Новые приключения Великого Комбинатора [Дмитрий Зотиков] (fb2) читать онлайн

Эта книга появилась на свет потому, что ее автору всегда не нравился финал «Золотого теленка»

Найдено на чердаке

– Товарищ Бендер, Остап Ибрагимович, вами интересуется НКВД, – начальник финотдела Кукушкинд наклонился над бывшим великим комбинатором и очень тихо шептал ему в самое ухо, нервно оглядываясь при этом по сторонам. – Серна Михайловна невольно подслушала, как Полыхаев по телефону докладывал вашу биографию.

– Ну и что тут такого, – Бендер снял коричневые нарукавники и отодвинул счеты. – Может, ему звонили из коммунотдела.

– Ну да. Полыхаев во время разговора стоял по стойке «смирно». А он всегда так стоит, когда разговаривает с органами, – Кукушкинд тяжело вздохнул. – Только, чур, я вам ничего не говорил.

Тут прозвенел звонок на обед, и все сотрудники «Геркулеса», как обычно, ринулись в буфет.

«Позавчера пропал Бомзе. Вчера Борисохлебский. Похоже, что сегодня моя очередь. Похоже, что началась большая чистка «Геркулеса», – размышлял Остап, доедая лежащий на блюдечке с голубым орнаментом в виде змеи бутерброд с колбасой и запивая его прозрачной жидкостью, почему-то считавшуюся в буфете чаем.

Тем временем вокруг Бендера образовалось пустое пространство, и он обедал в гордом одиночестве.

«Да, слухи быстро расходятся по нашему учреждению», – с горечью подумал Остап.

Прошло почти десять лет с тех пор, как бывший турецко-подданный пытался перейти румынскую границу. И был с позором отправлен без гроша на Родину румынскими пограничниками.

«Где родился, там и умру», – решил тогда Остап и дал сам себе клятву больше ни в какие авантюры не лезть и жить как все. Как Зося Синицкая, как завхоз второго дома Старсобеса Александр Яковлевич, как Виктор Михайлович Полесов или даже как Елена Станиславна Боур.

Остап тяжело вздохнул, вспоминая события далеких уже дней. Потом было возвращение в Черноморск и унизительное устройство на работу в «Геркулес» по протекции его директора Полыхаева, с некоторой долей издевки предложившего тогда освободившееся место Корейко с окладом сорок шесть рублей пятьдесят копеек.

И вот прошло почти десять лет после тех событий. Десять лет Остап Ибрагимович, забывший навсегда о Рио-де-Жанейро, трудился на благо Советской власти, перебирая накладные, отчеты о командировках и другие, несомненно, важные и нужные бумаги. Десять лет его никто никогда не тревожил. И тут на тебе. НКВД.

«Возможно, они раскопали историю тайного общества «Союз меча и орала», – продолжал размышлять Остап. – Или им в руки попался гражданин Корейко, который дал на меня показания. В любом случае надо срочно делать отсюда ноги».

Слухи о методах работы органов постоянно носились по Черноморску и не давали Остапу поводов для проявления оптимизма.

Доев бутерброд, Остап вспомнил, что Полыхаев давным-давно поручил ему проверить одну подчиненную «Геркулесу» и находящуюся на другом конце города контору. Возможно, что директор уже забыл об этом поручении, но повод уйти с работы был найден. В приемной Остап грациозно поклонился секретарше Полыхаева Серне Михайловне и обворожительно ей улыбнулся. В результате чего получил разрешение уйти с работы до самого вечера. Правда, Серна Михайловна как-то очень тяжело вздохнула, когда Остап закрывал дверь в приемную, и незаметно его перекрестила.

Выйдя на улицу из здания бывшей гостиницы «Каир», Остап огляделся по сторонам, но ничего необычного не заметил. Разве что ларек с мороженым стоял не на своем месте. Возможно, его просто передвинула продавщица, прячась от палящего июльского солнца. Гулко каркали вороны, в уличной будке мирно спал милиционер, стайки детей перебегали дорогу, устремляясь к морю. К морю отправился и Остап, на ходу придумывая план дальнейших действий. Но тут его кто-то дернул за рукав.

«Вот оно. Началось», – подумал Бендер, медленно поворачиваясь к остановившему его мужчине в полосатых шортах и белой футболке.

Но тот внезапно широко улыбнулся и закричал на всю улицу:

– Остап Ибрагимович, как я рад вас видеть!

– Балаганов? – только и смог сказать Остап, унимая начавшуюся было дрожь. – Шура! Родной ты мой брат по линии лейтенанта Шмидта!

Потом минут пять они хлопали друг друга по бокам и кричали:

– А ты помнишь?

– Нет, а ты помнишь?

Тут прохожие начали обращать на них внимание, и Остап, обняв Шуру за плечи и забыв про все свои неприятности, повел его в пивной бар «Золотой якорь», в котором геркулесовцы любили коротать вечера после напряженного рабочего дня. Отстояв большую очередь и показав корочку члена профсоюза, Остап купил две кружки пива, и они уселись с Балагановым за шатающийся из-за отсутствия одной ножки столик.

– Ну, Шура, рассказывайте. Где были, что видели. Все-таки десять лет прошло с тех пор, как вас тогда арестовали в трамвае.

– Да все по-прежнему. Правда, сыном лейтенанта Шмидта уже не работаю. Пару раз сидел в ДОПРе. Хотели даже на Беломорканал отправить, но как-то отвертелся. Работы только совсем не стало. Нас, свободных художников этого мира, зажали так, что и не пикнуть. Как жить дальше, ума не приложу.

– Да, Шура. Эти места по-прежнему не Рио-де-Жанейро.

– Остап Ибрагимович, а зачем вам тогда так нужно было это Рио?

– Понимаете, Шура, такие, как я, здесь не нужны. Мой пытливый ум мешает здесь строительству социализма. Хотя я, поверьте, очень, очень стараюсь.

– А вот вы бы что здесь построили? Если бы, конечно, вам дали тут строить.

– Я бы построил страну, в которой пиво продают не членам профсоюза, а тем, у кого есть на это деньги. А потом все равно уехал бы в Рио-де-Жанейро.

– Но почему?

