Убивать не обязательно.

Что, если эта встреча окончится для неё чем-то… плохим?

А потом такое повторится снова? И снова?

Как долго она продержится?».

Они делали ровно то же самое, что пытался когда-то сделать Фролов за гаражами, — выбить согласие на сотрудничество силой. И, в отличие от Гошиных, их методы действительно могли сработать. Одно дело — избивать и унижать: после такого на их условия согласился бы только очень слабый человек.

Совсем другое — медленно, планомерно доводить до отчаяния, загонять в угол, продолжать методично травить, пока жертва не потеряет всякую надежду и волю. Оля содрогнулась, представив себе такую перспективу.

И что значит «чем-то плохим»? Что они собирались с ней сделать, пока она лежала без сознания? Ранить? Поуродовать? Что именно?

Оле не хотелось знать. И читать дальше, понимая, что она там увидит, — тоже не хотелось.

Но она продолжила, сглотнув комок в горле и поёжившись в очередном приступе мурашек.

«Почему ты молчишь? — следующее сообщение пришло через пять минут после предыдущего, когда Женька так и не ответил. — Хочешь оставить всё как есть? Хочешь, чтобы мы продолжили?

Имей в виду, всё будет происходить у тебя на глазах.

Мы даже можем прислать видео».

Это было уж слишком.

— Я не могу это читать, — пробормотала Оля и положила телефон на столик. — Ужасно. И ты молчал?..

Женька ничего не сказал, всё так же глядя в сторону. Рука, лежавшая на столешнице и до сих пор сжатая в кулак, едва заметно подрагивала.

Не ответит, поняла Оля. Так и будет молчать, пока она не дочитает до конца. Значит, придётся дочитывать.

Остальные сообщения она пролистала быстро, почти не вчитываясь. В глазах стояла влага, и буквы расплывались, теряли очертания. Вроде бы Женька спросил, что «они» хотят взамен на Олину безопасность. Вроде бы ему ответили, и ответ оказался ожидаемым — согласие. Раскрытие всех карт.

Он должен был сдаться им, чтобы «они» прекратили слежку за Олей и Наташей. Перестали мучить их и пугать. Оставили в покое. Женька подчеркнул это отдельно: даже не следить и не пытаться больше завербовать.

Интересное дело. Он один взамен на двоих «видящих»? Выходило неравноценно. К чему «им» такая сделка?

Встречное условие неведомых кукловодов расставило всё на места. Оля разом поняла, зачем он ей врал.

«Девочкам ничего не будет угрожать. Но только если они и впредь будут держаться подальше от этой истории. Не вмешиваются они — не вмешаемся мы», — гласило одно из последних сообщений.

Оля представила, как в таком случае смотрелся для Женьки её приезд, и ей захотелось выть от отчаяния.

Вот почему он так себя повёл. Вот почему колебался, когда она спросила, рад ли он её видеть.

Из просто плохой ситуация стремительно становилась ужасной.

«Они» ожидали, что Оля заподозрит неладное. Что решит вмешаться, нарушит выставленные ими условия и вновь попадёт под прицел.

И она сыграла в точности по их нотам.

Жертва оказалась напрасной. Всё вернулось на свои места. И теперь уже — без возможности исправить положение.

Пытаясь помочь, она сделала им обоим только хуже.

Оля попыталась что-то сказать, но из горла не вырвалось ни звука. Душили, клокоча внутри, сдавленные рыдания, захлёстывало отчаяние, возвращался страх. Даже не страх — ужас. Реальность оказалась куда жутче, чем она могла себе вообразить.

— Дочитала, да? — всё тем же отстранённым тоном отозвался Женька. — И как? Сама уже небось жалеешь, что влезла?

Оля не ответила, пытаясь совладать с бьющимися внутри эмоциями, и он продолжил:

— Я догадывался, что ты можешь что-то заподозрить. Особенно если приедешь. Но надеялся, что до этого не дойдёт, — он вздохнул. — Похоже, «они» разбираются в людях всё-таки лучше меня.

Она попыталась справиться хотя бы со спазмом, перехватывающим горло. Восстановить дыхание. Получалось с трудом: неожиданная истина била под дых болевым ударом и рвала на части остатки здравомыслия.

— Тебе изначально… стоило мне рассказать, — проговорила Оля, когда дар речи наконец вернулся. — Может, так я бы поняла… и не стала…

— Конечно, стала бы, — ответил Женька, так и не поднимая на неё глаз. — Я и сам, если бы узнал о подобном, стал бы.

Он был прав. Узнав, что кто-то пошёл ради неё на такое, она не смогла бы сидеть сложа руки. Никто бы не смог. И всё-таки!

— Что они с тобой сделали? — Оля почти шептала, как будто звуки голоса могли окончательно уничтожить и без того хрупкое самообладание. — Что ты… такое?

— Я уже говорил тебе. Я — это я. И я тебе не враг. Просто… есть ещё кое-кто.

Женька наконец обернулся в её сторону, и Оля едва не вскрикнула, встретившись с ним глазами.

В глубине зрачков горели алые всполохи. Как у Фролова — только цвет не тот. Более яркий, более тревожный, напоминающий не радугу — но искры. Искры внутри тьмы, что клубилась в теле зловещего волка.

— Нет, — одними губами произнесла она. — Нет… не может быть.

И сама поняла, что не права. Только так всё и могло быть. А как иначе?

Если у неё ещё оставались какие-то сомнения по поводу того, что они с ним сделали, то теперь картина прояснялась окончательно. Пусть она до сих пор не заметила «фамильяра» — кто сказал, что тот не прячется под одеждой? Что эта тварь, чем бы она ни была, вообще видима?

— Зачем?.. — пробормотала Оля, стараясь не плакать. Всё равно безопасно — чудовищ поблизости не было. — Просто… зачем? У тебя… был шанс скрыться от них! Чтобы они никогда не узнали! Зачем было… ради меня идти на такие жертвы?

На мгновение воцарилась острая, как лезвие, тишина. А потом Женька сделал то, чего Оля от него точно не ожидала.

Он улыбнулся. Странно и зловеще, совсем не похоже на человека, которого она давно знала. Зато похоже на…

Она не успела сообразить, на кого.

— Жертвы, — медленно произнёс Женька, и от интонаций его голоса Оля окончательно заледенела внутри. — А с чего ты, собственно, решила, будто я шёл хоть на какие-то жертвы?

Что?!

Вот теперь Оле стало по-настоящему страшно.

— О чём… ты? — пробормотала она, невольно подаваясь назад. Что-то шло не так. Очень сильно не так. «Не так» даже относительно всего остального.

— Сколько тварей ты видела, с тех пор как мы пересеклись в школе? — вопросом на вопрос отозвался Женька и сам же ответил. — Ни одной, верно? А сколько раз за сегодняшний день тебе угрожала опасность? Ноль?

Оля несмело кивнула. Что-то подсказывало ей: убегать не время. Нужно было закончить этот разговор, окончательно расставить точки над «ё».

Хотя бы понять, о чём он говорит!

— Посмотри на меня, — продолжил Женька. С каждым словом из его голоса уходило холодное безразличие, сменяясь запалом. — Я не чувствую холода. Меня никто не преследует. Мне незачем скрываться и прятать эмоции. Я наконец могу пытаться жить по-человечески! И ты говоришь о жертвах? Чёрт, да я жалею, что раньше не согласился!

Оля вспомнила: школьная линейка, неожиданная игра в снежки, его непривычная оживлённость и серое северное небо над головой. Чистое. Ни единой твари.

Она ведь и сама думала о том же всего полчаса назад, разве нет? Что проклятье, нависшее над ними, сделало худший из возможных подарков — ощущение, будто они могут быть нормальными людьми с нормальной человеческой жизнью. С жизнью простых тинейджеров, чьё существование не отравлено, не исковеркано постоянной опасностью, близостью чудовищ, зловещей тьмой, где вспыхивают огоньки.

Вот только…

Каким бы приятным ни было чувство мнимой безмятежности, оно могло лишь обманывать. Они не спаслись от опасности — всего лишь попали в самое сердце шторма.

Женька не мог этого не понимать.

— Я догадываюсь, о чём ты, — начала она, — но… это же неправда. Вся эта… нормальная жизнь.

— Неправда? — переспросил он, нахмурившись, и отсветы в глазах стали как будто ярче. — Да какая к чёрту разница?

— Что…

— Ты понимаешь, о чём говоришь? — Женька одним резким движением вскочил из-за столика и теперь почти кричал, нависая над Олей, как в дешёвом кино. — Ты так жила несколько месяцев! Всего. Несколько. Месяцев! И посмотри, что случилось! А пятнадцать лет такой жизни хочешь? Почти шестнадцать уже? Без понимающих родителей, вообще без людей, которые хоть что-то обо всём этом знают?

Торговый центр был почти пуст, но Женька говорил так громко, что с соседних столиков к ним начали оборачиваться люди. Он этого, кажется, и вовсе не замечал и только продолжал повышать голос.

— Да ты понятия не имеешь о том, что это такое — расти с чёртовой способностью видеть! Не понимать, как это, откуда это, шугаться от всего, потерять всех близких, не заводить друзей, чтобы никого не подвергать опасности — ты реально ничего не знаешь!

Оля смотрела, как на обычно бледных щеках расцветают пунцовые пятна, причудливо гармонируя с алыми отсветами в глазах, и ей становилось невыносимо горько. Даже не страшно уже.

Он бы никогда так не поступил, если бы не обстоятельства. И никогда бы не сказал ничего подобного, будь всё в порядке.

— Успокойся, — позвала она, стараясь говорить мирно и сдержанно, — прошу тебя. Я… понимаю, правда, и…

— Да хватит уже, — Женька перебил, но голос и впрямь понизил, продолжив уже тише и ровнее. — Я давно думал, что такие, как я и мама, или Фролов, или эта Наташа твоя — не жертвы, а наоборот. Корень всех зол. Мы вроде как предназначены для той стороны мира, где живут чудовища. И ничего с этим никогда не поделаем. Можем только умереть — или присоединиться к ним.

Из каких бездн альтернативной логики он выудил это заключение?!

Она вспомнила стычку за гаражами, протяжные нотки в голосе Фролова — «я даю тебе последний шанс: да или нет?». И Женькин ответ, тихий, но твёрдый: «Нет. Никогда».

А сейчас он говорит, что давно думал о подобном? Быть не может. Перед ней стоял не тот человек, которого она знала и которого считала другом, а нечто совершенно иное. И незнакомое.

Хотя… может, она просто была не в курсе, что он прячет на дне своего омута? Может, события этих дней всего лишь выплеснули на поверхность скрытые мысли и тревоги?

— Мне кажется, ты не… — осторожно начала Оля, но Женька снова не дал ей договорить.

— Не прав? Но это всё объясняет! Ты сама посмотри. Как только я перестал убегать от очевидного и просто принял его как есть, жить, как видишь, стало проще.

Он усмехнулся куда-то в пустоту и добавил:

— Жаль только, я это понял, только когда ты оказалась в опасности. Сообрази я раньше, многих неприятностей можно было бы избежать.

Оля напряглась: по восприятию тревожно царапнуло. Что-то было не так в его речи, такой пламенной и одновременно такой бессмысленной. Пусть слова Женьки звучали искренне и, в общем, правдиво, пусть она понятия не имела, насколько трудно ему приходилось всю жизнь и какие тайные мысли он прятал от мира, — с этим сложно было поспорить — но что-то в его словах казалось… неправильным.

Она посмотрела Женьке в глаза. Красные огни стали ярче, а лицо пересекала всё та же странноватая, нехорошая улыбка, от которой по коже шла дрожь. Знакомая, очень знакомая. Где Оля такую видела? Когда?

Её вдруг осенило.

— Ты же прямо как она сейчас!.. — охнула она раньше, чем успела додуматься прикусить язык. — Прямо как Марина… тогда, в те дни, когда в её теле было…

И запнулась, увидев, как резко он переменился в лице. Поняла, что зашла слишком далеко, но сказанного вернуть уже не могла.

— Окей, это было… жестоко, — медленно произнёс Женька. — Хотя, если задуматься… ты, может, и права. Ха! Есть у меня кое-какая догадка на этот счёт. Так что, может быть, мы с ней похожи сильнее, чем мне казалось.

Олю словно холодным душем окатили. Она никак не могла привыкнуть к резким переменам его настроения, которые, видимо, преследовали всех симбионтов — достаточно было вспомнить Фролова. И он теперь навсегда останется… таким? И дальше будет хуже? И так до тех пор, пока он сам не станет монстром? Как его мама?

Мама…

Всё-таки Женька пошёл в неё. Оля уже пожалела о сгоряча сказанных словах, но она ведь и вправду ухватила суть — сейчас он как никогда был похож на Марину. Слишком похож.

Настолько, что в конечном итоге, сам того не осознав, повторил поступок матери. И в этом как раз крылась разгадка.

Марина отдала себя чудовищам, чтобы спасти сына. Он — чтобы спасти подругу.

С чего бы ему спасать Олю, если симбиоз — предназначение всех «видящих»? Если для неё такой путь — тоже лучший из возможных?

— Ты говоришь, что такие, как мы, созданы для темноты и жути, — пробормотала она, и собственный голос показался чужим и взрослым, — но при этом прячешь меня от «них» и делаешь всё, чтобы они не вышли на меня снова. Врёшь мне ради этого. Держишь подальше. Это как-то… нелогично, не находишь?

Если бы Женька и впрямь считал так, как говорил, первое, что он бы сделал, — попытался бы донести свои идеи до Оли. Она тоже видела чудовищ. Её это касалось в той же мере, что и его.

И всё-таки он поступил иначе. И продолжал поступать даже сейчас.

А значит, это не Женька говорил. Это тварь внутри его души шептала на ухо нужные слова, заставляя мысли плыть не в том направлении, рационализируя собственную чудовищность, вынуждая искать плюсы в худшем, что могло случиться. Шептала — и ничего не делала, не в силах перебороть желания и чувства настоящего Женьки.

Возможно, однажды всё изменится. Так, как вышло с Фроловым. Влияние монстра станет слишком сильно, и он сам отдаст её в «их» руки.

Оля не сразу поняла, что Женька уже с минуту молчит.

— Послушай, я… — начала она, но он прервал её.

— Замолчи.

А потом одним движением развернулся, подхватил рюкзак и быстрым шагом пошёл к выходу.

Оля рванулась за ним.

* * *
— Куда ты… так быстро… — она едва дышала, запыхавшись после бега в толстенном пуховике. — Ты… даже пальто не взял.

Оля смогла нагнать его только на какой-то пустынной улочке, наполовину заметённой снегом. Парочка невысоких домов, серая бетонная стена — пейзаж выглядел настолько уныло, что на него смотреть не хотелось. И яркое синее пятно на серо-белом фоне — Женькина рубашка.

Похоже, он не наврал. Ему действительно больше не было холодно. Совсем не было.

— Оно мне не нужно, — отозвался Женька, но всё же остановился. Хотя оборачиваться к Оле не спешил. — Так и знал, что ты погонишься.

— Куда я денусь, — пробормотала она, приближаясь и набрасывая ему на плечи прихваченное с собой пальто. — Ни за что не поверю, что ты и от простуды теперь защищён.

— Подумаешь, — с безразличием пожал плечами тот. — После тех дней, когда оно только появилось, худшего экспириенса в моей жизни, кажется, уже не будет. Так что на простуду пофиг.

Тех дней? А… точно. Три дня «олимпиады», дни, которые он на самом деле наверняка провёл у себя в комнате, пытаясь справиться с проснувшейся внутри силой. Такое происходило и с Фроловым, судя по рассказам Наташи.

И Гоша, и его сестра говорили про этот период как про нечто мучительное и опасное. Возможно, даже смертельно опасное. Фролов не просто так упомянул, что не все переживают процедуру.

Оле захотелось расспросить Женьку поподробнее, но сейчас было не до того. Вместо этого она сказала другое.

— Ты зачем убежал? Знал же, что я за тобой пойду.

— Слишком много народа, — отозвался тот и наконец повернулся к ней, на ходу продевая руки в рукава пальто. — И света. И нервов. И вообще, нужно было успокоиться, а на морозе с этим проще.

Он и впрямь выглядел намного собраннее, чем на фудкорте. Исчезли лихорадочные пятна с лица, сменившись румянцем, который всегда возникает на холоде. Погасли, прячась вглубь, огоньки. Перед ней стоял почти тот же Женька, какого она всегда знала.

Почти — но не совсем.

Ей всё не давали покоя его слова. Судя по тому, как Женька отреагировал на Олину догадку, она оказалась права, но…

— Слушай, насчёт того, что я сказал, — он заговорил сам, и у неё гора с плеч свалилась: не пришлось самой поднимать сложную тему. — Прости за это. Вообще-то… я не хочу, чтобы ты считала, будто симбионтом быть хорошо. Ну, как минимум потому, что ничего хорошего так-то.

— То есть, ты на самом деле так не думаешь, — облегчённо вздохнула Оля. — Я была права.

Женька замялся, знакомым движением запустил руку в волосы и нервно усмехнулся.

— С этим… сложно. Иногда думаю, иногда нет.

Оля недоумевающе вскинула бровь, и он быстро продолжил, пытаясь объясниться.

— Иногда меня переклинивает, и я начинаю вообще всякую дичь нести, ну, ты заметила, — Оля кивнула. Женька осторожно улыбнулся в ответ — знакомой человеческой улыбкой, ничуть не похожей на ту, застывшую, нелюдскую. — Но вообще — нет, боже, конечно же, нет. Просто… иногда я как будто немного ослабляю контроль, и несётся говно по трубам.

Примерно что-то такое Оля и представляла. Тварь внутри него влияла на разум и душу, спутывала мысли, не давала адекватно воспринимать происходящее. Понемногу меняла мышление, превращая из человека в чудовище.

— С ним было так же, — не удержалась она, вспомнив Фролова. Женька отвёл взгляд, выдохнув облачко пара.

— Да, да, я знаю, — с досадой произнёс он. — И что теперь? У меня выбор был, что ли? Мне самому это всё не нравится, но сделать больше ничего нельзя. Не знаю, насколько меня хватит, но, пока я могу сопротивляться…

Женька умолк и развёл руками: ничего, мол, не поделаешь. Оля не хотела с ним соглашаться.

Что-то делать было нужно. Она не могла допустить такого же исхода, как с Гошей.

Оля нащупала в глубине сумки что-то твёрдое, пластмассовое. Что-то, на что отец потратил несколько вечеров. Соединял сломанное и заменял детали, которые уже не получалось спасти. Купить новый, конечно, вышло бы дешевле, но… ей был важен именно этот.

Если что и могло помочь, то только он.

— Нельзя ничего сделать? Ты уверен? Говоришь, они не любят яркий свет? — выпалила Оля, одним быстрым движением выхватывая из сумки фонарик.

Раньше, чем Женька успел среагировать, она направила на него линзу и нажала на кнопку включения.

Лампочка внутри вспыхнула, залила пасмурную улочку белоснежным светом. Похоже, отец что-то подкрутил: теперь тот сиял ещё ярче, чем раньше. Или это снег, отражая лучи, усиливал эффект?

Женька сдавленно вскрикнул и отшатнулся к плите забора.

— Что ты де… нет… прекрати!

— Не прекращу, — упрямо произнесла Оля, подходя ближе и заставляя его почти вплотную придвинуться к бетонной глыбе. — Ты говорил, он их отпугивает, верно? И сам использовал его на Фролове!

— А, так это тот самый? — ожил на миг Женька и тут же дёрнулся, скривившись. — Да твою ж мать!.. Выключи! Серьёзно, ты не понимаешь, что делаешь!..

Он так и застыл, вжавшись в холодную плиту лопатками и вздрагивая, точно его били током. Оля скрипнула зубами. Ей и самой было стыдно, больно и странно это делать — но луч она отводить не стала.

— Откуда мне знать, что это не «оно» говорит? — в голосе звенело напряжение. — Если я правильно понимаю, оно ещё не до конца в тебя проникло. Может, выберется, если сделать ему неприятно?

— Ему, но не мне же! — завопил в ответ Женька, безуспешно пытаясь отодвинуться в сторону. Однако луч следовал за ним, а нормально шевелиться он, видимо, не мог. Как и Фролов в далёкий ноябрьский день, когда на него точно так же направляли фонарик.

Оля проигнорировала возглас, не убирая руку. Несмотря на болезненную гримасу на лице, Женькины глаза снова светились красным — так же ярко, как на фудкорте. А значит, она не могла ему верить, как бы ей ни хотелось самой это прекратить.

А ей хотелось. Оля ощутила, как дрожат губы и отливает от лица кровь, и суровые северные морозы здесь были ни при чём.

— Поверь мне, пожалуйста, — пробормотал он, бледнея с каждым мигом и напряжённо прикусывая губу. — Ты так ничего не добьёшься… только…

Фраза прервалась глухим стоном и прерывистым вздохом, и у Оли дрогнули пальцы. Своими руками причинять боль близкому человеку было ещё невыносимее, чем казалось до того. Пусть её намерения оставались самыми светлыми, кто сказал, что поступает она правильно?

Может, не стоило?

— Ты что… убить меня хочешь, что ли?.. — через силу выдавил Женька, медленно опускаясь в сугроб у забора. — Оно… не снаружи, а внутри, Оль. В крови. И так просто не выберется… а мне тем временем…

Он снова не договорил: с силой втянул воздух сквозь зубы и зачем-то приложил к лицу ладонь. Оля ощутила, как ноет, скручиваясь в узел, что-то внутри, и не выдержала.

Почти не чувствуя пальцев за плотными рукавицами, она нажала на кнопку выключения. Женька с шумом выдохнул и, разом обмякнув, грохнулся в снег окончательно.

Уверенность сменилась сомнением, которое начало превращаться в панику. Чёрт! Кажется, снова всё испортила. Если Женькины последние слова — правда, выходит, она только почём зря заставила его страдать?

Оля кинулась к нему, упала рядом на колени. Женька сидел в сугробе, не обращая внимания ни на неё, ни на промокшую насквозь одежду, прижимал к лицу ладонь и пытался отдышаться. Из-под пальцев на снег падали красные капли, и Оле стало совсем не по себе.

Да что на неё нашло такое? Нервы не выдержали? С чего она вообще подумала, будто свет фонарика может чем-то помочь? Фролову-то не помогло! Только хуже сделало.

