Новый порядок [Степан Витальевич Кирнос] (fb2) читать онлайн

Восхождение к власти: Новый порядок

Пролог

«Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем».

— Первое послание апостола Павла к Коринфянам — глава тринадцатая, стих восьмой.

«Встал поутру, умылся, привел себя в порядок — и сразу же приведи в порядок свою планету».

— Антуан де Сент-Экзюпери. Из книги «Маленький принц».

«Не власть сего мира важна человеку в первую очередь, но то, что способно возвести его на высоту, сделать сильным и мирным. Я говорю о любви и семье, ибо разрушив их, уничтожив образ сих понятий, мы и обрекли наш мир на величайшее страдание. Власть приходила и уходила, но вот любовь и опора семьи, как были стёрты, так и не возводились в центр погибшего мира. Помните, что всякая власть упраздниться, а само её существование не способно сделать человека счастливым. Но вот построенная по добру семья и любовь вокруг человека могут укрепить его дух. Власть же, хранящая любовь и семьи, истинно достойна почитания. Нам же, что бы здоровый мир обрести нужно преуспевать в любви к Творцу и человекам, создавать семьи»

— Сарагон Мальтийский. Философ времён «Великого кризиса».

***

Российское Имперское Государство. Владивосток. Одиннадцатое декабря.

В прекрасное ночной полутьме изумительного прибрежного города мало что можно разглядеть. Сумрак обволакивает все постройки, силуэты и детали, поглощая их, а приятный туман делает атмосферу более мистической, томной и завораживающей. Только свет высоких фонарей немного рассеивает плотный мрак холодными лучами неоновых ламп, заключённых в подобие светильников девятнадцатого века.

Старый город, ранее бывший столицей Приморской Республики, ныне жемчужина России на Дальнем востоке. Узкие улочки стесняют восстановление дома, чьим украшением стали украшенные и мастерски выполненные фасады. Улицы выложены гранитной и мраморной плиткой, на площадях и исторических переулках высажены клумбы с цветами. Но сейчас не растут тюльпаны и розы, ибо град укрылся лёгким снежным покрывалом, примерив на себя белый саван.

На улочках Владивостока ни души — в час ночи мало кто выходит из своего дома и только одна фигура бредёт сквозь сумрак. Вокруг слабо колышутся имперские флаги — чёрно-жёлтые полотнища с гербовым двуглавым орлом, многочисленные цифровые глаза берут в объектив одинокого человека. То и дело он попадается на глаза сотрудникам полицейской жандармерии, и даже его заприметил агент Службы Имперской Безопасности. Будь это обычный человек его бы уже спросили, почему так поздно он гуляет по улицам и составили протокол, но красный балахон, подпоясанный чёрным пояском, чётки в руках, символ слезы на одежде и блеск металлических пальцев говорит о статусе сего подданного. Его не задержат, ибо все знают, что этот человек наделён имперским иммунитетом.

Он медленно бредёт между двухэтажными зданиями, возвышающимися над клумбами, где некогда росли цветы. Лицо скрыто под капюшоном и маской. Внезапно человек остановился и нагнулся к земле. Его пальцы со снега подняли что-то, а кибернитческие глаза разглядели игрушку — на холодной ладони из металла покоится чёрный резной деревянный конь, размером со спичечный коробок.

Если бы у этого человека ткань у глаз не заменили кибернетические новшества, то возможно по его щеке потекла бы слеза. Но вместо этого в глубине груди, где плоть и металл составляют единое, пробудилось что-то от сожаления и скорби. Напоминание о старом, чего он сам лишился и что было забрано у другого человека, живущего за полмира отсюда.

— Отец Андрей, — внезапно раздалось сзади воззвание. — Поздно вы вышли на прогулку.

Существо развернулось и увидело, как к нему подходит высокого роста черноволосый мужчина, с мужественным лицом и тёмной полицейской форме. Дыхание выдаёт облачка пара, чего нет у «отца», ибо его механические лёгкие отдают лишь холодом.

— Хорошее время, — раздалась металлическая речь и мужчина протянул игрушку полицейскому. — Кто-то обронил.

— Ох, хорошо, — полицейский забрал коня. — Скинем на сайт городского департамента находок. Конечно не тоже самое, что ловить крамольников и республиканцев, но так же дело — благое.

— Прекрасно, — за звоном безжизненной речи Андрея не понятно, какую эмоцию он вкладывает в слова.

— Скажи, вот зачем ты уехал из Рейха? Сколько раз мы слышали от отца Павла, что ты с юга. Вот что тебя заставило в иноки уйти?

— Я уехал оттуда давным-давно. После того, как я не смог защитить смысл жизни моего друга, сама страна стала меня тяготить, — хладно ответил Андрей. — И сейчас там крайне неблагоприятная обстановка. Хотел бы, чтобы тогда, на Балканах, пошло всё иначе, но пути Господни неисповедимы.

Часть первая. Мятежник

Глава первая. В тени безумия

Двадцать восьмое декабря. Империя «Рейх». Рим.

Огромный, не вмещающий с высоты птичьего полёта город, раскинулся далеко за пределы семи холмов. В древности он был сосредоточением могущества средиземноморской империи, а затем стал светочем веры на долгие столетия. Но сейчас его отличительная черта это огромные серые монолитные постройки, обитые бронзой и скудно окрашенные, широкие улицы и площади, перемежающиеся с роскошными злотоукрашенными храмами, что сияют посреди серого моря подобно маякам для душ.

Небеса словно вторят облику славного града под ними — они укутались в мантию из грузных пасмурных облаков, нависая тяжёлым потолком над Римом, словно скрывая от лика Божьего тот ужас, что творится в городе. Ветер, прохладный северный поток воздуха летит сквозь улочки столицы, обдувая людей, вздымая маленький мусор и гоняя тучи пыли.

Но интереснее всего было бы наблюдать за городом не с выси, а с его улочек и блуждать среди домов, где творится то, что открывает всю сущность происходящего в стране. Чтобы увидеть действительность, нужно спустится с небес на землю, как это сделал высокого роста мужчина, бредящий сквозь людской поток, текущий по бетонным плитам, зажатыми между рослыми постройками. Он, будучи представителем одного из сильнейших ведомств в Империи, предпочёл идти пешком через городские дали. В тёмном простом тканевом пальто, со шляпой на голове, выглаженных чёрных брюках, опустив взгляд, он быстро пробирается через толпы народа, посматривая за «слугами дома государева».

В чёрной «броне» ходят стражи порядка. Это уже не обычная рядовая полиция, а усиленные охранные подразделения, обвешанные оружием, патронами, гранатами и тяжёлыми бронежилетами. Если обычные сотрудники правопорядка, высланные на патруль, носят при себе электрошоковую дубинку и пистолет, то эти не будут церемониться. При любом подозрении на нарушение порядка, эти «рыцари» будут беспощадно отстреливать нарушителя. Что мужчина и наблюдает — два полицейских залили огнём из дробовиков какого-то мужика, который сплюнул в сторону портрета Архиканцлера. Благо они собирались задерживать мужчину и загнали пули резиновые, поэтому он отделался синяками и грядущим суровым возмездием — ему сулит тюрьма или прилюдная порка со штрафом.

Помимо них в народ вышли, и квартальные судьи от Трибунала Рейха. Судебная система Империи обладает своими «воинами пистолета и протокола» для того, чтобы обеспечить в мир на улочках страны. Если полиция, Корпус Веры или иные силовые структуры исполнительной власти, или церкви имели право только задержать преступника, либо покарать в случае опасности, но по большинству дел всё равно суд должен был вынести решение, то вот квартальные судьи и иные силовые служащие в Трибунале могли прямо на месте задержать преступника и вынести решение. В тёмно-синих плащах, утянутых лёгкими бронежилетами, они высматривают любого, кто посмеет покуситься на закон Империи.

— Именем Империи Рейх я призываю вас внемлить слову раба государева, — стал говорить в громкоговоритель один мужчина, облачённый в тёмную рясу в шлёпках. — Добрые горожане славного града Рима, Культ государства призывает вас, нет, именем Канцлера вышняго, подчинённого воле Господа нашего, приказывает вам не стать сопричастниками мерзопакостного бунта, крамолы или иной попытки осквернить наш великий дом. О Рим благословенный! Ты жемчужина из жемчужин, выбранная самим Создателем для того, чтобы стать праведной столицей богоизбранного государства! — заключил проповедник.

Человек в шляпе рад был бы улыбнуться тому, что сейчас никого не задерживают, что после этой пламенной речи толпа не разревелась в фанатичном припадке пламенной любви к государству. Всем сейчас тяжело — новый правитель решил показать, насколько он «умён» и объявил месяц «праведных трудов на благо государства». Теперь каждый житель страны обязан работать по десять часов в сутки и воздавать благодарственные песнопения главе государства, чтобы доказать, что гражданин — ревностный служитель страны. Нарушителей нового порядка ждали штрафы, заключения и конфискации имущества.

После недавнего поражения в маленькой гражданской войне, Архиканцлер помешался на верности. Как и подчинённых, так и народа. Парень чуть поправил шляпу, чтобы узреть страшное зрелище — там, где улица начинает уходить ввысь, возле высоких строений расставлены клетки с людьми. Это, на потеху фанатикам и на устрашение всем «неверным» выставлены на всеобщее порицание возможные предатели. Мужчина в пальто понимает, что максимум чем провинились эти «крамольники» так это пошутили неудачно, пришли не вовремя на работу или выразили недостаточное благоговение перед изображением государственной символики. Мужчины и женщины, за толстыми прутьями металла, в дырявом старом тряпье, стали символом новой политики Архиканцлера. Каждый проходящий может плюнуть в них, облить грязью или швырнуть камень, а может и подать еды, чтобы те не умерли от голода, жажды или холода. Пятнадцать суток такого содержания могут быстро вразумить любого «неблагонадёжного» гражданина.

Парень идёт дальше, не обращая на них внимания. Лишь бы не видеть их измученных лиц и израненных тел. Невольно, взирая на то, как культист государства даёт «благословение» чтобы какой-то юноша метнул камешек в одного из заключённых, мужчина вспомнил слова из Главной Книги — «Приближаются ко Мне люди сии устами своими, и чтут Меня языком, сердце же их далеко отстоит от Меня, но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим»^[1]. Это книга особо чтима в Рейхе, но стремятся ли власть предержащие исполнять её установления?

Путь странного человека лежит в один из дворов, куда он шагнул прочь с улицы. Вне длинной улицы народа намного и быстро шагая парень вошёл в просторное пространство, образованное между двадцатиэтажными домами. Серые как бетон они похожи на коробки, имеющие на углах бронзовую окантовку, а у подножья разбитые клумбы с единственным, что пёстро разбавляет здешнюю мрачность. Но если поискать, то можно найти, что где-то у домов есть санкционированное граффити, рисунки, небольшие пристройки, более украшенные палисадники. Всё это — заслуга активности и праведности жителей этих домов, ибо только новоустроенное Управление Эстетического Уюта при Министерстве Духовно-информационного развития имеет право выдавать жителям разрешение на «украшение» домов и то, только после разрешения от Квартального Владыки от Культа Государства и Епархиального Архиерея.

После того, как маленькая гражданская война окончилась, Архиканцлер решил переустроить исполнительную власть в Империи и теперь вместо сотен министерств или одного единого, их только пять, но в их структуре теперь неисчислимое множество управлений и департаментов. Министерство Дел Политических, Министерство Экономики, Министерство Социального Развития, Министерство Духовно-информационного развития и Министерство Времени, возглавляемые министрами и министерским консулом над ними, теперь являют всю исполнительную систему в стране.

Мужчина оставил мысли о государственном устроении и продолжил идти. На украшенных лавках сидит пара стариков, с отличительным маленьким значком на груди — серебряная клюка на чёрном фоне. Он выдаётся пенсионерам, став одновременно даром, так как теперь к ним должны относиться с почтением и проклятием, ибо они сами теперь обязаны являть образец мудрости и опыта, не имея возможности сорваться, ибо как сказано в Законе «О социальных гарантиях пенсионеров» — «Они, люди возраста пенсионного, собой предстают объект для осуществления деятельности подражания. А если пенсионер себя таким не являет, то надлежит ему в льготах иметь меньшие ставки в половину от нормального». Учитывая, что Закон этот писался не только Буле, но при поддержке Культа государства, его неюридическая лексика ещё сносна.

Пройдя мимо тихо разговаривающих стариков, мужчина скрылся за металлической дверью. Там, перемахнув через пару ступенек, он оказался у скромной двери, в которой увидел своё отражение, как в чёрном матовом зеркале. Пара стуков о неё, и она открывается наружу, и перед гостем показывается фигура короткостриженого черноволосого мужчины, на котором висит кожаная куртка цвета угля, покрывающую синюю футболку и джинсы. А на новопришедшего уставлен взор двух изумрудно-зелёных очей.

— Чего встал в дверях, — раздался упрёк грубым низким гласом, когда парень замешался, — давай залетай, а то все тут промёрзнем.

— Ох, господин Яго, как вы всегда очень любезны, — сняв шляпу в маленькой тёмной прихожей и обратив худосочный лик в сторону комнаты, сказал парень.

— Так, инспектор Морс, не выпендривайтесь, — Яго пошёл прочь из прихожей, ступая на ковёр. — Давай-давай, не стой там.

Морс последовал за Яго и оказался в гостиной, где заприметил небольшую трещину на экране плоского телевизора по которому без конца крутили пропаганду во всех формах. Шкаф с книгами, тумбочка, живые обои с гербовым орлом Рейха, и красивая люстра ему был не интересен в отличии от большого квадратного стола за которым расселось ещё двое мужчин.

— Господин Данте, ваше Святейшество Флорентин Антинори, — чуть склонил голову Морс, — единственное меня бросает в недоумение — почему мы собрались на какой-то квартире, а не во дворце? Или может быть надо было вообще в подвал дома уйти?

— Не молви скверной речи, — раздалась грузная речь от седовласого бородатого мужчины, с умудрённым лицом, наперстным крестом, аккуратно лежащим на чёрном подряснике. — Лучше садись за стол, поговорим.

— Да, понимаю, — Морс подвинул стул и присел на него, положив на белоснежную скатерть стола. — А где наш Карамазов? Он будет?

— Нет, — на этот раз слово взял мужчина, лет сорока девяти, с волосом цвета вороньего крыла, что чуть-чуть касается пошивки на плечах от кожаного камзола, — он предпочёл остаться вдали от дел политических, — его речь — это излияние холода и бесчувствия, а вкупе со льдом в зелёных очах она становится ужасающей от безэмоциональности.

— С Эмилией своей он. Чего тревожить мужика, если он решил провести время со своей возлюбленной? — грубо произнёс Яго.

— Пха, мы тут родину спасаем, а он прохиндействует. Как же так можно?

— Морс, вот молчал бы ты, — стукнул ладонью Яго, да так, что скатерть помялась. — С него реально хватит всей этой интрижки и войны.

— Ладно, — сдавленно произнёс Морс. — Что у нас по ситуации? Зачем вы меня сюда позвали? И реально, почему эта квартирка, а не где-нибудь во дворце?

— Это к Данте, — указал на парня в камзоле Яго. — Брат тебе всё расскажет.

— Эта квартира, — холодно начал мужчина, — лучшее место чтобы поговорить о том, что мы так давно планировали. Во дворцах и других объектах высокого назначения могут быть «уши» нового правителя, который при малейшем подозрении схватит нас. Сюда мы прибыли под покровом неясности и можно быть спокойными — нас тут не обнаружат.

— Архиканцлер или Рафаэль нас всё равно будет пыжиться изо всех сил, чтобы нас погубить. Мы дали понять ему, что он не пуп земли, и что ему придётся с нами считаться.

— Не это самое жуткое, — тяжёлое слово взял Флорентин, — мы всего лишь слуги нашего Господа, но на нас возложена обязанность следить за родиной. И сейчас она в опасности. Наш народит подвергает истязаниям тот, кто должен его защищать, ибо то, что мы видим на улицах, ещё не верх безумия.

— О чём вы говорите? Данте? — Морс посмотрел на мужчину, но встретился с холодом в глазах, от которого инспектора пробрало. — Мы же вроде договаривались, что в нашем плане привлечь имперскую аристократию, обойтись без священничества и вообще оставить его одного.

— Флорентин, расскажи.

— Да, — священник чуть помедлил, вспоминая всё и через пару мгновений стал молвить. — Тот, кто зовётся Архиканцлером, не способен к управлению в стране, ибо его волей нарушаются установления Божии, попирается порядок нравственный и народ стонет от его руки.

— Подробнее.

— Мои клирики при его троне сообщают, что Архиканцлер размышлял о том, чтобы воззвать к израильским первосвященникам и коэнам^[2], чтобы они совершили в Храме за него всесожжение, — голос священника становился всё более тяжёлым, а вид его угрюмым. — Или он реально пускался в думы о том, дабы найти сильных колдунов вне Рейха. Он желает, чтобы его власти ничего не угрожало, но не возносит молитвы Единому Богу и Сыну Его Единородному, а хочет с помощью нечестивой магии найти поддержку.

— Но это не всё о чём говорит наш владыко, — в разговор вмешался Яго. — Мои источники при троне, затесавшиеся в охрану или бюрократический персонал, мусолят слухи, будто у правителя «крыша потекла» и чтобы его зад не слетел с трона, он хочет каждому гвардейцу во дворце, чиновнику и высшим «аристократам» в башку вшить отслеживатель мыслительной деятельности. Говорят, что такой у коммуняк есть.

— Да, — утвердительно произнёс Антинори, — один из моих агентов пробрался на закрытое мероприятие, где внемлил грязным обещаниям Архиканцлера в случае передачи десяти тысяч богомерзких устройств, передать часть территорий во владение Директории Коммун со всем населением.

— Он затеял государственную измену? — затянул Морс, на его сухих губах промелькнула улыбка. — Вы же понимаете, что ваша информация пока не подтверждена в достаточной мере. Даже если вы её озвучите, попытаетесь донести до власть держащих, то вам всё равно не поверят.

— Понимаем, — голос Данте прозвучал волной холода, — поэтому мы не станем привлекать аристократию или долго разрабатывать план. Морс, я прошёл долгий путь на службе, и от создания полк-ордена до самого нынешнего момента моей единственной целью была защита родины, — инспектор в этой речи несмотря на всю её безжизненность уловил что-то из бурных эмоций, угасшее и холодное, но всё ещё живое. — Я за всё это время мне приходилось воевать с сепаратистами, работать с предателями, а потом их отдавать под суд государя. Долгие годы я с полк-орденом следил за страной и не дам ей стать жертвой очередного припадка Архиканцлера, который превратился в безумца, держащегося за власть.

— Морс Сантьяго, мой брат прав. Ты видишь, что творится на улице, ты знаешь, что рано или поздно Архиканцлер соберёт народ, чтобы нас отправить на корм червям. Единственное, что сдерживает этого упыря, так то, что орден «Ангельской Стражи» стоит возле его дворца. Но я не знаю, сколько брат мой сможет держать «Стражу» у горла Рафаэля, — Яго сложил руки на груди. — У нас есть люди, которые готовы к спонтанной смене власти, а после вчерашнего «концерта», знатный народ задумается о… целесообразности его правления.

— «Концерт»?

— Именно. Это было феерическое представление маразма.

— А что именно там было?

Ответить решил Флорентин:

— Архиканцлер во всеуслышание заявил, что каждый в зале из представителей власти высшей, а именно — законодатели из Буле, министры из Имперор Магистратос, Верховные Судьи Трибунала обязаны омывать каждое заседание ноги ему, Рафаэлю, а так же собственноручно необходимо будет отправиться на чистку его туалетов, но делать они это должны голыми руками, — Флорентин приостановился, собирая мысли. — Он говорил, что это высший акт верности правителю. Если так дальше пойдёт, то он заставит народ из унитазов пить.

— Господин Данте, — осторожно начал Морс. — Я понял, что хочет сказать наш Отец, но вы поймите, что власть построена таким образом, что Архиканцлера все слушают на подсознательном уровне. К тому же, что нам делать с целым легионом его охранной гвардии и Стражами Шпиля?

— Тут наш инспектор прав, брат, — Яго повернулся к парню в камзоле. — Даже если мы как проскребёмся через охрану и сможем отправить того засранца на тот свет, что нам делать дальше? В народе мы прослывём не иначе чем предателями, ушлёпками, покусившимися на святое.

— У Рафаэля, когда он восходил к власти были свои рычаги пропаганды и манипуляции. Да и он был Лорд-Магистрариусом из Имперор Магистратос. А мы? Всего лишь кучка людей, которым небезразлична жизнь страны.

— Будем же уповать на Господа, что бы он либо образумил Рафаэля светом Истины Нового завета, либо чтобы наш план удался. Поверьте, не очень хочу, чтобы мы стали участниками бунта, но страна всё больше погружается во мрак.

— Когда я начинал работу с полк-орденом, — зазвучала холодная речь, — мы участвовали в операции против революционеров-либералов в Мадриде. Они пытались подкупить местного главу полиции, чтобы он перешёл на их сторону, но мы вовремя спохватились и указали Инспекции на беззаконие. Это было спустя год после «Часа предательства ангелов».

— К чему ты клонишь, Данте? — нервно спросил Морс.

— Для нас самое главное — отстранить от власти Рафаэля. Есть несколько методов это сделать — его ликвидировать, его объявить недееспособным либо поднимать всеобщую гражданскую войну, — Данте на секунду примолк, чтобы кинуть взгляд на часы и тут же продолжил. — Те из Мадрида хотели переманить на свою сторону силовую структуру, мы же можем сделать тоже самое.

— Ты говоришь о том, чтобы подкупить все военные чины? — усмехнулся Сантьяго. — Да ты оболдел что ли? Это же начиная от министра дел политических, глав службы обороны, службы нападения, службы внутренних дел и их внутренних управлений. Да ещё и тайных агентов нужно отыскивать. Или вы забыли про то, что все разведывательные и шпионские шарашки решили собрать воедино? Теперь у нас Единая Разведывательная Служба.

— Понимаем, — холодно вымолвил Данте, — поэтому нашей второй задачей становится установление полного паралича этих структур возле Императорского Дворца. Никто не должен будет узнать, что случится с Архиканцлером.

— В конце концов народ станет задаваться вопросами о том, почему Рафаэль столь скоропостижно покинул свой пост, — не унимается Морс.

— Люд будет слушать то, что ему внемлет те, кто несёт Слово Божие. Я поговорю с кардиналами, дабы они понесли весть о том, что устранение Рафаэля от власти есть необходимость, если он не образумится, — заверил Флорентин.

Среди заговорщиков наступил короткий момент молчания. Каждый понимает, что они тут обсуждают не поход в магазин и каждый их шаг внимательно отслеживается Архиканцлером. Но в то же время «око» Рафаэля притуплено его собственным безумием, ибо чем больше он заботится о сохранении власти, тем больше людей от него отворачивается и вскоре даже разведка может счесть, что новая власть куда предпочтительней безумного диктата этого узурпатора. Четверо решили сыграть в последнюю партию за судьбу Рейха. Всё началось давным-давно — когда ещё только Лорд-Магистрариус начал собирать вокруг себя заговорщиков и пришло к тому, что он сам стал целью заговора. Вероломно убив второго Канцлера, объявив охоту за верными Империи людьми и сделав заботу о власти единственным смыслом существования, Рафаэль сам себя обрёк на заговор у трона. Каждый из здесь сидящих не просто рядовой гражданин. Флорентин Антинори — глава Империал Экклессиас — церкви, имеющей свои военные силы; Данте Валерон — магистр ордена «Ангельской Стражем» — суверенной организации, которая любую разведку или войска Рейха превзойдёт в подготовке, мастерстве и технике; Сантьяго Морс — Генеральный инспектор Государственной Инспекции Расследования Преступлений; и Яго Валерон, поставленный над специальным разведывательно-гвардейским подразделением. Все они немало прошли, выстояли в десятках войнах и готовы встретиться с последним врагом благоденствия Империи Рейх.

— Кстати, что у нас по внешнеполитической обстановке? — спросил Морс. — Вы можете что-нибудь рассказать? Правление Рафаэля повлияло на что-нибудь?

— Ещё как, — стал отвечать Данте. — На границе с Директорией Коммун было недавно снято большинство войск, а вот с обратной стороны коммунисты стали наращивать военные силы. Может быть, готовятся оккупировать новые территории. По моим данным, Либеральная Капиталистическая Республика не собирается просто так прощать обман Рафаэля.

— О каком обмане речь?

— Он в своё время для нужд «революции» попросил у либералов немного боеприпасов. Но вот когда пришёл к власти, не захотел ничего им платить. Концентрация армии на границе с Рейхом в области у старой Франции ясно говорит, что они собираются возместить убытки.

— То есть несколько дней власти Архиканцлера для нас уже могут обернуться потерей территорий и войной, — голос Морса отразил иронию. — Что ж, хорошее начало для правителя.

— Теперь ты понимаешь, почему его нужно как можно скорее отстранять от управления страной? — заговорил Яго. — Если этот идиот ещё чуть дольше посидит на троне, то нас ждёт тотальный капец.

— Помимо этого мы можем растерять всех наших союзников, — продолжает Данте, бесстрастно смотря на Морса, отчего инспектору становится не по себе. — Император всероссийский и Султан Турецкого Султаната, вместе со шляхтой и королём Великой Речи Посполитой отказываются сотрудничать с тем, кто потребовал от них доказательство верности ему.

— Что? Нет, ладно тут устраивать безумие, так он решил дерзить монархам трёх стран?

— Это было позавчера на переговорах по совместной обороне от Директории Коммун и Либеральной Капиталистической Республики. Он пытался принудить их к проведению церемонии, где они бы выразили почтенно ему заверение в вечной верности Рейху, — Данте снова посмотрел на часы и в тот момент, когда большая стрелка соединилась с маленькой на числе «двенадцать», он опустил руку во внутренний карман камзола и вынул оттуда квадратную бедую таблетку; спустя секунду она скрылась за губами.

— Данте, ты сам в порядке? — обеспокоился Морс. — А то нам помимо Рафаэля ещё придётся работать и с тобой. Знаешь, как не хотелось бы.

— Понимаю. Моему здоровью ничего не угрожает, — заверил без единой эмоции Данте. — Продолжим обсуждение планов, — магистр перевёл взгляд на Морса. — Наша беда в том, что большинство людей хоть и не оценивает Архиканцлера положительно, но идеология сделала из них фанатично преданных шестерней единого механизма.

— Ой, а попроще.

— Они ни при любом раскладе к нам не перейдут. Имперор Магистратос, Трибунал Рейха и прочие — все люди, там заседающие по рукам и ногам повязаны слежкой и верностью.

— Как нам тогда действовать? Не можем же мы просто так постучаться к Рафаэлю в дверь и сказать, чтобы он уходил с трона.

— Именно это мы и сделаем, — хлопнув в ладоши, бодро ответил Яго.

— Вы что — рехнулись тут? — смутился Сантьяго. — Ваше Святейшество, образумьте их, прошу вас. Они же замыслили безумный шаг, чистое самоубийство.

— Сантьяго, — с чувством груза заговорил Флорентин. — Мы должны пойти на этот шаг. Я займусь подготовкой мирян к тому, что не всякий правитель долго может проводить время в здравии.

— У нас есть три задачи, — продолжил Данте, только на этот раз из его ладони к центру стола скользнуло устройство, похожее на наладонный планшет; пара нажатий по сенсорам и над всеми повисло голографическое изображение роскошного дворца — пучки света пересекаются и складываются в стены, башни и окна. — Обитель нашей цели охраняет помимо «Ангельской Стражи» ещё и Стражи Шпиля вместе с Охранной Гвардией. И все они под командованием Виорельде.

— Это которому руку оторвало и которого ты отпинал на корабле?

— Да, Морс. Он же «генерал смерть», прозванный за то, что во время своей службы ему пять раз приходилось отправляться на север Африки, чтобы с небольшими отрядами разорять военные лагеря, которые представляли угрозу нам. Это были бои до полного истребления.

— И что вы от него хотите?

— И если по какой-то причине он снимет оборону или не отреагирует на наши действия, то мы сможем пробраться во внутренние покои Рафаэля.

— Я скорее поверю в то, что вы сможете до луны долететь на самолёте, — буркнул Морс. — Даже если каким-то наичудеснейшим образом нам удастся его обезвредить, я не понимаю, зачем нам пробираться к нему всей толпой, под камерами наблюдения?

— Один человек туда не проникнет из-за того, что вторые залы отделены от первых механическими вратами, за которые никак не пройти, — Данте укрупнил изображение дворца, став показывать на толстые врата. — Я, и ещё несколько делегатов проникнем во дворец, так как поступит сообщение, что Рафаэлю остаётся жить несколько минут.

— Как так это произойдёт?! — опять смутился Морс.

— Об этом позаботиться его дежурная бригада скорой помощи. У него дежурят три сменяющиеся бригады. После того, как все камеры внезапно выйдут из строя, Архиканцлеру станет плохо. Через некоторое время он скончается. — голос Данте при этом не дрогнул, всё время, как он обсуждает вероломный план, в его речи не промелькнула ни одна живая эмоция, словно в душе магистра веет ледяной хлад. — Специальная государственная группа в составе меня, нескольких парламентёров, представителей суда, церкви и ещё пара человек, засвидетельствуют то, что Архиканцлер скоропостижно умер.

— Как? Данте, это же самый настоящее безумие, — стал уверять Морс, резко встав из-за стола. — Даже если вся внешняя оборонка и внутренние системы защиты будут обойдены, даже если вы получите свидетельство, то туда всё равно придётся прорываться с боем. Три сотни воинов спецназа закроют своими телами ваш путь. Вы позволите умереть верным сынам Империи? — Морс склонился над столом, в ожидании ответа, но уже предчувствовал, что ответит ему «ледяное сердце».

— Лучше триста человек, чем тысячи.

— Да, Сантьяго, если сомневаешься, что мы сможем убедить того «генерала», то поверь — я всё улажу, — заявил Яго.

— Теперь-то я спокоен, — махнул Морс. — Чего вам от меня понадобилось?

— Да, Морс. — Данте поднялся со своего стула и направился к шкафчику, продолжая изливать холодные речи. — Так как ты — Генеральный инспектор, то в юрисдикции твоего ведомства расследование разного рода дел, в том числе и по государственной измене. Нас так или иначе заподозрят в неладном, но твои инспекторы заверят Трибунал и Культ Государства в том, что мы невиноваты ни в чём, — магистр подошёл к Сантьяго держа в руках толстенную кипу документов. — Вот это примерный план работы, который проведут твои инспектора. Тут всё — и что они скажут и какие документы подготовят и как будут выкручиваться в случае неудобных вопросов и действий со стороны других ветвей власти, — после слова он упёр бумаги в грудь Морса и тот их тут же взял.

— Э-э-э, хочу напомнить, вы тут упоминали некого командора, — встал и Яго, подойдя к единственному окну. — Это что за человек и зачем он нам нужен?

— Долгая история, — тяжело поднялся Флорентин, зазывая остальных прочь из комнаты на маленькую кухню.

Спустя минуту все собрались в небольшом помещении с маленьким круглым столом, где рядом бурчал холодильник. Флорентин, достав хлеб, преломил его, перекрестил и стал вкушать, предложив его и остальным.

— Так что за история? — спросил Яго.

— Всё началось давным-давно, — затянул Антинори, — это было во времена существования такой богопротивной страны, как Информакратия. Жил там один парень по имени Маритон. Был смел, отважен, но претерпел сильные душевные страдания. Он обладает нужными для нас знаниями.

— К сути, — потребовал Яго.

— Близь Флоренции был у Информакратии склад оборудования, — продолжил Данте, тоже прилагаясь к хлебу. — Там находится необходимый для нас «ключ», который сможет открыть дверь во внутренние ворота. Поскольку пароль знает только Рафаэль, то нам придётся вскрыть эти ворота. А если работать взрывчаткой, то следы опаления и повреждения будут говорить о нашем содействии в упокоении Архиканцлера.

— Маритон — вот кто нам нужен. А командор тут причём?

— Судя по моим данным, Яго, он сейчас находится в Америке, северной её части и контактировал с тем, кто мог бы знать местоположение нашего объекта.

Морс чуть улыбнулся.

— Ох, всё набирает крайне интересный оборот. Америка… и как мы мотивируем Эстебана нам помочь? Не за просто же так?

— Мы вернём его подопечному старого друга. Если верить фотографиям с наших спутников, то где-то на границе Директории Коммун идёт боестолкновение, — хладно твердит Данте. — К тому же, есть большая вероятность, что в них участвует некий Давиан, друг подопечного командора. Это следует из перехваченных радиосообщений и переговоров повстанцев. С учётом информации и специфики имён, есть шанс полагать, что это он и есть. Разведывательный отряд «Ангельской Стражи» уже направился туда. Если всё пройдёт хорошо, то мы сможем его обменять на помощь командора.

— Хм, — задумался Морс. — Пока слишком много рисковых моментов. Даже если всё получиться… не знаю, кто будет править?

— Все получили свои задания. Необходимо только, чтобы ты нам помог. Без тебя, это не провернуть, — Данте открыл холодильник и в его руках блеснуло стекло бутылки от вина. — Да и к тому же, всю грязную работу берём на себя — мы. Тебе лишь остаётся нас поддержать, когда будет всё сделано, — Данте аккуратно наполнил стакан, сиюсекундно протянув его Морсу. — Да и к тому же, вспомни Анафи, вспомни то, как за нами гонялись и хотели убить. Он снова попытается это сделать, если ничего не предпринять.

Сантьяго взял тару и приложился губами к напитку, отпив половину.

— Хорошо, господин магистр. Я с вами, — после этих слов, Морс поставил бокал и направился к выходу, кинув напоследок. — Делаю я это ради Рейха, а не вас.

Данте только слегка кивнул. Ему больше не нужно от него, только заверение в том, что когда всё будет исполнено, они выйдут невредимыми, не будет никакого переполоха во власти, который мог бы повлечь войну. Ведь что такое — Империя Рейх? Это единый монолитный союз департаментов — Империал Экклессиас, Имперор Магистратос, Трибунал Рейха, Культ Государства и Имперское Буле — и все они имеют вооружённые силы, мощную структуру и относительную суверенность. И дабы не допустить между ними даже самого призрачного шанса на битву, Данте обязан всё сделать тихо.

Но только ли забота о государстве ведёт несчастного магистра?

— Эх, что ты ему не сказал о том, что тебя гонит желание возмездия? Скажи, братец, если бы тогда тот, кто был Лорд-Магистрариусом не отдал приказ мне брать живым Фемистокла?

— Яго, — голос магистра слабо дрогнул, будто бы что-то живое вспыхнуло в нём, — она была мертва. Но… пленные говорили, что какую-то девушку доставили на флагман Фемистокла. Его приказ затопить тот корабль и тот побег… если бы ты тогда не испугался, если бы он не уничтожил корабль… может быть…, - голос Данте ещё сильнее стал «ломаться» будто лёд под напором, но мгновенно он взял себя под контроль и снова полилась тихая бесчувственная речь. — Всё потеряно, из-за него.

— Брат. Пойми, что было то было.

— Как ты спасся? Ты никогда не рассказывал, как ты убежал с того флагмана? Ты там её видел?

Понимая состояние своего брата и что будет, если ему отерыть истину, Яго аккуратно начинает ответ. Состояние души Данте таково, что любое неосторожное слово или опрометчиво данная информация могут погубить не только его, но и оставить Рейх навечно в лапах безумца — Рафаэля.

— Нет, — ответил Яго. — Я её тоам не видел. А спасся я тем, что нашёл запасную спасательную шлюпку перед тем как кораблю настал кирдык.

— И куда же тебя понесло?

— В Великий Израиль. Но позволь о нём я расскажу в другой раз.

Глава вторая. Генерал «смерть»

Следующий день. Иллирия. Тирана.

Чёрная куртка на парне отражает хмурое мрачное пасмурное небо, которое слабо плачет мелким дождём. Его ноги защищены от ветра и холода здешних мест крепкими тёмными штанами и сапогами под колено. Короткий волос слабо треплется под порывами прохладного зимнего воздуха.

На старый город взирают два насыщенно-зелёных ока, внимательно смотря на изменённой ландшафт и то, как пространство сдавливают невысокие, но преимущественно монохромные постройки. Бывшая столица древнего государства — Албании, а затем став главным градом Иллирийской Тирании, ныне один из военно-политических центров Империи Рейх. В далёкие времена здесь площади полнились изумрудной зелени, росли деревья и глаз радовали не серые дома. Рейх же всё изменил, ибо когда силы Империи заняли столицу, она наполовину лежала в руинах, средь неё роились нищие и только пара кварталов, откуда правили Тираны Иллирии, оставались в порядке. Страна, задержавшая наступление Рейха на восток усилиями и героизмом воинов, технологиями и силой оружия, не могла похвастаться роскошным главным городом. Первый Канцлер поставил градоначальников, и они моментально принялись возрождать город в свойственной Рейху манере, заливая всё морем безликости.

Яго только изредка видит оставшуюся краску на домах старого типа, прошедших сквозь времена, то тут и там попадаются небольшие площадки, покрытых искусственной зеленью. Насупившаяся мягкая зима подарила этому месту пару снегопадов, слегка укрывших город пеленами белого снега, чему Яго и рад, ибо это хоть немного разбавляет серость.

Ему, брату Данте Валерона, выпала трудная задача поговорить с тем, кто люто ненавидит магистра, его самого и всех тех, кто ходил с ними рядом. Но у Яго есть на что давить при разговоре с этим страшным человеком — Виорельде ла Кастьёре. По слухам, он получил свой пост главы Стражей Шпиля, когда в одиночку удерживал североафриканский порт от набегов орд налётчиков, чтобы не дать им закрепиться и сорвать высадку имперских войск. Он также рвался воевать с Иберийскими Сепаратистами, когда на месте древней Португалии вспыхнуло восстание против Рейха. За всё существование Империи только два раза мятежникам удавалось отколоть от Империи кусочки — «Час предательства ангелов» и западноиберийское восстание, о котором ему недавно рассказали. Если первое было особо жестокое и кровавое, тщательно спланированное и страшно разрушительное, то второе тянуло на странность. Войска были оттянуты, все силовые структуры исполнительной власти получили приказ передислоцироваться к центру полуострова и на защите остался только полк Лекс-милитарис — вооружённых сил Трибунала Рейха. Конечно, после того, как к власти пришёл новый император, никто не стал расследовать тот мятеж, что наводит на мысль, что сам Рафаэль приложил к нему руку, чтобы расшатать состояние Рейха перед своим переворотом. И главы восстания как внезапно появились, так же и провалились в пустоту оставив обескураженное население. И результаты допросов разнились — кто-то утверждал, что их принуждали к участию в мятеже, кто-то что пришедшие солдаты говорили, что они — последние слуги истинного Рейха и против них выслали батальоны мятежников. Ситуацию усугубило отсутствие связи в регионе с остальным миром, кроме той, которой обладали главы повстанческого движения.

Завидев впереди «Железные палаты», Яго отбросил все мысли о мятежах. Парень вышел на огромное пространство, где перемежаются роскошные здания, облицованные чёрным мрамором, снежные покровы, укутавшие деревья, пара фонтанов. Там, за другой стороной бывшей площади Скандербега, где раньше красовалась мэрия, а после неё Дворец Совета Тиранов, громоздится огромная цитадель, выкрашенная в цвета свинца и железа. У неё нет внешних стен, это сплошное пятиугольное строение, из центра которого «произрастает» массивная зубчатая башня на шесть этажей. Окна, ампиры, облицовка — всё это сделано максимально просто, а единственный вход — ворота в три метра высотой, украшен гербовым двуглавым орлом. Возле ступеней устрашающими «изваяниями» с пощёлкивающими алебардами путь преграждают два ратника в тяжёлых механических доспехах, чей электронно-алый взгляд визоров пугает немногих прохожих.

Яго, вспомнив, как сражался против мятежников-греков, бился на стороне Израиля, отражая нападение персидского Шах-ин-Шаха, попал в бойцовские ямы Турции и наконец-то чуть не погиб на Анафи, собрал волю в кулак и двинулся вперёд.

— Стоять, подданный! — на всю улицу донеслось до слуха грубое эхо через аудио-сетку шлема. — Цель вашего визита?

— Я по специальному пропуску, — Яго вынул небольшую карточку. — Как глава специального разведывательно-гвардейского подразделения в составе управления внешней разведки Военной Службы Министерства Политических Дел, я хочу встретиться с капитаном Стражей Шпиля, — твёрдо заявил Яго. — К тому же, я вписан в список лиц, которые имеют право посещать государственные властные структуры.

— Хорошо, Яго Валерон, — алебарды разомкнулись, — вы можете проходить.

Яго выдохнул. Он знал, что скорее всего его пропустят, но таких монструозных массивных ратников не каждый раз увидишь, да и они могли уйти в паранойю и превратить обычный поход в фарс.

Врата распахнулись сами собой, и парень шагнул навстречу неизвестности. Сначала его обдул холодный ветер, а затем он прошёл в небольшое узкое помещение, где тёмные панели искателей «просветили» его ног до головы, выискивая оружие, боеприпасы или просто подозрительные предметы.

Как только он прошёл за двери белого цвета, его встретил мужчина средних лет за стойкой высокого стола, в тёмной тунике и попросил у него паспорт со словами:

— Подтвердите вашу личность, господин.

Яго, с лёгкой усмешкой протянул документ.Везде и всюду это делается электронного, но в Рейхе, который изо всех сил остерегается технологий, предпочитая бумажную бюрократию электронной. Страх снова развратиться от использования технологий, превратиться в ленивых и обрюзгших людей прошлого, которые и привели мир к страшному кризису, выдавливает всякое стремление усовершенствовать гражданскую жизнь цифровыми новшествами. С одной стороны, это безумие, но с другой стороны подобное обеспечивает стойкость и сплочённость народа, последние введённые новшества вторым Канцлером, усовершенствовали работу приёмных, сделав их максимально быстрыми.

— Цель вашего визита, — потребовал мужчина, возвращая паспорт.

— Переговоры по поводу проведения тайной операции и предоставление свежих разведданных с капитаном Стражей Шпиля, — тут же сказал Яго и стал смотреть на то, как в большой книге появилась чёрная отметка, выводимая из-под ручки мужчины.

— Хорошо. Сейчас он в личной тренажёрной комнате. Вы можете его подождать…

— Нет, я спущусь к нему, — оборвал парня Яго. — Спасибо.

Холодная железная дверь вкупе с серо-свинцовыми стенами на которых красуются несколько неброских агит-плакатов только сильнее формирует мрачную атмосферу. Всё здесь давит, напоминая о пристальном оке государевом. Яго подошёл к двери, которая перед ним тут же открылась, и он смог ступить на ступени винтовой лестницы, ведущей вниз.

Механическое существо, созданное для тренировки, и чтобы быть опрокинутым праведной яростью, неумолимо наступает. В его металлических пальцах хоть и не острозаточенные клинки, а дубинки, но даже так оно представляет опасность. В прохладном сером помещении, где стены, пол и потолок одного цвета, осиянный тусклым светом диодных ламп, против робота идёт высокого роста мужчина. Он лишён привычного златистого массивного экзоскелета, на нём только лёгкий панцирь, а в руках пистолет с булавой.

Дубинки пролетели в сантиметрах от носа мужчины, но он не отступил. Обрубив град скользящих ударов по корпусу твари, он пустил в ход пистолет и всадил всю обойму из десяти патрон. Со звоном засев в голове и груди, они только приостановили тварь, но не остановили. Тренировочный робот бросился снова, но на этот раз попал в пустоту. Человек резко ушёл в сторону, оказавшись у механизма сзади и направил булаву в голову, но древко встретилось с дубинкой робота. Парень отскочил, чтобы не быть ушибленным ещё одним ударом и просчитав нисходящее движение существа, дал ему его сделать. Механизм попытался прибить двумя дубинами противника и опустил их на то место, где стоял враг, но сила потянула его дальше и послышался стук дерева о бетон пола. Этим и воспользовался человек — максимально быстрым ударом он впечатал шипастую поверхность ударной части в металлический затылок врага, где и находился процессор. Механизм со звоном рухнул и больше не встал.

Яго внимательно наблюдал за боем и приметил, как у победителя вместо левой руки красуется механический прекрасно исполненный протез, при этом судя по всему снабжённый встроенным компьютером. Лёгкая усмешка скользнула по губам Валерона. Рейх, в своём презрении к технологиям искусственного интеллекта, готов их использовать только как тренировочные куклы или вообще отвергается их. Но когда дело доходит до определённого статуса, тут всё чурание отвергается.

Помимо Яго на бой смотрело ещё пара человек, облачённых в серые рубашки и брюки. Завидев незнакомца боец быстро зашагал к заградительному барьеру и все, кроме Валерона ушли восвояси.

— Кто это?! — раздался полурыком вопрос; Яго разглядел ближе его — худое выбритое лицо со впавшими щеками, редкий чёрный волос, заострённый орлиный нос и глубоко посаженные глаза цвета стали; но когда никто не ответил, поскольку небольшое подземное помещение опустело, он, взглянув на пришедшего, грозно спросил. — Кто ты?

— Яго Валерон. Глава особого разведывательного подразделения.

