Троя (ЛП) [Twilight to Midnight] (fb2) читать онлайн

— Когда закрою семестр…

— Напьёшься?

— О нет, у меня планы лучше.

Ой, дорогие мои, мне слишком нужна встряска, чтобы продолжать остальную деятельность на сайте. Несколько глав стеба. Именно они. Я смеюсь, даже набивая этот перевод. АААААА.

Белые пески троянской почвы коварно переливались на свету, обжигая босые ступни. Сухой воздух в вихре поднялся вверх, сталкиваясь с зовом океана, и ударился о носы деревянных кораблей, оставляющих борозды, в некогда гладкой, прибрежной полосе.

В воздухе раздалось несколько грубых команд, члены экипажа выстроились вдоль шатров, явно переживавших не лучшие дни, но всё же ещё гордо стоявших на фоне бесконечного небесного простора и ряби моря.

Среди этого хаоса выделялись трое крепких мужчин, однако лишь двое из них производили впечатление людей, прошедших испытание ветром и солью. Первый был высок, смугл и обладал обветренной морем кожей. Тёмные волосы, мудрые глаза. Здесь стоял Одиссей, легендарный король Итаки, покинувший свою прекрасную Пенелопу, чтобы начать чужую войну.

Второй был полной противоположностью ему. Он казался земным воплощением золотого божества, и ведь, действительно, Ахиллес был бессмертен, как две капли воды похож на свою великую мать. Пепельные кудри обрамляли его лицо, пока в холодных голубых глазах, обшаривающих местность, читалось презрение. Он был непобедимым воином, знавшим, что находится в месте, которое принесет ему грандиозную славу.

Третий же был не похож ни на кого. Его крепкие гибкие мускулу поджарого тела предавали сходство с диким африканским котом. Он был выше остальных, сильнее выделялся в силу своего северного происхождения. Его кожа отличалась от насыщенной средиземноморской кожи его соплеменников, он была такой же бледной, как и пески берегов Трои, а волосы, невероятного белого оттенка, ярко сияли в лунном свете. С ним боялись встречаться взглядами, а если какой-нибудь храбрец всё же осмеливался, то жидкое серебро радужки тут же убивало всю решимость.

Вырванный из своего холодного северного дома, Драко Малфой стал всего лишь безымянным рабом на этих землях, но семья, служить которой ему пришлось, разглядела его силу. Не имея собственных детей, Люциус и Нарцисса Малфои усыновили золотого мальчика. Ему дали имя Драко, завещали сохранить все ценности и древности их древней семьи чистокровных. А он, пускай, в его жилах и не текла их кровь, был таким же. Холодным, отрешенным и ни о чём не сожалеющим. Но был здесь неохотно, не в поисках славы… он здесь, потому что Судьбой было велено оказаться здесь, на бесплодных Песчаных берегах… где ему было предсказно получить некое величайшее приобретение… что-то, что безвозвратно изменит всю жизнь.

***

— Они пришли за тобой.

Бесконечная рябь синего моря встретилась с лазурным небом. За стенами великого дворца, на рынке, по-прежнему кипела жизнь, ветром разносились крики детей, торговцев, шумевших на агоре. Зелёные красивые портики тянулись и рябили в глазах… но женщина не обращала внимания на окружавшую её красоту, она видела лишь только зловещий флот приближающихся кораблей, причалившего у дальнего берега.

— Нет. Они пришли за Еленой.

Гектор перевёл взгляд на юную девушку, стараясь скрыть искру восхищения этим диким созданием.

— Они пришли за вами обоими. Мы забрали тебя у Менелая точно также, как и Елену.

— Но лишь Елена стоит армады кораблей, её красота несравненна, — прервала она, — может у нас и одна мать, но в её жилах течёт кровь богов. И она стоит больше меня, — в её прохладном голосе отсутсвовали эмоции, в нём слышался стоический голос разума.

Гермиона никогда не сердилась на старшую сестру. Елена была сострадательной, доброй и очень её любила. Когда она вышла замуж за того отвратительного старого дурака Менелая, то единственное, чего пожелала, продолжения опеки над малышкой-сестрой, нежно защищая её от сурового мира, а также противилась любым мыслям о свадьбе в столь юном возрасте.

Сейчас Гермиона была в том возрасте, в котором многие девочки уже давно стали матерьми, родив ни одного ребёнка. Её всегда влекло к чему-то, столь запретному для женщин, к знаниям и наукам, тому, что не сочеталось с материнством.

В отличии от её Елены, она скучала по Спарте. Троя была чудесным городом, полным яркой жизни и бешеной силы. Но культура и люди так не похожи были на родных. Горожане относились к ней со страхом и презирали, и лишь благодаря протекции Гектора, лелявшего её как младшую кровную сестру, её защищали и берегли, словно это не она навлекла на них греков.

— Мы не позволим им тебе навредить. Для нас ты тоже троянская царевна, — Гектор пытался успокоить её, нежно дотрагиваясь до её маленькой нежной руки.

— Нет никакой разницы, защищаешь ли ты меня или нет. Для них трофей или цель — Елена. И я надеюсь, ты понимаешь, какое будущее ждёт Трою, если греки разграбят город, — пробормотала Гермиона, отвораяиваясь от зловещего зрелища к воину.

Гектор с любопытсвом наблюдал за девушкой. Может она и не была наделена неземной воздушной красотой сестры, но боги наградили её другим очарованием, тонкой и жестокой красотой. Маленькая, словно мстящая нимфа, с невероятными глазами, в которых светился ум, её внешность хранила в себе дикое буйное очарование, пугавшее людей, посмевших встретиться с ней взглядлм.

— Я знаю. Но стены Трои спасут тебя от врагов. Аполлон защитит нас…

Гермиона подавила странную улыбку.

— Боги сами хотели этой войны. Афродита отдала Елену своему любимцу, точно зная о том, как сильно будет гневаться Менелай.

Воин устало вздохнул.

— Будь осторожна, когда говоришь о богах, котёнок, — Гермиона улыбнулась, когда услыашала его нежное укоризненное обращение.

— Ты прав, Гектор. Мне стоило не говорить тех слов, а сейчас следует воздать молитву богам.

Он обернул золотисто-коричневый локон вокруг пальца и осторожно потянул. Гермиона изучала его обеспокоенное лицо и нежно улыбнулась.

— Не волнуйся за Трою, Гектор. Боги защитят нас. Я отправлясь в храм Аполлона к Брисеиде, где воздам молитву за всех нас и город. Иди к Андромахе и Астианакту. Не тревожься.

Гермиона мягко улыбнулась и покинула его. Оказавшись в прохладной тени дворца, она быстро миновала роскошные мраморные плиты и, мягко улыбаясь покинула комнаты. Молча прошла сквозь гостиные, и ее окутал мрак темного коридора.

Было тихо, как в гробу. Словно сам воздух оледенел под присутствием греков. Слухи мрачно расползались по дворцу.

Великий тиран Агамемнон созвал величайшую армию из когда-либо виданных, не только по количеству, но и по мастерству.

Одиссей с его острым умом, хитрый, как Меркурий.

Ахилл, неуязвимый и непобедимый воин, возможно, даже бессмертный.

Драко… Драко был тайной, воплощенной умением. Он сочетал в себе силы Ахилла и хитрость Одиссея с примесью собственной тьмы.

Раньше Гермиона считала его сказкой, родившейся на губах спартанских горничных, которые ходили за ней дома. Но теперь, когда флот Греции показался на горизонте, светловолосый принц вел свои корабли к золотому городу.

Яркая жара ударила в лицо, и она окутала свои дикие кудри льняным шарфом. Ворота дворца бесшумно распахнулись, а охрана преследовала Гермиону на почтительном расстоянии.

До нее донеслись хаос и шум улиц. Здесь, в этом тяжелом городе, Гермиона почти смогла сомкнуть глаза и снова представить себя дома, в тихой столице Спарты: где Гермиону радостно и нежно приветствовали ее люди, целуя руки.

Но не было никакого счастья и пожеланий на лицах у этих, и когда ее золотые глаза открылись, то столкнулись лишь с недоверием и настороженностью. Женщины молча разворачивались, прикрывая лица детей, а во взглядах мужчин, все же смотревших на нее, читался какой-то звериный отблеск. Но они расступались, позволяя ей пройти.

Ее миниатюрная фигура двигалась вперёд независимо от того, ее голова была повернута вниз, позволяя кремовому шарфу поглотить ее тонкие черты. Позади нее она слышала, как троянский страж следил за ее шагами, его доспехи неуклюже лязгали по его широкому мечу. Гермиона устало вздохнула. Она едва ли одобрила насилие, но с приходом греков улицы превращались в преступный рассадник, и теперь, когда троянцев затопило праведное негодование, она не имела и малейшего права вето.

***

Гермиона устало сжала переносицу, ее ноги едва касались чистых троянских улиц. Свернув на центральную площадь, она нетерпеливо погрузилась в толпу, ее лицо все еще было скрыто льном, и она устало взглянула на огромную золотую фигуру Аполлона, следившего за своими людьми из центра города. Величественные здания окружали шумный район, закольцовывая шумные маленькие лавки продавцов, раздающих свои товары.

Гермиона впитывала в себя приморскую атмосферу, сочетавшую соленые потоки энергии особого вида, и нежно улыбалась, наблюдая за торгашами, обменивающими медные царапаные монеты и драгоценные изделия с удивительной скоростью фокусников. Жизнь тут продолжалась непрерывно и беспрепятственно, игнорируя угрозу, надвигающуюся на город темной лавиной раскинувшегося на золотых берегах лагеря.

Внезапно Гермиона остановилась, поспешно оглядываясь. Охранник испарился, эхом затерявшись в толпе. Она приклонила голову к плечу в его поисках. Голос зовущего утопал в возгласах и гуле толпы, но Гермиона слышала зов, отдающийся ее именем воздуху, прежде чем рынок поглотил новый вскрик.

— Моя госпожа! Госпожа Гермиона! Вам не следует…

Остаток слов был утоплен в шуме, и Гермиона ничего не услышала более. Но вместо того, чтобы вернуться, она направилась дальше. Ноги несли ее прочь с агоры, мимо публичных бань и нарядных портиков, выложенных твердым цветным камнем.