— Я совсем с ума схожу, — прошептала Оля и уронила фонарик в снег: ватные руки отказывались его держать. Потянулась к Женьке, дотронулась рукавицей до его плеча. — Не знаю… что на меня нашло. Прости, я надеюсь, это было не слишком…

Она не договорила. Не произнося ни слова, Женька зыркнул на неё ярко-алым взглядом, одним стремительным движением метнулся вперёд — и мир на миг потерял чёткость.

Когда перед глазами перестало расплываться, Оля поняла, что висит, прижатая к бетонной плите, и ноги не достают до земли, а на шее стискивается стальная хватка. Слишком мощная, чтобы принадлежать человеку.

Запоздало пришёл страх. Женька — или уже не он? — смотрел на неё, и в его лице, ещё недавно знакомом и почти родном, не было ничего людского. Глаза полыхали пламенем, а на горле всё сильнее сжимался смертоносный захват.

Оно что, решило её задушить?

Оля попыталась глотнуть воздуха и не смогла: только протяжный хрип вырвался из гортани. Она засучила ногами, судорожно дёргаясь. Попыталась разжать его пальцы, забилась, как пойманная птица — без толку. Захлёстывающая с головой паника сменялась первобытным ужасом, и казалось, будто уже не Женька — сама смерть заглядывает ей в глаза.

Перед глазами пошли оранжевые круги. Внутри всё сжалось в невыносимом ощущении нехватки воздуха. В голове загремел набат. Уходили силы, немели конечности, слабела воля.

Что произошло? Почему он пытается её убить?

Времени на вопросы не осталось. Из последних сил Оля потянулась непослушными руками к пальцам, с остервенением сжимавшим её шею, но, конечно, снова не смогла разжать.

Круги перед глазами сменились картинками. Её начало глючить — верный признак того, что дела плохи. Словно издалека донеслось: смех Фролова, капризный голос Ленки, каблук, опускающийся на выставленную Женькину руку…

Разум уже отказывал, но Оля выудила из глубин сознания нужное воспоминание. Собрав остаток воли, она обеими руками сжала левое запястье Женьки. В том самом месте, где тогда…

Только бы не промахнуться! Только бы…

В глазах померкло, но хватка на горле ослабла.

Откуда-то сквозь слой ваты, заложившей уши, раздался далёкий вскрик, который сменился изумлённым возгласом. Ноги ощутили под собой твёрдую поверхность, но колени подломились, и Оля рухнула в снег. Схватилась рукой за шею: та горела. Попыталась отдышаться — лёгкие обожгло, точно пламя вдыхала. Раскалывалась голова, ныло и дрожало тело.

Она не помнила, сколько так просидела, кашляя и хрипя в попытках восстановить дыхание и вернуть зрению и слуху чёткость. Помнила лишь момент, когда наконец смахнула слёзы с глаз, подняла голову и встретилась взглядом с Женькой. Тот стоял в шаге от неё и потирал левое запястье.

Первым порывом было вскочить и убежать, но в его лице читалась такая паника, что Оля даже в себя пришла. И осталась на месте.

Что бы ни случилось — сейчас Женька снова стал Женькой.

— Я… не знаю, что это было, — пробормотал он, и голос отдавался в её голове взрывами белых искр. — Просто будто вспышка, раз — и всё, я сам не понял, как так вышло… Прости. Хотя блин, какое тут «прости», я тебя чуть не убил случайно… Ты как вообще?

— Жива… как видишь, — прохрипела Оля, стараясь не слишком напрягать горло. — Я тебя тоже… чуть не убила. Так что, можно сказать… мы квиты.

Тело всё ещё колотило от пережитого ужаса, и что-то внутри истошно вопило: беги! Беги отсюда, пока тварь в его крови снова не перехватила контроль и не уничтожила тебя окончательно! Оставь его, он уже не в себе, и его не спасти!

Оля усилием воли отогнала эти порывы. Нельзя. Нельзя, пока она не поймёт, из-за чего его так перекрыло. Да и бежать она сейчас не сможет: ноги подкашивались, не держали, а воздух всё ещё приходилось проталкивать в лёгкие с трудом.

— Не думаю, что в моём случае до этого бы дошло, — вздохнул Женька. — Это было… неприятно, да, и больно, и кровь из носа, но одно дело — светить фонариком, совсем другое — пытаться задушить. Хорошо ещё, ты про руку вспомнила… никогда бы не подумал, что прошлые травмы могут принести пользу.

— Иногда… бывает полезно знать чужие слабости, — пробормотала Оля. — Ты уверен… что тебя снова не накроет?

— Я ни в чём не уверен и поэтому стараюсь держаться от тебя подальше и не прикасаться, — отозвался тот. — Но оно, кажется, затихло. Видимо, разозлилось из-за фонарика и потратило последние силы на то, чтобы устранить угрозу — тебя, то есть. А сейчас даже на мои слова почти не реагирует.

— Реагирует?.. — не поняла Оля. — В смысле?

— Ну, оно слышит, что я говорю, и видит моими глазами, — пояснил Женька. — И, если ему что-то из этого не нравится, оно подаёт сигналы такие… особые. Сложно описать. Я их чувствую и поначалу дико с этого стремался, но потом привык. Уж точно лучше, чем… как сейчас. Блин. Мне просто охренеть как жаль, серьёзно, ты даже не представляешь.

— Представляю, — слабо кивнула она: сама, в конце концов, пару минут назад ощущала то же самое. — Раньше такого не было?

Он помотал головой.

— Сейчас впервые. Но… не уверен, что в последний раз. Хотя уже неважно, потому что у тебя есть проблемы поважнее, и, похоже, пришло время их решить.

Это он о чём? Неужели о…

— А! Точно… Эта группировка. Ты же с ними…

В суматохе Оля успела забыть: она ведь нарушила Женькино соглашение с «ними»! По которому «они» не трогают её, пока она не лезет в его дела. И теперь ей грозит опасность, несмотря на все его старания, несмотря на огромную жертву. Которая была таковой, как бы он ни пытался убедить Олю в обратном.

Ей снова стало не по себе. Ну почему так происходит?! Они стараются, стараются, а в итоге неведомая группировка всегда оказывается на шаг впереди, и все их усилия рассыпаются в пыль парочкой удачных действий!

Кто «они» вообще такие? Что им нужно? Зачем создавать симбионтов?

Интересно, Женька хоть что-то об этом узнал?

Похоже, на лице Оли отразились все её сомнения, потому что он вдруг покачал головой и негромко произнёс:

— Понимаю, что тебе интересно, но я тоже мало что знаю. О конспирации «они», похоже, охренеть как заботятся, а мне до сих пор не доверяют. После того разговора я пришёл в себя на мосту уже здесь, в городе, с порезом на руке и осознанием, что совершенно не помню последние несколько часов. А потом накрыло, и… стало не до этого.

— Вообще ничего не помнишь? — уточнила она. Тот наморщил лоб.

— Ну… условия припоминаются, и то, о чём их просил — тоже. И ещё мелькает что-то на границе сознания. Вроде бы человек с… протезом вместо руки? Таким, знаешь, бионическим. Заметным. Но это всё. А по такому критерию искать можно вечность. К тому же у нас нет времени, Оль. Я тебе уже сказал — есть проблемы поважнее.

Оля вяло кивнула. Адреналин уходил, накатывала апатия, и у неё не оставалось сил, даже чтобы пугаться. Угрозу она отметила автоматически, скорее на грани сознания.

Женька, видимо, принял её усталость за оцепенение паникующего человека, потому что тут же добавил, быстро и успокаивающе:

— Но это ничего. Всё ещё можно исправить, так что за себя не переживай.

Она вздрогнула, тут же приходя в себя. «Можно исправить»? О чём это он?

Горло болело, и говорить лишний раз не хотелось, но, видимо, эмоции снова отразились на лице.

— Да-да, не волнуйся по этому поводу, — отмахнулся он в ответ на её недоумевающий взгляд. — У тебя тогда на фудкорте было такое лицо, как будто ты всё испортила — так вот, нет. Думаешь, я заранее не учёл бы такой поворот?

Да плевать на меня, захотелось воскликнуть ей. С собой ты что делать будешь? Просто сдашься и будешь плыть по течению, превращаясь в монстра? Как Фролов? Как тот, кем когда-то был чёрный волк с оборванной плотью на костях? Как множество других, чьих имён никто уже и не вспомнит? Будешь позволять этому существу и дальше перехватывать над собой контроль, заставлять творить жуткие вещи? Где гарантия, что оно не разойдётся окончательно? Что не убьёт Олю в следующий раз? Хотя пофиг уже на неё, в опасности куча других жизней!

Она промолчала: горло словно на куски раздирали. И сил не хватало ни на что.

— Обо мне не беспокойся, — странно улыбнулся Женька. — В конце концов, ещё пара минут — и тебе станет уже всё равно.

Что?!

А вот это ей уже совсем не понравилось.

Оля дёрнулась всем телом, когда он придвинулся к ней — бледный, растрёпанный, с засохшими буроватыми пятнами на лице. С глазами, где всё ещё горели, тая, алые всполохи.

Способность, вспомнила она. Фролову симбиоз подарил гипнотическую силу. Та, правда, не действовала на неё и Женьку, но кто сказал, что возможности разных фамильяров одинаковы?

— Ты же не собираешься… промыть мне мозги? — прошептала она, обмирая. Бежать? Куда? Он явно сильнее и быстрее, чем раньше, да и не уйдёт Оля далеко. Не с толкающейся внутри головной болью, хрипнущим голосом и до сих пор стоящими в глазах кругами.

— Какая ты догадливая, — невесело вздохнул Женька, перехватывая её за руку. — Поверь, я сам меньше всего на свете этого хочу, но ничего другого мне просто не остаётся. Не могу же я и вправду допустить, чтобы всё оказалось впустую.

— Зачем? — в который раз за сегодняшний день пробормотала Оля. Ноги обмякли: сбежать не получилось бы, даже если бы она попыталась. — Почему ты вообще на такое пошёл?..

— А ты ещё не поняла? — с горечью произнёс он. — Оль, у меня больше нет близких людей. Мама? Умерла. Папа? Я его вижу полтора раза в неделю. Все знакомые — далеко, из друзей вообще только ты. Неужели… неужели я мог просто так сидеть и смотреть, как у меня отнимают единственного, кто мне дорог? Что мне ещё оставалось?

— Я не проси… — начала было Оля и не решилась договорить, наткнувшись на взгляд Женьки, как на остриё. Взгляд отсвечивал красным, но в уголках глаз стояла влага.

— А теперь я тебя чуть не задушил, и мне приходится навсегда с тобой прощаться, только чтобы ты оказалась в безопасности, — он невесело усмехнулся. — Вот тебе и попытки сохранить всё как есть чуть подольше. Видимо, я и впрямь корень всех зол, как бы ни стрёмно было это признавать. За что ни берусь — выходит вот так.

Нет, нет, нет. Не такого она хотела. Что значит «навсегда прощаться»? Что он собирается сделать? С ней, с собой, со всем остальным?

— И, что ещё хуже, — медленно добавил Женька, — мне придётся своими руками сделать правдой твои сны. А это уже совсем мерзко.

Что? Нет! Быть не может!

— Сила, которая… — ахнула Оля, и он едва заметно кивнул. Провёл по глазам свободной рукой, как будто снимая застилавшую взгляд пелену.

— Да. Появилась она сразу, ещё раньше… переходного периода. Прямо в тот же вечер. Я ещё тогда специально потребовал такую, которая сможет работать и на видящих. Так что… я могу всё исправить. Как минимум для тебя.

Оля ощутила, как наваливается свинцовое бессилие, душит уже не его хваткой — призрачной петлёй, которая затягивается вокруг шеи и не даёт вдохнуть. Только не её сны, только не то самое будущее! Ведь и в нём она тоже умирает! Нельзя претворять эти грёзы в реальность! Тогда они оба…

— Не надо… — прошептала она. — Прошу тебя. Что угодно, но не это. В последних снах я…

— Надо, Оля. Извини, но альтернатива этому будущему — ещё хуже. Ты уже знаешь, на что они способны, — он говорил тихо и грустно, и с каждым словом у Оли в груди как будто что-то лопалось. — Честно, я очень надеялся, что до такого не дойдёт. Но с «ними», видимо, нахорошее рассчитывать глупо. Так что мне изначально не стоило пытаться оставаться рядом с тобой. А стоило сделать это сразу.

На этот раз Оля ничего не смогла ответить. Опустила голову и замолчала, чувствуя, как колется в горле мерзкая, навязчивая боль.

— Прости, пожалуйста, — произнёс Женька. — Я правда был рад увидеть тебя ещё раз, и мне безумно жаль, что всё получилось вот так. Прости, и… наверное, пора с этим заканчивать. И так затянули, дошло чёрт знает до чего.

Она вздрогнула, усилием воли сбрасывая оцепенение. Уже? Нет! Нет, нельзя! Ведь всё, что он сделает, — отсрочит опасность, а настоящее зло поджидает впереди! Не стоит жертвовать собой ради того, что и так окончится её смертью! Не стоит…

Оля хотела это сказать, но не успела. Попыталась вырваться — и снова не успела. Одним быстрым движением Женька поднёс правую ладонь, ладонь с порезом, к её лицу и приложил к пылающему виску прохладные пальцы.

Наступила темнота.

Межглавье

Секунды текли, как кисель. Оля, съёжившись, лежала на лестнице — неловко, боком — и старалась не дышать. Загривок холодило беспощадным осознанием: это её последние мгновения. Сейчас тварь ещё немного помедлит и…

Ничего не происходило. Время будто замерло. Остановилось в едином миге, длинном, как вся вечность. Оля так и продолжала лежать, жмурилась и ожидала: сейчас, вот сейчас в тело вонзится беспощадная боль, а после короткой вспышки навсегда наступит темнота.

Темнота не приходила, и Оля решилась приоткрыть глаза.

Тварь так и стояла над ней, недвижимая, как изваяние. Просто стояла. Не делала попыток атаковать, не впивалась в плоть, не пыталась проникнуть в душу. Покачивалась и ждала непонятно чего.

Чем бы оно ни было, нападать существо не спешило. Похоже, у неё ещё оставался шанс.

Оля начала вставать, неловко, с трудом. В подвёрнутом голеностопе толкнулась боль, и она вновь чуть не упала на ступеньки, но вовремя сумела удержать равновесие. Было бы ужасающе нелепо спастись из лап монстра, чтобы размозжить голову на лестнице.

— Вам помочь? — донеслось сверху, и Оля задрала голову, готовясь ответить «нет». Голос был женский, мягкий. Странно знакомый: от его интонаций на глаза почему-то наворачивались слёзы и протяжно ныло внутри.

Она встретилась глазами с женщиной, что стояла на несколько ступенек выше, и слова застряли в глотке, словно кто-то сжал на шее невидимые пальцы. Горло и впрямь болело — простыла, видимо, где-то — но внезапное онемение не имело никакого отношения к возможной простуде.

Просто эта женщина в сером пальто, протягивавшая ей руку в жесте помощи, казалась… родной?

Слово подобралось неожиданно верно. Именно так. Именно родной. Невысокий рост, русые волосы, мягкие, добрые черты лица и беспокойные светло-серые глаза — у Оли не было ни одного знакомого с похожей внешностью. И всё-таки…

— Вставай уже, — тепло улыбнулась вдруг женщина, разом переходя на «ты», — он не будет ждать вечно.

По телу пробежала неожиданная дрожь. «Он»? Это она о чудовище?

Эта женщина что, тоже их видит?!

Не говоря ни слова, Оля вцепилась в ладонь незнакомки, и та с неожиданной для такой хрупкой женщины силой одним рывком подняла её на ноги. Она замерла, ошарашенная. Осмотрела спасительницу ещё раз: нет, обычная женщина, ничего из ряда вон выходящего.

И всё-таки…

— Спасибо, — пробормотала Оля. — А вы…

— Пойдём-ка к турникетам, — перебила та, — чтобы он нас не подслушал. Я сомневаюсь, что он может тебя обидеть, а обо мне и говорить нечего, но лишних ушей мне не хочется.

Это уже было совсем непонятно. Лишних ушей? Она намекает, что тварь разумна? Видимо, незнакомка и впрямь не так проста. Что происходит?

Оля послушно поплелась вслед за женщиной. Нога болела, и брела она медленно. Спасительница, наоборот, шла быстро, как будто перескакивая через ступеньку-две. То и дело останавливалась, поджидая отставшую.

Тварь за ними, как ни странно, не шла. Так и стояла там, на ступеньках, провожая их причудливым мерцанием алых огоньков внутри.

Женщина остановилась у турникетов. Встретила Олю ещё одной тёплой улыбкой — но глаза оставались тревожными, грустными. Совсем как у…

Она по-прежнему не могла вспомнить. Может быть, эта неизвестная с её удивительной силой и непонятными речами как-то связана с потерянными воспоминаниями? С позабытыми зимними днями? С мальчиком с фотографии?

— Кто вы? — спросила Оля, поравнявшись с ней. — Я вас знаю?

Когда речь заходит о чудовищах, говорить всегда лучше напрямую.

Незнакомка странновато усмехнулась, снова до боли напомнив ей кого-то знакомого, кого-то, кого уже не было в этом мире, кого-то, кто исчез из-за её, Олиной, ошибки, — это вспомнилось только сейчас! — и негромко ответила:

— Я то, что ты ищешь. Я твоё прошлое.

— А поконкретнее можно? — сорвалось с языка раньше, чем Оля успела сдержаться. Грубить спасителю — последнее дело, но смолчать не дало беспокойство. Женщина, впрочем, совсем не обиделась.

— Извини, нельзя. Всё-таки я не настолько реальна, чтобы пускаться в объяснения. Я воспоминание, Оля. Во мне очень мало от живого человека, ведь и существую я только потому, что ты ещё не забыла.

Что?! Ещё не забыла? Воспоминание? О чём она?

Откуда эта женщина знает её имя?

— Вы же… не чудовище, верно? — пробормотала Оля, невольно делая шаг назад. Та покачала головой.

— Скорее, наоборот. Просто «чудо», если можно так выразиться.

— Чудес не бывает. — Это она знала точно. Как будто уже было в её жизни время, когда Оля отчаянно ждала чуда, а то не случилось, и исход оказался хуже некуда.

— Смотря когда, — незнакомка снова тепло улыбнулась. — Новый год, как-никак. Время чудес. Хоть кое-кто и считает иначе.

С последними словами она вздохнула и покосилась назад. Туда, где всё ещё стояло, покачиваясь, сотканное из нелюдского дыма существо. Словно оно было ей… знакомо?

— Вы его знаете? — спросила, не выдержав, Оля. На прямой ответ она уже не надеялась, но женщина неожиданно кивнула.

— Знала. Когда-то. Это было очень давно, и с тех пор в нём не осталось ничего человеческого, но… в те времена он не был монстром.

В её голосе мелькнула такая горечь, что Оле стало стыдно.

— Мне жаль, — начала было она, но незнакомка перебила:

— Нет-нет. Не жалей. Нет смысла. В конце концов, ты ещё можешь сделать так, чтобы ничего этого не случилось. Можешь всё изменить.

Оля оцепенела. Это ещё что? «Может изменить»? Это как?

Поневоле вспомнилось: рука, ударяющая её под локоть, смартфон, падающий на рельсы — и одновременно повисающий на шнурке, шнурке, которого у неё никогда не было, шнурке, который она носила с девятого класса, шнурке, который…

Ужасно закружилась голова.

— Я не понимаю… — жалобно призналась Оля, пытаясь справиться с тошнотой: старая травма решила напомнить о себе именно сегодня. — О чём вы…

— Вспомнила, да? Про шнурок, — тепло произнесла женщина. — Это мелочь, конечно, но… с неё всё началось. Этот мир начал меняться. Стал хрупким. К тебе начала возвращаться память о том, чего пока не произошло. Сможешь вспомнить — предотвратишь всё это.

— Да о чём вы? — простонала Оля, чувствуя, как оживает и ворочается в голове боль. — Вы говорите так… будто то, что происходит сейчас…

— Ещё не случилось? — перебила незнакомка. — Так и есть. Этого мира, мира, в котором мы с тобой сейчас разговариваем, ещё нет. И, если ты постараешься, и не будет.

Оля раскрыла было рот в попытке расспросить женщину поподробнее, но та заговорила снова, с грустной усмешкой добавив:

— В конце концов, я могу с тобой сейчас говорить только потому, что этого мира не существует. Помнишь? Я твоё прошлое. Я мертва уже много лет. Считай меня… ну, не призраком, а скорее мимолётным воспоминанием. Тайной информацией в мозгу, которую тот, как может, делает явной.

Теперь Оля совсем ничего не понимала. Воспоминанием? Информацией в мозгу? То есть, она… знала эту женщину, но забыла, и теперь мозг подсовывает ей галлюцинации, чтобы она вспомнила?

— Но вы же реальны, — пробормотала она. — В смысле… если бы вы были выдумкой моего мозга, я бы вас не чувствовала…

Та снова невесело улыбнулась.

— Когда-то я сказала вам, — негромко произнесла она, — не верить в то, что видите. Тебе и ему. Но ты этого пока не помнишь.

— Пока?..

Женщина кивнула и осторожно коснулась лица Оли прохладными пальцами. Кто-то так уже делал, вспомнилось ей. Недавно, давно, никогда, вечность назад, буквально сегодня, в девятом классе, зимой, в Сибири…

В голове взорвался фейерверк, и она чуть не упала на колени.

— Просыпайся, Оля. — Голос незнакомки — или всё же давней знакомой? — доносился будто бы со всех сторон. Замигало, отказывая, освещение. — Просыпайся и помни: ты ещё можешь всё исправить. Этот мир никогда не станет настоящим. Ты не потеряешь воспоминания, а мой сын не лишится рассудка.

— А вы?.. — из последних сил прошептала Оля, чувствуя, как расплывается и ускользает, рассыпаясь в клочья, реальность.

— А я умерла, когда тебе было пятнадцать, — прошелестело в ответ. — Но ты не переживай. Когда ты проснёшься… я снова тебе помогу. Я всегда вам помогала. По крайней мере, то, что от меня оста…

Голос растворился в визге тормозов метро, и мир растаял.

На мгновение Оле показалось, что едкий запах креозота сменился невыносимым виноградным ароматом.

Но, конечно, всего лишь показалось.