— Зачем явился сюда? Или забыл, что в последний раз ты и мои ребята не сильно-то поладили?

— Я знаю, — сдержанно отвечает Валерон. — Дело касается Империи и Архиканцлера. Думаю, вы хотите об этом поговорить?

— Однозначно, — ответил капитан и отстранился от Яго, рявкнув. — В мой кабинет!

Яго остаётся только чуть поклониться и направиться как можно быстрее к выходу из жутковатого места.

Через пять минут Валерон уже сидел на втором этаже в небольшому, но уютном помещении. В углу приятно потрескивал камин, даруя в сей пасмурный день немного тепла; сквозь пару квадратных окон проникает свет, падающий прямо на полки с книгами; у рабочего стола, лишённого бумаги, красуется глобус, зав ним же целая политическая карта мира, с примерными набросками стран.

В удобном кресле, Яго дождался Виорельде, который пожаловал, нацепив на себя выглаженную форму — серый китель с белой рубашкой, брюки и туфли.

— Капитан, — встал Яго, с почтением говоря, потерев пуговицу и включив диктофон. — Рад вас приветствовать, — он хоть и был врагом для Валерона, но всё же это военный офицер, к которому глава разведки относится с уважением.

— Можешь сидеть, — махнул капитан и прошёл за стол; взглянув на Яго с тяжестью, мужчина выдохнул и устало потребовал. — Давай, поведай мне, чего ты хочешь.

— Вы же знаете, что сейчас происходит с нашим любимым домом? — Яго вынул планшет, протянув его Виорельде и тот его взял, став листать сводки и видеоролики на которых в движении являлось безумие Архиканцлера — кого-то лупят до изнеможения из-за того, что человек не поклонился перед статуей повелителя, кто-то лишается пальца за то, что посмел почесать висок у изображения правителя и это сочли оскорблением.

— И что ты мне хочешь этим сказать? — капитан швырнул обратно планшет. — Всё это «профилактические меры борьбы против потенциального восстания», — холодно процитировал Эдикт Архиканцлера Виорельде, сложив ладони крест на крест. — Можете радоваться, благодаря вам у него такое скверное расположение духа.

— Скажи-ка, — аккуратно начал Яго, чтобы не примешивать разговорный элементы речи в этот диалог, который должен убедить капитана, — а что делать с твоими ребятами? Аресты Стражей Шпиля, пытки и выбивание показаний, это тоже «профилактика»? — заметив смущение в глазах мужчины, Валерон интонацией усилил давление. — А что делать с тем, что Архиканцлер усомнился в необходимости существования вашей… «конторы». Вы ему служили верой и правдой, а он возьми дня четыре тому назад и на заседании всех Департаментов Власти возьми да ляпни, мол «Стражи Шпиля — организация, не оправдывающая себя. Слабые духом и телом они должны быть заменены».

— Такова его воля, — несмотря на то, что голос капитана выдаёт его негодование, он продолжает оставаться верен.

— Ага, а что ты скажешь, если найдётся дело, заведённое на тебя самого, капитан? Я слышал от одного из особо приближённых, что Архиканцлер не просто хочет вас убрать. Представь себе — Генерал «смерть», предводитель гвардии Дворца, капитан Стражей Шпиля, был позорно арестован и приговорён к расстрелу за подозрения в слабой лояльности.

Яго обратно сел за кресло, смотря на лицо Виорельде, на котором читается гамма эмоций. Валерон предполагает, что сам капитан уже давно подумывал о том, чтобы прибить Архиканцлера алебардой, лишь бы лишить Рейха этого безумца, который с каждым днём становится всё ужаснее и опаснее. Страх, стыд, гнев и бессилие — всё это тенью повисло на лике Виорельде, который отмечен усталостью и печатями войны — парой шрамов.

— Я понимаю, к чему вы клоните, Яго, — на этот раз его глас лишился искр пламенного фанатизма и верности. — Я начинал с ним ещё в его бытность Лорд-Магистрариусом. Он был хорошим мужиком, желающим чуть снизить диктат первого Канцлера, но потом всё переменилось.

— Когда?

— После той самой «революции». Сначала он приказал утопить в крови всех, кто с ним прошёлся по улицам Рима, — тут же пробежал призрак неприязни. — Хоть там и было сборище идиотов и больных фриков, но это было жестоко. Мои ребята исполнили приказ, а потом, — капитан поднялся с места, чтобы открыть окно и впустить прохладу в помещение, да и самому избавиться от повисшего в сознании марева. — А затем моих ребят стали посылать в самоубийственные миссии или арестовывать. Я… я не знаю, что с ним стало.

Валерон только слегка посмеялся наивности капитана.

— А я знаю. Он просто хочет вас избавиться, — Яго встал с кресла, подойдя к глобусу, став его вертеть и простукивать, надеясь, что это тайник для горячительного. — Вы стали ненужными свидетелями его расправ, вот он и решил аккуратно, а потом и по-лихому вас всех закатать под два метра земли.

— Я знаю, что эта шельма вытворяет! — возмутился капитан, ударив по подоконнику. — Я… я не должен был так выражаться.

— Мой господин, вы же понимаете, что ваши слова это — государственная измена, — Яго подавил улыбку. — Вы, прозванный генералом «смертью», только что совершили преступление.

— Понимаю к чему ты клонишь, Яго Валерон, — мужчина развернулся, бросив гневный взор на главу разведки. — Хочешь меня теперь слить повелителю? Что за корыстные цели ты преследуешь?

— Мои цели весьма и весьма удивительны, — Яго отошёл от глобуса. — Генерал «смерть».

— Генерал «смерть», — хмыкнул Виорельде. — Ты знаешь за что меня так прозвали?

— За то, что ты держал порт в Африке во время наступления?

— Нет, это дело рук нынешнего Архиканцлера. То произошло не в Африке, — капитан шагнул в сторону карты и взгляд его уставился на область Ближнего востока. — Ты же знаешь, что против нас воевали ещё, и израильтяне вместе с аравийцами во время войны на Балканах? После того, как они отступили Лорд-Магистрариус предложил Канцлеру отправить карательную экспедицию на территорию аравийского полуострова.

— И тебе пришлось её возглавить?

— Да. Мне сказали, что в исходной точке будет только завод и охрана, которых нам нужно было уничтожить для устрашения. Мы его взорвали, — после сего слова капитан несколько побледнел. — Продвинувшись к эвакуационному пункту мы уничтожили ещё несколько постов охраны и покинули зону.

— И что с этого? — пожал плечами Яго.

— Только потом я узнал, что это был завод по производству химических ядов. Ты понимаешь, по приказу Лорд-Магистрариусу умерли многие и многие люди. Вещества развеялись по ветру, разнеслись по городам, — Виорельде протянул руку к карте. — После этого, меня стали называть Генерал «смерть».

Яго даже не нужно было говорить, что у Виорельде на Архиканцлера есть злоба, ненависть, рождённая от стыда. Он прослыл не просто великим ратником, но и губителем многих невинных, что легли в землю после карательной операции. Хоть Виорельде и воин, готовый омочить свои руки по локоть в крови, но вот кажется этот эпизод в жизни для него прошёл особенно тяжело. Только вот что желает капитан? Мести или просто ненавидит Архиканцлера? Если это просто ненависть, смешанная с остатками верности, то работать с этим будет сложно.

— Мой господин, — аккуратно начинает Яго, чтобы не дать повода скомпрометировать себя, — когда-то мы воевали, когда-то сражались против друг друга, но позвольте сказать — пришло время покончить с этой пакостью. Вы понимаете, что сейчас Архиканцлер болен?

— Знаю, — буркнул капитан. — И знаю зачем ты пришёл сюда. Я сражался за Архиканцлера в битвах под Римом, воевал за него на Анафи и выступил за него, когда он задумал сменить того слабака Казимира, — его взгляд стал более сильным и крепким. — Но эта гадина на верность нам ответила только арестами и подлостью. Верность…, - мужчина взглянул на портрет повелителя, — она только родине.

— Мой господин, я думаю вы понимаете, то о чём я говорю, — стал намекать Яго. — Это не просто поход в магазин. Тут необходимо ваше заверение.

— Муравейнику всегда нужен предводитель. И кто займёт его место? — Виорельде сделал пару шагов к шкафу и отворил его. — Вы ступили на скользкий путь… я вам помогаю только из-за того, что нужен новый лидер, — капитан посмотрел на недоумевающего Яго. — Не бойтесь, в моём кабинете нет прослушивающих устройств, — в его руке показалась гранённая бутылка с плескающейся янтарной жидкостью. — Знаете, когда мы я после Анафи доложил Архиканцлеру о поражении, он приказал Стражей Шпиля проверить на верность, а затем каждого двадцатого потехи ради подверг профилактической порке, — в два стакана полилась приятно пахнущая «настойка», и её душистым ароматом вскоре заполнилась добрая половина кабинета.

— Я понимаю вас, — Яго взял протянутый бокал, — если вы нам поможете, то поверьте, больше никто беспричинно не тронет ваших ребят.

— И кто сядет вместо Архиканцлера? Великий Отец? А может твой братец — Данте? — Виорельде отпил из стакана. — Стране нужен крепкий повелитель и кто им станет? Наша Империя не может быть без крепкого лидера, господин Яго и вы знаете это.

— Понимаю, — Яго отложил свой стакан, — но может быть им станет человек, особо приближённый? Может быть тот, кто сумеет убедить Великое Собрание Департаментов Власти в том, что он достойный сын державы и готов подхватить выпавшее из рук знамя страны? — Яго старается подбирать наиболее мягкие и точные слова, чтобы вызывать у Виорельде нужные чувства и натолкнуть его на правильную мысль.

— Что вы имеете в виду? Я солдат, так что выражайтесь яснее.

— Только представьте себе, — Яго встал чуть ближе, став говорить более ярко, — не Генерал «Смерть», не просто капитан Стражей Шпиля, а сам… владелец Императорского Дворца.

— Я понял тебя, — капитан подошёл к столу, открыл его и стал рыться в каких-то бумагах, — нет, я не тяну на обладателя имперского трона. Сказать честно — я вообще не вижу того, кто бы мог занять имперский престол, — Виорельде достал какой-то документ. — Это Эдикт о моём назначении на должность капитана Стражей Шпиля. Его разрабатывал подписывал ещё Первый Канцлер… вот это был настоящий лидер.

— Я знаю. Мы шли с его армией от юга Апеннин. Прошли всю войну объедений, и даже поучаствовали в войне за Балканы.

— Это память для меня, — глаза уставились на строки бумаги. — Тогда был действительно сильный духом и разумом правитель. Я надеялся, что второй Канцлер его сменит, но он оказался слабаком. Рафаэль его скинул, но и он пропал в полном сумасшествии.

— Таково бремя власти, — Яго допил коньяк, — у одних протекает крыша, а другие слабеют. Что тут поделать.

— Хорошо, — опустошил стакан и Виорельде, тут же уставив строгий взор на Яго. — Я готов вам помочь, но только чем?

— Бездействием. Нам нужно, чтобы в определённый момент, никто не встал между нами и Архиканцлером, — в это время Яго слабо потёр пуговицу, включив второй скрытый диктофон, чтобы наверняка всё записать.

— Да, — капитан опустил голову. — Во имя жизни моей родины, за моих ребят, когда придёт момент, между вами и Рафаэлем не окажется никого. К тому же, я заверю другие силовые структуры, что во Дворце Императора всё нормально, — капитан сел за стол и опрокинул голову на спинку большого кресла. — Не думал, что когда-нибудь это случится, не думал, что стану… предателем.

— Вы не предатель, не нужно… вы всего лишь желаете блага для Рейха. Вы же понимаете, что у нас нет процедуры для смещения того, кто малость тронулся умом. Вот нам и приходится… импровизировать, — Яго чуть улыбнулся. — Я рад, что нам удалось договориться. Что касается всех деталей дела, то курьер через час вам принесёт.

— Какой вариант?

— Бумажный, конечно. Сожжёте в камине после прочтения, чтобы не осталось следов.

— Хорошо. Да, небольшая подсказка. Когда всё сделаете, вам нужна будет официальная бумага, с, так сказать, особыми распоряжениями Архиканцлера на тот случай, если с ним что-то случиться.

— Ага.

— Секунду, — капитан опустил руку в шкафчик стола и спустя мгновение в его ладони было зажато пара листков, — это специальная гербовая бумага Архиканцлера с его подписью. Я взял себе несколько, когда он в очередном припадке кидался ими в министров, требуя верности.

— Спасибо, — Яго взял их.

— Не за что. Отец всегда вбивал мне, что у власти должен быть сильный властитель.

— А где вы призваны на службу Императору?

— Раньше, чем ты. Я с ним начинал ещё с Ковенанта, когда он скинул с престола зажравшихся слабаков.

Валерон пустился в раздумья. Что толкает людей на предательство? Кого-то деньги и жажда власти, но каковы мотивы таких как Виорельде? Долгие годы службы сотворили из него оружие чистой верности, и когда долг перед Рафаэлем заставил его выступить против самого Канцлера, он смиренно согласился. Но что истинно заставляет его так поступить? Яго видит в этом страх… ужас, внушаемый слабым правителем, плетьми гонит Виорельде на новое предательство, пока не воцарится сильный повелитель. Но откуда этот страх? Из старых времён, когда у власти были люди, озабоченные только накоплением богатств. Их марионетками становились немощные президенты, подкупленные законодатели и судьи, несущие закон сильнейшего. А обычные люди утопали в нищете и голоде. И видимо, эти глубинные воспоминания, намёк на то, что Рейх может вернуться к этому, взывает к Виорельде и тому, чтобы он пошёл на страшный шаг — предал своего повелителя ради более мирного и размеренного будущего.

— Кстати, о Данте. Он знает то, что произошло после печального «Часа предательства ангелов»? — внезапно спросил капитан.

— Нет, — резко ответил Яго, мгновенно переменившись в лице, посмотрев на капитана. — И знать ему вообще не нужно.

— Хм, он по жизни был такой оледенелый. Всё как его помню, он всю службу — ледяная глыба, для которой чувства — нечто непостижимое.

— Расскажите о моём брате? Он не особо трепался со мной по поводу.

— А что здесь рассказывать? — капитан опустил руку в шкафчик, доставая какую-то фотографию и протянул её Яго. — Тут мы после окончательной зачистки Балкан. Там участвовало новое подразделение — Полк-орден, главой которого он стал.

— И много он навоевал в этом полк-ордене?

— Он следил за сохранностью Империи от всякого маргинального сброда. Вместе с агентами, внутренней разведкой, Инквизиций, Культом Государства, его контора следила за теми, кто мог бы отколоть от Рейха кусок пожирнее.

— Так просто? И кто же над ним стоял?

— Они были более вольны. Если Инквизиция подчиняется Церкви, внутреннее разведка и верховные агенты — Имперор Магистратос, а Культ Государства — это отдельная ветвь правления, то вот Полк-орден… можно сказать, что это был отдельный Департамент Власти, ибо над ними был только сам Канцлер.

— Удивительно, — усмехнулся Яго. — Мой брат и скрытые организации… не думал, что он уйдёт туда.

— Он там очень хорошо вёл работу на благо Империи. Под его командованием было раскрыто не менее двадцати заговоров различного уровня, — капитан посмотрел на карту. — Ваш брат… если кто мог бы занять трон, то только он. Я не рад был бы этому… ведь это вследствие предательства.

— Вы видели его, господин Виорельде? Он — кусок льда, посаженный на таблетку транка. — Яго посмотрел в окно, где на улице обычная картина — на улицах Тираны проходят марши и ходы во имя государства, культисты государства внимательно следят за гражданами, чтобы те ликовали и радовались на должном уровне; сотрудники Трибунала выискивают тех, кто бы мог быть латентным нарушителем.

— Так что ж вы ему поведали историю приключений, которые произошли на Ближнем востоке? — капитан бросил на стол целую стопку бумаг. — У меня тут крайне интересные данные. Работа на Великий Израиль, война с персами, побег в Турецкий Султанат. Скажите, Яго, а та девушка всё ещё работает на Ведомство разведки и безопасности Израиля? Как там её… агентесса Се…

— Я вас понял, господин мой, — Яго повернулся, — и знаю к чему вы клоните. Поверьте, ему не стоит от этом знать.

— Но почему? Вы — жестокий человек, Яго.

— Генерал… я неправильно поступил, что оставил его тогда, но с другой стороны, кто бы позаботился о ней? Да и не стоит ему об этом знать, — Валерон подошёл к шкафчику с книгами и его взгляд пал на корешок с надписью «список психиатрических расстройств», что он посчитал ироничным. — Если сейчас до моего братца донести информацию, которую вы хотите, то у него может вся крыша окончательно сползти. Слишком она может оказаться… взрывная.

— И что за таблетки он пьёт? Я видел, как он пару раз что-то белое глотал.

— Судя по всему, это явно не аскорбинка. Наверное, сильнейший транквилизатор. Он после него, словно камня кусок.

— И что же наш дорогой Данте прячет за этим? Если ему назначены тяжёлые транквилизаторы? — капитан также поднялся с места. — Во всяком случае, он сейчас единственный, кто имеет железную волю и хватку, а этого будет достаточно. И ещё, когда будете менять «крышу» в Империи, я хочу, что с Рафаэлем ничего особо не случилось.

— Понимаю. Он хоть и тронулся, но вам не охота его подвергать смерти. Это чувство вины, капитан?

— Вам не понять, господин Яго, — капитан шагнул в сторону двери, — а теперь, если тем у нас больше нет, я прошу покинуть мой кабинет.

— Хорошо, спасибо что выслушали.

Яго вышел на встречу холодным бетонным стенам, выкрашенным в цвета металла, и нашёл это всё несколько забавным. Свержение Архиканцлера, того, кто фанатично заботиться о верности и безопасности, будет слишком лёгким. Его безумие заставило отвернуться от трона даже самого приближённого, а безопасность взломается реликвиями древности.

Валерон задумался о том, что произошло на Ближнем востоке. Агит-плакаты и прочие тексты с гобеленами, набитые пропагандой стали яркими всполохами на краю взора, пока перед глазами появлялись образы, и больше всего он помнил ту, которую оставил там. Кажется, что прошлому ещё придётся о себе напомнить ради будущего и для Данте это может обернуться коллапсом.

Глава третья. Наперегонки

Следующий день. В окрестностях Рима.

Густые облака нависают над вечным городом. Редко тут, когда проглядывается солнечная погода, и жители Лациа привыкли к тому, что часто им приходится смотреть на то, как над их головами плывут перистые, цвета бетона, облачка.

Подгоняемые прохладным ветром они идут и над одноэтажной постройкой, что отличается от всех других зданий в окрестностях Рима. Если большинство домов пригорода это серые коробки или восстановленное жильё прошлых далёких лет, то это выполнено в традиционное римском стиле. Внутренний двор окружает небольшая белая стена, внутри всё выложено белыми плитами, на которых разбито пара клумб. Сам дом больше смахивает на патрицианские виллы древних ромеев. Единственное, что говорит о том, что он в другое эпохи, так это фонари, несколько солдат по периметру и антенны, с проводами.

Внутри скромно устроенного поместья интерьер являет чудесное сочетание изыска и скромности. Нет золочённых статуй, дорогущих картин или развешанных украшений. Пол, выложенный покрашенным камнем, сочетается с бежевыми стенами. То и дело где-то попадаются напечатанные картины — бумага да краски из принтеров, чуть скрасившие сие место.

Главный зал — гостиная так же стала отражением скромности хозяйки. За креслом, обитым алой тканью расселся мужчина в чёрном кожаном камзоле, штанами и сапогами под колена такого же цвета. Его чёрный волос покоится под шляпой, глаза уставились на небольшой коврик под круглым столом. Напротив, только уже на стуле восседает девица. Глубокий пронзительный взгляд голубых очей уставлен на изумруд глаз гостя, рыжий волос аккуратно ложится на светлую, расшитую узорами, кофту, а джинсы слегка помялись в позе «нога на ногу».

— Господин Данте, — раздался чуть хрипловатый грубый глас дамы, — вы уже минут пять созерцаете этот ковёр. Что вас так в нём привлекает?

— Простите, госпожа Калья, — мужчина стал отрывать взор от ковра, на котором отлично вырисовывается рисунок солнечного диска, — очень завораживает изображение солнца. Оно заставляет себя ощутить… живым.

— Не пойму вас. Вы на Анафи всё время всматривались в него, и сейчас вас привлёк обычный шитый узор.

— Вам не понять. — Данте окончательно оторвал взгляд от ковра, окатив ледяным взором собеседницу. — Солнце — это же тепло.

— Ладно, говорите то, зачем пришли, господин Данте. А то все ваши «это необходимо обсудить при личной встречи» очень сильно настораживают.

— Как ваша работа в Буле? — осторожно спросил магистр, потянувшись к кружке с чаем, стоявшей на блюдце. — Как настроения?

— Хах, вы за этим пришли. Обычный сбор информации, как вы это называете, — Калья так же взяла кружку, слегка отпив от неё чай, ранее ей же и налитый. — Если честно, то правление Архиканцлера сказывается на нас всех.

— В каком плане?

— Его… требование верности вносит сущий хаос. Мы не можем принимать законы, куча процедур по принесению свидетельств в верности ему, он путает работу Трибунала Рейха, Империал Экклессиас. Только благодаря Имперор Магистратос страна всё ещё держится, — Калья подтянулась к небольшой миске в которой разбросаны сухари, взяв пару.

— Хм, страна на грани катастрофы. Я собрал некоторые данные, — Данте положил на стол флэш-карту, — губернаторы крайних регионов волнуются, что его самодурство приведёт к распаду страны.

— О чём вы говорите, магистр? — смутилась девушка.

— Вспомните Балканы и Иберию, — в эту секунду голос мужчины содрогнулся, — если Архиканцлер продолжит в таком же духе, то нас может ждать нечто подобное.

— И что же вы предлагаете?

— «Магна Империум» или наша Конституция не подразумевает механизма смещения императора. Но это может сделать Великое Собрание, — намекнул магистр.

— Но как же Буле? Три палаты законодательного органа не будут мириться с тем, что его так просто обошли в таком деликатном вопросе, — Калья допила чай и отлижила чашку в сторону.

— Вы же понимаете, что имперские законы, которые принимает Буле, по статусу намного ниже, чем циркуляры Великого Собрания.

— И что же вы хотите, господин Данте?

— У нас есть единая цель, — Данте поднялся с места, зашагав к одному из трёх окон, — мы не хотим, чтобы наша родина, наша великая страна превратилась в оплот мракобесия того, кто скинул вашего мужа.

— Прошу вас, без пафоса, магистр, — речь дамы стала более грозной, а сама она поднялась с места, — вы знаете, если снова прольётся кровь невинных, то я против. С меня хватит Анафи, хватит и того, как я стала вашей пешкой в руках.

— Благодаря мне, вы теперь не просто депутат Имперского Буле, а возглавляете целую межпалатную тайную коалицию противодействия Архиканцлеру.

— Что!? — удивлённый взгляд уставился на магистра. — Откуда вы узнали?

— Это моё дело — знать. Госпожа Калья, только вы можете убедить Буле в том, что через пару дней Архиканцлер почиет в Бозе по естественным причинам или загремит в больницу с тяжёлым психическим расстройством по своей вине, — Данте сменил окно. — Как иронично получается. А ведь при вашем муже тоже была группа депутатов, мятежно настроенных правителю. Но вот беда — там он их перебил.

— И что же вы хотите от меня?

— Только помощи в том, чтобы убедить законодателей в полной непричастности нас к тому, что Архиканцлер самостоятельно отправился в далёкий путь.

Калье пришлось пуститься в раздумья, чтобы принять решение. С одной стороны, нельзя больше оставлять у власти Рафаэля. Он безумен — с каждым днём его мания власти и паранойя насчёт верности только растут. Всё началось после подписания мира — до этого он был ещё сносен. А сейчас — он уже хочет, чтобы слуги государства называли своих детей в его честь, он не просто отправляет на казнь, а отправляет медленно умирать в мануфакторумы в Великой Пустоши любого, кого заподозрит в неверности, приказывает, чтобы ему лобызали туфли при встрече. С другой стороны, планы Данте могут оказаться слишком кровавыми и его действия вызовут цепную реакцию, после которой Империи придёт конец. Но к плану Данте склоняет ещё и личная обида.

— Рафаэль убил моего мужа, — грозно сказала девушка. — Но и ваши идеи как всегда направлены на одно — удержание власти любой ценой.

— Так всё ради стабильности. Хорошее поместье, — оглянувшись, выразил подобие восхищения магистр, — откуда у вас оно?

— Это подарок от Казимира, — с тенью печали ответила девушка, склонив голову, — он подарил его на свои деньги, когда ещё служил при первом Канцлере. Мы здесь проводили выходные, часто звали родителей и гостей. А что?

Данте в мановении ока развернулся и приготовился к броску. Единственные его слова, который он сказал, прозвучали с ужасающим холодом:

— Вам придётся в нём делать ремонт.

Затем произошло то, что Калья никак не могла ожидать. Со всех ног магистр кинулся на неё и опрокинул на пол. Секундой позже она ощутила, как её спину покалывает ворс коврика, тело прикрыл мужской корпус. Но это её перестало волновать, когда в ушах поселился писк, а по комнате стали разлетаться осколки. Дождь мелких кусов щебня и стекла накрыл Данте, рассекая кожу на камзоле и пробиваясь дальше.

— Хм-м, — прорычал Данте, ощутив, что его спина запылала болью и мгновенно правой рукой дотянулся до небольшого кисета на ремне, спустя секунду в его губах оказалась треугольная таблетка, от которой по телу вскоре разольётся обезболивающий эффект.

Пара стала подниматься, и Данте посмотрел на то, как всё разворотило. То, что раньше было стеной ныне объято огнём, бежевая поверхность вмиг окрасилась в цвет угля, и зияет хорошая пробоина. Под ногами валяются куски щебня и разбросаны осколки, среди которых магистр ногой одёрнул металлическую помятую пластинку.

— У вас снаружи тонированные окна, — хладно стал твердить Данте. — Это хорошо, иначе бы нас снял снайпер, — после чего магистр подтянул связной устройство, прикреплённое к запястью. — Лейтенант, докладывайте.

— Господин, нас атаковали со всех сторон, — раздаются слова на фоне выстрелов и криков.

— Кто это? Опознать удаётся?

— На них нет государственных символов или нашивок.

— Ладно. Держите оборону.

Только магистр хотел обратиться к Калье, рот которой приоткрылся в недоумении, как в отражении зеркал заметил, что через приличную амбразуру кто-то лезет. В чёрном костюме, закрытым лицом и тихо ползёт в комнату и Данте отреагировал резко.

Прежде чем ассасин успел бы выстрелить в его пистолет прилетел раскалённый яркий луч, выпущенный из энерго-пистолета капитана. Оплавленное оружие со звоном брякнулось на пол, и агент в полной тишине бросился вперёд.

В бой вступил и Данте, не успев связаться со своими. Быстрыми выстрелами он пытался пристрелить убийцу, но лучи только осветили комнату, ибо рефлексы ассасина отвадили его от каждого попадания. Магистр понимает, что в прямом бою с ним не выстоять и резко уходит в сторону, кидая на пол блестящий цилиндр. Свет, яркое свечение заполнило комнату от которого ассасин, и Калья потеряли способность видеть, всё пред очами затопило море белой пелены. Только Данте успел зажмуриться, и когда световая граната отработала, бросился на противника.

Клинок острозаточенного ножа пришёлся в бок убийцы, но не пробил крепкой брони костюма, поэтому магистр резко отошёл, не давая себя поразить выпадом, после чего ударом ноги отбрасывает ассасина и уже в упор выпустил в него всю батарею пистолета. Сначала панцирь держался, но потом по комнате разнеслась страшная вонь и враг закричал от боли, но магистр не остановился до тех пор, пока ворог не умолк.

Разбитый стол, чёрные точки на стенах, прожжённый коврик, разбитая стена и поражённый враг посреди комнаты — всё это стало для Кальи слишком. Она, сдерживая себя и потирая глаза, дрожащим голосом спрашивает:

— Ч-что тут только что п-произошло?

— На вас напали. Судя по всему, вас хотели устранить, — магистр приблизился к ассасину, внимательно став его рассматривать. — Посмотрите, — мужчина указал на торчащие элементы экзоскелета в месте где он изрешетил врага, — это специальные устройства, увеличивающие скорость и силу.

— Мне с-слабо видится, — пожаловалась дама, потирая глаза.

— А, ничего. Это специальная световая граната. Да и его линзы, — магистр ткнул пальцами в стекло, закрывающие глаза нападающего, — не смогли блокировать излучение этой гранаты, благодаря которой мы всё ещё дышим.

— Что он хотел? — нервно спросила девушка.

— Как что? — магистр выпрямился. — Вас отправить на встречу с мужем. Судя по всему, это посланники Архиканцлера.

— Почему вы так решили?

— А кто ещё может отдать приказ агенту из Ликвидаторов? — Данте крепко схватил даму за руку и повёл прочь из комнаты, выставив пред собой пистолет.

Калья подчинилась магистру, когда её подтолкнули. Они миновали небольшой коридор и вышли в просторную белую гостиную, где в окно отстреливаются пара солдат в полной экипировке.

— Воин, ко мне, — скомандовал Данте, приказав сидеть девушке за углом.

— Да, господин!

— Калья, у вас есть убежище?

— Д-да, — девушка показала куда-то в сторону, — оно там.

— Воин, сопроводить девушку в укрытие, куда она укажет. И это, ей сейчас плохо видится, так что будь попроницательнее и галантнее, — магистр чуть пригнулся, — и не спускать с неё глаз. Защищать до последней капли крови.

— Да, господин! Выполняю господин!

Воин отправился сопровождать важную особу, а Данте присоединился к стрельбе. Второй солдат в чёрной броне занял позицию у двери, возле рядом поставленного окна.

— Воин, докладывай, — приказал Данте, вставляя новую батарейку в пистолет.

— Господин, они атаковали неожиданно. По фронту появилась большая группа солдат, не менее сотни. Они быстро окружили дом и стали его обстреливать.

— Хорошо, — Данте прицепил к груди какую-то толстую пластину и лёгким движением продавил её по центру; вокруг тела тут же замерцало сине-прозрачное поле, потрескивающему и мерцающее.

Магистр взял второй пистолет, выполненный в стиле эпохального Вольтера и резко прошмыгнул за дверь. Во внутреннем дворе у разбитых колонн и стен закрепились солдаты ордена, методично отстреливающих врагов. Сам дом на небольшом одиноком ходу поодаль от остальных построек, что хорошо, ведь в ходе этого побоища никто из гражданских не будет задет.

Магистр прошёл к первому попавшемуся выходу. По его силовой броне заплясали искры — следы попаданий, но магистр даже не испугался. В его руках сверкнули лучи, пронзившие пространство. Снег и трава стали чёрными после метких выстрелов, прижигающих наступающих. Воины, в серых военных одеждах и панцирях сконцентрировали огонь на фигуре, объятой в светло-голубые пелена, и солдаты ордена смогли вести плотную стрельбу по целям.

Данте через прицел видит фигуры в заснеженной траве и без сожаления жмёт на крючок, выпуская энергию. Пространство заполнилось роем воющих пуль, неизвестные воины из автоматов и пистолетов пытаются пробить защиту магистра, но тщетно, и он идёт вперёд, словно смертоносный призрак войны.

Треск ужасающих лучей заставил прижаться к земле воинов противника, и магистр перешёл на бег, сближаясь с позициями врага. Серые воители попытались рассеяться на левом направлении наступления, но попали под стрекочущий шквал автоматов солдат ордена.

— Звено «А», — заговорил в приёмник Данте, — за мной. Остальные, держать оборону. — Понимая, что в одиночку двадцати бойцам не подавить всё наступление, магистр вновь связался. — Говорит магистр Данте. Нам нужен броневик. Живо.

— Есть, мы мигом прибудем к вам!

После того, как ближайшее отделение ордена ответило согласием, магистр резко повернулся и выпустил пять лучей по солдатам в поле. Они попадали с прожжёнными ногами и дырами в груди. Со спины его прикрыл отряд из трёх человек, прижавший плотным огнём вражеское отделение, которое не смогло даже поднять головы.

Из снежного покрова поднялся среднего роста мужчина, в его руке блеснула небольшая трубка, которую он выставил в сторону Данте. Магистр не успел отреагировать и его энерго-щит вспыхнул и стал пропадать, когда окутался в свет от попадания алого луча. Противник тут же сконцентрировал огонь на командире ордена и Валерон бросился к стене, попутно отстреливаясь из пистолетов, сотрясая воздух треском лучей.

— Отходим, — отдал он приказ, за ним отправилось и отделение, которое перешло на бег.

Спустя пару секунд они уже прятались за стеной, а противник снова наседал, засыпая укрытия дождём пуль.

— Использовали энерго-дротик, — бесстрастно констатировал магистр, снимая с груды дымящуюся пластину, — нужно дождаться БТРа, и как-то продержаться.

Тут же раздался ещё один взрыв и часть стены исчезла в огне и облаке пыли. Капитане не секунды немедля направил туда пистолеты и обкатившись о стену, выпустил всю батарею в наступающее отделение. Раздались крики, вопли и стенания. Оттуда на отделение ордена вылетел целый смертоносный рой, но бронежилеты и каски сдержали попадания. В пробитие полетели оставшиеся гранаты, в воздух поднялись всполохи взрывов и куски земли с бетоном, разметав очертания наступающих.

— Укроемся в здании, — приказал магистр. — Вперёд.

Отряд быстро оставил внутренний двор, ибо в нём больше делать нечего. Изумительное произведение архитектурного искусства ныне стало пылающими кусками мусора и разбросанными осколками камня и бетона.

Данте сменил батарейки и снова выставил пистолеты в окно, выискивая противника. Серые воины не заставили себя ждать и хлынули во все проёмы, но там их ждал только луч энергии, оставляющий страшные раны в области ног и торса. К стрельбе подключились и воины ордена.

Ангельская Стража, собранная из Воронов Смерти и Ордена Лампады, не знает равных в военном искусстве, что и подтверждает то, что никто из них пока не пал на поле брани. И Данте испытывает слабое подобие радости того, что с ним рядом такие воины. Лишённый чувств, всё же в нём немногое могло вызвать колыхание эмоций, и в числе этого это был пост командующего такими отважными воинами. Данте подцепил вторую гранату со своего пояса, отпустив её в полёт. Обычного взрыва не последовало, вместо него три квадратных метра пространства превратились в подобие грозового облака. Сначала вырвалось хмурое облачко, а затем сквозь него засияли разряды, с громоподобным грохотом ударившие по наступающим. Не менее полдесятка свалилось в конвульсивных подёргиваниях.

— Господин магистр, — раздалось из передатчика у ладони. — Мы на месте, ваши дальнейшие приказы?

— Зачистите местность от сил противника, — приказал Данте, попутно отстреливаясь.

Там, за стенами раздался визжащий гул. Работа двух спаренных крупнокалиберных пулемётов системы Гатлинга превратит любого противника в воспоминания. И Данте даже из-за стен дома услышал истошный рёв орудий.

Враг стал оставлять внутренний двор, пытаясь в тщетной надежде остановить бронемашину, и магистр заметил это. Тут же он пробежал на улицу и открыл беспорядочный огонь по отступающим, расстреливая их прямо в спины. Перейдя на бег, он повёл за собой отделение, прикрывающее его вылазку.

Противник не стал больше испытывать судьбу и бросился прочь от здания. Не менее полусотни воинов стали драпать в рассыпную под звуки канонады штормового огня. Магистр завидел БТР — большая «коробка», два с половиной метра высотой, выкрашенная в цвет темнейшей синевы и с гусеницами, перетянутыми у бортов как у первых танков. Воины магистра с небольшим восхищением и радостью смотрят на БТР, эту машину войны, но вот сам Данте много чего успел повидать за свою жизнь и поэтому его интересует совершенно другое.

— Спасибо, — тихо сказал командир.

— Служим Рейху, — ответили воины.

Магистр подошёл к месту, куда кидал электрошоковую гранату. Там Звено уже пленило десяток солдат в серой экипировке. У стенки, на корточках, закованные в серые панцири, люди с закрытыми масками лицами.

— Кто вы? — спросил Данте, но в ответ последовало молчание. — Если вы нам всё сейчас расскажите, то мы вас отпустим, если нет, то вас ждёт участь похуже обычной казни, — Данте продолжил давить во свидетельство серьёзности намерений поднёс раскалённый осколок металла к глазу одного из воинов.

— Не нужно, — сдался воин, — всё скажу.

— Предатель!

— Я не дурак. Нас послали в заведомо самоубийственную операцию. Противостоять «Ангельской Стражи». Бха, они бы ещё приказали нам на танк пойти с ножичком.

— Говори, — потребовал Данте, убирая металл. — Всё.

— Я — офицер элитного пехотного полка. Нас по приказу набрали сто человек, сегодня утром.

— Кто курировал?

— Приказ поступил сверху. Судя по всему, это Гвардия Мортариев, они могли набрать нас.

— Мортиарии? Личная гвардия Архиканцлера?

— Да.

— Вы ошибаетесь, — магистр убрал и пистолет. — Вы должны были знать, что пару дней назад половину из них отправили в тюрьмы, а половину на казнь. Их командир, Терций, посмел перечить Рафаэлю в его плане по переделу территорий. Вот и результат.

— Я не знаю, кто его отдал, но сотня боевых офицеров получила приказ — собраться в указанной точке, обмундироваться в предоставленную экипировку и уничтожить всех в этом поместье.

— Как с вами связались?

— Через полковников частей. Они нам сообщили, что нужно.

— Хорошо, — махнул магистр, — ладно, забирайте их. Допросим у себя более детально.

Звено под дулами автоматов стали уводить солдат. Десять воинов колонной были уведены прочь, в сторону БТРа. У магистра в сознании витает множество мыслей о произошедшем.

— Господин, кто это такой смелый? — спросил один из воинов. — Кто смог бы отдать такой приказ?

— Нас тут не должно было быть, — начал Данте, потирая руки. — Они шли сюда, чтобы обеспечить выполнение работы ассасина… подстраховать на тот случай, если Калья через депутатские каналы смогла бы получить охрану.

— А как же разведка?

— Он ликвидировал свою личную гвардию, собирается отдать территории Директории Коммун, — магистр взглянул в небо, — Он практически потерял связь с действительностью. Откуда в его рассудке возьмутся здравые мысли?

— Так кто же посмел напасть на госпожу Калью? — спросил воин, убирая оружие назад.

— Скорее всего этот приказ отдал лично Архиканцлер. Он решил избавиться от той, кто возглавила тайную оппозицию или просто по личной ненависти, — магистр подвёл ладонь к устройству у ладони. — Воин, можешь выводить Калью. Угроза устранена, — после этого онобратился к рядом стоящему воину. — Необходимо проверить состояние всех остальных участников антиархиканцлерского движения в Буле. По возможности, приставьте к ним тайное охранение до тех пор, пока не будет устранена угроза в лице Рафаэля.

— Есть, господин. Кому сообщить?

— Лорд-командующему по Римскому округу, — хладно проговорил магистр. — Выполняйте.

— Есть, господин.

Данте на пару мгновений остался один, дав волю мыслям. Его глаза исследуют то, что осталось от распрекрасного внутреннего двора, находя в этом некоторую аллегорию на то, что происходит в Рейхе. Империя — чудо из чудес на просторе мира и Архиканцлер своими неразумными действиями спешит из него сотворить то, что ныне произошло с поместьем Кальи — всё будет в разрухе, всё будет объято огнём. Мужчина вспомнил, что некогда его поставили Консулом Полк-ордена специально для того, чтобы больше не наступило ужаса кризиса, чтобы больше страна не рухнула. После восстания Фемистокла на Балканах Первый Канцлер строго повелел, чтобы никто больше не смог поднять мятежной головы и Рейх пребывал в покое и Рафаэль, насильно захвативший власть, намеревается поколебать этот порядок. В огне и обломках разбитого поместья Данте видит будущее Империи, какое оно будет, если не остановить Архиканцлера.

Из здания вышла Калья. Молодая девушка смотрит на разбросанные куски её дома и как между ними валяются тела людей, нёсших ей смерть. Рыжие волосы подхватил слабый ветер, став поигрывать с ними. Глаза расцветки сапфира заглянули в очи подобные изумруду, находя в них только лёд и бездушие, что сильно её пугает и вызывает вопрос — «откуда у него такой холод?».

— Данте, вы ранены, — тихим гласом вымолвила дама, показывая на небольшое пятно крови, украсившее щёку.

Магистр, принявший обезболивающее, даже не ощутил, как шальная пуля рассекла его скулу. Он легонько прикоснулся пальцами к лицу и ощутив влагу, отвёл ладонь к глазам.

— Вы правы, госпожа. Как вы себя чувствуете? С вами всё в порядке?

— Спасибо, что беспокоитесь, — её губы скрасила эфемерная улыбка, которая мгновенно развеялась. — Кто это всё мог устроить? Мой дом… мой бедный дом.

— Это дело рук Архиканцлера, моя госпожа. Теперь вы понимаете, почему его нужно как можно скорее отстранить от власти?

— Но чем я заслужила такое? Мы в Буле не замышляли переворота против него, только старались отвадить его безумные инициативы в области законодательства и сгладить углы, — ошарашенно твердит дама.

— Для него, этого уже достаточно, чтобы вас уничтожить.

— Я н-не понимаю, за что… о Господи, что же будет дальше?

— Госпожа Калья, если вы откажите в помощи, то он продолжить убивать и не только людей из Буле, — магистр взглянул на даму, — виновные и невинные, верные и оговорённые — очень много кто ещё погибнет от спеси его, если не остановить этот кошмар.

— И что? Что же хочет Данте? — сдерживая дрожь, вопросила Калья, стараясь не смотреть на разворошенный дом.

— Вы постараетесь убедить сначала своих соратников, а потом и всё Буле, что Архиканцлер второго января скоропостижно скончался из-за сердечного приступа, либо в припадке безумия, окончательно сошёл с ума.

Для Кальи на этот раз ответ очевиден. Так «вовремя» случившийся припадок безумия у Рафаэля показал ей непрекрасное и чудовищное будущее, которое ждёт Рейх за его правлением. И в действительности, ей, как и магистру, в образе разрушенного дома, видятся и грядущие времена родины, если только не низложить Архиканцлера.

— Хорошо, господин Данте. Только прошу вас, чтобы было как можно меньше крови, — сдавленного говорит девушка и разворачивается, чтобы как можно быстрее скрыться в доме.

— Постараемся, — вслед говорит ей мужчина и обратил взор к хмурым небесам.

Данте приложил руку к небольшому кисету на поясе и вынул оттуда квадратную таблетку. Секундой позже она пропала за губами. То, что скребётся из-за ментальной брони магистра вскоре снова успокоится, как и сотни раз подряд. Мужчина обратил взор в историю, вспоминая холод шприца, который впервые ввёл его разбитую душу в странное состояние. События того дня и сегодняшний момент разделает множество лет, за которые магистр прошёл долгий путь, остановил множество мятежников, но только практически всё остаётся неизменным — тот же Рейх, безумец на троне и он — Данте, который ради спасения родной земли готов жертвовать собой и всеми, кем придётся. И душа, она пребывает в таком же оледенелом состоянии с тех самых пор, как закончилась страшная война за Балканы. Он практически подавил воспоминания, предшествующие тому моменту, выдавил из сознания фрагменты прошлого, повествующие о том, что у него когда-то была семья, любящая жена и мирный дух. Но вот что его лишило этого? Если вспоминать дальше, брать во внимание, рассказанное Яго, то можно понять, что для Данте эта операция не просто спасение родины, а предприятие, имеющее сугубо личную подоплёку.

— Господин, — обратился один из рядом стоящих солдат. — Дальнейшие приказы?

— Да, — Данте оторвал взгляд от неба. — Нужно, чтобы три роты «Ангельской стражи» ко второму января прибыли из юга Апеннин в римский военный округ.

— Будет готовится к операции «Дворец»?

— Пока нет. Нужно, чтобы у императорского дворца велось тайное наблюдение. Открытой подготовки не будет, всё сделаем сразу.

— А когда начнём?

— Всё будет известно после того, как наш отряд вернётся из запада.

Глава четвёртая. Новая Америка

Первое января.

Небольшой вытянутый воздушный борт рассекает небо над океаном, сближаясь с сушей. Чёрная машина, под ясным лазурным небом, имеющая винтовой и реактивный способ движения, похожая на стрекозу, несётся к берегу на всех скоростях, а внутри неё расположилось несколько человек.

Пара мужчин сидит внутри «хвоста», который достаточен для того, чтобы там поместилось не более отделения воинов, лоб ко лбу и в согнувшимся состоянии.

— Зачем ты соврал мне про императора Данте? — спросил мужчина средних лет, облачённый в короткую кожаную куртку. — Господин консул Яго, — строгий взгляд его нефритовых глаз направился на напротив сидящего парня.

— А как бы ты ещё оторвался от своего выводка на краю мира и решился бы нам помочь? — глядя на грузное овальное лицо, оттенённое тусклым красным светом ламп, на то, как его чёрный волос в вольной причёске чуть трясётся, ответил Валерон. — Да и поверь, Эстебан, складно же получилось.

