Спецназ не сдаётся [Иван Захарович Стрельцов] (fb2) читать онлайн

Иван Стрельцов Спецназ не сдаётся

Пролог

 Огненно-розовый закат разлился по всему горизонту. Белые пушистые облака в этом свечении стали похожи на больших розовых слонов.

 Шелестела молодая листва дубрав, тронутая легким ветерком. Весна еще не совсем вступила в свои права, и, едва солнце пряталось за горизонт, холод снова становился хозяином положения.

 Бредущий по бездорожью человек не замечал ни красоты природы, ни вечернего холода. Качаясь из стороны в сторону, как пьяный, он упорно шел в сторону ближайшей рощи. Человеческие инстинкты, развивающиеся с эволюцией не одну тысячу лет, были подавлены в нем натренированными до автоматизма новыми догмами.

 Отцы-командиры вбили в подсознание главные законы фронтовой разведки, один из которых гласил — «После проведения операции максимально удалиться от места проведения». Бредущий был хорошим разведчиком, и, теряя последние силы, он уходил все дальше и дальше.

 Дойдя до опушки небольшого леса, он без сил рухнул на землю. Через некоторое время стылая земля привела его в чувство. Раненый с трудом оторвал голову от мягкой сочной травы; разлепив затекшие от побоев веки, он с трудом различил три неясных черных силуэта.

 Пока человек живет, он мало думает о душе и что там за финальной чертой. Лишь дойдя до нее, человек неожиданно задумывается о мистической стороне бытия, поповские россказни о РАЕ и АДЕ приобретают конкретную форму. Тогда в церквах бьются поклоны, ставятся свечи и жертвуются огромные суммы на храм. И остается одна мечта — не перейти последнюю черту не покаявшись. Страшный суд становится реальностью. И немногие могут перешагнуть этот барьер.

 Но ангелы ли это, черти — раненого уже не интересовало. Он снова обессиленно уронил голову на землю. И когда его переворачивали, даже не сопротивлялся, сил едва хватало, чтобы различать звуки.

 — Качественно его отмудохали, живого места нет, — негромко произнес один силуэт.

 — Внешних переломов нет, вроде кости целы, — констатировал второй.

 — Были бы кости целы, а мясо нарастет, — хрипло добавил третий и тут же сказал кому-то невидимому: — Ладно, ребята, грузите его, только аккуратно. Везем в больницу, а разбираться потом будем.

Часть 1. РАЗВЕДЧИКИ (МОРПЕХ)

Воистину храбр тот, кто смерть встречает с улыбкой. Таких храбрецов мало, они редки.

Ямомото Цунэтомо. «Хакагурэ»

 Узкая дорога серпантином уходила все выше и выше в горы. Справа нависали заснеженные холмы и скалы, слева чернела бездна пропасти. Ползущий по узкой дороге танк мало напоминал боевую машину в том представлении, к которому привыкли обыватели. Его броня была покрыта, как бородавками, кубами динамической защиты, оберегающей экипаж от противотанковых гранат, ракет и снарядов. Перед собой танк толкал тяжелый барабан минного трала... В таком виде он был больше похож на жуткое доисторическое насекомое.

 Огромная стальная змея, состоящая из нескольких десятков грузовиков, боевых машин десанта с бойцами на броне, забиралась все дальше и дальше в горы, рыча и гремя двигателями, скрипя тормозами и выбрасывая в атмосферу клубы черных выхлопных газов. Конвой доставлял продовольствие и боеприпасы сводному батальону морской пехоты Северного флота.

 За танком-тральщиком тащился видавший виды БРДМ саперов, вслед за ним, выбрасывая комья мерзлой земли из-под гусениц, двигалась юркая БМД. На броне боевой машины с возможным комфортом расположилась группа разведчиков в белых маскировочных комбинезонах, обвешанных оружием. Поглядывая на вершины возвышающихся гор, бойцы переговаривались, некоторые курили.

 — Блин, этот танк так коптит, что к концу поездки я стану токсикоманом, — упираясь спиной в коническую башню БМД, произнес мужчина с красным обветренным лицом. Старший сержант Николай Федоров, командир группы, был контрактником и служил в Чечне за деньги. Тридцатисемилетний мужик против двадцатилетних сроч-ников был опытным псом войны (успел повоевать в Приднестровье, Югославии). В знак уважения бойцы в разговорах между собой называли его Дядя Федор. Сейчас Дядя Федор пытался немного встряхнуть замерзших бойцов. В ладони левой руки он держал зажженную сигарету, а правая покоилась на «АК-74», оснащенном подствольным гранатометом.

 — Ни хрена тебе не будет, — буркнул ефрейтор Морозов. Двухметровый верзила по штатному расписанию был пулеметчиком, он легко таскал за собой тяжелый «ПК» и две запасные коробки с лентами. Обладатель массивного крючковатого носа и рваного шрама на левой щеке, делавшего его лицо свирепым, на самом деле имел добродушный характер и был готов в любое время дня и ночи повеселить друзей, отчебучить хохму или беззлобно пошутить. — Ты со своим куревом настолько прокоптился, что никакие танки не возьмут... — Пулеметчик хлопнул по плечу сидящего рядом с ним щуплого бойца. — Правильно я говорю, Фофан?

 Невысокий белобрысый Александр Феофанов казался подростком, игравшим в «Зарницу», слишком уж велика была для него каска, обтянутая белой материей, да и бронежилет болтался, как на вешалке. Он застенчиво улыбнулся, неопределенно пожав плечами, и погладил автомат, зажатый между ног.

 Сидящий на противоположной стороне БМД радист Виктор Климов, носивший созвучное с фамилией прозвище Клинтон, обратился к пулеметчику:

 — Ты бы, Дед Мороз, рассказал чего веселого, а то мы с тоски завоем скоро, как степные акыны, по типу что видим, то и поем..

 Младший сержант Виктор Савченко, упираясь в колени друга, задумчиво смотрел в безоблачное синее небо. С Климовым они были тезками и земляками, оба из Подмосковья, да и призывались в одно время. Между ними была только одна разница, он — домашний ребенок, а Климов с младенчества рос в детском доме и даже не знал, кто его родители. В будущем надеялись вместе демобилизоваться и как-то устроиться на гражданке. Но перспективы на будущее были так же далеки, как это небо над головой.

 В разведвзводе Савченко был на особом счету — угрюмый и не особо разговорчивый, тем не менее себя в обиду не давал. Попав из «учебки» в часть, он умудрился во время «посвящения в разведчики» устроить настоящее побоище со «стариками». В результате сам возмутитель морпеховских традиций и трое старослужащих оказались в бригадной санчасти. Там же произошло их примирение, и больше к Виктору никто не лез, «дедовщина» для него не существовала. По-настоящему характер разведчика раскрылся на войне, когда сводный батальон морской пехоты был направлен в Чечню. Не прошло и шести месяцев, как Савченко был награжден медалью «За отвагу», орденом «Мужества» и ему присвоили звание младшего сержанта. Но должность командира отделения мало изменила его поведение. Он по-прежнему оставался «волком-одиночкой». Даже оружием отличался от всех бойцов разведвзвода — вместо штатного «АК-74» имел более мощный «АКМ» с прикрученным к ствольной коробке оптическим прицелом от «СВД». Автомат был его гордостью и поводом для зависти сослуживцев. За этот самый автомат Виктора и окрестили морпехи Стрелком, прозвище он оправдывал сполна, после каждой боевой операции делая хотя бы одну насечку на прикладе.

 Морозов уже открыл рот, чтобы начать повествование какой-нибудь очередной байки, но его одернул младший сержант Валиулин (в отличие от Савченко он просто наслаждался своей маленькой властью). Смуглолицый здоровяк до призыва на срочную службу работал помощником лесника в Тюменской области, и если на голых сопках Заполярья он чувствовал себя не очень уютно, то в лесистых горах Чечни был как дома.

 — Хорош базарить, Мороз, не на равнине, — строго произнес Равиль, глядя на пулеметчика исподлобья. Он не понимал и не любил шутки, наверно, сказывалось лесное воспитание.

 — А я че, — пожал плечами Морозов, — могу пить пиво, могу не пить...

 Из-за ближайшей горы стремительно выскочила пара зеленых стрекоз «Ми-24». Вертолеты огневой поддержки, громко молотя лопастями винтов воздух, пронеслись над колонной и скрылись за темнеющей впереди высотой.

 — Хорошо идти в сопровождении «крокодилов», — неожиданно подал голос обычно молчаливый Василий Костяников, полнолицый крепыш с красными, как яблоки, щеками. Немногословный боец исполнял обязанности санинструктора группы, таская на себе, кроме оружия, положенного по штату бойцу, еще и большую брезентовую сумку с красным крестом. То ли из-за этой сумки, то ли из-за фамилии бойцы прозвали Василия Костылем. Костяников на прозвище не обижался, он вообще был не обидчивым и беззлобным, выполнял любую порученную работу, чем не однажды пользовались взводные лоботрясы.

 — Это точно, — поддержал санинструктора Дядя Федор, он бросил догоревший до фильтра окурок и потянулся за новой сигаретой. — Когда тебя с неба прикрывают, чувствуешь себя как у бога за пазухой. Винтокрылые высоко летят, далеко глядят, да и бомбами-ракетами увешаны по самые не хочу. Пусть кто тронет, мало не покажется.

 — Благодать, — подал голос ефрейтор. — Только, по-моему, в сауне с девкой будет лучше.

 — Тоже сравнил... с пальцем... — началась обычная перебранка, не столько чтоб доказать свою точку зрения, сколько убить время.

 Обогнув очередной поворот, колонна выбралась на относительно широкое плато. Танк, громыхая многотонным катком минного трала, прибавил газу, увеличила скорость и остальная техника, вытягиваясь в прямую линию. Плато было великолепным местом для засады, и водители старались как можно быстрее проскочить опасный участок.

 БМД, взревев, лихо перевалила свое угловатое тело и выскочила на плато. Разведчики притихли, крепче сжав оружие и настороженно поглядывая вправо, туда, где над плато возвышалась заснеженная гора, вершина ее густо поросла хвойными деревьями.

 Половина колонны уже выехала на плато, когда под танковым тралом взметнулся огненный куст, выбрасывая вверх комья мерзлой земли, в ту же секунду из «зеленки» ударил десяток гранатометов. Огненные стрелы, оставляя за собой дымный шлейф, устремились к колонне.

 — «Духи»! — первым среагировал Виктор. — Ходу с брони!

 Разведчиков как ветром сдуло с боевой машины десанта. Сиганув на дорогу, они опрометью бросились к подножию горы, где как будто специально валялись осколки горной породы, валуны, сваленные в кучу, мелкие камни. Водитель БМД тоже успел среагировать — развернув машину на девяносто градусов, он встал лицом к несущейся смерти, тем самым уменьшив площадь поражения. Гранаты наконец достигли колонны, загремели взрывы. Разворотив бок БРДМ, граната взорвалась внутри, расшвыряв сидевших наверху саперов. Вспыхнуло несколько грузовых «Уралов-375». Водители, бойцы сопровождения, бросив технику, укрывались за придорожными валунами, приводя в боевую готовность личное оружие. Колонна ответила огнем...

 Виктор Савченко лежал, укрывшись за небольшой горкой остроконечных, угловатых осколков горной породы, выставив перед собой автомат и прильнув к оптическому прицелу. Слева от него расположился Морозов и щедро поливал вершину пулеметным огнем. Справа, укрывшись за валуном, лежал Дядя Федор. Он что-то весело кричал, чередуя стрельбу из подствольного гранатомета с короткими автоматными очередями. За их спинами гулко била тридцатимиллиметровая пушка, БМД как будто вгоняла в гору невидимые гвозди. Из середины колонны неслись пунктиры трассирующих снарядов. Извлеченная из одного из «Уралов» «золушка», двуствольная зенитная установка, честно отрабатывала свой хлеб, прикрывая огнем колонну.

 Несколько боевых машин десанта, замыкающие хвост колонны, вырвались вперед, проскочив по краю обрыва, танкисты пытались растащить горящие машины, чтобы сбросить их в пропасть.

 БРДМ, завалившись набок, полыхал. Саперы, вытащив из подбитого броневика раненых, укрылись за расплывчатым силуэтом танка. Многотонная бронированная машина замерла с неестественно вывернутым тралом и размотанной сорванной гусеницей. Танкисты, оглушенные после взрыва, наконец пришли в себя и, развернув орудийную башню, несколько раз выстрелили. Осколочно-фугасные снаряды крошили в щепки деревья, дробили в пыль камень, посылая в сторону ощетинившейся огнем высоты смерть.

 Но огонь нападавших не ослабевал, они все так же отвечали огнем на огонь, все так же неслись к колонне реактивные гранаты, но на этот раз не так прицельно.

 Савченко не стрелял, он как будто не замечал боя и не слышал этой жуткой какофонии. Сквозь перекрестье оптики он искал цель и пока ее не видел. Когда по танку выпустили ПТУРС и управляемая ракета, нацеленная в борт поврежденной машины, врезалась в заряд динамической защиты, огненный шар раскаленной плазмы поглотил ракету, растворил ее в себе, превратив в дополнительный сгусток энергии.

 Виктор засек вспышку старта ПТУРСа, но по-прежнему не стрелял, цели не было видно. Наконец он увидел того, кого искал, человек в белом маскхалате перебежками спускался вниз. Он то полз, то бежал, то кубарем катился, но двигался почему-то по невидимой прямой. Савченко поймал в перекрестье прицела движущуюся мишень и теперь мог разглядеть, что человек бежал, держась за протянутый заранее кабель.

 Сделав, как положено, упреждение, Виктор плавно потянул на себя курок. В общем грохоте этот одиночный выстрел не был слышен, но бегущий упал. Стрелок не стал искать другую мишень, он точно знал — цель не поражена, мертвые не так падают. Через несколько секунд бегун попытался вскочить, но Савченко только этого и ждал — тяжелая пуля сразила врага наповал. Вскинув руки, тот упал на спину.

 Бой длился несколько минут, растянувшись в сознании бойцов на необычно длинный отрезок времени. Когда кажется, что этот ужас не прекратится никогда, ты готов поверить в бога, Кришну или еще кого-нибудь, лишь бы выжить, но нет времени молиться, надо воевать. Надо стрелять, убить врага — значит самому выжить. Ты глохнешь от взрывов, стрельбы и криков раненых, но стреляешь. И кажется, этому не будет конца.

 Но конец наступил неожиданно. Пара «Ми-24», вызванная по рации, появилась неожиданно. С разворота, встав на боевой курс, они тут же обрушили на засаду шквал ракетно-артиллерийского огня. Со второго захода на вершину гор рухнуло несколько тяжелых бомб, которые, взорвавшись, прошлись огненным торнадо, выжигая все в радиусе нескольких десятков метров.

 Огонь нападающих прекратился так же неожиданно, как и начался.

 Несколько минут затишья, и вот, выстроившись в цепь, бойцы роты сопровождения, возглавляемые командирами, стали подниматься к вершине горы, над которой еще поднимался жирный смолянистый дым. Впереди цепи двигались двое саперов с миноискателями. Еще пять минут назад жизнь, казавшаяся беспросветной, как накануне судного дня, стала снова входить в мирное русло. Водители вернулись к машинам, осматривая их в поисках повреждений, впереди еще добрых полсотни километров по горам.

 Санинструкторы оказывали первую помощь раненым, перевязывали их, вкалывали обезболивающее, кому надо накладывали шины. Трое танкистов, чумазых, как трубочисты, деловито сновали возле сорванной гусеницы. При помощи огромной кувалды меняли перебитые траки, что-то весело приговаривая.

 Во всей этой суете не принимали участия разведчики, убедившись, что угроза нападения миновала, они собирали разбросанные пустые автоматные магазины, рассовывая по ячейкам разгрузочных жилетов.

 Несмотря на богатырские габариты, между ними семенил Костяников, держа на животе аптечную сумку, он громко опрашивал бойцов:

 — Раненых нет, раненых нет?

 — Кажется, я пострадал, вколите мне промедолу, — держась за разбитую скулу, произнес Клинтон. В начале боя он неудачно прыгнул с БМД и проехал лицом по дороге. Сейчас левая сторона лица горела багрянцем. Костяников, оглядев пострадавшего, предложил обработать рану перекисью водорода, на что раненый ответил витиевато и все в нецензурных выражениях.

 — Ты это, слышь, Костыль, дуй к саперам, там у них действительно есть раненые, — распорядился Федоров; поставив автомат на предохранитель, он наконец-то смог закурить очередную сигарету.

 Костяников кивнул и почти бегом направился к саперам, лежащим возле танка.

 — А вы, товарищ старший сержант, чего орете во время боя как сумасшедший? — меняя ленту в своем «ПК», спросил Морозов. Вопрос был задан таким невинным тоном, а сам ефрейтор так умело изображал занятость, что замкомвзвода, не подозревая подвоха, ответил:

 — Да это у меня дурная привычка осталась еще с Боснии... Мы как-то втроем оказались против роты мусульман. Ну, рота, по их понятиям, — это человек двенадцать-пятнадцать, но все равно неприятно. Сидим мы в траншее, а они прут на нас перебежками, что делать? Значит, подпустили поближе и гранатами их, а потом с криками в контратаку. Только пятки мусликов засверкали. Как говорится, «при помощи кувалды и какой-то матери эту работу мы выполнили». Высоту мы тогда удержали до подхода сербов. Но с тех пор в азарте боя ору как сумасшедший.

 — Оно, конечно, понятно, — кивнул Морозов, потом, выдержав небольшую паузу (прямо по Станиславскому) закончил: — Но криком надо пугать врагов, а не своих.

 Разведчики дружно рассмеялись, а Федоров, показав ефрейтору кулак, беззлобно ответил:

 — Ничего, вот вернемся в расположение части, я тебя не криком, а уставом пугать буду.

 Закончив собираться, бойцы по одному взбирались на броню боевой машины десанта. Младший сержант Валиулин, опершись на еще горячий ствол пушки, о чем-то оживленно говорил на татарском с механиком-водителем, маленьким плосколицым танкистом.

 Забравшись на броню, разведчики рассаживались на прежние места, где были разложены их спальники. Легко забросив на БМД Феофанова, последним заскочил Морозов и, пока не вернулся Костяников, вольготно вытянул свои длинные, как ходули, ноги.

 После прочесывания горы вернулись солдаты из роты сопровождения. Они быстро растворились в колонне, занимая свои места по боевому расписанию. Колонна снова ожила, рыча, сдвигались плотнее грузовики, занимая свободные места подбитых машин.

 Снова появились вертолеты прикрытия, они еще раз прошлись над горой, потом совершили полный разворот и наконец, зависнув над колонной, стали отстреливать тепловые ловушки.

 Вслед за вертолетами огневой поддержки появился санитарный вертолет. Транспортный «Ми-8» вместо камуфлированной раскраски был выкрашен в обычный ядовито-зеленый цвет. Его бока украшали большие белые круги с ярко-красными крестами. Винтокрылая машина, нырнув под своих агрессивных собратьев, резко пошла на снижение. Единственно удобной площадкой для посадки было плато перед поврежденным танком. Саперы уже проверили дорогу на наличие мин и теперь деловито махали руками, указывая место стоянки.

 Сотрясая воздух, вертолет наконец коснулся шасси твердого грунта, в ту же секунду к нему почти бегом бросились санитары, неся на носилках в окровавленных бинтах тяжело раненных, легко раненные самостоятельно добирались к спасительной машине. У открытых дверей стояли двое вертолетчиков, они принимали носилки, помогали забраться на борт раненым. В считанные минуты погрузка была закончена. Двери десантного отсека захлопнулись, и винтокрылая машина, оторвавшись от земли, взмыла вверх, заложив крутой вираж, «санитар» в сопровождении двух «Ми-24» пошел к себе на аэродром.

 — У вас все в порядке? — Возле БМД стоял еще совсем молоденький лейтенант, помощник начальника колонны, он еще не начал бриться, и его лицо буйно поросло рыжеватым пухом.

 — В порядке, — ответил Федоров. И, подражая голосу Анатолия Папанова, добавил: — У полном.

 Лейтенанту было не до шуток, он лишь коротко бросил:

 — Через пять минут выступаем, будьте готовы.

 — Усегда готов, — ответил за сержанта Морозов, но лейтенант уже побежал дальше.

 Наконец вернулся Костяников, его сопровождал невысокий угловатый прапорщик-сапер. Его бушлат был в нескольких местах пропален, левая рука забинтована, из рукава выглядывал грязный бинт.

 — Ну, як вы тут, хлопцы? — спросил сапер, по его мягкому южноукраинскому говору легко можно было опознать жителя Кубани, потомка запорожских казаков, которых Екатерина Вторая сманила на берега тогда еще пограничной реки для защиты южных границ от набегов диких племен кавказцев.

 — Вашими молитвами, — произнес Дядя Федор. Они были с прапорщиком примерно одного возраста. Только с той разницей, что во внешности старшего сержанта угадывалась натура легкая на подъем, натура «перекати-поле», авантюриста. В прапорщике же, наоборот, внешность была что ни на есть оседлая, как говорится, крепкого крестьянского хозяйственника. Такие начинают разговор, если им что-то надо.

 — А вот нам трохи не повезло, — продолжил разговор сапер. — Трое раненых, броневик сгорел. Водителя еле успели вытащить, парня контузило взрывом гранаты, потерял сознание, чуть не сгорел вместе со своей таратайкой. Но вообще нам всем крупно повезло...

 — Да, «винты» как нельзя вовремя подоспели, — кивнул Дядя Федор, сидя на броне и глядя на сапера сверху вниз.

 — При чем тут «винты»? — отмахнулся прапорщик. — За первым фугасом еще три были зарыты. Если бы колонна зашла за них, мало кто ушел бы отсюда.

 — А чего же они тогда не пропустили колонну? — подал голос Климов, все еще держась за ушибленную скулу.

 — Кто знает, — сапер пожал плечами, — может, нервы не выдержали, а может, фугас сам сдетонировал под тралом. Только сегодня нам очень сильно повезло: в горе еще несколько зарядов обнаружили, похоже, нас ожидал дождь из камней. Да не вышло ничего — шнур перебило. А тот «дух», который полз устранять обрыв, получил пулю в лоб. Так что сегодня шибко нам повезло.

 — А на горе много нашли дохлых «духов»? — спросил Морозов.

 — Нет, только один этот валялся, больше никого не нашли. На месте засады видны следы крови, обрывки бинта. Значит, были раненые, а возможно, и убитые, но их забрали с собой. А того не тронули, видно, побоялись работы снайпера, — закончил свое повествование прапорщик; посчитав, что все правила хорошего тона соблюдены, он перешел к деловой части: — Слышь, земляки, — обратился сапер к разведчикам. — Что осталось от нашего «лимузина», сами видите, не подвезете на своем стальном коне?

 — Куда вас денешь, — наигранно вздохнул старший сержант. И, посмотрев на разведчиков, добавил: — В тесноте да не в обиде. Зови своих архаровцев...

 Тем временем отремонтированный танк, вздрогнув, немного проехал вперед, сдал назад, ударил кормой почерневший от копоти остов БРДМ и, резко развернувшись, швырнул подбитый броневик в пропасть, освобождая путь колонне. Принимая неожиданных гостей, разведчикам действительно пришлось потесниться. Виктор Савченко оказался рядом с командиром группы.

 — Ну что, Стрелок, раза три хоть выстрелил? — прищурив глаз, серьезно спросил Федоров.

 — Два, — последовал короткий лаконичный ответ. Сосредоточенно орудуя ножом, он вырезал очередную зарубку на прикладе своего автомата. Над колонной взмыло три красные ракеты — сигнал к движению. БМД резко дернулась и, вгрызаясь в промерзший грунт ножами тралов, поползла вслед за танком.

 Сон прошел сразу, сознание как будто вышвырнуло из вязкого царства Морфея. Лежа на краю широкой кровати, Тамерлан Гафуров открыл глаза и еще несколько минут лежал неподвижно, глядя на зашторенное окно. Еще в детстве он где-то слышал, что, проснувшись, необходимо еще несколько минут полежать.

 Мысленно сосчитав до двадцати, он наконец встал с постели. Ноги привычно попали в тапочки. Глубоко вздохнув, Тамерлан потянулся до хруста. Все, ритуал пробуждения закончен, можно переходить к водным процедурам, но прежде...

 Пройдя на кухню, Гафуров распахнул настежь форточку, и сразу же вместе со свежим морозным воздухом с улицы донесся привычный гул городской жизни. Из окна кухни открывался вид на Новоарбатский проспект, по которому непрерывным потоком неслись машины. Тамерлан достал из лежащей на столе пачки «Парламента» сигарету, прикурил от хозяйственной зажигалки и резко отвернулся от окна. Он не любил дневную Москву — серую, вечно суетящуюся, спешащую куда-то. Город ему нравился с наступлением вечера, когда зажигались сотни тысяч ламп, заливая улицы искусственным светом, создавая иллюзию праздника. Хотя сейчас ему было не до праздников.

 Глубоко затянувшись, он присел на табуретку, перед ним на столе лежала старая газета. Центральная газета с обычным набором различной информации почти полугодовой давности. Она привлекла Гафурова небольшим очерком, название которого гласило: «Полевой командир сдался федеральным войскам».

 Едва федералы пересекли Терек, герой первой Чеченской войны, первый «бригадный генерал» Бахрам Джамбеков объявил о нейтралитете, затем, взамен на амнистию для своих людей, сдался. Боевики одного из крупнейших отрядов поклялись на Коране перед муллой и своим командиром, что не будут воевать против федеральных войск, после чего Джамбеков, опасаясь мести непримиримых, уехал в глубь России. Тамерлан знал, где скрывался ренегат. Еще совсем недавно Джамбеков был его непосредственным командиром и человеком, который сделал его тем, кем он был в настоящее время. Хотя за последние десять лет его жизнь столько раз меняла направление, что он сам толком не знал, кем ему предстоит быть еще.

 Родителей своих Тамерлан не помнил, отец был водителем-дальнобойщиком, часто бывал в разъездах. Однажды, вернувшись раньше из командировки, он не отогнал «Алку» на базу, а решил свозить мать в горы к родственникам. Накануне ночью прошел дождь, и дорога стала скользкая, как стекло, отец не справился с управлением, и тяжелая машина рухнула в пропасть. Осиротевшего мальчика воспитал Салман Гафуров, старший брат отца. В семье дяди детей не было, поэтому Тамерлану досталась вся любовь и внимание уже немолодых родственников. Почетный нефтяник, Герой Социалистического Труда, Салман Гафуров пользовался уважением не только в родной Чечено-Ингушской республике, но и в самой Москве, его неоднократно выбирали депутатом Верховного Совета СССР.

 Для племянника Салман ничего не жалел, он учился в единственной республиканской спецшколе с английским уклоном. Дядя неоднократно там бывал, проверяя успехи Тамерлана, каждое лето отправлял мальчика отдыхать в лучшие пионерлагеря Советского Союза. Тетка, худая болезненная Лейла возила мальчика по настоянию дяди в туристические поездки по стране.

 По окончании десятилетки, когда встал вопрос, чем заниматься и куда идти учиться дальше, Тамерлан как-то неуверенно произнес, что хотел бы стать журналистом, а в будущем, может быть, писателем. Дядя ничего не сказал, но только через неделю после выпускного взял племянника с собой в Москву, документы для поступления сдали в МГУ на факультет журналистики. В коридоре главного корпуса, битком набитом абитуриентами, только и витали разговоры: какое количество претендентов на одно место и у кого какие шансы на поступление

 Когда после первого экзамена Тамерлан заикнулся об этом дяде, тот лишь улыбнулся в густые с проседью усы и сказал:

 — Не волнуйся, ты поступишь. Я обо всем уже договорился.

 Действительно, в списках счастливчиков, поступивших в университет, Тамерлан Гафуров обнаружил свою фамилию. Вскоре наступила беззаботная пора студенчества, лекции и факультативы сменялись дискотеками и веселыми пирушками в дни стипендий. В первые же дни Гафурова «перекрестили», посчитав, что имя Тамерлан слишком уж несовременное. Теперь при знакомстве он называл себя Тимуром (еще один вариант имени хромого завоевателя), но сокурсники пошли еще дальше, сократив его имя до короткого и звучного — Тим.

 Через два года беззаботной жизни его постигла тяжелая утрата — Тимур получил известие, что от обширного инфаркта скончался дядя Салман. Сразу же иссяк финансовый ручеек ежемесячных переводов. Теперь и ему пришлось, кроме учебы, по ночам подрабатывать, разгружая вагоны или охраняя стройку.

 История страны вступала в новую эпоху, и зарождалась эта эпоха в Москве. Именно отсюда, как круги от брошенного в воду камня, расходилось по всему миру: «Перестройка», «Гласность»... Неожиданно народ стал смотреть трансляцию заседаний съезда Верховного Совета и услышанное там обсуждать до хрипоты, до драки. Страна, как скороварка, наполнялась паром противоречий, требовавшим выхода. Создавалась революционная ситуация, когда верхи уже не могли, а низы давно не хотели.

 Фарс августа девяносто первого года стал той отправной точкой, вызвавшей катаклизм, взорвавший огромную империю.

 Увлеченный революционными идеями, Тимур на лето поехал на родину предков. К тому времени Чечено-Ингушская автономная республика перестала существовать, превратившись в два отдельных субъекта — Чечню и Ингушетию.

 После августовских событий Грозный бурлил, в город съезжались все представители чеченских тейпов (кланов), на родину возвращались лучшие сыны своего народа — военные, интеллигенция, дипломаты и ученые. Сюда же ехали и уголовники всех мастей, интуитивно чувствуя, что здесь им будет чем поживиться.

 Идея независимой Ичкерии захлестнула многих чеченцев. Тимур Гафуров бросил учебу в МГУ, хотя до окончания университета оставался всего один год. Он ходил на все митинги, где выступал новый президент республики, в недавнем прошлом генерал Советской Армии, разоружал воинские части, дислоцированные на территории Чечни (независимой республике нужны свои вооруженные силы).

 Затем одним из первых записался в добровольческий батальон. Три месяца инструкторы готовили бойцов, их немилосердно гоняли по горам, учили стрелять, снимать бесшумно часовых, минировать дороги, убивать голыми руками. По ночам, лежа в жесткой койке, Тимур, морщась от боли в натруженном теле, почему-то думал о своем имени, в глубине души полагая, что именно оно определило его судьбу.

 Вспыхнувшая война между Грузией и решившей отделиться Абхазией швырнула добровольческий батальон в гущу событий. Уже через месяц о батальоне заговорили, назвав его наиболее боеспособным подразделением и присвоив ему имя «Абхазский». А еще через месяц, в боях за Сухуми Тимур был тяжело ранен, его вывезли обратно в Чечню. После выздоровления вернуться в батальон ему не пришлось, его вызвали в президентский дворец.

 Тимура встретил советник президента по военной стратегии, в недавнем прошлом офицер оперативного отдела Генерального штаба Советской Армии. Бывший подполковник Бахрам Джамбеков на первый взгляд выглядел не старше своих сорока пяти, худощавый, среднего роста, со смуглым лицом, покрытым точками оспинок, и густыми черными усами.

 После краткой ознакомительной беседы советник неожиданно произнес:

 — Как вы относитесь к предложению поехать за рубеж на учебу?

 — Я — солдат, — неожиданно для себя произнес Тимур, с вызовом взглянув на Джамбекова. — И хотел бы вернуться в свой батальон. Мои друзья сейчас воюют, и мое место среди них.

 По лицу подполковника проскользнула улыбка, но он тут же серьезно проговорил:

 — Не скажу, что ваше желание похвально — стать боевиком много ума не надо. К тому же боевиков у нас достаточно, а вот настоящих специалистов-профессионалов по пальцам можно пересчитать. А без них Ичкерии никогда не стать настоящим государством.

 Независимо от своего желания Тимур Гафуров через неделю оказался под жарким солнцем Пакистана, в закрытом учебном центре недалеко от Джелалабада, его учили не только метко стрелять, использовать взрывчатку в рукопашном бою, но также и тайнописи, умению по различным признакам определять принадлежность того или иного объекта, распознавать слежку, проводить допросы с психологическим воздействием, способам вербовки и тому подобному.

 Полгода он интенсивно изучал и филигранно оттачивал мастерство разведчика. По возвращении в Грозный Тимура зачислили в штат ДГБ (Департамент государственной безопасности) и отправили в командировку. К его великому удивлению это оказалась не Абхазия и даже не Нагорный Карабах, где вовсю шли кровопролитные бои. Его направили в Москву, там ему следовало обжиться.

 «Обжиться» не значило адаптироваться к жизни в столице, это означало наладить тесные связи с чеченской диаспорой, с преступными чеченскими группировками, пустившими корни во все сферы бизнеса огромного мегаполиса. Им следовало напомнить, какого народа они дети и что от них требуется. Кроме «работы» с соплеменниками, необходимо было наладить тесные контакты с демократическими правозащитниками, которые на всех углах кричали о праве на независимость угнетенных народов. Так же следовало поддерживать связь между руководством Ичкерии и представителями крупного бизнеса, теми, у кого был в Чечне настоящий интерес.

 Стать резидентом, главным связующим звеном оказалось несложно. Через два месяца Тимур провел несколько операций с фальшивыми авизо, и денежный поток хлынул в маленькую горную республику, то и дело превращая бумажные ассигнации в оружие, экипировку, медикаменты. В Грозном были довольны работой резидента, Бахрам Джамбеков несколько раз звонил в Москву, хвалил Тимура и давал новые поручения.

 Образ жизни Гафурова должен был соответствовать поставленной задаче. Он жил на «широкую ногу», снимал шикарную квартиру в центре Москвы, обедал в ресторанах, посещал престижные клубы и дорогие дискотеки. Естественно, молодой мужчина не мог обойтись без женского общества. Вначале женщины менялись, но постепенно только одна прочно заняла место «постоянной подруги».

 Пышнотелая брюнетка Лариса Вронская в свои двадцать семь лет уже дважды побывала замужем. Среди подруг она носила прозвище Графиня за любовь к красивой жизни. Знакомство с Тимуром произошло в ночном клубе, молодой женщине понравился кавалер. Кроме привлекательной внешности — высокий, стройный, с классическим профилем, — он еще был и щедр, как сказочный принц, деньгами буквально сорил. Лариса тоже приглянулась Тимуру. Она была красива, неглупа и, главное, неутомима в постели. Правда, через некоторое время девушка попыталась «взбрыкнуть», показать свой норов. Но несколько звонких затрещин Охладили ее воинственный пыл, и, к удивлению самого Тимура, она не бросила его, а, наоборот, стала покладистой и верной подругой.

 Недаром гласит вайнахская поговорка: «Усмиренная дикая лошадь становится покладистей жены и преданней друга». Когда грядущая война потребовала возвращения Тимура обратно в Грозный, его подруга, ни секунды не колеблясь, поехала с ним. Во время боев за Грозный она входила в особую женскую снайперскую группу и имела полтора десятка трупов своих соотечественников.

 Война не была для Гафурова неожиданностью, еще за полгода до ввода федеральных войск на территорию мятежной республики в приватной беседе трясущийся, как паралитик, похожий на несвежий труп правозащитник с известным на Западе именем говорил Тамерлану: «Мирным путем Ичкерия никогда не получит независимости. Наша цель спровоцировать войну, чем кровавее она будет, тем лучше. Мы должны представить перед всем миром Россию в виде кровавого карателя-палача, а чеченцев борцами за свободу и независимость. Только в этом случае мы можем рассчитывать на поддержку мирового сообщества».

 Война действительно оказалась кровавой. Тимур Гафуров командовал диверсионной группой в отряде Бахрама Джамбекова. После сдачи Грозного его группа минировала дороги, нападала на колонны федеральных войск, охотилась за старшими офицерами. Счет жертв их диверсий шел уже на сотни человеческих жизней. Самыми знаменитыми акциями были уничтожение безоружной колонны с демобилизованными солдатами, покидавшими зону боевых действий, и подрыв кортежа милицейского генерала.

 В глубине души Тимур надеялся прославиться на войне, но его непосредственный командир Джамбеков всячески скрывал имя удачливого диверсанта. И, только вернувшись в Москву для борьбы на информационном поле, Тимур понял, почему его так оберегал Бахрам.

 Возвращение в столицу потребовало кое-каких изменений — он уже не мог поселиться там, где жил раньше, не мог жить под своим настоящим именем. Тимуру пришлось изменить внешность и стать чистокровным русаком. По паспорту он был Кузнецовым Николаем Ивановичем. Он специально выбрал себе имя знаменитого советского разведчика — боевика, героя Великой Отечественной войны, который в оккупированном немцами Ровно выдавал себя за немецкого офицера Пауля Зиберта и уничтожал высших чинов немецкой армии и гестапо.

 Под видом художника Тимур снял огромное помещение в многоэтажке на Новом Арбате и устроил там студию, где в центре зала стояли мольберт и несколько незаконченных картин. Все это Гафуров приобрел в Ростове у спившегося художника за гроши. Сам он никогда не умел рисовать, но всегда можно сказать, что в данный момент он находится в творческом поиске. Главное — есть незаконченные картины.

 Основная работа Кузнецова-Гафурова заключалась в борьбе на информационном поле боя. Недоучившийся журналист быстро отыскал своих однокашников, работавших в различных СМИ, и предлагал заказные статьи, благо в отношении финансов он не имел никаких проблем. Журналистская братия, не стесняясь, брала деньги и кропала статьи и репортажи о несчастных чеченских боевиках, которым приходится терпеть всяческие зверства федеральных войск.

 Неожиданная гибель от взрыва бомбы первого президента Ичкерии повергла Тимура в шок. Он жаждал мести, хотел взорвать Кремль, уничтожить Думу и четвертовать российского президента...

 Но когда горячая кавказская кровь перестала кипеть в жилах и логика взяла верх над эмоциями, Тамерлан крепко задумался над планом мести. Прекрасно осознавая свои боевые возможности, он пришел к выводу, что реальный ущерб не сможет нанести никому из первых лиц государства, только зря потратит время и средства.

 Его мозг, взывавший к возмездию, извлекал на поверхность из самых глубин сознания все знания и опыт, полученные во время учебы и боев.

 — ...«Террор» в переводе с латыни означает «ужас», — говорил преподаватель тактики в Пешаварской школе, наемник, долговязый швед — блондин с лошадиным лицом. — Прибегая к террору, мы в первую очередь ставим перед собой цель — посеять животный страх в сердцах простых граждан, а также приучить их к скотской покорности. И только потом какие-то конкретные цели. Террор против военных приносит куда меньший эффект, чем против обывателей. В глазах простых людей образ жизни и службы военных обязывает тех рисковать своим здоровьем и самой жизнью, но совсем другое дело он — обыватель. За свою «бесценную» жизнь обыватель дорого спросит со своего правительства...

 Вскоре Тимур придумал план возмездия: простой, экономичный и главное — эффективный. Военные объекты в данном случае исключались для нападения, там хоть и бардак, но службу несут, а потому никто не застрахован от неожиданностей. Другое дело многоквартирные дома... Кто обратит внимание, если в подвал среди бела дня загрузят мешки или коробки, многие ЖЭКи сдают коммерческим структурам подсобные помещения. Со взрывчаткой тоже никаких проблем, селитра в сочетании с алюминиевой стружкой дает поразительный результат, главное — для запала положить десяток килограммов настоящей взрывчатки. Можно использовать все, что под руку попадется — армейский пластид, тротил или промышленный аммонал и динамит.

 По этому плану можно было половину российских городов повергнуть в руины (второй раз власть не допустит повторения террора), но и этого будет достаточно, чтоб посеять ужас среди горожан.

 Составив подробное донесение, Тимур по своему каналу отправил его в объединенный штаб Ичкерии Джамбекову, в конце приписав, что этой акцией можно сорвать грядущие президентские выборы и устроить политический кризис, которые следует незамедлительно использовать в своих целях.

 Ответа на свой план Тамерлан так и не получил, выборы прошли практически без эксцессов. Был выбран прежний президент, через два месяца в Чечне подписали Хасавюртовский договор, по которому огромная Россия почти признала независимость маленькой Чечни. Войска федералов спешно покидали обильно политую собственной кровью землю.

 Жизнь постепенно налаживалась, в Грозном проводили выборы нового президента, в Ростове пытались опознать безымянные трупы солдат, сваленные, как дрова, в вагоны-рефрижераторы. Москва тоже жила своей жизнью, политики как будто хотели забыть, вернее, откреститься от кровавой бойни.

 Время шло, стремительный бег политической жизни менял события как картинки в калейдоскопе. Международное соглашение о разработке нефтяных месторождений Каспийского моря заставило Россию и Ичкерию перейти к деловому сотрудничеству. Начались переговоры о транспортировке нефти через Чечню.

 Все это время Тамерлан Гафуров жил в Москве под именем Николая Кузнецова, оставаясь главным агентом Департамента государственной безопасности Ичкерии. Он по-прежнему поддерживал контакты с диаспорой, мафиозными структурами, встречался с журналистами, правозащитниками и крупными бизнесменами, не афиширующими свои отношения с руководством Чечни.

 Презентации, банкеты, вечеринки, тусовки — вся эта яркая шальная жизнь больше походила на кинофильм о супершпионе Джеймсе Бонде. Хотя Тимуру был неприятен этот английский сноб с его джентльменскими замашками. Гафурову больше импонировал «Шакал» в исполнении Брюса Уиллиса в одноименном фильме, циничный убийца-оборотень был куда колоритнее английского агента. Тимур даже подражал в какой-то мере Шакалу: красил волосы, отращивал или клеил усы, бороду, чтобы изменить внешность. А чтобы соответствовать этой внешности, брал уроки сценического мастерства и сценической речи. Чтобы не потерять боевых навыков, он каждое утро посещал спортивный зал, один раз в неделю ездил за город на полигон, где военные за очень большие деньги позволяли нуворишам вволю пострелять из боевого оружия.

 В будущем Тимур видел себя ни больше ни меньше как начальником внешней разведки республики. В конце концов, знаний, навыков и опыта ему не занимать...

 Все рухнуло в одночасье. Проснувшись августовским утром, Тимур узнал из программы новостей, что отряды нескольких полевых командиров вторглись в соседний Дагестан. Затем выяснилось, что легитимный президент Ичкерии абсолютно не контролирует ситуацию, эмиры — полевые командиры — не ставят его ни в грош. Вслед за этим прогремевшие мощные взрывы в Москве, Каспийске, Буйнаксе разрушили несколько многоквартирных домов. Федеральная власть, котораядо этого вела себя по отношению к оккупантам ни шатко ни валко, неожиданно приняла вызов.

 В городах спецслужбы проводили операции «Вихрь-антитеррор», в район боевых действий армия, внутренние войска и милиция бросили лучшие свои силы на борьбу с боевиками. Началась вторая Чеченская война.

 В этот раз все было по-другому, федеральные войска не попадали в ловушки, там, где они встречали сопротивление, мгновенно наносились мощные артиллерийско-авиационные удары, затем при поддержке танков шла пехота, оттесняя боевиков дальше. За армией шли внутренние войска, проводя «зачистки», потом порядок наводила милиция, помогая новой власти.

 Пресса реагировала только на победы федеральных войск, время от времени рассказывая о зверствах того или иного полевого командира. Правозащитников уже никто не хотел слушать, чтобы высказаться, они ездили на всевозможные форумы за рубеж. Но самое страшное было в том, что, когда федеральные войска пересекли границу Чечни, некоторые полевые командиры, не согласные с действиями воюющих боевиков, сдались на милость победителя.

 Одним из первых перебежчиков оказался непосредственный начальник Тимура Бахрам Джамбеков. Прежде чем уехать в Москву, он заставил своих бойцов поклясться на Коране, что они никогда больше не будут воевать. Правоверные легко нарушают клятву, данную иноверцам, но вот мусульманину — никогда.

 Война подходила к своей новой стадии, отряды боевиков, изгнанные из населенных пунктов, отходили в горы, федеральные войска пытались их блокировать. Кольцо блокады постепенно затягивалось. Спасти уцелевших могло только чудо.

 Тамерлан Гафуров не спал ночами, пытаясь придумать выход из сложившейся ситуации. Это было дико, один человек противопоставлял себя огромной государственной машине с ее институтами подавления и наказания. Один человеческий мозг пытался переиграть множество умов в штабах различного уровня, кабинетах и аналитических центрах.

 Как это ни парадоксально, но Тимур нашел верное решение. На этот раз он не стал отправлять свой очередной план по каналу связи. Теперь Тимур только попросил разрешения выехать к месту боевых действий, чтобы предоставить военному совету и президенту свой план.

 Шифровка ушла, и теперь оставалось ждать ответа...

 — Ты что, Тим, заснул? — Женский возглас вывел Гафурова из задумчивости. Он бросил в пепельницу дотлевшую до фильтра сигарету и обернулся. В дверном проеме, облокотившись на косяк, в эротической позе стояла молодая пышнотелая женщина. Из одежды на ней был розовый прозрачный пеньюар, сквозь который виднелись тяжелые шарообразные груди с большими темными сосками, почти плоский живот, округлые бедра и густая растительность, прикрывающая лоно. Лариса была для Тимура всегда желанной, он заводился от одной только мысли о ней, но только не сейчас.

 Поднявшись с табурета, Гафуров провел тыльной стороной ладони по изрядно заросшим щекам и, направляясь в ванную, бросил женщине:

 — Свари кофе.

 Базовый лагерь сводного батальона морской пехоты раскинулся на ровной, как бильярдный стол, вершине горы. Весь периметр лагеря был окружен двумя рядами колючей проволоки «егоза». Свернутая кольцами и увешанная угловатыми заточенными наконечниками, плоская лента таила в себе едва ли не смертельную опасность для наступающих.

 Колючая проволока закрывала подходы к долговременным огневым точкам. Врытые в горный грунт бронеколпаки, оснащенные крупнокалиберными пулеметами и автоматическими гранатометами, ДОТы надежно прикрывали дальнюю кромку минных полей, окружавших базу.

 За огневыми точками раскинулась тонкая паутина траншей, которые бойцы морской пехоты должны будут занять в момент атаки или артобстрела.

 В остальном лагерь был стандартным набором строений. Аккуратные квадраты армейских прорезиненных палаток для личного состава. Длинный прямоугольник из такого же материала был столовой. Санчасть размещалась в нескольких специализированных автомобилях, загнанных в глубокие капониры. Впрочем, и вся боевая техника находилась в капонирах, надежно укрытая от повреждений в случае обстрела.

 Кроме палаток и капониров, на территории лагеря имелось три бункера. Серый, огромный, с потолочными бетонными перекрытиями в три слоя был складом артиллерийских боеприпасов. Возле него развернулись две самоходные батареи. Второй бункер был наполовину меньше первого, хотя перекрытия тоже были установлены в три слоя. В нем располагался штаб батальона. Рядом с бункером были развернуты узел связи и вертолетная площадка. По периметру двигались часовые, одетые в теплые тулупы.

 Третий бункер был самым маленьким — в половину от штабного и в четверть от склада. Перекрытие было в один слой и сверху для маскировки присыпано снегом. Бункер располагался рядом с батальонной кухней. И часового на входе не было, его заменял дневальный внутри. В этом бункере располагался разведвзвод. Секрет такого расселения был довольно прост. Когда обстраивался лагерь и для создания котлованов прибыли саперы, Дядя Федор в дружеской беседе с командиром взвода выменял за великолепный кинжал старинной работы с дорогой кубачинской чеканкой, добытый разведчиками в боях за Грозный, пару зарядов «ОЗ».

 В результате сделки все остались довольны. Командир взвода, размахивавший кинжалом, как взбесившийся Маугли, впервые увидевший «железный зуб», разведчики, умудрившиеся вместо продуваемой палатки построить

 Внутри его обшили досками из-под артиллерийских снарядов. Из кирпича, привезенного с равнины, выложили настоящую печь. Блиндаж разведчиков был гордостью пластунов и предметом зависти других подразделений.

 Зимой темнеет неожиданно быстро, солнце едва скрылось за вершинами гор, как небо почти сразу же затянуло фиолетовым покрывалом, на котором как алмазы вспыхивали звезды. Здесь, в горах, они совсем низко — кажется, протяни руку и достанешь. Темноту ночи рассекли, как клинки, желтые трассы автомобильных фар. Груженый, израненный конвой после боя на плато только к ночи достиг базового лагеря. Водители, четко знающие отведенные для техники места, размещались на территории лагеря. Боевые машины десанта, заняв капониры по периметру лагеря, нацелили тонкие стволы скорострельных пушек в сторону остроконечных гор.

 Грузовики становились под разгрузку у склада, возле них копошились бойцы авральной команды, вызванные из теплых палаток на мороз переносить тяжелые ящики с провизией и боеприпасами.

 В лагере царил настоящий флотский порядок. Капитан второго ранга Василий Васильевич Вавилов был переведен в морскую пехоту из боевых пловцов — то ли здоровье подвело, то ли с начальством не ужился. Высокий, скуластый Вавилов лично комплектовал сводный батальон из частей бригады, поддерживал железную дисциплину, не делая различия ни перед кем. Офицеры после каждого «разноса» придумывали комбату различные прозвища: то Васька водолаз, то просто Водолаз, то ВВ. Все изменилось, когда батальон был доставлен в Дагестан и через Ногайскую степь двинулся на Чечню. Морской волк недаром по ночам штудировал боевой устав мотострелковых войск и всевозможные предписания Генерального штаба по боевому применению. В отличие от большинства наземных офицеров, за долгие годы службы забывших азбучные истины пехотного боя, Вавилов знал их наизусть. И когда батальону был приказ штурмовать хорошо укрепленную боевиками высоту, «кап-два» не бросил своих людей на пулеметы, а, захватив канистру спирта, отправился к «соседям» в артиллерийский дивизион. После этого два десятка «акаций» сутки утюжили позицию боевиков, превратив высоту в котлован.

 Отношение к комбату изменилось — теперь из прозвищ осталось только Водолаз, но произносили его с уважением. Каждый из бойцов понимал, что «кап-два» бережет их жизни, и каждый старался выполнять его приказы беспрекословно и быстро.

 Разведчики спрыгнули с боевой машины и, захватив свои пожитки (ранцы десантников, спальники, оружие), выстроились возле капонира. Виктор потянулся, разминая затекшие суставы после долгой езды, затем зачехлил оптический прицел и повесил на плечо автомат стволом вниз.

 На базе батальона можно было и расслабиться.

 Дядя Федор похлопал себя по карманам в поисках сигарет, но последнюю он выкурил час назад.

 — Ладно, — вздохнул сержант и повернулся к Валиулину. — Давай, Татарка, веди бойцов чистить оружие и готовьтесь к трапезе. А я на доклад к лейтенанту.

 — Хорошо — согласился Валиулин, вешая на плечо автомат стволом вниз. Разведчики, выстроившись по двое, двинулись к блиндажу.

 Федоров почти бегом направился к штабному бункеру, где находился командир разведвзвода Артем Кудрин, носивший грозное прозвище Атаман Кудеяр. На самом деле он был полным антиподом своему прозвищу — на боевые не ходил, доверив управление разведгруппами сержантам. Сам же все время обитал в командном бункере, пользуясь дружбой с начальником штаба, и выслушивал подробные доклады, добросовестно писал рапорты и представления к наградам на отличившихся. В дела разведчиков Кудеяр не вмешивался, что вполне устраивало последних.

 В блиндаже было жарко натоплено, разведчики, разрядив снаружи оружие, шумной гурьбой ворвались внутрь. Возле самых дверей раскаленная печь, в центре находился дощатый стол, который служил разведчикам на все случаи жизни. Дальше шел жилой отсек с двухъярусными нарами. Здесь, как на подводной лодке, вернувшиеся с поиска отдыхали, пока их товарищи находились на боевых.

 — Явились, пропажа, — увидев вошедших, воскликнул сидящий в центре стола Евгений Волков, плотно сложенный здоровяк с красивым юношеским лицом, выполнявший сегодня обязанности дневального. — Вас только за смертью посылать.

 — Заткнись, салага, — рявкнул на него Морозов, с грохотом бросая на стол пулемет.

 — Да я... — попытался оправдаться Волков. Но усевшийся рядом младший сержант Валиулин хлопнул его по плечу и почти дружески сказал:

 — Ты, братела, сейчас дневальный. Поэтому хватай бачки и дуй на камбуз за рубоном. Мы голодные как волки.

 Волкову ничего не оставалось делать, как, накинув на плечи бушлат и захватив два ядовито-зеленых бачка-термоса, направиться на камбуз.

 Разложив оружие на столе, разведчики занялись его чисткой, снимая нагар после долгой стрельбы и смазывая механизмы.

 Раздевшись до тельняшки, Виктор Савченко остервенело орудовал шомполом, не принимая участия в общем разговоре, где, как всегда, был заводилой Морозов. Его мысли были далеко, он возвращался в свое недавнее прошлое. То самое прошлое, из которого его вырвали, определили на Северный флот. Впрочем, он сам туда рвался, написал заявление в военкомат. Тогда Виктор хотел быть похожим на своих друзей, которые были старше его и уже отслужили армию. Особенно ему импонировал Гном. Двухметровый верзила, воевавший в Чечне в разведке морской пехоты, вернулся оттуда кавалером ордена «Мужества». Гном обратил внимание на соседского мальчишку, тощего дохляка-компьютерщика, которого постоянно обижали сверстники. Бывший разведчик привел Виктора в секцию карате, которую вел его друг Сергей Сурмий, недавний чемпион России в среднем весе, прозванный уважительно друзьями Сэнсэй. Виктор, получивший прозвище Пистон, как самый младший, познакомился там же с Бадуном, спившимся телохранителем, бывшим инструктором отряда «Витязь». Прапором, десантником из ЗГВ.

 Почти три года Виктор ходил в секцию, общался с ветеранами, которые мечтали заработать денег и уехать в Иностранный легион за «французскими паспортами». Втайне Пистон надеялся, что они не уедут до тех пор, пока он не отслужит «срочную», а вот тогда...

 Потом неожиданно появился Зуб, который выдал себя за бывшего легионера и рассказал им множество побасенок. Они ему поверили, подставились, как последние лохи. Зуб подбил «ветеранов» ограбить инкассаторский броневик, якобы заработать денег на дорогу «до городу Парижу» и отложить немного на «черный день». «Ветераны» согласились, в результате это вылилось в кровавый сериал с подставой и трупами. В последний момент, когда захваченные деньги они собирались отдать ГУБОПу, Гном отправил Виктора домой, а там его «забрили» в морскую пехоту.

 Через месяц мать написала, что «ветераны» погибли в бандитской разборке. Судя по письму, напоследок они устроили «кровавую харчевню». Родственники погибших, побывавшие на опознании трупов, рассказывали о десятке убитых бандитов. В письме ничего не говорилось о Палыче, старом медвежатнике, который оказался втянутым в эту историю тем же Зубом. Старик помогал им выбраться из этой ситуации, но, видно, не судьба. Как говорил Сэнсэй: «Что предначертано, того не изменить». Теперь Виктор думал о том, как он после демобилизации разыщет старика и выяснит, что же произошло на самом деле...

 — Заканчивай чистку, Волк жратву притащил! — во всю мощь своих легких гаркнул Морозов и тут же громким щелчком захлопнул ствольную коробку пулемета. Разведчики один за другим заканчивали чистку и, поставив автоматы на предохранитель, устанавливали в специальные ячейки возле нар. Закон войны требовал держать оружие под рукой.

 Убрав свой автомат, Виктор вытер руки чистой ветошью, вытащил из голенища сапога ложку и сел за стол.

 Исполняющий обязанности дневального, Евгений ловко орудовал черпаком, разливая борщ алого цвета с разваренной картошкой, капустой, на поверхности плавали янтарные кусочки зажаренного сала — шкварки, вокруг которых, отражая свет коптилок, плавали разноцветные пятна жира.

 Вдохнув ароматный дымок, поднимающийся над котелком, Савченко почувствовал, как желудок свели голодные спазмы.

 Пока бойцы рассаживались, Виктор Климов, помогая дневальному, длинным тесаком нарезал хлеб. Его длинные музыкальные пальцы умело разделывали буханку серого хлеба на ровные прямоугольные кусочки, которые тут же распределялись среди бойцов.

 Под сводами блиндажа ритмично застучали ложки, голодные морпехи за обе щеки уплетали вкусное горячее варево.

 — Добавки можно? — первым с борщом расправился низкорослый Феофанов. Встав из-за стола, он был вровень с сидящим рядом Морозовым.

 Пулеметчик на мгновение оторвался от своего котелка и, хлопнув Феофанова по плечу, рассмеялся:

 — Ну и силен ты жрать, Фофан!

 — А че? — невозмутимо ответил тот, не отрывая взгляда от котелка, в который Волков наливал добавку. — Сам же говорил: «Море сильных любит, а сильные любят поесть».

 Под сводами блиндажа грянул дружный смех разведчиков. На второе были макароны по-флотски с говяжьей тушенкой и жареным луком. Разведчики в батальоне были на особом счету, поэтому с добавкой проблем не было.

 После макарон перейти к чаю не успели — в блиндаж ввалился Дядя Федор в сопровождении штабного старшины Варакуты, двухметрового великана с крючковатым носом и большими, слегка навыкате карими глазами, делавшими его похожим на гигантскую птицу.

 Старший прапорщик относился к разведчикам по-доброму, в недавнем прошлом сам разведчик, участник нескольких военных кампаний, в том числе и первой Чеченской. Перед отправкой в Дагестан он был уволен в запас в связи с выслугой лет. Никто не знает, на какие «рычаги» пришлось надавить Варакуте, но на войну его взяли. Правда, комбат Вавилов, не желая брать грех на душу, перевел Варакуту из разведчиков в тыловики.

 — Мы уже порубали, — привстав из-за стола, сказал Валиулин Федорову. И, указав на стоящие в углу бачки, добавил: — Осталась твоя пайка.

 — Не надо, — отмахнулся Дядя Федор. — Я с Макарычем в штабе перекусил

 По раскрасневшемуся лицу замкомвзвода было видно, что они со старшиной успели не только перекусить... И, как бы в подтверждение этой догадки, Федоров достал из-под расстегнутого бушлата плоскую алюминиевую флягу.

 — Вот, — торжественно произнес сержант, — наркомовские сто граммов за службу на морозе в экстремальных условиях.

 — Коньяк, — добавил Варакута, приподняв набитый чем-то черный полиэтиленовый пакет. — А коньяк надо закусывать цитрусовыми и шоколадом.

 Коньяк у старшины действительно был настоящий «Дагестанский». Как поговаривали злые языки, батальону презентовал один из дагестанских руководителей аж целую двухсотлитровую бочку, как освободителям от чеченских захватчиков. Водолаз отправил бочку в подчинение Варакуты. Благо для старшего прапорщика авторитетов, кроме самого комбата, на войне не было, соответственно, и получить малую толику этого благородного напитка можно было только с разрешения комбата. А Вавилов приказал выдавать коньяк только вернувшимся с боевых.

 Не раз пытались получать коньяк на халяву. Особенно вначале... Каждую ночь к «хозяйству» старшины отправлялись команды охотников, состоящие как из рядового и сержантского состава, так и из офицеров и прапорщиков. Были «делегаты» и от разведчиков — Волков с Морозовым, но так никому ничего и не обломилось, старый диверсант умел прятать. Зато когда требовался коньяк, он появлялся у Варакуты, как у фокусника из рукава.

 Бойцы, стуча, протянули кружки Федорову, а тот точь-в-точь, как водочерпий из фильма «Жажда», начал аккуратно разливать благородный напиток, стараясь не пролить ни капли. Тем временем Варакута разложил на столе дюжину ярко-оранжевых апельсинов и несколько плиток шоколада Бабаевской фабрики в разноцветных обертках.

 — Ну, за победу, как всегда говорили наши предки, — сказал Федоров, подняв белую эмалированную кружку с черными пятнами вмятин.

 — Чтобы все вернулись домой, — добавил Варакута.

 — Чтобы все, — эхом вторили разведчики и дружно опрокинули свои кружки с ароматной жгучей жидкостью.

 Виктор одним глотком осушил кружку коньяка — жидкость огненным потоком устремилась вниз. В следующую секунду горячая волна поднялась со дна желудка к голове. Щеки, уши, нос запылали, как будто внутри разожгли костер, в голове зашумело, постепенно тело стало почти невесомым.

 После ужина разведчики расселись в спальном отсеке, который по-морскому называли кубриком. Из двух пустых снарядных ящиков, поставленных друг на друга, соорудили импровизированный стол, на котором стояли кружки, порезанные дольками апельсины и ломаный шоколад.

 В печи потрескивали дрова... От жара, исходившего от топки, шоколад таял, превращаясь в бесформенные коричневые кляксы, но никто этого не замечал — было тепло и уютно. Хорошо! Что еще надо человеку?!

 — А ну-ка, дай гитару, — распорядился Варакута. Гитара была во взводе одна и принадлежала командиру второй разведгруппы сержанту Шилину, который был сегодня в поиске.

 Старшина пробежал пальцами по струнам, как будто проверяя на прочность, потом затянул:

         Прощайте, скалистые горы,

         На подвиг Отчизна зовет...

 Знаменитую песню моряков-североморцев, сражающихся в Великую Отечественную войну на полуострове Рыбачий. Голоса у Варакуты не было, да и слух был относительный, но пел старшина самозабвенно, не обращая ни на кого внимания. Неожиданно песня оборвалась, старший прапорщик обвел тяжелым взглядом присутствующих и зло произнес:

 — Во блин, тогда морпехи дрались с лучшими немецкими солдатами, с «эдельвейсами», мать их так, егерями и ни на метр от границы не отошли с сорок первого по сорок четвертый. А сейчас, твою мать, сами все раздали без боя, без войны. Какой там Гитлер мог об этом мечтать? Какой кайзер, какой Наполеон или там Карл? Да ни одному воспаленному мозгу это не могло прийти в голову, а нашим ребятам-демократам пришло, перед всеми раскрылись и все роздали. А теперь вот кровью цементируют последнее, что осталось... Хотя уже немного осталось.

 — Ты, Вадим Макарыч, наливай, — остановил его Дядя Федор. Он взял у Варакуты гитару и, пока старшина разливал остатки коньяка по кружкам разведчиков, бодро взял нужные аккорды:

         И не случайно на войне

         Придумал кто-то метко:

         Такого друга надо мне,

         С таким пойду в разведку.

 В отличие от Варакуты у Федорова был приятный густой баритон, он пел не менее самозабвенно, чем старшина, некоторые бойцы потихоньку ему подпевали, непринужденно развалившись на нарах.

 — А чего это Кудеяр злой как собака? — неожиданно оборвав песню, спросил Дядя Федор.

 — Попал под раздачу ваш лейтенант, — усмехнулся старший прапорщик. — Попал под горячую руку Водолазу... У комбата день сегодня не задался — с утра нападение на позиции второй роты, там чуть ли до рукопашной дело не дошло. А потом еще обстрел вашей колонны. Естественно, в обоих случаях потери, а с кого спросят? Водолаз залетает на узел связи, а там Кудеяр связистам анекдоты травит. Ну ВВ ему и выдал по первое число. В общем, бежал ваш взводный, как нашкодивший щенок, поджав хвост...

 — Не пойму я, Водолаз — мужик крутой, а терпит его. Как же так получается? Командир взвода разведчиков за всю кампанию ни разу не был ни в одном поиске, ни разу не выходил на боевые, только доклады командиров групп выслушивает... — удивленно пожал плечами Дядя Федор.

 — Когда Василия Васильевича турнули из боевых пловцов, он сделал соответствующие выводы. А именно: половой акт со львом не только неприятен, но и опасен. Подо львом я имею в виду вышестоящее начальство, — пояснил свою мысль старшина.

 — Ну а при чем здесь?.. — не понял Федоров.

 — А при том, что прозвище Атаман Кудеяр вашему взводному досталось по наследству от папаши. Вот кто был настоящим сорвиголовой. Когда я срочную тянул, он у нас был командиром разведроты. Помню, высадились мы однажды в одной дружественной африканской стране — там хотели свергнуть одного местного правителя. А он про это прознал и обратился к нашему правительству, дескать, за помощью. Естественно, наши кремлевские замшелые пни тут же ему — получи помощь и распишись. Через сутки наша рота уже охраняла резиденцию этой макаки, Кудеяр был едва ли не личным телохранителем президента. Короче говоря, мятеж, задуманный юаровской разведкой, провалился. Две сотни наемников должны были захватить аэропорт и там устроить штаб восстания, но к аэропорту их не подпустили. Едва отряд вышел из джунглей, как его окружили и уничтожили. Нам тоже пришлось немного повоевать — танковый батальон, расквартированный в столице, поддержал мятеж и штурмом пытался захватить президентский дворец.

 Как сейчас помню, жара стояла невыносимая, под пятьдесят, на пятачке перед дворцом два десятка легких английских танков «Скорпион», как жуки копошатся, толкаются, между ними мелькают шоколадные фигурки. Грохот от стрельбы, смрад выхлопных газов, сгоревшей взрывчатки и трупного запаха. Убитые распухали прямо на глазах. Мы тогда потеряли пятерых бойцов, двух наповал, трое раненых. Правда, макак положили не меньше роты и сожгли половину их танков. Кудеяр, сидя верхом на президенте, умудрился подбить два танка.

 Когда заварушка закончилась и законно избранная власть праздновала победу, многие офицеры были награждены местными наградами. А командира бригады и нашего ротного осчастливили почетными званиями «Национальный герой». Причем Кудеяр получил награду за то, что прикрыл своим телом главу государства, а мы по глупости думали, что он на нем верхом сидел.

 По возвращении на базу Кудеяра перевели в Москву, в разведку флота, где он и сейчас служит, только уже в звании капитана первого ранга. Говорят, большой пост там занимает. Так что нашему Водолазу не с руки ссориться с сыном Атамана Кудеяра.

 — А чего взводный в сапогах болото месит вместе с нами, а не скользит где-то по паркетам? — подал голос пулеметчик Морозов. Сидя возле печки, он от выпитого коньяка раскраснелся, как наливное яблоко. — Раз у него такой крутой предок.,.

 — Кудеяр-старший действительно крут, — усмехнулся Варакута. — Хочет, чтобы сынок почувствовал на своей шкуре настоящую военную жизнь. Да заодно показал себя в ратном деле, каков он воин. Но пока батя по загранкомандировкам скитался, пацана воспитывала маманя. А какое оно женское воспитание — известно. Вот и получился младший Кудеяр ни рыба ни мясо. Вроде служит в батальонной разведке, а дальше периметра базы не ходит, выслушивает рапорты командиров групп, а потом пишет донесения...

 — Хватит о взводном, — оборвал Варакуту Дядя Федор и, тронув струны гитары, весело запел:

         Батальонная разведка,

         Мы без дел скучаем редко...

 Разведчики дружно подхватили незамысловатый гимн фронтовых разведчиков.

 — Сейчас воюется как-то по-другому, по уму, — едва закончилась песня, снова заговорил Варакута. От выпитого коньяка он слегка опьянел и теперь хотел выговориться. — Помню, в первую Чеченскую кампанию... Когда зимой брали Грозный. Настоящая каша была — где наши, где чечены, хер разберешь. Нашей группе необходимо было разведать подходы к президентскому дворцу. В подвале разрушенного дома нос к носу столкнулись с разведгруппой чеченцев. Стрелять нельзя — на выстрел ударят из всех «стволов» и свои, и чужие. Ну и схлестнулись на ножах. Пока я выхватывал свой «НР», «дух» мне в грудину ткнул штык-нож, он был у него примкнут к стволу автомата. Как я успел отпрянуть, что лезвие не глубоко вошло, до сих пор не знаю. И закрутилась карусель... В общем, кончили мы их, но только и сами были хорошо порезаны. Пришлось возвращаться зализывать раны...

 ...В подвале полуразрушенного дома было сыро, остро пахло плесенью и дымом. Под ногами перекатывались автоматные гильзы, издавая скрипящие звуки. Сквозь пролом в стене Грозный, некогда живописный городок, теперь выглядит как на экране допотопного черно-белого телевизора. Иногда встречается недавно выпавший снег, но он не белый, а грязный, вытоптанный, изгаженный.

 Городские улицы пустынны, издалека доносится гул канонады. Повторный штурм Грозного, в отличие от первого, проводился совсем по-другому.

 Танки, самоходные орудия и БМП в город не вошли... Остановившись на безопасном расстоянии, они своим огнем прикрывали наступление штурмовых групп. Подразделения ОМОНа, СОБРа, разведчиков внутренних войск и Министерства обороны входили в город, прочесывали дома, подвалы, чердаки. Натыкаясь на сопротивление сепаратистов, штурмовики, не вступая в бой, отходили, а опорный пункт обрабатывала тяжелая артиллерия и авиация. Затем шла зачистка, и штурмовые подразделения двигались дальше. Едва на город опускались сумерки, федеральные войска отходили назад в свое расположение, чтобы с утра начать все сначала.

 Усиленная группа Федорова действовала на юго-восточном направлении, им оставалось три квартала до центра, когда движение штурмовиков остановил снайпер. Трое было ранено, один убитый. Дядя Федор отправил раненых в тыл, а с остальными занял полуразрушенный дом. Двигаться вперед они не могли — снайпер не давал головы поднять. Наводить артиллерию не имело смысла — где засел стрелок, было неизвестно, поэтому пришлось бы разнести в пыль десяток домов. Сержант по рации связался со штабом и вызвал контрснайперскую группу. Обещали прислать...

 Сменившись с поста, Савченко спустился в подвал, где Федоров устроил нечто вроде штаба. Сидя на расстеленном спальнике, сержант варил на самодельной спиртовке бодрящее зелье. Сидевший рядом с ним радист Клинтон, зажав в ладони окурок, глубоко затягивался, выпуская дым через ноздри.

 Виктор прошелся по просторному помещению подвала, на дальней глухой стене кто-то люминесцентной краской написал «Мы вернулись, чтобы карать». И подпись «Питерский ОМОН». Милиционеры побывали тут раньше разведчиков. Судя по разбросанным по подвалу окровавленным обрывкам бинта, им тоже здесь пришлось несладко. Савченко оглядел подвал, нагнувшись, поднял с глинобитного пола блестящий кусок антрацита и приписал углем: «А мы поможем. Морская пехота. Северный флот».

 — Эй, зема, хорош изгаляться, иди чайку хлебни для сугрева, — крикнул Климов, наливая в алюминиевую кружку густую черную жидкость с пряным запахом чая.

 Приняв из рук радиста кружку, Виктор сделал большой глоток. Горячий напиток оказался терпко-горьким, горечь была настолько сильной, что рот стянуло оскоминой.

 — Что это такое? — скривившись, спросил он.

 — Тонизирующий напиток... Чифирь, — прихлебывая из своей кружки, ответил Федоров. — Сдается мне, что наших охотников за снайперами сегодня не дождемся. Отходить к своим нет смысла, здесь и будем ночевать. Поэтому взбодриться не мешает. Хлебай, Витек, хлебай.

 Следующий глоток оказался не таким горьким, сердце учащенно забилось, по телу разлился жар. Виктор почувствовал, как его щеки запылали.

 — Ну что, студентик, проняло? — Федоров подмигнул Савченко.

 — Проняло, — честно признался боец.

 — Вот так-то, — усмехнулся сержант, — помню, зимой девяносто третьего в Боснии...

 Дальше последовал длинный красочный рассказ из жизни русских наемников на Балканах. Два часа пролетели незаметно, чифирь впитался в кровь, и теперь осталось лишь ощущение бодрости. Савченко уже подумал о том, чтобы подняться наверх и сменить кого-то из товарищей, когда в подвал спустился Феофанов.

 — Чего тебе, Фофан? — поинтересовался Федоров.

 — Да вот, товарищ сержант, к вам... — Феофанов указал рукой на спустившихся следом двух бойцов. «Гости» в отличие от зелено-белых армейских комбинезонов морских пехотинцев были в фиолетово-черном «городском» камуфляже. У обоих за плечами обычные армейские ранцы, а в руках портативные снайперские винтовки «винторез» с толстыми стволами глушителей.

 — Майор Егоров, — представился двухметровый парень, вошедший первым.

 — Капитан Козлов, — представился второй. Он был на голову ниже своего напарника, но такой же широкоплечий, отчего его фигура казалась квадратной. — Антиснайперская группа подразделения «Альфа».

 — Не прошло и полгода, — хмыкнул Дядя Федор. И добавил: — Что, сегодня решили «сделать» чечена?

 — Ну, раз у самих не получается, придется нам работать, — колкостью на колкость ответил Егоров.

 Сержант зло сверкнул глазами, но ничего не сказал, пыхнув сигаретой.

 — Показывайте, где ваш снайпер засел? — спросил Козлов, осмотревшись в подвале.

 — Где-то на той стороне, всю улицу, падла, держит под огнем, — ответил Федоров.

 — Значит, будем его «работать», — задумчиво произнес майор. И, посмотрев на сидящего по-турецки сержанта, добавил: — Ты бы, командир, выделил нам пару-тройку бойцов для прикрытия. А то нашу «подтанцовку» накрыли минометным огнем, пока мы сюда добирались.

 — Где я вам возьму столько людей? — удивленно спросил Дядя Федор, не сдвинувшись с места. — У меня в подчинении осталось пять человек. Трое наверху — держат подходы к дому, и нас тут трое. Радист не в счет — его надо беречь как зеницу ока. Так что если нужна «подтанцовка», бери нас всех оптом.

 — Табором пойдем? — Егоров недовольно покачал головой. — Рискованно, могут быть неоправданные жертвы. Дай хотя бы двух бойцов.

 — Да нет у меня двух, как ты не можешь понять! — взорвался Дядя Федор. Но тут же взял себя в руки и добавил: — Могу дать одного, — он указал на сидящего в углу Савченко. — Толковый парень, за Дагестан награжден медалью «За отвагу».

 — Толковый? — недоверчиво спросил майор. И добавил: — Ладно, смышленыш, пошли... Посмотрим на твою смекалку.

 Виктор взял автомат, прислоненный к стене, и направился за альфовцами. По шаткой металлической лестнице они поднялись наверх. Снаружи было холодно, колючий промозглый ветер щипал щеки, вышибал слезы из глаз. Воздух был насыщен удушливым смрадом от горевшей резины, вокруг стоял отдаленный гул артиллерийской канонады — где-то на севере шел артобстрел.

 Майор Егоров, пригибаясь, направился к расположившемуся с пулеметом Морозову. Ефрейтор оборудовал огневую точку прямо на входе, выложив из битого кирпича укрытие с амбразурой, таким образом «ПК» мог держать под обстрелом всю улицу.

 — Ну, как там снайпер? — спросил Егоров, выставив из-за баррикады портативный перископ, позволяющий наблюдать, не высовываясь из укрытия.

 — Отсюда ничего не увидите, товарищ начальник, — произнес Морозов, каким-то шестым чувством угадав, что перед ним офицер, а не сверхсрочник или контрактник. — Он, паскуда, где-то засел с правой стороны, никак в той сгоревшей трехэтажке. Сюда не достает, а стоит выдвинуться вперед, лупит, гад, смертным боем.

 Майор, не разгибаясь, вернулся назад, где его ждали Козлов и Савченко.

 — Отсюда «работать» не получится. Через улицу перейти тоже нельзя, спугнем. Надо двигаться вперед, по левой стороне.

 — Как бы не вышли под его винтовку, — задумчиво произнес Козлов, оглядывая указанное направление.

 — Можно пройти за тем домом, — предложил Виктор, указав в сторону развалин из красного огнеупорного кирпича. — Там частично уцелела каменная ограда, где-то на полметра от земли. Спокойно можно будет пройти простреливаемый участок.

 — А что, это мысль, — Егоров прикинул возможную перспективу. — Тебя как зовут, сынок?

 — Виктор, — ответил Савченко.

 — Значит, победитель... Это хорошо. Ну веди нас к победе.

 Через пролом в стене первым выбрался Виктор, за ним Егоров и замыкающим был капитан Козлов. Укрытые от снайперского огня развалинами дома, они быстро пересекли двор и спрятались за оградой.

 После пробежки с полной боевой выкладкой Савченко тяжело дышал, каска, обтянутая маскировочной сеткой, то и дело сползала на глаза, прикрывая обзор.

 За оградой его придержал майор.

 — Хорошо, Витя... Теперь наша работа, а ты давай в «хвост» и смотри, чтобы нас сзади не подстрелили.

 Дальше двигались медленно, первым шел Егоров, он полз почти по-пластунски, разглядывая и ощупывая перед собой все пространство черной, мерзлой земли. Следующий за ним Козлов держал перед собой «винторез», готовый в любую секунду поразить неожиданно появившегося врага. Последним был Савченко, ему было гораздо труднее, чем альфовцам, — приходилось по-рачьи пятиться, держа автомат на изготовку.

 Когда они добрались до соседнего дома, Виктор ног уже не чувствовал, согнутые в коленях, от длительного напряжения они казались чугунными.

 — Привал, — скомандовал Егоров, едва они забрались в обрушившийся подъезд. Через сломанные перекрытия выглядывали ржавые лестничные перила. После пятиминутного отдыха майор набрал в легкие побольше воздуха, прикрыв глаза, медленно выдохнул и сказал:

 — Начинаем работать. Ты, Витя, здесь занимай позицию поудобней и, как радар, контролируй триста шестьдесят градусов. Постарайся оставаться незаметным как можно дольше. Если уж внаглую попрут, тогда бей. Понял?

 — Угу, — кивнул Виктор.

 — Вот и славно...

 Оба снайпера, подобно двум гигантским пресмыкающимся, ползком стали подниматься по лестнице.

 На втором этаже альфовцы разместились у оконного проема. Егоров снова извлек перископ и стал не спеша обследовать дом напротив. Сейчас он работал более скрупулезно, чем когда полз вдоль ограды. Каждое окно, каждый дверной проем, каждый пролом в стене. Чеченского снайпера нигде не было видно.

 — Ладно, — майор отложил перископ. — Будем ловить на живца. Доставай, Серега, бравого солдата Чонкина.

 Козлов стащил с плеч ранец десантника, перевернулся на спину и раскрыл его. Почти не глядя, на ощупь, капитан извлек наружу два фанерных силуэта, металлическую рамку с длинной рукоятью снизу. Руки снайпера действовали сноровисто, как у профессионального картежника. Фанерные силуэты он прикрепил к рамке, сделав довольно четкую мишень с детально нарисованным лицом. На голову «Чонкина» Козлов надел вязаный подшлемник, тем самым закончив портрет современного бойца федеральных войск.

 — Готово, — произнес капитан.

 — Действуй, — приказал майор, затаившись под окном.

 Козлов подобрал осколок кирпича и бросил его в соседнюю комнату на кусок листового железа, деформированного от огня. Металл загремел, затем Козлов вытащил зажигалку и несколько раз ее зажег, имитируя подкуривание. Выждав несколько минут, медленно стал поднимать «Чонкина». Едва «голова» на треть появилась из-за подоконника, подобно щелчку хлыста прозвучал одинокий выстрел.

 Козлов мгновенно убрал мишень-приманку и сдернул подшлемник.

 — Вот каналья, — пробормотал он почти восторженно. — Прямо в центр лба. — Внимательно оглядел сквозное отверстие, для чего-то сунул туда палец и наконец произнес: — Третий этаж на одиннадцать часов. — Что на нормальном языке означало — ближайшие два окна слева.

 — Ясно, — кивнул Егоров, — ждешь двадцать минут, потом повторяешь свой номер. — И ужом выполз из комнаты на лестницу.

 — Понял, не дурак, — ответил Козлов, снова натягивая на простреленную голову «Чонкина» подшлемник.

 Время тянулось томительно долго, капитан успел перекурить, и не один раз, поиграть с тенями, изображая передвижение по комнате. Затем, взглянув на циферблат, снова медленно стал поднимать «Чонкина». На этот раз выстрел оказался неточным, пуля ударила высоко в стену, а через несколько минут с третьего этажа показался счастливо улыбающийся во весь рот Егоров.

 — Я его сделал, Серега, — с порога заявил майор.

 — Он был один? — полюбопытствовал Козлов.

 — Один, бля, без ансамбля! Сидел один, как сыч.

 — Тогда все, работа выполнена. Вызываем морскую пехоту?

 Капитану не терпелось поскорее выйти из боя, в конце концов, их специфика — «ювелирная работа», а не ширпотреб, выражаясь гражданским языком. Но у старшего группы было на этот счет другое мнение.

 — Подожди с морской пехотой. Их всего шесть человек, много они навоюют вшестером? Закрепились, пускай сидят, в крайнем случае нам будет куда отойти если что. А пока посмотрим, какие открываются перспективы.

 Снайперы спустились на первый этаж, где за раскуроченной плитой перекрытий лежал Савченко.

 — Ну, Витек, теперь бегом на ту сторону улицы, — сказал Егоров.

 — А как же снайпер? — удивленно спросил Виктор.

 — Вот и я о том, — улыбнулся майор. — Пойдем посмотрим, как он там.

 Улицу пересекли по одному, короткими перебежками. Огня по ним никто не открывал, видимо, этот сектор контролировал один снайпер.

 В полуразрушенной трехэтажке, пока они поднимались, майор разрядил три растяжки, прикрывающие проход по лестнице. Это были две наступательные гранаты «РГ» и одна самодельная: кусок водопроводной трубы с надрезами для большего количества осколков, наполненный толом, выплавленным из неразорвавшегося снаряда с самодельным взрывателем. «Сюрпризы» майор рассовал по подсумкам, и они двинулись дальше.

 «Гнездо кукушки» или, проще говоря, логово снайпера обнаружили на самом верху, в угловой комнате. С этого места открывался отличный «пейзаж» градусов эдак на двести сорок.

 Кроме оборудованной снайперской позиции с секторными бойницами, тщательно замаскированными под цвет стены, у чеченского стрелка неплохо был налажен быт. В соседней комнате обнаружили расстеленный спальный мешок, там же была установлена бензиновая плита, неподалеку от нее штабелем были выложены консервы. Дальше лежал открытый патронный цинк армейского, ядовитого цвета. Возле цинка высились две стопки автоматных магазинов, в правой стопке поблескивали новенькие патроны, слева были сложены пустые магазины. В самом дальнем углу был расстелен молельный коврик, на котором снайпер исполнял намаз.

 Хозяин этого нехитрого скарба, одетый в потрепанный, выгоревший на солнце камуфляж, лежал на стрелковой позиции, уткнувшись лицом в автомат Калашникова с оптическим прицелом. Вокруг его головы разлилась бурая лужа густой, липкой крови. Кровь была еще теплой, и над ней поднимался легкий пар.

 Капитан Козлов поднял автомат и, держа оружие за цевье, продемонстрировал напарнику приклад, на котором были вырезаны насечки. Виктор не хуже офицеров понимал, что эти насечки означают. Каждый надрез на дереве был отобранной жизнью солдата или офицера федеральных войск.

 — Странно, — задумчиво произнес Егоров, глядя на автомат. — Больше трех десятков насечек. Настоящий профи, таких чечены берегут как зеницу ока... Минимум с десяток рыл должно его оберегать, а тут никого. Изгой, что ли?

 — Да нет, скорее всего счел себя суперменом. Один против всех, и направление здесь второстепенное, крупных сил федералов не должно быть, — ответил Козлов. И, указав на трос, тянущийся из комнаты во двор, добавил: — Тем более, у него был на всякий случай подготовлен вариант скоростного отхода. Я думаю, он здесь был не один, на ночь приходили сторожа, беречь драгоценный сон мэтра. Когда мы поднимались, на втором этаже я обнаружил довольно обжитые стрелковые позиции.

 — Может быть, может быть... — согласился майор.

 Устав держать автомат на весу, капитан повернулся к

 Виктору и протянул ему оружие.

 — Держи, парень. Скоро здесь закончим, и кинут вас в горы, добивать зверя в его собственном логове. А с вашими мелкашками там не сильно навоюешь. Для гор «АКМ» «машина» что надо, а с оптикой вообще мечта. Сам убедился... еще в Афгане. Только запомни две истины.

 — Какие? — спросил Виктор, взяв непривычно тяжелый автомат.

 — Первое: оружие любит ласку, чистоту и смазку. Будешь смотреть за «калашом», он тебя никогда не подведет. Второе: в бою главное — четко знать количество патронов, а чтобы не считать каждый выстрел, когда снаряжаешь магазин, первыми заряжай три-пять трассирующих. После этого всегда будешь знать, когда заканчиваются патроны. Понял?

 — Понял, — кивнул Савченко.

 — Ладно, Макаренко, заканчивай ликбез, — перебил Козлова майор. — Пойдем посмотрим, какая панорама открывается с противоположной стороны дома.

 Они вышли из комнаты и двинулись по длинному, за-хламленному коридору, над головами свисали обломки штукатурки, намертво прилипшие к деревянной обшивке, в стенах зияли большие проломы от снарядов.

 Противоположный край дома выходил на соседнюю улицу, которая все еще находилась под контролем боевиков. Здесь царила безжизненная пустота, лишь воздух по-прежнему был наполнен артиллерийской канонадой.

 — Подождем, посмотрим, — предложил Егоров.

 — Посмотрим, — согласился Козлов, снайперы заняли позиции. Капитан, умостившись в проеме вывороченной взрывом балконной двери (вместе с балконом), сказал Виктору: — Поставь автомат на предохранитель и через оптику следи за улицей, привыкай к прицелу. И не вздумай открывать огонь без команды.

 Ждать пришлось долго, в течение часа на улице никто не появлялся. Виктор уже привык к наглазнику оптического прицела трофейного автомата, он даже освоил шкалу оптического прицела и примерно представлял принцип снайперской стрельбы, жалея, что сейчас нельзя испробовать.

 Время тянулось томительно долго, растягиваясь вбесконечную тянучку. От напряжения из правого глаза Виктора потекла слеза. Он едва успел смахнуть влагу, как услышал:

 — Оп... — произнес кто-то из снайперов.

 Савченко снова припал к оптике, из-за угла появилась цепочка боевиков. Впереди идущий здоровяк в маскировочном комбинезоне ядовито-джунглевых расцветок с бородой лопатой, был вооружен длинноствольным «РПК». Он был подобен матерому волку, его голова, вжатая в плечи, резко дергалась из стороны в сторону, как будто выискивала жертву или искала следы опасности. Он олицетворял собой стопроцентного хищника. Идущие следом тащили на себе разобранный миномет. Огромный толстяк в полувоенной одежде, семенящий за ведущим, сгибался под тяжестью опорной плиты. За ним долговязый бородач, похожий на испанского Дон Кихота, тащил на себе трубу миномета, руки его потели, и «ствол» то и дело сползал к земле. Долговязый часто останавливался, из-за чего с темпа сбивались следующие за ним подносчики боеприпасов.

 «Раз, два, три, четыре...» — про себя считал Виктор сгибающихся под тяжестью деревянных ящиков молодых боевиков.

 — Слышь, Вадик, неужели это те козлы, что нас накрыли? — почти восторженно произнес капитан Козлов, разглядывая боевиков через оптику.

 — Не знаю, а какое это имеет значение? — ответил Егоров. И добавил через секунду: — Работаем так: твой замыкающий, мой предпоследний. Потом я «работаю» опорную плиту, ты еще одного подносчика. Дальше свободная охота. Хоп?

 — Хоп, — согласился Козлов.

 Через секунду с металлическим скрежетом защелкали затворы снайперских винтовок, выбрасывая из патронников горячие гильзы.

 Замыкающий боевик внезапно упал, как будто его сбила плеть, тело вытянулось в горизонтальном положении, ящик с грохотом рухнул на брусчатку. Впереди бегущий выполнил точно такой же пируэт.

 Затем выстрелы заклацали в унисон, метко поражая заметавшихся в панике боевиков. Следующая пуля ударила толстяка, несущего опорную плиту, он рухнул на бок, перегородив дорогу бегущим. Дон Кихот обернулся и тут же повалился навзничь. Труба миномета с грохотом покатилась по земле. Один за другим упали оставшиеся двое подносчиков мин, тяжелые деревянные ящики с глухим звуком упали на убитых.

 Вожак боевиков оглянулся на грохот рухнувшего металла и в следующую секунду сорвался с места. Громко крича, он стал петлять как заяц. Он успел пробежать с десяток метров, когда в спину ударили две тяжелые пули. Боевик

 выронил оружие и упал на колени, повалившись лицом на асфальт.

 — Готов, — деловито заметил Козлов. В следующую секунду по зданию, где засели снайперы, ударили боевики. С визжащим ревом в здание ударили несколько реактивных гранат.

 — Е-е, — вырвалось у Егорова. Со всех сторон по дому били из разнокалиберного оружия. Из соседних зданий вывалилось несколько десятков боевиков.

 — Разворошили змеиное гнездо, — хмыкнул Козлов, ловя в оптику своей винтовки ближайшего боевика.

 — Витек, умеешь ставить растяжки? — обратился майор к Савченко.

 — Конечно, — ответил Виктор, укрывшийся от рикошета бандитских пуль у основания обвалившейся стены.

 — Держи, — Егоров протянул снятые растяжки. На широких ладонях майора лежали две гранаты «РГ» яйцевидной формы и мощная чеченская самоделка со свисающей тонкой проволокой. — Поставишь растяжки на первом этаже, а сам перебирайся на второй, оттуда нас прикроешь. Сечешь?

 — Секу, — ответил Виктор, принимая заряды. Положив растяжки за пазуху бушлата, он ужом пополз в сторону лестницы.

 Бой остервенело разгорался, по верхним этажам дома били строчки пулеметных трассеров, то и дело ухали гранатометы. Савченко установил две растяжки у окон на первом этаже, самодельный заряд установил в глубине коридора, рассчитав траекторию на глаз так, чтобы все осколки угодили в атакующих.

 Два автомата оказались большой обузой для Виктора, но бросить он не мог ни один. «АК-74» был штатным оружием, и за него следовало отвечать не только перед ротным, но и перед «особым отделом». Трофейный «АКМ» был редким приобретением, и бросить такую вещь — себя не уважать.

 Забросив на спину штатный автомат, Савченко ползком поднялся на второй этаж, позицию он занял у пролома в стене, вся улица была перед ним как на ладони.

 Несколько десятков боевиков, стреляя на ходу, перебежками подбирались к дому.

 Среди мельтешащих фигур Виктор выбрал одну — молодой боевик в высокой бараньей шапке с узким лицом и редкой рыжей бороденкой. В руках он держал автомат, повязанный разноцветными лентами, за поясом были заткнуты два кинжала в металлических инкрустированных ножнах.

 — Индеец... — хмыкнул Виктор, ловя боевика в перекрестье оптики.

 Первая пуля прошла в стороне от боевика, вторая сбила мохнатую шапку, заставив чеченца залечь. Виктор понял принцип снайперской стрельбы. Когда в очередной раз чеченец поднял голову, Савченко точно всадил третью пулю ему в лоб. Следующую цель он поймать в прицел не успел — буквально на голову свалились двое офицеров.