Глава 36. Точка невозврата

Оля подскочила на кровати, как будто её током ударили. Что за сон такой странный? Метро какое-то, непонятные женщины, монстры… Переучилась, что ли? Волнуется перед праздником? Или всё сразу?

— Спасибо, что хоть не школа опять, — зевнула она, переворачиваясь на другой бок. Точно. Школа же закончилась, начались каникулы. Можно спать сколько влезет, и будильник не звенит, но мозг по старой памяти просыпается в дикую рань. Это тридцать первого-то числа! Ох, а потом весь день томительное ожидание, салюты, что начнут греметь ещё к девяти вечера, звонки с поздравлениями от людей из других часовых поясов…

Зато потом — праздник. Уже сегодня. Уже всего через… сколько, часов пятнадцать?

Сон не шёл. Оля зевнула и села на постели, продирая глаза. Ладно. Раз уж проснулась, будет время подготовиться. Подарки там упаковать… а? Что?

Что-то было не так.

Она поняла это, как только обвела взглядом комнату. Маленькую, захламлённую непонятными рисунками и разноцветными шмотками, совершенно обычную с первого взгляда. Даже похожую на Олину.

Вот только не Олину. Комната была чужой. А пейзаж за окном — незнакомым.

— Что за… — пробормотала Оля, опуская ноги с кровати. Нет, даже не кровати — раскладного дивана, притулившегося в углу комнатушки. На такие обычно кладут спать гостей.

Она что, заночевала у кого-то и не помнит, у кого именно? Такое вообще реально? Да и друзей с подобным интерьером Оля припомнить не могла. Судя по бумаге, карандашам и куче скетчей, валявшихся вокруг, неизвестный хозяин дома был художником — но знакомых-художников у неё не водилось!

Как так вообще вышло? Она же даже не пила никогда!

На соседнем диване что-то заворочалось. Заворчало девичьим голосом, скрипнуло пружинами:

— А, что?.. Уже утро? Проснулась, да?..

— Ага, — кивнула Оля, окончательно переставая понимать, что происходит. Судя по словам, владелица дома знала её — вот только она-то почему эту девушку не знала?!

Прямо как в том сне, с незнакомой женщиной.

В нос ударил запах креозота, в виске толкнулась боль, и Оля скривилась. Как будто что-то хорошо знакомое и очень неприятное вспомнила. Вроде бы и не кошмар, а так, тягомотина какая-то — а какое послевкусие мерзкое.

— Дурацкий вопрос, — она решила говорить «в лоб», иначе всё равно ничего бы не выяснила. — Я не помню… как вас зовут.

— Рэна, — донеслось со стороны второго дивана. Одеяла зашевелились, явив миру растрёпанную девичью голову с цветными прядями в волосах. — Ира по паспорту, но лучше Рэна. Не парься, бывает, я тоже имена забываю.

Девушка по имени Рэна сладко зевнула и пригладила пятернёй лезущие в лицо волосы. У Оли на миг будто что-то ёкнуло внутри, словно этот невинный с виду жест напомнил ей о чём-то… важном?

О чём-то забытом?

— А это место… — осторожно продолжила Оля. Рэна. Вот как. Отлично. Имя не говорило ровно ни о чём, разве что напоминало о Стасиных увлечениях. Но, познакомь их Стася, она и сама была бы тут, разве нет?

— Что — это место? — переспросила Рэна и поднялась с кровати. На большой, явно не по размеру футболке красовалась задорная надпись. Что-то про хаос.

Пожалуй, хаос стал бы хорошим определением для всего, что происходило вокруг.

— Я… не помню, как я здесь оказалась, — призналась Оля, чувствуя себя невероятно глупо. Но, похоже, получалось только напрямую. Косвенные улики никаких подсказок не давали.

Рэна удивлённо изогнула бровь.

— Я тоже не помню толком, но ты сюда вроде приехала по каким-то важным делам. То ли у тебя тут друзья какие-то, которые тебя отмечать позвали, то ли с учёбой что… Как-то странно. Ладно я забыла, но ты?

Приехала? То есть, она ещё и не в родном городе?

Час от часу не легче, вздохнула Оля. Отлично.

— Мы познакомились по интернету, — медленно произнесла она. Не вспомнила, нет: просто где ещё ей познакомиться с девушкой из другого города, как не в сети?

— Да, через твою подругу, — кивнула Рэна. — Тебе нужно было где-то жить, отелей в этой дыре не водится, а единственная гостиница — клоповник, дорогущий к тому же. Ну, и ты несовершеннолетняя вдобавок. Ты что… правда не помнишь?

Ещё и «дыра». Что Оле понадобилось в городе, где даже отелей нет?

Соседка выглядела до крайности встревоженной. В сочетании с её заспанным видом это казалось бы комичным, если бы не дикость ситуации — потеря памяти Олю уж очень нервировала. Такое не происходит со здоровыми людьми.

— Правда не помню, — пробормотала она. — И что за дела у меня были…

Что-то смутное мелькнуло на границе сознания. Точно размытый силуэт человека, точно чей-то голос, неуловимо знакомый, но одновременно совсем чужой, точно… точно…

В голове снова толкнулась боль. Оля поморщилась. Отчего-то из-за попыток вспомнить, что происходило вчера, внутри становилось мерзко и стыло, как будто она забыла о чём-то очень, очень плохом.

Боже, неужто и вправду выпила? Или… хуже?

— Мне нужно… позвонить маме, — выдавила она, глядя, как настороженно разглядывает её Рэна. — И ещё… посмотреть, что в сумке. Я сейчас, в коридор… по-быстрому.

— Погоди, — тут же спохватилась та, — комната съёмная, соседи тебя не знают, мало ли что. Так что давай лучше тут.

Оля смешалась. Разговаривать с родителями при этой девушке, пусть дружелюбной, но всё-таки совершенно незнакомой? Осторожничать, подбирать слова? Ещё решат, что она в опасности…

Как они вообще отпустили её одну в другой город? Раз уж до такого дошло — причина должна быть важной.

— Да не смотри ты на меня так, — засмеялась вдруг Рэна, — я всё равно в душ сейчас. Так что действуй как хочешь.

Вот так просто? Серьёзно?

— А вы не боитесь, что я, ну… — запнулась Оля. Та фыркнула и покачала головой.

— Да чего у меня красть? Тут одни рисунки. Всё важное на работе, подальше от местных соседей. Так что не парься и… удачи.

Рэна подхватила из шкафа огромное пушистое полотенце и стремительно скрылась за дверью.

Оля осталась стоять посреди комнаты и глядеть вслед девушке. Ну надо же. Ведёт себя так, словно они давние приятели. Доверяет. Интересно, как они познакомились?

Ей отчаянно хотелось вспомнить, потому что простое непонимание начало переходить в панику. Неизвестный город, незнакомая соседка, полное отсутствие воспоминаний о прошлом дне — всё выглядело совсем нехорошо. И ещё это чувство на грани сознания, непонятное, незнакомое, осколком ворочающееся внутри…

…как будто был человек…

Оля помотала головой. Сначала — звонок родителям. Если они знают, где она, то смогут помочь и подсказать. А если не знают — как минимум стоит сообщить им, что всё в порядке, она жива и здорова.

Сумка стояла около дивана. Небольшая, городская. Её Оля, по крайней мере, помнила: сто раз каталась к бабушке с этим баульчиком через плечо. Но одно дело — к бабушке, и совсем другое…

Телефона в привычном кармане не нашлось. Зато он обнаружился в основном отделении сумки, в стопке сменного белья, как будто его бросили туда впопыхах. Причём не Оля: она положила бы куда надо.

Заряда, к счастью, хватало. Было бы совсем глупо остаться в чужом городе без средства связи. К тому же под Новый год.

Странное дело. Вчерашнего дня она не помнит, но почему-то в точности уверена, что сегодня — тридцать первое. Так может, всё не так? Может, уже январь? Может, в новогоднюю ночь ей предложили попробовать… что-нибудь? Отсюда и потеря памяти?

Нет. Календарь мобильника показывал тридцать первое число.

— Не говори глупостей, — пробормотала про себя Оля и решительно принялась набирать номер матери. Обернулась к окну, за которым расстилался серый, немыслимо скучный пейзаж…

…и закричала.

То, что висело за окном, не поддавалось никакому человеческому описанию. Беспорядочное нагромождение конечностей, не похожих ни на человеческие, ни на звериные; грязный, какой-то неестественный цвет, напоминающий то ли варёную курицу, то ли сгнившую плоть; рты, раззявленные в оскале.

Несколько ртов.

Внутри что-то оборвалось. Воздуха разом перестало хватать. Сердце заколотилось как сумасшедшее, а в голове уже не кольнуло — ударило отбойным молотком.

Что это? Что это такое?! Почему оно… что оно здесь… как такое вообще возможно?!

Ужас не давал нормально думать, но болезненная оторопь длилась недолго. Не соображая, что делает, Оля метнулась к двери, одним движением распахнула её и выскочила в коридор, подальше от этой твари, подальше от нечеловеческого, неправильного, несуществующего в реальном мире, от многолапого нечто, что смотрело на неё с той стороны окна.

Она упала на холодный линолеум коридора: ноги не держали. И почти в тот же момент распахнулась соседняя дверь.

— Чего орёшь? — гаркнули над ухом. Мужской, прокуренный голос. Суда по интонациям, его обладатель уже начал праздновать. — Совсем охренела? Ты кто вообще?

— Я… — начала было Оля севшим голосом, но не успела договорить: грохнула ещё одна дверь. На этот раз — ванной.

— Отвали от неё, придурок! — Рэна, завёрнутая в полотенце, выскочила из душа в шлёпанцах на босу ногу, и у Оли отлегло от сердца. — К своим гостям цепляйся! Моих оставь в покое.

— А чего твои гости орут как резаные в хренову рань? — возмутился сосед. — Фиг с тобой на этот раз, праздник всё-таки на носу, но, если она ещё раз завопит, я её на улицу вышвырну.

Выматерившись напоследок, он скрылся за дверью и с силой ударил створкой об косяк. Рэна фыркнула ему вслед и наклонилась над Олей.

— Жива?

— А… ага, — пробормотала та, — извини… у тебя теперь, наверное, будут проблемы?

— Забей, — в очередной раз отмахнулась девушка, — мы и так собачимся вечно. Весной найду вариант получше и съеду, а пока вот так. Ты чего вопила-то? И почему ты здесь, а не в комнате?

Оля окинула взглядом дверь, из которой только что выскочила. Лампа в коридоре не горела, и полумрак разбавляли лишь те жалкие крупицы света, что долетали из приоткрытого дверного проёма. Проёма, за которым ждало… нечто.

— Ну так что? — поинтересовалась Рэна ещё раз, открывая дверь. Коридор осветили лучи тусклого зимнего солнца, наполовину скрытого за облаками. Оконные створки отсюда просматривались лучше некуда, и тварь… о, чёрт, тварь была всё ещё там.

— Посмотри… — прошептала Оля, указывая пальцем в направлении окна и стараясь не смотреть на существо по ту сторону стекла, — посмотри… там… это…

— Что — это? — недоумевающе переспросила Рэна. — Ты таракана, что ли, увидела? Нет тут ничего! Блин, напугала, так завопила, что я было подумала, будто тебя тут режут…

Оля ушам своим не могла поверить. В смысле — нет ничего? А что это тогда такое, страшное, бесформенное, висит снаружи и щёлкает своими ртами, явно желая полакомиться человеком?

Она всё-таки глянула — осторожно, вполглаза. Нет, существо было на месте. Неестественное, уродливое, словно вышедшее из фильма ужасов, оно цеплялось лапами за внешнюю сторону стены и практически не двигалось с места.

Судя по тому, как радостно клацнули зубы, когда Оля посмотрела на него, оно её заметило. Но почему-то не пыталось проникнуть внутрь. И Рэна его не видела.

Может, и эта адская тварь — порождение её больного разума? Может, она просто не в себе? Видит галлюцинации, теряет память… Это что, начало шизофрении?

— Нет… — прошептала Оля. — Ничего. Тут уже… ничего нет. Спасибо.

Чудовище за окном одобрительно лизнуло стекло.

* * *
Из ванной доносился плеск воды.

Поняв, что юной соседке ничего не угрожает, Рэна отправилась обратно в душ, напоследок попросив Олю «больше не орать, если что случится, а то реально проблемы будут». Оля просьбе вняла и кричать не стала — хотя тварь, висевшая за окном, никуда не делась. И не только она: стоило присмотреться к пейзажу на улице, как становилось понятно, что чудовище было не одно.

Какие-то тени, мелкие существа, похожие на монстриков из детских книжек, ещё кто-то… В комнате их не появлялось, но там, снаружи, паслось не меньше десятка. Оставалось только вздохнуть с облегчением, что они её не трогают.

Пока не трогают. Хотя, если это галлюцинации…

А может, нет? В голове мелькали смутные картинки, похожие на воспоминания: она бросается куда-то в темноту, и точно пелена с глаз спадает. Может, в этом всё дело?

Вроде бы она начала видеть их… в октябре? Точно, это случилось в октябре! Но как? Из-за чего? Единственное, что вспоминалось, — один конкретный момент, не привязанный ни к какой ситуации.

Всё совсем запуталось.

Оля уселась на диван подальше от окна и снова посмотрела на телефон. Всё-таки позвонить матери? Спросить, что делать, если реальность изменилась и мир наполнился монстрами? Признаться в психическом расстройстве? Сделать… что, собственно?

Почему-то она боялась звонить. Как будто со звонком навсегда ушла бы в прошлое возможность вспомнить, что же произошло на самом деле. Как будто пока у неё ещё был шанс — призрачный, эфемерный, но реальный шанс вернуть что-то… потерянное. Что-то дорогое. Что-то, что она забыла.

Или нет?

Воспоминания не возвращались. В сумке обнаружились обратные билеты в родной подмосковный город. На второе число.

В попытке понять хоть что-то Оля быстро пролистала файлы в смартфоне. Бесполезно: малейшие зацепки обращались в ничто, а фотографии и сообщения за прошлый день оказались удалены. Как будто кто-то очень не хотел, чтобы она вспомнила, что же произошло вчера.

И откуда у этого «кого-то» доступ к её телефону? Может, сама Оля всё и удалила, оберегая будущую себя от неприятных воспоминаний?

Внутри толкалось мерзкое, тяжёлое. Чувство, которому нет названия, похожее то ли на тревогу, то ли на тоску. Такое бывает, когда мимоходом вспоминаешь о важном дедлайне, к которому ты подошёл вплотную и ничего не сделал.

Отчего-то Оле казалось, будто здесь и сейчас она пересекает точку невозврата. Момент, за которым уже ничего не будет. Либо она вспомнит, либо навсегда останется в неведении.

«А может быть, всё-таки шизофрения», — вздохнула Оля, отгоняя от себя неясные, непрошеные мысли. Слишком причудливые для простых догадок — хотя в такой ситуации на ум могло прийти что угодно и не показалось бы странным.

Неважно. Она просто позвонит матери и признается: мама, я не помню прошлого и вижу какую-то жуть. Пусть мама отведёт непутёвую дочь к психиатру. Пусть лечит таблетками.

Что-то в глубине мозга тихонько намекало: всё не так. Совсем не так.

— Ладно, ладно, — простонала Оля, споря не пойми с кем — то ли с тварью за окном, то ли с собственными сомнениями, — я просто ещё раз проверю сумку. Там всё равно ничего нет, кроме билетов. А уже потом позвоню маме и…

Рука наткнулась на что-то незнакомое. Что-то, чего она не могла вспомнить среди своих вещей. Вроде бы стопка листов бумаги — толстых, альбомных. На самом дне сумки, там, куда не доберётся случайная рука.

Такое вряд ли часто возят с собой в междугородние поездки.

Сердце раненой птицей колотилось в предвкушении, пока Оля вытаскивала на свет божий неудобные, жёсткие, цепляющиеся за всё подряд листы. Всего лишь листы — что они могли значить? Но что-то внутри шептало: да, да, ты всё делаешь правильно, вот она, твоя разгадка, вот он, ответ.

Бумага оказалась испещрена буквами. Быстрый, неровный, неожиданно знакомый почерк. Оля точно где-то его уже видела. Кажется, этим почерком ей писали шпаргалки, перебрасывая с соседней парты. Этим почерком были сделаны заметки на полях её школьной тетради: «здесь через игрек, а не через икс», «а это лучше через производную», «иди в олимпиадный кружок!».

Олимпиадный кружок… Школа. Родной лицей номер шесть. Стаська, Никитос, другие ребята, которых Оля хорошо знала и помнила… и кто-то ещё.

Кто-то, с кем она общалась в школе. Кто-то, кого она забыла. Кто-то из олимпиадного кружка.

Кто-то, кому принадлежал этот почерк.

Оля, кажется, начинала вспоминать.

Глава 37. Дорогой дневник

31 марта 200* года.

Дорогой дневник,

эту запись я пишу шифровкой на случай, если тетрадь попадёт не в те руки. Наконец смогла подобрать такую, чтобы писать можно было свободно. Теперь не придётся три часа строить одну фразу.

Чудовища (в основном) глупы и не умеют читать. Причина, по которой мне вообще нужен шифр, — люди. Если всё остальное можно принять за фантазии, то упоминания реальных лиц — другое дело. И Дима. Диме интересно, что я пишу. Если узнает, возникнут проблемы.

Другое дело — Женя. Он, конечно, читать ещё не умеет. Но, когда вырастет, эта книжка должна помочь ему. Может быть, я пишу так подробно, потому что надеюсь, что он однажды это прочтёт. Если что-то вдруг случится. Если я не смогу рассказать сама. С моим даром это вполне вероятно.

Дело не в них. Дело в другом.

Сегодня я обнаружила странный блог в интернете. На сайте с тестами была ссылка. Открывалась, только если ты прошёл тест. А тест был про чудовищ.

Я сомневаюсь, что она будет работать годами, но на всякий случай оставлю её здесь. При переходе по ссылке — закрытое сообщество. Описание — «для тех, кто их видит». Меня начинают терзать смутные подозрения.

За свою жизнь я встречала только одного такого же, как я. От него знаю, что есть другие.

Надо будет попробовать вступить. Может, нас много?

10 апреля 200* года.

Дорогой дневник,

я не могу молчать. Речь снова о людях, о людях, которые видят. Я зашла в сообщество. Я пообщалась с теми, кто там сидит.

Какое же оно маленькое. И большинство посетителей — школьники. Да, эти дети действительно видят чудовищ, но знают даже меньше меня.

Кому пришла в голову идея создать этот тест? Понятно, что его не будут проходить взрослые. Кроме таких, как я, в декрете. Может, цель была — объединить детей?

Неважно. Я взрослая. Я рада, что они есть, но меня в этом сообществе не приняли. У них там всем заправляет какая-то девочка, которой они восхищаются. Похоже, в эту подростковую тусовку я не вливаюсь.

Я постаралась поделиться с ними тем, что знаю сама. Даже отправила наброски. Если они действительно все видят — это благое дело. Информацию восприняли, но общаются всё равно с опаской. Дети, что уж тут.

Посмотрим, что будет дальше.

18 апреля 200* года.

Дорогой дневник,

я снова про сообщество. Наверное, не стоит так много о нём писать, но приглядывать нужно. Если когда-нибудь информация о нём поможет сыну (привет, кстати, если ты это читаешь), мои записи имеют смысл.

Пообщалась с парочкой людей оттуда. Некоторые ребята — очень толковые. Поневоле думаю, что будет с Женей в их возрасте. Хочется верить, у меня получится лучше, чем у моей матери когда-то. Что я смогу вырастить его без лишних… проблем.

Я очень переживаю. И из-за чудовищ, и из-за всего. Он ведь тоже их видит. Просто пока не совсем осознаёт.

И всё-таки я делаю для него эти записи. Не знаю, что случится завтра или через год. Мама в своё время умерла и ничего не оставила. Если вдруг я повторю её судьбу, пусть у него будут хотя бы подсказки.

С ребятами из сообщества я обменялась контактами на случай чего. Один оказался из столицы. Живёт в одном городе со мной, надо же. Интересно, сколько нас? Сообщество маленькое, но кто знает.

13 сентября 200* года.

Дорогой дневник,

полгода мне было не до интернета. А когда я вышла на сайт впервые за несколько месяцев, обнаружила, что сообщество закрыто. Видимо, навсегда.

Контакты, которые у меня есть, молчат. Эти ребята так и канули в Лету. Может, что-то случилось? Я ничего не могу знать.

Хочу верить, что у них всё в порядке. Они всё-таки дети. Дети, которые видят монстров. С ними могло случиться что угодно — от редкой разумной твари до настоящей одержимости.

Остаётся надеяться на лучшее. Но, похоже, никаких новостей не будет. Шифровкой писать больше не придётся.

21 февраля 200(*+3) года.

Дорогой дневник,

я не думала, что мне ещё придётся писать этим шифром. Но пришлось. Потому что люди, о которых шла речь, вернулись.

Это была случайность. Я просто столкнулась с парнем в магазине, когда обходила существо. Оказалось, он тоже его огибал. Как иронично.

Мы немного пообщались. Оказалось — он был в сообществе! Я напомнила ему о себе, кажется, он даже меня узнал. Говорил что-то про рисунки, про то, как они помогли. Его зовут Кирилл. Ему уже 21, а тогда было 17. Как быстро летит время.

Спросила его, что тогда случилось. Он ответил — ничего особенного. Ссора в составе администраторов. Оказывается, из-за такой мелочи… а ведь речь шла о важных вещах. Какие же они были дети.

И сейчас дети. Некоторые из них до сих пор общаются, но в основном разбежались. А ведь какая огромная работа была — всех собрать.

Наверное, я увижусь с ним ещё раз. Мне интересно быть на связи с теми, кто тоже может видеть. Дима не ревнует — и ладно. Да и зачем ему ревновать, десять лет разницы. У меня растёт ребёнок, а Кирилл и сам ещё мальчишка.

2 марта 200(*+3) года.

Дорогой дневник,

кажется, что-то не так.

Я пообщалась с Кириллом ещё раз, и меня что-то смутило. Когда я присмотрелась, я поняла, что именно. От него как будто… шло необычное ощущение. Словно от чудовища?

Он не похож на одержимого, и речь у него слишком связная даже для разумных существ. К тому же он помнит, что было три года назад. Так что он — это он. Но с ним что-то не так.