— Вы нашли Давиана, как у вас получилось? — грубоватым гласом, отдающим басом, вопросил мужчина. — Я думал, он полностью отдался Директории.

— У Имперской Разведки есть свои методы, а Ангельская Стража уж справится с тем, чтобы выудить парня. Только координат со спутника дайте нам.

— Кстати, а зачем вы оставили бойцов ордена в поселении?

— Это необходимо парень. Не подумай, что это шантаж, просто треклятые прихвостни Рафаэля могут нагрянуть за нами, — Яго потёр руки и поправил кожаный жилет, стянувший ему торс. — Да и твоему выводку с ними будет спокойнее.

— Хорошо, только вот кажется, слишком большой крюк делаем.

— Чтобы системы ПВО Соединённых Северных Штатов Америки нашу птичку не подбили.

— ССША, — слабо посмеялся Эстебан. — Не думал, что с югом у нас есть дипломатические отношения. И при том только с половиной Америки.

— Я тебя умаляю, какая дипломатия, — скривил лицо Валерон. — Данте рассказывал, что год или два тому назад сумели нормально потрындеть с теми, кто с Америки. Вот эти из ССША оказались нам не братьями по духу, всё в какую-то толлерастию лезли, даже дикарями нас заклеймили, а вот южанам мы понравились.

— И каково же между нам сотрудничество?

— Мы им кинем какой-нибудь товар, они нам дадут что-нибудь. Да и ещё и о взаимопомощи разной договорились.

Оба мужчин немного умолкли. Яго не стал всё рассказывать Эстебану про Данте, только о том, что он хочет попасть к Рафаэлю, чтобы свергнуть его. Были пара слов о событиях на Анафи, но о дальнейших действиях бывший Командор не знает, что только к лучшему.

— Говорит Воздушная Охрана Ричмонда, — раздались слова на английском из приёмника по всему салону. — Судно, представьтесь. Кто вы и цель вашего визита. В противном случае, мы вас собьём.

— Говорит борт «Ас-01», — стал отвечать пилот. — Империя «Рейх». Мы вылетели с дипломатической миссией. Необходимо доставить груз в консульство.

— Нам не сообщали о планируемых поставках. Хорошо, вы можете сесть в малом аэропорту, но вас запрещается покидать борт до тех пор, пока мы не установим правильность информации.

— Да, добрый господин.

— Отлично, — Яго выложил пистолет. — Данте уже связался с нашими дипломатами и сообщил о том, что у нас здесь есть важная миссия. Так что можешь не беспокоится. Твоё дело, Эстебан, только показать, где старик.

— Хорошо. Надеюсь то, что рассказывал нам староста — правда. Иначе здесь придётся задержаться.

— А ты что, боишься тут побыть чуть дольше? — нахмурился Яго. — Это же Америка, парень. Как говорили древние — страна свободы и новый свет.

— Ты давно видел в нашем мире свободу? — безрадостно спросил Командор. — Весь мир, практически вся планета за какие-то лет двадцать из обиталища разрозненных клочков земли и племён превратилась в нечто похожее на тюрьму.

— Не сгущай краски, парень, — махнул Яго. — Наш мир такой, какой он есть, и ты сам понимаешь, что подобное существование — единственный способ выживания.

— Понимаю, — буркнул Командор. — Если у нас Канцлер был собирателем земель, то кто постарался с Америкой? Как куски территорий, осколки штатов и банды стали едиными государствами.

— Что касается севера — тебе не скажу, а вот про южан мне Данте поведал пару историй, — Яго достал бумажки, быстро пробежав по ним глазам, готовя документы. — Там вроде как людям дико надело засилье всяких банд, которые преимущественно состояли из чернокожих и южан. Кто-то вспомнил идеи расовой чистоты и тут началось. Малочисленное, но боевитое население подняло головы в нескольких территориях и отпинало местные правительства.

— То есть у юга не было единого лидера?

— Нет. Они — это групповой ответ на то, что творилось двадцать лет назад.

Яго умолк, когда вертолёт стал замедляться и снижаться. Машина идёт на сближение с городом и под её брюхом расстилаются изумительного вида зелёно-пожухшие дали. Раньше это были изумрудные просторы, но в это время года они стали тусклее, невзрачнее, а деревья, попадающиеся тут и там сбросили шевелюру из листьев. Изрезанный берег, омываемый солёными водами, усеян домиками и платками, где в сию чудесную погоду люди предаются отдыху.

— Идём на посадку, — доложил пилот.

Командор взглянул в иллюминатор, удивившись, что несмотря на все войны и коллапс, это место смогло восстановиться. После тяжёлых войн не каждый край так быстро поднимается. Да и опыт в Либеральной Капиталистической Республике ему говорит, что не всякая страна ещё сможет за двадцать лет построить страну.

— Какая твоя история, Эстебан? — отвлёк вопросом от созерцания Валерон.

— Тут нечего рассказывать, — отмахнулся Командор. — Был одним из офицеров полк-ордена, но меня вышвырнули за то, что я исполнял свой долг.

— А что там за история с каким-то молокососом, которого ты опекал?

— Знакомые перед смертью попросили присмотреть за парнем, — так же, тяжело и без толики лёгкости дал ответ Эстебан. — А ты меня оторвал от этого.

— Знаешь, он не шестилетний мальчуган, что ты с ним носишься, как курица с яйцами. Подари ему пистолет и пусть он сам о себе заботится. Да и чего ты боишься, там мои парни.

— Понимаю.

Под вертолётом всё чаще стала попадаться местность, схожая на сельскую — жилые дома, вокруг которых небольшие поля. Постройки всё болью становились сходны с городскими зданиями, перемежались пути железной дороги и асфальтовые пути, по которым рассекали машины.

Борт быстро приблизился к небольшой расчищенной площадке, окружённой деревьями и стал на неё опускаться. Командор обратился к окну, наблюдая за окружающими невысокими постройками серого, красного и чёрного цвета. В его душе рождается отрада, после стольких дней в либеральном краю он оказывается на земле, где его не будут судить за то, что он в нормальной одежде, не раскрашен как дикарь и чувствует эмпатию к девушкам. В иллюминаторе он видит, что им приготовили роскошный приём — возле борта уже строятся воины, несущие лёгкие вытянутые энерго-винтовки. По всей видимости, южане ждут подвоха в их прибытии, что Командора не удивляет. Он знает, что это обычные процедуры безопасности.

— Борт «Ас-01», — раздался голос, уже на новоимперском, — мы получили данные из посольства. Вам действительно получено доставить груз, но так как это не было согласовано с нами, к вам будут применены усиленные меры охранения.

— Господин, нам можно покинуть вертолёт? — в ответ только молчание. — Господин, я повторяю, нам можно покинуть судно.

— Да, только есть один нюанс. К вам подойдёт инспектор по надзору за прибывшими. Вы должны будите пройти секундную экспертизу.

— Хорошо.

Яго поднялся с места и устремился к выходу. Пара нажатий на панели и с механическим гулом отделился трап, а по глазам ударил свет. Эстебан последовал за Валероном и закрываясь от солонца, ощутил дуновение тёплого для зимы ветра.

— Добро пожаловать в Конфедеративные Штаты Америки! — громогласно объявил Яго.

Командор вышел на небольшую площадку, где его глаз цепляет небольшие летательные судна — пузатые вертолёты и небольшие реактивные самолёты. У построек копошатся люди — обслуживающий персонал и охрана, вышедшее посмотреть на происходящее. Но больше всего Эстебана привлекают развешанные и колыхающиеся флаги, коих не менее полдесятка. Слабо трепыхающиеся алые полотна на которых символом «Х» перекрещиваются две синие полосы, внутри которых заметны белоснежные пятиконечные звёзды. Любовь к истории позволила Командору вспомнить, что это знамя не ново, под ним сражались давным-давно люди от рабовладельцев, не желавшие переменять порядков.

«И кто же вы — сейчас?» — спросил себя Эстебан. — «Этот мир явно редко меняется. Под этим солнцем, под этими небесами, всё имеет свойство повторяться».

К ним быстро подбежал невысокого роста паренёк, облачённый в бежевое пальто, утянутое поясом, и шляпу чёрного цвета. С его налитых губ срывается сбивчивая речь на корявом новоимперском:

— Я инспэктоу по…

— Я вас понял, — оборвал его Яго. — Выполняйте свою работу.

Движением инспектор попросил их протянуть ладони. В пальцах американца серебряным отблеском сверкнуло устройство, похожее на коробочку. Ей он прошёлся по коже, а затем перевёл к лицу, так же поводив. Каждый раз, когда он её убирал звучал тонкий писк и диодная лампочка загоралась зелёным и Командор стал догадываться, что это может быть за приспособление.

— Это то чём я думаю?

— Смотря, какая шальная мысль прилетела в твою голову, — Яго озирнулся на Командора, который немного уступает ему в росте.

— КША и их расовая политика. Скажи, они же изменяют достаточную «белизну» нашей кожи?

— А ты как думал? — пожал плечами Яго. — Доведённый до отчаяния засильями чёрных банд, местный народец вспомнил старые-добрые времена первой Конфедерации.

— Вся в порядке, — объявил инспектор. — Беизна вашэй кожи — хорошо, — сообщил на корявом новоимперском человек, отходя в сторону, предоставляя место двум другим мужчинам, на которых светло-синяя форма, голова прикрыта лёгкой кепкой, ноги в шнурованных сапогах.

— Господа, — заговорил один из мужчин. — Мы должны осмотреть груз. Который вы везёте в консульство.

— Да вот, — Яго протянул небольшой чёрный дипломат, — вы же понимаете, как Рейх относится к технологиям. Орден до сих пор не может упросить, что бы тут поставили хороший комп.

Люди делегации кинули пару взглядов на него, провели металлодетектором, который ни разу противно не запищал, а после вернули его обратно в руки Яго. Снова парни услышали их речь, только она более поставлена и чётка:

— Хорошо, вы с нашим конвоем проследуете в посольство и когда завершите все дела, должны будете покинуть нашу страну, если не пройдёте процедуру дипломатического согласования.

— Нет, — чуть поднял руку Яго, — мы тут только для доставки груза.

— Хорошо, — человек шагнул в сторону, став махать рукой, призывая солдат.

От всей группы отделилось не

— Так где живёт Маритон? — пригнувшись, прошептал Валерон. — Самое время сказать, Эстебан.

— Старик говорил, что он где-то на северном краю столицы КША, — в полголоса говорит Эстебан, посматривая по сторонам. — Он как-то давно с ним работал, но решил покинуть сей град, а вот Маритон по его словам остался.

— Что ж, это чудо из чудес, что у нас есть такой информатор, — пробурчал Яго. — Иначе скакали по всей Конфедерации и землю носом рыли в поисках.

— А почему мы не можем просто попросить южан о том, что нам нужен Маритон?

— Вот зараза, — погнвился Яго. — Ты вроде не глупый, да и командором был. Мы же не можем сказать, что приехали за информацией, которая послужит для ГосПереворота в Империи? Да даже если не скажем, но объявим, что нам нужно, то это долгая процедура согласования…

— В ходе котором будут оповещены наши органы власти в Империи, а значит это дойдёт и до Архиканцлера, — с кивком подхватил Эстебан.

— Именно.

Возле прибывших уже выстроилось не менее десятка солдат. Это высокого роста воины, держащие в руках белые энерго-винтовки, их кожу прикрывает светло-синяя кирза, в форме жакета, на котором бронежилет такого же цвета. Щитки и наколенники стягивают штаны и сапоги, а кепи отбрасывает тень на лица. У каждого на предплечье нашивка подразделения — чёрный ястреб, над которой красуется стяг Конфедерации.

Эстебан взглянул на них более тщательно. Скорее всего, все они — простые парни с окраин или обычных кварталов, решившие послужить на благо своей родины. Чувство уважения к ним возникло в душе Командора. Он ведь сам пробился на служу Полк-ордену из самых низов общества. Дальше его взгляд выцепил дальнее действо — какой-то мужчина, только в светлой рубашке, треплет за голову мальчугана и обнимает темноволосую девушку. По всему видимому это его жена.

В его душе возникло понимание, что несмотря на то, что все державы нового мира в чём-то похожи, они всё ещё разные. В либеральном аду, из которого выбрался Эстебан, за нормальные отношения с девушкой, могли заклеймить ненормальным, а если сопротивляешься, то и преступником. Служба в защиту родины, на государство там считалась унизительной. И что-то подсказывает Эстебану, что и в северной части Америки процветают порядки такие же, что в Европе, её северо-западном уголке.

— Командор, — обратился Яго. — Ты как?

«Командор», — подумав, нахмурился Эстебан. — «Я ведь уже не командор… звание, сросшееся с личностью и ставшее вторым именем».

— Да, — поднял он голову, смотря на Яго. — Всё хорошо. Просто задумался.

Они двинулись в путь. Пилоты остались ждать в аэропорту, пока Яго и Эстебан справились бы с положенной задачей.

Путь от аэропорта до посольства Империи недолгий, всего минут тридцать пешим ходом, поэтому они не стали садиться на транспорт, а решили пройтись пешком, наслаждаясь видами.

Отряд бредёт по пешеходной дороге у автомобильного бана. Справа от Эстебана на два или три этажа выросли постройки из красного кирпича. Прямоугольные формы, низкая крыша и стройные фасады, вкупе с цветом, выдают федеральный тип архитектуры, но вот антенны и спутники, солнечные панели немного портят образ старины. По дорогам, слева, проносятся машины — обтекаемой формы устройства, разного цвета. Люди — мужчины и женщины со светлым оттенком кожи, на которых можно увидеть куртки и пальто, смотрят на отряд, и Командор в из глазах видит разные эмоции — от восхищения, до лёгкой боязни.

За первые десять минут ходьбы им впервые попался человек не с белы оттенком кожи. Это рослый мужчина, метущий улицы, на нём оранжевый комбинезон, а у запястья блести серебристый браслет. Его причёска — дреды, прикрывающие чёрное крупное лицо.

— Политика Конфедерации, — пробурчал Эстебан. — Они никем не могут тут устроится кроме дворников?

— А ты что думал? — усмехнулся Яго. — После того, что они тут учудили, нужно радоваться, что их всех не утопили в сортирах.

— Да, — в разговор вступил конвоир, на плече которого красуется золотая стрела. — Вы правы, но отчасти. Жителям с третьим уровнем оттенка кожи, то есть неграм, дозволено устраиваться только на низкоквалифицированные виды работ.

— А есть ещё второй и первый оттенок кожи?

— Да. Второй — далёкие предки индейского населения и азиаты, а первый — белое население.

Эстебан не стал дальше расспрашивать о мире. Ему в принципе уже понятен мир, и его устройство в который они попали — чем белее цвет кожи, тем больше привилегий и возможности в обществе.

Они шли ещё двадцать минут в окружении дороги и белых, красных построек, пока не вышли к нескольким большим зданиям, громоздящимися на широкой площади. Но их интересует только одно — чёрного цвета, похожая на бастион монолитная постройка.

— Вот мы и вышли к Алее Посольств, — тихо прошептал Яго, направившись к высокому чёрному «монументу» — силы Империи. — Тут есть и «Рейх», и Мексика, и ССША, и Южноамериканская Федерация, и Россия.

Они прошли к высокому забору, собранному из плетёных прутьев тёмного металла, к самым массивным воротам. У входа службу несут солдаты в униформе темнейшей расцветки. По предъявлению документов, двое парней прошли на территорию посольства, а конвой КША отдал честь и развернувшись, двинулся обратно в аэропорт.

— У нас четыре часа, — осмотревшись на пустынную местность возле чёрного монолита, заговорил Эстебан, — что будем делать?

— Ты, Эстебан, выберешься тайным проходом из Консульства и отправишься на поиски.

— Что? Я? Зараза, я даже американского не знаю.

Рука Валерона коснулась небольшого устройства на поясе и уже через секунду в ладони Эстебан сжимал небольшое устройство, похожее на бусинку.

— Держи, засунешь в ухо. Это автономный толмач. Он переводит бряканье вокруг, и даёт дельные советы, как трындеть с местным населением.

— Хорошо, — Эстебан поставил устройство в ухо. — Попробую его найти.

— Если вдруг тебя повяжет полиция, сообщишь им, что ты из посольства. Вышел магазин найти, есть захотелось. Или какую-нибудь другую ерунду подберёшь. Всё, — Яго схватил Эстебана за предплечье и с силой его толкнул в сторону посольства. — Пошёл. Как найдёшь, маякнёшь.

Командору ничего не оставалось, как подчиниться Валерону. Он прошёл через «монолит», миновал пару коридоров и подземными дорогами выбрался из территории прямо в город.

Ричмонд — столица Конфедерации и Эстебану представилась удивительная возможность прогуляться по сей граду. Только вот это не туристическая вылазка и он должен всё сделать аккуратно и быстро.

Позади Эстебана оказались двадцатиэтажные здания, блестящие подобно серебру на солнце. Подле них пяти и трёхэтажные дома, расползающиеся на многие километра. Летом, всё городское полотно «прорезано» линиями зелени и цветастых точек — парки и насаждения в то время года радуют глаз, но сейчас это хмурые улицы.

Лёгкий прохладный ветер обдул лицо Командора, он наполнил лёгкие свежестью холодного воздуха.

«Давненько я просто так не стоял посреди города… то работа в Полк-ордене, то побег на север. И сейчас», — взгляд мужчины скользнул по дому впереди, где манит вывеска, призывающая посетить ресторан. — «может зайти?».

Эстебан взял себя в руки. Прекрасный день для Командора немного омрачён, удивительная возможность свободно погулять по городу уступает долгу. Он пошёл вперёд, на встречу новостроенным домам, возведённым не так давно для новых жителей.

Ступая по узкой улочке, справа от Эстебана двухэтажные новостройки, лишённые привычной серости Рейха. Алые, белые, зелёные, покрытые пластиком или каменной плиткой — только единственное было единым — флаг Конфедерации, весящий едва ли не из каждого дома. И то и дело среди построек мелькнёт церковный белый купол.

Эстебан выхватывает ещё несколько особенностей — дворники или рабочие это либо негры, либо желтокожие. Нагруженные трудом, в спецодежде оранжевого или зелёного цвета, они продолжают выполнять свою работу, не обращая на мимо проходящих остальных людей.

Командор оказался на небольшой площадке, где на полздания вывешен баннер, где есть надпись, на непонятном ему языке:

«White people are the leading category of people in Confederate society.

The rest of the population obeys him, while the white population takes care of the “colored people.

These are the foundations of the order on which our country stands. If broken, chaos will crush this land»^[3].

— Эй, сынок, — по плечу Эстебана раздался хлопок, а устройство в ухе перевело речь; Эстебан отвернулся от баннера. — Не подскажешь, сколько времени?

Парень понял, что от него просят. Его ладонь скрылась во внутреннем кармане кожаной куртки и через мгновение он вынул эпохальные часы на цепочке, показав, что медленно всё переходит к полудню.

Эстебан внимательно смотрит на старика. Это высокий седовласый мужчина, на нём рубашка с пиджаком серого оттенка. Грубые черты лица становятся ещё суровее от того, что всё вокруг правого глаза покрыто шрамами, а само око блестит неестественным голубовато-диодным цветом. Старик пристально, словно по-отечески разглядывает Командора, отчего у того в груди что-то съёжилось.

— Чьи часы?

Вместо дискомфорта тут в же в области сердца у Эстебана разлилось тепло и нахлынули воспоминания, как отец передал ему серебристую шкатулку, внутри которой хранились реликвии семьи. В том числе это были и памятные часы, которые они хранили с незапамятных времён.

— А-а-а, я всё по глазам вижу, — перевело речь устройство. — А вы сами откуда будите?

— Турист, из Рейха, — ответил Эстебан на чистом новоимперском, надеясь, что от него старик отойдёт, так как он не американец, но к своему удивлению Командор услышал вторую родную речь:

— Ох, милый Рейх. Я его помню ещё Южно-аппенинским Ковенантом, — старик положил ладонь на плечо изумлённому Эстебану. — Сынок, ты не хочешь пройтись со мной? Пропустим пару кружек пенного в местном баре?

— Хорошо, — согласился Эстебан, чувствуя, что с этим человеком можно поговорить минут десять, он может помочь выяснить, где находится Маритон.

Спустя пять минут они уже сидели в каком-то заведении, которое имело фермерскую стилистику. Командор посматривал на декоративные вилы и косы на светло-деревянных стенах, над головой тускло светили старые лампы, а барная стойка и столы со стульями сколочены из берёзовых досок. В углу хозяева расположили стог сена, по-видимому тоже декоративный, устроенный для того, чтобы в нём играли дети.

Телевизор у бара вещал что-то о выборах. Молодая светловолосая женщина рассказывала, а устройство в ухе переводило. Эстебан уловил лишь то, что кандидат в Конгресс КША от Техаса скрыл то, что у него мать была чистокровной японкой. За это его сняли с гонки за место на заветное кресло, так как согласно Конфедеральному Закону «О выборах» — баллотироваться в выборные конфедеральные органы государственной власти имеют право только мужчины, при этом имеющие как минимум в трёх поколениях предков европеоидной внешности.

— Ох уж эти выборы, — посмеялся старик. — Вечно случается одно и тоже. Подтасовки и многие обещания. Политика. То-то дело при Канцлере. Никаких выборов.

— Вам что-то принести? — спросила у мужчин молодая черноволосая девушка, чей официантский наряд — длинный украшенный сарафан, практически в пол, являющий приверженность сельской культуре.

— Что удивился-то? В Конфедерации большинство ресторанов — такие. — Пояснил на новоимперском старик, смотрящий в меню и поучительно приговаривающий. — Запомни, тут, что не жаренное — то не еда.

— Понимаю, — тихо сказал Командор, желая, как можно быстрее закончить эти посиделки.

— Мне кружку светлого и мясо с бобами, вот это, — дрожащим пальцем указал мужчина в меню. — А ты будешь что-нибудь?

Эстебан покачал головой в знак отказа. Меньше всего он сейчас хотел что-нибудь выпить, да и на еду его пока не тянет.

— Ну хотя бы знаменитый здешний холодный чай, — стал давить старик.

— Хорошо, — скрипя сердцем, согласился Командор. — Так что вы хотели обсудить, мил человек? И откуда вы знаете язык Империи?

— Родом я из тех краёв, — взгляд мужчины сделался более удручённым. — Участвовал в нескольких войнах, а потом перебрался сюда.

— Понятно. Какой этот край был раньше? До времён превосходства белых?

— Ты знаешь, что тут было до Конфедерации? — старик слабо пригнулся, обведя пальцем помещение заведения. — Сущий ад. Грабежи, насилие и превосходство «цветных», который жили по принципу — «мой друг тот, у кого цвет кожи похож на мой».

— Всё было так плохо? — удивился Эстебан.

— А вот этот ресторан в прошлом шёл как бордель и притон, где по дешёвке выдавали наркотики.

— Дайте предположу — и девушками тут были белокожие?

— Именно, причём загнанные насильно. И ты думаешь, что всё получилось так по сущей несправедливости, не так ли? Но предки сегодняшних жителей «цветного» населения сами выковали кандалы для своих детей.

— Понимаю, — Командор подметил репортаж по телевизору — там уточнялось, что в соответствии Конфедеративным Законом «Об исполнении наказания», белокожее население отстраняется от выполнения тяжёлого физического труда, а «цветное» фактически становится рабами.

— С ними ещё обошлись по божески. После финального сражения стороны условились — КША обеспечивает «цветное» население всем необходимым, а негры и азаиты не лезут в политику, науку и прочие «высокие» сферы жизни.

— И всё ради того, чтобы не получилось того же хаоса, что и прежде? Что ж, знакомо… у Рейха нечто подобное.

— Ты прав, сынок. Конфедерация стремится обеспечить порядок и видит ключ к нему в расовых ограничениях, как и их далёкие предки сотни лет назад.

— А как же так случилось, что белые вдруг победили в войне? — Командор взглянул на улицу, засмотревшись на то, как какой-то негр несёт пакеты с едой, обливаясь потом и тащась за мужчиной и женщиной в дорогих костюмах.

— Были обособленные коммуны, в лесах, пустырях, под землёй. Несмотря на жесточайший пресс в городах, множество выживало в тайных деревнях. К тому же победоносные войны Канцлера и мракобесие северных либералов погнало в Америку множество европеоидного населения, большая часть которого осела на юге.

— И они одолели?

— Да, понадобилось около сорока лет, чтобы снова воссоздать Конфедерацию, в новой форме и величии.

— А как отрагировали ССША?

— Про север не вспоминай, — махнул старик и с неприязнью продолжил. — Там полная вакханалия. Америка… сорок лет назад это была россыпь штатов, их осколков, сект, синдикатов, коопераций и банд. Знаешь, если юг от этого избавился, то вот ССША дали этому полную свободу. Их Федеральное правительство и Конгресс на коротком поводке у корпораций и всяких меньшинств.

— Хм, а ведь это видимо было то, что объединило север, — предположил Эстебан. — прям как в Европе, её северной части.

— А ты прав, сынок, — старик посмотрел на официантку, что поставила на столик кружку пива и тут же приложился к нему. — Федерацию только и скрепляет это. Но в отличие от европейских либералов, Правительство и Конгресс тут намного крепче, чем в том краю, где ты был, Эстебан.

От такой речи Командор насторожился. Тут же мелькнули мысли — «Откуда он меня знает?», «Что делать?». Если бы он только знал, что в его операции наступит такой поворот, то непременно прихватил бы с собой пластиковый шип, на всякий случай. Смотря на лицо Эстебана, перекошенное от удивления, мужчина решил всё изложить:

— Да, со мной связался мой друг, которого ты накануне расспрашивал, где я и как. Не удивляйся. Вот с утра и подумал — дай-ка пройдусь в сторону консульства, да и попался ты мне. Наряженный как какой-то иностранец.

— Но как?

— Ты не думал, что в чёрных одеждах, ты выглядишь как белая сорока? Ты не замечал особенности этих краёв? — мужчина показал на улицу, где привилегированное население облачено в одежду из хлопка и шёлка серого, белого или светло-синего цвета. — Это национальные цвета Конфедерации, которые носят белокожие. Да и только им и разрешено носить одежду таких цветов.

— То есть вы…, - сбитый с толку Эстебан даже не успел договорить, как собеседник перехватил слово:

— Да, я тот, кого ты искал. Я — Маритон из Варси, — старик отпил чуть пива и оглянулся на официантку, поставившую стакан холодного чая с парой лепестков мяты, перед Командором. — Наверное, сегодня нас свело Божье проведение, как иногда любил говорить Флорентин Антинори.

— Вы знакомы с Верховным Отцом? — удивился ещё сильнее Эстебан. — С самим главой Империал Экклессиас?

— Да, вместе воевали с ним.

— Война против Аурэлянской Информакратии?

— Ты прав, сынок. Мы познакомились, когда он мне раны перевязывал в трущобах, а потом отправились в Рейх.

— Я помню дальнейшую историю — вы объединились с Первоначальным Крестоносцем и смогли уничтожить Аурэлянскую Информакратию. Но что сподвигло вас уйти в трущобы? Об этом история умалчивает? — ощутив привкус сладости на языке от чая, спрашивает Командор.

— Даже после стольких лет, мне трудно об этом говорить, — Маритон отпил ещё немного пива и отяжелённым взглядом посмотрел на еду, которую ему принесли. — Я скажу так — была у меня любовь, но её забрали выродки из Информакратии.

— Я вас понял, — Эстебан хотел тут выразить иронию, но удержал эти мысли в себе, ибо не знает, какой душевный отклик они найдут у старика.

Маритон немного вспылил, что Эстебана не удивило, он предчувствовал эмоциональный накал:

— Вряд ли. Ты знаешь, что такое полюбить в социуме, где любовь запрещена? Где она выдавливается с ранних лет? Где всякие привязанности объявляются ненормальными? — голос мужчины успокоился. — Верность семье и родителям под запретом… потому что их нети. И только верность власти поощряется. Пойми, даже не государству, не системе, а «держателям» власти и Макшине.

— Лже-апостолам и богу информации?

— Ха, «богу», тьфу, — разозлился Маритон. — Это сущий демон. Ему приносили жертвы из людей и во славу него ровняли целые кварталы. А ложные апостолы установили это, как норму.

— Понимаю, если вас так волнует тема прошлого, то думаю, от неё нужно отойти, — предложил Эстебан. — У всякого найдется то, что вспоминать он не захочет.

— Скажи, ты ведь нашёл меня не потому, что хотел увидеть участника войны против Информакратии и солдата гражданской войны?

— Гражданской войны?

— Да так, — снова приложился к пиву Маритон. — Когда большинство штатов после «десятилетий единства» смогли снова собраться в нечто целое, подавив банды, с севера был дан кличь на реставрацию США. Какой-то умник в Вашингтоне объявил, что южные штаты тоже включены в состав новой Америки.

— И как я понимаю, тут выразили яркое несогласие?

— Ты прав. Эти, прости меня Господи, идиоты из Вашингтона и впрямь считали, что Конфедерация присоединиться к ним. Но наш первый президент — Дейвис Джафферсон, собравший юг и установивший новый порядок, под народное одобрение, отправил дипломатов из ССША обратно, имущество корпораций конфисковал, а корабли «освободил» от товаров.

— Это стало поводом к войне?

— Нет, что ты. ССША декларировали начало войны, как «стремление побороть рабство и дикарство на юге», но по факту они бились за земли. Но в финальной битве под Нью-Йорком мы разбили их.

— Ладно, давайте перейдём к моей цели, — Эстебан отбросил в сторону все остальные размышления. — Экспедиция Рейха ищет одного устройство, способное открыть любые двери. В той самой Информакратии оно было известно, как инфо-ключ-1. Вы знаете, где ещё могут быть они?

— Вы разве их не все нашли? Раньше Флоренция располагала огромным количеством этих предметов.

— Они были уничтожены, — Командор допил чай. — Причём все, которые были найдены. Канцлер опасался, что они могут быть использованы для того, чтобы открыть двери его замка.

— Это было ожидаемо, — Маритон приступил к еде. — Есть ещё один тайник, где я, да ещё пара парней спрятали некоторое добро от Информакратии. Я надеялся вернуться в Италию. Не думал, что Рейх столько выстоит, но тут меня история засосала.

— И где же он? — с бережностью спросил Эстебан, навострив всё внимание.

— А тебе зачем? — в глаза собеседнику взглянул старик. — Ты же уже не в Империи, расположился на северах, а тут тебе ключи подавай. Зачем?

— Боюсь, эта информация конфиденциальна.

— Послушай, сынок, не лукавь передо мной. Я прошёл через огонь, воду, боль. Воевал, чтобы ты выжил. И ты думаешь, что я заслуживаю вранья?

Эстебан, смотря в очи старика, видит в них чистоту и незлобие. Командор понимает, что пережил Маритон и то, что лгать, выкручиваться бесполезно и лучше всё рассказать, как есть. Тут нет Яго, который сразу стал бы давить и Эстебан решается. С его уст низошло слово, поразившие старика в самое сердце. Командор поведал, как спасал юношу, семье которого был должен, как едва не умер в Пустоши, и как они бежали из Империи во время переворота. Он рассказал, поведанное Яго — о маленькой гражданской войне и как безумие мраком клубится у императорского трона. Выражение лица у Маритона постоянно менялось, становясь всё мрачнее и угрюмее, его эмоции выдавали недовольство тем,

— Услышал я много. Если всё так и есть, то вам действительно нужна помощь, — Маритон практически доел принесённое. — Что ж, я вам скажу так — если есть какая-нибудь полезная вещь, то её надо брать с собой.

— Так он у вас? — оторопел Эстебан. — Этот ключ?

— Да, — Маритон поднялся со стула. — Не беспокойся за оплату. А теперь пошли… расскажешь мне о Рейхе и как поживает старина Флорентин.

Глава пятая. «Ради общего блага»

Спустя два дня. Рим.

Над святым градом торжество ночи — облака в кои то мере отступили, рассеялись перед ликом серебряной луны и многочисленных звёзд. Небесное покрывало цвета темнейшей синевы распростёрлось над огромным городом от одного края горизонта до другого.

Холодный ветер бродит по опустевшим улочкам, где ходят только патрули Трибунала Рейха, Империал Экклессиас и Полиции. Они призваны предупреждать нарушения, карать преступников и следить за тем, чтобы ни один гражданский не покинул своего жилища без уважительной причины до шести утра. Но как по мановению руки чудесного совпадения — маршруты всех патрулей проложены мимо Императорского Дворца.

Монументальное строение, высящееся на множество этажей, аккуратно встроенное в собор святого Петра, завораживающими готическими шпилями оно пытается дотянуться до самого небесного свода. Разросшийся на весь бывший Ватикан, дворец получил название «Канцлер Цидалис». Его огромные тёмные стены исполнены множеством аккуратных прорезей света — окон, гигантские и массивные ворота, высотой в трёхэтажный дом, таят сказочное убранство, шик и лоск, дарованный ему новым правителем Империи.

Впрочем, тем, кто подступает ко Дворцу с добрыми намерениями, скоро предстоит узнать все тайны обиталища самого главного человека в Империи. Отряд в полсотни человек спокойно миновал укрепления и контрольно-пропускные пункты. «Ангелы» и Охранная Гвардия, поставленные наблюдать за спокойствием трона, без зазрения совести пропустили своих.

Пять десятков воинов — солдаты в странной одежде — щитки и наколенники прилегают к крепким бронесапогам под колено; торс прикрыт пластинчатым бронежилетом, на который повешено множество подсумков; лицо и голова скрыты за маской с каской; а руки их отягощены короткими тёмными карабинами. Возглавляет их высокого роста мужчина, его торс укреплён пластиной панциря, под которой часть кожаного камзола.

— Господин магистр, — спросил рядом стоящий воин, у которого красная нашивка пошита на грудь. — Наши агенты во Дворце сообщают, что ворота под контролем, первые посты охраны были сняты. Похоже «генерал смерть» всё-таки за нас.

— Капитан, — раздался ледяной глас, губы слабо зашевелилось на холодном белом лице. — Приготовьте отряды бронебойщиков.

— Вы не верите, что Виорельде будет с нами до конца?

— Я не хочу, чтобы наша задача провалилась. Кто знает, что может произойти с его сознанием, и он не устроит на нас засаду из своих Стражей. Всё должно произойти быстро и эффективно.

Магистр Данте, пошедший на отчаянный шаг, слабо потирает рукоять оружия. Это короткий меч, на лезвии которого всё ещё виднеются символы на латыни. У пояса прикреплено плоское устройство светло-голубой расцветки, со странными усиками по краям. На поясе болтается пистолет — это блестящее серебром оружие стилизовано под Вальтер, но только вместо патрон у него батарейка.

— Господин магистр, — Данте услышал грубую речь в наушнике. — Вы готовы сделать это?

В душе Валерон ощущает какое-то движение. Несмотря на то, что он выпил таблетку с транквилизатором, его дух что-то сотрясает, не даёт покоя. Он наконец-то избавит Рейх от правления Рафаэля, но только в Империи ли дело?

— Да, — ответил магистр, вспоминая, что для него есть нечто больше, чем целый Рейх.

— Там, за первыми воротами нас ждёт секция с его… причудами и только за вторыми восседает Рафаэль.

— Я знаю, боец, — с эфемерными нотками рявканья, выдал Данте. — Нам пора заворошить всё это.

Воин быстро связался с теми, кто за вратами, чтобы открыть путь. По рации пролетели всплески статики, раздались хриплые слова одобрения и местность накрыл страшный гул. Механизмы и металлические детали заскрипели, поддались требованию распахнуться и привели повеление в исполнение. На стальных листах рисованы картины, чей мотив един — первый император захватывает город за городом, до тех пор, пока не началась битва за Рим, которой посвящён отдельный сюжет. Данте не стал рассматривать все изображения, зная, что на них — покорение бывшей Италии.

Массивные исполинские врата открыли вход, и группа молниеносно ринулась внутрь, но тут же столкнулась со встречающей стороной. Четыре воина в латной техноброне, на серебряном покрытии которой слабо пляшут огоньки ламп.

— Рады вас видеть, господин Данте Валерон, — голос «рыцаря» черезаудиорешётку кажется грубым, и резким.

— «Стражи Шпиля». Преданные сыны Лорд-Магистрариуса, — в эту речь должно была быть вплетена ирония, но у магистра получилась холодная реплика, словно бы он зачитывал документ.

— Мы верны трону, верны Рейху, — гневно выпалил другой воин. — Но не безумию и не сумасшествию, в которое погружается Рейх. Впрочем, сейчас вы сами всё увидите.

Воины двинулись внутрь Дворца, где их ждало ещё одно неприятно открытие. Магистра, лишённого респираторной маски тут же обдало страшной вонью, от которой его живот слегка скрутило. У колонн, поддерживающих своды потолка, прикованы люди — мужчины и женщины, на которых слабо трепещется рваная одежда. Из далёких углов доносятся стоны и приложив усилия, Данте разглядел мерцание прутьев клеток и понял, кто там может быть. Изумительные фрески и изображения, посвящённые военным победам Империи — сбиты и валяются крошкой на мраморно-гранитном полу. Статуи сокрушены тяжёлым молотом.

— Отправьте сюда спасательную команду, — приказал Данте, идя и смотря на то, в какое безумие скатился Архиканцлер; магистру стало понятно, что эти несчастные люди — те, кто недостаточно почтенно выразили благоговение перед Рафаэлем; фрески и статуи постигла сия страшная участь за то, что красотой они могли отвлекать народ от созерцания восхищения императора.

— Есть, — повинуется один из воинов. — «База», приказ магистра. Нам нужно дополнительно три отделения для эвакуации гражданских в тяжёлом состоянии.

Рядом идущий Страж Шпиля с сарказмом заметил:

— А ведь всё это творилось ради «общего блага». Ведь это всё для «стабильности» государства.

— Нет, — возразил Данте. — Всё это, — магистр обвёл рукой залу, — ода самолюбию и гордыни только одному человеку.

Вонь от испражнений перемешивается с терпким запахом гари и Данте то и дело замечает кучки пепла в тёмных местах просторного замка. По всему видимому тут жгли книги и картины, вместе с гобеленами и ещё чем-то.

Команда Данте и Стражи Шпиля, оставив за спиной первую секцию полного безумия пришли к аллее статуй, где раньше красовались герои Империи, но теперь их нет.

— Вот мы и в зале славы… славы одного человека, — резкий грубы глас «Стража Шпиля» разнёсся гулким эхом по опустевшему пространству.

Данте же воочию наблюдает за тем, как поработал Виорельде, одновременно лицезря новую «аллею». Ни одного охранника или стражника внешних комнат, нет ничего и никого, чтобы могло остановить их до врат второго отделения. И в тоже время Валерон испытал бы омерзение от того, что из статуй тут только одно изваяние — Рафаэля. Архиканцлер, преисполнившись ощущения собственной важности и величия, решил всё застроить здесь статуями, посвящённому себе любимому. И как он сказал «дабы народ имперский, находящийся здесь, имел понятие о том, кто власть и кому поклонение нужно давать».

Драгоценными металлами и чудным камнем сделаны эти изваяния, только стоят они на месте героев, тех людей, чьими усилиями и кровью строился Рейх. И новый правитель посмел так поступить? Он, в самолюбии, гордыни и спеси низверг тех, кто стоит за Империй, только бы народ славил его любимого? Для Данте эти мысли уже не имеют значения, ибо он вознамерился принести ему кару совершенно за другое дело, за то, что однажды в далёком прошлом был отдан приказ, из-за которого вся жизнь парня была изменена.

— Ваши люди хорошо поработали, — магистр развеял тишину, прерываемую звонким стуком металлических сапог «Стражей». — Нет ни одного охранника, камеры не работают.

— Иронично, что те, кто обязан охранять покой Архиканцлера, поднялись против него? — сквозь шипение решётки донеслась усмешка. — Это как нужно довести своих верных слуг, чтобы и они подняли мятеж?

— Но восстаём мы не против всего Рейха, но против одного человека, погрязшего в мракобесии и безумии.

— Безумии? Вам ли говорить — от мести до сумасшествия всего пара шагов.

— Откуда такие мысли?

— Предположил, добрый господин. Вы могли бы играть в свои подковёрные интриги, как и делали раньше, могли бы также влиять на Рафаэля с помощью своих действий в Империи, периодически ему напоминая, на что способен ваш Орден. Но нет, вы решили лично нанести ему визит, без просьбы аудиенции.

Они прошли ещё несколько метров, пока не прошли за своды врат третей секции, последней на пути к цели. Здесь же темнее, чем в остальных, ибо её стены облицованы тёмно-алыми плитами, окон тут нет, освещает всё тусклый тёплый свет, исходящий от жаровен. Огромные чаши расставлены по углам, от них исходит треск, жар и свет, придавая подобие мистичному не без этого странному месту.

— Что это за комната? — спросил один из воинов. — Раньше тут её не было.

— Тут располагалась молельная комната императоров и их подчинённых, — Данте указал под потолок, где виднеются мазки и попытки закрасить лики и изображения многих святых из прошлого.

— Богохульство, — разозлился воин. — Надругательство над святыней.

— Наш Архиканцленр думал тут принимать либералов и коммунистов. Либералам бы он говорил, что отказался от одной веры и во имя этого тут хочет устроить жертвенник.

— А коммунистам, что собирается отказаться от веры вообще, — завершил мысль Данте. — Что ж, не слишком дальновидно. Церковь подняла бы возмущения, а вместе с ней и народ.

— За этим мы и здесь, магистр, — «прорычал» воин в блестящем доспехе. — Что бы «изъять» элемент раскола.

— Ладно, приготовимся. Впереди нас ждут трудности, — Данте ускорил шаг, всё ближе подходя к большим вратам, сияющим серебряной отделкой и лишённой створок — это один большой монолит.

— Именем Архиканцлера стойте! — в один голос приказали двое воинов в синей форме, укреплённой бронежилетами, щитками и пластинами металла. — Никто без его ведома не может потревожить священный покой.

Данте понимает, что с ними договорится не получится, что эти люди — фанатики своего долга и они единственные, кого не удастся подкупить или убедить на пути к цели. Они, набранные совсем недавно из военных и стражей порядка, воспитанные в лучших училищах, прошедшие психо-обработку, и взращённые только для одного — охранять покой своего повелителя. Поэтому Валерон даже не предпринимает попытки говорить, вместо этого только отдавая приказ:

— Не смертельно.

Энерго-карабины в один момент ударили по ногами и рукам солдат, заставив их выронить ружья и упасть на ступени. Спустя пару секунд солдаты магистра выключили их работой прикладов.

— Со всеми ты так не справишься, — пробурчал «Страж». — Их там сотня, или больше, — могучий воин перехватил алебарду в боевое положение, щёлкнул по кнопкам и её лезвие окуталось сетью всполохов электричества и узорами тока.

— Я знаю, — кивнул магистр и зажимая в руке устройство, приблизился к панели управления вратами; он аккуратно сбил крышку и обнажил схемы и кучи проводков, а затем следуя инструкции аккуратно подсоеденил «ключ» к нужным элементам механизма и со всей силы нажав на светло-синий треугольник.

Механизмы подчинились — информационная защита пала и большой кусок металла стал подниматься, приоткрывая завесу неизвестности, за которой прячется и большое удивление для всех участников компании. Там, в большой просторной зале, чьи стены и пол выложены белой плиткой, покой императора стерегут совершенно не верные сыны Рейха. Данте заприметил мерзкие узоры лиловой и тёмно-багровой формы наёмников, а также бездушно-серые, лишённые знаков отличия, шинели солдат другой страны.

— Что за мерзкое предательство!? — взревел «Страж». — Почему эти неверные, отвергающие праведный свет власти Империи находятся в самом сердце нашей родины?

Данте бы тоже мог удивиться, если бы не многолетний приём транквилизаторов, сделавший из него лёд, в котором покоится древний ужас. Магистр осмотрел ряды солдат, сквозь которые прошёл один из солдат, облачённый в пальто расцветки хаки. Он, потерев светлый волос, громогласно изрек:

— Мы здесь участвуем в переговорах по территориальным спорам. Ваш Архиканцлер нас пригласил быть участниками. Вы не смеете мешать великому процессу установлению свободы и переходу целых народов под иго либерализма.

Магистр с пистолетом наперевес идёт вперёд, рассеивая напряжённое молчание стуком сапог. Он обошёл «Стража», поднявшись по ступеням и смотря в глаза воину, стал говорить:

— Переговоры окончены. Вы можете уйти по-доброму. Если настаиваете на своём, то ваши страны получат вас в «цинковых пиджаках». Решайте.

В ответ вражеская сторона недолго думая дала ответ. Мужчина вздёрнул руку и тут же воины «Республики» и Директории Коммун подняли оружие, но Данте отреагировал быстрее. Его пистолет изрыгнул энергетическое пламя в виде устремлённых лучей. Они один за другим поразили его грудь. После этого Валерон рывком откинул себя назад, оказавшись за «Стражем», принявшим на себя первый залп врага. Его серебристая броня мгновенно почернела во многих местах, но он выдержал.

— Открыть огонь на поражение! — приказал магистр и битва за императорский престол началась. — Прорываемся!