Дорога, бегущая к городским воротам, была все еще многолюдна, но волна людей неслась за безопасные стены, навстречу Гермионе, напротив покидавшей их. По пути ей встретились несколько тележек с провиантом и глиняными кувшинами, и Гермиона уверенно понимала, что царь Приам верен своему слову, снабжая город к войне.

Гермиона не могла вспоминать доброго старика иначе, чем с любовью. Он встретил ее радушно, с распростертыми объятьями в той семье, которой она не заслуживала. Первый раз в жизни она чувствовала себя защищенной. Но что она принесла человеку, предоставившему ей щедрое убежище? Ничего кроме хаоса и раздоров, ведущих к смерти.

Гермиона встряхнула волосами, обходя тяжелые ворота, и осторожно посмотрела на стражей, чьи глаза тяжело давили на ее плечи, не прекращая слежки. Не было сомнений в том, что они с радостью бы и передали её спартанцам в эту секунду, дабы хоть немного угомонить их жгучую ярость.

Она ощутила как тяжелая рука со вздувшимися раненными венами ухватила ее запястье. Глаза Гермионы тревожно нашли солдата, сдерживающего крепким кольцом ее руку.

Он казался очень молодым, почти еще юнцом. Его лицо было очень загорелым и очень гладким. В нем не было привычной жесткости и злости, к которой она приноровилась за эти дни, солдат был будто взволнован. Его взгляд цепко охватывал Гермиону, пытаясь забраться под кремовую ткань, в которую было закутано даже ее лицо.

— Моя госпожа, в это время покидать город запрещено, я прошу вернуться вас во дворец под охрану. Греки уже здесь, и царь велел запечатать ворота после захода солнца. Вы не должны…

Гермиона скромно потупила голову, чтобы скрыть облегчение, затопившее ее черты.

— Воин, а как же священнослужители? Они находятся в храме Аполлона.

Юноша нахмурился.

— Они отказывались покидать священную обитель, поэтому туда был направлен человек, чтобы защищать их. А в случае необходимости он выведет их из храма.

Гермиона подняла дикий взгляд, почтительно склоняясь.

— Тогда я более чем в безопасности. Я иду в храм лишь для того, чтобы вознести свои молитвы светлому Аполлону, и я ожидаю скоро вернуться. Не бойся, воин, ты верно поступил, остановив меня.

Сцепление у ее руки мгновенно ослабло, молодой человек казался весьма польщенным. Он благоговейно поклонился ей до земли и махнул вперёд, возвращаясь к группе своих собратьев-часовых, которые не преминули отметить обильную краску, затопившую его гладкие щеки.

По-кошачьи темно улыбнувшись, Гермиона устремила свой взгляд к извилистой дорожке — протоптанному торговому пути, пройденному стопами путешественников до нее, многим из которых так и не повезло увидеть эти великие стены. Мрачные мысли пронеслись в ее голове, и она опустила глаза к подолу пыльной каемке хитона, покачивающегося по песчаному пути.

Мили засушливой трескавшейся земли простирались перед ней, и Гермиона не видела ничего, кроме этой засушливой дороги, оставленной сейчас всеми. И лишь стервятники рассекали далекую синь. Ей казалось, что время вокруг замерло. Пышные мягкие кудри прилипали к влажной коже, утомленной долгим печальным путешествием.

Дотронувшись до лба накрахмаленным и плотным куском льняной материи, Гермиона взобралась на новый холм. Искрящееся бесконечным роскошным свободным блеском, Эгейское море бесконечно утопало перед ней в своем удивительно синем цвете, таком синем, каким были глаза Гектора. Этим невероятно кристальным и чистым цветом троянской благородной породы, какую передал царевич-воин своему маленькому сыну Астианакту.

Все ее маленькие формы затопила волна решимости, и новая сила заполнила вены. Она спасет и, даже если заплатит за то высокую цену. Любым путем, любым способом, она не даст крови испачкать золото песков.

Когда Гермиона оторвалась от нетронутых вод, то ее взгляд с трудом сосредоточился на рое темных масс, спрятавшихся в дюнах. Большие черные строения, зарывшиеся в песок, и страшные вражеские корабли глядели на нее.

Гермиона уже однажды видела греческие паруса. Ей запомнился один, серебряно-зеленый, с этой странной подкладкой он выделялся среди риффов. Еще тогда неожиданно в ее душе родилась почти мистическая тяга к тому кораблю, но она поспешно откинула ее прочь. И вот теперь, когда она снова рассматривала берега с далекого расстояния, то все равно чувствовала загадочное притяжение.

Гермиона поспешно обернулась к троянскому стану. Там, среди засушливых земель и ярких слепящих пейзажей, стоял белоснежный храм Аполлона. Бросившись к зданию, она пробежала под золотой, грациозно изгибающейся под колоннами, статуей.

Жгучая жара бесплодных земель просочилась в ее детские кожаные сандалии, и Гермиона побежала еще быстрей. Храм начинал вырисовываться еще более резкими чертами, но чем ближе она становилась, тем сильнее ей казалось, что он и вполовину не так великолепен, как портики Трои. Может, это прогневало Бога Солнца…

Откинув прочь зловещие мысли, Гермиона сбросила легкую ткань с лица и взбежала по ступенькам вверх. Вслед за ней летела огромная темная волна кудрей, трепетавших от зноя.

Когда спасительная прохлада дотронулась до нее, Гермиона замедлилась, снова вернув свою величественную походку, скользившую мимо священников, жгущих ладан и молитвы.

— Брисеида! — воскликнула Гермиона, бросаясь к молодой темноволосой женщине в радушные объятия и с удовольствием вдыхая чистый благовонный аромат одежды жрицы.

Дрожа от бури подавленных эмоций, Гермиона отстранилась от Брисеиды. На ее веках блестели капли непролитых слез. Жрица была одной и немногих, кто принял спартанских сестер, Брисеида была лишь немногим старше Гермионы, гораздо ближе остальных к ней по годам. И между ними прорезалась странная связь. Однако, если Гермионе мечталось о дальних странствиях, таинственных свитках и пергаментах из северных земель, то Брисеида была полна решимости посвятить свое сердце и душу богам. Гермиона бескорыстно восхищалась ею, но боги казались ей несуществующей выдумкой.

— Все дело в вере, Гермиона. — повторяла Брисеида часто, сияя своей благочестивой красотой. Она качала головой, укоризненно воспринимая доводы Гермионы.

Но сегодня, в это темное время, когда страшные греки стояли у ворот, Гермионе пришлось увидеть новую силу, полностью выходящую за рамки пергаментов и теорий.

— Они пришли уничтожить Трою, Брисеида. Должно быть, я прогневала богов, когда мы с Еленой ступили на эти земли, я не должна была…!

Жрица погладила волосы Гермионы.

— Не думай так, моя Гермиона. Аполлон защитит нас и нашу землю, он будет…

Гермиона сжала зубы в беспокойстве.

— О нет! Я разозлила богов, и теперь они ищут возмездия! Ты не знаешь греков, как я. Ты не жила среди них, ты не видела Агамемнона и не знаешь его жадности…

— Если он жаден, то боги покарают его…

Дикие локоны встрепенулись, когда Гермиона яростно закачала головой.

— Нет!

Губ Брисеиды коснулась легкая улыбка, и она схватила Гермиону за руки.

— Не тревожься за Трою, Гермиона. Наши стены никогда не были повержены. Не падут они и сейчас. Ищи успокоения в молитве. Ну же, иди…

Нежно подтолкнув Гермиону к тихому алтарю, она оставила ее на произвол судьбы и веры.

В грубых, обтесанных стенах хранилось молчание, но каждый звук гулким эхом раскрывался о них. Когда глаза Гермионы ощутили темноту и привыкли к ней, она разглядела простую гранитную статую. В ней не было помпезной славы золотых воплощений Аполлона, которые стояли на городской площади и за пределами этого самого храма, но явная простота сидевшего Бога придала его облику иной вид божественной ипостаси.

Преклонив колени, Гермиона вскинула руки в молитве. Она навлекла ужас на Трою, на всех невинных, которые жили в городе, городе, который жаждал только мира. Елена была чиста от обвинений, ибо детство, проведенное под крылом жесткого отца, а позже четырнадцать лет подле пьяного грубостью мужа, должны заслуживать искупления и побега. Но Гермиона бежала по собственной, мелочной причине — боязни остаться без сестры.

… и теперь стала частью страшного бремени.

Боги гневались. Они дышали яростью.

Гермиона крепко и отчаянно сжала руки, ее лоб коснулся холодных камней пола вместе со всхлипом, который вырвался из ее губ.

Когда сознание вернулось к ней, на ее коленях были страшные синюшные пятна от жестких камней. Гермиона выхватила нож из под хитона. То был не драгоценный нож, а грубый и изготовленный из тусклого металла, встроенный в простую ручку. Нож был не только опасно-острым, но и лезвие его венчали в дополнении отвратительные зазубрины.

Дрожащими руками Гермиона поднесла нож к горлу, ее глаза были прикованы к своду.

— Я предлагаю себя…

***

Афродита лениво возлежала на своем троне, поигрывая идеальным шелковистым локоном золотого, ее удивительные божественные глаза следили за кружащейся где-то внизу сценой, разворачивающейся в далеком царстве земном.

Блестящие зрачки ее дрогнули, опасно стягиваясь, когда она приметила красивого смертного, с бешеной и безумной грацией владеющего своим мечом в широких, изящных ударах. Враги его становились прахом, обдавая священные полы Аполлонова храма кровью.

А подле нее стоял сам Аполлон, лицо которого искажала страшная бледная ярость. Золотые солнечные руки крепко сжимали драгоценный колчан и стрелы.

— Он поплатится. Смертный человек оскверняет мой храм! Он бросает вызов моим силам, так и пускай отправится в Аид… о, я увижу его мертв…

Богиня отстранилась от Золотого Бога.

— О нет, ты не причинишь ему вреда. Пока у меня есть к нему особое расположение.

— Ты! возжелала простого презренного смертного?! — резко вскричал Аполлон. Его божественные глаза продолжали устремляться к месту разрушенных стен с яростью.