Я спрошу, что именно. Постараюсь аккуратно всё разузнать. Это может быть полезно и для Жени, когда он вырастет. И для меня — сейчас.

7 мая 200(*+3) года.

Дорогой дневник,

я зря с ним общалась. Я зря в это влезала. С ними, с этими ребятами очень многое не так, и сейчас я пытаюсь выйти из ситуации без потерь.

Женя, если ты это читаешь — никогда не имей с ними дела. Они придумали что-то невообразимое и могут быть опасны. Для всех нас.

Я два месяца собирала информацию. Два месяца болтала с Кириллом, вышла через него на нескольких других. Они снова запускают сеть через интернет. Через тесты, всякие сайты. Кто-то из них собирается писать книгу.

Их не больше десятка человек. Почему они так деятельны?

Я должна бы радоваться, что они хотят объединить тех, кто видит чудовищ. Но мне не нравится, зачем они это делают.

Кирилл рассказал мне, когда я притворилась, будто мне интересно. Они нашли способ создавать одержимых — не одержимыми. Они называют это симбиозом, но, как по мне, больше похоже на паразитизм.

Паразит — это тварь, которая подселяется в тело человека. Физически. Не совсем так, как при одержимости. Как я поняла, при этом человек сохраняет свободную волю и получает часть способностей твари. Он должен быть согласен на это. Только по доброй воле такое возможно.

Но это нехорошо. Зря они такое задумали. И, главное, зачем? Ради способностей? Ради того, чтобы монстры боялись? Но разве стоит того иметь монстра внутри себя? Рано или поздно на человеке это отразится.

Я спросила у Кирилла. Он ответил: «ради неё». Ради кого?

31 мая 200(*+3) года.

Дорогой дневник,

я дублирую эту запись несколькими шифрами, чтобы Женя смог найти её раньше остальных на случай, если я не смогу оставить код. Конечно, хотелось бы рассказать самой. Но ему пять лет, он пока не поймёт. А потом кто знает, что со мной случится.

Я боюсь, всё же случится. Уже случилось бы, если бы Кирилл не закончил вуз и не ушёл в армию. Он потерял меня из виду, и они — тоже. Я уговорила Диму переехать из столицы в городок в Подмосковье. Здесь лучше воздух, и ещё здесь очень тихо. Они не найдут.

Эти друзья Кирилла.

Я писала о симбиозе. Но лишь недавно поняла, что в этом союзе человек — тварь не хуже чудовища. Он носитель, симбионт. Он тоже меняется. Можно убить паразита извне, но, если он уже проник в тело и душу, это убьёт и носителя тоже.

Если ничего не делать, то человек и сам станет чудовищем и сольётся с существом окончательно.

Единственный способ предотвратить это — сделать так, чтобы оно ушло из тела само. Так можно вернуть рассудок, если человек ещё не до конца потерян. Но как заставить тварь это сделать — я не знаю. Не все они вообще могут жить вне тела другого существа. Другого видящего существа. Не понимаю, как это работает, но внутри того, кто не видит, оно не выживет. Так они сказали.

Есть вероятность, что стать симбионтом, а потом прогнать из себя чудовище — единственный способ получить иммунитет к одержимости. Я не уверена. Но на моих глазах одному человеку удалось это сделать. И компания Кирилла потеряла к нему интерес.

Я не буду пробовать. Это слишком опасно. Лучше скроюсь и залягу на дно.

Я думала, они просто дети. И ошиблась.

Дети выросли и превратились в чудовищ.

25/12

На этом записи заканчиваются. Не так много полезного, как ожидалось, но хоть что-то. Несколько суперважных вещей.

Среди «них» есть парень, которого зовут Кирилл.

«Они» начинали подростками в 200* году, а потом что-то пошло не так. Что? Мало данных.

Через три года они уже пытались создавать симбионтов.

Их цель — некая «она» (только не говорите мне, что опять семейные разборки или, ещё хуже, лавстори).

То, что мы с О. разобрали в школе, было не тем, о чём мы думали, лол.

Убить фамильяра равно убить человека. Но он может умереть сам, если попадёт внутрь невидящего. Что это нам даёт? Ничего, оно туда изначально не полезет.

Можно попытаться как-то вытащить его наружу (как? В моём случае — пересадить в другого видящего?).

Если пережить симбиоз или одержимость — это работает как вакцина, и больше твари в тебя не полезут. То есть, способ избавиться от «них» есть.

Способ избавиться от этой штуки внутри меня (спасибо, что оно не умеет читать!) тоже есть. Какой? Найти видящего и передать ему монстра? Как и нахрена?

…О.? Исключено.

Нет, другие люди — исключено в принципе.

А без них вариантов и нет. Само оно не вылезет. Вне тела существовать не может. Свет не помогает, только хуже становится.

Надо думать дальше. И следить, чтобы О. не узнала.

Дошло. Если я избавлюсь от этой штуки, то стану им неинтересен. Но и договор нарушу. И они переключатся на неё. И смысл тогда во всём этом?

А на мне самом эта способность работает, интересно? Наверное, тоже считается за нарушение договора.

Даже если не считается, вряд ли на такое стоит идти. Потерять контроль над ситуацией для меня опаснее, чем просто жить с этой штукой в одном теле.

А ещё мама тогда ночью добровольно согласилась отдать себя монстру взамен на меня. Значит ли это, что она ни дня не была одержимой?

Они говорят, что Новый год — время чудес. Я бы скорее сказал, что чудовищ. Интересно, бывает ли вообще ХУЖЕ?

Нет, я не хочу узнавать.​

Глава 38. Время чу…

Оля так и застыла с последним листом в руке. Внутри всё мешалось и горело, мысли накладывались на эмоции, догадки мешались с воспоминаниями.

Она начала вспоминать, ещё пока читала первые записи. Марина, улыбчивая светлоглазая Марина, которая так старалась оставить тем, кто придёт после неё, хотя бы крупицы собственного опыта. Марина, мать мальчика из Олиного класса, мать Женьки.

Женьки, который…

Ближе к середине заметок воспоминания полились нескончаемым потоком. Каждое новое слово будило внутри всё больше и больше эмоций, возвращая потерянное, связывая оборванные нити внутри привычной картины мира. Пробуждая то, что должно было остаться похоронено в закромах подсознания.

Их первая встреча — там, на экскурсии, когда Оля впервые узнала, что мир не такой, каким она считала его всю жизнь. Когда впервые посмотрела в глаза чудовищу.

И то, что было дальше… Ночная детская площадка, вышедшая из комы Марина, в теле которой пробудилось существо, слишком сильное и жестокое, чтобы с ним можно было справиться в одиночку.

Странная резь в глазах. Тени и блики, обретающие объём и цвет, превращающиеся из простого обмана зрения в настоящих чудовищ. Чудовищ, которые с тех пор окружали её всегда.

Следы на снегу. Чёрный волк с оборванной шкурой. Фролов и змея на его плече. Симбионты. Север. Забвение.

Теперь Оля всё понимала. И про многолапую жуть за окном, которую не видел никто, кроме неё самой, и про незнакомый северный город. И про то, почему была не в силах, не в состоянии вспомнить, что же происходило вчера.

Всё верно: кое-кто очень не хотел, чтобы она вспоминала. Но просчитался, не заметив листов в отделении сумки, листов, украденных из его рюкзака. Листов с записями, что могли всё изменить.

Воспоминания о прошлом дне пришли последними, когда Оля уже минут десять как пыталась осмыслить остальное. Как-никак, целый пласт выпал из памяти — и его возвращение шокировало.

Последняя заметка явно принадлежала не Марине. Не тот стиль, совсем другое изложение: краткое, тезисное. Как при доказательстве теоремы или мозговом штурме. И содержание…

О. — это наверняка она, Оля. А значит, автор записок на последней странице — Женька.

В таком случае «эта штука», о которой он писал…

Воспоминание пришло вспышкой. Алые всполохи в глазах, нелюдская зловещая улыбка, пальцы, что смыкаются на её горле. Сильно: даже сейчас наверняка остались синяки, скрытые горловиной свитера.

Оля как наяву ощутила на своей шее смертоносную хватку и невольно приложила пальцы к гортани. Та отозвалась болью — да, следы ощущались. С какой же силой оно душило её, раз даже спустя сутки горло саднит и покалывает?

«Через несколько минут тебе будет уже всё равно».

Она наконец-то вспомнила. Всё вплоть до последних Женькиных слов. До прохладных пальцев на её виске.

Остальное домыслила фантазия: вот Оля падает, усыплённая его прикосновением, вот он вытаскивает из кармана её сумки телефон и снимает блокировку, приложив палец Олиной руки к сенсору сканера отпечатков пальцев. Вот пролистывает переписку и фотографии, удаляя всё, что могло бы напомнить Оле о прошлом. Вот находит сообщения Рэны и узнаёт, куда нести спящее тело.

Вот притаскивает Олю, всё ещё бесчувственную, по нужному адресу. И, когда Рэна открывает дверь, — точно так же прикасается к её виску, лишая воспоминаний о собственном приходе.

Всё складывалось. Вот, значит, как Женька решил избавить Олю от опасности.

Звонить родителям она больше не хотела. Нужно было действовать. Быстро. Желательно — прямо сейчас. Нужно было увидеть его, сказать, что она всё вспомнила, а потом…

Нет. Нет, обречённо поняла Оля. Нельзя. Нельзя, потому что её невмешательство — плата за безопасность. Потому что он просто сотрёт ей память снова и будет продолжать, пока она не забудет окончательно или пока не сдастся, оставив попытки.

И тогда станет правдой то будущее, что она видела? Те сны? Дойдут до двенадцати стрелки, стрелки на часах, застывших внутри, и наступит бесконечная полночь?

А может, всё не так? А может, наоборот? Будущее наступит, если она ничего не сделает? Она забудет Женьку снова, но уже не потому, что он сотрёт ей память…

…а потому что сотрётся из этого мира сам? Как Марина? Марина, которую Оля видела в последнем сне про московское метро, Марина, что назвала себя «не привидением, а воспоминанием»?

«Ты ещё можешь всё исправить, и это будущее не наступит»? Так она, кажется, сказала?..

Но что делать? Как исправлять-то?

— У тебя такой вид, будто ты призрака увидела, — раздалось со стороны двери. Оля вздрогнула и подняла глаза. Рэна. Всего лишь Рэна вылезла из душа и теперь стояла в проёме: в домашней футболке, с полотенцем на мокрых волосах. — Что случилось?

— Ничего, я… — Оля растерялась. И что ей сказать? Что воспоминания вернулись, что её близкому другу угрожает опасность, что она не должна вмешиваться, потому что иначе сделает его жертву напрасной? Что она при этом не может не вмешаться, ведь всё это началось из-за неё?

Говорить ничего не пришлось.

— Ты вспомнила, — поняла Рэна, подходя к ней и садясь рядом на диван. — И, судя по лицу, вспомнила что-то плохое. Я права?

Оля кивнула и опустила голову. Новый год наступал неотвратимо, как призрачное мрачное будущее, и стрелки, что дрожали внутри, накладывались на стрелки часов Спасской башни, которые сегодня пробьют полночь.

Отсчитают начало нового цикла и навсегда похоронят её возможность что-то изменить.

— Скажи, — тихо произнесла Оля, — скажи мне такую вещь. Если есть что-то плохое, что должно случиться… и я знаю, что оно случится, но не знаю, из-за чего — как быть, чтобы не ошибиться?

Рэна не ответила, и она продолжила — быстро, пока не сбилась с мысли.

— Если я могу попытаться что-то сделать, но есть вероятность, что станет только хуже… А могу ничего не делать, и в таком случае точно произойдёт что-то ужасное. Но не факт, что такое же ужасное… как то, что случится, если я попробую и облажаюсь. И что делать-то?

Оля умолкла, бессильно кусая губу. Вернувшаяся память не принесла облегчения — только тревогу и осознание собственной слабости. Невозможности что-нибудь сделать. Придумать ответ. Даже если она решит действовать — откуда ей вообще знать, где Женька сейчас! Она ведь адреса не спросила!

— Послушай, — вымолвила вдруг Рэна. — Ты помнишь, какое сегодня число?

А это тут при чём?

— Тридцать первое, — вздохнула Оля. — Новый год скоро, да. Не успею решиться донего — вообще ничего уже не смогу. Да и вообще, подумаешь, праздник…

— Не просто праздник, — улыбнулась девушка. — Время чудес. Я это к чему: если хочешь что-то попробовать, лучше пробуй сейчас. Не знаю, что у тебя там произошло, но…

— Кое-кто говорит, что не чудес, а чудовищ, — мрачно заметила Оля. — Даже звучит похоже. Но это ничего не значит. Просто игра слов. А я… вроде и хочу попытаться помочь, но не знаю, стоит ли.

— Лучше сделать и жалеть, — покачала головой Рэна и вдруг предложила. — Хочешь, историю расскажу?

— О чём?

— О… чудесах и чудовищах, если можно так сказать, — усмехнулась та. — Только в роли чудовищ люди. Вот представь: живёт на свете девочка, и вокруг неё одни монстры…

Оля насторожилась. Слова Рэны неожиданно гармонировали с тем, что происходило внутри неё самой. В её жизни. В жизни Женьки. Да и Наташи — всех, с кем она успела познакомиться за то недолгое время, что видела тварей.

— Продолжай, — медленно произнесла Оля. — Что с этой девочкой?

Рэна улыбнулась — легко, одними уголками губ. Задумчиво и совсем не радостно.

— Живёт на свете эта девочка, и все вокруг говорят ей: да что ты выдумываешь, все так живут. Подумаешь, монстры вокруг — да так и должно быть! Сама такой же станешь, когда вырастешь. Это неизбежно. Потом сама будешь смеяться над собой, непутёвой.

У Оли внутри что-то протяжно заныло: вспомнилось, что сказал Женька тогда, на фудкорте. Потом он, конечно, уверял, что на самом деле так не думает, но…

— А девочка так не хочет, — продолжила Рэна. — Не хочет становиться монстром, не хочет делаться такими же, как они. И думает — может, к чёрту чудовищ? Может, просто уйти от них и жить самой? Сделать что-то, чтобы мир перестал быть полон демонов?

Да. Это было очень похоже, невероятно похоже на то, что сейчас испытывала Оля.

Вот только речь же шла не о настоящих чудовищах, верно? О людях?

Снова вспомнился Женька: теперь, когда воспоминания вернулись, его образ приходил на ум постоянно. «Может, между ними не такая уж и большая разница?» — так он, кажется, сказал? Давно, в школе ещё.

— Но она боялась, эта девочка, — тихо произнесла Рэна. — Потому что мириться с демонами вокруг себя было привычно и просто. А шаг в неизвестность… казался чем-то сложным и страшным, чем-то, что может сделать только хуже. И вариантов не было. Совсем не было.

Она умолкла и вздохнула, глядя куда-то сквозь Олю, в пустоту, в окно, где до сих пор покачивалась невидимая для посторонних глаз тварь. Тварь, что не нападала, потому что больше не чувствовала страха.

Страха и вправду не было.

В одном девушка оказалась неправа. Мириться с демонами вокруг себя Оля так и не научилась. Как бы ни старалась убедить себя в обратном, привычно ей до сих пор не стало. Иначе не приходила бы в редкие минуты слабости липкая жалость к себе, не вспыхивали бы внутри злость и обида: зря решилась, зря приняла этот жуткий дар.

Хотя, наверное, всё же не зря?..

— И что? — поторопила Оля. — Что в итоге случилось?

Рэна странно усмехнулась.

— Чудеса. Случились чудеса.

Она ведь о себе говорила, верно? Оля вспомнила: вроде бы эта девушка, такая с виду хрупкая, сбежала из дома, чтобы жить отдельно. В девятнадцать лет, одна, без профессии и связей, в маленьком северном городке, с одной лишь сумкой с вещами. И в результате — живёт здесь, работает и, судя по количеству рисунков вокруг, занимается любимым делом. Устроилась.

Да, пожалуй, это тянуло на чудо.

— Ты говоришь об удачных обстоятельствах? — пробормотала Оля. — Но у меня таких нет, и я…

— Я говорю, — прервала её Рэна, — что никогда не стоит сдаваться. Да, когда я сейчас смотрю назад, я воспринимаю это как чудо… Но на самом деле настоящим чудом было — решиться. Всё остальное приложилось потом. Дорогу осилит идущий, или как там было?

Никогда не стоит сдаваться. Кто-то однажды уже говорил Оле эти слова. Кто-то, кто однажды сдался и погиб.

Оля не хотела, чтобы кому-то ещё пришлось погибать. И сдаваться тоже не хотела. Но червячок сомнения грыз изнутри, не давая покоя.

— А если не приложится? — всё-таки спросила она. — А если я только хуже сделаю?

— Тогда ты будешь знать, что как минимум попыталась, — ответила Рэна. — Я не знаю твоей ситуации, конечно, так что не уверена, могу ли советовать, но по опыту — попробовать стоит.

Звучало логично, но… это ведь было не только её решение. Что насчёт Женьки, который отдал слишком многое ради её безопасности — а теперь она собирается разрушить это всё? Разве она не обязана перед ним?

Разве «они» не рассчитывают, что она попытается снова?

— Есть один человек, — медленно произнесла Оля. — Я… не думаю, что ему это понравится. Он очень много для меня сделал, и, если я сейчас начну действовать, то всё это умножу на ноль.

— А ты просила его об этом? — вопросом на вопрос ответила Рэна. — Монстры этой девочки… тоже так говорили. Мы, мол, для тебя столько сделали, ты обязана поступать так, как сказано. Но девочка не просила, чтобы для неё это делали. И, как только это осознала, стала свободной.

И добавила уже тише:

— Делать что-то для тебя — решение этого человека. А сейчас речь о твоём. Попробуй на миг забыть о «долге» и подумать, что будет, если у тебя всё получится.

— Но я даже не знаю, что делать, чтобы всё получилось! — воскликнула Оля. — Как я могу об этом подумать? Вариантов нет!

— А вариантов никогда нет, — отозвалась девушка, — пока не решишься. И только когда начинаешь всерьёз задумываться, внезапно осеняет. Так мозги работают, ничего не могу поделать.

Оля закрыла глаза. Голова взрывалась. Саднило горло. Женька был далеко, и она не знала, где. Как ему помочь, не нарвавшись самой, тоже не знала.

Но Рэна говорила разумные вещи. Нельзя было пускать ситуацию на самотёк. Самое невыносимое из всех возможных решений — сидеть сложа руки и не делать ничего. Добровольно ждать, пока чудовища возьмут своё, пока «они» возьмут своё.

Такой исход претил Оле до глубины души, и, будь она менее задолбанной и затравленной после всех злоключений этих месяцев, ей бы и самой в голову не пришло сдаться.

Нужно было искать выход.

Почему-то вспомнилась Марина. Не та Марина, что умирала на полу Женькиной спальни, а та, которую Оля недавно видела во сне. Лёгкая, воздушная, с прохладными руками и знакомыми тревожными глазами. Приторный запах винограда, что исходил от неё. И последние слова: просыпайся. Ты ещё можешь всё изменить. А я помогу, как всегда помогала.

Интересно, это всё-таки был глюк? Или призрак Марины действительно существовал в этом мире в какой-то неясной форме? После чудовищ и вещих снов Оля ничему бы уже не удивилась.

Она перевела взгляд на листы, которые всё ещё в беспорядке валялись на диване. Марина ведь их имела в виду? Дневник с подсказками? С историей о «них», о том, как она общалась с «ними» на заре создания группировки? Как узнала важные вещи?

Оля снова выудила из нагромождения бумаг последний лист. Рэна выжидающе смотрела на неё.

Краткие тезисы, выжимка из всего полезного, что было в дневнике: некоторые чудовища не могут существовать вне человеческих тел и погибают, если окажутся внутри невидящего. Тот, кто сможет избавиться от одержимости, получит иммунитет — чёрт, а ведь о таким никто из них даже не подозревал!

И сила. Сила, которую получает каждый симбионт. Сила, что появляется сразу, ещё до трёх дней метаморфоз. У Фролова — подчинять других, у Женьки — стирать воспоминания.

Сила Гоши не действовала на тех, кто мог видеть. Сила Женьки сработала на неё — но, видимо, не до конца, раз Оля смогла вспомнить.

Что это ей давало?

Она ещё раз прокрутила в голове события сегодняшнего утра. Пробуждение, внезапное осознание, попытки понять, что случилось… Чудовище в окне. Смутные воспоминания о моменте, когда Оля начала их видеть — давно, ещё в октябре.

Что это ей давало?

Мысль вертелась в голове, ускользая, и ухватить её за хвост никак не получалось.

Выходит, миг, в который она начала видеть чудовищ, остался в её памяти. Этот момент никто не стирал — наверное, Женька просто не догадался. Или не смог. В конце концов, не факт, что он как следует контролирует себя и свою силу.

Что это ей давало?

Что будет, если отменить самое первое воспоминание? Тот миг, когда она впервые увидела? Что это даст? Останется ли всё как есть — или вместе с памятью уйдут и демоны? Она снова станет нормальной? Невидящей?

Вряд ли ему могло прийти в голову такое решение. Он-то видит их с рождения и даже не задумывался о том, что чёртову способность можно… отменить.

«Эта штука» не может существовать вне тела человека. Причём видящего человека. Единственный способ избавить от неё Женьку — пересадить в другого видящего. А единственный способ убить её — пересадить в невидящего.

Олю осенило.

— Рэна, — быстро произнесла она, рывком вскакивая с дивана, — Рэна, скажи. Можно узнать адрес человека, если ты в курсе, где он учится и как его зовут?

Девушка моргнула. Вопрос явно застал её врасплох.

— Э… в теории, можно. Если фамилия есть в телефонной базе.

— Они живут на съёме, отпадает, — резко перебила Оля. — Ещё варианты?

— Разве что через знакомых, — протянула она. — А что? Ты, похоже, таки решила действовать?

Оля кивнула, погрузившись в размышления. Знакомые. Знакомые, знакомые… кажется, с кем-то из них она уже имела дело.

Точно! Мальчик из Женькиной параллели! Тот, которому она так и не написала, решив не палить контору лишний раз! Сейчас, когда всё стало понятно, о конспирации думать уже не приходилось.

Её ничего не останавливало.

— Спасибо, Рэна, ты гений, — искренне произнесла Оля. — И за то, что пнула и заставила решиться… тоже спасибо.

