Фантастические снеговики и где они обитают [Светлана Макарова] (fb2) читать онлайн

Светлана Макарова Фантастические снеговики и где они обитают

Аркадьич всегда казался мне конкретным мужиком. Хоть и творческой профессии — дизайнер мебели. Но в общем-то нормальный. И выпить не дурак. Был. Только вы не подумайте, что помер. Живёхонек. Но теперь ни капли. После новогодних праздников года два назад — как отрезало. Я по наивности думал, что жена заставила зашиться. Или на палёную водку нарвался. А история оказалась совсем про другое. Аркадьич мне сам рассказал. И оснований не верить у меня нет. А ведь всё было дело случая.

Шли мы, значит, из магазина — жёны отправили закупаться на Новый год. Мои сумки тяжёлые, аж руки немеют. Но у Аркадьича полегче, так как алкоголя нет. Совсем. Даже шампанского. А мне невмоготу тащить пакеты. Я уж сам не рад, что набрал столько. Мысленно костерю жену: «Как знала, курица, что понаписать. Будто не могла заранее купить горох этот в банке, тяжеленный собака. Куда нам пять штук? Тьфу, баба». Вошли во двор, где ребятня возится на площадке. В снежки играют и верещат, а изо рта пар валит. Говорю Аркадьичу:

— Филь, это… давай через детскую площадку срежем, а?

Аркадьич, на морозе разрумянившийся, побледнел. А уши загорелись, что кремлёвские звёзды.

— Ты чё? — Я остановился.

— Нет, — сказал он. — На площадку не пойду. Там эти…

— Кто? — Поначалу я ничегошеньки не понял.

Над его шарфом дернулся кадык.

— Обещай, что не будешь считать меня чокнутым. Я расскажу, но не здесь, — он произнёс, опасливо покосившись на снеговика на пощадке.

— Аркадьич, я тебя со школы знаю. Какой там чокнутым… ты ж мне родной человек. Пошли ко мне в гараж.

Я даже забыл про тяжелые сумки и облизнулся — там бутылочка припрятана. Душа запела, когда проверил карман. Ключи на месте, как знал, когда выходил в магазин.

А Аркадьич стоял мрачнее тучи и ледок на асфальте носком ботинка ковырял.

— Я, может, пойду?..

— Ты уже сказал «а», без «бэ» я тебя не отпущу. — Я подмигнул и нащупал в нише, за банками огурцов, холодненький пузырь. — Будешь?

Он скривился, словно я бутылкой заехал ему в пах.

— Не могу я, Боря, — прошептал Аркадьич, — и вот почему…

В янтарном свете одной лампочки он и рассказал всё. И свидетели тому моя ласточка чернобокая — волга — да тёщины соленья.

* * *

Два года назад супруга меня, как сегодня, в магазин отправила, но только в самую новогоднюю ночь. Она всё купила заранее, но морковь на салат забыла. А я злой был — клиент капризный попался, потому что хотел шкаф то на ножках, то без. И жена заладила:

— Заказов бы в два раза больше набрал, времени страдать хернёй не осталось бы. И денег заработал. А сейчас тратишь полдня на сериалы, как бабка.

Так мне обидно стало, что решил: фигушки тебе, любимая, а не морковь. И на все деньги, что были в кошельке, купил виски в маленькой, но такой манящей бутылке и колбасы какой-то итальянской. Решил, что буду шиковать, а не морковным салатом давиться. Вышел из магазина, а кругом вьюжит так, что до костей пробирает. Глотнул из бутылочки. Потом откусил прям от батона колбасы. И снова накатил. В три глотка и прикончил бутылку. Огляделся и вижу, что пурга кончилась.

От выпитого на душе тепло стало: снежные хлопья медленно падают, что сонные, а мир вокруг искрится и блестит. И вроде клиент не так уж неправ, и жена не сварливая дура. Решил, что, и правда, после праздников надо побольше заказов найти. А там, может, и свою студию-мастерскую открою. Выкрашу стены в оранжевый, нет, в морковный…

И тут я вспомнил, зачем вышел из дома. Открыл бумажник, а мелочи даже на одну морковку не хватит. За голову схватился — делать нечего. Решил вернуться домой взять денег из заначки.

