О, я люблю тебя [Юля Зу] (fb2) читать онлайн

Юля Зу О, я люблю тебя

Полчетвертого утра. Танцпол почти опустел – я увеличиваю амплитуду движений, не боясь дать кому-нибудь в глаз. Нет уверенности, что этот коктейль мне необходим – на данный момент мята и лед уже прельщают меня больше рома. Но если уж в кармане ровно на мохито и чаевые, почему бы и нет? К стойке приходится продираться.

– Один мохито, пжалста.

Бармен уже что-то смешивает и, не глядя на меня, выкрикивает «ага». Чем ближе утро, тем щедрее усталость. Трудно быть вежливым 100 с гаком коктейлей спустя. Я терпеливо жду, отстукивая ритм «tainted love» пальцами по стеклу стойки и глядя в зал. Когда через некоторое время я возвращаюсь взглядом к бармену, она уже держит в руках мой мохито и дружелюбно улыбается. Я лезу в карман за деньгами, но девушка мотает головой: «Это Ваш 20 коктейль. От заведения».

– Ну тогда это дань вашей красоте, – выговариваю я довольно четко, несмотря на заплетающийся язык. И даже в контровом свете я замечаю как бармен краснеет. Пролепетав, вроде, «спасибо», она тянется к купюрам на стойке, но так неловко, что задевает бокал с мохито, а, пытаясь его поймать, потом еще и резко подталкивает ко мне. Листья мяты на моей футболке искрятся разноцветными огоньками, танцующими в кусочках льда. Мне кажется еще чуть-чуть – и я превращусь из чудовища в принца.

– Боже, мне так жаль! Так жаль… Я… Просто устала, извините. Мне правда жаль… – бармен рассыпается в извинениях и трет мокрое пятно на моей футболке кипельно-белым полотенцем.

Я беру ее руку с полотенцем и хочу отвести от себя, но вместо этого сжимаю ее крепче и даже прижимаю к груди, пытаясь удержать равновесие. «Не надо. Вы так ткань до кости пртрете, – улыбаюсь, чтобы не нивелировать ее старания. – Батарея есть?»

– Батарея?

– Ага, – я наконец отпускаю ее руку и с трудом стягиваю с себя футболку: она оказалась насквозь мокрая. Медленно. Чертовски медленно! Бармен снова краснеет. – Прстите… – зачем-то извиняюсь я за ее робость. Через барную стойку передаю ей футболку: «Повесьте там». И, созерцая недоумение на ее лице, через пару секунд добавляю: «На батарею».

– А, конечно! – кивает она, и завитки ее волос подпрыгивают, словно пружинки. Поразительно, как спокоен ее голос, несмотря на пунцовые щеки и чуть подрагивающие пальцы. Она прижимает мою футболку к своей груди и улыбается. Я тоже улыбаюсь. Так широко, что начинает сводить челюсть. Мой взгляд невольно прыгает с лица на ее грудь и обратно. Это окончательно конфузит ее, и она поспешно удаляется в помещение «только для персонала». Интересно, насколько теплые у них батареи? Сколько мне придется ждать? А потом до меня доходит, что на улице лето, батареи не топят, до дома 30 минут пешком, а я уже чертовски пьян! Глотнув из бокала остатки мохито, я двигаюсь в туалет.

Холодная вода и отражение в зеркале немного приводят меня в чувство. И я понимаю, что нужно отсюда убираться. Игнорируя ухмылки охранников и расширенные зрачки пьяных леди, я отворяю тяжелую входную дверь и – ударяюсь о стену свежего предрассветного воздуха.

Город. Прекрасный, пустынный город. Я удаляюсь от бита, стучащего за стеной клуба, и выхожу на набережную. Ветер треплет волосы. И сглатываемая слюна кажется стала немного солонее. Издали доносятся голоса, и где-то на горизонте мелькают андрогинные силуэты. Я иду быстро. И чем дольше я иду, тем сильнее становлюсь. По ступенькам я уже буквально взлетаю.

Я вернулся домой. Не снимая джинсов и носков, я запрыгиваю в пространство между пододеяльником и простыней. Белье холодное. Я подтягиваю ноги к груди и накрываюсь с головой, оставив лишь маленькую щелку для воздуха. И вот я лежу, как жемчужина меж створок раковины. Спокоен. Безмолвен. Один.

__________

Я поворачиваюсь и одновременно скидываю с себя одеяло. Август в этом году шпарит по-июльски. Марина уже проснулась. Я чувствую ее дыхание на своей щеке. Открываю глаза.

– Привет, сладкий. Что будешь на завтрак: блинчики или омлет?

– Я бы не отказался от минета, – умудряюсь я сказать толком не открывая рта и даже чуточку улыбнувшись.

– Ты же знаешь, что я не завтракаю по утрам, – пытается она подыграть.

– Ну, ты можешь сплюнуть, – я приподнимаюсь на локте и зажмуриваю спросонья один глаз.

– Медовый мой, утро не время для ночных шалостей, – она улыбается и касается рукой моей щеки. – Так ты будешь омлет?

– Нет, – я падаю на подушку. – Нет минета, нет омлета.

Марина вскакивает с постели. И я почти уверен, что расстроена она отнятой возможностью приготовить мне завтрак, а вовсе не моими пошлыми шуточками. Почему им всем обязательно надо мне что-то готовить?

Конечно, я никому не говорю в лоб, что от отношений мне нужен только секс. Я не понимаю людей, которые всю свою жизнь посвящают поиску, как они это называют, «второй половинки». Думаю, таких, как я, мало. Любой вид стремится к экспансии, а в одиночку ни новых территорий не завоюешь, ни мамонта не завалишь. Эволюция избавляется от таких, как я.

Я никогда и ни по кому не скучаю – пожалуйста, не бойтесь оставлять меня одного. И меня не раздражают и не бесят большие скопления людей. Концерты, вечеринки, театры, метро – все это есть в моей жизни. Но весьма дозировано, благодаря авто и зонам vip. Я не таскал для моральной поддержки однокурсников к онкологу, когда мне объявляли результаты биопсии. Я никогда не боялся остаться наедине со своей болью. Физической или моральной – не важно. И я спокойно отношусь к чужой помощи. Не чинить же мне самому компьютеры и машины!? И еще эти схемы IKEA: ни разу не получалось что-то по ним собрать.

Раньше у меня было много одноразовых девчонок, но с возрастом тех, кто оставался лишь на одну ночь, становилось все меньше. Это хорошо. Знакомые люди всегда удобнее новых. Я не социофоб, нет. Но люди мне в основном не интересны. Я просто хочу сказать, что, когда к планете Земля на огромной скорости будет лететь метеорит, неся неминуемую гибель всему живому, я, скорее всего, буду лежать в гамаке на берегу океана и читать книгу. Конечно, секс я люблю больше чтения, но разве кто-то способен будет воздержаться от разговоров в сложившейся ситуации?

Запах кофе, сваренного Мариной, заполняет мою однокомнатную берлогу. Я поднимаюсь, иду в ванну и провожу там ровно столько времени, чтобы она успела выпить кофе, одеться и накраситься.

– Ванилька, я ухожу, – почему ей так нравятся эти кондитерские обращения?

– Сейчас, – выкрикиваю и, чтоб уж наверняка, еще пару секунд стою перед зеркалом. Затем распахиваю дверь и выхожу в коридор.

– Когда мы увидимся в следующий раз? – спрашивает Марина, и в ее голосе почти не чувствуется обиды.

– Ориентируйся на конец недели, – уголки ее губ едва заметно опускаются вниз. – Много работы, – тут же поясняю я.

– Понятно. Финансовая система в опасности, да? – хмыкает и наклоняется ко мне, чтобы поцеловать. – Звони тогда.

– Конечно. Удачной недели, – и я возвращаю ей поцелуй.

Она берет сумку, поправляет волосы, обувается. Потом резко оборачивается и внимательно смотрит мне в глаза.

– Сколько мы уже встречаемся?

– Эм… Месяца три, вроде, – ну не надо, пожалуйста!

– Даааа… – тянет она задумчиво и опускает взгляд в пол. – Я просто подумала, что мы ни разу не ходили в кино.

– Да мы и на метро ни разу вместе не катались, – пытаюсь отшутиться. Марина не смеется.

– Я просто подумала, что ты мог бы меня пригласить. Скажем, в конце этой недели.

– Я вообще-то не люблю смотреть фильм, если не могу его в любой момент поставить на паузу, – и это значит «нет».

– Возможно. Но мне будет очень приятно, – она снова смотрит мне в глаза. И я мог бы соврать, но я не настолько жесток, чтобы дарить надежду.

– Думаю, нам лучше продолжить делать то, что приятно нам обоим.

Она облизывает губы и опять отводит взгляд.

– Я ведь не прошу тебя мне предложение руки и сердца сделать. Это всего лишь сеанс в кинотеатре. Ты можешь хотя бы иногда не быть таким эгоистом? – хотел бы я думать, что она мстит мне за неприготовленный омлет, но все это зародилось явно не этим утром.

– Я не думаю, что нам стоит продолжать этот разговор.

– Да. Конечно. Сейчас и правда не самое подходящее время, – и она растягивает губы в подобии улыбки.

– Ни сейчас. Ни когда-либо вообще.