 — Ну, как растяжки? — спросил Егоров, меняя очередной магазин в своей винтовке.

 — Стоят на входе, — ответил Виктор. — Пусть только влезут.

 — Отлично, — Егоров заглянул в заряженный магазин и зло выругался. — Черт, — повернув голову к напарнику, спросил: — Серега, у тебя бронебойно-зажигательные есть?

 — Есть, — ответил Козлов, меняя магазин в своей винтовке.

 — Ударь по ящикам с минами

 Два приглушенных выстрела вызвали взрыв. Мины взорвались, расшвыривая во все стороны смертоносные осколки.

 — Ну, теперь мы их разозлили по-настоящему, — хмыкнул Козлов, укрывшись за стеной. Он посмотрел на Егорова, поднялся и спросил: — Что скажешь, командир, уходим?

 — Момент, — ответил майор и достал из нагрудного кармана бушлата портативную рацию, внешне похожую на устаревшую модель мобильного телефона. Вытянув антенну, Егоров набрал код, приложил к уху и заговорил:

 — Ястреб, Куница на связи.

 — Я весь во внимании, Куница, — из динамика рации донесся незнакомый голос.

 — Работай вариант три, красный цвет, — произнес майор.

 — Вас понял, — ответил невидимый Ястреб, — трехминутная готовность, поторопитесь, ребята!

 — Давай, Серега, — распорядился Егоров, обращаясь к своему напарнику. Козлов достал из ранца предмет, похожий на консервную банку. Выдернув предохранительную чеку, установил ее в проломе стены. Несколько секунд жестянка дымила, а затем вспыхнула алым пламенем.

 — Уходим! — рявкнул майор, срываясь с места. Виктор догадался, что сейчас невидимый пилот наводит на свет маяка систему вооружения своего самолета. Подхватив автомат, он опрометью бросился за снайперами.

 Они выскользнули из здания, быстро перебежали улицу, но, прежде чем они достигли развалин каменной ограды, воздух рассек пронзительный звук падающей тяжелой авиабомбы.

 — Ложись! — крикнул Козлов. Двое альфовцев успели юркнуть под защиту ограды, Савченко нырнул в глубокую артиллерийскую воронку.

 Гигантский взрыв потряс землю, огненный фонтан поглотил разрушенный дом, превратив его в груду развалин.

 Виктор выбрался из своего укрытия и перебрался к офицерам. Майор Егоров сидел, прислонившись к стене, и слушал рацию, через несколько секунд он отключил передатчик и взглянул на Козлова.

 — Вот теперь начинается настоящая работа. В город входят регулярные части внутренних войск.

 ...Виктор дернулся и проснулся, ему часто снился один и тот же сон. За поединок со снайпером его представили к ордену «Мужества». Награду вручили через месяц на общем собрании батальона.

 Для всего разведвзвода это была неожиданность, он был единственный, кого представило к награде за штурм Грозного не командование батальона, а «смежники» из «Альфы».

 — Ты смотри, пацан и во сне воюет, — донесся сквозь дрему до Виктора голос Варакуты.

 — Да уж, пацан, — задумчиво произнес Дядя Федор. И прибавил с уважением: — Такое впечатление, что не мальчишка двадцатилетний, а умудренный жизнью старец. Сегодня, когда нас в горах прижучили, мы мордой в снег и давай палить во все стороны. Я хоть и тертый калач, а очко не железное, играет. А Стрелок лежит, как будто его из гипса слепили — не шелохнется, — а только чечен появился, он тресь, и все готово, можно скальп снимать. Странный парень...

 — Видел бы ты, как в учебке он приложил инструктора по рукопашному бою... В личном деле Савченко записано, что два года перед армией он занимался карате, но уровень подготовки у него явно не дворовый. Когда комбриг узнал, что парень еще и компьютерщик, хотел забрать в штаб писарем, но начальник разведки не отдал. И правильно сделал — за полгода войны у пацана медаль «За отвагу» и орден «Мужества», прирожденный воин.

 — У нас такой в Боснии был, — слегка заплетающимся языком проговорил Дядя Федор, — семнадцать лет всего, а воевал наравне со взрослыми мужиками. Не поверишь, один поджег два мусульманских танка. Год с нами воевал, а тут маманя ему письмо присылает, дескать, военкомат тебя разыскивает. Он чуть ли не в слезы, говорит, пойду в армию, а там «старики» будут надо мной издеваться. Вот и разбери эту молодежь, черт его знает, что им приходится переживать...

 Виктор уже окончательно проснулся. Открыв глаза, он широко зевнул.

 Все бойцы разведгруппы, развалившись на нарах, мирно посапывали, досматривая третий сон. Только у раскаленной печи сидели Варакута и старший сержант Федоров. От близости тепла и выпитого оба раскраснелись. Варакута сидел, расстегнув гимнастерку и выставив наружу тельняшку. Дядя Федор и вовсе разделся до пояса, демонстрируя свое мускулистое тело. На левом плече у него красовалась большая татуировка — двуглавый орел, сжимающий в когтистых лапах автомат Калашникова с примкнутым штык-ножом. Вокруг широко раскинувшей крылья птицы полукругом шла надпись древнеславянским шрифтом: «Мне все равно, лишь бы платили». Татуировка была предметом гордости командира разведгруппы, он не раз рассказывал бойцам, как наколол ее в Югославии. Виктор из школьной программы помнил, что подобный лозунг был у швейцарских наемников в восемнадцатом веке.

 Увидев, что Савченко проснулся, сержант добродушно проворчал:

 — Проснулись, ваше благородие?

 — Угу, — промычал Виктор, с удовольствием потягиваясь.

 — Живо дуй в гальюн, и спать, — на этот раз голос командира звенел, как отточенная сталь. — Завтра боевая учеба.

 — Правильно, — кивнул Варакута, подвигая Федорову кружку с остатками коньяка. — Давай и мы, на посошок и баиньки.

 — Давай, — согласился сержант.

 Поставив свою машину «БМВ» на стоянку, Лариса Вронская небрежно кивнула охраннику и направилась к особняку из стекла и бетона, величаво покачивая бедрами.

 Женский клуб «Чародейка» был одним из наиболее закрытых и элитарных заведений Москвы. Здесь собирались все сливки нового общества. Тренажерный зал, зал аэробики, сауна, бассейн, все виды массажа, фитобар... Короче — все условия для продления здоровья и долголетия.

 Лариса, пройдя через автоматические стеклянные двери, оказалась в просторном фойе. Раскрыв сумочку, достала запаянный в пластик членский билет и предъявила квадратному качку в строгом костюме с визиткой, прикрепленной к нагрудному карману. «Секьюрити» вяло скользнул по карточке, так же безразлично окинул взглядом фигуру Вронской, дескать, и не такое видел. Сытый, холеный и безразличный, он был похож на евнуха из султанского гарема.

 Пройдя по узкому коридору, Лариса зашла в небольшое помещение раздевалки. Сняв одежду, она переоделась в просторную майку и облегающие велотреки. Яркая, расписная лайкра плотно обтянула тело, обозначив соблазнительный рельеф. Проведя руками от груди до талии к бедрам, Лара оценивающе посмотрела на себя в зеркало.

 Высокая грудь, тонкая осиная талия, плоский живот и точеные упругие бедра.

 — Хороша еще кобылка, — наконец удовлетворенно произнесла хозяйка соблазнительной фигуры. Мало кому из женщин в ее возрасте (уже почти тридцать лет) удалось сохранить девичий стан. Впрочем, для этого был необходим определенный уровень жизни и строгий режим. То и другое Графиня могла сейчас себе позволить.

 Из раздевалки она прошла в просторный гимнастический зал. Под потолком висели мощные лампы дневного света, пол был устлан толстым упругим ковровым покрытием. По периметру были установлены зеркала, чтоб занимающиеся могли следить за своими движениями.

 В зале, кроме Ларисы, было еще пять женщин разного возраста и комплекции, всех объединяла, как специфическая униформа, яркая облегающая лайкра.

 Тренер по аэробике, маленькая юркая смуглянка, появилась в зале неожиданно, как чертик из табакерки. Сразу же загремела ударная музыка.

 — Хай, девочки, — взвизгнула тренер, — начинаем нашу разминку с прыжков на месте. Так, так, выше прыгаем.

 Судьба обрекает человеческую жизнь на ряд правил, условий и достижение определенных целей. Всю свою жизнь человек выполняет то, что ему предначертано в книге судеб. Но бывают люди, которые в силу разных обстоятельств вольно или невольно, но меняют свою судьбу. Таким человеком была Лариса Вронская, которую в узком кругу подруг и поклонников называли Графиней.

 Родилась Лара Петрова в маленьком провинциальном городке в средней полосе России. Городишко был заштатный. Два кинотеатра, краеведческий музей, ресторан, полдюжина пивнух и винарок, где проводила все свободное время основная масса взрослого мужского населения.

 Дети, родившиеся в этом городке, получали от родителей их же судьбы. Мальчики учились в школе, потом шли в ПТУ или единственный в городке электромонтажный техникум. Некоторые садились в тюрьму, остальные, закончив учебу, уходили служить в армию, после которой пополняли ряды рабочих на заводе сельхозтехники и элеваторе. Женились, заводили детей, которым доставалась судьба родителей.

 Девочки росли так же, учились в школе, кому везло, уезжали в большие города поступать в вузы, остальные учились на месте, потом работали и, наконец, выходили замуж, чтобы рожать себе подобных.

 Ларисе повезло больше, чем ее одноклассницам, — едва она окончила школу, как ей сделал предложение парень с соседней улицы Михаил Вронский. Он был старше ее на восемь лет, отслужил в армии, работал в местном автосервисе механиком, «загребал деньги лопатой». Подруги ей завидовали, как же, «отхватила куш», но Лара на своего суженого смотрела с другой стороны. Петровых в России миллионы, другое дело — Вронские. Здесь аристократия видна невооруженным глазом, даже не читая Льва Толстого. Аристократия она и есть аристократия.

 Свадьбу отгуляли скромную, но веселую. Михаил оказался тихим и работящим, все время пропадал в автосервисе, возвращался, когда уже в небе ярко желтел месяц. От него всегда пахло бензином, а под ногтями черной канвой въедалось машинное масло. Нет, этот человек не мог быть героем ее романа. Через полтора года совместной жизни молодой муж неожиданно спросил:

 — Не пора ли нам подумать о детях?

 Лара взорвалась.

 — Есть женщины — матери, а есть женщины — женщины. Так вот, я — женщина, я хочу быть красивой и любимой и не хочу иметь детей! — кричала она.

 Муж ничего не ответил, лишь пожал плечами, а Лариса, выдержав еще два месяца совместной жизни, написала прощальную записку с заявлением на развод и, все бросив, уехала в столицу.

 Москва — огромный мегаполис, который поглотил Лару, едва она сошла с подножки вагона. Человеческая толчея напоминала гигантский муравейник. Многоэтажные дома до неба, широкие проспекты и живописные улицы — все это так было не похоже на родной городок. Только в этом огромном мегаполисе ее никто не ждал, и никому она не была нужна. Здесь,, кто не имел друзей, родственников и связей, тот был один. И возможность выжить зависела только от самого себя.

 Лариса выжила... Наплевав на самолюбие, устроилась работать дворником (ради жилплощади), днем торговала на лотке у толстого Вагифа. По вечерам ходила на курсы парикмахеров, разумно полагая, что лучше сидеть в тепле и стричь волосы, чем стоять на холоде и перебирать мерзлую картошку.

 — Выше ножку, выше ножку, тянем носочек, — голос тренера на мгновение вырвал Ларису из плена воспоминаний.

 Четыре года небольшой срок даже для одной человеческой жизни. Но это когда смотришь со стороны прожитых лет. А когда изо дня в день подъем в пять утра, встаешь мести улицу, потом бежишь на основную работу и, наконец, по вечерам дискотеки, рестораны, клубы. Яркая сверкающая верхушка имела тяжелое серое дно, о котором нельзя было забыть ни на минуту. Конечно, в тяжелой беспросветной жизни были и настоящие праздники... Мужчины были ее страстью. Они были разные...

 Пьяные грузчики, которые только и могли, что, задрав юбку, завалить ее на мешки с крупой или сахаром. Толстый, волосатый, вечно воняющий потом и чесноком Вагиф относился к ней как к своей собственности. К тому же он был извращенцем. Были и нанюхавшиеся кокаина юнцы, они вообще не были любовниками по мнению Лары — двигались, как механические куклы. Но Лариса все терпела, приспосабливаясь к этой сумасшедшей жизни.

 — Наклоны делаем ниже, ниже. Спинку держим ровно...

 Жизнь изменилась в одночасье, когда Лариса в ночном клубе познакомилась с Тимуром. Он был элегантен, сдержан и щедр, как сказочный принц. Тим единственный, кто в разгар веселья не потащил ее в салон автомобиля или в ближайшую подворотню, а дождался, когда вечеринка подошла к концу и заметно уставшие хмельные гости, разбившись на пары или небольшие компании, направились к выходу.

 Над Москвой поднималось малиновое сияние зари, огромный город только-только начал пробуждаться от тяжелого сна. Тимур, дымя сигаретой, стоял на автостоянке возле белоснежного «Фольксвагена». Увидев девушку в обществе двух подруг, он негромко предложил:

 — Хочешь, я отвезу тебя домой?

 — Хочу, — не раздумывая, ответила она и тут же почувствовала, как жаркая волна поднимается от низа живота к голове.

 Но повез Тимур Ларису не в ее маленькую, убогую однокомнатную квартиру недавнего дворника, а в свою — просторную с евроремонтом и импортной мебелью трехкомнатную квартиру в Олимпийской деревне. Новый кавалер оказался прямолинейным и напористым, он не стал предлагать ни кофе, ни шампанского. Едва Лара переступила порог, как он подхватил ее на руки и отнес в спальню...

 Горячая кавказская кровь снова и снова приводила Тимура в возбуждение, и он, вновь и вновь, страстно целуя и нежно покусывая упругое тело девушки, овладевал ею.

 Лара, переполненная страстью, царапала ногтями шелковую простыню, ее громкие стоны то и дело переходили в восторженный визг. Вскоре она совсем обессилела и, прикрыв веки, лишь тихо постанывала...

 Пробуждение было странным, Графиня ощутила густой сладковато-терпкий цветочный запах. Потянувшись, она открыла глаза.

 — О боже! — Вся комната была заставлена букетами цветов. Важно возвышались алые красавцы гладиолусы, подобно застывшим факелам бенгальских огней искрились хризантемы, за ними раскинулся разноцветный хоровод — астры, георгины, флоксы. Большой букет пролетарских гвоздик соседствовал с охапкой Простеньких ярко-желтых с белоснежными лепестками ромашек.

 Возле кровати в обычном пластиковом ведре важно теснились розы, это именно их густой, насыщенный нектаром аромат разбудил Ларису. От восторга сердце девушки учащенно забилось, все еще не веря своим глазам, она крепко зажмурилась, глубоко вдохнула и открыла глаза. На этот раз взгляд упал на шелковую занавесь, которой играл легкий ветерок. За окном сгущались сумерки.

 — О господи, проспала на работу! — Лара вскочила нагишом с кровати и стала поспешно собирать свои разбросанные по полу вещи.

 — Куда-то торопишься? — раздался за спиной знакомый голос, в дверном проеме стоял Тимур. Из одежды на нем была лишь набедренная повязка, сооруженная из банного полотенца, которая эффектно подчеркивала мускулистый рельеф тренированного тела. Дорогой мельхиоровый поднос, который Тимур держал перед собой, был заставлен деликатесами, фруктами, возле открытой бутылки шампанского красовались два хрустальных бокала тончайшей работы.

 — Н-на ра-бо-ту на-до, — растягивая слова, пролепетала изумленная девушка.

 — Забудь о работе, — опустив поднос на кровать, произнес ее новый знакомый. Подхватив бутылку, он ловко наполнил фужеры пузырящейся жидкостью, один протянул Ларе и негромко добавил: — Хотя бы на время забудь.

 Бокалы, стукнувшись, мелодично зазвенели... С этого момента жизнь Лары изменилась как в сказке. Она неожиданно увидела Москву, по-настоящему богатую, изысканную. Туда вход был открыт не многим, и девушка вошла в этот круг избранных. Теперь она ощущала себя сказочной Золушкой.

 Но счастье длилось всего два месяца. Они тогда вернулись из поездки по историческим местам «Золотого кольца» и решили поужинать в «Праге», где у Тимура всегда был забронирован столик. В этот вечер Тим был молчалив и угрюм. Когда официант подал кофе, он неожиданно произнес:

 — Я должен уехать.

 — Надолго? — не прикоснувшись к своей чашке, спросила Лара.

 — Не знаю, — честно признался Тим.

 Девушка взяла со стола пачку «Мальборо», достала сигарету, прикурила и посмотрела собеседнику прямо в глаза.

 — Ты меня разлюбил?

 — Нет, тут совсем другое, — поморщился мужчина.

 — Что другое? — не унималась Лариса.

 — Мне надо срочно ехать в Чечню, дела этого требуют.

 Тимур тоже закурил и вопросительно посмотрел на

 свою подругу. Она выдержала его взгляд и, как можно мягче, попросила:

 — Тим, возьми меня с собой.

 Он улыбнулся грустной, какой-то странной улыбкой.

 — Ты что, не знаешь, что там творится? Газет не читаешь, телевизор не смотришь?

 — Я все знаю, но уверена, что ты всегда сможешь меня защитить.

 — От своих, конечно, защищу, — ответил он. К только спустя несколько месяцев она поняла смысл этой фразы.

 — На этом, я думаю, тренировку мы закончим... — Тренер провела рукой по волосам и добавила: — Кому мало — может поработать на тренажерах, остальные переходите к водным процедурам, и до следующих встреч.

 Лариса перешла в соседний зал, огромное помещение, заставленное ровными рядами сверкающих тренажеров. Удобно усевшись на мягкое поролоновое сиденье, обтянутое кожей, начала качать мышцы спины...

 Через два дня они уже были в Чечне. Увиденное поразило Ларису. Маленькая горная республика, воспользовавшись развалом огромной империи, сменила правительство, разоружила воинские части, дислоцирующиеся на ее территории, и объявила независимость.

 Все увиденное Ларисой напоминало какой-то киносумбур из отрывков о гражданской войне, басмачах и мексиканской революции. Улицы были заполнены вооруженными людьми, увешанными оружием и пулеметными лентами. Бородачи в камуфляже разъезжали по улицам города в открытых джипах, горланили какие-то лозунги и стреляли в воздух.

 Тимур оказался значительной фигурой в республике, их поселили в номере-люкс в единственной работающей гостинице. Пятиэтажное серое здание находилось через площадь от президентского дворца. Тимур дни напролет находился там, а Лариса из окна своего номера наблюдала, как старцы на площади танцевали ритуальный танец «Мурташ». Первое время ей нравилась восточная экзотика, но вскоре надоело.

 Прошло три дня, Тимур появился в номере поздно вечером. От благодушного настроения по поводу возвращения на родину не осталось ни малейшего следа. Теперь он был более угрюм, чем в Москве.

 — Что случилось, мой принц? — одетая в прозрачный пеньюар, Лариса держала в руках два фужера, наполненных местным красным вином, которое ей удалось купить за доллары у дежурной по этажу.

 — Ты еще не надумала вернуться в Москву? — взяв в руки бокал, спросил Тим.

 — Нет, — твердо ответила Лариса. — Ты — великий человек, тебя ждет великая судьба, и я хочу быть рядом с тобой

 — Ну, так быть посему... — Тимур, залпом осушив бокал, перекинул тело Ларисы на плечо, как испокон века поступали с женщинами-полонянками его предки, и понес в спальню.

 На следующее утро они покинули гостиницу, и на выделенном правительством микроавтобусе Тимур отвез Лару за город. Бывший пионерлагерь «Буревестник» раскинулся в живописном уголке среди гор. Раньше здесь отдыхали местные школьники, теперь же располагался особый батальон специального назначения и учебный центр подготовки новобранцев.

 Ларису определили в женский блок — небольшой коттедж, где, кроме нее, уже жили две женщины. Худая, плоскогрудая, подстриженная «под мальчика» рижанка Лайма и смуглолицая, изящная Джамиля. Обе женщины были снайперами и приехали в Чечню из Нагорного Карабаха, где воевали за Азербайджан.

 Батальон был действительно особым подразделением — чеченцев в нем было немного, в основном были собраны настоящие «псы войны», наемники, успевшие навоеваться в кровавых конфликтах за последние годы. На них возлагалась особая задача, им следовало готовить молодое поколение бойцов.

 Джамиля и Лайма в недавнем прошлом были спортсменками, Лайма мастером спорта по биатлону, а Джамиля перворазрядницей-стендовичкой. Обе воевали за деньги. Джамиля собирала на приданое, а у Лаймы в Риге был небольшой парфюмерный бутик, за магазином и дочкой присматривал ее муж инженер — растяпа и неудачник. Женщины готовили стрелков из новобранцев по общей программе, Ларисе же они уделяли почти все свободное время, тренируя ее по специальной программе.

 Даже сейчас, работая на тренажерах, Лара ощущала облегчение по сравнению с теми тренировками и нагрузками, которые на нее повесили «подруги». Изнурительные кроссы по горам, стрельба на полигоне, работа с тяжестями, снова кросс и снова стрельба, и так до изнеможения. Через месяц она потеряла лишний вес и, втянувшись, легко дырявила грудные мишени.

 Появление Ларисы в лагере не прошло незамеченным, так же, как и информация о том, кому она принадлежит. Ей оказывали знаки внимания, но никто не пытался пойти дальше заигрывания. Один остряк даже записал на всю кассету одну и ту же песню Шуфутинского. «Киса, киса, ты моя Лариса...»

 И целыми днями она звучала над лагерем, дразня Лайму, которая в отличие от девственницы Джамили любила позабавиться с наемниками и часто посещала мужские блоки — коттеджи. Несмотря на соперничество, они все же стали подругами. Лайма много рассказывала о войне, показывала свои тактические приемы. Особенно Ларисе понравился «кавказский крест»: противнику сперва простреливаешь одну ногу, потом вторую, потом руки. Раненый кричит от боли, молит о помощи, и, когда какой-нибудь смельчак ползет к нему, его убивают, затем следующего и так далее.

 — Убийство возбуждает даже больше, чем секс, — дымя папироской с гашишем, развязно говорила Лайма.

 Через месяц в боях за Грозный Лариса сама смогла убедиться в правдивости слов своей новой подруги.

 Закончив работать на тренажерах, Лара направилась в душ, настало время переходить к водным процедурам. Смыв под тугими струями воды пот, она вошла в сауну...

 Грозный горел, горели полуразрушенные дома, горела подбитая бронетехника, плотно заполнившая узкие улочки. Над городом стоял густой маслянистый смог.

 Чеченцы упорно сражались за каждый дом, двор, перекресток, улицу. Федеральные войска, не считаясь с потерями, наступали, теряя людей, танки, бронетранспортеры. Упорные кровопролитные бои то и дело переходили в рукопашную, мальчишки-срочники явно уступали матерым «псам войны». Кто-то из них погибал, кто-то попадал в плен, где озверелые, опьяненные кровью сепаратисты их зверски убивали. Но бои не утихали, бои становились еще ожесточеннее.

 Особый батальон, к которому была приписана Графиня, занимал позиции в зданиях вокруг площади перед президентским дворцом. Ее позиция была оборудована в той самой гостинице, где они с Тимуром жили, когда приехали в Чечню.

 Участие в бою оказалось куда легче, чем его ожидание. Первой жертвой снайпера стал молоденький солдатик. Лариса через оптику прицела видела его лицо со вздернутым носом, детским румянцем на щеках и пушком на остром подбородке. Зафиксировав перекрестье на лице солдата, она задержала дыхание и, как учили, плавно потянула спусковой крючок. При выстреле винтовка все же дернулась. Тяжелая пуля ударила в стальной шлем, оставив в нем похожее на черную точку отверстие. Солдат взмахнул руками, выронил оружие и рухнул на битый кирпич.

 Стрелять по людям оказалось куда интереснее, чем по фанерным силуэтам. Это была настоящая охота, наполненная азартом и страхом за собственную жизнь (за снайперами тоже охотились). Каждый удачный выстрел вызывал в душе девушки восторг, каждый промах — досаду и злость. Вскоре она заметила, что смесь злости и восторга ее начинает возбуждать, поднимая из темной глубины души самые тайные сокровенные фантазии, будя самые низменные инстинкты.

 На следующий день ей приказали сменить позицию. С группой прикрытия Лара перебралась в полуразрушенное двухэтажное здание бывшего ЖЭКа, отсюда тыловые позиции федералов открывались как на ладони. Удобно расположившись на чердаке, девушка расчехлила оптический прицел. Приклад уперся в плечо.

 Новой жертвой стал уже немолодой, грузный офицер (или прапорщик, камуфлированный бушлат был без погон), он не спеша переходил через улицу.

 «Кавказский крест», — подумала Лара, ловя в перекрестье по-медвежьи переваливающуюся фигуру. Тяжелая винтовочная пуля ударила федерала в ногу. Он рухнул на асфальт и попытался отползти в укрытие. Но едва протянул руку вперед, как запястье обезобразила вторая пуля. Следующая ударила в здоровую ногу, раздробив ее.

 Лариса через оптику видела, как военный пытался уползти, используя здоровую руку. Его губы двигались, цедя матерные слова, но раненый не кричал, не звал на помощь. Видимо, опытный вояка понял, для чего его не убивают. Прицел сместился влево и замер на здоровой руке, на которую раненый опирался.

 Новый выстрел ударил чуть ниже плеча. Искалеченный военный, превозмогая боль, перевернулся на спину и молча, с ненавистью стал смотреть в сторону, откуда «работал» снайпер. Вокруг его распластанного тела растекались кровавые пятна, сливаясь в один огромный, красный нимб.

 — Все равно закричишь, — процедила сквозь зубы девушка, злоба помогала ей целиться. Каждый выстрел находил свою цель. Пули дырявили раненые руки, ноги, дробили кости, вырывая куски плоти.

 Истязание почти мертвого тела возбудило Лapy. Едва винтовка выбросила последнюю гильзу, как в ту же секунду все ее тело пронзила сладостная судорога. Такого оргазма девушка никогда не испытывала, это было новое чарующее ощущение.

 Раненого все-таки заметили, из-за угла появилась небольшая группа солдат. В касках, тяжелых бронежилетах с автоматами они все равно выглядели не воинственно и двигались колхозным стадом. Групповая цель оказалась слишком плотной, чтобы выбирать индивидуумов. Лариса, все еще находясь в состоянии эйфории, стала палить в этот клубок зелено-коричневых бушлатов, пытаясь оставить на дороге как можно больше трупов.

 Трое упали, остальные бросились врассыпную под защиту стен. Прекратив стрелять, снайпер проверила свои жертвы: двое были мертвыми, третий раненый двумя руками держался за окровавленное лицо.

 — Ничего, ничего... Все равно попытаетесь вытащить своего другана... — Девушка, прищурив левый глаз, снова стала искать жертву.

 Действительно, мальчишки в камуфляже попытались вытащить раненых, только сперва появился танк. Огромный, как доисторический мастодонт, он закрыл своим бронированным телом раненых. А сам, развернув в сторону разрушенного ЖЭКа жерло танковой пушки, стал методично долбить здание фугасными снарядами.

 Первый же взорвавшийся снаряд обрушил перекрытия второго этажа — погибло несколько человек из группы прикрытия, пришлось уходить.

 За две недели, что Лара провоевала в Грозном, на прикладе ее винтовки появилось полтора десятка зарубок. Раненых в этот список она не вносила.

 После этого довольно потрепанный батальон вывели за город на отдых. В качестве пополнения их ждали несколько десятков афганских моджахедов, приехавших продолжать свой «газават» против «шурави».

 Вдоволь напарившись, Лариса вышла из сауны. В массажном кабинете ее уже ждала невысокая, плотно сложенная девушка с ярко выраженными восточными чертами лица и светло-шоколадной кожей. В кабинете стоял приятный аромат травяных бальзамов и цветочных масел.

 Лара легла на хрустящую простыню массажного столика, девушка тут же склонилась над ней и стала медленно втирать в тело какой-то настой. Тонкие пальцы массажистки нежно ласкали разогретую кожу, вызывая во всем теле приятную истому.

 Деревня, в которой расположился особый батальон, находилась в стороне от больших дорог, и поэтому здесь было относительно спокойно. Федеральные войска пока не появлялись.

 Для женщин отвели комнату в доме зажиточного чеченца в центре села. После горячей ванны, смывшей грязь, пот и усталость последних недель, расслабленные Лариса и Лайма сидели у окна, глядя, как за окном идет холодный дождь со снегом.

 — А где Джамиля? — спросила Лара, глубоко затягиваясь и выпуская дым в приоткрытую форточку.

 — У нее здесь какие-то родственники... Пошла проведать, — ответила Лайма. Ее глаза были слегка затуманены, она курила, глядя в окно, но, нет-нет, да и бросала странные взгляды на подругу. Наконец, не выдержав, спросила: — Выпить хочешь?

 — Так вроде ничего нет.

 — У кого нет, а у кого есть, — Лайма прошла в глубь комнаты, наклонилась к своему рюкзаку и извлекла большую бутылку «Мартини». — Вуаля!

 Открутив пробку, она прямо из горлышка сделала пару глотков и протянула бутылку Ларисе. Графиня тоже приложилась к бутылке, в желудке волной вспыхнуло пламя.

 — Крепкое, — наконец выдохнула она.

 — Естественно, — усмехнулась Лайма, — уже разведено наполовину с водкой.

 За окном смеркалось. Свеча горела с едва слышным треском, язычок пламени слегка подрагивал, на потолке вырисовывались причудливые узоры. Выпитый алкоголь оказывал расслабляющее действие. Пьяненько хихикая, девушки рассказывали друг другу о самом сокровенном, в чем никогда и никому не признались бы при других обстоятельствах. Неожиданно Лайма придвинулась к Ларисе, узкая ладонь с длинными пальцами погладила ее щеку.

 — Ты красивая, — хрипло произнесла прибалтийка.

 — Нравлюсь? — пьяненько хихикнула Лара.

 — Очень, — рука соскользнула с лица на шею, затем на грудь девушки, та вскрикнула:

 — Не надо!

 — Глупышка, это же так приятно, — Лайма с проворством тигрицы набросилась на подругу и начала осыпать ее тело поцелуями. Лара даже не пыталась сопротивляться, она полулежала в кресле, откинув голову и прикрыв глаза. С ее прикушенных губ то и дело срывался приглушенный стон...

 Утром приехал Тимур, одетый в полувоенную форму с зеленым беретом, он оброс черной, редкой бородкой, из-за чего стал похож на Эрнесто Че Гевару, длинные волосы, выбивающиеся из-под берета, дополняли это сходство. Лариса была ошарашена его приездом, ей казалось, что любовник все знает и приехал ее покарать, изменницу. Она почти не говорила с ним, на Лайму и вовсе боялась поднять глаза.

 Тимур не обратил внимания на поведение подруги, считая это результатом недавних боев. Сев в кресло, в котором несколько часов назад две женщины предавались страсти, он взял стоящую у стены винтовку.

 — Твоя? — спросил Тимур, проводя ногтем по зарубкам приклада.

 — Моя, — не без гордости ответила Лариса.

 — Неплохо...

 Вечером они уехали из села. Больше полугода Тимур разъезжал по воюющей Чечне, осуществляя связь президентского штаба с полевыми командирами, координируя их действия. Все это время Лариса была с ним, но воевать ей больше не пришлось.

 Летом они покинули Чечню и вернулись в Москву. Тимур неожиданно стал по-царски щедр. Он приобрел просторную квартиру на Нахимовском проспекте на имя Ларисы Вронской, затем купил ей небольшой магазин мехов на Манежной площади с персоналом и опытным управляющим. На день рождения подарил черный «БМВ» с тонированными стеклами.

 — За что? — каждый раз спрашивала Графиня. И каждый раз слышала в ответ:

 — Ты это заслужила.

 В своей квартире Лара появлялась редко, в основном она жила в квартире-студии на Калининском проспекте, которую снимал Тимур. Чем занимался сейчас ее друг, она не знала и не спрашивала. А он менялся все время, как хамелеон: то одевался как бизнесмен, то как рокер, работяга или клерк. Исчезал на несколько дней, потом появлялся неожиданно, как ни в чем не бывало. Все это Лара воспринимала как должное, ни о чем не спрашивая.

 Жизнь современной женщины постепенно затягивала Ларису, именно о такой жизни она мечтала. Только по ночам ей часто снилась война, снились убитые солдаты. Она буквально видела их лица воочию и просыпалась. Только не от ужаса в холодном поту, а от жуткого возбуждения. Лайма была права, убийство стало и для нее сильнейшим возбуждением. Проснувшись в холодном поту, Лара потом всю ночь насиловала Тима. Он долго не мог понять, что с ней происходит. Часто спрашивал об этом, она пыталась отшучиваться. Но долго это продолжаться не могло, в конце концов Лариса призналась. В ответ Тим лишь хмыкнул. На следующий день рождения подарил ей великолепный австрийский промысловый карабин «манлихер» с мощной оптикой. Оружие, с облегченной пластмассовой ложей, ни в какое сравнение не шло с тяжелой армейской снайперской винтовкой. Кроме того, он отвез ее за город, на «платный» полигон-стрельбище. Отстреляв сотню патронов, Лара наконец смогла по-настоящему расслабиться. Теперь, кроме курсов по домоводству, семинаров по бизнесу и фитнес-клуба, добавилось еще одно мероприятие. Хотя бы раз в неделю она ездила на стрельбище.

 Жизнь полностью вошла в нормальное русло, снова появились старые подруги. Они восхищались ее «подъемом», называли Графиней без тени насмешки. Расхваливали наряды, квартиру, машину, завидовали такому любовнику. Но все равно нет-нет война снова врывалась в ее жизнь. Однажды по телевизору увидела большую телепередачу о морских пехотинцах Северного флота, которые в Грозном штурмом взяли президентский дворец. Лариса смотрела на экран телевизора, где показывали крепко сбитых парней в камуфляжной форме, из-под которой выглядывали уголки бело-черных тельняшек. Это были совсем не те мальчики, которые первыми вошли в Грозный, эти не были жертвами. Глядя на морпехов, левый глаз у Ларисы невольно сам закрывался, она их оценивала, как хороший охотник достойную дичь. Желание убивать все нарастало...

 После массажа, чтобы хоть как-то себя взбодрить, Лара приняла контрастный душ. Сегодня все ее мысли были заняты войной, на которой ей пришлось побывать. Три месяца назад она в ГУМе случайно встретила Джамилю. Девушка уже не выглядела так привлекательно, как в первый раз. Через левую щеку проходил глубокий кривой шрам, она заметно постарела за весьма короткое время. В глазах появилась смертельная усталость.

 — Как поживаешь? — единственно, что смогла произнести Лара. Джамиля криво улыбнулась.

 — После Грозного нас бросили на оборону Бамута. За месяц боев от батальона никого не осталось. Меня засек артиллерийский наводчик — по моей позиции ударила целая минометная батарея. В результате двадцать два осколочных ранения. Как выжила — не знаю. Вывезли в горы, и какой-то коновал вытащил из меня осколки и сшивал. Пока лежала без сознания, деньги, спрятанные в поясе, украли. Приданое мое плакало, теперь живу у родственников в Москве приживалкой без всякой надежды на будущее.

 — А Лайма как?

 — Лайма... — Джамиля вновь криво ухмыльнулась. — Лайму еще до моего ранения схватили федералы. Разъяренные солдаты засунули ей во влагалище «лимонку» и выдернули чеку. У нашей бедной подружки даже нет могилы...

 Больше они с Джамилей не встречались, искалеченная девственница плохая подруга для здоровой и удачливой. Но мысль о гибели Лаймы все время преследовала Ларису. В учебном лагере она видела «лимонку», похожую на небольшой металлический ананас. Инструктор говорил, что в гранате сорок рубчатых осколков и разлетаются они чуть ли не на двести метров. Лару терзали похотливые мысли. Интересно, что ощущает женщина, когда в нее входит такой смертоносный предмет? И что несет сам взрыв? Адскую боль или райское удовольствие? Почему-то именно эти размышления привели ее к мыслям о замужестве и рождении ребенка. Она выйдет замуж за Тимура, родит ему джигита, и они воспитают его настоящим воином.

 Первым делом она выкрасила волосы в смоляной цвет, это был природный цвет чеченских женщин. Потом стала говорить с Тимуром о принятии мусульманства. Но ее друг был профессионалом разведки, а не религиозным фанатиком. Вопрос религии его нисколько не интересовал, тем более что жениться он вовсе не собирался.

 Из клуба Лариса вышла бодрой и энергичной, твердо решив, что родит от Тимура, даже если он будет против.

 Сев в «БМВ», она достала ключи, но вставить в замок зажигания не успела — раздалась трель мобильного телефона.

 В разведке главное не столько сама информация, сколько ее передача заинтересованному лицу. С самого появления разведки придумывались различные способы передачи секретной информации. Ее привязывали к наконечникам стрел, к лапам почтовых голубей или отправляли с посыльными. Созданная для противоборства с разведкой, контрразведка всеми способами боролась с передачей информации.

 Когда в начале двадцатого века было изобретено радио, разведчики сразу же взяли его на вооружение. Контрразведке понадобилось некоторое время, чтобы ученые дали им пеленгатор, способный засекать работающий передатчик.

 Скоростной технологический процесс к концу века создал всемирную информационную сеть Интернет. Владелец компьютера запросто мог связаться с любым компьютерщиком в любой точке земного шара. Спецслужбы рассказывали общественности через прессу о всяких хитроумных системах типа «Эшелон», которые реагируют на разные ключевые слова: «взрывчатка», «плутоний», «диверсия». Но какой же дурак будет называть вещи своими именами? Для электронных бесед вполне сгодится и примитивнейший код, безмозглая электроника на него не в состоянии среагировать.

 Тамерлан Гафуров сидел в небольшом интернет-кафе, в центре Москвы. Перед включенным компьютером дымилась чашка горячего черного кофе. Тимур курил, время от времени прихлебывая кофе, до сеанса связи с руководством оставалось несколько минут.

 Тамерлан не знал, кто выйдет кнему на связь, и даже не представлял, где находится этот человек. Но ответ ему нужен позарез. Неделю назад Тимур отправил сообщение особой важности и теперь ждал ответ.

 Неожиданно на черном экране монитора вспыхнули белые строчки слов.

 «Дядя Шакро получил твою посылку и очень благодарен. Спрашивает, не сможешь ли ты приехать на именины племянника Гиви».

 И подпись — «Брат».

 Простенькое сообщение обозначало, что информация дошла до нужных людей и теперь его ждут в объятой войной Чечне. Руководство сепаратистов заинтересовал его план. Вариантов проникновения в горы было несколько, все они были обговорены еще до первой Чеченской войны, каждый имел свой код. «Гиви» был одним из них.

 Сунув недокуренную сигарету в пепельницу, Тимур набрал на клавиатуре:

 «Передай привет дяде Шакро, на именины приеду обязательно. Племянник».

 Выключил компьютер, достал из кармана пиджака мобильный телефон и быстро набрал номер Лары.

 — Это я. Мне придется уехать на пару недель. Ты приготовь мне несколько пар сменного белья и какие-нибудь продукты в дорогу. Нет, ехать я должен один. В общем, вечером приеду, поговорим.

 Отключив телефон, Тимур встал и направился к выходу, у него еще были кое-какие дела в Москве.

 Вершины гор скрывали пушистые, белоснежные облака. Под порывами ветра они медленно плыли на север, похожие на стадо гигантских овец. Ветер играл с облаками, как расшалившийся пастух. Он то сгонял их в огромное плотное стадо, то разгонял в разные стороны.

 «Хорошо, наверное, быть пастухом, — подумал Савченко, наблюдая за движениями облаков. — Всегда на свежем воздухе, в поле, на лугу. Никакого городского угара или смрада... Впрочем, хватит лирических отступлений, пора работать».

 Виктор снова приложился к холодному наглазнику оптического прицела. Разведчики Федорова вторые сутки сидели в засаде, плотно оседлав протоптанную тропу. Эту тропу случайно обнаружила другая разведгруппа морпехов, возвращавшаяся из рейда. Командование предполагало, что это новый канал поступления боевикам подкрепления и боеприпасов. Было решено перекрыть этот канал. Если будет караван с оружием — уничтожить его и взять «языка».

 Как опытный боец и разведчик, Дядя Федор место для засады выбрал наиболее подходящее: тропа спускалась в низину и проходила между двумя холмами, поросшими густым кустарником. На этих холмах и разместил сержант бойцов. Разведчики быстро оборудовали в глубоком снегу лежки, заняв позиции, и слились с природой. У каждого разведчика была своя, конкретная задача, каждый знал, что ему делать в той или иной ситуации. Начались долгие часы ожидания.

 Автоматы, обернутые бинтом, выглядят непривычно, но иначе — нельзя, вороненая сталь демаскирует разведчика.

 Под распластавшимся разведчиком неприятно скрипел промерзший снег, но это лучше, чем лежать на промерзшей земле или еловых лапах. Савченко посмотрел на противоположный холм — где-то там залегли бойцы их группы во главе с ефрейтором Заборским. В отличие от Виктора Владислав был штатным снайпером группы и имел новенькую «СВД», но на боевые ходил редко. Потому как внештатно числился ординарцем у командира взвода. Они с Кудеяром были земляками, оба из Питера, даже жили в одном районе. Отчисленный с третьего курса филологического, Заборский даже по духу был близок взводному ценителю русской поэзии Серебряного века. Они подолгу могли обсуждать того или иного поэта и его судьбу. В разведку Заборский ходил редко, только когда обстановка требовала полного комплекта.

 Краем глаз Савченко заметил какое-то движение в стороне, не делая резких движений, он развернул туда ствол автомата. Прицел оптики выхватил небольшую поляну и склон горы, вся возвышенность которой поросла лесом. Деревья на белом фоне снега таращились в небо уродливыми иероглифами. По поляне важно расхаживали три ворона. Птицы были упитанными (война — самое раздолье для падальщиков), с огромными крючковатыми клювами, которые они с проворством саперов то и дело вонзали в снег. Их черное оперение блестело, как тужурки первых чекистов. Вальяжные птицы почему-то у Виктора ассоциировались со строками песни:

    А в комнатах наших сидят комиссары,

    И девочек наших ведут в кабинет.

 Неожиданно птицы, сорвавшись с места, взмахнули крыльями и улетели. Не нужно было быть разведчиком, чтобы понять — их кто-то спугнул. Виктор перевел взгляд на лес, медленно, сквозь оптику рассматривая каждое дерево, каждый куст. Через минуту он заметил неясную тень, мелькнувшую за деревьями. И в следующее мгновение на поляну выскочила косуля, грациозное животное ударило копытцем по снегу, большие ноздри задвигались, ловя чужие запахи, запахи опасности.

 Савченко поймал в перекрестье прицела голову животного. Удлиненный череп, уши торчком, большие темные глаза поблескивают агатом. Но сейчас красота и грациозность животного его не волновали. Сейчас Виктор почему-то думал о безвкусном хлебе в вакуумной упаковке и тушенке, которые входили в «сухой паек» разведчиков. Здесь, в засаде, разжигать костер нельзя, приходилось есть замерзшую тушенку, скрипевшую, как стекло, на зубах. А тут перед тобой пол центнера свежей дичины,

 «Метров триста, — прикинул про себя Виктор, — был бы «ПБС», снял бы, как в тире». Размышления были равны болезненному бреду, даже если бы был прибор бесшумной стрельбы, проще говоря, глушитель, и даже, если бы он и подстрелил косулю, ее никто не разрешил бы забрать. Они сидят в засаде. Косуля досталась бы воронам-падальщикам.

 Косуля как будто услышала размышления Стрелка, развернулась и направилась обратно к лесу, на прощание махнув разведчику куцым хвостиком.

 И снова наступили долгие часы ожидания. «Разведчик должен стрелять, как ковбой, и бегать, как его лошадь», — учили морских пехотинцев в центре подготовки разведчиков. Кроме того, он должен все видеть, все замечать. Но главное — разведчик должен уметь ждать. Ждать сколько потребуется.

 Савченко время от времени прикладывался к оптике, оглядывая окрестности, но до самого вечера никто не появился. Горы, поросшие густым лесом, хранили безмолвие.

 В горах темнеет быстро, едва солнце стало заходить, пушистые облака из белых стали сперва свинцовыми, затем еще больше потемнели, пока совсем не стали черными. Ночь вступила в свои права...

 Короткий свист был сигналом старшего группы, разведчики бесшумно покидали свои позиции, лишь Заборский не двигался с места, его по общему решению назначили наблюдателем. Услышав условный сигнал, Савченко вытащил из-под себя спальник, скатал его, сунул в ранец. Затем по-рачьи стал пятиться. На обратной стороне холма уже собрались все разведчики, они сидели кружком, в центре которого восседал Дядя Федор, положив на колени автомат

 — Значит, так, — тихо произнес старший группы, — «ловить» нам здесь больше нечего, будем уходить. Пакуйтесь, Валиулин устанавливает «охотника», Савченко и Морозов прикрывают. Ясно всем?

 Трое разведчиков не спеша двинулись за холм. Виктор расположился слева, Сергей Морозов справа, откинув сошки, установил пулемет.

 Младший сержант Валиулин извлек из своего рюкзака продолговатый предмет цилиндрической формы, затем дугообразную осколочную мину «МОН-100», «охотник» — миновзрывной комплекс, одна из новинок российского ВПК. Осколочная мина действовала, подчиняясь командам автономного пульта управления, оснащенного сейсмодатчиком, реагирующим только на движения человека.

 Валиулин быстро и сноровисто орудовал ножом — очистив небольшую площадку от снега, стал долбить мерзлую землю. Точные, хорошо поставленные удары звучали приглушенно, отрезая землю пластами, как дорогой сыр. И так же бережно складывал землю на разложенную тут же рукавицу. Когда было выкопано отверстие, Равиль аккуратно установил блок управления, плотно обложил его землей, сверху установил мину так, что выпуклое смертоносное рыло смотрело на тропу через всю ложбину. В случае, если появится караван с оружием, сотня стальных шариков, использованных в мине вместо осколков, наделают дел. Установленную мину младший сержант припорошил снегом, повернулся к бойцам прикрытия и жестом показал — уходим. Разведчики поспешили покинуть место закладки, через минуту-другую мина встанет на боевой взвод, а тогда... электроника ведь не разбирает, кто свой, а кто чужой.

 Крик совы был сигналом наблюдателю, группа уходила с места засады ни с чем.

 Первым шел самый маленький Феофанов, у него, как у дозорного, был прибор ночного видения. Через десять шагов за ним следовал Морозов с пулеметом на изготовку, в случае необходимости он мог обеспечить кинжальный огонь, что в первую минуту боя наиболее необходимо, так как дает возможность рассредоточиться и приготовиться к бою. Вслед за Морозовым двигался сержант Федоров, за ним продвигались Костяников, Волков, радист Климов, на небольшом отдалении шел младший сержант Валиулин. Это была еще одна особенность фронтовой разведки, такое расположение гарантировало в случае гибели старшего группы, что командование принимал на себя его заместитель, который находился в отдалении. Замыкали движение снайперы Савченко и Заборский. Если огонь пулемета должен был ошеломить врага, то задача снайперов — «работать» на результат.

 Виктор шел немного в стороне, прикрыв оптический прицел специально приготовленным лоскутом материи. Владислав, наоборот, снайперскую винтовку держал у груди (как заправский киношный рейнджер).

 — Показушник, — хмыкнул Виктор. В отличие от штатского снайпера он знал, как себя вести во время похода, в засаде или бою. Когда в Грозный вошли внутренние войска, двум снайперам «Альфы» был приказ — затаиться, чтобы не попасть под огонь своих. Пересидеть решили на крыше полуразрушенного дома, отсюда было все видно, и главное, это был не подвал, куда каждый норовил бросить взведенную гранату. Разглядывая трофейный автомат, оснащенный оптикой, бойцы «Альфы» неожиданно решили «прочесть» курс лекций по снайперской подготовке несмышленому в этом деле морскому пехотинцу. Невысокий крепыш, капитан Козлов объяснял нюансы снайперской стрельбы, говорил, как вычислять поправки на расстояние, боковой ветер. Гигант Егоров учил тактике, делая особый упор на маскировку (что при его габаритах было вопросом жизни и смерти).

 — В походе, на привале прикрывай оптику от посторонних глаз. В случае внезапного нападения займи удобную позицию, потом «работай». Снайпер на войне первый враг, и в бою на него направлен в первую очередь огонь. Понял?

 — Понял, — кивнул Виктор, за те сутки он получил больше полезной информации, чем Заборский на трехмесячных курсах.

 Разведчики двигались цепочкой, белые маскхалаты, белые чехлы на ранцах, оружие, обернутое бинтами, — все это делало их почти невидимыми на фоне снега. Широкие снегоступы, прикрепленные к подошвам сапог, позволяли двигаться бесшумно, почти не оставляя следов.

 Савченко снова оглянулся, Владислав уже не держал винтовку в руках, а закинул «весло» за спину, не привык командирский любимец к подобным мероприятиям.

 Через пять часов Дядя Федор подал сигнал к привалу, разведчики, сбросив ранцы, расположились под деревьями. Снайперы, отдалившись от стоянки, залегли. По боевому штату именно им предстояло нести охрану дневки разведчиков и наблюдать подходы.

 Лес хранил тишину, Виктор притаился за невысокой и густой елкой, отсутствие прибора ночного видения он компенсировал слухом. Конечно, он не мог воспользоваться оптическим прицелом, оснащенным инфракрасной подсветкой, это излучение могли легко засечь пассивные приборы ночного видения, которые имелись на вооружении у боевиков.

 Где-то хрустнула ветка, Савченко напрягся, вокруг стояла кромешная темнота, хоть глаз выколи. Виктор бесшумно снял автомат с предохранителя. Оттуда, где несколько секунд назад хрустнула ветка, внезапно раздался вой, холодящий кровь. Это могло быть что угодно, как песня «санитара леса», так и условный знак сепаратистов.

 Теперь все решала выдержка. Виктор, опустившись на левое колено, поднял автомат. Неожиданно тяжелые, снежные тучи расступились, из-за них выплыл желтый месяц. Лес залило холодным лунным светом, большая заснеженная поляна засверкала разноцветными искрами драгоценных камней. И вдруг из-за ближайших кустов метнулась большая черная тень...

  «Овчарка», — мелькнуло в голове у разведчика. Действительно, животное было похоже на большую немецкую овчарку и в то же время сильно от нее отличалось. Более острая морда, взлохмаченная шерсть, горящие желтым огнем глаза. Животное замерло, задние лапы, готовые к прыжку вперед, слегка согнулись. Волк повел носом, обнюхивая морозный воздух, но разведчики расположились по ветру, так что хищник не мог их учуять.

 Убедившись в безопасности, зверь сел на снег, из-под кустов появилось еще несколько серых особей, они были размером меньше остальных, по-видимому, молодых волков возглавлял матерый хищник. Волки расселись вокруг вожака и, как он, задрали к черному небу свои острые морды. Лесная песня хищников была посвящена ночному светилу.

 Савченко выдохнул и снова бесшумно поставил оружие на предохранитель. Беспечность животных говорила об отсутствии посторонних.

 Неожиданно возле Виктора появился Василий Костя-ников. Костыль жестом показал, что пришел его сменить. Савченко коротко кивнул, уступая место.

 На привале разведчики уже перекусили сухим пайком и теперь отдыхали. Смененный со своего поста Заборский уже вовсю орудовал штык-ножом, вскрывая консервную банку.

 — Ну, что, насладился концертом «санитаров леса»? — спросил Федоров, не отрываясь от просмотра карты, зажав в руке небольшой портативный фонарик, тонкий луч которого скользнул по планшету.

 — Угу, — кивнул Виктор. Он не стал рассказывать, что пережил, когда огромная зверюга выскочила на поляну, решив, что подобное признание не к лицу разведчику. Расстегнув свой ранец, он достал пачку галет, кусок соленого сала, и неожиданно для себя самого произнес, обращаясь к Дяде Федору: — Слышь, Дядя Федор, у тебя нет неправильного бутерброда?

 Сержант, спрятав карту, за словом в карман не полез:

 — Вот вернемся в расположение, будет тебе и неправильный бутерброд, и какава с чаем.

 Привал был закончен. Уничтожив следы своей остановки и снова вытянувшись в цепочку, бойцы двинулись на запад. На этот раз волки учуяли людей и на небольшом отдалении последовали за ними. Их гнал инстинкт «санитаров леса», которым следовало убивать и съедать больных и слабых. Вот они и преследовали людей, в ожидании, что кто-то отстанет.

 Лес пошел под уклон, двигаться стало легче. Разведчики непроизвольно ускорили шаг. Впереди идущему Фофану пришлось едва ли не бежать, чтобы Костяников не наступал ему на пятки.

 Спустившись к подножию горы, морские пехотинцы оказались на небольшой поляне. Почти идеальной прямой линией поляну рассекала черная полоса небольшой горной речушки.

 Разведгруппа остановилась на берегу, сержант Федоров, вглядевшись в фиолетовую черноту ночи, негромко произнес:

 — Ну-ка, Стрелок, пошукай брод и, если что, прикроешь на той стороне.

 Младший сержант Савченко мгновенно понял командира. И, выломав тонкий ствол молодого деревца, принялся обследовать каменистое дно речушки.

 Пока Виктор искал брод, остальные разведчики внимательно всматривались по сторонам. Бой в горах — вещь специфическая, тот, кто выше, тот и в выигрыше. Зная эту истину, как-то неуютно себя чувствуешь, стоя внизу на ровной, как блюдечко, поляне, задрав голову на поросшие лесом горы.

 Короткий свист младшего сержанта вывел бойцов из оцепенения. Виктор стоял на другом берегу реки с автоматом на изготовку, его силуэт в тени нависшей над поляной горы сливался с местностью, а воткнутое в берег деревцо было хорошим ориентиром.

 Переправлялись разведчики быстро, но без суеты. На противоположном берегу они углубились в лес, и теперь пришлось идти под гору. Через сотню метров лес неожиданно оборвался, дальше из снега торчали лишь черные пятна пней.

 — Мы на точке, — негромко сказал Дядя Федор, бойцы рассредоточились, укрывшись за стволами деревьев. Сержант извлек из кармана свой фонарик и трижды мигнул в сторону вершины горы. Оттуда также трижды мигнул красный глаз, в следующую секунду совсем рядом раздался голос:

 — Восемь.

 Пароль разведгруппы был двенадцать, Федоров тут же ответил:

 — Четыре.

 В десятке метров от леса со снега поднялись три силуэта, которых еще секунду назад не было видно. Двое по бокам остались стоять неподвижно, третий в центре двинулся навстречу разведчикам.

 — Здорово, мужики, — приглушенно произнес встречающий, вместо лица была маска с прибором ночного видения, что делало его похожим на робота. — Все в порядке?

 — В этом мире все относительно, — философски ответил Дядя Федор.

 — Тогда идем на заставу, — произнес сапер, — только снимите свои говнодавы... — он указал на сапоги разведчиков, к которым были привязаны снегоступы. — Значит, так, — тихо добавил сапер, — двигаться след в след. Шаг в сторону — и «вилы», даже если не наступите на фугасную, а зацепите сигнальную мину, мало не покажется. На заставе мужики обозленные — их «духи» чуть ли не каждую ночь дразнят так, что лучше не будить зверя. Поняли? Тогда двинулись.

 Разведчики двинулись за сапером, на этот раз их отход прикрывали два бойца с заставы, они умело заметали следы.

 Стая волков замерла на противоположном берегу речушки. Сверкая голодными глазами, они смотрели на уходящих людей. В этот раз добычи не досталось. Матерый волк вскинул морду к холодному безмолвному небу, над горами пронесся его жуткий вой.

 Опорный пункт по афганской традиции называли заставой. Позывной она носила Утиный клюв из-за утеса, на котором располагалась. Выгнутый утес нависал над горной дорогой. С него удачно просматривалось (простреливалось) окружающее пространство на десяток километров.

 Рота морских пехотинцев, оборонявшая утес, обустроилась здесь не хуже, чем на главной базе батальона. Вырубая лес для увеличения сектора огня, стволы деревьев использовали для строительства блиндажей, оборудования капониров, окопов и огневых точек. Здесь чувствовался флотский порядок и хозяйская рука ротного старшины.

 Разведчиков встретил молодой розовощекий лейтенант. Поинтересовавшись, нет ли срочных сообщений в штаб батальона, он провел «гостей» в дальний блиндаж. Возле него под маскировочной сетью стояли четыре НОНы, задрав вверх короткие толстые стволы 120-миллиметровых мортир.

 — Это, так сказать, наше гостевое помещение, — став в центре блиндажа, произнес лейтенант, — раз у вас нет ничего срочного, то в расположение батальона отправим завтра, как раз через нас пройдет в горы конвой.

 — Лады, лейтенант, — согласно кивнул Дядя Федор.

 — Насчет еды сейчас что-нибудь придумаем, — продолжал лейтенант, но по его внешнему виду было видно, что он понятия не имеет, где взять харчей, чтобы накормить «варягов».

 — Не надо харчей, нам бы отоспаться, — отмахнулся Дядя Федор.

 — Тогда не смею мешать, — еще недавнему курсанту военного училища очень хотелось походить на бравого офицера царской России. Лейтенант козырнул и направился к выходу.

 — Слышь, летеха, — обратился к лейтенанту Морозов, устанавливая пулемет к стене блиндажа. — Как насчет чего-нибудь горячительного, а то

 Холодно на улице, холодно на сердце.

 Мерзнут ее губы у меня на перце.

 Лейтенант, вздохнув, произнес с нескрываемой долей сожаления:

 — К сожалению, нет ни того, ни другого. Адью, господа рейнджеры.

 — Располагайся, братва, — стягивая с плеч лямки десантного ранца, устало проговорил Федоров.

 Разведчики с шумом стали разоблачаться. В жарко натопленном помещении запахло топленым жиром — уходя на боевые, разведчики мазали лица гусиным салом, оберегая кожу от обморожения. Может, именно этот запах и привлек волков.

 — Во, блин, служба, — выругался Костяников. Сев на матрас, он остервенело стягивал с ног белый маскировочный комбинезон. — Двое суток в лесу просидели, как те волки позорные, а толку — ноль.

 — Не навоевался, сынок? — холодно спросил сержант. Он, как старый вояка, разоблачался не спеша и основательно, складывая возле себя детали амуниции.

 — Да нет, — стушевался Костыль, — просто, когда шли по равнине, было веселей.

 — Ну конечно, тогда было тепло — полно фруктов, овощей, — весело проговорил радист Климов. — А Вася, он любитель пожрать на халяву.

 — А помните, как Вася схавал у ментов полбарана, которого те жарили на костре? — поддержал разговор пулеметчик Морозов.

 — Заткнитесь, гады, — раздраженно проворчал Костяников. Даже при тусклом свете коптилки было видно, как его щеки налились кровью. Гигант начал заводиться.

 — Васек, как ты его только горячим ел? — встрял в разговор Феофанов.

 — И ты, недомерок, туда же?! — взревел Костыль.

 — Заткнитесь все, — рявкнул наконец Дядя Федор. — Сцепились, как тузики на псарне, спать бы ложились, салаги!

 — Эх, сейчас бы сто граммов наркомовских и горяченького борща со шкварками, — мечтательно произнес Валиулин, запрыгивая на второй ярус нар. Растянувшись на постели, он закинул руки за голову и, прикрыв глаза, добавил: — И бабу послаще.

 Виктор Савченко, разоблачившись, тоже лег на нары. Тесное пространство блиндажа наполнилось тяжелым запахом пропотевших портянок.

 — Хорошо бы шашлычка сейчас, — проворчал кто-то из разведчиков, продолжая кулинарную тему.

 — Хорошо бы, — буркнул Виктор, ворочаясь на жесткой постели, он вспомнил косулю. В его фантазиях грациозная туша вращалась на вертеле, аппетитно благоухая. Он прямо физически почувствовал этот запах...

 Уже через десять минут три наката бревен блиндажа сотрясались от богатырского храпа морских пехотинцев. Сон их был глубоким и крепким, даже когда по экстренной команде ожила батарея НОН и с грохотом ударила по заданному квадрату, никто из разведчиков не проснулся. Они отдыхали...

 — Мы тебя ждали, брат, — высокий гориллоподобный чеченец обнял Тамерлана за плечи, тот похлопал его по пояснице. В подвале, где они встретились, остро пахло плесенью и гнилыми овощами. Лампочка под потолком освещала стены из серого силикатного кирпича, ровные ряды стеллажей, заставленные банками с закрутками.

 В Ставрополь Тамерлан Гафуров прилетел по документам Сидорова Игоря Николаевича, обычная фамилия, имя, отчество. Обычная, каких миллионы, потому и неприметная. Покинув аэропорт, он сел на междугородный автобус и через пять часов вышел в станице Вольной.

 Это было большое богатое село, стоящее на самой границе с Чечней. За последние несколько лет людей в станице поубавилось — всему виной соседство с беспредельной Чечней. Банды боевиков нападали, угоняли скот, похищали автомашины и людей. Станичники создали казачий отряд самообороны. Но плохо вооруженные ополченцы не могли противостоять бандитам, оснащенным автоматическим оружием, портативными рациями, мощными вездеходами. Поэтому и уезжали люди из беспокойной приграничной станицы. Многие уезжали, многие еще были в раздумье. Только один станичник Федоров Николай не помышлял об отъезде. И причина была не в хозяйстве, и не в родовых корнях, хотя у Федорова вся родословная была связана со станицей, да и хозяйство было крепким. Настоящая причина крылась в другом.

 Единственная дочь Николая Васильевича, Лена, училась в МГУ, а потом вдруг пропала. Несколько месяцев о ней не было ни слуху ни духу, как вдруг появился незнакомец с письмом от дочери. После того как старики прочитали письмо, посланец сказал:

 — Жизнь вашей дочери в ваших руках.

 С этого момента дом Федоровых стал одной из точек ичкерийской разведки. Время от времени к ним приходили те, кто шел в Чечню или в глубь России. С начала боевых действий на территории мятежной республики гонцы почти прекратили посещать эту точку.

 Тимур был заочно знаком с семьей Федоровых. Их дочка-студентка заразилась, как большинство провинциалов, огнями большого города. Вместо учебы в университете она посещала всевозможные конкурсы, презентации и тому подобные мероприятия. Когда во время последнего из конкурсов ей предложили контракт для работы в варьете Стамбула, она, не задумываясь, бросила учебу и подписала контракт. Возможно, девушка и сгинула бы навсегда в борделях Ближнего или Среднего Востока. Но, на ее счастье, анкеты кандидаток просматривал Тимур (этот конкурс красоты, как и отправку в Турцию, обеспечивала чеченская группировка, которую курировал Гафуров). Прочитав автобиографию девушки, как опытный разведчик, Тимур сразу же сообразил, какие выгоды это может принести. В результате Лена Федорова не поехала в Турцию, ее поселили на загородной вилле, принадлежавшей главе клана, а дом ее родителей стали использовать как шпионскую точку.

 В дом Федоровых Тимур приехал не с пустыми руками, он привез очередное письмо от дочери и несколько фотографий. Девушка выглядела неважно. Бандюки, пользовавшие ее на вилле, посадили на «систему». И теперь Лена без дозы барбитурата билась в судорогах. Девушку следовало лечить для того, чтобы использовать дом ее родителей и дальше, но у Тамерлана не было на это времени. Слишком много было поставлено на карту в этот раз.

 На точке его уже ждал проводник. С гориллоподобным Мирзо Тимур был знаком еще по войне в Абхазии. Потом их пути разошлись — один осваивал искусство разведки, другой служил в личной охране первого чеченского президента. После смерти Большого Джо Мирзо возглавил один из отрядов непримиримых, был тяжело ранен, еле выжил. Теперь он тоже занимался разведкой.

 Там же в подвале Тамерлан переоделся в поношенную форму цвета хаки, обул стоптанные кирзачи. Мирзо нахлобучил ему на голову шапку-ушанку, набросил на плечи старый с темными масляными пятнами бушлат. И сказал:

 — Запомни, если нас накроют, ты — прапорщик Северцев Виталий Петрович с Моздокского аэродрома, мы тебя похитили. Твое удостоверение личности у меня. Пока разберутся, ты сможешь уйти.

 Вопрос о документах и «легенде» был сейчас главным. Паспорт на фамилию Сидорова Тамерлан спрятал в тайник на окраине станицы, став, таким образом, безымянным.

 — Что, неужели все так плохо? — спросил гость из столицы. Он еще помнил ситуацию по прошлой войне, когда боевики были бесспорными хозяевами в горах. Разведывательные группы федералов либо уничтожались, либо брались в плен. А теперь?

 — Леса кишат диверсионными отрядами русских, они нападают на наши конвои, полевые лагеря, минируют тропы. Если силенок не хватает — вызывают авиацию. Во всех разведгруппах ГРУ есть авианаводчик. Нет авианаводчика, вызывают артиллерию, она практически всюду достает, — говоря это, Мирзо нервно потирал огромные руки в глубоких шрамах от ожогов.

 Ночью Тимур в сопровождении провожатого покинул дом Федоровых. Большая резиновая лодка «Риджер рейдер», выкрашенная в камуфляжные цвета, созданная специально для морского спецназа Великобритании, быстро доставила их на противоположный берег Терека. Мирзо быстро выпустил воздух из лодки, свернул ее в рулон и вместе с портативным бесшумным мотором спрятал в специально оборудованном тайнике под корягой. Всю ночь они шли, обходя населенные пункты, где теперь была федеральная власть с военными комендатурами и комендантским часом. В предгорье их ожидало пятеро абреков, заросших густыми бородами, одетых в одежды, состоящие из элементов гражданской и военной формы. У кого-то были сапоги, у кого-то ботинки с высокими голенищами, были даже летные унты. Худой, длинноносый, сутулый бородач сжимал «АКМ», уперев приклад в локтевой сгиб.

 Тимур успел заметить, что цевье оружия опутано разноцветной проволокой, сплетенной в причудливый узор, а приклад украшен заклепками. У четверых остальных тоже на оружии имелись художественные дополнения.

 — «Индейцы», — догадался Тамерлан, рассмотрев абреков.

 — Салам аллейкум, — первым поздоровался Мирзо и по обычаю облобызал встречающих по очереди. Указав на Тимура, произнес: — Ценная добыча, надо будет смотреть за ним во все глаза...

 — Что, дадут за него хороший выкуп? — спросил один из абреков, заросший до самых глаз жесткими, курчавыми волосами. Камуфлированная куртка с желто-коричневыми разводами была ему тесной, и сквозь разошедшиеся полы был виден шарообразный живот.

 Мирзо ничего не успел ответить толстяку, как возле Тимура оказался другой «индеец» — редкая бороденка, гнилые, выщербленные зубы и сумасшедшие глаза. Он выхватил из ножен, висевших на поясе, обоюдоострый кинжал, и в ту же секунду Тамерлан ощутил на горле холод отточенной стали.

 — А может, отрежем ему голову? — предложил «индеец», обдав «пленника» смрадным запахом изо рта.

 — Нет, — отрезал Мирзо. С не свойственной для его габаритов прытью он подскочил к абреку и поспешно отвел от шеи Тимура клинок. — Он много знает, и его ждут важные люди — ни мне, ни вам чета.

 По горам двигаться пешком не пришлось, у абреков были лошади. Десять изможденных долгими переходами и постоянным недоеданием кляч. Но все же это было лучше, чем бить ноги.

 Чтобы быть незамеченными для патрулирующей в небе авиации, всем пришлось надеть белые маскхалаты, лошадей покрыли белыми балахонами с прорезями для глаз и ушей.

 «Со стороны мы, наверное, похожи на псов-рыцарей из фильма «Александр Невский», — успел подумать Тимур, прежде чем Мирзо забросил его на коня и привязал руки к седельной луке. Для «индейцев» он должен был правдоподобно играть роль пленника.

 Весь день они двигались в глубь гор, проводники выбирали дорогу по каким-то только им известным приметам. На ночь остановились на привал, гнилозубый с Мирзой развьючивали лошадей, каждой из кляч на морду нацепили торбу с овсом. Другие, сноровисто орудуя, установили большую палатку. Оставив одного из «индейцев» караулить, остальные забрались в палатку.

 «Пленнику» Мирзо бросил овечий тулуп, до этого притороченный к одной из лошадей. Длинноносый с разукрашенным автоматом, который, видимо, был главным — вождем этого племени, в центре палатки установил спиртовку. Каждый из абреков потянулся к своим мешкам. Мирзо, прежде чем самому есть, отломил Тимуру половину лепешки и отрезал кусок вареной говядины. Холодное жилистое мясо на этот раз показалось вкуснее самых нежных деликатесов в лучших ресторанах Москвы.

 — Эй, Мирзо, — обгрызая баранье ребро, обратился к гиганту гнилозубый, — мы уже давно без женщин, может, уступишь нам русского на ночь? А?

 Он говорил на вайнахском языке, чтобы заранее не пугать жертву, не догадываясь, что это родной язык Тимура. Глаза «пленника» сузились, до гнилозубого было несколько метров, достаточно одного прыжка, чтобы оказаться рядом с болтуном и проломить череп «тигровой лапой». Этот удар он отрабатывал в учебном лагере в Пакистане. Там же его и опробовал на двух смертниках. Смерть была мгновенной.

 — Я же сказал, это очень важный русский, — перестал жевать Мирзо. И, ткнув пальцем в потолок, добавил: — Большие люди с ним хотят поговорить.

 — Пусть говорят, — хихикнул толстяк. — Мы ведь не убивать его собираемся, так, немного побалуемся...

 С этими словами он повернулся к «пленнику», подмигнул ему, вытянув руки, в следующее мгновение взмахнул ими, как делают лыжники, и громко заржал:

 — Русский, хочешь?

 Тимур отвел глаза и незаметно попробовал веревку, опутывавшую руки. Мирзо, по окончании скудной трапезы, повязал ее формально — путы держались лишь на честном слове.

 На уроках актерского мастерства, которые посещал Тимур, маститый актер, снявшийся не в одном десятке фильмов, учил студентов: «Роль, которую вам надо играть, нужно не играть, а жить». Беспроигрышная формула, но и она не всегда срабатывала. Если пойдет так дальше, то через минуту здесь будет пять трупов, которые им с Мирзой придется прятать.

 — Вы его не тронете, — угрюмо произнес гигант.

 — Ты же не будешь с нами драться из-за какого-то шакала, — в разговор вступил длинноволосый вождь, насмешливо глядя на Мирзу.

 — Не буду, — согласился тот. И в следующую секунду из-под полы куртки в лицо вождю уже смотрел черный зрачок пистолета. Автоматический «стечкин» в лапе Мирзы смотрелся как портативная зажигалка. — Его никто не тронет, слышали, вы, козлопасы, или хотите, чтобы я из вас навоз козий сделал?

 «Индейцы» ошарашенно пялились в отверстие черного смертоносного зрачка, их оружие лежало в стороне. Но даже если бы они справились с Мирзой, то долго им кочевать не пришлось бы. Слишком серьезные люди стояли за этой гориллой, тут уж никакие тейповые отношения не помогут. За его смерть с них шкуру живьем спустят.

 — Да ты что, Мирзо, мы же пошутили, — пробормотал длинноносый, несмотря на холод в палатке, его лоб покрылся обильной испариной. Остальные «индейцы» в знак согласия закивали на манер китайских болванчиков.

 — Ну, раз пошутили, хорошо. Теперь спать, — пряча пистолет, произнес Мирзо. Все стали укладываться.

 Утро началось задолго до рассвета. Перекусив лепешками и холодным мясом, группа быстро избавилась от следов своего пребывания и двинулась дальше.

 Во второй половине дня они достигли пологой горы, поросшей густым ельником. Среди разлапистых зеленых красавиц зияли черными оспинами воронки авиабомб. Фронтовая авиация здесь поработала на славу.

 — Мы на месте, — не глядя в глаза Мирзы, произнес вождь. После вчерашнего конфликта он и его люди чувствовали неприязнь к этому гориллоподобному человеку, который помешал им развлечься, да еще заставил извиняться. Каждый из абреков в душе лелеял мысль, что когда-нибудь представится возможность и они своего шанса не упустят.

 Стащив с лошади «пленника», Мирзо закинул на спину вещевой мешок, и они молча пошли в сторону вершины. Абреки, как настоящие индейцы, с гиканьем и воплями понеслись прочь.

 Как только наездники скрылись из виду, Мирзо снял с рук Тимура путы и тихо произнес:

 — Мы не пойдем на базу через «парадные ворота», там минные поля и секреты. Да и чтобы тебя видело меньше народа, пойдем через «черный ход», так будет даже быстрее.

 — Как скажешь, — без возражений согласился Тимур. Его не интересовало, как они попадут в главный штаб повстанцев, главное было — попасть.

 Они перемахнули через гору, иногда проваливаясь по пояс в снег, иногда съезжая по гололеду. Оказавшись внизу, Мирзо пошел по горному ручью, который струился между скал.

 Стоптанные сапоги Тимура мгновенно наполнились водой. Ледяная влага обожгла ступни, сводя пальцы судорогой. Идти пришлось долго, Тамерлан понимал, что это единственная возможность не оставлять следов на снегу, да еще и сбить собак со следа. Но осознание необходимости этих действий никак не согревало ноги. Через сотню шагов он их уже не чувствовал.

  «Черт, не хватало, чтоб еще отрезали ноги, как Маресьеву», — совсем некстати промелькнула мысль.

   Неожиданно Мирзо остановился перед серо-зеленым валуном, торчащим из воды. Опустив руку в ледяную воду,  он произвел какие-то манипуляции, и валун раскололся,

 вернее, открылся. Это была металлическая дверь, выкрашенная под цвет местного ландшафта.

 — Заходи, — пригласил гигант, пропуская вперед Тимура. Когда они вошли, он снова закрыл дверь. Внутри было темно и сыро. Мокрые ноги в заледенелых сапогах скручивало от холода, необходимо было переобуться или хотя бы насухо вытереть их, но сейчас было не до этого.

 Мирзо вытащил из своего вещмешка длинный американский фонарь. Мощный луч света разорвал темноту туннеля. Тимур, шагая след в след за своим проводником, обратил внимание на то, что туннель выложен гигантскими бетонными трубами, которыми в больших городах выкладывают канализационные коллекторы. Интересно, когда и кто его строил?..

 Неожиданно подземный ход преградила толстая бронированная дверь с электронным замком. Мирзо склонился к замку, его толстый указательный палец забегал по кнопкам. Когда код был набран, внутри двери приглушенно щелкнул замок, и она бесшумно отворилась.

 Проход дальше был похож на шурф шахты — тесный, узкий, с торчащими на пути сваями подпор. По этому проходу пришлось идти долго, Тимур успел даже немного отойти от холодной купели, к мокрым ногам вернулась чувствительность.

 — Пришли, — наконец произнес Мирзо, указывая на скобяную лестницу, ведущую наверх. Он стал подниматься первым. Узкий, длинный колодец тянулся вверх на десять метров, выход из него прикрывала еще одна стальная дверь с хитроумным замком.

 Колодец вывел их в один из пустующих боксов главного бункера. Здесь тоже было темно и пахло сыростью, как во всяком подвальном помещении. Из-за бронированной двери, ведущей в глубь бункера, донесся протяжный голос муэдзина, усиленный репродуктором.

 — Вот, — обрадованно воскликнул Мирзо, доставая из вещмешка молельный коврик, — к вечернему намазу как раз успели!

 Расстелив коврик, он опустился на него и стал бормотать молитву. Тимур тоже опустился на колени, проклиная все на свете и мечтая только о сухих носках.

 Главный правительственный бункер независимой Ичкерии располагался в самой сердцевине горно-лесистой местности. Там редко ступала нога человека.

 Бункер, скрытый в чреве горы, мог легко выдержать прямое попадание многотонной авиационной бомбы. Кто-кто, а первый президент, отставной генерал бомбардировочной авиации, в этом разбирался. Именно он в первые годы своего правления начал строительство бункера, используя чертежи подземной крепости афганских моджахедов «Тора-Бора». За десять лет интернациональной войны советские войска так и не смогли ее захватить или уничтожить. Такого же мнения придерживался и его начальник штаба, командир артиллерийского полка, впоследствии второй президент независимой Ичкерии.

 В толще горной породы были продолблены три галереи. Верхнюю, у основания горы, занимали жилые блоки. Здесь размещались обслуживающий персонал, часть охраны, а также склады с оружием, боеприпасами и продуктами, подсобные помещения.

 Второй уровень — средний, самый короткий и самый просторный — был на двадцать метров ниже первого. Здесь размещались все штабные помещения, боксы сотрудников штаба и самого «главнокомандующего».

 Третий, нижний уровень, был в самой толще. В этой галерее размещен был резервуар, куда вода поступала из нескольких горных ручьев. Кроме того, здесь располагались запасные генераторы, склады НЗ. Несколько узких клетоккамер для особо ценных пленников. Здесь же располагалась собственная мини-ГЭС, превращавшая потоки подземных горных рек в электрическую энергию, используемую на освещение и отопление жилых помещений.

 Все было устроено так, чтобы гарнизон бункера мог просуществовать не один год. Снаружи все подходы к бункеру были заминированы, а также защищены замаскированными огневыми точками и секретами со снайперами.

 Бункер был задуман как крепость для длительной осады, чтобы выстоять и победить! В республике первого президента называли уважительно Большой Джо. Он обладал мудростью и храбростью, ему подчинялись беспрекословно все полевые командиры.

 Авторитет первого президента был слишком велик. Он был первым врагом России. Спецслужбы вели настоящую охоту на него, и, когда Большой Джо подставился, они не пожалели тактической ракеты, чтоб наверняка с ним покончить.

 Преемником стал начальник президентского штаба, на первых порах ему даже подарили мир федералы. Видимо, те самые спецслужбы просчитали кандидата в президенты. Выборы в послевоенной Чечне прошли, начальника штаба выбрали новым президентом. Через несколько месяцев местные остряки придумали ему прозвище — Ушастый. То ли за оттопыренные уши, выглядывавшие из-под каракулевой шапки, то ли за то, что прохлопывал государственные дела. Полевые командиры, отхватив куски территорий, где они жили, как удельные князьки, доходы свои пополняли за счет торговли наркотиками, оружием, самодельным бензином или набегами на соседние территории. Власть и сила президента таяли с каждым днем, в то время, как власть эмиров росла безгранично. Дело дошло до того, что два самых влиятельных командира, Бабай и Пастух, решили захватить соседнюю кавказскую республику, чтобы навязать и там шариатские законы.

 Россия после Хасавюртовского мирного соглашения терпеливо взирала на безобразия соседей, но подобная наглость вынудила ее двинуть войска, началась вторая Чеченская война.

 Разрозненные отряды не могли противостоять регулярной армии России. Некоторые пытались сопротивляться, их уничтожали, другие отходили в Грозный, собираясь там снова устроить федералам мясорубку. Но были и такие, которые, осознав сложившуюся ситуацию, сдавались в обмен на амнистию.

 В Грозном федералы, наученные горьким опытом, устроили боевикам мышеловку. Не многим посчастливилось из нее вырваться. Ушастый спрятался в правительственном бункере. Помня судьбу своего предшественника, он редко покидал убежище, ожидая то ли чуда, то ли помощи от правозащитников, которые в конце концов добьются вывода войск. Возле него осталось полторы сотни «президентской гвардии» да жалкая кучка подхалимов, называвших себя «кабинетом министров», а также «главный штаб сопротивления». Впрочем, при определенных условиях этого хватало, чтобы для арабских стран и Запада Ушастый оставался легитимным президентом.

 После вечернего намаза Мирзо отвел наконец Тимура в один из жилых боксов, располагавшихся на верхней галерее и представлявших собой бетонный квадрат. Там находилась деревянная кровать, шкаф, пара стульев, стол, на котором, как один в поле воин, застыл граненый стакан. Возле кровати была установлена «пирамида» для оружия. Гигант дал Тимуру сухую одежду, вытащил из вещмешка небольшую плоскую флягу.

 — Здесь чистый спирт. Выпей для профилактики простуды... — Немного подумав, добавил: — Хотя Коран запрещает алкоголь.

 Когда Мирзо вышел, Тимур сбросил ненавистную, пропахшую чужим потом одежду. Отвинтив пробку фляги и вылив немного спирта в ладонь, он быстро стал растирать одну за другой ступни ног, которые к этому времени стали мертво-фиолетового цвета. Растирал ноги долго, пока не ощутил болезненное покалывание в подошвах — кровь начала циркулировать. Облачившись в байковый спортивный костюм серого цвета, Тимур наполнил наполовину стакан спиртом и, выдохнув, вылил в рот содержимое.

 Подобно объемному взрыву, горячая волна охватила весь организм изнутри. Неприятное покалывание в ступнях исчезло, щеки буквально горели огнем, сердце колотилось, как паровой молот. Алкогольлегко овладел телом, измученным холодом, голодом и длительным перелетом.

 Когда в бокс вошел посыльный с ужином, Тимур спал на кровати, свернувшись калачиком. Рядом с кроватью лежали грязные вещи цвета хаки. Посыльный забрал разбросанное тряпье, ужин оставил на столе (на тот случай, если гость проснется и захочет есть), уходя, он переключил свет на ночной режим.

 После утреннего намаза и завтрака, состоящего из порции горячего плова, свежей лепешки и большой кружки зеленого чая, в бокс вошел Мирзо.

 — Садам аллейкум, — поздоровался вошедший.

 — Аллейкум асалам, — ответил Тамерлан. После выпитого спирта и крепкого сна он чувствовал себя отдохнувшим и здоровым.

 — Через полчаса тебя ждет президент. Как ты и хотел, он будет без своих приближенных, — произнес Мирзо, присаживаясь на стул, который угрожающе заскрипел под тяжестью его тела. — Только все равно он будет не один...

 — Кто еще будет? — встрепенулся Тимур, реализация его плана зависела от строжайшей секретности.

 — Полевые командиры... Президент хочет показать, что его власть простирается дальше этого бункера.

 — Сколько их и кто они такие?

 — Двое: Джавдет и алжирец Бабай. Алжирец приехал из Афганистана в Ичкерию после тебя. Дерется как лев — лет двадцать воюет. После войны они с Пастухом организовали несколько учебных центров, мечтали об Исламском государстве от Черного до Каспийского морей. Эту войну они затеяли... Теперь Пастуха после ампутации ноги где-то прячут, а Бабай время от времени наведывается в бункер, так сказать, засвидетельствовать свое почтение. Все-таки основные средства идут от мусульманских общин легитимному президенту. И показаться рядом с ним, значит, ухватить свой кусок

 — А второй?

 Мирзо скривил физиономию и пренебрежительно махнул рукой.

 — А, так, мелочь... Всплыл в конце войны, на волне побед имел небольшой отряд всякого сброда, ухватил кусок территории возле нефтепровода, там же построил и десяток перегонных заводов, на деньги от самопального бензина умудрился сколотить целую армию. Не воин — шакал. Называет себя Джавдетом, хотя прозвище у него другое — Мясник. Любит пленных освежевывать. За полгода все свое войско растерял, околачивается возле президента в надежде хоть что-то урвать, шакал, одним словом.

 Выслушав Мирзо, Тимур, подойдя к шкафу, открыл дверцу и посмотрел в зеркало, прикрепленное к внутренней стороне. Скуластое лицо покрылось черной недельной щетиной, впрочем, бритые лица здесь были редкостью...

 С нынешним президентом Тимур виделся, когда тот был начальником штаба Большого Джо. За прошедшие годы бывший начштаба почти не изменился. Та же каракулевая шапка, те же оттопыренные уши, только спина немного ссутулилась да глаза запали глубоко вовнутрь. Бремя власти всегда тяжело, а бремя власти бессильной — вдвойне.

 После принятых в таких случаях объятий и поцелуев президент указал на двух стоящих в стороне мужчин. Один был высокий, худой, его смуглое лицо обрамляла аккуратная бородка-эспаньолка. Бритый череп повязан черным платком — банданой, поверх которого была повязана зеленая лента смертника. Цветастый камуфляж был подогнан по фигуре, талию перетягивал широкий ремень с открытой кобурой, откуда выглядывала пластиковая рифленая рукоятка пистолета.

 «Глок», — сразу же определил марку оружия Тимур. Мощный, компактный пистолет с семнадцатизарядным магазином. Любимое оружие агентов спецслужб Запада и террористов всего мира.

 Абдулл Камаль, по национальности алжирец, свою террористическую карьеру начал у себя на родине, убивая тех, кого считал врагом мусульманской веры. В двадцать лет за ним уже охотилась не только алжирская спецслужба, но и французская военная разведка. Выход был один — бежать. Девять месяцев он провел в учебном центре под Триполи, затем перебрался в Ливан, в один из отрядов бойцов Организации освобождения Палестины. За три месяца Камаль уничтожил нескольких израильских солдат из моторизированного патруля, взорвал опорный пункт, подложив «ливанский пирог» прямо под стену.

 Долго партизанить ему не дали, Абдулл снова попал в поле зрения спецслужб. И, как говорится, нос к носу или, вернее, глаза в глаза. Дородный белокожий джентльмен в окружении трех шкафообразных горилл в черных деловых костюмах и черных солнцезащитных очках с выпуклыми стеклами, глядя в глаза алжирца, произнес:

 — У вас есть два варианта...

 Говорил джентльмен на арабском с едва заметным английским акцентом. Камаль сидел перед незнакомцем почти голый, с закованными в стальные наручники руками.

 — Какие? — спросил алжирец, с трудом разлепляя разбитые в кровь при захвате губы.

 — Либо вы покидаете Ливан и направляетесь бороться за правоверную веру в Афганистан, в этом мы поможем.

 Либо остаетесь здесь, но уже навсегда, — один из горилл демонстративно запустил руку под пиджак.

 — Я согласен, — обреченно кивнул Абдулл и уже через сутки оказался в учебном лагере на территории Пакистана. После обучения он возглавил небольшой отряд моджахедов и перешел границу Афганистана. Позывной выбрал себе Али-Баба, Абдуллу нравился этот сказочный герой.

 Русские, неоднократно перехватывавшие его радиопереговоры, его позывной переделали на свой манер, прозвав Бабай. Абдуллу такое звучание понравилось даже больше. Он не догадывался, что бабаями русские называли тупых, заносчивых инородцев.

 После выхода советских войск Абдулл Камаль некоторое время упивался эйфорией победителя, потом принял активное участие в междуусобных войнах.

 Война в Чечне разорвала этот порочный круг — куда интересней убивать русских, чем таких же, как он, мусульман. Правда, долго воевать ему не пришлось, война вскоре закончилась подписанием перемирия. Но богатый опыт арабского «ландскнехта» не мог остаться невостребованным.

 Сойдясь на почве идей о великом мусульманском государстве с «национальным героем», носившим позывной Пастух, они создали несколько центров по подготовке диверсантов. Кроме боевых наук, делался особый упор на изучение Корана. Бабай знал, как лучше всего «промывать мозги» рекрутам — жесткие тренировки сменялись зубрежкой сур, нерадивых учеников муллы, проверявшие изучение Корана, сурово наказывали.

 С Тимуром Бабай хотел познакомиться еще с того времени, когда президент сделал Пастуха премьер-министром. Абдулл Камаль, как правая рука Пастуха, стал курировать Департамент госбезопасности и разведку. Там он читал отчеты агентов из глубины России. Попал ему на глаза и план минного устрашения, который составил Завоеватель (кличка Тимура). Когда началась война, был устроен ряд террористических актов: в Москве взлетели на воздух два дома, было взорвано несколько домов в других городах. Но устрашения не получилось.

 Власти, взбешенные жертвами гражданского населения, уже не слушали правозащитников, вопящих о бесчеловечном отношении российских солдат к боевикам, и не соглашались на временное прекращение огня.

 Появление в бункере московского резидента вселяло надежду не только Ушастому, но и Бабаю.

 Третьим присутствующим был толстяк с короткой густой бородой. Мохнатые брови, как кусты над волчьими норами, прикрывали черные глаза. Макушку прикрывала кожаная шапочка, типа персидской фески. Грузное тело было затянуто в камуфляж, широкие штанины заправлены в высокие десантные ботинки. Огромный живот опоясывал ремень с болтавшимся кавказским кинжалом, грудь перетягивал тонкий кожаный поясок с деревянной кобурой раритетного «маузера». Поверх камуфляжа — жилет рыболова, из множества кармашков выглядывали запалы ручных гранат. На груди, как газыри, в специально нашитые петли были натыканы золотистые, бутылочной формы тэтэшные патроны, отлично подходящие к «маузеру-десятке».

 — Это наши бригадные генералы Абдулл Камаль и Гонза Холилов, — представил полевых командиров президент. Внимательно посмотрев на резидента, он произнес: — Мы тебя слушаем, Завоеватель.

 Тимур тщательно оглядел помещение. Зал, в котором происходила встреча, представлял собой огромный куб, выдолбленный в толще горы. Здесь не было излишеств — стены серого шершавого бетона, два десятка ламп в плафонах из нержавеющей стали под потолком, которые горели вполнакала.

 В центре стоял длинный стол из черного пластика, дюжина стульев. Пожалуй, это была единственная роскошь подземного бункера.

 Заднюю стену зала занимал огромный экран из оргстекла. На этом экране были изображены очертания всех населенных пунктов. Возле каждого поселка, деревни, города аккуратным каллиграфическим почерком были выведены номера и обозначения воинских частей федеральных войск.

 Планшет пестрел от номеров подразделений. «Разведка на высоте, — подумал Тимур. — К сожалению, разведка сражений не выигрывает».

 Пока Тимур разглядывал карту, президент и полевые командиры расселись за столом. Ушастый сидел прямо, переплетя тонкие пальцы рук. Абдулл Камаль, опершись подбородком на левую руку, внимательно смотрел на гостя. Он не хотел пропустить ни одного слова, сказанного приезжим.

 Гонза же, довольный тем, что его признали равным Бабаю, вальяжно откинулся на спинку стула и положил на выпуклый живот пухлые ладони с короткими толстыми пальцами с обкусанными ногтями.

 — Мы тебя слушаем, Завоеватель, — снова произнес президент.

 По тону главы так и не ставшей независимой республики Тимур понял, что тот хочет от него услышать. Именно поэтому он посадил рядом с собой алжирца, именно ему Ушастый хочет показать, что он в республике номер один и только он может заключить мир с Россией. Он — президент.

 — Запад не имеет на нынешнего русского президента такого влияния, как на его предшественника. Они, конечно, оказывают радушные приемы вашим эмиссарам, не мешают мусульманским общинам собирать средства и отправлять добровольцев. Но на самом высоком уровне западные политики держат свое мнение о войне в Чечне при себе. Россия — не Югославия. Внутри страны преимущества на стороне президентской политики, на этот раз власти перехватили инициативу в информационной войне. Правозащитников никто не хочет слушать, хотя время от времени они и пытаются что-то сделать.

