Как повергнуть герцога [Эви Данмор] (fb2) читать онлайн

Эви Данмор Как повергнуть герцога

Название: Bringing Down the Duke / Как повергнуть герцога

Автор: Evie Dunmore /Эви Данмор

Серия: League of Extraordinary Women, # 1 / Лига выдающихся женщин — 1

Объем книги: 33 главы, «Свадебная история» и бонусная глава

Дата выхода в оригинале: 3 сентября 2019

Переведено специально для группы: Любимая писательница — Лиза Клейпас

Переводчик: Анна Воронина

Редакторы: Ленара Давлетова, Елена Заверюха и Марина Драп

Оформление: Асемгуль Б.

При копировании перевода, пожалуйста, указывайте переводчика, редакторов и ссылку на группу!

Глава 1

Посвящается Опе, которая научила меня,

что я могу справиться с чем угодно,

но не обязана со всем мириться.

Кент. Август, 1879 год.

— Ни в коем случае. Что за безумная идея, Аннабель.

Глаза Гилберта закатились, как у зайца, который знал, что по его следу идут гончие.

Аннабель потупила взгляд, напустив на себя скромный вид, а скромность лучше всего умиротворяла её кузена, когда он приходил в нервное возбуждение. Из всех типов мужчин, с которыми она научилась справляться, «невежественный, но самодовольный» — не самый сложный. С другой стороны, факт того, что её судьба находилась в руках такого человека, был мучительным сам по себе. Сидя в своём тесном маленьком кабинете, Гилберт лишит её шанса всей жизни и преспокойно вернётся к любованию недавно засушенными бабочками под стеклом на столе между ними.

— Что дальше? — спросил он. — Ты надумаешь присоединиться к цирку? Или баллотироваться в парламент?

— Я понимаю, что это несколько необычно, — сказала она, — но…

— Ты не поедешь в Оксфорд, — взревел он и хлопнул ладонью по столу.

По завещанию отца его старый письменный стол достался Гилберту. Потёртый от времени величественный предмет мебели с ножками в виде львиных лап укрепил бы авторитет любого человека, восседающего за ним, но Гилберт напоминал взъерошенного испуганного цыплёнка. Она понимала, что застала его врасплох. Аннабель удивлялась самой себе. После пяти долгих лет, проведённых в качестве горничной Гилберта, она не ожидала, что снова почувствует к чему-нибудь ярое стремление. Покорно опустив голову и не позволяя себе витать в облаках, она смирилась с тем, что все её мечты ограничивались приходом в Чорливуде. И вдруг новость о том, что в Оксфордском университете открылся первый женский колледж, поразила её в самое сердце.

Она пыталась не обращать внимания, но не прошло и недели, как приобретённое с таким трудом самообладание рассыпалось в пух и прах.

Конечно, дело было не только в её безумных мечтах. Кто знает, сколько ещё ей предстояло трудиться в обветшалом доме Гилберта, прежде чем она окажется в полной нищете или пойдёт в служанки и станет лёгкой добычей для развратного хозяина? В течение дня Аннабель выполняла свои обязанности на автомате. По ночам у неё закрадывалось ощущение, что она балансирует на краю пропасти, где на самом дне таится старость в работном доме. В своих кошмарах Аннабель постоянно в неё проваливалась.

Её пальцы нащупали тонкий конверт в кармане передника. Письмо о приёме в Оксфорд. Приличное образование поможет смягчить падение.

— Разговор окончен, — сказал Гилберт.

Она стиснула кулаки. Спокойствие. Только спокойствие.

— Я не хотела с вами ссориться, — тихо проговорила Аннабель. — Мне казалось, вы придёте в восторг. — Наглая ложь.

Гилберт нахмурился.

— В восторг? — На его лице появилось что-то сродни беспокойству. — Ты не в себе?

— Учитывая преимущества, которые получит ваша семья, я полагала, что вы будете рады такой возможности.

— Преимущества…

— Прошу прощения, кузен. Мне не следовало тратить ваше драгоценное время. — Она попыталась встать.

— Не торопись, — остановил её Гилберт, махнув рукой. — Сиди, сиди.

Она посмотрела на него ясными глазами.

— Я знаю, что у вас большие планы на мальчиков, — сказала Аннабель, — а гувернантка с оксфордским образованием сможет помочь.

— Действительно, у меня есть планы, далекоидущие планы, — хмыкнул Гилберт, — но ты и так знаешь греческий и латынь лучше, чем это необходимо, и, конечно же, чем позволяют правила приличия. Ведь существует хорошо известный факт, что слишком серьёзное образование разрушает женский мозг, и где ты здесь видишь для нас преимущество?

— Я могла бы попросить место гувернантки или компаньонки в усадьбе.

Это был её последний аргумент, если упоминание о бароне Эшби, хозяине усадьбы на холме и владельце их прихода, не убедит Гилберта, то тогда ничто не сможет. Гилберт чуть ли не боготворил землю, по которой ступал местный аристократ.

И действительно, он замер. Она почти слышала, как его мозг начинает работать, скрежетать, как старый кухонный точильный камень: старый, потому что у Гилберта никогда не хватало денег на содержание коттеджа. Что было естественным развитием событий, ведь его маленькая зарплата звонаря оставалась прежней, а семья неуклонно росла.

— Ну, — сказал Гилберт, — можно заработать неплохие деньги. Хозяин хорошо платит.

— В самом деле. Но я понимаю. Даже целое состояние не оправдание для непристойного поведения.

— Что правда, то правда, но нельзя назвать такое поведение поистине непристойным, учитывая, что оно послужит более высокой цели.

— О! — воскликнула она. — Теперь, когда вы указали на все недостатки моего плана, я не могу не согласиться. Что, если мой мозг этого не выдержит…

— Не преувеличивай, — сказал Гилберт. — Твоя голова, вероятно, уже привыкла к книгам. Однако мы не можем обойтись без твоей помощи по дому даже неделю. Мне придётся нанять помощницу вместо тебя. — Он бросил на неё тревожащий хитрый взгляд. — Как ты прекрасно знаешь, мои финансы этого не позволяют.

Как некстати Гилберт упомянул о финансах. Без сомнения, он хотел, чтобы она компенсировала ему любые расходы, связанные с её отъездом, поскольку она стоила ему ровным счётом… ничего. К сожалению, небольшой стипендии едва хватит на пропитание и одежду.

Она наклонилась вперёд.

— Сколько бы вы заплатили горничной, кузен?

Глаза Гилберта расширились от удивления, но он быстро пришёл в себя.

Кузен скрестил на груди руки.

— Два фунта.

Она выгнула бровь.

— Два фунта?

Выражение его лица стало упрямым.

— Да. Бет, э-э-э, опять в положении. Я найму дополнительную прислугу.

Не наймёт.

— Тогда я буду посылать вам по два фунта каждый месяц, — проговорила Аннабель, не выдав в голосе своего раздражения.

Гилберт нахмурился.

— И как ты их заработаешь?

— Очень просто. — Она понятия не имела. — Там будет много учеников, нуждающихся в репетиторе.

— Понятно.

Гилберт продолжал сомневаться, как и Аннабель, потому что даже служанки в усадьбе не зарабатывали двух фунтов в месяц, а если у Аннабель получится наскрести лишних два шиллинга, это будет настоящим чудом.

Она встала и протянула ему ладонь.

— Даю слово.

Гилберт посмотрел на её руку, как на диковинное существо.

— Скажи мне, — проговорил он, — откуда мне знать, что оксфордская жизнь не придётся тебе по вкусу, и ты, в конце концов, там не останешься?

Вопрос поставил её в тупик. Странно. Она поэтому и выпрашивала разрешение уехать, чтобы сохранить за собой место в его доме, ведь женщине нужно где-то жить. Но у Аннабель язык не поворачивался дать ему обещание вернуться.

— Но куда же мне ещё идти? — спросила она.

Гилберт поджал губы и рассеянно похлопал себя по животу, не торопясь отвечать.

— Если ты задержишь выплату двух фунтов, — наконец, сказал он, — я попрошу тебя вернуться.

Она медленно переваривала его слова. Для того чтобы попросить её вернуться, сначала нужно её отпустить. Он её отпускал.

— Поняла, — выдавила Аннабель.

Она едва ощутила его мягкие пальцы на своей мозолистой ладони. Аннабель опёрлась о стол, единственный прочный предмет во внезапно затуманившейся комнате.

— И, естественно, тебе понадобится компаньонка, — послышался его голос.

Она не смогла сдержать хриплый смешок, который чуть не испугал её саму.

— Но мне уже двадцать пять.

— Хм, — сказал Гилберт. — Полагаю, с таким образованием ты в любом случае станешь совершенно непригодной для брака.

— Как удачно, что у меня нет желания выходить замуж.

— Да-да, — согласился Гилберт. Она знала, что он не одобряет желание остаться старой девой, считает его противоестественным. Но любые опасения за её добродетель были в лучшем случае лишь частью общепринятых правил, и он, вероятно, об этом подозревал. Или, как и все в Чорливуде, сомневался в её чистоте.

Он нахмурился, будто по команде.

— Есть ещё одна вещь, которую мы должны прояснить, Аннабель.

Между ними повисли недосказанные слова, они парили, как стервятники, готовые в любой момент нанести удар.

Им не пронять Аннабель, её душевная организация обросла мозолями, как и ладони.

— Как известно, Оксфорд — место порока, — начал Гилберт, — змеиное гнездо, полное пьяниц и разврата. Если ты ввяжешься во что-нибудь неподобающее, если на твоё нравственное поведение падёт хоть тень сомнения, как бы мне ни было больно, ты потеряешь место в моём доме. Человек в моём положении, служитель церкви, должен держаться подальше от скандала.

Без сомнения, он имел в виду скандал, связанный с мужчиной. На этот счёт у него не было причин для беспокойства. Однако вопрос её обучения оставался открытым. Гилберт, по-видимому, полагал, что его предоставил сам университет, но на самом деле её благодетелем являлось Национальное общество женского избирательного права, которое Аннабель теперь обязана поддерживать. В свою защиту она могла сказать, что её не интересовала политика, когда она заприметила это общество благодаря некой леди Люси Тедбери и её рекламе женских стипендий. Но можно с уверенностью предположить, что в списке вещей, вызывающих праведный гнев Гилберта, избирательное право для женщин стоит лишь незначительно ниже плотских утех.

— К счастью, деревенская старая дева находится в полной безопасности от любых скандалов, — весело сказала она, — даже в Оксфорде.

Гилберт снова прищурился. Когда он внимательно окинул её взглядом, Аннабель напряглась. Неужели она перестаралась? Возможно, её юность уже прошла, а вскапывание картошки на ветру, под солнцем и дождём добавило несколько слабых морщинок вокруг глаз. Но по утрам на неё из зеркала по-прежнему смотрело лицо девушки лет двадцати с небольшим, всё с теми же скулами, тонким носом и, благодаря французским предкам, губами бантиком. Эти губы сводили мужчин с ума, по крайней мере, так ей рассказывали.

Аннабель иронично скривила рот. Всякий раз, видя своё отражение в зеркале, её внимание привлекали глаза. Их зелёный блеск давно потускнел, они хранили знание, недоступное ни одной дебютантке, знание, которое защищало её от скандалов гораздо лучше, чем увядающая со временем внешность. По правде говоря, меньше всего Аннабель хотелось снова попасть в неприятности из-за мужчины.

Глава 2

Вестминстер. Октябрь.

— Итак, — начала леди Люси, — для новых членов нашего общества сообщаю, что существует три правила, которых следует придерживаться, вручая листовку джентльмену. Первое: определите человека, обладающего влиянием. Второе: подходите к нему решительно, но с улыбкой. Третье: помните, что они могут чувствовать ваш страх, но обычно сами боятся вас больше.

— Как собаки, — пробормотала Аннабель.

Острый взгляд серых глаз леди переместился на неё.

— Именно.

Нужно запомнить, что у этой девушки хороший слух.

Стискивая в замёрзших руках концы шали, Аннабель прижала их груди. Грубая шерсть почти не защищала от промозглого лондонского тумана, плывущего над Парламентской площадью, и уж тем более от неодобрительных взглядов прохожих. Парламент был закрыт в это время года, но по Вестминстеру продолжало бродить множество джентльменов, разрабатывающих законы, по которым жила вся страна. Желудок Аннабель неприятно сжался при мысли о том, что ей придётся приблизиться к одному из них. Ни одна порядочная женщина не станет разговаривать с незнакомцем на улице, тем более размахивая брошюрами со смелым заявлением: «Закон о собственности замужних женщин превращает жён в рабынь!»

В громком заголовке, конечно, была доля правды, благодаря этому закону состоятельная женщина теряла всё своё имущество в день свадьбы… И всё же, учитывая неодобрительные взгляды, которые бросали на их маленькую группу прохожие, Аннабель старалась не показывать свои брошюры. Её усилия быстро свелись на нет, как только леди Люси, секретарь Национального общества женского избирательного права, разразилась побудительной речью. Женщина обманчиво хрупкой внешности выглядела изящно, словно фарфоровая кукла с идеально приглаженными светлыми волосами и изысканными чертами на лице в форме сердца, но, когда она наставляла своих сподвижниц, её голос ревел, как береговая сирена.

Каким образом дам заставили присутствовать на сегодняшнем собрании? Они жались друг к другу, как овцы застигнутые бурей, явно желая оказаться где-нибудь в другом месте, и Аннабель была готова поспорить на свою шаль, что ни одна из них не выслуживалась перед комитетом ради стипендии. Стоявшая рядом рыжеволосая девушка с круглыми карими глазами и вздёрнутым, порозовевшим от холода носиком выглядела довольно скромно, но благодаря оксфордским сплетням Аннабель знала, что эта молодая женщина — мисс Харриет Гринфилд, дочь самого могущественного банкира Великобритании. Влиятельный Жюльен Гринфилд, вероятно, и понятия не имел, что его дочь трудится на благо женского движения. Его наверняка хватил бы удар, если бы он об этом узнал.

Мисс Гринфилд с опаской держала листовки, словно ожидая, что они в любой момент могут укусить её за руку.

— Определить, подойти, улыбнуться, — пробормотала она. — Ничего сложного.

Едва ли. С высоко поднятыми воротниками и низко надвинутыми цилиндрами, каждый проходящий мимо джентльмен казался неприступной крепостью.

Девушка подняла голову, и их взгляды встретились. Лучше всего сердечно улыбнуться и отвести глаза в сторону.

— Вы ведь мисс Арчер? Студентка со стипендией?

Мисс Гринфилд уставилась на Аннабель поверх пурпурного мехового палантина.

Естественно, сплетни в Оксфорде ходили обо всех.

— Она самая, мисс, — ответила Аннабель и задумалась, как поступит девушка дальше: проявит жалость или начнёт насмехаться?

Но глаза мисс Гринфилд загорелись любопытством.

— Вы, должно быть, ужасно умная, раз получили стипендию.

— Спасибо, — медленно проговорила Аннабель. — Скорее, ужасный синий чулок.

Мисс Гринфилд захихикала, как совсем молодая девочка.

— Я Харриет Гринфилд, — представилась она и протянула руку в перчатке. — Это ваше первое собрание?

Леди Люси, казалось, была слишком поглощена собственной речью о справедливости и Джоне Стюарте Милле^[1]1, чтобы обратить внимание на их разговор.

Но Аннабель всё равно понизила голос до шёпота.

— Да, первое.

— О, прелестно, и моё тоже, — сказала мисс Гринфилд. — Я так надеюсь, что мне это подойдёт. Найти для себя благородное дело гораздо сложнее, чем кажется, согласны?

Аннабель нахмурилась.

— Благородное дело… для себя?

— Да, разве вы не считаете, что у каждого человека должно быть своё благородное дело? Я хотела вступить в Женский комитет по тюремной реформе, но мама не позволила. Поэтому я попробовала обратиться в Королевское общество садоводов, но и там меня ждал провал.

— Мне очень жаль.

— Я всего лишь в процессе поиска. — Мисс Гринфилд оставалась невозмутимой. — У меня такое чувство, что права женщин — достойное дело, хотя должна признаться, сама мысль о том, чтобы подойти к джентльмену и…

— Что-то не так, мисс Гринфилд?

Вопрос прозвучал, словно выстрел, заставив их обеих вздрогнуть. Чёрт. Уперев маленький кулачок в бедро, на них свирепо уставилась леди Люси.

Мисс Гринфилд опустила голову.

— Н-нет.

— Нет? У меня создалось впечатление, что вы что-то обсуждаете.

Мисс Гринфилд нечленораздельно пискнула. Но, как известно, леди Люси пленных не брала. Ходили слухи, что она в одиночку вызвала дипломатический скандал с участием испанского посла при помощи серебряной вилки…

— Мы просто делились небольшими переживаниями, учитывая, что мы новички в этом деле, — сказала Аннабель, леди Люси тут же пригвоздила её суровым взглядом. Святая матерь божья. Секретарь не относилась к тем женщинам, которые скрывают недовольство за жеманными улыбками. Если женщины в большинстве своём хотели казаться милыми кошечками, эта же была настоящей тигрицей.

Удивительно, но леди ограничилась коротким кивком.

— Не переживайте, — сказала она. — Можете работать вместе.

Мисс Гринфилд сразу оживилась. Аннабель растянула губы в улыбке. Если у них получится воздействовать хотя бы на одного джентльмена, она сильно удивится.

С уверенностью, которой совсем не чувствовала, Аннабель повела девушку в сторону оживлённой стоянки наёмных экипажей, где в воздухе витал запах лошадей.

— Определить, подойти, улыбнуться, — бормотала себе под нос мисс Гринфилд. — Как вы думаете, мисс Арчер, мы сможем достигнуть нужного результата, не привлекая излишнего внимания? Видите ли, мой отец… Мне кажется он не в курсе, что деятельность во имя нашего дела — настолько публичное занятие.

Аннабель окинула площадь внимательным взглядом. Они находились в самом сердце Лондона, рядом с Биг-Беном, в окружении людей, которые, вероятно, в той или иной степени все имели дело с отцом мисс Гринфилд. Не привлекать излишнего внимания означало бы остаться в Оксфорде. Как же было бы здорово остаться в Оксфорде. К наёмным экипажам приблизился джентльмен, он замедлил шаг, пристально посмотрел на неё, потом обошёл стороной, скривив губы, будто наступил в грязь. Другой суфражистке, находившейся поблизости, везло не больше, мужчины кидали в её сторону насмешки и презрительно отмахивались. Эти надменные жесты аристократических рук пробудили в Аннабель давно забытое чувство, оно шевельнулось глубоко внутри неё и обожгло горло как кислота. Гнев.

— Не то чтобы отец был противником женских прав как таковых… — выдохнула мисс Гринфилд. Она замерла, её внимание привлекло что-то позади Аннабель.

Она обернулась.

У входа в парламент будто из тумана материализовалась группа из трёх мужчин. Со стремительностью паровоза они быстро приближались к экипажам.

По спине Аннабель забегали тревожные мурашки.

Человек слева напоминал дикаря, изысканная одежда обтягивала его неуклюжую фигуру. Мужчина в середине был джентльменом, его мрачное лицо обрамляли большие бакенбарды. Третий же… Третий их спутник являлся именно тем, кого искали девушки: человеком, обладающим влиянием. Низко надвинутая шляпа наполовину скрывала его лицо, элегантное пальто подчёркивало прямые атлетические плечи, а не придавало им благородную сутулость. Мужчина двигался с той спокойной, властной уверенностью, говорившей о том, что он может позволить себе завладеть землёй, по которой ходит.

Словно почувствовав на себе пристальный взгляд Аннабель, он поднял глаза.

Она замерла.

В его поразительных, серо-ледяных глазах светился холодный и проницательный ум, который говорил о том, что он зрит прямо в корень вещей: взвешивает, опровергает и сбрасывает их со счетов.

Внезапно Аннабель почувствовала себя беззащитной и хрупкой как стекло.

Она резко отвела глаза, её сердце бешено колотилось в груди. Аннабель знала такой тип людей, и годами ненавидела мужчин с врождённой уверенностью в себе, чьё превосходство выражалось во всём: от самонадеянной манеры поведения до идеально прямого аристократического носа. От одного лишь взгляда таких мужчин люди сжимались от страха.

Ей показалось крайне важным не стушеваться перед этим человеком.

Женщины хотели, чтобы их услышали влиятельные мужчины? Она только что сделала первый шаг: определила джентльмена.

Теперь шаг второй: решительно к нему подойти… Её пальцы сжали листовку, а ноги сами понесли к нему навстречу.

Его светлые глаза сузились.

Она улыбнулась.

В этот момент кто-то толкнул её в плечо, отбросив в сторону.

— Пропустите, мадам!

Дикарь. Аннабель успела позабыть о его существовании, а теперь благодаря ему споткнулась о собственные ноги, и мир внезапно накренился.

Твёрдая рука схватила её за плечо, удержав на месте.

Она подняла глаза и наткнулась на холодный взгляд.

Чёрт. Это был тот самый аристократ.

Просто невероятно, они и подумать не могли, что смогут обратить на себя внимание подобного человека. В нём не чувствовалось ни капли мягкости, в его броне отсутствовали даже малейшие трещинки. Он был чисто выбрит, его очень светлые волосы — коротко подстрижены по бокам. Всё в нём говорило об опрятности, правильности и рациональности: выделяющийся нос, разлёт бровей, твёрдая линия челюсти. Мужчина напоминал безупречный неприступный ледник.

Её желудок болезненно сжался.

Аннабель оказалась лицом к лицу с редчайшим типом мужчин: совершенно неподдающимся управлению.

Надо бежать.

Её ноги словно приросли к месту. Она не могла оторвать взгляда от мужчины. От его глаз. В их холодных глубинах скрывалась буря усмирённых эмоций, которая заворожила и манила к себе. Между Аннабель и незнакомцем проскочила яркая и тревожная искра, по силе сродни электрическому разряду.

Рот мужчины приоткрылся. Его взгляд упал на её губы. На мгновение его глаза жарко вспыхнули.

Ну, что сказать. Независимо от положения в обществе, им всем нравился её рот.

Аннабель заставила себя поднять руку и сунуть ему под нос брошюру.

— Внесите поправки в Закон о собственности замужних женщин, сэр.

Невероятным образом его глаза стали ещё больше напоминать льдинки.

— Вы играете в рискованные игры, мисс.

Как и всё в нём, голос мужчины был холодным и властным.

Кровь Аннабель только быстрее побежала по венам.

— При всём уважении, риск того, что меня может толкнуть джентльмен средь бела дня, обычно довольно низок, — сказала она. — Отпустите меня, пожалуйста.

Взгляд мужчины метнулся к его правой руке, которая всё ещё держала Аннабель.

Его лицо стало непроницаемым.

В следующее мгновение он её отпустил.

Шум и суета на Парламентской площади снова начали доноситься до Аннабель, хотя теперь неестественно громко.

Место на её руке, к которому прикасались сильные пальцы незнакомца, горело огнём.

Мужчина уже промчался мимо, глядя вперёд, а двое его спутников следовали за ним по пятам.

Аннабель сглотнула, обнаружив, что во рту пересохло. Губы всё ещё покалывало, будто он провёл по ним кончиком пальца.

Маленькая ручка в перчатке коснулась её рукава, и Аннабель подпрыгнула. Карие глаза мисс Гринфилд были широко распахнуты от беспокойства и… благоговения.

— Мисс. С вами всё в порядке?

— Да. — Нет. Её щеки горели, будто она упала лицом на мокрую мостовую. Аннабель пригладила дрожащей рукой юбки. — Ну что ж, — сказала она с наигранной весёлостью, — я так понимаю, джентльмены не заинтересовались.

Краем глаза она наблюдала, как неприступный лорд и его приспешники садятся в большой экипаж. Тем временем мисс Гринфилд разглядывала её с завуалированной настороженностью, вероятно, пытаясь вежливо определить, не слишком ли она расстроилась. Аннабель не расстроилась, но нельзя отрицать, что она действовала импульсивно. Господи, помоги ей. Она так давно не поступала импульсивно.

— Вы знаете, кто это был? — спросила мисс Гринфилд.

Аннабель покачала головой.

— Герцог Монтгомери, — сказала девушка.

Герцог. Ну, конечно, первый мужчина, которого она попыталась агитировать, оказался герцогом, чуть ли не принцем…

Позади послышался цокот каблуков, леди Люси, как маленький фрегат, неслась к ним на всех парах.

— Я правильно поняла? — спросила она. — Вы только что попытались воздействовать на герцога Монтгомери?

Аннабель выпрямилась.

— Я не знала, что он не входит в наш список.

— Не в этом дело. Просто никто раньше не пытался к нему подойти. — Леди склонила голову набок и оглядела Аннабель с ног до головы. — Не могу решить, вы одна из самых храбрых или самых глупых женщин, которых я недавно приняла в наши ряды.

— Я не знала, кто это, — сказала Аннабель. — Он просто показался мне влиятельным человеком.

— Что ж, здесь вы были правы, — проговорила леди Люси. — Он — один из самых влиятельных людей в стране.

— Тогда попытка того стоила?

— Вы его видели? Он развёлся с женой всего через год после свадьбы, оставив за собой приданое, а с ней порвал все связи. Мы можем с уверенностью сказать, что в борьбе за права женщин он нам не помощник, и не стоит растрачивать на него наши ограниченные ресурсы.

— Развёлся? — Хоть Аннабель и была родом из провинциального Чорливуда, но даже она знала, что аристократы не разводятся. И всё же мысль о герцоге не давала ей покоя. — Повлияет ли его мнение на других важных людей?

Леди Люси неженственно фыркнула.

— Он может повлиять на все предстоящие голосования, если захочет.

— Значит, если он против нас, то вряд ли имеет значение, скольких политиков мы перетянем на свою сторону?

— Вероятно. — Леди Люси нахмурилась. — Но это не имеет никакого значения. Наша армия не пригодна для нападения на столь неприступную крепость.

— А что, если мы возьмём эту крепость в осаду, — предложила Аннабель, — или применим уловки, вроде огромного деревянного коня?

На неё уставились две пары прищуренных глаз.

О, великолепно, она подумала об этом вслух. Должно быть, инцидент с дикарём, который её толкнул, потряс Аннабель сильнее, чем могло показаться.

— Звучит интересно, — протянула леди Люси. — Нужно включить Монтгомери в повестку дня встречи на следующей неделе. — Она протянула руку и улыбнулась. — Зовите меня Люси. И вы тоже, мисс Гринфилд. И прошу прощения, я полагаю, что вижу там лорда Чилтерна.

Она исчезла в тумане с развивающимся за спиной, как вымпел, красным шарфом. Когда мисс Гринфилд снова повернулась к Аннабель, её лицо посерьёзнело.

— Вы спасли меня от гнева леди Люси на глазах у всех. Пожалуйста, зовите меня Хэтти.

Такое фамильярное общение сначала с леди, а теперь с богатой наследницей, немного претило. Аннабель глубоко вздохнула. Теперь она вела новую жизнь — стала студенткой, агитировала герцогов, пожимала руки невероятно богатым девушкам в пурпурных меховых палантинах. Видимо, самым мудрым решением было притвориться, что всё это совершенно нормально.

— С удовольствием, — ответила она. — И приношу извинения за то, что привлекла излишнее внимание.

Смех Хэтти весело разнёсся по площади и привлёк почти столько же возмущённых взглядов, сколько и брошюры.

В тот день им не удалось вызвать энтузиазм ни у одного влиятельного человека. В промежутках между своими вялыми попытками Аннабель то и дело поглядывала в ту сторону, где скрылась карета с герцогом.

Глава 3

Когда её величество вызывала к себе, даже герцогу приходилось подчиняться. Даже если тот самый герцог, о котором шла речь, был с головой погружён в управление одним из старейших герцогств королевства и предпочитал держаться вдали от сводящих с ума лондонских толп. Королеве никто не отказывал, и Себастьян Деверо, девятнадцатый герцог Монтгомери, знал, что он не исключение. Каждому надлежит знать пределы своих возможностей. Что означало, он мог брать их в расчёт или полностью игнорировать в зависимости от обстоятельств.

Широкими шагами он шёл по коридорам Букингемского дворца, практически подгоняя несущегося впереди церемониймейстера. Секретарь Лэмбтон и его личный охранник, как обычно, спешили где-то позади.

Что понадобилось королеве?

В последний раз, когда она вызвала его столь же срочно, он вышел из её покоев с поручением прекратить торговую войну с Османской империей. После чего его обыденный уклад жизни полетел к чертям, и Себастьян всё ещё разбирался с накопившейся бумажной волокитой. Сейчас он был бы рад более серьёзному заданию, настолько грандиозному, что оно дало бы ему право попросить об ответной услуге.

Он передал шляпу и пальто одному из лакеев, которые выстроились в коридоре перед королевскими покоями.

— Вы, — обратился Себастьян к охраннику Лэмбтона.

— Ваша светлость?

— Толкать женщину не было никакой необходимости.

Густые брови охранника опустились.

— Ту, на площади?

— Да. Или вы сегодня ещё с кем-то грубо обошлись?

— Э… нет, ваша светлость.

Себастьян кивнул.

— Если я узнаю, что вы снова подняли руку на женщину, это будет последний день вашей работы здесь.

Охранник не был его подчинённым. Но Себастьяну стоило только захотеть, и человек лишится места. На шее мужчины вспыхнули багровые пятна. Он поклонился.

— Как пожелаете, ваша светлость.

Охранник говорил с явным акцентом Ист-Энда. Настали тяжёлые времена, раз даже во дворце не могли подыскать приличный персонал.

Большие створчатые двери распахнулись, открывая взору позолоченное убранство комнаты и церемониймейстера.

— Ваша светлость. Сэр Лэмбтон. — Слуга низко поклонился и отступил назад. — Её величество вас ожидает.

Королева, женщина с тучной фигурой, поднялась с кресла, шурша плотными чёрными юбками.

— Монтгомери. — Она направилась к нему, протянув руку, украшенную дорогими кольцами. — Рада вас видеть.

Приподнятые уголки губ говорили сами за себя. Королева находилась в благоприятном расположении духа. Пока.

— Сэр Лэмбтон, — она повернулась к секретарю, — надеюсь, ваше путешествие прошло без происшествий?

Лэмбтон покачал головой.

— Почти, мадам. На Парламентской площади на нас напала феминистка.

Уголки её рта резко опустились.

— Неужели.

— Она направилась прямо к герцогу.

— Какая наглость!

— Мне удалось благополучно спастись, мадам, — иронично усмехнулся Себастьян.

— На этот раз, — сказала королева. — О, их следовало бы хорошенько выпороть. Что за отвратительные, противоестественные требования! И кто пострадает, если они добьются своего? Ну что за женщины. Ни один джентльмен в здравом уме не захочет защищать этих мужеподобных созданий, если возникнет такая необходимость. Скажите, Монтгомери, — спросила её величество, — она выглядела сильно мужеподобной?

Мужеподобной? Женщина обладала самыми нежными, самыми манящими губами, какие он только встречал по эту сторону Ла-Манша. Мужчина мог легко потерять голову от удовольствия, которое сулил такой рот, как у неё. Но ещё более примечательным было то, что она смотрела ему прямо в глаза. Своими зелёными, слегка раскосыми глазами, которых не коснулась улыбка.

Он покачал головой.

— Мне она показалась вполне женственной, мадам.

— Хм. — На королеву его ответ не произвёл никакого впечатления. — Вы знаете, что бывает, когда у простых людей возникают грандиозные идеи? Хаос. Случается хаос. Только посмотрите на Францию. — Она резко развернулась. — Но эти заботы оставим на потом, — продолжила королева. — Сегодня есть более неотложные дела.

Себастьян напрягся. «Неотложные дела» звучало многообещающе. У королевы, точнее у её племянника, находилось кое-что, что принадлежало Себастьяну, и у него получится это вернуть, если только он сможет предложить взамен нечто более ценное. За те шестнадцать лет, что он носил герцогский титул, ничего подобного не нашлось. Всё было и так понятно. Ведь герцогом, даже покорным, легче управлять, если держишь в заложниках его восьмисотлетнее семейное поместье.

Королева опустилась в кресло с таким важным видом, будто это был её трон.

— Вы — редкий человек, Монтгомери, — начала она. — Вы оцениваете ситуацию, принимаете решения и выполняете поручения очень эффективно и, что удивительно… скромно. — Она прикоснулась к инкрустированному бриллиантами распятию на шее. — А я очень ценю скромность.

Себастьян скромно кивнул, хотя на самом деле вовсе не был скромным. Он вёл себя подобным образом, потому что это приносило свои результаты, но королева не первая, кто неправильно интерпретировала его манеру держаться.

— Я хочу, чтобы вы стали главным стратегическим советником в предвыборной кампании партии тори.

Благодаря герцогскому воспитанию он сумел сохранить невозмутимое выражение лица, но его разум лихорадочно работал.

— Для предстоящих выборов?

Королева нахмурилась.

— Да. Что-то пошло не так. Либеральная партия неожиданно вышла вперёд.

Неудивительно, ведь члены той партии смотрели на ситуацию в стране трезво, а не сквозь розовые очки партийной идеологии Дизраэли. Но королева питала нелепую слабость к выскочке премьер-министру, и теперь она просила его, Себастьяна, удержать этого человека у власти?

Немецкие часы с кукушкой на каминной полке отсчитывали драгоценные секунды, пока он перебирал в голове факты. Выборы должны состояться в марте, чуть больше чем через пять месяцев. Едва ли у него хватит времени, чтобы изменить ситуацию, учитывая десяток поместий, политическую работу и непослушного брата, за которыми нужен глаз да глаз. Вопрос заключался в том, насколько сильно королева хотела, чтобы именно Себастьян изменил ход этих выборов? Видимо очень сильно. В свои тридцать пять лет он являлся одним из её самых доверенных советников, потому что хорошо выполнял свою работу.

Он встретился с ней взглядом.

— Я польщён, но я не политик, мадам.

Королева застыла.

— Оставьте нас, Лэмбтон, — приказала она.

Как только дверь захлопнулась, королева нахмурилась ещё сильнее.

— Вы политик во всём, кроме имени, и никто не может оспорить ваше лидерство, — сказала она. — Ваши общественные начинания имеют непрерывную историю успеха.

— В настоящее время я слишком занят, чтобы выполнить ваше поручение должным образом, мадам.

— Прискорбно, — холодно проговорила королева, а, когда он не ответил, спросила: — Скажите, есть ли что-нибудь, что позволило бы вам изменить приоритеты?

Она не столько спрашивала, сколько провоцировала его предъявить требования королеве Англии.

Себастьян не дрогнул.

— Я трачу много времени на то, чтобы убедить Хартфорда продать мне замок Монтгомери, — сказал он. — Если кто-то убедит его вернуть мне дом, у меня появится возможность стать советником тори.

Её глаза сузились.

— Продать вам замок? У нас создалось впечатление, что его на самом деле никто не покупал. — Из-под тяжёлых юбок доносилось быстрое постукивание маленькой ножки. — Напомните нам, Монтгомери, каким образом ваше фамильное поместье перешло во владение моего племянника?

Видимо, он это заслужил.

— Мой отец проиграл его маркизу в карты, мадам.

Брови королевы приподнялись в притворном удивлении.

— Ах. Верно. Видите ли, раз замок настолько низко ценится, что его можно поставить на карту, то его потеря вполне заслужена, вам не кажется?

— Безусловно, — сказал он, — но ведь я не мой отец.

Она перестала топать ногой. Последовавшее напряжённое молчание было странным образом наполнено чем-то личным. Королева годами наблюдала за тем, как он пытается собрать воедино наследие своей семьи, никогда не мешая ему, но и не помогая. Кроме одного раза, как подозревал Себастьян, потому что последствия развода оказались на удивление сносными.

— Бесспорный факт, — сказала она. — Поэтому я хочу, чтобы вы взяли на себя руководство предвыборной кампанией.

— Мадам…

Она резко подняла руку.

— Так и быть. Хартфорд сделает вам предложение по продаже сразу после выборов.

У Себастьяна возникло ощущение, будто его швырнули на землю, все мышцы сковало напряжение, а следующий вдох дался ему с трудом.

— Повлияют ли результаты выборов на его предложение? — с трудом спросил он. В таких вещах нужна ясность.

Она усмехнулась.

— Естественно. Последнее слово, конечно, за Всевышним, но разве победа на выборах не будет достаточным доказательством того, что замку суждено вернуться к вам?

В его голове тут же начал вырисовываться план действий. Себастьян поднялся на ноги и направился к дверям, мысленно перестраивая расписание на ближайшие месяцы…

— Герцог.

Он медленно повернулся.

Королева откинулась на спинку кресла, в её голубых глазах зажёгся недобрый огонёк.

— Если мы хотим, чтобы эта кампания увенчалась успехом, — проговорила она, — ваше поведение должно стать образцовым.

Он подавил хмурый взгляд. Его поведение и так было образцовым, настолько, что даже развод не смог подмочить репутацию Себастьяна.

— Ходят слухи, что вы становитесь эксцентричным, — сказала она, — но эксцентричность совсем не идёт человеку, которому нет и сорока, согласны?

— Согласен…

— И всё же вас почти не встретишь на званых вечерах. Вы не приглашаете гостей на ужин, ведёте затворнический образ жизни, хотя всем известно, что политические решения принимаются за хорошей трапезой. И ни в прошлом году, ни в позапрошлом вы не устраивали приёма по случаю встречи Нового года.

И три года назад тоже. Потому что всеми этими делами должна заниматься герцогиня.

Он стиснул зубы. Становилось понятно, к чему клонит королева.

— Новогодние приёмы Монтгомери имели широкую известность по всему континенту, когда я была ещё девочкой, — продолжила она. — Ваш дед устраивал самый грандиозный фейерверк. Конечно, тогда всё это происходило в замке Монтгомери, но Клермонт тоже подойдёт.

— Вы хотите, чтобы я организовал новогодний приём, — сухо проговорил он.

Она радостно хлопнула в ладоши.

— Почему бы и нет. Вы, конечно, опаздываете с приглашениями, но люди изменят свои планы. Никто не захочет создать впечатление, будто его не пригласили на самое значимое мероприятие года. Так что выполните свой долг, герцог. Устройте празднества. И повеселитесь.

Повеселитесь. Пока поезд, постукивая колёсами, возвращался в Уилтшир, Себастьян прокручивал в голове это насмешливое слово. Он оторвал взгляд от темнеющего горизонта.

Рэмси только что закончил раскладывать блокнот, перьевую ручку и пресс-папье на узком столике перед Себастьяном и направился в отделение для прислуги.

— Рэмси, составь список персонала, который потребуется для организации загородного приёма по случаю встречи Нового года.

Хорошо обученный, камердинер не смог удержаться: прежде чем он успел взять себя в руки, его глаза расширились от удивления.

— Да, ваша светлость.

— Необходимо устроить фейерверк, расходы не имеют значения.

— Понял, ваша светлость.

— И бал, — мрачно добавил Себастьян. — Мне нужна основная идея проведения зимнего бала к следующей неделе.

— Конечно, ваша светлость. — Рэмси засунул руку в карман пиджака и достал тонкий серебряный портсигар с сигаретами. Он положил его рядом с пресс-папье и удалился.

Себастьян взялся за перо. Возмездие королевы попало в цель. Вряд ли можно счесть наказанием домашний приём, но, с другой стороны, она знала, как сильно его раздражают толпы гостей, бессмысленная болтовня, духота, вторжение в его дом и работу. И это при том, что у него не было герцогини, которая взяла бы на себя обязанности по подготовке к мероприятию и общению с гостями. Он замер. Возможно, в этом и заключалось истинное намерение королевы, заставить его почувствовать необходимость жениться?

Себастьян отложил перьевую ручку и потянулся за сигаретами. Ему не нужно было напоминать, он и так знал, что мужчине его возраста давно следовало обзавестись герцогиней, которая стала бы вести домашние дела и управляться с целой стайкой сыновей. И каждая светская матрона об этом тоже знала. Как только он появлялся в обществе, они навязывали ему своих дочерей, семнадцатилетних дебютанток, которые наперебой соперничали за право стать следующей герцогиней Монтгомери. Все они так его боялись, что даже не решались поднять на него взгляд. Губы Себастьяна изогнулись в саркастичной улыбке. В статусе его жены им придётся выносить гораздо больше, чем просто смотреть ему в лицо.

В его сознании промелькнуло непрошенное видение: ясный взгляд зелёных глаз. Девушка на площади. Она посмотрела ему прямо в глаза. И ответила, ничуть не смущаясь. Ни одна из знакомых ему дам не отваживалась бы на такое, но не женщина, стоявшая гораздо ниже его по положению. Непостижимо. И всё же зеленоглазая незнакомка осмелилась. Она отделилась от стаи, от той безликой толпы, которая обычно просто мельтешила на задворках его жизни, и встала прямо на его пути… Самонадеянная девчонка. Возможно, сумасшедшая.

Он раскрыл блокнот и, как только перо коснулось бумаги, все посторонние мысли вылетели у него из головы. Замок Монтгомери, доставшийся первому герцогу за проявленную отвагу в битве при Гастингсе, восемнадцатый герцог проиграл в карты. Себастьян вернёт его назад, даже если это будет последнее, что он сделает в этой жизни.

Глава 4

— Вы выглядите рассеянной, мисс Арчер.

Острый, как у стрелка, взгляд поверх очков в металлической оправе устремился на Аннабель, и она почувствовала укол вины и всплеск тревоги. В твидовом пиджаке с заплатками на локтях, с нахмуренными бровями на высоком лбу профессор Дженкинс выглядел блестящим академиком, коим и являлся. Ему едва исполнилось сорок, а он уже был титаном в области военного древнегреческого искусства, поэтому во время его утренних занятий, которые он вёл в качестве тьютора^[2], следовало проявлять усидчивость, как нигде.

Она с раскаянием посмотрела на человека, с которым её отец прежде поддерживал переписку.

— Простите, профессор.

Он склонился над столом.

— Это всё из-за чёртового вязания, да?

— Прошу прощения?

— Вязание, — повторил он, злобно глядя на миссис Форсайт. — Этот стук сводит с ума, как протекающий кран.

Стук спиц за спиной Аннабель внезапно прекратился, и комнату наполнили возмущённые восклицания миссис Форсайт. Аннабель съёжилась. В конце концов, женщина оскорбилась по праву, Аннабель платила ей шесть пенсов в час за то, чтобы она просто сидела рядом, потому что Гилберт, чёрт бы его побрал, оказался прав в одном: ей действительно была необходима компаньонка, причём одобренная самой руководительницей колледжа. Студенткам не разрешалось появляться в центре Оксфорда без сопровождения, и они не моглиоставаться с профессором наедине. Элегантная пожилая вдова миссис Форсайт определённо выглядела достойной блюстительницей приличий.

Но если Дженкинса раздражал стук спиц, Аннабель должна найти другое решение. В конце концов, он был титаном. Его уроки превращали помятые старые страницы в выразительные окна в прошлое, его выдающийся интеллект разжигал в Аннабель желание учиться. И, чтобы преподавать ей греческую историю, он взял на себя труд прийти в класс, который предоставил студенткам университет: комнату с разномастной мебелью над пекарней на Литтл-Кларендон-стрит.

Над пекарней. В этом и заключалась вся беда. Отвлекало не вязанье, а запах свежеиспеченного дрожжевого хлеба, доносившийся сквозь щели в двери…

Внизу по улице с грохотом проехала телега.

Профессор с раздражением громко захлопнул свой экземпляр «Фукидида^[3]».

— На сегодня всё, — сказал он. — Я не сомневаюсь, что к завтрашнему дню вы предложите свой оригинальный взгляд на эту главу.

К завтрашнему дню? Приятное ощущение от его похвалы быстро прошло, ей опять придётся провести ночь за учёбой. Неотложные дела в Оксфорде накапливались быстрее, чем в Чорливуде.

Убирая перьевые ручки и блокнот в сумку, Аннабель украдкой наблюдала за Дженкинсом. Наконец, встретив его лично после долгих лет сухой научной переписки, она всё ещё удивлялась, как молодо выглядит профессор. Он был долговязым, а благодаря жизни, проведённой в тускло освещённых архивах, на его лице отсутствовали морщины. К тому же настроения профессора часто менялись, он то погружался в свои мысли, то вмиг оживал и тогда ничто не могло скрыться от его проницательного взора. С подобным типом мужчин не так-то легко справиться.

Под ними, в пекарне, кто-то с большим энтузиазмом принялся стучать металлическими кастрюлями.

Дженкинс ущипнул себя за переносицу.

— В следующий раз приходите в мой кабинет в Сент-Джонсе, — сказал он.

Сент-Джонс был одним из старейших и богатейших колледжей Оксфорда^[4]. Ходили слухи, что одна их винная коллекция стоила всех королевских драгоценностей.

— Но никаких спиц и пряжи, — предупредил Дженкинс, — понятно?

Аннабель спешила вниз по бульвару Сент-Джайлс в компании всё ещё рассерженной миссис Форсайт. Жаль, что нельзя побродить здесь подольше и насладиться видом очаровательных стен из песчаника, обрамляющих улицу, но она уже опаздывала на собрание суфражисток. Хотя ей всё-таки удалось проникнуться многовековыми знаниями и атмосферой таинственности, которые источали рассохшиеся камни старых строений. На днях Аннабель заглянула в одну из средневековых дверей в стене, мельком увидев за ней прекраснейший сад на территории мужского колледжа, маленький островок экзотических деревьев, поздних цветов и укромных уголков, спрятанный от посторонних взглядов, как драгоценный камень в шкатулке. Возможно, когда-нибудь у неё получится проникнуть внутрь.

На этой неделе суфражистки собирались в «Рэндольфе». Хэтти и её двоюродная бабушка, выступающая в качестве компаньонки, сняли апартаменты в шикарном отеле на время семестра и любезно предложили принять женщин у себя. Общая комната в Леди-Маргарет-Холле, колледже Аннабель, вполне могла бы вместить небольшую группу активисток, но его декан, мисс Вордсворт, не допускала проведения политических мероприятий на территории учебного заведения.

— Я закрою глаза на происхождение вашей стипендии, — сказала она Аннабель во время их первой встречи, — но советую не злоупотреблять доверием, которое проявил к вам университет.

Мисс Вордсворт была интересной женщиной, она платила из собственного кармана преподавателям, чтобы дать женщинам образование, но не видела никакой необходимости помогать им получить право голоса.

— Чего же именно добивается ваша группа? — запыхавшись, спросила миссис Форсайт, чем до боли напомнила Аннабель тётю Мэй.

«Чего же именно добивался мой племянник, нагружая тебя излишними знаниями?» — Подобные вопросы тётя Мэй задавала беспрестанно в течение долгих зимних месяцев, которые они вместе провели на севере. Не потому ли она выбрала миссис Форсайт из числа компаньонок, одобренных руководительницей колледжа? Аннабель исподтишка посмотрела на женщину краем глаза. С этими маленькими очками на кончике носа она даже немного походила на тётю Мэй.

— Мы просим внести поправки в Закон о собственности замужних женщин, — ответила Аннабель, — чтобы женщины могли сохранить за собой своё имущество после замужества.

Миссис Форсайт нахмурилась.

— Но зачем? Ведь все земные блага мужа принадлежат и его жене?

— Но только эти земные блага не записаны на её имя, — осторожно заметила Аннабель. — А поскольку голосовать могут только люди, чья собственность на их имя записана, женщине необходимо сохранить имущество за собой, если она хочет получить право голоса.

Миссис Форсайт цокнула языком.

— Мне становится понятно, почему такая красивая девушка, как вы, осталась незамужней. Вы не только книжный червь, но и радикальная политическая активистка. Очень непрактично брать такую женщину в жёны.

— Очень, — подтвердила Аннабель. Какой смысл притворяться, что это не так? Она не годилась в жёны ни одному знакомому ей мужчине. Вероятно, Аннабель стала такой после того, как прочитала об Ахиллесе, Одиссее и Ясоне, о полубогах и людях, которые бороздили просторы семи морей. О мужчинах, которые могли взять её с собой на поиски приключений. Возможно, отцу следовало дать ей прочитать «Спящую красавицу» вместо «Илиады», тогда её жизнь могла бы сложиться совсем по-другому.

В «Рэндольфе» встреча вот-вот должна была начаться: Люси рылась в сумке рядом с небольшим столом оратора. Дюжина о чём-то переговаривающихся дам образовала полукруг у камина из розового мрамора, над которым висело огромное зеркало в золотой раме. Из листового золота, догадалась Аннабель, отдавая пальто служанке.

Хэтти видно не было, как и свободных мест, кроме одного на французском диване возле молодой женщины, закутанной в старый потрёпанный плед. Аннабель узнала этот плед. Девушка присутствовала со всеми на Парламентской площади: леди Катриона Кэмпбелл. Она не была студенткой колледжа, а помогала отцу, Аластеру Кэмпбеллу, оксфордскому профессору, шотландскому графу и владельцу замка в высокогорной местности Шотландии. Леди Катриона сильно удивила её, неловко помахав рукой и слегка отодвинувшись, чтобы освободить больше места.

Направляясь к дивану, Аннабель то и дело ловила на себе брошенные украдкой взгляды. Да, она знала, что её прогулочное платье было простым и старомодным. Среди узких современных платьев из шёлка её, скорее всего, смотрелось как пережиток ушедшей эпохи… Хотя в сравнении с тем шотландским пледом, не такой уж давно ушедшей.

Она осторожно опустилась на бархатное сиденье дивана.

— Кажется, мы ещё не знакомы, — сказала она леди Кэмпбелл. — Я Аннабель Арчер.

Девушка совсем не походила на дочь графа: её лицо наполовину скрывали большие круглые очки, а волосы цвета воронова крыла были собраны в бесхитростный пучок. Укутанная в свою нелепую шаль, она напоминала черепаху.

— Я знаю, кто вы, — проговорила леди Кэмпбелл. — Вы та самая девушка со стипендией.

Её прозаичные слова смягчил шотландский акцент.

Улыбка Аннабель, видимо, ободрила девушку, потому что из-под пледа высунулась её правая рука.

— Меня зовут Катриона. Я видела, как вы агитировали герцога Монтгомери на прошлой неделе. Очень смелый поступок.

Аннабель рассеянно пожала протянутую руку. Монтгомери. Имя возродило в памяти надменное аристократическое лицо, холодные глаза, пальцы, сжимающие её руку… Аннабель не гордилась собой, но эта встреча так её захватила, что она нашла о нём статью в «Альманахе аристократии». Как и у всякого достойного герцога, его родословная восходила к Вильгельму Завоевателю, вместе с которым в 1066 году его предки пришли, чтобы изменить лицо Британии. С течением веков его семья только накапливала земли и богатела. Герцогом он стал в девятнадцать. Слишком юный возраст, чтобы управлять значительной частью страны, но, вспомнив властную и сдержанную манеру герцога, Аннабель с трудом могла себе представить, что он когда-то был ребёнком. Возможно, он возник из ниоткуда сразу взрослым, как белокурый греческий полубог.

— Дамы. — Люси бросила толстую стопку бумаг на стол с громким хлопком. Удовлетворившись, что привлекла всеобщее внимание, она окинула собравшихся мрачным взглядом. — Наша миссия только усложнилась. Герцог Монтгомери стал новым советником избирательной кампании тори.

Лёгок на помине.

Вокруг Аннабель послышался потрясённый шёпот. Она знала, что некоторые тори выступали за предоставление женщинам права голоса, но многие — против, в то время как оппозиционные либералы в большинстве своём были за. Герцог перешёл во вражеский стан.

Взяв бумаги, Люси вышла из-за стола.

— Отчаянные времена требуют отчаянных мер, — сказала она, раздавая листки, — поэтому я предлагаю отныне встречаться с членами парламента в их кабинетах, предварительно выяснив всю подноготную джентльменов: их предпочтения, неприязни и, самое главное, слабости. После мы сможем сформировать индивидуальный подход к каждому. Считает себя экспертом по правосудию? Используйте в спорах Платона. Уверен, что, если жена получит право голоса, пострадают дети? Расскажите ему, как из независимых женщин получаются лучшие матери. Короче говоря, дамы, изучите своего врага.

Аннабель кивнула. Выстроенная стратегия и манипуляция всегда работали безотказно.

Листок, который протянула ей Люси, был аккуратно расчерчен на разделы: общие характеристики, протокол голосования, примечательные скандалы, подводные камни. Вряд ли эта информация была широко доступна. Ей придётся покопаться в жёлтой прессе и открытых документах… но когда? Выполнение курсовых работ и репетиторство учеников, которым она занималась, чтобы посылать деньги Гилберту, и так отнимали всё свободное время.

Дверь в прихожую скрипнула, и в комнату прокралась Хэтти. Встретив с улыбкой зловещий взгляд Люси, она устроилась рядом с Аннабель, благоухая дорогими духами.

— Доброе утро, Катриона, Аннабель, — прощебетала Хэтти. — Что я пропустила?

Аннабель протянула ей листок.

— Мы собираемся шпионить за влиятельными людьми.

— Как волнующе. У нас бы получился потрясающий справочник по завидным женихам!

Люси грозно рыкнула:

— Завидные женихи? Ты вообще обращала внимание, о чём мы говорим на наших встречах?

Хэтти испуганно выдохнула.

— Ни один жених не может считаться завидным, пока вы становитесь его собственностью, как только выходите за него замуж, — мрачно проговорила Люси.

— Но так и есть, у мамочек, мечтающих выдать дочерей замуж, полным-полно полезной информации, — осмелилась возразить сидевшая напротив леди Мейбл.

— Можете добывать информацию любыми доступными способами, — разрешила Люси. — Только не путём брака.

— А почему вы думаете, что члены парламента нас примут? — спросила Катриона.

— Выборы состоятся в марте. А во время предвыборной кампании политики любят делать вид, что они близки к народу. — Люси повернулась к Аннабель, на её кукольном личике отразилась надежда. — Что ты об этом думаешь?

— Превосходная идея, — честно призналась Аннабель.

Люси удовлетворённо улыбнулась.

— Ты меня вдохновила. Увидев, как ты подходишь к Монтгомери, словно он простой смертный, я абстрагировалась и посмотрела на нашу работу свежим взглядом.

— Будет непросто узнать что-то о Монтгомери, — сказала Хэтти. — Он, конечно, в разводе, и мы все знаем, что он хочет вернуть свой древний замок. Но в газетах о нём ничего не пишут, а я читаю их все.

Люси сморщила нос.

— Потому что он — любимец королевы, пресса боится его трогать. Нет, когда дело касается Монтгомери, мы должны пойти на решительные меры. Катриона, разве не ты являешься тьютором его брата? Лорда Деверо?

Катриона покачала головой.

— Это было в прошлом семестре, когда он изучал египетские иероглифы.

— Превосходно, — сказала Люси. — Найди предлог, чтобы ваши пути опять пересеклись, и тогда ты сможешь втереться к нему…

Катриона отпрянула.

— Я? О нет.

Глаза Люси сузились.

— Почему? Вы же и так знакомы.

— Я учила его иероглифам, — пробормотала Катриона, — это совсем не то же самое, что…

— … втираться в доверие, — подсказала Хэтти.

— Но…

Катриона попыталась спрятаться, плотнее закутавшись в свой плед.

— Неважно, — резко бросила Люси. — Аннабель сделает это за тебя.

Встревожившись, Аннабель удивлённо подняла глаза.

— Я?

— Пожалуйста.

— Боюсь, у меня нет предлога для знакомства с ним.

Люси заметно напряглась.

— Тебе он и не нужен. Ты самая красивая из нас всех. Попробуй изобразить неподдельный интерес, и молодой человек, сам того не замечая, выложит все свои секреты.

— Я не… — начала Аннабель, но Хэтти перебила её, весело махнув рукой.

— Так и есть, — прощебетала она, — ты очень красива. Что за изумительный профиль! Мне бы так хотелось уговорить тебя позировать для моей картины Елены Троянской. Ты бы согласилась?

Аннабель моргнула.

— Прошу прощения?

Хэтти пошевелила пальчиками.

— Я изучаю изобразительное искусство. Рисую. Слава богу, я ношу перчатки, у меня самые жалкие руки в Англии.

«Нет, это мои руки самые жалкие», — подумала Аннабель. Ей не избавиться от мозолей до конца жизни.

— Это большая честь для меня, — сказала она, — но я не подхожу в качестве модели.

— Это для следующего семестра, — сказала Хэтти, умоляя своими круглыми глазами.

Люси откашлялась.

— Его зовут Перегрин Деверо, — сказала она. — Найди способ завести с ним знакомство.

Девушки неуверенно переглянулись.

— Если мы хотим что-то получить от лорда Деверо, то должны предложить что-то взамен, — сказала Аннабель, начиная с очевидного.

— Мы могли бы ему заплатить, — через мгновение предложила Хэтти.

Аннабель покачала головой.

— Вряд ли он нуждается в деньгах.

— Молодые люди всегда нуждаются в деньгах, — сказала Хэтти, — но ты права, этого может не хватить, чтобы уговорить его раскрыть информацию о брате.

— Возможно, нам следует придумать способ подобраться к самому Монтгомери.

Хэтти нахмурилась.

— Но как? Он не появляется в обществе.

Воцарилось задумчивое молчание.

— Мне кажется, есть кое-что, что может заинтересовать лорда Деверо, — тихо проговорила Катриона.

Хэтти наклонилась.

— Правда?

Катриона принялась изучать свои руки.

— Его питейное общество хочет заполучить ключ от винного погреба Сент-Джонса.

Хэтти ахнула:

— Ну, конечно.

Затылок Аннабель начало приятно покалывать от предвкушения. Питейные общества Оксфорда рьяно соревновались между собой, до такой степени, что слух об этом достиг даже нежных ушей студенток. Говорили, что победа имела большую ценность, чем диплом с отличием, возглавить таблицу пьяных дебоширов желали так же сильно, как выиграть в турнире по регби против Кембриджа. У богатых, однако, странные приоритеты.

— Но как мы сами доберёмся до ключа? — спросила она.

Катриона подняла глаза.

— Он есть у моего отца.

Безусловно. Как дон^[5] Сент-Джонса, профессор Кэмпбелл держал у себя ключи от всех дверей. Аннабель почувствовала, как расплывается в редкой для себя улыбке. Хэтти походила на кошку, готовую наброситься на клетку с канарейками.

— О боже, — сказала Катриона. — Лучше бы это того стоило.

Когда Аннабель поднялась по скрипучей лестнице в свою комнату в Леди-Маргарет-Холле, солнце уже село. Студенток всего было восемь, одна из которых, Хэтти, жила в «Рэндольфе», поэтому остальные свободно разместились в скромном кирпичном доме на окраине города, ничем не напоминающим роскошный отель. И всё же, стоя на пороге своей комнаты, Аннабель переполняли тёплые чувства. Слабый свет газовой лампы отбрасывал золотистый отблеск на узкую кровать слева, шкаф справа и шаткий письменный стол прямо перед окном. Её стол. Где она могла погрузиться в мифы Древней Греции и поломать голову над латинскими загадками. Её кровать. Где она спала одна, и её не пинали сонные дети, не отбирали одеяло дочери Гилберта. Стоило повесить на двери снаружи записку о том, что Аннабель занята, и весь мир отходил на второй план.

Она крепко обхватила себя руками. Какой же подарок — иметь собственную комнату!

Аннабель сделает всё от неё зависящее, чтобы стать самой прилежной и благодарной ученицей.

Но сначала… Она застонала. Сначала нужно помочь группе суфражисток проникнуть в дом самого могущественного герцога Англии.

Глава 5

Ноябрь.

Себастьян кинул пронизывающий взгляд на Перегрина поверх письма, которое встретило его, когда он нанёс неожиданный визит в Клермонт.

— Твоя успеваемость упала.

— Да, сэр.

— Ты не заплатил за обучение в этом семестре.

Перегрин нервно провёл рукой по волосам, безнадёжно их растрепав.

— Нет.

Значит, его попытка научить нерадивого брата финансовой ответственности, доверив ему распоряжаться собственным счётом, провалилась.

— А сегодня утром ты загнал Уэзерли на свежепозолоченную водосточную трубу в Сент-Джонсе, бегая за ним с мечом?

— С рапирой, — пробормотал Перегрин, — и Уэзерли это заслужил.

Себастьян опустил письмо на стол, заставленный аккуратными стопками срочных и важных документов. Как не вовремя. Перегрин не был глупым, как и не был ребёнком, поэтому причин вести себя как глупый ребёнок у него нет, но вот уже год он вёл себя именно так, создавая проблемы, которых по логическим соображениям не могло даже существовать.

— Ты был пьян?

Перегрин заёрзал на стуле.

— Нет. Может пропустил пару бокалов виски.

Если он признался в двух, их можно смело умножить на два. Ещё и выпитых до полудня. Верно говорят, яблоко от яблони.

— Я разочарован. — Голос Себастьяна прозвучал холодно, даже для его собственных ушей.

По носу и скулам Перегрина разлился румянец, придав ему странный мальчишеский вид. Но в свои почти девятнадцать он уже был мужчиной. В этом возрасте Себастьян стал герцогом. С другой стороны, в отличие от брата он никогда не чувствовал себя по-настоящему молодым.

Его взгляд скользнул мимо Перегрина к стене. Справа от двери висело шесть картин с изображением фамильных поместий, и одна слева, на которой был запечатлён замок Монтгомери. Шестнадцать лет назад Себастьян приказал повесить все картины с левой стороны, как ежедневное напоминание о том, что его отец потерял, продал или разорил за время своего недолгого правления. Конечно, фундамент герцогства рушился на протяжении десятилетий, и дед сыграл в этом первую скрипку. Но у отца был выбор: бороться с финансовым упадком, который, как гниль, разъедал их поместья, или сдаться. Он решил сдаться и сделал это, как истинный Монтгомери — в наивысшей степени продуктивно. Процесс восстановления проходил отвратительно, он выливался в бесконечное выкручивание рук, просьбы об одолжениях и отказ от традиций. Себастьян начинал понимать, почему мать переехала во Францию, там было легче закрывать глаза на то, кем стал её сын — герцогом с коммерческим складом ума. Он пойдёт на всё, лишь бы вернуть замок. И не потому, что Себастьян чувствовал сильную привязанность к этому месту. Там было темно, гулял ветер, и водопровод никуда не годился, а затраты на содержание сильно ударят по кошельку. Но то, что принадлежало Себастьяну, принадлежало Себастьяну. Долг есть долг. В марте замок Монтгомери, наконец-то, окажется справа от двери. Как же чертовски не вовремя его наследник решил разыгрывать из себя деревенского дурачка.

Он бросил на Перегрина тяжёлый взгляд.

— Полагаю, ты потратил деньги на развлечения с друзьями?

— Да, сэр.

Себастьян ждал продолжения.

— И я… играл в карты.

Себастьян стиснул зубы.

— Что насчёт женщин?

Перегрин покрылся багровыми пятнами.

— Ты же не думаешь, что я стану о них рассказывать, — пробормотал он.

Про себя Себастьян согласился: чем занимался брат за закрытыми дверями его не касалось. Но хитрая, мечтающая о титуле девица могла запросто сбить с толку молодого глупого лорда.

— Ты же знаешь порядок вещей, — проговорил он. — Если мне не знакомы её родители, значит она хочет обчистить твои карманы.

— У меня никого нет, — раздражённо ответил Перегрин, чем только подтвердил его догадку.

Себастьян подумал, что надо не забыть послать человека прочесать полусвет и сообщить даме, кем бы она ни была, чтобы попытала судьбу в другом месте.

Он постучал пальцем по письму.

— Я вычту компенсацию за водосточную трубу из твоего содержания.

— Понял.

— Ты не поедешь со мной во Францию, а останешься здесь и будешь учиться.

После секундного колебания брат угрюмо кивнул.

— И на время новогоднего приёма ты отправишься в Пендерин.

Перегрин побледнел.

— Но…

Было достаточно одного взгляда, чтобы брат передумал протестовать, но сухожилия на шее Перегрина напряглись. Непостижимым образом ему нравились домашние приёмы и фейерверки. По правде говоря, чем больше он погружался в суматоху празднеств, тем веселее становился. Брат пришёл в восторг, услышав о том, что они собираются устроить новогодний приём. В поместье в Уэльсе никогда ничего не происходило.

— Могу я вместо этого попросить наказание розгами? — задал вопрос Перегрин.

Себастьян нахмурился.

— В твоём возрасте? Нет. Кроме того. Тебе понадобится больше пары минут, чтобы обдумать свои дурацкие поступки.

Перегрин опустил глаза в пол.

И всё же Себастьян успел разглядеть вспышку эмоций в глазах брата. Которую можно было принять за ненависть.

Как ни странно, его это задело.

Он откинулся на спинку стула. За те шестнадцать лет, что Себастьян воспитывал Перегрина он, видимо, где-то допустил ошибку, потому что брат явно рос не тем человеком, которым должен был стать. Или, возможно… именно тем. Кем-то наподобие их отца.

«Только через мой труп».

Перегрин всё ещё сидел, склонив голову. Кончики его ушей покраснели.

— Ты свободен, — сказал Себастьян. — На самом деле я не хочу тебя здесь видеть до конца семестра.

Перегрин Деверо оказался совсем не таким, каким ожидала его увидеть Аннабель. С сияющим взглядом зелёно-карих глаз и пепельными волосами он выглядел по-мальчишески дружелюбным… даже симпатичным. Полной противоположностью брату.

Вместе с Катрионой и Хэтти они встретили его у Сент-Джонса, он стоял, прислонившись к колонне с недокуренной сигаретой в руке, которую вежливо погасил, как только к нему подошли девушки.

Он оглядел их троицу с лёгким недоумением.

— Дамы, считайте меня оптимистом, — проговорил Перегрин Деверо, — но благодаря этому ключу мы обгоним все питейные общества Оксфорда, так что я с содроганием представляю себе цену. Что вы хотите взамен? Золотое руно? Голову на блюде? Мою душу?

Он говорил с той же наигранной мелодичностью в голосе, что и молодые лорды, которых Аннабель помнила по званым ужинам в хозяйской усадьбе дома, эти мужчины любили, как звучат их собственные шутливые замечания. Нужно было иметь хороший слух, чтобы уловить скрытую настороженность в вопросе лорда Деверо. Парень не дурак.

Она одарила его, как надеялась, застенчивым взглядом.

— Вашей душе ничего не угрожает, лорд Деверо. Мы просим лишь приглашение на ваш домашний приём в Клермонте.

Он моргнул.

— На приём, — повторил лорд Деверо. — На обычный домашний приём?

— Да. — Интересно, а на что похож «необычный» приём.

— Но почему вы выбрали именно приглашение, если могли попросить что угодно? — Он выглядел искренне озадаченным.

К счастью, Аннабель пришла подготовленной.

— Посмотрите на нас. — Она печально вздохнула и жестом указала на своё старое пальто. — Мы — синие чулки. У нас репутация чудовищно немодных женщин, а вы вращаетесь в самых модных кругах Оксфордшира.

Что являлось чистой правдой. Аннабель не могла позволить себе модную одежду; Катриону, казалось, она совершенно не интересовала, а Хэтти… Ну, у неё были свои представления о моде. Сегодня она прикрепила к своей шляпе гигантский бирюзовый плюмаж, из-за которого при каждом дуновении ветра маленький головной убор едва не слетал с головы.

Именно на это покачивающееся перо и устремился взгляд лорда Деверо.

— Ну, — сказал он. — Понимаю. — Его собственное облачение говорило о деньгах и хорошем вкусе: щегольски сдвинутый набок цилиндр, изящный серый сюртук и свободно обёрнутый вокруг шеи шарф, чёрные начищенные до блеска оксфордские ботинки. Тщательно рассчитанная небрежность, с которой он всё это носил, должна была свидетельствовать о том, что его вообще не волнует мода.

Он снова перевёл взгляд на Аннабель.

— Значит, вы хотите стать модными, попав в определённые круги.

— Да, милорд.

Лорд Деверо кивнул.

— Очень разумно.

Он всё ещё медлил.

Она вытащила из кармана пальто тяжёлый, похожий на средневековый, ключ и эффектно покрутила его на пальце. Перегрин Деверо больше не сутулился. Он сосредоточился на ключе, как его хищный тёзка, сокол^[6].

— Вообще-то, — медленно проговорил он, — на неделе перед Рождеством действительно запланирован домашний приём. Но это маленькое, неофициальное мероприятие, рассчитанное на дюжину джентльменов. И герцога в резиденции не будет. — Он виновато пожал плечами.

Напряжение в груди, о котором Аннабель даже не подозревала, вдруг рассеялось. Если герцога не будет дома, это может значительно облегчить безрассудную миссию для её друзей.

— Его светлость уедет? — повторила она.

Перегрин не отрывал взгляда от ключа.

— Он планирует навестить мать во Франции.

Она повернулась к Хэтти и Катрионе, делая вид, что размышляет.

— А вы как думаете? Будет ли это по-прежнему считаться домашним приёмом?

— Думаю, да, — пискнула Хэтти. Катриона поспешно кивнула.

Хвала небесам, обе девушки раскраснелись и явно нервничали. Оставалось надеяться, что лорд Деверо спишет их реакцию на чрезмерное волнение желтофиолей.

— В таком случае мы выполним нашу часть сделки, — сказала она, протягивая ему на ладони ключ. — У вас есть два часа, чтобы его скопировать.

— Подождите, — вмешалась Хэтти, останавливая руку Аннабель. — Дайте слово джентльмена, — потребовала она у лорда Деверо.

Его губы тронула кривая усмешка. Он прижал правый кулак к сердцу и изобразил поклон.

— Клянусь честью, мисс Гринфилд. Дворец Клермонт вас ждёт.

Глава 6

Декабрь.

Едва они сошли с поезда на вокзале Мальборо и отъехали от станции, как Аннабель признала поражение — переводить Фукидида в громыхающей карете просто невозможно. Она опустила книгу.

— Наконец-то! — радостно воскликнула Хэтти со скамьи напротив.

Аннабель поморщилась. У неё скрутило желудок. Рядом с ней, несмотря на тряску, Катриона спокойно читала книгу, а двоюродная бабушка Хэтти, которая выполняла роль их компаньонки, как ни в чём не бывало похрапывала в углу.

— Ты выглядишь бледновато, даже с зеленоватым оттенком, — подметила Хэтти своим острым художественным взглядом. — Уверена, что читать в движущемся экипаже разумно?

— Мне нужно написать эссе.

— Сейчас у тебя передышка, — мягко сказала Хэтти.

Аннабель кинула на неё мрачный взгляд.

— Вынужденная.

Она всё ещё пыталась примириться с мыслью, что едет на приём к герцогу. Как наивно с её стороны было полагать, что она сможет отделаться лишь добычей приглашения. Люси оставалась непреклонной: Аннабель должна поехать вместе со всеми, ведь два деревянных коня в тылу врага хорошо, а три — лучше, и поскольку Люси отвечала за стипендию, Аннабель отправилась в логово льва. Она попыталась привести несколько вполне разумных аргументов, например, что ей совершенно нечего надеть. И вот теперь на крыше кареты трясся сундук, плотно набитый прогулочными платьями и вечерними нарядами прошлых сезонов леди Мейбл. Сама Люси осталась в стороне, известная своими радикальными взглядами, она бы только вызвала раздражение у герцога.

Герцога в поместье не будет.

Но даже если бы и был, вряд ли он запомнил такую девушку, как она. Наверняка, столкновение с простолюдинами не являлось для него чем-то примечательным. И всё-таки. Неужели её мутило только от чтения Фукидида? В последний раз посещение аристократического дома закончилось для неё катастрофой…

Аннабель отодвинула занавеску и вгляделась в проплывающий мимо пейзаж. За окном летали снежинки, окутывая холмы и широкие хребты Уилтшира белым покрывалом под облачным утренним небом.

— Долго ещё ехать? — спросила она.

— Меньше часа, — ответила Хэтти. — Впрочем, если снег продолжит валить, мы можем застрять.

Оставалось надеяться, что дороги в Кент не занесёт.

«Возвращайся в Чорливуд двадцать второго декабря», — написал Гилберт. Пройдёт чуть больше недели, и она будет мыть полы, печь пироги, таскать дрова, и всё это с капризным, привязанным к спине ребёнком. Хотелось бы надеяться, что три месяца учёбы её не изнежили. Жена Гилберта, нравится это Аннабель или нет, нуждалась в любой помощи.

— Расскажи, чем тебя заинтересовала Древняя Греция? — Взгляд Хэтти устремился на «Историю Пелопоннесской войны», лежавшую у Аннабель на коленях.

— По правде говоря, не думаю, что у меня был выбор. Отец начал преподавать мне древнегреческий, как только я научилась читать, он специализировался на Мессенских войнах, — стараясь не смотреть на пляшущие буквы, ответила Аннабель.

— Он тоже посещал Оксфорд?

— Нет, Даремский университет. Отец был третьим сыном, поэтому стал священником. В основном учился сам.

— Если бы женщинам разрешили получать образование раньше, — сказала Хэтти, — у нас бы было меньше книг о кровавых бойнях и больше о романтике и красивых вещах.

— Но в этих книгах много романтики. Возьмём, например, Елену Троянскую, Менелай снарядил тысячу кораблей, чтобы её вернуть.

Хэтти поджала губы.

— Лично я всегда считала, что тысяча кораблей это немного чересчур. А Менелай и Парис дрались за Елену, как собаки за кость, и никто не спросил, чего хочет она. Даже её одержимость Парисом была вызвана отравленной стрелой, что в этом романтичного?

— Страстью, — сказала Аннабель, — стрелы Эроса пропитаны страстью.

— О, страсть, отрава, — проговорила Хэтти, — и то, и другое сводит людей с ума.

В её словах была доля истины. Древние греки считали страсть формой безумия, заражающей кровь, и по сей день она вдохновляла людей на побеги, незаконные дуэли и бульварные романы. Даже вполне разумную дочь викария страсть смогла сбить с толку.

— Зато Платон был романтиком, — сказала Хэтти. — Разве не он говорил, что душа раскалывается надвое ещё до нашего рождения, и мы всю жизнь ищем свою вторую половину, чтобы снова почувствовать себя целыми?

— Да, это он сказал.

Только Платон находил предположение нелепым, поэтому его пьеса о родственных душах была сатирической. Аннабель оставила этот факт при себе, потому что на лице Хэтти появилось мечтательное выражение, которое она не решилась стереть.

— Я так жду встречи со своей потерянной половинкой, — вздохнула Хэтти. — Катриона, а как выглядит твоя родственная душа? Катриона?

Катриона оторвалась от книги, медленно моргая, как испуганная сова.

— Моя родственная душа?

— Твоя вторая половинка, — подсказала Хэтти. — Твой идеальный муж.

Катриона шумно выдохнула.

— Ну, я не уверена.

— Но женщине нужно знать, каким должен быть её идеальный мужчина!

— Наверное, мой должен быть учёным, — проговорила Катриона, — тогда он позволит мне заниматься исследованиями.

— Ага, — кивнула Хэтти. — Значит, он — прогрессивный джентльмен.

— Безусловно. А твой? — быстро спросила Катриона.

— Молодой, — сказала Хэтти. — Он должен быть молодым, титулованным и блондином. С волосами насыщенного тёмно-золотого оттенка, как у старинной римской монеты.

— Довольно… специфичный запрос, — сказала Катриона.

— Он станет позировать для моих картин, — сказала Хэтти, — я же не могу изобразить сэра Галахада престарелым. Ты когда-нибудь видела рыцаря в сияющих доспехах, который не был бы молод и красив?

Аннабель еле сдержалась, чтобы не фыркнуть. О рыцарях и принцах грезили маленькие деревенские девочки. С другой стороны, такой девушке, как Хэтти, рыцари и принцы не казались какими-то сказочными существами, её родители приглашали их к себе на ужин в Сент-Джеймсе. А если кому-то из них посчастливится жениться на Хэтти, он будет её холить и лелеять, потому что ему придётся держать ответ перед Жюльеном Гринфилдом.

При таких обстоятельствах даже Аннабель рассмотрела бы возможность выйти замуж, она бы получила заботливого супруга, а в её распоряжении оказалась бы целая армия прислуги, которая присматривала бы за домом. Но в данный момент, брак с родственной душой или нет означает бесконечную уборку, починку одежды, упорный труд всей семьёй и обязательство допускать мужчину к телу для удовлетворения его собственных нужд… Её пальцы впились в бархатное сиденье кареты. Что хуже? Делить постель с мужчиной, которого не любишь, или с тем, кто способен разбить тебе сердце?

— Аннабель, — не унималась Хэтти. — Расскажи о своей второй половинке.

— Судя по всему, она занята где-то в другом месте? Хорошо, что я полагаюсь на ту, с которой родилась.

Аннабель проигнорировала неодобрительный взгляд Хэтти, снова посмотрев в окно. Мимо проплывала деревня. Вдоль улицы выстроились каменные домики медового цвета. С покрытыми снегом крышами и верхушками дымоходов они выглядели вполне съедобно. По тротуару прохаживались упитанные свиньи. По крайней мере, герцог заботился о своих арендаторах.

Боже мой!

— Это Клермонт? — Она прикоснулась пальцем к холодному оконному стеклу.

Хэтти наклонилась вперёд.

— Он самый. Какой чудесный дом.

Описание «чудесный дом» совершенно не подходило появившемуся вдалеке зданию. Клермонт возвышался над землёй, как заколдованная огромная скала, искусно высеченная и неприступная. Раскинувшись на пологом склоне, особняк, словно правитель на троне, оглядывал просторы своих земель. Какое пугающе великолепное зрелище.

Необъятный мощёный двор, казалось, поглотил цокот лошадиных копыт. Но у подножия серой известняковой лестницы, ведущей в особняк, карету ожидала одинокая фигура. Перегрин Деверо. Его взгляд был слегка затуманенным, а галстук помят, но, когда он помогал гостьям выйти из кареты, его рука оставалась тверда.

— Как замечательно видеть вас здесь, леди, — сказал он, взяв под руку покрасневшую Катриону с одной стороны, а тётушку Гринфилд — с другой, и повёл их вверх по лестнице. — Джентльмены с нетерпением ждут вашего приезда.

Холл Клермонта возвышался на три головокружительных этажа, а венчал его куполообразный стеклянный потолок. Балюстрады верхних этажей украшали статуи. Пол был выложен чёрными и белыми мраморными плитами, напоминая гигантскую шахматную доску. Вполне закономерно для одного из любимейших стратегов королевы.

Аннабель глубоко вдохнула и выпрямилась. Ничего страшного. Она сможет продержаться здесь несколько дней. Аннабель знала, в каком порядке пользоваться ножами и вилками и кому какой делать реверанс. Она прекрасно владела французским, латынью и греческим, умела петь и играть на пианино, могла вести беседы об истории Востока и Запада. Её помешанный на древностях отец и прабабка по материнской линии об этом позаботились. С галльской решимостью бабушка-француженка передала королевский этикет всем своим потомкам вплоть до семьи викария. Поэтому в Кенте Аннабель считали чудачкой и, как она призналась Хэтти, ужасным синим чулком. Кто бы мог подумать, что теперь это поможет ей избежать роковых ошибок в герцогском дворце?

Лорд Деверо подвёл их к группе слуг у подножия парадной лестницы.

— Нас вот-вот завалит снегом, — сказал он, — поэтому предлагаю в течение часа отправиться на конную прогулку по садам.

Катриона и Хэтти отнеслись к приглашению с энтузиазмом, но ведь они умели скакать верхом. Опыт Аннабель ограничивался поездками на старой пахотной лошади, сидя по-мужски прямо. Едва ли у неё получится справиться с чистокровной кобылкой в дамском седле.

— Я, пожалуй, откажусь, — сказала она. — Мне нужно поработать над переводом.

— Конечно, — вежливо ответил Перегрин. — Джинни покажет вам вашу комнату. Не стесняйтесь спрашивать, если вам что-то понадобиться. Что бы вы ни пожелали, будет тотчас исполнено.

— Тогда я буду осторожна в своих желаниях, — сказала она.

На его лице появилась уже знакомая ухмылка.

— Деверооо.

Пьяный рёв эхом отразился от стен холла, и улыбка тут же исчезла с лица Перегрина.

— Прошу прощения, мисс. Дамы. Похоже, джентльмены нашли бренди.

Кровать с балдахином в её комнате для гостей выглядела неприлично роскошной: огромная, с изумрудно-зелёными занавесями из плотного бархата и кучей шёлковых подушек ярких цветов. Аннабель не терпелось растянуться на мягком чистом матрасе.

Двумя этажами ниже под высокими окнами располагался внутренний двор, в центре которого стоял недействующий фонтан в окружении аккуратно подстриженных тисов. Вдалеке раскинулся огромный заснеженный парк, который Перегрин называл садом.

— Что-нибудь ещё, мисс?

Аккуратно сложив руки поверх фартука, горничная Джинни терпеливо ждала ответа.

Казалось, всё это великолепие быстро опьянило Аннабель. Зачем работать над переводом здесь, когда есть ещё двести комнат?

Она потянулась за Фукидидом и блокнотом.

— Не могли бы вы показать мне библиотеку?

— Конечно, мисс. Которую?

Здесь несколько библиотек?

— Ну, самую красивую.

Джинни кивнула, как будто это была весьма разумная просьба.

— Следуйте за мной, мисс.

Та самая библиотека скрывалась за арочной дубовой дверью, которая распахнулась со скрипом. Через широкое витражное окно напротив, между двумя рядами тёмных деревянных полок лился свет, словно пропущенный через призму. Дорожка из восточных ковров вела к потрескивающему камину у окна, где стояло большое кресло с подлокотниками и так и манило в него сесть.

Аннабель неуверенно шагнула через порог. Когда она оглядела комнату из дерева и камня, её охватило странное чувство, как будто кто-то воссоздал идеальную библиотеку из её воображения.

— Особенно красив потолок, правда, мисс?

Аннабель запрокинула голову. Сводчатый потолок был выкрашен в насыщенный тёмно-синий цвет и напоминал небо в безлунную ночь, на котором слабо мерцали звёзды.

— Он прекрасен. — Она будто смотрела на кропотливое изображение настоящего неба, зимнего неба, если быть точной.

— Настоящее золото, — гордо проговорила Дженни. — Позвоните в колокольчик, если вам что-нибудь понадобится, мисс.

И дверь за служанкой мягко закрылась.

Тихо. Как же здесь тихо. Если задержать дыхание, то, наверняка, можно услышать, как танцуют пылинки.

Аннабель побрела к огню, попутно проводя кончиками пальцев по кожаным корешкам книг, гладкой поверхности глобуса, чёрному отполированному дереву. Всё здесь говорило о богатстве и комфорте.

Массивное кресло явно принадлежало мужчине. Мягкая скамеечка располагалась так, чтобы длинные ноги хозяина находились ближе к каминной решётке, а рядом очень удобно стоял маленький столик. В воздухе витал слабый запах табачного дыма.

Она застыла в нерешительности. С её стороны было бы дерзко воспользоваться креслом хозяина.

Но он ведь отсутствовал.

Со стоном наслаждения Аннабель опустилась на мягкую обивку.

Ещё минутку, и Аннабель откроет книгу. Уже очень много лет она не позволяла себе просто сидеть без дела.

Её начало окутывать приятным теплом. Взгляд полуприкрытых глаз Аннабель скользнул по изображению на витраже, по таинственным птицам и цветам, причудливо переплетённым друг с другом. За окном беззвучно, не переставая, кружились снежинки. В камине тихо-тихо потрескивал огонь…

Она вздрогнула и проснулась. Кто-то находился совсем рядом. Её глаза распахнулись, а сердце грохотало в груди. Над ней нависал мужчина. Аннабель уставилась на его грудь. В ушах глухо стучал пульс, но она всё-таки заставила себя поднять глаза. Чёрный, идеально завязанный шёлковый галстук. Накрахмаленный белый воротничок. Суровый подбородок.