– Потому что, Шура, здесь никто и ничего путного построить не может. Даже я со своим аналитическим умом и курсами бухгалтерского учета. В этом есть какая-то загадка, Шура, но пусть ее разгадывают другие. Мне она не по плечу. Давайте лучше выпьем и помолчим. И заодно помянем Паниковского. Мир его праху.

– Да, Михаил Самуэльевич был великий человек. Помнится, он говорил мне: «Оставьте, оставьте эту дурацкую мечту о Рио-де-Жанейро товарищу Бендеру. Ведь мечтать надо только о Париже. Шура, вы не представляете, какие там варьете, какие там шансонетки». А ведь Паниковский нигде дальше Бердичева не был.

– Бердичев, что Бердичев. Если так пойдет и дальше, то мы, Шура, в лучшем случае окажемся с вами где-нибудь на Соловках.

– А в худшем?

– Вот об этом лучше и не думать. Видите вон того молодого человека, который подсматривает за нами через дыру в газете «Правда»?

– Да, вижу. Вы думаете, что за нами уже следят?

– Я не думаю, Шура, я в этом уверен. Спасибо товарищам, что хоть дают допить пиво. Нет, Шура, в этом мире больше блюдечка с голубой каемочкой, на котором лежит ключ от квартиры с деньгами. А есть стол, стул в финотделе и оклад сорок шесть рублей пятьдесят копеек. Ладно, мне пора сдаваться. Прощайте, Шура.

– Остап Ибрагимович. Все вовсе не так уж и плохо. Я вам помогу. Я тут все ходы-выходы знаю. Вы сейчас идете в уборную, открываете там форточку и потом тикаете на шестой причал.

– Шура, я сейчас так располнел, что не пролезу ни в какую форточку. Впрочем, что там у нас есть на шестом причале?

– Катер. Катер Козлевича. Он называется «20 лет Октябрьской революции». Адам Казимирович специально придумал такое название, чтобы возить на нем контрабанду из Житомира. Козлевич нам поможет. Ведь я уже три ночи как ночую на его катере. Будем уходить из Черноморска водным путем.

– Шура, я вас люблю, как родного сына!

– Как брата, Остап Ибрагимович. Как брата. У нас с вами все-таки один отец. Пусть и придуманный. Вперед, товарищ Бендер. Через форточку в уборной к новой жизни. Долой уныние и этот, как его… пессимизм!

И Остап через несколько минут, с трудом протискиваясь через форточку на волю, сказал сам себе: «Ну что ж. Командовать парадом снова, похоже, придется мне».

***

Адам Казимирович Козлевич мирно дремал на корме своего катера, когда кто-то прыгнул на его палубу с причала. Этот кто-то потом подошел к нему и потрогал за плечо:

– Адам, а как раньше назывался этот крейсер?

Козлевич протер глаза и потряс головой. Кто-то постепенно превратился в его старого знакомого. Настолько старого, что Адам Казимирович не мог его вспомнить.

– Это же я, Бендер. Ну просыпайтесь скорее. Пора заводить моторы. Мы с вами отплываем через несколько минут. Только дождемся Балаганова – и в путь!

– Бендер. Какой еще Бендер? Тот, который угробил мой «Лоран-Дитрих»?

– «Лоран-Дитрих» скончался своей естественной смертью. А я вот еще жив. Да просыпайтесь вы наконец, черт вас побери! За нами гонятся все секретные агенты этого города. Бензин по-прежнему ваш, идеи наши. Нас ждут великие дела. И великие события. Если, конечно, не схватят в этом надоевшем до чертиков городе.

– Не бензин, а дизельное топливо, – поправил Бендера окончательно проснувшийся Козлевич. – Здравствуйте, Остап Ибрагимович. Рад вас видеть на борту моего катера. Кстати, раньше он назывался «Императрица Мария». Потом «Борец за свободу товарищ Троцкий».

– Вы правильно делаете, меняя названия в соответствии с политической ситуацией, – похвалил Козлевича Бендер. – Лет через пятьдесят он, вероятно, будет называться «Народный капитализм». Или что-то в этом роде. Если, конечно, не заржавеет и не будет сдан на базу металлолома.

Тут на пирсе показался запыхавшийся от долгого бега Балаганов и приветственно замахал оттуда руками:

– Меня, меня не забудьте!

– Вот и Шура, – облегченно сказал Остап. – Ну что ж. Раз все в сборе, то в путь. Нас опять ждут шторма и приключения!

– На свою пятую точку, – пробормотал Козлевич, но пошел заводить мотор. Ему тоже порядком надоело куковать возле берега без всякой понятной для него цели. К тому же знакомые контрабандисты с грузом французского коньяка, произведенного в Житомире, куда-то пропали.

– Шура, отдайте швартовы, – скомандовал Бендер подошедшему Балаганову, – и прыгайте на борт нашей «Куин Мэри».

– Как, катер снова переименован? – удивился Балаганов, сбегая по трапу на палубу.

– Ну не можем же мы удирать от чекистов на корабле с названием «20 лет Октябрьской революции», – пояснил Остап. – Вы, Шура, назначаетесь моим старшим помощником. Козлевич – рулевым. Я, так и быть, снова возьму на себя роль командора. Баковые – на бак, ютовые – на ют, шкафутовые – на шкафут правого борта. Отдать концы! Поднять паруса! Курс – зюйд-ост!

– Есть, командор! – радостно ответил ему Балаганов и оттолкнулся багром от причала.

Старенький катер, медленно лавируя, пошел мимо больших кораблей, стоящих на рейде и удивленно смотрящих на маленькую букашку, путающуюся у них под бортами. Черноморск постепенно исчезал из виду вместе с работниками «Геркулеса», оживленно обсуждавшими исчезновение товарища Бендера, и агентами НКВД, бегающими в растерянности по городу и не подозревающими, что гражданин Бендер, вместо того чтобы сидеть в каталажке и подписывать свои показания, умываясь при этом кровью, только что выскользнул из их теплых объятий и теперь плывет…

Кстати, а куда направляется маленький, затерявшийся в волнах Черного моря катерок с громким новым именем «Куин Мэри»? Кажется, этого не знает даже сам Остап.