Девушка рассмеялась и вполглаза глянула на неё.

— Всегда пожалуйста! Считай это новогодним подарком. Видишь, говорила же, что хорошие идеи всегда приходят, когда решаешься. Наверное, это и есть чудеса.

Оля кивнула ещё раз и отложила листы. Чудеса или чудовища — уже неважно. Она знала, что делать.

Знала, как убить всех зайцев одним махом, отменить судьбу, вернуть всё на круги своя. Знала, что и как делать, чтобы никто больше не погиб. И не исчез. И не превратился в монстра.

Хватит с неё бестолковой жертвенности, хватит историй, где кто-нибудь обязательно должен умереть в конце во имя спасения остальных: то Игорь, то Марина, то ещё кто. Хватит. Она спасёт их обоих, и себя, и Женьку, чего бы ей это ни стоило. Пусть даже воспоминаний. Пусть даже способности.

Если Новый год ни при чём, и сегодняшний день принадлежит не чудесам, а чудовищам…

Значит, чудеса она создаст сама.

Глава 39. Гори огнём

— Бенгальские огни, пожалуйста, — произнесла Оля, заглядывая в окошко киоска.

Фонарика в сумке не оказалось: видимо, Женька забрал как ещё одно напоминание о том, чего ей вспоминать не стоило. Ну, он считал, что не стоило. Так что света, который помог бы разогнать монстров, у неё больше не было.

А их всё прибывало. Вечерело, и тварей становилось больше, ещё больше, слишком много для обычной зимней ночи.

Это он, что ли, имел в виду, когда писал, будто Новый год — время чудовищ?

— Сколько пачек? — хмуро поинтересовалась женщина за прилавком. Толстая, с дурацкой химической завивкой. Понятно, почему злится: праздник на носу, а она в киоске торчит.

В геенну продавщицу. Не в ней дело.

— Все, — ответила Оля. — Сдачи не нужно.

Если фонарика нет, придётся справляться подручными средствами. Благо, Новый год наступает на пятки, и атрибуты для праздника продаются на каждом углу. Купить их намного быстрее, чем искать новый фонарь в предновогодней магазинной суматохе.

— Всего две осталось, — буркнула та. — Брать будете?

Ожидаемо. Разобрали всё уже небось. Вон и салюты где-то начинают бухать… Хорошо, хотя бы две пачки удалось добыть: в предыдущих двух ларьках и того не оказалось.

— Конечно, — кивнула Оля и улыбнулась. — С наступающим. Счастья вам.

Женщина в киоске недоумевающе нахмурилась и вдруг расплылась в ответной улыбке.

— И вас с наступающим. Пусть всё сбудется.

Принимая из обветренных рук две пачки бенгальских огней, Оля усмехнулась про себя. Слова продавщицы неожиданно хорошо легли на её собственное настроение.

Сбудется. Не может не сбыться. Время чудес, как-никак.

Чудес — и решений.

* * *
— Куда собираетесь, деушка? — спросили сбоку. — На ёлку небось? А давайте… ик!.. вместе!

Как и ожидалось. Уже начали праздновать. Десять часов вечера, до Нового года ещё два часа, но этим только повод дай. А там выдумают, что хотят.

Хорошо ещё, до дома, на который ей указал парень из Женькиной параллели, рукой подать. Хотя в этом маленьком городишке докуда угодно рукой подать. Даже такси брать не пришлось — да и откуда его возьмёшь в этом захолустье вечером тридцать первого числа?

Будь у Оли возможность, такси бы она взяла. Не только пьяных ей стоило опасаться.

— Не интересует, — осторожно увернулась она от покачивающейся фигуры в чёрном пуховике. — И я не на ёлку.

— А зря! — отозвалась фигура. — Ёлка в этом году такая прям! Самое светлое, знаете, ик!.. место в городе! Если захотите, то в Дом культуры местный, там такое… ик!.. представление! Ровно в полночь врубят эту, как её… иллюминацию, во! Такое будет…

— Ага-ага, — вежливо покивала Оля и мышью прошмыгнула под рукой пьяницы, который всё пытался загородить ей дорогу. Не хватало ещё вляпаться в неприятности по пути. Нет у неё времени ни на ёлки, ни на Дома культуры.

Стрелки внутри вращались как одержимые.

* * *
Первая улица, вторая улица, поворот. Отлично! Она не заблудилась! Ещё пара домов — и Оля окажется в нужном месте.

Она остановилась на мгновение, чиркнула зажигалкой, запалила бенгальскую свечу. Поводила ею по сторонам, отгоняя полупрозрачные лапы, шипастые щупальца, муть, похожую на волосы. Те подступали со всех сторон, но огонь — огонь держал их на расстоянии.

— Так, теперь налево, — пробормотала она про себя и развернулась к переулку. Тот смотрелся раззявленной пастью очередной твари: фонари не горели. Вдали что-то хлюпало.

Прогрохотал сбоку очередной фейерверк. Истошно завыла сирена машины, залаяла в истерике чья-то мелкая псинка, вызвав у Оли нервный озноб: не надо сейчас собак.

Она шумно выдохнула, оставив за собой облачко пара, и нырнула во дворы. Темно, да, страшно, да, но по улице здесь не обойдёшь. Пьяные вроде не орут. А у неё как минимум есть бенгальские огни.

Лучше, чем ничего, хоть и помогают слабо.

Со стороны Оля наверняка смотрелась обычным празднующим подростком: бенгальский огонь в руке, ошалевший взгляд. Блуждающая по лицу улыбка — не радостная, скорее взволнованная. Ситуация напрягала нервы и будила внутри сомнения. А если не получится? А если не доберётся, или не сможет, или не сработает?

Плевать. Должно получиться. Слишком много всего произошло, чтобы она могла отступить. Слишком многое ещё предстояло сделать.

Темнота переулка лизнула лицо и после освещённой салютами улицы показалась особенно кромешной. Только бенгальский огонь и освещал дорогу. Искры шипели, сыпались на снег, наверняка оставляли в нём талые дыры — но этого Оля уже не могла увидеть.

Она сама не поняла, в какой момент зазевалась. До нужного подъезда оставалось несколько быстрых шагов. Ничего не предвещало проблем, ничего не загораживало путь, даже лампочка над входной дверью горела.

И тут над ней нависла туша. Огромная, жирная, истекающая какой-то мерзкой слизью, что не замерзала на морозе. Больше всего похожая на ком грязи, припорошенной снегом, если у грязи, конечно, бывают бесформенные щупальца и широко распахнутые глаза.

От туши пахло хвоей, а грязноватая плоть ощерилась иглами, похожими на еловые.

Щупальце схватило её за лодыжку, и Оля потеряла равновесие. На миг картинка перед глазами расплылась в стремительном движении: её потянули в сторону и вверх. Дёрнули за ногу, перевернули вниз головой.

Кровь прилила к вискам, и внутри запульсировала боль. Боже, да когда ж она избавится от последствий этого злосчастного сотрясения?

Бенгальский огонь выпал из пальцев, ударился о снег и зашипел, угасая.

Чудовище булькнуло. Рассмотреть его Оля толком не могла, но прямо перед глазами вздулся и лопнул налитый вонючей слизью пузырь. Забрызгал лицо: кожу тут же начало мерзко щипать.

— Пусти! — она рванулась, пытаясь лягнуть бесформенную тушу свободной ногой. Не вышло. Ещё одно щупальце вырвалось из тела, стремительно перехватывая вторую лодыжку. Теперь свободными оставались только руки. Но из-за толстого пуховика шевелить ими толком не получалось.

Тварь встряхнула её, как котёнка, и Оля ощутила, как вылетают из карманов безделушки. Звякнули о землю ключи. Грохнулся в снег телефон. Зажигалка, пакетик с бенгальскими огнями…

О, чёрт. Как ей выбираться-то?

Существо снова забулькало. Глаза начали привыкать к темноте, и теперь Оля видела, как медленно, но верно раскрывается внутри туши бездонный чёрный рот. С краёв рта капало.

Ну уж нет. Сожрать себя здесь, на полпути к желанной цели, она не позволит. Нужно как-то освободиться, пока оно не разинуло рот окончательно и не заглотило её к чёртовой матери!

Оля лихорадочно осмотрелась. Содержимое карманов лежало на земле — рукой подать. Но рука как раз не доставала. Не хватало нескольких жалких сантиметров.

Сбоку, на уровне её глаз, виднелась кривоватая металлическая оградка.

— Вот так! — выдохнула Оля, хватаясь обеими руками за прутья. Ладони обожгло морозом — сняла рукавицы, пока зажигала бенгальский огонь, а потом так и не надела. Пофиг. Главное — зацепилась.

Существо недоумевающе уркнуло и потянуло её вверх. Оля попыталась перехватить пониже и одновременно задрыгала ногами, стремясь вырваться из хватки. Щупальце качнулось. Заснеженная дорога бросилась в глаза.

Кажется, получилось. Она явно висела ниже, чем раньше. Можно попытаться дотянуться до вещей на земле и…

Одно из щупалец отпустило её ногу и перехватило руку, что всё ещё цеплялась за заборчик. С силой дёрнуло на себя. Одним движением заставило оторваться от оградки.

На лице выступил пот, несмотря на жуткий мороз. Ну же, ещё чуть-чуть, ещё… есть!

Её снова дёрнули вверх. На этот раз — за руку и за ногу, гармошкой складывая вдвое. Оля затравленно уставилась на тушу — огромная пасть, где щуплая девочка-подросток поместилась бы целиком, раскрылась полностью. Обнажила мелкие частые зубы, похожие на обломки костей.

Щупальца потянули её к этой пасти.

Времени почти не оставалось. Вдали громыхал фейерверк. С улицы доносились вопли: орала новогодние песни нетрезвая компания.

Люди праздновали, а ей приходилось бороться со смертью.

В свободной руке Оля сжимала зажигалку и бенгальскую свечу. Вторую ладонь обмотало щупальце, до боли стискивая запястье — не шевельнуть. Чёртов рот был совсем уже близко.

Рот! Точно! За миг до того, как щупальца разжались, отправляя её в пасть твари, Оля перехватила свечу губами. Чиркнула зажигалкой. Зажмурилась, чтобы не попало в глаза.

Свеча вспыхнула, осыпав лицо искрами. Зажигалка вновь выпала из пальцев, лишь для того чтобы Оля перехватила бенгальский огонь освободившейся рукой. Вовремя: существо хлюпнуло, хватка разжалась, и она рухнула прямо внутрь клокочущего гигантского рта с частоколом костей-зубов.

В нос ударил невыносимый смрад. В голове зашумело. Пасть начала закрываться так же медленно, как и открылась, истекая грязной слизью и пульсируя со всех сторон. Сейчас оно сожмёт зубы — и всё, конец.

Нет уж, не дождётся. Не для того она сюда шла, не затем боролась и рвалась! Из последних сил Оля выбросила вперёд руку с бенгальским огнём и вбила сияющую свечу прямо в глотку монстра.

Металл оглушительно зашипел. Туша содрогнулась. Бульканье стало невыносимым.

Тварь замерла, и Оля поспешила воспользоваться преимуществом. Рванулась назад, выталкивая себя изо рта чудовища, оттолкнулась ногами от склизких боков. Рухнула на снег, стремительно отползла в сторону — быстро, быстро, пока щупальца снова не перехватили!..

Щупальца не перехватывали. Тварь надсадно булькала, сотрясаясь всем телом, и нападать не спешила. Оля окинула тушу взглядом и нахмурилась. Похоже, ранила — но не убила, так?

Пора было с этим кончать. Куда там их нужно бить, чтоб наверняка? В глаза?

Она неловко поднялась на ноги, поморщилась от боли в сдавленных лодыжках — наверняка останутся синяки. Подобрала зажигалку и початый пакетик огней. Оставалось несколько штук.

Пальцы подрагивали, а рука, которую до того сжимало щупальце, противно ныла. Оля была не в том состоянии, чтобы перебирать — запалила все оставшиеся в пачке свечи. Одним движением, чтобы не тратить время.

Огни затрещали, разгораясь. Туша дёрнулась и попыталась отползти от яркого света. Действовать нужно было быстро.

— Гори огнём, — прошипела Оля. — Гори, мать твою!

И, рванувшись вперёд, вонзила связку бенгальских огней в вылупившийся на неё глаз твари.

Бульканье стало невыносимым. В нос ударил уже привычный смрад, мешаясь с запахом горелой хвои.

— Гори!.. Ёлочка сраная, — повторила она и нервно, истерично расхохоталась.

* * *
Лифта в доме не оказалось. Пришлось забираться наверх по ступенькам, прислушиваясь к звуку собственных шагов и надеясь, что на лестнице не водятся какие-нибудь твари покруче сегодняшней.

Подъём навевал воспоминания. Кажется, точно так же она брела наверх, когда её загонял волк. Но, если тогда Олю вело отчаяние, то сейчас вперёд толкала надежда.

Надежда и уверенность, что всё будет хорошо. В конце концов, даже в подъезд попасть удалось с лёгкостью: когда она подошла, внутрь как раз заходила незнакомая парочка навеселе.

Парочка скрылась за дверью квартиры на первом этаже, а ей пришлось идти наверх. На пятый. Разумеется, из пяти.

Женька вроде говорил, что живут они невысоко? Отличное у него «невысоко»!

Перед нужной дверью Оля долго пыталась привести себя в порядок. Пачка влажных салфеток немного спасла положение — как минимум на лице не осталось пятен — но в остальном она выглядела живописно. Подтёки слизи на бордовом пуховике, изгвазданные волосы… великолепно.

Оставалось надеяться, что Женькин отец уже начал праздновать и ничего не заметит. А самому Женьке не привыкать.

Она перевела дух и вдавила кнопку звонка.

Из-за двери раздались шаги, сменившиеся лязгом открываемых замков.

— Что случилось?.. — из квартиры высунулся мужчина, и, пусть Оля видела его вживую пару раз в жизни, лицо она узнала. Невозможно было не узнать: Женька многое перенял от отца. Да и фотографии видела не раз, когда задерживалась у одноклассника на чай и во время разговоров бездумно скользила взглядом по пыльным полкам.

— Здравствуйте, — нервно улыбнулась Оля. — Дмитрий, кажется? Я… я к вашему сыну. Извините, что так внезапно. Меня Оля зовут, может, даже узнали.

Дмитрий обвёл её затуманенным взглядом. Ну точно — уже выпил. Несильно, но достаточно, чтобы впустить в дом знакомую девочку без лишних вопросов.

— Оля? — переспросил он, нахмурившись. — Оля из Подмосковья?

Та быстро закивала и снова улыбнулась, стараясь выглядеть максимально приветливо. В сочетании с грязной курткой и потрёпанным видом смотрелось наверняка ужасно нелепо.

— Да, из Подмосковья. Вы меня помните? — ещё одна дежурная улыбка. — Извините, что так поздно и в таком виде, я решила устроить Жене сюрприз и приехала… без приглашения.

— О как! — крякнул Дмитрий и усмехнулся. — Помню я тебя, помню. У тебя ж вроде коса была? Здорово ты изменилась, Оля из Подмосковья.

Напоминание о косе неприятно кольнуло внутри, но виду Оля не подала. Да и прав он был, в конце концов. Действительно ведь здорово изменилась.

И дело не только в причёске.

— Так вы впустите? — с нажимом поинтересовалась она. — Я пойму, если нет, просто… не хотелось бы ночевать на улице.

Дмитрий покачал головой и открыл дверь пошире, впуская её в коридор.

Вау. Всё оказалось ещё проще, чем Оля рассчитывала. Как повезло, что он её запомнил!

— Только это… — мужчина вдруг замялся и знакомым движением коснулся рукой волос — тёмных, как у самого Женьки, только намного короче. Провёл ладонью по «ёжику» на голове. Это у них что, семейное?

— Что? — невинно поинтересовалась Оля, переступая порог и быстро заходя в квартиру, пока Дмитрий не передумал. Квартира оказалась потрёпанная, с советским ещё ремонтом. Вместо обоев на стене коридора — краска, бежевая с дурацкими кружками кирпичного цвета. Продавленный линолеум под ногами. Понятное дело — съём, да ещё в такой глуши…

— Да ничего… просто Жека со вчерашнего дня торчит у себя в комнате и дверь не открывает. Я уж думал, случилось чего, но он говорит, всё нормально… Странный он в последнее время, уж не знаю, почему. Как пыльным мешком по лицу ударенный. Так что не знаю, как он… ну, воспримет твой приезд.

А вот это ей уже не понравилось. Что он там делает? Что задумал — под Новый год-то?

— Ничего страшного, — постаралась удержать лицо Оля, — даже если у него что и случилось… думаю, мне он будет рад.

Она едва удержалась от смешка: рад, как же. О да. Ещё как рад, после всего случившегося-то. Но для Женькиного отца — прокатит.

— Ну… оно и хорошо, наверное, — протянул Дмитрий. — Слушай, ты девчонка вроде понимающая, толковая. Повлияй на него как-нибудь, а. А то ему почти шестнадцать уже, я в его возрасте в такие приключения влезал — девочки там, винцо… А он всё дома сидит. Ну не дело это, ну, я рад за него, конечно, что хоть учится хорошо, но что там той учёбы…

На этот раз не рассмеяться всё же не получилось, и Оля торопливо закашлялась, прикрывая ладонь рукой, чтобы тот не увидел её улыбки. Это у Женьки-то в жизни не хватает приключений?! И, что самое главное, — это она должна на него повлиять?!

Кажется, Дмитрий выпил-таки лишнего.

— Хорошо, — максимально серьёзно постаралась ответить Оля. — Я попробую… повлиять.

— Вот и ладно! — ожил тот. — Да, и это… я понимаю, если что. Можете у меня просить, я всё дам, если понадобится, ну, ты поняла… в аптеках на малолеток косо смотрят, сам знаю, сам таким был, а без них как-то, ну, опасно…

О, боже, только не это. Только не опять.

— Ничего не нужно, — Оля приветливо улыбнулась, чувствуя, как загораются уши, — спасибо за предложение, но мы не встречаемся, и презервативы нам ни к чему.

Сколько ещё раз ей придётся повторять?! Господи, ну почему, почему каждый встречный считает своим долгом её смутить? Правда, до такого, как Дмитрий, не доходил до сих пор никто. И это уж совсем чересчур. Похуже тварей будет.

Даже мама с её подозрениями не опускалась до того, чтобы подсовывать ей презервативы.

— Ну… как знаешь, — снова крякнул Женькин отец, — если что, я и со спиртным подсобить могу, ну, вроде как праздник…

— Где его комната? — перебила Оля, не в силах больше слушать предложения одно другого хлеще. — Которая из дверей?

— Та, дальняя, — махнул рукой Дмитрий. — Ладно, ладно, раз неинтересно, пойду дальше… отмечать. Уже куранты скоро, вы к телевизору-то выйдете?

Оля покачала головой. Вряд ли у них будет на это время.

— Как знаете, — повторил тот и, покачиваясь, удалился в комнату — видимо, гостиную. Оттуда доносилась музыка: какой-то ретро-канал с новогодним концертом. Скоро забьют куранты, а там и «огонёк» включат.

Всё равно. У неё есть дела поважнее.

* * *
Дверь Женькиной комнаты Оля распахнула без стука. Хочет он открывать, не хочет — какая разница! Замков на двери нет, и ладно. Значит, сама войдёт, не гордая.

Стоило ей потянуть на себя створку, как в лицо дунуло совершенно арктическим морозом. Пуховик Оля успела снять и оставить в коридоре, и холод заставил её болезненно поёжиться.

Что за стынь он тут развёл? Окна, что ли, открыты? И почему так темно?

Свет и впрямь не горел. Это выглядело уж совсем нехорошо.

— Пап, ну чего ты вламываешься? Просил же! — недовольно раздалось из недр комнаты. Что ж, как минимум голос Женькин, и интонации тоже его. Значит, ещё не всё потеряно.

Оля осторожно нащупала на стене тумблер переключателя. Щёлкнула — и комнату залило светом.

Маленькая, непривычно тесная комнатушка. Вся заваленная вещами и хламом — как обычно. Стопка книжек у кровати. Листы, разбросанные по всему полу. Тёмные шторы. Невозможный бардак, в котором, казалось, не сможет ориентироваться ни один нормальный человек — но Женька разбирался в нём получше, чем Оля в собственной вылизанной до блеска комнате.

Окна и впрямь были распахнуты. Чуть ли не с мясом: болтались на краях куски утеплителя. А с улицы в раскрытый проём втекало… нечто.

Немного похожее на то, что девять лет жило в теле Марины. Чёрное, как мазут, и такое же влажно блестящее, оно свисало с карниза, забиралось на подоконник, методично обволакивало, оплетало комнату. Не понять, жидкое или твёрдое — вроде слизи из магазина приколов. До приколов тут, как же…

Ртов и глаз у образины не было: только сетка кластерных отверстий, из которых сочился знакомый уже тёмный дым с алыми всполохами внутри.

Женька в джинсах и бесформенной тёмной футболке стоял у окна, наполовину закутанный этим угольным дымом. Вполоборота: похоже, он обернулся ещё раньше, когда дверь только-только открылась, но внезапно вспыхнувшая лампочка сбила его с толку.

— А! Что за?.. — он щурился, прикрывая глаза рукой от яркого света. — Пап, это ты? Чего ты вдруг…

— Это я, — оборвала его Оля и нащупала в кармане собственных джинсов зажигалку: предусмотрительно переложила из куртки. Второй карман топорщился стопкой оставшихся бенгальских огней. — С наступающим тебя, Жень.

Вышло чуть более резко, чем она планировала, зато Женька отреагировал моментально: одним прыжком метнулся в её сторону и вытолкнул в коридор раньше, чем Оля успела воспротивиться.

В прихожей царил полумрак. Из гостиной доносилась музыка, с улицы — звуки салютов. Праздник в самом разгаре, хоть часы, часы внутри неё и часы на городской башне ещё не пробили полночь. Ни те, ни другие.

Оставалось совсем чуть-чуть.

Женька быстро захлопнул за собой дверь и обернулся к Оле. Схватил её за плечи, с силой встряхнул, так, что она едва не прикусила язык.

— Ты?! Как ты… что ты… какого чёрта?! — выпалил он на одном дыхании, буравя её взглядом. — Как ты тут оказалась? Кто тебя вообще впустил?