Вместо десятков слов Марина дарит мне молчание. Она вертит в мыслях мою точку зрения, пытаясь вклинить ее в парадигму своего мира. Может ли человек чувствовать себя полноценным, даже если его никто не любит? Способен ли человек испытывать радость от удачно приготовленного блюда, если ему не с кем разделить его вкус? Готов ли человек достигать новых вершин без возможности быть оцененным другими?

– Так ценишь свою свободу?

Вместо ответа я улыбаюсь, целую ее в щеку и, открывая дверь, произношу: «Ты так на работу опоздаешь. Давай в другой раз». Отлично понимая, что другого раза не будет.

Такое случается время от времени. Обычно я сразу распознаю девушек, которые ищут серьезных отношений. Но некоторые слишком хорошо притворяются.

__________

Сентябрь. Бархатный сезон. Много людей. Мало детей. Я встретил ее на пустынном пляже. Она загорала топлес. У нее была с собой литровая бутылка узо. Не помню, как мы оказались в ее номере. Но за 40 минут секса я вот уже битый час расплачивался разговором о ее бывшем.

– А какого мужественного решения ты от него ждала, если единственно приемлемым было то, что ты сама приняла для себя?

– Неправда! В этом плане я целиком и полностью ему доверилась. Я хотела, чтобы он действительно рассчитал силы, а не шел на поводу у своего великодушия!

– То есть в итоге ты недовольна тем, что твой мужчина оказался излишне великодушным и дал тебе шанс? – я закусываю нижнюю губу, чтобы не расхохотаться.

– Мы полтора года вместе прожили! Неужели за это время нельзя было понять, что я бы приняла любое его решение?! Ведь я его люблю! – и после этого как будто сглотнула горечь. – То есть любила.

– Знаешь, все женщины, которых я знаю, жалуются на отсутствие мужественности в мужчинах. А сами ежедневно пытаются отгрызть последним член: подмять под себя, привести их и свои мысли к единому знаменателю. Женщины ждут от мужчин сильных решений и удивляются, почему они отличаются от их собственных. Так может все дело в том, что пенис твоего парня на тот момент уже целиком в твоем желудке находился?

Она смотрит на меня. Зло. Очень зло. Думаю, она бы ударила меня по голове этой уродской фарфоровой пепельницей, если бы точно могла быть уверена, что я не успею крикнуть.

Меж тем я начинаю трезветь. У меня уходит много сил на попытку смягчить вклинивающуюся в мозг реальность. Я хочу, чтобы она вошла в мягких тапочках, а не в кирзовых сапогах с металлическими набойками.

– Это так странно, что мы встретились здесь, – произносит она, отпустив злобу так же легко, как сигаретный дым из легких.

– Совпадение, – пытаюсь задавить мистицизм в зародыше.

– Ты не думаешь, что это может что-то значить? – продолжает она.

– Что, например? – и мне даже становится интересно, насколько сильно она способна исказить реальность.

– Ну, например, что нам следует провести этот отпуск вместе, – подмигивает и так резко начинает смеяться, что поперхивается дымом и заходится в кашле. Окончательно протрезвев, я понимаю, что 7 дней бок о бок с рефлексирующей женщиной я не заслужил бы, даже если бы неделю завтракал невинными младенцами.

– Честно говоря, подобная перспектива не кажется мне радужной. Неужели тебе не хочется побыть собой хотя бы эти 7 дней?

– Побыть собой? – она не глядя тушит сигарету и смотрит на меня в ожидании пояснений.

– Сама подумай, как ты можешь быть самой собой с человеком, на которого ты хочешь произвести впечатление?

– Ты хочешь произвести на меня впечатление?

– Нет. Я не из тех кто натягивает на себя что-нибудь от lacoste или tommy hilfiger, чтобы заявить миру о своей успешности.

– При чем тут… Ты меня совсем запутал, – везучая, она, в отличие от меня, все еще пьяна. – Ты думаешь, что это я хочу произвести на тебя впечатление?

– А разве нет?

Она очень внимательно смотрит куда-то сквозь меня и пару секунд молчит раздумывая.

– Ну, наверное, каждая женщина хочет произвести впечатление на мужчину. Но, думаю, через пару-тройку дней меня отпустит.

– Ха, пару-тройку дней? Люди пытаются соответствовать чьим-то представлениям о себе 24 часа в сутки, прерываясь только на сон и посещение уборной.

– Да никто не может притворяться 24 часа в сутки!

– Я тебе говорю: человек настоящий либо наедине с самим собой, либо с людьми, которые ему безразличны.

– Ладно. Пусть так. Что в этом плохого?

– Тебя это разве не выматывает?

Она глядит очень внимательно на простынь, а потом, странно сощурив глаза, медленно произносит: «Мне кажется, ты пытаешься меня продинамить…»

– Я просто хочу отдохнуть.

– Ок, я поняла, – так быстро? – У меня только один вопрос: ты не хочешь проводить со мной отпуск, потому что я тебе не безразлична? – упс!

– Ну, у меня есть определенный корыстный интерес.

– Это значит «да»?

– Поясни, мы говорим о действительном значении слова «небезразличие» или о том, что в него вкладываешь конкретно ты?

– А какие тут могут быть варианты?

– Получать удовольствие от общение с человеком и иметь к нему корыстный интерес – вещи разные, но все они подразумевают под собой небезразличие.

– Почему ты просто не мог соврать, – выдыхает она и плюхается на подушку.

И, действительно, почему?

__________

– Знаешь, макароны с фаршем ты мог поесть и дома.

– Это паста болоньезе, друг.

– О, друг, давай не будем вкладывать в названия больше смысла, чем они в себе несут.

– Твое карпаччо из лосося тоже не более, чем просто нарезка.

– Да, но дома я не смог бы так тонко нарезать эту чертову рыбу, – и Миша громко хохоча засовывает в рот полупрозрачную оранжевую полоску, так что я удивляюсь, как он умудряется при этом не подавиться.

– Как прошел твой отпуск?

– Отлично.

– Познакомился с кем-нибудь?

– Нет.

– Хочешь сказать, ты 7 дней жил без секса и при этом отлично отдохнул?

– У меня был секс, но я ни с кем не знакомился.

– А, старые связи? – и на его лице появляется довольная улыбка месье Пуаро.

Думаю, Миху можно назвать моим другом. Он слишком много обо мне знает. Болеутоляющие, которые давали в больнице, здорово развязали мне язык. А Миха был моим соседом по палате.

– Слушай, а что если когда-нибудь ситуация выйдет из-под контроля?

– Какая ситуация?

– Ну, например, ты однажды проснешься и почувствуешь, что влюбился.

– Я не думаю.

– А что тут думать?! Чувства-то случаются как будто сами по себе.

– Ну, я был влюблен. И мне это не понравилось.

– Ну да, неразделенная любовь…

– Нет. Все было взаимно.

– Тогда, что было не так?

– Ну… Это примерно как ты впервые, скажем, пробуешь мясо краба. Все кругом только и говорят о том, какое оно вкусное, поэты воспевают его, про него снимают кино, о нем с придыханием говорят все знакомые вокруг. А ты попробовал и понял, что есть-то ты краба можешь, но удовольствия никакого.

Миха внимательно смотрит на меня слегка приоткрыв рот. Он не удивился. Просто размышляет. Например, что во всем могут быть виноваты мои родители. Или что я слишком боюсь быть отвергнутым. Быть может даже думает, что мне претит забота о другом человеке.

– Даже интересно, каково это не испытывать потребности в любви?

Я помню любовь – как будто с меня содрали верхний слой кожи. Я стал чувствительнее. Я расстраивался сильнее. Я плакал. Я не мог выспаться, потому что болезненная реальность настигала меня даже во сне. Только там она окончательно выходила из-под контроля сознания. Мне снились выгнутые логические прямые; эмоционально выпуклые, но пустые по сути образы, какие-то ошметки от непонятных страхов и желаний и боль за что-то еще не или уже пережитое, чего я не мог вспомнить по пробуждении. Я стал наркоманом, отчаянно жаждущим встреч с ней. От ее поцелуев во мне вскипала кровь – и я все ждал, когда она прожжет мою кожу и выплеснется наружу, оставив меня абсолютно сухим и, видимо, мертвым. Но мне повезло. Ей пришлось уехать на неделю в командировку. Я взял больничный. Закрыл дома шторы и 7 дней пролежал в темноте, вставая с постели только чтобы поесть или сходить в туалет. И мне удалось перетерпеть ломку. Я встретил ее в аэропорту уже абсолютно здоровым человеком. Мы встречались еще какое-то время. А потом в один прекрасный день она меня бросила.

__________

Из всех девушек, что у меня были, Оля самая красивая. И, хоть это и странно, самая адекватная. Мы встретились в баре. Я даже и не думал с ней заговаривать, потому что был уверен, что у такой девушки наверняка есть прочные семейные отношения. Я подошел к барной стойке, чтобы заказать коктейль, и наткнулся на своего бывшего одноклассника.

– Боже, Павел! Ты все молодеешь! – сказал он вместо обычного приветствия и потянулся, чтобы обнять меня. С тех пор, как мы виделись в последний раз, он стал еще объемнее, так что я почти что утонул в его теле.

