Комплекс андрогина [Екатерина Бунькова] (fb2) читать онлайн

Екатерина Бунькова Комплекс андрогина

Глава 1. Элис

Адрес: Военная база «Либерти», общежитие Верхней академии, этаж 3, каюта 18. Имя: Элис. Генетическая модель: тау-1, улучшенная. Статус: возраст совершеннолетия не достигнут.

Стою перед дверью уже десять минут, и так и не могу решить: прийти ли раньше и подвергнуться излишнему вниманию учителя, или опоздать и получить нагоняй. Как всегда, не нахожу в себе сил ни на одно, ни на другое, и выхожу вовремя.

— Привет, Элис! — тут же встречает меня Ян. В руках у него кола — настоящая, в стеклянной бутылке, покрытой легкой изморозью: видно, только что из холодильника. — Будешь?

— Спрашиваешь! — отвечаю я. Колу мне довелось попробовать только один раз в жизни — старшеклассник угостил. Ян расплывается в улыбке, достает из кармана открывашку, и крышка с легким «чпок» слетает вниз, подпрыгивая на упругих листах пластика. Я беру у него бутылку и делаю глоток: ледяной, искристый, шипучий. Ммм, у меня аж мурашки от удовольствия пробежали. Ян восторженно смотрит на меня снизу вверх (он ниже на целую голову) и сглатывает.

— Я так понимаю, бутылка у тебя всего одна? — спрашиваю его. Ян радостно кивает. Еще бы, такая бутылочка стоит под сотню условных. Это ж по-любому контрабанда: старые-то запасы кончились еще полвека назад. — Чего тогда меня угощаешь? Пил бы сам.

Протягиваю ему бутылку обратно. Ян берет ее подрагивающими пальцами, будто это священный грааль. На его лице — ничем не прикрытый восторг. Подносит к губам, вдыхает щекочущий аромат и осторожно делает глоток.

— Вкусно, блин, — говорит он, щурясь и передергиваясь от удовольствия. — На.

И снова протягивает мне бутылку.

— С ума сошел? — пытаюсь отказаться. — Да она бешеных денег стоит, я даже не представляю, сколько ты на нее работал.

— Ерунда, мне для друзей ничего не жалко. Тем более, у тебя скоро день рождения. Считай, что мы уже начали его отмечать, — отвечает Ян, заманчиво покачивая передо мной постепенно оттаивающей бутылкой. У меня непроизвольно выделяется слюна. Тоже мне собака Павлова.

— Еще только один глоточек, — сдаюсь на милость соблазна. — Остальное пей сам, не могу тебя объедать.

Делаю небольшой, но такой пьяняще-искристый глоток, что даже покрываюсь гусиной кожей от удовольствия. Ян наблюдает за этим и улыбается во все тридцать два зуба. Потом бутылка снова перекочевывает в его руки, и мы идем на занятия. Меня провожают сотни внимательных взглядов: некоторые из них завистливые, некоторые светятся надеждой, а в некоторых — ничем не прикрытая похоть. Яна тоже рассматривают, пытаясь понять: пара он мне или просто друг. Мы оба к этому давно привыкли. Кола довольно быстро исчезает в бездне его желудка, но бутылку он продолжает восторженно нести в руках — настоящий символ будущей сладкой жизни. Ох уж эта мне сладкая жизнь. Лучше даже не думать…

Захожу в раздевалку, чтобы сложить лишние учебники в шкафчик. Ян со мной не пошел, ему в другое крыло. До урока еще семь минут, может, поторчать тут еще немного, пока меня никто не видит? Подожду, пока народ в коридоре рассосется, чтобы меньше внимания привлекать. А, черт. Алекс явился. И его подпевалы тоже тут.

Алекс, он же Александр — старшеклассник. Официально он ученик высшей школы. Но по факту мы оба учимся в одном заведении, просто он совершеннолетний и на два курса старше меня. Мне же восемнадцать исполнится только через два дня, после чего я смогу сдать экзамен на поступление: по его результатам меня либо переведут в высшую школу, либо отправят в свободное плавание — на поиск работы. В высшей школе меня поджидает Алекс и его команда, а там, за пределами школы — еще тысячи таких вот Алексов. Поэтому мне непременно нужно сдать экзамены: отсрочить проблему хотя бы на несколько лет, а там, глядишь, решение само найдется. К тому же, без высшего образования трудно найти что-нибудь стоящее. Впрочем, в моем случае всегда есть другой путь…

— Привет, детка, — Алекс нависает надо мной, оперевшись локтем об открытую дверцу моего шкафчика. Его подпевалы уже блокируют выход. Андрей, его «правая рука», выглядывает из-за плеча предводителя и облизывается, оглядев меня. Кричать и звать на помощь — позорно и бессмысленно. Драться — тем более. Единственное, что утешает — здесь повсюду камеры, и Алекс не посмеет сделать мне больно.

— Ты сегодня шикарно выглядишь, — заметил Алекс, проводя рукой по моим волосам. Наверное, все-таки стоит их обстричь: они никогда не знали ножниц, потому что воспитатели с детства заботились о моей внешности, заставляя меня думать, что иначе и быть не может. Меня оберегали, как фарфоровую статуэтку, отчитывая каждого хулигана и приучая их, что тау обижать нельзя. Особенно тау-1 — лучшую модель из всей серии. Это продолжалось много лет, другие дети обижались на меня, друзья становились врагами. А мне казалось, что так и надо. И только в последние три-четыре года, когда мой облик стал окончательно кукольным и все вокруг принялись пускать слюни при моем появлении, меня посетила мысль, что я не хочу такой судьбы. Что для успешности в жизни мне не хотелось бы пользоваться своим лицом и фигурой, ведь я и в остальном лучше большинства из них. Но психолог убедил меня, что изменение внешности — не выход. И что нужно сопротивляться сложившимся обстоятельствам, а не делать жалкие попытки спрятаться от проблемы. Даже если я налысо побреюсь, это не спасет меня от липких взглядов. Я — тау-1. Единственный экземпляр на всю академию за последние десять лет. Да еще и улучшенная версия, без генетических дефектов и выпирающего щитовидного хряща на шее, присущего другим версиям тау-1.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я слышал, ты интересуешься симфонической музыкой, — продолжает тем временем Алекс, жарко дыша мне в ухо и едва ли не пожирая меня глазами. Его руки шарят по моей спине, словно бы случайно касаются ягодиц. Я непроизвольно сглатываю: можно сколько угодно надеяться на то, что наличие камер убережет меня от посягательств, но и вот так, просто загородив меня своей широкой спиной, Алекс многое может себе позволить. Слишком многое. — Хочешь, я достану пару билетов? Ты же знаешь, мне не трудно. Что ты любишь? Вангера?

— Вагнера. Правильно говорить — Вагнера, — нахожу в себе силы ответить. — Как ты экзамены сдал, если таких простых вещей не знаешь?

— Дерзишь? Да, детка, продолжай, мне это нравится, — Алекс хищно улыбается, вжимает меня в шкафчик, надежно фиксируя, и принимается вылизывать мою шею. Омерзительно до тошноты. Очень хочу врезать ему, но мне тоже не улыбается провести неделю в карцере. Если б там было тепло, сыто и весело, Алекс бы меня уже трахнул. А так ограничивается только ощупыванием и играми с языком.

Меня, как обычно, спасает звонок. Компания резко снимается с места и уносится прочь: им совсем в другой корпус. Я поправляю джинсы и футболку, стягиваю волосы в лохматый хвост и иду на матан. Слюна быстро схватывается на моей шее, и кожу начинает стягивать, а у меня как назло нет влажных салфеток.

— Элис, вы снова опоздали, — математик с укором смотрит на меня поверх очков, но я-то знаю, что он и без них все отлично видит, и сейчас рассматривает меня. Вот он кратко облизнул пересохшие губы и кивнул мне на первую парту: остальные, разумеется, уже заняты, чтобы у меня не осталось выбора. Все хотят смотреть на тау, а не на доску. Как же меня достали их взгляды.

Сажусь за парту, подношу запястье с закрепленным на нем вотчем к панели авторизации, и система выдает приветствие. Приятно общаться с компьютером: ему пофиг, альфа ты, гамма или тау.

— Скоро вступительные экзамены, — тем временем говорит учитель, — так что сегодня у вас тренировочный тест, как вы уже наверняка знаете из расписания. Если закончите раньше положенного, можете быть свободны.

Есть! Тест для меня — не проблема. Мой IQ, к счастью, ничем не уступает внешности. Сейчас по-быстрому отрешаю и свалю отсюда, пока в коридорах никого нет. Этим придуркам на него понадобится больше трех часов, особенно, если они будут пялиться на мою спину, мне же и полутора хватит. Честно говоря, я и за час могу все решить, но затуманенный взгляд учителя отвлекает. Он уже минуту потирает пальцем о кончик языка: хотел, видно, послюнявить, чтобы листочки свои перелистать, и завис, глядя на мою шею. Интересно, сколько человек будет претендовать на мое тело, как только мне исполнится восемнадцать? И как это будет? Они будут присылать мне письма на вотч? Или подарки с записками под дверью оставлять? Или, как Алекс, будут зажимать по всем углам? Претендовать на меня сейчас они не могут: комитет по заботе о несовершеннолетних упрячет их в тюрьму быстро и надолго. Но что будет через два дня?

С тестом справляюсь с легкостью: такой и альфы без труда решат. Учитель некоторое время настоятельно рекомендует мне проверить работу, но я-то знаю, что ему просто хочется продлить удовольствие: он наверняка еще только начал мысленно раздевать меня. Наш математик — человек дотошный. Не удивлюсь, если в своих мечтах он мысленно укладывает снятые с меня вещи в аккуратные стопочки и поправляет невидимые складочки. После моей настойчивой просьбы о сдаче работы он все-таки принимает мой файл и позволяет мне выйти. Свобода.

Вот когда в коридорах так пусто и тихо, я начинаю даже любить нашу академию: тихое гудение старых ламп, пружинящий пластик под ногами, кое-где оторванный и заботливо привинченный обратно. Обшарпанные стены, смешные плакаты — все такое старое, родное. Но задерживаться здесь не стоит: скоро перемена, а мне не хотелось бы встретить еще одного «воздыхателя». Заглядываю в столовую, по-быстрому перехватываю обед, пока здесь пусто. Да, сегодня же пятница! Нужно сходить к старику Рихарду, узнать, как он там и не нужно ли чем помочь.

Рихард — мой «дедушка». Его назначил мне комитет по заботе о несовершеннолетних как старшего товарища. Эту систему создали тридцать лет назад, когда появились на свет первые клоны: их было немного, и никаких школ и яслей, конечно же, тогда еще не было. Несколько людей в возрасте, которые еще помнили, что такое семья, взяли на себя заботу о малышах. Когда дети выросли, а их «приемные родители» постарели, то забота понадобилась уже пожилым людям. Конечно, со временем сформировалась неплохая система образования, но и по сей день к каждому ребенку приставлен свой «дедушка», чтобы молодое поколение гармоничнее развивалось, а пожилым людям обеспечивались забота и внимание.

Рихард довольно стар: ему 86 лет, и свои детство и молодость он провел на Земле. Я люблю бывать у него, хотя в каюте довольно неприятно пахнет: Рихард страдает от саркомы и с большим трудом обслуживает себя. Два раза в день его навещает медбрат, помогает ему ходить в туалет и мыться, меняет простыни, но этого все равно недостаточно. Хирург давно вырезал Рихарду опухоль, а потом у деда случился рецидив, и теперь он почти не встает.

— Привет, — говорю ему, заходя в каюту. Сигналка пиликает приветствием, словив позывной от моего вотча.

— О, Элис, — Рихард разлепляет пересохшие губы и с трудом улыбается мне. — Рад тебя видеть. Как хорошо, что ты здесь. Я тут собрал пару вещей — хотел тебе подарить на совершеннолетие. Загляни в коробку на столе.

— Дед, ты опять ходил по комнате один? Врач же запретил тебе! — сурово смотрю на старика. Потом подхожу к столу и заглядываю в пластиковый ящик для документов: там лежит что-то большое, массивное.

— Часы, — радостно растягивает в улыбке треснувшие губы мой «дедушка» и пытается приподняться на локте. Торопливо помогаю ему, подставляя еще одну подушку. Дед одобрительно кивает и делает мне знак отойти: он знает, что от него неприятно пахнет, и старается не подпускать меня к себе. Прокашлявшись, Рихард продолжает хриплым баритоном:

— Это мне от матери досталось. Они без батареек, механические. Один раз заведешь — всю неделю работают. Правда, пружина ослабла, так что приходится все время подводить. Но это же не главное, верно?

Я осторожно осматриваю антикварную вещь: деревянный корпус, стекло и металл, римские цифры по кругу и затейливая форма стрелок. Выпущены, похоже, еще в двадцатом веке. Настоящее сокровище.

— Слушай, дед, они же бешеных денег стоят, — отодвигаю от себя часы. — Нельзя такими вещами бросаться.

— Ты бери, бери. Я не бросаюсь, а дарю кому надо. Там еще альбом мой семейный лежит. Его тоже себе забери. Там… жена моя, дочка…

Старик отворачивается к стенке. Делаю вид, что разглядываю фотографии, хотя дед сто раз их мне показывал. Рихард не любит, когда люди видят его эмоции. Он военный до кончиков стриженых под машинку волос, и не позволяет себе слабостей.

— Я тебе еще денег немного перевел, — наконец, говорит он, справившись с собой, но все еще не поворачиваясь. — Не наших условных, а нормальных, ковчежных. Ты их не трать попусту…

— Дед, ты что, с ума сошел? — перебиваю его, подходя ближе, но Рихард останавливает меня, выставив руку вперед. Резкое движение вызывает у него сильный кашель. Он с трудом справляется с ним, морщась и прикрывая глаза.

— Еще поучи меня! — грозит мне Рихард, обретя, наконец, способность говорить. Когда он так сводит брови, спорить с ним бесполезно. Сажусь за стол. Сейчас мне будут читать поучительную лекцию. Но Рихард вдруг умолкает и спрашивает:

— Когда тебе восемнадцать-то будет?

— В воскресенье.

— Угу, — кивает. — И куда пойдешь? На работу или дальше учиться?

— Поступать буду в высшую школу.

— Хорошо, — снова кивает он. — Нечего соображалку на всякую ерунду тратить.

Рихард — бета. Но не клон, а образец: его генетический материал давно уже многократно репродуцирован, в том числе и в виде «улучшенных» версий, без предрасположенности к раку. Беты отличаются высоким уровнем IQ, почему он и стал моим воспитателем. Не представляю, о чем можно разговаривать с качками-альфами, коих на базе большинство. Да вообще, почти все жители базы — альфы и беты, людей из серий от гаммы до тау довольно мало, а после тау серий нет совсем: как-то так получилось, что люди-образцы, изначально имевшиеся на базе, были в основном тупыми культуристами, и серия альфа — самая разнообразная. Интеллектуалов-бет намного меньше. Дальше следуют люди со склонностями к музыке, рисованию, воспитанию детей и прочими полезными, но редкими задатками. Тау — самая малочисленная серия. Нас всего три версии: тау-1, тау-2 и тау-3. Чем меньше номер, тем ярче выражен основной признак серии. Мой признак — женственность.

— Слушай, Рихард, — спрашиваю его, поняв, что старик о чем-то задумался, — а что будет, когда мне восемнадцать исполнится? То есть… они начнут меня лапать?

— Нет, ну что ты, — успокоил меня дед. — Просто будут виться вокруг тебя постоянно и надоедать своим вниманием. Цветы будут дарить, сладости. А если и будет кто лапать — вызывай охрану и смело на них жалуйся — ты тау, тебе можно.

— А если меня охрана будет лапать?

— Ну, — старик задумался. — А друзей у тебя нет, что ли?

Пожимаю плечами. Старик вздыхает и продолжает:

— Тогда старайся быть всегда в толпе. Знаю, что ты этого не любишь, но в толпе никто не посмеет тебя тронуть, потому что другие претенденты всегда захотят блеснуть перед тобой своей доблестью и защитить тебя.

— Ну да. А потом попросят отплатить за спасение лаской, — фыркаю.

— Пусть просят сколько угодно — их же никто не звал на помощь. А если и позовешь, поцелуя в щечку на виду у всех и обворожительной улыбки будет вполне достаточно.

Теперь тяжко вздыхаю я. Вряд ли дед по-настоящему понимает, каково это: быть тау. Он-то самый обычный человек, нормальный мужчина. На него даже моя внешность не действует: может, дело в возрасте, а может в том, что он все еще любит свою жену. Так что не буду зря спорить.

Рассматриваю фотографии, развешанные по стенам, вырезки из старых, еще бумажных журналов: повсюду земные пейзажи, города, леса, реки. Дед очень скучает по Земле, и думает, что я чувствую то же самое. Нет, мне, конечно, интересно, что там, внизу, но не более того. И иногда я чувствую стыд, что не разделяю его любви к планете. Моя родина — база «Либерти». Разумеется, как и все здесь, я мечтаю попасть на один из Ковчегов, но Земля меня не привлекает. Впрочем, если бы можно было слетать туда на выходные с друзьями… Мда. С друзьями: Яном, Яном и еще раз Яном. Ах да, еще Яна забыли! Все остальные уже давно перешли из статуса реальных друзей в статус потенциальных ухажеров.

— Чего вздыхаешь? — спрашивает Рихард.

— Я не хочу, — честно говорю ему. — Мне не нравится быть тау.

— Опять за старое, — закатывает глаза дед и откидывается на подушку.

— Да знаю я, — зло сжимаю челюсти так, что гуляют желваки. — Но это мерзко. И все они мерзкие. Если б на тебя так смотрели, ты бы говорил совсем иначе. Мне сегодня Алекс шею вылизывал и за задницу трогал. Знаешь, как противно?

— Нет, не знаю, — честно говорит Рихард. — Но все же… Не осуждай людей за то, что им нравится. Нашу брезгливость и границу между прекрасным и омерзительным определяет наше воспитание. А истины и объективных значений в этом вопросе попросту нет. Вот тебе кажется, что это неправильно, когда генетик-социолог еще до твоей закладки в инкубатор решил, что ты будешь объектом вожделения. А все остальные считают, что ты — произведение искусства, восхищаются тобой и мечтают прикоснуться. Некоторые не отказались бы оказаться на твоем месте.

— Очень немногие, — уточняю я. — А остальные хотят меня трахнуть. Нет. ВСЕ хотят меня трахнуть. Они видят во мне только это тело, дед!

Дергаю себя за волосы, чтобы он увидел, наконец, с кем разговаривает: с самой лучшей версией тау!

— Так найди тех, кто разглядит душу, — парирует дед и уточняет: — Нет. Найди тех, кто сможет увидеть красоту и души, и тела. Это называется гармония.

— Это называется «красивая ложь». Я подстилка, Рихард. Я — хренова высококлассная подстилка. И либо я с этим смирюсь и буду проводить дни и ночи на четвереньках, подставив задницу моему благодетелю, либо так до конца жизни и буду прозябать на низкосортной работе и отбиваться от похотливых орангутангов.

Рихард тихо смеется и заходится кашлем.

— В тебе говорят страх неизвестности и юношеский максимализм, — заявляет он мне. — Успокойся. Просто не глупи, и все будет хорошо. А сейчас, почитай мне, пожалуйста. Я устал.

Я беру с полки последний том «Войны и мира» Л.Н. Толстого, открываю его по закладке и начинаю читать. Рихард слушает, закрыв глаза и сипло дышит, время от времени заходясь кашлем. Старинные часы приятно тикают, бумажные страницы шуршат и пахнут чем-то непонятным, но очень теплым и будто бы знакомым. Прочитав пару десятков страниц, я натыкаюсь на высушенный лист полуистлевшего растения.

— Дед, тут трава какая-то, — говорю ему. — Или лист дерева. Посмотри, а? Дед, ты чего, спишь, что ли? Рихард!

Не отвечает. И больше не сипит. Сглотнув, закрываю книгу. В груди шевелится нервный ком.

— Дед, — снова тихо зову его. Тишина. Подхожу, проверяю пульс — сначала на запястье, потом на шее. Ничего. Опускаюсь на колени. Я впервые вижу, как человек…

— Рихард… Слышишь, ты, мерзавец, не смей уходить! — толкаю его в плечо. — Ты мне еще не все рассказал! Помнишь, ты про свою дочь обещал рассказать? И про ваш старый дом, и про дачу. А еще про собаку. Я про собаку хочу, слышишь, Рихард! Где моя собака, дед, ты же обещал! Не смей уходить, ты обещал, ты обещал, ты… Скотина ты…

Рихард не отвечает. Его здесь нет, есть только странный и чужой объект, отдаленно напоминающий человека. Он внушает мне отвращение. Мышцы отказываются держать меня, и я окончательно опускаюсь на грязный пол. Как больно. Трудно дышать, и в глазах темнеет. Только не плакать, не сметь плакать!

Кто-то трогает меня за плечо, зовет по имени. Всматриваюсь, с трудом различаю медбрата, пришедшего на вечерний осмотр.

— Иди к себе, Элис, — тихо говорит он и осторожно тянет меня за руку. Послушно поднимаюсь и бреду к двери. У самого порога вспоминаю про ящик, возвращаюсь и складываю в него часы, альбом и книгу заодним, стараясь не смотреть в сторону койки, где лежит что-то темное, чужое. Иду в свою каюту. Люди при виде меня замолкают и расступаются: видно, у меня странное выражение на лице. Беру себя в руки, повыше поднимаю голову и прохожу мимо — стремительно, но не слишком быстро, чтобы это не было похоже на бегство. Главное — дойти до своей каюты, не разреветься по пути, не показывать им свою слабость. Взгляды сверлят спину так ощутимо, что даже мутит от этого.

Захожу к себе, ставлю ящик в угол, сажусь на кровать. Но плакать больше не хочется. Внутри гулкая пустота, заполняемая только тиканьем часов в коробке. Сижу и смотрю в одну точку.

— Элис, к тебе можно? — раздается голос Яна. — У тебя дверь открыта.

Он неуверенно переминается на пороге. Раньше он всегда входил без спроса, уверенно проходил к столу и садился на стул задом наперед, принимаясь рассказывать всякую «важную» чушь, но в последние годы стал смущаться, приходя ко мне.

— Рихард умер, — говорю ему. На несколько мгновений в каюте повисает тишина, и вдруг я ни с того ни с сего принимаюсь реветь: неудержимо, навзрыд. Ян подбегает ко мне, обнимает за плечи. Никогда раньше не обнимал. Такое странное ощущение. Но мне это сейчас нужно, мне нужен хоть кто-то, чтобы заполнить эту пустоту! Обхватываю его, утыкаюсь в плечо. Ян гладит меня по спине. Молча. Он не знает, что сказать. Я тоже не знаю, да и не получается. Просто реву, содрогаясь всем телом, и все никак не могу успокоиться. Кажется, у меня истерика.

Откидываюсь назад, прислонившись к стене, закрываю глаза и пытаюсь выровнять дыхание. Вдох: один, два, три, четыре, пять. Выдох. Вдох: один, два…

К моим губам приникает что-то горячее и влажное, по щеке прокатывается чужое возбужденное дыхание. Открываю глаза и возмущенно пытаюсь прервать поцелуй. Но Ян настойчив. Несмотря на маленький рост, он сильнее меня, тем более, когда я сижу, а он нависает сверху. Не могу отбиться. Приходится действовать иначе. Кусаю его за губу — сильно, до крови.

— Ай! — восклицает он и отлетает от меня, прижимая руку ко рту. — Ты чего?

— Хочу спросить у тебя то же самое! — возмущенно поднимаюсь, смотрю на него сверху вниз и тесню к двери. Истерика отпустила, на ее место пришла злость.

— Да я просто… У тебя было такое выражение лица, и ты так… — жалко оправдывается он. — Я думал… я… Элис, не надо, не прогоняй меня! Это случайность, Элис, слышишь? Этого больше не повторится!

— Пошел вон! — рычу я, и Ян, спотыкаясь, спиной вперед покидает мою каюту, запинается о порог, приземляется на задницу посреди коридора у всех на виду, все еще бормоча какие-то оправдания. Захлопываю дверь и запираюсь.

У меня больше нет друзей, Рихард. Как ты посмел бросить меня в такой момент? Меня окружают похотливые твари. Все они желают видеть во мне свою постельную игрушку, и ни один не хочет видеть человека. Даже Ян поддался химии этого неправильного тела. Что они все в нем находят?

Подхожу к зеркалу, высокому и узкому, как моя фигура. Оттуда на меня смотрит странное существо: одновременно жалкое и привлекательное. Оно стройное до худобы, с тонкими чертами лица и прозрачно-голубыми глазами, как у привидения. Длинные волосы взлохмачены, губы припухли, ресницы слиплись от слез, на щеках болезненный румянец. Разумеется, Ян повелся. Кто угодно повелся бы на такое беззащитное создание. Сжимаю кулак и бью по зеркалу. Как же жалко я выгляжу. Просто… тау. Но я не хочу, слышите? Я не хочу быть и не буду вашей подстилкой! Я такой же, как и вы все! Я парень, в конце-то концов, и имею право быть собой!

Глава 2. Алеста

Адрес: Ковчег номер 14, спальная зона 126, уровень 2, апартаменты 2318. Имя: Алеста Гредер. Статус: возраст совершеннолетия не достигнут.

— Я ж тебе говорила, что Санька по мне сохнет, — без умолку трещал енот на кровати — аватарка моей подруги.

— Угу, — промычала я, не особо вслушиваясь в слова: корпела над очередным заданием по черчению. Мне отлично удавались карандашные чертежи на бумаге и вторпластике, но когда дело доходило до 3D-моделирования, мой мозг подвисал даже со всеми вспомогательными осями. Обидно будет, если завалю вступительные только потому, что какая-то там втулка оказалась несимметричной или шпонка не вписалась в паз. На хрена, объясните мне, мы вообще моделируем эти древние детали? Я на скай-дизайнера поступаю, а не на инженера планетных баз. Нам вообще не требуются точные расчеты, наша задача — стильное оформление внешней части космических сооружений. Вот если б мы, как моя мама когда-то, сдавали рисунок и композицию, я бы сразу взяла высший балл. Впрочем, еще не поздно выбрать путь дизайнера одежды. У меня все стены фор-эскизами заклеены, и преподша говорит, хорошо получается. Лучше всего, правда, у меня выходят силуэты людей: лица, фигуры. Особенно мужчин. Маська, когда ко мне в гости приходит, вечно слюнки на них пускает и все просит, чтоб я хоть одного такого сделала в 3D: она бы его снесла в «PlayCompany» и сварганила бы охренительную секс-куклу. Но я с детства не в ладах с 3D. Дайте мне лучше хороший лист бумаги и тушь — минута, и на белом полотне расцветет абрис вашей мечты.

«Слюнявые гомики», — презрительно отзывается о моих творениях Ромка. Я его в ответ называю питекантропом за повышенную волосатость груди и задницы. Он не обижается. Говорит, древние обезьяны выглядят мужественно, а я ничего не понимаю в настоящих мужиках. Забавно, что он ни разу не подумал, что если уж любительница «слюнявых гомиков» с ним встречается, то он явно не «настоящий мужик». Впрочем, не будем обижать хорошего парня, характер у него что надо: не грубит, не обижает, по дому кучу раз помогал. Если б не он, я бы уже разорилась на починке бытовой техники. Хотя в последнее время меня стала конкретно напрягать его волосатость. Особенно эти мерзкие черные кудряшки, которыми покрывается дно душевой кабины всякий раз, как он решает освежиться.

Дверной звонок заставил меня подскочить и спешно отключить телефон: я давно уже предупредила друзей, что не открываю никому без предварительного сообщения, а значит, ко мне снова ломятся коллекторы.

Нет, на самом деле, я никому ничего не должна. Мне вообще только завтра восемнадцать исполнится, и я никак не могу быть кредитным должником. Коллекторы ищут моего отца, но этот гад прячется у своей очередной «маман», альфонс хренов, а мне пойти некуда, вот и приходится делать вид, что никого нет дома. Скоро они его все-таки найдут, и я перестану пить успокоительное после каждого звонка в дверь.

— Алеста, откройте, — раздался электронный голос. Блин, они взломали домофон. — Мы знаем, что вы внутри. Откройте, мы поговорим немного, и все. Иначе вам придется выслушивать нас до вечера. А мы не успокоимся, поверьте. Вы же понимаете, что это наша работа? Мы, как и вы, совершенно не виноваты в том, что ваш отец задолжал кому-то деньги. Давайте поговорим, ведь никто не собирается прямо сейчас описывать ваше имущество. Конечно, если вы хотите, мы можем это устроить, достаточно подать на злостного неплательщика в суд. Пока вы несовершеннолетняя, никто не вправе отобрать вашу жилплощадь, но завтра вам исполнится восемнадцать и… Вы уверены, что не хотите открыть дверь и побеседовать с нами?

Я сглотнула тугой комок. Приехали. Вот она — жизнь в нашем лучшем из миров. Пока ты ребенок, тебя холят и лелеют, а потом детство заканчивается, и тебя выбрасывают на улицу. Интересно, если я попрошу у Ромки убежища на пару лет, как он к этому отнесется? Нет, все-таки придется послушать, что они там скажут.

Я встала и открыла дверь.

— Правильный выбор, — сладко пропел невысокий симпатичный парень и со змеиной грацией прошел в квартиру мимо меня. Сел в кресло, поправив элегантные брюки, закинул ногу на ногу и приглашающим жестом указал мне на диван, положив какие-то бумаги на журнальный столик. Я косо глянула на второго гостя: здоровенного бугая с недельной щетиной. Он пока не заходил, стоял в проеме, загораживая выход, и ждал сигнала от напарника.

— Ну что же вы, присаживайтесь, — елейным голоском пропел коллектор и одарил меня рекламно-белоснежной улыбкой. — Я не кусаюсь.

— Что вы хотели сказать? — спросила я, садясь на диван рядом с ним.

— Для начала давайте уточним ваш статус и некоторые аспекты законодательной сферы, — тут же посерьезнел молодой человек. — Ваш отец задолжал некоему господину Н. крупную сумму, оставив в залог жилплощадь, доставшуюся ему после развода с вашей матерью. Когда пришло время выплатить долг и проценты, выяснилось, что ваш отец не может возместить большую часть суммы. По закону, он должен был лишиться данной… квартиры.

Парень слегка покривился, оглядывая мои небогатые апартаменты. Извини, чувак, не всем жить в хоромах.

— Так как в момент заключения сделки он не подумал о ваших интересах, — коллектор зачем-то мило кивнул мне и улыбнулся, — местное представительство государства вмешалось в ход событий и продлило срок выплаты долга до момента наступления вашего совершеннолетия. То есть, до двадцати четырех ноль ноль сегодняшнего дня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я непроизвольно глянула на часы. Четырнадцать тридцать. Внутри у меня похолодело.

— Так что я пришел предупредить вас, что сегодня ночью эта квартира официально будет считаться собственностью господина Н., и вам следует забрать свои вещи.

— Вы намекали, — я чуть кашлянула, чтобы заставить пересохшее горло произносить слова, — что есть какой-то другой выход.

— Ах, да, — лучезарно улыбнулся парень. — Я совсем забыл сказать. Ваш отец, будучи умным и рассудительным, обратился за кредитом не в банк, а к очень хорошему человеку.

Умный и рассудительный? Болван он и придурок. Если банк не выдает тебе кредит, то на это есть серьезная причина, и нужно идти на работу, а не ввязываться в авантюры, не думая о последствиях.

— И этот хороший человек готов продлить срок кредита и изменить систему его погашения взамен на сотрудничество. Нам стало известно, что вы — очень красивая и молодая девушка. А господин Н. владеет высококлассной сетью развлекательных заведений. Конечно, работа довольно трудная, но вы сможете помогать вашему отцу в выплате кредита.

Парень, ты рехнулся? С какого перепуга я должна вкалывать вместо своего отца, чтобы выплатить его же долги? Да еще и в публичном доме, судя по всему.

— Вот договорчик, если вас это заинтересует. Он пока не заполнен. На последней странице есть телефон и адрес официального сайта. Прочитайте внимательно и позвоните нам, когда надумаете. Только помните, что времени у вас — до полуночи.

— Извините, но меня не интересует работа в сфере развлечений, — я уверенно отодвинула красивый лист с качественной многоцветной печатью. Надо же, потратились на хорошие бумажки, со всеми водяными знаками, электронными чипами и прочей защитной ерундой. С такой бумаженцией законники даже паспорт не спросят, достаточно справки от врача. Даже с визированием фотки возиться не нужно: здесь специально оставлено окошечко с фотобумагой. Нужно только сходить в фотосалон, дать им этот листик, улыбнуться на камеру, и готово: у тебя имеется еще одно удостоверение личности.

— Не торопитесь отказываться, — снова улыбнулся этот гад. У меня от его улыбочек уже начало скулы сводить. — По новому закону, если должника нельзя обнаружить в течение трех месяцев с момента просрочки, ответственность за выплату денежных средств ложится на его родственников, если, конечно, не найдется сам должник. А вы — его единственная родственница. И стоимость этой квартиры куда меньше суммы долга с набежавшими процентами. Так что…

Он сделал неуловимый знак бугаю, тот вошел в квартиру, закрыл дверь и снова застыл в проеме, сложив руки на груди. Мне резко поплохело. Я много раз слышала, что эти гады иногда избивают своих жертв, и всякий раз не находится никаких свидетельств происшествия. Еще бы: герметично закрытая дверь не пропустит наружу ни звука, а записывающей аппаратуры в моей халупе отродясь не было. Эта бледная гадюка может мне все кости переломать, и я не смогу доказать, что не сама это сделала.

Молодой человек элегантно поднялся с кресла и сел на диван рядом со мной, снова обнажив свои идеально ровные и белоснежные зубы.

— Знаете, — начал он с легким придыханием, — вы производите впечатление очень…

Его рука скользнула у меня за спиной, потом забралась под блузку, с трудом нащупала мою плоскую грудь и сжала ее. Пальцы были холодными и немного влажными.

— … умной…

Вторая рука с усилием протиснулась между бедер и пощекотала меня сквозь трусики.

— … сообразительной…

Правая рука принялась пощипывать сосок. Левая — с усилием гладить и вжиматься мне между ног. Я стиснула зубы, все еще надеясь на хороший исход.

— … и самостоятельной девушки. Поверьте…

Он убрал руки, но потом уверенно уронил меня на диван и перекинул через себя мою ногу. Сопротивляться было бесполезно: судя по железной хватке, он один мог легко со мной справиться, а с помощью этого бугая — тем более. И их нисколько не смущала моя слегка пацанская внешность — не за женской красотой явились, а по делу.

— … заключение контракта с господином Н…

Он навис надо мной и принялся совершать откровенные движения бедрами, толкая меня. Но брюки не расстегивал.

— … избавит вас от многих проблем. Вот представьте…

Он перестал толкать меня и отодвинулся, но лишь затем, чтобы обшарить глазами квартиру и дотянуться до антикварной лава-лампы, подаренной мне отцом на день рождения.

— … что мы придем к вам завтра, а долг…

Он огладил лампу, очерчивая ее гладкий, вытянутый силуэт своими холеными пальцами.

— … будет слишком велик для вас…

Он нацелил лампу мне между ног, и я стиснула зубы. Я, конечно, люблю, когда внутри плотно, но не до такой степени.

— … Что же вы будете делать?

И он замолк на целую минуту, двумя пальцами покачивая передо мной лампу и глумливо улыбаясь. Потом улыбка резко сошла с его лица. Он встал, решив, что я дошла до нужной кондиции, поставил лампу на стол, поправил и сложил в портфель свои бумаги, оставив на столе договор с зеленой вязью документа, подлежащего визированию в местном представительстве государства, и пошел к двери. Бугай услужливо распахнул ее перед ним, парень задержался, оглянулся на меня и сказал на прощание:

— Думаю, мы друг друга поняли. Подпишите договор, Алеста. Поверьте, это лучший выход из ситуации.

Дверь за ними захлопнулась. Некоторое время я слушала тишину. Потом сообразила все-таки свести колени. Почему-то казалось, что по всем канонам жанра у меня вот-вот должна была начаться истерика. Но эмоции как будто бы сами испугались и попрятались по углам. Как робот, я приняла сидячее положение, взяла бумаги и принялась их читать.

«Договор. Физическое лицо (многоточие) и физическое лицо (многоточие)… бла-бла-бла… заключают договор о нижеследующем… бла-бла-бла…» Стоп. Почему два физических лица? Разве при найме на работу сторону-наниматель не должна представлять фирма? Это что, работа на «папочку»? Так, читаем дальше: «…беспрекословно выполнять указанный в Приложении 1 спектр работ по требованию нанимателя на период…». То есть, в любое время, как ему это взбредет в голову? Да и вообще, формулировочки какие-то странные местами попадаются. А вы договор найма с договором доминанта и сабмиссива не перепутали? Тут, похоже, даже «стоп-слова» нет или как это у них называется. Ну-ка, гляну я в Приложение 1.

Приложения были оформлены на совсем другой бумаге и, похоже, никак не подшивались к договору. Подозрительно. Так можно что угодно подсунуть вместо изначального приложения. Сейчас-то там числятся какие-то клининговые работы, то бишь это что-то вроде должностной инструкции уборщицы, но что там будет после заключения договора — неизвестно. Вполне возможно, что мне даже заглянуть не дадут: заменят прямо в правительственной канцелярии, заверят госпечатью, и буду я постельной игрушкой для спидозных посетителей этих развлекательных заведений.

«…До окончания действия настоящего Договора подрядчик пребывает в межгалактическом статусе гражданина второго порядка…»

Ну уж нет. Я лучше под эту бледную змеюку лягу или с переломами в больницу попаду. «Гражданин второго порядка». Хха! Существо без документов и прав. Раб, домашний питомец своего хозяина. Кошки и те больше государством защищены. Да уж, в нашем лучшем из миров есть замечательнейшие законы, позволяющие творить все, что захочется. Но не со мной, ребятки, не со мной. Вон, пусть отец такой договорчик подписывает. А я-то думаю: с чего такая щедрость на бумагу?

Я собиралась бросить его в мусорную корзину, но передумала: уж больно редкая вещь, мне такую нигде не достать, связей нет. Да и в договоре ничьи имена не указаны, а фразы очень обтекаемые. Может, пригодится как-нибудь? Вряд ли кто-то из друзей согласится быть «гражданином второго порядка», но ведь всегда есть возможность, что я и правда заведу себе раба-бомжа с одной из заброшенных станций. Отмою его, откормлю, и пусть по дому работает: мне — польза, ему — халявное удостоверение личности, пусть и с ограниченными правами. Если, конечно, у меня будет дом, а не конура возле одного из публичных домов. А чтобы жить в более адекватном месте, нужно скрыться от коллекторов на пару месяцев, пока они не найдут отца. И сделать это нужно до полуночи.

Первым делом я набрала номер Ромки.

— Привет, чем занят?

— Беркер чиню, чего надо? — чуть грубовато откликнулся мой бойфренд: он всегда бесится, когда его отвлекают от работы, так что говорить нужно коротко и по существу.

— Слушай, спрячь меня на пару месяцев, а? Коллекторы папины достали.

— Алеста, ты с ума сошла? У меня дома и так не продохнуть: сестра все никак не хочет переезжать, так теперь еще и мать с отцом на старости лет спятили, решили третьего ребенка завести. Так что ты уж давай, ищи себе другое убежище.

— Ром, мне очень надо, — заволновалась я. — Это вопрос моей безопасности. Они ведь меня и побить могут, ты же понимаешь?

— Тогда тем более не вздумай у нас прятаться. У меня же мама беременная, какие на хрен коллекторы?

— Рома, но если не у тебя, то где мне еще прятаться? — с паникой в голосе вопросила я: вот уж никогда не думала, что в ответственный момент он меня так подведет.

— У тебя что, подружек нет? Все, не мешай, у меня хладагент подтекает.

— Ромка, погоди! Ты же мой бойфренд, ты не можешь меня так бросить!

— Алеста, не путай теплое с мягким. Если тебе секс нужен — это пожалуйста. Меня нисколько не смущает твоя пацанская внешность, ты же знаешь. Если починить чего — это тоже запросто. Но я не подписывался рисковать своей семьей ради спасения твоей тушки.

— Но… но ты же любишь меня, — немеющими губами пролепетала я.

— Я этого никогда не говорил. Ты мне нравишься — это да. С тобой прикольно. Но насчет жилья — это ты к подругам обращайся. Отношения тут совершенно ни при чем.

Короткий щелчок известил меня, что Ромка отключился. И стало у меня одним бойфрендом меньше. В смысле — ни одного не осталось. Если он думает, что я встречалась с ним ради секса — флаг ему в руки, тоже мне мачо. Сдался мне такой любовничек, я лучше и правда подкоплю денег и секс-куклу куплю: они и симпатичнее, и со встроенным вибратором. А если еще побольше вложиться, то и с обучающейся интеллектуальной системой, чтобы общаться можно было. Тогда вообще мужик не нужен.

Но сколько бы я не размышляла о жизни без мужиков, проблема оставалась проблемой: мне некуда пойти. Без особой надежды я обзвонила подруг, но все они были либо слишком молодые, и им родители не позволяли селить у себя беглянок, либо без собственного жилья.

Так, Алеста, не нервничай. Ты уже взрослая, самостоятельная личность, ты сможешь найти выход из ситуации. Обдумаем все по порядку. Первое: мне срочно нужно скрыться от всех. Второе: мне нужно скрыться на пару месяцев и более. Третье… Черт возьми, не помогает!

Я принялась ходить из угла в угол, теребя волосы. Наткнулась на небрежно брошенную сумку. Точно. Нужно хотя бы вещи собрать. Куда бы я ни отправилась, мне все равно понадобится одежда и всякие там принадлежности.

Почти три часа я деловито укладывала дорожную сумку. Конечно, мне бы сейчас поторопиться, но упаковывание вещей успокаивало меня и приводило мысли в порядок. Когда я раздумывала, брать ли с собой термобелье для скафандра, мне пришла в голову гениальная идея: а что если свалить отсюда на моем старом беркере? Он, конечно, не прогулочная яхта, но вполне себе на ходу. Коллекторы не хватятся меня, если я покину ковчег на беркере: куда мне на нем лететь-то, беркеры ни на одну планету приземлиться не могут даже в режиме экстренной посадки, а запас воздуха на них — от силы на пару дней. Но если свалить на старую станцию, где я когда-то чудила с друзьями, то можно залечь и на месяц, и на два, в зависимости от запаса продуктов и кислорода на ней. Станцию давно уже списали, а разгружать остатки не стали в связи с аварийным состоянием объекта. Но неожиданной разгерметизации я боялась куда меньше, чем повторного визита коллекторов. Станция была — сама надежность, мы с друзьями не раз это проверяли. А жители ковчега, тем более такие чистюли как эта бледная гадина, никогда в жизни не сунутся на брошенный объект: они до жути боятся старого доброго X-вируса. Мне тоже следовало бы его бояться: в конце концов, он уничтожил большую часть населения Земли, и из-за него человечество до сих пор не может туда вернуться. Но в детстве мы с ребятами ничего не боялись и облазили все близлежащие «предположительно зараженные объекты», и раз уж я до сих пор жива, значит, вируса на них нет. Сейчас-то я понимаю, какими идиотами мы были. Зато благодаря нашей глупости у меня есть сразу несколько убежищ на выбор.

Это была гениальная идея, и я сразу воспряла духом. Даже потратила еще один драгоценный час и закачала на свой комп пару игрушек, горку фильмов и прочей развлекательной ерунды — чтоб на два месяца хватило.

Уходя, я осмотрелась на прощание и встретила свой взгляд в зеркале: затравленный взгляд лохматого мальчишки. Я всегда гордилась своей необычной внешностью, демонстративно носила одежду в стиле унисекс, делала короткие мужские стрижки и вела себя как парень. А что еще остается человеку, которому так не повезло с лицом и фигурой? Нет, я довольно симпатичная, но… для парня. Стоит мне нанести макияж и надеть платье, как ясразу становлюсь похожей на трансвестита. Ну и ладно. Зато мне на косметику и шмотки тратиться не нужно: надел старые джинсы и любимую футболку и вперед.

Когда я выскользнула из дома, стрелка старинных часов приближалась к десяти. Миновав серию узких коридоров семнадцатого уровня, я выскользнула в обшарпанную за десятилетия обращения гаражную зону.

— Здрасте, дядь Вань, я покататься, — крикнула я сонному старичку-вахтеру. Тот только кивнул, не отрывая взгляда от экрана компьютера, где разворачивалась танковая баталия — игра еще времен начала двадцать первого века.

Беркер был очень старый. Мне потребовались серьезные физические усилия, чтобы сначала открыть, а потом задраить люк. Внутри воняло носками и затхлостью. Буэээ. Похоже, последний раз мы гоняли в нем с ребятами и пили пиво. Вон, даже банки не выбросили.

Не смотря на то, что время поджимало, и я ужасно боялась, что коллекторы уже ищут меня, я все-таки потратила еще пять минут, чтобы выкинуть всю эту дрянь. Кстати, под креслом действительно обнаружились грязные мужские носки. Зато потом беркер порадовал меня деловитым урчанием и функционированием всех основных систем. Только магнитола была сломана. Ну и хрен с ней, у меня есть наушники и вотч, это даже лучше.

Забив в навигатор точку назначения, я потянулась к кнопке запуска, но передумала: а вдруг они считают информацию с системы навигации? Я бы на их месте так и сделала. Придется вручную вести. А я вручную не управляла беркером со времен сдачи экзамена на права. Ну да авось пронесет.

Я развернула машинку носом к шлюзу, запустила механизм отстыковки, и услышала характерный щелчок, а потом беркер качнуло. Хорошо, мы уже на рельсах, и ничего не заело. Да мне везет! Дальше беркер некоторое время катился по рельсам. Потом у меня за спиной опустилась стена воздушного шлюза. Столбик внешнего давления послушно показал, что воздух вокруг машинки выкачивают, но столбик внутреннего давления, к счастью, был на месте. Я выдохнула и убрала руку с кнопки отмены. Мне слабо верилось в возможность разгерметизации на этапе выхода из гаража, скорее уж при стыковке со старой станцией, но чем черт не шутит.

Дальше пришлось вытерпеть несколько неприятных моментов. Сначала мне показалось, что двигатель заглох, но, к счастью, обнаружилось, что это Ромка уже успел покопаться в моей машинке и что-то там починить, отчего она начала урчать, как котенок. Потом я с непривычки неудачно вышла из гаража и чуть не разбилась о чью-то припаркованную снаружи навороченную тачку. А потом на меня навалилось отвратительное чувство невесомости.

Не верьте тем, кто говорит, что это — незабываемое наслаждение. Нет, с незабываемым я согласна, а с наслаждением — нет. Лично меня в невесомости всегда тошнит, а блевотина, парящая вокруг тебя веселыми пузырьками — то еще зрелище. Поборовшись некоторое время с собственным желудком, я все-таки адаптировалась и занялась управлением. Как ни странно, без инструктора это оказалось куда проще. И почему я раньше не додумалась летать самостоятельно? Это ж так легко! Просто вжжж-вжжж. Ой, простите, я нечаянно!

Из динамика донеслась ругань какого-то таксиста, но требовать дожидаться работников ГАИ он не стал: видно, страховку просрочил. Ну и ладно. Не сообщать же ему, что у меня ее вообще нет. Я выдохнула, успокаиваясь, и продолжила свой путь куда аккуратнее.

Когда я вышла из зоны активного движения, то ненадолго включила автопилот и уставилась в экран заднего вида, где сейчас во всю красу предстал мой дом родной — Ковчег номер четырнадцать. Огромная махина, выстроенная из соединенных вместе малых космических баз. Чудовищное переплетение жилых зон, заводских комплексов, развлекательных заведений, дорог, оранжерей, обслуживающих тоннелей и прочей чепухи, изящно задрапированное пластиковыми панелями, дизайнером которых я и собиралась стать. У нас был один из самых красивых и богатых ковчегов со времен Исхода. Наше правительство гордилось запасенными ресурсами, уровнем жизни и прочей завлекаловкой. Не могу сказать, что у нас плохо или хорошо. Нормально у нас, жить можно. Только не таким кретинам, как мой папаша. Если эта свистопляска с кредитом когда-нибудь закончится, я запросто поступлю в университет и буду веселиться уже в студенческой общаге.

Со вздохом я отвела взгляд от заманчивых огоньков и добавила скорость: до заброшенной станции еще лететь и лететь, да и скрыться из зоны видимости не помешает. Почти сразу миновала сигнальную сеть пограничников: на выход она работала без проблем, это на вход требуется паспорт и справка из ближайшего пункта вирусной защиты. Как обычно, уже миновав границу, спохватилась, взяла ли я с собой документы. Но паспорт, к счастью, был в кармане.

Пока автопилот делал свое дело, я успела поесть, посмотреть пару фильмов, позагорать под фильтрованными солнечными лучами и даже поспать. А проснувшись, жутко захотела в туалет. Черт. Ненавижу ходить в туалет в невесомости.

Пробравшись в хвост беркера, я для начала запустила проверку системы. Был на моей памяти уже один случай, когда туалет начал работать в обратную сторону. Не хочу играть в игру «Увернись от бомбочки». Но компьютер показал, что с санузлом все в порядке. Я спустила джинсы, пристегнула сначала ступни, потом бедра, умостившись на маленьком, жутко неудобном унитазе и с омерзением, которое нельзя передать словами, запустила систему. Насос жадно засвистел, втягивая воздух. Расслабиться при таких условиях было нереально, но природа все-таки взяла свое, и унитаз утробно захлюпал водичкой. Беее. По-быстрому приведя себя в порядок и с остервенением обтеревшись влажными салфетками, я выкарабкалась обратно в кабину и обнаружила, что едва не опоздала: автопилот уже отключил двигатели и нервно сигналил, что инерция несет нас в сторону станции, а программа стыковки не задана. Чертыхнувшись, я дала задний ход. Беркер замедлился, но начал куда-то заваливаться. Я защелкала тумблерами, перенастраивая двигатели. Наконец, на экране, заменяющем передний иллюминатор, снова показалась старая станция — аварийная даже на вид: обшарпанная, с недостающими фрагментами, выдранными неудачной стыковкой какого-то крупного корабля. Но я-то знала, что в ней есть целое крыло с полной герметизацией. Обогнув станцию слева, я запустила магнитную стыковку. Беркер прилепился к рельсам, повозился туда-сюда. Что-то дрогнуло, и машинка встала в паз. Потом еще пару секунд система устанавливала связь со станцией, и только после этого удостоила меня полноценной стыковкой. Некоторое время я размышляла: а не оставить ли беркер здесь? Зачем возиться с его погрузкой внутрь, если меня все-таки найдут, и придется быстро сматывать удочки? Впрочем, если меня действительно найдут, далеко я на этом корыте не улечу. А вот светиться черным пузом беркера на фоне бело-серебристой станции — действительно плохая идея. Так что пришлось все-таки мозолиться с погрузкой.

Зато когда я, наконец, выбралась из беркера, то почувствовала волну безграничного счастья. Очень хотелось какого-нибудь пафосного музыкального сопровождения, и я запустила финал девятой симфонии Дворжака. Эта станция была полна детскими воспоминаниями. Здесь я впервые попробовала алкоголь, здесь мы с Ромкой прятались от его родителей, здесь ребята разбирали найденного на свалке андроида, умудрились закачать в него боевую программу от одной из новомодных игрушек, а потом несколько часов прятались по всей станции, пока у монстра не закончился заряд. Короче, полный набор подросткового веселья. Конечно, в одиночестве здесь было не так весело, но вполне можно было перекантоваться некоторое время. А если мне вдруг чего-то не хватит, то неподалеку есть еще одна станция — уже не такая комфортабельная, зато такая же заброшенная.

Я отыскала себе хорошенькую неприметную каютку, перетащила в нее весь найденный запас провизии и баллонов с кислородом для системы воздухоочистки (на всякий случай) и приготовилась вкушать заслуженный отдых.

Глава 3. Театр одного тау

Адрес: Военная база «Либерти», общежитие Верхней академии, этаж 3, каюта 18. Имя: Элис. Генетическая модель: тау-1, улучшенная. Статус: возраст совершеннолетия не достигнут.

Я не спал полночи, пытаясь привести мысли в порядок. Много думал о смерти и о том, что мы оставляем после себя. И конечно, снова думал о своем жизненном выборе. Вчера вечером, умывшись и приняв успокоительное, я решил остановить это безумие, сходить, наконец, к парикмахеру, а потом к пластическому хирургу. Конечно, для операции требуются деньги, но дед же говорил, что он что-то там мне оставил: может, этого хватит. Вечером проверять я не стал, а утром мысли приняли другой оборот.

Что я буду делать, лишившись своей внешности? Наша база весьма небогата. Прожить здесь всю жизнь в статусе обычного работяги — тяжкое испытание. Моя физиология не предназначена для такого труда, такой жизнью я не смогу наслаждаться и просто умру от переутомления через несколько лет. Об этом мне говорил Рихард, это же доказывал консультант-психолог в генетик-центре, где я появился на свет и куда время от времени ходил на регулярные тестирования.

Кроме того, у меня совершенно нет друзей. Вряд ли, когда я изуродую свое лицо, бывшие воздыхатели воспылают желанием стать моими приятелями. Скорее наоборот: начнут относиться с презрением и издеваться. Долго я такого не выдержу. Как бы мне ни хотелось верить в устойчивость моей психики, но кошмар наяву меня однозначно доконает, и никакая мужская гордость мне не поможет. Представляю, насколько жалким будет зрелище, если однажды я сломаюсь и напрошусь в любовники к одному из более успешных коллег: испорченный, сломанный тау, далекий отголосок собственного прошлого. Если мне все-таки суждено стать чьей-то подстилкой, то я предпочел бы, чтобы за это весь наш маленький мир был у моих ног и униженно просил меня обратить на себя хотя бы взгляд.

Нет. Отвратительная мысль. Пойду умоюсь и вытряхну все это из головы.

Звонок в дверь отвлек меня от утреннего моциона. Я посмотрел на экран: за дверью был Ян. В душе проснулись сначала злость и обида, а потом потребность в общении, не желающая мириться с тотальным одиночеством. По некотором размышлении я открыл дверь.

— Вот, — сказал Ян и протянул мне какую-то маленькую коробочку — кажется, старинный носитель информации, что все еще в ходу на Ковчегах. — Хотел извиниться.

— Что это? — спросил я, так и не решив, хочу ли принять Яна обратно в свой мир или нет.

— Эмм… Ну, в общем, — Ян покраснел. — Я понимаю, что вчера повел себя как последний извращенец. Прости, но ты же и сам знаешь, как ты действуешь на людей, а я… Я обычный человек, понимаешь? Не буду врать, когда я слишком близко к тебе, то не могу думать ни о чем, кроме твоего тела. И… и да, иногда я мечтаю о тебе. Я скрывал это много лет, и мне ужасно стыдно… и что сорвался, и что вообще думаю о таком. Но я все равно твой друг! Если ты можешь, прости меня, Элис. Я больше никогда не позволю себе ничего подобного. Я долго искал, что бы такое тебе подарить в знак извинения, чтобы это было достаточно ценно и чтобы у тебя такого еще не было. И решил… в общем, это наверное, довольно глупо… Нет, это совершенно точно была самая дурацкая идея за всю мою жизнь, но… В общем, там контрабандная порнуха.

И он снова протянул мне коробочку, прикусив губы и сжавшись в ожидании реакции. Пару секунд я молчал. Потом хрюкнул. А потом начал неудержимо ржать. Я смеялся так долго и откровенно, что даже слезы побежали. Не знаю, что меня так насмешило, но я смеялся так же сильно, как вчера — ревел. Уже выходящие на занятия ученики оглядывались на меня, как на сумасшедшего.

— Давай сюда, придурок, — наконец, справившись с собой, выдавил я, хватая коробочку у него с руки и вытирая слезы смеха тыльной стороной запястья. — И иди собирайся, а то опоздаем.

Почти три секунды понадобилось Яну, чтобы осознать, что его простили. Он воссиял по нарастающей, как энергосберегающая лампа, радостно что-то ляпнул и помчался в свою каюту. Я засунул подарок в карман, все еще посмеиваясь, снова умылся, наскоро позавтракал, и мы пошли на занятия.

— Ты меня правда простил? — спросил Ян, нервно теребя вотч, когда мы уже сидели на генетике и решали задачки на рецессивные признаки.

— Что-то вроде того, — уклончиво ответил я. Честно говоря, никогда больше не смогу воспринимать Яна нормально, но раз уж принял решение, нужно следовать ему до конца. — Эй, ты там чего опять нарешал? Столько детей одна женщина родить не может.

— Откуда мне знать, сколько детей может родить женщина? Я их никогда не видел, — ответствовал Ян, пока я втихушку правил ему коэффициенты. Ян из серии сигма, тоже немногочисленной. У него замечательно развит родительский инстинкт, он умеет заботиться о людях, но с интеллектуальной деятельностью у него беда. Не то что бы он был слишком глупым, просто не может сосредоточиться на чем-то одном. Зато он очень внимателен в бытовой жизни, обходителен с людьми, и у него хорошо развито чувство времени. По Яну часы проверять можно: минуту он про себя отсчитает с точностью до половины секунды.

— Учителя нужно слушать внимательнее, вот и будешь все знать, — проворчал я, не особенно на него сердясь.

— Извини. Я отвлекся на твою футболку. Тебе бы ее постирать: вон, пятно от кетчупа. Не могу слушать этого зануду, так и хочется оттереть.

Я внимательно осмотрел себя и с трудом заметил маленькое рыже-красное пятнышко. Поскреб, и оно отвалилось. Но бледный след все-таки остался. Яна даже перекосило. Не удивлюсь, если он сейчас предложит мне выйти и застирать футболку. Но нет, Ян стерпел. Только снял у меня с плеча какую-то нитку и поправил выпавшую из хвоста прядь волос. По спине пробежали мурашки от этого прикосновения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ян, — предупредительно понизил голос я.

— Что? — он удивленно захлопал ресницами. Подумал, и до него дошло. — Ой, извини. Я совершенно машинально, без подтекста. Ты же знаешь, меня иногда клинит на опрятности.

И до конца урока он старательно не смотрел в мою сторону. Зато остальные пялились на все сто. Один незнакомый парень — альфа, судя по размерам и форме челюсти — даже пустил слюну. Она стекала у него по подбородку, а он не замечал, приоткрыв рот и неотрывно глядя на меня. Новенький, похоже. Остальные уже научились держать себя в руках в моем присутствии. По крайней мере, отовсюду слышится легкое постукивание по клавишам, а значит, одноклассники все-таки успевают решать задания и пялятся на меня исключительно в перерывах между ними.

— Дай-ка посмотрю, что ты тут нарешал, — говорит учитель, нависая над моим плечом. На его месте я проверил бы задачку Яна, у меня-то с генетикой все хорошо. Во всех смыслах. Но он пришел вовсе не за этим. Ему просто нравилось вот так нависать надо мной, слегка касаясь моих волос небритой щекой, и дышать моим запахом. К счастью, большего он себе не позволял, так что мне пришлось просто потерпеть минутку, и он ушел, не сказав про задачку ни слова.

— Не представляю, как ты это выносишь, — прошептал Ян. — Он на тебя чуть не лег.