— Отец твой, — выплюнула Оля и поморщилась: его пальцы больно стискивали плечи, а ей и прошлого раза хватило. — Успокойся. Пришла, как видишь. Новый год праздновать, даже бенгалочки принесла.

Злая ирония горчила на языке, как испорченное молоко, но Женьку её слова, похоже, немного отрезвили. Как минимум он перестал волком зыркать на неё и даже чуть ослабил хватку — но держать продолжил.

— Да что за… — досадливо произнёс он. — Что за хрень? Откуда у тебя мой адрес? Как ты вообще запомнила?! Оно же… ну, должно было действовать и на тех, кто видит…

Оля покачала головой.

— Кто тебе это сказал? «Они»? — она усмехнулась одними губами. — Хотя вообще-то сперва даже сработало… только плохо. И не насовсем. Один триггер, бах! — я всё вспомнила.

В комнате зашуршало. Женька поспешно шагнул назад, прислоняясь к двери спиной и не давая ей открыться. Оле пришлось сделать шаг вслед за ним: его руки всё ещё цеплялись за её плечи.

Он с шумом выдохнул и прикрыл глаза, запрокинув голову.

— Сюр какой-то. Хотя, если подумать, — да, логично, наверняка же догадались, зачем мне стирать память видящим. Вот и сделали так, чтобы сработало не насовсем… а, блин. То есть, всё зря.

— Не зря, — эхом откликнулась Оля. — Как минимум я всё помню. Было бы намного хуже, забудь я навсегда. А так… даже лучше.

Женька снова посмотрел на неё, нахмурившись. В глубине зрачков тлели угольки, никак не разгораясь в огонь, и Оле подумалось, что, если его снова переклинит, на этот раз она может и не отбиться.

— Лучше? Да ну? — резко произнёс он. — Раз ты всё помнишь, должна понимать, в какой мы жопе. Зачем тогда вообще пришла? Знаешь же, что от меня нужно держаться подальше. Иначе обоих накроет!

— Отвали, а, — отмахнулась Оля, удачным движением выворачиваясь из хватки. — Остынь и слушай. Я кое-что придумала, и теперь у нас есть шанс.

— Остыть — это хорошо, учитывая, что мне теперь постоянно, мать его, жарко, но что ты несёшь вообще? — Женьку её слова, похоже, не убедили. — Ты эту штуку за дверью видела? Я только что потратил кучу времени, доказывая ей, что ты ничего не помнишь и никогда не вмешаешься — и тут ты прибегаешь! И что теперь? Снова-здорово?

Словно в ответ на его слова в дверь с силой ударили с той стороны. Не придерживай её Женька — распахнулась бы, а то и вовсе слетела бы с петель.

Хорошо, что музыка в гостиной стала громче. Услышь всё это Дмитрий, наверняка бы снова пристал, а им обоим сейчас было совсем не до него.

Оля сунула руку в карман джинсов, выуживая зажигалку.

— Отойди, — посоветовала она. — Я тут недавно поняла, что можно делать с этими штуками.

Женька вытаращился на неё, изумлённо вскинув брови.

— Да ты с ума сошла. Зажигалкой? Это? Ты его видела вообще? Оно ж огромное, такой маленький огонёк его…

В дверь грохнуло сильнее, и он едва удержался на ногах, на миг оторвавшись от створки — и этого мига хватило, чтобы та успела приоткрыться. Из комнаты показался мазутно-чёрный отросток. Чтобы тут же юркнуть обратно, когда дверь в свою очередь толкнула уже Оля.

Теперь они держали уже вдвоём. Он — прижимаясь спиной, она — упираясь руками по обе стороны от его плеч.

— Не зажигалкой, — пробормотала Оля сквозь зубы. — Бенгальскими свечами. Они, оказывается, так здорово помогают, когда нужно… избавиться от кого-то.

— Мало, — лаконично отозвался Женька и покосился на дверь у себя за спиной. — Вечно мы так держать не сможем. Рано или поздно придётся отпускать, и тогда… блин, ты ещё получше момента, чтоб прийти, не нашла?

— Нет, не нашла, — огрызнулась Оля. — И вообще, хватит уже мне грубить. Эта штука у тебя в голове плохо на тебя влияет.

Дверь снова содрогнулась от удара, и она прикусила губу: нечто по ту сторону било в створки с какой-то невообразимой силой. Пожалуй, он прав: тут бенгальских огней не хватит.

— Не напоминай, — вздохнул Женька. — Но правда. Что ты делать-то собралась?

— Спасать нас обоих, — одними губами произнесла Оля.

И обмерла: за спиной раздался неожиданный звук. Шаги. Нетвёрдые, неуверенные шаги из гостиной в коридор.

Судя по разом изменившемуся лицу Женьки, это мог быть только…

— Ого, какие страсти, — протянул из-за её спины голос Дмитрия. — А говорила, не встречаетесь…

Оля почувствовала, что краснеет. До неё вдруг дошло, как их поза выглядела со стороны. Особенно — для пьяного человека, который к тому же понятия не имеет, что творится в комнате.

— Пап, это… не то, о чём ты подумал, — только и смог выдавить Женька, а Оля с трудом подавила желание поспешно отстраниться и опустить руки.

Ну почему именно сейчас?!

— Да ну? — фыркнул Дмитрий. — Так-то ладно, не мешаю, не мешаю. Только, если вдруг что… ну, ты знаешь, где меня искать. Я же говорил, что всегда войду в положение, так что, Жек, если тебе что-то нужно, я…

— Просто замолчи! — взвыл тот в ответ, вспыхивая похлеще Оли. — Пожалуйста! И иди уже отсюда, куда шёл, а нас оставь…

Женька не договорил: в дверь грохнуло снова, сильнее, чем в предыдущие разы, и на этот раз они всё-таки её не удержали. Сказалась растерянность: створка распахнулась, снося обоих, и из комнаты в коридор хлынула мазутно-чёрная дрянь.

Из кластерных отверстий вырывались струйки дыма.

— А… это ещё что? — непонимающе нахмурился отец. — Сквозняк, что ли, такой? Жек, ты, как проветриваешь, хоть не распахивай так, порушишь же всё, да и…

Оля уже не слышала, что он говорит: в ушах взорвался многоголосый вой, вой, от которого кружилась голова и подкашивались ноги, а к горлу подкатывала тошнота. Вой не человеческого существа, но обозлённой твари, которая наконец настигла добычу.

Субстанция захлестнула ноги, начала подниматься выше, охватывая тело. Вцепилась в колени, в бёдра. Дотянулась отростками до предплечий, скрутила их, не давая двигаться. Оля скосила взгляд на Женьку: с ним происходило то же самое, и всё, что он мог сделать — так же бессильно смотреть на неё.

Дмитрия тварь обтекала, не задев. Он всё ещё говорил и, похоже, даже не замечал, что происходит неладное.

Оля изо всех сил стиснула в руке зажигалку и потянулась свободной ладонью к пачке огней. Мало, он сказал? Но хоть что-то! Руки связаны, но немного шевелить запястьями она ещё может, так что…

Вывернуть сустав пришлось так, что тот отозвался протестующей болью. Оля скрипнула зубами. Осторожно нащупала пальцами тонкую свечу. Потянула. Перехватила за основание. Дрожащей от напряжения рукой поднесла кончик к огоньку зажигалки.

Разжала пальцы.

Мазутную мерзость осыпало искрами, и злобный вой ударил по ушам ещё сильнее. Но хватка как будто ослабла. Оля в отчаянии рванулась вперёд, к выходу из квартиры — и практически не сдвинулась с места.

Видимо, недостаточно.

Зато шевельнулся Женька, резко разворачиваясь и одним движением сбрасывая с себя чёрные ошмётки. Стремительно шагнул в комнату сквозь дымное марево. Потянулся к ближайшему ящику шкафа.

Знакомый белый луч рассёк темноту комнаты. Звук стал невыносимым.

Оля зажмурилась: виски горели, а по глазам ударило светом. Светом фонарика, того самого, починенного её отцом фонарика, который Женька забрал, когда стёр ей память. Того самого давнего подарка Марины своему маленькому сыну, что всегда, всегда разгонял чудовищ.

Что же он сразу про него не вспомнил? Из-за твари внутри себя?

— Ну чего ты стоишь? — завопили сбоку. — На выход, быстро! Быстро!

Оля очнулась. Распахнула глаза, сделала первый шаг — неловкий, неуверенный. Мазутная дрянь легко соскользнула с ног, пачкая штаны жирными чёрными следами. Похоже, фонарик действовал. Неизвестно, насколько долго хватит света, но пока он работал как надо.

Нельзя было терять времени. Просить дважды Женьке не пришлось: она рванулась вперёд, выворачиваясь из смертельной хватки, вперёд, к выходу, к улице, туда, куда оно ещё не достало!

Оля только и успела, что зацепить по касательной гардероб и выдернуть оттуда две куртки: не в свитере же выбегать в минус тридцать! Метнулась к входной двери, у которой уже плескалось тёмное марево, напряжённо глянула через плечо — что там Женька?

— Ау! — позвала она. — Я жду!

Он был в коридоре, и фонарик плясал в подрагивающих пальцах — «штуке» внутри явно не нравилось, что творил её носитель. Но Женька, кажется, справлялся: медленно, но верно пробирался… в сторону от выхода?

К отцу?

— Беги вниз! Я догоню, — отозвался он, но Оля не двинулась с места. Бежать? Снова его тут оставлять? Да ещё чего! Хватит с неё прошлого раза.

Дмитрий уже не говорил: стоял и во все глаза смотрел на происходящее. Похоже, он так и не понял, что случилось. Оля представила, как ситуация выглядела со стороны Женькиного отца, и ей отчего-то стало неловко: только что они на его глазах обжимались, потом застыли, а теперь один светит по сторонам фонариком, а вторая пробирается к выходу! Ещё и выглядят так, будто увидели что-то жуткое.

— Жек, да что происхо… — начал он, когда Женька поравнялся с ним. И не договорил: тот одним движением коснулся пальцами его виска, и Дмитрий замер на полуслове.

А потом качнулся и как подкошенный рухнул на пол.

Чёрная масса так к нему и не прикоснулась.

— Прости, пап, — пробормотал Женька. И тут же перевёл взгляд на Олю. — Ты что, ещё здесь? Ну чего встала, блин? Беги уже!

В его глазах отсвечивало красным, и она с трудом подавила первое рефлекторное желание и впрямь сбежать, трусливо выскочить на улицу и ждать там. Ждать, когда всё закончится, и он выберется.

Или не выберется? Он вообще выходить собирается?

Удирать Оля не стала. Вместо этого решительно шагнула вперёд, в коридор. Протянула руку, поймала в полумраке Женькину ладонь и с силой потянула на себя.

— Вместе бежим, — упрямо произнесла она. — И даже не спорь.

И сама не поверила, когда его пальцы в ответ крепко, но бережно сжались на её запястье.

— Конечно, вместе, — почти весело отозвался Женька. — А ты что подумала?

Он одним движением метнулся вперёд, выталкивая себя и Олю из квартиры, где бушевало нечто, на лестничную площадку — почти такую же тёмную, но уже безопасную. За его спиной в прихожей с оглушительным грохотом взорвалась лампа.

В гостиной продолжала играть новогодняя музыка.

Глава 40. Часы бьют полночь

— Мне очень хочется верить, — сказал Женька, когда они оказались на улице, — что у тебя есть план. Потому что иначе у нас все шансы не дотянуть до следующего года, а до него, если что, полчаса осталось.

Оля тяжело выдохнула. В голове всё ещё мутилось, хоть на свежем воздухе и стало получше, а ходьба придала сил: бежать от дома, где засела мазутная тварь, пришлось быстро. Да и сейчас они шли в приличном темпе. Вдруг нагонит?

В ногах отдавалось болью. Неудивительно. Сначала «ёлочка» постаралась, потом ещё этот в комнате.

Но раскисать было нельзя. Потом отдохнут.

Взяв себя в руки, Оля уверенно кивнула в ответ. План действительно был. Впервые за это время. А вот сработает ли он — другой вопрос, но попробовать в любом случае стоило.

— Может, посвятишь? — поинтересовался тот, и глаза в полумраке сверкнули искрами-всполохами. Или это просто блики от фонарей и фейерверков, грохочущих вокруг?

— Нет, — покачала головой она. — Извини, но не сейчас. Тебе я доверяю, а вот штуке внутри тебя — не очень.

— М-м-м, — он скривился и на ходу провёл рукой по лицу, — ладно, справедливо. Только скажи — ты правда нашла выход? Серьёзно?

Оля почему-то вспомнила смеющиеся глаза Рэны. «Дорогу осилит идущий — так, кажется?».

Интересно, Рэна ждёт её домой к Новому году? Или поняла, что новой знакомой не до праздника? Как она там вообще?..

— Ты бы и сам догадался, если бы внимательнее посмотрел в мамины записи, — улыбнулась Оля. — Просто вряд ли решился бы. Сложно всё-таки и рискованно.

— Ой-вей, мне уже это не нравится, — Женька выдохнул в воздух облачко пара и наконец перевёл взгляд на неё. Брови медленно поползли вверх — похоже, он только-только рассмотрел, как выглядит её куртка.

— Что? — с вызовом покрутилась вокруг себя Оля, на миг сбившись с темпа.

Видок у неё, конечно, был тот ещё: пятна и следы зубов на пуховике, ошмётки слизи в волосах. Копоть с пальцев и грязь с лица она стёрла перед визитом в гости, но чёрный мазут из комнаты наверняка вернул всёна круги своя.

— Вау. Ты из какой канавы вылезла? — поинтересовался наконец Женька, оглядывая Олю. Та усмехнулась.

— Да так, — задумчиво произнесла она, — зажгла по пути… кое-какую ёлочку.

— Э… пожалуй, я не хочу ничего об этом знать, — отозвался Женька. — Хотя нет, хочу. Но потом. Сейчас мне намного интереснее, куда мы идём.

А ведь и точно, она же ему не сказала!

Поначалу Оля не придала внимания разговорам, обрывки которых витали в воздухе весь день, но теперь, когда им угрожала опасность, дурацкие сплетни неожиданно сложились в кристально ясную картинку.

— В самое светлое место в городе, — улыбнулась она. — Туда, куда эта штука точно не сунется.

Женька замер, как будто налетел на невидимую стену. Оля по инерции сделала несколько шагов вперёд и обернулась, лишь когда не обнаружила его рядом.

Он стоял в шаге от неё и почему-то держался правой рукой за ближайший дорожный знак. Обычный, покосившийся: то ли «дети», то ли «пешеходный переход», в полумраке не рассмотреть. Таких полно в каждом городе.

— Ты чего? — недоумевающе спросила Оля.

Ситуация точно что-то напоминала. Нечто похожее с ними уже случалось. Только… наоборот?

— А, эм, — кажется, Женька и сам не понимал, что происходит, — это… не я. Понимаю, что звучит странно, но это не я.

Он дёрнулся, пытаясь оторваться от знака, но пальцы, что стискивали металлическую трубу, не разжались ни на миг.

— Видишь?

— Вижу, — Оля кивнула и подошла поближе. Глянула Женьке в глаза: да, всё ещё красные. Всё ещё отсвечивают всполохами. — Знаешь, что с этим делать?

— Понятия не имею, — досадливо отозвался он и дёрнул ещё раз — безуспешно. — Я, конечно, пробую, но походу этой штуке слишком не понравилось упоминание «светлого места», так что без вариантов. Пальцев вообще не чувствую, как будто заморозкой бахнули, и… забери у меня фонарик.

— Что? — не поняла Оля. Женька так быстро сменил тему, что до неё не сразу дошло, о чём он вообще толкует. — Забрать… фонарик?

— Да, из кармана куртки, быстро! Пока оно до него не добралось и не расплющило нахрен.

Окрик подействовал на неё, как удар кнута. Оля быстро придвинулась поближе к застывшей у столба фигуре и выудила из кармана пальто уже ставший привычным фонарик. Задумчиво повертела вещицу в пальцах.

— Хм, слушай, а если я…

— Можешь попробовать, — Женька пожал плечами, насколько позволяло положение, и дёрнул ещё раз. Бесполезно. — Но не факт, что поможет. И ещё… ты помнишь, что случилось в прошлый раз?

— Да уж, — она вздохнула и убрала фонарик. — Если ты слетишь с катушек, станет только хуже.

Откуда-то сзади раздался грохот, уже не похожий на фейерверки, и сменился звоном падающих на тротуар осколков. Снега на дорогах не было: вычистили к Новому году.

— Фонарь взорвался, — отметил Женька. — Добралось-таки. Как назло, а.

Оля задумчиво сунула руку в карман. Попробовать с фонариком? Или с бенгальским огнём, как более щадящим вариантом? С чем ещё можно?

Решать нужно было быстро: похоже, мазутная масса с кучей кластерных отверстий приближалась. Не хватало снова попасть в её лапы, то есть отростки.

Толстая ткань пуховика блокировала ощущения, и Оля почти не заметила, когда Женька легонько толкнул её в грудь свободной рукой.

— Иди уже, — вздохнул он. — В то «светлое место». Мне эта хреновина вряд ли что сделает, я им ещё нужен, а ты… ну, может, и выберешься. Утром встретимся, когда будет получше.

Говорил Женька спокойно, но кого он, спрашивается, пытался этим спокойствием обмануть? Уж точно не её.

И это сейчас? После всего, что она сделала, после всех её возвращений, после плана, придуманного с таким трудом? После поездки на Север, синяков на руках и ногах, следов на шее, потери и возвращения памяти ей предлагают просто уйти?

Да он издевается, что ли?

— Никуда я не пойду, — решительно помотала головой Оля и шагнула к дорожному знаку. Вцепилась в его пальцы, тисками сжимавшие металл. — Офигел совсем?

— Нет, просто пытаюсь не сдать тебя «им» в лапы, — отозвался Женька. — Не знаю, что там за «план», но с ним придётся подождать. Хотя бы до завтра.

Ага, до завтра. А потом — до послезавтра, а потом до вечности, вечности в стылом московском метро, пахнущем креозотом и одиночеством. До обкусанных пальцев и нудных зачётов на нелюбимой специальности, на которую Оля поступила-то только потому, что из-за борьбы с тварями завалила вступительные!

Нет уж. Никакого больше «подождать». Сколько она ждала — что из этого выходило? Сплошные потери.

— Ты же понимаешь, что не сработает, — выпалила Оля, по-прежнему пытаясь разжать его пальцы. — Оно тебя нагонит — и всё, блэкаут. Что потом будет, не знаю, но явно ничего хорошего.

— А даже если так — ну и что? — повысил голос Женька. — Посмотри на меня, у меня хренов монстр внутри! Понимаешь, что хэппи-эндом тут не пахнет? В любом случае?

— Это мы ещё посмотрим, — прошипела Оля. Кажется, ей удалось подлезть собственными пальцами под его ладонь, но на этом успехи закончились. — И вообще… знаешь, задолбал со своей дурацкой жертвенностью!

— Говорит девушка, которая в нашу первую встречу попыталась убиться об монстра, чтобы спасти кучку малознакомых ребят, — парировал Женька. — Что изменилось? Чем я хуже тебя? Или герой здесь только ты?

— Да при чём тут героизм?! — чуть ли не завопила Оля, выгибая пальцы до ломоты в суставах. — Что может быть проще, чем сдохнуть, а?

Сбоку грохнул ещё один фонарь. На этот раз — ближе, намного ближе. Ещё чуть-чуть, и оно подберётся, и поймает, и сожрёт, или хуже, сдаст «им», и тогда…

Нет, не дождётся!

— В таком мире, как наш с тобой, героизм — это, мать его, жизнь, — с жаром продолжила она, проталкивая ладонь между его рукой и холодным металлом, с силой дёргая на себя, и снова, и снова. — Потому что умереть легко и можно в любой момент, об любую тварь, об какую душа пожелает! А жить — жить сложно, намного сложнее.

— Оля, послушай, у нас нет на это вре… — начал было Женька, но Оля не дослушала.

— Да, да, я понимаю! Я помню, что ты тогда говорил. И про одиночество, и про монстров, и про то, как это тяжело — жить ненормальной жизнью, терять родных, близких, притворяться, что всё окей, и при этом умирать внутри! Бегать от опасности и пытаться не сдаться. И это правда трудно! Я и сама поняла. Ничего на свете вообще труднее нет, чем жить! Особенно — вот так, как мы. Но… нужно!

Кончики пальцев, зажатые между его рукой и столбом, нащупали что-то на Женькиной ладони. Что-то знакомое, что-то болезненное. Она это видела на фудкорте, а он пытался от неё скрыть, чтобы не задавала лишних вопросов…

Голос хрип, на глаза наворачивались истерические слёзы. Тварь подступала всё ближе, но Оля продолжала — громко, почти срываясь на крик:

— Нужно, потому что зачем иначе это всё?! Вся эта борьба, все эти попытки, все эти рассветы и закаты, олимпиадный кружок, мамин дневник и то, как она на прощание желала тебе удачи, и всё остальное, всё, что делает нас счастливыми, понимаешь? Какой бы ужасной эта жизнь ни была, она всё ещё лучше, чем исчезновение, после которого ничего не будет, вообще ничего больше! Только чёрный дым и… монстры…

Она выплюнула залезшую в рот прядь и с силой вонзила ногти в глубокий порез на его правой ладони. Рука дёрнулась и разжалась, отпуская дорожный знак. Освобождая Женьку.

Похоже, она оказалась права. Именно через ранку тварь проникла в его тело, и именно через неё на «эту штуку» можно было воздействовать.

— Поэтому живи, — прошептала Оля. — И я тоже буду жить. Давай быть героями… вместе.

Перехватив его запястье, она бросилась вперёд по улице и потянула Женьку за собой.

* * *
— Наверное… не стоило… так расходиться, — пробормотал он, переводя дух. — Хотя ты была крута. Я бы не додумался про порез на руке.

— Прости, — прошептала Оля. — Я на самом деле… не собиралась. Случайно вышло. И то, и другое. Прости.

Она и впрямь не собиралась. Сейчас, в полутёмном предбаннике Дома культуры, когда всё осталось позади, ей стало мучительно стыдно за недавнюю вспышку. Оля ведь и сама не думала, что говорит, просто выкрикивала вслух слова, копившиеся на душе месяцами.

Не хотелось в этом признаваться, но убедить она пыталась не только его.

Себя тоже.