Афродита лениво вздохнула, ее глаза ласкали мужскую фигуру, все еще находившуюся в пылу битвы. Длинные гибкие мускулы, прекрасная кожа цвета слоновой кости, ртутные, словно плавленный раскаленный металл, глаза, невероятная высота и… о, это лицо…

В своем восхищении она была настолько потеряна, что едва не упустила внезапную перемену в настроениях Бога Солнца на новой сцене. Поспешно поднявшись, она оказалась у другой стороны видений Аполлона, наблюдая за ней в тишине.

Там, глубоко в смертном мире, преклонила колени чувствительная молодая женщина, ее лицо было покорно поднято, щеки орошали потоки горячих слез, со вспышкой трепета ее глаза распахнулись, и невероятное свечение разума в них поразило богиню. Восторженно задыхаясь, Афродита сжала свою грудь.

О, эти потрясающие золотые глаза!

Но совсем скоро глаза снова закрылись, и богиня увидела грубый клинок, поданный к самому молочному горлу, все сильнее сдавливающий плоть.

— Нет!

Чувства побудили ее оттолкнуться вперед, дабы вмешаться в смертную сцену, но Аполлон успел сдержать ее.

— Перед тобою моя жертва. Ее кровь должна очистить мой храм. И позволения моего ты не получишь…

— Молчи! — пышное тело Афродиты сражалось. — Ее кровь равна крови невинных. Не она не обидела тебя, и кровь ее не будет служить священной цели, не доставит тебе никакого удовлетворения! Смотри, — Богиня расправила видение чуть дальше. — Вот перед тобой Гектор, он убьет врагов твоих, омоет твой храм всей кровью жертвенной! Девочка не заслужила алтаря.

Арес загрохотал с пьяной радостью от приближения грядущего сражения.

— Пусть женщина получит свою игрушку. Займемся делом мужчин.

Каждая мучительная смерть раненого грека счастьем отдавалась у Аполлона в сердце. Он кивнул, позволяя и Аресу, и Афродите насладиться спасением жертвы, не прерывая их желания.

— Думается мне, что есть у нас с вами дело, повеселящее нас. — молвил Арес, лаская мягкую плоть богини.

Афродита коснулась насмешливым взглядом бога войны, поигрывая бровью.

— Вы уже видели его. — Арес указал на, примеченного ранее, высокого белоснежного воина, бьющегося с Гектором в злом опиуме ярости. — Его называют Драко.

Богиня в любопытстве кивнула, пока ее пышная рука осторожно придерживала локоть девушки, все еще прижимающей нож к горлу.

— И что же с ним? — Афродита спросила, разглядывая человека, который восхитил ее ранее.

— Один из моих самых дражайших воинов перед тобой. — жестом указал Арес. — И я хочу наградить его… спутницей.

Богиня засмеялась с уязвлением.

— Отчего ты обращаешься ко мне с подобными просьбами?

— Ты жалела дитя мгновение назад. А кто защитит ее лучше моего воина?

Голубые божественные глаза Афродиты задрожали в подозрении.

— А отчего не Ахиллес? Он величайший…

— Ахиллес будет отдан Аиду, он ищет на земле славу и заплатит за нее смертью. Драко же доживет до почтенной старости и увидит родные берега, в этом клянусь тебе.

На долгое время настигло всех молчание. Афродита, все еще занимавшаяся маленькой женщиной, держала клинок острого ножа.

— Я заставлю ее полюбить его. — последовало решение вскоре.

— Это опасно и тщетно. — сумел возразить Арес. — Он без колебания убьет ее.

Богиня расхохоталась и отняла руку. Немного перемещаясь к старым смертным видениям, она коснулась своими великолепными руками раскаленной плоти груди Драко. Воин не прервался в своем запое битвы, когда Афродита с нежностью провела пальцем по коже и позволила кончику отдохнуть над его сердцем.

— Что же, пусть будет так.

***

Бах!

Крики ярости и проклятий драли горячий воздух, а стук мечей эхом сумел проникнуть в священные залы. Брисеида ворвалась в комнаты Аполлона, когда ее лицо заливали слезы.

Нож выскользнул из безжизненных ладоней, незаметно падая на камни, пока жрица подхватила Гермиону, силком поднимая на ноги.

— Ты должна бежать! У стен храма греки! — Брисеида дрожала от собственных слов, и каждый ее слог был пронизан страхом. — Они говорят, что среди них сам Ахиллес! Беги, Гермиона! Беги, пока еще жива наша охрана!

Гермионе казалось, что ее рвут на куски, страх запятнал каждую клетку ее тела, все животные инстинкты захватили контроль над каждым нервным окончанием, заставляя ее тело двигаться, бежать.

— Сюда! — убеждала Брисеида в своей неумолимой и крепкой хватке.

— НЕТ! — в мыслях Гермионы все еще был лишь один вихрь суматохи. — А священнослужители, а жрецы! Что если…

— Они уже все мертвы! Греки убили их!

— А ты, Брисеида!?

— Я должна остаться, Гермиона, я жрица. Не в моих силах уходить и покидать моего бога.

— Но они убьют и тебя! Они…

— Не это сейчас важно. Здесь будет Гектор! Иди!

Гермиона с особым отчаянием вцепилась в белые одежды жрицы, ее дикие волосы буйным облаком закрывали все вокруг, пока они блуждали во тьме священного выхода. Справившись с ней, Брисеида вытолкнула ее вниз по узким лестницам.

— Куда…?!

— Великий проход первых священников этого храма, он приведет тебя к черным воротам. Когда ты выйдешь, беги, беги к стенам города!

— Нет! Брисеида, я не уйду без тебя! Ты не можешь остаться…

Но было уже слишком поздно, люк захлопнулся с твердым стуком позади, и как бы Гермиона не царапала камень, дверь не открылась. Не имея иного выбора, кроме как устремиться вперед, Гермиона слепцом чувствовала себя на грубых стенах, и ее маленькие ладони касались камня, служа единственным проводником в катакомбе. Темнота проникала в ее кости, заставляя дрожать от страха, пока она, наконец, не приблизилась к выходу.

Новая волна дикого осознания захлестнула Гермиону, когда она врезалась в тупик, но в ту же секунду камень задрожал, со стоном сдвигаясь и отворяясь. Песок начал выбиваться с запечатанного пути, и довольно скоро дверь издала сильный вздрагивающий скрежет и открылась, заливая проход ослепительным белым светом. Яркий блеск солнца подарил Гермионе слезы и резь в глазах, но она бросилась к стенам Трои так скоро, как умела.

Звон мечей захватил ее внимание, и Гермиона повернула голову в сторону в надежде, что сможет привыкнуть к свету и разглядеть двух бойцов. Один из которых, безо всякого сомнения, был страшным и темным, другой — справедливым.

Гектор!

То был Гектор, бьющийся с неизвестным.

Задушив новое восклицание от ужаса, Гермиона могла лишь наблюдать, как бледно-белокурый мужчина с невероятной силой заносил меч над Гектором, так что даже она чувствовала страшное дребезжание металла. С мучительным стоном Гектор увернулся из хватки высокого воина, сделав дикий и усталый взмах, заставивший грека надменно рассмеяться.

Троянский царевич улучил этот момент на то, чтобы оглянуться. Его глаза встретились с Гермионой быстро, отыскав пыльный и порванный хитон, сидящий на тонких плечиках. Его глаза кричали на нее, чтобы она бежала, повернулась и сдвинулась с места. Но Гермиона с ужасом обнаружила, что не может.

Она даже не смотрела на Гектора. Вместо это с ужасающим страхом она наблюдала, как взгляд воина двинулся вслед за Гектором к ней, и невероятные серебряные злые глаза поймали ее.

— Котенок, беги! — закричал Гектор уже в воздух.

Золото и серебро встретились, столкнулись и разбились. А затем поймали друг друга.

Сердце Гермионы, готовое разорваться, приказало ей повернуться и бежать.

***

Он чувствовал.

Драко почувствовал, как внутри его груди разорвался глубокий скручивающий рев, и дикий стон родился у него в горле, когда он увидел эту красивую женщину.

Золотые глаза широко распахнулись от страха и невероятного испуга, и Драко пил ее жадными глазами.

Была ли она жена Гектора… Андромаха, недавно разродившаяся его сыном?

Глубокая непреклонная ярость и та же ревность вырвались из его сердца, и на мгновение его поглотил дикий внутренний зверь.

Но ее глаза…

Полные неизведанной невинности. Ни одной женщине не дано сохранить эту наивную искру, если она физически побывала в руках мужчины.

Удовлетворенный своим выводом, Драко позволил глазам побродить по ее форме. Нежная и золотая, она была настолько крошечной, что едва смогла бы дотянуться до его груди.

В этом взгляде таилось нечто более темное, чем невинность. Нечто, что заставляло его внутренние инстинкты реветь от удовольствия… он должен обладать ею… кто она?!

— Котенок, беги! — проревел Гектор.

Его глаза разрывали ее, копаясь в глубинах души.

Котенок повернулся и сбежал.

========== Завязка. ==========

Гермиона чувствовала, что ее легкие сгорают от песчаной жары, что ее ноги покрывают сухие стесанные волдыри, что пыль мелкими крупицами затуманивает глаза. Ее колени подогнулись под собственным весом. Гермиона упала.

С городских стен проглядывался тот участок пустыни, в котором она не смогла продолжить своего пути. И большой сторожевой отряд двинулся к ней навстречу. Сильные мозолистые руки обхватили ее локти, и два солдата с легкостью взвалили ее к себе. Один из руководителей отряда служил под началом Гектора, поэтому сумел признать в ней сестру Елены. Воины передали Гермиону к нему, и он поднял ее на беспокойную лошадь.

Слишком поглощенная собственным истощением, Гермиона не различала резких скачков и движений животного. Но когда ее веки смогли разомкнуться, ей показалось, что сама земля раскрывается перед ней. И только по грохоту копыт она смогла понять, что сидит верхом.

Тихо застонав, она дернулась, откидываясь головой на воина, поддерживающего ее.

— Где…

— Будьте спокойны, госпожа. Вам нездоровится. Я привезу вас во дворец.

Она сухо закашлялась, сжимая руки на его грубой тканой тунике.

— Вода… — сумела прохрипеть она. Ей казалось, что все внутри обратилось в наждачный камень.