Она уже знала, кто это. И всё же. С упавшим сердцем она наконец встретила взгляд бледных глаз герцога Монтгомери.

Глава 7

Его глаза слегка расширились, а зрачки сузились до маленьких точек.

Тонкие волоски по всему телу Аннабель встали дыбом, как шерсть на шипящей кошке.

О, герцог явно её не забыл, он смотрел на Аннабель сверху вниз, раздражение исходило от него волнами, словно испарение от тающего льда.

— Что вы делаете в моём доме?

Его голос был таким же напористым, как она и запомнила, холодный строгий тон пробился сквозь её лихорадочно мечущиеся мысли. Этого мужчину не получится контролировать.

Каким-то образом Аннабель удалось подняться на ноги.

— Ваша светлость. Я думала, вы во Франции.

Ну, и зачем она это сказала?

Выражение лица герцога сменилось с потрясённого на скептическое.

— Вы — мисс Арчер? — почти ласково спросил он. Что весьма нервировало.

— Да, ваша светлость.

Герцог не отступил. Он стоял слишком близко, возвышаясь над ней почти на голову. Если герцог намеревался запугать её своим внушительным видом, то очень зря, потому что запугивание вызывало в ней сильное желание дать отпор.

Он не производил на неё впечатление человека, который станет это терпеть.

Его сшитый по фигуре чёрный пиджак облегал удивительно широкие, прямые плечи и подтянутую талию. Коротко подстриженные светлые волосы в лучах декабрьского солнца казались почти белыми. Суровый и лишённый красок, он выглядел, как сама зима. Возможно, был даже способен заморозить Аннабель до смерти.

— Полагаю, вы — спутница моего брата, — сказал он.

Ей не понравилось как он выделил интонацией слово «спутница».

— Да, мы знакомы с лордом Деверо, ваша светлость.

Она слегка подалась вперёд, чтобы проверить, проявит ли он вежливость и отстранится. Но герцог не шелохнулся. Она почувствовала, как его взгляд скользнул по её лицу, затем вниз по шее. Презрение в его глазах говорилоо том, что он подмечает все нюансы: осунувшиеся щёки, серьги из искусственного жемчуга, старое прогулочное платье леди Мейбл, которое Аннабель перешила сама и его цвет, который совсем ей не шёл.

Она внутренне содрогнулась.

— Какая наглость заявиться в мой дом, — сказал он. — Подобное поведение необычно даже для такой женщины, как вы.

Аннабель моргнула. Для такой женщины, как она?

— Мы… знакомые, — повторила она странным отстранённым голосом.

— «Знакомые», — проговорил Монтгомери, — значит, вот как вы это называете, мадам. Но вы выбрали не того человека, с которым стоит водить знакомство. Я контролирую финансы лорда Деверо. Имейте в виду, что ваши усилия ни к чему не приведут.

Её кинуло в жар.

Он разозлился не потому, что обнаружил её спящей в своём кресле, герцог принял Аннабель за любовницу брата.

Она и Перегрин Деверо? Просто смешно!

Бросив на неё один лишь взгляд, его светлость решил, что она продажная женщина.

В ушах начала стучать кровь. Словно растревоженное змеиное гнездо в Аннабель зашевелился давно сдерживаемый гнев. И овладел ею. Она отвела бедро в сторону и окинула герцога внимательным взглядом, от угловатого лица до начищенных ботинок, и снова посмотрела ему в глаза, оценивая как мужчину. Она не смогла сдержать полную сожаления ухмылку, которая говорила о том, что Аннабель нашла его желанным.

— Ваша светлость, — пробормотала она, — я уверена, что ваши финансы… впечатляют. Но меня вам не купить.

Он застыл.

— Вы намекаете на то, что я сделал вам непристойное предложение?

— Разве не по этой причине джентльмены обычно упоминают свои финансы в разговоре с такой женщиной, как я?

Мускул на его щеке дёрнулся, и Аннабель словно окатило холодной водой.

Дело плохо.

В конце концов, герцог был одним из самых влиятельных людей в Англии.

Неожиданно он наклонился ещё ближе.

— Вы покинете моё поместье, как только позволят дороги, — тихо проговорил он. — Вы уедете и будете держаться подальше от моего брата. Я ясно выразился?

Аннабель не нашлась, что ответить. Герцог находился так близко, она остро чувствовала его будоражащий мужской аромат, смесь крахмала и мыла для бритья.

Аннабель с трудом кивнула.

Он отступил назад, и едва заметно указал глазами на дверь.

Герцог выставлял её вон.

Её рука дёрнулась в безумном порыве дать ему пощёчину. Аннабель хотелось увидеть, как с его благородного лица исчезнет высокомерное выражение. Но что толку, если высокомерие пронизывало герцога до мозга костей.

Она схватила со столика Фукидида и блокнот.

Пока Аннабель шла к выходу, его жёсткий и холодный взгляд упирался ей в спину, как дуло пистолета.

Уходя, женщина, как щит, держала перед собой книгу. Во всём её теле читалось напряжение. Она очень осторожно закрыла за собой дверь, но почему-то ему это напомнило прощальный залп.

Себастьян согнул и разогнул пальцы.

Он узнал её, как только она подняла на него глаза.

Зеленоглазая незнакомка была в его доме.

Зеленоглазая незнакомка крутила интрижку с его братом.

Она невинно спала в его кресле, подтянув колени к груди, подложив руку под щёку и обнажив шею, где легко бился пульс. Словно высеченный из мрамора профиль, делал её похожей на прерафаэлитскую^[7] музу. От этого зрелища опешил даже Себастьян. Она не напоминала женщину, которая заманивает в ловушку несчастных аристократов, что свидетельствовало о её мастерстве.

Её выдавал проницательный, хладнокровный и едва ли невинный взгляд, а поведение развеяло любые сомнения. Ни одна благородно воспитанная женщина не отреагировала бы дерзостью на его недовольство. А эта хотела дать ему пощёчину, он почувствовал её намерение всем своим существом. Безумие.

Себастьян направился к выходу.

Получить приказ королевы немедленно вернуться из Бретани^[8] на экстренную встречу было неприятно. Обнаружить, что его дом кишит пьяными лордами после двадцатичетырехчасового путешествия, было неприемлемо. Но нежданно-негаданно встретить в собственной библиотеке эту девчонку — переходило уже все границы.

Когда он вышел в коридор, его встретило длинное озабоченное лицо.

— Да, Бонвиль.

— Ваша светлость. — Дворецкий, которого Себастьян в обычных обстоятельствах описал бы как невозмутимого, выглядел обезумевшим. — Я беру на себя всю ответственность за эту… ситуацию.

— Сомневаюсь, что в этом есть необходимость, — сказал Себастьян, — но я хочу услышать полный отчёт.

Когда он без предупреждения ворвался в парадную дверь, его экономка сильно разволновалась. Но ей удалось предоставить список гостей, и Себастьян отправился на поиски гостьи, чьё имя значилось первым и было ему незнакомо.

— Вчера вечером без предупреждения прибыла дюжина джентльменов, — сказал Бонвиль, — лорд Деверо хлопнул меня по спине и сказал: «Бонвиль, будь паинькой. Ты и так готовишься к большому приёму, в доме должно быть много еды и спиртного». Дюжина, ваша светлость! Кухонный персонал…

Ах, Перегрин, Перегрин. На мгновение Себастьяну захотелось разыскать брата, притащить в кабинет и всё-таки высечь. Позже. Он разберётся с братом позже, когда гнев перестанет бурлить в венах. Тем более сейчас ему нужно играть роль хозяина для своих незваных гостей, в противном случае это было бы равноценно открытому признанию в том, что восемнадцатилетний мальчишка ни во что не ставит герцога Монтгомери. Только благодаря железному самообладанию Себастьян не заскрежетал зубами в присутствии дворецкого.

— А сегодня утром прибыли ещё гости, — торопливо продолжил Бонвиль. — Три юные леди и их компаньонка, но мы даже не уверены, что одна из них леди.

— Она не леди, — мрачно проговорил Себастьян.

Стоп. Компаньонка?

— Я тоже так решил, — сказал Бонвиль. — Зачем дочери графа Уэстер-Росса кутаться в ужасный плед и разгуливать, как какая-нибудь якобитка?

Себастьян поднял руку.

— Здесь леди Катриона?

— Предположительно, ваша светлость.

Чёрт. Нужно было выслушать список гостей до конца, прежде чем отправляться на поиски девицы.

— Ты упомянул трёх леди, — сказал он. — Кто две остальные?

— Мисс Харриет Гринфилд и её тётушка, миссис Гринфилд-Каррутер. Мы поселили их в комнатах с позолоченными потолками.

Дочь Гринфилда и леди Катриона. Их компанию нельзя счесть неподобающей. Так что, очевидно, Перегрин не поселил свою любовницу в доме Себастьяна. А учитывая то, как отреагировала мисс Арчер, вряд ли она была профессиональной содержанкой.

Себастьян нахмурился. Усталость от путешествия, видимо, наложила свой отпечаток, раз он допустил такую ошибку. Однако присутствие этой женщины в его кресле объяснить было нечем.

— Они все из Оксфорда, — вдруг сказал он.

— Ваша светлость?

— Женщины, — объяснил Себастьян. — Дочь Гринфилда, леди Катриона, подозреваю, что и третья тоже — синие чулки. Поэтому их манеры и вкусы в одежде могут быть… отвратительными.

— Понимаю, — фыркнул Бонвиль, что уже гораздо больше на него походило.

— Бонвиль, ты же один из самых компетентных дворецких в Англии?

Впалые щёки Бонвиля залил смущённый румянец.

— Я стремлюсь к этому, ваша светлость.

— Самый. Поэтому подойди к этой ситуации компетентно. И сообщи кухонному персоналу, что в течение следующих двух дней им заплатят двойное жалованье.

Вновь обретя свою строгую осанку, дворецкий зашагал прочь.

Оставалась ещё одна проблема: он только что выгнал гостью из своего поместья, которая, несмотря на свой дерзкий язычок, имела полное право рассчитывать на гостеприимство Себастьяна. Просто замечательно. Он очень, очень редко менял решение. Себастьян подумал, что маленькая строптивица может немного потомиться в ожидании, и велел лакею послать за конюхом. Ничто так не успокаивало, как долгая верховая прогулка по полям.

«Вы покинете моё поместье…»

Слова, произнесённые тихим голосом, звенели в голове Аннабель, как пожарный колокол. Герцог Монтгомери выгнал её из своего дома.

Она даже не успела распаковать вещи.

Войдя в свою комнату, Аннабель обнаружила, что вещи всё-таки уже распакованы. Флакон с жасминовыми духами и старая мамина щётка находились на туалетном столике, а бумага и книги, в том числе учебник по этикету, который она старательно изучала, чтобы не опростоволоситься во время приёма, лежали на письменном столе.

Прищурившись, Аннабель посмотрела на папку с анкетами на влиятельных мужчин.

Сделав три быстрых шага, она подошла к столу.

«Общие характеристики джентльмена».

Сняв колпачок, Аннабель обнажила остриё чернильной ручки, как рапиру, и нацарапала на листе:

Герцог М: Невозможный, надменный, бесцеремонный, напыщенный осёл!

Тяжело дыша, она смахнула с лица локон. Неожиданно Аннабель поймала своё отражение в зеркале и ахнула. В её глазах поблёскивал нездоровый огонёк, а каштановые волосы с красным отливом растрепались во все стороны. Настоящая Медуза Горгона, а не Елена Троянская.

Аннабель прижала ладони к горящим щекам. Что пошло не так? Она же умела вести себя с необузданными мужчинами, знала, что можно, и в особенности, что нельзя говорить. И дураку понятно: не стоит дразнить сильных мира сего, даже если они настоящие ослы. В особенности если они ослы.

Из зеркала на Аннабель с досадой смотрело её же собственное отражение, как бы говоря: «Всё-таки у тебя есть темперамент, и ты только что проявила свою истинную натуру».

Она закрыла глаза. Эмоции и раньше брали над ней верх. И своего места Аннабель не знала. Ситуации, в которых надлежало бояться, она странным образом воспринимала как вызов.

Аннабель всеми силами пыталась искоренить в себе этот недостаток.

Но герцог знал. Любой джентльмен пришёл бы в ужас, оскорбив невинную женщину, но этот разглядел в Аннабель гнильцу.

О, нет. Хэтти и Катриона… Что она им скажет? Их дружба ещё не успела окрепнуть, ведь они только познакомились.

«Мне нужно уехать».

В пряничной деревушке, мимо которой они проезжали, был постоялый двор. Аннабель запомнила кованую железную вывеску. Как далеко он может находиться? Не больше семи миль. Семь миль вполне возможно преодолеть.

На первое время ей вполне хватит нескольких вещей: флакончика с жасминовыми духами, щётки для волос, писчей бумаги, ночной рубашки и запасной сорочки. Книги шли в последнюю очередь. Пока она быстро и аккуратно собиралась, лицо продолжало пылать. Присутствие герцога не давало покоя. Под крышей его дома от него никуда не деться, ведь здесь ему принадлежало всё и вся.

Нужно оставить девушкам записку. Аннабель снова достала бумагу.

— Что, если написать так, — пробормотала она. — Я в лицо оскорбила герцога Монтгомери, и он считает меня гулящей женщиной, поэтому я решила, что лучше мне удалиться.

Оставалось догадываться, какое замешательство вызовет это послание… Аннабель чиркнула пару безобидных строк и оставила записку на столе.

Она зашнуровала ботинки и подошла к окну. Солнце только-только ушло из зенита, значит у неё оставалось в запасе три-четыре часа, прежде чем оно зайдёт за горизонт. Вполне выполнимая задача.

Внизу, во дворе, показались два всадника, они оставляли за собой тёмные пунктирные линии на девственно-белом снегу.

Бегущий впереди, лоснящийся белый жеребец, словно выскочил прямиком из зимней сказки. Он поигрывал мощными мускулами и двигался так грациозно, словно танцевал поверх снега. Хэтти, без сомнения, изобразила бы на нём своего проклятого сэра Галахада.

Странно, что конь не чёрный как смоль, чтобы быть под стать своему хозяину, которым являлся не кто иной, как сам Монтгомери. Её рука вцепилась в плотную бархатную штору. Герцогская поза, ловкость, с которой он управлял гарцующим животным… заставили Аннабель снова воспылать гневом. Вот бы этот красавец-скакун сбросил герцога, и тот свалился на пятую точку.

Герцог резко повернул голову в её сторону, и Аннабель застыла, затаив дыхание. На мгновение её пронзило яркое воспоминание, она словно вновь почувствовала его аромат.

Аннабель схватила свои пожитки и сбежала.

Глава 8^[9]

Было бы мудрее сослаться на недомогание и спрятаться в своей комнате. Пробираясь по дороге по колено в снегу, Аннабель понимала насколько это решение сейчас казалось более прагматичным. К сожалению, и мудрость, и прагматизм покинули её не прошло и половины дня. Вот, что случается, когда прошлое неожиданно сталкивается с настоящим: оно возрождает призраков, и человек становится непредсказуемым.

Семь лет прошло с тех пор, как она вот так же стояла в большой библиотеке, а аристократ разбирал её по косточкам. Семь лет можно счесть долгим сроком, но правильная речь герцога и презрение в его голосе словно ударили Аннабель под дых.

И всё же ей не следовало вступать с ним в перепалку. Всё дело в галльской гордости. Тётя Мэй частенько говорила: «Обуздай свой галльский темперамент, деточка, ты не можешь себе его позволить».

Семь лет назад, когда отец любовника Аннабель назвал её жадной до денег шлюхой и отправил жить к тёте Мэй, этот галльский темперамент молчал, словно пойманный в силок кролик. С тех пор Аннабель редко проявляла гордость.

Тяжело дыша, она остановилась, чтобы поправить котомку. Тропинку впереди едва можно было отличить от белых холмистых полей, тянувшихся по обеим сторонам, но облака рассеялись, и ветер стих. На фоне тускнеющего неба тёмные неподвижные очертания деревьев на гребне холма казались словно вырезанными из бумаги. Аннабель знала, что осталось всего пять миль, она умела с точностью оценивать расстояния. Ведь такие женщины, как она, повсюду ходили пешком.

Не успела Аннабель пройти и мили, как позади послышался приглушённый стук копыт.

Она обернулась.

По тропинке в её сторону мчался всадник, прижимаясь к шее большой гнедой лошади.

Аннабель оцепенела. Лошадь была дорогая явно из аристократической конюшни. К тому моменту, когда она подъехала совсем близко, желудок Аннабель скрутило.

— Мисс. Мисс Арчер. — Молодой человек спешился и снял кепку, обнажив торчащие вверх, мокрые от пота рыжие волосы. — Макмахон, грум-садовник, к вашим услугам. Меня послали за вами, мисс.

Нет.

Нет, обратно она не вернётся.

— Я ценю ваши хлопоты, — сказала Аннабель, — но я направляюсь в деревню. — Она указала большим пальцем через плечо.

На лице слуги промелькнуло удивление.

— В Хоторн? Но до неё ещё далеко. На улице холодно, вы простудитесь.

— Мне достаточно тепло, и я иду быстро.

— Вы ушли гораздо дальше, чем мы предполагали и, должно быть, совершенно вымотаны, — проговорил он. — Я отвезу вас обратно.

Он не слушал. Они никогда её не слушали.

Она широко ему улыбнулась, и конюх моргнул, как обычно моргали мужчины, которым она широко улыбалась.

— Макмахон, с вами нет второй лошади.

Его лицо просветлело.

— Не беспокойтесь, мисс, вы поедете на этой.

— Но нам понадобится два часа, чтобы вернуться, а до Хоторна я доберусь примерно через столько же.

Макмахон оценил ситуацию, нахмурившись ещё сильнее, вероятно, понимая, что если Аннабель откажется наотрез, то он не сможет просто взять и погрузить её на лошадь.

— Его светлость будет недоволен, — наконец, проговорил он.

Его светлость? Зачем герцог вообще за ней послал, если не желает видеть под крышей своего дома?

Потому что этот властный тиран хотел прогнать Аннабель на своих условиях.

— Передайте его светлости, что я отказалась.

У Макмахона отвисла челюсть.

— И что была ужасно упрямой, — добавила она, — настоящей мегерой.

Конюх медленно покачал головой.

— Я н-не могу ему этого передать, мисс.

— Он нисколько не удивится.

— Послушайте, мисс…

— Всего доброго, Макмахон.

Она не повернулась к нему спиной, потому что была хорошо воспитана, превосходно, если быть точной.

Макмахон по-прежнему выглядел расстроенным. Выместит ли герцог злость на юноше? Аннабель сжала губы. Она следовала инстинкту самосохранения.

Пробормотав что-то себе под нос, Макмахон, наконец, попрощался, приподняв кепку, вскочил в седло и развернул лошадь. Вскоре он превратился в тёмную точку на фоне белого пейзажа.

С удвоенной решимостью Аннабель зашагала вперёд. Её охватило нервозное желание двигаться быстрее. Герцог хотел вернуть Аннабель, а он был человеком, который всегда получал желаемое. Нужно спешить. Но тело покрылось испариной, сорочка прилипла к спине, а на замёрзшем лице выступил иней. Ей необходимо оказаться в тепле.

Не прошло и получаса, как снова послышался стук копыт.

Аннабель обернулась, приготовившись увидеть большую гнедую лошадь.

Лошадь оказалась ослепительно белой.

Чёрт побери!

Прямую осанку быстро приближавшегося всадника ни с чьей не перепутать. Это был сам Монтгомери. Позади неслась ещё одна лошадь.

Аннабель резко развернулась, и внезапно её разум, как и лицо, сковал мороз.

За ней явился сам Монтгомери.

Герцог настиг её, как шквалистый ветер. В вихре движений, разгорячённых мускулов и грохочущих копыт, он совершил манёвр, ловко управляя лошадьми и преградил Аннабель путь.

Как будто она настолько глупа, чтобы спасаться бегством в такой момент.

Когда она поднялась из реверанса, герцог смотрел на неё сверху вниз с высоты своего седла. Именно так выглядели бы его предки на поле боя. Восседающие на грозных ратных конях властные мужчины, чей боевой клич заставляет солдат поднимать мечи и мчаться навстречу опасности и славе. Сегодня опасность угрожала Аннабель. Лицо у герцога было каменным.

— Добрый день, мисс Арчер, — сказал он обманчиво непринуждённым тоном. — Итак, чего именно вы надеялись этим добиться?

Герцог сделал круговое движение пальцем, указывая на Аннабель и снежную дорожку.

— Я выполняю ваш приказ, ваша светлость. Дорога позволяет путешествовать, поэтому я покинула ваш дом.

— Вы могли с уверенностью предположить, что речь шла о путешествии в карете, а не пешком.

— Я бы не рискнула делать такие смелые предположения, ваша светлость.

Он сжал челюсти.

— То есть, если бы я чётко и ясно дал понять, что исключаю возможность путешествия пешком, вы бы остались?

Теперь неважно, что она скажет или откровенно солжёт. Они оба знали, что Аннабель всё равно бы ушла.

Монтгомери коротко кивнул в уже знакомой ей манере, а затем плавно спрыгнул с седла. Держа в руке хлыст, он двинулся на Аннабель. Под его сапогами угрожающе захрустел снег.

Она сильнее упёрлась каблуками в землю. Теперь они находились под открытым небом, и могли вести себя на равных в отличие от его библиотеки, но герцог всё равно выглядел обескураживающе неприступным в своём плотном тёмно-синем пальто с двумя рядами сверкающих серебряных пуговиц. Он даже не потрудился привязать свою лошадь. Она послушно стояла на месте. Бедное животное, без сомнения, давным-давно научили с полуслова подчиняться хозяину.

Монтгомери остановился всего в футе от Аннабель. Его глаза раздражённо сверкали.

— Я бы никогда не приказал женщине отправиться куда-то пешком, — сказал он, — так что будьте так любезны, забирайтесь в седло. — Герцог указал хлыстом на вторую лошадь.

Аннабель посмотрела на коня. Он был размером с небольшой дом и явно нервничал. Кроме того, она всё равно не поехала бы никуда с герцогом, даже если бы он появился в шикарном экипаже, запряжённом четвёркой лошадей.

— Я доберусь до деревни Хоторн через час, ваша светлость.

— Нет, не доберётесь, скоро стемнеет, и вы простудитесь. — Он сказал это с такой уверенностью, будто не просто предвидел обстоятельства, а мог управлять естественным ходом вещей. — Вы даже можете потерять несколько пальцев на ногах, — на всякий случай добавил герцог.

Её пальцы в ботинках тут же сжались. Чёрт, она их почти не чувствовала.

— Я ценю вашу заботу…

— Я не допущу, чтобы на моей земле женщина попала в беду, — сказал он. — Забота здесь ни при чём.

Естественно, ни при чём.

— У меня нет никакого желания попадать в беду, я просто хочу добраться до деревни.

Он бросил на неё ледяной взгляд.

— Вы ставите гордость выше безопасности, мисс.

Что ж, с этим не поспоришь. Она стиснула зубы, изо всех сил стараясь сдержать незнакомое ей до сих пор желание огрызнуться.

— Забирайтесь на лошадь, — приказал Монтгомери.

— Я, пожалуй, откажусь. Она огромная.

Герцог похлопал хлыстом по сапогу, но у Аннабель возникло ощущение, что он с удовольствием похлопал бы им по чему-нибудь другому.

— В деревне есть гостиница, где я планирую остановиться, — быстро сказала она, — и…

— И потом пойдут слухи, что я выгоняю своих гостей на мороз? — отрезал Монтгомери. — Исключено. На вас даже нет подходящего пальто.

Она посмотрела на себя вниз.

— Нормальное пальто.

— И совершенно непригодное для восьмимильного похода в таких условиях, — бросил он в ответ. Слова «глупая женщина» остались невысказанными. Конечно, герцог никогда не произнесёт их вслух, да ему и не нужно. Он прекрасно донёс свою мысль одной лишь презрительной интонацией, окрасившей его культурную речь.

Она оглядела его широкоплечую фигуру, он явно превосходил её по весу и силе. Аннабель гадала, что сделает герцог, если она попытается его обойти.

— Ну ладно, — сказал он и сделал нечто неожиданное. Снял шляпу.

— Место неподходящее, — продолжил Монтгомери, — но, похоже, мы пробудем здесь некоторое время.

Он сунул шляпу под мышку и встретился взглядом с Аннабель.

— Мисс, я прошу прощения за то, что повёл себя ранее слишком бесцеремонно. Пожалуйста, окажите мне честь остаться в Клермонте до завтрашнего вечера, когда завершится приём.

На этом уилтширском безветренном холме было очень тихо. Так тихо, что Аннабель слышала звук собственного дыхания и медленный стук сердца, пока пристально смотрела на герцога, который стоял перед ней, держа шляпу под мышкой в официальной манере. Его дыхание, как и её, вырывалось изо рта белым паром.

Ни один мужчина никогда не приносил ей извинений.

Теперь, когда это случилось, она поняла, что не знает как действовать дальше.

Монтгомери нетерпеливо приподнял бровь.

В конце концов, он был герцогом и, вероятно, не имел привычки извиняться. Никогда.

— Зачем? — тихо спросила она. — Зачем вам приглашать такую женщину, как я, к себе домой?

Он бросил на неё непроницаемый взгляд.

— Я не допущу, чтобы в моём поместье пострадала женщина. И наш предыдущий разговор был основан на недоразумении. Ясно, что мой брат в полной от вас безопасности.

Она сконфузилась. Неужели он расспросил Перегрина о природе их отношений? Или, что ещё хуже, Хэтти или Катриону? Эти вопросы могли вызвать…

— Никто мне ничего не говорил, — сказал он. На его лице появилось новое выражение, Аннабель определила его как слегка удивлённое.

— Это обнадёживает, — совсем неуверенно проговорила она.

Его губы дрогнули.

— Я применил простую дедукцию, логику, если хотите знать.

— Разумный метод, — признала она, гадая, куда он, чёрт возьми, клонит.

— Вы дали ясно понять, что герцоги вас не интересуют, — сказал он. — Из этого следует, что кандидатура моего брата даже не обсуждается.

Она моргнула. Он что, пытался… пошутить?

Его лицо ничего не выражало, и поэтому Аннабель осторожно спросила:

— Но разве это не индукция, ваша светлость?

Он замер. В глубине его глаз вспыхнул огонёк.

— Дедукция, я уверен, — спокойно сказал герцог.

«Дедукция, я уверен». То есть предположение, что женщина всегда предпочтёт герцога любому другому мужчине, было для него так же естественно, как и тот факт, что все люди смертны. Высокомерие герцога поистине не знало границ.

— Ну, конечно, — пробормотала она.

Он улыбнулся одними уголками глаз, но её внимание привлёк рот. При ближайшем рассмотрении его губы выглядели интригующими. Привлекательными, чётко очерченными, а когда он собирался улыбнуться, в глаза бросалось, как сразу смягчалась нижняя губа. Если задуматься, этот рот можно было назвать даже соблазнительным, он словно уверял, что сдержанный герцог знал, как доставить им удовольствие женщине… Внезапно Аннабель пронзила догадка, что они сейчас поцелуются, такая яркая и молниеносная, словно вспышка на периферии сознания. Скорее даже уверенность, чем просто мысль.

Сердце Аннабель растерянно ёкнуло.

Она отвела взгляд, потом снова посмотрела на герцога. Нет, перед ней продолжал стоять этот новый Монтгомери, с его привлекательным ртом и глазами, в которых искрился юмор.

И тут Аннабель поняла, что ей никогда не забыть этого зрелища.

Она покачала головой.

— Я не могу с вами вернуться, — сказала она, слава богу, твёрдым голосом. — Я не умею ездить верхом.

Он нахмурился.

— Совсем?

— В дамском седле.

Чёрт. Меньше всего ей хотелось, чтобы он представил, как она, высоко задрав юбки, садится верхом по-мужски.

— Понятно, — проговорил он. Герцог цокнул языком, и его конь, перестав обнюхивать снег, потрусил к нему, ведя за собой вторую лошадь.

Монтгомери сжал в кулаке поводья.

— Вы поедете со мной на одной лошади, — сказал он.

Аннабель клонила совсем не к такому выводу.

— Вы опять шутите, ваша светлость?

— Я не шучу, — сказал он слегка шокировано.

То есть ей придётся сидеть рядом с герцогом на лошади, прижимаясь к нему, как героиня бульварного романа?

Женская интуиция кричала «нет», и он, должно быть, об этом догадался, потому что сразу посерьёзнел.

— Мне кажется это небезопасно, — попыталась отказаться она.

— Я хороший наездник, — сказал он и сунул хлыст под стремя. Чтобы освободить руки и подсадить её в седло, предположила Аннабель.

По её телу пробежала дрожь, то ли от холода, то ли от жара. Она всё ещё могла обойти его и продолжить свой путь в деревню, чтобы оказаться как можно дальше от этого человека.

Он бросил на неё мрачный взгляд.

— Подойдите сюда.

Невероятно, но она шагнула к нему, словно он потянул её за руку. Не медля, герцог взял Аннабель за локоть и развернул, прижав спиной к тёплому телу коня. Она почувствовала запах пота, кожи и шерсти. Аромат шерсти, должно быть, принадлежал Монтгомери, потому что герцог снова стоял слишком близко, зажав её между собой и жеребцом.

— Какая покладистость, мисс Арчер, — пробормотал он, пристально глядя ей в лицо. — Видимо, вы совсем замёрзли.

Она посмотрела ему в глаза. Аннабель ничего не могла с собой поделать. Вблизи Монтгомери её взгляд переставал ей подчиняться. Она будто забывала, что глаза людей не созданы по единому образу и подобию. Возможно, дело в том, что Аннабель привлекали контрасты: кристально-чистый цвет, тёмные ободки вокруг радужек, вспышки сдерживаемых эмоций в холодных глубинах… Его внимание переключилось на её губы.

Во рту Аннабель пересохло.

Он стиснул зубы, явно придя в раздражение.

— У вас зубы стучат, — проговорил герцог. — Это просто смешно.

Рука Монтгомери инстинктивно потянулась к верхней пуговице пальто. Аннабель замерла. Герцог тоже, рука зависла в воздухе. Его лицо было до смешного непроницаемым. Она знала, что его желание согреть её застало их обоих врасплох. Хотя он мог считать своим долгом спасти Аннабель от гибели на своей земле, но укутывать в своё пальто, как благородную леди, выходило за рамки приличий. Она не благородная леди. И не его забота её оберегать.

Он начал развязывать шарф.

— Возьмите. — Его голос прозвучал суровее, чем прежде. Не время затевать новую битву. Она обернула шарф вокруг шеи и попыталась не обращать внимания на аромат кедрового мыла и мужчины, который исходил от мягкой шерсти.

Руки Монтгомери крепко обхватили её за талию, и в следующее мгновение она уже сидела наполовину на шее, наполовину в седле нервно пританцовывающего жеребца, сжимая в кулаках блестящую белую гриву. Боже милостивый!

В следующее мгновение Монтгомери оказался позади неё, возмутительно близко.

— Позвольте. — Он снова ошеломил её, обняв за талию и прижав к груди. К примечательно твёрдой груди. Аннабель бросило в жар. Она так надеялась, что больше никогда не испытает этого чувства.

Но оно захлестнуло с головой. Её тело приятно обмякло в ответ на мужскую несгибаемую силу, в чьей власти сейчас находилось.

Нужно было дойти до деревни. Ведь это такое простое решение.

Аннабель проигнорирует то чувство, ничего сложного в этом нет…

Левое бедро герцога прижалось к её бедру, и она ахнула.

— Подождите, пожалуйста.

Он натянул поводья.

— В чём дело?

— Пожалуйста, отвезите меня в деревню, ваша светлость, в гостиницу. Это намного ближе.

На мгновение он замер, а затем крепче сжал её талию.

— Теперь уже поздно.

Герцог пришпорил коня и пустил его в галоп.

Глава 9

Она благоухала жасмином. Сладкий аромат напомнил о летней ночи в Испании. Что совершенно не вязалось с пролетающими мимо заснеженными полями и, уж подавно, с дрожащим, упрямым созданием в его объятиях. Она шла по сугробам с решимостью небольшого батальона и отвергала его помощь до тех пор, пока у неё не застучали зубы. Упорное сопротивление оставило ему два варианта. Первый: как варвар, перекинуть строптивицу через плечо. И второй: договориться. Себастьян раздражённо поджал губы. Он никогда не затевал переговоры, если оппоненту было нечего ему предложить. А она заставила его принести извинения прямо на холме и попытаться сломить её оборону шуткой. И даже шутка вышла из-под контроля, когда эта женщина неожиданно ловко ему парировала. Не мудрено, что синий чулок знает разницу между дедуктивной и индуктивной логикой.

К тому времени, как они въехали во двор, уже стемнело, фонари на стенах дома проливали тусклый жёлтый свет на брусчатку. Его конь решил проявить неповиновение и повернул к конюшне. Себастьян наклонился вперёд взять поводья. В этот момент мисс Арчер повернула голову, и он уткнулся носом в мягкие кудри, а ртом в холодное ухо.

Она замерла.

Он выпрямился.

— Прошу прощения.

На его губах остался холодный след.

Ночь наступила бы задолго до того, как мисс Арчер успела добраться до деревни. Она могла заблудиться, а на утро её нашли бы замёрзшую насмерть, лежащую ничком в залатанном пальто на одном из его полей.

Себастьяна охватило абсурдное желание её встряхнуть.

— Ваша светлость. — У его левого колена стоял конюх, с явным изумлением рассматривая женщину в объятиях Себастьяна.

— Стивенс, — коротко бросил он, — вторая лошадь.

Мисс Арчер пошевелилась, теснее прижавшись своими округлыми ягодицами к его паху. Выругавшись про себя, Себастьян спрыгнул с седла, как только Стивенс отошёл в сторону.

Её застывшее и бледное, как лунный свет, лицо оказалось прямо над ним. Он поднял руки, чтобы помочь ей спешиться, но она не сдвинулась с места, всё ещё цепляясь за гриву лошади.

— Пожалуйста, мисс. — Она что там, окаменела? Мисс Арчер подозрительно хранила молчание.

Пританцовывая, конь начал отходить в сторону, стремясь поскорее оказаться в конюшне. Мисс Арчер так и не шелохнулась.

Он положил руки туда, где под слоями одежды должна была находиться талия, приготовившись вынуть строптивицу из седла, но услышал слабый всхлип.

— Что случилось?

— Я не уверена, что смогу устоять на ногах, — раздался её раздражённый голос.

Себастьяна осенило, вероятно, она никогда раньше не ездила на лошади галопом. Бешеная скорость может испугать новичка. Его собственное лицо онемело от сильного встречного ветра.

— Не переживайте, я вас поймаю, — хрипло сказал он.

Она практически упала в его объятия и неуклюже сползла вдоль тела Себастьяна. Когда её ноги коснулись земли, она вцепилась руками в его плечи. Мисс Арчер моргнула, посмотрев ему в лицо, при свете газовых ламп цвет её глаз невозможно было определить. Однако он точно знал, что они зелёные, удивительно спокойного, приглушённого оттенка, как лишайник. Себастьян успел их хорошо разглядеть раньше.

Она напряглась, и он понял, что продолжает крепко сжимать её талию. Разжав руки, он отступил назад, взяв мисс Арчер под локоть

— Вы можете стоять?

— Да, ваша светлость.

Мисс Арчер выглядела потрясённой. Без сомнения, она привыкла твёрдо стоять на ногах.

На всякий случай он положил её руку себе на предплечье. Перчатки мисс Арчер были порядком изношены, и Себастьяна охватило нелепое желание накрыть её ладонь своей и не отпускать, пока Стивенс, самый медлительный конюх в мире, не заберёт его лошадь.

Себастьян практически затащил её вверх по главной лестнице. В ярко освещённом тёплом доме их ожидала небольшая группа встречающих: миссис Бичем стояла поблизости, а в дальнем конце холла находились две молодые леди, готовые ринуться на помощь подруге, как только Себастьян исчезнет из поля зрения.

Мисс Арчер убрала ладонь с его руки, выражение её лица оставалось холодным, как и бесполезное пальто на ней. Но это ничего не меняло. Она была прекрасна.

Он заметил это ещё на холме. Даже лишённая арсенала пышных нарядов, который смог бы обмануть менее проницательного мужчину, с покрасневшим носом и развевающимися на ветру волосами, она оставалась прелестной. Её классическая красота не имела отношения ни к моде, ни к социальному положению: точёные скулы, элегантная шея, нежные губы. Эти розовые полные губы могли принадлежать французской куртизанке, а не англичанке, или синему чулку, или деревенской девушке… Себастьян вдруг поймал себя на том, что смотрит на неё, не отрываясь, и пытается отнести к одной из известных ему категорий женщин, но, как ни странно, не может.

Она не сняла его шарф, и теперь вышитый на нём герб Монтгомери лежал на её левой груди, словно отличительный знак. При виде этого Себастьяна накрыли непонятные, горячие эмоции, которые уничтожили хладнокровие и все сознательные мысли. Собственнический инстинкт. На мгновение он полностью завладел Себастьяном. Его пронзило жгучее желание и, как магнитом, потянуло к ней.

Господи!

Он сделал шаг назад.

Светло-зелёные глаза подозрительно за ним проследили.

— Надеюсь, мы увидимся за ужином, мисс. — Его холодный голос превратил пожелание в команду, губы мисс Арчер едва заметно дёрнулись.

Себастьян зашагал прочь, представляя как прикусывает её пухлую нижнюю губу и получает низменное удовольствие.

Час спустя он смотрел на своё обновлённое отражение в зеркале умывальника. Горячая ванна, бритьё, знающий своё дело камердинер, и вот уже внешне ничто не напоминало о том, что сегодня утром Себастьян сел на паром в Дувре, а позднее пустился в погоню за невероятно упрямой женщиной. Но в груди поселились пустота и тревога. Возможно, годы начали брать своё.

— Я слышал, что молодые джентльмены обрадовались столь неожиданному ужину в компании с вами, ваша светлость, — заметил Рэмси, воткнув булавку в галстук.

Себастьян наблюдал, как его губы изгибаются в иронической улыбке. Один молодой джентльмен точно не обрадовался перспективе ужина в компании герцога. Не беря в расчёт Перегрина, Себастьян прекрасно понимал, что, хотя его присутствие делало приём более значимым, навряд ли кому-то добавляло удовольствия. Когда он входил в комнату, разговоры прерывались, смех стихал и окружающие становились более собранными. Каждый мог что-то получить от герцога, а мог из-за него потерять. В его присутствии людей словно окутывала паутина настороженности, в которой застревали их истинные намерения и импульсивные порывы, как своенравные мухи в паучьем логове. В жизни любого герцога наступал момент, когда он переставал сталкиваться с честным мнением, и тогда он мог бы катиться в тележке прямиком в ад, а все вежливо бы расступались и желали ему удачи.

— Рэмси, — проговорил он. Камердинер отряхивал и без того чистый рукав смокинга.

— Ваша светлость?

— Если бы ты вошёл ко мне в кабинет и увидел, что я стою посреди огромного беспорядка, а из-под стола торчат чьи-то ноги, что бы ты сделал?

Рэмси замер. Он осторожно поднял глаза, оценивая настроение хозяина, хотя и так знал, что не увидит на лице Себастьяна ничего из того, что тот не хотел бы демонстрировать.

— Ваша светлость, — ответил слуга, — я бы принёс метлу.

Неудивительно.

— Это всё, Рэмси.

Себастьяну нужно было проводить гостей в столовую и провести следующие три часа, не задушив брата.

Перегрин подошёл к месту за столом, где сидел Себастьян, как благовоспитанный человек к позорному столбу: собранный, бледный, еле передвигая ноги. Его обычно непослушные волосы были тщательно прилизаны и разделены пробором. Но он трусливо избегал встречаться взглядом со старшим братом. Не дай бог завтра Себастьян свалится с лошади и восьмисотлетнее наследие Монтгомери перейдёт в руки этого мальчишки. Замок Монтгомери навсегда канет в лету. Придётся проявить некоторое усилие, чтобы не задушить Перегрина.

Пока гости рассаживались за столом, повсюду слышались скрежет мебели и шарканье ног. На другом конце стола возник небольшой переполох, когда лорд Хэмпшир и лорд Палмер начали наигранно хлопать глазами, глядя на мужчину слева от них, а Джеймс Томлинсон сделал вид, будто обмахивается веером. Если бы приём организовывал не полоумный, они бы не сидели на местах, по правилам этикета предназначенных для дам. Как бы то ни было, пожилая тётя Джулиана Гринфилд и три синих чулка всё-таки сумели рассредоточиться среди тринадцати джентльменов. Себастьяну даже не хотелось рассуждать на этот счёт.

— Как приятно, что за одним столом собралось столько молодых людей, — громко сказала тётя Гринфилд справа от него.

— Абсолютно согласен, — спокойно ответил он.

Перегрин завороженно уставился в свою пустую тарелку.

Выстроившиеся в ряд лакеи сняли серебряные крышки с первого блюда, которым являлись отборные кусочки фазана в кроваво-красном соусе.

Зазвенели столовые приборы, в свете свечей поблёскивали бокалы.

Перегрин всё ещё не набрался смелости посмотреть на брата. Находясь на грани ярости, Себастьян впился взглядом в его профиль.

Очень медленно Перегрин поднял на него глаза.

Когда их взгляды встретились, по телу брата пробежала заметная дрожь.

Себастьян слегка ему улыбнулся.

— Как тебе фазан?

Глаза Перегрина расширились.

— Превосходно, спасибо. — Он ткнул вилкой в мясо. — Надеюсь, путешествие прошло без особых событий, сэр?

— Без, — ответил Себастьян, сделав глоток воды. — Всё самое интересное началось, когда я приехал.

Перегрин громко сглотнул.

Гости оживлённо беседовали. Себастьян различал спокойный голос мисс Арчер, доносившийся с другого конца стола, за которым следовал взрыв хохота нетерпеливых молодых людей, сидевших вокруг неё. Он чуть не фыркнул. Ни одному из этих мальчишек не под силу по-настоящему увлечь такую женщину, как она.

— Завтра я уезжаю в Лондон, — сказал он Перегрину, — а когда вернусь в понедельник, жду тебя в моём кабинете в шесть часов.

Это казалось невозможным, но лицо брата побледнело ещё сильнее.

Ради забавы, Себастьян взял нож и насадил на него кусок мяса со своей тарелки.

Вилка Перегрина со стуком упала на стол.

Шестнадцать голов повернулись в их сторону, словно в столовой раздался выстрел.

Глава 10

Аннабель разбудило тихое позвякивание неизвестного происхождения. Она решила не обращать на него внимания, потому что её голова покоилась на невероятно мягкой, словно облако, подушке.

Что было… весьма непривычно.

На часах явно больше шести часов утра, она чувствовала это всем своим существом.

Проспала.

Аннабель резко села. В потёмках послышался чей-то писк.

Очертания комнаты стали более чёткими: роскошные столбики кровати, высокие окна, слабый блеск люстры… Она находилась в доме герцога Монтгомери, а у камина стояла горничная с кочергой.

Аннабель откинулась на подушки. Ей не нужно разводить огонь, лицезреть кузена или полдюжины детей, просящих завтрак…

Она провела рукой по лицу. На лбу выступила испарина.

— Который сейчас час?

— Около половины седьмого, мисс, — ответила горничная. — Хотите, я пошлю за чаем?

Выпить чаю в постели звучало очень заманчиво. Несмотря на лишние полчаса сна, Аннабель чувствовала себя вялой. Но, прежде чем погрузиться в суматоху дня, ей ещё предстояло сделать перевод. Она с трудом свесила с кровати ногу, которая показалась тяжёлой, словно налитой свинцом.

— Накрывают ли завтрак в столь ранний час? — спросила она.

Глаза служанки расширились, когда девушка поняла, о чём спрашивает Аннабель. Горничная, вероятно, никогда не видела, чтобы гости просыпались до рассвета. Аристократы не вставали раньше полудня, Аннабель это прекрасно знала.

Первым в столовую прошёл лакей, затем резко остановился и щёлкнул каблуками.

— Ваша светлость, мисс Арчер, — объявил он.

Она чуть не замерла на полпути.

Во главе стола, и правда, уже кто-то сидел. Его было не видно за раскрытой газетой, которую он читал, но хозяина поместья ни с кем не перепутать.

Судя по всему, Аннабель стала гостьей единственного аристократа в Англии, который вставал не в полдень.

Монтгомери посмотрел на неё поверх газеты, несмотря на ранний час, его взгляд был на удивление внимательным. Внизу её живота тут же разлилось приятное тепло. Аннабель крепко сжала руки перед собой.

Прямая бровь Монтгомери взметнулась вверх.

— Мисс Арчер. Что-нибудь случилось?

Да.

Он её нервировал.

Его чертовски умные глаза и непринуждённая самоуверенность уже произвели на Аннабель неизгладимое впечатление, а теперь и её тело не могло избавиться от воспоминаний о нём: от ощущения его руки, обнимающей её за талию, твёрдой груди, прижимающейся к её спине, прохладного прикосновения губ к её уху… Едва уловимый, но притягательный аромат герцога преследовал Аннабель до тех пор, пока она не приняла ванну прошлым вечером. Теперь её тело знало о нём многое и было заинтриговано. Чего просто не могло происходить. Ей ведь даже не нравился этот мужчина.

— Мне сказали, что я могу здесь позавтракать, ваша светлость.

— Можете, — ответил он. У Аннабель создалось впечатление, что пока герцог говорил, он попутно принимал несколько решений. Монтгомери опустил газету и жестом указал лакею сервировать место слева от себя.

У неё сжался желудок. Аннабель не должна сидеть рядом с ним. Но он уже складывал газету, как будто вопрос был решён.

Ей пришлось преодолеть долгий путь вдоль стола мимо пустых стульев, чтобы добраться до отведённого ей места.

Монтгомери наблюдал за ней, сохраняяневозмутимое аристократическое выражение лица. На его гладком шёлковом галстуке так же невозмутимо поблёскивала бриллиантовая булавка.

— Надеюсь, вы встали так рано не из-за проблем с вашей комнатой? — спросил он.

— Комната превосходна, ваша светлость. Просто для меня сейчас совсем не ранний час.

Её ответ вызвал вспышку интереса в его глазах.

— Действительно, совсем не ранний.

В отличие от неё, его никто не заставлял вставать до рассвета. Наверняка, ему это просто нравилось.

Лакей, помогавший сесть Аннабель, склонился над её плечом.

— Предпочитаете чай или кофе, мисс?

— Чай, пожалуйста, — ответила она, зная, что благодарить прислугу нельзя, ведь в таких богатых домах это непринято. Лакей предложил набрать в её тарелку еды, и, поскольку было бы неловко встать едва сев, она согласилась. По правде говоря, ей не особо хотелось есть. Горничная, должно быть, зашнуровала корсет туже, чем привыкла Аннабель.

Монтгомери уже давно завершил свой завтрак. Рядом со стопкой газет стояла пустая чашка. Но почему тогда он велел Аннабель сесть рядом? Герцог был погружён в чтение. Теперь она знала, что он человек долга. Вежливость, вероятно, входила в его обязанности наряду со спасением от самого себя своевольных гостей на морозе. Ей придётся сделать пометку в анкете Монтгомери об этой вежливости. Правда, она быстро ему изменяла, если он принимал гостью за даму полусвета.

— Вы одна из активисток леди Тедбери, — проговорил он.

Что ж. Герцог не стеснялся в выражениях.

— Да, ваша светлость.

— Почему?

Он явно проявлял неподдельный интерес.

На спине начали собираться капельки пота.

Аннабель находилась лицом к лицу с их врагом и чувствовала себя не в форме. Спокойствие. Только спокойствие.

— Я — женщина, — ответила она. — Для меня вполне естественно верить в наши права.

Монтгомери на удивление по-галльски пожал одним плечом.

— Многие женщины не верят в такого рода права, — сказал он. — Вне зависимости от того, будут ли приняты поправки в закон о собственности 1870 года, для вас лично ничего не изменится.

Опять это высокомерие. Конечно, герцог догадался, что у неё нет никакой собственности, которую она могла потерять, выйдя замуж, а значит, и на право голоса ей рассчитывать не стоило. Его высокомерие раздражало больше всего, когда он был прав.

Она облизнула пересохшие губы.

— Я верю в этику Аристотеля, — сказала Аннабель, — он считал, что стремление к общему благу имеет большую ценность, чем стремление к благу индивидуума.

— Но во времена греческой демократии женщины не имели права голоса, — парировал герцог, на его губах заиграла тень улыбки. Можно было подумать, что он получал удовольствие от их разговора.

Блеск в его глазах добавил Аннабель безрассудства.

— Греки забыли включить права женщин в общее благо, — сказала она. — Распространённая ошибка. Судя по всему, о них частенько забывают.

Он кивнул.

— Тогда что вы скажете о том, что мужчины без собственности тоже не могут голосовать?

Монтгомери явно получал удовольствие. Как кот, играющий с мышью, прежде чем её съесть.

В висках начало пульсировать, от чего всю голову охватила нестерпимая боль. Но они находились с герцогом наедине, он её слушал. Она должна попытаться.

— Возможно, мужчинам тоже не хватает равноправия, ваша светлость. — Этого говорить не следовало.

Монтгомери покачал головой.

— Вы не только феминистка, но ещё и социалистка, — подытожил он. — Мисс Арчер, не нужно ли мне беспокоиться о моём штате прислуги, пока вы здесь? Вдруг завтра, вернувшись из Лондона, я обнаружу восстание персонала?

— Я бы не посмела, — пробормотала она. — Под домом, наверняка, находится темница.

Он окинул её ястребиным взглядом.

— Не сомневайтесь, — сказал герцог и добавил: — Вы хорошо себя чувствуете, мисс?

— Вполне.

Темница? Больше не было смысла отрицать, что Аннабель немного лихорадило.

Вернувшись, лакей поставил перед ней тарелку с копчёной рыбой, жареными почками и зеленоватым пюре. Как только её носа достиг горячий солоноватый аромат, Аннабель начало мутить.

— Принеси мисс Арчер очищенный апельсин, — щёлкнув пальцами, сказал Монтгомери, ни к кому конкретно не обращаясь.

Аннабель уставилась на его изящную руку с длинными изящными пальцами, лежавшую на столе. Она могла принадлежать человеку, который играл на классическом инструменте. На мизинце красовалась герцогская печатка с тёмно-синим сапфиром, который поглощал свет, как крошечный океан.

Аннабель чувствовала на себе взгляд Монтгомери, чувствовала, что он заметил, как она его разглядывает.

— Это «Манчестер гардиан», — быстро проговорила она, кивнув на газету, которую он отложил в сторону.

Монтгомери искоса на неё посмотрел.

— Я так понимаю, вы приняли меня за читателя «Таймс».

— Скорее «Морнинг пост». — Которая являлась ещё более чопорной, чем «Таймс». «Гардиан» читали суфражистки.

— Виновен по всем статьям, — сказал он и поднял номер «Гардиан», под которым лежала «Таймс», а под ней — «Морнинг пост».

— Какой доскональный подход, ваша светлость.

— Не в этом дело. Когда хочешь понять, что происходит в стране в целом, то изучаешь взгляды всех сторон.

Аннабель вспомнила, что именно его королева поставила во главе предвыборной кампании партии тори. Чтобы привести её к победе, ему нужно хорошо знать, что творится в стране.

Она поняла ещё на Парламентской площади, когда они встретились взглядами, ощутив на подсознательном уровне: Монтгомери был очень умным человеком. Это знание тревожило не меньше, чем то, что под его шёлковым жилетом скрывалось мускулистое тело.

Она коснулась чашки, хрупкий фарфор задребезжал, и чай выплеснулся через край.

— Прошу прощения, — пробормотала Аннабель.

Монтгомери прищурился.

К ней мигом подскочил лакей и забрал чашку с залитым чаем блюдцем.

Аннабель попыталась выпрямиться, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха. Но это не помогло, на грудь словно давил валун.

— Приношу свои извинения, — прошептала она, — но мне нужно удалиться.

Герцог что-то сказал, но Аннабель не смогла разобрать слов. Её ноги отяжелели, она с трудом поднялась со стула и сделала пару шагов в попытке отойти от стола… Зрение затуманилось.

О, боже, нет!

Ножки стула заскрежетали по полу, и Аннабель провалилась в чёрную бездну.

Когда она очнулась, её тело гудело, будто в нём роились миллионы пчёл. Аннабель лежала на диване с приподнятыми ногами, а в нос ударил едкий запах нюхательной соли. Над ней нависали лица экономки, миссис Бичем, дворецкого и Монтгомери.

— Значит, вы чувствовали себя плохо, — с мрачным выражением лица констатировал герцог.

Она сердито на него посмотрела, он же сам практически вынудил её заболеть своим роковым пророчеством вчера на полях.

— Со мной всё в порядке, ваша светлость.

Он опустился на одно колено рядом с ней и окинул тяжёлым взглядом.

— Вы бы разбили голову об пол, если бы я вас не поймал.

Сначала девица на коне, теперь девица в обмороке, упавшая в его объятия. Аннабель охватило безумное желание рассмеяться, но вместо смеха она издала отвратительный сдавленный звук. Миссис Бичем озабоченно прикрыла рот рукой.

— Скоро прибудет мой врач, — сказал Монтгомери.

Доктор? Она попыталась сесть.

— Я не могу…

Он мягко, но настойчиво положил ей руку на плечо и не дал подняться с дивана.

— Она, наверное, бредит, — обратился дворецкий к миссис Бичем, словно Аннабель их не слышала.

— Вы не понимаете, — проговорила она. Ей претило слышать нотки отчаяния в своём голосе. Аннабель не болела с детства. Этого просто не могло произойти сейчас. У неё ведь всегда было столько дел. Сейчас ей нужно делать курсовую работу… а как же её ученики…

— Кого следует уведомить? — спросил Монтгомери.

Аннабель с трудом попыталась сформулировать ответ.

— Профессора Дженкинса, — проговорила она. — Не думаю, что закончу перевод вовремя.

— Определённо бредит, — сказала миссис Бичем, — бедняжка.

— Я имел в виду из ближайших родственников, мисс, — нетерпеливо уточнил Монтгомери.

— О, — сказала она. — У меня никого нет.

Что толку сообщать Гилберту? Это ведь она заботилась о его семье, он только разнервничается. От подступающих слёз защипало в носу. Если она не справится с курсовой, то поставит под угрозу свою стипендию… своё будущее…

— У меня никого нет, — повторила Аннабель, — поэтому я не могу… не могу заболеть.

Последовала пауза.

— Понятно, — сказал Монтгомери. Она взглянула на него, потому что тон герцога подозрительно смягчился.

— Здесь вы будете в надёжных руках, — пообещал он. Аннабель поняла, что его рука всё ещё лежит на её плече, словно якорь, удерживая её тело на месте, которое, казалось, находилось в огне.

— Я не могу позволить себе… — Она хотела сказать «врача», но герцог покачал головой.

— Здесь о вас позаботятся.

Позаботятся.

Какое громкое обещание. Но голос герцога звучал так спокойно, что не возникало сомнения в правдивости его слов. На некоторое время вполне можно положиться на этого человека. Очевидно, необязательно испытывать симпатию к мужчине, чтобы ему доверять.

Себастьян расхаживал перед дверью спальни мисс Арчер, хмуро поглядывая на карманные часы. Судя по всему, когда доктор Бервальд, наконец, приедет, он уже будет на пути в Лондон, придётся положиться на дворецкого, что тот даст все необходимые инструкции.

Она, как бревно, свалилась в обморок, едва встав со стула. А потом в её глазах блеснула такая паника… Нет, он не станет испытывать чувство вины. Мисс Арчер была взрослой женщиной в здравом рассудке и светлой памяти. Она сама приняла решение отправиться на мороз в поношенном пальто.

Он засунул часы обратно в карман и повернулся к Бонвилю.

— Если её состояние ухудшится, пока я буду в Лондоне, пошли телеграмму в резиденцию в Белгравии.

Дворецкий удивлённо поджал губы.

— Да, ваша светлость.

— И, Бонвиль?

Дворецкий подошёл ближе.

— Ваша светлость?

— Скажи моему доверенному человеку, чтобы он разузнал о мисс Арчер.

Глава 11

Аннабель резко проснулась, тяжело дыша. Сердце бешено колотилось в груди. Ей приснился старый кошмар: она падала с большой высоты, а, когда каждый мускул напрягся в ожидании удара, с трудом приоткрыла глаза.

Голову пронзила резкая боль от яркого света зимнего утра.

— Господи, — прохрипела Аннабель.

— Ты проснулась. — Хэтти вскочила с кресла у камина. Катриона тоже поднялась, но с более благопристойным видом. Матрас слегка прогнулся под их весом, когда они обе устроились на краю кровати, устремив взгляды на Аннабель.

Она с трудом села и заправила выбившуюся из растрёпанной косы прядь за ухо.

— Который сейчас час? — прошептала Аннабель.

— Девять часов, — ответила Хэтти, протягивая ей стакан воды, а потом добавила: — Шестнадцатое декабря.

Боже милостивый. Понедельник. Она проспала весь день и всю ночь и почти ничего не помнила. Аннабель сделала глоток воды.

Хэтти пощупала её лоб.

— Как ты себя чувствуешь?

Разбитой. Как будто на неё обрушилась стена.

— Немного уставшей, — ответила она, — спасибо.

У обеих подруг под глазами залегли едва заметные фиолетовые тени. Должно быть, именно нежные пальцы подруг она чувствовала на лице в своих лихорадочных снах. Они дарили ей влажную прохладу.

У неё сдавило горло.

— Я не хотела испортить вам приём. — Кстати… — Разве мы не собирались уехать вчера?

— Ты была не в том состоянии, чтобы путешествовать, поэтому мы послали весточку в Оксфорд и остались, — сказала Катриона. — И пробудем здесь ещё несколько дней.

Поразившись услышанному, Аннабель поставила стакан.

— Очень любезно с вашей стороны, но вряд ли это необходимо.

— Мы же не можем оставить тебя здесь совсем одну, герцог — практически холостяк! — воскликнула Хэтти.

Чёрт. И правда.

Аннабель поёрзала под одеялом. Такая забота с их стороны причиняла физический дискомфорт, как вызывающий зуд корсет. Или, возможно, в ней взыграло чувство вины. Вежливо и терпеливо, но они ожидали от неё каких-то объяснений случившемуся.

Аннабель гадала, проявят ли они к ней сочувствие, если узнают истинную причину её стремительного побега.

«Дамы, семь лет назад у меня был возлюбленный. Нет, не тот, который пишет вам письма и украдкой срывает поцелуй, а тот, который задирает вам юбки и лишает невинности. После чего его отец отчитал меня точно так же, как это сделал герцог, поэтому я сбежала».

— Мне очень жаль, — проговорила Аннабель. — Как я написала в записке, герцог меня узнал, и это привело к недоразумению. Я действовала слишком поспешно.

— Но, видишь ли, это и тревожит, — сказала Хэтти. — Ты всегда такая рассудительная. Мы не замечали за тобой поспешных действий, если только…

— Если только что?

— Скажи, он обошёлся с тобой настолько ужасно?

«Вы выбрали не того мужчину… ваши усилия ни к чему не приведут…»

Аннабель слегка поёжилась, вспомнив слова Монтгомери.

— Скажем так, он не проявил обаяния, — сказала она.

Хэтти поджала губы.

— А оно у него есть?

Нет.

Но потом она вспомнила, как он выглядел там, на холме, со шляпой под мышкой. Искренним. А искренность была намного ценнее обаяния…

— Его камердинер принёс это тебе, — сказала Катриона, указывая на прикроватный столик.

На нём лежала стопка книг, которой раньше не было.

— Там записка. — Хэтти протянула ей белый конверт. — Мы умираем от желания узнать, что в ней написано.

Наощупь бумага была плотной и гладкой, как прессованный шёлк. Сверху красовалась выгравированная герцогская монограмма с золотыми вензелями.

«Уважаемая мисс Арчер!

Его светлость герцог Монтгомери желает вам скорейшего выздоровления. Он передаёт в ваше пользование книги Вольтера, Руссо и Локка, а также более лёгкую литературу. Если у вас есть конкретные предпочтения, пожалуйста, не стесняйтесь и обращайтесь без промедления. Библиотека в вашем распоряжении.

Ваш покорный слуга,

Рэмси».

Аннабель протянула записку подругам.

— Он желает мне скорейшего выздоровления, — сказала она, просматривая книги. Вольтер, Руссо, Локк. Примечательно, что все эти философы поддерживали идею демократии. Автор последнего увесистого тома был ей не знаком.

— Достоевский, — сказала Катриона, — русский писатель, этот его роман совсем недавно перевели на английский. Я слышала, в Лондоне он очень популярен.

Аннабель открыла первую страницу.

— Преступление и наказание. Шокирующая история о студенте и опасностях стойкой приверженности к определённой идеологии, — прочитала она и подняла глаза. — Его светлость посылает мне сообщение на тему политической активности, — кисло проговорила она.

Или это его способ пошутить? Теперь она знала, что за холодным фасадом скрывается остроумное чувство юмора. Если это действительно шутка, то на удивление личная.

Она устало откинулась на подушки, не зная, то ли улыбаться, то ли хмуриться. Возможно, герцог ей не особо нравился. Но Аннабель очень сильно хотела его понять.

Робкий стук в дверь заставил Себастьяна оторвать взгляд от письменного стола и посмотреть на часы. Брат был пунктуален с точностью до минуты. Жаль, что Перегрин вспоминал о дисциплине только тогда, когда чувствовал, что ему несдобровать. Скоро всё изменится.

С угрюмым выражением лица брат бочком вошёл в кабинет.

— Садись, — скомандовал Себастьян.

Перегрин медлил.

— Могу я сначала принести извинения? — Под его глазами залегли синяки. Он выглядел так, словно не спал всю ночь.

— Можешь.

Перегрин судорожно вздохнул.

— Я сожалею о своём поведении, — начал он. — Просто мне хотелось немного развлечься, прежде чем отправиться в Уэльс. Я сделал это не для того, чтобы тебя спровоцировать, ко времени твоего приезда все должны были уже разъехаться.

Хорошая речь, если бы не последняя фраза. В ушах Себастьяна забился слабый пульс.

— Ты, конечно, понимаешь, что тебя в любом случае ждут последствия.

Перегрин сглотнул.

— По правде говоря, когда я всё-таки передумал, приглашения было уже поздно отменять.

— Сядь, — повторил Себастьян, а потом продолжил: — В этом всё дело. Ты сам создаёшь себе проблемы, потому что действуешь, не задумываясь о последствиях. — Он опёрся руками о стол. — Ты ведёшь себя как ребёнок, Перегрин. Взрослый мир устроен по-другому. Каждый должен отвечать за свои поступки.

Перегрин быстро отвёл взгляд.

— Я знаю, что заслужил наказание.

— Я не собираюсь тебя наказывать.

Зелёно-карие глаза брата подозрительно сузились.

— Не сомневайся, — сказал Себастьян, — тебя бы следовало заковать в средневековые колодки. Но раз наказания на тебя не действуют, не вижу в них смысла. — Он поднял газету, которую привёз с собой из Лондона. — Вчера я встречался с адмиралом Блайтоном.

Перегрин замер.

Себастьян подвинул бланк через стол.

— Твоё письмо о приёме в Королевский флот.

На лице Перегрина отразился целый спектр эмоций: замешательство, недоверие, паника. Настоящая паника. Он побледнел и попытался встать.

— Нет.

Себастьян смерил его пристальным взглядом.

— Сядь. И, да.

Перегрин вцепился в край стола.

— Я не гожусь в солдаты.

— Определённо, — сказал Себастьян. — Если бы годился, то хотя бы отдалённо представлял себе, что такое дисциплина, и мне бы не пришлось наткнуться на шестнадцать незваных гостей в моём доме.

Перегрин моргнул, словно впервые увидев Себастьяна.

— Ты отправишь меня на верную смерть из-за какого-то приёма?

— На верную смерть? — Пульс в ушах забился сильнее. — Перегрин, это учения, а не военные действия.

— Но на этих кораблях… можно подцепить смертельную болезнь, пища гнилая и… они кишат крысами!

— Во флоте с самыми высокими в мире стандартами гигиены? Что за чушь.

— Я буду в море неделями, месяцами, — взвизгнул Перегрин.

— От этого ещё никто не умирал, — невозмутимо возразил Себастьян. — Ты отправишься в Плимут в феврале. А теперь подписывай.

Перегрин уставился на ручку и бумагу перед собой, словно на чашу с ядовитым зельем.

Когда брат поднял голову, его губы дрожали.

— Ты… ты не сможешь меня заставить.

Утверждение даже не заслуживало ответа. Во власти Себастьяна сделать с Перегрином всё что угодно. Он мог посадить его под замок или вышвырнуть вон, лишить денег и настроить против него всех влиятельных людей. Мог отнять последнюю рубашку, и никто не посмел бы сказать и слово. Такова была участь младших сыновей и братьев.

На лбу Перегрина выступил пот.

— Я мог бы проявить себя, — прохрипел он. — Отправь меня на год управлять одним из наших поместий на севере…

— Подписывай.

— Брат, пожалуйста.

Срываясь с языка, слова беспомощно падали в тишине, как сбитые в полёте птицы.

Себастьян замер.

Страх в голосе Перегрина был сродни удару под дых.

Его собственный брат боялся его, как какого-то безумного тирана, требующего невозможного.

Внезапно он поднялся на ноги. На лице Перегрина промелькнуло настороженное выражение, что ещё больше разозлило Себастьяна. Он обогнул стол, едва не схватив брата за шиворот.

— Встань.

Перегрин вскочил со стула, Себастьян схватил его за плечо и развернул к стене.

— Посмотри сюда, — сказал он, указывая на ряды картин. — Дело не только в тебе. У нас десять поместий в двух разных странах. Наша семья — одна из старейших в Британии, мы — одни из крупнейших землевладельцев в Англии, и если завтра я упаду с лошади и сломаю шею, всё это достанется тебе. — Себастьян развернул брата к себе лицом. — Если ты будешь к этому не готов, наше наследие, как лавина, похоронит тебя, и ты потянешь за собой остальных. Неужели ты считаешь, что можно играть с жизнями тысяч слуг и арендаторов? Господи, уже одно возвращение замка Монтгомери может считаться миссией, не проходит и дня, чтобы я не испытывал отвращения к тому факту, что наше родовое поместье находится в руках другого человека.

Перегрин посмотрел на него диким отчаянным взглядом загнанного в угол человека.

— Но на этом всё, — сказал он. — И мне это не нужно.

— В чём дело?

— Я не могу, разве ты не понимаешь? — Удивительно, но брат повысил на него голос. — Я не могу. Не могу быть тобой.

— Говори тише, — предостерёг Себастьян, его собственный голос звучал угрожающе низко.

Перегрин попытался освободиться от его хватки.

— Тебе всё равно, что со мной происходит. Если бы я не был твоим наследником, ты бы даже не заметил моего существования, но я не гожусь на роль герцога.

Откровения сыпались на Себастьяна, как удары плетью. Внезапно кусочки мозаики встали на свои места, то, что долгое время казалось бессмысленным, начало обретать смысл. К его горлу подступила ледяная ярость.

— Так вот из-за чего это всё? Твоё абсурдное поведение? Чтобы показать, насколько ты не годишься быть герцогом?

Глаза брата горели огнём, а рука вцепилась в руку Себастьяна у него на плече.

— Мне никогда не стать герцогом.

— Наследственная преемственность говорит об обратном, нравится тебе это или нет, — холодно ответил Себастьян.

— Ты мог бы обзавестись сыновьями, — парировал Перегрин. — Почему ты этого не сделал? Почему заставляешь расплачиваться меня?

Внезапно они оказались нос к носу, Себастьян взял брата за грудки, лицо Перегрина исказилось от ярости и неверия. Он напомнил ему щенка.

Это привело Себастьяна в чувство.

Боже. Как всё могло зайти так далеко?

Он уронил руку и отступил назад, чувствуя, как на шее бешено бьётся пульс.

Перегрин медленно пришёл в себя.

Чёрт возьми. Себастьян одёрнул рукав. Он сделал ещё один шаг назад, увеличивая между ними расстояние.

Щёки брата пылали, но он взял себя в руки, и занял выжидательную позицию, вызывающе глядя на Себастьяна и, без сомнения, жалея себя.

Не так давно Перегрин был мальчиком с копной пышных светлых кудрей и доставал ему всего лишь до локтя. Как можно не замечать его существования? Себастьян покачал головой. Он, не раздумывая, принял бы пулю за брата.

Когда Себастьян вновь заговорил, его голос звучал безжалостно.

— В феврале ты отправишься в Плимут. А я забуду всё, что ты мне сегодня наговорил.

Глаза Перегрина стали непроницаемыми. Он медленно кивнул.

— Да, сэр.

Брат продолжал кивать, опустив глаза и уставившись на свои ботинки. Себастьян понимал, что Перегрин изо всех сил пытается сдержать слёзы.

Он повернулся и посмотрел в окно. На улице уже стемнело и в отражении стекла Себастьян смог разглядеть только свои искажённые черты.

— Советую рассматривать службу на флоте как возможность, а не как наказание, — проговорил он. Наверное, следовало сказать что-то ещё, но, как обычно, когда в дело вмешивались слёзы, слова его покидали. — Подпиши. И можешь быть свободен.

Однажды его бывшая жена написала в своём дневнике, что там, где у других бьётся сердце, у него находится кусок льда. Себастьян был склонен с этим согласиться. Сталкиваясь с неприятностями, он непроизвольно холодел изнутри так же, как у других людей ускорялся пульс перед лицом опасности. Если это означало, что он бессердечный, так тому и быть. Можно считать только преимуществом, что ему удавалось сохранять спокойствие при любых обстоятельствах. За исключением, видимо, того случая, когда с точностью самого Париса, брат вонзил нож в его ахиллесову пяту.

«Ты мог бы обзавестись сыновьями… Почему ты этого не сделал?»

Время близилось к полуночи, в камине тихо потрескивал огонь, но голос брата продолжал эхом отдаваться в кабинете. Себастьян потянулся за портсигаром.

Он откинулся на спинку стула и закурил.

Глядя в потёмках на замок Монтгомери сквозь серые колечки дыма, Себастьяну казалось, что он ожил. Замок всегда окутывал туман. В нём обитали тени и эхо. Себастьян никогда не чувствовал себя там дома, а теперь поместье и вовсе превратилось в обузу. Но долг есть долг. Никому нельзя проигрывать родовое гнездо в карты.

«Почему ты этого не сделал?»

Брат, конечно, идиот, но в чём-то он был прав.

Себастьян наклонился и отпёр нижний ящик стола.

Там поблескивала обтянутая жёлтым шёлком вычурная обложка дневника. Когда-то на нём имелся изящный маленький замочек, вскрыть который не составило никакого труда.

Он открыл дневник.

При виде витиеватого девичьего почерка Себастьян крепче сжал томик в руках. Он прочёл его всего лишь раз, но определённые слова навсегда врезались ему в память. Возможно, спустя почти два года они будут звучать по-другому.

12 января 1878 года.

Сегодня М официально сделал мне предложение. Я знала, что этот день настанет, всё было давно решено, но меня разрывают противоречивые чувства. Юная леди вряд ли может мечтать о чём-то большем, чем стать герцогиней. И я действительно хочу ею стать. Мама и папа, конечно, в восторге. Но моё сердце страдает по Т. Он так расстроен, даже умолял меня с ним сбежать и клянётся, что будет вечно меня любить… Это ужасно романтично. Если бы не титул, я, конечно, никогда не выбрала бы герцога. Он совсем не романтик. Жутко тихий и строгий. Мне никогда не доводилось видеть его танцующим. Он самый угрюмый человек в высшем свете…

Ну что ж.

Себастьян бросил дневник обратно в ящик.

Нет нужды перечитывать эти слова, когда в его сознании и так отпечатался печальный конец истории. Не прошло и шести месяцев, как она сбежала с молодым человеком, которого, как ей казалось, любила. А Себастьян ничего такого не предвидел. По иронии судьбы, он отлично разбирался в людях, когда дело касалось политики, но не заметил, что его собственная жена погрузилась в скуку или затаила обиду, а может, и то и другое вместе, и без колебаний бросилась в омут с головой. Справедливости ради стоит заметить, чтобы понять намерения благовоспитанной женщины, потребуется навык чтения мыслей. В конце концов, их всех учили угождать и всё терпеть с улыбкой.

И все кандидатки на роль его жены были одинаковыми: леди, обученные угождать и терпеть. Ему следовало жениться на бриллианте чистой воды. И сейчас это стало даже более актуальным. Хотя бы потому, что нужно заставить замолчать недоброжелателей после развода. Но даже если будущая герцогиня будет с трудом выносить его присутствие, он никогда не узнает об этом наверняка…

Кто-то поскрёбся в дверь, Себастьян поднял взгляд.

— Войдите.

В кабинет тихо вошёл Рэмси, держа в руке серебряный поднос с конвертом на нём.

— Ваша светлость. Вам пришла записка. Боюсь, её доставка задержалась.

— Кто отправитель?

— Мисс Арчер, ваша светлость.

Он выпрямился в кресле.

— Как она?

— Всё ещё довольно слаба, и насколько я понимаю, её продолжает мучить лихорадка.

Но раз она могла писать, это было хорошим знаком. С другой стороны, мисс Арчер пыталась спорить с ним о политике, находясь на грани обморока. Что за упрямая женщина.

Он вскрыл конверт.

— Мой осведомитель уже прислал о ней какие-нибудь сведения?

— Нет, ваша светлость.

Упрямая, загадочная женщина.

Её почерк был совсем не женским, а энергичным, как у человека, который много и быстро пишет.

«Ваша светлость,

Я очень ценю ваше гостеприимство и стараюсь как можно скорее поправиться. Спасибо, что так великодушно одолжили мне книги. Особенно меня заинтриговал русский роман о стойкой приверженности к определённой идеологии, я полагаю, ваш выбор пал на него совершенно случайно?

С уважением,

А. Арчер».

Упрямая, загадочная и остроумная.

Он послал ей книги в знак вежливости по отношению к прикованному к постели гостю. А те конкретные выбрал, потому что по какой-то причине знал, они заставят её задуматься, а умозаключения этой женщины его интриговали. Выразительные глаза мисс Арчер позволяли с лёгкостью догадаться, о чём она размышляет, и всё же он находил её довольно непредсказуемой. Что ж, с уверенностью можно сказать только одно: если мужчина ей чем-то не угодит, он получит нагоняй. Бог свидетель, Себастьян не любил своенравия. В его жизни и так хватало проблем из-за отказа брата повиноваться, но, по крайней мере, эта девушка не станет молча терпеть, если мужчина попытается её сломить. А был ли в её жизни мужчина? Она сказала, что у неё никого нет…

Себастьян понял, что, пока он предаётся размышлениям об Аннабель Арчер, камердинер продолжает стоять в ожидании распоряжений.

Он положил её записку в нагрудный карман.

— Это всё, Рэмси.

Глава 12

На следующее утро Себастьян подкараулил доктора Бервальда в коридоре возле спальни мисс Арчер. Молодой врач выглядел измотанным.

— Но, ваша светлость, если вы не являетесь ближайшим родственником или мужем пациентки, я не могу разглашать подробности её состояния.

— У неё здесь нет ни мужа, ни близких родственников, — нетерпеливо проговорил Себастьян. — В настоящее время за неё отвечаю я.

— И при всём моём уважении, ваша светлость, она — моя пациентка.

— Что можно легко исправить, — парировал Себастьян. Глаза Бервальда за стёклами очков удивлённо расширились. Себастьян обычно не имел привычки давить своим авторитетом на людей и, конечно, он никогда не позволял себе этого с Бервальдом.

В течение нескольких секунд они пристально смотрели друг на друга.

Первым отвёл взгляд доктор.

— Так и быть, — проговорил он с сильным немецким акцентом. — Пациентка уже идёт на поправку. Деревенские женщины всё-таки весьма выносливые. Но, между нами говоря, причина, по которой холод так сильно на неё подействовал, заключается в том, что она страдает от длительного истощения. У мисс Арчер явные признаки недосыпания и недоедания.

Это заявление застигло Себастьяна врасплох.

— Она такой не выглядит.

— Как я уже сказал, она выносливая, — пожал плечами доктор, — но для того, чтобы мисс Арчер выздоровела до конца, я рекомендую ей отложить путешествия ещё на неделю после того, как пройдёт лихорадка.

— Это будет несложно устроить, — машинально ответил Себастьян.

— Я бы не был так уверен, — пробормотал Бервальд.

— То есть?

— Фройляйн возражает против моих указаний, ваша светлость.

Себастьяну захотелось закатить глаза, что было ему совершенно не свойственно.

— Да. Очень похоже на эту фройляйн.

— Эти современные женщины, — покачал головой Бервальд. — Позвольте им получить хорошее образование, и вот они уже лучше врачей знают, каким рекомендациям следовать.

— О, она выполнит все ваши рекомендации, — заверил его Себастьян, глядя на дверь её комнаты. Недоедает?

Себастьяна охватило неприятное ощущение. Только не под крышей его дома. До Рождества она будет хорошо питаться, и что бы её ни тревожило, всё это останется за воротами Клермонта.

— Неделя! — Возмущение Аннабель вспыхнуло с новой силой, как только Катриона и Хэтти вошли в её комнату после утренней прогулки верхом. — Я пробуду здесь до Рождества.

Хэтти устроилась за туалетным столиком, разглядывая свои раскрасневшиеся от ледяного ветра щёки.

— Мне нравится эта идея, — сказала она. — Только подумай! Герцог может пригласить тебя на новогодний приём. Мы могли бы все вместе пойти на бал.

Аннабель на мгновение потеряла дар речи. Лёжа с больной головой на огромной кровати и опираясь на гору подушек, её совершенно не интересовал великосветский бал.

— Я уеду с вами, всё просто, — сказала она.

— Нет, — хором возразили подруги.

Аннабель сердито на них посмотрела.

— «И ты, Брут?»

— Вне всякого сомнения, доктор Бервальд заботится только о твоём благополучии, — мягко сказала Хэтти.

Доктор Бервальд понятия не имел о заданиях Дженкинса, об учениках и о том, что её ждут в Чорливуде. Как только она сможет встать с постели, то сразу же попросит Монтгомери приготовить для неё карету.

— Я попросила тётушку остаться здесь в качестве компаньонки, — сказала Хэтти. — Она с радостью согласилась.

Великолепно. Аннабель уставилась на бархатный балдахин. Она не могла припомнить, когда в последний раз так зависела от помощи других людей. Всё это крайне возмущало.

Хотя, возможно, не всё.

В её распоряжении были книги.

И еда. Кухня посылала столько еды, что Аннабель с трудом с ней справлялась. Вчера ей подали вкуснейшее рагу, с солидными кусочками курицы в бульоне и горячими булочками в качестве гарнира. Она съела всё до последней крошки. Вместе с завтраком принесли целое блюдо свежих экзотических фруктов: апельсины, виноград и груши, покрытые густым слоем золотистого заварного крема. Их она тоже с удовольствием съела.

Катриона придвинула стул поближе к кровати.

— Хочешь, я почитаю тебе «Преступление и наказание»?

Со стороны туалетного столика послышался стон.

— Мы не можем взять книгу повеселее, например, что-нибудь из Джейн Остин? — спросила Хэтти. — Клянусь, чтобы уследить за перипетиями сюжета, мне придётся составить генеалогическое древо. И почему один и тот же персонаж должен называться тремя совершенно разными именами?

— Сомневаюсь, что герцог располагает женскими романами, Хэтти, — мягко заметила Аннабель.

— А что насчёт прелестного сонета лорда Томлинсона? Мы можем услышать его ещё раз?

Аннабель посмотрела на кипу записок с добрыми пожеланиями на ночном столике. Вместо того чтобы послать цветы, дюжина молодых джентльменов, гостивших в Клермонте, попытались превзойти друг друга в поэзии. А Перегрин передал ещё и колоду карт, в которые, судя по всему, можно играть одному. Аннабель потянулась за сонетом Джеймса Томлинсона. Его пятистопный ямб немного хромал, но Хэтти находила это очаровательным. Томлинсон оказался бы в её списке завидных женихов, если бы обладал титулом.

Монтгомери даже не сподобился ответить на её благодарственную записку. Конечно, у него для этого не было никаких причин, и всё же она ловила себя на том, что прислушивается к шагам прислуги, когда та приносила еду. Ей-богу, Аннабель покинет эту кровать и Клермонт, как только сможет встать на ноги.

В эту ночь она спала беспокойно, боясь, что ей опять приснится падение в бездну. Когда Аннабель открыла глаза, безмолвная тишина и кромешная тьма свидетельствовали о том, что время было далеко за полночь. Но в комнате кто-то находился.

Аннабель зажгла лампу рядом с кроватью непослушными спросонья пальцами.

На ночном столике лежала новая книга, а поверх неё ещё одна записка в изысканном конверте.

Она спокойно и неторопливо его вскрыла.

Почерк отличался от почерка в предыдущей записке, он был чётким и уверенным.

Аннабель пробежалась глазами по строчкам.

«Мисс Арчер!

Мне сообщили, что вам нравятся произведения Джейн Остин».

Она резко вскинула голову. Чёрт бы побрал, Хэтти. Что подумает Монтгомери о такой неуёмной жажде чтения разноплановой литературы?

«У нас в библиотеке есть несколько её романов. Случайным образом я выбрал «Гордость и предубеждение». Не стесняйтесь посылать за новыми книгами.

«.

Она озадаченно рассмеялась. «Гордость и предубеждение». Теперь не оставалось сомнений, что они играют в какую-то игру. С названиями книг.

Аннабель коснулась пальцем буквы «М», так уверенно выведенной чёрными чернилами.

«Он очень высокомерен, а тебе не нравится такой тип мужчин.»

Не стоит об этом забывать, пока она находится в этой золотой клетке, где еда появляется по звонку колокольчика, а в библиотеках имеется звёздное небо.

И всё же беспокойство, которое одолевало её весь день, улеглось. Её тело расслабилось, как только она погасила лампу, и Аннабель провалилась в сладкий сон.

С самого утра день Себастьяна проходил крайне продуктивно. Так случалось, когда ему не нужно было развлекать непрошеных гостей. Он прочитал отчёты по всем поместьям, принял решение о новом способе орошения северных земельных владений и закончил черновой вариант последнего этапа кампании тори. Ему необходимо заручиться согласием королевы, потому что Дизраэли будет точно возражать. Но поскольку Себастьян только что выписал чек на самый грандиозный во всей Англии фейерверк, то полагал, что её величество ему уступит.

В дверь тихо поскреблись, и в кабинет проскользнул Рэмси.

— Ваша светлость, устроители бала внесли ещё одно предложение по оформлению.

Себастьян бросил на слугу скептический взгляд.

— У меня нет времени утверждать детали оформления.

— Вы правы, но дело в одной конкретной детали…

— Что за деталь?

— Северный олень.

— Живой олень?

— Да, ваша светлость, — совершенно невозмутимо ответил камердинер.

— В бальном зале?

— Да. Судя по всему, они пользуются большой популярностью у гостей.

Он потёр виски.

— Рэмси, неужели ты мог подумать, что я одобрю появление на паркете бального зала стада парнокопытных животных в угоду толпе?