Стражи Шпиля, прорычав боевой клич ринулись вперёд, лаская себя приливным потоком пуль и лучей. Их алебарды, окутанные молниями опустились на ряды вражеских воинов, не успевших рассеяться, выкрасив белый пол мазками битвы. За ними в проход ринулись штурмовики Ангельской Стражи. Аккуратно и по одному они пробегали и занимали позиции за колоннами, лавками и высокими ложами с клумбами цветов, используя всё это как укрытие. Светло-жёлтые насыщенные лучи вместе с треском наполнили помещение, разрезав воздух на раскалённые лоскуты, пули роем всё заполнили, не давая возможности подняться.

Данте стало трудно дышать. Лёгкие обжигал горячий воздух, смердящий запах боя не давал нормально продохнуться, и он сорвал с пояса одного из своих воинов респиратор, мгновенно его нацепив. Следующим движением он нацепил на грудь металлическую шайбу и активировал её. Вокруг магистра замерцало светло-синее поле, останавливающее всякий снаряд или энергию.

Магистр перешёл в наступление. В его правой руке сверкнул меч, с древними символами, а левая осветилась группой выстрелов — лучи света уподобились стрелам, что поразили троих воинов Директории, опалив их шинели. Данте перевёл руку и пистолет залил огнём позиции врага за горшком с цветами. Бронежилеты врага сверкнули, лиловая форма стала тёмной и двое слуг «Республики» пали.

Рядом с ним идут «Стражи». Это могучие машины войны, выкованные только для битв. Пока их доспехи держат множество попаданий, алебарды рассекают пространство ужасающими кроваво-красными мазками, пожиная страшную жатву. Посреди обычных людей — они серебряные монстры, которые пляшут смертоносный танец среди серых и лиловых форм.

— Сгруппировать огонь! — приказывает вражеский командир и не менее двадцати энергетических винтовок и автоматов уставились на передового Стража Шпиля; Его нагрудник засиял от напряжения и раскалился. Внутренние механизмы и провода расплавились, застопорив механику брони.

Могучий воин повалился на одну ногу, нисходящим ударом алебарды расплющив двух бойцов врага. Но это его не спасло. Ещё один групповой залп в область шеи разорвал сочленения и крепления, прожигая и плоть. «Рыцарь» с грохотом повалился на пол, чем вызвал вспышку праведного гнева в сердцах имперцев.

— Проклятые нечестивцы, — выругался другой «Страж», несясь в скопления врага, под прикрытием огня штурмовиков. — Вы пришли в наш дом, выполняете указания безумца и забрали жизнь верного сына Рейха! — массивная фигура разнесла клумбы, очертив широкую дугу алебардой, обратив в дёргающиеся тела не менее полдюжины противников.

— Штурмовики, — отдаёт приказ Данте. — В наступление. Подавить вражеское сопротивление.

Воины поднялись в пол роста и устремились в бой. Их винтовки и карабины лучами энергии и штормом пуль прижали остатки вражеских сил. У колонн, клумб, лавок — их находили везде. Магистр идёт впереди всех, его пистолет в упор расстреливает противников. Его энергополе продолжает держать напор, пока не заканчивается заряд в батарейке. Он мгновенно прыгает за какое-то заграждение в виде разнесённой колонны и его прикрытием становится огонь верных солдат.

Враг в отчаянной попытке выстроить сопротивление формирует у белых ступеней последний рубеж — линию с гранатомётами и воинами, несущими тяжёлые плазменные пушки. Они собрались у остатков фонтана и скамеек, ощетинившись стволами и пузатыми дулами пушек, что должны залить имперцев огнём.

— Уничтожьте их, скорее! — приказал Данте и в сторону охраны полетели светозвуковые гранаты, разорвавшиеся среди солдат неприятеля.

Стражи пиля воспользовались моментом. Рассекая оставшихся воинов врага, они уподобились серебряному молоту. Несколько металлических фигур врезались в толпы ослеплённых ратников из-за рубежа и проредили их ряды резкими и широкими ударами алебард. Поняв, что огня не будет, штурмовики Ордена перешли в последнее наступление. Карабины и ружья прижали к земле растерявшихся солдат, прожигая их защиту, а Стражи Шпиля делали свою жуткую работу, став подобием кровавых сенокосцев. Не менее полуроты воинов мгновенно утонуло в огне, стали и крови. Рассечённые и раненные солдаты падали на землю, самые отчаянные пытались отстреливаться, кто-то пытался притвориться мёртвым. Крик и вопли, агония битвы заполнили помещение и когда казалось, что никому не спастись по рации прозвучал приказ:

— Остановитесь. Хватит.

Никто не посмел ослушаться приказа магистра. Орудия смолкли, «Стражи» отошли прочь от ступеней, давая выжившему десятку воинов подняться из груды тел. Они, потрёпанные и изнеможённые, на грани потери сознания от увиденной картины, готовы вновь рухнуть на обагрённый пол.

— Уходите, — сказал им, вышедший вперёд Данте. — Я пришёл сюда не за вами, и не к вам, — магистр обвёл рукой полыхающее поле боя, разнесённые колонны и сожжённые цветы, и пол, с которого слышится всё больше стонов. — Берите своих раненных и уходите прочь.

У них нет особого выбора — или умереть или сдаться. Они соглашаются на условия Данте короткими кивками и расступаются, открывая путь магистру. Последние ворота — толстая пластина металла, которую неважно выдернуть или пробить. Но у Данте есть ключ. Со странным, давно забытым ощущением, которое поколебало ледяную суть Валерона, он идёт к пульту управление. Пальцы выдали лёгкую-лёгкую дрожь, которая для обычного человека незаметна, но для Данте она пронеслась подобно тремору. Магистр посмотрел на перчатку, на ладонь, в которой проявило себя пробудившееся эхо волнения.

— Ещё немного, — прошептал мужчина и воткнул в пульт усики «ключа», нажимая на кнопку и тут же выдёргивая устройство.

Последняя преграда «рухнула» и Данте первый спешит пройти в главный зал этого дворца, а за ним последовали «Стражи», вместе со штурмовиками. Там, за гранью порога, он видит, что на гранитном полу, прямо напротив высокого палладианского витражного окна поставлен большой широкий стол круглой формы; справа и слева на три метра у стены возвышаются места для сиденья, возле которых стоит немногочисленная охрана — воители в чёрных мантиях. А у самого стола три человека — слева парень в серой шинели, брюках и сапогах того же цвета, по центру черноволосая девушка в платье и кожаном пиджаке… но для Данте представляет интерес тот, кто справа — это высокий мужчина, с тёмным волосом, мутными глазами и лисьим выражением лица, облачённый в фиолетовое пальто. Казалось, что его лицо ничего не выражает, а в глазах сияют огоньки злобы и холодного презрения.

Штурмовики, пришедшие сюда, тут же окружили стол, и немногочисленная охрана не может ничего им противопоставить.

— Ви веть обещали, что оухрана будиет на дожном уовне, — с акцентом, похожим на новофранцузский, проговорила дама.

— Госпо, — посмотрев на парня, магистр холодно поправил себя. — Товарищ и госпожа, я против вас ничего не имею. Вы можете отбыть в свои страны.

— Это возмутительно! — на чётком новоимперском вознегодовал светловолосый полный мужчина. — Народ Директории Коммун не может принять такую дерзость.

— Либеальный Капиталистический Союз не моужет пхинять эуто положенье, — сдержанно, но более тактично заявила девушка.

— А вы уже не «Республика»? — спросил Данте.

— Поуле недавних событий, было реено прэобразовать страну.

— Одна суть — хрень редьки не слаще! — в разговор ввязался один из «Стражей», вышедший к столу на котором карта. — Вы слышали командира — проваливайте, пока не наше терпение не кончилось.

— Неслыханная дерзость! — коммунист стал удаляться; за ним последовала и женщина.

Данте понимает, что далеко эти двое не уйдут во враждебной стране, поэтому распорядился, чтобы отделение быстро организовало их отход и отбытие на родину, вместе с солдатами и телами мертвецов.

— Вот мы и одни.

— Посмотри, как он нашу страну делит! — возмутился «Страж», когда увидел, что пол Балкан отдано Директории Коммун, а юг бывшей Франции радушно подарен Союзу.

— Тише, — чуть поднял руку Данте, подходя ещё ближе и бесчувственный взор Валерона встретился с помутневшим взглядом Архиканцлера, который тут же возгласил:

— Вы не понимаете! — вспылил Рафаэль. — Всё ради стабильности. Ради её сохранения. Ох, малодушные и неверные, что вы натворили? Разве вы не можете понять, что всё это — для сохранения нашей родины.

— И ради сохранения власти вы отдали куски земли?

— Рейх не удержит эти земли. И твоё маленькое восстание Данте, это подтвердило! — Рафаэль стал судорожно выводить пальцами по карте. — Отдав коммунистам и либералам спорные территории, они заверяют, что больше не станут покушаться на Рейх, а значит и трон мой устоит.

— Ты предал народ Империи ради своего трона? — в слегка подрагивающим голосе магистра можно заметить удивление. — Но, впрочем, я не для этого пришёл сюда, — Данте опустил руку и в его ладони мгновенно оказался пистолет. — С одной стороны, я люблю свою родину и не могу оставлять её в руках такого фанатика, как ты. Но с другой стороны… есть нечто иное.

— Данте…, - прорычал Страж Шпиля, — ты же сюда пришёл не для того, чтобы свести личные счёты? Да и что у тебя такого может быть?

— Посмотрите, посмотрите на него! — возопил Рафаэль, указав на Данте. — Разве ему так важна судьба родины! Разве тебе, магистр так люб Рейх? Нет, не пришёл ли ты сюда для того, что взять реванш за что-то? — в попытках выкрутиться из этой ситуации Архиканцлер пытается переманить воинов на свою сторону. — Солдаты, верные сыны Рейха, неужто вы пришли сюда, пришли по телам ваших соотечественников, чтобы умертвить вашего господина, которые заботится о ваших семьях, о вас и о достатке вашем?

— Не пытайся тут лукавить, — «Страж» медленно опустил алебарду и её лезвие тут же остановилось возле шеи Рафаэля. — Ты собирался нас всех перебить, собирался нас уничтожить. И за что? За верную службу!

Рафаэль умолк. Он опустил голову и Данте решил взять слово:

— Ты же помнишь, — голос Данте на секунду обрёл человеческие печаль, скорбь и гнев, прежде чем снова нырнул в ледяное «озеро». — Ты помнишь битву за Грецию? Помнишь то, что случилось?

— О чём ты говоришь? — смутился, тряхнув головой, Рафаэль. — Я не понимаю.

— Вспомни. Сначала ты отдаёшь приказ об уничтожении вражеского линкора, потом твоими словами моему брату был положен запрет.

— Как будто это так важно, — фыркнул Архиканцлер, склонившись над картой. — Я не стану отчитываться перед каким-то прощелыгой. И зачем тебе это!?

— Он знал, что стало тогда с ней на корабле, — голос Данте снова стал обретать человеческие оттенки — печаль и досаду. — Он мог бы рассказать о ней на том корабле. Да и он сам поведал, что там было её присутствие. А из-за твоего приказа я лишился возможности узнать, — голос магистра на этот раз сильно задрожал, даже транквилизаторы не в силах удержать буйство эмоций. — Если бы не твоё слово, сейчас всё могло бы быть по другому.

— Я… я всего лишь исполнял волю моего владыки, — отмахнулся Рафаэль, который не понимает всей серьёзности ситуации, из-за настигнувшего безумия. — Сказано уничтожить — значит уничтожили. А кого там твой брат обнаружил на корабле — не моё дело. Да и сколько времени прошло, Данте? Пора бы забыть прошлое, выкинуть всё.

— Никогда, — речь магистра снова стала холодной, и он поднял пистолет, уставив его дуло прямо в сердце Архиканцлера. — За государственную измену, за узурпацию имперского трона, за незаконную раздачу территорий Рейха, за духовно-нравственное предательство, выраженное в предательстве истин Империал Экклессиас, я приговариваю тебя к расстрелу.

— Что?! — закричал владыка Империи. — Ты не можешь меня так просто убить. Ты не имеешь права! Я — Архиканцлер и на мне держится вся власть в Рейхе! Я его — душа. Убьёшь меня — убьёшь Рейх.

— Я так не думаю.

— Тебя ведёт ведь не забота об Империи и её жителях! Посмотрите люди! Ваш Данте Валерон, прославленный магистр ордена, выходец из трущоб Сиракузы-Сан-Флорен, прошедший ад в городе «бога», и герой войны с Иллирийской Тиранией, победитель Греческой Амфиктионии и мастер раскрытия сотни заговоров, любимец первого Канцлера, пришёл сюда, чтобы отомстить за корабль! Пришёл сюда, потому что на том корабле его брату померещился след той девки. Как же звали?

Архиканцлер из последних сил пытается отсрочить неизбеэжный конец. Он понимает, что живым отсюда уже не выйдет, а поэтому речами пытается хоть кого-то переманить на свою сторону. Но всё тщетно. Штурмовики ордена верны только своему господину, а «Стражи» сыты тем, что от них хотели избавиться. Местное охранение даже не пытается шелохнуться, ибо для них настал миг избавления от спесивого хозяина, практически лишённого рассудка.

— Я — сама власть в Империи и без меня у Рейха нет шансов выстоять! Если меня убить, то всё — вся система имперского правления посыплется, ибо я тот, кто её удерживает.

Данте же колеблется. Его рука тверда, но вот в осколках души творится самая настоящая буря противоречий. Перед ним тот, из-за которого он потерял годы жизни. Да, с одной стороны магистр произнёс красивую речь о том, за что нужно поразить нынешнего императора, ибо сделанное Архиканцлером — преступления за которое полагается высшая мера наказания. Но с другой стороны, если бы тогда брат имел возможность вернуться, рассказать ему всё, если бы тогда корабль не был уничтожен, то и жизнь Данте могла быть совсем другой.

Магистр видит перекошенное от безумия и злобы лицо, видит, что Рафаэль стал дрожать. Палец то возвращается на крючок, то ослабевает давление и сползает. Впервые за долгие года Данте чувствует сомнение… впервые он вообще что-то чувствует, что для него дурной знак, предвестник грядущих бед.

— За что ты хочешь меня казнить? — как будто забыв весь предыдущий диалог, спрашивает Архиканцлер. — Я ведь сражался за стабильность. Ты пойми, все эти прилюдные порки, казни и тюрьмы — всё ради того, чтобы Рейх жил. Не меня ради были массовые тюремные заключения, акты коленопреклонения и почитания. Всё ради того, чтобы Рейх жил в стабильности.

Но Данте как будто не слышит этих слов. Всё его внимание на мушке, которая заплясала будто сумасшедшая, то наводясь на сердце, то опускаясь. Он ведь не может уподобится Рафаэлю и уничтожить правителя ради собственных интересов. Тогда разница между ними станет ещё меньше.

— Ты же понимаешь, что по-другому я поступить не мог. Тогда, перед свержением того слабака Казимира, ко мне пришли разные люди из оппозиции. Все они оказались еретиками, отступниками и извращенцами. Ты понимаешь Данте, что только моё правление стало очистительным огнём, что спасёт их заблудшие души, — Архиканцлер стал понимать, что ему грозит, а поэтому, сложив руки на груди, продолжает умолять Валерона.

Сам магистр продолжает разрываться от противоречий. Ещё недавно он был готов его разорвать, он прошёл сотни боёв, погубил множество людей, от ег8о руки погибель нашли одни из самых могущественных владык постапокалиптического мира. Но вот перед ним брат по Рейху, повелитель многомиллионной Империи, и сейчас один выстрел может начать целую, крайне неприятную цепочку событий. Если его раскроют, если имперская аристократия узнает, что Архиканцлера устранили, то поднимется такая волна возмущений, которая может захлестнуть имперский трон актами неповиновения, восстаний и сепаратизма… не поймут верхи во власти устранение «законного» Императора.

Данте снова готовится опустить пистолет, но нахлынувший каскад воспоминаний, заставил его опять вздеть оружие. Перед глазами возник образ черноволосой девушки. Короткая стрижка по плечи, белое благородное лицо с отточенными чертами, худое телосложение. Он её потерял и осознание этого напомнило о дикой боли. Что-то поистине катастрофичное полезло из тёмных глубин подсознания. Пульсирующая боль у Данте вспыхнула в затылке, но он её контролирует, прилагая сверхусилия, чтобы держать холод души.

— Я вспомнил её имя. Её звали Сериль, не так ли? — неожиданно вспомнил Архиканцлер. — Данте…

— Уведите его! — оборвал криком магистр императора и приступ эмоций у вечно холодного магистра заставил штурмовиков продрогнуть. — Воины, отправьте этого идиота в самые тёмные казематы имперского дворца.

Штурмовики выполнили неточное указание, лишь бы не дать своему командиру совершить на эмоциях опрометчивый поступок. Казимир на последок неожиданено сорвался с места и вцепился в шиворот Данте, смотря в его зелёно-хладные глаза помутневшими от злобы и безумия очами:

— Я не виноват.

Его быстро отволокли. Магистр убрал пистолет и словил на себе взгляд «Стража», который явно неодобрительно отнёсся к идее магистра оставить в живых Архиканцлера.

— Приберитесь тут, — приказал Валерон. — Если комиссия увидит следы боя, то нашей афере придёт конец.

Часть вторая. Особенности национальной политики

Глава шестая. Имперская реновация

Спустя неделю. Рим.

Отсюда не видно того, что творится на улице. Окна — большие исполины затемнены и по помещения разливается только тускловатая пелена света, который дарится множеством неоновых и прохладных ламп. Стены, выполненные из простого камня и облицованные панелями, эмитирующими гранит, дарят прохладу.

Данте, взгромоздившись чуть ли не на самый верх импровизированного амфитеатра, наблюдает за тем, как владыки Империи собрались в новой зале заседания, чтобы обсудить обновленное устройство Рейха. Каменные палаты, там, где раньше свои совещания проводил первый Канцлер, были обновлены перед столь важным мероприятием. Новые стулья, обшитые чёрной тканью, новые лампы в стиле фонарей девятнадцатого века, и на «дне» полуамфитеатрального зала пять тронов и стол пред ними, отчего люди, сидящие там чем-то напоминают судей. Один из людей поднимается и на всюду стала литься его речь, усиленная громкоговорителями:

— Требую порядок в зале заседания Координационного совета, — в судейской манере заявил представитель Трибунала. — Мы начинаем слушания по делу рассмотрения проектов преобразования в Рейхе, по случаю отсутствия Императора. Я, как выбранный председатель Совета, объявляю о заслушивании предложений, — судья подтянул лист, став с него читать. — Первым выступающим объявлен представитель правительства. Начинайте.

— После того, как Рафаэль Альтир был отправлен в психиатрическую лечебницу, нам пришло время выбрать новый путь развития Империи, — заявил коренастый лысоватый мужчина в фиолетовом пальто. — Я, как новый Лорд-Магистрариус Имперор Магистратос, подготовил ряд поправок касательно своей ветви власти.

На лице Данте могла бы пробежать хоть какая-то эмоция, если бы он не стал принимать двойную порцию транквилизатора. В его памяти колыхнулся момент, когда он не смог убить Рафаэля. «Страж» счёл это за слабость, но вот внутри самого магистра что-то остановило злое действие, что-то заставило его не стрелять. И тогда он впервые за долгие годы ощутил тень того, что значит быть человеком. Весь ужас возможного эмоционального порыва заставил его усилием препаратов снова вернуться в холод бесчувственности. Он, направив взгляд, рассматривает собравшиеся множества людей от каждой из ветвей власти, и всматривается в тех

— Имеем ли мы право? — на слова нового управителя правительства, поднялся парень в строгом чёрном пиджаке. — Как представитель Имперского Буле, я высказываю осторожность в данном деле.

— Вообще, — в этот раз слово взял Верховный Судья от Трибунала Рейха. — После преобразований Рафаэля, который кодифицировал нашу нормативную базу и принял ряд решений, согласно Архизакону «Об организации и полномочиях Координационного совета», там, где говорится о наших возможностях, есть строчка — «Совет Координационный право имеет преобразования в Империи вершить, если новый император не назначен или нынешний не может исполнять свои полномочия в следствии причин различных».

— Хорошо, — сели все по местам.

— И какие предложения у Первого Лорда? — спросил обросший мужчина в балахоне, в котором Данте распознал Патриаршего от Культа Государства.

— Я предлагаю, — Лорд-Магистрариус встал, — переделать всю систему исполнительной власти. Новая организационная структура из четырёх министерств не показала себя эффективной. Наоборот, стали случаться проволочки и замедления в деятельности отдельных органов власти.

— Хорошо, сын мой, что именно вы хотите донести, — раздался басовитый голос старого мужчины в кремовом одеянии священника.

— Так, — Первый Лорд взял в руку бумажный лист, — Мы хотим вернуться к старой системе министерств. Мы дифференцируем систему и теперь их будет не менее трёх десятков.

— Вы подумали о средствах, — вмешался представитель Буле. — Казна Рейха не может позволить себе постоянные перемены. К тому же, их должен утвердить сам Архиканцлер.

— Который, по воле Божьей, сейчас ничего не может сделать, — чуть приподнялся Флорентин Антинори, дотягиваясь до малого микрофона.

«Вот это быль день», — вспомнил Данте. Он бы мог предать окраску вспыхнувшим картинкам прошлого, но ныне он не более чем носитель информации, однако в его осколках души всё ещё теплится жизнь, что созидает цели, среди которых самая важнвая — защищать родину. Он помнит, как пришла комиссия, как на него с одобрением смотрела Калья, видимо оттого, что он не приложил свою руку к гибели монарха. «Странная девушка», — подумал Данте. — «То готова мстить за своего мужа, то рада тому, что я не лишил жизни Рафаэля».

Для магистра это странно, хотя он понимает, что в ней может взывать к такому поведению. Она, лишённая созерцания ужасов прошлого мира, ограждённая от мрака всего худшего, что есть в Рейхе. Калья де Леру — обычная девушка, по мнению Данте, жившая на территории Сицилийского Княжества, что преуспело во время Кризиса. Её жизнь отлична от жизни магистра, ибо свою молодость провёл в битвах за пропитание, а она не знала нужды. А когда оно было присоединено к Рейху И всё это создало в ней осторожность к человеческой жизни, уважение к ней. Но с другой стороны она за ту кампанию с Данте впитала и немного жестокости, а скорбь за гибель мужа воспалила и гнев. Но всё же в ней силён императив, который гласит, что жизнь люда есть одно из самых высших благ и тем более, если это глава государства.

— Позвольте, — поднимается представитель Имперского Буле. — Тогда и мы заявляем о том, что необходимо изменить структуру нашего органа власти. Он больше не сможет так функционировать. Дублирование полномочий трёх палат просто невыносимо.

— Хотелось бы по этому поводу услышать мнение представителя Культа Государства, — заговорил мужчина в чёрной судейской мантии.

— Культ Государства, как ревнитель святости любой государственной власти поддержит любое решение мужей правящих, — объявил Патриарший, сложив руки на груди. — Наш Культ не нуждается в изменениях или переделывании, ибо его цель едина и ныне отлично выполнима.

— Хорошо, — произнёс Верховный судья. — Далее у кого-нибудь ещё будут представленные проекты?

Данте смотрит на заседание через призму разбитой души и если бы него было чуть больше эмоций, он бы несомненно радовался тому, что теперь в Империи на какое-то время наступит мир. Заседающие здесь мужи, уже приостановили действие части властных распоряжений Рафаэля, остановив репрессивное безумство. Добрые люди Рейха могут выдохнуть спокойно, ибо теперь за неосторожный взгляд их не станут хватать. Но всё же, основная парадигма Империи, где человек есть часть государства и любое отступление от законов морали и Рейха строго карается, не потеряла ни йоты.

— Раз больше нет проектов, то я спрашиваю — у сторон рассмотрения есть заявления, ходатайства или отводы? Мы можем начать рассмотрение ваших идей в присутствии всех собравшихся людей? — задав вопрос, мужчина обвёл весь зал.

Все тут же объявили о том, что у них нет ничего, что можно было сказать в этом плане.

— Хорошо, тогда мы переходим к процедуре заслушивания проектов, — Судья потёр глаза. — У нас их три, один об Имперор Магистратос, другой об Имперском Буле и третий выдвинут Координационным Советом — «О Канцлере и актах Империи». Я прошу представить свой проект Лорд-Магистрариуса.

«Сейчас они начнут перекраивать Империю под свои интересы», — продумал магистр. — «Во всяком случае, уже хорошо, что они не впали в то безумие, в котором пребывал Рафаэль».

Для Данте присутствие здесь — причастие к событию, которое определит историю Рейха на десятилетия. В глубине того, что было душой он ясно понимает, что вряд ли кто-то займёт пост Канцлера, а значит теперь всю власть берёт Координационный совет. Но не смотря на это у него остаётся цель. Миссия всей его жизни — охранять стабильность и покой Империи, ибо под его строгим надз0щором добрые граждане Империи могут надеяться на мир и процветание.

Встал мужчина в фиолетовом пальто и стал громко читать с листа на всю залу:

— Я, как глава Имперор Магистратос, предлагаю следующее. Вместо четырёх министерств, создать три десятка, для того, чтобы работа государственных органов была более слаженной и чёткой. Четыре министерства не выполняют наложенные на них полномочия. К примеру Министерство Дел Политических стало спорить с Империал Экклессиас по поводу преследования еретиков. Министерство требовало передать им уголовное преследование подозреваемых в ереси, однако это дело Инквизиции. Министерство Социального Развития часто спорит по поводу финансовых операций с Министерством Экономики.

— Помимо разделения министерств и возвращения к системе исполнительной власти времён Первого Канцлера, есть ещё предложения?

— Да, добрые господа. Имперор Магистратос выступает за то, чтобы руководители, в лице марк-губернаторов, губернаторов и гранд-губернаторов были утверждаемы Министерским Консулом, а не губернаторским советом. Это повысит иерархичность в стране.

— Хорошо, есть ещё предложения? — Судья осмотрелся по сторонам. — Что скажут остальные департаменты власти?

— Нам понятный чаяния и стремления этих людей, — затянул Флорентин Антинори. — Ничего богомерзкого, беззаконного или неугодного Богу мы не находимы.

— Имперское Буле?

— Нет, — привстал мужчина. — Если это скажется отлично на работе органов государственной власти, то мы даже рады.

— Получив от всех согласие, — грозно заговорил Судья, — Координационный Совет пришёл к выводу — проект Имперор Магистратос утвердить. Акты, связанные с его реализацией, не будут признаны Советом нелегальными. Так и отметьте в протоколе.

Данте понимает, что скорейшее стремление перекроить управление государством вызвано даже не заботой о благе народа, а подготовкой к войне. Либеральный Капиталистический Союз вместе с Директорией Коммун готов обрушить свой гнев на Империю. Он зародился в тот момент, когда Данте выгнал послов этих стран, лишил их лёгкой возможности забрать себе территории. Разведка со спутника показала массовое скопление вражеских войск у границ. Если завтра не удастся договориться, то войне не миновать.

На мгновение сердце магистра было тронуто воспоминанием о первой и последней войне против этих двух стран. Это было в то время, когда Сериль была жива, Андронник ещё бродил по земле Рейха. Городок небольшой предстал в памяти, воины в блестящей броне и тьма боевых роботов. Так же он выудил имя… это был русский, сражающийся за свою родину. Парень вспомнил о Константине Комарове, которого видел ещё в те времена, когда они взяли Великий Коринф. То было долгих пятнадцать лет назад… кажется, что за это время прошёл только миг, наполненный холодом и бесчисленными операциями против врагов Рейха. Впрочем, магистр поспешил унять мысли и вернуться к докладам, где уже вещает представитель парламента:

— Имперское Буле нужно сделать двухпалатным. Палаты территорий и представления профессий следует распустить, так как они больше не играют роли в механизме принятия законов. Палату Лордов вернуть. Она будет состоять из выбранных среди аристократических семей, лиц. Тринадцать человек составят её.

Аристократия. Для Империи это оказалось удивительное новшество, ибо Первый Канцлер сметал старые роды и знатные семьи, но во время его Крестового Похода оказалось множество тех людей, кто носил «голубую кровь» и поддержал новый имперский порядок. Они снабжали его армии всем необходимым, а взамен Император пообещал им лучшее положение в Рейхе. В итоге, правители венецианских торговых домов, выходцы из южно-италийских кланов, сеньоры Флоренции, южнофранцузские пэры и константинопольские патриции обладают большим количеством прав и свобод, нежели рядовые граждане Империи. Данте вспомнил, что они имеют возможность держать большие предприятия, иметь личную частную охрану, быть назначенными на высшие государственные должности в своих регионах, если нет достойной конкуренции на место. И теперь им предлагают ещё больше прав — быть избранными в возрождённую палату парламента. Раньше её занимали тридцать лордов — пережиток старой эпохи, который как-то помог Первому Канцлеру на войнах, отчего и остался вести существование в законодательном органе. Но потом, после смерти великого владыки, понеслись рука об руку — жажда власти, кровавая жестокость и месть.

— Скажите, — вопросил Судья. — Чем мотивировано ваше решение оставить только две палаты и ввести в верхнюю, представителей имперской аристократии?

— Полномочии представительства регионов и профессиональных направлений может взять на себя одна палата. Мы предлагаем её формировать из пяти делегатов от каждого региона, работниками пяти направлений — гражданско-политическое, социальное, информационно-духовное, экономическое и военное. Они будут заниматься разработкой законов и представлением интересов земель в парламенте, — мужчина взял другой лист. — А Лорды станут теми, кто будет досконально проверять текст новых законов, в силу образованности их представителей и готовности помогать Рейху.

— Хорошо, — Судья заглянул в другой лист. — Раз предложений больше нет, вопрос о переустройстве Буле выносится на голосование. Кто «за»?

Никто не был против изменений в имперском парламенте. После того, как голосование было окончено, Судья потребовал внести его результаты в протокол, и грозно приговаривая перешёл к следующей стадии производства:

— Теперь мы переходим к пересмотру уровней и видов нормативно-правовых актов в Империи, — Судья подтянул лист. — Тут у нас ранее полученное ходатайство о рассмотрении этого вопроса. Поступило оно от верного слуги Империи. Там говорится, что путаница в актах Империи, приводит к проволочкам и неразберихе.

— Что мы будем делать, господин Верховный судья, — спросил мужчина в пальто. — У вас есть предложения?

— Предлагается ввести следующую законодательную систему. Основы каждой ветви власти регулирует соответствующий Первый Кодекс. Основные направления в политике страны и главные правоотношения отдаются на регулирование Архизаконов. Имперские законы же станут регулировать наиболее общее вопросы в правоотношениях.

— А что об «Империум Лекс» или нашей Конституции?

— Мы пока не можем применять её положения, из-за непростой ситуации с Канцлером. Думаю, что Кодексами

— Хорошо, — нахмурился Флорентин. — А что с Уголовным Кодексом и прочими актами, закон гражданский, административный или процессуальный, устанавливающими?

— Для устранения путаницы, Трибунал видит возможность в оставлении их с тем же наименованием. Первый Кодекс регулирует ветвь власти, просто Кодекс — станет кодифицированным актом права.

— Хорошо.

— А какую систему вы для своей ветви власти предлагаете, многоуважаемый Отец?

Перед ответом Флорентин напрягся. Он достал лист бумаги, с которого стал внимательно зачитывать:

— Империал Экклесиас следующие систему актов, закон устанавливающих, будет иметь — Всё подчинено у нас Писанию, и она наряду с Кодексом будет регулянтом отношений, между церковью и мирянами возникающими. Верховный Отец же да будет издавать Буллы, имеющие общее назначения. Когда же он в Кругу кардиналов совет имеет, то Круг да будет создавать по решениям своим Каноны, жизнь церковную регулирующие. Совет инквизиторов верховных, в числе пяти, да будет давать по компетенции своей «Решения Инквизитория». Паладин же, главой Корпуса Веры, наре6 чённый, да издаёт Священные Приказы. В остальном же, всё остается так, как и было.

— Хорошо, что скажут остальные ветви власти по своим

— В Имперор Магистратос, — встав, заговорил чиновник, — вижу всё оставить так как было в силу целесообразности. Я, как Лорд-Магистрариус, буду издавать Указ. Совет министров принимает Постановления, а каждое министерство будет выпускать приказ министра. Что касается Губернаторского совета, как орган, который представляет ресурсные интересы в правительстве, то его документом, предлагаю сделать Наставление Консула.

— Приемлемо, — согласился судья. — У Трибунала остаётся Постановление Пленума, как акт рассмотрения, и нижестоящие суды пусть сохраняют свою систему решений.

— Торжественно заявляю, что наши способы управления Культом остаются те же, — громогласно заявил Патриарший.

— Да, так же я напомню, что Инспекциянаходится в подчинении у Имперской прокураторы, а та при Трибунале действует, так что я как Верховный судья утверждаю, что её системы актов остаётся та же, — мужчина в мантии осмотрел всех. — Что решаем?

Данте знал, что Координационный совет полностью согласиться с этим положением. Фактическое отложение конституции на второй плане подводит к главной цели Совета — правление без императора. Теперь, когда нет достойной должности на трон, можно проводит свою политику открыто, все рычаги власти в их руках. Ныне Рейх станет ещё больше походить на монолитный союз пяти департаментов власти, где люди, обычные граждане, придавлены прессом морально-государственных требований, что подобно соли — останавливают разложение. Магистр в этом видит печальный, но единственный выход, ибо пусть лучше правят пять лучших мужей, нежели один сумасшедший или слабый повелитель.

— И теперь, мы подошли к главному вопросу сегодняшнего собрания, — в голосе Судьи Данте ощутил дрожь, толику напряжения. — Координационный совет, взявший полномочия Великого собрания, объявляет о начале рассмотрения вопроса о том, кто займёт имперский трон. Господа, у вас есть предложения?

— Я считаю, что нам нужен один император, — заговорил Флорентин. — Монархия, есть форма правления, при которой наш царь правит и проводит вою Божественную. Это лучшее, что может быть.

— Моя позиция строится против этого, — воспротивился глава правительства. — У Координационного Совета есть полномочия по утверждению его кандидатуры, но кто может выдвинуться на этот пост? Мы должны понимать, что должность Канцлера или Императора требует от человека волевых качеств, стальной души и неимоверной выдержки, а так же совершенного знания закона.

— И всё же, мы не можем оставить страну без государя. Нет истинной державы без того, кто её готов был бы повести.

— Я с вами соглашусь, ваше святейшество, однако, кто как Первый Канцлер? — мужчина поднялся с места. — Все мы понимаем, что только такой как он, способен держать империю в железных руках, своей волей в повиновении иметь всех чиновников и власть имеющих, — Лорд выдержал небольшую паузу. — Все мы помним, к чему привёл груз власти и ответственности Второго Канцлера. Знаем, что стало с Архиканцлером. Эти двое не сумели выдержать испытание и это привело к тому, к чему привело.

— И что вы предлагаете? — спросил Судья. — Выразите ваши требования более чётко и понятно.

— Я говорю о том, чтобы разделить полномочия Канцлера между нами. Декреты и эдикты прошлых владык пересмотреть в пользу нового положения, отменить Архизакон «О Координационном совете» и «О Великом собрании» и принять новый Первый Кодекс «О Высшем Капитуле», где были бы отражены наши новые полномочия, как коллегиального органа управления Рейхом.

— Хорошо, — удовлетворился Судья. — Есть ещё предложения или ходатайства?

Данте мирно наблюдал за тем, как все согласились и прошла процедура голосования. Отныне, каждая Ветвь Власти, или Департамент. Ещё сильнее обособился от другого. Раньше их скреплял Канцлер, а теперь каждый имеет своего главу, каждый предоставлен в регулировке сам себе. Если это утвердит стабильность, то магистр будет рад, а если нет, то Капитулу придётся навязать Императора.

— После того, как все положения были заслушаны, Совет, переходит к рассмотрению дипломатических вопросов. С докладом я попрошу выступить главу ордена Ангельской стражи — Данте Валерона.

Парень встал с места. Ему теперь следует проследовать довольно немалое расстояние с самых верхов залы до трибуны. Он идёт медленно, отдавшись размышлениям. Его цель — убедить Координационный Совет в правильном понимании ситуации, чтобы щит и клинок были направлены на правильную цель. Две страны противники — обиталище либералов и логово коммунистов и два союзника — русские и поляки. Он просто обязан убедить собравшихся тут мужей собрать конференцию, чтобы либо предотвратить страшную войну, либо разделить её бремя с другими странами, которые давно жаждут похоронить Либеральный Капиталистический Союз и Директорию Коммун.

Мужчина подошёл за трибуну. За ней когда-то выступили видные мужи, Второй Канцлер и сам первый император Рейха. И теперь за ней Данте — человек, будучи юношей просто записавшийся в армию им возведённый Джузеппе на более высокую ступень.

Но все воспоминания были отброшены в сторону, когда его глаза встретились с сотнями очей из зала. Он смотрит на народ внимательно, зная, что они от него ждут машинной речи. В глубине мысли он хотел бы возвестить что-то пламенное, но не может, что отзывается призраком печали.

— Перед началом обсуждения дипломатической обстановки я хочу вам зачитать данные, полученные нашей разведкой, — по зале разнёсся крепкий низкий насыщенный глас, магистр сделал пару движений по планшету и оказался в нужном информационном блоке. — Войска Директории Коммун собираются на границе с Великой Пустошью. Судя по данным, там собралось не меньше трёх тысяч человек, а так же полтысячи единиц техники.

— Мы так понимаем, что на другой границе же ситуация? — вопросил Судья.

— Да. Как сообщает разведка, четыре тысячи человек уже подготовились к броску и из глубины страны к ним должны подойти части войск корпораций и две союзные роты.

— Господин, что мы можем этому противопоставить?

— После махинаций Рафаэля, у нас на границе с «Союзом» только один мотострелковый пехотный полк, две роты Корпуса веры и один батальон из Гвардии Трибунала Рейха. Границу с «Директорией» охраняет по большей части ополчение из Культа Государства, да пять рот Армии Рейха.

— Где же остальные силы? — спросил Судья.

— Были отведены Рафаэлем в целях демонстрации лояльности этим странам, — сухо пояснил Данте. — Говоря о дипломатии и политической обстановке, могу сказать следующее. Северная Америка и Европа готовы разбиться на два лагеря — «консервативный» и «либеральный». На стороне первых сил — Конфедеративные Штаты Америки, Империя Рейх, Великая Речь Посполитая, Российское Имперское Государство. На стороне второго — Северные Соединённые Штаты Америки, Федерация Канады и Квебека, Содружество Шэтландских и Фарерских Островов, Гренландская Национальная Демократия и Либеральный Капиталистический Союз.

— О чём вы говорите? — смутился Судья.

— Нам нужно созвать конференцию из представителей всех сил в Европе и вынудить Либеральный Союз не вступать в войну. Она неизбежна, господа. И мы можем выбрать — дать зажечься огню битва на двух континентах или общими усилиями раздавить тот порядок, которому не будет места в новом мире.

— Господин Данте, выражайтесь яснее.

— Я предлагаю направить общие силы трёх держав против Директории Коммун. «Союз» необходимо убедить не вмешиваться в войну, а земли, которые нам достанутся после войны умело разделить, чтобы эффективно использовать в дальнейшем противостоянии.

Все призадумались. Перспектива новой войны не радует, но с другой — слишком долго Директория Коммун отравляла своим присутствием Европу. Родившаяся из чьей-то безумной мысли и являя нечто сумбурное — содружество коммун, где человек подобен рабу, она стала бельмом на карте старого света от которого нужно избавиться. Для Великой Речи Посполитой она затрудняет переброску войск в случае войны с Союзом, для Рейха это новые ресурсные кормушки, да и общая ненависть правых сил против лево-радикалов из Директории готова толкнуть державы на самый необдуманный шаг.

Данте ждёт ответа от владык Империи, чувствуя, что он уже это проходил. В то время, когда Первый Канцлер ещё ходил по земле.

Что-то не устояло в нём, отступило перед давлением из прошлого. Предвкушение войны взыграло в нём и перед глазами непроизвольно вспыхнул яркий ряд картин прошлого.

На память пришли образы древнего града Петра, построенного в России. И как он гулял с девушкой, рассказывал ей об истории. А она влюблёнными глазами взирала на него. Картина оказалась настолько яркая, что он смог различить золото куполов, прекрасные фасады зданий и её светло-голубые очи. Он всё вспомнил и на этот раз стена льда не удержала нахлынувшие образа. Приятные вечера с этой девушкой пришли на память, навеивая тепло того времени. И кажется у него была дочь, про которую он совершенно забыл. Но что потом? Страшная война, лукавые предатели-греки восхотели свободы и его любовь пропала в урагане бесконечных войн и посреди глубоко потрясения в его сердце расцвело безумие, от которого Валерон скрывался половину жизни.

Вспыхнувший фонтан эмоций оказался настолько сильным, что магистр не сумел его вовремя подавить, и его сердце забилось будто дикая птица в клетке. Лицо мужчины выразило внутренний дискомфорт, рука приложилась к сердцу, но в общем магистр пытается сохранять прежний покой.

Направив всевозможные сверхусилия магистр пытается подавить эмоциональный бунт, но комок из гнева и скорби оказался настолько крепким, что Данте не удалось это сделать. Образы отступили через мгновение и на их место пришёл шум в ушах, странное шипение, которое бы казалось заполнило всю залу, но никто из присутствующих это не слышал. А затем нос Данте учуял вонь, лёгкий аромат такого запаха, от которого магистра едва не вывернуло, он чуть не позеленел. Из звука Данте уловил только несколько слов, от сути которых белая кожа магистра стала ещё безжизненней:

«— После стольких лет. Я вернулся».

Данте боялся этого всем сердцем, бежал от этого момента всю жизнь и вот он его настиг. Жуткая меланхолия разлилась по душе Валерона и ударила в голову. Пару раз покачнулся, что не мог не заметить Верховный судья:

— Господин, с вами всё в порядке?

— Да, — дрожащим голосом ответил магистр и его тембр вызвал неподдельное удивление в глазах Координационного Совета, а сам Данте вцепился ослабевшими пальцами в трибуну, не давая себе упасть.

— Хорошо, Совет постановил следующее, — чётким, грубым и властным голосом заговорил Судья. — Принять к рассмотрению, производству и реализации предложенные проекты под общим названием «Реновация государственного механизма». Все разработанные документы будут проанализированы и приняты Координационным Советом на следующем заседании.

Зал разразился аплодисментами. Наконец-то добрые люди Рейха обрели чуток освобождения от самодурства правителя. Это немного, но морально-нравственные требования, и

— Так же, Совет постановил — «отправить приглашение в Российское Имперское государство, Великую Речь Посполитую, Либеральный Капиталистический Союз и Директорию Коммун направить приглашение об участие в Константинопольской Конференции в качестве основных стран-участниц. Так же мы считаем нужным пригласить Турецкий Султанат в качестве наблюдателя. Орден Ангельской Стражи будет привлечён для безопасности переговоров.

— Да, господа, — с уже унявшейся дрожью ответил магистр, подсчитывая, что ему теперь нужно употреблять три таблетки в день. — Всё будет на высшем уровне.

Глава седьмая. Агрессивные переговоры

Спустя четыре дня. Константинополь.

Порывы южного ветра настигают Данте. Мужчина, взобравшись на небольшое возвышение, наблюдает за собравшимися, что разошлись по большой поляне. Он помнит прошлые переговоры, несколько конференций и все они происходили в крупных дворцах и совершенных крепостях, но сейчас все решили собраться в старом парке «Славы Византии». По левую руку от Валерона великолепием слепит восстановленный Храм святой Софии — его стены выбелили до небесного оттенка, минареты снесены напрочь, купола покрыты драгоценным златом, и вокруг разбит огромный роскошный, но скромный сад, усаженный простыми цветами.

Константинополь… в прошлом бывший столицей Турецко-византийского царства, ныне стал одним из самых больших городов в Рейхе. Его европейская часть принадлежит Империи, в то время, как азиатский регион удерживается Турцией. Данте вспомнил, что когда войска Императора брали этот город, пред ними предстала обычная картина постапокалиптического мира — разруха, голод и делёжки территории бандами и проправительственными силами. Град был восстановлен в довольно быстрый период, перестроен на древний манер, чтобы явить связь Империи «Рейх» с древними ромейскими государствами прошлого, утвердиться в качестве «Нового Рима».

И Данте стоит на результате перестройки. Раньше, в далёком прошлом, когда этот город был частью единой Турции, тут был парк Султанахмет Хавузлу. Затем он стал заброшенным, только нищие, разбивавшие палатки возле дома милосердия у Айя-Софии, его посещали. Первый Канцлер презрел всё нехристианское и стёр это имя из жизни города, как и множество памятников культуры и веры мусульманской веры и турецкой государственности. Теперь парк «Славы Византии», где собралось множество народу со всего света.

Он, стоя на возведённой из пластиковых конструкции, платформе, смотрит на людей и их охрану. Тут, в красном костюме, смахивающим на классический, с длинным пиджаком и белым гербовым орлом на нём, стоит представитель Великой Речи Посполитой, в окружении корпуса дипломатов. Его охраняют несколько бойцов из спецназа «Моления». Со своей охраной прибыл и консул от России, выделяющийся зелёным камзолом и сапогами. Коммунисты отметились своей непримечательностью — полностью серые костюмы и презренный взгляд на «общество неравных». В джинсовой одежде бродит и дипломат от «Союза», расположившийся ближе к своим людям.