 Лицо Ушастого непропорционально вытянулось, его оттопыренные уши стали пунцового цвета, и он, едва не срываясь на крик, произнес:

 — Ты приехал, чтобы только это сказать?! В таком случае ты зря рисковал...

 — Нет, не из-за этого я приехал, — бесстрастно ответил Тимур. — У меня есть план дестабилизировать ситуацию и вынудить Россию внимательно прислушаться к мнению Запада, к мнению ООН и мирового сообщества.

 — А-а-а, — президент, он же де-юре местный главнокомандующий, де-факто едва ли не пленник «замка Иф», пренебрежительно махнул рукой. Гонза, не поняв, о чем идет речь, продолжал сидеть, держа руки на животе. Абдулл Камаль застыл в ожидании.

 — Говори, что придумал.

 — Вторая военная кампания разделила наших полевых командиров на тех, кто согласен с «газаватом», и тех, кто не согласен... — Говоря о второй кампании, Тимур сознательно не упоминал факта, послужившего толчком к выступлению федеральных войск. Один из зачинщиков агрессии против соседей сидел напротив него, и от его мнения во многом будет зависеть, получит он разрешение действовать или нет. — Этой ситуацией воспользовались русские власти, объявив амнистию. Начальник Департамента госбезопасности Бахрам Джамбеков использовал амнистию как шанс выйти из войны. Он сдался властям сам и сдал свой отряд, заставив их поклясться на Коране, что они не будут воевать против федералов. Его пример — моральная диверсия против остальных эмиров.

 — Ему федералы даже предоставили верховного муллу для клятвы, — подтвердил Джавдет, он все еще не понимал, к чему клонит Завоеватель.

 — Джамбекова увезли подальше от войны, — продолжал Тимур, — но его люди остались здесь. Это опытные воины, настоящие специалисты: оперативники, следователи, бойцы групп захвата. Сейчас их привлекают на службу новой власти в милицию, в охрану глав районов. Они легализованы и разбросаны по всей Ичкерии. При их помощи можно легко поднять общий мятеж. Русских мы взорвем изнутри, их танки, склады, казармы. Это будет страшнее, чем первый штурм Грозного. Когда в Россию повезут сотни гробов, запричитают матери погибших, а журналисты будут всему миру показывать, что происходит в Чечне. Западные парламентарии всколыхнутся и услышат вопящих правозащитников. Будет мировой скандал, и русским не удастся отмолчаться. Их президенту деваться будет некуда — либо экономическая блокада, либо подписание мира. Выбор, по-моему, ясен.

 — Предложение действительно интересное, но как мы заставим людей Бахрама нарушить данную клятву? — вопрос, заданный президентом, не был праздным.

 — Гибель того, кто их заставил дать клятву, автоматически снимает с них тяжесть данной клятвы. А пролитая кровь взывает к отмщению, — спокойно ответил резидент. Тимур замолчал, наблюдая за реакцией собравшихся.

 — Убить Джамбекова? Неплохая идея... Чтобы другим, кто решится на предательство, было неповадно, — задумчиво произнес Камаль, их взгляды с Тимуром встретились. — Одна проблема — как и, главное, где его найти?

 — Я знаю, где он скрывается, — спокойно произнес Тимур. — Два месяца назад в казино я встретил Аслана Гусейнова, личного телохранителя Джамбекова. Он ненавидит своего шефа и готов его убить, как собаку, но хочет, чтобы смерть предателя принесла пользу делу, нашему общему делу.

 — Как бы не получилось все наоборот, — заерзал Джавдет на своем месте. — После гибели Джамбекова его люди могут объявить себя нашими кровниками И начать на полевых командиров охоту...

 — В этом-то весь и фокус! Официальным убийцей должен быть русский, кто-то из тех, кто воевал в Чечне. Подготовленная для Запада сенсация «Русские не прощают даже сдавшихся врагов» будет началом для подготовки общего мятежа.

 Тимур замолчал, он все сказал, теперь наступила очередь говорить тех, кому предстоит принимать решение.

 — Какой тебе нужен русский? — наконец спросил Бабай. Осмыслив сказанное, он понял, что это — единственный для них способ избежать ликвидации и выйти победителями.

 — Посвежее желательно, солдат-срочник. У офицеров, как правило, уровень интеллекта выше, да и профессиональная подготовка лучше. Возможны непредвиденные обстоятельства, а этого допустить никак нельзя.

 — Возьми у Гонзы, у него есть несколько солдат, — безразличным тоном произнес президент, как будто речь шла о баранах.

 — Э, нет, — Джавдет покачал головой. — Я своим головы отрезал.

 — Зачем? — удивился Тимур. Он никак не мог понять бессмысленное убийство, в этом было что-то маниакальное. А маньяков он справедливо считал опасными безумцами, от которых только один вред.

 — Да ерунда, в засаду попали, потеряли пять джигитов, надо было злость снять, вот и снял вместе с головами...

 Тимур, пожав плечами, спокойно произнес:

 — Значит, придется ловить других.

 — Будем ловить, — согласился Джавдет.

 Здесь, на юге, весна приходит неожиданно. Южный теплый ветер разогнал тучи и вместе с вышедшим солнцем стал на вершинах гор растапливать снег. Еще недавно сверкающий драгоценным блеском холодный, девственно белый снег за один день потемнел, сбился в бесформенные бугры, пропитывая землю влагой.

 Боевая техника вязла, наматывая на гусеницы и колеса тонны грязи. Елозя по мокрой земле подобно рыбам, выброшенным на речной песок, танки, БМП юлили, сползали к самому краю горной дороги, за которой открывалась глубокая пропасть. Только нечеловеческие усилия да солдатская смекалка в таких условиях спасали технику и грузы.

 Разведчикам, вернувшимся с боевых, сержант Федоров дал сутки на отдых. И уже на следующее утро началась «боевая учеба». Дядя Федор вырядил в полную экипировку бойцов и погнал марш-броском по периметру базы. После трех кругов разведчики спустились на нижний уровень плато, где располагалось батальонное стрельбище. Узкая прямая полоса, длиной в полкилометра, была идеальным местом для огневой подготовки. Не стоило даже возводить пулеулавливатель, пули уходили в безмолвие гор.

 На расстоянии четырехсот метров были выставлены двухсотлитровые бочки из-под горючего, на них устанавливались деревянные силуэтные мишени, выпиленные из снарядных ящиков.

 Дистанции для стрельбы были выбраны по этапам — двести метров, триста и четыреста. На первом этапе «работали» стрелки-автоматчики, на втором готовились пулеметные расчеты. Третий был полностью прерогативой снайперов.

 Спустившись по серпантинной тропе к стрельбищу, разведчики расположились на первом этапе. Специфика их работы требовала близкого контакта с противником.

 Дядя Федор гонял разведчиков до седьмого пота, давая им все новые и новые вводные.

 — Так, отходить перебежками, первыми пошли Костяников, Феофанов, Волков, Климов. Прикрывают Валиулин, Морозов и Савченко.

 Морозов, широко раскинув ноги, бил по воображаемому противнику частыми короткими очередями. Над раскаленным пулеметным стволом поднималось облачко пара. Виктор Савченко залег в стороне от пулеметчика, через оптику мишени казались совсем рядом. Попадающие пули дробили доски, вырывая куски щепок.

 Отбежавшая на полсотни метров вторая половина группы залегла, приготовившись прикрывать отход остальных.

 Старший сержант Федоров ходил между разведчиками, делая им замечания и давая советы.

 — Фофан, тебя что, ранцем придавило? Развалился, как лягушка на трассе... Ну-ка, прими правильное положение

 Феофанов, кряхтя и ругаясь про себя, отполз в сторону под защиту небольшого плоского валуна.

 — А вы, Волков с Климовым, что улеглись рядом, как пара «голубых», решили пожениться по дембелю? Живо расползайтесь, хотите, чтоб одной гранатой накрыло обоих?

 Костыль, наверное, на пляже развалился. Лежу, мать твою, на пляжу... Быстро подготовился к бою!

 Бойцы, недовольные командами старшего группы, все же беспрекословно выполняли приказы. Когда, наконец, бойцы заняли удобную для боя позицию, Дядя Федор дал команду к отступлению арьергарда.

 Пулеметчик, отстреляв все патроны, со всех ног бросился назад. Валиулин и Савченко отходили, огрызаясь короткими очередями. Виктор ловил в перекрестье прицела мишени и тут же их дырявил. Федоров дождался, когда отступающие догнали его, и скомандовал: «Новая вводная. Эвакуация раненого, отход к вертолетной площадке».

 — А кто раненый? — спросил Морозов, перезаряжая пулемет. Вставив в патронник новую пулеметную ленту, опустил крышку ствольной коробки и передернул затвор, приводя оружие в боевую готовность.

 — Кто раненый? — переспросил старший сержант. Затем на манер генерала Иволгина из «Особенностей национальной охоты», ткнув себя в грудь большим пальцем, сказал: — Я.

 Изрядно вываленные в грязи разведчики подхватили «раненого» и, отстреливаясь, бросились на другой конец стрельбища.

 Савченко, забросив за спину свое оружие, подняв автомат сержанта, встал на колено и сделал выстрел из подствольного гранатомета. Выстрел гулко ухнул, через секунду граната взорвалась желтой фосфорической вспышкой, разбрасывая по сторонам смертоносные осколки.

 Добежав до тропы, ведущей наверх к базе, разведчики опустили довольного Дядю Федора. Ребята тяжело дышали, по разгоряченным лицам сбегали капли пота.

 — Нормально, нормально, — глядя на циферблат «Командирских» часов, удовлетворенно произнес «раненый». — Как там у Суворова, «каждый солдат знай свой маневр»?

 — Может, отдохнем? — спросил Феофанов, растирая по лицу черные от грязи капли пота.

 — Можно и отдохнуть, — согласился старший сержант. И снова посмотрел на часы. — До обеда час, можете перевести дух, заодно перезарядить магазины и почистить оружие.

 — Вот черт, — выругался Морозов. Он уже достаточно намучился с тяжелым пулеметом, и теперь еще не улыбалось чистить оружие в полевых условиях. Но его мнение никого не интересовало.

 Расположившись на небольшой поляне, разведчики расселись кружком, занявшись привычным делом — снаряжать патронами автоматные магазины и чистить еще горячее от стрельбы оружие.

 — Мне пацаны с узла связи сказали, что скоро наш батальон вернут на Север. Уже готова нам замена, — проговорил Климов, сноровисто вставляя зеленоватые бутылочной формы патроны в черный металлический магазин.

 — А мне по хрену, — ответил за всех Морозов, остервенело прочищая шомполом пулеметный ствол. — Как говорится, «дембель в маю, все по..., в общем по барабану». Вот вернусь домой и в первый же день эх, оттянусь на полную катушку. Правильно, братела? — Он хлопнул по плечу Волкова. Они были одного года призыва, и весной их должны были уволить в запас.

 — Правильно, — кивнул немногословный Волков.

 — А нам до осени куковать, — со вздохом проговорил Климов.

 — Вы еще вспомните нынешние лихие времена... — Морозов, продув ствол «ПК», посмотрел на свет. — Вас в родной части отцы-командиры загоняют шагистикой и марш-бросками по сопкам. Вы еще вспомните тренажи Дядя Федора как милые шалости «военно-спортивной игры «Зарница».

 Дядя Федор, спокойно куривший в стороне, бросил окурок на землю и, втоптав его в грязь, не спеша подошел к бойцам.

 — Так, Дед Мороз, кончай базлать, а то я тебе язык укорочу. А вы давайте, поторапливайтесь, на обед надо успеть, грязные, как черти болотные.

 Савченко, почистив автомат, положил его возле себя, стал снаряжать магазины. Как учили профи из «Альфы», первыми он вставил пять трассирующих патронов, остальные обычные, бронебойные

 — Поторапливайтесь, — торопил старший сержант.

 Солдатская мудрость еще с момента создания регулярной армии гласила: «Солдат всегда находится в состоянии борьбы. С утра он борется с голодом, а после обеда со сном».

 Действительно, что может быть после утренних трена-жей, со стрельбой и ползаньем в холодной липкой грязи, лучше сытного обеда, а после приема пищи глаза сами собой предательски закрываются. В жарко натопленном блиндаже так прямо и тянет всхрапнуть минут шестьсот.

 — Эх, сейчас бы бабу, — зевая, пробормотал Морозов, — чтобы напряжение снять.

 — Сейчас все снимут напряжение, — проговорил вернувшийся в блиндаж Дядя Федор. Его лицо светилось счастьем. — После подготовки вы перекусили, а теперь, чтобы не обрастать жирком, мы перейдем к физическим упражнениям. Прибыл новый конвой, надо помочь выгрузить несколько грузовиков с боеприпасами. Как раз работа для таких богатырей, как вы.

 — Во, блин, принесла нелегкая, — буркнул кто-то из разведчиков. Сержант даже глазом не моргнул. Он хотел что-то еще сказать, но его перебили.

 — Отставить разгрузку, — за спиной старшего сержанта стоял лейтенант Кудрин. Атаман Кудеяр сейчас не был похож на себя. В обычное время он ходил по базе с накинутым на плечи бушлатом. Теперь же бушлат был застегнут на все пуговицы, поверх него надеты бронежилет и лифчик, по карманам были рассованы запасные магазины, сигнальные ракеты, ручные гранаты. На поясе висели пистолет Макарова в кобуре, обтянутой камуфлированным чехлом, и «НРС-2» в ядовито-зеленых пластиковых ножнах. В общем, вид у Кудеяра был самый воинственный, и это заставляло задуматься.

 — Выходим на боевые, — после короткой паузы сообщил лейтенант. — Приказ командира батальона: осмотреть поселок Пастуший и его окрестности. Ничего особенного, поселок брошен, но проверить надо на предмет душманских тайников, все-таки дорога в пяти километрах. Значит, так, на сборы полчаса. Вопросы есть? Вопросов нет. Выполняйте.

 Лейтенант вышел из блиндажа, а разведчики принялись за сборы. Что бы там ни говорило звездное начальство насчет предстоящей операции — «прогулка по парку» на американский манер или «как два пальца...» на родном наречии, — трудяги войны, фронтовые разведчики, этот треп пропускают мимо ушей. Потому что за линией фронта начальников нет и рассчитывать приходится на себя самого и на помощь бойцов из твоей же группы. Поэтому в разведке мелочей не бывает, каждый готовится основательно к боевому выходу.

 Савченко надел бронежилет, обтянутый камуфляжным чехлом с нашитыми карманами. В глубокие кармашки он рассовал черные автоматные магазины, в карманы поменьше уложил ручные гранаты «РГ-5» и две рифленые чугунные чушки оборонительных «лимонок» «Ф-1». Виктор не любил их — осколки, разлетающиеся на двести метров, могли уничтожить и покалечить не только врагов, но и своих. И все-таки «фенечку» следовало уважать за смертоносную мощь.

 Штык-нож, в общем-то, бесполезная вещь, но положен в комплекте к автомату, как и инструмент для чистки оружия. Старшины зорко следили за сохранностью военного имущества. Поэтому у штык-ножа было свое место — специальная подвеска держала его на левой стороне груди. Впрочем, Савченко нашел применение и этому Оружию — за год службы он научился неплохо метать штык-нож, поражая на пятнадцать метров деревянные мишени.

 Основной нож, нож разведчика (сокращенно «НР») Виктор прикрепил на поясе под правую руку. Пришитый к комбинезону замок-защелка жестко зафиксировал ножны. При ходьбе, беге или ползанье нож не будет болтаться и звенеть. Две недели назад морским пехотинцам довелось встретиться с отрядом спецназа внутренних войск. «Краповые береты» выглядели как с рекламных проспектов — форма с иголочки, оружие. Про такие образцы морпехи только слышали. Лица у всех закрыты масками, на собратьев по оружию смотрят свысока. Дядя Федор демонстративно плюнул, а потом проворчал себе под нос: «Кукольные вояки». Слава богу, никто не услышал, обошлось без выяснения отношений. Вот тогда Виктор видел у одного вэвэшника нож разведчика, притороченный к левому боку. Оригинально, ничего не скажешь, но абсолютно неудобно в бою.

 Собравшись, Савченко проверил амуницию, взял ранец с притороченным к нему гранатометом.

 Дядя Федор сунул под бронежилет черный плоский «ТТ», подвесил на шею тонкий кожаный шнурок, привязанный к рукоятке пистолета. Затем повесил по бокам брезентовые пеналы с гранатами к подствольному гранатомету. Так же, как и остальные, проверил амуницию и скомандовал:

 — Строиться!

 Возле блиндажа стоял тяжелый запах сгоревшего бензина и переработанного машинного масла. Вся территория базы была запружена техникой прибывшего конвоя. Водители, суетившиеся возле своих машин, казались лилипутами на фоне исполинских «Уралов». Чумазые танкисты курили, рассевшись на горячем от длительной работы моторном отсеке танка. Прапорщики гнали на разгрузку свободных от нарядов морпехов. В общем, шла обычная рутинная суета.

 Экипированные разведчики расположились возле блиндажа на пустых ящиках, курили, слушали очередную байку Морозова, громко смеялись над его шутками, кто-то давал услышанному сальные комментарии, что вызывало еще больший хохот. Смех был лучшим нейтрализатором нервного напряжения перед выходом на боевые.

 Старший прапорщик Варакута появился неожиданно, как посланник потустороннего мира, из чада густого, сизого дыма выхлопных газов проехавшего грузовика. По уставу разведчики, уходящие на задание, сдавали старшине документы и награды. Бойцы молча протягивали старшему прапорщику небольшие свертки. Варакута прятал их в планшет, висевший на боку.

 — Что такое случилось, что сам Кудеяр решил возглавлять поиск? — спросил Федоров, протягивая старшине открытую пачку «Бонда».

 — Случилось, — хмыкнул Варакута. Сунув сигарету в рот, он щелкнул дешевой одноразовой зажигалкой. — Сегодня утром звонил старший Кудеяр и устроил разгон по полной программе.

 — Ну?

 — Разгон он устроил не сынуле, а нашему Водолазу, — старшина курил по-фронтовому, спрятав сигарету в ладони.

 — А Водолаз-то тут при чем? — снова удивился Дядя Федор, не будучи силен в штабных интригах.

 — Старшего Кудеяра интересовало, почему это его сынуля уже полгода на войне, офицер-разведчик, а ни одного наградного представления или хотя бы представления к внеочередному званию не имеет. Парню ведь пора поступать в академию...

 — И что же наш?

 — Наш тоже на голос — за что, мол, чадушке давать награды и звания, если за полгода войны от штаба он дальше ста метров не отходит. А если отходит, то в направлении сортира.

 — Так и сказал? — удивленно спросил старший сержант.

 — Так и сказал, — подтвердил Варакута.

 — И че?

 — Кудеяр как гаркнул: «Ты, мать-перемать, что за комбат, если у тебя разведчики сидят в тылу. Гони его взашей на боевые, морпехи вы или интенданты?!» Водолаз бросил трубку и к Кудеяру-младшему, тот как раз со своим ординарцем рисовал «Боевой листок». Ну, Васька и выдал по полной программе этим любителям поэзии Серебряного века. Покричал, покричал, пар маленько стравил, стал рассуждать на трезвую голову, если он пошлет дитятю на серьезное дело и тот погибнет или покалечится, то его влиятельный отец сгноит его. А Водолаз уже был научен горьким опытом — с боевых пловцов его поперли. Так же могут выкинуть и из морской пехоты, но теперь уже на гражданку. А на гражданку Ваське ой как не хоца. Вот и принял он компромиссное решение. Послал Кудеяра-младшего прочесать поселок Пастуший. Во-первых, приказ начальства выполнил, лейтенанта отправил на боевые. Во-вторых, обезопасил себя — поселок брошен и расположен недалеко от дороги. Так что работа вам предстоит не пыльная.

 — Да, — протяжно произнес Дядя Федор. — Как говорится, и капуста в целости, и козлы довольны.

 — Во-во, — старшине явно понравилось сравнение разведчика.

 Со страшным ревом к блиндажу подъехал угловатый, остромордый БТР. Батальонные остряки прозвали боевую машину «Броненосец Кандрашкин», в честь зампотеха, привезшего подбитый броневик в Североморск и корпевшего почти год над его восстановлением.

 Теперь «броненосец» мало походил на своих собратьев, сошедших когда-то с ним с конвейера. Подобно бородавочнику, поросшему жировыми наростами, броневик был весь увешан защитными противокумулятивными экранами, поглощавшими смертоносную энергию противотанковых гранат. Днище было усилено матами с песком, конечно, БТР потяжелел и немного потерял в скорости, зато экипажу не приходилось переживать, что при наезде на мину им взрывом оторвет ноги.

 Вооружение тоже отличалось от стандартного, кроме крупнокалиберного пулемета Владимирова и соединенного с ним танкового пулемета Калашникова, на башне была приварена независимая турель с автоматическим гранатометом «Пламя». На бортах были приварены стойки для установки другого оружия.

 Во второй Чеченской кампании командование батальона использовало «броненосец» для особых задач. Во время боев за Грозный БТР дважды прорывался к попавшим в окружение разведгруппам, доставлял им боеприпасы и вывозил раненых.

 В горах броневику тоже пришлось «трудиться» в поте лица, выполняя особые миссии. А то, что для пустякового задания выделили именно «Кандрашкина», говорило о заботе начальства.

 Чвакнув грязью большой лужи, БТР замер возле столпившихся разведчиков. Лейтенант Кудрин сидел на приваренном к башне трамвайном сиденье, пальцы крепко сжимали рукоятки управления огнем гранатомета. Лицо лейтенанта было скорбно-сосредоточенным. Сидевший за его спиной ординарец Заборский улыбался во все тридцать два зуба. В отличие от взводного Владислав время от времени ходил на боевые и цену им знал. Он мог сразу определить, что несет в себе то или иное задание. Хотя на войне нет никаких гарантий. Ноги в до блеска начищенных кирзачах упирались в защитный экран. На коленях лежала снайперская винтовка Драгунова.

 — Привет честной компании, — весело оскалился ординарец.

 — А ну, сынку, дай дяде ручку, — от разведчиков отделился Сергей Морозов. Сняв с плеча пулемет, он положил его на БТР, собираясь взобраться на броню. Но Кудрин остановил его:

 — Отставить, Морозов.

 Лейтенант, поднявшись с сиденья, легко спрыгнул на землю, широко потянулся и негромко произнес:

 — Значит, так, — но закончить свою мысль не успел. Увидев подходящего комбата, гаркнул во всю мощь легких: — Смирно! — Разведчики вытянулись в шеренгу, а лейтенант, почти по-парадному, приложив руку к виску, сделал шаг навстречу комбату и громким, командным голосом доложил: — Товарищ подполковник, разведгруппа в количестве десяти человек к выполнению задания готова. Командир взвода лейтенант Кудрин.

 Подполковник Вавилов оставался верен себе. Он был в черной флотской форме, на голове остроконечная пилотка подводника с золотистой кокардой советского образца. Из-под кителя выглядывала черная пистолетная кобура на длинных шлеях. В горах очень неудобная, но, что поделаешь, флотский шик. Аккуратно подстриженная бородка норвежского шкипера делала его похожим на одного из «птенцов» гросс-адмирала Деница.

 — Вольно, — опустив руку, скомандовал Водолаз.

 — Вольно, — как эхо, повторил взводный, разведчики, как и положено по уставу, расслабили одну ногу.

 Вавилов, взяв за плечо лейтенанта, отвел его немного в сторону.

 — В общем, задача вам ясна, осмотрите поселок на предмет тайников, схронов или наблюдательных пунктов боевиков. В случае столкновения с сепаратистами в бой не вступать, отходите и вызывайте НЗО, этот район перекрывает дивизион «мастодонтов», позывной поселка — Барсук.

 — Я понял, — негромко произнес лейтенант.

 — Отлично, — кивнул комбат, — и не надо глупого геройства.

 Вавилов еще раз козырнул и отошел в сторону, чтобы не мешать взводному отдавать приказания. Повернувшись к разведчикам, лейтенант Кудрин произнес:

 — Двигаться будем в смешанном порядке. Я, Заборский, Костяников, Волков и Климов — едем на броне. Остальные за броней.

 Смешанный порядок движения был изобретением второй Чеченской кампании. Такая компоновка обеспечивала сохранность части бойцов. В случае подрыва броневика на фугасе или обстрела его реактивными гранатами в бой вступали те, кто сидел на броне. В случае применения осколочных мин направленного действия (что с недавних пор успешно практиковали чеченские боевики) выживали бойцы, находящиеся за броней.

 Бойцы дружно грузились без особого шума, одни взбирались на броню, другие через распахнутую дверцу рассаживались в десантном отделении БТРа.

 — Во, блин, удружил Кудеяр, — недовольно бурчал Морозов, устанавливая пулемет в амбразуру. — Теперь будем ехать, как кильки в собственном соку...

 — Не выступай, Мороз, — одернул пулеметчика Дядя Федор, подмигнув Валиулину. И добавил, закрывая бронированную дверь: — Должен же взводный показать комбату, как он в штабе изучил военную науку.

 Бойцы громко рассмеялись, и тут же раздался окрик лейтенанта:

 — Хорош ржать, жеребцы!

 Усевшись на пластиковое трамвайное сиденье, Кудеяр ухватился за рукоятки «АГС» и громко скомандовал:

 — Эй, водила, трогай! — Команда прозвучала не совсем по-военному, но на это никто не обратил внимания.

 «Броненосец» взревел двумя газоновскими двигателями, четыре пары ребристых колес провернулись, сдвигая с места многотонную тушу...

 Резкое потепление вызвало быстрое таяние снегов, земля пропиталась талыми водами, превращаясь в непролазное болото. Быстрые горные речушки выходили из берегов, смывая все на своем пути. Наступала пора оползней, горных обвалов и селей. Несмотря на все природные неприятности, времени переждать их не было.

 Тамерлан Гафуров для поимки «языка» получил в свое распоряжение отряд Джавдета в количестве четырех десятков боевиков, все, что осталось у Гонзы после обороны Грозного и прорыва из окружения.

 — Это настоящие джигиты, — хвастливо говорил толстый Джавдет, демонстрируя Тимуру свое воинство. Толпа длиннобородых в рваном, латаном камуфляже, бараньих шапках, козьих тулупах, широких бурках, они были больше похожи на ораву одичавших абреков и ни в коей мере не шли в сравнение с вышколенными боевиками Бабая.

 Но алжирец своих людей берег, он был «тертым калачом» и собирался использовать отряд, как таран для прорыва за границу, если уж совсем зажмут.

 Неплохие бойцы были и в охране президента, но Ушастый тоже берег своих людей, поэтому приходилось брать то, что предлагали.

 — Это Сухум, мой снайпер, — Гонза указал рукой на худого долговязого горца с длинной козлиной бородой и по-птичьи выпуклыми глазами. В руках он держал снайперскую винтовку, его плечи прикрывала зелено-коричневая прорезиненная накидка. — Он — лучший, с пятисот метров попадает в спичечный коробок, — не моргнув глазом, приврал Джавдет. — Опытный воин, воевать начал еще в Абхазии, за что его и прозвали Сухумом.

 Рядом с долговязым снайпером стоял невысокий, белобрысый крепыш с блеклыми водянистыми глазами. По возрасту он годился Сухуму в сыновья.

 — А это Гунар, наш друг, искатель приключений приехал из... Ну, в общем, из дружественной нам страны. Изучил снайперское искусство у Сухума.

 Тимур, слушая Джавдета, лишь утвердительно кивал, он уже понял, что эти двое самые ценные кадры в отряде Гонзы Холилова, остальные были сбродом, считавшим, что автомат — лучшее средство добычи средств к существованию.

 Мясник, тяжело переваливаясь, ходил среди своих абреков и давал им характеристики. Московский резидент соглашался с ним, разглядывая карту горного района, ему следовало решить, где устроить засаду. По законам военной науки следовало выбрать не только место, откуда напасть на врага, но еще и продумать маршрут для отступления, чтобы оторваться от более сильного противника. Кроме того, задача в этот раз была сложнее — нападение необходимо было осуществить не столько для уничтожения противника, сколько для захвата пленных.

 А для этого следовало сработать филигранно.

 — Дай нам только время, и мы наловим тебе целое стадо этих баранов, — заносчиво говорил Гонза. Но Тимур бесцеремонно его перебил:

 — Времени ждать у нас нет. Необходимо действовать немедленно.

 — Где мы будем действовать?

 — Вот здесь, — палец Тимура уперся в контур поселка Пастуший. — Поселок находится в пяти километрах от дороги. Сам населенный пункт нежилой, засаду мы организуем на дороге, а в поселке организуем несколько огневых точек, которые прикроют наш отход в горы.

 — Ну, если так, я согласен, — задумчиво произнес Гонза, красное лицо его покрылось испариной.

 «Можно подумать, кто-то спрашивал твоего мнения», — подумал Тимур, но вслух лишь произнес:

 — Выступаем сегодня.

 «Броненосец Кандрашкин» свернул с основной дороги и, рыча, стал карабкаться по тропе, ведущей в сторону поселка Пастуший. Боевая машина подобно кораблю на волнах качалась и переваливалась, подпрыгивая на ямах и ухабах.

 Неожиданно БТР остановился, сверху кто-то громыхнул, постучал в броню, а зычный голос лейтенанта объявил:

 — Вылазь, приехали!

 Загрохотали открывающиеся бронированные дверцы, люки. Зачавкала грязь под ногами разведчиков, которые, держа оружие на изготовку, опасливо поглядывали по сторонам. Леса, буйно покрывшие остроконечные горы, таили в себе смертельную угрозу.

 Лейтенант, стоя во весь рост на броне, рассматривал в бинокль населенный пункт. Пастуший раскинулся на небольшом отроге. В годы застоя его построили, чтобы облегчить жизнь пастухов, в первую Чеченскую войну поселок оказался между двух огней (сепаратистов и федеральных войск), жители покинули свои дома, опасаясь артиллерийских обстрелов. С тех пор в поселке никто не жил, в период между двумя войнами жители ближайших сел приезжали сюда поживиться окнами, дверями, половыми досками или черепицей с крыш.

 Дома из красного обожженного кирпича пялились на лейтенанта пустыми глазницами оконных проемов и безмолвно кричали разинутыми ртами вывороченных дверей. Ветер носил по безлюдным улицам какие-то лохмотья. Некогда населенный пункт теперь больше походил на заброшенное кладбище.

 До поселка оставалось метров двести, но БТРу дальше не пройти — оползень сожрал участок дороги, оставив лишь узкую, в полметра тропу.

 Минут десять лейтенант изучал обстановку, но ничего подозрительного так и не заметил. Опустив бинокль, Кудрин слез с БТРа и, поправив разгрузочный жилет, приказал своему ординарцу:

 — Заборский, с винтовкой давай на тот холм, — рука лейтенанта указала на небольшой утес, поросший редким кустарником. — Сиди, как мышь, обзор триста шестьдесят метров. Ферштейн?

 — Яволь, мой генерал, — хмыкнул Заборский, довольный тем, что ему не придется бить ноги.

 Кудрин резко повернулся к старшему сержанту и, не глядя ему в глаза, быстро заговорил:

 — Значит, так, Дядя Федор, задачу ты знаешь, прошерстить поселок на предмет схронов или наблюдательных пунктов. Хотя, думаю, это полный порожняк. В общем, посмотрим, что к чему. Если, не дай бог, наткнетесь на «чехов», вызывай НЗО и отходи, мы вас тут прикроем, — Кудеяр махнул головой, как сноровистый конь в сторону БТРа, на башне которого был виден рифленый ствол гранатомета. — Все понятно?

 — Чего уж тут не понять, — пожал плечами Федоров, поглаживая цевье своего автомата.

 — Тогда действуй, — распорядился комвзвода.

 Старший повернулся к разведчикам и облегченно

 вздохнул, все-таки командовать группой будет он.

 — Так, Мороз с пулеметом на ту сторону оползня, прикроешь наш «переход через Альпы», потом присоединишься.

 На этот раз балагур Морозов не проронил ни звука, подхватил свой «ПКМ» и направился в сторону провала. Пройдя по тропе, он занял позицию за торчащим из земли бурым пнем. Тонкий пулеметный ствол хищно уставился в направлении ближайших домов. В случае необходимости шквал смертоносного огня обрушился бы на противника, прикрывая движение разведчиков.

 Поднятая рука Морозова послужила сигналом для дальнейшего движения.

 — Двинулись, — приказал Федоров.

 Разведчики, вытянувшись цепочкой, двинулись. Виктор Савченко был в этой цепи замыкающим, он в очередной раз повторил отработанное до автоматизма движение, ухватив ладонью правой руки «ствол», скрыл под мышкой, под маскировочной тканью комбинезона оптический прицел.

 Поселок встретил их гробовой тишиной, только слышалось завывание ветра.

 К центру вели две узкие улочки, по первоначальному плану они были широкими, но горцы народ бережливый, привыкли ценить каждый свободный метр, вот и застроили улицу палисадниками да огородами.

 — Значит, так, — Федоров обратился к Валиулину. — Ты, Рав, прочешешь левую улочку, я правую. Встречаемся за сельсоветом.

 — Лады, — кивнул Равиль.

 Разведчики шли по узкой улице, двигаясь друг за другом в шахматном порядке, внимательно глядя по сторонам. В дома незаходили, достаточно было беглого взгляда, чтобы понять — сюда давно не ступала нога человека.

 — А Кудеяр, сука какая! — неожиданно прорвало Морозова, он со злостью сплюнул сквозь зубы. — «Если что, вызывайте НЗО, мы вас прикроем». Конечно, для него гораздо выгоднее, если бы пришлось вызывать НЗО-Я. Тогда он уже с гордостью смог бы заявить, что он боевой офицер, разведчик-морпех. Блин, как таких только в армии держат, да еще в разведке. Скорее бы на дембель, чтобы всего этого б... не видеть. А то одни пашут, как негры, а другие руководят, белые, блин, люди...

 — Кстати, о неграх, — подал голос Климов. — В Грозном довелось мне увидеть в вэвэшном спецназе негра. Молодой пацан, наверное, наш ровесник, но черный, как сапог, в натуре. Хотя зовут Коля и фамилие такое не совсем африканское, то ли Иванов, то ли Сидоров. Говорит, батька его колумбийский партизан...

 — Кубинский, — машинально поправил Савченко, справедливо решив, что колумбийцы не очень похожи на негров.

 — Ну, пускай кубинский, — не стал спорить радист. — Говорит, что он там погиб, а мать его записала на инициалы деда. Вот тебе русский негр.

 — Да видел я этих интернационалисток, — буркнул идущий впереди Федоров. — В мою молодость они табунами паслись возле общаг, где проживали эти Лумумбы, и цена была их интернационализму — двадцатка «зелени». А то, что какая-то из них родила «бандерлога», то тут два варианта: либо тупорылая дура, «залетевшая» по глупости, либо хотела киндером привязать к себе какого-нибудь Чомбу, чтобы тот отвез ее в бананово-лимонный Сингапур. Мавпа «соскочил», вот тебе и Коля Сидоров... — Сержант неожиданно замолчал, недовольно буркнув: — Вы не баланду травите, а смотрите по сторонам. Еще не хватало, чтобы «чехи» нас накрыли.

 Отряд Джавдета остановился в лесу, откуда поселок Пастуший был виден как на ладони. Трое разведчиков направились туда, чтобы выяснить, нет ли засады в поселке.

 Мужчины вернулись неожиданно быстро, старший, невысокий крепыш с лицом землистого цвета, быстро проговорил:

 — Федералы в поселке...

 Лицо Гонзы налилось кровью. По жирной, в складках физиономии потекли мутные капли пота.

 — Что такое? Зачистка?

 — Ну, зачем зачистка, — поспешно ответил разведчик. — Их совсем мало, с десяток, не больше. Может, разведка чего-нибудь ищет. Хотя что тут искать? Скорее всего тыловики вынюхивают, чем бы поживиться...

 — Где они? — не дожидаясь, когда Джавдет придет в себя, вступил в разговор Тимур.

 — Идут двумя параллельными улицами, направляясь к сельсовету.

 Тимур поднес к глазам бинокль: зелено-коричневые фигуры медленно двигались по двум узловатым улицам. Крошечные, как игрушечные солдатики, подобно кровеносным шарикам, двигались по двум артериям к центру, где должны были объединиться.

 — На ловца и зверь бежит, — по-русски произнес Тимур. И тут же по-вайнахски добавил: — Всех людей вниз. Быстро и тихо, засаду устроим на площади. Да так, чтобы ни один не ушел

 — Все понял, сделаем, — с подобострастием ответил Гонза Холилов.

 Идущий впереди Савченко Сергей Морозов неожиданно остановился, потом сделал шаг в сторону покосившегося сарая, в отличие от домов построенного из камня-дикаря.

 Опустив ствол пулемета, он с выражением продекламировал:

         Пионер, не будь говном,

         Собирай металлолом.

 Виктор проследил за взглядом Морозова и, увидев торчащий из земли ребристый стабилизатор минометной мины, невольно произнес:

 — Ничего себе, люкс-торпеда...

 — Сто двадцать миллиметров. Судя по ржавчине, сидит еще с первой Чеченской, — деловито произнес Дядя Федор, которого тоже заинтересовала находка.

 — Ничего удивительного, что козопасы отсюда «сделали ноги», — сделал конечное заявление радист Климов.

 — Нас это не касается, пусть этими «дурами» кроты занимаются, это их прерогатива. Двигаемся дальше, — Савченко снова встал в цепочку. Задрав голову, младший сержант посмотрел на вершину нависшей над поселком горы. Сбросившая снежный наряд гора напоминала безжизненный гигантский муравейник. Черные стволы голых деревьев, тянувшихся к небу, казались бесформенным орнаментом на его голубом фоне. Природа после зимы еще спала, она только готовилась к пробуждению. Скоро, напившись талой влаги, деревья зазеленеют молодой листвой.

 «Из-за этой зелени по нам вовсю и будут палить «духи», — с горькой усмешкой подумал Виктор, снова переводя взгляд в глубь улицы.

 «Шайтан», — выругался про себя Тимур. Они не успевали спуститься к поселку. Задумано было неплохо, отряд был разделен на три группы для лучшего охвата. В центре поселка на площади они окружили бы солдат и заставили бы их сдаться. Но времени катастрофически не хватало, боевики еще спускались с горы, а военные уже вышли на площадь. Две узкие цепочки зелено-коричневых солдат, подобно ртути, слились в небольшой отряд.

 Сейчас, через линзы бинокля, Тимур четко видел лица солдат, идущих по площади, его интересовали лишь трое основных.

 — Сухум, — позвал он снайпера. Стрелок бесшумно встал рядом с резидентом, его винтовка, обмотанная камуфлированной материей, выглядела бесформенным предметом. Уперев широкий приклад в плечо, он приложил резиновый наглазник к лицу и произнес:

 — Готов.

 — Засекай, первый — радист. Сейчас он главный. Вторая цель — пулеметчик, он может нам подпортить всю операцию своей мясорубкой. Третья цель — командир... — Тимур несколько секунд вглядывался в солдат и наконец произнес: — Скорее всего тот, у которого «калаш» с подствольником. Слишком активный для рядового.

 — Понял, — кивнул Сухум, снимая винтовку с предохранителя. И негромко добавил: — Гунар, командир — твой.

 — О’кей, — ответил второй стрелок, укрывшийся по соседству за развесистым кустом.

 — Ну, как? — спросил Дядя Федор, когда две группы разведчиков вышли на деревенскую площадь.

 — Голяк, полный, — развел руками Валиулин. — Никаких следов, даже крыс не видно. Гиблое место, может, вернемся назад?

 — Вернемся, — кивнул, соглашаясь, старший сержант. И, поправив на плече ремень, добавил: — Только сначала все осмотрим. Так, для очистки совести. — Оглядев собравшихся вокруг него разведчиков, Дядя Федор громко произнес: — Чего столпились, как стадо быков? Быстренько растянулись в шеренгу и вперед. Головой вертим, все запоминаем!

 — Ага, чтобы Кудеяру было что доложить начальству, — недовольно пробурчал Морозов, раздраженно поглаживая цевье пулемета.

 — Ты, Мороз, тут не митингуй, мы на войне, а не на партсобрании в эпоху перестройки.

 — Да уж, сначала была перестройка, теперь вот перестрелка, — не унимался пулеметчик, но его уже никто не слушал. Разведчики вытянулись в шеренгу и не спеша двинулись через площадь.

 Слева от Савченко шел Феофанов. Каска, обшитая маскировочной сеткой, то и дело сползала ему на глаза, и низкорослому бойцу приходилось периодически ее поправлять. Справа шел радист Климов. Из-за его спины торчала длинная антенна полевой рации. Черный стержень антенны колыхался в такт движению.

 Под ногами разведчиков противно чавкала грязь, налипая на подошвы сапог многокилограммовым балластом.

 — Ну вот нам, «дедушкам морской пехоты», которым до дембеля всего полгода осталось, все это надо? Лазить в грязи, зарабатывать насморк и ревматизм на старость лет, — негромко приговаривал Климов, обращаясь к Савченко.

 — А как же Мороз? Ему до дембеля совсем ерунда, полтора-два месяца.

 — А-а, — отмахнулся радист. — У Мороза своя «фишка», у меня своя.

 Шеренга полумесяцем обогнула стоящее в центре площади покосившееся здание, где когда-то, видимо, размещался сельсовет. Растянутый, похожий на барак дом в отличие от всех поселковых строений был построен не из красного обожженного кирпича, а из белого силикатного. Впрочем, на этом различия и заканчивались, в этом административном центре так же отсутствовали окна, двери, а вместо крыши торчали лишь ребра металлических креплений.

 — Нет, прав Мороз, кому-то надо в академию поступать, а кому-то за него приходится в грязи купаться, как каким-то чушкам, — продолжал возмущаться Климов. — Лично я...

 Первого выстрела никто не услышал, просто радист внезапно замолчал на полуслове и рухнул под ноги Виктору. Его лицо превратилось в кровавую маску, а из развороченного затылка, пузырясь, растекалась густая, перемешанная с мозгом, кровь. В следующую секунду снова раздались выстрелы. Пулеметчика отбросило назад, он рухнул на спину, раскинув руки, из дыры в горле фонтанировала кровь, растекаясь по земле и смешиваясь с грязью.

 Благим матом закричал Дядя Федор, разведчики среагировали мгновенно. Автоматы застучали в разные стороны, не видя противника.

 — Назад, в дом, — закричал Равиль Валиулин, принимая командование группой на себя. Морпехи со всех ног бросились к полуразрушенному строению бывшего сельсовета. Здоровяки Волков и Костяников подхватили раненого сержанта. Феофанов поливал гору длинными очередями. Валиулин, ухватив его за ранец, тащил за собой.

 Виктор Савченко был единственным, кто не стрелял, он первым бежал к спасительным стенам. Заскочив в темное, сырое помещение, прижался к стене и огляделся. На бетонном полу, покрытом толстым слоем пыли, валялись куски линолеума, какие-то черепки, обломки мебели.

 На одной из стен, как древняя фреска, виднелся полу-обвалившийся трафарет вождя мирового пролетариата, дань недавней истории. В соседней комнате он увидел железную лестницу, ведущую на чердак. В это время в дом ввалились остальные морпехи.

 У самой дальней стены положили раненого Федорова. Валиулин, прежде чем наклониться к раненому, отдал распоряжение:

 — Костыль, держи фронт, Волк — левый фланг, Фофан — правый, Стрелок, ты...

 — Я на чердак, — ответил Виктор, не дожидаясь приказа старшего.

 Расчехлив оптику, метнулся в соседнюю комнату, рывком взобрался по лестнице, затем ползком пробрался по голому чердаку и затаился за кирпичной кладкой.

 Затишье, длившееся почти минуту, взорвалось шквалом огня. С противоположной стороны поселка, где осталось полтора десятка домов, не проверенных разведчиками, ударили душманские автоматы, им вяло отвечали автоматы морпехов. Разведчики, еще не выяснив сил противника, берегли патроны.

 Треск автоматов заглушал грохот двух ручных пулеметов, перевес сил сепаратистов был явным, но Савченко все равно не вступал в бой. Он искал вражеского снайпера. От него морским пехотинцам исходила главная угроза, он уже показал свое мастерство: три выстрела — два убитых и один раненый. Сейчас он был главной целью, важнее десятка убитых и даже командира.

 Снайпер появился неожиданно — из-за крайнего дома показалось лохматое существо. Согнутое едва ли не пополам, оно походило на движущийся куст. Стрелок находился в относительной безопасности и поэтому двигался не спеша.

 Виктор поймал в перекрестье прицела капюшон, прикрывавший голову снайпера, затем сделал упреждение и плавно потянул спусковой крючок. Снайпер упал лицом вниз, мгновенно став похожим на кучу прошлогодней листвы. Савченко лишь хмыкнул, собираясь заняться поиском новой цели.

 Внезапно из оконного проема метнулась неясная тень, в два прыжка она оказалась возле убитого. Это был еще один стрелок, его фигуру скрывал прорезиненный плащ-балахон ядовитой расцветки натовского камуфляжа.

 Отложив свою винтовку, он подхватил упавшего за руки, собираясь оттащить его за дом в безопасное место.

 Следующая пуля ударила этого стрелка в затылок, и он замертво рухнул на своего товарища.

 Оптика медленно ползла по улице, стенам домов, черным проемам окон, увеличивая и приближая изображение. Наконец перекрестье замерло на дверном проеме, из которого два бородача остервенело стреляли из пулемета.

 Первая пуля сразила «второго номера», который поддерживал заскорузлыми пальцами металлические звенья пулеметной ленты. Следующая угодила в лицо пулеметчику. Пулемет захлебнулся...

 — У них снайпер, — заорал во всю мощь легких Джавдет, подбежав к Тимуру, который наблюдал за ходом боя с подножия горы.

 — Какой снайпер? — не понял Тамерлан, убирая от глаз бинокль. Не так он себе представлял ход операции. Все должно было быть четко и быстро: лишить связи, руководства, огневой поддержки (пулеметчика), окружить и заставить сдаться. В первую Чеченскую пацаны-срочники в таких ситуациях, оставшись без командира, сразу же бросали оружие и подымали руки. В этот раз все было по-другому — солдаты не стали метаться по площади, как стадо обезумевшего от страха скота, а, заскочив в дом, ответили огнем. Боевики же, наоборот, смешались, застряли где-то и теперь вместо того, чтобы завершить операцию, топчутся на месте. А теперь еще и это...

 — Какой снайпер? Объясни.

 — Против моих людей «работает» снайпер, — лицо Гонзы уже не было бурым, сейчас цвет лица стал землисто-серым, из оскаленного рта виднелись редкие желтые зубы. — Я теряю своих лучших бойцов!

 — Нет у них снайпера, — уверенно оборвал истерику Джавдета резидент, он сам определял цели стрелкам, и снайпера среди федералов не было.

 — А кто положил Сухума с Гунаром бутербродом, одного на другого?! — не сдавался эмир Холилов. С каждым погибшим боевиком уменьшалась его власть, таяло и уважение к нему среди других полевых командиров.

 — Может, их накрыли из подствольника?

 — Угу, по очереди. Я шел следом за ними, если бы чуть поторопился — лег бы третьим. К тому же на левом фланге он перебил пулеметный расчет.

 Тимур на мгновение задумался, дело все больше осложнялось, мало того, что боевики этого борова застряли, так еще среди окруженных оказался меткий стрелок (снайпера не было, в этом Тамерлан был уверен).

 — Придется их глушить «шайтан-трубой», — принял наконец решение резидент. Это было несложно, в отряде Гонзы, кроме двух многоразовых «РПГ-7», у каждого бойца был одноразовый гранатомет «муха».

 — Мы этих шакалов порвем на куски, — зарычал Джавдет, он уже хотел бежать к своим людям, чтобы отдать приказ, но не успел. Рука Тамерлана крепко сдавила его плечо.

 — Я сказал глушить, а не уничтожать. Бить под крышу, ты меня понял? Мне нужны пленные, а не трупы!

 — Все понял, — Джавдет потупил глаза, почувствовав сумасшедшую ярость резидента. — Сделаем как ты сказал.

 Гранатометный обстрел оказался полной неожиданностью для Савченко. После уничтожения пулеметного расчета следующей целью оказался немолодой моджахед, пытавшийся перебежать от одного дома к другому. Первая пуля ударила его в бедро, сбив боевика с ног. Когда он упал, Виктор сделал поправку, и следующая пуля разворотила чеченцу череп. Найти новую цель Стрелок не успел — в дом врезалась реактивная граната. Взрывная волна отшвырнула Виктора от края стены, и в следующую секунду еще несколько взрывов сотрясли дом. Рухнула одна из плит потолочных перекрытий.

 Воздух пропитался кислым запахом сгоревшей взрывчатки, пыль запорошила рот, нос, глаза. Савченко приподнял голову и закашлялся, рядом он увидел свой автомат. В лучах солнца поблескивали осколки разбитого оптического прицела. После гранатометного обстрела стрельба усилилась.

 — Вот черт, — выругался Стрелок, снимая с автомата испорченную оптику. Перевернувшись на живот, он, быстро перебирая руками, пополз к лестнице. В разоренном здании сельсовета стоял удушливый смрад, смешанный с известковой и цементной пылью. У оконных проемов залегли морские пехотинцы, их автоматы огрызались короткими очередями, которые заглушал густой огонь сепаратистов. Сквозь какофонию смертоносных звуков прорывался возбужденный голос Феофанова.

 — Сука, сука, гандон Кудеяр! — орал во всю мощь легких Фофан, разряжая в крике свой страх перед смертью.

 Савченко подобрался к дверному проему, возле которого залег Валиулин, младший сержант сжимал в руках автомат Дяди Федора. Вставив новую гранату в подствольник, Равиль выстрелил, целясь в проем дома напротив.

 — Живой? — спросил Валиулин, увидев возле себя Виктора, и достал из брезентового футляра новую гранату. — А я думал, что из тебя бифштекс сделали...

 — Оглушили малость, а так живой, блин!

 — Кудеяр гандон, кинул нас на мясо, падла! — снова раздался крик Феофанова.

 — Заткнись, Фофан, — оборвал бойца Валиулин, посмотрел на Савченко и спросил: — Что было видно сверху?

 — Обходят нас, — Виктор поднял автомат и дал очередь в сторону выглянувшего боевика. — Я их немного подчистил, но и они в долгу не остались. Разбили оптику, суки...

 — То, что обходят — сам вижу, глаза есть, — Равиль снова сунул очередную гранату в подствольник. — Надо отходить, а как... Дяде Федору пуля вошла под бронепластину немного выше сердца, еще чуть-чуть, и все, пиши похоронку. Я ему вколол два промедола, правда, перевязал кое-как. Боюсь, как бы кровью не истек...

 — Надо отходить, — произнес Виктор, поразившись, что услышал свой голос. Перестрелка неожиданно прекратилась, по-видимому, боевики затаились для нового броска, накапливая силы. Морским пехотинцам на передышку отводились считанные минуты.

 — Отходить? — переспросил младший сержант. — Как? «Чехи» плотно «сели нам на плечи», только высунемся на площадь, нас тут же перещелкают, как стоячие мишени. Видел, что сделали с Морозом и Клинтоном?

 — Сейчас такая стрельба для «духов» будет несколько проблематична, — делая зарубки на прикладе, проговорил Виктор.

 — Все равно они будут висеть у нас за спиной и, пока мы с Дядей Федором доберемся до Кудеяра, перебьют.

 — Пока будем тащить раненого, кому-то надо прикрыть отход.

 Валиулин искоса посмотрел на Виктора, улыбнулся и тихо произнес:

 — Элементарно, Ватсон. — На секунду призадумавшись, добавил: — Хорошо, отходите, я останусь.

 — Я тоже, — пряча штык-нож в ножны, сказал Савченко. В конце концов, они оба в одном звании — младшие сержанты, значит, и проблему надо решать вместе.

 — Значит, сделаем так...

 Через несколько минут со стороны боевиков снова обрушился шквал огня. Морские пехотинцы ждали этого мгновения, каждый держал приготовленный гранатомет «муха».

 — Давай по вспышкам, — во всю мощь легких закричал Виктор, вскидывая ядовито-зеленую трубу одноразового гранатомета. Пять огненных комет, оставляя за собой шлейф седого дыма, направились к цели, через мгновение вспыхнув пятью огненно-желтыми кустами взрывов.

 — Пошли, — отбросив еще дымящуюся «муху», закричал младший сержант. Костяников, Волков и Феофанов сорвались со своих мест. Забежав в соседнюю комнату, Волков и Костяников подхватили бесчувственное тело сержанта Федорова, покоящееся на плащ-палатке. Феофанов, выпрыгнув в окно, помог товарищам вытащить раненого.

 Снова загремели выстрелы со стороны боевиков. Савченко, увидев, как троица разведчиков с раненым исчезла в оконном проеме, улыбнулся и подмигнул Валиулину.

 — Ну что, Рав, погнали наши городских.

 — В сторону деревни, — поддержал приятеля Равиль.

 Бой, как костер из сухих поленьев, запылал во всю

 мощь. Двое морских пехотинцев метались по зданию, паля во все стороны. Теперь уже было не до коротких, прицельных очередей, сейчас разведчики секли длинными, им следовало создать видимость того, что обороняющихся не убавилось и все они находятся за этими кирпичными стенами.

 Виктор рывком перенес свое тело на противоположную сторону дверного проема и надавил на спусковой крючок. Автомат изрыгнул очередь, несколько горячих гильз покатились по каменным ступенькам. Савченко вскочил на ноги и дал еще одну очередь, целясь по оконным проемам. Из ствола вырвался сноп розовых светлячков, цепочка трассирующих пуль сигнализировала, что магазин опустошен.

 — Твою мать, — зло выругался Виктор. Быстро отстегнул пустой магазин и вставил снаряженный. Держа оружие вверх стволом, переместился вправо к оконному проему, из которого еще недавно стрелял, страшно матерясь, Фофан. Выглянув наружу, Виктор увидел троих боевиков, которые, проскочив открытое пространство, залегли за грудой битого кирпича метрах в двадцати от разведчиков. Сейчас бы в самый раз пригодилась «муха», но, увы, гранатомет этой модели был изделием одноразовым.

 — Ну, паскуды, мать вашу, — неожиданно для себя самого заорал Савченко, выхватывая из подсумка рифленое тело «лимонки». Зажав гранату в правой руке, указательным пальцем левой выдернул чеку. Зубами только в кино выдергивают чеку, в жизни для того, чтобы выдернуть стальные усики из запала, нужно приложить значительные усилия. Многие перед выходом на боевые специально разгибают «усики».

 Выдернув чеку, Виктор отпустил предохранительный рычаг, раздался едва уловимый щелчок сработавшего ударника. В следующую секунду граната полетела в окно, взрыв слился с пронзительными воплями раненых.

 — Получите, козлы, — длинная очередь добила раненых душманов в десятке метров от здания. Еще несколько секунд, и они ворвались бы в здание, где отбивались морпехи, но не успели.

 — Эй, Стрелок, — раздался из дальнего угла голос Ва-лиулина. На правом плече младшего сержанта висел автомат с подствольником, на левом — его штатный «АК-74». Над обоими «стволами» поднимался едва заметный дымок. — Пора уходить.

 — Давай, — кивнул Савченко. — Я прикрою.

 На самом деле у него еще оставался должок. Дав несколько очередей, он снова вернулся к дверному проему. Отсюда лучше всего виднелись трупы Морозова и Климова. Они находились недалеко друг от друга. Радист с развороченной головой лежал на боку, в последнее мгновение приняв позу эмбриона. Долговязый пулеметчик раскинулся на спине во весь рост, отчего казался еще длиннее. На его груди лежал пулемет, металлическая лента, подобно змее, раскинула длинный причудливый хвост с поблескивающими, как позвонки, остроконечными пулями. Крови не было, видимо, ее впитала мокрая земля. Разведчики лежали так, как будто только что прилегли отдохнуть перед долгим походом, держа оружие на изготовку.

 «Умерший с оружием попадет в Валгалу на пир к Одину», — неожиданно вспомнилась Савченко фраза из старого американского фильма «Викинги». Сейчас, боковым зрением наблюдая за суетливыми перебежками боевиков, он неожиданно вспомнил другое — изувеченные трупы федеральных солдат и офицеров, взятых в плен боевиками. Вымещая на них свою злобу, сепаратисты отрезали им уши, носы, выкалывали глаза и отрезали головы. Когда не было живых пленников, бандиты не гнушались издевательствами над трупами.

 «Не будете вы над ними издеваться», — подумал Виктор, вытаскивая из подсумка наступательную гранату «РГ». Круглый гладкий корпус удобно лежал в руке. Выдернув чеку, он швырнул гранату между убитыми разведчиками. Взрыв подбросил тела, обезображивая их лица, взрывная волна отшвырнула пулемет в сторону, приводя оружие в негодность. Теперь можно было отходить. Дав пару очередей, Виктор бросился в соседнюю комнату, одним прыжком перемахнул через подоконник и на полусогнутые ноги приземлился на площадь. Там его ждал Валиулин, поставив на каменную ограду импровизированного палисадника оба автомата.

 — Давай, Стрелок, отходи, теперь я прикрываю.

 Виктор бросился через площадь, за его спиной густо звучали автоматные очереди, затем ухнул подствольник и снова раздался треск автоматов.

 Савченко пересек площадь и укрылся за углом ближайшего дома, с оружием на изготовку, приготовившись прикрывать Валиулина. Младший сержант бежал через площадь, петляя, как заяц, то и дело оборачиваясь и стреляя. Очереди веером расходились от него в разные стороны. Равиль не давал боевикам прицелиться, это сейчас было важнее, чем кого-то убить.

 В отличие от Валиулина, Виктору следовало целиться, в этот момент главная его задача — убивать. Отсутствие оптического прицела на таком расстоянии не слишком усложняло эту задачу. И, пока Рав вытанцовывал пируэты, Савченко совместил прицельную планку с мушкой на бородатой физиономии, которая прилаживала у себя на плече «шайтан-трубу». Автомат дернулся, выплевывая пригоршню свинцового гороха. Бородатая физиономия взорвалась, как перезрелый арбуз. Падая, душман рухнул на спину, успев нажать спуск. Реактивная граната, подобно американскому «Челленджеру», светясь, взвилась в небо и, когда сработал самоликвидатор, взорвалась огненно-рыжим пятном.

 — Ай... ё...ё, — пуля таки достала Валиулина, когда он достиг спасительных стен. Удар пришелся в центр груди, сбив с ног, он швырнул его в глубь узкой улочки.

 — С-суки, — почти не разжимая зубов, процедил Виктор, снова дав несколько очередей, затем, размахнувшись, швырнул «лимонку». Взрыв должен был немного придержать уже совсем обнаглевших боевиков. Последнюю «РГ» Савченко прицепил предохранительным рычагом за пояс, снова отстегнул пустой магазин и тут же вставил новый, тоже последний. У него в запасе было еще несколько секунд. Перемахнув через бетонное крыльцо, он оказался возле лежащего Равиля. Нижняя часть лица младшего сержанта была искажена болью. Он тяжело дышал, держась за разгрузочный жилет в районе груди.

 — Рав, тебя сильно зацепило?

 — Прогулка по парку, мать вашу, — стонал Валиулин. — Как чувствовал, сунул в броник дополнительную пластину, — дрожащей от напряжения рукой младший сержант извлек из камуфлированного чехла бронежилета слегка выгнутую титановую пластину. Немного ниже центра в ней отпечаталась глубокая вмятина с тонким рваным отверстием с противоположной стороны. Дополнительная пластина выполнила свою функцию, она приняла на себя смертоносную энергию бронебойной пули. Валиулин был скорее жив, чем мертв, но все же попадание его прилично оглушило.

 — Рав, ты как, сам идти сможешь? — Виктор рванул младшего сержанта за разгрузники.

 — Могу, — простонал Валиулин, с трудом приподнимаясь с мокрой земли. Несмотря на трагичность момента, Виктор подумал, что товарищ похож на сказочного дровосека из Изумрудного города или страны Оз. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять — боец из Равиля никакой. Теперь оставалось два варианта — либо тащить раненого на себе и рисковать быть взятым в плен или просто застреленным в спину в лучшем случае. Второй вариант — Валиулин уходит сам, но его отход кто-то должен прикрывать...

 — Идти сам сможешь? — повторил вопрос Савченко, когда Равиль встал на ноги.

 — Могу...

 — Ну иди, — Савченко подхватил автомат Дяди Федора, собираясь вернуться к своей огневой позиции, но младший сержант задержал его и быстро проговорил:

 — В подствольнике последняя граната, патронов с полмагазина. Это все, что есть. Да, вот еще, — Равиль откуда-то извлек наступательную гранату «РГ-5».

 — Спасибо, Рав, а теперь уходи, — Виктор сунул гранату в карман камуфлированных штанов и бросился вверх по улице, не обернувшись на товарища. Долгие проводы — лишние слезы, в данном случае слезы были бы родителей, получивших похоронку.

 Вернуться Савченко на свою огневую позицию не успел, сделав пару шагов, он едва не наскочил на моджахеда, который, подобно волку, учуявшему свежую кровь добычи, бежал рысью. Боевик был слишком увлечен погоней, поэтому не был готов к такой встрече. Шквальная очередь почти в упор сбила душмана с ног.

 Перепрыгнув через убитого, Виктор оказался на площади, по которой двигалось около десятка моджахедов. Виктор вскинул автомат и, дав несколько очередей, рассеял противника, затем пальнул из подствольника для большей верности. Где разорвалась ракета, он не стал смотреть, не до жиру, быть бы живу.

 Бежать вниз было легче, чем подниматься в гору. Виктор почти аллюром проскочил несколько дворов, возможно, он бы бежал и дальше, но впереди замаячила фигура Валиулина. Младший сержант шел вниз по улице, как пьяный, качаясь из стороны в сторону, и правой рукой, на которой болтался автомат, опирался о кирпичные стены домов. Савченко притормозил, еще пару прыжков, и он догнал бы Равиля, но это не входило в его план.

 Виктор остановился на секунду, огляделся. Как говорил майор Егоров из «Альфы»: бой в горах примитивно-сложная наука. Все просто и сложно — тот, кто наверху, тот и в выигрыше. Но в данной ситуации выбирать не приходилось. Савченко залег за давно заброшенной клумбой, прошлогодняя трава лежала бледно-желтой прядью, свисая с краев.

 Обернувшись, Виктор увидел, как ковыляющий Валиулин скрылся за поворотом. До перехода у оползня нормальным ходом было минуты две, но это нормальным ходом, а контуженому Равилю потребуется, пожалуй, все десять-пятнадцать. Значит, держись, Пистон!

 Как Савченко ни прикидывал, позиция была дрянь. Сектор огня не больше тридцати градусов и свобода обхода с любой из сторон. Нет, позиция дерьмо, но другой все равно нет. И здесь ему, разведчику морской пехоты Северного флота, нужно держать свою оборону, он здесь в ответе за всех тех, кто пал, и тех, кто жив.

 — Тьфу ты, черт, на высокие ноты потянуло! — выругался Виктор. Не привычен он был к высоким словам, но самопожертвование требовало самооправдания. Привычным движением глаз совместил мушку с прицельной планкой, взгляд сместился с прицела на цель. Неясное темно-коричневое пятно у основания полуразвалившегося дома наконец сфокусировалось на ржавом оперении минометного снаряда. Растопыренный стабилизатор мины буквально манил, призывно звал.

 — Эх, блин, — злобно выдохнул разведчик. Месяц назад они совместно с новосибирским ОМОНом проводили операцию «Этил». Мотаясь по равнине, они уничтожали самодельные нефтеперегонные аппараты. Огромные емкости по перегону нефти в самогонный бензин выглядели ржаво-законченными монстрами. Менты, неделю назад приехавшие на войну, резвились, как дети, паля по емкостям с нефтью из всего штатного оружия и громко визжа от восторга, когда из пробоин сочилась густая, как кровь, нефть. Потом все это безобразие поджигали трассерами или реактивными гранатами.

 Морпехи, проведшие в мятежной республике не один месяц, вели себя куда прозаичнее. Обнаружив перегонный аппарат, закладывали под него заряд взрывчатки, поджигали бикфордов шнур, а затем со стороны любовались огненными факелами.

 «Дурак, захватил бы хоть одну шашку с бикфордовым шнуром, сейчас устроил бы им...» — свою мысль Виктор закончить не успел — возле него вспыхнули пулевые фонтанчики жидкой грязи.

 — Мать вашу, паскуды, — взорвался морпех, вскинув автомат. «АК» выплюнул короткую очередь и предательски замолк.

 — Если не везет, так и родной сестре триппер поймаешь!

 Виктор сорвал ствольную коробку, вырвал затвор и зашвырнул его подальше, согнул ствол и наконец ударом о каменную ступеньку смял пусковое устройство подствольника. Изуродованный автомат Дяди Федора полетел в сторону. Покойный Гном говорил, что трофейные «стволы» у «духов» в цене, но этот уже ничего не стоит.

 Снова застучали выстрелы моджахедовских автоматов, пули со стальными сердечниками пронзительно засвистели, выбивая пыльную крошку из кирпичных стен. Враг вплотную наседал, и сложившаяся ситуация требовала экстренных взрывных мер.

 «Взрывных...» — мысль была фантастическая, но единственно правильная. Савченко снял с пояса гранату и, выдернув чеку, метнул ее в направлении темно-коричневого пятна. Хлопок ручной гранаты поглотил взрыв фугасной мины. Огромный огненный куст поднял в небо груду раздробленных кирпичей, бетонных балок и железных конструкций. Сквозь грохот прорывались крики покалеченных... смесь чеченских слов и русского благого мата.

 — Получили, суки?! — Виктор, ободренный своим успехом, вскочил со своего места и бросился через дворы. Сейчас у него была одна задача — увести моджахедов от Валиулина.

 — Разведчики отошли, — перед Тимуром стоял запыхавшийся, взмыленный Гонза.

 — Как это отошли? — изумленно переспросил Тимур. «Недаром говорят латиноамериканцы: хочешь, чтобы бог над тобой посмеялся, расскажи ему свои планы».

 — Один дурачок рвется к кладбищу, думает, что нас уводит в сторону. А остальные ушли, — Джавдет выглядел, как носорог, пробежавший по саванне полсотни километров в надежде боднуть попавшуюся на дороге машину, но чертов агрегат подразнил его, подразнил, да и умчался, оставив африканского броненосца неудовлетворенным.

 — Один остался? — снова переспросил Тамерлан.

 — Да, — кивнул Гонза. — Я послал ребят по следу остальных, они не могли далеко уйти. Скоро их зажмут.

 Тимур хорошо помнил карту действий, он прекрасно понимал действия отходящих разведчиков. До дороги им рукой подать, да и не пешком же они сюда пришли.

 — Плевать на остальных, этого единственного брать живьем и быстро! — взревел резидент.

 Виктор проскочил несколько заброшенных дворов с обезображенными домами. Перемахнув через очередную ограду из горного камня-дикаря, он оказался на большой поляне, утыканной плоскими узкими плитами. Пара пирамид с пятиконечными звездами на вершинах с облупившейся красной краской подсказывали, что это деревенское кладбище.

 Главное направление отступления Виктор запомнил, а побегать среди лабиринта могильных плит вполне приемлемо в сложившейся ситуации. Сейчас плоские столбы могли стать для него защитой.

 Проваливаясь едва ли не по колени в мягкую, влажную кладбищенскую грязь, Савченко направился в сторону, куда отходили остальные разведчики. Правда, крюк получался значительный, ну да в его положении и сорок верст не беда.

 Долго бежать не пришлось, длинная пулеметная очередь резанула у самых ног, встав на пути смертельным шлагбаумом. Виктор отпрянул за ближайшую могильную плиту. Следующая очередь прошла прямо над головой, откалывая от плиты с иероглифами мраморную крошку.

 — Вот сука, привязался, — шмыгая носом, прошептал Савченко. На самом деле чеченский пулеметчик, заняв удобную позицию, хорошо пристрелялся к морпеху. И теперь зажал его в свинцовых тисках. По правилам общевойскового боя следовало разбросать дымовые шашки и под их прикрытием прорываться. Но у разведчиков своя тактика боя, дымовая шашка положена по штату только командиру группы. И воспользоваться ею он может только в особом случае, при экстренной эвакуации, чтобы обозначить вертолету посадочную площадку. Но и сидеть, пригвожденным к обелиску, — не выход, преследователи уже дышат в затылок.

 Вывернув правую руку, Виктор высунул из-за плиты ствол автомата и наугад дал одну за другой две короткие очереди, сбивая с прицела пулеметчика. В следующую секунду, подобно отпущенной пружине, он взвился со своего места, пролетев около трех метров над землей, всем телом плюхнулся в жидкую грязь и тут же откатился в сторону. Длинная пулеметная очередь прошла в стороне, теперь она была не опасна. Но преследователи уже рядом, в каком-то десятке метров.

 Согнувшись почти пополам, подобно шавке, поджавшей хвост, Савченко бросился сломя голову вперед, петляя между могилами. Кладбище он проскочил на одном дыхании, лихо перемахнув через невысокую ограду. Дальше небольшая полоска земли обрывалась — весенний оползень сожрал откос горы.

 Прикрывшись кладбищенской оградой, Виктор встал на левое колено, удобно пристроил приклад к плечу и, зажмурив левый глаз, прицелился. Преследователи были совсем рядом, когда длинная автоматная очередь хлестнула их почти в упор. Кто-то из боевиков рухнул молча, кто-то дико закричал, остальные мгновенно бросились врассыпную, ища защиту за высокими могильными плитами, так же, как это делал Виктор несколько минут назад.

 — Что, не понравилось, паскуды?! Получите еще! — И снова застучала автоматная очередь. Но боевики и сейчас не ответили на огонь. Передвигаясь короткими перебежками от одной могилы к другой, они подбирались все ближе к ограде.

 «Живьем взять хотят, — разгадал их маневр Виктор. — Ну, я вам сейчас устрою». И снова застучал автомат, выплевывая короткие очереди.

 Тридцать патронов — это не так уж и много, особенно когда в пылу боя захлестывает азарт. Савченко спохватился, когда его «АКМ», выстрелив цепочку трассеров, предательски замолчал.

 «Вот черт!» — мысленно выругался Виктор. Как ни учили его более опытные бойцы, как ни старался сам быть хладнокровным и расчетливым, все равно весь свой боезапас сжег. Впрочем, боевую задачу он тоже вроде бы выполнил — увел погоню в сторону и задержал. Теперь дай бог самому ноги унести.

 Вытащив из кармана штанов валиулинскую гранату, Виктор выдернул чеку и, придавив предохранительный рычаг небольшим камнем, рванул что есть мочи в сторону обрыва.

 Спускался на дно оврага сперва, как положено, на «пятой точке опоры», но, когда наверху рванула эргэдэшка, кубарем покатился вниз. Оказавшись на дне, он вскочил на ноги, еще не соображая, куда бежать. Невдалеке отчетливо слышались грохочущие звуки тяжелого пулемета и автоматического гранатомета, эстафету принял кудеяровский заслон.

 Из дееспособного оружия оставались только ножи, но, как говорил Сэнсэй, «убивает не оружие, убивает человек». Зажав в правой руке штык-нож, Савченко побежал на звуки боя. Одежда и обувь, облепленные грязью, весили как доспехи средневекового рыцаря, поэтому бег был похож на демонстрацию замедленной кинохроники. От такого бега не хватало легким воздуха, казалось, что они взорвутся изнутри, разворотив грудную клетку и даже бронежилет. Но сосредоточиться на своем дыхании Виктор не успел, завернув за поворот, он едва не налетел на трех моджахедов, медленно двигавшихся навстречу.

 — Стоять, — рявкнул на чисто русском языке впереди идущий — большой толстый чеченец с заросшим черными волосами лицом, на котором злобно поблескивали карие глаза.

 Не останавливаясь, Виктор вскинул руку со штык-ножом и метнул его в моджахеда. Обычно с такого расстояния он на полклинка засаживал нож в мишень. Но в этот раз не получилось — нож перевернулся в полете и плашмя впечатался в заросшую физиономию боевика, расквасив тому нос.

 — A-а, падла. Зарэжу... — завизжал толстяк, его сопровождающие на мгновение опешили. Этой заминкой и воспользовался Савченко, бросившись бежать назад. Вслед ему запоздало зазвучали выстрелы.

 Тимур стоял на деревенской площади возле изуродованных взрывом трупов двух морских пехотинцев. К убитым он не испытывал никаких чувств, впрочем, его нисколько не волновала и смерть Сухума, его напарника, а также гибель других боевиков. Война немыслима без потерь. Убитые и раненые — неизбежный фактор войны, и кто воюет, с этим должен смириться. Сейчас Тамерлана волновало другое... Для выполнения его плана ему выделили отряд бойцов. Сейчас этот отряд несет потери, и, если они сегодня не возьмут пленного (или пленных), план будет сорван. И вот тогда с него спросят за потери.

 Присоединившись к общей какофонии боя, грохот крупнокалиберного пулемета не добавлял резиденту оптимизма.

 Зуммер портативной рации вывел Тимура из оцепенения.

 — Да, слушаю, — он поднес рацию к лицу, на связи был один из командиров подгрупп. — Что? Наткнулись на засаду? Есть потери? Отходите, немедленно отходите!

 Затем переключил передатчик на волну Гонзы.

 — Джавдет, как наша птичка? Что? Тебя зацепило? Где солдат? В овраге, у него закончились патроны... Что же вы не берете его? Следите, чтобы не выбрался наружу. Сейчас будем брать.

 Отключив рацию, Тимур повернул голову назад — за его спиной стояли четверо бойцов, выделенных Гонзой для охраны резидента. Сам же Тимур их придерживал как резервную группу на всякий случай. Вот такой случай наступил.

 — За мной, — скомандовал резидент и, сняв с плеча автомат, первым направился в сторону оползня.

 Теперь бежать было некуда, моджахеды, загнав Виктора в канаву оврага, зажали его с двух сторон.

 «Теперь самое время отчаиваться», — неожиданно промелькнула в мозгу фраза из какого-то фильма. Морпех лихорадочно искал выход из западни. Но выхода не было...

 Савченко остановился возле большого валуна, затянутого на дно оврага оползнем, дальше бежать было некуда. Со злобы Виктор тут же об валун раскурочил свой автомат и уже бесполезное железо зарыл в мокрой рыхлой земле. Было ощущение, как будто сам себя живьем зарыл, но все равно проблему не решил. Он вытащил из ножен последнее свое оружие — нож разведчика. Рукоятка «НР» удобно легла в руку, вороненый клинок прижался к рукаву куртки. Оставалось несколько секунд до того, как моджахеды окажутся в поле зрения, за это время следовало решить либо самому себя порешить, чтобы избежать пыток и мучительной смерти, либо драться до конца.

 «Самурай, наверное, сделал бы себе харакири, — подумал Савченко и неожиданно усмехнулся: — Хрен вам, а не харакири. Еще кого-нибудь из «духов» прихвачу за компанию».

 Зажав нож в правой руке, он присел за валуном, ожидая, когда появятся преследователи. Боевики не заставили себя долго ждать. Держа оружие стволами вниз, пятеро моджахедов быстро шли по дну оврага. Выстроившись цепочкой друг за другом, они походили на стаю волков, которых Виктор видел как-то зимой. Цель Савченко наметил сразу — это был впереди идущий молодой боевик, его лицо не было землистого цвета, как у остальных... Явно старший, возможно, даже эмир.

 Дождавшись, когда боевики приблизятся к валуну вплотную, Виктор выпрыгнул из своего укрытия, целясь противнику ножом прямо в горло...

 Морпех появился неожиданно, как джинн из лампы Аладдина, но Тамерлан был начеку. Он отпрянул назад, пропуская мимо горла руку, сжимающую остро заточенный клинок, и в следующую секунду совершил разворот вокруг своей оси на триста шестьдесят градусов, резко вскинув ногу. Кованый металлическими подковами каблук врезался в затылок разведчика. Тот, выронив нож, рухнул поперек валуна.

 — Взяли гада, ай молодца, — с противоположной стороны оврага спешил Гонза с двумя боевиками. Лицо эмира было забрызгано сгустками крови, издалека они казались пятнами томатного кетчупа. Разбитый нос опух так, что глаза стали узкими щелочками. Но, несмотря на увечья, Гонза довольно скалился, демонстрируя желтые зубы. Подскочив к еще оглушенному разведчику, сбил с его головы стальную каску, левой рукой ухватил за короткие волосы, а правой выхватил из ножен длинный обоюдоострый кинжал. И, все еще скалясь, воскликнул:

 — Сейчас этому ишаку буду голову резать.

 — Ничего ты резать не будешь, — спокойно произнес Тимур, направив на Гонзу ствол своего автомата.

 — Да ты что, Тимур, — театрально воскликнул Джавдет, искоса поглядывая на своих бойцов, которые толком не понимали, что происходит. — Они столько моих людей положили! Только семнадцать убитых! А ты жалеешь этого гяура?

 — Мы сюда для чего пришли? — сузив глаза, спросил резидент. И сам же ответил: — Для того, чтобы захватить «языка». Вот мы его и захватили. Теперь ты ему хочешь отрезать голову. Значит, надо опять искать нового«языка». Сколько еще людей мы потеряем?

 — Вах, — процедил сквозь зубы Джавдет и с силой загнал кинжал в ножны.

 — Пленного связать, уложить на плащ-палатку, — приказал Тимур стоящим рядом с ним боевикам. Но, видя их недовольство, добавил: — И не приведи Аллах, если вы ему что-то сломаете или задушите. Все ответите. Поняли?

 — Поняли, — угрюмо ответили моджахеды.

 Через пять минут остатки отряда Джавдета, унося пленного и раненых, покинули поселок Пастуший. Они недалеко ушли в горы, когда в центре поселка упал крупнокалиберный снаряд. Мощный взрыв разметал несколько домов. Вслед за первым снарядом на брошенный населенный пункт обрушился огненный ураган.

 Наконец-то дивизион «Мета-С» получил сигнал НЗО.

Часть 2. КАВКАЗСКИЙ ПЛЕННИК

Каждый проходит через страх и смелость. Все зависит от индивидуального, духовного состояния и обстоятельств.

М. Ояма. «Философия карате»

 Нога в некогда модной туфле на тонкой подошве ступила на грязно-серый тающий снег. И в ту же секунду провалилась вниз, в ледяную талую жижу.

 — A-а, чтоб тебя, — раздраженно выругался Анатолий Сафин, молодой мужчина тридцати трех лет, выше среднего роста, худощавый, с небритым одутловатым лицом и темными «мешками» под глазами.

 Нет, жизнь к нему явно неблагосклонна. Еще недавно он носил модное пальто из ирландской шерсти, костюмы от Валентино, питался в лучших ресторанах и ездил на «нулевой» «Мазде» цвета мокрый асфальт. Теперь «Мазда» стоит искореженная на милицейской штрафплощадке, он носит дешевую турецкую кожу и питается хот-догами в «тошниловках».

 Пять лет назад молодой журналист Анатолий Сафин был у всех на слуху. Он начал свою карьеру, пожалуй, с самого сложного — с военной журналистики. Война в Чечне как раз этому способствовала, он мотался между отрядами чеченских сепаратистов, брал интервью у полевых командиров. Потом все эти материалы выходили во многих газетах, ему дарили приглашения на элитные презентации.

 В то время судьба к парню из среднего Нечерноземья явно благоволила. Неожиданная встреча в Чечне с бывшим сокурсником Тимуром Гафуровым оказалась для него поворотной. Узнав, что Анатолий перебивается всякой мело човкой на журналистской стезе, Тим предложил ему встречу с одним из полевых командиров чеченцев. С этого все и началось.

 За интервью первыми платили сами интервьюируемые, а затем редакторы газет, пытаясь всячески задобрить его. Толик не гнушался ничем, правда, журналистская братия его не любила, называя «сливным бачком». Ему на это было наплевать, еще со школьных времен Сафин помнил высказывание какого-то римского императора, обложившего жителей Рима налогом на пользование клозетом. Сын императора, возмутившись, воскликнул, что такие деньги будут вонять дерьмом, на что отец, взяв пригоршню монет, полученных от нового налога, сунул под нос отроку и сказал: «Понюхай, деньги не пахнут».

 «Деньги не пахнут» — это был жизненный лозунг Анатолия, тем более что деньги платили немалые. Особенно хорошо «отстегивали» иностранные газеты. Западники, как настоящие хищники, бросались на любую информацию с войны. И чем «вонючей» были статьи, тем охотнее их покупали.

 Правда, не обходилось без эксцессов. Постоянное орошение Российской Армии и спецслужб помоями не могло сойти с рук. На журналиста, печатающегося под псевдонимом Федор Достовалов, неоднократно подавали в суд. Но у него все было схвачено. В суды Анатолий не ходил (велик был риск получить по роже от истца), на судебные заседания ездили, как правило, маститые адвокаты-правозащитники. Разводя бодягу о защите свободы слова, адвокаты зачастую выигрывали процессы, и Толику даже что-то перепадало в качестве моральной компенсации.

 Но всему когда-либо приходит конец. После Хасавюрта Толик еще некоторое время писал о налаживании мирной жизни в покидаемой федеральными войсками мятежной республике. Даже пытался создать серию портретов полевых командиров, но это уже было мало кому интересно, звезда военного журналиста-политолога Федора Достовалова постепенно стала закатываться. Он пробовал писать о криминале, о политике, но все это было длинно, серо и неинтересно. В конце концов большинство крупных газет отказались от его услуг. Пришлось зарабатывать на хлеб насущный написанием рекламных текстов, но на таком поприще не сильно разбогатеешь.

 Неожиданно вспыхнувшая вторая Чеченская война не принесла изменений, на которые Анатолий так надеялся. В этот раз пресса была полностью на стороне правительства и его спецслужб. Редакторы, увидев Сафина, открещивались от него, как от прокаженного. Правозащитники тоже помалкивали, только самые маститые, выехав за рубеж на какой-нибудь симпозиум, могли себе позволить критику.

 Полгода боевых действий для Анатолия Сафина по-прежнему оставались без изменений. Он перебивался временными заработками и подумывал, не перебраться ли ему на малую родину. Попытаться открыть свою газету или хотя бы пристроиться к «денежному мешку» пиар-менеджером. Но судьба снова совершила разворот, поставив Анатолия перед выбором.

 После вчерашней презентации нового офиса Северной нефтяной компании, которую Сафин должен был освещать для воскресного еженедельника, он так набрался дармовой выпивки, что даже не помнил, как добрался домой. Утром он проснулся от зуммера включившегося компьютера — на электронный адрес журналиста пришло сообщение.

 Первые десять минут, очнувшись от пьяного сна, он ничего не понимал. Что происходит и где он сейчас находится? Совместить пространство и время помогла заранее припрятанная бутылка «Клинского». Пиво просветило тяжелую голову. Теперь Анатолий мог взглянуть на экран монитора. Короткое сообщение было подписано «Дядя Джо», Сафину пришлось выпить еще бутылку пива, прежде чем он сообразил, что так подписывал свои сообщения Тимур Гафуров. А бывший сокурсник — это большие деньги, с которыми тот легко расставался, если выполнялись его условия. Теперь следовало внимательно прочитать текст и сообразить, что скрывается в простом сообщении, а потом решить, как поступать. Впрочем, как поступать, журналист уже знал, он душу готов продать, лишь бы снова попасть «в струю».

 Перевод самого сообщения тоже не занял много времени, как такового шифра не было, информация гласила более чем конкретно: ехать в Чечню для написания большой статьи о морских пехотинцах Северного флота. Заодно навестить проездом в Назрани Наташу. «Наташа» — это было единственное кодовое слово, обозначавшее конспиративную квартиру, на которой Анатолий бывал неоднократно, именно из этой квартиры в первую Чеченскую его вывозили в горы на интервью с полевыми командирами. Через хозяина конспиративной квартиры Тимур передавал Сафину материалы о «бойцах освободительного фронта», задания, а также положенные «сливному бачку» гонорары...

 Мысль о деньгах всколыхнула Анатолия, подхлестнув его к действию. Быстро приняв горячий душ, он тщательно побрился и почистил зубы. На кухне из остатков продуктов соорудил себе завтрак в виде двух яиц всмятку, тоста из ржаного хлеба с майонезом вместо масла и чашки крепкого черного кофе. Несмотря на то что желудок после вчерашнего бунтовал и отказывался принимать пищу, Толик заставил себя приготовить завтрак. День обещал быть насыщенным, и еще неизвестно, когда получится поесть в другой раз. После завтрака, чтобы хоть как-то поднять настроение, позволил себе выкурить сигарету. Наконец, затушив окурок о дно пустой банки из-под растворимого кофе «Нескафе», накинул куртку и вышел на улицу.

 На улице стояла препротивнейшая погода: безликое серое небо висело буквально над головой, под ногами лежал грязный снег, скрывающий под собой лужи с талой, студеной водой. Не успев выйти из подъезда, Сафин сразу же умудрился попасть в одну из скрытых замаскированных луж и напрочь промочить ноги. С крыш ручьями бежала капель, и падающие капли, ударяясь о стены, выпирающие подоконники, разбивались на сотни брызг, окропляя прохожих.

 Толик шел по улице, не чувствуя промерзших ног, сутулясь от брызг, норовящих то и дело попасть ему за шиворот. Но он судьбу не клял, даже наоборот, радовался. Судьба в лице Тамерлана Гафурова подарила ему еще один шанс, и сейчас он был готов выдержать куда более жесткие испытания, лишь бы снова оказаться на гребне.

 Наконец и станция метро, Анатолий нырнул за толстую стеклянную дверь. Сунув магнитную карточку в отверстие автоматического турникета, прошел вовнутрь. Смешавшись с толпой, через несколько секунд оказался на самодвижущейся ступеньке эскалатора. Здесь было сухо и тепло, не надо было ежиться от брызг сверху. На стенах висели яркие рекламные плакаты, а мелодичный женский голос через громкоговоритель вещал о прелестях путешествий на Кипр и в Египет.

 «Вот получу хороший гонорар, обязательно поеду к теплому морю погреть косточки. Подальше от этой мерзости», — подумал Анатолий, сходя с эскалатора. Едва он успел выйти на платформу, как с воем подошел электропоезд. Двери с шипением раскрылись, толпа прибывших пассажиров выплеснулась на платформу, и тут же их места заняла толпа отъезжающих.

 Через двадцать минут Анатолий Сафин стоял перед редакцией газеты «Столица». Это была не новая газетенка, а довольно зрелое издание. Газете шел десятый год, у нее был не только опыт, но и кое-какой авторитет. Официально газета считалась внепартийной, но негласно ее финансировали некоторые партии правого толка, за что «Столица» ненавязчиво несла в читающие массы их догмы.

 Кто-кто, а Сафин это знал не понаслышке. Несколько раз сам выполнял конкретные заказы.

 Пройдя через вертушку, у которой сидел красномордый вахтер, Анатолий поднялся на второй этаж, где располагалась приемная главного редактора. Сидящее за компьютером существо с ярко-рыжими волосами, курносым носом и огромными васильковыми глазами безмолвно уставилось на вошедшего.

 — Гарик свободен? — вопросил Толя, опуская такую деталь, как элементарное приветствие. А зачем? Главный редактор газеты Гарик был любителем «секс-пятиминуток» на рабочем месте, и такие «куклы» в его приемной долго не задерживались, от силы год-полтора.

 — Свободен, — проворковало существо у компьютера. Нежданный посетитель молча прошел через приемную и скрылся за полированной дверью главного редактора.

 Кабинет редактора был обставлен согласно табели о рангах: дорогая офисная мебель черного цвета, окна прикрыты золотистыми жалюзи, в дальнем углу в керамическом горшке, расписанном в стиле латиноамериканских индейцев, росла большая развесистая пальма, под ней расположились пара кожаных кресел, стеклянный столик с миниатюрным фонтанчиком и прозрачным баром внизу.

 Главный редактор газеты, как и положено, сидел в центре кабинета за большим письменным столом, заваленным стопками бумаг, и, держа в зубах карандаш, что-то увлеченно читал. За его спиной в дорогой золоченой раме висела картина «Осень в березовой роще». Желтая листва очень гармонировала с золотой рамой и желтыми, блестящими жалюзи. Сама же картина с нейтральным пейзажем должна была служить убеждением того, что газета не имеет политических кумиров, то есть стоит над политикой.

 Гарик — тощий сорокалетний брюнет с редкой шевелюрой, едва прикрывающей лошадиный череп, — был в заляпанном жирными пятнами сером пуловере, из которого выглядывал не совсем свежий воротничок рубашки, выцветших джинсах и прилично стоптанных кроссовках. Тяжелый с горбинкой нос венчали очки в роговой оправе с толстыми линзами.

 Увидев вошедшего, Гарик широко улыбнулся, выставив на обозрение большие, желтые от чрезмерного курения зубы.

 — Ого, какие люди и без охраны, — пошутил редактор.

 — Считаешь, пора завести охрану? — принял шутку Анатолий.

 — Все мы под богом ходим, — улыбнулся Гарик. И, тут же став серьезным, спросил: — Ты как, по делу или просто проходил мимо?

 — Ты же меня знаешь, Гаврила, ходить в гости просто так и еще по утрам, как Винни-Пух, не мое кредо

 — Тогда прошу, — главный редактор указал в направлении пальмы. И, пока гость усаживался в мягкое, глубокое кресло, нажал кнопку связи с секретаршей: — Варвара, два кофе.

 Потом достал из стола пачку сигарет и сел напротив Сафина. Через минуту появилась рыжая синеглазка с мельхиоровым подносом в руках. Поставив перед гостем и главным редактором маленькие чашечки с густым, ароматным напитком, она удалилась.

 Запустив руку под прозрачную крышку стола, Гарик извлек керамическую бутылку рижского бальзама и вопросительно взглянул на гостя.

 — Для профилактика простудных заболеваний по паре капель?

 — Ну, разве что для профилактики, — согласился гость.

 Кофе был великолепным — горячий, крепкий, сладкий,

 добавленный в него бальзам сделал его вкус и вовсе неповторимым.

 — Ну, слушаю тебя, Толя, — сделав глоток, Гарик потянулся за сигаретой.

 — Мне необходимы командировочные документы в Чечню, — выпалил гость.

 — Что-о-о?! — От неожиданности главный редактор подавился сигаретным дымом. — Ты хоть понимаешь, что тебя военные там кончат? Ты же столько им крови попортил в прошлую войну. Взять хотя бы того полковника Багряного, которого ты назвал палачом чеченского народа и окрестил Кровавым. Полковника за эти статьи из армии выперли. Он спился и потом покончил с собой. Там тебе это припомнят.

 — Да ну, — усмехнулся Анатолий. — Тогда я статьи писал под псевдонимом Федор Доставалов, а теперь поеду под своим именем, печататься буду тоже под своим именем. Кто узнает?