***

– Срочно принесите мне личное дело гражданина Бендера, – отдав тихим голосом распоряжение стоящему возле двери по стойке «смирно» сержанту, майор государственной безопасности Корейко Александр Иванович обратил, наконец, внимание на тихо сидящего в углу бывшего бухгалтера «Геркулеса» Берлагу. – Итак, гражданин Берлага, продолжим нашу беседу. Так кто все-таки отдал приказ об устройстве Бендера в «Геркулес»? Кто допустил его в святая святых организации – ее финотдел? Полыхаев или Скумбриевич?

– Я точно не знаю, – дрожащим от волнения голосом ответил ему Берлага. – По идее,  это должен был быть Полыхаев. Он как директор подписывает приказы. Но вполне возможно, в тот момент он был в отпуске и всем распоряжался Скумбриевич. Я, чистая правда, мамой клянусь, сейчас не помню. Помню только, как все сотрудники тогда очень удивились появлению товарища, извините, гражданина Бендера у нас в «Геркулесе». Александр Иванович, можно мне воды?

– Воды? Да вы мне еще ничего путного и не рассказали. И для вас я никакой больше не Александр Иванович, а товарищ майор государственной безопасности. Вам все понятно?

Берлага послушно закивал головой. Он сейчас очень и очень раскаивался, что в далекие уже времена не дал в долг до зарплаты Корейко пять рублей, и вполне справедливо полагал, что Александр Иванович обязательно вспомнит об этом омрачающем их отношения факте.

– Пять рублей мне пожалел, видите ли. «Вы Александр Иванович живете не по средствам». Сейчас ты, Берлага, всю правду мне выложишь про гражданина Бендера. Устроили, понимаешь, врага народа в самое сердце лесной промышленности, снабжая того данными о заготовках древесины в Южном округе.

Корейко открыл принесенное ему личное дело Бендера.

– Так, так. В деле есть показания гражданки Грицацуевой об исчезновении ее гражданского мужа товарища Бендера О.И. Есть также показания отца Федора Вострикова из сумасшедшего дома. Про какие-то бриллианты рассказывает. Полная чушь. Чарушникова Максима Петровича, перед расстрелом сознавшегося о существовании тайного общества «Союз меча и орала». И наконец, Ипполита Матвеевича Воробьянинова – отца русской демократии, как он сам себя называет, прибывшего к нам из Берлина с целью свержения Советской власти. Оказывается, гражданин Бендер вовсе не мелкий мошенник, как мы предполагали ранее, а белый офицер, глава крупной антисоветской организации, раскинувшей контрреволюционные  сети от Москвы до Черноморска. Целью которой, судя по всему, было убийство самого товарища Сталина!

Берлага при этих словах вжал голову в плечи и мелко затрясся.

– Поверьте, я тут ни при чем. Я всего-навсего мелкий советский служащий.

– Мелкий? А когда вы давали против меня показания этому врагу народа, о чем тогда думали? Увести! – Корейко кивнул головой в сторону конвоира.

Берлага с трудом поднялся со стула, но перед уходом спросил, едва шевеля трясущимися губами:

– Александр Иванович, и все же, как вы здесь оказались? Откуда у вас такая высокая должность?

Корейко усмехнулся одними глазами и очень тихо, чтобы слышал только Берлага, сказал:

– Вы не поверите. Я ее купил.

***

– Опять инженер Тимофеев пробки пережег! – жена управдома Бунши Ульяна Андреевна стояла возле электрощитка и громко кричала на весь подъезд. – Когда он уже закончит эти свои опыты. Мало нам было царя в нашем доме три года назад!

– А что царь, что царь, – хриплым, простуженным голосом урезонивал ее маленького роста мужчина в модном пиджаке, державший на поводке маленькую собачку неизвестной породы. – Меня вот в тот год обокрали. Все, все нажитое непосильным трудом унесли. Три портсигара, три куртки замшевые…

– Замки надо было врезать покрепче, товарищ Шпак, – одним взглядом Ульяна Андреевна заставила человека с собачкой замолчать. – Жулика тогда того поймали и посадили. А вот с Тимофеевым никто справиться не может. Вдруг в следующий раз он к нам какого-нибудь Чингисхана притащит. И как начнем мы дань платить монголам с татарами.

Тут по лестнице сбежал человек в очках и в белом халате:

– Ульяна Андреевна, вы не беспокойтесь. Никакой дани никто платить не будет. А пробки я сейчас заменю. Вы просто не представляете, на пороге какого грандиозного открытия я сейчас нахожусь. Мы теперь сможем перемещаться не только в прошлое, но и в будущее. Вот вы хотите переместиться лет так на пятьдесят вперед и увидеть коммунизм?

– А кто, извините, вам позволил приближать к нам коммунизм? Это что – трактор какой-то, который можно передвигать туда-сюда. Как нас учит товарищ Сталин… – Шпак поднял с пола собачку и крепко прижал ее к груди.

– Дорогой мой Антон Семенович. Товарищ Сталин учит нас не бояться трудностей и смело идти на социальные эксперименты. И сегодня я докажу, что через пятьдесят лет на нашей земле будет построено единое коммунистическое общество. Вот только пробки починю, и моя машина времени будет снова готова к эксперименту.

Тут в подъезд вошли трое. Один – с рыжим чубом на голове, в белых парусиновых штанах и футболке с надписью «Динамо» на груди. Второй – в тельняшке и морской фуражке с крабом. Третий – лет сорока, гладко выбритый. Сверкая золотым зубом и поправляя пиджак в полоску, он, слегка задыхаясь, сказал:

– Здравствуйте, товарищи. Проверка счетчиков. Мосэнерго. Кто тут главный?

– Мой муж. Иван Васильевич Бунша, – ответила Ульяна Андреевна, с интересом разглядывая вновь пришедших. – Только он сейчас занят. Я за него. А почему проверка? У нас совсем недавно проверяли счетчики.

– Участились случаи краж электроэнергии, – пояснил человек в пиджаке и снова сверкнул зубом. – Именно в вашем доме.

– Это все он, – Ульяна Андреевна показала пухлой ручкой на человека в белом халате. – Это все его дьявольская машина времени жрет наше электричество. Инженер Тимофеев во всем виноват.

Тут человек в пиджаке внезапно обрадовался и, подойдя к инженеру, начал со всех сил трясти его руку:

– Рад. Очень рад. Премного наслышан. А ведь у нас к вам есть дело. Такое, что вы ахнете. Давайте пройдем к вам. Чтобы, так сказать, тет-а-тет.

