Падение "ангелов" (СИ) [Степан Витальевич Кирнос] (fb2) читать онлайн

Восхождение к власти: Падение "ангелов"

Предисловие и Пролог

«Сепаратисты и националисты… они не видят ничего дальше собственных прихотей. Они живут в мечтах, что если они завоюют независимость, то заживут будто в раю. Но это жестокий обман. Любой мятеж — это желание обокрасть и ограбить ближнего, который не согласен с идеями сепаратного большинства, а сепаратизм — это мечта не только обокрасть, но и жить обособлено, исполняя свои мелкие хотелки. Любой националист не хочет признать суровую правду — то, что он живёт плохо не «заслуга» центра, а его местной власти. И когда этим слепцам удаётся свершить задуманное, приходит страшное осознание — центр ушёл, но местная власть осталась и возымела полную силу».

— Сарагон Мальтийский. Чёрный Оракул.

«Современный сепаратизм как политическая программа и как насильственное действие основывается на ложно трактуемом принципе самоопределения: каждая этническая общность должна иметь собственную государственно оформленную территорию. На самом деле такого смысла нет ни в правовой теории, ни в международно-правовых документах. Последние трактуют право народов на самоопределение как уважение существующей системы государств и право территориальных сообществ (а не этнических групп) определять систему управления согласно демократически выраженной воле населения».

— Из бюллетени

Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликто

в докризисной эпохи.

Предисловие

Эта книга часть литературной вселенной «Мир серой ночи», история произведения расскажет о случившемся после событий книги «Восхождение к власти: Начало».

Великая Империя, имя которой Рейх, строится ошеломительными темпами. Бывшие — Италия, Испания, юг Франции, западные Балканы — всё это теперь в руках того, кто именует себя Канцлером и императором. Великие армии наступают по всем фронтам, сметая остроги и крепости нечестивого порядка прошлых времён. И кажется, что вот-вот над Европой засияет солнце нового порядка.

Но славный крестовый поход Канцлера прекращается, когда он встречается с новыми державами века сего и вынужден им противостоять, только это уже не старые разрозненные царства и группировки, а настоящие машины войны, с которыми нужно будет считаться. И всё же, главный враг, злейший и циничный противник, как по иронии, редко, когда оказывается не за линией фронта.

Война заканчиваются, мир становится всё более тесным и огромные идейные Империи занимают всё больше пространства. Но зло старых порядков не дремлет и выжидает, когда можно будет снова поднять голову.

И посреди войны оказывается парень по имени Данте, бьющийся за честь и славу родины, чей стяг носит двуглавого чёрного орла, под сенью святого креста. Он давно уже не молод, у него семья, но на его сердце всё равно лежит долг службы императору и новому порядку.

Но на этот раз ему придётся столкнуться с самым опасным врагом — с тем, который внутри.

Пролог

Афины. Дворец.

Торжественная обстановка, приятный вечер и собрание мироправителей — вот чем запомниться этот день, как проклятый в истории Рейха. Великий Рейх, раскинувшийся от края до края Европы сегодня идёт на беспрецедентные уступки ради одного региона, который решился добровольно войти в состав Рейха скопом разбитых владений.

В большой зале собралось множество людей — тут и в официальных костюмах государственные чиновники двух сторон, и облачённые в чёрные рясы священники Империи, пришедший, чтобы соблюсти чистоту намерений, отражённых в договоре. Все они сидят на резных деревянных тронах с одной стороны, а с противоположной стороны возвышается мраморный стол с двумя стульями, на котором уже лежат два подготовленных экземпляра договора. Справа и слева громоздятся массивные стены с балконами, облицованные гранитной плиткой, а ложа, откуда уставлены взгляды сотен людней держаться могучими колоннами.

Через широкие окна, в которых виднеется афинский порт и открываются прекрасные виды на морскую гладь и лучи утреннего солнца проникли вовнутрь, озаряя вместе с работой ламп помещение.

В воздухе повисли ароматы сладкого ладана, идущие клубами от тлеющего благовония, что раскалёнными углями лежит в кадильницах. Всё вокруг затопил яркий свет и тьма, каждый уголок возможной темноты был освещён, всякий мрак был низвергнут из него — золотая люстра осветила всё.

По одну сторону небольшой «сцены» где воздвигнут стол стоит группа людей — высокий мужчина в чёрной одежде — сапогах, пальто, штанах и рубашке, в окружении восьми человек, на которых разные одежды.

— Смотрите мои сыновья, сегодня творится история, — сказал им мужчина в сапогах. Запомните, когда-нибудь, вы, совет из ваших побратимов сменит меня на посту повелителя. Я — не вечен, и вы станете моим наследием.

Мужчина делает шаг вперёд и оборачивается, кидая взгляд на тех, кто пришёл с ним. Обычно, холодный и неприятный взгляд того, кто правит огромной страной, пронизывает до самой души, но на этот раз он по странному мягкий и тёплый, а хлад в душе уступает место странному чувству, веющему греющим ощущением у сердца. Его тонкие, как кинжалы, уста распахиваются, но не льётся стальная ледяная речь, как к другим людям, а удивительно кроткая:

— Ныне, решается судьба Греции, мои родные. Помяните, что однажды вам придётся идти без меня, придётся возглавить Империю и понести её штандарт на север. Любимые мои дети, запомните этот момент, ибо он первый и единственный, когда я с кем-то договариваюсь.

С другой стороны стола стал идти среднего роста парень средних лет. На нём в ослепительном свете люстры сверкают золотые и серебряные нити, которым расшит пиджак, брюки и туфли светло-белого цвета. В самом конце по центру сцены выставлены два флага — один серый с чёрным орлом, а другой бежевый с кровавой молнией зигзагом.

Голос Канцлера сделался немыслимо холодным, а взгляд едва ли не змеинно-ледяным, когда он отстранился от «детей»:

— Господин Мастер-защитник, я удивлён, что афинянина выбрали представлять всю Грецию.

— Я тоже был удивлён, господин император, — присаживаясь за стол, ответил мужчина, уставив взгляд вдаль, на собравшихся людей. — Вы только посмотрите, сколько тут народу собралось.

— Знаете, весьма интересен тот факт, что вы согласились без войны войти в состав Рейха.

— Я всего лишь, отражаю интересы греческой нации… и не в наших интересах вступать в противостояние с теми, кто может нас похоронить.

— Давайте вернёмся к официальным процедурам, — Канцлер подтянул к себе микрофон и голос его, усиленный колонками, разнёсся по всей зале. — Сегодня мы собрались на подписании договора «О Балканах». Думаю, этот торжественный момент войдёт в историю, как исключительный. Здесь и сейчас я заявляю, что новое объединение жителей Балкан в составе Империи станет только сильнее и крепче, и для него мы заключаем сегодняшний договор. Рейх оградит вас от всех невзгод, он станет вашим вечным защитником, вы же станете его верными подданными, — Канцлер затих, обращаясь к человеку, сидящему возле него. — Господин Мастер-защитник, я вас уверяю, что сегодня, вам, как гаранту исполнения договора, будет в дальнейшем возможность встать не просто во главе народа Балкан, но и идти подле меня во всех делах моих.

— Спасибо, господин император, я весьма польщён вашими словами, — заявил во всеуслышание представитель другой стороны; Канцлер подумал, что в дрожи его слов, в эфемерном отвращении, которое зияет во взгляде, смог уловить тень предательства, но всё же решил отставить эти мысли в сторону.

— Хорошо, давайте огласим состав участников.

— Настоящим договором подтверждается, что Новая Спарта, Диктатура Аргуса, Демократический Афинский Полис, Эпир, Коринфский полис, Македонско-Фракийская Конфедерация, Болгарский Южный Деспотат и Косовский Автономный Регион присоединятся к Империи.

— Так же, — слово взял Канцлер, — я заявляю, что для поддержки власти новой Балканской Автономии я обещаю. Рассмотреть вопрос о том, чтобы направить в этот регион три ордена. — После этих слов император взял ручку и одним лёгким движением провёл по бумаге, оставляя чёрный яркий след росписи и холодный голос обозначил. — Да будет между нами вечный мир.

— Да будет, — афинянин подеялся с места и так же, прежде чем заключить руку императора в рукопожатии, отметил согласие всего народа чёрной ручкой, прописью на документе.

Зал также поднялся с места и в ликовании и восторге затопил помещение аккомпанементом аплодисментов. Все рады тому, что грядёт мир и на земле Греции больше не прольётся крови. Но никто не понимает, что только что это событие запустило цепочку страшных событий.

Глава 1. Конец «Святейшего крестового похода»: Плохой день

Глава 1. Конец «Святейшего крестового похода»

Плохой день

Спустя пять лет после событий пролога. День.

Середина третьего дня ознаменовалась страшными воплями на многострадальной земле практически в центре Европы, ставшей участком для грандиозного сражения. Три армии сошлись в кровавой бойне за будущее этого мира, и для Империи «Рейх» победа — это шанс продолжить крестовый поход, неся свои праведные идеалы дальше вглубь континента, сжигая огнём всех нечестивых и растлителей, мятежников и непокорных.

Чёрный десантный вертолёт, охваченный языками жаркого пламени, летит подобно комете, оставляя за собой шлейф дыма и огня. Обшивка и броня пробиты во многих местах, разорванные снарядами автопушек и прошитые лучами боевых лазерных батарей. Пилот изо всех сил пытается контролировать ревущую машину, несущуюся над обнажённый руинами старого городка, в котором кипит жёсткий бой. Спустя несколько секунд машина с грохотом ложится на пузо, разбрасывая вокруг себя клубы едкой пыли и куски зданий, в которых загнездилась, поднимая клубы серо-бежевого дыма.

Обломанные винты вертолёта остановились, а сама помятая машина окончательно утихла, люк открылся, и из разорванного брюха огромного вертолёта в небольшой прямоугольный дворик хлынуло два десятка солдат в абсолютно чёрном доспехе и оружии, которое несёт смерть. Чёрные длинные сапоги до колен, усиленные пластинами лёгкой крепкой стали накрывают толстые бронированные штаны, накрытые крепкой курткой и бронежилетом с наплечными пластинами. Их лица скрыты за масками респираторных пластин и линзами, пылающими чёрной бездной, голова же укрыта касками. В ладонях, покрытыми толстыми перчатками, покоится грузный автомат, отдалённо напоминающий АК.

Вперёд них выходит воин, который отличается от них лишь одним — алым наплечником, который отметил его офицерский статус. Он взирает на серые двухэтажные дома, среди которых оказался. Отовсюду доносятся звуки битвы — пальба и раскаты орудий, крики умирающих и шипение ракет.

— Вергилий, где мы?

— Господин капитан, — прозвучало обращение к воину с красным наплечником. — Господин…

— Да.

К воину подошёл человек, закинувший автомат на бедро и удерживающий в руках небольшой планшет.

— Судя по показаниям спутника, мы в городе Раддон, за пределами линии фронта. Тут где-то рядом передовой штаб штурмовой группы Либеральной Капиталистической Республики. Разрешите вопрос?

— Да.

— Как мы будем выбираться из этого переполоха? Нас занесло на добрых четыре километра дальше позиций, где сейчас наш зад должен находиться. Капитан?

В ответ лишь одно молчание. Холодного образа воин осматривает пыльные покосившиеся здания, пока двадцать солдат рассредоточиваются по внутреннему двору и помогают пилоту вылезти из помятой кабины, тыкая всюду дулами автоматов и ожидая нападения.

— Капитан? — снова доносится воззвание. — Рейх ждёт.

— Мы должны объединиться с группой «Б», и нанести удар по передовому штабу врага, как и планировали… только теперь он ближе, чем мы хотели. Кто есть помимо «Б» в пяти километрах отсюда?

— Нужно время, чтобы всех пробить.

— Давай, я пока свяжусь с группой «Б».

Капитан, ведущий два десятка бойцов, не удивлён, что их вертолёт рухнул далеко за линией фронта, но всё же его он желал бы, чтобы их «птица» села где-нибудь поближе к фронту. Они — воины ордена, служащего великому Канцлеру, они — топор палача, карающий врага и сегодня по воле повелителя их враг две страны, заявившие право на владычество над Европой. Святейший крестовый поход ещё не сталкивался с такими врагами… они сильнее и опаснее… это не державы гнилого и рассыпавшегося мира, нет. Сегодня решится судьба крестового похода и капитан желал бы, чтобы он продолжился, чтобы его знамя развивалось над всей Европой — от Геркулесовых Столбов до Новой Пруссии.

Капитан, отвлекшись от своих мыслей, ткнул на кнопку возле воротника, вызывая на связь братьев по ордену.

— «Базальт» — «Базальт», приём, я «Арбелас»… «Базальт»

— Ох, Данте! — раздался ретивый голос из передатчика, на фоне беспрестанной звонкой пальбы. — Как же я рад тебя слышать, бандит. Хах, не пойму и как тебя жена отпустила на эту веселуху!?

— Яго! Это ты, брат?! Отзовись!

— Да, брат!

— Что там у тебя!?

— Веду огонь, либеральные черти нас прижали со всех сторон! В третьем квадрате просто ад!

— Немедленно отходи на оборонительную позицию!

Яго сейчас был бы рад ответить, но его прижала очередь из тяжёлого пулемёта, скосившая часть укрытия — пыль от каменных наспех собранных нагромождений осыпала его, а пули просвистели над головой. Все они на окраине города, находящегося в лапах врага, и осколки разбитых зданий стали щитом для полуроты от противника. Второй щит — искорёженный огромный десантный вертолёт, объятый языками пламени, ставший защитой от неприятеля, наступающего из выжженных полей перед городом.

— Брат! — доносится крик из рации.

Бой вокруг Яго становился все жарче. Огонь орудийных расчётов Рейха, вой двух ротных миномётов возле командира и постоянное стрекотание звонких пуль оглушает. Враг наступает с севера и юга, а небо закрыто дронами и ЗРК Директории Коммун, до которых Рейх так и не добрался.

Из тумана, навеянного бойней и разрывами десятков снарядов, со стороны поля проступили массивные фигуры, объятые в железо и несущие орудия, смахивающие на латников апокалипсиса. Пять воителей неспешно шагают по полю боя, подходя на расстояние удара, где смогут сравнять бойцов ордена с землей.

— Кто это!? — прозвучал крик одного из воинов, отстреливающегося в сторону поля. — Кто?

Яго молчит, предчувствуя ответ, который рождается в сознании. «Кем им быть, если не элитой… забойщики, сеющие смерть, выдернутые с фронта ради нас. Какая же честь!» — пронеслось в уме.

Под командованием Яго осталось сорок два бойца, отчаянно сопротивляющихся зубьям капкана, в который они попали. Отряд сомкнул плотное кольцо у разбитого вертолёта, ожидая неминуемой смерти, ведя сражение.

«За что же мы сражаемся. Этот чёртов мир не достоин тех смертей, которые были за три дня этой бойни… проклятый мир и чокнутый Рейх».

Яго подавил мятежные мысли и отдал приказ, пытаясь перекричать оглушающий кошмар войны:

— Матиас, сколько у нас лазпушек?!

— Всего одна… на три выстрела, господин капитан!

После ответа, Яго снова подключился к рации:

— Брат, нас на долго не хватит. Нас прижали поганцы. Если помощи не будет, будешь со мной на могилке общаться!

— Держите оборону! — не зная, что ещё сказать, закричал Данте. — Мы выступаем!

Пять солдат синхронно открыли огонь и их оружия, смахивающие на вытянутые трубы, разрезали пространство ослепительными копьями света, прошившими всё вокруг. Один из солдат Рейха упал на землю, и из его груди донеслось зловоние плавленой брони и резиновых проводов, а вместо сердца зияет одна большая дыра.

— Держитесь, сколько сможете, мы идём, — после этих слов связь оборвалась, когда лихая пуля угодила в рацию и разнесла её на клочья, и Яго вместе с бойцами остался один на поле боя.

«Конец!» — поразила ум Яго печальная мысль, когда он увидел, что из города напирают на его позицию бронетехника и пехота врага расступается перед ними, давая вестникам разрушение пройти сюда.

Яго осмотрелся и увидел, как рядом стоящий с ним упал на землю, погибая от ранения горла, забрызгав доспех капитана кровью. Потом умер ещё один, от такого же ранения.

— Снайпер! Пригнуться! — приказал Яго.

Повисло страшное марево и раскалённый воздух будто стал густым, плотным от жара и количества снарядов и лучей, рассекающих его. Там в небесах трассёры и ракеты, яркие стрелы лазбатерей ищут жертв и сбивают всякий транспорт. Только сейчас Яго понял, что их атака на передовой штаб — самоубийство, отчаянная попытка Рейха отбросить врага.

«У нас нет ни одного долбанного шанса», — подумал Яго и приказал:

— Матиас, тащи сюда эту пушку и беи по танкам. Дайте миномётчикам координаты тех громил по фронту… пусть им подпортят жизнь.

— Да господин!

— Давайте ребята, шевелите задом, если хотите жить! Покажем этим сволочам, чего стоят сыны Рейха!

Отряд с новыми силами вступил в смертельную бойню, ответив шквалом смертельного огня по врагам.

На другой стороне Данте выступил из руин, чтобы помочь брату, но он встретился с лабиринтом городских улиц, усеянных засадными подразделениями врага и сотнями ловушек.

— Вергилий, что по нашим?

— Никого, господин. Орден Пурпурного креста и Железных ангелов наступают далеко к западу, остальные на других фронтах, господин. Мы одни.

— Проклятье! — выругался Данте, но тут же взял себя в руки. — «Ох, как бы я хотел, чтобы хоть кто-то из Крестоносцев тут был… но мертвых не вернёшь… не сходи с ума Данте, если не хочешь дочь и жену оставить одних».

Почти все Первоначальные Крестоносцы отправились навстречу Создателю, кроме двух. Деций Аристофан и Бонифаций Торн всё ещё живы, и сражаются во имя и славу Канцера на разных театрах симфонии войны. Один у Крита, а другой парит где-то над полем битвы, где сошлись три исполина, три ревнителя великих и страшных идеалов.

— Между нами три километра, господин капитан. Нам нужен транспорт, иначе мы не поспеем. Господин Данте…

Парень вспомнил, что рота «Тени», рассыпана по всей линии фронта, направленная для атаки на передовой штаб, но его сердце укололо сожаление, что именно он и его брат оказались разделёнными и что один не может добраться до другого.

— Выдвигаемся.

Отряд последовал за капитаном и через пару минут они вышли в более-менее ухоженную часть города с охранявшуюся, несмотря на битвы. На воинов смотрят пустые окна двухэтажных зданий и в спешке покинутые позиции, состоявшие из кустов колючей проволоки и нагромождений мешков с песком. С печалью Данте смотрит на эти укрепления, которые были возведены Рейхом, когда этот город был в их руках, но теперь это вражья земля.

— «Арбелас», — донеся хриплый голос из рации Данте. — «Арбелас», приём.

Данте, остановившись на узком перекрёстке присел. Отряд образовал кольцо вокруг капитана, ища в прицелах автоматов врага, выискивая его в окнах и у зданий, ожидая нападения.

— Да! Кто говорит? — спросил парень.

Из рации донёсся ответ на слегка корявом новоримперском языке:

— Второе разведывательное тактическое отделение третьего стрелкового полка его императорского величества «Орёл». Говорит капитан Комаров.

— Откуда вы взялись?

— Мы добровольцы с востока, отправленные нашим государем в знак доброжелательности вашему Канцлеру. Но не об этом, сейчас. Наше отделение захватило три гаубицы, и мы можем вас поддержать арт-огнём. Укажите цель.

«Яго», — тут же пробежала мысль у Данте, и он скоротечно протараторил:

— Слушай, Комаров, накрой огнём четвёртый и второй квадрат. У тебя карты есть?

— Да, понял вас. Ждите «яблок».

Связь прекратилась и Данте ощутил облегчение. Хоть чем-то он смог помочь брату, хоть как-то облегчил его бой.

— Кто это? — спросил Вергилий.

— Какой-то русский, — ответил Данте, смотря на маску боевого товарища.

— Противник! — завопил один из бойцов. — На двенадцать часов!

Враг, облачённый в лёгкие бронежилеты и зелёные камуфляжные одежды, с пистолетами-пулемётами, хлынул огромным потоком на улицу. Они рассредоточились по стенам зданий и по отделению Данте застрекотали пули. В ответ раздалось гулкое громыхание автоматов, рассекших пространство разрывными трассёрами. Раздался непонятный крик:

— Frem, soldateridet frie Danmark. Æretil frihed! Æretil den liberale kapitalistiske republik! (Вперёд, солдаты вольной Дании. Слава свободе! слава Либеральной Капиталистической Республике!)

Но что могут лёгкие бронежилеты против автоматов ордена — тела бойцов обращались в дырявое решето, броня мялась и разрывалась, а всё внутри рвалось и опалялось разрывными пулями. Серо-бежевые стены мгновенно окрасились багровыми цветами, а улицы наполнились телами солдат роты врага, но противник не отступает, без страха продолжая идти вперёд.

— Подстовольниками их! — приказал Данте и с позиций бойцов Рейха со свистом полетели гранаты, и врага накрыло пламя, асфальт взметнулся пылью и разорванными кусками, а осколки впились в тела противников.

— И чего хотели эти идиоты? — спросил Вергилий, когда на холодном асфальте полегло полроты врага, но ответ стал понятен до того, как Данте успел высказать предположение.

Справа, там, где собраны куски разбитых зданий, кучи асфальта и штабеля разбитых деревьев, образовав баррикаду, ударил смертоносный яркий луч. Три воителя ордена оказались на пути копья огненной смерти и пали на землю с прожжёнными телами.

Данте увидел, как светится броня латника, отражая на себе блики полуденного солнца, в его руках странное вытянутое оружие, ствол которого играет оранжево-алыми красками перегрева. Он взобрался на самый верх баррикады и высматривает новую цель, а вокруг него роятся воины в лёгкой броне и покрытые серым камуфляжем, подобные простому люду вокруг «рыцаря», динамики шлема которого выдали бодрствующий грубый рык:

— Pour la liberté! Vivela Bretagne! (За свободу! Да здравствует Бретань!).

Солдаты свободного мира снова усилили напор и отчаянно бросились на автоматы Рейха, наплевав на потери и сея улицы телами погибших соратников.

— Развернуть «Лазернек»! — скомандовал Данте.

Воин Рейха снял со спины трубу, выкрашенную в чёрный цвет, и закинул на плечо, смотря через щиток. Там, в оптическом прицеле он увидел цель и когда перекрестье оказалось на сердце, воин нажал на кнопку и из дула трубы, без звука вылетел толстый прут энергии, алым сиянием осветив пространство. Секундная вспышка и грудь «рыцаря» превратилась в пещеру плавленого металла, а само орудие смерти сброшено с плеча на асфальт, дымясь и шипя.

Грузный воин покачнулся, из его рук с перезвоном выпала лазерная «копьеметалка» и покатилось по баррикадам, а через мгновение его тело рухнуло и сползло по кускам камня, пока не остановилось.

Шокированные воины врага бросились наутёк, но не многие скрылись за углами. Разрывные снаряды пустились за ними вдогонку, коварно впиваясь в спины и неся смерть. Семнадцать бойцов ответили шквальным непрекращающимся огнём, выкашивая противника.

— Жалкая попытка нас остановить! — прокричал Вергилий.

— Они и не пытались, — тихо проговорил Данте. — Это разведрота, судя по лёгкому вооружению. Они пытались отвлечь наше внимание, пока тот амбал нас бы не пришил, — капитан ткнул на мертвеца, чья броня на серебристо-сажистом корпусе отразила блик мрачного солнца.

— И что дальше?

— «Арбелас», — раздался холодный, прерываемый металлическими нотками голос из рации, — говорит командир элитного техно-эскадрона «Неон».

— Андронник! — радостно воскликнул Данте.

— Да, капитан, это я, — донеслась машинная речь.

— Что ты хотел?

— Мой эскадрон вышел к позициям полуроты «Базальт», мы им окажем поддержку, а вы тем временем должны занять городскую площадь в километре от вашей позиции и подготовить место для плацдарма.

— Э-э-э-м, у нас приказ нанести удар по передовому штабу.

В ответ лишь холодный технический голос:

— Это задачи одной цели. Мы к вам присоединимся позже, и сводной группой нанесём удар по штабу. Продвигайтесь в нашу сторону и сможете выйти к площади.

— Что случилось с фронтом? Почему так мало наших?

— В радиусе десяти километров, только мой эскадрон, два подразделения вашего ордена и отделение союзников, остальные были перекинуты на восток.

— Директория Коммун опять перешла в наступление?

— Да. Если мы не уничтожим командование врага в городе, то с вероятностью в восемьдесят процентом потерпим поражение в сражении.

— Хорошо, конец связи.

— Конец связи.

Рация, встроенная в динамик рта, заглохла и глазами, похожими на раскалённые угли, Андронник увидел, как киберарий под его командованием хладнокровно и машинными действиями расстрелял воина, облачённого в алый кафтан, сшитый из бронированных нитей.

— Господин, — бездушно прозвучало обращение к Андроннику, — судя по первичным данным, это разведчик Директории Коммун. Мы можем оперативно задействовать технические средства воздушного обнаружения с тепловым спектром сканирования для выявления потенциальных угроз и засад?

— Хорошо, — раздался безжизненный ответ на столь такой же холодный вопрос. — Выполняйте.

— Господин примас-искупитель, — обратился некто из отряда киберариев и в душе Андронника, в том, что осталось от неё, что-то дрогнуло, что-то, что не способны различить механизмы.

«Примас-искупитель» — с призраком печали проговорил Андронник. — «Мы столько служим Рейху, а до сих пор искупаем грех вмешательства машины в тела».

— Да, Кайл F-14.

— Разведка сообщает, что с востока движется корпус воинов из Директории Коммун при поддержке Десантного Полка.

— Наша задача неизменна — мы должны оказать поддержку группе Базальт и присоединиться к штурму передового штаба, — и погодя мгновение, он отдал приказ всему эскадрону. — Применить скрывающие плащи и перейти в режим максимальной маскировки.

Невидимыми призраками Эскадрон ринулся сквозь разрушенный город, спеша на помощь братьям по оружию. Сквозь разваленные постройки, полыхающие и искорёженные груды металлолома, лишь очертаниями, напоминающими боевую технику, отряд бредёт. Только тени могли сказать о том, что киберарии идут через город, но их никто не увидел, все были обращены к битве.

Приближение к позициям врага ознаменовали усиливающиеся трески пуль, рокот артиллерийского огня, месящий противника, и рьяные возгласы. Средь тесных улиц к месту битвы стекается всё больше бойцов врага, а с фронта подступают всё новые отряды неприятеля.

— Господин примас-искупитель, мы не сможем приблизиться ближе, — раздался голос в ухе Андронника, — возможностей скрытностей нашего плаща может не хватить для поддержания искажения картинки.

— А больше и не нужно. Эскадрон, атаковать врага.

Холодный приказ ознаменовал страшное явление — словно из подпространства выпрыгнули механические солдаты, окутанные чёрными плащами с капюшонами. Улицы, сжатые двухэтажными зданиями, в один момент залились ярким голубоватым свечением — энергетические мушкеты киберариев, латунные длинные орудия, растерзали воздух яркими сапфировыми лучами, скосившими воинов Либеральной Капиталистической Республики. Всё вокруг запахло жаренным и горелым, повис аромат страха и паники.

— Наступаем!

Неприятель попытался ответить разрозненным огнём, его солдаты рассредоточились у углов зданий и мешков с песком. Пара БТРов, прикрывающих пехоту, обратили взор башен на киберариев, но мгновенно смолкли, когда их изрешетили десятки прямых линий энергии. Секунда и их охватило пламя, переросшее во взрыв, и огненный столб поднял башню машины вверх, а звон металла и разрыва наполнил раскалённый воздух.

Киберарии, неумолимо наступающие воины смерти, рассеялись по улице, по зданиям и рассыпанной волной идут вперёд, ступая через тела поверженных врагов. Их лучи находят цели, где бы те не спрятались, не оставляя шанса на спасение. Свет, яркий неестественный свет слепит врага, а диоды киберариев приглушают яркость и идут вперёд, высекая на стенах и асфальте выжжено-чёрные следы.

— Retreat! (Отступаем!) — кто-то из противников завопил и направился вперёд по улице, в самый её конец, где есть выход на небольшое поле перед городком, где кипит ещё более жаркий бой.

— Càit a bheilsinn a ’tarraing air ais, amadan! Thasin nclamped! (Куда отступаем идиот! мы зажаты!)

Уши Андронника поймали эти голоса, а система перевала слова, различив шотландский говор. Вопли врага призвали киберария отдать ещё один приказ, который мгновенно рассеялся по всему эскадрону:

— Усилить давление, подавить сопротивление как можно скорее! Мы должны через пять минут выйти к «Базальту»!

Тем временем смешанные группы Либеральной Капиталистической Республики, собранные из различных подразделений, усилили наступление. Вокруг Яго валяется множится братьев по оружию, кто-то кряхтит от страшной боли, пленившее тело, а кто-то уже испустил дух. Сам командир ведёт перестрелку, его автомат грохочет и дёргается, неистово посылая пули в противника. Миномёты всё ещё продолжают пальбу, а танки врага стоят рассечённые и молчаливые, уподобившись мрачным памятникам, напоминающим, чего стоят воины Рейха. Но эта цена куплена слишком дорого — Яго с печалью на секунду перевёл взгляд на разбитую лазерную пушку и убитый расчёт. Он снова поднимает голову, и автомат выпустил звучную очередь, прошившую врага, укрывшегося за танком.

— Давайте, собаки! — яростно кричит Яго. — Из всех вас сделаю удобрение!

Со стороны поля перед городом, продолжают наступать враги, рассредоточенной стеной пытаясь окружить позицию воителей ордена, но частый огонь артиллерии раскидывает их.

«Эти придурки, не обкурились ли?» — спросил Яго, когда подумал о наступающих со стороны фронта врагах, которые даже не пытается укрыться от карающей руки артиллерии.

Солдаты «Республики» наткнулись со всех сторон с усиленным и точным огнём, который методично подавляет наступление. С остервенением они около получаса пытаются подавить отряд Рейха, но практически сломали зубы. Линия обороны «палачей» осветилась ярким огневым окаймлением автоматных и пулемётных залпов,

— Ole nüüd! Tule nüüd, tulenüüd! (Наступаем! Давайте-давайте!) — кричит командир отряда противника, который сквозь город пытается выбить «палачей» с позиций.

— Что за чертовщина?! — разразился ярым удивлением Яго, когда увидел, как с восточной улицы, хлынули не враги, а союзник, облачённый в ореол ужаса и осветивший всё вокруг ярко-сапфировым сиянием.

— Господин капитан, к нам на помощь вышел эскадрон киберариев, — доложил кто-то из бойцов.

— Я и сам это вижу, продолжай отстреливаться, чёрт бы тебя побрал!

Больше сотни киберариев за одно мановение взгляда заполнили всё вокруг мелькающими тенями, металлическими бликами и ослепительными вспышками. Полетели гранаты механических бойцов и столбы пыли, каменных осколков, песка и огня поднялись в воздух, раскидывая противника, который стал идти на попятную, отчаянно отстреливаясь.

— Taganemine! (Отступаем!), — был отдан приказ, но отступление, под страшным давлением вестников Рейха, превратилось в неорганизованное бегство.

Солдаты в чёрном камуфляже бросились наутёк, желая, как можно быстрее спастись от страшного рока. Киберарии таких расстреливали в спины, усеивая улицы телами с прожжёнными дырами в телах и бронежилетах, в то время как «палачи» медленно отходили к востоку, под прикрытием кибер-воинов.

Двух минут хватило, чтобы расчистить местность, оставив только остова и обожжённые стены разнесённых по кирпичу строений, массивы разбросанного металла от бронетехники и тела павших. Вой гулкого ветра сменил оглушительное звучание битвы, даже артиллерия смолкла.

Яго, перекинув автомат за спину, вышел к Андроннику, которого окружает свита киберариев, оградивших их от опасностей дулами мушкетов, взирающих в стороны руин и огня.

— Господин капитан, нас осталось двадцать пять человек личного состава, считая раненных. В строю и полностью боеспособны только пятнадцать.

Командир рыкнув, возмутился:

— Х-м-хм! Проклятые уроды… столько наших сегодня погибло… и в лапы каких тварей мы угодили?

— Если вам будет легче, господин, мои киберарии провели ускоренный анализ обмундирования и символики противника, выявив, что против вас боевые действия вёл Таллиннский Вольный Легион. Это странно, ведь Нова Речь Посполитая завоевала Прибалтику.

— Да ладно… все они уроды… и зачем мы только вмешались в это побоище…

— Такова воля императора, — холодно сказал Андронник. — И мы должны её выполнить.

— Воля… какая, — часть бранных слов Яго скрыл грохот орудий вдалеке, — воля. Да ты хоть знаешь, сколько народу я потерял в этой бойне? Ты знаешь, скольких братьев по оружию я похоронил, жестянка ты этакая! Да как тебе знать это… у тебя вместо души треклятая программа и мотор на месте сердца!

После сих слов повисла странная неловкая тишина, и Яго показалось, что его спину сверлят осуждающе взгляды киберариев и «палачей». Парень понял, что сказал слишком опрометчиво и не должен был этого говорить.

— Прости… я не хотел.

— Ничего страшного. Вашей психике было полезно изъять часть эмоций и напряжения посредством гнева. А теперь мы должны вернуться к первоочередным задачам.

— Как? У меня нет бойцов. Да и раненным кто поможет?

— Мы вызвали транспорт. Половина эскадрона прикроет транспортировку раненных, а мы должны помочь вашему брату.

— Ох, Данте, — запрокинул голову Яго, — куда на этот раз влип, куда вы его кинули.

— Мы должны встретиться на площади, к северу отсюда. Оттуда мы начнём наступление на передовой штаб.

— Хорошо, — Яго махнул рукой, — парни, собираемся и выходим. Мы ещё повоюем для страны!

Только Андронник повернулся, махнув плащом, и собрался идти, его за плечо остановила цепкая рука Яго, и прозвучал вопрос:

— Есть поблизости те, кто могут нас поддержать?

Смотря в алые линзы шлема, прямо в глаза Яго, Андронник ответил:

— Да… есть один союзник.

В полутора километрах от края города рванули металлические опоры, держащие вышку и, искрясь и обсыпая всё вокруг яркими дождём огня, завалилась на бок, со страшным скрежетом рухнув на дорогу.

В небольшом помещении, что забито старыми партами, на стенах которого висят выцветшие портреты, с покосившейся меловой доской, и пол завален осколками, пятнадцать бойцов, облачённых в броню цвета тёмного моря, взирают на это из окон здания, уставив автоматы наружу и ожидая возможного нападения. На каждом из них куртка с белым тёплым воротником, плотные штаны, высокие берцы, наколенники и налокотники. Голову четырнадцати бойцов скрывает толстая каска без знаков отличия, пятнадцатый же имеет символ двуглавого орла. Их пояса обвешаны гранатами и боеприпасами, а у пары-тройки из-за спины торчат стволы гранатомётов.

— Теперь им точно-то облом тут пройти, — обрадовался кто-то из воинов.

— Товарищ капитан, — обратился боец к воину с орлом, — правильно ли мы сделали, что покинули занятую позицию?

Капитан среднего телосложения, чьё полноватое округлое лицо замарано сажей, низким голосом ответил:

— Нас могли вычислить, Андрей. Мы свою задачу выполнили — помогли союзникам, теперь должны отойти.

— Товарищ капитан, — раздался сзади звонкий голос, — вас вызывают.

— Кто? — спросил командир чуть покривив тонкие губы.

— Какой-то «примас-искупитель». Не пойму, что это за…, - слово бойца скрылось за грохотом очередей автоматов.

— Контакт!

— Дай сюда рацию! — приказал капитан и поймал устройство, обратив в неё речь. — Я капитан Комаров, кто говорит?

— Примас-искупитель техно-эскадрона Андронник. Где вы находитесь относительно третей торговой площади города? — донёсся играющий перезвонами металла голос на русском, что слегка удивило Комарова.

— Мы в полукилометре от площади, к юго-востоку, в разрушенной школе. Ведём бой.

— Выдвигайтесь на запад относительно вас к центральной дороге, там встретимся.

— Хорошо! — ответил Комаров, пытаясь пересилить голосом пальбу, — мы выдвигаемся! — и, кинув рацию обратно, приказал. — Отряд, на выход!

Комаров приблизился к двери, выводящей из кабинета, держа в руках автомат, очень похожий на АК-74, только у этого оружия спаренный ствол и двойной магазин. Как только он вышел, его обдали косыми очередями, пули легли рядом, выпив щепки из двери и пыль из стен.

— Проклятье! — рухнул на пол капитан и открыл огонь в длинный обшарпанный коридор.

АК-7447 из двух стволов выдал сумасшедшую очередь и два механических солдата, представленных большим блоком питания и процессором вместо груди, скрытых за сталью, спичечными руками и ногами, антенной торчащей из-за спины и странной головой, пали. Из их процессора вылетел сноп искр, а дырявые корпуса лишились питания.

— Капитан, вы как?

Комаров поднялся, отряхиваясь, медленно говоря:

— Ничего… обычные твари из металла. Лёгкая пехота «Республики»… если так, то нам придётся их уничтожить, чтобы они за нами не увязались. Займёмся этим. Пусть снайперы, Володя и Макс заберутся на чердак, Дима и Алексей, пошли со мной. Остальные, держите оборону здесь.

— Так точно, товарищ капитан! — послышался хоровой ответ.

Комаров поспешил на выход, только его повело не к главному, а совершенно наоборот. Он вспомнил, что ставил растяжки у холла, откуда они вошли, забыв про чёрный вход. Только открыв дверь на лестницу, им попалось существо из металла на фоне серой площадки вне здания, только сделавшего первый шаг в разрушенную школу. Усиленный огонь смёл солдата с металлическим перезвоном разворотив ему грудь, превратив его в искрящийся металлолом.

— Что-то слишком убогие жестяные банки, — усмехнулся Алексей.

— Да ладно, нам же лучше, — сказал Дмитрий.

— Ведать старая прошивка… один знакомый из Английской Специальной Воздушной Службы очень давно рассказывал, что военные компании «Республики» экономят на подобных солдатах, ставя им старые программы и древнее железо… от того они медленные и глючные, но зато дешёвые.

Трое солдат вышли на пыльную улицу, встретив пальбой из грохочущих автоматов ряды механизированных бойцов, которые разрозненной группой наступают на школу. Перед ними разбросаны искуренные автомобили и разбросаны мешки с песком, старый асфальт усеяли каменные осколки, и ошмётки тел павших воинов. Спрятавшись за раскуроченными авто, Комаров вприсядку открыл огонь и два ствола выдали стремительный рой пуль и два солдата из металла завалились на мешки с песком. Руку Комарова рассекла шальная пуля, слегка задев кожу и продырявив куртку.

— Капитан!

— Царапина, Дим. Продолжай стрелять.

С чердака раздался тихий, едва слышимый в суматохе битвы хлопок, и странные головы механизмов вспыхнули ярким фонтаном искр. Снайпера открыли огонь по роботизированной лавине, что неумело пытается наступать.

Внезапно, среди этих тварей, появилось похожее техническое существо, только половина его корпуса окрашена в синий. Оно ловко спряталось за мешками, временами на мгновение подаваясь из укрытия, чтобы пальнуть из маленького автомата. Спустя секунду ещё дюжина этих существ вышла на поле боя и пули врага стали всё более плотно ложиться у окон, броня имперцев застрекотала лёгким перезвоном рикошетов.

— Вот чёрт, они вывели модификацию. Алексей, передай, чтобы снайперы пытались их уничтожить. Тех, кто помечен синим цветом.

— Товарищ капитан, вы что задумали?!

— Дим, — капитан снял с пояса коробчатое устройство, — ты положишь электромагнитный пульсатор у той постройки и включишь его.

Все взглянули на впереди стоящее трёхэтажное здание, обнесённое каменной оградой и являющее призрак великолепия будущего. Выполнение в стиле барокко, с выдранными кусками стены, оно стало угрюмым символом ушедшей эпохи.

— И?

— А мы тебя прикроем и оттянем огонь на себя.

— Вас понял, товарищ капитан!

Комаров потянул Алексея за собой, заставляя его сделать перебежку. Механические твари моментально перевели на них внимание и открыли огонь, но пули рикошетят и звенят от остовов изъеденных огнём и войной машин.

— Отладить стратегию наступления! — по передатчикам техно-воинов разбежался приказ операторов солдаты со стально-спичечными конечностями стали подходить веером.

Комаров швырнул гранату, и солнце на блестящих корпусах роботов скрылось огнём и грязью, их изрешетили осколки, разрывая внутренние провода и ломая платы. Автоматы, торчащие из окон школы, меткими очередями, сдерживают волну металла, но машины, ведомые программой, несмотря на потери, продолжают наступление, выжидая момента.

— Оптимальное расстояние. Звено-66-FG — инициировать применение гранат, — раздался приказ.

Три робота занесли руки к поясам и приготовились закидать позицию Комарова дождём смерти, но дружественный огонь пресёк эту попытку, залив ливнем пуль тварей и их детали прибавлюсь к кучам техно-внутренностей машин.

— Дима давай! — кричит Комаров, меняя обойму.

Затвор лязгнул в ту секунду, когда пульсатор сработал. Волна невидимого импульса накрыла небольшое пространство, там у здания, где рядом больше всего скопление механических солдат, раздался звонкий щелчок. Пехота из стали остановилась, её неживые конечности охватил странный тремор, а через мгновение она не устояла — её ноги подкосились, в них пропала сила, нет сигнала, который велел бы сражаться.

Пары секунд отряду Комарова хватило, чтобы перестрелять существ, объятых глюком, перезвон металла и стрекотание пуль наполнило улицу, асфальт же заполнился бренчащими деталями, которые его умастили подобно ковру.

— Отряд, собраться на улице! — скомандовал Комаров, поднявшись во весь рост.

Его встретило холодный ветер, рвущийся с севера. Далёкие возгласы боя доносятся с юга и востока, а хлад «борея» бьётся о его лицо, слегка завывая. Взгляд глаз, словно отлитых сталью, печально смотрит наместо, где только что кипел бой, разорванные клочья металлолома донесли до него тяжёлые воспоминания прошлого, змеёй обвившие сердце.

— Кость, ты как? — вопросил Алексей, направив взгляд тёмных глаз на Комарова, его овальное лицо с острыми чертами сурово, на щеке же красуется шрам.

— Это мне чем-то напомнило Москву… ты же помнишь… блин, кажется будет дождь.

— Конечно помню, — Алексей коснулся шрама. — Слава Христу, что всё закончилось по-хорошему.

— Это так… ты бесконечно прав. Ладно, — резко повернулся капитан, и всякая печаль с его лица развеялась. — Нужно двигаться. Дима, ты где!?

— Я тут! — побеждал солдат и швырнул под ноги Комарова объятый дымом, исторгающий аромат сгоревших проводов и плавленого металла, пульсатор, похожий на коробку. — Я не знаю, что с этой, — то как Дима назвал пульсатор скрыл рокот взрыва неподалёку, — стало!

— Товарищ капитан, наши цели?

— Мы выдвигаемся на запад, нужно будет помочь.

— Мы же вроде должны вернуться к полковнику. Мы уничтожили батарею и радиовышку. Нам тут больше делать нечего, — с лёгким возмущением произнёс один из воинов.

— Наша главная задача — оказать посильную поддержку союзнику, — басовито и грозно закормил капитан. — Если мы им не поможем, они могут потерять этот город. Порадует ли это полковника или самого Царя-батюшку?

В ответ лишь молчание.

— Мы выдвигаемся на запад и поможем нашим братьям по вере и оружию втереть в землю либшизу. Вперёд, за мной!

— Капитан, вас вызывают! — доложил воин и занёс руку для того, чтобы швырнуть устройство.

— Давай рацию!

Капитан поймал рацию и тут же обратился:

— Кто?

— Андронник. Вы сейчас где?

— Ну, нас немного задержали, поэтому мы только выходим.

— Мы находимся на месте встречи. Поспешите.

Связь прекратилась, и Андронник бросил общение, силой мысли оборвав сигнал, идущий от его ротового звукопередатчика к рации. Холодный взгляд безжизненным огнём пылающих глаз, взирает на происходящее. Его полуэскадрон рассеялся по углам перекрёстка и тёмным местам, облекаясь в тени и скрывая себя. Пятнадцать воинов Рейха сели у разбитых машин и ждут нападения с любой стороны.

— Ну, где там союзничек? — с ехидством спросил Яго, подойдя к Андроннику.

— Они только покинули место дислокации.

— Хах, не велика польза от такого союзника.

— Господин Яго, вы должны быть благодарны союзнику, так как это он оказал вам артиллерийскую поддержку, которая повысила ваши шансы на выживание на семьдесят три процента.

— Вот мне сейчас не до цифр! У меня нет связи с братом, никто из его ребят не отвечает! Мне не до ожидания!

— Успокойтесь, господин Яго. Ваш брат сейчас в зоне поглощения сигнала… видимо инженерные части Либеральной Капиталистической Республики накрыли площадь блокиратором сигнала. Мы их найдём и уничтожим.

— Ну, где же… где, — с нетерпением молвит Яго, смотря во чрево разрушенного града.

— Они идут. Во имя Рейха, вам нужно собраться, иначе духовная энтропия вас погубит и имеет шанс распространиться среди ваших бойцов, что приведёт нас к поражению с вероятностью в сорок семь процентов.

— Империя Рейх, — усмехнулся капитан, запрокинув голову, и багровые линзы маски на стекольной поверхности отразили нежно-огненное небо, расчерченное трассами и следами самолётов. — Будто ей не всё равно на нас… кто мы для неё… кто мы для правителя и командиров? Кто мы для иерархов церкви? Не более чем священная жертва, мясо, отправленное на треклятое заклание и всесожжение в огне войны. Им на нас плевать… Рейху на нас плевать… он забоится только о будущем.

— Рейх, господин Яго, единственное, что сберегло нас от гибели. Вы же помните, как жили до этого? Или ваши близкие по коммуникации люди? Статистика показывает, что люди стран, лишившихся суверенитета в Империи, когда их территория стала составной частью Империи, стали жить намного лучше, — Андронник ткнул винтовкой в сторону города. — Если мы победим, это место расцветёт как во времена своей молодости… не это ли добрая благость, которая при анализе старых эпох, есть наиболее лучший результат мира?

— Знаешь, Андр, мы три дня месим землю… три долбанных дня жертвуем собой… я сражался с Сицилийским Княжеством, против республиканцев Прованса, погряз в дерьме траншей Иллирийской Тирании и выживал на улицах Стамбула. Там, у нас была цель.

— А тут у вас цели нет?

— Мы спасали людей от безумия зажравшихся господ, а здесь… три высокопоставленных гуся не смогли договориться о мире в Европе.

— Господин Яго, — вкрадчиво заговорил Андронник, звеня перезвоном гортанных связок. — Будьте осторожны со словами… судя по первичному лингвистическому анализу, они с вероятности в восемьдесят один процент пропагандируют ненависть к государству. Во всяком случае — приказ дан, его необходимо выполнить.

— Хорошо-хорошо, металлический ты мой…

В нескольких метрах послышался топот и из-за угла подались бойцы в тёмно-синей форме, первый из которой зияет двуглавым орлом на каске.

— Арспик! Позывной «Арспик»! Не стреляйте, мы союзники! — прозвучали слова с лёгким оттенком северного акцента.

Яго отстранился от Андронника, шагнув навстречу бойцам, проминая под подошвой сапога какой-то упавший щиток дорожного знака. Если бы сейчас на капитане не было маски, все бы увидели подозрительный взор Яго с незначительным презрением, которые испытывает командир.

— Бронза, — презрительно кинул Яго, — и что же вы, дети севера, забыли у нас?

— Наш полк прибыл сегодня для оказания дружественной помощи.

— Капитан Комаров, — в металлическом голосе Андронника пробежало нечто смахивающее на удивление, а сам техно-солдат шагнул вперёд. — Я вас помню ещё сержантом. Это же было на северном Кавказе, не так ли?

— Когда ты его видел? — вопросил Яго. — Как тебя вообще туда занесло?

— В те времена я служил под командованием Центуриона Кибернетической Центурии Римского Престола.

— Давайте не будем о днях, минувших, — отмахнулся Комаров, — какая у нас задача?

— Мы должны помочь моему брату! — вмешался Яго. — Он к севру отсюда и ведёт бой!

— А как зовут вашего брата?

— Товарищ капитан! — раздался голос сзади. — С нами связались!

— Рацию, живо!

Поймав устройство, тут же раздался голос, искажённый помехами и статикой:

— На…нуж… ощь! По…щь!

На другом конце связи боец, занявший позицию за мешками с песком, отключил рацию и доложил:

— Капитан, связи нет. Нас глушат!

— Проклятье!

Данте перекатился и оказался за каменной оградой фонтана и тут же поднял автомат, который с громоподобным рёвом выдал очередь. Озарившее и обволокшее пламя, вышедшее из дула, скрыло цель, но по крику, донёсшимся из окна противоположного здания, он понял, что его пули нашли цель.

На большой площади, окружённой двухэтажными зданиями, усеянной насыпями из мешков с песком и груд металлолома, кипит жаркий бой. Отряды металлических воинов, средь которых мелькают люди, наступают с севера, засыпая металлом выцветшую серую плитку. Яркие вспышки загораются и гаснут по разным сторонам площади, а пространство располосовали секундные трассы.

Капитан сжал крючок — автомат пару секунд безудержно грохотал, а затем звонко лязгнул и смолк. Его выстрел выбил кусок металла у боевой машины, изуродовав грудь и опрокинув механизм на землю.

«Нас раздавят», — промелькнула мрачная мысль в голове Данте, когда над ним пронёсся гудящий, насыщенный алый луч от которого, лопнул, в крошку разлетелась верхушка фонтана — прекрасный лебедь осел каменной пылью на площадь.

Взгляд Данте устремился вперёд. Там на солнце мелькают металлическими бликами корпуса, не меняя пяти десятков механизированных воинов, которые неумолимо идут вперёд. Их тела слабы, чтобы выдержать напор пуль Рейха, но искусственный интеллект, заложенная программа, велит идти вперёд. Пистолеты-пулемёты стрекочут в их стальных руках, яркие диодные глаза взирают на битву яркими углями алого света.

Отряд Рейха засел в зданиях на юге площади, а десяток другой бойцов рассредоточился у мешков с песком. Они, облачённые в вороньи цвета, отбиваются всеми возможными способами. Наступающее звено противников, слишком близко подошедшее к фонтану, моментально сгинуло в вихре перекрёстного огня, разлетевшись рваными кусками металлолома по земле.

— У нас раненный! — донёсся ор за спиной Данте, сердце которого кольнуло после этих слов, ибо он уже потерял десяток в этом бою и не желает оставлять тут весь отряд.

— Мех-убийцы!

Только раздался крик, как капитан разглядел, что через ряды наступающих механических звеньев мелькнули размытые образы, силуэты, мерцающие мрачными тенями. Три или четыре роботизированных солдата, скрытые за плащами, которые подобны одеждам киберариев, ворвались в горнило битвы.

Данте сорвал оставшиеся гранаты и швырнул вперёд. Секундное пламя, рокот взрыва и вихрь осколков изрешетили удивительные плащи, и пространство замерцало серебристыми пятнами.