— Привык, — я пожал плечами. — Ты еще не видел, как физрук со мной растяжками занимается. Индивидуально.

Ян даже рот открыл, воображая эту картину. Потом его передернуло. Видно, слишком много навоображал.

Когда раздался звонок, я сделал вид, что у меня развязались шнурки на кедах и спрятался под столом. Когда «завязывание шнурков» растянулось на неестественно долгий срок, Ян нахмурился и спросил:

— Элис, ты че там делаешь?

— Жду.

— Чего?

— Пока Алекс пройдет.

— Здесь никого нет, — рассмеялся Ян. — Все давно уже ушли, вылезай.

— Помолчи и сделай вид, что занят уборкой.

Ян пожал плечами и принялся поправлять парты и задвигать стулья. Примерно через минуту дверь класса приоткрылась, и в нее заглянул Алекс, шаря по классу жадным взглядом. Я вжался в парту.

— Молодой человек, вы, похоже, перепутали аудитории, — сказал ему учитель.

— Извините. У меня в младших классах друг учится, — нагло заявил этот хмырь. — Вот я и заглянул. Думал, что он еще здесь. Но я уже ухожу, извините.

Дверь закрылась, и я облегченно выбрался из-под стола.

— Как ты узнал, что он сюда заглянет? — выпучился на меня Ян.

— За расписанием его слежу. А он — за моим. Тоже мне игра в кошки-мышки, — мне ужасно захотелось сплюнуть, но делать это в классе, на глазах учителя, было по крайней мере невежливо. Не говоря уж о том, что неблагоразумно: учитель вполне мог в наказание заставить меня мыть полы. И все это время стоять надо мной и прожигать взглядом мою задницу…

Но стоило мне выйти за дверь, как передо мной, словно по волшебству, возник Алекс, за спиной которого выстроилась вся его команда. Приехали.

— Попался, — улыбнулся мне Алекс. Подошел, оттеснил к стене, положил руку на плечо. Меня передернуло от воспоминаний о холодном, липком языке.

— Ребята, мы на урок опаздываем, — вякнул Ян, но его быстренько вытолкали подальше.

— Так что насчет свидания, а, красавчик? — Алекс взял меня за подбородок.

— Убери руки, — ответил я.

— Убрал, — сказал он. Жадные ладони исчезли с моего плеча и подбородка и материализовались на бедрах. Алекс подошел вплотную, прижавшись ко мне, и принялся лизать мне ухо. Его команда, на которую мне открывался замечательный вид над его плечом, завороженно наблюдала за этим процессом. Разумеется, каждый из них мечтал быть на месте своего предводителя, но они бы не отказались и просто посмотреть на то, как он меня трахнет.

— Алекс, отвали, или я буду кричать, — едва сдерживая бессильную ярость, прошипел я.

— Конечно, — Алекс оторвался от моего уха. — Разумеется, ты будешь кричать, когда я поставлю тебя на колени и буду входить снова и снова. Ты же тау, тебе должно нравиться такое. Так что? Будешь кричать? Давай, я хочу услышать, как ты это делаешь.

Блин, как же от него избавиться? Не заорать же «На помощь!» на самом-то деле. Я оглянулся в поисках выхода, но вокруг была только команда Алекса, пожирающая меня глазами.

— А с чего ты взял, что я буду делать это для тебя? — решил я действовать иначе. А вдруг сработает? — У нас свободное общество и равные права для всех. Кто тебе сказал, что я предназначен тебе? Может, я хочу его.

Я ткнул пальцем в подпевалу-Андрея.

— Или его, — тычок достался еще кому-то из свиты Алекса. — Или его. Чем они хуже тебя?

— Слушай, Ал, а серьезно, чё ты его заставляешь? Пусть сам выбирает, — заявил Андрей. Алекс тут же оторвался от меня. Еще бы, его трон только что покачнулся. Не прошло и минуты, как слаженная команда превратилась в толпу галдящих матросов, пытающихся сместить капитана. Алексу стало не до забав, и мне удалось выскользнуть. Сегодня выкрутился, но дважды этот фокус не пройдет. Сейчас Алекс поставит всех на место, и в следующий раз будет еще настойчивее добиваться меня, а побитые шавки будут ему подпевать.

Потом у нас был урок китайского и две математики. На большой перемене я почти собрался идти к себе в каюту, благо, наш с Яном отсек недалеко от учебных корпусов, но друг остановил меня.

— Ты куда? — спросил он.

— В каюту, обедать, — удивленно ответил я.

— Опять чаем с печеньками давиться собираешься? — Ян упер руки в боки, прям как мой воспитатель из детского сада. Сразу видно сигму. Впрочем, возможно, это подработка оказала на него такое влияние: Ян по вечерам работает в яслях, малышей спать укладывает. Я прямо вижу, как они шалят вокруг него, а он вот такой серьезный стоит в центре, уперев руки в боки, и хмурится. — Ты так желудок испортишь. Пошли в столовую.

— Но там сейчас гора народа, — скривился я. — Ты ведь знаешь, как я это не люблю.

— Ты правда собираешься всю жизнь прятаться? — укорил меня Ян. — Почему бы не заставить твою привлекательность работать на тебя?

— Что-о? — с отвращением протянул я.

— Нет, я ничего дурного не имею в виду, — тут же замахал на меня руками Ян. — Никто тебя не будет трогать. Но ты никогда не пробовал воспользоваться своим положением. Знаешь, я много раз видел, как тот, другой тау из высшей школы просто с улыбкой проходил мимо всей очереди и вставал в самое начало. А ведь он далеко не такой симпатичный, как ты. Попробуй. Это, конечно, неприятно, зато в очереди стоять не нужно. Быстрее поешь, быстрее оттуда уйдешь.

Что-то в его предложении было. Я задумался. Вспомнил огромную, широкую и длинную очередь, в которой порой приходилось стоять по сорок минут. Покусал губу в сомнении и сказал:

— Я не умею.

— Да чего тут уметь-то? — тут же загорелся энтузиазмом Ян. — Просто выпрями спину и улыбнись. Можешь даже на них не смотреть, проходи мимо и улыбайся. Пропустят, как миленькие, еще и рады будут. Ну-ка, дай я чуток…

Ян поправил мою футболку, навесил мне на шею какую-то из своих металлических подвесок, которые он носил, чтобы детки на нее отвлекались и не плакали. Потом сдернул с меня резинку и живописно раскидал волосы по плечам. И все это с тем же выражением на лице, с которым он своим подопечным подгузники менял. Даже смешно. Сигма, он и есть сигма.

— А теперь давай сумку. Прикинусь твоим носильщиком, глядишь, и проскользну вслед за тобой. Пошли.

Он толкнул меня в спину, направляя в сторону столовой. У дверей я остановился и нервно сглотнул. Блин, что я делаю? Но не отступать же теперь. Да и в глубине души интересно, получится ли. Но где-то очень глубоко. Настолько глубоко, что откапывать не хочется.

Вздохнув, я зашел в столовую и оглядел зал и толстую очередь, похожую на гусеницу, что живут у нас в кабинете биологии. По залу ветром пробежали шепотки, в них слышалось мое имя. В мою сторону устремилось более трех сотен взглядов.

— Ну что ты застыл? — зашипел мне в спину Ян. — Улыбнись, спину выпрями и иди.

Я чуть развернул плечи, чувствуя себя на редкость неуютно, и попытался улыбнуться. Щека нервно дрогнула. Не так-то это просто, оказывается, улыбаться, когда тебе этого совершенно не хочется. Неуверенно сделал пару шагов вперед и представил, как это должно выглядеть со стороны: смущенное нечто с дрожащей улыбкой робко крадется по залу. Помотал головой, разозлился на себя, и пошел вперед куда увереннее. Очередь посмотрела на меня недоуменно, когда я не встал в ее конец.

— Куда? — донеслось до меня чье-то возмущенное высказывание. Я обернулся, похлопал ресницами, чувствуя себя дефектным клоном на прогулке, и постарался придать лицу улыбчиво-извиняющееся выражение. Возмущенный альфа подавился новой фразой и непроизвольно улыбнулся мне в ответ. Стараясь сохранить на лице то же выражение, я пошел вдоль толпы, время от времени одаривая улыбкой кого-нибудь, с кем случайно встречался взглядом. Дойдя до начала очереди, я сделал вид, что смущенно потупился, сцепив пальцы рук где-то на уровне пряжки ремня — видел как-то раз такую позу в исполнении старшего тау. Толпа расступилась, как по волшебству. Мне услужливо пододвинули поднос и пропустили к раздаче.

— Уау, — выдохнул за спиной Ян. Мне было стыдно. Дважды стыдно: за то, что влез вне очереди, и за то, КАК это сделал. Но пришлось играть роль до конца. Я слегка откашлялся, потому что в горле у меня от волнения пересохло, и робко сказал:

— Спасибо.

Это слово сработало как оружие массового поражения: люди в толпе выдохнули, расслабились и заулыбались. Ян за спиной от восхищения даже тихонько матюгнулся. А я был готов провалиться под землю — в смысле, под пластик. Нет, не от того, что сказал «Спасибо», а от того, КАК я это сказал. То ли генетическая предрасположенность так сработала, то ли нервное напряжение, но я сказал это ВЫСОКИМ МЕЛОДИЧНЫМ ГОЛОСОМ, которого никогда прежде от себя не слышал.

— Ян, убей меня, пожалуйста, — не разжимая губ, прошептал я, пока повара накладывали мне пышные и аппетитные порции, украшая их всякой ненужной ерундой: заботились, чтоб их всех.

— Сдурел? Да я тащусь от такого способа ходить в столовку! Почему мы раньше до этого не додумались? — восторженно зашептал Ян, стараясь выглядеть моим прислужником, а не другом или, не дай бог, парнем: загрызут же. И так вон подозрительно косятся, но две полупустые сумки на его плечах и отсутствие хоть одной на моих делают свое дело.

Когда мы отошли от раздачи, я оглядел столы, выискивая свободное местечко. На лице у меня все еще держалась маска улыбки, которую я поддерживал скорее машинально и от смущения, чем специально. Но этого оказалось достаточно, чтобы толпа бритых старшекурсников, не сговариваясь, утрамбовалась на длинной скамье, освободив для меня едва ли не полтора метра свободного места.

— Спасибо, — сказал я им. На этот раз все-таки нормальным голосом.

Кушать под их взглядами было довольно неуютно. Раньше, если даже мне и приходилось обедать в столовой, я старался дождаться, пока здесь будет посвободнее, и из-за этого всегда опаздывал на занятия. А сегодня впервые обедал в окружении такой толпы.

— Элис, только давай поизящнее, не как всегда, — прошептал мне приткнувшийся рядом Ян. Я, внутренне настучав ему по башке подносом, взял вилку и отправил в рот небольшую порцию риса. Около тридцати человек, которых в этот момент я видел перед собой, синхронно открыли рты. Как-то раз на уроке биологии мы смотрели фильм, где показывали стадо баранов. Вот они сейчас очень на этих баранов походили. Я прямо слышу многоголосое «Бааа» и «Беее» со всех сторон. С трудом проглотив под этими взглядами одну порцию и набрав на вилку вторую, я словил взгляд Яна: он следил за вилкой, как завороженный. Интересно, эта такая форма гипноза? Я специально медленно поднес вилку ко рту, сомкнул на ней совершенно расслабленные губы и так же медленно вытянул ее обратно. Ложка, которой Ян пытался есть суп, со звоном выпала из его руки и повалилась на пол. Звук был очень громким. Слишком громким для такого шумного помещения. Я отвернулся от Яна, глянул на окружающих и чуть не подавился: они все выглядели так же, как тот слюнявый новичок в кабинете генетики.

Так, спокойно. Я с этим уже сталкивался раньше и мне с этим жить и дальше. Пора уже привыкнуть и перестать обращать внимание.

Сделав себе такое внушение, я продолжил трапезу. Рис в пересохшей глотке застревал, и приходилось довольно часто запивать его водой. Окружающие завороженно наблюдали за каждым глотком, а когда я, перенервничав, чуть пролил воду, и она пробежала у меня по подбородку, один из сидящих напротив парней чуть придвинулся вперед и откровенно облизнулся. Что-то во всем этом было не то чтобы неправильное, но… Это так странно — управлять эмоциями других людей. На секунду я даже ощутил удовлетворение. Какая-то мысль не давала мне покоя. Какое-то очень знакомое ощущение вызывала у меня эта ситуация.

Точно! Это представление. Это просто театральное представление. Я актер, а вокруг меня — не очень умные зрители. Какая простая и вместе с тем гениальная идея. Она сразу уравновесила все мои противоречивые желания. Гораздо легче делать неприятные вещи, если знать, что все это — только фарс. Вот как я буду жить! Я буду играть эту роль, самостоятельно указывая границы спектакля. И пусть они платят мне за мой труд, раз уж моя игра приводит их в такой экстаз.

Осознав это, я искренне улыбнулся своим мыслям и вздохнул свободно. Наблюдавшие за мной люди сделали то же самое. Что, подсели, уроды? Да без проблем, договорились. Вы мне уступаете место и всегда пускаете без очереди, а я взамен буду кушать как тау: красиво и соблазнительно.

Чуть посмеиваясь, я вытянул двумя пальцами из салата кусочек томата и положил на язык, слегка замедлившись и будто бы случайно проведя по губе. Прожевал, наблюдая, как они сглатывают слюну: никому из них и в голову не пришло продолжить трапезу. Облизнулся. Откуда-то сбоку донесся краткий стон. Даже так? Я же над вами издеваюсь, неужели вы этого не видите? Или вы готовы мириться с этим, чтобы хоть как-то насладиться общением с тау? Разумеется. Даже будь я женщиной, в жизни не позволил бы никому из вас себя коснуться. Тупые обезьяны.

Я развлекался так всю перемену. Толпа незаметно собралась вокруг меня в плотное кольцо. Когда я съел все, что было у меня на подносе и даже, заигравшись, стащил с чужого подноса еще один кусочек огурца, кто-то из старшекурсников предложил мне жвачку. Я не стал отказываться — раз они так желают расстаться с контрабандным товаром забесплатно, это их право. Оказывается, мне совершенно не жалко еще разочек показать всем кончик языка, чтобы положить на него две мятные подушечки. Пока я выбирался из-за неудобной скамьи, кто-то уже унес мой поднос. Надеюсь, на мойку, а не к себе в каюту с какой-нибудь нехорошей целью. Я чуть шлепнул Яна по спине, чтобы он отмер. Ян послушно поднялся и побрел за мной, как заколдованный, волоча сумки. У самых дверей я остановился, обернулся и надул пузырь из как раз дошедшей до нужного состояния жвачки. Потом лопнул его, ловко втянул обратно и вышел.

— Ты… ты… — забормотал Ян, хватая воздух ртом, когда мы уже почти дошли до кабинета черчения. — Это было охренительно! Я чуть не кончил прямо там!

— Ой, только давай без подробностей, — я скривился от этого откровения. — Я только что поел.

— Как тебе это удалось? Ты же ненавидишь, когда на тебя смотрят, — радостно мельтешил вокруг меня Ян.

— Я представил, что играю роль, — пояснил я, довольный своей поведенческой находкой. — Помнишь, мы в начальной школе в театральной студии занимались? Ты тогда еще стражника играл.

— Точно! А ты принцессу! — я снова поморщился от этого напоминания и договорил:

— Так вот, я представил, что все это — спектакль, а они просто зрители, которые во все это верят. Или просто хотят верить.

— Круто получилось, — одобрил Ян. — Я даже не понял, что ты играешь. Знаешь, а у тебя талант. Может, тебе в театр податься? Я уверен, они тебя примут, даже несмотря на то, что ты не эпсилон.

— Между прочим, музыкальные задатки у меня получше, чем у некоторых эпсилонов, — возмутился я этим сравнением.

— Это да. Мне нравится, как ты поешь.

Я хотел добавить, что и на альте неплохо играю, но меня остановил учитель черчения:

— Элис, зайди в главный корпус: ректор хотел с тобой поговорить.

— Сейчас? — переспросил я, слегка удивленный этим фактом. Ректора академии я видел несколько раз, но в основном на всяких официальных мероприятиях. Я в чем-то провинился?

— Да, я отпускаю тебя с урока, — ответил учитель. Я забрал у Яна сумку и вышел.

Главный корпус был небольшим, зато относительно новым: здесь регулярно проводились нормальные ремонты в отличие от других помещений, где просто прибивали на место отвалившиеся панели и красили время от времени совсем уже облупившиеся стены. Здесь был даже ковер. Я осторожно ступил на его красную бархатистую поверхность.

— Здравствуйте. Я тау Элис, — сообщил я секретарю, не зная, куда девать руки и нервно теребя ими лямку сумки.

— Вижу, — глянул он на меня поверх очков. Потом нажал на какую-то кнопку и сказал в сторону селектора:

— Товарищ полковник, тау прибыл.

— Пусть войдет, — донеслось из динамика.

Мне махнули рукой, и я осторожно открыл дверь. Потом еще одну, потому что за первой дверью оказался тамбур. Интересно, зачем: чтобы неизвестные террористы, открыв огонь сквозь стену, расстреляли не ректора, а вторую стену? Впрочем, какая разница. Гораздо важнее сейчас, в чем я таком провинился, что меня вызвали к ректору.

Открыв вторую дверь, я очутился в просторном, богато обставленном помещении. Здесь было много всяких антикварных вещей: книги, не виденные мною прежде фарфоровые статуэтки, коллекция фотоаппаратов и даже деревянные грифельные карандаши. Но они неплохо уживались с техническими новинками и современным дизайном. Случайно глянув на рабочий компьютер, я на мгновение онемел: это был тот самый биоком, о котором недавно взахлеб трещала наша сеть. Сразу захотелось подойти и проверить, правда ли он настолько хорош, как болтают. Но я сдержался.

— Нравится? — спросил ректор, проследив за моим взглядом и коснувшись компьютера: тот тут же ожил, отправив на вотч ректора голо-картинку рабочего стола. — Даже в Ковчегах таких нет. В отношении технологий мы всегда будем на шаг впереди. Да и наша система образования творит чудеса. Не поверишь, но в Ковчегах до сих пор ученики выбирают профессии как попало, и ни один генетик не консультирует их. Печально, когда человек тратит свою жизнь, понятия не имея, на что способен.

Я только сейчас обратил внимание на нашего ректора. Он был одет по форме, со всеми нашивками и погонами. Честно говоря, я так до сих пор и не научился их различать, хоть и живу на военной базе. Просто знаю, что он в звании полковника и что это вроде как очень круто, и мне этого достаточно. Ректор спокойно прошелся вдоль шкафа, снял и сложил в нишу свой головной убор, намекая, что разговор будет не официальным.

— Откуда вы знаете о системе образования в Ковчегах? Вы там были? — стараясь поддерживать максимально вежливую интонацию, поинтересовался я.

— Нет, конечно. Я, знаешь ли, не хочу считаться гражданином второго сорта, — укоризненно посмотрел на меня он, заставив смутиться и покраснеть. — Предпочитаю быть нормальным человеком здесь, на базе.

— И все же, откуда вы знаете?

— А ты настырный, — улыбнулся ректор. — Но, думаю, ты и так догадываешься, что не все компьютеры базы отрезаны от мира. Мой компьютер подключен к сети Интернет. Это, конечно, неудобно, ведь я при этом не имею права подключиться к нашей сети, и приходится использовать второй компьютер во избежание хакерских атак. Но зато у меня есть замечательная возможность быть в курсе всех новостей и иногда беседовать с… скажем так, знакомыми. Хочешь что-нибудь узнать о Ковчегах?

— Нет, — немного подумав, решил я. Это было странно — использовать ректорский компьютер ради удовлетворения собственного ребяческого любопытства.

— Да ты присаживайся, в ногах правды нет, — сказал ректор, указав мне на кресло перед столом. Деревянное, с красной тканевой обивкой. Я послушно сел, погрузившись в его мягкие расслабляющие объятия. Обалдеть. Можно мне такое в каюту? Я бы в нем спал.

Ректор тем временем подошел к одному из шкафов, и до меня донеслось звонкое постукивание. Кажется, это был звон стекла. Я слышал его пару раз в фильмах.

И действительно, когда ректор повернулся, в руках у него был металлический поднос, а на нем стояла высокая бутылка и два винных бокала. Из настоящего, мать его, стекла. Я в жизни не держал в руках стеклянной посуды, если не считать бутылки с колой. Видел, конечно, на картинках и даже в магазине как-то раз, но это совсем не то. Желание потрогать диковину было настолько сильным, что воспринималось организмом как зуд.

— Будешь? — предложил ректор, указывая на бутылку.

— Что это? — чуть хрипло спросил я, разглядывая непонятный напиток: темная, тоже стеклянная бутылка, бумажная этикетка — старая и обшарпанная. А это не вредно — пить то, что хранилось, похоже, куда дольше месяца?

— Вино. Просто красное вино с Земли, — улыбнувшись, пояснил ректор.

— Я не знаю, что это. Никогда не пробовал, — честно признался я.

— Разумеется, — ответил он, доставая странное устройство с металлической спиралью. — Ты ведь еще несовершеннолетний, тебе алкоголь не продадут. Впрочем, боюсь, такое вино тебе вообще не удастся где-либо найти, только жалкие пародии на настоящий напиток. Так что я, пожалуй, угощу тебя, не дожидаясь твоего решения, пить или не пить. Незачем задаваться столь глупым вопросом, когда тебе предлагают такие редкости.

И он принялся вкручивать спираль в мягкую пробку. Я впервые находился так близко к ректору и мог его рассмотреть в подробностях. Не смотря на то, что ему было около пятидесяти, он производил впечатление деятельного и серьезного человека. Аккуратная стрижка и особая выправка выдавали в нем военное воспитание. Впрочем, ректор не был одним из тех людей, кто изначально служил на базе. Он родился уже здесь путем прямого клонирования и был единственным выжившим среди первой экспериментальной серии. Но будучи воспитанным высшими чинами базы, тоже проникся особой культурой. Мне всегда нравились люди с таким воспитанием.

Конечно, весь наш быт по сравнению с жизнью на Земле или Ковчегах, был пропитан военным духом: так уж сложилось исторически. Но некоторые из нас были лишь пародией на военных. Я, например, или Ян, или Алекс. Все, что я могу — маршировать на занятиях по стройподготовке. Ну, подшиву еще могу пришить нормально. В остальном я «гражданский», как с презрением отзывается о нас комендант. Да никто с нас этого особо и не требует. Главное, чтобы субординацию соблюдали. Но в некоторых пожилых военных была настоящая стать и что-то такое… Даже не могу объяснить. Особенно сильно это чувствовалось в таких людях как Рихард: даже медленно умирая от саркомы, которая убивала его тело долго и мучительно, он никогда не жаловался и всегда держался с особой гордостью и легким презрением к жизни и тем более смерти. Говорят, в далеком 2043 году, когда база «Либерти» была только создана, сюда отправили исключительно лучших представителей военных структур трех самых крупных государств. Неудивительно, что в них чувствовалась особая культура. Конечно, планировалось, что через десяток лет, когда все вынесенные на орбиту научные комплексы, приписанные к «Либерти» заработают в полную силу, база станет оплотом развития науки во благо всего человечества, но в год создания на базу отправили в основном военных: это был красивый жест трех соперничающих стран, лицемерное обещание более никогда не затевать войны.

Беда случилась в 2044 году. В тот момент военные были заняты обустройством базы и не особо вникали в происходящее на родине. Точнее, информация до них попросту не доходила. Когда на Земле началась паника в связи с атакой вируса, командование решило держаться подальше от событий, ожидая, когда медики найдут лекарство. Но оно так и не было найдено. Военные сидели на базе и беспомощно наблюдали, как вирус лишает их матерей, жен и дочек. Потом был период хаоса. Остатки человечества спешно строили части Ковчегов, окружив уцелевшие участки километровыми полосами выжженной земли и накрыв жилые строения пластиковыми куполами. Затем был всеобщий Исход, паника, перестройка государственных систем, и в результате вокруг Земли остались вращаться двадцать четыре Ковчега с условно единой государственной системой капиталистического строя. Когда все более-менее устаканилось, база «Либерти» подала заявку на вступление в союз. Но им отказали: отсутствие женщин на борту огромного космического строения сыграло с военными злую шутку. Врачи пунктов вирусной защиты отказывались прилетать к ним с массовой проверкой, а в Ковчеги можно было проникнуть только по одному, да и то в статусе гражданина второго порядка, а это практически рабство.

Понятие многоуровневого гражданства ввели почти сразу, как только на одном из Ковчегов, который должен был стать двадцать пятым, обнаружилась вспышка вируса. Правительство приняло решение, что у других Ковчегов должна быть защита от случайного проникновения зараженного человека. Так появилось трехуровневое гражданство.

Гражданин первого порядка — полноправный член общества: совершенно здоровый, проживающий в одном из «чистых» Ковчегов и имеющий удостоверение личности государственного образца. Если гражданин первого порядка покидает Ковчег — чтобы посетить другой Ковчег или другой космический объект — то по возвращении обязан был пройти пропускной контроль в пункте вирусной защиты, включающий в себя полную дезинфекцию, двухдневный карантин и анализ крови на антитела.

Если у человека нет документа установленного образца, в котором указано, что он не является носителем вируса, он считается гражданином третьего порядка и условно опасен для общества. Единственный способ для такого человека проникнуть на один из Ковчегов — напроситься под чей-нибудь контроль и стать гражданином второго порядка.

Гражданин второго порядка должен вместе со своим куратором (читай — хозяином) пройти дезинфекцию, двухнедельный карантин и неоднократную проверку крови на антитела. Только после этого он может попасть на Ковчег. При этом ему полагается регулярно сдавать анализы и запрещено в течение полугода вступать в интимные связи. Ответственность за это несет куратор. У гражданина второго порядка нет и не может быть паспорта: только его куратор имеет на руках документ, удостоверяющий личность подопечного. То есть без разрешения куратора человек не может ни покинуть блок, в котором живет, ни устроиться на работу. Паспорт, как и присвоение статуса гражданина первого порядка, может быть выдан этому человеку только спустя полгода по решению особой комиссии и только С СОГЛАСИЯ КУРАТОРА. Вот таким интересным образом в нашем лучшем из миров и появилось завуалированное красивыми словами заботы о здоровье человечества рабство. А что? «Полноценные» граждане не жалуются, а воплями других можно и пренебречь.

Пока я размышлял и рассматривал ректора, он каким-то образом умудрился вытащить пробку, не разломав ее на части. Потом осторожно наклонил горлышко над бокалом, и из бутылки хлынула жидкость рубинового цвета. Ректор наполнил оба бокала на треть и предложил один мне. Я осторожно взял.

Стекло было холодным, тяжелым и очень гладким на ощупь. Приятное ощущение. Я поднес бокал ближе и ощутил странный запах. Не могу сказать, что он мне понравился, но я определенно раньше не пробовал ничего подобного.

— Я знаю, ты не знаком с культурой распития спиртных напитков, так что должен просветить тебя, что без особой причины их не пьют. Это считается дурным тоном. Так что предлагаю выпить за твое совершеннолетие, которое, как я слышал, наступит через несколько часов.

Ректор поднес свой бокал к моему, аккуратно пристукнул. Раздался очаровательный музыкальный звон. Ректор поднял бокал к губам и немного отпил, подавая мне пример. Я наклонил свой бокал и осторожно попробовал. Прикосновение стекла к губам было восхитительно прохладным, а вкус у напитка оказался странный и вязкий. Даже не с чем сравнить. Я бы не сказал, что приятный, но и ничего особенно противного в нем не было.

— Знаешь, такое вино сейчас практически невозможно достать, — пожаловался ректор, покачивая бокал в руках. — Бурду, которую гонят в нашем винограднике, нельзя и сравнивать. Ты пей, пей. Открытое вино все равно не хранится.

Я послушно отпил еще, потом еще, пока ректор рассуждал о качестве спиртных напитков, в которых я в силу своего возраста ничего непонимал. Честно говоря, до полуночи мне нельзя было пробовать алкоголь, но сомневаюсь, что кто-то посмеет обвинить нашего ректора в нарушении законов. Тут даже ни одной камеры, похоже, нет.

Когда вино в моем бокале закончилось, он подлил еще. Присел на угол массивного стола недалеко от меня и спросил:

— Какие у тебя планы на будущее? Ты ведь собираешься поступать в высшую школу, не так ли?

— Да. Скоро буду сдавать экзамены, — ответил я, снова отпивая из бокала. Я успел привыкнуть ко вкусу напитка, и он уже не казался мне странным. Впрочем, нравиться тоже не начал.

— И как ты оцениваешь свои знания?

— Учителя говорят, мне все легко дается, — я пожал плечами.

— Да, мне в твоем возрасте тоже неплохо давалась учеба, — сказал он, слегка улыбнувшись своим воспоминаниям и задумавшись. Я поставил пустой бокал на стол. Ректор тут же спохватился и наполнил его, хотя я не собирался его об этом просить. Но отказываться было нехорошо: отдавать свою посуду другому человеку — негигиенично, а выливать по всей видимости очень ценный продукт — расточительно. Пришлось снова пригубить. На этот раз я решил пить немного медленнее, чтобы мне не подлили еще раз. Под накатившее на ректора желание рассказать о своем детстве это было очень удобно делать: он все равно не замечал, пью я или нет. Когда в бутылке осталось меньше трети, он задумчиво оценил ее на просвет, а потом поровну поделил между нами, хотя в моем бокале еще было вино. Я снова отпил, размышляя, в чем смысл этого ритуала, но так и не понял. Вино по-прежнему не казалось мне вкусным, и я бы совершенно точно не стал тратить на него деньги. Лучше воды попить, если уж так жажда мучает. Или сока. Очень люблю морковный, жаль, ректор мне не предложил. Было немного неуютно от того, что на меня тратят дорогой продукт, а я даже не в состоянии оценить его по достоинству.

— И все-таки, кем ты хочешь быть после окончания учебы? — снова спросил ректор.

Я задумался. Мысли почему-то замедлились, и я долго формулировал ответ:

— Не могу сказать точно. Пока склоняюсь к генетическим исследованиям и музыке. Если удастся пробиться, конечно.

— Да, я слышал, что у твоей модели есть музыкальные задатки, как у некоторых эпсилонов. При такой внешности, — он качнул прядь моих все еще распущенных волос, — пробиться будет не трудно.

— Я не хочу пользоваться своей внешностью, — уверенно сказал я, чувствуя, что говорить мне почему-то тяжело. В голове разливалась странная легкость и пустота, мышцы же при этом расслабились. — По крайней мере, не в том смысле, в котором мне все советуют.

— Почему? — искренне удивился ректор.

— Противно, — честно ответил я. Ректор улыбнулся, подошел ближе и склонился, разглядывая меня.

— Тебя не обижают другие ребята? — спросил он, коснувшись маленького шрама возле моего уха, оставшегося на память от свидания с каким-то гвоздем в классе начальной школы. После того случая в школе заменили всю мебель.

— Нет, — ответил я, с трудом шевеля языком. Кажется, начинаю понимать, зачем люди пьют алкоголь. Действительно, довольно приятное ощущение расслабленности и спокойствия. Я давно уже не дышал так свободно. Казалось, все неприятные мысли вылетели из моей головы. Я допил остатки вина, отодвинув бокал к центру стола, чтобы ненароком не разбить.

— Знаешь, иногда, чтобы добиться желаемого, не обязательно идти самым долгим и трудным путем, — ректор обошел мое кресло и встал позади, положив руку мне на плечо. — Зачем долго и упорно ползти по карьерной лестнице в том же театре, к примеру? За то время, пока ты добьешься хорошего положения, ты успеешь постареть, и растерять большую часть своего юношеского очарования. Выступать на сцене, не будучи привлекательным, куда труднее.

Ректор снова качнул мои волосы. Они коснулись щеки, и я вздрогнул от неожиданно нахлынувшего удовольствия, млея в этом удобном кресле. Отвечать не хотелось, и я просто слушал его, не особенно вникая в суть.

— Знаешь, Элис, — ректор склонился к моему плечу, — всегда есть люди, которые могут обойти систему и сразу устроить тебя куда нужно. Более того, они обеспечат тебя комфортом и уверенностью в завтрашнем дне. Защитят от тех, кто мешает тебе излишним вниманием. Скажи, ты ведь наверняка хотел бы жить там, где по коридорам не бродят толпы идиотов, мешающих тебе жить?

Зачем он спрашивает? Ответ же очевиден. Я даже не стал отвечать. Почему-то игнорирование вопросов ректора в этот момент не казалось мне вопиющим нарушением порядка. Мир был на своем месте, и я тоже. А вот мысли куда-то расплывались.

— Хочешь, я буду таким человеком для тебя? — спросил ректор, заправив волосы мне за ухо. Пересилив приятную слабость, я повернулся и посмотрел на него. Он стоял, слегка склонившись и мягко улыбался мне, все так же не настаивая на ответе. Седина серебряными иглами поблескивала в его строгой стрижке. Хотелось пощелкать по ней ногтями и проверить, не звенит ли она как стекло.

— Таким как ты нужна особая забота, — сказал он, разглаживая футболку на моем плече, — которую мало кто может обеспечить. Но у меня достаточно средств и связей для этого. Хочешь, я завтра же устрою тебя в театр?

— Так нельзя, — все-таки ответил я. — Сначала я должен получить образование, иначе мои будущие коллеги станут меня ненавидеть.

— Верно. Ты очень сообразительный и расчетливый парень. Впрочем, что еще ждать от тау-1. Вы умны и талантливы, — он провел пальцем по моему лбу, я машинально закрыл глаза и не пожелал открывать их обратно. — Жаль, генетики так редко запускают вашу модель. Между прочим, ты единственный тау-1 в нашей академии. Уже только этим ты можешь гордиться.

— Я не хочу этим гордиться, — возразил я, в то время как тело желало растечься в этом кресле и просто слушать, ничего не делая и не отвечая на вопросы. — Я хочу, чтобы люди ценили то, что я делаю, а не то, чем наградили меня генетики.

— Правильно. Слова, достойные полностью сформировавшейся личности, — сказал он, похлопав меня по руке, вяло распластавшейся по подлокотнику. Наверное, это нехорошо — все еще полулежать в кресле с закрытыми глазами, когда с тобой разговаривает старший по званию. Но он же сам меня напоил этим… как его… вином.

— И ты сможешь всего добиться сам. Нужно лишь немного помочь тебе в этом. Ты даже не представляешь, как я могу облегчить тебе жизнь. Особенно в стенах академии. Если нужно, ты будешь заниматься по особой программе, вдали от одноклассников, мешающих тебе. Я могу назначить лучших учителей и проследить, чтобы тебя готовили по высшему разряду. Я буду твоим покровителем.

Сколько слов. Я их уже все услышал, а смысл разворачивался куда медленнее. Меня, вроде бы, никто ни о чем не спрашивает. Вот и отлично, можно не отвечать. Главное — не заснуть. Пожалуй, выпей я еще полбокала, заснул бы, а так просто приятная расслабленность растекается по всему телу.

— Тебя совершенно точно ждет успех на сцене, — продолжал тем временем ректор все тем же тихим, спокойным голосом. — Я уже вижу толпы поклонников, приносящих подарки к дверям твоего дома. Но ты не бойся, если ты не захочешь, их никто не пустит внутрь. Если нужно, тебя будет сопровождать охрана. Впрочем, думаю, тебя вряд ли интересует общение с внешним миром, так что ты можешь просто заказывать то, что нужно, и курьер будет доставлять все сам. Тебе не будет тесно в твоем новом доме: там достаточно места, чтобы поначалу ты даже заблудился. У тебя будет свой бассейн, тренажерный зал, кинотеатр. Если хочешь, я достану для тебя настоящую скрипку.

— Альт, — поправил я, едва ворочая языком. — Я играю на альте.

— Да, конечно. Это будет альт. Это будет все, что пожелает тау. А я буду иногда приходить к тебе… проведать. Посмотреть, как ты живешь.

«Какая-то чушь», — проплыла в моей голове одинокая мысль, но ее некому было думать.

— Не слишком часто, — продолжил ректор. Его голос звучал где-то совсем близко возле моего уха. — Только иногда. Я буду очень нежен, обещаю.

Я ощутил теплое прикосновение к шее и чужое горячее дыхание. А потом второй раз за сутки меня поцеловали против воли. Расслабленность и бездумность улетучились в один миг. Как я мог допустить это? Почему не очнулся чуть раньше? Нельзя же оттолкнуть и просто выгнать его, как Яна: он мой ректор, и я в его кабинете. Так что пришлось ждать, всем своим видом и нервно сжавшимися мышцами показывая, что не получаю от этого никакого удовольствия. А ректор жадно шарил по мне руками и елозил влажными губами по лицу.

Не выдержав этого, я все-таки посмел оттолкнуть его. Сработало только со второго раза. Ректор отклеился от моих губ и забормотал, все еще держа меня за плечи:

— Я сделаю тебя звездой. Я подарю тебе все, что ты хочешь…

— Нет! — я каким-то чудом вывернулся из его рук и кресла, и отбежал, ошалело оглядываясь в поисках двери.

— Подожди, — он снова схватил меня за руку. — Ты не понимаешь, от чего отказываешься!

— Я понимаю, — ответил я, снимая с себя его руку и вытирая губы запястьем. — Я отказываюсь от легкого пути. Я буду добиваться цели так же, как и все остальные.

— А получится? — прищурился ректор. Я замер. Ректор выпрямился. — Что, если для новой работы твои оценки будут недостаточно высоки? Что, если ты провалишься на экзаменах?

— Я… я хорошо учусь, — пробормотал я, чувствуя себя абсолютно незащищенным перед этим страшным человеком.

— Знаешь, Элис, — продолжил он, наступая на меня и заставляя меня пятиться. — Иногда учителя бывают несправедливы. Иногда в компьютерах случаются сбои, и результаты тестов бывают совсем не такими, какими мы желали бы их видеть. И даже когда мы меняем одну академию на другую, вдруг обнаруживается, что там происходит то же самое. Если нам вообще удается туда поступить. Тебе нужно быть осмотрительнее.

Я уперся лопатками в стену. Ректор подошел вплотную и в упор посмотрел на меня.

— Я оставляю свое предложение в силе, — спокойно сказал он, взял меня за руку и поцеловал костяшки пальцев. — Подумай еще немного. Я уверен, ты примешь правильное решение.

И он, наконец, отпустил меня. Я вылетел в коридор, едва не забыв сумку. Следы его прикосновений кислотой жгли мне кожу. Принять правильное решение? Я уже принял правильное решение. Лучше я десять раз Яна поцелую, лучше разрешу Алексу вылизать меня с головы до ног, чем еще раз войду в этот кабинет!

Я закинул сумку за спину и сломя голову побежал прочь — подальше и от центрального корпуса, и от академии в целом. Мне нужно было проветриться и привести мысли в порядок.

Глава 4. "Заяц" на борту

Адрес: военная база «Либерти», шестой ангар. Имя: Алеста Гредер. Статус: гражданин первого порядка.

Я как раз вышла на новый уровень в любимой игрушке, когда мое внимание привлек какой-то невнятный шорох. Я протерла глаза, прислушалась. Показалось, наверное. Я же в закрытой каюте, откуда здесь посторонние шорохи? Но звук повторился. Судя по тому, что я его отчетливо слышала сквозь изоляцию, он был довольно мощным. Корабль, что ли, какой-то стыкуется?

Я по-быстрому оделась, подбежала к двери и настроила домофон, как я по привычке называла визоры на дверях каюты, на одностороннюю связь. Звук сразу усилился. Неожиданно меня ощутимо тряхнуло и откинуло в сторону. Гравитация словно взбесилась: поменяла направление и усилилась чуть ли не в два раза. Чувствуя себя жирной коровой, я кое-как добралась по накренившемуся полу до древнего компьютера. Опаньки. На нас, оказывается, действует посторонняя тяга. Я тут же отключила местную, заодним разлогинившись и устранив следы своего присутствия в системе: мало ли, куда это меня тянет вместе со всей станцией? Вдруг наш Ковчег все-таки решил ее обеззаразить и присоединить к своей инфраструктуре? Лучше я пока прикинусь валенком. Мда, недолгим был мой отдых. Всего-то сутки повалялась в свое удовольствие.

Грохот и скрип нарастал. Надеюсь, отсек не разгерметизируется от всех этих воздействий извне. Конечно, каюта тоже защищена от перепадов давления, но если от удара лопнет стена, мне это ничем не поможет. Несколько секунд на просмотр воспоминаний всей жизни, и поминай как звали.

«Зато коллекторы отстанут», — промелькнула тупая мысль. Ага, наколлектятся над моим хладным телом, убедятся, что взять больше нечего, и отстанут. Интересно, а трупы людей, выброшенных в открытый космос, можно разобрать на органы?

Тем временем сила гравитации снова начала менять направление. После отключения местной мне пришлось некоторое время выполнять акробатические этюды, пока я стирала следы своего присутствия в системе. А именно, мне пришлось висеть, схватившись одной рукой за вмонтированный в стену стол с компьютерной панелью и зацепившись ногами за спинку привинченной к полу койки, и это все с учетом двойного веса! Потом, когда осталась только чужеродная сила тяжести, стена стала полом. Я скатилась на нее и уселась на дверь, прислушиваясь к звукам из домофона: усиленные динамиками, они были куда ярче и оттого страшнее.

После одного особо звучного визга, с которым, пожалуй, радостный великан мог бы жрать эклеры, направление тяги снова изменилось. К счастью, не резко, и я не впечаталась носом в пол, а вполне изящно на него перешагнула. В принципе, это могло бы показаться мне замечательным аттракционом, если бы на так мутило от игры с гравитацией и если бы меня не пугали эти странные изменения.

Выходить из каюты я побоялась. Датчик давления и температуры показывал, что в коридоре все в порядке, но вдруг именно в тот момент, когда я все-таки решу открыть дверь, произойдет долгожданная разгерметизация? Тем более, что странные звуки хоть и утихли, но не пропали. Они продолжались еще около получаса. А потом я услышала то, что больше всего боялась услышать: человеческие голоса.

— Говорил же тебе — хлам, — донеслось из домофона. Я подключила картинку и увидела двух мужиков. — На таких станциях если что и можно обнаружить, так только запасы кислорода. Ну, может еще консервов немного. При нашем-то уровне развития на хрена нам все это? Маята одна. Да еще и энергии кучу потратили, чтобы эту махину в ангар затащить.

Опаньки. Кто-то все-таки засосал мою станцию внутрь Ковчега. Интересно, это мой Ковчег или нет? Забавно будет оказаться за границей, не проходя вирусный контроль. У-у-у, бойтесь, я потенциально зараженная личность!

Стоп. А почему эти двое разгуливают по станции без скафандров? Они что, не боятся вируса?

— А ты вируса не боишься? — тут же задал интересующий меня вопрос второй человек, оглядывая кают-компанию, в которой они стояли. Он был немного меньше ростом, слегка узкоглазый и говорил по-русски с акцентом. Китаец, видимо. У меня отлегло от сердца: если они боятся вируса, значит, их Ковчег чист.

— Балда, — ответил ему первый. — Нам-то с тобой зачем его бояться? Он только на женщин действует.

— Точно. Я и забыл. Столько лет проработал в отделе связи с двенадцатым Ковчегом, что и сам начал бояться вируса. Им ведь чуть что предложишь, они сразу: «А вирусный контроль пройден?», «А дезинфекция возможна?». Тьфу. И ведь не докажешь никак, что у нас вируса нет. Ладно, давай уже осмотрим тут все по-быстрому и пойдем ужинать. Пусть ребята завтра сами эту махину расколупывают.

Так, что-то мне не понравилась фраза «… не докажешь никак, что у нас вируса нет». С одной стороны похоже, что атмосфера снаружи чиста, и я смело могу открываться. А с другой стороны выходит, что я не на одном из двадцати четырех «чистых» Ковчегов, а вообще на какой-то совершенно левой станции, не состоящей в союзе, и мне не стоит заявлять о себе. Мало ли, какие тут законы. Те, кого наше государство ласково обозвало «гражданами третьего порядка», могут быть серьезно обижены на граждан первого порядка. Не хочу быть бессмысленной жертвой бизнес-политических отношений. Так что я, пожалуй, заблокирую дверь. Пусть думают, что она сломалась. Как я поняла, вскрывать станцию будут только завтра, а сейчас эти двое просто осмотрят ее на всякий случай и сдадут вахту.

Я дождалась, пока они нагуляются по кают-компании и поломают голову над моей волшебной заблокированной дверью. За это время я спешно скидала свои вещи обратно в сумку и встала у двери. Деловитый китаец предложил поковыряться в замке снаружи, но друг его отговорил. Ну и слава великому 3D принтеру, что отговорил: еще замкнули бы сеть, и я бы оказалась в ловушке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Звук их разговора и шагов начал затихать: они удалялись, и явно уже свернули за угол. Я открыла дверь и тихо скользнула следом. Эти двое были так увлечены обсуждением проблемы ужина, что не заметили бы, если б я шла у них прямо за спиной. Они и не предполагали, что затащили себе на борт «зайца», а потому не были настороже. Но я все равно старалась прятаться от них за углами и выступами.

Наконец, они дошли до настежь открытого неизвестно куда шлюза. Судя по тому, что я все еще чем-то дышала, шлюз был открыт не в открытый космос, а в какой-то ангар, хотя снаружи было темно, хоть глаз выколи.

— Эй, Эрик! — заорал один, остановившись на пороге. — Ты чего свет выключил?

— Экономлю, чего-чего, — донесся голос из тьмы. — Ты хоть знаешь, сколько энергии ежедневно потребляет осветительная система одного такого ангара? У вас фонарики есть, дойдете, не заблудитесь.

— Тоже мне забота об общественном благосостоянии, — ответил ему «исследователь» и спрыгнул вниз, в темноту. Судя по уверенности, с которой он это сделал, пол внизу не был усыпан опасными для целостности ног объектами. Рачительный китаец подошел к терминалу и обесточил мою станцию. Потом включил фонарик и тоже спрыгнул.

Я усмехнулась. Безопасность у них — ни к черту. А если б я была био-террористкой? Пусть эти двое и не боятся Х-вируса, но есть ведь и куда похуже болячки, убивающие не только женщин. Я подошла к шлюзу, села на порог, потом перевернулась на него животом, свесив ноги, медленно сползла, повиснув на руках, и спрыгнула в неизвестность. Удар пяток об пол был скорым и неожиданным. Еще более неожиданным был удар сумки по заднице.

— Рэй, ты слышал? — тут же спросил китаец, и луч фонарика заметался по ангару, хаотично выхватывая предметы из окружавшей нас тьмы. Я шустро метнулась за проявившийся во тьме ящик справа от меня.

— Что? — отреагировал неизвестный мне Рэй и тоже зашарил лучом света по ангару.

— Нет, показалось, наверное, — сказал китаец и продолжил свой путь. Рэй тоже не стал искать воображаемую «шумелку».

— Это у меня, наверное, в животе урчит, — заявил Рэй, хлопнув товарища по плечу. — Пошли скорее на ужин, а то я тебя съем.

И они зашагали к слабо освещенному проему впереди. Я поспешила за ними, напуганная внезапной мыслью: а вдруг они сейчас закроют проход и выкачают воздух? Впрочем, бред. Свет выключить — это одно, а воздух-то зачем выкачивать? Что-то я с ума схожу от всех этих передряг.

Двое шли уже по освещенному коридору, а я все никак не решалась войти в него: а вдруг тот, третий, наблюдает за выходом? Кто-то же должен тут дежурить хотя бы условно. А то набегут мародеры: глазом моргнуть не успеешь, как от станции ничего не останется. Даже в самом богатом Ковчеге всегда найдутся такие ушлые личности. Но страх быть запертой в темном пустынном ангаре пересилил страх быть обнаруженной, и я нырнула в коридор.

Двое уже давно скрылись за очередным поворотом, но я не торопилась ускорять шаг: впереди показалась стеклянная будка вахтера. Как я и ожидала, как только его друзья исчезли из вида, он нажал на кнопку, и у меня за спиной герметично закрылась огромная дверь.

Я вжалась в стену. Вахтер пока не заметил меня. Он сидел, закинув ноги на пульт, пил чай из большой кружки и читал новости на мониторе откровенно допотопного вида. Да и вообще, все вокруг выглядело таким старым и обшарпанным, что моя квартира (которой я, впрочем, сутки назад лишилась) казалась королевскими хоромами после увиденного. Повсюду были видны разнообразные заплатки, какие-то грязные потеки. Те стены, которые были покрашены (и кто в наше время вообще красит стены?) словно бы шелушись, покрытые чешуйками, которые так и хотелось пообдирать.

— Эй, парень, ты чего здесь делаешь? — окликнул меня вахтер.

— А… я просто… — забормотала я, совершенно не представляя, что нужно соврать в такой ситуации.

— Иди давай отсюда, не мешай работать, — проворчал вахтер и снова уткнулся в монитор. Я облегченно выдохнула и чуть ли не бегом устремилась вперед, туда, где коридор пересекался еще с одним. На всякий случай решила сворачивать только вправо: в принципе, я хорошо ориентировалась в пространстве, но мало ли. Гораздо проще выбираться из лабиринтов, сворачивая всегда в одну и ту же сторону. Если лабиринт, конечно, не двигается. А то была я как-то в третьем Ковчеге, пошла погулять с друзьями… Если рассказывать кратко, меня, зареванную и напуганную, вернули родителям стражи порядка.

Выбранный мною коридор был явно заброшенным: тут повсюду валялись какие-то железяки, куски древнего пластика. Наш Ковчег такую дрянь даже не перерабатывает, просто прессует вместе и выбрасывает в открытый космос с предупредительным маячком. А эти — хранят. Наверно, из такой вот фигни они и делают заплатки на стены при очередных ремонтах.

Пройдя мимо какого-то куба, состоящего из кое-как сложенных железяк, я случайно зацепилась за торчащую из него пружину. Пару мгновений прыгала на одной ноге, пытаясь удержать равновесие, а потом пружина неожиданно отпустила мои джинсы, и я, не удержавшись, как-то боком полетела вперед, к очередному перекрестку. И тут из-за угла на всей скорости вылетело нечто совершенно ангельского вида. Мы встретились в полете, сбили друг друга с курса, кувыркнулись разок, поменявшись местами, и я ощутила, как приземляюсь задницей на твердый пол, а головой — на живот сбитого мною ангела.

— Ой, прости, — совершенно искренне сказала я девушке, потирающей затылок, которым она приложилась об очередную железяку. — Как голова? Цела?

— Вроде, да, — ответила она довольно низким, но очень мелодичным голосом, и проверила ладонью, не разбит ли затылок в кровь. — А ты как?

— Я нормально, — уверила я ее, продолжая рассматривать незнакомку: это ж надо такую внешность иметь. Прямо как с подиума сошла. Даже зависть берет. А ресницы до чего длинные! И при этом даже не наращенные: я такие вещи хорошо вижу, сама неоднократно себе делала, но они мне — как корове седло. А волосы вообще отпад: ровные, длинные, без секущихся кончиков, судя по всему. Да еще и цвет такой необычный: не темные, не светлые, не серые, не коричневые, а что-то среднее. Под ярким светом ламп кажутся едва ли не блондинистыми, а в тени — чуть ли не черными. И помимо всего этого (будто мало!) контрольным выстрелом в голову — острый взгляд светлых, серо-голубых глаз. Я даже присвистнула. Если в природе все находится в равновесии, то потерянная мною при рождении женственность, похоже, перекочевала к этой девчонке. И теперь я — откровенная пацанка, а она — сногсшибательная красавица. Правда, с грудью у нее такие же проблемы, как и у меня: плоскодонка та еще. Но с ее ростом это не беда: именно таких и берут в модели.

Я поднялась, подала ей руку. Но девушка почему-то проигнорировала мою помощь, поднялась сама и отряхнулась. Обиделась, что ли? Так я же случайно.

— Извини, — на всякий случай повторила я.

— Да ничего, это моя вина, — ответила она. — Бегаю тут, не разбирая дороги, людей сбиваю. Честно говоря, мне стоит сказать тебе спасибо за это столкновение.

— Да? — удивилась я. — Почему?

— Стоило разок удариться головой, чтобы мысли пришли в порядок, — ответила она. — Ты в общагу идешь?

— Эмм, — я задумалась. — Тут такое дело… Если коротко говорить, то я ищу, где бы переночевать. Ты не подскажешь какое-нибудь местечко?

Девушка недоумевающе посмотрела на меня. Что не так-то? Я умудрилась проколоться в первые же пять минут общения?

— Ты из другой академии, что ли? Чего тогда к себе не идешь? До комендантского часа совсем чуть-чуть осталось, тебе стоит поторопиться. Хотя, боюсь, тебе уже при любом раскладе не успеть дойти до своего общежития.

— Вот-вот, — тут же согласилась я. — Не подскажешь, где бы перекантоваться?

— Знаешь, я впервые сталкиваюсь с такими сложностями, — задумалась она, потирая подбородок. Потом зачем-то оглядела меня, приблизилась и принялась внимательно вглядываться мне в глаза. Я тоже посмотрела в ответ: с интересом, но без особого страха. Почему-то, девушка вызывала у меня доверие.

— А ты не будешь меня лапать, если я предложу тебе переночевать у себя? — спросила она.

— Что? — я рассмеялась от этого неожиданного вопроса. — Извини, я такой ерундой не страдаю. Лапаю исключительно своего бойфренда. Которого, кстати, у меня больше нет. Так что я теперь вообще никого не лапаю.

— Обещаешь? — серьезно спросила она меня. Да что у нее за бзик на эту тему? Насиловали ее, что ли?

— Обещаю, — ответила я, и мы пожали друг другу руки.

— Алеста, — представилась я.

— Элис, — ответила она. А ничего так, подходящее имечко.

Мы зашагали в ту сторону, откуда она на меня выскочила. Сначала шли по длинным, захламленным коридорам, время от времени пересекая не менее захламленные ангары. Потом свернули в узкий переулок с обшарпанными дверями.

— Голову пригни, чтоб лицо не видно было, — скомандовала она, когда мы подходили к очередной застекленной будочке и громко сказала:

— Добрый вечер, дядь Вань.

Я хмыкнула. И тут дядя Ваня. Причем такой же дряхлый старичок, и тоже в танчики играет. Но зато никто не обратил внимания, что на территорию неизвестной мне академии проник чужак. Никогда бы не подумала, что можно вот так запросто проникнуть на чужой Ковчег, пусть и не входящий в союз, и разгуливать по нему в свое удовольствие. Дедок, не глядя, покивал в ответ и впустил нас.

Мы еще немного поплутали по коридорам и лестницам и даже один разок прокатились на лифте. Он был ужасен. После таких поездок у людей и появляется страх перед лифтами. Поворот за поворотом, коридор за коридором. И все такое тесное — кошмар клаустрофоба. Потом мы последний раз свернули в какой-то закуток и подошли к двери каюты.

— А почему в коридорах нет никого? — тихо спросила я.

— Так комендантский час же, — шепотом ответила мне девушка. — Ты заходи давай, пока нас не поймали. Дядя Ваня не сдаст, а вот комендант застукать может.

А я и не заметила, когда она успела открыть дверь. Я шмыгнула внутрь, теперь уже целенаправленно осматривая странный замок без кнопочек. Девица машинально махнула возле него запястьем с закрепленным на нем вотчем, и дверь удовлетворенно пискнула, сообщая о полной герметизации каюты и подключении системы автономной вентиляции. Эй, я тоже хочу вот так с вотча все устройства запускать! У нас вотчи не такие навороченные. На них просто приходят сообщения и транслируются звонки. Ну еще можно к компьютеру подключиться, в Интернете посидеть, но это уже немного сложнее.

— Садись, — говорит она мне, показывая на единственный стул. М-да, скудненький интерьерчик. Стол, стул, встроенный шкаф, койка у стены, полка над ней. На станции и то каюты покруче были.

— Слушай, у вас тут все комнаты такие маленькие? — спросила я.

— У меня же индивидуальная каюта, — пояснила Элис. — Кто по двое живет, у того чуть побольше.

Я представила это «чуть побольше». Наверное, на два квадратных метра.

— Зато у меня личный санузел и возможность хотя бы иногда прятаться от назойливого внимания, — пожала плечами она. — Это того стоит. Чай будешь?

— Да, не откажусь.

Элис засуетилась у шкафа: достала и поставила греться чайник, вытащила две кружки, сахар и чайные пакетики, распаковала и высыпала в тарелку какое-то печенье, не то чтобы несъедобное, но явно невкусное. Ладно, не будем обижать хозяйку. Вряд ли она специально решила морить меня голодом. Судя по состоянию ее каюты, да и Ковчега в целом, это лучшее, что она может предложить.

Когда чайник вскипел, и мы налили себе по полной кружке, Элис откинула подушку с кровати и привычно уселась на ее место, оказавшись у боковой части стола. Так вот как они тут гостей принимают. Ну и правильно. Зачем второй стул, если места и так мало?

— Рассказывай, — сказала она, захрустев своей дубовой печенькой и зашвыркав чаем.

— А чего рассказывать-то? И так вроде все понятно, — попыталась я пойти на попятный.

— В моей каюте — посторонний человек, — сказала она. — Если сюда заявится комендант, и я из-за тебя попаду в карцер на три дня, то хочу хотя бы знать, кого укрываю.

— Обещай, что ты меня не сдашь, — попросила я. Теперь пришла очередь Элис фыркать над странной просьбой об обещании. Но она послушно протянула руку:

— Обещаю.

Мы снова скрепили обещание рукопожатием. Я на мгновение засмотрелась на длинную и такую сильную ладонь.

— Ну так рассказывай давай, чего тянешь, — поторопила меня Элис. Я вздохнула, собираясь с мыслями.

— Я с другого Ковчега. Ты только не пугайся, все пучком, я не заразная! — торопливо добавила я. — Честно говоря, я и сама не на шутку испугалась, когда к вам попала. Пряталась на старой станции от коллекторов, которые ищут моего отца и постоянно из-за него пристают ко мне, а тут ваш Ковчег, похоже, решил мою станцию сожрать и переварить на ресурсы. Короче, я и сделать ничего толком не успела, как оказалась внутри. Выхожу из станции — вокруг темнота. Кое-как выбралась за двумя придурками на свет. Охранник меня прогнал, я испугалась, поторопилась и налетела на тебя. Вот такие пироги с котятами: их ешь, они мяукают.

— Прикольно врешь, — оценила Элис. — Ты эпсилон, что ли?

— Чего? — не поняла я. — Ничего я не вру, не надо обзываться.

— Ну да, ну да, — она глотнула чаю. — Ты девочка с Ковчега. Ага.

— Ты мне не веришь, что ли?

— С чего бы? — фыркнула Элис. — Ты если уж врешь, так ври поближе к жизни. Девочкой он прикинулся. Ххе!

— Я понимаю, конечно, что выгляжу не ахти, — я обиженно поправила свою короткую стрижку. — Но не настолько же, чтобы за парня меня принимать. Я такая же девчонка, как и ты.

Элис фыркнула прямо в кружку, фонтаном расплескав чай, и принялась ржать.

— Чего? — снова спросила я, уже откровенно обижаясь на нее, но не вступая в перепалку. Она меня, в конце концов, приютила.

— Ну ты юморист, — наконец, заявила она, отсмеявшись и кое-как вытирая полотенцем последствия чайной катастрофы. — «Такая же девчонка, как и ты». Прикольно. Можно я тебя цитировать буду?