И, схватив инженера Тимофеева в охапку, человек в пиджаке ушел с ним вверх по лестнице. Следом шли человек с рыжим чубом и моряк в тельняшке.

– Это представители органов, – ахнул Шпак, когда странная компания удалилась. – Это они Тимофеева пришли арестовывать.

Тут раздался звук падающего тела. Это было тело Ульяны Андреевны.

***

В квартире номер сорок девять человек в пиджаке наконец-то выпустил из своих объятий инженера. И тот буквально рухнул на диван.

– Что, что вы от меня хотите?

– О, не беспокойтесь. Мы к вам от вашего старого знакомого – Жоржа Милославского. Помните такого?

– Конечно, помню. Так ведь он же в тюрьме!

– Он – да. А вот мы пока нет. Я слышал кусочек вашего разговора с той милой дамой в подъезде. Так вот, идея увидеть коммунизм через пятьдесят лет меня с моими товарищами очень, очень прельщает. Особенно если учитывать сложившиеся обстоятельства.

– Но кто вы такой, черт вас побери? Кто вы такой?

– О, я забыл представиться. Миль пардон. Бендер. Остап Ибрагимович. А это мои друзья. Капитан дальнего плавания Козлевич и мой старший помощник Шура. Александр Балаганов. Мы только сегодня прибыли в столицу с юга и сразу, сразу к вам. Так вот какое у нас есть предложение…

Предложение Остапа сводилось к следующему. Инженер Тимофеев забрасывает трех добровольцев лет так на пятьдесят (а можно и на пятьдесят пять) вперед. А те по возвращении рассказывают ему про светлое будущее, построенное для потомков на всей территории РФ, а может, и за ее пределами. И самое главное, привозят из путешествия какие-нибудь технические артефакты, которые наверняка заинтересуют изобретателя.

Предложение Остапа весьма заинтересовало инженера.

– Я думаю, я знаю, что через пятьдесят лет будут изобретены совершенно невероятные вещи. Человечество, наши советские инженеры наверняка придумают и способ передавать изображение на расстоянии, и автомобили, управляемые без водителя, и личного секретаря, сидящего в переносном телефоне.

– И я даже знаю, как он будет именоваться, – заметил Остап.

– Как?

–«Аннушка».

Инженер Тимофеев только удивленно хмыкнул в ответ.

– Впрочем, мы отвлеклись от основной темы, – сказал Остап. – Видите ли, наше время пребывания в вашей квартире весьма ограниченно по некоторым обстоятельствам. Давайте, товарищ Тимофеев, включайте свой агрегат.

– Хорошо, – согласился тот. – Только у меня к вам будет одна просьба.

– Конечно, – закричал Остап, теряя терпение. – Излагайте ее как можно быстрее!

– Видите ли. У меня есть рукопись. Один мой сосед, писатель, дал мне на хранение. А здесь и сейчас вряд ли ее опубликуют. Вы не могли бы ее передать потомкам?

– Антисоветчина? Шучу, шучу. Ладно, давайте, давайте вашу рукопись, – ответил Остап. – Возможно, я ее сам прочитаю в пути от нечего делать.

– Тогда вставайте к стенке, – скомандовал инженер.

– Вот чудеса, – подал наконец голос Шура. – Последние несколько дней нас постоянно ставят к стенке.

– Не бойтесь, товарищи путешественники во времени. Мне просто надо навести на вас фокус.

Остап, Шура и Адам Козлевич встали по росту прямо под картиной «Иван Грозный и сын его Иван».

– Приготовились. 10, 9, 8…

Тут в дверь сильно постучали:

– Откройте, вы залили соседей снизу!

– Не открывайте! – закричал Остап. – Быстрее, профессор!

– 7,6,5,4, 3,2,1. Ноль!

Инженер Тимофеев нажал большую красную кнопку. Как раз в тот момент, когда дверь, выбитая одним сильным ударом, слетела с петель.

***

Путешественники во времени, потеряв на какое-то мгновение сознание, очнулись на большом мосту. Стояла темная ночь, подсвечиваемая огнями от костров. По мосту бегали какие-то люди. Вдалеке виднелся Кремль.

– Остап Ибрагимович, – шепотом спросил Шура. – Где мы?

– Не знаю, Шура. Пока не знаю. Но судя по Кремлю, мы в Москве. Какого черта здесь так много народа? Э, товарищ… – Остап поймал за рукав какого-то человека в очках, несущегося со всех ног. – Что тут происходит?

Человек остановился и подозрительно посмотрел на Бендера:

– А вы здесь за кого?

– В смысле?– спросил Остап.

– Ну за ГКЧП или за Ельцина?

Остап задумался.

– Пока мы еще не определились. Видите ли, мы гости с юга и в столице недавно.

Тут раздался многоголосый крик: «Танки»! Человек в очках вырвался и сразу убежал куда-то в темноту.

– Да, на построенное светлое будущее это пока еще мало похоже, – задумчиво сказал Остап Балаганову. – «Гремя огнем, сверкая блеском стали, идут машины в яростный поход». Похоже, нас всех здесь ждут большие приключения!

***

А тем временем майор госбезопасности Корейко допрашивал инженера Тимофеева:

– В какой точно день и год вы отправили врагов народа и лично товарища Сталина граждан Бендера, Балаганова и Козлевича?

– В 20 августа 1991 года, – прошептал окровавленными губами инженер. – Я ни в чем не виноват. Они просто хотели увидеть, что такое коммунизм.

– Вот и я хочу его увидеть, – усмехнулся Александр Иванович. – Давай, инженер, включай свою машину. – Этот тип думает скрыться от органов в далеком будущем. Но он сильно ошибается. От органов в нашей стране не скрыться даже на машине времени!

***

Толпа на площади скандировала: «Ельцин, Ельцин!»

Остап и Шура, взобравшись на танк, орали как оглашенные: «Ура!» и «Да здравствует демократия, свобода и гласность!»

– Шура, вы видите отсюда огни Рио-де-Жанейро? – прокричал прямо в ухо Балаганову Бендер.

– Нет, – ответил тот. – Только зад какого-то мужика в пиджаке.