Воин некоторое время замешкался, рукой шаря где-то под седлом. Он выудил флягу из оленьей шкуры и передал ее Гермионе, которая с трудом откупорила ее, позволяя холодной жидкости скользнуть по пересохшему горлу. В очередной раз глухо застонав, она прикрыла глаза.

Когда медленное головокружение исчезло, Гермиона ощутила руки, поднявшие ее с лошади и передающие ее новым рукам. Сквозь смеженные веки она видела мраморные стена Троянского дворца.

— Гермиона! Хвала богам, мы все думали, что ты… — Андромаха раскрыла в радушном приветствии свои сильные руки. Ее мощная высокая фигура дарила странное сладостное успокоение, ведь сострадание ее не покидало даже при виде спратанской царевны, которая принесла столько ужаса родным землям.

Охваченная этими руками Гермиона стиснула зубы, задыхаясь.

— Я видела Гектора. Он был жив и сражался с греком.

Руки вокруг нее судорожно сжались и расслабились, мягко освобождая от теплых объятий. Гермиона чуть покачнулась на нетвердых ногах, ее затапливало железной волной.

— Брисеида отказалась покидать храм.

Андромаха схватилась за сердце, склонив голову.

— Пусть Аполлон защитит ее.

***

Дикий рев ярости вырвался из груди Драко, когда его меч с угрожающей силой обрушился на щит Гектора. Пьяная радость битвы наполняла кровь огнем и захватывала радость, в его глазах сияло и блестело демоническое серебро. Этот человек, этот глупый троянец позволил добыче Драко сбежать, а такое он не прощал. С почти что животным рычанием он занес меч в очередной раз, и Гектор пошатнулся от этого удара.

Драко забыл о последствиях своих безрассудств, ведь единственное, что сейчас имело цену — кара человека, который позволил маленькому котенку сбежать. Он был зол на него и за ту ужасающею близость, успевшую открыться ему. Неужели этому троянцу не хватало собственной жены, что он старался заявить права и на эту золотую красотку?

Но Драко никогда не допустит подобного. Она принадлежала ему. Он заберет ее, как военный трофей. Агамемнон был тут ради денег и роскоши, Ахиллес ради славы, а он был здесь ради нее.

Так поглощенный собственным миром одержимости и неразрешимого гнева, Драко упустил свирепый удар, пробивший его живот. На его громоздких металлических доспехах виднелась огромная вмятина.

— Внимание, мальчик! — взревел Ахиллес, когда приблизился, обходя Драко, к Гектору. Умело перехватывая бой, он скрестил свой клинок с троянским. Драко же ощутил ужасающую ненависть, передернувшую его хребет и подарившую в палящий зной прохладное чувство. Оторвав свой взор от борющихся воинов, он огляделся: приближающиеся отряды троянцев, казалось, были нескончаемым муравьиным гнездом, бредущим вдоль песков и засушливых холмов. Они приближались к осажденному храму.

Холодная ухмылка нависла над его чертами, Драко позволил ледяному первобытному мышлению хищника взять над собой вверх, переборов все человеческие инстинкты. Он обрушил все испытанное на беспечных солдат, призраком смерти, уничтожая отряд за отрядом, он скользил по полю, с мастерством и безжалостностью он лил кровь и протыкал живое мясо.

Красный сок и человеческие ошметки запятнали его тунику. Пронзая сердце противника, он не останавливался, а двигался, пропахивая целые ряды, но глаза его смотрели лишь на дальние стены Трои. Крик пронесшегося батальона и хриплый гортанный смех подстегивали его на большее.

Он вознес мысленную молитву своему покровителю, Аресу, и меч Драко коснулся горла нового троянца, уязвимая обнаженная плоть которого блестела от влажного пота. Серебряные глаза Драко встретились с простыми карими, и на его лице расцвела улыбка убийцы.

— Передавай мой поклон Аиду, друг.

Воин подавил испуганное стенание, его глаза выкатились из орбит, когда меч Драко вошел глубоко в горло. Журчание крови успокоительным бальзамом обливалось на душу Драко. И острый клинок с легкостью вышел из мертвого тела. Но даже ранее чем труп врага погрузился в пески, Драко поразил другого троянца.

Но эта мясорубка не успокаивала его до конца. С каждым новым ударом его маленький котенок уходил все дальше от его рук, но боги помогут, и он никогда не откажется от нее. Ему нужно только имя, нужно за тем, чтобы когда падут троянские стены, никто не тронул ее и не обидел. Ему нужно знать, как отыскать ее. Знать, кто она.

Судя по украшению одежды она была богатой девочкой. Но ее лично знал и главный царевич Трои. Была ли она и сама царевной? Жила ли во дворце? Была прислужницей? Драко вонзил меч в другого врага.

Троя слишком огромна. Ему понадобятся факты, чтобы отыскать ее. А для этого потребуется заложник: кто-то, кто очень высокопоставлен, чтобы общаться с царской семьей. Отбросив мысли, он приметил всадника, оседлавшего беспокойного коня. Он казался довольно напыщенным. Обнажив зубы в полубезумном оскале, Драко повел свои отряды вперед с ревом повиновения, окружая врагов, чтобы расчистить путь к их командору. Глаза троянца на коне были широко раскрыты в тревоге.

С быстротой Гермеса летел Драко вперед. Сам Арес помутнил разум врагов, которые видели его расплывчатым бликом. Ощутив беспокойную скотину, Драко снова ударил, с беспристрастием наблюдая, как ноги существа подгибаются, опрокидывая всадника к земле. Предсмертная кровавая пена выступила в воздухе на умирающем коне, и быстрым движением Драко завершил его мучения, обернувшись к человеку.

— Назови себя. — прошипел Драко.

Мужчина молчал. Его правая нога была грубо придавлена упавшим крупом. Его лицо поразили испарина и глубокие раны.

— Отвечай!

Троянец молчал, издав лишь тревожный стон. Его рука крепко держалась за рукоять меча.

Зарычав, Драко выбил клинок и наклонился к нему, сжав горло пленника. Резким поспешным движением он высвободил человека из под трупа лошади, проигнорировав мучительный стон, когда сломанная кость небрежно оказалась свободна. Не обращая внимания на тщетную борьбу человека, Драко поднял его в воздух и сильно встряхнул, словно солдат не весил ничего. Тело, закованное в броню, дрогнуло, словно тряпичная кукла ребенка, а два великих войска посмотрели на них с благоговейным страхом, ужасаясь бледному существу, стоящему в стороне от битвы.

— Ответ! — взревел Драко, когда задыхающийся троянец был брошен в грязь у ног. Воин едва успел вдохнуть горящего сухого воздуха, когда на горло опустилась сандалия. Бесполезно вцепившись в бледную конечность, перебивающую его горло, он булькнул в ответ.

— Убей меня.

Не готовый к очередному мятежному ответу, Драко выпустил мужчину, подарив новый тяжелый удар удовлетворяющего хруста кости. Драко беспристрастно смотрел, как солдат захныкал и попытался оттащить свое тело, инстинктивно свернувшись в детскую позу и прижимая к себе сокрушенную сторону лица.

Его терпение иссякло, и полуденное солнце своим жестким свечением дарило напряжение несдержанности, но прежде чем он ударил человек снова, раздался рев троянцев, за которым последовало мгновение жуткой тишины.

***

Драко обратился к тому зрелищу с мрачной ухмылкой.

Там, на ступенях Аполлонова храма, стоял Ахиллес, чье острие копья задевало броню свирепого Гектора. Он насмехался над троянским царевичем, задевая честь неслыханными им до сего момента словами. Драко замер во внимании, изгибая бровь, и когда меч опустился, то ни одной капли крови не пролилось с него. С нарочитой небрежностью Ахиллес сделал новый выпад, и его отряд расступился перед Гектором. Троянский царевич споткнулся, резко обогнул каменные разрушенные ступени храма и оседлал коня. В сопровождении стражи он покинул место схватки.

Когда пыль развеялась над позорным отступлением Гектора, троянские ряды дрогнули. Волнением и неуверенностью были проникнуты движения воинов. Их ненависть к грекам не угасла, но глядя на своих вождей, они возвращались к воротам города.

— Освободи его. — справа от Драко раздалось громкое приказание. Но легкая дрожь в звавшем голосе не ускользнула от его внимания. Двигаясь нарочито медленно, словно он обладал всем временем мира, Драко повернулся, чтобы встретиться взглядом со звавшим.

— Не смей приказывать мне, троянец.

Воин, казалось, увял под жестким серебряным взглядом.

— Сейчас перемирие. А убивать раненного низко даже такому варвару, как ты.

Драко надменно расхохотался.

— Хорошо, я могу и отпустить его, но прежде ты ответишь на мои вопросы.

Храбрец ощетинился в раздражении.

— Я не буду…!

Не дожидаясь окончания, Драко снова наклонился, чтобы ударить твердым кулаком мужчину, свернувшегося на засушливой земле. Еще один приятный хруст ломающейся кости пронзил уши Драко, и его улыбка расцвела новым светом, когда он выпрямился.

— О чем ты говоришь…?

Троянец заледенел, наблюдая за бедным товарищем, скорчившемся в сухой боли. Его стоны приглушали лишь раздробленные кости и изуродованная плоть лица.

— Боги… на какие вопросы! — сдался он, сорвав дыхание.

— Кто она?

Драко проговорил вполголоса. В его глазах зародился странный блеск, когда он поднялся во весь свой полный рост, оказавшись, по крайней мере, на голову выше окружающих.

— Она? — раздался встревоженный ответ. — Мне неясно.

Но Драко приметил вспышку узнанной паники на лице воина. Глупый человек! едва ли он смог скрыть свои знания, которые отразились на черствых чертах. Нетерпение истощило его выдержку и колебания: Драко поднял меч и быстро взмахнул им.

И снова землю пропитал багрянец, прежде чем пронзительный кровавый звук прорезался в воздухе. От наблюдавших за ними вырвался общий вздох, и два вражеских стана были едины в своем отвращении, когда отрубленная рука жертвы откатилась от нее, расставленной ладонью черпнув земли.

— Кто она?! — зарычал Драко.

Воина колотила дрожь и он замешкался, глотая сухое отрицание на языке. Но Драко ждал этого. Его меч поднялся в новый раз.