— Огонь-огонь-огонь! — приказывает Данте, до конца опустошив обойму, и изрешетил тварь.

Серебристые ноги и руки, похожие на спички и грудь-блок показались на земле. У существа вместо оружия в конечности вмонтированы острозаточенные клинки, сияющие в свете тусклого солнца.

Парень засмотрелся всего на секунду, за что и поплатился. Из-под покрова невидимости выпрыгнула смерть воплощённая — блеснули клинки у самых глаз Данте и тут же он ощутил толчок в грудь, стальная пята опрокинула капитана.

Данте схватился за клинок на поясе — короткий гладиус, на котором выбиты латынью символы «Via Dalarosa», покрылся сетью молний и затрещал. Два коротких куска стали столкнулись с гладием, выбив сноп искр, а спичечная нога подсекла парня. Заряд энергии, переданный существу от клинка Данте осел в блоке хранения и предал твари силы и быстроты.

— Капитан! Прикройте капитана!

Воины Рейха только готовы были изрешетить монстра, как по их позициям прошла очередь тяжёлого пулемёта. Разрушительная длань орудия рассекла здание, рвя его на куски, кроша камень и рассекая древо в щепки.

Меч практически коснулся шеи Данте, но парень отступил назад, звонко отбивая ещё один выпад и ещё один. Случайная пуля угодила ему в ногу, и парень отшатнулся, тут же ощутив режущую боль в плече — серебристое короткое лезвие вошло в тело, прямо в руку. Линзы маски капитана, за которыми взгляд страха, предчувствия скорой смерти, сравнялись с безжизненным взором диодов.

К Данте понеслось второй клинок, готовый закончить его существование. Ещё мгновение и он оборвёт его жизнь, отправит в холодное небытие.

«А как же семья?» — пронеслась мысль в голове; Данте от одного помысла о том, что его семья останется без него, рождает катастрофу, противление неминуемому.

Он резко отходит назад, соскальзывая с острия клинка, омытого в крови, совершая попутно резкий восходящий удар. Но система просчитала это действие, а поэтому существо отпрыгнуло назад и его голова, а затем тело разлетелись салютом на куски металла.

Неожиданно на площади показались ещё люди — этой воины Рейха, сопровождаемые воителями в тёмно-синей одежде. Их окружают солдаты, навечно вступившие в союз с металлом и разделившие пространство яркими смертоносными лучами света.

Рядом с капитаном оказался человек с округлым открытым светлым лицом, схватив его за не раненное право плечо, заставив пригнуться.

— Вы как? — прозвучал вопрос на новоимперском.

— Жить буду… просипел Данте, вынимая пистолет. — А вы кто?

— Капитан Комаров.

Диалог оборвался гулким басовитым эхом, донёсшимся с вражеского края площади. Показалось нечто странное и сумбурная — большой коробчатый механизм, в вертящейся башней на конце орудия которой пляшет огонь. Весь корпус обшит неровными листами металла и выкрашен в вырвиглазые фиолетовые и салатовые, ярко-жёлтые и розовые цвета.

— Это что за уродец? — этих слов Комарова Данте не различил.

— Танк! — прокричали воины Рейха и открыли огонь.

Киберарии отбросили назад отряды механических тварей, прожигая в их корпусах дыры и закидывая электромагнитными гранами. Струя жаркого огня окатила пять киберариев, и их мгновенно пожрало неистовое ревущее пламя. Спустя мгновение они выли из огня, опалённые и с ожогами на живых тканях, но технические устройства в теле мгновенно ввели обезболивающее и они продолжили бой, несмотря на раны.

— Давай РПГ! — кричит Комаров. — Всадите в него штук шесть!

Данте наблюдал за тем, как русские вскинули на плечи длинные стволы, увенчанные острым ромбовидным зарядом, выкрашенным в чёрный цвет. Не прошло и секунды как со свистом, выписывая белый шлейф, снаряды устремились в корпус машины. Борт и лоб танка сначала зазвенели, а потом их скрыл огненный шторм взрыва. Куски плавленого металла накрыли площадь подобно дождю, а башня взметнулась вверх, и отлетела в сторону, придавив пару солдат врага.

Комаров поднялся во весь рост и его странный спаренный автомат отправил в толпу противников шквал пуль, скосив первое звено, заставив его с перезвоном пасть на плитку.

Роботизированные солдаты «Республики» получили приказ от оператора — «Оборонительная стратегия» и стали искать укрытия, попутно отстреливаясь.

— Капитан Комаров, — зацепился за тёмно-синий рукав Данте, поднимаясь с земли, — как же вы вовремя.

— Не меня благодарите, — Комаров, отстранившись от перестрелки, указал на одного из киберариев, который отмечен чёрной полосой на алых одеяниях. — А вон того парня.

Данте сделал пару выстрелов из пистолета и отправил в противника два ярких светлых луча. Он видит, что противник пятится назад, но не отступает. Им придётся истребить всех солдат из металла, ибо программа не знает страха и паники.

— Кто там, в здании? — вопросил Комаров, показывая в сторону неприятеля.

— Люди. Скорее всего, передовая оборона перед штабом.

Комаров мгновенно крикнул, но Данте слов не понял:

— Володя, Макс, отработайте те здания!

— Есть товарищ капитан!

На приказ Комарова два бойца заняли удобные позиции и их винтовки издали хлёсткие одиночные выстрелы.

Бой кипит. С юга всё прибывают киберарии, которым не ведома боль, страх и жалость — они с холодной методичностью продвигаются вперёд. «Палачи» и русские засели в укрытиях отстреливаются от орд противников. С севера продолжают наступление механизмы, без конца прибывая на площадь через единственную улицу. Нескончаемым металлическим потоком отделения роботов приходят на поле брани.

— Данте! — рухнув рядом с братом, воскликнул Яго. — Опять мне тебя приходится вытаскивать из одного места!

— Ох, Яго и ты здесь.

— На, держи, — брат подтянул для второго брата автомат, но Данте не смог его взять — пульсирующая боль в плече не дала этого сделать, на что Яго усмехнулся. — Ах ты негодный. Всё-таки словил маслину без меня.

— Проклятье! Воздух-воздух!

Над площадью зависли два аппарата обтекаемых форм с растопыренными крыльями, внутри которых жужжат винты. Их люки отверзлись и кажется, что сейчас они скинут нечто зловещее.

— Транспортники «Республики»! — закричал Комаров, когда перед фонтаном рванул снаряд; капитана засыпало кусками камня и выдранными из земли булыжниками, в придачу обдав россыпью осколков.

Один из транспортников принял в своё брюхо три снаряда от гранатомета, и огненный громыхающий цветок мгновенно расцвёл в небе. Пламя растелилось над головами воюющих и тут же все были осыпаны оплавленными листами металла, а само судно заплясало волчонком и завалилось где-то в стороне, подняв столб огня.

Второе судно всё же осуществило высадку, несмотря на десятки стрел энергии пущенных киберариями. Шесть воинов спустились по тросам на плитку, проминая тяжёлыми грубыми ботинками тела мехвоинов. Данте смог разглядеть их — высокие, метра два ростом, облачённые в технодоспехи — толстый корпус, состоящий из листов металла, поножи и рукава, собранные из крепкой стали, внутри которых шипит гидравлика и течёт электрический заряд от блока питания за спиной. Головы скрыты за глухими шлемами, на которых виден лишь зловещий свет сапфировых линз.

В их руках зашипели странные устройства — толстые вытянутые трубы, с толстым корпусом на краю, куда уходят руки. Данте ощутил, что его лёгкие обжог горячий раскалённый воздух, а звено киберариев мгновенно превратилось в ворох чёрной пыли, тут же развеянной по воздуху. Здание, где засели «Палачи» окрасилось пронзительно-белыми вспышками и фасад из бежевого в чёрное. Секунда и часть стены лопнула от жара, тёмный смрадный дым поднялся от постройки, которая стала покрываться дырами.

Десятки копий энергии ударили по новым бойцам, но их броня всё отразила, выдержала напор.

— Кто это!? — закричал Яго, стреляя в тяжёлых бойцов. — Как вспороть эти консервные банки!?

— Кхе-кхе, — Комаров поднялся с земли, отряхиваясь от пыли, его тёмно-синяя одежда покрылась саваном светлой крошки. — Это бронепехота, — капитан всмотрелся в эмблему на наплечнике — раскрытая книга на фоне пламени. — Отделение «Ревнителей Конституции»!

— И как с ними бороться!?

Все моментально легли, когда одна из труб на них уставилась. Вся верхняя часть фонтана моментально превратилась в чёрный остов, а затем с грохотом разлетелась в пыль. Данте ощутил, как его правый бок под бронёй забелел, запылал ожогами, а вся экипировка страшно раскалилась, лаская его кожу жаром и обжигая.

— Кажется, здесь… мы и останемся, — прокряхтел Данте, загоняя новую обойму в пистолет.

— Ничего, брат. Мы выберемся из этого чёртового кошмара. Я вытащу тебя!

— И что же тебя так мотивирует? — слабо усмехнулся парень.

— Твоя жена. Если ты тут останешься, она меня отправит к апостолу Петру.

— Соберитесь, — одёрнул двоих Комаров. — Нам нужно отходить. Полковник планирует удар с воздуха! — капитан швырнул под ноги бронепехоте гранату, которая звонко лязгнула и зашипела, за пару минут наполнив всё белоснежным густым дымом, обволакивая ровные ряды механических бойцов и утопив в покрове тяжёлых воинов.

— Отходим за пределы площади! Отходим! Отходим! — приказывает Данте, махая и отводя людей.

— Киберарии, тактическое отступление, — отдаёт приказ Андронник.

Воины Рейха и отряд русских быстро покинули площадь, оставив её истерзанное пространство в лапах ликующего врага. «Атакующая стратегия», — был получен приказ операторов, и бойцы из металла устремились в бой.

У разбитого бронетранспортёра «Республики», уничтоженного в прошлых боях, в тени южного оградительного здания, засел Комаров. В его руках ютится рация, в которую он обратил речь:

— Товарищ полковник, цель — дымовая завеса. Нанесение удара по ней.

— Да, капитан. Штурмовики уже на подходе. Передаём им данные.

С востока донёсся страшный гул, а затем показались чёрные точки на фоне неба, охваченного огнями войны. Понадобилось всего пара мгновений, чтобы каратели достигли цели и пронеслись над головами подобно шумной молнии, неся смерть и всепожирающее пламя. Сначала площадь скрылась за огнём попаданий ракет, сопровождавшихся страшным криком и звоном металлолома, а затем на неё пали бомбы, и вторая волна взрывов заставила землю плодятся обломами зданий, куски плит и стали врага.

Данте пригнулся, закрывшись руками, слыша то, как самолёты улетают далеко на запад, растворяясь в дали. По его пальцам затарабанили камешки и крупная крошка, окрасив вороной цвет его одежды в серый.

— Отряд, продвигаемся на площадь, — отдаёт не слышимо команду Андронник. — С повышенной степенью готовности.

За киберариями пошёл в объятия облака пыли и гари Комаров со своими солдатами, а за ними подтянулись Яго с Данте. Они ступили в покров дыма, который стелется бугром по площади, скрывая опалённые останки роботов и разбросанные части тел бронепехоты.

— Контакт! — прокричал никому не понятное слово русский и выпустил в плотно-светлую пелену очередь, разорвав на части механического бойца с оторванными ногами.

— Чисто! — стали доносится на новоимперском крики из разных частей площадей.

— Чисто!

— Чисто!

— Враг полностью подавлен в этом квадрате, — доложил Яго, смотря на пылающие остова зданий, где раньше заседали вражеские солдаты.

Три капитана, и примас-искупитель собрались на месте, где раньше стоял фонтан. Теперь там куски камня, да чёрного металлолома, устлавшие всё вместе с мусором и шуршащие под ногами.

— Неплохо мы потрепали врага, — сказал Данте, помещая пистолет в кобуру и доставая шприц. — Осталось только взять их передовой штаб.

— Но и из нас духу выбили достаточно, брат. У меня десять человек в полудохлые на ногах, у тебя двадцать. А у тебя, примас-искупитель?

— Тридцать боевых единиц в строю и готовы продолжать бой, ещё шесть в течение получаса снова будут готовы продолжать ведение боевых действий.

— У меня одного пришибли, — доложил Комаров.

— Не удивительно, — фыркнул Яго, но капитан союзников пропустил этот выпад мимо.

— Что с боевыми сводками, Андронник? — под маской Данте слабо улыбнулся. — Порадуй нас.

— Суда по данным, полученным мной только что из военно-аналитического центра…

— Не грузи мозг, — махнул Яго. — Мы и так устали.

— Хорошо, — Андронник пару секунд помолчал, прежде чем хладно ответил. — С востока приближаются части Директории Коммун, и Рейх инициирует отступление с востока, формируя выступ в линии фронта. На самом краю обороны должен оказаться этот населённый пункт, поскольку поблизости нет иных поселений, которые могли бы стать местом концентрированной обороны наших подразделений, кроме дальней деревни к северо-востоку отсюда.

— То есть мы любой ценой должны выбить отсюда республиканцев? — устало спросил Данте.

— Да. Если мы это не сделаем, то Рейх будет отброшен на юг и на этом участке фронта случится прорыв.

— А что с остальными парнями? Нам выделят кого-нибудь в помощь? Или самим одно место надрывать?

— Все задействованы в боях. Свободных подразделений нет.

— Ну, очертеть! — возмутился Яго. — Пойду, сообщу своим, что нас ждёт полный…, - последние слова капитана скрылась за шквалом взрывов, раздавшихся неподалёку.

— Мне так же нужно подготовить моих воинов к операции. Через сколько мы выступаем, господин капитан.

— Через час. Нам нужен отдых и план, — Данте отбросил шприц в сторону, как только обезболивающее оказалось в теле. — Свободны, Андронник.

— Какой вспыльчивый у вас брат. — Я слышал, у вас есть ещё жена? — Комаров закинул автомат за спину.

— Он — мой брат, и другого у меня нет. Вы бы знали, сколько раз он меня вытаскивал из передряг… брат, одним словом. Да… жена есть… Сериль. А что вы тут делаете, Комаров?

— Я тут исполняю союзнический долг по поддержке вас в борьбе с проказой для человечества, в виде «Республики» или Директории.

— Понятно. А вас кто-нибудь дома ждёт?

— Нет. Для меня всё кончилось в ночь на первое февраля… шесть лет тому назад, — тяжело выдохнул капитан. — Революция либшизы в Москве всё и всех похоронила…

— Из-за этого вы так ненавидите либералов с севера?

— Давайте лучше готовится к наступлению, — резко оборвал капитан. — Скоро выдвигаться.

Данте отстранился, глубоко задумавшись. Сегодня для него действительно плохой день — они попали в полный водоворот событий, его руку поранили, а сам он едва не погиб. Но больше всего его трогает лёгкое беспокойство по тем, кого рядом с ним нет — союзниках из орденов, о побратимах. В памяти Данте всплыли картины прошлого, где он сражался в Иллирии, бился на Балканах и умирал на улицах Стамбула вместе с воинами из Чёрных Судей, Поборников Справедливости и Крыльев Ветра. Там, он пробивался вместе с ними к вражескому командованию, помнит, как делил одну палатку с людьми из этих орденов, запомнил лица некоторых бойцов, которые видел во время еды из одной миски и пил воду из одного графина. Кличи верности — «За право, закон и Канцлера!» — возглашали Чёрные Судьи; «Мы несём возмездье императора подобно урагану» — молвили Крылья Ветра; «Верностью Рейха мы принесём свет!» — кричали Поборники Справедливости».

Но теперь их нет. Как год они сторонятся своих братьев, окопавшись на Балканах, лишь изредка появляясь на театрах военных действий. Смотря вслед уходящему капитану, Данте видит в этом символ того, что медленно побратимы удаляются от них. И Данте пугает то, что может быть дальше, но он отбрасывает эти мысли, полностью концентрируясь на операции.

Глава 1. Конец «Святейшего крестового похода»: Коршуны свободы

Коршуны Свободы

Через два часа. Северные окраины города.

Данте движется медленно, аккуратно ставя ноги на асфальт. Вокруг него лишь руины и полыхающие остова зданий, внутри которых слабо горит огонь, и тлеют деревяшки, поднимая в воздух едкий густой дым, который стало естественной массировкой.

На самом краю городка, на его северном пределе, раскинулся призрак великолепия былого времени — огромный пятиэтажный дворец, покрытый сетью трещин и выбоин на серых выцветших стенах. Где-то ещё видны слои светло-розовой, как закатные облака, краски, но большая часть постройки отразила на себе цвет безвыходности и мрачности. Со всех сторон видна трёхэтажная постройка, выполненная в форме прямоугольника, с черепичной крышей, которая похожа на трапецию. От каждого торца исходит полукруглая стена, на месте встречи, которых расположены ворота, обитые листами ржавого металла и укреплённые кусками древесины. Стены у самого подножья укутаны метрами колючей проволоки, перед которыми выставлены противотанковые ежи, а единственный вход запечатан пулемётными гнёздами, десятком автоматических турелей и КПП, у которого, слабо тарахтя, ютятся два танка.

Капитан выбрался на оптимальный рубеж, тут же найдя укрытие и спрятавшись за разрушенной и обласканной сажей стеной, обратился по рации:

— Цель в пределах видимости. Не более пятисот метров, — Данте присмотрелся и так же проговорил. — Противник патрулирует периметр. Не больше десяти человек на патруль.

— Что по возможным местам прорыва, братец?

— У них на юго-западе есть дыра в стене, однако там наблюдается концентрация сил противника. У самой дыры два крупнокалиберных плазмогана, и три огневых точки.

— Может, наши металлические друзья подберутся поближе и…

— Простите господин Яго, что вас прерываю, — на линии появился ещё один голос, оттеняющий металлической безжизненностью. — Но эта возможность полностью исключена в силу того, что у противника расположены стационарные телевизоры и наше приближение они смогут распознать.

— Андронник, удастся распознать вражеские подразделения, их специализацию, вооружение и уязвимые места в обороне?

— Я могу вам об это доложить сейчас, господин капитан.

— Докладывай.

— Первичный визуальный анализ показал, что объект находится под защитой элитного конфедерально-республиканского подразделения «Орлы свободы», которое находится в подчинении Совета Корпораций Либеральной Капиталистической Республики. У них на вооружении штурмовые винтовки М-61, два танка «Лира».

— Постой.

Данте взглянул в бинокль, различая оружие в руках солдат — вытянутые и тонкие автоматы, с оптическими прицелами и сдвоенными магазинами. Облачены они в полностью прилегающие костюмы из какого-то блестящего материала, похожего на пластик, лица их скрыты за черными, как уголь, стекольными забралами шлемов. Парень перевёл взгляд и смог рассмотреть две приплюснутых серых машины, башни которых так же приземисты и от них исходит длинный блестящий ствол.

— Продолжай.

— У противника два плазмагана у юго-западной стены, а также имеются у КПП не менее десятка автоматических стационарных энергетических орудий «кратер».

Снова бинокль Данте обратился линзами к постройке. У разбитой стены он видит два орудия, которые спрятались за навалом мешков с песком. Каждое из них объёмистое и пузатое, похоже на короткую огромную пушку, обитую странным переливающимися всеми цветами радуги металлом. Дальше, перед самыми главными воротами, он видит одноэтажную конструкцию, смахивающей на маленький терем, собранную из жести и шлагбаумом перегородившей дорогу. Рядом с ней роится десяток стволов на треногах, вкопанных в насыпи из каменных щепок и строительного мусора, на обратной стороне которых имеется увесистый коробчатый источник питания.

— Кажется, они хорошо окопались… поганцы.

— Да, Яго, — Данте присел, касаясь стены и перчаткой счерчивая сажу. — Это их штаб… и наша цель, от которой зависит судьба битвы за город. Андронник, что говорят разведчики?

— Силы противника отходят к штабу. С юго-востока и запада к нему подтягиваются по две роты соответственно, каждая из которых насчитывает не менее сотни боеспособных единиц. Если они продолжат движение, то попадут в ловушки, подготовленные моими киберариями.

— А что с помощью? Родина нам не подкинет подарков? Там из штаба никто не почесался, чтобы мы справились?

— К нам на помощь было отправлено отделение ордена «Пурпурного креста», в количестве пятнадцати человек и бронетранспортёра. Они в пределах двадцати минут.

— Вот это чудно. Брат, ты подумал, как мы эту падаль будем вытравливать?

Данте переключил канал, щёлкнув на кнопку у воротника, и обратил речь:

— Комаров, приём. Комаров.

— Я на связи.

— Вы сейчас где? Твои снайперы на позиции?

— Мы только спустились под землю. Судя по планам, которые нам дал Андронник, мы выйдем на место через минут десять-пятнадцать. Как поняли?

— Понял тебя. Прикажи своим снайперам убрать двух бойцов за тяжёлыми орудиями у юго-западной стены через минуту. Как понял?

— Понял вас хорошо, Данте. Ещё что-то?

— Нет. Конец связи.

Переключив канал, Данте снова оказался на связи с братом:

— Яго. На тебе танки. Начинай их уничтожение через пятьдесят секунд. Андронник, пусть твои киберарии займутся уничтожением позиций с пулемётами на юго-западе. Выступаешь вместе со мной. Всё, понеслась.

Внезапно из рации донеслись немного хрипловатые слова Яго:

— Брат… прошу тебя… будь осторожнее. Ты же не хочешь оставить дочь сиротой.

— Постараюсь. Я же им обещал… ты же помнишь.

— Да. А теперь давай возьмём этот сарай для Рейха, если ему так он нужен.

Затвор автомата в руках Данте звонко лязгнул. В памяти возникли образы, явления прошлого, которые вспыхнули огнём тёплой меланхолии и радостной печали. Он вспомнил сад, прекрасный роскошный сад, устроенный насельниками одного старого монастыря у Великого Коринфа. Яркие и сладкие ароматы цветов наполняли воздух и он, гуляя с женой и дочкой, по умащённым камнем дорожкам разглядывал изумительную картину природного изящества. То было перед самой отправкой их на фронт, и именно там, под стенами древнего монастыря он дал клятву, молитвенно обещал, что вернётся.

Теперь его лёгкие наполняет отфильтрованный воздух, но он знает, что тут всё пахнет гарью и смертью. Его не окружают стены зелени, в которой проглядываются разноцветные проблески удивительных бутонов цветов. Вместо этого на многие километры стелятся пейзажи выжженных пустошей и разорённых селений. Здесь нет добрых насельников монастыря, вместо них грозные капелланы, читающие псалмы для обычных солдат Рейха, а храм заменяют полевые часовни. Но Данте помнит о клятве, старается не забывать, что его ждёт семья, что у него есть дом, где ему рады, и он не может погибнуть, не может положить свою жизнь на алтарь мимолётной победы.

«— Ты не вернёшься», — раздаётся странный зловещий голос в разуме Данте. — «Ты оставишь их».

Когда мужчина услышал это и его душа содрогнулась от страха и ужаса, когда глас, звучавший подобно из адской расселины. Он не понимает, откуда звучит глас жуткий, и тут же возникает иная мысль — «это всё от переутомления. Да от него. Успокойся».

— Данте! — крепкая рука коснулась плеча воина, и капитан обернулся. — Вы как? Мы наступаем?

Вдали раздались хлопки, ставшие сигналом к действию — два выстрела и позиции тяжёлых орудий стали чисты. Данте услышал, как враг начинает, кричат и вот-вот должна завыть тревожная сирена.

— Пора, Вергилий, — Данте осмотрел пятнадцать бойцов, стоящих перед ним, выкидывая мысли о «госте» в голове. — Веди своё звено к крайней огневой точке противника. Прикроешь наш вход. Вперёд воины! За Рейх и Канцлера!

— За Рейх и Канцлера! — отозвались солдаты.

Данте вышел на открытую местность и увидел, как одну из огневых точек затопил залповый выстрел киберариев, и она вспыхнула ярким пламенем. По-видимому, никто не выжил.

— Туда Вергилий! — приказал Данте и пять человек устремились вперёд, на небольшое возвышение.

Перед Данте разверзлась огненная бездна, и пламя скрыло всю стену здания, поднявшись высоко вверх, и только краем глаза он смог заметить, как рядом со зданием секунду назад стояли топливные баки. Теперь же они стали ревущим пламенем, пожравшим вражеских солдат, рванув от попадания двух десятков лучей энергомушкетов.

Капитан вырвался вперёд, выставив автомат перед собой. В линзах оптического прицела, на самом перекрестии показался вражеский солдат и мигом чёрный корпус задёргался, а дуло увенчалось яркими вспышками. Мгновенно переведя ствол, Данте снова открыл огонь, утопив роем пуль солдат, показавшихся из пролома в стене.

Окна распахнулись, и противник открыл огонь из треножных пулемётов. Данте заметил, как его солдат пал с пробитой шеей, обливаясь кровью. Затем пулемётная очередь визжащей тучей забрала жизни двух киберариев и их тела со звоном, и заливаясь светло-синей жидкостью, пали на каменную крошку, которой усыпан полог здания.

Со всего бегу Данте рухнул на землю, ощутив, как его бок отдаёт приглушённой лекарствами болью. Тем временем пулемётная очередь из единственного окна окатила волну нападающих, заставив их замедлить ход, а потом и вовсе прильнуть к земле, чтобы не попасть на прицел орудия.

— Нас прижал огонь противника!

На вопль Вергилия отозвался союзник, который из потаённых укрытий дал залп. Данте показалось, что он слышит удары хлыстов где-то вдалеке, но таков винтовочный огонь. Пары секунд хватило, что бы огневая точка смолкла.

— Вперёд! — возгласил Данте, вздев автомат. — За Рейх и Канцлера!

— За Рейх и Канцлера! За Империю! — отозвались солдаты.

Данте оказался у позиций плазмоганов, у самого пролома, как с ним связался Яго.

— Ты как, братишка?

— Мы практически вошли. Как у тебя дела?

— Танки горят как милые. Мы так же смогли кончить КПП и теперь сможем войти с парадного.

— Даже не думай! У них есть пулемётные расчёты. Как только войдёшь во двор, из тебя сделают решето!

— Тебя понял, так что нам теперь делать?

— Отойди на исходную. А затем встреть наших из «Пурпурного креста». Всё, давай.

— Как скажешь.

Данте прислонился к самой стене, точно у пролома, не смея туда сунуться. Откуда-то из глубины здания рвётся пулемётная очередь, в сопровождении пуль меньшего калибра.

— Андронник! — закричал капитан, смотря на бойца по другую сторону дыры, который так же готов зайти вовнутрь. — Что делать будем?

— Можно применить ручные бомбы, только мне не известны характеристики здания, и мы можем его существенно повредить, что затруднит дальнейшее продвижение.

Внезапно внутри помещения раздались непрерывные хлопки хаотичной пальбы, зазвенели перезвоны очередей, и поток пуль наружу прекратился. Данте вильнул за обшарпанную стену и оказался в широком помещении, которое заставлено старой трухлявой мебелью — кафами да креслами с посеревшей обшивкой, а в узком проходе навалены мешки с песком и в его сторону смотрит грозное дуло пулемёта. Там дальше, в следующей комнате, слышна пальба странная речь, на шум которых капитан пошёл, внимательно смотря через прицел на происходящее. Миновав тело пулемётчика с ранениями на спине и трупы других воинов, Данте оказался в широченной гостиной дворца, в которой навалом всего. На махровых старых коврах блестят гильзы, столы, кресла и диваны используются как укрытия, а откуда-то со второго этажа доносится пальба.

Всё заволок пороховой дым, ничего не слышно из-за непрерывного воя снарядов, но всё же капитан смог разглядеть тёмно-синюю одежду союзника и крик на ломаном новоимперском:

— Лягте, дурак!

Данте только успел рухнуть, как на его головой пролетел сноп шальных пуль. Комаров, подавшись из-за дивана, залил огнём небольшой балкон второго этажа, но ответом стал усиленный огонь. Помещение заполнили киберарии, и секундными линиями энергии окутали выступающий балкон с таким усердием, противнику пришлось отойти. Спустя один миг балкон озарился вспышками взрывом, и в ушах зазвучал страшный хруст бетона — белый каркас, очернённый опалинами от энергомушкетов, надломился и рухнул на первый этаж, с треском разбив шкаф, превратив изумительной работы, хранилище книг в кучу древа и стекла.

— У нас потери!

— Сколько!? — вопросил Комаров.

— Двое!

— Проклятье! — капитан наставил автомат в правую сторону, там, где пролегает ещё один коридор. — Нам нужно скорее покончить с вражеским командованием! — И тут же ткнул в то место, где раньше отвисал балкон. — Зашвырните туда что-нибудь по мощнее, что бы этим засранцам жизнь мёдом не казалась.

— Товарищ капитан! — слышится незнакомая для Данте речь. — Сюда подходят вражеские подкрепления с севера! Конфедераты! Судя по донесениям, это четыре роты из Республики Московии и смешанный полк Союзной Сибирской Федерации.

— Кто? — вмешался Данте. — Мос-Москва и Сиб-и-ирь?

— Да так… старые знакомые, — отмахнулся Комаров. — Нам нужно отойти, Данте.

— Постой, — ухватился за плечо Комарова «Палач». — Ты нам нужен. Нужно взять этот проклятый штаб.

— К нам сейчас подходит две с половиной тысячи боевиков из недобитой Российской Конфедерации. Если мы не отступим, нас попросту в пыль сотрут, — заявил Комаров. — Я рад этих тварей винтить в дерьмо, но не сейчас!

— Но мы должны, — напирает Данте. — Таков приказ имперского командования и самого Канцлера. Мы должны выполнить его, ибо от него зависит судьба миллионов людей. Если сейчас мы отступим, то мы не удержим эту часть фронта, и враг займёт города южнее… столько народу окажется в лапах этих стервятников либерального пошива.

— Людей говоришь… — Комаров проверил боезапас и мигающий красным диод у обоймы говорил о том, что патрон осталось слишком мало. — Ладно. Нам нужно на третий этаж. Там располагается вражеское командование. Пошли.

Киберарии хлынули в смежный с гостиной коридор и были охвачены огнём. Не менее пяти полумеханических воинов поглотила шипящая струя огнемёта, и их плащи да одежды стали тлеть и гореть, покрываться сажей и исчезать, по телу должна была пробежаться боль, но она остановлена вколотым обезболивающим. В ответ энергомушкеты ретиво затрещали, и вражеские солдаты приняли грудью выпады энергетических ударов. Позиция огнемётчика у самой лестницы оказалась отчищена.

— Противник нейтрализован! — доложили киберарии и, ковыляя, отступили зализывать раны, давая новой волне собратьев стать щитом для офицеров.

Поднявшись по мраморной лестнице, в окружении тёмных стен, отряд быстро оказался на третьем этаже и, открыв дверь, волна техно-ратников Андронника проникла в коридор, на всё смотря через прицелы оружия. Справа на замусоренный пол падают лучи света через широкие окна, а слева сплошная тусклая стена, прерываемая дверьми. И в конце длинного коридора виднеется металлическая армированная дверь, выкрашенная в тёмно-красный цвет. Казалось, стоит только пройти к двери, но непреодолимым препятствием стала гвардия противника — высокий и могучий воитель, облачённый в сверкающий механический доспех, скрывающий лицо за маской шлема, а глаза под стёклами визоров. Его ладони сжимают не тяжёлое орудие, а стальное древко огромной секиры, лезвия которой похожи на лепестки и струятся паутиной энергии. Подобно пажам, «рыцаря» окружают не менее двух десятков солдат в чёрной броне, каждый из них блестит латами, подобно рыцарским, а руки их несут тяжёлые вужи, острие которых потрескивает электрическим щёлканьем.

Громыхая доспехами и пуская струи пара из-за горба, расположенного на спине и ставшего батареей, массивный воитель сделал шаг вперёд, и пространство содрогнулось от массы «рыцаря» нынешних реалий, а под прорезиненной подошвой сапога раздался треск бетонного мусора.

— Ва-ша даль-ше не идти! — раздался грохочущий голос через динамик решётки на «рту» шлема воителя. — Моя гвар-дия свобо-ды вас остановить! К нам уже идти союз-ника!

— Кто?! — вспылил Комаров, вздевав автомат, уставив два дула пряма на глаза «рыцаря». — Эти крашеные клоуны и больные?

— Ох, Кон-стан-тин! Как же я тебя давно не ви-деть! Как та-м твоя семь-я пож-ивает?

Нецензурную брань Комарова скрыла автоматная очередь, вырвавшаяся из двух спаренных стволов и рой пуль ударил по глазам металлического монстра. Окружавшие воины тут же сорвались в атаку, но встретились со стеной лазерного огня, которая ударила в лица вражеских солдат, однако броня противника оказалась по странному крепка. Киберарии одномоментно опрокинули энергомушкеты за спину и зазвенели короткими мечами, приготовившись встретиться с противником лицом к лицу.

Данте опустошил обойму, и напор его очереди прорвал защиту одного из противников, оросив пол кровью и кусками брони. Воин остановился, его вуж со звоном рухнул наземь, тело покачнулось и рухнуло на лицо.

— Уб-ить! Всех уб-ить! — заревел «рыцарь», протирая разбитые линзы шлема.

Данте встретился со вражеским вужем нос к кончику лезвия и тут же отпрянул назад, одномоментно обнажая короткое лезвие гладия и активируя его смертоносное преимущество. Вокруг закипело сражение, всюду слышны перезвоны металла и жужжащее гудение электричества на клинках, искры сыплются при каждом прикосновении лезвий. Данте же не спешит вступить в бой, не с его человеческим телом бороться против вужа. Киберарии ещё могут сражаться, из-за технического преимущества,вплетённого в их плоть, но он — обычный человек, а поэтому вынужден пасовать перед врагом. Острое лезвие вужа никак не может достать до парня, поскольку он то и дело пятится назад, отходит и отступает и оружие постоянно царапает пол там, где он стоял.

Внезапно кто-то отпихнул Данте, одёрнул его за плечо и встал перед ним, заслонив от гвардейца, вытянув на прямой руке пистолет. Длинное тонкое дуло оружия озарилось лучом яркого огня, который белоснежной раскалённой струёй хлынул в противника, прожигая ему горло.

— Комаров, — тихо промолвил Данте, когда заметил, что за спиной солдата болтается автомат с двумя спаренными стволами.

В бой вступил огромный «рыцарь». Его секира обрушилась на киберария, обратив его в груду металла и мяса, орошая всё вокруг странной светло-синей влагой. Ещё удар прикончил сразу двух воителей Рейха, а последующий вихревой выпад отбросил в сторону третьего киберария.

— Звено, групповой огонь по приоритетной цели «Альфа»! — отдал приказ Андронник, блокирующий нисходящий удар вужа и мгновенно перешедший в выпад, пронзивший насквозь гвардейца.

Ещё одна стена лазерного пламени обласкала «рыцаря», но она оставляла не больше чем маленькие чёрные выбоины в покрытии механического доспеха, рассыпаясь яркими вспышками по полированной поверхности брони. Мушкеты трещали один за другим, автоматы «палачей» и русских лаяли, засыпая дождём из пуль врага, но ничего не помогает.

— Брат! — раздался глас в рации. — Я встретился с нашими, и мы сейчас зайдём во внутренний двор. Я на БТР «Бетельгейзе» если есть цели, мы можем поджарить их аки курочку в микроволновке!

Кровавая пляска «рыцаря» закончилась у самого первого окна, когда он тычковым ударом навершия секиры отбросил киберария, погнув ему металлические рёбра. Остановившись, он показал прямо на Комарова, безумно загоготав:

— Хах-аха-хах! Те-бе мен-я не дос-тать!

— Твоя цель на третьем этаже. Первое окно, — доложил Данте.

— Ага, вижу.

«Рыцарь» обвёл лезвием секиры собравшихся, проводя дугу и явно ликуя от того, что победа будет за ним. Он видит, что пол усеян телами двух десятков киберариев против четырёх из его гвардии, однако его ликование мгновенно прервалось, когда через окно ринулась пламя, и Данте показалось, что зажглось ещё одно солнце. Он зажмурил от страшной боли глаза, когда светоносный поток небывалой яркости огня выбил окно и охватил «рыцаря». Смрад горелой плоти и плавленого металла был отфильтрован через маску капитана, но вот Комарову не посчастливилось, и он ощутил весь спектр вонючих ароматов, отчего он поднёс ладонь ко рту.

Крики и скулёж врага был заглушён рёвом буйного пламени, а когда всё прекратилось, Данте увидел лишь почерневший коридор и угольки, облачённые в опалённую броню. Ничего и никого больше, лишь пара гвардейцев со странами ранами всё ещё кряхтят и шуршат по полу ладонями, но ими уже решились заняться киберарии, неся вечный покой.

— Нам нужно скорее покончить с командованием, — Комаров показал на укреплённую дверь. — Скоро подойдёт вражеское подкрепление.

— Да, давай, — Данте вогнал последнюю обойму в автомат. — У тебя есть план как её пробить?

— Парни, — крикнул капитан на непонятном для Данте языке. — Ставьте плавитель С-04. Выжжем эту дверь нафиг! Вытащим этих тварей на свет Божий!

— Андронник, — обратился Данте. — Пусть твои киберарии прочешут остальные помещения штаба и нейтрализуют всякое сопротивление.

— Будет исполнено, господин Данте.

Десяток бойцов собрались у двери, устанавливая четыре странных диска, обращённых зеркалу поверхностью к металлу. Пока они копошились, проводя алые провода между дисками и ведя его к одному большому устройству, на третий этаж успел подняться Яго.

— Братец, ах ты бандит лихой, ты живой! Какая радость!

Данте рад видеть Яго, только его улыбку скрывает маска с противогазом, а радость в глазах покрыта чёрными линзами.

— И этими пластинками вы собрались пробить дверь? — нахмурился Яго. — Да как так-то?

— Да, — мрачно ответил Комаров. — Я советую вам отойти и зажмурится.

— Не думаю, что твои дискеты что-то сделают, но как пожелаешь.

Отряд отошёл на расстояние и отвернулся в сторону, как и требовал капитан. Сигнал устремился по проводам к цели и раздался истошный громкий гул, а затем Данте услышал шипение и звук перетекания одновременно с чувством неистового жара, что коснулся его спины до пота.

— Всё, пошли!

Послушавшись Комарова, отряд одномоментно развернулся, и ему встретилось облако пара и дыма, сквозь которые Данте увидел, что дверь превратилась в сгусток металла, который растёкся по бетонному полу, словно парафин плавленой свечи. В ещё не остывшую дверь капитан рванул в небольшой проём, образовавшийся от работы устройства, и Данте только поразился, как Комаров смог так юркнуть в такое отверстие. Жар, обжигающий тело, встретил Данте, когда он прыгнул через образовавшийся проём, сквозь марево плавленого воздуха и дыма.

Небольшая комната совсем не пестрит разнообразием. Справа Данте видит клетку, стальные толстые прутья, образовавшие стену толстых штырей, впереди свет падает через единственное окно, а слева расположился единственный стол, за которым на кресле с высокой спинкой, рядышком с белым сейфом, расположился человек. Красно-фиолетовый камзол, синие погоны и оранжевые туфли вражеского офицера показались капитану слишком сумбурными, будто перед ним клоун, а не командир вражеского войска. Из рации на столе то и дело доносятся множественные донесения, трещит статика и нервный тяжёлый взгляд карих глаз ложится на связное устройство.

— Не трогать! — приказал Комаров, целясь во вражеского командира, квадратное лицо которого отразило гримасу ненависти. — Ваша оборона рухнула, полковник.

— Дя как висмеети! — залепетал вражеский офицер на непонятном для слуг Рейха северном языке. — Я есть командрирь военства свобода! Ви должны уважать мой права!

— Комаров, проклятье, ты понимаешь его? — спросил Яго.

— Да.

— И что он говорит.

— Хочет, чтобы мы его не трогали и уважали права.

— И что мы с этой рожей будем делать?

— У нас есть приказ захватить вражеское командование и доставить в штаб к консулу нашего ордена.

— Пленники, — повернулся Яго, смотря на то, как за клеткой копошатся и стенают, слабо и слёзно завывают люди. — А зачем они здесь?

— Вы ведь не всех гражданских эвакуировали из города при отступлении? Кто-то остался… вот они оставшихся и пленили, чтобы использовать для… содомских утех, — пояснил Комаров, кидая злобный взгляд на вражеского полковника, и держа его на прицеле автомата.

— Содомских утех?

— Да, их должны доставить в Либеральную Капиталистическую Республику, где одних отправили бы обслуживать… э-э-э, каких там… короче, самую либерально-прогрессивную прослойку их гнилого общества. Кого-то бы пустили на органы для партийного старичья из иерархов-конституционщиков. Женщины наверняка стали бы… э-э-эм, инкубаторами для пополнения населения. Иначе говоря, ничего хорошего их бы не ждало.

Услышав это, Данте стало не по себе. Много лет прошло с тех пор, как он пёкся о благе людей, которым он нёс штандарт Канцлера и даже после событий в «городе бога», когда его душа остыла, сердце продолжало слегка содрогаться и болеть о тех, к кому они ли с огнём и словом нового закона. И здесь он так чувствует, что его дух содрогается от вспыхнувшей злобы, чувства несправедливости из-за того, что вытворяют «республиканцы».

— Откуда ты знаешь? — допытывается Яго.

— Читал доклады Службы Внешней Разведки, да и… во время не лучшего состояния моей родины, Конфедерация проводила переговоры… о поставках, — Данте уловил дрожь в голосе Комарова, понял, что ему тяжело сейчас вспоминать события прошедших дней. — О поставках… людей из тюрем… для всего этого. И эта скотина, — Комаров ткнул дулом в полковника. — Промышляет этим.

— Это не правители, — сокрушается Яго, смотря на пленных гражданских и тут же переводя взгляд на офицера противников. — И даже не люди… верхушка власти в «Республике». Э-э-это долбанные коршуны, проклятые стервятники от «свободного» мира!

— Теперь мне понятна твоя ненависть к… «либшизе», как ты их называешь, — с подавленной яростью твердит Данте.

Внезапно полковник раскричался на непонятном наречии, языке одного из субъектов «Республики», активно жестикулирую, что-то вопя и требуя.

— Изъяснись мне нормально! — потребовал Комаров.

— Что ви там говорите! Мой права закреплены Хартией! Ви не иметь права против меня что-то сделать! Я — военнопленный и ви должны меня выдавать мой командование! Ви должны обеспечить моя положение самим лучшим! Еда и питье! Да-да!

— Может эту пташку прямо тут положить, — предложил Яго, демонстративно подняв автомат на полковника. — А консулу скажем, что вальнули его за побег. Во, или вообще за то, что отстреливался.

— Нет, — резко оборвал Данте. — Мы должны доставить его в штаб.

— Я согласен с твоим братом. Как бы мне самому не хотелось прикончить эту сволочь, но он обладает важной информацией. Только прошу, передайте его вашим инквизиторам, чтобы они выпытали у него всё с особым пристрастием.

— Хорошо, — Данте закинул автомат за спину и обратился к сквозному дверному проёму, который перестал испускать дым и застыл оплавленной дырой, а часть двери осталась блестящей лужей на полу. — Андронник! Позовите Андронника!

— Вы звали меня, — тут же в дыру пролезла фигура, окутанная красным плащом. — Господин капитан?

— Да, — Данте показал на пленных, на покрытые ржавчиной металлические балки, вдолбленные в пол и в потолок, превратив часть комнаты в клетку. — Нужно вывести этих гражданских к нам в тыл, — затем рука капитана показала на расфуфыренного полковника. — А этого попугая в штаб к инквизиторам. Отправляйся со всеми своими киберариями.

— А как же вы, Данте? — в безжизненном голосе Андронника капитан смог уловить что-то от беспокойства. — Анализ обстановки показывает, что при контратаке противника вы не сможете достаточно долго продержаться для момента подхода подкрепления и с вероятностью в семьдесят восемь процентов будите окружены и уничтожены. Передислоцирование моего…

— А-а-а, мы поняли тебя, — махнул Яго, лицо его нахмурилось под маской. — Прости, но ты слишком долго говоришь.

— Я вас понял, господин Яго.

— Просто выполни, что приказано, Андр и возвращайся.

— Так точно.

Командир механических солдат отдал приказ по радиолинии и киберарии моментально приступили к выполнению задачи, портативными лаз-резаками прожигая металл клеток и цепляя наручники на полковника, наполнив помещение терпким запахом плавленого железа, воем инструмента и воплями полковника.

— Я пойду, проконтролирую всё, — Яго поспешил на выход. — Да и нашим скажу, чтобы готовились к обороне.

Комаров, словно уставший, присел на стол, предварительно лёгким движением скинув с него стопки бумаги, планшет и рацию. Данте взглянул на союзника, приметив, что выражение его лица мрачнее и грознее дождевой тучи, а на душе его вьётся боль.

— Может, расскажешь, что произошло? — аккуратно начал вопрос Данте. — Вы не просто не любите «республиканцев»… вы их ненавидите.

— У меня… крайне смешанные чувства. Нет сил на ненависть, но есть желание избавить землю от этой нечисти.

— А в чём собственно причина? Да и сколько вам?

— Сорок годов отроду. Шесть лет тому назад пало то, что ещё можно было называть Россией… пало под натиском оппозиционных сил. Последний островок того, что связывало страну с прошлым, последняя нить… оборвалась.

— Шесть лет… а сколько твоя страна потратила на возрождение?

— Пять февралей минуло с той поры, как государь скинул иго

— Так что случилось?

— Я тогда был сержантом, служил в Федеральных Внутренних Гвардейских Войсках, был сержантом. Пока твоя страна воевала на юге Европы, моя непрестанно воевала, боролась за куски территорий, и потерянное века назад единство. Мы сражались с нашими некогда братьями, бились с червями внутри системы.

— И что же погубило вас?

— Гниль, пропитавшая мою страну. Федерация пала, но не по вине сепаратистов, а потому что режим оказался неустойчивым. Вспыхнула революция в Москве, война и полились реки крови.

— И ты сражался не на стороне мятежников?

— Конечно же нет, — сплюнул Комаров. — Я с нашими союзниками пытался противостоять революции на улицах столицы, но врагов оказалось слишком много…

— Вы проиграли, — мрачно констатировал Данте.

— Да. А дальше увольнение, порицание и преследование. Нас, тех, кто остался верен родине, заклеймили отступниками и гнали как собак, объявили охоту, как за дикими животными. Проклятые регионалисты готовы были растерзать меня… они отобрали дом, семью и лишили родины, — Комаров резко поднялся и Данте увидел, что тот захотел хлопнуть по столу, но вовремя удержал гнев, прошептав одно лишь слово. — Ненавижу.

— Я думаю, вы мне не договариваете, — под маской нахмурился Данте. — У вас должна быть причина для злобы посильнее, чем потеря работы, крах родины и выживание.

— Может быть, в будущем я расскажу больше, — Комаров подтянул автомат. — Но не сейчас, нет настроения.

Данте только захотел продолжить диалог, но комната заполнилась басовитым криком из рации русского:

— Товарищ капитан! Наши стационарные аппараты ближнего обнаружения зафиксировали движение на севере. До ваших позиций им три километра.

— Сколько сигнатур?

— Примерно полторы тысячи. По-видимому, это недобитки из Сибирской Федерации и Московской Республики. Дошли всё же…

— Хорошо, конец связи, — Комаров отключил рацию, бросив пристальный взгляд на Данте. — Мне только что сообщили, что полторы тысячи боевиков к нам приближаются с севера. Они попытаются выбить нас с занятых позиций и восстановить власть республики в этом регионе. Что вы будете делать?

Данте призадумался, опустив голову к земле. Он стоит в только что отбитом штабе, за который они лил кровь, и неистово бились и сейчас отступать — значит признать тщетность всех потуг к победе. Но если он отступит, то сохранит жизни своих людей и себя, не даст семье остаться без отца, однако нарушит прямой приказ Императора и навлечёт позор на свой орден.

«Ещё одна дилемма… ещё один выбор… как же хочется не выбирать», — горестно подумал Данте.

— Комаров, понадобится твоя помощь… ты же хочешь поквитаться за Москву?

— Ох, Данте. Молод ты ещё… местью мало что можно исправить… исковеркать душу — да, но не исправить. Свою рюмку «горькой» мести я уже выпил.

— Проклятье! — вспылил Данте и ткнул в сторону распиленной решётки, там где ещё пару минут назад сидели пленные. — Ты видел, что они вытворили!? Ты хочешь, чтобы это повторилось в масштабах города-миллионика? Бога ради, не уж то в тебе нет милосердия?

Данте решился защищать этот клочок земли до последней капли крови. Так повелел Император, так требует безопасность миллионов людей, которые прячутся от кошмаров войны в городе за линией фронта и это необходимо для его семьи. Если он сейчас отступит, то имперская кара коснётся не только его, но и Сериль с дочерью.

— Вот чтобы ты сделал на моём месте, Комаров?

— Я бы на твоём месте отступил, Данте, но раз у тебя случай «особенный», так и быть, помогу. Приказа от полковника не поступало, с полком связь оборвалась, и мы сейчас одни, — Комаров, запрокинув автомат, бросил печальный взгляд в сторону окна. — Только попытайся выжить. Для семьи ты важнее, чем для страны, ибо твоя жена и… кто там у тебя был… дочь; им без тебя тяжко придётся, а Рейх пошлёт ещё одну порцию жертв на алтарь войны.

— Постараюсь, — Данте протянул руку в сторону Комарова. — Спасибо.

— Не меня благодари, а ребят моих, что решились помочь «союзнику в деле противодействия противнику Государства Российского».

— То есть? — насупился Данте, но маска скрыла это, являя лишь безжизненно-чёрные очертания экипировки.

— Под моим командованием — отделение добровольцев и больше тут нечего говорить.

— И что же их сподвигло?

— Это неважно. Лучше скажите, как вы будите строить оборону? Врагов около две с половиной тысячи, а нас в несколько раз меньше.

— Пойдём, найдём командиров.

Спустившись, и выйдя из здания, Данте направился через внутренний двор, ступая по опалённым кускам строения, выдранных из зданий неудачными попытками гранатомётчиков уничтожить танк. Пространство ужимают стены, у которых, на месте старых клумб разбросаны мешки и ящики из пластика, а под ногами хрустит камень из выбитой брусчатки. Позади него плетётся Комаров, меланхоличным взглядом посматривая по сторонам.

— Ох ты, братец! — во двор, в сопровождении одного человека вошёл Яго. — И что же вы нарешали?

— А это, кто с тобой? — Вопросил Данте, указав на высокого человека, на котором иная униформа, чем на «плачах»; это плотный панцирь на груди, прикрывающий весь торс и покрашенный в цвет вороного крыла с эмблемой пурпурного креста на сердце, с прикреплёнными наплечниками и высоким горжетом; высокие бежевые сапоги с голенными знаками двуглавого орла, под чёрными щитками и покрывающие цвета ореха плотные штаны; на руках перчатки, украшенные растительным орнаментом и обеспеченные электронным дисплеем; а защита головы представлена плотным шлемом и маской с пурпурными визирами на маске, у которой вместо противогаза трубка, отведённая назад.

— Я Дюпон фон Ульрих, — заявил воин бодрым голосом. — Кастелян второго братства первой роты «Розарий», ордена «Пурпурный крест».

— И что же вас сюда привело?

— Мы выполняли задачу по уничтожению передовой энерго-станции противника, откуда питался третий роботизированный полк «республики» и после выполнения задачи слава Господу поймали передачу от вас.