 — Хорошо, — главный редактор как будто сдался. — Но ты хоть понимаешь, что твои интервью с полевыми командирами сейчас никого уже не интересуют. Более того, если ты мне принесешь материал подобного характера, я буду обязан сообщить в ФСБ, чтобы с тобой разобрались на манер того, как ты общался с преступниками, объявленными в федеральный розыск. Ты понимаешь?

 — Конечно, понимаю. Но кто тебе сказал, что я собираюсь к боевикам? Я собираюсь проехать по частям и гарнизонам федеральных войск.

 — Зачем тебе это надо?! — уже забыв о кофе и тлеющей сигарете, взмолился Гарик.

 — Какой тираж у «Столицы»? — не обращая внимания на сетования собеседника, спросил Анатолий.

 — Сто пятьдесят тысяч.

 — А хочешь пятьсот или, может, даже миллион?

 — Слушай, Толик, ты случайно не подсел на иглу? — Теперь главный редактор уже смотрел на гостя с явно выраженным подозрением.

 — Нет, — последовал короткий ответ. — Просто я привезу оттуда такую «бомбу», что взрыв от нее будет услышан не только у нас, но и в Европе, а также за океаном. Уж поверь мне, Гаврила.

 Гарик поморщился. Он терпеть не мог, когда его называли Гаврилой, но в данном случае... Он давно работал с Сафиным и знал, что в его материале всегда такая тухлятина, что только нос успевай затыкать, когда верстать будешь. Вонять будет далеко и долго. Тем более рейтинг... До подписки еще далеко, но, как говорится, готовь сани летом...

 — Хорошо, — наконец сдался главный редактор. — Только смотри, не связывайся с полевыми командирами.

 — Что я, совсем ненормальный? — не моргнув глазом, соврал Анатолий. — Они же сейчас совсем озверели — возьмут в заложники и потребуют выкуп с газеты. Как с Масюк было...

 — Я не заплачу, — мгновенно отреагировал Гарик.

 — Знаю.

 Сафин одним глотком допил свой кофе, потом поднялся с кресла и спросил:

 — Когда ксивы будут готовы?

 — Завтра после обеда, — Гарик тоже поднялся со своего места.

 — Отставить завтра. Сегодня вечером все должно быть тип-топ. У нас ситуация, как говорил картавый старец, «Промедление смерти подобно», то есть «время — деньги» другими словами.

 — О’кей, — окончательно сдался Гарик.

 Сознание вернулось короткой вспышкой, и вместе с ощущением реальности в голове вспыхнула тяжелая боль. Виктор Савченко очнулся, но все еще не мог понять, где находится и что с ним произошло до этого.

 Он лежал на правом боку, щека стыла на холодном бетонном полу (по-видимому, этот холод и вернул ему сознание), руки за спиной и ноги у щиколоток были чем-то плотно стянуты. Виктор попытался вытянуть ноги, но ничего не получилось, лишь усилилась тянущая боль в руках. Даже с ушибленной головой нетрудно было догадаться, что связанные руки и ноги еще и схвачены между собой веревкой или проводом.

 Ничего другого не оставалось, как смириться и лежать на правом боку. Несмотря на боль в затылке, Виктор пытался вспомнить, что же произошло. Сколько так пролежал, он не знал: в темноте подземного каземата время спрессовалось, как фанерный лист, вроде и долго, а вроде и нет.

 Когда за спиной раздался металлический скрежет, Савченко подобно мангусту выгнулся и перевернулся на другой бок. Из приоткрытой двери темноту разрезал острый луч света, осветив небольшое пространство темного помещения. Осознать, что он увидел, Виктор не успел. Дверь распахнулась, и яркий свет ослепил его. В следующую секунду две огромные темные тени заслонили дверной проем, они вошли вовнутрь и, подхватив связанного под мышки, потащили наружу.

 Связанный Виктор чувствовал себя тряпичной куклой, его голова болталась из стороны в сторону, а перед глазами мелькали фрагменты бетонного пола. Тащившие его гиганты сделали несколько поворотов, затем вновь открыли какую-то дверь и затащили вовнутрь. На этот раз его не бросили на пол, а посадили на стул. За время перехода глаза привыкли к свету, и сейчас он мог внимательно оглядеться и оценить ситуацию. Помещение, в которое его затащили, оказалось довольно просторным, первое, что увидел Виктор, был огромный на всю стену прозрачный планшет с контурами Чечни. На макете были обозначены все воинские подразделения, расквартированные в республике. Повинуясь мальчишеской любознательности, Савченко отыскал свой батальон, обозначенный буквами «СФ» — Северный флот.

 После этого перевел взгляд в сторону и увидел, что в помещении он не один. Напротив него за длинным столом сидели четверо мужчин, они негромко говорили на глухом, каркающем наречии. Это был чеченский язык... Виктор все вспомнил! Его тело сковал ужас от одной мысли — плен. Связанные руки и ноги налились ледяной тяжестью, к горлу подступил ком, затруднив дыхание. «Ну, блин, влип...»

 Время шло, чеченцы по-прежнему негромко переговаривались и с любопытством разглядывали пленника, как диковинного зверя. Нервное напряжение понемногу спадало, и Виктор уже мог посмотреть на чеченцев. Лица двух ему даже показались знакомыми. Через минуту он окончательно вспомнил их. Узкое, смуглое лицо, обрамленное аккуратной бородкой, часто мелькало в газетах. Арабский террорист Абдулл Камаль, называвший себя Бабаем, был одним из наиболее непримиримых полевых командиров исламистов.

 Второй — длиннолицый в высокой каракулевой шапке, из-под которой выглядывали оттопыренные уши. Некоторое время его лицо мелькало на экранах телевизоров еще до войны. Из политбесед Виктор помнил, это легитимно выбранный президент Чечни.

 Третий из пары незнакомцев — огромный детина с черной густой бородой и с опухшим носом, залепленным полосой лейкопластыря. Огромные черные глаза горели ненавистью, рот был искажен в саркастической ухмылке. Его толстые, похожие на сардельки пальцы нервно барабанили по крышке стола.

 Четвертый, самый молодой, в черном комбинезоне — в таких любят щеголять в кино американские спецназовцы, — сидел с противоположной стороны от бородатого здоровяка и что-то негромко говорил ушастому. Тот слушал и понимающе кивал, перебирая пальцами нитку разноцветных четок из слоновой кости.

 Наконец смотрины закончились, чеченцы и араб поднялись из-за стола. Ушастый и Бабай, не прощаясь, направились к выходу, двое оставшихся подошли к пленнику. Бородатый бугай вытащил из ножен, болтавшихся на поясе, длинный кинжал и, ухватив Виктора за волосы, рывком задрал ему голову. Отточенная сталь впилась в натянутую кожу, еще мгновение, и кровь фонтаном вырвется наружу, унося жизнь из молодого тела.

 — Я сейчас тебе башку буду резать, щенок, — каннибальски скалясь, прорычал бородач. Виктор молчал, стараясь покрепче сжать зубы, но поза была слишком неудобной.

 — Оставь его, Джавдет, — миролюбиво произнес стоящий рядом незнакомец, положив на плечо бородача руку. — Давай поговорим, а там посмотрим...

 — А-а, — раздраженно буркнул Джавдет. Отпустив волосы, он тут же дал пленнику хороший подзатыльник. Потом отошел в сторону и, усевшись на стол, стал демонстративно лезвием кинжала подрезать ногти.

 Незнакомец легко развязал путы на руках пленного, сделав шаг в сторону, предоставил Виктору возможность самому освободиться от веревок на ногах. Он не предупреждал разведчика не делать глупостей, это было ясно и так. Долгое время стянутые веревками конечности онемели и сделали пленника совершенно беспомощным. Но, даже если бы Виктор и нашел в себе силы броситься на обвешанных оружием чеченцев, как Терминатор, Джавдет просто разнес бы его на молекулы.

 Подождав, пока Виктор разминал затекшие суставы, незнакомец снова приблизился к нему и миролюбиво произнес:

 — Поговорим?

 «Видно, за лоха приняли, — разминая руки, подумал Савченко, искоса наблюдая за сидящим в стороне бородачом. — Решили поиграть в «хорошего и плохого бандитов». Блин, прямо американское кино».

 — Ну так что, поговорим? — снова спросил незнакомец.

 — Ничего я вам не скажу, — наконец буркнул пленник.

 Мужчина усмехнулся и произнес:

 — Даже имя не назовешь? Меня, например, Тимуром зовут. В студенческие годы друзья называли Тимом.

 — Виктор.

 — А фамилия есть?

 — Климов, — выпалил Виктор фамилию погибшего друга-тезки, помня, что террористы обещали мстить семьям тех, кто против них воевал.

 — Друзья, наверно, прозвали тебя Клинтоном?

 — Да, точно, — согласился пленник.

 — Вот видишь, а говорил, ничего не скажешь

 — Я не то имел в виду, — Виктор потупил глаза в бетонный пол. Глупо попался, чеченец его «расколол», как мальчишку. Впрочем, а кто он есть?

 — Чего ты не скажешь? Какую ты знаешь военную или государственную тайну? — Тимур посмотрел на Джавдета, тот громко захохотал, а Гафуров продолжал: — Мы и так знаем, что ты разведчик сводного батальона морской пехоты. Хочешь, я назову тебе фамилию комбата, начальника штаба и даже твоего взводного? Так что ничего нового ты нам не расскажешь...

 Московский резидент блефовал, он не знал никаких фамилий, хотя бы потому, что они ему не были нужны. Он просто вел свою линию, используя знания по психологической обработке. Прежде чем сделать из этого юнца смертоносную куклу, надо размягчить его сознание, усыпить бдительность и подарить надежду на спасение. Только в этом случае можно добиться необходимого результата, на который поставлено так много.

 — Что ты от меня хочешь? — устало спросил Виктор.

 — Перешли на «ты»? Это уже прогресс, — Тимур достал из нагрудного кармана пачку сигарет. — Будешь?

 — Не курю...

 — Молодец, — сунув в рот сигарету, резидент закурил. — Мне стало интересно, откуда ты родом, кто твои родители?

 — Я из Подмосковья... Но из вашей затеи ничего не получится.

 — Что? Что ты сказал? — насторожился Тимур.

 — А то. Ни черта у вас, ребята, не выйдет. Родителей я не помню, родственников тоже не знаю, воспитывался в детском доме с трехлетнего возраста. Выкуп вам за меня не светит, вот так-то, ребята.

 Услышав его тираду, оба чеченца громко захохотали.

 — Ты нас путаешь с абреками. Мы — борцы за освобождение Ичкерии, а не работорговцы, — вдоволь насмеявшись, произнес наконец Тимур. Он взял стул и, поставив его напротив Виктора, сел, облокотившись руками на спинку.

 «Так, разговор будет долгим», — догадался Савченко, но вслух произнес совсем другое:

 — Значит, будете вербовать в свои ряды, в ислам. Нет, ребята, и против своих я воевать не буду.

 Новое заявление было достойно министра иностранных дел независимого государства и вызвало новый взрыв смеха.

 — Нам таких вояк и даром не надо, — сквозь смех с трудом произнес Джавдет, кинжал в его руках плясал, как живой огонь. — Мы таких вояк пачками укладывали под Грозным.

 Глаза Виктора зло прищурились: «Не сильно вы нас там и укладывали, сами еле выскочили из «котла», да и то не все...»

 — Ты в Москве бывал? — неожиданно спросил Тимур.

 — Как же, учился в приборо-измерительном техникуме, — ответил Савченко. Он хорошо знал биографию Климова, поэтому сразу же ответил без заминки.

 — Это хорошо. А хочешь снова в Москву?

 — В Москву?

 — В Москву.

 — Для чего? — вновь насторожился Виктор.

 — Против своих ты же воевать не хочешь? Так? — глядя на пленника в упор, спросил Тимур.

 — Так, — подтвердил тот.

 — Вот тебе предложение, поедешь в Москву, естественно, под присмотром. Ты получишь новые документы, приличную сумму денег и после выполнения задания будешь свободен, как ветер. Помнишь, как написано в романе Кожевникова «Щит и меч»? «Человек, вербуемый в одной стране для нужд другой страны, освобождается от национальной привязанности, политического эгоизма и преданно, как никто другой, служит собственным интересам, самому себе». У тебя появился шанс стать абсолютно свободным человеком, «вольным стрелком» так сказать.

 — Что я должен буду сделать за эти блага?

 — Нужно ликвидировать одного человека...

 — Я не буду убивать президента, — разведчик вскочил со своего места. Джавдет бросился на него, подобно рассвирепевшему вепрю, но Тимур его опередил, удар ногой сбил еще не совсем пришедшего в себя Виктора. И, пока морской пехотинец поднимался, он проговорил:

 — Откуда ты взял этот бред — убивать президента?! Такое не по зубам и государственным службам с армией диверсантов, не то что тебе, пацан. Как сказал Экзюпери: «Всякая власть должна быть разумна». Поэтому никто тебе такого бреда поручать не будет.

 «Под эрудита косит, сука», — подумал Виктор, держась за ушибленную грудь. Он снова сел на стул и спросил:

 — Так кого я должен буду ликвидировать?

 — Он даже не русский, это наш, чеченец. Бывший полевой командир в начале этой войны перешел на сторону федеральных войск. Сейчас в Москве живет, вот его наше руководство и решило наказать.

 — Почему же сами его не уберете?

 — Для чеченцев убить соплеменника — значит накликать на себя закон кровной мести, — честно признался Тимур. Из занятий по вербовке он хорошо усвоил, что фигуранту надо говорить часть правды, это убеждает в искренности и вызывает большое доверие. Тем более что услышанное этот пленный вряд ли сможет кому-то рассказать.

 — А на меня что, этот закон не распространяется? — спросил Виктор.

 — Распространяется, но, во-первых, ты русский, в глубинке тебе легче будет спрятаться. Во-вторых, у тебя будет приличная фора во времени.

 — А если я откажусь? — не унимался пленный.

 — При твоем захвате отряд Джавдета потерял много людей, их смерть требует возмездия, — спокойно произнес Тамерлан. — Если ты откажешься с нами сотрудничать, мне ничего не остается, как отдать тебя. И поверь на слово, твоя смерть не будет быстрой и уж тем более безболезненной. Так что решайся сейчас, времени на раздумья нет. Да или нет?

 Джавдет стоял от Виктора в полуметре, он слышал его тяжелое дыхание, краем глаза видел, как душман фалангой большого пальца пробует остроту кинжала.

 — Ну так как?

 Виктор, тяжело вздохнув, произнес:

 — Еще вопрос можно?

 — Какой?

 — А сколько мне заплатят?

 Под ногами хлюпала грязь. Для того чтобы сделать новый шаг, приходилось прилагать немалые усилия. А это выматывало неимоверно — караван с оружием плелся с черепашьей скоростью, останавливаясь на привалы каждые десять километров.

 — Мирзо, надо бы передохнуть, — обратился к старшему гнилозубый «индеец». За трое суток, что они шли по горам, тощий абрек потерял не один килограмм и сейчас смотрел на Мирзо глубоко запавшими, красными от напряжения глазами.

 — Передохнуть? — переспросил Мирзо, он приложил раскрытую ладонь к глазам и посмотрел вдаль. Узкая тропа, причудливо петлявшая между нависшими отвесными скалами, была покрыта густой селевой грязью и явно не располагала к привалу. — Здесь негде остановиться, — наконец произнес он. — Вот выберемся из теснины, тогда поищем сухое место для отдыха. А пока надо идти.

 — Шайтан, — выругался гнилозубый и вернулся назад к каравану, где его ожидали четверо остальных «индейцев», подвизавшихся за хорошие деньги перевести через границу караван с оружием и арабскими наемниками для отряда Бабая.

 «Дураки, не понимают, что эта тропа, прикрытая горами, единственно надежное место от вертолетов», — с раздражением думал Мирзо. Не нравилось ему это последнее задание, с самого начала не нравилось. Горы уже не были бесспорной вотчиной моджахедов, федеральные войска все плотнее осаждали дороги, их разведывательно-диверсионные группы шастали по лесам, применяя против партизан их же тактику. Теперь еще пограничники. Перекрыли границу, оседлав господствующие высоты блокпостами с тяжелым вооружением. Еще недавно обычный переход через границу теперь превращался в игру со смертью. В этот раз от разрыва минометного снаряда убило лошадь с боеприпасами и ранило двух арабов. И одного из «индейцев» щелкнул снайпер чуть выше переносицы. Хорошо еще не «повесили на xвост» каравану маневренно-штурмовую группу. Несмотря на то что и в этот раз судьба сберегла Мирзо, на душе было тяжело. Он оглянулся назад — на узкой в метр шириной тропе стояли четверо «индейцев», за ними вытянулся караван. Навьюченные ящиками лошади были покрыты для маскировки прорезиненными полотнищами разорванных палаток. В таком виде животные были похожи на зелено-коричневых верблюдов. Возле каждой лошади, как погонщики, стояли арабские наемники. Угрюмые, бородатые «воины ислама», как один, одеты в водоотталкивающие маскировочные комбинезоны британских коммандос. Каждый был обвешан боеприпасами, упакованными в подсумки разгрузочных жилетов, в руках они держали громоздкие, но мощные «АК-47». В огромных лошадиных глазах и глазах арабов читалась вселенская усталость. Лошади стояли, понурив головы, арабы негромко переговаривались на клакающем наречии, похожем на птичий крик. Привыкшие к жаре и сухому холоду, они очень страдали от промозглой сырости. Но помочь им сейчас никто не мог.

 Мирзо поправил на плече ремень автомата.

 — Там, на плато, мы отдохнем, — громко произнес он, указывая наверх. — Но сначала нам надо подняться на гору.

 К старшему подошел гнилозубый, после гибели вожака власть в банде захватил он.

 — Мы поднимемся на гору и будем прикрывать подъем, — главарь «индейцев» не раз ходил с караванами и прекрасно представлял, что будет дальше.

 — Давай, — согласился Мирзо, он тоже знал этот маршрут и понимал, что последует дальше. В данном случае лучше держать в резерве своих людей, чем чужих, которые в случае недовольства встанут на сторону своих.

 Четверка «индейцев», семеня и припадая, быстро взобралась на гору и, перемахнув через хребет, исчезла. Мирзо подождал несколько минут, давая абрекам время занять позиции. Потом взмахом руки подозвал старшего из арабов. К нему подошел уже немолодой, смуглолицый мужчина слегка прихрамывающей походкой. Вместо левого глаза у него была зарубцевавшаяся рваная рана, длинная черная борода, как стрелами, была расчерчена узкими полосами проседи. Внешность его была абсолютно неопределенной, ему могло быть как тридцать лет, так и все шестьдесят.

 — Подъем в горы, — на давно заученном языке фарси произнес Мирзо, обращаясь к арабу. Тот утвердительно кивнул.

 Подъем оказался куда тяжелее, чем весь проделанный до сих пор путь. Нагруженные ящиками с боеприпасами, лошади скользили по жидкой грязи, спотыкались, падали на передние ноги. Лошадь, поднявшаяся выше остальных, неожиданно с диким ржанием повалилась на бок и стала падать, кувыркаясь. Боевики едва успели отскочить в сторону. Бедное животное гортанно хрипело, дергалось, безуспешно пытаясь встать, но, видимо, был поврежден позвоночник.

 Мирзо снял с плеча автомат, чтобы добить покалеченное животное, старший из арабов его удержал. Он что-то крикнул своим бойцам, и те, навалившись, оттащили раненую лошадь. Затем стали разгружать других лошадей. Сперва на мокрой земле расстилали полотнища палаток, а затем на них складывали ящики с боеприпасами. После проделанной работы, поддерживая лошадь, несколько боевиков-арабов помогали животному взобраться на гору. Спустившись вниз, они хватали следующую лошадь и, подгоняя, толкали вверх. Видя искаженные злобой лица арабов, Мирза помог им вытащить очередную лошадь на гору, где остался. Плато представляло собой небольшую поляну на такой же небольшой горе. Десяток кривых, черных и голых деревьев смотрелись как пучок волос на лысой макушке.

 Подняв на гору лошадей, арабы молча, сами нагрузившись, как лошади, стали таскать ящики с боеприпасами, сгружая их пирамидой под деревьями.

 Когда весь груз был поднят, арабы немного передохнули и через несколько минут снова двинулись вниз.

 — Куда это они? — Возле Мирзо возник гнилозубый.

 — Сейчас увидим...

 Арабы появились нескоро, тяжело дыша, они тащили покалеченное животное. Лошадь уже не дергала ногами, лишь тяжело хрипела. Боевики оттащили ее на середину плато, затем, опустив животное на пожухлую, прошлогоднюю траву, встали полукругом. Лошадь с трудом дышала, ее живот, подобно кузнечным мехам, то втягивался, то распухал на манер огромного шара.

 Старший из арабов вытащил из высокого голенища десантного ботинка длинную трубку небольшого диаметра, один из ее краев был заточен наискось, на манер медицинской иглы. Араб размахнулся и острым концом вогнал трубку в бок лошади.

 В предсмертной судороге животное последний раз дернулось и, испуская дух, застонало. Из отверстия трубки хлынула густая, багровая кровь. Старший жадно припал к трубке — его кадык быстро задвигался, поглощая горячую, живительную влагу. Напившись, он поднялся, и сразу же его место занял другой боевик, после него на колени опустился следующий...

 — Что это они делают? — ошарашенно спросил гнилозубый. За последние десять лет, половина из которых приходилась на войну, горец повидал много чего. Но увиденное поразило его так, как если бы он попал на шабаш вампиров.

 — Они воины по рождению, — спокойно произнес Мирзо, — знают, что еды и боеприпасов не бывает много, особенно во время войны. Вот и используют в еду все, что можно есть. Живая кровь — лучшее средство для восстановления сил.

 — Вот дикари, — хмыкнул гнилозубый и, круто развернувшись, направился к своим товарищам, сидящим в секрете, поделиться увиденным.

 Напившись крови, двое арабов, достав свои ножи, стали сноровисто разделывать тушу, остальные разошлись в поисках сухого хвороста.

 Мирзо, наблюдая за действиями арабов, то и дело поглядывал в небо, опасаясь налета федеральной авиации. Но небо плотно заволокло тяжелыми грозовыми облаками, надежно скрывающими караван.

 Привал затянулся на долгих пять часов, за это время боевики успели отдохнуть, поесть, совершить намаз и даже устроить тайник, куда заложили ящики с гранатометными снарядами, снятые с убитой лошади.

 Уже смеркалось, когда караван двинулся снова в путь.

 — Дальше будет легче, — произнес Мирзо, обращаясь к «индейцам», идущим рядом. — До финиша совсем немного осталось...

 Караван не спеша спустился с горы и двинулся дальше, все глубже забираясь в глушь. Мирзо, как опытный проводник, вел караван по одному ему известным приметам.

 В горах многие тропы были известны федеральным силам специального назначения. Соответственно, там вполне могли оказаться засады диверсантов. Избегая потерь, боевикам приходилось искать новые маршруты движения, протаптывать новые тропы. Была такая тропа и у Мирзо, он ее приготовил еще осенью, заставив полсотни рабов в разных местах вырубать кусты, лес, убирать валуны. Никто из рабов не мог даже заподозрить, что они строят «дорогу жизни». Тропа была отлично замаскирована, и за зиму ею пользовались всего несколько раз. Поэтому можно было ее считать вполне надежной.

 Сумерки сменились ночной чернотой, Мирзо пришлось надеть прибор ночного видения, такие же приборы оказались и у каждого араба. Непримиримые абреки не имели таких цацек, поэтому им пришлось идти вплотную со старшим.

 Караван двигался по тропе быстрее, чем днем, сейчас боевикам не следовало отвлекаться на безопасность. Спустившись в ложбину между двух холмов, Мирзо неожиданно ощутил неясное томление в груди, сердце учащенно забилось. Его гориллоподобное тело было готово броситься навстречу опасности. Но он ничего не видел.

 «Нервы уже ни к черту», — подумал Мирзо. И произнес вслух:

 — Вперед, мы должны добраться до рассвета, — и сделал шаг вперед. Нога в ботинке на толстой резиновой подошве опустилась на подмерзшую землю. И в ту же секунду дремавший несколько недель сейсмодатчик среагировал на колебание почвы — включился блок управления противопехотного комплекса «охотник».

 Следующий шаг Мирзо активировал детонатор мины. Взрыв ударил ему прямо в лицо, яркая вспышка швырнула в боевиков сотню стальных шариков. Основную массу смертоносной картечи поглотило огромное тело Мирзо, но остальным тоже досталось...

 Поезд в Назрань, несмотря на множество перипетий, прибыл вовремя. Анатолий Сафин ступил на перрон и глубоко вдохнул свежий воздух.

 Прежде чем ехать в расположение боевых частей, он должен был выполнить еще одно задание, которое ему поручил Тимур.

 Пройдя через шумный вокзал, кишащий разномастной говорливой толпой, Анатолий вышел на привокзальную площадь. Здесь выстроились два десятка легковых машин разных моделей и разного цвета, возле которых толпились смуглолицые, длинноносые таксисты. Выбрав не особенно наглого, уже немолодого низкорослого кавказца в большой кепке «аэродром», он подошел поближе:

 — Едем, отец, на Комиссарскую улицу?

 — Дэньги платишь, едем хоть в Грозный, — учуяв потенциального клиента, весело проговорил таксист.

 — В Грозный не надо, — ответил Сафин, демонстрируя сторублевую купюру.

 — Тогда поехали...

 Некогда оранжевая тридцать первая «Волга» теперь была блеклая, как старая цветная фотография с мятыми боками и гнилыми крыльями. Несмотря на столь неказистый вид, двигатель машины работал как часы. Шурша шинами по асфальту, «Волга» неслась по улицам Назрани, подобно торпедному катеру, легшему на боевой курс. Кавказские водители еще со времен благословенного застоя слыли лихими наездниками, не считающимися ни с дорожными знаками, ни с сигналами светофора.

 Откинувшись на спинку сиденья, Анатолий с любопытством рассматривал мелькавшие картинки местного быта. Восточный город, несмотря на близость к зоне боевых действий, сохранил свой колорит. Женщины в цветастых платках и длинных черных юбках с огромными кошелками важно шествовали по улицам... Старцы в каракулевых папахах, опираясь на трости, сидели на скамейках возле домов... Молодежь, спешащая на учебу и работу... Все это было так похоже на обычный российский город и так неуловимо не похоже, как бывают не похожи близкие родственники.

 Близость войны тоже чувствовалась — среди прохожих часто мелькали зеленые и камуфлированные бушлаты солдат и офицеров. Чинно двигались небольшими группами военные патрули. По дорогам неслись ядовито-зеленые грузовики и БТРы. Даже постовые милиционеры были экипированы, как будто в любую секунду им предстояло вступить в бой.

 Такси проскочило центр города, затем заюлило по узким улочкам окраины. Заехав на неприметную пустынную улицу, машина остановилась.

 — Твоя Комэссарская, — сказал таксист единственную фразу за все время поездки.

 — Отлично, — Сафин протянул ему заранее приготовленную купюру, подхватил свою сумку со сменным бельем и журналистскими аксессуарами и выбрался из салона.

 Уверенным шагом он пересек улицу и зашел в ближайший двор. Так же уверенно прошел вдоль длинного трехэтажного дома, свернул за угол и вышел на соседнюю улицу. Пройдя по ней еще два квартала, Анатолий свернул обратно на Комиссарскую.

 Необходимая квартира находилась в обычном пятиэтажном доме, всесоюзно окрещенном «хрущоба». Выполнив все меры предосторожности (заученные еще с прошлой войны), журналист вошел в грязный, обшарпанный подъезд и не спеша поднялся на третий этаж. На лестничной клетке было темно — либо жильцы экономили электроэнергию, либо скупились заменить перегоревшую лампочку. Впрочем, свет был и не нужен, Анатолий отлично помнил дверь, в которую нужно было позвонить.

 Он на ощупь нашел кругляк звонка и трижды на него надавил, через секунду еще раз. Это был условный сигнал, поэтому дверь открыли сразу. Бронированная дверь снаружи были замаскирована под обычную деревянную, она тяжело отворилась, и на Анатолия уставилась морщинистая, горбоносая физиономия старухи.

 — Меня прислал дядя Джо, — вместо приветствия произнес Сафин, старуха ничего не ответила, лишь сняла с двери цепочку и распахнула ее чуть-чуть шире. Анатолий в этой квартире был не один раз и хорошо в ней ориентировался. Он быстро пересек коридор, зашел в спальню, заставленную убогой мебелью. Подойдя к громоздкому шифоньеру, ухватил его за бронзовую ручку. Несмотря на внешнюю громоздкость и массивность, шкаф легко отошел в сторону, открыв проход в соседнюю квартиру.

 Эта трехкомнатная квартира располагалась в соседнем подъезде, и при необходимости из нее можно было выйти незамеченным. В этой обычной квартире и размещалась конспиративная явка чеченской резидентуры. Постоянного состава здесь не было, за исключением хозяйки (которая, видимо, и была резидентом) и ее сына, двадцатилетнего парня, вечно сидящего за компьютером. Остальные были переменным составом, неизвестно откуда появлялись и неизвестно куда исчезали. В последний раз, когда Анатолий здесь был, в квартире жила молодая чеченка. Через полгода ее показывали по всем программам новостей, говоря о взрыве на железнодорожном вокзале.

 Войдя в квартиру, Сафин негромко поздоровался поместному:

 — Салам аллейкум.

 Хозяйка — грузная, но еще молодая женщина — внимательно посмотрела на вошедшего и коротко сказала:

 — Проходи.

 Несмотря на свои габариты, хозяйка двигалась легко, как будто плыла над полом. Проходя по коридору, она прикрыла дверь в зал. По раздававшимся мужским голосам журналист догадался, что там находится приличная компания.

 Пройдя еще немного по коридору, онисвернули в небольшую, тесную комнатенку. Единственное окно было плотно занавешано, все освещение исходило от работающего монитора. Перед компьютером сидел сын хозяйки.

 Обернувшись на шум, юноша приветливо улыбнулся Анатолию, они были хорошо знакомы.

 — С приездом, — не отвлекаясь от работы, произнес компьютерщик, его пальцы, как акробаты на арене цирка, легко бегали по клавиатуре.

 — Спасибо, — ответил Сафин. В это время принтер выплюнул лист бумаги с ровными строчками текста.

 — Это вам.

 На листке была подробная инструкция поведения журналиста на ближайшую неделю. Будучи педантом, Тимур описал все до мельчайших деталей. Хотя ничего особенного и главное — сложного в инструкции не было. Объехать несколько военных гарнизонов в Грозном, Шали, Бамуте, сделать парочку репортажей о бойцах и командирах. Особое внимание уделить сводному отряду морской пехоты Северного флота. Все...

 Прочитав инструкцию дважды, чтобы ничего не упустить, Анатолий смял листок и хотел его засунуть в карман. Но хозяйка квартиры показала на стол, на котором стояла большая металлическая пепельница со встроенной зажигалкой.

 — Сожгите, — приказала женщина.

 — Да там нет ничего секретного, — пытался отшутиться Сафин, но чеченка не приняла его манеру общения.

 — Сожгите, таков порядок, — настойчиво повторила она.

 — Без проблем, — Анатолий поднес листок к пепельнице, щелкнул зажигалкой и, когда бумага загорелась, бросил ее в пепельницу.

 — У вас усталый вид. Может, кофе? — внимательно глядя на гостя, спросила женщина.

 — Да, — кивнул Анатолий. И добавил: — В вагоне подобралась веселая компания, погудели на славу. К тому же проводница попалась — персик. В общем, вымотался...

 Женщина молча вышла из комнаты. Вернулась минут через пять, держа перед собой на круглом подносе небольшую чашку с густым, ароматным кофе и граненый стакан, паполовину наполненный темно-коричневой жидкостью.

 — Сначала выпейте это, — сказала женщина, кивком головы указывая на стакан. — Это коньяк, натуральный чеченский. После него станет легче.

 Сафин, понимающе кивнув и отставив мизинец, поднес стакан ко рту. В несколько глотков он проглотил терпкий, ароматный напиток. И сразу же из глубин желудка горячая волна понеслась вверх — к лицу, щеки запылали, в глазах появился блеск.

 — Пейте кофе, — командным голосом произнесла женщина. — Затем отправляйтесь в гостиницу и хорошо выспитесь. После этого можете ехать в Грозный. Вам ясно?

 — Есстественно, — прихлебывая горячий кофе, ответил Анатолий, почему-то язык плохо ему повиновался.

 — И запомните главное, — продолжала хозяйка, — в нашем деле пьяный — потенциальная жертва.

 — Уч-т-ту...

 Камера, выделенная Виктору, была метра три на три. Из мебели койка, привинченная к бетонному полу, и небольшой стол, также привинченный к полу. Поверх койки был уложен толстый поролоновый матрас и шерстяное одеяло. Над бронированной дверью висел вмонтированный в стену фонарь в матовом колпаке. Горел он постоянно ровным светом, и через некоторое время уже было не понять, что же сейчас — день, утро, вечер или ночь. Подобное чувство испытывают подводники, находясь закупоренными на долгие месяцы в телах своих субмарин. Но там часы отсчитывают хронометры, давая абстрактное представление о времени суток.

 Впрочем, это неудобство мало волновало Савченко. Перед тем как поместить его в эту камеру, его накормили до отвала макаронами по-флотски, напоили крепким, сладким чаем. У боевиков со снабжением был полный порядок.

  «Так они могут воевать еще лет двести», — подумал Виктор, когда его вели на нижнюю галерею.

 Сейчас, лежа на мягком матрасе, он подложил под голову руки и смотрел на тусклый свет лампы. На какое-то мгновение наступила полная апатия, перед глазами, как в кино, пробегали кадры из прожитой жизни. Родители, школа, семейные торжества с обязательным маминым тортом и чаепитием с бабушкиным «царским» вареньем из крыжовника. Друзья, которые были намного старше его и которые относились к нему как к младшему брату. Сэнсэй, обладатель всевозможных международных наград по карате, Бадун, бывший инструктор «Витязя» и телохранитель, за пьянки отлученный от «тела», Прапор, бывший прапорщик из ЗГВ, тертый жизнью калач и двухметровый верзила Гном, сержант разведки пехоты. Именно Гном, вернувшись с первой Чеченской войны с орденом «Мужества», увидел соседского мальчишку Витю, тщедушного компьютерщика, и стал делать из него мужчину. Подражая Гному, Виктор написал заявление в военкомат: «Желаю служить в морской пехоте Северного флота». Служба... сейчас уже муштра в «учебке», где новобранцев гоняли до седьмого пота, вспоминалась как посиделки в баре.

 «К черту воспоминания», — дернул головой Виктор, как будто отгонял дурной сон, но спазм сжал горло и на глазах появились слезы. Видения из прошлой жизни исчезли. Теперь мозг смог работать в необходимом режиме. Сейчас необходимо было осмыслить сложившуюся ситуацию и решить, как действовать дальше.

 «Начнем с простейшего... По сравнению с тем, что я слышал о чеченском плене, пытках, голоде и зинданах, у меня тут царские условия. Впрочем, как сказал Тимур, я не пленный, я — «вольный стрелок», которому предстоит выполнить «работу», а потом они меня отпустят и даже заплатят, — Виктор улыбнулся. — С трудом верится, что они сами не могут «пришить» своего земляка, боятся кровной мести. Но пока жив исполнитель, всегда существует вероятность выхода на заказчика. Значит, никакого шанса. К тому же обещали заплатить... Как же, заплатят! Замполит рассказывал, как они заплатили украинским наемникам, которым надоело воевать в первую войну. Для того чтобы разоружить, дали денег, а потом отобрали «стволы», вывели во двор и расстреляли. А баксы у покойников оказались фальшивые. В общем, куда ни кинь, всюду клин. Двести процентов, что грохнут».

 Рука нащупала грубое шерстяное одеяло, можно было распустить на лоскуты и удавиться, чтобы не выполнять «работу» для чеченцев.

 «Рожденный самураем всегда должен помнить, что он умрет», — любил часто повторять помешанный на дзенбуддизме и всяких кодексах самураев Сэнсэй.

 — Ерунда все это, — как правило, отвечал ему прирожденный циник Бадун. — Умрут все — и самураи, и ниндзя, и супермены. Только не все сразу. Весь вопрос в судьбе, и что за дурацкие понятия — мы выбираем судьбу. Хрен вам! Это она нас выбирает! И что бы ни делали: воевали или путешествовали — это будет наша судьба. Что на роду написано, то и будет, и от этого никуда не уйдешь. И неважно, кто ты — самурай или говночерпий...

 И Бадун и Сэнсэй, оба оказались правы, погибли в один день, а вместе с ними Гном и Прапор. Они погибли на какой-то заброшенной стройке в перестрелке с бандитами, а он жив. Хотя в ту кашу влезли впятером. Вот теперь и настал его черед.

 Мысли Виктора переключились на своих тюремщиков. Огромный, кровожадный Гонза-Джавдет и утонченный, интеллигентный эрудит Тимур. Впрочем, сила и сноровка чувствовались и в нем. Пожалуй, он был намного опаснее гороподобного толстяка, обвешанного оружием, как тигр против дикого кабана. Это чувствовали и оба чеченца, поэтому Тимур и смотрел на Гонзу свысока. Джавдет, понимая это, делал вид, что ничего не замечает.

 Но в обработке пленного они действовали слаженно, как единый организм — подавляющая мощь одного кровожадного монстра, готового разорвать тебя на куски, и другой, протягивающий руку помощи. Кнут и пряник, смерть или жизнь (хотя такая жизнь тоже смерть, только ненадолго отсроченная). Выбор в этой лотерее невелик, но все же существует. Виктор выбрал пряник, и на его месте так поступило бы большинство.

 «Как там любил рассуждать Сэнсэй о военных древнеяпонских трактатах? Проиграть сражение, чтобы выиграть войну, — Виктор опять и опять прокручивал свои невеселые мысли, но пока ничего придумать не мог. — Меня не убили, кормят, значит, я им нужен. И не здесь, а в Москве, и пока я не выполню предназначенную миссию, до тех пор буду жить. А там посмотрим, как у них получится, что задумали. Главное сейчас — не проявить себя, не показать, что я думаю. Пусть считают периферийным лохом, так легче».

 Решение было принято, теперь следовало отдохнуть, чтобы набраться сил на будущее. Виктор отвернулся к стене, чтобы свет не бил в глаза, и попытался уснуть. Но все было тщетно — эту ночь Стрелок провел без сна.

 Курить по утрам не только вредно, но и противно. Однако вредные привычки намного живучей полезных советов. Проснувшись, Тимур первым делом нащупал сигареты на столе возле кровати. Вытащил из пачки одну из них, но, прежде чем закурить, включил вытяжку.

 Первая стадия операции прошла удачно. Им удалось захватить «языка». Впрочем, понятие «язык» не подходило к пленному, рассказать он ничего не мог, да от него ничего и не требовалось. Главное, чтобы пойманный солдат федеральных войск был физически здоров и не был потенциальным идиотом (патриотом-фанатиком), поэтому для задуманного не подходили офицеры, прапорщики и контрактники.

 Взятый в плен два дня назад морской пехотинец подходил для задуманного как нельзя лучше. Молодой парень — «срочник», не особо умный, брошенный своими же друзьями на «мясо», к тому же почти москвич (из Подмосконья), значит, жертва урбанизации. Ради жизни и денег, которые ему пообещали, выполнит все, что прикажут.

 Глубоко затянувшись, Тимур выпустил струю дыма на решетку вытяжки. На какое-то мгновение он вдруг вспомнил боевиков, погибших при захвате морского пехотинца. Снайпер Сухум, его помощник Гунар и еще два десятка убитых и раненых бойцов. И не просто бойцов, почти все они были его, Тамерлана, соотечественниками, братьями по крови, как говорится. Но такие ощутимые потери его почему-то не волновали, главное — достигнуть результата, ныполнить первую функцию, чтобы в будущем поэтапно завершить сложную многоходовую операцию.

 «Наверное, это настоящий профессионализм, когда отбрасываешь всякую шелуху, типа родовых корней, ради главного, ради по-настоящему великой цели».

 Затушив окурок о дно пепельницы, Тимур поднялся с кровати и до хруста потянулся, широко зевнул, подумав: «Неплохо было бы выпить кофе». Но здесь это было несбыточной мечтой.

 Умывшись и почистив зубы, Тамерлан оделся и вышел из своего бокса. Сейчас наступило время завтрака, нужно было успеть поесть, чтобы потом заняться непосредственными делами, время не ждало.

 Пройдя по коридору, он неожиданно наткнулся на Гонзу. Толстяк с заклеенной переносицей поджидал его в одном из поворотов галереи.

 — Салам аллейкум, дорогой Тамерлан, — Джавдет бросился навстречу Тимуру, обхватил его за плечи и, прижав к себе, поцеловал того в небритую щеку. — Завтракать идешь, да? — задал он вопрос. И тут же сам на него ответил: — Я тоже, идем вместе!

 — Идем, — согласился Тимур, а про себя подумал: «Жаль, что эту зануду морпехи не грохнули».

 После утреннего намаза и завтрака начать работу с пленным Тимур не успел — его вызвали к президенту.

 Президентский бокс не шел ни в какое сравнение с той бетонной коробкой, в которой поселили Тимура. Огромное помещение было полностью завешано яркими ворсистыми коврами, мебель из натуральных пород дерева, заставленная дорогой посудой, музыкальной аппаратурой. В углу стоял мощный персональный компьютер «Пентиум-3».

 «Не слишком ли роскошно для партизана?» — отметил про себя московский резидент.

 Из соседней комнаты, отгороженной цветной ширмой, вышел президент. Он был в полувоенном френче, галифе заправлены в хромовые сапоги, на голове красовалась неизменная каракулевая шапка, подчеркивающая отопыренные уши.

 Обменявшись рукопожатиями и объятиями, президент указал на стоящий в стороне широкий топчан, покрытый ярко-красным ковром.

 Когда они сели, Ушастый немного помолчал и произнес:

 — На нас обрушилось еще одно горе...

 «Опять, наверно, кто-то из полевых командиров попал в засаду», — подумал Тимур, прекрасно понимая, что если бы федеральные войска обнаружили бункер, то обстановка внутри подземной крепости была бы несколько другой.

 — Что случилось? — наконец спросил он, разумно решив, что пока он не задаст вопрос, склонный к театральным эффектам Ушастый не скажет ни слова.

 — Сегодня ночью на мине подорвался Мирзо, — проговорил траурным голосом президент. — Он вел караван с оружием и людьми. Самый опытный из проводников-разведчиков. Мирзо никому не доверял, двигался по одному ему известному маршруту. И вот на тропе оказалась противопехотная мина. Направленным взрывом убило Мирзо, трех «индейцев», которых он за собой тащил, и командира арабов-добровольцев. Ранило нескольких человек и лошадей. Скорее всего, тропу обнаружила разведка русских и на всякий случай заминировала. Вот Мирзо и попался...

 Тимур молчал, размышляя про себя: «Война — комбайн смерти, и рано или поздно все в него попадем. Хуже всего го, что она выкашивает сейчас тех немногих, кто, кроме профессионализма, был еще и патриотом. На смену им приходят безграмотные (в военном деле) крестьяне и арабские наемники, которым по большому счету плевать на Чечню, а воюют лишь потому, что ничего другого не умеют делать...»

 Не дождавшись реакции Тамерлана, президент проговорил:

 — Есть мнение торжественно похоронить Мирзо и командира арабских добровольцев здесь, в горах. После войны мы устроим мемориал в честь павших героев...

 «Заговорил прямо как во времена коммунистического застоя: «есть мнение», чье мнение? Гонзы? Бабая? Так им наплевать, что будет с их трупами, не говоря уже о других. Или, может, это мнение тех прихлебателей, которые гордо себя называют «Генеральный штаб фронта сопротивления»?.. Так кого интересует их мнение, шакалы. Скорее всего Ушастый мне это говорит для того, чтобы включить в список положительного мнения на увековечивание памяти павших героев. Сколько их еще будет павших, и к тому же неизвестно, будет ли победа. Удастся ли принудить Россию к новому Хасавюрту?» Но уже в следующую секунду Тимур откинул эту мысль, как крамольную. Если он сам не верит в победу повстанцев, тогда к чему было затевать проведение операции? Зачем нужна была гибель бойцов Джавдета, зачем нужен был тайный переход по горам (с риском быть изнасилованным одичавшими «индейцами). Можно было преспокойно жить в Москве, ждать сообщений с гор и оттуда наблюдать за течением боевых действий в Чечне. Но он приехал, значит, уверен в успехе операции, потому что все учтено.

 — Когда намечена процедура похорон? — наконец произнес Тимур, поняв, что президент ждет его ответа.

 — Мы положили трупы в ледник. Когда соберутся бригадные генералы, тогда торжественно и похороним павших.

 Тимур вышел от президента через полчаса, внимательно выслушав прожекты на тему процедуры похорон. Все это напоминало уже немного подзабытые траурные советские церемонии, естественно, с национальным колоритом. Подобное мероприятие Ушастый хотел запечатлеть на видео, но резидент его отговорил, мотивируя тем, что на пленку могут попасть не только лица полевых командиров (которых Ушастый с пафосом называл бригадными генералами), но и фрагменты местности. И если подобная кассета попадет в федеральную разведку, то не исключено, что чекисты смогут из этих фрагментов сложить картину. Тогда можно ожидать всего...

 Немного подумав, Ушастый согласился с его мнением. Подземные галереи, подобно запутанным лабиринтам, тянулись на десятки километров, где несведущему человеку ничего не стоило заблудиться. Чтобы избежать подобной неприятности, за Тамерланом Гафуровым был закреплен молодой парень, хорошо ориентировавшийся в здешних переходах.

 Высокий, худощавый проводник с лицом, покрытым редкой черной растительностью, был человеком неразговорчивым. Выслушав, куда надо попасть московскому гостю, он молча разворачивался и шел. В этот раз они пересекли центральную галерею, вышли к подъемному крану и стали подниматься вверх. Винтовая металлическая лестница под ногами гудела и мелко дрожала всем своим стальным телом.

 Тусклый свет от вмонтированных в стены продолговатых светильников напоминал пунктир, позволявший лишь видеть сами светящиеся плафоны, но не чрево колодца.

 Тимур уверенно шел за проводником, время от времени поглядывая" через перила вниз. Там была такая же подсвеченная бездна, которая почему-то неудержимо влекла взор резидента, и он через каждые пять-шесть ступенек снова и снова смотрел вниз. В эрудированном мозгу неожиданно вспыхнула цитата бессмертного Фридриха Ницше: «Если долго смотреть в бездну, то со временем понимаешь, что бездна смотрит на тебя». Неожиданно Тимур ощутил влекущую силу бездны...

 Дальше он шел, глядя только вверх и видя при этом узкую спину в дешевом камуфляже. Наконец они достигли верхней галереи, лестница упиралась в широкую бетонную площадку, огороженную перилами из грубо сваренной арматуры. Вход в галерею прикрывала стальная дверь — переборка с замком в виде большого колеса. Ухватившись за колесо, проводник уверенно стал его вращать — раздался приглушенный щелчок и дверь поддалась.

 Верхний ярус, или первая галерея, находился в нескольких метрах от поверхности. Местные остряки окрестили его «последний рубеж обороны». Здесь размещалась охрана (они жили не в индивидуальных боксах, как в центральной галерее, а в кубриках на пятьдесят человек), склады с боеприпасами и продовольствием. Боевики, находившиеся здесь, не ходили на задания, они считались президентской гвардией, и их основной задачей была охрана бункера главного командования повстанческих сил. Боевики покидали подземелье лишь для того, чтобы сменить в «секретах» своих товарищей. И в случае обнаружения федеральными войсками командного пункта все свободные от несения караульной службы должны будут занять места в специально оборудованных огневых точках, чтобы сражаться до конца. В случае обнаружения другой альтернативы у рядовых боевиков не было.

 Верхний ярус представлял собой более просторный коридор с более ярким освещением. Это обусловливалось большим количеством людей, находящихся там. Хотя коридор был почти пуст. Время после утреннего приема пищи служило для повседневной подготовки.

 Проводник провел Тимура через коридор, потом они свернули в какой-то малоприметный аппендикс, в конце которого находилась большая деревянная дверь с толстым войлочным покрытием.

 Отворив дверь, молодой человек первым пропустил Тимура, сам зашел следом, плотно притворил за собой дверь и, скрестив руки на груди, замер, как статуя. Его миссия была завершена.

 Помещение, куда зашел Тимур, оказалось стрелковым тиром: просторный, длиной около пятидесяти метров и высотой не менее пяти. В конце стены было установлено десять ростовых фигур — мишеней, выкрашенных в ядовито-зеленый цвет. Мишени были установлены на специальные тележки, управляемые при помощи тонких тросов, что позволяло регулировать дистанцию между стрелком и мишенью. На противоположной стороне от тира были установлены широкие столы, сваренные из металлического уголка, предназначенные для разборки-сборки, чистки и перезарядки оружия. На одном из столов сидел Джавдет, болтая своими непомерно толстыми ногами.

 — Все готово? — спросил Тамерлан, глядя в противоположную от Гонзы сторону. Там висела стокилограммовая боксерская груша, установлена «шведская стенка», деревянная макивара, на полу расстелено татами.

 — Все в полном порядке, — откровенно зевая, ответил Джавдет. — Мальчишку сейчас приведут...

 В следующее мгновение дверь отворилась и внутрь буквально влетел пленный морской пехотинец, вслед за ним вошли двое гвардейцев. Оба высокие, широкоплечие, бородатые. Головы обоих венчали зеленые береты с эмблемой государства Ичкерия. На поясах, среди подсумков, висели длинные кавказские кинжалы. Оба бородача были вооружены «АКС» со складывающимися прикладами.

 Гвардейцы, прикрыв за собой двери, стали по бокам, взяв оружие на изготовку.

 — Доброе утро, Виктор, — Тимур подошел к пленнику и протянул ладонь. Морпех пожал протянутую руку без восторга и раболепства, как-то безразлично. Да и весь его вид был каким-то отрешенным. Тимур считал себя неплохим психологом и прекрасно понимал его состояние. Все-таки плен (пусть даже такой комфортабельный) — мощный психологический барьер, который пленнику приходится преодолевать, смирившись с этой мыслью.

 — Надеюсь, наш вчерашний договор остался в силе? — спросил резидент, разглядывая Виктора.

 — Да вроде не было повода отказываться, — пожал плечами тот.

 — Прекрасно, тогда перейдем к подготовительной стадии...

 Тимур подал знак Джавдету, тот соскочил со стола и отошел в сторону, кивком головы указав гвардейцам на пленника. Те понимающе кивнули — теперь при первом же неверном движении Виктора они сделают из него решето.

 Подведя Виктора к столу, накрытому рогожей, Тамерлан, подобно фокуснику, сорвал материю. На оцинкованной поверхности лежало шесть пистолетов. И каких! Настоящая классика автоматического карманного оружия. Пистолеты были выложены по размерам, первым лежал «маузер», за ним «стечкин», дальше «кольт» — пехотный, одиннадцатого года, «парабеллум», «ТТ», и, наконец, коллекцию завершал «Макаров», «ПМ», оружие нынешних офицеров. Все оружие было боевым и далеко не новым, на «маузере» пооблетало воронение, и он смотрелся, как старый шелудивый пес. У «стечкина» от непрерывного автоматического огня ствольная коробка от перегрева стала черной с синим отливом. У «кольта» треснули деревянные накладки на рукоятке, и какой-то умелец их перетянул прозрачным скотчем. Хищный профиль «парабеллума» был весь попорчен оспинами ржавчины. Скорей всего этот пистолет попал в Чечню от «черных следопытов», промышлявших поиском и реставрацией оружия времен Второй мировой войны. «ТТ» и «ПМ» выглядели ничуть не лучше остальных.

 Тимур специально подобрал такую коллекцию, его весьма интересовало поведение пленника. Несмотря на внешнюю покорность, он все же был морским пехотинцем и был взят в плен не на базаре или за забором части, когда бегал в самоволку за водкой. Его взяли в разведдозоре после продолжительного боя, он прикрывал отход остальных (случайно, заставили или...).

 Выставленная коллекция, джентльменский набор заставит учащенно биться сердце любого мужчины. Увидев такой «салат», любой мужик захочет подержать какой-нибудь образец, а взяв в руки, захочет подергать затвор, пощелкать курком, хотя бы просто прицелиться. Вот тогда по манере пользоваться этим самым оружием Тимур и поймет, что за птица попала к ним в сети.

 Но пленник никак себя не проявил, он абсолютно безразлично глядел на портативные машины для убийства.

 — Ну, какой выбираешь? — наконец не выдержал Тимур.

 Виктор пожал плечами.

 — Да я с этими штуками не умею обращаться. С автоматом, гранатометом могу, пробовал стрелять из пулемета. А с пистолетом обращаться не приходилось...

 — Автомат с гранатометом не подходит, — задумчиво произнес резидент, пленник прошел предложенный тест блестяще. Настоящий лох-деревенщина, одним словом — «срочник». Но все же что-то настораживало Тимура, может, то, что пленник слишком блестяще прошел тест. Оставался еще один способ проверить, не играет ли с ним морпех в «кошки-мышки», выдавая себя за лоха непутевого.

 — Ладно, пойдем от простейшего, — Тимур взял из разложенных пистолетов крайний, невзрачный «Макаров». — Пошли со мной.

 Они вышли на огневую позицию, оборудованную всем необходимым для стрельбы стоя, с колена, лежа и даже для упражнений по прикладной акробатике.

 Тамерлан встал у подзорной трубы, установленной на массивной треноге. Затем вытащил из кармана картонную коробочку с патронами, вытряхнул несколько штук на ладонь.

 — Вот тебе три пробных, — вставив в обойму три блестящих бочонка, вогнал обойму в рукоятку и, передернув затвор, подбросил пистолет и тут же лихо его поймал за ствол, протянув Виктору. Тот взял оружие, крепко зажав рукоятку в ладони.

 — Какая мишень?

 — Третья слева.

 Он поднял пистолет, прикрыл левый глаз, стал целиться, но его остановил голос Тимура:

 — Сними с предохранителя!

 Большой палец правой руки нащупал флажок предохранителя на ствольной коробке и с силой стал давить на него.

 Предохранитель снимается вверх, а не вниз, это не автомат, — раздраженно произнес резидент, подумав про себя: «Они там вообще с ума посходили — таких олухов берут в разведку!»

 Наконец Виктор справился с предохранителем и тут же три раза надавил на спусковой крючок — раздалось три сухих щелчка, но выстрелов не последовало. Этот «Макаров» и не должен был стрелять, из него заранее извлекли боек, для того чтобы проверить, что будет делать пленник, заполучив в свои руки боевое оружие с патронами. Но пленник не попытался кого-то застрелить, взять заложников или хотя бы самому застрелиться. Он выполнил только то, что от него требовалось.

 — Нехорошо, — произнес Тимур, забирая испорченный пистолет. И тут же вытащил из кармана штанов другой, «ПМ». — Попробуй этот...

 На этот раз под сводами тира загремели выстрелы, гулко ударив по барабанным перепонкам, и без того спертый воздух наполнился кислым запахом сгоревшего пороха.

 — Ну-ка, ну-ка, — резидент припал к окуляру подзорной трубы, стараясь отыскать попадания в мишень. Тщетно — указанная мишень оставалась девственно целой, как и ее соседи слева и справа.

 — Ничего страшного, надо подтянуть мишень, — наконец произнес он и, взявшись за валик, стал подтягивать мишень ближе.

 Пока Тимур устанавливал мишень, к ним подошел Гонза.

 — Ну, как наш крестник? — спросил он по-чеченски.

 — Исполнительный, но в цель пока не попал, — признался Тимур.

 — Как же он мог попасть, если пистолет держит, как пастух палку. Если его кто-то увидит на пленке, в жизни не поверят, что это специально подготовленный убийца.

 — Да, — согласился с толстяком резидент, для задуманного им плана требовалось, чтобы камеры слежения зафиксировали киллера, ликвидировавшего Бахрама Джамбекова, именно на этом и строился весь расчет его операции. — Он должен правильно держать оружие, правильно с ним передвигаться. Вообще, выглядеть он должен на все сто процентов.

 — Ты думаешь, я слишком силен в этой науке? — Джавдет отрицательно покачал головой. Действительно, чему мог научить бывший шашлычник?

 — А кто может нам помочь?

 — Обратись к личному охраннику президента. Его готовили на специальных курсах, он эти штучки знает, как я маринад для баранины.

 — Хорошо, — согласился Тимур. Вытащив из кармана несколько пачек с патронами, он протянул их Гонзе. — Я пойду искать этого «учителя бальных танцев» для нашего мальчика, а ты его дрессируй, пусть привыкает к оружию. Может, научится попадать в мишени...

 — Хорошо, подрессирую, — согласился Джавдет.

 Прежде чем покинуть тир, Тамерлан подошел к гвардейцам, стоявшим у входа, и спросил, указывая на татами:

 — У вас кто-то занимается боевыми противоборствами?

 — Зачем тебе это надо? — спросил один из боевиков, длинноволосый горец с неприятным скуластым лицом. Второй даже не удостоил московского резидента взгляда.

 — Решил поспарринговать, чтобы не зарастать жиром, — откровенно сказал Тимур.

 На лицах горцев промелькнула ехидная улыбка.

 — Хорошо, завтра мы тебе приведем противника.

 Больше говорить было не о чем, и Тимур направился к выходу. Его проводник, как тень, последовал за ним. Уже в дверях они услышали глухие выстрелы «ПМ».

 Позиция была великолепной — невысокий холм, устланный пышной периной прошлогоднего сена. Поверх сена была постелена прорезиненная плащ-палатка. Сверху лежал толстый войлочный коврик. Лежать на таком сооружении было тепло и мягко. Тем более когда одета в теплый спортивный костюм на байковой подкладке, на ногах теплые сапоги на цигейке. А над головой, пусть еще слабо, но все-таки уже по-весеннему нежно греет солнце.

 Лариса лежала, широко раздвинув ноги, оперевшись локтями на войлочный коврик, ее руки обхватили замысловатой формы, поэтому очень удобную, пластиковую ложу карабина «манлихер». Подняв на лоб черные солнцезащитные очки, она зажмурила левый глаз, а правым наблюдала через оптику за мишенью.

 Это была особая мишень.,.

 Чтобы мишень после первого удачного выстрела не рухнула, ее насадили на стальной штырь с бетонным основанием.

 Лариса наконец сделала все поправки на прицеле, затем, поймав силуэт в перекрестье прицела, затаила дыхание и плавно потянула за спусковой крючок. Карабин с выставленными сошками, упертыми в землю, при выстреле дернулся, несильно ткнув стрелка в плечо. От попадания мишень закачалась. Графиня отработанным до автоматизма движением передернула затвор, досылая патрон в патронник, затем снова поймала в прицел мишень. Снова выстрел, и вновь закачался пригвожденный манекен, вновь летит в сторону еще горячая гильза и снова патрон в патроннике.

 Отстреляв пять патронов, Лариса быстрым четким движением вынула пустой магазин, тут же достала из ниши полого приклада запасную обойму, и снова зазвучали выстрелу.

 Через пять минут манекен под градом пуль развалился на кусочки — осталась только пара ног в солдатских штанах, из которых торчали рваные обрубки пластикового торса. Отстреляв приготовленные боеприпасы, девушка поднялась во весь рост и взмахнула рукой с зажатым в ней красным платком. Сразу же из укрытия выскочили двое солдат-«срочников» и бросились опрометью к разбитой мишени.

 Здесь, на почти заброшенном полковом стрельбище, «новые русские» были желанными гостями. За хруст долларов военные могли предоставить желающим не только армейские мишени и боевое оружие. Любители экзотики и обладатели толстых кошельков пользовались предоставленным шансом.

 Лариса не любила армейское оружие, оно было для нее слишком тяжелым и громоздким, но знакома она была с ним не понаслышке. Хотя и не обошлось без коммерческой сделки — Лариса приобрела у начальника стрельбища цинк пулеметных патронов с бронебойными пулями. Сами патроны к «манлихеру» не подходили, но ей нужны были лишь пули, подходящие по калибру к карабину. В моменты душевного дискомфорта хозяйка модного бутика любила, запершись на кухне, перезаряжать оружие. Кропотливая работа, требующая внимания, как правило, отвлекала от грустных мыслей.

 Вытащив из нагрудного кармана длинную тонкую сигарету коричневого цвета, Лариса закурила, потом села на войлочный коврик и стала разбирать карабин. Как когда-то говорила Лайма: «Оружие любит, чтобы его лелеяли, то есть чистили и смазывали. Тогда оно тебя не подведет». И оно ее не подводило.

 Вытащив затвор, Графиня отстегнула пустой магазин и все это положила перед собой на клеенчатый чехол. Затем достала тонкий стальной шомпол, навинтила на него щетку-«ерш». Тонкие пальцы молодой женщины пробежались по ребрам рифленого ствола. Налив на щетку оружейного масла, она ввела шомпол в отверстие ствола и стала интенсивно двигать вперед-назад. Все это ей казалось очень эротично, хотя в мозгу почему-то вспыхивали фрагменты прошедшей войны, в которой ей довелось принять участие.

 Остервенело двигая шомполом, она наблюдала, как к холму не спеша приближаются «срочники». Две фигурки буквально плыли по желтому морю прошлогодней сухой травы. Лариса, глядя на них, зажмурила левый глаз, невольно подумав: «Эх, был бы у меня такой карабин тогда, насечек было бы намного больше».

 — Вы — настоящая амазонка, Лариса Николаевна, — неожиданный возглас прервал ее размышления. Не прекращая чистить ствол, Лариса медленно повернула голову, за ее спиной стоял краснолицый, с отвислым пивным брюхом и красными, воспаленными глазами мужчина. Начальник полкового стрельбища был истинным ценителем Бахуса. — Лариса Николаевна, зачем вам надо пачкаться в масле? Одно слово, и мои «пингвины», — майор кивком указал на приближающихся солдат, — языками вылижут вам винтовку. Вы ведь к ним так добры...

 Лариса действительно в каждый свой приезд угощала солдат, еще мальчишек, колбасой, печеньем, сгущенкой. Это не было актом доброты и покаяния за убитых таких же мальчишек на первой Чеченской. Нет, все было намного прозаичнее. Она, как радивая хозяйка, подкармливала скот перед забоем, в глубине души надеясь, что время забоя наступит очень скоро.

 — Да нет, не надо мальчиков тревожить, я сама справлюсь.

 — Ну конечно, вещь-то у вас импортная, так сказать, эксклюзивная. Не то что наши примитивные «калаши».

 Лариса промолчала. Закончив чистить ствол, отложила карабин и принялась за затвор.

 — Может, кофе с коньячком? — произнес начальник полигона слащавым голосом казарменного донжуана и тут же извлек из кармана своего бушлата плоскую флягу.

 — Спасибо, нет, — ответила Лариса. Она отвлеклась от чистки оружия и внимательно посмотрела на офицера. Сейчас она вспомнила другого, того, что лежал посреди улицы в Грозном с простреленными руками и ногами. Истекал кровью и беззвучно матерился, но на помощь никого не звал, понимая, почему снайпер еще с ним возится.

 «Интересно, если бы из тебя сделать «кавказский крест», небось визжал бы как свинья, требуя, чтобы спасли, хотя это стоило бы жизни сотни таких мальчишек», — с милой улыбкой на лице подумала Лариса.

 Военный по-своему оценил эту улыбку.

 — Что же, может, все-таки по маленькой?

 — Нет. Я за рулем, и мне уже пора ехать, — отрезала женщина, принявшись собирать смазанный карабин. Подошли солдаты, продемонстрировав каску и бронежилет мишени. Каска представляла собой одну сплошную дыру с рваными краями, вокруг которой раскинулось с десяток одиночных отверстий.

 Зеленая ткань бронежилета тоже была утыкана точками впившихся и сплющенных о титановые пластины пуль.

 — Великолепные результаты, — внимательно посмотрев на продырявленные атрибуты солдатской экипировки, одобрительно произнес начальник стрельбища. — Чувствуется великолепная спортивная подготовка.

 Лариса улыбнулась, рассказ о ней, как спортсменке, был хорошо подготовленной легендой.

 Сложенные плоские сошки четко встали на свое место, слегка уплотнив ложу «манлихера». Закрыв линзы оптики, она легко уложила карабин в пластиковый футляр, выполненный в виде большого плоского чемодана.

 Один из солдат, отбросив в сторону испорченную каску, подхватил у Ларисы футляр, другой поспешно стал собирать атрибуты снайперской лежки. Мальчики знали, за что старались.

 — Всего хорошего, — молодая женщина попрощалась с майором, еще раз представив, как она распяла бы его на «кавказском кресте».

 — Очень жаль, что не пришлось попить кофию с коньяком, — напоследок с явным сожалением произнес начальник стрельбища. Но Лариса уже его не слушала, в сопровождении двух солдат она прошла к своей машине.

 Футляр с карабином положила в тайник на дне багажника «БМВ», сверху заложила войлочным матом и плащ-палаткой. Опустив крышку багажника, Лариса вытащила из кармана сторублевую банкноту.

 — Держите, ребята, купите себе сигарет.

 Когда довольные солдаты удалились в сторону казармы, она села за руль и включила зажигание. До встречи с Джамилей оставалось два часа, времени вполне достаточно, чтобы заехать домой и переодеться во что-то поприличнее.

 Кафе-кондитерская было небольшим, светлым помещением. Огромные стеклянные витрины были до отказа заполнены всевозможными тортами, пирожными, кексами, рулетами, печеньем. За прилавком, подобно гигантским сахарным головам, важно стояли дородные белокожие матроны в белых кружевных передниках и накрахмаленных наколках. Они тут были и за продавцов, и за официанток.

 Лариса и Джамиля заняли дальний столик, чтобы посетителям меньше бросались в глаза шрамы чеченки.

 — Два кофе и пару эклеров, — произнесла Лариса, когда возле их столика всплыла «сахарная голова».

 — Что-то еще? — спросила матрона. Услышав отказ, она важной походкой царицы не спеша удалилась.

 — Какие новости? — спросила Лариса, выложив на столик из своей сумочки пачку сигарет, зажигалку, косметичку, в которой по старой привычке она держала деньги и кредитные карточки.

 — Да какие новости... — Джамиля пожала плечами. — У меня новостей не бывает. Живу, как гора, без новостей, и разрушить меня может только время.

 — Ну, зачем же так пессимистично, — произнесла Лариса, доставая из пачки сигарету.

 — А что же мне остается еще делать? — горько улыбнулась Джамиля, шрам на ее щеке налился кровью и стал похож на толстого дождевого червя. — За годы, что воевала, я собирала себе приданое, потому что больше мне не на кого рассчитывать. Собирала копейку к копейке. Думала, муж никогда куском хлеба не попрекнет. Берегла девичью честь, чтобы не было стыдно. И что теперь? Денег нет, все тело в шрамах, как у старого волкодава. Одна честь и осталась... Только кому она нужна, когда невеста похожа на Квазимоду. Нет у меня здесь судьбы, а там, на войне, я буду делать то, что у меня лучше всего получается.

 Подошла официантка, аккуратно поставила на столик фарфоровые чашечки, сахарницу и тарелку с эклерами.

 Джамиля, положив две ложки песка, потянулась за пухлым, политым шоколадной глазурью эклером.

 Лариса, закурив, наблюдала за подругой, которая с аппетитом уплетала пирожное. Несмотря на почти тридцатилетний возраст, Джамиля все еще оставалась ребенком, которого только и научили нескольким патриархальным постулатам (типа калым и девственность), да еще стрелять без промаха. Умение стрелять пригодилось на войне, а вот все остальное...

 Неожиданно Джамиля оторвалась от еды и внимательно посмотрела на подругу, потом произнесла:

 — А тебя не тянет туда?

 Ее иссиня-черные глаза, до этой минуты безжизненно тусклые, мгновенно вспыхнули и заискрились, как два черных бриллианта. В этом сиянии Лариса неожиданно ощутила странный магнетизм, ее сердце учащенно забилось. Еще недавно встретив искалеченную девушку, она дала себе слово больше с ней не встречаться. Но прошло всего несколько дней, и Ларисе снова захотелось увидеться с Джамилей. Что это, тяга к общению с боевой подругой, жалость к ее увечью или все-таки магнетизм черных кавказских глаз?

 Две недели, как Тимур уехал в Чечню, она просто с ума сходила от тоски. И встреча с Джамилей была сейчас отдушиной для нее.

 — Мне по ночам снится война, — наконец произнесла она. — Мой друг на днях поехал туда. Но мне он даже думать запретил о Чечне...

 — Хорошо, когда есть кому о тебе заботиться, — тоскливо произнесла Джамиля, ее искристый взгляд снова угас.

 Решение возникло само собой. Лариса затушила окурок, одним глотком выпила уже остывший кофе и, глядя в упор на подругу, спросила:

 — Чем сегодня вечером занимаешься?

 — Как обычно, ничем. Может, телевизор посмотрю...

 — Слушай, а давай завалимся в какой-нибудь ночной клуб и, как сейчас говорят, оттянемся по полной программе, — предложила хозяйка бутика.

 Лицо молодой чеченки смущенно вспыхнуло.

 — Ты что, с моей внешностью, — заикаясь, произнесла девушка.

 — А что, — не сдавалась Лариса, — это же ночной клуб, а не аристократический. Там полумрак, светомузыка, никто ничего не заметит. Да и по большому счету всем плевать друг на друга, каждый занят только собой.

 — Но я не... — Джамиля пыталась найти причину отказаться, но Лариса ничего не хотела слушать.

 — Прекрати, боишься согрешить, но ты сама только что сказала, что в этой жизни тебе ничего не светит. Согрешить против веры, но ты едешь на войну, а погибшим за веру все грехи прощаются.

 За последние годы Лара, мечтая о браке с Тимуром, сильно поднаторела в вопросах ислама.

 — Так и умрешь, ничего не узнав в этой жизни.

 Последний аргумент оказался наиболее веским. Черные глаза Джамили вновь вспыхнули огнем, на лице появилась саркастическая улыбка, и она с вызовом произнесла:

 — Я согласна.

 Дороги были размыты, и тяжелые армейские грузовики «Урал-375», переваливаясь с боку на бок и грозно рыча, двигались вперед.

 Анатолий Сафин, выряженный в армейский бушлат, тяжелый бронежилет и кевларовую каску, сидел в кузове грузовика на каких-то ящиках, тюках, коробках. Вокруг него расположилось около десятка солдат внутренних войск. По возрасту еще мальчишки, они почему-то не выглядели детьми. Обветренные лица, вокруг глаз ранние морщины от прищура, никто не шутит, оружие у всех в руках на изготовку, кто-то курит, спрятав сигарету в ладонь.

 «Война — школа ускоренного взросления», — мелькнуло в голове журналиста. В этот раз за время посещения Чечни он посетил несколько блок-постов, комендатур, временных отделений внутренних дел. Везде одно и то же — измотанные, обозленные люди, ночные обстрелы, подрывы техники и засады возле населенных пунктов. На всю свою жизнь Толик натерпелся страха, тут же была не только угроза получить пулю снайпера или разлететься на сотню кусков при подрыве тяжелого фугаса. Был страх того, что кто-то из тех мужиков-федералов, которые его радушно принимали, выставляя на стол все, что есть в НЗ, кормили и поили (водкой, коньяком, спиртом), узнает в нем журналиста, который в прошлую войну «ходил в гости» к чеченцам, брал интервью у их полевых командиров и усиленно хаял тех, с кем воевали боевики.

 Видя угрюмые лица бойцов, получавших ранения, терявших друзей на этой войне, Сафин прекрасно понимал, что его ждет, если вдруг узнают его. Хотя это и был полный бред, все репортажи писались только для газет и то под псевдонимом. Все равно на сердце было неспокойно, а если сам по пьяни проговорится? Но Толик пил горькую с угрюмыми мужиками и не пьянел, потому что был сплошным оголенным нервом. Он молча ненавидел этих сильных и обозленных людей, в душе лелея надежду, что еще посчитается с ними. За весь свой страх, ужас и головную боль.

 Широко зевнув, он потянулся, раскинув руки, затем оторвал от нагретого собственным телом ящика свое седалище и выглянул за обшитый железнодорожными шпалами борт грузовика.

 Вокруг тянулся все тот же унылый пейзаж — черные стволы голых деревьев, черная размокшая земля. Кое-где островки серой высохшей прошлогодней травы, нависшие мрачные горы, вершины которых плотно закрывали тяжелые свинцовые тучи. Ранняя весна — не самая прекрасная пора года.

 — Куда вылез, блин! Не знаешь, что голову может оторвать, — один из бойцов ухватил Сафина за бронежилет и швырнул его обратно на ящик.

 «Быдло», — мысленно обругал солдата журналист и тут же подумал, что в первую войну с ним никто из чеченцев не вел себя так. Они были не то что вежливы или корректны, но дорожелательны и гостеприимны это уж точно. Яркий кавказский колорит плюс шашлыки и домашнеевино, — все это способствовало налаживанию отношений.

 Чеченцам необходимо было завоевать доверие средств массовой информации и международного общественного мнения. Пока шла война, им это было нужно, когда война закончилась Хасавюртом, надобность в журналистах отпала. Многих журналистов взяли в заложники, требуя с родственников, издательств и телекомпаний солидные выкупы.

 Сафин после всех перипетий вряд ли взялся бы за старое. Как говорится, своя рубашка ближе, но в данном случае у него был «гарантийный талон» в лице Тимура Гафурова, он обеспечивал его безопасность, сводил с нужными ему полевыми командирами и даже иногда доставал ценные документы, потом из всего этого получались сногсшибательные статьи. Он талантливо преподносил слитую ему информацию, хотя по большому счету «уши заказчика» спрятать не удавалось.

 Профессионалы, замечающие эти уши, и окрестили Анатолия «сливным бачком».

 «Бездари, завистливые бездари», — мысленно отвечал зубоскалам Сафин. Впрочем, собственные прозвища его меньше волновали, нежели собственная судьба. От природы человек неглупый, за годы учебы и работы он развил свои аналитические способности достаточно, чтобы не только писать статьи, но и понять: Тимур ему помогает, защищает и щедро платит, пока ему это выгодно, пока он нуждается в «сливном бачке». А если нужда отпадет, что тогда? Ведь игра идет по большому счету...

 «Ладно, пока рано об этом думать», — остановил себя Сафин. Новый заказ Гафурова сулил ему неплохие барыши... Пока он следовал его инструкциям: объезжал гарнизоны федеральных войск, осталась последняя «точка» — сводный батальон морпехов Северного флота.

 «Надо выяснить, чего хочет Тимур, а потом уже решать, насколько это для меня чревато. Пока не выполню свою миссию, они меня не тронут. Значит, соскочить у меня время есть», — решил для себя Сафин, засовывая руки в карманы бушлата, в горах промозглая сырость студила пальцы.

 В расположении морской пехоты прибывшего с караваном журналиста встретили не так, как на других «Точках». Из высокого начальства оказался только замполит — помощник командира батальона по воспитательной части. Сам комбат вместе с начштаба были на совещании у командующего группировкой. Заместитель командира батальона убыл в одну из рот, расположенную за пределами базы.

 Замполит — высокий и худой — сидел в штабном бункере, пил горячий чай из граненого стакана в подстаканнике из нержавейки и читал только что доставленную прессу. Увидев вошедшего Сафина, он оторвался от своего занятия и внимательно оглядел его.

 — Журналист Анатолий Сафин, — почти по-военному представился вошедший, протягивая майору командировочное предписание и журналистское удостоверение. Изучив предъявленные документы, замполит расплылся в самой доброжелательной улыбке.

 — Очень хорошо, Анатолий, что вы приехали к нам. Давно, давно пора писать о морской пехоте. Можно подумать, морских пехотинцев здесь и вовсе нет, а между тем мы одни из первых, вышвырнув бандитов из Дагестана, вступили в Чечню...

 — Да, да, — кивая, соглашался Сафин, для большей убедительности он вытащил портативный диктофон и, включив на запись, поставил его на стол.

 Появление записывающего устройства майор воспринял как сигнал к началу торжественной речи.

 — Если говорить откровенно, то по большому счету именно морская пехота острее карающего меча, который несет гибель сепаратистам. Скажите, кто в самый трагический момент боев за Грозный в первую кампанию вошел в город, чтобы выровнять положение? Мы, морская пехота. Кто штурмовал президентский дворец? Мы, морская пехота.

 Анатолий решил немного подыграть майору.

 — А вы и в первую кампанию здесь воевали?

 — Мг-м, — крякнул замполит. И негромко произнес: — Нет, — и тут же нажал кнопку «Стоп». Чтобы в дальнейшем избежать несостыковок, пояснил: — Я вообще-то до недавнего времени служил начальником гарнизонного Дома офицеров. Вы же знаете, идет сокращение. До пенсии мне не хватает выслуги, вот и предложили. Я согласился, а что? Год за три, соответственно жалованье плюс боевые, имеет смысл во всех отношениях...

 — Ясно, — кивнул Анатолий, снова нажимая на запись.

 — Наши бойцы — настоящие воины, — майор уже сориентировался и снова был «на коне». — За две кампании десятки моряков были награждены орденами и медалями, также среди них есть представленные к высокому званию Героя России.

 «Еще больше было покалеченных и убитых, которых в цинковых гробах отправили домой», — с непонятным злорадством подумал Сафин, но вслух произнес другое:

 — Ну а пример привести можете?

 — За примером дело не станет, — радостно произнес майор, он как будто с самого начала разговора ждал этого вопроса. Набрав полные легкие воздуха, он во всю мощь крикнул: — Дежурный!

 Через минуту в кабинет вошел двухметровый боец с красной повязкой «Дежурный по штабу» и тремя лычками на погонах.

 Прежде чем вошедший успел открыть рот, майор приказал:

 — Быстро разыщи мне лейтенанта Кудрина.

 -- А чего его искать, он в кабинете начальника штаба, стенгазету рисует, — пробасил морпех.

 — Так позови.

 Еще через минуту в кабинет вошел молодой человек в форме, но без ремня, что делало его не очень-то похожим на военною, а выглядывающие из закатанных рукавов обнаженные и забрызганные гуашью руки только усиливали это впечатление.

 — Разрешите войти, товарищ майор?

 — Да, да, входите, Артем Валентинович, — замполит поднялся со своего кресла. И, указывая на вошедшего, сказал, обращаясь к гостю: — Вот, прошу любить и жаловать, наш герой. Совсем недавно разведгруппа под командованием лейтенанта Кудрина уничтожила отряд чеченских террористов, который значительно превосходил численностью наших разведчиков. За этот бой лейтенант представлен к ордену «Мужества» и внеочередному воинскому званию. Кроме того, командование решило его рекомендовать для направления на учебу в академию. Нужно продвигать молодых перспективных офицеров.

 Лейтенант молчал, скромно потупив глаза в земляной пол бункера. А Сафин, глядя на него, подумал: «Что-то он не похож на героя-головореза, а больше на красную девицу».

 Замполит помолчал, давая возможность что-то сказать «виновнику», но лейтенант ничего не говорил. И снова Анатолию пришлось выравнивать ситуацию, он извлек из-под бушлата фотоаппарат и предложил:

 — А давайте, я сфотографирую героя?

 — Да вы что? — Майор даже подпрыгнул на месте.

 — А что? — Журналист изобразил на своем лице наивное непонимание.

 — Чувствуется, что на войне вы в первый раз. Ведь чеченские боевики поклялись мстить тем, кто отличился в боях с ними, — назидательно произнес помощник командира батальона по воспитательной части. Потом, взглянув на разведчика, сказал с раздражением: — Идите, лейтенант.

 Было видно, что Кудрин не оправдал надежд замполита. Когда лейтенант вышел из кабинета, Сафин неожиданно предложил майору:

 — А давайте пройдемся по лагерю, побеседуем с отличившимися бойцами. Сделаем несколько снимков... — Увидев свирепый взгляд офицера, поспешно добавил: — Ничего конкретного, самые общие фотографии. Ну, чтобы украсить статью. Вы же не хотите, чтобы статья была о вашем батальоне, а фотографии десантников или омоновцев?

 — Не хочу, — честно признался замполит. Он снял со стула бушлат, висевший на спинке, набросил на плечи и сказал: — Ну, пошли, посмотрим, что можно сфотографировать...

 Два часа они бродили по территории батальона. За это время Сафин успел записать две полные кассеты интервью с морскими пехотинцами. Сделать десяток снимков (полевая кухня, солдатские палатки, заготовка дров бойцами и тому подобное). В принципе эти снимки никто не заказывал, Анатолий их делал специально для себя, как доказательство проделанной работы. Неожиданно слух журналиста привлек странный звук.

 — Что это? — спросил он.

 — А, это, — замполит, прислушавшись, махнул рукой, — «вертушка». Видимо, комбат с начальником штаба возвращаются с совещания.

 — А вертолет что, потом вернется назад?

 — Да, в Гудермес. Нас часто обстреливают, поэтому летуны здесь не остаются...

 — Вы бы не могли посодействовать, чтобы меня взяли на борт? — в наглую обратился к замполиту Анатолий.

 — А как же интервью с командиром и ужин? — растерялся замполит.

 — Понимаете, не думаю, что ваш комбат расскажет мне что-то новое... Тем более фотографировать все равно нельзя, и к тому же такой редкий шанс — на несколько дней раньше оказаться в Москве. Ведь журналистика — это в первую очередь горячие новости...

 — Да, да, я понимаю, — кивнул майор. Он действительно все понимал и был полностью согласен с репортером, но тем не менее на душе остался неприятный осадок.

 Личный телохранитель президента был немного выше среднего роста, абсолютно лысый, имел толстую бычью шею и покатые плечи борца. Несмотря на свой вес, он на удивление легко двигался, держа перед собой оружие, кувыркался, прыгал, ползал, крутил «колесо», при всем этом стрелял и еще умудрялся попадать.

 Этот охранник с внешностью бегемота и грацией кошки был приставлен к пленнику в качестве инструктора. Он не испытывал к пленнику ни ненависти, ни жалости, просто выполнял свою работу — показывал, как надо двигаться, как правильно держать оружие.

 Многое из того, что показывал инструктор, Виктор уже знал. Бадун был выпивохой, но бывший телохранитель был неплохим спецом и часто потешал друзей рассказами, а иногда и показами из тактики бодигардов. Как говорится, мастерство не пропьешь.

 Виктор старательно выполнял то, что ему показывали. Конечно, это было топорно, далеко от идеала. Что и должно было подтвердить, что он — лох, «святой хлебопашец», от которого нечего было ждать подвоха. Только так можно было заставить врага расслабиться, потерять бдительность и тогда попытаться вырваться.

 Самым опасным в комбинации Виктора был Тимур, он не верил пленному и всякий раз устраивал ему проверки, пытаясь определить, насколько пленный сломался и покорился своей судьбе. Ему предлагали на выбор пистолеты, давали оружие с боевыми патронами. Безмолвно подстрекая, «бери и попытайся что-то предпринять, может, тебе и повезет».

 Но давным-давно, когда он еще был хилым, длинношеим с оттопыренными ушами подростком, не знал ни Бадуна, ни Сэнсэя, а Гном был просто парнем из соседнего подъезда, Виктор до дыр зачитывал шпионские романы, в глубине души надеясь, что сам когда-то станет разведчиком и будет так же ловко дурачить врагов, пытающихся его разоблачить. Уже став относительно взрослым, он даже не мог себе представить, какую шутку с ним сыграет судьба.

 Как бы то ни было, выйти из сложившейся ситуации он мог, только переиграв врага. В первый день, отстреляв мимо мишени (специально) полсотни патронов, он получил от Джавдета увесистую оплеуху и выслушал лекцию, как надо стрелять, чтобы попадать в мишень. После этого из каждой отстрелянной обоймы на бумаге мишени оставалось одно-два пулевых отверстия. К вечеру Гонза даже улыбнулся, считая себя неплохим тренером, чего он, правда, не мог сказать о своем воспитаннике, считая его безнадежным валенком.

 Утром следующего дня Виктора снова привели в тир, в дальнем углу на татами шел поединок двух бойцов. Все присутствующие собрались вокруг ковра и с любопытством, а кто и с азартом, наблюдали за боем. Виктору, подгоняемому охранниками, не оставалось ничего другого, как присоединиться к зрителям.

 В центре татами подобно двум танцорам двигались по кругу бойцы. Оба обнаженные по пояс, в широких спортивных штанах, в свете ламп был виден выступивший на их мускулистых телах пот. В одном из дерущихся Виктор узнал Тимура, другой, ширококостный с массивной челюстью, большими надбровными дугами и маленькими колючими глазками был ему незнаком. Но, судя по тому, как здоровяка возгласами поддерживали президентские гвардейцы, нетрудно было догадаться, что он из этого отряда.

 Здоровяк, выставив перед собой руки, пытался по-медвежьи обхватить противника. Но Тимур уверенно держал дистанцию, нанося противнику длинные боксерские удары. Не все удары достигали цели, но те, что попадали, звучали глухо, как в бетонную стену. И все же это не останавливало противника, он пер и пер, как танк. Тимуру снопа приходилось, пританцовывая, отходить и снова наносить удары. Мало-помалу гигант стал уставать, его движения замедлились, руки то и дело под собственной тяжестью опускались. Гигант тяжело дышал, через каждые несколько шагов он делал короткую остановку, чтобы перевести дыхание. Одной такой остановкой и воспользовался Тимур. Он резко сократил дистанцию и нанес прямой удар ногой в грудь... Дальше шла экзекуция, сравнимая разве что с избиением младенца. Через минуту все было кончено — верзила рухнул на спину, а Тамерлан замер над ним с высоко поднятыми руками.

 Шум, до этой минуты сопровождавший поединок, стих. Несколько гвардейцев из толпы зрителей подхватили бесчувственную тушу борца и потащили его к выходу. К Тимуру подошел Джавдет, похлопал его по мокрому от пота плечу и показал в знак восхищения большой палец.

 — Наш Али от сидения в бункере совсем зарос жиром, — переговаривались между собой гвардейцы. — Поэтому и бьют его все кому не лень.

 Толпа постелено рассосалась, и дальше снова началась подготовка пленника. Несколько часов Виктор стрелял из пистолета, на этот раз, правда, на мишени была приклеена большая фотография. Портрет уже немолодого чеченца с волевым лицом, отдаленно напоминающим лицо иракского лидера.

 Джавдет по-прежнему был недоволен, хотя и признавал, что прогресс все же есть, но слишком большой разлет.

 «Естественно», — подумал про себя пленник, он собирался всаживать в мишень каждую четвертую-пятую пулю, и не дай бог, чтобы они были рядом.

 После стрельбы пришел телохранитель, в течение часа Савченко стоял неподвижно, стараясь держать правильно пистолет. Потом два часа учился правильно передвигаться по коридору, лестнице.

 На вопросы Виктора, когда он будет тренироваться в кувырках со стрельбой по мишени, охранник лишь улыбнулся и сказал:

 — Тебе это не надо.

 Потом пришел Тимур, он был свежевыбрит и выглядел бодро, как будто вернулся с лекции, а не после жесткого спарринга.

 У Гафурова с собой была толстая папка, из которой он достал ворох фотографий и длиннющую «портянку» — план какого-то строения. Разложив все это на оружейном столе, он стал показывать и объяснять. Оказалось, что и фотографии и проект являются одним целым, это усадьба, где скрывается Бахрам Джамбеков, которого Виктору придется «работать». А потому он должен все изучить до мельчайших подробностей.

 Поздно вечером его, уставшего от стрельбы и измученного зубрежкой, вернули в камеру, предварительно накормив сытным обедом.

 Завалившись на свой лежак, пленник облегченно вздохнул и прикрыл веки. Пока тело отдыхает, необходимо нагрузить мозг по полной программе. Прожит еще один день в плену, надо его проанализировать. В мозгу замелькали кадры увиденного. Поединок на татами, продырявленные мишени, Джавдет с задранным большим пальцем, фотографии виллы. Гладко выбритый, благоухающий французским парфюмом Тимур.

 «Интеллектуал, — Виктор снова и снова возвращался к своему главному противнику, интуитивно чувствуя, что он во всем этом ключевая фигура, — психолог, пытается интеллектом задавить, афоризмы рассказывает. Нашел чем удивить, да я сам с десяти лет собираю афоризмы. Кроме Кожевникова, знаю еще и Пифагора, который сказал: «Много знаний не есть ум». Вот так... А Брюс Ли еще лучше сказал: «Мало знать, нужно еще уметь знания применять». Ну а что я знаю? Несмотря на то что я стреляю из рук вон плохо, Джавдет больше ругается для профилактики, чем для дела. Выходит, что я должен просто стрелять. Для чего убивать время, расходовать патроны, изнашивать пистолет. Ерунда, бред какой-то получается».

 Виктор повернулся на бок, продолжая думать о своем. Телохранитель три часа дрессировал, как держать пистолет, как с ним двигаться. Но даже не подумал показать, как доставать из-под одежды оружие. А про элементы прикладной акробатики сказал просто: «Тебе это не надо». То есть получается, что надо лишь уметь держать оружие и ходить с ним на изготовку. Более чем странно. Теперь Тимур...

 Виктор открыл глаза и сел на постель, мысль о своем главном противнике сняла усталость как рукой. У него перед глазами стоял спарринг. Он анализировал его технику и тактику.

 Тимур был в хорошей физической форме, удары — как руками, так и ногами, были молниеносны, но именно арсенал боевых приемов был ограничен. «Несколько ударов ног, затем они повторяются в разной последовательности. Наверняка в запасе есть один-два приема бросковой техники и удушающих приемов. Типичный набор шпиона: несколько приемов, доведенных до автоматизма. Весьма эффективно против простых обывателей или посредственного противника».

 Сэнсэй говорил, в этом случае можно противопоставить разнообразие ударов, финтов. То, чего противник не знает. Чем шире диапазон, тем беспощадней будет враг...

 Мысли еще не сформировались в мозгу Виктора, но он уже поднялся с постели. Его подсознание знало, что делать.

 Тело приняло устойчивую стойку, и он стал выполнять като.

 Като, в переводе с японского — бой с тенью. То, к чему на тренировках Виктор относился с прохладцей, сейчас стало самым главным. Только этот бой был не с тенью, а с противником, и имя его — Тимур.

 Как ни ждал Анатолий Сафин встречи с Тимуром, все-таки она произошла для него неожиданно. Покинув Чечню, он выехал в Ставропольский край. Откуда его снова переправили в Чечню. Почти неделю он с группой боевиков своим ходом бродил по горам. Это для Анатолия было в диковинку, раньше вели прямо в лагерь того или иного полевого командира, теперь все было по-другому...

  «Путают следы», — наконец догадался Сафин и тут же сообразил: раз такие предосторожности, значит, ведут в какое-то особое место.