— Зря извиняешься, — Женька покачал головой. — Ты всё верно сказала. Жить сложно, но нужно, а этот мир — классное место даже с чудовищами. Я вечно об этом забываю, но ты права.

Он легонько ткнул её кулаком в плечо, и Оля несмело улыбнулась в ответ.

Они сидели на скамейке у стены предбанника. Около турникетов дежурил суровый бородатый дядька в форме, в местном обшарпанном Доме культуры смотревшийся неожиданно комично. Дядька то и дело косился на двух запыхавшихся подростков, что засели у стены и негромко о чём-то переговаривались, но замечаний не делал.

Внутрь они пока не заходили: слишком много народа и шума. Последние взбалмошные часы здорово вымотали обоих — хотелось хоть пару минут передохнуть в тишине и покое. Благо от твари пока оторвались. Если и найдёт, то не скоро.

— Ты не посчитаешь меня поехавшей? — слабо усмехнулась Оля. — После всего этого.

Женька фыркнул и запустил руку в волосы.

— Смеёшься? Оль, я тебя считаю поехавшей с первого дня нашего знакомства. Но в хорошем смысле.

— Это как?

— В суперважные моменты тебе вечно приходит в голову что-то безумное, но при этом рабочее, — пояснил он. — Поэтому я верю, что твой план выгорит, хотя даже не знаю, про что он.

— Скоро всё поймёшь, — Оля загадочно улыбнулась и нащупала что-то в кармане джинсов. Не фонарик, нет, и не бенгальский огонь. И даже не зажигалку. Было кое-что ещё.

Теперь, когда она знала про порез, всё становилось проще.

— Я уже спрашивал, да, — протянул вдруг Женька, — просто до сих пор не могу поверить. Ты действительно придумала, как нам… справиться со всем разом? И с «ними», и с этой штукой?

— И я снова отвечу — да, действительно. Верь мне, — решительно кивнула Оля, прислушиваясь к ощущениям внутри. Стрелки дрожали как бешеные, почти подступив к двенадцати. И на настоящих часах, тех, что отмеряли минуты до нового цикла, тоже была почти полночь.

Скоро они пробьют — и всё изменится.

— Я верю, — серьёзно ответил Женька. — Это так-то всё, что мне остаётся. Верить и… надеяться на лучшее. Видишь, я же говорил? Моё будущее сейчас — тоже в твоих руках.

Оля покачала головой. Месяц назад такое заявление испугало бы её: взять на себя ответственность за чью-то судьбу? За чью-то жизнь и человечность? За монстра в чьих-то венах?

Сейчас страха не было. Никакого страха больше не было. Только горел внутри ровный огонь, огонь, который уже не погаснет. Даже знакомые беспощадные стрелки, что отстукивали время до неизбежного, больше не казались холодными — пылали, как и всё остальное.

— Слушай, — спохватилась вдруг она, — а что твой папа? Мы его так там бросили…

— А что ему будет, — Женька поморщился, явно вспомнив произошедшее в квартире. — Хреновина его не тронет, он же не видит. Проспится, проснётся завтра с утра и вообще не вспомнит, что ты к нам заходила. И к лучшему, ей-богу.

Он вдруг отвернулся и отпустил голову, прижал ладонь к порозовевшей щеке. Оля могла его понять. Ей самой до сих пор становилось неловко, как только память воскрешала сцену в коридоре.

С другой стороны — что Дмитрий ещё мог подумать?

— Вообще-то батя обычно не такой, — добавил Женька, помедлив. — Только когда выпьет. Но пьёт он редко, так что всё терпимо… Извини за это. Я там сам чуть сквозь землю не провалился.

— Он рассказывал мне про презервативы, — зачем-то вспомнила Оля. Женька приглушённо кашлянул и закрыл лицо руками.

— Пожалуйста, ни слова больше! Просто ничего об этом не говори!

— Ну…

— Вообще молчи!

— Да хорошо, хорошо, молчу, — примирительно отозвалась Оля. — Успокойся, я не приняла на твой счёт. Хотя… знаешь, это странно. Все вокруг считают нас парой.

Она улыбнулась. Иногда ей нравилось его смущать. Когда-то Марина намекнула, что их дружба останется всего лишь дружбой не навсегда, и с тех пор Оля порой нет-нет да вспоминала её слова. Хоть и сама успела задолбаться двусмысленными взглядами окружающих.

— И пусть считают, тебе-то что, — пробурчал Женька куда-то в сторону. — Или ты тайно в меня влюблена и хочешь, чтобы это стало правдой?

— Пока нет. Но, может, когда-нибудь и станет, — пожала плечами Оля и поднялась со скамеечки. До полуночи оставалось всего ничего. — Пойдём. Время. Вход тут, кажется, бесплатный.

— Пошли, — отозвался Женька. Пассаж про отношения он как будто не заметил — понятное дело, намеренно.

Оля решительно выдохнула и шагнула к турникетам.

Пора было заканчивать.

* * *
Центральная ёлка в Доме культуры встретила их смехом, музыкой и огнями. Танцевали в зале пары, дети вопили и бегали вокруг взрослых, беседовали о чём-то в стороне пожилые люди. Все смеялись, смеялись, смеялись, и на этом празднике жизни не было места чудовищам.

Почти не было.

— Самое светлое место, говоришь? — поинтересовался Женька, оглядывая помещение. — Ты уверена? Потому что я вижу только полумрак. Та хрень сюда всё равно вряд ли скоро доберётся, но безопасным я бы этот праздник точно не назвал.

— Свет включат в полночь, — кивнула Оля. — Успокойся. Я знаю, что делаю.

Зал и правда освещался только гирляндами. Разноцветные сияющие пучки свисали с каждой стены, мерцали на ёлке, опускались с потолка, как виноградные гроздья. Цветные блики сверкали на одежде, на людях, на стенах. И на ёлке — огромной, до потолка.

Совершенно шикарной. Понятное дело, из тайги небось привезли.

Почему-то Оле захотелось принять участие. Не просто просидеть в уголке все жалкие минуты, что остались до Нового года, а тоже… повеселиться, что ли. Праздник, в конце концов. Время чудес, которое в их случае обернулось войной с чудовищами.

— Ты танцевать умеешь? — спросила она, заранее зная ответ.

— Вообще ни разу, — фыркнул Женька. — Да и мы не в том виде, чтобы тут танцы устраивать. Выглядим как жертвы нападения.

— Почти правда, — вздохнула Оля. — А жаль.

Она не отказалась бы провести последние минуты перед новогодним часом в танце. Но, раз не с кем, значит, не судьба. Ну и ладно. Обойдётся. В конце концов, времени осталось буквально минут десять, следить надо. Да и тварь может добраться до них в любой момент — и та, что снаружи, и та, что у Женьки внутри. До танцев ли тут?

И всё-таки хотелось бы!

Видимо, разочарование на лице Оли было слишком заметным. Потому что Женька вдруг нахмурился, смерил её задумчивым взглядом, в котором полыхали алые отсветы, и произнёс:

— Ладно, ладно. Я попробую. Можешь считать это новогодним подарком. Но не жалуйся, если я вдруг тебе на ногу наступлю.

Оле показалось, будто она ослышалась. Серьёзно? Он что, вот так просто взял и согласился, только чтобы её порадовать? Только ради Нового года? Ради праздника, который всю жизнь был для неё сказкой, а теперь превратился в историю про чудовищ?

Про чудеса, мысленно исправилась она. Хотя… про чудовищ тоже.

— Плохого и так хватает, — Женька пожал плечами в ответ на немой вопрос в глазах Оли. — Так что, пока есть время, можем добавить в эту чёртову праздничную ночь хоть что-то радостное.

Похоже, он не шутил. По залу летела музыка, смешиваясь с громыханием фейерверков снаружи, цветные блики плясали по его щекам, и обстановка вдруг показалась Оле невероятно сказочной. Точно и впрямь не побег от монстра, не финальная фаза опасного плана — а просто праздник, счастливый и беззаботный.

— Спасибо, — искренне ответила она. — Правда… спасибо. И с Новым годом тебя.

— Всегда пожалуйста и с Новым годом, — отозвался Женька и протянул ей руку. — Это же так делается, верно?

— Вроде того, — засмеялась Оля. — Я покажу, давай, это не так сложно…

По всем правилам подобных историй ей полагалось сейчас волноваться. И она волновалась — тихо, про себя, в глубине души. Но волнение больше не мучило: меркло перед всеобъемлющим ощущением праздника, таким сильным, что от него становилось почти больно.

Музыка продолжала играть.

* * *
Когда именно оно появилось, Оля не заметила. Слишком увлеклась музыкой, цветными огнями и танцем, простым, но оттого не менее радостным. Женька на удивление быстро учился. Через пару минут они даже перестали спотыкаться на каждом шагу.

— Может, тебе в танцевальный кружок пойти? — беззлобно поинтересовалась она, когда они в очередной раз приблизились к ёлке, огромной, до потолка.

— Боже упаси, — фыркнул в ответ Женька. — Только этого не хватало. Сегодняшний вечер — исключение, забыла?

— Да помню я, помню, — Оля засмеялась, и в унисон с её смехом по залу разнёсся совсем другой звук.

Уже знакомый по прошлому разу многоголосый вой.

Она даже не успела испугаться, когда из дверного проёма хлестнула, стремительно заполняя помещение, липкая бесформенная тьма. Та же самая: жирный мазутный блеск, пульсирующие кластерные отверстия и дым, вырывающийся из них. С алыми всполохами, такими же, как блики в Женькиных глазах.

— Ой, твою мать… — только и смогла пробормотать Оля.

Тварь стремительно заполняла собой помещение. Растекалась по полу, шипя и вереща, а танцующие пары проходили по её телу и даже не замечали, на что наступают. Двигалась по залу. Искала что-то — точнее, кого-то.

Оля и Женька замерли невдалеке от ёлки. В дальнем от входа углу — к счастью! Стой они у двери, чудовище обнаружило бы их тут же, и новогодняя сказка закончилась бы на очень печальной ноте.

— Не паникуй. Похоже, оно нас не видит, — прошипел ей на ухо Женька. — То есть, по идее, мы можем ещё продержаться. Говоришь, иллюминацию врубают в полночь? Сколько там до неё?

Они так и замерли в танцевальной позе, не в силах ни разомкнуть руки, ни сдвинуться с места. Оля скосила глаза к огромным часам на стене — с её позиции их хоть немного было видно.

— Пара минут всего, — так же тихо отозвалась она. — Если не видит, значит, нам что… продолжать?

— Похоже на то, — нервно усмехнулся он. — Только от ёлки лучше всё-таки не отходить. Не думаю, что нам стоит к нему прикасаться.

Оля ощутила, как гулко забилось сердце. Ну вот, опять. Буквально минуту назад всё было почти хорошо и даже радостно — и снова происходит что-то ужасное. Снова чудовища, снова опасность…

Только бы оно не догадалось уничтожить прожекторы раньше, чем вспыхнет свет. Иначе им обоим конец. Убивать их, конечно, никто не станет — «им» видящие нужны живыми — но вряд ли после атаки этой твари они смогут сохранить здравый рассудок.

А такое, пожалуй, похуже, чем смерть. Один Фролов чего стоит. Стоил.

Оля решительно отогнала от себя тревожные мысли и сделала максимально непринуждённый шаг, увлекая Женьку за собой. Вести, по идее, должен был он, но в этих делах опыта у неё имелось больше.

Хотя бы в этих.

— Ты что-нибудь о нём знаешь? — поинтересовалась она, огибая ёлку. Женька покачал головой.

— Совсем немного. Оно полуразумное, как и большинство тварей, но как-то… служит этой группировке. Что это такое на самом деле — понятия не имею, но могу немного понимать его речь. Оно… приходило уже раньше. Пару раз. Интересовалось, как дела. Видимо, следило, чтобы я не натворил чего без «их» ведома.

— Нихрена себе, — протянула Оля. — Понимать его речь? Это тоже из-за… штуки?

— Из-за неё, да, — он кивнул и осторожно закружил её, неумело, но старательно. — Она, кстати, не шибко довольна происходящим и пытается толкать меня к этой хреновине. Но пока несильно.

— Что будет, если оно нас поймает? — поинтересовалась Оля, скосив глаза в сторону мазутной массы. Та потихоньку облепляла стены, расширялась, двигалась к ним, в дальний угол, к огромной таёжной ёлке. — Я не спросила ни в квартире, ни на улице, но… ты знаешь?

— Ничего хорошего, — отозвался Женька и прикрыл глаза, прислушиваясь. — «Идите ко мне, потому что так нужно. Идите, и ваши кости будут уголь, ваши тела будут дым, ваши души будут огонь». Довольно поэтично, но нихрена не понятно.

— Может, это метафора на одержимость? — задумалась Оля. — Но делать меня одержимой «им» смысла нет, а тебе оно вообще ничего сделать не сможет…

— Ну, как сказать, — усмехнулся тот. — Вырубить и притащить к этому чуваку с протезом — тоже не слишком хороший исход. А уж он найдёт способ уговорить на симбиоз и тебя, поверь. Вот тебе и тела-дым, и души-огонь.

— Так ты всё-таки что-то помнишь?

— Нет. Но могу догадываться, что этот парень и Кирилл из маминого дневника — одно и то же лицо. И он поехавший наглухо.

Оля открыла уже рот, чтобы спросить, как он вообще додумался до такого вывода, но не успела. Женька вдруг перехватил её за талию — крепко, сильно — и дёрнул совсем не в ту сторону, в которую они двигались до того.

— Что ещё за?.. — вырвалось у Оли. Громко, слишком громко: кто-то из танцующих с неодобрением покосился на них. — Это снова… не ты?

Он не ответил. Лишь наклонился к её лицу и посмотрел в глаза, странно, по-птичьи повернув голову.

Красные вспышки в глазах стали настолько яркими, что, казалось, отсвечивали на щёки. Или это блики от гирлянд создают причудливую игру света на лице?

— Отпусти, — пробормотала Оля, холодея, но хватка стала только сильнее. Теперь оно действовало не с яростью потревоженного зверя, но с холодным расчётом, и отбиться она уже не могла.

Они сделали шаг. И ещё. И ещё. Мазутная масса заурчала, потекла к ним чёрным склизким ковром.

Оля скосила глаза на табло: почти двенадцать. Почти Новый год. Буквально полминутки осталось. Вон уже и люди собираются у большого проектора, где вот-вот покажут президента, а потом — Спасскую башню и громыхающие на ней часы.

Часы, бьющие полночь.

Чёрная масса коснулась её ботинок, и у Оли подкосились ноги. Внутри поднялась холодная паника: нет, нет, не сейчас! Дайте ей ещё несколько мгновений, ещё хотя бы полминуты, полминуты чудес — и она всё исправит, и план претворится в реальность и спасёт обоих, и…

Она с изумлением ощутила, как ослабевает хватка на её руке. Лихорадочное волнение подкатилось к горлу: пришёл-таки в себя? Вовремя, ничего не скажешь!

Чёрные отростки, испещрённые отверстиями, поднялись на уровень её колен. Медленно охватили лодыжки. Ещё чуть-чуть — и станет совсем поздно.

Оля с силой дёрнула кистью, вырывая её из Женькиной ладони. Вторая его рука по-прежнему сжимала её талию и отпускать явно не собиралась, но хоть немного свободы уже было лучше, чем ничего.

Времени почти не оставалось. Либо она сделает это сейчас — либо никогда.

— Ты когда-то говорил, — хриплым от волнения голосом произнесла Оля, — что таскать с собой нож — хорошая идея… так вот, я не согласна.

Освободившейся рукой она пошарила в кармане джинсов. И натолкнулась на нужный предмет почти сразу — маленькую, плоскую пластиковую коробочку. Внутри гремело что-то металлическое.

Женька — или то, что было им — смерил коробочку внимательным взглядом. По свободной руке, теперь безвольно свисающей вдоль тела, прошла еле заметная дрожь.

Отростки поднялись выше. Теперь она ощущала их прикосновение на бёдрах.

— Я не согласна, потому что есть кое-что получше, — прошипела Оля, одним движением пальцев открывая коробочку и стремительно выхватывая её содержимое.

Тусклый металл бритвенного лезвия даже не блестел в свете гирлянд.

Рука Женьки дёрнулась, пошла было вверх — но снова опустилась, не успев перехватить Олино запястье. Похоже, тот, в каком бы состоянии сейчас ни был, всё же старался не дать «этой штуке» помешать ей претворить план в жизнь.

— А теперь дай ладошку, — скомандовала Оля и поудобнее сжала в пальцах лезвие. — Заранее прошу за это проще…

Она не договорила: музыка прервалась. Со стороны центра зала послышались чьи-то радостные возгласы и дружные аплодисменты. Кто-то свистел, кто-то просто хлопал, кто-то выкрикивал бессвязные поздравления.

Уже? Она всё-таки успела?

Оля обернулась и ощутила, как с сердца падает холодный камень. Взрослые, дети, старики — все собрались в центре зала. Все смотрели на экран проектора, где возвышалась величественная Спасская башня.

Вместо вальса из колонок грохнул удар часового механизма.

Часы били полночь. Наступал Новый год.

* * *
— Сейчас! — пробормотала Оля.

Быстро, пока тот не успел среагировать, она схватила Женьку за правую руку и с силой чиркнула лезвием по его ладони. Поверх старого пореза, вскрывая его, делая из старой раны новую, пробуждая монстра внутри, выпуская его на свет.

Она поняла, что не ошиблась, когда вместе с кровью из зияющего пореза на руке вырвались дымные всполохи. Дело оставалось за малым.

Эта тварь не может существовать вне тела, верно? Вне тела видящего? Тогда это тело Оля ему предоставит! Проще простого: ещё один взмах лезвием, теперь уже по собственной ладони, левой, чтобы легче было вцепиться в его руку, соединить порез с порезом, создать для твари удобный проход из одного человека в другого.

Не-Женька не шевелился и не произносил ни слова. Как будто ждал. Как будто понимал, что так и задумано. Как будто… сам хотел этого?

— Я согласна, — прошептала Оля и закрыла глаза. — Полностью согласна, ещё согласнее, чем он. Так иди же ко мне, сволочь ты этакая. Иди, потому что в том теле тебе сейчас будет… жарко.

Она схватила его за руку — порез к порезу, ладонь к ладони. Тот по-прежнему не реагировал.

Над головой вспыхнул ослепительно белый свет. Наконец-то прожекторы включились. Отлично. Как раз вовремя.

Уши разорвал пронзительный визг: истерично, болезненно завыла мазутно-чёрная масса. Зашевелилась, скукожилась под этим светом, отпуская её ноги, уползая назад, во тьму, из которой когда-то пришла.

Мгновение — и от жижи, что растекалась по всему залу, не осталось и следа.

Туда ей и дорога.

Оля с облегчением вздохнула и отступила назад, в единственное место в этом чёртовом зале, где до сих пор стоял полумрак. В тень огромной новогодней ёлки.

Женька изваянием застыл в пятне света, белоснежного света праздничной иллюминации, пригвоздившего его к одному месту, света, что не давал сделать лишнего шага.

Она помнила: яркий свет парализует их и не даёт двигаться. А значит, когда весь зал залит сиянием, и этот Дом культуры — самое светлое место в городе, существу некуда бежать. Некуда скрыться. Кроме как…

Кровь сочилась между их сплетёнными пальцами.

Часы били полночь. И те, и другие.

Её судьба решалась здесь и сейчас. Невнятные сны, что начались в ноябре, и всё, что случилось после них, — кошачьи трупы, Фролов со змеёй, ссора со Стаськой, травля, «они», убийство, Север, Рэна — всё схлопнулось в точку, одну-единственную точку, где Оля стояла в тени от ёлки и держала Женьку за руку, а между пальцев шевелилось… нечто.

Рука горела. Не болела даже — пылала, заходилась нелюдским жаром, точно по венам и впрямь тёк жидкий огонь, тёк раскалённый металл, текла сумасшедшая, безумная, чудовищная сила.

Женька прерывисто вздохнул и дёрнулся. Поднял на Олю глаза — усталые и тревожные, но знакомые. Человеческие.

Привычного серого цвета, без всяких инфернальных огоньков.

— Что ты… — пробормотал он, всматриваясь в лицо Оли непонимающим, ещё осоловевшим взглядом не проснувшегося до конца человека.

А потом перевёл глаза на их сплетённые пальцы — и недоумение сменилось паникой.

— Да ты с ума сошла! Это что, и есть твой «план»?! Прекрати! Отпусти немедленно, оно же…

Он попытался выдернуть руку, но та, похоже, всё ещё плохо слушалась.

Часы били полночь. Оля улыбнулась.

— Верь мне, — отозвалась она и лишь сильнее стиснула пальцы на его ладони. — Я справлюсь, вот увидишь.

Тело пронзила резкая болезненная вспышка. Руку и вовсе будто раскалённым штырём прошило. Оля не удержалась на ногах: грохнулась на колени, но пальцы не разжала. Нельзя. Рано, слишком рано.

Внутри закипало невыносимое тепло. В свитере, в котором до сих пор было даже прохладно, стало жарко, настолько жарко, что она с трудом подавила желание сорвать с себя ненужную тряпку и остаться посреди зала в одной футболке. Как Женька. Женька, который смотрел на неё теперь уже сверху вниз — встревоженно, даже испуганно.

Он всё ещё не верил, да?

— Я же сказала, — прошептала Оля, — я спасу нас… обоих.

Руку в последний раз дёрнуло невыносимым спазмом, таким, что она едва не завыла сквозь зубы, а потом отпустило. Ушла боль. Спало оцепенение. Только жар всё плескался внутри, нечеловеческое, колдовское пламя, пламя симбиоза, пламя «этой штуки», что теперь текла по её венам.

А Женька — Женька был свободен. И, едва к нему вернулась способность двигаться, грохнулся на колени рядом с ней. Вырвал из ослабевших Олиных пальцев собственную ладонь. Схватил её за плечи, как тогда, в коридоре, пачкая кровью светлую ткань её свитера. Потряс туда-сюда — голова Оли безвольно мотнулась из стороны в сторону.

— Ты что натворила? — тихо произнёс он, и в голосе слышалась нездоровая дрожь. — Ты… ты понимаешь, что ты вообще сейчас сделала? И это ты называешь — «жертвенность бесполезна»? Оно же… ты же…

Оля попыталась ответить и не смогла выдавить из горла ни слова.