Пошёл я наискосок через детскую площадку — так быстрее. Там никого. Только семейство снеговиков под тусклым фонарём. Пригляделся, а у них морковь из голов торчит. Удача! Подскочил, у двух забрал и в пакет бросил, а у третьего не поддаётся. Что за дела?! Примёрзла, наверное. Я давай дёргать. Она уже захрустела под пальцами, когда мне в голову прилетел удар. И непростой: холодом скулу обожгло. Я и увернуться не успел. Привстал, а морковь в руке осталась. Я довольно крякнул. Мол, одолел снеговика. Как же я заблуждался!

Страшный скрипучий голос проговорил надо мной:

— Что ты творишь?

— Мне морковь нужна, — ответил я.

— А моей семье носы!

Снеговик выпятил шар, служивший грудью, и погрозил белым кулаком. Перед глазами всё закружилось — снова поднялась метель. Только то были уже не мягкие хлопья, а острые крупинки льда. Они остервенело жалили холодом лицо, впивались в шею, засыпались за ворот куртки. Я вскочил, швырнул в снеговика всю отобранную морковь и побежал. Но подъезд не приближался. Сердце колотилось о рёбра.

— Фииилииипп Аааркаадьииич! — протяжно доносилось из темноты.

— Я же вернул морковь! — задыхаясь, выпалил я.

— Но ты одну испортил! Поэтому будешь наказан!

Я на бегу обернулся: позади снеговик, уже огромный, размером с экскаватор, нёсся за мной. По бокам от него прыгали круглые комки снега. С каждым мгновением они разрастались, вбирая в себя льдинки из метели. «Только бы он не кидался ими», — едва я успел это подумать, как один снаряд просвистел над головой. Я пригнулся и затормозил. И вовремя.

Он размозжился в пяти шагах передо мной и стал расти. Я, не мигая, смотрел, как путь к подъезду перегородила снежная стена. Белая масса не была плотно спрессована, а двигалась, словно живая. Заворожённый, я с усилием заставил себя оторвать от неё взгляд и посмотреть назад. Снеговик был уже близко. Я просунул в стену ногу — увязла. Я закричал и замахал руками, шурша пакетом. До этого мне было страшно, а теперь я оказался на грани безумия от ужаса. Едва не оставив внутри ботинок, рывком вытащил ступню. Пошевелил пальцами и облегченно вздохнул, потому что думал, что за несколько секунд их отморозил. А потом вообще едва не потерял сознание: представил, что меня засосёт в снежную стену. И не узнает моя Катерина, что послала мужа из-за моркови на смерть. «Катюша, прощай!» — прошептал я и на ватных ногах развернулся лицом к снеговику. Умирать — так мужиком.

— Я не хотел поступать плохо!

— Незнание не освобождает от ответственности! — громыхал снеговик.

— Ты отдашь нам самое ценное, что у тебя есть! — взвизгнул один из комков слева.

— Да, то самое! Мясное! — подхватили снежки справа.

Я оторопел. Холод снаружи показался сущим пустяком, по сравнению с морозом, сковавшим внутренности. Руки невольно скрестились у ширинки.

— Это нечестно! Вы можете жить и без моркови, а как же я без этого?

Я задрожал от напряжения. Зачем я пропил деньги? Вся жизнь теперь насмарку. Глаза щипало не то от ветра, не то от горечи предстоящей утраты.

— Не дамся!

Я выставил руки с пакетом вперёд.

— Жадный ты, — вдруг миролюбиво сказал снеговик. — Эх, люди-люди!