Так же, переведя взгляд в сторону, магистр узрел и представителей организаций, негосударственного характера. Тут в фиолетовых мантиях расхаживают представители Православной церкви Константинополя. Они, не входящие в состав Империал Экклессиас, подчиняются Совету Юстиниана — областному правительству Константинопольского «Униат Экклесиас». Бродят тут и носители «голубой крови», из разных аристократических домов, пришедшие, чтобы посмотреть на то, что станет прелюдией к изменениям на карте мира.

Так же Данте зрит и военных представителей самой Провинции — Имперские Скутаты, назначенных также обеспечивать охрану мероприятия. На них блестят начищенные техно-доспехи, и золотые значки двуглавого орла на пару с пурпурными плюмажами.

В этом Данте видит часть историю. Присутствие Патриарха Константинопольского напоминает ему о долгих переговорах между Россией и Рейхом, начавшиеся ещё со встречи представителей двух церквей в Кронштадте, и закончившиеся Коринфским церковным сердечным соглашением, согласно которому православие может свободно распространяться в Рейхе наравне со «имперским христианством», а Ортодоксальная церковь Константинополя и Рейха не участвует в политических делах государства. И здесь Патриарх скорее всего, чтобы соблюсти интересы христианства на пару со служителями Империал Экклессиас.

Об истории города ему напоминают Скутаты. В те времена, когда сей град лежал в руинах, стражами покоя владык стали подразделения тяжеловооруженной пехоты. Солдаты, обвешанные броней, гранатомётом и пулемётом несли службу у дворцов своих господ, но всё изменилось, когда пришёл Канцлер. Элиты разделились в вопросе присоединения к Рейху, но вот их гвардия, сполна насмотревшаяся на все «прикрасы» старого мира, в полном объёме заявила о лояльности новой власти. И спустя какое-то время под надзором и охраной славных воинов началось восстановление провинции. Были возрождены сначала памятники истории и храмы, а затем места заседаний органов власти. Храм святой Софии стал первым восстановленным зданием, а за ним последовал черёд белокаменных, златокупольных и красночерепичных возрождённых зданий, складывавшихся в кварталы, среди которых прорезались улицы. Что-то заставило Канцлера не застраивать град бетонными «коробками», носящих звание домов, что спасло Константинополь от серости, в отличие от Рима. Когда произошло «падение ангелов», войска мятежного Фемистокла должны были взять Константинополь, первыми, кто их встретил стали Имперские Скутаты.

Данте отбросил воспоминания об истории, когда дошёл до неприятных для себя страниц и перешёл к раздумьям о страже. Всё это дело охраняется тремя ротами войск специального назначения из Армии Рейха и солдатами Ангельской Стражи. Но приглашённые представители своих стран решили и притащить в город свою личную охрану, в чём им отказано не было.

Посреди зелёных насаждений расположили большой круг, с трибуной в центре, под шатёрным навесом. Прохлада зимнего ветра трепет его волосы. Смотря на зелёный парк, и окружающие каменные здания с бардовой черепицей, заботливо очищенные от снега за четыре дня, дабы создать хорошую картину, магистр ждёт, когда начнётся пресловутое заседание Конференции.

Протокол переговоров наполовину забыт в такой ситуации, но в этой ситуации представители стран могут позволить себе пожертвовать частичкой безопасности ради мира.

На мгновение его тронуло воспоминание о том, что случилось на Совете. В глубине разбитой души Данте надеется, что больше его не посетит эта гадость, что упокоенный давным-давно альтернативный «собеседник» не станет наседать. Несколько лет принятия таблеток привели к тому, что Данте забыл, как быть человеком. Это отзывается в нём эфемерным веянием страха, но больше его пугает, что внутренняя боль, облекаясь в форму разумной твари, может вырваться из-под пресса. Но лёд уже треснул и Данте понимает, что рано или поздно для него настанет час «Икс».

— Что задумался, брательник? — к нему подошёл короткостриженый мужчина в кожаной короткой куртке, брюках и ботинках. — Ты как братец, что-то совсем приуныл.

— Жду от переговоров не самого лучшего исхода, — ответил мужчина, сменивший привычный камзол на тканевое пальто, с большим приглаженным воротником.

— Хм, чудно, что ты сменил шмот. И чем же тебе старый не угодил?

— Слишком долго я в нём хожу, — хладно ответил Данте, опершись на перегородку впереди. — Ты только посмотри, мы сюда собрались, чтобы договориться совместно уничтожить одну страну. А её представители даже не знают о нашем плане.

— Ох, ты же не начнёшь шарманку, что тебе жалко людей той страны, — покривил лицо Яго. — Я этой гадости наслушался, когда мы начинали см тобой. А сейчас, что эти нюни распускать?

— Я просто констатировал факт, — прохладно сказал Данте. — Во всяком случае, наши войска уже готовы нанести удар из глубины Рей

— Знаешь, я бы и рад услышать эти твои сопли по поводу блага народа, если бы ты хоть на секунду скинул эту маску бесчувствия.

— Ты понимаешь, к чему может привести это, — буркнул Данте и направился к лестнице.

Переговоры вот-вот начнутся, и магистр обязан стоять возле дипломатов, в качестве охраны для представителя Рейха. На его правом бедре закреплена кобура, в которой своего часа ждёт пистолет, но Валерон искренне надеется, что до этого не дойдёт.

— Прошу всех занять свои места! — прозвучал голос из динамиков, вложенные в уши устройства перевода моментально «сказали» на родном языке для всех сей призыв и через пять минут все собрались у большого круглого стола, на котором развёрнута карта Европы.

Из всех сидящих поднялся высокого роста мужчина, с аккуратной бородкой и длинным волосом с просединой, убранным назад. Его длинное пальто развивается под силой поветрия, рубашка слегка трепещет вместе с брюками. Сосредоточенный взгляд осмотрел всех присутствующих, уста разомкнулись, неся собранную звонкую речь, а переводчики в ушах, стали излагать речь для всех на понятном им языке:

— Я Дюпон фон Ульрих, представитель Империи «Рейх», открываю заседание Константинопольской Конференции. Всех рад приветствовать на этом заседании и торжествующе отмечаю, что Рейх свидетельствует свое почтение за то, что никто не уклонился от заседания.

Данте смотря в отяжелённый взгляд мужчины, может только представить глубину его. Один из представителей старых орденов, наследник погибших «Пурпурных крестов» всё-таки смог себя пересилить и оставил призвание военного, став консулом Империи. И если бы Данте мог, он бы восхитился этому, ибо не каждый в сей мрачном мире может одолеть себя.

После того, как «Вороны смерти» — несанкционированный орден, собранный из бывших ветеранов «Крестов» для охраны Кальи де Леру, были соединены с «Лампадой», его главе предложили стать одним из дипломатов. Дюпон долго был в раздумьях, пару раз едва не ушёл в запой, жалея, что больше не может никак защитить страну, но смирился и снял военную форму, чтобы одеть посольское пальто, отличающееся серебряной окантовкой и знаками отличия — у сердца значок в виде орла, несущего в когтях письмо.

— Руководствуюсь пунктом тридцатым Протокола «О предварительном соглашении о процедуре Конференции», я как представитель страны-председателя озвучиваю вопросы, вынесенные на разрешение. Первый — потенциальное столкновение государств и второй — проблемы, связанные из обещаний предыдущего Канцлера, — не сменяя хмурого выражения лица, продолжает Дюпон, перейдя на голос мерный. — Согласно пункту тридцать второму Протокола, я приглашаю выступить Губернатора Великой Пустоши с докладом разведки.

К трибуне, расположенной в центре подошёл мужчина в классическом костюме, став спокойно говорить:

— Наши разведывательные системы засекли скопление войск на границе с Директорией Коммун. Помимо всего прочего, наши пограничные войска отразили две попытки прорыва со стороны отделений вражеских разведывательных групп.

— Хорошо, — сказал Дюпон, посмотрев влево, где разместился представитель коммунистов. — Руководствуясь пунктом двадцать вторым Протокола, я прошу объяснить посла из Директории Коммун эти происшествия.

Светловолосый парень средних лет, который в одежде не отличающийся от остальных послов державы «победившего равенства», поднялся и громогласно, фанатично и восторженно заголосил:

— Народная власть Директории Коммун, получившая выражение в воле Апостола Коммун такова, что мы должны у Рейха забрать Великую Пустошь, ибо так обещал ваш Архиканцлер.

— То есть вы говорите об аннексии территории? — нахмурившись, уточнил Дюпон.

— У нас есть документы, утверждённые подписью вашего Архиканцлера, и нашим послом, одобренные вседерикториальным референдумом, о том, что Рейх обязуется нам отдать часть своих территорий в обмен на мир, — с не унимающейся фанатичностью пояснил парень.

На этот раз раздался женский голос, это встала девушка чуть выше среднего; на даме отлично сидит приталенный джинсовый пиджак, накрывший обтягивающие джинсы, подчеркнувшие изящность худых ног. Её волосы подстрижены под каре, обрамляют аккуратное белое лицо на щеке которого есть татуировка — кулак в древнем женском символе борьбы.

Как только Данте обратил на неё внимание, его что-то тронуло за самое сердце. Нет, это не лёгкое прикосновение влюблённости, скорее это была когтистая лапа адского монстра, сжавшая сердце. Когда его взгляд пересёкся с её светло-голубыми очами, то парню показалось, что внутри него что-то хрустнуло, словно раздался сумасшедший треск, после которого накатил страшный звон, разившийся по телу вместе с волной адреналина и щекотливости.

— О-о-ох, — выдохнул магистр и вцепился в перекладину потными ладонями, появилось ощущение, что внутри вместо холода, пришло пламя, душевный огонь, давно забытый.

— Ты как, в порядке? — спросил Яго.

И после его вопроса, дух Данте сотрясся от того, что словно неоткуда и одновременно отовсюду раздался голос, речь страшная, грубая и низкого тембра, льющаяся словно из преисподнии:

«— С-Сериль… С-сериль. В-вина».

— Руководствуясь пунктом двадцать четыре Протокола, я имею. Право сказать, — все услышали красивый плавный голос дамы. — Второй Канцлер, Рафаэль Альтир обещал нам передать под управление Окситанскую и Прованскую Территорию, желая расплатиться с нами за старые долги.

Дюпон принял это со спокойствием, мирно пояснив ситуацию:

— Координационный Совет, принял Циркуляр согласно которому часть действий Рафаэля Альтира признаются нелегальными, так как были совершены им в состоянии недееспособности, — консул поднял один из листов бумаги. — Это заключение психиатрической экспертизы, согласно которой решение о передаче территорий Империи было принято на почве психического расстройства.

В это время Данте, внешне сохраняя спокойствие, внутри начал борьбу. Только сейчас он понял, что нужно было только одно яркое воспоминание, символическое напоминание в виде девушки, похожей на его жену, чтобы разбудить старого «противника».

«— В-вот мы и в-встретились», — робко, будто только проснувшись, затвердило существо внутри магистра. — «Я обещал, что вернусь».

«Иди вон, сгинь проклятый демон и больше не возвращайся ко мне!» — отгоняет его внутри Данте, чувствуя, что лёд, сковавший его душу многие года начинает рушиться и таять, грядущее «потепление» приводит магистра в панику, ибо за ним грядёт самый настоящий ад.

«— Ну куда я пойду? Я твой вечный обвинитель, губитель совести, напоминающий, что в самой главной потере своей жизни виноват только ты сам».

«Это невозможно!» — впервые за долгое время Данте кричит в разуме. — «Столько же времени прошло!».

«— Я здесь покуда душа твоя рассечена. Я с тобой навечно».

Пока Данте пытается раздавить всплывший ком боли и вины из прошлого, переговоры продолжаются:

— Это против воли высшего коммунистического народа! — стал кричать коммунист. — Это возмутительно! Вы не имеете права отказываться от этого мероприятия! Великая Пустошь наша. Она станет коммуной номер «десять».

— Мы не можем принять эти условия, — спокойно говорит Дюпон. — Это решение было принято против наших процедур. Император не отдавал отчёта в том, что он делает.

— Я попрошу заметить, что требования Либерального Капиталистического Союза также должн6ы быть удовлетворены, — напомнила о себе девушка. — Если мы рассматриваем эти два момента, в качестве совокупных обязательств Империи, то они должны быть удовлетворены в том размере, чтобы все страны-кредиторы остались ублаготворены.

И тут в переговоры ввязался представитель Польши — лысый худой мужчина с округлённым очертанием лица:

— Руководствуясь пунктом двадцать шесть Протокола, я как представитель государства-участника Конференции, делаю заявление, что это дело необходимо рассмотреть прошение Либерального Капиталистического Союза и Директории Коммун как отдельные прошения и отдельные долги.

— Поддерживаю коллегу, — заявил представитель России.

В стороне Яго пихнул Данте в бок, с приподнятым настроением сказав:

— О, Россия и Польша вместе. Редко такое бывает.

Но Данте не до брата. С лицом бледным, как у мраморной статуи, он смотрит на Конференцию отстранённо, предавшись диалогу с альтер-эго.

«— Данте, бедный Данте. Ты попытался меня засунуть куда подальше. Своё чувство вины, а вот оно я. И снова мы будем вместе. Ты же помнишь, как ты мог забрать Марту и Сериль в Рим, с собой. И тогда, они бы… они не…».

«Заткнись, чудовище!» — кричит внутри магистр. — «Нам не о чем говорить».

«— О-о-о», — прошипела тварь. — «Это ты у нас чудовище. Ты же оставил жену и ребёнка в лапах повстанцев. Ты-ы-ы».

Магистр потянулся трясущейся рукой и с такой силой сжал плечо Яго, что тот едва не заорал.

— Яго, — дрожащим голосом обратился Данте, и его брат увидел в глазах брата такую боль, что его объял трепет и холодок пронзил тело. — Т-ты п-принимай ко-командование обороной.

— Д-Данте, брат. Что с тобой? — испугался парень.

— Я вынужден уйти.

Сказав это Данте махнул и направился прочь с места конференции. Он, держась из последних сил на ватных ногах, спустился с помоста и поплёлся в сторону выхода, под гоготание и вой внутренней сущности, осыпающей его потоком оскорблений и унижений. Он дошёл до выхода в виде большой временной арки и стал углубляться куда-то в город, пока переговоры продолжались.

— Да вы не имеете права так поступить! — кричит коммунист. — Наши полки и армии народные снесут ваши жалкие части, господин буржуй!

— Я попрошу не нарушать порядок переговоров, — требует Дюпон. — Мы готовы обсудить размер… компенсаций за неправомерные действия Рафаэля Альтира. Но то что, мы готовы отдать вам часть ресурсов, ещё не значит, что мы признаём легальность действий Архиканцлера.

— И что теперь с этого? Это наши земли. Территория просвещённого коммунистического народа.

Поднялся мужчина в зелёном камзоле:

— Я попрошу напомнить представителю Директории, что они уже год назад заявляли свои права на всю Восточную Европу, как на «жизненное пространство для коммунистического народа», — почесав аккуратно подстриженную, но густую бороду, пробурчал мужик. — Тогда их… амбиции были прощены, но я заявляю — Россия не будет терпеть такое поведение нашего соседа.

— А что вам не нравится? — надменно заявил коммунист. — То, что мы несём зарево равенства и всеобщего счастья? Ну уж простите, если обычный трудовой люд влюблён в коммунизм, как горячий юноша в красивую девушку.

— Меня сейчас стошнит от этого сравнения, — едва не сплюнул делегат от Польши.

Тут всех перебил человек в роскошном, расшитом золотом костюме — шаровары, заправленные в красные сапоги; широкий пышный камзол скрывший рубаху и небольшая цилиндрическая шапочка:

— Руководствуясь пунктом двадцать девятым Протокола, я как посол страны-наблюдателя, Турецкого Султаната, предупреждаю стороны о том, что дальнейшая эскалация ситуации может привести к не самому благоприятному исходу.

Но посланца страны победившего коммунизма уже не остановить:

— Я заявляю, что народ Директории проголосовал за расширение, за ратификацию и мы не можем действовать вопреки народной воле!

— Вы нам угрожаете? — мирно спросил Дюпон. — Вы угрожаете Рейху?

— Если понадобится, если прикажет народ, наши войска дойдут до Рима! — фанатично заявляет коммунист, что приводит Дюпона в замешательство:

— Вы не у себя на партийном собрании. Я прошу уважать суверенитет других государств. Кстати, я прошу выступить докладчика от ордена Ангельской Стражи.

К трибуне тут же подорвался низкий мужчина в чёрном костюме, став громко возвещать о том, что у него изложено на листе:

— Мы провели ряд мероприятий по перехвату сообщений разных военизированных организаций Директории Коммун. Вот одно из них: «Финансирование трудовых масс в Польше и России должно увеличиться. После того, как они будут готовы, мы можем начать вторжение с целью расширения жизненного пространства и создания трёх коммун», — мужчина отрывался от чтения, осмотрев всех он сказал. — Это только одно из нескольких перехваченных сообщений. Зашифрованные списки организаций и лиц, под кодовыми наименованиями, которым направлялись средства уже переданы структурам соответствующих стран.

— Это возмутительно! — проревел делегат от коммунистической страны. — Вы не имели права лезть в нашу политику просвещения народно-революционного населения! — последовал хлопок о крышку стола. — Я сообщу нашему великому народу, что вы посмели покуситься на наш суверенитет и на свободу наших братьев и сестёр по революционному духу и разуму.

Если бы это заседание проходило без привлечённых для охраны стольких сил, то коммунисты явно начали бы перестрелку. Только Скутаты вместе с Ангельской Стражей и спецназом удерживают личную охрану от необдуманных действий.

Представитель Директории Коммун ещё пару раз ударил кулаком о стол, фыркнул, обматерил всех, проклял и успокоившись, покинул место проведения Конференции. Но вряд ли он уйдёт далеко, ибо Координационный Совет не то что предвидел, надеялся на такой исход. По прибытию в аэропорт их самолёту даже не дадут подняться, вся команда, послы и охрана будут окружены и взяты под арест.

Яго знает, что к чему и его не удивляет такой подход. Нельзя дать предупредить коммунисту своих собратьев, ибо тогда первый удар будет ожидаемым. Он перевёл взгляд на Дюпона, который ради приличия выдержал полминуты тишины, а затем перешёл к разговору:

— Одна из делегаций покинула Конференцию. Что ж, тогда я считаю возможным продолжить диалог со всеми остальными, кто остался?

— А о чём говорить? — спросил поляк. — У вас есть конкретные предложения?

— Рейхом, для решения сложившихся проблем, предлагается подписание Константинопольского международного договора «О взаимопомощи при противоборстве с коммунистической угрозой». Пунктом первым станет положение об участии и помощи Империи «Рейх», Великой Речи Посполитой и Российского Имперского Государства в войне с Директорией Коммун. Вторым пунктом закрепляется, что Либеральный Капиталистический Союз не помогает Директории Коммун, а в обмен за это Империя «Рейх» берёт на себя обязательства оплатить покупки Рафаэля Альтира в тройном размере.

— Хм, — встала девушка. — То есть вы готовы возместить понесённые нами издержки? А каким образом?

— Мы передадим вам всё в золоте, технике, серебре или иных ресурсах, — сухо пояснил Дюпон.

— То есть нам вы готовы возместить убытки, а коммунистам нет?

— Вы видите, что Директория Коммун становится всё более… агрессивно настроена. Вокруг неё два мира — консервативный и либеральный и она попытается сделать из них обители коммунистической идеи. Скажите, вам нужны революции на территории вашего Союза? Я думаю, что такого же мнения будут и представители Великой Речи Посполитой и Российского Имперского Государства?

Конференциям смолкла. Яго уже предчувствует их ответы. Он много раз наблюдал за тем, как собрания политиков принимали решения в стиле «группа избивает одного», ещё со времён молодого Рейха. Он стоял в оцеплении, когда Конгресс стран Иберийских, собравшийся после пяти тяжёлых поражений от войск Рейха, принял решения влиться в состав Империи, совместными силами уничтожив Южный Халифат. Видел, как греческие собрания соглашались вместе раздавить остатки островных союзов. И сейчас что-то ему подсказывает, что Рейх, Польша и Россия выступят единым фронтом.

— Да, — встал русский. — Думаю, что устранение угрозы между нами это задача первостепенной важности. Если так продолжится дальше, то деятельность такого образования, как Директории Коммун, может нам сильно навредить.

— Моё королевство признаёт тот факт, что эта страна может быть опасна, — сказал представитель Польши, сложив руки на груди.

— Либеральный Капиталистический Союз будет заинтересован в том, чтобы одна из угроз либеральному миру была бы устранена, — произнесла девушка.

— Тогда, — Дюпон положил руки на бока. — Я подтверждаю, что стороны достигли соглашения о подписании договора, который будет составлен тут же. После небольшого перерыва.

«Интересно, что бы на это сказал мой брательник», — подумал Яго.

Тем временем по улицам города бредёт фигура, темнее свинцовых небес. Он с трудом передвигает ноги. Он вышел куда на тёмную брусчатку, проехав на такси по улице «Старого Алемадра». Выйдя его повело в улочку, где пространство стесняют эпохальные двух-трёхэтажные здания. Справа от него большая бежевая стена, выложенная камнем ещё в стародавние времена, о которых магистр слабо думает, ибо в его голове раздаётся обвинительная речь:

«— Ты бы мог долгие года жить вместе с ними, но вместо этого, ради секунды тщеславия и лени, обрёк их».

Данте уже ничего отвечает, только продолжая держать удар за ударом. Чудовищный глас обличает его, напоминает о множестве грехов и ошибок, но магистр держит себя. Вырвавшиеся эмоции вызвали меланхолическую и хандрическую волну. Силы организма, брошенные на подавление этого всплеска быстро иссякли и теперь магистр буквально тащит себя по улице до старого товарища, живущего

Тут множество людей — мужчины и женщины, в разных одеждах, но всё ещё соответствующих правилам управления «Оценки уличного одеяния», Службы улично-гражданской эстетики, Министерства эстетического уюта. Мелкий лавочный бизнес, разрешённый Рейхом, тут процветают и глаза слепит от количества различных блестяшек. Бижутерией и дешёвыми сувенирами завалены лавки. Нос Данте ловит слабые ароматы из пекарен, в глаза бросаются алые, фиолетовые и другой пёстрой расцветки ковры, разрешённые для продажи только в Константинополе.

«— Ничего, Данте, скоро всё будет по-другому. Ты только представь, ты и я, вместе до самой смерти. Ох, что бы сказала Сериль или Марта, если бы они были бы живы. Ты же помнишь, как рыдала её мать? Ты же помнишь, как ругался её отец на тебя Бедные-бедные родители потеряли свою дочь».

Данте снова не обращаете внимание на «сотоварища». Его взгляд устремлён вперёд, ноги вяло тащат Валерона, а руками он пытается цепляться за старые шероховатые стены и прилавки. Красный и бежевый цвет на фасадах стал ещё ярче в глазах магистра, голоса людей, звучание звонких труб ударило по ушам и Данте не выдержал. Магистр прислонился к стене и стал медленно сползать, отдалённо ощущая холод камня и брусчатки, свежесть порывов ветра.

Народ стал толпиться возле Данте,

«— Лежи слабак. Ты не смог её спасти, куда тебе до себя?».

Наряд стал толпиться возле магистра. Данте ничего не мог сообразить, любая попытка собрать мысли или подняться оканчивалась только ударом слабости. Но магистр не собирался так легко сдаваться. Если на бесчувственность он уже не может полгаться, то ему стоит обратить свои же эмоции в оружие. Вспомнив о всей злобе, ярости и праведном гневе, он родил внутри новое усилие, которым отторгнул хандру. Бледное доселе лицо на пару мгновение налилось багрецой, а в руках и ногах появилась дрожь,

«— А ты не промах. Данте Валерон. Но это не изменит факта твоей беспомощности».

После того, как тварь проговорила сие, она скрылась в глубинах подсознания, чтобы снова вернуться.

Данте встал и более уверенно пошёл. Его шаг медленный, но уже не срываемый слабостью. Теперь магистр может нормально думать и все его мыли устремились к одной — «Как от этого избавиться?».

Он прошёл чуть дальше, удаляясь от собравшихся людей. Чиновники одного из надзорных управлений уже успели отметить этот случай у себя в листах и сюда уже спешит полиция, чья цель — изучить всё на предмет опасности государству.

Данте только бредёт вперёд, устало перебирая ногами, пока не натыкается на каменную лачугу, чьи стены обмазаны бежевой штукатуркой, стучась туда. В единственном окне промелькнуло лицо и дверь тут же открылась, давая магистру ввалиться внутрь. За порогом Валерона ждала лавка, где ведётся торговля целебными растениями, полки ломятся от трав, в воздухе витает запах благовоний, выжигаемых палочками. Магистр встретил вялым приветствием в виде низко поднятой руки лавочника, причём выговаривая странные слова:

— «Мы идём на острие рассвета».

— Это вы, господин магистр? — чуть поклонился лавочник в роскошных восточных одеждах, работающий на орден. — Если бы не тайное приветствие «Ангельской стражи», я бы вас не признал. Что вы хотите?

— По-позови брата, — Данте дал себе слабину, и сила ушла из коленей — он рухнул на холодный пол, сохраняя на грани потери сознание, он выдавливает слово. — Поз-з-зови я-Яг.

Глава восьмая. Встреча в Москве

Спустя два дня.

Чудесная погода в это время года установилась в одной из мировых столиц. Главный город всего русского мира укрылся в одеяния снега и льда, на множественных крышах лежат белые покровы, улицы полнятся сугробами, а вольная детвора со смехом и весельем играет в снежки.

Украшением улиц Москвы стали её дома. Тут можно наткнуться и на кварталы с фасадами в стиле древней Руси — выполненные под резное дерево, раскрашенные пёстрыми красками в узоры растений, птиц или солнца. Рядом с ними соседствуют здания в стиле московского ампира — монотонные, выкрашенные в жёлтое или зелёное, в три или четыре этажа, отличающиеся строго прямыми линиями и античным направлением — лепниной, колоннами и барельефами, с военными мотивами. Так же здесь множество и строений нового типа — высоких, закованных в пластик и стекло, но всё-таки большинство кварталов строго следуют Указу Императора «О реставрации духа града Москвы», и архитекторы «наряжают» дома в одеяния старых стилей.

Несколько человек, идущих по одной из множества улиц города, то и дело натыкаются на солдат в красной яркой форме. Это рослые мужики, на них надеты багровые камзолы, усеянные карманами и патронташами, торс защищает бронежилет такого же цвета. На их поясах бряцают пистолеты, а в руках держатся странные орудия — вроде похожие на бердыши, только с проводами к лезвию, но посредине толстого древка есть спусковой крючок и магазин с патронами.

— Кто же это такие? — на новоимперском спросил среднего роста мужчина; его чуть полноватое лицо под капюшоном тёмно-синего пуховика, который прикрывает плотные тёмные штаны, уходящие в сапоги.

— Стрельцы, — ответил на том же языке крупный мужчина с полным лицом, отягощённым уже морщинами; его шапка чуть сдвинута на лоб, зелёная куртка достаёт едва ли не дол пят.

— Эстебан, — фыркнул другой мужчина, надевший на себя лёгкую ветровку, джинсы и битники, оттого и дрожащий весь. — Тебе было трудно изучить историю страны, куда мы едем?

— Ну я хотя бы прогноз погоды в Москве узнал, Яго, — усмехнулся парень. — И сейчас не промёрз до костей.

— Заткнись! Ты не забыл, что ты мне ещё за Конфедерацию должен? Или кто твою мелюзгу переправлял из задворок Канады. Это прогнившая страна могла нам поднагадить и устроить фейерверки из систем ПВО.

— Не устроила же. И вообще, это я вытащил у Маритона тот самый ключ и передал его тебе. Он конечно рад, что смог как-то помочь Рейху.

— Скажи, зачем тебе нужно было отправлять молокоотсосов туда? Вот, зараза, Эстебан, разве они не могли спокойно жить на задворках мира?

— Нет, Яго, — пробурчал парень. — Канадские силы могли бы их обнаружить и уничтожить. В Конфедеративных Штатах Америки их ждёт безопасность, сытость и

— Ты не забыл, что та самая Элен немного смуглая? В Конфедерации на неё будут смотреть косо.

— Он обещал им помочь в Конфедерации найти себя. Маритон говорил, что может отвести их от административных… трудностей. Он сказал, что рад будет найти для них место в Конфедерации.

— Почему не Рейх? — стиснув посиневшие губы, спросил Яго, натирая себя за плечи.

— Пойми Яго, они бежали из Рейха, потому что были пресыщены им. В Конфедерации их ждёт немного другой мир. Онболее вольный, более свободный, нежели Империи Европы или американские северные обиталища либерализма, — Эстебан во время ответа с удивлением рассматривал улицу, где среди домов мерцал золотой купол и белые стены церкви.

Эстебан с интересом наблюдает за белыми аккуратными фасадами, отличными рельефными элементами, следит за аккуратными окнами и разноцветными стенами, видит высеки на русском языке, слышит народные хоровые песни, льющиеся из колонок. Улицы здесь широкие, не то что в городах Рейха и наполнены столь многим, что взгляд невольно разбегается повсюду. Тут есть и прилавки, где идёт торговля едой — колбасы, сыры, подвешенные бублики и сушки, пирожки и рагули. Эстебан находит здесь и продавцов лакомствами — леденцы на палочках — петушки и круги. Вместе с ними полно и множество уличных музыкантов, нараспев поющих народные песни о победе, или просто мелодии, взывающие к мотивам древней Руси или же классики.

Глаза Командора выхватывают и образы людей. На них кажется эпохальная одежда — кафтаны и сапоги, длинные платья, пальто с пушистыми воротниками и большие шапки. Взгляд в другую сторону и его взгляду предстало развлечение — детей и взрослых катают на роскошно устроенных санях, запряжённых тройкой лошадей. Тут же идёт и священник, только на нём чёрная ряса и золотая блестящая епитрахиль, а сам он куда-то спешит.

В этом Эстебан находит что-то глубокое и хтоническое, родственное и взывающее к нему самому. Понимая, что такой немного богатый уклад этой улицы обусловлен близостью к кремлю, парень не унимает удивления от вида всего увиденного. Он помнит, что сам родом из северной Европы, где была русская диаспора. Он только помнит название того града, что вырисовывалось в памяти буквами — «Стокгольм».

— Интересно, — Яго показал на странный литой бронзовый памятник, где крестом лежат три вещи — маска, перчатки и шприц. — Это я так понимаю с той треклятой эпидемии, что была два года назад?

— Да. Наш градоначальник, Собнин Сергей, — продолжает говорить русский в зелёном пуховике, на новоимперском, — дал ещё год назад распоряжение поставить памятник тому, что удерживало эпидемию той инфекции с царским названием. А ещё заодно и снял все ограничения.

— Кстати, Комаров, — грубо тараторит Яго, стуча зубами. — Что у вас с охранными войсками? Я не совсем сообразил по стрельцам, гвардии.

— Есть несколько подразделений охраны городов. Российская Имперская Гвардия смотрит за общественным порядком. Московский стрелецкий полк — это особое подразделение. Оно воссоздано Императором для обороны и охраны Москвы, а так же для участия в особых операциях.

— Так, а полиция и жандармерия это не одно и то же? — смутился Яго. — Я не совсем внимаю вашей системе.

— Жандармерия занимается розыском заговорщиков, — спокойно отвечает Комаров. — Её специальность — поиск и предупреждение деятельности тайных сообществ, стремящихся к свержению власти Императора или имперских властей.

— А как же ваша Федеральная Служба Безопасности? — потирая щёки, спросил Яго. — Я думал это она крутит хвосты тем, кто покусился на имперский трон.

— Не совсем ФСБ… Служба Имперской Безопасности взяла полномочия по охране границ. Так же они отслеживают деятельность экстремистов и террористов. Жандармерия — это более специализированный орган.

Пока велись удивительные разговоры о устройстве государства Российского, люди прошли изрядное расстояние, пока не вышли к огромной площади, что не вмещает взгляд. Эстебан не видел такой широты, такого размаха в площадях, ибо Рейх брал монументальностью и монстроузностью своих шедевров архитектуры. Он помнит об одной, в Этронто, но ему не удавалось видеть её самому, а здесь перед ним расстелилось море брусчатки, а на горизонте красноокрашенная крепость, за стенами которой видится злато куполов и великолепие лепнины.

— Идёмте, махнул Комаров, и они быстро подошли к одной из небольших построек на краю Красной площади; это оказался широкий цилиндр красно-пряничного цвета, в который встроено множество элементов — декоративные колонны, немного барельефов с народными мотивами, окна разбросаны в хаотичном порядке, а всё вершит нежилая башенка.

— Времён кого это чудо? — смутился Яго, проходя внутрь.

— Был у нас мэр времён Федеративной России — Люшкофф. Он и любил всё в этом стиле строить.

Это оказалось небольшое кафе с двумя этажами и подвальным посещением. Стены, украшенные парой картин, в антураже голого кирпича, крепкие деревянные столы, полы, выложенные паркетом. Люди прошли в цокольный этаж, же за дальним столом их уже ждёт странная фигура, выряженная в красный балахон поверх чёрного подрясника, сложив в кулак пятерню пальцев, утянутую в перчатку.

— Ну здравствуй, отец Андрей, — присаживаясь отдал приветствие Комаров.

— И тебя рад приветствовать, — раздался техно-голос из-под капюшона, что заставило другого парня продрогнуть и начать говорить:

— Отец Андрей? — раздалось удивление от Яго. — Какого… в смысле, это ты, Андронник?

— Да, Яго. Скажи, сколько я тебе не зрел зрительными нейро-нервами? Хотя подожди, я сам обращусь к архивам памяти, — спустя секунду снова звучит механическая речь. — Пятнадцать лет… долгих пятнадцать лет, — речь киборга стала более человеческой.

— Зараза, — выругался и хлопнул в ладоши Яго. — Как же давно я тебя не видел, Андронник. Я бы тебя бы обняло, если бы не народ. Скажи, что с тобой стало после того дня? Мне пришлось бежать на восток, а ты? — не отнимая взгляда от Андронника, спросил Яго.

— Это сложно вспоминать. Не механически, а психически. Тогда я решил покинуть нового Консула, Данте Валерона, и уйти на дальний восток.

— Что тебя привело туда? — всё допытывается Яго.

— Я не мог его видеть таким, в силу определённого ряда психо-сознательных причин, рождённых из личных психических травм, которые создавали крайне неприятную самото-соматорную среду и негативно влияли на исполнение рабочих обязанностей.

— Как же я соскучился по твоим оборотам, хах, — рассмеялся Яго.

— В нём я увидел себя старого. Я не мог больше быть в Рейхе, — Андронник бы сейчас выпил, если бы его рот не заменила аудио-решётка и динамики, что превращают мысленный импульс и слабое движение мышц губ в холодную речь. — Ладно, давайте перейдём к делам по которым я был вызван с Владивостока.

— Хорошо, — Яго расстегнул ветровку. — Эстебан, смотайся кабанчиком, закажи нам что-нибудь выпить.

— Не в моём присутствии, — тихо проговорил Андронник и указал на соседний столик, где сидят два крупных мужика; на них красные кафтаны, накрывающие чёрные подрясники. — Это Патриаршие стрельцы, особое подразделение при церкви. Производят наблюдательные и надзорные мероприятия за служителями священного сана, дабы предупреждать правонарушения ими содеянные.

— Понимаю, — Яго осадил Эстебана. — Тогда принеси нам сока и поесть что-нибудь скромное.

— Хорошо, — парень пошёл к барной стойке.

— Я так понимаю дело, ради которого мы сегодня встретились, касается психо-душевного состояния Данте Валерона, — машинный глас Андронника заставил оглянуться людей, сидящих рядом. — Позавчера названивал Флорентин Антинори с просьбой провести специальную встречу в Москве.

— Нет так громко… отец Андрей, — стал говорить Яго. — Да, это я ему рассказал о том, что было в Константинополе. Сейчас с ним вроде в порядке, но транк уже никудышний, не идёт.

— Сколько он осуществляет его применение?

— Походу с тех пор, как он Сериль потерял.

— Я рассчитывал его на пять лет, а потом думал, что он начнёт посещать специалиста в психотерапевтическом направлении. Что ж, вышел небольшой просчёт.

— Ладно, — в разговор вступил и Комаров. — Наш царь-государь, храни его Господь, планирует начать боевые действия против Директории Коммун. Первые отряды ВДВ уже отправлены, за ними идут тяжёлые пехотинцы из Старшей Дружины. Я к тому, что если Данте будет участвовать в боевых действиях, то у него может случиться ухудшение.

— С каких пор ты о нём волнуешься? Мы тебя подцепили, чтобы ты нам помог кафе найти, да инфу слил по передвижениям директориалов.

— Поверь, я как человек, потерявший то, что потерял и он, знаю его боль.

— Не совсем потерял, — Яго повинно опустил голову, его речь стала аккуратной. — Тут есть некоторый момент. Очень важный.

— Что!? — вспылил Андронник. — Да как это возможно? Что ты несёшь?

На этот раз речь машинного человека из механической превратилась в больно людскую. Его машинно-дрожащий голос заставил оглянуться всех сидящих людей, и даже два стрельца встали, подойдя к Андроннику.

— Всё хорошо, батюшка Андрей? — все услышали низкий басовитый голос от полного мужика в наряде.

— Да, стрельцы, — Андронник стал более спокойным. — Отдыхайте.

Мужики ушли обратно, а вместо них к столу подошёл Эстебан. Воспользовавшись вложенным переводчиком в ухо он смог заказать графин гранатового сока и тарелку каких-то сухарей. Когда Яго увидел, что он принёс какую-то несуразицу, захотел выругаться, но образ грузных стрельцов заставил его промолчать.

— А лучше ничего не было? — спросил Комаров.

— Я бы поддержал его возмутительную направленность речи, но сейчас нас ждёт проблема куда более важная по степени необходимости решения, — Андронник посмотрел на Яго и казалось, что его сверкающие диодные глаза имеют отражение гнева и торжества. — Так Сериль жива?

— Да, — сдержанно ответил брат Валерона. — Об этом немного людей знает. И тем не менее, всем им хватает серого вещества в башке, чтобы допереть — ему об этом не нужно трындеть.

— Почему? — спросил Эстебан. — Я бы сказал. Я давно знаю Данте, служил у него под командованием. Он нормальный парень, всё поймёт.

— И это мне говорит человек, теряющий рассудок в гневе? — фыркнул Яго. — Я — его брат и я знаю, что если ему подсунуть инфу о жене, он может кукухой двинуться. Либо расплывётся в счастье и будет себя вести как идиот, либо соберёт весь свой орден, да пару армейских подразделений и от Великого Израиля не оставит камня на камне.

— Великий Израиль, — тихо проговорил Комаров. — Я бывал там, когда был ребёнком, в тех краях. Что ж, никогда не думал, что Иудея, Израиль, Вольная Палестина и Свободный город Иерусалим смогут снова стать едиными.

— И это случилось, — Яго запустил ладонь в миску с сухарями. — Но ладно. Я хочу лишь сказать, что…

— Как вы спаслись? — Андронник быстро задал вопрос. — Я лично наблюдал за тем, как пуля из револьвера лишила её жизненных функций.

— Я об этом и талдычил. Она была трофеем Фемистокла, которым он хотел шантажировать Данте. За то, что я отправил Фемистокла раньше времени на суд Божий, меня Лорд-Магистрариус прежний угрожал отправить в землю. Когда посудина пошла под воду, я схватил Сериль и вышел к какой-то площадке, где какой-то молодец оставил спасательную шлюпку. Сев на неё я отчалил от корабля. Когда его жена очнулась, она поведала мне и показала, что пуля прошла по касательной и оглушила её, едва не разворошив ухо.

— Значит мои визуальные сенсоры и программы аналитического восприятия ошиблись, просчитав её гибель, — с надеждой в металлической речи протараторило существо.

— Именно так, мужик, — Яго показал на него указательным пальцем в знак согласия. — Мы долго плыли, еда в шлюпке кончалась, но нас вовремя обнаружили разведывательные силы Великого Израиля.

— Что потом?

— В кутузке мы просидели недельку, пока не пожаловали господа из Моссад. Нас долго допрашивали, по отдельности. Силу не применяли. А затем мне и ей предложили сделку.

— Работать на государство, — заключил Комаров.

— А ты сечёшь. Да, тогда я видел её в последний раз. Меня предупредили, что за вольные шаг в право или шаг влево, меня отправят на корм львам, и определили в боевое подразделение. А её стали готовить на ополченца.

— Хм, а как ты оказался в Турции? — спросил Комаров.

— Долгая история, потом потрындим о ней. Сейчас мы собрались здесь для того, чтобы решить — как спасти моего брата. Ему становится всё хуже и хуже. Перед вылетом я видел, как он балакал с каким-то воображаемым товарищем. У меня поджилки трясутся от одной мыслишки, что он может поехать, — беспокоится Яго, поедая всё больше сухарей.

— Я могу разработать более стильный транквилизатор, — стал рассуждать Андронник. — Если правильно рассчитать дозу нужного ингредиента, то лекарство сможет изменить определённые процессы в организме и остановить деструктивное влияние психической травмы.

— Что бы он вообще железным невминяшкой? — сердится Яго. — Нет, лекарство уже дало сбой, где гарантия того, что в следующий раз оно удержит безумие в нём?

— Тогда может поместить его в лечебницу? В России. — предположил Эстебан. — Для того, чтобы в Рейхе документации не было. И главное, чтобы знакомые лица были к нему близко.

— Ближе? — усмехнулся Комаров. — Не думаю, что позволят. У нас после той болезни даже есть поговорка — друг познаётся на социальной дистанции. Это я к тому, что близкие люди могут напоминать ему о психической травме. Да и к тому же, он не оставит целый орден без управления.

— Константин прав, — прожестел Андронник. — Если он поймёт, что его оторвали от безопасности Империи, то это может усугубить ситуацию. Его психика пошла путём замены — любовь к жене и ребёнку сменилась заботой о родине и если мы его изымем из обычного рабочего состояния, то может быть его состояние станет ещё хуже.

— Может просто привести к нему жену и ребёнка? — спросил Эстебан, отпивая сок. — Вот взять и привести, подсунуть ему её. А затем всё рассказать.

— Только когда я буду на достаточном расстоянии… к примеру, на Луне, иначе он меня найдёт и придушит за то, что я ему врал, — бурчит Яго, сложив руки на груди.

— А у нас нет иного выхода, — голос Эстебана стал более ярый. — Собрались тут четыре мужика и думают, как пятого вытянуть из сумасшествия. То ему не подходит, это не так. Зараза, да нужно просто попробовать ему вернуть жену. Хуже не станет, а может даже и лучше.

— Не могу сказать ничего точно, — Андронник сложил пальцы под подбородком. — После стольких лет принятия транквилизатора и сдерживания такой психической травмы его реакцию на появление Сериль предположить трудно.

— Кстати, — Комаров приложил ладонь к подбородку. — Наша Служба внешней разведки при содействии Государственного разведывательного управления Китая засекло, что на территории Поднебесной может находиться агент Моссад, с позывным «Серый». Судя по всему, это девушка.

— Комаров, ты же знаешь, что эта информация нам мало помогла, — сказал Эстебан. — Нужны более точечные и информативные данные.

— О, а парниша сечёт, — Яго опрокинулся на спинку стула.

— Я могу отправиться в Великий Израиль с целью выяснения местонахождения Сериль Валерон, — заговорил Андронник. — Как раз меня собирались отправить на послушание в Храм гроба Господня.

— И как ты это сделаешь? — спросил Яго. — Постучишься к ним в дверь и спросишь?

— Ты почти угадал. Тамошний Первосвященник меня знает, давным-давно я помогал ему охраной конвоя, как обычный Киберарий первой модели. Сейчас страной правит Синедрион или Синедрион-Кнессет, где он заседает.

— Сколько же вам лет, отец Андрей? — смутился Эстебан.

— Больше, чем ты, можешь себе представить.

— Ладно, хорошо, — Комаров положил подбородок на сложенные ладони. — Андронник отправляется в Великий Израиль, там узнаёт местоположения Сериль Валерон, а мы с Эстебаном выдвигаемся в Китай. Нужно отработать в двух местах и судя по описания тамошняя девушка сильно похожа на его жену, к тому же у неё есть проблема с ухом. Да и если у Андронника не получится, то мы можем попытать удачу.

— Скажи, Комаров, а зачем тебе нам помогать? — Яго доел сухари. — Не пойму, к чему тебе это? — на что Константин сначала промолчал, а потом с едва уловимой подавленностью сказал:

— Мне известна его боль и ели есть хоть один шанс её унять, я помогу ему, — а заметем его речь окрепла. — Все мы здесь кого-то потеряли, и если есть шанс вернуть для кого-то лучшую жизнь, то следует это сделать. Поверьте, мир от нас не убежит, а вот возможность вернуть человека из душевного небытия выпадает не каждый день.