— Нет, ваша светлость.

— Тогда можешь меня больше не беспокоить.

— Да, ваша светлость.

Себастьян окинул взглядом аккуратные стопки бумаг на столе.

— Для меня приходила какая-нибудь корреспонденция?

— Сегодня утром я, как обычно, положил всё на ваш стол, — ответил Рэмси.

Об этом он был в курсе. Ему пришла записка от Кэролайн, леди Лингем, в которой она просила его взять с собой мисс Арчер на ежегодный рождественский ужин двадцать четвёртого декабря. Весть о его гостье разнеслась по окрестностям со скоростью звука, и, естественно, Кэролайн взяла её на заметку.

— Ты уверен, что с тех пор больше ничего не приходило?

Рэмси понимал, что удивляться настойчивости хозяина лучше не стоит.

— Нет, но если вы имеете в виду конкретного отправителя, я могу навести справки…

Он покачал головой.

— Нет. Скажи конюху, чтобы приготовил мою лошадь.

По просьбе Аннабель кресло пододвинули ближе к окну. Горизонт уже окрасился в розовые тона, но было ещё достаточно светло, чтобы прочесть письмо от Люси, которое пришло во время её дневного сна.

«Дорогая Аннабель!

Мне жаль, что ты заболела, если только это не хитроумный предлог остаться в тылу врага, в таком случае я выражаю признательность твоей преданность нашему делу.

У меня не осталось надежды, что нам удастся перетянуть М на нашу сторону. Недавно я узнала из своих секретных источников, что королева обещала вернуть ему родовое поместье в случае, если он поможет выиграть выборы. Сдаётся мне, он перевернёт небо и землю, чтобы удержать Дизраэли у власти. Поэтому нам нужно быстро продвигаться на других фронтах. Я слышала, что отделение суфражисток в Манчестере планирует большую демонстрацию на Парламентской площади во время предвыборного съезда тори в январе. В настоящее время я координирую наши действия с лондонским отделением Миллисент Фосет, чтобы к нему присоединиться. Я твёрдо верю, что мы должны сплотиться и мобилизовать все суфражистские отделения по всей Англии. Наша сила в количестве. Однако это остаётся секретом, поэтому я вынуждена попросить тебя не распространяться на эту тему. Что касается…»

С улицы донёсся стук копыт по брусчатке. Аннабель опустила письмо на колени. Подобрав халат, она наклонилась вперёд и выглянула в окно. Мимо фонтана прогарцевал белый конь. Сердце в груди Аннабель подпрыгнуло. Её первым порывом было отпрянуть, однако, она не смогла.

Герцог повернул голову и посмотрел на её окно.

Сердце начало выбивать барабанную дробь.

Монтгомери поднял руку и коснулся полей шляпы. И сделал это достаточно медленно и целенаправленно, чтобы его приветственный жест ни с чем нельзя было спутать.

Аннабель откинулась в кресло.

Она ещё не успела его поблагодарить за последнюю книгу. Аннабель слишком долго думала над формулировкой послания, которая казалась ей безнадёжно неуклюжей. Но, по правде говоря, ей нравилось, что ответ оставался за ней. Гораздо больше, чем ожидание писем от мужчины, который заставлял её сердце биться быстрее.

На следующее утро лихорадка стихла. Аннабель подошла к окну и раздвинула плотные шторы. Утреннее небо было ярко-голубым без единого облачка, словно кто-то его протёр. Во дворе поблёскивал снег, будто небрежно разбросанные бриллианты.

Ах, она почти ощущала дуновение свежего ветерка.

Мельком посмотрев в зеркало, Аннабель пришла к выводу, что выглядит вполне прилично. Горячая ванна прошлой ночью почти избавила её от усталости, а лакомство булочками и заварным кремом в течение трёх дней вернуло давно утраченную мягкость её лицу. Она собрала волосы в простой пучок, почистила зубы и умылась водой с лёгким ароматом розы из умывальника. Сорочка, свободно зашнурованный корсет, серое прогулочное платье леди Мейбл, шляпка. Аннабель натянула пальто и выскользнула за дверь.

Ей удалось найти дорогу в лабиринте лестниц и коридоров на первый этаж. Позади дома располагалась огромная каменная терраса, изогнутая, как нос корабля, и одна из стеклянных дверей, которые вели на улицу, была уже приоткрыта.

Аннабель выскользнула наружу, упиваясь чистым воздухом. Подставив лицо лучам тёплого яркого солнца, она с наслаждением прикрыла глаза, а, когда открыла, перестала дышать.

К ней спиной у балюстрады стоял Монтгомери.

Аннабель всё ещё не смела сделать вдох.

Даже со спины герцог не выглядел приветливым, пальто туго обтягивало его плечи, а поза была такой же строгой, как у каменных статуй из выветренного мрамора по бокам от него.

Он стоял так неподвижно и выглядел таким… одиноким, что его вид пробудил в Аннабель нежные эмоции. Возможно, именно поэтому она не вернулась на цыпочках в дом.

И, конечно, он почувствовал её присутствие. Герцог не столько обернулся, сколько слегка повернул в её сторону голову.

Во рту у неё пересохло. Когда она начала считать его красивым? Потому что так оно и было. Герцог выглядел таким же привлекательным, как прохладное зимнее утро.

Его лоб тут же неодобрительно нахмурился.

— Вам уже можно выходить, мисс?

— Мне гораздо лучше, ваша светлость. — Она подошла ближе. — Лихорадка прошла вчера.

С террасы открывался великолепный вид на огромный прямоугольный парк с вечнозелёными изгородями правильной геометрической формы, столь любимой французскими королями прошлых веков. Летом отсюда наверняка можно услышать журчание фонтанов.

Монтгомери не сводил с неё глаз.

Она украдкой встретилась с ним взглядом, как подобало воспитанной женщине.

— Я не вынесу больше ни минуты в своей комнате.

Он нахмурился ещё сильнее.

— Вам что-нибудьнужно?

— Нет. Вы обеспечили меня всем, чем только можно, спасибо. Я просто не могу долго оставаться взаперти.

Его губы дрогнули.

— Нет, — согласился он, — думаю, что не можете.

Удивительно, что он успел сложить о ней мнение. С другой стороны, возможно, оно не очень-то лестное. Возможно, он считал нежелание сидеть взаперти недостатком женщины.

— Могу я спросить, что привело вас к такому выводу, ваша светлость?

— Я уже второй раз за несколько дней наблюдаю, как вы покидаете тёплый уютный дом. Вы не производите впечатление женщины, склонной к ограничениям.

— Я не знала, что существуют женщины, склонные к ограничениям.

Монтгомери, казалось, позабавил её ответ.

— Их большинство. Ограничения — это всего лишь оборотная сторона безопасности. Возьмём тюремное заключение или уютную комнату. Или мужа. Большинство женщин хотят жить в безопасности, поэтому с радостью соглашаются на ограничения.

Безопасность.

Аннабель хотела жить в безопасности. Но, видимо, не такой ценой. Она, конечно, уже всё про себя знала, её пугало то, что и герцог, судя по всему, тоже.

— Это не означает, что женщины не предпочли бы свободу, — сказала она.

— Свобода, — повторил Монтгомери, пробуя слово на вкус. — Значит, вот что вы предпочитаете?

По его лицу невозможно было понять, зачем он расспрашивает о ней такие подробности. Аннабель пришлось отвести глаза, потому что под пристальным взглядом Монтгомери её охватывали странные ощущения. Странный жар в теле, странное щекотание внизу живота. Обыденные жесты наполнились смыслом, все чувства обострились, а сердце колотилось о рёбра.

Аннабель сосредоточилась на их руках, которые лежали рядом на гранитных перилах. Её перчатки выглядели очень дешёвыми по сравнению с его превосходными лайковыми. Она опустила руки и сложила их перед собой.

— Да, я предпочитаю свободу, — ответила Аннабель. — Джон Стюарт Милль говорил, что лучше иметь выбор, даже если он усложняет жизнь. Лучше быть неудовлетворённым человеком, чем довольной свиньёй.

Монтгомери издал звук, похожий на смех, но вовремя сдержался.

— Весьма убедительно, — сказал он. — Намекаете, что большинство женщин не совсем люди?

— Я вовсе не это имела в виду, — быстро проговорила она. — Я прекрасно понимаю, что при нынешнем положении вещей цена, которую женщины платят за независимость, зачастую слишком высока.

— Всё имеет свою цену, — сказал Монтгомери.

В его голосе по-прежнему не было слышно ни намёка на возмущение по поводу её философских рассуждений, герцог не пытался читать ей нотации о Джоне Стюарте Милле. Внезапно на неё нахлынуло воодушевление, как тогда, когда они обсуждали право голоса за завтраком. Всегда интересно поспорить с умным человеком, которому не надо никому ничего доказывать. Его не испугает образованная женщина с собственным мнением. И поэтому идти с ним на сближение было легко и до абсурда приятно. Он всё ещё на вражеской стороне, дурочка.

Монтгомери повернулся к лестнице, ведущей во французский сад.

— Прогуляемся, если не возражаете.

Не успев подумать, Аннабель уже сделала шаг в сторону парка. Но ведь там они окажутся совсем одни. Она машинально оглядела террасу в поисках компаньонки и поймала тот самый момент, когда герцог догадался о её затруднительном положении. Его насмешливое выражение лица как будто говорило: «Неужели вы считаете, что здесь меня может кто-то остановить или призвать к ответу?» В его глазах появился раздражающий блеск. Он бросал ей вызов. Черт бы её побрал, но она никогда не могла устоять перед интересным вызовом. К чести герцога, он не стал злорадствовать, когда она молча взяла его под руку. Не сказав ни слова, Монтгомери повёл её вниз по лестнице, а потом свернул налево, на гравийную дорожку.

— Как вы думаете, если бы завтра людям преподнесли свободу на блюдечке, чем бы это закончилось? — спросил он.

Им бы стало свободней дышать.

— Они бы смогли отыскать свой собственный смысл жизни.

Монтгомери покачал головой.

— Они бы испугались до полусмерти. Как вы думаете, почему некоторые молодые люди бунтуют, пока не перейдут все дозволенные границы?

— Чтобы стать самостоятельными взрослыми с независимым мнением?

— Вряд ли. Чтобы понять себя, осознав свои пределы, убедиться в том, что найдётся кому их остановить и не дать потерять ориентацию в этом мире, независимо от их поступков. — Казалось, теперь он имел в виду конкретного человека, его голос посуровел от каких-то личных воспоминаний

— Почему бы просто не спросить мятежника о его мотивах? — рискнула она спросить.

— Это бы означало, что то, что он хочет — именно то, что ему на самом деле нужно, — озадаченно ответил он. Герцог совершенно точно не рассматривал подобную возможность.

Аннабель пристально на него посмотрела. Утренний свет беспощадно освещал его лицо, выделяя каждую линию и морщинку. Как же, должно быть, утомительно идти по жизни, зная, что нужно людям, лучше них самих. Но ведь в этом и состояла доля его привлекательности? В мире, где люди плыли по течению в мутном потоке обстоятельств, отчаянно пытаясь из него выбраться, он возвышался над всеми, как незыблемая твердыня. Этот человек не станет брать на себя ответственность, чтобы потом с лёгкостью от неё отмахнуться.

Откуда ни возьмись промелькнула мысль: каково это — быть замужем за таким человеком?

Брак с ним означал свободу. Рядом с мужчиной, который берёт на себя ответственность, женщина может быть свободной.

Она чуть не споткнулась на абсолютно ровной дорожке. Что за нелепая мысль: свобода была, вероятно, самой последней вещью, которую мог предложить такой властный мужчина, как Монтгомери. С его богатством и положением в обществе он, конечно, обеспечит женщине полную безопасность, но любая, в ком есть хоть капля бунтарского духа, будет им раздавлена. Он станет ею командовать и требовать подчинения, убеждённый, что знает лучше. На брачном ложе и вне его. Аннабель не следовало представлять его в постели за выполнением супружеского долга. Его затуманенные похотью глаза и белокурые влажные волосы, прилипшие к вискам… Её окатила волна жара.

Аннабель не отрывала взгляда от тропинки. Его безжалостные глаза сразу же заметят её предательский румянец.

— Итак, — пробормотала она, — всегда ли нужно выбирать между свободой и безопасностью, ваша светлость?

— По правде говоря, — последовал его ответ, — я думаю, что следует искать компромисс.

Они завернули за угол, откуда открылся вид на плоское каменное здание с большим стеклянным куполом в центре. Длинные ряды окон высотой во всю стену отражали яркий утренний свет, и Аннабель пришлось прикрыть глаза рукой.

— Что это?

— Компромисс, — ответил Монтгомери и повёл её к зданию. Он остановился у бокового входа и распахнул дверь.

Внутри было тепло и влажно, как в джунглях, повсюду росли экзотические растения. Высокие кроны деревьев насыщенных зелёных оттенков заслоняли свет, лившийся сквозь стеклянный купол.

— Оранжерея, — тихо проговорила она.

Казалось, воздух можно было потрогать на ощупь, он будто вибрировал ароматами плодородной, влажной почвы, перезрелых фруктов, нектара и гниения. Мощёная дорожка исчезала в зарослях впереди, маня Аннабель последовать за растущими тут и там розовыми и красными цветами, похожими на блуждающие огоньки. Здесь было так тепло. А она так замёрзла.

Монтгомери, должно быть, ожидал, что Аннабель откажется войти внутрь.

Компромисс.

Она повернулась к нему, почему-то ощутив печаль.

— Здесь волшебно.

Волшебно? Такое легкомысленное замечание со стороны женщины, читавшей Фукидида. В оригинале. Но ведь он уже и так понял, что личность мисс Арчер многогранна.

И вот опять Себастьян не мог оторвать глаз от её лица. Он знал, что чересчур придирчив. Он никогда не пропускал ошибок в бухгалтерских книгах или единственной фальшивой ноты в песне. Но черты её лица отвечали всем требованиям его представления о красоте. Поэтому мисс Арчер казалась ему странно знакомой, как будто он уже знал её много лет, и она просто вернулась в его жизнь. Невероятно. Эта женщина могла говорить и вести себя, как аристократка, но его осведомитель, наконец, прислал отчёт, в котором говорилось, что она работала горничной в ветхом коттедже своего кузена в Кенте.

Её зелёные глаза расширились.

— Мне кажется, или пол действительно тёплый?

— Да, он с подогревом.

Она издала тихий взволнованный взвизг, по спине Себастьяна пробежала дрожь.

— Оранжерея построена по последнему слову техники, — сказал он, — она очень функциональная. Что позволяет успешно выращивать сельскохозяйственные культуры круглый год.

Её глаза весело сверкнули.

— Не сомневаюсь, ваша светлость.

Мисс Арчер побрела по дорожке, удивлённо озираясь по сторонам, Себастьян последовал за ней, загипнотизированный лёгким покачиванием её юбок.

— Как вам удалось собрать столько растений? — спросила она.

— Этим занимается мой ботаник. Он покупает их в других странах или у торговцев здесь, в Англии.

Она коснулась кончиком пальца нежных розовых лепестков олеандра.

— Какая чудесная профессия, — сказала мисс Арчер, — путешествовать по всему миру и привозить оттуда такие прекрасные вещи.

Её лицо засветилось изнутри, и Себастьян не смог отвести от него глаз.

Ему некогда совершать с ней прогулки. Члены партии тори восприняли в штыки его последнее предложение для предвыборной кампании, и сейчас ему следовало сидеть в кабинете и писать угрожающие письма. У него не было причин находиться здесь, кроме одной: он этого желал. Ему даже не хотелось задаваться вопросом, почему общение с самой неподходящей женщиной, простолюдинкой, синим чулком и суфражисткой, доставляло ему столько удовольствия.

— Итак, в какой уголок света вы бы отправились, мисс?

Её глаза метнулись к его лицу, чтобы удостовериться в искренности вопроса.

Она явно не любила распространяться о себе.

— Я бы хотела отправиться в Персию, — наконец, ответила мисс Арчер.

Большинство людей выбрали бы Париж. Возможно, Рим.

— Амбициозная цель.

Она покачала головой.

— Когда-то я мечтала увидеть греческий галеон. Мысленно я уже совершила путешествие по семи морям.

— Греческий галеон? — Но, конечно, она же изучала древнюю Грецию. — Вас вдохновил Одиссей.

Она посмотрела на него краем глаза.

— Возможно.

— Почему тогда вы хотите увидеть Персию? — заинтригованно спросил он. — Одиссей никогда не покидал Средиземного моря.

— Потому что, — медленно проговорила она, — существует теория о том, как Персия и Греция повлияли друг на друга с точки зрения архитектуры, государственного управления и литературы… Но у нас мало доказательств, и обе страны отрицают, что находились под обоюдным влиянием. И сейчас мой профессор сосредоточен на этой области исследований.

— Вы имеете в виду профессора Дженкинса?

— Да! Вы знакомы с его работами?

— Я никогда с ним не встречался, но мой секретарь читает его предложения, — сказал он. — Я финансирую некоторые его экспедиции. Возможно, вы слышали о Королевском обществе.

— Конечно. Я просто не знала, что вы его меценат.

— Моя семья стояла у его истоков.

Она окинула его таким признательным взглядом, что ему захотелось гордо выпятить грудь. Просто смешно.

— Значит, это благодаря вам профессор Дженкинс начинает археологические работы на Пелопоннесе в апреле, — сказала мисс Арчер.

— Какие работы?

— На дне залива Пилос обнаружили боевой корабль, команда профессора поднимет его части для изучения.

Рассказывая об этом, мисс Арчер на глазах становилась всё более оживлённой, она вся трепетала от едва сдерживаемой страсти, и будь он проклят, но Себастьян не мог оставаться равнодушным, ход его мыслей принял совсем не академическое направление…

— Дженкинс к вам хорошо относится? — спросил он, делая вид, что изучает один из терморегуляторов на стволе дерева.

— О да, — с готовностью подтвердила она. — Он хоть и требовательный, зато помог мне поступить в Оксфорд. Я ему очень благодарна.

Почему-то ему не слишком понравился её жизнерадостный тон.

— Каким образом?

— Он вёл переписку с моим покойным отцом, — сказала она. — После его смерти я разбирала его корреспонденцию и нашла неоконченное письмо Дженкинсу. Я его дописала, и он ответил. Мы обменивались письмами годами.

— И он никогда не высказывал возражений против обсуждения академических вопросов с женщиной?

Вопрос её немного разозлил.

— Нет. Оказалось, что отец хорошо меня выучил. И…

— И?

— Возможно, по моей подписи, А. Арчер, было не совсем понятно, что я — женщина.

Дерзко вздёрнув подбородок, она ждала, когда он пристыдит её за эту маленькую уловку.

Он едва не улыбнулся.

— Когда вы рассказали ему правду?

— Когда я поняла, что мне понадобится его помощь для поступления в Оксфорд. Он не обиделся, совершенно. Я благодарна ему за всё, — повторила она.

Ей не нужно быть благодарной. Она всем доказала, на что способна. И должна воспользоваться шансом.

В следующую минуту её внимание привлёк большой террариум у стены.

— Что это за существа? — Она указала изящным пальцем на аккуратный ряд зелёных коконов, которые цеплялись за ветку за стеклом.

— Хризалиды. Куколки бабочек.

Она оглянулась на него через плечо.

— Вы держите бабочек, ваша светлость?

— Это была идея брата. После того как я наложил вето на предложение поселить здесь стаю обезьян.

Она искренне весело рассмеялась, обнажив красивые зубы и розовый язычок. В его венах забурлила кровь, как от глотка подслащённой воды. Его накрыло желание. Желание обхватить её смеющееся лицо ладонями и всё зацеловать: лоб, щёки, нос. Он хотел попробовать её на вкус. Чёрт возьми…

Она уже развернулась к террариуму и наклонилась вперёд.

— Кажется, я вижу гусеницу, — выдохнула она. — Как увлекательно.

— Очень.

Над самым воротничком платья на шее виднелся небольшой участок бледной кожи. Там уютно устроился выбившийся влажный локон. Он так и манил Себастьяна обмотать его вокруг пальца… прикоснуться губами к нежной шее.

Её плечи напряглись, как будто он произнёс свои желания вслух. Себастьян только сейчас понял, что начал склоняться над ней, ловя её аромат.

Боже правый!

Он выпрямился. Голова пошла кругом. Душный воздух явно затуманил ему мозги.

Она обернулась, настороженно глядя на него.

— Я не думала, что бабочки могут обитать в террариуме.

— С течением времени их выпускают, — хрипло проговорил он. — Открываете крышку, — Себастьян продемонстрировал свои слова, — и все, у кого есть крылья, вылетят наружу.

Мисс Арчер не улыбнулась.

Он понимал, что перед ним стоит не невинная девушка. В её глазах Себастьян видел ту же искру понимания, что и она, без сомнения, видела в его. Мужчина и женщина находятся одни в уединённом, пышущем зноем, месте. Какая-то невидимая сила влекла его подойти ближе, обхватить её шею сзади и притянуть к себе. Пока он наблюдал за мисс Арчер, её губы смягчились, будто были не против…

Вдруг райская птица, пронзительно закричав, взмахнула крыльями и с глухим стуком приземлилась на террариум.

Мисс Арчер подпрыгнула.

— Это всё Перегрин, — раздражённо проговорил Себастьян. — Он их подкармливает. И они думают, что если вы стоите на этом месте, то тоже дадите им чем-то полакомиться.

На щеках мисс Арчер расцвели два ярко-красных пятна, это был совсем не тот румянец, который Себастьян предпочитал вызывать у женщин. Она отступила в сторону, подальше от него. Он бросил на птицу злобный взгляд.

— Ваша светлость, я собиралась обсудить с вами мой отъезд.

Себастьяна словно окатило холодной водой.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы сформулировать ответ.

— Полагаю, вы хотите проигнорировать рекомендации доктора и уехать как можно скорее.

Она кивнула.

— Вы сказали, что за вами некому присматривать.

— У меня есть родственники в Кенте, и они меня ждут.

Кузен, проживающий в ветхом доме. Где она опять будет недосыпать и недоедать.

— Доктор ясно выразился, — сказал Себастьян. — Семь дней. И мы рады вам в Клермонте.

В её глазах мелькнула решимость.

— Благодарю, ваша светлость, но у меня есть дела.

— Более важные, чем ваше здоровье?

Она отвела взгляд.

— Сейчас со мной всё в порядке.

Нет, не в порядке. Она страдала от тяжёлой формы упрямства.

По спине катился пот, потому что, помоги ему бог, он находился в теплице в чёртовом зимнем пальто.

— Вы можете уехать в любое время, — сказал Себастьян, — но будьте ко мне снисходительны, меня начнут мучить угрызения совести, если мне придётся посодействовать вашей кончине, предоставив экипаж.

Это, казалось, заставило её задуматься.

Значит, до других ей всё же было дело, в отличие от себя.

— А ваши подруги, — добавил он. — Они так беспокоились о вас, и если вы вновь заболеете, то сведёте на нет весь их усердный труд у вашей постели.

Выражение её глаз говорило о том, что она прекрасно понимает его тонкий замысел, он работает, и её это возмущает. Да будет так. Если бы мисс Арчер принадлежала Себастьяну, они бы сейчас не вели разговоры, она бы давно находилась в уютной тёплой постели.

— Что ж, — неохотно признала она, — думаю, будет разумнее мне остаться.

Радость от её согласия порядком сбивала его с толку.

— До Рождества.

Мисс Арчер нерешительно кивнула.

— До Рождества.

На обратном пути к дому она хранила молчание. Прогулка наложила свой отпечаток. Мисс Арчер выглядела бледной и осунувшейся. Что должно случиться, чтобы она позволила о себе позаботиться… нет, рассчитывала на чью-то заботу? Ей двадцать пять лет. Слишком молода для такой выдержки, которую она демонстрировала. Слишком стара, чтобы оставаться не замужем. Видимо, это был её осознанный выбор, или все мужчины в Кенте слепые и глухие. В отчете говорилось, что она исчезла из отцовского дома на два года и вернулась только после его смерти. У молодой женщины должна быть веская причина покинуть отчий дом на два года.

Какую цену ты заплатила за свою независимость, Аннабель?

— Не составите мне компанию завтра утром на прогулке по конюшне? — спросил он.

Она бросила на него непроницаемый взгляд.

— В конюшне тепло, — заверил её Себастьян. — А лошади — одни из лучших в Англии.

Мисс Арчер долгое время не отвечала.

— Всё будет зависеть от состояния моего здоровья.

И по всей видимости, от настроения.

Он предложил ей руку, чтобы помочь подняться по ступенькам на террасу. Немного помедлив, она её приняла. То, что произошло в оранжерее, выбило мисс Арчер из колеи.

А что, собственно, произошло в оранжерее?

Ничего. Ведь испытывать желание — совершенно нормальная реакция для мужчины, когда он смотрит на красивую женщину?

Глава 13

Утро выдалось на редкость приятным: ясное небо и плодотворная охота на дичь. Просидев полночи за рабочим столом в попытке составить план, как перехитрить непокорных членов партии, Себастьян не рассчитывал на меткий выстрел. Его настроение улучшилось ещё больше, когда он увидел стройную женскую фигуру, приближавшуюся к конюшне со стороны дома.

— Вы выглядите гораздо бодрее, мисс, — поприветствовал её Себастьян, повышая голос, чтобы перекричать лай гончих, роившихся вокруг его ног.

Мисс Арчер сначала окинула взглядом его, потом Стивенса, на шее которого висели подстреленные фазаны.

— Я подумала, что мне стоит угостить вашего коня, — сказала она и раскрыла правую ладонь, на которой лежало маленькое яблоко, — за то, что на днях ему пришлось нести двойную ношу.

На днях, когда Себастьяну пришлось буквально тащить её обратно в Клермонт. Его руки всё ещё помнили вес её тела, а лицо — мягкость волос.

— Тот конь тренируется с Макмахоном в загоне, мисс, — сказал Стивенс.

Себастьян протянул ему винтовку.

— Приходи потом в загон.

Плечи мисс Арчер расслабились, и он понял, что его догадка была верна, сегодня она предпочитала не оставаться с ним наедине. И всё же пришла в конюшню.

Первую минуту они шли молча. Ему было легко подстроиться под её широкий шаг деревенской женщиной. Коей по сути она и являлась. Он изучал её строгий профиль, гадая, сколько французской голубой крови течёт в жилах мисс Арчер. В отчете говорилось, что её предки по материнской линии приехали из Франции с каким-то графом во время Террора, а французы зачастую награждали прислугу своими бастардами.

— Вам нравится охотиться, ваша светлость? — вежливо поинтересовалась она, заводя беседу.

— Да, — ответил он. — Это одно из немногих удовольствий землевладельца. — Ну вот. Теперь начинало казаться, будто вчерашнего инцидента, когда он чуть не поцеловал её прекрасную шею, и не было.

— Что же ещё радует владельца землёй? — спросила она с лёгкой иронией в голосе.

— Внедрение правильных методов управления. Знание того, что земля будет приносить устойчивый урожай, а не пропадать зря.

Впервые за это утро она встретилась с ним взглядом.

— Я думала, это ответственность управляющих.

— Они находятся в моём подчинении, — ответил он. — Поэтому, в конечном итоге, ответственность лежит на мне.

За все сто двадцать тысяч акров. В первую неделю после внезапной кончины отца, когда Себастьян заперся в кабинете и принялся рыться в стопках бухгалтерских книг, писем и контрактов, он пришёл в полное недоумение, как отец мог пить, играть в азартные игры и проводить время с любовницей, в то время как десятки тысяч акров земли пребывали в упадке из-за плохого управления. Ещё через неделю и бесчисленное количество сигарет он сделал вывод, что отец начал пить и играть в карты именно из-за состояния поместий. Вкупе с долгами и несколькими неудачными инвестиционными решениями их владения превратились в бездонные ямы. По всей Британии со времён промышленной революции всё больше земельных угодий неуклонно превращались в обузу. И какой бы умной ни была Аннабель Арчер, она не могла об этом знать. В конце концов, сами аристократы притворялись, будто не в курсе, что их благородное имя — это колосс на глиняных ногах.

В загоне царило оживление, несколько списанных лошадей стояли в дальнем конце и чистили друг друга. Его конь галопом описывал круги вокруг Макмахона. Мышцы животного вовсю работали, а на белоснежной шкуре поблёскивал солнечный свет.

Аннабель обхватила руками перила, не сводя глаз с жеребца.

— Он великолепен, — сказала она, — такой мощный и в то же время грациозный.

— В этом особенность породы, — ответил Себастьян. — Андалузская лошадь — это помесь европейской теплокровной и арабской чистокровной. Она взяла лучшее из двух миров.

Аннабель улыбнулась, той самой загадочной улыбкой, которая заставляла его теряться в догадках.

— Как его зовут? — спросила она.

Себастьян без запинки отчеканил официальную, очень длинную и очень испанскую кличку, которая была записана в документах на жеребца.

— Боже мой, — удивилась Аннабель, — как же вы его зовёте?

— Никак, — сказал он, но, увидев её потрясённое лицо, добавил: — Это же лошадь.

Кличку можно дать собаке, но лошади?

Он буквально видел, как у Аннабель в голове крутятся шестерёнки.

— Выкладывайте, мисс, — сказал он. — Я вижу, вы уже успели придумать ему имя.

Она посмотрела на коня, прикрыв рукой глаза от яркого солнца.

— Он похож на Аполлона.

Греческий бог солнца. Почему бы и нет? Коню шло это имя.

Одна из списанных лошадей рысью подбежала к ним, заинтересованно подёргивая ушами.

— А это кто у нас такой? — промурлыкала Аннабель, обращаясь к животному. Себастьян не мог избавиться от ощущения, что сейчас её тон был значительно теплее, чем когда она разговаривала с ним. Мерин уткнулся носом в её ладонь, раздув ноздри, когда учуял запах яблока.

Она взглянула на Себастьяна, нахмурив лоб.

— Почему его шкура пошла клочками? Он болен?

— Нет, он просто старый, ему скоро тридцать.

Она погладила серую морду.

— Не слишком ли он немощный, чтобы работать?

— Он больше не работает, этот мерин на пенсии.

Аннабель замерла.

— Вы держите у себя списанных лошадей?

— Да.

— Почему?

— Потому что они хорошо поработали, и нет нужды предавать их земле раньше времени.

Она ненадолго замолчала. Затем снова погладила лошадь и пробормотала что-то вроде: «Но это было бы намного экономичнее». Себастьян мог бы рассердиться на замечание, но её тон оставался таким же нежным, как и тогда, когда она приветствовала дряхлую лошадь. В душе его что-то откликнулось, в груди разлилось тепло, несмотря на холод вокруг. Себастьян сглотнул. Он не пил спиртное почти два десятка лет, но сейчас ему казалось, будто его горло обжёг крепкий виски. Можно ли опьянеть от одного присутствия женщины?

Она посмотрела на него краем глаза, и у него закружилась голова.

Да. Да, видимо, женщина действительно может опьянить мужчину. Чёрт бы побрал послушного Стивенса, который положил конец их уютному тет-а-тету.

— Аннабель, дай мне свои мерки, прежде чем я сегодня уеду, — попросила Хэтти.

Аннабель подняла глаза от письма.

Гостиную заливал серый дневной свет. На диване, как императрица, возлежала Хэтти, а перед ней на низком столике стояла чаша с виноградом.

— Зачем они вам, мисс Гринфилд?

— Потому что у меня такое чувство, что тебя пригласят на новогодний приём Монтгомери, и тебе понадобится бальное платье.

— Очень маловероятно.

— Ты же приглашена на рождественский ужин к леди Лингем.

— Потому что я всё ещё буду находиться в Клермонте на Рождество.

— Ну, хорошо. Просто представь себе на секунду, что возникнет такая маловероятная ситуация, и тебя пригласят на самый большой приём года, а ты будешь вынуждена отказаться, потому что тебе не в чем на него пойти.

— А теперь представь, что я закажу бальное платье, а меня не пригласят.

Хэтти положила в рот ещё одну виноградину.

— Тогда у тебя останется бальное платье, а оно никогда не бывает лишним.

Аннабель вздохнула.

— Катриона, скажи теперь что-нибудь ты.

Катриона сидела в большом кресле, подобрав ноги.

— Я бы держалась подальше от балов в принципе, но так как мой отец настаивает на их посещении, я бы предпочла, чтобы на этот мы отправились все вместе, — ответила она, любезно подняв глаза от блокнота.

Аннабель прищурилась.

— Ты мне нисколько не помогла, дорогая.

— У Селесты появился новый шёлк изумрудного оттенка, — сказала Хэтти. — Мне сестра сообщила. — Она махнула рукой на письмо, лежавшее рядом с чашей с фруктами. — Ты будешь великолепно смотреться в изумрудном.

Селеста. Модистка с Бонд-стрит была настолько знаменитой, что при упоминании одного её имени всем сразу становилось понятно, о ком идёт речь, а такие люди, как Аннабель, знали её только по дорогим модным журналам, которые Хэтти тайком проносила в общую комнату их колледжа. Её шелка струились как вода… А наряды придавали золотую огранку бриллиантам чистой воды…

Аннабель опустила взгляд на письмо Гилберту, где она утверждала, что выздоравливает в оксфордских апартаментах Катрионы в колледже

Сент-Джонс. Если она сообщит ему, что проводит Рождество с герцогом Монтгомери и обсуждает шелка Селесты, они всей семьёй заподозрят, что её рассудок помутился после трёх месяцев учёбы в университете и прикажут вернуться в Чорливуд быстрее, чем она успеет сказать: «Счастливого Рождества».

Аннабель вернулась к письму.

— Даже не рассмотришь моё предложение? — В голосе Хэтти прозвучало разочарование.

— Я не могу позволить себе бальное платье.

Последовала небольшая деликатная пауза.

— А я всё думала, что подарить тебе на Рождество.

Аннабель смерила подругу изумлённым взглядом.

— Хэтти. Я — не твоё благородное дело.

По крайней мере, у Хэтти хватило совести изобразить раскаяние на лице, пусть и всего лишь на мгновение. Потом в её глазах зажёгся лукавый огонёк.

— Конечно, нет, — ответила она. — Тебе это будет стоить недёшево. Пять часов в неделю позирования для портрета Елены Троянской.

Опять эта Елена Троянская.

— Изумрудный шёлк, — пропела Хэтти, — шампанское, вальс, завидные женихи. И…

Аннабель всплеснула руками.

— Так и быть. Получишь ты мои мерки и Елену Троянскую.

Лицо Хэтти вспыхнуло от радости, как свечи на огромной рождественской ели в главной гостиной Клермонта.

— Потрясающе!

В углу часы пробили два раза.

— Прошу прощения, — извинилась Хэтти, — сейчас должна проснуться тётушка.

Катриона с восхищением проводила подругу взглядом, пока дверь за той не захлопнулась.

— Она только что уговорила тебя позировать для картины, чего ты делать не хочешь, чтобы получить платье, которое тебе не нужно.

Аннабель пожала плечами.

— Это не важно. Меня всё равно не пригласят.

— Мне кажется Хэтти отчасти права, — задумчиво проговорила Катриона.

Аннабель нахмурилась.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня просто предчувствие.

Очень подозрительно. У Катрионы не было предчувствий, обычно в основе её высказываний лежал длинный список фактов.

— Какое платье ты наденешь на рождественский ужин? — спросила она.

— Из светло-голубого дамаска. — Это был лучший наряд, из тех, что ей отдала леди Мэйбл. Хоть Аннабель уже и надевала его в Клермонте, для ужина оно тоже сгодится.

— Я слышала, что между леди Лингем и герцогом существует некая… договорённость, — сказала Катриона.

О.

Румянец, вспыхнувший на щеках Катрионы, не оставил сомнений в природе этой договорённости.

Почему это должно её удивлять? Такие мужчины, как Монтгомери, по обыкновению всегда имели содержанок. Но не из числа равных себе по положению.

— Что из себя представляет графиня? — спросила Аннабель, как можно более безразличным тоном.

— Живёт по соседству. Старше герцога. Вдова, — ответила Катриона. — Она может иметь на него влияние, поэтому, возможно, нам следует нацелить нашу кампанию на таких дам как графиня.

— Великолепная идея, — пробормотала Аннабель, поёрзав на стуле. От прогулочного платья кожа неприятно зудела. — Знаешь, то голубое платье ужасно на мне смотрится.

Катриона смутилась.

— Правда?

— Да. Цвет мне совсем не идёт, а фасон добавляет объёма в ненужных местах.

— А ты можешь пришить ленту? — попыталась помочь Катриона.

— Могу, но это будет чёрт-те что и сбоку лента.

— Обычно ты не склонна к преувеличениям, — медленно проговорила Катриона. — Что-то случилось?

— Нет, — ответила Аннабель, постучав ручкой по письму и разбрызгав чернила. — Я только что вспомнила, что не так уж и стара, но не помню, когда в последний раз надевала красивое платье.

Когда-то, целую жизнь назад, у неё был вкус, ей нравилось заплетать ленты в волосы и подбирать по цвету серёжки к глазам. Интерес к подобным вещам пропал после того знаменательного лета с Уильямом. Её внешность в лучшем случае сулила одни пустые обещания, в худшем — просто мешала. А теперь… Теперь она буквально умирала от желания вырваться из той серой скорлупы, которую так долго взращивала вокруг себя.

Но она не могла себе этого позволить. Сейчас Аннабель стала именно такой, какой должна быть, чтобы жить респектабельной, независимой жизнью.

Однако она точно могла держаться подальше от Монтгомери. Вчера в оранжерее он хотел её поцеловать. Ей было знакомо это выражение лица, с которым он смотрел на неё возле террариума. Его пристальный взгляд выражал понятное мужское намерение. Вслед за подобными красноречивыми сценами мужчина обычно пытался схватить её в объятия, а она давала ему пощёчину. Но Монтгомери не пытался схватить её в объятия. И она была совершенно уверена, что не дала бы ему пощёчину. Нет, сегодня утром Аннабель вернулась, чтобы опять провести время в его компании. А новость о том, что он продолжает содержать своих дряхлых лошадей, словно в его груди билось великодушное, заботливое сердце, ещё больше запутала ситуацию…

Аннабель отыщет способ избегать его до рождественского ужина. Больше никаких совместных завтраков, никаких записок, прогулок и интимных разговоров. О чём она только думала?

Поездка к леди Лингем на рождественский ужин прошла неловко. Видимо, из практических соображений Монтгомери велел подготовить один экипаж на четверых: для себя, Перегрина, тётушки Гринфилд и Аннабель. Тётушка всё время облокачивалась на неё, то и дело засыпая и просыпаясь, а двое мужчин напротив выглядели крайне сурово, что лишь отчасти объяснялось их строгими чёрными пальто. Казалось, что они злились друг на друга, решительно вглядываясь в пустоту. Такой вид был свойственен Монтгомери, но не Перегрину. За последние несколько дней она провела много времени в компании молодого лорда, поначалу, чтобы избежать встреч с герцогом, но вскоре выяснила, что Перегрин очень дружелюбный и интересный собеседник. «Некие высшие силы заставляют меня проштудировать «Республику» Платона во время рождественских каникул, — признался он. — Вы случайно не знакомы с этой книгой?»

Заниматься с ним было так увлекательно, что на короткое время Аннабель позабыла о своём нелепом влечении к Монтгомери.

Которое сейчас вернулось с новой силой. Нет смысла отрицать: все её мысли занимал мрачный аристократ напротив. Даже сейчас, несмотря на его холодное, скучающее выражение лица, от одного лишь присутствия герцога всё её тело горело, будто в огне.

Аннабель заставила себя отвести взгляд и уставилась на свои руки на коленях. И всё же его близость, как отблеск далёкого пламени, не давала ей покоя. Боже мой! Возможно, ужин с его «договорённостью» поможет избавиться от наваждения.

Когда вдали показался Лингем-Холл, Аннабель замутило. Нужно признать, небольшой особняк в георгианском стиле выглядел прекрасно. У входа с колоннами, вокруг которого вились сухие виноградные лозы, гостей поджидал дворецкий.

Как только они вошли в холл, к ним навстречу вышла высокая стройная женщина лет сорока с небольшим, уверенно стуча каблуками по мраморному полу.

— Монтгомери! — тихо воскликнула она. Её тонкая рука задержалась на его руке чуть дольше положенного.

Аннабель не могла её за это винить. Чёрный вечерний пиджак Монтгомери подчёркивал ширину его плеч, а бледно-серый жилет придавал глазам блеск отполированного серебра. Он был воплощением мужской элегантности, любой бы женщине захотелось прикоснуться к нему дважды под уместным предлогом.

— А вы, должно быть, мисс Арчер. — Лицо графини приняло лёгкое заинтересованное выражение. — Бедняжка, как ужасно заболеть во время праздничного сезона.

Как выразился бы отец Аннабель, у леди Лингем были «лицо и зубы чистокровной кобылки», внешность, которая считалась привлекательной главным образом потому, что говорила о благородной вековой родословной. Графиня обладала непринуждённой элегантностью, изящное серое платье облегало её стройную фигуру во всех нужных местах, а пучок на макушке выглядел обманчиво простым. Горничная могла потратить целый час на создание такой причёски. Из копны волнистых волос Аннабель ничего подобного бы не получилось.

Когда они вошли в гостиную, герцог, словно магнитом, притянул взгляды дюжины собравшихся. Леди Лингем отпустила его руку, когда к ним начали подходить люди, и насторожила Аннабель, взяв её за локоть, словно они были старыми знакомыми.

— Пройдёмся по комнате, мисс Арчер.

Аннабель с опаской приняла приглашение. Они были одного роста, но графиня выглядела хрупкой, как птичка, прикосновение её затянутой в перчатку руки едва ощущалось. В уголках светло-голубых умных глаз виднелись тонкие морщинки. Для своих тайных отношений Монтгомери выбрал не жеманную мисс, но Аннабель не была уверена, хорошо это или плохо.

— Благодарю за приглашение, миледи.

Глаза леди Лингем блеснули.

— Спасибо, что пришли. Все соседи только о вас и говорят, — она слегка рассмеялась. — О, не надо удивляться. Конечно, о вас ходит множество слухов, но все они слишком нелепы. Моя горничная, например, уверена, что вас с Монтгомери видели верхом на его лошади, скачущими по полям, словно он — рыцарь в сверкающих доспехах, а вы — его принцесса.

Что?

— Боже мой, — выдавила Аннабель.

— Вот именно, — покачала головой леди Лингем, — поэтому не волнуйтесь. Всем известно, что Монтгомери никогда бы не стал устраивать подобных сцен. Он сказал мне, что вы из семьи священнослужителей?

— Да, миледи.

О чём ещё Монтгомери поведал графине?

— Очаровательно, — сказала леди Лингем, — я нашла вам идеального собеседника за ужином.

Они подошли к худощавому темноволосому мужчине, стоявшему в одиночестве рядом с большим растением в горшке.

— Мисс Арчер, познакомьтесь с Питером Хамфрисом, викарием моего поместья.

Питер Хамфрис покраснел до корней волос и отвесил чересчур низкий поклон.

— Очень приятно, мисс Арчер! — воскликнул он. — Теперь этот великолепный вечер стал ещё более великолепным. — Пока леди Лингэм представляла Аннабель остальным соседям, викарий не отставал ни на шаг.

В число гостей входили: грузный пожилой аристократ с румянцем на щеках граф Марсден, который одарил её невидящим взглядом, его жена, то и дело прикасавшаяся костлявыми пальцами к рубиновому кулону размером с яйцо, слишком тяжёлому для её тонкой шеи, виконт Истон, приехавший в сопровождении сына и дочери подросткового возраста, и пожилая пара Ричмондов, чьи обе дочери с жалостью посмотрели на голубое платье Аннабель.

В столовой положение не улучшилось. Её посадили на дальнем конце стола напротив брата и сестры Истон. Монтгомери сидел на другом конце справа от леди Лингем, в качестве почётного гостя. Краем глаза Аннабель замечала, как мелькают его светлые волосы всякий раз, когда он наклонялся к графине, внимательно слушая, что она говорит.

Питер Хамфрис поднёс к носу металлическую чашку, стоявшую рядом с бокалом, и глубоко вдохнул.

— Мятный джулеп, — объявил он и радостно причмокнул губами. — Осторожнее, мисс. Коктейль сдобрен щедрой порцией бурбона.

Аннабель взяла свою чашу. Содержимое было холодным и пахло мятой.

С дальнего конца стола донёсся звонкий смех леди Лингем. Графиня явно прекрасно проводила время. Неважно, какие у неё были зубы, она идеально подходила Монтгомери. Вместе они смотрелись великолепно: оба утончённые, строгие и невозмутимые. Адам и Ева аристократического мира.

Нерешительно попробовав джулеп, Аннабель тут же передумала и сделала большой глоток. В коварном ледяном напитке совершенно не чувствовалось ни капли алкоголя. Превосходно.

— Флора Уилтшира сильно отличается от флоры Кента? — спросил Питер Хамфрис.

— Не могу сказать наверняка. В настоящее время они обе покоятся под снежным покровом, мистер Хамфрис.

Он изумлённо хмыкнул. Гости, приподняв брови, посмотрели в их сторону. Дочь Истона ухмыльнулась. Аннабель осушила чашу с мятным джулепом и жестом попросила лакея налить ей ещё.

Викарий наклонился ближе, словно желая поделиться секретом.

— Рядом с домом викария есть чудесная роща, — сказал он. — Весной я часто наблюдаю там большого пёстрого дятла. Он называется — Дендрокопус Мажор.

Она растянула губы в улыбке.

— Вы любите птиц, мисс Арчер? — с надеждой спросил викарий.

— Я их обожаю. Особенно дятлов.

Будь она нормальной женщиной, то обратила бы внимание на священнослужителей. Среди них добрые, работающие, необременённые жёнами холостяки считались штучным товаром. Но Аннабель позволила себе поддаться страсти тем летом, и это изменило её навсегда. Как писала древнегреческая поэтесса Сапфо: «Эрос вновь меня мучит истомчивый, Горько-сладостный, необоримый змей». Она отведала запретный плод и нет ей дороги назад. Познав желание, Аннабель больше не могла рассматривать кандидатуру Питера Хамфриса в мужья.

Неподалёку от неё одна из вежливых и бессмысленных бесед приняла необычный оборот.

— Конечно, они хотят, чтобы женщинам разрешили голосовать, — сказал лорд Марсден. — Ведь прекрасно знают, что за них голосуют одни идиоты. Помяните моё слово, если женщины получат право голоса, либералы никогда не отойдут от власти.

Пытаясь успокоить Марсдена, его жена незаметно положила худощавую руку ему на рукав. Но он не обратил внимания и повторил:

— Только идиоты.

— Берегись, Таппи, — предостерегла его леди Лингем, — сегодня вечером здесь присутствуют много исключительно остроумных женщин.

Таппи, лорд Марсден, махнул пухлой рукой.

— Вы знаете, что я имею в виду, графиня.

Женщины за столом обменялись осторожными взглядами, не понимая, что имел в виду лорд Марсден.

— Мисс Арчер учится в Оксфорде, — заметила леди Лингем. — Что ты на это скажешь?

Аннабель резко повернула голову в её сторону.

Графиня улыбалась. Вполне дружелюбно и немного заинтригованно. Но для аристократов всё может быть игрой.

Марсден покосился на Аннабель.

— Правда?

В ушах начал отдаваться слабый стук пульса.

— Да, милорд.

Краем глаза она заметила, что Монтгомери отложил столовые приборы.

— А что толку в таком чудовищном переизбытке знаний? — спросил Марсден.

Остальные разговоры прекратились, внимание всех присутствующих переключилось на неё, Аннабель почувствовала себя так, будто оказалась в свете софитов. По шее начал разливаться жар.

— Я считаю, что высшее образование поможет мне преуспеть в любом деле, которое я для себя выберу, милорд.

По столу прокатился неуверенный ропот. Людям, которым приходилось самим преуспевать в жизни, очевидно, не повезло с положением в обществе.

— И вы хотите получить право голоса? — не унимался граф.

Мятный напиток встал в горле комом. Люси никогда не простит ей, если Аннабель оттолкнёт сразу нескольких влиятельных мужчин. А себе она с трудом простит, если будет выглядеть дурой перед одним конкретным мужчиной.

— Да, я считаю, что женщины должны иметь право голоса.

Марсден торжествующе оглядел сидящих за столом.

— Почему бы не дать право голоса всем, кто действительно разбирается в политике, и не исключить остальных, неважно мужчины они или женщины, — дружелюбно предложила леди Лингем.

Марсден усмехнулся.

— Но по своей природе женщины не способны разобраться в политике или в чём-то подобном.

— По своей природе? — значительно менее дружелюбным тоном переспросила леди Лингем.

— О да. — Граф снова повернулся к Аннабель. — Вы читали статью, недавно опубликованную маркизой Гэмпшир? По поводу женскогомозга?

— Боюсь, что нет.

— Леди Гэмпшир — грозная женщина, — сказала леди Марсден.

Все закивали.

— А теперь, мисс, слушайте внимательно, — сказал Марсден. — Леди Гэмпшир не советует женщинам получать высшее образование, голосовать, заниматься политикой. Наука доказала, что женский мозг не только меньше мужского, но и устроен по-другому. — Он развернул руки ладонями вверх. — Это означает, что даже если вы, мисс Арчер, читаете одни и те же книги и слышите одни и те же разговоры, что и мужчина, ваш мозг не способен провести аналогичный анализ. Информация, которая попадает в ваш мозг, частично теряется где-то в его дебрях, поэтому интерпретируется иначе, в усечённом варианте.

Он выжидающе посмотрел на Аннабель.

— Это весьма обескураживает, — согласилась она.

— Действительно, — нетерпеливо проговорил он, — почему бы не последовать совету леди Гэмпшир? Довольствуйтесь тем, что вам дала природа, и не забивайте себе голову серьёзными вопросами.

Аннабель не могла просто отмахнуться от суждений грозной леди Гэмпшир в присутствии аристократов, и Марсден это понимал. С самодовольным видом, он победоносно уставился в её сторону.

Должно быть, именно из-за этого и щедрого глотка бурбона, она ответила:

— Но, милорд, если маркиза считает, что женский мозг не способен провести здравый политический анализ, почему следует доверять её анализу политической деятельности женщин?

В столовой воцарилась тишина.

Затем Перегрин закашлялся и быстро поднёс ко рту салфетку, его глаза слезились от едва сдерживаемого смеха.

— Мисс Арчер, — медленно произнёс лорд Истон, — вам следует заняться юриспруденцией. Вы бы превзошли моего старого адвоката Бидла.

— Да, да, — согласился Ричмонд, — и выглядит она весьма приятнее, чем Бидл.

Несколько гостей усмехнулись, а Марсден покраснел и рявкнул:

— Свирепствующий либерализм — не повод для смеха.

— Свирепствующий либерализм здесь ни при чём, Марсден.

Герцог произнёс так мало слов за весь вечер, что его внезапная реплика произвела эффект удара молнии.

Все головы повернулись в его сторону.

Монтгомери хранил непроницаемое выражение лица.

Марсден выглядел немного неуверенным.

— Тогда как вы это назовёте, герцог?

— Логикой, — сказал Монтгомери и поднял бокал в сторону Аннабель, его небольшой жест выражал бесспорное согласие.

По её телу разлилось тепло. От его взгляда у Аннабель на мгновение перехватило дыхание — в нём читался гнев… и безошибочное восхищение.

Остальные теперь смотрели на неё настороженно. Все, кроме леди Лингем. Она хранила задумчивый вид.

— У нас родился тост, с которым мы все согласны, — весело сказала графиня и подняла бокал. — За логику.

Когда ужин подошёл к концу и гостей проводили обратно в гостиную, Питер не отходил от Аннабель ни на шаг, объясняя что-то о птицах в терминах на ломаной латыни. Она была ему даже благодарна, поскольку со стороны казалось, будто Аннабель с головой погружена в разговор и может не обращать внимание на лорда Марсдена, который пытался испепелить её взглядом. Ни Монтгомери, ни графини нигде не было видно.

Аннабель заметила слегка приоткрытую дверь на террасу, и в тот момент, когда угрюмые дочери Ричмонд приблизились к викарию, она воспользовалась шансом и выскользнула в темноту.

Пустая болтовня здесь звучала совсем приглушённо.

Прохладный, свежий воздух никогда ещё не казался столь приятным. Она сделала жадный вдох.

И застыла.

На террасе находился мужчина, его лицо было обращено к тёмному небу.

Она узнала долговязый силуэт Перегрина, вырисовывающийся на фоне зажжённого факела, ещё до того, как он обернулся.

— Мисс Арчер. — Перегрин вежливо затушил сигарету.

— Лорд Деверо, — она подошла к нему и посмотрела на небо, — вы искали определённую звезду?

— Полярную. Вы знали, что моряки ориентировались по ней в течение тысяч лет?

— Да, со времён финикийцев.

Он усмехнулся.

— Вы случайно не пропустили в пансионе для девушек урок, на котором учат изображать восхитительное невежество в присутствии мужчины?

— Боюсь, что пропустила. — Она никогда не посещала пансион для девушек.

— Марсден ощутил это на себе, — сказал Перегрин. Его взгляд стал задумчивым. — Не думаю, что в ближайшее время он оправится от публичного нагоняя моего брата.

Ей не терпелось сменить тему.

— Вы ждёте фейерверк?

Перегрин напрягся.

— Меня не будет на приёме.

— Очень жаль это слышать, — сказала она. Он был добр к ней в Клермонте, а не просто вежлив ради приличий. Только вчера Перегрин нашёл время показать ей первое английское издание «Одиссеи» в библиотеке Монтгомери и искренне обрадовался её восторгу. А сейчас он выглядел таким же подавленным, как и в карете.

— Я никогда не видела фейерверк, — проговорила Аннабель.

Он нахмурился ещё сильнее.

— Никогда? — Пока он обдумывал её заявление, его внимание привлекли обнажённые руки Аннабель. — Я попрошу кого-нибудь принести ваше пальто, — сказал Перегрин.

— Его уже несут, — раздался ровный голос из темноты.

Они оба вздрогнули.

Давно ли Монтгомери здесь стоит?

Он подошёл ближе, но в мерцающем свете факелов было невозможно определить его настроение.

Неужели он сердится на неё из-за лорда Марсдена?

— Монтгомери, — проговорил Перегрин. — Оставляю мисс Арчер в твоих руках. — Затем кивнул Аннабель. — Мисс.

Он неторопливо вернулся в дом. Монтгомери проследил за ним взглядом с таким видом, словно собирался приказать ему вернуться.

— Прячетесь, мисс?

Она поморщилась.

— Я бы назвала это стратегическим манёвром.

Он издал тихий звук. Фыркнул? Усмехнулся?

— Спасибо, — начала она, — спасибо за то, что… — Вступились за меня?

Потому что именно это он и сделал своей небольшой репликой. Вступился за неё на глазах своих же соплеменников. Без преуменьшений.

— Это не заслуживает внимания, — сказал он.

— Вы неоднократно намекали, что у меня существуют трудности в восприятии авторитета, — беспечно заявила она. — Я начинаю склоняться к тому, что вы были правы.

Монтгомери прислонился спиной к балюстраде.

— Трудности в восприятии авторитета или глупости?

— Прошу прощения?

— Выдвинутый сегодня вечером аргумент, имел явный логический изъян. Полагаю, искушение указать на него оказалось непреодолимым.

Она растерянно рассмеялась.

— Определённо.

Какое-то время они просто смотрели друг на друга. Его губы подёргивались, словно он пытался сдержать улыбку. И тут Аннабель поняла, что сама широко ему улыбается.

Она отвернулась и посмотрела на тёмный сад внизу.

— Разве смысл авторитета не в том, что он неоспорим ни при каких условиях?

— Нет, — сказал герцог, — во-первых, Марсден не ваш главнокомандующий. А во-вторых, лидер, который не знает, что делает, рано или поздно столкнётся с мятежом.

— Вы утверждаете, что лидерство основано на заслугах, ваша светлость? — Вопрос прозвучал гораздо более саркастично, чем она того желала. Монтгомери ведь сам возглавлял герцогство только благодаря праву рождения.

Он надолго замолчал. Аннабель поняла, что просто вымещает на нём своё расстройство, хотя на самом деле злится на Марсдена, маркизу Гэмпшир и, возможно, любовницу герцога. А Монтгомери терпит, как большой кот, который не реагирует на выпады безобидного котёнка.

— Скажите, — проговорил он, — насколько неприятно находиться в окружении людей, которые считаются выше вас во всех смыслах, но вам и в подмётки не годятся?

Аннабель уставилась в темноту, на мгновение потеряв дар речи.

Откуда? Откуда он столько про неё знает?

И почему эта его осведомлённость вызывает в ней желание выдать ему ещё больше секретов? Поведать о том, что она словно находится под медленными пытками, пока ежедневно льстит и задабривает мужчин в попытке обрести хоть каплю независимости, и иногда беспокоится, что однажды это ожесточит её сердце и оставит отпечаток на лице?

Аннабель покачала головой.

— Всё есть, как есть, ваша светлость. У меня всегда с трудом получалось безоговорочно следовать за вышестоящими людьми. Наверное, это мой недостаток.

— Недостаток, — повторил он. — Знаете, самый важный урок, который я усвоил за время учёбы в Сандхёрсте был о лидерстве. У людей есть много причин за кем-то идти, но солдат последует только за компетентным и честным человеком.

Не было ничего удивительного в том, что он учился в Сандхёрсте, а не в Оксфорде или Кембридже, множество аристократических семей посылали своих сыновей в знаменитую военную академию, и, по правде говоря, Монтгомери шло быть военным.

— Согласна, — сказала она, — но я же не солдат.

— Возможно, солдат. В глубине души.

Аннабель подняла глаза на герцога. Что за странное предположение для такого человека, как он. Она — солдат. Но его слова что-то задели в её душе. Сердце сжалось.

— Солдат должен быть проницательным, потому что сама его жизнь зависит от компетентности командира, — пробормотала она.

Он пожал плечами.

— Как и жизнь женщины зависит от компетентности мужчины.

— В действительности всё может быть наоборот, — сухо проговорила Аннабель, вспоминая Гилберта, которому вечно не хватало денег до конца месяца, или отца, который забывал поесть, потому что с головой уходил в книгу.

— Поэтому вы не вышли замуж? Потому что мужчины в Кенте некомпетентны?

Он так небрежно задал вопрос, будто это не было бесцеремонным вторжением в её личную жизнь.

Она была так ошеломлена, что не нашлась с ответом.

В его глазах плясали блики факелов.

— Мой вопрос был бестактен, — проговорил он, когда Аннабель так и не ответила.

Как проницательно, ваша светлость. Почему-то ей показалось, что он задал вопрос не случайно. Герцог вообще ничего не делал случайно.

— Я не хочу выходить замуж, — сказала она. — У меня на это есть свои причины.

Дверь позади скрипнула, и на террасе появился лакей с её пальто.

Она закуталась в него, как в защитный кокон. Слава богу их прервали, потому что теперь они погрузились в молчание, делая вид, что изучают ночное небо.

— Почему на потолке в вашей библиотеке изображено звёздное небо? — спросила Аннабель.

— Идея принадлежит моему отцу, — ответил он. — Ему нравились такие вещи.

— Он любил астрономию?

Она скорее почувствовала, чем увидела его ироничную улыбку.

— Нет, — ответил герцог, — он любил всё дорогое и эксцентричное.

Возможно, ей бы понравился покойный герцог.

— Но почему зимнее небо?

Монтгомери замолчал, дав понять, что Аннабель задала личный вопрос.

— Потому что я родился зимой, — наконец, произнёс он. — На потолке изображено небо над замком Монтгомери в ночь моего рождения.

Его тон не располагал к продолжению разговора. Возможно, ему, как и Аннабель, не нравилось распространяться о себе. И всё же он только что это сделал. В ответ на её искренность. В конце концов, герцог был честным человеком.

— Неужели вы никогда не видели фейерверк? — спросил он.

— Нет. В сельской местности Кента их не устраивают.

— Тогда оставайтесь на новогодний приём, — проговорил Монтгомери, — если вы простите довольно спонтанный характер приглашения.

Во второй раз за несколько минут он поразил её до глубины души. Голову наводнили тысячи мыслей. Ей не следовало даже рассматривать это абсурдное приглашение. И чем она заплатит Гилберту, если проведёт ещё одну неделю без работы? Возможно, получится продать те платья, которые на ней плохо сидели, но были хорошего качества, швеям…

Дверь, которую лакей за собой закрыл, распахнулась, и на террасу ворвался громкий смех из гостиной. Между Аннабель и Монтгомери упала длинная тень леди Лингем.

— Вот вы где, — сказала она довольным голосом. — Герцог, мне придётся украсть у вас мисс Арчер. Я приглашаю всех дам первыми отведать лингемский херес.

Пока экипаж возвращался в Клермонт, глаза Аннабель слипались, веки приятно отяжелели от лингемского хереса и большого количества мятного джулепа. Завтра утром нужно послать записку Хэтти. Аннабель понадобится платье, потому что, святые угодники, она собиралась на бал.

Лицо Монтгомери хранило всё то же мрачное и задумчивое выражение, что и по дороге на ужин. Зачем он пригласил её на приём? Почему его хмурый вид так привлекал Аннабель? Она представляла, что они находятся в карете одни. Воображение рисовало ей другую жизнь, в которой она могла запросто наклониться и прикоснуться губами к его суровому рту, нежно и настойчиво даря тепло и ласку, пока его губы не смягчатся и напряжение не покинет его плечи. Прошла целая вечность с тех пор, как она целовала мужчину, но, когда Аннабель смотрела на Монтгомери, то вспоминала ту радость, которую дарит поцелуй… прикосновение языка, ощущение твёрдых, напряжённых мускулов под ладонями, как по венам словно разливается горячая патока…

Он повернул в её сторону голову, будто она прошептала его имя.

Аннабель сонно ему улыбнулась.

Его глаза потемнели, как небо перед бурей. Внезапно её охватила неведомая сила и потянула за собой, Аннабель начала проваливаться в таинственные глубины его души, когда Монтгомери на мгновение приоткрыл завесу тайны. Аннабель услышала тихий вздох и поняла, что он сорвался с её собственных губ. Вот тот испепеляющий жаром огонь, который она почувствовала за ледяным фасадом. О, как же ошибались те люди, которые называли герцога холодным и отстранённым. Он был человеком, который не делал ничего наполовину и знал об этом. Поэтому держал себя в узде. Дай Монтгомери себе волю, и он обожжёт своим внутренним пламенем сильнее холода. Бушующая страсть Аннабель обрушится на него, как волна на скалу, но не захлестнёт и не погребёт под собой.

«Он безупречно мне подходит».

Мысль мгновенно привела Аннабель в чувства.

Это уже не просто мечты. Связь между Монтгомери и Аннабель больше не походила на прекрасный сон. Она казалась настоящей. Но не могла случиться наяву.

Аннабель вздрогнула.

На сиденье напротив Монтгомери сжал кулаки.

Еле передвигая ногами от усталости, она с трудом добралась до своей комнаты в Клермонте. И не сразу заметила большой прямоугольный свёрток на краю кровати.

Она подошла поближе.

Он был завёрнут в зелёную бумагу и перевязан красным атласным бантом. Аннабель уже не помнила, когда в последний раз получала подарки, но на ярлычке, прикреплённом к ленте, значилось её имя.

Она развязала бант непослушными пальцами.

Приподняв крышку коробки, Аннабель почувствовала запах новой шерсти.

Пальто. Тёмно-зелёного цвета, с щедрой меховой отделкой на манжетах и воротнике.

Сначала она просто смотрела на него, а затем прочла короткую записку.

«Уважаемая мисс Арчер!

Персонал Клермонта желает вам счастливого Рождества и благополучного Нового года.

Ваш слуга,

Рэмси».

Аннабель просунула руки в рукава, и пальто окутало её, словно пушистое одеяло. Она покрутилась перед зеркалом на туалетном столике. Само совершенство. Классический, неподвластный времени крой, вместо нынешнего модного. Мех кроличий, не норковый, но отличного качества, он не даст ей замёрзнуть. Вполне возможно, это пальто Аннабель будет носить до конца жизни.

Кто-то всё очень хорошо продумал.

Она опустилась на постель.

Персонал был неизменно с ней вежлив, но делать такие щедрые жесты?

Ведь это Монтгомери хмурился каждый раз, когда видел её старое пальто. Но он бы нарушил все правила приличия, сделав ей такой подарок напрямую, лишив тем самым Аннабель возможности его принять.

Она провела пальцами по меховой манжете.

Подарок выходил за рамки вежливости. Сам собой возникал вопрос: чего хотел от неё Монтгомери?

Глава 14

Несколькими днями ранее, сразу после посещения оранжереи, Себастьяну показалось вполне разумным заказать для неё пальто, поскольку старое никуда не годилось, а помочь было в его силах. Он ускорил шаг, стуча каблуками сапог по каменному полу конюшни. Но Себастьян попросту обманывал себя, он понял это в тот момент прошлым вечером, когда ему захотелось выволочь Марсдена из-за стола. Правда заключалась в том, что его безумно влекло к Аннабель Арчер, простолюдинке, синему чулку и суфражистке. Он мечтал оказаться с ней в постели, ощутить под собой её тело с непреодолимым желанием, которого не испытывал с тех пор, как… себя помнил.

Себастьян завернул за угол по дороге к стойлам и остановился как вкопанный. Перед ним стояла она, словно он вызвал её из своего воображения. Из окна позади Аннабель струился утренний свет, создавая ощущение, что вокруг её головы пылает огненный ореол. Она выглядела высокой и ослепительной в том самом тёмно-зелёном пальто.

Себастьян ощутил прилив первобытного удовлетворения. Ему нравилось видеть Аннабель в пальто, которое он для неё выбрал, будучи неуверенным, что она его наденет. Но её взгляд, конечно, оставался настороженным.

Аполлон пронзительно заржал, беззастенчиво пытаясь привлечь его внимание.

— Ш-ш-ш… — Он положил ладонь на морду коня, не сводя глаз с Аннабель.

Только когда на её лице появилось озадаченное выражение, Себастьян понял, что до сих пор не сказал ни слова.

— Доброе утро, мисс.

Она сделала реверанс.

— Счастливого Рождества, ваша светлость.

— А… да… — Очень красноречиво. Он откашлялся. — Что привело вас в конюшню в столь ранний час?

Когда они приблизились друг к другу, до него донёсся её приятный цветочный аромат, который выделялся на фоне запаха кожи, лошадей и пыли. Кровь в жилах закипела, как прошлой ночью в карете, когда её сонная улыбка моментально его возбудила… тогда он чуть не сгрёб Аннабель в объятия, как настоящий неандерталец.

Она слегка отступила назад и указала на пальто.

— Я получила рождественский подарок от персонала.

— Понятно, — сказал он. — Вам идёт.

Она чинно сложила перед собой руки, но в глубине её глаз светился огонёк, от которого у него потеплело на душе.

— Пожалуйста, поблагодарите слуг от моего имени, — сказала она. — Они слишком щедры. Но подарок пришёлся к месту.

Он мог бы дать ей гораздо больше.

Но не имел возможности.

Себастьян всегда добивался желаемого, бездействие противоречило его природе, но сейчас другой случай. Она была значительно ниже его по положению и гостила в его доме. Хорошие манеры, если не честь, требовали, чтобы он не беспокоил её своим вниманием, а иначе как она могла ему отказать, если бы захотела?

Хорошо, что их время наедине подошло к концу. На следующие два дня он запланировал встречи в городе, чтобы избежать суматохи перед самым началом новогоднего приёма. До того как Аннабель вошла в его жизнь, идея казалась ему вполне разумной.

— Сегодня я уезжаю в Лондон, — сказал он, она моргнула от неожиданной холодности в его тоне. — Пришло письмо от леди Лингем. Она предлагает вам взять мистера Питера Хамфриса в качестве сопровождающего на бал.

Её глаза потухли, тепло, в котором он купался, исчезло.

— Очень любезно со стороны графини, ваша светлость, — поблагодарила Аннабель. — Мне действительно нужен сопровождающий.

Он смотрел ей вслед, не в силах избавиться от ощущения, что чем-то её обидел.

— Ты сказала, он изумрудно-зелёный. — Взгляд Аннабель метался между Хэтти и открытой коробкой с платьем на кровати.

— Знаю, — ответила подруга, — но разве этот цвет не потрясающий?

— Это… — Она даже не знала, как его назвать. Ярко-розовый — не вполне подходил под описание.

— Пурпурный, — подсказала Хэтти. — Очень современный.

Аннабель медленно дышала через нос. Сегодня вечером она будет выделяться в толпе как павлин. И нет ни единого шанса, что ей удастся вовремя подыскать себе другое платье. Гости начали прибывать вскоре после завтрака, под её окнами тянулся нескончаемый поток экипажей. Ей придётся надеть пурпурное платье, или она вообще не пойдёт на бал.

— Тебе не нравится, — тихо проговорила Хэтти.

— Я уверена, ты хотела как лучше.

— О, нет. Ты действительно сердишься. — Лицо Хэтти вспыхнуло как факел. — Я не хотела… просто все женщины с зелёными глазами будут в изумрудном сегодня вечером, а пурпурный — идеально тебе подходит, он придаст дополнительный контраст твоей внешности. Ты всегда носишь такие унылые платья… О боже, что я говорю. Просто… я ничего не могла с собой поделать. Сама не поняла, как произнесла: «Возьму пурпурный».

Аннабель вынула платье. Под ним лежали тонкая нижняя юбка и пара белых перчаток до локтя. На покрывале осталось ещё две коробочки. В первой находился бархатный чокер с изящной вышивкой, а во второй — серьги: крупные жемчужины в форме капель, прикреплённые к квадратным розовым самоцветам.

— Украшения я одолжу тебе на время, — быстро проговорила Хэтти, — ты же их всё равно не примешь в дар?

— Не приму, — согласилась Аннабель. Раздражение в ней боролось с каким-то щемящим чувством в груди. Хэтти так хорошо продумала весь ансамбль. Как ей объяснить, что в этом платье Аннабель будет выглядеть самозванкой? Дочерью викария, которая разыгрывает из себя леди.

Она посмотрела на платье. Теперь оно казалось менее ярким, но выглядело ужасно узким, такой фасон Аннабель встречала только в журнальных вырезках в общей комнате колледжа.

— Под него нужен… корсет, доходящий до середины бедра?

Глаза Хэтти расширились при упоминании нижнего белья.

— Да, а что?

Аннабель посмотрела на неё с комическим отчаянием.

— Мой заканчивается на талии. — Такой корсет вышел из моды много лет назад, но подходил под её старомодные платья.

Хэтти заломила руки.

— Одолжить тебе мой?

— Но ты гораздо ниже меня ростом.

— А если мы попросим…

— Я же не могу попросить незнакомую женщину одолжить мне… нижнее белье, — прошипела Аннабель. Теперь они обе покраснели.

— Чёрт! — Хэтти резко опустилась на кровать. — Я и правда всё испортила. Ведь я так надеялась, что, по крайней мере, одна из нас сегодня будет выглядеть потрясающе.

Аннабель села рядом.

— Что ты имеешь в виду?

Подруга провела рукой по пурпурному шёлку.

— Я буду выглядеть ужасно. Мама выбирает мне наряды, а она ничего в них не понимает. Моё платье в пастельных тонах, без малейшего намёка на декольте.

Неохотная улыбка тронула уголок рта Аннабель.

— Поэтому ты выбирала мне наряд, как себе?

Хэтти угрюмо пожала плечами.

Аннабель взяла её за руку и крепко сжала.

— Ты подобрала мне… полный ансамбль, и я искренне благодарна тебе за это.

Хэтти нерешительно сжала её ладонь в ответ.

— А как же… нижнее белье? — прошептала она.

Аннабель поступит так, как поступала всегда.

— Буду исходить из практичных соображений.

То есть оставалось надеяться, что платье сядет на её естественные формы, и, помоги ей бог, возможно, придётся отказаться от панталон на случай, если они собьются в складки и будут видны под облегающей юбкой…

В дверь ворвалась Катриона, дико озираясь по сторонам.

— Вы не видели мои очки?

— Катриона! — воскликнула Хэтти. — Ты совсем другая.

Катриона повернула голову в сторону подруги и моргнула. Её лицо выглядело поразительно обнажённым. Оно сильно отличалось от того, которое они все знали. Хоть и значительно похорошело. Очки скрывали большие кельтские голубые глаза, обрамлённые длинными чёрными ресницами.

— Ничего не понимаю, — проговорила Катриона. — Я сегодня ужасно рассеянная.

И она выскочила из комнаты.

Хэтти бросила на Аннабель многозначительный взгляд.

— Мне кажется, она питает нежные чувства к Перегрину Деверо, — пробормотала она. — Я думаю, Катриона сняла очки, чтобы попрактиковаться обходиться без них на сегодняшнем балу.

Аннабель нахмурилась.

— Но лорд Деверо отбыл в Уэльс около часа назад. — Она видела, как он забрался в дорожную карету с каким-то каменным лицом.

А вот его брат ещё не вернулся в Клермонт.

По её спине пробежала дрожь предвкушения.

— О боги, пожалуйста, пусть платье мне подойдёт, — взмолилась Аннабель и резко встала.

В приёмной Клермонта собралось нескольких сотен людей, все они о чём-то переговаривались в ожидании развлечений и танцев. В приглушённом свете поблёскивали драгоценные камни и бокалы для шампанского. Обстановка совсем не напоминала деревенские мероприятия. Настоящее море незнакомых бледных лиц. Аннабель ощущала на себе их взгляды, словно пальцы, которые ощупывали её всю.

— Смотри. Это Селеста, — сказала одна дама. — Нет, я уверена, что платье от Селесты… Но кто эта женщина?

«Я женщина, которая носит платье от Селесты без нижнего белья».

Шёлковая верхняя юбка оказалась слишком тонкой для панталон, она вплотную прилегала к нижней. Ощущение наготы усугублял узкий лиф с глубоким вырезом, который довольно эффектно подчёркивал верхнюю часть её груди. И кроме кружевной отделки на оборках небольшого шлейфа, других украшений, которые могли бы отвлечь внимание от самой Аннабель, не было. Из зеркала на неё смотрела богатая, модная незнакомка, которая имела полное право присутствовать на именитом балу. Как только она спустилась по парадной лестнице, лицо Питера, её сопровождающего, приобрело свекольный оттенок.

— Аннабель. — Из толпы появилась Хэтти под руку с красивым молодым джентльменом с каштановыми волосами. Она отошла от него и бросилась к ней.

— Ты выглядишь просто потрясающе! — воскликнула она, прижав руку к сердцу. — О боже. Закари, — Хэтти повернулась к своему сопровождающему, — разве она не потрясающе выглядит? Я ужасно завидую. Аннабель, позволь представить тебе моего брата, Закари Гринфилда.

Блеснув глазами, молодой человек поклонился.

— Мисс Арчер. Вы грациозны, словно лоза винограда, и завораживаете, как цветок лотоса.

Когда они с Питером начали обмениваться мнениями по поводу бренди, Хэтти взяла Аннабель под руку и отвела в сторонку.

— Я же говорила, — пробормотала она, указывая на своё платье. Её аппетитные формы утопали в каскаде бантов и воланов то ли бежевого, то ли жёлтого цвета. — Абрикосовое, — простонала Хэтти, — а эти многослойные оборки… я похожа на рисовый пудинг.

— Ты прекрасно выглядишь, — солгала Аннабель.

Хэтти бросила на неё выразительный взгляд.

— Я уверена, мой брат заплатил друзьям, чтобы они вписали свои имена в мою танцевальную карточку.

По крайней мере, у Хэтти была карточка. Аннабель же придётся весь вечер наблюдать за балом со стороны. Ни один аристократ не мог пригласить её на танец, не вызвав пересудов, а Питер сообщил, что, как священнослужителю, ему не положено танцевать. Она попыталась уговорить его на кадриль, но он твёрдо стоял на своём, хоть и слегка заикаясь. Поэтому Аннабель весь вечер просидит на стуле у стены, как пурпурная желтофиоль.

Робко подкравшись, Питер предложил ей руку.

— Не пройти ли нам в бальный зал, мисс Арчер? Я слышал, что частью украшений являются живые северные олени.

Из распахнутых настежь створчатых дверей доносилась мелодия «Зимы» Вивальди. Декорированный в прохладных тонах бальный зал ярко сверкал, как настоящий ледяной дворец: хрустальные люстры, искрясь и переливаясь, парили под светло-голубым потолком. Серебристые блики отражались от вёдер с охлаждающимися бутылками шампанского и многоярусных блюд на столах с закусками. С верхних балконов ниспадало множество белоснежных орхидей.

Но её внимание привлёк только мужчина, приветствовавший гостей у входа.

Пульс ускорился. А тело сковало острое напряжение.

Монтгомери выглядел до боли красивым. Его худощавая фигура и строгое лицо идеально сочетались с резкими, элегантными линиями чёрно-белого вечернего костюма.

Когда настала очередь Аннабель поприветствовать герцога, Монтгомери удивлённо посмотрел на неё, будто сначала не узнав. На мгновение он замер, как одна из ледяных скульптур, выставленных вдоль стен. Но она заметила, как его взгляд скользнул по её декольте. Видимо, с этим рефлексом он, как и любой другой мужчина, не мог совладать.

Его скулы окрасил слабый румянец.

— Мисс Арчер, — отрывисто произнёс он.

— Ваша светлость.

Герцог уже поворачивался к её сопровождающему.

— Мистер Хамфрис. Добро пожаловать в Клермонт.

И всё.

Такое отношение её задело.

Первые мгновения она слепо шла под руку с Питером, чувствуя себя глупо. А чего она собственно ожидала? Что с губ Монтгомери слетят высокопарные слова наподобие: «Вы грациозны, словно лоза винограда»? По правде говоря, да. Очевидно, теперь Аннабель думала о нём исключительно как о человеке, с которым обрела особую связь, и надеялась на какое-то подтверждение этому с его стороны. Она резко выдохнула. Снова галльская гордость? Нет, галльские иллюзии!

Она неловко опустилась в бархатное кресло у дальней стены, где ей предстояло провести весь вечер. Питер остался стоять. Вытянув шею, он оглядывал бальный зал.

— Думаю, что слухи об оленях сильно преувеличены, — проговорила Аннабель.

Он моргнул.

— Конечно. — Питер коротко рассмеялся. — Я хочу сказать, что их присутствие было бы просто возмутительным и непрактичным…

Она прикусила губу. С её стороны дурно вымещать свою неуместную досаду на человеке, который проявлял по отношению к ней исключительно доброту. В отличие от Монтгомери с его переменчивым настроением. Сейчас он беседовал с величественной дамой и хорошенькой девушкой в белом, которая время от времени робко на него посматривала.

— Графиня Уэрхем, — пробормотал Питер, проследив за её взглядом, — говорят, что её дочь, леди Софи — одна из потенциальных кандидаток на роль новой герцогини.

Горло неприятно сжалось.

— На роль новой герцогини?

Питер снова посмотрел на Аннабель.

— Герцог снова женится в следующем году. Принести вам сэндвич?

— Да, пожалуйста, — пробормотала она, не чувствуя даже намёка на аппетит.

Вскоре бальный зал наводнили танцующие пары, от чего воздух наполнился ароматами духов и пота. В толпе мелькнуло жёлто-бежевое платье, когда Томлинсон закружил Хэтти в кадрили. А Питер Хамфрис тем временем читал Аннабель лекцию о благородном олене, обитающим в Уилтшире.

До полуночи оставалось ещё два часа.

— Хотите я принесу ещё сладостей? — Питер, как и всегда, смотрел на неё, не отрываясь.

— Нет, спасибо.

— Тогда ещё один сэндвич?

— Нет, спасибо, последний был довольно сытным.

Монтгомери не танцевал. Он стоял на краю бального зала, заложив руки за спину, и разговаривал с гостями, среди которых было чересчур много мамаш с дочерьми-дебютантками или мужчин, жаждущих обсудить политику.

Закончился ещё один танец, и к Аннабель подошла Хэтти. Её рыжие волосы слегка растрепались, она энергично обмахивала блестящую от испарины шею.

— Могу я принести вам прохладительные напитки, леди? — тут же бросился предлагать Питер.

— Немного розового шампанского, пожалуйста, — быстро ответила Аннабель.

Чаша с розовым шампанским находилась в другом конце зала.

— Ваше желание для меня закон! — воскликнул викарий и ринулся в толпу.

Хэтти быстро взяла Аннабель под руку.

— Должна признаться, Томлинсон был очень ко мне внимателен, — пробормотала она. — И даже, — Хэтти многозначительно пошевелила рыжевато-коричневыми бровями, — упомянул, что хочет подышать свежим воздухом на террасе.

— Не ходи с ним на террасу, — чересчур резко бросила Аннабель.

Лицо Хэтти вытянулось.

— Просто… не ходи, — уже мягче повторила Аннабель.

— Но она же хорошо просматривается из окон бального зала.

— Ещё хуже. Хочешь выйти за него замуж?

Хэтти вздрогнула.

— Замуж? Нет, конечно. У него нет титула. — Она украдкой взглянула на молодого человека, который в этот момент хлопал лорда Палмера по спине, громко смеясь. — И не особо он похож на архангела Гавриила, — признала Хэтти.

— Тогда ты вряд ли захочешь, чтобы вас застукали в компрометирующей ситуации.

— Но…

— Никакой террасы. Никаких альковов. Никаких тёмных, пустых коридоров, — настаивала Аннабель. — Прости, что говорю как гувернантка, — добавила она, стараясь не сгущать краски.

— Ты сейчас действительно напомнила мисс Майер, — проговорила Хэтти голосом очень красивой и очень богатой девушки, которая раздумывает, стоит ли прислушиваться к совету женщины на две дюжины ступеней ниже неё по социальной лестнице.

Её тон, как маленький кинжал, больно уколол Аннабель.

— Я просто не хочу, чтобы ты пострадала, — тихо сказала она.

Будто почувствовав, что он стал предметом обсуждения, Томлинсон полуобернулся и поднял в их сторону бокал шампанского. С его блестящими глазами и взъерошенными волосами он выглядел не опаснее щенка пуделя.

Но всё же он оставался мужчиной.

— Хэтти, — сказала Аннабель. — Мужчины… иногда они совершают возмутительные поступки, когда оказываются наедине с дамой.

Хэтти нахмурилась.

— Моя дорогая, возможно, я не столь находчива, как ты, в обращении с джентльменами, но уверяю тебя, я знаю, как дать отпор поклоннику.

— А что, если ты не захочешь давать ему отпор?

Глаза Хэтти расширились.

— Ты намекаешь на то, что я… позволю ему лишнее?

— Нет, нет, не совсем так, — поспешно проговорила Аннабель, — просто бывают джентльмены, которые пообещают всё что угодно, вообще что угодно, и если по своей натуре ты сама не вероломный человек, то вряд ли сможешь разглядеть всю его подноготную.

Губы Хэтти растянулись в лёгкой улыбке.

— Он может обещать мне всё что угодно. До тех пока не пытается, ну, ты знаешь, — она понизила голос до шёпота, — меня поцеловать.

— А если он тебя всё-таки поцелует, и тебе это так понравится, что ты забудешь дать ему отпор, а когда придёшь в себя, то поймёшь, что он заманил тебя за тисовую изгородь.

— За… тисовую изгородь?

Аннабель вспыхнула.

— За любую изгородь.

Глаза Хэтти смягчились и стали мечтательными, а не испуганными.