– А я вижу! – закричал Остап. – Еще как вижу!

Тут в толпе промелькнуло знакомое до боли лицо. Настолько знакомое, что Остап готов был поклясться, что совершенно точно он провел с ним много дней еще в той жизни. Но лицо быстро исчезло, и Бендер, охваченный революционным порывом и незнакомым доселе чувством победы над чем-то неведомым, тут же забыл о нем.

– Это конец Советской власти, Шура. Причем полный. Окончательный. Бесповоротный. И никакого коммунизма здесь никто и никогда больше строить не будет!

Прокричав это, Остап оступился и упал с танка. Но внизу его подхватили руки радостных и веселых москвичей.

В дальнейшем события развивались очень быстро, как картинки в калейдоскопе. Вот товарищам Бендеру, Балаганову и Козлевичу вручают медали «За оборону Белого Дома». Вот им дают ордер в гостиницу «Националь», а профессора просят Бендера выступить на международной экономической конференции как крупного знатока советской эпохи угара НЭПа. Вот Балаганов примеряет первый в своей жизни костюм с бабочкой, а Козлевич, довольно глупо улыбаясь, заводит красный «мерседес» с откидным верхом. И вот все они директора крупной финансовой компании «Народ и капитал». Это, конечно, еще не «Рога и копыта». Но что-то похожее в названиях имеется.

90-е годы. Время надежд и малиновых пиджаков. Челноков и комков. Спирта «Рояль» и ликера «Амаретто». Взлетов и падений. Поиск себя в бурном океане событий.

«Еще вчера ты был никем, а сегодня уже должен банку миллион. И не надо больше бегать по всей стране в поисках зашитых сумасшедшей старухой в стул фамильных бриллиантов. Бриллианты теперь лежат везде. Надо только не лениться и нагнуться, чтобы их подобрать».

Именно так рассуждал бывший сотрудник финотдела «Геркулеса» Остап Сулейман Ибрагим Берта Мария Бендер-бей, сидя в кожаном кресле офиса на Петровке и раскуривая при этом гаванскую сигару.

«Мы попали в страну непуганых вкладчиков, – продолжал размышлять Остап. – И здесь больше нет отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности. Как нет и самой этой собственности. Что конечно же не может не радовать. Но является ли все это заветным билетом в Рио-де-Жанейро? Вот вопрос из вопросов».

Тут Остап обратил внимание на Балаганова, флиртующего с секретаршей Машей. Маша, обладая великолепной фигурой и длиннющими ногами, хотела выйти замуж либо за олигарха, либо за бандита и уехать жить на острова Полинезии. Где это, Маша с трудом себе представляла, пока Остап не показал эти острова ей на глобусе. После этого Маша перенесла свою мечту поближе к действительности – в Болгарию, на Золотые Пески.

– Шура, если бы у вас было много денег, как бы вы их потратили? И отпустите Машу, она вам пока не по карману.

Балаганов неохотно прервал разговор с секретаршей и обратил наконец все внимание на шефа.

– Много – это сколько, Остап Ибрагимович?

– Ну так много, чтобы о них не думать.

– Миллион?

– Больше, значительно больше. Не будем мелочиться. Сколько душа пожелает.

– Я бы дворец себе построил. Где-нибудь в Крыму. Чтобы там была кровать с балдахином, я такую только в кино видел, комната для игры в двадцать одно, и бассейн с пивом вместо воды.

– Фу, как пошло, Шура. Нет, мне с вами решительно не по пути.

– А вы бы как их тогда потратили? – надулся Шура. – Опять на Рио-де-Жанейро?

– Я бы, Шура, построил большую-большую ракету, взял запас воздуха и еды лет так на двести и улетел на Марс. Но что-то мне сейчас подсказывает, что это не моя мечта, и ее осуществит кто-то другой. Кстати, а где Козлевич? Мне скоро ехать на совещание по приватизации в Белый Дом. Сегодня ночью в голову пришла мысль пустить в оборот приватизационные чеки. Чтобы каждый бывший советский гражданин стал владельцем маленькой собственности. И чтобы у него больше никогда не возникала в голове мысль строить коммунизм.

Тут Балаганов недоверчиво щелкнул языком, но промолчал.

***

Александр Иванович Корейко никогда не был честным человеком. Даже в далеком детстве он обманывал своих одноклассников-гимназистов, продавая им билеты в синематограф, которыми по доброте душевной бесплатно снабжал его дядя – директор этого мира грез. Сам же гражданин Корейко никогда не любил фальшивые страсти. Саша, а впоследствии, Александр Иванович, всегда любил только деньги. А деньги любили его.

Вот и сейчас, попав в будущее в погоне за товарищем Бендером (месть все-таки сильный жизненный стимул), Александр Иванович не растерялся и быстро сориентировался в происходящем вокруг него. Пока граждане огромной страны вполне искренне не понимали, что же теперь им делать, гражданин Корейко стал строить то, что он умел делать очень хорошо. Структуру по добыванию денежных знаков. Говоря современным языком – ОПГ. Или организованную преступную группировку.

И вскоре корейские наводили ужас на Москву, потеснив при этом и солнцевских, и тамбовских, и курганских. Опыт работы в ОГПУ-НКВД весьма помог Александру Ивановичу в этом вопросе. В малиновом пиджаке с белой подкладкой, с золотой массивной цепью на шее Александр Иванович лично каждый день объезжал все крупные московские казино, которые исправно платили дань его состоящей из милиционеров и спортсменов банде.

Но став наконец тем, кем он мечтал стать всю свою жизнь, господин Корейко ни на минуту не забывал об Остапе Ибрагимовиче. И готовился нанести по тому решающий удар.

***

Шуру Балаганова схватили в самом центре Москвы, на Кузнецком Мосту. Двое неизвестных подхватили его под руки и, пока Шура хватал воздух, как вытащенная из воды рыба, быстро затолкали в автомобиль без номеров и увезли в неизвестном направлении. Инспектор ГАИ, регулирующий на перекрестке движение, отвернулся и сделал вид, что ничего не заметил.

Остап тем временем у себя в офисе вдохновенно диктовал секретарше Маше речь на Международном форуме в Давосе, куда его пригласили как крупного специалиста по приватизации. Бендера при этом сильно штормило и несло, словно яхту по волнам при ветре в девять баллов.