Сказанное Комаровым изменило ход мыслей Яго и он смог спокойно согласиться:

— Знаешь, Кость, когда-то я был готов тебя растерзать за то, что ты нас кинул тогда под Раддоном. Но сейчас я вижу, что мужик ты — нормальный. Но, к сожалению, я не смогу поучаствовать в вашей операции. У меня через три дня боевой вылет. Я в составе сводной роты должен отправиться на фронт, громить Директориалов.

— Хорошо, тогда решили, — Андронник приподнялся. — Я направляюсь в Великий Израиль, а вы в Китай. Когда я получу информацию о Сериль, или о том, что не смог осуществить задуманное, то свяжусь с вами.

— Отлично, — обрадовался Эстебан. — Кстати, Яго, как сейчас протекает ход войны с Директорией Коммун?

— Да вроде ничего особенного. Сейчас три армии пытаются преодолеть пограничные укрепления, а потом… начнётся ужас.

Глава девятая. Предложение

Солнце и песок вот уже на несколько тысячелетий стали символами этого места, наравне с религиозным пылом и спором о «Камне Преткновения». Долгие года — это место тревожило миллионы людей и оказавшись во мраке Великого кризиса оно не перестало этого делать, только сильнее обострив древние проблемы. Но вот наступила новая эпоха, и кажется, что под единым правительством эта земля могла бы обрести покой.

Посреди большого раздольного поля лежит город, что будоражит умы, сотрясает мир и не даёт покоя людям вот уже более двух тысяч лет. И средь узких улиц бежевых строений, посреди высоких многоэтажек, где льются непрестанные моления, где у практически восстановленного Храма Соломона собираются многие тысячи народа, всё ещё плывёт холодок страха и ужаса, ибо реваншистские группировки разных толков не оставляют надежды повернуть ситуацию в свою пользу.

Это понимает и Андронник. Высокий киборг, пройдя лечение и профилактические осмотры, смог омолодить свой организм, и сейчас выглядит немного лучше — держится ровнее, идёт увереннее, новый алый плащ покрывает его чёрный костюм. Он не позволяет себе лишнего, иначе нервная Левитская Священная Стража быстро отправит его отдыхать в тюрьму. Отец Андрей, прибывший сюда для дел в храме Гроба Господня, помнит, что как минимум три тайных повстанческих группировки действуют в Иерусалиме.

Пройдя по узкому коридору он попадает в просторную залу, где прохлада ещё сильнее обвила его. Стук каблуков о начищенную до блеска тёмную плитку разносится по всему длинному прямоугольному помещению, что заканчивается полукругом. С балконов второго этажа, поддерживаемого колоннами у стены на него уставлено множество глаз. Нейро-нервами Андронник чует слабый запах благовоний, возжигаемых в небольших кадильницах, и аромат миро, коим мажутся левиты и слуги Первосвященника. Огромные окна пропускают мало света из-за затемнения и повернув голову Андронник видит надписи на иврите, возвещающие о повелениях Божиих насчёт Аарона и о том, как будут одеваться и что свершать его наследники.

Пройдя через множественные кресла, прикреплённые к полу, выставленные для экстренного собрания сотни мужей из Синедриона и уставив взгляд вперёд он видит того, к кому пришёл.

— Я рад вас приветствовать, эмиссар Российского Имперского Государства, — торжественно объявил на новоимперском высокого роста мужчина, с немного смуглым лицом, имеющим треугольные формы, небольшую белую бороду; сидящий на красивом резном троне, украшенным золотыми серафимами и херувимами, он даже не поднялся. — Надеюсь, что по воле Творца мы сегодня придём к выгодному соглашению.

Андронник видит одежду этого человека и по ней осознаёт статут того, кто здесь стоит. Тканая шерстяная риза, цвета чистого ночного неба покрывает белоснежный дорогой хитон, сшитый из льняных тканей. А поверх груди у мужичины закреплён наперсник, украшенный двенадцатью прямоугольными драгоценными камнями, на которых виднеется гравировка в виде имён. Голова же отяжелена кидаром расцветки молока — конусообразным тюрбаном, на который прикреплена золотая пластинка.

— И я вас рад приветствовать, — отвечает ему Андронник, склонив голову в знак почтения. — Господин Первосвященник.

— Хорошо, мы можем всё провести нашу встречу в протокольной форме, — ладонь мужчины показала на троих левитов, облачённых в простые белые хитоны, и несущих на голове витые тюрбаны, в руках их уже заготовлены бумаги и планшеты, для записи мероприятия. — Или мы можем провести её в более неофициальной форме. — Предложил Первосвященник, показав влево, на открытую дверь.

— Давайте поговорим без записей.

— Хорошо.

Грузная фигура главы иудаизма поднялась с трона, и Первосвященник вместе с Андронником прошли в другое крыло обширного дома, что является одной из жемчужин Иерусалима. Они вышли в небольшое крыльцо, выложенное гранитными плитками, украшенного небольшими колоннами. За пределами крыльца разбит роскошный пахучий сад, высаженный лилиями и розами, за которым следят множественные слуги.

— Скажите, эмиссар, как вам наш город? Достоин славы Божьей? Сегодняшнее состояние Иерусалима и вправду повторяет славу Давида и Соломона.

Андронник, вспоминая, что на пути сюда ему встретились и эпохальные здания древности — обтёсанные песком, светло-жёлтые, выложенные камнями или же более новые — созданные из кирпича или блоков цвета осветлённой охры. Отец Андрей вспомнил и то, что ему на пути повстречались и высокие здания, так же выполненные в общем стиле Иерусалима — пластик или металл окрашен в жемчужно-белый или сливочный беж, стены лишены роскошных фасадов, обходясь минимальностью. И только синагоги пестрели красотой и привлекательностью, ибо согласно Закону Великого Израиля «Об устройстве религиозных зданий Иудаизма» строились они только из самых драгоценных материалов. В очах Андронник до сих пор стоят виды одной из них — вся в каменьях — гранат, топаз и аметист, золотые крыши, посеребрённые фасады и двери из ливанского кедра.

— Прекрасно, — раздался ответ голосом металла. — Но цель моего прибытия не коррелируется с диалогами о наилучшем расположении в городе.

— Вы правы, — Первосвященник пошёл в сад, где вскоре нашёл лавочку, слуги же стали подходить к нему на поклон. — Как нам сообщили, вы прибыли в Иерусалим по специальному пропуску, который выдаётся дипломатам и эмиссарам. Как вы его получили?

Встав возле лавочки и направив взгляд диодных глаз в небольшой прудик, Андронник холодно пояснил:

— Благодаря действию вашего закона «О мире в Иерусалиме», я как представитель авраамистической религии, могу пребывать до семи суток на территории Иерусалима для решения задач, связанных с отправлением религиозного культа или для разрешения дел в своей религии.

— Именно. Бог Авраама и Бог Исаака не оставил вас без просвещения, — тронув голову последнего слуги в знак благословения, Первосвященник обратил полное лицо на отца Андрея. — Так зачем же вы попросили встречи у меня? Я с вами никак не связан делами веры. Если вы пришли решать вопросы светские, то можете направиться к Наместнику царя Израильского.

Андронник хотел бы сказать, да придержит нейролингвистические процессы, чтобы не обидеть Первосвященника. В Великом Израиле фигура наместника мало что значит, ибо власть, а значит и информация сосредоточена в руках Синедрион-Кнессета и Первосвященника. И так будет продолжаться, пока не придёт «настоящий» царь, которого так ждут иудеи.

— Господин, мы с вами как-то уже работали раньше, когда вы пребывали ещё в статусе законоучителя. Я вам помог с перевозками.

— Уважаемый не лукавьте перед Творцом. Вы собирали информацию для вашей страны, а не пришли сюда из благих намерений.

— Понимаю. Но наместник нам ничем не сможет помощь, так как в его компетенции находится слишком мало государственных органов власти, а так жен его полномочия уступают вашим, — Андронник продолжает убеждать Первосвященника в нужности. — Нам необходимо использовать силы разведки, которая подчиняется только главе кабинета министров.

— А оно по Божьей милости отдано мне, — завершил Первосвященник. — Что ж, но вы же понимаете, что не всё так просто? Что вы бы хотели узнать?

— Мне нужна информация касательно нахождения одной разведчицы, — Андронник хотел бы сорвать один из здешних цветов, но что у сердца рождает жалость к столь прекрасным созданиям, и он останавливает сей порыв, продолжая изливать голос жести. — Ранее она именовалась Сериль Валерон. По имеющимся сведениям она служит сейчас в структуре Моссад.

— Моссад, — задумался Первосвященник и коснулся двух камешков у наперсника, что мерцают сильнее всего, но тут же отпрял рукою. — Если бы это дело касалось всего народа израильского, вопросил бы я у Бога, по уриму и туммиму^[4], но это дело частное. А что ты хочешь от неё?

— Если говорить с раскрытием всей информации, — Андронник подошёл к прудику, смотрясь в кристально чистую воду, — то я хотел бы её отвезти на родину. В Рейх. Скажем так, её появление не только для одной персоны, но и для всей страны могло бы возыметь седативный эффект.

— Ох, — тяжело поднялся мужчина. — Это нужно смотреть в специальных базах, данных. Если она сейчас агент нашей специальной разведки, то с именами будет проблема.

Оба они вышли в другой проход, где их встретило тепло улицы. Дворец Первосвященника, примыкавший к стене храмового города сам походил на небольшой квартал. За массивными стенами дворца разбиты малые сады, есть громадная библиотека, автопарк, кухня и хранилище для кошерной еды, и чтобы соблюдался кашрут^[5], а так же множественные жилища для прислуги и левитов; по дороге сюда Андронник смог заметить ещё и синагогу, вместе с хранилищем оружия. Ещё много что ускользнуло от его взгляда, ибо Дворец огромен и не всё можно рассмотреть.

Сам Андронник пока они шли в молчании вспоминает об Иерусалиме — твердыне современного иудаизма. Для всех иных религий установлен строжайший запрет в Великом Израиле и только санкционированные авраамистическите верования в определённых зонах города имеют право размещать свои культовые здания. Вся столица покрыта сетью Синагог, через которые Малый Синедрион Иерусалима проводит свою политику. Управление Раввината в Иерусалиме, как орган исполнительной власти полностью подчиняется здешним законодателям и согласен на их воззрения касательно политики. Военный Раввинат Израиля особо приковал к столице свой взор, укрепляя его дополнительными силами военизированной религиозной милиции. Андронник не забудет аромата вездесущих благовоний, выкуриваемых едва ли не на каждой улочке, помнит людей, одетых по правилам, что установлены Министерством Государственного Раввината, а именно Указанием «О ношении одежды в соответствиями с положениями второго Шулхан Аруха»^[6]. Андронник вспомнил мужчин в чёрно-белых одеяниях и женщин в тёмных закрывающих всё одеждах.

Они вышли в большой двор, уставленный множеством стульев на каменной плитке, где в конце высится небольшая трибуна. Всё накрыто огромным полотном ткани, которая меняется на брезент в случае дождя. Андронник смекнул, что здесь Первосвященник встречает делегации из разных концов страны и организаций, и где-то неподалёку должен быть роскошный бассейн для ритуального омовения после встречи с иностранцами и иноверцами. Андронник не сомневается, что после общения с ним, Первосвященник поспешит туда, чтобы восстановить чистоту.

Наконец-то они вышли к личным кабинетам Первосвященника. Пройдя по паркетному полу из обычного кедра, Андронник прошёл через помещения, где на стеллажах ютятся золотые статуэтки, где манят серебряными крышками свитки и книги, что обиты бархатом на обложках.

Тут же стоит несколько больших каменных скрижалей, на которых по-еврейски выгравированы десять заповедей. Неподалёку же расположились и вооружённые левиты, в их руках карабины, а на поясе длинные ножи.

— Так, — Первосвященник присел и стал набирать буквы на небольшой сенсорной клавиатуре, — прежде чем мы начнём, я бы хотел знать, что вы готовы предложить народу богоизбранному?

— Да, — Андронник вынул небольшую флэшку, больше похожую на маленький чип. — На этот раз вам будет предоставлена информация, которая собрана особым отделом Имперской Внешней Разведки.

— И что же там вы нам принесли по милости Божьей.

— Некоторые данные касательно антиправительственно настроенных движений «Израильский исламский Эмират» и «Вольный Иерусалим».

— Хм, — Первосвященник обратился к тонкому монитору, став набивать имя на клавиатуре. — Так, Сериль Валерон, — мужчина развернулся, вопрошая. — А какого рода информация?

— Наш агент, участвующий в операции, смог в ходе проведения одной из вылазок в городе, втереться в доверие.

— Я же прошу по-хорошему, — оборвал Первосвященник. — Такие предприятия делаются не один год, а это значит, что не один год у нас в Иерусалиме действует агент вашей разведки.

— Понимаю, но вся его деятельность направлена против этих организаций. Наш император не желает дестабилизации в этом крае. В этой флешке информация о некоторых конспиративных квартирах, о приверженцах и местах их временного пребывания.

— Хорошо, — Первосвященник ударил по кнопке «ввод» и на экране тут же высветились нужные строчки; мужчина перешёл по гиперссылкам и оказался на нужных страницах информационной системы. — То, что я тебе сейчас покажу и расскажу — секретно.

— Я вас полностью понял, — Андронник подошёл к экрану, над которым нависла полка, загромождённая предметами, среди которых киборг увидел шофар^[7], книгу молитвенника и Танах^[8], кружку для омовения рук и яд^[9].

Андронник задумался, обращаясь к древнему чувству вины. До него дошло, что если бы тогда, когда шла битва на перекрёстке он бы не бросил Сериль, то всего этого сейчас не было. И Данте не находился в холодных когтях безумия, и к Первосвященнику не нужно было идти, и он сам бы не покинул Рейх. Если бы тогда он нагнулся за ней и подобрал, то целой истории могло бы не быть.

Но с другой стороны первый Канцлер и хотел видеть его таким… Данте Валерона. Холодным и полностью отданным службе, лишённым всякого терзания и дерзновенного к стране. И император всеимперский мог бы точно найти причину того, чтобы Данте обратился к холоду лишения эмоций, дабы служить государству… либо сделал бы его таким. Для Первого Канцлера во имя родины в норме было бы разрушить не только пару тройку судеб, но и утопить в крови целые города, посмевшие бунтовать.

Все мысли Андронника направились к прошлому, где и родилась у него та боль, что заставила с неистовой яростью сражаться в Коринфе, но выдавил себя оттуда. Обручальные кольца на поясе в мешочке в символ траура станут извечным символом того, что случилось давным-давно.

— Да, вот, — мужчина убрал принятую флэшку, приковав внимание Первосвященника, — информация о мятежниках в обмен на информацию об одной персоне. Сериль Валерон. Дама с таким именем поступала к нам лет пятнадцать назад, как нарушитель границы.

— Что потом?

— Говорится, что к ней была применена стандартная процедура — ей поставили ультиматум, либо служить стране, либо провести в тюрьме всю жизнь.

— И какой выбор ей был предпринят? — с настороженностью спросил Андронник, уже зная ответ, но ожидая подтверждения от Первосвященника.

— Да, сначала год она провела в школе натурализации. Затем пять лет она провела в Ополчении, куда её направили по перераспределению. Потом был ЦАХАЛ на пять лет. Ага вот, — Первосвященник умолк, когда дошёл до нужных строк, что смутило Андронника. — Я как блюститель закона, как заботящийся о народе израильском, предлагаю тебе сделку. Нам нужна информация касательно тех движений, внедрение и расследование изнутри, — голос служителя Храма стал настойчивее. — Вы один из лучших воинов-разведчиков, киберарий, которого невозможно уловить.

— Я как подданный России, как монах, не могу пойти на такие условия, — отмахнулся отец Андрей. — Назовите лучше другие условия, которые были бы приемлемы моим внутренним моральным директивам.

— Монах… как же это не по-иудейски.

— А как же назорейство? — возмутился Андронник. — Вы отвергли один из постулатов служения, данный самим Богом.

— Ладно, — отмахнулся Первосвященник. — Что вы готовы предложить израильскому народу? Вы ведь собираетесь не просто обнаружить эту девушку, но и использовать ещё в своих целях, которые могут нас лишить одного агента. Андронник, не уж то вы не понимаете, в чём смысл взаимовыгодного договора?

— Господин, я прошёл через такое, что вам и не снилось, — Андронник, чтобы создать нужный эмоциональный момент, отбросил черствый прагматизм в речи. — Я видел полыхающий Рим, перед моими глазами открывались картины бескрайних сражений, я жил в трущобах и дворцах, служил наёмникам, фанатикам и императорам, влюблялся и терял душу в погоне за отмщением. Целые флотилии горели близь Сицилии во время войны с пиратами. Я вёл операции до полного уничтожения, Первосвященник и курировал торговые предприятия, от оборота которых зависела жизнь целой страны. Поверьте, я понимаю, что к чему. Я готов вам предложить древние филактерии.

— Насколько древние?

— Настолько, что меня скорее всего могут изгнать из страны. Они времён последних Первосвященников в начале нашей эры, которые ими и пользовались. Хранятся в одном музее, но я знаю, как их изъять.

— И вы пойдёте на это?

— Для стабилизации ситуации на родине, и для того, чтобы душевное, психико-эмоциональное состояние одной личности пришло в норму, я готов совершить определённые действия, — Андронник отвечает без колебаний, чувствуя оттенок вины за то, что тогда оставил Сериль в городе.

— Хорошо, мы пришли к соглашению, — обрадовался Первосвященник. — Сериль Валерон, ныне известная как Сигалит Вебер, четыре года служит в Моссад. Три года провела в специальной школе, и ещё один, последний, «работает в поле». Позывной «Серый».

— Хорошо, — потёр металлические руки Андронник. — Что вы можете сказать о её местоположении сейчас?

— По имеющимся внутренним данным её отправили на операцию в одну восточную страну. Судя по всему, это Китай, где-то в пригороде Пекина.

— А что по её задачам?

— Вот это я вам уже не скажу, — Первосвященник закрыл все вкладки и встал с места. — Эта информация повышенного уровня конфиденциальности.

— Хорошо, господин Первосвященник, я приношу вас благодарность от имени всего Рейха, — чуть поклонившись, «жестянно» радуется Андронник.

— Обожди, — мужчина поднялся со стула и утянул за собой отца Андрея на небольшой полукруглый балкончик. — Она ещё подавала прошение на поиск другого человека по имени Марта Валерон.

— Так и было? — взволнованно говорит Андронник, устремляя взор далеко в город.

— Да. Когда она поступила в Моссад, то вместо годового заработка она согласилась, что разведка направит свои ресурсы на поиск этого человека.

— Вы обнаружили что-то? — Андронник на этот раз готов Первосвященнику предложить ещё и золотые меноры или даже раскрыть тайну создания из обычных людей киберариев, лишь бы ему всё рассказали.

— Мы исследовали полмира. В Рейх нам не особо удалось проникнуть, «Либералы» нам ничего не дали. Но вот один край света отозвался похожим именем. И судя по всему это её родственница.

— И?

— Мы просканировали интернет-запросы, насколько это возможно, когда часть сети утеряна, проверили базы данных. Южноамериканская Федерация. Пригороды Рио-де-Жанейро. Большего сказать не могу, так как Бог нам не открыл иного.

— И вы так просто об этом мне доносите информацию? — удивился Андронник.

— Да, у нас получилась хорошая сделка — информация в обмен на информацию. К тому же, вы отдаёте нам древние реликвии, что так же хорошо для нас.

— Что ж, тогда можно считать нашу встречу оконченной?

— Подожди, — Первосвященник протянул небольшую пластинку. — Здесь находится документ в цифре. Вы можете предъявить его Сериль, чтобы она не сомневалась ни в чём.

— Спасибо, — металлическими пальцами Андронник подхватил пластинку, спрятав её в кармане. — Мы расстаёмся?

— Да, — Первосвященник махнул рукой и от строя охранников отделилось трое левитов с автоматами. — Вот эти парни проводят тебя к выходу.

Андронник согласился и направился к дверям из Дворца. Прошло около минут двадцати, пока по витым переходам, через большие дворы, минуя галереи и искусственные аллеи, отец Андрей вышел из большого комплекса архитектурного произведения искусства, сложенного из злата, мрамора, гранита, серебра, драгоценных каменьев, платины, базальта и дерева.

Оказавшись на улицах Иерусалима, Андронник поднял голову и увидел, как развиваются флаги Великого Израиля — тёмно-синие полотна с двумя белыми полосами, в центре которых, в белом кругу чёрная звезда Давида. Теперь под этим знасменем маршируют войска от Нила до Евфрата, противостоят Персидской Державе, Турецкому Султанату и Аравийским Эмиратам, а также африканским бандам. Андронник стал идти вперёд, выходя за пределы огромного двора перед Дворцом.

Андронник стал углубляться в город, а на встречу ему попался поток людей — мужчины и женщины в еврейской одежде. И все они живут в ожидании одного. Государственный Раввинат Израиля, как орган исполнительной власти во главе с царским наместником, Синедрион-Кнессет, взявший роль законодателя и суда, возглавляемый Первосвященником, поучаемый Раввинатом Писания, всё ждёт своего царя, который придёт, дабы распространить власть этого государства ещё сильнее.

Синагоги то и дело попадаются на глаза Андронику, в которых звучат слова учения, возвещающего о превосходстве мессианского народа. Малые дворцы коэнов говорят о величии служителей древнего культа, что стал возрождаться. Ещё немного и Храм Соломона будет достроен, ибо всегда что-то мешало его окончанию. До неожиданный обвал, до стены треснут, но строители без колебаний продолжают его ваять. Андронник посмотрел назад и нашёл его великолепие — храм занимающий целый квартал, стал жемчужиной Иерусалима и коэны даже пару раз там проводили службы. Но несмотря на всю помпезность и ожидание счастья, Андронник знает, что этот храм станет началом конца.

Глава десятая. Империя «Восточного дракона»

— Эстебан, ты как? — раздался слабый голос из бусинки, закреплённой у уха, и мужчина дал ответ в небольшой микрофон у воротника:

— Всё хорошо, Комаров.

Парень, нацепивший на себя чёрную куртку из кожи, короткие сапоги и темные джинсы, бредёт сквозь неисчислимое множество народа. Это люди преимущественно среднего роста, с желтоватым оттенком кожи, одетые в разношёрстные цветастые одежды и постоянно смотрящие взглядом будто прищуренных глаз на Командора. Эстебан конечно и раньше видел азиатов, но в таком количестве — никогда, но всё же это не помешает его цели — найти и обнаружить одну даму. Ещё вчера, когда они стояли в пригороде Пекина Андронник сообщил им, что они на верном пути и Сериль нужно искать именно там, но где? Отец Андрей пытался выяснить точное местоположение девушки и даже предлагал Первосвященнику за свою службу вывести их на связь, но тот отказался. И ныне они должны расхаживать по всему Пекину в поисках «леди» с европеоидной внешностью.

«Ох уж этот Первосвященник. Как требовать служения, так сразу, а как реально помочь, так лезет в бочку», — возмутился Командор, в то же время понимая, что их новый жестяной товарищ сделал всё что можно и если бы сам Эстебан требовал у Первосвященника выдать информацию, то перешёл бы на угрозы и шантаж, чем бы и завалил операцию.

Эстебан тихо бредёт по улице. Справа и слева дома, выстроенные в местном колорите — красные стены, золотистый фасады, крыши с подогнутыми краями и развешанные круглые фонари. Роскошные фанзы на севере столицы Китая построены для возрождения и утверждения национального духа, как помнит Командор. Подле них же разбит целый рынок — палатки и хижины из пластика и дерева, на столиках, на вешалках и витринах всё пестрит разнообразием товара — одежда, телефоны, украшения, пища. Особенно Командору тошно смотреть на разбитые здесь точки продажи пищи — под открытым небом в масле и перце делают всяких жуков, тараканов, саранчу мух и прочую гадость. Здесь обоняние пленяет тошнотворный запах от чудной еды, гниющих продуктов, дешёвого пластика и пота людей на пару с их отходами, ибо туалеты установлены где-то рядом.

Командор обратил взгляд к небе, но его встретили только серые хмурые облака, чуть раскрашенные златом солнечных лучей. Огромное количество заводов в южных промышленных зонах, запущенные не так давно уже успели накрыть город стеной облаков. Столбы дыма, вырывающиеся из труб, превратились в подобие колонн, что держат твердь небесную. Ещё не так давно, столица Китайской Республики не была загрязнена подобным образом, ибо находясь в тяжёлом кризисе, она могла позволить работу только малой части производства.

Бусинка в ухе активировалась, и Командор услышал речь на трудно выговариваемом новоимперском:

— Кстати, Яго рассказывал, что ты заботился о каком-то молодняке. Если не трудно, скажешь пару слов?

— Да что здесь рассказывать, — фыркнул Эстебан, продолжая всматриваться в толпу китайцев. — Семья одного пацана приняла меня и помогла выжить. Я обязался приглядывать за их сыном, и особенно когда их приняли в тюрьму.

— То есть ты должен был защищать его?

— Да. На несколько лет это превратилось в мой долг, — утвердительно проговорил Командор. — Сейчас он в Штатах, учится новым реалиям. Мне спокойней от этого.

— Яго прав в чём-то, Эстебан. Может хватит носиться с ним? Он уже не маленький, позаботится о себе, — грубый голос Комарова веет лёгким давлением.

— Может ты и прав, Комаров. Посмотрим. По крайней мере, сейчас он в безопасности и я могу заняться делом для укрепления Рейха, — Эстебан оглянулся на двух своих сопровождающих — это бойцы в гражданской тёмной одежде, со спрятанными под куртками бронежилетами.

— Хорошо, у меня для тебя естьинформация. Мои информаторы видели некую европейку на гриднице с ройном Чэбей. Вы там рядом?

— Да, примерно в десяти минутах пути. Отбой.

Командор, взбодрённый наводкой и стремлением закончить операцию, ринулся туда. Колоссальный мегалополис-столица Федеративной Китайской Империи оканчивается на севере районами, где выращивают пищу. Гигантские поля сельскохозяйственных культур в это время года «отдыхают». Здесь запах намного лучше и вместо рыночной вони веет аромат сухой травы.

— Господин, судя по последним данным её видели где-то в данной зоне, — доложил оперативник сзади. — Сходство семьдесят три процента с фотографией пятнадцатилетней давности. Если применять эффект старения, то сходство достигает девяносто процентного.

— Хорошо, что Комаров подсуетился и часть оперативников из Имперской Разведки была здесь за пару часов до нас, — обрадовался Командор. — Глядеть в оба, мы не должны её проморгать.

Эстебан, двигаясь с группой по забитой людьми дороге вскоре оказался в зоне города, где давка людей только уменьшалась и дома здесь проще — одноэтажные и двухэтажные, несущие слабый оттенок национального колорита. Сделанные из фанеры или дерева они стиснуты группами вокруг полей, по которым сейчас гуляет только пыль.

— Где все машины? — удивился один из агентов, указав на кабины. — Тут только трактора и техника для уборки урожая.

— О-ох, — Командор горестно протянул. — Я помню эту историю. Проклятые советники по фермерскому хозяйству при Имперском Собрании протолкнули закон согласно которому в зонах фермерского пользования нельзя пользоваться машинами, кроме грузовиков для вывозки и доставки вещей и обработки урожая.

— Почему?

— Да ты что, издеваешься? — рассердился Командор, не желая вспоминать вчерашнее изучение законов этой страны, но всё же нехотя разъяснил оперативнику в чём суть запрета. — А потому что для того, чтобы прокормить китайское население нужно огромное количество еды. И китайские легковые автомобили часто ломались в полях или загрязняли поля, что убивало урожай. Да и к тому же на них контрабандой вывозили по мелочи продукты с государственных фермерств.

Глава Эстебана смотрят на двадцатиэтажки, которых шесть штук посреди поля. То тут и там такие «заросли» из камня громоздятся над низкими постройками. Подобная этой операция для него выглядит смешной, ибо в Рейхе над человеком установили тотальную слежку, неисчислимые глаза улицы смотрели только за ним, а агенты имперских структур обложили бы его по полной. Но они действуют без помощи разведки Рейха или России, по личной инициативе, а это сильно затрудняет поиск девушки и оперативные возможности.

— Смотрите, видите лица. — Командор показал на большой экран, прикреплённый на двадцатый этаж далёкой серой постройки. — Это те, кто с наиболее низким социальным рейтингом.

— И что с ними случится?

— У тех, у кого самый низкий вряд ли будут обслуживать в заведениях выше дешёвой уличной столовки.

— И у них закрыт путь во все учреждения творчества? Для них закрыты кредиты и ряд бесплатных услуг?

— Тому подобное, — махнул Командор. — В каждом уголке мира найдутся свои «диссиденты». Тут решили искать тех, кто нарушает коллективный порядок.

— И кого здесь преследуют?

— Ты что, не слушаешь? Тот, кто делает что-то против коллектива. Любое выделение в плане поведения, преследуется. И особенно это касается поведением против бюрократического церемониала или государственных процедур.

— Зараза, как же это? Церемониал?

— Бред полнейший, ибо даже в Рейхе не так, — Командор хотел бы сплюнуть, но не станет этого делать, полиция может принять за «неуважение к фермерской земле». — В Рейхе пришёл, попросил, получил бумажку и вышел. А теперь представь себе, что тебе нужно ещё пару танцев с бубном сделать — поклониться перед чиновником, правильно пожать ему руку, правильно записаться в очередь. По этой церемонии только в Японском Сёгунате церемония общения с представителем государства сложнее. Но меня больше волнует, что нас так мало сегодня.

Мужчина готов негодовать от такого положения, но ему только и остаётся, что смириться с этим и продолжать искать девушку, которая может быть где угодно. И здесь, среди низких домиков, гаражей, сараев, амбаров и кафе её может и не оказаться, отчего Эстебан готов ещё сильнее раздосадоваться. Прилетевшие сюда прямым курсом из Москвы, два парня должны как можно быстрее обнаружить Сериль, иначе через полдня их выдворят из Китая, так как время пребывания в Поднебесной ныне ограничено, ибо эта страна не держит иностранцев без специального разрешения дольше двенадцати часов, заботясь о безопасности своей. Лёгкая улыбка тронула Командора от того, что Комаров смог договориться и их не внесли для отслеживания через систему социального рейтингового контроля.

— Слушай, — голос из бусинки несёт и беспокойство. — Мои люди донесли, что где-то рядом та самая женщина. Будь внимательнее.

— Хорошо, — Командор тихо отдал приказ, отключившись. — Всем смотреть в оба. Разуйте глаза и глядите.

Эстебан ринулся меж домов в узкий проход, чтобы выйти на другую асфальтовую улицу. Он быстро прошёл, оказавшись у какой-то детской площадке, где на деревянных конях, лестницах и качелях играли ребятишки. Миную площадку он подошёл к ещё одной улице, отдалившись от группы и выйдя к плотному деревянному забору, за которой неброская фанза стала обителью небольшого семейства.

Рядом с ней идёт какая-то высокая девушка, на которой чёрный кожаный плащ, вместе с капюшоном. Нутро подсказало, что это может быть цель, что это она, но в тоже время оперативная осторожность призывает к спокойствию и осторожности, ибо любое неаккуратное движение может спугнуть её. Переборов свой пыл, он стал аккуратно идти за девушкой, которая движется в сторону шести двадцатиэтажек, отделившись от остальной группы и навострив взгляд на ней.

Она мягкой походкой быстро шагает, всё время вороча по сторонам. На её поясе мелькнула рукоять и Эстебан напрягся, ибо если это пистолет, то с такого расстояния его положат. У самого него в кармане только небольшой нож.

На небольшом хозяйственном поле уже собралось двадцать человек, одетых в куртки, джинсы, тканевые брюки и трико. Девушка резко свернула с дороги, устремившись в их сторону и скинув капюшон. Эстебан увидел волос — короткий в стиле каре, и светлую кожу, не свойственную этим местам. Чтобы не привлекать внимание, мужчина остановился у конца забора, прикрепив устройство усиленного прослушивания, направив микрофон в сторону сходки.

Полилась быстротекущая непонятная речь, которую, впрочем, встроенный в микрофон переводчик стал коряво переводить, но Эстебан понимал суть происходящего:

— Ляо, что ты хотеть от меня? Я разобраться быстро с твоей проблема, так тебе нужно уйти отсюда фактически.

— Серай, ты не сделать всё, что хотеть наш ферма-мандарин. Он требовать не только принести доказательства не той торговли другого ферма-мандарин, но и бить-бить его урожай.

— Что?!

— Если ты этого не сделать, то наш ферма-мандарин не давать тебе информации о девочка и о поставка в столицу.

— Ты обнаглел что ли? За это я могу иметь время для провождения в суровый тюрьма. Иди лес.

— Тогда мы должны заставить тебя! — закричали китайцы. — Ты либо выполнить требования наша, либо иметь негативный последствия.

Эстебан припал к мизерному передатчику воротника, возбуждённо говоря:

— Комаров, где твои оперативники? Тут становится жарко.

— Мы в десяти минутах пути.

— Скорее, — Эстебан отключился и вынырнул из-за забора, практически бегом подходя к месту сбора.

Его прибытие вызвало небольшое молчание. На жёлтых грубых лицах Командор не различил смущения, ему они показались каменными, а вот девушка была несколько удивлена появлением ещё одного человека, причём европеоидной внешности. Эстебан мельком бросил на неё взгляд и нашёл полное сходство с тем, кого ему показывали. Ледяные газа цвета светлого, в которых невообразимая глубина. Утончённые черты лица, выводящие лик в ранее видимые очертания, худые налитые алым губы.

— Леди, вам нужна помощь? — на чистом новоимперском сказал Эстебан, что ещё сильнее ввело в исступление. — Что ж, я вижу, что нужна.

— В-вы к-кто? — аккуратно спросила девушка. — Давно я не встречала такого наречия.

— Эй! — напомнил о себе китаец в шапке и тусклой синтетической грязной куртке, став что-то истошно тараторить.

— Что он говорить?

— Чтобы ты пошёл куда подальше, и меня он хочет посадить на цепь, пока я не соглашусь выполнить его требований.

— Скажи ему, чтобы шёл домой, пока цел.

Девушка передала требование Эстебана, но тут же получила ответ в виде гневной тирады, которую дама любезно перевела:

— Говорит, чтобы ты шагал… как бы это культурно сказать.

— Я понял, — Эстебан развернул одно плече и словно бы повернулся, но тут же резко вывернулся обратно; его удар пришёлся прямо в зубы и паренёк не устоял на ногах, спиной ощутив всю прохладу земли.

Толпа сразу шарахнулась, дрогнула, но не побежала. Рассвирепев, кто-то попытался Командора свалить с ног, но не удалось.

Эстебан сцепился с первым китайцем, взяв его за грудки и со всей силы тряхнув. Когда у него подкосились ноги, мужчина швырнул азиата на землю как тряпичную куклу. Ярость загорелась в сердце Эстебана моментально, сжирая душу подобно огню, поедающему сухую солому. Два противника попытались его завалить, но имперец на голову выше них, отошёл назад и мощным залихвацким ударом сокрушил челюсть одного из нападающих. У второго в руках сверкнуло лезвие короткого ножа и направленный удар вёл острие в глаз парня, но тот отступил и металл рассёк лишь щёку.

Девушка не оставалась безучастной и резким движением вынула пистолет, но это оказался не боевой. Стрекотание и треск разразились вокруг и один из китайцев упал, дёргаясь в конвульсиях и сотрясаясь.

— Электрошокер, — расселялся Командор хватая за руку нападающего с ножом и выворачивая её до хруста, заставляя расцепить ладонь с ножом.

Ещё один враг подбежал к Эстебану и со всей силы пнул его. Стопа пришлась в живот, и Командор чуть не скрючился в боли, тут же последовал второй удар в челюсть, от которого у него в голове раздался звон. Отступив, Эстебан дал возможность раскрыться даме. Она дала пару выстрелов из электрошокера, а когда заряды кончились, она ударом ногой под рёбра «загнула» врага, который собирался добить мужчину.

Народ бы нахлынул новой волной, но сюда прибежала другая толпа людей — светлокожие парни в классических костюмах. Китайцы поняли, что не совладать им со стольким народом, и толпа бросилась кто-куда.

Держась за живот Командор поковылял в сторону пришедших, трогая и голову. Он мотает головой, высматривая — нет ли нигде полиции, которая после таких стычек обычно приезжает через пару-тройку минут.

— Ты как, Эстебан? — положив руку на плечо, спросил Комаров. — Ты молодец, что защитил, но дурак, что так открыто.

— Спасибо вам огромное за это, — чуть склонила голову девушка. — Кто вы такие и что вам нужно?

— Давайте уйдём отсюда. А то создаём слишком много внимания, — предложил Комаров.

— Есть одно место, — махнула дама.

Спустя десять минут три человека уже сидели в каком-то сельском заведении. Агенты доброй воли рассеялись перед двухэтажным кафе по лавочкам, встали у деревьев, контролируя местность. Внутри же за небольшим круглым столиком, на хлюпеньких стульях два мужика и девушка, переглядывающиеся меж друг другом. Дама всё время посматривает на небольшие окна и белые стены, то и дело посматривая на барную стойку, откуда на них робко взирает администратор.

Комаров, почесав щетину на полном лице не стал долго тянуть. Он сразу достал несколько скреплённых документов, положив их перед девушкой.

— Давайте начнём без прелюдий, — Константин сложил руку на груди, продолжив басовито твердить. — Здесь все бумаги на вас. Вы — Сериль Валерон. По крайне мере вас звали так пятнадцать лет тому назад. Сейчас вас зовут — Сигалит…

— Я поняла, — приподняв ладонь, оборвала мужчину Сериль. — Да, я та, кого вы искали. Я не буду спрашивать, откуда у вас информация на меня. Зачем?

— Нам необходимо, чтобы вы проследовали с нами в Империю «Рейх».

— Что? — смешалась Сериль, её взгляд стал вопросительным, немного жалостным. — Рейх. Зачем?

— Проблема с вашим мужем. Данте Валерон. Вы ведь его помните?

— Откуда мне знать, что вы говорите правду? — девушка с присущей агенту недоверчивостью спросила, но Эстебан уловил нотку волнений.

— Мы получили информацию о месте вашего расположения от Первосвященника, — Комаров протянул лист, на котором распечатанный текст объяснений Андроннику и роспись одного из глав Великого Израиля, который заверяет, что представитель сего документа имеет данные от него. — Поверьте, если бы мы были из разведки другой страны, то с вами не сидели.

— Простите, — в разговор вмешался Командор. — Но ему трудно без вас. Данте Валерон, ныне в статусе магистра ордена «Ангельской стражи», сейчас на грани жизни и смерти.

— Данте?! — вскрикнула девушка, её глаза блеснули слезами. — Мой милый Данте, я так давно про него ничего не слышала. Что с ним случилось?! Я могу с ним увидеться!? — вопросы последовали один за другим.

— Стой-стой! — забурчал Эстебан. — Я понимаю, что чувства и все дела, но давай по порядку.

— Да, говорите.

— Проблема в том, что он всё это время думал, будто вы умерли, — продолжил Комаров. — Скажем так, это очень сильно повиляло на его психику.

— Что!? Что с ним случилось? — едва ли не навзрыд спросила Сериль. —

— Вы так о нём волнуетесь, — сухо заговорил Командор, найдя небольшую фляжку и себя и отпив из неё.

— Не проходило и дня, чтобы я о нём не вспоминала, — Сериль опустила лицо на ладони и слабо зарыдала, потирая слёзы. — Я… я… мне трудно сказать. Столько лет прошло, — девушка собрала волю в кулак и смогла унять плачь, отерев щёки и глаза. — Простите за это.

— Мы вас понимаем, — Комаров откинулся на спинку стула.

— Вряд ли. Все эти пятнадцать лет, проклятые пятнадцать лет, каждый треклятый день я думала о нём. В ополчении, армии и спецшколе. О нём и дочери. Каждый долбаный день становился мукой разлуки.

— И теперь мы везём вас к нему, если вы не против.

— Нет, конечно же нет. Я… я безмерно рада, — на сей раз её щеку расчертила влажная полоса, Эстебан смекнул, что это слеза счастья. — Данте… мой Данте, как же давно я его не видела. Он сильно изменился?

— Поверьте он сильно изменился, — хмуро произнёс Эстебан. — При встрече вы его вряд ли узнаете.

Сериль погрузилась в собственные раздумья о которых Эстебан может только догадываться. Перед ним сидит женщина, потерявшая всё — мужа, ребёнка, любимую страну и ныне перед ней открыта дорога обратно. Командор видит её неопытность как агента, чувствует, что это первое задание, ибо кто пойдёт на такую встречу без прикрытия или станет работать в одиночке? Но теперь это станет последним её заданием, и скорее всего она бросит бывшую родину… ради возвращения этой жизни она пойдёт на всё.

— Простите, нам необходимо отправиться сначала в Великий Израиль и доложить командованию о ходе операции, — тревожно сказала Сериль. — Я… я просто не верю, что это происходит. Ещё день назад я отправилась, чтобы получить информацию об экономике китайских ферм. А эти люди, с которыми вы дрались, нужны были мне для поиска одной девушки.

— Марта Валерон?

— Да.

— Да. Нам сообщил один человек, что девушка с таким именем и фамилией была замечена в Южной Америке.

— Господи! — сорвалась Сериль. — М-моя дочь.

— Да, — голос Командора тоже дрогнул. — И мы собираемся за ней отправиться. Через два дня нас ждёт специальный тактический борт. Всё будет быстро и жёстко.

Глава одиннадцатая. Союзники

Спустя два дня. Директория коммун.

Парень в светло-серой форме взял в руки небольшой тонкий планшет, став по нему водить пальцами, в поисках нужной информации. Пока массивный транспортный вертолёт несётся над заснеженными полями в группе нескольких таких же машин. Рядом с ним, справа и слева, бойцы в такой-же форме, усиленные бронежилетами и держащие в руках длинные серебристые лазвинтовки на предохранителе.

Мужчина стал набирать какой-то текст на экране, и мгновенно отправил его собеседнику за многие километры отсюда:

«Как мой брательник?»

Тут же пришёл ответ:

«Приветствую Яго. Ситуация стабильная. Он пару раз вёл диалог сам с собой, пару раз впадал в истерику и панику, но всё ещё под контролем самого себя. Мои препараты здесь не справляются».

«Зараза», — стал печатать Яго. — «Ты его держи в норме, а то он совсем расклеится. Конец связи».

Мужчина

— А русские точно придут нам на помощь? — раздался вопрос от одного молодого паренька. — Или нам самим придётся сражаться против врага?

— Солдат, главный союзник — твоя храбрость. Так что засунь упование на помощь себе куда поглубже и надейся на себя. Понял? — прорычал Яго.

— Да, господин.

Яго не рад тому, что его оторвали от родной Ангельской Стражи и поставили командовать отрядом имперского гвардейского отряда «Палатина Аквила». Это даже не спецназ, а отборные части пехоты, который выпал судьбоносный шанс резко увеличить шансы Империи на победу. Долгие дни войн с Директорией Коммун принесли свои малые плоды — усилием трёх армий удалось прорваться через защитные пирометры страны, а также уничтожить три особых полка — Сторожевой по границам, Егерский и брошенный в отчаянии удержать наступление — Тактическо-партийные духовный. Вместе с этим Россия, Польша и Рейх уничтожили уже две армии, пытавшиеся противостоять их продвижению. Но эти победы дались нелегко, ибо обученные воевать, натренированные до лучших стандартов и одурманенные идеологией, они сражались с особым остервенением. Города Коммун пятой и четвёртой представляли из себя фантасмагоричное сочетание серых высотных монолитных блоков, прямых донельзя улочек и оборонительных сооружений. Они с кровью и потом прогрызались через защиту врага, отключая электричество и глуша волны, лишая врагов связи и коммуникаций.

Вместе с этим Яго встречал множество обычных людей — потерянных и лишённых ориентира. Ещё вчера им рассказывали, что Директория неодима, что она едва ли не единственная страна на планете, а теперь народ вынужден встретиться с захватчиками. Всё стало прахом для них, всё потеряло смысл и многие впали в депрессию, панику или безумие. Кто-то с оружием в руках попытался вернуть старые порядки. Бедные искалеченные люди лишись самой возможности нормально чувствовать и жить, ибо все их эмоции, вся их жизнь крутилась вокруг партии и страны, которых больше нет. Яго подумал, что Рейх хоть и со своими тараканами — заставляет чтить государство, возводит мораль на невообразимые высоты, призывает к молитве и вере, крестит огнём и мечом, но всё это детские шалости по сравнению с тем, что сделала Директория. Здесь Яго встречал людей без душ, целые роты рабов, которые использовались либо для утех, либо для тяжёлой работы. Детей не рожали, а выращивали по народным заказам, внося свои коррективы в их развитие. Подумав о всём этом, Яго готов был рассвирепеть от зверств, творимых коммунистами, ибо они не знали к жалости. Ни к преступникам, ни к собственному народу.

— Господин капитан, — раздаётся воззвание к Яго. — Что по эвакуации.

— Наша задача — уничтожить вражеское командование и Апостола Коммун, — мерно стал говорить Яго. — Оно находится в центре тридцатитысячного скопления войск красной шоблы. Мы прорываемся в самый центр и ликвидируем командование. Как думаете, какой идиот будет нас оттуда вытаскивать?