Данте слегка развеселила та бодрость голоса, рвение и звонкость с которой отвечал Дюпон.

— Хорошо. У нас появилась новая задача.

— Да, мне ваш брат уже сообщил, — Дюпон повернулся в сторону Яго. — Противник приближается, и мы должны защитить позиции.

— Да, только засранцев будет две с половой, а нас меньше сотни, — возмутился Яго. — Штаб нас бросил здесь и всем плевать.

— Комаров, — Данте не стал обращать внимания на возмущения брата. — Что ты можешь рассказать о противнике? Подготовка? Техника? Вооружение… в общем, нам нужно всё. — Завершил Данте, хлопнув кулаком о ладонь.

— Что тут можно сказать, — задумался капитан, посмотрев на небо. — У них из вооружений одно старьё, да ржавая техника. Опасность могут представлять сибирские гренадёры с бронебойными винтовками и гранатами, но у них осталось мало боеприпасов после последней стычки с моим полком, и поэтому будут рукопашные.

— А как с ними эффективнее бороться? — поинтересовался Дюпон. — С Божьей помощью и вашими знаниями мы одолеем врага.

— Всё что стреляет, подойдёт. Армия Российской Конфедерации ещё была чем-то грозным, но вот ошмётки вроде сепаратистских формирований ничем примечательным не обладают.

— То есть?

— Любое оружие будет эффективно. Они постараются нападать по фронту, и в то же время совершить фланговый маневр. Нам нужно будет укрепить фланг, иначе нас окружат.

— Я отдам распоряжение, чтобы мы укрепили северные позиции… там как раз остались наши строения, — сказал Данте, с небольшой грустью вопросив. — Но кто нам поможет в обороне флангов?

Неожиданно во двор вбежал ещё один солдат, в такой же форме, что и Дюпон, только без креста, громогласно заявив:

— Господин, хорошие новости. К нам подошли две роты ордена «Крылья ветра» и они занимают фаланговые позиции, чтобы нас прикрыть.

— Отлично, — обрадовался Яго. — А теперь на позиции господа. Либеральная погань ждать не будет.

Спустя пару-тройку минут приказы разлетелись поотделением, воины заняли позиции, а Данте смотрит вперёд, не чувствуя напористого ветра, который прорывается через амбразуру в бункере. Севернее штаба лишь перепаханные выжженные поля, где укрыться можно только в воронках и возле груд разбитой техники.

К рации, установленной у воротника, прильнул капитан, тихо говоря:

— Яго, Комаров, Дюпон, доложите о готовности?

— Всё путём, братец… кхм, господин капитан. Мы засели и ждём свистопляски.

— Моё отделение готово встретить противника, — доложил Комаров. — Я всё ещё пытаюсь связаться с полковником для вызова удара с воздуха.

— Мы готовы отразить удар противника, — раздался бодрый голос Дюпона. — Да поможет нам Господь!

Как только Данте узнал готовность подразделений, на горизонте показались части противника, наступающие рассыпчатыми группами по выжженной равнине. БТР и БМП клиньями едут через пересечённую местность, а за ними россыпью идёт пехота. Активировав правый визор, Данте смог приблизить изображение и рассмотреть флаги и штандарты, установленные на первых бронемашинах. Там он видит два вида боевых знамён — первое — зелено-бело-полосатое и голубым полотнищем сбоку, на котором рисуется большая снежинка; второй представляет из себя алое полотнище, на фоне которого воин в сумбурных доспехах и разящий двуглавого орла.

«Эти твари извратили столь прекрасное изображение», — выругался Данте в мыслях.

Их колонны быстрым маршем ступают по опустошённой равнине, неумолимо сближаясь с горсткой защитников, которые с трепетом в сердце ожидают врага. Данте не беспокоится за тыл и фланги, ибо они под прикрытием лёгкое пехоты ордена «Крылья ветра», которая скрылась в развалинах и готова стереть в порошок любого опрометчивого врага.

— Открывайте огонь из «лазигла», — отдал приказ Данте. — Приоритетные цели — вражеская бронетехника.

Тут же, из недр развалин секундными вспышками устремились нити кроваво-алого цвета, настолько тонкие и маленькие, что не верится в их способность остановить технику. Однако точечными ударами они прорезаются через бронелисты и ласкают двигатели машин войны, оставляя в них дыры и плавя важные механизмы. Данте с мрачной ухмылкой смотрит за тем, как машина за машиной стали останавливаться, а их корпуса заволок чёрный дым.

— Миномёты! — отдаёт приказ Данте.

Спустя мгновение с поля боя донёсся грохот, а посреди наступающих шеренг противников расцвели пламенные цветы войны, и каждый «роспуск» бутона забирал с собой вражеских солдат.

Но противник не отступает, продолжая устилать телами мертвецов свой безумно-жертвенный путь, словно не ведая страха или здравого смысла. Всё больше военных машин союзников «Республики» поглощал дым, они превращались в банки, набитые людьми. Люди под градом мин пробираются к позициям имперцев, и ещё немного, и они войдут в зону поражения пулемётных гнёзд.

— Чего они дожидаются? — смутился Данте.

— Господин капитан, — раздалось воззвание из рации. — Противник себя очень странно ведёт… они прут на наши позиции, как обкуренные… неужто Господь совсем их разума лишил!?

— Я и сам вижу, лейтенант Дюпон. Что-то тут не так…

— Данте!!! — раздался крик из рации. — Нас обходят! С правого фланга полутысячная группа подходит!!!

— Что?! — капитан ощутил, что его словно по голове ударили. — Комаров, объясни.

— Дери тебя за ногу! Нас обходя-ят! Пол тысячи сибирских гренадёров засекли мои снайперы. Через минут десять они будут здесь!

— Где «Крылья ветра»! — раздался вопль Данте по всему эфиру, который чувствует, будто земля из-под ног выбили.

Капитан почувствовал, словно его сердце что-то прокололо, он не ожидал, что их буквально предадут. Побратимы, которые некогда стояли спина к спине с «Палачами», скрылись, отступили и оставили их на произвол судьбы.

— Не знаю! Мы остались одни!

В дзоте, который занят Данте и его десятью воинами, наступила полнейшая тишина, ибо воины ждут приказа капитана. Командир повернулся, сжимая от волнений автомат, и посмотрел на своих бойцов. Ему нет нужды вопрошать, все и так понимают суть немого вопроса, отвечая на него бесстрастным кивком.

— Комаров, мы прикроем правый фланг, — бесстрастно сказал капитан и повёл бойцов вперёд.

Через пять минут Данте с горсткой солдат закрепился в развалинах на востоке, подпуская противника по ближе. Остова и стены разрушенных зданий стали плащом, который скрыл присутствие солдат, укрыл огневую позицию. Вокруг капитана только осколки строения, части стен и опалённые фрагменты крыши и мебели. Он кидает взгляд в глубину строения и видит небольшую детскую игрушку, изорванного и прогнившего плюшевого мишку. Невольно парень вспоминает то, как он общался с братом в разрушенном небоскрёбе городка Сиракузы-Сан-Флорен, вспоминает ужасы, которые видел на дороге в Город «бога», перед глазами проносятся кошмары детских лагерей в Новом Стамбуле. У него нет жалости, к тем беззащитным кого убивали, лишь ненависть к насильникам. Он понимает, что такой порядок несёт и «Республика», и его поборники уже совсем близко, настолько близко что возникает искушение прямо сейчас отдать приказ и накрыть огнём врага, но рано.

«Тише-тише Данте», — успокаивает себя Данте. — «Ещё рано… ещё минута».

Одна единственная минута стала подобно бесконечности, обострившей все чувства. Вдали капитан слышит непрекращающиеся рокоты орудий, где-то поблизости стрекочут пулемёты, а за укрытием доносится странная речь. Он уже слышал этот говор… этими же словами говорит Комаров со своими людьми, и парень понял, откуда могут быть эти гренадёры.

Сердце забилось в груди с такой силой, что Данте услышал его отзвуки в ушах, шорох вражеской обуви о землю и строительный мусор, которым усеян весь полог перед укрытием. В горле застыл волнительный ком, который превратился в крик, разнёсшийся по эфиру:

— Огонь!

Десяток солдат одномоментно подались из-за укрытия, явившись чёрными тенями на фоне полотнища разрухи, и их автоматы звонкой песнью загромыхали в один голос, сея зёрна смерти перед собой. Пулемёт на втором этаже зазвенел на всю округу, выпуская рой жужжащих пуль. Данте лицом к лицу встретился с противником — высокими мужиками, на которых надет выцветший мундир в зелёных и белых красках камуфляжа, укрытый бронежилетами. Что ни воин, то настоящий богатырь с широким лицом, заросшим густой бородой, крупного телосложения. В руках Данте снова дёргается автомат и снова он забирает чью-то жизнь, погрузившись в бесчувствие машины, достойного военного механизма.

«И чем мы лучше этих механических… воинов?» — родился вопрос у Данте. — «Разве только тем, что они из металла, а мы из плоти».

Кучный и неожиданный огонь положил первые наступающие ряды гренадёров, а затем, когда патроны в магазинах кончились, Данте размашистым жестом дал приказ отступать. Им вслед мгновенно полетели гранаты из подствольников, которые смертоносным дождём накрыли развалины. Данте слышит, как позади него рвётся снаряды, но не это важно. Стационарный автоматический пулемёт заглох, когда в него прилетела граната, и орудие разлетелось россыпью осколков.

Они спустились в небольшой участок, расположенный между бывшим вражеским штабом и крайним рубежом обороны. Тут некогда цвёл прекрасный парк, теперь тут только большая круглая площадка, вокруг которой скрипят почерневшие ветви деревьев.

— Устанавливайте энерго-щиты! — Приказывает Данте, смотря за тем, как его солдаты рассыпались и ставят на землю устройства, от которых в ту же секунду поднимается светло-голубое прозрачное поле не менее трёх метров и превращается в выгнутый щит.

Из-за развалин полетели гранаты, но они с глухим взрывом коснулись полупризрачного щита и осколки посыпались на землю, а затем явились сами гренадёры, хлынув через бывшее укрытие.

— Палачи! — криком обратился Данте к отряду. — Мы не ведаем страха!

— Ибо мы и есть сам страх! И да познают враги ужас!

— Не знаем боли!

— Ибо мы и есть боль! И да познает враг страдание! — отозвались небольшим многоголосьем солдаты Рейха, подавшись из укрытия.

Тяжёлые автоматы имперцев загремели раскатами убийственного грома, воздух наполнился запахом пороха. Гренадёры стали падать один за другим, у выхода из развалин — их броня не выдерживала такого напора. Винтовки, похожие на оружие древности, в руках сибиряков ахнули, поглотив дуло в пламени, и пространство дрогнуло от хлёстких и режущих слух звуков выстрелов. Та немногая брусчатка, устилавшая землю парка, с глухим стуком стала отлетать фонтаном осколков, а гранаты подствольных гранатомётов вздымали вверх куски камня и истребляли деревья, обращая их в россыпь щепок.

Данте отстреливается как может и его автомат не на секунду не утихает, ствол на конце раскалился до красна, превратившись в багровый кусок металла. Капитан услышал лязг и его орудие смолкло за неимением патронов, и офицер отстегнул обойму, потянувшись к следующей. Только его рука коснулась металла на поясе, как в него со всего бегу врезался человек и Данте успел только заметить размытую зелёно-белую фигуру с бородатым лицом.

— Проклятье! — выкрикнул Данте и отбросил автомат, цепляясь за гладий на поясе.

Штык, прикреплённый к винтовке, устремился в горло парню, но он его со звоном отбил, высекая на древке оружия отметину и мгновенно нанося косой восходящий удар. Лезвие рассекло губу противника, но Данте не остановился и снова направляет меч по косой, на этот раз уже в шею, но враг отскочил.

— Слава свободе! Слава Сибири! Слава Российской Конфедерации! — на непонятном для Данте языке закричал воин и снова попытался проколоть капитана, но офицер мгновенно вынул пистолет и выпустил три ярких луча в торс противника. Энергия прожгла бронежилет и просекла сердце, отчего солдат покачнулся и упал.

Вокруг Данте творится хаос. Кто-то ещё отстреливается, пытаясь отбросить обезумевшего противника, а кто-то сцепился в смертельной рукопашной схватке. Капитан приметил, как одного из его солдат повалили и, сверкнув начищенными штыками, закололи его.

— Отправляйтесь в бездну! — крикнул Данте и швырнул гранату, которая со звонким бренчанием прилетела десятку противников под ноги и мгновенно взорвалась; волна жаркого пламени поглотила вражеский отряд.

Пистолет капитана затрещал, засыпая противника лучами смерти, но вот ещё один враг сблизился с Данте, совсем не похожий на других.

— Смерть тиранам! — закричал высокий черноволосый и густобородый мужик, тело которого защищено костюмом странного типа. Пластинчатая кираса скрыла тело, на груди сияет «личное» зерцало в виде толстого диска на котором гравировка восьмиконечной снежинки; ноги скрыты за уплотнёнными остроносыми высокими сапогами алого цвета, накрывающие плотные поножи, прикрытые доспешной юбкой насыщенно-зелёного цвета, а сзади виден источник питания — небольшой горб, внутри которого батарейка, поддерживающая внутренний каркас и не дающая воину рухнуть под напором тяжести одежды.

Данте отвлёкся от созерцания брони, когда на него сбоку с диким рёвом бросился враг, но тут же был встречен россыпью ярких лучей, заставивших его упасть на брусчатку. Мгновенно Данте направил пистолет в лицо могучему врагу и разрядил всю батарею, но энергия встретилась с прозрачным силовым барьером, который играет роль забрала, исходя от верхней и нижней части шлема.

— Ах-хах-аха-хах! — издевательских расхохотался воин, обнажив длинную саблю, которую взрослый мужчина удержит только двумя руками, а этому она как лёгкий ножик. — Ты узри, почти все твои друже и ратники усопли!

Данте не понимает речи врага, но с отчаянием, застывшим в сердце, видит, как пять из десяти его воинов пали, а остальные всё ещё отбиваются, прижатые к земле немногими выстрелами и отстреливающие нападающих.

Сабля скользнула по воздуху и ударила в то место, где только что стоял Данте. Лезвие рассекло брусчатку и мгновенно устремилось в бок, могучий боец совершил круговое движение. Данте спасся от рассечения только тем, что отпрыгнул назад, но тут же ему снова пришлось отступать, ибо противник размахался саблей, словно это молот, с грохотом разбивая острозаточенным лезвием камень под ногами.

Как бы сейчас хотелось капитану отдать приказ «приоритетная цель» и показать на этого техно-воина, но эти слова отвлекут его солдат от множества иных врагов, что станет для них фатальным, и приведёт к смерти.

— Тебе мене не достигнути! — самодовольно заявил воин.

Пальцы капитана стянули ещё одну гранату, похожую на цилиндр. Осколочная тут будет бесполезна и Данте это понимает. Он срывает чеку и швыряет чёрный металлический предмет прямо в лицо техно-ратнику и мгновенно отворачивается. Тут же раздался хлопок и пространство заполнил истошный писк, накрывший всё вокруг и, подождав пару секунд Данте расслышал пронзительный крик. Звукошумовая граната взорвалась прямо перед глазами командира гренадёров и сейчас он беспомощно мечется и размахивает саблей во все стороны, рассекая воздух беспорядочными ударами и сыпля матом и проклятиями.

— За тысячника! — раздался крик справа на который капитан резко отреагировал и лезвие гладия встретилось с наточенными штыком, отбив его.

Ещё один выпад и офицер Рейха так же отразил удар, однако мгновенно последовал ещё один тычковый выпад.

— Смерть предателям! — раздался позади голос и Данте, отбившись от штыкового замаха на мгновение обернулся.

Пять солдат окружают Комарова и один из них несёт на плече тяжёлое орудие в виде трубы, на конце которой ромбовидный снаряд.

Данте не было времени смотреть за подкреплением, штык миновал его возле горла и ещё враг подобрался сзади, занеся винтовку для удара. Но быстрая помощь автоматчиков Комарова расчистила вокруг Данте пространство.

— Ах ты имперская москалина проклятая! — чуть прозревая, возопил тысячник гренадёров, и только подняв саблю, направился к новопришедшим, как капитан отдал приказ:

— Вали его!

Гранатомёт взревел и со свистом снаряд отправился в полёт. Взрыв расцвёл прям на груди могучего ратника и от напора он завалился на спину, раздавив брусчатку и пару трупов гренадёров.

— Огонь-огонь-огонь! — кричит Комаров, показывая на врага, и его собственный автомат из двух стволов выдал крепкую очередь, присоединяясь к аккорду орудий; в один момент застрекотали сотни пуль по броне противника, гранатомёт снова взвыл и доспех озарил взрыв.

Тяжело поднявшись, лихой воин потерял былую рьяность к битве. С глазами, внутри которых горит пламя ярости и страха он пытается отойти, но ещё один залп гранатомёта угодил ему в руку и пронзительный грохот взрыва разорвал конечность, которая разлетелись кусками металла, резины проводов и плоти. Сабля отлетела в сторону и перезвоном прокатилась по брусчатке.

— Отход! — прокричал тысячник и побежал; вслед ему и его солдатам ударили очереди, оружие громыхало и стреляло до тех пор, пока враг не ускользнул обратно в поле.

Данте убрал гладий в ножны и осмотрелся. Бывший парк обволокло облако порохового дыма, перепаханная брусчатка усеяна телами погибших, а далёкие звуки бытвы всё ещё доносят напоминание о том, что битва в самом разгаре.

— Данте, вы как!? — обратился Комаров, и имперец осмотревшись, с ужасом увидел, что от его отряда осталось только три человека, которые ковыляющей походкой подходят к нему.

— Кто э-это б-был? — тяжело спросил Данте.

— Один из сторонников «свободной Сибири» и бывший командир гренадёрского корпуса. Та ещё тварь, если честно. Жалко, что мы его не прикончили.

— От-куда так-ая з-злоба? — тяжко молвит капитан, пытаясь прийти в себя после боя.

— Ты бы знал, что произошло после «Ночи Справедливости».

— Расскажешь об этом?

— Когда-нибудь, но не сейчас.

— По-почему шты-штыковая?

— У них кончился боеприпас, по-видимому. Что ж, эту атаку мы отбили, но нас прижали там.

— Каково состояние боя? — уже более спокойно спросил капитан. —

— Фигово. Противник подобрался к нашим позициям, у твоего брата и Дюпона потери в пятьдесят процентов личного состава. Они там справляются… пока. Но нас сейчас задавят.

— Почему?

Комаров перекинул автомат за спину и, жестикулируя, приказал солдатам рассыпаться и занять укрытия, приготовиться к новой волне атак. Данте видит, что в глазах Комарова пляшет напряжённость, но не лицом не голосом капитан этого не выдаёт.

— Мы связались с полковником. Его разведка сообщает, что в нашу сторону двигается роботизированный полк «республики», а гренадёры сейчас перегруппируются и снова пойдут в атаку.

— Не думал, что всё так кончится.

— Вы хоть готовы дальше сражаться?

— Палачи! — немедленно воззвал Данте. — Мы не бежим!

— Бьёмся до последней капли крови!

Только Комаров захотел обрадоваться самоотверженности имперских солдат ордена, как раздался крик одного из солдат, вернувший всех к реалиям войны:

— Контакт!

Данте, ломясь от усталости, вставил новую батарею в пистолет и навёл его на разрушенную гряду построек, откуда ранее явились гренадёры. Сейчас там замешкали какие-то металлические тонкие солдаты, выкрашенные в белый цвет. И твари из металла явились на яви, вступив в бой, их пистолеты пулемёты затрещали короткими очередями, наполнив пространство роем мелких пуль. Ответом им стали разрывные снаряды автоматов горстки солдат.

Данте смирился с тем, что можно умереть и отдать душу в руки Бога, но не может примириться с мыслью, что его жена и дочь останутся одни. «Почему я остался служить? Чёртов Рейх обрёк моих родных на одинокое существование!» — появились мятежные мысли в разуме парня, но он мгновенно их отогнал, но пришла новая:

«— По твоей вине они останутся одни», — прозвучала мысль, сулящая расколом разума, но капитану не до переговоров с самим собой, и он её подавляет, думая, что ему нужен отдых.

Как только Данте всё это прокрутил в голове и глас зловещий его отпустил, его охватило уныние за то, что он больше не увидит жену и дитя. Дрожащей рукой он поднял пистолет, прицелившись и поймав на мушке первого робота. Вокруг снова лают автоматы, и только приготовился открыть огонь, как позади него раздался оглушительный залп.

Взрыв прогремел в старом здании, разметав на металлические осколки вражескую технику, а затем раздались громким грубым многоголосьем торжественные крики:

— За Рейх!

— За Канцлера! За Императора!

— Покараем нечестивых!

Повернувшись, Данте узрел грубый коробчатый танк, покрашенный в чёрный цвет с массивной пушкой, которая с оглушительным залпом выдала ещё один снаряд. Не менее двух сотен солдат в серых шинелях и чёрных бронежилетах, хлынули в разрушенный парк и залповым огнём энерго-ружей рассеяли толпу противников, которая должна была наплыть через укрепления. До позиций защитников донеслись запахи расплавленного металла и сгоревших проводов.

— Наши с нами! — обрадовался Данте. — Вперёд солдаты, за Господа, Канцлера и Рейх!

Вовремя пришедшее подкрепление спасло капитана, и он стал отходить назад, повернувшись спиной к полю боя. Впереди он видит поток обычных солдат, которые без страха идут вперёд.

— Где ваш командир? — взяв за шиворот первого подававшегося солдата, спросил Данте.

— У танка!

Пройдя ещё пару метров, капитан наткнулся на человека в чёрном кожаном пальто, торс которого укрывает крепкий панцирь. Грубое лицо отчасти скрыто длинным волосом, и на капитана тут же метнулся глубокий взгляд светло-голубых глаз. Высокого роста человек стоит за танком и что-то активно говорит в рацию, но когда увидел Данте, он отложил устройство, сказав:

— Конец связи.

— Орден «Палачей». Первый капитан роты «Тени» Данте Валерон, — представился парень, не снимая маски с противогазом.

— Майор первого отдельного батальона тринадцатого мотострелкового полка «Милан», Фридрих Вар.

— Я благодарен вам, что вы пришли… вы спасли нас, — благодарит Данте, убирая пистолет в кобуру.

— Не стоит. Таков был приказ генерала.

— То есть? — смущённо спросил Данте. — Вы же согласно приказу должны удерживать плац к югу отсюда.

— Задача поменялась. Теперь мы должны отправиться в северо-восточную деревню, подавить там сопротивление и укрепить позиции для встречи с подразделениями Директории Коммун.

— Но они должны ударить по деревне в течение часа, — вмешался Комаров.

— Нет. Десантный батальон должен их задержать, после чего он отступает в деревню, которую мы займём. А теперь простите, мне нужно продолжить наступление.

Данте, усталый и потрёпанный пятится назад, от оркестра битвы. Противник отступает, и пехота Империи переходит в нескончаемое наступление, громя и ломя сопротивление. Вот-вот имперский орёл воспарит над этим местом.

— Что будешь делать, Данте? — спросил подошедший Комаров. — У меня приказ от полковника поддержать вас до его подхода в этот город.

— Консул ничего не передавал, но чувствую, он прикажет поддержать наступление на деревню и держать оборону от Директории. Но мне всё интересно, а куда делся «Крылья ветра»… нас же просто оставили на растерзание… странно, — задумался капитан, спросив Комарова. — А ты что на небо засмотрелся?

— Кажется, дождь собирается… чувствую, будет гроза.

Глава 1. Конец «Святейшего крестового похода»: Красные ястребы

Красные ястребы

Семь часов вечера. Деревня Виль.

Дождевая стена застлала всё поле боя, а грузные плотные облака скрыли солнце, набросив непроглядный мрак на место битвы. Данте смотрит через окно на то, как силы противника попытались устроить танковый прорыв, но вся их техника охвачена жарким пламенем и горит, раскрасив широкое поле кострищами. Приплюснутые танки серо-матового цвета, хлынув целой колонной на деревеньку, и встретились с десятком лазпушек, заградительный огонь которых преодолеть не смогли и теперь «кулак» Директории Коммун стоит в огне и не движется.

Данте из окна второго этажа бесстрастно наблюдает за происходящим. Пехота врага отчаянно пытается продолжить наступление, но она столкнулась с пулемётным и лазерным огнём, дождём миномётных залпов и взрывами артиллерийских снарядов. Отряд капитана, состоящий из последних, кто стоит на ногах, численностью в двадцать человек, отстреливает противника из треножногоавтоматического гранатомёта, заливая поле боя ливнем смертоносных снарядов.

Деревня, состоящая из десяти домов, расставленных вдоль дороги, стала местом обороны батальона от тысячи человек пехоты и полсотни танков из Директории Коммун, решивших прибрать к рукам город Раддон. Усталые и побитые, но не сломленные «Палачи» в сопровождении двадцати воинов из «Пурпурного креста» и отделения Комарова, закрепились в северных зданиях и обеспечили прикрытие от возможной атаки врага с севера. Данте, без чувств, смотрит, как уже битый час враг пытается их достать, но единственное, что он может, так это пытаться танковыми залпами и стрелковым огнём поразить цели, однако каждый оружейный «голос» Директории быстро умолкает, стоит ему «заговорить».

— Отделение «Теней», доложите обстановку. — Раздалось требование из рации Данте, и он тут же ответил.

— Господин Консул, мы продолжаем удерживать позиции. Противник осуществил попытку прорыва, но был остановлен и сейчас сдерживается.

— Что ж, продолжайте удерживать занятые позиции.

— А что с подкреплением, господин Консул? У нас боеприпас не бесконечный, да и такое ощущение, что на место одного убитого встают два новых врага.

— Этот вопрос решается. Конец связи.

Рация отключилась. Данте снова всмотрелся в поле боя и видит там лишь симфонию смерти. Солдаты, прячась у разбитых танков, пытаются начать наступление, но пулемётчики Рейха каждую попытку жестоко пресекают и пронзённые пулями тела устилают поле. Можно спокойно наблюдать за этим, если бы не мысль о том, что боеприпасы кончаются и если так дело продолжится, то пехота Директории просто задавит их.

— Эх, и вот за что мы душонки свои ложем тут? — неожиданно возмутился Яго, находясь в одной комнате с Данте. — Воевать против мракобесов и мелких царьков прошлого мира это одно, но вот на кой мы полезли бодаться с титанами, сила которых равна нашей силе? Эх, если бы не эта война я бы сейчас уже ужинал… а так, приходится терпеть всё это.

— Ради будущего, — тут же ответил Данте, не найдя лучшего ответа, продолжая смотреть на то, как лазерные лучи пушек рассекают пространство над полем. — Или ты хочешь, чтобы люди жили под пятой либшизы, как говорит Комаров, или на них висело ярмо коммун?

— Да в бездну это всё. Мне плевать на то, что говорит Комаров и его дружки. Чую я, у него свой интерес в этой сваре, да и ты на наш Рейх посмотри. А он чем лучше-то? Буквально неделю назад видел, как по приказу нашей церкви сожгли целый дом.

— И почему же?

— Потому что там была библиотека.

— Ах, вспомнил. Это же было хранилище всех книг еретических культов и «мистиков» Континентального Кризиса. Знаешь, я даже рад, что её предали огню.

— Да какая разница! Ты разве не видишь, что происходит с Рейхом? Мы все идём под диктат Канцлера… расстрелы, показательные суды, запрет верить, во что хочешь.

— А будто ты этого раньше и не видел. По-моему, Канцлер с этого и начинал. Яго, ты совсем память потерял? — усмехнулся Данте.

— Я надеялся, что когда всё наладится, Канцлер ослабит железную хватку, но всё получилось наоборот. Ох, не об этой жизни я думал.

— Может ты хотел бы вернуться в Сиракузы-Сан-Флорен нашей молодости? — Данте повернулся к Яго, и брат ощутил лёгкое осуждение в глазах брата, несмотря на то, что его очи скрыты за линзами маски. — Может, хочешь, чтобы весь мир прозябал в таком запустении?

Яго уже готовился раскрыть рот для ответа, но внезапно на второй этаж вбежал воин, громко доложив, и его голос разнёсся на всю пустую комнату, отразившись слабым эхом от белого потолка и такого же цвета стен:

— С севера! Враг наступает с севера!

— Тише, Вергилий, — потребовал Данте. — Доложи всё подробно.

— Господин капитан, элитные войска Директории Коммун обошли нас севера. Они разбили передовую роту десантников и приближаются к деревне.

Ноющее от боли плечо не позволило быстро схватиться за автомат, но всё же капитан подтащил к себе оружие и закинул его.

— Вперёд брат. На войну, — сдержанно ответил Данте. — Вергилий, передай мой приказ — пусть отряд готовится на улице к выходу. Готовность три минуты.

— Так точно, господин капитан.

— Нужно шумануть Дюпону и этому… Комарову.

— Я этим займусь, а ты иди готовь солдат, — сказал Данте и быстро прильнул к рации. — Дюпон, приём?

— На связи! — раздался бодрый голос.

— Принимай пост обороны. Мы выдвигаемся на север для остановки сил противника.

— Есть. Да поможет вам Бог!

— Комаров, — сменив канал, воззвал Данте. — Комаров, приём!

— Да, — послышалась грубая меланхоличная речь. — Комаров на связи.

— С севера наступает противник и у нас задача не пустить его в деревню. Ты с нами или останешься на обороне?

Спустя пару секунд молчания, пришёл ответ:

— Мы поддержим вас в контрнаступлении.

— Хорошо, жду вас на улице через четыре минуты. Конец связи.

Данте помедлил перед выходом, его рука воспоминаний одёрнула перед выходом и в памяти возникли образы семьи, картины того, что он может потерять. Там, за стеной здания рвутся наряды и гибнут люди, а его сознание унесено в далёкий град на семи холмах, где средь зелёных кущ Императорского Паркового Ансамбля он гулял с женой, наслаждаясь ароматом цветов и прохладой. Даже сейчас на мгновение аромат пороховой гари и вечерний жестокий хлад отступил перед воспоминаемыми чувствами.

— Ох, Сериль… — прошептал Данте.

Как бы он хотел сейчас быть в Великом Коринфе и гулять с семьёй, не видеть крови и смертей, не слышать громогласных барабанов войны, но таков приказ Канцлера, такова воля его родины и он должен её исполнить. Таков долг.

Он спустился на первый этаж и, минуя позиции стрелков Дюпона, скрипнув деревянной дверью, вышел на улицу, где его ждала приятная неожиданность. Через сгущающийся мрак, достаточный для того, чтобы не включить ночное видение, он разглядел два десятка солдат в серых шинелях с лёгкими бронежилетами. Они стоят возле чернобронных «палачей» и облачённых в цвета ночи воинов Комарова.

— Я младший сержант Франц Гэб.

— Франц Гэб, — вторит полушёпотом Данте. — Что вы тут делаете? Ваше место на передовой, младший сержант.

— Нас отправил майор вам в помощь. Он думает, что к нам движутся части десантного полка и вам понадобится помощь.

— И насколько они хороши, ваш майор не уточнил?

Внезапно раздалась пальба со стороны дороги, громкие звоны пальбы донеслись с криком, суть которого Данте понял, хотя речи людей Комарова не понимал:

— Контакт!

— Как они обошли системы обнаружения!? — раздался крик отчаяния.

— Не важно! Отстреливаться!

Явившись из тени, странные воины неведомой страны под жужжание необычных орудий, вошли в пламя битвы. В серой облегающей броне, полностью скрывающей тела, с алыми беретами на голове, ударил противник. В его руках слегка дёргаются тонкие серебристые автоматы с длинной обоймой, за которые держатся солдаты, посылая из узких дул иглообразные снаряды, что со страшным свистом рассекли воздух.

Данте пал в грязь, прямо у порога, спасаясь от вездесущего роя пуль. Солдат рядом с ним рухнул бездыханным телом на землю, и капитан увидел, что из его брони торчит четыре шипа, впившиеся в грудь.

Рейх ответил громогласными залпами, по юрким бойцам и серая броня треснула. Двое из пятнадцати десантников встретились с вихрем разрывных снарядов, и их панцири треснули, и серая поверхность раскрасилась алой кровью.

— Контрнаступаем! — приказывает Данте.

Капитан поймал на прицел десантника и завалил его градом пуль, тут же переведя автомат и засыпав смертоносными залпами противника. Яго с отделением отошёл в бок, скрывшись за зданиями, и ударил с фланга, давая солдатам Рейха и Комарова сыграть роль молота. Ощутив давление сбоку, десант не пошёл вперёд, дав провалиться удару во фланг.

— Проклятые умники! — выругался Яго, понимая, что его выманивают на открытое пространство дороги, где его изрешетят.

Сменив обойму и скрывшись за углом крайнего строения перед дорогой, он приказал держать позиции. Враг сместился в другую сторону, уйдя немного к линии фронта, но там, рискуя жизнями, по ним ударил Дюпон. Неслышно покинув дом, скрываясь за тишиной, они уподобились коварному удару кинжала. «Пурпурные кресты» сблизились с десантом и на близкой дистанции открыли огонь. Тяжёлые автоматы озарили пространство единым сверканием, и отделение десанта захлебнулось в крови и огне, пытаясь отойти.

— За Господа, Канцлера и Рейх! — прокричал Дюпон, переходя в наступление.

— Я благодарю вас, — сказал в рацию «Пурпурным крестам» Данте. — Но, пожалуйста, вернитесь на огневую позицию.

— Хорошо, — смирился Дюпон. — Да будет на то воля Его.

Данте махнул и повёл остатки воинства за собой, приказав им рассыпаться цепями, и тут же тридцать пять человек рассеялись возле дороги. По центру, по дороге, сзади тянутся люди Комарова, прикрывая тыл, а перед ними обычные солдаты. С правого фланга, ближе к линии фронта тянется отделение Данте, а с лева от дороги идут воины под командованием Яго.

— У них впереди мобильный штаб, — говорит Данте. — Мы должны его обнаружить и уничтожить.

— Ave Commune! — раздались впереди крики. — Да падёт смерть с небес на врагов народных!

Имперцы встретились с огневым сопротивлением и снова странные иглы растерзали пространство. Данте присел на колено и его автомат загрохотал, сея зёрна смерти, немедленно восходящие и приносящие ужасающие плоды. На выжженной земле, где даже трава стала практически золой, негде спрятаться и единственным укрытием становится броня. Не менее двадцати солдат преградили путь перед штабом.

— Нужно прорываться! — кричит Яго. — Эти засранцы нас долго не удержат!

Огромный вертолёт, под сенью лопастей которого расставлены ящики и контейнеры, обложенный мешками с песком и обрытый траншеями и укреплениями, стал оплотом Директории Коммун здесь. Тихие лазермёты открыли огонь, и пять сотен метров не стали непреодолимым расстоянием. Тонкие нити энергии сверкнули над полем и едва не задели одного из солдат императора.

— Нас прижимают!

Обычные солдаты из Армии Рейха попытались наступать по центру, но половина мгновенно усыпала землю мёртвыми телами, а оставшиеся легли на землю. Данте со своим отрядом обошёл врага и открыл огонь. Серые костюмы не выдержали и треснули, десантники стали умирать один за другим и бросились отступать.

— В атаку! — устало приказывает Данте. — Общими усилиями мы их задавим!

Вертолёт, ставший штабом, окопался и полтора десятков солдат его пытаются удержать. У Данте в строю восемь бойцов, у Яго столько же, от двух отделений осталось только пять человек, и только Комаров сохранил всю десятку.

— Нас вдвое больше! — самонадеянно заявляет Данте. — Мы их раздавим. Вперёд!

Орудия продолжают неустанно выть, и солдаты наступают, сближаясь с укреплённым вертолётом. Данте видит, очертание летательной машины — приплюснутый, но длинный, с двумя лопастями и крылами, под которыми покоятся автоматические орудия. Данте прилёг на пропаханную и смердящую гарью землю и через прицел разглядел корпус «лазермёта», и как только оружие оказалось на образе перекрестия, капитан залил его звенящей очередью. Стрелка отбросило назад, а пули разбили на металлолом «карающую руку» Директории.

Данте разглядел на вертолёте символ — алая звезда, внутри которой восемь чёрных стрел и это вызывало поток радости. Это знак штабной машины, внутри которой, по-видимому, сосредоточен центр наступления или даже может есть человек, отвечающий за командование.

— Наступаем! Это командный вертолёт. Накроем его и сорвём наступление Директории! — криком и взахлёб приказывает Данте.

— Ave Commune! да падёт смерть с небес на врагов народных! — пытаются поднять себе дух десантники.

Игло-пули оказались эффективным средством и ими уничтожены все обычные солдаты Армии Рейха, но Данте всё равно. Под его командой всего пол десятка бойцов, однако капитан окунулся в транс битвы и его манит единственная цель — уничтожить противника и выжить всеми силами при этом. Инициатива на его стороне, однако, чаша битвы поспешила качнуться в иную сторону:

— Мы вас покидаем, — посреди битвы, подобно грому посреди зимнего неба прозвучали слова Комарова.

Данте почувствовал, что его будто ударили мешком с мукой по голове. Нецензурная брань Яго, разливающаяся по эфиру бурной рекой, заглушена воем битвы, залпами орудий и агонией умирающих.

— Ты не можешь этого сделать, Комаров! — Доносится гневный крик Данте.

Капитан оборачивается, но не видит поддержки сзади, только спины уходящих солдат, которые бегом отходят к деревне.

— Нам поступил приказ от полковника. К городу Раддон движутся части Директории Коммун, и мы должны укрепиться.

— Если мы сейчас уничтожим штаб, наступления не будет! — захлёбываясь от гнева, кричит Данте.

— Таков приказ нашего полковника. Если не отступим, враг займёт Раддон. Мы отходим. Конец связи.

Данте почувствовал гнетущее и тоскливое ощущение одиночества, оставленности. Перед ним штаб, как лакомый кусок, желанный трофей, до которого какая-то сотня метров, но в то же время он бесконечно далёк. Расстояние между сторонами готово возгореться от количества пуль, оно сейчас освещено трассами и вспышками автоматов.

— Капитан! Нужно отходить! — кричит один из воинов Данте. — Контрнаступление захлебнулось!

Офицер смотрит вокруг себя и видит, что только его девять ратников остались в строю, сражаясь против десятка десантников. Кто-то сбоку вскрикнул от боли и мгновенно умолк. Восемь против десяти. Огромное количество мертвых, много раненных, чей вопль сильнее гула орудий и мало выживших, ведущих отчаянный бой.

— Нужно отходить!

Ещё один игольный снаряд достал имперца, пробив ему горло. Семь против десяти. В гневе Данте швыряет последнюю гранату, но она не долетает и взрывается прямо перед окопом, окатив грязью и кусками земли десант марая их чистую броню и ярость, чистый ревущий гнев охватил душу капитана. Он готов рвать волосы на голове, однако это не эффективно.

В этот момент в голове Данте промелькнула страшная, жуткая мысль, оказавшаяся на грани паники.

«Это конец крестового похода», — безумная дума заставила Данте опустить автомат. Впервые они встретились с врагом, с которым им не совладать. Бессильная злоба утихает, становясь тлением души, распаляя ноющее отчаяние. Перед ними десант — элитный полк Директории, а не оборванцы из городов, ставших могилой и кладбищем одновременно.

«Мы не справимся… это конец», — эта мысль стала результатом всего дня и Данте это понял. Либеральная Капиталистическая Республика была достойным врагом и существенно замедлила их наступление, но Директория, здесь и сейчас, стала непреодолимой преградой. Да, они у деревни отобьют её наступление, но и дальше не продвинутся, и начнётся позиционная война.

Данте увидел, что на фоне тёмного неба появились машины, ещё одни летательный аппараты, несущие в себе ещё десантников.

— Отходим! — отдал долгожданный приказ Данте, смотря на ладонь, сжимающую серебристый обитель дымовой завеси. — Забирайте раненных и отступаем! Нам не одолеть этих красных ястребов.

Глава 1. Конец «Святейшего крестового похода»: За флягой крепкого «чая»

За флягой крепкого «чая»

Полночь. Штабная столовая.

Мужчина с чёрным волосом и изумрудными зелёными глазами задумчиво смотрит в кружку. Его разум не отпускает мысль о том, что он уже два раза слышал чей-то голос, звучавший будто изнутри него и при этом, каждый раз его накрывало жуткое чувство вины. Каждый раз он не мог понять, что это? Да, несколько дней он полностью отдан войне, но не могла же она так сыграть на его психике? Прилагая все силы он исторгает все мысли из головы, да и речь друга помогает сконцентрироваться на чём-то другом:

— Говорят, Канцлер будет заключать договор с Директорией Коммун и Либеральной Капиталистической Республикой, — сказал среднего роста человек, с рыжим коротким волосом, смотря на собеседников пронзительным взором голубых очей, а на треугольных очертаниях лика, на тонких губах пляшут тени.

Тут же, посреди стен из брезентовой ткани, между которыми раскинулось не менее десятка квадратных пластиковых столов, пронеслось возмущение:

— Да как же так можно! — автором мятежного слова стал мужчина атлетического телосложения, с квадратными грубыми очертаниями лица, коротким чёрным волосом и насыщенными зелёными глазами. — Вергилий, ты что несёшь?

— Похоже, что так, — взглянув изумрудными, как летние поля зелени, глазами на единственную навесную лампу, сказал человек с утончёнными гранями лика, стриженным по плечи смольным волосом. — Знаешь Яго, сегодняшний день должен был показать тебе, что крестовый поход окончен.

Три человека собрались под лунным освещением неоновой лампы, залившей холодным светом всё пространство. Данте посмотрел влево, там раньше была стойка с едой, а теперь только единственный ящик, в котором провизоры оставили старые сухие пайки. Справа что-то колыхнулось, и в палатку прошёл другой человек, иначе одетый, чем собравшиеся имперцы, на телах которых тканевая чёрная рубашка поверх брюк такого же цвета, а стопы утянули туфли.

— Ах, вы собрались здесь.

Вместе с фразой в палатку подалось полумеханическое существо, на котором при каждом шаге развивается алый табард и плащ, с глубоким капюшоном, полностью скрывший тело, но вот безжизненный голос с нотками механики выдаёт сущность говорящего.

— Андронник, давай к нам, — зовёт «гостя» Данте. — Четвёртым будешь.

— Давай, залетай, — зазывает Яго. — Мы тут обсуждаем, что ещё наша страна выкинет.

Андронник не стал спорить или отнекиваться. Он тихо и спокойно сел рядом, слушая возмущения Яго.

— Я не понимаю! — Валерон хлопнул по белой крышке стола. — Мы стольким пожертвовали, столько хороших парней отдали жизнь и ради чего? Ради одного вшивого городка?

— Ты же сам хотел, чтобы война закончилась? Али нет? — с ехидством спросил Вергилий, смотря на застывшее недовольство на лике капитана. — Вот, Канцлер и решил прекратить, как ты всегда выражался, непонятную войну.

— Ну, какой же он тогда мужик! Взялся за дело — будь добр довести его до конца! Если нет, то это трепло, а не мужик!

— Брат, любимый, это «трепло», с твоих слов, смогло возродить наш дом. Он поднял целую страну, воссоздал из пепла империю. Если бы не он, мы сейчас бы прислуживали коммунистам или «либшизе», как говорил Комаров. И я даже не знаю, кто из них хуже.

— Не упоминай об этом подонке! — воскликнул Яго. — Он нас кинул, и я не хочу о нём ничего слышать! То Рейх ведёт себя не понять как, то союзники подставляют… что за проклятый день.

Данте и сам полон сожалений об этом дне. Если бы Комаров не ушёл, то штаб Директории пал, и наступление армии страны абсолютного равенства узнало, что есть крах и поражение. Да, их удалось удержать, но не более и Данте желал бы ещё и отбросить их на пару десятков километров на восток.

— Брат… таков был приказ его полковника.

— Да плевать! Своих не бросают.

— Я думаю, мы бы поступили так же… в конце концов присутствие его полка спасло Раддон от наплыва армии Директории.

— Андронник! — неожиданно воскликнул Вергилий. — А что ты нам поведаешь?

— А что вам можно рассказать? Я могу привести сводку данных, могу вам рассказать о целесообразности мирного договора, который завтра будет заключён и о малоэффективности дальнейших боевых действий.

— Ох, — Яго потянулся под стол, к своей сумке. — Прошу, не грузи нас этим.

— Я всего лишь хочу вам сказать, господин Яго, что вы не правы. Продолжать Святейший крестовый поход больше не имеет смысла, так как мы столкнулись с противником, который сражается с такой же эффективностью, что и мы. Нет больше стран, которые могли бы быть покорены без применения ядерного вооружения и колоссальных потерь.

— Я согласен с нашим жестяным другом, — усмехнулся Вергилий. — Андронник, без обид. За три дня боя мы смогли захватить один город и это не лучший показатель, — мужчина обвёл взглядом скромное убранство столовой, омрачённую тусклым светом. — Я читал, что было в Альпах и в проливе Ля Маншэ.

— Противник смог удержать занятые позиции и отбросить наступающие части Рейха. У Либеральной Капиталистической Республики было преимущество в виде роботизированных военных подразделений, — вмешался Андронник. — Мы не можем дальше осуществлять продвижение на территорию противника.

Наступила напряжённая тишина. Яго было хотел продолжить диалог про то, что Канцлер вообще зря начал эту войну, но если уж взялся за дело, то необходимо его довести до законного финала, а Андронник и Вергилий принялись бы его образумить фактами и словом.

— Ладно, — решил перевести тему Данте. — Меня больше волнует, почему «Крылья ветра», который должен был нас прикрыть, отошёл?

Ордена, о которых вспомнил каждый, явились странным явлением для Рейха. Они могли быть наследниками элитных подразделений первоначальных крестоносцев, но это не так, ибо они продолжатели дела, которое начала гвардия великих полководцев. Десять орденов, стоящие над всей армией Рейха, им даны беспрецедентные для Империи полномочия.

— Меня это тоже беспокоит… наши братья, — с дрожью в голосе заговорил Вергилий. — Те, кто с нами сражался два дня вот так взял и бросил нас.

Данте обратился к воспоминаниям. На его указательном пальце блестит серебряное кольцо, отражая свет тусклых ламп. Память наполнилась воспоминаниями об огне и крови, которые наполнили траншеи Иллирийской Тирании, где он мог обрести гибель, но был спасён. Они пробивались через неистовый заградительный огонь пулемётов, автопушек, огнемётов и лазпушек, которые превратили участок фронта в подобие выжженного ада на земле. Тогда его рота заняла край обороны противника и оказалось почти в окружении сил неприятеля. Танки и пехота, обличённые в форму цвета густого синего свинца бросились на них, под прикрытием инфернальной артиллерии. Данте не забыл, как они топили в крови сотни людей, как рвались рядом снаряды и смерть шла среди «Палачей» одного за другим забирая братьев. И когда наступил момент последней атаки — собранный в израненный кулак сводный полк врагов ринулся на выживших тридцать человек, им пришли на помощь. Чёрные Судьи, Крылья Ветра и Поборники Справедливости — все они встали на защиту измученных побратимов, обратив врага в бегство героическим наступлением, несмотря на тот весь ужас, который вылили иллирийцы лазпушками и огнемётами на вновь прибывших. И то кольцо, что блести на пальце Валерона было подарено одним из капитанов «Судей» в знак вечной дружбы и взаимопомощи… такая практика подарков между орденов закрепилась и многие воины носят украшения, которые были даны им побратимами.

— Так, а что они вообще тут забыли? — из размышлений Данте вывел недовольный голос Яго. — Их же забросили куда-то на Балканы? Так чего они тут забыли? Кстати, а кто из наших там ещё?

— Судя по данным имперских стратегических карт, и при анализе приказов Координационного Совета Империи сейчас базируются в разных частях южных Балкан пять орденов. Крылья Ветра, Поборники Справедливости, Гвардия Рейха, Чёрные Судьи, и новый, только сформированный в Великом Коринфе — Серебряные Гоплиты.

— И что они там все забыли? — возмутился Яго.

— Об этом испросили сами Консулы этих пяти орденов, — ответил Вергилий. — Они сослались на боевые действия, которые сейчас идут на Крите.

— После проведения операции «Закат», на Крите, согласно данным имперской разведки, осталось не более полка армии Великого Израиля и полтысячи солдат Аравийской Конфедерации. Согласно военным доктринам там необходимо использование авиации и достаточно будет обычной пехоты из Армии Рейха.

Поправляя балахон, Андронник сложил металлические пальцы меж собой, продолжая холодно говорить:

— Судя по приведшим данным из Новой Спарты, ордена даже не принимают участие в боевых действиях.

— Странно всё это, — буркнул Яго, поставив перед собой флягу. — Ну, что, предлагаю отметить, что мы выжили сегодня.

Первый прильнул к серебристой фляжке Яго, немного отпив, и передал её другому человеку, держа за гравировку в виде виноградной лозы, при этом говоря:

— А чем ты теперь займёшься, Вергилий? До меня дошёл слушок, что ты решил покинуть нашу бравую службу.

— Что ж, — отпив немного из фляги, начал мужчина. — Слухи оказались верными, и действительно думаю, что пора. Через недельку думаю подать рапорт и отправиться в Милан.

— А что так? Чегой-то ты решил нас покинуть.

— Знаешь, что-то мне подсказывает, что у Рейха наступают иные времена. Воевать больше не с кем, да и я ещё пожить хочу, а добровольцев у Канцлера будет, хоть отбавляй. Вот прям чувствую это.

— Тебя кто-то ждёт в Милане? — аккуратно спросил Данте, улыбнувшись и смягчив голос.

— Да. У меня остался там старый отец… держит маленькую книжную лавку. И… — с выражением тепла в глазах, неописуемой радости, затянул момент Вергилий. — Мари. Она с меня взяла клятву, что я вернусь с этой войны.

— Скажи Вергилий, ты же уже с нами около года гоняешь вражину?

— Да, в славных сражениях объединения Империи мне поучаствовать не удалось. Вы ведь пять лет тому назад хлопнули ядерной бомбой Союз и накрыли Балканы.

— Верг, я помню, что когда мы сошлись с Турецким Султанатом за Константинополь и острова, тебя ещё не было, а во время зачистки северной Африки, — Данте задумался, приложив ладонь к подбородку. — Старой Кирены, вроде, ты шёл со мной в первой роте.

— Всё так, капитан. В Милане был призван и тут же отправлен к вам в орден по специальному запросу о новобранцах.

— Ты ведь этого служил, — Данте взял флягу и резким движением отпил из неё. — Не упомню только где.

— Да. Тринадцатый мотострелковый полк «Налётчик». После него я устроился в полицию.

— Зачем ты к нам вообще пошёл? — вопросил Яго, подтягивая флягу — Сидел бы себе в Милане, помогал отцу да жил бы со своей Мари… не, я не осуждаю, просто диву даюсь, зачем ты полез на самый рожон.

— У нас в полиции были учения по результатам, которых мне предложили перевестись в ваш орден и я согласился.

— Ты еле-еле перескочил через четверть века своей жизни. Зачем тебе это? — после вопроса Яго передал флягу Данте.

— Знаешь Яго, сколько бы ты не поносил Канцлера, но он действительно великий человек. До него Милан был помойкой в руках Лиги Севера, и тамошняя армия ничем от банды не отличалась, но после его прихода всё изменилось. Я всегда мечтал достойно послужить своей стране, у меня отец сам был военный.