Это ощущалось совсем не так, как она думала. Ей казалось, что придёт сила, но все мышцы охватывала невозможная, гибельная слабость. Почти истома. Ещё чуть-чуть — и она просто закроет глаза и…

Нет! Нельзя отключаться! Нужно сделать это сейчас, пока оно ещё не освоилось внутри её тела! Пока не запретило сделать то, что не смог сделать с ней Женька — не смог или просто не догадался, оставив ей способность видеть взамен всего остального!

— Верь мне, — произнесла она одними губами и улыбнулась. Люди, увлечённые курантами, начали посматривать в их сторону: что там у этих двоих творится? Кому-то плохо? Кому-то помочь?

Оля и впрямь чувствовала себя не очень, но помощь ей точно была не нужна.

Часы били полночь. Твари не могли жить в телах невидящих.

Существо из Женькиного тела, что сейчас бушевало внутри неё, умело стирать воспоминания.

Вот он, момент, в котором «они» просчитались. Учли каждую мелочь, кроме одной малюсенькой, но жизненно важной детали, детали, о которой не знали, детали, которая изменила абсолютно всё.

Оля была видящей не с рождения. А «они» таких, судя по форуму, даже не знали. Только догадывались, что подобные ей существуют, но никогда не встречали вживую.

Она выиграла. У неё всё получилось. Женька свободен и никогда больше не станет монстром, никогда не станет одержимым или симбионтом, потому что тот, в чьём теле уже побывало чудовище, навсегда иммунен к таким вторжениям.

А что до неё самой… Что ж, суровое московское будущее, где она едет в метро и не может вспомнить его лица, никогда не наступит. Она останется жива. И здорова. И с Женькой. Может быть, когда-нибудь, когда его отпустит отец, они даже смогут вернуться в прежнюю школу — если оба станут «им» неинтересны, слежка и травля наверняка прекратятся.

Часы били полночь.

Оля подняла тяжёлую, точно свинцом налитую левую руку, где всё ещё пылал порез, и осторожно коснулась пальцами собственного виска.

Куранты неотвратимого будущего внутри неё пробили в финальный двенадцатый раз, дрогнули и рассыпались в пепел.

Межглавье

Когда в уши ударил привычный визг тормозов, Оля даже не поморщилась.

Метро пахло по-особому: металлом, пылью, людьми. И ещё — этим странным не пойми чем, незнакомым, но приятным. «Запахом метро», о котором знают все, кто живёт в Москве.

Все, но не она. Она-то здесь недавно. Для неё здесь всё в новинку: раньше-то Оля бывала в столице только по большим праздникам. Три часа на электричке в одну сторону, пока доберёшься туда и оттуда — почти целый день пройдёт.

Нет, погодите-ка! Какая ещё Москва? Какое метро? Что она здесь делает, почему едет в пыльном вонючем вагоне, который пару секунд назад тормозил, а теперь снова летит через пустоту? Что за силуэты мелькают в темноте тоннеля? Кто эти жуткие люди, что нехорошо присматриваются к ней из разных углов вагона?

Кто она вообще такая?!

Оля распахнула глаза и лихорадочно завертела головой, оглядываясь по сторонам. Мир расплывался, корёжился, становился из привычного и знакомого неясным, уродливым, нелогичным.

Не было никакого метро. И теней тоже не было.

И не поступала она в этот задрипанный вуз в Москве, и не терзалась смутными воспоминаниями, и ничего этого не было, не было, не было! И самой её, этой Оли, усталой, потерянной, одинокой — тоже никогда не было!

И теперь уже не будет.

Левую ладонь пронзило болью. Она подняла руку и увидела, как из широкого пореза на руке стекает на светлый рукав алая струйка.

Только что её руки были чисты.

Вагон тряхнуло, как в лихорадке.

— Это пройдёт, — ласково раздалось сбоку, и плеча коснулась чужая мягкая рука. Рука мертвеца, вдруг поняла Оля, но страшно от осознания не стало.

— Ма… рина? — сорвалось с языка незнакомое, но такое родное имя.

Женщина, сидевшая рядом с ней на продавленном коричневом сиденье, кивнула. Хрупкая, русоволосая, со светлыми серыми глазами, чужая и далёкая, но при этом близкая — рукой подать.

— Я. Теперь помнишь, верно? Помнишь, потому что всё исправила, и этого мира нет и больше никогда не будет. Ты умничка, я всегда знала. Ты смогла всех спасти.

— Почему вы… так говорите, — прошептала Оля. — В смысле… вы ведь даже не моя мать.

Декорации вокруг плыли и смазывались. Изменилась её одежда, волосы залепила какая-то склизкая дрянь, а на джинсах проявились чёрные пятна, похожие на мазут. Да и сама она как будто стала… меньше? Младше?

Всё, что оставалось прежним, — разом опустевший вагон, летящий через неизвестность. Да ещё женщина по имени Марина на соседнем сиденье.

— Потому что я — твоё прошлое, — рассмеялась та. — А ещё потому, что должен же кто-то приглядывать за непутёвыми детьми, чтобы они не натворили дел, правда? Вот я и приглядываю.

Она умолкла и вслушалась в шум поезда. Оля помотала головой. Вагон по-прежнему слишком сильно трясло, но, кажется, он… замедлялся? И за окнами вместо тёмных нагромождений кабелей начинали вырисовываться очертания станции.

— Вставай, — позвала Марина и сама поднялась с сиденья. — Твоя остановка.

Оля послушно встала и пошла к выходу. Двери распахнулись, как только она коснулась их рукой.

Платформа парила в пустоте, и, стоило Оле шагнуть на неё, как исчез, растворяясь, поезд за спиной. Точно и не было. Теперь всё, что осталось, — тьма, окружавшая её со всех сторон, и звёзды, горящие в этой тьме, нет, не звёзды, не совсем звёзды, совсем не звёзды.

…ягоды?!

В нос шибануло приторным запахом винограда, и Оля едва не потеряла равновесие. А когда осмотрелась по сторонам снова — утратила дар речи.

Витой стебель оплетал платформу. Огромная, невозможная лоза стелилась по холодному камню, обвивалась вокруг колонн, уходила в небеса, в пустоту, вверх, вниз, во все стороны, сияла неземным светом, от которого становилось больно глазам.

— Как это… красиво, — прошептала Оля, едва не теряя сознание: от сияния кружилась голова и тошнота подкатывала к горлу.

— Очень, — невесомо подтвердила Марина где-то у неё за спиной. — Ну, что ты стоишь? Поприветствуй его, пока вы совсем не потерялись. Это место доживает последние мгновения, в конце концов. Будет грустно, если ты так и не узнаешь, кого видела.

От ближайшей колонны отлепилась тень. Чёрный дым с алыми всполохами, силуэт, в котором от человека было меньше, чем от призрака. Угрожающий, нелюдской. И всё же… знакомый? Почти родной?

Существо приблизилось к ней, вытянуло эфемерную конечность и невесомо коснулось Олиной щеки.

— Это ведь он, да?.. — прошептала та, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. — Я всё пыталась его вспомнить, а он всё это время был рядом. Даже… после того как перестал быть человеком.

— Даже после этого, — эхом отозвалась Марина. — Всё-таки свой долг я выполнила. Воспитала хорошего сына, пусть во многом и не сама. Знаешь, — она усмехнулась, — даже когда он выглядит вот так, я всё равно его люблю. Но он таким никогда уже не станет — и к лучшему.

Силуэт подёрнулся дымкой и начал понемногу развеиваться. Облачными хлопьями опадали с призрачного тела целые пласты чёрного дыма, гасли искры. Прошла всего пара вдохов — что это за единица измерения такая непонятная? — и от него совсем ничего не осталось.

Поверхность под ногами содрогнулась. Прямо у Оли на глазах камень платформы пробил, прорастая сквозь него, очередной виноградный стебель. Огромный — она в жизни таких не видела.

— Что это такое? — пробормотала она. — Что за… виноградник?

— Зачем ты задаёшь вопросы, на которые нет ответов? — откликнулась Марина. — Никто не знает, что такое этот виноградник. Но будущее, прошлое, настоящее — всё стоит на его стебле. А во тьме, из которой он растёт, живут чудовища.

Мать опять говорила загадками. Оля запуталась. Она решительно ничего не понимала. Она была всего лишь девушкой, которой только что было девятнадцать и вдруг снова стало пятнадцать, девушкой, что стояла посреди летящей в пустоте платформы и слушала голос давно умершей женщины. Она точно не была готова для таких откровений!

— Всё это так странно, — пробормотала Оля и не услышала звука собственного голоса. Платформа переломилась надвое, но равновесия она почему-то не потеряла.

— Верно, — ответил откуда-то голос Марины, но саму женщину Оля уже не видела. — Потому что это сон. Просто глупый, дурацкий сон про будущее, которое никогда не наступит. Сейчас ты проснёшься — и ничего не будет. Ты будешь жива, и Женя будет жив, и всё с вами будет хорошо.

Свет перед глазами померк. Последнее, что Оля ощутила, перед тем как провалиться в темноту, — лёгкое прикосновение к своей щеке и тихий шёпот над ухом:

— Передай ему, что я его люб…

Всё исчезло.

Эпилог

— Оля, ты сошла с ума, — заявил Женька.

Он сидел на краю кровати, где она валялась с жутчайшим приступом головной боли. То ли напряжение последних дней сказалось, то ли тварь-симбионт оставила прощальный новогодний подарочек, но при каждом движении в голове отдавалось белыми искрами, и встать Оля сегодня так и не решилась.

Первое января на дворе, в конце концов. Можно и в кровати поваляться, даже если кровать эта — чужая.

Сам Женька, видимо, ночевал в кресле. Или на полу, Оля не знала. Он притащил её к себе домой, пока она была без сознания, — а когда пришла в себя, в окно уже заглядывали лучи робкого северного солнца. Зимнего солнца, январского.

Женька и тогда был уже на ногах — взвинченный, как будто укусил кто. Носился по всей квартире, на скорую руку заварил ей бульон и всё это время не переставал рассуждать, какую ужасную глупость она совершила.

— Да брось… — слабо отмахнулась Оля, но он повторил.

— Я серьёзно. Ты двинулась! Как ты до такого вообще догадалась?

Женька вскочил с кровати, зашагал по комнате из угла в угол, оживлённо жестикулируя.

— Ты чем вообще думала, когда на такое решалась? Это было совершенно безрассудно! И глупо, и ненадёжно, и опасно, и… и… и… — он запнулся и вдруг остановился. Посмотрел на Олю: она полулежала на кровати с чашкой бульона и улыбалась в ответ на каждое его слово. Шумно выдохнул. — И… гениально. Ладно, ладно, хорошо, это сработало. Но всё-таки! Стереть из своей памяти момент, когда ты начала их видеть, — это что за идея вообще?

— Так получилось же, — резонно заметила Оля, отхлёбывая из плошки горячий говяжий бульон. Самое то в её-то состоянии. — Я сейчас не в кондиции немного, конечно, но, как видишь… всё прошло как надо. Оно ушло.

Существа внутри не было. Не горел в венах дикий нелюдской огонь, не кружило голову осознанием собственного всесилия, не было в пальцах гипнотической мощи. Только дёргало болью порезанную ладонь да в мышцах ныла противная слабость.

И голова вот ещё болела. Понятное дело, после такого-то опыта. Она, в конце концов, сделала себя невидящей из видящей, применив для этого способность, которую тварь может дать только видящему, и убив тем самым эту тварь… да от одного описания можно было схватить приступ мигрени.

— Устроила себе рекурсию, блин, — проворчал Женька и снова опустился на кровать рядом с ней. — А если бы не сработало? А если бы ты умерла у меня на руках или чего похуже? Что бы я тогда делал?

— Придумал бы что-нибудь, — Оля пожала плечами. — Ты же умный. Но вообще нет, такого не случилось бы. Потому что… ну, скажем так, я хочу жить и верю в чудеса.

— В чудеса, — передразнил он и плюхнулся на кровать — поперёк, прямо на её колени головой. — И всё-таки прийти в голову такое могло либо гению, либо сумасшедшему. И, раз ты даже пределы не знаешь, я скорее поверю во второе.

Оля беззлобно фыркнула.

— Ты меня только что по сути дурой назвал. Сам-то понял?

— А? Что?

Он поднял голову и наткнулся на её смеющийся взгляд: несмотря на головную боль, Оле было весело. В кои-то веки она сделала что-то хорошее, что-то правильное. Что-то, если верить Женьке, потрясающе безрассудное, но в итоге спасшее их всех.

Получается, она сотворила чудо сама, как говорила Рэна? И Новый год ни при чём?

Рэна! Точно!

— Ой, чёрт, я же не сказала никому, что со мной всё в порядке, — простонала Оля, прижимая свободную руку к виску, а второй протягивая Женьке опустевшую плошку. — Они волнуются, наверное, кошмар…

— Да не парься, — он махнул ладонью, — я всем позвонил уже. Сказал, что ты в норме и спишь. Хотя, признаться, в какой-то момент сам подумал, что ты не проснёшься, и жутко пересрался.

Оля медленно покачала головой. Не проснётся? Соскользнёт с обломков платформы там, во сне, и растворится в темноте? Напорется на проросший сквозь камень стебель вселенского виноградника?

В нос снова ударил призрачный ягодный запах, и она поморщилась. Да, пожалуй, учитывая оглушительную реальность сна, это могло бы стать реальным исходом. Могло бы — если б не…

— О, точно, — спохватилась она. — Марина просила передать тебе привет. И сказала, что любит тебя.

— Чего?!

Женька подорвался, как будто его током ударили. Быстро сел на кровати, придвинулся к Оле. Положил руку на её лоб — такую же тёплую, как обычно.

Он снова был в свитере. Нелюдской жар, позволявший ему разгуливать среди зимы в тонком пальто и рубашке, ушёл вместе с тварью. Небольшая плата за здравый рассудок и иммунитет к одержимости.

— Вроде не горячий, — Женька нахмурился. — Ты что несёшь? Какая Марина? Она умерла хрен знает когда, как она могла с тобой говорить? Я об косяк тебя, что ли, головой треснул, пока домой нёс?

— Она мне снилась, — пожала плечами Оля. — И…не только она.

* * *
— Виноградник, значит, — протянул Женька, когда она пересказала ему содержание своего последнего сна. — Звучит охренеть как странно. Но я всё-таки сомневаюсь, что это был и правда призрак или что-то в таком духе. Тебя всё-таки неслабо тряхнуло, так что…

— И всё же, — упрямо повторила Оля, — она говорила о тебе. Так что я сочла нужным рассказать. Потому что, мало ли, вдруг я решу, что мне приглючилось, а потом окажется…

— Да понял я, понял! — перебил её он. — Ох, слушай… Давай пока сойдёмся на том, что это был просто непонятный трип. А то после вещих снов и твоих многоходовочек и так голова кругом идёт, чтобы ещё привидений к ним добавлять.

Она пожала плечами. Не хочет — пусть не верит. Да она сама сомневалась, хоть и видела призрак Марины собственными глазами.

Сон так сон. Пусть сном и останется.

— Ты, кстати, как? — спохватился вдруг Женька. — Ну… в этом смысле.

Он помахал рукой вокруг себя, изображая летящую по своим делам тварь. Оля невольно хихикнула: настолько по-детски забавно это выглядело.

— Пока не вижу, — призналась она. — Но они уже начинают проступать снова. Силуэтами такими, пока почти незаметными. Скоро вернутся.

— А, блин, — разочарованно протянул Женька. — Я уж было подумал…

— Подумал что? Эта самая потеря памяти на меня действует всего несколько часов, забыл? — улыбнулась Оля. — Так что ожидаемо.

Он фыркнул и отвернулся, всё ещё сжимая в руках плошку из-под бульона, которую она ему пихнула. После горячей жидкости стало полегче. Слабость одолевала по-прежнему, но головная боль немного утихла, точно он подмешал в бульон таблеток.

А что, с Женьки станется.

— Мне куда интереснее, — медленно протянула Оля, — что теперь «они» будут делать. Мы ведь… вроде как их нефигово кинули. Они нам мстить не начнут?

Мысль не давала покоя с самого пробуждения. Хорошо, от «фамильяров» они спаслись и неведомой группировке стали неинтересны. А что потом? Не захотят ли те их прибить, как слишком много знающих? Или вообще чего похуже?

— А, это, — Женька махнул рукой. — Не волнуйся. Я с ними вроде как поговорил, пока ты спала. Ничего они делать не будут, если мы не начнём офигевать и качать права.

— Поговорил? В смысле? — нахмурилась Оля. — Они сюда заявились, что ли?

— Да нет, блин! По телефону, — пояснил он. — Сказал им, что… ну, в общем-то, что мы убили нафиг эту тварь и убьём ещё, если к нам кто-то снова решит сунуться. Я был слегка не в себе после того, что случилось ночью, так что они, похоже, поверили сразу.

Неудивительно. Каким жутким бывает Женька, когда всерьёз злится, Оля знала не понаслышке.

— И что? Неужто нейтралитет предложили? — всё-таки уточнила она.

— Вроде того, — он кивнул. — Мы не трогаем их, они не трогают нас. Мне это вообще не особо нравится, потому что, ну, блин… они всё-таки людей заманивают и в тварей превращают не пойми зачем. Но, думаю, пока это лучший выход.

— Пока — что? — не поняла Оля.

Женька загадочно усмехнулся.

— Пока не придумаем чего получше. Ну, знаешь, жизнь длинна и полна… как ты там говоришь? Чудес?

— И их тоже, — хмыкнула она, протягивая ему руку. Чудес? Пусть так. Пусть в другие дни всё будет иначе, пусть неведомая группировка по-прежнему существует где-то вдали, а её цели до сих пор неясны — пусть. У них впереди ещё целая жизнь, чтобы разобраться.

А хотя бы сейчас, в посленовогоднее утро, Оля и Женька могут позволить себе не только чудовищ, но и настоящее волшебство.

Заслужили, в конце концов.

Женька осторожно провёл пальцем по её раскрытой ладони. Вдоль по порезу, широкому, кое-как заклеенному пластырем. Порез всё ещё болел, но это ничего. Пройдёт.

Главное — она сделала то, что хотела. Она спасла обоих. А ранка… подумаешь. До свадьбы, как говорится, заживёт.

— Хм, интересно, — произнёс вдруг он. — Это у нас теперь парные шрамы на руках будут, да? У меня на правой, у тебя на левой.

— Будут, — кивнула Оля. — А что, тебя реакция окружающих волнует? С каких пор? И вообще, можно говорить, что братались или вроде того… это вроде как даже не совсем неправда.

Интересно, в их случае правило работает? Кровь они, как и положено, смешивали, а что в процессе там ещё и тварь затесалась… ну, всякое бывает. Технически считалось.

Но, наверное, только технически.

Оля попыталась вообразить Женьку своим названым братом, и ей стало смешно. Ему, кажется, тоже.

— О да, — усмехнулся он. — Прямо представляю эту картину: ты — моя мелкая сестричка. Даже звучит эпично.

— Мелкая? — почему-то возмутилась она. — Эй, с чего вдруг? Мы ровесники, забыл?

— Да ну? — прищурился Женька. — У тебя когда день рождения?

— Пятнадцатого августа, — отозвалась Оля. — А что, у тебя раньше?

— Ха! Двадцатого февраля. Через полтора месяца. Так что мелкая здесь только ты, и не спорь.

Она фыркнула и попыталась запустить в него подушкой, но Женька с лёгкостью увернулся.

На душе у Оли было хорошо и спокойно. Мир, полный демонов, отступил, давая долгожданную передышку, в которой хватит места и ребяческим забавам, и настоящим приключениям. Всё ещё было впереди — и чудовища, и чудеса. Целый мир чудовищ и чудес.

Неведомая опасность, нависшая над их головами, испарилась. Ушли зловещие сны, ушли тревога и тоска. Исчезли, померкнув, и Фролов с его змеёй, и неведомый Кирилл с протезом руки. И мазутная жижа, и нелюдской огонь, горящий в венах. Остались только они с Женькой. И ещё — может быть, где-то там, в недрах вселенского виноградника из Олиных снов — невесомая Марина, призрачная и прозрачная.

На стене звонко тикали часы. Обычные, круглые, с однотонным пластиковым обрамлением. Совсем простые и домашние, не отсчитывающие время до беспощадного будущего, не зовущие, не подгоняющие. Не тревожные. Не злые.

В соседней комнате переливисто храпел Дмитрий. А в окно комнаты несмело заглядывало тусклое январское солнце.

Мир просыпался первым утром нового года.

Примечания

1

Осторожно: присутствуют упоминания мёртвых животных.

(обратно)

Оглавление

  • Межглавье
  • Глава 1. Это ноябрь
  • Глава 2. Лай
  • Глава 3. Следы на снегу
  • Глава 4. Не собака
  • Глава 5. Прости
  • Межглавье
  • Глава 6. Если бы сны сбывались
  • Глава 7. Новенький
  • Глава 8. Игрушечная змейка
  • Глава 9. Что-то меняется
  • Глава 10. Карета Золушки
  • Межглавье
  • Глава 11. Вероятности[1]
  • Глава 12. Крысы и дудочник
  • Глава 13. Смерть за плечом
  • Глава 14. Кошачий маньяк
  • Глава 15. Осколки
  • Межглавье
  • Глава 16. Капкан
  • Глава 17. Ручная крыса
  • Глава 18. Бешеная
  • Глава 19. Внутренний огонь
  • Глава 20. Без вариантов
  • Межглавье
  • Глава 21. Холодно
  • Глава 22. Эффект попутчика
  • Глава 23. Сильный
  • Глава 24. Ненависть
  • Глава 25. В твои руки
  • Межглавье
  • Глава 26. Звонок
  • Глава 27. Рыбки на крючке
  • Глава 28. Все дороги
  • Глава 29. Нет нам покоя
  • Глава 30. Бог любит троицу
  • Межглавье
  • Глава 31. Предчувствие
  • Глава 32. Конец лжи
  • Глава 33. Взлётная
  • Глава 34. Метаморфозы
  • Глава 35. Корень всех зол
  • Межглавье
  • Глава 36. Точка невозврата
  • Глава 37. Дорогой дневник
  • Глава 38. Время чу…
  • Глава 39. Гори огнём
  • Глава 40. Часы бьют полночь
  • Межглавье
  • Эпилог
  • *** Примечания ***