– Боже, мы ведь лет 7 не виделись, да?

– Похоже на то. Не помню точно.

– Ну я тебе говорю. 7 лет! Я тогда как раз только что женился. Слушай, так здорово! Как у тебя дела? Чем ты занимаешься?

– Все отлично. Занимаюсь все тем же.

– Рулишь финансами?

– Да, – и я улыбаюсь в надежде, что он не потребует подробностей.

– А я сменил за это время уйму организаций. Но все же нашел тепленькое местечко. Заказы прут, как сумасшедшие! Поднимаю отличное бабло! – гордо произносит он, хотя я точно помню, что не спрашивал, как у него дела. Потом он рассказывает про свою отличную вместительную машину, про детей и про то, как много денег уходит на их образование, хотя они еще даже не пошли в школу. Что-то про жену и про салон, в котором она работает массажисткой. Кажется, он даже пригласил меня на пробный массаж и дал купон.

– Ну, а ты еще женой не обзавелся, а? – наконец задал он один из тех вопросов, из-за которых я никогда не хожу на встречи выпускников.

– Нет.

– Ну, может, есть кто на примете, а? – подмигнул он мне.

– Всегда есть кто-то на примете, – ответил я обтекаемо, чтобы не породить волну вопросов.

– Слушай, ну если у тебя какие-то проблемы в этом деле, то у моей жены еще куча незамужних подруг осталась. Для такого парня, как ты, они, думаю, согласятся на многое. А у тебя ведь наверняка куча требований? Смотри, какие бицепсы нарастил! Вот-вот рубашка порвется! – он заливисто рассмеялся и, к счастью, не стал трогать мои руки. Я уже думал сказать ему, что мне пора на встречу, и соврать, как я был рад с ним увидеться, когда он вдруг стал серьезным и вкрадчиво спросил:

– А у тебя точно все в порядке?

– Да, – ответил я твердо, хотя неожиданная смена интонации меня и удивила.

– На работе все путем, да?

– Да, – и по его лицу увидел, что он не очень-то мне и поверил.

– Слушай, я просто… Знаешь, когда у тебя все хорошо, то как-то и не замечаешь сразу, что у других людей могут быть проблемы. Многие сами не хотят говорить о сложностях. Ну, знаешь… хотят показать, что у них тоже все хорошо. А сами совсем не так счастливы, как им хотелось бы. Но жизнь штука сложная. Разные периоды бывают.

– Да, бывают разные, – подтвердил я, все еще не понимая перемены его настроения.

Одноклассник некоторое время молчал. Видимо, ожидая, что я все же начну рассказывать ему о каких-то своих мифических проблемах. А потом вдруг выпалил:

– На тебе та же рубашка, что и 7 лет назад, когда мы встретились, – существенно понизив громкость голоса сообщил о мне.

– И что? – произнес я, забыв стереотип, что по одежке встречают.

– Что?! 7 лет ты ходишь в одной и той же рубашке и хочешь уверить меня в том, что у тебя все хорошо? – почему-то уже не делая тайны из этого факта, заорал он.

Конечно, я мог бы объяснить, что на самом деле рубашка-то другая, просто сшита по тем же лекалам и из той же материи, что и та, в которой он видел меня 7 лет назад (как он, черт возьми, запомнил-то?!). Но весь этот разговор уже утомил меня, даже не начавшись. Была пятница. Мне было лень. И мне хотелось выпить.

– Химчистка и аккуратность творят чудеса! – рассмеялся я. Но не смог поколебать серьезности одноклассника. – Я люблю эту рубашку. Наверное, почти так же, как ты любишь свою жену, и детей, и машину, и работу. Ты ведь не станешь менять все это только потому, что прошло уже 7 лет, – произнес я медленно и без улыбки. Даже хотел положить руку ему на плечо для пущей убедительности, но в последний момент передумал.

– Ты сравниваешь несравнимое! – у него даже раскраснелись щеки. – Ладно, я сделал все возможное! Если тебе и правда не нужна помощь… Я просто подумал, что у тебя проблемы с деньгами, а я мог бы подкинуть тебе хорошую работу. Вот и все, – он все еще продолжал убеждать меня в плачевности моего состояния.

– Слушай, мне пора. У меня тут встреча. Был рад увидеться и все такое. Привет жене и детям, – произнес я наконец то, что хотел еще сто ненужных фраз назад.

– Встреча? Здесь? С кем? – на тот момент он, кажется, вообще перестал верить всему, что я говорю.

– Со мной! – раздался за моей спиной голос Оли.

Я немного отодвинулся, чтобы дать моему собеседнику возможность разглядеть ее получше и удостовериться в ее несомненной реальности. «А!» – произнес он от неожиданности. А потом, наговорив нам обоим кучу фраз из учебников по этикету, быстро попрощался и ушел. Ему еще со школы было не по себе в обществе красивых девушек. Собственно, так мы с Олей и познакомились.

Мы часто встречаемся с ней и порой даже вместе проводим выходные, валяясь в постели. Занимаемся сексом, смотрим фильмы и в постели же едим. Оля – единственная, для которой я готовлю еду, поскольку обычно эту радость женщины у меня отнимают.

– Ну, и как ты думаешь, они куда-то полетели или все же в итоге разбились и умерли в один день? – продолжает Оля обсуждение последнего просмотренного нами фильма, пока я чищу картошку.

– Сложно сказать. Думаю, эффект с бесконечно поднимающимся вертолетом – это красивая метафора того, как высоко они смогли взлететь благодаря взаимной любви. Ну помнишь, он в начале еще спрашивал: «Как высоко на нем можно подняться?»

– Да-да.

– Так что в итоге они, наверное, куда-то все же полетели. Но, в целом, ты можешь думать так, как тебе хочется, конечно.

– Мне нравится твоя версия, – произносит она и встает с постели, чтобы налить себе стакан воды. Она стоит рядом, облокотившись о кухонный шкаф, и смотрит, как я режу картофель на мелкие ломтики.

– Может, мне привезти к тебе свой халат?

– Зачем? Ты разве мерзнешь? – я прерываюсь и смотрю на ее обнаженное тело в поисках мурашек.

– Нет. Ну, просто для разнообразия мы могли бы хоть раз поесть одетыми.

– Вот как? – произношу я, обнимая ее рукой с ножом. – Значит, тебе уже наскучили наши рутинные выходные в неглиже?

– Ты же знаешь, что нет, – и она кладет руки мне на пояс. – Просто у меня мало возможностей носить этот халат дома. Он довольно откровенный, а там постоянно кто-то есть. Брат в последнее время вообще перестал выходить на улицу. Так что… я подумала, что если привезу халат к тебе, то смогу носить его почаще. Он мне очень нравится.

– Привози. Но учти, сначала он должен пройти проверку на откровенность, – улыбаюсь я, целую ее в лоб и возвращаюсь к доске с недорезанной картошкой.

– Клево! – подпрыгивает она и обнимает меня сзади. Я чувствую, насколько тепла ее кожа и как близко мы к тому, чтобы в очередной раз прервать приготовление обеда, или, скорее, уже ужина.

– Если ты действительно хочешь есть, то лучше прекрати меня обнимать и возвращайся в постель, – имитирую я строгость.

– Есть, есть! Очень сильно хочу есть! – она размыкает руки и убегает обратно в постель.

Полчаса спустя мы наконец-то первый раз за субботу едим.

– Охфенительно фкусная картофка, – произносит она с набитым ртом. – Абафаю кинсу, – засовывает она ложку с салатом в казалось бы и без того до отказа полный рот.

– Только не забывай жевать, а то пища будет долго перевариваться.

– Не боифь, я могу занимасся сексом и на пофный фелудок.

– Неожиданный поворот, да? – произносит она, пораженная концовкой очередного фильма.

– Да уж, – усмехаюсь я.

– Ну что? Хочешь сказать, что ты знал, чем все закончится?

– Вообще-то мы оба знали, чем все закончится, потому что это показали в самом начале фильма.

– Ты ведь понимаешь, о чем я? – стукает она меня подушкой в грудь.

Я смеюсь, а она продолжает колотить меня подушкой. Я поднимаю руки и прошу пощады.

– Прекрати смеяться! А ну прекрати! – скачет она на матрасе и продолжает махать подушкой, пока я не вырываю ее у нее из рук. Затем я крепко сжимаю ее в объятиях, мешая схватить другую подушку и продолжить избиение. Через некоторое время она прекращает попытки вырваться, и я шепчу ей, что мы можем выйти на балкон, чтобы встретить рассвет.

– Все же, как это круто, жить на 25 этаже! – как и всегда восхищается она видом с моего балкона. – Обожаю встречать здесь рассвет!

На ней надета моя куртка, в которой она кажется еще меньше, чем на самом деле. Я обнимаю ее и прижимаю к себе, чтобы согреть.

– В такие моменты я чувствую себя так… Не могу подобрать слово…

– Умиротворенно? – она мотает головой. – Божественно? – она снова мотает головой. – Волшебно?

– Нет-нет. Я как будто чувствую себя… завершенной что ли? Как будто я была всего лишь карандашным наброском. А вот в такие моменты я наполняюсь красками и становлюсь, знаешь, таким ярким живым полотном. Да, я определенно чувствую себя завершенной!