 Последний привал он помнил смутно, разведчики расположились на небольшой поляне у быстрой мелководной речки. Боевики расстелили плащ-палатку, разложили нехитрую снедь. Старший достал из своего рюкзака бутылку водки, граненый стакан. Наполнив его на четверть прозрачной жидкостью, протянул стакан Сафину:

 — Пей!

 Анатолий хорошо знал местные обычаи — раз угощают, значит, надо пить. Опрокинув содержимое стакана в рот, он одним глотком проглотил разящую сивухой «самопальную» водку. В желудке вспыхнуло адское пламя, а лицо передернула страшная судорога. Видя эту гримасу, чеченцы дружно рассмеялись. Старший, указывая на разложенную снедь, добродушно сказал:

 — Закусывай, русский.

 Сафин потянулся к разломанной на части курице и тут же рухнул лицом вниз на плащ-палатку.

 Сон был ужасным, Анатолию казалось, что его опутывают щупальца гигантского спрута, их объятия душили, потом он кубарем катился по склону горы... То взмывал ввысь и несся на гигантской карусели, и все вокруг стремительно проносилось мимо него, то опять летел в бездну.

 Проснулся Сафин, ничего не помня, от жуткой головной боли, рот пересох так, что нельзя было пошевелить языком. По привычке Толик опустил руку с кровати, где он обычно всегда ставил бутылку с минеральной водой или пивом. Но, кроме пары ботинок, там ничего не оказалось, и вместо ковра оказался шершавый бетон. Только сейчас до журналиста стало доходить, что он не в Москве и не у себя дома.

 Открыв глаза, он несколько минут смотрел в потолок.

 Потом тяжело вздохнул и оторвал голову от постели. Проделал он эту операцию крайне осторожно, справедливо полагая, что голова в данный момент — это драгоценный сосуд из тончайшего стекла.

 Мутным взглядом Сафин обвел помещение — оно ему было абсолютно незнакомо. Впрочем, в эту минуту журналисту было совершенно на все наплевать — в полуметре от кровати, на столике стояла полулитровая бутылка из темно-коричневого стекла с красочной этикеткой «Боржоми». С проворством рассвирепевшей кобры Толик метнулся к столу, схватил бутылку и, срывая в кровь кожу на пальцах, оторвал пробку. Искрящийся шипучий напиток с клокочущим звуком перелился из бутылки в глотку, а оттуда в желудок журналиста, обильно орошая газированной минералкой пересохшие внутренности.

 Поставив на стол опустевшую бутылку, Толик смачно и громко отрыгнул, снова завалившись на постель, забыв про свою бесценную и хрупкую голову.

 Сейчас в его кладезе воспоминаний и размышлений не было ни одной мысли на тему, где он и что с ним.

 «В конце концов какой-то результат да будет», — решил журналист. Он попытался заснуть, надеясь, что сон притупит адскую головную боль, но из-за этой боли сон не шел.

 Около часа Анатолию пришлось промучиться, прежде чем дверь отворилась и в бокс вошел Тимур Гафуров. Его лицо заросло густой щетиной, но светилось, как всегда, лучезарной улыбкой.

 — С приездом, дорогой, — поприветствовал гостя чеченец.

 — Тимка, это же свинство с твоей стороны, поить гостя «паленой» водкой, как какого-то бомжа, — вместо ответного приветствия начал ругаться Анатолий.

 — Это не водка, — пояснил Тимур, перестав улыбаться. — Это клофелин.

 — Но зачем же...

 — Потому что ты находишься не в лагере какого-то полевого командира, а в правительственном бункере. Так сказать, святая святых нашего движения. Соответственные и меры предосторожности.

 — Зачем же надо было меня сюда тащить? Могли поговорить в каком-нибудь нейтральном месте.

 — В Москве, например, — вставил Тимур.

 — А хотя бы в Москве, — согласился Сафин.

 — Нет, дорогой, слишком много поставлено на карту. Поэтому мы будем говорить о делах здесь.

 «То есть, если я не соглашусь с их предложением, есть шанс, что я отсюда не выйду, чтобы сохранить тайну предстоящей операции», — подумал Анатолий. А вслух сказал:

 — Ну и что за мероприятие намечается?

 — О делах потом, — ответил Тамерлан, — сперва выпьем, закусим. Как положено встречать гостя...

 — Надеюсь, на этот раз без клофелина?

 — Без клофелина, — хохотнул хозяин бокса, доставая из шкафа консервы, копченые шпроты, голландскую ветчину, колбасу, банки с соленьями. Чувствовалось, что Тимур к встрече подготовился основательно. Разложив на столе продукты, он протянул Анатолию широкий охотничий нож из нержавеющей стали и сказал:

 — Давай, похозяйничай тут, а я сейчас вернусь

 Он вышел из бокса, а Сафин, взявшись за нож, хорошо натренированным движением еще со студенческой поры быстро вскрыл консервы, потом стал нарезать колбасу. Когда-то это был дефицит, и если мать где-то доставала, то берегла палку колбасы до большого праздника, чтобы потом нарезать ее тонкими ломтиками. Именно с тех пор Анатолий любил хорошо подсушенную, в меру соленую с нежными, тающими во рту кусочками сала, колбасу.

 Через минуту вернулся Тимур, в руках он держал плотный полиэтиленовый пакет. Заперев на замок и щеколду бронированную дверь, он достал из пакета бутылку армянского коньяка, лепешку лаваша и большую пластмассовую бутыль с минеральной водой.

 Наблюдая за предосторожностями друга, журналист злорадно улыбнулся, и было от чего. Нынешние боевики были уже не те воюющие абреки. Теперь в войне появилась идеология, носящая название «ваххабизм», одно из наиболее радикальных направлений ислама. За употребление продуктов, содержащих свинину, а также алкоголь, Тимур мог получить основательную взбучку.

 Наконец стол был сервирован, как последний штрих к натюрморту. Тимур поставил возле бутылки с коньяком два пластмассовых стаканчика и, разломив лаваш пополам, одну половину протянул Анатолию, другую положил возле себя. Затем, на правах хозяина, свернул коньячную пробку и на две трети наполнил стаканчики темно-коричневой жидкостью. Помещение тут же наполнилось ароматом выстоянного виноградного напитка.

 — За встречу, — поднял свой стакан Тимур, он любил употреблять алкоголь в соответственном оформлении.

 — И за плодотворное деловое сотрудничество, — добавил Сафин. В конце концов, он здесь не ради встречи с однокурсником. Они выпили — марочный коньяк вспыхнул в желудке приятным огнем.

 Щеки журналиста мгновенно запылали алым цветом, как яблоки на снегу. Головная боль начала стихать, во всем теле появилась легкость. Анатолий ухватил пальцами ломоть нежно-розовой ветчины и, положив на кусок лаваша, сунул ее в рот и начал с жадностью жевать.

 Тимур, в отличие от гостя, закусив маринованным огурцом, к еде не прикоснулся. Сунув в рот сигарету, он прикурил и, пуская дым через ноздри, наблюдал, как Сафин жадно хватал продукты со стола руками и тут же совал их в рот. Кроме того, проявляя свой зверский аппетит, он громко чавкал и пыхтел.

 — У тебя что, руки болят? — набив полный рот, не совсем членораздельно спросил Толик.

 — Не понял? — удивленно переспросил Тимур, забыв шутку студенческих лет.

 — Наливай, говорю, — пояснил свою мысль гость.

 — А-а...

 Снова выпили, Тимур по-прежнему ничего не ел. Сафин наконец набил свою утробу. Расслабленно облокотившись спиной о шершавую стену бокса, он обратился к Тамерлану:

 — Тим, дай закурить.

 Тот подвинул пачку сигарет и лежащую на ней зажигалку. Сафин прикурил, задрав голову к потолку, выпустил вверх струю дыма и произнес расслабленно:

 — Как говорил Иван Васильевич, тот, что меняет профессию, лепота.

 Московский резидент, наблюдая за журналистом, безошибочно определил, что последствия отравления клофе-лином прошли и Сафин сейчас в благодушном настроении, с ним уже можно работать.

 — Ну что, по третьей и перейдем к делам? — спросил Тимур, гость кивком великодушно разрешил ему опустошить бутылку.

 Они снова выпили, потом еще немного покурили, после этого Тимур затушил окурок и произнес бесстрастным деловым тоном:

 — Теперь о деле.

 В течение получаса Гафуров посвящал Анатолия Сафина в детали тщательно разработанного плана. В течение разговора он время от времени наблюдал за реакцией гостя. Сперва в глазах журналиста исчезла алкогольная расслабленность, ее сменил профессиональный интерес. Но вскоре животный страх вытеснил журналистский интерес. Тимуру не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, откуда произрастает этот страх. Одно дело ездить по приглашениям к полевым командирам и писать гневные статьи о федералах или хвалебные пасквили о боевиках (в зависимости от заказа). И уж совсем другое самому принимать участие в оперативной разработке, целью которой является ликвидация. Даже без политики хватит надолго сесть по криминальным статьям.

 Анатолий неожиданно ощутил жуткую жажду, сейчас он меньше всего думал о статьях Уголовного кодекса. Внезапно он понял, что после этого дела он станет лишь нежелательным свидетелем.

 — Что-то непонятно? — закончив изложение плана, спросил Тимур.

 — Непонятно только одно, — медленно проговорил Анатолий, стараясь при этом не смотреть в глаза собеседнику. — Моя задача вскрыть акцию по ликвидации перебежчика российскими спецслужбами. Так для чего мне следовало ехать сюда, мотаться по гарнизонам? Я ничуть не хуже написал бы статью, сидя в Москве...

 — Конечно, — согласился Тимур, — только в этом случае возникает много ненужных вопросов. А так выходит, что информацию о ликвидации журналист получил после командировки в «горячую точку». Пока проверял ее, ликвидация произошла. Никто к тебе не сможет придраться. Это первое. Второе, на базе отдельного батальона морской пехоты ты был?

 — Конечно, — поспешно подтвердил Анатолий. И для большей убедительности добавил: — Я там полкассеты снимков наделал.

 — Хорошо, впоследствии они пригодятся для создания верной картинки. Дело в том, что наш главный «исполнитель» — пленный морпех из этого батальона.

 — Почему сразу не сказал? — искренне возмутился Сафин. — Я бы навел о нем справки.

 — Это излишне, — отмахнулся Тимур. — Там ведь тоже не дурачки командуют, кроме того, есть разведка и особый отдел. Все это могло создать лишние хлопоты.

 — Хорошо, — согласился журналист. В конце концов, это задумка чеченцев, пусть что хотят, то и делают. Его волновал другой вопрос. — Что произойдет с исполнителем?

 — Он погибнет сразу, как только выполнит порученное задание, — честно признался Тамерлан.

 — А со мной? — Сафин, задав этот вопрос, уставился в лицо бывшего сокурсника, ныне работодателя.

 — Ты создашь мощную сенсационную бомбу и продашь какому-нибудь информационному агентству. То, что получится грандиозный скандал, можешь не сомневаться, — ответил спокойно Тимур. На его лице не промелькнуло никаких эмоций, он говорил правду, а не выкручивался.

 — Ну а после «взрыва» этой сенсации мне не понадобится скоропостижно погибнуть, как выполнившему свою миссию?

 — Мы платим тебе пятьдесят тысяч баксов, потому что ты помогаешь нам осуществить нашу программу-максимум. Когда ты ее выполнишь, нам крайне важно, чтобы рупор «свободолюбивого народа» был в целости и сохранности, хотя бы для того, чтобы в будущем воспользоваться твоим «золотым пером». И к тому же ты главный наш свидетель в причастности к ликвидации российских спецслужб. Которые, кстати, не тронут тебя, потому что их интерес в твоей гибели будет виден невооруженным взглядом. Они будут искать доказательства обратного. Но им это вряд ли удастся, потому что после твоей «бомбы» слишком многие полетят со своих мест. А ты сможешь обратиться в посольство США с просьбой дать политическое убежище из страха мести спецслужб. И будь уверен, дадут.

 — Черт, как же я этот вариант не просчитал? — почти шепотом произнес Анатолий. Чеченцам убивать его действительно не с руки. А вот политическое убежище — это реальный шанс. Тогда можно рассчитывать на Пулитцеровскую премию, после которой он спокойно может засесть за книгу, а еще лучше, за сценарий для Голливуда. А это уже совсем другая жизнь.

 Несколько секунд Сафин молчал, Тимур по его отрешенным глазам видел, что он что-то лихорадочно соображает. Наконец Толик вернулся в реальность и, подмигнув хозяину бокса, весело произнес:

 — Знаешь, друг Тимка, а не придать ли нам твоей операции красочное литературно-правдивое оформление?

 — Готов выслушать любые предложения, — усмехнулся Тимур.

 Три недели, проведенные в плену у боевиков, не прошли для Виктора зря. Каждое утро его вели по винтовой лестнице в тир, где он, изображая «косорукого урода», по-прежнему стрелял мимо мишени. Косолапо передвигался с пистолетом и зубрил наизусть расположение усадьбы и внутренних помещений. По вечерам, когда его запирали в камере, он до седьмого пота по четыре часа тренировался, отрабатывая наиболее эффективные приемы и связки. Только далеко за полночь он ложился на лежак и засыпал тяжелым сном без сновидений.

 За три недели тренировок его тело вернуло прежнюю форму, четко обозначив рельеф мышц, хотя лицо осунулось и под глазами появились темные круги. Джавдет, контролирующий пистолетную стрельбу, заметил перемену в пленнике, истолковав ее по-своему:

 — Кормят тебя хорошо, дают много отдыхать. Почему худеешь, как узник Бухенвальда? Боишься?

 — Боюсь, — честно признался Виктор.

 — Вах-х, не джигит, — брезгливо сказал Гонза, протягивая пленнику заряженный пистолет. Больше он не обращал внимания на худобу Савченко.

 Этим утром было все как всегда. Двое автоматчиков из президентской гвардии привели его в тир. Невозможность унижения или физического рукоприкладства к пленному сделала конвоиров немного человечнее, они время от времени заговаривали с ним, и вскоре Виктор уже знал, что одного из них зовут Хохи, а другого Имрам.

 В тире находился один Гонза Холилов, он сидел на металлическом столе, оперевшись правой рукой на толстую ляжку, деревянная кобура с «маузером» лежала под рукой. Косматая борода, тяжелый взгляд из-под мохнатых бровей делали его похожим на киношного басмача, от которого можно было ждать лишь мучительной казни. Но вместо объявления смертного приговора Джавдет произнес следующее:

 — Сейчас тебя отведут в баню, помоешься, побреешься, наденешь чистое белье. Потом продолжим тренировки.

 Все те же двое конвоиров провели Виктора по длинному коридору в самый конец, где размещалась просторная душевая, рассчитанная на два десятка человек.

 Это было настоящее блаженство, снять пропитанное после многодневных тренировок белье, встать под струи теплой воды и мылиться дешевым стирочным мылом, смывая с пеной грязь, пот и усталость. После душа пришлось заняться своей внешностью. Для этого пленнику выделили станок безопасной бритвы и потрепанную щетку-помазок, в качестве пены для бритья служил все тот же кусок грязно-коричневого мыла.

 Трехнедельная щетина отросла до размеров короткой бороды. Лезвие бритвы, скованное рамками станка, подобно ножу хлебоуборочного комбайна, срезало щетину, оголяя кожу лица. После каждого раза станок приходилось раскручивать и промывать под проточной водой, потом снова скручивать и опять бриться.

 «Вот если бы Джавдет решил избавиться от своей бороды, представляю, как бы ему пришлось помучиться», — неожиданно подумал Виктор и невольно улыбнулся.

 Наконец с бритьем было покончено. Ополоснув лицо холодной водой, Савченко вышел в раздевалку. Вместо его лохмотьев, пропитанных потом, на длинной скамье лежала стопка чистого белья, рядом с ней находилась вторая стопка камуфлированной формы, поверх которой он увидел тельняшку и черный берет морского пехотинца.

 — Одеваться, — приказал Хохи, безразлично глядя на обнаженную фигуру пленника, тем временем Имрам раскрутил станок безопасной бритвы, проверяя, на месте ли лезвие.

 Быстро облачившись в легкое хлопчатобумажное белье, тельняшку, Виктор взялся за форму. Армейский камуфляж был новый, как говорят, «с нуля», если его решили переодеть именно сейчас, возникал вопрос: для чего? Показать западным журналистам, вот, дескать, как мы обращаемся с захваченными пленниками? Ерунда получается, для чего его готовили? Убить перебежавшего чеченца. В таком случае все это накроется медным тазом. А может, их планы изменились?..

 Прийти к какому-нибудь логическому решению Виктор не успел — раздался гортанный голос Хохи:

 — Поторопись!

 Намотав байковые портянки, Виктор быстро всунул ноги в хромовые сапоги, тут же обнаружив, что обувь ему подобрали по размеру.

 После бани Савченко не повели обратно в тир. Они прошли по коридору в один из малозаметных отростков, потом поднялись по широкой бетонной лестнице на высоту примерно третьего этажа панельного дома. Заслонка стальной двери автоматически отворилась, выпуская Виктора и его конвоиров в черный зев штольни. Едва дверь закрылась, огромный длинный коридор погрузился в кромешную темень. Сразу щелкнули предохранители на автоматах конвоиров, потом вспыхнули два фонаря, мощные пучки света пробили темноту, обозначив направление.

 — Вперед, — скомандовал кто-то из конвоиров.

 Виктор шел между двумя лучами фонарей, не обращая внимания на те фрагменты, что выхватывал из тьмы электрический свет. Его сейчас больше интересовало, почему автоматчики сняли оружие с предохранителей только после того, как закрылась бронированная дверь. Безалаберность и халатность отметались сразу — в президентской гвардии были опытные бойцы.

 Просто-напросто конвоиры его провоцировали, им было запрещено трогать пленника, вот они и давали ему шанс попытаться завладеть оружием, а потом, в целях «самообороны», всыпать по первое число.

 Насчет того, смог бы он завладеть автоматом или нет, Виктор даже не думал, прекрасно понимая, что в любом случае его отсюда живьем не выпустят.

 По штольне гулял легкий ветерок, приятно холодящий только что выбритые щеки Савченко, из чего можно было сделать еще один вывод — они направляются к выходу из подземелья.

 Они прошли километр или около того, когда из темноты неожиданно раздался грозный окрик:

 — Стоять!

 Все трое замерли, в следующую секунду вспыхнул яркий свет десятка ламп дневного света, развешанных на стенах штольни. Впереди оказался опорный пункт, выложенный из прямоугольных железобетонных блоков. Внутри было установлено три крупнокалиберных пулемета, кроме того, имелись бойницы для дополнительного оружия. Возле каждой такой бойницы был установлен самодельный железный ящик с полками для боеприпасов. Подобного типа сооружения строили и федеральные войска, называя их блок-постами. Внутри опорного пункта, кроме Тимура и Джавдета, оказалось два десятка боевиков, половина из которых, как и Савченко, были одеты в армейский камуфляж, на головах красовались черные береты.

 «Твою мать, — мелькнуло в голове Виктора, — неужели Тимур задумал напасть на базу батальона, а меня использовать как отмычку для прохода через КПП?»

 Он неожиданно почувствовал, как защемило сердце, к горлу подступил ком, теперь наступила ситуация, когда надо на что-то решаться.

 Но решиться на активные действия он не успел. К нему подошел Тимур, скептически оглядев пленника, он произнес:

 — Неплохо... — Потом добавил: — А ну, пошли за мной.

 Они прошли в глубь опорного пункта, где один из углов был занавешен маскировочной тканью. Отбросив материю, Тимур пропустил внутрь Виктора, после чего вошел следом.

 За перегородкой оказался еще один человек, явно гражданское лицо. По возрасту ровесник Тимура, а висевший на груди фотоаппарат с огромным профессиональным объективом подсказывал, что это журналист. За его спиной было развешано большое белое полотнище с изображением перекрестия двух флагов, государственный триколор и военно-морской с голубым андреевским крестом. Флаги были довольно талантливо нарисованы, даже с близкого расстояния трудно отличить от настоящих. Над флагами большими черными буквами красовался лозунг — «Привет из Чечни».

 — Становись, — Тимур указал в направлении плаката. Когда Виктор подошел к нарисованным знаменам, Тимур на манер фокусника извлек из-за спины автомат. Новый «АК-74» с оранжевым пластмассовым магазином поблескивал при свете люминесцентных ламп вороненой сталью.

 — Держи его как на присяге, — приказал Тимур, сейчас он уже не выглядел своим рубахой-парнем, а выглядел жестким работорговцем. Виктор перекинул через шею ремень, взял автомат двумя руками, прижимая к груди.

 — Вот так, — неожиданно воскликнул до сих пор молчавший незнакомец. Он поднял фотоаппарат, направив на Савченко черный глаз объектива, потом негромко сказал: — Улыбочку, — и нажал на кнопку пуска. Мигнула фотовспышка. — Еще разочек...

 «Странно, — подумал Виктор, — для чего они все это устроили. Не собираются же они эти фотки отсылать моему командованию. Или...» Гадать, что на уме у чеченцев, было делом безнадежным, оставалось только ждать. Хоть в чем-то должны были они проявить свои намерения.

 После съемок у флага Виктора вывели за пределы опорного пункта, уже на выходе он заметил, как двое боевиков с остервенением рвали полотно. Из этого можно было сделать первый вывод — натюрморт с «флажками» специально для него сделали, ради этих двух фотографий.

 В сопровождении двух десятков боевиков Виктор прошел по туннелю несколько сот метров. Неожиданно они наткнулись на глухую стену, которая впоследствии оказалась ширмой из плотной ткани. Двое боевиков отодвинули полог, чтобы остальные смогли выйти наружу.

 Небольшая поляна размером с футбольное поле надежно пряталась в ложбине, окруженная со всех сторон горной грядой.

 Виктор наконец-то мог надышаться свежим воздухом — впервые за недели своего заточения, где приходилось дышать спертым воздухом, со всевозможными примесями плесени, сырости и испарениями человеческого пребывания.

 Кровь, насыщенная кислородом, буквально ударила в голову. Несколько минут Савченко стоял, покачиваясь, как пьяный, потом, облегченно вздохнув, огляделся по сторонам. Что-то знакомое показалось ему в окружающем пейзаже. Нет, на этой поляне он никогда не был. Знакомой показалась полоса препятствий, в простонародье «тропа разведчика», с набором барьеров, ям, траншей, подвижной дорожки с несколькими ростовыми мишенями и щитами для метания холодного оружия. В стороне от «тропы разведчика» было установлено несколько турников, длинная низкая скамья с металлической перекладиной для качания пресса, бетонная площадка с установленной в центре самодельной штангой.

 Не надо было служить в разведке морской пехоты, чтобы догадаться — здесь готовили диверсантов, их еще называли — «коммандос». Судя по высокой прошлогодней траве, выгоревшей до белизны мамонтовых костей, этим лагерем давно не пользовались.

 — Ну, что же, думаю, можно начинать, — оглядев площадку, громко произнес незнакомец с фотоаппаратом. Тимур что-то крикнул по-чеченски, боевики, одетые, как и Виктор, в камуфлированную форму и черные береты морских пехотинцев, развернувшись в цепь, стали вытаптывать траву, создавая небольшую площадку.

 — Ты бы пока снял бушлат и ремень, — предложил Виктору фотограф. Савченко не стал ждать, когда ему повторит «предложение» Тимур. Снял бушлат, ремень, бросил все на траву и, немного подумав, сверху на бушлат положил берет.

 Вытоптанная площадка получилась пять на пять метров. Смятая трава еще хранила природную упругость и пружинила под ногами.

 — Очень хорошо, — снова произнес фотограф, он поднес к лицу аппарат и некоторое время выбирал наиболее подходящий ракурс. Потом громко добавил: — Теперь разбейтесь на пары... Ты тоже выбери себе пару, — стоявший позади Тимур подтолкнул пленника в направлении сгрудившихся боевиков.

 «Что за ерунда? — мелькнуло в голове Виктора. — Гладиаторские бои, что ли, собираются устраивать?»

 Он подошел к чеченцам и стал немного поодаль, сразу же возле него встал молодой парень, наверное, ровесник Виктора. Они были одного роста и примерно одной комплекции. Только в отличие от гладко выбритого Виктора чеченец зарос густой черной щетиной.

 — Значит, так, начинаем съемочку, — объявил незнакомец, снова поднимая фотоаппарат.

 В течение получаса Виктор старательно изображал из себя «крутого Уокера», он бил противника то ногой, то рукой (кулаком, ребром ладони), то проводил броски или выбивал у него оружие. Несмотря на попытку пленника показаться полным лохом, в рукопашном бою ничего не получилось. Все композиции режиссировал лично Тимур, он внимательно следил, чтобы бьющая ноги или рука заносилась под нужным углом, чтобы бросок или захват проводились как положено. Чтобы пленник на фотографиях смотрел в объектив и выглядел естественно, а лицо партнера, наоборот, не попадало в объектив.

 Позируя передобъективом, Виктор обратил внимание, что остальные боевики так же проводят приемы, только почему-то каждый раз оказываются к «фотографу» спиной. Для чего они это делают, много ума не надо, одетые в камуфляж боевики были обыкновенной массовкой, делая снимки более реалистичными.

 После демонстрации приемов рукопашного боя перешли к огнестрельному оружию. Виктора фотографировали со снайперской винтовкой, автоматом. Потом он изображал стрельбу из пистолета Макарова.

 — Последний штришок, — не отрываясь от фотоаппарата, крикнул незнакомец.

 Тимур, взяв у одного из боевиков автоматический пистолет Стечкина с примкнутым деревянным прикладом, подошел к пленнику. _

 — Закатай рукава, — приказал резидент.

 Пока Виктор старательно закатывал рукава, Тимур засунул ему за пояс на животе «ПМ», так, чтобы была отчетливо видна ребристая рукоятка. Потом в правую руку дал «стечкина», а в левую большую фотографию с портретом того самого чеченца, которого ему следовало убить. На высоком лбу мужчины зияли три дырки от пулевых попаданий. Сразу же возле Виктора возникли пятеро боевиков в армейском камуфляже. Они встали с двух сторон от него так, чтобы не закрывать от объектива.

 — Держи пистолет на уровне головы, — приказал Тимур. Когда пленник выполнил команду, добавил: — И улыбайся, улыбайся

 После этой фотографии Виктору вернули бушлат, берет, кроме того, дали разгрузочный жилет с магазинами и гранатами, автомат (с которым он фотографировался на фоне флагов) и каску, обтянутую маскировочной сеткой.

 Надевая поверх бушлата разгрузник, Виктор обратил внимание на вес. Слишком легкий, ясное дело, автоматные рожки пустые и гранаты учебные.

 «Эх, — подумал он с сожалением, — мне бы сейчас полный боекомплект, мы сыграли бы с вами, «носороги», в казаков-разбойников. Нет, не пойдете вы на это, паскуды, значит, буду ждать подходящего случая».

 — Оделся? — раздался за спиной голос Джавдета. — Иди к стене.

 Бородатый толстяк указал в сторону «тропы разведчика», возле каменной стены с оконным проемом, предназначенной изображать городское строение, столпилось несколько «морпехов из массовки», так же, как и Виктор, одетых по полной программе. Возле них он увидел двух чеченцев в рваном старом камуфляже, из-под которого выглядывала гражданская одежда. Лица чеченцев были загримированы под кровоподтеки и синяки.

 Когда Савченко встал рядом с «морпехами», Тимур снова занялся режиссурой. Он быстро заговорил по-чеченски, двое абреков, изображавших пленных, стали на колени, заложив руки за головы. Боевики, переодетые под федералов, встали в стороне, снова повернувшись к фотографу спиной.

 — Так не годится, — неожиданно подал голос незнакомец.

 — Что не годится? — не понял Тимур.

 — Они все время стоят спиной. А в этом проглядывается система. Сам понимаешь, что это означает...

 — Ладно, пусть становятся боком, только чтобы лица были смазанные, — после короткого раздумья согласился Тимур. Незнакомец рассмеялся и, подражая голосу известного ведущего популярного шоу, сказал:

 — Тим, не учи отца, и баста!

 Но съемка снова сорвалась, едва фотограф поднял фотоаппарат, он тут же его опустил, снова обратившись к Гафурову:

 — Если мне не изменяет память, солдаты на войне не бывают идеально чистыми...

 — А, шайтан, — хлопнул себя по лбу Тимур, он снова заговорил по-чеченски. Несколько чеченцев тут же бросились к ближайшей луже с талой водой, выполняя его команду. Через минуту Виктор и его «подтанцовка» были заляпаны грязью, что называется, до самых ушей.

 После серии снимков с пленными, которых по сюжету в конце расстреляли, незнакомец запечатлел Виктора стоящим над «трупами» с каннибальской улыбкой и лежащими (на фашистский манер) руками на автомате, висевшем на груди.

 Потом пленника повели в дальний конец поляны. Здесь под голым кустом шиповника лежали пять трупов. Четыре были ярко выраженными кавказцами, пятый был темнее. Длинная козлиная борода и восточные черты выдавали внешность араба.

 У ног убитых был расстелен брезент, на котором были разложены разные образцы оружия. Несколько автоматов, ручной пулемет, допотопное ружье времен имама Шамиля и труба одноразового гранатомета с облезлой краской. Было достаточно беглого взгляда, чтобы понять — все оружие повреждено и использоваться по-своему прямому назначению не может.

 Его снова поставили над трупами и заставили улыбаться. Потом Тимур приказал взять автомат на локоть, а свободной рукой поднять голову бородатого чечена. Лицо убитого было изуродовано направленным взрывом, расколота верхняя часть черепа, вместо левого глаза зияла черная дыра пустой глазницы, а правый глаз был вывернут наружу и висел, держась за нитки сосудов, из открытого рта вывалился язык, который был почему-то синего цвета.

 — Улыбочку, — громко произнес фотограф. И, не отрываясь от аппарата, спросил Тимура: — За^ем тебе нужен этот жмурик?

 — Это Мирзо, наш национальный герой, — пояснил чеченец, наблюдая за пленником, брезгливо державшим изуродованную голову. — Он еще в первую войну попортил немало крови федералам, его труп они опознают как родного. Президент собрался на днях Мирзо торжественно похоронить. А пока пусть послужит для нашего дела. Чем не честь для настоящего героя?

 — Снято, — раздался крик, Виктор разжал пальцы, и голова с глухим стуком ударилась о землю, покатившись, как кочан мерзлой капусты.

 Ночной клуб «Бангладеш» был новинкой в тусовочной Москве. Хозяева увеселительного заведения, по-видимому, люди неглупые, переняв от конкурентов все самое лучшее, создали настоящий Олимп развлечений.

 Огромное просторное помещение по размерам превосходило два авиационных ангара. Внутри, подобно амфитеатру, разместились площадки для столиков, каждая из которых огораживалась никелированными перилами, предохраняющими подвыпивших посетителей от падения на нижний ярус.

 Между уровнями шли неширокие полосы эстакад, позволяющие гостям танцевать не только внизу на площадке дансинга, но и не отходя от своих столиков. От каждого яруса, как от солнца лучи, отходили десятки больших лучей-коридоров, по которым беспрепятственно двигались, как труженики муравейника, молоденькие официантки и официанты в фирменных фраках.

 В самом низу, в центре дансинга на толстом стальном столбе размещалась кабина диджея, похожая на гигантское воронье гнездо.

 Цены в клубе были запредельные, но это того стоило.

 Лариса и Джамиля попали в «Бангладеш» в десятом часу вечера, когда публика только начала собираться. Для того чтобы подруга не чувствовала себя скованной, Лариса выбрала наиболее удаленную площадку от бликов юпитеров.

 — Два кампари с водкой, — заказала Лариса подошедшему к их столику официанту.

 — Что на закуску? — спросил голубоглазый блондин с атлетической фигурой.

 — А что бы вы порекомендовали? — поинтересовалась Лариса, бесстыже разглядывая юношу.

 — К кампари, думаю, лучше всего фруктовая закуска «Африка». Тропические плоды, обжаренные на кокосовом масле и разогретые в горящем роме.

 — Отлично, давайте.

 Глядя вслед удаляющемуся официанту, Лариса улыбнулась и, подмигнув подруге, произнесла:

 — Хорош собой мерзавец, а как сложен?

 На что Джамиля ответила небрежным пожатием плеч.

 Внизу с дансинга донеслись режущие слух громкие звуки музыки. Заглушая их, прорвался громкий голос ведущего:

 — Привет, друзья! Сегодня с вами вечером диджей Стэ-пан! Вуа-уа-уа!

 Музыка загремела во всю мощь. И сразу же дансинг стал заполняться ярко разодетой молодежью. С высоты галереи было видно, как блюдце танцплощадки заполнялось колышущимися, дергающимися, как марионетки на невидимых веревочках, фигурами. Постепенно фигурок становилось все больше и больше, в конце концов в бликах светомузыки можно было разглядеть какую-то непонятную, шевелящуюся биомассу.

 Ларисе это напоминало банку с дождевыми червями, которую она в детстве видела, когда однажды отец взял ее на рыбалку.

 Снова появился официант, он проворно поставил на столик перед женщинами бокалы с напитком и большую глиняную тарелку, разрисованную африканским орнаментом, на которой были горкой насыпаны мелко нашинкованные тропические фрукты.

 — Что-нибудь еще? — прежде чем отойти, поинтересовался официант.

 — Если что-то понадобится, мы тебя, мальчик, позовем, — великодушно произнесла Графиня. Прошедшая все ступени московской торговли и сферы обслуживания, она хорошо знала, как обращаться с халдеями и им подобными, чтобы те сохранили раболепство перед клиентами и не навязывали панибратства. — Ну, что, Джамиля, давай выпьем за женскую долю, — подняв бокал, предложила Лариса.

 — Я не употребляю алкоголь, — девушка отстранилась от стола, выставив перед собой, как защиту, раскрытую ладонь.

 — Я уважаю твои религиозные принципы, — достав из сумочки сигареты, Лара закурила. — Только скажу тебе одну вещь. На своей жизни ты решила поставить крест и положить ее на алтарь борьбы за независимость своей страны. Только, насколько я помню из ваших религиозных догм, погибший за веру прямиком- направляется в рай. Как говорится, не согрешишь — не покаешься, — она подняла бокал и произнесла с пафосом: — За нас, женщин.

 Звон соприкоснувшихся бокалов заглушила музыка, доносившаяся с блюдца дансинга.

 Сладковато-терпковатый напиток обжег нёбо и скатился вниз к желудку, разливаясь там приятным теплом. Постепенно огненный жар поднимался от желудка вверх, заполняя теплом все тело. Лариса, подхватив деревянную ложку, вонзила ее в груду обжаренных плодов и, набрав небольшую горку, положила себе в рот. Немного прожевав, она недовольно сморщилась.

 — Фу, какая приторно-сладкая гадость! Как можно закусывать сладкое сладким? — раздосадованно произнесла женщина. — Другое дело, закусить жирной астраханской селедочкой или домашним соленым, хрустящим огурчиком...

 Несмотря на весь ее респектабельный вид, аристократическую внешность и отточенные повадки светской львицы, по своей сути Лариса-Графиня оставалась провинциальным плебеем.

 — А мне нравится, очень вкусно, — улыбаясь, сказала Джамиля. Алкоголь начал действовать, оказывая свое расслабляющее действие, наполняя мозг девушки веселящим дурманом.

 — Ну так ешь, — Вронская подвинула глиняную тарелку поближе к подруге. И тут же предложила: — А лучше давай выпьем!

 На этот раз возражений не последовало. Они выпили, потом заказали по новой, потом еще и еще...

 От выпитого алкоголя краски стали более расплывчатыми, грохот музыки стал не такой невыносимый, на галерее стало тепло и уютно.

 Лариса, закуривая очередную сигарету, сквозь табачный дым наблюдала за своей подругой. Поврежденная часть лица девушки была скрыта тенью и делала ее сейчас очень привлекательной и даже желанной. Графиня, уже довольно длительный срок испытывавшая одиночество из-за отъезда Тимура, соскучилась по ласкам. Почему-то на память пришла Лайма, подарившая ей в глухой горной деревушке радость женской однополой любви. Воспоминания о той ночи разожгли внизу живота молодой женщины жар.

 — Потанцевать не хочешь? — спросила Лариса, теперь с большим интересом глядя на подругу.

 — Да кто на меня посмотрит, такую красивую, — криво ухмыльнулась Джамиля, несмотря на выпитый алкоголь, она ни на секунду не забывала про свое увечье.

 — Я на тебя посмотрю, — улыбнулась Графиня. — Тем более что одеты мы соответствующим образом.

 Она провела руками от талии до бедер. На ней был брючный костюм темно-коричневого цвета в косую полоску, состоящий из длинного пиджака и широких брюк. Джамиля была одета в фиолетовое платье-стрейч с алой розой на груди.

 — Чем не пара?

 Захмелевшая Джамиля громко расхохоталась...

 «Бангладеш» они покинули далеко за полночь, за сторублевую купюру гардеробщик услужливо подал молодым женщинам плащи. Застегнувшись на все пуговицы, Лариса глубоко вдохнула ночной свежий воздух. Джамиля зябко поежилась, проведя кончиками пальцев по рубцу шрама на щеке.

 — Ну, Лара, будем прощаться, — предложила девушка, — пока я доберусь до Перова...

 — А зачем тебе ехать в Перово? Родственники уже видят десятый сон, ты их только разбудишь, да еще под «градусом». Поехали лучше ко мне, там нам будет хорошо... — произнесла Графиня, сделав на последних словах ударение, но Джамиля не обратила на это внимание.

 — Поехали, — покорно согласилась она, когда возле них остановилось такси.

 В квартире, обставленной с уютом, было тепло и тихо. Повесив свой плащ в прихожей, Лариса прошла в зал и включила музыкальный центр. Из черных пластиковых колонок донесся слегка хрипловатый голос Патрисии Каас.

 — Ах, Франция, Франция, страна любви, — со вздохом произнесла Графиня, выгнув спину на манер разнеженной на солнце кошки.

 — А ты была во Франции? — проходя внутрь квартиры, спросила Джамиля, осматривая роскошные апартаменты подруги.

 — Пока нет, — Лара сняла с себя пиджак и осталась в белой шелковой рубашке с широким галстуком стального цвета. — У меня есть «Бордо», будешь?

 Девушка пожала плечами, предоставляя хозяйке право выбора.

 Лариса достала из бара бутылку с рубиновым напитком, два хрустальных бокала, вазу с фруктами.

 — Я сейчас, а ты пока разлей вино.

 Джамиля, взяв бутылку в правую руку, левой извлекла пробку и наполнила бокалы на две трети густым темнокрасным вином. Потом полулегла в просторное кожаное кресло, расслабленно прикрыв веки. Сейчас ей было хорошо, как давно уже не было. В голове приглушенно, убаюкивая, шумел выпитый алкоголь, перенося девушку в другое измерение, заставляя хоть на время забыть про шрамы от ранений, уродующие некогда красивое лицо, про исчезнувшие деньги, собранные на приданое, про разрушенные мечты и неясное будущее...

 — Ты не заснула, подруга? — возле уха Джамили неожиданно громко прозвучал голос Графини.

 — Нет, — встрепенулась девушка, она хотела что-то сказать, но, увидев, что подруга переоделась в полупрозрачный пеньюар, через который отчетливо виднелось обнаженное тело, сконфуженно замолчала.

 — Давай выпьем, — предложила Лариса, присаживаясь на подлокотник кресла, так близко к сидящей Джамиле, что ее бедро буквально легло на плечо девушке.

 Французское вино оказалось кислым с легкой горчинкой и терпким ароматом виноградников далекой французской провинции.

 — Кислое, — по-детски капризно произнесла Джамиля, отставив свой бокал.

 — А ты закуси персиком, — Лара взяла из вазы большой, румянобокий с бархатистой кожей израильский персик и поднесла плод к губам подруги. Джамиля приняла предложенную игру. Ее рот слегка приоткрылся, и белые ровные зубы вгрызлись в румяный бок, погружаясь в сочную мякоть. С уголка рта девушки тонкой струйкой к подбородку побежал персиковый сок.

 — Ты испачкалась, — фальшиво-заботливо воскликнула Графиня, с проворством кошки склонилась к лицу и языком слизнула сок, тут же припав губами ко рту Джамили Всасывая ее губы, она одновременно пыталась протолкнуть свой язык за частокол зубов.

 — Не надо, — слабо протестовала девушка, отстраняясь и все больше и больше вжимаясь в мягкую спинку кресла. Лариса отстранилась, допила содержимое своего бокала, поставила его на столик и поднялась с подлокотника. Внимательно посмотрев на скованно сидящую подругу, она перевела взгляд на ящик музыкального центра, откуда по-прежнему доносился голос Патриции Каас, и протянула Джамиле руку со словами:

 — Здесь нам никто не помешает танцевать, — ее голос звучал неестественно хрипло.

 Неожиданно для себя самой Джамиля поднялась из кресла и почти вплотную приблизилась к Ларисе, ее руки легли на талию молодой женщины. Она ощущала жар, что исходил от Лары, через тонкую ткань пеньюара. Руки подруги гладили тело Джамили, то поднимаясь к груди, то опускаясь к бедрам, она чувствовала возле своего лица тяжелое горячее дыхание. И это дыхание больше всего заводило неискушенную девушку, поднимая из глубин души энергию любовной страсти, до сих пор скрытую, запечатанную древними родовыми традициями.

 В тот момент, когда губы Графини коснулись шеи Джамили, по телу девушки пробежала судорога, как будто через нее пропустили разряд электрического тока.

 — Успокойся, милая, успокойся, — шептала Лара, целуя плечо, шею, покусывая мочку уха, ее руки крепко впились в ягодицы девушки. — Расслабься, милая, и получай удовольствие.

 Джамиля прикрыла веки, ее руки, как две змеи, скользнули под пеньюар и сжали две молочно-белые груди, с наслаждением пропуская между пальцев упругую мякоть. Рты женщин слились в страстном поцелуе, в котором участвовали губы, языки и даже десны и зубы. Время от времени этот поцелуй сопровождался охами, вздохами и чавкающими звуками...

 Очнулась Джамиля от этого сладострастного мракобесия в спальне, лежа поперек большой двуспальной кровати. Абсолютно голая Лариса сидела сверху и стаскивала с нее платье.

 — О, подруга, да ты врешь, что поставила на себе крест, — взвизгнула Графиня, рассматривая ладную фигуру девушки, черный пояс с чулками, блестящие атласные трусики под ним и черный бюстгальтер, скрывающий небольшую крепкую грудь. Запустив руку под бюстгальтер, она шепотом добавила: — Монашенки такое белье не носят.

 В следующую секунду она сорвала с Джамили остатки одежды, оставив на девушке лишь пояс и чулки, и принялась неистово целовать тело подруги.

 Не знавшие ни мужской ласки, ни губ младенца груди не растекались кругами по телу, как у зрелых женщин, а остались стоять остроконечными холмиками, вершины которых венчали коричневые соски, вокруг которых дыбились черные жесткие волоски — отличительная черта женщин Востока.

 Эти волоски еще больше завели Графиню, она страстно целовала и покусывала тело подруги, облизывая рубцы шрамов, она спускалась все ниже...

 Джамиля томно стонала и извивалась от этих ласк, почувствовав у своего лона горячее дыхание, тихо прошептала:

 — Я еще девушка...

 Лариса, целуя внутреннюю сторону бедер, никак не отреагировала на это заявление. Лишь когда девушка стала дрожать как в ознобе, оторвала от ее живота лицо и, с блестящими при свете ночника глазами, тихо произнесла:

 — Мы этот недостаток исправим.

 Лаская правой рукой влажное, трепещущее лоно девушки, левую протянула к прикроватной тумбочке и достала с верхней полки небольшой пластиковый фаллоимитатор. Эту игрушку она приобрела еще давно в одном из секс-шопов и пользовалась им, если Тимур заканчивал раньше любовные игры, а ей все еще не удавалось достичь пика наслаждения. Или когда приходилось коротать ночи в одиночестве.

 Обильно смазав слюной пластиковый цилиндр, Лариса склонилась к уху Джамили и нежно прошептала:

 — Повернись, милая, так тебе будет удобнее.

 Девушка послушно приняла коленно-локтевую позу и

 гут же почувствовала, как в нее проникает скользкий инородный предмет. Джамиля еще громче застонала и задвигала тазом, подчиняясь жадной руке подруги. Извиваясь на постели под ударами искусственного члена, она шептала пересохшими губами:

 — Не надо, не надо, это грех...

 — Ты собралась на войну, — страстно шептала ей в ответ Графиня, одной рукой орудуя имитатором, а другой грубо тиская тяжело отвисшие груди. — А война все списывает и все грехи отпускает.

 Неиспытанное до сих пор удовольствие захлестнуло девушку всю без остатка, не помня себя, она во весь голос пронзительно закричала. Когда волна удовольствия схлынула, все еще тяжело дышащая Джамиля открыла глаза, боли она не почувствовала, вопреки своим ожиданиям. Тело казалось невесомым, было так легко, что хотелось петь, плясать, летать.

 Лара с безучастным видом сидела на противоположном краю кровати. Закурив сигарету, она произнесла:

 — Пойди прими ванну, а я пока сменю белье... — Потом улыбнулась и, подмигнув, добавила: — Надо же тебе увидеть и другую сторону медали.

 Джамиля на дрожащих, плохо слушающихся ногах поднялась с постели и тут же увидела на простыне небольшое кровавое пятно.

 Весь день они провели в постели, вымотанные бессонной ночью, обнаженные, крепко обнявшись, как будто хотели еще продолжать дарить друг другу ласки.

 Джамиля проснулась первой, когда на темно-синем небе зажглись первые звезды. Бесшумно поднявшись с постели, она стала быстро собирать разбросанные в беспорядке вещи.

 Лариса проснулась, когда подруга заканчивала одеваться. Накинув халат, она вышла проводить ее. В коридоре, наблюдая, как Джамиля надевает плащ, сказала:

 — Будет скучно — позвони, сходим куда-нибудь, развеемся.

 — Да нет, спасибо, — не поднимая на хозяйку квартиры глаз, тихо произнесла Джамиля. — В ближайшее время я уезжаю в Чечню.

 — Тогда счастливого пути, — Лара приблизилась к подруге, чтобы на прощание поцеловать, но та увернулась от ее объятий и выскочила на лестничную площадку. Не говоря больше ни слова, она поспешила вниз по лестнице.

 Захлопнув дверь, Лариса услышала звонок телефона.

 — Да, слушаю.

 — Привет, это я, — откуда-то издалека донесся голос Тимура. — Чем занимаешься?

 — Скучаю, — тихо произнесла женщина.

 — Скучаешь, это хорошо. Скоро приеду, жди.

 — Жду, — женщина хотела еще что-то сказать, но на другом конце отключили телефон. На войне длинные телефонные разговоры чреваты гибелью.

 Когда художественная съемка была закончена, Тимур с фотографом-журналистом, пленным морпехом в сопровождении двух охранников-гвардейцев вернулись в бункер. Оставшиеся боевики, поспешно убрав извлеченные из морозильника трупы и поврежденное оружие, тоже удалились в черную пасть штольни. На поверхности остался один Гонза Холилов. Некоторое время он стоял, засунув руки в накладные карманы камуфлированных штанов, внимательно оглядывая поляну. Наконец все-таки сдвинулся с места и не спеша направился к небольшому холмику, который раскинулся лысой макушкой недалеко от того места, где были разложены пятеро покойников.

 Подойдя к холму, Гонза стащил с плеч плащ-палатку и расстелил ее на холмике. Усевшись, извлек из нагрудного кармана плоскую шкатулку, сделанную из серебра и слоновой кости. Еще в советские времена он купил ее у какого-то пьянчуги за червонец (цена бутылки водки). Вещица была старинная, слоновая кость пожелтела, а узор на библейскую тему почти стерся. Пьянчуга уверял, что это настоящее произведение искусства и стоит бешеных денег, по на расчете с ним это заявление никак не подействовало. Гонза тогда уже вовсю курил гашиш, предпочитая его алкоголю. Новое приобретение он решил использовать для курительных принадлежностей.

 Раскрыв шкатулку, Джавдет не спеша стал доставать и раскладывать перед собой ее содержимое. Первой на прорезиненную ткань легла небольшая трубка, сделанная из японского вишневого дерева с длинным прямым мундштуком. Рядом он положил плоский ножик из нержавеющей стали, похожий на хирургический скальпель. Вслед за ножиком достал мельхиоровую рюмку, немногим больше наперстка, миниатюрную серебряную ложечку и позолоченную зажигалку «Ронсон». После этого на свет были извлечены большой темно-зеленого цвета шарик гашиша и замшевый кисет с табаком.

 Несколько минут погрев шарик в руке, Гонза приступил к священнодействию. Острым лезвием он аккуратно срезал с шара тонкий слой похожей на пластилин массы и осторожно ссыпал ее в мельхиоровую рюмку, затем повторил это еще и еще раз. Посчитав, что зелья достаточно, Джавдет развязал кисет и, запустив туда три пальца, извлек наружу большую щепоть резаного табака. Опустив табак в рюмку при помощи серебряной ложки, стал смешивать табак с гашишем, при этом заунывно напевая какую-то странную, протяжную мелодию.

 Наконец оба компонента наркотического зелья были смешаны. Гонза аккуратно ссыпал смесь в трубку, немного придавив фалангой большого пальца. Перестав выть, он зажал мундштук зубами и стал лихорадочно складывать курительные принадлежности. Когда на плащ-палатке осталась лишь одна зажигалка, он взял ее в руку и, щелкнув, поднес к трубке. Язычок пламени лизнул раз, другой плотно утрамбованный табак. Крошечные лоскуты мелко посеченных листьев табака почернели, обугливаясь, и наконец вспыхнули ярко-красными искрами, которые растеклись по поверхности трубки. Гонза сделал глубокую затяжку горького дыма, смешанного с приторно сладким дурманом, как можно дольше задержал его в себе, давая легким насытиться никотином и дурманом. Потом выдохнул. И сразу же тело стало необычайно легким, а на душе стало по-детски весело. Хотелось смеяться, бегать, веселиться, но ничего этого Гонза не сделал. Он снова поднес трубку ко рту и сделал новую глубокую затяжку, потом еще и еще...

 Веселье прошло, его сменило умиротворение. Прикрыв веки, Джавдет погрузился в воспоминания.

 Жизнь у человека как дорога. У каждого своя... У одного прямая и ровная, без бугров и кочек, у другого, наоборот, петляет да все через холмы на буераки, у третьего, как кольцо ипподрома, одно и то же и все бегом, у четвертого...

 Жизнь Гонзы Холилова как раз была из первого варианта. Он не знал лишений, не знал голода, да и о депортации своего народа в степи Северного Казахстана услышал только в зрелые годы. Их семью миновала эта участь, дед Гонзы еще задолго до войны уехал из Чечни в Ростов, для чего — толком уже никто не помнил, работал на фабрике, закончил ФЗУ. Получив среднее образование, посчитал для себя унизительным продолжать трудиться разнорабочимим. Перебрался в Сочи, где нашел себе подходящую должность управдома. В этой должности он пересидел и войну (купил справку туберкулезника), и депортацию чеченцев, досидел до самой пенсии. Его единственный сын носил прозвище Кривой за то, что в детстве, гоняя с такими же пацанами по обрывам, сорвался и выбил левый глаз. В армию он не пошел служить, освоил мастерство сапожника и нею жизнь занимался ремонтом обуви.

 Гонза был пятым ребенком в семье. Четверо старших были девочки. Мать говорила, его отец сильно горевал, что нет наследника, которому можно было бы передать свое мастерство, а заодно и сапожную будку, где он просидел всю свою трудовую жизнь.

 Но ниспосланный волей Аллаха наследник впоследствии так и не проявил интереса к профессии отца. Юный Гонза быстро смекнул, что всем в этом мире правят деньги. И у кого больше денежных знаков, тот, соответственно, лучше и живет. А какие доходы у сапожника, он видел своими глазами.

 Едва ему минуло пятнадцать лет, Гонза тут же бросил школу и устроился помогать армянину-шашлычнику. (По личному убеждению Гонзы, армяне — нация, которой была открыта тайна обогащения.) Так до самой армии он трудился шашлычником, постигнув все тайны мастерства, которое включало в себя не только умение правильно мариновать и жарить мясо, но также обсчитывать и обвешивать клиентов.

 Отслужив два года на подсобном хозяйстве строительного батальона под Ростовом, Гонза решил домой не возвращаться, остался в Ростове, устроился убойщиком на мясокомбинат. Его самой большой страстью стало вонзать нож в горло животного и видеть, как оно бьется в предсмертных судорогах, а из раны пульсирующими толчками хлещет горячая кровь. Иногда Гонза не выдерживал и припадал к этому источнику, жадно глотая солено-сладкую жидкость, которая его пьянила сильнее водки или гашиша, который он употреблял еще с армии.

 Жизнь его бежала прямой, гладкой дорогой. Через пять лет, когда Гонза уже был в почете и возглавлял бригаду резчиков на том же комбинате, в стране произошли неожиданные изменения. Сперва в лексикон пришли новые слова «перестройка», «гласность», «ускорение», потом появились и некоторые новые понятия, например «кооперативное движение». Едва в городе появились первые кооперативы, Гонза тут же уволился, открыв через неделю свою шашлычную, ему это было организовать несложно. Поставщики мяса у него были напрямую, минуя перекупщиков, сам он знал все тонкости шашлычного дела. Бизнес пошел, и уже через год он имел десяток шашлычных по всему городу и на паях с армянином Самвелом построил ресторан. В городе его все знали, он входил в «клуб влиятельных друзей», что спасало бизнес от многих непредвиденных проблем.

 Перестройка, как и предрекали хохмачи, закончилась перестрелкой. Советский Союз почил в бозе, многие республики стали объедаться суверенитетом. Телевидение все больше и больше говорило о Чечне. Гонза Холилов, до сих пор относящийся к политике нейтрально, вдруг вспомнил, что он чеченец. Узнав у отца все об их тейпе, отправился в мятежную республику, на родину предков.

 Тейп Холиловых занимал большое богатое село на равнинной части, в основном состоящее из больших двухэтажных домов серого силикатного кирпича. Дворы были асфальтированы или цементированы, в каждом доме стояла одна, а то и две легковые машины. Мужчины их рода либо работали нефтяниками, либо водителями-дальнобойщиками.

 Нежданного-негаданного гостя встретили всем селом, устроив при этом настоящий праздник. После нескольких дней торжества Гонза стал немного приходить в себя, прикидывая, какую выгоду можно поиметь от этого родства. Но тогда он еще не нашел подходящей стези.

 Обменявшись с родственниками адресами, Гонза вернулся обратно в Ростов. Теперь наступило совсем другое ирсмя, стремительно раскупались, брались в аренду еще недавно государственные предприятия.

 Едва Гонза пересек порог своей трехкомнатной квартиры, как зазвонил телефон.

 — Рад тебя слышать, дорогой, — донесся из динамика голос Самвела. — Есть прибыльное дело, надо обсудить.

 — Вечером встречаемся в «Поплавке», — не задумываясь, произнес Гонза. Он по-прежнему верил в то, что армяне своими большими носами чувствуют деньги. Да это подтверждали и факты — за то время, что Гонза посещал родственников, Самвел арендовал цех на обувной фабрике, посадил два десятка армян-беженцев из Карабаха, и те день и ночь напролет шлепали ему «фирменную» обувь, и это было только начало...

 Вечером они встретились в своем ресторане «Попла-вок», и Самвел сразу перешел к делу:

 — Есть десять тонн чистого медицинского спирта. Если из него сделать водку и продать в городе по розничной цене, то мы получим триста процентов прибыли, и это с учетом всех накладных расходов. Я присмотрел за городом небольшой цех безалкогольных напитков. Там можно спокойно бодяжить нашу водку. В долю пойдешь?

 Гонза согласился без колебаний, уже погрузившись в производство «левой» водки и коньяка. После десяти тонн спирта Самвел где-то раздобыл еще двадцать тонн авиационного, потом пищевого. Водку они продавали не только в юроде, но и в районах и даже умудрялись отправлять в соседнюю область.

 Кроме водки, Гонза участвовал в сделках по продаже наркотиков и оружия. По переброске «товара» он часто использовал родственников-дальнобойщиков.

 Начавшаяся война в Чечне неожиданно снова разбудила уже успевшие уснуть национальные чувства.

 Гонза принимал беженцев из родного тейпа, помогал им обустроиться, давал хорошую работу, в глубине души мечтая поехать воевать за родину. Единственное, что его удерживало, — он никогда не держал боевого оружия в руках. Но каждодневные телепередачи, статьи в газетах, расхваливающие полевых командиров, сделали свое дело...

 Случай поехать в Чечню подвернулся в самом конце первой Чеченской кампании. Как-то отдыхая в сауне с Самвелом, Гонза узнал, что армянин для отправки в Карабах приготовил большую партию стрелкового оружия и три десятка наемников. В основном это были отбросы, которым нужно было вырваться за пределы России.

 — Уступи, — предложил Гонза. И, увидев в глазах компаньона интерес, добавил: — Плачу вдвое, — не выяснив при этом истинную цену «товара».

 — Вах, что не сделаешь для друга, — радостно воскликнул армянин, тут же прикинув сумму навара. Впрочем, этот вопрос Гонзу нисколько не волновал. Став обладателем небольшого отряда и каравана оружия, он тут же продал весь свой бизнес младшему брату Самвела. Половину денег спрятал в тайник, а вторую забрал с собой, прекрасно понимая, что на войне доллары всегда могут пригодиться.

 В родное село они попали за три дня до Хасавюртовского соглашения. Тут же став в районе полновластным хозяином, имея оружие и деньги, Гонза за несколько месяцев сколотил отряд в три сотни «стволов». Это была внушительная сила, и, что бы там ни говорили полевые командиры, на открытое противоборство никто не лез.

 Немного обжившись, Гонза снова занялся бизнесом. Просверлив нефтепровод, он тут же наладил перегонку сырой нефти в Низкокачественный бензин, который заливал в цистерны, замаскированные под рефрижераторы, и отправлял в Ростов Самвелу. Предприимчивый армянин добавлял в низкосортный самодельный бензин «этилку», химическую добавку, повышая его октановое число, и пропинал пот эрзац по цене дорогого топлива. Рассчитывался со своим компаньоном наркотиками, продуктами и тяжелым вооружением, которого так не хватало Гонзе. Налаженная система (еще со времен водочных времен) транспортировки беспрепятственно позволяла проводить обмен.

 Кроме торговли бензином, наркотиками, дорогими иномарками и оружием, прибавился новый вид бизнеса — работорговля.

 Абреки и «индейцы», примкнувшие к отряду Гонзы, долго не могли сидеть без дела. Время от времени они отправлялись за границу республики угонять скот, а если повезет, то и пастуха прихватывали. Когда в приграничных с Чечней селах стали создавать отряды самообороны и совместно с милицией давать отпор налетчикам, абреки переквалифицировались на похищение людей. Похищали всех, кого только могли. Припозднившегося прохожего, солдата в самоволке или «голосующую» на трассе женщину. Как правило, зиндан у Гонзы не пустовал. Глядя на жалких, перепуганных существ, которые полностью были в его власти, Джавдет (к тому времени он так себя окрестил) чувствовал себя едва ли не богом.

 Тех пленников, которых не выкупали родственники и не удавалось продать в рабство, Гонза убивал. Справедливо полагая, что хлеб незачем зря переводить. Двое самых крепких абреков выводили несчастного на двор, заломив руки, ставили на колени. Джавдету оставалось лишь, ухватив того за волосы, приподнять голову и провести длинным обоюдоострым кинжалом по натянутой коже горла. Затем с наслаждением он наблюдал, как трепещет жертва в луже собственной крови. Иногда его подмывало прямо там припасть ртом к ране и вдоволь напиться солоновато-сладкой пьянящей жидкости. Но его что-то удерживало от этого шага.

 В своем родовом селе он был богат и силен, как феодальный князь, хотя в Чечне испокон веков не было князей, а жили общинно, тейпами. Несмотря на всю силу Гонзы, полевые командиры по-прежнему игнорировали его.

 И когда Пастух с Бабаем отправились карать соседний Дагестан, его никто не позвал. Несколько дней Гонза психовал, считая, что с ним так специально поступили, «хотят всю славу себе прибрать».

 Еще через несколько дней опомнившиеся от шока и собравшиеся с силами федеральные войска отбросили боевиков и сами двинулись в Чечню.

 Призыв президента Ичкерии к полевым командирам защитить Грозный Джавдет воспринял как божественное знамение. Собрав все свои «войска», он направился в Грозный.

 Сила у него на тот момент была действительно впечатляющая — почти пятьсот боевиков, вооруженных, что называется, до зубов, десятки грузовых и легковых автомобилей с установленными на турелях крупнокалиберными гранатометами. На двух «КамАЗах», еще недавно таскавших в Ростов «рефрижераторы»-цистерны, установлены платформы с двуствольными зенитными пушками. Замыкающим двигался скотовоз с набитыми внутрь тремя десятками рабов, специально оставленными в живых для земляных работ на оборонительных укреплениях.

 Сам Джавдет на белоснежном джипе «Чероки» в окружении четырех адъютантов-телохранителей въехал в Грозный. Но никто его радостно не встречал, в городе полным ходом шла подготовка к новой обороне.

 Представитель президентского генштаба указал на район, который надлежало оборонять батальону «бригадного генерала Холилова». За столь высокий титул Гонза был польщен, но этого ему было явно недостаточно.

 Готовя огневые позиции, он втайне мечтал, что его батальон подобьет больше всех танков, уничтожит больше всех солдат и захватит больше всех пленных. Тогда он станет вровень и с Пастухом и с Бабаем, а может, и с самим президентом. Чем шайтан не шутит! Так он думал до того, как попал на настоящую войну.

 Бои за Грозный оказались далеко не тем, что себе представлял Джавдет. Федеральные войска обрушили на позиции его батальона сотни снарядов и авиабомб. Уже через неделю он потерял всю артиллерию (две зенитные установки и три миномета), большую часть крупнокалиберных пулеметов и автоматических гранатометов. И главное — почти половину личного состава, большая часть которого просто-напросто разбежалась.

 Гонза уже не помышлял о лаврах национального героя, хотелось лишь вырваться и остаться в живых. Но федеральные войска наглухо завязали «мешок» вокруг осажденного города, и теперь был только вопрос времени, чтобы истребить боевиков. Это понимали обе стороны.

 В один из февральских дней Пастух, возглавлявший оборону Грозного, собрал на военный совет всех полевых командиров и объявил:

 — Будем прорываться. Наш агент из штаба федералов согласился за сто тысяч долларов указать наиболее слабое место в обороне войск. Через трое суток идем на прорыв.

 Все полевые командиры оживленно загалдели, слова Пастуха ни у кого не вызвали ни малейшего сомнения в успехе. Ведь уходили боевики в прошлую войну и из Буденновска, и из Первомайского... Значит, действительно кто-то помогает.

 Радуясь своей удаче, чеченцы даже предположить не могли, что их агент давно раскрыт и теперь штаб федеральных войск готовился к реваншу, назвав предстоящую операцию «Охота на волков».

 Добравшись в расположение своего отряда, Гонза Хо-лилов неожиданно ощутил неописуемое чувство страха. Так страшно ему не было ни под бомбежкой, ни под артобстрелом. Инстинкт самосохранения кричал об опасности.

 В ночь, когда все силы чеченцев были собраны в единый кулак, Гонза объявил себя контуженым и сообщил бойцам, что его понесут рабы. Два десятка измученных непосильным трудом людей должны были нести деревянный щит, на котором лежал Джавдет, сжимая в каждой руке по автоматическому пистолету Стечкина.

 Боевики, подобно ртутной массе, бесшумно вылились из городских руин, просочились через позиции федеральных войск и выплеснулись на открытое пространство поля, за которым был путь к спасению — в горы. Но, как только последние боевики просочились через позиции армейцев, им в спину ударили автоматы и гранатометы, в небе вспыхнули десятки осветительных ракет. Стало светлее, чем днем.

 Принимать бой было равносильно смерти, выход был один — через поле в горы. И боевики рванули что есть сил, безумно крича, стараясь не столько себя подбодрить, сколько заглушить страх смерти.

 Дикая орда с воем неслась по полю, засыпанному миниатюрными противопехотными минами, которые, взрываясь, отрывали наступившие на них ступни. Но сейчас на пострадавших никто не обращал внимания. Хлопки противопехотных мин глушили разрывы шрапнельных снарядов и визг проносящихся над головой пунктиров трассирующих пуль.

 Вжавшийся в доски щита Гонза ошалело наблюдал, как из его упряжки исчезает то один, то другой раб, наступивший на густо разбросанные мины.

 — Быстрее, быстрее, быстрее!

 Его не зацепила ни шальная пуля, ни осколок шрапнели, рабы вынесли в безопасное место. Их осталось шестеро, еле передвигающих ноги и тяжело дышащих полулюдей. Спустившись с носилок, Джавдет тут же разрядил в них оба пистолета: зачем ему эти доходяги?

 Из общего количества прорвавшихся в живых осталась лишь четверть. Многие погибли, многие были покалечены. Пастуху тоже не повезло, мина оторвала ему ступню правой ноги. Отряд Джавдета насчитывал всего семьдесят три человека, при этом из тяжелого вооружения уберечь ничего не удалось.

 Звезда военного счастья для Гонзы закатилась. Его отряд принимал участие в нескольких засадах, при этом количество людей постоянно сокращалось. А после последней операции по захвату пленника их осталось всего около трех десятков, которые подчинялись своему командиру в силу привычки. Но так не может продолжаться вечно...

 Открыв глаза, Джавдет снова приложился к трубке и сделал глубокую затяжку. Гашиш его уже не брал — слишком много было тревожных мыслей.

 — Я уже не бригадный генерал и даже не полевой командир, — вслух размышлял Гонза. — То, что у меня осталось, у Бабая называется группой. Конечно, я лично знаком с президентом и даже допущен в святая святых, бункер. Но что я стою, если за мной нет реальной силы? Ушастый запросто может отдать меня на заклание Пастуху или Бабаю, они оба имеют на меня зуб. Какой же выход?

 Федералы предлагают сдаваться тем, на ком нет крови, а на мне ее хватит на десять пожизненных заключений. ФСБ это знает, поэтому закосить под дурачка не получится, выведут на чистую воду...

 Мысли Джавдета неожиданно переключились на Ростов. Там, в тайнике, было спрятано триста тысяч баксов. Деньги немалые. Но как их оттуда взять? Самвел, не поделивший с конкурентами территорию, уже год, как гнил под гранитной стелой памятника.

 Сейчас из сложившейся ситуации он, Гонза Холилов, видел единственно правильное решение...

 В горах темнеет рано, наступившие сумерки быстро сгущались, смешиваясь с киселем тумана и создавая бархатную черноту ночи.

 Гонза не стал дожидаться темноты. Выбив из трубки еще тлеющий табак, он затоптал его в землю, сунул трубку и зажигалку в шкатулку, которую, закрыв, положил в нагрудный карман. Поднявшись, он сложил плащ-палатку и, отряхнувшись, не спеша направился к входу в штольню.

 Появившаяся мысль, по мнению Джавдета, была спасительной, судьба подбрасывала ему дополнительный шанс выйти сухим из этой кровавой жизни.

 ...Зеленый чай был слегка теплым и горьковатого вкуса, набухшие в кипятке листья распустились, создав на дне пиалы причудливый орнамент.

 Вот уже три часа алжирец Бабай и его гость Тимур, поджав под себя ноги, сидели на ковре и пили из больших, белых, расписанных по бокам арабскими письменами пиал зеленый чай. За все это время они не произнесли ни единого слова.

 Тимур, как гость, не мог первым нарушить молчание. А Бабай был слишком погружен в свои мысли. После тяжелого ранения Пастуха он практически стал среди боевиков командиром номер один. У него был авторитет, большой отряд, в большинстве своем состоявший из арабскихнаемников-профессионалов. Он получал из-за рубежа деньги, амуницию, оружие, медикаменты. Но так было только внутри повстанцев, для деловых кругов Запада главным по-прежнему оставался президент, а он был всего лишь наемником, он даже не чеченец.

 А алжирцу Абдуллу Камалю по прозвищу Али-Баба, или короче Бабаю, ох, как надо было это признание. Он мечтал, что рано или поздно его признают главным борцом за веру. Но он по-прежнему оставался лишь наемником, хотя и очень опасным. Все попытки подмять под себя Ушастого (сделать его марионеткой, выполняющей чужие приказы) проваливались. Президент, не имея реальной силы, тем не менее не желал плясать под чужую дудку. Время от времени он покидал свое убежище и направлялся в горы, где нет федеральных войск, чтобы продемонстрировать народу себя.

 Вот и сегодня Ушастый покинул бункер, сейчас Бабай думал о том, что ему выгодней — жизнь президента или его смерть. Отхлебывая из пиалы остывший чай, он то и дело поглядывал на Тимура.

 План, задуманный этим молодым человеком, кроме оригинальности, нес в себе еще практическую пользу. Пользу для повстанческого движения, но Абдулл еще не знал, какую он может получить выгоду непосредственно от реализации этого плана. Как бы там ни было, нельзя оставить без внимания и самого автора этого плана. Умный, хорошо подготовленный разведчик давно адаптировался в Москве, вхож в деловые и политические круги столицы России. При правильном подходе вырисовываются грандиозные перспективы его использования, особенно, если задуманный план удастся.

 — Хороший чай, целебный и жажду утоляет, — наконец произнес Бабай.

 — Да, сейчас это наиболее необходимое его качество, — ответил Тимур, прозрачно намекая на то, что жажда, как правило, присуща жаре, а в подземном каземате температура не повышается выше десяти-двенадцати градусов.

 — Я понял шутку, — кивнул араб, уголки его губ слегка дрогнули, он провел левой рукой по коротко подстриженной бородке. — Для операции у вас все готово?

 Вопрос прозвучал неожиданно и хлестко. Тимур на мгновение задумался, с одной стороны, он за подготовку и проведение планируемой операции отвечает только перед президентом. Но с другой стороны — Бабай входит в круг посвященных. И к тому же, как успел заметить Тимур, алжирец ведет себя с Ушастым на равных, а в некоторых случаях президент перед ним явно заигрывает. Это могло означать только одно — за арабом сила, и она выражается не в тысяче отъявленных головорезов, собранных здесь со всего Ближнего и Среднего Востока, а в могуществе финансовых и религиозных кланов вышеозначенных регионов. Еще неизвестно, как будут развиваться события после приведения в действие его (Тимура) плана, какие и где будут надавлены рычаги, чтобы Совет Европы и ООН высказали свой протест российскому руководству и вновь потребовали независимости сражающейся Ичкерии. После этого еще неизвестно, кто будет главной фигурой на местной политической сцене. Поэтому ссориться московскому резиденту с эмиссаром не с руки.

 — Почти все готово, — наконец произнес Тимур. — Ждем сообщения, когда журналист доберется до Москвы, и тогда будем выступать...

 — Состав группы и маршруты движения определил? — Абдулл Камаль задавал конкретные вопросы. Как опытный диверсант, он знал: в подготовке и проведении какой-либо силовой акции мелочей не бывает.

 — Да, — коротко ответил Тамерлан. Но, видя, что такой ответ не удовлетворяет араба, пояснил: — Состав группы десять человек, маршрут...

 — Не мало? — неожиданно перебил Абдулл.

 — Для одного русского? — переспросил Тимур, по его лицу скользнула улыбка. — Вполне достаточно.

 — Кстати, какой он?

 — Какой? — Тимур неожиданно задумался, потом уверенно произнес: — Да никакой, обычный детдомовский пацан. Полный неумеха, ни стрелять, ни правильно двигаться толком не может. Скорее всего из-за этого он и в плен попал, отстал от своих, заблудился, потерял оружие, и, соответственно, мы его, барана, повязали.

 Тимур замолчал, неожиданно сообразив, что последняя фраза ему пришла в голову только сейчас.

 — Как ты думаешь, он не заартачится? Не испортит все в последний момент? Может, лучше повязать кровью своих? А то на днях мои джигиты притащили двух милиционеров.

 — Нет, не стоит, — сразу отрезал резидент. — Он знает, что ему надо убить чеченца, и поэтому согласился. А если для начала отрежем голову у соплеменника, черт его знает, как он себя поведет. Загубим операцию, еще не начав.

 — А если в Москве заартачится?

 — В Москве ему и делать ничего не надо, главное, чтобы камеры слежения зафиксировали, как он проникает в усадьбу и потом входит с оружием в особняк. А дальше дело техники, как говорится...

 — А если попытается сбежать? — Абдулл попытался найти брешь в подготовке операции.

 — На маршруте он никуда не денется. Чтобы его контролировать, мне хватит двоих людей. А вот в Москве могут возникнуть осложнения, все-таки хорошо знакомый ему город, наверняка есть знакомые. Потому и беру с собой десять человек.

 — Большая группа...

 Но и к такому разговору Тамерлан был готов.

 — Да, большая, поэтому пойдем двумя маршрутами. Я, русский, двое бойцов пойдем напрямую через Ставропольский край. Вторая группа двинется в обход со стороны Каспийского моря. Они будут ехать поездом с хорошими документами и без оружия. Вероятность их разоблачения равна нулю.

 — Ну что же, я вижу, ты основательно подготовился к предстоящей операции, — Абдулл взял в руки большой пузатый чайник и не спеша наполнил пиалы бледно-зеленым, едва теплым напитком. Подняв свою пиалу, произнес: — Пусть Аллах благословит твои намерения, ибо ты идешь на святое дело — покарать изменника и помочь своему народу вновь обрести свободу.

 Тимур пригубил из своей пиалы, больше всего ему хотелось, чтобы в ней оказался хороший марочный коньяк, чтобы жгучая, ароматная жидкость разогнала по телу горячую кровь и согрела застывшие от долгого сидения по-турецки ноги. Но в пиале был противный зеленый чай.

 Сделав несколько больших глотков, словно его действительно мучила жажда, Бабай поставил пиалу и вытащил из-за спины в кожаной кобуре угловатый черного цвета автоматический пистолет «глок».

 — Вот, возьми, — оружие, поблескивая при тусклом свете светильника, лежало на ладони алжирца. — Великолепная модель, семнадцать патронов, два предохранителя, самовзвод. Компактное, удобное оружие. Прими в знак нашей дружбы.

 Взяв пистолет, Тимур приложил оружие к своей груди. Он прекрасно понимал, для чего арабу нужна его дружба, и так же хорошо представлял себе, какие в будущем могут быть у него перспективы из этих отношений.

 Набрав в легкие воздуха, он уже хотел произнести слова благодарности, но в этот момент открылась дверь в бокс и в проеме показалась грузная фигура Гонзы Холилова.

 — Салам аллейкум, — первым поздоровался вошедший.

 — Аллейкум ассалам, — в один голос ответили присутствующие.

 — Абдулл, возьми моих людей в свой отряд, — с порога заговорил Джавдет.

 — Твоих людей? — переспросил, еще не понимая, к чему тот клонит, араб. — А ты сам?

 — Я еду в Москву, — Гонза произнес это таким тоном, как будто этот вопрос был давно решен, и для большей убедительности кивнул на Тимура.

 Бабай тоже перевел взгляд на своего гостя. Тамерлан понимал, почему в последний момент Гонза решил ехать в Москву. Бывший шашлычник растерял почти всех своих людей, устал от тягот войны и решил воспользоваться возможностью соскочить с поезда смерти.

 Еще не представляя, какую выгоду он может получить с Джавдета, Тимур тем не менее кивнул. В конце концов, лучше этого борова иметь в друзьях, чем во врагах...

 Целую неделю Виктора никто не трогал, только три раза в день приносили еду. Несмотря на то что занятий больше не было, его по-прежнему сытно кормили. Но вся эта высококалорийная пища сгорала в его организме во время многочасовых тренировок.

 Приловчившись к графику получения еды, Савченко теперь и днем тренировался. Он понимал, что, как говорят спортсмены, они вышли на финишную прямую, и поэтому нагрузки увеличил до предела, то и дело стараясь этот предел преодолеть.

 В минуты отдыха, лежа с закрытыми глазами, он вспоминал, как его фотографировал неизвестный. Вспоминал знакомую тяжесть оружия, когда Тимур ему показывал, как надо проводить тот или иной прием. Но больше всего вспоминал, как держал за шею чеченца во время очередного позирования. Тогда было достаточно легкого, резкого нажима на шейный позвонок, и на одного боевика было бы меньше. Но тогда бы и он погиб, а выжить ой как хочется.

 Виктор представлял себе в эти минуты, как его руки сжимают шею Тимура, он буквально слышал хруст свернутых позвонков. Организм при этом как будто получал порцию допинга, он вскакивал с постели, снова тренировался без устали.

 Утром восьмого дня в камеру Виктора вошел Тимур в сопровождении двух незнакомых «горилл», что-то в их аккуратно выбритых лицах показалось Савченко знакомым, но что именно, он не мог понять. Все трое были одеты в теплую камуфлированную форму, в разгрузочных жилетах с набитыми магазинами, полными подсумками гранат. В руках каждого красовался автомат.

 — Время пить херши, — с порога весело объявил Тимур и швырнул на постель Виктора камуфлированный бушлат, штаны и вязаную шапочку. — Одевайся, наш час пробил!

 Поднявшись со своего лежака, Виктор не спеша стал одеваться. Его никто не торопил, трое чеченцев молча за ним наблюдали. Когда он наконец застегнул бушлат, надел на голову шапку, молча посмотрел на Тимура.

 — Готов? Вот и ладушки! — улыбнулся Тим. — Теперь пошли.

 В коридоре роли сразу же распределились. Гафуров пошел первым, вслед за ним двинулся автоматчик, второй подтолкнул Виктора в спину и, когда тот тронулся с места, последовал за ним.

 Через некоторое время Тимур остановился, открыл бронированную дверь, и они вошли в освещенный коридор. Здесь их ожидала еще одна группа мужчин, облаченных в камуфляж и вооруженных по «полной программе». Ничего особенного, если не считать одной детали, бросающейся в глаза. Эти боевики, как и конвоирующие Виктора автоматчики, были гладко выбриты.

 — Ну что, пацан, дрейфишь? — услышал Виктор знакомый голос. Савченко резко обернулся и увидел грузного мужчину с короткой стрижкой и черными подковообразными усами а-ля «Песняры».

 — Что, не узнал? — усмехнулся толстяк, и только по лукавому прищуру Виктор узнал Джавдета. Теперь все встало на свои места, и двое сопровождавших его «горилл» были его старыми знакомцами — президентскими гвардейцами Хохи и Имрамом.

 Тимур долго говорил на чеченском с Гонзой, тот, слушая резидента, лишь поглаживал разгрузочный жилет, плотно обтягивающий шарообразный живот. Закончив говорить, Гафуров повернулся к конвойным, его голова несколько раз качнулась, как у китайского болванчика. Автоматчики поняли этот жест. Имрам ухватил Виктора за руки, а Хохи надел на них тяжелые, кованые кандалы, от которых тянулась тонкая, но очень прочная никелированная цепочка, конец которой был закреплен за ремень Хохи.

 Пока один конвоир закрывал большим самодельным ключом замки на кандалах, другой укрепил на глазах пленника повязку из плотной черной материи.

 Дальше для Виктора начался многочасовой марафон в кромешной темноте. Его тащили, толкали по душным, низким туннелям. Первое время пленник пытался считать шаги, пытался угадать направление, в котором они двигались. Но потом сбился и покорно пошел вслед за конвоиром.

 Когда неожиданно в лицо ударила тугая струя свежего воздуха, Савченко даже не представлял себе, сколько прошло времени, единственное, что он понял — они выбрались из подземного царства боевиков.

 Несмотря на то что бункер остался позади, повязку с глаз пленника никто не снял. Он продолжал идти в темноте, спотыкаясь о камни, цепляясь за кусты и ветки.

 — Все, пришли, — наконец услышал Виктор голос Тимура. Тяжелая рука ухватила пленника за плечо и, с силой надавив, посадила его на пень, затем стянула с его лица повязку. Несколько минут Савченко ничего не видел, он беспомощно моргал глазами, привыкая к дневному свету. Когда пришло прозрение, Виктор смог оглядеться. Он находился в центре небольшого походного лагеря, большая брезентовая палатка стояла возле раскидистого дерева, сливаясь с местностью. В стороне от палатки под угловатой скалой горел костер, возле которого сидели четверо тощих длиннобородых абреков с сумасшедшими глазами.

 Пятый, видимо, старший, был такой же тощий, с редкой рыже-седой бородой, из-за чего он был похож на старого, облезлого кота. Видимо, на правах старого знакомого он эротично обнимался с толстым Джавдетом.

 Покончив с ритуалом встречи, облезлый абрек что-то крикнул своим подчиненным, те поспешно стали тушить костер, собирать палатку. Откуда-то появился табун оседланных лошадей.

 Глядя на всю эту суету, Виктор догадался, что это проводники (сталкеры).

 После того как следы стоянки были уничтожены, а имущество собрано в один большой тюк и приторочено к седлу лошади, проводники разобрали своих лошадей. На оставшихся указали боевикам Тимура.

 — Ну, как говорится, по коням, — усмехнувшись, произнес Тамерлан и неожиданно подмигнул Виктору. Боевики быстро расселись по лошадям, по-видимому, для них это было привычным делом. Достался конь и пленнику.

 Савченко усадили в седло. Хохи отстегнул от ремня цепочку и перекинул ее на луку седла. Повод коня пленника он привязал к седлу своего коня. Таким образом Виктор все равно оставался привязанным к своему конвоиру.

 Трое из пяти проводников, понукая каблуками сапог бока лошадей, не спеша двинулись. Вскоре они исчезли из виду, но основной отряд не двигался с места. Наконец откуда-то издалека донеслось уханье филина.

 Предводитель сталкеров поднял вверх руку, и конники двинулись цепью друг за другом.

 Стояла ранняя весна, снег сошел, но еще не было ни травы, ни листьев. Черные стволы деревьев, раскинув корявые руки-ветви, тянулись к серому безрадостному небу, влажная земля мерцала подобно антрациту и утробно хлюпала под копытами лошадей. Пейзаж был мрачным и далеким от оптимизма.

 Чтобы не выпасть из седла, Виктору пришлось крепко вцепиться в луку, к которой была прикреплена никелированная цепочка. Понемногу пленник освоился с ездой на лошади, он уже не качался маятником с вытянутыми ногами в стременах и прямой спиной. Теперь его мысли были расслаблены, и он ехал, слегка приподнимаясь в такт движениям своего скакуна. Мозг, освободившись от постоянной мысли удержания в седле, теперь мог находиться в расслабленном состоянии, лениво гоняя по своим извилинам отвлеченные мысли.

 «Эх, если бы сейчас налетел «грач», — подумал Виктор, в очередной раз взглянув на небо. — Один залп ракет, и от этих вояк одно месиво осталось бы». Он даже на какую-то секунду представил, что осталось бы на земле в месте попадания ракетного залпа. И тут же поймал себя на мысли, что ему бы тоже не повезло. Потому что находится в гуще этого каравана и в отличие от боевиков намертво прикреплен к седлу коня. Но, даже если бы он один из всех уцелел и даже смог бы освободиться от седла, в лесу ему с закованными в кандалы руками (которые без посторонней помощи не снять) все равно смерть.

 «Нет, пока рассчитывать на побег не приходится», — подвел итог своих размышлений Виктор.

 На привал они остановились, когда стемнело. Привычные к походной жизни боевики выставили часовых, быстро разбили лагерь из трех просторных палаток. В одной разместились проводники, в другую Хохи втащил пленника, там уже сидели на поролоновых матрасах Тимур, Гонза и Имрам, трое чеченцев ели консервированную говядину прямо из банок, орудуя ножами.

 Виктору Имрам протянул открытую банку и кусок лепешки из пресного теста, вместо ножа ему дали небольшую пластиковую ложку. После непродолжительного ужина все улеглись спать.

 С наступлением утра караван снова двинулся в путь. К вечеру все повторилось, те же палатки, те же консервы. По-прежнему никто громко не разговаривал, никто не шутил и не смеялся. После ужина — сон, только часовые, как лешие, сидели в своих секретах, охраняя сон товарищей.

 Утром третьего дня отряд разделился, основная масса боевиков во главе с Джавдетом и двумя проводниками уехали на лошадях. Тимур и двое гвардейцев, охранявших пленника, Виктор и предводитель сталкеров, нагрузившись рюкзаками, дальше пошли пешком. Последние двое абреков-проводников остались в лагере охранять несложенные палатки и оставшихся лошадей.

 Двигаться пешком было гораздо труднее, чем ехать на лошади, даже если ты подготовленный боец. Поэтому пеший отряд значительно чаще останавливался на привалы. С первыми лучами солнца они вышли на равнину и остановились в чахлой лесополосе недалеко от дороги. Здесь никогда не пришло бы в голову федеральным войскам или спецслужбам искать диверсантов. Тимур, выставив для охраны Хохи, остальным велел спать.

 Спали без палатки на голой земле в спальных мешках. Виктор несколько раз просыпался от шума проходящих большегрузных машин. И это был не сон, не бред — это была реальная действительность, в сотне метров от него двигались колонны федеральных войск, но ему они ничем не могли помочь. Савченко, скованный кандалами, уложенный и застегнутый в спальнике под самое горло, без посторонней помощи никак бы выбраться не смог. Единственное, что ему оставалось — подать сигнал о помощи только криком. Но кто его услышит за грохотом машин, а как только он попробует это сделать, боевики тут же его нейтрализуют. В лучшем случае заткнут рот, в худшем просто зарежут. Нет, его час еще не пришел. С этими мыслями Виктор вновь заснул.

 Ночью они снова двинулись в путь. На этот раз Гафуров приказал заклеить пленнику рот скотчем. Никто не выказал недоумения, подобная мера предосторожности была оправданна, сейчас их путь пролегал по земле федеральной власти, кругом стояли блок-посты, заставы, в селах размещались комендатуры с воинскими гарнизонами. Все это таило смертельную опасность для группы, и никакие меры предосторожности не были лишними.

 Теперь шли без привалов и незадолго до рассвета вышли на берег Терека. Помня ориентиры тайника Мирзо, Тимур быстро его отыскал. Тут же Имрам и плешивый проводник стали приводить в готовность лодку.

 Через несколько минут все было готово — надутая лодка легла на воду бесшумно. Имрам влез в нее и установил подвесной мотор на корме, затем махнул рукой, подавая сигнал остальным.

 Савченко и Хохи сели в середину, Тимур, простившись с проводником, забрался на нос, выставив перед собой автомат. 

 Когда все было готово, сразу же почти бесшумно заработал мотор. Задрав подковообразный нос, резиновая махина понеслась по черной речной воде.

 Лодка, предназначенная для британских подводных диверсантов, была скоростной, бесшумной и легкой в эксплуатации. Для того чтобы ею пользоваться, не требовалось специальной подготовки.

 Перемахнув через реку, Имрам выключил мотор, и лодка плавно ткнулась носом в заросли сухих прибрежных камышей.

 Теперь наступила очередь Тимура, он бесшумно соскользнул в воду. От холода забило дыхание, и ноги мгновенно задеревенели, но обращать внимание на холод не было времени. Ухватившись за брезентовый фал, закрепленный на носу лодки, Гафуров потащил ее в камыши.

 На берегу лодку вновь спустили, свернули в рулон и спрятали вместе с мотором.

 Все это время Тимур, дрожа от холода, приговаривал:

 — Быстрее, быстрее, мы еще до рассвета должны быть в станице.

 Дальше они двигались почти бегом. Темп бега задавал Тимур, он бежал, не жалея сил, совмещая в этом процессе желание согреться и уложиться во времени.

 Они успели до рассвета, на их счастье, никто не встретился из станичников (или на счастье самих станичников). Добравшись до ограды, Тимур раздвинул доски забора, и боевики с пленным попали во двор.

 С тех пор как дом стал чеченской «точкой», хозяева избавились от собаки. Поэтому во дворе по-прежнему было тихо. Тамерлан, хорошо помня расположение, быстро провел свою группу к входу в подвал.

 Здесь было тепло и сухо. Теперь боевики могли перевести дух. Гафуров разделся догола, достав из рюкзака флягу в брезентовом чехле, отвинтил пробку, налил в горсть немного прозрачной жидкости и стал энергично растирать посиневшие ступни ног. Не везло ему в поездках на родину, все время приходилось мочить в ледяной воде ноги.

 Растерев ступни, принялся за колени и икры, когда борьба с холодом была закончена, он налил немного спирта в пробку фляги и одним глотком выпил ее.

 Гвардейцы сняли с себя амуницию и только после этого сорвали с губ пленного скотч, потом Хохи отстегнул от своего ремня никелированную цепочку и застегнул ее на большом металлическом кольце, по-видимому, специально для таких целей вмурованном в стену.

 Теперь можно было позволить себе отдохнуть и поспать.

 Несколько дней они отсыпались, ели, что приносила хозяйка, немолодая, грузная женщина с усталым грустным лицом. Виктор читал какую-то рваную книжку без начала и конца, охранники азартно «рубились» в шашки на щелбаны. Тимур только молча лежал на узкой кушетке и несколько раз поднимался наверх переговорить с хозяином.

 На пятый день хозяин — невысокий, плотный мужчина с широким, в ямках от оспы лицом — впервые за эти дни спустился в подвал. В руках он держал большую матерчатую сумку.

 — Все привез? — спросил Тимур, не поднимаясь с кушетки.

 — Как заказывали.

 Когда хозяин «точки» вышел из подвала, Гафуров обратился к гвардейцам:

 — Ну-ка, примерьте, — сказал он, указывая на сумку.

 Хохи, оторвавшись от высокоинтеллектуального занятия, заключавшегося в раздаче шелбанов, поднялся со скамейки и подошел к сумке, но, едва он расстегнул «молнию», как тут же отпрянул, словно там была змея.

 — Ты что, совсем озверел, Тимур?! — гневно выкрикнул чеченец. В сумке лежало два комплекта милицейской формы...

 — Это наша страховка, — спокойно пояснил Тимур. — Если будем ехать в гражданском, то наш друг, — он указал на сидящего на цепи Виктора, — может попытаться что-то учинить, поднять шум или выкинуть какой-нибудь номер, чтобы привлечь внимание, а нам это ни к чему. Другое дело, если два милиционера сопровождают преступника к месту ведения следствия. Тут к вам никто не прицепится. Понял?

 — Понял.

 — Так что примеряйте, подгоняйте по себе, чтобы форма сидела на вас как влитая.

 Лежа на матрасе, Савченко неожиданно понял, насколько опасен Тимур. В отличие от костоломов-гвардейцев, которым природа дала головы для получения щелбанов, Гафуров своей пользовался довольно рационально, просчитывая буквально все ходы, которые мог в дальнейшем предпринять пленник.

 Ночью снова пришел хозяин, теперь он был одет, что называется, по-походному: короткая кожаная куртка на меху и видавшая виды матерчатая фуражка.

 — Все готово, машину прогреем, и можно ехать, — произнес он.