— Ох, чую я не только в патриотизме дело, — грубовато сказал Яго. — Что-то ты не договариваешь.

— У тебя проницательный ум, Яго…. что греха таить… тут хорошо платят.

— Ради Мари? — тут же, скоротечно и чутко предположил Данте. — Ты копишь деньги для неё?

— Да. Точнее для нас. Мы ещё не семья… хочется после службы хорошо свадьбу отпраздновать

— Ладно. С этим малым всё ясно, — Яго на секунду умолк, чтобы приложиться к фляге. — А ты сам, брат, куда хочешь податься, когда всё закончится? Вернёшься к Сериль и Марте?

Данте взял флягу из рук брата и немного отпил.

— Да. Я как наш Вергилий — мне тоже пора отдать рапорт и уйти со службы. Меня ждёт жена и дочь. Я пятнадцать лет отдал Империи на службе, а Рейх? Так он теперь в безопасности… не думаю, что найдётся сумасшедший, кто на него нападёт.

— Ага, и нет такого идиота, который бы восстал против власти Канцлера.

После слов Вергилий лёгкий смех прокатился по столовой. Никто не может поверить, что Рейх расколется, а сама мысль о мятеже кажется абсурдной. Как может восстать народ, который был избавлен от ужасов кризиса, которому принесли прогресс и процветание? Сама мысль о восстании кажется сумбурной и смешной, до нельзя невозможной.

— Что ж, ты нас покидаешь, брат. Это я один теперь буду за вас двоих пахать, что ли? Значит, пока вы будите в отцов играть, да на работу по утрам ходить, я с автоматом на передовой плясать по траншеям буду?

— И ты давай с нами, — ретиво предлагает Вергилий. — Найдёшь себе подругу.

— А кто вас защищать будет? Данте и рота — вот вся моя семья.

Данте повернулся направо, и его сердце слабо кольнуло от того, что они забыли про одного из своих товарищей, который глубоко погрузился в собственные размышления и кажется, выпал из их разговора.

— Андронник! Андронник, как же мы могли про тебя забыть… может ты нам поведаешь, что-нибудь? Что будешь делать после войны?

— Я механизм военной машины Империи и нет у меня иной цели, чем служение, — дал холодный ответ Примас-искупитель. — И я продолжу служить Канцлеру до тех пор, пока не функции моего организма не исчерпают себя или он не скажет, что моя служба окончена.

— Кстати, сколько я тебя знаю, ты ничего не рассказываешь нам про себя, — сказал Вергилий.

— Это бесполезно, — кинул Данте. — За пятнадцать лет службы, он ни разу не рассказал о себе.

— Моя жизнь не есть самая величайшая история, когда-либо рассказанная, чтобы её повествовать, — сказал Андронник, указав холодными металлическими пальцами на книгу, которая покоится на поясе Данте и золотыми буквами на её обложке отлита надпись «Novum Testamentum». — А посему, пускай она останется со мной.

— Ох, сколько же тайн! — возмутился Данте. — То Комаров говорил, что не хочет ничего говорить, то ты пятнадцать лет держишь всё в тайне. Такое ощущение, что вы все совершили нечто страшное.

— Нет. Она просто не интересная, — снова хладно отвечает Андронник.

— Ну, хоть можешь дать какое-то наставление… от прошлой жизни, — попросил Валерон.

И после эти слов Андронник взглянул на левый безымянный палец, где на «живом» металле покоится матовый осколок прошлого, впившийся в душу на долгие лета.

— Не потеряй то, что действительно дорого… и я говорю не про Рейх. — Таковы были последние слова Андронника перед тем, как он накинул ткань на ладонь и вышел прочь.

Глава 2. Поветрие непокорности

Глава 2. Поветрие непокорности

Утро следующего дня. Великий Коринф.

Уже давно рассвело и город, огромный конгломерат мегаполисов, освещён тусклым солнцем, скрывшимся за неплотной пеленой серой облачной вуали. Огромные небоскрёбы, «царапающие» верхушками небесную твердь и лачуги с трущобами в пригороде — все они под мрачным светом унылой вуали.

Невообразимо огромный град, раскинувшийся на месте былого Коринфа и расположившийся на север и юг, поглотив более мелкие городки, местом сосредоточения власти и силы Империи на Балканах, вобрав в себя и Лутраки. Это выражается в исполинских административных зданиях, величественных нетронутых небоскрёбах на севере, частично сохранённой историчности на юге, огромной армии и множества статуй, что в камне и бронзе увековечили память героев и святых, которых чтит Рейх. В сердце города, на месте, где некогда был пролив, соединяющий два залива, теперь монументальное строение, целый дворцовый комплекс и ансамбль красивейших строений в неоготическом стиле, устремлённых пиковыми башнями к небесам. Именно там сосредоточена вся власть императора, им отображено вся могущество и сила Рейха и показана милость Канцлера.

Однако небольшой семье, живущей в двухэтажном бело-кирпичном доме, близко к южной окраине города, нет дела до того, как и чем выложена неоспоримая слава правителя страны.

— Сейчас-сейчас, подожди пару секунд, — сказала женщина, продолжая копошиться в небольшом ящичке комода, что-то ища.

В прихожей, вытянутой в форме трёхметрового коридора, стоят двое — девочка, лет семи и её мать. Стены, обклеены приятными обоями цвета сухого лаврового листа, слабо освещены слабо светящей диодной лампы под потолком. Чёрный, подстриженный под каре, волос женщины аккуратно обрамлял её утончённый аристократичный мраморно-бледный лик. На женщине чёрная кожаная короткая куртка, подчеркнувшая стройность девушки, поверх тканевого платья цвета угля.

— Мама!

На девочку, стоящую у железной двери, устремился тёплый взгляд выразительных светло-голубых глаз, подчёркнутых тушью, а рельефные губы растянулись в улыбке, и последовала бархатная приятная речь:

— Да, Марта.

Девочка с длинным чёрным волосом, одетая в чёрную школьную форму, с округлыми очертаниями лица, пухлыми губами и ясными изумрудными глазами, звонким голосом вопрошает:

— Что ты ищешь?

— Сейчас-сейчас… только найду.

Девушка, перебрав кучу карандашей, ручек и прочей канцелярии нашла небольшой баллончик и, подцепив его утончёнными длинными пальцами, спрятала в кармане.

«Ох, Сериль-Сериль, нужно быть осторожнее» — сказала себе женщина.

Каждый выход на улицу в Великом Коринфе это всегда опасность. Сериль помнит, что город, как весь юг Балкан вошёл в состав Империи без войн, без сражений и это не могло отразиться на правопорядке. В остальных регионах, в послевоенное время, всё моментально под контроль брала Имперская Полиция, Инквизиция и Армия Рейха, которые до этого полностью вычищали инакомыслие, а тут все силы, которые выступали против власти Императора, просто смолкли и ушли в подполье, тайно накаляя обстановку.

— Мам, я не хочу в Схолу! — заявила девочка.

— Почему, миля моя?

— Там Анастас. Он как узнал, что мой папа — военный, стал обзываться.

— Как?

— Говорит, что я «выводок тиранов». Говорит, что мой папа забрал у них свободу.

— Ничего. Я поговорю с вашим руководителем в классе, чтобы Анастасу сказали, что так нельзя говорить.

«Почему же Империя ничего не делает?» — возмутилась в мыслях Сериль, вспоминая, что нападки в Схоле это одна из самых безобидных проявлений ненависти здешнего населения к сторонникам Канцлера, ибо большинство коринфян думают, что у них Рейх отобрал законную свободу.

«И в чём была их долбанная свобода?» — вопрошает у себя Сериль, воспоминая, что до этого в Великом Коринфе в парламенте состояло не менее полусотни различных партий и движений, а теперь, согласно «Договору покорности», только одна политическая сила — Имперская Монархическая Партия.

«Договор о покорности… видимо им само это название покоя не даёт», — усмехнулась Сериль, понимая, что это соглашение беспрецедентное для Империи, ибо оно дало широкую автономию региону, от своего парламента до того, что у южных Балкан есть свой Протоканцлер, входящий в Координационный Совет, где собраны все владыки департаментов власти. — «И чего им не радоваться этим подаркам? Такого нет ни в одном клочке земли Империи… совсем мозги забродили после кризиса».

— Мама!

— Идём-идём!

Взяв всё необходимое, девушка взяла дочь за руку, открыла полупрозрачной карточкой дверь и та со скрипом отворилась и так же её закрыла.

— Доучь! — раздался крепкий возглас посреди серого подъезда и Сериль обернулась. На ступенях стоит высокий мужчина в летах, на котором серое пальто, чёрные брюки и округлые туфли. Сериль приятно смотреть на седину коротких волос этого человека, на слабые морщинки и доброту в глазах; из её ладони выскальзывает рука дочери, но она не пытается остановить её.

— Дедушка Карлос! — радостно закричала Марта. — Дедушка!

— Ох, внученька, — обрадовался мужчина, подняв девчушку на руки.

— Осторожнее пап! — обеспокоилась Сериль. — Вы же на лестнице! Прошу, поставь её обратно.

— Хорошо-хорошо, — согласился Карлос и опустил внучку на каменную лестницу. — Не даёшь мне с внучкой поиграть.

— Скоро Данте приедет. Я вам её отдам на выходные… там и наиграетесь, — улыбнулась девушка. — А теперь нам нужно идти.

Сериль ощутила, как её нечто в груди обволок тяжёлый змей волнения, сжимаясь и сдавливая всё. Она знает, что это из-за того, что она уже давно не получала вестей от Данте, а тревога за него каждый раз терзает её душу с непередаваемой силой. Девушка почувствовала покалывание в животе, и как её дыхание сбилось от того, что словно железная ладонь стразах за мужа давит на её грудь. Но она тряхнула слегка головой и попыталась вернуться к ситуации.

— Ты…

— Да, пап, я хочу отвести её в Схолу а затем мне нужно на работу. Сегодня вроде как должны выдать зарплату. Да и со мной всё в порядке. Просто надо выпить седативных.

— Давай тогда я её отведу в Схолу, а ты пойдёшь на работу… и выпросишь там отпуск. Просто сейчас в городе не слишком спокойно и думаю Марте будет безопасней со мной.

— Да, давай. Ох, где мой Данте… кто бы меня защитил в этом городе, — сказав, девушка потёрла себя за плечи, будто её стало холодно и Сериль действительно касается рука хлада от осознания, что в городе, который готов взорваться мятежами её никто не может и прикрыть и тот единственный сейчас бьётся с врагом далеко отсюда.

— Не бойся, мам. Папа скоро вернётся, я чувствую.

Трое вышли из подъезда на улицу. Лёгкий ветер подхватил короткие волосы Сериль, развивая их, а прохлада ветра рассеяла остатки сонности, гнавшие девушку в объятия сна.

— Ты передавай Данте, что как только он приедет, мы махнём с ним на рыбалку. Я тут присмотрел одно место на пляже. Там рыба идёт как милая.

— Так, сначала мы с ним с ним должны сходить.

— Вот ты мужика держишь в ежовых рукавицах. Ты помнишь, как он ради тебя того Кумира покромсал, а ты его…

— Покр-карамсал, — попыталась выговорить слово девочка. — Это как?

— Дедушка неправильно выразился. Я потом тебе расскажу эту историю, — девушка повернулась к Карлосу. — Пап, давай поменьше вспоминать о том, что было тогда… не самые приятные воспоминания.

Поговорив и обнявшись напоследок, Сериль и Карлос разошлись, когда вышли за пределы здания. Дед повёл внучку налево, через небольшую тропинку между стеной и клумбами с цветами на остановку, а женщина двинулась направо.

«Ох, милый Данте, как же ты там?» — вспомнила о муже девушка. Каждый день она с содроганием вспоминает, что сейчас её благоверный на самом краю боевых действий, защищает родину и с честью и доблестью сражается за всех граждан Рейха. Так, по крайней мере, она говорит дочери, чтобы та гордилась отцом и с поднятой головой рассказывала о папе одноклассникам, только всё получается иначе. Это Сериль — приезжая, тут им выдали квартиру, а большинство родителей в классе — это коренные жители, которым не особо нравится положение дел в Великом Коринфе. А кто-то ещё состоял в крупнейшей партии — Республиканский Левый Либерально-Демократический Фронт Великого Коринфа, которую Канцлер распустил, и она тихо уползла в тень, посвятив себя делу разжигания ненависти к имперцам.

«Так почему же Империя ничего не делает?» — снова рождается немой вопрос и с болью девушка находит ответ — Рейху нечего сюда отправлять. Части Инквизиции и Корпуса Веры растянуты по всей Империи, Гвардия Трибунала только должна через неделю закрепить здесь первые подразделения и единственной существенной силой стали ордена, которые ничего не делают.

Подходя к площади имени Аврелия Августина[1], Сериль смогла разглядеть, что по каменным плитам ступают поборники мятежа — люди с плакатами, кричащие и орущие нечто странное и сумбурное. Человек пятнадцать, в разноцветных лохмотьях и драными баннерами, не более того. Девушка смогла разглядеть, что на полугнилых досках и кусках бумаги, на новоимперском намалёвано красными, синими, чёрными и жёлтыми маркерами: «Долой Рейх», «Вставай четной народ за нашу свободу», «Поднимитесь коринфяне, во имя нашей свободы!», «ЯМЫ — коринфяне!»

Множество людей с сокрытым сожалением относятся к этим людям, облачённых в нищие одежды мятежа. Сериль видит по глазам проходящих, что они рады бы поддержать митингующий люд, но бояться полиции и немногочисленных инквизиторов.

Сериль не стала смотреть на это безобразие, понимая, что скоро этих мятежников заберут в участок, где скорее дело передадут в суд и отправят их в колонию. Но всё равно это не даёт спокойствия и Сериль чувствует, что некое напряжение повисло в воздухе, кажется, словно город вот-вот готов взорваться от мятежных настроений.

Минуя площадь, женщина вышла на небольшую улицу, образованную между двух линий высотных зданий и ведущую на прямо в какой-то парк, чьи зелёные образы манят через прохладный переход.

— Подайте бедному нищему, — пристал тут же к девушке старый оборванец в лохмотьях.

— Ты не для себя берёшь, — Сериль потянулась к карману, одновременно смотря на нашивку синего цвета, украсившую плечо полудырявой сине-джинсовой куртки. — Ты сторонник бывшей партии.

— И чё? Ты хоть знаешь, что мы стоим за великое дело.

— Видела я таких, — фыркнула Сериль, вспоминая детство, проведённое в Пиренейской Теократии, и толпы фанатиков, которые ради «свободы от испанской диктатуры» готовы были рвать и метать. — Вы на всё пойдёте ради мнимой свободы.

— Мнимой!? Мнимой!? — разъярённо стал вопрошать нищий, почёсывая себя за чумазую грубо стриженую бороду грязной рукой. — Почему я не могу молиться своим богам? Почему я не могу заказать себе наркоты, сколько хочу? Почему я не могу вызвать себе… кхм… девок? Почему вдруг это стало преступлением!?

— Вот она ваша свобода, — усмехнулась Сериль. — Наркотики, интим и язычество… не слишком впечатляет.

— У нас был свой парламент, а не кучка марионеток на подачках у Канцлера! У нас был свой либеральной президент и независимый суд! — нищий опустил голову вниз, скорбно покачивая и приговаривая. — Всё это похерил твой Канцлер. Он отобрал у нас нашу свободу.

— Вспомните, как вы жили? — Сериль ускорила шаг, пытаясь как можно скорее миновать переулок, стуча каблуками невысоких туфель по асфальту.

— И-и-и? — возопил нищий. — Зато у нас была наша свобода!

— Ты вообще откуда взялся?

— Меня ваш Канцлер сделал таким! — нищий схватился за свою одежду. — Раньше я был крупным торговцем медпрепаратов… а теперь, — всхлипнул бедняк.

— А, это вы втридорога продавали медикаменты, а на самые простые лекарства задрали цен раз в десять.

— Это сущность капитализма и свободного рынка. Ты ничего не понимаешь!

— Теперь непонятна ваша ненависть к Канцлеру. Рейх вам не даёт обдиратьлюдей, не даёт опуститься на самые глубины похоти и распутства.

— Твой Рейх ничего не стоит. Скоро вся власть снова окажется у нас. Все диктатуры обречены, — окончив тираду, бедняк сделал голос более умилительным и снова решил давить на жалость, протянув руку. — Так ты не дашь ничего старому нищему… как же твой Бог такое оценит?

Сериль положила что-то на тканевую перчатку, с обрезанными пальцами что-то и ускорила шаг, вырываясь из объятий холодного и мрачного перехода. Гримаса лёгкой злобы скривила грязнённый лик нищего, когда он увидел, что на его ладони не звонкие яркие монеты, а всего лишь пара конфет в серебристой обёртке.

Впереди её ждёт парк, представленный небольшим круглым участком земли, прерванным двумя дорожками. Вокруг фонтана, украшенного бронзовыми статуями двуглавых орлов, всё выложено брусчаткой, которая упирается в высокий бордюр, за которым проросла зелёная изгородь из деревьев и кустарников. Сериль так и хотела бы присесть на одну из гранитовых лавок и послушать журчание воды, посмотреть как в величественных бронзовых изваяниях отражается растительный каскад, но ей нужно идти на работу.

И даже тут ревнители былой свободы не смогли удержать порыв души нечестивый от того, чтобы не измалевать одну из статуй орла надписями мятежа. «Смерть тирану», «долой Рейх и Канцлера», «Верните нам нашу свободу и богов», — прочла Сериль на одной из статуй, понимая, что эти записи долго не продержаться и скоро их сотрут.

Миновав парк, она выла на ещё одну улицу, уложенную бетонными плитами красно-зелёной покраски и устилающих подножье трёхэтажных зданий. Тут она стала свидетелем ещё одной сцены, которую развернули митингующие:

— Разойдитесь, иначе к вам будет применена сила! — раздался голос одного из пятнадцати полицейских, которые выстроились напротив двадцати митингующих.

«Верните нам свободу», «Допустить партию свободы в парламент!», «Свободу вероисповеданий!», «Заберите вашего Христа и дайте нам богов!», «Верните индустрию интима!» — такие речи Сериль смогла прочесть на плакатах, и ей стало не по себе того, насколько люди могут держаться за ветхий закон кризиса.

— Огонь! — приказал начальник полиции.

Стража порядка положила на плечо дробовики, и раздался оглушительный залп, секундная вспышка промелькнула и мгновенно двадцать человек упали как подкошенное снопом сено, плакаты и знамёна рухнули наземь. Гражданские стали разбегаться с криками и воплями в сторону, но Сериль остановилась, продолжая краем глаза всматриваться в то, что происходит дальше. Люди не умерли, лишь с криками и стенаниями елозят и катаются по земле, держась за брюхо.

«Резиновые», — сказала себе Сериль о пулях, подкосивших народ, но девушка не полна иллюзий. Она знает, что теперь этих людей отправят отрабатывать вину на рудники шахты, а там им придётся не легко.

Мрачное лицо Сериль обратилось к дверце справа, и её крашеные губы тронула лёгкая улыбка. Она поднялась по двум ступеням и зашла внутрь, ощутив любимый аромат пряностей и сладостей, втянув лёгкими как можно больше душистого и приятного воздуха. Тут на белых кремовых полках, закрытых полотном прозрачного стекла она увидела ряд красивых пирожных. Поджаристые и запечённые различного теста складываются в удивительные формы и образы, внутри которых самая разнообразная начинка, покрытые шоколадом и глазурью, кремом с орехами и мармеладом.

В тёмно-багровых стенах кондитерской пекарни Сериль чувствует, как внутри неё разливается приёмное тепло, ей тут намного приятнее, чем на улице, где отовсюду доносится слабое завывание непокорного народа, грозящего мечтами о независимости. Из пары десятков круглых столиков занято всего три, и за ними девушка увидела одну знакомую рыжеволосую женщину, но это приятных ощущений не вызвало, и она резко отвернулась.

— Вам что-то подать? — вопросила продавщица в белом фартуке и колпаке.

— Да, дайте, пожалуйста, мне два пирожных, — Сериль показала на печёные сладости, покрытые шоколадом. — Вот этих.

— Хорошо.

Ничего не предвещало беды, но тут на всю кондитерскую раздался неприятный пронзительный возглас:

— Сериль, ты ли это!?

— Ох, нет, — прошептала девушка, смотря, как в её сторону топает рыжеволосая дама, облачённая в длинное кожаное пальто, совершенно не подходящее к её среднему росту и простодушно-крестьянским лицом.

— Вы что-то хотели, Элизабет? — спросила Сериль.

— Да так… посмотреть на оккупантскую дрянь, — с ненавистью заявила женщина в пальто. — Ты же у нас жена военного. Ты же прислуживаешь тем

— Послушай, тебе в прошлый раз выбитого зуба мало было, — Сериль убрала сладости в сумку. — В школе нас, слава Богу, разняли, а здесь я могу всю челюсть вычистить от зубов.

— Ничего не давать этой имперской суке! — закричала как раненный альбатрос женщина. — Гнать тебя тварь надо и выводок твой поганый!

И тут же раздался смачный шлепок, Сериль со всей силы приложила ладонью о щёку Элизабет, и та аж скрючилась, придерживаясь за лицо.

— Ох… ух, ты ответишь за это!

— А ну заткнулись! — в спор вступила и крупная продавщица. — Если собрались кудахтать курочки, то делайте это не здесь, иначе ментов вызову.

— Мы ещё поговорим, имперская поскуда.

Сериль быстро покинула заведение. Не впервой раз она сталкивается с приступами ненависти к себе и её подруги, тоже жёны военных и госслужащих имперской бюрократической машины, сталкивается с выпадами. Не такими стервозными, но всё равно от них остаётся неприятный остаток.

Сериль продолжила путь. Её ждут бумажки и кипа электронных документов, заваливших рабочий стол компьютера, ибо работа в Управлении Статистики Статистической Службы Министерства Сбора Информации Рейха по городу Великий Коринф всегда сопряжена с работой, наполненной неисчислимым количеством разного рода документации.

— Не хотите ли поговорить о спасителях наших — великих богах?

На этот раз к Сериль пристал коренастый пышнобородый черноволосый мужчина, в странном балахоне кремо-белого цвета, и размахивая какой-то книжкой продолжает её уговаривать крепким низким голосом:

— Великие боги некогда дали нам свободу… Коринфский Полис, Демократическая Эллада, Спарта — все они стали свободными, когда боги своим могучим дыханием сокрушили старый порядок.

— Кризис, разруха, алчность и жестокость — вот ваши боги, сокрушившие старый мир. Нет никоих богов, и ты это знаешь. Бог же — Един.

— А, ты боишься, что нас услышат имперские шавки и церковники. Не бойся, ибо боги зрят твоё сердце и ждут от тебя смелости. Мы проведём великий акт жертвоприношения, и они даруют нам победу нам ложным правителем.

К двум подошли сотрудники полиции в чёрных одеяниях и экипированных бронежилетами с касками, а на бедре у каждого висит небольшой автомат.

— У вас всё в порядке? — прозвучал грозный вопрос.

— Да, он всё говорит про каких-то богов, — тут же, без зазрения совести, сдала девушка язычника. — Заберите его от меня.

— Что? — ошарашенно заявил жрец. — Вы не смеете? Вы попираете мои права.

— Пройдёмте с нами в отделение, — тут же схватили под руки полицейские жреца.

— Не-ет! Не имеете права!

Язычник не долго брыкался и в один момент повис на руках полицейских и им пришлось тащить его до машины, чтобы запихать и увести. На глазах девушки развернулась не первая и не последняя сцена задержания, и Сериль остаётся только гадать, сколько пройдёт времени, прежде чем жители Великого Коринфа примет Рейх и перестанут лелеять безумную идею о независимости.

Сериль снова продолжает путь, напряжённо осматриваясь по сторонам, ведь с любой стороны может прыгнуть очередной последователь свободного духа южных Балкан и облик мятежа многолик — обычные люди и даже нищие, бредящие о несбыточном. Но пытливый ум девушки задаёт себе вопрос:

«Почему здешние власти ничего не предпримут? Почему они только по одиночке отлавливают отчаянных радикалов? Вот Фемистокл, ему сам Канцлер доверил следить за выполнением соглашений, почему-то не смотрит за тем, что происходит. Сериль невольно обращается к памяти, где звучат хвалебные фразы имперской пропаганды, которая ставила Фемистокла, как человека, второго «после Канцлера», ибо он смог целый регион привести под власть императора, без большой крови и выстрелов, а значит повелитель земель от Геркулесовых столбов до града Константина ему доверяет и вверяет попечение о землях балканских. Но ничего хорошего не произошло… полицейских, которые служат Рейху, становится всё меньше, а их место занимает Милиция Балканской Автономии, которая занимается преимущественно бумагомарательством; её знакомые с севера рассказывают, что появилось какое-то подпольное движение «Свободная Македония», которое устраивает саботажи и налёты, похищает людей и грабит магазины; ненависть местных продолжает увеличиваться — «истинные греки» могут нахамить в магазине или отвести за угол и избить. А Фемистоклу до этого нет дела, он продолжает рапортовать в Рим, что всё в порядке, уверяя Канцлера, что располагать на территории южных Балкан отделения Инквизиции и Культа Государства ещё рано, что нужно подготовить почву для их водворения на землю «греческую».

Но это ещё не всё, что беспокоит Сериль. Великий Коринф — огромный город, где есть несколько отделений орденов, но и они уподобились молчаливым статуям, которые не видят, не слышат и не говорят о том, что происходит. Воины Империи словно отступили от её проблем. Тут же на вторую чашу весов ложится мысль, что они и не должны заниматься этими проблемами — их дело вести войну, а не патрулировать улицы. Но всё же, одно наблюдение её настораживает — ещё два года назад большинство воинов орденов посещали воскресные службы и мессы, а сейчас количество молящихся сократилось едва ли не в десять раз. И единственным объяснением того, что эти люди нарушают постулаты Канцлера и Церкви может быть тяжёлый труд на благо Рейха, но они только и делают, что сидят на месте.

«Почему всё так?» — от накопившихся сомнений и мыслей рождается вопрос у Сериль, но он остался без ответа, и она продолжила идти на работу средь мрачного города, покрытого вуалью напряжённого ожидания. Внезапно раздалось звучание телефона в её сумочке и Сериль мгновенно его вынула, приложив к уху.

— Сериль, это Элизабет.

— Что, опять ругать будешь? — сделался грубый голос у Сериль.

— Нет-нет, просто прошу простить за тот инцидент. Я не хотела… просто ворвалось, ты прости мен.

— Хорошо.

Элизабет положила трубку и успокоилась. Нет, в ней играла не совесть, не какие-либо светлые чувство воззвали к тому, чтобы она отзвонилась и попросила прощение, а банальный страх наказания. В её сознании появилась мысль, что если Сериль жената на капитане одного из орденов, то только одной жалобы хватило бы, чтобы упечь её куда подальше.

Рыжеволосая девушка идёт по улице и видит то, что стало с её любимым городом, то, во что он выродился. Камеры наблюдения смотрят на неё взором тысячи очей, церковники и полицейские готовы оштрафовать за любое нарушение, будь даже самое незначительное. В её кармане её пальто до сих где-то валяется справка об уплате штрафа за то, что она посмела негативно высказаться об имперской образовательной политике. Её всего лишь не понравилось, что в школе её ребёнка заставляют переучиваться на имперский язык, и при этом заставляют отказываться повсеместно отказываться от родной речи.

— Ох, Линно и Дан, — тяжко выдохнула девушка, памятуя о тех временах, когда в Великом Коринфе была свобода и она вышла замуж сразу за двух мужчин; семейная жреческая политика «Храма Геры», да и светские власти не воспрещали этого. Она понимала, что это отступление от традиций их славных далёких предков, но что поделать — так истолковали волю богов жрецы, которые первые поспешили набить свои дома жёнами и мужьями.

Но после прихода Империи всё изменилось. Её браки были аннулированы, как незаконные, всё храмовой семейное управление разогнали и теперь рейховские священники и чиновники держат семейную политику в железной клетке. Горестный ком подкатил к девушке от ощущения одиночества, ведь её сердце не смогло выбрать с кем остаться.

— Лучше бы сразу одного выбирала и с ним жила, — выдавила из себя Элизабет, понимая, что теперь ей одной придётся поднимать ребёнка, однако чувствуя где-то в глубине души, что и сожительство с двумя мужчинами для выживания не есть нечто хорошее.

Однако больше всего молодую даму беспокоит не культурное «новшество» Империи и даже не то, что все они теперь часть механизма Рейха, а то, что им, их греческой гордой нации суждено раствориться в «Единой ромейской национальности». Да, пускай она не носит исконно греческого имени, но она родилась на этой земле, как и её родные. Согласно новым законам и имперским указам Канцлера любые признаки греческой национальности, в виде языческих памятников, кинофильмов, музыки и иных объектов искусства будут медленно вымываться из медийного пространства, пока их процент не станет около пяти.

Она взглядом прекрасных голубых очей посмотрела по улицам. Ещё недавно у многих зданий возвышались таблички, в честь каких героев Великого Коринфа были названы улицы, библиотеки, кинотеатры и школы, воевавших на множестве полей сражений, но ещё вчера их содрали и вот-вот начнётся тотальное переименование. Старый Коринф, до которого она добралась с северного района Нового Коринфа, построенного на месте города «Лутраки», не так давно веял духом древней Греции, и ему помогал контраст с севером, который застроен высотками, но сейчас он медленно вливается в «культуру Империи», в плавильном котле которой предстоит расплавится всему старому греческому самосознанию. Тяжело вздохнув, она пошла дальше, домой, лишь надеясь на то, что когда-нибудь всё станет как прежде.

Глава 3. Горечь битвы

Глава 3. Горечь битвы

Этим временем. Крит.

В небольшом помещении стоят два человека, пространство между ними разделено тактическим электронным столом, где на ионно-синих панелях в ансамблях световых проекций и отражений развернулось настоящее поле боя. Комната не являет собой образ бункерного укрытия, совершенно наоборот, складывается ощущение, что тут живёт богатый лорд или аристократ. Белые стены, с деревянно-ламинированным подножьем, под которым проходят перекрытия тепловых коммуникаций, по углам расставлены изысканной работы горшки с цветами, широко раскинувшими листья, отчего складывается впечатление, что это наполовину дендрарий. Шкафы с множеством книг и обтянутые кожей, покрашенной в томный коричневый цвет, кресла, вместе с прекрасной люстрой, звенящей мотней изумительной работы стекляшек, добавляет утонченный дух к антуражу. Источником света стали два больших окна, покрытых изощрённой работы стальной сеткой.

— Господин Марон, — обратился рослый статный светловолосый мужчина, с небольшой бородкой и треугольными пропорциями лица, стоящий ближе к окну, взглянув на собеседника коньячными глазами. — Герцог на нашей стороне?

Оба человека одеты в одинаковую одежду, отражающую их военный статус… их положение при Императоре. Чёрный кожаный камзол до колен, расшитый злотыми нитями и прикрывающий брюки цвета угля, которые слегка налегают на остроносые туфли. И на каждом камзоле, на левой стороне над сердцем сияет золотая нашивка, на которой виднеются чёрные буквы, отразившие статус сих людей — «Консул».

— Нет, господин Лиро, — ответил среднего роста мужчина, с длинным до плеч каштановым волосом, прямоугольно-пропорциональным ликом и глазами цвета шартреза. — Доуху совершенно не на нашей стороне. Но со времён битвы за Иллирию его… уверенность в компетентности сами знаете кого пошатнулась.

— Ох, Иллирия и Эпир, сколько они забрали его верных сынов, — губы консула тронула странная улыбка. — А вы сказали, что там превалировала воля вышнего?

— Всенепременно, господин Лиро. Ох, вспомните, как он вёл войска в битве за Иллирию.

— Точно. Их потерю под Эпиром он трудно пережил. Как вы тогда, господин Марон торжествовали, как вы радовались гибели людей.

— Лиро, — губы другого Консула тронула зловещая улыбка. — Нам заповедывает наш повелитель выжимать из союзников всё по максимуму. Я не такой прямой и тупой, как наш друг Каратос, а поэтому буду использовать венецианский ресурс, умно, нерасточительно, но убийственно. А вы, Лиро, видимо полны сожалений к тем, кому бы не стоило.

— Нет, господин Марон, просто нужно быть аккуратней, иначе величайшая задумка его может не сбыться. Вы же понимаете, как важно наставить на путь правильный нашего дорого друга, убедить его в том, что все действия — воля того, кто правит из Рима.

— Но герцог всё ещё считает волю тирана нечто правильным, однако я вынужден заметить, что у него появились колебания.

— Правда, господин Марон, а в чём это выражается? — вопросил мужчина, приложив руку к белой бородке. — Я хотел бы это услышать, поскольку тогда мы сможем оказать существенное давление.

— Боюсь, эта информация конфиденциальна, господин Лиро, — Марон провёл рукой над тактической картой. — Я предлагаю вернуться к надзору за армией, иначе мы не принесём сладостной победы для нашего Императора.

— Солидарен с вами, господин Марон, — сказал человек и убрал руку от бородки, аккуратно касаясь клавиши возле стола.

Секундный писк сменился на эхо статики и помех, которые звучали секунд десять, после чего раздался громкий мужской, немного хрипловатый голос:

— Герцог Доуху Рэ на связи!

— Доложите обстановку, господин герцог, — потребовал Марон.

— Противник хорошо закрепился в центре города Иерапетра, а подступы защищены укрепрайонами и прикрываются корабельной артиллерией противника. Мы находимся в пригороде и ведём тяжёлые бои против армии Великого Израиля и Турецкого Султаната.

— Продвигайтесь дальше и займите город полностью, — заявил Лиро. — Так требует генерал.

— Мне бы не помешала поддержка вашего ордена Поборники Справедливости, господин Лиро. Или Чёрные Судьи Марона помогли бы нам выбить противника.

— Эм, простите герцог, но сейчас мы не можем оказать вам поддержку. Так же мы бы хотели, чтобы вы заняли дворец Солнца у озера Брамиана. Там, судя по показаниям разведки содержатся важные данные. Командирская флэшка с полумесяцем на корпусе.

— Тогда пусть этот приказ будет надлежаще оформлен и передан мне через вышестоящих командиров.

— Вместо орденов по нашему прошению к вам был направлен Деций Аристофан на своём линкоре «Непобедимый» при поддержке его ударного флота. Мы надеемся на вашу поддержку, господин Герцог. Конец связи.

Стратегическая карта, передающая фотографии и проекции битвы, считанные с парящих в небе дронов, запылала новыми передвижениями и маневрами, и консулы впились в неё глазами, наблюдая за тем, как идёт битва. Прежде чем полностью окунуться в смотрение на зрелище, Лиро томно сказал:

— Передай Гарсиа, чтобы поднимал своих птиц и ждал приказа…

На другой стороне Крита, которая изображена на карте во всю пылает жар боя. Положив рацию, могучий воин вернулся в горнило битвы. Вокруг него рокочут сотни орудий, артиллерия месит квартал за кварталом, а над головой небо разрывается от рёва реактивных истребителей, и кажется, что всё вот-вот поглотит неугасимый пламень войны.

Но пара секунд для мужчины стала вечностью, чтобы он помянул в памяти тех, с кем говорил. Марон и Лиро — славные консулы Империи для Доуху Рэ, которых он впервые встретил пять лет тому назад на церемонии подписания договора об автономии Балкан. Они ему показались добродушными и открытыми, своей чистотой и честностью, чем-то смахивающие на детей, которых взрастил Канцлер. А консул Крыльев ветра — Таймураз был подобен мудрому воину-наставнику, несущему правду Рейха. Там, он узнал, что любимым занятием Лиро было высаживание пионов, ростки которых он преподнёс Доуху; Марон писал картины, одну из которых подарил герцогу, а Таймураз делал хорошие луки, один из которых был вручён Рэ. Все они были рады, что в своё время герцог стал союзником Империи и ещё больше были рады его встретить. Да и сам Доуху ад был встретить таких светлых людей, но в них со временем что-то изменилось, будто бы тень пала на их лица.

«Битва ждёт», — подумал командир и вернулся к сражению.

Не менее тридцати воинов расположились в ложе от снаряда, прикрытые трёхэтажными остовами сгоревших до тла и разрушенных зданий, которое похожи на зловещий каскад костей тела былого мира.

Три десятка бойцов в пёстрой броне, ставшей гвардией герцога, на самом острие атаки, готовы пройти дальше, впиваясь в плоть обороны противника. Их торсы покрыты малинового цвета плотным панцирем, исцарапанными шалыми пулями, который переходит в небольшую доспешную юбку, покрытую нежно-красными накладками, тёмно-кремового цвета налегающую на такого же цвета штаны. Землю топчут чёрные толстые сапоги, защищённые щитками с бело-малиновой раскраской. Руки защищены наплечниками с белой сердцевиной и светло-алой окантовкой и перчатками с броневым покрытием. Ничьих лиц не видно, ибо они за масками шлемов, которые украшены пёстрым гребнем цвета крови.

— Господин герцог! — раздалось обращение от воина. — Противник приближается! Не менее роты обычной пехоты Аравийской Конфедерации!

На это отвлёкся один воитель, не похожий на остальных тем, что у него шлема нет, и его голова открыта, а элемент защиты зажат в руках, а пластина на груди украшена гербовым львом. Карие глаза на измученном лице с прямоугольными чертами, которое покрыто тенью приближающейся старости, уставились на солдата и его взгляд встретился с двумя безжизненными тёмно-зелёными линзами шлема.

— Отряд, нам нужно пробиваться теперь на юго-запад, — сказал воин и облачил голову в боевой шлем, и тут же серебристая седина пропала под малиновым покрытием брони, а обычный взор на происходящее заменил тактический интерфейс. — Там будет дворец противника.

Три десятка солдат подняли карабины, представленные большой малиновой коробкой, под которой прямоугольная батарея, покрытая металлом, от которой исходит серебристый ствол и укрупнённое дуло.

Небеса разразились грохотом и сверкнула яркая вспышка молнии, озарившая синюшнее тяжёлые облака, от горизонта до горизонта выстлавшие небосвод. Через секунду по доспехам застучали капли дождя, уподобившись зловещей дроби барабанов войны.

— Воины, выступаем! — отдал приказ один из бойцов. — За мной, цепью!

— Постойте! — прервал его герцог. — Что скажет наше информационное обеспечение? Вы, господин только вчера же прибыли?

Одна из точек в пространстве между солдатами замерцала и заиграла искажениями пространства, а затем из пустоты явился ещё один воин, голова которого покрыта капюшоном, а тело сверкает металлическими частями и алым плащом. В его руках архаичного вида оружие, похожее на длинную винтовку, а вместо магазина барабан, в котором видно слабое синее сверкание.

— Вы звали, меня, господин? — раздался металлический холодный голос. — Да, я только вчера тут присутствую.

— Да, Андронник, что ты можешь сказать об обстановке и куда нам топать? И как скоро мы оттуда сможем выдвинуться к середине города?

После вопроса все обернулись на воина

— Так точно, господин герцог. Наша цель находится в километре на юго-западе на побережье и анализ данных показывает, что противник собирается перейти к обороне, а затем отступать. Контратаки не предусматриваются.

— Спасибо. А что касается центра?

— Да, я вынужден задать дополнительный вопрос для более точной формулировки ответа, — Андронник на секунду остановился. — Вы хотите получить аналитические данные касательно прибытия к центру города, потому что сейчас в том направлении бои ведёт ваш сын?

Доуху нахмурился, но понимая обстановку спокойно ответил:

— Я не думаю, что это имеет значение.

Андронник, обращаясь к процессорам, дополнительно установленным к мозгу, понял, какие эмоции скрыты за этими словами герцога, а поэтому подбирает наиболее подходящий ответ:

— Нет. Судя по данным о состоянии вражеской обороны, приблизительное наше прибытие к центру составляет не более трёх часов.

— Хорошо, выдвигаемся!

Андронник влился в отряд герцога, к которому его прикрепили вчера. Киберарий на мгновение обратился к архивным данным о том, кому теперь он несёт службу и если бы у киборга остались чувства, он испытал бы восхищение этим человеком. Смотря на ранец за его спиной, Андронник прокручивает информацию, переводя её в мысли — «Доуху Рэ — Герцог Военного Благородного Собрания, предавший Большой Совет Владык Аристократов ради идей Канцлера и возглавивший войска, перешедшие на сторону Рейха».

Остатки Венецианской Гвардии сейчас окружают герцога и готовы идти за ним хоть в адово пекло, ибо больше верности они питают не к Рейху, а к своему господину, которому дали клятву служить до смерти.

Андронник плавно движется возле отряда, анализируя звуки, доносящиеся отовсюду. Помимо воплей раненных, трезвона перестрелок и грохота снарядов да грома, киберарий ясно слышит топот подошв сапог и поверхность асфальта, который устилает улочки между полуразрушенными кирпичными двухэтажными и одноэтажными зданиями. Шарканье обуви становится всё отчётливее, и аудиосенсоры ловят странную речь, которая ретранслируется в знакомый текст: «Обойдём их и ударим с тыла».

«Что же это за язык?» — задал себе вопрос Андронник и поисковые системы сознания мгновенно обнаружили нужные ключи и базы данных, из которых вывели лингвистическую сущность. — «Новый Иврит».

По дороге им попадается разбитая бронетехника, витиеватые линии колючей проволоки, разбросанные груды камней и кусков строений, а так же неубранные тела погибших при авианалётах и бомбардировках. Продвигаясь по длинной серой улице, ставшей картиной застывшего ужаса, отряд практически покинул пределы строений и ещё пара десятков метров ему остаётся до чёрного от павшего дыма и смога песка, на котором со слабым хрустом колышется чёрные поросли выжженной травы.

Внезапно киберарий остановился, посмотрев на свои руки, которые расчерчены струйками дождевой воды, но созерцание моментально перешло в действо. Он коснулся трубы на поясе и поднял её к небесам.

— Что он вытворяет? — недовольство вопроса прозвучало в эфире.

Скорректировав траекторию, он нажал на кнопку и со свистом вылетел снаряд, который жужжащим волчком взметнулся в небо и яркой кометой рухнул за ближайшим зданием. Через секунду раздались крики и истошный вопль.

— Бойцы, приготовьтесь отразить нападение! — отдал приказ герцог и отряд мгновенно рассеялся у бронетехники и осколков разбитых зданий, которые в спешке свалены в укрытия.

Из-за строений дальше по улице на улицу хлынули люди, на которых Андронник разглядел песочно-оливковую форму — бронежилеты и щитки, шлемы и куртки, и даже берцы с оружием одной расцветки.

— !הקרובהמשיחלתפארת, - раздались громогласные и торжественные крики со стороны противника, и Андронник быстро перевёл речь: «Во славу грядущего Машиаха!».

Быстро завязал перестрелка. Солдаты Великого Израиля атаковали волной в полсотни бойцов, рассредоточившись у укрытий, и улицу мгновенно затопил свет от плевков яркого света, исторгнутых от короткоствольных орудий. Имперцы ответили оглушительных взрывным лязгом карабинов, вздымавший асфальт салютом мелкой крошки.

Андронник ушёл во тьму небытия, и под покровом невидимости сблизился с противником, не издавая не звука, пока мир вокруг него наполнился интенсивным треском и громыханием. Герцог, и пара его солдат, сосредоточили огонь на одиночных целях, пытаясь групповыми залпами уничтожить по одной мишени, и вскоре противники стали падать наземь один за другим, с разбитыми бронежилетами и дырами в груди. Киберарий же пошёл на хитрость и, подступив к позиции врага, сдёрнул с себя пару гранат и швырнул их за спины неприятеля. Послышался взрыв схожий с тем, если бы разбилась сотня стёкол одновременно, на фоне которого звонкие хлопки. Острозаточенные как лезвия бритвы осколки рассыпались, поражая всякого, с аппетитом впиваясь в мягкую плоть и на сумасшедшей скорости прошивая защитную экипировку.

Киберарий сунулся из-за укрытия, взобравшись на возвышение из кучи строительного мусора обрушенной стены, оказавшись под сенью ржавой электронной вышки. Свистящие залпы озарили дуло винтовки, а трасс пуль прочертил яркую траекторию и спустя мгновение весь барабан был опустошён, залив вражеские ряды двадцатью свистящими снарядим, которые прожигали броню, и воины армии Великого Израиля стали падать один за другим.

— Отряд, наступаем! Подавить противника!

Приказ герцога немедленно взялся к исполнению и «Венецианские Легионеры» юркнули от укрытия до укрытия, обсыпая неприятеля градом убойных снарядов. Карабаны то и дело грохочут и дрожат, а враг пятится назад под смертоносные аккомпанементы винтовки Андронника.

— !נסיגה, - раздалась команда меж оставшимися двумя десятками бойцов ближневосточной страны, и они бросились наутёк, под непрекращающийся звон орудий имперцев.

«Про видимому, этот отряд Великого Израиля не был готов столкнуться с элитой имперской армии, не имел подготовки и опыта ведения боя с лучшими воинами императора», — такая мысль посетила Андронника, когда он спускался с горки.

— Приём, отец! — раздался радостный голос из передатчика рации, встроенного в шлем герцога. — Приём!

— Да, Жак! Как же я рад тебя слышать. Ты сейчас где?! — моментально ответил Доуху, забыв про всё на свете. — С тобой всё в порядке?

— Я подхожу к центру! Мы ведём тяжёлые бои возле улицы Мпаритаки. Я тут перехватил их передачу.

— И что же они вещают!

— Говорят, что штаб сформирован в городском порту. Я уже запросил разрешение со своим полком туда пробиться, жду ответа от генерала.

— Что ж, хорошо. Дерзай и будь осторожнее. Вспомни историю военного дела и сверься с руководством воин, так как впереди могут быть засады.

— Ничего, прорвёмся, — слышится бодрый голос, доносящийся с помехами.

— И помни, ты не можешь там умереть. Как это всё кончится, я хочу отвести внука в миланскую галерею, и ты лично мне его передашь.

— Это уже учтено. Ты меня очень хорошо научил. Всё, конец связи!

— Конец связи, сын!

Спустившись и шаркая по асфальтовой крошке, Андронник перекинул винтовку за спину и сблизился с герцогом и взор диодных, ярких как раскалённый уголь очей встретился с таким же прохладным взором, за непроницаемыми тёмно-зелёными линзами.

— Господин герцог, я вынужден вам дать предупреждение о том, что ваша эмоциональная привязанность может послужить препятствием для выполнения поставленной задачи.

— Прости, но это тебе чувства не ведомы, и ты не знаешь, что такое любовь. Я помню, что раньше было всё иначе, но сейчас это для тебя всего лишь пустой звук.

— Господин герцог, это помогает мне выживать, а теперь давайте вернёмся к выполнению задачи.

Андронник отвернулся от Доуху и пошёл вперёд, став впереди всей группы, которая устремилась за ним. Группа вышла на поверхность земли, устланную почерневшим от гари песком, и перед ними открылась картина — огромный дворец, похожий на коробку в виде одного здания на фоне озера, в котором плескается мутная вода, на чьей поверхности колышется слой мусора, а берег устлан кучами гниющих отходов. А сам дворец, некогда выстроенный в стиле рококо, выкрашенный в игриво-голубые цвета, и построенный с архитектурной капризностью и лёгкостью трёх этажей, сейчас превратился в осунувшуюся груду камней, стекла и металла, окружённый окопами и укреплениями, ощетинившийся пулемётными гнёздами и пушками, ставший ещё мрачнее под сводами мрачных облаков.

— В атаку! — приказал герцог, и отряд ступил на мокрый песок, вознеся перед собой карабины.

Противник был ошарашен, что имперцы начнут наступление открытой цепью и тут же ответили звенящим огнём множества орудий. По доспехам ударили лёгкие попадания, не приносившие вреда и только царапающие малиновые корпуса брони.

Андронник мгновенно лёг, и приложился к оптике винтовки, поймав в перекрестие прицела артиллериста на первом этаже постройки. Залп и противник с пробитой грудью упал назад, ещё один выстрел, похожий на щёлканье, и второй враг опёрся на щиток эпохального орудия.

— Пулемётная точка! Второй этаж! — кричит Доуху, пытаясь достать её совокупным огнём карабинов.

Андронник мгновенно среагировал, и его винтовка отпустила пулю в полёт, которая насквозь пронзила врага, и орудие моментально смолкло, но это не было концом, ибо новые орудия подкатились к окнам и Андронник стал методично выкашивать их обслугу.

Тем временем герцог продолжал наступление. Его гребень едва срезан энерго-лучом, нагрудная пластина исцарапана, а руки начинают болеть от веса и отдачи тяжёлых карабинов, сила которых убийственна. Он прыгнул в окоп, соскользнув по мокрому песку, и залил кучным огнём врага — их тела буквально порвало от орудийного напора и стены укрытия оросились алой кровью. Герцог мельком выцепил очертания одеяний, что на враге одежда иная — пятнистые песчано-золотистые штаны едва прикрыты тканью светло-жёлтого плаща, который на груди утянут бронежилетом, похожим золотистый доспех, и только шлем похож на что-то современное.

«Воины Аравийской Конфедерации», — сказал себе герцог, но его внимания требует битва. Из другого окопа показались два отделения, чьи длинные орудия воссияли огнём плотной стрельбы и Доуху немедленно с этим покончил. Граната «Инферно», упавшая под ноги конфедератам, мгновенно превратилась в ревущий столб жаркого пламени, сожравшим в адском огне врага.

Герцог выбрался из окопа, продолжив идти. Всюду вздымается песок в воздух, осыпающий солдат, гибнут люди, выдавая неестественно-истошные крики, сотни пуль и энергетических копий располосовали пространство. Он видит адские картины ристалища, как горит вокруг поле боя и как его воины продолжают нести тяжёлый долг, возложенный императором. Неожиданно из глубин зданий рванул поток сине-раскалённой энергии, которая толстым лучом ударила в грудь одного из венецианцев. Воин встал, словно застыв в неверии того, что его смогли поразить с зияющей дырой в груди, опустив карабин, и через секунду его тело обволоклось в слой намокшего песка.

— Проклятье! — возопил один из солдат. — У них лазерная пушка!

— Андронник, можешь её засечь!? — разорался герцог. — Они нас раздавят!

Киберарий перевёл оружие на третий этаж и стал смотреть в окно, откуда вылетел смертоносный поток энергии, в поисках наводчика и стрелка, но не видит их, лишь сверкающее длинное дуло. Андронник не сомневался ни секунду, отцепив барабан и вытащив погруженный снаряд, вместо них взведя в винтовку патрон с красной металлической оболочкой и удлинённой пулей.

Дуло страшной пушки снова засияло и через мгновение оно даст убийственный залп, но Андронник этого не допустит. Его винтовка издала взрыв, словно маленькая пушка, плечо бешено завопило от боли, но металлические кости даже не повредились и с клубом яркого огня пуля вылетела. Ствол лазерной пушки сильно изогнулся, и пуля в него вошла наполовину, а через мгновение поток энергии выплеснулся из генератора, ударившись в металлическую преграду и за мгновение, расплавив искажённую стволину.

Выстрела не было, он умер ещё на старте и больше это орудие не потревожит имперцев, однако его ценой стала винтовка киберария, некоторые детали которой от несоизмеримого напряжения деформировались, а ствол пошёл трещинами.

— Спасибо, Андронник!