— Да на здоровье. Только я не понимаю, что тут смешного. Я действительно девушка и действительно с Ковчега. А ты что, парень что ли?

— Нет, блин, принцесса? — снова фыркнула Элис. — Кто еще у нас тут может жить, кроме парней, на «Либерти»-то? Тут женщин не было, нет и не будет, сколько бы руководство нам не обещало.

«Либерти»? Что-то я такое слышала. Так это что, правда военная база? Чушь какая. Разве могут быть на военной базе такие проблемы с безопасностью?

— Если ты парень, докажи, — тут же заявила я и торжествующе откинулась на спинку стула.

— Да без проблем. Все равно футболку чаем залил, — ответила мне Элис, встала и принялась стягивать футболку. Вместе со вздымающейся вверх футболкой моя челюсть синхронно опускалась вниз.

— Ну, убедился? — спросил меня этот… парень, кинув футболку в ящик для стирки. — Теперь твоя очередь. Давай, докажи, что ты девочка.

— Я раздеваться не буду, — тут же решительно заявила я, кое-как справившись с культурным шоком: этот парень куда больше женщина, чем настоящие женщины. Даже в повадках, даже в интонациях. Такое чувство, что он учился в школе для настоящих леди. И где в этом мире справедливость, а? Я тоже хочу так плавно двигаться и шикарно выглядеть! Нет, серьезно, кто его воспитывал? Хочу посмотреть на людей, сделавших из парня идеальную женщину.

— Что и требовалось доказать, — сказал он, опускаясь обратно на кровать и берясь за новую печеньку. — Давай, рассказывай настоящую историю.

— Я настоящую и рассказала.

— Что, все еще будешь играть в «девочку с Ковчега»? Это уже не смешно, — он тряхнул гривой, закидывая ее за плечо.

— Но это правда! — возмутилась я.

— Футболку сними, — тут же парировал он.

— Да не буду я перед тобой раздеваться! Если не веришь — на, посмотри мой паспорт.

Я сунула ему под нос документ. Улыбка сползла с лица этого андрогина. Он вертел мою карточку в руках так, и эдак, и даже считал ее вотчем: надо же, их вотчи и на такие штуки способны. Потом вернул мне карточку, откашлялся и сказал, пристально меня разглядывая:

— Ты не похожа на девушку.

— Ты тоже на парня не особо похож, — пожала плечами я. — Думаю, у нас с тобой одинаковые проблемы.

— Сомневаюсь. Но что проблемы у таких как мы всегда есть — с этим согласен. Извини, что смеялся. Я просто не ожидал, что когда-нибудь встречу настоящую девушку.

— Да ничего, я тоже маху дала. Я ведь даже не заподозрила, что ты парень. Так что ты меня тоже прости.

— Будем считать, что мы квиты, — сказал он.

— Ага, — улыбнулась я. — Слушай, а тебя действительно Элис зовут?

— Да.

— Но это ведь женское имя, — возмутилась я.

— И да, и нет, — скривился Элис. — Мне его дали в генетик-центре, где я на свет появился. Я же тау, вот они мне и подыскали подходящее женское имя. А когда я вырос, узнал об этом и решил возмутиться, мне показали статью в старом журнале, и там над фоткой какого-то мужика было написано «Элис Купер». Так что придраться не к чему. Даже если имя не мужское, то хотя бы один мужчина его до меня носил.

— Ну да, где-то я это слышала. Кажись, что-то с музыкой связано.

— Ага, — кивнул Элис. — Только очень древней. То ли конец двадцатого, то ли начало двадцать первого века, я не запомнил. Да и не важно.

— Знаешь, а тебе идет это имя, — подумав, заявила я, еще раз внимательно оглядев его и в очередной раз подивившись странной внешности. Жаль, что мы не можем поменяться. Ему ведь наверняка несладко живется с таким лицом. Если тут одни мужики, то они, наверное, смотрят на него так, будто… Ой, фу, даже думать не хочу. Стоп. А если все эти мужики узнают, что на борту появилась женщина? Мамочка! Я не готова к такой активной сексуальной жизни.

— Слушай, Элис, — я даже подалась к нему, запаниковав. — Ты ведь не…

— … никому не расскажу, — закончил он за меня, прекрасно все поняв. — Я же обещал.

— А я обещала тебя не лапать, — рассмеялась я. — Ты ведь думал, что я парень.

Элис покраснел и отвел взгляд. Завораживающее сюрреалистическое зрелище. Мой мозг еще не понял, красиво это или нет, но я определенно не могу оторвать глаз от этого парня.

— Ладно, пора, пожалуй, укладываться, — сказал он. — У меня сегодня был на редкость богатый на события день. Нужно поспать, чтобы привести мысли в порядок. Тем более, с завтрашнего дня мне стоит быть куда более осторожным и внимательным.

— А что будет завтра? — тут же поинтересовалась я.

— Завтра мне стукнет восемнадцать.

— Правда? — удивилась я. — А мне вчера исполнилось. Так мы, выходит, ровесники. Поздравляю!

— И я тебя, — вяло откликнулся Элис, доставая из шкафа какой-то жуткий матрас.

— А чего так кисло? Завтра ты официально станешь полноправным членом общества.

— Ну да, — еще больше помрачнел Элис. — Со всеми вытекающими из этого последствиями: вонючими и негигиеничными.

— Та же фигня, — сочувственно вздохнула я. — Но это не повод не любить завтрашний день. Он не обязательно будет плохим.

— Хотелось бы верить, — откликнулся Элис и задумчиво встал в узкий промежуток между двумя постелями: койкой и матрасом. Если б он все еще считал меня парнем, то без сомнений указал бы мне на матрас. Но смена гендерных характеристик заставила его изменить приоритеты, и теперь он стоял и думал. В результате с тяжким вздохом взял какое-то полотенце, бросил в изголовье матраса свою сумку и улегся на пол. Я скинула кроссовки и послушно забралась на койку. И как он тут спит? Мне ужасно не хватает моей мягкой, теплой постельки.

— Спокойной ночи, Алеста, — сказал он, щелчком по вотчу выключая свет.

— Спокойной ночи, Элис.

Глава 5. Символ совершеннолетия

Адрес: Военная база «Либерти», общежитие Верхней академии, этаж 3, каюта 18. Имя: Элис. Генетическая модель: тау-1, улучшенная. Статус: гражданин третьего порядка.

Черт бы побрал этот матрас и мою обходительность. Сначала я полночи не мог устроиться. Мне было холодно и неудобно. Потом вроде как уснул, но так отлежал себе все, что поднимаясь, вспомнил весь спектр известных мне ругательств. Судя по состоянию Алесты, она тоже не оценила комфорт моей каюты: поднималась, недовольно морща нос и разминая шею.

Я с интересом посмотрел на нее. Слежавшиеся за ночь жесткие и короткие волосы смешно топорщились, старая растянутая футболка немного съехала с плеча, оголив лямочку — вряд ли от бюстгальтера, скорее от спортивной майки, судя по тому, что я ни вчера, ни сегодня не мог понять, есть ли у нее вообще грудь. Только сейчас до меня по-настоящему дошел тот факт, что я впервые в жизни вижу женщину: не на картинке, не на видео, а прямо перед собой. Если я протяну руку, то смогу коснуться ее. Эта мысль не на шутку взволновала меня.

Звонок в дверь отвлек от размышлений на эту тему. Я подошел, глянул на экран и увидел Яна. Открыл.

— С днем рожденья тебя, с днем рожденья тебя, с днем рождения Элис, с днем рожденья тебя! — фальшиво пропел друг и протянул мне два билета на концерт.

— Ты опять потратился? — спросил я, забирая у него подарок.

— Не обращай внимания, я их уже давно выкупил, — отмахнулся он, перекатываясь с пятки на носок, пока я разглядывал билеты и программку. Моцарт, Вивальди. Сплошная попса, чуток приправленная почему-то Стравинским. Никакой связи, никакой логики. Надеюсь, оркестр хотя бы нормальный, а не как в прошлый раз.

— А это кто? — тем временем спросил Ян, только что заметив моего квартиранта.

— Это Ал… — я замялся, сообразив, что имя Алеста на мужское так же не похоже, как и мое.

— Привет, Аль, — с какой-то странной интонацией в голосе поздоровался Ян. Потом перевел на меня испуганный, недоверчивый и обиженный взгляд и уточнил:

— Он твой парень?

Мне слюна не в то горло попала. Пытаясь прокашляться, я оглянулся на Алесту. Действительно, живописная картина: на разобранной койке с покосившимся матрасом сидело в одеяле помятое и взлохмаченное со сна бесполое нечто и с интересом разглядывало нас.

— Нет, — ответил я, наконец, прокашлявшись. — Это мой знакомый. У него жизненные трудности, так что он сегодня у меня ночевал. Ты же никому не расскажешь?

— Нет, конечно. Я нем как рыба, — с облегчением вздохнул Ян.

— Ты заходи, чаю попьем, — предложил я.

— Я с удовольствием, — улыбнулся он. — Только погоди, я вчера булочек свежих купил. А то знаю я, что ты к чаю всегда предлагаешь. Зубы сломать можно.

— Нормальное затяжное печенье, — пожал плечами я, но друг уже умчался. Пока его не было, я успел убрать билеты в сумку, поставить чайник и посетить санузел. Алеста застелила койку и приготовила кружки, чай и сахар: уже запомнила, где и что лежит. Когда я вышел из ванной, она листала «Войну и мир», а дверной звонок вовсю трезвонил.

— Ты чего не открываешь? Это ж наверняка Ян, — ответил я, пытаясь одновременно отжать волосы полотенцем и отпереть замок.

— А что, на мой вотч твоя дверь тоже сработает?

Действительно. Забыл об этом, надо бы настройки сменить.

— Вы чего так долго не открывали? — подозрительно оглядел нас Ян. Интересно, что он успел навоображать?

— Я замок забыл перенастроить, — ответил я ему. — Ушел в ванную, думал, Аль тебе откроет, а он не смог. Извини.

— Да ничего. Вот булочки и еще одна кружка, — сказал Ян, выкладывая свое богатство на стол. Хорошо, когда у тебя есть подработка: всегда можно позволить себе такие вот приятные мелочи. Я тоже запросто мог бы найти работу, но мне не хотелось лишний раз искушать судьбу и раньше времени вливаться в общество взрослых. Академия платила мне стипендию и выделяла комнату в общежитии, и мне этого было достаточно, чтобы выживать.

— Про кружку это ты вовремя вспомнил, — с улыбкой заметил я. — У меня их всего две.

Я плюнул на просушку волос и бросил полотенце на плечи, потому что эти двое уже оккупировали стол, и я рисковал остаться без чая и без завтрака. Не знаю, почему, но между этими двумя сразу вспыхнуло какое-то болезненное соперничество. Причем Яна-то я понимал, хоть мне и противно было думать на эту тему, а вот Алесту — не очень. Кажется, ей просто не понравился Ян. Вон как она косится на него: подозрительно и с легким оттенком презрения.

— Вы давно знакомы? — спросил ее Ян.

— Со вчерашнего дня, — ответила Алеста.

— А я с ним с рождения вместе, — горделиво заметил Ян. — Мы и в яслях вместе были, и в школе в одном классе оказались.

— Круто, — оценила Алеста деланно восхищенным тоном, но мой сигмоватый друг принял все за чистую монету и продолжил:

— Если б ему одиночную каюту пять лет назад не дали, мы бы и до сих пор жили вместе. Классное было время, да, Эл?

Я был занят сотворением чая и только угукнул в ответ.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Знаешь, какой он миленький был в детстве? — оживился Ян, обретя нового собеседника для любимой беседы «Дети такие лапочки».

— Даже не представляю, — поддержала его Алеста, глянув на меня снизу вверх хитрым взглядом: видно, рассчитывала, что Ян сейчас расскажет, что я и в детстве был на девочку похож. Но как ни странно, в детстве я выглядел так же, как и все остальные — вполне нормальным мальчиком. Некоторые даже посимпатичнее меня были: пухлые, щекастые, с губами бантиком. Это потом уже генетика взяла свое, и я превратился в то, что есть. Так что ничего особенного о моем детском облике Ян ей рассказать не может. Алеста просто не знает, что он обо всех детях говорит «миленький».

— Он был такой важный всегда, напыщенный. Прям аристократ, — заявил Ян. — И если над ним кто смеялся, мог и поколотить. Мне пару раз даже досталось, я это помню. А вообще, у меня много фоток есть смешных с того времени.

Ян активировал экран на вотче. Я напрягся: никогда не задавался вопросом, какие фотографии о нашем детстве он хранит.

— Вот смотри, это Элис Алекса бьет надувной кувалдой, потому что тот не согласился с ним чай понарошку пить. Алекс его стукнул в ответ, и его наказали, ведь он на два года старше был, а Эла и пальцем не тронули. Реву было-о, — Алеста послушно заглянула. Алекс нафотографии казался таким щупленьким и беззащитным. Совсем не такой, как сейчас: тупой качок.

Не помню такого. То-то я думал, у Алекса какая-то детская травма. Оказывается, сам же ее и устроил.

— А вот Эл в розовом платье. Правда, милашка? — продолжил Ян.

Что? Я даже глаза протер, чтобы убедиться, что мне это не мерещится. Почему я этого не помню?

У Алесты задрожали губы: она пыталась сдержать смех, чтобы не обидеть меня.

— Воспитатели его постоянно наряжали, возились с ним, — продолжал Ян. — Он был такой хорошенький. Вот, смотри какой милый бантик.

Я сглотнул. «Милый бантик» мне повязали на короткий и тощий хвостик, и непонятно было, на чем эта здоровенная дура держится.

— Эла вообще воспитатели очень любили, вечно на руки брали. Вот, гляди, как они его целуют в обе щеки. Смотри-смотри, какая у него рожа счастливая, — Алеста уже откровенно подхихикивала, но Яну это нравилось.

Мне стало нехорошо: действительно, два воспитателя-сигмы держали меня на руках и целовали одновременно с двух сторон. Я не помню этого! Откуда взялись эти дурацкие фотографии? Почему Ян мне их раньше не показывал?

— А вот это вообще смешной случай, — заявил Ян, выуживая из вотча еще какую-то фотку. — Эл случайно сделал лужу — не дотерпел — и платьем ее вытирает, пока никто не видит. Это с камеры слежения фотка.

На картинке голый пацаненок лет четырех стоял голой задницей вверх, уставив ее прямо на камеру, и возюкал по полу кружевной тряпкой.

— Удали эту гадость к чертовой матери! — возмутился я. — Где ты это вообще взял?

— В наших ясельках, — удивился Ян. — Я же туда работать устроился, забыл? Там твоих фоток и видео целая коллекция. Ты у них маленькая звезда: единственный тау за всю историю этих яслей.

Так вот кого надо винить за мои странные манеры и другой образ мышления! Все сигмы чокнутые, и Ян не исключение.

— Удали, — уже спокойнее повторил я. — Не смей больше никому показывать. И вообще, давайте чай пить, а то он сейчас остынет.

Я раздал им кружки.

— За твое совершеннолетие, — сказала Алеста, вставая и поднимая кружку с чаем. Я тоже взял свою кружку и стукнул ею о кружку девушки. Ян не понял этого ритуала. Это конечно, нехорошо, но я возгордился: всегда приятно быть более просвещенным, чем другие. Пусть это будет моя маленькая месть ему. Мы с Алестой глотнули чаю, и она подмигнула мне.

Так как мне не оставили места за столом, где на единственный стул по привычке уселся мой друг, пришлось сесть на кровать рядом с девушкой. Было довольно неуютно: нет, не потому, что я сидел слишком близко к ней, а потому что у нас с Алестой был секрет, и я все никак не мог подобрать тему для нейтральной беседы, не связанную с этим секретом и не продолжающую тему моего детства.

— Что он тебе подарил? — спросила она, помогая мне.

— Билеты на концерт симфонической музыки. Мы с Яном каждый год на мой день рождения в театр ходим.

— Да? И что играют? — заинтересованно спросила Алеста, уминая одну из пышных булочек.

— Моцарта, Вивальди.

— Пфф, попса, — заявила она.

— Я тоже так думаю, — обрадовался я, впервые отыскав единомышленника. — А ты что слушаешь?

— Я двадцатый век люблю: Шостаковича, Шнитке. Шёнберга иногда слушаю, но под настроение. Вообще, в двадцатом веке много всяких интересных штук попадается, — с горящими глазами заявила Алеста.

— Ага. Мне там немного Бриттен нравится, — продолжил я. — Но вообще-то девятнадцатый век куда приятнее: Брукнер, Яначек.

— А я еще люблю всякие музыкальные странности того времени: додекафонию, сонористику, пуантилизм. Слышал о таком?

— Спрашиваешь, — возмутился я. — Конечно слышал. А в додекафонии даже сочинять пытался.

— Правда? Покажешь? — тут же оживилась она.

— Никогда, — отрезал я. — Это нужно сжечь к чертовой матери вместе с компом.

— А… вы вообще о чем? — спросил нас Ян. Мы переглянулись и улыбнулись друг другу. Ян совершенно не разбирался в музыке. Он и на концерты-то ходил только со мной за компанию. Говорить с ним о музыке, хотя бы вот так поверхностно трепаться — дохлый номер. Я одарил Алесту голодным взглядом человека, десяток лет прожившего на необитаемом острове. Яну это не понравилось.

— Ты бы сходил, высушил волосы, — предложил он, ища повод отвлечь меня от общения с Алестой.

— Да, точно, — я встал, ловким броском отправил полотенце на крюк в ванной и принялся за поиски вечно теряющейся расчески.

— Так ты эпсилон? — услышал я голос Яна, обращенный к моей гостье.

— Эмм… ну да, — после некоторой паузы ответила она. Надо бы просветить ее насчет серий, а то она запросто может спалиться. — А что, так заметно?

— Ну, ты так много всяких композиторов знаешь… Кому это еще нужно, кроме эпсилонов, — заявил Ян. Я фыркнул, а потом зашуршал вещами, чтобы Ян не услышал, как мне смешно. Ну наконец-то нашел. Надо на расческу маячок поставить. Каждый день одно и то же, вечно теряется.

— Ты играешь или поешь? — продолжил допрос Ян.

— И то, и другое.

— А на чем играешь?

Мне тоже стало интересно, я отвернулся от зеркала и подошел к ним, пытаясь разодрать колтун на затылке.

— На гитаре, — почему-то смутилась Алеста.

— Нормальный инструмент, — подбодрил ее я, борясь с волосами. Девушка улыбнулась мне, потом ее лицо вытянулось, и она возмущенно сказала:

— Ты чего делаешь? С ума сошел?

Алеста соскочила с кровати, подбежала и выдрала у меня из рук расческу.

— А что не так-то? — удивился я.

— Садись, — скомандовала она, указав мне расческой на койку. Я пожал плечами и сел.

— Повернись немного, — велела она. Я чуть развернулся в сторону Яна: тот тоже недоуменно хмурил брови. В этот момент моей щеки коснулись теплые пальцы, собирая еще влажные волосы. Я замер, пораженный внезапно разлившимся по телу приятным ощущением — почти таким же, как от вина. Оно нахлынуло так стремительно, что я не успел даже подумать, плохо это или хорошо. Просто застыл, едва дыша, чувствуя, как меня осторожно касаются ее руки. Столько людей пытались это сделать, и я всегда ненавидел их за это, но на этот раз я был совершенно не против, чтобы ко мне прикасались.

— Нельзя так обращаться с волосами, — вещала она, осторожно разбирая колтуны, пока я нежился в ее руках. — Ты, похоже, вообще никаким бальзамом не пользуешься, да?

— А зачем? — спросил в ответ я.

— Ну как зачем? Как минимум, чтобы легче было расчесывать. Ты посмотри, как они спутались. А ты еще и драл их нещадно. Удивительно, что они все еще не повыпадали, если ты всегда с ними так обращаешься. С таким богатством нужно нежно, аккуратно.

Она, наконец, одолела узлы и провела расческой от корней до самых кончиков. Какое приятное ощущение. Я даже глаза прикрыл, наслаждаясь.

— Мне бы такие! — трещала она у меня за спиной, ворочая моей головой, как ей было удобно. Я позволял ей: мне нравились прикосновения теплых рук. Я был готов запеть от удовольствия. Но все когда-нибудь заканчивается.

— Готово, — сказала она, легко хлопнув меня по плечам. Я открыл глаза и встретился взглядом с совершенно ошарашенным Яном. Вот черт, он же не знает, что Аль — девушка! Для него это все выглядело так, словно мы… М-да. Но что сделано, то сделано, и я нисколько не жалею. Более того, я, пожалуй, чуть позже еще раз подойду к ней с расческой. В конце концов, у меня сегодня день рождения. Не откажет ведь она мне в такой малости?

Я поймал себя на мысли, что становлюсь на путь Алекса. Надо держать себя в руках, а то, того и гляди, начну ее к стенке прижимать. Не хочу быть таким, как эти гады. Ни быть таким, ни быть с такими.

— Знаешь, Элис, я, пожалуй, пойду, — говорит Ян. Обиделся. Надеюсь, он не ждет, что я обниму его и начну доказывать, что он — единственный мужчина в моей жизни. Брр. — Ты, давай, не задерживайся, а то опоздаем. Через полчасика снова зайду, так что будь готов.

Стоило ему подойти к двери, как раздался звонок. Я удивился: кого в такую рань принесло по мою душу? Открыл дверь, и в комнату вошел комендант. Оглядел нас троих, покосился на чайные кружки и спросил:

— Уже отмечаете?

— Просто завтракаем, — осторожно поправил я его. Я не особенно любил коменданта. Он был довольно ушлым человеком. О таких говорят «себе на уме». Но работу свою очень любил и ревностно относился к соблюдению устава общежития. К тому же он был одним из немногих, кого совершенно не трогала моя внешность. Говорят, он вообще был противником однополых отношений, и всегда выделял одиночные каюты всем, кто хоть немного, по его мнению, напоминал девушку. И я ему был за это благодарен.

— Ребят, выйдите на минутку, у меня разговор к Элису, — сказал комендант, посмотрев на Яна и Алесту. На Алесте взгляд его задержался, и я запоздало спохватился, что ее лицо ему не знакомо. Что, если он решит разобраться, как это Алеста в такую рань оказалась в чужом общежитии, и просмотрит записи камер наблюдения? Но, вроде, пронесло. Хотя он внимательно проводил взглядом проходящую мимо него Алесту, а потом герметично закрыл дверь.

- Так что вы хотели? — сразу перешел к делу я.

— Тут такое дело, — комендант покусал губу, хмуря брови. — Ты ведь теперь совершеннолетний, да?

— Ну да, и что? — спросил я, слегка напрягшись. Мало ли, что о нем говорят. Может, он уже сменил свои предпочтения, и теперь пришел просить моей руки и задницы? А мы в герметично закрытой каюте без камер слежения.

— Да вот, хотел тебе предложить взаимный обмен, — начал комендант. — Я тут с друзьями поспорил кое о чем, а потом понял, что дело куда труднее, чем мне казалось. Довольно неприятно, знаешь ли, проигрывать.

— А я при чем?

— Ты-то? Ты, а точнее такие, как ты — тау — были предметом нашего спора. Да чего я хожу вокруг да около? — он одернул сам себя. — Короче, ты не мог бы сходить со мной на свидание?

Я не сумел скрыть отвращения.

— Погоди отказываться, — замахал на меня руками комендант. — Это будет не настоящее свидание. Просто сходишь со мной в клуб, я угощу тебя чем-нибудь. Никакого продолжения, зуб даю. Просто так уж получилось: поспорил, что тау пойдет со мной на свидание. Ну так как?

— А что взамен? — спросил я. Идти на свидание, пусть и фиктивное, мне не хотелось, но если меня и правда никто не тронет…

— Да что хочешь! Но в разумных пределах, — сразу уточнил он. — Могу деньгами отдать или вещами какими-нибудь. Ну, еще могу по мелочи поправить какие-нибудь записи… административные… Ты же знаешь, у меня связей много. Так ты согласен?

— Неужто выигрыш в споре такой большой?

— Не в выигрыше дело, — ответил комендант. — Тут вопрос в уважении и чести.

— Тогда я подумаю, — сказал я, действительно задумавшись. Комендант из тех людей, у которых слово с делом не расходится, так что работка была не такая уж отвратительная, если он пообещал, что «продолжения» не будет. — Сообщу вам на днях.

— Хорошо, — он явно обрадовался, не получив сразу категоричного отказа. — Ты только не тяни, у меня до крайнего срока неделя осталась.

Комендант махнул рукой, открывая замок, сделал шаг и застыл, разглядывая Алесту. Я занервничал, она — тоже. А комендант тем временем склонился к ее лицу, заставив Алесту прижаться к стене.

— А еще могу не подавать рапорт, что у нас чужие в общежитии ночуют, — добавил он, подмигнул мне и зашагал по коридору, насвистывая. Ушлый мужик.

— Ладно, заходи давай, мне на концерт пора собираться, — сказал я.

— А что, у вас концерты всегда так рано начинаются? — спросила Алеста, входя и закрывая за собой дверь: Ян уже ушел.

— Ну почему же, есть и вечерние. Просто вечером в академии строевая подготовка: считается, что это важно для формирования чувства единства и бла-бла-бла. Никогда в это не вникал. На самом деле, мне кажется, что они просто таким образом не дают ученикам по выходным разбредаться: хочешь не хочешь, а вечером надо быть на стройподготовке — бодрым, умытым и в форме.

— Понятно, — ответила Алеста, разглядывая меня. Потом снова потянулась рукой к моей голове. — Какие у тебя все-таки офигенные волосы. Да ты вообще шикарно выглядишь! Я бы с тобой поменялась внешностью.

«Я бы тоже», — подумал я, млея от прикосновения.

— А можно я тебя накрашу? — тут же спросила она.

— Нет! — резко ответил я, приходя в себя. Только этого мне еще не хватало. Что-то я слишком расслабился. Пойду кружки вымою, что ли.

— Жаль, — протянула она, провожая меня взглядом. — Слушай, Элис!

Она подскочила ко мне сзади, хлопнув по спине ладонью. Я чуть кружку не разбил об раковину: не привык, чтобы со мной так обращались.

— Мы так и не решили, что мне теперь делать, — напомнила она. — Я же не могу здесь остаться, ты ведь это понимаешь?

Я понимал. Куда лучше, чем кто бы то ни было. Единственная девушка на базе, полной изнывающих от тоски по чужому телу военных — что может быть отвратительнее и опаснее?

— Отсюда можно как-то улететь? — спросила она. — Может, найдется достаточно мощный беркер, чтобы добраться до какой-нибудь станции, а? Или может, нам удастся добыть мой беркер?

Я задумался. Если на той станции остался какой-то транспорт, и он на ходу, то его наверняка оттащили в один из гаражей. Но в какой?

— А у тебя какой беркер? Хороший или хлам? — уточнил я.

— Как сказать, — задумалась Алеста. — Я всегда считала, что древняя развалюха. Но глядя на вашу базу, думаю, что он еще очень даже ничего.

— Тогда я даже не знаю, — я потер подбородок. — Если б он был хорошим, его бы отогнали в гараж к кому-нибудь из крупных чинов. Если полная развалюха, тогда там же и оставили бы: возле ангара тоже гаражи есть. А вот средненький беркер мог откочевать куда угодно. Нужно как-то добыть информацию. Только давай не сегодня, а? У меня все-таки день рождения, мы с Яном собирались немного погулять. Ты не против тут задержаться?

— Точно, день рождения! А я тебе ничего не подарила даже, — спохватилась она. — Что ты хотел бы? Может, у меня в сумке найдется что-нибудь интересное.

— Зачем? — улыбнулся я: это было как-то по-детски.

— Ну как зачем? Это же все-таки совершеннолетие. Я обязательно должна тебе что-нибудь подарить. Что-то такое, что запомнится. Своеобразный символ, понимаешь?

— Считай, что уже подарила: лучшего подарка, чем встретить на нашей базе настоящую девушку из плоти и крови, и быть не может, — еще шире улыбнулся я. Она ведь наверняка не может представить, насколько это экстраординарное событие: здесь никогда не было ни одной женщины даже в то время, когда о вирусе еще никто не знал.

— Точно, — успокоилась она, улыбнувшись мне. Я пошел к шкафу за рубашкой: не идти же на концерт в помятой футболке.

— Элис, а хочешь, я тебя поцелую? — услышал я и замер, застигнутый врасплох этим предложением. Оглянулся на Алесту: она смущенно сцепила руки за спиной, улыбаясь и глядя на меня снизу вверх. Нужно было что-то ответить, но, честно говоря, я пребывал в заторможенном состоянии. Тело без предупреждения оцепенело, в голове вспыхнули радужные обрывки каких-то фантазий. На моей шее все еще горели прикосновения ее рук, и мне очень хотелось еще раз окунуться в это облако нежности. Нет, я уже пребывал в нем, хоть она меня еще и не коснулась. Так и не дождавшись ответа, Алеста подошла ко мне, обхватила за шею и потянулась к моему лицу. Я не управлял собой, тело само склонилось к ней.

Прикосновение ее губ было упоительным. Никогда бы не подумал, что можно ТАК чем-то наслаждаться. Я осторожно коснулся ее языком, и мне это позволили. По телу растекалось пламя. Тело ликовало и пылало. Сердце колотилось так, что в ушах загудело, а легкие словно сошли с ума: я дышал и задыхался одновременно. Запустил пальцы в ее смешные короткие волосы, другой рукой прижал ее к себе: тонкую, гибкую. Услышал сбивчивое дыхание, притянул еще ближе, прижимаясь всем телом. Жадно ловил ее губы снова и снова, наверное, целую вечность. Ее руки запутались в моих волосах, стягивая их и рассылая по телу волны мурашек и маленьких судорог. Я тонул в ней, одурманенный умопомрачительным ощущением. Какая она горячая, какая потрясающе нежная. Оттолкни меня, Алеста. Останови меня. Мое тело сошло с ума. Я не могу сам отказаться от тебя. Я сейчас просто задохнусь, опьяненный тобой.

Резкий звонок заставил нас обоих вздрогнуть. На миг мы встретились взглядами. Я так и не понял, что было в этом взгляде, но атмосфера стремительно менялась, и нужно было срочно вернуться в свое обычное состояние. Если я сейчас не остановлю это, буду ненавидеть себя за слабость. Не хочу быть таким, как эти ублюдки.

Я взял себя в руки, отпустил ее и пошел к двери. Практически ударил по замку, чтобы заткнуть уже этот надоедливый звонок.

— Так ты идешь или нет? — тут же раздался немного сердитый голос Яна. Я посмотрел на него, не видя ничего перед собой и пребывая в прострации. — Эй, Элис, ты в порядке?

— Я? Да, в порядке. Пойдем, — я вышел из каюты, все еще ничего не соображая.

— А ты билеты взял? — тут же поинтересовался Ян.

— Точно. Билеты, — я развернулся, вошел обратно и взял сумку. Алеста стояла у стола, спиной к нам.

— Аль, мы вернемся после обеда, — с трудом разбудив в себе способность членораздельно изъясняться и мыслить, сказал я ей. — Ты побудь тут, в общем… Замок я сейчас настрою, но ты лучше не выходи никуда. Если придет кто, скажи, что ты у меня в гостях, а я вышел за… за печеньем. Если надо, пей чай, не стесняйся. В общем, будь как дома.

Алеста не ответила, но покивала, чуть развернувшись ко мне. Я перенастроил замок на сигнал всех находящихся внутри вотчей и вышел, покачиваясь от все еще не отпустившей меня слабости. Ведите меня на концерт. Я готов слушать Вивальди. Я готов слушать даже Моцарта с его пошловатой простотой, так заманчиво увлекающей в царство слащавых иллюзий. Более того, в моей голове уже играет скрипичный квартет со старых земных записей, расстилается легкий аромат канифоли, а перед глазами виртуозно движется старенький, но надежный смычок. Всегда считал, что единственное толковое применение для моих волос — сделать их частью смычка. Но теперь отращу ниже пояса и всякий раз, как они будут касаться моей щеки, буду вспоминать руки Алесты. Алеста — даже имя ее звучит, как легкий удар по райду со звенящим послевкусием. Где уже эта чертова музыка? Я хочу ее услышать.

— Ты точно не болен? — уточнил Ян, едва успевая идти за мной следом.

— Не знаю. Может, и болен, — ответил я, радостно тряхнув головой. — Но мне нравится.

Глава 6. Особо опасный дельта

Адрес: военная база «Либерти», общежитие Верхней академии, этаж 3, каюта 18. Имя: Алеста Гредер. Статус: гражданин первого порядка.

Кто-нибудь, скажите мне, что это только что было? Я чуть не запрыгнула на него. Если б не его друг, этот странный Ян, даже не знаю, чем бы этот поцелуй закончился. Не ожидала от себя такой реакции. Но он был так искренен и так горяч… Вот что значит восемнадцать лет не видеть женщин. В одном поцелуе выплеснул все накопившееся в нем желание. Нет, серьезно, бедный парень. Не знаю, как насчет других обитателей этой базы, но этого мне реально жалко. Может, его с собой забрать? Точно! Я же так и не выбросила тот договор, сложила в сумку. Интересно, как Элис отнесется к предложению стать гражданином второго порядка под моим кураторством? Правда, у меня больше нет квартиры, меня все еще ищут коллекторы и на счету от силы сотня единиц, но вдвоем-то мы справимся. Наверное.

А все-таки здорово, что я здесь оказалась: где-где, а на «Либерти» меня точно не найдут. Если б не их моногендерное общество, я бы, может, и осталась здесь. Но мысль о том, что тысячи, а возможно и десятки тысяч (я так и не поняла, какого размера их база) мужчин резко возжелают моего тела, реально пугает. Как я поняла, здесь изначально не было женщин. Я слышала о таком: космические базы комплектовали либо с большим количеством дам, чтобы они не были чем-то особенным, либо вообще без них, и «Либерти» была из второго типа. Подумать страшно, что творится в головах мужчин, никогда не видевших женщин. Тот же Ян — явно ведь гей. На Элиса смотрит так, что чуть слюнями не захлебывается. Носит с собой целую коллекцию его фоток. Даже странно, что Элис его терпит. Впрочем, если остальные еще хуже, я его понимаю. Я бы тоже на его месте с каждого нового знакомого брала обещание «не лапать». Да и сам Элис, честно говоря, порой ведет себя как девочка. Нет, понятно, что его просто так воспитали, но все равно странно. Все эти его мягкие жесты и изящные позы реально коробят, когда вспоминаешь, что он парень.

Я попыталась представить Элиса в компании моих друзей: безбашенных придурков, которые любят пиво, беркеры и сисястых девчонок. Мысленно усадила его в такую же позу, дала в руку банку пива, посадила на колено хихикающую девицу и наделила способностью разговаривать без использования цензурных слов и сплевывать точно в решетку вентиляции, как умеет Ромка. Зрелище получилось из разряда фантасмагории. Утонченный и женственный образ Элиса никак не вписывался в эту компанию. Если только в виде девицы у кого-нибудь на коленях. Интересно, а он уже с кем-нибудь спал? Ой, фу-фу-фу, зачем я об этом подумала? Гадость какая. Нет, я ничего не имею против геев, но только против каких-то там абстрактных геев — из книг, мультиков, желтой прессы и рассказов друзей. А вот представлять, как реального парня, практически друга, с которым я спала в одной комнате, завтракала вместе и даже целовалась, трахает какой-нибудь бугай, было реально тошнотно.

Чтобы вытряхнуть из головы образ постанывающего Элиса, я решила заняться уборкой. Наведение чистоты в доме вообще неплохо отмывает душу от любой попавшей туда грязи. Хоть в одном Элис был истинным мужиком: его каюта выглядела как классическая берлога холостяка, и мне было чем заняться.

Сначала я долго и упорно искала моющие средства и тряпки. Вроде, нашла. Надеюсь, эта драная грязная штуковина все-таки служит для мытья полов, а не является любимой футболкой нашего красавчика. Для начала я еще раз перемыла все кружки, избавив их от живописных коричневых колец, потом протерла стол, собрала валяющиеся повсюду грязные вещи и вымыла пол. Потом я отдраила ванную комнату. Вспотела и решила вымыть и себя заодним. После этого настал черед шкафов: я не стала раскладывать вещи по полочкам, вдруг хозяин их потом потеряет, а просто протерла под ними пыль и собрала мелочи, откровенно валяющиеся не на своих местах. Например, в ящике с обувью нашлась еще одна чайная чашка, а в коробке с деталями для роботов — трусы. Надеюсь, Элис не планировал надевать чашку на ногу, а в трусы наряжать самодельного робота?

Рассортировав грязные шмотки по цветам, я выпотрошила карманы и запустила стиральную машинку. Среди вывалившегося из карманов хлама я обнаружила старинную флешку. И где он взял такую древность? Во времена, когда в самом захудалом гараже Ковчега всегда ловит сеть, а любой файл с Интернета можно загрузить одним кликом, давно уже не пользуются твердыми носителями. Или у них тут с сетью напряженка? Кстати, очень даже может быть. Я покрутила флешку в руках. Смешная штука. На моем компе для такой даже входа нет. Интересно, у Элиса комп запаролен?

Недолго думая, я уселась за компьютер — Элис же сказал, что можно быть как дома. Действительно, на этом допотопном монстре был вход для флешки, и не один. Ой, кстати, раз уж я за компьютером, проверю, не потерял ли меня кто из друзей. Хоть успокою, что я жива.

Но Интернет, как я и опасалась, отсутствовал. Была только местная локальная сеть со сложной системой навигации. Я мозг сломала, пока поняла, как тут ориентироваться. Зато потом с интересом углубилась в изучение многих интересовавших меня вещей.

Во-первых, я нашла раздел «История» и узнала, когда, кем и зачем была создана «Либерти». Оказалось, что этот чудовищных размеров (как я узнала по фотографиям из космоса и техническим характеристикам) техномонстр — продукт деятельности военных и научных ведомств сразу трех государств. Изначально он планировался, как крупнейшая международная научно-исследовательская станция и одновременно — красивый жест доброй воли, объединивший военные ведомства трех соперничающих стран. Совместными усилиями он строился на протяжении целого десятилетия, а планировался еще того дольше. Но до вирусной катастрофы «Либерти» успела профункционировать всего лишь год.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Добывать информацию из чужой сети было очень увлекательно: я обнаружила, что некоторые сведения об истории Земли до жителей Ковчегов не дошли, а может, были просто прочно забыты. Например, я выяснила, что старый добрый Х-вирус создала одна из радикальных религиозных организаций.

Изначально вирус не был смертельным, да и передавался исключительно через кровь и половым путем. Создавшие его религиозные фанатики отрядили группу мужчин-добровольцев, заразили их и отправили по свету — распространять «кару божию» среди грешниц. Добровольцы с радостью и весьма масштабно выполнили свой долг. Грешницы-блудницы заражали других мужчин, те — других блудниц и так далее. По плану организации, здоровыми должны были остаться только непорочные люди и те, что блюли верность друг другу. Такой своеобразный тихий апокалипсис. А самое интересное, что их даже террористами нельзя назвать: они никого не убивали. Вирус не был смертельным, он просто делал стерильными всех существ без Y-хромосомы. Потому его и прозвали Х-вирусом.

Распространение вируса шло семимильными шагами, особенно в странах с сексуально раскрепощенными жителями. Ученые долго не могли обнаружить причину резко возросшего числа бесплодных женщин и стремительного падения рождаемости. А потом случилось то, что рано или поздно должно было случиться: вирус мутировал. Новый штамм приобрел две замечательные способности: повысил свою контагиозность и летальность, и начал убивать людей. Точнее, только женщин.

Так как лекарство найти не удавалось, а вирус продолжал распространяться, правительства стран начали объединяться, чтобы запустить запасной план: массовую эвакуацию человечества. Разумеется, несколько проектов провалились, некоторые были оставлены из-за паники и начавшихся военных действий, и из более чем сотни Ковчегов на орбите были смонтированы только двадцать пять плюс множество фрагментов, запущенных в космос для других Ковчегов, которые позже добавили к действующим, превратив их в огромную сложную сеть. На них переселилась едва ли пятидесятая часть населения Земли: кто-то не смог попасть, а кто-то добровольно решил остаться. Там, на Земле, до сих пор существуют такие же моногендерные общества, как и здесь, на «Либерти». Раньше общение с ними шло очень активно, когда еще были живы люди, застигшие времена буйства вируса. Все мечтали найти лекарство и вернуться. Но дело застопорилось, люди привыкли, и сейчас Ковчеги жили сами по себе, Земля — сама по себе, и никто не жаловался. Кроме «Либерти», которых до сих пор считали зараженными. Судя по тому, что я все еще жива — зря.

Почитав по диагонали разные рекламные объявления, афиши и прочую лабуду и дополнив ее еще некоторыми сведениями из документального раздела, я, в принципе, получила некоторое представление и о культуре «Либерти».

Когда военные поняли, что остались одни, выбор у них был не большой: остаться на базе здоровыми, но без женщин, лелея желание слиться с Ковчегами, или вернуться на Землю, похоронив там это желание. Они выбрали первый путь. Но Ковчеги упорно отвергали их предложение об объединении. После периода хаоса, паники, беспробудного пьянства и безнадежности мужчины попытались выстроить хоть какое-то подобие общества.

Первым делом возродили культуру: сначала развлекательную сферу, потом более серьезные вещи, вроде классической музыки и театра. Потом настал черед идейных устремлений, поиска нового смысла существования. Последним в очень усеченном виде попытались реанимировать институт семьи, но в моногендерном обществе это оказалось не так-то просто: мужчины не желали объединяться в какие-либо группы для воспитания нового поколения. При этом желание физически доминировать над другим человеком и заботиться о нем, как о женщине, осталось. Пары складывались стихийно, иногда тайно, иногда нет, и это всех устраивало. Более того, со временем обитатели базы стали положительно относиться к тем, кто брал на себя роль женщины.

Тут и там в текстах мелькали буквы греческого алфавита. Я уже знала, что таким образом называют людей одного типа. Покопавшись еще немного, я все-таки нашла информацию о том слове, которым меня обозвал Ян, и слегка прифигела: оказывается, на «Либерти» уже не один десяток лет работали евгенические программы, и, помимо клонирования, давно уже официально разрешенного на Земле, они еще и потихоньку «чистили» свой генофонд, избавляясь от болезней и усиливая желаемые задатки. Например, эпсилоны, к которым отнес меня Ян, были людьми искусства: музыканты, актеры, художники, скульпторы и так далее. Сигмы, к которым относился он сам, имели склонность к заботе о других людях: больных, пожилых или слишком молодых, то есть детях. Естественно, обнаружив такую интересную информацию, я заглянула в раздел «Тау».

У тау было всего три прототипа. Я посмотрела фотографии, на одной из которых был настоящий двойник Элиса, только коротко стриженый и с выступающим кадыком, и пришла к выводу, что они и на мой взгляд вполне симпатичны, а уж на взгляд озверевших от сексуального голода военных — тем более. Я тут же кликнула по ссылке «Тау-1» и выяснила, что эта модель обладает не только приятной внешностью, но также физической гибкостью, музыкальными задатками и высоким уровнем интеллекта. Дальше шла огромная таблица со списком минимального количества витаминов и минералов, были указаны этапы развития с точностью аж до одного дня, и указаны сроки, когда эти самые витамины и минералы нужно этой «модели» вводить, чтобы избежать разных проблем. Возможные проблемы тоже были указаны в отдельном окошечке. Остальные сведения были доступны только специалистам-генетикам и без пароля не открывались.

Я откинулась на стуле. Что-то в этом всем было такое… неестественное. С одной стороны, Элис был самым обычным человеком, несмотря на то, что был клонирован и выращен в биомашине. К этому я привыкла: при желании и при наличии денег, такое можно было и на Ковчеге провернуть, и никто не стал бы считать детей из пробирки недолюдьми. А с другой стороны, он как породистое животное, чьих предков скрещивали, не интересуясь их желаниями, ради получения красивой шерсти или голубых глаз. Да еще эти витамины по часам… Я надеюсь, Элис не начнет болеть, если я стану кормить его обычной едой? А то сигмы старались, холили его, лелеяли, дышать над ним боялись, а тут пришла я и все испортила.

Устав от копаний в чужой, непривычной сети, я вспомнила, зачем, собственно, включила комп, и вставила флешку. В открывшемся окне виднелось три папки: «Земные видяхи», «Наши видяхи» и «Прости меня, Элис». Вряд ли мой длинноволосый друг сам себе писал такие умилительные послания, так что я пришла к выводу, что флешку ему принес Ян. Интересно, за что он извинялся?

Разумеется, я, человек культурный и воспитанный, видеть не могу, как кто-то копается в личных файлах людей. Поэтому я наставила курсор на папку, закрыла глаза, чтобы не видеть, и кликнула. Когда я их открыла, то обнаружила гору видеозаписей. Тем же макаром я запустила одну из них.

На экране появились две полуголых девицы и парень. Что-то мне это напоминает. Это что, фильмы для взрослых, что ли? Точно: не прошло и минуты, как парень был раздет и оприходован. Одна девица работала ртом, а другая, похоже, нужна была только для «музыкального сопровождения» — ласкала себя и издавала громкие стоны. Ах, Ян, хулиган, да ты у нас очень оригинально умеешь извиняться! По-моему, я совсем недавно видела что-то похожее на экране Ромки: он вечно смотрел эту ерунду, если я была занята или не хотела. Точно-точно, я помню эту девицу с ее хнычущими подвываниями. Выходит, Ян добыл для Элиса ковчежную порнушку. Но я такое не смотрю, так что, пожалуй, выключу.

Вернувшись назад, я задумчиво уставилась на папку «Наши видяхи». Если в первой папке старые порно с Земли, а в третьей — с Ковчегов, то что же во второй? Да и это «Прости меня, Элис» наводит на разные мысли. Неужели там домашнее видео… Да нет, я не хочу в это верить. Опять же, Ян на него так смотрел… Да и Элис уже не маленький. Стрелочка медленно поползла ко второй папке, все еще оставляя мне шанс передумать и не вторгаться в столь интимную сферу чужой жизни. «Может, там обычные видяшки из жизни? Снимают же люди простые видео на память», — с надеждой предположил внутренний голос. Ага. А потом хранят их между порно и порно. Нет, там определенно что-то в том же духе. «А ты готова увидеть, как кто-то имеет Элиса в задницу?» — попытался остановить меня внутренний голос. А может, все наоборот: Элис трахает Яна? От перемены мест партнеров сумма отвратительных эмоций не меняется. А я успела накрутить себя любопытством так, что уже не успокоюсь, пока не выясню, что там внутри. Я открыла папку и запустила видео под названием «Это шикарно!».

В кадре появился незнакомый бугай. Он отошел от камеры, открывая обзор на обшарпанную, но довольно просторную каюту, и сел на кровать. К нему откуда-то справа подошел Элис: худенький и такой беззащитный на фоне этого орангутанга, что хотелось накрыть его одеялом и уложить спать. Но у бугая были другие планы: он немного погладил тау по обнаженной спине и тонким рукам, говоря какие-то отвратительные слащавости, на которые даже я никогда не велась, притянул к себе и принялся расстегивать на нем штаны. Я непроизвольно начала кусать ногти, переживая за Элиса, но видео не выключала, хотя внутренний голос орал, что сейчас будет гадость, и я пожалею, если хотя бы не закрою глаза. Бугай тем временем щелкнул по вотчу и запустил какую-то попсовую музычку, и под это дело спустил с партнера штаны. Затем бугай встал за спиной у тау и принялся расстегивать уже свой ремень. Тау тем временем нагнулся к кровати и уперся в нее руками, предоставив свой зад в полное распоряжение партнера. Тот немного развернул тау, чтобы зрителям было лучше видно, но не особо в этом преуспел (слава 3D принтеру, мне и этой картинки хватало с лихвой, без подробностей крупным планом). Потом бугай еще некоторое время возился, перекрывая обзор: смазку наносил, судя по полетевшему на кровать тюбику, положил руки на ягодицы тау и… я закрыла глаза руками. Всегда так делаю, когда смотрю что-то слишком пошлое или отвратительное. Вот сейчас у меня накопится достаточно смелости, и я гляну между пальчиков. А может, и не гляну. Нет, совершенно точно не гляну: меня до печенок пробрал звук знакомого голоса. Я даже скривилась и вжала голову в плечи, слушая стоны Элиса, но не смотрела.

А потом звук резко исчез. Я недоуменно отняла ладони от лица и… увидела Элиса. В смысле — живого, из плоти и крови, а не пикселей. Он еще раз нервно кликнул мышкой, закрыв папку, и выдернул флешку из компа.

— Прости, — выдавила я, глядя куда угодно, но не в лицо парню: это ж надо было так попасться!

— Я… — Элис прокашлялся. — Я понимаю, что ты мне не поверишь… но… Но это был не я. Это другой тау. Я не один такой, я просто клон, понимаешь? Это не я…

— Блин, — я с таким облегчением вздохнула и рассмеялась, что даже голова закружилась. — Просто — вжухх — от сердца отлегло. А я уж было подумала… Там было написано «Наши видяхи» и… Блин, прости, я такая дура. Я просто помочь тебе хотела, стирку устроила, а у тебя в джинсах эта флешка лежала. Мне скучно стало, ну я и… Прости-прости-прости, я столько гадостей успела про тебя подумать. Так стыдно…

— Да ничего, я сам виноват, — облегченно ответил красный как рак Элис. — Бросаю вещи где попало.

Мы помолчали, все еще пылающие от стыда и вины друг перед другом.

— Ты, наверное, голодная? — сказал, наконец, Элис. — Пойдешь в столовую?

— Ага, — тут же ответила я, отгоняя от внутреннего взора назойливую картинку голой задницы тау, чтобы не портила аппетит. — Пошли.

Мы миновали несколько коридоров. Была середина дня, и повсюду было полно народу. Я никогда прежде не видела такого скопища мужчин, совершенно не разбавленного женскими лицами. Казалось, что я попала в страну великанов, потому что практически все они были хоть чуть-чуть, но выше меня. Мысленно нарекла страну Мужикляндией. Ради интереса я стала выискивать в толпе тау, чьи фотографии сегодня видела, но, кроме Элиса, тут больше никого не было.

Элис, кстати, пользовался большой популярностью: его повсюду сопровождали заинтересованные взгляды. Некоторые ребята даже останавливались, сраженные его красотой до потери ориентации в пространстве. Ну, или до потери сексуальной ориентации. Несколько человек попытались с ним заговорить, но Элис упорно их игнорировал.

Меня никто не замечал, и я шла за ним хвостом, пока мы не оказались в столовой. Там Элис усадил меня за свободный столик и спросил:

— Ты что будешь есть?

— Что угодно, — я пожала плечами. — Совершенно без разницы.

— Я попробую пройти без очереди и взять еды сразу на двоих, так что подожди меня здесь, пожалуйста, — сказал он. А я что? Я только за. Судя по размерам этой очереди, стоять в ней нужно не меньше получаса.

Элис тряхнул шевелюрой, глубоко вдохнул, напялил (именно напялил!) улыбку и модельной походкой двинулся к очереди, едва заметно повиливая бедрами. Была бы я мужиком, трахнула бы эту красотку. Ой, тьфу, блин, что за мысли? Какие на хрен мужики, какие красотки? Да и вообще, если уж спать с Элисом, то гораздо удобнее делать это, будучи девушкой, коей, кстати, я и являюсь.

Элис тем временем совершенно очаровал толпу, так что его безропотно пропустили в начало очереди. Набрав полный поднос, он вернулся ко мне.

— Давай, ешь быстрее, а то сейчас толпа соберется, — сказал он. И действительно, стоило только Элису сесть на лавку, как со всех сторон к нему незаметно стали стягиваться мужики. Я прислушалась к его совету, и принялась быстро уничтожать обед.

Когда количество активно выстраивающихся в кружочек зрителей перевалило за сорок, Элис едва заметно вздохнул, вытянул из моей тарелки длинный стручок фасоли и принялся его покусывать. Не жевать, а именно соблазнительно покусывать, постепенно загоняя в рот целиком. Мне сразу стало понятно, зачем собралась толпа. Усмехнувшись, я принялась за второе.

С таким театральным сопровождением никакого кина не надо. Я просмотрела целый спектакль на тему «Как красиво есть фасоль и умопомрачительно пить какао», когда в него вмешалось незапланированное действующее лицо. Оно спокойно прошло сквозь расступающуюся перед ним толпу, положило руки на плечи вздрогнувшего Элиса и пропело ему на ухо:

— Привет, красавчик. Давно не виделись.

Элис стремительно побледнел. Я и так уже поняла, что этот типчик довольно крутой, но судя по реакции Элиса, он еще и активный гей. Мерзость какая. Вон и подбородок у него мерзкий и язык, которым он коснулся уха моего друга.

— Ты кто такой, чтобы трогать его? — спросила я, поднимаясь из-за стола и подходя к нему.

— Я-то? Я Александр. Но все зовут меня Алекс. Ты новенький, что ли? — тип отклеился от Элиса и уставился на меня. Друг сделал мне большие глаза, намекая, что я нарываюсь на неприятности.

— Ну типа того, — нагло ответила я, хотя внутри поджилки тряслись. Мне пришла в голову одна идея, как выручить Эла, но я не была уверена, что она сработает.

— Ну так я тебе сейчас поясню, что к чему, — самоуверенно выпятил грудь наглец. — Я — альфа-1. Я беру то, что хочу. А всякая мелочь вроде тебя должна сидеть и помалкивать.

— У, какие мы грозные, — я криво усмехнулась. На самом деле я сильно нервничала, и у меня просто свело лицо. — А я — дельта-1.

Вокруг раздались удивленные шепотки, а потом в столовой стало на несколько порядков тише. На меня уставились десятки, если не сотни, любопытных глаз.

— Я недавно к вам перевелся из Нижней академии, — принялась я вдохновенно врать, ведь нужно было закрепить результат. — Точнее, меня попросили перевестись: набедокурил чуток, пару косточек сломал, пару суставчиков вывихнул. Правда, не себе. Но вы не беспокойтесь, я средний балл по академии не испорчу, я образованный: полный курс боевых искусств пройден.

Я демонстративно похрустела пальцами и размяла шею.

— Так что это мой тау. Убери свои грабли, — я повелительным жестом ухватила Элиса за шею, заставив подняться и встать рядом, ущипнула его за задницу, а потом скомандовала с нежной улыбкой, стараясь, чтобы мой голос звучал чуть ниже и чуть грубее:

— Пойдем, малыш.

И эта хрень сработала! Они пропустили нас. Вот что значит правильно использовать информацию. Когда я утром просматривала типажи местных жителей, обратила внимание на немногочисленную серию дельта, информация по которой была практически вся засекречена. Было только несколько строк про генетические изменения и агрессивное поведение. Похоже, это была какая-то дефектная серия с задатками маньяков, ее давно уже не закладывали в инкубаторы, а по базе ходили легенды о дельтах. Никто понятия не имел, как они выглядят, вот я и прикрылась их жутковатым образом.

Обратный путь мы пролетели как на крыльях: оба нервничали не на шутку и боялись сорваться на людях. Но когда дверь в каюту закрылась, мы как по команде синхронно расслабились и сползли каждый по своему косяку широкого тамбура, запутавшись в ногах друг друга и рассмеявшись.

— Это было гениально, — заявил Элис.

— Ага. Только я очень боюсь, что нас раскроют, — поделилась я с ним своими опасениями.

— Главное, чтобы ты больше Алексу на глаза не попадалась, а остальные слопают твою легенду, как миленькие, — уверил меня Элис.

— А что Алекс?

Элис нахмурился.

— Псих он, вот что. И придурок. В легенду, конечно, поверил, вот только он не из тех, кто просто так сдаются. Если ты с ним еще раз встретишься, пафосной речью не отделаешься.

— Окей, постараюсь ему на глаза не попадаться, — весело ответила я, хотя в животе от страха что-то покручивало.

Мы умолкли, успокаиваясь и глядя друг на друга. Элис улыбался, а я поймала себя на мысли, что слегка «плыву» под его взглядом. Вспомнился утренний поцелуй и жадные объятия. Я сглотнула: очень захотелось продолжения.

— Может, чаю попьем? — предложил Элис. Я кивнула, и мы пошли ставить чайник.

Я еще только полкружки выпила, когда у Элиса сработал будильник. Он глянул на вотч, отключил звук и полез в шкаф. Утром я видела там военную форму. Элис по привычке не задумываясь спустил штаны, потом спохватился и оглянулся на меня. На его лице было такое смешное выражение, что я фыркнула,отвернулась и заявила:

— Я не смотрю.

Он еще немного пошуршал у меня за спиной, потом сказал:

— Все, можешь повернуться обратно.

Я оглянулась и присвистнула: форма сидела на нем как влитая. Совсем не то, что старые джинсы и не менее неряшливая футболка. Китель подчеркивал его идеальную осанку, брюки сидели точь-в-точь, без всяких там дурацких изгибов и заломов на коленях, только чуть-чуть приподнимаясь над обувью.

— Тебе идет, — безапелляционно заявила я.

Элис улыбнулся, занятый поиском расчески. Я помогла ему собрать аккуратный хвост. Мне показалось, что ему это понравилось: он вздрагивал от прикосновений и выглядел очень расслабленным.

— А у тебя есть какое-нибудь звание? — спросила я.

— Звание любого ученика — рядовой. Ты из-за формы спросила? У нас у всех такая. Она еще со времен первого года работы базы сохранилась: жалкий отголосок былого величия. Ладно, мне пора, а то опоздаю.

Он надел головной убор, сразу став еще немного выше, и выскользнул в коридор. Я осталась одна. Полазила по сети, посмотрела фильм — нормальный, со своего компьютера. Элис все не возвращался. Я заволновалась, снова полезла в сеть — почитать про строевую подготовку. Но сразу успокоилась: одно занятие включало в себя такую гору всякой военной ерунды, что Элис еще не скоро вернется. Я взяла «Войну и мир» и стала читать, не смотря на то, что это был четвертый том: просто приятно читать бумажные книги. Раритет.

Элис вернулся уже к ночи. Как оказалось, одногруппники решили поздравить его с днем рождения, и когда дверь открылась, вперед Элиса в комнату вплыл огромный букет цветов и несколько корзинок, которые чудом удерживались на его правой руке.

Я помогла Элу разобрать всю эту ерунду, он умотал в душ, и вскоре оттуда донесся плеск воды и довольное пофыркивание. Я навела чаю, хотя этот напиток мне уже ощутимо поднадоел, и взяла одну корзинку: в ней были какие-то бесподобные на вид пирожные. Выложив их на тарелку, я заметила на дне корзинки картонный квадратик. Достала и обнаружила, что с другой стороны есть записка:

«Элис, ты — само совершенство! Я хочу тебя. Позвони мне. Твой Рэн»

Беее, гадость какая. Я отложила записку и ради интереса порылась в других корзинках. Там тоже нашлось нечто подобное:

«Элис, выбирай меня, не пожалеешь: я сделаю тебя счастливым! Сунлинь»

«Я с самого детства ждал этого дня. Элис, я люблю тебя! Я без ума от тебя! Тэта Юн»

«Я хочу вылизать тебя с головы до ног. Сделаю все, что ты попросишь. Приходи к шестнадцатому ангару сегодня в 22.00. Роман»

Я тут же представила своего бывшего, катающего подобную записку и пускающего слюни на фотку Элиса. Извини, дорогой, но после того, как ты мне отказал в помощи, я могу представлять тебя исключительно в роли коврика, о который Элис брезгливо оботрет кроссовки, наступив в оранжерее на кусочек удобрения.