 — Отлично, по коням, — сказал Тимур, он уже облачился в одежду, в которой приехал из Москвы. Виктору тоже пришлось надеть гражданскую одежду: старые джинсы, свитер с размытым узором, серый китайский пуховик и вязаную спортивную шапочку. От армейского обмундирования остались только высокие ботинки на шнурках, впрочем, такие сейчас многие носили. На этот раз на нем уже не было кандалов, вместо этого запястье правой руки было стянуто наручником, прикрепленным к левой руке Хохи.

 Во дворе боевиков ждала допотопная, но все еще крепкая «двадцать первая» «Волга» стандартного серого цвета.

 Тимур сел рядом с водителем, Виктора затолкнули на заднее сиденье, боевики сели по бокам.

 Когда машина выехала со двора, Виктор успел заметить табличку на углу дома: «Мичурина, 18». С этого момента он полностью сосредоточился, стараясь не пропустить название населенного пункта.

 «Волга», немного попетляв по улочкам станицы, наконец выбралась на трассу и, прибавив газу, помчалась вперед, разрезая темень светом фар.

 Через минуту проплыл указатель «Станица Вольная» с красной полосой, обозначающей выезд из данного населенного пункта.

 Теперь Савченко смотрел только перед собой на ненавистную шею Тимура Гафурова и беспрестанно повторял про себя «Станица Вольная, Мичурина... 18», собираясь в будущем отблагодарить своих новых «знакомых».

 Приехав уже на Ставропольский железнодорожный вокзал, лежа на полке в купейном вагоне, Виктор неожиданно спросил у Гафура:

 — Слушай, Тимур, а что это за мужик меня фотографировал?

 Сидящий на нижней полке Тамерлан поднял глаза и вопросительно посмотрел на пленника, потом улыбнулся и произнес:

 — Это журналист Анатолий Сафин, в будущем мечтает стать звездой международной величины.

 «За мой счет наверняка», — подумал Виктор, прекрасно понимая, что, раз ему все показывают и рассказывают, в живых его никто не собирается оставлять. Теперь, кроме адреса, он еще должен запомнить фамилию и имя журналиста...

Часть 3. АНТИКИЛЛЕР

Человек — одухотворенное оружие.

Военный теоретик Сунь Цзы (Древний Китай)

 Гостиница «Славянская вольница» была небольшим пятиэтажным зданием, выстроенным возле трассы на юге Москвы в виде буквы П. Хотя сама гостиница была новая, но построена на фундаменте заложенного еще в семидесятых годах общежития фабрики резиновых изделий. Проект был утвержден, фундамент заложен, подведены коммуникации, но дальше дело почему-то не пошло. Технику вывезли, деревянный забор растащили. Больше двадцати лет заброшенная стройка стояла мертвым грузом, постепенно превращаясь в свалку.

 Все изменилось в одночасье, территорию снова обнесли, но уже не деревянным забором, а бетонными ограждениями. Была выставлена охрана из десятка мордоворотов, пригнана строительная техника, в основном импортного производства, появились строители, и закипела работа в три смены. Днем и ночью шли грузовики со строительными материалами. Бдительная охрана следила не только за тем, чтобы не разворовали эти самые материалы, но и за тем, чтобы строители работали, а не употребляли горячительные напитки. В результате через год была открыта гостиница «Славянская вольница», которая по сравнению с гигантами гостиничного бизнеса была недомерком (всего пять этажей), но у нее были свои преимущества. Расположенная за Кольцевой дорогой, гостиница считалась уже не в Москве, а в области, где не был распространен драконовский закон о милицейской регистрации, что весьма привлекало приезжих, решивших задержаться в столице по каким-либо делам. Поэтому знающие люди (ловеласы, сексуально озабоченные отцы семейств и любовники) ехали сюда отовсюду, чтобы снять на несколько часов комфортабельный номер.

 Несмотря на название «Славянская вольница», постоянно проживающих славян здесь не было. В основном жили представители кавказских народов, им даже было выделено все левое крыло здания. Хотя и ходили слухи, что горцы — народ своевольный и своенравный и там, где они живут, жди дебошей и разборок, в «Вольнице» постояльцы вели себя подобающим образом. Если они пили или развлекались с женщинами, то все это происходило за дверями их номеров и никоим образом не выходило за пределы оных.

 Злые языки поговаривали, что эта гостиница принадлежит объединенной кавказской мафии и построена на их деньги. К тому же многие постояльцы являлись кунаками этой самой мафии и не платили ни копейки за проживание. А чтобы не нести убытков, мафиози решили правое крыло сдавать любителям кратковременных любовных утех.

 На четвертом этаже в просторном одноместном номере у окна, выходящего на автостоянку, стояла молодая женщина. Тамара Борисова, миниатюрная, коротко стриженная блондинка с большими глазами пронзительного изумрудно-золотистого цвета. В свои тридцать пять лет она многого добилась: имела восемнадцать лет трудового стажа, столько же лет была замужем, и, как результат этого брака, была дочь семнадцати лет, с которой она была очень дружна. Достигнув пика женской зрелости, она получила от жизни все, что можно было: просторную трехкомнатную квартиру в центре, машину (пусть «Таврия», зато своя, личная), дочь училась в престижном вузе. Сама Тамара сделала карьеру — старший эксперт по маркетинговому анализу в крупнейшей туристической фирме Москвы. При этом умудрилась сохранить стройную фигуру и упругую, пусть не очень большую, грудь. Несмотря на ее небольшой рост, мужчины всегда заглядывались на нее.

 ...Василий Погожин был невзрачным мужичком маленького роста сорока девяти лет. За прожитые годы он приобрел пять судимостей за мелкие кражи, с десяток специальностей, в основном полученных в местах отбывания наказаний, и прозвище Ежик за заостренную физиономию и торчащие в разные стороны редкие волосы. Несмотря на юридическую классификацию «вор-рецидивист» (все-таки пять судимостей), никаким рецидивистом он не был. Воровал же за компанию со своими знакомыми собутыльниками, чтобы никто не посмел сказать, как в той рекламе, «ты, Васька, халявщик». Нет, Васька, как Леня Голубков, был партнером, за что и сидел, осваивая новые профессии для нужд народного хозяйства.

 Последний срок Вася оттянул пять лет тому назад, вернулся в родные пенаты, а там... Коммунальная квартира, где прошло его детство, отрочество, откуда, как правило, оперативники из родного районного отделения милиции уводили его в наручниках, чтобы он снова вернулся через несколько лет, была уже продана. В ней был сделан евроремонт, и жили в ней барыги, которых теперь называли «новыми русскими», а прежние жильцы были расселены по другим адресам.

 Погожин направился прямиком к начальнику ЖЭКа. Высокий, толстый человек с красным обрюзглым лицом сидел в своем кабинете и пил чай из граненого стакана, он тяжело отдувался и обильно потел — верный признак того, что вчера он основательно «нагрузился». На посетителя в потертом полупальто и мятой, видавшей виды кепке, он смотрел ничего не понимающим взглядом, продолжая пить чай.

 В течение получаса Васька объяснял сложившуюся ситуацию и в конце задал естественный вопрос:

 — А где мне теперь жить?

 — Собственно, чего вы хотите? — начальник ЖЭКа поставил на стол стакан с недопитым чаем. — Вы, гражданин, были осуждены и как особо опасный преступник выписаны со своей жилплощади, которая впоследствии была передана государству. Так что где вы будете жить — не моя проблема

 От обиды Васька Погожин чуть не заплакал, но только что «откинувшийся» уголовник Ежик знал цену слезам. Они ничего не стоят. Он склонился к столу и негромко, так, чтобы слышал только начальник ЖЭКа, прошипел:

 — Я тебе самому жилплощадь устрою, два на два, на кладбище, пидор проткнутый. Подловлю в темном месте и посажу на «перо», пидорюга...

 — Пошел вон, — взвизгнул, позабыв про больную с похмелья голову, начальник ЖЭКа. Ежик криво усмехнулся, сплюнул сквозь зубы на пол конторы и вышел.

 В обед, как обычно, начальник ЖЭКа отправился домой поправлять здоровье, благо жил в соседнем доме. Но сытный обед с графинчиком очищенной по собственному рецепту водки не лез в горло. Пришлось обо всем рассказать жене.

 — Ой, не бери в голову, — махнула рукой супруга, невысокая пышнотелая шатенка, обладательница большого бюста и веселого характера. — Заяви в милицию, они ему покажут, где раки зимуют.

 — Ага, покажут, а потом выпустят и что дальше? — огрызнулся чиновник, размышляя про себя: можно не только в милицию обратиться, ему достаточно слово сказать спортсменам, что на его участке в подвале открыли секцию карате. Они быстро ему ребра пересчитают. А что дальше? Отлежится урка на какой-нибудь хазе или шепнет кому-то из своих друзей-подельников. И все... Те выберут момент и засадят в печень заточку, шило или спицу. Глянул искоса на жену, которую не без оснований подозревал в походах «на сторону», и с ненавистью подумал: «Мне уже будет все равно, кто и чем. А эта сука только порадуется...»

 Так и не пообедав, начальник ЖЭКа вернулся в контору Порывшись в архивных книгах, выяснил, как звали нервного посетителя, и, захватив ключи от «стратегического резерва», отправился на поиски.

 Тем временем Василий сидел во дворе под детским грибком, на скамейке перед ним стояла початая бутылка крепленого вина и лежала пара пирожков, купленных у лоточницы. Праздновать освобождение пришлось одному, из друзей никого не было — кто съехал на новое жилье, кто еще сидел, а кого и на кладбище снесли. Думы бывшего арестанта тоже были далеки от радостных, по сути, он был бомжем. И от этой реальности никуда не денешься. Рассчитывать он мог только на себя, потому что, несмотря на свои пять сроков, он был сявкой, мелким жуликом, не имеющим никакого авторитета.

 — Празднуете возвращение, Василий Игнатович?

 Занятый своими мыслями, он не заметил, как подошел начальник ЖЭКа.

 — Чего тебе?

 — Нехороший у нас разговор получился, — промямлил чиновник. Василий сразу сообразил, к чему клонит неожиданный собеседник. — Вы действительно остались без жилья, Василий Игнатович, но, думаю, мы сможем решить вашу проблему, не доводя ее до суда.

 «Как же, суда он испугался! — мысленно хмыкнул Василий. — Боится толстопузый, что на перо посажу...»

 — Пойдемте со мной, — совсем осмелел начальник ЖЭКа.

 — Пойдем, — согласился Погожин, сунув в один карман бутылку, а в другой уже остывшие пирожки.

 Они прошли через двор и вошли в тот самый подъезд, где до последней отсидки жил Васька. На первом этаже начальник ЖЭКа открыл неприметную дверь и пропустил вперед следовавшего за ним Погожина. Изначально это помещение было задумано как кладовка дворника. В связи с вечным дефицитом жилья это помещение было переделано под отдельную квартиру, состоявшую из небольшой комнаты и пристроенной террасы, выполнявшей одновременно роль прихожей, кухни и кладовой.

 — Ну, вот есть такой вариант, — произнес чиновник, обведя помещение рукой. Комната была небольшая, квадратная, с одним окном, выходящим во двор. Из мебели от прежних хозяев остался продавленный диван, обеденный стол на металлических подпорах и допотопный стул. Это было намного лучше, чем Васькина коммуналка, но он виду не подал, ожидая, что скажет «благодетель».

 — Освещение сюда идет от подъезда. Предыдущие хозяева прожили пять лет, а счетчик учета электрической энергии не поставили... — произнес начальник ЖЭКа.

 — Ладно, сойдет, — наконец кивнул Ежик. Потом вытащил из карманов бутылку, пирожки и сказал: — Надо бы отметить новоселье. Ты как?

 — Я? — удивленно спросил начальник ЖЭКа, к такому обхождению он явно не привык. Но, вспомнив, с кем он имеет дело, решил быть более демократичным. Мало ли что в жизни может случиться, может, потребуется, чтобы этот самый Василий Игнатович Погожин по его просьбе «посадил» кого-то из недругов или друзей (сейчас не знаешь, кто хуже) на «перо». Поэтому чиновник махнул рукой и обреченно произнес: — А, давай!

 Сам пошел на кухню, принес две старые эмалированные кружки. Василий тут же разлил остаток красного «крепляка», оставив на дне немного жидкости (осадок, вредно для печени). Потом протянул начальнику кружку с мятым боком, поднял свою и негромко произнес:

 — С новосельем, что ли...

 Выпили не чокаясь и за один раз. Ежик проглотил свою порцию легко и с интересом наблюдал, как чиновник давится, глотая дешевое пойло. Его кадык нервно бегал по горлу, потом вдруг замер.

 «Выпил», — догадался недавний заключенный.

 — На, закуси, — протянул холодный пирожок, начальник ЖЭКа послушно взял его и так же послушно стал жевать. Когда наконец и с закуской было покончено, сказал:

 — На днях зайдешь, оформим тебе ордер на жилье.

 — Зайду, — кивнул Ежик.

 — Ну, вот вроде и все. Я пойду?

 — Давай.

 Когда за ним закрылась дверь, Васька Погожин по кличке Ежик усмехнулся. Начальник ЖЭКа его боялся, поэтому и дал квартиру, чтобы отцепился. В зоне тех, что уступают, берут в крутой оборот и доят, как известное парнокопытное. Но Погожин не собирается доить чиновника потому, что на зоне это одно, а на воле другое. И если чинушу загнать в угол, он моментально найдет на него управу.

 Прошло два года с момента последней отсидки, в ЖЭК Васька ходил всего два раза (получить паспорт и прописаться), остальное время обходил его стороной. Впрочем, для праздного времяпрепровождения не было никакой возможности. Смена политического строя принесла кое-какие изменения. Например, участковый милиционер уже не интересовался, работаешь ты или нет. Но теперь на работу устроиться была проблема. Впрочем, Ежик не очень и хотел работать. Собирал бутылки, металл, макулатуру, если подворачивалось что-то стащить — тащил без зазрения совести. В большие дела не лез, да его туда никто и не звал, но он всегда был сыт, пьян и нос в табаке.

 Проснувшись поутру, Ежик с трудом оторвал голову от заслюнявленной подушки, провел ладонью по лицу, вытирая влажную щеку. Потом мутным взглядом обвел комнату. За время его проживания, кроме провалившегося дивана, старого стола и табуретки, мебели значительно прибавилось в виде этажерки, трех разномастных стульев, огромного вещевого шкафа, в котором хранилось несколько кожаных курток, пиджаков, плащ на несколько размеров больше, рабочий комбинезон с эмблемой «Кока-кола». Все это были трофеи Василия, добытые из мусорных контейнеров.

 Наконец его взгляд остановился на этажерке, на которой лежала пачка «Беломорканала» и коробок спичек. Дрожащая рука потянулась к папиросам, достав из пачки одну, он сжал бумажный мундштук и закусил край зубами. Зажег спичку, прикурил от нее и тут же закашлялся. Потом поднялся и, покачиваясь, направился в туалет. Там, в старом, засиженном мухами зеркале, увидел свою физиономию с воспаленными глазами, налитыми кровью, всклокоченными волосами, распухшим носом (наверное, кто-то двинул). От смертоносного перегара зеркало сразу же запотело.

 — Надо бросать пить, — задумчиво произнес Василий, впрочем, он это говорил после каждого перепоя. Тогда же размышлял о превратностях судьбы, о том, что надо устроиться на работу и в квартире навести порядок. «Бабу надо привести, жилплощадь любит женскую руку. Лучше всего взять из бомжих, только не сильно спитую. Бомжихи, они преданные, как собаки. Наведет порядок, я устроюсь на работу, и заживем как люди».

 Так поразмышляв, Ежик обычно шел на улицу в поисках бутылок, металла, макулатуры. В процессе работы мысли улетучивались, и все шло дальше своим чередом.

 Докурив папиросу, Василий швырнул ее в унитаз и тут же дернул за цепочку слива. Вода с шумом устремилась в канализацию, увлекая за собой мятый окурок.

 «Прямо как моя жизнь», — подумал Ежик и направился в комнату, собираясь еще немного поспать. Но не успел — в дверь постучали.

 — Кого там принесла нелегкая, — ругаясь, Василий направился к дверям, заранее предвкушая, что сейчас кого-то из своих собутыльников попотчует трехэтажным матом. Но, открыв дверь, он только и смог промямлить: — Тик-Так, ты?..

 Перед ним стоял двухметровый верзила с плоским, как будто примятым лицом, большим свернутым носом и ртом с толстыми губами, похожими на двух слизней. Узкий лоб неандертальца, нависающий над глубоко посаженными глазами, пересекали три морщины.

 По возрасту гость годился в сыновья хозяину, но внешне они казались ровесниками.

 — Ты один? — наконец спросил верзила.

 — Один.

 — Вот и славно, — оскалился гость и тут же вошел внутрь, плотно прикрыв за собой дверь.

 Оба — гость и хозяин — происходили из одного «клана» или «ордена» (кому как нравится), оба были профессиональными преступниками. Только в зоновской иерархии находились на разных ступенях. Если Еж был обычной «шестеркой», то Тик-Так, прозванный так за то, что качался при ходьбе из стороны в сторону, входил в пристяж пахана в качестве ударной силы — «торпеды». Общего между ними ничего не было, если не считать того, что после мятежа в зоне под Златоустом сидели в одном карцере, потом в одном блоке в «Столыпине» их везли в Соликамск. Так что знакомство их можно назвать шапочным, хотя никак нельзя было отрицать законов тюремного братства.

 Тик-Так прошел в комнату, огляделся, потом сел на ближайший к нему стул и спросил:

 — Живешь один?

 — Один, — подтвердил Ежик.

 — Бомжуешь? — оскалился гость.

 — Почему?

 — Потому что в свинарнике живешь, — пояснил свою мысль Тик-Так. — Ладно, меня это не касается, — он сунул руку в карман брюк и вытащил несколько скомканных пятидесятирублевых банкнот. — Сгоняй, купи чего-нибудь пожрать и водки не забудь!

 Ежик схватил деньги и опрометью бросился на выход. Он уже забыл о той клятве, которую давал себе, проснувшись сегодня поутру. «Трубы горели», и душа требовала возлияний.

 В ближайшем магазине он приобрел килограмм варе-ной колбасы, банку кабачковой икры, банку кильки в томате, булку серого хлеба. Денег оставалось на две бутылки «Столичной». Вернувшись домой, обнаружил, что гость вполне освоился и сейчас мылся в душе, фыркая, как рассерженный морж.

 Через минуту фырканье прекратилось, потом появился Тик-Так в одних сатиновых «семейных», до колен трусах. Его сутуловатая фигура с большими, длинными, до колен руками напоминала фигуру крупной обезьяны. Пока гость одевался, Ежик принялся накрывать на стол: открыл консервы, нарезал колбасу, хлеб. Достал из собственного загашника пару луковиц и головку чеснока, которые держал как лекарственные средства профилактики простуды и гриппа.

 Одевшись, Тик-Так вытащил из хозяйской пачки папиросу и, прикурив ее, уселся за стол, указав на стоявшую в дальнем конце стола водку, великодушным тоном старшего распорядился.

 — Банкуй, Еж.

 Василий скрутил пробку и почти доверху наполнил два стакана прозрачной жидкостью.

 — Ну, со свиданьицем...

 Бывшие заключенные, чокнувшись, выпили. Погожин, у которого все кружилось перед глазами, проглотил свою порцию одним глотком. Гость пил степенно, держа стакан широко расставленными пальцами и отставив в сторону мизинец. Осушив стакан до дна, он не спеша пыхнул папиросой, потом, взяв со стола дольку разрезанной на четыре части луковицы, обмакнул ее в соль и с хрустом начал жевать. Примеру гостя последовал и Василий, на кусок хлеба положил пару кусков колбасы, сверху намазал толстый слой кабачковой икры и с аппетитом стал есть.

 — Вот главное, как жизнь устроена, — наконец заговорил Тик-Так. — Про Москву говорят: ах, какой город; ах, какой город. А сейчас и вовсе все долдонят: «Москва — финансовая столица мира». Ну как тут утерпеть?! Не утерпел, взял парочку друганов-подельников и сюда, встолицу нашей Родины.

 — Ну и как? — промычал Еж с набитым ртом.

 — Большой город, богатый город, но и страшный одновременно, — честно признался гость. — Богатство тут у вас под ногами лежит, протяни руку и бери. Только смотри по сторонам, чтобы эту руку не оттяпали по самые яйца. В общем, присмотрели мы одну нехилую «точку», обменник валют. «Капусты» там не мерено: и «деревянной», и «зелени». Решили брать... Наливай!

 Снова выпили, верзилу Тик-Така алкоголь все еще не брал.

 — Конечно, на шермачка обменник не возьмешь, он, падла, как танк, бронированный и закрытый. Да еще цербер с «пушкой» стоит. В общем, решили брать утром, до открытия, инкассаторы уезжают, а сопл юшка с охранником всегда выходят на улицу перекурить, вот тогда можно их брать тепленькими. Только «тачка» нужна была, чтобы после гоп-стопа валить подальше...

 Сунув окурок в пепельницу, Тик-Так снова указал на бутылку и, пока Василий разливал Остаток водки, продолжил:

 — Короче говоря, спалились мы на стоянке, откуда хотели увести «копейку». Машина по нынешним временам неприметная, то, что надо для такого дела. Но не тут-то было, понабежали охранники, а за ними менты-пэпээсники. Я успел соскочить, а подельников взяли...

 Снова выпили, в глазах гостя наконец появились признаки опьянения.

 — Неделю скитался, как бродячий пес, ни в гостиницу, ни на вокзал. Хорошо, нашел одну приблатненную шалашовку, у нее несколько дней перекантовался. Кстати, так же случайно о тебе услышал. Вот, решил навестить.

 — Так тебе отсидеться надо? — все еще не мог понять Василий, к чему клонит гость.

 — Когти мне надо отсюда рвать. Вот только с пустыми карманами далеко не уйдешь...

 Наступила новая пауза, хозяин квартиры не понимал, чего от него хочет гость (денег у него никаких не было), а гость сейчас обдумывал, как бы популярно объяснить свое предложение хозяину.

 — В общем, присмотрел я один магазинчик, — начал Тик-Так вводить Василия в курс дела. — Небольшой круглосуточный, но проходимость хорошая. Большая проходимость. Собранные за сутки «бабки» они сдают каждое утро. Ночью там стоят два желторотых юнца. Короче говоря, на две минуты работы, а куш можно оторвать солидный...

 — Так ты что, решил брать магазин? — пьяно икая, спросил Еж, пытаясь вилкой подобрать кильку в томате.

 — Мы будем брать.

 — Как? — Хмель моментально улетучился из головы Погожина. — С голыми руками?

 — Почему? — На стол лег черный, местами с облупившимся воронением и треснутой пластмассовой накладкой пистолет Макарова. — Правда, осталось четыре патрона, но на это дело хватит.

 — А мне что? — Уголовник Еж, всю жизнь специализировавшийся на мелких кражах, не хотел участвовать в вооруженном налете, где дело может закончиться «мокрухой», сейчас он искал повод соскочить.

 — Вот тебе, — рядом с «макаровым» легла самодельная «поджига» в виде контура пистолета. Сверху толстой стальной проволоки была трубка, тыльный конец которой был сплющен и просверлено тоненькое отверстие, возле которого изолентой были примотаны четыре спички. Над спичками возвышался крюк, сделанный из той же стальной проволоки и небольшой пружины. Часть крюка со скобой уходила вниз к рукоятке, а на верхней части была прикреплена терка от спичечного коробка. Достаточно нажать на скобу, чтобы крючок с теркой, вытолкнутый пружиной, прошелся по спичечным головкам, воспламенив их. В детстве такие штуки называли «самопалами», и однажды Василий видел, как при выстреле такая штука оторвала мальчишке руку. Но сейчас это не было самым страшным.

 — Да ты че, Тик-Так, с этим идти на дело?! Куры засмеют, — как можно воинственней произнес Ежик.

 — Не ссы в компот, там повар ноги моет, — оскалился пьяненькой улыбкой гость. — Я все сделаю сам, тебе надо будет только постоять на стреме да в случае чего пальнуть из этой дуры для острастки. Понял?

 Василий молчал, Тик-Так расценил это по-своему.

 — Может, лучше бомбануть обменник?

 — Нет, — поспешно ответил Погожин.

 — То-то, шелупень... Вечером идем на дело. А сейчас я кину кости, что-то меня разморило.

 Гость поднялся со своего места и повалился на диван; вытянувшись во весь рост, он тут же захрапел. Погожин обессиленно опустил голову на стол и провалился в забытье.

 На улице основательно стемнело, когда из подъезда вышли две фигуры. Они выглядели настолько контрастными, что невольно вызывали улыбку. Низкорослый, коротконогий Ежик едва поспевал за раскачивающейся дылдой Тик-Таком, который в левой руке держал большую сумку-баул «мечта оккупанта», куда он собирался сложить добытые трофеи, правая покоилась в кармане полупальто.

 Ехать пришлось далеко, полчаса на метро, потом еще час тряслись на троллейбусе. Все это время Погожин был ни жив ни мертв, мысль о вооруженном ограблении буквально парализовала его волю.

 Наконец троллейбус остановился, двери с шипением открылись.

 — Пошли, — буркнул Тик-Так, поднимая с пола баул. На улице было темно и сыро, но погода сейчас никого не интересовала. Они прошли в полном молчании метров двести до первого поворота.

 — Вот он, — Тик-Так ткнул длинный гнутый палец в направлении одноэтажного квадратного магазина, обшитого плитами белого декоративного пластика. Верзила расстегнул «молнию» на сумке, вытащил оттуда серый плащ из «гардероба» Погожина и сказал:

 — Значит, действуем как договорились. Я в лавку захожу и беру двух халдеев на мушку, ты стоишь за дверью на подхвате, если что, пальнешь из поджиги. Заодно и цинкуй на стреме. Как только все будет закончено, я выхожу, передаю тебе сумку, ты идешь на остановку. Я переодеваюсь в свой макинтош и следом за тобой. Потом рвем когти к тебе на «хазу». Ферштейн?

 — Угу, — только и смог кивнуть Васька.

 — Тогда пошли.

 Плащ оказался коротким и трещал по швам, но налетчика это мало волновало, опытный преступник хорошо знал психологию жертвы, страх быть продырявленным из оружия парализует человека, в такой момент мало кто обратит внимание на детали одежды.

 Когда Тик-Так отворил дверь, Ежик, ставший чуть поодаль, увидел тумбу кассового аппарата, за которым сидел молодой человек в черной жилетке и белой рубашке. Второй продавец, одетый также в форменную жилетку, стоял возле турникета у входа в торговый зал.

 — Руки за голову, суки, — заорал Тик-Так, демонстрируя продавцам кургузый «Макаров». Продавцы мгновенно подняли руки к потолку и ошарашенно прижались к стене. Слушая крик подельника, Погожин переминался с ноги на ногу, в потной руке скользила гладкая рукоятка самопала. Он еще надеялся, что все обойдется... Не обошлось. — Бабки, — рявкнул Тик-Так, слегка развернувшись к кассиру. В этот момент стоявший невдалеке второй продавец неожиданно перегнулся едва ли не пополам и тут же выбросил вперед правую ногу. Острый носок лакированной туфли ударил в руку, сжимающую пистолет. Оружие отлетело в сторону, а нога, не опускаясь на пол, взмыла вверх, врезавшись ребром подошвы в челюсть налетчика. Тик-Так покачнулся и заревел по-звериному. Развернувшись, он хотел ударить обидчика, но продавец легко перехватил его руку и в следующую секунду провел подсечку.

 Верзила рухнул на пол, а двое продавцов навалились на него и стали заворачивать ему руки за спину.

 — Еж, стреляй, стреляй, падла, — заорал Тик-Так, извиваясь как пойманый в сеть аллигатор.

 Погожин вытащил из кармана поджигу и навел толстый ствол на окно магазина, зажмурившись, надавил на спусковую скобу, но выстрела не последовало. Он снова надавил на рычаг — результат тот же.

 — У-у, волки позорные, — завыл Тик-Так, в этом леденящем кровь зверином вое была собрана вся безысходность пойманного хищника.

 Для Васьки Погожина этот вой послужил сигналом к бегству. Он сорвался с места и со всех ног бросился в глубь двора.

 Выбежав на соседнюю улицу, Ежик остановился под уличным фонарем. Стоя в центре желтого круга, он посмотрел на зажатый в правой руке самопал. Крючок, служивший бойком, безвольно лежал на стволе. Уходя на «дело», Василий специально не взвел его, чтобы поджига самовольно не выстрелила, а потом... Теперь поздно было каяться. Положив самопал на тротуар, ударом каблука переломил фанерную станину, затем разобрал оружие на составные части, которые тут же затолкал между решетками водостока.

 Где-то завыла милицейская сирена, и Васька Погожин снова бросился бежать, как напуганный заяц. Он бежал, не разбирая дороги, повинуясь страху и инстинкту самосохранения.

 Неожиданно Еж забежал в темный зев подъезда старого трехэтажного дома, быстро поднялся на верхний этаж, отыскал чердачный люк, на нем не было замка...

 Внутри было темно, тихо и тепло. Забравшись в дальний угол, нашел какую-то тряпку, завернулся в нее. Согревшись, стал понемногу засыпать. Но в мозгу все время стучала одна мысль: «Уж лучше бомжевать — я к этому привык, — чем сесть за вооруженный грабеж. Оттуда мне вовек не выйти». Наконец Василий Погожин, он же Еж, заснул тревожным сном...

 Добравшись до гостиницы «Славянская вольница», где его уже ждал Гонза Холилов, Тимур поселил Виктора Савченко в одноместном номере, вокруг которого жили боевики Джавдета. В номере напротив поселились Хохи и Имрам. Таким образом пленника практически лишили малейшей возможности побега. Но Виктор и не собирался бежать. По крайней мере не сейчас, он сильно устал. Приняв горячий душ, морпех тут же завалился в постель и проспал так почти сутки.

 Вечером на следующий день проснулся, открыл глаза и сладко потянулся. Давно он так не спал, голым, на мягкой постели с чистыми, хрустящими простынями. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он дома, а служба в армии, война, плен — это всего-навсего лишь дурацкий, кошмарный сон. Но нет, помещение, в котором он находился, было обычным гостиничным номером, а не родной квартирой, и все, предшествующее этому, было горькой правдой.

 Савченко поднялся с постели и, шлепая босыми ногами, подошел к окну. За стеклом было темно, лишь фонари освещали небольшие куски пространства да в стороне по трассе неслись огоньки проезжающих машин. Москва, к которой он так стремился, была рядом, теперь следовало подумать о...

 — Уже проснулся? Молодцом! — Размышления Виктора прервал голос Тимура. Чеченец, одетый в дорогой светло-серый костюм, стоял в дверном проеме. Его появление вряд ли было случайным. — «Микрофон или телекамера», — сообразил Савченко.

 Оглядев фигуру Виктора, на котором из одежды были лишь трусы да майка, Тимур произнес:

 — В шкафу для тебя полно вещей, выбери что нравится. Да и чего тебе сидеть в номере, после ужина можешь спуститься вниз, там довольно приличный бар. — Гафуров замолчал, несколько секунд выдерживая паузу, потом улыбнулся и подмигнул пленнику. — Совсем забыл, в бар неприлично ходить без денег...

 Подобно фокуснику, он взмахнул рукой, и на ладони оказалась увесистая пачка пятидесятирублевых купюр. — Бери и ни в чем себе не отказывай!

 Пачка легла на тумбочку возле кровати, Тимур еще раз взглянул на пленника, теперь его взгляд потерял дружескую теплоту, стал бездонно-ледяным. Тимур словно пытался загипнотизировать собеседника:

 — Я надеюсь, ты не допустишь глупых выходок, когда мы уже на финишной прямой. Скоро выполнишь для нас работу, получишь новые документы, деньги, и больше мы не увидимся никогда.

 Виктор мог бы выдержать этот взгляд и тем самым дать понять своим тюремщикам, что многое понимает. А это могло привести к неожиданным осложнениям. Поэтому Савченко опустил глаза и пробубнил:

 — Чего мне дурить, я в этом деле уже замазался по самые уши. Скорее бы получить «бабки» и тикануть куда-то в глушь, в Саратов.

 — Почему в Саратов? — удивленно поднял брови Тимур.

 — Да так, к слову пришлось, это цитата из «Горе от ума» Грибоедова.

 — А-а, — на лице Тимура расползлась улыбка. — Ты еще молодой, не забыл книги из школьной программы. На это надо время...

 Больше не говоря ни слова, Тимур вышел из номера, а Виктор направился в ванную. После водных процедур он занялся своим гардеробом. В шкафу действительно оказалось много вещей, все они были неновыми, но дорогими (настоящая фирма) и в приличном состоянии. Перебрав одежду, Савченко остановился на темно-синих джинсах «Вранглер», оливкового цвета ирландском свитере грубой вязки и длинном кожаном пиджаке. Все вещи пришлись ему впору. Даже туфли — легкие, черные, с заостренными носками — были в самый раз.

 Размышлять на эту тему долго не стоило, вещи были подобраны специально для него. Виктор вдруг вспомнил, что во время одной из первых бесед Тимур задавал иногда, как тогда казалось пленнику, абсолютно бессмысленные вопросы: любимые книги, любимые фильмы, рок-группы, что из вещей больше нравится носить, размер одежды, обуви. Вопросы оказались далеко не бессмысленными. Кроме того, что чеченец смог составить психологический портрет исполнителя, он заодно подумал о его экипировке для большого города. Тимур был настоящим профессионалом, и для него не было мелочей.

 Пока не принесли ужин, Виктор решил обыскать номер, чтобы понять, как же его контролируют. Искать долго не пришлось, за картиной возле кровати обнаружился обычный магнитофонный микрофон с проводом, тянущимся в соседний номер. Больше в номере не оказалось ни микрофонов, ни камер, хозяева, оборудовавшие прослушку, решили не мудрствовать лукаво, а действовать по принципу «сердито и дешево». Видимо, этот номер был рассчитан на особ не особо важных, Виктору имело смысл им подыграть.

 Ужин принесла в номер официантка, мягко говоря, предпенсионного возраста, но все еще молодящаяся, обильно покрывавшая лицо слоями грима. Судя по оценивающему и игривому взгляду, «девушка» могла оказать и другие услуги.

 Но молодой человек, сидящий в кресле перед телевизором, никак не отреагировал на нее, поэтому официантка обиженно произнесла:

 — За посудой приду через час.

 Несмотря на великолепную сервировку, ужин был простой и сытный. Под колпаками из тонкой нержавеющей стали, выполненными в форме раковин, Виктор обнаружил глубокую тарелку наваристого борща, плоскую с жареным картофелем, салатом из квашеной капусты с большой отбивной. Под третьей раковиной оказалось блюдце с нарезанным белым хлебом и стакан персикового сока.

 Глядя на еду, Виктор неожиданно ощутил чувство звериного голода. За четверть часа он расправился со всей едой и запил соком. Насытив желудок, теперь необходимо было дать пищу уму. Собранная за дни миграции информация на перекладных (поездом, электричками, междугородными автобусами и даже автостопом) в Москву говорила о многом. Тимур — очень опасный противник, с момента как они вошли на железнодорожный вокзал в Ставрополе, он был начеку — путал следы, меняя транспорты и направления, постоянно изменял внешность, превращаясь то в старика, то в молодого парня или грязного бродягу. Тамерлан то находился рядом с Виктором, Хохи и Имрамом, то исчезал, но все трое знали, что старший где-то рядом и они у него на виду.

 «Он как оборотень, вурдалак, — подумал Савченко. — И убить, наверное, можно лишь осиновым колом или серебряной пулей. Впрочем, можно попытаться и обычной. Главное — получить в руки оружие, все-таки тут я на своей земле».

 Дума об оружии привела мысли о действии. Можно было попытаться завладеть оружием своих нянек, Имрама или Хохи, оба всю дорогу не расставались с пистолетами Макарова. Хоть они и бугаи, но на стороне пленника внезапность и хорошая физическая подготовка.

 «Но даже если я захвачу оба пистолета, что дальше? — размышлял Виктор. — Прорываться с боем наружу? С Гонзой еще шесть боевиков плюс Тимур. И это все? Кто знает, гостиница битком набита кавказцами, может, все они боевики. Что же тогда получается? Патронов не хватит всех перестрелять. С таким же успехом я мог бы погибнуть в Чечне, в бункере. Обидно погибать в двух шагах от Москвы. И даже если я вырвусь наружу, не исключена вероятность, что меня пристрелят наши менты, которых вполне могут вызвать, чтобы утихомирить «разбушевавшегося маньяка». И менты, естественно, утихомирят... навсегда. Вдвойне обидно». — Неожиданно он вспомнил Дядю Федора, когда у него что-то не ладилось, тот говорил вслух: «Думай, башка, думай, шапку куплю». Сейчас пленному разведчику ох как бы помог этот опытный словоблуд.

 Прошло еще полчаса, но Савченко так ни до чего и не додумался, кроме мысли, что ему нужна помощь извне. Взгляд морпеха неожиданно уперся в пачку пятидесятирублевок. «Под лежачий камень вода не бежит», — решил он в конце концов. Сунул деньги в карман пиджака и направился к выходу. В коридоре к нему присоединился Имрам. Верзила чеченец выскользнул из двери номера напротив, как будто ждал появления пленника, что скорее всего так и было.

 — Решил в бар прогуляться? — деланно рассмеялся Имрам. — Я бы тоже чего-нибудь выпил, идем вместе. — Это было не предложение, это была констатация факта.

 Гостиничный бар располагался в подвале прямо под рестораном. Широкая лестница, покрытая толстым ковровым покрытием изумрудного цвета, упиралась в двустворчатую дверь, где на каждой половинке был нарисован рыцарский шлем с опущенным забралом, над которым была изображена надпись готическим шрифтом — «Айвенго». Внутри помещения царил полумрак, облицованные под кирпич старинных замков стены, на которых были развешаны декоративные доспехи и такое же декоративное оружие, под ними были расставлены тяжелые столы и стулья. Единственное, что никак не вписывалось в атмосферу средневековья, так это барная стойка, зеркальная витрина, заставленная разноцветными бутылками, и чернокожий бармен в белоснежной рубахе с золотистым галстуком-бабочкой.

 — Ну, счастливо погулять, — произнес Имрам и, не глядя на Виктора, направился к столику, за которым сидело несколько боевиков из группы Джавдета.

 Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться — чеченцы не могут оставить его без присмотра, но и не хотят, чтобы их видели в обществе «исполнителя» теракта против чеченца, перешедшего на сторону федеральной власти. То, что Тимур откровенно ему рассказывал все, было лишним подтверждением того, что его сразу же после убийства ликвидируют. Мертвые обладают странной способностью уносить в могилу свои знания.

 Виктор еще раз обвел взглядом бар и смог по достоинству оценить, что мирно пьющие пиво боевики не зря его пьют, они его заслужили. Столик, за которым они расположились, был идеальной точкой, перекрывающей все возможные выходы из бара.

 Неожиданно Виктор почувствовал какой-то внутренний толчок отчаянного озорства, он вдруг понял, что в этой невидимой посторонним дуэли победит он и, сколько бы ни было у него врагов, покарает всех, отомстит за своих ребят, за плен, за унижения. Отчаянность безвыходного положения парализует слабые натуры, а у сильных мобилизует все физические и умственные силы. Вскрывает такие резервы, о которых человек и сам не подозревал...

 Виктор прошел через зал, уселся на высокий табурет перед стойкой и весело поздоровался с негром-барменом:

 — Привет, сарацин.

 — Что? — оскалился на чистом русском этнический потомок Мухаммеда Али, выставив наружу два ряда белоснежных зубов. Ссориться с представителями негроидной расы не входило в планы Савченко, и он миролюбиво произнес:

 — Выпить налей.

 — Что желаете? — смягчился негр, видимо, вспомнив, что он бармен, а не боксер.

 — Баккарди с колой.

 — В каких пропорциях желаете?

 — Сто рома и двести колы.

 Бармен сноровисто схватил бутылку, налил в высокий круглый бокал из толстого стекла тягучего рома, затем добавил темно-коричневой, пузырящейся колы, бросил несколько кубиков льда и поставил бокал перед Виктором.

 — Мерси, — Виктор подмигнул чернокожему виночерпию и, сделав большой глоток сладко-крепкого напитка, повернулся спиной к стойке и стал разглядывать посетителей бара.

 Несмотря на вечернее время, посетителей в зале было немного. Кроме Имрама с его компанией, было занято еще четыре столика. За одним столиком сидела дородная матрона в вечернем платье, вся увешанная драгоценностями, в окружении трех импозантных кавказцев в дорогих костюмах. Они степенно пили рубиновое вино из высоких бокалов. Наискось от них сидели два угрюмых типа, пьющих черный кофе, с пустыми, неподвижными взглядами. В дальнем углу удобно расположился абсолютно лысый толстяк, его стол был заставлен всевозможной снедью. И толстяк безжалостно с ней расправлялся.

 За столиком у пустующей танцлощадки сидели несколько ярко разукрашенных проституток. Совсем еще юные создания (одной из них на вид не было и шестнадцати) хищно рассматривали клиентов, но сегодня у них был явно постный день.

 Отхлебывая из бокала ром с колой, Виктор даже подумал, не использовать ли ему одну из путанок в качестве «почтового голубя». Но тут же отверг эту мысль — как правило, проститутки народ подневольный, принадлежат сутенерам, бандитам «крыши», гостиничные наверняка ходят под хозяевами «Славянской вольницы» и вряд ли захотят играть в посторонние игры.

 Бокал быстро опустел, выпитый алкоголь, всосавшись в кровь, приятно туманил мозг, проблемы уже не казались такими неразрешимыми, на душе почему-то было весело, хотелось шутить:

 — Гарсон, повторить!

 Виктор поставил на стойку пустой бокал, негр сверкнул недобро глазами, но ничего не сказал, видимо, помня дети советской торговли: «Клиент всегда прав». Он быстро соединил в бокале необходимые ингредиенты, добавил лед и подвинул бокал Виктору.

 — Мерси, мон шер, — но выпить Савченко не успел, его взгляд неожиданно остановился на стеклянных дверях входа. Оттуда шла молодая женщина — невысокая, худенькая, коротко стриженная блондинка в длинном вечернем платье малахитового цвета. Она шла величественной походкой, которая присуща лишь уверенным в себе женщинам, привыкшим к тому, что весь мир всего лишь прах у их ног. Пройдя через зал, блондинка села за столик недалеко от компании чеченцев. Один из абреков подмигнул товарищам и хотел встать, но сидящий напротив Имрам на него так свирепо глянул, как будто валуном привалил.

 Тем временем перед женщиной, как черт из табакерки, возник официант, быстро записал в миниатюрный блокнотик заказ и так же незаметно исчез. Женщина вытащила из длинной черной косметички пачку сигарет «Карелия» и небольшую зажигалку.

 Пока она распечатывала пачку и доставала тонкую, как гвоздик, сигарету, Виктор перегнулся через стойку и ухватил с серебряного блюда одну из множества одноразовых, дешевых зажигалок с логотипом «Славянской вольницы». Широко шагая, направился к незнакомке, успев подумать: «Вряд ли она проститутка, в нынешнее время уже по возрастному цензу не подходит».

 Достав сигарету, блондинка сунула ее в рот и потянулась к зажигалке. Но тут же возле кончика сигареты возникла мужская рука, зажатая в кулак, над которым колыхался оранжевый язычок пламени.

 Прикурив, женщина выпустила изо рта струю едва заметного табачного дыма и поблагодарила:

 — Спасибо.

 Алкоголь от выпитых ста граммов «Баккарди» уже выветрился из головы Савченко, но веселье осталось — ему хотелось гусарить. Подняв кулак к своему лицу, он дунул, затушив огонек зажигалки, и, шутовски поклонившись, произнес:

 — Разрешите представиться, Виктор Климов, — он на мгновение расслабился, но все-таки автоматом произнес фамилию погибшего Клинтона, под которой его знали чеченцы.

 Женщина с интересом смотрела на него несколько секунд не отрываясь, как будто оценивала его или решала головоломку, потом спросила:

 — Молодой человек, вы что, решили меня закадрить?

 — Сначала познакомиться, — не моргнув глазом, ответил Виктор. — А если получится, то и закадрить.

 — Меня зовут Тамара, — слегка улыбнувшись, ответила женщина и добавила: — Вы, юноша, никогда не узнаете, получится или нет.

 — Почему? — спросил Виктор, присаживаясь на свободный стул.

 — Потому что сперва женщину кадрят, а потом уже выясняют, получилось или нет.

 Подошедший официант поставил на стол заказанную фарфоровую чашечку с дымящимся кофе и широкий, конусной формы бокал с мартини.

 — Дружок..,. — Совсем осмелевший Савченко, залпом осушив свой бокал, обратился к официанту: — Мне тоже кофе и соточку «Баккарди», колы не надо...

 Официант молча удалился, а Тамара, затушив сигарету о дно пепельницы, взяла бокал с напитком.

 — Вы живете в этой гостинице?

 — Думаю, лучше обращаться на «ты», меньше официоза. 

 — Чтобы малознакомые люди перешли на «ты», нужно хотя бы выпить на брудершафт... — Произнесла Тамара, рассматривая ладную фигуру молодого человека.

 — Или переспать, — закончил мысль Виктор.

  «Молодой, да ранний», — подумала женщина.

 — Переспать — это еще не повод переходить на «ты», — пошутила она.

 Оба рассмеялись, Виктор боковым зрением видел, как за соседним столиком чеченцы напряженно за ним следят. Снова появился официант, теперь они выпили через переплетенные руки и слегка коснулись друг друга губами.

 Виктор почувствовал, как по телу разлилась горячая волна от близости женщины, к щекам прилила кровь, в висках застучало.

 — Так ты живешь в гостинице? — снова задала свой вопрос женщина.

 — Да, возвращаюсь из Чечни домой, вот, решил посмотреть столицу нашей Родины, — с трудом сдерживая зов своей плоти, ответил Виктор.

 — А где твой дом?

 — Далеко, за Уралом, — самозабвенно врал Савченко.

 — А денег тебе хватит рассчитаться за эту экскурсию? — неожиданно спросила Тамара, в глубине души опасаясь, что судьба подбросила ей еще одного нуждающегося.

 — Боевые заплатили, вот и гуляю, — развеял ее опасения молодой человек, продемонстрировав как бы невзначай пачку банкнот, потом, указав на пустую посуду, громко произнес: — Гарсон, повторить то же самое!

 Они еще несколько раз повторяли, Виктор рассказывал анекдоты, какие-то смешные истории. Тамара опять закурила, и он, как истинный джентльмен, снова дал ей прикурить. И когда ее лицо в очередной раз окутал дым, молодой человек неожиданно серьезным тоном произнес:

 — Ты мне напоминаешь блоковскую незнакомку. Помнишь, как там у него:

         И, медленно пройдя меж пьяными,

         Всегда без спутников, одна,

         Дыша духами и туманами,

         Она садится у окна.

 — Сколько тебе лет, Витя?

 — Двадцать один, — признался Савченко.

 — Я по возрасту тебе гожусь если не в матери, то в старшие сестры, это точно, — она специально рубила слова, чтобы оттолкнуть от себя этого приятного юношу. Но его это не испугало.

 — Любви все возрасты покорны, — произнес он хрипловатым от волнения голосом, хотя на языке крутилось совсем другое выражение, сальное, казарменное. Но он не решился его произнести вслух.

 — Хочешь еще выпить? — спросила неожиданно Тамара.

 — А ты? — вопросом на вопрос ответил Виктор.

 — Только сходи к бармену сам.

 Виктор поднялся со своего стула и медленно, нетвердой походкой направился к барной стойке. Тамара специально его отправила, чтобы получить немного времени для раздумий, разобраться в своих мыслях. Она хотела этого юношу не из мести бросившему ее любовнику, не из-за алкогольного опьянения или из-за возбужденной похоти. Просто от Виктора исходил непонятный ей магнетизм, впрочем, даже очень понятный, в нем сочетались все те качества, которые она боготворила в мужчинах.

 «Такой не сбежит, отбрехавшись по телефону, — промелькнуло в ее голове, и тут же спицей пронзила мозг другая мысль: — Господи, он же еще совсем пацан, что же я делаю? Следующим моим любовником, наверное, будет красногалстучный пионер».

 Вернувшись, Виктор мгновенно понял ее состояние. Поставив на столик бокалы, он хрипло произнес:

 — Пошли ко мне в номер.

 — Может, лучше в мой? Там стол накрыт...

 — Я не голоден, — ответил Виктор, прекрасно понимая, что в чужой номер его никто не пустит.

 — Пошли, — наконец тихо произнесла Тамара. Опустив глаза, она поднялась из-за стола и, взяв свои вещи, направилась к выходу, впереди нее прошли двое чеченцев. Виктор вынул из пачки несколько банкнот, бросил их на стол возле нетронутых бокалов и тоже направился к выходу Вслед за ним поднялся и Имрам с двумя оставшимися абреками.

 Так, в сопровождении невидимой охраны, они поднялись на третий этаж, где был расположен номер Виктора.

 Едва щелкнул замок, отделив весь окружающий мир от маленького, замкнутого пространства гостиничного номера, как мужчина и женщина бросились в объятия друг друга, как два противника, два диких зверя, сошедшихся в яростной схватке. Но это была не ярость, это была всепоглощающая страсть. Они целовали друг друга, засасывая губы, языки партнера, слегка покусывая и снова и снова сливаясь в яростных поцелуях. Потом поцелуи сместились ниже... Вечернее платье Тамары, так же как и одежда Виктора, в беспорядке полетели на пол.

 Она томно застонала, когда он сорвал с нее атласный бюстгальтер. Виктор то страстно мял ее небольшие, округлые груди, то жадно целовал их, лаская языком набухшие розовые соски. Вслед за бюстгальтером полетели чулки, кружевной пояс и узкие атласные трусики. Все то, что должно было радовать глаз другого мужчины, для которого устраивался праздник. Теперь все это вместе с ней досталось этому хищному и ненасытному варвару...

 На какое-то мгновение Тамара открыла глаза и увидела Виктора, стаскивающего с себя остатки одежды. Его орган, нацелившись в горизонт, был от натуги фиолетового цвета, казалось, еще мгновение, и он лопнет, как раздутый шарик.

 — Ты предохраняешься? — неожиданно спросила Тамара, не в силах оторвать взгляд от торчащей дубины, колышущейся в такт движениям мужчины.

 — Нет, а зачем? — удивился Виктор.

 — Мы недостаточно хорошо знаем друг друга, чтобы заниматься любовью без защиты...

 — Но...

 — Без резинки не буду, — отрезала Тамара.

 Проклиная все на свете, Виктор снова стал одеваться.

 Приведя себя в порядок, он выскочил из номера. Перед его глазами все еще стояло видение — аккуратно подстриженный чубчик пшеничных волос, плотно сжатые губы лона его подруги...

 Оказавшись в коридоре, он сразу же постучал в номер напротив. В дверном проеме мгновенно появился Хохи, видимо, стоявший за дверью.

 — Чего тебе? — удивленно спросил чеченец.

 — Хохи, дружище, выручай, — обратился Виктор к нему не как к заклятому врагу, а как к старому товарищу, чуть ли не брату. В конце концов в такой ситуации все мужчины братья. — У тебя презервативы есть? Дай парочку.

 — Нэт, — гордо ответил Хохи, — не люблю резынку. Я на босу ногу, — довольный своей шуткой, он громко захохотал.

 — Черт, — выругался Виктор, не представляя, что делать. Рассчитывать на тюремщиков не приходилось, они только будут издеваться. Но на этот раз морпех ошибался. Неожиданно открылась дверь соседнего номера и в коридор вышел Гонза. Толстяк пригладил свои усы и протянул Виктору разноцветную ленту.

 — На, джигит, пользуйся. Покажи этой белоснежке настоящего мужчину!

 — Спасибо, Гонза, — едва не закричал Савченко, выхватывая из его рук ленту.

 Тамара специально заартачилась, желая этого юношу и в то же время отказываясь от него, как бы оправдывая себя за столь легкомысленное согласие.

 Виктор ворвался в номер, как ураган, на ходу сбрасывая с себя одежду одним движением.

 Дрожа от возбуждения, голый, как Адам, он стоял посреди номера, пытаясь разорвать упаковку презерватива. Наконец упаковка была побеждена, и на ладони Савченко оказалось небольшое резиновое колечко красного цвета, поблескивая смазкой под электрическим светом. Дальше начались новые мучения. Виктор никак не мог понять принцип действия этого устройства, его доармейский опыт прошел без использования защитных средств, и вот теперь приходилось расплачиваться за незнание. В конце концов тончайшая резина не выдержала приложенных к ней усилий и просто лопнула.

 — Первый блин комом, — насмешливо прокомментировала неудачную попытку Тамара, в ней по-прежнему боролись два чувства.

 — Твою мать, — негромко выругался Виктор, зубами разрывая следующую пластиковую упаковку. На этот раз у него все получилось, облачившись в резиновую «броню», одним прыжком тут же оказался на постели и огромной мышечной массой навис над лежащей женщиной. В следующее мгновение две мускулистых руки подхватили ее ноги и широко развели их...

 — Подожди, — порывисто воскликнула Тамара. Потом прошептала, глядя в глаза молодого человека: — Какой ты... большой... — Неожиданно правая ее рука осенила себя крестом, а губы прошептали: — Ну, с богом...

 Возбужденная мужская плоть вошла в нее одним мощным ударом. Горячая волна боли на мгновение пронзила все тело, заставив Тамару выгнуться и громко застонать, в следующую секунду боль сменила сладостная, пульсирующая истома, которая росла с каждым движением партнера, с каждым его толчком. Истома росла, заполняя все клеточки женского сознания, ее естества, которое, переполнившись, должно будет взорваться фейерверком фантастического удовольствия...

 Взрыва с фейерверком не получилось, неожиданно Виктор навалился на свою партнершу и громко застонал, по его телу пробежала судорога, и он затих.

 Под тяжестью разгоряченного тела Тамаре было тяжело дышать, но она молчала, чувствуя, как емкость источника удовольствия медленно иссякает. Через несколько секунд Виктор открыл глаза и пересохшими губами прошептал:

 — Прости, просто у меня давно не было женщины.

 — Ничего, ничего, — так же тихо произнесла Тамара, на нее неожиданно нахлынул прилив нежности. Повинуясь ему, она погладила по жестким, коротко стриженным

 волосам и добавила: — Это ведь не последний презерватив...

 У стены соседнего номера стоял допотопный бобинный магнитофон «Маяк-203» с потрескавшимся лаком на исцарапанных деревянных боковинах. Из динамика доносились стоны, пыхтение, приглушенные разговоры и сдержанные крики. Магнитофон работал на воспроизведение...

 Гонза Холилов лежал обутый на двуспальной кровати, возле него стоял журнальный столик, заставленный бутылками с разнообразным алкоголем. Вокруг стола в креслах сидели двое президентских гвардейцев, уже основательно набравшихся. В бункере, где злобный алжирец навязывал жесткие законы шариата, со спиртным было строго (за систематическое пьянство и башки можно было лишиться).

 — Порнуха, — сказал один из гвардейцев, уже немолодой, седовласый мужчина, отхлебывая прямо из горла большой бутылки сладкий, настоянный на травах итальянский вермут.

 — Пускай садит, — ухмыльнулся в усы Джавдет. Выпитая водка его не расслабляла. — Недолго ему осталось по земле ходить. Пусть побалдеет напоследок...

 Немного подумав, он протянул руку к тумбочке, где лежала шкатулка с курительными принадлежностями. Достав трубку, Гонза вопросительно посмотрел на седовласого. Тот, прежде чем снова приложиться к бутылке, утвердительно кивнул.

 По комнате поплыл приторно-сладкий запах гашиша, наконец Джавдет почувствовал облегчение, страх за свою жизнь куда-то улетучился. Он сделал пару глубоких затяжек, потом протянул трубку седому. Тот взял ее левой рукой, правой по-прежнему сжимая горлышко винной бутылки.

 Глубоко затянувшись, седой задержал дыхание и тут же, сколько смог, влил в себя вермута. По подбородку потекла тонкая струйка сиропообразной жидкости, но никто на это не обратил внимания.

 — Хорошо было до войны, — неожиданно мечтательно произнес он, попыхивая трубкой. — Президентская гвардия, да мы в Грозном были хозяевами. А что такое Грозный в то время — столица, иностранные делегации куда ехали? «Бабки» куда текли? Все туда. Полевые командиры в своих районах были хозяевами, а в столицу приезжали смирные, как овцы. Зачем эти бараны учинили новую резню? Кому это надо было?

 Гонза не отвечал, раскинувшись на постели, он смотрел неотрывно на магнитофон, который медленно вращал пустую бобину. Неожиданно из динамика донесся пронзительный женский крик:

 — А-а-у-и!

 — Кончила, — бессмысленно оскалился седой, он посмотрел сперва на полупустую бутылку, потом на дымящуюся трубку. Наконец определился и протянул трубку Гонзе.

 Прозвучавший крик неожиданно разбудил третьего собутыльника, молодой парень лет двадцати пяти спал, уронив голову на грудь. Резко встрепенувшись, он по привычке попытался нашарить автомат, которого не было. Потом сообразил, что они сейчас не в бункере и даже не в Чечне, посмотрел на магнитофон и, ухмыльнувшись, произнес:

 — Баба... Давайте заберем ее у этого урода. Хватит, наигрался, теперь наша очередь!

 Собутыльники, погруженные в наркотическую нирвану, ничего не ответили. Уже совсем пришедший в себя боевик попытался встать, но его остановил Гонза.

 — Сиди.

 — Это еще почему?

 — Вдруг с русским что-то произойдет и он не сможет выполнить задание? Тимур всем нам бошки, как козлам, поотрезает или того хуже, вернет к Бабаю, а тот шкуру спустит с нас живьем. И это не мои предположения, сам знаешь...

 — Так что же делать? — испугался боевик.

 — Во-первых, выключи эту секс-музыку, — ответил Гонза, — чувствую, до утра они будут над нами издеваться.

 — А во-вторых, пей, — добавил седой, подвигая молодому стакан, наполовину наполненный водкой.

 От употребленного рома не осталось и следа. Виктор Савченко лежал на постели, обхватив руками бедра своей подруги, которая, усевшись на его низ живота, интенсивно двигала тазом.

 Виктор с интересом наблюдал, как Тамара с закрытыми глазами извивается, подобно змее, то припадая к нему и целуя его губы, шею, грудь, то, откинувшись на спину, хватала его руки и прижимала к своей груди, заставляя их ласкать.

 Виктор целовал губы, глаза, шею женщины, когда она прижималась к его лицу. А когда она отталкивалась, ласкал ее груди, пропуская упругую, нежную плоть между пальцами.

 Почувствовав приближение к наивысшей точке удовольствия, Виктор сжал бедра женщины и мощными толчками начал двигать своим тазом. Их движения слились в унисон. И уже через секунду Виктор сдержанно застонал, а Тамара завыла по-звериному, воткнув ногти в грудь распластавшегося партнера.

 Из незашторенного окна виднелось небо, ночь закончилась, ее сменили предрассветные сумерки, которые с каждой секундой становились все светлее.

 — Ну, кажется, на сегодня программу-минимум мы выполнили, — произнесла Тамара, лежа рядом с Виктором.

 Оба посмотрели на разбросанные по комнате рваные разноцветные пакетики и рассмеялись.

 Неожиданно Виктор рывком поднял свое тело с постели, затем легко подхватил на руки женщину и понес ее в ванную.

 Стоя на белоснежном кафеле босыми ногами, он продолжал удерживать свою подругу, только попросил:

 — Включи воду...

 Когда вода с шипением стала наполнять ванну, Виктор прижался к лицу женщины и шепнул ей на ухо:

 — Мне нужна твоя помощь, Тома...

 Время уже перевалило за восемь часов вечера. Сумерки стали гуще, а висевшая до этого на голубом небе бледная, почти прозрачная луна постепенно наливалась холодным золотом ночи.

 Наконец с текущими делами было покончено. Тимур сладко потянулся до хруста в суставах, подумав: «Как там говорят русские, делу — время, потехе — час. Да, сейчас, когда мы практически у цели, неплохо бы потешиться. Снять напряжение, чтобы не мешало перед заключительной фазой».

 Накинув на себя кожаный плащ, он вышел из гостиничного номера в коридор. Там его уже поджидал Джавдет.

 — Где русский? — спросил Тимур.

 — Пошел в бар, ты же сам ему советовал отдохнуть. Да и нам надо, чтобы как можно больше народа видело его, — ответил Гонза, поглаживая свои гуцульские усы.

 — Не убежит?

 — Нет, с ним Имрам и пятеро моих бойцов. Дальше дверей бара и шага не ступит

 — Ну, раз у вас все так замечательно, — Тимур вытащил из кармана пачку сигарет, — тогда позволь мне поехать тоже отдохнуть. Утром заберешь меня, адрес помнишь?

 — Конечно, — Джавдет с самодовольной улыбкой прикрыл глаза.

 — Тогда до завтра.

 Выйдя из «Славянской вольницы», Тимур сел в первую из машин, выстроившихся перед гостиницей.

 — Нахимовский проспект, — произнес он, обращаясь к водителю.

 — Сделаем, — ответил уже немолодой, слегка седеющий мужчина в допотопной таксистской фуражке. Опытный волк городских дорог за долгие годы хорошо изучил клиентуру, поделив впоследствии пассажиров на классы полезности (в отношении чаевых). Этот пассажир был самого высокого класса. Такие не спорят о пене, платят щедрые чаевые и терпеть не могут, когда их беспокоят бессмысленными разговорами.

 Ярко-оранжевая «Волга» вырулила со стоянки и, выехав на трассу, помчалась в сторону Кольцевой дороги.

 По дороге машина дважды останавливалась. Первый раз Тимур зашел в супермаркет, где приобрел две порции осетрового стейка, копченые мидии, осьминоги в собственном соку и королевские креветки в пикантном соусе. Разумно посчитав, что рыба и морепродукты не сильно отяжелят желудок и быстро восстановят силы после любовных утех, купил пару бутылок белого грузинского вина «Цинандали».

 Второй раз такси остановилось у цветочного магазина. Там Тимур долго и придирчиво осматривал буйное разнообразие цветов. Наконец его взгляд остановился на большом букете из пяти бархатных роз на длинных ножках.

 Третий раз такси уже остановилось перед указанным домом на Нахимовском проспекте. Щедро рассчитавшись с таксистом, не проронившим за всю дорогу ни одного слова, Тимур взял покупки и не спеша направился к подъезду. Набрав необходимую комбинацию на бронированной двери, он вошел в дом. В подъезде было чисто, горели белым светом две люминесцентные лампы, двери лифта были распахнуты.

 Войдя в кабинку, он нажал кнопку с цифрой «восемь».

 Створки автоматически сомкнулись, и под монотонное жужжание кабина поплыла вверх.

 Выйдя на восьмом этаже, Тимур запустил руку в карман плаща, пытаясь нащупать связку ключей, но передумал. Сделав шаг к двери напротив, надавил на пуговицу звонка. За дверью разнеслась мелодичная трель — электронное исполнение «Турецкого марша» Моцарта. Не успела мелодия доиграть, как дверь распахнулась настежь, на пороге стояла Лариса. Ее белоснежное лицо было абсолютно без косметики, густые черные волосы стянуты на затылке. На ногах синие пушистые тапочки, тело прикрывал коротенький халат из ярко-красного шелка, расшитого золотыми драконами.

 Глаза молодой женщины от неожиданности расширились, затем вспыхнули счастьем, уголки рта дрогнули и поползли вверх.

 — Наконец ты приехал, — едва слышно произнесла Лариса, бросаясь на шею своему любовнику.

 — Дай хоть секунду, — целуя пылкие губы женщины, прошептал Тимур, всеми силамисдерживая дрожь возбуждения во всем теле. — Давай хоть цветы поставим в воду...

 Они вошли в прихожую, тесно обнявшись... Лариса, выхватив из его рук букет и пакет с едой, бросилась на кухню, откуда тут же донесся шум льющейся из крана воды. Тем временем Тимур снял плащ, стал снимать туфли, но не успел это сделать. Лариса налетела на него как ураган. Жадный рот буквально проглотил губы мужчины, он не стал сопротивляться своей страсти. Его руки страстно обхватили любимую женщину за талию и крепко сжали. Потом, немного ослабив хватку, ладони Тимура соскользнули по шелку халата вниз, затем, задрав его полу, легли на упругие ягодицы, обтянутые сеткой ажурных трусиков...

 Наконец Лара оторвалась от лица любимого человека и, тяжело дыша, опустилась на колени. Тимур прикрыл веки, услышав звук расстегивающейся «молнии», и в следующую секунду прохладная, страстная ладонь проникла к нему в брюки. Дыхание забилось, как будто кто-то необычайно сильный саданул его в солнечное сплетение. В следующую секунду возбужденный детородный орган покинул тесный плен брюк и, вырвавшись на свободу, тут же погрузился в горячую влажность рта.

 Лариса, заглотив мужской член как можно глубже, интенсивно задвигала головой, то и дело облизывая его своим похотливым язычком. Оральные ласки длились недолго. Не прошло и минуты, как Тимур зарычал, ухватив женщину за копну густых, черных волос, рванул на себя, буквально насаживая на свой орган. Его подруга нисколько не сопротивлялась этому грубому движению, когда в ее гортань ударила тугая струя горячей жидкости, она стала глотать, усиленно работая горлом. Поток иссяк так же быстро, как и появился. Лариса, закончив глотать, выпустила изо рта вялый член и, прежде чем подняться с колен, нежно вернула его обратно в брюки.

 Встав перед Тимуром, она посмотрела в его восторженные глаза и весело произнесла:

 — С приездом, дорогой!

 Тамерлан снова привлек к себе женщину, их губы с неистощимой жадностью слились, как будто они пытались поглотить друг друга, растворить в себе. Новая волна возбуждения накатила на Тимура, он легко подхватил на руки податливое тело своей подруги и понес в спальню.

 Просторная комната представляла собой некое подобие будуара французской куртизанки прошлого века. Единственное окно было затянуто тяжелыми, плотными шторами, пол застелен не как обычно ковровым покрытием, а настоящим, ворсистым, ярких расцветок, ковром ручной работы. В центре стояла большая двуспальная кровать с высоким, таким же ярким, как ковер, изголовьем, по краям кровати стояли две тумбочки с оригинальными светильниками. Над кроватью висела большая картина под стеком. На зеленом фоне сплетенные в клубок обнаженные женские тела, эту картину Лариса купила у бородатого художника на старом Арбате. Уж больно аппетитно выглядели эти самые тела.

 Над кроватью в потолке было вмонтировано большое зеркало, еще несколько зеркал поменьше были установлены в стенах. Так что, занимаясь любовью, партнеры могли наблюдать за процессом из любой точки этой комнаты.

 Войдя в комнату, Тимур швырнул Ларису на постель. Шелковый халат распахнулся, обнажив полные белые груди с возбужденно торчащими вверх сосками. Бесстыже раскинутые ноги демонстрировали ажурные трусики ярко-красного цвета в тон халату. Сквозь полупрозрачную ткань просматривался темный волосяной покров лона. Тимуру не нравились бритые женские лобки, безобразные кущи кучерявых волос его сильно возбуждали.

 Навалившись на Ларису, Тимур погрузил лицо в мякоть расплывшихся по телу грудей, его губы, язык ласкали, пили эту теплую женскую плоть. Его правая рука, сорвав с шеи галстук, пыталась расстегнуть пуговицы на рубашке. Левая, скользнув по животу, пролезла под резинкой трусиков в тропики волосяных джунглей. Еще немного, и указательный палец, скользнув между пухлых холмиков больших губ, погрузился в липкую влагу...

 Лариса, ласково поглаживая волосы на голове Тимура, нежно целуя его тело, сладостно застонала, когда к указательному пальцу добавились трое его собратьев, она по-звериному завыла, двигая тазом в такт движениям пальцев. Не выдержав напряжения, ткань трусиков разорвалась, треск лопнувших кружев для Тамерлана прозвучал как сигнал к атаке. Не раздевшись полностью, он резко вошел в свою подругу, правой ладонью пытаясь схватить обе груди, а левую, пальцы которой были в остро пахнущей слизи, поднес ко рту женщины. Лариса, двумя руками поддерживая и лаская свои арбузные груди, поймала жадным ртом пальцы и стала их лизать. Движения таза стали такими мощными, что Тимур едва ли не падал с нее. Вой женщины сменился отрывистыми криками. Светильники, зажигающиеся от легкого толчка, сейчас мигали, как лампы радиостанции во время интенсивной передачи.

 Тимур, не отрывающий все это время взгляд от белоснежного тела подруги, неожиданно покинул ее лоно, одним прыжком он оказался над животом женщины. Вонзив член между полушариями грудей, он начал интенсивно двигать взад-вперед. Лариса, продолжая взмахивать тазом, еще теснее сжала груди и, приподняв голову, пыталась поймать ртом то и дело появляющийся, похожий на круглую одноглазую рыбу, мужской член.

 Движения Тимура все убыстрялись, он уже, прикрыв глаза, застонал. Неожиданно в мозгу вспыхнула картина ночевки в палатке с «индейцами» по дороге к президентскому бункеру. Он слез с разложенной поперек кровати подруги и, тяжело дыша, прошептал:

 — Повернись.

 Лариса сразу поняла желание любовника и, развернувшись, приняла ту самую позу, в которой совсем недавно лишала девственности Джамилю. Но вместо новой порции удовольствия ее тело пронзила острая боль, как будто кто-то вогнал внутрь раскаленный стержень. Она пронзительно закричала, попыталась вырваться, но тяжелая рука, опустившись ей на позвоночник между лопаток, придавила к постели.

 Конечно, такой вид секса для нее не был в новинку, и они нередко его практиковали, только это заранее оговаривалось, потом была стадия подготовки с использованием смягчающих кремов и увлажняющих гелей. Тогда Тимур был с ней особенно нежен, а сейчас? Сейчас это больше напоминало насилие. Чтобы не кричать, Лариса закусила постельное покрывало, по ее лицу текли горькие слезы.

 Постепенно боль с каждым толчком слабела, и ее заменяло нарастающее удовольствие. Нахлынувшая горячая волна снова заставила ее застонать. Не в силах противиться похоти, Лариса запустила руку между ног, одновременно двигая и покачивая тазом. Тимур повалился на спину, а Лариса, вытянув ноги, продолжала лежать на животе, ее тело нервно подрагивало, как будто через него пропускали слабый разряд электрического тока.

 Когда же Лара смогла наконец оторвать лицо от покрывала, Тимур, выплеснув в нее всю свою энергию, свои эмоции и переживания, безмятежно спал. Его левая нога была в синем носке, а на правой висели спущенные брюки.

 Выйдя из вагона электрички, Тамара Борисова нерешительно переступала с ноги на ногу. Она стояла на бетонной платформе, и перед ней возвышался бело-синий щит с надписью «Дроздово». Именно про эту станцию ей говорил Виктор...

 Она снова вспомнила рассказ бывшего морпеха: война в Чечне, боевики, плен, подземный бункер, террористы, бред какой-то. Ей бы следовало обо всем этом сообщить в милицию или куда там положено. На худой конец просто забыть парня (возможно, шизофреника с манией преследования) и больше ни ногой в «Славянскую вольницу». Но ничего этого она не сделала. Влекомая какой-то непонятной силой, утром следующего дня, не заходя в номер, снятый накануне, она отправилась на вокзал. Сев на ближайшую электричку, выехала в Дроздово, чтобы помочь почти незнакомому парню.

 «Нет, все-таки я ненормальная, — размышляла про себя Тамара, проходя через лесополосу, отделяющую дачный поселок от железнодорожной станции. — Может, в детстве не доиграла в казаки-разбойники, отсюда и тяга к авантюрам. Ну хорошо, раньше помогала любовникам — кому получить престижную работу, кому заграничную командировку или финансовую поддержку для развития искусства. Одним словом, «султанша» или «спонсорша», как говорят подруги. Но сейчас...»

 При всей внешней безоблачности, ее жизнь не была наполнена радостью и уютом. Пожалуй, отсутствовал главный элемент полноты жизни, не было в душе теплого комочка, которого знающие люди называют «женским счастьем».

 Дочь уже была взрослая, у нее появились новые увлечения, новые друзья и даже поклонники. Того гляди, выскочит замуж и упорхнет из родительского гнезда. С мужем, которого она когда-то любила до безумия, впоследствии что-то не заладилось. Он жил в своем небольшом, как панцирь черепахи, мирке, решал какие-то свои сугубо личные проблемы, совершенно забыв о семье, в которой год от года разрасталась пропасть отчуждения.

 Конечно, свято место пусто не бывает, и, когда на тебя не смотрит твой муж, находятся другие мужчины, которые готовы с радостью его заменить. Но, как правило, с любовниками Тамаре не везло. Богатые, самодовольные самцы ей не нравились, эти мужчины считали, что все оценивается количеством наличных денег. Весь их вальяжный вид в большей степени напоминал кастрированных породистых котов, нежели постельных жеребцов.

 Впрочем, для женщины были важны не столько сексуальные утехи, сколько внутреннее, душевное тепло. Богачи же напрочь лишены этого чувства. Хотя с другой стороны, душевность бедняков тоже понятие абстрактное, за последние пять лет у нее было два любовника.

 Нищий доцент, от которого ушла жена, забрав двоих детей. Тема его будущей диссертации оказалась неактуальна в свете новых перспектив, ее закрыли. Доцент и вовсе оказался без средств к существованию, пришлось идти в грузчики на оптовый рынок. А так как человек умственного склада практически не приспособлен к тяжелому, физическому труду, он сильно уставал и, чтобы как-то расслабиться, начал пить. Доцент почти смирился с мыслью о самоубийстве, когда их свела судьба.

 Тамара уже не помнила, что это было за торжество, праздник какой-то или день рождения одной из сотрудниц их фирмы. Как оказался на вечеринке Доцент, она тоже не помнила (наверное, чей-то родственник). Он был неряшливо одет, в больших очках со старомодной роговой оправой. Его долговязая фигура никак не вписывалась среди ярко накрашенных и нарядно одетых женщин, коих здесь было большинство. Доцент жался по углам и все искал повод покинуть вечеринку. Томе стало жалко его, и, взяв со стола два бокала с вином, она направилась к долговязому, нескладному очкарику. Так состоялось их знакомство... Доцент оказался великолепным собеседником, эрудированный, знаток истории и литературы, он превосходно декламировал стихи известных поэтов-шестидесятников, восхитительно пел романсы. С ним было интересно, он притягивал к себе как магнит. Через неделю она была у него дома, в убогой, почти без мебели, двухкомнатной хрущобе. А через месяц оказалась в постели, в этой самой убогой хрущобе. Потом они стали встречаться едва ли не через день. Доцент говорил, как он ее любит, Тамара его убеждала, что работа на рынке не его стезя, он достоин гораздо большего. И она не просто говорила, она подняла все свои и не только свои связи и наконец нашла ему достойную работу. Помощник брокера на товарно-сырьевой бирже был лишь первой ступенью на пьедестал карьерного роста.

 С этого момента их чувства стали понемногу остывать, первое время Доцент говорил, что сейчас ему надо себя зарекомендовать на работе с лучшей стороны, поэтому времени на встречи остается совсем мало. Через год, когда он уже занял место брокера, при редких встречах стал отводить в сторону глаза, ссылаясь на большую загруженность. А еще через полгода его заметила и взяла под свое крылышко влиятельная финансово-промышленная группа, Доцент стал ее представителем на бирже. Как по мановению волшебной палочки, он превратился в респектабельного джентльмена, купил просторную квартиру в элитном доме, новый «Форд Скорпио» цвета «дипломат», загородный дом. И напоследок помирился с женой, к большому удовольствию последней.

 А Тамаре, своему «ангелу-хранителю», заявил напоследок в краткой форме:

 — Я не могу лицемерить перед женой. Тем более какой пример я подаю своим детям. Прости и... прощай.

 — Прощай, — коротко ответила женщина и, не произнеся больше ни слова, удалилась. Месяц у нее была жуткая депрессия, и, если бы не дочь, еще неизвестно, чем бы все закончилось. Но она нашла силы и переборола душевную боль, дав себе слово больше никого не любить.

 Но нет ничего более ненадежного, чем слово женщины. Через два месяца вихрем завертелся роман с сослуживцем. В отличие от Доцента, который был старше ее на семь лет, Сослуживец был ее ровесником. Он не был настолько эрудированным и обворожительным, как нынешний брокер, но зато был веселым и обаятельным. Хохмач, весельчак, первый заводила всех маленьких сабантуйчиков после работы и больших пикников на природе по выходным. С ним было легко и весело, Тамара даже не заметила, как оказалась на диване в квартире его друга, уехавшего в длительную командировку. Роман продлился почти год, за это время они перепробовали кровати в квартирах многих друзей, диваны на загородных дачах, сиденья в ее непомерно маленькой, явно не предназначенной для этого «Таврии». Она была почти что счастлива, но неожиданно Сослуживец, сидя в кафе, сказал:

 — Любимая, тебя можно попросить об одном одолжении?

 — Все, что угодно, — улыбнулась Тома, считая, что у ее дружка появилась какая-то новая сексуальная фантазия. Но он заговорил совсем о другом и абсолютно серьезно.

 — В нашей фирме открывается представительство на Кипре. Главного менеджера туда еще не назначили, есть три кандидатуры, в том числе и я. Ты бы не могла замолвить за меня словечко перед генеральным? Ведь вы с ним хорошо знакомы?

 Она действительно была в хороших отношениях с генеральным директором. Знакомы они были еще со времен института, учились в одной группе, играли в одной самодеятельности, и даже с его будущей женой были подругами. Тома в туристической фирме оказалась не случайно, ее специально разыскал директор и предложил на выбор несколько должностей. Она выбрала должность эксперта по маркетингу.

 — Хорошо, поговорю, — наконец произнесла любимая женщина Сослуживца. И действительно, в тот же день она встретилась с генеральным директором и за чашечкой кофе попросила о своем друге.

 Через два месяца Сослуживец с семьей уехал на Кипр. С тех пор прошло уже полтора года, за это время он ни разу не позвонил, не прислал ни одного письма или открытки к какому-нибудь празднику.

 — Ну, Томка, ты у нас настоящая «спонсорша», или как там, «мать Тереза», — любили позубоскалить близкие подруги за чашечкой кофе с коньяком и сигаретой о ее любовниках. Это были единственные люди, которым она разрешала вести себя панибратски с ней. И даже сама смеялась над собой.

 — Нет, девчонки, я не «спонсорша», я «султанша». Целый гарем содержу — всех мужиков, мужа, любовников кормлю, пою, устраиваю их судьбы, а потом они бегут без оглядки. Нет, нынче настоящие мужики перевелись.

 Шутки шутками, но на душе все равно скребли кошки. Чтобы как-то развеяться, она ходила в театры, музеи, посещала художественные выставки.

 На одной из таких выставок Тамара познакомилась с третьим своим мужчиной.

 — И вам это нравится? — любуясь какой-то картиной, неожиданно услышала она за спиной незнакомый голос. Обернувшись, она увидела молодого человека. Худой, выше среднего роста, слегка сутуловатый, одет во все черное, он выглядел роковой фигурой. Длинные прямые черные волосы, спадающие на плечи, такая же черная недельная щетина на лице и темные глаза с поволокой дополняли этот мистический образ.

 — Не знаю, — не задумываясь, ответила Тамара.

 — Что здесь может нравиться? — Незнакомец состроил пренебрежительную мину на лице. — Номенклатурщики лижут зад власти, а власть за это разрешает им выставляться. А те, кто не хочет подлизываться, тех взашей, тех...

 — Вы художник?

 — Я... — внимательно посмотрев на нее, незнакомец сперва замолчал. Потом изумленно произнес: — Боже, какие глаза. Я обязательно должен написать ваш портрет. Вы видели мои работы?

 Она отрицательно покачала головой.

 — А хотите? — В его глазах пропала мутная поволока и вспыхнул какой-то буйный, неукротимый огонь.

 — Надеюсь не сегодня, — на какое-то мгновение ее даже испугал этот нездоровый блеск.

 — Хорошо, — согласился незнакомец. Вытащил из нагрудного кармана визитную карточку и протянул женщине. — Завтра в восемь вечера жду в своей студии.

 Не дожидаясь ответа, круто развернулся и зашагал в сторону выхода. Любопытство боролось с осторожностью, но в конце концов первое взяло верх над вторым. Вечером следующего дня она, надев брючный костюм и короткую кожаную куртку, чтобы казаться как можно демократичней, взяла такси и поехала по указанному адресу.

 Студия размещалась на чердаке старого, дореволюционной постройки дома, в грязном, замусоренном дворе. Ей пришлось долго подниматься по грязной темной лестнице. Чтобы не упасть, она держалась за перила, деревянные покрытия которых местами были оборваны, и рука натыкалась на шершавую, холодную металлическую рейку. От неожиданности Тамара резко отдергивала руку, затем снова хваталась как за путеводную нить. Наконец она добралась до чердака, только вместо ожидаемой фанерной или деревянной двери-развалюхи была установлена настоящая, мореного дуба с резными наличниками и тяжелой бронзовой ручкой, в самом центре двери красовалась блестящая табличка «Стучите, и вам откроют».

 Сжав пальцы в кулачок, Тамара ударила в полированную поверхность дерева. Прошло несколько секунд, но ничего не изменилось, она снова постучала, тот же результат.

 Удивленно пожав плечами, она хмыкнула и развернулась, чтобы уйти, но в этот момент щелкнул замок и дверь открылась. На пороге стоял ОН. Длинная, до колен просторная рубаха — косоворотка из плотной льняной ткани, темно-синие с белыми лампасами шаровары и домашние тапочки в виде двух коричневых смешных собачек. От столь экзотического вида у гостьи удивленно приподнялись брови.

 — Дома надо ходить как удобно, — вместо приветствия объяснил свой наряд хозяин студии и тут же посторонился, пропуская гостью внутрь.

 Студия занимала почти половину чердака, в дальнем углу у большого окна стоял мольберт, стеллаж с холстами, красками, кистями, всем тем, без чего не может работать — творить художник. В пяти метрах от мольберта стояло старинное кресло с резными подлокотниками и гнутыми ножками. Половина кресла была застелена большим куском тяжелого алого бархата. Свисающий до пола край материи был причудливо уложен красивыми складками.

 — Работаете в стиле Ренессанса? — наобум спросила гостья.

 — Я пытаюсь работать в различных стилях, кроме соцреализма.

 — ?

 — Надо мной в достаточной мере поиздевались в художественной школе и в училище. Теперь я пишу только то, что мне нравится. Впрочем, все к черту. Смотрите мои работы, только без комментариев, как в галерее.

 Картин было много, около трех десятков, все они были развешаны вдоль стен студии. Одни были в дорогих рамах с позолотой, другие в простых деревянных, третьи вовсе без рам. Возле некоторых картин стояли этажерки с различными безделушками, книжные полки с одной-двумя книгами. Как догадалась Тамара, автор пытался создать определенное настроение к той или иной картине, так сказать, композиция в композиции. Хотя сами картины ничем особенным не отличались от тех, что довелось видеть на выставках.

 «С той лишь разницей, что тех выставляют, а этого нет», — почему-то подумалось женщине.

 Когда просмотр был окончен, хозяин ничего не спросил, взмахом руки он отдернул ширму, отгораживающую одну половину чердака от другой. На самом деле там оказалась не половина, а лишь малая часть, площадью с обычную трехкомнатную квартиру. Стены и потолок были выкрашены огромными разноцветными ляпами, под потолком висел старинный абажур с длинной бахромой. Мебель была разномастной: кожаное кресло, велюровое кресло, большой диван и допотопный с потрескавшимся лаком сервант, заполненный такой же разномастной посудой. На серванте стояли две черные колонки, а внизу приютился музыкальный центр. Между креслами вписался низкий плетеный столик, на котором стояла большая бутылка темно-зеленого стекла, наполненная едва ли не доверху какой-то темной жидкостью. Рядом два стакана — серый граненый и прозрачный из тонкого стекла, цилиндрической формы с красным ободком. Чуть дальше расположилась мелкая тарелка, на которой вперемешку лежали пара краснобоких яблок, желтая груша, десяток морщинистых с темными прожилками грецких орехов и сушеная таранька.

 — Чем богаты, — обхватив за талию женщину, художник подвел ее к велюровому креслу и усадил. Затем, подхватив бутылку, театрально произнес: — Зато вино — настоящий церковный «Кагор». Божья слеза...

 Он быстро наполнил стаканы на треть тягучим рубиновым напитком. Вино оказалось вкусным, хотя и приторно-сладким. После первой они выпили еще, затем еще, постепенно алкоголь начал дурманить ее мозг. Тамара, откинувшись на спинку кресла, рассеянно слушала разлагольствования Художника, то и дело, теряя нить его мыслей, отвлекаясь на какие-то свои ощущения.

 Очнулась она неожиданно от звуков рвущейся из динамиков музыки и мощного баса Шаляпина:

         Эх, дубинушка, ухнем.

         Подернем, подернем, сама пошла.

 И тут же вдруг осознала, что лежит на диване голая, а ее новый знакомый, тоже голый, лежит на ней и в такт песне яростно вбивает в нее свой возбужденный член. Тамара не закричала, не оттолкнула насильника. Неожиданно для себя, руками обхватила его шею, ноги обвили поясницу мужчины, и разгоряченное тело задвигалось в такт движениям партнера, в мозгу пульсировала всего одна мысль: «Мужик, настоящий мужик. И он мой».

 Третий любовник оказался лучше двух предыдущих, он был на пять лет моложе Тамары, но так же беден, как его предшественники. Ей снова приходилось платить за гостиницу (так как в студии постоянно толкалось множество творческого люда), оплачивать посещение ресторанов, баров. Даже иногда покупать ему одежду. Утешать, когда проваливалась очередная попытка выставиться. Это было единственное, чем она могла помочь, ее связи не распространялись на деятелей искусства.

 В конце концов, и капля камень точит. Через год после начала их бурного романа Художника наконец признали, ему разрешили выставиться в небольшой галерее и... Его сногсшибательный успех заметил столичный бомонд, газеты восторгались им.

 Тамара была рада не меньше самого Художника. Она стояла в стороне и радовалась его триумфу. За все это время лишь однажды они созвонились и договорились встретиться в «Славянской вольнице», чтобы отметить творческий успех и годовщину их знакомства.

 Она приехала первая, сняла номер, накрыла стол и стояла у окна, ожидая приезда любимого человека. Прошло два часа с момента назначенной встречи, в пачке заканчивались сигареты. Тамара даже не чувствовала вкуса белоснежных, тонких сигарет «Карелия», автоматически затушив окурок одной, она тянулась за другой.

 На улице совсем стемнело, вокруг гостиницы зажглись уличные фонари. Из окна номера была хорошо видна стоянка, на которой среди «Мерседесов», «Ауди», «Тойот» и джипов стояла маленькая белая «Таврия», которая сейчас почему-то показалась ей одухотворенным и самым родным существом на свете.

 Трубка мобильного телефона неожиданно ожила.

 — Да, слушаю, — Тамара поднесла трубку к уху.

 — Это я, — прозвучал голос Художника. Хотя она и надеялась, что любовник задерживается из-за того, что пьян, но его голос звучал абсолютно трезво. — Я не приеду.

 — Сегодня не приедешь? — Сердце сковали ледяные тиски ужасного предчувствия.

 — Я вообще не приеду.

 — Почему?

 — Мне надоело быть твоим рабом, Султанша! Зависеть от тебя во всем, угождать. Теперь я в состоянии все себе позволить, не завися ни от кого. Меня не ищи, между нами все кончено, — в трубке зазвучали короткие гудки.

 Бросив телефон на пол, Тома тяжело опустилась на кровать. Невидящим взглядом обвела номер, потом перевела взгляд на сервировочный столик, заставленный хрустальными розетками с черной и красной икрой, блюдами с мясным и рыбным ассорти, салатом из морепродуктов, румяной курицей, фаршированной апельсинами и зажаренной собственноручно. Бутылки с рубиновым вином молдавского «Кагора» и золотистого армянского «Арарата». Палитра праздника угасла, и этот натюрморт смотрелся убого, как старая газетная фотография. Хотелось все это вышвырнуть в окно с четвертого этажа, а самой разрыдаться и пожалеть себя.

 Сильные люди потому и называются сильными, что редко себя жалеют. Как правило, в критические минуты организм вместо того, чтобы паниковать, жалеть себя или биться в истерике, наоборот, мобилизует все резервы, заставляя человека улыбаться, когда хочется плакать, и танцевать, когда хочется упасть и не встать. И это не зависит от того, на людях этот человек или наедине с собой. Тамара была именно таким человеком. Вытащив из пачки последнюю сигарету, она глубоко затянулась, потом, не выпуская изо рта сигарету, подняла с пола телефон, отключила его и сунула обратно в сумочку. Взглянув на себя в зеркало, она произнесла вслух:

 — Лицо немного бледное, но это поправимо. Достаточно капельки коньяка... — взгляд упал на бутылку «Арарата», но тут же покачала головой. — Нет, нет, в одиночестве пить — признак алкоголизма. А мой портрет он так и не написал...

 Роща закончилась, и Тамара оказалась на вершине большого холма, у подножия которого раскинулся так ей необходимый дачный поселок. Хорошо натоптанная дорожка струилась с холма, и как ручеек вливается в реку, так и тропа вливалась в дорогу центральной улицы.

 «Впрочем, если сравнивать, — размышления вернулись на свою колею, — то здесь сравнивать не с кем. Душка Доцент в постели стонал, кряхтел, жаловался на возраст, а в конце заявлял: «Ты меня загнала, как Дон Кихот Росинанта». Сослуживец... тот делал все по-быстрому — в машине, на квартире, у кого-то из друзей, для него это было что-то вроде выкурить сигарету. Его даже не интересовало состояние партнерши, он был человек компании, «массовик-затейник». Художник вообще в постель не ложился, предварительно не налакавшись винища. Потом долгими часами рассказывал о своей гениальности и непризнанности. Зануда! А вот Виктор, — Тамара почувствовала, как перехватило дыхание, а лицо залила краска прилившей крови. — Его, пожалуй, можно сравнить с Мальчишем-Кибальчишем. День простоял и ночь продержался. И в остальном всем троим не уступит, может, только картин рисовать не умеет... А может, умеет, я ведь его об этом не спрашивала».

 Наконец она достигла первых строений. Поселок был небольшим, как теперь говорится, рабочим. Здесь наделы в шесть соток получали заводские рабочие, поэтому Дроздово не блистало многоэтажными особняками с зимними садами и фонтанами. В основном поселок был застроен фанерно-металлическими лачугами, куда горожане приезжали жить только на лето. Хотя были и добротные дома с кирпичными трубами, над которыми курился прозрачный дымок. Весеннее солнышко еще слабо грело, но в некоторых дворах уже хозяйничали трудолюбивые пенсионеры, наводя порядок после холодной зимы.