— Что это должен быть за поцелуй, — вздохнула она. — О, каждую женщину хоть раз в жизни нужно поцеловать так, чтобы она забылась. — Хэтти наклонилась ближе и полюбопытствовала: — Откуда ты всё это знаешь, Аннабель?

Чёрт возьми!

От вопиющей лжи её спас лорд Палмер, он подошёл к Хэтти, чтобы пригласить её на следующий танец.

Питер ещё не вернулся. Вместо того чтобы снова сесть, Аннабель сделала несколько шагов, чтобы размять ноги… и оказалась лицом к лицу с леди Лингем.

В бледно-голубом шёлковом платье, с веером и серьгами в тон, графиня выглядела очень миловидно, но её несомненно затмевал молодой джентльмен, стоявший рядом. Господи. Аннабель никогда не встречала таких красивых мужчин. Он был внушительного роста, но не грузный и не долговязый, его телосложение словно представляло собой образец с идеальными пропорциями. Блестящие каштановые волосы мягкими волнами обрамляли его высокие скулы и идеальную линию челюсти. Его лицо могло принадлежать архангелу. Но кричащий розовый жилет говорил о том, что он совершенно точно не имеет отношения к небесным созданиям. Если присмотреться, цвет жилета был пурпурным.

Должно быть, она слишком долго смотрела на мужчину, потому что его янтарные глаза переместились на неё и тут же загорелись. Аннабель узнала в нём хищника. Живот неприятно сжался.

— Мисс Арчер.

К несчастью, леди Лингем помахала веером, подзывая подойти к ним.

Аннабель нехотя подчинилась.

Графиня окинула её оценивающим взглядом и улыбнулась, словно встретила давно потерянного друга.

— Мисс Арчер. Вы выглядите великолепно, — сказала она. — Это ведь Селеста?

— Да, миледи.

— Считайте, что вам повезло, — сказала леди Лингем. — Её творения поразительны. — Она указала веером на своего потрясающего спутника. — Мисс Арчер, позвольте представить вам лорда Тристана Баллентайна. Лорд Тристан, рада познакомить вас с мисс Арчер.

Лорд Баллентайн склонил голову. В его правом ухе блеснула бриллиантовая серьга.

— Лорд Тристан только что вернулся с ужасной маленькой войны в колониях, — сообщила леди Лингем. — Несколько дней назад он получил Крест Виктории за выдающуюся храбрость на поле боя.

— Вы меня смущаете, миледи, — совершенно беззастенчиво ответил Баллентайн, изучая глазами декольте Аннабель. — Почему я никогда раньше вас не встречал, мисс? Обычно я знаю всех красавиц на балах.

Леди Лингем поджала тонкие губы.

— Мисс Арчер приехала из провинции.

Он поднял глаза и выгнул бровь.

— Из провинции? Откуда конкретно?

— Из Кента, милорд, — ответила Аннабель.

— Прелестно, — любезно проговорил он. — Не окажете ли мне честь принять приглашение на следующий танец и рассказать всё об этом живописном местечке?

Это было последнее, чего она хотела. Он выглядел ненамного старше Аннабель, но изгиб его губ хранил какой-то порочный намёк, свидетельствующий о жизни, проведённой в разврате.

— Боюсь, у меня немного болит голова.

Его губы дрогнули.

— От того, что ещё не станцевали ни одного танца?

Вопрос лишил её дара речи. Джентльмену не пристало давить на женщину, леди она или нет. Как и не пристало открыто заявлять, что наблюдал за ней. С другой стороны, похоже, лорд Тристан не придерживался правил приличия, судя по серьге в ухе.

— Я весьма неуклюжий партнёр, — сказала она. — Боюсь, что танец со мной поставит под угрозу ваши ноги.

— Красивые женщины так или иначе подвергают мужчин опасности, — ответил он. — Я склонен считать, что риск того стоит.

— Как доблестно. Теперь я понимаю, как вы получили Крест Виктории.

Это было ошибкой. Губы Баллентайна растянулись в медленной улыбке, такая улыбка могла принадлежать превосходящему по силе сопернику, который принимал вызов.

— Действительно, — протянул он, — доблесть у меня в крови. Видите ли, это мой семейный девиз: «Cum Vigor et Valor^[10]».

Без сомнения, он считал себя неотразимым, и кому-то, кроме Аннабель, так вполне могло показаться.

Он протянул ей руку.

Аннабель уставилась на его ладонь. Теперь не получится отказаться от приглашения, не устроив сцены.

— О, сделайте нам всем одолжение и потанцуйте с этим мужчиной, дитя, — проворковала леди Лингем. — Баллентайн не принимает отказов, нам придётся вести шутливую беседу до самого утра, если вы не согласитесь.

Возможно, в учебнике по этикету и существовал раздел о том, как отразить совместную атаку графини и виконта. Но ей он не попадался.

Она медленно положила руку на ладонь Баллентайна.

Леди Лингем улыбнулась и похлопала плута веером по плечу.

— Веди себя прилично.

Послышались первые ноты мелодии танца.

Вальс.

Аннабель тут же позабыла о раздражении и почувствовала укол паники. Она не танцевала вальс больше семи лет.

На её талию легла большая тёплая ладонь.

— Смотрите на меня, дорогая, — донёсся откуда-то сверху шелковистый голос Баллентайна. Аннабель запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Виконт был до абсурда высоким.

И тут у неё оборвалось сердце.

Поверх правого плеча Баллантайна она встретилась взглядом с Монтгомери.

Он стоял прямо над ней у балконных перил, его глаза превратились в две щёлочки, которые сверкали серебряным огнём.

Она быстро отвела взгляд и переместила его на загорелую шею лорда Баллентайна. Шея была красивой, но сумела удержать её внимание секунды на три, Аннабель снова посмотрела наверх.

Монтгомери исчез.

Музыка зазвучала громче. Лорд Баллентайн сделал первый поворот, и Аннабель перестала волноваться о том, что забыла все шаги. Виконт мог бы запросто вальсировать с мешком муки. Он уверенно вёл её в танце, с необычной для человека его роста томной грацией.

— Значит, вы действительно понятия не имеете о том, кто я? — спросил он. — И слухи не омрачили ваше первое впечатление обо мне? — Виконт смотрел на неё львиным взглядом.

Сколько длится вальс? Пару минут она вполне способна пережить.

— Я знаю, что вас удостоили высочайшей воинской чести, что в этом предосудительного?

Уголок его рта приподнялся.

— Вы сильно восхищены?

— Конечно, — ответила Аннабель. — Какая женщина не станет восхищаться храбрым мужчиной в военной форме?

— Ах да, форма. Увы, но ярко-красный цвет абсолютно мне не идёт.

Он ей подмигнул.

Против её воли Аннабель заинтриговало его возмутительное тщеславие.

— Вы воевали… против вторжения зулусов? — спросила она.

Под её ладонью его плечо напряглось

— Нет, — сказал он. — В Афганистане.

О.

— Я слышала, это была ужасная война, — серьёзно проговорила она.

— Как и любая война в Афганистане, — сказал он. — Редко встретишь женщину, которая интересуется политикой. — Его лицо приняло вежливое выражение, настолько вежливое, что практически превратилось в непроницаемую маску. Нужно признать, он был прав, прервав разговор. Война — неподходящая тема для светской беседы.

— Возможно, вас следовало предупредить о моей репутации, милорд, — сказала Аннабель.

В его глазах вновь зажглась искорка.

— Поведайте же мне, мисс. Что мне угрожает?

— Я синий чулок, — ответила она. — Учусь в Оксфорде и читаю газеты от корки до корки. Особенно раздел о политике.

Его взгляд потемнел, и во время следующего поворота он притянул её ближе к себе. Аннабель уловила запах сандалового дерева и табака.

— Осторожно, — пробормотал виконт невероятно низким голосом, — для некоторых мужчин интеллект женщины является довольно сильным афродизиаком.

Вероятно, если женщина дышала и смотрела в его сторону, он уже считал это афродизиаком. Аннабель слегка напряглась в объятиях виконта, и, к счастью, он отстранился на дюйм.

— Если вы учитесь в Оксфорде, то должны знать леди Люси, — предположил лорд Баллентайн.

От неожиданности Аннабель чуть не оступилась.

— Она моя подруга, милорд.

На его красивом лице появилось странное выражение.

— Как чудесно, — проговорил он. — У неё ещё осталась кошка?

— Кошка?

— Да, Боудикка. Свирепое, умное маленькое создание, совсем как её хозяйка?

Она понятия не имела, что у Люси есть кошка, откуда он мог это знать?

И тут Аннабель поняла, что музыка смолкла, а виконт всё ещё не отпустил её руки.

Она осторожно попыталась её высвободить.

Баллентайн положил её ладонь на изгиб своего локтя.

— Куда мне вас проводить, мисс? Я бы предложил террасу.

— Лучше я снова займу своё место. — Краем глаза она оглядела бальный зал. Куда запропастился безобидный, послушный Питер?

— Будет вам, — сказал Баллентайн, изучая её лицо из-под полуприкрытых век. — Мы оба знаем, что вы совершенно негодитесь на роль желтофиоли.

Он направился прямиком к выходу на террасу, и ей пришлось последовать за ним.

— Милорд, — натянуто произнесла она, но он только усмехнулся.

Баллентайн не принимает отказов.

Аннабель охватила паника, сердце бешено заколотилось. Ей придётся устроить сцену. Придётся упереться каблуками в пол, что несомненно привлечёт внимание окружающих, но она не могла остаться наедине с этим похотливым гигантом…

Толпа зашевелилась, голова Аннабель повернулась на звук, как стрелка компаса в сторону севера.

Через весь бальный зал к ним быстрым шагом шёл Монтгомери, он не сводил холодных блестящих глаз с лорда Баллентайна, будто целился в него из винтовки. Рука виконта напряглась под её ладонью, его тело незамедлительно отреагировало на угрозу.

Когда герцог приблизился, воздух вокруг него трещал от едва сдерживаемого напряжения.

— Мисс Арчер, — проговорил он, глядя на лорда Баллентайна.

— Ваша светлость.

— Баллентайн.

Баллентайн качнул головой.

— Герцог.

Монтгомери предложил ей руку, всё ещё продолжая смотреть на молодого виконта.

— Позвольте.

Баллентайн не колебался ни минуты, он не оттолкнул её руку, но быстро отпустил и поклонился.

— Мисс, это была большая честь. — Он повернулся к Монтгомери и кивнул. — Герцог.

— Баллентайн.

Аннабель посмотрела сначала на удаляющуюся спину лорда Баллентайна, потом на свою руку, лежавшую на сгибе локтя Монтгомери. Он спас её посреди бального зала.

Аннабель не смела поднять на него глаза. Сквозь слои шёлка и шерсти она чувствовала, как напряжены его мускулы, ощущала на себе взгляды сотен людей. Лицо горело. Вот бы пол разверзся и поглотил её.

Зазвучала весёлая мелодия очередной кадрили. Монтгомери уводил Аннабель прочь из бального зала под топот ног танцующих, который эхом отдавался в её ушах.

Глава 15

Приёмная превратилась в сплошное размытое пятно, какофония голосов и музыки стихла. Пылающего лица Аннабель коснулся прохладный воздух. Монтгомери по-прежнему смотрел прямо перед собой, всем своим видом излучая недовольство.

— Советую вам держаться подальше от Баллентайна, — сказал он.

— У меня не было намерения с ним сближаться, ваша светлость.

— Вы с ним танцевали.

— Потому что он с леди…

Она прикусила губу. Аннабель не должна перед ним оправдываться, она сама себе хозяйка.

— В следующий раз, когда он к вам подойдёт, — сказал он, — откажите ему. Находясь в его компании, вы рискуете своей репутацией.

Она отпустила его руку. Горло сдавило от досады.

— Тогда, возможно, вашей светлости следует дать понять это лорду Баллентайну?

Он резко остановился, и хорошие манеры, чёрт бы их побрал, заставили её повернуться к нему лицом.

Его глаза пылали гневом.

— Я только что это сделал, — бросил он, — хотя, судя по тому, как вы сегодня выглядите, Баллентайн может забыть об инстинкте самосохранения.

Она вздёрнула подбородок.

— А что плохого в том, как я выгляжу?

Его глаза недобро сверкнули и прошлись по её обнажённой шее.

— Плохого? — повторил Монтгомери.

Она уставилась на него, почти желая, чтобы он сказал ей гадость.

— Чёрт возьми, — тихо выругался он, — вы ведь не разыгрываете из себя невинность?

— Я…

— Вы самая соблазнительная женщина в этом бальном зале, и очевидно, что у вас нет покровителя, — герцог не дал ей заговорить, — вы кокетничали с худшим распутником Лондона, теперь каждый присутствующий мужчина считает вас легкодоступной.

Кокетничала?

В эту минуту Монтгомери ей абсолютно не нравился.

— Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, — сказала она. — Я вполне способна сама о себе позаботиться.

Он нахмурился.

— Здесь мы расходимся во мнениях.

Герцог двинулся на Аннабель, вынуждая её пятиться назад. Свет потускнел, а стены вокруг сомкнулись.

Она мгновенно пришла в себя.

Аннабель находилась в алькове, а над ней нависал мужчина. Музыка из бального зала была едва слышна, словно звучала за сотни миль отсюда.

Чёрт возьми!

Она настолько сосредоточилась на ссоре, что доверчиво последовала за ним, как телёнок за пастухом. Ведь это же был Монтгомери. Почтительный и честный…

Но всё же он оставался мужчиной.

И находился так близко, что она чувствовала аромат мыла на его шее.

Аннабель инстинктивно отступила назад.

Её обнаженные плечи упёрлись в холодную стену.

Она громко сглотнула в тишине.

До этого момента Аннабель не видела в нём хищника. Теперь же она практически ощущала на вкус его намерение…

Монтгомери за один шаг сократил между ними расстояние.

Она подняла руки.

И положила ладони ему на грудь.

— Ваша светлость…

Он упёрся в стену локтями по обе стороны от её головы.

— Довольно, — пробормотал он, — довольно.

Он опустил голову, и она почувствовала его гладкие и шелковистые губы на своей шее.

Неужели это поцелуй?

Она смотрела невидящим взглядом поверх плеча герцога, ощущая жар его кожи.

«Мы сейчас поцелуемся».

Но ведь она всегда знала, что это обязательно произойдёт.

Между ними промелькнула искра в их первую встречу, в тот самый момент, когда она увидела его на Парламентской площади, такого отчуждённого и властного, а этот поцелуй… был естественным исходом.

Они словно застыли во времени, прижимаясь щекой к щеке. Её окутывал его аромат, а Монтгомери неподвижно стоял и чего-то ждал…

Рука Аннабель вцепилась в лацкан его пиджака.

Монтгомери отстранился, бросил тяжёлый взгляд на её лицо, а затем накрыл её губы своими. Его пальцы зарылись в волосы на затылке Аннабель, под тёплым давлением его рта её губы разомкнулись, и его требовательный язык проник внутрь.

По венам разлилось пламя.

Её целовал Монтгомери.

Аннабель прижималась к нему всё теснее, пробуя его на вкус, открываясь навстречу.

Теперь он не казался равнодушным. Монтгомери откинул её голову назад и углубил поцелуй. Его язык мягко, но настойчиво прикасался к её языку, твёрдые, знающие губы задавали ритм… Аннабель слегка осела, и его руки сжались ещё крепче. Сила, которую он с такой лёгкостью контролировал, пробудила к жизни все чувствительные местечки, и они начали пульсировать. Она тихо застонала и услышала, как его дыхание сбилось. Монтгомери провёл ладонями по её обнажённым рукам, чувствительной груди, изгибу талии и обхватил бёдра, он принялся сжимать и разминать их… но вдруг замер. Кончики пальцев переместились чуть ниже, изучая верхнюю часть её ног. Господи. На ней же нет ни корсета, ни панталон.

Аннабель оторвалась от его губ.

— Я не…

Он издал хриплый звук. Руки Монтгомери сомкнулись на её ягодицах и рывком приподняли Аннабель чуть выше, дав ей почувствовать между ног его горячую возбуждённую плоть. В голове не осталось ни единой связной мысли. Она инстинктивно выгнулась ему навстречу, в порыве прижаться ещё теснее.

Он откинул голову назад и застонал, словно от боли, вся её женская сущность откликнулась на этот призыв. Аннабель одновременно хотелось свести его с ума и даровать покой своим телом, руками, ртом…

Он выпустил её из объятий и отстранился.

Нет. Она потянулась к нему в поисках того удивительного ощущения.

Он обхватил её руки и прижал к своей груди.

— Аннабель, — хрипло предостерёг герцог.

Нет.

Она не думала, что когда-нибудь вновь познает это безрассудное, иступлённое желание, но теперь оно её переполняло. Аннабель хотела почувствовать Монтгомери внутри себя. Всё просто не могло так резко закончиться.

Она поднялась на цыпочки в попытке вновь его поцеловать, но он повернул голову, и её губы коснулись подбородка. Это был мягкий, но всё же отказ.

Сердце оборвалось.

— Аннабель.

Она не осмеливалась посмотреть ему в лицо, но чувствовала бешеный стук его сердца под своей захваченной в плен рукой. Монтгомери прерывисто дышал. Аннабель тоже.

Прохладный воздух остудил её разгорячённую кожу.

Издалека снова начали доноситься обрывки музыки.

Боже правый.

Она пыталась взобраться на Монтгомери как кошка.

Аннабель сделала шаг назад и едва слышно проговорила:

— Я… Обычно я не…

— Ш-ш-ш… — Он прижался тёплым лбом к её лбу. — Это я забылся.

Он не забылся. Если бы не его самообладание, куда бы завёл их поцелуй? Альков находился у всех на виду. А на Аннабель даже не было нижнего белья… Что Монтгомери о ней теперь думает?

Он развернул её к себе спиной.

И ободряюще сжал плечи.

— Не двигайтесь.

Послышался тихий хруст коленей, Аннабель догадалась, что герцог наклонился подобрать с пола рассыпавшиеся шпильки. Затем он с поразительной расторопностью принялся поправлять выбившиеся локоны. Видимо, герцог неплохо разбирался в женских причёсках. Как и в обольщении. Аннабель позволила бы ему делать с ней всё что угодно, прямо здесь, в алькове, где их могли запросто увидеть.

Его пальцы скользнули вокруг её шеи, большие начали легонько поглаживать по спине.

— Я слышу, как вы думаете, — пробормотал он. — Дайте слово, что не сбежите в ночь.

Она фыркнула.

— Дайте слово, Аннабель, — настойчиво повторил Монтгомери низким голосом.

Она возмущённо кивнула.

— Хорошо. — Он быстро коснулся губами её шеи сзади. — Поговорим завтра, — герцог слегка подтолкнул Аннабель. — А теперь идите.

Она покинула альков на негнущихся ногах, слепо идя на звуки музыки. Место поцелуя горело как клеймо… Вдруг кто-то дотронулся до её руки, и она вздрогнула.

— Аннабель. — На неё пристально смотрела Катриона.

— Вот и ты, — проговорила Аннабель, поморщившись от того, как неестественно высоко прозвучал её голос. — Где ты была?

— Твоя причёска растрепалась, — сказала Катриона.

Её рука потянулась к волосам сзади.

— Ох. Должно быть, несколько прядей выскочило, пока я… танцевала.

Глаза Катрионы скрывались за стёклами очков. Значит, она их нашла, но всё рано выглядела какой-то другой.

«Нет, дело во мне».

Губы сильно покалывало. В следующий раз, когда она увидит Монтгомери, то сразу же вспомнит вкус поцелуев и ощущение его губ на своих. От этой мысли почва уходила из-под ног.

— Ты танцевала? — спросила Катриона.

— Лорд Баллентайн пригласил меня на вальс.

Подруга нахмурилась.

— Виконт же повеса, — проговорила она. — Как он вёл себя с тобой?

— Как повеса.

Аннабель вела себя не лучше. Стонала и тёрлась о восставшую плоть Монтгомери. О боже, его восставшая плоть…

— Поможешь мне поправить причёску? — спросила она, больше всего ей не хотелось возвращаться в бальный зал, садиться на стул и притворяться, что ничего не произошло.

Катриона взяла её под руку.

— Конечно. Дамская комната в этой стороне.

Себастьян рассеянно предложил спички маркизу Уитмору, который присоединился к нему на балконе, чтобы обсудить предвыборную кампанию. Он помедлил, не сразу убрав спички, хотя и сам мечтал закурить. Но всё же больше ему хотелось насладиться вкусом Аннабель.

Она снова заняла своё место у стены. Блестящие, слегка растрёпанные волосы и раскрасневшиеся щёки и шея выдавали в ней женщину, которую совратили в алькове. Тот факт, что и другие мужчины видели её в этом состоянии, заставил его кружить вокруг Аннабель, как примитивное животное.

Она разбудила в нём животное. Оно начало подавать признаки жизни, когда Себастьян галопом скакал по полям, а её восхитительные ягодицы упирались ему в пах, и, наконец, сорвалось с поводка, когда Аннабель схлестнулась с Марсденом, имея из оружия только острый, как рапира, ум. В его голову начали вторгаться странные мысли, и ещё более странные чувства сейчас поселились в груди. В прошлом году, когда граф Бевингтон впал в немилость, женившись на оперной певице, Себастьян оборвал всякие контакты с этим человеком. Бевингтон, видимо, лишился рассудка раз пожертвовал всем, что имело значение, ради неподходящей женщины: положением в обществе, политической карьерой, уважением своих детей-подростков. Теперь граф прозябал на свалке жизни в Вероне вместе с той певичкой. Но только сейчас в алькове, сжимая в руках Аннабель, целуя её губы, чувствуя её желание… На несколько безумных секунд Себастьян понял, почему некоторые мужчины рискуют всем.

В его пальцах подрагивала незажжённая сигарета.

Он чуть не потерял контроль над собой… из-за поцелуя.

Падение Бевингтона начиналось так же?

— Прелестное создание. — Уитмор слегка перегнулся через перила. Последние несколько минут похотливый взгляд маркиза неотступно следовал за Аннабель, как собака за сочной костью.

— Боже мой, — пробормотал Уитмор, — только посмотрите на эти груди.

Себастьян вцепился в перила, едва их не сломав. Он не может ударить этого человека. Это важный политический союзник.

— Вы говорите о леди.

— О, я слышал, что она обычная деревенская девушка, — сказал Уитмор, даже не подозревая, в какой опасности находилась его челюсть. — Очень жаль, что такой лакомый кусочек, как она — плебейка. Посмотрите на её осанку, подумать только, та же самая девушка могла бы считаться бриллиантом чистой воды, если бы её отцу посчастливилось обзавестись титулом.

— Какая сентиментальная мысль, — произнёс Себастьян холодным ровным тоном.

— Я не жалуюсь, — проговорил Уитмор, издав беззвучный смешок, от которого его живот заколыхался. — А кто её покровитель, вы не знаете?

Внутри Себастьяна наступила тишина. Как на охоте после выстрела, когда птицы перестают петь и ветер стихает.

Он достал из нагрудного кармана спички и закурил.

— У вас не получится стать её покровителем, Уитмор.

Маркиз слегка вздрогнул.

Маркиз, принц, старше или младше, Себастьян понял, что сказал бы это любому. Слова просто вылетели сами собой.

— Я… сразу не понял положение дел, — ответил Уитмор.

— Здесь нечего понимать.

Уитмор поднял руку в знак примирения.

— Конечно, конечно, я бы никогда не стал посягать на герцогскую собственность. Это было бы крайне неразумно.

Себастьян смотрел вслед маркизу, но напряжение его не покидало. Уитмор был не единственным из присутствующих, кто находился в заблуждении относительно Аннабель. Со своей точки обзора он видел, как мужчины кружат вокруг неё, сдерживаемые лишь хрупкой преградой в виде правил приличия. Но они будут наводить справки. И к ней выстроится очередь до самого Оксфорда.

Сигарета в его пальцах сломалась. К чёрту манеры и честь. Он не мог пойти по стопам Бевингтона, но у него оставался другой выход.

Он жестом подозвал лакея, который тут же материализовался из тени.

— Ручку и карточку, — сказал Себастьян.

Пока она непринуждённо беседовала с дочерью Гринфилда, старательно избегая встречаться с ним взглядом, он велел доставить в её комнату записку.

«Аннабель!

Встретимся у входа в вечнозелёный лабиринт в два часа дня.

Ваш,

«.

Глава 16

— Утренний концерт Мендельсона на следующий день после бала, — проворчал Жюльен Гринфилд жене. — Только садист мог придумать такую программу.

Был час дня, утомлённые бессонной ночью лорды и леди тянулись к музыкальной комнате Клермонта. Бал, на котором гости выпили немало шампанского, коньяка и выкурили множество сигар, закончился около трёх часов утра. К тому времени, как последние пары, прихрамывая, покинули зал, цветочные композиции увяли, а разговоры стали невнятными и бессмысленными.

Себастьян прохаживался среди гостей, как пантера среди овец. Он был взвинчен, переполнен нетерпением, такое случалось с ним только перед важными переговорами, в тот волнительный отрезок времени перед тем, как он наконец выходил на арену сражений.

— Монтгомери. — Кэролайн отделилась от троицы дам и присоединилась к Себастьяну, он машинально предложил ей руку.

— Миледи. Вы хорошо провели утро?

— Вполне, — ответила она, — но я готова рассердиться на вас. Как такое возможно? Вы единственный, кто сегодня утром выглядит на удивление свежо.

«Потому что я всегда мало сплю».

Он взглянул на её запрокинутое лицо. Как и всегда, леди Лингем выглядела безукоризненно ухоженной, но, поскольку он не мог упустить ни единой детали, даже если бы попытался, то заметил мешки у неё под глазами.

Себастьян знал, что если встретится с ней взглядом, то прочтёт немой вопрос, который она никогда не задаст вслух: «Почему ты не пришёл ко мне вчера вечером?»

Он смотрел прямо перед собой.

Видит бог, ему нужна женщина. От нерастраченного желания всё тело зудело, будто под кожей бегало полчище обезумевших муравьёв. Кэролайн была идеальной любовницей: зрелой, утончённой и не стесняющейся выражать свои предпочтения. Эти отношения приносили им взаимное удовольствие без ненужных переживаний.

Но Себастьян знал, что, даже если переспит с ней сотню раз, это не избавит его от нужды. Нет, дело было не в банальном удовлетворении естественной потребности, облегчить его безудержное желание могла одна единственная зеленоглазая студентка.

Она не ответила на его послание. И он не видел её за завтраком.

Себастьян не спеша прошёл в музыкальную комнату и методично осмотрел ряды плюшевых кресел.

Наконец, в зрительском зале мелькнули знакомые каштановые волосы.

Его ладони стали влажными.

Сердце заколотилось так сильно, словно он пробежал несколько лестничных пролётов.

Себастьян стоял в полном недоумении. Как такое могло с ним случиться? Ему было почти тридцать шесть.

Аннабель подняла голову, и ясный взгляд зелёных глаз поразил его в самое сердце, будто ему в грудь со всей силы швырнули какой-то предмет.

Себастьян сглотнул. О, всё это определённо происходило с ним.

Он почувствовал на себе ожидающий взгляд Кэролайн и понял, что преграждает путь остальным гостям. Себастьян плавно проследовал к своему креслу в первом ряду возле пианино.

Аннабель сидела в самом конце зала рядом с баронессой, которую он едва знал. Ни одна из женщин, вероятно, ни слова не понимали по-немецки. Нужно было напечатать перевод песен для гостей. Ему вдруг показалось очень важным, чтобы песни ей понравились.

Кэролайн заняла соседнее место, окутав Себастьяна своим ароматом.

Он подавил желание оглянуться.

Его охватила редкая вспышка гнева. Когда он стал достаточно взрослым и смог здраво рассуждать, то обнаружил, что половина социальных обычаев и ритуалов лишена смысла. Конечно, Себастьян продолжал им следовать, но ещё никогда эти мелкие ограничения не раздражали его так сильно, как сейчас, потому что запрещали ему сидеть рядом с желанной женщиной в своей собственной музыкальной комнате. Вокруг него люди скрипели стульями и шаркали каблуками по полированному деревянному полу, кашляли и сопели не в силах усидеть на месте.

Наконец, появились пианист и две певицы с голосами сопрано и меццо-сопрано, которые называли себя: «Божественный дуэт».

Шум затих. Раздражение осталось. Дуэт, несмотря на их нелепое название, пел великолепно, казалось, их голоса без усилий взмывали ввысь, а потом устремлялись вниз, передавая всю гамму человеческих эмоций от меланхолии до радости. И всё же его разум отказывался сосредоточиться на мелодии. Себастьян поглядывал на часы над камином за спиной пианиста и остро ощущал присутствие Аннабель, сидевшую пятнадцатью рядами позади.

Он посмотрел на часы в общей сложности четыре раза.

Без четверти два закончилась последняя песня.

Без тринадцати минут аплодисменты стихли, и все направились к выходу.

По дороге к дверям его то и дело останавливали гости, желая перекинуться парой слов, занять всего секунду его времени, но в итоге отнимая драгоценные минуты. Затем путь ему преградила внушительная грудь маркизы Гэмпшир. Пока он покорно обменивался любезностями с почтенной дамой, в общем потоке людей мимо него прошла Аннабель.

Она не удостоила его даже взглядом.

— Вам понравился концерт, дорогая? — громко спросила маркиза Кэролайн, всё ещё стоявшую рядом с ним.

— Вполне, — ответила графиня, — подумать только, из-под пера степенного и мужественного немца вышло нечто настолько милое.

Милое?

Себастьян вдруг понял, что хмуро уставился на графиню.

Она вопросительно подняла тонкие брови.

— Я полагаю, — медленно произнёс он, — что у них тоже есть чувства. У немцев.

В её глазах появилось слегка озадаченное выражение. Затем она виновато пожала плечами.

Когда Себастьян снова поднял глаза, Аннабель уже исчезла из виду.

Он опаздывал, чего за ним никогда не водилось. Приближаясь к лабиринту, ему приходилось заставлять себя идти степенной походкой. Когда, наконец, впереди показался вход, Себастьяна захлестнуло облегчение. Она ждала его возле статуи льва в своём новом пальто и той же самой шляпке, которую всегда носила. Вместо этой коричневой, невзрачной вещицы он накупил бы ей дюжину новых головных уборов.

— Мисс Арчер. — Он приподнял цилиндр в знак приветствия.

Она сделала реверанс. Её щеки раскраснелись, но причиной этому вполне мог быть холод.

Себастьян предложил ей руку.

— Вы не составите мне компанию на прогулке?

— Ваша светлость…

— Монтгомери, — поправил он.

Она выгнула бровь.

— Ваша светлость?

В ответ он тоже выгнул бровь.

— Я полагаю, что в сложившихся обстоятельствах мы можем не придерживаться этой формальности.

У неё перехватило дыхание.

Неужели Аннабель собиралась притвориться скромницей и отрицать обстоятельства. Исключено. Его ладони всё ещё помнили округлые формы её тела, Себастьян мечтал вновь ощутить их вживую, и очень скоро ему представится шанс.

Наконец, она взяла его под руку.

На долгое время между ними воцарилась тишина. Пока Себастьян вёл Аннабель по лабиринту, их сопровождал только хруст промёрзшего гравия под ногами.

Что за абсурд!

Себастьян отговорил Великобританию от торговой войны с Османской империей. Теперь же он не знал, с чего начать.

— Вы играли здесь в детстве?

Аннабель пристально смотрела на него, в её тоне появилась какая-то новая игривая нотка. Себастьян не сразу нашёлся что ответить.

— Нет. Никогда.

Ответ её явно удивил.

— Как можно удержать ребёнка вдали от лабиринта?

Заперев его с кипой книг и обложив обязанностями.

На людях его мать вела себя холодно и невозмутимо, но приходила в тихий ужас от выходок мужа. Она твёрдо решила, что её сын будет совсем другим.

— Что вы думаете о музыке Мендельсона? — вместо ответа на вопрос спросил Себастьян.

На её губах заиграла лёгкая улыбка.

— Признаюсь, «милой» её назвать нельзя.

— И правильно, — сказал он, — потому что это совсем не так.

— Я не поняла ни слова, но музыка была такой… трогательной. Будто задела во мне… — Она замолчала на полуслове, внезапно осознав, с каким восторженным энтузиазмом описывала свои эмоции.

— Что? — с интересом уточнил он, уводя их вглубь лабиринта. Всякий раз, когда в Аннабель просыпалась её страстная натура, он чувствовал, как его тело мгновенно откликалось. Она сводила его с ума. В её присутствии он полностью забывался и испытывал лишь низменные мужские потребности и желания. И, казалось, с удовольствием им потворствовал.

— Меланхоличная, — тихо проговорила она, — вот как бы я описала его музыку.

В точку!

Себастьяну безудержно хотелось овладеть этой женщиной.

— В последней песне чувствовалось такое томление, что мне стало почти грустно. О чём она? — спросила она.

Он кивнул.

— Она называется: «Auf Flügeln des Gesanges^[11]». Речь идёт о мужчине, который увлекает свою возлюбленную в полёт фантазии.

Её рука крепче сжалась на его предплечье.

— Какие в ней слова?

Теперь её юбки при каждом шаге задевали его ногу. Если он повернёт голову и притянет Аннабель чуть ближе к себе, то вдохнёт тёплый аромат её волос.

Он покачал головой, пытаясь усмирить водоворот эмоций и вспомнить немецкий.

— На крыльях песни, дорогая, умчу тебя я на восток^[12], — процитировал он, — в долину Ганга, точно зная: там есть чудесный городок… — Себастьян замолк. Теперь он начал декламировать романтические строки?

— А чем заканчивается песня? — шёпотом спросила она.

Её глаза казались бездонными. Единожды поддавшись искушению, мужчина мог утонуть в них навсегда.

Чёрт побери!

— Они занимаются любовью под деревом, — ответил он.

Себастьян скорее почувствовал, чем услышал, как она ахнула.

Он завернул за угол и одним движением притянул её к себе. Глаза Аннабель удивлённо расширились, когда его губы накрыли её.

Мягкие.

Её губы были невероятно мягкими как лепестки. Несколько мгновений Себастьян не смел шелохнуться, только наслаждался бархатистым теплом её рта, затаив дыхание. Наконец он выдохнул. Ему казалось, что он не дышал со вчерашнего дня, с тех самых пор, как в последний раз держал Аннабель в объятиях.

Он глубоко вдохнул аромат жасмина и женщины.

На его закрытые веки падали тёплые лучи солнца.

Где-то вдалеке пела малиновка.

Себастьян провёл кончиком языка по пухлой нижней губе.

Аннабель издала тихий звук, и его глаза чуть приоткрылись.

Её же глаза оставались закрытыми, на щеках трепетали полумесяцы ресниц.

Сердце забилось в груди так быстро и сильно, что это причиняло боль. Он снова прижался губами к её губам, вкушая их одурманивающий жар, воспоминания о котором мучили его полночи. Себастьян откинул её голову и впился в рот Аннабель с новым пылом. Она застенчиво дотронулась до его языка своим. Себастьян почувствовал, как напрягся его член, и, тихо выругавшись, снова замер. Он хотел загладить перед ней вину после того неловкого инцидента в алькове. Осторожно ослабив хватку, Себастьян с нежностью, которой не проявил прошлой ночью, привлёк Аннабель к себе. Их тела так идеально подходили друг другу. Она слегка прикусила его нижнюю губу, и он застонал. Не прерывая поцелуя, Себастьян снял одну перчатку и обхватил ладонью её щёку. Прикосновение к прохладной, нежной, словно шёлк, коже вызвало ещё один прилив обжигающего удовольствия. Он хотел опустить Аннабель на землю и накрыть своим телом… расстегнуть все крючки и пуговицы на пальто и платье, а затем развязать тесёмки и ленты на более деликатных предметах одежды. Хотел ощутить руками и языком каждый дюйм её податливого тела: бледную полную грудь, точёный изгиб талии, чувствительное местечко между ног… Особенно это местечко. Он бы ласкал и целовал его, пока Аннабель не затрепетала у его рта.

Себастьян почувствовал в ней внутреннее сопротивление и понял, что под его натиском она откинулась назад, а он трётся об её бёдра своими.

Себастьян отстранился.

Она моргнула, глядя на него из-под полуприкрытых век, её кудри растрепались от бурных ласк. Он заметил свою перчатку, небрежно отброшенную в снег.

— Аннабель, — пробормотал Себастьян.

В ответ она слабо улыбнулась.

— Монтгомери.

Ему нравилось слышать, как она произносит его имя своим тихим, чуть хриплым голосом. Он снова положил ладонь на её лицо и провёл большим пальцем по нижней губе. Аннабель откликнулась на ласку, поцеловав подушечку его пальца, как будто это было самой естественной реакцией. Как будто они делали это уже сотни раз и сделают ещё тысячу в будущем.

В глубине души шевельнулась тревога.

Он уронил руку.

Подняв перчатку, Себастьян принялся расхаживать взад-вперёд.

Аннабель смотрела на него, как во сне. Он сцепил руки за спиной, одну в перчатке, другую без. Мир вокруг заиграл неестественно яркими красками: под синим небом сверкали белоснежный снег и вечнозелёная изгородь. Ноги ослабели, а руки жаждали снова дотронуться до его широких плеч, которые теперь казались их законным местом.

Ночью она не сомкнула глаз, снова и снова прокручивая в голове встречу в алькове, вспоминая каждый звук и каждое прикосновение. Аннабель решила не принимать приглашения и держаться от Монтгомери подальше. С таким же успехом она могла приказать себе перестать дышать: один взгляд на него в музыкальной комнате, и ровно в два часа ноги сами собой принесли её ко входу в лабиринт.

Монтгомери повернулся к ней с решительным выражением лица.

— Аннабель. Я знаю, что мы знакомы совсем недолго, если считать дни. И всё же… вы должны знать… что меня не покидают мысли о вас. — Он покачал головой, а затем снял шляпу и провёл рукой по волосам, растрепав короткие пряди.

— Собственно говоря, я жажду вашей компании постоянно, и у меня есть основания надеяться, что вы отвечаете мне взаимностью. — Монтгомери подошёл ближе и взял её за руку, его обычно расчётливый взгляд стал мягким и тёплым.

Её сердце бешено заколотилось. К чему он клонит?

— Аннабель, я бы хотел…

Он поднял голову, словно хищник, почуявший запах.

Теперь она тоже услышала чьи-то быстрые шаги по хрустящему гравию.

Монтгомери зловеще сдвинул брови и отошёл от Аннабель.

— Ваша светлость! — На дорожке показался Рэмси, его лицо раскраснелось, а дыхание сбилось. Обычно безукоризненно расчёсанные на пробор каштановые волосы практически стояли дыбом.

По шее Аннабель забегали мурашки.

— Лучше бы дело оказалось действительно важным, Рэмси. — Голос Монтгомери был настолько холоден, что мог бы заморозить бедного камердинера на месте.

Слуга вздрогнул.

— Полагаю, что так и есть, ваша светлость. — Его взгляд нервно метался между герцогом и Аннабель.

Она плотнее закуталась в пальто.

— Я вернусь в дом, — проговорила Аннабель, внезапно вспомнив о своём неопрятном виде. Не став дожидаться ответа Монтгомери, она быстро обогнула изгородь и вышла на главную тропинку.

Но всё же расслышала голос Рэмси в послеполуденной тиши:

— Ваша светлость. Ваш брат, лорд Деверо… пропал.

Глава 17

После заявления Рэмси наступила полная тишина. Голова Себастьяна была абсолютно пустой, значение слов дошло до него не сразу. Но затем их смысл врезался в него как кинжал.

— Похищение?

— Маловероятно, — быстро ответил Рэмси. — Судя по всему, его светлость оставил записку.

Себастьян уже спешил по главной тропинке к дому.

Аннабель обернулась, широко распахнув глаза.

— Вы слышали? — спросил он, не останавливаясь.

— Да, — ответила она, — я невольно подслушала.

Что ж. Рэмси объявил новости весьма громко.

— Пойдёмте.

Он смутно догадывался, что и Аннабель, и Рэмси приходится бежать, чтобы не отставать. Себастьян сбавил скорость ради неё, но его мысли уже мчались далеко впереди.

— Где его личный охранник?

— Я попросил его подождать в кабинете на первом этаже, ваша светлость, — задыхаясь, проговорил Рэмси.

В саду и на террасе собралось множество гостей. Заметив Себастьяна, они начали поворачивать в его сторону головы. Их ожидающие взгляды устремились к нему, словно щупальца.

Он свернул к чёрному входу в восточном крыле.

— Известно что-нибудь ещё?

— Нет, ваша светлость, — ответил Рэмси. — Я скорее побежал за вами.

— Ты правильно поступил, — сказал Себастьян, открывая плечом заднюю дверь в тускло освещённый коридор. Когда он проходил мимо, две служанки застыли на месте с широко распахнутыми глазами под белыми чепцами, как будто увидели призрака.

Если бы с Перегрином что-нибудь случилось, он не стал бы писать записок. Если только это не уловка. Себастьян отогнал непрошеную мысль, пока не добрался до своего кабинета. У двери стоял высокий крепкий мужчина, сжимая в кулаке поля своего котелка. Крейг Фергюсон. Он работал у него уже десять лет. Его единственной обязанностью было незаметно охранять брата. Себастьян подавил желание схватить Фергюссона за горло и вытрясти из него все ответы прямо в коридоре.

Рэмси рванулся вперёд, чтобы открыть дверь, и все вошли в кабинет.

Себастьян тут же набросился на охранника.

— Что случилось? — прорычал он.

Фергюсон сглотнул.

— Вчера вечером мы остановились в отеле в Кармартене…

— И?

— Сегодня утром, когда я ждал его светлость и камердинера в коридоре перед завтраком у меня возникли подозрения, потому что молодой лорд любит плотно поесть, а до поезда оставалось совсем мало времени. Я отправился на разведку. И нашёл камердинера в прихожей, он находился в бессознательном состоянии под действием лауданума…

— В бессознательном состоянии? — перебил его Себастьян, каждый волосок на его теле встал дыбом.

— Да, ваша светлость, — ответил Фергюссон. — Он очнулся только после того, как я пару раз дал ему пощёчину. Всё ещё приходя в себя, он рассказал, что накануне вечером лорд Деверо пригласил его выпить вместе с ним немного вина, после чего камердинер отключился и ничего не слышал.

На мгновение недоумение затмило тревогу.

— Он считает, что мой брат подмешал ему снотворное?

Фергюссон неловко переступил с ноги на ногу.

— Похоже, что так, ваша светлость.

Камердинер служил в семье уже двадцать пять лет. Сначала он был камердинером Себастьяна, но, желая окружить брата только самыми надёжными людьми, Себастьян передал его Перегрину. Вряд ли слуга стал бы участвовать в заговорах.

— Насколько я понимаю, он оставил записку, — сказал Себастьян.

Фергюсон кивнул и достал из чемоданчика конверт.

— Это лежало на его кровати.

Себастьян выхватил послание из рук охранника.

Плотная бумага была до боли ему знакома. Он сломал печать, вскрыл конверт и прочитал две строчки, написанные петляющим почерком Перегрина.

«Сэр!

Я рассмотрел возможность поступить на службу в Королевский флот и просто не могу на это согласиться.

С уважением,

«.

«Просто не могу на это согласиться».

Значит, его не похитили.

Себастьян на мгновение закрыл глаза. Сердце выбивало барабанную дробь. Брата не похитили. Не причинили вреда. Но правда заключалась в том, что маленький сопляк его бросил.

Себастьян очень осторожно положил письмо на стол.

— Есть какие-нибудь зацепки о его местоположении?

Фергюсон покачал головой.

— Никто его не видел. С шести часов утра от вокзала отходят несколько поездов и множество экипажей. Я принёс расписание.

Себастьян проигнорировал листки бумаги, которые Фергюссон разложил на столе, он и так знал, что существует несколько маршрутов в прибрежные города, и, по крайней мере, один поезд останавливается в Плимуте, откуда отправляются паромы. Брат вполне мог быть уже на пути во Францию. А его охранник сейчас находился здесь, в Клермонте.

Его охватили чересчур сильные эмоции, которые он едва мог сдержать.

Себастьян сел за стол, достал лист бумаги и начал записывать инструкции.

— Подготовь карету, — приказал он Рэмси, не отрываясь от списка, — и пошли телеграмму Эдварду Брайсону, сообщи, что я намереваюсь с ним встретиться сегодня вечером.

— Г-главе Скотленд-Ярда, ваша светлость?

Себастьян резко поднял голову.

— Существует какой-то другой Эдвард Брайсон, который может иметь отношение к сложившейся ситуации?

Рэмси побагровел.

— Нет, ваша светлость.

— После того как пошлёшь ему телеграмму, проинформируй персонал в городском доме о моём приезде. Фергюсон, будь готов через двадцать минут. Мы отправляемся в Лондон.

Рэмси и Фергюсон поклонились и поспешно направились к двери.

Аннабель направилась вслед за ними, Себастьян отложил ручку.

— Останьтесь, мисс, — бросил он. — Пожалуйста, — добавил Себастьян более мягким тоном, увидев, как она ожесточилась.

Аннабель обернулась, бросив на него настороженный взгляд. Неужели он выглядел таким же обезумевшим, каким себя чувствовал?

— Останься, — повторил Себастьян.

Аннабель кивнула со сдержанным выражением на лице. Он не хотел, чтобы она вела себя сдержанно. Поддавшись порыву подойти к ней, Себастьян обогнул стол, но затем передумал и направился к ряду окон. Он не мог выразить словами, чего хотел или в чём сейчас нуждался, едва ли было бы разумным посадить её на стол и задрать юбки… Себастьян уставился на улицу. С некоторым безразличием он отметил стеснение в груди, неспособность сделать глубокий вдох. Предательство брата — поистине чёрная полоса в жизни любого человека.

— Надеюсь, ты никому об этом не расскажешь, — проговорил он, не оборачиваясь.

— Конечно, нет, — откликнулась она. Голос Аннабель был таким успокаивающим, он чудесным образом остужал кипевший внутри Себастьяна гнев. Проклятье, неужели, пока он проводил время в мечтах о ней, брат спланировал побег прямо у него под носом? Себастьян смотрел на простирающиеся в даль бесплодные равнины и испытывал к себе отвращение.

Аннабель прекрасно понимала, почему двое взрослых мужчин выскочили из кабинета, как провинившиеся школьники. Гнев Монтгомери приводил в ужас, из комнаты будто высосали весь воздух. К счастью, её не пугали бурные взрывы эмоций, она имела с ними дело и раньше. Но видеть его таким суровым и напряжённым, будто он мог сломаться в любой момент, причиняло муки. Монтгомери успел надеть перчатку, и рука, которая так нежно гладила её лицо в саду, теперь сжималась в кулак. Вид этого стиснутого в ярости кулака заставил её иссохшее и очерствевшее сердце, каким оно оставалось в течение многих лет, пробудиться к жизни и откликнуться на его боль.

Аннабель медленно к нему подошла.

— Ты хорошо знала моего брата? — спросил он, глядя в окно. — У тебя есть какие-нибудь предположения, где он мог бы спрятаться на некоторое время?

— Спрятаться? — Она сделала ещё один шаг. — Нет. И мы никогда не были настолько близки, чтобы он мог доверить мне подобные вещи.

Теперь Аннабель стояла достаточно близко, чтобы до него дотронуться. Она помедлила. Дерзко с её стороны, но необходимо.

Она обвила руками его талию.

Его тело было крепким и твёрдым, как гранит, излучающий яростный жар. Когда Монтгомери не сделал ни малейшего движения, чтобы её оттолкнуть, она уткнулась щекой ему между лопаток.

Он повернулся и посмотрел на Аннабель, как лев на ягнёнка, по глупости забредшего в его пещеру, решая, проглотить её целиком или зарычать и прогнать. Она прижалась лицом к его груди прямо к тому месту, где билось сердце, и задумалась, укусит ли он.

И вот, наконец, Монтгомери заключил её в объятия, принимая ту скудную поддержку, которую она могла предложить.

Аннабель облегчённо вздохнула.

Он положил подбородок ей на голову.

— Сбежал, — хрипло проговорил Монтгомери.

— Мне очень жаль, — пробормотала она.

Он начал водить руками по её спине.

— Опоил камердинера.

— Похоже, что так.

Она поступила правильно, не став говорить банальные слова утешения. Грудь Монтгомери поднималась и опускалась, и Аннабель почувствовала, как постепенно из его тела уходит напряжение.

— У него проблемы с дисциплиной, — сказал он. — Я записал его в Королевский флот, и вот, чем он мне отплатил.

Обстоятельства сложились из рук вон плохо, но тот факт, что он делился с ней своими переживаниями, был невероятно ценным.

Пробили часы. По всей видимости, двадцать минут истекут совсем скоро, но Монтгомери не собирался её отпускать. Когда Аннабель подняла на него глаза, его взгляд был сосредоточен на стене позади неё, она повернулась в его объятиях. Справа от двери висели ряды картин с изображением величественных домов и замков. Слева находилась всего одна. На ней был нарисован отвесный утёс, на котором стоял, продуваемый всеми ветрами, древний замок с внушительными стенами.

— Это тот самый замок?

— Да. Замок Монтгомери. — Его голос погрубел, и в тело вновь вернулось напряжение.

Она прильнула к нему спиной, он обхватил её руками под грудью и прижал к себе.

— Управлять дюжиной поместий намного проще, чем одним единственным братом, — проговорил Монтгомери и слегка сжал её в объятиях. — Какой ответ подсказывает ваш светлый ум на этот счёт, мисс Арчер?

Она криво улыбнулась.

— Полагаю, человеческие отношения требуют иного подхода. Брата не так-то легко уместить в гроссбух.

— Вполне легко, — сказал Монтгомери. — Я точно знаю, сколько он мне стоит.

— В денежном выражении. Чего не скажешь об эмоциональной стороне вопроса.

— Эмоциональная сторона, — после паузы повторил он и выпустил её из объятий. Лишившись тепла его тела, Аннабель растерялась.

— Мне пора, — он направился к столу, — я должен найти его как можно скорее.

— Есть ли шанс, что он вернётся сам?

Он бросил на неё сардонический взгляд.

— Конечно, нет. — Монтгомери принялся складывать в сумку расписания поездов, оставленные охранником. — Он знает, что его ждёт, если решит появиться сейчас.

В его спокойном голосе безошибочно угадывалась угроза. Аннабель интуитивно понимала, что, если сейчас вступится за Перегрина, то перегнёт палку. Он считал, что приказы, отданные компетентными людьми, должны выполняться беспрекословно, а его собственный брат предпочёл сбежать, чем им подчиниться. Его гордости был нанесён страшный удар! Большинство мужчин накинулись бы на охранника с кулаками или, по крайней мере, переложили бы на него вину.

— Ты найдёшь его, — тихо проговорила она.

Эта фраза могла иметь много значений.

«Я верю в тебя».

«Я на твоей стороне».

«Мне больно видеть, что ты расстроен».

Со всеми вытекающими последствиями.

Казалось, он услышал их все, потому что перестал собирать вещи и поднял голову. Их взгляды встретились через персидский ковёр. Лицо Монтгомери смягчилось, возможно, потому, что её лицо не скрывало никаких эмоций. Аннабель чувствовала его боль, у неё сжималось сердце, потому что она не была уверена, когда увидит Монтгомери в следующий раз.

Он в два шага сократил расстояние между ними. Обхватил ладонью её затылок одновременно нежно и властно, и на одно короткое мгновение его внимание было приковано только к ней, будто никто, кроме Аннабель, его больше не интересовал.

— Я вернусь к тебе, — пообещал он и крепко поцеловал её в губы. Затем нежно прикоснулся губами к её лбу и чуть ли не силой выпроводил Аннабель за дверь.

Прогоревшие поленья в камине затрещали, рассыпав сноп искр, а затем с шипением повалились на решётку. Аннабель удалилась в голубую гостиную вместе с Хэтти и Катрионой, чтобы провести вечер за чтением и рисованием, но книга в её руках служила не более, чем уловкой для отвода глаз. В непринуждённой тишине она снова и снова вспоминала поцелуи Монтгомери, словно его манящие, требовательные губы стали центром вселенной, вокруг которого теперь вращались все её мысли.

Аннабель вздрогнула. Её переполняли чувства, которые очень сильно напоминали те, что она испытывала тем роковым летом много лет назад. Головокружительноебезрассудное стремление окунуться в водоворот страсти, сдаться на милость мужчине и неземному блаженству… Конечно, с тех пор она поумнела. И могла насладиться всего парой глотков удовольствия вместо того, чтобы утонуть в нём с головой.

Сегодня Монтгомери не вернулся. Завтра её последний день в Клермонте. Найдёт ли он своего брата?

— Кто следующий в очереди на герцогский титул после Перегрина Деверо? — спросила она.

Хэтти медленно подняла глаза от блокнота.

— Почему ты спрашиваешь?

— Мы гостим здесь уже несколько недель, — ответила Аннабель, — а анкета на герцога так и не закончена. Мы сильно отстаём.

— Я не уверена ни в очерёдности наследования, ни в том, какую пользу принесёт эта информация нашему делу, — сказала Хэтти. — Катриона?

На сей раз Катриона растерянно пожала плечами.

— Скоро он обзаведётся прямым наследником, — проговорила она. — Все говорят, что герцог снова женится в следующем году.

В животе появилось отвратительное ощущение. Ревность.

Она ведёт себя как ребёнок. Конечно, он женится. На одной из тех хорошеньких, тихих дебютанток, которые кружились по его зимнему бальному залу в белоснежных нарядах как снежинки.

Аннабель встала и направилась к догорающему огню в камине.

— Признаюсь, я рада, что он никогда не выберет в жёны девушку из семьи торговцев, — сказала Хэтти, — иначе мама постаралась бы выдать за него замуж одну из моих хорошеньких сестёр. — Она заметно вздрогнула. — Мне жаль будущую герцогиню. Вдруг она кончит, как Джорджиана Кавендиш? Что, если новая жена родит ему одних девочек? Представьте себе, стать первой герцогиней Монтгомери за восемьсот лет, которая не произведёт на свет наследника. Интересно, с ней он тоже разведётся?

— К счастью, со времён короля Георга многое изменилось, — раздражённо проговорила Аннабель, — и если женщине в этом мире отводится роль племенной кобылы, то герцог не самый плохой кандидат в мужья.

— Племенной кобылы? — Хэтти цокнула языком. — Мне кажется, ты слишком много времени проводишь с нашей дорогой Люси. Кстати, что вы думаете о её идее объединить силы с Миллисент Фосет для демонстрации на Парламентской площади?

— Тише, — предупредила Катриона, — вдруг кто-нибудь услышит.

— Но что вы думаете? — громко прошептала Хэтти.

— Это создаст определённые хлопоты, — ответила Катриона.

— Не то слово, — радостно согласилась Хэтти, — множество хлопот.

Глава 18

На следующее утро столовую наводнили звуки труб и литавр, вселив дух патриотизма во всех, кроме, небольшой группы суфражисток и тётушки Гринфилд.

— Что это за ужасный шум, дорогая? — громко поинтересовалась пожилая дама у Катрионы.

— Музыка, которая будет звучать сегодня вечером, — ответила Катриона, стараясь перекричать какофонию. — Под террасой устанавливают оркестр.

— Понятно, — проговорила тётушка без особого энтузиазма. — Осмелюсь заметить, что раньше играли совсем иначе. — Она окинула стол неодобрительным взглядом, и он тут же зацепился за Аннабель. — Ты такая бледная, дитя. Господи, неужели опять плохо себя чувствуешь?

В ответ Аннабель неубедительно улыбнулась.

— Нет, мадам, со мной всё в порядке.

— Вот и хорошо, — сказала тётушка Гринфилд, — В твоём возрасте здоровье должно быть ещё достаточно крепким.

В её возрасте она должна бы уже поумнеть и не предаваться мечтам о герцоге, который так и не вернулся.

Катриона сложила салфетку.

— Я собираюсь посмотреть, как идут приготовления к фейерверку.

Аннабель вскочила на ноги.

— Я составлю тебе компанию. — Свежий воздух определённо пойдёт ей на пользу.

Фейерверк сооружали на другом конце французского парка. За ночь тонкий слой снега растаял, обнажив гладкий белый гравий на дорожках, замысловатые статуи в фонтанах и греческие мраморные скульптуры. Вот бы увидеть этот чудный сад летом, когда деревья предстанут во всей своей пышной зелёной красе, а в листве будет шелестеть тёплый ветерок.

— Здесь так красиво, — пробормотала она.

— Красиво, — согласилась Катриона, не сводя глаз с деревянного строения, которое возводили рабочие. — Ты когда-нибудь видела снежные шары с крошечными замками внутри?

— Да, а что?

— Это Клермонт.

— Я не уверена, что понимаю тебя.

— Он словно из того шара. Ненастоящий. Не для нас.

— А как же Оксфорд? Город не менялся со времён крестовых походов. — Разговор странным образом её раздражал.

Катриона взяла Аннабель под руку.

— Не бери в голову. Я просто хочу сказать, что Оксфорд нам очень подходит.

— Конечно, подходит, — пробормотала она в ответ.

За час до полуночи прошёл слух, что хозяин поместья вернулся, и всё же он так и не показался никому на глаза. Гости собрались в приёмной, чтобы выпить, перекусить и посплетничать.

— Фейерверк доставили прямиком из Китая… — обсуждали собравшиеся.

— Последний герцог нанял акробата, не помню, то ли мужчину, то ли женщину…

— А потом шляпа леди Суиндон загорелась.

Когда часы пробили одиннадцать тридцать, леди Лингем, которая исполняла роль хозяйки, пригласила гостей пройти на террасу. Вместе со всеми Аннабель прошествовала в бальный зал, где были широко распахнуты двери на улицу. Она ожидала увидеть зловещую фигуру, стоявшую в потёмках на балконе.

Но там никого не было.

Как он мог пропустить собственный новогодний приём?

— Аннабель! — воскликнула Хэтти, пробираясь к ней. — Пойдём! Я заняла тебе место рядом с нами.

Подруга потащила её на террасу.

Со всех сторон слышались разговоры и смех нескольких сотен нетрезвых аристократов. Аннабель ненадолго растерялась. Терраса и французский парк превратились в ярмарочную площадь. Красные бумажные фонарики отбрасывали мерцающие тени, из глубины сада доносились обрывки музыки.

Но его здесь не было, она чувствовала это всем своим существом.

И Слава богу. Это безумное желание находиться рядом с ним не доведёт до добра.

Между ней и Хэтти пробежала группка детей, и Аннабель выпустила руку подруги.

Она попыталась догнать Хэтти, но вдруг перед ней возникло красное блестящее яблоко в сахарной оболочке.

— Засахаренное яблоко, миледи?

Над ней возвышался торговец на ходулях в длинных полосатых штанах. На его губах сияла широкая нарисованная улыбка.

— Аннабель, — раздался голос Хэтти в нескольких шагах впереди.

Аннабель не сдвинулась с места.

Каким бы безумием это не казалось, но она должна попрощаться, и не в формальной обстановке во дворе завтра перед отъездом. По правде говоря, ей совсем не хотелось с ним прощаться.

Она резко развернулась.

Совсем не разумно с её стороны.

Она понеслась в сторону дома, уворачиваясь от воодушевлённых гостей, шедших навстречу.

В бальном зале толпа поредела. Аннабель остановилась под большой люстрой, размышляя, куда идти дальше, а затем направилась в главный вестибюль.

Длинная стрелка часов показывала без двадцати минут полночь.

И тут Аннабель поняла, куда ей нужно идти. В западное крыло.

Она спешила по тускло освещённым коридорам, бесшумно ступая на цыпочках, как воровка. Оказавшись возле двери его кабинета, Аннабель затаив дыхание помедлила, а потом постучала по тёмному дереву.

Никто не ответил.

Её рука замерла на дверной ручке.

Затем быстро нажала на неё, но дверь оказалась заперта.

Сердце упало.

Аннабель пошла дальше, используя картины и растения в горшках в качестве ориентиров, чтобы отыскать дорогу в музыкальную комнату. Она приоткрыла богато украшенную двойную дверь и просунула голову в щель. Внутри её встретила зияющая пустота. В лунном свете пианино казалось чужим и заброшенным.

Аннабель охватила паника. Вдруг он так и не вернулся?

Она бросилась в другой коридор, а потом в следующий, вскоре заблудившись окончательно. Корсет больно впивался в тело. Ей пришлось остановиться и ухватиться за перила, чтобы отдышаться.

Нужно прислушаться к голосу разума.

Клермонт насчитывал три этажа и двести комнат. У Аннабель не получится обыскать их все.

Проклятие! Она же всегда была такой разумной.

Как так получилось, что сейчас Аннабель превратилась в полоумную, которая бегает по особняку в поисках Монтгомери?

Но как могло быть по-другому?

В Кенте она словно ходила во сне. Оксфорд воскресил её разум. Монтгомери вернул к жизни её саму. Ненамеренно. Он вёл себя холодно, сдержанно и прямолинейно, она и не заметила, как он нашёл дорогу к её сердцу. Теперь Аннабель не знала, как избавиться от этого наваждения. Да и не хотела. Чувствовать себя живым человеком, на которого обращают внимание, было бесценно. Его поцелуи развеяли одиночество, о котором она даже не подозревала.

Она с трудом сделала вдох. Кожа на спине стала липкой от пота, Аннабель начал окутывать холод.

Последняя попытка, и она вернётся на террасу.

Аннабель взметнулась вверх по лестнице, устремилась в другой коридор, пронеслась мимо испуганной горничной…

Он стоял у двери библиотеки с потолком, расписанным в виде зимнего неба, и разговаривал с дворецким Бонвилем.

Она резко остановилась, в голове всё плыло.

Монтгомери повернулся в её сторону, и в тот момент, когда их взгляды встретились, воздух вокруг затрещал от напряжения.

Должно быть, он что-то сказал Бонвилю, потому что дворецкий мгновенно растворился в темноте.

Аннабель направилась к Монтгомери, в ушах начало звенеть. Нужно было подготовиться заранее: придумать речь, обозначить цели. Но её влекло к нему, как животное к водопою после изнурительной жары. Теперь, когда он стоял перед ней собственной персоной и смотрел на Аннабель, стремление поскорее оказаться рядом с ним превратилось в смятение, в застенчивость. Она не ожидала, что будет стесняться.

Когда Аннабель подошла к герцогу вплотную, то с трудом заставила себя поднять на него глаза.

Он казался выше, чем она помнила. И производил какое-то другое ощущение. За спокойным фасадом скрывался накал эмоций.

Он прошёлся кончиками пальцев по её щеке, прикосновение отозвалось во всём теле. Монтгомери погладил изящный изгиб подбородка, влажную кожу на шее, там, где бился пульс.

— Ты бежала, — проговорил он хриплым голосом.

Она сглотнула не в силах скрыть волнения, её горло едва заметно дёрнулось, и он успокаивающе его погладил. Это сработало. Постепенно руки и ноги расслабились, их окутало приятное тепло, пока пальцы Монтгомери продолжали скользить вверх-вниз по её шее.

— Твой брат, — прошептала Аннабель, — ты нашёл его?

Рука Монтгомери переместилась на её плечо, другой он открыл дверь позади и потянул Аннабель за собой в тёмную библиотеку. Он прижал её спиной к двери, и она услышала, как в замке повернулся ключ.

По телу Аннабель пробежала дрожь, она остро ощущала его близость, будто он навалился на неё всем своим весом.

Монтгомери придвинулся ближе.

— Скажи мне, почему ты бежала.

Его дыхание коснулось её губ, и она приподняла голову, желая, чтобы он завладел её ртом.

— Скажи, — повторил Монтгомери.

— Ты сказал, что вернёшься.

Он покачал головой.

— Я хочу, чтобы ты произнесла это вслух.

На фоне лунного света, льющегося из окна за спиной Монтгомери, вырисовывались очертания его широких напряжённых плеч, руки были прижаты к бокам, как будто он с трудом сдерживал себя.

Аннабель вдруг поняла, что большинство мужчин его положения просто взяли бы то, что хотели. Ей ли не знать. Просто она забывала об этом в его присутствии. Не было никаких сомнений в том, что сейчас Монтгомери безумно её желал. Его тело, словно вибрировало от едва сдерживаемой похоти, Аннабель чувствовала солоноватый аромат возбуждения. Если она проведёт рукой по его брюкам, то наткнётся на твёрдую плоть. Но выбор оставался за Аннабель.

Сердце защемило.

Какой потрясающий, удивительный мужчина.

Он должен знать, что в этой тёмной библиотеке они находились на равных в своём желании.

Аннабель скользнула руками ему под пиджак.

Монтгомери замер. Его мышцы дёрнулись под шёлковым жилетом. Аннабель задела костяшками пальцев стальные мускулы, и у неё пошла кругом голова. Она наблюдала за своей рукой, которая прошлась по серебряной цепочке карманных часов, по рёбрам, затем поднялась выше к крепкому торсу. Такому элегантному, но внушительному. Какая же сила заключалась внутри этого мужчины… Очень медленно её рука пустилась в обратный путь по животу и остановилась поверх его брюк.

Монтгомери, казалось, перестал дышать. Он с трудом сглотнул. Аннабель застыла в нерешительности… Очень осторожно она прижала ладонь к его мужскому достоинству и ахнула от неожиданности, её пронзило острое удовольствие от одного прикосновения. Её пальцы сомкнулись вокруг него, тихий стон, вырвавшийся у Монтгомери, воспламенил кровь Аннабель. Этот могущественный мужчина оказался беспомощным перед её ласками. Она снова погладила его плоть, распаляясь от её жара и трепета, от шелеста шерстяной ткани под ладонью.

Со стоном Монтгомери накрыл её руку своей и прижал к гладкой поверхности деревянной двери, его губы обрушились на рот Аннабель. Всё вокруг завертелось с головокружительной скоростью. Свободной рукой он обхватил её за талию, её же рука блуждала по его спине, затылку, шелковистым волосам, пока один требовательный поцелуй сменял другой. Реальный мир перестал существовать, его поглотили тени, жар, настойчивые мужские губы и возбуждённая плоть.

Когда колен коснулся прохладный воздух, она моргнула, посмотрев вниз, и обнаружила, что её юбки обвились вокруг талии, а между бёдер вторглась мужская нога. Аннабель застонала, внезапно почувствовав давление на нежное местечко.

— Да, — пробормотал он, впиваясь пальцами в изгиб её бедра, неприкрытого корсетом. Монтгомери застонал, не отрываясь от её рта. Его рука ритмично раскачивала Аннабель взад-вперёд, от этого интимного трения в расщелине между ног разлилось тепло. Она в отчаянье всхлипнула.

— Пожалуйста, я не могу…

Он издал успокаивающий звук, провёл ладонью по её ягодицам, отыскав сзади разрез в панталонах, и проскользнул внутрь. Его умелые, искусные пальцы принялись за работу… Всего несколько минут назад они стояли в коридоре, как же всё могло случиться так быстро? Потому что уже несколько недель отчаянно в этом нуждались. Ласки Монтгомери стали настойчивее, Аннабель медленно таяла, её накрывало наслаждение, пальцы на ногах сжимались от удовольствия… Она почувствовала, как внутрь неё проник палец и выгнулась, тихо вскрикнув.

Они больше не находились на равных, он стремглав подводил её к блаженному забытью.

Она оказалась в ловушке между его бедром и умелыми пальцами. Всепоглощающее удовольствие подбиралось всё ближе. Аннабель схватила Монтгомери за руку, намереваясь его остановить, но он и не думал прекращать неумолимые ласки. Внезапно её поглотили языки раскалённого пламени, губы и даже кончики пальцев начали пульсировать. Она вскрикнула, уткнувшись ему в плечо, а Монтгомери обхватил её затылок свободной рукой.

Аннабель прижалась к нему, не в силах устоять на ногах, её собственное шумное дыхание отдавалось в ушах.

Тонкая шерсть его пиджака приятно покалывала щёку.

Монтгомери осторожно отстранился.

За закрытыми веками вспыхивали и гасли, как звёзды, белые точки.

Когда Монтгомери раздвинул её ноги шире, туман рассеялся. Он освобождал место для себя. Его рука скользнула между ними вниз, и Аннабель поняла, что он возится с застёжкой брюк.

Он хотел взять её прямо здесь, у двери.

Она вцепилась в его рубашку.

— Я… я не…

О, она хотела продолжения и одновременно не хотела. Не могла решиться. Аннабель ничего такого не планировала, она вообще ничего не планировала.

Его рука замерла.

— Ты хочешь остановиться? — Для человека, жаждущего получить своё удовольствие, он задал вопрос весьма спокойным тоном.

Что же делать? Она безрассудно пробудила в нём низменные инстинкты, и теперь внутри неё шла ожесточённая борьба: желание утолить его потребности сражалось с глубинными страхами. И, конечно, Аннабель не хотелось выглядеть падшей женщиной в глазах Монтгомери.

— Я не могу, — прошептала она, чувствуя, что её охватывает паника. — Не… так.

Не у двери. Вообще нигде, если бы она могла рассуждать здраво.

Аннабель почувствовала, как под её ладонями напряглась его грудь.

— Конечно, — пробормотал он. — Завтра.

— Завтра? — По спине побежали мурашки от дурного предчувствия.

— Я изложу любые твои условия в письменном виде, — сказал он. — Даю слово.

Условия?

Он снова попытался её поцеловать, но что-то в выражении лица Аннабель заставило его остановиться. Монтгомери отодвинулся, поправляя брюки. Его губы недовольно искривились.

— Я не стану посылать сейчас за своими поверенными, — сказал он.

Кровь в жилах Аннабель застыла. Значит, она правильно его поняла. Он решил, что она хочет устроить переговоры.

— Ты решил, что я хочу устроить переговоры, — произнесла она свои мысли вслух.

Он нахмурился, услышав её безжизненный голос.

— А это не так?

Он всё ещё тяжело дышал. В помятом галстуке и с взлохмаченными волосами Монтгомери выглядел совсем по-мальчишески. Аннабель боялась даже представить, на кого сама была похожа.

Кто станет выдвигать условия в такой момент, когда мужчина наполовину обезумел от страсти и склонен обещать всё что угодно? Расчётливая куртизанка, вот кто.

К горлу подступила тошнота.

— И ты согласишься на все мои условия? — вдруг проговорила Аннабель. — Как насчёт яхты, ваша светлость?

Он склонил голову.

— Если она тебе нужна.

Она издала короткий, некрасивый смешок.

Монтгомери не за ту её принял.

Пока они беседовали, совершали совместные прогулки, страстно целовались, всё это время он не переставал думать о ней, как о женщине, которая готова продать свою благосклонность за деньги. Хотя с респектабельной женщиной Монтгомери вряд ли бы в принципе решил заняться любовью у двери.

Она разгладила юбки.

— Я уже говорила, что не продаю подобные услуги.

— Чего ты хочешь, Аннабель? — после паузы холодно спросил он.

«Тебя».

Должно быть, в какой-то момент она начала желать невозможного.

— Я не хочу быть твоей любовницей.

Он обвёл её взглядом. Его скептицизм ощущался практически физически. Аннабель знала, кого видел Монтгомери: растрёпанную женщину, которая нагло трогала его член.

Сердце сжалось. Она чувствовала себя полной дурой.

В двадцать пять Аннабель была такой же неразумной и импульсивной, как и в ранней молодости.

Она резко развернулась и попыталась нащупать в замке ключ.

Мгновение спустя Монтгомери оказался позади, он положил ладонь на её руки, которые тщетно пытались открыть дверь.

— Аннабель.

Она покачала головой.

— Я чувствую, что оскорбил тебя, хотя у меня этого и в мыслях не было, — проговорил он.

— Пожалуйста, — сказала Аннабель. — Я произвела неправильное впечатление, о чём очень сожалею. Но я не стану твоей любовницей. Не стану.

Он помедлил секунду, другую. Затем убрал руку и отступил назад, лишив Аннабель тепла своего тела.

— Как пожелаешь.

Его тон был официальным. Даже безразличным. Совсем как во время их первой встречи в этой же самой библиотеке.

Она отперла дверь и поспешила прочь. Издалека доносились хлопки и взрывы ещё одного фейерверка, которого Аннабель так и не увидит.

Глава 19

Едва на горизонте забрезжил рассвет, Себастьяна уже ожидала карета до вокзала согласно еженедельному расписанию его поездок в Лондон.

Он остановился в главном холле на полпути к парадному входу.

— Бонвиль, — рявкнул Себастьян.

Дворецкий тут же появился, будто материализовавшись из воздуха.

— Ваша светлость?

— Что-то не так с освещением.

Слуга быстро оценил взглядом оштукатуренный потолок, люстру, кресла, расставленные перед камином во французском стиле, и в его глазах появилась паника. Очевидно, Бонвиль не нашёл ничего, что говорило бы о проблемах с освещением.

— Лампы, — нетерпеливо бросил Себастьян, продолжив путь к выходу. — Ощущение, что они потускнели. Думаю, что во время приёма система газоснабжения оказалась перегружена.

Такая незначительна вещь, но дом тут же становился нестерпимо мрачным.

Бонвиль сразу же принял деловой вид.

— Я прикажу газовикам осмотреть трубы и каждую лампочку, ваша светлость.

Себастьян коротко кивнул.

Лакеи распахнули перед ним парадные двери, и от порыва холодного утреннего ветерка у него заслезились глаза. Он быстро спустился по скользкой лестнице к карете. Лёгкий снежный покров, который придавал Клермонту девственно чистый и волшебный вид, за последние несколько дней превратился в грязь. Впрочем, это не имело значения. Погода в его кабинете никогда не менялась.

Лондон окутывала серая изморось. Чёрный зонт нисколько не спасал, когда Себастьян вошёл в Букингемский дворец, его кожаные ботинки блестели от влаги.

Сегодня он не ожидал тёплого приёма. Ни королева, ни Дизраэли не придут в восторг от его последних рекомендаций. Но Себастьян всё равно доведёт свою стратегию до конца. Он всегда знал, когда действовал правильно, как его арендаторы в поместье, которые предчувствовали изменения погоды. Усаживаясь в кресло, Себастьян терзался одной единственной мыслью: знает ли Виктория, что его предполагаемый наследник сбежал. Это бы открыло ящик Пандоры, который он предпочитал держать наглухо запертым.

Королева и премьер-министр сидели на своих обычных местах, она — в своём, напоминающем трон, кресле у окна, он — рядом с камином, словно страдал от вечного холода. Отчёт Себастьяна был аккуратно разложен на низком столике.

Глаза королевы оставались такими же непроницаемыми, как и её ониксовые серьги.

— Я была очень рада услышать, что ваш новогодний приём удался, — сказала она.

Неожиданный укол в груди заставил его моргнуть. Этот приём теперь всегда будет ассоциироваться у него с личным провалом.

— Рад, что он оправдал ожидания, мадам.

— Я в этом не сомневалась. — Её взгляд переместился на отчёт. — Однако мы были удивлены вашими рекомендациями относительно кампании. Вы предлагаете потакать фермерам, Монтгомери?

— Когда-то вы считали их главной опорой Британии, мадам, — спокойно напомнил он.

Королева поджала губы, решая, нравится ли ей, когда в качестве аргумента приводят её же собственные слова.

— Фермеры — не наши избиратели, — возразил Дизраэли. Его седые волосы стояли на затылке дыбом, как будто он вздремнул в своём кресле и ещё не успел привести себя в порядок. — Местечковые земледельцы — не главный приоритет партии тори. К тому же либералы уже вцепились в них мёртвой хваткой.

— Фермеры — лёгкая добыча для Гладстона, потому что они всё ещё злятся на вас из-за хлебных законов, — сказал Себастьян. — Их можно склонить на нашу сторону, если согласиться пойти на некоторые уступки.

Дизраэли охватил приступ кашля, такой сильный, что его глаза наполнились слезами и едва не вылезли из орбит.

— И сколько же их? — спросил он, приходя в себя.

— Порядка трёх тысяч.

— Но ведь это совсем не то число избирателей, которое гарантирует нам победу? Даже если бы они имели право голоса.

Себастьян с трудом подавил желание провести рукой по лицу. Его по-прежнему поражало, как этому человеку удалось пробиться на руководящую должность и завоевать расположение королевы.

— Представьте, что сидя в пабе по пятницам каждый из этих трёх тысяч фермеров может заразить своим возмущением нескольких торговцев, с которыми ведёт дела. В итоге мы получим десятки тысяч возмущённых торговцев, которые обязательно повлияют на избирателей в своём окружении, — сказал он. — Либеральная партия по-прежнему очень успешно обвиняет в экономическом спаде тори, они занимаются этим ежедневно, в ратушах и на рыночных площадях по всей Британии.

Губы Дизраэли скривились, как будто он пытался избавиться от неприятного привкуса во рту.

— Вы присутствовали, когда я писал манифест тори. Мы выступаем за расширение империи, за бесконечные горизонты. За славу. За величие. Вот, что поднимает дух даже самых простых людей. Укрепите позиции империи в мире, и фермеры с радостью последуют за вами.

Себастьян безрадостно улыбнулся.

— Надо отдать должное человеку, который предпочитает голодать ради славы, а не кормить свою семью, — сказал он, — но нынешние опросы говорят сами за себя, мы должны сменить тактику.

Чтобы знать, как обстоят дела на данный момент, совсем не требовалось читать четыре разные газеты каждое утро или иметь шпиона в рядах оппозиции. У Себастьяна, как и у любого аристократа, были арендаторы. В отличие от своих соплеменников он видел, с какими трудностями приходится сталкиваться фермерам. Когда год выдавался неурожайным или импортное зерно продавалось слишком дёшево, отчётные документы говорили сами за себя. В этих документах содержались все ответы, стоило лишь поискать. Чем он и занимался последние пять дней. Если Себастьян не тратил время на разговоры со Скотленд-Ярдом, то погружался в бумажную работу, колонки цифр и отчёты. Конечно, факты вряд ли убедят людей, которые изо всех сил не хотят замечать правды. Жаль, но сегодня он не имел ни малейшего желания потакать чьим-то мелочным чувствам.

В королевских апартаментах повисла гнетущая тишина. Дизраэли заёрзал в кресле. Наконец, королева издала недовольный вздох.

— Ну хорошо, — согласилась она. — В то время как три тысячи человек вряд ли создадут нам проблемы, десятки тысяч вполне могут. Биконсфилд, мы предлагаем вам действовать согласно рекомендациям герцога. До тех пор, пока это можно делать незаметно.

«Что за странная штука — власть», — размышлял Себастьян на обратном пути в поезде. Единственный человек в Британии, который мог указывать ему, что делать, едва доставал ему до груди. Себастьян сам наделил королеву этой властью, потому что ценил свою миссию и нуждался в Виктории для её выполнения. И это была достойная миссия. Его предки, за исключением нескольких постыдных исключений, оберегали и обогащали свою династию в течение сотен лет.

И всё же, когда лондонский смог и копоть остались далеко позади, как дурной сон, Себастьян задался вопросом, где проходит тонкая грань между служением своему делу и рабством.

Поезд с визгом остановился на следующей станции.

— Оксфорд, — объявил работник вокзала под окном его вагона. — Леди и джентльмены, поезд прибыл на станцию Оксфорда.

Господи. На Себастьяна нахлынуло абсурдное желание оглядеть платформу в надежде мельком увидеть знакомые каштановые волосы. Он уставился прямо перед собой, отчего Рэмси на противоположном сиденье заёрзал в своём углу.

Она уехала пять дней назад. С тех пор он с головой ушёл в работу и быстро отыскал несколько положительных моментов, почему отсутствие Аннабель Арчер шло ему только на пользу.

Конечно, его раздражало отсутствие чёткой причины, по которой она ему отказала. Он не любил оставлять дела незаконченными. Но с течением времени Себастьян всё чаще думал об Аннабель. Он поймал себя на том, что ищет её в конюшне. Как дурак созерцает кресло, в котором впервые её обнаружил. Каждое утро он просыпался до предела возбуждённым, но не мог довести себя до разрядки, пока не начинал представлять её мягкий рот, тихие стоны, горячее податливое тело… Чёрт возьми, последнее, что ему нужно, — это начать ассоциировать со своим желанием исключительно Аннабель Арчер.

Вагон завибрировал, когда поезд приготовился к отправке.

Себастьяна пронзило инстинктивное желание броситься в бой.

«Я мог бы её заполучить».

Он мог сойти с поезда. Найти Аннабель, забрать с собой, затащить в свою спальню и не выпускать, пока не выкинет её из головы. Его предки без раздумий так бы и поступили. Даже сегодня мужчинам его положения сходили с рук невообразимые вещи…

Выпустив пар, поезд отошёл от платформы.

Себастьян судорожно выдохнул. На лбу выступил холодный пот. На мгновение он пришёл в ужас от своих низменных порывов.

Существовали более цивилизованные способы добиться её расположения: написать письмо, нанести визит.

Но он ничего из этого не предпримет.

Себастьян чуть не овладел ею прямо у двери библиотеки, как какой-то пьяница продажной девкой за таверной. Он никогда раньше так не обращался с женщиной. Но правда заключалась в том, что той ночью Себастьян обнаружил себя в тисках безумного желания: оказаться внутри неё или умереть.

Никто не должен иметь над ним такой власти.

Он открыл глаза и посмотрел на проносящийся мимо зимний пейзаж. Горизонт постепенно приобретал болезненно-желтоватый оттенок.

Его мысли вновь вернулись в Оксфорд, Себастьян представил себе Аннабель, склонившую голову над книгой. Нежной шеи касаются мягкие завитки волос, а в голове роятся светлые идеи. Грудь сжалась от сладостно-горького ощущения. Вот, видимо, что значит скучать по кому-то.

Опаздывать на урок со своим тьютором было жесточайшим преступлением. Пока Аннабель бежала по каменному полу Сент-Джонса, её каблуки выбивали дикое стаккато. Она едва успела притормозить перед внушительной дверью кабинета Дженкинса, пытаясь отдышаться.

Её жизнь превратилась в сплошную беготню из одного места в другое. Аннабель разрывалась между занятиями в университете, суфражистками, малооплачиваемым обучением учеников и выполнением обещания позировать для портрета Елены Троянской. Спокойствие и уравновешенность, которые она одно время пыталась в себе развить, окончательно её покинули.

Аннабель ещё не успела восстановить дыхание, как дверь распахнулась и на пороге появилась долговязая фигура профессора Дженкинса.

Желудок неприятно сжался.

— Мисс Арчер, — спокойно проговорил он, — мне показалось, я слышал, как кто-то несётся по галерее.

— Профессор, мне так…

— Пол выстлан неровными плитами. Если бы вы споткнулись и разбили голову, вот уж был бы настоящий позор. — Он отступил в сторону. — Входите, пожалуйста, — его брови мрачно опустились, — ваша компаньонка уже здесь.

В кабинете Дженкинса пахло старинными манускриптами и царила тишина, как в соборе. В высоту комната была больше, чем в длину, её венчал сводчатый потолок, в лучах света, льющихся из окон, танцевала пыль. Книжные полки прогибались под тяжестью томов в кожаных переплётах и любопытных, разнообразных артефактов из Средиземноморья, большинство из которых имели трещины или сколотые места. Центр кабинета занимал письменный стол, деревянная твердыня с высокими стопками бумаг слева и стратегически расположенным бюстом Юлия Цезаря справа. Стратегически, потому что незрячие мраморные глаза императора были направлены прямо на студента, занимавшего место напротив Дженкинса. И, чёрт бы его побрал, но сегодня Цезарь чуть не заставил Аннабель споткнуться о собственные ноги, потому что своим острым носом и властным хмурым взглядом до боли напоминал одного герцога.