Блин, даже обидно: мне никогда ничего подобного не писали. Может, стоит все-таки отрастить волосы? Знаю, что краше от этого не стану, скорее уж наоборот, приобрету гнездо на голове, но хоть девушку буду больше напоминать.

Когда Элис вышел из ванны, я предложила ему чай, пирожное и чтиво — открытки то есть. Он глянул в одну, а потом всей кучей отправил их в мусорное ведро. Мы поболтали о музыке, пожаловались друг другу на цену акустических инструментов, а потом Элис спохватился: ночь на дворе, а он домашнее не выполнил.

— Я быстро, — сказал он. — Можно тебя попросить посуду помыть?

— Да без проблем.

Я вымыла кружки, прилегла на койку и стала смотреть на Элиса. Он сидел, довольно низко наклонив голову над планшетом, и постукивал по нему пальцами, что-то там решая. Из растрепавшегося хвоста выпало несколько прядей, и время от времени он заправлял их за ухо, но они снова выпадали. Модельные агентства по нему плачут. Сейчас как раз в моде вот такой разрез глаз и четкий профиль. Элис прикусил губу, и я машинально повторила за ним это движение. Он вдруг повернулся ко мне и уставился, словно желая что-то сказать.

— Что? — спросила я.

— Ты на меня смотришь, — как-то странно сказал он: то ли вопросительно, то ли утвердительно, то ли обвиняя, то ли… непонятно.

— Ну да. А что, это запрещено? — я подняла брови.

— Нет, не запрещено, — поморгав, ответил он.

— У тебя крем от пирожного на верхней губе, — заметила я. Элис облизнулся, ловко пробежав язычком по своим мягким, красивым губам, и вернулся к работе. Какая на хрен порнуха, какое кино? У меня тут бесплатное эротическое представление. Хоть на камеру снимай.

Через десять минут он довольно потянулся и печально глянул на шкаф, где хранился матрас.

— Давай вместе ляжем, — предложила я, отлично понимая его нежелание спать на полу. А что? Во-первых, я ничего пошлого не предлагаю, не смотря на то, что такая мысль иногда мелькает. А во-вторых, даже если б и предлагала, имею на это полное право: я теперь девушка свободная.

Элис удивился, потом слегка смутился и заметил:

— Тесно будет.

— Ничего, поместимся. Иди сюда.

Я пододвинулась, уступая ему половину, и повернулась к стене лицом. Элис осторожно устроился позади, не касаясь меня. Друг, ты так свалишься.

— Элис, я не кусаюсь, я ж не дельта, на самом-то деле, — рассмеялась я. — Двигайся ближе и не забудь про одеяло.

Он послушно накрыл нас одеялом и чуть придвинулся, осторожно коснувшись меня. Вот, и хватит. И удобно, и тепло, и не слишком пошло. Впрочем, когда я уже засыпала, то ощутила, как Элис придвинулся еще плотнее и обнял меня за плечо, но ничего лишнего себе не позволил, так что я тоже не стала просыпаться и скандалить.

Глава 7. Романтика пива и свалок

Адрес: Военная база «Либерти», общежитие Верхней академии, этаж 3, каюта 18. Имя: Элис. Генетическая модель: тау-1, улучшенная. Статус: гражданин третьего порядка.

Я проснулся от тихого голоса, зовущего меня по имени и мягкого похлопывания по руке. Мне ужасно не хотелось просыпаться. Было так уютно, тепло. А еще этот восхитительный запах…

— Элис, проснись, — голос стал более настойчивым.

— Нет, Алеста, пожалуйста, давай еще немного полежим вот так, — пробормотал я, пытаясь спрятаться носом в уголке между девушкой и подушкой.

— Я, в принципе, не против, — ответила она. — Сама люблю по утрам понежиться. Но ты не мог бы… как бы так попроще выразиться… В общем, моей попе довольно неуютно быть под прицелом.

Я ощутил, что стремительно краснею. Сон слетел с меня, будто его и не было. Смутившись, я встал и поспешил в ванную, не включая общий свет в каюте. Черт бы побрал эту физиологию. Вот за каким хреном, объясните мне, он вечно встает по утрам, а? Перед девушкой неудобно, да и вообще, ничего полезного, одни проблемы: даже просто ходить в туалет некомфортно.

— Извини, — сказал я, справившись с проблемой и выйдя из ванной.

— Да ничего, — с легким смущенным смешком ответила она. — Я же понимаю, что от тебя это не зависит. Мы будем дальше спать, или ты все-таки свет включишь?

Я кликнул по вотчу, зажигая лампы. Алеста сощурилась, привыкая. Надо же, второй день подряд вижу по утрам ее сонную мордашку. Так и привыкнуть можно. Собственно, кажется, я уже привык: от мысли, что она скоро уедет, щемит внутри. А ведь мы знакомы всего ничего.

— Который час? — спросила она.

— За пятнадцать минут до будильника проснулись, — ответил я, глянув на вотч, который как всегда забыл снять на ночь. Еще немного, и я в нем в душ начну ходить.

— Норм, — оценила она. — Мне сегодня опять весь день сидеть тут, да?

Мне стало немного стыдно. Действительно, держу ее, как в клетке. Один разок только выгулял до столовой, и все.

— Я не могу взять тебя с собой на занятия, — признался я. — Но я недолго, честное слово!

— Ты так это говоришь, словно в том, что я на халяву у тебя квартирую, не моя вина, а твоя, — усмехнулась она. — Напоминаю: я — беженка, которую разыскивают страшные коллекторы и из-за которой у тебя могут быть неприятности. Зло тут я.

«Ты тут чудо», — так и хотелось ответить мне, но я только улыбнулся. Еще я таких глупостей вслух не говорил. Я пошел к шкафу и стал рыться в непривычно ровной стопке чистого белья: Алеста сложила.

— Если тебя интересует мое мнение, я бы порекомендовала тебе надеть рубашку, а не футболку, — заявила она.

— У меня все рубашки академские, приталенные, они слишком хорошо подчеркивают фигуру, — пожаловался я ей. — Не хочу, чтобы эти… чтоб смотрели на меня.

— Бери рубашку. Лучше пусть смотрят, чем грабли тянут, — пояснила свой выбор Алеста. — А когда ты в футболке, руки так и чешутся тебя пощупать: ты в ней выглядишь мягким. Хочется обнять и притянуть, усадив на колени.

— Фу, пакость какая! — скривился я, представив это действие в исполнении Алекса.

— Ну, это смотря кто обнимает, не правда ли? — она хитро улыбнулась и подмигнула мне. Даже жарко стало. — Причесать тебя?

— Ты что, заигрываешь со мной? — спросил я, сам не веря в то, что говорю.

— Нет. Я от тебя тащусь, — ответила Алеста и рассмеялась. — Ты такой лапочка. Иди сюда, давай расческу.

Она села на край койки, развела колени и похлопала по матрасу. Мне ничего не оставалось, кроме как дать ей расческу и сесть на пол. Сквозь ткань дешевых джинсов я ощутил тепло ее коленей, сжавших мои плечи. Алеста запустила руки мне в волосы. Несите видеокамеру: еще немного, и сенсационное видео с мурлычущим тау взорвет сеть.

— Какие шелковистые, — пробормотала она, пропуская мои волосы между пальцев. — Слушай, Эл, ты сильно рассердишься, если я скажу тебе, что мне нравится твоя женственность?

— Не знаю, — сказал я. А что отвечать на такой странный и бессмысленный вопрос? Впрочем, если подумать, я всегда ненавидел реакцию других на мою внешность. Правда, то были мужчины, а Алеста — девушка. Что бы во мне не вызывало ее интерес, пусть оно будет. Пожалуй, я даже с удовольствием подыграл бы ей, если б она меня попросила. Но тут у меня возник другой вопрос:

— Алеста, скажи мне как жительница нормального общества, где есть и мужчины, и женщины: я слишком сильно похож на девушку, да? Я имею в виду: как отнеслись бы ко мне другие женщины, если б я оказался на Ковчеге?

— По-разному отнеслись бы, — подумав, ответила Алеста. — Но, да, ты слишком девушка. Если бы дело было только в твоей внешности, то это лишь полбеды. Да это вообще не беда: на свете много женщин, которым ты бы понравился именно благодаря такой внешности. Гораздо хуже то, что ты порой думаешь, как девушка. Нет, лично меня все устраивает. Я, пока тебя будила, как раз поймала себя на мысли, что считаю это забавным. Но если ты хочешь жить здесь, на базе, и оставаться при этом мужчиной, тебе придется переломать себя. А я не уверена, что ты можешь это сделать без посторонней помощи: некому остановить тебя, когда ты говоришь и действуешь как девчонка, потому что окружающие считают, что это нормально для тау. Хуже того, они тебя к этому подталкивают.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Но я же осознаю, где проходит грань между мужским и женским, — возразил я.

Алеста ответила мне молчанием. И что это значит? Что я прав или наоборот? Я делаю что-то по-девчачьи и не замечаю этого? Что она имеет в виду своим молчанием?

— Забудь, — сказала, наконец, она. — Я полезла в психологию, ничего в этом толком не понимая. Так что не будем задумываться о таких вещах. Давай просто делать то, что считаем правильным.

И она занялась моей шевелюрой.

— А можно тебя заплести? — спросила она через минуту.

— Нет, — жестко ответил я. Еще я с косичками не расхаживал. Мало надо мной сигмы в детстве поиздевались, теперь давайте во взрослой жизни пощеголяем бантиками.

— Жаль, — ответила она, собирая мои волосы в хвост. Как же я люблю, когда она ко мне прикасается.

— Эй, ты чего? — возмутился я, когда она неожиданно нависла надо мной и щипнула за живот сразу обеими руками.

— Извини, — хихикнула эта хулиганка. — У меня сегодня настроение такое. Озорное. Не обращай внимания, с девушками такое бывает время от времени.

Я потер пострадавшее место руками и встал, косясь на нее. Алеста силилась утихомирить широченную улыбку и от этого выглядела очень смешной, о чем я ей и сообщил, уже надевая рубашку: мы, конечно, рано встали, но не настолько, чтобы валять дурака. Если в ближайшее время не выйду, опоздаю на урок, а у меня сегодня долгожданная музыка.

— Постой, — сказала Алеста, босиком подбегая ко мне, когда я уже вышел в коридор и собирался захлопнуть дверь.

— Что? — спросил я, оборачиваясь. В тот же момент вокруг моей шеи обвились горячие руки, и Алеста звонко чмокнула меня в щеку. Ничего себе озорное настроение. А можно такое каждый день? Совершив этот акт нападения, она хихикнула и шустро скрылась в каюте, захлопнув за собой дверь. Я застыл, непроизвольно коснувшись щеки, и улыбнулся.

— Ты же говорил, что между вами ничего нет! — услышал я возмущенный голос Яна, который, оказывается, как раз подходил к моей двери и все видел. — Доказывал мне, что тебе противны такие отношения, а сам… А сам даже не рассказал лучшему другу! Я-то, дурак, думал, что это все слухи — про дельту и тау. Защищал тебя, доказывал всем, что такого не может быть. И что я вижу? Ты целуешься с этим… дефектным! Скажи честно, вы ведь спите вместе, да? Спите ведь?

Я не знал, что ему сказать. Если прямо отвечать на вопрос, то следовало сказать «Да». Если видеть в нем второе значение, то «Нет». А если учесть контекст, то «Нет, но я бы не отказался».

— Ты… ты гребаный предатель! — заявил Ян, не дождавшись ответа, развернулся и быстрым шагом покинул коридор.

— Ян, это просто шутка! — прокричал я ему вслед. — Аль пошутил!

Ян меня наверняка услышал, но не знаю, поверил ли. Извини, друг, я пока не могу рассказать тебе всю правду. Вот выручу Алесту, и ты все узнаешь, честное слово. А пока, если ты не готов безоговорочно верить каждому моему слову, мне придется остаться без друзей.

В кабинете музыки Ян отсел от меня подальше. Его место тут же занял новенький, пожирая меня глазами. Но мне было все равно: на моей щеке все еще горел озорной поцелуй, и впереди был целый урок наедине с музыкой. Я, не дожидаясь просьбы учителя, запустил систему, надел наушники и взял инструмент в руки.

Разумеется, это был не настоящий альт — просто электронная пародия на него. Но время от времени, когда я делал особые успехи в изучении того или иного произведения, учитель приносил на урок настоящий, старинный инструмент и разрешал мне сыграть на нем. Альт был довольно легким по сравнению с электронным собратом, на котором я обычно занимался, и весьма сложным в обращении. Когда учитель разрешал мне позаниматься подольше, у меня потом болели мышцы от напряжения. Он ругался и заставлял меня носить согревающие повязки на запястьях. Но мне нравилась и эта сложность, и совершенно другой звук, и потрясающий запах. Альт был теплым, каким-то душевным, совсем не то, что эта холодная пустышка.

Когда на стол без предупреждения лег мой старый деревянный друг, я даже слегка поклонился учителю в благодарность за эту возможность. Конечно, мне бы хотелось иметь свой инструмент, но на базе их не делают, они попадают сюда исключительно с Ковчегов, и стоят так дорого, что расплатиться за один такой я не смогу и за всю жизнь. Если, конечно, желаю прожить ее как мужчина.

Я взял альт, приник к нему щекой и подбородком и прижал тугие, непослушные струны. Они сразу впились мне в пальцы, напоминая, что на таких инструментах нужно заниматься каждый день, а не пару раз в неделю. Я взял первую ноту, и кабинет залил густой, богатый звук. Никогда не любил скрипки. Даже самые лучшие, даже в умелых руках, они все равно звучат стервозно и слишком плаксиво для моих ушей. Контрабасы же и виолончели выдают много лишнего, на мой взгляд. Особенно контрабас. Ни разу не слышал, чтобы он звучал чисто, все время кажется, что с его струн песок должен сыпаться.

Альт же умел петь, как человек. Он словно бы разговаривал, только на другом языке, который я понимал лишь отчасти: эмоцию чувствуешь, а значение ускользает, и приходится его домысливать. Сегодня он пел мне о чем-то тревожном и при этом родном. И мне вспомнился Рихард. Вспомнились долгие вечера над бумажными книгами, чай с долькой лимона, рассказы о его родном городе. Он показывал мне фотографии, где были его друзья и семья. Люди на них улыбались, смеялись, делали всякие глупости: прыгали в реку, жгли костры, жарили шашлыки. И все это дышало совершенно недоступной мне свободой. Это безмерно далекое голубое небо часто снилось мне по ночам, но, подозреваю, я представлял его себе не таким, каким запомнил его Рихард. Иногда он пытался объяснить мне, как это, когда границ нет во всех пяти направлениях: только земля под ногами. Как легко дышится, когда воздух свеж сам по себе, а не оттого, что ты поменял фильтр в воздуховоде. Рихард хотел вернуться, но не смог. Я понимал его тоску, но не разделял ее. А вот тоска по самому Рихарду больно резанула душу.

— Достаточно, — сказал учитель, мягко отнимая у меня инструмент. Я нехотя выпустил его. На пальцах левой руки остались глубокие борозды от струн. — Ты бы сходил, умылся, что ли.

Я провел руками по лицу, и на них остался влажный след. Ну вот, еще плаксивости мне не хватало для завершения образа. Это все от нервов: в последнее время со мной происходят просто невероятные вещи. Неудивительно, что психика не выдерживает.

— Иди, прогуляйся, — разрешил учитель. — Достаточно на сегодня.

Я бы еще поиграл, но садиться за электронную игрушку после нормального инструмента — как сухарем свежий хлеб закусывать. Так что я собрался и вышел, уже привычно игнорируя липкие взгляды.

В холле почти никого не было, только несколько незнакомых ребят со старших курсов: у них расписание не такое строгое, как у нас. Я подошел к скамье и сел так, чтобы меня загородила от них одна из колонн несущих конструкций. Старшаки тоже любят попялиться на тау, но у них, насколько я знаю, целых двое есть. Правда, оба «тройки», но этого вполне достаточно, чтобы меня не преследовала толпа еще и старшекурсников. Если Алекса не считать, конечно.

— Привет. Ты ведь Элис, верно? — спросил меня один из ребят, садясь рядом, но не настолько близко, чтобы мне хотелось отодвинуться. Я выглянул из-за колонны: его друзья все так же стояли в отдалении, время от времени поглядывая на нас, но без особого ажиотажа.

— Да, — коротко ответил я, не задавая вопрос «А что?» и тем самым намекая, что не горю желанием общаться.

— А я Бэй, — он протянул руку для рукопожатия. Отказывать ему в этом было невежливо, и я осторожно пожал ее. — Я бета-4, учусь на технолога систем кондиционирования воздуха. В этом году выпускаюсь.

— Поздравляю, — ответил я без особого энтузиазма.

— Спасибо, — вежливо улыбнулся он. — Я уже подыскал себе хорошую работу. Через месяц приступаю.

Я помолчал. Чего ему надо-то?

— Кондиционирование — это очень интересно. Ты знаешь, что у нас…

— Слушай, друг, давай сразу к делу, — прервал его я.

— Извини, — он откашлялся. — Тебе, наверное, не интересны такие вещи.

Сама проницательность. Ты бы еще про систему канализации рассказал.

— Да я просто познакомиться хотел, — наконец, признался он. — Ты такой привлекательный, что даже как-то из колеи выбивает. Прости, если обидел излишним вниманием.

— Да ничего, я привык, — пожал плечами я. Не грубить же вежливому человеку, хотя он явно пытался меня клеить. Правда, так культурно и при этом неумело ни у кого еще не получалось. Впрочем, я только вчера стал совершеннолетним, и не так уж много людей успело проявить себя в этом.

— Если ты хотел позвать меня на свидание, то немного опоздал, — сразу отбрил его я, чтобы не осталось недопонимания. А что? Меня действительно звали на свидание, и я даже еще не отказал. И вообще, по словам множества очевидцев, на мой зад уже наложил лапу некий дефектный дельта.

Бета еще немного о чем-то вымученно поболтал со мной, а потом отошел. Ну вот, я потихоньку набираюсь опыта в искусстве отшивания ухажеров.

Прозвенел звонок. Отовсюду стали выходить люди. Я попытался прикинуться частью колонны. Без особого успеха.

— Привет, Элис! — услышал я и скривился. Исподлобья уставился на альфу — очередного претендента на мою руку и задницу. — Я слышал, ты теперь совершеннолетний. Пойдешь со мной в клуб сегодня вечером?

— С какого перепугу? — спросил я этого интеллектуала.

— Ну как же? — удивился он. — Ты ведь тау.

— Да хоть индюк. С чего я должен идти с тобой куда-то?

— А ты что, не хочешь? — этот придурок искренне удивился. Альфы в принципе туповаты, но этот превзошел всех в искусстве торможения. И вот как такому объяснить, что я тау, а не женщина, и что я не горю желанием становиться гомосексуалистом? Даже будь я женщиной, не пошел бы вот так с бухты-барахты с кем-то на свидание. Тем более, с таким идиотом.

— Я уже занят, — решил я воспользоваться отмазкой, так быстро сработавшей на бете.

— Так я подожду, когда занятия кончатся, — радостно предложил мой туповатый собеседник. Его что, сигмы в детстве головой об пол приложили? Или в инкубаторе термометр испортился, и ему мозги поджарили?

— Я вообще занят: у меня уже есть человек, с которым я делю постель, — пояснил я более доходчиво.

— А-а, — протянул альфа с расстроенным видом. — Этот тот дельта, который тебя в столовке за задницу лапал?

— Нет, мля, тау! — начал выходить из себя я.

— Тау? — переспросил этот продукт дефектного инкубатора. — Кру-уто-о! А можно посмотреть? Не, можно я третьим буду? Всегда мечтал сразу с двумя тау попробовать.

Боже. Уберите от меня ЭТО. Кто вообще таких в академию пускает? Пусть сразу на работу отправляют. Пытаться развить их крошечный мозг — пустая трата времени.

— Иди отсюда, придурок, — услышал я голос незаметно подошедшего Яна. Альфа обиделся, но, взглянув на мое раздраженное лицо, отошел.

Ян кивнул на место рядом со мной и спросил:

— Можно?

— Конечно, — тут же отозвался я, забирая с его места валяющуюся там сумку. Ян сел, повернулся ко мне и напрямую спросил:

— Так ты встречаешься с Алем или нет?

— Нет, — честно ответил я. — Но он живет в моей каюте и будет там жить еще некоторое время. Аль… довольно необычный. И иногда делает странные вещи, так что тебе просто нужно к этому привыкнуть. Обещаю, через некоторое время все встанет на свои места. Если ты, конечно, мне поверишь и не будешь делать поспешных выводов.

— Хорошо, — без особого энтузиазма сказал Ян. — Но обещай мне, пожалуйста, что ты непременно расскажешь, если вдруг надумаешь найти себе парня.

— Разумеется, — я облегченно вздохнул. — Если однажды я паду настолько низко, ты будешь первым, кто об этом узнает.

Ян слабо улыбнулся. У меня промелькнула запоздалая мысль, что такое выражение не стоило применять, если пытаешься сохранить в друзьях человека, который тоже не прочь тебе вставить. Блин, как же все иногда бывает сложно.

Мы помолчали. Мимо нас проходили толпы учащихся. Я привычно игнорировал их взгляды, продолжая размышлять о том, что происходит вокруг меня. Почему я все никак не могу вписаться в систему? Почему все вокруг считают ситуацию нормальной, а я — нет? Может, я просто не понимаю людей? Взять, к примеру, того же Яна. Он мой друг с самого детства, и очень хорошо меня знает. Из-за этого он так умело скрывал свои чувства, что я о них даже не догадывался. Интересно, он вообще гомо или просто на меня так реагирует?

— Слушай, Ян, — тихо начал я, чуть придвинувшись к нему, чтобы нас никто не слышал. — Ты как-то признался, что иногда… кхм… мечтаешь обо мне. Вот чисто гипотетически: если б мы с тобой начали встречаться, ты бы согласился… кхм… быть в пассивной позиции? Еще раз оговорюсь: это чисто в теории. Я пытаюсь разобраться в окружающих меня людях.

— Я… — он замялся, покраснел и огляделся, прежде чем ответить. — Да, согласился бы. Мне, честно говоря, все равно, как, главное, чтобы с тобой. Так что, если вдруг захочешь, я даже могу…

— Ян, я же сказал, это только в теории, — перебил его я, прогоняя автоматически возникшую в голове картинку. Ну на фиг такие предложения! А друг-то мой, выходит, действительно гей. Ну и зачем, скажите на милость, мне понадобилось это знать? Лучше б не спрашивал. Теперь такое чувство, что рядом со мной сидит кто-то на редкость грязный и что я могу об него запачкаться.

— Ладно, пойдем на математику, — я встал и встряхнул головой, прогоняя из нее всю эту дрянь. Надо срочно загрузить мозги, чтобы не думать об этом.

Мы сходили на математику, потом на две химии, литературу и русский. В столовую я не пошел, и постепенно нарастающее чувство голода постоянно напоминало мне, что где-то там, в моей каюте, сидит Алеста и давится дешевым печеньем. Конечно, там еще остались подаренные мне на день рождения сладости, но разве это еда? Так что когда учебный день близился к завершению, я был как на иголках, и после звонка летел к себе так быстро, как это было возможно.

— Привет, — запыхавшись, выдал я, ворвавшись, наконец, в каюту. — Ну, как ты тут?

Алеста повернулась ко мне от экрана компьютера. Она была босиком, в закатанных до колена джинсах. Еще на ней была одна из моих рубашек, а изо рта торчала печенька. Зрелище было то еще.

— Да ничего так, — ответила она, вытащив печеньку. — Пыталась найти информацию о судьбе моей станции.

— И как? — спросил я, собираясь сделать шаг.

— Стой! — заорала вдруг она. Я так и замер с поднятой ногой. — Обувь сними.

— Зачем? — удивился я.

— Как зачем? Я второй день пол мою, а ты по нему в грязной обуви ходишь, — возмутилась она.

Я послушно стянул кеды и ступил на действительно чистый пластик. С раннего детства не ходил по полу босиком. Непривычное ощущение. Я оглянулся: всюду было на порядок чище.

— Ты что, еще и уборку сделала?

— Еще вчера. А ты только заметил? — усмехнулась она. — Тебе даже идеально белые внутренности кружек в глаза не бросились?

— Извини. Спасибо, — смутился я, входя, наконец, в каюту. — Так что там со станцией и беркером?

— Да ничего, — помрачнела Алеста. — Информация есть, но доступа нет. Ты, случайно, не знаешь пароль на материалы… где же это… а вот: материалы седьмого уровня доступа?

— Седьмой уровень? У меня ни к какому уровню пока доступа нет. Но это не настолько секретная информация, чтобы ее нельзя было достать. Категория какая?

— Написано «Админ.». Это сокращение от сисадмина?

— Нет, просто от «Административный». Нам нужен кто-нибудь, ответственный за крупный объект вроде ангара, оранжереи, жилого комплекса и так далее.

— Типа вашего коменданта?

— Точно, комендант! — вспомнил я и тут же слегка помрачнел: похоже, мне и правда придется помочь ему с его пари. Это самый простой способ добыть информацию. — Ладно, я попробую с этим разобраться. А сейчас, может, сходим куда-нибудь?

— Куда? — тут же оживилась Алеста.

— Ну, у меня не так уж много денег, но мы вполне можем поесть в одном тихом местечке. Называется «Крот». Он как раз через полчаса открывается. Это что-то типа бара, только он не очень популярный. Честно говоря, довольно стремное заведение, но душевное. Не знаю, как ты к таким местам относишься… В общем, там всякие странные люди собираются: художники, музыканты, любители пофилософствовать, просто всякие маргиналы. Но ты не бойся, к тебе никто не привяжется. Я потому и хожу туда иногда, что там меня никто не трогает.

— Да я и не боюсь, — улыбнулась Алеста. — Если б ты моих друзей видел, слово «маргинал» пополнилось бы для тебя дополнительными зрительными образами.

Действительно, о чем это я: как можно напугать «Кротом» девушку, которая выражается подобным образом. Да она отлично туда впишется!

Через полчаса мы были на месте: на здоровенной свалке пластика в шестом отсеке, в которой и скрывался бар. Заведение называлось «Крот», потому что к нему вел прочный «рукав», напоминающий нору и защищающий гостей от случайного падения мусора на голову. К счастью, Алесту вид заведения нисколько не смутил, и она смело вошла внутрь.

— Привет, Элис, — сказал мне бармен — он же, по совместительству, хозяин. — Я гляжу, ты сегодня с другом? Пообедать зашли?

— Ага, — кивнул я, усаживаясь за любимый столик у стены. Мы были не первыми посетителями, но в целом в «Кроте» было еще пусто. — Что у тебя сегодня есть съедобного?

— Гречка и бифштекс.

— Давай, — кивнул я. — В двойном экземпляре. Аль, ты что пить будешь?

— Честно говоря, сейчас бы темного кружечку, — мечтательно заявила она. — Кажется, сто лет не пила… не пил.

Алеста прикусила губу, но, к счастью, ее оговорки никто не заметил.

— Что такое темное? — тихо спросил я ее.

— Ну, пиво. Оно светлое бывает и темное, — пояснила Алеста. — Ты никогда не пробовал?

— Это что-то алкогольное? Если да, то я и не мог попробовать: детям нельзя, у нас с этим строго.

— Ну да, алкогольное, — кивнула она. — А что, тебя даже старшие друзья никогда не угощали?

— Да какие они друзья, — вырвалось у меня, но я тут же взял себя в руки и попросил у бармена пару кружек темного пива. Бармен сурово глянул на меня, попросил удостоверение личности. Потом потребовал документ у Алесты. У меня внутри чуток похолодело. Но Алеста смело подала ему… права на управление беркером: они на всех объектах одинаковые. Все гениальное просто: там и возраст указан, и фотка есть, а вот пол никак не фигурирует. Бармен проверил, удовлетворился, и налил две здоровенных кружки чего-то действительно темного, с густой пеной и подозрительным запахом.

Алеста тут же сделала глоток, стукнула кружкой об стол и заявила:

— Блин, прям как с друзьями на «чистяках». Это у нас так очистные сооружения называют, — пояснила она. — Чего ты на меня так смотришь? Там только трубы были, все закрытое, ничем не пахнет. Просто прикольное место, куда никто не ходит. Площадь — ого-го! Гуляй — не хочу.

И она снова отхлебнула из кружки. Я тоже осторожно попробовал. Какая гадость.

— Даже на ностальгию пробило, — заявила Алеста, расслабившись в низком кресле и вытянув ноги. — У вас тут всяких свалок — дохерища. Может, полазаем чуток, а? Только сначала поедим. У меня кишка кишке бьет по башке.

Я чуть не подавился новым глотком. Не понимаю ее совершенно. Иногда кажется, что она — образованная и утонченная личность. А иногда — что как минимум шпана. Пока я размышлял о возможности сочетания несочетаемого, нам принесли обед, так что на несколько минут я забыл об этом. Но, удовлетворив первый голод, вспомнил и спросил:

— Аль, но ты же на самом деле… ну, сам знаешь, кто. Неужели тебе правда нравятся вещи вроде прогулок по свалкам и распития пива на очистных сооружениях?

— Если с друзьями, то — да, нравятся, — кивнула она, уминая свою порцию. — Я ж не фифа стразанутая, чтоб от приключений нос воротить.

— Фифа… Как-как? — переспросил я.

— … стразанутая, — повторила она. — Ну, знаешь, такие девочки — любительницы розовых шмоток, страз и шпилек? Впрочем, откуда тебе знать.

Смешное выражение. Надо запомнить. Определение «стразанутый» отлично подойдет некоторым моим знакомым.

— Ну что, как тебе пиво? — спросила она, справившись с обедом.

— Да что-то не айс, — ответил я, как раз к нему прикладываясь.

— Ну да, ко вкусу нужно привыкнуть, — согласилась она, тоже делая глоток. — Кстати, ничего так пивко, пробовала я и похуже.

— И что, часто пьешь? — поинтересовался я.

— Да не, — рассмеялась она. — А ты уже решил, что я алкоголичка?

— Нет, — смутился я. — Просто не знаю, как у вас на Ковчегах все устроено.

— Да так же, как и у вас, — пожала плечами она. — Только без комендантского часа и с родителями вместо воспитателей. А родители не всегда своими детьми серьезно занимаются, вот и получается, что у меня детство чуть свободнее прошло, чем твое. А ты, выходит, честно все эти годы не пил, не курил и сексом не занимался?

Я закашлялся, подавившись.

— Что-то вроде того, — уклончиво ответил я, когда кашель отпустил. Алеста как-то странно на меня посмотрела: с интересом и легкой чертинкой во взгляде. Но ничего не сказала. Мне стало слегка не по себе: мало ли, что она задумала? Я, между прочим, уже совершеннолетний, и за хулиганство обычным выговором не отделаюсь. Надо быть немного повнимательнее, а то я как раз слегка захмелел.

Алеста запрокинула кружку и едва ли не одним глотком опустошила ее. Грохнула по столу и спросила:

— Ну что, пошли?

— Куда?

— На свалку, конечно. Я таких огромных свалок в жизни не видела! — с воодушевлением заявила она. — У тебя деньги еще есть? Если есть, возьми пару банок с собой.

— Банок с чем? — уточнил я, тоже допивая остатки этой коричневой дряни.

— С пивом, разумеется! — сказала она. Я внутренне скривился. Нет, эффект от алкоголя мне нравился, но вот вкус… Ладно, я, пожалуй, не буду ей признаваться. Она меня и так девчонкой считает. Как бы только не спиться. Никогда не задавался вопросом, в каких объемах и с какой частотой следует употреблять спиртное, чтобы считаться алкоголиком. Надеюсь, Алеста знает в этом меру.

Я подошел к стойке, расплатился за обед и взял две банки пива, потратив четверть стипендии.

— Твой парень? — бармен кивнул на Алесту, пока я рассчитывался.

— Типа того, — уже привычно ответил я, почти не смущаясь.

— Ты же вроде у нас не по этой части, — бармен поднял брови: он меня с детства знал. Только раньше я к нему с Рихардом приходил.

— Так получилось, — не стал вдаваться в подробности я. Пусть думает, что хочет.

— Бывает, — покивал он. — Но, если что, ты знай: с непривычки может быть довольно больно. Ты, главное, расслабься, и все нормально будет.

— Эмм… Спасибо за совет, — я откровенно смутился и поскорее пошел к выходу, сделав знак Алесте, чтобы шла за мной. Вот только лекций по особенностям гомосексуальных отношений мне сейчас не хватало.

Мы вышли из бара, свернули направо и углубились в просторы пластиковой свалки. Идти было довольно трудно: хаотично наваленные куски пластика то и дело выскальзывали из-под ноги или проламывались. Алесту это смешило. А вот меня потеря координации из-за выпитого пива довольно сильно раздражала.

Мы взобрались, наконец, на вершину, и обнаружили, что за ней что-то вроде ямы или котлована. Освещения над свалкой почти не было, только мелкие белые огоньки разметки на потолке, так что приходилось подсвечивать дорогу вотчами. Мы зачем-то спустились в яму, и только там Алеста удовлетворенно приземлилась на гнутую пластиковую панель, отдаленно напоминавшую диванчик. Вытянула ноги, выключила фонарик на вотче и потребовала свое пиво. Я дал ей бутылку, тоже выключил подсветку и сел рядом.

— На звезды похожи, правда? — заявила она, разглядывая огни разметки. — А вон за той горой, видимо, коридор есть: видишь, как она рыжим подсвечена? Похоже на земной закат, каким его иногда в фильмах показывают.

Я посмотрел. Действительно похоже. Алеста щелкнула открывашкой и сделала глоток. Я тоже посмотрел на свою банку.

— Давай, я открою, — предложила она.

— Что я, банки открывать не умею? — возмутился я.

— Мало ли, — пожала плечами Алеста. — Если ты сегодня впервые услышал слово «пиво», я уже ничему не удивлюсь. Да, кстати, как тебе ощущения? Нравится?

— Ну да. Только я раньше уже пробовал алкоголь.

— Ты же говорил, детям нельзя, — тут же напомнила она. — Что, стащил без спросу?

— Нет, ректор вином угостил, — ответил я и поморщился от воспоминаний.

— О-о, — уважительно протянула Алеста. — Я вино всего разочек пила. Дорого очень.

Мы помолчали. Правда, это было хорошее молчание, когда на ум ничего не приходит, но это и не нужно: и так хорошо.

— Жаль, что это не обычный Ковчег, — сказала она спустя некоторое время, пока мы молча, никуда не спеша, потягивали пиво. — Мне здесь нравится. Кругом один хлам — романтика и никакого пафоса.

Она уронила голову мне на плечо, разглядывая черный потолок с точками подсветки. Я вздрогнул от прикосновения ее жестковатых, длинной щеточкой торчащих волос.

— Замерз? — по-своему истолковала она это движение. — Здесь довольно прохладно.

— Есть немного, — заметил я.

— Я тебя погрею, — заявила она, закинула ноги поперек моих бедер и обхватила меня за плечи горячими ладошками.

— Боюсь, как бы я не заснул, если пригреюсь, — наполовину в шутку, наполовину всерьез ответил я: меня опять тянуло в сон от выпитого. Вот только теперь я совершенно не боялся, что кто-нибудь со мной что-то сделает. А где-то в глубине души даже желал этого.

— Неудобно, — заметила Алеста, поворочалась и совсем уселась мне на колени. — Вот так хорошо.

Поза была довольно неуютная, и разумом я понимал, что стоило бы девушку обнять. Но не знал, можно ли. Спрашивать было как-то неудобно, и я осторожно прикоснулся сначала одной, потом другой рукой. Алеста не возражала. Тогда я уже увереннее обнял ее. И это чудо уткнулось носом мне в шею.

— Ты так вкусно пахнешь, — невнятно пробормотала Алеста в воротник моей рубашки.

— Ты тоже, — честно ответил я, повернув голову и вдохнув запах ее волос, пьянящий посильнее вина. Интересно, так все девушки пахнут или только она? Очень хотелось еще раз повторить тот поцелуй. Воспоминания о нем накрыли меня волной жажды — жажды прикосновений. Я приоткрыл рот, стараясь, чтобы участившееся дыхание оставалось беззвучным: не хотел беспокоить ее своими невпопад проснувшимися эмоциями. Но желание коснуться ее шеи губами было очень сильным, практически болезненным, и я едва сдерживался.

— Эл, скажи: а если б я была парнем, ты бы разрешил мне вот так сидеть?

— Конечно, нет. Если б ты была парнем, я бы тебя просто не захотел.

Алеста подняла голову, пытаясь в потемках разглядеть мое лицо, и спросила:

— А ты меня хочешь?

Вот идиот. Это ж надо было так глупо спалиться. Мне резко стало жарко от стыда, и я слегка возмущенно пояснил:

— А ты как думаешь? Я раньше девушек не встречал, а с тех пор, как ты меня поцеловала, вообще не могу сосредоточиться рядом с тобой: постоянно хочу прикоснуться или хотя бы смотреть на тебя.

Сказал это и вдруг подумал о Яне: он что, так же себя рядом со мной чувствует?

— Но ты ко мне не пристаешь, — скорее утвердительно, чем вопросительно, сказала Алеста.

— Не хочу быть таким же похотливым скотом, как те, что вечно меня преследуют, — пояснил я.

— Понятно, — сказала она. — Ну, ты можешь себя похвалить: на «похотливого скота» ты совершенно точно не похож.

Она рассмеялась и мягко чмокнула меня в щеку. Я снова непроизвольно вздрогнул. Алеста хотела что-то сказать, но ее прервал сигнал моего вотча. Все хорошее когда-нибудь заканчивается.

— Полчаса до комендантского часа, — сказал я, отключая будильник. — Вставай, нам пора обратно.

— Нет, — заныла Алеста. — Тут так здорово и просторно. Давай еще немножко посидим, а?

— Немножко — это до утра? Потому что я не хочу выговор, — честно ответил я. — Ты на свалке спать будешь? А как насчет туалета, зубной щетки, душа, подушки, в конце концов?

— Фу, ну до чего же ты правильный, — заворчала Алеста, поднимаясь. — Ладно, пойдем.

И мы поспешили в общагу.

Глава 8. В сантиметре от провала

Адрес: военная база «Либерти», общежитие Верхней академии. Имя: Алеста Гредер. Статус: гражданин первого порядка.

Пока мы шли обратно, я наблюдала за ним: мне было интересно узнать, как на него действует алкоголь. Элис слегка покачивался, моргал чуть медленнее, чем обычно и был очень расслаблен, но мыслил связно. Ввалившись в каюту, он извинился и скрылся в уборной. Меня это насмешило: он в собственном доме, зачем извиняться? Как будто что-то противозаконное совершает.

Услышав шум льющейся воды, я постучала в дверь ванной:

— Эл, ты там душ принимаешь, что ли? Если да, вылезай немедленно: во-первых, пьяным противопоказаны водные процедуры, а во-вторых, я тоже в туалет хочу.

Элис что-то пробурчал в ответ и минут через пять выпал оттуда: смешной, мокрый, сонный и закутавшийся в огромное полотенце по самые плечи.

— А почему пьяным в душ нельзя? — спросил он, почесывая переносицу и замедленно моргая.

— Говорят, перепады температур на сердце плохо сказываются, — ответила я. — Иди сушись уже.

— А ты меня причешешь?

— Причешу-причешу, — рассмеялась я, скрываясь в ванной. Это чудо тут, похоже, царевну-Лебедь изображало: весь пол водой залил.

Когда я вышла, Элис все так же был закутан в полотенце. Он сидел на койке и дремал, прислонившись к выступу стены. Говорят же, что все мужчины по жизни — дети. Так вот Элис сейчас напоминал младенца-переростка. Я хрюкнула в кулак, сдерживая смех. Потом взяла расческу, села рядом и осторожно взялась за одну прядку. Элис вздрогнул от прикосновения, тут же отшатнулся, уронив полотенце с плеча, но сразу взял себя в руки, сообразив, что это всего лишь я.

— Прости, не хотела тебя напугать, — сказала я. Странные у него реакции на прикосновения. — Ты просил тебя расчесать.

— Ага, — ответил он, возвращаясь на место и подставляя мне мокрую шевелюру. Я стала осторожно разбирать спутанные волосы.

Элис сидел тихо, но не спал, а размышлял о чем-то и время от времени блаженно щурился. Было приятно наблюдать за ним: иногда я ради эксперимента «случайно» задевала его то за ухо, то за шею, и он всякий раз очень чутко на это реагировал. Я чувствовала себя испорченной девчонкой, но меня это ужасно заводило: сижу тут, такая вся из себя опытная, издеваюсь над мальчиком. Но я никогда прежде не встречала девственников. Дети не в счет, тут все понятно. А вот такой вполне себе взрослый, образованный парень как-то плохо ассоциировался с отсутствием опыта. Конечно, он наверняка пересмотрел всю ту гору фильмов на флешке, но разве это опыт? Такие вещи вообще противопоказано смотреть, пока сам не попробуешь. А то вот так насмотрятся наши мальчики всякой дряни, а потом ждут, что их подружки будут вести себя, как порноактрисы. А подружки почему-то не хотят. И стонут не так, и свет выключают, и романтики какой-то просят, и на лицо кончить не дают — неправильные какие-то девушки, фригидные, наверно. Он-то (мальчик) лучше знает, как все в сексе должно быть, ведь у него такой большо-ой опыт просмотра порнухи!

Я попыталась представить Элиса в объятиях какой-нибудь из моих подруг. Картинка не складывалась. Ни в какую. Если только в виде раба в ошейнике. Тогда я попыталась представить вместе его и Яна, но в моем воображении Элис упорно пятился от своего дружка, крепко стянув одной рукой полотенце вокруг бедер, а другой — выставив перед собой нож для защиты. Зато мне с легкостью удалось представить, как он сидит накойке, прислонившись к стене, и ласкает себя: осторожно, беззвучно, словно бы смущаясь. Примерно с таким же выражением лица, с каким сейчас наслаждается моими прикосновениями. В том, что они ему приятны, у меня не было никаких сомнений. Он же честно сказал, что хочет меня. Выходит, я сейчас помогаю ему… ой, ну и мысли. Я посмеялась над собственной испорченностью.

— Готово, — сказала я. — Досушить только нужно. Где у тебя фен?

Элис еще некоторое время понежился под потоком горячего воздуха, а потом я напомнила ему про домашнее задание.

— Ой, да ну его на фиг, — отмахнулся Элис, скривившись.

— Эй, парень, да я на тебя, похоже, плохо влияю, — рассмеялась я. Элис улыбнулся. — А что делать будешь, когда учителя завтра будут тебя ругать?

— Сострою им глазки, — невозмутимо ответил он. — У меня уже хорошо получается. Хочешь, покажу?

И Элис повернул ко мне совершенно умильную виноватую мордашку. Я рассмеялась, обхватила его за шею и чмокнула в лоб.

— Не отпускай, — сказал он, закрыв глаза и притянув меня к себе. Я ощутила легкую волну возбуждения. Ужасно захотелось оказаться на нем верхом и целовать это сонное разомлевшее нечто. В голове автоматически включились огромные весы, сравнивавшие все «за» и «против». Они слегка покачивались, но пребывали в отвратительном равновесии между желанием и возможными последствиями. А я в таких случаях всегда на всякий случай выбираю «против».

— Нам спать пора. Тебе завтра рано вставать, — напомнила я, позволив себе только погладить его по голове и чмокнуть в макушку.

— Я не хочу, чтобы ты улетала, — вдруг признался Элис. — Знаю, что тебе нельзя здесь оставаться, но ничего не могу с собой поделать.

— Так давай улетим вместе, — предложила я, высказав давно мучившую меня идею.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Если б это было так просто, база «Либерти» давно бы уже опустела, — скривился Элис. — Нужен специальный документ, да и неизвестно, каким человеком окажется тот, кто его предложит.

— А как насчет меня? У меня есть… форма для заключения договора о кураторстве, — призналась я. — Я не настаиваю, но ты все же подумай. Если тебе здесь живется несладко, возможно, статус гражданина второго порядка покажется тебе меньшим злом.

Элис задумался и ничего не ответил.

— Давай спать, — сказала я. — Где твой вотч?

— В ванной, наверно.

Я сходила в ванную, отыскала вотч и вернулась обратно. Элис уже лег, но не спал, а думал. Вот ведь загрузила человека. Но ничего. Полезно иногда провести ревизию в своих мозгах и переоценить ценности. Я оглядела его тушку, все еще закутанную в полотенце, но решила не напоминать ему, что стоило бы одеться. В конце концов, это его проблемы, а в то, что он начнет ко мне приставать, я не верила.

Забравшись в оставленное мне местечко у стены, я набросила на нас одеяло, отключила свет с его вотча и принялась ворочаться, устраиваясь поудобнее. Когда я затихла, Элис уже привычным движением придвинулся и перекинул руку через мою талию. Люблю эту позу. Уютненько.

***

Я проснулась от того, что спине было холодно. Оглянулась, но в каюте царила абсолютная тьма. Совсем рядом раздался тяжкий вздох. Я кликнула по вотчу, и экранчик осветил спину сидящего рядом Элиса. Он сразу обернулся.

— Ты чего не спишь? — спросила я хриплым спросонок голосом.

— Да выспался вроде, — пожал плечами он.

— А чего тогда свет не включаешь?

— Потому что ты спишь, — пояснил он.

— И что, так и сидишь в темноте? Ждешь, пока я высплюсь?

— Ну, я не просто так сижу, я думаю, — снова пожал плечами он.

— И о чем же?

— Ты ведь это серьезно сказала про договор о кураторстве? Это не шутка?

— Нет, не шутка, — подтвердила я, тоже садясь. Элис запустил мягкую подсветку помещения, и каюту залил призрачный чуть желтоватый свет. — Ты все еще решаешь, улетать или нет?

— Угу, — промычал он, отвернувшись и разглядывая собственное отражение в высоком и узком зеркале на противоположной стене.

— И как успехи? — поинтересовалась я.

— С одной стороны, это здорово — решить все имеющиеся проблемы одним махом, — начал Эл. — Но в жизни ведь так не бывает. Тебе я вроде как доверяю, но кто знает, что ждет меня на новом месте? К тому же, я до сих пор понятия не имею, как улететь с «Либерти». Это, знаешь ли, все-таки военная база. Чтобы отсюда улететь, нужно разрешение. Конечно, можно попытаться просто сбежать, как в фильмах показывают, но я не уверен, что это хорошо кончится.

— Новое всегда пугает, — заметила я. — А проблемы решаются тогда, когда ты их решаешь. Вполне возможно, найдется какой-нибудь способ покинуть зону контроля без полицейского патруля на хвосте.

— Да, я понимаю, — снова вздохнул Элис. — Это все звучит, как отговорки.

— Тогда что тебя здесь держит? Попробуй сформулировать и понять, достаточно ли это веские причины, чтобы остаться, если другие проблемы все-таки удастся решить, — посоветовала я.

Элис подумал и сказал:

— Ну, самое главное, пожалуй, что я уже знаю, как жить в нашем обществе. Знаю, как тут все устроено, как получить образование, найти работу, жилье, добиться успеха. У меня есть знакомые и даже определенная положительная репутация. И я сейчас даже не о внешности говорю.

— Ерунда. Ты достаточно молод, чтобы добиться всего этого на новом месте. А «Либерти» и без тебя обойдется, — возразила я, поймав себя на мысли, что вмешиваюсь в чужое решение и пытаюсь навязать свое мнение.

— Не уверен, — покачал головой Эл. — Я нужен этому обществу, понимаешь? Мужчины не могут без женщин, им недостаточно просто смотреть фильмы для взрослых и развлекаться с куклами. Им нужно хотя бы иногда удовлетворять желание обладать настоящим, живым телом. Погружаться в него, чувствовать какое-то подобие власти над тем, кто оказался снизу, доминировать. Я знаю, это звучит неприятно, но такова мужская природа.

— Почему ты говоришь «им», а не «нам»? Ты ведь тоже мужчина, — удивилась я. Он что, уже сам себя считает женщиной? Ни фига себе бедняге мозги-то запудрили.

Элис резко смолк, осмысливая этот факт.

— К тому же, насколько я поняла, тебя никто не спрашивал, хочешь ли ты быть тау, верно? — заметила я, пока он молчал. — Лично я считаю, что никто не вправе заставлять человека быть тем, кем он не является. Или ты действительно готов быть тем самым «телом», в которое будут «погружаться» и над которым будут «доминировать»?

— Нет, — резко ответил Элис, передернувшись всем телом.

— Ну и над чем тогда думаешь? — подвела итог я. — Единственная, на мой взгляд, веская причина где-либо оставаться — это семья, любимые люди. Но у тебя нет семьи. Извини, если обидела.

— Нет, не обидела, — ответил Элис, выключая только что сработавший будильник. — Я еще подумаю над этим, но пока склоняюсь к мнению, что ты права: мне нужно улетать отсюда. Так что сегодня после экзамена займусь поисками твоего беркера.

— У тебя сегодня экзамен? Ой, а я-то, дура, тебя вчера на свалку утащила. Да еще и с пивом.

— Да ничего. Даже если б я весь вечер готовился, это вряд ли бы что-то изменило. А так я хотя бы хорошо выспался, — улыбнулся он.

Через полчаса к нам заглянул Ян в праздничной белой рубашке и увел куда-то моего Элиса. Я опять осталась одна. Отыскала в столе древнюю версию очков для игр в системе дополненной реальности, ужаснулась качеству выдаваемой ими голографической картинки, пошарилась в компьютере Эла на предмет геймерства. Наткнулась на программное обеспечение для вотчей и наконец-то прокачала свой. Правда, большая часть функций все равно не заработала по причине отсутствия тех или иных приспособлений.

Когда время приблизилось к обеду, и я решила заморить червячка чаем с печеньками, раздался звонок в дверь. Запускать режим видеофона я так и не научилась, так что решила рискнуть и открыть.

За дверью оказался огромный букет цветов. Он качнулся, чуть опустился, и над ним показалась голова.

— П-простите, Элис здесь живет? — спросил парень, явно смутившись при виде меня.

— Да, но он сейчас экзамен сдает. Ему что-то передать?

— Да, передайте ему, пожалуйста, вот это, — он подал мне этого флористического монстра с запахом оранжереи. — Скажите, тэта Юн приходил.

— Непременно, — ответила я, закрывая дверь. А ничего так, умеют они за своими «женщинами» ухаживать. Такой букетик наверняка кучу денег стоит. Интересно, а если я здесь все-таки останусь, как сложится моя судьба? Если все правильно сделать, можно избежать борьбы, в которой я могу пострадать, и сразу оказаться, где надо: под крылом влиятельного человека. Здесь ведь наверняка можно хорошо устроиться. Я поставила букет в какую-то жестянку, в которую налила воду в надежде, что банка не протечет, села обратно за компьютер и попыталась представить такую ситуацию.

Первым делом попрошу вернуть мне Интернет. Их местная сеть ужасна. Потом обязательно потребую, чтобы моя квартира была просторной и с хорошей системой воздухоочистки. Обязательно попрошу меня вкусно кормить. И, наверное, установлю график визитов своего «благодетеля». Пусть приходит, скажем, раз в два дня — мне как раз достаточно. Будет радовать меня цветами, приятными безделушками, делать мне массаж и… Ну ладно, что греха таить, я тоже не прочь хорошо провести время в постели. Особенно, если у него шея и спина, как у Элиса. А волосы отрастить не так уж трудно.

Так, стоп, а с чего это я решила, что мой благодетель будет симпатичным? Насколько я знаю, власти и денег обычно добиваются люди совсем другого типа. Придет какой-нибудь генерал, поставит меня раком и будет трахать как… как… как тау. А если он окажется слишком активным? Сотрет все до волдырей. Кстати, а что если он потребует анального секса? Я такое не люблю. И вообще, бедный Элис: неужели он постоянно об этом думает? Так и свихнуться недолго.

Мои размышления прервал очередной звонок в дверь. Я открыла, ожидая увидеть еще один букет, но за дверью стоял комендант.

— Здравствуйте, — робко пробормотала я. — А Эла сегодня нет. В смысле — он на экзамене.

— Понятно, — ответил комендант, проходя внутрь и оглядывая каюту. Я отодвинулась, пропуская его: не выгонять же старшего по званию. — А ты почему не на учебе?

Я пожала плечами, надеясь, что он сам домыслит что-нибудь подходящее.

— Прогуливаешь? — тут же предположил он. — Я в твоем возрасте тоже не любил за партой чахнуть.

Комендант прошелся по каюте, заглянул в шкафы, оценил санитарное состояние ванны. Удовлетворенно хмыкнул и подошел к столу, возле которого я стояла. Брезгливо поковырялся в блюдце с печеньем, заглянул в сахарницу. Потом осмотрел меня. Чего ему надо-то?

— Спишь с ним? — вдруг спросил комендант.

— Нет, — ответила я: наверняка ведь он спрашивает не о том, в одной ли койке мы смотрим сны. Вдруг скажу «да» и случайно испорчу Элису репутацию. Впрочем, я ее уже слегка подпортила выходкой в столовой.

— А чего тогда торчишь здесь? — сказал он, оглядывая мои уши и стрижку.

Я снова пожала плечами. Вообще удобный жест, позволяет слова экономить.

— Ты ведь знаешь, что без особого разрешения на территорию академии запрещено пускать посторонних? — заметил комендант.

Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

— И что Элис нарушил сразу несколько положений устава?

Я снова кивнула.

— И что я могу упечь вас обоих в карцер на две недели?

Я в третий раз кивнула, внутренне сжимаясь. Кажется, мне угрожают.

Комендант подался ко мне и обнюхал мою шею.

— Вот ведь как странно, — задумчиво протянул комендант. — Я всегда считал, что мне не нравятся мужчины. Но в этом случае вынужден признать: ты меня чем-то привлекаешь. Я даже все еще нигде не зафиксировал нарушение из-за этого. И что в тебе такого?

Он взял меня за подбородок, проведя по губам грубоватым и шершавым пальцем. Я сглотнула от нахлынувшего страха: если я сейчас начну вырываться, нас накажут, а если позволю ему ощупывать себя, моя легенда накроется медным тазом. Интересно сработает ли вранье, если сказать, что я сделала операцию по смене пола? Как бы я не была похожа на парня, у меня все равно есть какая-никакая грудь, да и в штанах — пусто.

— Вроде самое обычное лицо, — бормотал он, задумчиво поворачивая мою голову то влево, то вправо. — Но что-то в тебе есть такое… притягательное.

Он провел рукой по моей спине, заставив меня прогнуться к нему, сжал левую ягодицу. Я судорожно пыталась что-нибудь придумать, но ничего не приходило в голову.

— А ты довольно мягкий, — заметил он, пожамкав мое плечо и задницу. — И хорошо пахнешь. Лакомый кусочек…

Он взял меня за шею и потянулся к губам. Ну пожалуйста, пусть что-нибудь взорвется или прорвет водопровод. Пусть произойдет хоть что-нибудь! Но небритое лицо неумолимо приближалось, и вскоре к моим губам прижались требовательные и грубые губы коменданта. Я никогда не целовалась с такими взрослыми мужиками. Коменданту было лет сорок, он был силен и крепок. Извращенец-педофил: я же рядом с ним должна выглядеть как сопливый пацан. Хотя, скорее всего, этот комендант — едва ли не единственный нормальный мужик во всей их шайке-лейке, которому удалось пусть и не распознать, но хотя бы почувствовать во мне женщину.

Что его привлекло, он не понял, но, походу, всерьез решил меня оприходовать: одна его рука все еще придерживала меня за шею, не давая увернуться от поцелуя, а другая с силой скользнула под джинсы. Это были хорошие джинсы, прочные и плотно сидевшие на бедрах, и они мужественно пытались защитить меня от агрессора. Но комендант был настойчив: ладонь распласталась, прижалась к моему телу, проскальзывая под пояс. Один из пальцев уверенно скользнул между ягодиц и добрался-таки до нужного места. От неожиданного и сильного проникновения я вздрогнула всем телом и открыла рот в испуганном вскрике, чем незамедлительно воспользовался настойчиво-твердый, скользкий язык коменданта. Ощущение, когда в тебя проникают сразу с двух сторон, было странным и ужасно унизительным. К тому же, я боялась, что он сдвинет руку еще на сантиметр-другой и поймет, что я девушка!

— Что вы делаете? — раздался холодный и оттого немного незнакомый голос Элиса. Комендант тут же с сожалением выпустил меня. Я чуть не сползла на пол от резко нахлынувшей слабости.

— Так, пообщались немного с твоим другом, — комендант еще раз оценивающе посмотрел на меня. Я снова сжалась.

— Мне кажется, вы немного переборщили с… общением, — так же холодно заметил Элис, поигрывая желваками. Взгляд у него был прямым и уверенным.

— Самую малость, — невозмутимо ответил комендант. — Да, кстати, так как насчет помощи в пари?

— Я согласен, — коротко ответил Эл. О каком пари идет речь? — Но взамен вы сделаете вид, что Аля здесь нет: не будете фиксировать нарушение и никогда больше к нему не подойдете. А еще мне нужен доступ к кое-какой информации.

Комендант с ухмылкой цыкнул и ответил:

— А ты умеешь задать цену. Что за информация?

— Административная. Седьмого уровня, — коротко пояснил Элис. — Мы хотим знать, где сейчас находится старый, раздолбанный беркер, который нашли на недавно подобранной бесхозной станции.

— Интересные запросы. И откуда вы знаете о станции? — прищурился комендант. — Ученикам такие вещи не рассказывают.

— Мимо проходили, — невозмутимо ответил Элис. — А это имеет значение? Мне кажется, в случаях, когда некое высокопоставленное лицо раскрывает низшему по званию закрытую для последнего информацию, оба стараются хранить это в секрете, не так ли?

— Уел, — снова усмехнулся комендант, подошел к Элу и хлопнул его по плечу. Эл даже не покачнулся.

— Минут через десять-пятнадцать жди сообщение. Так уж и быть, найду я вашу игрушку.

С этими словами он, наконец, покинул каюту. Дверь за ним герметично закрылась.

— Элис! — всхлипнула я и с разбегу повисла у него на шее, сходу принимаясь реветь.

— Эй, ну чего ты? — он принялся гладить меня по голове и плечам, успокаивая. — Он что… Он тебя…?

— Нет, не успел, — ответила я, борясь с душащим меня предистеричным состоянием. — Ты очень вовремя пришел. Он меня только лапал.

Элис подхватил меня на руки и сел со мной на кровать. Оказавшись на коленях, в теплых объятиях, я сразу начала успокаиваться. Даже неприятное чувство, оставшееся от проникновения инородного предмета, постепенно таяло: моя попа тоже радовалась, что ее, наконец-то, оставили в покое и даже разрешили посидеть на знакомых и теплых коленях.

— Я так испугалась, — призналась я, когда обрела способность говорить нормально, без всхлипов. — Он же чуть не разрушил мою легенду. Знаешь, я даже успела подумать, что мне придется сделать это ртом, чтобы не выдавать себя.

Элис слегка напрягся от этих слов и снова сжал челюсти, а потом спросил:

— Почему ты просто не попросила его уйти?

— Он угрожал, что отправит нас обоих в карцер на две недели.