– Красивый образ, – говорю я, еще плотнее прижимая ее к себе.

– А ты?

– Что?

– Что ты чувствуешь, глядя на подобный рассвет?

– Я… думаю, я еще сильнее осознаю, насколько я счастлив.

– Хочешь сказать, что ты почти всегда счастлив?

– Да. С тех пор как я обзавелся собственной квартирой, где могу побыть один или с приятными мне людьми, – улыбаюсь я, глядя на нее, – я стал абсолютно счастливым человеком.

– Неужели в твоей квартире бывают только приятные люди? – подначивает Оля.

– Ну, не всегда, на самом деле. Я тоже, бывает, ошибаюсь. Но это никогда не становится для меня таким уж сильным разочарованием.

– И ты всегда в поиске?

– Да, в основном. Потому что любой приятный человек рано или поздно может превратиться в очередное разочарование. Хотя иногда приятные люди просто уходят из моей жизни. Ну, знаешь, в общество других приятных людей.

– И тебе не обидно?

– Обидно? Почему?

– Ну, они же предпочитают тебе других.

– Да, но я же понимаю, что любые мои отношения временны. Если бы я мог, я бы заморозил какие-нибудь одни, чтобы хватило до конца жизни.

– Знаешь, глупо было бы думать, что ты один такой на свете. Наверняка, где-то есть женщина, которая, так же как и ты, хочет заморозить свои отношения до конца жизни.

– Забавные вещи ты говоришь. Я никогда об этом не думал. И хотя звучит это вполне даже реально, но шансов найти ее у меня все же нет.

– Всем порой кажется, что они уже отчаялись искать. Но счастливые пары существуют. Это факт.

– Это так мило, что ты хочешь втянуть меня в этот великий поиск идеальной женщины, – смеюсь я.

– Наверняка есть на свете женщина, которая боготворит одиночество так же, как и ты. Может, даже еще больше, чем ты, – говорит она серьезно.

– Не сомневаюсь, что есть. И я, как никто другой, понимаю, что она не станет тратить время на поиски меня. Очень, очень маленький у нас с ней шанс на случайную встречу, – я замолкаю и в тишине слышу, как стучат у Ольги зубы. – К тому же она может оказаться совсем не в моем вкусе.

Я подхватываю Олю на руки и заношу ее в квартиру. Кладу ее под одеяло и крепко прижимаюсь к ней всем телом. Она все еще дрожит. Ее волосы пахнут морозом.

– На самом деле это очень здорово быть частью чье-то жизни. Прекрасной и красивой частью. Как этот рассвет сегодня стал частью нашей. Я знаю, ты был бы счастлив и без него, но благодаря нему ты все же смог подняться выше? – уже практически засыпая, она говорит очень медленно и тихо. И я шепчу ей на ухо «да, смог», и мы так и засыпаем – в обнимку.

__________

– Посмотри, какие миленькие штанишки, – тянет Маша, а потом тут же поворачивается ко мне и добавляет уже более спокойно: «Ты должен их купить».

– Я не уверен, что смогу появляться в них в приличном обществе, – хмыкаю.

– Да они и не для общества! Это же домашние! Они сделают тебя теплым и уютным. Померь, – и она впихивает мне в руки вешалку со штанами и ведет к примерочным.

– Ну, если это доставит тебе удовольствие… – произношу я, заходя в кабинку.

Невероятно, но она снова угадала с размером. Обычно женщины стремятся меня накормить, но Маша не умеет готовить.

– Ну как? – отодвигает она шторку и оценивающе смотрит на теплого и уютного меня.

– Мой размер, но не мой стиль, – произношу почти что зло.

– Да брось! Я куплю их тебе. Будем считать это подарком на новый год, – не замечает она моего тона или только делает вид.

Я оборачиваюсь и начинаю медленно стягивать с себя «штанишки». Затем через голову стаскиваю футболку. Некоторое время я стою перед ней в одних трусах и носках. Подобный вид женские и мужские глянцевые журналы называют нелепым и всячески рекомендуют не нарушать очередности: сначала носки, потом брюки. Но с моим телом я, пожалуй, даже могу натянуть носки себе на голову. Маша делает шаг внутрь, как зверь ступает в разинутую пасть капкана, прельщенный приманкой. Не глядя задергивает шторку за собой, пока я стягиваю с себя трусы.

– Голым удобнее заниматься сексом, чем в штанишках, не так ли? – произношу я, расстегивая пуговицу на ее джинсах.

– Постой, – удерживает она мои руки. – А если кто-нибудь войдет? Тут до хрена народа! Сегодня же вечер пятницы.

– Тем более. Давай не будем его портить бессмысленными приобретениями, – и я уже тяну вниз бегунок ее ширинки.

– Черт, я не могу! – и она выскакивает из примерочной, оставив не закрытыми шторки.

Какая-то толстуха смотрит на меня так жадно и внимательно, как будто до этого видела голого мужчину только в школьных учебниках. И то частично. Воспитанный человек не стал бы так пялиться. И мне становится грустно. Мне становится действительно жаль эту девушку со всеми этими ее свисающими складками, двойным подбородком и толстыми, плотно пригнанными друг к другу ляжками. Да, девочка моя, тебе придется лишиться многого, чтобы однажды получить возможность трахаться с такими, как я. Годы мучений и ежеминутного самоконтроля. Я почти что уверен, что ВСЕ ЭТО не стоит того. Но ведь ты все равно будешь пытаться, не так ли? От всех этих грустных мыслей у меня неожиданно встает – и губы толстухи начинают расплываться в довольной улыбке. Готов поклясться, она уже было сделала шаг в мою сторону, когда я задернул штору. Она, что, подумала, я возбудился, глядя на ее тело? Нелепость.

__________

В тот раз Маша так и не купила мне «штанишки», а вручила их мне 20 декабря. В день нашей последней встречи. Наверняка она хотела, чтобы они напоминали мне о ней. И, возможно, так бы и случилось, если бы я носил одежду дома. Но кто ее носит, если живет один? «Штанишки» недолго полежали на полках шкафа вместе с ворохом другой домашней одежды, которую Маша умудрилась мне накупить в течение наших непродолжительных отношений. Потом я все скопом снес в пакете к мусорному баку во дворе. Однако эту дату я запомнил не из-за расставания с Машей. Просто это был очередной день рождения моего отца. Я помню каждое 20 декабря с тех пор, как начал сам зарабатывать деньги. Ибо отныне я не мог просто присутствовать на празднестве. За салаты и жаркое недостаточно уже было расплатиться хвалебным тостом, отец требовал осязаемой дани. «Настоящий мужчина не приходит на день рождения отца с пустыми руками. Прошло время самодельных открыток и пластилиновых фигурок», – говорил он мне, крепко сжимая мое плечо. Первые несколько лет самостоятельной жизни я особо не утруждал себя поисками подарка и торжественно вручал отцу бутылку какого-нибудь коллекционного бухла. Но однажды мама, как бы невзначай, как и всегда, впрочем, обронила, что отец недоволен моим примитивным подходом. И отныне, непосредственно накануне его дня рождения я проводил долгие часы в магазинах, мечась между портмоне, галстуками, наборами для пикника, ручками, запонками, шахматами из слоновой кости и телескопами с двухсоткратным увеличением («Ты знаешь, сынок, твой отец не на шутку увлекся всеми этими космическими телами»). Конечно, я мог бы озаботиться покупкой подарка заранее, но неприятные обязанности я привык выполнять в последнюю очередь. Даже в садике я всегда съедал десерт прежде каши. Отец не из тех, кто стал бы растрачивать силы, изображая удовлетворение, тем более всего лишь ради того, чтобы не обидеть меня. И поэтому я точно знал, что мои подарки действительно ему нравились. Каждый раз, когда отец разрывал упаковочную бумагу и на его лице появлялась улыбка гордости за своего сына, я испытывал невероятное облегчение и вместе с тем злость. Злость за то, что однажды я позволил ему втянуть себя в эту глупую игру «докажи мне, что ты достоин». Я не мог позволить себе ошибиться. Но однажды это должно было произойти. И я жаждал этого. Как мальчик, которому сказали, что нельзя совать пальцы в розетку, и ему страшно, но все равно хочется узнать, как это будет?

В этот раз, получив порцию отцовской гордости, я отправился в гостиную к праздничному столу даже не помыв руки. На самом деле расставание с Машей прошло не очень гладко – вместо завтрака мне пришлось слушать очень длинный монолог о роли чувств и привязанностей в жизни человека. Маша знала меня не настолько хорошо, чтобы понимать мотивацию моих поступков, поэтому подгоняла меня под какой-то среднестатистический шаблон неугомонного мачо. Нежелание иметь серьезные отношения она с легкостью списала на страх рутины и потери свободы. Говорила, что моя бесчувственность показная, а цинизм лишь способ защитить свое сердце от боли. Бла-бла-бла…

Итак, я оказался у праздничного стола, но помимо привычного жаркого в гостиной меня ждала – девушка.

– О, привет! – вырвалось у меня от неожиданности.

– Здравствуй! – мило улыбнулась незнакомка. Обычно на отцовском празднестве не бывает посторонних. Допускаются только родственники, в коих у нас нет недостатка.

Мама ворвалась в гостиную с очередной тарелкой горячего: «Уже познакомились?» «Успели только обменяться приветствиями», – доложил я обстановку.