— Нет… — мучительный стон вырвался из человека, лежавшего в грязи. Но слова едва ли были понятны.

— Ты ответишь мне, троянец? — снова спросил Драко, и его голос окрасило веселье, когда окружавшие их воины вздрогнули.

Наполненные тупой болью глаза распахнулись и с ненавистью, и с вызовом посмотрели на Драко.

— Прошу, не… — от нового удара, троянец уже кричал.

— Гермиона.

Драко поднял глаза с любопытством, когда неуклюжий воин выдохнул это слово.

— Гермиона, спартанская царевна, сестра Елены. Она… она…

— Тихо. — зашипел один из воинов, наблюдавших в стороне. — Она благородной крови…

— Нет! Она принесла нам это! Шлюха достойна смерти!

Словно в красной дымке происходили следующие действия. Выхватив короткий кинжал из ножен у бедра, он со смертоносной скоростью запустил его в воздух. Не было времени осознавать, когда троянцы с ужасом обнаружилизахлёбывавшегося кровью говорившего, погружающегося в пески праведно и глубоко.

Паника пропитала толпу, воцарился хаос. Ахейцы, следуя за своим вождем, вытащили оружие, о котором давно позабыли, и снова бросились в бой, оттеснив троянцев вместе с пылью к их стенам.

Страшные крики оглушили Драко, и он снова посмотрел на свою жалкую добычу.

— Убей меня. — умоляюще прошептал поверженный. Его глаза уставились в нечеловеческие серебряные щели.

— Нет. — Драко улыбался. — Думаю, нет.

Он направился к дюнам, игнорируя жалкие мольбы, преследовавшие его шаги. Шипение вырвалось из зубов, когда он понял, что троянец шатко поднимается на ноги.

— Беги домой, мальчик. Скажи моему маленькому котенку, я приду за ней.

Воин и минуты не сомневался, о ком говорит этот человек.

***

Ночь опустилась на Трою, и Аполлон отодвинул солнце, позволив прохладной тьме поглотить жаркий день. Свежий ветерок обдувал территорию дворца, трепал листву экзотических королевских садов, охлаждая душный мир.

На небесах мерцали и вспыхивали звезды, а ночная луна смотрела на земли, словно дневное солнце. Жуткое ощущение непрерываемой слежки охватывало каждого, кто осмеливался выйти в ночь.

Под куполом дворца все сохраняли бдительность.

Царь Приам с гордостью наблюдал за старшим сыном. Его глаза тревожно блуждали по ссадинам и синякам, но в остальном Гектор был невредим, поэтому царская поза сохраняла беспечность. Приам был расслаблен.

— Я встретил Ахилла. — голос Гектора разрезал тишину. Страшное имя наполнило гулкий воздух.

— Он оправдал свою громкую славу. — продолжал Гектор. Волнение заставило его нахмуриться. — Гермиона, как она? Здорова?

Приам подвинулся к сыну.

— Она отдыхает в своих покоях. Немного устала, но чувствует себя лучше. Сегодня она перенесла тяжелое испытание.

Царь молчал. Было видно, что ему есть, о ком тревожиться.

Наконец он решился.

— А Брисеида?

Темные кудри упали на глаза Гектора, он качнул головой.

— Не могу ответить. В плену, а, может, мертва. Боги знают.

Мрачная печаль поднялась из его груди, забив горло, и он устало закрыл глаза, избегая жалостливого взгляда отца.

— Я потерпел неудачу. — отчаянно зашептал он. — Я подвел Брисеиду и чуть не подвел Гермиону.

Сегодня греки испытали волю Аполлона. Их дни будут сочтены. Аполлон стоит на стороне троянцев со дня сотворения мира. И Боги пожелали этого, а война — испытание силы и веры города. Народ не подведет и не разочарует священный замысел!

Темноокий принц поднял голову, мрачно глядя на отца.

— Что до алчного отца Агамемнона…

— Оставь его богам!

Гектор нетерпеливо вздохнул.

— Не боги будут вести нашу войну за нас! Мы должны быть очень осторожны…

— Мы под защитой Аполлона.

— Но и у греков есть свои патроны и защитники среди богов.

Царь не мог возразить. Под пристальным взором Гектора старческие глаза не дрогнули, Приам выдержал суровый взгляд сына.

— Возможно…

Их прервал слуга. Тяжелое сбивчивое дыхание мужчины, пробежавшего долгий путь.

— Простите, мой царь и мой царевич, но…

Последовали хриплый вздох и споктыкающиеся рваные шаги. Из темноты катакомб показалась сгорбленная мужская фигура с одной рукой на перевязи. Его волосы, растрепанные и грязные, спадали на темное лицо.

Он что-то бормотал, но понять что было невозможно из-за выбитых зубов. Мужчина появился в теплом свете факелов, и Приам с Гектором отпрянули, почти отступая в ужасе.

— Его почти убили. — слуга ответил на незаданный вопрос. — Грек. Драко.

Приам заметно побледнел, он не был в силах смотреть в лицо калеке.

— Аполлон, помоги нам. Какое оружие предпочитает использовать этот грек?

Раненый опустил голову, прячась от взглядов. Его изуродованное лицо не позволяло ему говорить, боль притупляли целебные травы, зашитые в грубую повязку.

— Его гугки, фаше феичество. — слюна капала с подбородка мужчины на обрубок, которым стала его рука, кровь уже просачивалась через недавно перевязанную рану. Слуга склонил голову и смиренно перевел сказанное.

— Его кулаки, ваше величество. — он добавил, колеблясь. — Другие солдаты говорят, что грек разбил это лицо… одним ударом. Они шепчут о его нечеловеческой силе, что он великан среди людей… что он…

Гектор отмахнулся.

— Он такой же человек, как и я. Его рост и сила огромны, но в этом нет ничего божественного.

Слуга не возражал. Гектор приблизился к калеке, наклоняясь к нему, чтобы быть с ним на одном уровне.

— Со всей искренностью хочу просить прощения за пережитые тобой страдания, воин. Будь уверен, Драко понесет наказания со свои варварские преступления.

Раненый воин застонал от боли.

— Нет нуфды гооить так. …эмиони… гх цаивна в большой опасноссти.

— Гермиона в опасности. — медленно повторил Гектор. — О чем ты говоришь, воин?

— Он! — мужчина испуганно выплюнул это слово. — Он сказал, фто пиидет. Его кккотенок.

Гектор заметно побледнел.

— Он видел ее. Когда она убегала… он видел ее… что… что еще он сказал?

Мужчина с гримасой на лице покачал головой.

— Фсе. Ничео болеее.

Воин покачнулся, и Гектор рассеяно поддержал его.

— Нет. — твердо прошептал он.

Седовласый царь жестом приказал слуге увести человека и покинуть залу. Поспешно дернувшись, слуга исполнил приказ, и царь остался плечом к плечу рядом с сыном.

— Мы должны сказать ей… — начал Гектор.

— Нет. — царь Приам мягко покачал головой. — Она всего лишь ребенок, не стоит обременять ее чем-то, что, возможно, никогда не осуществится.

— А что, если это произойдет, отец?! Что, если греки проникнут через эти стены? Неужели мы должны оставить ее ему, невиновную в ее страшной судьбе…?

— В чем смысл таких предсказаний? Пустые тревоги и расстройства. Нет в этом смысла, сын.

Гектор устало потер виски, ища поддержки в глазах отца.

— Гермиона смышленая девушка. Она будет готова к борьбе, будет более осторожной. Приготовится к худшему.

— Нет. — Приам был резок. — Не пугай ее. Я запрещаю тебе пугать бедного ребенка.

Наступила минута тяжелого молчания, после которой Гектор натянуто и неуважительно поклонился и покинул комнату. Погружаясь в прохладную тьму соединяющего коридора, Гектор грубо стряхнул волосы с глаз, раздраженно взъерошив темные кудри. Рычание застряло у него в горле комом, и он отклонился от яркого света сухих факелов.

Решительно он отпрянул от стены и бросился в восточное крыло троянского дворца. Он тяжело шагал по граниту пола, шаги приглушались сандалиями. Прохладный ветерок окутывал дворец, подгоняя воина, проталкивая сквозь мрачные тени, он сворачивал коридор за коридором.

Был самый темный час, ни одна душа не теплилась в этом месте, но Гектор мчался вперед по лабиринту коридоров. Где-то в этом дворце его маленький сын прижимался к теплой груди Андромах, его брат Парис крепко тискал возлюбленную Елену. Повсюду были супружеские пары на брачных ложах, дети спали в надежных руках своих матерей, и даже греки, должно быть, находили утешение и силы в своем жестоком и крепком оплоте товарищества, распевая похабные мелодии вокруг ревущего огня.

И только Гектор видел эту страшную жуткую темень, окутывающую сладостный маленький мир их города. Эту грозную силу, посланную сюда, чтобы оторвать сыновей от их матерей, любовников от любовниц и бросить невинную женщину в объятия чудовища.

Наконец он пришел. Гектор оказался к аккуратной маленькой приемной, украшенной голубыми плитками и мерцающими мозаиками. Он прошел мимо бьющего фонтана и заметил мирно спящую служанку, не ведающую о его присутствие.

Он не стал будить ее. Вместо этого прошел в смежную спальню. Комната без дверей и с колоннами из чистого белого мрамора была прохладной и просторной. Она освещалась лишь серебристым лунным светом. Ее маленькое тело было завернуто в тонкие простыни, а лицо обращено к открытой прохладе ночи.

Она была такой чистой и невинной, что напомнила Гектору выражение лица его новорожденного сына. Нетронутая ужасами мира чистота, воплощенная в порочной человеческой форме. Такой видел Гектор эту женщину-ребенка, свою новообретенную сестру, но лелеемую им так, словно их узы были кровными.

Он присел на кровать, осторожно рассматривая непослушные кудри. Все в ней олицетворяло богатое здоровье: золотисто-коричневые буйные блестящие волосы, чернеющие в лунном свете, золотые глаза, прикрытые бледными веками, подведенными темными вьющимися ресницами.