Я зажмурился, готовясь к худшему. Как почувствовал ледяное дыхание снеговика, так и потерял сознание. Когда очнулся, то лежал у подъезда. Без пакета. И самого ценного не чувствовал. Побежал домой. На глазах навернулись слёзы. Вбежал и прямо в уличной одежде упал на диван. Не постыжусь сказать — я рыдал. Тело, попав с мороза в натопленную квартиру, горело. От духоты не хватало воздуха, но сил не было, чтобы снять куртку. Катюша подошла и робко спросила:

— Филя, что с тобой? — Она склонилась надо мной и положила ладонь между моих вздрагивавших лопаток.

Но я был безутешен.

— Всё, Катька, любимая моя, никчёмный я теперь.

Я вытер с лица вязаной шапкой пот и слёзы.

— Ты о чём? — нежно спросила она.

— О тооом!

И я взвыл. Катя прижалась ко мне, я услышал, как она с шумом втянула воздух:

— Да ты напился, скотина! Опять от тебя несёт. Что ж за мужик мне достался?..

И в голосе уже звучал гнев. Но спорить и по порядку объяснять я физически не мог:

— Да, я пил, но я уже не мужик! — причитал я. — Он всё забрал.

Она оторопела. Быстро заморгала. Глаза тёмные, как крепкий кофе. Я уж и забыл, какие они чудесные.

— Филя, тебя ограбили?

— Да! Лишили самого дорогого, что было при мне! — Я всплеснул руками.

— Да что ж ты сразу не сказал? В полицию звонить надо!

Катя потянулась к телефону.

— Полиция тут не поможет. Я должен смириться.

— Не за такого Филиппа я выходила замуж!

Дерзким огнём вспыхнули карие глаза. Щеки заалели. Губы задрожали. А грудь заколыхалась от волнения. И тут я понял. Вернее, почувствовал, что всё на месте.

Давненько мы с Катюхой так не отжигали. Молодость вспомнили. А про Новый год забыли — даже телек не включали. Только очухались, как петарды на улице загрохотали.

Поутру я вышел. А кругом уж Новый год наступил. Солнышко, казалось, грело. Я иду себе, посвистываю. А передо мной на детской площадке — снеговики. Два с морковками вместо носов, а третий, самый рослый, с итальянской колбасой. Вот с тех пор от алкоголя воротит. И колбасу не ем.

* * *

Как закончил Аркадьич рассказ, так и замолк. Призадумался, значит. Вздохнул тяжело так и на меня взгляд поднял. Тоскливый. Как у старой иномарки, что грязной стоит у подъезда.

Тренькнул мобильник Аркадьича — мы оба вздрогнули. Уставился он на экран.

— Жена просит, чтобы я зашёл в хозяйственный. Срочно нужен пятновыводитель. Катя на скатерть пролила вишнёвый компот, — сказал Аркадьич и опять вздохнул. — Ну, пойду я.

Он отворил дверь гаража и заскрипел снегом. Думаю — до завтра, болезный. Сделал я глоток и спрятал уже пустую бутылку в нишу. Потом выброшу, сейчас тащить с этими сумками вообще трындец неудобно. Запер гараж и направился к дому. Весело было идти под фонарями, предвкушая расправу над селедкой под шубой, холодцом и мандаринами. А потом горячее — жирный гусь. Тёща из деревни каждый год присылает. Здоровый! Я как представил, какой он будет румяный и сочный и как золотистый сок будет растекаться по тарелке, — заторопился пуще прежнего.

Уже во дворе, запыхавшись, притормозил. На детской площадке заметил снеговика. С морковкой вместо носа. Погрозил ему кулаком — я не Аркадьич, меня не запугаешь. Так мне весело от этой мысли стало, что подошёл к снеговику поближе. Мордатый он, с ведром на голове. Вместо глаз — жёлуди, а по бокам торчали тонкие ветки. Типа волосы.

— Ты в натуре образина, усёк?