Аннабель опустила тяжёлую сумку на пол рядом со стулом, стараясь выровнять дыхание.

— Добрый вечер, миссис Форсайт.

Компаньонка посмотрела на неё сверху вниз, проявив тем самым удивительную ловкость, учитывая, что она умудрилась это сделать сидя. Не переставая ворчать, Дженкинс втиснул кресло в оставшееся пространство возле камина. На коленях миссис Форсайт бесшумно балансировали пяльцы.

— Вы раскраснелись, — заметила она. — Вам не идёт.

— Цвет лица мисс Арчер исключительно её прерогатива, — сказал Дженкинс, проходя за свой стол. — У меня, однако, возникли вопросы к бдительности её ума.

Зловещее заявление. Аннабель опустилась в кресло.

Дженкинс вытащил тонкую папку из стопки бумаг и шлёпнул её на стол, словно бросив перчатку.

— Ваше эссе стало для меня настоящим сюрпризом.

— О, — еле слышно выдохнула Аннабель.

— Оно не такое уж и отвратительное, — продолжил Дженкинс, — но заметно ниже вашего обычного уровня. Конечно, ваш обычный уровень исключителен, предыдущее эссе было превосходным. Но я предпочитаю искоренить гниль, прежде чем она успеет распространиться дальше.

— Гниль, — эхом отозвалась Аннабель. Профессор не стеснялся в выражениях, общаясь с представительницами прекрасного пола. В лучшие времена она бы это оценила. Но в ушах всё ещё отдавался стук сердца. Между грудей стекали капельки пота. Сорочка станет липкой и колючей ещё до конца урока.

— Как ни прискорбно, но в данном случае термин «гниль» подходит как нельзя кстати, — сказал Дженкинс. — Вашим формулировкам местами не хватает точности, я бы даже назвал их размытыми. Ваши выводы? Обоснованы, но не особо оригинальны.

Миссис Форсайт заметно притихла.

Аннабель глубоко вздохнула.

Что подавило волну тошноты.

Дженкинс снял очки, вперив в неё неодобрительный взгляд.

— У меня сложилось впечатление, что ваши мысли были невнятными. Поэтому я должен спросить, это просто случайность, или вы злоупотребляете спиртными напитками?

Аннабель не сразу нашлась с ответом.

— Вы спрашиваете, выпиваю ли я?

— Да, — ответил Дженкинс, барабаня пальцами по столу. — По утрам или вечерам?

Она чуть не рассмеялась. Мировой эксперт по Пелопоннесским войнам решил, что она пишет свои эссе в состоянии алкогольного опьянения. Достаточно распространённое поведение среди студентов мужского пола, едва ли это смягчило удар. Если она лишится своих умственных способностей, что у неё останется?

— Нет, сэр, — ответила Аннабель, — я не выпиваю.

— Хм.

Профессора явно не убедили её слова.

На мгновение Аннабель захотелось дать ему более простое объяснение своим загнивающим способностям.

Превосходное эссе она написала в Клермонте, где парила на крыльях счастья, пребывая в великом заблуждении. Но с тех пор, как она вернулась, то успела устать и проголодаться. Продав платья Мейбл, Аннабель смогла заплатить Гилберту за январь, но позирование для портрета означало, что на работу оставалось меньше времени, соответственно и денег на еду тоже оставалось мало.

Но едва ли она могла признаться в этом Дженкинсу.

— Я уделю больше внимания следующему эссе, профессор.

Словно по команде, её желудок громко заурчал. Аннабель в ужасе прижала руку к животу.

Дженкинс нахмурился.

— Вы знали, что мозг нуждается в пище? Еда питает ум так же, как и тело.

— Я ценю ваш совет, профессор.

— Я частенько об этом забываю, — сказал он, — но вы обязаны помнить.

— Конечно, профессор.

Он опустил взгляд на её живот, и она поняла, что всё ещё сжимает его рукой.

И тут Аннабель заметила, как на Дженкинса снизошло понимание.

Она ощетинилась. Если мужчине дать понять, в каком отчаянном положении находишься, это может привести к ещё более худшим обстоятельствам.

Он вышел из-за стола и направился к ближайшей книжной полке. Его тонкие пальцы пробежались по кожаным корешкам.

— Вы что-нибудь знаете об экспедиции, которую я планирую совершить в апреле в бухту Пилос?

— Да.

Дженкинс повернулся и пристально посмотрел на Аннабель.

— Мне нужен помощник для её подготовки.

Со стороны миссис Форсайт послышалось недовольное фырканье.

Аннабель моргнула.

— Мисс Арчер? — Он чётко произнёс её имя, словно обращался к слабослышащему человеку. — Что скажете? Вас может заинтересовать эта позиция? В ваши обязанности будет входить написание писем, координация передвижений, что станет полным кошмаром, скажу я вам, поскольку в процессе задействованы люди средиземноморья, а они абсолютно хаотичный народ. Помимо этого вы займётесь переводами и архивной работой.

Аннабель вцепилась в подлокотники кресла. Она не смогла бы представить себе лучшей позиции, даже если бы попыталась, но зачем Дженкинсу предлагать её Аннабель? Наверняка в его распоряжении находились более подходящие кандидаты.

— По-моему, это очень интересная позиция, сэр.

— Конечно, так и есть, — сказал он. — Остаётся вопрос оплаты. Как вы думаете, во сколько обойдётся факультету ваша работа?

Мысли в голове Аннабель перепутались. Чутьё подсказывало занизить сумму, чтобы профессор точно нанял её. Но если она будет работать на Дженкинса, то времени ни на что другое не останется, а Гилберту придётся по-прежнему платить два фунта в месяц.

— Два фунта в месяц, — сказала она.

Дженкинс склонил голову.

— Разумно. Тогда решено.

Профессор вернулся к столу, выдвинул ящик и что-то из него достал.

— Извините, я отлучусь на пару минут, — сказал он.

Направляясь к двери, он мимоходом положил перед Аннабель какой-то предмет.

Яблоко. Немного сморщенное, поскольку пролежало в тёмном подвале с осени, и тем не менее, рот Аннабель наполнился слюной, она практически чувствовала его терпкий, сладкий вкус.

Позади глухо захлопнулась тяжёлая дверь. Было нетрудно догадаться, что Дженкинс оставил её одну, чтобы она могла поесть.

— Будьте осторожны, — послышался тихий голос миссис Форсайт.

Аннабель развернулась в кресле.

— Это всего лишь яблоко, — сказала она.

Цезарь тоже пристально смотрел на неё, его каменное лицо излучало неодобрение.

Желудок свело судорогой от чувства, гораздо более сильного, чем голод.

Была не была. Не сводя глаз с императора, Аннабель взяла яблоко и вонзила в него зубы.

Глава 20

— Шотландские отделения согласились приехать в Лондон на демонстрацию.

Заявление Люси встретила звенящая тишина, и лишь дождь тихо барабанил в окно. Суфражистки собрались в шикарной гостиной Хэтти. В камине тлели угли, от дюжины изящных чашек поднимался пар. Такая обстановка совсем не располагала к обсуждению незаконной демонстрации.

— Что ж, прекрасная новость, — наконец, сказала Хэтти.

Люси бросила на неё косой взгляд.

Катриона сняла очки.

— Ты думаешь, это что-то изменит, Люси?

— Мобилизовав другие отделения, в настоящее время мы располагаем полутора тысячами женщин, которые устроят в Вестминстере марш во время предвыборной встречи тори, — ответила Люси. — Так что да, я верю, наша акция попадёт во все газеты страны.

— Но северные отделения и раньше проводили подобные мероприятия, — возразила Катриона. — И это только нервировало окружающих.

Люси всплеснула руками.

— От того, что мы сидим на месте, вокруг ничего не меняется. В противном случае, почему мы всё ещё превращаемся в собственность мужчины в тот день, когда он надевает нам кольцо на палец? Я предлагаю ради разнообразия подать голос.

Дамы заёрзали на своих местах, послышался шорох шёлковых юбок. Предложение «подать голос» звучало зловеще, если учесть, что женщин с колыбели учили вести себя тихо.

— А теперь, — продолжила Люси, — перейдём к следующему пункту. Я взяла на себя смелость и составила расписание ваших личных встреч с членами парламента.

Она вытащила из своего вездесущего кожаного портфеля тонкую папку и принялась раздавать листки бумаги.

Когда Люси остановилась перед ней, Аннабель охватило неприятное предчувствие.

— Аннабель. Я оставила за тобой герцога Монтгомери.

Каждый волосок на теле Аннабель встал дыбом.

— Ты же сказала, что я должна только составить на него досье.

— Да, но это было до того, как он проникся к тебе симпатией.

Она замерла.

— Что ты имеешь в виду?

— Насколько я понимаю, вы вместе совершали прогулки, он пригласил тебя на рождественский ужин и на новогодний приём, — перечислила Люси, загибая свои изящные пальчики. — Он явно прислушивается к твоему мнению, так что ты — наша лучшая кандидатка.

Действительно логично. Не поспоришь.

Прошло десять дней с тех пор, как она покинула Клермонт, но при одном упоминании имени герцога сердце Аннабель начинало гулко биться о рёбра.

— Если мне не удалось убедить его раньше, то и сейчас вряд ли получится, — сказала она.

— Ты напрямик попросила его внести поправку, и он ответил отказом?

Самое время солгать.

— Мы не обсуждали ничего конкретного, но насколько я могу судить…

— Тогда мы должны попытаться, — сказала Люси и сунула ей в руку листок. — Не посеешь — не пожнёшь. Когда я договорилась о встрече с его секретарём, то думала послать леди Мейбл, но сомневаюсь, что герцог будет возражать против изменения в планах.

На листке был указан адрес и дата: приёмная в Палате лордов, послезавтра.

Сердце в груди сделало медленный, головокружительный кульбит.

— Я не смогу пойти.

Люси нахмурилась.

— Почему?

— Мне нужно написать два эссе.

Люси скептически на неё посмотрела.

— Мы шли к этому моменту в течение нескольких месяцев. Ты сама предложила включить герцога в наш план, и теперь он является одной из ключевых фигур. Как эссе может стать препятствием?

В комнате воцарилась напряжённая тишина. Хэтти выглядела слегка смущённой. Катриона усердно изучала ковёр.

О, как же ей хотелось рассказать подругам всё, что произошло между ней и Монтгомери. Правда, после этого они точно станут её бывшими подругами.

— Я пойду на встречу, — пробормотала она.

Люси перестала хмуриться.

— Я пойду, — повторила Аннабель. — Сделаю, что смогу.

В судный день из-за низко нависавших туч, которые затянули небо на прошлой неделе, наконец-то выглянуло солнце. Его яркие тёплые лучи ободряюще ласкали лицо Аннабель, пока она шла к платформе. У неё всё получится. За последние годы Аннабель в совершенстве овладела навыком притворного безразличия, могла даже заставить себя на самом деле почувствовать полное равнодушие. Конечно, она будет вести себя вежливо и… внезапно Аннабель наткнулась на что-то мягкое и благоухающее дорогим парфюмом.

— Прошу прощения, — машинально извинилась она.

Молодая леди бросила на Аннабель сердитый взгляд. Норковый мех на её шубе переливался на солнце, словно опал, а сквозь распахнутые полы был виден каскад бесценных белоснежных кружев.

Громко хмыкнув, леди демонстративно отвернулась.

Аннабель прикусила губу. На ней было её старое пальто, которое придавало ей вид девушки из низшего сословия. Она бы с удовольствием надела новое, но Монтгомери, вероятно, воспримет это как приглашение. Одному богу известно, почему Аннабель не могла расстаться с этим предметом верхней одежды, на деньги от его продажи она могла бы прожить месяца два.

Все скамьи в вагоне уже были заняты, и ей пришлось усесться на единственное свободное место в узком пространстве между стеной и дородной матроной, у которой на коленях лежал большой пеньковый мешок и подозрительно шевелился. До Аннабель донеслось жуткое смешение запахов шерстяного жира идыма с лёгкой примесью навоза.

Она задержала дыхание. Это был привычный запах для Чорливуда, и, очевидно, Аннабель перестала быть к нему невосприимчива. Пеньковый мешок начал кудахтать.

«Я могла бы путешествовать первым классом». Она могла бы носить платье с кружевной отделкой и меховую шубу. На деньги Монтгомери Аннабель, вероятно, могла бы позволить себе каждый сезон полностью обновлять гардероб, покупать дома. Ей больше не пришлось бы беспокоиться ни о еде, ни об одежде. Всё, что нужно сделать, просто раздвинуть для него ноги.

Её бросило в жар от гнева, стыда и желания. Главным образом, от желания. Потому что, очевидно, её предательскому телу было плевать на то, что Аннабель больше не могла позволить себе питать чувства к герцогу. Оно жило собственной жизнью и, судя по всему, хотело, чтобы Аннабель оказалась под Монтгомери, обхватив лодыжками его бёдра, пока он… она чуть не влепила себе пощёчину. Женщина с мешком подозрительно на неё покосилась.

И всё же жар не покинул самых интимных мест.

Так вот, значит, что такое искушение, оно не представлялось чем-то отвратительным, незначительным или невинным, нет, оно являлось в облике восхитительных чувств и ощущения абсолютной правильности происходящего, даже когда это было совсем не так. Вот зачем человеку нужны принципы. Жаль, что в нужный момент, принципы Аннабель её подвели.

Когда она вошла в его кабинет, Монтгомери чуть ли не вскочил со стула. Что могло показаться забавным, если бы один его вид не причинил Аннабель боль, сравнимую с настоящим ударом в грудь. Ей тут же перестало хватать воздуха.

— Мисс Арчер. Пожалуйста, проходите.

Его знакомый голос окатил её, словно прохладной родниковой водой.

Во рту внезапно пересохло.

— Ваша светлость. Я знаю, что вы ожидали встретиться с леди Мейбл, надеюсь, вы не возражаете, что вместо неё пришла я.

— Нисколько, — иронично ответил он.

Откуда ни возьмись появился пожилой секретарь и помог Аннабель снять пальто.

Несмотря на строгое платье с высоким воротом, она чувствовала себя обнажённой. Монтгомери окинул её своим ястребиным взглядом, который тут же посуровел, отметив, что лицо Аннабель вновь осунулось.

Он вышел из-за своего внушительного стола.

— Оставь нас, Карсон.

Аннабель хотела было возразить, но секретарь поклонился и быстро поспешил к выходу.

Теперь они остались наедине.

Монтгомери подошёл ближе. Он был, как обычно, одет с иголочки, его тёмно-серый костюм и жилет подчёркивали белизну рубашки и светлые волосы. Нет, он не потерял ни капли своей привлекательности.

Её внутренности скрутило от ужаса.

— Спасибо, что нашли время встретиться с Национальным обществом женского избирательного права, ваша светлость, — сказала она.

Монтгомери остановился, обдумывая всё, что она хотела донести этим заявлением. Затем он указал на стул напротив стола.

— Принимать просителей — мой долг. Пожалуйста, присаживайся.

Она села и деловито достала ручку и крошечную записную книжку из ридикюля, лежащего у неё на коленях. Когда Аннабель, наконец, посмотрела на Монтгомери, его взгляд был подозрительно мягким.

Это должно было её насторожить.

— Я не стану выступать за поправку, — сказал он.

Она моргнула, словно он бросил ей что-то в лицо.

— Не будешь?

Из всех сценариев, которые она проигрывала в голове, этот не приходил ей на ум.

Он покачал головой.

— Но… почему ты согласился с нами встретиться?

Уголки его губ приподнялись, и тут она поняла, что перешла с ним на ты и задаёт вопросы, на которые случайный проситель никогда бы не осмелился. О, чёрт бы его побрал.

— Я не буду выступать за поправку, — сказал он, — но могу дать тебе имена членов парламента, на которых стоит сосредоточиться и посоветовать, как улучшить вашу кампанию в целом.

Она попыталась собраться с мыслями.

— Ты не станешь голосовать в нашу пользу, но готов помочь?

— Я не против поправки в принципе, Аннабель.

Её посетила чудовищная мысль.

— Значит… это личное?

Последовала недолгая пауза.

— Думаешь, я затаил обиду, потому что ты отвергла моё предложение.

Аннабель смогла только кивнуть.

Он провёл рукой по лицу.

— Ты действительно так считаешь? Вряд ли бы это польстило нам обоим.

— Я не знаю, что и думать.

— В данный момент не в моих интересах поддерживать вашу поправку во всеуслышание, — ответил Монтгомери, и Аннабель поняла, что это было его последнее слово.

От разочарования в горле образовался комок. Почему-то его отказ показался ей личным предательством.

Она поднялась на ноги, обязав его сделать то же самое.

— Прискорбно, — сказала Аннабель и добавила: — Я считала тебя справедливым человеком.

Его лицо стало непроницаемым.

— Так и есть, — холодно ответил он.

— Тогда, может быть, ты объяснишь мне, — проговорила она, — где здесь справедливость, если мой совершенно бестолковый кузен командует мной только потому, что он мужчина, а я женщина? Разве справедливо, что я владею латынью и греческим не хуже любого мужчины в Оксфорде, и всё же мои уроки проходят в помещении над пекарней? Почему мужчина имеет право заявить мне, что мой мозг работает неправильно, хотя главным достижением в его жизни является статус при рождении? И почему я должна умолять мужчину, чтобы он помог мне, и я тоже смогла голосовать за законы, по которым живу всю жизнь.

Её голос стал взволнованным и резким. Она сжимала в кулаке ручку, словно кинжал. Аннабель разозлилась сверх всякой меры, в ушах стучала кровь. Монтгомери смотрел на неё с невозмутимым выражением лица, и ей захотелось взять блестящее пресс-папье и швырнуть об стену, просто чтобы услышать, как оно разобьётся.

— О нет, ты этого не сделаешь, — сказал он и не успела она моргнуть, как Монтгомери оказался перед ней, зажав между собой и столом.

Она враждебно на него посмотрела. Близость Монтгомери должна была бы рассердить Аннабель, но до неё донёсся его знакомый, волнующий запах, и решимость пошатнулась. Сквозь пелену гнева начала просачиваться гнетущая тоска.

Рука, в которой она сжимала ручку, безвольно опустилась.

Монтгомери издал успокаивающий звук.

— Так-то лучше, — сказал он.

— Что лучше? — настороженно уточнила она.

Монтгомери отступил на шаг назад.

— Ты говоришь то, что думаешь, — сказал он, — а не притворяешься.

— Уверяю тебя, я не притворялась, — сухо проговорила она.

— Не пытайся сделать из меня дурака, — парировал он.

— Я… — ничего не сказав, Аннабель закрыла рот.

Монтгомери прав. Она не была с ним честна.

Если бы он только знал, что до сегодняшнего дня в его присутствии она всегда чувствовала себя самой собой и была искренней в своих поступках, как ни с одним другим мужчиной прежде.

Аннабель вдруг поняла, как близко он продолжает стоять, как поднимается и опускается его грудь с каждым вдохом. Всё казалось таким правильным. Как хорошо было бы просто уткнуться лицом в его плечо и почувствовать, как он сжимает её в объятиях.

— Думаю, на этом наша встреча подошла к концу, — сообщила она.

— Нам нужно поговорить, — ответил он.

— Окажите любезность, изложите нам свои рекомендации в письме, — сказала она и протиснулась мимо него к своему ридикюлю.

— Аннабель. — Он накрыл её руку своей тёплой уверенной ладонью.

Она подняла голову и посмотрела в его ясные и бездонные, как ледяное озеро, глаза и, боже, помоги ей, Аннабель захотелось в них утонуть.

Она сглотнула.

— Нам нечего больше обсуждать, ваша светлость.

— Я тоже так думал, — проговорил он, — пока ты неожиданно не появилась в моём кабинете.

Её сердце вновь забилось неприятно быстро.

— Меня сюда послали в качестве официального представителя.

— Ты могла бы отказаться.

— Уверяю вас, я пыталась.

— Кто бы узнал, если бы ты не пришла на встречу, — спросил он с вызовом в голосе, — а вместо неё отправилась в кафе?

— Хотите сказать, что я должна была солгать подругам? — недоверчиво уточнила Аннабель, и будь она проклята, если не думала поступить именно так. Но всё-таки почему-то оказалась в его кабинете. — Всё тайное становится явным, — сообщила ему Аннабель.

Раздражение в его глазах боролось с изумлением, и тот факт, что он не мог этого скрыть, означал, что Монтгомери и вполовину не был таким равнодушным, каким звучал его голос.

Она поняла, что он всё ещё держит её за руку. Его большой палец начал поглаживать её ладонь, рождая тёплое, покалывающее ощущение, от которого у Аннабель пошла кругом голова.

И, конечно, он это заметил. Его глаза вспыхнули.

— Аннабель, — тихо проговорил Монтгомери. — Как ты?

Она отдёрнула руку, цепляясь за остатки своей решимости быть равнодушной.

— Я в порядке, спасибо. — Аннабель начала укладывать блокнот и ручку в ридикюль.

— Хорошо, — услышала она его голос. — Признаюсь, что я — нет. Ты не выходишь у меня из головы.

Её взгляд метнулся к его лицу.

Каждая чёрточка выдавала в нём искренность.

Аннабель не ожидала, что он заговорит о чувствах. Она даже не была уверена, что они у него есть.

От переполнявших её эмоций у Аннабель сжалось горло. Конечно, где-то в глубине души она догадывалась. Но лгала самой себе. Несостоявшиеся отношения было намного проще игнорировать, если притворяться, что она ему безразлична. Теперь он отнял у неё даже эту малость.

— Со временем это пройдёт, — натянуто произнесла Аннабель.

Он наклонил голову.

— Возможно. Но вряд ли. Как правило, я верен своим стремлениям до конца.

Что правда, то правда. Он не делал ничего вполсилы, так что объекту его желаний лучше приготовиться к пристальному и продолжительному вниманию с его стороны.

Её плечи поникли.

— Как ты мог, — проговорила она. — Как ты мог поверить, что я… — Голос Аннабель дрогнул. Красноречие её покинуло. Перед глазами вспыхнула сцена в библиотеке, где они разделили с Монтгомери момент обжигающей безумной страсти.

— Как я мог поверить во что? — мягко уточнил он.

— В библиотеке. Как ты мог подумать, что я стану выдвигать условия, — договорила она, — тем более в такой момент.

Для самого проницательного стратега страны Монтгомери слишком долго осмысливал сказанное.

— Понятно, — сказал он. — Выбор времени действительно застал меня врасплох, но мы бы в любом случае пришли к обсуждению условий, Аннабель. Мужчина должен заботиться о женщине, которой отводит место в своей жизни.

В жизни. Не в постели. Аннабель учили серьёзно подходить к выбору слов в своих учебных работах. Монтгомери неспроста употребил именно это слово.

Её бросило в жар, и накрыла слабость, такая сильная, что Аннабель не смогла отстраниться, когда Монтгомери потянулся к её лицу. Кончиком пальца он нежно провёл по её нижней губе, отчего всё тело пронзила яркая вспышка удовольствия.

Аннабель бездумно отвернулась и направилась к ближайшему окну.

Его кабинет находился на верхнем этаже, откуда открывался прекрасный вид на Вестминстерское аббатство, чьи готические шпили и башни, как стрелы, устремлялись в ясное небо.

Позади послышались шаги, Монтгомери остановился рядом с Аннабель, сцепив руки за спиной. Так они и стояли молча бок о бок, остро ощущая возрастающее между ними напряжение. А на улице внизу люди продолжали жить своей жизнью, беззвучно копошась, как муравьи на лесной тропинке.

— Ты венчался в аббатстве? — спросила она.

— Нет. — В его голосе прозвучали саркастические нотки. — Но меня там похоронят.

Её голова дёрнулась в его сторону. В лучах тусклого зимнего солнца Монтгомери выглядел полным жизни, если не сказать несокрушимым. Представив его лежащим в склепе, холодным и бездыханным с навечно закрытыми проницательными глазами, Аннабель стало трудно дышать, словно её горло сжал кулак. На мгновение мир вокруг неё погрузился в полную тишину, как будто она оглохла.

Аннабель обхватила себя руками.

Всегда подмечая малейшую перемену в её настроении, Монтгомери повернулся к ней. Конечно, он знал, что она до сих пор находится в плену его чар. Возможно, на долгие годы.

— Хорошо, — тихо проговорила она. — Каким образом всё будет происходить? Между нами.

Его глаза сузились.

— А как ты хочешь? — наконец, спросил он, но его спокойный тон ни на минуту её не обманул. Монтгомери был напряжён, как пантера перед прыжком.

Она угрюмо пожала плечами.

— Откуда мне знать. У меня нет опыта в таких делах.

— У меня тоже, — спокойно сказал он. — В любом случае правила будем устанавливать только мы.

Аннабель бросила на него скептический взгляд.

— У тебя раньше не было любовницы?

— Однажды. Очень давно.

Как минимум, он имел опыт тайной связи, например, с одной графиней.

Он незаметно подошёл ближе, но она ускользнула от него и принялась расхаживать по ковру в центре кабинета.

— Я знаю одно, — проговорила она. — Если я приму твоё предложение, то потеряю всех подруг. Ни одна приличная женщина не захочет, чтобы её заметили в моей компании. — Он сжал челюсть, и Аннабель быстро продолжила: — Во-вторых, меня выгонят из Оксфорда, а Оксфорд был мечтой всей жизни моего отца. И, в-третьих, как только я тебе надоем, а подруги меня покинут, что мне останется? Завести знакомство с другими падшими женщинами и подыскать следующего состоятельного мужчину?

Его зрачки расширились.

— Будь прокляты другие мужчины, — сказал он и шагнул вперёд, — ты мне не надоешь.

— Откуда ты можешь это знать наверняка? Мужчины часто устают от своих спутниц и уходят, даже не оглянувшись.

Монтгомери замер.

— Так вот чего ты боишься, — сказал он, — что я тебя брошу?

— Я не боюсь, — запротестовала Аннабель. — Не боюсь. Мне просто есть что терять.

Он ничего не ответил. Какой смысл отрицать очевидное? Но, что ещё хуже, ему было нечего предложить в качестве решения. Аннабель это предвидела, но всё равно испытала глубокое разочарование.

— Тогда подумай о том, что ты приобретёшь взамен, — сказал он, — о том, что я могу тебе дать.

Надо быть дурой, чтобы не подумать об этом. Под его покровительством, ей больше не придётся беспокоиться о выживании. Заботы, которые не покидали Аннабель ни на минуту, и преследовали, словно тени: постоянный поиск денег на пропитание, крыша над головой, все проблемы, которые не давали спокойно спать по ночам, Монтгомери мог решить одним росчерком пера. Но ничто не соблазняло её и вполовину так сильно, как перспектива просто быть с ним. За несколько недель он превратился из незнакомца в человека, чьего присутствия она жаждала постоянно. Аннабель хотела засыпать в объятиях Монтгомери, вдыхая его запах. Хотела делить с ним заботы и радости, пока его волосы не поседеют, и они вместе не состарятся.

Но он предлагал ей замок из песка.

Если отбросить моральную сторону вопроса, то за пределами своего дорогого дома Аннабель превратится в невидимку. Её мир сузится до одного лишь Монтгомери, который безраздельно завладеет её телом и душой. Ей придётся целыми днями его ждать, сидя одной в пустом особняке, а промежутки между визитами могут становиться всё длиннее и длиннее…

Невероятно, но Аннабель всё ещё медлила. И тогда она задала вопрос, о котором и вовсе не хотела вспоминать:

— А твоя жена?

Он застыл.

— Что насчёт неё?

— Все ожидают, что ты опять женишься в течение года, — с трудом проговорила Аннабель.

Его лицо стало непроницаемым.

— К нам это не будет иметь никакого отношения.

— И как это будет выглядеть, — не унималась Аннабель. — Ты станешь наведываться ко мне, разделив постель со своей герцогиней? А переспав со мной, вернёшься обратно к ней?

— Это неизбежно, — сказал он с жестокой ноткой в голосе. Монтгомери никогда не пытался очаровать или обмануть её, чтобы добиться желаемого. Если бы он действовал именно так, ей было бы гораздо легче ему отказать.

— А если твоя жена станет возражать?

— Не станет, как тебе самой хорошо известно, — сказал он.

Да, известно. Жёны аристократов закрывали глаза на подобные вещи.

Одна только мысль о том, что ему придётся делить постель с другой женщиной, разрывала душу в клочья, как свирепый зверь.

— А что, если это причинит ей боль? — прошептала Аннабель.

Монтгомери горько усмехнулся.

— Туше, моя милая. После этого вопроса мне не выиграть наш спор, как бы я ни ответил, я либо предстану перед тобой лжецом, либо беспечным ублюдком. Подозреваю, ты не смогла бы уважать ни того, ни другого.

Как же хорошо он её знал.

— Это не игра, здесь нельзя выиграть.

— У меня ощущение, что, если я отпущу тебя, то потерплю серьёзное поражение, — сказал Монтгомери. Его глаза блестели от еле скрываемого разочарования.

«Тогда, не отпускай».

Но он отпустит. Аннабель казалась, будто она проваливается в бездну. Пытаясь ощутить под ногами твёрдую почву, она проговорила:

— Если бы я была знатного происхождения…

— Но это не так… — оборвал он её на полуслове, — не так… Точно так же, как я не директор школы и не торговец.

И если бы ей понадобились доказательства, то достаточно выглянуть в окно и посмотреть на аббатство, где восемьсот лет назад был коронован дальний родственник Монтгомери Вильгельм Завоеватель.

Фатальный аргумент воздвиг между ними неприступную стену. Аннабель больше ни минуты не могла вынести вида Монтгомери. Она подошла к столу, чтобы, наконец, забрать свой ридикюль.

Монтгомери помог ей надеть пальто, вежливо открыл дверь и отошёл в сторону.

Нужно только добраться до наёмного экипажа, и там она сможет дать волю слезам…

Аннабель уже выходила, когда он остановил её, взяв за локоть.

— Я знаю, что вы планируете марш на Парламентской площади.

Её взгляд метнулся к его совершенно непроницаемому лицу.

— Ты собираешься нам помешать? — спросила она после паузы.

— Нет. Но другие могут.

Она кивнула.

— Благодарю.

Монтгомери отпустил её локоть.

«Это был последний раз, когда он ко мне прикоснулся», — подумала Аннабель.

— Если бы мы были равными по положению, — тихо проговорил он, — я бы сделал тебе предложение, когда мы гуляли по лабиринту.

О.

Значение этих слов было слишком непостижимым, чтобы в полной мере осознать его, стоя на пороге, на полпути к выходу. Ей показалось, будто время застыло, она прерывисто задышала.

— Лучше бы ты мне этого не говорил. — Потому что Аннабель никогда не стать кем-то, кроме простой мисс Арчер, и теперь она навсегда запомнит, что из-за этого потеряла.

Его глаза сияли как хрусталь.

— Если позволишь дать совет, отмените марш, — сказал Монтгомери. — Он доставит вам одни неприятности.

Она холодно улыбнулась.

— Возможно, вопрос не в том, чтобы держаться подальше от неприятностей, ваша светлость. А в том, чтобы решить, на какой стороне истории вы хотите оказаться.

Глава 21

Дженкинсу пришло письмо от греческой команды по раскопкам в Мессении. Из длинных, запутанных абзацев Аннабель смогла сделать вывод, что в экспедицию Дженкинс должен взять несколько определённых книг и инструментов. Она провела последние полчаса, осторожно поднимаясь и спускаясь по стремянке, в поисках упомянутых предметов на полках, в то время как её мысли витали за тридевять земель отсюда. Весна пришла рано в Грецию. Сейчас над морем раскинулось безоблачное небо, а воздух скоро будет благоухать розмарином и тимьяном.

«На крыльях песни, дорогая,

Умчу тебя я на восток

В долину Ганга, точно зная:

Там есть чудесный городок…»

— Вам нравится Мендельсон, мисс Арчер?

Стоя одной ногой на нижней ступеньке стремянки, она оглянулась через плечо. Дженкинс вопросительно смотрел на неё из-за стола, не отнимая кончика ручки от листка бумаги.

— Прошу прощения, профессор. Я не догадывалась, что напеваю вслух.

Когда он заметил, что на листе расплывается большая клякса, то тихо выругался себе под нос.

— Не извиняйтесь, — сказал Дженкинс. — Всё в порядке.

Вряд ли. Его привёл в бешенство стук вязальных спиц. Наверняка, тихое пение тоже раздражало профессора.

— Так что же? — переспросил он.

— Да. Мне нравится Мендельсон.

Он кивнул.

— Очень дотошные люди, эти немцы, очень точные. Вы знали, что, как и в профессии инженера, так и в профессии композитора важна точность.

— Нет, но могу себе представить. — Хотя каким образом точность могла создавать магию, было выше её понимания.

Дженкинс снова уткнулся в документы.

— Мы с профессором Кэмпбеллом и его дочерью собираемся на концерт в Альберт-холле в эту пятницу, — сказал он. — Дуэт споёт подборку песен Мендельсона.

Аннабель с трудом сделала следующий вдох.

— Звучит заманчиво.

— Вы ведь дружите с дочерью Кэмпбелла? — спросил Дженкинс, царапая какие-то записи на бумаге.

— Да, сэр.

Аннабель так и не дождалась от него дальнейших уточнений. Дженкинс часто погружался в свой собственный внутренний мир и забывал о её существовании.

На следующее утро в своём ящичке для корреспонденции Аннабель нашла небольшой конверт.

«Мисс Арчер!

Не окажете ли вы мне честь присоединиться к нашей компании на выступлении Божественного дуэта в Альберт-холле в ближайшую пятницу? Если вы согласны, я устрою вам поездку в Лондон вместе с леди Катрионой.

К. Дженкинс».

Она задумчиво провела большим пальцем по записке. На ощупь бумага не казалась атласной, на ней не было золотого тиснения. Но Аннабель почти не общалась с Катрионой с тех пор, как они вернулись из Клермонта, и ей хотелось увидеть Кристофера Дженкинса вне его естественной среды обитания. И, честно говоря, выражаясь словами Хэтти, она заслужила развлечений.

За десять лет работы главой Скотленд-Ярда сэр Эдвард Брайсон погружался в самые мрачные глубины человеческой души и мог назвать себя закалённым человеком.

Однако немигающий взгляд герцога Монтгомери вызывал у него желание поёжиться и объясняться.

— Хотя мы его ещё не нашли, я могу с уверенностью сказать, что он находится где-то в центральной Англии, ваша светлость.

Себастьян знал, что заставляет Брайсона чувствовать себя неловко. И он хотел поставить его в неловкое положение. Себастьян тратил на поиски сто фунтов в неделю и до сих пор не выяснил наверняка, жив ли брат. Его могли похитить, или схоронить в болоте, или ударить дубинкой по белокурой голове и ограбить.

Он сделал глубокий вдох, чтобы ослабить давление в груди.

— Почему вы так в этом уверены, Брайсон?

— Наши люди, дислоцированные в портах на южном побережье, докладывают об отсутствии подозрительных перемещений, — быстро проговорил Брайсон, — и у нас есть сотрудники, которые следят за всеми основными дорогами и гостиницами на севере…

Себастьян поднял руку.

— Я в курсе, — сказал он, — но как вы можете, глядя мне в глаза, заявлять, что твёрдо уверены в местонахождении одного маленького человека в стране размером с Британию? Вариантов может быть бесконечное множество.

Худое лицо Брайсона напряглось.

— При всём уважении, ваша светлость, даже если молодой джентльмен меняет внешность, он обычно всё равно выделяется в толпе, как белая ворона, его можно вычислить по манере поведения и речи. А беглые дворяне неизбежно передвигаются по дорогам и останавливаются в гостиницах. Им просто невдомёк отважиться уйти в лес и построить там себе убежище голыми руками, чтобы потом питаться дарами природы.

Себастьян подался вперёд в своём кресле.

— То есть ваше расследование основано на предположении, что мой брат — неженка.

Брайсон нахмурился.

— Оно основано на опыте. Вариантов может быть бесконечное множество, но умственные способности ограничены. Люди почти никогда не рассматривают альтернативы за пределами своих знаний.

После ухода Эдварда Брайсона Себастьян ещё долго сидел за столом в задумчивости.

Наконец, он отправился в свою гардеробную, где Рэмси приготовил для него вечерний костюм.

Сбежавший брат. Упрямая любовница. Назойливая королева. Любая из этих трёх дилемм вызвала бы у мужчины желание напиться. Но раз он не пил и находился в Лондоне, то решил выйти в свет.

Час спустя он покинул особняк через боковую дверь, возле которой его ожидал экипаж, чтобы отвезти в Альберт-холл.

Концертный зал выглядел точно так же, как и всегда: внизу справа от его герцогской ложи — сцена, четыре люстры, вечно пыльные красные бархатные шторы. И тем не менее всё казалось совершенно неправильным, потому что через три ложи ближе к сцене сидела Аннабель.

Перегнувшись через перила, она изучала атриум серьёзными, удивлёнными глазами. И когда её взгляд, наконец, встретился с его, она застыла, словно лань перед дулом его винтовки.

Он не мог ей кивнуть, потому что на следующий день это попало бы во все газеты.

Себастьян не сводил с неё глаз. Её не должно быть здесь. Наличие Аннабель в его вечерней программе казалось таким же необычным явлением, как две луны в небе.

Себастьяна захлестнуло чувство безысходности. Неужели так теперь будет всегда: она отвергает его, он пытается двигаться по жизни дальше, но вот она снова появляется, как какая-то экзотическая болезнь?

Кэролайн, леди Лингем, коснулась кончиком веера его руки.

— Как любопытно, — сказала она. — Я полагаю, что это ваша очаровательная деревенская девушка, вон там, в ложе Уэстер-Росса.

Будь он проклят, если попадётся на удочку.

— Как вы проницательны, — сказал Себастьян, — но вряд ли это любопытно. Мисс Арчер дружит с дочерью Уэстер-Росса. Как вы видите, они сидят рядом друг с другом.

Абсурдно, но он не мог отвести от Аннабель взгляда. На ней было платье, которого Себастьян ещё не видел, глубокий вырез открывал её молочно-белые груди больше, чем обычно.

Он уже собирался заставить себя переключить внимание на Кэролайн, когда в ложе Уэстер-Росса появился высокий долговязый мужчина. Он склонился над Аннабель в непринуждённой манере, чтобы вручить ей бокал вина. А она улыбнулась ему, как будто он подарил ей Святой Грааль.

Себастьяна пронзил неожиданный укол боли.

Его глаза сузились.

Мужчина носил круглые очки и убогий твидовый пиджак, что выдавало в нём интеллектуала. Видимо, улыбкой Аннабель поощряла его продолжать нависать над ней, что позволяло ему украдкой бросать взгляды на её декольте. Когда мерзавец, наконец, сел, то склонил голову к Аннабель, чтобы якобы указать на детали интерьера театра…

— Так, так, — заинтригованно проговорила Кэролайн. — Может, она и дружит с леди Катрионой, но, похоже, девушка здесь в качестве спутницы того мужчины из Королевского общества. Как же его зовут? Дженкинс, я полагаю.

Аннабель не сводила глаз со сцены, но не могла различить ни одной ноты. Она болезненно сознавала, что глаза Монтгомери прожигают дыру в её обнажённых лопатках.

Она должна была предвидеть его присутствие на концерте. Хорошо. Возможно, в душе Аннабель ожидала его присутствия. В душе она надеялась на встречу все эти дни. Возможно, именно поэтому провела ночь, старательно переделывая старое платье в модное. Но чего она никак не могла ожидать, так это того, что Монтгомери приведёт с собой благовидную леди Лингэм.

Аннабель сжала дрожащими пальцами ножку бокала.

«Если бы мы были равными по положению, я бы сделал тебе предложение».

Нужно дорожить моментом и достойно отпускать те вещи, которые не в силах изменить. Вот только Аннабель никак не могла забыть его слова и злилась. Нет никакой необходимости добавлять трагизма к и без того сложной ситуации.

Дуэт на сцене не смолкал. Дженкинс время от времени наклонялся к Аннабель, делая остроумные замечания о выступлении, и она не забывала кивнуть в ответ. Пока её сердце, словно шквал стрел, не пронзили вступительные ноты «На крыльях песни».

Она встала, прерывисто задышав.

Кэмпбелл и Дженкинс тоже поднялись со своих мест.

— Вам нехорошо? — тихо спросил Дженкинс, хмуро вглядываясь в её лицо.

Аннабель покачала головой.

— Я вернусь через пару минут.

Дженкинс покровительственно положил руку ей на локоть.

— Я пойду с вами.

— Нет, пожалуйста, — прошептала она. — Я отлучусь совсем не далеко, всего на несколько минут.

Профессор сдался. Он раздвинул тяжёлые шторы, и Аннабель поспешила через тёмный вестибюль в коридор.

Она прислонилась спиной к стене, тяжело дыша. Воздух. Ей нужен свежий воздух. Справа коридор заканчивался тупиком, но слева он изгибался вслед за атриумом и вёл к главной лестнице.

Аннабель не успела далеко уйти, как из другой ложи вышел мужчина и встал у неё на пути.

Сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

— Монтгомери.

Сейчас он совсем не напоминал рыцаря в сверкающих доспехах. Глаза Монтгомери сверкали так же холодно, как сапфир на его пальце.

— Окажи мне честь, — проговорил он, а затем положил ладонь ей на спину и ловко провёл через дверь. Они оказались в тускло освещённой аванложе, за окнами которой было совсем темно.

Она развернулась к нему лицом.

— Что всё это значит? — тихо и напряжённо спросила Аннабель. Если их обнаружат здесь вдвоём, её репутации придёт конец.

Монтгомери прислонился к двери и оглядел Аннабель прищуренными глазами.

— Кто он тебе?

Она в замешательстве нахмурилась.

— Кто?

— Твой спутник. Профессор.

Аннабель ахнула.

— Я не обязана вам ничего объяснять.

— Он прикасался к тебе, — сказал Монтгомери и рассеяно провёл двумя пальцами в перчатке по её локтю.

Прикосновение опалило её кожу огнём со скоростью бушующего лесного пожара.

Она чуть не отскочила назад.

— Вы не имеете на меня никаких прав, ваша светлость.

В его глазах промелькнула какая-то дикая искра, будто он собирался заявить права на Аннабель прямо здесь и сейчас.

— А он имеет? — вместо этого спросил Монтгомери.

Невероятно! Но когда она поняла причину его мрачного выражения лица, то чуть не подавилась своим едким ответом.

— Боже мой, — выдохнула она. — Ты ревнуешь.

Монтгомери моргнул.

— Похоже, что да, — сказал он. Его рот скривился с лёгким отвращением.

— Но это же абсурд, — сказала она. — Ты здесь с леди Лингэм.

Его брови опустились.

— И как это относится к делу?

— Я знаю, что между вами… существует некая договорённость.

Он кинулся к Аннабель и схватил её за плечи.

— Между нами ничего нет, — прорычал Монтгомери, — с тех пор, как я встретил тебя. Тебе кажется, что всё идёт по какому-то плану, но его не существует.

Он развернул её, и она оказалась зажатой между дубовой дверью и разгневанным аристократом. С дубом было бы куда легче справиться.

— Ваша светлость…

Лицо Монтгомери было так близко, что их носы почти соприкасались. В глубине его глаз боролись лёд и пламень.

— Ты думаешь, я это спланировал? — процедил он сквозь зубы. — Ты думаешь, что я планировал пасть жертвой собственных чувств?

— Я…

Его пальцы сомкнулись на затылке Аннабель, а рот обрушился на её губы.

Поцелуй был грубым, но причиной тому стала не агрессия, а досада. Аннабель чувствовала её в движениях его рук, шелковистого языка, жаркого рта, и через несколько секунд она пришла в ярость и отчаяние. Напрасно Аннабель упиралась ладонями ему в грудь, Монтгомери оставался непоколебимым, как стена, а её губы жадно отвечали на его поцелуи, на каждое прикосновение, покусывание и ласку, пока между бёдрами не пробудилось желание.

Аннабель вскинула голову и уставилась на него.

— Мне снова грозит опасность, что вы соблазните меня прямо у двери, ваша светлость?

Огонь примитивной страсти, бушующей в его глазах, говорил о том, что такой исход вполне возможен.

Он провёл большим пальцем по её влажной нижней губе.

— Ты позволяешь ему себя целовать?

Она оттолкнула его руку.

— Пожалуйста, не продолжай. Дженкинс — благородный человек. Он ценит меня за мой ум.

Монтгомери издал раздражающий смешок.

— Думай, как тебе угодно. Но знай, что я ценю тебя не только за это.

— Правда? — огрызнулась Аннабель. — Я думаю, что ты меня вообще не ценишь, ведь ты был так уверен, что я с радостью соглашусь стать твоей шлюхой.

Он отшатнулся, словно она дала ему пощёчину.

— Ничего подобного.

Монтгомери поражённо уставился на Аннабель, искренне оскорблённый её заявлением.

Она всплеснула руками.

— Там, откуда я родом, так называют женщину, которая продаёт своё тело за деньги.

— Между нами всё не так.

— Скажи на милость, в чём разница?

Он побледнел как полотно.

— Ты была бы со мной ради меня самого, — хрипло проговорил Монтгомери, — а не ради моих денег.

Мольба, просквозившая в его властном голосе, выбила из Аннабель всю воинственность. Долгое мгновение они просто смотрели друг на друга, оценивая нанесённые раны.

Они оба пролили кровь.

Аннабель прислонилась спиной к двери.

— Даже если бы я не заботилась о своей собственной репутации, в тех отношениях, которые ты предлагаешь, любой наш ребёнок будет незаконнорождённым.

Упоминание о детях застало его врасплох. Естественно. Об этом побочном эффекте своих утех мужчины никогда не думают.

— Герцогские внебрачные дети живут лучше, чем подавляющее большинство британского населения, — сказал он.

— В материальном плане — да. Но однажды они поймут мою роль. И что они всегда будут на втором месте после твоих законных детей.

Монтгомери стиснул зубы.

— Чего ты от меня ждёшь, Аннабель? Чёртово предложение?

Предложение.

Брак. С Себастьяном.

Слова отозвались глубоко в её душе, в ушах зазвенел хор тихих голосков, нашёптывавших манящие вещи. Она заставила их замолчать, едва заметно качнув головой.

— Я ничего не жду.

Он принялся расхаживать по комнате.

— Я могу дать тебе всё! Всё, кроме брака, и ты это знаешь. Моё имя уже пережило один скандал, другого просто не выдержит. Скандал погубит брата. Запятнает моих детей. Я потеряю союзников. Моё положение. Очерню имя Монтгомери… что я буду за человек? Я стану не лучше своего отца, который погряз во власти страстей и прихотей. — Он повернулся к Аннабель, его тело вибрировало от напряжения. — Ты этого хочешь? Ты хочешь, чтобы я изменил своё место в истории, чтобы доказать, как сильно я тебя хочу?

В комнате вдруг стало тесно. Стены, потолок, пол начали смыкаться вокруг Аннабель.

Она закрыла глаза, пытаясь замедлить поток слов в голове.

— Это безумие между нами пора прекратить, — выдавила Аннабель.

Тишина.

— Это не безумие, — натужно проговорил он, — это…

Монтгомери хранил мрачное выражение лица. Она видела, как он с трудом пытается подобрать нужные слова. Но, даже если у их отношений появится название, это ничего не изменит. Его имя всегда будет стоять у него на первом месте.

— Что бы между нами ни происходило, — сказала Аннабель, — это пройдёт, если только ты оставишь меня в покое.

Глава 22

Утром в день марша Люси собрала всех суфражисток на Оксфордском вокзале. Холодный ветер пронёсся по платформе и окутал их удушливыми клубами чёрного дыма, которые поднимались от ожидающего поезда.

— Как бы мне ни было больно это повторять, — сказала Люси, — но наша демонстрация должна пройти абсолютно мирно, поэтому нам нельзя скандировать, учинять случайные или преднамеренные препятствия для входа в парламент. И никаких обращений с петициями к прохожим.

Аннабель рассказала Люси, что Монтгомери в курсе их планов. Конечно, Люси всё равно решила идти до конца. Сегодня утром она пребывала в отличном настроении, её серые глаза горели хищным блеском. Стойкая приверженность к определённой идеологии. Аннабель мысленно встряхнулась. Чем скорее ей перестанет повсюду мерещиться Монтгомери, тем лучше.

— Что насчёт плаката? — спросила леди Мейбл.

Люси кивнула.

— В данный момент его укладывают в багажный вагон.

— Надеюсь на это, — сказала леди Мейбл. — Я потратила несколько часов, пытаясь распределить буквы равномерно.

— Нужно было применить математические расчёты, — пробормотала Катриона за плечом Аннабель. Аннабель удивленно посмотрела на подругу. Совсем не похоже на Катриону делать едкие замечания. Возможно, она нервничала в преддверии марша. Аннабель, конечно, скучала по неизменно жизнерадостной Хэтти, но все, кроме самой Хэтти, согласились, что ей будет лучше остаться в Оксфорде. Никто не хотел навлечь на себя гнев могущественного Жюльена Гринфилда в случае, если что-то пойдёт не так.

Всё пройдёт благополучно.

Поезд издал оглушительный гудок.

— Все взяли ленты? — спросила Люси. — У меня есть несколько запасных, на всякий случай. — Она похлопала по своему внушительному портфелю, который висел у неё на плече. Вперёд никто не вышел. Угроза получить публичный нагоняй от леди Люси заставила всех девушек прилежно упаковать с собой ленты.

Они разделились, и Аннабель направилась в вагон третьего класса. Впереди медленно двигалась фигура в объёмном сером плаще с капюшоном, вызывая недовольство пассажиров. У дверей поезда она остановилась, в нерешительности изучая вагон.

Пассажиры продолжали ворчать и толкаться.

— Прошу прощения, — послышался женский голос из глубины плаща.

Быть не может! Сделав несколько решительных шагов, Аннабель протиснулась мимо незнакомки и заглянула ей в лицо.

— Хэтти!

— Тише, — сказала Хэтти, нервно оглядываясь по сторонам.

Аннабель отвела её в сторону.

— Какого чёрта ты здесь делаешь?

— Собираюсь отбыть в Лондон.

Аннабель пришла в ужас.

— Тебе нельзя ехать.

— Но я отлично замаскировалась, видишь? — Она указала на свой жуткий шерстяной плащ.

— Замаскировалась? Хэтти, этот плащ вышел из моды лет пятьсот назад. Даже постаравшись, тебе бы не удалось привлечь ещё больше внимания.

В глазах Хэтти вспыхнул бунтарский огонёк.

— Я еду в Лондон.

— Но что, если тебя кто-нибудь узнает? Твой отец придёт в ярость, и это погубит нас всех.

— Но я столь же привержена нашему делу, как и ты. Я посещала все встречи, проводила исследование. Я не хочу остаться не у дел, как изнеженная принцесса, в то время как мои подруги сражаются на передовой.

Господи!

— Мы все знаем, как ты хочешь отправиться с нами, — сказала Аннабель. — Никто не будет держать на тебя зла, если ты останешься в Оксфорде.

Хэтти покачала головой.

— Я уже сбежала от мистера Грейвса. Я не могу подставить человека без причины.

— Кто такой мистер Грейвс?

— Мой личный охранник.

Аннабель замолкла. Она никогда не замечала около Хэтти охранника.

Подруга цинично улыбнулась.

— Он специально обучен оставаться незаметным. Тебе бы было комфортно, если бы мы отправились на прогулку, а нам в спину дышал мрачный человек с пистолетом? Хотя я всегда знаю, что он где-то неподалёку, вне зависимости от того, вижу его или нет.

Брать Хэтти в Лондон было неправильно. Аннабель чувствовала это на инстинктивном уровне человека, которому давно приходилось заботиться о себе самому.

Раздался гудок, и работники станции принялись им махать, призывая пройти в вагон.

— Так и быть, — пробормотала она, — только держись рядом. И не поворачивайся спиной к мужчинам, иначе они могут тебя ущипнуть или схватить.

— Ущипнуть и схватить, — повторила Хэтти, в недоумении уставившись на Аннабель.

Аннабель бросила на неё выразительный взгляд.

— Ты больше не пассажирка первого класса.

Маркиз Хартфорд, нынешний владелец фамильного поместья Себастьяна, был медлительным человеком. Он мучился подагрой, которая мешала ему быстро передвигаться. Из-за этого коридоры парламента казались бесконечными. Себастьян с маркизом плелись к залу заседаний в полном молчании, и слава богу, учитывая, что их объединяла только взаимная неприязнь.

— Джентльмены, вы только посмотрите! — Граф Рочестер стоял у одного из окон коридора, пристально глядя на улицу.

Пульс Себастьяна участился. Он догадывался, что привлекло внимание Рочестера. Тем не менее всё равно оказался не готов увидеть быстро собирающуюся толпу на площади внизу. Потоки женщин с зелёными, сверкающими на солнце лентами через плечо стекались со всех сторон.

— Ну и ну! — воскликнул Хартфорд, — значит, слухи не врали. — Он усмехнулся. — Интересно будет понаблюдать.

— Их тысячи, — с явным неодобрением констатировал Рочестер.

— Неважно, — сказал Хартфорд, — полиция скоро положит этому конец.

— Демонстрация должна быть незамедлительно подавлена самым жёстким способом, иначе подобный цирк нас может ожидать каждую неделю. Нужно вызвать охранников в качестве подкрепления для полиции.

Себастьян пристально посмотрел на Рочестера.

— Охранники не обучены для этой работы.

Хартфорд провёл кончиком языка по нижней губе.

— Если бы эти женщины вели себя прилично, им бы нечего было бояться.

Себастьян холодно на него посмотрел.

— У британских граждан есть право собираться в общественных местах.

— Для подобных собраний, — сказал Рочестер, — им необходимо получить разрешение.

— У них есть разрешение, — ответил Себастьян.

— Как это возможно? — раздражённо спросил Хартфорд. — На каком основании? Местный совет никогда бы его не выдал, они угрожают спокойствию общественности.

— Судя по всему, у совета не было таких опасений.

Рочестер и Хартфорд нахмурились, но не стали его расспрашивать. Ведь всем было известно, что Себастьян находится в курсе дел недоступных остальным.

Женщины на площади взялись за руки, образовав живые цепи, как будто могли обеспечить себе безопасность количеством собравшихся.

Была ли Аннабель среди них?

Возможно. Когда она прислушивалась к его совету чего-то не делать?

— Противоестественные создания, — пробормотал Рочестер себе под нос. Обычно он не выказывал особых эмоций, но сейчас его лицо исказилось от отвращения.

Себастьян всегда знал, что его партия рациональных интересов совсем не рациональна, но никогда ещё это не было так очевидно, как сейчас. Дизраэли выступал за безграничную империю, за людей, жаждущих славы вместо хлеба. Рочестер и Хартфорд хотели увидеть, как женщинам причинят вред за их убеждения. В конечном итоге партией тори управляли те же эмоции, что и социалистами, которые хотели сокрушить аристократию. Себастьяну показалось, что ему стало тесно в собственном теле, он переступил с ноги на ногу, почти как Аполлон, когда конь готовился рвануть с места.

Рочестер вытащил карманные часы.

— Монтгомери. Вы должны открыть заседание через три минуты.

Себастьян подавил рефлекс ещё раз окинуть взглядом площадь. Он не отвечал за Аннабель. Она ясно дала понять, что не хочет этого. Крометого. Ему предстояло выиграть выборы.

Парламентская площадь напомнила Аннабель гудящий улей, полный целеустремлённых, энергичных женщин. Погода была на их стороне. Солнце стояло высоко в небе, отчего привычный зимний туман рассеялся. Их плакат заметят с расстояния в сотни ярдов.

Мимо Аннабель протиснулась Люси, чьи тонкие брови были озабоченно сдвинуты.

— Пришло больше женщин, чем планировалось, — сказала она. — Я бы сказала на тысячу.

Теперь становилось понятно, почему едва ли хватало места, чтобы развернуться.

— Это плохо?

Люси продолжала хмуриться.

— Нет, — ответила она. — До тех пор, пока все будут вести себя цивилизованно и спокойно. Всем вести себя цивилизованно и спокойно!

— Люси…

— Я должна отдать команду разворачивать плакат, — сказала Люси и исчезла.

Минуту спустя над их шляпками во всём своём великолепии поднялся двадцатифутовый плакат, вызвав бурю восторгов. Большие буквы на нём гласили: «ВНЕСИТЕ ПОПРАВКУ В ЗАКОН О СОБСТВЕННОСТИ ЗАМУЖНИХ ЩЕНЩИН ПРЯМО СЕЙЧАС». Из окон Вестминстера его нельзя будет не заметить.

— О, как чудесно, — пробормотала Хэтти.

Аннабель кивнула, чувствуя стеснение в груди. Эмоции окружающих женщин проникали сквозь неё, как солнечные лучи сквозь воду, учащая пульс и согревая изнутри и снаружи. Может быть, поэтому люди присоединялись к борьбе за правое дело?

Биг-Бен пробил четверть первого. Вдоль тротуара начали выстраиваться зрители, но если они ожидают представления, то останутся разочарованными. План состоял в том, чтобы женщин увидели, а не услышали.

В половине первого по толпе прокатилась тревожная волна. Аннабель настороженно огляделась. Будучи выше ростом, она сразу заметила, что слева на них надвигается единый фронт мужчин в шляпах с блестящими шипами. По спине пробежала дрожь. Сотрудники Лондонской столичной полиции.

— В чём дело? — спросила Хэтти, вытягивая шею.

— Полиция.

— О господи. — Лицо Хэтти стало белым как мел.

Аннабель сжала плечо подруги и поняла, что ту трясёт.

— Всё будет хорошо, — сказала она. — Думаю дело в том, что нас просто собралось слишком много.

Хэтти отчаянно замотала головой.

— Отец… если он узнает… Я ведь сбежала от мистера Грейвса…

— Может, тебе лучше снять ленту, — спокойно предложила Аннабель, — и постараться выглядеть весёлой.

С испуганным видом Хэтти стянула ленту через голову и попыталась засунуть её в карман плаща.

— Нет, — сказала Аннабель, — отдай ленту мне. Они не должны обнаружить её у тебя.

Полицейские разделились и стали быстро просачиваться сквозь толпу. Видимо, они пытались разбить собравшихся демонстрантов на более мелкие группы, чтобы согнать с площади.

Перед ними остановился седовласый полицейский с обвисшими усами. За ним следовал ещё один помоложе, маслянистый взгляд его тёмных глаз сразу же насторожил Аннабель.

— Пожалуйста, следуйте за мной, мисс, — сказал тот, что постарше. — Дамы, проходите.

Хэтти схватила её за руку.

— А что, если они возьмут наши данные? — прошептала она.

— У них нет на то оснований, — пробормотала Аннабель, но Хэтти начала прерывисто дышать. — Ты можешь избавиться от плаща? Отделись от нас, когда подойдём к тротуару и притворись сторонним наблюдателем.

Хэтти на ходу скинула привлекающий внимание плащ, обнажив простую коричневую униформу, которая слишком плотно облегала её пышные формы. Видимо, какая-то кухонная служанка лишилась своего платья.

— Какая хорошенькая девица, — послышался шелковистый голос, от которого волосы на затылке Аннабель встали дыбом. Полицейский с маслянистым взглядом догнал их и теперь, идя рядом, беззастенчиво рассматривал Хэтти. — Как тебя зовут, милая?

Сердце Аннабель бешено заколотилось. С таким типом мужчин нужно обращаться очень, очень осторожно. Хэтти, конечно, сделала то, что сделала бы любая благовоспитанная леди — вздёрнула нос и проигнорировала нахала.

Выражение лица полицейского почему-то стало бесстрастным.

— Эй, — рявкнул он, — я с тобой разговариваю.

Взгляд Аннабель метнулся к пожилому полицейскому. Он шёл далеко впереди, возможно, и не догадываясь, что происходит у него за спиной.

— Ты, — сказал полицейский помоложе, — да, я с тобой разговариваю.

Хэтти молчала. Мысли Аннабель понеслись вскачь.

— Спесивая сучка, — пробормотал мужчина, заставив Хэтти ахнуть. Он обхватил её за талию и притянул к себе.

Не успев подумать, Аннабель встала у них на пути.

— Сэр, не делайте этого. — Её собственный голос доносился до неё сквозь приглушённый рёв в ушах.

Полицейский остановился с удивлённым видом. Затем его скользкий взгляд медленно прошёлся по Аннабель.

— Ну-ка, кто тут у нас.

— Сэр…

— Будь паинькой и шагай дальше, — сказал он. — Мы тут заняты. — Не сводя глаз с Аннабель, он потянулся к груди Хэтти и сжал её.

Болезненно бледное лицо Хэтти застыло в шоке.

Губы мужчины растянулись в ухмылке.

Аннабель захлестнула волна ярости, она сжала правую руку в кулак и замахнулась, прицелившись в улыбающийся рот мужчины.

Послышался хруст, вой, и обе руки полицейского взметнулись к носу.

— Беги, беги, — сказала Аннабель Хэтти и подтолкнула подругу.

Зажав нос руками, мужчина уставился на неё сверкающими от гнева глазами.

Чёрт возьми. Должно быть, она нанесла ему хороший удар.

Теперь она почувствовала боль в костяшках пальцев.

Раздался свист, кто-то схватил Аннабель сзади, а мужчина с маслянистым взглядом бросился на неё спереди. Только не это. Она пнула его, попав грубым ботинком по колену. Его нога подогнулась.

— Будь ты проклята!

Другой полицейский резко развернул её и встряхнул, всё вокруг Аннабель пышело насилием, пока она в панике пыталась вырваться на свободу. Послышался треск ткани, Аннабель споткнулась и сильно ударилась коленями о брусчатку. Под ногами толпы она мельком увидела свою, втоптанную в грязь, шляпку.

Это уже не игрушки. Она ранила одного из полицейских.

Ей заломили руки за спину и подняли на ноги.

Первым желанием было начать извиваться и царапаться как кошка.

Но тут сквозь туман в голове она почувствовала тупую боль в коленях. Полицейские всё равно одолеют Аннабель. Поэтому она перестала сопротивляться.

Её запихнули в ближайший полицейский фургон и захлопнули дверь

Она села, откинула волосы с лица и обвела помещение диким взглядом.

Со скамеек вдоль стен на неё смотрели бледные лица трёх женщин.

Аннабель с трудом поднялась на ноги и поморщилась, когда её колени болезненно запротестовали.

— Вот, садись, милая. — Одна из женщин, едва ли старше её самой, похлопала по краю деревянной скамьи слева от себя.

Аннабель опустилась на сиденье, пытаясь унять дрожь в руках и ногах. Сквозь стены фургона до них всё ещё доносился разъярённый, гнусавый голос полицейского, которого она ударила.

— Что происходит? — спросила Аннабель, едва узнав свой собственный потрясённый голос.

Прежде чем женщины успели ответить, дверь фургона снова распахнулась и внутрь забрался полицейский.

Слава богу, не тот, которого она побила.

Фургон пришёл в движение, отчего Аннабель едва не упала со скамьи.

— Сэр, — хрипло проговорила она, — куда вы нас везёте?

— Пожалуйста, не разговаривайте, мисс, — ответил молодой полицейский, избегая встречаться с ней взглядом.

Она пристально посмотрела на него, но он упрямо уставился перед собой.

— Они везут нас в тюрьму, милая, — сказала женщина рядом с ней.

В тюрьму?

— Я настоятельно прошу вас хранить молчание, — повторил полицейский уже более резким тоном и положил на колени дубинку. На скамейке напротив зарыдала миниатюрная блондинка с помятой зелёной лентой через плечо.

Не прошло и пятнадцати минут, как фургон остановился перед внушительным зданием. Железные буквы над въездными воротами дали Аннабель точно понять, где она находится: Тюрьма Миллбанк.

Их заставили целый час прождать в затхлой приёмной. При звуке колокольчика Аннабель провели в затхлый кабинет. Когда она заняла своё место, конторский служащий за письменным столом даже не удостоил её взглядом. Он смотрел в объёмную учётную книгу перед собой, держа наготове ручку.

Ровным голосом он спросил её имя, место жительства и велел предъявить содержимое ридикюля.

Затем придвинул к ней книгу.

Рядом с именем Аннабель значилось: «Препятствование задержанию и нападение на государственного служащего».

Дрожащей рукой Аннабель нацарапала свою подпись.

— Сэр. Что будет дальше?

Не поднимая глаз, мужчина потянулся к колокольчику на столе.

— Сэр, — взмолилась она. Он посмотрел на неё, а затем прищурился, как будто ему в глаза неожиданно ударил яркий свет. Его рука снова опустилась на стол.

— Что ж, мисс, — ответил мужчина, — завтра вы всё узнаете.

К горлу подступила паника.

— Я останусь здесь на ночь?

— Это обычная процедура, мисс. Если только кто-нибудь не внесёт за вас залог и не заберёт раньше.

— Залог, — прошептала она. У неё не было денег, чтобы внести залог. Никто даже не знал, где она находится.

Служащий поднял колокольчик.

Она умоляюще наклонилась к нему.

— Сэр, не могли бы вы передать одно сообщение?

Он помедлил, а потом с сожалением покачал головой.

— Боюсь, что не сегодня, мисс.

— Пожалуйста, всего одно сообщение. Для леди Катрионы Кэмпбелл.

— Для леди? — Сочувствие в его глазах сменилось на подозрение.

Неудивительно. Она совсем не походила на женщину, с которой может водить дружбу леди. Аннабель потеряла шляпку, пуговицы на пальто были оторваны, да и на лифе платья парочки не хватало, и бог знает, как выглядела её причёска. Если бы она назвала имя графа Уэстер-Росса, её бы отправили прямиком в Бедлам.

Она снова опустилась на стул.

— Неважно.

В камере Аннабель вновь встретилась с женщинами из фургона. Высоко в стене находилось единственное окно, из мебели присутствовал лишь деревянный табурет и узкая койка слева. Из трещин в старых половицах поднимался зловонный запах отбросов и отчаяния.

Женщина с северным акцентом, которая предложила Аннабель место в фургоне, расположилась на грязной койке. Белокурая хрупкая девушка робко сидела рядом с ней, обхватив себя руками.

— Почему мы здесь? — всхлипнула она.

— Я? — Северянка вытянула ноги. — За оказание сопротивление полицейскому, когда он попытался ущипнуть меня за грудь.

Девушка, стоявшая рядом с Аннабель, захихикала.

— Ты рискнула загреметь в Миллбэнк из-за каких-то обжиманий? — спросила она с сильным акцентом кокни, что заставило Аннабель впервые как следует её разглядеть.

С сурового лица на неё смотрели мрачные глаза.

— На что уставилась? — прорычала она.

— Вы не суфражистка, — сказала Аннабель.

Выражение лица сокамерницы стало насмешливым.

— Нет. Мне шьют, что я, дескать, по карманам шарила, — со смешком проговорила она. — Слава богу, ничё не нашли, иначе… — Девушка провела пальцем по тощей шее.

Аннабель прислонилась к стене и медленно осела на пол.

Она оказалась в тюрьме. И делила камеру с настоящими преступницами.

Но, разбив полицейскому нос, Аннабель теперь тоже стала преступницей.

Камера начала вращаться.

Её привлекут к ответственности. Дадут срок. Выгонят из Оксфорда… Жизнь только что пошла под откос. Желудок сжался, будто Аннабель кубарем покатилась вниз.

Она уткнулась головой в колени. Каменная стена холодила спину. Грудь, запястья, голова, колени, болели после грубого обращения.

Перед глазами промелькнула злобная ухмылка полицейского, Аннабель сотрясла дрожь отвращения. Он выглядел таким довольным, зная, что может причинить боль и унизить Хэтти, а они не смогут дать ему отпор.

Она пошевелила ноющими пальцами. Аннабель дала отпор. Но даже тётя Мэй не смогла бы вообразить, что импульсивность однажды доведёт её до тюрьмы.

Время медленно тянулось, тени сгущались, и камера погружалась в полумрак. Каждые четверть часа через окно доносился бой Биг-Бена.

Через некоторое время после семи вечера дверь камеры распахнулась, и на пороге появился тюремный охранник.

— Энн Хартли.

Девушка-суфражистка с севера поднялась с койки.

— Сэр?

— За вами пришёл брат.

— Давно пора, — пробормотала Энн Хартли. — Удачи, — бросила она через плечо и поспешила к двери, едва не спотыкаясь о подол своей узкой юбки.

Карманница даже не подняла головы. Белокурая суфражистка посмотрела на дверь блестящими в темноте глазами.

— У меня никого нет, — проговорила она. — За мной никто не придёт. — В её голосе послышались истерические нотки. — У меня никого нет, — повторила бедняжка и начала раскачиваться взад-вперёд, отчего койка заскрипела.

— Эй. Заткнись, — бросила девушка с акцентом кокни.

Девочка всхлипнула, но скрип продолжился.

Аннабель с трудом поднялась на ноги. Она устроилась на освободившемся месте рядом с раскачивающейся девушкой и молча обняла её за плечи. Девушка прижалась к Аннабель и заплакала как ребёнок.

Когда снова послышались тяжёлые шаги охранника, было уже около десяти часов вечера.

— Мисс Аннабель Арчер. Пожалуйста, следуйте за мной.

Она поднялась с хрустом в коленях. Девушка, Мэгги, потянулась к руке Аннабель и слабо её сжала. Некоторое время назад Мэгги смирились со своим положением.

Аннабель последовала за охранником на негнущихся ногах, щурясь от яркого света в коридоре.

Должно быть профессор Кэмпбелл, граф Уэстер-Росс пришёл. Или её вели на допрос.

Пожалуйста, пусть это будет граф.

Они поднялись по длинной лестнице, в конце которой у Аннабель разболелись колени.

Охранник остановился перед массивной чёрной дверью, на которой под маленьким окошком висела медная табличка: «Кабинет начальника тюрьмы». Внутри спиной к Аннабель стоял мужчина.

Словно в тумане, она увидела знакомые светло-белокурые волосы.

Глава 23

Кабинет начальника тюрьмы производил гнетущее впечатление. Потолки в нём были низкие, стены обиты тёмными панелями, а от старых пыльных ковров исходил неприятный запах.

И здесь находился Монтгомери.

Всё тело Аннабель внезапно ослабело. Ей захотелось упасть в объятия герцога, закрыть глаза и позволить ему увести её с собой. Куда угодно.

С опозданием она вспомнила, что нужно сделать реверанс.

— Ваша светлость.

Его лицо, странным образом, не выражало никаких эмоций. Светло-серые глаза прошлись по её грязным юбкам, по лифу, где отсутствовало несколько пуговиц… Аннабель почувствовала, что краснеет и смущённо провела рукой по волосам.

Сделав два больших шага, он очутился перед ней, окутав Аннабель запахом дождя и влажной шерсти. Пристальный взгляд Монтгомери методично изучал её лицо.

— Ты не пострадала?

Тихий вопрос лишил Аннабель последнего самообладания. В носу начало щипать. Она быстро заморгала, сдерживая слёзы.

— Я в порядке.

Внимание Монтгомери переключилось на охранника позади неё, его глаза похолодели, напомнив замёрзшее море.

— Покажите мне, где её держали.

В кабинете воцарилась неловкая тишина.

— Сейчас же.

— Конечно, ваша светлость, — пробормотал охранник. — Пожалуйста, следуйте за мной, ваша светлость.

Аннабель смотрела вслед удаляющейся спине Монтгомери, силясь сохранять спокойствие… Почувствовав, как кто-то прикоснулся к её локтю, она вздрогнула.

— Рэмси.

Она встретилась с тёплым взглядом карих глаз камердинера.

— Мисс Арчер. Мне очень приятно снова с вами встретиться. — Он неодобрительно осмотрелся вокруг. — Хотя и при довольно необычных обстоятельствах. — Слуга подвёл её к стулу у стены. — Позвольте.

Аннабель опустилась на деревянное сиденье. Колени, скрытые юбками, сильно дрожали.

— Как он узнал, что я здесь? — спросила она.

Рэмси кивнул.

— Во-первых, позвольте мне извиниться за задержку. Заседание в Вестминстере, разумеется, затянулось. Когда его светлость собрался уходить, то столкнулся с тремя молодыми леди, которые его поджидали и сообщили, что вас задержала Лондонская столичная полиция. Затем потребовалось некоторое время, чтобы найти нужное, э-э, учреждение.

В голове всё плыло. Ответ Рэмси вызвал ещё больше вопросов. Почему её подруги отправились именно к Монтгомери? Но, что более важно, почему он за ней пришёл?

Рэмси явно неправильно истолковал её смущённое молчание.

— Теперь всё закончилось, мисс, — успокоил он. — Начальник этого… места… должен появиться с минуты на минуту, и тогда мы сможем покончить со всеми этими неприятностями.

И действительно, начальник тюрьмы прибыл раньше, чем вернулся Монтгомери. Он выглядел так, словно уже успел уютно устроиться возле камина, когда ему пришлось поспешно одеться и вернуться на рабочее место. С ним вместе явился конторский служащий, который заставил Аннабель расписаться в учётной книге, и, судя по промокшей от дождя шляпе, именно его и послали за начальником.

Когда несколько минут спустя Монтгомери вошёл в кабинет, его глаза неестественно блестели, а на левой щеке еле заметно подрагивал мускул.

Начальник тюрьмы метнулся за свой огромный стол.

— Местные камеры абсолютно не соответствуют требованиям Министерства внутренних дел, — без предисловий сообщил Монтгомери. — В них слишком грязно, холодно, и они переполнены.

Начальник нервно ослабил узел галстука.

— К сожалению, наблюдается нехватка…

— И на каком основании задержали эту женщину? — спросил Монтгомери. — У суфражисток есть разрешение на проведение демонстрации.

Неужели?

Начальник тюрьмы начал судорожно листать учётную книгу.

— Действительно, у них есть разрешение, — сказал он. — Похоже, преступниц, я имею в виду, дам, задержали за сопротивление и нападение. — Он неуверенно поднял глаза. — Мисс Арчер… э-э… разбила нос полицейскому.

Последовала короткая изумлённая пауза.

— Очевидно, что это недоразумение, — вкрадчиво произнёс Монтгомери.

Начальник тюрьмы кивнул.

— Разумеется, ваша светлость.

— В таком случае запись о правонарушении должна быть аннулирована, а шериф проинформирован о том, что дело мисс Арчер прекращено.

— Конечно, сэр.

Не сводя глаз с начальника тюрьмы, Себастьян жестом подозвал Рэмси.

— Какова сумма залога?

Начальник заметно удивился. Очевидно, он ожидал, что герцог просто заберёт с собой заключённую и уйдёт.

— Пятьдесят фунтов, ваша светлость.

Аннабель едва не открыла рот от изумления. Сумма была ошеломляющей. Заметив, что Рэмси вытащил чековую книжку из внутреннего кармана пальто, Аннабель стало дурно.

Монтгомери подписал чек и молча повернулся, намереваясь уйти.

Рэмси предложил ей руку, но ноги Аннабель словно приросли к месту.

— Мисс? — позвал Рэмси.

Монтгомери обернулся и нетерпеливо на неё посмотрел. Когда Аннабель подошла к нему и поднялась на цыпочки, чтобы прошептать на ухо свою просьбу, выражение его лица приняло озадаченный вид. Ей не хотелось находиться к нему так близко, от неё, вероятно, несло тюрьмой, но…

— В камере осталась ещё одна суфражистка, — тихо проговорила Аннабель, — Мэгги. За ней некому прийти, и она в ужасе.

Монтгомери отстранился и посмотрел на неё долгим, непроницаемым взглядом.

Затем он протянул руку к Рэмси, который тут же снова вытащил чековую книжку.

В кабинете воцарилась гробовая тишина, когда герцог подписал второй чек на пятьдесят фунтов и приказал освободить Мэгги утром.

Щёки Аннабель запылали. Она подумала о карманнице, желание помочь и ей тоже вступило в борьбу со здравым смыслом. Но Монтгомери положил конец замешательству. Уверенно взяв её под руку, он вывел Аннабель из кабинета.

Под проливным дождём у чёрного входа их ожидала карета без опознавательных знаков.

Рэмси бросил промокшему кучеру монету.

— Белгрейв-сквер, тридцать семь.

Пока карета, покачиваясь, катилась по ночному Лондону, они сидели в тишине. На лице Монтгомери играли свет и тени от проплывающих мимо уличных фонарей. Он выглядел чужим, словно посторонним, отчего Аннабель почувствовала себя совсем потерянной.

Монтгомери только что потратил на неё сотню фунтов, а она даже не была его любовницей. Он обыскал все тюрьмы Лондона, и это после того, как Аннабель велела ему держаться от неё подальше. Будучи по натуре строгим и сдержанным человеком, ему наверняка претило использовать своё положение для того, чтобы вызволить Аннабель на свободу. Простого «спасибо» казалось до смешного мало в данных обстоятельствах.

— Куда мы направляемся? — наконец, спросила она.

— Прошу прощения, — ответил он, — я думал, ты знаешь. В мою резиденцию в Белгравии.

Монтгомери не смотрел на Аннабель. Сегодня вечером он взглянул на неё от силы пару раз и то лишь для того, чтобы удостовериться в отсутствии признаков жестокого обращения. От этой мысли Аннабель почувствовала, что грудь словно придавило валуном.

— Если только не предпочитаешь остановиться в «Кларидже», — добавил он, когда она не ответила.

— В отеле? — Даже Аннабель слышала об этом знаменитом месте.

Он кивнул.

— Можешь воспользоваться моим личным номером. Завтра тебя без труда доставят на железнодорожный вокзал.

Монтгомери говорил очень вежливо. Обезличенно. И не только потому, что рядом находился Рэмси. Аннабель ощущала образовавшуюся между ними дистанцию, ослабевающую связь, как будто он аккуратно перерезал невидимую нить, которая соединяла их друг с другом почти с первой встречи. Очевидно, Монтгомери всё ещё чувствовал внутреннюю потребность её защищать, но было ясно, что он не желал испытывать подобных стремлений. Что ж. Он всего лишь делал то, о чём она сама его попросила: держался от неё подальше. Это должно было принести облегчение. Но валун на груди продолжал медленно сдавливать лёгкие.

— Меня вполне устроит Белгрейв-сквер, ваша светлость.

Оштукатуренный в белый цвет городской особняк Монтгомери возвышался на четыре этажа и выходил окнами на уже тёмный парк через улицу. Главный вход обрамляли четыре белые колонны. Всего час назад Аннабель сидела в тюрьме и вот уже находилась в самом богатом районе Лондона, от этого голова шла кругом. Держась за руку Рэмси, она, словно старуха, с трудом поднялась по лестнице. Пока лакеи забирали перчатки, пальто и шляпы, Аннабель успела заметить люстру и широкую дубовую лестницу.

Монтгомери заговорил со служанкой, чьё строгое платье и манеры говорили о том, что она работает здесь экономкой. Наконец, он повернулся к Аннабель с тем же отчуждённым выражением лица.

— Милли проводит тебя в твою комнату, — сказал он, кивнув в сторону молодой горничной, стоявшей рядом с экономкой. — Не стесняйся попросить приготовить ванну или принести тебе еды.

Ванна. Еда. Божественно.

Но Аннабель с радостью бы променяла всё это на одну лишь нотку тепла в его голосе.

На его подбородке поблёскивала золотистая щетина. Должно быть, он побрился рано утром, а сейчас уже приближалась полночь. Монтгомери провёл ещё один долгий трудный день, о чём свидетельствовали щетина и резкие морщинки вокруг его прекрасного рта. В конечном счёте, он был обычным смертным.

Стеснение в груди не давало Аннабель ровно дышать. Ей хотелось просто уткнуться лицом в плечо Монтгомери, ведь несмотря ни на что, он всё равно производил впечатление человека, на которого мог положиться весь мир. И, возможно, ему самому бы не помешало получить немного нежности в ответ.

Её пристальный взгляд не ускользнул от его внимания. В глубине глаз Монтгомери вспыхнул огонёк, и его непроницаемое выражение лица дало трещину. На мгновение Аннабель показалось, что он собирается прикоснуться к ней, но он лишь сжимал и разжимал правый кулак.

— Спокойной ночи, мисс Арчер, — сказал он.

— Хотите принять ванну, мисс, пока я готовлю для вас комнату? — спросила Милли.

Аннабель комната показалась идеально подготовленной. Холодную элегантность светло-голубых деревянных панелей и высокого оштукатуренного потолка смягчали тёмные бархатные шторы и потрескивающий огонь в камине.

— С удовольствием приму ванну, — ответила Аннабель. Всё что угодно, лишь бы смыть с себя тюремный смрад.

Внутри изысканной ванной комнаты, отделанной белой плиткой, располагалась овальная медная ванна с блестящими кранами. На полках стояли стеклянные баночки с кусочками измельчённого мыла и розовые хрустальные флаконы с экстрактом лаванды и розовым маслом.

Милли открыла краны, и в ванну хлынули горячие потоки воды, от которых поднимался пар. Горничная помогла Аннабель раздеться и вышла, но затем поспешно вернулась с охапкой накрахмаленных белых полотенец, ночной рубашкой и белым шёлковым халатом. Милли положила вещи на стул у ванны и исчезла, шурша накрахмаленными юбками.

Погрузившись в горячую, благоухающую лавандой воду, Аннабель мгновенно расслабилась. Её голова опустилась на край ванны. Как приятно для разнообразия почувствовать себя невесомой. Отдавшись ощущениям, Аннабель не могла найти в себе сил взять кусок мыла. Шелковистая, роскошная пена напоминала сливки. От нежного прикосновения губкой всё тело охватил жар и начало покалывать. В ту роковую ночь Аннабель чувствовала то же самое, когда пустилась на поиски Монтгомери по всему Клермонту, словно он был лекарством от смертельного недуга. Но тогда ей хотелось получить последний поцелуй и проститься. Теперь стало абсолютно понятно, каким нелепым был тот план. Каждый новый поцелуй только сильнее разжигал её аппетит. Сколько бы они ни целовались, ни проводили вместе время, вполне возможно, Аннабель никогда не будет готова проститься с Монтгомери.

Она провела губкой по опухшим, саднящим костяшкам пальцев и поморщилась. Сегодня Аннабель оказалась в шаге от того, чтобы разрушить свою жизнь. Но вдруг появился Монтгомери и спас её с той же лёгкостью, с какой открыл бы дверцу клетки с пойманной птицей. И, как любой разумный человек, вызволив дикое животное из плена, он отправит его восвояси.

Это причиняло боль.

Какой бы путь они ни выбрали, в конце ждала боль.

Хотя мысль о том, что Аннабель больше никогда не ощутит вкуса его поцелуев, причиняла самую сильную боль.

Она осторожно положила губку на край ванны.

Монтгомери подарил ей завтрашний день.

Аннабель могла подарить им обоим эту ночь.

Она поднялась из горячей ванны и покачнулась, почувствовав небольшое головокружение. Аннабель промокнула себя полотенцем и втёрла немного розового масла во влажную кожу, распустила волосы и принялась пальцами расчёсывать волнистые пряди, пока они не заблестели. А затем облачилась в белый шёлковый халат.

Вернувшись в комнату, она дёрнула шнур звонка.

К тому времени, как на пороге появилась Милли, сердце Аннабель билось медленно и решительно.

— Отведите меня к его светлости, пожалуйста.

Горничная украдкой окинула взглядом её скудное одеяние.

— Его светлость в это время пребывает в своих личных покоях, мисс.

Слуги будут болтать. Но это не имело значения.

Аннабель босиком направилась к двери.

— Я знаю.