— Понимаю, — согласился солдат. — Ради Господа и Империи, хоть в ад.

— Ох, стандартное клише — главный гавнюк уничтожен, и вся нечисть от этого дохнет.

— Нет. Директория Коммун после его продолжит сопротивляться, но уже не так рьяно. Сломается главный механизм партийного регулирования, который поднимал бы весь народ.

— Да, господин капитан. И зачем нам туда лезть? Уничтожили бы их постепенно и добрались до командования позже.

— Запомните братья, — громогласно заговорил Яго. — Перед нами — страшный враг. Он не ведает жалости, ни к женщинам, ни к детям. На его руках — кровь невинных, дела рук его — тысячи и тысячи преступлений против беззащитных. Если сегодня мы отдадим свои жизни ради уничтожения командования, то это только приблизит победу, и остановит все эти массовые зверства.

Валерон понимает, что сегодня они вряд ли выживут в этой битве. Три сотни отборных солдат возрождённой из оставшихся в живых Мортиариев и продолживших их традиции, явно не устоят против тридцати тысяч человек, нескольких сотен единиц техники. Если бы не ПВО, то всё можно было бы накрыть ковровой бомбардировкой, но эти вертолёты — единственное, на что удалось нацепить силовой поле.

Яго стал считать считанные минуты до столкновения с безжалостной коммунистической ордой — с сосредоточением войск в двадцать тысяч человек, не считая «Алого Рассвета», десантного, столичного полков, а им в поддержку пришёл милицейский и армейский полк поддержки. Вся эта орда собралась для нанесения контрудара, что остановит наступление союзных войск.

Имперцы не ждут подкреплений, ибо кто придёт им на помощь? Войска Рейха на несколько километров по ту сторону фронта, Российско-польские объединённые силы так же не близко и связаны боем на востоке. Нет, им придётся в одиночку вступить в бой с превосходящими силами противника.

Вертолёты увеличили скорость, за бортов раздались хлопки и взрывы, машины затряслись, а их борта покрылись светло-голубой пеленой. Силовые поля, защищающие от систем ПВО хоть на время отсрочат смерть. Там, в окне Яго видит поля, изрытые траншеями и усеянные лёгкими постройками. Танки, БТРы, системы ПВО — всё это роится на поверхности в ожидании приказа двинуться на юг. Против них выступят десять полков Армии Рейха, Гвардия Трибунала и Корпус Веры.

Яго подготовил своё оружие — большой громоздкий автомат, напоминающей отдалённой Калашников. АК-899, оружие Ангельской Стражи.

«Увеличенный калибр под бронебойный патрон вместе с гранатомётом не оставит врага равнодушным», — подумал Яго и тут же связался с пилотом, схватившись за ручку, чтобы не свалиться от постоянного кача:

— Когда мы прибудем на место?

— Через пару минут, господин. Держитесь.

— Давай, пилот. Не подведи нас.

Яго обернулся и устремил взгляд во чрево машины. Массивный реактивный вертолёт несётся на всех скоростях прямо в логово врага. В багровых оттенках от ламп от видит лица ребят, переполненных волнением и страхом. С ним — полсотни бойцов, все они прожжённый народ, но поход в самоубийственную миссию может подорвать дух любого. Он, вобрав всё своё красноречие, обратился к воинам, и все они услышали его голос через колонки и наушники:

— Палатины, — звонко обратился Яго. — Сегодня нам выпала важная миссия, возможно самая важная в этой войне. Все вы знаете в чём её она заключается, но вряд ли кто понимает её смысл! Нам выпала священная задача — задушить лидера врагов в его же логове. Так не посрамим же родины. От наших действий зависит будущее, в нашей воле спасти ещё тысячи жизней. Вперёд, солдаты! За Господа и Империю!

— И да поможет нам вера! — рьяно ответили бойцы.

Яго схватился за поручень, приготовившись к посадке, как с ним связался рулевой машины:

— Идём на посадку, — доложил пилот.

Капитан готов. Вертолёты миновали сетчатые заграждения перед центром вражеской группы и стали снижаться. Под ними образовалась удобная асфальтовая площадка — это место для посадки грузовых воздушных транспортников, но ныне она стала плацдармом наступления.

Машины со скрипом и сели, открывая люки. Яго рванул вперёд по рампе, в ослепительный свет битвы. Кто-то уже начал отстреливаться от наседающего противника, но большинство дирректориалов ещё не осознало опасность ситуации.

— Вперёд, ребята! — кричит Яго, тут же связываясь по рации. — Полурота «В», мне нужно прикрытие у вертолётов на случай прорыва врага с юга. «С» и «D», вы прикрываете фланги. Все остальные, на штурм командного пункта, — Яго указал на трёхэтажную постройку, похожую на прямоугольную блочную башню, окружённую бастионной стеной в этаж ростом.

Яго пере6шёл в наступление. Автомат в его руках загрохотал и высвободился гневы. Пули рассекли морозный воздух уйдя в группу вражеских солдат. Между ним и бастионом не меньше сотни метров, которые осветились лучами энергии и замелькали пули.

— Группы «А», «E» и «F», — Яго пригнулся. — На штурм бастиона. Нужно пробиться за его пределы.

Солдаты Директории, облачённые во всё серое, стали рассредоточиваться возле бастиона, пробираясь в траншеи, но меткие выстрелы лазвинтовок отправляли их туда на вечный упокой. Коммунисты не оставались в долгу и заливали наступающих роем пуль. Пара раскалённых металлических снаряда рассекли Валерону щёку. Он, прорычав направил оружие в сторону врага и выпустил всю обойму, раскрасив серый камень багровыми узорами. Перекатившись, Яго направил подствольный гранатомёт в сторону бастиона. Снаряд тяжёлым плевком вырвался из дула. Раздался взрыв и часть укреплений осыпалась, превратив окно в подобие рваной раны, вместе с этим заткнув и пулемётчика с огнемётчиком.

Имперские командиры подняли народ на бой — сотни людей устремились вперёд, расстреливая ошеломлённого врага. Лучи и пули ударили в камень бастиона, осыпая его песком, траншеи становятся могилами. Пулемётные расчёты обеспечивают прикрытие, заставляя дирректориалов прижаться к окнам. Армия Директория не ожидала такого дерзкого выпада и пока своими могучими механизмами она приведёт себя в боевое состояние, пока народными голосованиями утвердит приказы, пройдёт достаточно времени, чтобы разобраться с командованием.

Яго заместил, как одна из зениток на башне бастиона «пришла в себя». Опустив четыре ствола она дала залп, превратив двоих солдат в кровавую дымку. Но тут же её ждала печальная участь. Солдат с ручным гранатомётом дал залп и снаряд быстрой звездой врезался в механизм. Башня осела на один бок и провалилась под себя, а потом ещё два выстрела из тяжёлых переносных лазпушек расплавили её и она лучьём металла стекла по башне.

— Кто-нибудь из группы «Е», — обратился Яго. — Займите эти проклятые зенитки, хоть пару штук и направьте против врага.

— Есть, капитан.

Яго поднялся. Спустя несколько секунд он уже пробежал сквозь бастион, но тут же попал под сумасшедший обстрел очередей пулемёта, расположенного в одном из окон главного строения. Спрятавшись за стеной он увидел, как не менее десяти бойцов были скошены совокупной работой лазпушек, автоматов и огнемётов противника. Внезапно позади раздался страшный скрежет, и капитан обернулся. Он увидел перед собой техноисполина, монстра в красно-сером пальто, что размахивает огромным жезлом. Тварь чем-то напоминает Андронника, но в тоже время максимально различна с ним.

— Я — Форос и вам не устоять передо мной! — воет тварь, разбивая каски солдат, пронзая их наточенным острием.

Яго выставил на него дуло и дал залп. Пули разорвали ткань беснующегося создания, но со звоном отлетели от корпуса.

— Что же ты за урод? — выругался капитан. — Разобрать бы тебя на запчасти.

— Я есть живая воля коммунизма! — взревел Форос. — Я есть несущий волю народа.

Яго понял, что металл существа ничего не возьмёт, и отпрыгнул назад, чтобы его не рассёк посох. Капитан снова выпустил очередь, опустошая обойму, только на этот раз целью стали пальцы сгорбленной твари. Громоздкие пули размежевали металл, перебили провода, что заставило коротить конечность. Массивная латунная палка со звоном рухнула на пол, но Форос не сдаётся. Левой рукой он хватает пистолет на поясе и вытягивает его. Яркая насыщенная кроваво-красная полоса разрезала пространство и рассекла ухо Яго, оплавив его каску. Капитан схватился за голову, жгучая боль облекла одну сторону лица.

Его бойцы направили всю мощь своих орудий в Фороса, но по его «коже» только стрекочет сталь, вспыхивают пересветы, но коммунисту всё равно. Он подбирает свой посох и метает его подобно копью. Молодой сержант взревел когда острие пробило его ногу и выпустил очередь в голову Форосу, но толстые глазные линзы выдержали такой напор. Гранатомёт отпустил тяжёлый снаряд, взорвавшийся под правым боком у Фороса, отбросив его массивную фигуру в стену, но киборг поднялся и готов идти снова в бой, разрывать людей руками. Его пальто и плащ превратились в опалённые куски ткани, сползающие по металлическому телу, он лишился посоха его позвоночник не выдерживает массы тела, но неведомой волей он держит себя.

Яго смог прийти в себя и сообразить, что к чему. В буре огненного хаоса он смог увидеть, что плоти не видно, что вместо крови по большей части у него особая жидкость, а большинство энергии в теле — электричество. Нащупав на поясе гранату он срывает и швыряет её в Фороса. Хлопок с густым дымом обволок Фороса и его тело тут же обмякло — кусками металла он рухнул на пол, распластавшись на холодном разбитом бетонном покрытии.

— Что это было? — спросил один из ошарашенных бойцов, не веря в то, что этот монстр у них под ногами.

— ЭМИ-граната, — ответил Яго. — Так, найдите ребят порасторопнее, чтобы его повязали чем-нибудь тяжёлым.

После этих слов Яго вернулся в бой. Он увидел, что его части наконец-то окружили командный пункт, расположенный в большой серой бетонно-каменной «коробке». Он ощетинился пулемётами, зенитными установками, огнемётами и автоматическими пушками, что обстреливают пространство вокруг себя, превращая его в месиво снега, крови и грязи. Туда не пробиться и Валерон с печалью взирает на то, что не менее двадцати его боевых братьев уже лежат там, растерзанные, попытавшиеся штурмовать укрепление.

— Капитан, приказы? — раздалось из рации. — Мы не можем подойти к их командному пункту, что будем делать?

— Мы не будем брать его штурмом, — сурово ответил Яго. — Взорвём. Мне нужны ракетоносцы.

— Есть.

Спустя минутку возле Яго собрались бойцы, отличительной чертой которых стало оружие — это массивные трубы, из недр которых проглядываются острия смертоносных снарядов.

— Ваша цель, — указал Яго на здание спрятавшись тут же за стеной.

Ракетоносцы один за другим стреляли по командному пункту. Массивные снаряды вылетали подобно кометам, оставляя за собой шлейф огня и дыма. Стены вражеского укрепления задрожали, а затем стали и вовсе осыпаться. Валерон бесстрастно наблюдал за тем, как обиталище вражеского командования рушится, как сначала треснули стены, а потом и рухнули каменно-бетонные блоки с перекрытиями. Под всеобщим обрушением стали пропадать и пулемётные точки вместе с зенитками. Три этажа быстро стали грудой камней, ломанного бетона и корёженного металла, над которым теперь витает облако пыли.

— Кто-нибудь, — обратился устало Яго. — Проверьте и зачистите это убожество. Все остальные — сбор у бастиона. Будем готовиться к обороне.

Яго не поверил бы, что было так легко, если бы не их гениальный тактический ход. Директория Коммун ожидала лобового наступления, всё её наиболее мобильные и элитные части рассредоточились на фронте. Никто не ожидал такого дерзкого хода с использованием реактивных вертолётов. И результатом того стало то, что вся верхушка Партии, обслуживающая Апостола, вместе с ним погребена сейчас. Решивший пойти по народному голосовании лидера Директории, сам себя погубил, чему Яго и рад. Они спасли множество жизней, ибо лишившись своего командира, дирректориалы будут сражаться менее усердно.

Вспомнив, что сегодня им предстоит отдать души Богу, Яго решил подбодрить солдать:

— Используйте любое оружие, кладите мины и взрывчатку, занимайте удобные оборонительные позиции. Вперёд братья, покажем этим засранцам, как мы умеем сражаться. За Господа и Империю!

Первые противники уже пожаловали — это воины в серых костюмах, с алыми броне-беретами на голове. Они несут тонковатое оружие, разразившиеся роем игольчатых пуль вокруг, а морозный ветер донёс клич:

— Ave commune! Да падёт смерть с небес на врагов народных.

Пара его ребят в мановении ока слегли с ранами. Яго решил устроить врагу сюрприз. Реактивные вертолёты использовав всё топливо для реактивных двигателей, сожгли их, а для силового поля больше нет энергии, что делает эти машины летающими гробами. Но и даже в таком виде они могут послужить.

Яго достал небольшой пульт, навострит всё внимание на наступающих. Как только враг стал просачиваться между воздушными судами, используя их как укрытие, Валерон сдавил красную кнопку. Вертолёты исчезли в огне, корпуса разлетелись шматами оплавленного металла, поражая всякого на своём пути. Напичканные взрывчаткой машины уничтожили первый ряд наступающего десанта Директории, раскидав его во все стороны.

Тут же и воины Рейха вступили в бой, ознаменовав это выстрелами из автоматов, пулемётов и лазвинотовок. Снова глаза стало рябить от количества выпущенной энергии и пуль. Яго сам открыл огонь, его автомат задёргался в руках, посылая смерть. Десантники не остались в долгу. Они осыпали имперцев смертоносными иглами, несколько парней пали замертво, остальные от боли скрючились. Неумолимой стеной враг наступает со всех сторон и Яго смирился со смертью. Он перезарядил автомат и выглянул из укрытия, выискивая следующую цель. Подметив троих десантников, занимающих другую позицию он автоматной очередью прервал их бег, тут же переведя автомат в другою сторонеу и скосив двоих десантников. Рядом с ним ударила очередь — иглы едва на выбили ему глаз и он укрылся за стеной камня и бетона, проверяя оружие.

— Капитан, — разразилась рация. — Нас теснят. У врага танки!

— Полурота «А» обеспечьте западную часть гранатомётчиками, — распорядился Яго, сохраняя спокойствие.

Ещё минута жаркого боя накалила обстановку до предела. Обращённые внутрь себя силы Директории бросились на имперцев. Яго без устали поливает их огнем, рядом с ним падают один человек за другим, а полке перед глазами кишит народом в сером и бронетехникой такой же расцветки.

— Ответьте! — раздался хриплый голос на новоиперском, чему Яго не верит, и в радости кидается к рации:

— Говорит капитан Рейха Яго. С кем имею честь говорить?

— Говорит генерал объединённых войск Василенко. До нас дошли сведения, что кто-тио ведёт бой прямо в центре вражеского скопления войск.

— Да, генерал, это мы, — мрачно доложил Яго, уйдя в глубь бастиона, ибо всё перед окном зазвенело от количества попаданий. — Нас прижали со всех сторон.

— Держитесь. К вам на помощь вылетела группа российско-польского десанта. Мы эвакуируем вас. Пробивайтесь на восток.

— Тут всюду зенитки. Вам не пробиться. С востока уж точно.

— Мы знаем. Дайте ваши координаты, чтобы наша артиллерия вас не накрыла.

— Заливайте огнём всё кроме центрального бастиона. Здесь враг повсюду!

— Хорошо, конец связи.

Валерон осмотрелся — пули летают тут и там, у подножья стен лежат его солдаты, лазвинтовки прорезали воздух, вспарывая технику и обжигая пехоту, но враг всё сильнее давит им на горло.

— Противник практически у бастиона! — разрывается рация. — Полурота «Е» потеряла больше шестидесяти процентов личного состава! Нас прижали!

Но вскоре ситуация изменилась. В другом окне Яго заметил, как с востока летит что-то яркое. Похоже на падающую звезду, но это не она. Множество мерцающих объектов роем приближаются к ним. Мгновенно они изменили курс и из восходящего потока превратились в нисходящий дождь. Их соприкосновение с землёй обозначил яркий взрыв и грохот. Всё больше ракет посыпались с неба, превращая воздушную оборону Директории в разбитый мусор.

— Господин капитан, что это?

— Наши союзники, — ответил Яго вблизи стоящему солдату, тут же примкнув к рации. — Воины, нам нужно прорываться на восток, в зону эвакуации. Полурота «С», идёт в арьергарде и прикрывает отход. Полуроты «В» и «D», вы прикрываете фланги. Остальные по центру. Вперёд.

Выжившие стали спешно ретироваться, отходя за пределы бастиона на встречу горе оплавленного металла и разбросанных тел.

— Вперёд, братья! — воззвал капитан, приделывая к автомату длинный штык. — Отбросим этих тварей!

Яго вырвался вперёд, обступая разбитые танки. Ему на встречу выскочил десантник, но тут же получил штык, разрезавший крепкую одежду и прошедший в плоть. Вторым Яго поразил воина в красной броне с символом восходящего солнца на груди. Его солдаты хлынули на восток, продавливая себе путь к спасению.

Капитан отскочил назад, упав посреди тел мертвецов за каким-то бетонным блоком. Пулемёт на вышке прижал целые отделения к земле. К нему присоединился целый оркестр из звонких автоматов и трещащих лучей энергии.

— Проклятые уроды, — выругался Яго, злобясь от секунду промедления и резко поднялся. Подствольный гранатомёт плюнул тяжёлым снарядом, что разнёс часть креплений; вышка накренилась и с грохотом рухнула, похоронив под собой и пулемётчика.

— Поднимайтесь, — взывает Яго, вставая. — Эти паскуды нас не остановят!

Военная база не исчерпав себя, бросает на имперцев новые силы, всё согласую по быстротечным голосованиям военных, что до последнего следуют народовластию. Капитан спрятался за полыхающий БТР, когда шесть лучей едва его не сразили. Боевая шестиствольная установка снова разит огнём, на этот раз скосив двух имперцев. Яго мгновенно тошнотворный запах палёной плоти и ощутил горечь на языке. Он подцепил устройство, став кричать в рацию:

— Нейтрализуйте эту дрянь, иначе она из нас жаркое сделает!

Его указание было исполнено, но не истощёнными силами Рейха. В бой ворвалась техника ещё одной страны — удлинённые серебристые вертолёты появились на горизонте и совместным ударом ракет перемешали в кашу крови и грязи директориалов перед имперцами.

— Господин, говорит арьергард. На нас наседают, очень сильно!

Яго ничего не ответил. Его отвлёк десантник коммунистов, вырвавшийся словно из ниоткуда. Игольчатые пули засеяли всё вокруг, трое воинов Рейха взвизгнули и рухнули мёртвые. Ещё один получил ранение в горло, двое зацепились зав руки. Валерон только собрался пристрелить гада, как тот молниеносно отреагировал и ударом ноги выбил оружие. Ещё двое десантников поддержали своего товарища выстрелами, что ранили ноги капитана и тот упал на землю. Подоспевшие парни из Рейха сцепились с десантниками. Ощутив спиной камень и пластик, Яго попытался биться. Он схватился за нож, но враг его выбил и сильным ударом ноги в грудь пригвоздил капитана к земле, направив ему в лицо дуло автомата.

— За народ коммунистический! — выкрикнул враг и уже собрался пристрелить Яго.

Рядом свернуло что-то и вражеский десантник схватился за шею, брызнувшую кровью. Он обернулся, чтобы увидеть, кто его подстрелил, но получил в грудь очередь, отчего и свалился. Через помутневший взгляд Яго увидел, как к нему подбежал воин в незнакомой форме. Это бежевый бронежилет поверх белой пиксельной формы, крупная плотная каска, маска закрывающая лицо, а на рукаве флаг — двуглавый орёл на фоне чёрно-жёлто-белого флага. Ладони сжимают лазкарабин, похожий на Калашников.

— Кто вы? — спросил Яго на родном языке, но ему прозвучал ответ, который он не понял и сказал в рацию. — Мне нужен толмач на русском и срочно!

Спустя пару секунд возле Яго стоял паренёк, которого тряся за плечо капитан стал использовать как переводчика:

— Спроси, что он талдычит! — требует Яго и получает ответ, когда паренёк всё разузнал:

— Он говорит, что прибыл от Российской Империи для оказания помощи. Говорит, чтобы мы помогли расчистить для транспортников площадку, — сказал паренёк указав на местность, где засел отряд Директории вместе с парой танков.

— Хорошо, — ответил Яго, активировав рацию. — Всем полуротам — приоритетная цель к северу от меня в трёхстах метрах. Это большая площадка, там есть несколько танков и вышка радиосвязи в центре. Отбой.

Капитан осмотрелся. Там, поодали Яго увидел, как с вертолётов высаживается всё больше солдат в форме белого цвета, и единственное их различие — флаги на руках. Но бой зовёт.

Проверив свой боезапас и убедившись, что у него осталось только три обоймы, Яго повёл за собой отряд. На его пути возникли фигуры врагов, но все они были скошены залпами имперцев. Через прицел капитан смотрит на то, как между мешками с песком, разнесёнными постройками и ангарами, бегают солдаты врага. Грохот АК-899 громом разносится вокруг, и всё больше директориалов падают на землю.

Танки, охраняющие площадку ахнули. Справа и слева от капитана поднялся фонтан грязи с нега, заставивший наступающих слечь.

— Гранатомёты! — кричит капитан.

— Уже!

Пятеро воинов собрались рядом. Первый и второй снаряды угодили под башню плоского танка, ап остальные три пробили его борт. Первая машина полыхнула. Капитан поднялся, чувствуя усталость и тяжесть в ногах. Он до конца опустошил обойму, остановив продвижение вражеского отделения, что рассредоточилось среди стены от ангара. Яго аккуратно взял две гранаты, сорвал чеку и швырнул их в противника. Одна взорвалась у стены, а вторая поразила пару человек за ней.

Капитан подстегнул новую обойму, высвободив огонь и свинец. Ракетоносец встал рядом с ним, устремив трубу во второй танк. Двумя секундами позже вражеская техника разлетелась на объятые пламенем осколки. Следующие три залпа лазвинтовки пронеслись мимо капитана, расплавив подпорки башни связи. Она накренилась на один бок сначала, а затем и вовсе завалилась набок со скрежетом, обрушившись на низкую постройку, сотворив из неё кучу металла, пластика и дерева.

Яго прыгнул за мешки с песком, всё ближе подходя к площадке. Зарычали автоматические пушки и часть имперцев стала воспоминанием. Усталые бойцы гвардии встали по периметру, не способный пройти через заградительный огонь пулемётов и тяжёлых орудий.

Но на помощь подоспел союзник. Вертолёты засеяли ракетами автопушки, полыхнувшие. Яго из последних сил поднял себя и повёл вперёд часть солдат. Он перемахнул через разбитую стену, оказавшись посреди разбросанных тел и огня. Ещё пара очередей опрокинула солдат Директории.

Капитан осмотрелся. Вокруг, за пределами площадки, всё ещё звучатзвуки битвы, агония и перестрелка. Дым взметается со всей базы противника. Усталый Яго, не веря, что сегодня он вернётся домой, поднёс рация к губам, чьи края в подняты в лёгкой улыбки.

— Сообщи нашим союзникам, что цель — выполнена.

Глава двенадцатая. «В когтях безумия»

Этим временем. Рим.

Данте пытается сосредоточится на каком-никаком труде, но всё совсем не получается. Работа совершенно не идёт из-за постоянного чувства присутствия кого-то, кто сейчас воплотится из глубин его подсознания.

Сконцентрировавшись над планшетом, он попытался что-то написать, но его сбивает с обычного настроя жуткий холодный голос воплощённой тьмы, который слышит только магистр:

«— Данте, мальчик мой, ты решил отринуть меня работой? Но я здесь, рядом с тобой и тебе не избавиться от меня».

— Уйди тварь, — трясущимися руками Данте отбросил планшет. — Хватит! Хватит меня преследовать!

«Не-е-ет!», — громогласно прошипело существо. — «Я ведь уже говорил, что я твой вечный обвинитель? Мало того, что ты не спас свою семью, так ты подвёл и паренька, что был вторым канцлером».

— Э-э-это не м-моя вина! — вскрикнул Данте, вскочив со стула и откинув его. — Я-я-я не виноват!

«— Давай не рассказывай мне сказок. Не говори об этом, ибо я знаю. Я — твоё чувство вины, переросшее тебя многократно и если ты не найдёшь покой в моих объятиях, то будешь мучим вечно».

Валерон готов был бы продать всё своё имущество, отдать все деньги или должности, лишь бы избавиться от назойливого собеседника. Магистр хватается за чёрные волосы, сдавив голову и усилием воли пытаясь отторгнуть от себя альтернативную личность.

«— Нет, не всё так просто. Я — твоя вина. И я тебе говорю, что ты должен был удержать Рафаэля от сих действий. Если бы не твоя нерасторопность и заносчивость, то мальчик был бы жив. И его жена… ох бедная Калья! Она бы не испытывала сейчас столько боли и гнева».

— О-ох, — тяжело выдохнул Данте, рухнув на пол и упершись спиной в холодную стену; сверху из окна надувает слабый ветер, ласкающий макушку Данте, который магистр практически не ощущает.

Неожиданно парень вспомнил, что у него есть более сильные таблетки. Вобрав все силы он смог себя поднять и ринулся к столику за которым работал. Книжные полки, ковёр и техника вокруг стали серыми декорациями, чем-то не существующим на фоне проблемы.

«— Таблетки тебе не помогут, Данте!», — кричит существо. — «Ты не убежишь от твоей вины. Ещё далеко с юношества ты не бог уберечь друзей. Помнишь ту боль, что приходилось терпеть их родителям? Ещё с юности ты убивал и грабил невиновных. Ты же помнишь тех парней-малолеток, у которых вы отобрали деньги? А ведь они несли их на выкуп за своего друга, которого потом продали в рабство. И ты не мог не знать об этом, мой Данте».

— Уйди, — шепчет магистр, перебирая руками бумажки, целлофаны, ручки, карандаши и провода, ища белые треугольники, но не находит их, что заставляет его дрожащими губами искать себе оправдание. — Я в эт-этом н-не вин-виноват. Я н-не з-з-знал.

Данте нашёл таблетку и схватил её, подведя к губам. Он положил её на язык и сглотнул, ощутив её шероховатую поверхность. А в мыслях появилась воспоминание о том, что она подействует в пределах часа.

«— Этим тебя ты не спасёшь. Я снова и снова буду являться к тебе. Воззри на дела свои, человек и увидь, что все они пропитаны поражением. Помнишь клятву в детстве, что спасёшь родных, ибо мать твоя сгинула? Ты помнишь клятву в храме? Ты не сдержал их».

— Ну яви себя! — закричал в отчаянии Данте, уже не зная, что делать.

Перед Данте объявился тот, кто мучил его всё это время. Посредине комнаты сначала образовался пучок света, который стал темнеть, пока не стал цветом угля. Затем эти волокна стали клубиться и разрастаться до тех пор, пока не обрели форму чёрного человека, облачённого в пальто, брюки и сапоги. До тошноты смрадным запахом веет у ног этого существа дым, создающий вокруг альтер-эго странную жуткую вуаль. Магистр направил взгляд на лицо существа и нашёл в нём себя, только это перековерканная маска боли и страданий, а вместо глаз два пылающих огоньками смерти изумрудных пучка света. Губы не шевелились, но громкий обвинительный и мерзкий глас раздался словно отовсюду:

«— Данте, Данте… Данте. Ты хотел увидеть меня, и ты зришь. Найдя меня в себе и себя во мне, ибо мы едины».

— И что же ты хочешь? — спросил Данте, ползком добираясь до ближайшего дивана.

Существо медленно проплыло возле него, и встало рядом, будто мать над ребёнком. Костлявые пальцы коснулись головы, потрепав волосы, и Данте будто бы ощутил могильно-холодное прикосновение этого существа. Не раскрывая рта, тварь донесла до магистра своё желание, Данте только с опаской и отвращением смотрел на лицо, которое даже не изменилось:

«— Забвение. Вечное и сладкое. Оно ждёт тебя, магистр. Тебе стоит только сделать это. Один шаг и ты в его лапах. Поверь, там ты проведёшь до конца жизни».

— Не-е-е-ет! — взревел Данте.

«— Ох, мальчик мой оно взывает к тебе. Иди, купи алкоголь и начни свой путь в синюю бездну. Или может тебе хорошо станет от табака, или порошков необычных? Мой милый Данте, брось всё… ты ведь никого не смог сберечь, так смысл вообще что-либо делать? Брось всё, найди утешение своё в судорожном забвении удовольствий. Будь то в алкоголе, наркотиках, игрищах или объятиях блудниц. Неважно, Данте, главное — тебя ждёт забвение в этом… ибо оно ведёт к абсолютному омертвению души».

Валерон смог забраться на диван. Пока таблетка не подействовала, он вынужден терпеть самого себя, истязания альтер-эго, которое наконец-то озвучило свои требования. Данте всегда думал, что его цель — сначала он должен выжить, затем он должен оберегать добрых людей и сражаться во имя Канцлера по всему миру. Потом его долгом стала охрана и забота о жене и детях. Воспитанный в духе постоянного долга ему трудно было проявить вольность в душе, в том числе в области любви. А потом его миссией явилась охрана державы. Но порождение его тёмных углов подсознания призывает всё это бросить, и уйти в безумие. Данте понимает, что это — порождение обратной стороны постоянного желания и стремления исполнить долг. Это концентрат вины и протеста, ложь эмоций, что призывает уйти с единственного возможного жизненного пути, лишь бы не исполнять предначертанное.

«— Ты познаёшь меня, Данте», — прошипел зверь, радуясь мыслям магистра.

— Ты — есть отражение перекосов во мне, — слабо лепечет Данте.

«— Моя сущность куда более инфернальна», — льётся леденящий ужас альтер-эго, которое склонилось над Данте и гладит его по лбу, уподобившись пародией на заботу матери о сыне.

— Святый Боже, — взмолился Данте и потянул ко лбу пальцы, скрещённые в двуперстии по обычаю имперской церкви, — П-п-пом-моги мне.

— Я, — голос существа задрожал, и стал слабеть, а его образ медленно стал исчезать из видимого мира. — Ещё вернусь, — Данте не знает, что ему помогло — крест или таблетки, но он рад избавиться от собеседника; и когда он покинул магистра, Валерон смог закрыть глаза и предаться сну. Хоть на немного.

Глава тринадцатая. «На запад солнца»

Спустя двое суток. Южная Америка.

Самолёт — вытянутая серебристая машина прекрасной обтекающей формы на всех скоростях стремиться е одному из главнейших городов Южноамериканской Федерации — собрании десятка разных государств, что для достижения цели более лучшей жизни и обороны. Зажатая между морями, с севера граничащая с Конфедеративными Штатами Америки, пребывающей в статусе республики, где власть на пару с партиями получили и производители наркотических веществ.

Внутри машины, которую неспособны засечь радары, расположилось несколько человек. Пилоты, ведущие самолёт на высоких скоростях, сосредоточено смотрят на устройства и морскую гладь. В кабине расселось четверо — трое мужчин и одна женщина. Первый облачён в лёгкую кофту цвета хаки, поверх которой натянут бронежилете, тёмные джинсы и ботинки. Его полное лицо обращено к мужчине, у которого уже проглядывается седина через панаму, а сам человек в возрасте надел всё военное. Ещё двое — мужчина в чёрной рубашке и бронежилете вместе с девушкой, которая предпочла массивной защите лёгкую тёмную одежду.

— Комаров, и как вы собрались пробиваться через уличное ополчение? — резко спросил мужчина в панамке, говоря на языке Рейха. — Их же там немерено будет. Если верить данным разведки, то вам придётся драться с тремя сотнями уличными отбросами Рио-де-Жанейро.

После этих слов, все вспомнили недавние рассказы и сводки о Южноамериканской Федерации. Республика, с сильной фигурой президента, оказалась совершенно бессильна против власти преступников. У них не оказалось настолько сильного лидера, как Канцлер или Император Всероссийский, а поэтому, чтобы сохранить порядок и привести народ к процветанию, было решено дать вольности преступникам, при этом обратив весь рупор пропаганды патриотизма на них. После этого получилось странное сочетание — бандиты-патриоты, что явились в лице наркобаронов, которые собирают ополчение, чтобы охранять покой людей в фавелах^[10], или синдикаты контрабандистов, создающих фонды помощи бедным. Всё это странно оказалось, но этот старый мир ещё и не то способен преподнести.

— О’Прайс, сейчас этот город не в таком жутком состоянии. Конечно политики Федерации не такие искушённые в мастерстве управления страной как имперцы Европы, но всё-таки местное ополчение уже и не назовёшь отбросами, — потирая автомат, говорит Константин, тут же переведя руку, чтобы почесать щетину.

— Я думаю мы пробьёмся силой, — вмешался Эстебан, отряхнув рубашку. — Что нам стоит это сделать?

— А то, что мы вторглись в чужое воздушное пространство, парень, — упрекнул его О’Прайс. — Если вы не сделаете всё быстро и как я говорю, вас положат и спасать будет некого.

— К сожалению, — с толикой надменности начал Эстебан, — нас не представили. Вас подобрали по пути из Хабаровска на дозаправке в Польше, а мы так и не успели познакомиться.

— Это один из героев войны с Российской Конфедерации. Англичанин, преданный своей страной и нашедший новую родину в восстанавливающийся Польше, — ответил Комаров, тряхнув товарища.

— Да, старина, — печально проговорив, склонил голову мужчина. — Многое произошло. Но ладно, — О’Прайс взглянул на Эстебана. — Прорваться не получится. Агенты из посольства России сообщают, что тот самый монастырь находится на севере, в одном из разросшихся районов, — капитан запустил руку в сумку, откуда вынул небольшое плоское круглое устройство и швырнул его парню.

— Что это? — со смущением спросил Эстебан.

— В том районе много узких улочек и блокпостов местной милиции. Если хочешь выжить или не попасть в федеральную тюрьму, то воспользуйся этим. Мерцающий свет этой дряни слепит и выводит из себя тех, кто на него смотрит, — О’Прайс усмехнулся. — Только не обращай его к себе, а то тебя вывернет как варежку.

— Спасибо, — потерев в руках вещицу, спрятал её в кармане Эстебан.

— Я вас прошу, — послышались моления девушки. — Что бы ни случилось, вытащите оттуда мою дочь.

— Всё будет хорошо, — О’Прайс поднялся с сидения, подтянув старую бумажную карту. — Судя по всему нам предстоит высадка в пределах километра от монастыря. Там есть площадка, удалённая от милицейских постов.

— Я же говорил сегодня утром, — Комаров поднял автомат и вогнал в него обойму, заряженную шоковыми пулями. — Именно оттуда и пойдём.

— Почему мы должны вот так вот идти? — уточнила Сериль. — Нет бы, через послов и консулов.

— Потому что мы действуем быстро и не официально. У Южноамериканской Федерации все процедуры занимают долгий период, а для иностранцев она закрывает ход дальше двухсот метров посольства, — пояснил Комаров. — Наши агенты еле как смогли просочиться через кордоны и разведать всё. А уж нам и надеяться не на что в случае хоть малого официоза.

— Да и Рейх, занятый войны с коммунистами, вряд ли санкционирует эту операцию, — заговорил Эстебан. — Так что мы сами здесь. И наша задача — вытащить одного человека, ради спасения другого. Ничего, мы вытащим Данте, — с боевым настроем закончил Эстебан.

— Вот бы мне такого парня в Праге, — послышался голос поляка. — Быть может с нами был бы ещё один человек.

— А что случилось?

— Тут не о чем особо говорить. Один гавнюк, бывший главой Конфедерации прятался в Праге. Тогда ещё этот город был центром боёв между либералами и коммунистами, — капитан отстранённо взглянул в иллюминатор. — Он первым и вторым обещал что-то.

— И какая у вас была задача?

— Отомстить за тех парней, которых эта сволочь погубила в России. Мы собрались штурмовать его замок, но всё пошло не по плану. В осаждённом городе может случиться всё что угодно… Всё закончилось тем, что вторую группу загнали на крышу храма с которой им пришлось сигать, — О‘Прайс взглянул на Эстебана и на суровом лице прожжённого капитана парень смог разглядеть тень меланхолии. — Если бы их не кинуло союзное прикрытие, если бы был с ними такой парень как ты, то с нами летело ещё пару парней.

— Но мы настигли этого урода, — грозно заговорил Комаров.

— Да, старина. Но это было так давно, но у нас есть память об этом, — капитан сел на место. — Что уж… главное помнить о том, что мы тогда сделали. В Хэрифорде есть монумент павшим, на нём мы высекали имена. Мы храним память о подвигах, даже когда лица стираются из нашей памяти. Воспоминания остаются, даже когда у нас отбирают всё остальное.

— И что же вы помните? — спросил Эстебан, потирая пистолет, который заряжен так же шоковыми пулями.

— Я помню, то, что произошло там, помню какой путь мы прошли и за что воевали. Сначала за родину, потом за деньги, а потом ради мести.

Эстебан не стал больше спрашивать поляка английского происхождения. Видно, что этот старый военный много чего пережил и лишний раз его не стоит тревожить по этому поводу.

Из динамиков раздался голос, это речь пилота:

— Идём на сближение. Всем занять места и быть готовыми.

— Отлично, — О‘Прайс достал из сумки планшет. — Я обеспечу вас информацией о передвижениях противников. Ваши маячки помогут мне вас отследить. Берите его дочь и бегом к точке.

Самолёт стал стремительно снижаться и терять скорость. Под его серебристым брюхом стелется городской покров — мелкие и высокие здания, улочки среди них и море зелени, и всё это отражается на корпусе машины. Где-то поодаль виднеется высокая серая статуя Спасителя, который распростёр руки на встречу погибающему человечеству, но оно так и не ответило на призыв к любви. Вскоре они уже были над нужным местом и самолёт, изменив положение двигателей смог зависнуть над одним из домов. Перепуганные люди внизу, одетые в цветастые рубашки и шорты, лёгкие брюки и футболки с криками и воплями стали разбегаться.

Парни встали у открытого люка и нацелились вниз. Ветер хлестает в самолёт, глаза слепит от яркого солнца, рёв двигателей бьёт по ушам, но всё же Эстебан и Комаров спрыгнули с самолёта.

Ноги обоих сначала чуть не пробили жестяную крышу, там, где сходятся два листа, а затем едва не получили пулю. Пара ополченцев открыли огонь, но Эстебан вовремя отреагировал. Его пистолет четыре раза громыхнул, и стонущие смуглые мужики упали на землю, издавая стоны и вопли, дёргаясь в конвульсиях.

— Хороший выстрел, — отблагодарил Комаров, спрыгивая с крыши в хлюпающую грязь.

Оба оказались в узкой улочке, что стесняется одноэтажными или двухэтажными трущобами, построенными из чего попало. Нос пленяют цепкие смрадные ароматы отходов, перед глазами мелькает множества народа.

— Продвигаемся, — указал Эстебан.

— Не расслабляться! — раздался голос О’Прайса из рации. — Я подсел на их частоты и переговоры. Судя по всему, к вам направят ополченцев и полицию.

— Хорошо, мы идём.

Эстебан и Комаров двинулись вперёд, тут же нарвавшись на патруль. На них тут же посыпался рой пистолетных пуль и укрывшись за жестяными выступами парни приготовились контратаковать. Эстебан подался вперёд, ведомый больше стремлением чем разумом, но такой ход отвлёк на себя врагов, и они заколотили по нём. Пули ложатся в землю и каменные блоки здания рядом, поднимая фонтанчики грязи и пыли. Резко вышел Комаров. В прицел он увидел джинсы врагов, короткий ствол тут же выдал очередь, и ополченцы сию секунду рухнули в землю, подёргиваясь и постанывая.

— У вас впереди ополчение, — предупредил О’Прайс. — Не больше пятерых.

— Спасибо, старина.

Они двинулись вперёд, поочерёдно прикрывая друг друга и выискивая врага. Дверь справа открывалась и оттуда сиганул парень с гаечным ключом, что вызвало всплеск волнений и реакцию у Эстебана. Он резко вздел пистолет и приготовился стрелять, но Комаров резко перехватил его оружие и опустил вниз. Тот житель трущоб уже ретировался обратно.

— Это гражданский, — сказал Комаров.

— А что он выскочил, как кукушка из часов? — возмутился Эстебан.

— Продолжаем путь.

Самолёт тем временем на малых скоростях летает у них над головами, выискивая и выслеживая противника или иные неприятности. Как и говорил О’Прайс впереди к ним на встречу уже вышел отряд ополченцев, который тут же открыл огонь по наступающим.

Комаров и Эстебан слегли на землю, рухнув в грязь и перекатились в разные стороны, прячась за обломки трущоб. Враг пытается прострелить защиту и пули свистят у самой головы, но Эстебан находит решение. Раздался звон слетевшего кольца и чеки, и в воздухе оказалась граната, которая мгновенно взорвалась, только никого не убила. Оказавшись среди рядов врагов она только произвела свет и шум, сбивший с толку десяток человек, заставивший их упасть на колени.

Затем вынырнул Комаров. В его руках автомат будто бы затрещал, посылая пули в людей. Один за другим ополченца оказались в грязи, скованные мощным шоковым зарядом.

— К вам с юга наступает целый отряд ополченцев! — кричит О’Прайса, и речь его доносится из рации. — Проваливайте оттуда, живо!

Оба понеслись вперёд, скрываясь за путанными улочками фавел, но вряд ли можно скрыться от тех, кто вырос в этих районах.

Эстебан выбежал вперёд, раскидывая грязь и наставленные корзины, но мгновенно нарвался на ствол парня, вырвавшегося из угла. Раздался выстрел из пистолета, несколько выстрелов. Ткань бронежилета взлетела лоскутами от попавших пуль, но металл отразил пули, и конструкция поглотила силу. Парень пошатнулся назад, чуть не упав лицом в грязь и от свинца в голове его спас Комаров. Мощным ударом ноги он припечатал ополченца к стене, а потом и вырубил его поставленным ударом.

— Что у вас случилось? — грозно спросил О’Прайс. — Почему вы остановились?

— Эстебан пулю словил, — пояснил Комаров, потряхивая парня, приводя в чувство. — Ты что, совсем страха лишился? На тебе нет полного бронекомплекта.

— Виноват, — Эстебан оттолкнулся от Комарова и двинулся дальше.

— Сколько ещё? — спросил Комаров в рацию.

— Вы в пятистах метрах! — ответил О’Прайс. — Не останавливайтесь! На вас вышла крупная свора ополчения. Сто голов идут с запада. Север всё ещё свободен.

Оба побежали, что было сил. В воздухе засвистели пули противников, что напирают через крыши и криво постреливают. Комаров присел за корзины, меня магазин, а Эстебан достал второй пистолет. Смотря как Комаров пытается зарядить оружие, но не может из-за плотного обстрела, напарник решил действовать.

Рванув с места, чувствуя, как в жарком воздухе возле него проносятся пули, он встал посреди торговой площади. Выйдя на открытую местность. Которую окружают неровные опустевшие ряды, кучи мешков, кирпичные или деревянный трущобы, он начал беспорядочную стрельбу по-македонски, заливая вышедших врагов пулями. Первые и вторые на плоских крышах там и остались, ещё троя «легли» в трущобах. Свинец, раскалённый и болезненный разорвал ткань на кофте и прошёл через руку. Правая ладонь разжалась и пистолет упал.

В это время подоспел Комаров. Он освободился от звукошумовых гранат пустив четыре штуки в ополчение. Пока их накрыло ослепление и оглушение, он вынырнул из укрытие и расстрелял весь боезапас в противника.

— Ты как? — спросил Комаров, приблизившись вплотную.

— Нормально, — прижал ранение Эстебан, смотря как кровь обтекает руки. — Жить буду. А теперь поспешим.

— Почему остановились?

— Проклятые ополченцы наседают! — крикнул Эстебан в рацию. — Нас почти окружили.

— Ждите, сейчас будет поддержка.

Эстебан и Комаров попытались продвинуться дальше, но получили серьёзный отпор — отовсюду вылезли ополченцы, которые стали стягивать кольцо. Самолёт навис прямо над трущобами, поднимая тучи пыли, скрывшие часть домов нищего района. Солдаты противника стали падать один за другим, дёргаясь в конвульсиях. Автоматы попадали, стрельба стал стихать и подняв взгляд вверх, Комаров заметил, что О’Прайс стоит у выхода из самолёта и сеет шоковые пули из штурмовой винтовки.

— Вперёд, — дёрнул Константин напарника. — Бегом.

Они рванули, что было сил, и на этот раз их никто не остановил. Продираясь через вонючие улицы, раскидывая гражданских, двое мужчин несутся, только представляя где может быть этот монастырь. Ополченцы, одиночными группами пытаются их подавить, но каждый раз натыкаются на град пуль.

Комаров на этот раз подался вперёд. С его рук слетели ещё гранаты, только этот раз с другой начинкой. Среди домов раздались глухие взрывы и поднялись облачка едкого смрадного дыма. Пара бразильцев уткнулись в эти вонючие облака и моментально исчахли. Кашляя и задыхаясь, отирая глаза они бросились искать свежий воздух.