— Бедная девочка. За тобой идет чудовище. Ты не заслуживаешь его, но когда он к тебе приблизиться, отказаться ты не сможешь. Мне жаль, что я обязан молчать, но отец прав. Не люди избирают свою судьбу, если боги решили, то борьба тщетна. Возможно лишь сдаться на их милость.

Гектор погладил ее по волосам.

— Я буду защищать тебя. Пока я буду стоять, он не будет иметь никаких прав на тебя. Пока я буду стоять, я буду защищать тебя от всех этих чудищ.

Гектор тихо поднялся и отступил назад.

Когда он выходил, то уже не смотрел на Гермиону, поэтому не видел ясного взгляда, устремленного куда-то вдаль, словно за пределы смертного цартства.

К ней приближалось чудовище. Но Гектор уже был бессилен.

Гермиона была права.

Через месяц великий троянский воин был убит. Исход войны был решен. Андромаха плакала с сыном на руках, и ее глаза не видели бледного лица Гермионы.

Не было смысла бояться судьбы, ведущей к ней Драко.

Комментарий к Завязка.

вся информация (как всегда) в телеге

========== Конец. ==========

Греки потерпели поражение, и вся Троя возрадовалась. Агору заполняли толпы аристократов, торгашей, простолюдинов, уличных бездомных и мальчишек, отмечающих победу над врагом. Вино текло рекой, словно само небо разлилось этим напитком на землю.

Аполлон гордился своим народом. Так думали троянцы, а над ними сияло золотое солнце, ослепляющее землю. И Аполлон действительно гордился этим стойким народом, изгнавшим ненавистное вражеское толпище. Стены Трои выстояли.

И в солдатских казармах, и на площадях царил похабный смех, разносящийся во все стороны света. Там, где атмосфера обычно была сухой и суровой, уважаемый старейшина прикрывал глаза на действия своих воинов, на чьих коленях сидели девки, слушающие рассказы об удивительных храбрости и мастерстве. Солнечный свет лился сквозь открытые окна, бросая пестрые тени на пьяные лица радующихся мужчин. Их глаза горели неожиданной победой, ибо греки отступили в агонии, наказанные за осквернение священных земель Аполлона.

Готовые к новой схватке, в которой ни одна из сторон не отдаст ни дюйма священной земли, они вышли за ворота Трои. Их щиты были готовы к новой схватке, к острым стрелам, пронзающим небо. Скрипнувшие ворота города захлопнулись за их отступающими шагами, и каждый солдат знал, что они могут никогда не вернуться домой и никогда больше не увидеть родного города.

Несмотря на дни бесконечных сражений, Аид все еще пугал их своим мертвенным дыханием. Он следовал за ними по пятам, готовые требовать все новые и новые жертвы. Он дышал каждым новым мертвым вздохом, слетающим с обескровленных губ, каждой новой тенью, вылетающей из мертвых песков. Аид ждал новых жертв. Ждали и троянцы.

Ноги несли их прочь от родного гнезда, но стоило им выйти за его пределы, как троянцы начинали оседать под гнетом страшной судьбы, крепче сжимая свои щиты и ожидая смертоносного града стрел. Страх поражал их сердца, смешиваясь с кипящим жаром боевой ярости. В мгновение удара молнии Аид покидал их разум, и доблесть приходила на эту зловещую сердцевину души.

Шли секунды, минуты, но песчаные отмели оставались незыблемы. Ни стрел, ни рева, ни пламени войны. Троянцы опускали щиты, перед ними раскинулось удивительное зрелище: пустынный пляж и чистое синее море.

Руки их с облегчением расправились, военное построение разбилось, смятение охватило умы. Все еще в недоверии и настороженности они по команде подняли щиты, но это не имело смысла. Земли оказались пустынны, пляж безлюден, и ни один корабль не затемнял родные воды.

После нескольких напряженных мгновений одинокий воин уронил свой щит, вырываясь из упорядоченного строя, и испустил вополь безудержной свободы.

— Греки бежали! — воздух разделил его крик. — Эти трусы бежали!

Огромный поток вооруженных людей заполнил брошенный берег, но когда она обрушился на истертый белый песок, то воины в страхе попятились назад. Берег был засыпан потемневшими трупами, которые обломками заполняли его, а в центре виднелось великолепное подношение — гигантский деревянный конь из старого и выветрившегося дерева, перевязанный прочной плетеной веревкой.

— Аполлон, помилуй, что это за подарок Пандор? — прохрипел один из троянцев, вмиг позабыв о трупах, гнивших в нескольких дюймах от его ног.

Другой ответил трепещущим голосом.

— Знак мира: греческое извинение!

Конь стоял там могучий и великий, но в то же время словно униженный за отступление греков от великих троянских стен. Гордость вздымалась в груди воинов каждый раз, когда они смотрели на невероятный греческий дар, предложение, мольбу, стенание о проигрыше. Царь Приам годами выступал за мир и согласие, и теперь казалось, он наконец достиг своей самой благородной цели.

***

Парис намотал на пальцы темную роскошную прядь, яростно отдернул руку, чувствуя тянущую боль в волосяных луковицах. Внутри сидело необъяснимое чувство тревоги. Оно неприятно горело в его груди, медленно протирая дыру в плоти. Неловко ухмыльнувшись, он перевел взгляд на грубого деревянного коня, которого солдаты с трудом втащили в городские стены.

Подарок.

Конечно нет. Ахиллес предпочел бы убить свою мать, чем признать поражение, и Агамемнон отправил бы всех до единого своих солдат на беспощадную смерть, прежде чем бежать. Так в чем же смысл этого фарса? Конечно же, греки что-то замышляли.

Последний живой троянский царевич глубоко вздохнул, отчаянно вспоминая мудрые советы Гектора. Он много раз использовал своего старшего брата в личных целях, грубил и не слушал, но теперь, когда Парис более всего нуждался в его поддержке, Боги сочли нужным наказать его… нет, наказать Гектора. Горькие слезы выступили у него на глазах, и он быстро сморгнул их. Нет, он не разочарует Гектора.

Он ощутил твердую рукоять золотого меча Трои, опоясывающего талию — Парис собрался с силами. Царь Приам не слушал голос разума, он настоял на том, чтобы затащить коня за черту стены города, позволил своему народу насладиться этим ложным чувством безопасности. Парис надеялся, что еще не слишком поздно, чтобы развеять эту иллюзию.

Спрыгнув с перил балкона, Парис покинул свои покои и оказался в прохладной зале. Он лишь проверит эту вражескую лошадь. Отчаянно уверял себя Парис. Если не страх за свой народ, то, конечно, внутреннее душевное спокойствие двигало им. Он кивнул самому себе, его шаги стали уверенными, бессознательно имитирующими уверенную походку Гектора. Видимо плащи Гектора, которые Парис носил последние дни, дарили больше уверенности.

Он колебался, в голове бушевала страшная мысль, беспокойство снова разъедало грудь. Аполлон, Тартар его побери, он был трусом; он позволил Гектору сражаться в личных битвах, но не смог защитить брата в нужный момент, отомстив Парису за Елену. А теперь Гектора больше нет… а что сталось с Андромахой и маленьким Астианаксом? Парис мельком видел их… Хотя это было лукавством. Он боялся тех страшных эмоций, которые увидел бы в глазах Андромахи. Возможно, горе, возможно, гнев или, может быть, то, чего Пэрис боялся больше всего: прощение. Немую жалость.

Когда он бежал мимо царских покоев, уши его пронзил резкий плачущий вопль. Без сомнения, зная, что означал этот крик, Парис быстро вбежал в комнаты и увидел деревянную кроватку, спрятанную в венке развевающихся оборок и завесей. Его племянник жалобно плакал, и Парис понял, что настал час попросить у ребенка прощения.

Ошеломленный и испуганный, он рискнул пройти дальше. К манящему балдахину, занавеси которого медленно веял ветерок. Солнечный свет пятнисто и весело плясал на мрамору пола. Плач продолжался, все громче и громче, пока не превратился в резкий вой в его ухе. Парис шел дальше, словно крики младенца могли обратиться в обвинения взрослого племянника.

Парис почти желал этого. Он хотел, чтобы кто-то кричал и орал на него, бил до крови, чтобы он мог быть наказан за смерть брата.

Не его вина.

Так успокаивали.

Ведь Ахиллес был тем, кто убил великого троянского мужа, но кто привел убийцу к этим желтым берегам? Чья рука двигала рукой Ахиллеса? Кто украл жену другого мужчины и взял с собой ее невинную сестру?

Мысли улетели, стоило ему взглянуть на племянника. Астианакс немного успокоился: возможно, он ощутил знакомое присутствие или просто хотел увидеть убийцу своего отца. Парис не знал. Все, что он мог видеть — это те невероятные королевские голубые глаза, которые смотрели на него из под вороха тряпок и шелка. Все еще опухшие и красные от слез, в которых отражалось собственное изможденное лицо и глубокая печаль, лежавшая в его душе.

Ему виделся Гектор. И голубые глаза брата. Сколько раз Парис видел радость и смех, силу и пламя в этих глубоких очах? Сколько раз Парис завидовал этим глазам, ибо сам унаследовал грязные серые, а не эти царские очи.

Он осторожно протянул руку и обнял маленького мальчика вокруг крохотного тела, его рука потрепала буйные черные кудри, так напоминающие отцовские. С трогательной хрупкостью маленький Астианакс наклонился в объятия дяди, всей силой протягиваясь к сильному мужскому началу, которое ушло из его жизни.

На глазах Париса навернулись слезы. Боги, что он сделал с этим младенцем, какой ужас он навлек на всех вокруг, забрав Елену и Гермиону из Спарты?

Нет…

Он затряс головой, утыкаясь лбом к маленькую фигуру племянника. Елена стоила того и он никогда о ней не пожалеет. Он будет любить ее до самой смерти и никогда не извиниться за это. Независимо от того, во что верил мир, Парис любил красоту… любил глубже, чем могло казаться.

— Парис.

Он вздрогнул и обернулся. Взгляд его разбился о глаза Андромахи, чье прекрасное лицо было подчеркнуто усталостью и каким-то неизвестным выражением серости, которое преследовало Париса, даже когда он отрывал взгляд.

— Что привело тебя сюда, брат? — мягко спросила она, и в ее голосе не было упреков.