– Это Лена. Помнишь тетю Варю? Мы вместе учились в университете. Ее дочь. Вот, перевелась из Самары в питерский университет.

Университет? Сколько же ей лет?

– Тетя Варя из Самары? Вы же, вроде, уже лет 5 как в ссоре? – и по ее лицу я увидел, что прав. Но разве это может помешать матери попытаться устроить счастье своего единственного сына?

– Я предложила Лене пожить у нас, пока не разрешится проблема с общежитием, – маме всегда удавалось изящно игнорировать неудобные вопросы.

– Ну здорово! Ты уже ознакомила ее с графиком дней на ближайший месяц? – мама широко улыбнулась и ответила лишь для того, чтобы не создавать у Лены обо мне превратного впечатления.

– Он не большой любитель дисциплины. Как и любой творческий человек, я думаю. Тебе ведь это знакомо, наверное, Леночка?

Лена ответила «да», хотя на лице ее было недоумение, чего мама, конечно, предпочла не замечать.

– И кем же ты станешь в будущем? – обратился я к Лене как можно более дружелюбно. И боковым зрением заметил одобрение на мамином лице.

– Я учусь на дизайнера.

– Тогда советую тебе побыстрее решить вопрос с общежитием. То, что они называют дисциплиной, – это поминутное расписание каждого твоего вдоха и выдоха, – все это я ей нашептал на ухо, пока мама доставала фарфоровые тарелки из шкафа. – А теперь громко скажи «спасибо», чтобы меня не начали подозревать в саботаже.

Лена улыбнулась и громко сказала «спасибо». Когда мама ушла на кухню, Лена наклонилась ко мне и доверительно сообщила: «Знаешь, я тут уже недели две живу на самом деле. И, вот честно, они не заставляют меня дышать по расписанию. Даже наоборот, мне неудобно, что им порой приходится подстраиваться под график моей учебы».

– Черт, может, мне стоило родиться девочкой? – произнес я, опрокинув в себя стакан томатного сока. Это все ради того, чтобы женить меня? Не могли же они вдруг так сильно изменить свой привычный образ жизни? Или могли? Или все же слишком сильно хотят внуков?

Когда подошло время для традиционного тоста от сына, я уже был так пьян, что сидящие напротив мать, отец и Лена периодически сливались у меня в единого человека. Но, по крайней мере, я добился желаемого эффекта: меня больше не раздражала необходимость присутствия в родительской квартире. Я вознесся над столом. И с высоты в 191 сантиметр сидящие за столом показались мне жутко маленькими и оттого трогательными.

– Я… Сегодня я хотел бы… Я хочу сказать спасибо своему отцу… Папе… За… – казалось, что еще секунду назад у меня был список благодарностей чуть ли не из трех пунктов, но вот я встал с бокалом в руке и не смог вспомнить ни одного. Я еще несколько секунд помычал и в конце концов выпалил: «Здоровья и долгих лет жизни, пап!» Не знаю, может, потому что я понял, что и мои родители могут быть приятными людьми, а может, потому что в ожидании окончательной сервировки стола, я накидался еще до первых закусок – мне стало все равно. Еще не выйдя из дома родителей, я уже почувствовал себя счастливым. Почувствовал себя так, как будто я абсолютно один. Целуя меня на прощание, мама сказала, что я выгляжу усталым и мне надо хорошенько отоспаться. Отец пожал мне руку, еще раз поблагодарил за подарок и, черт возьми, чмокнул в щеку! Я вышел на улицу и сделал глоток морозного воздуха. В свете уличных фонарей падающий снег казался еще плотнее, чем был на самом деле. Я успел сделать с десяток шагов, как позади меня кто-то позвал. Я обернулся и увидел Лену.

– Эй, ты мой шарф надел!

Я подошел к ней и взял из ее рук свой шарф. Пока я разматывал ее шарф и наматывал на шею свой, Лена внимательно смотрела на меня и улыбалась.

– Что? – произношу я почти что нежно.

– Я просто подумала, что было бы неплохо, если бы ты показал мне всякие интересные места в городе. А еще я удивляюсь, какой ты высокий, – и она стирает со лба растаявший снег.

– Я могу. Давай я позвоню тебе на днях и скажу, в какие дни свободен. Но не думаю, что получится до нового года. Чертовски плотный график на самом деле.

– Ну, по крайней мере, дышать можно не по расписанию.

– Да, – и после довольно долгой паузы добавляю. – Извини, я всегда напиваюсь на дне рождения отца.

– Думаю, со временем все забудется, и тебе уже не придется этого делать, чтобы почувствовать себя в своей тарелке, – сколько ей лет-то все же?

– Я не знаю даже. Более дискомфортных людей я не могу себе и представить. Будь они моими подчиненными, я бы их уволил, – глупая шутка, но Лена все равно улыбнулась.

– Они желают тебе счастья.

– Счастья, которое они нарисовали себе в воображении. Они никак не могут понять, что я уже счастлив. Ну, за исключением тех моментов, когда мне приходится навещать их, – и это ни хрена не шутка! Лена и не улыбалась, а внимательно смотрела на меня.

– Слушай, не думай, что я тебе навязываюсь. Я отлично понимаю, чего хочет твоя мама, но мне просто нужен друг. Ну, в смысле, друг. Ты понимаешь?

– Да, я понял, – неужели я смогу просто дружить с девушкой?

– На моем факультете отчего-то ни одного приятного человека не оказалось. Надеюсь, хоть с соседями по общежитию повезет, – и она подмигнула мне так, как будто это везение каким-то образом зависело от меня. Ее светлые волосы почти полностью покрылись снегом. Через тонкую кофту проступали соски. И там, где ее кожа была оголена, я видел мурашки.

– Ладно. Давай возвращайся. А то пролежишь весь новый год в постели. Спасибо за шарф. И вообще.

– Вообще?

– Просто обычно мамины девушки не такие приятные люди.

– Ха-ха. Мамины девушки?

– Да. И мне определенно нравится, как ты все это воспринимаешь. Сколько тебе лет, кстати?

– А тебе?

– Разве мама не говорила?

– Нет. Наверное, она уже стесняется твоего возраста, – и она хохочет. И этот смех так похож на Мишин.

– Мне 32.

– А мне 19.

– Ну все. Давай-давай, вали в теплую кроватку, – я открываю дверь в подъезд и чуть ли не вталкиваю ее внутрь.

– Ладно, пока. Я буду ждать твоего звонка! – кричит она в щель почти что закрывшейся двери.

– 19 лет? Серьезно? Твоя мама, кажется, в отчаянии, – хохочет Миха, засовывая в рот очередную ложку салата оливье. – Слушай, может, тебе просто поговорить с ними и все объяснить?

– Я разговаривал с родителями много раз. Но им сложно понять все, что хоть как-то отклоняется от привычных стереотипов.

– А почему бы тебе тогда не сказать им, что ты гей? Сейчас это почти что стало стереотипом.

– Кхм… Боюсь, тогда мама начнет приглашать на праздненства парней.

Миха снова хохочет. А потом в два глотка осушает бокал шампанского. С тех пор, как я переехал в свою квартиру, это первый новый год, который я провожу в компании. Из-за завалов на работе Миха не успел свалить из города, и тогда я сам предложил ему приехать ко мне.

Я почти что рад, что сломал тогда ногу и случай свел меня с Михой. Не то чтобы у меня вдруг появилась потребность обсуждать свои дела и уж тем более выслушивать его проблемы. Но порой это и правда бывает забавно.

__________

В середине новогодних праздников мне звонит мама и, даже не задав привычного «как дела?», отчитывает за то, что я до сих пор никуда не сводил Лену. Я вру, что мне не очень удобно говорить в данный момент, но обещаю, что обязательно приглашу Лену на прогулку в ближайшие дни. И пока мама требует с меня клятв на крови, я решаю, что, в принципе, могу разделаться с этим уже сегодня.

– Лена сейчас дома?

– Да, – выдыхает мама в трубку.

– Дай ей мой номер. И пусть часа через 2 подъезжает на Нарвскую.

– Хорошо, – отвечает она как будто даже испуганно, и я вешаю трубку.

Через два часа мы встречаемся в Леной в метро. И, глядя на нее, я понимаю, что стоило предупредить маму о том, что я собираюсь повести девушку на каток. Голубые джинсы, белая дубленка, легкие перчаточки.

– У тебя хотя бы шапка есть? – спрашиваю я ее после взаимного приветствия.

– Да, – и она достает ее из кармана дубленки. Шапка тоже белая.

– Даже не знаю. Я хотел отвести тебя на каток, но твое… кхм… обмундирование, боюсь, не особо подходит для катания.

– Каток, – выдыхает она восторженно. – Обожаю кататься на коньках! А это, – указывает она на свою одежду, – ерунда!

– Ну, если ты умеешь кататься, то, наверное, у тебя есть шанс сохранить этот девственно белый цвет.

– Ерунда, – снова отмахивается она и берет меня под локоть. – Идем?

Нам приходится отстоять огромную очередь в прокат, прежде чем мы попадаем на каток. Лена едет довольно уверенно, но все равно держится за мой локоть. Она рассказывает о своей учебе. О проектах, которые надо сделать для зимней сессии. И о разных смешныхлюдях, которые попадались ей в университете.