Эстебан же предпочитает палить. Выцеливая мелькающие фигуры с пистолетами и автоматами он топит их в огне стрельбы по-македонски. Стоило кому-то выбежать, он тут же получал пулю с зарядом.

Бразильцы не отступали. Потеряв человек тридцать ополчения, они решили перегруппироваться и дать уже не обычным людям сражаться. Пальба прекратилась, ибо враг ушёл в свои норы, подобно крысам, затаившись и ожидая новой команды.

— Подождите! — предупредил О’Прайс. — Впереди вас ждёт блокпост полиции.

— Хорошо, — Комаров посмотрел на Эстебана и получил кивок.

Второй парень выбежал вперёд, держа в руках гранаты. Машина полиции, перегородившая дорогу, стала отличным укрытием. По Эстебану открыли огонь и уже лучи лазпистолетов промелькнули возле него, обжигающим касанием сжигая ткань на броне и опаляя металл. Ощутив резкую боль он упал на асфальт единственной дороги, но смог отправить две гранаты. Полицейские мгновенно зажмурились от приливной волны света и шума, и спустя секунду по их телам пронеслась боль и чувство скованности. Не способность пошевелиться.

Эстебан поднялся, потирая грудь. Убедившись, что всё в порядке, они ускорили шаг, временами себя прикрывая, пока не вышли за пределы фавел. Впереди небольшая полянка, установленная в полукруге трущоб, а посреди неё за искусственной речкой видится цель.

— Осторожнее, забыл! — Комаров остановил вперёд бегущего Эстебана, который тут же вспомнил, что к чему.

У самого монастыря, рядом с мостиком красуется смертоносное устройство — это длинная вытянутая пушка сребристого цвета, на тонкой ножке и подключённая к большому генератору. Эстебан вспомнил, как он возмущался — почему бы им не сесть здесь. Мол хорошее место, но потом ему объяснили, что тут автоматическая зенитная лазерная установка, которая и самолёт, и человека в пыль превратит.

Машина скрылась поодаль на низких высотах, прячась за башенками и высокими зданиями в трущобах.

— Давай, — грозно сказал Эстебан.

Комаров достал из-за спины небольшую трубу и закинул её на плечо. Пара секунд и её дуло со звуком хлопка выдало снаряд, со шлейфом густого дыма, отправившегося вперёд.

— Зенитка нейтрализована, — сказал Комаров смотря на оплавленную груду раскрошённого металла.

— Спасибо, старина, — радостно сообщил О’Прайс и тут же его голос стал более хмурым. — К вам гости.

Монастырь был впереди, к нему вёл небольшой искусственный мостик над вырытым прудом. Это огромный каменный храм, по бокам кельи и хозяйственные здания, всё это окружено низкой каменной перегородкой.

Сзади вновь сильно припирает ополчение и Эстебан, дойдя до моста, остановился. Он развернулся на сто восемьдесят градусов и выпустил последние обоймы в ополчение. Часть врагов у фавел слегла. Остальные же медленно стали подходить, пытаясь их прижать.

Самолёт быстро стал сближаться с землёй и О’Прайс снова занял место у люка. Его штурмовая винтовка разит без промаха, а ополченцы не способны в в него попасть из-за плавных мелодичных движений самолёта.

Монахи из двора стали разбегаться кто куда, не желая быть втянутыми в подобные переделки. Но Комаров зацепил одного, став расспрашивать с особым пристрастием.

— Здесь есть Марта Валерон?! — стал кричать Эстебан на новоимпермском, но монахи только убегали или не шли на контакт. — Отвечать, живо!

Но во дворе вскоре воцарилась пустота, только ветер колышет цветы и гуляет по каменному пастилу, трепля и травку. Монахи Южноамериканской Автокефальной церкви ушли в кельи, дабы воззвать с молитвами о спасении и разрешении ситуации.

— Qué estás haciendo aquí? Dejarnos solos! — вышел к ним один высокий старый мужчина в тёмной рясе и Комаров отпустил прошлого монаха; по отдалённым знаниям испанского Константин понял, что его просят удалиться отсюда, с пояснениями зачем он пришёл.

— Todo esta bien. Parece que vinieron por mi, — раздался другой голос и речь успокоения и мужчины увидели как ним навстречу вышла черноволосая чуть смуглая девушка, с тонкими чертами лица и красивыми выразительными глазами неописуемого сине-зелёного цвета в чёрном платье с длинным рукавом. — Я д-давно не-не слышала новоимперского. Кто вы и откуда явились?

— Мы пришли от твоего отца. Ты же помнишь его, — заговорил Эстебан, пока Комаров стоит рядом. — Данте Валерон.

— Да… отец. Я… я давно его не видела. С тех самых пор похищения, — Эстебан заметил, что в очах девушки сверкнули слёзы. — Я… я… не понимаю.

— Мы можем тебя к нему отвести, — Эстебан показал на самолёт. — Через столько времени ты встретишься с ним.

— Что?! — вскрикнула Марта. — Как!? Вы вообще кто!?

— Нет времени объяснять, — фыркнул Эстебан. — Мы рискнули жизнями, чтобы тебя вытащить! — давит парень. — Так пожалуйста, будь добра нам помочь!

— Постой, — пихнул его Комаров, разместив на земле чёрный диск и посмотрев на девочку. — Тебе есть с кем поговорить, — после этого он обратился к рации и нажал кнопку на диске. — О’Прайс. Веди её к галлопроектору.

Из материи света и пучков его стало собираться светло-синее изображение, пока не выдало фигуре человека. Прекрасная женщина с волосом под каре, но немного обезличенная из-за технических особенностей. Однако даже голографические глаза выражают боль и печаль.

— У вас гости! — кричит О’Прайс. — Целая рота ополчения.

— Вы тут разговаривайте, а мы их удержим, — Комаров махнул Эстебану, и они ушли в бой.

— Т-ты к-кто? — дрожащим голосом спросила юная девушка. — Я-я т-тебя не-не знаю, ено т-твоё лицо. Я его помню.

— Марта… — раздался голос из динамиков.

— Д-давно я не слышала э-э-этого им-имени.

— Я — Сериль. Твоя мать, — девушка положила на щёки дочери голографические руки, будто бы она была здесь, сама женщина разрыдалась.

— Я… я не верю. Как? Сер… Мать?

— Да… это я. Ты же помнишь меня. Мой голос, моё лицо.

— Да… мама.

Пока мать пытается убедить дочь в родстве, Комаров и Эстебан держат наплыв орды ополченцев, которые всё же решили или пленить нарушителей или убить.

— Мы их долго не удержим! — кричит Эстебан, подгоняя последний магазин в пистолет, прячась за каменным укрытием. — Проклятье, О’Прайс, сделайте что-нибудь прямо сейчас! Иначе нас тут и похоронят!

— Ждите. Мы вас заберём прямо оттуда.

Машина развернулась в небе. Лишённая вооружения она всё же несла с собой то, что способно повернуть ход этого боя. Со стороны ополчения и полиции открыт интенсивный огонь. Рёв автоматов смешался с хрустом лазвинтовок и пистолетов. Камень монастыря посыпался обильной крошкой, а Эстебан и Комаров больше не могли вести обстрела из-за плотности стрельбы.

О’Прайс направился к люку. В его руках катился небольшой бочонок, и когда он миновал «порог», то вскоре оказался между рядами противников.

— Надеюсь, они оценят парфюм, — с этими словами О’Прайс нажал на детонатор и облако вони накрыло вражеские ряды. Ополчение и полиция утонули в едком и тяжёлом одеяле такого смрада, что некоторые даже выронили оружие, стали тереть обильно слезоточащие глаза.

— Спасибо, — ответил с радостью Комаров. — Будь готов, мы идём на снижение.

Самолёт стал всё ближе к земле, пока не получилось удобного расстояния. Из люка на них была выброшена лестница по которой сначала стала ползти девушка. За ней ринулся и Комаров, а вот Эстебану повезло меньше. Шальная пуля угадила ему колено, и он рухнул, уткнувшись носом в клумбу с цветами.

Поднявшись, парень ползёт в сторону самолёта, лестницы, но лазерный луч прожигает второю ногу и боль сковала всякое движение. Рассвирепев, парень поднимает себя, но тут же саднь его заставляет осесть и оказаться посреди усиливающегося роя пуль и лучей энергии.

— Эстебан! — заорал Комаров.

— Уходите! — крикнул Эстебан, опустив опустившись на простреленное колено. — Поднимайтесь!

Воин развернулся в сторону ополчения, что уже подползает к мосту. В его руках оказывается устройство, которое он получил от О’Прайса. Зажав кнопку и приматов к ней камень куском ткани, он швырнул штуку в ополченцев.

Самолёт больше не может тут оставаться. Медленно он поднимается вверх и уходит отсюда вдаль. Эстебан жен остался лежать на земле, ожидающий пока дезорганизованный враг придёт в себя и добьёт его. Но чья-то жилистая рука до него раньше добралась…

Глава четырнадцатая. Биробиджанский меморандум

Спустя сутки. Биробиджан.

Маленький городок на границе с Китаем стал центром подписи одного из важнейших договоров сего времени, ибо в нём собрались представители всего христианского консервативного мира от востока до запада. Взведённый и заселённый евреями в старых временах на реке Бира, он утопал в боях и распрях во время существования Российской Конфедерации. Но после падения этой страны, Российское Имперское Государство восстановило порядок, возродило старые строения, и превратило его в провинциальную столицу, преисполненную покоя. Утопая в зелёных кущах летом, ныне этот град занесён снегом.

Сейчас он заполнен агентами Службы Имперской Безопасности, Московскими Стрельцами, местной полицией и Жандармерией, что вынуждены сделать из маленького града настоящую зону абсолютной безопасности. Люди в штатском расхаживают по его улочкам, запинаясь о сугробы, и смотря за тем, чтобы горожане вы сделали какой-либо выходки. Полицейские наряды в форме заняли ключевые подходы и подъезды к одному из важнейших памятников города, где проходит торжественный церемониал между послами России, Римского Рейха, КША, Польши и Китая.

Данте едет в легковом бронированном авто чёрного цвета. В окне он видит целый ряд строений — Справа от него простираются высокие склады и ангары, окружившие массивное монументальное строение, посреди пространного поля, в цвет снежным далям.

— Ч-что э-это? — дрожащим голосом спросил у водителя мужчина, держась на края утеплённого пальто.

— Это элеватор, — хрипло ответил мужчина. — Местный центр обработки зерна и хранилища.

— З-зараза. Ка-ак же тут холодно. Россия.

В утеплённом пальто, в хорошей машине, со включённой печкой Данте чувствует атакующий холод. Только это не мороз, а ледяное касание, рождённое невротическими реакциями подсознания, работающего от разбитой и дроблённой души, которая ныне охвачена страшным огнём.

Машина едет дальше. Тут и там Данте цепляет образы людей, которые он видит. Мужчины и женщины в пуховиках на фоне кирпичных, деревянных домов, жестяных и досочных заборов. Вместе с ними мелькают и красные кафтаны Московских Стрельцов, прибывших сюда вместе с имперским послом.

Чем-то Россия напомнила родину для Данте. Всюду поставлены камеры, витают чёрно-бело-жёлтые стяги с двуглавым орлом, Императору и деятелям государства установлено немало памятникам в камне и железе, по улицам разносится звон колоколов от церквей. Вместо наркопритонов, борделей, дешёвых баров, теплившихся в руинах Биробиджана, сияют славой империи новые школы, жилые массивы, среди которых выращены ряды деревьев и кустарников. А вместе с этим и поставлены множественные штабы для государственных ведомств, чьих людей часто можно встретить на улицах с протоколами наперевес. Из граммофонов доносится имперское слово — речи политиков о том, как хорошо жить в России, с экранов и галлографических прожекторов люди государя возвещают о благах работы на страну, и призывают трудиться усердно, и не потакать низменным слабостям.

Машина въехала в город. Данте заметил, что все здания которые он видел не более четырёх или пяти этажей. Он вспомнил, что всё это построено на болоте, и посреди него всё покрыто болотистой землёй. Авто едет дальше, позволяя созерцать новые красоты града на Бире и Данте видит, что куда-то спешит свора молодых ребят, напоминающих студентов по специальному золотому заначку на груди.

— В этом городе есть университет?

— Да, есть. ПГУиИВ, — ответил водитель.

— И как это переводится?

— Приамурский Государственный Университет имени Императора Всероссийского.

Данте умолк, чувствуя, что доза принятых таблеток было не просто огромна, а чудовищна. Назойливый собеседник умолк, но вместо него пришло тотальное оледенение. И это не холод бесчувствия, а намного хуже — Данте чувствует, что покрывается толстым слоем льда меланхолии.

Ещё вчера он пытался в самолёте выучить что-то о России, но не смог. Уныние, отчаяние захлестнули его приливной волной, и он отдал информационную книгу своему водителю, который её видимо и прочёл. Призванный обеспечить безопасность посла Рейха, он сделал всё что мог и было необходимо — назначил двух контролирующих, выставил охрану из ордена Ангельской Стражи и всё согласовал со Службой Имперской Безопасности.

На мраморных плитах у монумента второй мировой стоят мужики в красных кафтанах. Заняв края у площади пред монументом, их взгляд направлен в сторону небольшой рощи, окружившей старую часовню. Позади них, куда упирается строй, композиция из литых серебрёных плит с выбитыми на них именами погибших в страшнейшей войне двадцатого века, на пару с огромным обелиском, увенчанным звездой. Отряд Московских стрельцов занял позицию. Вместе с ними поставлены и отряды полицейских с жандармерией.

Вскоре подъехала и машина Данте. Магистр еле как выбрался. Чувствуя по всему телу слабость, он всё ещё держит себя на ногах. «Но зачем?» — рождается в усталом рассудке вопрос. «Зачем мне всё это? Рейх в безопасности, а значит и нет больше смысла в моём пребывании в статусе магистра. Взять бы всё, да и бросить». Но это рассуждение вызвало сиюсекундный ответ:

«— Правильно, мой дорогой. Давай оставим всё и предадимся безудержному безумию похоти и наслаждений. Оставь службу и вперёд».

«На этот раз ты меня решил голосам почить? А почему не личным визитом?» — если бы магистру не было бы так тошно, он бы даже усмехнулся.

«— А тебе и этого хватит, мой милый Данте. Ты сломлен. Ты — обнищал духом. Я теперь твой единственный собеседник, напоминающий о вечном провале миссии твоей».

Данте даже не пытался отторгнуть альтер-эго. Вместо этого он полностью посвятил себя созерцанию церемониала и одновременно смотрит на своих людей. Подметив, что все они на своих местах, что их чёрная форма вычищена, он направил взгляд на деяние памяти. Пять послов возлагают цветы у небольшого памятника, что возле часовни. Посвящённый героям Всероссийской гражданской войны и победителям над Российской Конфедерацией, он стал объектом особого почитания, ибо жители Биробиджана всегда будут помнить от какого безумия их избавил Император. Под кранами облысевших деревьев, трепеща листьями, торжественно и под музыку возлагаются венки, как дань уважения защитникам родины от хищного посягательства предателей и сепаратистов.

Выбрав Биробиджан в качестве места подписания акта о сотрудничестве, стороны преследовали символический момент, ибо во время второй битвы за Волочаевку во время освободительных войн Российского Имперского Государства, Россия и Китай при поддержке польских и американских формирований смогли разгромить в решительной атаке силы сепаратистов, что поставило точку в страшном конфликте, длившимся столетия. И ныне также — страны всего консервативного мира объединяются, чтобы дать отпор леволиберальному наплыву.

И теперь солидная часть мира, прошедшая этап возрождения от десятков мелких стран, лишённые коммуникаций, потерявшие связь с другими частями света и уподобившиеся тёмным векам до колоссов и империй, чья воля сотрясает мир, собирается объединиться в межконтинентальный альянс.

«— Ты не видишь, не понимаешь, но для тебя всё кончено. Так зачем же держаться за пост, за должность, в которой больше нет силы? Ты же знаешь, что Ангельская Стража не потерпит ослабевшего магистра, ты чувствуешь, как твои владыки шипят у тебя за спиной, обсуждая, когда ты покинешь своё место», — всё не унимается существо, допытывая его и добивая, принуждая к полной безделице или ещё хуже — безудержному и судорожному распутству, которому нет предела.

Внезапно голова у Данте закружилась и ощутив слабость и немоту во всём теле он опёрся на машину.

— С вами всё в порядке? — спросил водитель, который одновременно и солдат Ангельской Стражи.

— Простите, — магистр сделал неуверенный шаг в сторону. — Мне не очень. Мне нужно…

«— Милый Данте», — этими словами обозначено было появление жуткого существа, что нанесло визит магистру.

Данте прищурил взор и разглядел, как к нему плывёт тварь жуткого вида. Клубящееся чёрным дымом внизу и с мертвенно бледным лицом вверху, оно подобно демону, вырвавшемуся из ада. Магистр сделал пару шагов, закрываясь от твари, но только он перевёл взгляд на перекрёсток, как и там его ожидает альтер-эго, с полностью немым выражением лица и смотрящее прямо в душу мужчины зелёными огнями смерти и безумия.

Оно приблизилось к магистру, и костлявая рука была положена на его щёку, потирая её, став мерзким отражением действия матери, которая вытирает слёзы ребёнку. Данте ощутил нестерпимый смрад твари, который словно никто не чувствовал, и который заставил его скрючится от того, что в желудке всё сжалось.

Положив иссушенную конечность магистру на спину, альтер-эго говорит медленно, но угрожающе:

«— Мой милый… мой любимый… истощённый и лишённый сил. Сдавайся и поступи так как я того хочу. Ты можешь даже не оставлять своей морали, но освободись от долга блюсти стражу и защищать… найди покой в моих объятиях».

— Что с вами? — спросил водитель, склонившись над командиром.

— Тошнит.

Данте спустя мгновение выпрямился и осмотрелся. Возле него уже стоит с протянутыми таблетками солдат Ангельской Стражи в штатском, но магистр отмахнулся от них. Парень побрёл в сторону дороги, а за руку его взяла мёртвая плоть иллюзорного существа и повела словно дитя.

Всего в паре сотен метров едут люди, заинтересованные судьбой магистра. Поезд, похожий на эпохальную электричку, но в разы её быстрее, медленно останавливается у вокзала, являя через чистые окна большое красное здание. В тамбуре уже готовы сорваться с места четыре человека — высокая женщина, на которой новое тёплое пальто, молодая девушка в куртке, крупный парень среднего роста в тёмно-синем пуховике и мужчина с просединой, вертящий в руках сигару.

— Мы же успеем к нему? — с волнением вопросила женщина, сосредоточивши взгляд светло-синих очей на крупном мужчине. — Комаров?

— Да, — с басовитой хриплотой ответил парень. — С ним вроде пока ничего страшного.

— Пока!?

— Мои парни сообщают, что он ушёл с площади. Ему стало плохо, и он решил отдохнуть в гостинице… э-э-э… как же её… Новая Калинка вроде.

— Зараза, — выругалась Сериль. — Только бы успеть. Где она?

— Калинина пятнадцать вроде. Сейчас найдём.

— Комаров, ты всегда удивительно спокоен, — поляк спрятал сигару внутрь утеплённой кожаной куртки. — Даже когда потеряли Эстебана, ты не был особо расстроен.

— Я надеюсь, он выберется, — иппохондрично ответил Константин, чувствуя, что беготня от Китая до Росси его утомила.

Рядом стоящим людям не понятна их речь. Добравшиеся на остатках топлива до Хабаровска и прилетевшие на скоростном поезде сюда, только Комаров стал их проводником. Имея российское гражданство и звание майора армии Империи позволяет быстро пройти все препоны, начиная от таможни и заканчивая бюрократическими особенностями пребывания иностранцев.

Двери электрички открылись и Сериль понеслась вперёд. Пролетев мимо металлодекторной рамки, поставленной прямо у перрона, она только собиралась вбежать за деревянные массивные двери вокзала, как её остановил голос Комарова:

— Идём в обход.

Они обошли вокзал, покрытое алым строение со стороны крупного квадратного торца и вышли к старому виадуку, переброшенному за рельсы. Комаров удивился про себя, как за время воин он не превратился в пыль. Справа в метрах ста, ста пятидесяти им предстал фонтан — гранитная композиция, посреди которой глаз радует колонна, увенчанная двуглавым орлом. Чуть ближе бронзовая композиция — большой тигр, находящийся под тенью гербовой птицы Империи.

— Жалко, — заметив изваяние, заговорил Комаров. — Я видел старые фотографии. Там был чудесный памятник первым поселенцам. Но во время войны он был уничтожен.

— Быстрее! — заметив, как на другой стороне дороги, на свисающими имперскими стягами, виднеется надпись гостинцы неоновыми буквами.

«— Ты только скажи, магистр, и всё прекратится».

Данте готов был покинуть сей мир, готов согласиться на требования существа, лишь бы прилив меланхолии отступил. Всё вокруг него стало покрываться тусклостью и оттенять мнимой серостью, в краях зрения запульсировала тьма.

— Не-е-ет, — шепчет Данте… магистр не помнит, какдобрался сюда, как оплатил одно койко-место, но главное, что он это сделал.

Вокруг Валерона только светлые стены маленькой комнаты и бежевая дверь. На корявом русском и вывалив двести рублей, он просил не беспокоить его, а значит он может здесь побыть одному.

«— Данте», — существо присело рядом с со своей жертвой, став его ласково гладить по голове и телу.

Данте чувствует странный жуткий смрад, который доносится от тела, от рук и пальцев альтер-эго, но ничего не может поделать. Жена и ребёнок мертвы, брат его оставил, Ангельская Стража вскоре будет передана под командование Совета, который переименовал Рейх в Римский Рейх. Он остался совершенно один и сия мысль заставила содрогнуться его, грудь сжалась внутри и всё сдавило до такой степени, что ему стало плохо дышать. Холод… смертельно-могильный холод подступил к нему, запуская когти в его сердце. Перед глазами пронеслась вся жизнь — он увидел, как в детстве в мараной грязной одежде играл с братом… как отец Патрик наставлял его в законе Божьем и любви; потом были трудные годы взросления, пропитанные невзгодами и борьбой за кусок хлеба; потом было бурное юношество, банды и лихие друзья; а затем подобно свету во тьме явился Первоначальный Крестоносец, несущий волю Канцлера; годы службы переходят в любовь… Сериль, эта девушка стала для него всем, а её потеря стала предвестником времени, когда он стал подобен автоматону, роботу, который только выполняет программу, роль защитника Империи, что стало смыслом его жизни. А теперь… вокруг Данте сгущается холодная голодная тьма, взывающая к нему хоралом адского завывания. Протянув ледяные руки она готова его поглотить, принять в свои объятия.

«— Да-а-а», — радуется существо. — «Немного… ещё совсем немного».

— Данте! — внутри комнатки разнёсся голос и магистру он показался знакомым… знакомым настолько что один его звон, тембр и звучание заставили остатки стальной души вспыхнуть ярким пламенем, но он тут же натыкается на неверие, абсолютное отрицание родилось пожаром.

— Нет, — была первая реакция Данте, его пальцы сжались, подминая белую пастель.

«А-а-а-х ты!» — впервые Данте услышал альтер-эго не ликующим, а беснующимся и гневливым. — «Не слушай их, это такие же иллюзии, как и я».

Магистр не может даже подняться, а поэтому максимальным усилием воли заставил себя перевернуться. Его лицо обратилось к вошедшим в комнату и увидел, как в комнате стоит женщина и девушка. Он усиливает взгляд и в эту же секунду видит, кто перед ним… это прекрасная дама, с оточенным лицом, красивыми губами, тёмным волосом под каре и выразительными насыщенно-голубыми глазами, которые проглядываются через тьму.

— Это я — Сериль! — девушка бросается к нему, став водить по его лицу, целовать и обнимать. — Я не умерла тогда! Не умерла! Ты ошибся!

«— А-а-а-а!!!» — зарычала тварь, альтер-эго отпрыгнуло, словно дьявол, окуренный ладаном, став мерцать и пропадать из реальности. — «Нет… нет».

— Вы… всего лишь… иллюзии, — холодно шепчет магистр.

— Нет… я настоящая, — девушка положила руку на лицо Данте и спустя мгновение прикоснулась к его губам своими.

— С-Сериль, — после короткого поцелуя, уверенно прошептал магистр, — Данте приложил усилие и смог увидеть, как существо низвергнуто и ощутить приятное тепло, прилив света, проникающий в каждую часть его тела проникла радость.

— Но я ведь не могу быть иллюзией, — раздалась речь на новоимперском и Данте увидел, как в комнатку прошёл О’Прайс, медленно снимающие шапку и подходя к лежащему парню. — Я не забыл того, как твои парни вытащили останки друга из Праги. — Он пощупал магистра, надавив ему на шею, потрогав лоб. — Скорую, срочно!

— Уа-а, — зевнув, прошёл Комаров, держа телефон в руке. — Я уже вызвал. Скоро будет.

— Отец! — девушка припала к Данте и в лицах её и женщины Данте находит небывалое сходство.

«Они ведь не могут быть иллюзиями», — эта мысль вспыхнула ярче других. Небывалый прилив сил захлестнул магистра, и боль, приятная пронизывающая боль от груди до рук и пят раздалась в его теле, все нервы словно объятые странным волнением ликования ведут приятный импульс. Душа… что раньше было разбито стало обретать целостность, стало единым, стало душой человека, а не киборга в живой плоти. Он ведь может их ощутить, пощупать, тепло их тел отозвалось в ладони, которую он из последних сил поднёс к щеке Сериль.

Альтер-эго больше нет, оно рассеялось словно морок и утренний там, а жуткий глас более не достаёт его.

Улыбка… её никто не видел очень давно, губы стали отражением ликования и небывалой радости восстановленной души. Сухие губы чуть треснули и на них появился багрянец, а слабый голос выдал:

— Сериль… я рад… что тогда ошибся.

Эпилог

Спустя месяц. Под Варшавой.

Прекрасное снежное утро, великолепие мраморных небес и молочная лёгкая дымка, повисшая в воздухе… всего этого не замечают двое мужчин. Они, в утеплённых пальто, стоит по щиколотку в снегу, а вокруг них море мемориалов, надгробий и памятников. Варшавское кладбище, запечатлевшее память мертвецов в камне и граните, золоте, серебре, меди, бронзе и стали, одно из самых животрепещущих и спокойных мест на север от Варшавы.

Первый мужчина, с чёрным длинным волосом, склонился над одной из могил. Белое надгробие, в цвет снежной поляны, украшено парой искусственных цветов и большой свечой, что поставлена алтарниками, которые служат при часовне и каждое утро обходят свой сектор. По воле мальчишек при Польской епископальной церкви память об усопших таким образосм каждое утро почитается.

— Ты как, Данте? — спросил второй мужчина, стоящий у оградки и сложивший руки на груди. — Я бы закурил, но здесь запрещено.

— Нормально… спасибо тебе, О’Прайс. Я не забуду этого, — Данте провёл рукой по плите, смотря на буквы, выбитые на белой плите и посеребрённые, пришёптывая их. — Анна Валерон, — на сей раз поляк подметил, что слово его товарища пестрит оживлением, оно не исторгает ледяной холод, ходь всё равно и отдаёт эфемерным окаменением.

— Я, когда недавно вспомнил твою фамилию парень, всё не мог понять, почему она мне кажется знакомой. Решил пробить наши базы и нашёл твою однофамилицу, которая родом с Аппенин.

— Когда мне от тебя пришла весть, что ты нашёл мою мать… я подумал, что у меня опять галлюцинации начались, — Данте хотел было увидеть фотографию, но её не оказалось; «Анна Валерон», — это имя не раз повторяла его тётя и дядя Патрик, не раз они говорили, как она любила своих детей, но её пришлось оставить их в час опасности, а дальнейший путь её неизвестен, затерялся во тьме той эпохи.

— Это точно она. Эмигрантка из бывшей Италии, работала в отделе почты Королевства Польши, прославилась тем, что на демонстрации заметила, как смертник хотел кинуть бомбу в короля, но она подняла шум, да ещё и встала между монархом и тем психом, за что и стала доверенным лицом военного министра, — голос О’Прайса для Данте показался пестрящим тоном уважения, каждое слово имело вес почтения. — Награждена Белом Орлом за то, что смогла уберечь важные данные во время неудачной попытки переворота. Пф, министры и прочая вышня были застигнуты в расплох республиканцами в своих рядах и только Анна смогла спрятать папку, когда в здании министерства началась бойня. Печально, что сердце не выдержало всего перенесённого и вскоре скончалась. Похоронена на «кладбище почёта».

— Военного министра? — удивился Данте.

— Да, оказалось, что она отлично шарит в оружии и обстановке. Твоя мать оказалась не так проста, как могло показаться.

— Даже не верится… всё началось с того, что она отдала нас Патрику, другу семьи… маленьких, беззащитных и слабых. А заканчивается всё тем, что я стою на её могиле.

— Интересно, — О’Прайс подошёл к могиле. — Как всё началось?

— Мне рассказывали, что за ней гнались преступники… уличные отбросы, уроды одним словом. Ей пришлось оставить нас в безопасности. Тётя говорила об этом… оказывается она смогла уйти.

— Это так. И теперь ты здесь… прошедший путь от уличного прощелыги, до магистра ордена… ты ведь мог стать самим императором, Канцлером. В твоей руке на мгновение, на тот малый миг, пока ты держал на мушке Рафаэля, было столько возможностей.

— Власть… опасная вещь. Она развращает развращённого ещё сильнее, делает безумнее безумца, но в правильных руках её применение может вознести государство на невообразимые высоты, — Данте оторвался от могилы, его голос стал печальным, но живым. — Я оставил её, мне не нужно всё это. В погоне за исполнением клятвы я едва не погиб и не стал фанатиком Рейха. Власть… стремление к ней отобрали у меня Сериль и едва не опрокинула за грань сумасшествия. Я был свидетелем восхождения к власти Первого Канцлера, я наблюдал за тем, как пылала Европа и пробивали себе путь Первоначальные крестоносцы… и падали. Я видел, как всякие психи взбирались к рулю правления. Фемистокл… его стремление править доставило горе мне и ещё миллионам людей. А потом, я годами смотрел за Рейхом, видел, как Лорды низвергли второго Канцлера и, как он себе вернул её, но тронувшись от потери, стал фанатиком своего дела. Я был участником смертоносной гражданской войны в Рейхе с очередным узурпатором, находил предателей и раскрыл мириад заговоров. В конце концов, ради добрых людей Империи, я сам стал мятежником. А потом… я понял, что власть, дорога и восхождение к ней, полны опасностей, сама возможность являет из людей всю черноту и скрытие пороки, а поход, желанный путь к получении заматывает человека в кокон его же страстей. Я это видел… много раз.

— Помню, как со стремлением к власти бесновался Фемистокл, — О’Прайс стряс себя снег, оглянув просторы кладбища. — И тогда ты отказался от власти?

— Я понял, когда держал пистолет, что если сейчас убью второго Канцлера и займу его место, то стану подобен Первому Канцлеру, Рафаэлю или даже Фемистоклу… я обагрю руки в крови правителя. — Данте сделал глубокий вдох, прохлада зимнего утра обволокла его грудь. — Я не мог так поступить.

— Ты не жалеешь?

— Нет. Снова обретя семью, я стал богаче любого короля… знаешь, любая власть не стоит хорошей семьи. Мне мою Сериль и Марту не заменит ни одно царство в сей грешном мире, — на этот раз О’Прайс увидел то, что давно не зрел на лице сего человека — улыбку и старый капитн

— Ну господа из «Правого Альянса» с тобой явно не согласятся, — усмехнулся поляк. — Пять стран подняли над головами своими крест на синем полотнище, и стали собирать силы против либерашек.

— Я понимаю их стремление, — улыбка испарилась с лица Валерона. — Они люди — веры и меча. Они хотят защитить простых людей, семьи, от умопомрачения, который несёт с собой Либеральный Капиталистический Союз. Мир никогда не будет прежнем.

— Тот… привычный нам мир, когда мы были молоды, — он погиб в огне объединительных войн.

Данте сделал лёгкий поклон перед могилой матери, обернулся к первой увиденной часовне и осенил себя крестным знаменем. После чего, парень аккуратно прошёл за оградку и заскрипел сапогами о снег.

— Каковая твоя жизнь, О’Прайс? — чуть улыбнувшись спросил Данте. — В прошлый раз я ничего не мог… слышать.

— Об этом долго рассказывать, — вдумчиво произнёс капитан. — Хотя дорога не близкая, да и я хочу опрокинуть кружку статута. Пошли, — хлопнул по плечу О’Прайс Данте. — Это интересная история.

Тем временем, в славном городе Марселе, в добром диалоге сошлись двое мужчин. Они добро молвят о всём произошедшем, подводя итоги небольшой кампании, что раскрутилась вокруг несчастного человека.

— Спасибо тебе, мой друг, — сказал седовласый с густой бородой мужчина, шаркающий чёрными монашескими одеждами, принимая фарфоровую кружку, заполненную дымящимся «янтарём». — Давно я не пил хорошего чая.

— Это вам спасибо, — ответил высокого роста черноволосый парень. — Я давно не видел относительно мира в Рейхе. Ой, в Римском Рейхе.

— Да, Карамазов, все мы это заслужили, — старик отпил из кружки. — Ты же обидишься, если я тебя по фамилии назову?

— Конечно нет, — пожал плечами парень, почёсывая короткий волос и потрогав худое суровое лицо. — Отец Флорентин.

Двое мужчин находятся в небольшой закрытой беседке. Подступившие холода заставили владельца большого поместья оборудовать её под зимний вариант. Снега практически нет, только льют ледяные дожди и промораживающий холод, но там, где они сидят — тепло из-за растопленного камина.

Флорентин посмотрел на настенные часы, что повешены на деревянную светлую стену, что заставило его смутиться немного:

— Ох, мне ведь скоро идти.

— Подождите, отче. Вы ещё не пробовали пирога от моей Эмилии. Поверьте, такого вы ещё не ели.

— Да… боюсь, Господь мне шлёт другие пироги, — тяжело выдохнул Флорентин

— Работа?

— Да. После того, как Директория была уничтожена на её месте русско-польские и рейховские силы установили Богоугодную власть Германского Королевства. И теперь я должен в своей зоне влияние послать миссионеров дабы они несли Слово Божие, инквизиторов на искоренение скверны ереси… а также из своих людей выделить медиков души, чтобы они исцелили покорёженную психику людей… слуги дьявола, именующие себя коммунистами Директории, практически убили человека в человеке.

— Понимаю. Обычный день для Рейха. И это не считая того, кого туда пошлют остальные департаменты власти. Что сейчас со властью в Рейхе? Я отошёл от дел… только слышал, что нас переименовали в Римский Рейх, — Карамазов взял в руки небольшой кусочек пирога с тарелки.

— Да ничего особенного, благо Господь всё устроил, — Флорентин отпил из кружки. — Страной теперь правит Координационный Совет из глав всех представителей власти. Канцлера больше у нас нет. А так… всё как обычно, не считая того, что нашу страну назвали «Четвёртым Римом» и мы объединились в альянс.

— А «Третий Рим» у нас по-прежнему Москва? Интересно… Я слышал, что в этой войне отличился Яго? — Карамазов доенл кусок. — Что с ним? Он когда-то спас жизнь Эмилии, и я не могу не побеспокоиться о его жизни.

— Он стал героем войны. По решению объединённого штаба его назначили помощником министра обороны Королевства. Что ж, для него достойное назначение.

— А Данте? До меня доходили слухи, что он едва с ума не сошёл?

— Да. Меня он лично посвятил в то, что было, — Флорентин ещё чуть-чуть отпил из кружки, с грустью взглянув на дождь в единственном окне. — У него были галлюцинации, судя по всему. Потеря жены и дочери вызвала у него сильнейшую боль, которую он прятал.

— А что потом? — Карамазов допил свой чай, потянувшись к небольшому чайничку. — Вы же его вылечили?

— Мы нашли его жену и дочь. Хорошо, что они остались живы. А потом… мы привели их в Россию, где ему и явили их ему, — Флорентин допил чай. — После этого ему стало легче. Сейчас он вроде в Польше, да и под наблюдением психотерапевта.

— Жалко его. Я рад, что всё хорошо закончилось.

— Я не знаю, насколько глубока его рана в душе. Сериль и Данте провели много времени в разговорах… расспрашивали друг друга о той жизни. Благо Господь исцеляет его душу, благо Он даёт ему лекарство. Через святое причастие, покаяние и целительство психики он вскоре придёт в норму, — Флорентин показал на карту Рейха, висящую на стене. — Сейчас они получили имение под Римом. Им предлагали на Балканах, но для Данте и Сериль… слишком тяжело туда возвращаться.

— Я надеюсь он вскоре выздоровеет. Жалко, что он покинул пост магистра Ангельской Стражи… не думаю, что бывший глава Мортиариев будет достойным руководителем этого ордена. Кстати, а что там с некими Комаровым и Праисом?

— О’Прайс… правильно. Он вернулся в Польшу. Судя по всему, он спокойно преподаёт на военной кафедре, — Флорентин сложил руки, став перебирать чётки. — А Комаров. Остался в армии Империи… как мне говорил Данте.

— А Эстебан? Вы его не потеряли?

— Потеряли. В Южноамериканской Федерации, там он помогал вести операцию… Сериль рассказывала, что он остался, ибо был ранен.

— Жалко парня. Очень жаль. Известно, что с ним дальше?

— Да… это была интересная история. Настоятель монастыря его укрыл, а потом передал к кардиналам церкви, которые решили его обменять за деньги у Империи. При поддержке Данте его выкупили, а потом восстановили на должности командора.

— И где он сейчас? — Карамазов взял ещё один кусок пирога и Флорентин подметил, что за время жизни с Эмилией, парень немного набрал в весе.

— Он ведёт дела в Империи. Российской. Назначен на пост командора в представительство Рейха, где есть малый контингент «Стражи». Там же он и нашёл себе пару, — Верховный Отец чуть улыбнулся. — А его подбоечный, Габриэль, вроде, теперь живёт с друзьями в Конфедеративных Штатах Америки. Там меньше моральный гнёт, да и им там лучше будет.

— Все получили то, что хотели?

— Получается так, — Флорентин подошёл к окну, медленно перебирая чётки. — Ты на службу вернуться не хочешь?

— Нет. Семейная жизнь меня вполне устраивает. Да и… кровь, огонь и наказания. Всё это… утомляет. Ты понимаешь о чём я?

— Конечно, Карамазов. Это хорошо, что ты выбрал это… сне просто нужен толковый парень и я не мог не спросить.

— Я слышал, что некий Андронник, из корпуса старых киберариев теперь в Москве. Что он забыл там?

— Да. Теперь он монах. Помог нам в Израиле, а потом вернулся обратно в монастырь.

— Это хорошо, что все нашли свой покой… своё место в этом безумном мире. Но что теперь с ним самим? Наша планета… она так хрупка.

— Наступает эпоха нового мира, мой друг. Господу не угодны распри и конфликты, но Он дал свободу своему творению, и оно решило его употребить в войну. Как же мы слабы без Его поддержки и следованию Его слова. Пришло время новых объединений.

— О чём ты говоришь?

— Мы меньше чем за век перешли от локальных стычек между городскими республиками, мелкими монархиями и безумными крошечными диктатурами до мирового противостояния. Вся планеты ныне поделена на блоки… я только молюсь, чтобы всё это не вспыхнуло ясным пламенем.

— Но ведь не все такие… люди ведь будут помнить уроки прошлого, Флорентин.

— Я бы отдал всё, чтобы что было… положение, управление и даже жизнь, но скажи, поможет ли это? Когда человечество внемлело голосу разума?

— Но ведь не все люди такие, — протестует Карамазов. — Есть те, кому очень важна семья, покой и мир.

— Если бы все были как они… но ведь большинство составляет паства, которая не утруждается разумением. Мы говорим мирянам, несём слово, что главное везде рассудительность, и я молюсь, что бы они внемлели сему. — Флорентин не унимает печального взгляда от дождя и выдержав малую паузу, продолжил. — Знаешь, эта история, которая произошла Данте показывает нам мир. От эпохи распада до его возрождения. Частичного. Теперь это не серая ночь, а яркий ослепительный рассвет. Но люди… они практически не изменились… они также воинственны, так же жаждут сильной власти. Но если бы все оценили прелесть покоя и мирной жизни, если бы все внемлели той Благой вести, прозвучавшей больше двух тысяч лет тому назад…, наверное, мир не дошёл бы до такого состояния.

Примечания

1

«Приближаются ко Мне люди сии устами своими, и чтут Меня языком, сердце же их далеко отстоит от Меня, но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим» — стих из Евангелия от Матфея — глава пятнадцатая, стих восьмой.

(обратно)

2

Коэны — сословие священнослужителей в иудаизме, состоящее из потомков рода Аарона. Коэны исполняли священнослужение сначала в Скинии, а впоследствии в Иерусалимском храме. Статус коэна передаётся по наследству по отцовской линии, при условии соблюдения ряда определённых ограничений.

(обратно)

3

«White people are the leading category of people in Confederate society.

The rest of the population obeys him, while the white population takes care of the “colored people.

These are the foundations of the order on which our country stands. If broken, chaos will crush this land» — это «три столпа» Конфедеративных Штатов Америки, перевод с английского такой:

«Белые люди — ведущая категория людей в конфедеративном обществе.

Остальное население ему подчиняется, а белое население заботится о «цветных».

Это основы того порядка, на котором стоит наша страна. Если сломается, хаос сокрушит эту землю».

(обратно)

4

Урим и туммим — упоминаемые в Библии предметы, при помощи которых первосвященник от имени народа или царя вопрошал Бога (Чис. 27:21). Находились внутри наперсника, который носил первосвященник. В Библии нет описания ни самих урима и туммима, ни способа их использования, а этимология этих слов неясна. Известно только, что на ефод первосвященника налагался наперсник, в который вкладывали «урим и туммим» (Исх. 28:15–30; Лев. 8:8). После Давида они более не упоминаются.

(обратно)

5

Кашрут — термин в иудаизме, означающий дозволенность или пригодность чего-либо с точки зрения Галахи.

(обратно)

6

Шулхан Аруха — кодекс практических положений Устного Закона, составленный в XVI веке р. Йосефом Каро, который подвёл итог кодификационной деятельности галахических авторитетов многих поколений. «Шулхан арух» — основное руководство по извлечению практической Галахи, признанное всеми без исключения направлениями иудаизма, признающими Устный Закон. Его используют и изучают иудеи по всему миру уже несколько столетий. Причина такого всеобщего признания в том, что «Шулхан Арух» содержит порядок исполнения заповедей Торы, а также обычаи и установления как сефардов, испанских евреев, так и во многом отличающиеся практики ашкеназов, центральноевропейских (прежде всего — немецких) евреев — тогда как более ранний кодекс XII века «Мишне Тора» содержит только правовые нормы сефардов.

В Книге присутствует «второй кодекс», который регулирует все этическое и культурные аспекты Великого Израиля, начиная от примеров дозволенной одежды, и заканчивая этикетом общения с разными слоями населения.

(обратно)

7

Шофар — еврейский ритуальный духовой музыкальный (сигнальный) инструмент, сделанный из рога животного. Имеет очень древнюю историю и традицию употребления, восходящую к Моисею. В него трубят во время синагогального богослужения на Рош Ха-Шана (еврейский Новый год), Йом-Кипур (Судный день, или День искупления) и в ряде других случаев.

(обратно)

8

Танах — «чтение»; китвей ха-кодеш — принятое в иврите название еврейской Библии, акроним названий трёх её разделов. Термин «Танах» вошёл в употребление в Средние века

(обратно)

9

Яд — указка для чтения Торы.

(обратно)

10

Фавелы — трущобы в городах Бразилии, часто расположенные на склонах гор. В фавелах отсутствует развитая инфраструктура и высок уровень преступности. Многие современные фавелы возникли в 1970-х годах вследствие ускорения процессов урбанизации в Бразилии. Слово «фавела» происходит от названия холма Morro da Favela, который, в свою очередь, назван так из-за одноимённого растения «favela» (Cnidoscolus phyllacanthus), растущего на его склонах. В официальных документах фавелы называют «сообществами» (порт. comunidades). В последнее время термин всё чаще употребляется для описания процессов фавелизации, или ложной урбанизации, в Африке, Азии, т. е. по отношению к любой стране мира, в том числе и в русскоязычных источника

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть первая. Мятежник

  Глава первая. В тени безумия

  Глава вторая. Генерал «смерть»

  Глава третья. Наперегонки

  Глава четвёртая. Новая Америка

  Глава пятая. «Ради общего блага»

Часть вторая. Особенности национальной политики

  Глава шестая. Имперская реновация

  Глава седьмая. Агрессивные переговоры

  Глава восьмая. Встреча в Москве

  Глава девятая. Предложение

  Глава десятая. Империя «Восточного дракона»

  Глава одиннадцатая. Союзники

  Глава двенадцатая. «В когтях безумия»

  Глава тринадцатая. «На запад солнца»

  Глава четырнадцатая. Биробиджанский меморандум

Эпилог

*** Примечания ***