Элис помолчал. Потом повернулся ко мне, ободряюще улыбнулся и сказал:

— Забудь про все. Ты же слышала: он нам ничего не сделает, мы с ним договорились.

— Что ты ему обещал? — поинтересовалась я: вряд ли такой человек, как этот комендант, способен делать что-то за просто так.

— Что схожу с ним на свидание.

— Что-о? — брезгливо протянула я, даже чуть отстранившись от Эла.

— Он обещал меня не трогать, — пояснил Элис. — Сказал, что поспорил с друзьями, что пойдет на свидание с тау. Он, вообще-то, не любит мужчин. Я, честно говоря, удивлен, что он приставал к тебе.

— Вот именно: он не любит мужчин. А я женщина, забыл? И мне срочно нужны еще обнимашки, а то все еще трясет.

Элис рассмеялся и крепко обнял меня, прижавшись горячими губами к моему лбу. Иногда он все-таки умеет быть мужчиной: черта с два я бы так быстро успокоилась, рыдая в плечо подруги.

Вскоре вотч Элиса радостно чирикнул, принимая сообщение.

— Беркер на нашем уровне, совсем недалеко от станции, — сообщил он. — Ни на кого еще не записан, числится среди имущества академии, так что вряд ли на нем электронные замки сменили. Если удастся проникнуть в гараж, мы его запросто наружу выведем. Но нужно разрешение на вылет.

— Так ты летишь со мной, да? — уточнила я, услышав заветное «мы».

— Да, — ответил Элис. — Но ты не торопись радоваться: я понятия не имею, где добыть разрешение на вылет.

— А если снова коменданта попросить?

— Во-первых, мы с ним уже договорились, и условия сделки он менять не будет, — возразил Эл. — А во-вторых, для таких разрешений он слишком мелкая сошка. Так что придется поломать голову.

— Ничего, я верю, что у нас все получится, — заявила я. — Обедать пойдем? У меня уже живот к спине прилип от всех этих волнений.

— В «Крота»?

— Угу.

И мы выдвинулись навстречу вкусной и здоровой пище. А эти печеньки надо бы вообще выкинуть.

Глава 9. Селфи с тау

Адрес: Военная база «Либерти», свалка твердых пластиковых отходов. Имя: Элис. Генетическая модель: тау-1, улучшенная. Статус: гражданин третьего порядка.

— У тебя ниточка торчит, — сказала Алеста, дернув обрывок какой-то нитки в шве рубашки. Нить не пожелала отрываться и неожиданно вытянулась сантиметров на шестьдесят.

— Эй, я не хочу остаться голым! — пошутил я, отшатываясь от нее. Нитка выдернулась еще на двадцать сантиметров.

— Осторожно, опрокинешь мой обед! — возмутилась Алеста, едва успев подхватить пластиковую миску с пловом, который мы прихватили из «Крота» вместе с еще двумя банками пива. Плакала моя стипендия.

Переставив остатки плова в другое место, она намотала нитку на палец кольцом и дернула.

— Ай! — вскрикнула она и удивленно посмотрела на кончик пальца, медленно набухающий красными каплями. Я похлопал по карманам в поисках салфеток, но ничего не нашел. У Алесты тоже ничего подходящего не оказалось.

— Может, пивом полить? — предположила она, опуская палец вниз, чтобы кровь не побежала по руке. — В нем же есть спирт, вдруг сработает как дезинфекция.

— Сомневаюсь, — поморщился я. — Тогда уж лучше лизнуть: слюна тоже антибактериальными свойствами обладает.

— Не, — покрутила головой Алеста. — У меня в детстве часто кровь носом шла, я ее случайно сглатывала, а потом меня всегда тошнило от ее вкуса. Так что я, пожалуй, просто не буду трогать: я же мыла руки перед едой, может, ничего и не будет.

— Ага, мыла, — покивал я. — А потом по свалке гуляла. Дай сюда.

Я потянул ее за руку и обхватил губами пострадавший палец. Алеста зашипела и уставилась на меня, как на привидение. Я удивленно и вопросительно приподнял на нее брови, продолжая вылизывать ранку. Но Алеста не ответила, только смешно дрогнула носиком, глядя на мои губы. До меня дошло. Долго же доходило. Я вообще рядом с Алестой становлюсь непроходимо тупым.

Я выпустил ее руку и отвернулся, чувствуя, как у меня горят уши. Но она ничего не сказала. Осторожно потянула за злосчастную нитку здоровой рукой, вытягивая ее до конца. Шов, к счастью, не разошелся. Видимо, это была какая-то случайная ниточка. Засунутая швейником специально, чтобы создавать мелкие неприятности. Или приятности — это как посмотреть. Мне почему-то показалось, что Алесте понравилось то, что я сделал. Я незаметно посмотрел на нее. Алеста задумчиво сматывала нитку на руку.

Она привлекала меня. С самого начала, хоть я этого и не понимал. Мне нравилась ее смешная стрижка, аккуратный носик и почти не заметные веснушки на переносице. Нравилась ее нескладная фигура, уверенные жесты и стремительная походка. Мне все в ней нравилось. Даже то, что должно было отталкивать, почему-то еще больше привлекало. Я покосился на ее довольно широкие плечи и слишком крепкую для девушки шею. Рот непроизвольно наполнился слюной, словно организм желал ее съесть или хотя бы попробовать. Впрочем, я уже попробовал. И мне опять-таки понравилось.

У нас над головой погасла часть светильников: станция переходила в вечерний режим, и предполагалось, что на технических объектах, к которым относилась и свалка, больше нет рабочих, а значит, лишнее освещение ни к чему. Полумрак подействовал на меня как вторая порция алкоголя. Голова слегка закружилась, а сердце забилось чуть чаще. Я осторожно нащупал руку Алесты и слегка сжал ее пальцы. Она ответила, погладив мою ладонь.

Потрясающее ощущение. Тело словно загорелось. Мне было немного стыдно, что я так хочу ее, но я ничего не мог с этим поделать: хотелось стиснуть в объятиях, прижаться к ней, утонуть в ней. Я даже скрипнул зубами, чтобы сдержаться.

Алеста вдруг осторожно вынула руку, размотала с нее нитку, перекусила пополам и принялась завязывать одну половину на моем запястье.

— Что ты делаешь? — улыбнулся я, стараясь говорить так, чтобы не выдать свое состояние.

— Метку ставлю, — заявила она, затягивая двойной узел. — Чтобы всякие коменданты тебя не трогали.

Это было глупо и мило одновременно, и я ей подыграл: забрал вторую половинку и тоже повязал ей на запястье, подсев для этого поближе и беззвучно и вероломно крадя ее запах.

— Оружие нового поколения: антикомендантин, — заявил я, завязав лопоухий бантик. Алеста тихо рассмеялась. Как же я люблю этот смех. Ощущение близости ее тела обволакивало, шарило по коже языками невидимого пламени. Очень хотелось коснуться ее, но было страшно от мысли, что этим прикосновением я могу испортить наши странные отношения.

Я заглянул в ее глаза и не выдержал: потянулся и поймал губами ее губы. Самообладание покинуло меня, и дыхание стало предательски сильным и шумным. Ну и пошло все к черту, я так хочу ее, что даже больно. Хочу вкуса ее губ, мягкости ее тела, прохлады ее кожи. Хочу дышать ею, чувствовать только ее. Так умирающий от жажды приникает к кубку с водой.

Алеста, не ожидавшая этого поцелуя, сначала замерла, а потом осторожно обняла меня и раскрылась. Я застонал. Жадно целовал ее снова и снова, прижимал к себе, стискивал, впивался пальцами, с трудом сдерживаясь, чтобы не сделать ей больно. Голова кружилась, сердце колоколом стучало в ушах, а внизу пульсировало. Я отпустил ее губы и стал целовать ее шею, забравшись рукой под футболку и скользя по ее бархатистой коже. Как же я хочу ее…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Элис, — прошептала она, мягко пытаясь отстраниться. — Элис, остановись.

Нет, пожалуйста, не останавливай меня. Я тебя, конечно, послушаюсь, но это так жестоко, Алеста! Я горю, я просто пылаю и почти ничего не соображаю. Я хочу утонуть в тебе, мне это нужно…

— Элис, пожалуйста, — снова сказала она умоляющим и словно бы извиняющимся тоном. Да, да, я понял!

С трудом преодолев это безумие, я отпрянул назад и сжал руками голову, пытаясь прийти в себя. Точно. Она же думает, что я просто хочу ее как единственную женщину, которую когда-либо встречал в своей жизни. Я сам ей об этом сказал вчера, на этом же месте. Тупица.

Между нами повисла отвратительная тишина. Я успокоился, но никак не мог остыть до конца. Алеста же… Кажется, она меня жалела: я видел боковым зрением, как она несколько раз пыталась меня коснуться, всякий раз останавливаясь на полпути. Правильно, раз уж решила остановиться, то даже не думай трогать меня: не смей унижать жалостью. И к тому же, твои сочувственные «обнимашки» я совершенно точно истолкую по-своему, так и знай. И второй раз остановиться уже не смогу. Я вообще не понимаю, как мне это удалось.

— Мне пора… к коменданту, — хрипло выдал я, немного придя в себя. — Пойдем, я проведу тебя обратно в общежитие.

— Угу, — тихо ответила она.

Обратно мы шли молча, не глядя друг на друга. Нитка жгла мне кожу, но я не трогал ее. Алеста же задумчиво теребила свою всю дорогу. Когда мы дошли до каюты, я открыл дверь и собрался было сразу уйти, но Алеста взяла меня за руку и втащила внутрь. Встала прямо передо мной и посмотрела в глаза: долго, изучающее. Я сглотнул, но не стал отворачиваться.

— Шел медведь по лесу, — вдруг громко сказала она, все так же испытующе глядя на меня. — Видит: машина горит. Сел, сгорел.

— Что? — не понял я.

— Шел медведь по лесу, — послушно, с расстановкой повторила она. — Видит: машина горит. Сел в нее, сгорел.

Это что, какой-то тест? Или особый ритуал с Ковчегов? Алеста не дождалась от меня ожидаемой реакции и выдала следующее:

— Шел арктический медведь по полярному кругу. Видит: машина в снегу. Сел, замерз.

— Бред какой-то, — сказал я.

— Правильно, — удовлетворенно улыбнулась она. — А теперь иди давай на свое свидание.

И она захлопнула дверь. Что это было? Какие, на хрен, медведи? Тупость какая-то. Сел — сгорел. Ну тупо же? Сел — сгорел. Пх. Сел — сгорел.

Я начал ржать. От души. Сам не знаю, что меня в этом всем смешило, но было очень, ОЧЕНЬ смешно — до икоты, слез и боли в животе. Вот в таком состоянии я и добрался до каюты коменданта.

— Добрый вечер… ик… — выдал я ему.

— Ты что, пьян? — спросил комендант, оглядев мои красные от смеха щеки и втянув воздух возле моего лица.

— Нет, просто икота замучила. Водички не дадите?

Он принес мне воды. Я отхлебнул, клацая зубами по стакану. Потом опять фыркнул. Хорошо, что не в воду.

— Что тебя так насмешило? — тут же спросил комендант.

— Да понимаете… — я развел руками, не зная, как объяснить. — Ну вот, послушайте. Идет медведь по лесу. Видит — машина горит. Сел в нее и сгорел.

— И что? — непонимающе уставился на меня комендант.

— Ну, смешно же: сел — сгорел, — снова сказал я.

— Молодежь, — сокрушенно покачав головой, протянул комендант. — Пойдем уже, я друзей обзвонил, они скоро в клуб приедут — проверять. Но ты делай вид, что ничего об этом не знаешь.

— Понял, — кивнул я, кое-как справляясь с икотой.

— Руку давай, — сказал он. Я покосился на его требовательно отставленную ладонь. Прикасаться к ней не хотелось.

— А иначе никак? — спросил я. Комендант демонстративно подставил мне локоть. Я вздохнул и позволил ему взять себя под руку: уж лучше так, чем за ручки держаться. Мы выдвинулись.

— Веди себя так, будто мы уже не первый день вместе, — вещал он мне на ухо, пока мы шли через оживленный общественный коридор на нижний уровень: я тут был пару раз с Яном, но ни разу не задерживался после комендантского часа. Сейчас же мы явно планировали засидеться, и мне даже было интересно, меняются ли все эти заведения, когда уходят студенты?

Мы подошли к вывеске одного из клубов. Вышибала на входе оглядел меня, облизнулся и долго сличал мое лицо с фотографией на карточке-удостоверении. Начинается…

— Вы смущаете мою пару, — рыкнул на него комендант и выдернул мою карточку из рук охранника. — Пойдем, Элис, у него нет ни одной причины задерживать тебя на входе.

Комендант обнял меня за талию и повел внутрь, где уже грохотала ритмичная музыка. Она была довольно приятной, но слишком громкой для моих ушей. Нас подвели к столику, над которым висели какие-то светящиеся нити. Похоже, комендант не поленился его зарезервировать: это был единственный пустой столик в самом центре таких же, но заполненных людьми.

— Садись, — сказал он, выдвигая мне стул. Я почувствовал себя очень странно, хоть меня никто не трогал. Люди вокруг с любопытством и завистью косились в нашу сторону. Я оглядел зал и увидел еще одного тау — «двойку». Он заметил, что я на него смотрю, и презрительно отвернулся. Видимо, ему не понравилось, что я отобрал у него статус звезды. Можно подумать, я это намеренно сделал.

— Мои друзья от тебя справа по курсу, так что зря в ту сторону не смотри, — проговорил он мне на ухо. — И не забывай делать вид, что тебе приятно.

Я послушно улыбнулся. Комендант сел напротив, подозвал официанта и заказал бутылку какого-то шампанского и закуски. Официант ушел, а мой… кхм… партнер наклонился над столом, взял меня за руку и потянул ее к себе. Меня слегка перекосило, но я сдержался, хотя его настойчивые поглаживания были омерзительны мне до глубины души. Этой рукой я совсем недавно касался Алесты, а он как будто стирал ее прикосновения и пачкал меня чем-то гадким.

Нам принесли заказ. Официант поставил на стол стеклянную бутылку, поколдовал над ней. Бутылка довольно громко чпокнула, и над ней взвился белый дымок. Что это еще за дрянь? Она, часом, не закисла? Обычно с таким звуком тухлые консервы взрываются.

Из бутылки в высокие и прозрачные пластиковые бокалы полилось что-то светло-золотистое. Оно сильно пенилось и, кажется, шипело, хотя сквозь музыку было плохо слышно. Когда официант ушел, комендант поднял бокал и сказал:

— Ну, давай что ли, выпьем за успех мероприятия.

— Это алкоголь? — уточнил я, берясь за бокал.

— Пей, не бойся. Я же обещал, что не трону тебя, — сказал комендант. Мы чокнулись, и я выпил. Напиток сильно покалывал язык и щекотал нос, как газировка, но на вкус был довольно терпимым. По крайней мере, я ожидал худшего. Но мне не нравилось, что все пытаются меня споить. Единственный человек, с которым я был не против это делать — Алеста. При этом с ней было хорошо и без алкоголя.

Мне вспомнились ее мягкие губы, бархатистая кожа. Можно было сколько угодно рассуждать о ее пацанской внешности, но на ощупь она была совсем другой. Запах же и вовсе был восхитительным. Я ощутил, как меня накрывает волной жара от этих воспоминаний, и залпом выпил шампанское, чтобы отвлечься: не хватало еще возбудиться в таком месте.

— Сколько нам тут сидеть? — спросил я.

— Трудно сказать, — пожал плечами комендант, подливая мне шампанского. — Если мы будем просто разговаривать, как сейчас, то довольно долго — пока моим друзьям не надоест. Если же сделаем вид, что увлечены друг другом, можно будет представить все так, что нам не терпится добраться до постели. И тогда мы уйдем пораньше.

Я скривился и снова глотнул из бокала.

— Следи за лицом, — тут же одернул меня комендант. — И закусывай хоть иногда. Выглядит так, как будто ты хочешь напиться с горя.

Я послушно наколол на вилку какие-то овощи в белом соусе и закусил. Довольно вкусная тут кухня, надо признать.

— Вот сейчас не вздумай дернуться или поморщиться — испортишь всю игру, — предупредил меня комендант, потянулся через столик и провел большим пальцем по моим губам, стирая след от соуса. Мне стоило большого труда сохранить невозмутимость и даже изобразить видимость улыбки. Хотя мышцы лица нервно свело, и очень хотелось протереть губы мокрым платком.

— Сойдет, — сказал он. — Если еще пару раз что-то подобное сделаем, можно будет отсюда свалить. Мне, знаешь ли, тоже не особо приятно тебя трогать.

«Зато Алесту ты лапал запросто», — тут же подумал я, снова отхлебывая из бокала, чтобы не сказать этого вслух. Когда я зашел сегодня в каюту и увидел, как он зажимает ее, то думал, что наброшусь на него. Ярость вскипела прямо-таки звериная. Едва мог говорить, борясь с желанием придушить его. Но мысль о том, что, возможно, Алеста сама этого хотела, меня остановила. Когда же она повисла на мне и принялась реветь, я окончательно пришел в себя и расслабился. Действительно, как я мог подумать, что ей понравится этот урод? Если уж без этого никак, пусть лучше он меня лапает.

Меня передернуло от собственных мыслей, и я снова приложился к бокалу.

— Хватит уже пить, — поморщился комендант.

— Мне неуютно, — пояснил я.

— Я, знаешь ли, тоже не особо в восторге, но дело есть дело. Так что оставь в покое шампанское и пошли, что ли, потанцуем. Если уж так хочешь напиться, делай это хотя бы не столь явно.

Он встал, подошел ко мне и подал руку. Я оглядел эту здоровенную ладонь в форме лопаты и вспомнил, как он шарил ею в джинсах Алесты. Меня передернуло, но я все-таки вложил в нее свою руку.

Мы вышли за оградительную решетку в танцевальный зал. Там активно извивались люди, хаотично мигала светомузыка. Отовсюду доносился запах пота, как в тренажерном зале.

— Ну чего ты стоишь столбом? — спросил меня комендант, выполняя серию каких-то странных шагов и покачивающихся движений. Вот в такие моменты особенно осознаешь разницу в возрасте между людьми: как бы этот старпер ни старался, в каждом движении проскальзывала его допотопность. Молодые люди вокруг двигались куда более ловко, а на его фоне — так даже привлекательно. Какой-то бета одобрительно улыбнулся мне, сверкнув зубами в неоновом свете. Я ответил ему тем же. Танцевать я умел и любил. Так что решил просто на время забыть, что я здесь делаю, и спокойно насладиться музыкой и физической разрядкой.

Вокруг меня время от времени появлялись какие-то личности, но я отталкивал особо настырных. Они не возмущались и спокойно уходили. В какой-то момент я даже увлекся, и мы с тем же бетой устроили дэнс-батл. Вокруг тут же собралась толпа восторженных зрителей. Недовольный комендант тоже был в ней, вяло хлопая в мою поддержку.

— Меня зовут Рэймон, — сказал бета мне на ухо, чтобы перекричать музыку, когда мы, наконец, выдохлись и пожали друг другу руки в знак признания таланта. — Я в шоу-балете «Гоген» работаю. Вот моя карточка.

Он подал мне визитку.

— Позвони нам, если вдруг надумаешь заняться танцами. Нам такие люди нужны, — снова прокричал он мне на ухо.

В этот момент сильные руки обхватили меня за талию, оттаскивая от беты. Я брыкнулся, но сообразил, что это всего лишь комендант, возмущенный столь продолжительным игнорированием его персоны.

— Что ты вытворяешь? — возмутился он, прижав меня к дальней стене, где мы были меньше всего видны его друзьям.

— Это просто батл. Вам, старикам, не понять, — пожал плечами я. Действительно, как объяснить человеку, чья молодость прошла во времена все еще продолжающегося пьянства старшего поколения и развала старой культуры, какое удовольствие доставляет такая вот импровизация.

— Нет, это ты не понимаешь, как это выглядит со стороны. Сначала ты напиваешься в моем присутствии, а потом устраиваешь потанцульки с каким-то сопляком!

— Да не парьтесь вы, все равно же спор выиграете, — заявил я, отталкивая его.

— Дело не только в споре, а в уважении. Что обо мне люди подумают? Что со мной только за деньги на свидания ходят? Все должно выглядеть так, словно тебя ко мне тянет, понимаешь?

Я хотел напомнить, что он действительно предлагал мне пойти с ним на свидание за деньги, но не стал. Зачем? Он и так уже злой. Еще отыграется потом на мне. Или на Алесте, что еще хуже. Придется, все-таки сделать вид, что я от него в восторге.

Я повис на нем, как совсем недавно это делала Алеста: превозмог себя, обхватил эту бычью шею и сделал вид, что жить без него не могу. Еще бы нервный тик унять, и мне можно будет «Оскара» давать за лучшую мужскую роль. Или женскую — тут уж как посмотреть.

— Ничего себе ты нажрался, — прокомментировал этот гад. — Если что, должен предупредить, что я к таким как ты ничего не испытываю, так что ответа не жди.

— Блин, да на хер вы мне сдались? — зашипел я ему на ухо, кое-как удерживаясь от брезгливой гримасы. — Я просто ситуацию пытаюсь исправить.

— А, ну тогда ладно, — успокоился он, погладил меня по спине и повел обратно к столику. Усадил за стул, НЕЖНО ЧМОКНУЛ В ЛОБ и подлил шампанского. Я тут же запил весь этот комплекс ощущений. Говорят, пьяные люди вытворяют разные странные вещи, на которые не способны в трезвом виде. Наверное, я просто еще не настолько пьян, чтобы такие нежности казались мне нормальными.

— Привет, Уилл, — услышал я сквозь грохот музыки. Комендант встал, чтобы пожать руки друзьям. Надо же, никогда не задумывался, что у него есть имя. — А это что за чудо с тобой? Не познакомишь?

Меня представили, не указывая напрямую на статус, в котором я, якобы, пребываю. Я встал, вежливо пожал все протянутые мне конечности. Его друзья стали заинтересованно задавать мне какие-то вопросы, вроде того, где мы познакомились, да почему нас раньше вместе не видели, но комендант все время отвечал вместо меня. Мне оставалось только смущенно улыбаться. Это было нетрудно. Еще бы он руку с моего плеча снял, совсем было бы хорошо. А так приходилось терпеть близость его недобритой рожи.

— … Так что, вот, решили немного прогуляться и зашли сюда, — закончил он свой рассказ. — Музыка тут хорошая, шампанское тоже ничего. Правда, Элис?

— Ага. Замечательное, — согласился я: можно я лучше пить буду, а не улыбаться этим деданам?

— Элис, вы такой очаровательный, — сказал один из его друзей. — Вы не против, если мы сделаем пару фото на память?

Я замялся.

— Конечно, не против, — ответил вместо меня комендант. — Давайте сделаем коллективное селфи.

Старперы тут же перегруппировались. Со всех сторон вокруг меня были чьи-то части тела. Сам комендант притянул меня к себе за талию. Алкоголя я принял уже достаточно много, чтобы суметь проигнорировать это прикосновение. Я даже нашел в себе силы сложить руки ему на плечи.

— Ребят, мы не влазим, — сказал тот, что собирался фотографировать. — Давайте покучнее как-то.

Меня тут же сжали со всех сторон. Кто-то обнял меня за плечо, кто-то «случайно» коснулся ягодиц. Так, нужно подумать о чем-то нейтральном, чтобы отвлечься и не выглядеть человеком, жующим лимон.

— Раз… два… три! — сказал человек. На счет «три» я широко улыбнулся. После снимка люди не пожелали сразу разойтись, решили сделать еще несколько. Ради разнообразия я понаклонял голову и сделал пару классических жестов, вроде «козы» или знака «виктория». А потом разнообразие внес комендант: запустил руку мне в волосы и поцеловал.

Не помню, как я это стерпел. Просто в какой-то момент сообразил, что все уже ушли куда-то, а я сижу и бездумно уничтожаю уже вторую бутылку шампанского. Комендант сидел напротив и выглядел очень довольным. Он мне что-то говорил, а я только поддакивал, не вникая в суть. Музыка становилась все громче и невнятнее, картинка перед глазами разваливалась на смазанные цветовые пятна, а сам я куда-то плыл.

Скорей бы мы отсюда ушли. Я чувствую себя грязным и очень хочу в душ. А потом — забраться под крыло к Алесте. И наплевать, что между нами случилось какое-то там недопонимание. Хочу ощутить ее мягкие прикосновения, почувствовать восхитительный запах и дремать под звуки ее успокаивающего голоса. Я ничего такого не буду делать, честное слово. Мне бы только прижаться к ней и вытряхнуть из головы всю эту гадость.

Впрочем, нет, я не могу к ней прикасаться. Я измазан в них, в этих людях. Даже противно, что биологически я сам принадлежу к ним. Они вообще не люди. Такое чувство, что по моему телу шарили щупальца, оставляя липкий слой слизи. Мне и сейчас кажется, что стоит только шевельнуться, и я наткнусь на чей-нибудь извивающийся язык или грязные, липкие от пота ладони. Десятки, сотни языков и рук, тысячи холодных прикосновений. Как засунуть пальцы в рот трупу или принимать ванну с дохлыми осьминогами.

Кто меня трогает? Нет, не прикасайтесь ко мне. Ну и что, что я сам идти не могу. Значит, поползу домой. Я все равно грязный. Вы испачкали меня, изваляли в гнусности. Я не пачкаюсь об пол, я пачкаю пол, вытирая об него всю эту дрянь…

Глава 10. Злостные нарушители дисциплины

Адрес: военная база «Либерти», общежитие Верхней академии, этаж 3, каюта 18. Имя: Алеста Гредер. Статус: гражданин первого порядка.

Звонок в дверь раздался неожиданно. Я даже подскочила на стуле, чуть не пролив чай. Кого это принесло на ночь глядя? Памятуя о своем печальном опыте с открытием двери, я решила его больше не повторять. Звонок раздался снова. Я все равно не пошла к двери. Тогда дверь открылась сама, и в проем протиснулась четвероногая конструкция из коменданта и Элиса. Первый был раздражен, второй — невменяем.

— Забирай этого идиота, — сказал комендант и с облегчением сгрузил его возле стеночки. — Кое-как дотащил.

— Что с ним? — спросила я, подходя к Элу и стараясь при этом держаться подальше от коменданта.

— Закусывать надо, что-что, — отмахнулся комендант. — Спокойной ночи.

И он пошел к себе. Я хотела было его поблагодарить, но в этот момент Элис извернулся, встал на четвереньки и пополз в сторону ванной. Надеюсь, он не допился до рвоты. Двигался Эл не по прямой, а зигзагами, и на поворотах его заносило. Один раз он даже упал. Я сжалилась, ухватила его за рубашку и стала направлять. Перевела через порог санузла и собралась было закрыть дверь, чтобы не смущать его, но Элис направился не к унитазу, а в душ.

— Эй, Элис, я же тебе говорила: пьяным в душ нельзя.

— Моя душа грязна, и чёрен ее след. Преступника сего — в тюрьму на сотню лет. Когда, скажите мне, я путь свой потерял? Черна моя душа, печален мой финал, — заплетающимся языком выдал он, поднялся по стеночке до смесителя, пустил воду изабрался под нее, даже не раздеваясь и не задергивая шторку.

— Тоже мне, поэт-философ. Ты бы хоть разделся, что ли, — посоветовала я, но Элис пребывал в полном неадеквате. Сомневаюсь, что он вообще меня услышал: сидел, привалившись к стеночке, и наслаждался потоком воды. Я подошла и добавила холодной: может, протрезвеет. Ни-фи-га. Он только задрожал, трогательно обнял себя за плечи и, похоже, приготовился здесь поспать.

— Элис, вылезай, — я потрясла его за плечо.

— Нет! — уверенно откликнулся он.

— Почему?

— Я в грязи. Я измазан в мерзости. Я буду сидеть здесь, пока кислота не разъест мою кожу.

— Какая кислота, что ты несешь? Ты точно только пил? Наркоту не принимал?

— Нет. Я точно принимал кислоту. То есть пил наркоту. То есть… больно.

— Где больно? — я обеспокоенно осмотрела его.

— Кожу больно. Кислота жжется, — и он принялся стучать зубами. Я вздохнула и попыталась вытащить его оттуда.

— Нет! Я не пойду, я грязный, мне нельзя, — бормотал он, даже не пытаясь сфокусировать на мне взгляд.

— А если я тебя вымою, ты пойдешь?

Он не ответил. Просто выдернул свою руку из моей хватки и забрался обратно под «кислоту». Пришлось все-таки вернуть ему горячую воду.

— Снимай одежду, — велела я, поливая жесткую губку гелем для душа. Элис послушно схватился за края глухо застегнутой рубашки и с силой, свойственной только пьяным людям, дернул ее вверх, попытавшись снять на манер футболки — через голову. Была бы рубашка сухой, полетели бы пуговки в разные стороны. Но в мокром виде нитки были куда прочней. Элис застрял, спелёнутый, как псих в смирительной рубашке: грудь голая, а руки прижаты рубашкой к голове. День открытых дверей в дурдоме. Снять, что ли, его на камеру? А впрочем, ладно, ему и так несладко живется.

Я вздохнула, кое-как уговорила его перестать дергаться и расстегнула непослушные пуговицы. Потом стянула с него кеды и носки. Из джинсов его пришлось вытряхивать. Надеюсь, я не набила ему синяков. Трусы стянулись вместе с джинсами. Я кое-как отжала все это и бросила в стиральную машинку. Оглянулась: Элис сидел на коленях, запрокинув голову вверх и сложив ладошки перед грудью. Молился, что ли? Чего только пьяные люди не вытворяют.

Я помяла губку, взбивая пену, подошла ближе и… умилилась. Он был таким трогательно беззащитным, таким хрупким. У меня в голове будто что-то щелкнуло, и это что-то не имело ничего общего с тем желанием, что я испытала сегодня, когда он без предупреждения поцеловал меня. Нет, на меня жестоко и неожиданно напал материнский инстинкт. Я закатала рукава, убавила мощность потока воды и принялась мыть и тискать это трогательное существо. Он нисколько не возражал и, похоже, спал сидя. Если б я могла, то, закутав его в полотенце, взяла бы на ручки. А так пришлось только осторожно разбудить и помочь дойти до койки.

Где-то под конец всех этих процедур Элис начал подавать признаки жизни. Когда он сел на койку, кутаясь в полотенце и хмурясь, я налила ему крепкого чая. Элис даже сказал «Спасибо». Прозвучало это пристыженно: видимо, хмель его действительно отпускал потихоньку, и он начал осознавать, как вел себя только что.

— Можно я надену одну из твоих футболок? — спросила я. — Свои я как раз постирала, а та одежда, что на мне, вся вымокла из-за тебя.

Элис кивнул. Я взяла одну из футболок, сходила в ванную и переоделась. Футболка была довольно длинной и как раз скрывала ягодицы, а большего и не надо: вряд ли Элис сейчас способен на постельные подвиги. Постель его должна привлекать исключительно как место для сна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну, и как прошло? — спросила я спустя некоторое время, садясь рядом с ним на койку.

— Отвратительно, — сказал он, отставляя кружку на стол и снова укутываясь в полотенце. — Но главное, что уже прошло. Можно забыть.

— Я вижу, как ты забываешь, — покивала я, намекая на состояние, в котором он явился домой. — Что пил?

— Шампанское.

— Хм, не пробовала, — призналась я. — На что похоже?

— На несладкую алкогольную газировку, — сказал Элис, потирая висок и пытаясь проморгаться. Полотенце соскользнуло с его плеч, и он перестал напоминать младенца. — Но, кажется, я переборщил.

— Это слабо сказано, — подтвердила я. — Правда, тебя довольно быстро отпустило. Видимо, особенность напитка. Ладно, давай, я причешу тебя, высушу, и будем спать. К утру как раз придешь в норму.

Элис кивнул, но вместо того, чтобы сесть передо мной на пол, как он обычно делает, или хотя бы повернуться спиной, он просто упал на бок. Голова легла точно на мои колени, прижавшись к ним щекой, одна рука свесилась до пола, вторая обогнула мою спину, обнимая меня.

— Если усну — разбуди, — пробормотал он. Я фыркнула. Хоть бы подождал, пока я расческу возьму: вон она, на столе, и я до нее совсем чуть-чуть не дотягиваюсь.

Пока я тянула пальцы, дверь каюты открылась, и в ней показался Ян:

— Ребят, у вас дверь открыта, вы еще не…

— Ян, подай, пожалуйста, расческу, — попросила я, все еще пытаясь до нее дотянуться. Даже язык высунула от усердия. Но мне никто не ответил. Озадаченная, я повернула голову к Яну. Тот стоял, глядя на Элиса, едва прикрытого полотенцем, и мои голые колени, к которым тот прижимался. Надувался, надувался, пытаясь что-то сказать, и, наконец, выдал:

— Так вы мне все-таки лгали!

Элис поморщился от его крика и открыл глаза.

— Вы с самого начала мне лгали, — обвинительно ткнул в нас пальцем Ян. — Вы спите вместе. Зачем ты мне соврал, Эл? Я столько лет любил тебя, я тебе верил! Черт возьми, да я на тебя такую кучу денег угрохал! Ты хоть представляешь, во сколько мне обходились твои «маленькие радости»? Элис говорит: «Я люблю классику», и я покупаю билеты в театр. Элис говорит: «Кола — это офигенно!», и я трачу последнюю стипендию и получаю выговор за то, что вернулся после комендантского часа, добывая ее! А ты знаешь, сколько раз я из-за тебя дрался, чтобы всякие уроды не донимали тебя? Меня даже «бешеным сигмой» прозвали. И это не говоря уже о том, что я делаю все, что ты попросишь. Я с детства был твоим личным рабом, а ты этого даже не замечал, думая, что так и надо! Я потратил на тебя все, что у меня было, а все ради чего? Ради одного-единственного поцелуя, который мне и то достался совершенно случайно!

— Подожди Ян, — холодно сказала ему я. — Ты сам все это предлагал ему. Элис тебе ничего не обещал. Если б ты предупредил его, ради чего стараешься…

— Он бы меня сразу прогнал! — визгливо перебил меня Ян.

— Разумеется, — уже рыча сквозь зубы, ответила я, прижимая к коленям голову Элиса, попытавшегося встать: вдруг он собрался идти и успокаивать этого урода? — Никто. Повторяю: никто не обязан любить взамен на чьи-то подачки. Любовь нельзя взрастить за деньги. Она либо есть, либо ее нет. Она либо взаимна, либо нет. И Эл тебе ничего не должен, запомни это раз и навсегда.

— Я… я… я этого так не оставлю, — пригрозил он, обращаясь то ли ко мне, то ли к Элису. Потом развернулся, вышел и захлопнул дверь. Раздался мелодичный сигнал о срабатывании замка и герметизации помещения.

— Эл, — тихо позвала я, не зная, как он на все это отреагировал.

— Не говори ничего, пожалуйста, — сказал он, поднимаясь и самостоятельно принимаясь по старой привычке выдирать себе волосы. Я все-таки отобрала у него расческу, причесала его и высушила. Элис нашел в себе силы сходить и надеть чистые вещи, и мы завалились спать.

***

Проснулась я сама, без будильника. Глянула на вотч, похолодела и начала тормошить Элиса:

— Эл! Элис, просыпайся! Тебе во сколько занятия? Ты будильник вообще заводил?

— Чего ты шумишь? Который час? — зашевелился Эл. Кликнул по вотчу, хмуро прищурился и вдруг подскочил на кровати, чуть не въехав головой в полку. — Девять утра! Я проспал!

И он со стоном рухнул обратно.

— Так вставай быстрее, одевайся и вали в свою академию, — попыталась я растолкать его.

— А смысл? — простонал Элис. — Уже давно урок идет. Мне так и так светит выговор.

— И что бывает, когда выговор делают? — поинтересовалась я, искренне переживая о его судьбе.

— Смотря какой по счету. У меня это будет уже третий. Первый получил за мат на строевой подготовке: просто запнулся и палец ушиб. Второй — за пощечину преподавателю. После третьего меня отправят на общественные работы: туалеты мыть.

— Ну да, противная работка, — согласилась я.

— Хрен с ней, с работой, — отмахнулся Элис. — Самое страшное не в самой работе, а в том, что она у всех на виду проходит — в наказание. Представляешь, какие толпы будут собираться, чтобы посмотреть, как я мою писсуары? Пипец просто.

Он приподнялся и перевернулся, но только затем, чтобы рухнуть обратно лицом в подушку и издать в нее душераздирающее рычание. Я погладила его по спине.

— А нельзя как-нибудь оправдать твое отсутствие? — предложила я. — Давай скажем, что тебе было плохо.

— Освободить от занятий по состоянию здоровья может только дежурный медик, — глухо ответил в подушку Эл.

— Человек же не всегда может сразу к врачу обратиться, — заметила я. — Давай скажем, что тебя тошнило все утро, и ты не мог выйти из каюты.

— Ты думаешь, он мне поверит? — повернулся Элис.

— Ну, как я видела в столовой, у тебя неплохо получается дурить людям головы, — пожала плечами я. — Немножко косметики, чтобы подчеркнуть болезненность, чуть-чуть притворных и при этом соблазнительных страданий — и твой медбрат растает как миленький.

Элис задумался, а потом скривился и заявил:

— Да ну, не прокатит. Это издалека можно людей обманывать, а вблизи всегда видно, врет человек или нет. Он же меня осматривать будет, забыла?

— Фигня. Я из тебя сейчас такую конфетку сделаю — каждый будет подходить и спрашивать, не плохо ли тебе, — оживилась я, перелезла через этого злостного нарушителя дисциплины и пошла копаться в сумке. Пока извлекала на свет свой скудный набор косметики, Элис попытался свалить в ванную:

— Только не вздумай опять голову мыть — времени нет совсем, и я ее тебе вчера уже помыла, — предупредила я его. Элис что-то возмущенно буркнул в ответ. Тоже мне, адепт чистоты.

Когда он вернулся, я уже была во всеоружии. Для начала я замазала тональником все, что подозрительно напоминало здоровый румянец. Потом слегка растерла под глазами свой любимый черно-фиолетовый карандаш. Потом добавила пару темных пятен, делая лицо осунувшимся. Труднее всего было устроить ему покрасневшие глаза: на предложение заложить в них по соринке Элис ответил категорическим отказом. Так что пришлось поблуждать под ресницами красным карандашом для губ. Элису это очень не понравилось, он дергался и пытался моргать. В результате я несколько раз случайно ткнула ему в оба глаза, и они приобрели искомую естественную красноту и легкую припухлость от слез. Последним пунктом я слегка забелила ему губы тональником. Отошла, полюбовалась — красота! В смысле, страх божий. Я даже решила немного убавить яркость грима под глазами, потому что Эл выглядел, как настоящий вампир.

— Полюбуйся, — пригласила я его к зеркалу. Элис оценил и даже, кажется, начал верить в реальность плана.

— А теперь пункт номер два, — я потянула его обратно. — Соблазнение.

— Чего-о? — протянул, скривившись, Элис.

— Не чего, а кого. Медика вашего, — пояснила я. — Он должен не просто поверить тебе, а по-настоящему пожалеть тебя. Кого жалеют мужчины? Хрупких беззащитных женщин. Ну, или тау, нет особой разницы в данном случае. Для начала, давай порепетируем, как ты войдешь.

— Давай, я уже на месте соображу, а? — взмолился Эл.

— Ага. Испортишь ты все, — возразила я. — У тебя что, такой большой опыт соблазнения мужчин?

— Нет, конечно, — Эл презрительно приподнял верхнюю губу и смешно сморщил нос.

— Тогда слушай настоящую женщину и не рыпайся, — выпятив свою плоскую грудь, заявила я. — Сначала робко стучишься, замираешь в дверях и в меру жалобно, в меру стесняясь, просишь войти. Как только получаешь разрешение, идешь к нему, садишься на стул и с этого момента смотришь куда угодно, только не в глаза: делаешь вид, что стесняешься, понял?

— Ну, типа, да, — с легкой ноткой презрения к предстоящему ответил Элис.

— Дышать надо так: вдыхаешь чуть больше, чем обычно, а потом просто расслабляешь мышцы. Получается тяжелый, болезненный выдох. Ну-ка, попробуй.

Элис запыхтел.

— Нет, это слишком грубо. Ты как будто после бега пытаешься отдышаться, — раскритиковала я. — Полегче давай, полегче. Во-от, правильно. Теперь по поводу голоса: ты не должен говорить откровенно жалостливо: это всегда выглядит подозрительно. Ты должен говорить так, словно тебе совсем не хочется признаваться в том, что ты плохо себя чувствуешь. Это понятно?

— Угу, — кивнул Элис.

— Дальше. Дыши ртом и время от времени облизывайся. У тебя это, кстати, здорово получается, — призналась я. — Спинку прогибай, а живот при этом втягивай. Вот так.

Я показала, сама смутившись тому, что делаю.

— Но только совсем чуть-чуть, — сразу предупредила я. — Не переигрывай. Все должно быть на грани. Если переиграешь — тебя раскроют. Если недоиграешь — тоже. Если сыграешь слишком хорошо — ну, ты и сам знаешь, что за этим последует.

Эл поморщился.

— А теперь давай снимай свою футболку и надевай рубашку: расстегивание пуговок — тоже весьма завлекательная штука, не будем лишать медика этого удовольствия.

Элис вздохнул и поменял футболку на рубашку. Стоило ему застегнуться, как я заявила:

— Ну вот, а теперь давай порепетируем. Итак, я за медика. Подхожу к тебе со стетоскопом. Давай, соблазняй меня.

Эл еще с полминуты помялся, потом опустил глаза в пол и начал расстегивать пуговки. Где-то на третьей или четвертой он то ли специально, то ли от того, что чувствовал себя не в своей тарелке, прикусил губу. Выглядело это очень сексапильно. Пуговки тем временем закончились. Я непроизвольно уставилась на нежную кожу груди. Элис спустил рубашку с плеч. Я потянулась и коснулась его. Эл очень натурально вздрогнул от прикосновения. Сделал пару завлекательных вздохов и…

— Да ну на фиг! Я так сам себе порноактрису напоминаю, — не выдержал он, набрасывая рубашку обратно и живо ее застегивая.

— Не психуй, — ответила я, ловя его за руку. — Так и надо, только чуть попроще, естественнее. Фуфло твоя порнуха, в жизни девушки куда круче могут экстаз изображать. Еще и верят при этом в то, что делают.

— Но я не девушка! — вспылил Элис, вырываясь. — И вообще, я передумал: лучше пойду туалеты драить.

— Если справишься, я схожу с тобой на свидание, — выложила я свой козырь и хитро улыбнулась. Попался: я-то настоящая девушка, пусть и страшненькая, и всегда знаю, чем подцепить отдельно взятого мужчину. Если он, конечно, моего возраста: не разбираюсь в тех, кому за тридцать.

— Ладно, — смирился Элис. — Пойдем, проводишь меня до кабинета.

***

В кабинет он меня с собой не позвал. Сказал, что медицинских работников мне особенно стоит остерегаться: они слишком хорошо знакомы со всеми генетическими моделями, и врач вполне может догадаться по моему лицу, что я не с их базы. Пришлось постоять у неплотно закрытой двери, нервно прислушиваясь к происходящему внутри. Конечно, ничего страшного не случится, даже если наш план провалится, но не хотелось бы снова видеть расстроенную мордашку Элиса.

— Ну? Как? — спросила я, когда он, наконец, вышел и деловито закрыл за собой дверь.

— Как-как, — передразнил он. — С тебя свидание.

И с широкой улыбкой он обнял меня за плечи и повел по коридору.

— Горжусь тобой, — заявила я, похлопав его по спине.

— По животу еще похлопай — вот тут, — показал он.

— Зачем? — удивилась я.

— Он меня тут трогал, — брезгливо скривился Эл. Я со смехом похлопала его по животу.

— Куда пойдем? — спросила я, отсмеявшись. — Опять по свалкам?

— Нет, — задумался Элис. — Давай на верхние уровни сходим, в оранжереи. Я давно настоящего солнца не видел. А на некоторых участках еще и людей почти не бывает.

— Почему? — удивилась я, остановившись, чтобы достать влажную салфетку и стереть с его лица маску вампира.

— Планировка неудачная, — пояснил Элис, подставляя мне мордашку. — Так что гравитация там слабая и неравномерная. Растениям все равно, а людей мутит с непривычки.

— Не люблю невесомость, — нахмурилась я.

— Да ну, брось, тебе понравится, — заспорил Эл. — Я тут одно место знаю классное, так там вообще летать можно. Пойдем!

Он ухватил меня за руку и с силой потянул в один из жутких лифтов.

— Бее. Меня уже тошнит, — пожаловалась я, ощутив ускорение при подъеме. Не люблю лифты. Тем более скрипящие при движении. Элис сжал мою ладонь и подбадривающе улыбнулся. Садист. Я понимаю, что он как воспитанник военной академии регулярно проходит учения в условиях невесомости, но я-то — обычный ковчежный житель: терпеть не могу невесомость и до чертиков боюсь разгерметизации. Правда, как оказалось, до мучения с невесомостью меня ждал еще десятикилометровый марш-бросок по полузаброшенному техническому этажу базы.

— Элис, погоди, — пропыхтела я, запнувшись в очередной раз.

— Мы почти пришли, — радостно заявил он, с легкостью перепрыгивая очередное препятствие.

— Элис, у меня «трояк» был по физкультуре. Будь человеком, дай подышать, — взмолилась я, споткнулась и растянулась на животе среди мусора и пыли. Он, наконец, соизволил снизойти к моим мольбам, остановился и помог мне подняться. Признаю, физическая подготовка у них тут на высшем уровне: Элис даже не запыхался. Я же взмокла и никак не могла отдышаться.

— Еще двадцать метров, и мы на месте, — сообщил он. — Разве ты не чувствуешь, что тело стало легче?

— Я чувствую, что хочу кого-то убить. Свидание, знаешь ли, предполагает приятное времяпрепровождение, а не бег с препятствиями в некондиционируемом помещении.

— Извини, — покаялся он. — Я не знал, что девушкам так тяжело даются физические нагрузки.

— Дело не в том, что я девушка, а в том, что меня к этому никто не готовил. Я хочу быть скай-дизайнером, а они, знаешь ли, не пробегают каждый день по десятку километров, — возмутилась я.

— Тогда я тебя понесу, — безапелляционно заявил Элис, подхватил меня на руки и пошел дальше как ни в чем не бывало.

— Отпусти, я слишком тяжелая, — смутилась я, схватившись за его шею.

— Килограмм двадцать, не больше, — оценил Элис, подкинув меня пару раз. — Ой, нет, уже около десяти. Чувствуешь, как гравитация слабеет и направление потихоньку меняет? Посмотри вперед.

Я глянула: пол слегка изгибался вниз.

— Че за фигня у вас тут с планировкой? — спросила я.

— Да хрен его знает, — пожал плечами Элис. — Тут рядом есть несколько устройств, меняющих силу тяжести, так что с гравитацией полная лажа. Базу проектировали еще на Земле и не все учли. Так что… И-и о-па!

Элис резко перехватился и швырнул меня от груди, как баскетбольный мяч. Я взвизгнула, но падения не последовало. Точнее, я падала, но оооочень медленно. Я даже сумела извернуться и коснуться пола уже ногами. Правда, стояла как-то косо по отношению к полу и к Элису тоже. Мое тело отклонялось в сторону градусов на тридцать, если судить по Элису и стенам. Я почувствовала, что косею: мнения моего зрения и вестибулярного аппарата категорически разошлись.

Элис оттолкнулся и в один большой прыжок долетел до меня. Потом снова подпрыгнул и… встал на стену.

— Как ты это делаешь? — выпучилась я. — Так не бывает. Это противоречит законам физики!

— Зато отлично согласуется с теорией магнитных подошв, — рассмеялся Элис, потопав одной ногой по полу, чтобы продемонстрировать мне, как его кеды прилипают к ржавым железным фрагментам облицовки. Излишне сильный толчок оторвал его от стены, и Эл начал медленно падать, напоминая перышко. Коснувшись пола, он раскрутился, как в кунг-фу, подлетел и снова приклеился к стене, а потом пошел по ней как ни в чем не бывало. Добравшись до потолка, он развернулся и двинулся ко мне. Волосы, словно нехотя, соскользнули с его плеч и потянулись к полу.

— Охренеть, — заявила я, когда он дошел до меня, и я обнаружила, что наши глаза находятся на одном уровне.

— Хочешь поплавать? — предложил он. — Если вон в тот угол отойти, можно минут по пять висеть в воздухе, не падая. Только там пол вообще не кажется полом, и падать ты будешь по диагонали. Но если перестать воспринимать поверхности как пол, потолок и стены, то все нормально. Пойдешь?

Элис подал мне руку: прямо так, не сходя с потолка. Я хихикнула и положила свою ладошку на его ладонь, как на поднос. Мы двинулись в дальний угол. Наклон мира по отношению ко мне (или меня по отношению к миру) постепенно менялся, и мне приходилось карабкаться в гору. Но это было не трудно, потому что я уже практически ничего не весила. Расстояние между мной и Элом тоже поменялось, ведь мы оба теперь стояли в наклон по отношению к поверхностям, по которым ходили. В какой-то момент мои кроссовки, не снабженные магнитами, перестали обеспечивать мне контакт с полом. Я подлетала, и уже начала бы падение, если б Элис не держал меня за руку.

Мы добрались до самого дальнего угла. Здесь была практически полная невесомость. Если б не волосы Элиса, упорно лезшие мне в лицо и мое собственное тело, дававшее понять, что «низ» все-таки еще существует, ощущение невесомости было бы абсолютным. Переход был плавным, и я не ощутила характерного подташнивания, как бывает, когда выводишь беркер из гаража, так что мне действительно нравилось это маленькое приключение. Мышцы, уставшие от бега, позволили себе расслабиться, и мне стало очень легко и спокойно.

— Нравится? — спросил Элис. Он улыбался, но я видела его улыбку вниз головой, и это было очень странно.

— Угу, — ответила я, хватая его под мышки и немного подтягиваясь. Не рассчитала движение и боднула Эла в живот. Он рассмеялся, подправил мое вращение, и через некоторое время мне удалось встать рядом с ним. Точнее, просто зависнуть, обнимая его за талию.

— Ты похож на ведьму, — заявила я, пытаясь вернуть на место его волосы. Они послушно возвращались, но через некоторое время снова тянулись туда, откуда мы пришли.

— А ты на русалочку, — ответил он.

— Хорошо, что не на палтуса, — рассмеялась я.

— Может, наперегонки вниз, кто первый долетит? — предложил Элис.

— Не-е, не честно: ты сильнее и тяжелее меня, так что по-любому выиграешь. Это несправедливо. Давай лучше тут позависаем.

Я отпустила его, оттолкнулась и сделала кувырок через голову. Опять не рассчитала, и меня куда-то повело. При этом я продолжала вращаться, и мир мелькал передо мной цветными полосками. Элис схватил меня за ногу и подтянул обратно.

— Спасибо, — сказала я. Ухватила его за плечи и сделала вид, что плыву, на самом деле совершенно не двигаясь с места. Элис улыбался так, что прямо-таки светился.

— Что? — тихо спросила я, немного смущаясь: наверняка ведь это я его так радую.

— Ты мне ужасно нравишься, — прошептал он и легко чмокнул меня в губы. До чего же приятное ощущение! От неожиданности я отпустила его плечи и начала медленно падать вверх.

Глава 11. В споре рождается истина

Адрес: Военная база «Либерти», верхний технический уровень. Имя: Элис. Генетическая модель: тау-1, улучшенная. Статус: гражданин третьего порядка.

Я смотрел, как она ускользает от меня, медленно вращаясь, и улыбался. Потом оттолкнулся от стены, догнал ее и обнял: как получилось, вниз головой, прижимаясь щекой к ее груди. Алеста тоже обняла меня. В невесомости все воспринимается немного иначе, и даже время словно бы замедляется. Мы парили в воздухе в полной тишине. Не знаю, как Алеста, а я был совершенно счастлив.

Но спустя некоторое время пришлось задуматься о том, чтобы не приземлиться головой в пол. Тем более, что по мере приближения к источнику притяжения мы ускорялись. Я едва ли не чудом извернулся и достиг поверхности все-таки ногами вниз, хоть и не слишком удачно: пришлось опереться на руку.

— Еще раз? — спросил я Алесту, отряхиваясь.

— Ну, давай, — подумав, согласилась она. — Меня, вроде бы, не тошнит, так что еще разочек можно.

На этот раз я не тянул ее за собой, а просто взял на руки и понес. Мне было безумно приятно это делать. Никогда бы не подумал, что ощущение чужого тела в руках может так греть душу. Я ее как будто украл, и теперь радовался этому.

Добравшись до верха, я завис на стене, а не на потолке, чтобы волосы не слишком мешали: а то летают вокруг, щекотятся, в нос лезут. Не успел утром их в хвост собрать, вот и поплатился.

Алеста некоторое время просто позависала в воздухе, расслабившись и закинув руки за голову. Я ее больше не держал, только иногда чуть подталкивал, чтобы она не начинала падать.

— Говорят, на третьем Ковчеге есть такой аттракцион: желающих запускают в помещение странной формы со стенами, обитыми мягкими материалами, а потом начинают хаотически вращать его. Люди бегают по стенам, визжат, всем весело, вроде как. Так вот что-то мне подсказывает, что твой аттракцион покруче будет, — сказала Алеста, перебирая руками по моей талии и таким образом нарезая круги вокруг меня. Перед моим взглядом попеременно проплывали ее голова, попа, кроссовки, голова, попа, кроссовки. Один круг, другой, третий.

— Алеста, прекрати, а то не тебя, а меня сейчас замутит, — попросил я, хватая ее за футболку, чтобы не дать совершить еще один оборот.

— Ничего-то ты не понимаешь в движении небесных тел. Ты звезда, а я твоя планета, — заявила она, ткнув меня пальцем в грудь и от этого движения отлетев к стене. — Солнце, Солнце, я Венера. Как слышишь меня? Прием.

Я рассмеялся, протянув ей руки. Она ухватилась и села мне на живот, обхватив меня ногами, чтобы не упасть.

— Катастрофа в масштабах звездной системы: одна из планет была притянута Солнцем, — прокомментировал я, пытаясь этой шуткой отвлечь себя он непроизвольно возникших соблазнительных мыслей. Сразу вспомнилось одно видео, где двое занимались любовью в невесомости. Очень глупое видео. После его просмотра я сделал для себя два вывода: что для толчков нужна опора и что жидкость, движущаяся с ускорением, разделяется на множество мелких шариков, которые сложно собрать и от которых трудно увернуться.

— Никогда не задумывалась, что произойдет с планетой, если ее притянет Солнце, — протянула Алеста.

— Предполагаю, что она станет частью процесса ядерного синтеза, — я пожал плечами и попытался отвлечься на размышления об этом вопросе, хотя на самом деле мне очень хотелось скользнуть руками под футболку Алесты.

— То есть взорвется? — уточнила Алеста, изобразив руками взрыв.

— Вряд ли. Скорее всего, ее растащит на частицы еще при подлете, — ответил я и сглотнул.

— Жестоко, — заявила Алеста, представляя эту картину. — Планету жалко.

— Боюсь, планета сама будет виновата в том, что слишком близко подлетела.

— Неправда. Это Солнце притягивает планеты: они пытаются улететь, а оно затягивает их в себя, заставляя двигаться по спиральной орбите, в центре которой — их погибель.

— Нечего было вообще пролетать мимо Солнца, — возразил я. — Знали ведь, что это не просто яркая точка, а чертов шар плазмы, который, возможно, и хотел бы остыть, но не может.

Мы посмотрели друг на друга, и мне показалось, что Алеста думает о том же, о чем и я: продолжаем ли мы трепаться без особого смысла или общаемся на языке метафор?

— Падаем? — спросила она.

— Падаем, — ответил я и оттолкнулся, сразу задавая себе небольшое вращение, чтобы к моменту приземления быть головой кверху. Алеста выпрямила ноги, отпустив мою талию, и ухватила меня за шею руками. Я смотрел в ее лицо — близкое и далекое одновременно. Я хотел его запомнить во всех подробностях, потому что мне вдруг показалось, что мы скоро расстанемся и что никуда я не улечу с этой долбаной базы.

Мы приземлились.

— Куда дальше? — спросила Алеста. — В оранжерею?

— Можно, — согласился я, и мы пошли обратно по пустынному уровню, чувствуя, как постепенно становимся все тяжелее. На душе у меня тоже набирал вес здоровенный камень. Мысли кружились — одна мрачней другой. Алеста покосилась на меня, ничего не говоря. А потом словно бы случайно взяла меня за руку и принялась напевать первый концерт Прокофьева, смешно пища в трудных местах. Блин, Алеста, я совершенно не могу тебя понять. Если я тебе нравлюсь, зачем постоянно меня отталкиваешь? А если не нравлюсь, зачем бываешь со мной нежна? Неужели ты не можешь определиться? Я вот совершенно точно знаю: ты мне нравишься. Не знаю, какова в этом доля обычного влечения, но и как человек ты мне тоже нравишься. Мне с тобой хорошо. Я знаю тебя всего несколько дней, а доверяю — как самому себе. Может, для тебя это нормально, а со мной такое впервые.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы дошли до лифта, и он перенес нас на верхний уровень. Я вышел и зажмурился от яркого света: конечно, специальные стекла защищали и от радиации, и от излишнего светового излучения, но все равно здесь было слишком светло для человека, постоянно живущего в условиях искусственного освещения. Алеста явно была куда лучше приспособлена к солнечному свету, и с восторгом осматривала зеленые просторы. Если она сейчас скажет, что у них на Ковчегах такого нет, не поверю: сомневаюсь, что они там одни водоросли выращивают.

— Это же… горизонт! — она ткнула пальцем вдаль и радостно запрыгала на месте.

— Не хочу тебя разочаровывать, но это просто край купола — удачная задумка дизайнера, — ответил я.

— А купол цельный? Я не вижу ни одного шва, — она запрокинула голову. — Как вы сделали такую огромную стеклянную штуковину?

— Она не совсем стеклянная. И швы на ней все-таки есть: если посмотришь подальше, увидишь голубоватую сетку в форме сот. А как это сделано, спрашивай наших химиков, — ответил я.

— Как будто на Земле оказалась, — заявила она и покружилась. Я оглянулся, нет ли кого рядом. — В точности как в документальных фильмах.

— Алеста, давай поспокойнее, — одернул я ее. — Это общественное место, тут много народу бывает.

— А вон на то дерево можно забраться? — спросила она и устремилась туда, куда показала, не дожидаясь меня и не интересуясь ответом.

— С дорожки не сходи, это запрещено, — крикнул я ей: мы, конечно, сюда обычно гулять ходим и свежим воздухом дышать, но это не меняет того факта, что вокруг расстилаются посадки злаков и овощей и что их не стоит топтать.

Я догнал Алесту, когда она уже обнималась с каким-то плодовым растением. В ботанике я не силен, но, вроде бы, это была яблоня.

— Никогда не трогала настоящие деревья, — благоговейно протянула она, потираясь об него щекой. — Они такие твердые и так вкусно пахнут.

Как по мне, так тут все пахло одинаково: сыростью и жидкими удобрениями. Впрочем, откуда-то доносился запах спелой земляники. У меня сразу слюнки потекли. Точно: мы же не завтракали.