Глава 24

Приняв ванну, Себастьян развалился в кресле. Его влажные волосы всё ещё слегка вились, но он уже всерьёз размышлял над тем, чтобы отправиться в свой клуб на полночный раунд фехтования. Ванна ему не помогла. Книга, которую он пытался читать, тоже. В венах пульсировало яростное, нерастраченное желание и бесцельный гнев. Хотя у Себастьяна цель всё-таки имелась. Один взгляд на растрёпанную и перепачканную Аннабель, и в нём тут же проснулось желание. Желание защищать её, обладать ею и просто быть рядом. Но для того, чтобы его мечты наконец исполнились, ему оставалось разве что запугать Аннабель.

Тихое уютное потрескивание поленьев в огне только ещё больше разжигало его негодование.

Бездействие станет для Себастьяна самой трудновыполнимой задачей.

Сегодня он не испытывал никакого удовольствия от благородства.

Лёгкий стук в дверь вывел его из задумчивости. В столь поздний час его никогда не беспокоили. Он собрался встать, чтобы выяснить, кто пришёл, но тут дверная ручка повернулась.

В глубине души Себастьян знал, что это Аннабель. Но всё равно удивился её появлению.

На мгновение в голове не осталось ни одной связной мысли.

Аннабель распустила свои роскошные каштановые волосы, и теперь они струились до талии. Из одежды на ней практически ничего не было.

Себастьяна окатила волна жара.

Тонкий белый халат облегал все её изгибы. Когда она медленно направилась к нему, из-под подола показались бледные уязвимые ступни…

Его плоть набухла и напряглась от возбуждения. Себастьян с трудом перевёл взгляд снова на её лицо.

— Аннабель, — резко проговорил он. — Что-то случилось?

Она встала между его коленями, окутав Себастьяна своим ароматом.

Он разом ослабел.

— Боюсь, что да, — ответила она.

Аннабель осторожно забрала из его рук книгу и присела на его колено. Каждый мускул в теле Себастьяна напрягся.

— В чём дело? — хрипло спросил он. Её мягкие женские формы возбуждали до предела.

— Я соскучилась, — пробормотала она.

Её взгляд прошёлся по его шее, плечам, груди, подмечая каждую деталь, а пальцы проникли в вырез небрежно запахнутого халата.

Сам того не осознавая, он грубо обхватил её за плечи, сминая между пальцами тёплый шёлк.

— Если ты здесь из благодарности…

Она широко распахнула глаза.

— Нет, — запротестовала Аннабель, — нет.

Её взгляд скользнул вниз по его торсу к выпуклости между ног. Себастьян еле сдержал стон. С таким же успехом она могла бы положить руку на его возбуждённую плоть.

Она подняла глаза, её скулы окрасил розовый румянец.

— Я хочу тебя, Монтгомери.

«Я хочу тебя, Монтгомери».

Он ослабил хватку на её плечах, Аннабель придвинулась ближе и поцеловала его в губы.

— Я так скучала по тебе, — прошептала она у его рта.

Аннабель опустилась на колени между бёдер Себастьяна. Его дыхание участилось, когда её изящные пальцы начали развязывать кушак. Себастьян взял её за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

— Я не могу предложить тебе больше, чем уже предложил.

Её глаза слегка сузились.

— Я знаю.

Она распахнула его халат.

Долгое мгновение в тишине слышались только прерывистое дыхание и потрескивание в камине.

Когда она снова посмотрела на него, её глаза блестели от волнения.

Аннабель наклонилась и прикоснулась губами к его груди, он издал грудной звук, она двинулась ниже, провела ртом по напряжённым мышцам его живота… Правая рука по собственной воле обхватила её затылок.

Она замерла, обдав тёплым дыханием его ноющий член.

— Аннабель…

Она сомкнула рот на его возбуждённой плоти.

Его тело пронзило внезапное удовольствие, и он выгнулся ему навстречу.

— Боже.

Её влажный, горячий рот нежно дарил настоящее блаженство. Себастьян застонал, запутавшись пальцами в её волосах. Он никогда бы не попросил Аннабель об этом, но, видит бог, не раз представлял. Порочные фантазии бледнели по сравнению с ощущениями, которые охватили его сейчас. При каждом прикосновении её языка по венам словно растекалась лава.

Аннабель начала скользить ртом вверх-вниз по всей длине его члена. Себастьян покрылся испариной. У основания позвоночника уже зарождалось знакомое напряжение. С титаническим усилием он отстранился, поднялся на ноги и подхватил её на руки.

Взгляд Монтгомери был прикован к огромной кровати, занимавшей большую часть комнаты. Аннабель прижалась к нему, смущённая и взволнованная тем, как он нёс её, словно награду за победу. Он с величайшей осторожностью опустил её на край матраса, но его глаза горели обжигающим синим пламенем.

Она поёжилась. Вот, что значит быть центром его внимания. Время и здравый смысл вспыхнули искрами и растворились, имело значение только здесь и сейчас, и их взаимная потребность быть вместе.

Монтгомери обхватил лицо Аннабель ладонями, поглаживая большими пальцами уголки её рта.

— Я так хочу тебя, — проговорил он, наклонился и поцеловал.

Поцелуй был глубоким, требовательные губы Монтгомери задавали ритм и дарили удовольствие. Он целовался как мужчина, который знал, что ему не придётся останавливаться. Ему и не придётся останавливаться. В затуманенном страстью сознании всплыло видение: его крепкое тело накрывает её. У Аннабель перехватило дыхание, и она обмякла.

Когда он отстранился, оказалось, что она уже лежит на спине, тяжело дыша, но её ноги всё ещё свисают с края кровати. Халат был расстёгнут и распахнут. Монтгомери нависал над Аннабель, с медленным наслаждением изучая все интимные местечки, которые всегда так интригуют мужчин.

Она должна была возмутиться, попытаться прикрыться. Увы, Аннабель успела позабыть все свои моральные устои, поэтому она вздёрнула подбородок, открывая его взору шею.

Монтгомери перестал улыбаться. Он отступил назад и скинул халат, который с тихим шуршанием упал на пол.

Аннабель сглотнула. Её мог соблазнить один вид его грациозного мускулистого тела, полного жизненной энергии. Его кожа была светлой, поросль волос на груди песочного цвета спускалась по плоскому животу к мужскому органу. В возбуждённом состоянии, напряжённый от желания он выглядел великолепно…

Монтгомери резко втянул носом воздух, и внимание Аннабель переключилось на его лицо. Прищурившись, он уставился на её колени.

— О, — проговорила она, — всё в порядке.

Но Монтгомери уже осторожно поворачивал её ногу, чтобы осмотреть синяки каждый размером со сливу.

— Кто это сделал?

— Никто… Я упала во время ареста, — добавила она, когда он посмотрел на неё с беспощадным выражением на лице.

Аннабель вздрогнула, странным образом возбудившись ещё больше.

Она протянула к нему руку.

— Пожалуйста, — прошептала Аннабель, — иди ко мне.

Его взгляд прошёлся по её обнажённому, распростёртому на постели телу, как она и надеялась, Монтгомери отвлёкся, и из его глаз исчезла жажда крови.

Он опустился на колени и припал губами к её голени, к местечку прямо под синяком. Обычно его поцелуи были полны желания и жажды обладания. Но этот казался нежнее, чем прикосновение пёрышка. Благоговейным. Как будто Аннабель — хрупкая драгоценность. Монтгомери запечатлел ещё один поцелуй на её бедре и погладил пальцами чувствительную кожу под коленями. По телу разлилось тёплое и сладостное ощущение. Она почувствовала его язык на внутренней стороне бедра, нежное посасывание, лёгкое покусывание и беспокойно заёрзала на простынях. Другая его рука устремилась к местечку между её ног, Монтгомери развёл пальцами нежные лепестки… обводя большим пальцем её плоть. Аннабель дёрнулась. Он повторил умелый манёвр, её губы приоткрылись в беззвучном стоне. Повсюду, где бы ни прикасались его ловкие пальцы или шелковистый рот, разливался жар. Монтгомери целовал её между ног, ласкал тёплым искусным языком. И она окончательно потеряла голову. Он усердно подводил Аннабель к разрядке, пока её руки не вцепились в простыни, и она с криком не выгнулась ему навстречу.

Аннабель всё ещё не до конца пришла в себя, когда Монтгомери поднялся над ней, упёршись локтями по обе стороны от её головы. Почувствовав его горячий твёрдый член у самого входа в тело, она стряхнула с себя блаженную негу.

Аннабель положила ладонь ему на грудь.

— Пожалуйста.

Он издал сдавленный звук, его красивое лицо напряглось, пока Монтгомери силился держать себя в руках.

— Пожалуйста, не награди меня ребёнком, — быстро проговорила она.

По его лицу пробежала тень. Он кивнул.

Когда Монтгомери подался вперёд, Аннабель ахнула. Она давно не занималась любовью, а его плоть была внушительных размеров. Женский инстинкт воздвиг барьер на пути интимного проникновения.

Он почувствовал её сопротивление и смягчил натиск, его движения стали неимоверно нежными и медленными.

— Не надо, любовь моя, — прошептал он, — просто позволь мне войти… да…

Язык тела Монтгомери противоречил ровному голосу. Аннабель чувствовала под ладонями, как дрожат его мышцы на спине.

То ли от этого, то ли благодаря хриплому шёпоту у её уха, то ли лёгкому прикосновению его щеки к щеке Аннабель, но она открылась ему навстречу, его глаза заволокло дымкой, и он наконец погрузился внутрь.

Монтгомери окончательно завладел её телом и душой, он входил всё глубже, пока не заполнил до конца. Аннабель не сводила глаз с его напряжённого от первобытной муки лица в то время, как он двигался глубоко внутри. Вскоре все существующие границы пали, и мир вокруг перестал существовать. Она почувствовала, как он вздрогнул и вышел из неё, и в тот момент Аннабель опять достигла пика.

Его голова упала в углубление между её шеей и плечом, и Монтгомери тяжело навалился на Аннабель.

Она положила руку на его влажный затылок.

Монтгомери скатился с неё и без сил упал на кровать.

Аннабель проследила за тем, как он пересёк комнату к тазу с кувшином в углу и умылся, а затем вернулся к кровати с влажным отрезом ткани. Она должна была почувствовать себя неловко, наблюдая, как он расхаживает перед ней совершенно обнажённый. И совершенно точно смутиться, когда он осторожно вытирал следы их страсти. Но, судя по всему, Аннабель потеряла стыд где-то между дверью в его комнату и креслом.

Она положила руку на живот, куда Монтгомери излил своё семя.

Он сдержал слово. Оградил её от нежелательных последствий. Даже стаду диких лошадей было бы не под силу свернуть Аннабель с пути к экстазу, к которому её подводил Монтгомери благодаря своему талантливому рту, поэтому она могла себе представить, чего ему стоило сохранить способность трезво мыслить. Какой потрясающий, надёжный мужчина.

Матрас прогнулся, и Монтгомери снова растянулся рядом с ней.

Приподнявшись на локте и подперев подбородок ладонью, он изучал её из-под полуприкрытых век. Сейчас Монтгомери выглядел по-другому. Моложе. Аннабель не удержалась и провела кончиком пальца по изгибу его нижней губы. Его губы тоже выглядели по-другому: мягкими и полными. Вот он, момент настоящей близости. Очень немногим людям удавалось увидеть его таким: человеком, а не герцогом. Как бы ей хотелось, чтобы он был обычным человеком.

Монтгомери поймал её любознательные пальчики и начал с ними играть. Слишком поздно она спохватилась. Теперь он не отпустит её руку.

— Ты всегда стараешься спрятать руки, — сказал он. — Почему?

Аннабель вздохнула.

— Они не идеальны.

Он осторожно разжал её кулак.

— Отчего же?

— Из-за чернильных пятен, — пробормотала она.

Он поцеловал их.

— Вряд ли это можно считать изъяном.

— Они в мозолях, — продолжила Аннабель, внезапно испытав непонятное желание указать ему на свои недостатки.

— Мои тоже, — сказал Монтгомери.

Она удивлённо на него посмотрела.

Он широко развёл пальцы на правой руке и указал на небольшую шишку на кончике среднего пальца.

— Эта от пишущей ручки. — Он поместил палец Аннабель между своим средним и безымянным. — Эта от вожжей.

Наблюдая за тем, как переплетаются их пальцы, Аннабель почувствовала, что в ней снова просыпается желание. Она и вправду была ненасытной, особенно когда дело касалось Монтгомери.

— А эта от чего? — Аннабель коснулась затвердевшего места на его ладони.

— От молота.

— От молота?

— Да. От большого молотка, которым я вбиваю столбы для забора в землю.

— И часто вы вбиваете столбы в землю, ваша светлость?

Уголки его рта дёрнулись.

— Достаточно часто. Физический труд отвлекает от размышлений.

— Теперь понятно, откуда это, — пробормотала она и провела пальцами по изгибу его бицепса, мышцы рефлекторно затвердели. Аннабель улыбнулась ещё и потому, что теперь имела полное право к нему прикасаться.

— Ты действительно разбила мужчине нос? — спросил Монтгомери. Он перевернул её руку и внимательно осмотрел розовые костяшки пальцев.

Улыбка исчезла с её губ.

— Да.

Она чувствовала, как истома покидает его тело.

— Почему? — спросил Монтгомери.

— Полагаю, всё дело в том, что деревенские мальчишки, с которыми я играла в детстве, не научили меня давать пощёчины, как подобает леди.

Он склонился над ней, глядя на Аннабель абсолютно серьёзными глазами.

— Что сделал полицейский?

Аннабель отвела взгляд в сторону.

— Он… приставал к подруге.

Лицо Монтгомери ожесточилось.

— Понятно.

— Я не буду возражать, если ты разгромишь всю Лондонскую столичную полицию, — тихо сказала она, — но может это подождать до завтра?

Только когда Аннабель игриво провела ногой по его икре, хмурый взгляд Монтгомери смягчился.

— Шалунья, — пробормотал он, поднёс её руку к губам и поцеловал в ладонь, затем осторожно вернул на место. — Очень талантливая рука. Не смей её прятать.

Аннабель сжала кулак, чтобы сберечь его поцелуй. Как она могла считать Монтгомери холодным и суровым, он, конечно, проявлял себя и с этой стороны, но в данный момент он заставлял её чувствовать себя самой желанной и драгоценной женщиной на свете.

И всё же. Он совершил несколько бессердечных поступков, и это факт, а не мнение.

— Монтгомери. Могу я тебя кое о чём спросить?

— Себастьян.

— Прошу прощения?

— Зови меня Себастьян.

Она замялась.

— Почему?

— Потому что это моё имя.

Аннабель знала. Его полным именем было Себастьян Александр Чарльз Эйвери, за которым следовал длинный ряд значимых и не очень титулов. Она запомнила это из «Альманаха аристократии». И Аннабель не сомневалась, что только его самые близкие друзья и, возможно, жена называли Монтгомери Себастьяном.

— Боюсь, я ещё недостаточно хорошо тебя знаю, — возразила она.

Его губы изогнула ироничная улыбка.

— Я только что был внутри тебя. И намерен повторить это минут через пятнадцать.

Аннабель почувствовала, как её лицо заливается румянцем.

— Это другое.

— Вряд ли, — сказал он. — Но сделай мне одолжение. И тогда можешь задавать вопросы.

Она вздохнула.

— Себастьян.

Его ресницы опустились, и он издал звук, подозрительно напоминающий мурлыканье.

— Себастьян, — хрипло повторила она, просто чтобы посмотреть на его реакцию.

Он приоткрыл глаза.

— Я тебя забавляю?

Аннабель захихикала, чего в своей жизни ни разу не делала. Он медленно улыбнулся в ответ, обнажив ровные белые зубы, в уголках его глаз собрались еле заметные морщинки. Когда Себастьян улыбался, то производил неизгладимое впечатление.

Она почти пожалела о своём вопросе.

— Себастьян. Почему ты развёлся?

name=t26>

Глава 25

В его спальне стояли часы. И Аннабель отчётливо слышала, как они громко тикают, отсчитывая минуты неловкой тишины, пока Себастьян безмолвно лежал рядом. Проведённая с ним ночь, очевидно, не давала ей права задавать личные вопросы.

— У меня не было особого выбора, — наконец, ответил он, уставившись на балдахин над кроватью. Выражение лица Себастьяна скорее было задумчивым, нежели раздражённым. — Через шесть месяцев после свадьбы она сбежала с другим мужчиной. С младшим сыном баронета из поместья, граничащего с поместьем её отца. Оказалось, она с детства воображала, будто влюблена в мальчишку. Я нагнал их в гостинице по дороге во Францию.

Ох.

— Какой ужас, — наконец, проговорила Аннабель.

Он пожал плечами.

— Ничего не попишешь.

Перед глазами Аннабель встала чёткая картинка: Себастьян поднимается по скрипучей лестнице, за ним спешит обеспокоенный хозяин гостиницы… Себастьян врывается в тускло освещённую комнату под крики перепуганных любовников…

— Почему ты не… — Её горло сжалось.

Он обвил её талию сильными руками и притянул к себе. Ощутив под собой его мощное тело, Аннабель позабыла обо всём. Но выражение лица Себастьяна оставалось задумчивым и ироничным, сейчас он явно думал не о занятиях любовью.

— Почему я не застрелил их, когда нашёл? — спросил он.

Она еле заметно кивнула.

— Потому что это не стоило того ни в этой, ни в следующей жизни.

О, Себастьян. Что могло заставить его потерять голову?

Лицо Аннабель начало гореть. Что ж, теперь она знала одно средство.

— Большинство мужчин не стало бы заглядывать так далеко в будущее, — сказала она. — Большинство вообще бы не задумалось.

Он провёл руками по её бокам, намеренно с усилием прижимая ладони, словно черпая успокоение в прикосновениях.

— Я стоял в изножье кровати, а они смотрели на меня так, будто действительно ждали, что я их застрелю, — сказал Себастьян. — Но в тот момент я ничего не чувствовал. Абсолютно. Поэтому мог взвесить своё решение. Я поставил условие, чтобы она переехала в Италию и не возвращалась. Но я и пальцем никого не тронул. Жена всегда считала меня бессердечным и, к своему счастью, оказалась права.

— Нет, — возразила Аннабель, — не могу поверить, что ты бессердечный. Какие… вероломные слова.

Его руки принялись беззастенчиво ласкать её ягодицы.

— Как яростно ты кинулась на мою защиту, — пробормотал он. — Да, она была вероломной особой, но самое главное чересчур эмоциональной, и мне не стоило на ней жениться.

— Должно быть, ты очень её любил, раз сделал предложение, — предположила Аннабель, почувствовав пустоту внутри, и тут же разозлилась на свою реакцию.

Он покачал головой.

— Я женился на ней, потому что мой отец продал её отцу одно из наших поместий, и этот человек хорошо знал, как разыграть свою карту. Он хотел сделать из дочери герцогиню, а мне нужна была жена, так что я счёл вполне разумным приобрести супругу с приданым в виде моего бывшего поместья.

— О.

— Мой стратегический ход обернулся против меня.

Какие расчётливые слова. Но ведь именно так аристократы использовали брак? Вступали в союзы, которые приносили им ещё больше денег, власти и земель. А ради удовольствия или любви мужчина мог завести любовницу.

— Я думала, что наличие любовников на стороне — обычное дело?

Его взгляд помрачнел.

— Нет, пока не появится наследник. Любой мальчик, которого она зачала бы, будучи замужем за мной, официально считался бы моим, но, кроме как заточить её в её же собственных покоях, я никак не мог гарантировать, что наследником станет именно мой сын. Она уже доказала, что готова рискнуть всем. Кроме того…

Себастьян погрузился в задумчивое молчание, но его тело напряглось. Аннабель коснулась губами его шеи. Когда это не помогло, она пустила в дело язык.

Он тихо застонал, и его член напрягся. Между ног Аннабель возникло ответное трепетание. Она поднялась, оседлала его и начала бесцельно двигаться, пока Себастьян не положил этому конец, крепко сжав её бёдра.

Он уставился на Аннабель, его щёки пылали.

— Я ничего не замечал. Она либо ненавидела меня настолько, что рискнула всем ради побега, либо очень сильно любила того парня. В любом случае, я не ожидал такого развития событий.

Аннабель так и подмывало сказать, что мужья и не должны ожидать от жены побега во Францию, но за его словами крылось нечто большее.

Она провела ладонями по его рукам, которые лежали на её бёдрах и переплела свои пальцы с его пальцами.

— Как ты вообще можешь кому-то доверять? — прошептала она.

Себастьян вдруг пришёл в действие: уложил Аннабель на спину, а сам накрыл её своим телом. Она попыталась пошевелиться, но не смогла сдвинуться с места. Его возбуждённая плоть уткнулась между её бёдер, её колени инстинктивно согнулись, предоставляя ему больше места. Она застонала. Да, когда дело касалось Себастьяна, Аннабель покидали последние остатки морали и скромности.

Его глаза порочно сверкнули.

— Я тщательно подбираю людей, вхожих в мой близкий круг, — сказал он, — и когда они смотрят мне в глаза и, не сдерживаясь высказывают своё мнение, я склонен выдать им кредит доверия.

Она рассмеялась.

— Не распространяйся на этот счёт. Иначе твоя жизнь усложнится в несколько раз.

Внезапно появившаяся напряжённость в его взгляде должна была насторожить Аннабель.

Но она лишь ощутила трепет предвкушения.

Он перевернул её на живот.

Себастьян перекинул спутанные волосы Аннабель ей через плечо и прикоснулся горячим языком к её шее. Его поцелуи были ненасытными, губы исследовали бархатистую кожу и чувствительные местечки, которые вновь пробудились к жизни. Она выгнула спину, упиваясь ощущением его крепких мышц и жёстких волосков на груди.

— Обожаю звук твоего смеха, — пробормотал он между поцелуями.

— Больше, чем Мендельсона?

Когда он слегка прикусил изгиб её шеи, она ахнула.

— Да, — ответил он, — больше.

Его ладони нащупали её грудь и принялись ласкать возбуждённые розовые вершинки. У Аннабель вырвался удивлённый стон. Он знал о её теле больше, чем она сама, и чем усерднее Себастьян применял свои навыки, тем быстрее она отдавалась ощущениям… его бёдра прижались к ней сзади, раздвигая её ноги, чтобы занять исходную позицию.

Она застыла, когда поняла его намерение.

— Позволишь мне войти? — проговорил он порочным шелковистым голосом ей на ухо.

Аннабель сглотнула.

Его мягкие нетерпеливые губы прижались к её подбородку, он нежно прикусил нежную кожу, задев её золотистой щетиной.

— Да, — прошептала она в ответ. Да, да и ещё раз да.

Теперь, когда он так прочно засел в её сердце, Аннабель согласилась бы на что угодно.

На этот раз её тело больше не сопротивлялось, он плавно вошёл внутрь, и Аннабель почувствовала облегчение от того, что они снова стали единым целым. Когда Себастьян приподнял её бедра немного выше, она зарылась пылающим лицом в прохладные простыни и беспомощно вцепилась пальцами в матрас.

Платон ошибался. Недостающая половинка души существовала на самом деле. Когда Себастьян вошёл в Аннабель, она почувствовала себя целой и испытала хоть и пугающий, но радостный прилив эмоций. Таких правильных и неподдельных, что захотелось остановить время. Но Себастьян настойчиво вёл её к разрядке, не сбавляя темпа. Его пальцы без устали ласкали её между ног, пока Аннабель не растворилась в отдалённом эхе своих собственных криков. В плену удовольствия она на миг пожалела, что он отстранился в последний момент, а не излился внутри неё.

После они утомлённо лежали в объятиях друг друга, он — на спине, а она — прильнув к нему сбоку и перекинув одну ногу через его бёдра. Её щека покоилась на груди Себастьяна. Казалось, его восхитительный аромат целиком сконцентрировался именно там.

«Всё дело в волосках», — подумала она, перебирая их пальцами. Как удобно мужчинам иметь на груди источающую благоухание поросль, к которой по обыкновению прижимается женская голова.

Он лениво водил пальцами по её затылку, нежно почёсывая голову. Аннабель захотелось замурлыкать, словно довольной кошке. Конечно, через несколько часов наступит утро. Но она не чувствовала такого удовлетворения вот уже много лет, а то и никогда. На неё снизошло полное спокойствие, как будто она, наконец, получила ответ на постоянно мучающий вопрос, и теперь всё встало на свои места. У Аннабель ещё будет время на сожаления о том, что она снова не смогла устоять перед искушением. Но не сейчас.

Она провела пальцами по груди Себастьяна, прямо по тому месту, где ровно билось его сердце.

— То, что я сделала тогда, — сказала она. — Когда пришла к тебе…

Он приподнял её подбородок большим пальцем.

— Да?

Это было труднее, чем она ожидала.

— Пока ты сидел в кресле, — уточнила Аннабель.

— А, — догадался он, и его глаза вспыхнули. — Вот ты о чём.

— Да, — сказала она, — я никогда… В смысле я только читала об этом. Случайно наткнулась.

— Случайно, — повторил он, выгнув бровь.

— Да. Иногда можно случайно наткнуться на… изображения… в древнегреческих манускриптах. Или на греческих вазах.

— Тогда я в долгу перед греческой керамикой, — пробормотал Себастьян, опустив взгляд на губы Аннабель.

Невероятно, но она без колебаний снова занялась бы с ним любовью прямо сейчас, если бы Себастьян пожелал.

Одной рукой он собрал непослушные локоны за её головой.

— Кто он? — тихо спросил Себастьян.

Сердце ёкнуло. Аннабель не ожидала, что он когда-нибудь заведёт этот разговор.

В горле пересохло. Вероятно, когда она по глупости решила убедить Себастьяна в том, что на самом деле не такая уж и опытная, то ненароком дала повод для обсуждения её прошлого.

Но как рассказать ему об Уильяме?

От одной мысли становилось тошно.

Аннабель чувствовала, что он ждёт ответа, и чем дольше молчала, тем сильнее ощущала себя настоящей мегерой после всего того, что Себастьян рассказал ей о своей жене. Но он спрашивал о самых постыдных поступках Аннабель. Она лежала обнажённой в его объятиях и всё ещё не отошла от произошедшего между ними. Сегодня она просто не сможет выдержать его презрения.

— Он не имеет значения, — выдавила Аннабель.

Он начал разминать её плечи, и только тогда она поняла, что всё тело одеревенело.

— Он не имеет значения, — тихо повторил Себастьян, — если только ты не хочешь, чтобы я вмешался.

— То есть?

Выражение его глаз невозможно было разгадать.

— Ты не девственница, но не замужем и не вдова. Значит, тот мужчина поступил с тобой неправильно.

Неправильно. Но Себастьян спрашивал не об этом.

— Я сделала то, что сделала, потому что хотела, — сказала она.

Себастьян заметно расслабился.

То есть он рассчитывал на худшее.

Интересно, что бы он сделал? Аннабель вспомнила, с каким убийственным выражением на лице Себастьян рассматривал синяки на её коленях. Вполне вероятно, что он уничтожил бы Уильяма.

— Когда мы познакомились, мне только исполнилось семнадцать, — сказала она. — Поскольку отец был викарием, его иногда приглашали на обед или балы в поместье, которое владело нашим приходом, и он брал меня с собой. Однажды летом хозяину поместья нанёс визит гость. Уильям. Двадцатиоднолетний второй сын виконта.

— Дворянин, — тихо проговорил Себастьян.

— Да. У него был лихой вид. Зелёный бархатный пиджак и вихор, как у Байрона. Культурная речь.

Себастьян усмехнулся.

— Именно так. Он сразу же меня очаровал, — продолжила Аннабель. — Пригласил на танец, и я пала жертвой его изысканных манер и своевольного локона уже под конец второго па.

— Он тебя соблазнил, — мрачно констатировал Себастьян.

— Я неимоверно облегчила ему задачу, — сказала она. — Он не был похож на других молодых людей. Он завораживал. Спрашивал моё мнение о литературе и политике, и я чувствовала себя ужасно важной. Видишь ли, наша деревня очень маленькая, и после смерти мамы отец перестал выезжать в город, но я и не подозревала, насколько мне этого не хватало, пока не встретила Уильяма. Во мне как будто что-то… надорвалось.

— Лондонский повеса положил глаз на дочь викария? У тебя не было ни малейшего шанса устоять перед ним в семнадцать лет, милая.

— Но я знала, что поступаю скверно. Каждая девушка понимает, как это скверно.

— И он тоже это понимал, — возразил Себастьян. — Он сделал тебе предложение?

Она неискренне рассмеялась.

— Он сделал всё, чтобы мне так показалось. Попросил меня сбежать с ним в Америку, где хотел сколотить своё собственное состояние, подальше от отца. И Уильям действительно уехал в Америку, когда наступила осень. Но даже письма мне не оставил.

Последовала небольшая, лаконичная пауза.

— Ты его любила, — холодно проговорил Себастьян, заставив Аннабель поёжиться.

— Мне так казалось, — сказала она. — Он превосходно за мной ухаживал.

Он сказал, что любит её. Признание взволновало Аннабель, но она не сразу произнесла слова любви в ответ, а прошептала их ему на ухо, как священную клятву, когда Уильям весь в поту пыхтел над ней. По прошествии недели и нескольких совокуплений он исчез из её жизни навсегда.

Она вся сжалась. Только через несколько дней до Аннабель дошло, что нет никакой ошибки: он покинул Кент, оставив её и даже не попрощавшись. Она была всего лишь приятным летним развлечением для богатого аристократа.

— Что случилось потом? — с подозрением спросил Себастьян.

Она закрыла глаза.

— Самое ужасное.

— Пошли слухи?

Она мрачно на него посмотрела.

— Я обнаружила, что нахожусь в положении.

Себастьян сделался бледным как полотно.

— Где, — спросил он, — где ребёнок?

Аннабель покачала головой.

— Он так и не родился. Я потеряла его вскоре после того, как отец отправил меня в Йоркшир к своей тёте. Тётушке Мэй. — Тётушка тогда намекнула, что Аннабель должна радоваться такому удачному стечению обстоятельств. Вот только она успела полюбить малыша. Но её тело подвело их… Аннабель подвела всех.

Себастьян коснулся губами её волос, и только тогда она поняла, что вся дрожит и цепляется за него, не в силах остановить поток слов.

— После того, как я наконец во всём призналась, отец, первым делом, потащил меня в Лондон. Он был убеждён, что виконт заставит Уильяма поступить по совести. Конечно, лорд обозвал меня шлюхой, которая безуспешно пыталась подцепить на крючок богатого аристократа, и заявил, что ему не нужен внук от простолюдинки.

Повисла тишина. Когда Себастьян снова заговорил, его голос звучал пугающе мягко.

— Назовёшь его имя?

Ни за что.

— Большинство людей на его месте сказали бы то же самое.

— Вовсе нет… — начал Себастьян, но внезапно замолчал. — Чёрт, — выругался он, — я предъявил тебе практически те же обвинения, когда мы впервые встретились в Клермонте.

— Да.

Он резко выдохнул.

— Это многое объясняет. Знаешь, у меня сложилось тогда впечатление, что ты хочешь дать мне пощёчину. И решил, что ты не в себе.

— О, я и была не в себе. Мне показалось, что я вновь стою в кабинете виконта.

Он сел и посмотрел на Аннабель.

— Назови мне его имя.

— Я бы предпочла этого не делать. Он ужасно со мной поступил, но не виконт разрушил мою жизнь. Это моих рук дело.

— Разве твоя жизнь разрушена? — Себастьян нахмурился. — Ничего подобного. Я никогда не встречал такой отважной женщины, как ты.

Она быстро заморгала, глядя на бархатный балдахин.

— Пострадала не только я. Но и отец… Нужно было видеть выражение его глаз, когда я ему призналась…

Словно он лишился последних сил, которые остались после смерти матери.

— Думаю, что перед смертью он так и не простил меня, — хрипло проговорила Аннабель. — Коронер потом сказал, что его кончина была внезапной, сердце не выдержало. Но, Себастьян, папа никогда не умел о себе заботиться, он нуждался во мне. Вероятно, даже не заметил, что ему нездоровится, и если бы я присутствовала…

— Нет, — перебил Себастьян и обнял её. Аннабель окружили его тепло, сила и уверенность. — Твой отец был взрослым мужчиной, — проговорил он. — Ты сделала свой выбор, он сделал свой. Не бери на себя чужие грехи. Человек может отвечать только за свои собственные поступки.

— Но я не отвечала за свои поступки, — прошептала она, уткнувшись ему в грудь, — я поступила опрометчиво.

И всё потеряла. Свою добродетель на пыльном полу конюшни. Ребёнка, уважение отца. А после его похорон пришло известие, что тётя Мэй, какой бы закалённой северянкой ни была, скончалась от хронического кашля. И вот Аннабель снова лежит обнажённая в объятиях аристократа.

Она напряглась, и Себастьян выпустил её из объятий.

— Я вела себя глупо и импульсивно, — сказала она. — Я удивлена, что именно ты даруешь мне прощение.

Он надолго замолчал.

— Тебе нужно не моё прощение, — проговорил Себастьян, — мне нечего прощать.

Он откинул покрывало и сдёрнул одеяло.

Аннабель не стала сопротивляться, когда Себастьян прижал её спиной к своей груди и уткнулся носом в затылок, обняв обеими руками и укутав одеялом. Теперь она находилась в его плену. И ей было абсолютно всё равно. Словно трясина, Аннабель затягивала усталость, пока её веки не опустились.

Себастьян коснулся её уха губами.

— Твоя необузданная сторона взывает ко мне, — пробормотал он.

Его рука, обнимающая её за талию, отяжелела, и Аннабель поняла, что он заснул. Заснул мёртвым сном человека, который не спал почти целый день и дважды занимался любовью с женщиной.

Прикрыв глаза, Аннабель неспешно перебирала в памяти произошедшее.

Ночь выдалась совсем не такой, как она ожидала. Предполагалось, что любовники доставляют друг другу только взаимное удовольствие, а она чуть не расплакалась у него на плече. Себастьян по-дружески выслушал её, не выказав ни намёка на осуждение.

И всё же. Раз он хотел сделать Аннабель своей любовницей, её испорченная репутация только играла ему на руку. Аннабель нахмурилась, силясь прогнать предательскую мысль. Попросил бы он невинную девушку стать его любовницей? Нет. В глубине души Аннабель знала, что его благородная натура не позволила бы ему так поступить. Женится ли он на женщине, равной ему по положению, у которой до него был другой? Ответ оставался всё тот же: нет.

Себастьян крепче обнял Аннабель во сне, как будто почувствовал её смятение.

Если бы у неё остались силы, она бы заплакала. В его сильных, надёжных объятиях Аннабель чувствовала себя словно дома и уже не знала, как обходиться без них.

Глава 26

Себастьян проснулся, держа в объятиях восхитительную сонную женщину, распластавшуюся у него на груди. Её волосы оплели его шею и торс, словно шёлковая сеть. На мгновение он замер, просто обнимая Аннабель.

К ней было невозможно не прикасаться. Он начал медленно поглаживать ладонями изящные изгибы её тела, наслаждаясь бархатистой кожей, которая в тусклом свете рассвета мерцала, словно жемчуг.

Себастьян тихо откинул простыни и опрокинул Аннабель на спину.

Она сонно и еле слышно запротестовала, попытавшись вновь вернуться в его надёжные объятия.

Джентльмен позволил бы ей поспать. Но вид обнажённой и такой доверчивой Аннабель в его постели вызывал у Себастьяна бурный отклик. Ему захотелось почувствовать, как её нежная плоть сжимается вокруг него, увидеть, как её глаза затуманиваются от удовольствия.

Он расположился между ног Аннабель и осыпал поцелуями ключицу, шею, раскрасневшиеся от сна щёки.

Она пошевелилась, постепенно приходя в себя. Её ресницы затрепетали.

Себастьян поцеловал и их тоже.

Когда он отстранился, Аннабель смотрела на него своими зелёными глазами с поволокой. Он улыбнулся, как влюблённый дурак, наблюдая за тем, как к ней возвращаются воспоминания о ночи.

По её лицу пробежала тень.

Он замер. Неужели она ещё не готова вновь его принять? Но Аннабель уже раздвигала ноги шире, чтобы он мог удобнее расположиться, и, когда её шелковистые бёдра обхватили его, все сознательные мысли вылетели у Себастьяна из головы. Она впилась ногтями в его плечи, дав понять, что не желает нежности. Аннабель поощряла его, царапая ногтями спину и гортанно постанывая, пока спальню не заполнили его собственные стоны и звук тел, сливающихся в неистовом экстазе.

Он откинулся на спинку кровати в приятном изнеможении, а Аннабель уютно устроилась у него под мышкой. Она бездумно выводила пальцами круги на его груди. Себастьян чувствовал лёгкое дуновение её дыхания на своей прохладной коже. Как странно и как чудесно обрести блаженство, к которому никогда не стремился. Такого рода счастье не для таких, как он. По крайней мере, Себастьян так думал раньше.

Он поцеловал её в макушку.

— Я куплю тебе яхту.

Рука Аннабель замерла.

— Это, конечно, не греческий галеон, — продолжил он, — но мы могли бы сплавать на ней в Персию. И я куплю тебе особняк недалеко от Белгрейв-сквер.

Он завтра же купит ей дом. Когда Аннабель станет жить поблизости, он сможет каждое утро целовать её нежные губы, прежде чем начать трудовой день. А после долгого заседания в парламенте будет возвращаться к ней и заниматься любовью.

Аннабель молчала.

— Любовь моя?

Тишина затянулась. Складывалось ощущение, что не просто так.

Себастьян взял Аннабель за подбородок и повернул к себе лицом. Усталое и несчастное выражение в её глазах застигло его врасплох. Она выглядела так, будто на неё внезапно обрушилось сожаление о проведённой ночи.

— Тебе не понравилось, — медленно произнёс он.

— Нет, — ответила она, — не в этом дело. — Аннабель села, прижав к груди простыню.

По его спине пробежал холодок.

— Тогда в чём?

Она опустила ресницы.

— Посмотри на меня, — с трудом произнёс Себастьян.

Она повиновалась и заметно сглотнула, стараясь не отводить взгляд. Себастьяна охватило ужасное предчувствие, пока он лихорадочно перебирал в голове факты. Аннабель находилась в его постели. Всего десять минут назад она задыхалась от удовольствия в его объятиях. Очевидно, она желала Себастьяна.

И всё же сейчас шла на попятную, воздвигая вокруг себя стену с единственной целью — отгородиться от него. Внутри Себастьяна пробудились все хищные инстинкты.

— Зачем ты пришла ко мне вчера ночью? — спросил он.

Она бросила на него ещё один нервный взгляд.

— Я пришла к тебе не для того, чтобы установить деловые отношения.

— Зачем ты пришла ко мне вчера? — настойчиво повторил Себастьян.

Её плечи поникли.

— Я хотела, — прошептала она. — Я хотела тебя.

— И теперь ты передумала?

Аннабель покачала головой, её глаза заблестели. Боже милостивый. Неужели она сейчас расплачется?

— Аннабель…

— Я всегда буду хотеть тебя, Себастьян, — призналась она. — Как может быть иначе?

Её слова должны были привести его в восторг, но в них звучала ужасная безысходность. Как пение клинка, рассекающего воздух. Можно притвориться, что ничего не происходит, но это не убережёт от смертельного удара.

— Ты не останешься? — спросил он ровным голосом.

Она прикусила губу.

— Я не могу. Я уже говорила тебе об этом.

— Когда ты пришла, — сказал он, — я же предупредил, что не могу предложить тебе большего.

— Да, предупредил. Но и я тоже не могу предложить тебе большего.

Он издал тихий, презрительный смешок.

— В самом деле, ты не сказала, что согласна на мои условия. Я додумал сам. Очевидно, возникло недоразумение.

— Я не имела в виду…

Себастьян поднял руку.

— Ты не можешь уйти. Не после того, что между нами произошло.

В ответ Аннабель умоляюще на него посмотрела, и ему захотелось её встряхнуть.

— Как ты можешь даже думать об этом? — спросил он. — Между нами происходит нечто удивительное, и ты это знаешь.

— Знаю, — сказала она, — но ведь это ничего не меняет.

Это меняло всё. Теперь Себастьян совершенно точно знал, что между ними не мимолётный роман.

— Не надо, — хрипло проговорил он, — не разрушай наши отношения только потому, что не можешь получить всего.

Её взгляд украдкой скользнул к двери. Аннабель готовилась бежать.

Словно дёготь, в груди Себастьяна разлилось тяжёлое и безнадёжное чувство. Он уже пережил его однажды, много лет назад, в кабинете покойного отца, когда впервые осознал, что находится на грани потери всего.

— Аннабель, — прохрипел он.

Её губы задрожали, стена, которую она возвела вокруг себя, шла трещинами, и всё же чёртово упрямство не давало Аннабель потерять присутствие духа. Будь проклята она сама, будь проклята её железная воля, гордость, самообладание. Качества, которые всегда ему импонировали, теперь обернулись против него.

— Я люблю тебя, Аннабель. — Слова просто сорвались с его губ. Совсем не так Себастьян представлял себе, как произнесёт их впервые.

Она замерла. На её лице промелькнуло нечто сродни паники. Руки, вцепившиеся в покрывало, побелели.

В спальне повисло тяжёлое молчание, что само по себе являлось красноречивым ответом.

В его груди оборвалось что-то жизненно важное, и на мгновение Себастьяну показалось, что он может от этого умереть. От боли перехватило дыхание.

Какой странный способ выяснить, что у него всё-таки есть сердце.

Себастьян встал с кровати и поднял халат, который валялся на полу ровно там, где он его сбросил прошлой ночью. Стоя спиной к Аннабель, он натянул его и тщательно завязал кушак.

— Себастьян. — У неё едва не сорвался голос.

Он развернулся.

Глаза на её бледном лице казались огромными.

— Однажды мною уже воспользовались и выбросили, как ненужную вещь, — сказала она, — и бывают дни… бывают дни, когда я всё ещё чувствую себя абсолютно никчёмной. Я не могу пройти через это снова.

Себастьян сжал её руки выше локтей.

— Но я даю тебе слово. И дам тебе его в письменном виде, что ты ни в чём не будешь нуждаться. Я стану заботиться о тебе, как если бы ты была моей женой.

Она едва заметно вздрогнула.

— И я тебе верю. Но боюсь, что никогда не смогу себя ею почувствовать.

Ему не верилось, что Аннабель его отвергает, что его заветное желание не может исполниться из-за боли, которую ей причинил совсем другой мужчина.

— Ты должна знать, что хочешь слишком многого, — процедил сквозь зубы Себастьян.

Она отвела взгляд в сторону.

— Я знаю, — прошептала Аннабель. — Так было всегда.

Он отпустил её. Его руки сжались в кулаки по бокам.

Себастьян мог приковать её к своей кровати.

Но что ему это даст.

Он наклонился и коснулся губами её влажного, холодного лба.

— Я буду в своём кабинете, — сообщил Себастьян, — но всё, что тебе понадобится для отъезда, ты можешь согласовать с моей экономкой.

И вышел, не оглядываясь.

Глава 27

— Твои глаза какие-то не такие сегодня.

Сквозь туман печальных размышлений до Аннабель донёсся обиженный голос Хэтти. Нос наполнил едкий запах скипидара, а тени на полу студии удлинились. Должно быть, сеанс позирования подходил к концу. Последний сеанс позирования для картины Елены Троянской.

— Извини, — сказала она. — Что мне сделать?

Хэтти опустила кисть.

— В них нет искры, — после некого промедления, наконец, сказала она.

Не нужно быть художником, чтобы это заметить. Если бы глаза действительно являлись зеркалом души, то её отражали бы пустоту и растерянность, как сегодня, так и в течение многих последующих дней. Дней? Скорее месяцев, а, возможно, и лет.

Аннабель судорожно вздохнула.

— Боюсь, я не знаю, что с этим делать.

— Нет, нет. — Хэтти отложила кисть и вытерла руки о свой фартук в цветных пятнах. — Мы закончим картину завтра. Нам следовало отменить сегодняшний сеанс, слишком мало времени прошло после того ужасного события. — Её карие глаза наполнились слезами. — Всё ещё не могу поверить, что ты попала в тюрьму из-за меня, ты повела себя так храбро, не могу выразить словами, как сожалею…

— Брось, — прервала подругу Аннабель. — Дело не в храбрости, я действовала инстинктивно. Ничего особенного.

— Ничего особенного? — Хэтти выглядела до смешного возмущённой. — Ты одним ударом чуть не повалила того ужасного человека на землю! Нужно было нарисовать тебя в образе Афины, богини войны, убивающей мужчин голыми руками.

Аннабель устало улыбнулась. Афина заодно являлась богиней мудрости, а Аннабель этой мудрости как раз и не хватало.

«Я люблю тебя, Аннабель».

Признание Себастьяна не выходило у неё из головы с того самого утра, как она покинула Лондон. Аннабель догадывалась, чего стоило такому сдержанному человеку, как Себастьян, обнажить душу, а она встретила его откровения молчанием. Но, осознав, какую колоссальную ошибку совершила, проведя с ним ночь, Аннабель онемела. Себастьян не сомневался в своих чувствах. Что и доказал делом. Видимо, это он добыл разрешение на демонстрацию, потому что главы отделений суфражистского движения не имели к этому никакого отношения. Чтобы вызволить её из тюрьмы, он поставил на карту свою репутацию, ничего не ожидая взамен. А она причинила ему сильную боль отказом. Но откуда же ей было знать, что обладает над ним такой властью?

— Теперь ты выглядишь совсем мрачно, — сказала Хэтти.

— Потому что у меня всё тело затекло. Могу я пошевелиться?

— Боже, да, конечно, — разрешила Хэтти, жестом подгоняя её размяться. — Хочешь посмотреть на результат?

Аннабель согнула руки.

— Разве смотреть на свой незаконченный портрет не плохая примета?

— Нет, — ответила Хэтти. — Художники говорят так, чтобы трудные клиенты не изучали свой портрет беспрестанно. Ты была образцовой моделью. Теперь узри себя.

Аннабель обошла мраморные бюсты и плотно составленные вместе мольберты, стараясь ничего не задеть юбками.

Когда она присоединилась к Хэтти перед высоким полотном, то потеряла дар речи. Аннабель словно смотрелась в заколдованное зеркало: женщина на портрете походила на неё, как две капли воды, но кисть Хэтти отобразила на картине те нюансы, которые Аннабель обычно старалась скрыть.

— Вот как ты меня видишь? — ошеломлённо спросила она.

Хэтти развязала фартук.

— Я думаю, это женщина, которой ты могла бы стать, — ответила она, — если бы осмелилась. Я бы совершенно точно хотела ею стать.

— Такой?..

— Хоть раз в жизни? Да. Подожди, пока я закончу. Обещаю, портрет заиграет новыми красками.

— Куда уж больше? — слабо уточнила Аннабель.

— Поверь мне, чтобы занять почётное место в гостиной Жюльена Гринфилда, портрету необходимо играть всеми красками. Папа согласился показать его присутствующим на своём инвестиционном собрании через несколько дней.

При мысли о том, что десятки мужчин увидят её такой, по телу Аннабель пробежала дрожь. Хорошо, что она не вращалась в их кругах.

Школа рисования Раскина, в которой располагалась студия Хэтти, находилась всего в миле от отеля «Рэндольф», поэтому подруги решили немного прогуляться по Хай-стрит. Миссис Форсайт и личный охранник Хэтти не отставали от них ни на шаг. Для зимы день выдался необычайно душным, оксфордские шпили и башенки из песчаника выделялись на фоне медленно темнеющего неба. Любуясь знакомыми стенами медового цвета и серыми свинцовыми крышами своего колледжа, Аннабель испытывала благодарность. Она ведь чуть не потеряла место в университете.

— Хэтти, — начала она, стараясь говорить тихо, — чья была идея отправиться именно к герцогу?

Вчера Аннабель вернулась в Оксфорд, находясь в состоянии оцепенения. Пока подруги, перебивая друг друга, взволновано тараторили, она говорила очень мало, главным образом, чтобы свести к минимуму ложь о её местонахождении.

— Катрионы, — ответила Хэтти. — Поскольку профессор Кэмпбелл отправился в Кембридж, она предложила нам пойти к герцогу.

— Почему?

— Ты же знаешь Катриону, — пожала плечами Хэтти. — Её голова работает непостижимым образом. По правде говоря, она была совершенно непреклонна в этом вопросе, что справедливо. Раз ты с ним знакома, то кодекс чести джентльмена обязывал его прийти тебе на помощь. Признаюсь, поначалу я отнеслась к идее скептически, но герцог не колебался ни секунды. — На её лице появилось заговорщическое выражение. — Я слышала сегодня утром, что он заплатил залог ещё за дюжину суфражисток. Ты знала?

Аннабель похолодела.

— За дюжину? — переспросила она. — Какая чушь. Кто тебе рассказал?

Хэтти нахмурилась.

— Леди Мейбл. Не знаю, откуда ей это известно, предполагаю, что одна из освобождённых поделилась с кем-то. Интересные слухи всегда быстро разлетаются. — Её лицо посерьёзнело. — Аннабель, я знаю, что уже говорила, но, честное слово, я бы отправилась к отцу молить о помощи, если бы план с Монтгомери провалился.

— Знаю, дорогая, — рассеянно проговорила Аннабель. Не стоило обсуждать в Оксфорде Миллбэнк и причастность к делу Себастьяна.

В небе послышались мощные раскаты грома, которые отдались во всём теле Аннабель.

— Скорее, — пискнула Хэтти. — Сейчас начнётся ливень. — Она бросилась наутёк, спасаясь от первых капель дождя, словно рассерженная кошка.

Чтобы слухи породили последствия потребовалось всего сорок восемь часов. Когда Аннабель обнаружила в своём ящичке для корреспонденции невзрачный конверт, у неё сразу возникло мрачное предчувствие.

Её вызывала сама мисс Элизабет Вордсворт, декан колледжа.

Записка выскользнула из дрожащих пальцев Аннабель. В последний раз, когда она посещала кабинет декана, то слушала приветственную речь. Её сердце тогда трепетало от волнения в предвкушении начала новой жизни. Теперь же оно колотилось от страха.

— Я сразу перейду к делу, — сказала мисс Вордсворт, как только Аннабель заняла своё место. Умное лицо декана приняло серьёзное выражение. — Мне сообщили, что студентку из Леди-Маргарет-Холла задержала полиция во время суфражистской демонстрации на Парламентской площади в прошлую пятницу. Это правда?

«Меня исключат».

Кабинет закружился перед глазами. Аннабель смогла только кивнуть.

Мисс Вордсворт оглядела её с некой толикой беспокойства.

— С вами хорошо обращались?

— Вполне, мисс.

— Рада слышать, — сказала мисс Вордсворт. — Тем не менее, происшествие весьма прискорбное. Как вам известно, женщины в высших учебных заведениях и так сталкиваются с осуждением на каждом шагу. Ваше поведение всегда отражается на других студентках и на университете в целом.

— Да, мисс.

— Скандал — хорошее подспорье для несогласных, — продолжила мисс Вордсворт, — вот почему я сразу предупредила вас о том, что не следует пренебрегать доверием, которое мы вам оказали, несмотря на политическое происхождение вашей стипендии.

Слова декана долетали до Аннабель будто издалека.

— Меня исключат?

Лицо мисс Вордсворт на мгновение смягчилось.

— Не навсегда. Но временное исключение неизбежно.

Аннабель издала сдавленный смешок. Временное. В её случае это означало снова вернуться в деревню на неопределённый срок. Какой печальный конец мечтаний. Пусть исключают её всего лишь на время, но у Аннабель не было загородного особняка, куда она могла удалиться на отдых.

У неё вообще ничего не было.

Она держала спину прямо, как будто ни одна проблема не могла сломить Аннабель.

— Вы можете сказать, когда меня восстановят?

Мисс Вордсворт покачала головой.

— Мы начнём расследование. Обычно оно заканчивается в пользу студента примерно в то же время, когда слухи забываются.

Аннабель знала достаточно о слухах и понимала, что они могут ходить в течение нескольких лет. Арест, тюрьма, а поручиться за неё было совершенно некому.

Она не запомнила, как поднималась по узким скрипучим ступенькам, пока добиралась до своей комнаты.

Несколько мгновений Аннабель просто стояла в дверях и смотрела на крошечное помещение. Узкая кровать, узкий письменный стол, маленький шкаф, в котором умещались все её пожитки. В течение четырёх месяцев у неё была своя комната. Невероятно, что всё закончилось.

Сквозь струи дождя, стекавшие по окну кареты, проглядывались серые очертания Букингемского дворца. Себастьяну это зрелище казалось невероятно утомительным. Когда пройдут выборы и отыщется брат, он отправится в отпуск. Куда-нибудь в уединённое и жаркое местечко. В Грецию. Чёрт возьми, нет. Только не в Грецию.

Когда Себастьян вошёл в покои королевы, то заметил, что она пребывает не в лучшем расположении духа. Её плотно сбитая фигура выглядела напряжённой, словно Виктория могла в любой момент на него наброситься. Королеву переполняла враждебность, и этот её серьёзный настрой вызывал недоумение.

— Сначала фермеры и хлебные законы, — сказала она, бросив испепеляющий взгляд на его последний список предложений, — и вот теперь вы настаиваете на том, чтобы Биконсфилд больше говорил на публике, в ратушах! В следующий раз вы захотите дать рабочим право голоса.

— Подобных предложений я не выдвину, мадам.

— Не в этой формулировке, — съязвила она, — но другими словами. Ратуши! Кроме того, здоровье не позволит Биконсфилду придерживаться того жёсткого графика, который вы предлагаете.

— Тогда у меня сложилось неверное представление, что, баллотируясь на пост премьер-министра, он сможет взаимодействовать со своими избирателями, — парировал Себастьян.

В тот момент, когда слова сорвались с его губ, он понял, что они прозвучали чересчур саркастично. Себастьян пришёл в замешательство. Он потерял контроль над собой во время стратегического совещания с самой королевой. Она удивилась не меньше его. Если сначала её глаза расширились, то теперь они холодно сузились до щёлочек.

— Учитывая, что поставлено на карту для страны и для вас лично, мне казалось, что вы должны быть заинтересованы в победе на выборах, — сказала она.

Он медленно выдохнул.

— Я и заинтересован. И предлагаю лучшую стратегию для победы.

— Возможно, она поможет выиграть выборы, — признала она, — но не таким путём должна победить партия.

— Мадам, боюсь, я не понимаю.

— От такой победы партии тори мало пользы, потому что де-факто она перестанет ею быть.

Себастьяну никогда не понять желания превратить прямой путь к победе в извилистый.

Королева встала, он тоже поднялся на ноги. Она начала сердито расхаживать по комнате маленькими шагами.

— Я считала вас очень принципиальным человеком, — сказала её величество, — а теперь вижу, что вы ставите результат выше принципов. О, мы не выносим приспособленцев.

Себастьян сжал кулак за спиной.

— И всё же ни одно из моих предложений не противоречит моим принципам.

Она остановилась как вкопанная и медленно к нему повернулась. Менее стойкий человек пришёл бы в ужас.

— Тогда всё ещё хуже, чем мы думали, — холодно проговорила она. — Вы, Монтгомери, либерал.

С таким же успехом она могла бы назвать его предателем. Они уставились друг на друга через всю комнату, осторожно оценивая взаимную реакцию, когда в дело вмешались новые аргументы.

— В день вашей первой аудиенции, вы предстали передо мной девятнадцатилетним герцогом, чьи глаза были не по годам мудры, и я что-то в вас разглядела. По правде говоря, вы напомнили мне Альберта. Он тоже мало говорил. Обладал непоколебимым моральным кодексом и предпочитал дела словам, эти качества в наши дни очень редки, и я их всецело одобряю. Скажите, вы никогда не задумывались, почему ваш развод прошёл так гладко? — ровным голосом спросила королева.

Себастьян склонил голову.

— Я всегда знал, что вы помогли защитить мою репутацию, и всегда буду за это благодарен.

Она усмехнулась.

— Мы не могли допустить, чтобы порочная, глупая девчонка погубила такого выдающегося человека. И всё же мы слышали, что на прошлой неделе вы оказали поддержку суфражисткам. Этим скверным, глупым созданиям. Которые поддерживают Гладстона.

Ах, вот оно что. Это объясняло досаду её величества, но кто, интересно, мог так быстро донести сведения до Букингемского дворца? И тут он понял, что незначительная пауза выдала его с потрохами. Лицо королевы исказила яростью. Себастьян находился на зыбкой почве.

— Я вмешался по личным соображениям, политика к делу отношения не имела, — сказал он.

Она бросила на него ледяной взгляд.

— И мы далеки от того, чтобы интересоваться частной жизнью наших подданных. Особенно когда эти поданные являются для нас личным разочарованием.

Она потянулась за колокольчиком.

— Мадам, с этими женщинами обращались как с преступницами и содержали в условиях, совершенно неподходящих для женщин.

Она посмотрела на него так, словно увидела впервые.

— Вы предлагаете нам поощрять их намеренья? Вы, как никто другой, должны знать, что происходит, когда вы чересчур многое позволяете женщине: она переходит все границы. У женщин жестокие сердца. Мы советуем вам хорошо подумать, Монтгомери, кому вы преданы, какой мир хотите. Если уважение вашей королевы не является для вас достаточной мотивацией, по крайней мере, вспомните о своём родовом гнезде.

Раздался холодный звон колокольчика. Аудиенция была закончена. Королева предупредила и оскорбила Себастьяна.

Но больше всего его беспокоило то, что ему было абсолютно на это плевать.

— Временно исключили? — потрясённо проговорила Хэтти.

Люси и Катриона и вовсе потеряли дар речи. Крошечные бутерброды на многоярусных блюдах были позабыты, как и бутылка шампанского, которую Хэтти заказала в свои апартаменты, чтобы отпраздновать завершение портрета Елены Троянской прошлым вечером.

— Да, — ответила Аннабель, — но меня скоро восстановят.

Сегодня утром она съехала из своей комнаты в Леди-Маргарет-Холле и перевезла чемоданы в коморку, которую сдавала миссис Форсайт в своём небольшом доме в районе Джерико.

— Это смешно, — взорвалась Хэтти, — и во всём виновата я. Переезжай в мои апартаменты, тётя будет тебе очень рада.

— У нас есть комната для гостей, — сказала Катриона. — Отец, скорее всего, даже не заметит твоего присутствия.

— Мы можем поставить в моей гостиной небольшую кровать, — предложила Люси.

— Спасибо, — ответила Аннабель, — это очень великодушно с вашей стороны, но как вы не понимаете? Раз меня исключили, потому что я наношу вред репутации колледжа, лучше, чтобы вас не видели в моей компании.

— Совершенно верно, — твёрдо заявила Люси, — поэтому тебе следует остановиться у меня. Мне нечего терять.

Катриона и Хэтти притихли.

Роскошная комната вдруг показалась душной и тесной.

Аннабель поднялась на ноги.

— Люси, я знаю, ты считаешь себя паршивой овцой, но неужели ты хочешь привлечь внимание к своему делу такимсомнительным образом.

Утончённые черты лица Люси ужесточились.

— Ты же не думаешь, что я просто повернусь к тебе спиной. Если бы не наше движение, которое я обязала тебя поддерживать, ты бы не попала в тюрьму. Поэтому я несу ответственность за случившееся. Оставайся в Оксфорде. Живи у меня. Мы выстоим вместе.

Уж лучше безысходное отчаянье, чем эти слабые ростки надежды.

— Люси, все оксфордские суфражистки — знатные дамы. Если слухи обо мне дойдут до их отцов, у тебя начнутся проблемы.

Люси сердито нахмурилась.

— Бросить боевого товарища значит ослабить моральных дух всего войска. То, что случилось с тобой, могло случиться с кем угодно.

Нет. Ни одна знатная дама не ударила бы полицейского.

— Мы же не солдаты, — возразила Аннабель. — И не заслоняем собой боевых товарищей от пуль. Мы — женщины, и нас оценивают по опрятным платьям и безупречной репутации, а не по храбрости. Поверь мне, тебе будет легче поддерживать боевой дух войска без меня.

Она оставила подруг в ошеломлённом молчании и вышла из отеля «Рэндольф» в холодное унылое утро. Пройдя по улице Сент-Джайлз, Аннабель подошла к арочным дверям Сент-Джонса, чтобы завершить последнее дело.

Дженкинс сидел за своим письменным столом с головой погруженный в работу. С левой стороны его волосы стояли дыбом, как будто профессор в прямом смысле пытался вытащить из головы очередную блестящую мысль. Увидев такой знакомый организованный хаос в его кабинете, у Аннабель защемило сердце, ей потребовались все силы, чтобы не заплакать.

— Мисс Арчер. — Дженкинс снял очки и моргнул. Этот жест тоже показался ей до боли знакомым.

— Я и не подозревал, что вызывал вас сегодня.

— Могу я войти, профессор?

— Пожалуйста, проходите.

Только когда она села на стул, он посмотрел на закрытую дверь и нахмурился.

— Где ваша шумная компаньонка?

— Боюсь, мне придётся уволиться с должности вашей помощницы, — сообщила Аннабель.

Черты его лица заострились, Дженкинс всецело переключил внимание с греческих древностей на неё. Как можно короче Аннабель поведала ему о своих обстоятельствах, за исключением тех, которые касались Себастьяна.

— Настоящая дилемма, — проговорил Дженкинс, когда она закончила свой рассказ. — Глупый цирк, но в данном случае ничего не попишешь.

Аннабель кивнула, чувствуя, как гаснет последняя искра надежды.

Дженкинс снова надел очки и откинулся на спинку стула.

— Я не могу вас отпустить. Вы слишком ценный работник.

Она слабо улыбнулась.

— Спасибо, — сказала Аннабель. — Я буду очень скучать по работе здесь.

Мгновение он молчал.

— Вы хотите продолжить работать моей помощницей?

— Да, — без колебаний ответила Аннабель. Вот бы нашёлся способ. При одной мысли о возвращении в унылый Чорливуд, ей хотелось выть.

— И вы хотели бы остаться в Оксфорде? — спросил Дженкинс. — Возможно, поначалу вы будете испытывать некоторые трудности.

— Я больше всего хочу остаться, — сказала она. — Но не знаю как.

— Есть один способ, — сказал Дженкинс. — Вы могли бы выйти за меня замуж.

Глава 28

«Вы могли бы выйти за меня замуж».

Замуж за него? За Дженкинса?

— Кажется, я лишил вас дара речи, — заметил Дженкинс. — Полагаю, правильно будет сказать: Мисс Арчер, не окажете ли вы мне честь стать моей женой? — Он выжидающе склонил голову.

— Немного… неожиданное предложение, — еле слышно проговорила она.

— Неужели? — озадаченно спросил он. — Не может быть, чтобы такая возможность не приходила вам в голову.

Как бы ей ни нравился профессор Дженкинс, такая возможность никогда не приходила ей в голову. Он, конечно, был выдающимся человеком и к тому же завидным холостяком, не слишком старым, с хорошими зубами и широкими плечами. Но обычно предложению предшествовало ухаживание.

С другой стороны, он сводил Аннабель на концерт. Два раза в неделю пререкался с ней на латыни и подкармливал яблоками. Любому стороннему наблюдателю предложение о замужестве показалось бы логичным продолжением. Почему же Аннабель не приходило это в голову?

— Я уже некоторое время обдумываю идею женитьбы, — сказал он. — Я хочу взять вас с собой на Пелопоннес, и замужество — самое целесообразное решение для осуществления этой поездки.

— Целесообразное, — повторила Аннабель.

Он кивнул.

— В противном случае мы нарушим все правила приличия, потому что я ни за что на свете не возьму с собой вашу миссис Форсайт.

— Профессор…

— Пожалуйста, — перебил он, — выслушайте меня. Мисс, вы редкая находка для такого человека, как я. Обычно люди бывают либо интеллектуально одарёнными, либо приятными. Два этих качества редко сочетаются в одном человеке. Как в вас. Вы — мой лучший помощник. Кроме того, как и я, вы, похоже, не особо интересуетесь детьми в отличие от большинства женщин. Знаю, что у меня неординарные запросы, и именно поэтому я всё ещё не женат, но я способен обеспечить жену. Моё имя оградило бы вас от всей этой чепухи, которая в настоящее время усложняет вам жизнь. Фактически, вы могли бы продолжить работать, как будто ничего не произошло.

На лице Дженкинса появилось выражение, которое Аннабель раньше не видела. Он смотрел на неё с надеждой.

Она попыталась представить его своим мужем, ведь он ей нравился, а её будущее висело на волоске. Опрометчивое решение могло пагубно сказаться на всей жизни Аннабель.

Дженкинс — хороший человек, который всегда заботился о её благополучии. Внешность, запах и манера одеваться, всё в нём ей импонировало. У него наверняка есть экономка, которая выполняет работу по дому, так что Аннабель сможет ему ассистировать, ни на что не отвлекаясь. Конечно, он непростой человек: мозговитый и раздражительный. Большую часть своей жизни профессор проводил, уткнувшись носом в книгу, но, учитывая, что Аннабель уже успела к этому привыкнуть, то и в будущем проблем не ожидала.

Но могла ли она представить, как он возвращается домой, ослабляет галстук, снимает рубашку и накрывает Аннабель своим обнажённым телом?

Она поняла, что краснеет.

— Вы… вы упомянули, что не хотите детей.

Дженкинс выпрямился, чувствуя, что они вступают в переговоры.

— Я не возражаю против них в принципе. Но нам они будут совсем некстати.

— Большинство людей утверждает, что смысл брака именно в детях.

Дженкинс скривил лицо.

— Большинство людей — полные дураки. Моей жене придётся разбираться в специфике моей работы и помогать. Ведь моя работа и есть — я. Будь вы мужчиной, учитывая ваши способности, уже бы прославились в нашей сфере деятельности. Но как только вы начнёте плодиться и размножаться, то станете совершенно бестолковой, ваш острый ум притупится, а визжащие негодники будут постоянно требовать вашего внимания. И к тому же потеряете несколько зубов, поверьте мне, я видел, как всё это происходило с моими шестью сёстрами.

Ей следовало бы обидеться. В истории предложений руки и сердца это, совершенно точно, было самым неромантичным. Но, с другой стороны, после ареста Аннабель нельзя считать хорошей партией. Предложение Дженкинса всё же приличнее, чем предложение стать содержанкой аристократа.

Её молчание нервировало профессора. Он принялся вертеть в пальцах ручку.

— Может быть, я сделал неправильный вывод? — уточнил Дженкинс. — Мне показалось, вы не вышли замуж по собственной инициативе, я думал, что семья не входит в ваши приоритеты.

Она с трудом заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Я просто задумалась, предлагаете ли вы номинальный брак.

К его чести, он ответил не сразу, уделив должное внимание вопросу.

— Вы бы предпочли такой брак? — наконец, спросил он. За стёклами очков его глаза были непроницаемыми, но плечи заметно напряглись.

Естественно, да. Впрочем, с формальной точки зрения, Дженкинс превосходил все её надежды: учёный, удобный, свободный игнорировать глупую общественную мораль, прикрываясь своей знаменитой эксцентричностью. И самое главное, Аннабель испытывала к нему симпатию. Симпатию, не любовь. У него никогда не получится разбить ей сердце. Но если отказать ему в брачном ложе, будет ли он уважать её решение и не обозлится ли со временем?

— Я бы хотела немного обдумать ваше предложение, — проговорила она. — Неделю. Если вас устроит.

После короткой паузы Дженкинс кивнул.

— Неделя. Вполне приемлемый срок.

Неделя. Неделя, чтобы обдумать альтернативу возвращению в дом Гилберта, где придётся признать, что учёба всё-таки оказалась слишком сложной задачей для её женского мозга и что она с радостью продолжит бесплатно работать на кузена до конца своих дней, не имея никаких перспектив на будущее. Возможно, дело даже не дойдёт до работного дома. Возможно, Аннабель окончит свои дни в Бедламе, бормоча себе под нос, что в былые времена герцоги и оксфордские доны соперничали за её внимание.

Она вышла из кабинета Дженкинса, думая, что нужно было сразу согласиться на его предложение.

Герцогу не пристало посещать инвестиционные собрания. Взгляды следовали за Себастьяном по пятам. Появись он в низкопробном борделе, это вызвало бы и то меньше пересудов. Но такие люди, как Жюльен Гринфилд, не стали бы делиться конфиденциальной информацией ни с инвестиционным поверенным Себастьяна, ни за скромным ужином. Необходимо лично удостоить Гринфилда присутствием в его городском доме, чтобы взамен получить ценные сведенья. Вот такая сделка. Даже деловые предприятия не обходились без политики, и уж тем более без мелких силовых игр.

Гринфилд взял с подноса проходящего мимо официанта два бокала с бренди.

— Я предлагаю пройти в гостиную, те парни очень хотят познакомиться с вами лично, — сказал он, протягивая один бокал Себастьяну, а другой обхватывая своей пухлой рукой.

Не пригубив ни капли спиртного, Себастьян шёл по коридору, слушая рассказ Гринфилда об алмазном руднике, акционером которого планировал стать. Два южноафриканских деловых партнёра в гостиной потенциально могли бы помочь Себастьяну разбогатеть ещё на миллион фунтов, если он сочтёт, что им можно доверять.

Первое впечатление было многообещающим: они крепко пожали друг другу руки и установили зрительный контакт. Младший из партнёров начинал как горный инженер, поэтому знал все тонкости добычи алмазов. Его описание текущего состояния проекта соответствовало той информации, которую предоставили Себастьяну его люди.

Но внезапно случилось непредвиденное, краем глаза он заметил знакомую фигуру.

Слова дельца превратились в бессмысленный шум.

Аннабель.

На мольберте, который охранял лакей, стояла картина с изображением бесподобной блистательной версии Аннабель в натуральную величину.

Её зелёные глаза смотрели на него из-под полуприкрытых век с каким-то тайным торжеством. Плечи Аннабель были отведены назад, волосы развивались вокруг неё, словно пламя факела в бурю. Из-под подола облегающего белого платья выглядывала знакомая бледная ступня.

В лёгких не осталось воздуха.

Чёрт. Он находился в своём персональном аду, где все пути сходились в одной точке.

Как во сне, Себастьян подошёл к картине, не отрывая взгляда от лица Аннабель.

Ведь когда-то он гладил эти гордые скулы, целовал изящный нос. Ощущал роскошный рот на своём члене.

Возле неё на коленях стояли двое мужчин с обнажёнными торсами. Один брюнет, другой блондин. Запрокинув головы, они смотрели на неё со знакомым ему выражением благоговения, горечи и тоски.

Елена Троянская предстала в образе настоящего кукловода, а не награды.

— Вижу, вам пришлась по душе работа моей дочери, — заметил Гринфилд.

Себастьян издал нечленораздельный звук.

— Поразительно, вы не находите? — Гринфилд наклонил бокал в сторону Аннабель. — До того, как дочь уговорила меня отпустить её в Оксфорд, я был убеждён, что отличительной чертой всех синих чулков являются усики и бородавки. Представьте моё удивление, когда она представила нам эту молодую особу на вашем новогоднем балу. Я был рад ошибаться.

— Я бы тоже был рад, — подхватил инженер. — Ради неё я бы спустил на воду армаду кораблей.

— Я бы спустил не только корабли, — протянул его старший товарищ, и они рассмеялись.

— Сколько, — с угрозой проговорил Себастьян, смех резко затих. — Сколько вы хотите за картину?

Кустистые брови Гринфилда взлетели вверх.

— Не думаю, что картина предполагалась для продажи…

— Ну же, Гринфилд, — сказал Себастьян, — всё имеет свою цену.

Банкир тут же пришёл в чувство. Он, как никто, понимал язык денег.

— Предложение безусловно можно обсудить, — заверил Гринфилд. — Я уверен, что Харриет согласится расстаться с картиной за внушительную компенсацию.

— Превосходно, — проговорил Себастьян. Он залпом опрокинул бокал бренди и со стуком поставил его на буфет. — Упакуйте её и отправьте в мой дом в Уилтшире. Всего хорошего, джентльмены.

Себастьян покинул дом Гринфилда, оставив за собой вереницу взволнованных и ошеломлённых людей, которые имели неосторожность встретиться с ним взглядом. Поднялся ропот: «Вы видели, как надменный герцог Монтгомери выбежал из дома Гринфилда, он был мрачен и непредсказуем, как сам Вулкан?»

Тем временем герцогское ландо уже неслось на бешеной скорости к вокзалу Виктория.

В саду за домом в Клермонте пахло грязью и опавшими листьями.

— Ваша светлость! — Стивенс заметно обрадовался, увидев Себастьяна, шагающего к конюшням в угасающем свете дня.

— Приготовь моего коня, — приказал Себастьян. — И только его. Я отправляюсь на прогулку в одиночестве.

Глаза Стивенса расширились, когда он понял, что хозяин не в духе. Вскоре слуга вывел из конюшни Аполлона в полной амуниции. Жеребец укоризненно заржал, заметив Себастьяна, который рассеянно почесал мягкий нос, ткнувшийся ему в грудь.

— Он скучал по своему хозяину, — объяснил Стивенс. — На днях укусил Макмахона за зад.

Себастьян нахмурился.

— Его выводили на прогулку?

— Не часто. Последние несколько дней лило как из ведра, поля развезло. Он может быть немного пугливым, ваша светлость.

Себастьян придерживал Аполлона, пока скакал по подъездной дорожке, чувствуя, как вибрируют скованные напряжением мышцы животного, словно пружины, готовые в любой момент распрямиться. Стоит слегка пришпорить коня, на дюйм ослабить вожжи, и он пулей рванёт вперёд.

В последнее время Себастьян избегал поездок в свой загородный дом, потому что всё в Клермонте напоминало ему о ней. Чем усерднее он старался держать себя в руках, похоронить глубоко в себе все мысли и чувства, тем быстрее терял контроль, как будто страсть, которую Себастьян сдерживал всю жизнь, вырвалась на свободу и начала ему мстить. Как будто раньше он был избавлен от безумия любви только потому, что судьба уготовила ему пасть жертвой этой самой женщины.

В другой жизни он сделал бы её своей женой. Она уже была бы его женой.

Когда Себастьян выехал с подъездной аллеи, его взору открылись бескрайние поля. Сумерки скрадывали краски деревьев, земли и неба. Всё вокруг казалось серым, абсолютно серым.

«Хватит,» — поклялся себе Себастьян. Достаточно всего этого.

Он уедет из Лондона и переберётся обратно в Клермонт. Он вернёт жизнь в прежнее русло, как делал это уже не один раз.

Себастьян наклонился вперёд в седле, и Аполлон сорвался с места.

Он галопом проскакал по тропинке, затем свернул в поле и помчался к лесу в отдалении. Ветер больно хлестал по лицу. Из уголков глаз брызнули холодные слёзы и потекли по щекам. Скорость захватила все чувства. В ушах звучал свист и глухой стук копыт, пейзаж быстро приближался навстречу. Голова была пустой, остались только сосредоточенность, скорость и холод.

Хватит, хватит, хватит.

Он гнал Аполлона всё быстрее и быстрее, пока лес отчётливо не замаячил на краю поля.

Себастьян натянул поводья.

Что-то маленькое и блёклое промелькнуло на земле.

Аполлон заржал и метнулся в сторону.

Себастьян инстинктивно подался вперёд, но почувствовал, что круп лошади опускается, а задние ноги подкашиваются. Одно ужасное, неконтролируемое движение и мощное тело жеребца уже вздымалось вверх, достигнув точки невозврата.

Падение было неизбежным.

На мгновение мир замер, став ясным и чётким, как осколок стекла. Себастьян увидел над собой чистое небо и развивающуюся гриву.

Конь его раздавит.

Он выдернул ноги из стремян, но земля приближалась слишком быстро. Перед тем, как Себастьян погрузился в кромешную темноту, перед глазами возникло самое дорогое и любимое лицо на свете.

Под маленьким столом ноги Аннабель совсем заледенели на сквозняке. Пора спать. Время близилось к полуночи, а масляная лампа горела совсем тускло. Но Аннабель знала, что не сомкнёт глаз. При желании она могла притвориться, что всё ещё является студенткой с блестящим будущим, ведь обстановка в её коморке очень напоминала комнату в Леди-Маргарет-Холле. Здесь находился такой же письменный стол, шаткий стул и узкая койка. Но на этом сходство заканчивалось. Ни книг, ни папок на столе. Только лист бумаги с тремя одинокими строчками:

Вернуться в Чорливуд.

Устроиться гувернанткой на севере.

Выйти замуж за Дженкинса.

Теперь это были её единственные варианты сохранить крышу над головой и не запятнать репутацию.

Правда, она приехала в Оксфорд, чтобы избежать подобной участи: Чорливуда, низкооплачиваемой работы и уязвимого положения или брака с нелюбимым человеком.

Две недели. Миссис Форсайт дала ей две недели, чтобы найти новое занятие.

«Я компаньонка, — многозначительно заявила она. — Моя задача беречь женщин от неприятностей, а не связываться с теми, которые уже с ними столкнулись».

Будущее представлялось Аннабель чёрной пропастью, готовой поглотить её целиком.

Она прижала ладони к лицу, пытаясь отгородиться от своих уродливых страхов, зловеще смотревших на неё.

— В душе я солдат, — прошептала Аннабель. — Я справлюсь…

Внезапный шум заставил её выпрямиться. Из коридора внизу доносились взволнованные голоса, сопровождаемые истерическим лаем мальтийской болонки миссис Форсайт.

Аннабель встревоженно вскочила на ноги. Ей показалось, будто миссис Форсайт спорила с мужчиной.

А затем на лестнице раздались тяжёлые мужские шаги, от которых задрожали половицы.

Она стиснула на груди края халата, инстинктивно оглядывая комнату в поисках оружия.

Бум-бум-бум.

Дверь сотрясли мощные удары кулаком.

Но Аннабель поразило не это, а мужской голос.

— Аннабель!

— Сэр! — взвизгнула миссис Форсайт.

Себастьян. Здесь был Себастьян.

Бум-бум-бум.

Аннабель подошла к двери на дрожащих ногах.

— Сэр, прекратите, — вскричала миссис Форсайт. Дверь с грохотом распахнулась, ударившись об стену, и в комнату ворвался Себастьян.

Всё вокруг замерло: шум, время, сердце. Себастьян выглядел так, будто пришёл решить вопрос жизни и смерти. Из комнаты словно выкачали весь воздух. Себастьян молча уставился на неё. Его лицо было чертовски бледным.

Сделав два больших шага, он заключил Аннабель в объятия.

Его пальто всё ещё хранило зимний холод, а грубая шерсть слегка царапала её лицо.

Она неподвижно стояла в кольце его рук, всё ещё не осознав до конца, что он пришёл к ней. Аннабель не рассчитывала увидеть его вновь, и уж тем более оказаться в его объятиях.

— Любовь моя, — проговорил он. Прижимаясь ухом к груди Себастьяна, Аннабель услышала рокот его голоса.

Как жестоко. Её четвёртый вариант, самый желанный, самый важный, стоял прямо перед ней, а она пыталась поступить правильно, что само по себе исключало этот четвёртый вариант.

— Мисс Арчер, кто это? — взвизгнула миссис Форсайт в дверях, заметив обнимающуюся пару. — Я возражаю, я категорически возражаю! — воскликнула она. — Джентльменам вход запрещён, я очень чётко изложила это правило, это недопустимо…

Себастьян повернулся вполоборота и захлопнул дверь прямо перед разъярённым лицом миссис Форсайт, крепко обнимая Аннабель одной рукой.

Она высвободилась из его объятий.

— Что случилось? — спросила Аннабель и сразу добавила: — О Боже, что-то с твоим братом? Он…

— Нет, — ответил Себастьян. Его жёсткий взгляд выводил из равновесия.

Она сделала маленький шаг назад.

— Монтгомери, ты начинаешь меня беспокоить.

Между его бровями залегла суровая складка.

— Не называй меня так.

— Хорошо, — согласилась Аннабель и скрестила руки на груди. — Себастьян. Наверняка найдётся более подходящее время…

— Я пришёл просить твоей руки.

Она непонимающе посмотрела на него.

— Выходи за меня замуж, — повторил он, делая шаг в её сторону.

Аннабель неуверенно рассмеялась.

— Почему ты вдруг решил сделать мне предложение?

— Ты смеёшься, — прорычал он. Себастьян схватил её руку и прижал к груди, там где билось его сердце. — Положи конец этим страданиям, Аннабель. Выходи за меня.

Она попыталась высвободить ладонь, но тщетно. По спине пробежала тревожная дрожь.

— Что на тебя нашло?

— Я упал с лошади сегодня вечером.

Её свободная рука взлетела ко рту.

— Нет.

— Фазан, — объяснил он, — в борозде прятался маленький фазан. Аполлон испугался и поскользнулся. С ним всё в порядке.

Аннабель оглядела его с ног до головы в поисках травм.

— А с тобой?

Повисла пауза.

— Я думал, что умру, — тихо проговорил Себастьян.

Кровь отхлынула от её лица, а сердце болезненно сжалось.

— Как видишь, моё время ещё не пришло, — сказал он. — Земля размягчилась из-за дождя, вместо моей головы удар приняла на себя шляпа.

Аннабель вышла из оцепенения и обвила руками его шею.

— Ш-ш, — сказал он, заботливо её обнимая, — теперь я здесь.

Она только крепче вцепилась в Себастьяна и попыталась зарыться в его объятия, желая сорвать с него тяжёлое пальто, все слои шерсти и хлопка, которые мешали ей почувствовать жар и силу его тела.

Он прижался губами к её волосам.

— Выходи за меня замуж, Аннабель.

Она резко вскинула голову.

— Пожалуйста. Пожалуйста, не говори так.

Он нахмурился.

— Почему? Ты отказываешься стать моей любовницей. Хочешь сказать, что и женой не желаешь быть?

Аннабель попыталась оттолкнуть его, но он не сдвинулся с места.

Когда она посмотрела в его неестественно яркие глаза, её охватил страх.

— Дело не в том, чего хочу я, — пробормотала она. — Я не хочу быть твоей любовницей, но уж точно не могу стать твоей женой.

Себастьян наклонил голову.

— Почему нет?

— Ты точно повредился головой! Ты прекрасно знаешь почему, это невозможно.

— Очень даже возможно. Я делаю тебе предложение, ты соглашаешься. И только.

И только.

Аннабель почувствовала странное головокружение. Её самые сокровенные мечты могли исполниться, скажи она всего лишь слово.

— Нет, — с трудом выдавила она. — Нет, я бы никогда не попросила тебя поступиться своим именем, разрушить жизнь ради меня…

— Ты не разрушишь мою жизнь.

Аннабель напряглась, Себастьян крепче сжал её в объятиях, едва не раздавив.

— Нет, — сказала она, — пожалуйста, отпусти меня.

Он повиновался, раздражённо фыркнув. Аннабель отпрянула от него, будто обожглась.

— Выслушай меня, — сжимая руки по бокам, сказал он. — Многие годы я боялся, что упаду с лошади, не успев произвести на свет наследника. И, вот теперь, когда это случилось, я был уверен, что сломаю себе шею, но, глядя в глаза смерти, думал ли я о замке Монтгомери, или о титуле, отце, или наследнике?

Себастьян снова потянулся к ней, но Аннабель снова уклонилась. Его лицо помрачнело.

— Я думал о тебе, чёрт возьми, — сказал он. — Я видел твоё лицо так же ясно, как вижу его сейчас, когда ты стоишь передо мной. Я чувствовал лишь глубокое сожаление о том, что нам довелось провести так мало времени вместе. Аннабель, наши отношения — это и есть моё незаконченное дело.