Проглотив внезапное чувство вины, которое угрожало топить его до самой смерти, Парис нежно протянул ей племянника, рассеянно поглаживая руками волосы ребенка, прежде чем окончательно передать его Андромахе.

— Я слышал плач. Просто хотел… возможно, он проголодался или замерз…

— Он скучает по отцу. — хрипло прошептала Андромаха. Парис отказывался слышать. — Хорошо, что пришел ты, он, должно быть, соскучился и по тебе тоже.

Внезапно он не выдержал. Захлебнувшись, Парис упал на колени, на покрытый шелками мрамор, его руки запутались в ее платье, и столь долго сдерживаемые слезы потекли рекою, выходящей из берегов.

— Аполлон, прости меня, Андромаха… Мне жаль… Я все это навлек на наши головы и…

— НЕТ!

Женщина яростно выплюнула эту фразу, в глазах заблестели ее собственные слезы. В темных теплых радужках Парис не увидел порицания или гнева. Вместо этого он встретил почти злобную жестокость, которая охладила его и очаровала.

— Только Ахиллес. Он пришел на эти земли во имя славы, убивая и грабя, как ему заблагорассудится, не обращая внимания на живых людей, которых он обижает. Вы не виноваты. Ты не виноват.

Она глубоко вздохнула, успокаивая сына, который заерзал в ее объятиях.

— Пойми и ты, Парис. Обвинять себя бесполезно; либо сражайся, либо забудь о нас.

Молодой царевич успокоился, погружаясь в дрему на руках матери.

— Брисеида… — прошептал Парис.

Андромаха кивнула.

— Да. Он тоже обидел ее.

Оба вспомнили о молодой женщине, все еще томящуюся даже в лоне родной семьи. Было заметно, что она скучает по нему, хотя именно он был монстром, убивающим людей.

Вздохнув, Андромаха покачала головой.

— Где Елена? Я думала, она ищет тебя. Праздник и вино, кажется, всем ударили в головы…

Увидев, что мрачное мгновение рассеялось, Парис поднялся на ноги и робко улыбнулся своей сестре.

— Мы все пьяны, Андромаха. Клянусь тебе, отныне я буду любить Астианакса так, как если бы он был моим родным сыном.

Она кивнула и нежно передала своего маленького сына дяде. Парис наклонился вперед, нежно поцеловал темные кудри и прикрыл глаза.

Я отомщу за твоего отца, мальчик.

Его разум шептал обещание, глаза сосредоточены на младенце, и все мысли о зловещей деревянной лошади были забыты.

***

У нее раскалывалась голова… горло горело, в носу стоял едкий запах жженых людских тел. И Аполлон ей помог, она упала в обморок и …

Проснувшись от беспокойных снов, Гермиона задохнулась от чистого воздуха. Веки все еще жгло, текли слезы. Она сморгнула, сбрасывая тяжесть сна, и снова вздохнула. Что-то было не так… мгновенно насторожившись, она огляделась и приметила ужасающее оранжевое сияние, исходящее с улицы.

Гермиона сбросила с изящного тела простыни и бросилась на балкон. Когда она увидела кровавую бойню прямо внизу, то кровь застыла в жилах, и внезапно отчаянные крики наполнили ее комнату звуками преисподней. В воздухе витала боль, разрывая мирную ночь мучительной печалью.

Ворота дворца казались плотно запертыми, слуги метались взад и вперед, туша поток горящих стрел. Даже из того, что она могла видеть в мерцающей темноте, дворец казался целым и невредимым, но внутри горел город, крошечные группки обезумевших людей бежали из города…

Их гнали греческие воины.

Аполлон, помилуй! Как же это случилось! Как они проникли за крепкие городские стены?

Ветер нес облака дыма прямо в ее лицо. Гермиона поспешно отвернулась, закашлявшись, глаза заслезились. Сглотнув желчь в горле, она отвернулась и заставила себя разомкнуть веки. Прищурившись, сквозь внезапное облако мутно-серого цвета, окутавшее ее мирное убежище.

Гермиона бросилась вон из покоев. В задымленных залах дышалось легче, несмотря на отчетливый едкий привкус смрадного пепла на языке.

— Брисеида! — она задохнулась. — Брисеида! Брисеида иди скорее, мы должны найти…

Гермиона растерянно остановилась. Кровать подруги была холодна, простыни все еще были спутаны и сброшены в сторону. Гермиона думала обо всех вариантах. Неужели юную жрицу похитил один из греков? Нет, конечно же, нет, ворота дворца казались защищенными, а стены непроницаемыми.

Нет, это было не совсем так. То были главные ворота. Но были и другие проходы: для слуг, боевых припасов и входы для охраны… но, конечно…

Нет!

Инстинктивно Гермиона подняла голову, и холодная дрожь пробежала по ее спине. Нет, Троя пала. Греки победили.

Парис был прав: что-то не так было с этим конем.

В порыве страха Гермиона выскочила из устрашающе пустой комнаты и побежала. Животные инстинкты кричали бежать… но Гермиона знала, что ей нужно оружие, что-то, что угодно… она не могла бежать в осажденный город без оружия. Даже если она и не могла владеть мечом с таким умением, как Гектор, он все равно стоил того, чтобы задержаться.

Помня о смерти, охватившей город, она сумела успокоиться. Босые шаги Гермионы тихо шлепались о роскошные мраморные полы, когда она вбежала в свои комнаты. Она срывала дорогую обивку и причудливые мозаики, отчаянно ища украшенный драгоценными камнями кинжал, который подарил для защиты Парис…

Холодная сильная рука обвила ее талию, а мозолистая рука обняла ее шею.

— Мой котенок… — послышалось бархатное мурлыканье. — Ты скучала по мне?

Гермиона мгновенно узнала, кому принадлежит этот голос. Ей не нужно было повторять дважды. Боги… как этот человек оказался тут, как он нашел ее? Паника мгновенно проглотила ее спокойствие, и Гермиона рванулась вперед, пытаясь оторвать свое тело от его. Хватка мгновенно усилилась, рука сжала горло, перекрывая ей воздух.

***

— Теперь существуют новые способы поприветствовать твоего возлюбленного? — пробормотал Драко: его голос был грубым, когда он склонил голову к ее горлу. Небо и тартар: она была невероятной, от нее пахло восхитительной смесью тепла и меда, нетронутой невинностью, просто умоляющей о его внимании. Словно в подтверждении его мыслей, она извивалась в его руках, терлась об него, и Драко зашипел от мучительного удовольствия.

Зарычав, он укусил ее, сильнее прижимая к своему телу. Удовлетворение прожигало его, когда ее тело вздрогнуло, и пронзительный вопль сорвался с нежных, пухлых губ.

Она была такой хрупкой: удивительно миниатюрное тело контрастировало с его гибкой мускулистой фигурой. Она была создана для него, подарок ждал его, подобно священному обещанию, данному за священными стенами. Это чудесно изящное тело снова выгнулось, а его пальцы судорожно сжались. Чудные чувственные крики лихорадили. Карие радужки расширились, а пальцы оцарапали его руки.

Едва ли это помешало ему: она была слишком маленькой, чтобы делать что-то, но восхитительные движения только разогревали его тело. Судорожно вздрагивая, Драко позволил своим пальцам расслабиться и отпустил ее горло, но не мог прекратить вжиматься бедрами к ее сладкой плоти. Его рука прекратила захватывать горло и скользнула ниже к мягкой груди, собирая ткань ночной рубашки. Ее дыхание было сбивчивым, грудь опадала и поднималась. Она задыхалась, тело трепетало.

— Теперь мы попробуем это еще раз, котенок? — пробормотал Драко, его язык скользнул у укусам, которые он собственнически оставил на ее коже. — Ты разрешишь мне.

Гермиона закашлялась и сломлено вскрикнула.

— Не прикасайся ко мне. Я царевна, а ты шлюхин сын! Ты…!

Драко хрипло рассмеялся.

— Да… моя мать была шлюхой. Продала меня работорговцам за опиум… не совсем знала, бедняжка, какое чудовище она создаст, не так ли?

— Ты хочешь сочувствия? — Гермиона задохнулась, ее голос был хриплым и избитым синяками, ровно как и ее кожа.

— Ты хочешь меня? — спросил он, игнорируя ее возражение, его горячее дыхание шептало ей в шею, снова приближаясь. Он уткнулся лицом в дикие кудри.

Ему ответило яростное проклятие, и Драко оскалился в дикой усмешке. Вокруг ее горла снова сомкнулись пальцы, и он грубо встряхнул ее. В отчаянии Гермиона оцарапала его руку, впиваясь ногтями в его кожу пока… она остановилась, рука соскользнула по его руке в бессилии мягкой плетью, заставив Драко застонать от ее тепла.

— Вот и все, моя красавица.

В ту же минуту гребень с острыми зубцами, усыпанный драгоценными камнями, прижался в ответ к его горлу. Пальцы Гермионы отчаянной хваткой сжимали рукоятку.

Рука, обнимавшая ее, мгновенно исчезла, он поймал ее опускающееся запястье в костяную хватку. Не задумываясь, Драко ударил ее рукой о стену, заставив болезненный протяжный крик вырваться из сдавленного горла. Гребень выпал из побелевших пальцев, со звоном упав на мрамор. Грохот угрожающе раздался эхом по комнате, отражаясь о звуки умирающей Трои.

— О, моя красавица, это было очень глупо, — невероятно спокойно сказал Драко. — Для тебя будет намного лучше, если ты решишь пойти на встречу… Он позволил своему голосу звучать многозначительно, его твердое тело прижало ее к стене сильнее.

Гермиона хранила решительное молчание, хрустальные слезы блестели в лунном свете, а ее глаза смотрели на него невидящим взглядом, щекой она прижалась к стене.

Драко почувствовал неожиданный прилив гордости, когда его блеклые серебряные глаза окинули ее взглядом, замечая непокорное вызывающее выражение ее лица, ее милое мягкое тело, напряженное до предела, и руки, мстительно сжавшиеся по бокам.

— О, это моя девочка… мой котенок. Как я люблю тебя…

Она издала сдавленный звук. Ее грудь опала, прежде чем ледяное презрение снова окутало ее черты. Драко перестал уделять внимания этим эмоциям, он стряхнул с глаз светлые волосы, прижимая ее к себе сильнее.