Киберарий поднялся с песка, оставив на ней лежать своё оружие. Теперь в его руках два гравированных пистолета, выполненных в стиле кремневого оружия, которые лишены благ энергетического оружия. Но в ручке похоронена обойма на пять патрон, которые хранят в себе поджигательно-разрывной снаряд и с этим оружием Андронник ринулся навстречу битве.

Герцог практически приблизился к дворцу, устлав свой путь ковром изодранных трупов и разорённых огневых точек, однако сейчас он встретился с куда более странным оружием. Развёрнутая СВЧ-пушка, прямо у высокой лестницы входа, укрытая мешками с песком и пулемётчиками, хранившими боеприпас для близкого контакта. Доуху осмотрелся и увидел, что все его люди прижаты к земле — кто-то в окопе, а кто-то лежит за импровизированным укрытием и ближе им не подойти, ибо СВЧ-пушка превратит их в пепел, и не высунуться, ибо пулемётчики массированных огнём.

— Что будем делать?! — кричит в рацию один из венецианцев. — Противник окопался.

— Гранатами их!

— Они защищены!

Казалось, возможности пробиться дальше по фронту нет, ибо противник тщательно окапался, однако помощь пришла совершенно неожиданно, через канал связи шлема герцога:

— На связи Мастер-защитник Фемистокл. Ответьте, господин герцог.

— Моё почтение, Герцог Доуху на связи. Мастер-защитник, что вы хотели?

— Я послан славными Консулами для оказания поддержки вам. Укажите цель, и моя полевая артиллерия всё выполнит.

«Вот это превосходно!», — обрадовался герцог и моментально обратился к планшету, всторенному в перчатку и переключился на тактическое сине поле карты, парой ударов об экран, оставив пометку.

— Вы получили данные?

— Да, господин герцог. Через минуты мы всё накроем огнём!

— Приношу огромнейшую благодарность!

Глава венецианской гвардии сорвал с пояса гранату и швырнул в паре сантиметрах от себя, спустя один момент она зашипела, и от неё в воздух взметнулось белое облако, накрывшее своим покровом всё над землёй, укрыв одеялом скрытности имперцев.

— Воины, отступаем как можно дальше! Сейчас тут начнёт работать артиллерия!

Под отчаянную и беспорядочную работу пулемётов слуги императора отошли, убежали как можно дальше, запрыгнув в опалённые и окровавленные окопы, ожидая устрашающей кары, которая явилась со страшным громом.

Разрывы артиллерийских снарядов накрыли предместье дворца и само строение, поднимая в воздух куски камня и засевших у окон противников. Земля затряслась от ударов орудийного молота, забивающий гвозди в оборону противника. Герцог ощутил, как спине забили куски земли и маленькие камешки, а затем в его окоп прилетел выдранный кусок металла от СВЧ-пушки и погнутый пулемёт, превращённый в стальной шлак.

Орудия смолкли, и наступила тишина, прерываемая далёким эхом битвы и, выйдя из окопа, герцог и его солдаты узрели, что теперь стало с обороной врага. У подножья дворца разбросаны кучи камней, упокоившихся во множественных воронках, вместе с изуродованными телами воинов Турецкого Султаната, а само величественное здание стало на этаж меньше, ибо третий его ярус теперь разбросан по всей округе.

— И как мы теперь будем искать эти данные?

— Дожэ, — обратился герцог, повернувшись к одному из воинов. — Выбери десяток гвардейцев и прочеши строение. Начни с подвала. Ваша задача — найти флэшку с полумесяцем на корпусе. Остальные — занять оборону, проверить оружие и приготовиться к столкновению! Выполнять!

Пока звучат приказы командиров, герцог снял шлем, обнажив седовласую голову и осмотрев выразительными карими глазами поле битвы, ощутив тошнотворный запах боя и потерев нос.

— Отец! — раздались слова, сопровождаемые треском из рации в шлеме. — Это у тебя там была расколбасная свистопляска?

— Как ты выражаешься? — лёгкая улыбка тронула худые губы. — Твоя мама с филологическим образованием упала бы в приступ негодования, если бы услышала, как ты говоришь.

— Прости отец, я имел в виду… концерт артиллерийских орудий, превосходно исполненный супротив вражьей публики.

— Вот это лучше, Жак. Да, это нам милостивый сударь предоставил возможность насладиться столь предивным исполнением оркестра военного искусства. Ты как там? Не подводишь нашу венецианскую честь?

— Я развернулся в одном доме. Жду колонну бронетехники, чтобы продолжить ход к вражескому штабу. Как там мама? Ты с ней давно общался?

— Ты даже не удосужился ей позвонить вчера? — нахмурился Доуху.

— Прости, я вчера был занят подготовкой. Нужно было много собрать для того, чтобы сегодня всё прошло по маслу.

— Ладно-ладно. Понимаю. С Сильвой всё в порядке. Рассказывает, что работать в новом ВУЗе просто прекрасно — интеллигентный коллектив, порядочные студенты и хорошая зарплата.

— Это хорошо.

— Слушай, как освободишься, давай всей семьёй посидим? Помнишь, как в старые добрые времена, когда мы выезжали загород? Ты воровал яблоки у дедушки Сино, а мама всегда готовила твой любимый малиновый пирог.

— Да помню. Давай я возьму свою жену и сына и там посидим? В нашем старом доме?

— Да, будет хорошо. Эх, скучаю я по этим временам… по скорее бы закончилась эта война.

— Да, я тоже по ним скучаю. Детство… тёплые воспоминания. Ладно, мне нужно выдвигаться. Конец связи.

Связь прекратилась и голос пропал. Андронник, стоявший возле герцога наблюдал за ним, смотрел за его мимикой, но нечто архаичное, человеческое, воззвало в киборге следить за глазами, ибо они есть зеркало всех эмоций и чувств. И там Андронник увидел человеческие умиление и печаль, радость и счастье, негасимым светом воссиявшие в душе мужчины.

— На твой взгляд я очень странный? — вопросил герцог у киберария. — Прошу простить, если я неправ, но наличие семьи, эмоции и чувства — это обычные человеческие качества или ты забыл об этом? Да, конечно же, забыл… сколько лет прошло с тех пор? Век или два? Ты и сам не помнишь.

— Нет, господин. Я всё помню, только стараюсь эти архивы данных забыть, как можно сильнее, поскольку они мешают моим исполнительным процессам. Что было, того — нет.

— Как же ты бежишь от всего, что было? — усмехнулся герцог. — Ещё вчера ты вёл бои с директориалами и республиканцами, а сегодня напросился на фронт с Великим Израилем и Аравийской Конфедерацией. Что тобой движет, что ты как одержимый носишься из одной битвы в другую?

— Долг, — был отдан холодный ответ и герцог смог заметить лёгкое, практически миллиметровое движение диодов киберария, которые уставились в сторону левой руки, а там, на безымянном пальце Доуху разглядел, как палецокаймляет серебряное кольцо с потёртостями.

— Ох, мой металлический друг, я так не думаю. Может, скажешь, какая надпись раньше красовалась на твоём кольце?

— Думаю, эта информация конфиденциальна, — холодной речью ответил киборг, в которой дрогнуло нечто похожее на человеческую дрожь, и киберарий моментально сменил тему. — Скажите, как вы перенесли потери в битве за Эпир и Иллирию.

— Ах, Эпир и Иллирия. Осколки гнилого мира, в котором не было места человечности и порядку. Я мог сказать, что на тех побережьях мы оставили очень много людей, но и победа была сладка.

— Она была сопровождена огромным количеством потерь.

— Это так. Пирр бы нам посочувствовал бы, узнав, сколько мы потеряли в те дни. Мне жалко моих ребят, которые умирали в битвах с Иллирийской Тиранией и Эпиром, я каждый день сожалею о том, что мне пришлось видеть их смерть на улицах городков и столичных проспектах, но они умерли ради великой цели, — гордо заявил герцог.

Андронник стоит молча и слушает венецианца, обдумывая следующие вариации боевых действий, как вдруг Доуху сам меняет тему:

— Вот закончится скоро война, уйду работать инструктором в армию.

— Хотите, чтобы смерть вас встретила в кресле-качалке, а не поле боя? — раздалась холодная речь.

— Это прекрасно, что ты используешь подобные обороты, ибо в тебе не до конца возобладало машинное начало, — приятно улыбнулся герцог. — Да, ты во многом прав, да и хочу посвятить остаток жизни воспитанию внука… и внучка вот-вот скоро будет. Знаешь Андронник, после сегодняшнего боя, я думаю, мы отметим с тобой начало новых времён.

— Не думаю, ибо анализ данных показывает, что начатые войны не закончатся ещё очень скоро, — киберарий кинул бесчувственный взгляд на левую ладонь. — Да и опытным путём могу вам доказать, что ещё долго будут происходить боевые столкновения.

Герцог лишь понимающе кивнул Андроннику, понимая, что им ныне больше движут системы, анализы и вычисления, а не человеческая надежда, чаяния, мечты и грёзы, и поэтому решил разбавить разговор более приятной темой:

— Знаешь, сегодня мы точно посидим. Я, ты и мой сын.

— Жак?

— Да. Я думаю, вы с ним найдёте общий язык.

— Вы так тепло относитесь к сыну, так заботитесь о нём, что позволили ему оказаться в самом ожесточённом месте фронта?

— Он сам так пожелал. Он сказал, что его честь не позволит ему отсиживаться в тылу, и он сам решился выйти на бой. Ты бы знал, ты бы только знал, каким он рос в Венеции, — очи герцога наполнились внутренним светом. — Справедливым и мужественным, всегда помогал нищим и поддержал Рейх, когда Канцлер приблизился к городу.

— Что ж, ваш сын тогда действительно благородных кровей. И это милость Господня, что он у вас есть.

— Ох. Ты бы… видел его. Видел бы его семью и поверь, даже твой сердечный мотор это тронуло бы. А его жена. Миранда — выпускница института права. Ты бы видел их свадьбу, Андронник, видел бы их сына. — Герцог взглянул на Андронника и киборг смог разглядеть в глазах собеседника ничто иное, как самое настоящее счастье. — Андронник, ты бы знал историю про то, как он познакомились.

— Я думаю, вы когда-нибудь поведаете мне эту историю, господин герцог, — хладно сказал воин металла. — А сейчас нам необходимо вернуться к выполнению боевой задачи, как того требует Военная Доктрина Рейха.

Доуху, улыбнувшись, обратил свой лик к земле, посмотрев на шлем. «Ох, бедный-бедный Андронник. Сколько же тебе пришлось пережить, чего натерпеться. Если бы я столько через столько прошёл, то собственноручно вырвал себе сердце и заменил бы его на мотор».

— Господин герцог, приём! — раздалось из шлема. — Господин герцог, выходите на связь!

— Да, герцог на связи, — ответил Доуху, шевеля губами прямо у поднятого шлема. — Господин Консул Лиро, что вы хотели?

— Доложите, где вы?

— Мы сейчас на позиции у дворца, мои солдаты его прочёсывают с целью поиска флэшки.

— Хорошо… очень хорошо, — раздался самодовольный голос.

Вдалеке отсюда, на западном краю острове, в небольшом кабинете Лиро взглянул на Марона, почёсывая белую бородку, и не слышимо для герцога спросил:

— Господин Марон, вы передали нашим дружеским врагам координаты для… выполнения священной миссии. Мы уже отвели нашу цель от места прокола…

— Да, — коснувшись каштанового волоса, ответил Консул. — Мы же не хотим упустить герцога… такой человек необходим нам для нашей великой миссии.

— Тогда, следует передать нашему генералу в статусе губернатора просьбу о том, чтобы он посадил семена… горя.

— Хорошо. Я всё передам, — Консул снова активировал передатчик и его голос прозвучал на поле боя. — Господин герцог, мы только что получили данные, что во дворце нет данных, которые мы ищем. Возвращайтесь к выполнению первоначальных задач.

— Что!? — вознегодовал герцог, и часть его воинов обернулась на него. — Да как так!? Я потерял собрата по гвардии! — возмутившись, Доуху взглянул на то, как пара венецианцев вложила оружие в руки усопшего и тихо шепчут молитвы.

— Такова воля Канцлера, герцог. Конец свази!

Герцог был в негодовании, однако всё же в нём играла радость от того, что он теперь сможет приседениться к основному наступлению. Воин нацепил на себя шлем и активировал рацию, сухо говоря:

— Дожэ, прекращай обыск и возвращайся. У нас свои цели, — и переменив канал, его голос, более радостный зазвучал в эфире. — Жак, я иду к тебе, ты как там?

— Всё хорошо, вроде. Противник отступает к порту, и я с бронетехникой проломил оборону Великого Израиля, а вспомогательные части Аравийской Конфедерации бегут в разные стороны от нас. Сегодня Рейх восторжествует на Крите!

— Будь всегда осмотрителен. Вспомни Вара и Тевтембургский лес. Я уже иду к тебе, Жак.

— Помнишь, как ты помог мне… тогда в ВУЗе. Помнишь поединок чести — семья против семьи, когда нас стал задирать Ибрагим.

— Конечно. Дуэль чести — как такое можно забыть. Отец и сын вместе против отца и сына с другого факультета.

— Так будем же сейчас, как тогда. Вместе.

Связь прекратилась. Отряд венецианцев двинулся в сторону города, и стал удаляться от дворца, чтобы снова окунуться в бурлящий котёл уличных боёв под сенью полуразрушенных строений.

— Воины, за мной! — приказал герцог и с вдохновением повёл бойцов за собой, прямо в объятия войны.

Когда-то, очень давно на этих землях были плодородные поля, а ныне полуразбитые одноэтажные, жестяные и картонные, деревянные и пластиковые трущобы, разросшиеся во времена кризиса и пожравшие огромную территорию, через которые пролегает путь к центру города. Неожиданно из глубин трущоб по ним забили орудийные залпы, и пули со вспышками искр застрекотали по броне.

— Контакт!

Из-за дождя противника не видно, а множественные листы жести и кучи мусора скрывают позиции врага, отчего карабины венецианцев грохочут напропалую, прошивая всё вокруг. Герцог укрылся за бетонной стеной одноэтажки, дёрнув гранату и швырнув её за крышу. Стекольный взрыв сопровождался неистовым ором и воплями раненных, после чего командир подался из-за угла и направил в длинное пространство между домиками разрывную очередь, которая разорвала плечи и груди трём врагам.

— !הקרובהמשיחלתפארת

Андронник вновь слышит, как посланники Великого Синедриона взывают к Машиаху и, наверное, пытаются заполучить помощь от него. Киборг знает, что зовут они не Искупителя, не Мессию, а того, кто встанет против него, поэтому удивляется самому факту того, что страна, чьи солдаты против него воюют, пронесла чаяния на того, кто им так и не ответил.

Сокрытый под плащом невидимости Киберарий снова проник в тыл врага и вычислив точки, где загнездились пулемётчики и целые отделения, без трепета в душе киборг швыряет последние две гранаты. Спустя мгновение инфернальный пламень сожрал не менее полдесятка построек, утопив их в вопящем огне, и мгновенно пальба стала реже, сбивчивее.

Киборг вынырнул из-под сени невидимости, сбросил с себя странный плащ и рёвом пистолетного огня возвестил о себе. Пули устрашающей силы попадали в тела врагов и рвали их, отбрасывали в сторону, а сам он словно танцует средь трущобных разваленок, посылая снаряд за снарядом. Мгновенно пистолеты оказываются в кобуре, и в пальцах сжалась рукоять, а возле его капюшона сверкнуло лезвие клинка. В суматохе битвы никто не смог отреагировать на молниеносно-смертоносные выпады киберария, который с мечом вступил в бой, и лезвие запело по плоти, размалевав стены алой кровью.

— Прорываемся! — приказал герцог и повёл солдат в самую кущу вражеского стана.

Израильтяне пытаются удержать пёстро-малиновый строй венецианцев, но их оружие бесполезно. Вместо скорой победы они получили неукротимое отделение солдат, для которых нет дела до их оружия.

Доуху прильнул к столбу, опёрся и расстрелял из карабина двух противников перед собой. Он уже видит двухэтажные городские здания, которые идут после трущобной помойки под завесью дождя. Размазав по лицу воду и пепел гари с брони, пытаясь почистить линзы шлема, герцог перебежал до середины улочки, откуда расстрелял ещё пару неприятеле. Сменив магазин, и с лязгом прицепив новый, он навёл карабин дальше и только приготовился дать залп. Однако он так и не успел сделать выстрел — Андронник смертоносным вихрем выпрыгнул из здания, снеся ветхую арагалитовую стену и со скоростью швейной машинки, прошил трёх солдат, испачкав их форму волной крови и швырнув на землю, моментально спрятавшись у другой постройки.

Победа. Она вот-вот, и противник уже начинает бежать под напором пёстрых рядов венецианцев, углубляясь разрозненными единицами вглубь города.

— Господин герцог, — раздались слова одного из воинов. — С нами связался ваш сын! Он не может до вас достучаться!

— Проклятье! — выругался Доуху, наведясь на канал сына. — Жак, что ты хотел?

— Здравствуй отец, — с невыразимой печалью прозвучали слова, и сердце герцога сжалось от предвкушения дурных слов, казалось, что само естество почувствовало, что что-то не так. — Что ж, не думал, что это случиться…

— Что такое, Жак!? — беспокойно вопрошает отец, лихорадочно отстреливаясь. — Что произошло!?

— Меня окружили. Бронетехника уничтожена, все мои почти остались тут. Я… я… я не вернусь, — со смертельной меланхолией прозвучали слова из рации.

— Что!? — этот резкий вопрос пронзительно зазвучал в эфире. — Не сдавайся, я выдвигаюсь к тебе. Следуй согласно Доктрине — закрепись, и держи оборону!

— Я прошу… передай Миранде, сыну, и матери, что я их люблю. Конец связи.

Наступила резкая тишина, которая терзается короткими и слабыми выстрелами, одиночно и разрознено звучащими средь трущобы. Доуху сделал шаг, как его ногу пробил одиночный громкий выстрел, и герцог рухнул под тяжестью брони, встав на колено и выронив карабин.

— Снайпер! Подавить позицию! — раздаётся голос одного из бойцов и большинство воинов обратили дула орудий куда-то ввысь залив кучным огнём чердак трёхэтажного зданиями.

— Господин, господин! — встревожено сообщает один из воинов, склоняясь над командиром. — Штаб передаёт, что к нам приближаются тактические бомбардировщики. Они собираются сбросить бомбы на центр города!

— Что!? — на этот раз возмущение прозвучало ещё сильнее. — Там же мой сын. Там же имперские войска!

— Им всё равно. Они не выходят с нами на связь!

Тут же, будто отвечая на рок этого мира, издали раздались басистые звуки самолётов, что через мгновение момента явились над городом и с тихим гулом пронеслись

— Нет, — протянул в их сторону руку герцог, но машинам с грозным символом на корпусе — серебряный щит, который является фоном для двух острозаточенных копий, всё равно. — Ради всего святого…

Самолётам хватило всего половины минуты, чтобы выйти на позицию и тогда из борта исторглись десятки бомб. Вся портовая зона и кварталы, к ней прилегающие превратились в жгучий ад, который воссиял ярким огнём. Сбросив жуткий груз смерти, бомбардировщики молчаливыми и бездушными могильщиками направились обратно, хладно возвещая о выполненной цели.

Киберарий, счистив с клинка кровь и вложив в его ножны, пошёл в сторону павшего герцога, переступая через трупы и марая сапоги в грязи. Он видит сломленного человека, щёки шлема которого расчертили капли дождя, которые уподобились слезам герцога. Киберарий даже не пытается понять всю глубину горя Доуху, однако подходит к нему и по наплечнику забренчали пальцы киборга. Его воины медленно собрались возле командира, выстроившись в оборонительный периметр, то и дело оборачивая тёмно-зелёные линзы на герцога.

— Вставайте, — сказал киберарий. — Мы находимся в опасной зоне.

Герцог предпочёл сохранить молчание, лишь с горечью и чувством голодной пустоты у сердца смотря на землю, которая смешалась в жижу мусора, золы и крови.

— Что будем делать? Продолжим штурм центра?

— Нет, — был дан ответ, в котором отряд услышал елке сдерживаемую ярость, киберарий смотрит за тем, как герцог тяжело поднялся и дал медику вколоть в ногу обезболивающее и наложить повязку на ране. — Мы остаёмся.

— Простите?

— Мы удерживаем позиции, — аудиосенсоры Андронника уловили целый букет эмоций, от удушенного гнева и до подавленного плача. — Вы слышали приказ.

— Господин, к нам приближаются противники! Не меньше роты! А может и две!

Ни приказов, ни слов, ничего не сорвалось с уст герцога, который лишь поднял карабин и молчаливо отряхнул его от грязи.

— Рассредоточиться! — взял на себя командование Андронник. — Держать оборону, венецианцы! — и тут же приложился к передатчику, встроенному в голосовой передатчик. — Штаб, нам нужна поддержка. Превосходящие силы противника нас окружают!

Киберарий встретил смертоносными и меткими залпами пистолетов противника. Хлынувшие по узким улочкам солдаты врага, сверкая ярко песочными одеждами и оттеняя пространство матово-оливковой бронёй, попали под гулкий хорал огня киборга. Венецианцы подняли карабины и открыли меткий огонь, прячась за постройками, которые стали крениться и падать, превращаясь в груды строительного мусора по пояс.

Герцог так же присоединился к битве, молча встав рядом с киборгов и флегматично отстреливая наступающие силы армий ближнего востока. Киберарий спрятал опустевшие пистолеты, в них больше нет нужды.

Внезапно раздался оглушительный взрыв, и одного из венецианцев обнесло жаром огня, вырвавшимся из его ранца за спиной, а сам он разлетелся на части в яркой мимолётной вспышке.

— У них танк!

Киберарий уже был готов зачитать последние системные протоколы перед смертью, как совсем близко стрекочущий звук лопастей возвестил о спасении. Спустя секунду по позициям противника ударил дождь реактивных залпов, расчертивший небо полосами дыма и где-то в трущобах к небу поднялся столб огня, несущий над собой оторванную башню.

— Наши птички!

Киберарий понял, что бой окончен, а поэтому оттянул за наплечник герцога и повёл его к боевой машине, опустившейся практически над землёй и двумя винтами разметающая всю пыль и воду.

На землю, спрыгнув с вертолёта, спустился человек лицо которого сокрыто под тканевой маской, а на глаза опущено чёрное забрало идущее от шлема.

— Я Мастер-защитник Фемистокл! — доложил человек и тут же, выдавив сочувствие в голосе, сказал. — Сочувствую вашему горю. Я хотел помочь Жаку Рэ, но Рейх меня опередил.

— Я спрошу вас только об одном, — сдержанно и, елозя рукой у сердца, хрипло начал говорить Доуху. — Чей был приказ использовать бомбардировщики?

— Судя по всему, этот приказ был инициирован из Рима. Они хотели, как можно быстрее покончить с этой войной.

Внутри герцога всё рухнуло, и наступила полнейшая тишина души, в которой ничего не звучит. Андронник помог забраться раненному венецианцу в вертолёт, после в его создании возник вопрос:

— А зачем Фемистокл сказал про Рим, если это были консульские самолёты?

Но больше всего его интересует вопрос, зачем консулы велит его так далеко от сына? Что-то необычное повисло в воздухе и киборг, обращаясь к инфо-пакетам данных в памяти, вытаскивает данные об изменениях в поведении тех, кто должен был защищать Империю. Лиро сжёг свой сад пионов, подаренный Канцлером, а землю засыпаль солью; Марон изорвал все картины, предав их в конце концов огню, запихивая в костры прекрасные изображения Рима и императора; Таймураз же стал топить печь в своём походном лагере луками, которые он делал некогда с любовью к отчему дому. Все они сильно изменились, все они стараются порвать со своим прошлым, будто бы бегут от него, как от чего-то стыдливого и ужасного. А их изменения в поведении? Андронник холодно вынимает данные о том, как Таймураз предлагал сажать на кол противников, Лиро и Марон из «чистых» стали надменными, и презрительно высказывались о бедняках, предлагая их использовать, как пушечное мясо. Все они изменились, только медленно, уходя в темноту, скрываясь от света Рейха.

«Такие изменения ничего хорошего не сулят», — заключил Андронник, готовясь покинуть Крит.

Глава 4. Первый капитан "Теней"

Глава 4. Первый капитан "Теней"

Следующий день. Десять часов утра. Южные Балканы. Где-то у новой Спарты.

— Я, Консул славного Ордена Палачей, собственнолично хочу объявить благодарность солдатам, которые участвовали в операции по уничтожению сил противника на северных рубежах нашей страны! Ура, господа бойцы!

Эти слова, прозвучавшие из огромных колонок, разлетелись гулким эхом по всему плацу, на котором собралось не менее трёхсот человек, выстроившись по полсотни на каждый квадрат, исчерченный белыми линиями. Огромные звуковые устройства, смахивающие на чёрные коробки с решётками посередине, стоят подле большого возвышения, сделанного из бетона и обнесённого мрамором цвета золы. Возле асфальтированной площадки, где происходит вещание, раскинуто небольшое поле, усыпанное песком и ограждённое забором.

Над головами воинов на одиноком сияет утреннее солнце, только набирающее силу, освещая плац пока ещё тусклым светом.

— Во славу Канцлера и Рейха! — прокричали бойцы в один голос.

— Так же, хочу сказать, что мы достигли важнейших целей — с помощью нашего напора и усердия противник не решился в дальнейшем штурмовать город Раддон, что обеспечило нашему великому Канцлеру существенную поддержку в аргументах при ведении переговоров! Ура, господа бойцы!

— Во славу Канцлера и Рейха!

Три сотни воинов в одной форме — чёрная лёгкая куртка, поверх серой футболки, чуть прикрывая тёмные брюки и остроносые туфли на ногах, внимают одному единственному человеку. У микрофона стоит черноволосый мужчина высокого роста, на плечи которого ложится тяжёлое кожаное пальто, утянутое ремнём, а суровое грубое лицо холодным взором ледяных глаз взирает на бойцов.

Данте уже десять минут слушает торжественную речь самого Консула, который прилетел, чтобы лично их отметить и сказать о завершении операции.

— Господа, я искренне сожалею о тех, кого сегодня с нами нет. Три первых капитана, вместе со своими ротами теперь навсегда останутся в нашей памяти. По всей стране их имена будут упомянуты во время воскресных месс! Да помянёт Господь Бог во царствии своем, ибо они сражались достойно и во имя благих идеалов!

На этот раз молчание, лишь тихое и безмолвное движение правой руки — воины синхронно осенили себя крестным знамением в честь погибших товарищей. Данте так же поступает, надеясь, что его братья по оружию найдут вечный покой.

— Так же, я хотел бы выразить слова благодарности нашим союзникам с востока. Пускай, их сегодня с нами нет, то я бы хотел отметить доблесть и поддержку воинов Российского Имперского Государства, которые смогли нам помочь в той нелёгкой битве!

— Во славу Канцлера и Рейха! Да славятся и союзники наши!

Данте повернул голову вправо и увидел, что его брат, второй капитан роты «Тени», молчит и не возносит хвалу. Мотив Яго, его мысли и чувства были понятны для Данте, поскольку он и сам не горит желанием славить тех, кто бросил их в тяжёлой обстановке, когда полдесятка грядущих боёв можно было прервать одной атакой…

— Господа бойцы, я вынужден до вас донести печальное слово нашего Канцлера — «Святейший крестовый поход», начатый с уничтожения нечестивого сброда в Неаполе, закалённый в Риме, продолжившийся в Иберии и покоривший Балканы, вырвавший Константинополь из рук супостата, окончен!

Все были готовы к подобной новости, три сотни воинов, проливавших кровь, пот и слёзы на войне с Директорией Коммун и Либеральной Капиталистической Республикой видели, что их сил уже не хватит, чтобы продолжить нести знамя святых истин и идеалов, а поэтому спокойны, когда до них донеслись эти горькие слова.

— Господа! — воззвал Консул, и его слово гулким эхом разнеслось до краёв площадки. — А теперь, направо-во.

Отряды одномоментно развернулись в правую сторону, где виднеется полоса ангаров, и начали строевым шагом маршировать туда. Данте прикинул, что до части им идти около получаса, а там начнутся приятные военные и столь приятные хлопоты. Валерон в предвкушении того, как он начнёт собирать вещи, чистить оружие, сдавать военную документацию, приготовить различные отчеты и в конце концов отдаст военный рапорт непосредственному командиру, и всё это для того чтобы в конце концов улететь отсюда. И всё это для того чтобы он встретился со своей семьёй. Тот самый долгожданный момент, который вот-вот наступит, воин, прошедший множество битв, представляет с детской простотой и искренним счастьем, теплотой обволакивающим сердце.

На тонких губах капитана проступила легкая улыбка, которую заметили пару солдат, но не придали этому особого значения, ибо всякий возвращающийся с поля боя выжившим и знающий, что война окончена готов улыбаться целыми днями. Впереди Данте видишь своего брата, и чувствует легкое неприятное ощущение в груди, ведь его брат продолжат воевать на бесчисленных полях проклятой войны и неизвестно на какой из противников нагло заберёт его жизнь. Он желает остановить своего брата, чтобы Яго оставался с ним на гражданке. Данте хотел бы, чтобы Яго нашёл себе жену, обзавелся детьми и был бы счастлив без автомата в руках. Но видимо этому не суждено сбыться, и его брат будет до скончания жизни носиться с оружием в руках по бесчисленным полям жестоких сражений.

Внезапно откуда-то сзади раздался гулкий звук двигателя и бряцанье металлических частей. Данте обернулся и увидел, что сдали к нему движется чёрное авто, без крыши, сияя отбликами солнца, но на начищенном до зеркального блеска капоте. Машина в аккуратном подыхала прямо капитану и оттуда подался человек среднего роста со светлыми волосами, сидящий за рулем и взглянул на парня светло-зелёными глазами и крепким голосом сказал:

— Первый Капитан Данте, тебя вызывает Консул.

— Зачем? — удивился Данте.

— Он не сказал. И вообще, приказы не обсуждаются, так что давай, залезай. Твои воины и без тебя дорогу в казарму найдут.

— Хорошо, — согласился парень и, открыв дверцу, залез в авто.

Солдаты не стали останавливаться, Яго не заметил погрузки брата в транспорт, и колонна военных продолжила движение, лишь кто-то изредка поворачивал голову на звук уезжающего авто.

Машина тоже тронулась с места и в окне Данте увидел просторные пейзажи военные части в большей части они отличаются того что он видел ранее только теперь образно дали переносится намного быстрее. Ангары, складские помещения, стоянка для машин и бронетехники — всё это промелькнуло в один момент, слившись в единую полосу, и Капитан задумался о своем Ордене его предназначении.

— Палачи, — ухмыльнулся капитан, закинув голову на сидение, понимая какой смысл вложен название их Ордена.

— Вы что-то сказали? — беспокойно спросил водитель, продолжа смотреть на плац.

— Нет.

Они «Палачи» — одни из самых лучших воинов императора, несущие скорую погибель его врагам, они длань ужаса и смерти, которая спускаются с небес, чтобы нести новый порядок и закон. Они военная машина Канцлера, которая не знает пощады и поражений. И как любому механизму им нужна чёткая система работы, которая позволила бы ордену выполнять свои обязанности с устрашающей чёткостью и эффективностью.

На вершине всего стоит Консул, который является ставленником императора и находится на положении главной фигурой в управлении орденом. От его решения зависит тактическое планирование, управление ротами, сколько поступит в каждое подразделение бронетехники и многое другое, а сами солдаты чтут его как отца.

Однако сам Консул подчиняется императору, и орден фактически является продолжателем дела Канцлера, который собрал остатки элитных отрядов Первоначальных Крестоносцев в воинства, подчинённые лишь ему. Прошли те славные времена, когда великое воинство вёл «рыцарь» прошлых времён, давший клятву верховному повелителю и готовый умереть за него… теперь сам Канцлер и его министры правят армией, на пару с Консулами орденов.

Сам же Орден «Палачей» разделён на десять равных рот, по сто человек каждая в подразделении. Каждую сотню возглавляют по два капитана, где первый ответственен за общее состояние боевой единицы и по уставу, является главным командиром, в случае смерти которого все обязанности и управление ротой переходит второму.

«Первый капитан», — усмехнулся Данте.

Воин знал, что обязанности офицера намного шире, чем те, которые предложены военным уставом и Конвенцией Ордена. Очень часто на офицера приходятся обязанности по финансовой, организации хозяйственной части роты, поскольку именно он ответственен за получение ресурсов, их передвижение по роте и ведению своего воинства на поле боя. И это не считая множества остальных обязанностей, которыми устав и «Конвенция» изобилируют, отчего Данте рад был бы на секунду вернуться в те старые времена его работы агентом на Иберии… когда его заботы были куда уже и когда он познакомился с Сериль.

«Ох, Яго-Яго», — иронично вспомнил о работе второго капитана Данте.

Офицер второго плана в роте занимается более упрощённая работой. В его компетенцию будет надзор выполнение устава, проведение политической работы и идеологической пропаганды, привлечение священников для миссионерской работы. Также он помогает первому капитану в ведении финансовых дел, проверяет хозяйственное обеспечение части, пишет доклады о недостающем оборудовании амуниции и вооружении, также смотрит за физическим и душевным состоянием солдат, да гоняет их по плацу.

И Яго взялся за это работу с особым пристрастием. Он гонял солдат по плацу без продыху, вбивал им идеалы Рейха стальной указкой, а на проповедях священника из Империал Экклессиас[2] его воины могли говорить ярче, красивее и проникновеннее самого клирика из храма.

Данте вспомнил, что ещё не отправил доклад о потерях в своей роте. Капитан опечалился от одной мысли, что сорок человек не вернулись с той проклятой войны, а ещё пятьдесят теперь вынуждены лежать в лазарете. Он, как и его брат, был готов задаться вопросом — «А за это ли мы воевали? За этот жалкий клочок землист столько крови пролили… столько хороших ребят там осталось… не проще было бы уже выкупить его?»

Капитан не желал заносить бумаги Префектору, для него это сулило тяжёлыми воспоминаниями о боях с Директорией и Республикой, однако долг и обязанности принуждали к этому, и капитан намеревался как можно быстрее избавиться от статистики. Его рота понесла самые тяжёлые потери, ибо попала в самое пекло боевых действий, угодила под самый сильный удар вражеского военного молота.

Однако высший офицер ждал Данте, который вспомнил о статусе и положении своего командира. Каждые пятьсот человек подчиняются непосредственно Префектору который находится под властью Консула. Они — военные аналитики и полководцы, на поле боя бесстрашно направляющие войска к победе, а во время мира неусыпно следящие за порядком и состоянием военных лагерей и частей, передающие ресурсы от Министерств и Церкви прямиком на складские помещения и курирующие экономическую жизнь Ордена.

— Подъезжаем! — крикнул водитель и Данте вернулся к реальности, резко открыв глаза и оторвавшись от кресла, пощурившись от яркого солнца.

Они подъехали к самому концу плаца. Там над всей огромной асфальтовой площадкой возвышаются три этажа бетонных блоков, выстроенных в монументальное здание, которое своей серостью и суровостью оставляет неизгладимый след в душе одним своим видом. Машина остановилась и Данте открыл скрипучую дверь вступая подошвой туфли на асфальт. На улице стало значительно теплее, но при виде такой постройки дух скребёт голодный холодок. На капитана «взирают» чёрные «глаза» трёхэтажки — небольшие окна, расположенные в ровные ряды и отталкивающие тёмной пустотой. Вокруг постройки видно пару автомобилей, только приплюснутых и с крышей, и ничего более, лишь стелется асфальтовая пустыня на многие метры далеко.

«Эх, какой же тут мог быть аэропорт», — сыронизировал Данте, вспоминая, что раньше здесь хотели построить гавань для военных судов, но после добровольного вхождения Великого Коринфа, Новой Спарты и Эллады в состав Рейха, это стало не нужно.

Капитан посмотрел вперёд и увидел единственный вход, который ведёт внутрь постройки, встроенный тридцатью бетонными ступенями, его венчает чугунная массивная дверь под стражей двух воинов с автоматами. Тогда сделал шаг навстречу зданию и посмотрел наверх, заворожено взглянув на два трепещущих флага, где он видел, как на ткани развиваются двуглавые орлы.

Минуя пост охраны, и пройдя через КПП, где моментально проверили его документы, Данте оказался на перепутье. Вправо и влево простираются два длинных прохладных коридора освещаемых их ярким утренним солнцем, лучи которого потоком проникают через окно. Где-то над головой слабо шумят работающие кондиционеры, несущие свежесть для этого места. Данте сделал первый шаг и шутил как под подошва остроносой туфли зашуршала о махровый багровый ковёр цвета кровавого заката, который устлал длинное помещение от края до края.

— А где кабинет Консула!? — вопросил Данте и мгновенно ему, через микрофоны в один голос, будто отовсюду донесся ответ:

— Вам нужно направо. Самый крайний кабинет.

Данте быстро развернулся и зашагал в сторону, которую ему указали. Минуя, быстрым шагом, множество обычных деревянных дверец, за которыми кипит непрекращающаяся военно-бюрократическая работа. Всюду Данте видит плакаты и баннеры, листовки, штандарты и знамёна, на которых капитан мельком читает идеологические наставления, цитаты церковных отцов и военно-политические установки. Всё сводится к тому, что согласно словам, написанными иерархами власти, всякий военный должен чтить Господа и Его святых, свято уважать наставления властей и любить государство и Канцлера.

«Люди далёкого прошлого бы посмеялись над нами, если бы увидели это», — сказал сам себе Данте. Они, ревнители либеральных свобод, не поняли бы намерения Канцлера по радению над моралью, не смогли бы оценить его трудов по созданию Рейха. Они, истинные почитатели свободы во всём, не смогли бы понять устройство империи, заклеймили бы её и оплотом тоталитаризма и диктатуры, где попираются всевозможные права. Однако не ему судить об этом, ибо по их вине мир превратился воплощение ада на Земле. А император, применяя нужны инструменты, на камнях веры и послушания создал новое государство, которое подняло бы людей из его звериной сущности, и слово человек звучало бы гордо.

Отпустив размышление о людях прошлого, Данте приближается к нужной двери, шурша брюками в тихом коридоре. Тут же он метнул взгляд зеленых очей на золотого гордого орла с широко раскрытыми крыльями, но его внимание привлекли не перья, а два топора зажатый в лапах. Тут же он перевел свой взгляд на зелёную поверхность, которая покрыла дверь и увидел, что под птицей, под самым ее хвостом красуется надпись отлиты золотыми буквами, которая стала девизом ордена. «Пусть ярость ведёт нас к победе!». Быстро пробежавшись по строчкам Данте коснулся костяшками кулака двери и ту же секунду раздался глухой звук. Незамедлительно последовал ответ:

— Проходите!

Данте прошел в кабинет. Рабочее помещение Консула, несмотря на положение этого человека, было ничем не примечательным, ибо это не хоромы имперских администраторов и не обнесенные золотом места работы и молитвы верховный церковных отцов. Это нечто среднее между роскошью имперские иерархов и нищетой «монахов» из культа государства, которые настолько к фанатично любят государство, что отдают для него всё до последней монетке в знак искренней благодарности Рейха, за то, что власть вывела их из глубочайшего кризиса.

Капитан вернулся по сторонам, но смог разглядеть лишь единственная рабочее место, представленное большим рабочим столом на котором стоит компьютер. На крышке разброс раскидано немного документов. Пространство отягощает большой сейф, выкрашенный цвета вороного крыла. Также рядом есть небольшое кресло, за которым устроился человек среднего роста. У него очень странная одежда — на нём тёмно-серая жилетка поверх светло-голубой рубашки, шелковые брюки уходят под высокие черные кожаные сапоги. Данте смотрелся в лицо этого человека и её увидел, что мужчина на него так же посмотрел.

— Так-так-так! Я хочу представить тебе моего гостя, — из-за стола поднялся мужчина в чёрном пальто и показал правой рукой на того, кто в кресле, и Данте на фоне окна приметил на указательном пальце золотое кольцо-печатку, — это Мастер-защитник Фемистокл.

Данте протянул руку для пожатия и увидел крупные широкие черты лица, естественно угловатые губы, которые немного сжались от напряжения, а всё лицо мужчины окаймляли тёмные волнистые волосы и борода.

— Вы Мастер-защитник… только из пекла войны за Крит к нам пожаловали?

— Совершенно верно вы подметили, молодой человек, — напряжение с губ перешло в слабую улыбку, оттеняющую хитростью. — Я там был, с магометанами и израильтянами воевал во славу Империи.

— Вы звали меня, господин Консул Вальтер Вилль? — капитан хладно посмотрел на командира. — Я вас зачем-то понадобился?

— Да Данте, — Консул присел за старое кресло, обтянутое алой тканью. — До меня вчера дошёл твой рапорт об увольнении… ты действительно хочешь нас покинуть? Это так?

— Да, господин Консул. Для меня война окончена, — с уверенностью отчеканил парень. — Теперь у вас будет новый первый капитан роты «Тени».

— Ты говорить о Яго?

— Да. Мой брат сильнее меня, воинственнее, решительнее и мужественнее. Считаю, что он больше подходит на эту должность чем я.

— Ох, один из моих лучших офицеров подал в отставку… что за день сегодня паршивый, — лицо Консула отразило внутреннее недовольство. — Да и что тебя потянуло на гражданку?

— Господин, я как первый капитан потерял большую часть своей роты… за одну операцию полегло сороку человек. Господин, для меня, как для офицера дни сочтены, и я хочу посвятить их своей семье.

— Ах, вот что тебя ждёт там… ты решил променять воинское наше братство на тёплый домашний очаг, — Вальтер оперся ладонью на кулак. — Да и недавно от Канцлера пришёл приказ в Министерство Пропаганды, чтобы они создавали отличный образ семьи. А Министерство Социальных Трат будет увеличивать выделение денег на семьи.

— Господин Консул, я заметил в ваших словах недовольство.

— А кто служить будет? Эх, не тот нынче орден Палачей. Раньше мы были братством, а теперь каждый бежит кто куда. Ладно, рапорт я твой приму, мне делать нечего.

— Господин Консул, поверьте, у вас ещё будет множество добровольцев и воинов, которые могут верно послужить Империи.

— Ты прав, но кто гонять будет этих молокососов? — возмущённо спросил Вальтер. — Хотя, ты знаешь, я пока не буду подписывать твой рапорт. Понимаешь, сейчас ты, наверное, перегрелся в битвах… слишком много крови. Ты ступай, отдохни. Я тебе даю оплачиваемый отпуск на тридцать дней.

— Господин Консул? — удивление охватило голос капитана небольшой дрожью.

— Да. Я сейчас подготовлю бумаги, — Консул одним движением руки лихо вынул чистый бланк из кучи белых исписанных листков. — И завтра ты отправишься в отпуск. Поверь, тебе сейчас нужно просто отдохнуть… а военные операции? — Консул слабо усмехнулся. — Я сегодня лично вам сказал, что война окончена и поверь, больше не с кем воевать.

— А аравийцы и израильтяне?

— С ними Канцлер завтра вроде заключит договор о мире, — вмешался Фемистокл. — Благо, ваш император смог защитить вольную Грецию под своим крылом от них.

— Наш император, — жёстко сказал Консул. — Вольная Греция… как же утопична была ваша афинская идея, Мастер-защитник.

— Не скажите, милостивый господин. Я лично пробился из аристократических низов города в его правители. Афины бились против других греческих городов-государств, а на востоке отбивались от орд тюрков.

— Но ведь вас стеснили. Вам пришлось принять нашу помощь и власть Канцлера, — давит Консул. — Вы же отрицать не станете?

— Конечно же нет… я рад, искренне, что ваш Канцлер взял нас под свою власть, под своё тёплое крыло.

Данте на секунду вспомнил, что Рейх пришёл на юг Балкан, когда там царил самый настоящий хаос, и жестокая война раздирала тот многострадальный край. Афины и Новая Спарта рвали друг друга на части, остальные города-государства сплелись в смертельной схватке за крохи былого величия. На севере гремела война с Вольным Союзом и ядерные ракеты месили его территорию, обращая в пустошь просторы зелени и превращая в пыль горы. На востоке тысячи пиратов и ставших варварами наследников турецких государств стремились урвать кусок от Балкан покрупнее.

Операция «Восток» положила этому конец, и когда, покорив Эпир, войска Императора проникли на Балканы, то они не встретили особого сопротивления, если только не считать разорённые города вызовом для экономики Рейха.

— То-то же, — поучительно пробурчал Консул. — Слава Христу, что у ваших владык хватила разума всё принять и избавиться от Великого Пантеона.

На слова командира зазвучал еле слышимый шёпот:

— Это же был памятник древности и свободе… проклятые варвары.

— Вы что-то сказали?

— Нет-нет, — ехидно улыбнулся Фемистокл. — Лишь воздавал хвалу вашему Канцлеру, да будет благостно его имя.

— А что вы вообще делаете в кабинете Консула, господин Мастер-защитник? — неожиданно разразился вопросом капитан. — Я прошу простить мою дерзость, господин Консул, но этот человек должен после битвы вместе со своим Афинским Корпусом вернуться в свой город.

— Я обсуждал с вашим Консулом стратегические особенности вчерашней операции. Делился военным опытом, можно так сказать. А вы… не хотите ли прогуляться? — перевёл тему Фемистокл и поднялся с кресла. — Я, пожалуй, пойду.

Данте перевёл лик на своего командира, став того сверлить тяжёлым буравчатым взглядом, на что получил твёрдый ответ:

— Капитан, я вам всё сказал. Через месяц дадите окончательный ответ, а сейчас я вам приказываю отдыхать.

— Есть, отдыхать.

Капитан лишь слегка покланялся и поспешил на выход, не заметив для себя, как оказался в прохладном коридоре с человеком, который ниже его примерно на пол головы.

— Пойдём, пройдемся, — приложив руку к спине Данте, слегка его, подтолкнув, пошёл Фемистокл, и они вдвоём вышли на улицу.

Данте ощутил, что холод штаба сменился на тепловую волну, неприятно ударившую в лицо. Валерон ощутил весь нагнетающий жар утра, который медленно перетекает в день, однако тут же его отвлёк недавний знакомый, который схватив его зав рукав, оттянул подальше у солдат, и они встали в метрах двадцати от огромного здания, предоставив себя полностью на растерзание солнцу.

— Фух, вот это я понимаю погодка, — утёрся Фемистокл. — Прям как у меня на родине, в Аттике.

— Вы ведь были Мастером-защитником Афин до прихода императора? Что же вас заставило перейти на нашу сторону? Да и почему вы до сих пор носите этот статус?

— О, мальчик, я смотрю, в политике ты совсем не разбираешься? — почем бороду, с хитрецой улыбнулся мужчина. — Тебе бы да пару раз со мной на Конгресс Городов Свободной Эллады, да посмотреть на то политиканство.

— Давайте к ответу на мой вопрос, — сердито сказал капитан, сложив руки на груди.

— Да, давай. Знаешь, только ваш Канцлер смог остановить ту бойню, которая развернулась у меня на родине. Мы были готовы друг друга истерзать в политических дрязгах и спорах. Кем мы были? Просто кучкой государств, грезящих о величии древности. А титул, ты спрашиваешь… это просто знак уважения афинян и моё положение. Ведь я назначен ответственным советником за оборону города, в случае нападения.

— А что же свобода? Все государства, с которыми мы бились, держались за свою власть, веру и устройство, прикрывая её свободой. Лига Севера, Сицилийское Княжество, Иллирийская Тирания, Пиренейская Теократия — все они бились практически до последнего солдата.

— Ну, есть же те, кто добровольно стал частью Рейха, — с поддением сказал Фемистокл.

— Разве что пара, — Данте поднял голову на небо, пытаясь вспомнить их. — Венецианская Аристократия и то, когда её прижали… да и вы. Больше я не могу вспомнить.

— Что же не много тогда стран привели благоразумие, — усмехнулся Фемистокл.

— Но ведь потеряли свою свободу, веру в богов и стали частью единого имперского механизма. Для многих такой вариант развития событий был неприемлем.

— Ничего ещё не всё потеряно ещё далеко не вечер, — странно и самодовольно себе под нос пробубнил Мастер-Защитник.

— Что вы хотели сказать Мастер-Защитник? — возмутился Данте, кинув суровый взгляд на полководца.

— Ничего-ничего. Просто говорю, что в лоне Империи моя родина станет намного сильнее и могущественнее.

— Это так. А почему меня звали? Зачем вообще вытащили из штаба?

— Да у меня есть к тебе одно предложеньеце. Ты же вроде как собрался уходить из ордена Палачей как я слышал?

— Ну да. Только вам от этого что?

— У меня в Афинах есть участок Пельтастарии, который нуждается в Милицейском стратеге.

— Пельтастарии? — смутился капитан.

— Это афинскаямилиция. У меня на участке одном стратега не хватает. Я думаю, ты мог бы занять его место, — тут же речь Фемистокла сделалась куда проникновеннее и наполнилась оттенком лукавства. — Или может, ты желаешь чего-то иного? Я знаю, что у тебя есть жена и дочка и ты мог бы обеспечить им по истине райское пребывание в Афинах.

— Я… так! А откуда ты знаешь столько обо мне? Кто из моих тебе ляпнул?

— Нет, мне Консул ваш поведал, что вы хотели бы сменить место работы. Поверьте, я знаю, что это значит, когда охота обеспечить семью. Ну же, первый капитан «Теней», я предлагаю вам работу, от который вы вряд ли сможете отказаться.

— И что же вы хотите?

Фемистокл лукаво улыбнулся:

— Ваш закон «О вольном статусе Южных Балкан», дал нам возможность иметь свою гвардию, которая подчиняется нашему парламенту и Канцлеру. Я хочу, чтобы вы стали её Верховным Стратегом, если вам милиции мало, — увидев смущение на лице Данте, Фемистокл подхватил речь. — Не прибедняйтесь, капитан! Я читал ваш послужной список и то, что в свои годы вы всё ещё капитан… удручает.

— И что же я буду делать?

— Вам не придётся лично лезть под пули и подставлять грудь под лучи лазерных пушек. Афины стоят на краю обороны. Аравийцы, турки, или ещё какая-нибудь вражина к нам сунется. Вы станете полководцем, обеспечите семью богатством и славой на долгие лета, — губы Фемисткла расплылись в улыбке. — Я думаю, от этого трудно отказаться.

Размышления Данте были не долгими. Он всегда служил всему Рейху, начал войну против отребий кризисного мира и выступил в бой на тысячи ужасов искалеченных душ, как сторонник Империи и Канцлера. Да, он вспомнил, что в Великом Коринфе его ждут Сериль и Марта, который всей силой души желают, чтобы их защитник и глава семейства нашёл почётное место, стал уважаемым членом имперского общества. Но в то же время они для него намного важнее, чем все сокровища мира, вместе взятые.

Да и внутри Данте не утихает чувство, что Фемистокл что-то скрывает и в его хитрых глазах он видит это. Служба одному городу и одному региону, который по величайшей милости Канцлера, сейчас немного свободнее, чем остальные территории, не будет для Данте спасением от опасностей, так как она сменит свою форму, сбросит одеяние снарядов и пуль, переодевшись в саван политических разборок и интриг. Для Данте это не выход, не возможность быть с семьей, а всего лишь шанс на получение «кандалов», и ограничений, тотальной привязки к работе, только если в армии «наручники» грубые, холодные, то на посту Верховного Стратега они станут позолоченными и комфортными, однако всё ещё отделяющими его от семьи.