– А ты любишь зиму?

– Думаю, скорее да, чем нет. Но лето все же люблю больше.

– Да, мало людей, которые по-настоящему любят зиму. Наверное, это из-за холода. Как думаешь?

– Скорее всего.

Она попадает коньком в трещину и не падает носом на лед только потому, что я вовремя хватаю ее за талию.

– Все в порядке?

– Да, немного потеряла равновесие, – смеется она.

– Может, перекусим? – предлагаю я, унюхав запах блинов.

– Конечно!

И пока мы катимся до шатра, она еще пару раз «теряет равновесие». И мне хочется думать, что выходит это случайно.

– У тебя много здесь друзей? – спрашивает она прежде чем откусить свой блинчик с икрой.

– Не особо.

– Почему? – искренне удивляется она.

– Наверное, потому что я не сильно стремлюсь их заводить.

– Ты, вроде как, волк-одиночка, да?

– Можно и так сказать. Хотя, насколько я знаю, волки – стайные животные.

– Правда? Тогда почему же так говорят?

– Я этим не интересовался. Но подобные несоответствия меня не удивляют. Человеческое общество полно стереотипов. Никто уже толком не знает, откуда они взялись, но их жизнеспособность порой обескураживает.

– Каких именно?

– Ну, например, что люди хотят хорошо выглядеть, чтобы нравиться другим.

– А как на самом деле?

– Думаю, прежде всего люди хотят нравиться самим себе. А те, кому плевать на свой внешний вид, рассыпаются в первый же год брака.

– Но ведь до этого они все же хотят?

– Да не хотят, конечно. Это просто расчет. Им приходится заботиться о своем внешнем виде, чтобы заполучить себе жену или мужа. Они настолько не хотят хорошо выглядеть, что с легкостью допускают измены, лишь бы не ломать семью и опять не включаться в утомительные брачные игры. В основе потребности хорошо выглядеть лежит нарциссизм, который не пропадает ни после замужества, ни с возрастом.

– Нарциссизм – это, вроде, что-то не очень хорошее?

– В разумных пределах нарциссизм полезен. А излишний, без сомнения, вреден. Так же, как и чрезмерная забота и чистота.

Она доедает уже второй блин, делает глоток чая и снова задает вопрос, хотя прекрасно видит, что я не съел еще даже половины своего первого блинчика.

– Ты, значит, кубики себе на прессе ряди собственного удовольствия накачал?

– Конечно, – а сам пытаюсь понять, где она могла их увидеть, и поскорее забиваю рот едой.

– Ты очень странный, – произносит она задумчиво, а я радуюсь, что ее фраза наконец-то не содержит в себе вопроса. Потом она, подперев голову руками, молча глядит, как я ем. И когда я допиваю свой чай, снова повторяет: «Ты очень странный». Я не спрашиваю о причинах ее вывода, поскольку и сам их знаю.

Я провожаю Лену до дома моих родителей и отвечаю отказом на ее предложение зайти в гости.

– Знаешь, здесь рядом есть хороший центр йоги. Я хожу туда 2 раза в неделю по вечерам. Если хочешь, можем как-нибудь сходить вместе. Йога помогает быть в хорошей физической форме, – подмигивает она.

– Хорошо. В какие дни ты ходишь?

– По вторникам и пятницам.

– Если у меня будет свободный вечер, я дам тебе знать.

– Отлично. Ну, звони тогда, – она берет меня за локоть, встает на мыски и целует в щеку.

– Хорошо, – еще раз подтверждаю я нашу договоренность.

– Да, мне тоже приятно, – неожиданно интерпретирует она мои слова. Только я собрался сказать ей, что совсем не то имел в виду, как она уже открывает дверь и ныряет в подъезд.

__________

– Так что насчет шлюх? С твоими доходами ты вполне можешь себе позволить парочку, а то и тройку в неделю. Ты думал об этом?

– Конечно, я думал об этом. Но это опасно, ведь я не люблю резинки. К тому же у меня уже есть парочка довольно дорогостоящих увлечений. А мама приучила меня экономить.

– С твоей фобией я бы больше беспокоился не о заболеваниях, а о том, что одна из твоих баб однажды может залететь и навсегда остаться в твоей жизни, да еще и не одна. А насчет экономии… Ты серьезно?

– Друг, я уже в сотый раз повторяю, что у меня нет фобии. Я просто делаю то, что люблю. И немного того, что приходится делать, чтобы делать то, что я люблю. Ну а экономность – это воспитание, да. Против этого не попрешь.

– Ты меняешь машины чаще, чем я – рубашки. Какая, на хрен, экономия? – хохочет Миха, засовывая в рот очередную порцию спагетти.

– Ну да, я люблю машины. И, к сожалению, их нельзя закадрить парочкой-другой коктейлей.

На этот раз Миха лишь слегла улыбается, а потом вдруг говорит:

– Мы с Викой опять сошлись, – и на его лице появляется знакомое сочетание выматывающей усталости от длительных ночных разговоров и удовлетворенности от более-менее стабильной сексуальной жизни. – Знаешь, мы много обсуждали ту ситуацию. Ну, с ее учебой и нашим расставанием. И она предложила съехаться снова. И я подумал: «А почему бы и нет!». Знаешь, мне кажется на этот раз у нас должно получиться.

– Но ведь ситуация осталась прежней? Ты круглосуточно работаешь, а она все еще учится.

– Ну, она сказала, что изменила свое отношение к ситуации. И будет с понимаем относиться к моему трудоголизму, – я не уверен, что он сам верит в то, что говорит. Проблема большинства людей в том, что они готовы терпеть многое, лишь бы знать, что дома их кто-то ждет, или даже не ждет, а просто присутствует, создавая видимость ожидания. Миха как раз из таких. Если бы он был девушкой, я бы обошел его за километр.

– А ты?

– А я с пониманием буду относиться к тому, что она не умеет готовить, – улыбается Миха. – Нет, правда. Я стараюсь думать позитивно.

– Это как?

– Ну, что она больше не будет устраивать скандалов из-за моих поздних приходов домой. Что постарается поддерживать уют в доме. И, возможно, даже научится готовить. Хотя бы яичницу по утрам. Или, может, какие-нибудь супы.

– А ты ей рассказал о своих ожиданиях?

– Не то чтобы прямо так конкретно…

– Что же вы так много обсуждали, если ты даже не озвучил ей этого?

– Знаешь, просто в основном мы обсуждали чувства. Что почувствовала она, когда мы расстались, а что я. Как мы чувствовали себя все это время. И что чувствуем теперь, когда мы снова вместе. Как это здорово! Я знаю, что ты не очень понимаешь такие вещи. Но я как будто снова стал целым, понимаешь? Если думать только о хорошем, то, наверняка, именно это с нами и произойдет. Оно уже происходит.

Нет. Мысли не материальны. Если в тебе 100 кг веса и ты затягиваешь его в облегающие водолазки и джинсы, то вовсе не мысль «меня никто не полюбит» делает тебя одиноким. Если ты уже 5 лет сидишь на должности менеджера в захолустной конторке, то вовсе не мысль «я не умею зарабатывать» заставляет тебя жить от зарплаты до зарплаты. Можно круглосуточно думать о плохом – этим не зарабатывают рак желудка или нож в спину. А можно думать только о хорошем – от этого проблемы не рассасываются сами собой.

– Я переспал с Викой.

– Что? – произносит он нейтрально.

– В сентябре. Когда я был в отпуске. Мы случайно встретились на пляже.

Он останавливает вилку с очередной порцией макарон над скатертью, и на нее падает пара капель томатного соуса.

– А почему ты мне не сказал тогда?

– Даже не знаю. Я много чего еще тебе не говорю.

– Да, но ты ведь переспал с моей девушкой? Это ведь не «много чего еще». И это касается меня.

– Тогда она не была твоей девушкой. Вы уже 4 месяца как расстались.

Он немного ближе к себе придвигает вилку, соус капает ему на джинсы, и он наконец-то кладет прибор на тарелку. Берет салфетку и растирает жидкие томаты сначала по джинсам, а потом по скатерти.

– Знаешь, ты прав. Просто… Я не знаю, как мне реагировать. Я просто думал, что это само собой разумеется. Ну, что нельзя спать с бывшими девушками своих друзей.

– Кем разумеется?

– Кем? Не знаю. Просто это… Это, что ли, такие правила у друзей.

– Извини. Я ни с кем до тебя особо и не дружил. Не знал, что есть такие правила. И потом у тебя ведь тоже были девушки после того, как вы с Викой расстались. Возможно, с некоторыми из них я тоже спал.

Он как будто просчитывает вероятности подобных совпадений, все еще продолжая втирать соус в скатерть.

– Знаешь, даже если и так, то я не знал этого. Кроме того, тебе это, на самом деле, все равно.

– А тебе, видимо, нет, – этот разговор начинает меня утомлять.

– Конечно, нет!

Не знаю зачем, но я все же пытаюсь достучаться до разума Михи.

– Послушай. Мы переспали всего один раз. Кстати, после секса мы обсуждали ваше расставание и, мне хочется верить, что я смог объяснить ей, насколько она была не права в том, что бросила тебя тогда.