– Построить рыночную экономику в современной России – все равно что из яичницы сделать сырые яйца. – Остап кругами ходил вокруг Маши, грызя при этом ручку «Паркер».– Но моя стратегия приведет к тому, что у каждого жителя России после реализации проданного ему по номиналу приватизационного чека (ваучера) будет как минимум два автомобиля марки «Запорожец».

Тут Остап задумался, зачем человеку два «запорожца».

– Нет, Маша, исправь на один автомобиль «Волга». А Россия за два года войдет в число лидеров мировой экономики только за счет того, что здесь появится эффективный собственник. И к нам будут приезжать учиться капитализму со всего мира. И даже с других планет. Впрочем, про планеты, Маша, лучше пока вычеркнуть. И чтобы лучше думалось, сварите-ка мне пока кофе.

Тут в дверь без всякого стука вошел худощавый человек в малиновом пиджаке. Он прошел мимо опешившей секретарши и, нагло усевшись в кресло генерального директора финансовой компании «Народ и капитал», сказал:

– Ну здравствуйте, месье Бендер. Давненько мы с вами не виделись, – а потом обратился Маше. – Мне, милая девушка, тоже кофе, пожалуйста. Нам с вашим шефом предстоит долгий разговор.

Через два часа Александр Иванович Корейко вышел из офиса финансовой компании «Народ и капитал» и сел в поджидавший его у подъезда черный «БМВ». А немного растерянный Бендер вызвал к себе Машу и отдал распоряжение срочно бежать в ближайший антикварный магазин и купить там пачку старой бумаги, перьевую ручку и чернила. У Остапа было всего три дня, чтобы спасти Шуру из плена.

Тут, вероятно, надо прерваться, чтобы объяснить читателю суть происходящего. Все дело было в таинственной рукописи, которую инженер Тимофеев передал Бендеру, и о которой тот благополучно забыл. Именно про эту рукопись гражданин Корейко и узнал во время допроса от инженера Тимофеева. И именно ее он потребовал от «месье Бендера» в обмен на жизнь и свободу Шуры Балаганова.

Остап после ухода Корейко полез в стол, достал рукопись. На титульном листе был написан заголовок «Копыто инженера» и имя автора – М.А.Булгаков. Остап недоуменно пожал плечами. Ни название, ни имя ему не были знакомы. Но то, что Корейко нужна была именно эта рукопись, говорило Остапу о ее важности и ценности. Но и жертвовать своим братом по крови ради пачки бумаги Остап не собирался.

И через три дня обмен состоялся. Александр Иванович тщательно проверил переданную ему рукопись, хмыкнул и кивком головы велел выпустить из его автомобиля Шуру. Тот, щурясь на свет, пошатываясь, подошел в Остапу и прошептал:

– Спасибо, Остап Ибрагимович. Я уже и не надеялся выбраться живым и целым. Мне ведь эти корейские обещали, что я прибуду сюда по частям.

А Корейко, положив рукопись в портфель из змеиной кожи, рассмеялся сухим смехом:

– Ну и дурак же вы, Бендер. Отдать миллион долларов за этого никчемного человека… Я считал вас умнее. Эта рукопись считалась уничтоженной автором. И теперь мне за нее дадут в Лондоне на аукционе «Сотбис» даже не миллион, а гораздо больше. А вы оставайтесь здесь ни с чем, жалкие и ничтожные личности. И продолжайте мечтать о своем Рио-де-Жанейро!

Балаганов после этих слов долго хватал воздух ртом и спрашивал Остапа:

– Зачем? Зачем вы так поступили? Разве я могу стоить миллион?

А Остап только улыбался в ответ и говорил:

– Вы, Шура, стоите гораздо больше. Просто раньше на эту тему не задумывались. Но, поверьте, вам придется отработать эту сумму различными мелкими услугами. Например, сейчас надо срочно найти Козлевича. Мы уезжаем.

– Куда? – хором спросили его Шура и Маша

– В Черноморск! – ответил им Остап улыбаясь. – В город, из которого мы так удачно удрали в прошлой своей жизни.

***

Адам Казимирович Козлевич обожал свой новый автомобиль. В отличие от «Лоран-Дитрих» в его новеньком «мерседесе» была и пятиступенчатая коробка передач, и гидроусилитель руля, и даже стереомагнитола «Шарп». По которой группа «Комбинация» исполняла песню «Ксюша, Ксюша, Ксюша, юбочка из плюша» в тот самый момент, когда в гараж прибежал запыхавшийся Балаганов.

– Адам, собирайтесь. Командор приказывает срочно ехать в командировку. В Черноморск!

– Я никуда отсюда не поеду, – ответил Козлевич Шуре, гордо покручивая ус. – Здесь сбылась моя мечта – теплый гараж. Здесь я наконец-то почувствовал себя человеком, которому не надо на холоде и в грязи менять масло или прикручивать отлетевшую выхлопную трубу.

– А вы знаете, что испытывает человек, когда к его лицу подносят горячий паяльник? – тихо спросил Козлевича Балаганов.

– Едем, – тут же ответил ему Адам и завел автомобиль.

Через три часа красный «мерседес» с откидным верхом пересек Московскую кольцевую дорогу и взял курс на юг. Остап какое-то время оглядывался назад, словно опасаясь погони, но потом успокоился и даже задремал. Маша, сидя на переднем сиденье, курила «Мальборо» и радовалась неожиданному первому в ее жизни отпуску. Балаганов веселил ее анекдотами про новых русских.

– И все-таки, Остап Ибрагимович, какой точно маршрут нашего путешествия, – поинтересовался Козлевич, лихо обгоняя очередную фуру.

Остап проснулся и некоторое время крутил головой в разные стороны, словно пытаясь понять, где он находится.

– Какой наш маршрут… – наконец ответил он Козлевичу. – Вопрос, пожалуй, очень интересный. Я думаю, что сначала мы побываем в Старгороде и по старой памяти в Арбатове. Затем почтим память Михаила Самуэльевича Паниковского, побывав на месте его гибели. И только потом направимся в Черноморск, чтобы сесть там на борт круизного лайнера «Михаил Светлов».

– И куда же мы отправимся на этом лайнере, – поинтересовался Балаганов подмигивая Маше.