— Внимание, — раздался усиленный динамиками электронный голос. — Через пять минут начнется орошение надземной части растений. Просьба всех посетителей покинуть зоны земледелия.

— Перекусить не хочешь? — спросил я Алесту, отдирая ее от яблони, пока нас не полили вместе с растениями.

— Хочу! — тут же ответила она.

Мы попетляли по пластиковым дорожкам, отыскивая проход к возвышавшемуся недалеко строению, и, наконец, вышли на широкую улицу, огражденную заборчиком, чтобы можно было любоваться на поля, не рискуя свалиться с мостков. Через несколько метров нам попалась круглая площадь, в центре которой росла огромная ель. Бедное растение плохо понимало, почему ему не удается вгрызться поглубже в землю, и его корни тут и там вспучивались из-под тонкого слоя грунта. На всякий случай самые толстые из них были укреплены прочными скобами: вдруг ель начнет падать? Алеста остановилась, рассматривая корни сквозь щели в решетке пола. Но я отвлек ее на более интересное зрелище: из установленных повсюду распылителей вырвались сверкающие россыпи мельчайших водных пылинок. Солнечный свет запутался в них, и в облаке водяной пыли расцвела многоцветная дуга.

— Уау! Что это? — воскликнула Алеста, открыв рот, как ребенок.

— Явление дисперсии света. Проще говоря — радуга, — пояснил я. — Алеста, ты что, радугу никогда не видела?

— Неа, — закрутила головой она.

— А по физике вы что тогда проходили?

— Не знаю. Я ее обычно прогуливала, — честно призналась Алеста.

Распыление закончилось, и радуга постепенно пропала. Мы направились в небольшое кафе. Черт. Совсем забыл, что я не единственный, кто мог прийти сюда на свидание: прямо по курсу, никого не стесняясь, сплелись в объятиях двое незнакомых мужчин. Они целовались и жадно шарили руками по телам друг друга. Я обернулся к Алесте, чтобы извиниться за это отвратительное зрелище, но она смотрела на парочку спокойно, разве что с легкой долей любопытства. Потом хмыкнула, улыбнулась и пошла дальше. Мы взяли себе по тарелке рисовой каши, свежайшему салатику и стакану сока, а потом уселись за один из столиков, подальше от компаний отдыхающих мужчин. В результате мы оказались соседями для шумной ватаги воспитанников яслей, пришедших сюда на прогулку: малыши шалили, визжали, бегали повсюду. Сигмы привычно их одергивали, когда они отходили слишком далеко от своих воспитателей.

— Мне кажется, или там бегает твоя маленькая копия? — спросила меня Алеста, ткнув вилкой в сторону четырехлетнего карапуза, играющего с мячиком. Стоило ей это сказать, как мячик отскочил и покатился в нашу сторону. Я полез под стол, чтобы вытащить его, а малыш тем временем подбежал к нам, присел и посмотрел на Алесту. Она улыбнулась ему. Ребенок улыбнулся ей. Пока они обменивались этими нехитрыми знаками, я наклонился и с возмущением снял с малыша большой и безвкусный розовый бант.

— Молодой человек, что вы делаете с нашим воспитанником? — тут же подошел ко мне один из сигм, сурово хмуря брови.

— То же самое хочу спросить у вас, — нисколько не смущаясь, прорычал я, едва не ткнув ему в лицо этой розовой дрянью. — Зачем вы его наряжаете, как девочку?

— Но он же тау, — удивленно захлопал глазами этот… не очень умный человек.

— С каких это пор слова «тау» и «девочка» стали равнозначными? — я швырнул бантик на стол.

— Элис, не кипятись, — попыталась остановить меня Алеста.

— «Не кипятись»? Этот придурок портит ребенку жизнь! — возмутился я.

— Вы ошибаетесь, молодой человек, — возразил мне сигма. — Мы стараемся учитывать генетическую предрасположенность. Этот ребенок…

— … предрасположен к музыке и танцам, — перебил я его. — Еще у него высокий интеллект, за счет которого он может освоить любую понравившуюся ему дисциплину. Но нигде в его генетическом коде не прописано, что он должен стать женщиной. Напротив, если вы проверите его ДНК, то убедитесь, что это мальчик. Так что не смейте больше воспитывать его как девочку! Хотите женщину — летите на Ковчеги, черт возьми!

— Так, все, Элис, прекращай, пока не перешел черту, — заявила Алеста, вставая и закрывая мне ладонью рот. Я дернулся, чтобы отодрать ее от себя, но заметил, что на нас с любопытством таращатся люди. Что-то я и правда чересчур разошелся, пора это прекращать.

— Пойдем отсюда, — сказал я, дернув головой и высвободившись из ее захвата. Алеста прихватила с собой недопитый сок, и мы поспешили прочь. Шли довольно долго, без особого направления. Алеста швыркала соком, втягивая остатки через трубочку, и это раздражало. Меня все еще трясло, я никак не мог успокоиться.

— Элис, ты же понимаешь, что не изменишь систему, накричав на одного сигму, — осторожно сказала Алеста, выбрасывая стакан в урну и беря меня за руку, чтобы я замедлился. Точно, она же не может так быстро ходить. Я притормозил. — Это так же глупо, как пытаться плевками остановить летящий тебе в лицо мяч. Если так уж надо — отбей его. А лучше — увернись. Зачем подставляться-то?

— Мне жалко этого ребенка, — ответил я.

— Нет, — возразила Алеста. — Ты понятия не имеешь, каким он вырастет. Вполне возможно, он будет вполне доволен своей судьбой. Ты жалеешь не этого малыша, ты жалеешь себя.

Я остановился, подошел к забору и облокотился на него, стараясь глядеть на картофельное поле, а не на Алесту. Разумеется, она была права. И от этого было еще противнее.

— Ты неправильно подходишь к проблеме, — сказала она, обнимая меня сзади. — Если ты хочешь изменить систему — дерзай. Добирайся до самых вершин: сам ли или с помощью покровителя, и продвигай свои идеи. Если же ты хочешь изменить только свою жизнь, то не обращай внимания на все это. Так чего ты хочешь на самом деле? Только честно. Мое мнение о тебе от этого не изменится.

— Я… я просто хочу жить нормально, — наконец, признался я.

— Вот и отлично. Прекрасная цель, — спокойно сказала Алеста, обнимая меня за плечи и растирая их. — Плюнь на всех, живи для себя. Эгоистично? Да. Зато честно и правильно. Если каждый из нас поправит свою жизнь к лучшему, не надо будет править общество: оно и так будет в порядке. Лично я считаю, что каждый человек сам себе яму копает. Ты, кстати, свою яму тоже себе выкопал сам: кто тебе мешал когда-то полюбить себя таким, какой ты есть? Стать нормальным тау, жить за счет других и горя не знать? Но нет же: соорудил себе недостижимый идеал, а теперь пытаешься обвинить других в том, что ты ему не соответствуешь. Требуешь от других уважения, а сам…

— Хватит, Алеста, я понял, — прервал я ее. — Тебе самой-то не противно общаться с тем, кого ты только что описала?

— Нет. Ты мне нравишься таким, какой есть, — Алеста радостно хмыкнула. — А вообще, это ты еще мое мнение о себе любимой не слышал. Я иногда как разойдусь, так потом антидепрессанты пить начинаю. Ой, смотри, козлики!

Я обернулся: по другую сторону дороги был загон с мелким рогатым скотом. Животных редко выпускали на выпас вот таким образом, обычно кормили синтетическим комбикормом — тут и для людей зелени не хватает, не то что для мясных животных.

— Это бараны, — поправил ее я.

— Барашки! Какая прелесть, — умилилась она и повисла на заборе, пытаясь дотянуться до одного и погладить. Мне пришлось придержать ее за пояс джинсов, пока она не кувыркнулась. — Вкусные, наверно.

— Что значит «наверно»? Ты же недавно из них котлету ела, — напомнил ей я.

— Я не знала, что она из натурального мяса, — пожала плечами Алеста. — Сейчас синтетика такая вкусная бывает, что порой и не отличишь.

— А я слышал, что на некоторых ковчегах человеческие тела тоже на фарш пускают, — вспомнил я.

— Ну да, я тоже такое слышала, — кивнула Алеста. — Вроде, на десятом и на втором — у них там туго с животноводческой сферой. Кстати, а у вас как с этим делом — с утилизацией тел?

— Раньше сразу на удобрение пускали, — признался я. — Но в тот момент на «Либерти» и не такое творилось. А потом мы пару хороших астероидов нашли, так что проблему с грунтом уже решили, и теперь можем просто хоронить тела.

— А как же радиация от астероидов? — заинтересовалась Алеста.

— В пределах нормы, — пожал плечами я.

— Здорово вы тут устроились, — оценила она. — Зря вас в союз не принимают. Мы могли бы установить взаимовыгодное сотрудничество. А то надоело уже паштетами из водорослей травиться.

— Ну, положим, водной зелени и у нас предостаточно, — я подвел ее к вытянутому бассейну с зеленой жижей.

— Фу! — прокомментировала Алеста. — Хорошо, что я в детстве не пошла на экскурсию на водорослевую ферму. Слушай, а эта дрянь вся густая, или на дне все-таки чистая вода, а зелень только на поверхности?

— Не знаю. Но купаться не рекомендую, — поморщился я. — Будешь грязной с головы до ног.

— Как ты вчера?

— Что? — я обернулся к ней, ожидая подробностей. Нет, я помню, что вчера очнулся уже в душе, но не помню, чтобы и правда был грязным.

— Ну, когда я вчера тебя мыла, ты там что-то бормотал себе под нос про мерзость, грязь и черноту. Даже стихи сочинять пытался. А потом заснул сидя.

— Я не об обычной грязи говорил, а о той, что связана с… гомосексуализмом. Нет, я ничем таким не занимался вчера, ты не подумай! — тут же замахал руками я.

— Ты имеешь в виду анальный секс? Ну так можно ведь и изнутри помыться, если очень надо, — будничным тоном заявила она. — Сейчас для этого много удобных приспособлений. Я, правда, никогда не пробовала, но…

— Алеста, прекрати, — перебил ее я. — Ты все поняла слишком буквально. Плевать я хотел, чиста ли изнутри задница у гея. Процесс отвратителен и грязен сам по себе, понимаешь? Тот, кто снизу — всегда унижен и запятнан, использован ради чужого удовлетворения. Когда другие мужчины пытаются ко мне прикоснуться, я чувствую себя так, словно искупался в таком вот болоте.

— Я, вообще-то, вполне осознанно предпочитаю быть снизу, и, по твоей логике, меня унижают, надо мной доминируют и постоянно морально втаптывают в грязь, так что ли? — прищурилась на меня Алеста.

— Женщины — другое дело. Для женщины подчиняться мужчине — нормально, она же женщина, — пояснил я.

— Сигмы так же говорили о том мальчике, помнишь? — заявила Алеста. — Они считали это нормальным. По твоей же логике — они были правы.

— Ты меня запутала, — я тряхнул головой.

— Ты сам себя запутал, — ответила Алеста. — Я считаю, что люди должны принимать себя такими, какие они есть, и делать то, что им нравится. Если я вдруг решу, что быть с мужчиной — отвратительно, и отныне я хочу быть лесбиянкой — я так и сделаю. А если кому-то нравится быть измазанным в «грязи», как ты говоришь, то я совершенно искренне буду рада за этого человека. И мне неприятно, что ты вместо меня пытаешься решить, что я должна любить, а что — нет, и присваиваешь мне заведомо низшую позицию в сексуальных отношениях.

— Я не говорил о тебе ничего такого, — попытался возразить я.

— Ты о женщинах в целом говорил. А я — женщина, — пояснила Алеста.

— Ну, все равно, даже если ты вдруг станешь любить других женщин, это в любом случае не так отвратительно, как геи, — сказал я. — Геи противны самой природе. Если б это было правильно, она дала бы им возможность размножаться.

— Элис, оглянись вокруг: ты живешь в обществе мужчин, и вы запросто размножаетесь, так что это не аргумент, — возразила она. — Это все — просто устоявшиеся моральные установки. Если б тебе с детства говорили, что лесбиянки — это отвратительно, ты бы в это поверил, не так ли? И кстати, они тоже не могут размножаться. Ты лучше скажи мне, ваши «парочки» физически здоровы?

— Ну,да, — нехотя ответил я.

— Значит то, что они делают, не наносит вред организму. Других людей они против воли к этому тоже не привлекают, — продолжила свои рассуждения Алеста. — Им хорошо. Другим — не плохо. Значит, так можно, и ты не имеешь права их осуждать. Таково мое мнение.

— А если б это делал я? — попытался я, наконец, достучаться до нее. — Если б я стоял на четвереньках и подставлял задницу?

— То ты бы отлично смотрелся, хоть мне такое и не нравится, — заявила она. — А что ты хотел услышать? «Нет, Элис, не смей этого делать!»? Я уважаю вкусы своих друзей и мирюсь с ними, если они мне не по душе. Вкусы, то бишь, а не друзья.

— Я не понимаю, о чем мы говорим. Я потерял нить разговора, — сказал я, потирая лоб. — Ты меня совершенно запутала.

— Разберись в себе, Элис, — так же устало сказала Алеста. — Раньше я не говорила с тобой на эту тему, потому что не хотела задеть. И похоже, была права: ты на все это болезненно реагируешь. Но и без разговоров я вижу, что ты постоянно думаешь об этом. Хватит. Хватит постоянно думать о сексе с мужчинами. Если тебе это неприятно, зачем ты все время мусолишь эту тему? Иногда у меня возникает ощущение, что ты этого хочешь, но боишься, и оттого пытаешься убедить себя в том, что это плохо. Если ты действительно традиционной ориентации, то просто говори им «Нет», и все. Не надо так париться по этому поводу. Посмотри вокруг: твои соотечественники запросто встречаются друг с другом и, похоже, вполне счастливы в таких отношениях.

— Я не хочу этого! Я — нормальный парень, — снова распаляясь, повторил я.

— Ну и в чем тогда проблема?! — повысила голос она.

— Да в том, что это практически единственный способ для меня добиться в жизни хоть чего-нибудь значимого! — заорал я, не выдержав. — Ты понимаешь, каково это: знать, что ты можешь получить что угодно, стоит только лечь под кого надо? Что стоит только спустить штаны и нагнуться, и у меня будет все: свой дом, куча бабла, любые развлечения и безграничная забота обо мне, любимом?

— Все равно не понимаю, в чем проблема, Элис? — со вздохом повторила она, но уже тихо. — Делай свой выбор.

— Я уже сделал, — сказал я, сдержав желание еще поорать на нее. — В который раз повторяю: я не лягу под гея.

— Тогда заткнись и не ной по поводу возможностей, от которых сам же отказался, — сказала она, отвернулась и пошла дальше по дорожке.

В первый момент мне хотелось ее треснуть. Потом — пнуть под зад. Потом — просто запустить в нее чем-нибудь. Но я сдержался и просто пошел следом. Психолог однажды сказал мне, что по-настоящему выводить из себя нас может только унизительная правда, сказанная человеком, от которого мы ждем похвалы. Я жду от нее похвалы? Да. Каждую минуту, каждое мгновение. Я раздражен? Да! Я практически вне себя. А значит, то, что она сказала мне, правда. Хотя бы отчасти.

Неужели я действительно оставлял для себя эту лазейку — стать чьей-то подстилкой? Всем вокруг доказывал, что никогда до такого не опущусь, а сам держал в голове этот путь как план «Б»? Психологическое лицемерие. Что может быть хуже, чем ложь самому себе? Разве только тот факт, что о твоей лжи знает другой человек. Знает и, что самое отвратительное, принимает тебя таким. Алеста, лучше б ты обозвала меня, унизила и обсмеяла, чем вот это твое «ты мне нравишься таким, какой есть». И да, ты права: геи не так уж омерзительны. Такие лицемеры, как я, — хуже.

Желание продолжать нашу прогулку отпало как-то само собой. Причем не только у меня: Алеста тоже выглядела раздраженной. Я проводил ее в каюту, прикупив по пути булочек на ужин, а сам пошел в тренажерку. Не то чтобы я горел желанием заниматься, просто не хотелось оставаться с Алестой наедине. Я понял, что обижен на нее. Нет, не на то, что она мне наговорила: тут я был зол скорее на самого себя. Меня обидело ее отношение ко мне. Обидело то, что я нравился ей… как друг.

Когда я ее впервые встретил, то был не в том состоянии, чтобы осознать, что первый раз в жизни вижу настоящую женщину. До меня дошло только наутро. Тогда во мне проснулся интерес к ней. Он креп с каждым днем, с каждым ее словом, действием, прикосновением. Я сам не заметил, как стал зависим от ее мнения и настроения. Стал заботиться о ней вперед себя, беспокоиться за нее, чего со мной никогда не было. Не знаю, что чувствуют люди, создающие пары, но наверняка что-то подобное. И сейчас я понимал, что все это время надеялся не просто на благодарность, а на взаимность.

Если подумать, я вообще впервые о ком-то забочусь. Раньше центром моей вселенной был исключительно я. Только я не осознавал этого. А вот сейчас задумался. Разве я настолько эгоист? Если подумать, то все мои приятели, которых с большой натяжкой можно назвать друзьями, — люди, которым я нравлюсь, и которые приносят пользу мне любимому. Если сложить это с предположением, что я все еще не отказался от возможности продать свое тело за приятные бонусы, то выходит, что я — меркантильная и продажная тварь. Зачем тебе такой друг, Алеста? Лично я таких всегда гнал подальше.

От этих тягостных мыслей меня отвлек знакомый голос. Не теряя времени даром, я втиснулся в уголок за шкафчиками в раздевалке и провел там минут десять, почти не дыша, пока Алекс с приятелями не ушли. Потом выбрался из укрытия и с облегчением вздохнул. Знаешь, Алеста, а я ведь ко всему прочему еще и трус, каких поискать. Трус, эгоист, лицемер и не совсем мужчина. Неудивительно, что ты меня постоянно отталкиваешь. Я бы и сам себя послал подальше, но не могу.

Я переоделся и вошел в зал. Народу было довольно много. Меня, как обычно, проводили восхищенными взглядами, но познакомиться не пытались. Я начал с беговой дорожки. Вообще люблю бегать. А еще на дорожке можно заткнуть уши наушниками и делать вид, что остальных здесь нет: люди редко пристают с вопросами к человеку, который бежит и не слышит их. Но сегодня мне ужасно не везло с перемешиванием в плэй-листе. Сначала сплошным потоком шел Шостакович — все, что он когда-либо сочинял о смерти и бессмертии. Потом, после нескольких нервных кликов, его место заняли не менее мрачные сочинения Шнитке, кое-как разбавленные мессой си-минор Баха, «Патетической» сонатой Бетховена и какой-то сарабандой Генделя. Я снял перемешивание, но тут же заиграл реквием Моцарта: «Lacrimosa», а после ее выключения — «Dies irae». Как насмешка, честное слово. Иногда мне кажется, что у искусственного интеллекта все-таки есть чувство юмора. Причем черного. Последним гвоздем в гроб моего настроения стала Губайдулина. Почему я вообще все еще не удалил отсюда ее сочинения? Лучше прослушать все сочинения Скрябина, чем одно — Губайдулиной. Женщины вообще не должны быть композиторами, им это не дано. Пусть простит меня Алеста за то, что я еще и сексист. Она же умеет всех принимать такими, как есть, верно?

Пока я мучился с подбором музыки, сам не заметил, что разогнал беговую дорожку до предела и уже выдохся. Давно со мной такого не было. Даже и не припомню, чтобы так уставал. Я слез с дорожки, выдергивая наушники.

— Что, набегался, шлюшка? — спросил меня какой-то парень, чью рожу я едва знал. Я его проигнорировал и приступил к упражнениям для укрепления мышц спины.

— Ты бы лучше растяжками позанимался — больше пользы для таких, как ты, — посоветовал мне еще кто-то. Вокруг послышались смешки. Я с подозрением оглянулся, но настроение окружающих не отдавало угрозой. Просто кому-то захотелось посамоутверждаться за счет меня. Вот только черта с два я дам вам такую возможность. Что бы я ни думал о себе, но я еще не настолько низко пал, чтобы вступать в перепалку с идиотами. Как говорится: говно не трогай — вонять не будет.

— Алекс, тот странный дельта, комендант, — принялся перечислять мой первый обидчик, загибая пальцы. — А ты шустрый: всего несколько дней, и уже стольких обслужил. Говорят, ты даже у ректора пару часиков провел. Успел что-нибудь дельное насосать или как?

Мля. Это все, что я могу сказать по этому поводу. Пора отсюда валить, пока его монолог не превратился в комик-шоу. Я взял свое полотенце, стер пот со лба и ответил, уже уходя:

— Да уж куда мне до таких мастеров, как ты.

В зале грянул хохот. У меня немного отлегло от сердца, но настроение все равно было препоганое.

Глава 12. Звездное небо

Адрес: военная база «Либерти», общежитие Верхней академии, этаж 3, каюта 18. Имя: Алеста Гредер. Статус: гражданин первого порядка.

Элис вернулся еще более мрачным, чем был, когда уходил. Заперся в душе на полтора часа, а потом весь вечер просидел, читая «Войну и мир», хотя страницы перелистывал всего пару раз. Он не казался злым или обиженным, просто был очень расстроен и мрачен. Когда пришло время ложиться спать, он заявил, что у него болит спина, и лег отдельно. Кликнул по вотчу и вырубил свет во всей каюте.

— Эл, а ночника у тебя нет? — поинтересовалась я, пытаясь на ощупь отыскать путь от ванной до койки. — Надоело засыпать и просыпаться в кромешной тьме.

Элис все так же молча что-то выстучал на вотче, и на потолке плавно зажглось… звездное небо. Конечно, это была только имитация, но очень красивая.

— Спасибо, — сказала я, сумев, наконец, различить контуры предметов. Элис не ответил. Да что с ним сегодня? Неужели принял мои слова так близко к сердцу? Так надо было просто послать меня на три веселых буквы, и дело с концом. Все мои друзья так делают, когда я достаю их нравоучениями. Или у него еще что-то случилось?

Я оглядела угловатую фигуру Эла. Он лежал на боку, отвернувшись к стене. Элис не издавал ни звука, но я чувствовала, что он не спит: от него волнами расходились по каюте негативные эмоции. Никогда его таким не видела. Впрочем, Эла я и знаю-то всего пару-тройку дней. Правда, иногда кажется, что мы сто лет знакомы. Чего стоит только день нашей встречи: удивились, поболтали, посмеялись и легли спать в одной каюте как ни в чем не бывало. Будто старые приятели. С утра и вовсе начали общаться, как закадычные друзья. А ведь если он со мной не полетит, мы даже переписываться не сможем: как я поняла, к сети Интернет подключены компьютеры только командующего состава «Либерти», у остальных нет связи с внешним миром. Так что даже обычное электронное письмо я смогу получить от него, только если он станет чьим-нибудь…

Вот, блин, теперь я и сама постоянно думаю о том, что за судьба может быть у тау. И, черт возьми, меня почему-то стали заводить картинки, которые рисовала на эту тему моя фантазия: вот Эла обнимают сильные руки, вот кто-то целует его шею, ласкает спину, раздевает, а потом и… м-да, реально заводит! Элис слишком красив, чтобы эти картины были мерзкими. Насколько бы отвратительного человека, вставляющего Элу, я не рисовала в своем воображении, сам Элис все равно оставался восхитительно притягательным. Даже его моральные страдания великолепно вписывались в эту фантазию, дополняя ее реализмом. Руки так и тянулись к воображаемому телу, чтобы ощутить его жар, почувствовать, как колотится в груди сердце, схватить за волосы, заглядывая в лицо и непременно потрогать пальцами его язык. Особенно привлекателен почему-то был именно последний пункт. Что это? Отголосок воспоминания о том, как я порезалась ниткой?

Я потрясла головой. Так и маньяком недолго стать. Но картинка перед глазами не исчезла, только ракурс поменялся: теперь Элис лежал на спине, а я смотрела на него глазами мужчины. Пришлось самой покрутиться под одеялом, чтобы все-таки скинуть навязчивый образ. Хорошенько постучать лбом по матрасу, чтобы вытрясти, а потом подушкой его, подушкой, и вот еще одеялом сверху. Я легла на спину. Фьюх. Вроде, отпустило. Над головой все еще горели искусственные звезды — целая россыпь. Я стала искать знакомые созвездия, но не преуспела в этом: то ли я плохо знаю карту звездного неба, то ли светильники понатыканы наугад. Опаньки, да они еще и меняются: несколько звезд принялись постепенно гаснуть, а вместо них так же медленно загорались другие. А ничего так, завораживает и убаюкивает. Действительно, замечательный ночник.

Я улыбнулась. Но спать все равно не хотелось. Я покосилась на Элиса: тот все так же не шевелился и вряд ли спал. Не надо было ничего ему говорить. Кто меня за язык тянул? Ну, наорал бы он на этого сигму, может, даже подрался бы, пар выпустил, а сейчас спал бы спокойно, сопя мне в затылок. Нет, ведь, мне непременно нужно было показать ему, какая я умная. Я ведь сто раз сталкивалась с тем, что мужчины реагируют на критику иначе: не возмущаются, не визжат, не заливаются слезами, как женщины, а либо игнорят по полной, либо делают вид, что им по фигу, а через месяц оказывается, что у них уже комплекс из-за того, что я сказала. Вот и Элис тоже: только-только повысил на меня голос, а потом сжал зубы и не стал возражать. Наверняка ведь теперь лежит, снова и снова обдумывая тот разговор. А что, если Эл еще и мнительный? Я ведь его плохо знаю. Вдруг я ему сегодня жизнь сломала? Как же: единственная женщина, которую он встретил, заявила ему, что он скрытый гей.

Я вздохнула. Надо было иначе мысли формулировать. Я вовсе не имела в виду что-то подобное. Просто, насколько я успела понять за недолгое время наблюдения за этой базой, все вокруг нормально относятся к однополым отношениям. Одного только Элиса коробит всякий раз, как только кто-нибудь из мужчин приближается к нему. Все дело в том, что он отлично понимает, что выглядит как женщина, и подсознательно примеряет на себя эту роль. И его трясет от собственных мыслей по этому поводу, а вовсе не от чужого отношения. Так что я не создавала ему никакого комплекса. Он у него уже есть — комплекс андрогина. А я только поплясала на больной мозоли. Дура.

Я опять вздохнула. Ну что за день сегодня такой. Вот как он начался с бухты-барахты, так и заканчивается ни о чем: мерзким ощущением, что я права и неправа одновременно. Не люблю чувствовать себя виноватой. Никто не любит, а я — особенно. У меня от этого мозг чешется где-то в области темечка. Надо как-то смягчить эффект. Извиняться вроде не за что, а хочется. Я опять покосилась на Элиса и успела заметить, как он потер шею. Значит, все еще не спит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я встала, стащила с койки матрас вместе с подушкой и одеялом и бухнула его на пол: он как раз вписался, потому что Элис постелил себе у дальней стены. Я забралась под одеяло и накинула его край на Элиса. Особой разницы, где спать, не было: на койке просто матрас был чуть помягче, чем у Эла, а так хоть мое чувство вины слегка ослабло. Да что там слегка: сдулось и сдохло, будто его и не было. То есть мне всего-то нужно было пожалеть Эла? Никаких тебе постыдных извинений и попыток сформулировать невнятные мысли? Странное у меня чувство вины.

— Ты чего? — услышала я удивленный голос Элиса. В свете ночника я едва могла разглядеть, как он приподнялся, оперевшись на локти, и повернул ко мне голову. Было трудно понять выражение его лица, тем более, что Эл, как всегда, прятался от мира за своими волосами.

— Холодно стало, — соврала я.

— Давай я кондиционер подкручу, — предложил он и потянулся к вотчу.

— Не нужно. И так уже хорошо, — ответила я, прижимаясь к нему. Элис помолчал, а потом тихо лег обратно. Я поправила одеяло, чтобы оно укрывало нас обоих. Некоторое время мы лежали и смотрели на «звезды». Не знаю, о чем думал Эл, а я размышляла о том, отклеиваются они или нет.

— Ты правда считаешь меня своим другом? — спросил, наконец, Элис.

— Разумеется, — подтвердила я. Глупый вопрос. А так непонятно, что ли?

— То есть… как мужчина я тебе совсем не нравлюсь?

Мысленно отковыриваемая звездочка отлетела и щелкнула меня по лбу. В воображении вместо звездного неба нарисовалось лицо Элиса. Горячее дыхание вырывалось из соблазнительно приоткрытых губ, в глазах читалось желание. Элис, ну зачем ты спросил? Я так упорно старалась не думать об этом.

— Нравишься, — призналась я, краснея. Хорошо, что здесь темно. Элис снова приподнялся на локте, заглядывая мне в лицо. А можно я еще добавлю, что как женщина ты мне тоже нравишься? Нет, нельзя. Я и так уже сегодня лишнего наговорила. Ну на фиг такие шуточки. Особенно если они и не шутки вовсе.

— Тогда почему ты меня все время отталкиваешь? — спросил он.

Все время? Да я всего лишь разок остановила, когда тебя совсем уже переклинило, и мы едва не занялись любовью на свалке. Да и вообще, зачем начинать отношения, если наши пути, возможно, разойдутся, и мы не сможем даже письма друг другу писать?

— Элис, я не хочу тебя обидеть, но то, что ты чувствуешь — это обычное влечение, — осторожно сказала я. — Если вдруг все случится так, что ты будешь жить на одном из Ковчегов, то ты встретишь множество красивых женщин и поймешь, что я — просто пародия на них. Ты влюбишься в сногсшибательную красотку, а мне будет очень больно и обидно. Ты ведь только по моему паспорту смог распознать во мне девушку, помнишь? Говоришь, что твоя внешность не дает людям воспринимать тебя как мужчину? А со мной ведь то же самое, только наоборот.

— Но ты очень красивая, — тихо сказал Эл.

— Я не понимаю, где ты тут разглядел красоту. Я себя в зеркале миллион раз видела, там нет ничего и отдаленно напоминающего симпатичную девушку.

Элис помолчал. Мне стало обидно. Я что, жду, что он заспорит и начнет доказывать мне, что я — само совершенство, а другие мне и в подметки не годятся? Смешно. Ромка, и тот признавал, что со мной — все равно, как если б один из классных приятелей приобрел женские органы: и пообщаться можно, и трахнуть приятно.

— Я не знаю, как тебе это объяснить, — сказал Элис. — Но ты и правда красивая. Не как в фильмах или на картинках, а сама по себе. И ты мне очень нравишься.

У меня внутри все сладко сжалось. Мне так редко говорят подобные вещи. А самое главное — из уст Элиса они прозвучали болезненно правдиво. Эл, пожалуйста, ложись спать. Давай не будем продвигать эту тему. Еще немного, и я начну верить в то, что мы созданы друг для друга. Что вот это ослепительно красивое создание — моя вторая половинка. Почему все случилось так, а не иначе? Почему ты не родился женщиной, а я — мужчиной? Я бы с таким наслаждением ласкала бы твое тело, погружалась бы в него. Жаль, ты не можешь увидеть себя со стороны. Ты бы понял своих соотечественников.

Элис вдруг беззвучно навис надо мной. У меня была пара секунд, чтобы возразить ему, чтобы остановить его. Но я не смогла. Закрыла глаза, и губы Элиса коснулись моих. По телу разлилась парализующая слабость. Его волосы соскользнули с плеча и щекотнули мою щеку и ухо. Я непроизвольно прогнулась, потянувшись к нему. Горячая ладонь Элиса скользнула под мою футболку, лаская кожу.

— Элис… Элис, не надо, — пробормотала я, когда он чуть спустился и принялся целовать мой живот. Но я говорила одно, а тело — совсем другое. Тела — они вообще глупые, и постоянно подставляют нас, выдавая настоящие желания. Вот зачем мои руки касаются его головы, словно не желая отпускать? Зачем дыхание стало таким предательски прерывистым? Про ноги вообще молчу. Организм поставил меня перед выбором: либо я разрешаю ногам двигаться, как им хочется, либо я буду стонать. Какая связь между ногами и голосовыми связками — понятия не имею, но она есть. Пока я пыталась сделать этот странный выбор, Элис кончиками пальцев осторожно пробежался по животу, скользнул вниз и невесомо коснулся меня там. Сквозь ткань, но это было не важно: все равно меня накрыло волной желания. Весы в моей голове скрипнули, и одна чаша опустилась до предела. Ну, все, хватит, я так больше не могу.

Я села и стянула футболку и майку, которую носила вместо лифчиков, потому что они всегда были мне велики. Элис сначала недоверчиво замер, осторожно коснулся меня рукой, словно проверяя, не показалось ли ему, а потом с жадностью притянул, обнимая и прижимая к себе так, что едва не затрещали кости. Я ухватила его за шею, уткнулась лицом в шелковистые волосы и вдохнула их пьянящий аромат. Давно хотела это сделать. Кто бы знал, как мне нравятся его волосы! Элис целовал мои плечи, обжигая их горячим и шумным дыханием. Потом ухватил меня за талию, заставив прогнуться, и осторожно коснулся груди. Я не сдержалась и застонала: может, у меня и маленькая грудь, но весьма чувствительная. А у Элиса — восхитительно мягкие, ловкие губы и при этом сильные и требовательные руки. Самый лучший в мире контраст.

Эл выпрямился, пытаясь отдышаться, и зачем-то кликнул по вотчу. «Звезды» мигнули и разгорелись куда ярче прежнего, освещая каюту. В первый момент у меня возникло желание накрыться одеялом. Но потом я разглядела самого Элиса, и эти глупости вылетели у меня из головы: распаленный, живописно взлохмаченный и с горящими глазами, он смотрел на меня, облизываясь. Не знаю, что видишь ты, Элис, но передо мной — ожившая мечта: в одном теле соединилось все то, что я считаю прекрасным в мужчинах и в женщинах. Знаю, что стоит тебе только ступить на Ковчег, и мои подруги уведут тебя почти сразу, а мне будет очень больно, но здесь и сейчас мы только вдвоем. Никто не узнает, кто стал твоей первой женщиной, не посмеется над тобой. И никто не узнает, как низко пала я, что не то что на колени перед тобой готова встать, но даже и целовать тебе ноги. Мы выберемся отсюда, и я выпущу тебя, как птицу из клетки. Потому что такие, как ты, не могут кому-то принадлежать.

— Т…м… а… — промычал он что-то нечленораздельное и тут же прикрыл рот ладонью, прелестнейшим образом смутившись.

— Эл, ты что, говорить разучился? — чуть хохотнув, спросила я, сама смущенная по самое не хочу.

— Не смейся. Это случайно получилось, — ответил он и густо покраснел. Блин, совсем забыла, что у него это впервые. Не хватало еще обидеть. Никогда себе такого не прощу.

— Не смеюсь, — прошептала я, снова потянувшись к его лицу. — Я хочу тебя, Элис.

Как же он забавно морщится от наслаждения: словно ему немного больно и при этом хорошо. Впрочем, возможно, так оно и есть. Понятия не имею, что чувствуют мужчины в такие моменты. Я с удовольствием пробежалась пальцами по его груди, животу, спине. Сам же Элис лишь едва касался меня. С того момента, как здесь стало почти светло, он вообще стал очень сдержан. Мелькнула дурная мысль: может, он разглядел меня при свете и передумал?

Я заглянула ему в глаза: нет, с таким очумелым взглядом его вряд ли можно принять за успокоившегося. Скорее наоборот: еще чуть-чуть, и меня просто съедят. Но зверь не нападал.

— Элис, ты в порядке? — осторожно спросила я, коснувшись его щеки.

Он как-то странно кивнул, словно что-то мешало ему двигаться. Я попыталась понять, что не так, но быстро забила на это бесполезное занятие: черт его знает, что в такой момент может происходить в голове у мужчины, тем более такого необычного, как Эл. Так что вместо пустых размышлений я решила его раздеть: второго одеяла у нас не было, и он спал в одежде. Потянула вверх футболку, скользя ладонями по горячей коже. Элис слегка отмер, стянул футболку и отбросил. Я уже видела его без одежды, но не рассматривала. Он был очень стройным, практически худым. Я с восхищением коснулась ямки между ключицами, потом приложила ладонь к его груди, слушая сильные удары сердца. Элис поймал мою руку, потянул к своему лицу и прижался губами к запястью. А потом прошелся языком по тонкой коже.

— Что ты делаешь? — рассмеялась я: было ужасно щекотно и приятно в то же время. Руку выдернуть не удалось, Эл держал крепко. Кончик языка добрался до внутренней стороны локтя. Я изогнулась, не в силах стерпеть щекотку. Элис уронил меня на нашу импровизированную постель. Но стоило ему только отпустить мою руку, как я тут же вывернулась, опрокинула его и уселась сверху. Вид открылся потрясающий. Особенно волновали закрытые глаза и прикушенная губа. Нет, ну какого черта он так обворожителен? Элис, я тебя ненавижу!

— Элис, ты так восхитительно нежен и податлив, что я начала сомневаться в том, кто из нас мужчина, а кто — женщина, — сказала я с ехидной усмешкой. В яблочко: Элис взвился вверх, как пружина, я снова оказалась снизу, только теперь меня не щекотали, а жадно ласкали, едва не ломая ребра. Из крайности в крайность, но до чего же приятно! Еще один поцелуй — жаркий, настойчивый. Ладонь Элиса снова скользнула по моему животу вниз, но на этот раз оказалась под тканью, а не поверх нее. Сладкая судорога зигзагом пробежала по моей спине. Я выгнулась, хватая воздух, сжала плечи Эла. Он смотрел на меня: внимательно и немного виновато.

— Ты же знаешь, я не… — начал он.

— Чуть ниже, — перебила я, впиваясь правой рукой в его спину, чтобы не застонать. — А теперь глубже.

Не застонать не удалось. Я обхватила Элиса за шею и позволила себе совершенно отдаться происходящему. Вокруг меня вились длинные волосы, в них переплеталось наше дыхание, и у меня было ощущение, что Элис повсюду, что он опутывает меня.

— Ну чего ты ждешь? — прошептала я. Не то чтобы мне не нравились его ласки, но уже хотелось большего. Элис не заставил себя ждать. С меня тут же довольно резко сдернули остатки одежды. Джинсы Эла тоже полетели в дальний угол. Мы посмотрели друг на друга. Не знаю, хуже я выгляжу без одежды или лучше, а вот Элис выглядел странно: как будто действительно талантливый художник соединил фотографии мужчины и женщины. Но, черт возьми, это было еще более соблазнительно! Я едва успела проглотить слюну, пока она не потекла у меня по подбородку. Если вот прямо сейчас это нескладное чудо не возьмет меня, я все сделаю сама, и пусть потом до бесконечности пытается доказать, что в наших отношениях мужчина — он.

Но Элис уже осторожно перебрался поближе и развел мои колени. Я немного смутилась, но сопротивляться не стала. Еще некоторое время он смотрел, тяжело дыша, потом облизнулся и осторожно ткнулся в меня. Я прогнулась, направляя его.

— Так? — нервно спросил он.

— Ой, заткнись, пожалуйста, и просто сделай это! — проворчала я. Не хватало еще обсуждать каждый шаг. — И вообще, иди ко мне, я ужасно хочу тебя обнять.

Элис наклонился ко мне, я обхватила его ногами за спину, почти сразу ощутив давление. Какой же он классный. Нет, все-таки на ощупь не как девушка, но все равно шикарен: горячий, гибкий и довольно сильный.

— Я не могу, — вдруг прошептал Элис. — Я не понимаю, куда. Ты реально сложно устроена.

— Просто делай это сильнее, я тебя направлю, — ответила я, прикусывая губу от нетерпения. Элис, я тебе шею сверну, если ты немедленно не войдешь в меня!

— Я боюсь, что тебе будет больно, — признался он.

— Переживу, — ответила я, и в тот же момент ощутила его внутри. Вздрогнула, выгнулась и рассмеялась от счастья, прижав к себе его лохматую голову. Элис вывернулся, отозвавшись шальной улыбкой, и качнулся вперед-назад, рассылая волны дрожи по моему телу. Мелькнула запоздалая мысль, что мы забыли про защиту, но, во-первых, откуда здесь возьмется что-нибудь подобное, во-вторых, у меня еще инъекция должна действовать, и в-третьих, вряд ли это чудо, родившееся в инкубаторе и никому не позволявшее к себе прикасаться, чем-нибудь болеет. Чище только вакуум.

Элис стал двигаться активнее и разогрелся так, что по его лбу покатились прозрачные капли. Волосы прилипали к его лицу, и он постоянно откидывал их. Я подумала собрать их и придержать, но мне было так хорошо, что я даже дышать не могла, не то что двигаться. С каждым мгновением Элис становился все более ловким, и мне уже не нужно было помогать ему, я делала это просто потому, что не могла остановиться. Неужели мы действительно занимаемся любовью? Я сошла с ума.

Элис вдруг выгнулся, откинув голову и закрыв глаза, и замер. Слегка влажные волосы хлестнули его по спине. Я ощутила легкие движения во мне, хотя сам Эл уже не двигался. Спустя несколько мгновений он снова склонился надо мной, посмотрел с виноватой улыбкой и сказал:

— Прости. Не ожидал, что так быстро кончу.

— Ну ты бы еще дольше сдерживался, еще раньше бы кончил, — усмехнулась я и притянула его к себе.

— Можно я не буду пока из тебя выходить? — спросил он, уткнувшись носом мне в шею.

— Как хочешь, — ответила я, поглаживая его спину. — Но только при условии, что ты не будешь давить на меня всем весом.

До чего же он все-таки классный. В любом виде: в мятой домашней одежде и в военной форме, радостный и задумчивый, бодрый и уставший. А еще — родной. Я только сейчас это до конца осознала. Не милый, не сладкий, и уж тем более не пупсик, зайчик, котик и прочая живность. Родной. Вот так это говорится: с чувством тепла, безграничного и надежного, как стена. Родной. И совершенно точно — мой.

Я потянулась и поцеловала его в еще влажный висок. Элис в ответ поводил носом по моей шее.

— Ты ведь улетишь со мной, да? — спросила я, играясь его волосами.

— Да, — просто ответил он.

— Только ты знай, нам придется туго, — предупредила я. — Я тут подумала и решила вообще не возвращаться на свой Ковчег. Полетим на третий. Там не слишком здорово, зато устроиться легче. У меня денег нет, так что, наверное, придется продать беркер — глядишь, хватит на первое время.

— У меня немного есть, — откликнулся Элис. — Дедушка оставил.

— Дедушка? — удивилась я. — Ты же клон, откуда у тебя родственники?

— Он был моим другом. Я привык называть его дедушкой, — сказал Эл как-то глухо, и я не стала развивать тему.

— Это будет просто здорово, если нам хватит денег на два-три месяца: как раз успеем найти работу. Правда, тебе можно будет передвигаться только в пределах одного блока. А еще у тебя будет трекер, — виновато призналась я.

— Переживу, — ответил Элис.

— Потом купим нормальную квартиру, большую и удобную кровать, — размечталась я, закинув руки за голову. Элис недовольно поерзал, возмущаясь, что его отпустили. Я улыбнулась и снова обняла его.

— Я еще ванну хочу, — признался Эл.

— И ванну, — подтвердила я. — И гитару мне.

— Тогда мне — альт, — продолжил Элис. — Кстати, через пару дней в нашем театре будет выступать струнный квартет. Они не слишком хорошо играют, зато билеты недорогие. Может, сходим? У меня еще осталось полстипендии. Зачем она мне, если мы улетаем?

— Обязательно сходим, — кивнула я. — А завтра еще полетаем в невесомости. Мне понравилось.

Мы помолчали. Я разглядывала подмигивающие «звезды», Элис едва слышно пыхтел мне в ухо.

— Алеста, — тихо позвал он.

— М-м? — откликнулась я.

— А я еще раз хочу, — признался он.

— Ну, учитывая, что мы уже сделали это, как-то глупо предполагать, что завтра я тебе откажу, — улыбнулась я.

— Нет, ты не поняла, — Элис поднял голову и заглянул мне в лицо. — Я сейчас хочу.

— Ты серьезно? — удивилась я.

— А ты не чувствуешь?

Я чуть прогнулась. Действительно: Элис как-то незаметно заполнил меня. На мое движение тут же ответили. Эл выпрямился, хищно блестя глазами. Да ты же только что лежал студень студнем, откуда столько энергии? Элис улыбнулся и пробежался пальцами по моим бокам — в меру приятно и щекотно, заряжая и меня.

— Только давай не в этой позе, у меня ноги устали, — призналась я. Элис с легким сожалением вышел из меня. Да и я сразу ощутила пустоту. И когда успел прирасти ко мне? Я перевернулась на колени и игриво глянула на него через плечо. Элис нервно сглотнул.

— Алеста, а может… ты сверху или еще как-нибудь? — пробормотал он.

— Ты что, опять в себе сомневаешься? — удивилась я.

— Нет, просто эта поза… — Элис не стал продолжать. Я и так догадалась.

— Слышь, ты, извращенец, засунь свои грязные ассоциации туда, откуда они пришли, — сказала я, ради такого случая развернувшись и укоризненно ткнув в него пальцем. Потом повернулась, как было, опустилась на локти и качнула попой туда-сюда. — Если повсюду находить отголоски своих страхов, жизнь пройдет мимо тебя.

Элис не стал спорить. Коснулся меня, потерся, отыскивая путь, и осторожно вошел. По каюте проплыл его шумный вздох. Я прикрыла глаза, наслаждаясь ощущением. Потом мне на бедра легли едва заметно дрогнувшие горячие ладони. Эл качнулся раз, другой. Я шумно втянула воздух и расслабилась, передавая ему всю инициативу. Иногда надо побыть немного развязной и пошлой, чтобы потом вот так отдаться во власть сладких ощущений. Сильные пальцы Элиса осторожно сжимали мое тело, и казалось, что он вот-вот начнет наигрывать на нем какую-то мелодию. Ритм я и так чувствовала, динамика угадывалась. Это было только вступление, а где-то впереди — разработка, реприза и кульминация. Именно в таком порядке, и плевать на мнение теоретиков. Это — наша музыка, она уникальна и, пожалуй, неповторима. Элис, дай руку, я хочу ее поцеловать. И да, конечно, я вот так прогнусь, можешь даже не говорить вслух, я тебя и так понимаю.

***

— Ты спишь? — тихо спросила я.

— Неа, — прогудело подо мной горячее и вкусно пахнущее тело.

— Ну и зря, — заявила я. — Тебе завтра на занятия. Кстати, ты будильник завел?

— Вроде да, — отозвался Элис, почесав голову. — Выпусти, я в душ схожу.

— Лежать! — осадила я его, придавливая понадежнее.

— Но я же вспотел, от меня наверняка плохо пахнет, — попытался поспорить Элис.

— Ну и наплевать. Мне нравится, — сказала я, поглаживая его по животу.

— Врешь, — усомнился Эл.

— Ни грамма, — безапелляционно заявила я, для наглядности хорошенько его обнюхав. — Утром в душ сходишь: я не согласна засыпать без тебя.

Элис улыбнулся и обнял меня. Никак не могу привыкнуть к этому замечательному ощущению: все еще приятные мураши по всему телу ламбаду отплясывают. Конечно, мы уже дважды успели пообщаться более тесно, но почему-то вот эти объятия вызывают во мне самые радостные чувства.

— Алеста, — тихо позвал он меня.

— М-м? — я повернула голову. Эл немного смутился, но все же продолжил, глядя исключительно на мои волосы, которые он как раз взъерошивал:

— А тебе понравилось?

— Спрашиваешь, — фыркнула я, окончательно перебравшись на него и уперев локти ему в грудь. — Да я никогда в жизни не занималась любовью с таким умопомрачительно красивым человеком.

— Но я вел себя как идиот, — возразил Эл, хотя мои слова заставили его улыбнуться.

— Я думаю, ты исправишься, — уверенно постановила я, обхватывая Эла коленями для удобства и лаская его плечи и шею. Почти наверняка я оставляла на нем влажные следы, но Элис не возражал, поглаживая меня от талии до ягодиц.

— Алеста, если ты будешь так на мне сидеть, я не выдержу, и мы займемся этим в третий раз, — сказал он.

— А ты сможешь? — удивилась я, оторвавшись от увлекательного занятия.

— Понятия не имею, — пожал плечами Элис.

— Попробуем? — я хитро подняла бровь.

И мы попробовали.

Глава 13. Концерт для двоих

Адрес: Военная база «Либерти», верхний технический уровень. Имя: Элис. Генетическая модель: тау-1, улучшенная. Статус: гражданин третьего порядка.

Я открыл глаза. На потолке горели «звезды» ночника, делая все вокруг немного сказочным. Я чувствовал себя отлично отдохнувшим, но будильник все не звенел. Может, забыл его завести и снова проспал?

Я попытался глянуть на вотч, шевельнулся и понял, что меня обнимает совершенно обнаженная спящая Алеста. Так мне это не приснилось? Мы и правда вчера занимались любовью? Я посмотрел на ее сонную, довольную мордашку и улыбнулся. Это ж каким надо было быть слепым, чтобы перепутать ее с парнем в первый день нашей встречи? Нежная, мягкая, совершенно естественная. Я осторожно поцеловал ее в лоб, стараясь не разбудить, но зря старался: в тот же момент сработал будильник. Алеста шевельнулась, открыла глаза и сощурилась.

— Доброе утро, — сказал я, отключая сигнал.

— Элис, — улыбнулась она, проморгавшись, еще крепче обняла меня и перебралась наверх, прикидываясь моим одеялом.

— Ну да уж точно не комендант, — пошутил я, чувствуя, как от ее движения по всему телу расходится приятное тепло. Я с непередаваемым наслаждением погладил ее по бархатистой спине и скользнул в ямку между ягодиц. Не знаю, зачем. Наверное, еще раз хотел убедиться, что это все не иллюзия.

— Не хулигань, — заявила Алеста, не предпринимая совершенно никаких попыток, чтобы меня остановить. — Тебе еще на занятия собираться.

— Не просто на занятия, на второй экзамен! — вспомнил я, подумал, что пора идти в ванную, хотел снять с себя Алесту, но вместо этого только покрепче ухватил за попу.

— Ну и чего тогда лежишь? — сказала она, поднимаясь.

— Ты со мной разговариваешь или с некоей частью моего тела?

Алеста фыркнула, поднимаясь.

— Я первая в душ, — заявила она.

— С чего бы это? — возмутился я, вскакивая. — Мне через час выходить!

Алеста вместо ответа показала мне язык, и мы наперегонки метнулись к двери, столкнулись в проеме, и замерли в долгом, сладком поцелуе. Неужели это со мной происходит? Никогда бы не подумал, что буду так счастлив. Я обнимал ее, прижимал к себе, наслаждаясь близостью.

— Тебе, помнится, на экзамен сегодня, — сказала Алеста, когда я целовал ее шею. — Не боишься опоздать?

— Я не виноват, — ответил я, с сожалением отрываясь от этого занятия. — Понаставили экзаменов, понимаешь ли!

На всякий случай я завел еще один будильник, чтобы не забыть вовремя выйти, а то что-то слишком часто отвлекаюсь. Алеста все-таки пустила меня в душ, проводив хитрым и алчным взглядом. Я непроизвольно ощутил пульсацию. Нет-нет, нельзя опаздывать. Я задернул шторку. Но стоило мне только пустить воду, как шторка шевельнулась, и позади меня материализовалась Алеста: обхватила меня за бедра и совершила пару весьма характерных толчков, за которые я готов был убить любого мужчину, покусившегося на мое тело.

— Ты что делаешь? — возмутился я, пытаясь вывернуться.

— Да ладно тебе, — как ни в чем не бывало, откликнулась она, тесно прижавшись к моим ягодицам. — Я же не мужчина, мне можно.

— У тебя что, опять игривое настроение? — спросил я.

— Типа того, — рассмеялась Алеста, обнимая меня и прижимаясь всем телом. Эх, и почему я не могу просто взять и не пойти на экзамен? У меня за спиной такая заманчивая причина для прогула.

— Мне нужно голову помыть, — напомнил я.

— Ну и мой. Я что, мешаю? — откликнулась она.

— Нет, но тебя зальет пеной, — предупредил я.

— Пф, — откликнулась Алеста.

— Ну, как знаешь, — я пожал плечами и потянулся за шампунем. Алеста некоторое время еще обнимала меня, но когда я забрался под поток, чтобы смыть пену, отпустила и чем-то зашуршала на полочке. Я промыл волосы, умыл лицо и оглянулся посмотреть, что она там делает. Алеста только этого и ждала: хищно ухмыльнулась с довольным и жутковатым «Гы» и потрясла… пеной для бритья. Появление этого объекта в моей ванной в первые сутки пребывания Алесты на базе стало небольшим ударом по моему самолюбию: не знаю, в генетике ли дело или еще в чем, но у меня только-только начал пробиваться едва заметный пушок на верхней губе, и ежедневное напоминание, что я, блин, даже усы не могу отрастить, как все нормальные люди, коробило.

Алеста щелкнула крышечкой и выдавила на руку пышный шар пены.

— Ноги брить не буду, так и знай, — заявил я, пятясь от нее к стеночке.

— Жаль, — заявил этот монстр, медленно приближаясь ко мне. — Я, правда, не за этим. Но если тебе интересно, то я не против, если ты побреешь подмышки.

— Сейчас, что ли? — я поднял брови, намекая ей, что мне, вообще-то, на экзамен скоро.

— Не обязательно, — пожала плечами Алеста. — Так, в перспективе.

— Тогда что тебе от меня надо? — спросил я, окончательно уперевшись лопатками в стену.

— Сейчас увидишь, — ухмыльнулась Алеста и густым слоем размазала пену по моей груди, животу, плечам. Отлепила меня от стены, повернула и намазала спину и ягодицы. Если поначалу я все пытался сообразить, зачем ей это нужно, то потом просто закрыл глаза и наслаждался процессом. Оказывается, это умопомрачительно приятно: ласкать друг друга сквозь слой густейшей пены. Руки Алесты скользили по моей коже, она прижималась ко мне всем телом, будоража воображение и разжигая желание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Алеста, — неожиданно хриплым голосом позвал я. — Ходить на экзамен возбужденным — нехорошо.

— Да без проблем, — откликнулась она, снова потираясь о мои ягодицы, но вместо того, чтобы отпустить меня, скользнула руками по моему животу и обхватила пульсирующий в ожидании продолжения орган.

— Мне всегда было интересно, как вы делаете это без женщин, — заявила она, лаская его кончиками пальцев. — Ты не против, если я вместо тебя попробую?

Я промычал что-то невразумительное. Разве я мог быть против? Я уже чувствую сильное напряжение во всем теле: уйти на занятия в таком состоянии — значит обречь организм на дичайшее разочарование. Впрочем, ради того, чтобы быть с Алестой, я и не на такое готов. Мне так нравится чувствовать ее, позволять ей играться со мной. То, что мы делали, все еще немного смущало меня, но уже казалось совершенно естественным. Алеста ласкала меня, тело отзывалось болезненными, но очень приятными покалываниями.

— Что ты чувствуешь, Эл? — шепотом спросила она. Ну, Алеста, зачем ты со мной разговариваешь? Я на сложные умозаключения сейчас, мягко говоря, не способен.

— Не знаю, как описать, — ответил я. — Сильное напряжение и… мне кажется, я сейчас горы могу своротить, но… Ты мне так нужна, Алеста. Не оставляй меня. Никогда.

— Никогда, — ответила она. Я сжал ее руки, все-таки вмешиваясь в процесс. До чего же у нее мягкие ладошки. Они так волнующе скользят, повторяя форму. Напряжение достигло пика, и на некоторое время я совершенно перестал понимать, что мы делаем. Алеста что-то сказала, обняла меня. Шумела вода, смывая с нас остатки пены, звенел чертов будильник. Да пошел на фиг весь мир, мне так хорошо сейчас!

Но через некоторое время я все-таки пришел в себя, и мы выбрались из ванной. Алеста наскоро отжала мне волосы полотенцем. Спешно натянув первую попавшуюся одежду, я чмокнул свое мокрое и все еще обнаженное чудо, с трудом заставив себя не увлечься процессом, и вылетел из двери. Потом тормознул, развернулся и заявил ее сияющей мордашке шепотом:

— Ты мой самый большой и любимый секрет.

А потом сломя голову понесся на экзамен, посмеиваясь на бегу, как ненормальный.

Мне чудом удалось занять свое место до звонка. Учитель осуждающе покосился на мои мокрые волосы, с которых все еще время от времени капала вода. Футболка из-за этого тоже пропиталась, но мне было наплевать. Все казалось каким-то мелким и возмутительно несерьезным: брутальные альфы, затянутые в тесные белые рубашечки и поправляющие душащие их с непривычки галстуки, бородавка в форме задницы на носу учителя, пафосная эмблема высшей школы на старой, в хламизгаженной интерактивной доске. Блин, и вот этот мир я считал огромным и устрашающе агрессивным по отношению ко мне? Пфе! Ткни его, и он развалится на визжащие от обиды частички.

Учитель отошел, так ничего мне и не сказав: в уставе академии не было ни единого слова о том, что нельзя являться на экзамен мокрым и в мятой вчерашней футболке. Которая, кстати, здорово пахнет Алестой, потому что та на ней спала. Я оглянулся, встретив несколько нервных взглядов своих одноклассников. Они выглядели пришибленными и напуганными. Еще бы, с их-то уровнем знаний. Удивительно, но никто даже не пытался состроить мне глазки. Конечно: какой смысл клеиться к тау, если ты не сможешь его содержать, завалив экзамены и потеряв возможность найти хорошую работу? Кстати, а на хрена мне вообще сдавать этот экзамен? Я могу сейчас просто сдать пустой бланк, получить свой «неуд» и со спокойной душой свалить отсюда: сомневаюсь, что на Ковчегах котируются наши аттестаты. Мне придется заново сдавать экзамены, так зачем сейчас напрягаться?

Но пока я проверял регистрационные поля, краем глаза приметил первые задания и не удержался — отрешал их: слишком уж они были простыми и заманчивыми. Потом увлекся и решил еще несколько заданий потруднее, и только тогда сдал работу. Учитель удивленно уставился на меня, когда увидел, что электронный бланк заполнен не до конца. Я в ответ легкомысленно пожал плечами. Не объяснять же ему, что я планирую свалить отсюда к чертовой матери. Учитель еще раз осмотрел мою одежду и уже подсохшие, но нечесаные волосы, и поджал губы. Похоже, он решил, что я нашел себе влиятельного покровителя, и теперь мне море по колено. Ну и пусть. Как будто меня волнует, что он там себе думает. Его-то дома не ждет любимая женщина, в отличие от меня.

В коридорах было тихо: середина урока. Благодать. Я воспользовался случаем и сходил в столовую. Поел сам и предусмотрительно взял еще одну порцию «с собой», а потом отправился домой.

— Я тебе обед принес, — заявил я, входя и уже привычно скидывая с ног обувь.

— Вовремя. Я как раз собиралась уничтожить остатки твоих зубодробительных печенек, — ответила Алеста, качнувшись на стуле назад и запрокинув голову, чтобы увидеть меня.

— Не качайся, упадешь, — сказал я, подходя и целуя ее.

— А ты ложись снизу — мне так мягче падать будет, — предложила она. — Где там обед для заключенных в камере-одиночке?