— Простите, я, пожалуй, лучше останусь первым капитаном «Теней», на службе Рейха, чем буду служить одному городу, — утвердительно вымолвил Данте, уставив суровый взгляд прямо на Фемистокла.

Губы мужчины едва-едва дёрнулось, лицо же осталось таким же, выражающим призрачную изворотливость, тень плутоватости.

— Что ж, какая всё-таки жалость, господин капитан. И всё же, я вынужден настаивать. Вы смогли бы обеспечить свою семью и слава… слава героя Афин покрыла бы вас неувядаемым покровом.

— Мой ответ такой же, господин Фемистокл. Лучше оставаться капитаном «Теней» и продолжить нести службу всему Рейху дальше, нежели оберегать один город. Губернаторы, министры, священники и солдаты — все мы несём клятву послушания всей Империи, а не отдельному региону.

— Я вас понимаю. Вы прошли столько битв и протоптали столько дорог… где вы родились? Сиракузы-Сан-Флорен? И где вы сейчас? Ох, Данте, я предлагаю вам больше, чем деньги, славу и роскошь. Я хочу вам дать малую родину, дать вам дом и свою землю, за которую вы смогли бы сражаться.

— Мой дом — Рейх, за него и бьюсь, — свинцовыми словами оформил свой отказ капитан. — Нет, вы сможете найти другого человека для этой работы. А теперь извольте, мне нужно идти и собирать вещи.

Капитан стал удаляться от Фемистокла, который остался стоять на том же месте и смотрел вдаль на Данте, который с каждой секундой уходил всё дальше. Правая рука полководца опустилась к карману жилетки, и через мгновение оттуда показалось дискообразное металлическое устройство, зажатое в пальцах.

— Господин, — обратился Фемистокл. — Я хочу сказать, что привлечь кого-либо из ордена Палачей к нашей великой миссии… созданию безопасности для Афин не удалось.

— А что с герцогом Доуху!? — раздался грубый мужской голос, исковерканный помехами. — Он дал вам утвердительный ответ?

— Пока ничего внятного, господин. Мы могли бы его привлечь, если бы он ушёл в запой. Я хотел поговорить… как его… с Андронником, но тот куда-то успел улизнуть после боя.

— Что ж, — прозвучал слабый рык. — У нас сейчас и так достаточно союзников для нашей великой цели, но всё же радостно было бы видеть ещё пару сторонников.

— Да, господин. Я хотел бы ещё раз поговорить с герцогом. Мне кажется, в этот раз я смогу его убедить стать нашим помощником.

— Ладно, Мастер-Защитник, нам следует перейти к следующему этапу нашего плана. Приступайте к его исполнению, убедите Доуху и готовьтесь навестить Афины.

Глава 5. Тёмные замыслы

Глава 5. Тёмные замыслы

Следующий день. Афины.

За окном стоит жаркий летний день, яркое палящее солнце взошло в зенит остановившись на небосводе подобно яркой лампочке, озаряя великий город. Над головами множества людей стелется светло-голубая небесная гладь, радующая глаз своей чистотой и светлостью, словно это символ того, что времена бесконечных воин и запустения в городе прошли, уступая место величественному времени покоя и благодати.

Афины, за то недолгое время пребывания в лоне Империи, превратились из захудалого городка, задыхающегося под собственным весом, социальными нечистотами и исполинского коллапса, в сиятельный град славы и величия Рейха, в бриллиант всей Греции. Вместо полога руин, теперь высятся небоскрёбы и высокие дома, магистрали сменили разрушенные улочки, а новая, крепкая власть стала в городе незыблемым абсолютом, которую все должны бояться, капища ложных богов обратились в сияющие золотом и серебром храмы Империал Экклессиас, где от утренних литургий и месс до вечерних и всенощных, чтут и славят Господа.

И вся эта картина новой славы и величия видна из окна трёхэтажной постройки, выкрашенной в цвета бархатного рассвета — нежный розовый цвет объял здание, а его крыша выложена красной черепицей. Внутри постройки, на самом третьем этажей, в небольшой комнате, пол которой выложен паркетом, стены обклеены белоснежными обоями с узорами растений, звучит механическая речь и тембр металла:

— Господин Мастер-защитник, я хочу всего лишь вам сказать, что тогда, Императору пришлось пойти на такой шаг из безвыходности, поскольку наши шансы на победу, согласно всем полученным данным, исцелялись менее двадцати процентами, — на секунду металлический гортанный перезвон утих. — У Империи не осталось иного выбора, нежели применить ядерное вооружение.

— Ха-ха! — рассмеялся Фемистокл, на котором развивается обычный светлый хитон, на котором покоится такого же цвета плащ. — Вот она — сила Рейха, не так ли, Андронник? И вам не жалко всех тех людей, которые сгинули в вихре атомного огня? Вам не жалко, что города стали пылью, что зелёные поля теперь серые реактивные пастбища?

Полумеханический воин, ярость и рвение, холодный разум и стальная логика, заключённые в союз металла и плоти, стоит в ярко-алом костюме, который представлен плотным кожаным панцирем, штанами и сапогами, поверх которого объёмная плащ-накидка с капюшоном, скрывший лицо.

— Вольный Союз оказался более подготовлен, более технически оснащён и заручился поддержкой северных коммунистических еретиков, и вероятность нашего поражения была не менее семидесяти процентов, что негативно сказалось бы на всей геополитической карте Европы, — хладно сказал человек, стоящий на красном ковре перед большим полукруглым столом, за которым, под самым окном, устроился мужчина.

— Да и во имя этого нужно было сжечь миллионы людей… вот это я понимаю, расчёт, — усмехнулся Фемистокл, — даже в Афинах, во время самых жестоких времён самые коварные политиканы были более милосердны.

— С точки зрения целесообразности, это было наиболее верное решение, которое помогло нам отбросить тьму назад перед светом прогресса. Если провести исследования дальнейших путей развития мира, если бы мы не применили ядерное вооружение, то все срединное Балканы, да и вы, сейчас были под пятой бесчеловеческого коммунистического режима.

— Вот она… великая цель Империи. Срединные Балканы… техно-варвары и македоняне всех мастей, все те, кто жили к северу от нас — вы же и по ним прошлись огнём и мечом, — с лёгким недовольством сказал мужчина, почёсывая бороду.

— Вы что-то имеете против исторической деятельности Рейха, — с лёгким оттенком давления заговорил Андронник. — Вы должны помнить, что критики действий Рейха по строительству государства запрещена и преследуема на основании статьи двести девяносто пять точка три Кодекса Уголовных Наказаний.

— Нет, что вы… — с лукавой улыбкой отмахнулся Фемистокл. — Я просто хотел сказать, что политически Рейх не таков, каким пытается себя показать.

— Что вы хотите сказать этой репликой? Мне показалось, или мои аналитические центры голосового и лингвистического анализа показывают недовольство, проецируемое на Рейх?

— Нет, что вы, — аккуратно стал говорить Фемистокл, чувствуя, что Андронник ощущает его настроения. — С чего мы вообще начали этот диалог?

— Вы позвали меня, чтобы предложить сотрудничество в одном деле и спросили — что случилось с Вольным Союзом, а затем мы перешли к спору о том, прав ли был Рейх в использовании ядерного вооружения.

— Да-да-да, — искорки лукавства блеснули в глазах Фемистокла. — Насчёт сотрудничества. Как ты оцениваешь моё предложение присоединиться к моей кампании «ТехМаршалл»?

— Вашей кампании? — нотки возмущения прорвались через безжизненно-металлическую речь киберария. — Она вам не принадлежит.

— Оу, я прошу простить меня за стол опрометчивое заявление, — с толикой обманчивости сказал Фемистокл. — Она находится в ведении вашего военного ведомства, как его… Министерства Нападения, но я крайне удивлён, почему ваш Канцлер решил не сделать её подведомственным учреждением, а выделил в государственную кампанию, да ещё и привлёк меня к участию в Совете Управляющих. Очень странно, не находите?

— Это вы можете спросить у Канцлера, но не у меня, поскольку я всего лишь мелкая шестерёнка в механизме Рейха.

— Какая жалость… я вас хочу призвать под своё руководство, командовали бы новоиспечённым подразделением воителей в экзо-броне, получили бы знаменательную должность. Чего вам это стоит? Давайте, в самом деле! Всем Афинам от вас будет польза!

— Мне стоит отказаться — я слуга Императора и мне этого достаточно. И сейчас, Аттика и так в одном из самых лучших состояний.

— Да-да, но я вам так скажу, раньше Аттика была лучше строена в плане в частного производства и высших военных кадров.

— Вы говорите о том, что Аттика раньше была более лучше устроена, хотя, если обращаться к моим базам данных, то по всем экономическим пока затем, ваши слова… мягко говоря — ошибочны. Но вы вообще помните, как и почему ваша страна пришла под власть Императора, ведь это вы выступили в Буле за присоединение Аттики к Империи и ведь это вы потом, перед Новой Спартой, Критом, Аргосом и другими городами говорили о власти Императора.

Фемистокл опустил взгляд и плоская, залакированная поверхность стола отразила печальный лик, в котором он узрел слабость и блеск прошлого, а память его унесла в те времена, когда над Аттикой все ещё развивалось знамя свободной страны.

В те времена, тогда залу наполнила абсолютная тишина, и никто не смеет её нарушить. В огромном помещении, представленном в виде амфитеатра, выложенного мраморными плитами и возвышающимся на шесть этажей ввысь и по широте, не уступая половине жилого дома, проходит заседание всех высших правительственных чинов Вольной Аттики. Потоки света, бьющие из множества неоновых и обычных ламп накаливания, погрузили закрытый амфитеатр в потоки яркого света, отчего становится видно каждого сидящего здесь и человек, который посреди здания, может разглядеть каждого.

Фемистокл помнит, как в самом центре амфитеатра расположена мраморная трибуна, уподобленное столу судье, за которым сидят три человека и взирают на собравшихся. Тут представители Демы Военного Дела, Демы Финансов, Демы Тяжёлой промышленности… все ведомства правительства Аттики собрались на то, чтобы послушать доклады разведки и Демы Внешнего Взора.

Сидящий в центре на трибуне, мужчина лет сорока, обросший стриженой кучерявой бородкой, облачённый в кремово-белые одеяния, вытканные в парадную военную форму и прищуренными глазами, за которыми скорбь и боль смотрит за собранием. Внутри, в душе он чувствует, что старый мир уходит, а вместе с этим их покинет и независимость, свобода Афин и Аттики… и всей Греции. На его руках, в которых сжат тонкий электронный планшет, множество инфо-данных, которые холодным языком букв и чисел говорят о том, что конец его родине близок.

— Проклятье, — выругался человек, почесав бороду; он искренне недоумевает, что сейчас, в это же время неподалёку будут проводиться заседания народа по поводу новой веры, которую несёт некий Карл, явившийся с востока.

«Когда им стоит думать о защите города и страны, они предаются праздным разговорам о вере и религии», — возмущённо твердит себе мужчина.

Все расселись и не осталось мест ни для кого, что стало сигналом к началу заседания правительства Аттики. Среди сотен человек поднялся один, в белоснежном костюме, поверх которого вьются вольные ткани, потакая стилю древних греков. В этом человеке сидящий на трибуне узнал Архонта Буле, главу правительства, который голосом крепким задал вопрос, говоря в микрофон и множественные колонки превратили его речь в басовитое эхо:

— Говорите, Мастер-защитник Фемистокл, в звании Великого Стратега, зачем вы нас сюда призвали в экстренном порядке? Разве имелись для этого веские основания!? Я читал ваши доклады и не нашёл в них ничего страшного.

«Разве этот… болван не видит, что наша страна загибается в агонии? Разве он не видит, что с юга наступают отряды Новой Спарты в союзе с бандитами Африки? Разве его, заплывшие жиром глаза, не видят, что с востока нас теснят воины Новой Турции и Аравийской Конфедерации? От Иллирийской Тирании ничего не осталось, Союз Вольных Наций стал радиоактивной пустошью по воле западного Императора, а на островах развелось пиратов как мух на помойке. Он ничего не видит!», — в мыслях возмутился мужчина и поднялся с места, говоря предельно сдержанно и спокойно:

— Дорогие Афиняне, граждане и правители Аттики, мои братья и сестры, я прошу вас внять не только моим сухим отчётам, в которых вы можете увидеть данные разведки, но и личным рассказам моих агентов и шпионов.

— Ну давай послушаем тебя, Фемистокл, — недовольно заголосил один из правительствующих мужчин. — Но не думай, что мы тебе вот так вот поверим… во всяком случае, прорицатели и жрецы богов говорят, что ничего страшного нас не ждёт.

Недовольный сдержанный рык Мастер-защитника едва не был пойман микрофоном и не ретранслирован в колонки.

— Боги… как будто старый пантеон знает, что необходимо нам.

— Не богохульствуй! — раздались сорванные крики какой-то женщины. — Наши боги указывают нам правильные пути и даёт нам истинные ориентиры, указывают пути и плетут наши судьбы.

— Боги… где были боги, когда пали западные рубежи? Где были боги, когда мы потеряли Великий Коринф? Где были боги, когда наши граждане в море были убиты пиратами? — отчаянно вопрошает Фемистокл. — Ну ладно, давайте поговорим о шпионах, — мужчина коснулся планшета и парой кнопок активировал файлы, став их сухо зачитывать. — Перикл сообщает, что Турецкий Султанат готовится к налёту и захвату на западные рубежи для создания плацдарма для захвата Афин и всей Греции. Султан отправлял депешу Оман-паше, заведующему западным флотом, чтобы он готовился к войне с пиратами и афинянами.

— И?! — вскричала одна из женщин. — Я чувствую, куда вы клоните, Мастер-защитник. Вы хотите объединить разрозненную Элладу в Греческую Конфедерацию, хотите, чтобы Ареопаг, и мы дали вам денег на защиту! Но извольте, — недовольно поморщилась дама. — Мы должны тратить наги бюджеты на людей и их потребности, мы должны тратить наши бюджеты на то, чтобы те, кто участвует в делах политических и экономических, чувствовали себя как можно было лучше! Милитаристской политике едва ли место среди достопочтенной политике граждан Аттики!

Фемистокл сжал губы от потаённой злобы. Он любит свою родину, но ныне на ней кандалы из слабых политиков, и он искренне завидует своим соседям — Новой Спарте и Коринфу, Аргосу и Криту, где люди воинственны и яростны. Все эти слова о благополучии граждан — пустое сотрясение звука, ибо он, идя сюда видел покошенные здания и разваленки, кривые узкие улочки пронизывают полуразрушенный град подобно полумёртвым артериям, по которым бегут нечистоты.

— Что ж, — подавив вспыхнувший гнев и прокашлявшись в кулак, Фемистокл спокойно продолжил, — вот тогда вам доклад Антониуса — «Цари Новой Спарты, и воители Аргоса в союзе с некоторыми африканскими бандитскими кланами готовят план по покорению всей Греции и Балкан. Находясь в воинских структурах, становится виднее, что наши прошлые союзники занимаются подготовкой войны против нас. Я сообщаю — объединённые силы Аргоса и Новой Спарты, поддержанные десятками тысяч наёмников Африки, Афинам не удержать.

— Ложь! Наглая ложь! — взревела какая-то женщина, наполнив пространство пронзительным наглым голосом. — Вы всего лишь требуете из нас денег! Вы хотите отобрать блага у народа!

— Тише-тише! Ради всех богов! — раздался громкий басовитый голос председателя. — Господин Мастер-защитник, скажите, что вы нам хотите предложить?

Фемистокл окинул залу, где половина человек готова была его растерзать. В их глазах он видит только яркую пылающую злобу. Тут сидят представители всех партийных фракций Аттики — социалисты, демократы, либералы, социал-либералы, зелёные, анархисты, феминистки, представители меньшинств и горсть правых сил, которые взирают на него снисходительно. Он знает, что большинство политиканов на него смотрит на как человека, высасывающего деньги и отбирающего их у народа. Они думают, что армия это — куча мужиков и женщин с автоматами, на которых можно не тратиться, ведь народ требует развлечений и забав в этом безумном мире.

— Я, со всей скорбью в сердце, — аккуратно и сдавленно заговорил мужчина, — со всей жалостью в душе, вам сообщаю — на западе, грядёт новый порядок. На севере, вы же помните Вольный Союз? Вы же помните, что там раньше было множество народов и стран? Так вот — теперь они часть единого механизма Рейха, страны, за которой тянется новый порядок. Я буду короток — с учётом того, что нас готовятся сокрушить на юге, с учётом того, что с востока сабли точат Турецкий Султанат и Аравийцы, я предлагаю нам самовольно вступить в состав Империи Рейх!

Сию секунду раздался такой ужасный ум и гам, и шквал неистовых проклятий обрушился на него. Фемистокл стоял будто оплёванный, терпя и превозмогая тот ушат помоев, который на него вылили и продолжают лить под громогласное и неистовое улюлюканье и страшные, истошные вопли недовольства. Лишь тихий шёпот сорвался с губ Фемистокла, которого никто не услышал:

— О, боги, я клянусь… когда-нибудь, я верну свободу нашей великой стране.

Мастер-защитник оторвался от воспоминаний, подняв отяжелевший, полный скорби и ненависти взгляд на киберария, подавленно произнеся:

— Да, я помню… всё помню. Помню, как их умалял, помню, как говорил, что они итак станут частью Рейха, только не по воле росчерка пера, а по воле меча и огня, который несёт с собой Рейх. Помню, как отговаривал их от глупых предложений советоваться с волхвами и жрецами…

— То есть вы больше не верите в богов?

— А вы как будто верите?! — недовольно и вопросительно буркнул Фемистокл, смотря на холодного воителя железа.

— Да, — донёсся неожиданный ответ Андронника. — Вера во Христа разжигает тлеющий уголь моего существования, она поддерживает меня и её свет стал мне маяком в жизни, — киберарий взглянул на металлическую ладонь, утянутую перчаткой. — Она — всё, что у меня осталось.

— Хах-ха, — просмеялся Фемистокл, и приложил ладонь к бороде. — Как же я тебя сразу не признал… как же…

— Вы о чём?

— Рыцарь Ордена из Торрента, Военный Прелат Рима, Глава Папской Кибер-гвардии и посол Апостолов Информакратии на Балканах… это было давно, но я помню, как ты был в Афинах… я тогда был ещё ребёнком, но я помню тебя и как ты разговаривал с моим отцом о членстве в каком-то Ордене.

— Что ж, это те истории жизни, о которых мне говорить не хотелось бы, господин Мастер-защитник Фемистокл, — голос Андронника стал ещё холоднее и железнее. — А теперь позвольте мне откланяться… я аудиосенсорами уловил, что вот минут пять у вас возле дверей топчется человек и ждёт вашего приёма.

— Хорошо, — сел за кресло мужчина. — Позови его, а сам… ступай.

Киберарий покинул комнату и его место занял другой человек, вид которого вызывает удрученное стояние на душе. На два размера больше тёмная мрачная кофта стоячим воротником упирается в щетину. На лице, которое похоже на маску человека, лившегося всего, в глазах, которые смотрят на мир потухшим взглядом обречённости и ненависти, можно прочесть сказ о самой великой потере, которую может понести человек. Грязные брюки уходят в потёртые, покрытые тонким слоем пыли сапоги, видимо давно не чищенные и не мытые. Фемистокл бросил взгляд на ладони мужчины, когда те легли на бока кресла и заприметил лёгкую дрожь, а комната наполнилась практически не распознаваемыми нотками перегара.

— Господин Герцог Доуху Рэ, вы просили у меня аудиенции… так вот, что же вы хотите у меня попросить? — строго спросил Фемистокл.

Вместо ответа сначала Мастер-защитник испытал на себе сверлящий взгляд, полный немой благодарности, перемешанный одновременно с непониманием и подавленной злобой. Сложив на груди дрожащие руки, герцог сохранял ещё пару десятков секунд молчание, прежде чем заговорил:

— Господин Фемистокл, я вам благодарен, что вы тогда пришли ко мне на помощь, — несмотря на поставленную речь, в ней ощущается дрожь. — Вы тогда спасли меня…

— Ох, — слащавая легла на губы Фемистокла. — Не нужно, в самом деле, я всё понимаю и сожалею вашей… утрате. Но я хотел бы вам предложить отвлечься от проблемы.

— Забуха… простите, я не должен был так говорить. Я имел в виду то, что обильными возлияниями нельзя исправить ситуацию.

— Не-е-ет, — затянул Мастер-защитник. — Я хотел вам предложить одну работу, но перед этим я хотел бы у вас узнать одну незначительную вещь… совершенно формально — как вы относитесь к Рейху и Канцлеру?

— А к чему такой вопрос? — голос герцога обрёл ясность. — Такие вопросы обычно задают каратели Императора.

— Нет, что вы… я не из тех слуг Канцлера, которые готовы всех порвать за свои воззрения, совершенно нет. Я всего лишь тот его скромный слуга, который выполняет мелкую работу, — Фемистокл приостановился и таинственно продолжил, — и храню секреты и слова, которые мне удалось услышать. Можете быть полностью спокойны насчёт конфиденциальности, ибо всё что я услышал, мгновенно умирает во мне.

— Что ж, если я могу вам доверять… если всё останется в этой комнате…

— Всенепременно. Всё, что я услышу от вас тут, уйдёт со мной в могилу. Вы же знаете, что мне можно доверять, — давит Фемистокл на Доуху.

— Рейх… Канцлер… вот что мне о них говорить? Что мне говорить о тех, кто предал моего сына? Кто скинул бомбы на его голову? Простите, но мне трудно хорошо относиться к тем, кто сбрасывает бомбы на головы своих же солдат.

— Так-так, можно подробнее.

— Рейх… раньше я в нём видел великую идею объединения, ради которой я предал Венецию, но теперь, так где сиял свет, мне видна одна лишь тьма. Нас — аристократов славного города поставили на службу Империи, а детей убивают, — голос герцога стал ожесточённее.

— То есть вы хотите сказать, что Рейх не оправдал ваших идеалов? Вы ждали одного от Империи и её Канцлера, а получили другое?

— Скажите, у вас дети есть? Скажите, вы когда-нибудь воспитывали сына, растили его, кормили и женили, чтобы потом, в один момент он стал жертвенным агнцем на алтаре мимолётной победы Рейха в локальной битве? — обречённо и опечаленно твердит мужчина, уставив поникший взгляд в пол. — Скажите, вы когда-нибудь сообщали жене сына, по сути, своей «дочери», то, что её муж больше никогда не вернётся? Вы видели слёзы на её лице? Вы когда-нибудь понимали то, что внук ваш будет расти без отца?

— Нет, — был дан холодный ответ. — Мне это не известно, но могу заверить вас, что Рейху это может обойтись дорого.

— Всего лишь слова, — обронил печальную фразу Доуху. — Что мы можем против имперского механизма Рейха? Что мы, обычные люди, против его Орденов, флотов и авиации?

— Господин герцог, вы помышляете о мести Рейху?

— Я… я, — растерялся мужчина, когда понял, что его поддели. — Я неправильно выразился, господин Фемистокл. Я хотел сказать совершенно иное, что мы всего лишь слуги Императора, свято чтущие его волю.

— Ой, не отнекивайтесь, ибо ваше состояние и вашу боль можно понять. Поверьте, я сам выступаю среди тех сил, которые выступают за обновление Рейха, и вы можете мне доверять.

— Изменение Рейха? — удивился герцог. — Не одному ли Канцлеру отдали на волю всё преобразование? Не один ли Канцлер волен всё менять?

— Скажем так, иногда приходится идти на определённый риск, чтобы принести людям благость и силы тайного изменения, такие которые представляю я, всегда должны держаться в тени.

— Силы тайного изменения… секунду! — Доуху приложил руку к подбородку. — В Аргосе и Новой Спарте, в Афинах и Коринфе, от Крита и до Эпира всё твердят про изменения… федерализацию и автономии. Я до сих пор не могу понять, почему Рейх на это никак не реагирует, почему он молчит, но скажите, не эти ли силы вы представляете?

— Мои интересы, можно сказать, равны интересам тех сил.

— Хм, — на измученном лице герцога появилась слабая, словно бы рождённая через боль улыбка. — Вы же понимаете, что ваши слова — это государственная измена? Рейх и Канцлер не терпят дерзновений в виде изменений. Да и вас сам Канцлер поставил едва ли не как сопровителя, только на Балканах… да у вас же полномочий по договору едва ли не как у Генерал-губернатора, вы же не только Мастер-защитник, но и Гарант Соглашения, уполномоченный императором на…

— Я вам могу сказать то же самое, — прервал его Фемистокл. — Да, он поставил меня над Балканами, и только поэтому я хочу для них только блага. Моя воля, мои знания, моё могущество, — стал самодовольно перечислять свои качества Фемистокл, — приведут нас к истинному процветанию. Вообще перед Канцлером любое слово, которое ложится поперёк его горла — государственная измена и не судить же всех нас за наши безобидные слова о преобразованиях, — язвительно усмехнулся Фемистокл.

— Так что же вы хотите сделать с этим регионом? Каковы ваши идеи?

— Знаете, сначала я воздам хвалу всем героям, погибшим на Крите. Мне, как Мастеру-защитнику Аттики — это сделать можно. Поставим столы, устроим дневной траур и письма отправим другим городам, чтобы они устроили щедрые тризны по усопшим.

— Тризны? — удивился Фемистокл, чувствуя языческий подтекст этого слова и понимая, что сейчас он встал на рельсы государственной измены и во всю катится к неповиновению или чему по хуже.

— Да. Наши славные братья по Греции отметят героизм вашего сына.

«Как могут справлять тризну по тому, кого отпевают?» — возмутился герцог. С одной стороны, он не может пойти против Рейха, ибо его усилиями его город жив и процветает, а сам он всё ещё дышит. Империя принесла прогресс и процветание, смела с карты осколки былого мира и решила построить новую Европу, сильную Европу, без всякого сумасшествия. Но в то же время, Канцлер позволил себе убить его сына, он не считается с мнением и жизнями людей, которые ему служат.

«Рейх» — проскрипел зубами Доуху, вспоминая то ревущее и жаркое пламя, которое пожрало Жака, памятуя о том, как он утирал слёзы с щёк Миранды и пытался объяснить внуку, что отец больше не вернётся. Он почувствовал всю боль и ярость, которые испытывали его родные, ощутил острые когти дьявола мести у своего трепещущего сердца. В груди всё охватил огонь, живот скрутило от желчи, боли и тошноты, а грудь сдавило, но герцог стерпел, ощущая, что глас возмездия взывает в нём.

— Решайтесь, господин Доуху. Память вашего сына в ваших руках, — давит Фемистокл, желая получить ценного союзника в борьбе за дело «преобразования» Рейха.

— А ваш, какой резон? Чего вы хотите?

— Я желаю этому региону лишь блага, но я всего лишь мелкая сошка перед теми львами, которые желают преобразовать весь Рейх, ибо они несут с собой огонь истинного прогресса.

«Львы… прогресс… мне всё равно… лишь бы Рейх ответил», — было таково решение, выкованное в горнилах сердца, пылающего огнём ненависти и мести.

— Что я должен буду сделать?

— Вы и ваши венецианцы необходимы нам. Пока Рейх не понимает того, насколько он слаб, не ведает этого. Нужно, чтобы поставки оружия в Эпирскую область прекратились и там люди стал чуть менее довольны имперской властью.

— Хорошо, господин Мастер-защитник. Можете считать, что уже всё сделано.

Глава 6. Любовь и политика

Глава 6. Любовь и политика

Следующий вечер. Великий Коринф.

Небо окрасилось в тона уходящего золота, вылившись полосой у самого горизонта, знаменуя уходящий день, а за ним, по большому полотнищу тверди небесной, выплеснулся багровый и фиолетовый, которые спешат перейти во мрак ночи. Над головами ни облачка, а по сему уже зажигаются первые звёзды, пронзая ночной мрак серебристым холодным сиянием далёкого огня, чуждого и загадочного.

Мужчина, стоя на балконе третьего этажа, ощущает, как лёгкие аккорды ветра уносят с собой на запад тепло прошедшего дня, принося с собой хлад грядущей ночи. Он смотрит насыщенно-зелёными глазами вдаль, там, где пригород устилается множеством домиков сельского типа, деревом, кирпичом и шифером, возвышающихся на один этаж над землёй. Между домами виднеются аккуратные огородные участки и насаждения красивых цветов и растений, украсивших сельский пригород подобно роскошным бусам. Позади того здания из которого он смотрит, возвышаются длинные строения, сияющие серебром и бриллиантом в свете уходящего солнца, но чем дальше на северо-восток города, тем их меньше, пока они не переходят в «подлесок» низких зданий.

«И всё это… всё это получено сквозь горнило войны», — подумал мужчина, потерев рукав длинного пиджака, который укрыл покровом серой ткани почти все бёдра, мягко ложась на тёмно-синие ткани джинс, сильно смахивающих на брюки.

— Яго, достал там стоять! Иди к нам скорее! — послышалось воззвание позади и мужчина, быстро развернувшись, скрылся в квартире.

Там, внутри дома, развернулось небольшое, не слишком пышное празднество, ставшее чем-то тёплым и приятным для тех, кто готовится собраться за столом. Мужичина в пиджаке с короткой стрижкой и грубым лицом заприметил, как возле стола копошится прекрасная девушка в синем платье, от которой ощутим изумительный ореол духов, раскладывая столовые приборы. Сама комната — небольшая, и столик зажат между шкафом, набитым книгами, сервисом и техникой, и диваном, на котором сидят мужчина, с чёрным волосом до плеч и девочка, в ярком цветастом платье и о чём-то оживлённо беседует с мужчиной.

— Присаживайся, Яго, — сказала девушка, пригладив волос цвета вороньего крыла, предложив гостю кресло. — Я с Данте и Мартой посидим на диване.

— Ох, Сериль, ты так добра, — присел на простенькое мягкое кресло, обшитое бежевой тканью.

— Вы подождёте ещё пару секунд, и я принесу окрошку.

— Хорошо, дорогая, — сказал Данте, оторвавшись от разговора с ребёнком. — Обождём.

— Брат, как-то необычно тебя видеть таким.

— То есть?

— С семьёй. Я у вас редко бываю и, етить, каждый раз мне трудно тебя развидеть в военной форме. Для меня ты навсегда остался бойким и военным, задирой, одним словом. В роли семьянина… я до сих пор не могу поверить.

— И даже тогда… в том дворце, в Иберии?

— Ох, я думал, что это твоя сиюминутная заморочка, думал, что дальше букетиков и конфеток это не зайдёт, но чтоб его. Хотя знаешь, я рад, что всё так получилось и есть кому за тобой присмотреть, не всё же мне заботиться о тебе, вот будешь теперь в надёжных руках.

— Дядя Яго, — раздался тонкие приятный голос девочки, — а у вас есть тётя? У моего папы есть мама, а у вас?

Яго не стал ничего сразу отвечать, лишь натужно слегка улыбнулся, и ласково посмотрел на девочку, удивляясь простоте её вопроса и мыслей.

— Ох, малышка, даже не знаю.

— Марта, — смутился Данте.

— А вот и окрошка, — Сериль поставила на стол небольшую металлическую кастрюлю красного цвета, и тут же заговорила, и тон её голоса приобрёл укор. — Марта, сколько я тебе говорила, что такие вопросы некультурны.

— Да ладно вам будет, — упрекнул Яго родителей в излишней морали. — Она же ещё ребёнок.

— Брат, пусть учится хорошим манерам сейчас.

— Данте, дорогой мой брат, ты вспомни насколько «хорошими» были мы. Или ты уходишь в отказ от того, что мы творили в нашем доме, когда стали смышлёнышами?

— Ну ты сравнил.

— А есть что сравнивать, твоя дочь покультурнее нас будет, так что не морализаторствуй, — покривился Яго, быстро осмотрев квартиру. — Какая хата, кто же тебе её подарил? И чегой-то вы решились переехать сюда из центра?

— Её мне дал наш Консул на время. Сказал «будет где отдыхать и подумать над своими словами».

— Так, — резко вмешалась Сериль, прерывав беседу чуть грубым, но приятным женским голосом. — Давайте есть, не зря же я всё это готовила.

— Дядя Яго, — всё продолжает допытываться девочка, — а что это у вас за кольцо.

Валерон взглянул на простое серебряное украшение, отвечая:

— Да, подарил один из наших побратимов, из Поборников Справедливости. Мы их тогда из окружения вытащили в Стамбуле, а они нам это в знак дружбы. Хорошие ребята… когда-то были, дор тех пор пока не засели на квартирах на юге Балкан.

— Брат, помнишь, как мы сцепились с полицейскими?

Данте, смотря на приготовленные блюда, вспомнил ресторан Стамбула, который открылся после войны. Там он, Яго, да ещё и несколько парней из Чёрных Судей и Поборников Справедливости в чистой серой военной форме ужинали. И местные в счёте задрали цену в три раза, да ещё требовали, чтобы они больше не приходили в их заведения, ведь им не нравится новая власть. Естественно Данте отказался, как и все, что повлекло вызов полицейских, которые не стали церемониться и с дубинками наперевес вломились в заведение, но они встретились не с простыми мужиками. Стулья ломались о спины стражей порядка, тарелки бились о головы, а кулаки крушили челюсти, дубины отбивали конечности, а попытка воспользоваться электрошоками закончилась насаженным на голову горшком из-под цветка. Когда всё закончилось, парень из «Поборников», по имени Энтимон был рад встречи с побратимами, рад, что они прикрыли друг друга, и рад, что вместе они писали объяснительные. Для Данте все воины орденов, как одна семья, на которую брошена странная тень, но мужчина отбрасывает плохое помышление, лишь мерно говоря:

— Такое не забыть… и реально — хорошие ребята.

Яго кратко пробежался взглядом по столу, ощущая лёгкую коль у сердца и скорбь, словно кто-то завыл печальный траурный марш. Его не повергает в уныние кастрюля с окрошкой, исторгающая приятный аромат пряностей и мяса жаренная курица, пара тарелок с салатами или графин, наполненный прохладным морсом, стекло которого «вспотело». Нет, не пища его печалит, не тот уют и не атмосфера добра и милости, когда он смотрит на воркующих Данте и Сериль, на их дочь.

«Какого проклятья же мне, человеку, который поклялся быть механизмом в имперское военной машине, становится колко от вида этого? Я — долбанная шестерня в его механизме, почему меня так тянет к домашнему уюту? Почему?» — эта мысль родила в сознании огонь печали, который жгучим касанием тронулся души.

Яго чувствует, что ему бы так же хотелось ощутить нечто подобное, что чувствуют Данте и Сериль, ибо, пройдя через ад улиц Сиракузы-Сан-Флорен, через шторм огня Иберийского полуострова и через ужас городов Балкан, он терзается ощущением ненужности и отсутствия душевного тепла.

«Но я же воин!» — кричит себе внутри Яго, отгоняя мрак души. — «Таков мой удел, такова моя служба, такова воля Рейха».

И тут же Яго поймал себя на мысли, что быть бездушной шестерней в механизме Империи — это благо для Канцлера и его правительственных слуг. Консул пытался удержать и Данте от увольнения, но для чего? «Рейху нужны бездумные шестерни, которые будут выполнять все его требования, которые не будут терзаемы душевными переживаниями или семейным долгом, но я — слуга Империи и готов пойти на это». — успокоил себя Яго, вернувшись из размышлений к реальности.

Сериль берёт ложкой и кладёт немного салата в маленькую керамическую белую. тарелку и касается утончёнными пальцами курицы и немного отщипывает, и кладёт к наструганным огурцам и помидорам, затем цепляя вилку и протягивая её ребёнку. Марта с радостью берёт еду и приступает к трапезе, но как только девочка занесла салат, пара кусков огурца срываются с вилки и марают её одежду. Данте моментально берёт салфетку и вытирает пятно, приговаривая дочке, чтобы та была аккуратнее. На лице женщины при виде этой картины расцветает улыбка, она умиляется при виде того, как её муж помогает дочери.

«На что мы ещё могли надеяться?» — спросила себя Сериль, вспоминая Пиренейскую Теократию и её багрянников, звериные культы и то безумие, которое там всем заправляло. — «Хвала, Христу, что туда пришла Империя, что там оказался его прогресс», — в глубине души Сериль радуется, что вместе с Рейхом туда пришёл и Данте, что по воли Божьей они были сведены.

Девушка берёт тарелку мужа и кольцо на правой руке безымянном пальце ярко сверкнуло под лампой скромной люстры. Такое же, простое и золотое, но ставшее символом праведного брачного союза, кольцо Яго видит на пальце и у Данте.

— Да, Яго, я благодарна тебе, за то, что присматривал за моим Данте.

— Да не за что, — усмехнулся Валерон. — Он ведь брат мой… куда я без него и куда он без меня.

— Ты ведь вытащил моего Данте. Он рассказал, как ты пришёл к нему на той площади.

— Ох братец, уже всё растрепал? — с наигранным недовольством говорит Яго, накладывая себе побольше курятины. — Это ты меня замотивировала, Сериль. Как ты тогда перед нашим отъездом сказала — «Если я не увижу больше Данте, то ты увидишь апостола Петра».

— Разве я так говорила? — удивлённо переспросила Сериль.

— Как-то по-другому, но смысл остался такой же.

— Кстати, Данте рассказывал, что там был ещё… как его там… Кам-Ком-Комаров! Вспомнила.

— Не вспоминать при мне этой рожи! — вспылил Яго и даже стакан в его руке дрогнул, когда он наливал сок. — Он нас предательски кинул.

— Что вообще русские забыли здесь? Я не думаю, что у них есть какой-то интерес в этих землях.

— Разве ты не слышала об Союзном Имперском Эдикте? — спросил Яго, начиная есть мясо. — Согласно этой бумажкульке они нам помогали на севере.

— Нет, конечно нет.

— Это особый договор, — ответил Данте. — Между Рейхом, Великой Речью Посполитой и Российским Имперским Государством о взаимопомощи. Три имперских державы не хотят терять накопленное могущество.

— Это так, — сказал Яго и проглотил первый кусок еды.

— Так! — резко подняла голос Сериль. — А как же молитва перед едой?

— Это тебе Империал Экклессиас забила голову догмами? Я понимаю, их предписания обязательны, но всё же… нас никто не видит.

— Нет, Яго, это потому, что мы верим, — указательный палец Сериль показал на грудь Яго, где виднеется отблеск серебристого металла, принявшего форму креста. — И ты кстати тоже.

— Хорошо, что будем читать? По традиции «Отче наш»?

— Да, — протянул Данте и все в один голос взмолились, — Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого, — во время прочтения молитвы, Яго неожиданно для себя ощутил прилив тепла необычное спокойствие; то ли его действительно поддело нечто таинственное и мистическое в сих святых словах, либо же объяла атмосфера — семейная, полная заботы и ласки, которую он практически никогда не испытывал.

— Отлично, вознесли благодарность за хлеб насущный, а теперь о договорах. Так что, Сериль?

— Мне они не интересны.

Сериль понимает, к чему все эти договора, но ей нет дела до сего, её не волнуют политические дрязги трёх монархов. Она смотрит на Данте и Марту понимая, что её семья — единственное стоящее в жизни, и все политические заботы мира — войны и пакты, соглашения и дипломатия, свободы и режимы теряют всякую ценность и значимость перед самыми любимыми людьми в её жизни.

Она смотрит на мужа и дочь, и лёгкая воздушная улыбка украсила её прекрасный лик, расписав благородно-светлое лицо багровым символом радости.

— Сериль, а как тебе новая фича Канцлера, — с недовольством заговорил Яго, — я про усиление контроля за торговой сферой. Говорят, что даже на Балканах, с которыми есть договорчик, хотят ввести полностью государственную торговлю.

— Знаешь, Яго, мне всё равно.

— А как же свобода? — с наигранностью раздаётся вопрос. — А как же та свобода, права и либерализм о котором шипят недобитые дети прошлого мироустройства?

— Недобитые дети? — раздаётся невинным тоненьким голосомудивление с оттенком боязни.

— Это дядя Яго так называет плохих людей, Марта, не беспокойся. — И тут же был дан укор брату Данте. — Прошу, будь осторожнее в выражениях при ребёнке.

— Хорошо… что-то в наше детство никто не был избирателен в словах при нас, такого наслушались, что аж уши могли завянуть. Да, братец?

— Да, только мы сейчас живём не в те времена. Как никак наступило время прогресса и процветания.

— Да, как скажешь братец… да, Сериль, так что насчёт свободы и всего прекрасного и сказочного?

— Знаешь, не думаю, что в ней есть хоть какой-то прок и толк. Ты посмотри, что стало со странами при той самой свободе. Яго, ты же помнишь Италию… ты же помнишь и других. В конце концов я ощутила всю прелесть «свободного» мироустройства.

— Что ж, довольно интересная мысль…

— Яго, всё чем болеют «ревнители былого величия Балкан», их парламент и свободы, президентство и независимость — всё это ничто для меня, — Сериль описала дугу, обведя рукой мужа и дочь. — Вот моё сокровище… ну и родители конечно. Знаешь, пока Рейх не потакает тем силам, которые свели мир прошлого во гроб, я поддерживаю Империю во всех её решениях.

— То есть свобода для тебя не ценность, — с ехидной улыбкой сказал Яго.

— Для меня семья… Марта и Данте, родители — вот ценность, Яго. Думаю, ты понимаешь, почему.

— Да, — взяв гранённый стакан с напитком согласился Яго. — Понимаю и не спорю, а выражаю… восхищение что ли. Данте, какая у тебя жена отличная.

— А ты тогда на меня ругался, что я её решил спасти. Помнишь лифт и то, что там было?

— Да я же не понимал, какая у вас там связь… не понимал, брат… я ещё помню, как ты победил Кумира и сразу же кинулся к ней… — Яго показал на Сериль, — знаешь, твоя жена права. В этом мире нет того, что было бы дороже близких и любимых. Все сокровища этого мира, все его бриллианты и деньги, злато и серебро — всё это не стоит истинной любви…

— О, брат, понесло тебя.

Данте видит состояние Яго и его самого берёт лёгкая печаль от того, что его брат не смог найти себе того, кто был бы дороже злата или же не обрёл любовь к ближним. Его ведёт долг и приказы командования, но не любовь.

— Сериль, — обращается Данте, — у меня для тебя приятный подарок.

— Какой?

— Ты больше не будешь проводить ночи в бессоннице… я решил уйти со службы и устроиться туда, где безопаснее.

— Как это прекрасно! — обрадовалась жена.

— И насколько меньше ты будешь получать теперь, брат? Эх, такого бойца теряем, а боец — деньги, — усмехнулся Яго и тут же поймал гневный взгляд Сериль. — Э-э-э, я так шучу… я конечно же рад, что теперь он будет с тобой и больше не будет мотать нервы семье.

— Да, Сериль, — говорит Данте. — Я так же подумал, что ты и дочь намного важнее для меня, чем прыгать по окопам и… служить верой и правдой внешней политике Канцлера со «шпагой» и автоматом. Теперь я полностью с вами.

Данте неистово любит свою семью и ради неё он готов отказаться от почётной должности и денег, которые платят за службу. Он не может представить, что будут делать его жена и дочь, если вдруг с ним что случится, его одна мысль о том, что они останутся без него, бросает в дрожь.

«Канцлер, Рейх, долг» — стал молвить про себя Данте, вспоминая, что его подвигло сражаться в рядах лучших воинов верховного правителя. Он ясно помнит Сиракузы-Сан-Флорен, Рим и Сицилию, помнит данные им клятвы верности и Джузеппе Проксима, помнит возложенный на него долг.

«Сей долг я выплатил сполна, Канцлеру, стране и миру. В моём долге больше нет нужды, ибо он исполнен в полной мере», — твердит себе мужчина, понимая, что когда-то сказанные слова теперь не имеют силы и то, о чём он говорил тогда, в церкви родного городка исполнено, и большего он не способен дать миру.

«Теперь мой долг — семья и её благополучие», — завершил размышления Данте, вконец утвердившись в мысли, что теперь дни его службы сочтены, и он рад тому, что проведёт остаток жизни с любимыми людьми. Данте рад тому, что он теперь посвящён полностью семье и его больше не побеспокоит глас из главы, который наверняка возник от переутомления.

— Да, я забыла сказать… — загадочно затянула Сериль, — нам отец мой смог достать две путёвки в Санкт-Петербург. Послезавтра собираемся и вылетаем.

— Почему я не знаю? — удивился Данте, едва не поперхнувшись морсом. — Где останется Марта?

— Данте, это наше маленькое путешествие, не беспокойся. Марта будет у дедушки с бабушкой, а мы пока побудем парой пилигримов, — тихо и умилительно говорит Сериль. — Ты же не против?

— Конечно нет, я рад туда съездить… но почему тот город? Почему именно сей в единственно-открытый город Российской Империи?

— Правильно, — внезапно заговорил Яго, — езжайте, а я тут отдохну. Во всяком случае найду чем заняться до конца отпуска. Данте, ты не забывай, что нам нужно ещё будет в Рим смотаться.

— В Рим? Зачем? — смутилась Сериль. — Ты же сказал, что увольняешься.

— Сериль, не бойся за твоего благоверного, ибо единственное, что сможет его там ранить — иголка от ордена, медали или любой иной блестяшки. У нас там будет награждение.

— Ах, а то я уже перепугалась, — обрадовалась девушка, широко улыбнувшись. — А в Риме можно присутствовать жёнам и детям военных?

— К сожалению, нет, на мероприятие всё в трёх кварталах оцепят, да и смысл тебе ехать? Я туда и обратно, — печально отвечает Данте. — Знаешь, после награждения хотелось бы съездить отдохнуть от всего. Я слышал, что Канцлер хочет до конца открыть сообщение между тремя странами, и мы сможем ездить не только в один город. И как насчёт посетить Алтай? Говорят, там красиво…

Как снег на голову в мае у Сериль раздалось звучание телефона, и она тут же провела пальцем по тонкому экрану, тут же приложив трубку к уху:

— Да, кто это? Ах, Элизабет. И что же ты хотела? — с напряжением и явным нежеланием слушать девушку, вопрошает Сериль. — Ах, да не, на завтра им ничего не задали по математике. А почему ты не пользуешься журналом электронным? А, глючит. Ладно, доброго вечера.

— Элизабет, — задумался Данте. — А, это та женщина, которая тебя постоянно третирует?

— Так давай я потолкую с ней по-человечески, — заговорил Яго. — Я не джентльмен могу на наглую девчонку и голос поднять.

— Нет Яго не нужно, — чуть подняла руку Сериль. — Знаешь, мне её по-человечески жалко, у неё мужа нет, а ты знаешь, как Рейх надзирает за теми, у кого нет семьи.

На другом стороне «провода», в небольшой квартире устроен свой ужин, только намного скромнее и тише — молодая девушка в кофте и джинсах работает возле плиты, что-то временами выставляя на стол. Её рыжие волосы убраны в пучок, а пальцы в чём-то замаслены.

— А где Анастас? — спросил молодой парень, сидящий за небольшим столиком, где стоят пара блюд и пара кружек, наполненных креплённым виноградным соком. Сам мужчина одет довольно опрятно — голубая рубашка, выглаженные брюки, на руках блестят золотые часы.

— Он у мамы. Я его отправила, чтобы он смог быстрее прийти завтра в школу, да и давно он у бабушки не был.

На хозяйку обращено добродушное чуть утончённое овальное лицо, на чуть приоткрытую спину смотрят карие глаза янтарного оттенка, чёрные волосы чуть растрёпаны.

— Почему ты поинтересовался, Филон? — с лёгкой улыбкой спросила девушка.

— Да так, скажи, мы же уже год знакомы?

— Ну да.

— Помнишь, как это было? — парень чуть улыбнулся. — Помнишь, как на работе, я по ошибке ошибся отделом и написал о неисправности компьютера в ваш юридический отдел? Помнишь, как ты пришла к нам в аналитический и сказала «какой идиот перепутал юристов с техниками? Сейчас сам возьмёт в руки отвёртку и будет компы чинить».

— А как же это забыть, — усмехнулась и задумалась Элизабет.

Дама, молодая хозяйка обернулась на парня, который смотрит на неё глазами, во взгляде которых есть горит нечто больше, чем обычная дружеская приязнь. Она понимает, что за этот год общения, которое они провели в кафе, на работе, в кинотеатрах ей хотелось бы большего, желала, чтобы золотой венец обвил её безымянный палец, но что она может дать ему? Обычная домохозяйка, растущая сына и не знающая ничего, кроме дома и работы, не понимает, что в ней мог найти коллега по работе.

— Филон, скажи, чем такая девушка как я может быть привлекательна для мужичин?

— Да, Лизи, — коротко назвал парень девушку. — Ты слишком низкого о себе мнения. Ты красивая, трудолюбивая и хозяйственная. Как такая не может понравится.

Элизабет приятно смутилась от таких слов, на её щеках проступил лёгкий румянец. Идиллию разрушил звонок и Элизабет подошла через короткий коридор, что открыть дверь. Распахнув её, в проходе стоял высокого роста мужчина, в костюме клерка или офисного работника, только пиджак на неё сменился длинным френчем. Тут же раздался его тяжёлый бас:

— Я из отдела по надзору за бессмейными из управления Мин…

— Я поняла. Что вы хотели?

— Проверить, есть ли у вас сожители и так далее. У вас только через пару месяцев проходит административный запрет на наличие семейных или квазисемейных отношений.

— Нет, этого нет, — холодно сказала Элизабет.

— А это что у вас там за мужчина сидит? Чай не сожитель?

— Нет, коллега по работе. Мы с ним обсуждаем планы развития юридической государственной конторы на текущий квартал. Вот он решил поделиться предложениями по улучшению работы, — напористо ответила Элизабет.

— Хорошо-хорошо, так и отметим. Всего хорошего.

Дверь захлопнулась и Элизабет посмотрела на Филона, их взгляды встретились. Невольно Элизабет вспомнила Сериль и на мгновение её поразило желание, чтобы у неё всё было как у той жены капитана — муж, радостная атмосфера семьи, и отсутствие еженедельных проверок. На момент ей даже показалось, вся её ненависть к Сериль скорее из-за зависти, а не из-за имперского происхождения.

«Было бы мне дело до Рейха и его политики, если бы не его безумное отношение к моей личной жизни?». Она чувствует, что вся её ненависть к Рейху и даже к Сериль, это не более чем желание освободится от уз бюрократического капкана и самой стать как та жена капитана, но нечто противится в ней.

«Я — свободная дочь Греции», — такие слова матери всплыли в сознании Элизабет, и она пытается их всей силой реализовать в себе, потому что должна… но кому? Греции уже нет и только бабушка с дедушкой причитают, что всё ещё вернётся, да и сама Элизабет им поддакивает, чувствуя, что просто обязана эта делать, ведь в неё, в детстве столько вложили патриотизма к вольной мёртвой стране.

Домохозяйка, любящая семью или горделивая воительница за свободу родины, как царица Боудикка — выбор, который стоит в душе молодой девушки, и она не знает, что выбрать, ибо сказать родителям, что не хочет больше быть против Империи, а желает ей смириться и жить по её законам, значит обидеть их.

— Элизабет, сколько мы с тобой знакомы? Год? Ты же знаешь, что все твои прежние мужья уже обзавелись любовницами и при удобном случае, когда стало особо подгорать они свалили куда-то на юг, — в голосе парня появились эмоции. — Я бы хотел…

— Ты же всё понимаешь, Филон. Административный запрет. Да и ты… скажи, где ты работал до того, как пришёл Рейх?