Да помогут ей небеса. Себастьян был настроен абсолютно серьёзно.

Или, по крайней мере, он так думал.

— Я польщена, — ответила она, стараясь говорить спокойно, — безусловно. Но ты наверняка и сам понимаешь, что сейчас сам не свой и не можешь трезво мыслить.

По правде говоря, его взгляд никогда ещё не был таким здравым.

Она начала дрожать. Себастьян проявлял такую твёрдую волю в отличие от самой Аннабель. Он предлагал ей исполнение самого заветного желания. Но из этого не выйдет ничего хорошего.

Аннабель повернулась к нему спиной, отчаянно пытаясь собраться с мыслями.

— А скандал, который поднимется из-за нашей свадьбы? — спросила она. — Как же твой брат? Если мы поженимся, то пострадает его репутация, ты сам говорил. Позор падёт на твоих наследников, разве что-то изменилось?

— Почему бы тебе не позволить мне самому беспокоиться об этих вещах, — озадаченно проговорил он. — От тебя требуется только согласие.

Соглашайся. Соглашайся.

— Завтра, — хрипло сказала она. — Давай обсудим это завтра.

— Повернись и посмотри на меня, — сказал Себастьян, — и я скажу тебе, что завтра ничего не изменится. Как и на следующей неделе.

Аннабель резко развернулась, придя в ярость от его упрямства. Он настаивал на невозможном.

— Ты не можешь жениться на дочери викария. Однажды ты проснёшься и поймёшь, что твоя жизнь лежит в руинах. А я не смогу восполнить потерь.

Себастьян окинул её безжалостным оценивающим взглядом.

— Ты мне не доверяешь, — отрезал он. — Не веришь, что я могу отвечать за свои решения.

— Ты лицом к лицу столкнулся со смертью. Полагаю, это могло исказить восприятие действительности.

Его суровые серые глаза напоминали осколки гранита.

— Или помогло, наконец, открыть глаза на правду. Я не капризный юнец, Аннабель. Не наказывай нас обоих из-за мальчиков, которых ты знала в прошлом.

Она вздрогнула, слова попали точно в цель. Аннабель сама же и вручила ему оружие. Нет, нельзя думать о том времени, которое они провели в объятиях друг друга в его постели, окутанные блаженством…

Где-то вдали продолжала лаять разъярённая собака миссис Форсайт.

Аннабель прижала ладони к пульсирующим вискам.

— Я не могу, — прошептала она. — Мы не можем.

— Аннабель. — прерывисто заговорил он. — Я не знал, что ищу именно тебя, пока мы не встретились. Если бы наши пути никогда не пересеклись, возможно, я бы прожил жизнь разумно и меня бы всё устраивало. Но теперь я знаю, на какие чувства способен, и с этим уже ничего не поделать. Я не могу притвориться, что случившееся между нами — это прихоть, воспоминания о которой в скором времени сотрутся. У меня есть два выхода. Жить с чувством потери до конца своих дней или с тобой, и будь, что будет. Мой выбор прост: жизнь с тобой или существование без тебя. Это всего лишь вопрос цены. Я знаю, что наши отношения стоят всего.

Его слова, как тупые удары ножа, пронзали ей сердце, вскоре оно истечёт кровью, а боль станет невыносимой. Как спокойно он говорил безумные вещи в то время, как сама Аннабель переставала слышать голос разума. Сегодня она могла потерять Себастьяна навсегда. Все инстинкты кричали о желании упасть в его объятия и больше никогда не отпускать.

Она с трудом сделала следующий вдох.

— Это невозможно.

Услышав её безжизненный тон, Себастьян замешкался.

Впервые она почувствовала в нём проблеск неуверенности.

— Ты всерьёз, — медленно произнёс он, — отвергаешь моё предложение.

— Да, — ответила Аннабель, её горло болезненно сжалось.

Он побледнел. Её охватило отчаянье, лишив дара речи.

Честь не позволила бы ему разорвать помолвку, даже заключённую по принуждению. Завтра или на следующей неделе он поблагодарит Аннабель за то, что она не поставила его в безвыходное положение. Так и будет.

— Знаешь, — почти непринуждённо проговорил он, — я начинаю думать, что ты бы в любом случае меня отвергла. Дело не в твоих моральных устоях и не в моей репутации, а в твоей трусости.

Заявление, словно пощёчина, привело её в чувства.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты боишься. Боишься, что на этот раз мужчина возымеет над тобой власть, и я не имею в виду законные права мужа. По правде говоря, я думаю, что ты вполне смогла бы существовать по драконовским правилам, потому вокруг твоего сердца выстроена стена, сквозь которую никому не пробиться. Но у меня получилось, ты отдалась мне. Почему ты не позволяешь сделать из тебя честную женщину?

«Потому что я люблю тебя больше, чем хочу стать счастливой».

На его лице вновь отразилась решимость, и Аннабель поняла, что пока Себастьян уверен в её любви, он не откажется от своей безумной затеи. Он пожертвует всем. Опозорит себя, станет объектом насмешек в своём окружении, в газетах. Потеряет родовое поместье, уничтожит политическую карьеру и древнюю родословную. Себастьян разрушит дело всей своей жизни ради какой-то деревенщины. Его увлечённость Аннабель неизбежно пройдёт, и он станет винить её или, что ещё хуже, себя за всё, от чего отказался.

Дрожа всем телом, она обхватила себя руками.

— Если хочешь знать, сегодня утром я получила гораздо более разумное предложение.

С тем же успехом Аннабель могла бы выстрелить в Себастьяна из пистолета. Он застыл с удивлённым видом.

Когда он наконец заговорил, она едва узнала его голос.

— От профессора.

Аннабель кивнула.

— Ты его приняла?

— Меня временно исключили, — ответила она, — а он…

— Ты его приняла? — повторил он, от его взгляда её рука непроизвольно потянулась к шее.

— Нет, — тихо ответила она. Виновато.

— Но ты его рассматривала. Господи, ты его рассматривала.

— Мы подходим друг другу…

Себастьян откинул голову и резко рассмеялся.

— Нет, мадам. Если ты выйдешь за него замуж, то превратишься в настоящую шлюху, которой бы не стала в качестве моей любовницы.

— Почему ты так говоришь? — поперхнулась Аннабель.

Внезапно он принялся кружить вокруг неё, как грациозный хищник, пока не остановился прямо позади Аннабель.

— Потому что, милая моя, ты его не любишь, — пробормотал он, его прохладное дыхание пошевелило волоски у её шеи. — Ты его не любишь, а хочешь заполучить профессора только ради тех благ, которые он может тебе дать.

Она крепко зажмурилась.

— Тебя я тоже не люблю.

— Ложь, — выдохнул он. — Видела бы ты своё выражение после наших поцелуев.

— Естественно, ты так считаешь, но любая женщина была бы польщена вниманием мужчины твоего положения. Но всё дело в движении за права женщин. Вот почему я вообще оказалась в Клермонте… Мы шпионили за тобой. Я просто пыталась заручиться твоей поддержкой. У нас даже есть досье, анкета на тебя.

Себастьян схватил её и развернул к себе.

Его лицо сделалось ледяным.

— Досье? — резко спросил он. — О чём ты говоришь?

— Правду, — прошептала она. — Правду.

Он крепче сжал её плечи.

— Лжёшь. Ты забываешь, всего несколько ночей назад я держал тебя в своих объятиях. Я знаю тебя, и я знаю, что ты лжёшь.

— Уверен? — дрожащим голосом спросила она. — Ты не знал всей правды о собственной жене, пока она не сбежала с любовником, а она провела в твоей постели несколько месяцев.

Его лицо застыло, как посмертная маска.

Себастьян резко отпустил её, как будто понял, что держит в руках нечто ядовитое.

Едва заметный презрительный изгиб его губ поразил Аннабель до глубины души.

В немом оцепенении Аннабель наблюдала за тем, как он поворачивается к ней спиной и выходит.

Но она так и не услышала, как захлопнулась дверь, голову наполнил звон. Аннабель опустилась на край кровати.

Она поступила правильно. Ей было невыносимо сделать вдох, но она поступила правильно. По крайней мере, эта трагедия не войдёт в английскую историю. Аннабель переживёт её наедине с самой собой, и однажды она умрёт вместе с ней.

Прошла минута или целый час, она не знала, к ней подошла миссис Форсайт. Невозмутимое лицо компаньонки раскраснелось, а глаза гневно горели.

— Я сказала, никаких мужчин, — прошипела она, — и в первую же ночь вы приводите в мой дом какого-то мерзавца.

— Мне очень жаль, — бесцветным голосом произнесла Аннабель.

— Я не жестокая женщина, — проговорила миссис Форсайт, — поэтому вы можете остаться на ночь. Но завтра покиньте это место.

Глава 29

С трудом дыша от усталости, Аннабель выскользнула из дома миссис Форсайт на рассвете. Холодный утренний воздух подействовал на неё, как пощёчина, но, когда она добралась до арочного входа в Сент-Джонс, перед её сонными глазами всё ещё стоял туман.

Вчера вечером любезный привратник доставил на ручной тележке оба её сундука из Леди-Маргарет-Холла в дом миссис Форсайт, возможно, в Сент-Джоне найдётся столь же услужливый сотрудник, который поможет Аннабель снова перевезти вещи. Она часто приходила на уроки Кристофера Дженкинса, поэтому местные работники её знали. Вот только, где оставить багаж. Катриона с отцом жила в апартаментах в западном крыле колледжа. Если совсем не надолго оставить у них сундуки, вероятно, это не повредит репутации подруги. Хотя, как объяснить своё выселение, Аннабель не знала. От мысли, что придётся выдумать ещё один полуправдивый рассказ, ей становилось дурно.

Она прошла мимо сторожки привратника. В колледже будто все вымерли, если не считать одинокого студента, прогуливающегося в тёмной аркаде напротив.

Аннабель остановилась на известняковой дорожке. Прошлая ночь лишила её сил и ориентира, и теперь она чувствовала себя обломком, выброшенным в открытое море. Принять решение: повернуть налево в западное крыло или обратно к сторожке, казалось непосильной задачей.

Студент исчез в арочном проходе, без сомнения, направляясь в какое-то тёплое и значимое место.

Аннабель повернула к сторожке.

В окнах уже горел свет, внутри слышались шаги.

Она подошла к двери и нерешительно постучала.

Краем глаза Аннабель наблюдала за арочным проходом в конце известняковой дорожки справа от себя. Она нахмурилась, не в силах понять, откуда у неё взялось какое-то странное ощущение.

Дверь в сторожку со скрипом отворилась, и на пороге появился толстый седовласый привратник.

— Доброе утро, мисс, — сказал он. — Чем могу помочь?

— Доброе утро. Я студентка Леди-Маргарет-Холла и…

И тут её осенило. Студент. Студент в аркаде. Долговязая фигура. Неторопливая походка.

Тонкие волоски по всему телу встали дыбом.

Она резко развернулась.

— Мисс?! — воскликнул привратник.

Она уже шла к арочному проходу, звук её торопливых шагов эхом отдавался от окружающих стен. Приближаясь к цели, Аннабель перешла на бег. Запыхавшись, она посмотрела налево, направо и заметила закрывающуюся дверь в западное крыло.

Аннабель бросилась к ней.

За дверью находился узкий, плохо освещённый коридор с древними каменными стенами, от которых исходил затхлый запах.

Молодой человек повернул направо и быстро направился к ещё одной двери в конце коридора.

— Сэр!

Он не только не остановился, но и прибавил шаг.

Она последовала за ним.

— Сэр, можно вас на пару слов.

Его плечи напряглись.

Чёрт. Что она ему скажет, если молодой человек окажется не тем, за кого она его приняла?

И всё же Аннабель порядком удивилась, когда он повернулся, и она оказалась лицом к лицу с Перегрином Деверо.

— О боже! — воскликнула она.

Длинные, жидкие волосы и бледность лица значительно умаляли очарование Перегрина. Он был похож на существо, которое вело ночной образ жизни.

Она поспешила к нему.

— С вами всё в порядке?

— Доброе утро, мисс Арчер, — поздоровался он, вежливо игнорируя ладонь, которую она бездумно положила ему на руку. Аннабель отпрянула. — Какой приятный сюрприз, — продолжил он. — Что привело вас в Сент-Джонс в такой нечестивый час?

В этот момент дверь позади него распахнулась, и он застыл.

Увидев на пороге Катриону, Аннабель вздохнула с облегчением.

— Катриона, — сказала она. — Я как раз тебя искала.

Аннабель направилось было к подруге, но вдруг заметила маленькую корзинку у неё под мышкой.

И виноватое выражение лица.

— Катриона?

Катриона слабо улыбнулась.

— Аннабель. Лорд Деверо. Какой сюрприз. — Голос её тоже звучал виновато. Она попыталась спрятать корзину, что выглядело весьма подозрительно.

Перегрин чуть ли не со звуком закатил глаза.

Аннабель переводила взгляд с одного на другого, вспоминая интересные факты: как Катриона каждый раз краснела, когда Перегрин оказывался рядом, её попытку отправиться на бал без очков в Клермонте… О, какого чёрта.

Её взгляд упал на проклятую корзину.

— Там ведь еда, — проговорила она, — еда для лорда Деверо?

Катриона взглянула на Перегрина. Неужели она спрашивала разрешения?

— Ты в курсе, что он уже месяц как пропал? — спросила Аннабель. — Что, пока мы тут разговариваем, Скотленд-Ярд прочёсывает всю Англию?

Перегрин и Катриона ахнули в унисон.

— То есть ты в курсе, — удивлённо проговорила Аннабель.

— Откуда вам это известно? — спросил Перегрин.

— Ваш брат знает, что вы здесь? — набросилась Аннабель.

Когда она назвала герцога Монтгомери «его братом», брови Перегрина взлетели вверх.

— Мисс…

— Знает?

— При всём уважении, я не совсем понимаю, почему вы спрашиваете.

«Потому что мы целовались, когда он узнал, что ты пропал. Потому что я обнимала Себастьяна и чувствовала, как его сердце разрывается на куски от предательства собственного брата. Потому что всё, что причиняет боль ему, причиняет боль мне».

Лицемерка. Именно она причинила ему самую сильную боль прошлой ночью, когда безжалостно отвергла его любовь, предложение и предала его доверие.

Она поднялась на цыпочки и заглянула в измождённое аристократическое лицо Перегрина.

— Как вы могли так поступить? — спросила Аннабель. — Он даже не в курсе, живы вы или нет.

Перегрин слегка прищурился.

— Прошу прощения, мисс, — сказал он. — Повторюсь, я не совсем уверен, как так получилось, но у меня не было намерения вас расстраивать.

К чёрту его вежливую сдержанность.

— Скажу откровенно, — сказала она. — Вы исчезли. Сбежали вместо того, чтобы следовать абсолютно разумным распоряжениям, и пока вы прячетесь в укромном уголке и пользуетесь девичьей добротой, ваш брат почти не спит, потому что сходит с ума от беспокойства.

На щеках Перегрина вспыхнул лихорадочный румянец. Если бы Аннабель была мужчиной, он, вероятно, бы её ударил.

— Вы и правда хорошо осведомлены, мисс, признаю, — протянул он, — но вы ошибаетесь в одном — Монтгомери никогда в жизни не сходил с ума от беспокойства. У него нет ни темперамента, ни сердца, и если бы я действительно вызвал в нём подобные эмоции, уверяю вас, это во многом бы было связано с моим положением его наследника, а никак не со мной лично.

Рука Аннабель взметнулась вверх. Она вовремя остановилась, но на мгновение и Аннабель, и Перегрин уставились на зависшую в воздухе ладонь, готовую отвесить оплеуху аристократу.

Когда взгляд Перегрина переместился с её руки на лицо, в его глазах промелькнуло подозрение.

— Мисс?

— Как плохо вы его знаете, — тихо проговорила она. — Бедный Монтгомери, люди, которых он искренне любит понятия не имеют, каков он на самом деле. Видите ли, у него есть сердце, чопорное, благородное, но оно бьётся так же, как и наше с вами. И я держу пари, что оно в сто раз выносливее. Он редкий человек не потому, что богат или могуществен, а потому, что говорит то, что думает, и делает то, что говорит. Монтгомери мог стать самодовольным тираном, но предпочёл упорно трудиться, чтобы облегчить жизнь остальным, думает обо всём сам, чтобы другим не приходилось. И если бы в вас, милорд, была хоть капля благородства, вы разделили бы с ним его адский груз ответственности, а не вели себя как избалованный слюнтяй.

Она едва не выплюнула слово «слюнтяй».

Бледное лицо Перегрина сделалось совсем белым.

— Аннабель. — Между ними протиснулась Катриона, но её лицо расплылось перед глазами Аннабель.

— У него есть сердце, — сказала Аннабель, — я люблю его.

— Аннабель, — начала Катриона, — не нужно…

— Я люблю его, но я солгала ему, и теперь он всегда будет думать обо мне плохо. — Её голос заметно дрожал.

Катриона обвила рукой её плечи, в больших голубых глазах подруги светилось сочувствие. Этот проблеск доброты стал последней каплей. Впервые с того рокового лета много лет назад Аннабель разрыдалась.

— Я люблю его!

— Она ведёт себя так последние полчаса, — тихо сказала Хэтти Люси.

В дверях маленькой гостиной Кэмпбеллов, всё ещё в пальто и шарфе, стояла глава суфражисток. Из её наспех заколотой причёски выбивались светлые пряди.

Аннабель свернулась калачиком в кресле, её тело сотрясалось от мощных рыданий, как будто она оплакивала целую жизнь страданий. Катриона сидела на подлокотнике и неловко похлопывала Аннабель по спине.

— Чёрт возьми! — выругалась Люси.

Она прошествовала к шкафчику на противоположной стене, безошибочно угадав содержимое, и открыла дверцу. Люси откупорила одну из блестящих бутылок и налила бренди на два пальца в маленький бокал.

— Выпей, — приказала она, протянув бокал Аннабель.

Аннабель подняла на неё покрасневшие глаза. Её изящный нос неподобающе порозовел и блестел.

— Это спиртное? — Она шмыгнула носом.

— Попробуй, — мрачно сказала Люси. — Обещаю, что на вкус это и вполовину не так гадко, как хранить секреты от подруг и якшаться с врагом. Монтгомери, Аннабель? Из всех мужчин в королевстве!

Аннабель уставилась в бокал.

— Он не враг, — глухо сказала она. — Это он добыл разрешение на демонстрацию. Он оказал нам услугу. И я…

— Любишь его, да. Ты уже говорила. — Люси подтащила стул поближе к креслу. — Он достал нам разрешение? Почему бы тебе не начать с самого начала?

Аннабель отхлебнула бренди и поморщилась, когда спиртное обожгло губы.

— Теперь это вряд ли имеет значение.

— Тогда почему ты ведёшь себя так, словно наступил конец света? — спросила Люси, разматывая свой длинный шарф.

Потому что он наступил.

Её сердце сжималось и замирало каждый раз, когда она вспоминала выражение лица Себастьяна, покидавшего её комнату. Как будто она стала его персональной Далилой, Саломеей или любой всемирно известной вероломной женщиной.

Аннабель сделала глоток.

— Он, должно быть, презирает меня, — прохрипела она.

Серебристые глаза Люси метали молнии.

— Мерзавец, — прорычала она. — Не могу поверить, что он тебя соблазнил, да ещё под своей же собственной крышей.

— Он меня не соблазнял, — запротестовала Аннабель. — Ну, возможно, самую малость. — Она потеряла голову в тот момент, когда,держа в одной руке шляпу, он принёс ей извинение на холме в Уилтшире, что было ему совсем не свойственно. — Это не его вина.

— Боже мой, — возразила Люси, — конечно, его. Не забывай, ты же суфражистка, мы не верим в историю о злой искусительнице и беспомощном мужчине. Он прекрасно знал, что делает.

Аннабель ощетинилась.

— А если я скажу, что была совсем не против?

Люси закатила глаза.

— Аннабель, может быть, он и сухарь, но он на десять лет тебя старше. Монтгомери расчётливый стратег, который завоевал благосклонность королевы, манипулируя взрослыми мужчинами. У тебя не было ни единого шанса, и он это знал. Признай, герцог говорил тебе приятные слова? Заставил поверить, будто вы знаете друг друга много лет, понимаете друг друга без слов?

А делал ли он всё это…

— Да, — прошептала она.

Хэтти разочарованно охнула.

Люси авторитетно кивнула.

— Так они и поступают, — сказала она. — Мне очень жаль, что я послала тебя агитировать этого ублюдка.

— Вчера вечером он сделал мне предложение, — выдала Аннабель.

Подруги хором ахнули, открыв рты. Было забавно наблюдать, как на их лицах появилось одинаково потрясённое выражение.

— Предложение… руки и сердца? — пискнула Хэтти, округлив глаза.

Аннабель кивнула.

— Он появился в доме миссис Форсайт прошлой ночью. Я… я отказала. Поднялся переполох, поэтому миссис Форсайт попросила меня съехать.

Девушки удивлённо замолкли. Комната погрузилась в полную тишину.

— Чёрт возьми, — пробормотала Люси. Она встала и подошла к шкафчику, чтобы плеснуть себе бренди.

— И ты отказала? — задыхаясь, переспросила Хэтти.

Аннабель сглотнула.

— Да. Я же не могла принять предложение?

В ответ подруги единодушно покачали головами.

— То есть ты могла бы, — сказала Хэтти, — но это вызвало бы скандал десятилетия. Нет, столетия. По большому счёту, ваша свадьба стала бы легендарной…

— Я знаю, — перебила её Аннабель, — знаю. Поэтому я ему и отказала. Ох. — Она яростно промокнула глаза влажным носовым платком, когда из глаз снова хлынули слёзы.

— Не могу поверить, что он сделал тебе предложение, — сказала Хэтти, качая головой. — Не потому, что ты не достойна, — поспешно добавила она, — просто это такой безумный поступок для столь холодного… в смысле умного человека.

Аннабель устало улыбнулась.

— Он вполне разумно попросил меня стать его любовницей сначала.

Глаза Люси угрожающе сузились.

— В один и тот же вечер?

— Нет, — ответила Аннабель, — в Клермонте.

— Я рада, что ты не согласилась, — сказала Катриона. — В отличие от любовницы герцога со скандальной герцогиней мы могли бы водить дружбу.

Аннабель опустила пустой стакан на маленький столик.

— А сейчас, — тихо спросила она, — сейчас вы останетесь моими подругами?

Хэтти нахмурилась.

— Почему нет?

— Потому что я ударила мужчину, — объяснила Аннабель, — меня арестовали, исключили из университета, мне сделал предложение герцог, и меня выгнала из дома моя же собственная компаньонка.

Губы Люси изогнулись за бокалом бренди.

— Мне кажется, тебе сейчас не помешала бы пара-тройка подруг.

— Я ходячий скандал, — бросила Аннабель.

Катриона убрала руку с плеч Аннабель и сложила ладони на коленях.

— Я видела, как он целовал тебя на балу в Клермонте, — сказала она, — и всё ещё остаюсь твоей подругой.

Аннабель удивлённо на неё уставилась. Всё верно. Она наткнулась на Катриону в коридоре, когда покинула альков. Подруга тогда обратила внимание Аннабель на растрёпанную причёску.

— Вы целовались? На балу? — взвизгнула Хэтти.

А Катриона даже словом не обмолвилась.

— Почему вы так добры? — спросила Аннабель. — Почему не осуждаете меня, не обмениваетесь многозначительными взглядами и не пытаетесь умыть руки?

Как поступили все деревенские девушки, которых она считала своими подругами, после того, как поползли слухи о ней с Уильямом? Как поступил её собственный отец?

Люси вздохнула.

— Ты же умная, но иногда так медленно соображаешь, — сказала она. — Посмотри на нас. Все мы здесь не оправдываем людские ожидания. — Люси указала на Катриону. — Слишком умная. По её путеводителям мужчины ищут сокровища, пребывая в блаженном неведении о том, что руководство для них написала женщина, и я думаю, что будучи в Египте ты носила брюки и ползала по пещерам? — Катриона кивнула, по её шее разлился смущённый румянец. — А я, — продолжила Люси. — Моя семья отреклась от меня задолго до незначительного инцидента с испанским послом и серебряной вилкой. Если бы тётя не оставила мне небольшое состояние, что она сделала только лишь назло моему отцу, я бы превратилась либо в нищенку, либо в сумасшедшую, которую не выпускают из спальни потому что она не соответствует ожиданиям. Я несдержанная, не могу молчать и никогда не представляла себя в роли жены, окружённой выводком детей и поклоняющейся своему мужу и господину. А Хэтти… — Она нахмурилась. — Честно говоря, я не знаю, в чём твоя странность.

Хэтти скрестила руки на груди.

— А почему я должна быть странной?

Люси бросила на неё колкий взгляд.

— Зачем тогда дочери Жюльена Гринфилда еженедельно терпеть этого надсмотрщика, профессора Раскина, находясь по локти в краске?

Вечно улыбающаяся Хэтти угрюмо сжала рот.

— Так и быть, — наконец проговорила она. — У меня проблемы с правописанием. И я не умею считать. — Хэтти выгнула бровь, глядя на Люси. — И ты ещё считаешь себя паршивой овцой. Даже мои сёстры знают, как делать выгодные вложения. А я не могу расставить цифры в правильном порядке, и если бы не мои рыжие волосы Гринфилдов, родители бы решили, что я подкидыш. Подозреваю, что они всё равно так считают. Думаю, они предпочитают именно такое объяснение.

— Глупости, — пробормотала Аннабель, — ты и так прекрасна.

— О, — оживилась Хэтти. — Как мило с твоей стороны.

— Видишь, — сказала Люси, — я не отрицаю того, что ты — ходячий скандал, но ты не одинока.

Губ Аннабель коснулась слабая улыбка.

— Похоже, я в хорошей компании.

Теперь дышать стало намного легче, как будто тиски, сжимавшие её грудь немного ослабли.

— Тебе нужно где-то остановиться, — сказала Люси.

— Да, — ответила Аннабель, сжимая в кулаке платок.

— Нужно было сразу соглашаться, когда я предложила переехать ко мне, — самодовольно заявила Люси.

— Да, наверное, ты права.

— Тогда давай заберём твой багаж. Если только не осталось ещё каких-то важных секретов.

— У меня нет, — сказала Аннабель, — хотя, если подумать… — Она повернулась к Катрионе, и подруга опустила голову. — Скажи на милость, почему и где ты помогала прятаться лорду Деверо?

Глава 30

Перегрин Деверо был добродушным молодым человеком с весёлым нравом. И только драматические события могли подтолкнуть его к драматическим действиям. А что могло быть драматичнее, чем вид прекрасной мисс Арчер в слезах? Всё ещё слыша в голове её жалобные рыдания, он отправился прямиком из Оксфорда в Уилтшир.

Но стоило вдалеке показаться Клермонту, как пыл Перегрина поостыл. И исчез напрочь к тому моменту, когда он оказался перед тёмной массивной дверью кабинета брата. К горлу подступила тошнота. За этой дверью с ним никогда не случалось ничего хорошего.

Он закрыл глаза и попытался вспомнить, зачем приехал. Затем решительно постучал.

Но никто не ответил.

Перегрин нахмурился. Где ещё мог быть Монтгомери?

И вошёл без приглашения.

В кабинете царил полумрак. Плотные шторы были задёрнуты, ни лампа, ни огонь в камине не горели, а в воздухе повис застоялый запах табачного дыма.

— Сэр?

Глаза Монтгомери блеснули, как отшлифованные камни. Он развалился в кресле за столом, откинув голову на кожаную обивку.

Перегрин даже не подозревал, что брат знает такую небрежную позу. Это потрясло его почти так же сильно, как пустая бутылка виски посреди бардака на столе. Посреди настоящего бардака. Обычно тщательно выровненные стопки бумаг были опрокинуты, листы валялись на полу, как будто их разметал порыв ветра.

— Сэр…

Глаза герцога скользнули по Перегрину, и у него перехватило горло. Взгляд брата был лишён обычной пугающей пронзительности, но от него всё ещё хотелось поёжиться.

— Итак, ты вернулся. — Его голос звучал хрипло то ли от того, что Монтгомери долго им не пользовался. То ли от того, что брат осушил бутылку виски? Бокала было не видно. Ей-богу! Неужели он пил прямо из горла?

— Выглядишь ужасно, — заметил Монтгомери. — Я бы предложил тебе выпить, но, как видишь, запасы иссякли. — Он злобно посмотрел на пустую бутылку перед собой и ткнул в неё кончиком пальца.

Перегрин открыл и закрыл рот, не издав ни звука, как марионетка, забывшая текст.

Театрально взмахнув рукой, брат указал на стул напротив.

— Присядь, мелюзга.

Перегрин осторожно опустился на край сидения.

— Ну, — протянул Монтгомери, — или вместе с преданностью ты потерял и дар речи?

— Я просто думал, что ты не пьёшь.

— Я и не пью, — отрезал Монтгомери.

— Конечно, нет, — быстро согласился Перегрин.

— Именно, — пробормотал брат.

Едва ли в своей жизни Перегрин встречал человека более пьяного, а как глава питейного общества, он их повидал немало. Герцог был пьян в стельку и держался прямо только благодаря своей нечеловеческой дисциплине.

Перегрин не знал, что побудило его сказать следующие слова:

— Это из-за того, что отец, напившись, утонул в луже?

Монтгомери прищурился.

— Как ты об этом узнал?

— Обычным путём. Люди шептались. Я услышал.

Монтгомери молчал. Глаза Перегрина привыкли к слабому освещению, поэтому теперь он смог разглядеть лицо брата и обнаружил, что не он один выглядит ужасно. Черты лица Монтгомери заострились от напряжения, но больше всего настораживал мрачно сжатый рот. Было в этой мрачности что-то фатальное, ни следа той решимости, которая говорила о том, что брат собирается приступить к выполнению великой миссии. Нет, то был совершенно другой уровень мрачности.

Наконец, Монтгомери пошевелился. Он включил настольную лампу, затем порылся в разбросанных документах, вытащил тонкий серебряный портсигар и достал сигарету. Брат долго возился со спичками, сосредоточенно щурясь, пока одна из них, наконец, не загорелась. Он выпустил струю дыма в потолок и встретился взглядом с Перегрином.

— Да, — подтвердил Монтгомери. — Я не пью, потому что Чарльз Деверо закончил свою жизнь, утонув пьяным в луже.

Ответ сильно поразил Перегрина. Он задал вопрос лишь потому, что всегда полагался на удачу и следовал рискованным порывам. И никак не ожидал услышать от брата откровенное признание. Как будто они разговаривали как мужчина с мужчиной.

— Почему мне сказали, что это был несчастный случай на верховой прогулке? — продолжая испытывать судьбу, спросил Перегрин.

Монтгомери принялся катать сигарету между пальцами.

— Чтобы тебя не преследовало прошлое.

— Меня не нужно ограждать от неприглядной правды, — пробормотал Перегрин, стараясь не вспоминать тот уничижительный эпитет, которым наградила его мисс Арчер. Избалованный слюнтяй.

— Дело не в правде, — сказал Монтгомери. — Мы можем стать заложниками историй о наших отцах, на их фоне могут сформироваться наши страхи или представления о том, что мы должны делать. Или они дают нам повод быть слабыми. Когда человек, от которого зависят тысячи людей, тонет в луже, потому что слишком пьян, чтобы устоять на ногах, что это о нём говорит?

Перегрин задумался.

— Что ему ужасно не повезло? — предложил он.

Монтгомери пристально на него посмотрел.

— Возможно, и это тоже, — наконец, согласился он. — Почему ты вернулся?

Снова подступила тошнота. Внутри всё похолодело от страха, вины и стыда.

— Мне не следовало вообще сбегать.

— Действительно, — сказал Монтгомери, небрежно стряхнув пепел с сигареты прямо на ковёр.

— Вскоре я понял, что совершил ошибку, но не осмелился вернуться, и чем больше проходило времени, тем труднее становилось принять решение.

— Настоящая головоломка. — Монтгомери кивнул без намёка сочувствие.

— Но сегодня я наткнулся на мисс Арчер, — сказал Перегрин, — и мне показалась, что она… расстроена… из-за тебя.

Чёрт возьми, теперь он не мог вспомнить, почему ему пришла в голову идея об этом заговорить.

Монтгомери почему-то застыл, в его глазах промелькнуло замешательство.

— От неё никак не скрыться, — пробормотал он, — заполучить её нельзя, но и оставить в прошлом невозможно.

— Сэр?

Перегрин отпрянул от стального взгляда брата.

— Ты здесь для того, чтобы защитить её честь? Или хочешь получить от меня объяснения? — спросил Монтгомери. — Смело с твоей стороны. Даже сумасбродно. Но я прекрасно знаю, что её зелёные глаза могут сотворить с мужчиной, поэтому пропущу мимо ушей.

— Спасибо, — запинаясь, проговорил Перегрин. Её зелёные глаза?

Монтгомери нахмурился.

— Я сделал ей предложение, — сказал он. — Но она мне отказала, так что я не понимаю, чем она расстроена.

На минуту Перегрин потерял дар речи.

— Ты сделал предложение мисс Арчер, — тихо повторил он.

— Да.

— Предложил… выйти за тебя замуж.

— Именно.

— Ты… уверен?

Губы Монтгомери нетерпеливо скривились.

— Я пьян, а не сошёл с ума. Я уверен, что произнёс: «Выходи за меня замуж», и, если перефразировать её слова, она ответила: «Ни за что на свете».

— Боже милостивый, — проговорил Перегрин и спустя мгновение добавил: — Боже милостивый.

— Вместо меня она хочет выйти замуж за оксфордского дона, — мрачно сказал Монтгомери.

— Ты сделал ей предложение, — взвизгнул Перегрин.

— С чего вдруг?

— Я упал с лошади и ударился головой, — ответил Монтгомери, — и вдруг мне стало всё абсолютно ясно.

С каждой минутой Перегрин чувствовал, что всё сильнее запутывается.

— Но я сделал предложение единственной женщине в Англии, которая отказалась от целого герцогства, потому что не любит герцога, — продолжил Монтгомери. — Но, с другой стороны, оксфордского дона она тоже не любит. — Он укоризненно посмотрел на Перегрина. — В её поступках нет никакого смысла.

Чёрт.

Перегрин откинулся на спинку стула.

Дело плохо. Он был одержим, а Перегрин знал, что происходит, когда Монтгомери становится одержимым: он не останавливается ни перед чем, пока не добьётся желаемого. Но женитьба на простолюдинке? Это просто невозможно! И после сцены, которой он стал свидетелем сегодня, Перегрин был всё же уверен, что причиной отказа мисс Арчер, между прочим, очень разумного отказа, стало не отсутствие любви к брату. Как раз наоборот.

Перегрин вдруг понял, что, возможно, от него одного зависит, куда повернёт история династии Монтгомери. На путь скандала. Или продолжит плыть по течению.

По спине побежали мурашки.

— Прости, — выдавил он. — Я слышал, что… увлечения со временем проходят.

Монтгомери кивнул.

— Конечно, проходят.

А потом брат сделал то, чего Перегрин от него совсем не ожидал.

Он опустил голову и зарылся лицом в ладони.

И замер в этой позе.

О, чёрт возьми.

— Возможно, она отвергла тебя именно из-за герцогства, а не вопреки ему, — выпалил Перегрин. Ну вот. Пусть брат сам подберётся к сути.

Монтгомери опустил руки.

— Что ты имеешь в виду? — В его глазах промелькнула слабая искра надежды.

Возможно, причиной, по которой брат впал в это состояние, была не одержимость. Возможно… всё гораздо хуже. Возможно, он влюбился.

Господи. Если любовь способна сотворить такое с самым разумным человеком в Британии, Перегрин ни за что не влюбится.

— Просто я провёл больше месяца в бегах, потому что чувствовал себя неготовым унаследовать одно из крупнейших герцогств в стране, — сказал он. — Я понимаю, почему у мисс Арчер могли появиться сомнения, она ведь стала бы причиной, по которой герцогство погрузилось бы в скандал.

Монтгомери нетерпеливо фыркнул.

— Она не несёт за это ответственности.

— Есть люди, которые всегда чувствуют себя ответственными, — пожал плечами Перегрин, — и ничего не могут с собой поделать.

Лицо герцога приняло подозрительное выражение.

— Когда ты успел стать таким мудрым? — спросил он. — Где ты прятался? В каком-то монастыре, который проглядел Скотленд-Ярд?

Перегрин поморщился.

— Почти. Я скрывался в винном погребе Сент-Джонса.

Монтгомери моргнул.

— Ты провёл под землёй почти шесть недель?

— Боюсь, что так.

Монтгомери уставился на Перегрина с непроницаемым выражением лица.

— Скажи мне, — мягко проговорил он, — неужели я такой тиран, что прятаться в подвале предпочтительнее, чем выполнять мои распоряжения?

Глаза Перегрина расширились.

— Тиран? Нет.

К его удивлению, Монтгомери чего-то ждал. Ждал продолжения.

С каких пор его начали интересовать объяснения?

— Я хочу следовать твоим распоряжениям, — медленно произнёс он, — просто мне… страшно. Когда я был маленьким, то не мог дождаться, когда вырасту и стану таким, как ты. И вот однажды я понял, что это невозможно. — В тот день Перегрина охватила безысходная тоска. — Я начал понимать масштаб твоей работы, и как легко ты с ней справляешься. Первое время я считал, что ты просто лучше нас всех, но потом понял, что так оно и есть, но при этом ты работаешь с утра до вечера, не поднимая головы. И, когда я представил, как изо дня в день сижу в кабинете и решаю проблемы тысяч людей, которые от меня зависят, мне показалось, что я задыхаюсь… Даже если я буду трудиться изо всех сил, то всё равно стану никудышным герцогом, а ты идеально справляешься.

— Идеально справляюсь? — эхом отозвался Монтгомери. — Ах, Перегрин. Первое искушение подобного рода, и моё самообладание пало, как карточный домик. — Он слегка покачнулся в кресле. — И на случай, если ты не заметил, я ужасно пьян и обдумываю различные способы, как уничтожить профессора Оксфордского университета.

— Я через день занимался этим в Оксфорде, — пробормотал Перегрин.

— Я в курсе, — сказал Монтгомери. — Именно по этой причине я и записал тебя в Королевский флот.

Перегрин замер. Неужели сейчас решится его судьба? Если ему повезёт, его сопроводят до Плимута, и он застрянет в Королевском флоте на несколько лет. Если же он получит по заслугам, то перед этим брат задаст ему хорошую трёпку. Монтгомери никогда не бил его раньше, но всегда бывает первый раз. Почти наверняка Перегрину навсегда урежут содержание, или даже брат отречётся от него и никогда больше с ним не заговорит…

Монтгомери уставился на него на удивление трезвым взглядом поверх сложенных вместе пальцев.

— Тебе интересно, что с тобой будет дальше?

Перегрину удалось выдержать взгляд брата.

— Я г-готов получить по заслугам.

И тут Монтгомери сказал странную вещь:

— Ты же знаешь, что ты мне не безразличен, Перегрин?

— Э-э-э. Да, сэр?

Герцог вздохнул.

— Я в этом не уверен. — Он провёл рукой по усталому лицу. — Ты сказал, что она была расстроена?

— Мисс Арчер? Да, весьма.

— Теперь я понимаю, что сделал предложение не лучшим способом, — пробормотал Монтгомери. — И мне начинает казаться, что она мне солгала, — загадочно добавил он.

— Она знала, что перед тем, как сделать предложение, ты упал с лошади? — спросил Перегрин, потому что, чёрт возьми, но события были столь же любопытными, сколь и тревожащими.

— Да, а что?

— Мне кажется, ни одна леди не захочет получить предложение сразу после того, как мужчина ударился головой.

Монтгомери затих.

— Возможно, я даже назвал её трусихой, — сказал он.

У Перегрина отвисла челюсть.

— Я не эксперт, но что-то мне подсказывает, это ужасная тактика ухаживания.

— И я… Боже, — простонал Монтгомери. — Прошлой ночью я был не совсем в себе. Я вёл себя… слишком напористо.

«Без сомнения, Монтгомери вёл себя слишком напористо», — подумал Перегрин.

Потому что именно таким он и был: напористым, ревностным и немного пугающим. Вероятно, пугал он неосознанно. Монтгомери было невдомёк, что план, который он всегда имел при себе и ожидание от остальных логических действий, уже само по себе наводило страх на окружающих. Неизменно следовать за благородной целью и уметь отбрасывать ненужные эмоции — не совсем нормальное поведение. Вот, что делало с человеком заточение, ведь никто не уберёг Монтгомери от клетки, в которую он угодил после смерти отца.

Перегрина охватило странное чувство, как будто он собирался нырнуть головой в реку Изиду^[13] с моста Магдалины, не зная, что скрывается в мутных водах. Дело было в том, что Монтгомери нуждался в герцогине. Надёжной, умной, в той, которую он не сможет случайно задавить своим мнением и которая будет поддерживать его хорошее настроение и отвлекать внимание от Перегрина. И хотя мисс Арчер во многих отношениях считалась неподходящей невестой для герцога, но по самым важным параметрам идеально подходила Монтгомери. Благодаря ей в брате пробудились чувства. Можно даже предположить, что она сделает его счастливым.

Монтгомери, вероятно, был слишком пьян, чтобы запомнить их диалог. Но Перегрин надеялся, что брат не забудет следующие слова. Он глубоко вздохнул.

— Я думаю, тебе следует кое-что знать о мисс Арчер.

Глава 31

Люси жила на Норэм-Гарденс в узкой части дома из жёлтого кирпича, вторую половину которого арендовала леди Мейбл. Таким образом соблюдались социальные нормы, согласно которым незамужние леди брачного возраста не могли жить одни. Каждое утро Аннабель просыпалась в своей маленькой скрипучей кровати с чувством облегчения: в доме не было хозяина, перед котором нужно держать ответ, и никто не указывал как и что делать. Если бы она захотела, то могла бы до полудня угрюмо просидеть в нише окна с умиротворяющей кошкой Люси на коленях.

Люси занимала одну из двух комнат на верхнем этаже, её экономка — другую, а весь первый этаж был отдан под нужды суфражистского движения. В приёмной стоял древний печатный станок, в гостиной пианино пришлось уступить место швейной машинке и тюкам ткани для пошива знамён и лент. Большой картотечный шкаф из вишневого дерева заполняли стопки чистой бумаги, старые брошюры и все номера журнала «Женское избирательное право», начиная с 1870 года. Стена вокруг камина была оклеена газетными вырезками, некоторые уже успели пожелтеть, а другие оставались совсем свежими, как статья на первой полосе «Гардиан» об их судьбоносной демонстрации. Слева от камина стояло большое засохшее растение в горшке, казалось, что его коричневые листья могли рассыпаться в пыль от одного лишь прикосновения.

— У этого места большой потенциал, — сказала Хэтти, следуя по пятам за Люси. — Ты уверена, что не хочешь…

— Да, — отрезала Люси, — уверена. Это место предназначено для серьёзной работы, оно не нуждается в женских штучках.

Хэтти надула губы.

— Я всё равно не понимаю, каким образом красивые занавески могут помешать нашей работе.

Аннабель улыбнулась. Подруги затевали спор каждый раз перед тем, как приступить к делу. Этот небольшой ритуал весьма приободрял, особенно, если учесть, что другая часть жизни Аннабель лежала в руинах. Всю прошлую неделю их квартет встречался здесь днём. Они собирались вокруг огромного стола в центре комнаты, как хирурги в операционной. Им нужно было разослать ежемесячные информационные бюллетени, а Люси планировала через несколько дней посетить галерею для женщин в Палате лордов.

— Ого, что у нас есть! — воскликнула Хэтти и потянулась за журналом, наполовину скрытым под грудой пустых чайных чашек. — «Гражданка»? Какой скандал!

— Что в нём скандального? — спросила Аннабель, не поднимая глаз. Она сворачивала вырезанные Катрионой бюллетени и складывала их в конверты. Хэтти должна была подписывать адреса, но она уселась в кресло и уткнулась носом в журнал. Название «Гражданка» выделялось на титульном листе жирными алыми буквами.

— Это радикальная брошюра, — объяснила Катриона. — В ней поднимаются неприглядные темы.

— Например?

— Случаи домашнего насилия, — пробормотала Хэтти, поглощённая чтением, — и бедственное положение непутёвых женщин.

— Проституток, — сухо уточнила Люси, и Хэтти бросила на неё возмущённый взгляд.

— Короче говоря, журнал выходит на полулегальной основе, — сказала Катриона. — Не читай его на публике.

— Кто редактор? — спросила Аннабель, начав подписывать адреса на конвертах вместо Хэтти.

— Никто не знает, — ответила Катриона. — Свежие номера просто появляются в почтовых ящиках или в общественных местах. Если бы мы выяснили, кто это делает, то положили бы конец.

— Зачем их останавливать?

Катриона собрала обрезки и выбросила их в мусорное ведро под столом.

— Потому что издатели только отталкивают людей от нашего дела.

— Журнал «Женское избирательное право» обрисовывает проблемы чересчур в мягких тонах, чтобы спровоцировать значительные перемены, а «Гражданка» считается слишком радикальным изданием, чтобы привлечь массы, — сказала Люси. — Сейчас я работаю над тем, чтобы в ближайшее время запустить новый журнал, который станет чем-то средним между ними. — Она посмотрела на Аннабель. — Мне понадобится помощь, если тебя это заинтересует.

Аннабель опустила ручку.

— Помощь в выпуске журнала?

Люси кивнула.

— Я не смогу заплатить ни шиллинга, точно не сразу, но могу предоставить бесплатное жильё. — Она посмотрела на кровать в углу возле засохшего растения. — Жильё, правда, немного захолустное.

— С ним всё в порядке, — быстро ответила Аннабель. В настоящее время только эта кровать отделяла её от жизни с Гилбертом, замужней жизни или полной неизвестности.

Желудок скрутило от беспокойства. Послезавтра Кристофер Дженкинс ожидал получить ответ на своё предложение. Оставалось два дня. Не могла же Аннабель его оскорбить, попросив больше времени, которого, по правде говоря, у неё не было. Из-за приостановки выплаты стипендии и потери учеников источники дохода иссякли. Не могла же Аннабель питаться за счёт Люси и спать в её гостиной вечно.

По полу пронеслась меховая чёрная полоска и взобралась по юбке Люси.

— Боже мой, Боудикка, — упрекнула кошку Люси, когда та устроилась у неё на плече и обвила хвостом шею хозяйки, напомнив маленькую меховую горжетку. — Ты почему такая взволнованная в последнее время?

— Возможно, присутствие постороннего человека в гостиной её расстраивает, — пробормотала Аннабель.

— Чепуха, — ответила Люси и зарылась лицом в мягкую шёрстку Боудикки. — Она знает, что ты одна из нас. Ведь так, кис-кис.

В голове Аннабель промелькнул образ красивого молодого виконта в пурпурном жилете. Она никогда не спрашивала Люси, откуда лорд Баллентайн узнал, что у неё есть кошка. Воспоминание о вальсе натолкнули Аннабель на мысли о Себастьяне, о том, как он воинственно прошествовал к ней через весь бальный зал, показывая всем видом, что жаждет крови Баллентайна…

— Аннабель, пока я не забыла, в твоём почтовом ящике лежало письмо, — сказала Хэтти и открыла свой ридикюль. — Я взяла на себя смелость передать его тебе.

Надежда на то, что мисс Вордсворт написала ей, чтобы сообщить о восстановлении в колледже, быстро рухнула. Увидев паучий почерк, Аннабель нахмурилась.

— Оно от моего кузена Гилберта.

Разумеется она опоздала с выплатами. Неужели он уже посылает ей напоминание? Аннабель поборола искушение бросить письмо в огонь нераспечатанным.

Она разрезала конверт ножницами.

«Аннабель,

Вчера утром до нас дошли очень неприятные новости. В коттедж доставили письмо от анонимного доброжелателя. Бумага и конверт были плотными и дорогими, а почерк — элегантным, но содержание оказалось возмутительным. Мне любезно посоветовали «спасти тебя от самой себя», поскольку ты попала не в ту компанию. Ходят разговоры о твоей политической деятельности, участии полиции и даже тюрьме! Кроме того, автор обеспокоен тем, что ты общаешься с неженатыми джентльменами…»

— О Боже, — пробормотала Аннабель и поднялась на ноги.

— В чём дело? — спросила Хэтти.

— Он знает. — Но откуда?

«Если бы не дорогие бумага и конверт, я бы заподозрил, что это дурная шутка. Как бы то ни было, я глубоко обеспокоен подобными заявлениями. Весьма глубоко. Я неоднократно предупреждал тебя об опасностях высшего образования. Теперь, судя по всему, ты безрассудно навлекла на себя погибель, и ведь мы оба знаем, что не впервые.

Подозреваю, что это только вопрос времени, когда о твоей испорченности узнает весь Чорливуд или, что ещё хуже, хозяин поместья, раз вести уже дошли до ушей уважаемых случайных свидетелей. И это после того, как я дал тебе приют, кормил и доверял заботу о своих пятерых детях!

Как честный семьянин и представитель Англиканской церкви, я должен подавать пример и не общаться с паршивыми овцами. Поэтому прошу тебя не возвращаться в Чорливуд в ближайшем будущем.

С большим разочарованием,

Гилберт.»

Её рука с письмом опустилась на стол.

— Что ж. Похоже, я могу вычеркнуть из списка возвращение домой.

Она начала бесцельно бродить по комнате, в то время как подруги столпились вокруг письма. Их возмущённые вздохи послужили слабым утешением.

— Письмо, — пробормотала Аннабель. — Пять лет, а он вычеркнул меня из семьи, просто написав письмо.

— Какой ужас, — сказала Хэтти. — Он всегда так себя ведёт?

— Думаю, что теперь ты избавилась от него навсегда, — сказала Люси, — и от Монтгомери в придачу, раз он так реагирует на вполне разумный отказ.

— Монтгомери. — Слова застряли в горле у Аннабель. — Ты думаешь… Это он написал моему кузену?

— Ну, а кто же ещё?

Нет. Это точно был не он.

— Он никогда бы не поступил так низко.

— Твой кузен упоминает дорогую бумагу и элегантный почерк, — заметила Люси.

— Знаю, знаю. Но это мог быть кто угодно. Возможно, одна из суфражисток.

— А им-то зачем это делать?

Аннабель прижала ладони к вискам.

— Не знаю. Как слухи дошли до Оксфорда? Монтгомери вряд ли стал бы себя дискредитировать, поэтому я считаю, что обо всём узнал кто-то другой.

— Но кто, — спросила Катриона, — и кто взял на себя труд написать твоему кузену?

Только не Себастьян. Конечно, Аннабель смертельно его обидела, и отыскать коттедж Гилберта не составило бы ему труда… Внезапно в гостиной стало невероятно душно.

— Пойду прогуляюсь, — пробормотала она и направилась к двери, хотя бы просто для того, чтобы избежать упоминания одного его имени.

Когда его карета остановилась перед элегантным фасадом Лингем-хауса, Себастьян не удивился, что Кэролайн не вышла встречать его к парадному входу. Он объявил о своём визите официально, передав визитную карточку, и поэтому по протоколу графиня ожидала в приёмной. Кэролайн всегда следовала правилам приличий. И, возможно, она догадывалась, что в конце концов он сложит два и два и выяснит, кто донёс о его посещении тюрьмы и навлёк на Себастьяна гнев королевы. Как будто соблюдение церемоний могло спасти Кэролайн от неприятного разговора.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы её вычислить, всё-таки он упал с лошади и потерял любимую женщину, но после разговора со своими доверенными людьми Себастьян больше не сомневался.

Чего он не знал, так это почему она так поступила.

Она наблюдала за ним поверх края чашки со своего места на диване. Глаза Кэролайн были такого же холодного и голубого оттенка, как послеполуденное небо за окнами позади неё.

Себастьян поёрзал на стуле. Несмотря на мягкую землю, его ноги только недавно зажили после сокрушительного падения на них взрослой андалузской лошади.

— Сегодня утром я прочитала, что Гладстон снова лидирует по опросам, — сказала Кэролайн. — Как ты думаешь, сможешь его остановить?

— Смог бы, — ответил он, — если бы королева велела Дизраэли делать так, как говорю я. Но в настоящее время она затаила на меня обиду.

Кэролайн слегка нахмурила лоб.

— Как странно. Её величество разумная женщина. Она бы никогда не поставила личные мотивы превыше победы тори.

Он пожал плечами.

— Похоже, она считает меня приспособленцем.

По интеллигентному лицу Кэролайн пробежала тень сожаления.

Он часто задумывался о том, что ему есть за что её благодарить. После предательства жены Себастьян мог бы ожесточиться и начать воспринимать женщин, как вероломных и неуравновешенных созданий. Кэролайн сыграла роль противоядия, её собранная и рациональная манера поведения, дала Себастьяну понять, что не все женщины одинаковы. Если бы он этого не понял, то никогда не смог бы полюбить Аннабель.

— Скажи, Кэролайн, — начал он, — ты всё ещё остаёшься казначеем Женского комитета по тюремной реформе?

Выражение её лица не изменилось. Но чашка на блюдце слегка задребезжала.

Потому что Кэролайн поняла: он всё выяснил. Она действительно являлась казначеем комитета. Могла напрямую общаться с королевой Викторией.

Она смиренно встретилась с ним взглядом.

— Я переступила черту, — проговорила Кэролайн.

— Вопрос не в том, что это сделала ты, — холодно сказал он. — А зачем. Почему, Кэролайн? Мне предстояло выиграть выборы. Почему бы не подождать до этого времени, прежде чем доносить на меня королеве?

Кэролайн осторожно поставила чашку на стол между ними.

— Я не была уверена, что ты выиграешь выборы без… — Она закусила губу.

— Без чего?

Кэролайн вздохнула.

— Без вмешательства единственного человека, которого ты уважаешь. До того как твои отношения с мисс Арчер стали достоянием общественности. Признаюсь, я не ожидала, что королева отреагирует подобным образом.

Он так сильно стиснул зубы, что не сразу смог заговорить.

— Ты не имела права.

Она сложила свои маленькие ручки на коленях, и они потонули в её синих юбках.

— Если бы стало известно, что ты ставишь под угрозу своё имя из-за деревенской девушки, оппозиция использовала бы этот факт против тебя. Если бы я обратилась к тебе напрямую, ты бы поставил меня на место.

— И поэтому ты решила действовать за моей спиной, — сказал он. Будь она проклята, но Кэролайн не выказала ни малейшего раскаяния.

— Начальник тюрьмы рассказал своей жене, — ответила она. — По-видимому, нечасто герцоги врываются ночью в его кабинет, чтобы лично освободить заключённых. К сожалению, его жена оказалась сплетницей. И не успела я и глазом моргнуть, как все леди в комитете уже знали, что ты освободил нескольких суфражисток и воровок, и пригрозил лично закрыть Миллбанк. Неважно, что из этого вздор, дамы отправились домой к мужьям, половина из которых не считают тебя своим другом.

— Неужели ты думаешь, что я не осознавал риска?

— Конечно, осознавал! — воскликнула она. — Меня напугал сам факт того, что ты, очевидно, предпочёл его проигнорировать. Почему бы не попросить об одолжении другого аристократа и не послать его вместо себя?

— Попросить другого человека поставить под угрозу свою репутацию ради меня? — Он покачал головой. — Кроме того, я всегда лично решаю вопросы, когда они касаются людей, которых я люблю.

Кэролайн побледнела.

— Любишь. Монтгомери, это совсем на тебя не похоже.

— Не думай, что так хорошо меня знаешь, — тихо сказал он.

— Я знаю достаточно, — выпалила она в ответ, костяшки её сжатых пальцев побелели. — Я прекрасно понимаю, почему ты попросил меня стать твоей любовницей. Ты не пользуешься услугами куртизанок, и твой кодекс чести запрещает тебе спать с женщинами из поместья или служанками, или наставлять рога мужчинам ниже тебя по положению. Да и связываться с жёнами других герцогов ты бы не стал. Я прекрасно тебе подходила: вдова, равная по положению, и живу в непосредственной близости. Иногда я задавалась вопросом, как бы ты решил эту головоломку, если бы наши поместья не имели общей границы.

Лёгкое подрагивание её подбородка сказало Себастьяну гораздо больше слов.

— Не сомневайся, ты была мне дорога, как человек, — сказал он. — Во всём остальном, я не вижу смысла в твоей тираде.

Её губы изогнулись в печальной улыбке.

— Дело в том, что ты никогда не поступаешь импульсивно. Но с самого начала твои действия по отношению к мисс Арчер бросали вызов правилам и здравому смыслу, начиная с того дня, когда ты промчался с ней верхом на лошади по нашей округе. Я не верила в это, пока не увидела вас двоих вместе. То, как ты на неё смотришь…

Себастьян прервал её слова мрачным взглядом.

Она сглотнула.

— История полна мужчин, которые пали жертвой хорошенького личика, — пробормотала она. — Я не могу просто стоять и смотреть. Не могу.

— Удивительно, на что в последнее время готовы пойти женщины, чтобы спасти меня от самого себя, — сказал Себастьян.

Взглянув на карманные часы, он понял, что пятнадцать минут, отведённые для светского визита подошли к концу.

Когда Себастьян направился к двери, Кэролайн его окликнула. И в память о старых добрых временах он обернулся.

Снова обретя полное спокойствие, она стояла, как стальная тростинка в центре комнаты.

— Она очаровательная молодая женщина, Монтгомери. Общество закидает её камнями, если ты официально сделаешь её своей любовницей. В подобных делах тяжесть греха всегда ложится на плечи женщины.

— Я в курсе. — Он кивнул. — Прощай, Кэролайн.

Глава 32

Шёл лёгкий дождь, Парламентская площадь благоухала весной, зелёными побегами и белыми цветками вишни.

«Впереди ждут новые начинания, — подумала Аннабель, — независимо от того, готов ты к ним или нет».

Она протянула листовку пожилому графу, проходившему мимо. Его лицо показалось ей знакомым, возможно, Аннабель видела мужчину в музыкальной комнате Клермонта. Кивнув, он взял листовку, и Аннабель направилась к другому прохожему, медленно продвигаясь ко входу в Палату лордов. Позади неё Люси и Катриона отлавливали остальных джентльменов, которых она пропустила. Хэтти дожидалась подруг в женской галерее, поскольку отец разрешил ей посетить только её. К счастью, Жюльен Гринфилд так и не узнал о том, что несколько недель назад Хэтти участвовала в демонстрации. Но заголовки, которые появились после того знаменательного дня, вернули Закон о собственности замужних женщин в повестку дня парламента, хотя Люси была готова поклясться, что пэры примутся часами обсуждать бессмысленный импортный тариф лишь бы не касаться прав женщин.

Находиться на галерее было неуютно, что казалось странным, ведь некоторые представители Палаты лордов приглашали сюда своих жён посмотреть на их выступление. Потолок нависал слишком низко, от мужчин внизу женщин отделяла решётка, а от влажных от дождя волос и одежды в помещении становилось слишком душно.

— Радуйся, что старая галерея сгорела дотла, — пробормотала Люси, увидев, как Аннабель крутит головой то туда, то сюда, чтобы разглядеть зал сквозь отверстия в решётке. — Раньше женщинам приходилось сидеть в вентиляционной шахте, чтобы послушать выступления. Говорили, там было невыносимо жарко.

— Можно заподозрить, будто они не хотят, чтобы женщины наблюдали за тем, как они принимают законы, — пробормотала Аннабель.

В зале внизу лорды начали обсуждать первый пункт повестки дня: возможное повышение на полпроцента тарифов на бельгийское кружево.

Монотонная речь одного из лордов была прервана, когда дверь в зал снова со скрипом распахнулась. Прибыл опоздавший.

— Его светлость герцог Монтгомери, — объявил церемониймейстер.

Аннабель застыла в шоке.

Конечно, он явился. Себастьян был последним человеком в Англии, который стал бы уклоняться от своих политических обязанностей.

Она боялась пошевелиться, как будто из-за одного взгляда в его сторону могла превратиться в камень.

Хэтти осторожно коснулась руки Аннабель, что помогло подавить досаду.

Она сделала свой выбор. Разумный выбор.

И, возможно, однажды, когда ей исполнится девяносто лет, он покажется ей хорошим.

— Милорды, — проговорил Себастьян, — я прошу вынести на рассмотрение Закон о собственности замужних женщин.

Услышав его бесстрастный голос, Аннабель ощутила прилив тоски. Настолько сильной, что она не сразу поняла смысл его слов, пока Люси не выругалась себе под нос.

— Просьба удовлетворена, — сказал лорд-спикер.

— Милорды, — сказал Себастьян, — я прошу разрешения высказаться по Закону о собственности замужних женщин.

Вокруг раздались одобрительные возгласы, лишённые энтузиазма.

— Разрешение получено, — изрёк лорд-спикер.

Аннабель вцепилась в края стула. На лбу выступил холодный пот. Знать, что Себастьян находится всего в нескольких десятках футов, и переживать бурю эмоций по этому поводу неприятно, но видеть, как он произносит речь против прав женщин перед всеми её подругами, будет невыносимо. Она нащупала свой ридикюль. Нужно уходить.

— Джентльмены, многие из вас помнят речь Джона Стюарта Милля, произнесенную в Палате общин четырнадцать лет назад, — сказал Себастьян, — речь, в которой он утверждал, что в Британии не осталось законных рабов, за исключением хозяек наших домов.

Послышались редкие свистки и крики:

— Позор!

Когда Аннабель попыталась встать, её колена коснулась маленькая ручка.

— Останься, — пробормотала Люси. — У меня такое чувство, что дальше будет только интереснее.

Интереснее? Она не могла вынести столь скорой встречи с Себастьяном, её сердце колотилось от боли, будто Аннабель лишилась ноги или руки…

— Проблема в том, — продолжил Себастьян, — что, если сравнивать нынешний правовой статус замужней женщины с определением рабства, нужно быть слепым, чтобы не заметить сходства.

Послышались неоднозначные возгласы лордов.

Аннабель опять опустилась на стул. К чему он ведёт?

— Мы пытаемся сгладить углы, наделяя женщин другими полномочиями более неформального толка, — сказал Себастьян, — и, конечно, перед нами стоит вопрос об их безопасности. Мир мужчин жесток. И всё же женщины посещают наши кабинеты, подходят к нам на улицах и каждый год присылают петиции с десятками тысяч подписей с просьбой предоставить им больше свободы. Они считают, что их безопасность достигается в ущерб их свободе. И, джентльмены, вся проблема в том, что «свобода» — это не просто красивое слово, которое хорошо вписывается в любую речь. Желание быть свободным — это инстинкт, глубоко укоренившийся в каждом живом существе. Поймайте в капкан любое дикое животное, и оно откусит себе лапу, чтобы вырваться на волю. Захватите человека в плен, ипоиск выхода на свободу станет его единственной целью. Единственный способ отговорить живое существо от стремления к свободе — это сломить его.

— Боже мой, — прошептала Хэтти, неуверенно глядя на Аннабель. — Он на нашей стороне?

— Похоже на то, — пробормотала Аннабель. Но почему? Он совершенно ясно дал понять, что это навредит его интересам.

В зале воцарилась мёртвая тишина.

— Британия избежала революций Франции и Германии, потому что здесь, в этом самом зале, мы всегда знали, когда приближаемся к переломному моменту, когда пришло время пойти на уступки народу, чтобы сохранить мир, — сказал Себастьян. — Движение за избирательное право быстро набирает обороты, и что мы будем делать? Всё мощнее и мощнее наносить ответные удары? Я, со своей стороны, не готов сломить половину населения Британии. Не готов видеть, чтобы хоть одной женщине причинили вред из-за её стремления к некоторой свободе. Поэтому я предлагаю законопроект о внесении поправок в Закон о собственности замужних женщин 1870 года.

Присутствующие в женской галерее ахнули, но их заглушили крики в зале внизу. Аннабель не помнила, как поднялась на ноги. Словно когтями, она вцепилась пальцами в медную решётку.

Себастьян стоял в противоположном конце зала, но сверху Аннабель было видно, как он презрительно нахмурился, оглядывая бурную сцену перед собой.

— Всем суфражисткам в женской галерее, — сказал он, повышая голос, чтобы перекричать шум, — я советую приготовиться. Для многих людей ваши требования равносильны объявлению войны хозяину дома. Эту войну вы не выиграете в обозримом будущем. Но сегодня вы приобрели ещё одного союзника. Настоящим я отказываюсь от своей роли советника по избирательной кампании.

— Нет! — Крик Аннабель эхом разнёсся по залу.

Голова Себастьяна дернулась в её сторону.

Она стояла за решёткой в десятках ярдов от него, и всё же он отыскал её глазами.

Когда их взгляды встретились, ход времени замедлился.

— Нет, — прошептала она.

Себастьян свернул листок, который держал в руках, не сводя глаз с Аннабель.

— И, джентльмены, — сказал он, — я покидаю партию тори.

Разразился хаос.

Аннабель резко развернулась.

— Аннабель, постой, — крикнула Хэтти, но она уже протискивалась сквозь ряды ошеломлённых зрителей к выходу. Аннабель вслепую бросилась по коридору, в ушах стучала кровь. Что он наделал? Миссия его жизни зависела от того, победит ли он на выборах.

Она вприпрыжку спустилась по лестнице. Испуганный лакей распахнул перед ней массивную входную дверь, и Аннабель выскочила на улицу. На лицо упали капли дождя, который из моросящего перешёл в настоящий ливень, небо окрасилось в цвет железа.

— Аннабель.

Она ясно расслышала своё имя сквозь шум дождя.

Как ему удалось так быстро её догнать?

Потому что он всегда на шаг впереди.

На инстинктивном уровне ей хотелось бежать, всё внутри кричало о том, что Себастьян снова собирается припереть её к стенке.

И на этот раз ей не уйти.

Когда он взял её за руку сзади, Аннабель резко развернулась.

— Как ты мог?! — воскликнула она. — Как ты мог так поступить?

Себастьян схватил её за руки, когда она начала ими размахивать.

— Как я мог? — спросил он. — Поступить как?

— Ты вышел из своей партии, оставил должность советника?

— Да, — согласился он и попытался притянуть её к себе, но она вывернулась из его объятий, как разъярённая кошка.

— Ты только что навлёк на себя грандиозный скандал!

— Да, навлёк.

Он уже промок насквозь, его светлые волосы намокли, потемнев до серебристого оттенка, и прилипли ко лбу. По лицу бежали струйки воды и стекали за накрахмаленный воротник. Себастьян даже не успел надеть пальто перед тем, как броситься за Аннабель.

— Как ты мог, — сказала она срывающимся голосом.

Взгляд Себастьяна смягчился.

— Одна очень умная женщина однажды посоветовала мне подумать о том, на какой стороне истории я хочу находиться, — сказал он. — Сегодня я сделал свой выбор.

— О, не надо, — сказала она. — Я не имею никакого отношения к тому, что ты… творишь со своей жизнью.

Он покачал головой.

— Никто не может меня заставить что-то сделать. Я решаю сам.

— Тогда почему? Почему ты решил себя погубить?

Сражённая стихией, стараясь перекричать рёв дождя, Аннабель чувствовала себя загнанным в ловушку диким зверьком, которого он упомянул в своей речи. Она вдруг поняла, что вцепилась руками в лацканы его пальто.

— Я не погубил себя, — проговорил Себастьян. — Долгое время я принимал решения, руководствуясь долгом, но не своими внутренними ощущениями. Я обнаружил, что эти два понятия не всегда совпадают.

Она должна отступить. Должна его отпустить.

Он накрыл её ладони своими, и Аннабель словно ударило током, впервые за неделю её сердце забилось. С таким же успехом она могла бы попытаться отпустить спасательный круг.

— Королева придёт в ярость, — выдавила она.

Себастьян кивнул.

— Она уже в ярости. Перед тем, как прийти сюда, я посетил дворец.

— А как же замок Монтгомери?

Его лицо окаменело.

— Утрачен, — тихо признался он. Утрачен. Аннабель чувствовала печаль Себастьяна, его решимость, но ни капли сожаления.

Неужели он знал, что она сегодня будет в галерее?

Сквозь пелену дождя Аннабель разглядела небольшую толпу, собравшуюся в отдалении. Они с Себастьяном устроили настоящую сцену: стояли совсем близко друг к другу, он весь промок, да и на Аннабель не было пальто. По спине рекой текла вода.

— Я ненадолго уезжаю во Францию, — непринуждённо сообщил Себастьян.

— Во Францию?

— Да. В Бретань. Помню, как там хорошо весной.

Он уедет не просто в другое графство, а в другую страну. Глупое сердце Аннабель сжалось от боли.

— А ты как? — спросил Себастьян. Его ладонь пропутешествовала вверх по её руке и скользнула Аннабель за спину. Ещё немного и их позу можно будет счесть за объятие. — Приняла предложение своего профессора?

— Нет, — глухо ответила она.

Себастьян притянул Аннабель чуть ближе к себе.

— Почему? — пробормотал он.

Его тёмные ресницы намокли и склеились. Как бы ей хотелось оставаться невосприимчивой к его чарам.

— Люси предложила помочь ей с новым женским журналом, — ответила она.

— Поэтому ты не приняла предложение Дженкинса?

— Он хороший человек. Возможно, ему так не кажется, но профессору нужна женщина, которая действительно его полюбит.

Губы Себастьяна тронула слабая улыбка.

— А ты его не любишь?

Другую ладонь он положил ей на талию, Аннабель оказалась в кольце его рук, дрожа, как лань, готовая убежать. Но было слишком поздно.

— Нет, — прошептала она. — Я его не люблю.

Её внимание приковали к себе улыбающиеся и мокрые от дождя губы Себастьяна. Вспомнив, какими они были нежными и одновременно твёрдыми наощупь, Аннабель снова захотела ощутить их на своих губах. И плевать, что добрая половина Вестминстера наблюдала сцену. Ничто не имело значения, кроме как снова почувствовать его, увидеть нежный блеск в его глазах, когда он на неё смотрит. Да поможет им бог, но притяжение между ними не ослабело и, вероятно, никогда не ослабнет, а умиротворение снизойдёт лишь тогда, когда они вновь окажутся вместе. Они были, словно две половинки одной души, которые, воссоединившись, знали, что через несколько минут снова расстанутся.

Она подняла на него серьёзные глаза.

— Я люблю тебя, — сказала Аннабель. — Так сильно, что лучше мне быть одной, чем с кем-то другим.

Он нежно убрал влажный локон ей за ухо.

— Поехали со мной во Францию, — сказал Себастьян.

— Умоляю. Сегодня у меня нет сил тебе сопротивляться.

— Тогда не сопротивляйся, — сказал он. — Я понимаю, что теперь я не такой завидный жених. Родовое гнездо моих предков утрачено, я персона нон грата при дворе, и в течение следующего года или около того в прессе будут появляться очень нелестные карикатуры на меня. Кроме того, раз я в разводе, то не могу обвенчаться с тобой в церкви. Но всё, что у меня осталось, будет твоим, Аннабель, если ты согласишься принять меня таким.

Её глаза наполнились слезами.

— Я приму тебя, даже если у тебя не останется ничего кроме одежды, что на тебе.

Он замер.

— Это означает, что ты согласна?

Ей показалось, будто она балансирует на краю пропасти. Мгновение Аннабель не могла сделать вдох. Одно слово, и она сорвётся. Раньше ей казалось, что потребуется всё мужество, чтобы построить самостоятельную жизнь, теперь же, покачиваясь на краю пропасти, Аннабель поняла, что должна стать ещё храбрее, чтобы вверить себя, сердце и душу в руки другого человека и построить жизнь с ним.

Себастьян крепче сжал её в объятиях, и Аннабель сдавленно рассмеялась. Что бы ни случилось, этот мужчина, казалось, был готов её поймать.

— Я не знаю, как вести домашние дела во дворце, — всхлипнула она.

Его руки дрогнули.

— Ты учишься в лучшем университете в мире, — пробормотал он. — Что-то мне подсказывает, ты быстро научишься.

— Да, — прошептала Аннабель.

Он тяжело сглотнул.

— Да?

Она обхватила его лицо руками.

— Да, — повторила Аннабель, — мой ответ — да. По правде говоря, я была близка к тому, чтобы приползти к тебе обратно и согласиться стать твоей любовницей, потому что даже эта перспектива начала выглядеть лучше, чем жизнь без тебя.

Себастьян притянул её к себе и судорожно вздохнул.

— Единственной, кем ты станешь, — это хозяйкой нашего дома.

Она уткнулась лицом в его мокрую рубашку, слёзы Аннабель смешались с дождём. Выбежав за ней без пальто, он наверняка подхватит простуду. И она тут же поклялась себе, что ему больше никогда не придётся бегать за ней или догонять верхом.

— Как ты можешь продолжать любить меня, — приглушённо пробормотала Аннабель, ютясь у его груди, — после всех тех жестоких слов, которые я тебе наговорила?

Она почувствовала, как он улыбается, прижимаясь губами к её волосам.

— Дорогая, — ответил Себастьян, — я ведь только начал.

Глава 33

Апрель.

Под палящим средиземноморским солнцем на волнах Эгейского море легко покачивалась яхта.

Аннабель устроилась в гнёздышке из шёлковых подушек в тени балдахина, в её распущенных волосах поигрывал тёплый ветерок. Глаза медленно закрывались, и она никак не могла сосредоточиться на письме на коленях. После того как всего за два месяца Аннабель окончила второй семестр в Оксфорде, помогла Люси в приобретении нового женского журнала, вышла замуж и превратилась в скандальную герцогиню, ей требовался основательный отдых. Кроме того, новоиспечённой жене влюблённого мужчины не удавалось выспаться после захода солнца, поэтому с тех пор, как они отплыли из Сен-Мало две недели назад, Себастьян часто заставал её дремлющей днём на палубе «Астерии».

Она сделала ещё один глоток шампанского, поставила бокал на маленький боковой столик и выбрала другое письмо из кипы нераспечатанной корреспонденции Себастьяна. Если бы Аннабель не настояла, он оставил бы всю стопку в своём шато в Бретани. Себастьян наслаждался своей недавно обретённой свободой от политических обязательств со свойственной ему основательностью. Она прочитала два оставленных без внимания письма от нового премьер-министра Уильяма Гладстона, который пытался уговорить Себастьяна стать стратегическим советником Либеральной партии, и от леди Лингэм, которая, стремясь загладить свою вину, предложила через некоторое время представить Аннабель в высшем свете в качестве «давно потерянной представительницы французской знати». А это послание, чёрт возьми, было от Его Королевского Высочества принца Уэльского. Отправлено несколько месяцев назад!

Услышав плеск воды, Аннабель почувствовала, как у неё участился пульс. Она опустила письмо на колени, наблюдая за тем, как над трапом яхты появляется сначала голова Себастьяна, а за ней — скульптурно вылепленные обнажённые плечи.

Её лицо вспыхнуло. После того как несколько дней назад они бросили якорь у побережья Пелопоннеса, муж кинул лишь один взгляд на свой купальный костюм и решил плавать в море голым, каким его создал Бог. Себастьян был прекрасно сложен. Высокий и худощавый. Его влажная кожа поблескивала на солнце. Настоящий Посейдон, вышедший из своей стихии. Ручейки воды стекали по его торсу, по чётко очерченным мышцам и стройным белым бёдрам. Он уже находился в полувозбуждённом состоянии, отчего тело Аннабель охватил огонь.

Оставляя босыми ногами мокрые следы на гладких досках палубы, Себастьян направился к ней. В правой руке он держал розовую морскую раковину.

Он положил раковину рядом с её бокалом шампанского и выжидающе посмотрел на Аннабель. Под лазурным греческим небом его глаза казались почти голубыми.

Она улыбнулась.

— Я смотрю ты с дарами.

— Сокровища моря для вашей светлости, — рассеянно проговорил он.

Его взгляд остановился на том месте, где её шёлковый халат слегка распахнулся, обнажив полоску нежной кожи.

— Тебе пришло письмо от принца Уэльского, — сказала Аннабель.

— От Берти? Чего он хочет?

— Дословно он пишет: «Не думал, что ты способен на такие поступки, старина. Ты был таким скучным в Итоне. Приезжай поохотиться со мной осенью».

— Хмм, — протянул Себастьян, его глаза заблестели, как будто он уже заприметил цель.

Аннабель не смогла удержаться и томно потянулась под его пристальным взглядом.

Он ринулся в её сторону и склонился над ней, обрызгав Аннабель и корреспонденцию солёными каплями.

Она вскрикнула и подняла письма над головой.

— Всё же намокнет.

— Я этого и добиваюсь, — пробормотал он и начал осыпать поцелуями её грудь, распахивая халат.

По всему телу разлилось удовольствие. Его жаркие губы опустились ниже, и Аннабель беспокойно заёрзала.

— Вы, сэр, просто ненасытны.

— Жена недовольна?

Он обвёл языком её пупок.

— Нет, — с трудом проговорила она.

— Нет?

Себастьян опустился ниже и осторожно провёл языком по нежной плоти между ног.

Аннабель застонала.

— Нет. Ведь доставлять тебе удовольствие — моя обязанность.

Она почувствовала, как его губы изогнулись в улыбке.

— Всё верно. — Он приподнялся над ней, а затем полностью накрыл своим телом. — Ты доставляешь мне огромное удовольствие.

Когда Себастьян вошёл в неё, Аннабель прикусила губу.

— Огромное, — повторил он, и его внимание рассеялось.

Аннабель согнула колени, чтобы Себастьян оказался ещё ближе к ней, и он застонал в знак одобрения.

Себастьян начал двигаться, и очень скоро их крики смешались. Он повалился на Аннабель, его сердце стучало у её груди.

Она замерла под ним, пока его дыхание не замедлилось. Её пальцы бесцельно выводили узоры на его нагретой солнцем спине. Высоко над ними хлопали на ветру паруса.

Аннабель крепко обняла мужа.

Как же сильно она любила Себастьяна.

Аннабель переживала, что ей придётся поступиться своей независимостью, которую она отвоевала с таким трудом, но Себастьян продолжал относиться к её потребностям и идеям с пониманием. Он смирился с двухмесячной помолвкой, чтобы позволить ей закончить семестр в Оксфорде после того, как ему удалось её восстановить. Если Себастьян и приставил к Аннабель охранника вопреки её возражениям, то она его не замечала. Его многочисленные письма из Бретани отличались краткостью и содержательностью, как отчёты управляющего, но от того первая брачная ночь молодожёнов прошла вдвойне приятнее. Сила его страсти была красноречивее любых слов.

Себастьян пошевелился и приподнялся на локтях, изучая её своими светло-серыми глазами.

— Ты уверена, что не хочешь завтра отплыть в Персию?

Она усмехнулась. Его волосы подсохли и растрепались, придав Себастьяну лихой вид.

Аннабель пригладила взъерошенные локоны.

— Мне нравится здесь, — сказала она. — Так здорово, что не нужно ничего делать или куда-то спешить.

— Хм. — Он прижался колючей щекой к её ладони.

— К тому же, твоему брату нравится встречаться с нами за ужином.

Перегрин находился в двух бухтах от них, помогая профессору Дженкинсу исследовать линкор. В отличие от Себастьяна, которому приходилось прятаться в тени, чтобы не обгореть, став похожим на розовую креветку, Перегрин покрылся бронзовым загаром, а его волосы выгорели на солнце, сделав его похожим на викинга. Пребывание на открытом воздухе, участие в раскопках и координация действий отряда подходили ему гораздо больше, чем просиживание за партой, и Дженкинса, казалось, устраивал его неожиданный подмастерье. Настолько, что профессор немного оправился от потери потенциальной невесты-помощницы.

— Как насчёт того, чтобы остаться здесь ещё на неделю, — сказал Себастьян, скатываясь с Аннабель, — а затем отплыть в Персию.

— Ты собираешься на охоту с принцем Альбертом осенью? — после недолгой паузы спросила она.

Он выгнул бровь.

— Имеешь в виду, собираемся ли мы постоянно избегать возвращения в Англию? Нет. Полагаю, что твой следующий семестр начинается в мае.

Она нахмурилась.

— Думаешь, скандал к тому времени утихнет?

Он издал короткий смешок.

— Нет. Возможно, в следующем году.

Себастьян оглядел свою румяную и взъерошенную жену, испытав прилив любви, и снова накрыл её своим телом.

На него приветливо смотрели зелёные глаза Аннабель. На её носу появились золотистые веснушки. Склонив голову, он принялся их целовать.

Вероятно, скандал никогда не утихнет. Ради неё Себастьян изменил своё место в истории.

И это было его лучшим решением на сегодня.

Кроме того. У него было чувство, что однажды история встанет на их сторону, а в таких вещах Себастьян обычно не ошибался.

Примечание автора

Оксфордский университет открыл первые колледжи для женщин, Леди-Маргарет-Холл и Сомервиль-колледж, в 1879 году. К тому времени университеты в Кембридже и Лондоне уже много лет принимали студенток, но когда Эмили Дэвис, основательница первого женского колледжа в Кембридже, в 1860-х годах присматривалась к Оксфорду, её отпугнули «монашеские традиции, шумные студенты, живой интерес к сплетням и большое количество проституток». Гилберт не ошибся, когда предупредил Аннабель, что Оксфорд — место разврата. Тем не менее первые женщины успешно здесь учились, хотя полноправными студентками, которым позволили сдавать экзамены наравне со студентами-мужчинами, они стали лишь в 1920 году.

Получение избирательного права для женщин заняло столько же времени. Поправки в Законе о собственности замужних женщин вступили в силу в 1882 году, через два года после выступления Себастьяна в парламенте. Эти поправки позволяли женщинам при определённых условиях сохранять за собой часть денег и имущества даже после вступления в брак. Тем не менее потребовалось ещё тридцать шесть лет, прежде чем женщинам разрешили голосовать или баллотироваться в члены парламента в Великобритании, поэтому после окончания нашей истории работа для героинь только началась.

Их самым могущественным противником стала бы сама королева. Викторию приводило в ярость движение за права женщин. В 1870 году она написала Теодору Мартину, что леди Эмберли, в то время видную феминистку, «следует высечь». Королева опасалась, что женщина «станет самым озлобленным, бессердечным и отвратительным из человеческих существ», если ей позволят иметь те же политические и социальные права, что и мужчине. Точно так же Элизабет Вордсворт, первый декан Леди-Маргарет-Холла и внучатая племянница поэта Уильяма Вордсворта, не видела необходимости в том, чтобы женщины играли роль в политике. Мисс Вордсворт позже создаст ещё один оксфордский колледж для женщин, Сент-Хью, финансируя его из своего собственного кармана, чтобы помочь большему числу женщин получить доступ к высшему образованию.

То, что сейчас кажется взаимоисключающими друг друга вещами, в викторианскую эпоху считалось нормальным: большинство людей, которые поддерживали лучшее образование для женщин, делали это, потому что верили, будто оно пойдёт женщинам на пользу для исполнения предписанных им ролей матерей, домохозяек и спутниц мужчин. Идея о том, что женщина должна быть самостоятельным человеком, независимо от того, насколько это повышает её ценность в глазах людей, считалась настолько радикальной, что суфражистки сталкивались с оппозицией на каждом шагу. И всё же они не опускали руки. Поэтому такие женщины, как Аннабель, Люси, Хэтти и Катриона, действительно считались бы выдающимися.

Но даже женщинам-первопроходцам был нужен домашний очаг, мужчина, которого они бы любили и который дорожил бы ими и принимал такими, какие они есть, поэтому мне очень приятно писать для них истории со счастливым концом.