И я пнул его ногой. Снеговик качнулся, замер на мгновение и всё-таки упал. Я даже растерялся. Но потом ухмыльнулся — я круче Аркадьича. Нефиг было ему третьем классе хвастаться польским пеналом. Вырос тряпкой. А у меня была жестяная коробочка для карандашей. Настоящая, брутальная и пацанская. Стоило так подумать, как из-за спины раздался визг:

— Аааа! Деда!

Я обернулся. Девчушка лет семи шмыгала красным носом и тыкала варежкой в снеговика. Вернее, в его останки.

— Иди отсюда, девочка. — Я пнул снежные обломки. — Не порть деду своему Новый год.

— Снежа, не плачь! — пробасил кто-то справа.

Но мордашка девочки исказилась и стала похожа на старушечье лицо:

— Дядя убил Джонни! — заревела она.

— Всё исправим, — рявкнул бас. — Ну, ты, дядя, и попал.

Ко мне приближался амбал, блестя лысиной в свете фонаря. До жути пробрало то, что в руке он держал красную пластмассовую лопатку. Кого-то он мне напоминал, но я до сих пор не в силах дотумкать кого. То ли чуднАя красная дублёнка его была знакомой…

— Сейчас мы будем лепить из дяди курву.

Я выронил сумки и хотел дать дёру.

— Стой, курва, приморю!

Тяжелая рука схватила меня за ворот и оттащила в сугроб. Глубокий оказался, зараза. Погрузился я чуть ли не по самую шею. Размашистым движением амбал зачерпнул в ведро снега и надел мне на голову. Я крякнул, но не посмел возмущаться. Холодным крошевом засыпало глаза. Из обломков снеговика амбал быстро и ловко сформировал два небольших шара и пришлёпнул к моей груди. От ударов я закашлялся.

— Ну что, Снежа, нравится?

Девочка хрюкнула и захлопала в ладоши:

— Ага! — сказала она, но тут же капризно скривила лицо и спросила: — А морковка?

— Будет и морковка.

Амбал, натужно дыша, всандалил морковь мне в рот. Теперь у меня передний зуб качается. Но это я ещё легко отделался.

— Ты мою внучку расстроил. Ответишь по полной. Мы этого снеговика утром слепили. Что ж ты, фраер, его уронил? Беспредельничаешь. Значит так, — амбал плюнул под ноги, — за это чтоб до Нового года тут срок мотал, сечёшь? Из окна проверю.

Он погрозил красной лопаткой и подхватил девочку на руки. Скрипя снегом под высокими валенками, амбал направился к дому напротив. Я следил за каждым его шагом. Хлопнула железная дверь — я побежал к пакетам, сгрёб выкатившиеся мандарины, и полетел к своему подъезду. Быстро. Несмотря на замерзший зад.

Прибежал домой, сунул жене пакеты — пусть сама разбирается, а я метнулся к окну и задёрнул шторы. На всякий случай. Потом пятое-десятое, сели за стол, я и забылся, значит.

Как куранты пробили, во дворе стали бабахать хлопушки. Я к окну подошёл любоваться, понимаешь. Шторку отодвинул. Взглядом я как-то по детской площадке скользнул. Ба! А под фонарным столбом было два снеговика. Оба глядели точно в моё окно. Злобно так, осуждающе. И сосед мой Егорыч по подъезду своего пуделя выгуливал на поводке. Шапку дурацкую псу на голову приладил, красную, с помпоном. Типа как у Санта-Клауса.

Бродят Егорыч с псом по детской площадке и замерли перед снеговиками. Пудель заднюю лапу-то и задрал на одного. А Егорыч в смартфон глядел. Небось, всем поздравления с Новым годом строчил.

Тут петарды стали взрываться в соседнем дворе. Искрило — капец! Я на них смотреть стал. Когда снова глянул на площадку, то вместо двух снеговиков стояло три. Новорожденный держал поводок. Пёс же, поджимая хвост и уши, отчаянно лаял, потом дёрнулся — поводок выпал из снежной руки. Пудель, визжа, устремился в ночь. А я задёрнул шторы.