Постепенно по мере того, как воздуха становилось все меньше, нежное тело Гермионы ослабло. И эта потеря избавила ее от ледяного равнодушия. Нехотя ее тело начало оседать на пол, пока его тело не давало никакой свободы действий: Драко крепко продолжал захватывать ее шею. За считанные секунды пелена поглотила ее разум. Она теряла сознание.

Драко отпустил шею и нежно прижал ее обмякшее тело к своему твердому.

— Теперь это больше похоже на правильный ход событий…будь хорошей девочкой, котенок. Я покажу тебе, что такое эйфория… научу тебя единственному способу, которым смертный может познать божественный уровень неба.

Словно нежный любовник он переместил ее в свои объятия и поднял ее, перенося ее тело в соседнюю спальню. Он уложил неподвижную Гермиону на скрученные простыни.

Она была золотой богиней в бледном лунном свете, вся золотая: кожа и волосы, похожие на пряжу из шелка. Только один темный синяк омрачал ее совершенство. Он расцвел у нее на шее, и отметины в форме чужих пальцев резко выделялись на совершенном фоне, что заставило Драко недовольно нахмуриться.

— Совершенство его жены никогда не должно быть ущербным из-за чего-то столь человечного, — шептал ему разум. Она была богиней, и с ней будут обращаться как с богиней… как только она примет свою судьбу.

Выпрямившись, Драко начал освобождаться от доспехов, снимая тяжелые металлические пластины со своей мускулистой груди, прежде чем опуститься на ее ложе. За доспехами последовала обветренная кожаная набивка, сандалии были небрежно выброшены, а его туника была грубо разорвана.

Когда он шел обратно к ней, его мускулы дрожали под грубой алебастровой кожей. Драко облизнул губы при дразнящем виде ее прекрасного тела и прыжком оказался подле нее. Он разорвал тонкую ночную тунику Гермионы.

Потрясающе… так идеально… сделано специально для него… непорочно и совершенно неотразимо.

С рыком желания его губы прижались к ее груди, грубо посасывая и терзая заостренный сосок зубами, прежде чем он выпустил темный ореол и покусал изгиб мягкой плоти.

— Проснись, мой котенок…

Грубые руки скользнули вниз по мягкой женской коже, по узкой талии и хрупким бедрам. С удовлетворенным бормотанием на кончике языка Драко дотронулся до ее прекрасных бедер и соблазнительного холмика кудрей на их вершине. Длинные мозолистые пальцы достигли сладких бедер и раздвинули податливую плоть… он издал шипение неудовольствия, обнаружив теплую сухость там, где его должна была поджидать расплавленная гладь.

Хрипло выругавшись, Драко грубо погладил свой твердый член и собрал влажный осадок кончиками пальцев. Он протянул руку и снова раздвинул ее складки, покрывая ее гибкие нижние губы своей собственной жидкостью, прежде чем найти этот столь неуловимый пучок нервов и сжать его между пальцами.

Даже в бессознательном состоянии что-то, казалось, ощущалось в ее теле, когда она слегка подергивалась, приближая свое тело к его настойчивым рукам.

— Хороший котенок, проснись для своего мужа…

Он погладил ее снова, грубее, сильнее, щипал и тянул, пока не вырвал из ее охрипшего горла легкий и бессмысленный стон. Она начинала тянуться к нему: он знал это, не его она смогла бы обмануть. Драко поднес средний палец к ее губам, покрывая его влажной слюной, прежде чем снова потянуться к ней. Он медленно опустил палец в этот невинную плоть, встречая лишь небольшое сопротивление, и двинулся дальше. Какой же она была великолепной, мягкой, плотной и теперь… горячей…

Она начинала сгорать. Нежные бедра чуть дернулись, а под золотыми веками начинала теплиться жизнь.

— Моя дорогая невеста… будь моей…

И она была. Его маленькая красотка была теперь такой горячей, обжигающей и влажной, а его пальцы продолжали дразнить и играть, растягивая прелестную девственную плоть, его большой палец все еще поглаживал этот чудесный комочек настойчивыми кругами. Теперь плоть добровольно раздвинулась, а мускусный аромат возбуждения достиг носа Драко, заставив его хрипло засмеяться.

Он вытащил пальцы из ее мокрой промежности, изнывая от звериного желания, в то время как ее тело жадно прижималось к его отступающим пальцам, пытаясь втянуть их обратно в манящий жар. Боги, она была искушением, и Драко чуть не уступил этим необоснованным желаниям женского тела. Он наполнит ее, но не пальцами.

Драко поднялся к ее телу, снова наваливаясь и нежно целуя неподвижные губы Гермионы. Он почувствовал, что неровное дыхание коснулось его лица в ответ. И вновь прижался губами к ее губам, оттягивая распухшие губы зубами. Он увидел дикий ответ собственным чувствам в согретом похотью взгляде. Он потерся об нее.

Головка члена погрузилась в эту захватывающую незаконную сочность, и Драко не входил дальше, насмехаясь и соблазняя ее, пока сам не оказался на грани рассудка и потери реальности. Свирепые стоны исказили его лик, когда напряженное тело, сильное, как тетива лука, двинулось вперед. Его рот открылся в беззвучном крике.

Боги… вы создали это существо ради порока.

Всего один неистовый толчок… это все, что потребовалось… чтобы познать чистое небо, испытать грязную смерть.

Драко никогда не подозревал о существовании этих чувств.

***

Гермиона поняла, что что-то не так, как только распахнула глаза. Обморок рассеялся.

Но ее саму придавило могучее серебряное тело, которое входило в нее с ритмической плавностью, этот темп был первобытным и старым, как время. Мгновение Гермиона не могла понять, что происходит… а затем все ушло, и луч предрассветного солнца ударил в его лицо, освещая звериные черты.

— Боги… — неразборчиво пробормотала Гермиона. — Нет…

Она была неуклюжа в своих попытках уклониться от натиска. Сразу осознала свою ошибку. Ее бедра были крепко прижаты к ложу, но стоило гречанке рвануться вперед, как волна ослепляющего удовольствия прокатилась по неизвестным ей нервам.

Пронзительный вопль желания вырвался из ее горла, еще более хриплый из-за ушибленных и сорванных голосовых связок.

— Нет. — она пыталась вырваться, осознавая, что происходит, когда Драко в очередной раз толкнулся внутрь.

— Почему бы и нет, моя милая? — он гортанно промурлыкал. — Тебе что-то не нравится? Может, тебе так лучше…

Драко ускорился, его член с сильной жестокостью погрузился в нее. Снова и снова его толстый член ласкал ее пропитанную похотью плоть, снова и снова она чувствовала, как ее стенки растягиваются до боли и разрываются, ранено сжимаясь и не выпуская его. Боги на небесах… как он делал это с ее телом?

Она кричала теперь, и бесполезные звуки превратились в вопли ужаса…

— Драко… — прошипела она.

Он открыл глаза, затемненные удовольствием.

— Да… — толчок.

— Моя сладкая… — толчок.

— Я искушаю тебя? — толчок.

Гермиона не хотела его хотеть, но тело не сдавалось, не переставало гореть для него, даже когда разум содрогался и вздрагивал от его слов в немом ужасе, ее тело горело еще сильнее, становясь более гладким.

Воин улыбался ей.

— Или, может быть… ты предпочла бы нежного любовника…

Толчки Драко мгновенно замедлились, пока не превратились в неторопливое движение, медленно позволяющее ощутить каждую жилку и пульсацию в этом великолепном акте, медленно приближая ее к грани безумия.

Боги!

Ее тело начало сжиматься с неумолимой жестокостью, больше не подчиняясь ей, разум затуманился, мысли ускользнули. Восхитительный огонь распространялся по ее венам, бежал по сердцу, заражая разум.

Удовольствие… мучительное удовольствие начало захлестывать ее волнами и потоками, она сорвалась.

Чувствуя это сладкое завершение, Драко прекратил нежные движения и яростно двинулся до самого предела, касаясь чего-то глубоко внутри, твердея до лимита боли. отказался от нежных толчков и яростно двинулся по рукоять, подталкивая ее матку, когда он затвердел до предела боли.

— Девочка… Гермиона… иди ко мне…

Теперь из ее глаз текли слезы от желания или страха, Гермиона больше не была уверена в завтрашнем дне. Все, что она знала наверняка, это то, что удовольствие еще никогда не причиняло ей столько боли…

Неохотно, отчаянно цепляясь за последние остатки своего воздержания и потерянной невинности, Гермиона сопротивлялась тому неизвестному шторму, обрушившемуся на ее тело, и сжалась, пытаясь, противиться примитивному инстинкту удовольствия.

— Нет… нет… нет… что ты со мной делаешь? — она умоляла, не сводя глаз с его восторженного лица.

— Шш… шшш… отпусти себя, моя милая. Все будет замечательно, когда ты отпустишь свои мысли…

— Нет! — Гермиона всхлипнула, ее плоть сжалась в тисках, сильнее охватывая его член, и он зашипел от усилившейся похоти. Она хотела, чтобы он перестал двигаться, чтобы это непрекращающееся пламя исчезло. — Стой! Нет, пожалуйста, стой!

Даже несмотря на ее потуги, Драко смог вытащить себя и резко вернуться внутрь.

Гермиона разбилась. Разбилась в дребезги от чувств. Резкий безжалостный крик вылетел из ее рта, и пламя сожгло плоть и лишило ее сил. Глубоко внутри ее органы сразили конвульсия сладострастия. Сама того не желая, она лишь помогла Драко, он вновь ворвался в нее, заливая матку потоками горящего семени, а его тело продолжало двигаться вперед в безжалостных толчках до полного истощения.

Ее тело начало расслабляться, уставшее от пережитого. Она с ужасом поняла, что железные сильные руки собственнически сомкнулись вокруг ее изможденного тела.

— Моя невеста. — он мрачно и удовлетворенно прошептал. — Завтра мы уезжаем домой.

Гермиона подавила отчаянный крик.

— Зачем?

— Чтобы делать это снова, снова и снова… — Драко встретился с ней глазами. Серебро плавилось, смешивалось и погружалось в золото. — До тех пор, пока ты не родишь мне дюжину сыновей и дюжину дочерей.