Я выдал ей пластиковый контейнер с почти остывшим мясным рагу, и Алеста довольно его атаковала. Сначала постоял рядом, с улыбкой наблюдая за тем, как она есть, потом, за неимением другого стула, уселся на пол и обнял ее за талию.

— Алеста, ты что, все еще не оделась? — удивился я, не нащупав на ней белья.

— Я надела футболку, — пожала она плечами, продолжая уничтожать обед.

— Ты в курсе, что это очень заводит? — спросил я, развернув ее к себе вместе со стулом.

— Не нравится — не заводись, — все так же беспечно пожала она плечами, отставляя пустой контейнер и облизываясь. — Тем более, что сейчас у нас есть дело поважнее: разодрать твои спутанные лохмы.

Я подтянул ее к себе поближе, уткнувшись носом в мягкий животик. Алеста обхватила меня коленями, скрестив ноги за моей спиной, и принялась причесывать.

— Мы на концерт пойдем? — спросил я ее, чтобы отвлечься от соблазнительных мыслей, сопровождавших процесс причесывания.

— Пойдем. А ты билеты уже купил?

— Сейчас куплю, — ответил я, отыскивая на вотче соответствующее приложение и выбрасывая на ветер почти всю свою стипендию: ее жалких остатков хватит разве что еще на пару-тройку обедов. — Готово. Правда, мне хватило только на места третьего яруса, что над самой сценой. Так что ничего не будет видно, зато отлично будет слышно. Послушаем концерт напоследок и пойдем искать твой беркер.

— А ты уже придумал, как нам пересечь границу? — полюбопытствовала Алеста.

— Я работаю над этим, — уклончиво сообщил я. Вообще-то одна идея у меня была, но я упорно искал другие способы.

Алеста последний раз провела по моим волосам расческой и отложила ее. Я тут же запустил руки под ее футболку, задирая ткань и вдыхая заманчивый запах Алесты.

— Элис, нельзя же так часто заниматься любовью, — рассмеялась она. — Куда ты так торопишься?

— Не знаю, — я пожал плечами. — Наверное, жду, что все вот-вот будет испорчено, и я никогда тебя не увижу. Вот и жадничаю.

— Ерунда. Это у тебя просто нервы сдают, — Алеста слезла со стула и уселась на меня верхом, чтобы сладко поцеловать. Я был не против. Правда, у меня были свои планы на эту позу: очень уж хотелось еще раз пробежаться пальцами по горячим и влажным складочками, чтобы окончательно разобраться, что к чему и больше не путаться, отыскивая путь. Так что я левой рукой обнял ее за талию, а правой скользнул между ног. Алеста вздрогнула и замерла, горячо дыша мне в ухо. Что бы она там не говорила про «слишком часто», но сама явно была не против продолжения. Я нашел то, что искал, почти сразу и углубился, проверяя. Алеста судорожно вздохнула. Мягкие складочки внутри шевельнулись и ненадолго обхватили мои пальцы. Ух ты. Алеста хмыкнула и еще раз так сделала: поприветствовала, значит. Я вытащил пальцы и прошелся вдоль. Алеста чуть стиснула меня в объятиях. Черт. Ее реакции заводят меня больше, чем сами прикосновения.

— У нас есть время до концерта? — многозначительно промурлыкала она.

— Вообще-то нет, — ответил я, прикидывая. — Хотя, на то, чтобы сделать это по-быстрому, а потом одеться и дойти до места — хватит. Но впритык.

— Нет, по-быстрому мы не будем, — сказала она. Я был с ней согласен. Вообще, нужно было либо билеты не покупать, либо руки не распускать. Тело, правда, было уже слегка против наших планов, ему хотелось продолжения, но пришлось потерпеть и успокоиться. Алеста слезла с меня и пошла одеваться. Я наблюдал за ней и улыбался. Мне было хорошо.

— Ну что, свидание — дубль два? — спросила она. — Только извини, платье надевать не буду, а то слишком много внимания к себе привлечем.

— Ну да. Ни разу не видел тау в роли актива, — согласился я.

— А ты так и пойдешь — в мятой футболке? — удивилась она.

— Ну почему же? Могу и переодеться, — сказал я, открывая шкаф.

— Что-то ты совсем распустился, — покачала головой Алеста. — Уроки прогуливаешь, на экзамены опаздываешь, забываешь причесаться и носишь грязную, мятую одежду.

— А еще я всем грублю, поссорился с лучшим другом из-за девушки и написал экзамен на «трояк», — добавил я, застегивая пуговки на новой рубашке.

— Ты смотри у меня, — шутливо пригрозила мне Алеста. — Нельзя до бесконечности валять дурака, иногда нужно браться за голову.

— Берусь, — ответил я, обхватывая ее голову ладонями и целуя Алесту в переносицу. — А вообще, какая разница, если мы отсюда уедем? Можно мне хоть раз в жизни побыть бунтарем? Тем более, что, как я понял, на новом месте мне придется еще полгода быть тише воды, ниже травы.

— Это да, — вздохнула Алеста. — И не только тебе. Меня наверняка еще коллекторы ищут: папочка умеет прятаться. Так ты готов?

Я кивнул, и мы пошли.

Стоило нам только выйти из блока общежития и перейти в широкие общественные коридоры-улицы, как в нашу сторону устремились десятки любопытных и заинтересованных взглядов. Правда, по большей части рассматривали все-таки меня, а идущую слева Алесту игнорировали. Она поморщилась и ревниво взяла меня за руку. Меня это насмешило. Я перехватил ее ладошку правой рукой, поцеловал кончики пальцев и обнял Алесту за плечи. Она сразу расслабилась. Но теперь уже игривое настроение было у меня, так что я ухватил ее левой рукой за попу. Алеста многозначительно сверкнула на меня глазами, но я только фыркнул. Мы действительно неправильная пара, но что теперь делать? Пусть окружающие удивляются, глядя, как тау играет несвойственную ему роль. Удивляются и завидуют.

Мы прошли мимо магазинчика цветов, выставившего свою продукцию на внешнюю витрину. Алеста некоторое время повосхищалась букетами, потом мы продолжили путь. Но как только магазин скрылся за углом, я встал перед ней и с хитрой улыбкой протянул ей некрупный цветок.

— Ты же говорил, что у тебя денег почти не осталось, — нахмурилась Алеста.

— А я его стащил, — шепотом просветил ее я. Мы оба заговорщически переглянулись, рассмеялись и поспешили подальше от места преступления.

— Ну ты, блин, даешь, — заявила Алеста, пристраивая цветок мне за ухо, когда мы уже подходили к театру — точнее, к дверям, ведущим во внутренний коридор театра. Разумеется, строить здание внутри космической базы — полный бред, так что театра как такового здесь не было. Только большой зал с относительно хорошей акустикой, располагающийся сразу на трех уровнях, и система помещений вокруг него. Мы с трудом отыскали наш вход, предъявили коды билетов и вошли.

Народу было немного. Конечно, партер был заполнен, а вот бельэтаж почти пустовал. Что и говорить о нашем ярусе. Только перед третьим звонком кто-то еще появился на этом уровне, но и то вдалеке — напротив сцены, где еще хорошо было видно музыкантов. Алесту неудачные места нисколько не смутили. Напротив, она была вполне довольна, что нас почти не видно, и мы можем спокойно сидеть в обнимку, не привлекая внимания. Я об этом как-то не подумал, когда покупал билеты, но меня эта идея тоже порадовала. Так что третий звонок и последовавшую за ним темноту мы встретили в теплых объятиях друг друга: уютных и очень домашних, как будто и не выходили из каюты.

Ведущий объявил первый номер — «Маленькая ночная серенада» Моцарта.

— Попса, — хором, но при этом шепотом протянули мы и тихо рассмеялись. Нет, я ничего не имел против Моцарта, тем более в такой приятной компании. «Солнечный» композитор замечательно подошел моему приподнятому настроению. Алеста тоже выглядела довольной и умиротворенной. Она обнимала меня за талию и прижималась щекой к моему плечу. Подлокотник мешал нам, так что некоторое время спустя Алеста окончательно разозлилась на него и перебралась ко мне на колени. Мы оглянулись, но на нас либо никто не смотрел, либо все сочли это нормальным поступком. Скорее всего, первое, потому что будь у нас места в партере, мы бы тоже не стали задирать голову, чтобы рассмотреть две темные фигуры где-то на третьем ярусе. Дедок же, который был с нами на одном уровне, уже на втором номере задремал. Выглядел он при этом таким счастливым, что я задумался: может, он специально ходит сюда — поспать под живую классическую музыку?

От этих размышлений меня отвлек нежный поцелуй в шею.

— Алеста, мы же в театре, — тихо сказал я, вздрагивая от того, что она лизнула меня за ухом.

— Ну так ты не шуми тогда, — невозмутимо ответила она… расстегивая мою рубашку.

— Алеста, ты что, серьезно? — спроси я, сглотнув.

Она прикинулась робкой и стеснительной, но тут же стрельнула исподлобья дьявольски соблазнительным взглядом.

— Ты пришел музыку послушать, вот и слушай, я этому процессу никак не мешаю, — заявила она, поглаживая меня по груди кончиками пальцев. — Я вот тоже музыку люблю. Она меня на всякие интересные мысли наводит. Так что ты не отвлекайся, слушай давай.

С этими словами она соскользнула на пол, обхватила меня за талию и принялась целовать живот, спускаясь все ниже и ниже.

— Алеста, нас могут увидеть, — в последний раз попытался я достучаться до нее, хотя и сам уже готов был с ожесточением доказывать всем на свете, что театр — замечательное место для любовных игр.

— Меня — не увидят, — сказала она и принялась расстегивать на мне джинсы. Действительно, ее не увидят: бортик балкона загораживает. Зато меня может быть видно. И слышно. Но я уже не мог ее остановить, да и не хотел.

Я закрыл глаза и ощутил, как Алеста ловко освобождает меня из одежды, насколько это возможно. Прохладный воздух мешался с ее горячим дыханием, еще больше заводя и так уже разгоряченную плоть. Алеста начала с основания. Я прикусил губу и сжал подлокотники.

— Наоборот, — сказала она, ненадолго отвлекшись. — Расслабься и дыши глубже.

Я последовал ее совету, жадно вдыхая прохладный воздух всей грудью. Алеста исследовала меня, внимательно и методично, ощупывая каждый сантиметр, то поглаживая, то покусывая, то касаясь кончиком языка. К тому времени, когда ей это наскучило, и она обхватила головку губами, я уже весь горел. Хотелось быстрых, сильных, глубоких проникновений, Алеста же еще игралась, сбивая меня неожиданной сменой движения языка или губ. Мне это, безусловно, нравилось, но я уже готов был рычать от того, что она развлекается со мной, не давая мне того, что нужно. В конце концов, я все-таки наклонился и положил руку на затылок Алесты, подсказывая ей ритм. Она глянула на меня хитрым и при этом довольным взглядом, словно только этого и ждала, и стала скользить вперед и назад, с каждым движением приближая меня к вершинам наслаждения. Я никогда ничего подобного не испытывал. То, что мы делали это едва ли не на виду у всех, только добавляло остроты ощущениям. А Паганини теперь всегда будет ассоциироваться у меня с этими нежнейшими влажными прикосновениями.

Когда напряжение достигло пика, я успел оттолкнуть Алесту. Она с каким-то восторженным любопытством проследила за тем, как из меня вырвалась белая струйка и приземлилась на ковер.

— Думаю, если уборщики поймут, что это, то очень удивятся, — заметила она как ни в чем не бывало.

— Зачем ты это сделала? — громким шепотом спросил я, приходя в себя и помогая ей застегнуть на мне одежду.

— Пошалить захотелось, — довольно улыбнулась она. Ничего себе шалости.

— Я чуть не застонал в конце, — сказал я, окончательно оживая и стискивая едва слышно повизгивающую от восторга Алесту. — Сейчас сам как пошалю, будешь знать!

— Пошали, — поиграла она бровями.

— Чуть попозже, — ответил я, мягко обнимая ее и делая глубокий вдох. До чего же хорошо. И Шостакович не раздражает, хотя музыка довольно мрачная. — И откуда ты такая взялась?

— Отец говорит — из небесного министерства юстиции, — улыбнулась Алеста.

— Чего? — не понял я.

— Долгая история, — отмахнулась она. — А если кратко: у меня отец — альфонс, мать — профессиональная любовница. Однажды они встретились и полюбили друг друга, проигнорировав эти факты. И в наказание у них родилась я — ни мальчик, ни девочка. Этакий небесный намек на то, что у них обоих что-то не так с образом жизни.

— Оригинально, — оценил я. — А мои родители — главный генетик и неизвестный работник инкубаторной станции. Скорее всего, они друг друга никогда даже не видели, так что, боюсь, я был рожден посредством непорочного зачатия.

Алеста тихо рассмеялась:

— Да мы с тобой просто ожившие мифы!

— Знаешь, по некоторым сведениям, в мифологии андрогины — идеальные существа, мужчины и женщины одновременно, — вспомнилось мне. — По легенде, они были разделены богами надвое и обречены вечно искать свои половинки. Тебе не кажется, что мы нашли друг друга?

— Да? А когда ты окажешься на Ковчеге, ты, случайно, не променяешь меня на первую попавшуюся женственную девицу? — спросила она.

— Ты уже второй раз меня в этом подозреваешь, хотя мы еще даже до Ковчегов не добрались. Вот скажи: зачем бы мне это? Я вполне доволен той женственной девицей, что отражается в зеркале, когда я к нему подхожу, — пошутил я. — Как можно променять тебя на кого-то еще? Дело ведь не в красоте и не в женственности.

«Я просто люблю тебя», — хотел добавить я, но сдержался: а ну как она опять начнет доказывать, что, прилетев на Ковчег, я сразу начну приставать ко всем женщинам, оказавшимся в моем поле зрения. Подожду, пока она убедится, что я действительно не ради забавы с ней встречаюсь.

Встречаюсь? Вот ведь, действительно. До меня только теперь дошло, что мы по-настоящему пара: живем вместе, отдыхаем вместе, спим вместе и даже строим общие планы на будущее. Я обнял Алесту покрепче. Это не просто единственная женщина на базе «Либерти». Это МОЯ женщина.

Глава 14. Вопрос доверия

Адрес: военная база «Либерти», общественный театр. Имя: Алеста Гредер. Статус: гражданин первого порядка.

Никогда прежде не занималась оральным сексом. Оказалось, это довольно забавно и совершенно точно вызывает множество разнообразных эмоций. Не могу сказать, что готова променять на это обычное слияние, но мне совершенно точно понравилась реакция Элиса. Мне вообще ужасно нравится наблюдать за ним, когда ему хорошо. Он в это время так восхитительно эротичен, что меня жаром обдает. Так и хочется его съесть.

Концерт уже закончился, в зале почти не осталось людей, а мы все никак не могли уйти и самозабвенно целовались. В результате нас отвлек какой-то дедок-охранник.

— Пошли вон, педики несчастные! — набросился он на нас. Мы с Элисом переглянулись и расхохотались. Дед обиделся еще больше и погнал нас едва ли не тумаками. Будь я на пару порядков поразвязнее, показала бы деду свой совершенно не мужской зад. А так только подумала об этом и покраснела. Что-то мы разошлись, надо бы поосторожнее.

Пока я размышляла о других способах доказать окружающим свою женственность, Элис остановился как вкопанный. Я сначала по инерции врезалась в него, а потом выглянула из-за его плеча.

— Привет, — сказал нам хмурый Ян.

— Привет, — так же откликнулся Элис.

— Гуляете? — снова спросил Ян.

— Ага, — ответил Элис.

Они помолчали. Никогда не видела, как мирятся мужчины. Обычно этот процесс проходит вдали от моих глаз. А вот за примирением подружек я наблюдала много раз: сначала выплеснут друг на друга массу обвинений, потом поймут, что доказательств недостаточно, и свалят всю вину на кого-нибудь третьего, чтобы потом со спокойной душой поплакаться друг другу, как несправедлива жизнь и какие все вокруг козлы (или сучки, в зависимости от того, кто оказался «третьим»).

— Хорошо смотритесь вместе, — сказал Ян, не глядя на нас.

— Угу, — все так же немногословно откликнулся Эл. — Кстати, может, сфотографируешь нас? У тебя фотки всегда отлично получаются.

— Давай, — пожал плечами Ян. Как ни странно, после этого предложения он даже как-то приободрился.

Элис притянул меня к себе, я обняла его за талию. Ян сделал пару снимков и сразу переслал на вотч Эла. Я глянула. Ян действительно оказался хорошим фотографом: и момент поймал, и ракурс. Мы, правда, уже не такие одурело счастливые, как пять минут назад, но и не мрачные. Самые что ни на есть нормальные.

— Слушай, Эл, — Ян потер переносицу. — Там Димон вечеринку в честь окончания школы готовит. Планируют с субботы на воскресенье. Может, придешь? Ребята будут рады.

— Интересное предложение, — ответил Эл. — Но я пока не знаю, где я буду в это время, так что обещать не могу. Выпуск, экзамены, разные сложности… сам понимаешь.

Они помолчали.

— Ладно, Ян, нам пора, — Эл решил прервать этот странный разговор. — Увидимся завтра на занятиях.

— Ага, — кивнул Ян. Выглядел он чуть более бодрым, чем в момент встречи, но все равно подавленным. Даже жалко его. Впрочем, не настолько, чтобы делиться с ним Элисом.

Мы попетляли по каким-то узким, заброшенным коридорам. Моя внутренняя карта ужаснулась и отказалась работать, так что мне оставалось только надеяться, что Эл знает, куда идет.

Он, похоже, знал: мы вышли к очередной свалке, за которой виднелись трехуровневые гаражи. Они явно были рассчитаны на маленькие машинки, вроде моего беркера: с грузом на этих узеньких лестницах было бы не развернуться.

Элис повернулся ко мне и прижал палец к губам, а потом осторожно принялся огибать свалку, на этот раз состоящую из древних развалюх, когда-то бывших летательными аппаратами. Все нужное с них уже сняли, остались только голые остовы. Мы забрались в один из таких. Я все ждала, что сейчас эта махина скрипнет и выдаст нас неизвестным «кому-то», но она стояла надежно. Видно, уже не один год.

Элис тронул меня за плечо и кивнул направо: оттуда, из неприметного уголка вырулили двое ребят лет двадцати. Они прошли мимо, лениво попинывая мусор, попадающийся им на пути.

— Охрана? — прошептала я.

— Типа того, — кивнул Элис. — Это гаражи академии. Вскрыть на них замки — раз плюнуть. Только время нужно. Поэтому и охрана.

— А почему тогда просто замки не сменят? — удивилась я. — Охране же платить надо.

— Да кому нужны академские беркеры, если без разрешения дальше сотни метров ты все равно не улетишь? — удивился Элис. — Да и охрана — не охрана. Это просто старшекурсники на отработке. Смотри: у одного из них под формой бутылка чего-то спиртного припрятана. Сейчас из-под камеры выйдут, и глотнут.

Действительно: стоило им миновать один из мусорных холмов, как они тут же по очереди приложились к бутылке. Судя по кряхтению, это было что-то крепкое.

— То же мне, охраннички, — усмехнулась я.

— А я о чем? — откликнулся Эл. — Если добудем разрешение на вылет, добыча беркера не станет проблемой. Нужно только убедиться, что там твой беркер, и что замки на нем еще не сменили. Пойдем?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Сейчас?! — поразилась я. — Но мы же на камере засветимся.

— Ну и что, — пожал плечами Элис. — Ты правда думаешь, что где-то сидит бдительный охранник и глядит сразу во все вверенные ему экраны? Если б это было так, на фига тогда студенческий патруль? Вот если мы беркер угоним, тогда другое дело: сразу спохватятся, просмотрят архивы записей.

— Как-то у вас все через задницу, — прокомментировала я, выбираясь из укрытия.

— А что поделать, — притворно вздохнул Элис. — Других приемлемых для входа отверстий в телах обитателей базы «Либерти» нет.

Я фыркнула. Мы быстро и максимально бесшумно преодолели кусочек свободного пространства, на всякий случай стараясь все-таки не засветить лица на камеру. Потом забрались по лестнице — такой древней, что я боялась, как бы она не грохнулась вниз вместе с нами.

Элис, подошел к одной из дверей, помеченной числом 51. Сначала попробовал просто толкнуть дверь: а вдруг не заперто? Бывает же такое иногда. Потом попробовал ученический пропуск — безрезультатно.

— Ну ладно, попробуем взломать, — сказал он и, похрустев пальцами, принялся подбирать код ручного доступа. — Тут не может быть много комбинаций. Они всегда как-то связаны с ангаром, к которому приписаны. Так что, если потрудиться, можно подобрать. Ты присматривай, чтобы охранники не вернулись.

Я минуты три наблюдала за его тщетными попытками, сложив руки на груди и постукивая по полу одной ногой.

— Тебе помочь? — спросила я с неестественно выразительной интонацией.

— Нет. Не сбивай, а то я забуду, какие комбинации уже ввел, — отмахнулся Элис.

— Ты уверен? — еще более вычурно протянула я. Элис, наконец, соизволил обратить на меня внимание. — Дай-ка я.

Эл фыркнул и уступил мне место у двери. Я подмигнула ему, размяла пальцы, так же, как он перед работой, качнула головой вправо-влево, хрустнув шеей. А потом со всей дури вдарила ногой под замком. Дверь отозвалась приветливым шипением и чуть отошла.

— Как ты это сделала? — уставилось на меня это чудо.

— Богатый опыт взлома заброшенных баз, — ухмыльнулась я. — Ваша «Либерти» — не исключение. Большая, конечно, и навороченная, но в некоторых местах — натуральная развалюха. Эти замки — мечта взломщика: если знать, куда бить, можно просто на мгновение разорвать контакт, и дверь открывается. Так что ты заходи давай, а то она закроется, и придется снова ногу калечить.

Мы вошли в старый гараж откровенно помойного вида. Мой беркер смотрелся в нем чуть ли не суперсовременным скоростным болидом.

— Хорошая машинка, — одобрил Элис, поглаживая его по борту. — Старенькая, но, похоже, надежная. Я на таком два раза летал. Давай, проверяй замки.

Я вынула из кармана ключ-сигналку и кликнула. Беркер, моя лапочка, радостно отозвался внешней подсветкой. Ну наконец-то хоть что-то родное на этой чертовой базе. Я ухватилась за люк, который опять прилип намертво. Элис помог мне его открыть, и мы занырнули внутрь.

Здесь не произошло никаких особых изменений, пока меня не было. Аппаратура в порядке, топлива хватит на пару дней спокойного полета, и даже настройки не сбиты. Видимо, те, кто отбуксировал сюда беркер, так и не смогли пока взломать его замки, а разносить на запчасти такую хорошую машинку пожалели.

— Ой, шоколадка! — обрадовалась я. — А я-то думала, что я ее уже съела. Будешь?

— Шоколад с Ковчега? Конечно, буду! — отозвался Эл.

Мы уселись в кресла: не смотря на то, что беркер официально считался одноместным, возможность катать пассажиров у него все-таки была, так что Элис с удовольствием растекся по эргономичному сиденью.

— Можно я буду жить в твоем беркере? — спросил он, уничтожая свои полшоколадки.

— Да без проблем, — откликнулась я. — Только припаркуемся в одном из гаражей Ковчега, и живи себе на здоровье. Правда, думаю, проживание со мной в уютной квартирке тебя бы больше устроило. И говоря «уютная квартирка» я не имею в виду твою каюту, увеличенную на два квадратных метра. Как ты вообще жил в таких условиях?

— У меня денег нет, — пожал плечами Эл. — Кстати, о деньгах: надо уже посмотреть, что там мне оставил Рихард.

Элис покопался в вотче и задумчиво уставился на результат.

— Что там? — спросила я.

— Не знаю. Я в ковчежных деньгах не ориентируюсь. Посмотри?

Я заглянула в его вотч. Ничего так, пятизначная цифра. Жить можно.

— Месяца на три вольной жизни вполне хватит, — оценила я. — Или на пять, если очень затянуть пояса. Да мы живем! Эх, сейчас бы пивка. Жаль, ты уже всю стипендию потратил.

— Да вообще, — ухмыльнулся Элис. — Я впервые так легко транжирю деньги.

— Смотри не привыкни, — погрозила ему я. — Между прочим, зарплаты граждан второго порядка переводятся на счета их кураторов. Так что если будешь плохо себя вести, я буду держать тебя на голодном пайке.

— А плохо себя вести — это как? — спросил Элис, нависая надо мной и целуя.

— Ну, думаю, вот ЭТО считается за хорошее поведение, — оценила я.

— А вот это? — Элис запустил руку мне под футболку.

— Хм… Я даже не знаю, — задумалась я. Элис случайно задел панель управления, и внешний монитор залил ослепительный свет. — Эй, аккуратнее! Ты бы еще сигналку включил, вообще было бы улетно. Самый тупой способ попасться.

— Ой, прости. Здесь все-таки очень тесно, — повинился Эл.

— Точно подмечено, — ответила я, приводя панель в порядок. — Давай-ка мы вернемся в каюту. Тем более, что дело к ужину близится, а шоколадка — это не еда.

Мы выбрались из беркера, заблокировали его. Потом поменяли код на замке гаража: если первыми вернемся мы, то быстрее откроем, а если кто другой — то наоборот, помучается, думая, что система опять сбоит.

Визора на двери не было, так что пришлось открывать ее на свой страх и риск. Элис осторожно выглянул и отпрянул, медленно прикрыв толстенную дверь обратно, чтобы не шуметь.

— Что там? — спросила я.

— Патруль.

Мы со страхом прислушались, не заскрипит ли лестница: вдруг нас все-таки заметили и теперь идут проверять, кто это тут занимается взломом? Но мгновение шло за мгновением, минута за минутой, а снаружи было тихо. Элис насмелился и снова выглянул. Дернулся обратно, но потом присмотрелся и открыл дверь пошире, выставившись в нее чуть ли не по пояс. Мне тоже стало интересно, почему он смотрит, но не выходит. Я выглянула чуть ниже.

На большой куче хлама лежали и пьяно храпели упившиеся в стельку патрульные.

Мы переглянулись, улыбнулись и тихо пошли вниз. Двое пьяниц лежали поперек прохода, так что нам даже пришлось их перешагнуть. Но ни один из них не пожелал проснуться, чтобы нас остановить. Так что мы без особых происшествий покинули гаражный отсек и помчались в общагу.

— Военная база, блин, — хохотала я. — С мусором шпионов подбираете, в патрули пьяных учеников отправляете, помещения запираете на замки, которые можно выломать одним ударом, а на вахты сажаете дряхлых дедков, которые мальчиков от девочек не отличают.

— Скажи спасибо, что все именно так, — улыбнулся на бегу Элис, — иначе бы мы никогда не встретились.

— Спасибо. Теперь бы еще выбраться отсюда, — сказала я.

— Выберемся, — уверенно ответил Элис. — Репетиция угона твоего беркера прошла успешно. А охраны вряд ли стоит бояться: на такие патрули только идиотов и отправляют. Нормальные люди охраняют более важные участки. В крайнем случае откупимся ковчежными деньгами: это в магазине всегда поинтересуются, откуда у тебя валюта, а студенты вряд ли спросят.

— Ты не жалеешь, что придется бросить все это? — спросила я, когда мы уже зашли в каюту и разулись.

— Как сказать, — пожал плечами Элис. — Я понимаю, что тебе наша академия кажется тюрьмой, но здесь бывает довольно весело. По крайней мере, раньше было, пока меня не начали доставать неприличными предложениями. Так что да, я буду жалеть. Хотя, скорее, скучать. Но именно сейчас у меня здесь не осталось ничего, что нельзя было бы бросить. Я в любой момент готов собрать вещи и упасть в кресло твоего беркера. Надо только достать разрешение на вылет. Причем без досмотра.

Элис прошел к столу и поставил чайник. Я помолчала, подбирая слова:

— Эл, а это разрешение… Ты ведь уже знаешь, где его можно добыть, да?

— Почему ты так решила? — он удивленно посмотрел на меня.

— Ты потратил все деньги, что у тебя есть, — пожала плечами я. — Да и с Яном так общался, словно точно знаешь, что к субботе тебя здесь не будет.

Элис почесал голову и сел на стул. Я присела на край койки, ожидая ответа.

— Это, наверное, прозвучит глупо, — начал он, — но я вроде как себя подталкиваю таким образом. Я не из тех людей, что загораются идеей и сразу лезут на амбразуру. Я действую только тогда, когда другого выхода уже нет. А тут другой выход есть: просто плыть по течению, оставить все как есть. Вот я и… создаю себе такие условия, чтобы выхода не осталось, понимаешь?

— Вроде, да, — кивнула я. Какой он все-таки замороченный человек. Это же надо: самому себе портить жизнь, чтобы преодолеть лень и страхи.

— Если мое подсознание испугается за мою жизнь, оно начнет искать пути к спасению, — продолжил развивать идею Элис. — И, вполне возможно, я что-нибудь придумаю.

— Хочешь, я тебе проблему подкину? Подгоню, так сказать, твое подсознание, — предложила я.

— Ну, давай, — усмехнулся Элис.

— У меня скоро срок действия противозачаточной инъекции закончится, — просветила его я. — Так что мы либо улетаем, либо никакого секса, начиная со следующей недели.

Элис нахмурился, осмысливая мои слова.

— Что такое противозачаточная инъекция? — вдруг выдал он. Я расхохоталась.

— Элис, ну ты сама невинность, — чуть не плача от смеха, выдала я. — Ты что, не в курсе, откуда дети берутся?

— Ну почему же, я… а… А-а! — дошло до него. — Я об этом как-то даже не подумал.

Наблюдать за его озадаченной мордашкой было одно удовольствие. Я даже на пол съехала, держась за живот от смеха. Элис улыбнулся и тоже стал смеяться. Пришлось запивать веселье чаем с остатками шоколадки и печеньем.

— Ну, а сегодня-то можно еще? — смущенно поинтересовался Эл.

— Можно, — ответила я.

— Тогда давай в душ опять заберемся. Мне понравилось, — мечтательно протянул он. — Я вообще очень люблю воду. В детстве обожал ванны принимать. Но в общежитии такой роскоши нет.

— Так давай из душа ванну сделаем и поплаваем, — предложила я. — У тебя поддон огромный, так что как раз вдвоем поместимся. Он, конечно, мельче обычной ванны, но, я думаю, и так неплохо будет.

— А как ты воду остановишь? — удивился Элис. — Пробки-то нет.

— Пакетом пластиковым заткнем, — пожала плечами я.

— Все равно будет утекать, — покачал головой Элис.

— А мы водяную пробку создадим.

— Это как? — удивился он.

— Да очень просто: переведем твою каюту в режим экстренной герметизации, и слив заблокируется. Правда, подача воды — тоже, так что придется обойтись без подливания кипяточка. Впрочем, если учесть, что вода у тебя течет только из лейки душа, то кипяточек, дождем льющийся с потолка — в любом случае не самая лучшая идея.

— Давай попробуем, — одобрил Элис.

Мы хорошенько вымыли поддон, дурачась и брызгаясь. Потом мне пришлось помыть Элиса, чтобы отскрести с него чистящее средство, которым я его в азарте посыпала. Хорошо, что в лицо не попала. Нам даже пришлось включить систему очистки воздуха, чтобы устранить последствия локальной катастрофы. Пока я отмывала Элиса, мы как-то незаметно вошли в совсем другой азарт, и спустя некоторое время ломали голову над вопросом удобной позы: не так-то это легко оказалось — заниматься любовью в душе. В общем, решили, что секс в ванной — это не для нас: скользко, твердо, опасно и неудобно. Хотя ласки под потоком воды мы оба отложили с пометкой «непременно повторить».

К тому моменту, когда нам все-таки удалось организовать пенную ванну, мы уже были вялые и довольные по самое не хочу. Впрочем, выбираться из ванны никто не спешил. Напротив, я уютно устроилась, примостив голову на стопке полотенец, а Элис просто положил подбородок на край поддона и стоял на локтях, задумчиво помахивая в воздухе порозовевшими пятками. Я повернулась на бок, разглядывая его, потом погладила по спинке, сгоняя с нее ошметки пены.

— Верни на место, — заворчал Элис с закрытыми глазами. — Под пеной тепло.

— Давай я лучше буду тебя теплой водичкой поливать, — предложила я.

— Поливай, — откликнулся Элис, смешно дергая всей головой при разговоре, потому что нижняя его челюсть была прижата к поддону.

Я стала поливать его водой, перекатывая через его спину горячие волны. Потом мне это надоело, и я снова стала его разглядывать. Но Элис больше не просил вернуть пену на место. Видимо, не так уж ему было холодно.

— Алеста, — тихо позвал он, не открывая глаз.

— М-м? — откликнулась я.

— Скажи, а если бы я тоже был девушкой, что бы ты делала? — спросил он.

— То же самое, я полагаю, — пожала плечами я. — Но только при условии, что и ты хотел бы меня. Правда, вряд ли у нас получалось бы так успешно.

— Хм, — Элис снова задумался. — А… а если бы ты была на моем месте?

— То же самое, — улыбнулась я. — В смысле — тоже оказалась бы с тобой… то есть, со мной в постели.

— А если бы ты была мной и не встретила Алесту?

Теперь пришло мое время задуматься.

— Тебе это не понравится, но, боюсь, я бы как минимум попробовала, что это такое — секс с мужчиной. А потом бы уже решала, хочу я этим пользоваться или нет, — призналась я. — Но скорее всего, я бы пользовалась своим положением. Мне кажется, когда жизнь нам что-то дает, то дает не просто так. А дареному коню в зубы не смотрят. Не хочешь на нем ездить — так хотя бы на колбасу пусти.

Элис открыл глаза и покусал губу, снова над чем-то размышляя.

— Знаешь, я всегда боялся, — признался он. — Боялся, что не смогу преодолеть отвращение. Боялся, что об этом узнают друзья. Боли боялся, в конце концов. Поэтому так ни разу и не попробовал.

— И что? Теперь хочешь попробовать? — удивилась я.

— Нет, что ты, — Элис даже покосился на меня сурово. — Просто размышляю. Анализирую свою жизнь.

Мы помолчали. Я тоже поразмышляла немного. Над его жизнью.

— А хочешь попробовать? — предложила я, проникаясь новой хулиганской идеей.

— Чего? — уставился на меня Элис. — Я тебе уже сто раз говорил: нет!

— Да я не это имела в виду, — отмахнулась от его гнева я. — Хочешь попробовать со мной?

— Ты же девушка, — насмешливо напомнил мне Элис.

— Ну и что? — возразила я. — Пальцы-то у меня есть.

Я вытащила из воды одну ладошку и помахала в воздухе пальчиками. Элис недоверчиво на них уставился.

— Ну давай, — уговаривала его я, все больше и больше разгораясь этой идеей. Мне даже вспомнилась одна статейка в Интернете на эту тему, рассказывающая, где именно нужно делать мужчинам массаж изнутри.

— Нет, — сказал Элис и отвернулся. Но сказано это было как-то неуверенно, так что я обняла его и продолжила:

— Элис, ну давай. Я не сделаю тебе больно. Ну чего ты боишься? Я совсем чуть-чуть.

— Нет, — снова повторил он.

— Если тебе не понравится, мы займемся оральным сексом, — тут же предложила я. Новое «нет» не прозвучало, так что я принялась осторожно поглаживать его по спинке, спускаясь все ниже и ниже. Элис тоже опускался, уворачиваясь от меня, но лишь настолько, насколько позволяло дно нашей импровизированной ванны.

— Хорошо, — наконец, сдался он. — Но я погашу свет.

— Давай, — тут же откликнулась я, сдержав желание пошутить по поводу яркого света и оскорбленной невинности. Я вообще была удивлена, что Элис все-таки согласился: это была самая больная тема из всех его заморочек.

Элис дотянулся до вотча и выключил свет в ванной, оставив только подсветку экрана, которая лишь едва-едва освещала противоположную стену голубоватым свечением. Я села, осторожно погладила Эла по спине.

— Ты слишком напряжен. Расслабься, это всего лишь я. И я даже ничего такого не делаю.

Элис вздохнул и немного расслабился. Я решила не торопиться и для начала сделала ему легкий массаж плеч. Потом увлеклась, и мы опять стали целоваться.

— Элис, убери руки, это не честно, — возмутилась я, когда он попытался перехватить инициативу. — Сейчас моя очередь шалить!

Эл фыркнул и отпустил меня. Встал на четвереньки, но стоило мне коснуться его спины, как он тут же перевернулся и сел.

— Я не могу, — заявил он. — Мне не нравится даже стоять в такой позе.

— Отлично. Ложись на меня, — предложила я, возвращаясь на свою изрядно промокшую стопку полотенец.

— Что? — не понял он.

— Я говорю — ложись на меня, — повторила я. Обопрись о край руками, прижмись ко мне животом. Или не только животом.

Пару секунд он думал. Потом сделал, как я попросила. Воды в нашей импровизированной ванне было не так уж много, так что ему пришлось опереться о дно коленями, чтобы не слишком на меня давить. Отлично. Именно так, как я хотела.

Я с удовольствием покрыла поцелуями горячую и влажную кожу его груди, прошлась руками по спине, по ягодицам. На этот раз Элис возражал куда меньше. А еще он совершал едва заметные движения, потираясь о мой живот, но я не стала возмущаться. Наоборот: приласкала кончиками пальцев мягкую кожу. Медленно скользнула в углубление, немного погладила его там. А потом поднялась выше. Элис нервно сжался. Я чувствовала его учащенное дыхание, но почти не слышала. Погладила еще, совершая круговые движения, затем осторожно надавила. Элис опять сжался.

— Впусти меня, Элис, — тихо сказала я. Эл глубоко вдохнул, медленно выдохнул и постарался расслабиться. Я еще немного походила пальчиками вокруг, а потом опять слегка надавила. И мне это удалось! Правда, Эл тут же плотно обхватил меня, но я не собиралась сдавать позиций, миллиметр за миллиметром отвоевывая территорию.

— Ущипни меня, — вдруг сказал он.

— Что, не верится, что тебе это не снится? — улыбнулась я.

— Не в этом дело. Реально, ущипни, — снова попросил он каким-то осипшим голосом. — Мне это нужно.

Да без проблем. Свободной рукой я ощутимо щипнула его за ягодицу. Элис зашипел, а потом… расслабился. Ух ты, оригинальная реакция. Ну, будем знать. Я углубилась. Эл опять сжался.

— Еще раз, — попросил он. Я щипнула его в другом месте. Еще сантиметр. А прикольно. И еще раз — еще сантиметр. И еще. И еще. Все, глубже невозможно. Я дала Элу полминуты, чтобы он привык. Потом осторожно подвигала пальцем из стороны в сторону. Естественно, он тут же сжал меня. Но уже не так, как раньше: с краткими моментами расслабленности. Ладно, еще подождем.

Другой рукой я приласкала пригревшийся у меня на животе орган. Что бы там Элис ни говорил о том, что ему такое не нравится, но, видимо, это не настолько противно, чтобы перестать меня хотеть. Элис поворчал, но возражать не стал.

Одна моя рука уже была перекинута через его бедро. Другой я ухватила его за ягодицу, прижала к себе поплотнее и углубилась, заставив его качнуться вперед и потереться об меня. В таком виде Элису движения понравились больше. Он наконец-то начал по-настоящему расслабляться, так что мне удалось попробовать сделать ему массаж. Занятие оказалось довольно увлекательным и возбуждающим. Я только-только начала запоминать, как и что нужно делать, когда Эл застонал и кончил. Пришлось отпустить его: как-то глупо продолжать процесс, если он логически завершен.

— Ну так как? — спросила я, когда он плюхнулся на спину рядом. — Кто проспорил?

— Я проспорил, — признался Эл. — Но только потому, что это было с тобой. Если б такое попытался сделать тот же Ян, я бы его убил.

— Прикольно, — расплылась в улыбке я и обняла его. — Надо будет повторить.

— Тебе что, серьезно понравилось? — удивился Элис.

— Как сказать, — пожала плечами я. — Мне совершенно точно понравилось, но… Я чувствую себя малость неудовлетворенной.

— Извини, — пробормотал он.

— Не парься, я подожду до завтра, — отмахнулась я. — Насколько я тебя знаю, за этим дело не станет, нужно только подождать.

Элис рассмеялся. Вода в «ванной» была уже едва теплой, и мы решили перебраться в постель. Долго решали, где будем спать: на койке или на полу. Улеглись на полу. Около часа болтали ни о чем. Потом Элису приспичило узнать, что мне больше всего нравится в постели. Пока я перечисляла, мы оба не на шутку завелись, так что дело не обошлось без проверки полученных знаний. В результате мы весьма успешно взаимно обогатились и заснули, совершенно счастливые.

Глава 15. Цена свободы

Адрес: Военная база «Либерти», общежитие Верхней академии, этаж 3, каюта 18. Имя: Элис. Генетическая модель: тау-1, улучшенная. Статус: гражданин третьего порядка.

Сегодня я проснулся вторым: Алеста уже сидела рядом, улыбалась и смотрела на меня.

— Что? — спросил я.

— Ты лапочка, — заверила она меня. — Я хотела сделать фотографию, но не знала, как ты к этому отнесешься. Вдруг у вас тут тоже считают, что фото спящего человека способно отобрать у него душу.

— Дай подумать, — сказал я, заваливая ее рядом и наводя на нас камеру вотча. Фотка, конечно, будет не очень, зато сколько воспоминаний. Алеста тут же шустро вывернулась и оседлала меня.

— Э, нетушки! — возмутился я, скидывая ее. — Я из-за тебя опять опоздаю.

— Не опоздаешь, мы рано проснулись. Да и вообще, почему это непременно из-за меня? — невинно похлопала ресницами она. — Ты и сам неплохо задерживаешься. Специально я тебя, между прочим, не завожу, ты сам заводишься. Стоит только сделать вот так…

— Не надо делать «вот так», — попросил я, убегая от нее вванную. Блин, да я возбуждаюсь даже когда она просто говорит о чем-нибудь таком, не то что после «вот так». А мне нельзя опаздывать: второй раз номер с отравлением не пройдет. Впаяют выговор, и придется идти туалеты чистить.

Умывшись, я по привычке глянул в зеркало и вдруг понял, что уже давно этого не делал. За это время мой двойник успел измениться. Вроде бы все осталось на месте: и нос, и глаза, и подбородок, но на меня смотрел какой-то другой Элис. У него был прямой и угрожающе честный взгляд, спокойное до безэмоциональности выражение лица, да и двигался он как-то иначе. Причем все это абсолютно не соответствовало моим внутренним ощущениям. Это открытие меня не то чтобы взволновало, но вызвало странное чувство нереальности происходящего. Я даже потрогал собственную щеку, чтобы убедиться, что еще существую. Отражение послушно сделало то же самое. Но до чего же чужая рука появилась в зеркале.

Я осмотрел свои руки. Самые обычные руки музыканта: в меру сильные, с ровными, тренированными пальцами, которым очень не хватало инструмента. Впрочем, пробежаться по коже Алесты они бы тоже не отказались. Стоило мне об этом подумать, как вспомнился и ее запах, и мягкая податливость ее тела, но вместо того, чтобы ощутить возбуждение, я вдруг почувствовал тревогу.

Что я делаю? Почему настолько спокоен и ни о чем не думаю? Это так на меня не похоже. «Либерти» — совершенно не то место, где можно быть таким беспечным. Долго мне еще удастся прятать здесь Алесту? У нее нет наших документов, ее лицо незнакомо окружающим. Конечно, когда я рядом, люди не обращают на нее внимания. Но однажды наступит момент, когда мы наткнемся на генетика, и он заинтересуется: откуда взялась эта новая серия? И тогда они отберут ее у меня. Им не понадобятся даже оправдания, чтобы поступить со «шпионом» так, как им вздумается. Конечно, в этом будет польза, и некоторое время спустя «Либерти» пополнится и женскими моделями, а это, в свою очередь, позволит базе вступить в союз Ковчегов. Но что будет с моей Алестой?

Из ванной я вышел с твердым намерением заняться уже, наконец, разрешением на вылет. Я ведь даже не попробовал его получить. Может, мне удастся соблазнить служащего? Или подкупить, кто знает? Впрочем, со взятками лучше не связываться — слишком рискованно. Если меня на этом поймают, Алесте придется действовать самостоятельно, и вряд ли это хорошо закончится.

— Ты чего такой мрачный? — спросила она, подавая мне чай.

— Не мрачный, а настроенный на деловой лад, — поправил я ее, беря кружку.

— Это хорошо, — кивнула Алеста и чмокнула меня в висок. Такая теплая и родная.

Я посмотрел на нее внимательнее, чем обычно. Алеста тоже стала другой. Просто она менялась у меня на глазах, и я этого не замечал. За то время, что она живет здесь, мы словно бы срослись. Оторвать нас теперь друг от друга можно было, только причинив боль. Я почти физически чувствовал цепкие нити, связавшие нас. В моем воображении они были похожи на нейроны. Мы сами протянули их друг к другу, и уже научились жить так, чтобы не рвать их. Какое странное ощущение.

— Покажи мне договор, — попросил я.

— О кураторстве? — переспросила Алеста, уже потянувшись к сумке. Зачем спрашиваешь, если ты меня и без слов понимаешь?

— Угу, — все-таки ответил я.

Алеста вынула из сумки аккуратно упакованный в пластик лист бумаги. Я таких никогда не видел. Это была очень дорогая вещь, начиная с материала и заканчивая сложнейшей вязью голографической защиты и водяных знаков. Только в тех местах, где нужно было своей рукой вписать данные и над фотобумагой были оставлены отгибающиеся полоски пластика, липкая сторона которого была прикрыта защитной полоской: оторви ее, приложи пластик к бумаге, и никто уже не сможет вытравить чернила или изменить фотографию. Разнообразной защиты здесь было даже с излишком, как на паспорте Алесты. Наверняка там еще всякие чипы насованы. Видимо, неслабая контора преследует ее, раз так запросто разбрасывается подобными бумажками. Хорошо, что Алеста от них сбежала. Ее отца, конечно, жаль, но она не должна нести ответственность за его грехи.

— Форма, похоже, стандартная, — сказала Алеста, указывая мне на пустые окошечки. — Если б документ выпускала компания того гада, у которого мой папаша денег занял, они бы заранее вбили свои данные. Но тут пусто. Так что мы запросто можем вписать свои имена. А фотки нам в пункте вирусной защиты сделают.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— У тебя ручка есть? — спросил я, разглядывая документ.

— Есть, но… ты уверен? — спросила Алеста, не спеша доставать пишущие принадлежности.

— Разве у нас есть выбор? — ответил я, посмотрев на нее в упор. Алеста молча полезла в сумку.

Мы начали с данных куратора. У нас был только один экземпляр договора, его нельзя было портить, так что мы по нескольку раз перепроверили каждую цифру из паспорта Алесты.

— Гредер? — спросил я, увидев, как она заполняет поле. — Что это?

— Моя фамилия, — пояснила Алеста.

— А, ну да, — покивал я, не сразу сообразив, что на Ковчегах кроме имен в ходу еще и фамилии, как в старых земных фильмах. В груди снова колыхнулось чувство нереальности происходящего. Я оглядел Алесту, пытаясь уложить в своей голове факт наличия у нее фамилии. Шесть букв словно добавляли ей важности, возводили в совершенно другой статус. А ведь действительно: Алеста — гражданин первого порядка. Ей открыты все дороги. Она может спокойно перелетать с Ковчега на Ковчег. Она может даже на Землю вернуться — никто не вправе ее остановить, хоть это и чистой воды самоубийство. Пожелай она прилететь к нам на «Либерти» как гостья, ее бы приняли с распростертыми объятиями. Это, кстати, интересный вариант: если вдруг Алеста покинет базу, она сумеет вернуться сюда, подав запрос. Руководство базы сможет использовать ее прилет как прецедент, растрезвонить об этом в СМИ, и, возможно, им удастся заманить-таки сюда группу смелых медиков с одного из бедствующих Ковчегов. Алесту будут оберегать, заботиться о ней…

Я помотал головой. А зачем мне это? Совсем недавно Алеста спрашивала меня, чего я хочу, и я выбрал счастье для себя. К чему теперь этот лживый альтруизм? Я никому не собираюсь отдавать свою Алесту. Если она улетает отсюда, то и я с ней. А когда мы улетим, нам будет уже не до «Либерти». Пусть сами разбираются. Я не держу зла на свою «родину», но и любви особой к ней не чувствую. Как говорил Рихард, мы — потерянные дети, и Родины у нас нет.

— Твоя очередь, — сказала Алеста, поставив подпись и аккуратно приложив липкую пленку к своему окошечку.

Я пододвинул к себе документ, взял ручку.

— Кстати, пока ты еще не начал писать, должна тебя просветить, что сейчас ты можешь поменять имя, — вдруг заявила Алеста.

Я посмотрел на нее озадаченно.

— Ну, ты же говорил, что тебе не нравится твое имя: что оно слишком женское, — смущенно пояснила она.

Я задумался.

— Может, Рихард? — предложил я. — Как тебе?

— Не знаю, — Алеста пожала плечами. — Мне в любом случае поначалу будет непривычно. Рихард. А фамилия?

— Мне еще и фамилия нужна будет? — изумился я.

— Разумеется, — улыбнулась Алеста. — А ты до бесконечности хотел представляться всем инкубаторной серией «тау-1»?

Вот тут я уже серьезно задумался. Как назло, в голову ничего не приходило.

— Слушай, Алеста, я даже не знаю, — я покусал губу. — А тебе какие имена нравятся?

— Отдельно — никакие, — озадачила меня она. — Имя должно подходить человеку, отражать его характер и внешность, в крайнем случае — род занятий. Говорят, от того, каким именем называют ребенка, зависит его судьба. Вот тебя назвали женским именем, ты узнал об этом, возмутился, и стал сопротивляться. А звали бы тебя, скажем, Сергей или Адольф, у тебя бы такой проблемы не возникло.

— Не могу представить, чтобы меня звали Адольф, — признался я.

— Я тоже, но суть не в этом, — сказала Алеста.

— Суть я уловил, — кивнул я. — Нужно, чтобы имя подходило моему характеру и внешности, и тогда люди к нему легко привыкнут. Но, честно говоря, мне ничего такого в голову не приходит.

Алеста задумалась. Посмотрела на меня так и этак.

— Оставим это пока. У нас еще есть время подумать над твоими именем и фамилией, — сказала она, наконец. — Подпись-то у тебя хотя бы есть?

— Конечно, — я поставил размашистую подпись в соответствующем окошечке. Посмотрел на документ. Чувство нереальности зашкаливало.

— Ладно, пойду я на занятия. Может, к вечеру мы придумаем что-нибудь более подходящее, — сказал я, отдавая Алесте бумагу, которую она аккуратно сложила обратно в папку и убрала в сумку. Я оделся и пошел к двери. Надел кеды и уже поднес вотч к замку, когда меня вдруг кольнула тревога.

— Алеста, — позвал я.

— Да? — сказала она, подходя и обнимая меня.

— У меня душа не на месте, — признался я.

— Если верить представителям религиозных меньшинств, у тебя как инкубаторного ребенка нет души. Так что не парься, — усмехнулась она и вдруг тоже тревожно вздохнула, но быстро справилась с этим. — Все будет хорошо.

На том мы и расстались. Уходя, я, как настоящий параноик, дважды попросил ее не покидать каюту, а потом хорошенько подергал дверь, чтобы убедиться, что та заперта, и только потом помчался в академию.

В принципе, мне не нужно было торопиться: сегодня мы проснулись рано, и я никуда не опаздывал. На самом деле это было довольно странно, ведь спал я последние двое суток куда меньше, чем обычно, но отлично высыпался. Видимо, заряжался энергией от Алесты. Сегодня же мне было тревожно, и тело не желало передвигаться спокойно, оно рвалось быстрее преодолевать пространство, так что я несся по коридорам большими прыжками и разворачивался, хватаясь руками за углы, чтобы меня не заносило. Встречные провожали у меня удивленными взглядами, но остановить не пытались.

Я ворвался в кабинет математики на пятнадцать минут раньше положенного. Тут почти никого не было, даже учитель еще не пришел, и полумертвая тишина кабинета на контрасте с общим возбуждением организма подействовала на меня еще более нервирующе. Да что со мной сегодня? Может, стоит принять успокоительное?

— Привет, Элис, — услышал я и обернулся.

— О, привет, Ян, — ответил я, все еще пытаясь выровнять сбившееся дыхание.

— Здорово выглядишь, — заметил Ян, оглядев мою встрепанную фигуру. Не знаю, почему, но мне вдруг стало очень неуютно от общения с Яном. Мы уже разговаривали с ним вчера, но в тот момент у меня за спиной стояла Алеста, и я не особо задумывался о чем-либо, кроме нее. Теперь же я по-новому оглядел Яна и ощутит что-то вроде стыда. Нет, я не жалел, что Алеста нагрубила ему. Просто я, кажется, понял, что он сейчас чувствует. И меня это коробило. Как бы я себя вел, если бы Алеста ушла от меня, скажем, к коменданту? Смог бы вот так запросто сказать «Привет, Алеста», а потом заговорить об обыденных вещах? Пожалуй, что нет.

— Говорят, ты на экзамене полупустой бланк сдал, — сказал Ян. — Это на тебя не похоже. А почему тебя позавчера на занятиях не было?

— Так, приболел немного, — пожал плечами я.

— По тебе не скажешь, — Ян еще раз оглядел меня, привычно потянулся, чтобы поправить воротник моей рубашки, но в последний момент остановился и отдернул руки. — Ты вообще выглядишь иначе в последнее время.

— Да? И как?

— Ну… — Ян пожал плечами. — Увереннее стал, что ли. Спокойнее.

Спокойнее? Хха.

— Раньше ты был… Ты только не подумай… — Ян замялся.

— Говори уже, я не обижусь, — сказал я.

Ян покусал губы, но продолжил:

— Раньше ты выглядел так, словно искал защиты. И заботы. А теперь ты словно… ты как законченная книга.

Странное сравнение. Особенно для Яна, который никогда не отличался любовью к чтению. Впрочем, кому как не ему знать все о незаконченных книгах: он вечно бросал их на середине. Мы помолчали.

— Скажи, Эл, а этот Аль… ты его правда любишь? — Ян посмотрел на меня в упор.

— Люблю, — спокойно ответил я. Хоть кому-то я честно могу в этом признаться.

— Ясно, — Ян опустил глаза. — Прости меня за тот случай. Это было очень некрасиво с моей стороны.

— Слабо сказано, — подтвердил я. — Тем более, что между нами тогда еще ничего не было.

— То есть… — Ян снова замялся, глядя в парту, — сейчас вы уже…

— Да, — просто ответил я, пресекая дальнейшие расспросы. Но Ян не успокоился.

— Этот Аль, он… нормальный? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился я.

— Ну, он такой странный, — Ян нервно почесал шею. — Ни на кого не похож. И я так и не понял: он эпсилон? Или дельта?

— Какая разница? — сказал я чуть более агрессивно, чем следовало.

— Да просто он… — Ян снова нервно почесался. — В общем, я тут прогнал его фотографию через поиск генетических моделей и не обнаружил совпадений.

— Ну и что? — ответил я, внутренне холодея. — Он просто малость внешность поменял: ты же знаешь, сейчас это модно.

— А-а, — протянул Ян. — А я решил, что он мутант какой-нибудь. Брак партии.

— Даже если так, какая разница? — спросил я.

— Ну, — Ян принялся ковырять парту, — а вдруг у него есть и психические отклонения? Ты не боишься, что он может сделать тебе больно? Или изуродовать тебя?

— Нет, — уверенно ответил я. — Я в нем уверен, так что не говори ерунды.

Я отвернулся, потому что именно в этот момент в аудиторию вошел учитель. Мы поприветствовали его, сели обратно и запустили компьютеры. Некоторое время Ян молчал, хотя сопение и вздохи, доносившиеся с его стороны, меня напрягали: он всегда так вел себя, когда чувствовал вину. Ничего, пусть помучается немного. Может, перестанет совать нос в чужие дела.

Урок тянулся невыносимо медленно. Я все время думал, как там Алеста. Да и вообще, хотелось, чтобы занятия быстрее закончились: нужно было сходить, наконец, в канцелярию и хотя бы попытаться получить разрешение на вылет. Ян же говорит, я сегодня здорово выгляжу. Может, мой шарм сработает на конторских крысах?

Когда звонок, наконец, прозвенел, и я уже собрался идти на химию, Ян остановил меня. Я обернулся, выжидающе уставился на него, но он все никак не мог подобрать слов и тянул время.

— Слушай, Ян, говори уже быстрее, перемена всего пять минут! — рассердился я, не на шутку взбешенный всеми этими глупостями и внутренним нервным состоянием.

— Я… а я… — забормотал Ян. — Прости, Элис. Кажется, я опять тебе немного жизнь подпортил.

— Что на этот раз? — со вздохом спросил я.

— Я же не знал, что Аль… нормальный, — Ян опять опустил глаза в пол, беседуя со своими ботинками. — Я думал, что он какой-нибудь опасный мутант, и… В общем, я подал рапорт с просьбой о проверке его генетического кода, здоровья и психического состояния.

Сумка соскользнула с моего плеча и грохнулась на пол. Я ощутил, как внутри меня разливается ледяной страх. Наверное, я даже побледнел, потому что Ян, глянув на меня, замахал руками и принялся лопотать:

— Но если он нормальный, то ничего страшного не будет. Только выговор сделают, что ты его в свою каюту пустил. Да и то, по большей части влетит вахтеру. А если у него и есть какие-нибудь отклонения, то это ведь к лучшему, что ты о них узнаешь, правда? Ну и вообще, ты не говори никому, что это ты его привел. Скажи, что он сам. Нет, скажи, что он тебе угрожал. Тебе сразу поверят, они все прощают таким, как ты…

И тут я его ударил. Впервые в жизни ударил человека со всей злостью, с желанием убить, уничтожить, стереть из реальности этого урода. Ян отлетел назад, сбил парту и повалился вместе с ней на пол. Я потер отбитые костяшки и попытался успокоиться. Так вот какая мысль маячила в моем подсознании с самого утра, с того момента, как мы с Алестой сделали селфи: фотка на вотче Яна. Никогда больше не буду игнорировать свою интуицию. Если душа не на месте, значит, где-то действительно беда, и нужно действовать, а не об успокоительном думать.

Как ни странно, осознание всего этого подействовало на меня отрезвляюще. Куда там проблемам типа нехватки денег или истекающим сроком действия инъекции против такого вот ведра ледяной воды на голову моего подсознания. Вот теперь я готов действовать. Нет, теперь я просто не имею права сидеть сложа руки!

Проигнорировав расписание занятий, я двинулся напрямую в канцелярию. Рапорты от учащихся подолгу лежат без внимания, порой неделями, так что вряд ли Алесте грозит опасность прямо сейчас. Но и времени на долгие размышления у меня не было: если на дежурстве окажется какой-нибудь дотошный каппа, то уже к вечеру жди гостей с проверкой. На фоне подобных проблем третий выговор казался чем-то настолько несущественным, что не волновал меня совершенно: сдались мне вообще эти занятия и экзамены, если нам с Алестой срочно нужно бежать с «Либерти».

В канцелярии было тихо и спокойно. За огромным столом в приемной сидел какой-то пришибленный паренек — бета, судя по всему — и уныло копался в базе данных. Матрица экрана у него была прозрачная, так что бедняга даже в игры поиграть не мог так, чтобы люди этого не заметили.