– О, значит, мне еще и благодарить тебя нужно за то, что ты ей вправил мозги?! – распаляется Миха.

– Я просто высказал ей свою точку зрения. Я не преследовал никаких конкретных целей. В любом случае, я хотел сказать другое. То, что случилось в сентябре, не может помешать вашим отношениям сбыться. Понимаешь?

Он молчит. И я улучаю момент, чтобы доесть свой салат и допить мохито. У меня появляется жуткое желание заказать еще выпить, но что-то мне подсказывает, что сейчас это будет неуместно.

– Ты прав, – наконец произносит Миха. – На наших отношениях с Викой этот инцидент никак не должен сказаться. Мало ли у кого что было в этот период. Но вот, как это отразится на наших отношениях с тобой, я не знаю.

– Что, тебе больно будет видеть меня, потому что ты будешь представлять, как я делал это с ней? – этот романтический бред почему-то первым попадает мне на язык, но по лицу Михи я понимаю, что попал в самое сердце. Мы с ним очень разные. Он достает портмоне – и кладет на стол купюру в 2 раза превышающую стоимость нашего ужина. Я пытаюсь представить, каково это испытывать такую сильную ревность? Или хотя бы ревность в принципе? Но это чувство мне совсем не знакомо. Я воскрешаю в себе чувства, которые испытывал в период влюбленности. Ревность, наверняка, должна быть столь же неприятна. И я начинаю понимать, почему Миха так сильно хочет сейчас уйти и никогда, возможно, не видеть меня вновь.

– Извини. Мне нужно время. Сейчас я просто физически не могу это обсуждать, – он одевает куртку и направляется к выходу. Потом неожиданно разворачивается и спрашивает:

– Зачем ты рассказал?

– Я думал, это все равно когда-нибудь всплывет.

– Вика бы никогда не сказала, – произносит он с досадой. – Ты бы даже и не знал, как она выглядит, если бы мы тогда случайно не встретились в театре.

– Да уж. Наши отношения – всего лишь цепь случайностей, – но я не думаю, что он это слышит, потому что в этот момент он снова резко разворачивается и практически выбегает из ресторана.

__________

Я звоню маме, чтобы поздравить ее с 8 марта. Она благодарит меня и приглашает на праздничный ужин. «Посидим в тихом семейном кругу. Только ты, мы с папой и Леночка».

– Она все еще живет с вами?

– Да. Мы с папой подумали, что твоей комнатой мы все равно не пользуемся, а жить дома всяко лучше, чем в общежитии. Да и веселее нам вместе, – мама произносит это с такой теплотой в голосе, что мне становится неловко, что я ее сын.

– Хорошо, я приеду. Вам что-нибудь привезти?

– Только цветы. Лена любит розы.

– А я? – неожиданно вырывается у меня.

– Прости, я не поняла.

– Я говорю, еду.

– Мы ждем, – произносит мама и вешает трубку.

К чему я это спросил? Я же никакие цветы не люблю.

– Не любишь цветы? – спрашивает меня Лена, когда мы вместе с моими родителями сидим за столом.

– Нет. Только не говори, что это тоже странно, – мы еще даже не перешли к горячему, а Лена нашла во мне уже штук 5 странностей.

– Но это действительно странно. Они же красивые. Не все, без сомнения, но розы-то уж точно.

А затем, глядя на мамин букет, добавляет: «И лилии».

– Паша любит машины, – вклинивается папа. – Ты же видела его коллекцию миниатюрных машинок?

– Да, замечательная коллекция! Но разве нельзя одновременно любить машины и цветы? – никак не может угомониться Лена.

– Можно, конечно. Только я одновременно люблю машины и секс, – мама наиграно открывает рот, а папа поджимает губы и неодобрительно мотает головой.

– Что? Мне уже почти 33 года!

– Ты совершенно не выглядишь на свой возраст! – быстро выпаливает Лена. – Екатерина Леонидовна, может, уже пора нести горячее?

И они вместе уходят на кухню. Я выпиваю рюмку коньяка и тут же наливаю новую.

– Как у тебя на работе, Паш? – спрашивает отец.

– Отлично. После нового года пришло много молодых и внятных ребят. Я наконец-то смог заняться прямыми обязанностями руководителя.

– Ты уже руководишь отделом?

– Я уже года 3 как руковожу этим отделом. А до этого 5 лет руководил другим.

– Ты никогда не акцентировал на этом внимание, Паш. Чему ты удивляешься?

Я пытаюсь вспомнить, сообщал ли я родителям о своих профессиональных успехах, но почти тут же перестаю, потому что мне все равно, окажусь я правым или нет.

– Тебе не нравится, что Лена живет в твоей комнате? – неожиданно переводит отец тему разговора.

– Мне все равно. Я жил в ней раньше – теперь у меня есть целая квартира, – на самом деле, я не считал эту комнату своей, даже когда жил в ней. Там всегда все было так, как хотела мама. Мне даже не давали самому себе выбрать постельное белье. Не говоря уже о цвете штор и тем более обоях. Обои в цветочек. И Лена еще удивляется, почему я не люблю цветы!

– Это хорошо. Я рад. Мы с мамой переживали. Она сказала, что ты излишне эмоционально отнесся к тому, что Лена все еще живет у нас. Я просто подумал, что, может, это как-то связано с твоей комнатой.

– Папа, мне все равно, живете вы с Леной или без. Главное, чтобы вам было удобно. А если ты имел в виду сегодняшний телефонный разговор, то я просто удивился. Я не думал, что кому-нибудь может быть комфортно жить с вами, – лицо отца остается практически тем же, но я вижу, что мои слова его задели. – Пап, многим детям не комфортно жить со своими родителями. Лена вам не рассказывала, как убегала из дома и неделями жила у подруг?

– Боже, нет! Хотя видел я пару раз эту Варю. Думаю, я бы тоже сбежал, – и потом на его лице появляется озарение. – Так она поэтому в Петербург перевелась?

– Аллилуйя! – радуюсь я тому, как удачно перевел тему, и выпиваю еще одну рюмку. Родители все равно никогда не смогут принять моей на них непохожести. Они до сих пор думают, что я за что-то злюсь на них. Хотя кому, как не мне, понять, что они всего лишь дали мне, что смогли. И не их вина, что мы такие разные. Я благодарен им за то, что они вырастили и воспитали меня. Поэтому я обеспечиваю их всем необходимым и решаю все их проблемы. И только чувство благодарности до сих пор заставляет меня приходить на семейные ужины, общаться с мамой по телефону и из года в год метаться по магазинам в поисках подарка на день рождения отцу. Конечно, мне грустно, что они отказываются понимать меня. Наше общение было бы намного комфортнее, если бы они приняли тот факт, что мне не нужна семья, и оставили попытки вогнать меня в рамки шаблона. Да, я не люблю своих родителей. Но разве это делает меня плохим сыном?

После ужина Лена уговаривает меня сходить с ней на йогу. Мама находит для меня в гардеробе отца подходящие футболку и штаны. Однако в раздевалке спортивного центра я понимаю, что и то и другое подходит мне с большой натяжкой: футболка расходится по боковому шву, а штаны едва доходят до щиколотки. Чтобы хоть как-то ослабить давление рукавов, я их разрываю.

– Ну и видок у тебя, – смеется Лена, когда я захожу в зал для занятий.

– Радуйся, что я тебя так выгодно оттеняю, – кидаю я и лохмачу ей рукой волосы.

Зал постепенно наполняется людьми. Лена помогает мне развернуть коврик. Приносит мне деревянный брусок и веревку. Свой коврик она расстилает прямо перед моим и начинает нагибаться, выгибаться и складываться. Ровно в 7 инструктор закрывает входную дверь – и от щелчка ручки меня вдруг пробирает дрожь. Затем инструктор включает этническую музыку – и я чувствую как холодеет низ живота. Лена поворачивается ко мне, улыбается и подмигивает. Как только инструктор начинает говорить, я закрываю глаза и долго двигаюсь, повинуясь инструкциям звучащего голоса. Мне кажется, что все это длится уже около часа, но я не открываю глаза, чтобы проверить свои догадки.

«Почувствуйте эту энергию внутри себя, как она выливается из вас через каждую клеточку вашего тела. Она наполняет все вокруг, и то, каким мир предстает перед вами в свете этой энергии, – прекрасно! Ощутите, как ваше я, ваше истинное я просыпается в вас и распускается прекрасным цветком. Не бойтесь истинного себя. Оно прекрасно в этот самый момент, потому что наполнено спокойствием, добротой и любовью…»

Находясь здесь, в самом центре своего сердца, чувствуя его биение в каждой аорте, в каждом капилляре пальцев, я действительно начинаю ощущать себя. И выйдя за пределы собственного тела я взираю на себя со стороны. И вижу, что в том месте, где я должен был обнаружить прекрасный цветок, – пустота. Мое состояние близко к обмороку. Что бы там ни поддерживало во мне жизнь, оно на самом деле покинуло мое тело. Возможно, это разлетелись последние остатки чужой энергии, любви и надежд, которые я присвоил без спросу. Возможно, это даже не мое сердце сейчас бьется в груди. А чье?