— Жреческое юридическое управление Храма Фемиды, — чуть повинно опустил голову Филон. — И да, мне назначили наказание на запрет покидать город. Ещё три месяца, и мы могли бы…

— Ты же знаешь, что вряд ли, — Элизабет села напротив Филона. — Семейная политика Империи такова, что двух этнических греков вряд ли… что б их всех! — вспылила дама и залпом осушила стакан. — Да они в нас видят угрозу! Они хотят, чтобы мы выходили за проклятых ромеев! Якобы «разделение нации греков предотвратит мятежи, поскольку они будут разделять ценности Империи через своих супругов!». Чтоб этот Канцлер провалился в ад!

— Если бы нам дали возможность создать семью куда бы ты хотела поехать? — спокойно спросил Филон, коснувшись руки Элизабет.

— Куда-нибудь на север. Слышала я о России, как думаешь, как там сейчас? Говорят, очень древняя страна.

— Знаешь, я предлагаю тебе сходит в одно место. Давай через дня два? — говорит томно Филон, заключив ладонь девушки в объятия.

Глава 7. Град Петра, веры православной и власти государевой: Дела политические

Глава 7. Град Петра, веры православной и власти государевой:

Дела политические

Из пророчества времён кризиса афонского Старца о России. Глава третья, абзацы двадцатый-двадцать четвёртый.

«Те, кто придут во времена бедствий, потеряют страну в баталиях и сечах словестных за осколки былого величия. Придёт время, когда власть будет отобрана у старого орла и будет новому одноглавому. Власть большого парламента будет отобрана и передана малому. Те, кто возьмёт венец власти над Россией предадутся всем возможным порокам. На их руках будет грязь лжи и коварства, кровь предательства и жестокости и они скажут — «это нужно для выживания». За это их и погубит страшная кара, данная от Бога.

Воздух наполнится дымом и кровью. То, что было единым рассыплется и от птичьего града до самой Волги раскинется наследница двуглавой державы. Земля былого благородства и великих людей. Новые ревнители одноглавого возглавят то, будет положено в заклание будущего мира. И им будет суждено либо сплотиться, отринув раздоры, либо сгинуть в мятежной тьме. Западные русы — странные дети старых порядков. Их долгом станет вернуть Москве былое величие, но смогут ли?

Народы восточной России возьмут с лихвой справедливо взятое Москвой. Президенты и парламентёры узнают вкус бунтов. Москва, погрязшая в мятежах узнает, что восточные народы не так раздроблены, как казалось. Люди Зауралья очистят свои земли от ига запада, как им казалось. Они восстанут за свободу, но та свобода станет детищем князей бесовских. И по делам их узнает, что за востоком и пламенем мятежа будет стоять сын зари, враг рода человеческого.

Но не долго будет так — страна против страны, брат против брата. Придёт возмездие за кровь невинных и когда будет сорвана последняя печать мятежа, то сделается великая тишина по всей стране. И когда-то поссоренные братья станут едины и разбитое сочтётся, и орёл вновь обретёт две главы. И позволит им Он греться в лучах новой славы, подаст им долгожданный мир.

И настанет момент, когда Россия вновь раскинется от Балтики и до самой Аляски. И после великого упадка, когда республика приходила в упадок, на востоке вновь взойдёт солнце монархии. И приемником Рима и града Константина вновь станет Москва — новый город Единого Бога. Новые русы станут архитекторами грядущей эпохи с новыми Солнцами будущего мира».

Спустя два дня. Санкт-Петербург. Кронштадт.

Над островом, как и над всем городом нависли тяжёлые мрачные небеса, несмотря на то, что сейчас в разгаре пятый день июля месяца. Но тут странно прохладно и мрачно, словно природа специально тут всё кутает ореолом загадочности и мистики.

В парке, подобно лёгкому перезвону, прозвучал женский смех. Высокая девушка в сером пальто, джинсах чёрного цвета и сапогах негромко посмеялась. Её чёрный пышные волосы, снисходившие до плеч, затрепетал напористый прохладный ветер, а светлое мраморно-чистое лицо покололо от холода. Голубые глаза, чистые и сверкающие счастьем, смотрят вперёд, а худая правая ладонь зажата крупной ладонью парня.

Рядом идёт мужчина, с длинным волосом и выбритым лицом. Его одеждой стал длинный плащ цвета хмурых небес, брюки и остроносые туфли. Очи, насыщенного зелёного цвета, взирают на девушку, идущую рядом с ним.

— То есть ты примазался к поездке нашего кардинала Флорентина? — с толикой игривости прозвучал вопрос. — И это и есть две твоих путёвки?

— Так и есть, моя дорогая, так и есть, — легко ответил Данте. — Ему шепнул наш Консул, что мне сейчас нужен отдых, вот и священник подсуетился.

— Что ж, хоть так мы выбрались на отдых, — худые губы девушки украсила воздушная улыбка. — Приятно посмотреть на то, как живут другие страны.

Среди длинной аллеи идут два человека, которые сильно выделяются среди всех присутствующих здесь. Парень и девушка в стандартной одежде, приемлемой для Рейха, но тут они увидели совершенно иную картину моды, оказавшись белыми воронами. В глаза бросаются мужчины на которых тёмных цветов камзолы или фраки старинного покроя, расшитые серебряными или золотыми нитями, прикрывающие белые брюки и начищенные до блеска туфли. Попадаются и крупные мужики, с отращёнными бородами, на которых под ветром развиваются широкие линованные плащи и мешковатые просторнейшие штаны, утянутые сапогами. Некоторые женщины в довольно просторных платьях различных цветов, но чаще всего попадаются девушки в расшитых белых рубашках, убранных под тёмные платья.

Молодая пара кажется одета более… современно и от их одежды не так отдаёт далёкой стариной. Данте был наслышан о пристрастии в одежде людей культурной столицы Российской Империи, но даже не думал, что здесь он встретит ожившую историю на улицах города и это касается не только одежды. На первый день своего прибытия в Санкт-Петербург ему казалось, что он попал в эпоху, залитую янтарём истории и навечно застывшую тут. Обычная полиция тут отсутствует и вместо неё — жандармерия, современный транспорт отделан в стилистике девятнадцатого века и даже язык жителей больше пестрит анахронизмами былых времён. Только Данте рассказывали, что всё это тут недавно и создано по Указу Императора «О реставрации атмосферы и духа Града Петра», который должен был стать мостиком между древней монархией и сегодняшним имперским режимом.

Но для молодой пары нет дела для этого. Гуляя по парку они наслаждаются приятной атмосферой.

— Данте, как ты думаешь, мы нарядились не слишком… скупо? — осторожно спросила Сериль, боясь, что её словам могут смутиться, но в тоже время понимая, что её речи никто не понимает.

— Думаю, все уже поняли, что мы не отсюда.

— Милый, ты посмотри, какая тут атмосфера… ты только взгляни, какие платья и какие костюмы, — с восхищением говорит девушка. — Мы словно попали в древние времена.

«Интересно, сколько из этих людей ряженные оперативники Российской Имперской Службы Безопасности?» — спросил у себя Данте.

Он понимает, что встреча Верховного Кардинала Империал Экклессиас и Епископа южнорусского Русской Православной Церкви не может проходить безо всякой охраны. Морской Собор в Кронштадте стал местом для переговоров представителей двух церквей по статусу балканского полуострова и состояния веры на нём. Империал Экклессиас, как наследница католической обрядовой традиции желает поставить там свои храмы, а Православная Церковь желает сохранения на нём очагов православной веры, которые смогли пройти через мрак кризиса и забытья.

Данте, которому предложил с собой проехаться Флорентин Антинори, в знак благодарности за возращения меча святого Петра, был рад выбраться из Рейха и свозить жену. Ему сейчас нет дела до договорённостей двух наследниц славы Христа, он просто рад насладиться прогулкой и видами парка.

Его ладонь чувствует тепло ладони любимой жены, он ощущает её гладкую кожу, смотрит в её прекрасные глаза и чувствует, что в его душе льётся самое приятное тепло. Девушка, в которую он влюбился в Иберии, прошла за ним долгий путь, разделила с ним быт и хранила верность, когда приходило время томительного ожидания его из походов. «Что ещё мне нужно?» — спросил себя Данте.

Пара, идя по парку, постоянно замечает, что по бокам то и дело встречаются штандарты на которых развиваются флаги — бело-жёлто-чёрные полота с тёмным двуглавым орлом. Данте знает, что это главный флаг страны, её символ и великое знамя, которое ставится как можно чаще, дабы люди не сомневались в силе имперской власти.

Данте слышал, что в Имперской России правят практически такие же порядки, что и в Рейхе, только с уклоном на национальный характер. Вчера, гуляя по Петербургу, он видел, как возле статуи Императора Всероссийского люди в чёрных рясах, со златыми епитрахилями и крестами служили молебен возле большого изваяния. Аромат, источаемый кадилом, наполнил всю улицу, а торжественные песнопения доносились до самых крыш. Ему это очень сильно напомнило, как священники Империал Экклессиас вели маленькие богослужение возле часовенных монументов Канцлера, испрашивая у Бога благословения на правление государя.

Ступая дальше вместе с женой, он в парке заметил, как что-то записывает человек, среднего роста, в сером длинном пиджаке в полоску, в широких штанах и небольших туфлях, а голову украсил цилиндр. В его руках электронный тоненький планшет и тактильная ручка, сделанная в форме пера. Он стоит прямо посреди параллельной дороги и всё время что-то чиркает у себя в планшете, внимательно всматриваясь в каждого прохожего.

— Данте, а что этот человек записывает? — с удивлением спросила Сериль, поправив чёрные волосы.

— Тех, кто одет не по правилам Указа Императора и вспомогательным актам. Это чиновник из Петербургского Одежно-надзорного отдела Министерства Культуры Российской Империи.

— Откуда ты это знаешь?

— Читал доклады нашего информационно-разведывательного бюро о Российской Империи, — промысле этих слов к чиновнику подошли два человека, и слуга власти государевой указал на молодую пару. — А сейчас нас попытаются оштрафовать. — Обозначил это Данте с толикой юмора.

К Данте и Сериль, минуя сень деревьев, подошли двое мужчин. На них одинаковая форма — длинные сине-тёмные камзолы до колен, расшитые белоснежными нитями, погоны цвета серебра, штаны ночного окраса, сапоги и фуражки.

— Добрый день, подданые, — раздался басовитый низкий голос от одного из двух крепких мужчин, — мы из Жандармского Петербургского Городского Управления. Будьте добры, предоставьте ваши документы.

Данте не понял ни слова из речи, произнесённой полицейским. Вместо этого он, как его учили перед вылетом, вынул небольшую пластиковую карту, с гербовым штампом двуглавого орла и протянул её жандарму, который тут же её выхватил и секундой позже вернул обратно.

— А-а-а, вы гости по политическому приглашению. Что ж, хорошего дня, — жандарм отстранился после этих слов и вернулся к чиновнику.

Молодая пара дальше продолжила гулять по парку, наслаждаясь его видами. Справа и слева у аккуратных бордюр выставлены лавочки, а над головами приятно шелестят листья деревьев, слабо перешёптываясь между собой. Отовсюду льётся непонятная, немного грубая речь, а воздух наполняется ароматами свежей выпечки, которая продаётся в одном из ларьков.

Справа Данте увидел четырёх человек, на которых красные кафтаны, на плечах их лежат древковые ружья, усиленные штык-топорами.

— Милый, а это кто? — спросила Сериль.

— Это из Полицейского Московского Стрелецкого Полка.

— Что они делают в Петербурге? — прозвучал удивлённый вопрос. — Вроде как Москва и Петербург города разные.

— Видимо их сюда привели дела из Москвы. Хотел бы я посмотреть на неё. Говорят, что она сильно изменилась за последние лета.

И Данте был во многом прав. Судя по донесениям и рассказам, которых он наслушался в самолёте от корпуса дипломатов, Москва, да и вся Россия теперь воплощение нечто подобного, что сейчас происходит в Рейхе. Император Всероссийский держит страну в ежовых рукавицах и постепенно закручивает гайки во всех сферах, куда ни сунься. Патриотические марши, неучастие в которых превращается в правонарушение, преподавание уроков лояльности к власти в школах, техникумах и ВУЗах, отсутствие на которых наказуемо, присяга государю на всех местах работы и многое другое теперь стали повседневностью для жителей Российской Империи. От Балтики и до самой Камчатки превозносится хвала государю и государству, звучат молитвы в их честь, и никто не смеет оспорить власть правителя.

Данте помнит, как он видел, что одно из зданий в городе тщательно обыскивалось органам карательной власти. Судя по красным шевронам на синей одежде, это был Особый Жандармский Корпус Политического Сыска, который занимался тем, что искал человека, оставившего негативный отзыв о работе монарха или государства, или высказал навязчивую критику в сторону императорской четы, либо же гневно высказался о Правительствующем Дворе. Валерон не знал, за что они искали человека, но понимал, что дело явно политическое, поскольку все негативные отзывы или комментарии в СоцСетях или газетах, электронных изданиях и книгах должны проходить через Управление Надзором за Критикой Государства Департамента Контроля за Потоком Информации Министерства Информации Российской Империи. И только когда Управление всё рассмотрит, тогда можно будет размещать текст критики… с вымарками и указаниями Управления естественно.

Сейчас Данте видит перед собой картину счастья — весь парк являет собой образ радости и люди действительно рады такому положению дел. Капитан ясно понимает, что подданные Российской Империи готовы мириться и рады жить под таким гнётом, ибо только с приходом имперского порядка наступил мир на огромной территории.

— Данте, что-то ты примолк? — тихо спросила Сериль.

— Знаешь, мне всё это сильно напоминает дом, — палец мужчины односекундно указал на чиновника, который смотрит за одеждой людей, а затем он моментально ткнул на флаги и столбы, выполненных из бронзы и похожих на старинные фонари, только по мимо светильников оттуда льётся и нескончаемая речь. — А тебе это не напоминает? Власть Императора, госсимволика на каждом шагу, чиновники и контроль на каждой улице. — Тут же губы мужчины украсила лёгкая улыбка. — Ты пойми, я не против всего этого, просто говорю, что это всё иронично… только переделано всё на культурные особенности.

— Согласна, но ни этого ли хотели мы — люди тяжёлых времён. Знаешь, я бы отдала всё, лишь бы моё детство прошло именно так, — Сериль указала на детей, которые играют возле родителей, некоторые лежат в колясках и смотрят на мир счастливыми глазами, не зная тех тягостей, которые пришлось пережить их родителям. — Данте, не об этом ли мы в детстве мечтали? Скажи, так ли ты прожил свои первые годы? Играючи с родителями или в красивой коляске? Скажи, милый, — голос девушки дрогнул, а глаза заблестели от слёз, в груди же всё вспыхнуло эмоциями.

— Да, ты права. Нам пришлось многое пережить, — воспоминания наполнились картинами трущоб и улиц Сиракузы-Сан-Флорен, ставших помойками; виды прошлого — разрушенные здания и жалкие лачуги вместо дома, жестокие кровавые разборки и как он ребёнком шнырял среди рынков, чтобы ухватить что-нибудь на ужин у опрометчивых торговцев; помнит, как играл с братом и другими ребятами среди руин и покосившихся строений и ел один раз в день, если не украдёт что-нибудь ещё. И его охватывает скорбь по тому, что и многим людям присутствующим тут пришлось пережить тоже самое и он искренне рад то, что их дети могут жить в новом мире, сбросившим с себя ветхое одеяние кризиса.

— Ты только посмотри, как тут всё прекрасно. Разве так не должно быть? Разве это плохо? — на этот раз в голосе промелькнуло возмущение. — Я до сих пор не могу понять, почему наши «демократы» из Балкан не могут понять, что Рейх — это лучшее для них. Не могу этого понять, — опечалилась Сериль. — Разве им мало стабильности? Разве им мало, что их дети не роятся в помойках и не едят мусор?

— Власть, моя дорогая. Я думаю, ты понимаешь, что каждый демократ и либерал стремится к власти и когда он её получает, он устанавливает свою, самую страшную и жестокую диктатуру. Такова их суть.

— Так почему же Канцлер их не переловит и не пересадит?

— Эх, я тоже хотел бы это знать.

Молодая пара прошла дальше и Данте заметил золотой купол, выступающий из-за гряды зелёной листвы.

— О, впереди церковь, — раздались радостные слова.

«Православная Церковь Российского Имперского Государства» — сказал себе Данте, вспоминая всё то, что ему удалось прочесть о ней и понимая, что её власть не так сильна, как у Империал Экклессиас в Рейхе, но всё же огромна. Священники могут венчать и заключать официально брак, критика в сторону Церкви запрещена и наказуема, часть полномочий министерства культуры и других ведомств переходили в ведение Церкви, она имеет право иметь собственные войска, может издавать «духовные письма», становящиеся на ровне с приказами министерств.

Однако Данте вспомнил, что все эти привилегии, и возможности, ей вполне заслужены. Подобно Империал Экклессиас она стала стержнем духовности, опорой для искалеченного народа, стержнем нравственной политики страны. Во время кризиса и бесконечно долгих лет гражданской войны она отстранилась от страшной бойни, став прибежищем для мира, а когда конфедераты победили, оказалась в опале. И когда казалось, что вековечная тьма навечно опустилась на Россию, именно Православная Церковь и остатки сопротивления разожгли пламя новой зари, восставив страну из праха и уподобив фениксу.

Обойдя практически весь парк, в самом его конце они наткнулись на небольшую церковь. Она не была ограждена забором и обозначением конца её территории служит высаженная зелёная изгородь кустов. Сериль с восхищением на неё посмотрела и увидела, как белоснежные стены венчает золотой купол и крест сияет под солнцем, уподобившем фонарю маяка для заблудших душ.

— Милый, может зайдём?

Данте так же посмотрел на церковь, на её тридцать гранитных ступеней, на высаженный вокруг сад, манящий приятным запахом цветов и благодатными ароматами.

— Хорошо, — на мгновен6ие парня взяло сомнение, — только как там себя вести? Я никогда не был в православном храме.

— Я думаю, так же как в нашем, — девушка рвалась туда и буквально тянула за собой туда мужа. — Да и объяснят.

Они быстро поднялись по ступеням и оказались в просторном чудесном помещении, сияющим в блеске златой славы. Сериль смотрит на иконы, которые будоражат её душу, взывают к теплу и любви, вере и свету внутри девушки. Взирая на святые образы дух Сериль утешается, буря эмоций утихает, вместо неё возникает странное спокойствие. В храмах Империал Экклессиас царит скромный аскетизм и сдержанность, тут же ото всюду льётся торжество победы Жизни над смертью, победы Света над злом.

Данте делает осторожный шаг вперёд, глубоко вдыхая и чувствуя, как сладкий ладан наполняет его лёгкие, как дышать становится легче. Каблук бьётся о гранитные плиты под ногами и стук раздаётся на всю церковь, сотрясая твёрдое и густое молчание. Он смотрит по сторонам и его взгляд цепляет чреда свечек, слабо горящих и чьи блики отражаются на зеркальной поверхности пола.

Дух внутри Данте наполнился странным и неизъяснимым трепетом и подъёмом, чудесное тепло наполнило его душу. Он смотрит на царские врата и на иконостас вокруг них, ощущая, как дух при виде картин вечного праздника победы Жизни, водворяется в чертоги радости.

В груди Сериль же всё сжалось, сдавило, к горлу же подступил ком и сбил дыхание, глаза сами прослезились и душа стала радоваться и ликовать от присутствия в этом месте.

— Я… я… не знаю, что происходит, — слабо шепчет девушка, чтобы не нарушить вечнопраздничной тишины. — Во мне словно огонь горит.

— Я тоже это чувствую, дорогая… тоже это чувствую.

Все чувства стали быстро сходить на нет, когда они услышали шаги позади и Сериль быстро стёрла слёзы, собравшись с духом и придя в себя.

— Кто тут у нас не в одежде по петербургским стандартам? — прозвучал вопрос и выйдя из-за угла, высокий мужчина, в чёрном подряснике, встал напротив молодой пары. Данте и Сериль увидели его добродушное лицо, с белой густой бородой и белоснежным волосом на голове. Глубокий взгляд очей цвета сапфира пронзил душу двух человек своей выразительностью и глубиной, неизреченной теплотой и любовью к пришедшим.

— Мы вас не понимаем, — сказал Данте.

Неожиданно для Данте и Сериль зазвучала речь на новоимперском, отягощённая грубым акцентом и не такой быстротой, но всё же понятная:

— Ах, вы из Рейха, как я понял?

— Да, — удивлённо твердит Сериль, — мы оттуда.

— Я — отец Георгий, настоятель этого храма, — священник на секунду отстранился, обойдя их и подойдя к тумбочке, стоящей у входа и взял что-то оттуда из коробочки, протянув это девушке. — Вот держите, покройте платом голову.

— Хорошо, — пальцы Сериль легли на тонкую эфемерную ткань и на голове спустя мгновение оказался цвета снега платок, скрывший смольный волос.

— Что же вас привело сюда? — настоятель осмотрелся. — Это ведь церковь Иоанна Кронштадтского.

— Мы просто приехали посмотреть на город. Отец Георгий, а откуда вы знаете наш язык?

— Как-то я ходил вместе с отцом Цавлом по греческим землям, а он был вестником вашего Канцлера из числа монахов православных, живущих на землях балканских.

— Вы были в Греции?

— Да. Я привык те земли так называть. У вас их по-иному кличут, но я тот край называю так, — с лёгкой улыбкой говорит священник.

— И как же выживала ваша вера выживала в тёмные времена кризиса? — с интересом спросил Данте. — Наша церковь практически умерла… я до сих пор не могу забыть, как отец Патрик служил мессы в разрушенном храме, как он заботился о немногих верующих, — речь парня слегка задрожала. — А вы как выживали?

— Среди язычников и еретиков трудно пришлось… особенно в Греции. Там древние культисты возродили поклонение пантеону богов, который существовал в античности. И это оказалось самым тяжёлым, — священник тяжело выдохнул, — нас вновь загнали в катакомбы, снова устроили гонения и сотни лет нам пришлось прятаться и скрываться в тенях.

— Вы говорили, что были с отцом Цавлом, — раздался звонкий чуть низкий голос Сериль. — А он у нас чтится в лике великих проповедников святой веры. Говорят, что он даже смог вести спор с самим Ареопагом Афин, чем и склонил их решение в пользу Рейха.

— Да… я был там.

В глазах отца Георгия, а память наполнилась картинами недалёкого прошлого, отдающего болью и торжеством одновременно, а сухой полушёпот стал начал вереницы воспоминаний:

— Я был там, при нём в Ареопаге.

Георгий вспомнил, как десятью этажами вверх устремлялся огромнейший амфитеатр, самый большой не только в Афинах и всей Аттике, во всей старой разваленной Греции. Блестящие плиты облепили это сооружение от низа до верха, и он сияет на солнце подобно прекрасному бриллианту, а внутри он освещён сотнями декоративных ламп, выполненных в стиле факелов и свечей. Здание, построенное в стиле позднего модерна, сияет и изнутри, и снаружи, ожидая наполнения долгожданными гостями, которых прибывает всё больше и больше.

Люди, красивые и атлетически сложенные, облачённые в лёгкие шелковистые одежды белого цвета, множество мужчин и женщин текут маленькой речкой со всего города к этому месту, чтобы услышать проповедь человека, взорвавшего их размеренное общество. Они — почётные служители пантеона богов, свято верующие в магию и мастику, разделяющие нетленные идеи безостановочного прогресса, чтущие свою веру и тут им предлагают нечто новое, совершенное иное.

Сотни человек прекрасного вида, статные и выбранные в народное собрание города — Ареопаг, чтобы нести волю всего народа, наполняют помещение, рассаживаются по местам и ждут, что вот-вот начнётся проповедь странного служителя «Истинного Бога», как он себя называет.

Жители Афин — народ, воздвигнувший из пыли древности старую веру, вспомянутую могучими жрецами во время всеобщего кризиса и теперь, в сей чёрный час, когда с востока наступает буря, взывающая к Аллаху, а с запада движутся армии под стягами золотого креста перед ними молвит человек и слова его взбудоражили праздные умы афинян, что без тревоги смотрят на то, как наступает рассвет нового мира, после долгой и жестокой ночи.

Множество, неисчислимое количество ярусов, на которых гнездятся удобные кресла, обшитые жёлтыми тканями, поднимается ввысь, создавая воронку, на дне которой небольшая сцена с трибуной и микрофоном, за которыми стоит высокий мужчина. Его тело под чёрным плащом с капюшоном, который покрыл лик тенью, и накрыл рясу мужчину, на груди которой сияет золотой крест. Он утончёнными пальцами касается капюшона и отбрасывает его назад, являя людям Ареопага своё худое лицо, обросшее чёрной щетиной, смотря на народ Афин взглядом полным воли и неисчерпаемой решительности. А Георгий просто стоит рядом с ним, дабы внимать речам великого человека.

Вот все расселись и не меньше тысячи мест заняты и на единственного человека, без страха, сюда пришедшего, уставилось не меньше десяти сотен очей, в которых играет безумное пламя, они смотрят на него, как на сумасшедшего и всё же, мужчина, именующий себя «Послом Христа», смог взбудоражить местное население и власти в достаточной мере для того, чтобы они позвали его выступить перед высшими властями и начальствами Афин. Недели проповедях в капищах и на улицах, обличения магов и жрецов, обвинения в растлении и предречение скорой гибели мира, заставили обратить внимание на этого человека.

— Ну что же, человек, именующий себя Цавлом, «Послом Истинного Бога», — обратился с высоты мужчина голосом придушенным, и хриплым, — расскажи нам о том, чем народ будоражишь. Давай, открой нам глаза, как ты верно говоришь… давай послушаем тебя. Ареопаг свободного афинского народа слушает тебя!

Мужчина сделал уверенный шаг к микрофону и его губы оказались практически у решётки устройства. Ещё раз осмотрев собравшихся взглядом, исполненном силы, изо всех колонок полилась вдохновенная речь:

— Жители Афин! Много я ходил среди вас, много проповедовал на площадях величественного и славного города и видел — вы следуете заветам предкам и много воздаёте своим богам и молитесь им много, но мало кто из вас воздаёт хвалу в «Храме Бога Непознанного», но такой стоит. И Того, Кого не «не познали» вы, но забыли, Того, Кому воздавали хвалу предки ваши, я проповедую вам.

— И кто же Он, Тот о Ком ты говоришь? — с подавленным страхом прозвучало вопрос от женщины с третьего яруса и поправляющей волосы. — Кто Тот, у кого нет дома рукотворного? Почему мы не видим результатов дел Его?

— Не видите, ибо слепы вы и ослеплены князем мира сего и начальствами его! — яро вспылил человек, взявшись двумя руками за бока трибуны. — Он, пребывая в славе Господина неба и земли, не нуждается в жилье рукотворном и не имеет требования в служении рук человеческих! Он не имеет в чём-либо нужды, и, ибо Он и есть дыхание и жизнь! Дела Его — земля и весь необъятный мир!

— Но кто же потомки Его? — раздаётся смущённый вопрос от одного из мужчин. — Северные техно-племена обезумевших варваров ведут свой род от Ареса — бога войны, мы же — афиняне, рождённые от Афины и мудрости её. А у твоего Бога есть народ свой!?

— Боги ваши есть духи злобы и ненависти и не могут они ничего в потомках поставить. Скажите, вот боги ваши дают ещё народы или это жрецы дремучей древности воскликнули что кто-то от кого-то стал народом? Не может быть от духа ярости злой, коих вы называете богами, потомства, ибо коль разные боги, то должны быть и существа людские предельно разные! Но посмотрите друг на друга и скажите, насколько по телам и душам отличны вы и северные техно-варвары!? Не все ли вы — едина плоть и кровь, единый род? Не может быть такого при богах разных, ибо каждый бы лепил из своей глины и вдохнул свой дух, но мы — человеки, похожи друг на друга и отличны в характерах и причём каждый, а не от рода к роду.

— А как же твой Бог!? — яростно вопрошает басовитым голосом высокая женщина.

— От одной крови в начале мира Он произвёл весь род человеческий для обитания по всему лику земному и нет точного времени для конца мира, нет пределов точных для обитательства и говорю вам, пока не было Илии, пока стоит церковь Его, есть время для покаяния и плодов покаяния, любви и доброты!

— И зачем нам это!? Почему Бог твой не явится нам здесь и сейчас, и скажем мы — «вот Бог твой и поверим в него»? — раздаётся вопрос от двух человек в один голос.

— Сделано это для того, чтобы Бога мы искали и приходили к Нему только из любви по любви. Вот явит Он себя в славе Своей и не возлюбите Его вы, но устрашитесь настолько, что станете похожи на фарисеев — и знать будете, и яро молиться и закон Его исполнять, но не будет в вас любви, но Он есть любовь и не вытерпите вы долго состояния такого, ибо пожжёт вас огонь страха в любовь не переходящего вашего. Он сделал это для того, чтобы мы ощутили Его, сами пришли к Нему, ибо только верой, трудом, постом, любовью, молитвой и решительностью можно держать себя в максимальной чистоте и прийти к Нему! Поверьте, Он совсем недалеко, Он стучится в сердце каждого и всех!

— Так кто же его народ? — звучит вкрадчивый мужской вопрос.

— Все те, Кто поверил в Него! Поверил в Его искупительную жертву на кресте, поверил в бесконечную любовь и принял крещение, те кто сам любит Его и ближнего своего, — ответив, Цавл коснулся тёплого креста, воссиявшего под светом ламп ослепительным златом. — Люд, любящий благостно и крестящийся с любовью — вот народ Его.

— А почему ты думаешь, что твой Бог — истинен? — раздаётся ехидный вопрос от одного из молодых парней. — Разве наши боги не имеют права быть и существовать? Вы только посмотрите в каком великолепии они сделаны — древо, бронза, сребро и злато! Разве этого мало для того, чтобы доказать величие наших богов!

— Ваши боги есть суть жадность и корысть, похоть и гнев, пьянство и чревоугодие, да всякий грех, которому предали образ. Мы не должны помышлять, что Божество подобно золоту или сребру, каменю или древу, ибо невозможно выразить всей славы Господа одним изваянием!

— А ваши иконы!? Не суть ли они идольства!? — возмущение в вопросе женщины не знало предела.

— Нет, не в коем случае, ибо икона есть окно в то Царство. Вы привязали своих богов к священным рощам и статуям, считая, что именно сии места есть обиталище духов поднебесных, клича их богами. Но спросите себя — способна ли тварная вещь выдержать присутствие Бога? А если и выдерживает, то Бог ли в ней живёт? Не Бог, но существо младшее, слабое и дурманящее ваши чувства!

— Зачем, зачем нам служить твоему Богу? — тонкий голос девушки раздался по всей зале. — Разве если время беспредельно, мы не сможем воздать ему хвалу в дальнейшим?

— Итак, оставит Он времена неведения, когдана поле не станет пшеницы для жатвы и выйдет жать, а ныне Он призывает прийти к Нему и покаяться! И в тот день, когда не станет человеков для спасения настанет Суд Праведный и Страшный, в День Гнева он помянет всех тех, кто поверил в Его Святое Воскресение!

— Зачем ты пришёл!? Кто тобой руководит!? — кто возопил и глас сего человека был истошен.

— Меня ведёт по дорогам смертной тени и городам, великим и зловещим Его могучая рука. Но пришёл я вам не только для того, чтобы возвестить вам, жители Афин о Боге Истинном, но сказать — грядёт после меня не посол слова Его, но карающий клинок. Тот, кто послан Им, не будет речей долгих говорить, ибо перо пишущее его — меч, а слово — жаркое пламя тварное. И послал меня Он из-за любви к вам, ибо если не примите слова Его, Благой Вести от Него, то будет род ваш срублен подобно древу бесплодному и брошен в огонь.

— Цавл, муж восточный, красиво ты говоришь, но скажи, где свобода, если нам угрожают смертию!? — ехидно твердит один из мужчин. — Почему Твой милосердный Бог угрожает тем, кому он дал свободу, за свободу от Него отречься умереть, если Сам предоставил свободу!?

— Ибо Он так решил! Да и что вы кличете свободой. Как говорил Сарагон Мальтийский в тот день, когда отрёкся от ереси магии — «О, дети нового мира, и что же вы называете свободой? Отсутствие ответственности? Потакание каждому приступу низменных похотей? Осквернение тела «наркотическим зельем»? Спускание в оргии или браки со всем, что есть на многострадальной Земле? О нет, дети культов «Приволья», это не свобода, а тоталитарная диктатура требований половой и пищевой систем, многократно усиленных от наркотической ломки. И люди, болеющие и пленённые такой не-свободой способны воздвигнуть только диктат нового Содома».

— А как же свобода? — кто-то из девушек в смущении молвит.

— Бог сотворил каждого свободным, это так, но свобода эта есть выбор — быть свободным от греха и выбрать сторону Жизни или стать рабом греха и прийти под сень смерти вечной и огня, уготованного великому предателю и ангелам его. Тот, кто служит господину зла, не может служить Господину Любви. А свобода наша есть возможность волею силы и великим усилием любви прийти к Нему!

Ареопаг молчит и думает — знатные и доблестные мужи со всех Афин рассуждают о том, стоит ли им принять слова Цавла на веру или нет, но внезапно двери амфитеатра распахнулись и финальную точку в споре поставил посланник Фемистокла.

— Вот и вся история, — завершил отец Георгий. — Донесение посланника и речи Цавла заставили Ареопаг принять решение о вхождении Афин, а затем и всей Греции, в состав Рейха.

— Понятно, — протянул Данте и заглянул в лицо человеку, который проходил мимо них, и оно показалось ему страшно знакомым — полноватое, с тяжёлым взглядом и глазами, которые он раньше видел. Мужчина одет в тёмно-синий пиджак, такого же цвета штаны и чёрные туфли.

— Какая интересная история, — речь Сериль дёрнулась, когда рука мужа выскользнула из женской ладони. — Данте, ты куда?

— Мне нужно выйти, — хладно сказал мужчина и поспешил за тем, кто только что, свершив троекратное крестное знамение, покинул церковь.

Девушка осталась одна и вот-вот растеряется, не зная, что делать, как только её внимание к себе приковал священник:

— Я сейчас буду служить панихиду по умершим, — отец Георгий показал вправо, на большой золотой молитвенный щит, усеянный свечами, принесёнными в жертву за упокой близких — если хотите, можете постоять рядом и послушать… но не молиться. Думаю, вы понимаете почему…

— Даже не представляю.

— Сорок пятое и сорок шестое Апостольское Правило запрещают нам молиться совместно с иноверцами.

— Хорошо, — тяжело выдохнув, согласилась Сериль.

Тем временем Данте зацепил человека за рукав, когда тот только собирался спускаться по ступеням вниз.

— Какая встреча! — на родном языке воскликнул Данте, едва не сорвавшись со ступеней.

— Мы знакомы? — хладно и низким басовитым голосом, на новоимперском спросил мужчина, не поведя даже бровью. — У меня вроде нет знакомых с юга Европы.

— Вспомни север Балкан, вспомни, что было у городка Раддон.

— А, — тяжёлое выражение лица Комарова изменилось с безразличия на странную тень боли. — Не ожидал вас встретить, господин Данте. Я думаю, вы хотите спросить, почему я вас оставил?

— Именно, — чуть вспылил Данте. — Прости, но мы там чуть не умерли. Комаров, я не понимаю, что это была за выходка?

— Не умерли же, — тяжело сказал Комаров. — У меня был приказ, и я его выполнял.

— Знаешь, мы бы могли тогда победить… если бы ты только не отступил, мы бы победили.

— Мы не победили бы… не смогли, — с басом и отягощённо говорит мужчина. — Данте, пойми, если бы мы не отошли, враг смог бы занять город Раддон и тогда бы весь фронт ждала бы страшная участь.

— О чём ты говоришь? — Данте стал идти за Комаровым, который спустился со ступеней и устремился в сторону разбитого у стен церкви цветника. — Мы могли бы уничтожить его штаб.

— Сразу видно, что ты сражался часто против банд и клановых войск и редко имел дело против армий цивилизованных государств… да и это бы ничего не изменило.

— То есть? — возмутился Данте, входя на маленькую небольшую дорожку, вымощенную камнем и его лёгкие сию секунду наполнились приятным сладким ароматом цветов.

Вокруг двух мужчин высажен прекрасный цветочный сад — розы и пионы, тигровые лилии и астры рассыпались множеством ярких пестрящих точек и сладостью запаха заполняют всё вокруг. Данте ощутил некое умиротворение тут, его дух вновь успокоился, и он стал говорить спокойней, тише:

— Комаров, что же тогда случилось?

— Мы говорим о Директории Коммун, и потеря одного штаба, пункта командования, не остановила бы их, — речь русского отдаёт грубостью для южных языков, а в словах ощущается странное бремя. — Они следуя приказам, которые рождаются из нечестивого голосования, предпочли бы погибнуть.

— То есть, — растерялся Данте. — А как же штаб?

— У них нет командования, нет штабов так, как их понимаем мы… пойми, директориалы выполняют волю народную, а вот те, кто её формирует и направляют — иной вопрос. Пойми, если бы мы уничтожили штаб их элитного отряда, это не остановило бы наступления на город Раддон. Они, как саранча, — продолжали бы переть красно-серой тучей.

— И как… они напали на Раддон? — спокойно вопрошает Данте. — Ты сражался с ними у Раддона?

— Да.

— Я не видел отчётов о столкновении с ними у Раддона, — возмутился Данте. — Да и разведка ничего не сообщала.

— Ваша разведка и не должна была всё увидеть, не для неё был бой в пятнадцати километрах от городка.

— Комаров… скажи, что там было?

— Они вели артиллерию и штурмовые корпуса. Лучше было встретить их в чистом поле и дать бой там, нежели подпустить к городу. Пойми Данте, не всё вашей разведке нужно знать.

— Что-то ты от меня скрываешь…

— Ты, — голос Комарова стал крепче, — как военный меня поймёшь, что такое гостайна. Если бы они закрепились в Раддоне, то коммунисты продолжили движение на юг… у вас бы не было мотива и довода к окончанию войны, ибо саранча почувствовала бы вкус побед. А для нас любая победа Директории… не нужна, чем она слабее, тем лучше.

Ответив, Комаров склонился над одной тигровой лилией пребывая в молчании, раскинувшей огненно-пёстрые лепестки, покрытые тёмными точками. Данте молчит, обдумывая, сказанное собеседником.

— Прекрасный цветок не правда ли? — неожиданно сменил тему Комаров. — Я видел, ты пришёл сюда с женой?

— Да… Сериль. А где твоя семья, Комаров? — поинтересовался Данте, сложив руки на груди. — Ты что-то говорил о них?

Лицо русского сделалось ещё мрачнее, будто бы на него пала смертная тень, а в глазах промелькнула странная боль, отблеск былого несчастья и горя. «И снова это выражение лица, словно его сейчас отправили в ад», — подумал Данте, поёрзав от душевного холодка при виде выражения лика Комарова.

— Знаешь, что тут было до прихода нашего государя? — тембр дрожащий раздался на весь сад. — Знаешь, чем был Петербург?

— Нет.

— Страшно сказать… в составе Ингерманландии он превратился в сущую помойку. Толпы нищих и бомжей, бандитизм и вечный террор преступников, а посреди всего правительство сепаратистов, которому не было дела до людей.

— Я спросил тебя о твоей семье, Комаров, — возмутился Данте.

— С победой Конфедерации, и Москва стала такой же… когда Федеративная Россия пала под ударами Российской Конфедерации что тут началось, — казалось, что русский не слышит капитана, а его взгляд устремился в цветник, но кажется, что там он видит не пёстрые изумительные растения, а мучительный огонь. — Моя семья тогда жила у Кремля… и как раз оттуда ревнители нового либерального закона начали охоту за теми, кто воевал на стороне федеральных сил.

— То есть…

— Они не гнушались и охотой за семьями солдат… нет диктатуры хуже, чем диктатура либерала, — пустой взгляд Комарова поднялся и Данте там узрел бездну, а собеседник на грубом новоимперском продолжил говорить и в каждом слове Валерон ощущал страшную хворь и убийственную печаль. — У меня когда-то была жена и два сына и им очень не повезло попасть под руки опричников свободы. Они стали жертвами спесивых идиотов, которые желали упиться крови «диктаторских подонков». Я до сих пор не могу понять, почему с ними так поступили… не могу, — Комаров приложил ладонь к очам и прижал её, став тихо шептать. — Но знаю я — они в лучшем мире.

— Прости, я не должен был спрашивать, — внутри Данте что-то сжалось и капитану сделалось не по себе, отчего он сделал шаг назад.

Комаров пришёл в себя и убрал ладонь от глаз, сглотнув и пошёл прочь из палисадника, промелькнув тенью возле Валерона, лишь загадочно сказав напоследок:

— Знаешь, Данте, я чувствую, что мы ещё встретимся, — и вымолвив, он ускорил шаг, оставив Данте одного посреди моря цветов, которое только что поблекло.

В церкви ирей отслужил панихиду по умершим и часть людей разошлись и Сериль осталась одна, так как её муж вне храма закончил разговор с Комаровым. Внезапно её взгляд переместился на большую икону, что возвышается возле подсвечника у распятия для усопших и душа снова наполняется чудным смиренным спокойствием и молитвенной пламенностью. Сериль — последовательница догм Империал Экклессиас, но здесь ощущает, что наследники католической ревнителей хранят и несут не всю истину… её частицу. Она смотрит на икону и её душа наполняется каким-то странным чувством. Золото окаймляет прекрасный лик, изящество и невозможно выразить земным словом всё великолепие образа. Дева, облачённая в золото рукотворное и пламенное злато неувядаемой славы держит на руках Ребёнка.

— Что это за икона? — спросила Сериль, услышав, как сзади раздаётся мерный шаг.

— Албазинская икона Божьей Матери, — ответил отец Георгий, перекрестившись и поклонившись перед образом.

Империал Экклессиас, следуя старокатолическим догмам, не молится перед иконами, но Сериль чувствует пламенное желание, неизреченную тягу высказать сокровенное, то, что требует душа. Только она не знает, как это сделать и поэтому её моление максимально коротко, без праздного многословия:

— Царица Небесная, спаси моего мужа.

Глава 7. Град Петра, веры православной и власти государевой: Приятный вечер

Глава 7. Град Петра, веры православной и власти государевой

Приятный вечер

Вечером этого дня. Санкт-Петербург.

Полотно небосвода пестрит закатными цветами уходящего дня. Кистью Главного Вселенского Ювелира на небе вырисовываются огненные, ярко-пламенные линии, окаймляющие уходящее за горизонт светило. Золото переходит в огромные пространства нежно-розового оттенка, манящего прекрасными небесными далями. За ним всё становится темнее и темнее и так до другого края горизонта, где уже вот-вот зажгутся звёзды на сине-прохладном ночном небе.

Весь город готовится встретить ночь и предаться либо сну, либо праздным ночным гуляниям. По городу ходит множество людей — мужчины в классических и полуклассических костюмах, а женщины в платьях старого покроя, да то и дело попадаются шляпы-цилиндры. Исторический дух нарушает только молодая пара людей, одетая в тоже самое, в чём и гуляла сегодня в Кронштадте. Только здешнее облачение полиции отличается от того, что они видели на острове, и они больше напоминают самых настоящих солдат почётной гвардии. Это высокие сапоги, поверх которых щитки, чёрный камзол, расшитый медно-серебряными нитями, перчатки и странное ружьё у каждого покоится за плечом. Данте присмотрелся к оружию и увидел, что это длинный ствол, покоящийся на деревянном ложе и обтянутый медными скобами. Система замка отдалённо напоминает кремниевую, но это не она, ибо Данте знает, что патроны этого оружия куда смертоноснее, чем у многих снайперских винтовок.

— Как же тут красиво, — вымолвила девушка, но её речь была понятна только рядом стоящему человеку.

— Согласен, — ответил Данте, смотря на памятник искусства и величия страны, в которую он приехал.

Они находятся на брусчатой площади, которая поделена на большие квадраты, а перед ними возвышается радующее великолепием и блеском неувядаемой славы здание. Облачённое в краски нефрита и салата, аккуратно окантованное тонкими еле видными медными пластинками здание возвышается тремя этажами прекрасного архитектурного ансамбля. Венчает его же развивающийся флаг — чёрно-жёлто-белое полотнище с двуглавым смольным орлом.

Данте прикован взгляду к этому месту. Помимо естественного изумительного образа новая власть овила его ореолом имперской власти — свисающие хоругви, городские гвардейцы в роскошных и помпезных одеждах, охраняющих здание.

— Даже не верится, что тут раньше когда-то был музей, — сказала Сериль. — Сколько же времени прошло.

— Да, был когда-то. Теперь тут ставка генерал-губернатора Санкт-Петербурга, — слово взял Данте. — Теперь это грозный оплот императорской власти в городе.

Двое ещё пару минут смотрели на здание Эрмитажа, как сзади их окликнул сдержанный сухой голос:

— Уважаемые подданные! — громко сказал среднего роста темноволосый мужчина, в длинном пальто, шляпе и сапогах по бокам которого два солдата с ружьями.

— Да, — в разговор вступил Данте. — Вы что-то хотели?

— Ах, вы не из России, — мужчина прицепил к уху какое-то устройство, какое Данте распознал, как переводчик речи и продолжил говорить, а автоматическое устройство переводило его речь на новоимперский. — Я Инспектор Жандармского Петербургского Городского Управления, Сергей Соколов, — сухо, но в тоже время с лёгким оттенком угрозы, льётся речь. — Почему вы не в надлежащего вида одежде?

— Мы не местные, — Данте протянул две пластиковые карточки. — У нас есть политическое разрешение от вашего Министерства Приёма Иностранцев.

— Разве, — инспектор посмотрел на разрешение и слегка приподнял бровь. — У вашего разрешения истекла сила как полчаса, вот посмотрите, — палец уткнулся в дату, где указан и час истечения разрешения.

— Действительно, — Данте повинно склонил голову. — Уже пол шестого.

«Как же я мог так проколоться?» — спросил себя Данте, чувствуя неловкость, и продолжая грызть себя мыслями о том, что приятная вечерняя прогулка может свестись к ночи за решёткой. — «Ох, как бы не хотелось подводить мою Сериль».

— Необходимо пройти с нами в отдел Жандармерии, чтобы составить протокол и задержать вас до выяснения обстоятельств.

— Простите, но мы прикреплены к дипломатическому корпусу посольства Флорентина Антинори.

— Тогда я попросил бы вас предоставить документ? — всё так же не возмутительно и сухо вопросил инспектор. — Не можете? Вот для установления правдивости того, что вы говорите, необходимо и пройти с нами. Так что вы задержаны по статье сто пятнадцать, точка, двадцать шесть кодекса административной ответственности — за посещение мест иностранными лицами без надлежащего документа.

— Данте, что происходит? — взволнованно спросила Сериль.

— Похоже, нас сейчас арестуют.

Валерону совершенно не хочется, чтобы их взяли, а мысль, что жена проведёт ночь в отделении пугает и напрягает. Но он понимает, что ему нет смысла тягаться с бравыми жандармами и только они приблизились к ним, чтобы взять под стражу, как граммофоны «заговорили». Десяток устройств, на высоких металлических ногах, заговорили в один момент и оттуда полился гимн державы, полностью приковавший умы людей к себе.

Воины и инспектор на мгновение отвлеклись от задержанных, обращая всё сознание в праздничные песнопения, которые должны напомнить петербуржцам то, под какой властью они живут и кому обязаны столь нетрудной жизнью. Данте читал, что когда в городе начинает исполняться гимн, все подданные и приезжие, если не заняты какими-либо важными делами, обязаны повернуться в сторону ближайшего имперского флага и склонив в почтении голову и возложив правую руку на сердце, и заслушать песнопения. Вот уже зазвучали первые инструменты, и возвышенная музыка затопила весь город:

Боже, Царя храни

Сильный, державный,

Царствуй на славу нам,

Царствуй на страх врагам,

Царь православный.

Боже, Царя храни!

После этих, торжественно пропетых строк, Сериль потянула Данте за руку и цепляясь пальцами за его тёплую ладонь она увлекла за собой мужа.

— Пошли, это наш шанс не встретиться с российским правосудием, — говорит она полушёпотом, пока заворожённый люд прикован к композиции гимна и даже инспектор почтенно отстранился от дела.

Данте с женой отошли назад, сделав пару шагов от конвоя и юркнули в толпу людей. Никто на них не отвлёкся, лишь гневно подумав — «кто это такие, раз нарушают священный порядок?». Но Данте и Сериль не до этого и аккуратно, и тихо, практически бегом, ступая среди роскошно одетых людей, они под звуки гимна уходят от инспектора.

Боже, Царя храни!

Славному долги дни

Дай на земли!

Гордых смирителю:

Слабых хранителю,

Всех утешителю -

Всё ниспошли!

Перводержавную

Русь Православную

Боже, храни!

Царство ей стройное,

В силе спокойное, -

Все ж недостойное,

Прочь отжени!

О, провидение,

Благословение

Нам ниспошли!

К благу стремление,

В счастье смирение,

В скорби терпение

Дай на земли!

Боже, Царя храни

Сильный, державный,

Царствуй на славу нам,

Царствуй на страх врагам,

Царь православный.

Боже, Царя храни!

На последних словах гимна инспектор всё же смог очнуться и понять, что задержанные быстро покидают площадь. Сергей мечет взглядом, пытаясь среди большой толпы людей выцепить хотя бы краем глаза их, но всё тщетно. Он сам рванул с места в сторону набережной, но ему вряд ли удастся их нагнать и во весь голос он кричит куда-то в сторону:

— Именем Российской Империи и Российского закона, остановитесь! Стойте же!

Но тут же сам прекратил погоню и тяжело выдохнув, махнул в их сторону рукой, направившись с воинами куда-то прочь от набережной, смотря за тем, как фонари начинают зажигаться.

— Нам объявить преследование, господин жандарм? — спросил один из конвоиров. — Они вроде как приметные.

— Нет. Мы ничего не видели, никого не задерживали. Домой охота пораньше или будете бумажки заполнять?

Тем временем пара, обежав Эрмитаж с северной части, вышла на Дворцовую набережную. Там перед ними предстала чудесная картина величественного града, медленно надевающего саван вечера. Фонари уличного освещения стали зажигаться и уподобились бесчисленным количеством свечей, изливая на улицы волны света.

— Как же красиво, — ощутив ошеломление в душе, восхитилась Сериль, и направляя взгляд светлых очей вдаль и смотря на то, как у множественных зданий загорается подсветка и они облекаются в мантию света.

— Может, пойдём?

Данте с Сериль, держась за руки, двинулись по набережной, практически слившись с обществом Петербурга. Только более скромная и официальная одежда могла их выделить среди множества народа.

«Как же хорошо», — сказал себе Данте и оттянул руку из ладони Сериль, чтобы возложить её на женское плечо и прижать к себе жену.