— Доброе утро, — сказал я, подходя к нему и лучезарно улыбаясь. — Вы мне не поможете?

— С чем? — откликнулся этот офисный хомячок и непроизвольно поправил свои скудные патлы, оглядев мою пышную, отлично уложенную Алестой шевелюру.

— Я хотел бы получить разрешение на вылет, но не знаю, с чего начать, — беспечно пожал плечами я и снова улыбнулся — на этот раз вроде как смущенно.

— А… э… ф-форма номер сто тридцать девять, — сказал он, ткнув пальцем в сторону терминала.

— Спасибо, — откликнулся я. Подошел к экрану, чувствуя, как меня сверлят взглядом, и отыскал нужный бланк. Просмотрел его мельком и обнаружил, что он оформляется не на транспорт, а на человека. То есть беркер с двумя членами экипажа по такому пропуску не выпустят. И даже если в нем будет только Алеста, у нее должно быть мое удостоверение личности. Это значит, мне придется заявить о пропаже, начнется разбирательство, поднимут архивы съемок… Конечно, Алесту они уже не достанут, но моя жизнь превратится в ад.

Я снова подошел к столу, навис над ним, приставил руку к губам и с легкой долей смущения спросил:

— Простите, а что делать, если мне требуется разрешение на вылет, скажем… на двоих?

— Тогда вам нужно заполнить форму сто тридцать девять дробь один, — так же тихо ответил «хомячок», млея в облаке моего очарования. — У вас есть данные его идентификационной карточки?

Я состроил расстроенную мордашку. А потом снова сказал заговорщическим тоном:

— А что если этот человек пока не знает, что я хочу его пригласить? Может быть, можно оформить заявление не на человека, а на транспорт?

— Д-да, — чуть заикаясь, ответил парень. — Форма сто тридцать девять дробь четыре. Но, боюсь, вам это не подойдет: к такой форме всегда прилагается накладная на вывозимый груз и сопроводительный документ с указанием данных экипажа.

Я откровенно занервничал. Парень посмотрел на меня и забормотал:

— Но вы не расстраивайтесь. Есть еще старые формы A-31. Они упрощенные и используются иногда нашим руководством для быстрых вылетов. Оформляются на пилота или другого ответственного за вылет человека. Для них достаточно только данных идентификационной карточки, но…

— Но? — переспросил я, чувствуя, что еще чуть-чуть, и схвачу его за воротник, чтобы не тянул с ответом.

— … но это очень старые формы, не электронные, и для них понадобится подпись старшего офицера. Если вам удастся получить подпись, приходите снова, мы выдадим вам сигнальное устройство. Так как, принести бланк?

— Несите, — улыбнулся я, хотя этот вариант был таким же нереальным, как и все остальные.

«Хомячок» тут же смотался куда-то в соседнее помещение, долго ругался там с кем-то, спорил, потом принес псевдобумажный бланк и даже помог мне его заполнить. Я поблагодарил услужливого работника, вышел и опустился на ближайшую скамью, размышляя над своим скудным выбором. Конечно, я мог сейчас вернуться, оформить разрешение на вылет на свою карточку и отдать ее Алесте — все равно при вылете никто не будет стыковаться с беркером, чтобы проверить личность. Главное, чтобы сигнал с карты шел правильный. Но я даже представить себе не могу, что со мной случится, когда при попытке восстановления документа вскроется правда. Мне такой вариант совершенно не подходит. Что же касается этого бланка… Я лично знаком только с одним старшим офицером на «Либерти». И, помнится, я поклялся себе больше не переступать порог его кабинета.

Безвыходная ситуация. Куда ни кинь — всюду клин. И во всех трех случаях мне грозит беда: пойду к ректору — пострадаю морально, оставлю все как есть — попадусь на нарушении устава, отдам свою карточку — вообще разрушу жизнь, причем не только себе, но, возможно, и Алесте, если руководство базы обратится в полицию Ковчегов за помощью в поисках угонщика беркера. Нет, конечно, будь я Яном, мог бы свалить всю вину на Алесту и выйти сухим из воды. Но я не Ян.

Впрочем, здесь не о чем думать. Для Алесты есть только один безопасный путь. А я просто сижу тут и сопли жую, потому что мне смелости не хватает пойти и сделать это. Что он меня, съест что ли, этот ректор? Подумаешь, потрогает. Все это делают. Даже те, кто об этом не рассказывает. И ничего, живые. Бармен же говорил, нужно просто расслабиться и… Мля.

Я потер лицо руками. Неужели я действительно об этом думаю? Всерьез планирую добиться чего-то таким путем? Неужели я так низко пал, что готов стать чьей-то подстилкой, чтобы вытащить отсюда Алесту?

Да.

Я встал, сгреб лишние мысли в дальний угол и направился в сторону административного корпуса.

***

Я вошел в уже знакомую приемную. Здесь было все так же пусто, и все тот же секретарь деловито водил пальцем по планшету, сводя данные отчетов.

— Здравствуйте, — обратился я к нему, с трудом шевеля губами. — Могу я поговорить с ректором?

Секретарь оглядел меня с головы до ног.

— Заполните заявление и ждите. Уведомление придет через день-два, — сказал он и снова уткнулся в свой планшет. Я стиснул зубы.

— Простите, но мне нужно поговорить с ним сегодня, — чуть более настойчиво сказал я.

— Экстренные ситуации решаются другими отделами, — ответил секретарь, не отрываясь от работы.

— Просто скажите ему, что пришел тау Элис. Если он не позовет меня, я уйду и больше вас не побеспокою, — сказал я, кое-как подбирая слова. Мне что теперь, еще и перед этим червем унижаться?

Секретарь состроил кислую мину, нажал на кнопку и сказал в сторону микрофона:

— Товарищ полковник, к вам тау Элис.

Несколько томительных секунд из динамика не доносилось ни звука. Потом мы услышали:

— Пусть войдет.

Секретарь поиграл желваками, показал мне на дверь кабинета и зло застучал по электронной клавиатуре. Я на вмиг онемевших ногах подошел к двери, в каком-то полугипнотическом состоянии преодолел тамбур и оказался внутри.

— Ну, здравствуй, Элис, — сказал ректор, выходя из-за массивного стола.

Если он сейчас скажет: «Я ждал тебя» или «Я знал, что ты придешь», я не выдержу, развернусь и уйду. Но ректор сказал:

— Проходи, садись. Выпить хочешь?

Я подумал и кивнул. Может, если я немного выпью, мне будет легче притворяться?

Ректор поставил на стол два небольших стеклянных сосуда. Я видел такие в фильмах. У них было какое-то свое название, но сейчас мне в голову не лезло ничего, кроме навязчивых мыслей о тошнотворной расцветке ковра и кресел, так что мысленно я назвал их просто стаканами. В стаканы полилась жидкость янтарного цвета. Он наполнил их не доверху, а совсем чуть-чуть. Пододвинул ко мне один.

— Ну, за твой второй визит. Осторожнее, напиток крепкий, — предупредил ректор.

Я выпил. Сначала ничего не понял, а потом ощутил, как жидкость обжигает горло. Я едва не закашлялся, но сдержался.

— Такие вещи нужно закусывать, — сказал ректор, пододвигая мне тарелку с незамеченной мною мясной нарезкой. Я взял один кусочек и прожевал, не чувствуя вкуса. Жжение стало пропадать. Ректор наполнил стаканчики повторно, но снова выпить пока не предлагал. Да и я не спешил повторить этот опыт.

— Как у тебя дела? — спросил он. — Как экзамены?

— Нормально, — ответил я. Нужно было что-то говорить. Нужно было сразу настроить ректора так, чтобы он подписал чертов бланк. Я укусил себе язык, чтобы заставить голову работать. Каждый момент времени нужно помнить: я пришел сюда за подписью. Я не уйду отсюда, пока не получу разрешения на вылет, чего бы мне это ни стоило. А значит, нужно быть чуть поразговорчивее.

— Ну, разумеется, — улыбнулся ректор, беря второе кресло и садясь напротив меня. — Я слышал, ты пользуешься большой популярностью.

— Угу, — я кивнул. — В субботу вот ребята позвали отпраздновать окончание школы.

— С кем пойдешь? — спросил ректор, осматривая свои ногти.

— Пока не решил, — ответил я. — Но, наверное, один. Просто хочется… произвести впечатление, понимаете?

— Понимаю, — ректор глянул на меня и расплылся в довольной усмешке. — И ты пришел ко мне за…

— … за разрешением на вылет, — не стал ходить вокруг да около я: наш ректор не дурак, он сам сделает все нужные выводы. — Мне тут как раз одолжили беркер.

— Что же не получил разрешение в канцелярии? — он вопросительно поднял бровь.

— Поначалу я так и хотел поступить, — сказал я, потихоньку вживаясь в роль «звезды». — Но там требуется указать данные идентификационных карт. А я пока не знаю, кого именно буду покатать: хотелось бы устроить сюрприз. В канцелярии же мне сказали, что на такой случай подойдет форма А-51.

— Верно, — снова улыбнулся ректор. — И ты пришел сюда за подписью, не так ли?

Я кивнул, потому что голосовой аппарат мне неожиданно отказал. Пришлось дополнить кивок маской улыбки.

— А я уж думал, что ошибся в тебе, — сказал ректор, поднимая свой стакан. — За правильный выбор.

Мы выпили. На этот раз я сразу закусил, не дожидаясь, пока на меня навалится кашель, а лицо сведет гримасой отвращения. На некоторое время повисла тишина: мы оба понимали, какова цена подписи, но ни один из нас не мог сформулировать подходящую фразу для продолжения разговора. Наконец, ректор вздохнул и напрямую заявил:

— Ты же понимаешь, что означает эта просьба?

Я кивнул, чувствуя, как по спине пробежала леденящая волна, и непроизвольно сжал колени. Удержать на лице маску не удалось. Она треснула точно по линии дрогнувшей в тике щеки. Все это, разумеется, не укрылось от взора ректора. Он наклонил голову, осматривая меня, и кратко облизнулся. Я глянул на бутылку, и ректор тут же услужливо наполнил наши стаканы. Мы снова выпили. Разговор не клеился. Ректор, похоже, ждал от меня чего-то.

— Так вы подпишете документ? — чуть осипшим голосом спросил я, с трудом заново выстраивая поломанный образ.

— Давай, — улыбнулся ректор.

Я вытащил лист и протянул его ректору. Рука у меня слегка подрагивала. Алеста, надеюсь, ты никогда не узнаешь о том, что я сейчас делаю. Я не хочу ничего скрывать от тебя, но это будет не та история, которую тебе хотелось бы обо мне услышать.

Ректор взял со стола ручку, подставил ладонь под дрожащий лист, глянул на меня еще раз и спросил:

— Ты уверен?

— Да, — ответил я, отрезая пути к отступлению. Красивая и наверняка дорогая перьевая ручка блеснула, и на лист легла размашистая подпись. Звук, с которым перо прошлось по бумаге, чиркнул по нервам. Я осторожно свернул лист, со всей аккуратностью сложил его в сумку и закрыл ее на все замки. Я не боялся, что документ пропадет. Я просто хотел оттянуть оплату.

— Давай еще выпьем, — предложил ректор. — Ты слишком напряжен.

Мы еще выпили. Помолчали. Снова выпили. Я чувствовал, что он разглядывает меня, но старался не смотреть в его сторону: мне никак не удавалось скрыть все эмоции.

— Тебе страшно, да? — спросил он. Я не ответил: пусть думает, что хочет. Моя задача — не сорваться. Налил бы, что ли, еще. Я слишком трезвый для всей этой херни.

— Не стоит пока, — сказал ректор, проследив за моим взглядом. — Крепкие напитки нельзя употреблять в больших количествах. Тебе будет плохо.

Сомневаюсь, что мне здесь вообще может быть хорошо! Так. Нужно успокоиться. Если я начну мысленно огрызаться, испорчу все дело. Надо просто ни о чем не думать. Нужно плыть по течению, и придет момент, когда все это кончится…

Я попробовал сесть чуть ровнее в этом слишком мягком кресле, а потом принялся разглядывать кабинет. Ректор понаблюдал за мной еще некоторое время, потом встал и взял меня за руку. Я внутренне содрогнулся: грязное прикосновение.

— Пойдем-ка в другое место, — сказал он, потянув меня за собой к неприметной двери в углу. — Тебе там будет удобнее.

Мы вошли в небольшое помещение. Ректор включил свет, и я увидел что-то вроде комнаты отдыха: на стене висел большой экран, под ним располагалась неплохая акустическая система. В углу умостились холодильник и барная стойка. Напротив стены с экраном стоял большой темный диван и пара кресел — они огибали журнальный столик из толстого стекла.

Ректор подвел меня к дивану, усадил и сам приземлился рядом, так и не выпустив моей руки. Лучше б мы остались в его кабинете: это помещение настолько сильно напоминало самого ректора, что даже воздух, казалось, прикасался ко мне с какой-то иной, неприятной целью. А уж этот странный диван и вовсе был омерзителен: похоже, он был обтянут натуральной кожей, вызывавшей у меня стойкое чувство отвращения. Как бы я ни старался, мне не удавалось принять в нем хоть сколько-нибудь нормальное сидячее положение. Этот объект мебели изначально задумывался так, чтобы в нем можно было только лежать. Ну что ж. Надо попробовать расслабиться. Тем более, что я как раз начал пьянеть.

— Мое имя Дмитрий, — сказал ректор, целуя кончики моих пальцев и заставляя меня вздрагивать от этих липких прикосновений. Да хоть Элис, только скорей бы все это кончилось. Ох, нет. Лучше б никогда не начиналось. — Позволь, я помогу тебе.

Я закрыл глаза и попытался подумать о чем-нибудь другом. Но сознание упорно фиксировало каждую мелочь. Вот прогнулся диван слева от меня. Вот чуть подрагивающие от нетерпения пальцы начали расстегивать мою рубашку. Вот он облизнулся, провел ладонью по моему боку. Нужно расслабиться. Не дать ни одной мышце выдать мои эмоции. Алеста же учила меня расслабляться. Алеста… Черт возьми, как я хочу, чтобы все это скорее кончилось! Отдать тебе сигнальное устройство, заползти в уголок под приборной панелью твоего беркера и сдохнуть там.

Да, Алеста. Я трус и ничтожество. Я собираюсь воспользоваться тем, чему ты меня научила вчера. Может быть, моему телу даже будет приятно. Да наверняка будет: этот «Дмитрий» заботится обо мне изо всех сил. Надеется, что я приду снова. А значит, он сделает все, чтобы мне было хорошо. По мне, так лучше бы он меня избил.

Моего лица коснулось возбужденное дыхание. Я открыл глаза — как раз вовремя, чтобы увидеть его лицо и отвернуться.

— Разве ты не за этим пришел? — спросил он, жарко дыша мне в шею.

— Только не в губы, — ответил я. — Я не люблю этого.

Пусть на моем теле останется хоть одно место, хранящее память о ее прикосновениях. Погружаясь в болото мерзости по самые уши, я должен хотя бы дышать, но я не смогу сделать ни единого вдоха, если грязь сумеет стереть с моих губ поцелуй Алесты.

— Как скажешь, — ответил он, снимая с меня рубашку. Нежно. Со всей, мать ее, заботой. Еще несколько секунд меня касался только этот липкий воздух, а потом грязь стала покрывать мое тело: сантиметр за сантиметром, не упуская ни одного фрагмента. Она ложилась слоями, обхватывала меня, вылизывала и влажно причмокивала. Руки ректора уверенно освободили меня от всей одежды, и отвратительная поверхность дивана прилипла к моей коже. Этот диван, пожалуй, был даже более мерзким, чем то, что со мной происходило. Дмитрия мне по крайней мере где-то в глубине души было жаль: он просто очень хотел женщину. Мне было жаль его, себя, Алекса — и вообще всех. Если б я мог, я бы разревелся. Но я не мог. Я уже и дышал с трудом. Кажется, я достиг предела. Больше негативных эмоций мое сознание просто не может вместить. И когда я это понял, мне стало все равно. Просто что-то щелкнуло в моей голове и выключило эмоции.

— Ты восхитителен, — сказал Дмитрий, целуя мои колени. Я посмотрел на него сверху вниз и… удобно сложил руки на спинку дивана. Только это был уже какой-то другой я. Картинка, которую я наблюдал, словно бы обесцветилась и слегка отодвинулась. Да, это происходило со мной, и я отдавал себе в этом отчет. Но мне было почему-то все равно. Точнее, мне было никак. А вот телу моему происходящее даже нравилось. Я с отстраненным любопытством наблюдал, как ректор ласкает мой член. Мужик, до чего же ты опустился. Это именно то, о чем ты мечтал? Серьезно? Тебя кошмары по ночам не мучают? Неприятные мысли не одолевают? У меня вот только что мир перевернулся, когда я решился на что-то подобное. Какая-то часть моего сознания только что разбилась, и ее уже никогда не склеить. Но я это хотя бы осознаю. У меня есть цель, ради которой я и не на такое бы пошел, пожалуй. А ты ради чего так опустился?

Дмитрий тем временем начал постанывать от удовольствия: его ужасно заводили реакции моего тела. Он так старался доставить мне удовольствие. Как будто можно завоевать симпатию человека физическим воздействием. Жалкое зрелище. Впрочем, с его точки зрения все шло отлично. Мое тело привычно освободилось от напряжения. Я сам при этом ничего особенного не почувствовал. Видимо, чтобы получать от таких вещей удовольствие, требуется, чтобы сознание тоже включалось в процесс. А сознание решило понаблюдать со стороны и горько постебаться над происходящим. Дмитрий посмотрел на меня, обрадованный тем, что ему удалось заставить мое тело кончить. Пришлось дать команду мышцам лица на смущенную улыбку. Проходили уже это, тренировались и не раз. Улыбки у нас получаются улетные. Вон как его распирает от счастья и возбуждения. На жабу похож.

Ректор тем временем предложил мне перевернуться и встать на колени. Ладно. Быстрей начнем, быстрей закончим. То бишь кончим. Я положил локти и подбородок на спинку дивана. Дмитрий прикосновениями показал мне, что лучше бы развести колени. Да без проблем. Я даже спину могу прогнуть, только отпустите меня уже отсюда. Мне нужно забрать сигнальное устройство и отдать его Алесте, пока я еще каким-то чудом способен мыслить и двигаться.

На мои ягодицы легли липкие от пота ладони. Ну и наплевать. Грязнее я все равно уже не буду. Когда ты плаваешь в болоте, как-то все равно, новое грязное течение прикасается к тебе или еще прежнее. Пока я над этим размышлял, заднего прохода коснулось сначала неровное дыхание, а потом дрожащий горячий язык. Серьезно? Нет, моему сознанию уже совершенно по фиг: оно приняло тот факт, что телу не будет нанесен вред, сложило его с фактом спасения Алесты, а все остальное просто фильтрует. Но ты-то что делаешь, Дмитрий? Ты правда таким образом хочешь доставить мне удовольствие? Ну, раз хочешь, валяй. Я пока картину порассматриваю. На Кандинского похоже. Очень занимательно.

Спустя некоторое время меня изволили смазать чем-то прохладным. Видимо, как раз сейчас и нужно совсем расслабиться. Точно: в меня ткнулось что-то холодное и гладкое. Я удивился и даже выглянул из-за плеча.

— Это просто игрушка, — пояснил Дмитрий. — Чтоб не больно было.

А, ну ладно. Я отключил мышцы одну за другой, и игрушка утонула во мне. Потом ее потянули на поверхность и снова вставили. Это продолжалось до тех пор, пока тело окончательно не освоилось. Потом игрушку сменили на более крупную. Интересно, долго еще? Обстоятельный мужик, молодец. Если б я был немного другим, наверняка бы стал его… Не могу подобрать подходящего слова: чтобы быть любовником, нужно любить, чтобы быть шлюхой, нужно иметь расценки на услуги. Впрочем, какая разница. Он уже, похоже, добрался до самой большой игрушки, сладко постанывая вместо меня, а значит, скоро все закончится.

Верно: грязь, что окружала меня, чуть изменилась — снова стала горячей. Ткнулась мне между ягодиц, потерлась, выпрашивая разрешения войти. Я впустил ее. Она сначала заняла только то место, где совсем недавно была игрушка. Порадовалась этому немного, огласив комнату сдавленным стоном, а потом двинулась внутрь. Мое тело решило, что может впустить ее целиком. Ну вот. Теперь грязь не только снаружи. Эх, тау: гибкость и женственность. Никогда бы не подумал, что действительно буду играть роль, отведенную мне нашим однобоким обществом. Даже немного смешно.

Дмитрий стал двигаться. Я недовольно зашипел. Он тут же щедро добавил смазки. Можно снова отключиться и порассматривать картину. Мне кажется, или в ней заложен глубокий смысл? Особенно вот эти сочетания желтого и красного: думаю, они указывают на что-то важное. Человеческая фигура, к которой они устремлены, выглядит немного угрожающе, но холодные оттенки вокруг ее головы почти наверняка выбраны художником не случайно: думаю, так он хотел показать, что человек напуган. А вон те хаотичные, казалось бы, линии похожи на его ожившие мысли: они мечутся, ищут выход из сложившейся ситуации и не находят его. Интересно, художник оставил своему герою надежду на счастливый исход? Может быть, эти желтые и красные полосы как раз затем и нанесены, чтобы показать, что выход все-таки есть, и человек его еще просто не нашел?

Дмитрий добавил еще смазки. Зачем? Уже совершенно не больно. А телу, кажется, даже приятно. Но ему, похоже, понравился влажный звук. Или легкое скольжение. Кто их разберет, этих геев. Кстати, а я теперь тоже считаюсь геем? Или все-таки для этого требуется любить процесс?

Дмитрий ненадолго ускорился, потом, наоборот, замедлился, проникая глубоко и откровенно постанывая при этом. Затем сжал мои бедра руками, последний раз погрузился до предела и замер, подрагивая во мне. Ну вот. Грязь не только проникла в меня, она пометила меня изнутри. Но в этом есть и хорошая сторона: это означает, что все закончилось.

Дмитрий вышел из меня. Я разогнул уставшие локти. По бедру потекло что-то горячее.

— Не волнуйся, я сам все почищу, — сказал он. Да без разницы. Как будто грязью можно отмыть грязь. Хха. Но я позволил ему пройтись по моим бедрам влажным полотенцем. Потом я наконец-то слез с этого мерзкого дивана и встал босиком на пушистый ковер, оглядывая комнату в поисках моих вещей: если я в обнаженном виде заявлюсь в канцелярию, боюсь, мне не добыть то, что нужно.

— Ты великолепен, Элис, — сказал Дмитрий, опустившись передо мной на колени и поцеловав мой живот. Грязь разговаривает. Смешно. — Я надеюсь, ты придешь снова?

— Может быть, — механически ответил я.

А что? Пусть бедняга порадуется, полелеет сладкую надежду. Кстати, почему еще никто не додумался назвать одного из тау Надеждой? Было бы забавно. Лелеять сладкую Надежду.

Я оделся, забрал из кабинета свою сумку и вышел. Секретарь проводил меня своим фирменным «суровым» взглядом. Я фыркнул и ушел. Мне нужно завершить дело, а потом будь что будет. Если меня накроет осознанием — так тому и быть. Если не накроет, значит… значит, я тау. Я только что понял, какой должна была быть моя жизнь. Но я уже сделал свой выбор, даже если тем самым перечеркнул возможность жизненного успеха.

По подбородку «хомячка» потекла струйка слюны, когда я склонился над его столом и подал бланк с подписью. Он схватил лист и тут же умчался куда-то. Быстрее, ты, остолоп, пока я еще могу что-то соображать. Мне нужно убедиться, что Алеста в безопасности, нужно скорее вытащить ее из этого гадюшника.

Обратно я летел еще быстрее, чем утром — на занятия. Даже сбил кого-то с ног, но меня привычно простили: я же тау, мне можно. Пролетел коридор своего этажа в несколько прыжков и врезался в дверь, намереваясь затормозить об нее. Но дверь поддалась…

Глава 16. Тау Элис

Адрес: военная база «Либерти», общежитие Верхней академии, этаж 3, каюта 18. Имя: Алеста Гредер. Статус: гражданин первого порядка.

Элиса не было долго. Его последние слова всколыхнули во мне неясную тревогу, и все утро я безуспешно пыталась успокоиться, отвлекая себя то играми, то фильмами. Потом вспомнила детскую забаву, поставила стул у зеркала и принялась делать себе «женский» макияж. Но чем бы я ни занималась, становилось только хуже, так что я решила принять душ: теплая вода всегда действует на меня умиротворяюще.

Время близилось к обеду, когда я, замотавшись в полотенце от подмышек до колен, решила попить чайку для полного комплекта. В тот момент, когда я уже размешивала сахар, дверь приветливо звякнула. Я обернулась, чтобы поприветствовать Эла, но в дверях стоял… комендант.

Кружка неудачно повернулась в моей руке, и плеснула мне на ногу чуть ли не кипятком. Я даже не обратила на это внимание: куда больше меня беспокоил странный взгляд коменданта.

— Ну, здравствуй, друг залетный, — сказал он, сложив руки на груди и оглядев меня с головы до ног. — Тут в канцелярию по поводу тебя смешную жалобу подали: дескать, ты — злой и страшный мутант — терроризируешь нашего Элиса. Коллеги, конечно, посмеялись, но попросили проверить, что за чужак проник в общежитие.

Комендант сделал пару шагов в мою сторону. Я непроизвольно подалась назад, угодив точно в тесный закуток между койкой и столом.

— Я, конечно, обещал Элису не совать нос в твои дела, — комендант покусал щеку изнутри. — Но вместе с копией жалобы мне выдали еще и твою фотографию. Я ради интереса прогнал ее через поисковик генетиков, чтобы узнать хотя бы, из какой ты серии. И как ты думаешь, что я выяснил?

— Что? — спросила я, уже догадываясь, какой ответ услышу.

— Ни одного совпадения не найдено, — деланно удивился комендант и всплеснул руками. — Странно, правда? У нас на «Либерти» нет ни одной генетической модели, даже отдаленно похожей на тебя. А ты есть. И тут мне в голову пришла интересная мысль: зачем наш Элис прячет кого-то у себя? Не оттого ли что этому кому-то… некуда пойти на нашей базе?

Я промолчала. Единственное, что я сейчас могла — тянуть время до возвращения Элиса и надеяться, что его никто не задержит.

— Веришь ли, — продолжил комендант, — я довольно ленивый человек, так что попросил друга поискать тебя в чужой сети. Точнее, в ковчежном Интернете. И знаешь, что?

— Что? — снова спросила я.

— Он тебя нашел, — ухмыльнулся комендант. — Одна коллекторская фирма с четырнадцатого ковчега разместила в сети твою фотографию. Фотка, конечно, давно уже затерялась среди разнообразного хлама, и вряд ли они найдут тебя таким способом. Но для нас этого оказалось вполне достаточно. Забавно, не так ли, Алеста Гредер?

От страха свело живот имоментально пересохло в глотке. Я сглотнула, но ничего не ответила. Ответить — значит, подтвердить. А молчание еще ничего не означает.

— А ничего, ты умеешь прятаться, скажу я тебе, — одобрительно улыбнулся мне комендант. — Не представляю, как ты сюда проникла. Для этого нужно иметь недюжинный талант или не менее поразительное везение. Вот только как ты собралась выбираться, а?

Комендант сделал еще несколько шагов. При размерах каюты Элиса этого как раз хватило, чтобы подойти ко мне вплотную. Я практически вжалась в стену, когда он вдруг наклонился ко мне и обнюхал мою шею.

— Ты заставила меня усомниться в своих взглядах, когда я думал, что ты парень, — признался он. — Я ведь считал, что сношения с мужчинами — не для меня. А тут вдруг ощутил настоящее возбуждение, стоило тебе оказаться слишком близко ко мне. Это долго не давало мне покоя. Я о многом подумал, хорошенько все взвесил, и решил, что слишком сильно хочу тебя и готов поступиться своими принципами. Я практически убедил себя в своей новой ориентации и серьезно решил приударить за, как я тогда думал, мальчишкой из чужой академии. Если б не договор с Элисом, я бы уже давно узнал правду, стоило мне только ощупать тебя получше. Кстати, на ощупь ты очень даже ничего. Может, теперь еще и покажешь мне себя, а?

Он протянул руку, взялся за уголок полотенца и потянул. Я ухватилась за ткань, не давая ему раздеть меня.

— Милочка, сопротивляться сейчас бесполезно, — улыбнулся он. — Ты ведь понимаешь, что твое приключение в любом случае не может хорошо закончиться. А если не будешь сопротивляться, тебе не будет больно. Сегодня, по крайней мере.

И он резко дернул за край полотенца. Ткань больно обожгла мне кожу. Очень хотелось прикрыться хотя бы руками, но почему-то такая поза казалась еще более унизительной, так что я просто отвернулась. Мой взгляд упал на старинные часы. Где-то в это время у Элиса заканчиваются занятия. Где же он?

— Мда, — задумчиво оглядел меня комендант. — Как-то в фильмах женщины обычно попышнее бывают. Хотя бы тут.

Он большим пальцем потер мою грудь. Я откинула его руку.

— Впрочем, пахнешь ты очень хорошо, — признал он, словно бы не заметив моего движения. — А я всегда мечтал попробовать, каково это: заниматься любовью с настоящей женщиной. Не поможешь мне?

— Отпустите, — сказала я, когда он прошелся руками по моей талии и ухватил меня за ягодицы. Комендант был выше и куда крупнее меня. Оттолкнуть его не удавалось. Можно было попытаться ткнуть ему пальцами в глаза, но в случае неудачи он меня просто заломал бы, и стало бы только хуже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вот же повезло, — рассмеялся комендант, одной рукой прижимая мою шею к стене, а другой пытаясь расстегнуть пояс на своих брюках. И ведь даже на помощь не позовешь: в такой ситуации парочка голодных до женского тела мужчин вряд ли улучшит ситуацию. Ладно. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Если хорошенько вдарить ему между ног, а потом оттолкнуть, возможно, эффект неожиданности сработает в мою пользу, и я смогу убежать и хотя бы закрыться в ванной. Не знаю, поможет ли мне это, но попытаться стоит.

Я прицелилась и уже начала движение, когда меня опередили: над головой коменданта мелькнули ножки тяжеленного стула. Раздался неприятный звук удара, комендант странно крякнул, закатил глаза и осел на пол, открыв мне обзор на… Элиса.

— Господи, Эл, как ты вовремя, — пролепетала я, сползая по стеночке вниз. Элис окинул меня каким-то безумным взглядом, поставил стул и вернулся к двери, чтобы ее запереть.

Меня понемногу отпускало, хотя после всего пережитого тело принялось мелко дрожать, да и челюсти сводило. Чай бы сейчас не помешал. Жаль, я его пролила. Комендант все еще не шевелился, загораживая мне выход. Чайная лужа впитывалась в его форменные брюки. Я попинала коменданта ногой, но он не подавал признаков жизни.

— Эл, он не шевелится, — кое-как выговорила я, чтобы привлечь внимание Элиса, так и стоявшего у двери. Он что, испугался, что убил человека? Такого бугая убьешь, как же. Впрочем, чем черт не шутит. Надо хотя бы проверить.

Я, поборов отвращение, приложила руку к шее этого урода. Жив, скотина.

— Кажется, ты отправил его в нокаут, — прокомментировала я. — Что будем делать?

Элис повернулся в мою сторону. Лицо у него было каменным. Несколько секунд он думал, потом подошел, ухватил коменданта за ноги и потащил в ванную, вытирая его телом остатки чайной катастрофы. Повозился там, вернулся в каюту и заблокировал дверь санузла. Я тем временем кое-как встала и оделась.

— Собирай вещи, мы улетаем, — сказал Элис, вернувшись. Это были его первые слова с тех пор, как он пришел с занятий. Прозвучали они очень странно.

— Ты достал разрешение на вылет? — удивилась я.

— Да.

— Ура!

Я хотела броситься ему на шею, но Элис вдруг отшатнулся. Я удивленно и обиженно посмотрела на него, пролетев мимо. Что не так-то? Это из-за коменданта? Так я же не по собственной воле разрешила ему себя к стенке прижать. По моему, дураку понятно было, что меня пытаются изнасиловать.

— Не… не трогай меня… я плохо себя чувствую, — пояснил Элис свое странное поведение. Я оглядела его внимательнее. И правда, выглядит неважно: бледный какой-то, осунувшийся. Движения непривычно резкие, угловатые, без обычной плавности и грации. Может, тошнит? Не трогать так не трогать. Как скажешь.

Я быстро собрала сумку: благо, ее особо никто и не разбирал. Потом оглянулась на Элиса: он все так же стоял столбом.

— А ты не будешь укладывать вещи? — спросила я. — Ты что, передумал лететь?

Элис окинул взглядом каюту, словно впервые ее видел. Потом невнятно ответил:

— Собери… что считаешь нужным… пожалуйста.

И снова замолк. Ладно. Я уже поняла, что ты конкретно не в себе. Разберусь с этим попозже, когда оклемаешься. А вообще, если тошнит, то лучше сходить в ванную и проблеваться, прежде чем садиться в беркер. Можно даже на коменданта. Я нисколько не возражаю.

Я отыскала в шкафу большую спортивную сумку, сложила в нее ноут, несколько рубашек, пару джинсов и еще какие-то мелкие шмотки. Потом подумала, и добавила туда книгу и часы: Элис, наверное, расстроится, если мы их тут забудем. Я бы еще туалетные принадлежности сложила, но отпирать ванную не хотелось.

— Держи, — сказала я, протянув ему собранную сумку. Эл шарахнулся от моей руки. Пришлось поставить сумку на пол. Элис взял ее, накинул лямку на плечо. Постоял пару секунд, потом вытащил из кармана и протянул мне сигналку — такую же, какой я пользуюсь, пересекая на беркере границы Ковчегов.

— Только вытри. Она грязная, — сказал Элис. Я послушно протерла пластик влажной салфеткой: предмет не показался мне грязным, но процесс немного успокоил Эла. Может, его тоже салфеточкой протереть? Глядишь, отпустит. Могу даже спиртиком, если есть.

Как только я положила сигналку в карман, Элис развернулся и пошел к двери.

— Погоди, Эл! — остановила его я. — А как быть с комендантом?

— Я его запер, — ответил Элис без каких-либо эмоций.

— Вот именно, — кивнула я. — Но ведь он скоро придет в себя и сможет позвонить друзьям, чтобы они его выпустили. Или ты разбил его вотч?

— Нет. Я четырежды ввел неправильный пароль. Теперь аппарат заблокирован на двое суток, — выдал Элис самую длинную речь за последние десять минут. — Вода у него есть, не сдохнет. Поторопись.

Элис развернулся и все-таки вышел, даже не оглянувшись. Я поспешила следом. Да что с ним такое сегодня? Экзамен завалил? Выговор получил? Или это на него так сцена с комендантом подействовала? Да ну, ерунда все это. Насколько я знаю Эла, его такими вещами не прошибешь. Вот если б мы убили коменданта, тогда другое дело: я не могу представить даже собственную реакцию на убийство, не то что реакцию Элиса. Тогда что же такое должно было случиться, чтобы его так накрыло?

Стоп. «Не трогай меня»? «Вытри. Она грязная»? Где-то это уже было.

— Элис, — я догнала его и тронула за плечо, чтобы убедиться в правильности своей догадки. Эл шарахнулся от меня, врезавшись в стену.

— Не подходи! Не трогай меня, — забормотал он, пятясь, но не уходя.

— Не трогаю, — я демонстративно подняла ладони к плечам. — Я только хотела задать один вопрос. Элис, как ты достал разрешение на вылет?

По лицу Эла пробежала судорога. Но через секунду выражение его лица стало еще более каменным.

— Я подписал его у ректора, — ответил он, развернулся и зашагал дальше. Я поспешила следом.

Теперь все более-менее встало на свои места. Этот ректор, похоже, облапал моего Эла. То-то его так корежит. Ну, ничего. Вот выберемся отсюда, я запихну это чудо в душ, хорошенько отмою, и он придет в себя. В прошлый раз сработало.

Разобравшись с этой проблемой, я успокоилась и уже куда увереннее стала догонять быстроного Эла. Мы преодолели несколько людных коридоров, потом прошли через лабиринт полузаброшенных ходов и лазов и, наконец, оказались в уже знакомом гаражном отсеке, заваленном остовами старых механизмов и беркеров. Остановились, огляделись и прислушались, но, похоже, здесь было пусто. Элис настороженно покосился на две арки справа и слева: не идет ли патруль, и мы двинулись к лестницам, стараясь обходить мусор и не шуметь при этом.

Но стоило нам миновать останки какого-то древнего зонда, как за спиной раздался протяжный свист и знакомый голос:

— Какие люди!

Я замерла. Элис вздрогнул, потом медленно повернулся и с непроницаемым лицом уставился на Алекса.

— Не ожидал вас здесь встретить, — сказал Алекс, выдергивая из ушей наушники и распинывая дрыхнущего под кучей мусора Андрея. Тот дернулся спросонок и пролил на себя пиво. — Что, гуляете?

— Типа того, — откликнулась я, вспомнив, что для Алекса я — страшный мутант дельта, а Эл — моя «девочка».

— Подозрительно вы как-то гуляете, — прищурился он. — Поперек прохода.

— На лесенках захотелось посидеть, поболтать о всяком, — пожала плечами я. — Романтика, знаешь ли. Слыхал о таком?

— Ну типа да, — ухмыльнулся Алекс. — Вот только это — охраняемая территория академии. Сидеть на этих лесенках — довольно подозрительное занятие, не находишь? А мы тут как раз на дежурстве. На минутку только присели, пива гло… В смысле передохнуть чуток. Так что я, пожалуй, сообщу о нарушении, куда надо.

И он потянулся к вотчу.

— Подожди, — сказал Элис.

— Что? Боишься выговора? — деланно удивился Алекс. Андрей рядом с ним глумливо заржал. — Ах да, он же у тебя уже третий. Придется тебе, Элис, драить писсуары. Я ради такого случая, пожалуй, даже одолжу хорошую видеокамеру. Исторические события должны быть увековечены, не так ли?

Андрей снова угодливо заржал, но Элис даже глазом не моргнул.

— Чего ты хочешь? — спросил он.

— Извини, Элис, но с тех пор, как ты связался с этим дельтой, — Алекс опасливо покосился на меня, — ты мне ничего не можешь дать. Так что я, пожалуй, все-таки сдам тебя. Хоть какое-то удовлетворение. Друга твоего, так уж и быть, сдавать не буду. Так что ко мне никаких претензий, если что.

Последняя фраза была адресована мне. Все-таки, моя легенда сработала на совесть: этот гад меня все еще боялся. Вот только сейчас это никак не могло нам помочь. Алекс снова потянулся к вотчу.

— Чего ты хочешь? — ледяным тоном повторил Элис.

— А ты как будто не знаешь? — зло прищурился Алекс. — Вот только не говори мне, что вдруг передумал и собираешься сделать это, да еще и на глазах у твоего парня.

— Чего ты хочешь? — в третий раз повторил Элис.

— Да тебя я хочу, неужели не дошло еще за все эти годы?! — вспылил Алекс.

— Аль, — Элис повернулся ко мне, глядя куда-то сквозь меня. — Подожди меня вон там, пожалуйста.

Я онемела. Я что, сплю? Ущипните меня, кто-нибудь. Но времени на рассуждения и тем более разговор по душам с Элисом у меня не было: я же, типа, странный и опасный дельта, и сейчас должна либо зарычать и разнести в клочья этих двоих, либо сделать вид, что меня все это вполне устраивает и даже забавляет. Я бы выбрала первый вариант, вот только, боюсь, я даже с Андреем не справлюсь, не то что с Алексом. Так что пришлось сдержать неожиданно одолевшую меня тошноту, кивнуть и отойти.

Алекс и Андрей были ошарашены не меньше меня, только они этого не скрывали. Элис стоял между ними спокойно. Он не выглядел испуганным или подавленным. У него как будто вообще никаких эмоций по этому поводу не было. Он просто стоял и ждал, сбросив сумку с плеча.

Алекс оглянулся на меня. Пришлось сделать вид, что мне совершенно по фиг. Тогда он сделал неуверенный шаг к Элису, протянул руку и потрепал его за шею. Эл даже не дрогнул. В полной тишине, нарушаемой только все более и более шумным дыханием «патрульных», Алекс расстегнул на нем рубашку, потом джинсы, приспустив их. Я хотела отвернуться, но не смогла. В глазах у меня потемнело, но не настолько, чтобы не видеть, как эта мразь обхватила моего Эла и принялась шумно шарить по его телу руками и губами. Андрей, которого Алекс пинком оттолкнул подальше, сначала обиженно пыхтел, потом сел на пол недалеко от них, расстегнул штаны и принялся удовлетворять себя, ограничившись только наблюдением. Я почувствовала, что меня вот-вот стошнит. Происходящее не укладывалось в моей голове. Вроде бы, все было правильно и понятно, пусть и мерзко. Но нереально.

Пока я боролась с тошнотой, Алекс поставил Эла на колени и торопливо вошел. Наверняка без подготовки это должно было быть очень больно, но Элис только на секунду прикрыл глаза. Даже не дрогнул. Либо он не чувствует боли, либо… ректор его не только лапал.

Все встало на свои места. Неудивительно, что Эл не просто согласился, но практически сам предложил этот вариант решения проблемы с Алексом: ведь он уже заплатил за нашу свободу таким образом, и этот маленький эпизод ничего не решал.

Я посмотрела на Элиса и встретилась с его пустым взглядом. Он кивнул мне, подтверждая, что все это происходит на самом деле. Вот только это был совсем не мой Элис, а какой-то другой человек: чужой, холодный, пугающий. Он действовал методично, просчитывая ходы и выбирая самый безопасный путь решения проблемы. Алекс будет удовлетворен. «Патрульные» уйдут отсюда, и мы без проблем улетим с «Либерти». Никто не убит, не ранен, не схвачен охраной. Да и в розыск Элиса подадут только через два дня. Мы за это время до самого дальнего Ковчега долететь успеем. Идеальная комбинация. Вот бы еще знать, есть ли там, за этим холодным взглядом, МОЙ Элис?

Алекс облегченно выдохнул и вышел. Удовлетворенно похлопал Эла по бедру, оделся и ушел, совершенно удовлетворенный, прихватив с собой Андрея. Элис молча натянул джинсы, застегнулся, подхватил сумку и встал. Я подошла ближе. Он синхронно отодвинулся от меня. Я сделала еще пару шагов. Он снова отошел. Так продолжалось до тех пор, пока он не уперся лопатками в стену. Ничего не говоря, я подняла руку и потянулась к его лицу. Элис так же молча отвернулся.

— Посмотри на меня! — велела я. Он послушно посмотрел. Меня до костей пробрало ощущение чего-то чужого и холодного. Это была уже не маска, это был совершенно другой человек. Точнее, только оболочка от человека. Ей дали задание беречь меня, и она его послушно выполняла, принимая на себя любой удар и стараясь не приближаться ко мне, чтобы «не испачкать».

— Элис, — тихо позвала я, надеясь достучаться до него. Но мне никто не ответил. Похоже, второго раза хрупкая психика Элиса не выдержала, и теперь он вообще не разговаривал.

С правой стороны коридора раздались еще далекие шаги. Нужно было уходить. Я махнула рукой Элу, надеясь, что он меня хотя бы понимает. Он понял. Мы быстро поднялись по лестнице, скользнули в гараж. Беркер послушно откликнулся на сигнал и радостно зажег бортовые огни. Я показала Элису на люк, он послушно открыл его, и мы нырнули внутрь. Люк тихо зашипел и просигналил о полной герметизации.

Я плюхнулась в кресло пилота, привычно защелкала тумблерами, приводя систему в порядок. Потом вынула из кармана добытую Элисом сигналку. Действительно, грязная вещь. Но беркер послушно принял в себя этот кусочек мерзости, считал информацию, перестроил свой передатчик, и система управления базой тут же отозвалась приветственным сообщением о разрешении на вылет. Я запустила автоматическую отстыковку и оглянулась.

Элис сидел в углу за креслом, обняв свои колени и уткнувшись в них лбом.

— Пристегнись, мы вылетаем, — по возможности мягко сказала я. Никогда не общалась с людьми в таком состоянии. По-хорошему, здесь нужен психиатр.

Элис ничего не ответил и даже не шевельнулся. Ну и ладно. Он все равно забился в самый тесный уголок, так что вряд ли его оттуда вытянет случайным толчком при отстыковке.

Я глянула на экран, который как раз транслировал открытие внешнего шлюза. Здесь тоже использовалась рельсовая система, так что беркер, как черный жучок, сначала обогнул край шлюза, изменив наше положение относительно пола и заставив меня повиснуть на ремнях кресла, а потом уже стал щелкать деталями стыковочного механизма. Я с опаской оглянулась на Элиса, но его просто прижало гравитацией к спинке второго кресла. С небольшим толчком машинка отцепилась от поверхности базы, двигатели помогли ей преодолеть искусственную силу тяжести и вырваться из зоны стыковки. Меня замутило от резкого изменения веса. Но до поисков мятных леденцов нужно было убедиться, что сигналка действительно работает, и за нами не отправят патруль, как только мы пересечем пограничную сеть.

Я быстро проложила курс до третьего Ковчега и запустила автопилот. Сердце успело порядком помотаться в груди, прежде чем мы миновали границу. Но никакие патрули или хотя бы угрожающие сообщения нам вслед не неслись. Похоже, побег удался. Я запустила на экран общий обзор.

— Эл, смотри: мы улетаем, — сказала я, оглядывая «Либерти». Ничего себе махина. Ничем не меньше моего родного Ковчега.

Элис не ответил. Я отстегнулась, подлетела и зависла перед этим странным существом, сжавшимся в комок.

— Вот только не смей замыкаться в себе, — сказала я. — Да, я все видела. И да, я до конца жизни этого не забуду, как бы ни старалась. Но это не повод прятаться в скорлупу.

Он молчал, стискивая себя и не поднимая головы. Я попыталась коснуться его, но он увернулся и еще больше сжался. Океюшки, ничего не говорю, никого не трогаю.

Он просидел так весь путь до пограничной сети третьего Ковчега. Я решила, что возвращаться в лапы коллекторам пока не хочу, а с паспортом гражданина первого порядка меня пропустят куда угодно, так что выбрала третий Ковчег вместо четырнадцатого: и ближе, и относительно знаком.

— Что будем писать в пустой графе? — спросила я у этого странного существа, подставляя ему лист договора. Оно окинуло безразличным взглядом цветастую вязь и не ответило.

— Тебе какое имя дать? — снова спросила я его. Опять молчание. — Ладно, подумай пока. Нам все равно еще дезинфекцию проходить.

Я вернулась за пульт, тем более, что на нем уже помигивали желтым светом первые предупреждения пограничников. Отправила запрос, дождалась ответа. Потом пристыковалась к пункту вирусного контроля, висевшему здесь же, на границе.

— Потенциально зараженная личность, — с ходу заявила я людям в скафандрах биологической защиты, открывшим люк. А зачем тянуть? Быстрее начнем, быстрее закончим. Вокруг сразу забурлила деятельность. Нас с Элисом выпроводили из транспортного средства, вытолкнули в стыковочный рукав, потом в буферную зону. Мне пришлось претерпеть еще одну гравитационную метаморфозу, а следом за ней и привычную тошноту, и мы, наконец, вошли в пункт.

Я отдала наши вещи и документы какой-то строгой женщине, она проверила их, неуклюже перебирая пальцами в огромных защитных перчатках, сложила в коробку и передала в комнату со значком биологической опасности. В сторону стыковочного узла направились фигуры с какими-то канистрами, распылителями и прочей ерундой для дезинфекции — беркер чистить. Вот и отлично: пусть приберутся там, а то мне лень.

— Одежду тоже снимайте, — сказала нам женщина. — Душ — там.

Я разделась. Элис — тоже. Я вошла в душевую, он двинулся за мной, все так же глядя в пол. Встал, включил воду и замер под потоком воды. До меня долетела капля. Ледяная.

— Ты так простудишься, — возмутилась я, подошла и добавила горячей воды. Он стоял, закрыв глаза и, похоже, собирался так стоять, пока его не попросят выйти. Я вздохнула, облила губку гелем для душа и принялась осторожно отмывать его, вздымая горы ароматной пены, чтобы перебить запах дезинфектора в воде. Элис не сопротивлялся и не пытался увернуться. Правильно. Расслабься, позволь мне оскрести грязь и растопить твою ледяную маску.

— Я сказала, что никогда не забуду этого, как бы ни старалась, — повторила я. — Еще никто прежде не принимал на себя столько унижения ради меня. Ты думаешь, после всего случившегося ты больше не имеешь права считать себя мужчиной, да? А ты вообще знаешь, что значит быть мужчиной? Можно сколько угодно говорить о наличии у человека члена или уровня тестостерона в его крови, но ни то, ни другое не сделает его мужчиной, только самцом. Такое можно и с женщиной сотворить при наличии хорошего врача. Ты же помнишь, как все ваши с легкостью принимали меня за своего? Должно быть что-то большее, понимаешь? И если тебе еще интересно мое мнение, если ты меня еще слышишь, то я хочу тебе сказать, что впервые в жизни встретила настоящего мужчину. Того, кто способен на большее, чем просто трахать и кичиться своей самцовостью. И я люблю этого мужчину, что бы он о себе ни думал. Слышишь? Я люблю тебя.

— Т… с, — прошептал он спустя почти минуту, едва шевеля губами. Вода лилась ему прямо в лицо, и я не разобрала слов.

— Что? — переспросила я.

Он повернул ко мне голову, посмотрел прямо в глаза уже относительно нормальным, куда более живым взглядом и повторил:

— Тау Элис. Меня зовут Тау Элис. Так и запиши.

Эпилог

Адрес: Ковчег номер 3, спальная зона 6, уровень 1, апартаменты 217. Имя: Тау Элис. Статус: гражданин первого порядка.

— Может, мне усы отпустить? — спросил я у Алесты, которая снова упорно пыталась освоить 3D-моделирование: в прошлом году она поступила в ВУЗ, но только на платной основе, и теперь упорно пыталась сдать экзамены на высший балл, чтобы попасть на бюджетное место.

— А ноги побрить не хочешь? — откликнулась она, разгибаясь и разминая уставшую шею.

— Нет, конечно! — возмутился я.

— Ну, вот видишь: ты не хочешь брить ноги, а я не хочу, чтобы ты отпускал усы. Мы квиты, — сказала Алеста. — Да и к тому же, нечего поклонниц пугать своей усатой рожей. Они тебя совсем не за это любят. Кстати о поклонницах: кто такая Марта? Она тебе уже третье сообщение присылает: «Завтра в 16.00 на седьмом уровне», «Элис, где вы? Я Вас жду» и «Это было здорово, непременно нужно повторить».

Я отобрал у нее свой вотч и надел его на запястье.

— Мой новый агент. Ревнуешь? — спросил я, оттаскивая ее от компьютера и целуя в шею.

— Нет. Подкалываю, — честно призналась она, выбираясь из кресла и осторожно роняя меня на пушистый белый ковер. Уселась верхом, прошлась ладонями по моему телу.

— М-м-м, шалишь, — улыбнулся я, поиграв бровями.

— Нет. Мотивирую тебя, ленивец, — сказала она, садясь мне на бедра и развязывая халатик. Я вздохнул, закинул руки за голову и принялся делать упражнения для мышц пресса: начальство просило держать себя в форме. Алеста ворчала и постоянно делала мне замечания: мол, и спину я плохо держу, и локти вперед отвожу. Зато всякий раз, как я поднимался, она замолкала и позволяла мне поцеловать ее. Самая лучшая мотивация.

Когда я совсем уже выдохся, мы оба растянулись на ковре. Алеста кликнула по вотчу и запустила местный развлекательный канал. На экране появилось мое лицо.

— Выключи! — возмутился я, пытаясь дотянуться до своего вотча, но Алеста шустро улеглась поверх меня, прижав запястье с вотчем к ковру.

— Ни за что! — возмутилась она. — Ты мне и так Интернет-трансляцию заблокировал, так теперь еще и по телеку нельзя глянуть?

— Нет, нельзя! — я попытался выдернуть руку.

— Но я ведь все равно посмотрю, — ворчала Алеста, упорно сопротивляясь и пытаясь при этом смотреть в экран, где я как раз обнимал грудастую девицу.

— Не посмотришь — я все удалю на хрен! — я прикрыл ей глаза свободной рукой, но Алеста вывернулась и снова уставилась в экран.

— О, постельная сцена? — радостно взвизгнула она. — Да ладно! Серьезно? Ты же был против, насколько я помню.

— Ну, был, — подтвердил я, поморщившись.

— И что заставило тебя изменить свое мнение? — спросила она, зачарованно глядя, как я раздеваю совершенно левую женщину.

— Гонорар, — признался я. — Через недельку обещали перевести. Как раз хватит на альт.

Алеста прыснула и чмокнула меня в щеку:

— Ах ты мой меркантильный секс-символ.

Я воспользовался тем, что она отвлеклась, и переключил канал на новостной. Диктор как раз что-то договорил и перешел к новому событию:

— Печально известная военная база «Либерти», наконец, отказалась от попыток вступления в Союз Ковчегов. Вместо этого генетики базы запросили у министерства здравоохранения набор образцов женских ДНК для клонирования: таким образом они хотят одновременно доказать безопасность своих территорий и создать здоровое общество.

— Никто не верит, что территория нашей базы чиста от вируса, — вещал суровый седой дядька в военной форме. — Мы понимаем страх, который движет людьми: действительно, ученые и медицинские работники Ковчегов боятся идти на территорию, которая выглядит столь подозрительно. Но мы не думаем, что поделиться с нами образцами для клонирования — настолько невыполнимая задача. Мы не просим ваших женщин, нам нужны свои.

Пока по экрану передавали до боли знакомые изображения с генетик-центров. Диктор продолжил:

— Один из пунктов вирусной защиты сообщил, что больше года назад на «Либерти» побывала девушка. Она заявила медикам, что прожила на базе около недели и не заразилась. Работники пункта сообщили, что девушка действительно абсолютно здорова, но с «Либерти» не поступило официальное подтверждение ее пребывания там. Сейчас ведутся переговоры о морально-этической стороне вопроса клонирования женских особей в условиях предположительно зараженной Х-вирусом среды, но общественные организации некоторых Ковчегов уже выступили за разрешение этого вопроса в пользу «Либерти».

— Ты не хочешь сходить и сдать генетический материал? — спросил я Алесту.

— Зачем? — удивилась она.

— Ну как зачем? Чтобы новый Элис сразу нашел свою Алесту, — пояснил я. — Если ты — моя половинка, то у других Элисов нет шансов отыскать свое счастье, если ты существуешь в единственном экземпляре. Я против того, чтобы делиться с ними!

— Хорошо, я подумаю, — улыбнулась Алеста. — И все-таки, что там насчет постельной сцены? Все было по-взрослому, да? Или вас одеялком прикрыли?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Одеялком прикрыли. Но под одеялком ничего не было, мы только вид делали, — сразу уточнил я, пресекая очередной приступ ревности. С тех пор, как Алеста отказалась от поисков подходящей работы и сосредоточилась на поступлении, у нее слишком много времени, чтобы следить за моей работой и фан-клубом и устраивать мне разборки по любому мало-мальски подозрительному поводу.

— А на мне не продемонстрируешь, чего вы там пытались изобразить? — спросила она, спуская халатик с плеча. Люблю ее озорное настроение.

— Попозже. Я устал, — признался я.

— Тю, — протянула Алеста, смешно сложив губки бантиком, но настаивать не стала. Поигралась моими волосами, потом покрутила ошейник на моей шее и нахмурилась:

— Зачем ты все еще носишь эту дрянь? Ее же можно снять.

— Просто так. Прикольно, — ответил я, поправив ошейник-трекер, который отключили уже больше полугода назад. — Девушкам почему-то нравится.

— Ах ты гад извращенский, — рассмеялась Алеста. — Дома хотя бы снимай.

— Тебе не нравится? — удивился я. — А фанатки говорят, их это заводит.

— А мне отца напоминает, — слегка нахмурилась Алеста.

Я подумал и снял ошейник. Коллекторы тогда так и не добрались до Алесты. Зато нашли ее отца, и теперь он уже год как трудится в статусе гражданина второго порядка, отрабатывая свои долги. Лично я считал, что это справедливо. Но Алеста любила отца. Мне трудно было понять ее, ведь я никогда не знал семьи, но я не спорил.

Зато Алеста всегда отлично понимала меня. До сих пор ломаю голову над тем, как ей удалось привести меня в норму. Сам-то я плохо помню первые дни пребывания вне базы. Карантин так и вовсе слился в один день, заполненный фигурами в защитных скафандрах, медицинскими приборами и моими кошмарами. Алеста говорит, первое время я не мог есть и спать, и меня держали на медицинских препаратах. Она боялась, что две недели я не выдержу. Но все обошлось.

Первые мои более или менее отчетливые воспоминания — о нашей первой квартире: тесной, обшарпанной. Ужасной, как я сейчас понимаю. Алеста привела меня туда, уложила на узкую кровать у стены и сама легла рядом. Тогда я первый раз смог нормально поспать. А потом она поила меня чаем, кормила печеньем и болтала о музыке. Потихоньку я привык. Потом и вовсе пришел в себя. Нашел работу, потом еще одну, познакомился с новыми людьми. Правда, у меня сформировался нехороший рефлекс: без предупреждения бить любого мужчину, прикасающегося ко мне. Даже друзей. Но на моей новой работе иногда и не такое прощается, если ты приносишь компании хороший доход. А я не просто выгодное приобретение компании, я — их самая большая ценность. По мне сохнет все женское население всех двадцати четырех Ковчегов. Конечно, я все еще люблю музыку, но и актером быть мне тоже нравится. Интересно, а до «Либерти» хоть один видеофрагмент с моим участием уже добрался? Как бы я хотел увидеть их реакцию.

— О чем думаешь? — спросила Алеста.

— О «Либерти», — признался я. — Хочу, чтобы они увидели меня таким, какой я сейчас.

— Пфф, — откликнулась Алеста. — Тебе что, поклонников мало?

— Нет, просто… — я замялся, не зная, как сформулировать. — Они должны увидеть, каким я стал. Я хочу доказать, что смог всего добиться сам, понимаешь?

— Кому доказать? — насмешливо улыбнулась Алеста. — Яну? Коменданту? Ректору? Да пошли они все в сопло. Мне тем более ничего доказывать не нужно. Зачем вообще кому-то что-то доказывать? Всегда найдутся те, кто сочтет, что ты прав. Так что делай то, что нравится, думай, ни под кого не подстраиваясь, и люби то, что любишь.

— Есть любить то, что люблю! — ответил я и поцеловал ее.

Оглавление

Глава 1. Элис

Глава 2. Алеста

Глава 3. Театр одного тау

Глава 4. "Заяц" на борту

Глава 5. Символ совершеннолетия

Глава 6. Особо опасный дельта

Глава 7. Романтика пива и свалок

Глава 8. В сантиметре от провала

Глава 9. Селфи с тау

Глава 10. Злостные нарушители дисциплины

Глава 11. В споре рождается истина

Глава 12. Звездное небо

Глава 13. Концерт для двоих

Глава 14. Вопрос доверия

Глава 15. Цена свободы

Глава 16. Тау Элис

Эпилог