– Туда, куда хотел попасть раньше один я, – ответил ему Остап. – Туда, где все до сих пор ходят в белых штанах. Где растут пальмы с кокосами, кричат попугаи какаду и все танцуют самбу с утра до ночи. И это Рио-де-Жанейро!

– Ура! – закричала Маша. – А где это?

– Это на другой половинке Земли, – пояснил Остап. – Мы пройдем через проливы Босфор и Дарданеллы, чтобы на прекрасном, маленьком острове Санторини полюбоваться закатами. Затем увидим древний Крит, прекрасную Сицилию, суровую Мальту. И через пролив Гибралтар выйдем в Атлантический океан. Мы будем стоять на капитанском мостике, и огромные волны начнут перекатываться через палубу нашего корабля.

– Ой, а у меня морская болезнь, – сказала Маша. – Можно я тогда не поеду.

– Я, Остап Ибрагимович, тоже не поеду. Раз уж Маша не хочет, – сказал Балаганов, и Маша ему улыбнулась.

– И вообще, это же ваша мечта, – произнес тогда Козлевич, притормаживая на обочине. – Моя мечта – теплый гараж. И она на какое-то время даже сбылась.

Остап с грустью посмотрел на своих друзей.

– Ну что ж. Возможно, вы и правы. Каждому свое. Но и в Москву вам какое-то время лучше не возвращаться. Гражданин Корейко скоро поймет, если уже не понял, что ему подсунули вовсе не ту рукопись.

– А какую же тогда? – заинтересовался Балаганов.

– Мою, – ответил Остап. – Которую я писал три дня и три ночи. А настоящая рукопись теперь надежно хранится в Ленинской библиотеке города-героя Москва. Ее туда передал один весьма состоятельный человек, не будем здесь называть его фамилию. В ответ он получит бронзовую доску на стене той самой библиотеки.

– А что же тогда получим мы, – заинтересовался Балаганов.

– Уже получили, Шура. Уже получили. У меня в ногах стоит баул, а в нем находится ровно один миллион долларов.

– Ой, – испуганно ойкнула Маша.

– А миллион долларов – это сколько? – спросил Балаганов.

– Не так много, как хотелось бы, – ответил Остап. – Но вам на старость хватит. К тому же Козлевичу достанется автомобиль. Предлагаю, кстати, назвать его «Антилопа-Гну 2». А Шуре может достаться Маша. Если, конечно, она согласится.

– Я согласна! – тут же сказала Маша.

– То есть блюдечко с голубой каемочкой все-таки существует, – обрадовался Балаганов. – Тогда деньги буду делить я.

– Деньги уже давно поделены, – остановил его Остап. – За вычетом командировочных, расходов на бензин и средств на памятник Паниковскому, каждому достанется примерно по триста тридцать тысяч зеленых американских рублей.

– Автомастерскую себе куплю, – сказал, глупо улыбаясь, Козлевич. – И заправку.

– А мы с Сашей – домик на море. И у нас будет несколько милых детишек, – сказала Маша. – А вы, шеф, останетесь жить в этом самом Рио?

– Вряд ли, – ответил Остап. – Я решил много путешествовать и на старости лет стать писателем. Сочинить нетленку про наши приключения и получить Нобелевскую премию по литературе. Адам, заводите свой автомобиль, у нас впереди еще несколько тысяч километров. Вперед, друзья мои, в наше светлое будущее. Командовать парадом буду по-прежнему я!

Отрывки из рукописи, переданные Бендером Александру Ивановичу Корейко

Предсказание

Иван Бездомный снисходительно посмотрел на профессора:

– Ну хорошо. Я еще готов поверить в сварщика, который взорвет целый город, про то, что весь мир сойдет с ума. Но про москвичей, которых заставят носить маски с перчатками даже в метро и в ресторанах, это вы все врете.

Профессор ничего не ответил Ивану. Но тут в их разговор вмешался Берлиоз:

– Простите, а мне точно отрежет голову комсомолка?

– Да погодите вы, Михаил Александрович, со своей головой, – перебил его Бездомный. – Тут профессор такие байки рассказывает – закачаешься. Но нам все-таки нужны хоть какие-то доказательства!

– А не нужно никаких доказательств, – глухо произнес иностранец, с силой опираясь на трость. – Просто в одном большом китайском городе одна маленькая старушка приготовит себе на ужин летучую мышь.

Иван громко и недоверчиво хмыкнул, а Берлиоз достаточно нагло дернул профессора за локоть:

– И все-таки я вынужден повторить свой вопрос. Меня он чрезвычайно беспокоит.

Иностранец с недоумением поглядел на Берлиоза:

– А какая вам, простите, разница, кто вам отрежет голову? Даже если она будет беспартийной и посещающей церковь…

– Вы просто не понимаете остроты вопроса. Я все-таки председатель МАССОЛИТа, и абы кто не может отрезать голову человеку, занимающему столь высокий пост.

Иностранец понимающе улыбнулся:

– Не извольте беспокоиться. Тут с биографией девушки все в порядке. Комсомолка, член общества «Добролет», имеет третий разряд по стрельбе и значок «Ворошиловский стрелок».

Берлиоз глубоко вздохнул и отпустил локоть профессора. А Иван Бездомный, похлопав себя по карманам в поисках папирос, спросил нетерпеливо:

– И все то, что вы рассказываете, произойдет уже в следующем веке?

– Пожалуй, в следующем, – ответил иностранец. – Но люди будут такими же, как сейчас. Склонными верить в любую чушь.

– И в какую же чушь, извольте поинтересоваться, верим мы, – нахмурился Бездомный и подумал, что напрасно они с Берлиозом до сих пор не сообщили в органы о подозрительном иностранце.

– Например, в то, что можно изменить человека, поменяв одни иконы на другие. Или в то, что голова не может жить отдельно от тела.

Берлиоз при этих словах крепко вцепился в скамейку и задумался. А иностранец улыбнулся ему, показав при этом золотой зуб, и лукаво подмигнул.

– У вас есть еще вопросы ко мне, товарищи литераторы?

– Есть, – сказал Берлиоз, нервно подрагивая головой. – А эта, которая ворошиловский стрелок, она красивая?

– Какая вам разница? – удивился профессор. – Неужели не все равно, красивая или нет женщина отрежет вам голову.