 Тамара, четко следуя полученным от Виктора инструкциям, наконец нашла дом с большой стеклянной верандой и деревянными воротами. Перед домом был разбит небольшой палисадник, в котором, орудуя граблями, собирал прошлогоднюю листву высокий старик в синей теплой спецовке и вязаной розовой шапке с большим помпоном на макушке. Веселенький головной убор не очень гармонировал с продолговатым, морщинистым лицом аскета. Именно таким и описал Савченко хозяина здешней дачи.

 — Добрый день, — громко поздоровалась Тамара со стариком. Тот прекратил свое занятие, потом отложил садово-огородный инструмент к ограде палисадника и не спеша направился к калитке, внимательно вглядываясь в лицо незнакомки. Наконец, приблизившись достаточно близко, произнес:

 — Здравствуйте.

 — Вы — Абрам Самуилович Урис?

 — Не похож? — удивленно подняв брови, насмешливо спросил старик.

 — Именно таким мне вас и описали, — призналась женщина.

 — Чем могу быть вам полезен?

 — Видите ли, я ищу Дмитрия Павловича Лескина, — произнесла гостья и тут же увидела, как посерело лицо старика.

 — Никогда про такого не слышал, — буркнул он.

 — А насколько мне известно, вы старые друзья, — попробовала как-то разрядить нарастающий гнев хозяина дачи Тамара, но было уже поздно.

 — Что вы себе позволяете? — Урис неожиданно для себя самого стал повышать голос. — Вы что, из налоговой инспекции и хотите меня привлечь за то, что я держу квартирантов и не плачу налогов? Ничего у вас не выйдет, спросите у участкового, он подтвердит, что я живу один. Дать вам его адрес?

 — Не надо мне никакой адрес, — сдерживаясь из последних сил, чтобы не нагрубить, произнесла Тамара. — Просто моему знакомому Виктору Савченко нужна его помощь. Он дословно просил передать: «Передай Палычу привет от Пистона».

 — Ой, девушка, что вы мне морочите голову своими ребусами. Я же вам сказал, никакого Павловича я не знаю и тем более какого-то Пистона. Прямо цирк шапито устроили, — пробурчал Урис. Потом внимательно посмотрел на женщину и спросил: — А может, вы шпионка?

 — Нет, я не шпионка, — ошарашенно произнесла Тамара, сообразив, что поездка к черту на кулички в это Дроздово никакая не авантюра, а следствие больного воображения, впрочем, как и лечь в постель с мужчиной, которого знала меньше часа. — Извините, до свидания, — потупив глаза, произнесла она уставшим голосом и, круто развернувшись, пошла обратно.

 Старик молча, не отрываясь, смотрел ей вслед.

 Проснулся Тимур около восьми часов утра по-своему внутреннему будильнику. Шторы на окне были распахнуты, из-за стекла смотрел ясный, солнечный день. Чувствовал себя бодрым и отдохнувшим, на душе соловьи пели песни, хотелось... Но в постели он оказался один.

 Вздохнув, Тимур поднялся с постели, накинул на себя темно-синий, расшитый американскими звездами, махровый халат, завязал пояс на талии и вышел из спальни.

 Умывшись и причесавшись, он направился на кухню. Там вовсю кипела работа, стол был заставлен деликатесами, которые он принес накануне. В центре стола стояла бутылка «Цинандали», на сковороде шипели осетровые стейки, а в окошке освещенной духовки кувыркался нанизанный на шампур цыпленок, демонстрируя румяные бока.

 — Что за пир на весь мир? — весело воскликнул Тимур.

 — Ой, напугал, глупыш, — воскликнула Лариса, от неожиданности едва не выронив нож, которым нарезала крабовое мясо. Потом добавила: — Рано проснулся, не успела все закончить

 — Так все-таки, что за праздник? — настаивал Тимур.

 — Никакого праздника, — ответила женщина. И тут же, взмахнув ножом, с кавказским акцентом произнесла: — Просто настоящий мужчина, джигит, должен хорошо и главное — разнообразно питаться. Так ты, кажется, учил меня в первые дни нашего знакомства?

 — Хорошая ученица, — улыбнулся Тамерлан. Пройдя через кухню к окну, взял с подоконника пачку «Парламента», достал оттуда сигарету, прикурил, потом поставил перед собой телефонный аппарат, но, прежде чем начать набирать номер, сказал: — Свари мне кофе.

 Лариса отложила все свои дела, достала серебряную турку и пачку молотого натурального колумбийского кофе. Этот сорт нравился им обоим...

 Тимур, набрав номер мобильного телефона, который он оставил Джавдету, подождал несколько секунд, наконец на другом конце ответили.

 — Привет, Гонза, это Тамерлан. Как у нас дела?

 Джавдет после вчерашнего возлияния с «перекуром»

 еще плохо соображал, поэтому его рассказ был длинным и сбивчивым, но Тимур сразу ухватил суть.

 — Бабу, говоришь, снял и всю ночь ее «жарил»? Ай, молодца, — рассмеялся резидент. — Проститутка?

 — Нет...

 Тимур нахмурился, потом переспросил:

 — Что, из порядочных?

 — Ну, не совсем, — хмыкнул Джавдет. — Она сняла номер в правом крыле, накрыла «поляну», видимо, ждала любовника. А тот не пришел, вот она и направилась в бар, утопить в алкоголе горе. Там ее наш жеребчик и закадрил. Думаю, она только в выигрыше осталась...

 — Ты уверен, что с ней все так, как ты говоришь?

 — Да, полностью, — ответил, уже окончательно придя в себя, Гонза. — Имрам ходил справляться насчет нее у портье и коридорных. Все полностью подтверждается, она тут часто бывала с каким-то длинноволосым типом. Номер, как правило, бронировали на одни сутки, но задерживались на несколько часов. Имрам был в ее номере, видел сервированный стол, говорит, дорогую жратву дамочка выставила. А длинноволосый ее кинул...

 Тимур несколько минут помолчал, представляя, что ему дает сложившаяся ситуация. Приличная женщина куда более ценный свидетель для следствия, чем все проститутки, горничные с коридорными и постояльцами кавказской национальности. Потому что она — ПРИЛИЧНАЯ ЖЕНЩИНА.

 — Он там ей ничего не наболтал лишнего?

 — Да ты что?! Он вообще ничего не говорил, пыхтел как кузнечный мех. А сейчас дрыхнет, как слон.

 — А мадам?

 — Чуть свет покинула номер и исчезла, — весело произнес Гонза и тут же спохватился: — А что, надо было проследить?

 — Нет, — ответил Тимур, докурив сигарету, окурок выбросил в открытую форточку. — Если снова появится, вы ее не трогайте и вообще не мешайте им. Только следите, чтобы этот секс-машина лишнего не наговорил.

 — Все будет в порядке, — пообещал Гонза.

 — Тогда до завтра, — мобильник отключился, по кухне плыл аромат свежесваренного кофе. Он был настолько мощным, что заглушал другие кухонные запахи. Лариса разлила густой темно-коричневый напиток в две маленькие фарфоровые чашечки. Поставив одну напротив Тимура, другую на противоположный край стола, присела на краешек табуретки и закурила. Рассматривая сквозь клубы дыма лицо любимого, неожиданно спросила:

 — Ты уже все свои дела закончил?

 — Остались кой-какие штрихи до завершения шедевра...

 — Когда снова уезжаешь?

 — Для этого никуда не надо уезжать. Все события будут разворачиваться здесь, — честно признался любовник.

 — Тим, разреши мне помочь тебе, — умоляющим тоном произнесла Лариса.

 Тимур задумался, вновь прокручивая ситуацию. За последние годы он сильно привязался к этой женщине, видимо, ее животная, нечеловеческая любовь поразила и его. После возвращения из Чечни он дал ей все: деньги, положение в обществе, квартиру, машину. Решив, что не допустит больше, чтобы она вновь рисковала своей жизнью...

 «Впрочем, здесь никто не рискует своей жизнью, кроме этого лопоухого морячка, — подумал Тамерлан, глядя на томящегося в духовке цыпленка. — Все распределено и вызубрено назубок, как в хорошей пьесе. Остается только сыграть».

 Он был абсолютно уверен, что ликвидация изменника и перебежчика Бахрама Джамбекова пройдет без сучка и задоринки. Но, потом... Несмотря на вспыхнувшую в Чечне резню по законам кровной мести, ФСБ будет здесь «рыть» землю, пытаясь докопаться до истины, искать свидетелей. Но что они могут найти?

 Боевики, приданные для обеспечения операции, вернутся вместе с Гонзой на войну. Хотя Тимур сильно сомневался, что толстый шашлычник вернется в Ичкерию. Уважения среди других полевых командиров никогда он не имел, людей своих растерял, там ему делать нечего, это уже не его война. Впрочем, Джавдета опасаться не стоит, на нем столько грехов, что он вряд ли будет себя афишировать. Есть еще Сафин, «сливной бачок», он не только знает все подробности предстоящей операции, но даже в какой-то мере является ее художественным оформителем. Ему после всего случившегося скорее всего будет обеспечена «крыша» мирового сообщества и всей западной прессы.

 «Толик не такой дурак, чтобы распускать язык и все потерять. Второго такого шанса у него уже никогда не будет».

 Оставался он и те, кто ему будет помогать. Первоначально Тимур хотел для вспомогательного обеспечения использовать нескольких парней из местной чеченской диаспоры. Там у него были надежные люди. Но насколько бы ни были надежны партнеры, а паршивая овца всегда отыщется, тем более, чекисты большие спецы в области поиска таких овец.

 Даже если попытаться обойтись своими силами без посторонних, все равно транспорт необходим как воздух или даже более того.

 «Хорошо, можно будет взять мой «Крайслер», туда влезут шесть человек. — Тамерлан вспомнил о темно-синем красавце с мощным мотором, кожаной обивкой салона, музыкальной квадросистемой. Это была его гордость. — Но куда посадить остальных боевиков с Джавдетом?» — и тут же вспомнил про черный «БМВ» Ларисы. Эта женщина даже под пытками инквизиции о нем ни слова не скажет.

 — Хорошо, я возьму тебя в дело, — наконец произнес Тимур и, не глядя в глаза женщины, взял со стола чашку. Кофе был горячий, крепкий и сладкий — такой, как он любит.

 Убедившись, что блондинка поднялась на холм и исчезла среди деревьев лесополосы, Абрам Самуилович направился в дом, по-старчески шаркая ногами. В самой дальней комнате из-за плотно завешенных окон было темно, как в шахте, лишь горел голубым сиянием монитор компьютера. Перед экраном, склонившись, сидел невысокий сухонький старичок в толстом водолазном свитере, видавших виды штанах и теплых войлочных башмаках, прозванных в народе «чуни». Старик, ловко щелкающий пальцами по клавиатуре, был не кем иным, как Дмитрием Павловичем Лескиным, семидесятилетним вором-рецидивистом, обладающим редкой вымирающей криминальной специальностью «медвежатник», значительно преуспевающий в этом ремесле. За что и имел от блатной братвы погоняло Ключ. Полтора года назад судьба преподнесла еще один подарок пенсионеру Лескину в виде зоновского знакомца Зуба и группы молодых периферийных лохов. После чего началось жизненное шоу «Попробуй уцелей» с ограблением инкассаторского броневика, взлома современного сейфа и, как фон для всего этого, — перестрелки, мордобои, кровь и трупы. В конце концов уцелеть удалось одному Дмитрию Павловичу, он стал обладателем девяти с половиной миллионов долларов и был объявлен во всероссийский розыск.

 Абраму Самуиловичу Урису, принимавшему в этом шоу участие в качестве «подтанцовки» основного игрока, на худой конец статиста, ничего не оставалось, как принять на жительство старинного друга и разделить с ним все тяготы конспиративной жизни и грязно-зеленые американские деньги, доставшиеся Ключу в качестве главного приза. Абрам Урис, неоднократно судимый врач сперва за подпольные аборты, а потом за скупку краденого, носил также уважительное погоняло Лазарет, где ему обычно приходилось трудиться, отбывая очередной срок. Теперь домовладелец Урис стал кем-то вроде «шестерки»-исполнителя при Лескине, он посещал магазины, базары. Если же надо было купить что-то более серьезное, ехал в Москву (так в их доме появился компьютер, необходимая к нему литература, а также многое другое). Все свободное время он готовил еду, убирался по хозяйству или стирал белье в машине-автомате «Индезит».

 Старики ругались почти каждый день, но потихоньку и беззлобно. Уходить Дмитрию Павловичу было некуда, да и не хотелось, поэтому ничего не менялось изо дня в день.

 — Все в свои игрушки играешь, — пробурчал вошедший в комнату Урис.

 — Не бурчи, Абраша, — добродушно отозвался Лескин, при этом ни на секунду не отрываясь от монитора. — Я, между прочим, сегодня был на президентском сайте, узнал много интересного. Эх, сбросить бы мне годков так сорок, да с моими всеми знаниями плюс хорошую машину, — старик любовно погладил прямоугольную коробку компьютера, — и натворил был я делов. Это же не я, Абраша, тех пацанов подбил банковский броневик брать. Все это душегуб Сашка Зубов, падла. Он еще и ко мне мокроделов подсылал, говнюк. Эх, каких тогда ребят мочнули! Богатыри! Не то что мы с тобой — старые развалины. Хорошо хоть Пистон-Витька уцелел. Это же он мне подсказал, как работать с компьютером, показал всю перспективу этой штуковины. А сам где-то запропастился, шельмец...

 — Объявился твой Пистон, — произнес Абрам Самуилович как можно безразличнее.

 — Откуда ты знаешь? — встрепенулся старик.

 — Маруха приходила, тебя спрашивала, потом сказала, что Пистон ее послал.

 — Ну, — Дмитрий Павлович уже забыл о компьютере и в упор смотрел на Уриса.

 — Ну, я ее и послал. «Ищи дурака», — думаю. Пистон еще мальчишка, ему бы с погодками-мокрощелками якшаться, а здесь маруха козырная из круто прикинутых. Не иначе, как замели менты твоего Витьку, вот он для облегчения и заложил старого жулика Димку Лескина. Они и стали вынюхивать, что да как...

 — Эх-эх-хэх, — вздохнул Лескин, выключая компьютер. — Старый ты стал, Абраша, совсем от жизни отстал.

 — Чего? — не понял Урис.

 — А того. Мент сейчас пошел другой, не строит сложных комбинаций. Если бы они хотя бы заподозрили, что я у тебя, ничего выяснять бы не стали, а прислали взвод ОМОНа, перевернули бы все с ног на голову и нашли кого надо. Не сериалы сопливые смотри, а «Дорожный патруль» или «Криминал» с «Чистосердечным признанием», узнаешь много чего интересного о сегодняшних методах милиции.

 — Сам смотри «Человек и закон», а я за свою жизнь достаточно насмотрелся на них и напробовался их методов...

 — Короче, — оборвал друга на полуслове Ключ, — куда маруха делась?

 — Похиляла на платформу, вроде ее никто не пас.

 — Ладно, и я пройдусь, — снимая с носа очки в тонкой золотой оправе, проговорил Дмитрий Павлович. Урис ничего не ответил, молча наблюдая, как старый друг прошел в прихожую, снял с вешалки стеганую фуфайку, на голову водрузил затертую кожаную кепку, надел на чуни резиновые калоши и, взяв в руку авоську с тремя пустыми водочными бутылками и двумя винными, вышел из дома.

 Проснулся Виктор ближе к обеду, бесшумно слез с постели, открыл форточку и в течение получаса делал дыхательную гимнастику тайзюцюань, наполняя организм кислородом.

 Настроение было великолепным, он делал гимнастику и больше ни о чем не думал, теперь он был просто уверен, что победит.

 После дыхательной гимнастики Виктор пошел в ванную и долго мылся под контрастным душем. Когда он вернулся у комнату, на сервировочном столике его ждал горячий обед.

 Поев, откинулся на спинку кресла, почему-то вспомнив ром с колой. Сунув руку в карман пиджака, Виктор извлек оттуда пачку пятидесятирублевок. Взвесив ее на ладони, неожиданно подумал: «Вот бы сейчас в казино пойти и сыграть в рулетку. Все это поставить на зеро и, голову даю наотсечение, выиграл бы». Мысль об отсечении головы переключила его сознание на сегодняшний день. Сразу вспомнился Тимур, перед глазами встала бритая физиономия чеченца. Внезапно вскочив, нанес удар в воображаемое, ненавистное лицо. Энергии, вложенной в удар, было столько, что воздух хлопнул как от удара хлыста.

 До электрички было еще полчаса. Тамара, ругая себя последними словами, ходила по платформе, нервно дымя сигаретой. Кроме нее, здесь никого не было, поэтому она могла дать волю своим эмоциям. Потом появился какой-то невзрачный старичок с авоськой, позвякивая пустыми бутылками.

 «Наверное, собирает по электричкам посуду», — машинально отметила Тамара и отвернулась, занятая своими мыслями. Старичок отошел к краю платформы и безмятежно глядел по сторонам. Когда женщина закурила третью сигарету и снова двинулась по перрону, старик неожиданно дернул ее за рукав, когда она проходила мимо него. Молодая женщина от неожиданности вскрикнула и отпрянула в сторону, едва не свалившись на железнодорожные пути.

 — Я — Лескин, что надо Виктору? — произнес незнакомец. Тамара хотела возмутиться и обругать приставучего бомжа, но, всмотревшись в его лицо, поняла, это тот человек, о котором говорил Виктор. Она быстро заговорила, дословно передавая то, что было велено.

 Дмитрий Павлович слушал внимательно, не перебивая, когда женщина замолчала, произнес:

 — Будешь сегодня у Пистона — передай, я его на днях навещу.

 Тамара хотела возмутиться и сказать, что больше ее ноги не будет в гостинице. Но вспомнила прошедшую ночь и почувствовала, как к лицу снова приливает кровь. Она только и смогла произнести:

 — Он просил поторопиться, его в любой момент могут оттуда увезти.

 Старик наморщил лоб, видимо, решая какую-то сложную задачу, наконец проговорил:

 — А, ладно, буду завтра, раньше никак не получится, — с этими словами он внимательно посмотрел на женщину. — Ты там присматривай за ним, если что, шепнешь мне. Дай-ка свои координаты...

 Тамара, подчиняясь воле невзрачного старичка, раскрыла сумочку, достала визитку с золотым тиснением и протянула ее Палычу

 — Вот, здесь адрес и телефоны: домашний и рабочий.

 — Ладно, разберусь, — ответил Ключ. Выхватив визитку, которая тут же скрылась в недрах стеганой фуфайки, бросил на ходу: — В общем, покедова, лапа.

 Он круто развернулся и зашагал прочь. Молодая женщина смотрела ему вслед, долго смотрела, пока перед ней не остановилась грязно-зеленая гусеница электрички.

 За окном висел густой непролазный туман. Первый туман этой весной, белая, пушистая, как вата, мряка расползалась по земле, забиваясь во все щели и отверстия. Попадая прохожим за шиворот, заставляла зябко морщиться и ускорять шаг.

 Машины, включив желтые огни противотуманных фар, медленно ползли по трассе. Водители, глядя перед собой, ругали чертову погоду и кляли на все лады автоинспекторов, водители всегда их ругают.

 Этот мини-катаклизм никак не отразился на состоянии Анатолия Сафина. Сегодня он просидел весь день дома, работал над сенсацией.

 Вернувшись из Чечни, он написал под своим именем несколько очерков о солдатах и милиционерах на войне.

 Более или менее показал их быт, описал несколько портретов героев. В общем, чтиво получилось средненькое, но редакции газет, к которым он обращался, брали с удовольствием (информация очевидца) и неплохо платили.

 Собранные гонорары позволили рассчитаться с мелкими долгами, в основном за коммунальные услуги, купить дорогих сигарет, хорошего коньяка и забить холодильник продуктами. Теперь можно было заняться работой для Федора Достовалова.

 За окном противно и сыро, а в квартире тепло, работает электрокамин, излучая тепло и радуя глаз светом искусственного пламени.

 Закончив набор текста на компьютере, Анатолий откинулся на спинку стула, заложив пальцы в замок, он вытянул руки над головой и потянулся до хруста в суставах. Вот работа и закончена. Он бегло просмотрел набранный материал, два десятка фотографий, и что ни снимок, то шедевр. Это не статья, за которую любой редактор отвалит сполна, лишь бы получить эксклюзив. Нет, это большое журналистское расследование на добрый десяток статей. И какой материал! Каждое слово, каждая запятая — сенсация, тут не деньгами бумажными станут осыпать, а золотом. Одно название чего стоит!

 Никто не забыт и ничто не забыто.

 (Кто стоит за нашумевшим убийством чеченского полевого командира, перешедшего на сторону федеральной власти.)

 — Каково? Это уже даже не золото, а мировое признание.

 «Прав был Тим, за это янкесы и Пулитцеровской премии не пожалеют. Осталось только привести приговор в исполнение».

 Выключив компьютер, Анатолий встал из-за стола, достал из бара бутылку «Мартеля», на треть наполнил коньяком большой пузатый бокал и, сунув в рот темно-коричневую сигарету, сел в кресло. Он пил коньяк и попыхивал сизым табачным дымом.

 Его квартира, которую он купил несколько лет назад на чеченские деньги от своих публикаций, сейчас его уже не устраивала. «Разве это жилье для такого мэтра журналистики, как я? Лачуга». И снова потянулся к бутылке.

 Когда через час позвонил телефон, Сафин уже основательно был пьян.

 — Слушаю, — произнес Анатолий, с трудом дотянувшись до аппарата и сняв трубку. — А, Тим, это ты! Здравствуй дорогой, здравствуй. Давно жду. У меня все готово, теперь дело только за тобой. Когда ты сделаешь свой... — выставив указательный палец, журналист произнес: — К-х-х, — и сам довольно захохотал. — Что? Нет, я не пьян. Просто весь день работал, сейчас немного расслабился. Завтра встретимся. Зачем? Фотографии? Зачем, у меня полный набор. А, московский период. Оригинально. Хорошо, тогда завтра встречаемся. Где? Ах, за городом... Понимаю, понимаю, конспирация, конспирация и еще раз конспирация, как говорил великий картавый. Ну хорошо, до завтра.

 Он положил трубку на аппарат, затем свернул и продемонстрировал кукиш невидимому собеседнику.

 — Пошел в жопу, козопас!

 Допив остаток «Мартеля» прямо из бутылки, он уснул в кресле, чтобы через шесть часов проснуться и поехать снимать новую серию снимков о главном герое его сенсационного разоблачения.

 На чердаке был собачий холод. Туман, осевший на крыше, проникал внутрь студеной влагой. Было сыро и холодно. От холода не спасала ни одежда, ни тряпка, которую вчера здесь нашел Ежик. Теперь, завернувшись в эту дырявую материю, Погожин отстукивал зубами морзянку. Но его сигнал бедствия никто не слышал, никому он, Васька Погожин по кличке Еж, не был нужен.

 На память пришли родители, отец, вечно пьяный, и мать — несчастная, забитая женщина. Может, они его и любили, но только никакого дела им до него не было. Вот поэтому он с раннего детства проживал во дворе и на улице, а всякая там шпана, друганы заменили ему семью. Хотя на самом деле они его использовали и подставляли.

 Прошел он немалый путь по тюрьмам и лагерям. С такой биографией люди пристраиваются, а он нет. Бог ему дал золотые руки, любое ремесло осваивал буквально на лету, а вот мозгами обидел. Не было в нем ни хватки, ни хитрости или коварства. Поэтому в зонах он или пахал с мужиками, или шестерил на пахана с его кодлой.

 Семью завести не получилось как-то, вот и остался, как говорится, ни кола ни двора, ни Родины, ни флага. Голь перекатная. Хотя была своя квартира или, вернее, своя нора, пещера, но она находилась на другом конце Москвы, попробуй сейчас туда добраться, ночью.

 «А если Тик-Так в ментовке раскололся? — раскинул своими непутевыми мозгами Васька. — А он раскололся, будьте уверены. В таком случае дома ждет засада, стоило вчера убегать, сидеть голодным, мерзнуть, чтобы снова за решетку».

 Мысли снова уходили в сторону в поисках тепла и еды. Где-то недалеко отсюда жила его старинная зазноба Людка-Бомбоубежище, прозванная так за то, что в ее квартире всегда мог остановиться любой вышедший на свободу или находящийся в бегах или розыске урка. Людка всегда и с радостью делила с ними крышу и постель, лишь бы у постояльца были деньги, хрусты, мармулетки. А сейчас у Ежика в кармане ветер гулял.

 «Да и давно это было... Может, Людка померла вообще», — мысленно спорил с собой Васька. Но никакие размышления не спасали от холода и голода... Кишки марш играли, от стужи зуб на зуб не попадал, казалось, эти звуки слышно на соседней улице.

 «Вот если выберусь из этой передряги, все, завязываю бухать, найду работу. Стану человеком, а не бродячей собакой», — давал в очередной раз себе слово Васька. Но, как ни странно, мозги его, настроенные на выход из сложившейся тупиковой ситуации, хоть и со скрипом, но все же стали понемногу работать.

 «А собственно, что мне может пришить Тик-Так? — размышлял Василий. — В магазин я с ним не входил, из поджиги не стрелял, да и нет у меня никакой поджиги и не было. Продавцы меня не опознают, они были в магазине, на свету, а я на улице, в темноте. Ничего мне менты пришить не смогут. Побуцкают разве что для острастки, ну да это не впервой».

 Думать о том, что для «хорошего» следователя такой экземпляр, как он, вор-рецидивист, полубомж, просто находка и могут повесить на него сколько угодно и каких угодно «висяков», и он ничего сделать не сможет, Васька не хотел. Настроившись на новый поворот в своей жизни, он постепенно перестал дрожать, согрелся и задремал.

 — Я смотрю, ты тут устроился как на курорте, — Виктора разбудил громкий голос Тимура. — Спишь сколько хочешь, жрешь от пуза, пьешь что пожелаешь. Да еще бело-снежку трахаешь. Нехорошо, распускаешься, забываешь, что за все в жизни надо платить.

 Гафуров стоял посреди номера с сигаретой в зубах, засунув обе руки в карманы своего кожаного плаща. Виктор продолжал лежать в постели. Из-под приподнятых век он наблюдал за Тимуром. Сейчас он был великолепной целью для атаки. Савченко знал, что даже из такого положения, в котором он сейчас находится, успел бы его достать еще до того, как чеченец смог вытащить руки из карманов для противодействия. Но это не решило бы главной проблемы. Поэтому...

 Виктор открыл глаза и сладко зевнул, Тимур, глядя на его физиономию, лишь недобро хмыкнул.

 — Поднимайся и быстро одевайся. Пора провести генеральную репетицию и заканчивать намеченную операцию.

 Савченко поднялся с постели, отметив про себя, что Тимур говорит с ним открыто, даже без малейшей ретуши.

 Умывшись и побрившись, он оделся в уже привычные джинсы, свитер и кожаный пиджак.

 — Возьми в шкафу длинный плащ, шляпу и надень солнцезащитные очки, — приказал Тимур.

 — А что, завтракать я не буду? — играя под обнаглевшего увальня, спросил Виктор.

 Гафуров дернул головой, резко повернувшись к пленнику, его глаза бешено раскрылись, а губы, наоборот, плотно сжались. Несколько секунд он боролся с собой, потом спокойно произнес:

 — Ты уже совсем обнаглел. В обед наверстаешь.

 — В обед так в обед, — покорно согласился Савченко, предусмотрительно решив не доводить чеченца до кипения.

 — Значит, так, надеваешь шляпу, плащ и очки. Спустишься на первый этаж и выйдешь через боковой вход в левом крыле. Понял?

 — Понял, не дурак, — весело проговорил Виктор, — дурак бы не понял.

 — Вот и хорошо, — на этот раз Тимур улыбнулся, — на входе тебя будет ждать черный «БМВ», за рулем женщина-брюнетка. Без разговоров садишься на заднее сиденье.

 Больше не говоря ни слова, Гафуров вышел из комнаты. Виктор выполнил все, что ему сказал резидент, надел плащ и очки, нахлобучил шляпу на глаза. Для чего весь этот маскарад нужен, он прекрасно понимал, таким образом чеченцы хотели сократить его контакты с посторонними лицами. Для постояльцев он должен быть террористом-одиночкой, уж по крайней мере, не связанным с приехавшими из Чечни боевиками.

 Спустившись на первый этаж, он, как и было условлено, вышел через боковые двери в левом крыле. Недалеко от входа Виктор увидел поблескивающий черным лаком «БМВ». Открыв правую дверь, Савченко сел на заднее сиденье, не забыв при этом поздороваться. Женщина, сидевшая за рулем иномарки, оказалась довольно-таки красивой брюнеткой, густая копна черных волос гармонировала с облегающим черным гольфом, который подчеркивал ее полную грудь.

 Брюнетка не ответила на приветствие, но при этом несколько минут смотрела на пассажира оценивающе. Большие карие глаза смотрели внутрь его и оценивали не как мужчину или человека, это был абсолютно другой взгляд. Так оценивают животное или вещь, дорогую, но ненужную игрушку.

 Наконец брюнетка отвернулась и включила зажигание. Виктор никак не мог поверить, что его отпускают куда-то ехать вдвоем с женщиной. Но едва машина свернула за угол, скрывшись с глаз постояльцев, как к ней подскочили трое чеченцев. На переднее сиденье возле водителя сел Гонза Холилов, на заднем уместились Имрам с Хохи.

 Когда машина, выехала с территории гостиницы на трассу, перед ней сразу возник длинный угловатый красавец «Крайслер».

 «Полный комплект», — догадался Виктор, что в этой машине едут остальные боевики. Впрочем, сейчас его это не особо печалило, вчера вечером Тамара принесла ему радостную весть. Она нашла Палыча, и старый медвежатник обещал его навестить в ближайшее время. А уж со старым тюремным волком этих шакалов они порвут на лоскуты.

 «БМВ» и «Крайслер» все дальше и дальше удалялись от Москвы. За окном машины мелькал частокол леса, земля уже покрылась изумрудной травой, а деревья все еще тужились набухшими почками, готовые со дня на день разродиться молодой листвой.

 Хохи и Имрам без конца о чем-то говорили, громко смеялись. Гонза в общем веселье участия не принимал. Время от времени только поглядывал на брюнетку, которая уверенно вела свою машину вслед за «Крайслером».

 Неожиданно впереди идущий темно-синий, с хромированной решеткой радиатора дорожный монстр свернул с трассы на грунтовку и запрыгал по лесным ухабам. «БМВ» как привязанный последовал за ним.

 — Вах, такие машины гробите на бездорожье, — неожиданно произнес Гонза. Он все больше и больше проникался к гражданской жизни. Несколько дней из проведенных в Москве показали бывшему шашлычнику, какими неограниченными коммерческими перспективами наделен этот город. Последнее время Гонза только и сушил имеющиеся у него мозги, как уговорить Тимура оставить его в этом «Изумрудном городе».

 «Эх, мне бы тут пересидеть заваруху», — размышлял Джавдет, то и дело поглядывая на Ларису. Он хорошо знал, что это женщина Тимура, и думал, как бы через нее решить свои проблемы. Но в голову ничего не приходило.

 Машины въехали на просторную поляну, где их поджидала видавшая виды бордовая «Нива». Возле машины стоял Анатолий Сафин, лицо журналиста было тоже бордового цвета, он лениво ворочал челюстями, пережевывая жевательную резинку. На его груди болтался фотоаппарат с длинным черным объективом.

 — Привет, — вяло поздоровался Анатолий с Тимуром, на этот раз они обошлись без объятий и поцелуев, обменялись лишь рукопожатием.

 — Ну что, подобрал натуру? — сдержанно спросил Тимур.

 — Обижаешь.

 — Ладно, показывай.

 Пока резидент беседовал с журналистам, седовласый боевик открыл багажник «Крайслера» и достал оттуда большой пластиковый кейс. Чемодан доверху был набит оружием. Боевики тут же его разобрали и принялись проверять работу: вытаскивали обоймы, передергивали затворы, жали на спусковые крючки.

 Виктор, еще с детства интересовавшийся стрелковым оружием, сразу распознал системы. Он определил два самодельных чеченских пистолета-пулемета «борз», чем-то напоминающих немецкое оружие времен Второй мировой войны. Дальше шли три миниатюрных чешских «скорпиона», любимое оружие террористов. Остальное оружие было пистолетами советского производства.

 Хохи помахивал возле лица пленника импортным «скорпионом», Имрам, получивший «стечкина», профессионально извлек пистолет из пластиковой кобуры, защелкнул крышку и примкнул к рукоятке в виде приклада.

 Гафуров спрятал в подмышечную кобуру угловатый «глок», потом повернулся к боевикам и что-то коротко по-вайнахски приказал, те, пряча под одеждой оружие, разошлись в разные стороны.

 «Оцепление выставил», — отметил про себя Виктор. Тимур подошел к Ларисе, стоявшей неподалеку от пленника, и громко произнес:

 —   Останешься возле машины.

 — Я пойду с вами, — попыталась возразить женщина, но, увидев суровый взгляд своего любовника, покорно отошла и села в салон «БМВ». Закурив, она стала наблюдать за мужчинами, удаляющимися в глубь леса.

 Идти пришлось недолго, отойдя от машин метров на триста, они оказались на небольшой, продолговатой формы, как будто на нее уронили гигантское яйцо, лужайке, в конце которой стояла сухая березка, к ее стволу был прибит фанерный щит.

 — Вот, это то, что надо, — указывая на березу, произнес Сафин. Подойдя поближе к дереву, он извлек из-под куртки свернутый в рулон плакат. Развернув плакат, на котором был изображен Бахрам Джамбеков, он приладил его к щиту.

 — Ну вот, теперь порядок, — к Виктору подошел Тимур, протягивая ему пистолет Макарова. — Сейчас отстреляемся, потом экскурсия по Москве и в гостиницу отдыхать перед акцией.

 — И скоро акция? — спросил Савченко, оттягивая затвор пистолета. Оружие держал вполне уверенно, в конце концов, не олигофрен же он, чтобы после стольких часов тренировок (за это время можно было научить медведя или обезьяну) не уметь пользоваться пистолетом.

 — У нас как у летчиков, — глядя куда-то мимо Виктора, произнес Тимур. — Когда разрешат, тогда и проведем акцию.

 — Так, все из кадра, — закричал Сафин, поднимая свой фотоаппарат. — Начинаем съемку.

 Все отпрянули от пленного, как будто он был по меньшей мере прокаженный. Виктор взвел курок и осмотрелся боковым зрением, по сторонам от него стояли Хохи и Имрам, держа свое оружие на изготовку, направляя его в спину пленника.

 Это была беспроигрышная ситуация для чеченцев, как бы Виктор ни дергался и ни пытался изобразить из себя «Лимонадного Джо», больше одного выстрела сделать ему не дадут, изрешетят.

 «В общем-то, сейчас это и не надо, теперь время играет на меня». — Виктор поднял пистолет, зажмурив левый глаз, поймал в прицел березу, растущую чуть поодаль от мишени, потом плавно потянул на себя спусковой крючок. Грохнул выстрел, затем еще один, и еще, и еще...

 Когда после восьмого выстрела ствольная коробка отъехала назад, обнажив дымящийся ствол пистолета, Виктор криво усмехнулся и посмотрел в объектив фотоаппарата.

 — Браво, — закричал довольный Сафин, — последний снимок прямо для голливудского блокбастера.

 — Да, действительно, — согласился подошедший Тимур, указав на мишень, добавил: — Но по-прежнему стреляешь ты из рук вон плохо. Только один раз зацепил мишень, да и то с краю.

  «Зато в березу засадил оставшиеся семь», — мысленно огрызнулся Виктор.

 Сухо щелкнул неожиданный выстрел, тяжелая винтовочная пуля продырявила портрет, оставив во лбу улыбающегося Бахрама Джамбекова черное отверстие размером с пятак.

 Боевики с Гонзой и Сафиным мгновенно рухнули на землю. Стоять остались Тамерлан и Савченко, они синхронно обернулись на звук выстрела.

 На крыше «БМВ» была установлена диковинная винтовка с оптическим прицелом. Лариса, увидев, что на нее смотрят, приветливо помахала рукой. Тимур погрозил ей беззлобно кулаком, а Виктор тут же сообразил, откуда взялся такой специалист.

 «Снайперша, сука», — с ненавистью подумал он.

 — Кончай валяться, едем в Москву на экскурсию, — скомандовал Тамерлан, забирая у Виктора пистолет.

 — Дима, ты серьезно решил ехать в Москву? — спросил Урис, наблюдая, как его друг облачается в новые заграничные вещи, которые Абрам Самуилович привез полчаса назад из столицы.

 — Да, Абраша, еду, — коротко ответил Лескин, поправляя галстук перед зеркалом.

 — Оно тебе надо на старости лет? По тюремной шконке соскучился? Ты же во всесоюзном, тьфу ты, в федеральном розыске, — продолжать канючить старый еврей.

 — Ты это серьезно? — удивился Дмитрий Павлович. И увидев, что Урис утвердительно кивнул головой, продолжил: — Сколько я тебе говорю, смотри серьезные программы, а не сериалы сопливые. Сейчас в Москве кого только нет. Да и кто помнит, что полтора года назад меня объявили в розыск?

 — Кому надо — тот помнит, — не сдавался Урис.

 — По крайней мере не менты, — ответил Лескин, надевая на голову дорогую фетровую шляпу.

 — Ну а почему ты не думаешь, что хохма с Пистоном элементарная подстава?

 — Во-первых, если бы меня хотели взять, то взяли бы у тебя в доме, сейчас это делается очень просто. В крайнем случае повязали бы на платформе, куда я сам вылез. Но не взяли.

 — А если их интересуют исчезнувшие миллионы? И через пацана хотят их выудить?

 — Абраша, — старый медвежатник с укоризной посмотрел на своего приятеля. — В конце концов, кто это такие мои невидимые враги?

 — Ты что, Дима, совсем склерозный?! — взвился Урис. — Ты же сам говорил, его взяли за «хобот» чеченцы. Естественно, эти звери с него потребовали выкуп, когда он попал в плен. Пацан и раскололся.

 — Да нет, про «зелень» он ничего не знает. Тем более что за солдата-«срочника» девять «лимонов» слишком круто. За эти бабки я на них всю блатоту московскую натравлю. Да так, что инквизиция вместе с репрессиями Берии покажется им не более чем развлечения пионеров-любителей.

 — Неугомонная душа, — безнадежно махнул рукой Урис. — Все думаешь, что тебе двадцать лет.

 — Не волнуйся, Абраша, все обойдется, — попытался утешить друга Дмитрий Павлович, но тот отвернулся и вышел в соседнюю комнату.

 Лескин, пожав плечами, взял кейс из крокодиловой кожи, последняя деталь его делового прикида. Старый вор не зря взял сутки на тайм-аут, необходимо было осмыслить сложившуюся ситуацию и наметить хотя бы предварительный план действий. Теперь он все осмыслил и ехал в Москву не вслепую, план у вора по прозвищу Ключ был. Оставалось только привести его в действие.

 Выйдя из дома, Дмитрий Павлович прикрыл дверь и не спеша направился в сторону железной дороги. До электрички было еще время...

 Едва забрезжил рассвет, Ежик выбрался из своего убежища и, слившись с утренней людской массой, направился к себе на квартиру.

 Возвращался он со слегка усиленным сердцебиением, за всю криминальную жизнь (пять судимостей и несколько задержаний) всегда «брали» его неожиданно. Порой Василий осознавал только, что он арестован, уже в милиции, когда бравые сыщики оформляли его в СИЗО. Процесс был настолько привычен, что Ежик не особо расстраивался. Теперь ему предстояло совсем другое мероприятие — самому сунуть голову в раскрытую пасть тигра.

 Сейчас, шагая по влажному от утренней росы асфальту и вдыхая свежий, не загаженный автомобильными газами воздух, Погожин про себя решал, как он будет вести себя при аресте. В том, что на квартире его ждет засада, он нисколько не сомневался.

 «Только чтоб не пристрелили как собаку, — размышлял Васька, шаг за шагом приближаясь к своему дому. — Тик-Так наверняка стукнул, что у меня поджига. Менты на радостях и оформят меня как особо опасного».

 Вот и двор родного дома, на какое-то мгновение Ежик замер, собираясь с духом. В голове даже мелькнула мысль: «А может, ну ее к чертям, эту квартиру, пойду в отделение и сам сдамся. Оформят явку с повинной». Но тут же эту мысль отбросил, припомнив вчерашние размышления.

 «Дудки, никуда идти не надо, раз решил отпираться от гоп-стопа. Ничего они мне не Докажут. Чистый я».

 Глубоко вздохнув, Погожин свернул во двор. Время было слишком раннее, поэтому ни на скамейках, ни на детской площадке никого не было. Не было и незнакомых людей в штатском.

 «Пасут, наверное, со стороны, — решил Ежик. И тут же с интересом подумал: — Интересно, где засада? В подъезде или прямо на квартире?»

 В подъезде тоже никого не оказалось, сквозь окна на межэтажных площадках пробивался утренний свет.

  «Значит, в квартире», — почти радостно подумал Васька, открывая входную дверь. Но внутри тоже никого не оказалось, только на столе тараканья рать поедала остатки недавнего застолья, воинственно шевеля длинными усами. Ежик, все еще не понимая, что происходит, царственным жестом разогнал свою домашнюю живность и, сев за стол, оглядел остатки пиршества. На плоской тарелке лежали два давно обветрившихся, сморщенных кусочка вареной колбасы, подвявшие дольки репчатого лука и кусок засохшего хлеба. Для многих эти продукты годились бы разве что в отходы, но для голодного Погожина это был настоящий пир. В минуту он съел эти остатки, смахнул в ладонь со стола хлебные крошки и, высыпав в рот, довольно погладил впавший живот. После этого стащил ботинки, не раздеваясь, завалился на диван, накрывшись старым ватным одеялом, и тут же заснул.

 Васька не знал, сколько он проспал, но проснулся от стука во входную дверь. Сев на постели, он несколько минут пытался сообразить, где он и что, собственно, происходит. Наконец догадался: «Менты пришли официально брать». Ежик всунул ноги в валяющиеся рядом с диваном ботинки и пошел открывать дверь.

 Вместо милиции перед дверью стоял сухонький старичок в дорогом прикиде. Светло-коричневое демисезонное пальто, фетровая шляпа с опущенными полями, кожаные туфли под цвет пальто. На руках тонкие лайковые перчатки, в правой руке кейс из крокодиловой кожи с замками из желтого металла.

 — Тебе, дед, чего? — зевая, спросил Погожин.

 — Эх, Васька, Васька, не будет с тебя путевого старика, — сокрушенно произнес незнакомец.

 — Что-о-о? — услышав такую тираду, Василий решил, что это кто-то из соседей решил поучить его уму-разуму и уж было собрался как следует обматерить наглеца. Но, присмотревшись повнимательней к неожиданному гостю, вскрикнул: — Ключ! — И тут же попятился в комнату. Старик прошел следом за ним, не забыв прикрыть дверь. Пройдя в комнату, он произнес:

 — Признал... Это хорошо, значит, не все еще мозги пропил... — Медленно оглядев обстановку, он спросил: — Бомжуешь?

 — Да нет, просто временно не работаю, — неожиданно для себя смутившись, тихо ответил Ежик.

 Лескин, пройдя через комнату, сел на стул, на котором сутки назад сидел Тик-Так, скептически разглядывая Погожина. Ежик не стал старика спрашивать, как он его разыскал. Он прекрасно помнил, что после последней отсидки он заходил к Лескину, тот вроде отошел от дел, жил в хрущобе и подрабатывал на жизнь изготовлением оружия взлома для нуждающихся. Тогда-то он ему и дал свой новый адрес, как говорится, на всякий пожарный случай. Старик тогда казался замшелым пнем, но потом...

 — Палыч, ты же вроде в федеральном розыске? — неуверенно спросил Васька, хотя на самом деле был готов заложить руку, что на щите «Их разыскивает милиция» возле РОВД он своими глазами видел листовку со всеми данными на Ключа.

 — В розыске, — честно признался Дмитрий Павлович. Потом добавил: — Но кого ищут менты? Лескина. А я... — с этими словами он извлек из внутреннего кармана паспорт с двуглавым орлом и продемонстрировал его в развернутом виде. Под фотографией Лескина значилось: Лисицин Игорь Дмитриевич.

 — При этом заметь — ксива, что ни на есть, самая настоящая.

 — Но как же так? — не понял Ежик.

 — Времена круто изменились, — начал свою тираду Ключ, при этом он положил свой кейс на замызганный стол и с ловкостью фокусника извлек оттуда бутылку французского коньяка, банку эстонских, копченых шпрот, палку финской «салями», большой ярко-желтый лимон и плитку шоколада. — Подобно временам и нам следует меняться, если не хочешь околеть на нарах. — Бросив взгляд на Василия, сказал повелительно: — Чего уставился, а ну, давай нарезай!

 Ежик, все еще ничего не соображая, взял остро отточенный нож и прямо на крышке стола стал нарезать колбасу, при этом не удержавшись от вопроса:

 — И что, вам не палевно ходить по улицам?

 — Нет, — резко ответил Лескин. Потом заносчиво добавил: — Что мне менты. Да ты знаешь, на какого человека я работаю? Да он к министрам без стука в кабинет заходит. Ментовские генералы перед ним, что шавки бегают — не знают, как услужить.

 Василий недоверчиво посмотрел на гостя, если бы тот был немного под «мухой», было бы сразу видно, что он «отливает пулю». Но старик был абсолютно трезв. Поэтому у Погожина невольно вырвалось:

 — Олигарх.

 — Я тебе этого не говорил, — нахмурив брови, произнес Лескин, но весь его вид говорил о том, что Еж попал в цвет. Дмитрий Павлович оглядел стол и тоном управдома спросил: — Рюмки у тебя есть?

 Хозяин квартиры отрицательно покачал головой.

 — Так я и знал, — из чрева «дипломата» на свет появились два маленьких цилиндрика, на стенках которых было жирно написано «Абсолют».

 — Помыть надо после магазина.

 — Я сейчас, — схватив рюмки, Василий бросился к умывальнику.

 Наконец все приготовления были закончены и можно было сесть за стол. На правах старшего по возрасту и владельца Дмитрий Павлович скрутил пробку с темно-зеленой бутылки и разлил ароматную жидкость янтарного цвета.

 — Давай выпьем за встречу, — предложил Лескин, и они, чокнувшись, выпили. Погожин, опрокинув в рот рюмку, выпил содержимое одним глотком, Ключ только пригубил и взял с тарелки дольку лимона.

 — Тьфу ты, гадость какая, — распробовав напиток, скривился Васька, — воняет, как одеколон.

 — Деревня, — хмыкнул старый вор. — Это «Курвуазье», лучший французский коньяк. А ты привык к сивухе, вот и кривишься, дикарь.

 Обидные для себя слова Еж пропустил мимо ушей, воровской ранг Лескина куда выше, чем его. Но все равно говорить о чем-то надо было, и он спросил:

 — Палыч, ну если у твоего хозяина и министры, и генералы, — он продемонстрировал сжатый кулак, — то зачем ты ему?

 — У него, почитай, с тыщу головорезов, накачанных бугаев, которых нынче называют гоблинами, и другой шушеры полно. Но бывают ситуации, когда выполнить нужную работу ни министры, ни гоблины, ни генералы не могут. А всего-то навсего нужен специалист.

 — Ну да, ты, Палыч, специалист экстра-класса, — закивал Ежик, с вожделением поглядывая на бутылку, но старик не спешил наливать по второй.

 Сейчас Дмитрий Павлович наблюдал, как Погожин переваривает услышанное. Еще в электричке он обдумал, как будет «завлекать» Ежика. Идея об олигархе пришла на ум, когда он вспомнил Зуба (отморозок Сашка Зубов). За одно только обещание, что он попадет в услужение к банкиру, он готов был напластать горы трупов, даже ему, старику, определил смерть лютую. Слишком уже заманчива идея попасть на гарантированную подкормку.

 — Сам понимаешь, со своих «дел» навара не имею, — продолжал запускать ужа под воротник Ключ. — Да и, как правило, ценного там для меня мало, в основном бумаги какие-то, бухгалтерия. А что я в ней понимаю. В общем, и «дел», как таковых, раз, два и обчелся, а хозяин платит регулярно.

 — И как? — не удержался от вопроса Васька.

 — Хорошо платит. На хлеб с маслом, икрой и балычком хватает, да еще остается столько же, — ответил Ключ и увидел, как у собеседника загорелись глаза. — Ну а если есть работа, кровь из носу, в срок выполни. Иногда самому не под силу, приходится брать помощников. А кого возмешь? У хозяйских гоблинов, как у бойцовых псов, мозгов нет, одни мышцы. Вот и приходится ходить по старым связям.

 Ежик молчал, но от Лескина не укрылось, как при последних словах тот сглотнул слюну.

 — Вот, вспомнил о тебе. Ты как, Еж, не хочешь заработать пару сотен?

 Васька хотел возмутиться, что самому Ключу на хлеб с маслом и икрой, а ему жалкие двести-триста рублей. Но не успел он открыть рот, как старик вытащил бумажник и, раскрыв его, положил на стол три банкноты по сто долларов. Раскрытый рот для гневной, обличающей речи так и остался раскрытым.

 — Столько же получишь по завершении дела, — закончил старый вор. — Согласен?

 Не в силах что-либо ответить, Погожин только смог кивнуть головой.

 — Тогда до окончания дела — сухой закон, — произнес Лескин, поднимаясь со своего места и убирая со стола бутылку. — А то в случае облома гоблины из нас сделают бетонный постамент для памятника «Без вести пропавшим».

 Когда по квартире поплыл коньячный аромат, а из прихожей донесся звук льющейся в раковину жидкости, Погожин по-настоящему поверил, что Ключ работает на олигарха. Только безумно богатые люди могут позволить себе сливать в канализацию дорогой коньяк.

 Через минуту вернулся Палыч, вытирая руки носовым платком. Еще раз оглядев Погожина, он спросил:

 — Водительские права есть?

 — А как же, — бодро ответил оклемавшийся Василий. — Я даже по последней ходке на высылке шоферил.

 — Хорошо, для начала подойдешь в автосалон «Меркурий», найдешь хозяина Марка Борисовича и скажешь, что от меня. Потом... — Лескин оцениващим взглядом окинул Ежика. — Приличная одежда есть? — получив отрицательный ответ, вынул из бумажника еще сто долларов, положил на стол. — Вот, купишь новую, но смотри, не сильно броскую. Понял? А теперь слушай, что надо делать...

 Дома Тамара практически не бывала, впрочем, там ее никто и не ждал. Муж уже два месяца сидел в Пензе, работая над каким-то проектом (который, как он был уверен, в одночасье сделает его богатым и знаменитым). Звонил он редко и в основном на работу. Тамара справедливо считала, что вечером надо всем отдыхать. Дочь, поставив все на будущую карьеру, кроме института, еще ходила на курсы японского и английского языков, посещала секцию аэробики. Домой приходила за полночь и без задних ног валилась спать, чтобы с утра начать все сначала.

 Рано утром Тамара покидала гостиничный номер Савченко, ненадолго заезжала домой, привести себя в порядок, выпить с дочерью по чашке кофе и поболтать о пустяках. Вечером после работы она снова заезжала домой, приготовить поесть ребенку, переодеться и снова ехать в гостиницу.

 За эти три дня, вернее, три ночи, что она провела с Виктором, мир для нее как будто перевернулся. Ее распирало от счастья, от одной мысли о молодом человеке она готова была порхать, как бабочке. Если раньше думала о своем возрасте, считая, что старость не за горами, то теперь она чувствовала себя семнадцатилетней девчонкой, которой в отличие от дочери не нужно учиться, бегать на семинары, факультативы и тому подобное. Теперь она могла позволить себе полностью отдаться любовной страсти. Мысль о Викторе заполняла ее полностью. Тамара уже не испытывала ложного чувства стыда от воспоминаний их постели. За несколько дней, проведенных вместе, секс как-то отошел в сторону, но, не исчезнув совсем, заполнил пространство каким-то глубоким, внутренним чувством, сочетавшим любовное притяжение, жажду близости и страха, что все это может когда-то закончиться. Ко всему еще примешивался страх за жизнь Виктора. Из того, что он рассказал, Тамара понимала: мальчик попал в очень скверную историю, из которой выбраться сможет лишь при помощи непонятного старика (собирателя пустых бутылок). Она понимала, что все эти чеченцы, окружившие невидимой стеной Виктора, были смертельно опасны, но как помочь, понятия не имела. Хотя готова была, наверно, за него умереть.

 Этим вечером, приехав домой, Тамара Борисова первым делом приготовила ужин для дочери, при такой насыщенной жизни девочке необходима калорийная пища. Потом приняла душ, переоделась и вышла из квартиры.

 Сев в свою «Таврию», завела двигатель и медленно выехала со стоянки. Она снова ехала в «Славянскую вольницу». Город, залитый электрическим светом, искрился как гигантский, праздничный фейерверк, мелькающие огни от света фар проносившихся машин только усиливали впечатление.

 Тамара вела машину на автомате, полностью погрузившись в мысленный диалог с Виктором. Беседуя с молодым человеком, она приводила различные доводы и варианты его спасения, но все это тут же ею самой отвергалось. К сожалению, Тамара была хорошим специалистом в сфере бизнеса, а не в области тайн и криминала.

 «Ладно, пусть ему помогает старичок-боровичок, ну а если он не сможет или просто не появится вовсе? Вот тогда проблему буду решать я», — наконец решила бизнес-леди. Принятое решение как-то определило состояние души, неожиданно Тамара перестроилась в крайний левый ряд и на первом же повороте свернула в направлении куполов Свято-Даниловского монастыря.

 В церкви царил таинственный полумрак, колеблющиеся язычки пламени десятка свечей отражались от ликов святых и позолоченных окладов икон, отбрасывая блики на расписные своды храма.

 Покрыв голову шелковым платком, женщина на входе перекрестилась, потом, купив свечу в церковной лавке, встала перед иконой Божьей матери. Она не читала молитв, не била поклоны. В душе только каялась, просила помощи для дочери, мужа неприкаянного и защиты для того, кого любила больше всех. Для себя ничего не просила, она и так все имела и была счастлива.

 Постояв несколько минут, Тамара осенила себя крестом и вышла из храма.

 Когда она села за руль машины, на лобовое стекло упали первые капли дождя.

 «Кажется, дождь начинается», — подумала Тамара и тут же поймала себя на мысли, что в прогнозе погоды на сегодня о дожде ничего не было сказано. Неожиданно улыбнулась, сообразив, что это добрый знак или, как говорили в старину, предзнаменование, ответ свыше.

 «Теперь все будет хорошо», — мысленно произнесла она, надавливая на педаль газа.

 Бордовые «Жигули» первой модели стояли в сотне метров от гостиницы «Славянская вольница». Сидящий за рулем машины Василий Погожин сейчас абсолютно не был похож на всем известного в районе пьяницу и бродягу Ваську Ежика. Он был гладко выбрит, аккуратно подстрижен, вместо грязных шмоток на уем был приличный джинсовый костюм, джинсовая куртка с подстежкой из искусственной цигейки и черная фуражка-«жириновка». Вид вполне приличный, чтобы не бросаться окружающим в глаза и не привлекать к себе внимания.

 До встречи с Ключом еще оставалось время, а он уже час сидит в машине, добросовестно выполнив порученное задание. В ожидании Палыча Ежик вытащил пачку «Беломора», вытряхнул папиросу, размял табак, потом продул бумажный мудштук и сунул ее в рот. Но прикурить не успел, на заднее сиденье ввалился Лескин. Указав на зажатую в зубах папиросу, скомандовал:

 — Не балуй. — Ежик послушно выбросил ее в окно. — Как наши дела? — перешел Палыч к главному.

 — Все сделал как положено. Пацан действительно в этой гостинице, сто сорок третий номер, в правом крыле на третьем этаже. В самом углу, там такой аппендикс, — Погожин рукой изобразил невидимую схему расположения гостиничных номеров. — Черные его пасут, притом очень качественно. Если бы вы меня не предупредили — ни в жизнь бы не заметил.

 — Нюх теряешь, — усмехнулся Лескин.

 — Да нет, — Ежик стал поспешно оправдываться. — Но уж больно профессионально гады пасут. Их номера вокруг номера пацана. Если он выходит, то сразу несколько джигитов его сопровождают, идут на расстоянии «вилкой», но так, что хрен из нее вырвешься.

 — Тебя самого не просекли? — Лескин внимательно посмотрел на Ежика.

 — Что вы, я, чтобы не засветиться, даже к коридорной за справкой не обращался. Взял в руки разводной ключ и пошел по номерам, якобы проверять состояние труб системы отопления. Кто меня в чем заподозрит?

 Действительно, Васька Ежик даже в приличном прикиде не тянул на личность, от которой следует ожидать неприятностей.

 — Сколько черных? — поинтересовался Дмитрий Павлович, пальцами правой руки поглаживая подбородок.

 — С десяток наберется, — задумчиво произнес Ежик, мысленно подсчитывая боевиков, которых он видел в гостинице. — И вот что еще, в номере напротив живут два абрека. Они там вроде как на посту, даже кресло стоит в коридоре перед дверью, а в номере, что по соседству, есть магнитофон, старая развалюха. Думаю, они прослушивают номер пацана.

 — Какие замки в номерах?

 — Фуфло, — презрительно скривил физиономию Васька, от чего она стала похожа на мордочку рассерженного ежа. — Я их открою сплющенным гвоздем, а уж вы наверняка плевком.

 — Ладно, посмотрим. Пошли, — Лескин первым выбрался из теплого салона автомобиля под противный, мелко моросящий дождь. Следом за ним выбрался Ежик, сутулясь от сырости, он поднял воротник куртки. Посмотрев с некоторой опаской на светящийся квадрат гостиницы, негромко произнес:

 — Сейчас лучше идти со стороны хозяйственного двора. Там какие-то подсобные помещения, гостиничный гараж. Есть еще эвакуационный выход, на случай пожара. Кстати, на третьем этаже двери пожарного выхода почти рядом с номером вашего пацана. Пройдете вообще никем не замеченным.

 — Это хорошо, что ты все досконально выяснил, — улыбнулся старик, в следующую секунду его лицо снова стало серьезным. Он хлопнул Погожина по плечу и негромко сказал: — Ладно, веди меня, Иван Сусанин.

 Зайдя в тень от деревьев, они поспешно направились в сторону гостиницы. Миновали залитую светом автостоянку, обошли здание и оказались возле ограды хозяйственного двора.

 В темноте Ежик, только по одному ему известным признакам, обнаружил калитку, немного поманипулировал, и на пол со звоном упал навесной замок.

 — Прошу, — Васька шутовски указал рукой направление.

 — А собаки? — поинтересовался Палыч; как опытный жулик, он не упускал ни одной мелочи.

 — Не держат, — ответил Погожин и коротко хихикнул, — гостиница и так полна «зверей», где уж тут собак разместить.

 Они вошли в слабо освещенный прямоугольник хозяйственного двора. Василий быстрыми шагами прошел к углу здания, где под металлическим козырьком слабо тлела маломощная лампочка. Дверь оказалась не заперта, Ежик открыл ее настежь и, указав на лестницу, напомнил старику:

 — Третий этаж.

 — Будь на стреме. Если долго не покажусь, не хипишуй. Пока я не увижу Пистона и не перетру базар, вниз не спущусь.

 — Ясно, понятно, — поспешно согласился Ежик. Когда за стариком закрылась дверь, он встал под козырек пожарного хода, озябшие руки сунул в карман, приготовившись к долгому ожиданию. В конце концов, деньги ему были заплачены, и немалые, поэтому следовало терпеть. Чтобы как-то убить время, Васька задумался.

 Размышляя о превратностях судьбы, он неожиданно для себя бросил на весы двух человек: гопника Тик-Така и старого медвежатника Ключа. По первому одновременно плакали и зона и крематорий. Та жизнь, в которой он существовал, долго продолжаться не могла. А второй, мало того, что весь свой век воровал и сидел, был уважаемым среди блатной братвы, умудрился дожить до преклонного возраста (что не всякому законопослушному работяге удается), так еще попал в «переплет» с федеральным розыском. Выкрутился и сейчас на коне покруче многих крутых.

 «Как говорится, вот пример для подрастающего поколения, — подвел итог своей аналитическойзадаче Погожин. — В конце дела надо будет покалякать с Палычем, может, возьмет к себе в пристяж. Буду при деле, а не болтаться, как говно в проруби».

 С мыслями о своем трудоустройстве он снова вернулся к нанимателю. Вечером старик пришел уже без кейса, с которым был утром у него на квартире. Руки он держал в карманах, и если левую по необходимости Ключ доставал, то правая постоянно находилась в кармане.

 «Ствол» там у него, — сообразил Ежик и тяжело вздохнул. — Вот жизнь бекова, нас е..., а нам некого. Даже такой авторитетный жулик вынужден ходить со шпалером».

 Тем временем, пока помощник был занят зарядкой для мозгов, Дмитрий Павлович по слабо освещенной лестнице поднялся на третий этаж. Подождав несколько минут, чтобы успокоить дыхание и сердцебиение, он выглянул в коридор. Там было светло и тихо. Войдя в коридор, Ключ без шума прикрыл за собой дверь. Ежик оказался прав, дверь с табличкой 143 была напротив него. Но медвежатник туда не сунулся, лет пятьдесят назад, когда он был сам не старше Пистона и, разинув рот, внимал мудростям старших воров, которые многое повидали на своем веку, и нэпманское раздолье, и трудовые лагеря ГУЛАГа, и «сучьи войны», им было чем поделиться с молодым уркой, самая первая из воровских мудростей гласила:

 «Прежде чем куда-то совать голову, подумай, как ее назад вытащить». Потом эта мудрость его не раз спасала и от тюрьмы и от других неприятностей.

 Сделав крутой разворот, Палыч остановился перед дверью напротив, продолжая держать правую руку в кармане пальто, костяшками левой негромко, чтобы не привлечь внимания дежурной по этажу, постучал. Из-за двери никто не ответил, он постучал еще раз, тот же результат. Тогда Ключ извлек из кармана миниатюрный брелок — кусачки для ногтей. В брелке также оказался складной ножик с фигурно заточенным лезвием. Лезвие легко вошло в замочную скважину, и после проворота замок открылся, впустив старого жулика внутрь.

 Номер был одноместным, кровать, телевизор, журнальный столик, два кресла. Одно кресло, как и говорил Ежик, стояло у двери. Номер был пустой, оба абрека, видимо, отправились в бар, наблюдать за пленником.

 Осмотревшись, Палыч включил в номере свет, закрыл на замок дверь и прошел в ванную комнату.

 Усевшись на край эмалированной ванны, он наконец извлек из кармана правую руку. Погожин сильно удивился бы, увидев вместо «шпалера» металлическую колбу с распылителем. Это был не газовый баллончик в том понимании, к которому привык обыватель. Прибор в руке старого медвежатника был намного эффективнее газового баллона. Это был АСУ, не автоматическая система управления и не артиллерийская самоходная установка. АСУ так назвали в честь изобретателя-химика Абрама Самуиловича Уриса, умудрившегося вместить в аэрозольный баллончик газ эфира и порошок кокаина.

 Проверить эффективность АСУ Палычу удалось довольно оригинальным способом, он пшикнул из баллончика в рожу соседскому сенбернару, довольно скандальной и злобной скотине. Животное тут же рухнуло на землю и проспало двенадцать часов. Хозяева уже решили, что Тузика отравили, но мощный храп убеждал их в обратном. На следующий день псина проснулся и был задумчив до самого вечера, пока чувство голода не вернуло его к активной жизни.

 Через два часа ожидания входная дверь наконец открылась. Из комнаты донеслись голоса. Палыч насторожился, ему очень не хотелось, чтобы в номере было больше, чем двое. Прислушавшись внимательней, он понял, что не ошибся. Хохи и Имрам разговаривали между собой на вайнахском. Заперев за собой дверь, Хохи водрузил свои мощные телеса в кресло, а Имрам, сняв куртку, направился в ванную, где сразу же получил в нос струю «волшебного сна». Палычу стоило немалых усилий удержать кавказца, чтобы тот не покалечился при падении на кафельный пол.

 Выждав несколько минут, Лескин бесшумно выскользнул из своего укрытия и, приблизившись к Хохи со спины, брызнул и в него газовой смесью. Второму боевику падать не пришлось, он лишь уронил голову на грудь.

 Теперь наступил самый сложный момент, дотащить первого до кровати. Потому что пробуждение на кафельном полу так или иначе вызовет ненужные подозрения.

 С поставленной перед собой задачей Ключ справился за сорок минут, полчаса ушло на то, чтобы перетащить

 тело, и еще десять, чтобы восстановить дыхание и уничтожить следы транспортировки.

 «Ну, теперь можно и в гости сходить», — подумал Дмитрий Палыч.

 Пивной бар «Холодок» представлял собой жалкое зрелище. Некогда выкрашенная в голубой цвет стекляшка была давным-давно, в застойные времена, овощным магазином. В годы перестройки его закрыли на ремонт, вывезли товар, оборудование. Двери закрыли на замок, а территорию вокруг магазина обнесли деревянным забором, за которым он перестоял смутное время, и, когда была ликвидирована социалистическая система, страна встала на рельсы капитализма и приватизации, магазин выкупил один из жильцов соседнего дома, местный пивной король, имевший к тому времени по городу с десяток мелких пивных точек. Первоначально предполагалось, что созданный бар «Холодок» просуществует недолго и постепенно перерастет в пивной ресторан. Но открывать бар в захолустном рабочем районе Москвы оказалось на удивление прибыльным делом, рабочий люд сюда валил валом, оставляя за пиво с воблой свои кровные рубли. Впоследствии вместе с пивом стали продавать водку на розлив и дешевое крепленое вино, что еще больше способствовало популярности заведения. Хозяин больше и не помышлял о ресторане, где повышенные цены враз отпугнут основную часть клиентов. Без переделок и ремонта бар функционировал уже не один год, работая от рассвета до рассвета, готовый в любое время суток утолить жажду страждущих.

 В этом баре Тимуру назначил встречу телохранитель Джамбекова Аслан Гусейнов. Первоначально Тимур думал поехать туда на такси, но, немного подумав (все-таки от центра далеко, райончик довольно криминогенный), решил ехать с Ларисой. В конце концов, она тоже была в деле, и скрывать от нее было нечего.

 Черный «БМВ» остановился напротив стекляшки «Холодок». Лариса, одетая в черный кожаный брючный костюм и гоночные перчатки с обрезанными пальцами, нервно барабанила по рулевому колесу. Взглянув на закрашенные окна бара, с раздражением спросила:

 — Этот твой друг не мог найти для встречи место похуже? На свалке, например.

 — Не удивлюсь, если в следующий раз он так и сделает, — усмехнулся Тимур, но, видя, что его подруга не разделяет шутливый тон, пояснил: — Просто он очень осторожный человек и считает, в этом как профессионал я с ним согласен, что подобные гадюшники наиболее безопасные в целях конспирации.

 — Ой, тоже мне конспираторы. Тайная встреча Троцкого и Савинкова, — возмутилась Графиня, ее глаза буквально полыхали праведным гневом.

 — Из машины не выходи, — проговорил Тамерлан деловым тоном, так, как будто ничего не произошло. Вытащил из кармана плаща черный «глок» и сунул оружие в «бардачок». — Если возникнет непредвиденная ситуация, стреляй в воздух.

 Лариса молчанием проигнорировала инструкцию.

 — Я ненадолго, — попытался смягчить ситуацию Тимур, чтобы не усложнять конфликт. Но неожиданно сорвался на крик: — В конце концов, мне это необходимо для выполнения задания!

 Лара посмотрела на своего спутника и неожиданно улыбнулась.

 — Я только на час, а потом поужинаем в «Праге», — чтобы окончательно загладить свою вину, предложил он.

 — Может, лучше в «Бангладеш», заодно и оттянемся, — в свою очередь сделала контрпредложение Лариса, на этот раз ее глаза искрились восторгом.

 — Ладно, — сдался Тимур, не хотелось ему до окончания акции ходить по ночным клубам, но чего только не сделаешь ради спокойствия в доме.

 Он выбрался из салона машины и, широко шагая, направился к дверям бара. Внутри стоял неясный гул, он как будто попал в гигантский улей, наполненный резким запахом пивного перегара, и сизым туманом из удушливого табачного дыма. Еще с порога Тимур увидел того, к кому он шел на встречу. Аслан Гусейнов сидел в дальнем углу за небольшим столиком, на котором было выставлено около полудюжины пивных кружек, начатая бутылка водки «Русская», пара рюмок и огромный вяленый лещ, которого телохранитель препарировал при помощи двух рук. Он был настолько увлечен своим занятием, что не заметил появления резидента.

 Тамерлан направился к барной стойке, за которой стояла барменша, пышнотелая обрюзгшая искусственная блондинка с цветом лица, напоминающим гибрид помидора с баклажаном. Впрочем, это была естественная расцветка основных обитателей этого аквариума.

 Взяв пару пива, Тамерлан направился к столику.

 — А, это ты? — Гусейнов закончил разбирать леща на составные части, и теперь перед ним лежали жирные, красновато-золотистые куски вяленого рыбьего мяса. А в стороне, возле бокалов с пивом, возвышалась горка костей, шелухи и рыбьих потрохов.

 — Извини, обниматься не будем, руки в жиру, — пояснил телохранитель, демонстрируя огромные, лопатообразные ладони, на которых блестел жир.

 — Я понимаю, — ответил Гафуров, присаживаясь напротив. Пока Аслан тщательно вытирал руки о заранее приготовленные салфетки, Тимур его внимательно рассматривал. Квадратная челюсть, маленькие поросячьи глазки, некогда большой, гордость кавказца, нос был сломан и приплющен к лицу, рваные уши, прижатые хирургической операцией к черепу, напоминали дубовые листья. В той, другой, давней жизни он был капитаном Советской Армии, трехкратным чемпионом стран Варшавского Договора по самбо. Имел семью: жену и двух детей. В Чечню приехал сразу после развала СССР, с того же дня находился в личной охране Бахрама Джамбекова. В первую Чеченскую войну его жена и дети погибли во время авианалета, он рвался в бой, он мстил, но этого было мало. Он был хорошим исполнителем, но не командиром. Все его развитие ушло в развитие мышц. Переход Бахрама Джамбекова на сторону федеральных властей во вторую Чеченскую кампанию он воспринял спокойно, даже поклялся на Коране не воевать против правительственных войск. Один из немногих (точнее, трех бойцов) уехал с Бахрамом, по-прежнему оставаясь его телохранителем. Внешнее смирение скрывало пожар внутри, он по-прежнему хотел мстить хотя бы тому же Джамбекову. План созрел, когда в одной из московских дискотек он встретил Тимура. Они были ровесниками и даже вместе воевали в Абхазии, потом вместе служили в ДГБ, только Тимур пошел в разведку, а Гусейнов продолжал служить в охране. Они тогда хорошо выпили, и телохранитель сказал, что хочет убить Бахрама. Тамерлан попросил подождать с задуманным, и потом он ему поможет в достижении цели.

 И вот они снова встретились через несколько месяцев. Гусейнов наконец вытер руки и, взяв бутылку с водкой, наполнил рюмки до краев, одну подвинул Тимуру.

 — Давай выпьем за удачу.

 — Давай.

 Они выпили. Водка обожгла гортань и потекла в желудок, оставляя во рту ацетоново-резиновый вкус.

 «Паленая, — мелькнуло в голове Тимура, когда он пытался справиться с рвотным рефлексом. — Впрочем, откуда в этой бодяге взяться приличным напиткам».

 — Ты закусывай, — видя состояние друга, Руслан подвинул к нему тарелку с вяленой рыбой, мясо леща было соленым и хорошо провяленным, но с душным запахом рыбы. — Ну, что скажешь, дружище? — спросил телохранитель, снова разливая водку. Тимур жестом показал, что больше не будет, его никто не заставлял. — Если скажешь еще подождать, я сегодня же его застрелю как бешеную собаку.

 — Нет, — Гафуров покачал головой и отхлебнул из своей кружки. Пиво по качеству было ничем не лучше водки. — Я приехал сказать, что все готово, и выяснить, когда мы сможем провести операцию.

 Теперь наступила очередь телохранителя задуматься.

 — В следующее воскресенье, — наконец произнес он, потом пояснил: — В выходные обслуживающий персонал отдыхает. Остаются двое чекистов и один из личной охраны. На этот раз это буду я.

 — Отлично, значит, остается три дня.

 Из бара они вернулись ближе к полуночи, опьяненные музыкой, танцами и любовью. В баре, где Виктор и Тамара проводили уже несколько вечеров, к ним все привыкли. Негр-бармен приветливо улыбался Савченко, как старому другу, и путаны перестали коситься на Тамару.

 Сегодня они веселились, как никогда, в баре гуляла большая молодежная компания, которая, прилично нагрузившись спиртным, затеяла зажигательные танцы, в которые в конце концов втянулась большая часть посетителей бара. Не обошла эта волна и Виктора с Тамарой, они веселились вместе со всеми, выплясывая под зажигательные танцевальные хиты.

 Танцуя, Виктор видел, как грозные чеченцы пьют пиво и не сводят с него очей. Впрочем, в эту минуту ему было наплевать, что будет дальше, а пока он наслаждался жизнью.

 Когда веселящаяся молодежь понемногу стала «тухнуть», Савченко со своей подругой тоже засобирался на выход. Но, прежде чем они рассчитались с официантом, Хохи и Имрам уже покинули зал.

 Виктор и Тамара их игнорировали, они двигались по коридору, страстно целуясь, пританцовывая и напевая вполголоса:

 Эй мамбо, мамбо Италия...

 На лестнице Виктор подхватил на руки свою подругу и гигантскими прыжками, перепрыгивая через ступеньки, поднялся на свой этаж, где, под иронически-укоризненные взгляды дежурной, они снова принялись танцевать и целоваться.

 Наконец, когда дверь номера закрылась за пленником, боевики, стоявшие в «оцеплении», смогли перевести дух и разойтись по своим комнатам.

 Оказавшись в номере, Виктор включил телевизор, настроенный на музыкальный канал. На экране появилась Мадонна, и комнату заполнили мелодии ее нового заводного клипа.

 Тамара стала танцевать и раздеваться в такт музыке. Ее движения были полны сексуальной энергии и неподдельной страсти. Сбрасывая с себя один туалет за другим, она то приближалась к своему партнеру, то удалялась от него. Вновь приблизившись, женщина помогала Виктору что-то снять из одежды, удалившись, танцевала медленно и интригующе, демонстрируя что-нибудь из своих прелестей, все сильнее и сильнее разжигая в нем костер желания.

 «Черт, да она запросто могла бы стать стриптизершей», — подумал Савченко, срывая с себя майку, неожиданно на память пришло воспоминание, как давно (еще до армии) в спортзале, где Сэнсэй тренировал каратистов, устроили вечеринку и как упившиеся девчонки на спор исполняли стриптиз. «Желание красиво раздеться перед мужчиной лежит в подсознании любой мало-мальски симпатичной женщины», — сделал вывод Виктор.

 Клип Мадонны подходил к концу, танец Тамары тоже завершался. Из одежды на ней остался лишь кружевной пояс, который она собиралась сорвать с себя с последними звуками мелодии.

 Виктор стоял перед Тамарой в трусах и одном носке, он был слишком возбужден, чтобы согнуться и снять его.

 Клип закончился, молодая женщина сорвала с себя последнюю деталь туалета, представ перед любимым в одеянии первой женщины.

 В это мгновение дверь отворилась, и в номер вошел посторонний мужчина.

 — Ой, — испуганно воскликнула Тамара, бросившись опрометью на кровать под покрывало. Виктор хотел что-то рявкнуть угрожающее незваному гостю, но тот приложил указательный палец к губам, это был Дмитрий Палыч Лескин.

 Савченко сразу все понял, кивнул и указал на дверь в ванную, а сам направился к подруге.

 Ключ вошел в ванную и сел на уже привычное для него место — на угол ванны. Из комнаты стали доноситься чвакающие звуки поцелуев, стоны женщины и скрип кровати. На что старик только вздохнул и неодобрительно покачал головой. Женщина все еще стонала и кровать скрипела, когда в ванную вошел полностью одетый Виктор.

 «Хитер, аки змей», — усмехнулся Палыч, сообразив, что Пистон раскусил «примочку» (прослушку) своих тюремщиков.

 На какое-то мгновение они замерли против друг друга, потом обнялись как старые друзья.

 — Вымахал-то, бугай, прямо как покойный Гном, — едва не всхлипнул старик, разглядывая ладную фигуру Виктора. В душе старого вора защемило какое-то новое, до сих пор незнакомое чувство, чувство родства.

 — Да у нас же была одна кузница кадров — Северный флот, — шепотом ответил Савченко.

 — Ладно, рассказывай, в какой «парафин» вляпался. А прошлое будем вспоминать, когда вывернешься из этой трясины. Рассказывай по порядку, — Палыч снова сел на угол ванны. Виктор присел на корточки напротив него и тихо заговорил. Он долго рассказывал, а за стеной продолжала стонать Тамара, ритмично подпрыгивая на пружинах матраса. Наконец суть была изложена.

 — Ну и что за мутоту зверье замыслило? — глядя перед собой невидящими глазами, спросил Ключ. Старый уголовник пытался переварить услышанное.

 — Хотят моими руками пришить какого-то влиятельного чечена, перешедшего на сторону государства, — пояснил Виктор. — Потом меня грохнут и труп покажут журналистам, дескать, ликвидацию провели российские спецслужбы. Не пойму только, зачем?

 — Зачем? — переспросил Ключ, потом сам же и пояснил: — Старый уголовный трюк, чтобы другим неповадно было, — он задумчиво потер кончик носа, складывая в мозгу какую-то головоломку. — Слушай, Витек, а если мы им денег дадим? Это ведь их промысел за пленных брать выкуп. С того инкассаторского гоп-стопа «мармулеток» у нас вагон и маленькая тележка. Любую сумму можем внести.

 — Вряд ли на деньги они согласятся. Слишком дорого я им обошелся. Да и времени они угробили на подготовку, будь здоров. Нет, на выкуп они не согласятся.

 — Думаешь? — с сомнением спросил Лескин, за свою долгую жизнь он привык, что все имеет свою цену, главное, угадать ее. — Хорошо, а если твоих работорговцев попросит о продаже очень влиятельный человек, Крест, он пол-Москвы под собой держит. Вряд ли они ему откажут.

 — Пока будут «разборки-терки», время уйдет и Тимур сможет провести свою акцию. Тем более что за ним стоит не только чеченская диаспора, но и руководство сепаратистов. Тут замешана политика, так что бандитские разборы легко перейдут в кровопролитную войну. Вряд ли на это пойдет твой Крест, а в случае чего-то непредвиденного ты, Палыч, окажешься крайним.

 — На мясню Крест не пойдет, себе дороже, — задумчиво произнес Лескин. — А если что, он меня «громоотводом» заделает, тут и к гадалке ходить не стоит. Политика, говоришь? — Старик с досады плюнул в сердцах на кафельный пол. — А что такое политика? Власть ради почестей и денег, больших денег. Власть и преступления имеют одну основу — финансовый интерес, — Лескин на мгновение замолчал. Посмотрел на Виктора и добавил: — Если мои предложения не подходят, значит, у тебя есть свой план, выкладывай.

 — Есть план, — подтвердил Савченко. — Я его обдумывал еще с того момента, когда понял, что сразу убивать не будут. Только мне нужна ваша помощь, Палыч.

 — Это я уже понял. Давай, колись, сынок, — кивнул старик.

 Неожиданно из комнаты донесся пронзительный крик женщины, скрип кровати и стоны прекратились. Виктор выглянул из ванны, показал своей подруге большой палец и подмигнул.

 — Ну, ты гигант, Витя, — громко произнесла Тамара, адресуя эту фразу слушателям.

 — Фармазоны, — одобрительно хмыкнул Лескин.

 Савченко открыл краны, озвучивая водные процедуры

 после сексуальной гимнастики. Под шум воды он заговорил, излагая все детали разработанного им плана. Несмотря на детальную проработку, изложение плана заняло всего несколько минут.

 — Вот что я задумал, Палыч, — наконец закончил Виктор. — Теперь насчет помощи. Мне надо шестнадцать штук макаровских патронов в двух обоймах, больше мне в носках просто не спрятать. Потом надо разобраться с одним журношлюшкой...

 — Бабу, что ли, зажмурить надо? — перебил Виктора Лескин, не хотелось старику на закате жизни брать на душу смертный грех.

 — Не баба это, а урод, Анатолий Сафин, и жмурить его не надо. Достаточно забрать фотки, которые он наделал в Чечне и тут.

 — Адрес твоего урода? — снова спросил Палыч, доставая из кармана пальто миниатюрную записную книжку.

 — Анатолий Сафин, московский журналист, адреса не знаю.

 — Ладно, разыщем по фамилии, — старик сунул записную книжку обратно в карман, сделав несколько коротких записей.

 — И еще, мне нужна машина, чтобы улизнуть с виллы.

 — Хорошо, есть у меня и «тачка» и путевый водила. Так что с этим все будет тип-топ.

 — Не надо машины, — раздался тихий женский голос, в дверях стояла Тамара. Завернутая в простыню на манер тоги, она была похожа на миниатюрную статую греческой жрицы. — Я повезу тебя на своей машине. Думаю, так будет надежнее.

 — Отлично, — хмыкнул Дмитрий Павлович, искоса, придирчиво разглядывая фигуру молодой женщины, как будто строгий дед разглядывает избранницу внука. Старик, опытный в амурных делах, остался доволен выбором Виктора.

 — Тебе не стоит в это влезать, — угрюмо произнес Савченко.

 — Ты считаешь, я еще недостаточно влезла в это дело? — игриво повела бровью Тамара, потом серьезно добавила: — Нам пора снова заняться любовью, а то будет подозрительно для тех, кто нас подслушивает.

 — Правильно, — кивнул Ключ, — вам, детки, пора в постельку, а мне пора на выход, чтобы все успеть.

 Он протянул Тамаре прямоугольный кусочек картона и тихо добавил:

 — Если что надо, звоню тебе, если вам — звоните мне на «трубу». Специально сегодня приобрел, для этого дела. А теперь в койку.

 Когда из комнаты донеслись звуки поцелуев и возбуждающие стоны, старик вышел из ванной. Стараясь не глядеть на кровать с переплетающимися голыми телами, бесшумно открыл дверь и выскользнул наружу. В коридоре было пусто и тихо, он открыл дверь пожарного выхода и неспешно двинулся вниз. На этот раз он не считал ни ступеньки, ни этажи.

 Внизу его терпеливо ждал Ежик. За время, проведенное на дворе, Василий Погожин так продрог, что зуб на зуб не попадал.

 — Пошли, — тихо произнес Лескин. Они молча преодолели обратное расстояние к машине.

 Сидя в салоне «Жигулей», старик вытащил из бумажника три сотенные банкноты и протянул их Погожину.

 — Твой гонорар. — Когда деньги перекочевали из рук в руки, задумчиво произнес: — Есть еще пара предложений, сначала выслушай, потом дашь ответ. Только запомни, то, что скажу, надо выполнить до завтрашнего вечера, никак не позже. Понял?

 Василий кивнул, сейчас он чувствовал себя как во сне, еще вчера он прятался на чердаке, голодал и проклинал судьбу. Только за сегодня он заработал шестьсот долларов, деньги просто огромные, и это еще не предел. Главное, не прогадать.

 — Мне нужны «маслята», — продолжал Палыч, — для «ПМ», не много, шестнадцать штук, но в обоймах. Это первое, второе, необходимо найти одного человека, журналиста Анатолия Сафина, и выяснить, где его хата. Если это сможешь выполнить — получишь столько же.

 От услышанного у Погожина, как говорится, дыхание остановилось. Васька вдруг почувствовал, что на него сыплется манна небесная. Мозг заработал со скоростью сверхскоростного компьютера, просчитывая возможные варианты.

 «Патроны, «маслята»...» — тут же в памяти всплыл бывший прапорщик, с которым он познакомился в пивной. Тот воевал в Чечне и хвастался, что у него полно всякого боевого барахла, даже цену назвал: «По доллару за патрон». Наверняка и обоймы у него есть или знает, где их можно достать.

 «Теперь второе, где искать журналиста? — Ежик еще сильнее напряг мозг, где, как световое табло, мелькало: «Главное — не прогадать». Выход появился неожиданно быстро. Погожин, плотно общавшийся с бомжами, вспомнил опустившегося бродягу Чинарика. Спившийся интеллигент работал в советские времена в пресс-центре Моссовета и знал всех московских журналистов. — Если сам не знает, подскажет, к кому обратиться».

 — Я выполню оба поручения, — наконец произнес Васька.

 — Отлично, — кивнул Лескин, протягивая еще одну банкноту достоинством сто долларов. — Это тебе на «маслят». За остальное расчет по выполнении. Договорились?

 Ежик утвердительно кивнул, крепко-накрепко вцепившись в баранку.

 — Вот и хорошо, а теперь довези меня до Арбата. «Маслята» привезешь в обед, ресторан «Арагви». Адрес журналиста вечером. Трогай.

 Отдохнуть в «Бангладеш» так и не получилось. Покинув пивбар «Холодок», Тимур после выпитой паленой водки и разбавленного пива чувствовал себя довольно скверно, общение со спивающимся телохранителем оптимизма не добавило. Лариса, видя состояние своего бой-френда, предложила поехать домой. На что Тимур, естественно, согласился.

 Дома она набрала горячую ванну для любимого мужчины, а когда Тимур выбрался из воды разгоряченный и расслабленный, Лариса уложила его на кровать, натерла тело ароматизированными маслами, потом, раздевшись догола, сделала тайский массаж, лаская тело любимого всем своим телом. В конце концов занятие массажем перешло в занятие сексом.

 Когда через полчаса они лежали обессиленные, довольные и курили на американский манер одну сигарету на двоих, Лариса сняла трубку телефона и заказала пиццу.

 Огромный блин, начиненный копченым мясом, грибами, помидорами и расплавленным сыром, был порезан на дольки. Любовники с аппетитом ели пиццу и запивали красным сухим вином, кислым на вкус и с привкусом бочки.

 — Тим, ты не мог бы сделать мне подарок? — неожиданно спросила Лариса, приблизившись почти вплотную к Тимуру, дыша на него ароматом пиццы и вина и благоуханиями своего тела.

 — Все, что угодно, дорогая, — улыбнулся Тамерлан, — бриллианты, новую машину или новую винтовку. А может, ты хочешь еще один магазин, то бишь бутик?

 — Нет, — лукавая улыбка постепенно сползла с лица женщины.

 — Чего же ты хочешь, мон шер?

 Теперь уже Лариса говорила совершенно серьезно, и в ее глазах сверкал огонь ненависти.

 — Когда все будет закончено, позволь мне прикончить этого мальчишку.

 — Что, приглянулся? — усмехнулся Тимур.

 — Для ровного счета, это во-первых, а во-вторых, он морской пехотинец. О, я их хорошо помню, этих «черных волков». Мы тогда обороняли подходы к президентскому дворцу, мотострелки о нас зубы поломали, и тогда на штурм бросили морпехов. Это уже было не пушечное мясо, это были звери, не хуже наших бойцов. Они нас давили в прямом и переносном смысле. Наверное, ты, Тимур, тоже знаешь, что такое злоба от бессилия?

 Лариса взяла из пачки сигарету, ее пальцы мелко подрагивали, не надо было быть дипломированным психологом, чтобы догадаться, что это дрожь ярости, а не страха.

 — Этот твой пленник тоже не такая овца, как хочет казаться. У него под овчиной скрываются даже не волчьи зубы, там клыки крокодила, готовые перекусить любого, кто подставится. Он очень опасен, поверь мне, Тим.

 Тимур улыбнулся, допил остаток вина из бокала.

 — Получается как в фильме «Место встречи изменить нельзя», Горбун говорил. «Бабу не проведешь, она сердцем чует».

 — Вот именно, — Лариса наконец улыбнулась. — Так как, договорились?

 — Заманчивая перспектива, ей-богу, заманчивая. Но честное слово, разработанный план не включает твоего активного участия. Поэтому пленного убьет другой человек.

 Хохи проснулся от храпа Имрама. Он сидел в кресле и никак не мог вспомнить, как получилось, что он заснул и почему его не сменил напарник. Это было неестественно как для него, так и для Имрама.

 «Что-то здесь не так», — подумал гвардеец, он чувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. Это невольно наводило на мысль, что заснули они не сами по себе, а по чьей-то злой воле. По инструкции, полученной еще в бункере от Тимура, они должны были докладывать либо ему, либо Гонзе Холилову обо всем, что выходило за рамки обычного. Данную ситуацию он посчитал довольно необычной, поэтому решил немедленно доложить Гонзе. Поднявшись из кресла, он подошел к Имраму, тот лежал на спине, широко раскинув руки, и храпел во всю мощь своих легких. Хохи растолкал его и громко сказал:

 — Давай просыпайся, умывайся и садись к двери. А я пойду доложу, не нравится мне это внезапное сонное царство.

 Имрам поднялся с постели, протер глаза и, утвердительно кивнув, направился к креслу, все еще ничего не соображая.

 Хохи вышел в коридор и направился в номер Джавдета, но доложить о происшедшем не получилось.

 В номере, кроме одуревших от вчерашних возлияний Гонзы и боевиков, находился Тимур Гафуров. Резидент был вне себя от злости, он пришел в гостиницу десять минут назад, в номере все спали, включая Гонзу.

 — Вы хоть соображаете, что творите? Вы же все проспали, на войне это стоит жизни не только часовому, но и всей группе. А мы здесь тоже на войне, — бушевал Гафуров, стоящий за его спиной Хохи сообразил, что если еще и он скажет, что они спали, то есть шанс превратиться в козла отпущения, а ему это не надо.

 Чинарик — тощий, долговязый бродяга с редкой, всклокоченной бороденкой неопределенного цвета, в роговых очках с толстыми стеклами линз и самодельными дужками. Одет этот субъект был не менее экзотично: полулысая кроличья шапка, драное пальто с каракулевым воротником, под пальто была драная рубашка и вязаный мохеровый жилет, густо населенный насекомыми-паразитами. Такое соседство иногда вызывало зуд, но Чинарик привык.

 Сунув руки в карманы пальто, бродяга шел по набережной Москвы-реки неспешной походкой праздного гуляки. Он был в таком романтическом настроении, когда хотелось писать стихи и сочинять музыку. Что плохо вязалось с внешностью бомжа, которому следовало суетиться, рыскать по контейнерам, разыскивая пропитание.

 Неожиданно Чинарик остановился, на асфальте лежал приличных размеров окурок. Он наклонился, поднял его, на фильтре виднелись следы яркой губной помады. По-собачьи обнюхав его, бомж удовлетворенно произнес:

 -- Запах женщины, — и спрятал окурок куда-то под шапку, затем оперся на чугунные перила и долго смотрел на темные воды реки.