Не помню, как завершается весь этот трип. Я наконец-то открываю глаза и мне становится дико некомфортно в собственном теле. И особенно в этой глупой одежде. Мысли путаются. Меня колотит. Но после «намасте» я, однако, не срываюсь с места. Спокойно сворачиваю и ставлю в угол коврик, беру за руку Лену, и мы вместе выходим из зала.

– Что-то случилось? – спрашивает она, нежно глядя мне в глаза.

Я сглатываю пустоту, поскольку жидкости в моем организме как будто не осталось.

– Я ел чужие сердца.

– Что? – она все еще улыбается.

Вместо ответа я обнимаю ее одной рукой, в другой я все еще держу ее ладонь. Я вдыхаю ее аромат и вижу родинку на ее спине, там, где майка приподнялась и обнажила полоску кожи чуть выше линии штанов. Как это здорово быть в чьих-то объятиях, быть чьей-то частью, быть чьей-то родинкой. Только теперь я понял, о чем тогда говорила Оля. Даже не понял. Я это почувствовал. И от этого мне стало больно. Как будто что-то инородное проникло в меня, и вся моя иммунная система сошла с ума от бессилия вытолкнуть это чужое обратно. Вон.

Пока Лена принимает душ, я переодеваюсь и убегаю. Как последний трус. Страх гонит меня прочь. Страх снова оказаться во власти этого физического безумия под названием любовь. Я проезжаю полгорода на общественном транспорте и чувствую каждый удар сердца, чужого, как и все люди вокруг. Дома мне не становится легче. Я выпиваю, наверное, с литр воды и весь покрываюсь испариной. Я поднимаю обе руки. Я высовываю язык. И с трудом, но все же ровно улыбаюсь себе перед зеркалом. «Мне нужна помощь», – произношу я вслух и окончательно убеждаюсь, что инсульт мне не грозит. Затем я звоню Оле.

Она приезжает через 30 минут. И к тому моменту, как она переступает порог моей квартиры, я измотан и слаб. Я трахаюсь, как раненый пушистый котенок. Но после 5 оргазмов все же чувствую себя легче.

– Ты сегодня такой нежный, – произносит Оля почти что с испугом. И тут же пытается разрядить обстановку шуткой: «Может, испечешь мне пироженку?»

Лежа на животе и уткнувшись лицом в подушку я бормочу: «Семантическая ошибка, малышка».

– Что, прости?

Я поворачиваю к ней лицо: «Семантические ошибки в основном возникают от неточного или ложного знания понятий».

– Я знаю понятие «нежность», – делает она упор на «понятии».

– «Нежность» – да, но не понятие меня.

– И как бы ты это сказал?

– «Ты чего такой испуганный?» Вот так-то, детка! Не нежный, а испуганный, – мне все равно, что я признаю это в ее присутствии. Она никогда не хотела быть моей родинкой, быть моей частью.

– И чего же ты испугался, малыш? – говорит она улыбаясь и гладя меня по щеке.

– Еще не хватало мне тут сеанса психоанализа, – хватаю ее за нос и дергаю пару раз вниз-вверх. Но потом все же продолжаю: «Послушай, хочу задать тебе один вопрос».

– Да-да.

– Тебя устраивают наши отношения?

– Мне кажется, ты уже задавал мне этот вопрос. Почему спустя 5 лет он снова возникает?

– Я просто сегодня… Постой. 5? Я тебе, видимо, и правда безразличен, – и я чувствую в себе отголоски сегодняшнего приступа.

– Ну, это не совсем верно. Ты ведь, думаю, тоже бы расстроился, если бы я вдруг, скажем, умерла?

– Черт, конечно!

Она улыбается и смотрит на свои руки. Потом поправляет кольцо на безымянном пальце правой руки и продолжает:

– На самом деле ты просто никогда и не скрывал, что тебе не нужно что-то большее. Конечно, в какой-то период я думала, что ты все же захочешь… ну, заботы, любви, взаимной ответственности… и что там еще полагается иметь в серьезных отношениях? – она просто рассказывает, и я не слышу в ее голосе и намека на грусть или сожаление. – Но потом я вдруг подумала, зачем винить человека за то, что он не может дать? Хороший секс и приятное общение – это ведь тоже много!

– Кажется, я тебя люблю, – я ощущаю, что от недавнего безумия не осталось и следа.

– О, здорово! – и мы вместе смеемся до слез в глазах, до боли в животе, до спазмов лицевых мышц.

На завтрак я готовлю нам с Олей салат из яблок и отварной говядины и смешиваю смузи из голубики и бананов.

– Вот это вкуснотища! – восторгается Оля. Она осушает кружку и слизывает языком смузи с губ. – Я буду скучать по этим завтракам, – произносит она грустно и поправляет кольцо на пальце.

– И когда свадьба? – помогаю я ей наконец начать этот разговор.

– 20 апреля.

– Ну, у нас еще есть время для пары-тройки завтраков, я думаю.

Она начинает крутить по столу кружку.

– Нет. Думаю, это последний.

– Мне жаль.

– Да, мне тоже, – она отпускает кружку, кладет локти на стол и подпирает руками голову. – Но ты ведь примешь меня обратно, если он вдруг мне изменит и мы разведемся?

– Я всегда буду рад тебе. Даже если ты решишь не дожидаться развода, – я кладу руку ей на голову, и она трется об нее, как котенок.

– Спасибо!

Она принимает душ, укладывает волосы, снимает халат и одевается. Я провожаю ее в коридор и помогаю надеть пальто.

– Ну, прощай. Или до скорой встречи, – она делает характерный жест ладонью, а затем обнимает меня. Я поднимаю ее в объятиях и вдыхаю аромат ее волос. Они пахнут моим шампунем. Затем я ставлю ее на пол и размыкаю объятия.

– Ты забыла забрать халат, – произношу я, замечая его на кровати.

– А, оставь! – отмахивается она. – Он будет мне напоминать о тебе, а я не хочу предаваться унынию.

– Да, но здесь он будет мне напоминать о тебе, – говорю я с обидой в голосе.

– Ты меня не обманешь! Через год-другой ты даже и не вспомнишь, кому он принадлежал. Если, конечно, к тому моменту еще не избавишься от него, – смеется она.

– Конечно, не избавлюсь! Он будет ждать свою хозяйку, как преданный пес, – и я гавкаю пару раз.

– Ты ведь не хочешь, чтобы мой брак не удался? – говорит она серьезно

– Нет. А ты?

– Конечно, нет! Мы будем жить долго и счастливо и у нас будет много детей! – она снова улыбается. Потом задумывается и добавляет: «Хотя, наверное, мне вполне хватит и двоих».

– Да, долго и счастливо, и у вас будет двое детей!

Она снова обнимает меня, целует в губы и открывает дверь.

– Прощай, – и она выходит из квартиры.

– Прощай, – говорю закрывшейся передо мной двери.

Я расстроен. Открываю бутылку вина и выпиваю ее всю, ни разу не вставая из-за стола. Говорить о смирении с временностью любых отношений в моей жизни было легко, пока не ушла Оля. Хотел бы я, чтобы она согласилась заморозить наши отношения до конца жизни? Нет, не хотел бы. Я жаждал этого! Но у меня не хватило бы духу лишить ее возможности воплотить в жизнь свои семейные мечты. Я искренне желаю ей счастья с тем человеком, который подарил ей кольцо и надежды на прекрасную жизнь. Из-за стола я переползаю в кровать, и меня накрывает сон.

Я просыпаюсь и вижу вертикальную полоску света между шторами. Вылезаю из-под одеяла и выхожу на балкон. Рассвет встречает меня холодом. Кожа в миг покрывается мурашками. Древний механизм, призванный сохранить остатки тепла, поднимает миллионы волосков над кожей. Я присутствую при зарождении нового дня, и я наг. Глупо пытаться передать словами торжественность момента. И я наслаждаюсь им, ни с кем не разделенным. Я вгрызаюсь в мякоть сладкого плода жизни, и его сок течет по подбородку, шее, груди… Я вспоминаю, как недавно мне удалось вырваться из цепких когтей любви, – и волна жара окутывает все мое тело. Я вспоминаю расставание с Михой и совсем еще свежее с Олей. И думаю о том, как много новых знакомств мне предстоит пережить. Внизу я вижу свой Porsche и думаю, что самое время поменять его на Ferrari. Впереди меня ждет отпуск на райском и практически безлюдном острове Паламбак. Лучше одиночества на берегу океана может быть только секс на берегу океана. Я вспоминаю картинки этого прекрасного острова и хмелею. Я чувствую, как в моей голове начинает нарастать приятный мягкий бит, постепенно он выходит за пределы головы – и вот я уже чувствую его всем телом. Потом появляется мелодия и приятный голос. Кажется, это хип-хоп. Я закрываю глаза и двигаюсь ему в такт. Потом я открываю глаза и снова смотрю вниз. Там – ни одного человека. Мир наг так же, как и я сейчас. Я один. Я часть этого мира. Когда меня не станет, он даже не заметит этого. Но сейчас… Сейчас мы с ним один на один. Одиночество! Прекрасное и совершенное. О, как же я люблю тебя!

– Эй, сосед! – весело выкрикивают сверху – и я поворачиваю голову. – Не против, если я сделаю музыку погромче и присоединюсь к Вашему зажигательному танцу? Или в одежде не принимаете?