– От красивой и умирать приятнее, – пояснил Берлиоз.

При этих словах Иван Бездомный широко улыбнулся и глаза его заблестели.

– Точно. Вот, помню, работала в нашей редакции девушка. Блестящая, как Мона Лиза. Только курила много. Я тогда чуть тоже голову из-за нее не потерял.

– У каждого изнас в жизни были, были красивые женщины, – поддержал ушедший в сторону разговор иностранец. – Из-за которых можно было запросто потерять голову. Ну раз уж мы тут так хорошо сидим, то может быть, вы желаете по кружечке холодного пива?

– К сожалению, в киоске есть только теплая минералка, – пожаловался Берлиоз.

– Ну это дело поправимое, – усмехнулся иностранец. – Вы какое пиво в это время суток предпочитаете?

– А что, можно любое? – недоверчиво спросил Бездомный.

– Сегодня все можно, – ответил ему профессор и щелкнул пальцами три раза. – Сегодня день такой. Особенный.

– Тогда чешского. Только что сваренного.

Тут из-за угла показалась толкающая перед собой тележку продавщица из киоска.

– Вот, пожалуйста. Чешское. Три часа назад сваренное по всем правилам на фабрике «Пльзень», – сказал профессор.

Иван Бездомный с изумлением смотрел на стоящие на тележке кружки и лежащую между ними воблу. Причем вобла приоткрыла один глаз и подмигнула Ивану.

– Этого не может быть!

– Может, может, – усмехнулся иностранец. – Давайте выпьем за то, чтобы никогда не терять головы. Ни при каких условиях. Что бы вам в нее ни засовывали. И чтобы если и терять ее, то только из-за красивых и умных женщин.

Михаил Александрович Берлиоз почему-то сильно покраснел после этих слов…

Еще раз про любовь

В квартире № 50 было тихо и, несмотря на потрескивание дров в камине, пахло сыростью. На продавленном кожаном диване расположился, внимательно рассматривая пятна на потолке, Азазелло. Возле камина, сняв носки, грел ноги Коровьев. Кот Бегемот в который уже раз чинил свой примус, ковыряя в его внутренностях отверткой. Где-то на кухне гремела посудой Гелла.

– Ни черта не горит, что бы я там ни крутил, – раздраженно сказал Бегемот, бросив отвертку в картину «Утро в сосновом лесу», висевшую над дубовым столом.

– Бегемот, не тронь Шишкина, – тихо попросил его Коровьев, внимательно рассматривая большой палец правой ноги. – Это моя любимая картина. Когда я был регентом…

– Все мы когда-то кем-то были, – философски заметил с дивана Азазелло. Вот я до демона был путевым обходчиком.

– Кем-кем? – заинтересовался Бегемот, вынимая отвертку из Шишкина.

– Путевым обходчиком. Стыки проверял, стрелки. Весь день на природе. Потом стрелку не туда перевел, поезд под откос. Дым, пожар, крики. Теперь вот последние сто с лишним лет демон.

– А я всю свою жизнь был котом, – сказал Бегемот. Сначала обычным, дворовым. Потом Мессир подобрал и дал мне примус. Вот чиню, паяю теперь все время. Инструкции-то к примусу нету.

– Кстати, а кто знает, где сейчас Мессир? – спросил Коровьев, бросая в камин сосновое полено.

Полено сразу вспыхнуло и показало Коровьеву язык.

– Буратино? – спросил Бегемот, но Коровьев ничего не ответил, задумчиво глядя на огонь, принимавший на тот момент самые невероятные формы.

– Шеф пропал, – сообщил с дивана Азазелло. – Впрочем, вы и сами об этом знаете не хуже меня.

– Шеф не может пропасть, – заметил Бегемот. – А если и может, то для этого должна быть весьма веская причина. Даже во время извержения Везувия Мессир, стоя на его вершине…

– Тоже мне, бином Ньютона, – ответил ему Коровьев. – Причина, не буду спорить, весьма веская. Мессир влюбился. Вот глядите. – Коровьев ловким движением руки вытащил из камина какую-то бумагу и протянул ее Бегемоту. – Характеристика. От Мастера.

Бегемот, взяв бумагу, сразу подтянулся и выпрямился во фрунт, словно гренадер. На его ремне откуда-то возникла шпага, на голове велюровая шляпа с петушиным пером, а усы выпрямились параллельно полу. Бегемот откашлялся и стал читать:

«Она была так красива, что уму уже, казалось, некуда было пристроиться. Когда ее попа рассекала московские улицы, у дворников-таджиков вертикально вверх поднимались метлы. Таксисты нажимали на клаксоны и предлагали подвезти забесплатно хоть до Владивостока. Ее ненавидели почти все встречные женщины, и их утешало только то, что она наверняка «дура, дура, дура». А она, разрезая своей полной, как две спелые краснодарские дыни, грудью время, пространство и мужские голодные взгляды, спешила в Политехнический на лекцию «О влиянии творчества Кандинского на Энди Уорхола».

И она прекрасно знала, что ум и красота вполне могут сочетаться так же, как бутерброд с атлантической сельдью и сладкий чай «Липтон».

Дворники-таджики, опуская потом свои метлы, говорили: «Вай-Вай, какая богиня, у нас в горах такая тоже была». А таксисты провожали ее, мигая дальним светом. И смешной полицейский, желающий получить ее телефон, но получив отказ, вдруг требовал предъявить документы и краснел при этом, как куст красной смородины в августе.

Она была умна и красива. И этим безумно раздражала и притягивала окружающих…»

– Ну и про кого это в сей бумаге было написано? – поинтересовался Азазелло, продолжая разглядывать потолок и думая о чем-то своем.

– Юлия. Москвичка. 23 года, – сообщил Коровьев.

– О-е, – сказал Бегемот, надев очки и возвращаясь к починке примуса. – Это теперь надолго. А ведь раньше были одни Маргариты.

В камине по-прежнему догорал так и не выструганный Буратино. Азазелло взглядом вывел на потолке новое пятно в виде обнаженной девушки. Бегемот, чертыхаясь и кляня все вокруг, снова погрузился в свой примус. Коровьев закрыл глаза и тихонько засопел. И только Гелла на кухне продолжала сердито греметь посудой…