 — Чинарик, — донесся откуда-то знакомый голос, к бомжу приближался спешащей походкой Ежик. — Ну что, узнал? -- не здороваясь, спросил Васька, приблизившись вплотную.

 — Принес? — не отрывая взгляда от воды, буркнул бродяга.

 -- На, держи, — Погожин извлек из-под куртки бутылку дешевого краснодарского портвейна. Чинарик зубами оторвал пробку, которую тут же выплюнул в реку, затем, сделав пару глотков, протянул ее Ежику. Тот отрицательно покачал головой и сказал: — Давай, рассказывай.

 — Сперва покажи «бабки», как было условлено, — не уступал Чинарик.

 Васька вытащил из кармана пачку десятирублевок.

 — Вот, здесь тысяча.

 Бомж не спеша пересчитал деньги, сунул их в нагрудный карман рубахи и негромко заговорил:

 — Анатолий Сафин печатается под псевдонимом Федор Достовалов, пиши адрес.

 Записав адрес, Ежик поинтересовался:

 — А что он за человек, какой журналист? (Это интересовало не его, а Ключа.)

 — Да какой он журналист, так, «сливной бачок».

 — То есть?

 — Художественно оформляет слитую ему информацию по заказу. Доходы, конечно, в этом бизнесе сумасшедшие, но уважения нет среди коллег. Поэтому он не человек, а навозная муха, сидит на дерьме, питается дерьмом и на дерьме делает капиталы. Так что, если кто-то поручил пересчитать ребра этому мерзавцу, бог в помощь. Мерзавцев следует учить.

 Ежик ничего не сказал, он повернулся и зашагал в обратном направлении. Что будет с каким-то борзописцем — ему было абсолютно плевать, это знает Ключ, ему и решать. А Ваське главное — не упускать свой шанс.

 — Вот, твой дедушка передал, — Тамара протянула два металлических пистолетных магазина, набитых под завязку золотистыми бочонками патронов, и пару непонятных кожаных ремней. Они снова заперлись в ванной и включили воду. Такие процедуры проводились постоянно, каждый раз после занятий сексом. Подобная регулярность не могла быть подозрительной.

 — А это что еще такое? — разглядывая ремни, спросил Виктор.

 — Подтяжки для носков, — пояснила женщина. — Думаю, старичок свои запасы разгреб. Но в одном он прав — это необходимо, чтобы обоймы не выпали в самый неподходящий момент.

 — Хорошо, что еще?

 — Палыч твой план немного усовершенствовал, — прошептала Тамара, она закрыла краны и, взвизгнув, забралась в горячую воду и громко позвала: — Иди ко мне, вода как парное молоко.

 — Иду, — так же громко ответил Виктор. Уложив обоймы и кожаные подвязки в полиэтиленовый пакет, он плотно заклеил его скотчем, спрятал пакет в сливной бачок над унитазом (классический тайник). Бесшумно опустив на место керамическую крышку, сиганул в ванную, и тут же взвизгнул: — Ух, да ты экстремалка!

 Женщина бросилась на него, ее губы впились в губы Савченко. Они подобно двум змеям свились в страстном поцелуе, подняв вокруг себя каскад брызг.

 Наконец кое-как страсть удалось утихомирить, Виктор с трудом оторвался от губ своей подруги и, прижавшись к ее уху, прошептал:

 — Так что придумал «божий старичок»?

 — Ты — прагматик, дружок, — Тамара больно ущипнула Виктора за живот. Удовлетворенная своей маленькой местью, женщина тихо заговорила: — После того, как ты сядешь в мою машину, ехать надо не в Москву, как было задумано, а совсем в другую сторону. Нам надо ехать в поселок Гвардейский, там расположены армейские склады Московского военного округа. У КПП нас будет ждать дежурный, кажется, прапорщик. «Таврию» загоним на территорию воинской части, а оттуда уедем на другой машине. Если чечены за нами погонятся, тогда им придется штурмовать батальон охраны.

 — Лихо задумано, — согласился с новым доводом Виктор, потом весело посмотрел на подругу и насмешливо спросил: — Так что, у тебя «Таврия»?

 Глаза Тамары сверкнули негодованием, и она зло прошипела:

 — Дружок, тюнинг для моей «Таврии» стоил больше, чем стоит она сама. Так что моя машина и по внешнему виду и по качеству не уступит иномарке средней руки.

 — Да ты злюка, мать, — произнес опешивший Виктор, понимая, что обидел женщину.

 — А ты дурак, — ответила Тамара, и они снова стали целоваться, расплескивая остывшую воду.

 Анатолий Сафин перед большим делом заканчивал накопившиеся малые дела, проще говоря, «подбирал хвосты». Сегодня была намечена встреча с редактором газеты «Столица», Гарик хотел получить свои дивиденды за отправку Анатолия в Чечню, а тот пока ограничился парочкой обзорных репортажей вместо обещанной сенсации. Теперь следовало этот вопрос как-то отрегулировать. Сафин чувствовал, что одними обещаниями не обойтись, придется проставляться, Гарик — большой любитель хлебосольных застолий.

 Как ни хотелось Толику перед предстоящим мероприятием употреблять, но другого выхода не было. Он еще с детства помнил, что все яйца в одну корзину не кладут и кто знает, может, когда-нибудь ему снова понадобится помощь Гарика.

 Проснувшись, он позавтракал чашкой кофе и сигаретой, потом скептически осмотрел себя в зеркале — недельная щетина, волосы длиннее нормы, черные круги под глазами, ну чем не портрет храброго охотника за сенсацией, борца за свободу слова. Оставшись довольным внешним видом, Сафин набросил на себя длинную кожаную куртку и, заперев дверь, стал спускаться по лестнице.

 Выйдя из подъезда, журналист направился в сторону метро, за руль ему сегодня не следовало садиться. Пройдя через двор, он не обратил внимания на припаркованные в глубине двора бордовые «Жигули».

 — Вот он, журналюга, — произнес Ежик, сидящий за рулем, указывая сидящему рядом Ключу на удаляющегося Сафина.

 — Он живет один? — спросил Лескин, еще раз осматривая двор. Ничего особенного, самый обычный двор, ни консьержа, ни кодовых замков. На мелочи можно не размениваться, сразу браться за основную часть.

 — Живет он один, но иногда водит к себе баб. Вчера у него никого не было. Я проверил, — поспешно сообщил Василий.

 Палыч посмотрел на циферблат наручных часов, прошло пять минут, вполне достаточно времени, чтобы вернуться, если что-то забыл.

 — Пошли, — произнес старик, выбираясь из машины. Они вдвоем пересекли двор, вошли в подъезд и поднялись на второй этаж.

 — Вот, — Погожин указал на бронированную дверь, обшитую лакированной филенкой.

 — Присматривай, — приказал старик, не спеша подошел к двери, погладил бронзовый кружок, обрамляющий замочную скважину. «Других замков нет, значит, весь расчет на эту дуру». Ключ извлек из пиджака футляр, в котором оказались очки с вмонтированным в оправу миниатюрным фонариком. Включив его, надел очки на нос и, скрипя суставами, присел напротив замочной скважины. Несколько минут рассматривал ее, потом недовольно крякнул и достал из кармана лупу.

 — Так, так, — бубнил старик, со стороны напоминая фаната-нумизмата или филателиста, добывшего редкий экземпляр.

 Наконец старый вор со стоном поднялся, потер затекшую поясницу, затем рассовал свои приспособления по карманам и, повернувшись к Погожину, коротко сказал:

 — Пошли.

 В машине Ключ достал свой блокнот, несколько минут подумал, потом быстро набросал примитивный чертеж.

 — Ну, что там? — не выдержал Ежик, когда старик закончил рисовать.

 — Английский сейфовый замок, фирма «Астероид» гарантирует, что такого карапуза можно вскрыть только родным ключом и нет никакой возможности подломить закрытую дверь.

 — Неужели так все запущено? — удивился Василий.

 — Это они так думают, — усмехнулся старый медвежатник. — Придется огорчить разработчиков фирмы «Астероид». Для начала нужно найти хорошего слесаря.

 — Да ты че, Палыч, я же слесарь-инструментальщик высшего разряда.

 — Ладно, тогда слушай, — в течение одной минуты был показан чертеж и пояснены все нюансы орудия взлома и посрамления западных капиталистов.

 — Да это же, как два пальца... — начал хорохориться Погожин, но Ключ его урезонил:

 — Ты не пыжься, а сделай, что надо.

 — Все будет хокей, Палыч. — Ежик нажал на педаль газа.

 Сперва они заехали на барахолку. Васька немного потолкался среди работяг, распродававших то, что некогда удалось стащить с родного предприятия. Там он приобрел все необходимое, затем зашел в продуктовый магазин и купил две бутылки водки «Столичная».

 После этого они поехали к Погожину домой. Поставив «Жигули» напротив каменного бокса, где размещалась жэковская мастерская, Ежик захватил кулек с необходимыми материалами и водкой и направился в бокс.

 В помещении вдоль стен были установлены слесарные верстаки. Обычно в мастерской было людно, но сегодня за дальним верстаком трудился один Васильевич, богатырского роста старик с красным носом в лиловых прожилках.

 — Привет работникам разводного ключа и вантуза, — весело приветствовал старика Погожин.

 — Здоров, тезка, — не отрываясь от своего занятия, ответил Васильич, с Ежиком они были по корешам. Васька часто захаживал в мастерскую, иногда его угощал выпивкой старик, а когда Еж был при деньгах — он угощал его. Хотя многие слесаря не любили полупьяницу-полубродягу, но старик Погожина в обиду не давал: «Васька парень честный, у своих не ворует».

 — Как дела? — Слесарь наконец закончил свою работу и поднял глаза на гостя. Увидев того в обновах, искренне удивился: — Ого, тезка, да ты никак на подъеме?

 — На работу устроился, — скромно произнес Василий, доставая из пакета две поллитровки.

 — Такое дело надо обмыть, — принимая бутылки, весело проговорил старый сантехник.

 — Мне бы халтурку одну выполнить...

 — Да господи боже мой, вся мастерская в твоем распоряжении. Твори, — позвякивая бутылками, Васильевич удалился в раздевалку.

 Сбросив с себя куртку, Погожин извлек из пакета стальной прут и кусок тросика от велосипедного тормоза. Зажав прут в тиски, отпилил ножовкой большую часть, оставив отрезок около двадцати сантиметров. Затем согнул его буквой Г так, что одна сторона состояла из одной трети, а другая из двух. Более длинную сторону Погожин пропилил ножовкой на всю длину. Кусачками откусил необходимой длины тросик, который вставил в пропил, дальше в дело пошел паяльник и олово. Через несколько минут заказ Палыча был выполнен.

 Закончив работу, Василий обтер руки попавшейся тряпицей, надел куртку и на минуту зашел в раздевалку. Васильич вовсю сервировал длинный дощатый стол, нарезав тоненькими ломтиками нежно-розовое сало, дольками репчатый лук, он вовсю пластал буханку «Бородинского» хлеба.

 — Все, Васильич, я закончил, — сообщил Ежик.

 — Отлично, — кивнул старик, ставя на стол пару граненых стаканов. — Самое время обмыть твою перемену в жизни, пора за ум браться, тезка.

 — Не могу, клиент в машине ждет, — ответил Васька и почти бегом бросился вон из мастерской, подальше от соблазна.

 — Готово, — сообщил он, усаживаясь за руль «Жигулей» и протягивая Палычу изготовленную только что отмычку. Медвежатник остался доволен:

 — Трогай.

 Заехав во двор, на этот раз машину не стали ставить далеко. Припарковались недалеко от подъезда Сафина.

 — Пойди проверь, не вернулся этот хорек, — приказал Ключ. Погожин быстро выбрался из салона машины и нырнул в подъезд. Вернулся он довольно быстро. Нагнувшись к старику, сообщил:

 — Все тихо, щелкопер еще не вернулся.

 — Пошли.

 Они вошли в подъезд и не спеша стали подниматься по лестнице.

 Поднявшись на второй этаж, остановились. Лескин буркнул: «Присматривай», а сам направился к бронированной двери.

 — Палыч, — окликнул его Ежик, когда медвежатник остановился, протянул продолговатый пластиковый предмет черного цвета, похожий на милицейский жезл. — Вот, электрошокер. Достал по случаю, когда искал «маслята». Шестьдесят пять тысяч вольт, достаточно нажать на кнопку, с ног собьет хоть Тайсона, хоть Карелина. Вырубит напрочь, главное, себя не зацепить.

 — Понял, — хмыкнул старик, он повертел в руках электрошокер, потом сунул его в правый рукав и тихо сказал: — Спасибо.

 Пройдя к двери, Лескин вытащил из кармана отмычку и сунул ее в замочную скважину. Стальной тросик прогнулся, точно входя в пазы стальных язычков. Потом дважды провернул отмычку вокруг своей оси. Сейфовый замок фирмы «Астероид» безропотно открылся, пропуская жуликов в квартиру.

 Лескин, войдя в квартиру, огляделся. Стильная мебель из натурального дерева, музыкальный центр, видеодвойка, компьютер.

 — Нехилое гнездышко для борца за правду, — присвистнул Ежик.

 — Не свисти, денег не будет, — спокойно произнес Палыч, он еще раз оглядел квартиру, потом добавил: — Найди пару чемоданов, баулов или на худой конец несколько сумок и собирай все самое ценное. Ни у кого не должно даже возникнуть мысли, что это не обычная квартирная кража.

 Пока Погожин разыскивал средства транспортировки краденого, Лескин сел за компьютер и включил машину. Несмотря на то что Анатолий запаролил вход в систему, старик, последние два года сутками просиживавший за компьютером, долгими часамиштудировавший специальную литературу по программированию, легко его обошел и вскрыл файлы. Изучив их содержимое за несколько минут, он наткнулся на образец статьи. Сначала просмотрел материал, прилично сдобренный фотографиями. Снимки, как и предупреждал Виктор, действительно были живописными. Против своей воли Дмитрий Павлович погрузился в чтение.

 Тем временем Ежик нашел два кожаных чемодана, баул из синтетической ткани, большую спортивную сумку. Опытный, хоть и мелкий жулик, Васька сразу же принялся укладывать самое ценное. В чемоданы легли новые вещи журналиста и разобранный музыкальный центр. В баул нырнула видеодвойка и пара новых сапог на цигейке. Сумку он заполнил видеокассетами и компакт-дисками. Когда все более или менее ценное было уложено, Васька встал посреди комнаты и задумался, что бы еще прихватить. Неожиданно его взгляд наткнулся на большой расписной самовар на стеклянной горке. Подставив стул, Ежик достал его и поднял крышку. Внутри он обнаружил толстую пачку российских рублей и немного потоньше стодолларовых банкнот.

 — Палыч, я нычку нашел.

 — Молодец, подбирай все, потом разберемся.

 Приободренный Ежик с еще большим рвением принялся рыскать по ящикам.

 Наконец Палыч закончил читать материалы статьи и задумчиво произнес:

 — Да уж, толково написано. Что ж, вырвем жало газетной гадине.

 Только он успел произнести эти слова, в очередной раз щелкнул замок бронированной двери, на пороге стоял хозяин квартиры.

 Журналист был в легком подпитии, Гарик оказался на вечер занят, поэтому обошлись парой бутылок коньяка. Увидев в своей квартире незнакомцев, ошалело присвистнул:

 — Вот так номер, жил да помер. Вы что, мужики, совсем оборзели?

 — Спокойно, парень, мы сейчас уйдем, — вставая из-за компьютера, как можно миролюбивее проговорил Лескин. Ежик стоял посреди комнаты, не решив, что же ему делать. То ли вцепиться в горло хозяину квартиры, то ли поднимать вверх руки.

 — Что значит спокойно? Вы, урки поганые, да я вас... — Сафин, возбужденный алкоголем, глядя на двух невзрачных на вид воров, вспомнил, что в школе занимался боксом и даже имел третий юношеский разряд. Он уже представлял, как в газетах напишут: «Журналист задержал преступников», но полностью закончить фантазию он не успел.

 Палыч протянул правую руку, и в следующую секунду журналиста ударил разряд электрического тока в шестьдесят пять тысяч вольт, швырнув его на пол.

 Когда Анатолий пришел в себя, он уже сидел на своем рабочем стуле, его руки были плотно примотаны к подлокотникам скотчем, ноги прикреплены к станине. Чемоданы, баул и сумка из комнаты исчезли.

 — Ну что, пришел в себя? — спросил старик, ухватив Сафина за волосы, задрал его голову вверх. В глаза ударил свет настольной лампы.

 — Кто, кто... что вам надо, кто вы такие? — заикаясь, бессвязно лепетал журналист.

 — Значит, так, — наигранно-грозно заговорил Лескин. — Я всего один раз задам тебе один вопрос.

 — Ка... какой вопрос?

 — Где негативы и фотографии, которые делал у чеченцев?

 — Не... не понимаю.

 — Не ври, я только что читал твою статью, — Палыч ткнул рукой в сторону светящегося монитора. — Там есть эти самые фотографии.

 Только теперь до Сафина дошло, что это не простые домушники, еле ворочая языком, он спросил:

 — Так вы из «конторы»?

 Такого оскорбления старый вор вытерпеть не смог и залепил журналисту звонкую пощечину, злобно прошипев:

 — Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Сейчас мы здесь все обольем бензином, тебя особенно тщательно, и подожжем. Ты сгоришь, и пленка, надеюсь, тоже будет уничтожена, — потом посмотрел на Погожина, стоявшего за спиной журналиста, и негромко спросил: — Канистру принес?

 — Все готово, — весело ответил Ежик, хотя никакой канистры у них не было.

 — Поливай, — приказал Ключ тоном человека, как минимум всю жизнь проработавшего истопником в крематории.

 — Не надо, — взмолился Сафин. — Я все отдам.

 — Отдавай, — Лескин буквально впился взглядом в лицо Анатолия.

 — Под компьютерным столиком две паркетины убираются, там тайник.

 — Проверь, — приказал медвежатник Ежику, тот едва ли не нырнул рыбкой под столик и тут же закричал:

 — Есть.

 — Отлично, — проверив находку, Палыч удовлетворенно кивнул, указывая Погожину на компьютер, коротко проговорил:

 — Забирай «железо» и жди меня в машине.

 — Что, что вы задумали? — Лицо Анатолия покрылось холодным потом.

 — Мы уходим, но напоследок я тебе дам хороший совет, — Палыч снова приблизился к лицу Сафина. — Когда придешь в себя, не вздумай бежать и жаловаться Тимуру. Он тебя кончит, а если не он, то я тебя из-под земли достану и кончу, жестоко кончу. Понял?

 Анатолий хотел кивнуть в знак согласия, но не успел. В лоб его ударил мощный электрический разряд.

 — Что будем делать с барахлом? — спросил Ежик, когда Лескин умостился в салоне машины. Он уже понял, что кража — всего лишь прикрытие.

 Медвежатник на секунду задумался:

 — Конечно, от барахла следовало бы избавиться, но, учитывая твое бедственное положение, возьми себе на обустройство квартиры. Только смотри, в скупку ничего не неси, сгорим как швед под Полтавой. И особо не афишируй новые приобретения, сам знаешь, глаза и языки у всех есть. И вообще, надо подумать о новой «норе» для тебя.

 — Да ни в жизнь, — счастливый. Еж щелкнул ногтем по зубу, имея в виду тайну своего нового приобретения.

 — Ладно, трогай, — произнес старик, и тут же из кармана его пальто раздалась трель мобильного телефона.

 — Ну что, твоя пассия сегодня тоже будет? — спросил Тимур, войдя в номер Савченко. Тот сидел в кресле и смотрел телевизор. Внезапное появление Тамерлана не произвело на него никакого впечатления.

 — Не знаю, — равнодушно пожал плечами Виктор. — Вообще-то обещала. А что, понравилась?

 — Мне? — Тимур презрительно хмыкнул. — Нет. Я люблю крупных женщин, а не пигалиц.

 — Тогда зачем... — не успел удивиться пленник.

 — Завтра у нас мероприятие. Пусть подождет тебя в гостинице, уедете вместе. Если что, дополнительное запутывание следов.

 «Угу, как же, сильно запутаем, — мысленно огрызнулся Виктор, сразу сообразив, к чему клонит Тимур. — По номеру ее машины в два счета определят, кому принадлежит». Но вслух произнес другое:

 — Вот и отлично, что все заканчивается. Получу бабки, смогу хоть пару недель оттянуться в свое удовольствие.

 — Правильно, — одобрительно кивнул Тамерлан, — только из Москвы сматывайся от греха подальше.

 — Естественно.

 — Тогда до завтра. — Чеченец вышел из номера. А Виктор наедине со своими мыслями остался ждать подругу.

 Тамара появилась через час, как всегда, яркая, искрящаяся. Она стремительно проскочила комнату и с разбега плюхнулась Виктору на колени, звонко поцеловала его в губы и весело спросила:

 — Сегодня мы, как всегда, начинаем вечер с бара? Типа «Эй, мамбо, мамбо Италия»...

 — Нет, дорогая, мне надоело тратить силы на танцы. Хочу все силы потратить на тебя, — громко произнес Савченко, прижимая женщину к себе, затем шепнул ей на ухо: — Ликвидацию они наметили на завтра на утро. Звони Палычу, пусть присмотрит за нашим отъездом.

 Тамара громко рассмеялась и едва мотнула головой, доставая из сумочки черный прямоугольник мобильного телефона.

 — Вот и прекрасно, тогда ужин закажем в номер, а я пока приму душ.

 С мобильным телефоном в руке женщина скрылась за дверью ванной комнаты. А Виктор, сняв трубку гостиничного телефона, долго перечислял блюда на ужин.

 Через полчаса стол в номере был сервирован по классу люкс на две персоны. Разорив на несколько сот долларов своих тюремщиков, Савченко с удовольствием дал шустрому официанту «на чай» две пятидесятирублевки из пачки Тимура.

 Когда довольный официант вышел из номера, в комнату вошла улыбающаяся Тамара. Махровое полотенце едва прикрывало бедра, бисер капель при электрическом свете играл всеми цветами радуги на ее теле.

 Виктор подхватил женщину на руки.

 — Ты великолепна, — кружа ее по комнате и слизывая с сосков капли влаги, закричал он.

 Ночь была страстной, но не долгой. Уже через два часа обессиленные тела, разметавшись по всклокоченной кровати, погружались в липкий кисель сна. Прежде чем нырнуть в забытье, Виктор на мгновение вспомнил о предстоящем. Молодости свойственно забывать о смерти, особенно когда достаточно ее повидал...

 В девять утра Тимур и Лариса уже были возле гостиницы. Воскресный день, как правило, начинается поздно. Уставший от рабочей недели народ в этот день обычно старается отоспаться, чтобы с понедельника снова ходить на работу, посещать концерты, стадионы, кинотеатры, казино.

 Лариса сидела на рулем своего «БМВ» и с недовольной миной курила длинную темно-коричневую сигарету. Ей гак и не удалось уговорить любовника разрешить ликвидировать пленного по окончании акции. Даже после выматывающего все силы тайского массажа Тим оставался непреклонен — морпех не ее добыча.

 У Тамерлана настроение было ни к черту. Паскудные мысли не давали заснуть всю ночь, а тут еще никак не удавалось дозвониться до Сафина, журналист как в воду канул.

 «Ладно, черт с ним! — наконец Тамерлан прекратил попытки связаться с Анатолием. — Вот кобель, в нужную минуту заблядовал. Хорошо, что все материалы у него подобраны. Было бы неплохо сделать еще пару снимков усадьбы. Да ладно, и так сойдет».

 От гостиницы к стоянке потянулась череда людей. Шли они не спеша и, можно сказать, праздно, только уж очень целенаправленно. Когда они приблизились к стоящим у дороги за стоянкой двум иномаркам, Тимур вышел им навстречу, обменялся рукопожатием с Гонзой, потом указал Виктору на свою машину:

 — Садись в «Крайслер».

 Виктор пожал плечами, но перечить не стал, открыв дверцу, он сел на заднее сиденье. Хохи умостился с левой стороны от него, Имрам, открыв правую дверцу, хотел сесть, но Тимур придержал его за рукав и кивком головы указал на свободное место седовласому:

 — Ты садись, Ваха.

 — А я куда? — удивленно спросил Имрам, когда его место занял седовласый.

 Гафуров отвел в сторону боевика и негромко, чтобы Савченко не услышал, властным тоном приказал:

 — Вернешься в гостиницу и кончишь бабу этого пацана. Но смотри, не наследи, все должно выглядеть, будто это он ее кончил. Понял?

 — Понял, — кивнул боевик. — А потом?

 — Потом позвонишь мне на «трубу», я скажу, что дальше делать.

 Первоначально Тимур не хотел убивать женщину, но, после того, как он застал «слухачей» во главе с Джавдетом дружно храпящими, возникла реальная опасность, Виктор вполне мог что-то сболтнуть женщине. А малейшая зацепка впоследствии могла оказаться путеводной нитью к организатору ликвидации.

 Посмотрев вслед удаляющемуся Имраму, Тимур обернулся к Гонзе и бодро сказал:

 — Ладно, по коням. Пора ехать.

 Груженные боевиками иномарки сорвались с места.

 Проезжая поворот, ведущий к гостинице, Виктор заметил одиноко стоящие у обочины «Жигули», в салоне машины сидели два человека, но лиц на такой скорости он не смог рассмотреть.

 Они уже проехали километров пятьдесят, когда Джавдет неожиданно обернулся и посмотрел на Виктора. Цепкий взгляд чеченца скользнул по лицу, рукам, потом он громко сказал, обращаясь к Тимуру:

 — Надо бы остановиться где-то, пострелять, чтобы руки не дрожали.

 Виктор понял намек, если он киллер, который убил Бахрама выстрелом из пистолета, значит, на руках должны остаться частицы пороха, оседающие после выстрела. Иначе получается лажа.

 — Хорошо, — кивнул Тимур, он тоже понял в чем дело. — Найдем укромное местечко и остановимся.

 Сидя в салоне «Жигулей», Палыч внимательно смотрел вслед удаляющимся иномаркам, потом перевел взгляд на одинокий силуэт, неспешно направляющийся обратно в гостиницу. Он уже был в курсе, что Тамару оставили в номере. Многоопытному преступнику не надо было долго думать, для чего это было сделано.

 — Значит, давай дуй в гостиницу, — приказал он Ежику. — Выдернешь оттуда бабу Пистона, посадишь ее в «Таврию» и сюда. У нас сейчас время как у спринтеров пошло на секунды. Ферштейн?

 — Так точно, ферштейн, — Васька выбрался из машины и бодрой рысцой направился к зданию гостиницы. Ярко-синий рабочий комбинезон с надписью «Ремонт сетей связи» и широкий пояс с кармашками, наполненными разными инструментами, были своего рода пропуском в любое учреждение.

 Оказавшись на хозяйственном дворе, он быстро пересек территорию и, открыв дверь пожарного хода, поспешно стал подниматься по лестнице. На третьем этаже Погожин оказался в тот момент, когда Имрам вошел в номер Виктора, даже не потрудившись запереть дверь на внутренний замок, Ежик беззвучно последовал за ним.

 Получив от Лескина инструкцию ждать в номере или его, или человека от него, Тамара сидела в кресле и в ожидании курила. Услышав щелчок открывающейся двери, она улыбнулась и положила сигарету в пепельницу. В следующую секунду улыбка слетела с ее лица, в комнате стоял незнакомый мужчина. Судя по явной кавказской внешности, он вряд ли мог быть человеком Палыча. Женщина вскочила с кресла и хотела закричать, но незнакомец, предугадав ее желание, поднес толстый указательный палец к мясистым губам и тихо произнес:

 — Не кричи зря, все равно никто не услышит.

 — Кто вы, что вам надо? — запинаясь, спросила Тамара.

 — Я должен тебя убить, — честно признался незнакомец. Плотоядным взглядом окинув фигуру женщины, добавил: — Есть два варианта, если ты мне дашь, я потом тебя тихо задушу, чем больше мы будем трахаться, тем дольше ты проживешь. Если ты не согласна, забью, как кореец собаку.

 Неожиданно всегда уверенная в себе женщина, готовая любому хаму или хулигану дать словесный отпор, поняла, что никакие слова, угрозы «сообщить куда надо» и тому подобное не подействуют, перед ней стоял убийца и насильник, на которого никакие угрозы не действовали. И теперь ее судьба заканчивалась здесь, быть забитой до смерти в гостиничном номере. Страх настолько парализовал женщину, что она даже не заметила, как за спиной кавказца появился маленький невзрачный человек в синей униформе.

 Глядя на широкую спину с покатыми плечами, Ежик ошалело замер. Первое желание было бежать со всех ног, он всегда пасовал перед крупными людьми, еще со школьных времен боялся их. Но, вспомнив о Палыче, бежать передумал. Второго шанса судьба не подарит.

 Старик, видимо, что-то такое предполагал, поэтому среди инструментов было спрятано несколько предметов криминального назначения, в кармашке под правой рукой лежал самодельный свинцовый кастет, под левой баллончик с усыпляющей смесью.

 Сейчас, глядя на гиганта, Василий вдруг сообразил, что кастетом такого бугая с ног не свалишь, только раззадоришь. В чудодейственную силу снотворного газа он не верил. Решение пришло само собой, едва рука, шарящая по поясу, наткнулась на рифленую рукоять отвертки.

 Видя, что женщина не двигается с места, Имрам самодовольно улыбнулся и сделал шаг к ней. В следующую секунду левую лопатку пронзила острая боль, и на спину прыгнул кто-то практически невесомый. Гигант от неожиданности рванулся вперед и закружился, пытаясь руками схватить нахала и сбросить ненавистный груз, но Васька Погожин с проворством обезьяны обвил ногами живот боевика, намертво слившись с ним. Сжав горло боевика захватом правой руки, левой изо всей силы давил на рукоятку тридцатисантиметровой отвертки. Эта сцена со стороны напоминала бой Ясона с Минотавром.

 Имрам пытался кричать, но из передавленного горла лишь вырывался слабеющий хрип. В последнем рывке он попытался вытащить пистолет, но оружие в пластиковой кобуре вывалилось на пол, и он тут же растянулся во весь рост, грохнувшись лицом вниз. По могучему телу пробежала судорога агонии, и он затих. .

 Ежик с трудом поднялся с поверженного врага, тяжело дыша, вытащил из нагрудного кармана платок, быстро протер рукоятку отвертки и бросил платок женщине:

 — Быстро протри свои пальчики по всей хате.

 До смерти испуганная увиденным, Тамара лихорадочно начала тереть и там, где касались ее руки, и там, где нет. Обернувшись, она неожиданно спросила своего спасителя:

 — Вы его убили?

 Ежик оскалился, обнажив пару зоновских фикс из бе-риллиевой бронзы:

 — Такого кабана разве убьешь? Уморил я его.

 Через десять минут они уже стояли на территории хозяйственного двора. Женщину била мелкая дрожь, но Ежик на все эти «нежности» не обращал внимания — у самого внутри был «холодец».

 — Номер с «тачки» скрутила?

 — Да, еще вчера, как Дмитрий Павлович велел.

 — Отлично, давай вперед дуй на стоянку. Действуем как намечено, — не давая женщине опомниться, Васька поспешил в обратном направлении.

 После отстрела пяти обойм на пальцах правой руки четко отпечатались черные крупинки пороха. Сейчас Виктор сидел в салоне «Крайслера» один, остальные боевики, снова получив оружие, рассеялись за ближайшими деревьями. На поляне возле машины остались Тимур, Лариса и Джавдет. У Гонзы через плечо висел диковинный автомат с раструбом на коротком стволе и кольцеобразной рукояткой под цевьем. Такой автомат Виктор видел однажды на плакате в учебном классе в Североморске. «АКМСУ» — мощное и в то же время компактное оружие было специально разработано для диверсионных частей КГБ, армии и флота, куда поступало небольшими партиями. Дальше этого эксперимент не пошел, повсеместно стали перевооружать войска на малокалиберный «АК-74».

 Впрочем, откуда у Джавдета раритет, Савченко мало волновало, сейчас его внимание было приковано к пистолету, который держал Тимур. Это был тот самый «Макаров», с которым Виктор все время тренировался и из которого час назад он отстрелял почти полсотни патронов, и ему не хотелось, чтобы Тимур вытащил боек, тем самым сделав пистолет бесполезным, как булыжник — оружие пролетариата.

 Но Тамерлану сейчас было не до восточного коварства, он уже трижды звонил Имраму, но тот тоже не отвечал.

 «Слишком много накладок. Вначале куда-то пропал Сафин, теперь Имрам молчит», — с раздражением думал Гафуров. По всем правилам разведки в подобной ситуации операцию следовало отменить и попытаться исчезнуть, «лечь на дно» до выяснения всех деталей этих несостыковок. Но взрывной механизм под названием Аслан Гусейнов был запущен, и, если ему не подыграть, так долго и тщательно разрабатываемая операция пойдет насмарку.

 Тамерлан еще раз взглянул на циферблат наручных часом, еще по разу обзвонил Сафина и Имрама, ему не ответил ни тот, ни другой. После этого он взмахом руки подозвал Виктора, пока тот выбирался из салона автомобиля, он демонстративно вытащил из пистолета обойму, заглянул в нее, как будто там были патроны, и, загнав ее обратно, поставил пистолет на предохранитель.

 — Ну, вот и наступил твой звездный час, Виктор... — Протягивая оружие пленнику, назидательно произнес: — Сделаешь все как надо, и через пару часов ты свободный человек, да еще и при деньгах. Понял?

 — Понял, — кивнул Виктор. Взяв оружие в правую руку, он взглянул в направлении, куда ему сейчас следовало идти. С холма, на котором они расположились, двухэтажная вилла выглядела игрушечным домиком среди таких же игрушечных деревьев. Голубая петля реки делила пейзаж на две равные половины, на одной из которых расположились усадьба, причал и катер у причала, а на другой еще голое поле, редкий лесок и грунтовая дорога, упирающаяся прямо в реку. Где-то там, на дороге, его должна ждать Тамара. Пока ее машины там нет, но она обязательно будет.

 — Я могу идти? — спросил Виктор.

 — Поторопись, дружок, — почти зловеще произнес ему вслед Джавдет, любовно поглаживая свой «АКМСУ».

 До виллы было метров пятьсот через лесок, окружавший территорию усадьбы. Виктор двигался к заранее приготовленному лазу в ограде, на протяжении всей дороги дважды он заметил засевших в кустах боевиков, которые контролировали его движения и приглядывали за ним, чтобы в последний момент пленник не кинулся в бега.

 Место лаза было подготовлено недавно, возле каменного забора находился деревянный ящик, поставленный на попа, на ограде, безжизненно свесив объектив, висела телевизионная камера.

  «Все готово, уже ждут», — подумал Виктор; сунув за пояс пистолет, он легко перебрался через забор. Оказавшись под его прикрытием, вытащил из носка одну обойму с патронами и заменил пустую на полную. Сняв пистолет с предохранителя, передернул затвор, загоняя патрон в патронник. Оттянув большим пальцем курок, Виктор поднялся во весь рост, пройдя с десяток шагов по парку, он перемахнул через живую изгородь. Оказавшись на узкой дорожке, выложенной темно-коричневой тротуарной плиткой, двинулся в направлении особняка. Цивилизованная тропа, пролегавшая мимо пока еще пустого искусственного пруда с фонтаном в виде слона, задравшего вверх хобот, привела Савченко к боковому входу в особняк. Небольшая дверь из цельного куска толстого стекла была приоткрыта и манила незваного гостя.

 Держа перед собой пистолет, Виктор левой рукой потянул дверь на себя. Внутри было тихо, лишь издалека доносилось щебетание птиц. Помещение, в которое он попал, оказалось оранжереей или, говоря современным языком, «зимним садом». В зале с высокими потолками в декоративных кадках росло несколько десятков пальм, фикусов, кактусов и другой экзотической растительности. Кроме флоры, в оранжерее была и фауна. В больших металлических клетках на разные голоса пели птицы, в центре зала был установлен гигантский стеклянный аквариум с множеством разноцветных рыбок, кишащих среди подводной растительности. Между вечнозеленой растительностью были установлены удобные глубокие кресла, низкие столики и обычные парковые скамейки.

 «Со вкусом живут», — подумал Виктор, пробираясь сквозь заросли зеленого сада. Неожиданно в царстве зелени мелькнуло неясное белое пятно, раздвинув ветки папоротника, он увидел человека, сидящего на парковой скамейке.

 Мужчина сидел, широко расставив ноги и забросив руки на спинку скамейки, при этом неестественно запрокинув голову. Белую рубаху перечеркивали полосы кожаных ремней подплечной сбруи.

 Приблизившись, Савченко понял, неизвестный убит, его лицо было превращено в кровавую маску. Черная кобура под левой подмышкой была пуста. Больше в оранжерее никого не было, следовало двигаться дальше по широкой винтовой лестнице на второй этаж.

 Держа перед собой оружие, Виктор стал осторожно подниматься наверх. Миновав последний лестничный пролет, он оказался в начале длинного темного коридора. Из этого коридора вело три двери. Две по обе стороны смотрели друг на друга, похожие по дизайну как братья-близнецы. Третья, двойная дверь в центре, была похожа на их прародителя, широкая с позолоченной инкрустацией. Из-за этой двери доносились приглушенные голоса.

 Виктор осторожно приблизился к торцевой двери и пальцами левой руки надавил на бронзовую ручку. Ручка легко опустилась, дверь со скрипом открылась. Прятаться не было смысла, Савченко, держа перед собой пистолет, шагнул навстречу опасности.

 Напротив входа в кабинет за тяжелым письменным столом сидел невысокий худощавый мужчина в свитере грубой вязки. Виктор сразу же узнал загорелое лицо, орлиный нос и пышные усы с серебристыми нитями проседи, его портрет служил ему мишенью несколько недель.

 Напротив Бахрама Джамбекова расположился гигант со сломанным носом и мятыми ушами-лопухами. Незнакомец был одет во все черное: гольф под горло, джинсы, остроносые туфли и лайковые перчатки. В каждой руке он держал по пистолету. Длинноствольный черный «ТТ» был направлен на Джамбекова, а кургузый «ПМ» уставился в грудь вошедшего Савченко.

 Говоривший до сих пор на чеченском верзила хищно оскалился и заговорил по-русски. Его русский был абсолютно чистым, без малейшего акцента.

 — А вот, Бахрам, и «козел отпущения». Я тебя застрелю, потом его. И весь мир узнает, что русские все равно расправляются с чеченцами, даже если те предали свой народ и его дело. После этого твои люди освобождаются от данной клятвы, и мы возвращаем ситуацию обратно к Хасавюрту.

 Джамбеков молча смотрел на своего бывшего телохранителя, теперь убийцу, а Савченко громко засмеялся. Подняв свой пистолет, он поймал в прицел голову со сломанным носом.

 — Хрен вам, а не Хасавюрт, — не удержался от реплики морпех.

 Убийца неожиданно отвел взгляд от приговоренного чеченца и насмешливо посмотрел на Виктора.

 — Помолчи, жертвенный баран. В твоей хлопушке нет патронов.

 — Ты так думаешь, чеч?

 Голос обреченного прозвучал удивительно твердо. Аслан взглянул в глаза Виктора и понял, что тот не блефует.

 Три выстрела грянули одновременно. Остроконечная пуля, выпущенная из «ТТ», ударила Бахрама Джамбекова в левую руку, тупые пули «Макарова» разминулись. Пуля убийцы попала в дверной косяк, расколов его. Пуля Виктора угодила противнику в самый центр лба, опрокинув убийцу вместе со стулом.

 Савченко поднялся с пола, всего на долю секунды он опередил противника, успев одновременно в падении нажать на спуск.

 — Получилось все-таки, —проговорил Виктор, подойдя к раненому Джамбекову. — Вас сильно зацепило?

 — Да есть немного, — скрипнул зубами Бахрам.

 — Сейчас я вас перевяжу, — Виктор рывком оторвал вязаный рукав свитера и тут же перетянул руку повыше раны. Служба в разведке, война научили его мгновенно реагировать на любую, даже самую малую незначительную опасность. — Бинты есть?

 — Есть. На первом этаже аптечка должна быть.

 — Не успеем, — мрачно буркнул Савченко, подсчитывая, сколько ему еще отпущено времени. — В доме есть место, где вы сможете укрыться?

 — Да, под гаражом есть бункер, — поднимаясь со своего кресла, произнес Бахрам, рана была не тяжелая, но довольно болезненная.

 Он подошел к телу недавнего телохранителя, поднял длинноствольный «ТТ», посмотрел на своего спасителя:

 — Кто они?

 — Боевики, как я понял, ваши бывшие друзья, — усмехнулся Виктор, вынимая из остывающей руки убитого второй пистолет.

 — Сколько их? — Чеченец горел жаждой немедленной мести. Савченко мгновенно представил, что произойдет, когда огромное здание виллы со множеством входов начнет штурмовать десяток опытных головорезов. Да и не верил он этому спасенному, хрен его знает, как себя он поведет, когда бой начнется.

 — Не надо боя, — наконец произнес Виктор. — Вы укройтесь в убежище и вызывайте подкрепление, а мне надо на тот берег.

 — У пирса пришвартован катер, — Джамбеков тоже сообразил, что бой может быть не в.их пользу. — Вместо зажигания тумблер под панелью управления.

 Тройной выстрел, слитый в один звук, долетел до поляны, где собрались боевики, звуком взорвавшейся хлопушки.

 — Почему один выстрел? — спросил Тимур, поднеся к глазам небольшой портативный бинокль.

 — Может, Аслан, дуплетом с двух «стволов»? — предположил Гонза, ему было уже скучно, операция завершилась, и теперь наступал самый неприятный момент, момент разговора с Тимуром, как соскочить с «поезда смерти», а потом добраться до тайника с деньгами и, упорхнув в (пусть даже морозную) глубокую провинцию, переждать смутные времена. А дальше как Аллах позволит.

 Тимур, не отрываясь, следил за плоской крышей особняка, по договоренности с Асланом после ликвидации тот должен подняться наверх и махнуть носовым платком, дать знак «все в порядке». Но время шло, а Гусейнов не появлялся.

 Неожиданно боковым зрением он засек движущуюся тень. Развернувшись, он навел на неясный силуэт бинокль и тут же узнал его.

 Вполне живой и здоровый Виктор бежал по дощатому пирсу, добежав до торца, спрыгнул в пришвартованный катер. После некоторых манипуляций за кормой лодки забурлила речная вода, Виктор легко, как будто всю жизнь занимался этим, отвязал пеньковый конец. Катер отчалил от пирса.

 — Твою мать, — выругался Гафуров, забыв, что истинный мусульманин должен ругаться по-мусульмански, поминая Аллаха или хотя бы шайтана.

 Боевики, собравшиеся вокруг машины, уставились в направлении, куда смотрел резидент. Лариса, как опытный снайпер, мгновенно узнала пленника и тут же со злости сломала дубовую ветку, которую держала в руках.

 «Говорила этому придурку, отдай его мне», — ругалась про себя Вронская. Расстояние до беглеца все увеличивалось, пока бы она доставала и устанавливала винтовку, прошло бы слишком много времени, пленник скорее всего ушел бы из зоны досягаемости винтовочного выстрела.

 Катер по диагонали пересек реку и ткнулся острым носом в песчаный берег. Виктор тут же выпрыгнул на берег и побежал в направлении редкого леска.

 — Совсем оборзел, щенок, — буркнул Тимур, наблюдая за беглецом. Он никак не мог понять, что же произошло, но подозревал, что ситуация вышла из-под контроля и произошло что-то непоправимое. — По машинам, — наконец проговорил он.

 — Да ты что? — взбесилась Лариса, ей не давала покоя первая промашка любовника. — Здесь круг не меньше тридцати километров.

 — Ничего, тридцать верст не расстояние, — совсем озверев, прорычал Тимур. — Догоним гада и прикончим. За все рассчитаемся.

 Боевики бросились к машинам. Джавдет не спешил, подождав, пока все рассядутся, он пригладил усы и улыбнулся. Тимур влип, и теперь с ним будет легче договориться.

 Тамара не помнила, как она вышла из гостиницы, как села в машину и выехала со стоянки. Да и всю дорогу до условленного с Виктором места ехала как на автопилоте. Свернув с трассы, она повела «Таврию» по ухабистой грунтовой дороге.

 Заехав в редкую лесополосу, женщина едва успела нажать на тормоз, когда под колеса машины бросился человек. На капот «Таврии» упал Виктор.

 — Ты что, совсем очумел? — Страх за любимого вывел Тамару из шокового состояния.

 — А ты позже приехать не могла? — тяжело дыша, выдавил из себя Виктор. Он распахнул дверцу и рухнул в кресло рядом с ней. Женщина сразу же обратила внимание на пистолеты, один в руке, другой за поясом. Но, после того, как на ее глазах убили насильника, это уже не произвело впечатления.

 — Значит, не могла, — резко ответила она, разворачивая маленькую юркую машину.

 Через несколько минут «Таврия» снова выпрыгнула на трассу и понеслась, набирая скорость. Виктор наконец смог отдышаться и перевести дух. Некоторое время он сидел с закрытыми глазами, потом повернулся к женщине и весело произнес:

 — Кажется, прорвались. Теперь главное, чтобы бензина хватило.

 — Не бойся, хватит, — коротко ответила Тамара, ни на секунду не отрываясь от дороги. — В багажнике три полные канистры, как ты велел.

 За окном мелькали загородные пейзажи, деревья с набухшими почками, чернозем, покрытый серой щетиной прошлогодней стерни. Как часовые, вдоль дороги стояли металлические опоры линий электропередачи.

 Успокоившись, Виктор оглядел салон машины, велюровые кресла, пластиковый люк в крыше, квадросистема, встроенный кондишн.

 — Неплохо оборудовала ты себе машину, подруга.

 — Говорила же тебе, тюнинг стоит больше, чем сама машина, зато теперь не хуже «Ченквиченты», — ответила Тамара, по-прежнему не отрываясь от дороги, неожиданно, облизнув пересохшие губы, сказала: — Прикури мне сигарету.

 Виктор согласно кивнул, огляделся по сторонам. На «торпеде» сигарет не было, он заглянул в «бардачок» и извлек оттуда пачку гигиенических прокладок «Оллвейс».

 — Эти, что ли? — спросил молодой человек, демонстрируя находку.

 — Дурак, — Тамара зарделась, как школьница. — Сигареты в сумочке на заднем сиденье.

 Савченко перегнулся через сиденье и достал из сумочки пачку «Карелии», вытащил сигарету, раскурил от автозажигалки и, закашлявшись, сунул ее женщине в рот. Тамара сделала несколько глубоких затяжек и неожиданно выплюнула сигарету себе под ноги, истерически закричав:

 — За нами погоня!!

 Виктор сразу же узнал машины преследователей. Мощный «Крайслер» и стремительный «БМВ», подобно скаковым лошадям, шли, что называется, «ноздря в ноздрю», как две торпеды на боевом курсе неслись, заняв всю дорогу.

 — Выжимай из своей «Ченквиченты» все, что можешь, — едва не заорал Виктор. Теперь близость гибели была еще вероятней, чем полчаса назад.

 Даже если бы в «Таврию» вложили втрое больше ее стоимости, то вряд ли она и тогда смогла соревноваться с импортными гигантами автомобилестроения.

 Трасса загибалась резким поворотом, и Тамара по краю легко вписалась в него. Едва машина проскочила поворот, Виктор увидел с левой стороны накатанную коллею через поле.

 — Поворачивай, — заорал он не своим голосом и резко рванул руль из рук женщины влево.

 «Таврия» несколько секунд прыгала по ухабам, затем вскочила в коллею и, подобно локомотиву, понеслась как на рельсах. Метров через пятьсот машина едва не врезалась в полуразрушенную каменную ограду. Тамара резко затормозила, выворачивая руль. Легкую миниатюрную машину занесло, и она встала поперек колеи. Навстречу им бежал комичный персонаж, не по сезону в теплой шапке-ушанке, широком дождевике и резиновых сапогах. В руках этот самый что ни на есть комик жизни держал самую настоящую двустволку.

 — Куда прешь? — наставив ружье на «Таврию», грозно заорал сморчок в ушанке.

 — Угомонись, дед, — выглянув из окна машины, Виктор пытался урезонить разбушевавшегося старика.

 — Я тебе угомонюсь, угомонюсь, ворюга проклятый, — визжал, не унимаясь, старик, размахивая двустволкой. — Все растащили, паскуды.

 — Да угомонись ты, — Савченко, не помня себя, вскинул руку с зажатым в ней пистолетом.

 — Ты чего? — обмер сторож, увидев направленный в грудь черный зрачок ствола.

 — Что эта за контора? — не обращая внимания на старика, спросил Виктор, указывая на каменную ограду.

 — Раньше была колхозная автомастерская, это когда еще в колхозе техника имелась. Потом председатель машины распродал, а сам деру дал, мастерскую закрыли. А меня поставили охранять, чтобы не воровали, да куда там. Вот, три дня бюллетенил, так гады даже ворота сперли, — дедок указал на пустой проем в ограде. — Все растащили.

 — До села далеко? — пряча оружие, спросил Виктор.

 — Туточки, километра с полтора.

 — Так, — Виктор повернулся к Тамаре, — давай со старым в деревню, найди телефон и вызывай милицию. Скажешь, бандитская разборка.

 — А ты? — Тамара не двинулась с места.

 — Я прикрою вас, иначе они нам не дадут уйти.

 — Нет, я останусь, — попыталась упорствовать женщина, но Виктор охладил ее пыл:

 — Ты меня свяжешь по рукам и ногам. А это равносильно гибели. Выжить я смогу, только если менты поторопятся.

 Тамара молча выбралась из «Таврии», Савченко последовал за ней, остановившись возле сторожа, он взял у него ружье:

 — Заряженное?

 — Солью, — буркнул старик, все еще не понимая, что же происходит. Он даже не стал протестовать, что молодой незнакомец отобрал у него двустволку.

 Переломив ее пополам, Виктор вытащил два патрона цилиндрической формы. Взглянув на тусклый блеск латунных гильз, сунул их в карман куртки:

 — Быстрее уходите, — подтолкнул женщину к сторожу. — Они, видно, проскочили, но скоро сообразят и вернутся. 

 — Кто они? — не понял сторож.

 — Банда, дед, банда.

 После этих слов старика как ветром сдуло, он бросился так бежать, что дождевик распахнулся наподобие паруса контрабандистской шхуны.

 — Тебе тоже пора, — сказал Виктор, обращаясь к Тамаре.

 Женщина кротко взглянула на него, в надежде, что он все-таки передумает. Не передумал, круто развернувшись, Савченко зашагал в направлении проема в ограде. Это место должно было стать его крепостью, у стен которой он остановит врага.

 Ремонтная база в местном колхозе была далека от идеала даже приблизительно, несколько навесов для техники разместилось с правой стороны ограды. Здесь же стоял большой стол с вкопанной по периметру скамейкой. Рядом со столом было установлено некое сооружение, отдаленно напоминающее летний душ. С противоположной стороны территории была установлена эстакада, сваренная из толстых металлических швеллеров и уголков. За эстакадой раскинулось длинное деревянное строение с остроконечной черепичной крышей. Большие оконные проемы были заколочены фанерными щитами. С двух концов в здание вели дощатые двери с навесными ржавыми замками.

 «Здесь у них, видимо, был ремонтный цех», — догадался Виктор. Здание было единственным объектом, пригодным для защиты. Держа на локте раскрытое ружье, он направился к ближайшей двери, ухватив рукой скобу из старой, трухлявой стены, рывком вырвал ее. Внутри было темно и холодно, сквозь отверстия в плохо прибитых щитах в помещение проникал тонкими стрелами солнечный свет, в лучах которого можно было даже разглядеть чугунные станины разобранного ремонтного оборудования.

 «Последний рубеж обороны не ахти какой, но выбирать все равно не из чего», — подумал Виктор, оглядывая помещение. Пол помещения был усеян различными металлическими деталями. Наклонившись, Савченко подобрал несколько гаек, покрытых темно-коричневой ржавчиной. Отобрав пару тяжелых восьмигранников, по диаметру подходивших к калибру ружья, он быстро направился наружу.

 Во дворе ногтем мизинца выковырял из патронов бумажные пыжи и высыпал кристаллический порошок соли. Затем загнал в каждую гильзу по гайке, после стрельбы такими снарядами ружье будет капитально испорчено. Но пока Виктора это мало волновало, главное, что металл куда эффективнее соли. Вставив оба «патрона» в стволы, защелкнул ружье и взвел курок. Неожиданно в мозгу вспыхнула идея по применению чужого оружия. Вернувшись в цех, установил ружье в дверном проеме так, чтобы стволы смотрели в грудь входящему. Затем из пружины и куска стальной проволоки, так вовремя попавшихся на глаза, соорудил растяжку. Конец одной закрепил за спусковой крючок левого ствола, а второй за дверную ручку. Теперь оставалось только потянуть двери на себя.

 Увлекшись сооружением ловушек, недавний разведчик морской пехоты вспомнил про оставленную поперек колеи «Таврию». Бак машины и три канистры с бензином представляли собой неплохую бомбу.

 Виктор опрометью бросился к машине. О том, что собрался уничтожить автомобиль своей любимой женщины или хотя бы то, что покушается на чужую собственность, он даже не думал. Когда речь идет о жизни и смерти, тут уже не до меркантильных вздохов об имуществе остальных.

 Распахнув багажник, Савченко достал оттуда большую, двадцатилитровую канистру. Затем открутил пробку бензобака, и тут перед ним встал вопрос...

 Для дистанционного подрыва бензобака необходим был фитиль. В багажнике Тамары с женской скрупулезностью было идеально убрано, не было ничего даже приблизительно похожего на тряпку. Прямо хоть рви на себе одежду, рвать не хотелось, а бежать обратно в цех в поисках ветоши не было времени. Взгляд Виктора случайно упал на небольшой кусок свернувшейся кольцом стальной проволоки. Мозг, работающий в экстремальном режиме, мгновенно выдал единственно правильное решение. Подхватив проволоку, он залез в салон автомобиля и вытащил из «бардачка» упаковку женских гигиенических прокладок. Выпрямив проволоку, Виктор разорвал картонную упаковку, извлекая оттуда белоснежные прокладки, и тут же стал их нанизывать на шампур, тесно прижимая друг к другу.

 Бросив широкую неподвижную ленту, тут же обильно полил ее из канистры бензином со словами: «Посмотрим, как вы хорошо впитываете влагу».

 Пропитав прокладки топливом, один край проволоки сунул в горловину бензобака, а другой упер в землю. После этого из канистры полил землю, проложив «дорожку» до самой ограды. Снова вернулся к машине, бросил закрытую канистру на водительское сиденье и захлопнул дверцу. Теперь он был готов к бою, плохо было только одно — вместо привычного «калаша» была лишь пара короткоствольных пистолетов, но это же никакой роли не играло.

 С того момента, как «Таврию» остановил Печкин с двустволкой, прошло около четверти часа. Виктор подумал о Тамаре, удалось ли ей дозвониться в милицию и что дальше она будет делать. «Надо было с ней идти», — мелькнуло в голове морпеха, но он тут же отбросил эту мысль. Во-первых, вряд ли на своих двоих они далеко ушли бы от боевиков, а во-вторых, уж очень ему хотелось посчитаться за все...

 Преследователи появились неожиданно, угловатый «Крайслер», подобно танку, прыгал по ухабам, за ним трясся «БМВ». Обе иномарки потеряли все свое изящество, съехав с трассы.

 Савченко поднял пистолет на вытянутой руке и, зажмурив левый глаз, потянул спусковой крючок. Гулко ударили три выстрела. Теперь Виктор целился как надо, сейчас уже не стоило валять дурака.

 После первых выстрелов «Крайслер» свернул влево, «БМВ» вправо. Из обеих машин высыпали боевики, разбегаясь в разные стороны. В следующую секунду по «Таврии» хлестнули автоматные очереди. -

 — О, е, — Виктор рухнул на землю, над его головой зазвенели битые стекла, зачавкала под ударами пуль обшивка, гулко лопались пробитые колеса. «Таврия» стала оседать на правый бок. Еще молодой парень, но уже опытный боец, Савченко понимал, что оставаться на месте равносильно смерти, рывком сорвав свое тело, он, как спринтер, с низкого старта метнулся к ограде. Рухнув за каменную стену, он выдохнул и только сейчас сообразил самое главное — у него не было ни зажигалки, ни спичек, а без огня топливо не воспламенится. Времени на раздумья не оставалось.

 Разведчик выглянул из своего укрытия, выставив пистолет, выстрелил в землю. Вырвавшийся из ствола сноп пламени поджег разлитый бензин. Оранжево-голубая змейка побежала по земле в сторону машины. С треском загорелись пропитанные бензином прокладки, и в следующую секунду рванул бак. «Таврия» в момент была объята огнем, с грохотом вырвало крышку пластикового люка и швырнуло вверх канистру, которая, подлетев на десяток метров, тут же взорвалась обрушившимся огненным дождем на землю. Нечеловеческий вопль заглушил стрельбу...

 Тимур Гафуров гнал машину, выжимая все, на что был способен дорогой красавец-американец. Сейчас он был вне себя от ярости. Четко спланированная и отработанная операция пошла прахом из-за какого-то русского хренопутала, ни на что не способного подмосковного лимитчика. Естественно, что после такого позора не могло быть и речи о возвращении в Чечню. С разведдеятельностью тоже покончено, единственное, что после такого сокрушающего провала ему может предложить Ушастый или Бабай, это только застрелиться. Но такой вариант Тимура не устраивал. Утешительным обстоятельством являлось то, что в живых из родственников у него никого не осталось и позор не ляжет на их головы.

 «Заберу Ларису, и бежать, — размышлял Тимур, неотрывая взгляда от черной ленты трассы. — Сперва в Чехию, сниму все деньги со счета — и в Панаму. Как чувствовал, позаботился заранее о гражданстве и недвижимости. Несколько лет придется отсидеться, а потом будет видно. Но сперва я из черепа этого сопляка сделаю ночную вазу».

 Машины выскочили на небольшую возвышенность, откуда открывалась трасса как на ладони на десяток километров. Белой «Таврии», которую они должны были догнать с минуты на минуту, нигде не было видно.

 «Черт, они где-то свернули», — догадался Тамерлан, задыхаясь от душившей его ненависти, и резко развернул машину. Да так резко, что Лариса, сидевшая за рулем «БМВ», едва успела среагировать, чтобы не врезаться в «Крайслер».

 Несколько секунд занял разворот, и автомобили помчались в обратном направлении.

 — Смотри, куда они могли свернуть, — зло приказал Тимур Джавдету.

 Кровожадный толстяк совсем был сбит с толку сегодняшними событиями. Он уже забыл о мечте соскочить с «поезда войны» и на время где-то затаиться. Сейчас Гонза был захвачен азартом погони, он уже чувствовал запах крови и даже представлял себе, как он освежует тушу этого мальчишки. «Московские газеты будут с содроганием писать об увиденном», — с упоением думал Джавдет. Тщеславие было присуще всем кровавым маньякам, и он не был исключением.

 — Вон колея, — заорал кто-то из боевиков с заднего сиденья.

 — Ну, все, конец ему.

 «Крайслер» соскочил с шоссе в разбитую колею и тут же запрыгал по ухабам, из-за чего скорость пришлось сбросить до средней.

 Вскоре была обнаружена «Таврия», возле которой стоял Савченко. Беглец не метался в поисках убежища, не убегал. Он стоял, выставив вперед руку, сжимающую пистолет.

 — Ну же, стреляй, неуч, — прорычал Тимур, почему-то уверенный в том, что беглец даже в машину не попадет. Но едва из ствола вырвался сноп пламени, как на лобовом стекле «Крайслера» вспыхнула паутина попадания. Джавдет при первом выстреле с неестественным для его комплекции проворством нырнул под автомобильную «торпеду». Две другие пули разнесли лобовое стекло на мелкие осколки, которые тут же засыпали весь салон. Позади Тимура дико закричал раненый боевик.

 — Щенок, — прорычал Гафуров, выворачивая руль. «Крайслер» выскочил из колеи и тут же заглох.

 -- Своличь, — путая буквы, заорал Джавдет, вываливаясь из салона автомобиля на землю. Короткоствольный «АКМСУ» уже был у него в руках, длинная очередь трассирующих пуль ударила в сторону «Таврии», его тут же поддержала пара «борзов» и «скорпионов».

 Гонза вскочил на колено и дал еще одну очередь, потом махнул левой рукой, приказывая боевикам двигаться вперед; выхватив правой пистолет из подмышечной кобуры, возле него растянулся Тимур.

 Невысокий, коротко стриженный боевик, держа у живота самодельный автомат, бросился к машине, пригибаясь едва ли не пополам. Он быстро достиг «Таврии» и прижался к двери. Оказавшись в безопасности, он махнул рукой. Гонза поднялся, сделал несколько шагов, и тут рванул бензобак, поглотив в огненном шаре укрывавшегося за машиной боевика. В следующую секунду взорвалась канистра, подброшенная взрывной волной в воздух. Толстяка окатило с ног до головы горящим бензином, превратив его в живой факел.

 — А-а-а, — заорал во всю мощь своих легких Гонза, уже ничего не соображая, он надавил на гашетку автомата. Длинная очередь хлестнула во все стороны, едва не зацепив своих же.

 — Гад, — выругался Тимур то ли в адрес беглеца, то ли в адрес горящего Джавдета. Вскинув свой «глок», он несколько раз выстрелил, пока объятая огнем туша не повалилась на землю. — Вперед, — рявкнул резидент на залегших боевиков. — Щенка брать живьем, чтобы потом... Рассеялись и вперед.

 Когда машина взорвалась, Виктор воспользовался передышкой и бросился к строению цеха. Сорвав со второй двери навесной замок, заскочил в помещение, встав под защиту бетонной сваи, служившей одной из опор строения. Сейчас наступал кульминационный момент, ближний огневой контакт.

 Майор Егоров, снайпер-альфовец, говорил: «Бой не драка, в отличие от драки в бою предпочтительнее бить по групповой цели, по одиночной, лишенной маневра». Деревянный сарай больше походил на смертельную мышеловку. Но опять же, бой всегда понятие неопределенное, на которое может воздействовать множество различных факторов от принципа зеркальности до чисто математического вычисления. Атакующие несут потери втрое больше обороняющихся. По крайней мере, идти в атаку Савченко не собирался, в отличие от боевиков он был на своей земле (за какой-никакой защитой), и время сейчас работало на него.

 Первый боевик появился не через зияющий проем вместо ворот, а перемахнул через ограду и укрылся за опорой навеса. Следом за ним перемахнул второй, за ним последовал третий. Подобно матерым волкам, они обкладывали жертву. Только жертва не собиралась сдаваться без боя.

 Виктор поднял пистолет и через щель в двери прицелился в появившуюся над оградой физиономию. Когда боевик наполовину перелез через забор, морпех надавил на спуск.

 На выстрелы из цеха чеченцы ответили огнем. Пули заколотили по деревянной обшивке здания.

 — Твою мать, — выругался вслух Тамерлан, глядя на повисшее на заборе тело одного из гвардейцев. Что происходит? Бой практически еще не начался, а его группа уже потеряла четверть личного состава. Безусый мальчишка гробит его людей, опытных бойцов, как фанерные мишени. — Ну, теперь все, ты сам себя в ловушку загнал, щенок.

 Гафуров взглянул на стоящего рядом Хохи, миниатюрный «скорпион» в руках здоровяка казался игрушкой.

 — Возьми пару человек, и обойдите его с тыла, — резидент указал на закрытую дверь с противоположной стороны строения.

 — Гранатами бы гада забросать, — скрипя зубами, произнес Хохи.

 — Нет гранат, — коротко ответил Тимур, сейчас он и сам не понимал, почему не взяли парочку гранат. Слишком он был уверен в благополучном исходе, но кто мог просчитать такой финал. — Самим придется брать этого урода. Действуй.

 Хохи жестом подозвал к себе трех чеченцев, и они перебежками направились к таившему смерть зданию деревянного барака.

 Двигались они легко и стремительно, меняя позиции и укрываясь за разбросанным по территории металлическим хламом. В несколько прыжков они охватили здание с двух сторон. Двое боевиков затаились возле двери, откуда минуту назад звучали пистолетные выстрелы. Хохи с третьим боевиком занял позицию у второй двери с тыла. Все было привычно, как всегда на войне, как было в Грозном, Гудермесе, Бамуте. Сейчас Хохи жалел только об одном, что вместо его любимого «Калашникова» с подствольником была чешская трещотка. Ничего настоящему джигиту не надо, чтобы убить врага, достаточно двух рук и храброго сердца. А вернется обратно в горы, снова возьмет в руки любимый автомат.

 — Пошел, — Хохи тронул за плечо замершего перед ним с «борзом» боевика. Тот понял и рванулся к двери, рванул ее на себя. В следующую секунду гулко грянул выстрел охотничьего ружья. Стальная гайка, ударив чеченца в грудь, отшвырнула его на несколько метров.

 — Что это? — Хохи, приготовившись последовать за только что погибшим, отпрянул за угол. — Шайтан тебя забери, — он никак не мог оторвать взгляда от дергающегося в предсмертных судорогах тела.

 Виктор заметил, как к цеху перебежками двигались четверо боевиков. Он узнал гориллоподобную фигуру Хохи, пытаясь взять его тушу на мушку. Но чеченец, несмотря на мощные телеса, двигался довольно резво.

 Боевики обошли здание с боков и затаились где-то за стеной. Сейчас стрелять через доски, не зная их расположения, было лишь глупой тратой боеприпасов, в обойме оставалось лишь три патрона. Савченко отступил в темноту цеха, где значительно прибавилось «стрел» солнечного света. Укрывшись за раскуроченным токарным станком, Виктор присел на корточки, вытащил из-за пояса второй «Макаров». С такой позиции, какую он выбрал, оба входа были под просмотром.

 Яркий пучок света от раскрывшейся двери слился с грохотом выстрела «самострела». Этот звук послужил сигналом к штурму. Двое чеченцев ворвались через другую дверь, действовали они спонтанно. Первый рухнул на пол и из положения лежа открыл огонь. Второй стрелял из положения с колена. Грохот выстрелов и визг рикошетящих пуль заполнили все пространство цеха.

 Виктору пришлось рухнуть на грязный, запыленный пол. Выставив руки с зажатым в них оружием, он нажал на спуск. Огневой бой достиг своего апогея, чеченцам, зажатым в узком коридоре, следовало вырваться на оперативный простор. Виктору, наоборот, нельзя было это допустить. Защищенный чугунной станиной, он бил в дверной проем.

 Чеченец, стрелявший с колена, выронил свой пистолет и, схватившись за живот, рухнул на спину. Второй, лежащий на полу, закричал на вайнахском, требуя поддержки. Теперь счет шел на секунды. Кувырок в сторону, и Савченко вскочил на ноги, дважды выстрелил лежащему в голову. Крик прервался, тело убитого боевика вытянулось, выронив разряженный пистолет.

 Савченко опустился обратно за станину. Оба пистолета были разряжены, из обнаженных стволов струился кислый дым. Отбросив один из «Макаровых», Виктор вытащил из носка вторую полную обойму и тут же вогнал ее в пистолет. Щелкнув, затвор вогнал патрон в патронник.

 Стоя у «БМВ», Лариса наблюдала за догорающей «Таврией», ожидая, когда вернется Тимур, уничтожив беглеца.

 Из-за ограды доносились звуки перестрелки, время шло, а никто не возвращался. Женщина взглянула на циферблат золотых «Картье» и со свойственной ей раздражительностью подумала: «Двенадцать минут они уже там возятся, сколько еще?» Достав из кармана кожаной куртки пачку сигарет, вслух проговорила:

 — Говорила Тимуру, чтобы он отдал мне этого мальчишку. Сейчас не было бы этой нервотрепки.

 Смяв пачку, Лариса со злостью швырнула ее себе под ноги и тут же направилась к багажнику машины. Подняв крышку, убрала фальшдно и извлекла наружу серебристый прямоугольный футляр. Щелкнув замками, Лариса открыла футляр, на синем бархатном ложе лежала ее любимая игрушка, карабин «манлихер» с бронебойными пулями. Расчехлив оптический прицел, молодая женщина передернула затвор и тут же ощутила накатывающую волну возбуждения, это было забытое, ни с чем не сравнимое чувство еще с войны.

 Несмотря на то что Тимур ей запретил строго-настрого ввязываться в эту драку, Лариса решительно направилась к ограде, про себя решив: «Там, где мужчины возятся, женщины справятся без труда».

 Когда звуки перестрелки внутри здания стихли, Хохи облизнул неожиданно пересохшие губы и посмотрел назад, туда, где засел Тимур с остальными гвардейцами. Если все его люди погибли, а он жив, получается, сам струсил и послал на смерть других. За это полагается публичный расстрел и позор на весь его тейп.

 Сжав изо всей силы рукоятку «скорпиона», Хохи медленно двинулся к распахнутой настежь двери. В узком коридоре, ведущем внутрь цеха, безжизненно свесилось двуствольное ружье «самострел». Сейчас оно не таило смертоносной угрозы, чеченец шагнул дальше, в темный провал цеха.

 Услышав стоны раненого, Хохи в душе надеялся, что это стонет беглец, верзила даже представил, как он будет пытать его. Чеченец сделал несколько шагов в глубь помещения и тут же ощутил тупой удар в затылок.

 Удар был не сильный, но весьма ощутимый. Хохи замер, почувствовав упирающийся в мощный затылок теплый ствол пистолета.

 — Что, джигит, хочешь умереть? — За спиной раздался знакомый ненавистный голос, только теперь вместо покорных ноток слышался насмешливый, издевательский тон. Чеченец молчал, понимая, что достаточно небольшого усилия крайней фаланги указательного пальца, и его голова разлетится на десятки больших и маленьких кусков.

 — Хохи, медленно подними руки.

 Верзила медленно выполнил команду, даже не стал сопротивляться, когда почувствовал, что рука Виктора ухватила за ствол «скорпиона».

 — Теперь медленно поворачивайся и иди на выход, — приказал недавний пленник.

 Они медленно двинулись к выходу. Теперь Хохи ощущал не только ствол пистолета, упирающегося в голову, но и ствол своего «скорпиона», упирающегося между лопаток.

 — Скажи своим, чтобы не стреляли. Будем переговоры вести, — спокойно проговорил Виктор, еще сильнее вдавливая оружие в мускулистое тело чеченца.

 Тот что-то прокричал по-вайнахски. Когда они вышли на крыльцо, из укрытия выглянул Тимур, за ним появились еще двое боевиков.

 «Ага, это все, что у тебя осталось», — усмехнулся Виктор, пересчитав оставшихся врагов. Тут же убрав от спины пленного «скорпион», направил его на ближайшего боевика, нажал на гашетку. Пистолет-пулемет дернулся, изрыгнув сноп огня, расчертил грудь гвардейца несколькими кровавыми точками. Остальные бросились обратно в свои укрытия, стреляя в ответ. Несколько пуль попали в Хохи, служившего живым щитом для Виктора. Боль от ранений вывела его из состояния шока, избавив от постыдного для джигита чувства испуга. Заревев по-медвежьи, он стал разворачиваться, решив, что и голыми руками разорвет мальчишку. Выстрел в упор из «Макарова», как и предполагал чеченец, разнес его голову на множество кусков.

 Виктор рухнул на пол и отполз обратно под защиту стен цеха.

 На войне нет подлости, есть лишь военная хитрость.

 — Это какой-то бред, — прошептал Тимур, стреляя в дверной проем. Он уже вообще ничего не понимал. Что же происходит? Его люди гибнут, а этот среднерусский лапоть как заговоренный, пули его не берут.

 — Надо спалить его вместе с сараем, — предложил лежащий рядом седовласый гвардеец. — Как помойную крысу.

 — Идея хорошая, — хмыкнул Тимур. — Только времени нет. — Закончить фразу Тимур не успел. Ошарашенно уставившись на проем в ограде, через который решительно шла, сжимая карабин, Лариса, он закричал: — Ты что, с ума сошла? — Подбежав, он грубо схватил женщину за руку и втащил в ближайшее укрытие.

 — Ну, если у вас ничего не получается, не лишай меня такого шанса, — с ядовитой усмешкой произнесла Лариса. В глазах Тамерлана вспыхнул бешеный огонь ущемленного достоинства горца, но тут же погас. Во-первых, она была права, во-вторых, ее слов никто не слышал, кроме него, а в-третьих, он и так опозорен по самую макушку...

 — Чего ты хочешь?

 — То, что просила раньше, — поглаживая рифленый ствол карабина тонкими пальцами с длинными алыми ногтями, промурлыкала женщина. — Жизнь этого морпеха.

 На мгновение Тимур задумался, они сейчас залегли на предельном расстоянии убойной силы «Макарова», а если отойти дальше, то и вовсе будут в безопасности.

 — Хорошо, — согласился наконец резидент, повернувшись назад, он указал на вкопанный в землю длинный стол. — Стрелять будешь с него, как раз площадка для такого охотника, как ты.

 — Только мне необходим обзор, — Лариса указала на заколоченные фанерными щитами цеховые окна, закрывавшие внутренний вид помещения.

 — Ладно, давай пока занимай позицию, а обзор я обеспечу... — И тут же окликнул седовласого: —- Ваха!

 Седой короткими перебежками подбежал к Тимуру.

 — Что случилось? — с нескрываемым раздражением спросил он резидента. Произошедшее не добавило авторитета Тамерлану, гвардеец знал, что Гафурову придется ответить за погибших не только перед командованием, но и перед родовыми тейпами. Если только он сам останется жив.

 — Мы кончим этого урода другим способом, — сказал на родном языке Тимур, указывая на женщину с карабином, которая, взобравшись на стол, уперла приклад в плечо и прильнула к оптическому прицелу. — Его снимет снайпер, — продолжал он объяснять задуманное. — Но ей необходим обзор. От тебя требуется оторвать щиты, закрывающие окна. Понял?

 — Понял, — кивнул Ваха, — не понял только, что надо делать?

 — Надо оборвать эти три щита.

 — Я один? — Глаза седого вспыхнули гневом, будь они в родных горах, он, не раздумывая, схватился бы за кинжал. Но здесь не горы, здесь чужой, враждебный мир, где он, Ваха, никто и ничто.

 — Да, один, — подтвердил Тимур, — а мы тебя прикроем.

 Нужно было на что-то решаться, броситься на горло резидента Ваха не мог — он был один против двоих, которые готовы его пристрелить по малейшему подозрению. Кроме того, бой что-то затянулся, а здесь не Чечня, здесь Подмосковье, как бы земля не загорелась у них под ногами.

 «К тому же отрывать щиты — это не врываться внутрь», — сам себя успокаивал Ваха. Петляя короткими перебежками, он бросился к зданию. Тимур, встав на левое колено, сжимал двумя руками «глок» и попеременно следил то за одним выходом, то за другим, ожидая появления ненавистного русского. Лариса, как механическая кукла, тоже поворачивалась слева направо, высматривая цель, предвкушая взрыв удовольствия от меткого выстрела.

 Ваха уже добрался до стены цеха, несколько секунд он потратил, чтобы перевести дух, потом приподнялся и, ухватив за край фанерного листа, потянул его на себя. Фанера выгнулась, но вбитые на совесть гвозди прочно ее держали, требовался рычаг. Найти пожарный щит с положенным к нему инвентарем было из области фантастики. Единственное, что более или менее подходило — это оброненный убитым боевиком «борз». Подобрав оружие, Ваха вставил тонкий ствол в проем между щитом и стеной. Фанера под мощными усилиями сразу же затрещала, вытаскивая гвозди из стены, затем огромный Щит вздыбился и медленно повалился, едва не придавив чеченца.

 Увидев плоды своего труда, Ваха заметно повеселел, подобравшись ко второму щиту, он так же легко и его оторвал при помощи самодельного чеченского автомата.

 Тимур не без удовольствия наблюдал за работой гвардейца, сорванные щиты открывали отличную панораму внутри помещения даже с его позиции, не говоря о Ларисе, которая заняла позицию на возвышенности.

 Ваха уже добрался до третьего щита и отработанным движением рванул лист фанеры. Треск падающего листа слился с одним-единственным выстрелом. Из горла седовласого гвардейца ударил фонтан крови, рефлекторно Ваха ухватился за шею руками и рухнул на сорванный щит, угодив грудью на торчащие наружу гвозди. Боли он уже не чувствовал, извиваясь всем телом, он захлебывался собственной кровью.

 Лариса, ожидавшая чего-то подобного, засекла вспышку выстрела и сразу же открыла ответный огонь.

 Когда рухнул первый щит возле убитого верзилы Хохи и дневной свет залил треть цеха, Виктор находился в противоположном конце помещения возле двух боевиков, пытавшихся штурмом прорваться вовнутрь. Оставшись с одной неполной обоймой, Савченко лихорадочно искал боеприпасы.

 У убитого боевика был разряженный пистолет, а в карманах одежды, кроме различного мелкого барахла, ничего не было. У второго, раненого, в пистолете оказалось два патрона и больше ничего. Только теперь Виктор сообразил, что оружие боевикам было выдано без запасных боеприпасов. В случае непредвиденных обстоятельств так легче его сбросить, и надобности в нем особой не было, если бы все пошло, как было задумано. Боевики, пытавшиеся захватить его в здании, учитывали психологический фактор, как раз и брали его на «арапа».

 Вытащив обойму из своего пистолета, Савченко вставил два недостающих патрона и посмотрел на раненого. Это был тот самый молодой гвардеец, с которым они позировали приемы рукопашного боя перед репортером.

 Смуглое лицо чеченца приобрело землистый цвет, щеки впали, глаза закатились. Он уже не кричал, лишь тихо стонал, держась руками за окровавленный живот.

 Короткий удар пистолета в голову раздробил височную кость раненого, прекратив его мучения. Виктор не проявлял гуманизма, знал не понаслышке, что творили эти воины ислама с пленными федеральных войск. Наплевав на все конвенции и договоры, он выполнял свой долг. Долг воина и мстителя.

 Отползая обратно в цех, Виктор с ужасом заметил, что все помещение залито светом. В этот момент третий щит, оторванный от стены, упал вниз, на долю секунды открыв седовласого боевика. Почти инстинктивно Савченко вскинул пистолет и выстрелил. И почти сразу же рядом с его головой в бетонную опору ударила пуля. Все так же повинуясь рефлексам, заложенным в человеке не одну тысячу лет назад, Виктор рухнул на пол и кувырком ушел под защиту фрезерного станка. Следующая пуля гулко ударила в станину, оставив в чугуне вмятину с пятирублевую монету.

 Выстрела Виктор не слышал, оглушенный звуком своего «ПМ», он сразу догадался, что бьют из более мощного оружия, чем пистолет-пулемет типа «борз» и «скорпион».

 — Е-мое, сука снайперша, — шепотом, как будто кто-то мог его услышать, выругался Виктор. Теперь он понял, для чего обрывались фанерные щиты, и вспомнил тот выстрел, который им продемонстрировала в лесу красивая брюнетка, хозяйка блестящего черного «БМВ».

 Прикрываясь высоким остовом фрезерного станка, Виктор поднялся во весь рост и из теневой стороны выглянул наружу. Брюнетку он увидел сразу, в брючном костюме из черной лайковой кожи с распущенными волосами она стояла, по-мужски, широко расставив ноги, для лучшей опоры держа на изготовку карабин.

 «Метров шестьдесят, — с тоской про себя отметил Виктор. Даже если бы у него была возможность встать в полный рост и разрядить в женщину всю обойму, это ничего не дало. Расстояние не для «Макарова», в то же время для карабина это и вовсе не было дистанцией. — Слишком неравные условия». Таков был неутешительный итог.

 Подняв пистолет, Виктор дважды выстрелил, потом снова рухнул на пол и откатился в сторону к убитым боевикам. Прицелившись, еще раз выстрелил сквозь дверной проем и снова откатился под защиту станка. На каждый его выстрел следовал ответный выстрел с довольно приличной точностью. Задержись он на прежнем месте на секунду дольше, и этот поединок мог быть закончен не в его пользу.

 Оказавшись за фрезерным станком, Виктор, согнувшись пополам, бросился под защиту токарного станка. Этот агрегат в противоположность фрезерному был вытянут не в высоту, а в ширину, и, чтобы не подставиться под пули, ему пришлось вытянуться на грязном полу во весь рост. Дальше двигался по-крокодильи, чтобы снайпер не заметила направления его движения.

 Возле самого порога Савченко неожиданно ощутил, что его нос буквально забит пылью и свербит неимоверно, требуя очиститься хорошим чихом. Он зажал ладонями обеих рук и нос, и рот, пытаясь совладать с предательством собственного организма. Инстинкт самосохранения пришел ему па помощь, и вдвоем они смогли обуздать природу человеческого бытия.

 Успокоившись, Виктор пролез еще .пару метров и наткнулся на брошенный им же «скорпион» Хохи. Оружие, хоть и миниатюрное, имело ряд достоинств, позволявших на такой дистанции посоревноваться со снайпером. Мощный парабеллумовский патрон, хорошая сбалансированность оружия плюс проволочный раскладной приклад, размещенный над цевьем, не зря делали его любимым оружием террористов.

 Но «скорпион» был разряжен, а без патронов все его достоинства сводились к нулю. Не прикоснувшись к пистолету-пулемету, Виктор протянул руку к двустволке, прикрученной к столбу. Царапая пальцы в кровь, Савченко отвернул проволоку и взял ружье. Левый ствол был раздут и после выстрела гайкой имел форму восьмиугольника.

 Как ни парадоксально, но в данный момент допотопная «тулка» была единственным оружием, способным противостоять иностранному карабину с современной оптикой и мощными боеприпасами.

 Для того чтобы снайпер не заметила стрелка, Виктору пришлось от противоположной стены цеха проползти через проем входного коридора.

 Тяжелое оружие придало морскому пехотинцу былую уверенность, как в те времена, когда в его руках был родной «АКМ». Хотя и прицельные приспособления были абсолютно разные и два ствола вместо одного — сейчас Виктора ничто не смущало. Уперев приклад в плечо, он зажмурил левый глаз, а правым совместил маленькую латунную мушку с центром черного силуэта женщины и плавно потянул на себя спуск.

 Гулко в помещении прозвучал выстрел, дернувшееся оружие ощутимо ткнуло стрелка в плечо.

 Тимур взглянул на циферблат, уже почти полчаса, как они застряли на территории заброшенной автомастерской. «Не так все должно было произойти», — в очередной раз пожалел себя Гафуров, несмотря на фиаско, он все равно не перестал быть профессионалом. Даже в горячке боя его мозг выискивал варианты красивого отхода. Все стало на свои места после гибели седого Вахи. Он был последним из группы направленных в Москву президентских гвардейцев. Теперь уже некому будет рассказать, что же случилось на самом деле.

 «Девять убитых, два из них обгорели до неузнаваемости. Кто установит это, я или Джавдет? — размышлял Тимур. — Некому. Поэтому наше с Ларисой исчезновение никто не заметит. Правда, остался Имрам, который не присоединился к группе после ликвидации девки. Но что он сможет рассказать, даже если и доберется до Чечни? Плохо, что мальчишка все еще жив, это спутывает все карты».

 Тимур посмотрел на здание, где скрывался беглец. Широкое деревянное здание сейчас пялилось на него черными провалами оконных проемов, напоминая скелет доисторического ящера.

 — Ну, как, не зацепила его? — повернувшись к Ларисе, спросил Гафуров.

 Женщина сменила в карабине магазин, деловито передернула затвор и снова припала к оптике, только после этого ответив:

 — Верткий, как вьюн.

 — Надо поторопиться, — негромко произнес Тамерлан, скорее для себя, чем для своей любовницы.

 Но Лариса его услышала и колко ответила:

 — Раньше это надо было говорить, когда он как на параде через реку переправлялся. А теперь, мать его... выковыривай его из этой норы.

 Тимур ошалело уставился на женщину, она никогда не применяла в своем лексиконе нецензурных выражений, даже когда работала обычным продавцом с рынка в момент их знакомства. Но тут же вспомнил, каким матом сыпали две прибалтийские снайперши из отряда Пастуха. Женщины на войне душой черствеют сильнее мужчин, потому что война продолжательницам рода противоестественна по своей природе. А нарушение законов природы неумолимо ведет к мутации.

 Все это Тимур хотел сказать женщине, с которой он уже собрался делить не только ложе, но и всю оставшуюся жизнь. Но сказать ничего не успел, за спиной раздался глухой выстрел. Великолепный австрийский карабин «манлихер» отлетел в сторону, а его обладательницу подбросило вверх, и она, нелепо взмахнув руками, развернулась вокруг своей оси и повалилась на стол лицом вниз.

 Не помня себя, Тимур бросился к упавшей Ларисе, ухватил за плечи и рывком развернул к себе. И тут же отпрянул: вместо любимого лица было кровавое месиво с оскаленными в страшной гримасе белоснежными зубами и пустыми глазницами.

 Мир рухнул в одночасье. Опустив мертвую обратно на стол, Тимур круто развернулся и решительно зашагал к зданию цеха, выставив перед собой черный угловатый «глок», он нажал на спуск.

 Когда до распахнутой двери, перед которой валялся окровавленный обезглавленный Хохи, оставалось несколько метров, «глок» выплюнул последнюю пулю и предательски замолчал, поставив ствольную коробку в крайнее заднее положение. Тамерлан машинально выщелкнул из пистолета пустую обойму и потянулся за запасной. На правах старшего он позволил себе иметь запасную.

 — Не торопись, Тимур, — на пороге стоял Виктор. Вываленный в пыли и грязи, сейчас он больше походил на помойного кота. Но эта ассоциация не вызвала улыбки у чеченца. В правой руке беглец держал кургузый «Макаров», ствол которого был направлен резиденту в центр лба.

 Уставившийся в лицо черный глаз смерти мгновенно остудил ярость Тимура, отшвырнув разряженный «глок», он спросил устало:

 — Кто ты такой?

 — Я? — усмехнулся Виктор, он хотел сказать гордое «Русский солдат», но вместо этого произнес: — Я — рядовой морской пехоты Виктор Савченко, не сирота детдомовский Климов, а сын своих родителей.

 — Какой дурак, — качая головой, сокрушенно произнес Гафуров, неожиданно сообразив, что этот мальчишка, «тупорылый лох», переиграл его, что называется, вчистую.

 — Поздно пить «Боржоми», когда почки отказали. Возомнил себя суперменом, сверхчеловеком, почти богом. Кем ты себя представлял? Крепким Орешком или Карлосом Шакалом, кому подражал? Считал, что ты самый умный, тебе все дозволено. Когда я в плен попал, ты со своим жиртрестом решил поиграть в «злого и доброго бандита». А ведь ты не понял, что прикрывал я отход группы не потому, что старослужащие заставили, а потому, что сам остался. И это я положил двух ваших снайперов, пулеметный расчет. Не хотел в это верить.

 — Ты прав, — криво усмехнулся Тимур. — И это право тебе дает оружие, которого у меня нет.

 — Считаешь себя образованным индейцем? От твоих предков-дикарей тебе досталась храбрость, сила, хитрость. А полученные знания в вузе все это увеличили, наделили даром перевоплощения. Такому воевать с малограмотными деревенскими пацанами одно удовольствие. А ты попробуй со мной, городским акселератом?

 С этими словами Савченко отшвырнул в сторону пистолет и поднял перед собой кулаки. Сперва Тимур не поверил своим глазам, потом злобно захохотал.

 — В благородство решил поиграть, пацан. Видиков насмотрелся, боевиков. Я с тобой играть не буду, я тебя убью.

 Сорвавшись с места, он налетел на Виктора ураганом комбинированных ударов рук, ног. Но тут же ощутил, что поражает только пустоту. Савченко разорвал дистанцию,

 пс пропустив ни одного ощутимого удара. В следующую секунду он сам контратаковал. Удары сыпались со всех сторон, высокие, низкие удары руками, длинные удары руками, локтями, коленями.

 Оба противника подобно громадным птицам кружились среди трупов убитых боевиков. В этом смертельном бою без правил обоими противниками двигало одно желание — отомстить. И руководил ими только один инстинкт — убийцы.

 Через минуту спарринга Тимур понял две неприятные вещи. Первая — Виктор не новичок в рукопашном бою, и вторая — противник досконально изучил его тактику. «Сам же демонстрировал свои коронки в бункере», — мелькнуло в голове Тимура, когда он пропустил хорошую зуботычину. Следовало поменять тактику, но разве это возможно сделать во время поединка?

 Увернувшись от мощного удара ногой в солнечное сплетение, Гафуров сделал разворот и нанес круговой удар ногой, целясь в голову Виктора. Тот поднырнул под несущуюся как снаряд ногу, оказавшись за спиной Тимура, вонзил несколько коротких ударов по почкам. С каждой минутой боя силы таяли у обоих противников. Их комбинации уже повторялись не один раз, они потеряли силу и резкость.

 Тимур пытался Виктора взять в клинч и закончить в ближнем бою, полагаясь на большой опыт и значительный перевес в массе. Савченко, понимая это, уклонялся, то и дело разрывая дистанцию и останавливая Гафурова ударами длинных ног. Один из ударов острым носком туфли пришелся Тимуру в локоть левой руки, рука тут же повисла плетью. По лицу чеченца пробежала гримаса боли, он уже ничего не соображая, бросился вперед, пытаясь нанести свой коронный удар «тигровой лапой», кулак в очередной раз пробил пустоту. Исправляя оплошность, попытался ухватить здоровой рукой Виктора за горло. Савченко перехватил его руку и попытался провести бросок через плечо.

 Но ничего не получилось, они оба рухнули на землю и, кувыркаясь, стали наносить друг другу беспорядочные удары, колотя изо всех сил по чем попадя.

 С разбитым в кровь лицом Виктор наконец поймал в «замок» здоровую руку Тимура и резким движением вывернул ее за спину. После этого он всем телом навалился на него, а освободившимися руками ухватил чеченца за голову. Последние силы оставили Гафурова, сердце бешено стучало, дыхания не хватало, а в глазах стоял кровавый туман. Сжимавшие нижнюю челюсть и затылок пальцы казались хваткой самой смерти.

 Животный страх обуял резидента Департамента государственной безопасности никем не признанной республики Ичкерия.

 — Я сдаюсь, я военнопленный, — задыхаясь, шепотом произнес Тимур Гафуров, но противник не слышал его слов. Прежде чем сломать ему шею, Савченко только и смог выдавить из себя:

 — Хороший индеец — мертвый индеец.

 Звук ломающегося шейного позвонка напоминал звук сломанной на морозе ветки.

Оглавление

Пролог

Часть 1. РАЗВЕДЧИКИ (МОРПЕХ)

Часть 2. КАВКАЗСКИЙ ПЛЕННИК

Часть 3. АНТИКИЛЛЕР