Примечание: я позволила себе некоторую художественную вольность в отношении «Преступления и наказания» Достоевского, роман был переведён на английский язык только в 1885 году.

«Свадебная история»

«От такой преданности и к такой женщине не излечиваются! Нет, он не мог излечиться».

Доводы Рассудка, Джейн Остин.

Оксфорд, февраль 1879 года.

— Не могу выразить словами, как я благодарна, что вы пришли.

Аннабель долго рассматривала содержимое своей чашки, прежде чем взглянуть на своих подруг. Они не просто нанесли ей светский визит, а откликнулись на редкий и неловкий для неё призыв о помощи. Люси, Хэтти и Катриона собрались в её новой гостиной в оксфордском отеле «Рэндольф». Аннабель не видела их с тех пор, как три дня назад попала в заголовки всех британских газет. Три дня назад она согласилась поднять скандал и выйти замуж за герцога.

За герцога!

Из трубы доносились завывания зимнего ветра, отчего волоски на руках Аннабель становились дыбом.

— Само собой разумеется, мы решили тебя навестить, — весело проговорила Хэтти. — Мы беспокоились за тебя. И надеялись увидеть как можно скорее. — Катриона кивнула, глядя на Аннабель. В её голубых глазах за стёклами очков читалась настороженность. Люси лишь выгнула бровь. Ни одна из девушек ещё не притронулась к своей чашке.

— В этом нет ничего само собой разумеющегося, — возразила Аннабель. — Благоразумным женщинам не помешало бы некоторое время избегать моего общества. — По крайней мере, до тех пор, пока королева Англии не сменит гнев на милость. Её величество всё же воздержалась от публичного изгнания Себастьяна за его многочисленные грехи. Уход в отставку с государственной должности! Осуждение политики партии тори! Женитьба на дочери викария! Но, конечно, пришла в ярость, и все высокопоставленные особы об этом знали. Скандал мог нанести значительный урон социальному статусу и был заразен как чума.

Люси зло улыбнулась.

— Некоторые сказали бы, что мы поступили очень благоразумно, навестив тебя, — сказала она. — Герцоги всегда остаются герцогами, если только их не бросят в Тауэр. Разумнее дружить с будущей герцогиней, чем сторониться её.

— Не смешно, — выдавила Аннабель.

— Чёрт возьми, не смотри на меня так потрясённо, я же пошутила!

— Это и правда не смешно, — сказала Хэтти, привычное для неё проказливое выражение лица сменилось на свирепое. Катриона, не сказав ни слова, сердито глянула на Люси.

Люси нахмурилась.

— Хорошо, я приношу извинения, правда. Но никто не будет тебя долго сторониться. Если королева во всеуслышание не потребует, чтобы вы с Монтгомери покинули страну, подхалимы будут тут как тут.

— Потрясающие перспективы, — пробормотала Аннабель. — Пожалуйста, угощайтесь. — Она указала на многоярусное блюдо с разноцветными французскими пирожными на чайном столике, которые в срочном порядке забрал лакей Джон в пекарне на Сент-Джайлс. Да, теперь у неё была своя прислуга, в том числе прелестная горничная француженка по имени Нанетт. Аннабель вздрогнула. Три дня назад согласиться на предложение руки и сердца казалось правильным и единственным решением. Она сказала «да» Себастьяну Деверо, мужчине, его светло-серым глазам, обрамлённым намокшими от дождя ресницами и приятному ощущению его надёжной руки на её спине. Но теперь Себастьян отбыл во Францию, и с тех пор, как прошлой ночью Аннабель перевезла свои вещи в новые шикарные апартаменты, она задавалась вопросом, что на неё нашло. Да. Такое короткое, но значимое слово навсегда изменило и её судьбу, и судьбу большого герцогства. При одной мысли об этом Аннабель чувствовала, как сердце неприятно сжимается в груди. А сегодня утром она оказалась в шаге от паники.

Хэтти потянулась за щипцами, чтобы захватить не одно, а сразу два розовых пирожных. Катриона сделала глоток чая и вытянула ноги. И в довершение всего, приняв предложение Себастьяна, Аннабель не только разозлила королеву, но и резко взлетела по социальной лестнице, оказавшись на её вершине, и надеялась, что подруги не будут втайне чувствовать себя неловко по этому поводу. В их кругах малейшие различия в положении имели значение, каждый статус нёс свои привилегии. Многих молодых женщин приводило в восторг лишь одно право входить в комнату раньше остальных на официальных приёмах. Когда Аннабель станет женой Себастьяна, только члены королевской семьи будут стоять выше неё. Но, похоже, подруги уже возвращались к своей прежней непринуждённой манере общения. Одной проблемой меньше. Она сжала и разжала руки на коленях.

— Боюсь, мне понадобится ваша помощь.

— Ты думаешь о том, чтобы отказаться от помолвки? — спросила Люси с таким заинтересованным видом, что Аннабель расхохоталась. Подхалимство Люси было незнакомо.

— Ты могла бы хоть попытаться не говорить с такой надеждой, — сказала она.

Подруга беззастенчиво пожала плечами. Как лидер суфражистского движения, Люси выступала за то, чтобы женщины не попадались в юридическую ловушку, коим являлся брак. Обладая ярым свободолюбием, она вдвойне опасалась властных и авторитарных мужчин, таких как Себастьян…

— Напротив, — сказала Аннабель. — Мне нужен ваш совет по поводу свадьбы. Я совсем не готова к этому торжественному дню. — И ко всем последующим дням.

В карих глазах Хэтти зажёгся целеустремлённый огонёк.

— Когда должна состояться свадьба?

— Через двенадцать дней, в одиннадцать часов.

— Через двенадцать дней, — повторила Хэтти. — Монтгомери, должно быть, подал уведомление о браке в тот же день, когда сделал тебе предложение.

Именно. Он отправился в отдел регистрации актов гражданского состояния в промокшей одежде прямо с ненастной Парламентской площади. Чтобы ему самому было труднее отказаться? Нет! Нет, Себастьян не принимал решений, о которых потом сожалел. Он планировал все ходы заранее, поэтому вернувшись из Лондона, Аннабель обнаружила, что её восстановили в университете и ожидают апартаменты, достойные герцогини.

«Ты не сомневался, что я приму предложение», — сказала ему Аннабель, когда он вручил ей ключи.

«Сомневался, — ответил он, — но на тот маловероятный случай, если ты всё-таки согласишься, мне хотелось, чтобы всё было готово».

Потом он уехал в Бретань в угоду обществу, а ей пришлось остаться, потому что они ещё не были женаты.

Брак. Свадьба. Ей срочно нужна помощь.

— Мне нечего надеть, — сказала она. — И у нас совсем мало времени, чтобы сшить платье. Я даже не знаю, какое платье подойдёт для такого случая.

— С твоим щедрым бюджетом мы всё успеем, у нас есть почти две недели, — сказала Хэтти, буквально подпрыгивая на стуле от предвкушения, она пришла в восторг от неожиданной возможности спланировать свадьбу. — Но что ты подразумеваешь под подходящим платьем?

— Это же герцогская свадьба, их обычно празднуют с большим размахом. Но в нашем случае она пройдёт незаметно в городском магистрате. И я понятия не имею о нынешней моде. Я даже не задумывалась о браке до сих пор.

— Белое, — быстро сориентировалась Хэтти, — из плотного атласа, поверх украшенное девонширскими кружевами. Покрой «принцесса». Любая модная невеста перевернула бы весь мир за такое платье.

— Все невесты стремятся подражать королеве Виктории в день её свадьбы сорок лет назад, — сказала Люси, наклоняясь, чтобы наполнить свою тарелку пирожными. — Могу я ненавязчиво привлечь внимание к тому факту, что её величество выступает против нашего движения и наших человеческих прав?

Хэтти скорчила гримасу, но Аннабель кивнула.

— Но вдруг, если я не буду следовать тому стандарту в одежде, который установила королева, она воспримет это как оскорбление? Едва ли я могу позволить себе добавить ещё одно к и без того огромному списку.

— Хм.

— Белый цвет олицетворяет непорочность, если я надену платье другого оттенка… мне не нужны лишние сплетни о том, как именно я заставила бедного Монтгомери потерять голову.

— А если ты наденешь белое, люди назовут это наглой и отчаянной попыткой убедить общество в твоей добродетели, — заметила Люси перед тем, как откусить пирожное. — Они скажут, что леди слишком много протестует.

— Фу, — расстроилась Хэтти, — почему нужно примешивать политику к выбору подвенечного платья.

Катриона бросила на неё многозначительный взгляд.

— Есть ли хоть что-нибудь в жизни, куда не примешена политика?

— Нет, если специально её повсюду не выискивать.

Аннабель не смогла сдержать циничной улыбки.

— Теперь понимаете, почему мне нужна помощь?

— Почему бы не сделать выбор в пользу цвета герба Монтгомери, — предложила Катриона. — Никто не обвинит тебя в том, что ты решила показать свою безграничную преданность мужу. Но отделай платье девонширским кружевом.

— А вместо диадемы надень венок из цветов апельсина, как это сделала королева.

— Цветы апельсина символизируют целомудрие, но более тонко, чем белое платье. О, мне нравится эта идея, — быстро добавила Хэтти.

— Мне тоже, — согласилась Аннабель, давление в груди немного ослабло. — У вас есть рекомендации, к какой модистке обратиться?

— Доверься Селесте, — сказала Хэтти, — и не забывай: тебе понадобится что-то старое, что-то взятое взаймы и что-то голубое.

— Точно…

— Самое главное, не забудь положить шестипенсовик в туфлю.

— Надеюсь, ты шутишь, — пробормотала Люси. Лицо Катрионы исказилось, когда она попыталась удержаться от смеха.

Хэтти проигнорировала их, высоко задрав нос.

— Что ещё у нас по списку?

— Проблема, — мрачно отозвалась Аннабель. — Традиция требует, чтобы мой ближайший родственник мужского пола сопроводил меня к алтарю. Но им является кузен Гилберт.

Подруги отпрянули в едином порыве. Они знали о Гилберте достаточно много и понимали, что Аннабель не захотела бы даже близко подпускать его к месту проведения мероприятия.

— Ты… попросишь его? — осторожно поинтересовалась Хэтти.

— Конечно, нет. — По этой части своей старой жизни она точно скучать не будет. — Но других хорошо знакомых мужчин у меня нет.

— Следуя логике, лежащей в основе этой традиции, ты должна пройти одна, — сказала Люси. — Именно ты заботилась о себе большую часть жизни. И мы все согласны с тем, что женщин нельзя передавать от мужчины к мужчине, как движимое имущество. Ты должна сама выдать себя замуж.

— Логично, — согласилась Аннабель, — но вряд ли уместно. Если бы дело касалось только меня одной, я бы ничего не имела против, но я не хочу ещё больше смущать Монтгомери.

Воцарилось задумчивое молчание, пока они перебирали в уме имена возможных кандидатов.

— Как насчёт лорда Перегрина? — наконец предложила Хэтти.

Аннабель покачала головой.

— Я так понимаю, что Монтгомери попросил его стать свидетелем и шафером.

Она уже была готова отложить решение этого вопроса ещё на несколько дней, когда Катриона заговорила:

— Я могу попросить отца.

— Твоего отца?

Катриона поёрзала на диване.

— Он причислен к знати, но как шотландец не сильно интересуется обществом, и ему всё равно. И он высокого мнения о тебе.

Какой сюрприз. Она встречалась с графом Уэстер-Россом всего лишь однажды в галереях Сент-Джонса, где он жил и работал. Он был высоким смуглым шотландцем, а его шевелюру посеребрила седина. В своём твидовом пиджаке, тщательно заштопанном в нескольких местах, граф скорее походил на учёного, чем на лорда.

— Я сочту за честь, — сказала Аннабель, всё ещё прибывая в замешательстве, — но я не помню, чтобы мне представилась возможность произвести на него впечатление.

Катриона улыбнулась с извиняющимся видом.

— Я рассказала ему о тебе. Он с большим уважением относится к студентам, добившимся успеха своими силами. И он знает, что ты моя подруга. Вероятно, ему понравится любая женщина, с которой я подружусь. Подозреваю, для него это является доказательством того, что он всё-таки грамотно меня воспитал.

— Спасибо…

— Не могу обещать, что он окажется свободен в тот день, — предупредила Катриона. — У него уже может быть назначена встреча на другом конце страны.

Тем не менее тяжкий груз проблем постепенно становился легче.

— Если он и согласится, всё равно остаётся один нерешённый вопрос. — Она перевела взгляд с одной подруги на другую. — Мне нужна подружка невесты, которая будет моей свидетельницей. Я хочу, чтобы ею стала одна из вас, но никак не могу выбрать. И хотя церемония пройдёт за закрытыми дверями, детали всё равно могут всплыть, и есть риск, что и вас может коснуться скандал, если вы встанете на мою сторону.

Подруги переглянулись.

— Давайте тянуть соломинку, — предложила Хэтти после паузы.

Люси медленно покачала головой.

— Для меня честь стать твоей свидетельницей, и меня не волнует гнев высшего общества. Но поскольку я открыто выступаю против института брака, с моей стороны было бы лицемерием претендовать на роль подружки невесты. С твоего позволения я передам инициативу в руки Хэтти и Катрионы.

— Я уже участвую в пошиве платья, — с явной неохотой отозвалась Хэтти. — С моей стороны было бы нечестно, если бы я стала ещё и подружкой невесты. Кроме того, я ещё не достигла совершеннолетия. Полагаю, что Катриона подойдёт на эту роль лучше всех.

Катриона пришла в замешательство.

— Ну да. Конечно, я согласна. Однако я католичка, имеет ли это значение?

Аннабель понятия не имела, что Катриона католичка.

— Это не вызовет проблем, — сказала она. — Точно не в регистрационном бюро браков.

— Повезло тебе, — пробормотала Хэтти Катрионе.

Плечи Катрионы под шалью напряглись.

— Только, пожалуйста, помогите мне. Я подпишу регистрационные документы, но всё остальное, платье и букет…

Хэтти просияла.

— Я самая счастливая женщина в Оксфорде. — Она посмотрела на Аннабель. — Наверное нам потребуется нанять персонал для организации праздничного завтрака? И, возможно, преподавателя этикета?

— Завтрака не будет, — сказала Аннабель. — Сразу же после церемонии мы с Монтгомери отправимся во Францию. И он уже нанял преподавателя, но сегодня мне нужны именно вы, люди, которые хорошо знают не только этикет, но и меня.

На лице Люси отразилось изумление.

— Ты имеешь в виду друзья.

Она с трудом сглотнула.

— Да. Друзья. — За такое короткое время столько всего изменилось, но, судя по всему, их дружба никуда не делась.

И всё же, когда Люси обняла Аннабель на прощание, что сделала впервые за время их дружбы, в её объятиях чувствовалась какая-то печаль и обречённость. Когда дверь за подругами закрылась, это ощущение ещё долго не покидало Аннабель. Она понимала причину опасения Люси: в юридическом плане женщина переставала существовать после вступления в брак. В глазах подруги она вот-вот должна была стать собственностью человека, который считался одним из самых неукротимых мужчин в стране. Аннабель зябко потёрла себя за плечи, видимо, в её чересчур просторной комнате стало слишком холодно, или, возможно, сама Аннабель съёжилась. Люси понятия не имела о том, что значит прозябать в бедности. И никогда не видела Себастьяна в минуты слабости. Только Аннабель знала его лёгкие трепетные ласки, его страстное желание раствориться в ней, когда они оставались наедине, его покорные вздохи, когда она его обнимала… Как она могла ему не доверять? Этому мужчине, который пошёл на такие жертвы, чтобы они смогли пожениться.

Конечно, герцога невозможно сломить, но Себастьян пожертвовал многим, что считал до их знакомства почётным и важным, а для этого требовалась огромная сила духа. Но в жизни за всё нужно платить. И они оба платили свою цену.

«Ты думаешь о том, чтобы отказаться от помолвки?»

Нет, конечно. Как она могла об этом думать? Но, что если Себастьян сожалел о своём решении?

По спине пробежала дрожь. Подобные мысли бродили в её голове от одиночества, от того, что она снова осталась наедине с воющим ветром и угасающим огнём в очаге. Отсутствие Себастьяна порождало физическую боль в руках и ногах и неприятное ощущение в животе. Аннабель слишком хорошо помнила те дни, когда считалась горьким разочарованием для своих близких. Она никогда больше не хотела испытать те чувства. Она не хотела разочаровать Себастьяна.

Аннабель согнула пальцы и ощутила приятную тяжесть обручального кольца, которое представляло собой сапфир ручной огранки, окруженный двадцатью двумя крошечными бриллиантами. Оно перекликалось с печаткой Себастьяна, что являлось доказательством их неразрывной связи. И всё же. Он уехал три дня назад, и с тех пор она не получала от него никаких вестей.

За окнами верхней столовой замка на бретонскую сельскую местность опускалась ночь. Заходившее солнце залило горизонт огнём, и когда воды внутреннего рва окрасились в оранжевые и красные оттенки, показалось, будто Шато Мало окружила жидкая лава. Себастьян моргнул. Померещилось. После затяжной эйфории последовала сокрушительная усталость, он практически задремал в старомодной медной ванне после прибытия несколько часов назад.

Шато Мало. Когда-то замок отвечал всем требованиям современного поместья, теперь же… в лучшем случае его можно было назвать деревенским. Каменные стены столовой облезли, и в воздухе витал затхлый запах выцветших гобеленов. И всё же ни один враг так и не прошёл по подъёмному мосту, ведущему к главным воротам. Замок пережил годы Террора во времена Французской революции, а позже его миновала участь, постигшая те земли, которыми так безответственно управлял отец.

Нет, худшим оскорблением этого места являлся сам Себастьян. Потому что выбрал Аннабель. Когда вместо сельского вида перед его глазами встало её прекрасное лицо, сердце забилось быстрее. Он практически чувствовал её манящий аромат жасмина… Себастьян мысленно себя одёрнул. Он надеялся, что письмо о его задержке, которое он отправил, когда останавливался в Нормандии, пересечёт непредсказуемый Ла-Манш вовремя…

— Я полагаю, ты здесь для того, чтобы забрать драгоценности, — раздался холодный женский голос позади.

Он обернулся. Она стояла в дверях, гордо вдёрнув подбородок. Её стройную фигуру облачало платье серых и фиолетовых оттенков, которые подходили для второй половины траурного периода, хотя обычно у неё не хватало терпения разыгрывать драматические сцены.

Он низко склонил голову, так Себастьян приветствовал только её и королеву.

— Добрый вечер, мама. Думаю, ты недооцениваешь удовольствие от твоей компании.

Она окинула его надменным взглядом.

— Ты преуспел во многих вещах, но обходительность и притворство не входит в их число.

Себастьян взглянул на тихих, как статуи, лакеев, выстроившихся вдоль стен.

— Оставьте нас.

Его мать не сдвинулась ни на дюйм, пока слуги проходили мимо неё. Он подошёл к месту во главе обеденного стола и вместо лакея встал за её стулом.

Наконец, она вошла в комнату так плавно, что даже шелеста шёлковых юбок было неслышно.

Когда Себастьян отодвинул для неё стул, мать одарила его ещё одним ледяным взглядом. Она села с такой идеально прямой спиной, что во время трапезы вполне могла бы удержать на голове вазу династии Мин. Когда Себастьян занял своё место напротив в другом конце стола, она уставилась на него невидящим взглядом. Он знал, что нанёс ей ужасное оскорбление, но жители Бретани уже давно окрестили её La Reine des Glaces — Ледяной королевой. Прозвище как нельзя лучше описывало не только её невозмутимое поведение, но и внешность: серебристо-светлые волосы, бледно-голубые глаза, властные черты лица. Внешне он был её мужской копией. До недавнего времени Себастьян считал, что и характером они тоже схожи.

— Я ожидала тебя раньше, — сказала она после того, как лакеи принесли первое блюдо.

— Я задержался на полтора дня. — От аппетитного аромата мяса в желудке заурчало. Он не помнил, когда в последний раз ему удалось плотно поесть. — В нескольких милях к югу от Кале затопило железнодорожные пути, — объяснил Себастьян. — Мне пришлось переночевать в гостинице, а затем отправиться на восток, в сторону Парижа, прежде чем, наконец, взять курс обратно к побережью.

— Обычно ты не такой разговорчивый, — сказала мать, всё ещё не притронувшись к столовым приборам. — Всё изменилось?

Себастьян наклонил голову.

— Многое изменилось. — Он сам изменился. И пути назад не было.

Она взяла нож и принялась нарезать свой кусок баранины.

— Я изо всех сил старалась подавить в твоём характере склонность потакать низменным эмоциям, чем славился твой отец. И, судя по всему, потерпела неудачу.

Мясо в его тарелке плавало в крови. Будущая вдовствующая герцогиня переняла французский обычай есть его сырым.

Он оторвал взгляд от кровавой сцены.

— Где они?

Она сделала паузу.

— В самом деле. Ты не можешь допустить, чтобы ожерелье, некогда украшавшее шею Екатерины Арагонской, попало в руки этой женщины.

Он отложил вилку.

— Эта женщина скоро станет моей герцогиней, — тихо проговорил он. — Ей будет принадлежать всё.

Она сделала глубокий вдох, как будто собиралась с духом, чтобы выдать длинную тираду.

— Всё, — повторил он.

Её презрение было весьма очевидным и попало в цель, но ничуть не повлияло на решимость Себастьяна. Он знал, о чём просил Аннабель. Чтобы она в значительной степени отказалась от своей независимости, хотя отчаянно ею дорожила, и Себастьян ничего не мог с этим поделать, потому что даже он не в силах быстро поменять законы. Он просил, чтобы она вместе с ним впала в немилость у королевы, чтобы её навсегда запомнили как скандальную герцогиню, чтобы она терпела пристальное внимание и злобные перешёптывания в течение многих лет в высшем обществе. Чтобы вышла за него замуж в регистрационном бюро, потому что он в разводе, хотя и воспитывалась вангликанской вере. Он сделает всё, чтобы компенсировать её потери. И фамильные драгоценности были только началом.

Мать побледнела.

— Я вижу, ты полон решимости нарушить все правила приличия и элементарной порядочности.

— Если потребуется, — сказал он, — я сравняю с землёй всё королевство ради неё.

Она побелела как полотно и больше не произнесла ни слова, пока не подали десерт.

— Тиара бабушки Эльфриды и изумруды находятся здесь, — сказала она. — Остальные драгоценности в банке в Эдинбурге.

— В Эдинбурге. — Он не смог скрыть удивления в своём голосе.

Мать прищурилась.

— После того, как ты так неудачно выбрал себе невесту в прошлый раз, я не могла позволить, чтобы фамильные ценности находились так близко от Лондона и Уилтшира.

В том-то и проблема. Только мать или он лично могли быстро получить доступ к банковским ячейкам, но путешествие в Шотландию в нынешнюю зимнюю погоду по его расчётам займёт слишком много времени. Скорое возвращение в Лондон уже находилось под угрозой срыва. Железнодорожные пути затоплены, и нет никакой гарантии, что паромы через Ла-Манш будут курсировать по расписанию. Себастьян стиснул зубы. Неразумно надолго оставлять Аннабель одну во время скандала перед свадьбой. Вдруг она струсит? Какая невеста не струсила бы в данных обстоятельствах? Если он всё-таки решит забрать драгоценности, ему придётся послать весточку и молиться, чтобы она пришла вовремя. Помимо сырой баранины в животе поселилось очень неприятное ощущение.

— О, Аннабель, оно прекрасно. — Хэтти кружила вокруг манекена в свадебном платье, как акула, раздумывающая, куда укусить. Её пальцы порхали по изящным, прозрачным муслиновым рукавам, украшенным жемчугом воротнику и манжетам, ряду мерцающих жемчужных пуговиц на передней части шёлкового жакета. — Ты будешь выглядеть как королева фей.

— Как повезло, что цвета Монтгомери — красный и зелёный, — сказала Люси, сидя в углу гардеробной. — Зелёный тебе очень идёт.

Он действительно ей шёл. Платье было сшито из насыщенного мшисто-зелёного цвета, а отделка на юбке и манжетах из замысловатых девонширских кружев напоминала только что выпавший снег. Возможно, цвет для свадебного платья и необычный, но нужно отдать должное Селесте, она создала нечто неземное. Крошечные бриллианты, вплетённые в прозрачную ткань фаты, мерцали как звёзды.

Хэтти обернулась.

— Ты довольна?

— Очень.

Когда Аннабель впервые увидела себя в зеркале, у неё перехватило дыхание. А когда Селеста презентовала ей кружевные лоскутки, назвав их нижним бельём, она рассмеялась.

«Это наденьте под платье, а это в первую брачную ночь».

В этот момент Аннабель искренне обрадовалась впервые за несколько тоскливых дней. Шёл март, и, если не считать писем, в которых Себастьян сообщал о своей неожиданной поездке в Шотландию, она ничего не слышала о своём будущем муже почти две недели. Должно быть, он путешествовал инкогнито, потому что в газетах не упоминалось о его дерзком возвращении в Британию…

Хэтти расплылась в широкой улыбке.

— Если ты довольна, тогда мы должны это отпраздновать.

Катриона отложила белую атласную перчатку.

— Отпраздновать?

— Твой отец согласился сопровождать Аннабель на церемонии?

— Да, согласился.

— А самое красивое платье в мире успели сшить вовремя. Но самое главное, что это последние дни холостяцкой жизни Аннабель.

— Верно, — согласилась Люси.

— Полагаю, что так, — сказала Аннабель. — Мои дни сочтены. — При условии, что Себастьян успеет вернуться до свадьбы, которая должна состояться через два дня. В последней телеграмме из Йорка говорилось, что он приедет навестить её завтра утром. Живот скрутило на нервной почве. Ещё каких-то двенадцать часов, и она вновь увидит его лицо. Почувствует его свежий аромат, ощутит его мягкие губы на своих губах и крепкие плечи под своими ладонями… Она прочистила горло. — Я бы с удовольствием отпраздновала, но уместно ли будет, если вы останетесь? — Пятнадцать минут для светского визита уже истекли.

— Я добавила две капли коньяка вместо одной в тётушкин чай, — виновато проговорила Хэтти, — возможно, три. Она должна крепко заснуть и не хватиться меня.

— Мой отец понятия не имеет о том, который сейчас час, — сказала Катриона.

Люси пожала плечами.

— Я сама за себя отвечаю.

Хэтти хлопнула в ладоши.

— Тогда пойдёмте в гостиную. — Там она принялась открывать большую корзину для пикника, которую принесла из своих апартаментов этажом ниже. Все втроём они наблюдали через её плечо за тем, как она поднимает крышку. — Вуаля!

— Вино, — проговорила Люси, разочарованно глядя на две большие бутылки и четыре внушительных бокала.

— Не просто вино, — фыркнула Хэтти.

— Тогда, что же это? — Люси взяла бутылку и понюхала запечатанную пробку.

— Сухое белое шерри из Хереса, — ответила Хэтти торжественным тоном. — Одну бутылку мы разопьём, вторая останется у Аннабель в качестве подарка.

— Из Хереса?

— Это город недалеко от Кадиса. Родина европейского шерри. Тётушка очень разборчива в шерри, и приберегает его для особых случаев. А сейчас, — она широко развела руками, — особый случай.

Аннабель удивлённо посмотрела на подругу.

— Неужели ты… ограбила запасы тётушки?

— Нет, — сказала Катриона и поправила очки на носу. — Сначала она её усыпила, а уже потом обворовала её тайник.

— Из нас четверых ты, определённо, самая испорченная, Хэтти. Так, кто откупорит бутылку?

Бутылку откупорила Катриона с помощью одного из инструментов, которые Люси вечно носила в карманах юбки, а Хэтти наполнила бокалы до краёв.

— За Аннабель, — сказала она и подняла свой бокал. — Да будет благословен её брак.

— За Аннабель, — присоединилась к тосту Люси. — За отважную женщину.

Катриона кивнула.

— За Аннабель и нашу дружбу, пусть она остаётся крепкой.

— За женщин Британии, — добавила Аннабель. — И за будущее, в котором все будут свободны и равны. — Девушки чокнулись бокалами, как моряки в таверне, и сделали глоток.

Когда Аннабель распробовала шерри, она невольно застонала. В нём совершенно не чувствовался алкоголь, оно приятно обжигало сладостью, вкус был насыщенным и бархатистым. Как жидкая конфета. Божественно.

— Это, — проговорила она, когда снова смогла дышать, — опасный напиток, Хэтти. — И подмигнула. — Согласны?

Щёки Катрионы уже раскраснелись.

— Очень хорош.

Люси сморщила нос.

— И? — Хэтти слегка толкнула её локтём.

— Я пытаюсь понять не слишком ли оно сладкое на мой вкус. — Она протянула бокал. — Можно мне ещё? Чтобы убедиться.

— Конечно.

Катриона сделала глоток.

— В нём присутствует солоноватая нотка, — сказала она.

— Насколько я понимаю, винодельческий регион расположен прямо у моря, — сообщила Хэтти и щедро наполнила свой бокал.

Люси была скептически настроена.

— Я не почувствовала в нём соли.

— Тогда попробуй ещё, — предложила Хэтти.

Вскоре они уже уютно устроились на диване, а Люси в кресле. Их лица порозовели, а глаза подозрительно поблёскивали.

— Аннабель, — сказала Хэтти и положила свою маленькую ладошку ей на плечо. — Мы намерены поделиться с тобой результатами некоторых исследований.

Она опустила свой бокал.

— Исследований?

— Да, — раздался голос Люси. — О герцогах и королях, которые женились, э-э, на женщинах не из своего круга.

— О королях!

Катриона кивнула.

— В 1464 году Елизавета Вудвилл, простолюдинка и вдова, тайно вышла замуж за короля Эдуарда IV.

Аннабель считала себя сведущей в истории, но этот факт оказался для неё открытием.

— Удивительно. Но, если они поженились тайно, откуда вы узнали?

— Потому что она оставалась королевой-консортом до смерти своего мужа в течение почти двадцати лет.

— О.

— В 1660 году, — продолжила Люси, — простолюдинка Анна Хайд вышла замуж за герцога Йоркского. К сожалению, она умерла до того, как он стал королём Яковом II.

— А в восемнадцатом веке принц Генри женился на Энн Хортон, и опять вдове и простолюдинке, — добавила Хэтти, — что, по общему признанию, привело к принятию Акта о королевском браке, который отныне означал, что супругов для членов королевской семьи сначала должен был одобрить правящий монарх.

Аннабель захихикала. Что на неё нашло?

— Но Монтгомери не королевских кровей.

— Ещё шерри? — предложила Хэтти.

— Да, пожалуйста, дорогая.

— Мы нашли подтверждения того, что и герцоги не королевских кровей следовали велению своих сердец, — вставила Катриона. — Герцог Болтон женился на своей любовнице Лавинии Фентон после смерти жены в 1750-х годах. До замужества она была известна под именем Полли Пичум, персонажа, которого играла на сцене.

— На актрисе, — сказала Аннабель. — О боже.

— Почему ты смеёшься?

Она вытерла слезу в уголке глаза.

— Потому что этим историям уже много веков, а они всё ещё не забылись.

Подруги продолжали смотреть на неё с озадаченным видом. Аннабель подняла бокал в их честь.

— Разве вы не понимаете? Я навсегда останусь скандальной герцогиней. До замужества она была известна как Аннабель Арчер, дочь викария и синий чулок.

— Звучит почти так же захватывающе, как Полли Пичум, — согласилась Хэтти.

Аннабель снова чокнулась с ней бокалом, взяла мягкую тёплую ладонь Катрионы и слегка её сжала.

— Спасибо. От всей души. Теперь я буду спокойна, зная, что наш скандал далеко не первый.

Но ведь главное, была ли Лавиния Фентон счастлива? Сожалел ли Болтон о своём решении? Любили ли королевские особы своих жён до конца жизни, и как жилось их жёнам? У Аннабель не получалось всё это осмыслить. Незаметно во время разговора они открыли вторую бутылку. Аннабель откинулась на шёлковые подушки дивана, попивая шерри.

— Мне кажется, я чувствую весь зной Южной Испании в этом вине, — сказала она и подняла бокал к расплывающемуся перед глазами потолку.

Хэтти причмокнула губами.

— А я — сладкий аромат цветов андалузского апельсина в апреле.

— В апреле, — протянула Люси. — Вы, мои дорогие подруги, пьяны.

— Просто тебе, дорогая подруга, не хватает воображения.

— Так и есть, — согласилась Катриона и прислонилась к Хэтти. Её очки уже успели куда-то деться. — Я представляю себе гавань Хереса, где со времён финикийцев не утихает бурная деятельность.

Люси бросила на неё недоверчивый взгляд.

— И ты туда же?

— Попробуй сама, зануда.

— Так и быть. — Люси покрутила вино в бокале, сделала большой глоток и закрыла глаза. — Я вижу диких андалузских лошадей, — наконец, изрекла она, — они скачут галопом мимо меня по песчаному пляжу, их белые гривы развиваются, нет, танцуют на ветру.

— О, молодец!

— Браво!

— На тёплом, южном ветерке, — добавила Аннабель.

— Рыбацкие лодки покачиваются на лазурно-голубых волнах.

— Так и вижу поджаренную рыбу, спрыснутую лимонным соком, м-м.

— Испанские мальчишки с взъерошенными чёрными кудрями и озорными глазами.

— Я думала, тебе больше нравятся белокурые застенчивые джентльмены, Хэтти.

— Тише!

— Определённо лошади, — промурлыкала Люси, не открывая глаз. — Я вижу, как играют их мощные мышцы под блестящими от пота шкурами.

Последовало смущённое молчание.

— Э-э, — протянула Катриона, и Аннабель снова разразилась смехом.

Они всё ещё хихикали, блаженно развалившись, кто на диване, кто в кресле, когда раздался резкий стук в дверь. На пороге появился лакей Джон с паническим выражением на лице.

— Прошу прощения, — пробормотал он.

Аннабель с трудом приняла сидячее положение, в душе закралась тревога.

— В чём дело?

— Его светлость, герцог Монтгомери.

Она тут же вскочила.

— Что случилось?

Джон нервно сглотнул.

— Прошу прощения. Его светлость здесь, мисс Арчер…

— Что?

Он уже маячил за плечом Джона, его светлые волосы были взъерошены, как будто Себастьяна сюда занёс прохладный весенний ветерок.

Одновременно произошло несколько вещей: выражение лица Себастьяна сменилось с нетерпеливого на растерянное, а затем на оценивающее, Аннабель мгновенно протрезвела, подруги предприняли героическое усилие и поднялись на ноги. Лакей Джон сбежал.

— Мисс Арчер, — поздоровался Себастьян и снова привёл её в замешательство, почтенно склонив голову. — Леди Люсинда, леди Катриона, мисс Гринфилд.

Они присели в реверансе, подрагивая как желатиновые пудинги.

— Ваша светлость.

Он приехал. Действительно приехал. Как обычно, при виде его знакомой высокой фигуры у Аннабель бешено заколотилось сердце. Но, почему он здесь? Неужели наступило завтрашнее утро? Она словно приросла к месту, не зная, то ли броситься в его объятия, то ли метнуться в противоположную сторону, потому что, хоть она и начала приходить в себя, всё ещё оставалась пьяна, как рабочий из Чорливуда в день получки.

— Прошу прощения, — проговорил Себастьян. В правой руке он держал большой чёрный саквояж, но не сделал ни малейшей попытки поставить его на пол или войти в комнату. — Похоже, мой визит пришёлся некстати. Я вернусь позже…

— О, нет, — выпалила Хэтти. — Мы как раз собирались уходить. Ваша светлость.

— Да, — подтвердила Люси, — считайте, что нас уже здесь нет.

Губы Себастьяна дёрнулись, как будто он с трудом удерживался от смеха.

— Пожалуйста, проходи, — с обманчивым спокойствием проговорила Аннабель, в то время как рядом с ней на диване подруги впопыхах собирали забытые шпильки для волос и очки. — Могу я предложить тебе чаю? — добавила она, когда Себастьян подошёл ближе.

Его взгляд упал на чайный столик.

— Как насчёт шерри из Хереса.

Аннабель издала звук, напоминающий, то ли смех, то ли стон.

В тот момент, когда дверь за подвыпившей компашкой подруг закрылась, Себастьян тут же поставил саквояж на пол, бросился к Аннабель и обнял её. Комната погрузилась в тишину. Аннабель наслаждалась его крепкой мускулистой грудью. Восхитительным ароматом морозной свежести, исходившей от его шеи. Наконец-то, они снова оказались в объятиях друг друга. У неё закружилась голова от внезапной близости, от шерри, от двухнедельной разлуки. Она подняла голову ровно в тот момент, когда он обхватил ладонью её затылок, и их губы тот час слились в страстном поцелуе. Себастьян издал низкий стон, отчего пальцы на ногах Аннабель сжались. Она хваталась за его плечи, затылок, шелковистые волосы. Он нежно прикусил её нижнюю губу, затем провёл по ней языком, и Аннабель тихонько ахнула.

Себастьян отстранился, прерывисто дыша.

— Я не должен был оставлять тебя так надолго, — сказал он, изучая Аннабель своими светло-серыми глазами. — Мне жаль, что прервал вашу вечеринку с шерри, но я приехал намного раньше, чем ожидал, и не мог больше ждать встречи.

Он обхватил её лицо тёплыми ладонями. Несмотря на выпитое вино, Аннабель чувствовала на губах уникальный вкус Себастьяна. Лучший вкус в мире!

— Боюсь, я немного пьяна, — сказала она.

Он тихо рассмеялся.

— Очевидно. — Себастьян осторожно коснулся большими пальцами её скул. — Ты сильно порозовела.

Аннабель закрыла лицо руками. Себастьян отнял их от её лица, переплёл свои пальцы с её и прижал к шёлковому жилету на груди. Теперь под правой ладонью Аннабель уверенно билось его сердце.

— Любовь моя. — На его лице появился герцогский вариант раскаяния. — Погода тормозила меня на каждом шагу. Прости меня.

Она потянула его за пуговицу жилета.

— Я понимаю, что тебе пришлось уехать в угоду обществу. Но меня смутило, что ты вернулся в Англию и уехал в Шотландию.

Он поймал её руку и поцеловал в запястье.

— Я боялся, будет безрассудно оставлять за собой след из писем о деталях моей миссии.

Аннабель нахмурилась. С явной неохотой Себастьян выпустил её из объятий и пошёл за своим саквояжем.

С округлившимися от удивления глазами она наблюдала за тем, как он ставит саквояж на диван и достаёт из него чёрный бархатный футляр. Когда Себастьян открыл крышку и показал содержимое, Аннабель невольно ахнула. Внутри лежало бриллиантовое ожерелье с изумрудными подвесками размером с детский кулачок.

— Что всё это значит? — с трудом выдавила она.

— Изумрудное ожерелье из фамильной коллекции драгоценностей.

Всё ещё ослеплённая великолепием украшения, Аннабель посмотрела на саквояж.

— Есть и… другие?

— Да.

— Но…

— Я хотел, чтобы ты успела выбрать одно для свадебной церемонии.

Она покачала головой, совершенно сбитая с толку.

— То есть… ты был… не в изгнании, а отправился за драгоценностями?

— Это не просто драгоценности, — осторожно проговорил он. — А символы. Фамильные реликвии. И на данный момент они по праву принадлежат тебе. Все женщины Монтгомери надевали одно из коллекции в день своей свадьбы.

Реликвии. Вне всякого сомнения, бесценные. Они будут принадлежать ей до тех пор, пока их старший сын не станет герцогом и не женится. Аннабель оказалась совсем не готова к тому, как быстро к ней приближалось будущее. Дети. Их свадьба… внуки…. Что, если она не сможет подарить ему сына? Что тогда? Желая успокоить, Себастьян взял её за руку.

— В чём дело, дорогая? — Его голос был спокоен, но глаза прищурились. — Ты выглядишь встревоженной.

Она встревожилась не на шутку.

«Я не хочу тебя подвести, — подумала Аннабель, — не хочу, чтобы мы о чём-то пожалели. Я готова вступить в этот странный новый мир, но что, если нам не позволят стать счастливыми?»

Херес взбунтовался в желудке. Она сделала глубокий вдох. Себастьян здесь, он вернулся, а Аннабель собиралась свалить на него все свои невзгоды. Едва ли поведение достойное герцогини.

— Просто разволновалась, — ответила она. Что не было ложью.

Он явно раздумывал, следует ли на неё надавить, чтобы добиться всей правды. Наконец, Себастьян проговорил:

— Я понимаю, о чём тебя прошу. Понимаю, что прошу о многом. — Его глаза метнулись к ожерелью, мирно поблескивающему на красной бархатной подушечке.

Внезапно она всё поняла, сердце сжалось. Аннабель переплела свои пальцы с его.

— Ты должен знать, что я предпочла бы провести лишний день с тобой, чем получить саквояж с бриллиантами.

Он одарил её самой нежной из улыбок.

— Я знаю. — Такие простые, но очень многозначительные слова. Сопоставимые с признанием в любви.

Тиски, которые сжимали её грудь весь день, даже когда она радовалась платью, пила шерри и смеялась, нет, с того самого момента, когда Себастьян уехал, наконец разжались. Аннабель улыбнулась.

— Изумруды прекрасно подойдут к моему платью, — сказала она. — Идут ли серьги в комплекте?

После того как Себастьян помог ей спрятать серьги в сейфе в спальне, он ушёл. Слишком быстро. Но по негласной договорённости они решили не делить постель, пока не станут по-настоящему принадлежать друг другу.

— Можно подумать, что мы собираемся ограбить банк, а не на свадьбу, — пробормотала Хэтти, пытаясь разглядеть Вестминстер сквозь сетку на окне кареты. Они ехали по одному из четырёх маршрутов в одной из четырёх карет без опознавательных знаков, направлявшихся к регистрационному бюро. В здание девушки должны были попасть через чёрный вход, скрываясь под чёрными зонтами, но не от неожиданного ливня, а от тех журналистов, которым удалось выяснить дату и место самой скандальной свадьбы. Как Хэтти удалось убедить мать позволить ей присоединиться к процессии, никто не знал. Скорее всего, она просто сбежала.

Хэтти оглянулась на Аннабель, её карие глаза заискрились любопытством.

— Как ты себя чувствуешь на пути к вечности?

Аннабель издала сдавленный смешок. Всё будет хорошо. Её ладони в белых атласных перчатках вспотели. Лиф платья так тесно облегал грудь, что она чувствовала каждый нервный удар сердца. Вечность. Казалось, эта непостижимая мысль вытеснила весь воздух из кареты. Сидящая рядом Катриона взяла Аннабель за руку. Глубокий вдох. И у неё закружилась голова от сладкого аромата цветов апельсина в венке на голове.

Когда они подъехали к регистрационному бюро, из-за облаков выглянуло солнце и задул тёплый весенний ветерок. Хэтти и Катриона хором пробормотали, что это очень хорошее предзнаменование. Люси и Уэстер-Росс ожидали их в фойе. На губах Люси играла задумчивая улыбка, а в серых глазах графа горел огонёк. Опираясь на его крепкую руку, Аннабель проследовала по коридору к массивной двери. Последнему бастиону на пути к замужней жизни.

Дверь распахнулась, как по волшебству, и Аннабель заморгала от яркого света. Солнечные лучи проникали внутрь через высокие окна слева и справа и образовывали размытые ореолы вокруг белокурых голов двух мужчин, стоявших перед столом. У неё пересохло во рту. Мужчина справа, широкоплечий, но всё же долговязый, в отличие от брата, очевидно, был лордом Перегрином. А мужчина слева был её мужчиной. Комнату наполнили приятные звуки виолончели.

Когда Себастьян повернулся, всё внимание Аннабель сосредоточилось на его до боли знакомом лице. Солнечный свет падал на его ресницы, отчего их кончики казались золотистыми. Светло-серые радужки его бездонных глаз окаймляли тёмные ободки. На переносице рассыпалась горстка бледных веснушек. От её взгляда не ускользнула ни одна деталь, хотя она и находилась в дюжине футов от него. Должно быть это душа Аннабель первая поспешила к нему на встречу, как будто ни время, ни пространство не могли их разлучить. На мгновение покинув своё тело, Аннабель показалось, что солнечные лучи прошли сквозь неё, и она стала с ними единым целым. Именно таким она увидит лицо Себастьяна в последние мгновения своей жизни. Когда их взгляды встретились слово «вечность» превратилось в обещание, в уверенность в том, что частички их души, которые способны так беззаветно любить, будут существовать нетронутыми временем, за пределами безжалостно меняющего мира и всего в нём. Всё встало на свои места. Они были на своих местах.

Должно быть, она парила в воздухе, когда направилась к нему. Аннабель запомнила лишь уверенность, с которой он надел ей кольцо на палец, и выражение неподдельного восторга в его глазах, когда она сказала: «Да».

Когда Аннабель оказалась в уединении герцогского личного вагона, приятные ощущения от церемонии сменились внутренним напряжением. Оно нарастало, когда Себастьян положил ладонь Аннабель на поясницу, пульсировало в горле и внизу живота. Она ретировалась в свои покои, где её ожидала горничная, но порочное обещание в глазах мужа сказало ей о том, что он очень скоро к ней присоединится.

Нанетт попросила Аннабель присесть на вращающийся стул перед туалетным столиком, чтобы помочь раздеться.

Справа на роскошной кровати уже было разложено лёгкое дорожное платье.

В отражении зеркала Аннабель заметила, что её щёки раскраснелись. Под ногами стучали колёса поезда, который уносил её навстречу новому и прекрасному периоду жизни. Сначала они с Себастьяном проведут два месяца на континенте. Аннабель будет скучать по Хэтти, Люси и Катрионе. Они так крепко обняли её на прощание, что она всё ещё чувствовала их ароматы роз, лимона и лаванды. Аннабель будет скучать и по учебе, суфражистской работе и шпилям Оксфорда. Она взяла с собой целый чемодан, набитый только книгами и писчей бумагой. Но прямо сейчас её кожу покалывало от предвкушения.

— Ты рада вернуться во Францию? — спросила Аннабель Нанетт, когда горничная аккуратно сняла фату и венок из цветов.

— Да, мадам. — Счастливая улыбка озарила голубые глаза горничной. — Бретань очаровательна весной. Не могли бы вы, пожалуйста, поднять руки, мадам.

Когда тяжёлое платье наконец-то соскользнула с её плеч, Аннабель с облегчением вздохнула. В ближайшее окно лилось солнце и приятно согревало, а нижнее бельё было блаженно лёгким и воздушным. При виде легкомысленных прозрачных сорочки и панталон Нанетт понимающе улыбнулась. Она как раз собиралась ослабить шнуровку красивого корсета, когда раздался стук, и дверь отворилась.

Как скоро.

Себастьян прислонился к дверному косяку, он уже успел снять пиджак и галстук. Когда его полуприкрытые глаза встретились с её глазами в зеркале, Аннабель обдало жаром.

Нанетт бросила на неё быстрый взгляд.

— Почему бы тебе не уделить немного времени себе, Нанетт, — пробормотала Аннабель. Девушка исчезла со скоростью света.

Когда Себастьян подошёл ближе, она оглянулась на него через плечо.

— Мы ещё даже не в Дувре, — проговорила Аннабель не в силах сдержать в голосе ни смех, ни желание.

Он остановился так близко, что она чувствовала тепло его тела. Зеркало обрамляло их неподвижные отражения. Их можно было принять за картину, они застыли, упиваясь друг другом. Удивляясь тому, что сбылось самое невероятное.

На мгновение пальцы Себастьяна зависли в воздухе, а затем осторожно опустились на обнажённый изгиб её плеча.

— Наконец-то, — хрипло проговорил он. Себастьян наклонился и нежно поцеловал Аннабель в шею, в самое чувствительное местечко. Её губы приоткрылись, и она беззвучно ахнула. Аннабель не могла отвести взгляд от зеркала, когда ресницы Себастьяна опустились, и он медленно начал прокладывать чувственную дорожку из поцелуев по её шее, а затем вдоль линии подбородка. Слишком медленно… она повернула голову, желая ощутить его язык у себя во рту. Он сильнее сжал её плечо и подчинился. Перед глазами всё поплыло. От возбуждения и острой муки у Аннабель перехватило дыхание. В какой-то момент она почувствовала, что корсет ослаб. Она приоткрыла глаза и обнаружила, что Себастьян смотрит на неё затуманенным взором. — Жена моя, — пробормотал он.

Её тихий смешок подозрительно походил на всхлип.

— Да.

— Жизнь моя, — сказал он.

Корсет упал, и ей показалось, что она расправила крылья, о существовании которых даже не подозревала.

Себастьян выпрямился, и Аннабель прислонилась лбом к его животу, нуждаясь в небольшой передышке.

Его пальцы запутались в её волосах.

— Откуда он? — полюбопытствовал Себастьян. Она подняла на него глаза, и он кивнул на украшенный драгоценными камнями гребень на столе, которым был заколот венок.

— Он принадлежит Люси, — прошептала Аннабель. Ничего не могло ускользнуть от внимания Себастьяна. И она обожала его за это. — Она мне его одолжила, у невесты ведь должно быть что-то взятое взаймы.

Уголок его рта приподнялся.

— Я подумал, что, возможно, он своего рода твоя фамильная драгоценность. Я полагаю, платье — это что-то новое?

— Да.

Он осторожно вытащил лепесток, запутавшийся в её волосах.

— А что-то старое?

Она коснулась изумрудной серёжки в ухе.

— Ну, конечно. А голубое? — Она медленно улыбнулась, ничего не ответив.

Его глаза полыхнули огнём.

— Понятно, — пробормотал он.

У неё снова участился пульс и пересохло во рту, когда он полностью развернул её кресло к себе и опустился перед ней на колени.

Она не знала, чего от него ожидать, но он привёл ее в замешательство, сняв её новые красивые, но неудобные туфли и приподняв ступни. Себастьян надавил большим пальцем на подошву левой ноги, и Аннабель беспомощно застонала.

— Мне нравится, когда ты так делаешь, — сказал он, внимательно за ней наблюдая. — В ближайшие пару лет я намерен частенько заставлять тебя стонать.

— Как я могу возражать, — вздохнула она. С какой стати ей это делать?

— Ты можешь и должна возражать, когда пожелаешь, — серьёзно сказал Себастьян. Она положила руку ему на щёку.

— Я знаю.

На мгновение он замолчал, сосредоточенно массируя ступню по бокам, затем просунул кончики пальцев между её пальцами, насколько позволял шёлковый чулок. Интимное местечко между ног начало приятно пульсировать. Аннабель прикусила губу, стараясь не шевелиться.

— Я рад, — тихо проговорил Себастьян.

— По поводу? — невнятно спросила она, будто снова захмелев от шерри.

На его губах заиграла печальная улыбка.

— Я не был до конца уверен, что ты появишься сегодня на церемонии.

Аннабель моргнула.

— С чего ты так решил?

— Когда два дня назад я привёз тебе драгоценности, ты выглядела явно обескураженной.

— Я и была немного обескуражена, — призналась она после паузы.

— Хуже того, ты не захотела поделиться со мной своими тревогами.

— Да, не захотела. — Она выдержала его пристальный взгляд. — Я испугалась. — Наконец, теперь она чувствовала, что может рассказать ему о своих опасениях. Может рассказать обо всём на свете. — Я испугалась, что разочарую тебя. Что подведу нас. Я ведь и раньше разочаровывала близких… Я боялась, что ты пожалеешь или что я всё-таки потеряю себя и стану несчастной.

Он уверенно обхватил её лодыжку.

— Ты знаешь, в чём твоя сила, — сказал он. — И не потеряешь себя. Но временами ты будешь меня разочаровывать, как и я буду разочаровывать тебя. Но я ни о чём не пожалею.

— Смелое заявление.

Себастьян покачал головой.

— Мы разделим целую жизнь. Я думаю, что мы неизбежно станем время от времени друг друга разочаровывать, поскольку проведём бок о бок много лет. Но до тех пор, пока мы уважаем друг друга, всё можно простить.

— Полагаю, что очень утомительно всегда вести себя наилучшим образом и быть постоянно осмотрительным, — признала она.

Аннабель тонула в его бездонных глазах.

— Мир сам по себе и так утомителен, дорогая, — сказал он. — Пусть наша любовь станет местом отдохновения.

В груди до боли защемило. Аннабель положила ступню ему на колени.

Себастьян замер. Опустив голову, он следил за тем, как её пальцы в чулках медленно скользят по его возбуждённой плоти, вырисовывавшейся под брюками. Когда он снова посмотрел на Аннабель, от голодного выражения на его лице у неё загорелись щёки.

— Как насчёт того, чтобы заняться любовью в поезде? — хрипло предложил он.

— Средь бела дня, ваша светлость?

— Чтобы лучше тебя видеть. — Он уже поднимал прозрачные нижние юбки всё выше и выше, пока они не сбились в кучу вокруг её талии, а затем медленно раздвинул колени Аннабель.

— Думаю, — проговорила она, — без этого не обойтись.

— Возмутительно, ваша светлость, — сказал он и с ухмылкой, которую она никогда раньше у него не видела, добавил: — Нашёл. — Себастьян склонил голову, и Аннабель почувствовала его горячий язык на кружевной голубой подвязке высоко на бедре. Она вцепилась рукой в его затылок. Её сердце переполняли чувства.

Ни место, ни время, ни пункт назначения не имели значения. Когда через несколько мгновений их тела наконец соединились, Аннабель почувствовала себя дома.

Бонусная (8) глава

— Ваша светлость. Похоже, что мисс Арчер… пропала.

— Пропала, — растерянно повторил Себастьян. Он стоял возле своего стола, всё ещё держа левую руку за спиной согласно правилам приличия, ожидая, что увидит дворецкого в компании мисс Арчер.

На длинном лице Бонвиля снова появилось то измученное выражение лица, которое присутствовало на нём час назад. Он не справился с очень простой задачей: привести мисс Арчер, чтобы Себастьян принёс свои извинения.

— Мы нашли записку, — неловко проговорил Бонвиль. — На туалетном столике в комнате мисс Арчер.

— Записку, — как попугай повторил Себастьян и нахмурился.

— Ваша светлость. — Бонвиль протянул маленький серебряный поднос, который сжимал кончиками пальцев. Удивившись внезапной пропаже мисс Арчер, Себастьян не сразу обратил внимание на поднос и записку. До этого момента. Он в два шага пересёк ковёр и взял листок тонкой бумаги, сложенный в четыре раза. Послание было не запечатано и содержало несколько нацарапанных наспех строчек прилежным почерком, лишённым эстетической привлекательности, но очень практичным. Вот она, обратная сторона автора этой записки: мисс Арчер в высшей степени радовала глаз, но рациональное мышление у неё отсутствовало напрочь. Она не просто пропала из своей комнаты. Она ушла из Клермонта. Пешком. Внезапно Себастьяна охватила тревога, и он сжал губы, чтобы сдержать проклятие.

— Подозреваю, что мисс Арчер не просила приготовить для неё карету, — уточнил он. Если бы она сама отдала приказ его персоналу, это и то было бы не так странно, чем просто… уйти пешком.

Бонвиль покачал головой.

— Нет, ваша светлость.

— Остальные дамы уже вернулись? Леди Катриона и мисс Гринфилд?

Дворецкий опять покачал головой.

— Дамы всё еще катаются верхом в парке с лордом Перегрином.

Перегрин. Корень всего зла. Ну, возможно, не совсем всего. В дом мисс Арчер привёл его взбалмошный брат, но именно Себастьян неверно оценил ситуацию и слишком резко обошёлся с девушкой. Он был не совсем в себе. Когда Себастьян пришёл к ошибочному выводу, что мисс Арчер — любовница брата, его обуяло какое-то примитивное раздражение. И это задало тон всего их разговора в библиотеке. Себастьяна задело то, что она начала над ним насмехаться, хотя её дерзость и отрицательное суждение не должны были сказаться на его настроении.

И всё же окончательное решение в этой цепочке глупых решений, которая обычно предшествовала катастрофе, осталось за мисс Арчер: она ушла одна в самый сильный снегопад за последние десятилетия. Ходячая неприятность на территории его поместья, которая сама для себя представляет опасность. Подумать только, а ведь она могла сейчас находиться в своей тёплой и уютной комнате и не причинять ему неприятностей…

Он глубоко вздохнул.

— Она отправилась в Хоторн, — сообщил Себастьян Бонвилю, держа записку между пальцами. — Скажи Стивенсу, чтобы послал за ней кого-нибудь. Компетентного человека верхом на лошади, — пояснил он, потому что последнее, в чём он сейчас нуждался — это новые недоразумения, которые приведут к задержке в поисках мисс Арчер. Солнце начнёт садиться через несколько часов. Хотя сможет ли человек, незнакомый с поместьем, вообще различить заснеженную грунтовую дорогу?

Бонвиль долго колебался, явно желая задать вопрос.

— Поскольку мадам отправилась в опасный путь без компаньонки, — сухо сказал Себастьян, — я предполагаю, что она не испытает никаких угрызений совести, если мой слуга проводит её обратно в Клермонт также без компаньонки.

Бонвиль поклонился.

— Немедленно вышлю за ней поисковика, ваша светлость.

Тишина, наступившая после ухода Бонвилля, показалась Себастьяну оглушительной. И давящей, как чувство вины, которое было ему совсем не свойственно. Он редко ошибался, или, по крайней мере, ему нравилось так думать, но, когда это всё-таки случалось, Себастьян признавал это и исправлял ситуацию. Извинение всего лишь загладит вину перед мисс Арчер, но не изменит того факта, что он позволил незнакомке повлиять на его поведение. Одним из первых навыков, который приобретал человек, занимающий определённое положение в обществе, была невосприимчивость к посторонним суждениям, потому что, если бы он позволил мнениям малозначимых или даже важных людей на него влиять, он мог бы и вовсе не вставать с постели. Видимо, Себастьян сильно устал после своего путешествия из Бретани, поэтому сделался раздражительным.

Перед его мысленным взором возникло лицо мисс Арчер: поразительное сочетание нежных линий и чётких контуров, но лучше всего ему запомнились осунувшиеся щёки. От усталости? Она проявила стальной характер, но вряд ли была крепка телом. И всё равно ушла. Пешком. Он потёр виски. Что с ней не так? Она была либо невероятно порывистой, либо слишком гордой. Назло лицу отрезала нос. Оба варианта казались одинаково непривлекательными. Себастьян одёрнул себя. Привлекательность мисс Арчер не должна его волновать.

Он поудобнее устроился за своим столом в кресле из тёмной скрипящей кожи, здесь Себастьян был единственным, кто отвечал за сюрпризы. Кроме того, за его двухдневное пребывание во Франции накопилась довольно большая кипа корреспонденции, и у него не так много времени, чтобы всю её просмотреть. Даже если мисс Арчер и не сбилась с пути в Хоторн, она вряд ли далеко ушла. Ему не придётся долго ждать её благополучного возвращения.

Стук в дверь его кабинета раздался гораздо позже, чем ожидалось.

Себастьян отложил ручку.

— Войдите, — проговорил он холодным тоном, который скрывал любые эмоции. — Бонвиль, — затем добавил Себастьян, снова отметив, что дворецкий стоит на пороге абсолютно один.

— Возникли осложнения, — покраснев, объявил Бонвиль.

— Её не смогли отыскать, — предположил Себастьян, в груди внезапно похолодело.

— Нет, — ответил Бонвиль, — не совсем так. Насколько я понимаю, её нашли.

Себастьян уставился на Бонвиля, и тот прочистил горло.

— Девушка всё ещё на пути в Хоторн. По-видимому, она отказывается возвращаться.

Поначалу заявление дворецкого показалось Себастьяну лишённым смысла. Никто просто так не смеет ослушаться его приказа. Всё дело в утомительном путешествии. Должно быть, он очень устал.

— Понятно, — сказал он и резко поднялся на ноги. Похоже, придётся самому наведаться на конюшню.

— Она была непоколебима, ваша светлость. — Якобы компетентный человек, рыжеволосый конюх-садовник по имени Макмахон, нервно мял кепку в руках. Главный конюх Стивенс стоял рядом с ним, его обветренное лицо, казалось, окаменело, потому что именно он выбрал Макмахона для этой миссии.

Лошади в стойлах неподалёку от них почувствовали всеобщее напряжение и начали взволновано скрести копытами пол и фыркать, поднимая в воздух пыль.

Себастьян посмотрел молодому человеку в глаза.

— Ты ясно дал понять, что это я попросил её вернуться?

— Да, совершенно ясно, ваша светлость, — ответил Макмахон, его веснушчатое лицо залила краска стыда. — Она лишь с большей решимостью продолжила свой путь.

Правая рука Стивенса дёрнулась, как будто он еле сдерживал порыв дать Макмахону затрещину по рыжему затылку.

— Продолжай, — протянул Себастьян.

Макмахон быстро закивал.

— Она будто увеличилась в размерах, стала выше на дюйм или два, а её взгляд ожесточился. Она казалась такой… женственной. В этой ситуации никакие приличные методы не подходили, ваша светлость… — Парень прикусил язык, заметив, что раздражённый взгляд Стивенса впился ему в шею.

Себастьян кивнул, дав понять, Макмахону, что тот может быть свободен. Этому парню не под силу справиться с мисс Арчер, но кому тогда под силу? Казалось, у неё была привычка бросать вызов герцогам при любой встрече. И это включая встречи через доверенное лицо.

— Стивенс, — сказал он, мрачно изумляясь. — Приготовь моего жеребца. И ещё одну лошадь, послушную, с дамским седлом.

Он её отыщет. Разрешит проблему. И вернётся с девицей в Клермонт. Несмотря на ожесточённый взгляд зелёных глаз мисс Арчер.

От обжигающего холодом встречного ветра у Себастьяна слезились глаза, а дорога была видна лишь потому, что лошадь Макмахона протоптала тропинку в сугробах. И всё равно ему пришлось преодолеть больше четырёх миль, пока на фоне белых просторов, в которые сейчас превратился Уилтшир, не показалась одинокая фигура. В настоящий момент она поднималась на холм рядом с коттеджем старого фермера. Пока Себастьян приближался к ней, его сердце билось в такт копытам жеребца.

Она уже успела добраться до вершины холма к тому времени, когда он смог разглядеть её каштановый локон, выбившийся из-под шляпы. Из-под шляпы! Почему на ней не капор, подбитый мехом?

Видимо, мисс Арчер услышала или даже увидела, как он приближается, потому что остановилась, но ждала неизбежного, повернувшись к нему спиной, так неподвижно, словно застыла на месте. Так ведёт себя беззубая, лишённая когтей добыча, застигнутая хищником. Себастьян знал, что мисс Арчер не имела с ней ничего общего. Он пронёсся мимо в облаке снежной пыли, затем резко остановился, преграждая ей путь своим мощным разгорячённым жеребцом. Себастьян поступил так на тот случай, если она попытается сгоряча убежать от него, что только поставит их обоих в неловкое положение.

Когда она поднялась из реверанса, то бросила на Себастьяна оценивающий взгляд из-под ресниц, который пронзил его до глубины души. Только сейчас он заметил, как в горле учащённо бьётся пульс. Почувствовал испарину на спине. Прохладное прикосновение зимнего воздуха ко лбу. Он нагло ответил на её пристальный взгляд. Нос и щёки мисс Арчер покраснели, от обморожения её отделял один порыв ледяного ветра. Её дурацкая шляпа съехала набок. А пальто… чёрт возьми, оно едва ли могло так называться, даже в былые времена эта выцветшая, заштопанная вещица сослужила бы плохую службу в данных условиях. Грудь Себастьяна обожгла досада. Его жеребец принялся пританцовывать под ним, возмущённый мрачным настроением хозяина. Себастьян приструнил их обоих.

— Добрый день, мисс Арчер, — заговорил он обманчиво непринуждённым тоном. — Итак, чего именно вы надеялись этим добиться?

Он обвёл указательным пальцем её и заснеженную дорожку.

Она настороженно на него посмотрела.

— Я выполняю ваш приказ, ваша светлость, — холодно проговорила мисс Арчер. — Дорога позволяет путешествовать, поэтому я покинула ваш дом.

Ну, конечно. Марш-бросок, снежные сугробы и две большие лошади, преградившие ей путь, ничуть не обуздали её упрямство. По правде говоря, она вся кипела от едва сдерживаемой решимости, как будто была способна пройти ещё пять миль и осадить ещё одного властного аристократа. Врождённая непреклонность Себастьяна аплодировала настойчивости мисс Арчер. По той же причине ему захотелось принять вызов и победить.

— Вы могли с уверенностью предположить, что речь шла о путешествии в карете, а не пешком, — подсказал он.

Уголок её нежных губ дёрнулся.

— Я бы не рискнула делать такие смелые предположения, ваша светлость.

— То есть, если бы я чётко и ясно дал понять, что исключаю возможность путешествия пешком, вы бы остались? — отпарировал он. Себастьян практически чувствовал, как в её голове начали вращаться колёсики, пока она взвешивала свой ответ, солгать или оставаться дерзкой до конца. В итоге мисс Арчер сжала губы и ничего не сказала.

Себастьян кивнул. Он и не ожидал, что будет легко. Ему и не нужна лёгкая победа. Он соскочил с седла и подошёл к ней.

Мисс Арчер вздёрнула подбородок и ожесточилась всем телом, как будто в буквальном смысле упёрлась каблуками в снег, чтобы не сойти с места. Эта показная бравады выдала её опасения, и напряжение, поселившееся в груди Себастьяна с тех пор, как он прочитал её записку, ослабло. Тем не менее он остановился в футе от неё, его не покидало затянувшееся раздражение.

— Я бы никогда не приказал женщине отправиться куда-то пешком, — сказал он, — так что будьте так любезны, забирайтесь в седло. — Себастьян указал хлыстом на вторую лошадь.

Мисс Арчер с опаской посмотрела наживотное, как будто это был покрытый чешуёй дракон, а не самый покорный мерин в его конюшне.

— Я доберусь до деревни Хоторн через час, ваша светлость.

— Нет, не доберётесь, скоро стемнеет, и вы простудитесь, — ответил Себастьян, думая о том, сколько ещё миль осталось до деревни. — Вы даже можете потерять несколько пальцев на ногах, — добавил он, потому что её ботинки, несомненно, были такими же бесполезными, как и пальто.

Мисс Арчер снова вздёрнула подбородок.

— Я ценю вашу заботу…

— Я не допущу, чтобы на моей земле женщина попала в беду, — оборвал её Себастьян, потому что сама мысль об этом вызывала у него отвращение. — Забота здесь ни при чём.

Её глаза сузились.

— У меня нет никакого желания попадать в беду, я просто хочу добраться до деревни.

Господи.

— Вы ставите гордость выше безопасности, мисс.

Она стиснула зубы. Без сомнения, чтобы не нанести ему оскорбление. Или, чтобы пресечь продолжение разговора.

Пошла к чёрту сдержанность.

— Забирайтесь на лошадь, — приказал он тоном, от которого любой человек бы подпрыгнул.

— Я, пожалуй, откажусь, — последовал быстрый ответ. — Она огромная.

Себастьян сжал в руке хлыст и постучал им по сапогу, потому что не мог поддаться безумному порыву схватить мисс Арчер и перекинуть через плечо. Пока.

Взгляд мисс Арчер метался между хлыстом и лицом Себастьяна.

— В деревне есть гостиница, где я планирую остановиться, — быстро сказала она, — и…

— И потом пойдут слухи, что я выгоняю своих гостей на мороз? — сказал он, встревоженный мыслью, что её мог напугать хлыст в его руке. — Исключено. На вас даже нет подходящего пальто.

Она опустила глаза, будто увидев себя впервые.

— Нормальное пальто.

— И совершенно непригодное для восьмимильного похода в таких условиях. — Из-за тревоги его голос звучал резче, хотя Себастьян понимал, что для того, чтобы успокоить мисс Арчер, с ней нужно разговаривать, как можно мягче. У него было крайне мало опыта в ведении подобного рода переговоров, целью которых являлось загладить вину, а противоположная сторона и слушать не хотела. При этом противоположная сторона считалась ниже его во всех отношениях, но, похоже, их обоих это не волновало. А от одного взгляда противника Себастьян остро чувствовал, как под слоями одежды на его коже выступает пот, расширяется грудная клетка от всё ещё учащённого дыхания. Напряжение так и не покинуло его тело, несмотря на то, что Себастьяну удалось отыскать мисс Арчер. По правде говоря, даже усугубилось.

А в это время она пристально изучала его взглядом. Понимая, что физически ему не ровня. Себастьян представил себе картину, как мисс Арчер пытается проскочить мимо него, а он почти инстинктивно бросается за ней, как гончая за лисой, и они сходятся в схватке в своей заснеженной одежде, как враги или любовники в какой-нибудь шекспировской драме или, кто знает, комедии. Ситуация становилась совершенно нелепой. Исходя из принципа: «клин клином вышибают», чтобы избавиться от нелепости, нужно сделать что-то ещё более нелепое.

— Ну ладно, — сказал он. И снял шляпу. — Место неподходящее, — добавил Себастьян, заметив озадаченное выражение на лице беглянки, — но, похоже, мы пробудем здесь некоторое время.

Он сунул шляпу под мышку и встретился с мисс Арчер взглядом, как сделал бы это в официальной и спокойной обстановке своего кабинета.

— Мисс, я прошу прощения за то, что повёл себя ранее слишком бесцеремонно. Пожалуйста, окажите мне честь остаться в Клермонте до завтрашнего вечера, когда завершится приём.

Почувствовав, что с плеч как будто гора свалилась, Себастьян утвердился в правильности своего решения.

Однако мисс Арчер молчала. Её лицо окаменело, а выражение глаз было таким пустым, что на его разгадку ушла бы целая жизнь.

На мгновение он задумался, где допустил ошибку. Себастьян приносил извинения, когда требовалось, но это случалось действительно редко. По правде говоря, пока он смотрел в прекрасное, непроницаемое лицо мисс Арчер, а в ушах свистел лёгкий зимний ветер, он не мог припомнить, когда делал это в последний раз.

Но в данном случае он знал, что осудил свою гостью ещё до того, как узнал, кто она. В библиотеке инстинкты Себастьяна пытались его предостеречь, но он решил довериться разуму и тому, что казалось тогда очевидными фактами. В её речи не было ни капли приличия, но поза оставалась уверенной и открытой, а в глубине глаз полыхал праведный гнев во время всей их небольшой перепалки. Она проявила безрассудную храбрость, которая стала следствием глубоко уязвлённого достоинства, и оттого некоторые слова Себастьяна показались мелочными даже ему самому. Естественно, он собирался извиниться. Просто не ожидал такого унизительного поворота событий, что ему придётся это делать на её условиях: на холме с отмороженным лицом.

Мисс Арчер оставалась молчаливой и загадочной как сфинкс. Он приподнял бровь скорее вопросительно, чем нетерпеливо.

Она переступила с ноги на ногу.

— Зачем? — тихо спросила она, избегая его взгляда. — Зачем вам приглашать такую женщину, как я, к себе домой?

Такую женщину, как она. Что же, он действительно был высокомерным педантом, но вслух этого, конечно, не произнёс.

— Я не допущу, чтобы в моём поместье пострадала женщина. И наш предыдущий разговор был основан на недоразумении. Ясно, что мой брат в полной от вас безопасности.

Её взгляд метнулся к нему, затем упал на землю, настала очередь мисс Арчер испытать неловкость, и он сразу понял свою ошибку. Должно быть, она пришла к неправильному выводу, что он поделился тем крайне неловким инцидентом со своим братом. И это один из величайших переговорщиков королевы, Себастьян не мог остановиться и продолжал рыть себе могилу.

— Никто мне ничего не говорил, — сказал он.

— Это обнадёживает, — совсем неуверенно проговорила она. Извинение всё же подействовало на мисс Арчер, полностью лишив её задора. Обычно гордо расправленные плечи немного ссутулились. Такой расклад вещей Себастьяна тоже не устраивал, поэтому он ободряюще улыбнулся, по крайней мере, он надеялся, что так оно и выглядело. Он понимал, что выражение его лица не всегда отображало то, что он пытался донести.

— Я применил простую дедукцию, логику, если хотите знать, — сказал Себастьян.

— Разумный метод, — признала мисс Арчер. Она немного расслабилась, её взгляд не был… ни враждебным, ни оскорблённым. Уже лучше.

— Вы дали ясно понять, что герцоги вас не интересуют, — не теряя драгоценного времени, продолжил он. — Из этого следует, что кандидатура моего брата даже не обсуждается.

Мисс Арчер моргнула. На её лице появилось слегка заинтригованное выражение. Себастьян затаил дыхание. Наконец, она осторожно спросила:

— Но разве это не индукция, ваша светлость?

Их взгляды встретились, и вдруг его осенило, мысль пронзила его как солнечный луч, пробившийся сквозь тучи после ненастного дня.

Себастьян дивился сам себе, с какой стати он подошёл к решению вопроса с абсолютно неправильной стороны. Мисс Арчер не была его противником. Она не хотела мёрзнуть на холоде и не хотела противостоять тому, кто по определению не должен ей противостоять. Наверняка, она предпочла бы остаться со своими подругами в Клермонте, а не в гостинице одна и без денег. Они хотели одного и того же, и всё же Себастьян подошёл к делу как дилетант. Как будто, когда дело касалось её, навыки переговорщика его покидали. Он решил применить совершенно иную стратегию, ему совсем не хотелось называть её заигрыванием, поэтому Себастьян сошёлся на добродушной научной беседе.

— Дедукция, я уверен, — спокойно сказал он.

Себастьян намекнул на то, что женщина всегда предпочтёт герцога любому другому мужчине. Её реакция, когда она мгновенно уловила смысл, странным образом его порадовала.

В ответ на его высокомерное высказывание, мисс Арчер поджала губы.

— Ну, конечно, — пробормотала она. На этот раз его улыбка была абсолютно искренней и застала их обоих врасплох.

Её внимание переместилось на его губы. И задержалось на них.

Затылок окатило горячей волной, как будто мисс Арчер нагло прикоснулась кончиком пальца к его рту. Себастьян слегка выпятил грудь и выпрямился. Он не смог бы удержаться, даже если бы попытался, это была естественная реакция мужчины на внимание со стороны привлекательной женщины. Таким образом, вопрос её привлекательности решился окончательно и бесповоротно.

Эта мысль покинула его через секунду. Но изумление осталось. Он распустил перед ней хвост как павлин.

— Я не могу с вами вернуться, — возразила мисс Арчер, но твёрдый голос явно противоречил замешательству в её глазах. Она тоже почувствовала перемену. — Я не умею ездить верхом.

— Совсем? — уточнил он.

— В дамском седле. — Румянец придал её и без того раскрасневшемуся лицу алый оттенок.

— Понятно. — С этой проблемой Себастьян мог справиться. Он тут же принялся за дело: развернулся, цокнул языком, и его конь, перестав обнюхивать снег, потрусил к нему, ведя за собой вторую лошадь. — Вы поедете со мной на одной лошади, — сказал Себастьян, снова берясь за поводья.

Её изящно изогнутые брови сошлись на переносице.

— Вы опять шутите, ваша светлость?

Что?

— Я не шучу, — сказал Себастьян слегка шокировано.

Достаточно было и того, что он возгордился от её внимания.

Мисс Арчер отодвинулась от него на безопасное расстояние, на её лице ясно читалось неприятие. К несчастью для неё, Себастьян не отступался от своих решений.

Она нервно заправила локон за ухо.

— Мне кажется это небезопасно, — проговорила мисс Арчер.

Разве?

— Я хороший наездник, — сказал он и сунул хлыст под стремя. Ехать с ней на одной лошади было необычным делом, даже невозможным по его меркам, но более быстрого способа покончить с этой неразберихой не оставалось, и Себастьяну очень уж сильно хотелось вернуться к обычному порядку вещей.

Мисс Арчер тоже выглядела готовой бежать. В другую сторону. Опять. Он бросил на неё мрачный взгляд.

— Подойдите сюда.

Невероятно, но она шагнула к нему навстречу, словно он потянул её за руку. Не медля, Себастьян взял мисс Арчер за локоть и развернул, ненароком прижав спиной к тёплому телу коня.

Это было ошибкой. Мисс Арчер оказалась слишком близко, её грудь практически касалась его груди. Стоило лишь сделать глубокий вдох, наклониться на дюйм вперёд. Его тело пылало, как будто он стоял слишком близко к огню. Когда сладкий цветочный аромат раздразнил его нос, Себастьян вдохнул её запах.

— Какая покладистость, мисс Арчер, — пробормотал он, его тело гудело от напряжения, Себастьян был готов вот-вот прейти Рубикон. — Видимо, вы совсем замёрзли.

Ответом ему была тишина, за исключением еле слышного вздоха, который сорвался с её губ. Он не должен думать о её губах или о том, как она рассматривала его. Но мисс Арчер выдержала пристальный взгляд Себастьяна и смотрела на него так, словно увидела совершенно в новом свете. Он никак не мог оторваться от её запрокинутого лица. Дело усложнялось ещё и тем, что она не отводила взгляда от его глаз, как будто хотела, чтобы он погрузился в зелёный омут её очей и исследовал всё, что они скрывали.

Он сжал челюсть.

— У вас зубы стучат, — проговорил он. — Это просто смешно.

Его рука потянулась к верхней пуговице пальто, и мисс Арчер замерла. Он тоже, рука зависла в воздухе. Сложившаяся ситуация говорила куда красноречивее, чем яркая вывеска: спасти мисс Арчер от гибели на заснеженных полях — одно дело, но оказывать благородные знаки внимания, заигрывать и кидать пронизывающие долгие взгляды — совсем другое.

Все инстинкты, за исключением основных, покидали Себастьяна в её присутствии. Словно под ясным голубым небом кто-то порвал в клочья все книги правил, и теперь на беззаконном игровом поле человечества остались только мужчина и женщина, смотревшие друг другу в глаза. Всё могло бы закончиться за секунду. Но порой хватало всего лишь секунды, чтобы взорвалась граната, земля ушла из-под ног и жизнь изменилась навсегда. Какая-то одна незначительная секунда, но иногда она вела к точке невозврата. Мисс Арчер превратилась из случайной строптивицы с заманчивым ртом в привлекательную, загадочную женщину, уникальную в мире, кишащем людьми.

Однако она не была его женщиной, которую он должен защищать. Не ему исследовать её внутренний мир. В обычной жизни Себастьян даже никогда бы с ней не заговорил. И прямо сейчас он собирался вернуться к этой привычной жизни.

Он снял шарф негнущимися пальцами.

— Возьмите. — Его голос прозвучал грубо. Себастьян был на взводе, и мисс Арчер это почувствовала, потому что беспрекословно забрала шарф.

Не глядя на мисс Арчер, он поднял её и усадил в седло, вложив в это действие всё своё напряжение. Она выглядела очень неуверенной, нервно сжимая в кулаках блестящую белую гриву коня. Чёрт возьми! Младенец и тот держался бы лучше. Себастьян быстро вскочил на коня позади неё.

— Позвольте. — Он обнял её за талию и прижал к груди. В целях безопасности. Себастьян не станет обращать внимания на тот факт, что мисс Арчер очень приятно держать в объятиях, а её близость кажется абсолютно… нормальной. Элементарная порядочность требовала от него, чтобы он не допускал подобных мыслей, особенно, пока она в буквальном смысле находилась в его цепких лапах.

Когда они тронулись, он занял в седле правильную позицию, передвинув левую ногу вперёд, и услышал, как мисс Арчер ахнула.

— Подождите, пожалуйста, — раздался её приглушённый голос.

Он натянул поводья.

— В чём дело?

— Пожалуйста, отвезите меня в деревню, ваша светлость, в гостиницу. Это намного ближе.

Он честно обдумал её предложение. Себастьян представил, как она сидит одна в гостинице, а потом в одиночестве отправляется в Оксфорд. По правде говоря, он не имел права её удерживать. Она сама себе хозяйка, а они едва знакомы. В этот момент мисс Арчер поёжилась, и он почувствовал её дрожь сквозь все слои одежды, потому что она прильнула к его груди вместо того, чтобы попытаться отстраниться, и тогда он машинально крепче сжал её талию.

Когда Себастьян вернётся в Клермонт, всё встанет на свои места.

— Теперь уже поздно, — ответил он и, пришпорив коня, пустил его в галоп.

КОНЕЦ

Примечания

1

Джон Стю́арт Милль (англ. John Stuart Mill; 20 мая 1806 года, Лондон — 8 мая 1873 года, Авиньон, Франция) — британский философ, социолог, экономист и политический деятель. Внёс значительный вклад в обществознание, политологию и политическую экономию. Внёс основополагающий вклад в философию либерализма. Отстаивал концепцию индивидуальной свободы в противоположность неограниченному государственному контролю.

(обратно)

2

Оксфорд использует в обучении уникальную систему тьюторства — над каждым студентом учреждается персональная опека специалистом по выбранной специальности. Во время тьюториалов (несколько часов индивидуальных занятий в неделю) студент разбирает со своим наставником (тьютором) изученный материал и проделанную самостоятельную работу.

(обратно)

3

Фукиди́д (ок. 460 — ок. 400 до н. э.) — крупнейший древнегреческий историк, основатель исторической науки.

(обратно)

4

Оксфордский университет состоит из 38 колледжей, а также 6 общежитий — закрытых учебных заведений, принадлежащих религиозным орденам без статуса колледжа. Экзамены, большинство лекций и лабораторных занятий организованы централизованно, а колледжи проводят индивидуальные занятия со студентами и семинары.

(обратно)

5

Дон (англ. don) — традиционное название членов совета колледжа и преподавателей в Кембриджском и Оксфордском университетах.

(обратно)

6

Перегрин — хищная птица из семейства соколиных.

(обратно)

7

Прерафаэли́ты (англ. Pre-Raphaelites) — направление в английской поэзии и живописи во второй половине XIX века, образовавшееся в начале 1850-х годов с целью борьбы против условностей викторианской эпохи, академических традиций и слепого подражания классическим образцам.

(обратно)

8

Бретань — регион на северо-западе Франции.

(обратно)

9

Читайте также Бонусную 8 главу.

(обратно)

10

Сила и доблесть (лат.)

(обратно)

11

«Auf Flügeln des Gesanges» — На крыльях песни.

(обратно)

12

Песня Феликса Мендельсона «На крыльях песни» из ор. 34 на слова Г. Гейне.

На крыльях песни, дорогая,

умчу тебя я на восток

в долину Ганга, точно зная:

там есть чудесный городок.

Там, цветом пламени пылая,

сады чудесные цветут

и сонмы лотосов, вздыхая,

приход своей сестрички ждут.

Фиалки ласково вздыхают

и смотрят звёздам вслед легко,

а розы так благоухают

легенды прямо на ушко.

Прислушиваясь к птичьим трелям,

столь грациозны и легки,

там скачут умные газели

и волны бьют святой реки.

Под сенью пальм мы там утонем

в любви и нежности вдвоём,

мечтая над речным покоем…

и будем спать блаженным сном.

(Перевод Аркадия Равиковича)

(обратно)

13

Изида — альтернативное название для реки Темзы. Оно происходит от древнего названия для Темзы — Тамезис, который в средние века ошибочно считался комбинацией «Темзы» и «Изиды». Примечательно, что, когда река проходит через Оксфорд, она называется Река Изида. Это объясняется еще в викторианскую эпоху, когда картографы и газетчики настаивали на том, что надлежащее название реки было Изида от истока до самой деревни Дорчестер на Темзе.

(обратно)

Оглавление

Эви Данмор Как повергнуть герцога

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8[9]

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Примечание автора

«Свадебная история»

*** Примечания ***