— Эх, как же прекрасен этот город… с тобой, мой дорогой, — на этот раз слова Сериль скрасила теплота и умиление. Девушка смотрит на некоторые пары русских мужчин и девушек, так же гуляющих в приобнимку и её сердце наполняет мир, покой и радость. Она видит таких же влюблённых, чьи чувства скреплены узами брака и чувствует, что любовь снова возвращается в этот мир. Она помнит те времена в далёкой Иберии, когда там балом правили мракобесье и жестокость, когда люди жили посреди мусора и питались отбросами, развлекая себя наркотическим варевом и жестокими гладиаторскими боями. В памяти девушки всё ещё сильно эхо прошедших десятилетий, вещающих из глубины времён о разрухе и жестокости былого мира, о самодурах-правителях, которые топили сотни людей в крови по прихоти, о сумасбродных культах, сводящим людей с ума и о торговцах, обирающих людей, как липку. Она всё это помнит на примере своей родины — северной Иберии, где не было спасения от смерти, глада, болезней и бесконечной войны. Но теперь всё изменилось и время буйного лихолетья, восседающего на троне из руин и пьющего из чаши с человеческими слезами, прошло, а на его место пришла стабильность.

Девушка, вспомнив былое и ощутив холодное прикосновение прошлого, ещё сильнее прижалась к Данте, оттого тот удивился:

— Сериль…

— Дай прижаться к тебе. Это ты спас меня в дни безбожья, дни смуты и кровавого безумия, в те дни плача. Чтобы я без тебя делала?

Данте на мгновение погрузился в водоворот воспоминаний. Тогда, когда его выписали из полевого лазарета, молодой парень зажил двойной жизнью. С одной стороны, служба трону и народу Империи, а с другой — любовь и пламенные чувства. Жестокие битвы за осколки былой Испании перемежались свиданиями и тёплыми вечерами.

— Ты помнишь, как сделал мне предложение? Помнишь тот городок и церквушку вблизи Лиссабона?

— Да, — с улыбкой ответил Данте, вспоминая праздник, посвящённый торжественному моменту присоединения Иберии к Рейху.

Тогда Данте и решился сделать Сериль предложение и решил, что славный момент будет поодаль от города, где разместились их части. Взяв с собой пару человек в помощь, во время прогулки у старой церкви, Валерон решился открыть девушке своё сердце крайне удивительным образом. Он привёл её к небольшой полянке, где был накрыт стол, а по периметру его сослуживцы развесили тёмную материю и нацепили на неё диоды, выводя их линии в буквы и нужные слова. Всё прошло под приятную музыку, под залпы салюта и закончилось утвердительным согласием.

Данте просто хотел сделать Сериль незабываемой момент, хотел устроить праздник той, которая была с ним в трудные дни и готова разделить грядущую жизнь.

— Ты помнишь, как мы заселялись в свою первую квартиру? — вопросила девушка, заставив Данте вспомнит другой момент из жизни.

На этот раз в памяти всплыл момент, как они получили ключи от квартиры из рук генерала. Данте не мог забыть улыбки и радости на лице жены, когда она вола в свою, отдельную квартиру, и теперь ей не придётся больше жить в общежитии, комната которого была в сотню раз лучше бараков Пиренейской Теократии. Теперь у неё была своя квартира в пригороде только что отвоёванной Тираны и тут они могли с Данте начать новую жизнь.

— Как мы переехали на Балканы? Знаешь, мне было жалко расставаться с нашей квартиркой. Сколько там всего было?

— Да, Сериль…

На этот раз уже с ребёнком они заселяли новое жилище и как раз тогда Канцлер повёл несметные чёрно-серые легионы на захват всего балканского полуострова. Данте всё реже и реже стал видеть свою семью, но память о ней, знание того, что его ждут, придавало сил в ожесточённой брани против огромных вражеских ратей.

Данте и Сериль прошли вместе многое и начав от полевых казарм ордена они до самых Балкан пронесли свет искренней любви. Девушка, поправляя смольные волосы, смотрит на девиц и парней, идущих рядом с ними и рада тому, что им не придётся пережить то, что прожила она и Данте. Они, полные чувств ранних лет, полны радости и Сериль разделила бы их ликование спокойствием и тихою любовью, но знает, что тот путь, который она прошла вместе с мужем только скрепил их связь.

— Знаешь, Данте, мы столько с тобой вместе прошли, — тихо и чувственно говорит Сериль, смотря глазами, полными пламенной любви. — Столько вместе прожили. И этот город… почему он мне напомнил об этом?

— Я с тобой буду всегда, — сильнее обнял Данте свою жену. — Навсегда.

Пара продолжает прогулку, углубляясь в воспоминания прожитых тёплых моментов и ощущая дуновение тепла, обволакивающего душу приятным покровом. Но всё чаще их стали привлекать небольшие суда, всё чаще проплывавшие по реке, и гнездящиеся на верфях возле Петропавловской крепости.

— Как они могут вообще плавать? — удивилась Сериль.

На водах, медленно плывут суда, обитые листами светлого металла, с деревянными палубами и вертлявыми башнями, выставившими грозные орудия. Из их труб в небо вздымаются клубы чёрного удушливого дыма, а пару мачт связаны между собой крепкими тросами.

— Вот так вот. Большие и неповоротливые, — чуть усмехнулся муж. — Это охранные дредноуты с энергетическими пушкам. Видать, есть что защищать в крепости.

По левую руку от гуляющих, за рекой, виднеются исполинские стены Петропавловской крепости, обитые медью и смотрящие в глубь города ощетинившимся строем латунных пушечных стволов. Раньше тут был ряд светлых низких стен, за которыми приятного вида постройки служили для развлечения туристов, в годы кризиса становясь базой для преступников, а ныне укрепления стали в два раза выше и угрюмее, скрывая за собой вычурные здания, в которых арсеналы и гарнизоны Петербуржской Императорской Гвардии.

Глаза поражённой девушки обратили взгляд к небу и смогли разглядеть то, что стало причиной огромной тени, отбрасываемой на крепость. Окутанный паром и грузностью, удерживаемый в небесах большим вытянутым овальным шаром, держится цеппелин. Сияющие латунью и медью он запер небо над крепостью, став и её неусыпным оком, взирающим с небес за тем, что творится подле фортификационных систем.

— Дорогой, а почему такой город…

— Скорее всего бежит от своего прошлого. В составе Российской Конфедерации это был самый настоящий бандитский Санкт-Петербург, настоящее сборище притонов и банд. По-видимому, нынешний император стремится перекроить град таким образом, чтобы его лихое и не слишком приятное прошлое сменилось на тяжёлое и величественное сейчас.

И действительно — град святого апостола Петра превратился в памятник имперской помпезности. Тут на его улочках можно встретить и людей в старинных костюмах и пехотинцев в камзолах из жёсткой ткани и с убойными ружьями, смахивающих на солдат давно ушедшей эпохи.

Так, медленно и верно, пара вышла на местность перед Троицким мостом и её глазам предстала высокая статуя. Бронзой и золотом тут отлиты два изваяния и под первым мужчиной, на котором одежда старинного образца, есть чёткая надпись — «Посвящается великому герою российскому — полководцу Суворову».

— Данте, а что это за второй человек?

Рядом с образом Суворова возвышается бронзовая статуя чуть сгорбленного человека. На нём тяжёлые мешковатые одежды, голова скрыта куколем на окончаниях которого виднеются два начищенных блистающих серафима; мужчина же опирается на жезл.

— Бывший Патриарх, — сухо ответил Данте, смотря на то, как мимо проходящие людям чуть склоняли головы ступая мимо статуи. — Говорят, он много сделал для России в деле её возрождения, поэтому ему решили так выразить благодарность.

Дальше, за изваяниями стелятся изумрудная зелень, на которой целые композиции растительности. Ограды и пара аллей, лавки и один небольшой фонтан, а возле них множество небольших произведений садового искусства из кустов.

Данте и Сериль обошли это место и юркнули за железную плетённую арку, ставшую в центре пикового забора, ведущую в Летний сад. Там, оказавшись под сводами множества крон деревьев, поливаемых лунным светом тусклых фонарей, слыша журчание маленьких фонтанчиков и искусственных ручейков, Данте и Сериль показалось, будто они оказались в другом мире. Слух пленит не только плеск фонтанов, но и искусственные трели птиц и музыкальное пение свирелей, но заворожён сладкими ароматами и благоуханиями цветов, взгляд же прикован к бело-мраморно-златым изваяниям и узким тропинкам, вдоль которых стоят аккуратные искусно сделанные лавочки.

Данте и Сериль, наслаждаясь чудесным видом и прохладой этого сказочного места сели на одну из лавок.

— Как же тут прекрасно, — заговорила Сериль и в её дрожащем голосе всё ещё можно услышать удивление. — Мы как будто в небесном саду. Только в чём смысл всего этого?

— Они бегут от прошлого, стараются построить новый мир, похоронив осколки старого.

— Что ж, думаю ты прав. Знаешь, я считаю, что смысл существования в любви, а политики строят новые институты власти, чтобы восполнить в себе недостаток её. Посмотри на нашего друга Андронника. Без чувств он стал… машиной, бездушным винтиком.

Данте прижал к себе Сериль и ощутив её тепло, его сердце затрепетало. Они столько лет уже вместе, но всё же Валерон всё ещё питает к своей жене пламя страстной любви, разжигающей его чувства ещё сильнее. Он посмотрел на жену и взгляд его изумрудных глаз встретился с глубиной светло-синих очей Сериль. Спустя секунду они коснулись друг друга губами, утонув во взаимной любви.

Глава 8. Партийное собрание

Глава 8. Партийное собрание

Этим же днём. Утро. Великий Коринф.

— Вот представь себе, эта дря…, - рыжеволосая девушка едва притихла, чутко понимая, что этих слов не заслужила мать одноклассницы сына. — Она уехала куда-то в путешествие!

Наверное, все находящиеся на улице прохожие — мужчины и женщины обратили внимание на ругань. В узком проходе, которые образовался между двумя линиями высотных построек, по холодному асфальту стучат каблуки не менее двадцати человек и каждый стал свидетелем выплеска эмоций.

— Вот удача, что тут нет надзирающих за уличной этичностью, — с облегчением сказал рядом идущий мужчина.

— Да плевать! Пока мы пашем, пока мы тут вязнем в работе, она позволяет себе гульванить, и куда смотрит Рейх, когда он так нужен? Мне завтра до девяти на работе сидеть, а сегодня единственный выходной за две недели.

— То ты ей звонишь, чтобы домашнее спросить, то люто ненавидишь, — чуть усмехнулся парень.

— Да я тогда не смогла ни до кого другого дозвониться, — отмахнулась девушка. — Что с неё взять?

— Ладно-ладно, идём уже. Тут совсем немного осталось, Элизабет.

— Так ты куда меня ведёшь, Филон?

— Секрет.

Девушка в длинном пальто, джинсах и кроссовках идёт вместе с парнем, на котором лёгкий пиджак, брюки и туфли. Фривольной походкой они минуют переулок и выходят на одну из маленьких площадей, которая образовалась между входами в различные здания. Тут небольшое собрание — человек десять с одним большим плакатом митингуют напротив одного из управлений коммунальным хозяйством, требуя снизить цены или передать народу управление сферой ЖКХ. И снова повторяется одна и та же картина — подоспели сотрудники полиции и без предупреждения открыли огонь по ногам протестующих из дробовиков. Проходящий мимо народ, под визг и крики стал разбегаться или щуриться к стенам зданий.

— Ой скоты, — сдавленно произнесла Элизабет, чтобы не вызвать подозрений; её взгляд, полный отвращения и ненависти уставлен на то, как пятеро полицейских вяжут манифестантов, которые не в силах подняться от боли в ногах, доставленной резиновыми пулями.

— Да, печальная картина, — соглашается Филон.

— Да они давят нашу свободу, — голос Элизабет становится всё сильнее. — Что они такого криминального просили? Империя совсем уже озверела. Слышал новость?

— Какую?

— Вчера приговорили к десяти годам лишения двух жрецов Эроса за то, что те устроили подпольный клуб знакомств.

— Только ли знакомств? — переспросил парень.

— А вот это вообще не важно. Главное, что их осудили по статье триста какой-то — «Организация языческого культа». Они всего лишь помогали людям найти свою пару…

— Тебя больше волнует, что люди теперь не смогут пары создавать или арест за религиозную принадлежность?

— Филон! — вспылила девушка.

— Ладно-ладно, прости, я просто так взболтнул, — мужчина ускорил шаг. — Лучше промолчать мне, а то вдруг нарвусь на твою ярость.

— Вот и правильно, — Элизабет поспешила за парнем и в лёгкой радости была забыта ситуация с митингующими. — Я ещё помню несколько приёмов из арсенала Гвардейцев Ареса, когда наша славная гвардия существовала.

— Скажи, а как ты там оказалась? — выйдя из площади и оказавшись на просторной улице, спросил Филон.

— Да отец, он меня после школы зачислил в гвардейскую полицию, одно из подразделений аресовсцев, которые занимались патрулированием.

— Вот так? Без всяких вопросов? — удивился Филон.

— Знаешь, я и сама была не против. Отец всё детство меня натаскивал с тренировками, спортом, оружием и драками. Говорил — неважно, девочка или парень, но постоять за себя должен каждый. А ещё ругался каждый раз, когда я говорила, что могу пойти учиться в храм Афродиты.

— И что дальше?

— В восемнадцать лет меня зачислили в прихрамовую военную академию, где я и встретилась со своими бывшими. И за три года до прихода Рейха забеременела.

— Понятно, — проскрипел парень. — А что вы там делали? Просто нам гвардию представляли, как героев.

— Это сильно преувеличили. Охрана жрецов и стычки с бандитами, пару раз была на вялотекущей войне со спартанцами и македонянами, — Элизабет горестно выдохнула, — печально вспоминать эту страницу жизни. Столько воспоминаний…

— О, — Филон резко повернул и дёрнул за ручку деревянной двери, — вот мы и пришли.

Внутри раскинулся небольшой магазинчик сладостей частного характера. На территории Рейха только Балканы могут ещё похвастаться обилием свободного негосударственного предпринимательства, но и это кажется ненадолго. У Филона раньше была своя отдельная частная маленькая конторка, где он зарабатывал отдельно от основной работы, но её прикрыла Империя, причём ссылаясь на новое законодательство, указывая, что гражданин может либо работать на кого-то, либо на себя, совмещение, согласно новому Трудовому Кодексу, запрещено, ибо это может родить в человеке хищнически-материалистические потуги в душе, а это против учения Империал Экклесиас.

— И что мы тут делаем? — спросила девушка, разглядывая множественные деревянные витрины, небитые шоколадками, мармеладом и леденцами, шурша подошвой кроссовок о паркет. — Ты же пришёл не пирожных купить? А хотя… помнишь те, белые с шоколадом? Которыми ты меня накормил на первом свидании? Ох, как бы я хотела их сейчас снова попробовать.

— Понимаю, милая, но они не сравнятся с твоими заварными пирожными, которые ты приготовила как-то на одну из наших посиделок. А теперь прости, — мужчина сделал шаг ближе к кассе. — Какое прекрасное сегодня восходит солнце над свободными Балканами, — сказал Филон обращаясь к продавцу.

— Вы думайте, его сокроют тучи с запада? — спросил среднего роста молодой светловолосый парень, в чёрной рубахе и тёмных широких штанах, из-под которых слабо виднеются туфли.

— Нет, — вольно улыбнулся Филон. — Думаю, мы с этим справимся.

Назвав заветные слова продавец нажал пару кнопок и один из стеллажей с конфетами слабо отступил назад, являя проход в глубь здания и благо в магазине никого нет. Филон и Элизабет моментально туда юркнули, чтобы парень смог сокрыть их сошествие вниз.

Спустя полминуты следования по тёмному сырому коридору они вышли в небольшую залу, где из мебели только небольшая самодельная трибуна, возле которой стоит один человек в старом сером тканевом пальто. В помещении человек двадцать, не меньше, и все стоят галдят и переговариваются.

— Вот мы и на месте, — с восхищением сказал Филон. — Там, где можно свободно поговорить.

— Ты куда меня привёл? — с некоторым отторжением спросила Элизабет.

— Ты же против Рейха и Канцлера, не так ли? Так вот, это место, где мы единым фронтом и единым порывом выступаем против его диктатуры, — восхищение обшарпанными стенами, ароматам сырости и плесени, тусклым освещением и непонятно кем росло в каждом слове Филона.

— Так тут сопротивление… Великого Коринфа? — с недоумением того, что повстанцы прячутся по норам как крысы, вопросила Элизабет; сама девушка никогда не встречалась с бунтарской деятельностью и в её сознании мятеж это нечто романтичное и вдохновляющее, а его сторонники предпочитают конспиративные квартиры, уличные встречи и широкие апартаменты покровителей.

— Да, оно самое. А ты чего от нас ждала? Мы не можем себе позволить широкой деятельности, иначе нас накроет Рейх.

Элизабет даже предположить не могла, что её знакомый, и влюблённый в неё парень может оказаться участником ячейки сопротивления. Она смотрит на него, на его растрёпанную вольную причёску, на зажжённый взгляд.

— Элизабет, это наш единственный шанс быть вместе, — сказал Филон, взяв девушку за руку, и дама ощутила некое тепло в руках, почувствовала приятное несравненное чувство у сердца. — Давай послушаем, что скажут эти мудрые люди.

— Элизабет! Элизабет! — раздалось громкое воззвание и через толпу к молодым людям протиснулся мужчина, с седыми кудрями, в длинном зелёном камзоле; он заключил девушку в крепкие тёплые объятия. — Дочь моя!

— Папа, — тепло ответила Элизабет. — Что ты тут делаешь?

— Я тоже тут выступаю за свободу, — гордо заявил мужчина лицо, которого покрыли морщины. — Глава этой ячейки, Сирияк, мой старый знакомый, пригласил меня поучаствовать в движении за независимость. — Тут же старик ударил себя в грудь и бахвально заявил. — Нас, последователей Ареса так просто не запугать. Пускай Рейх отбирает у нас нашу религию, культуру, свободу, но мы всё заберём обратно, причём с лихвой.

— Филон, — протянув руку, сказал парень.

— Аристарх.

— Пап…

Но отец и дочь не успели договорить, их диалог оборвался глухим стечением. В зале повисла тишина, когда взяв какую-то старую трухлявую киянку и стал бить по трибуне да так что та едва ли не развалилась, дабы призвать народ смолкнуть.

— Всех рад приветствовать на открытии десятого заседания нашей ячейки движения «Свободный Коринф». У меня для вас печальные новости, — с оттянутой горечью начал оратор, нахмурив овальное лицо, а в голубых очах появилась наигранная печаль. — Противник раскрыл пятнадцатую группу сопротивления. Все приговорены к десяти годам строго режима за антигосударственную деятельность.

— Да как так! — раздались вопли толпы. — Они не имели права! А как же наша свобода!?

— Тише, сначала я вам хочу зачитать короткое послание Тайного круга жрецов всех богов, — далее голос мужчины стал ещё сильнее и крепче. — «Наши подчинённые в вере, пусть ваша вера в свободе только укрепляется, ибо грядёт освободитель, молитесь, приносите жертвы богам и повинуйтесь своим местным тайным служителям культов. Да! Готовьтесь жертвовать собой ради будущего! Готовьтесь подняться ради нашего великого дела и будьте крепки в своём мятеже!».

— Да-да! — раздались крики одобрения.

— Тише-тише! — стал бить по трибуне мужчина и она едва не рассыпалась. — Но есть и хорошая новость. Наши кураторы из тех, у кого есть близкие тёрки с рейховскими шакалами, сообщают, что скоро в нашем полку прибудет подкрепление. Да и вообще, как мне вчера взболтнул начальник десяти ячеек, наше движение заключило союзный договор с ещё пятью такими же движухами в городе. Там не понять, кто за что выступает, но суть одна — у нас теперь больше народу для хорошего дела.

В зале раздались возгласы ликования и безудержной радости, которые моментально были прерваны ударами молотка о разваливающуюся трибуну.

— Так, тут у меня есть доклады по нашей деятельности. Да, конечно, за полгода нам удалось немного, мы испортили канализацию, оборвали пару поставок продовольствия в полицейские столовые, да и совершили несколько актов свобод выражения — ну вы помните пару взрывов возле участков полиции, нападения на служивый люд и всё в этом роде.

В зале снова готовы разразиться вопли о том, что необходимо было действовать активнее, что нужно изничтожать всех приспешников Империи, но снова как гром звучат удары о трибуну.

— Тихо! Я понимаю ваш пыл, но наша задача иная — ждать

— Да сколько можно ждать!? — раздался вопль от одного из бунтовщиков. — С приходом Рейха у меня половина знакомых стала ходить в административных ограничениях и штрафах. А нашего семейного жреца посади на три года за то, что он принёс в жертву петуха за благополучие нашей семьи. Да как же так можно!?

— Я разделяю вашу печаль и злобу, — говорит мужчина за трибуной. — Но мы должны понимать, что сейчас мало что можно сделать, так как у нас нет сил для полномасштабного выступления.

— И на кой тогда мы тут собираемся?!

— Ради великой цели, конечно. — Дал ответ мужчина. — Но ещё немного, ещё чуть-чуть осталось подождать. Вы должны знать, что наши кураторы трутся возле той силы, которая действительно сокрушит Рейх.

— И что это за сила!?

Листнув пару раз в телефоне линеек с видео, глава ячейки ткнул в экран и раздался шипящий звук, слышимый вместе со словами мужского гласа:

— Это передача по скрытой линии. Пока нас не накрыли. Говорит президент движения «Свободный Коринф»…, - имя пропало в обрывах перескоках из-за плохой связи. — Мы выступаем на новом уровне, всем слышно? Ещё недавно мы занимались тем, что устраивали маленькие саботажи и долгие лета изучали писания свободы, исследовали тактики воин и мятежей, а также в обрядах и мистериях призывали помощь богов, чтобы они дали свободу нашему народу. И вот случилось.Наш наставник от управления хозяйствам Балкан сообщил, что у его повелителей, которые подчиняются незримым владыкам, есть шанс всё вернуть на круги своя. Ещё немного и всё начнётся. А пока, от всех ревнителей свободной Греции, которые это услышат — мы требуем создать ополчение по количеству в половину человек в одной ячейке. Полка вооружайтесь, тем, чем есть — ножи, палки, самодельные пистоли и готовьтесь. Через наши скрытые каналы уже поступила информация о том, кому нужно вооружение и ждите, оно будет. Мы приготовились, уже составлены все планы молниеносного захвата власти, приготовлены воины, которые нанесут первый удар. Ожидайте, свобода грядёт.

Видео окончилось и Элизабет призадумалась. Её будоражит новость, волнует — всё может быть как иначе, никакой бюрократии и засилья Империи, никакой новой национальной политики, никакого культурного уничтожения. Всё как прежде — и это из разряда невозможного переходит в область допустимого.

— Вот видите! — слово взял глава ячейки и его тускло освещённое лицо выдало гримасу ненависти. — Рейх скоро падёт, и мы опять будем править на своей земле. Мы здесь власть! Не Канцлер, не его правительство, а мы!

— Да! — раздались крики в поддержку слов.

— Я жду ещё одного пакета информации и указаний.

Внезапно телефон Элизабет задрожал, поставленный на вибрацию он не доставил никому неудобства и девушка нажала «принять вызов».

— Это коринфское управление заключение браков Министерства Семьи Рейха, — раздалось в трубке. — Это Элизабет Кросс? Неделю назад вы и гражданин Филон подал заявление на возможность подачи заявления в органы регистрационно-семейного учёта по поводу вступления в брак и отмене административного ограничения. Мы одобрили вашу заявку и сняли административные ограничения за их нецелесообразностью и

— Филон, — убрав телефон, обратилась к возлюбленному Элизабет. — Мы можем быстро расписаться.

— Э-это, — губы мужчина задрожали. — Прекрасно.

— Нам нужен будет глава элитного отряда ополчения, — заявил глава мятежников.

— Он у вас есть! — возопил Аристарх и взял дочь за плечи. — Она — гвардеец Ареса, солдат бывшей коринфской армии и поверьте, тут не найдётся кандидатуры лучше среди всех собравшихся! — Аристарх посмотрел дочери, и она встретилась с его взглядами, в котором на неё давил чувство долга. — Давай дочь моя, соблюди заветы свободной Греции, давай вместе, как в детстве, снова будем служить великой идее свободы.

Дихотомия выбора ещё сильнее рвёт душу Элизабет. Вокруг неё пляшет безумие толпы, сердце сдавливает долг и желание, множество глаз уставились на неё в ожидании «верного» решения, и только одна пара янтарных очей смотрит на неё с любовью и пониманием. На её груди странно отдаёт холодом амулет в виде меча — подарок отца, заставивший напомнить её о долге перед родителем, который всю жизнь ей вбивал в сознание мысль, что она должна бороться за свободу и силу своей родины. Она не может оскорбить честь и чувства отца отказом. С другой стороны, она в предвкушении ощутила, как её безымянный палец будет увенчан кольцом из золота, как уже представила, как она с новым мужем снимет квартиру побольше, как они вместе будут воспитывать Анастаса и родят ещё одного.

И всё же, под давлением удушливого ощущения долга, который сдавливает дыхание и отзывается страхом позора, губы девушки, словно невольно выговаривают тихо, но в комнате, где стоит полное безмолвие эти слова слышал каждый:

— Я согласна.

Зал наполнился нездоровой отрадой, где люди готовились к войне, к убийству и даже террору. Элизабет на секунду стало не по себе от дикости происходящего, но взяв себя в руки она обратилась к парню:

— Филон, давай заключим брак. Сегодня же.

— О-ох! — встрял отец и его басистый голос удивления наполнил всю залу. — А почему я не знаю, что моя любимая доченька с кем-то уже встречается? Да и может подождёшь, когда восторжествует свобода? Ты могла бы себе не только одного хахаля взять в мужья.

— Пап! — воспротивилась дочь, чувствуя, что ей нужен только этот человек, который смог вывести из уныния и жизненного разочарования.

— Что ж, значит так угодно тёткам, которые плетут наши судьбы. Могу найти хорошего жреца, который бы посвятил ваш брак богам. Только осталось найти жертвенное животное.

— Да, отлично, — вмешался глава ячейки и призвал всех к тишине одним мощным ударом о трибуну, которая не выдержала бедная и треском разлетелась, превратившись в кучу обломков под ногами. — Мы начинаем формирование отрядов ополчения и воинов, новой армии свободного Коринфа и Греции. Знайте, уже сейчас разворачиваются судьбоносные события, уже сейчас наши кураторы сообщают, что там, наверху санкционировали великий план, который положит начало нашей свободе. Всё начнётся в Афинах.

Глава 9. Неспокойный регион

Глава 9. Неспокойный регион

Следующий день. Двенадцать часов дня. Афины.

Яркий солнечный день воцарился над славным городом, столицей всего греческого региона, даруя его жителям прекрасную картину — лучезарные небеса, настолько яркие и голубые, что кажется будто они выстланы драгоценным камнем или бирюзой, и ослепительное светило венчает небесную твердь бриллиантом. На небе ни облачка, нет ничего такого, чтобы предвещало беду или нечто плохое, разве только у стен Дворца Имперской Власти, где заседает Имперор Магистратос вновь собрались митингующие, человек двести, требующих больше свободы, а полиция Рейха только стоит и смотрит, не имея приказа от городских глав свернуть это жалкое выступление в бараний рог.

— Свободу региону! Давай автономию! Давай нам партии! — кричат мятежники, но их будто никто не слышит и не собирается услышать.

Большинство обычных граждан просто проходят и смотрят на народ, как на чудиков, решивших поутру прокричаться и для большинства граждан эти лозунги, их требование — бред чистой воды на который даже не стоит обращать внимания. «Дайте автономию и свободу» — лозунг, особо забавляющий народ Афин, ибо многие знают, что если бы эти вопли звучали где-нибудь в Риме, то всех давным-давно бы скрутили и отправили под трибунал, который незамедлительно вынесет обвинительный приговор.

Две сотни в разношёрстных одеждах образовали толпу из которой торчат плакаты, и они не собираются отходить, ибо выгнанные сюда по воле своих подпольных партийных лидеров они не уйдут пока не поступит указания.

И всё же, у большинства проходящих мимо людей возникает вопрос — «а зачем сегодня они вышли?». Большая площадь, с бетонными плитами, выкрашенными в чёрный и белый и выложенными в шахматном порядке, превращающаяся в ложу между множеством высотных домов. Машины шныряют где-то рядом, люди спешат на работу или уже трудятся на благо родины, кто-то просто гуляет и наслаждаются видами, предаваясь праздной прогулке.

Дворец же превратился в спокойного смотрителя действий митингующих, которому едва ли есть дело до того, насколько силён вопль немногих протестующих. Строение, больше смахивающее на готический собор, и отдающее холодной монументальностью, окружённое метровым пиковым забором чёрного цвета, безмолвно «наблюдает» за тем, как развивается протест и словно знает, что скоро люди надорвут голоса и их запал выдохнется, и они превратятся в полу молчаливые статуи, которые есть жалкое напоминание прошлой свободы этого региона, грезящие о несбыточном.

По афинским дорогам рассекает автомобиль, похожий на небольшой микроавтобус, с длинной задней частью, выкрашенной в цвет бетона и большой кабиной с тонированными стёклами. Он едет тихо, словно бы стараясь слиться с трассой и машинами на ней, пытается не выбиваться из общей картины движения. Внутри авто темно и прохладно из-за работающего во всю силу кондиционера, чей холод проникает и внутрь мест для пассажиров, занятых далеко не туристами.

Мужчина внутри автобуса уставился в тёмный пол и видит, что его ноги экипированы в тяжёлые берцы поверх которых щитки, а сам он облачен в чёрную броню Службы Имперской Безопасности и даже двуглавые орлы на нашивках имеются. Он в окружении ещё шестерых таких же, как он людей, в такой же одежде что и он и лица всех скрывают маски, а головы прикрыты шлемами. Рядом с ними покоятся тонкие чёрные автоматы с небольшими магазинами.

— Сегодня мы заявим народу о том, что их Империя — враг, — раздаётся полный ликования и радости голос одного из парней.

«Кровью невинных», — разгневался внутри себя мужчина, но в то же время вспомнил о гибели родного человека, и жажда мести перекрыла потуги стремления к справедливости.

— Скажите, господин герцог, как оно было в Константинополе? — вдруг спрашивают мужчину. — Господин Доуху.

— Ничего стоящего, — немногословничает герцог, не желая что-либо говорить, хотя он отлично помнит, что случилось тогда в «Царьграде».

— Не трогайте его, — раздалось из кабины водителя. — Лучше проверьте оружие и воздайте молитвы нашим богам и верьте, что Арес ведёт вас.

— Во славу вольной Греции и по воле богов! — радостно воскликнули парни, но не Доуху, который сохраняет мрачную тишину.

Герцог вчера оборвал со своим отрядом смог свершить налёт на военный порт, который принимает оружие с заводов Апеннинского полуострова, поскольку на Балканах всем производством вооружения заведует ТехМаршалл — кампания, формально подчиняющаяся свободному парламенту, но на деле контролируется Рейхом через «Имперский Совет Владельцев», который больше чем на половину состоит из людей, предложенных Мастером-защитником. В итоге, поставки оружия прекратились на какое-то время или же были направленны в иллирийский военный порт, а там, на дорогах в Грецию машины будут ждать «Налётчики Ареса» — отморозки Фемистокла, готовые любой ценой не пускать оружие для войск Империи на Балканы, а ТехМаршалл тем временем стал пускать вооружение на свои склады, и вот-вот оно будет использовано для великой цели.

«Где мои ребята? Где мои верные воины? Я не знаю этих людей», — пронеслись скорбные мысли в голове Доуху, который знает, что сейчас его венецианцы рассеяны по всему полуострову и руководят работой диверсионных команд, которые по приказу, в один момент, должны парализовать жизнь имперской инфраструктуры.

Мятежи и бунты становятся всё интенсивнее, и герцог чувствует, видит это. Он понимает, что все подпольные политические лидеры сопротивления ведомы из единого центра и «некоторая часть предложена прямо на заклание, в жертву свободе региона, которую должен пожрать народ и впасть в гнев освобождения», — как красиво выражался Фемистокл пере сегодняшней операцией.

«Это всё ради Жака», — шепчет про себя Доуху, пытаясь успокоить себя перед дерзкой вылазкой.

Внезапно автобус остановился и герцога чуть покачнуло в сторону, тут же все воины взялись за оружие, ощутив, что приехали в пункт назначения. Доуху трясёт, как одинокий лист на холодном осеннем ветру и ему не по себе от того, что сейчас им придётся творить, но всё же он встаёт и выходить на улицу, выбираясь из автобуса в яркий свет грядущего безумия.

— И запомните — не слова по-новогречески, — резко говорит один из бойцов группы и герцог узнаёт в нём Энтимона, главу особого отряда одного из имперских орденов и Доуху припоминает, что все они тут офицеры и все сражаются за новую Грецию.

Доуху до сих пор не может поверить, что тот, кто был поставлен самим Канцлером — вершить волю Империи, идёт на такое мерзкое действие. Ведь он всегда думал, что местные бунты — дело рук мелких шаек мятежников, но всё это оказалось хорошо спланированной сетью в центре которой сидит Мастер-защитник и умело дёргает за нити неповиновения. Он как тёмный дирижёр, задающий музыку мятежа, её громкость и тон, который умело всё приготовил… всё ради одного момента. Пока в Империи не знают о его цели, которой герцог может только удивляется, ибо поставленный практически выше всех на Балканах, первый предал Канцлера, утянув за собой бесчисленное количество людей.

Они на той самой площади, где развернулось буйное мятежное представление — транспаранты и плакаты, обращённые к дворцу и люди их держащие, изливающие буйство недовольства. Такая картина везде и всюду — от Афин и до самого Эпира от Аргоса и по самый Константинополь, и они здесь, чтобы искру сделать пламенем, который сожжёт Рейх.

Герцог ступает по площади, чувствуя под ногами твердь и ждёт приказа, однако всё началось очень быстро, да так, что он даже не заметил. Он услышал, как на всю улицу раздаётся громогласное воззвание из граммофонов техническим голосом далёкого проповедника:

— Говорит Кардинал Южнобалканской Епархии Бенедикт Джаско. Граждане великой Империи, мои дорогие братья и сестры, я несу вам слово всей нашей великой церкви здесь и прошу вас оставить любые попытки мятежей и митингов. Этим вы ничего не исправите, да только нанесёте больше ран на свои души. Не будет никого «освободителя», как говорят какие-то преступники, ибо в мятеже нет свободы, только рабство тем, кто несёт идеалы безумия революции. Не делайте жертв нечестивым богам, смиритесь перед происходящем, ибо только им, вы принесёте мир и покой на земле Империи.

Кардинал закончил в тот момент, когда начал говорить мятежник под прикрытием:

— Мы отряд Имперской Службы Безопасности! — закричал Энтимон. — Требуем всех разойтись, иначе будет применено летальное оружие!

Люди не успели ничего сказать или ответить, даже реакции никакой не было, ибо первые ряды протестующих тут же6 пали на землю, раскрасив чёрное и белое кровью. Автоматы зазвенели как сумасшедшие, неся неминуемою гибель множеству людей и раздались истошные крики под звонкий гул очередей. Все в округе ринулись бежать кто куда, кричат и уносят ноги как можно дальше, плакаты с громкоговорителями упали на плитку прямо в кровь, а преддверье у забора дворца ныне усеяно телами и омыто алым. Но те, кто пришли распалять не могут успокоиться и продолжают беспорядочную стрельбу, уничтожая местное население методичными выстрелами в спину.

Доуху принял на себя удар местной полиции, которая пыталась спасти митингующих, явно не веря, что те, кто пришёл сюда и стреляют по людям — это представители Империи. Люди в тёмно-синей и чёрной униформе открыли огонь из пистолетов, но ответом им стала очередь автомата, которую не выдержали бронежилеты и люди попадали на землю, стеная и плача.

Воздух мгновенно наполнился дымом и запахом смерти, всюду слышатся истошные вопли и крики о помощи, и чувствуется, как зреет и разрастается хаос, который энтропией разбегается по городу.

— Продвигаемся! — кричит боец, меняя магазин и продолжил стрелять, только уже по проезжим автомобилям и окнам зданий. — Нам нужно зачистить дворец от всякой швали в блоке «Б».

Доуху, смотря на высокое здание, видит, что помимо основного ансамбля готических построек рядом, справа ютиться пятиэтажное здание, выполнение в виде и стиле греческих построек древней Эллады и стало местом работы для сотни представителей власти Балканской автономии.

Отряд направился туда, предварительно вынеся забор залпом подствольных гранатомётов, и он разлетелся на куски с металлическим перезвоном. Сквозь тучу пыли и мелких осколков плитки семь воинов явились в ореоле зла и открыли беспорядочный огонь по зданию в не-имперском стиле, затопив место у двери в шторме пуль. Там, на высоте пятидесяти ступеней у самых двухстворчатых дверей теперь лежат мёртвые охранники в светло-синей одежде.

Доуху знает, что прежде всего подумают на Имперскую Службу Безопасности, ибо даже приказ в базах имеется подделанный и внедрённый, а бюрократическая машина Империи получила «повеление» главы Службы о ликвидации митингующих и «проправительственных сил Автономии, поддерживающих повстанческое сепаратное движение».

Отряд забрался наверх и выбил двери, моментально проникая вовнутрь и заливая там всё стрельбой и огнём подствольных гранатомётов, не зная жалости, на месте убивая работников и разоряя помещения убийственными залпами.

Герцог оставался у порога, позади всей группы и тут же ему и ещё одному человеку поступил приказ:

— Доуху и Верлимон, оставайтесь на месте и удерживайте позиции на месте! Не пускайте сюда правоохранителей!

Два человека отступили от входа на улицу и заняли место у колонн, выставленных прямо у ступеней и направили автоматы в сторону места их прорыва.

— За что воюешь? — спросил Верлимон. — Чувствую, что явно не за свободу нашего славного региона.

— У меня свои мотивы, — буркнул Доуху и направил взгляд в сторону площади, где останавливаются множественные автомобили и оттуда выбегают полицейские, выстраиваясь у машин, как у баррикад.

— А я вот за свободу. У меня Рейх отобрал любимое дело — выращивание конопли и её продажу, да и впаял мне штраф и отобрал завод, которым я владел. Но ладно, в бой!

«Теперь этот регион окончательно погрязнет в сепаратизме и войнах», — мрачно подумал герцог.

То, чего они добивались, теперь будет твориться у всех на глазах. Регионалисты, подстрекаемые политическими иерархами полузаконных формирований разведут страшный вой о «тираничной машине Империи», которая уничтожила мирных жителей, а власть станет среди митингующих искать тех, кто решил дискредитировать Империю в глазах её жен граждан. И все упустят из виду важную деталь, кукловодов, которые хитро и коварно направляют потоки недовольства в то русло, которое необходимо им, не гнушаясь сотнями жизней невиновных людей.

«Клянусь, это в первый и последний раз», — говорит себе Доуху, смотря на то, как строятся ровные ряды полицейских машин.

На место прибыл отряд настоящей Службы Имперской Безопасности — герцог видит этих людей в чёрной броне, такой же, как и он и нашивки у них одинаковые — всё тот же двуглавый орёл на плечах. Они, сквозь шум машин и городского хаоса, выкрикивают команды и рассредоточиваются сквозь ряды полицейских, приготовившись к штурму. Позади Доуху слышит какой ценой платит он за месть, отчего ему становится не по себе. «Того ли хотел бы Жак?», — вопрос, вызванный угрызением совести, моментально пропал, был подавлен яростью, клокочущим гневом, который обвил сердце и ослепил взгляд и теперь герцогу важно лишь одно — ответ Рейха, а остальное отступает на второй план.

— Огонь! — Доуху слушается рядом стоящего парня и сжимает крючок и его автомат слегка забрыкался в руках, а по полицейским ударила очередь, скосив пару человек. Тут же им в ответ был дан шторм пуль, который выбил пыль из колонн за которыми они укрылись. Герцог перезарядил автомат, вставляя последнюю обойму, и снова его оружие завыло очередями и вспышками в сторону противника, и каждая рой пуль угодил в полицейских, повалив их.

«Что же я такое творю? Что я делаю? Они же обычные парни, а не бандиты». — Сознание стали терзать муки совести, и достреляв всю обойму, Доуху просто опёрся спиной о колонну и медленно сполз, оказавшись в сидячем положении.

— Ты что делаешь! Нам отстреливаться нужно! — закричал Верлимон, но герцог в бессилии тяжело и тихо сказал:

— Ты как хочешь, а у меня нет ни патронов, ни сил.

Воины Имперской Службы Безопасности уже были на крыльце и поливали ураганным огнём Верлимона, как из тьмы здания явились оставшиеся мятежники и групповым огнём подствольных гранатомётов взрывной волной «смыли» противника. Мрачная тишина опустилась на поле боя, через которую прорывается вою сирен, людские крики и общий ум неразберихи и хаоса. Всё смешалось в один непрекращающийся вопль, ставший предтечей грядущих множественных бунтов. Их деяние уподобится маслу, брошенному в огонь, а скрытым ячейкам сверху будет спущено про «зверство Империи» и как прозаично — никто из глав сопротивления, так и не узнают, что кровь их братьев дело фемистокловых рук.

— Отлично, — коварно и самодовольно сказал глава группы, и посмотрел на Доуху. — Господин герцог, я смотрю, вы устали. Ничего скоро у вас будет много времени для отдыха в свободной Греции, а теперь, — он протянул руку, — нам нужно уходить, мы своё дело сделали. Скоро, — самодовольно затянул Энтимон под завывание далёких полицейских сирен, — скоро мы станем по-настоящему свободны и не одна имперская шавка не укажет нам, что делать. Торжествуй Греция, новая эпоха для тебя грядёт!

Глава 10. Великая цель

Глава 10. Великая цель

Следующий полдень. Великий Коринф. Дворец «Белой розы».

Погода не радует. Холодный ветер набросился с побережья в город, леденя улицы, а над головами небе приобрело недружелюбный серо-тяжёлый оттенок. Его жителя готовятся к приближающейся буре, только ещё не способны увидеть сквозь время, что впереди их ждёт самый настоящий адский шторм.

В огромном городе, что раскинулся на многие километры, и заняв собой местность от моря до моря, нарастает беспокойство. ещё недавно он представлял собой сборище руин, лабиринты развалин, теперь же это прекрасный град, посредине которого возвышается славный замок — оплот имперской власти в регионе.

Эта крепость отличается от произведений архитектурного искусства прошлого, ибо он вымощен для обороны города, создан, чтобы показать власть и силу императора. Ров и мешки с песком на пару с километрами колючей проволоки стали первым препятствием, который положен перед линией траншей и окопов, средь которые попадаются бункера и зенитно-ракетные гнёзда, защищающие дворец от авианалётов. За ними идёт забор и множество полевых строений — переносные здания передовых штабов в пару этажей, множество машин и целый парк военной техники, спрятанный в ангарах. Всё это отделено от основного здания огромной широкой стеной, на которой, прямо на башнях, гнездятся установки ПВО, автопушки, тяжёлые пулемёты и крупнокалиберная артиллерия прямого действия. За стеной же расположилось кольцом огромное количество миномётов и гаубиц на большой расчищенной площадке, что утыкается в высокую вторую стену, лишённую всяких орудий и ставшей казарменным бастионом для гвардейских полков. А за ней начинался грандиозный комплекс этажей и уровней, который скрывался под единой пирамидой, из вершины которой торчала башня. Чёрные стены самого дворца изобиловали множественными серебристыми точками, которые являлись окнами.

Хоть дворец и являлся оплотом имперского государства, там сейчас поселился совершенно иной дух, злой, рвущийся к бунту и стремящийся сбросить с себя законную власть. Стяги и хоругви, на которых раньше был орёл, сброшены, а вместо них на ветру колышутся флаги грядущего нового порядка — светло-бежевый стяг, пронзённый багрово-кровавой молнией. Его хозяевами негласно стали не имперские начальники и чиновники, а местная южно-балканская элита, что отправила всю высшую власть посмотреть новый дворец на краю Великого Коринфа.

Что-то творится в тени полуострова, что-то, что остаётся вдали от ока имперских служб внутренней разведки и безопасности. Какой-то умелый кукловод стоит за страшным представлением, коварный паук плетёт паутины заговоров, оставаясь в центре плетённого логова. И чтобы разузнать всё, что делается за вуалью тайн, был отправлен особый, который сам способен подчинить себе скрытность.

Человек, или нечто то, что некогда было им, крадётся по улочкам и переходам, медленно продвигаясь ко дворцу. На нём тёмные одежды — плащ с капюшоном, который полностью скрыл тело. Усовершенствованные глаза взирают на то, что стало с городом и полумеханическое сердце чувствует слабый оттенок скорби по тому, что произошло. Весь небольшой контингент имперской полиции, вместе с властью закрепилась в большом замке на северном краю города. Большая часть чиновничьего аппарата, с полицией и охранными войсками, была убеждена Фемистоклом, что местные военные, переформированные остатки армий греческих городов, смогут обеспечить оборону.

Это смутило Рим и им была отправлена следственная группа вместе с тремя полками Армии рейха для расследования ситуации и предотвращения эскалации конфликта. Небольшому подразделению Инквизиции было предложено укрыться за стенами базы у Новой Спарты в целях безопасности.

Складывалось такое ощущение, что региональные элиты специально собирали в отдельных частях весь аппарат управления южными Балканами от Рейха, устанавливая тем временем свою власть и беря под контроль все рычаги государственного правления в регионе.

Тем временем Великий Коринф становился оплотом для балканско-греческих верхов — чиновников и военных. Патрули на улицах состояли из местной полиции и армии, которая полностью повиновалась Мастер-защитнику Фемистоклу. По мимо этого разъярённые недавней расправой люди сами взяли в руки оружие и стали оттеснят власти Рейха, на пару с местными военными прочёсывают улицы, а региональные силы и не против.

И минуя эти посты и патрули, посты и заграждения, тихо к замку пробирается странная сущность, которая остаётся невидимой для тех, кто всё ещё не сбросил с себя маски братства и лощённого союзничества.

— «Тень» 2–5, доложите обстановку? — доносится из небольшого динамика, что прикреплён к уху.

— Я практически приблизился к первым уровням придворцовой территории, — доложил полуметаллическим голосом человек. — Сейчас планирую проникновение на территорию дворца. Ваши официальные представители смогли пройти на территорию дворца?

— Нет, «Тень» 2–5, их не пропустили, ссылаясь на безопасность. Продолжайте выполнение задания, господин Андронник.

— Есть, — ответил мужчина и покрывшись вуалью полупрозрачного плаща, медленно продолжает путь. Весь Великий Коринф — собрание зданий, самые высокие из которых не более десяти этажей, что так же закреплено специальным указом и сделано это для того, чтобы показать величественность имперского дворца. И в тени пятиэтажных и четырёхэтажных построек Андронник приближается к КПП, которое больше смахивает на укреплённый пункт обороны. Бункера и дзоты скучковались возле ворот, вдоль которых тянется пропускной пункт, способный одним нажатием кнопки опустить три шлагбаума, закрыть металлические ворота и поднять поддорожные преграды, чтобы любой автомобиль или даже танк не смог проехать дальше.

«Как туда попасть?» — прозвучал среди тысячи мыслей вопрос.

Андронник лишён всякой информационной поддержки, ибо полагаться на старые схемы и планы дворца нет смысла, ибо Фемистокл наверняка его уже перестроил. Спрятавшись у стены кирпичного строения, что стоит на вершине возвышения, его чуткий слух уловил вдалеке звук тяжёлого мотора, а сенсоры ощутили приближение крупного транспорта. Активировав полный функционал плаща, киберарий растворился, и на его месте мнимая пустота, но на этот мир продолжает смотреть техно-глаз, чей взгляд пал на небольшую мусорку впереди себя — квадратный бак, достающий до живота обычного человека. Десять метров он преодолел мгновенно и цепляясь металлическими пальцами, стараясь оставаться незамеченным, выволок её на середину асфальтовой дороги и кинул, усыпав серую поверхность бумажками, картонками и прочим мусором.

Киберарий тут же снова прильнул к стене и стал ждать следующего шага задумки. Спустя пару минут томительного ожидания, к месту шкодливой диверсии, рыча двигателем и шурша колёсами по асфальту, приехал большой военный грузовик — чёрная машина с крупной кабиной и длинным открытым кузовом, в котором тряслись ящики и коробки. Авто остановилось плавно, тихо, без визга шин, и дверь тут же открылась.

Андронник, сохраняя невидимость плаща, смог тихо ступая по дороге, перемахнуть через бордюр и оказаться возле кузова. Зацепившись и подтянувшись, он оказался среди ящиков с патронами и снарядами, так и оставшись невидимым призраком для тех, кто подъезжал сзади.

— Эй, что там у тебя?! — выкрикнул один из мужчин, управляющих грузовиками сзади.

— Да кто-то мусорку выкинул! — крикнул водитель и оттащил бак в сторону, затем снова сел и поехал.

Андронник смог укрыться и пока машина медленно тащится к пункту проезда, воин металла и цифровой логики смог задуматься о происходящем. Его непоколебимый ум тревожат события последних дней и ещё больше его волнует тот факт, что Рейх и Канцлер ничего не предприняли для исправлению ситуации, хотя и кто-то пытался.

Балканы будто бы объяло какое-то странное безумие, акты неповиновения следовали один за другим. Сначала месяца стала теряться связь с отдалёнными силами и небольшими гарнизонами, затем Фемистокл добился у Императора возможности иметь больше войск и самостоятельно подавлять конфликты. Но это не стало пределом и на Балканской Автономии была введена своя полиция, однако это не помогло остановить нарастающие мятежи и тогда помочь Фемистоклу решились избранные воины императора — ордена Чёрных Судей, Серебряных Гоплитов и Поборников Справедливости. И венцом всего этого стали терракты, творимые якобы Империей против митингующих, за которыми последовали бесконечные срывы поставок оружия, затруднительный надзор и целые районы остались вне взора разведки Империи. А затем все остатки имперской власти, представители её, были собраны в отдельных местах под охраной войск Балканской Автономии.

— Как же чудны дела интриг… но всё ли началось с этого?

Андронник поднял массивы данных в памяти и ощутил, как к месту, там, где должно быть живое сердце, подбирается страх. Полгода всякая мелочь нагнетает обстановку — начиная от мелких бунтов и пропаж пары единиц оружия со складов и заканчивая тем, что целые отделения уходили в самоволку и команды преследователей Фемистокла их так и не нашли.

На КПП грузовики резко остановились, и агент Империи как можно сильнее прижался спиной к стенке авто, что бы у досмотрщика не возникло никаких подозрений. Пары взглядов воина Балкан в бежевой форме хватило, чтобы получить одобрение на дальнейшую поездку и авто двинулось.

Высадиться Андроннику пришлось прям на ходу, чтобы не попасть в один из ангаров и тенью он скользнул на асфальт, оказавшись перед воротами огромного укрепления, за которым раскинулась артиллерия. Моментально он на полном бегу ушёл в сторону и оказался в тени одноэтажного жестяного строения. Невидимость его плаща и прилегающего костюма — хорошо, только проблески света и его резкие перепады могут породить видимые искажения, что накроет миссию.

Нога киберария подошвой сапога аккуратно ступила за укрытие и молнией он махнул в другое место, но остановился и встал возле какой-то машины, просчитывая, к какому зданию побежит, коих тут множество. Внезапно его взгляд заманил чёрный корпус солидного авто, которое остановилось возле военной грубой машины.

«— Кто это?» — подумал про себя агент и навострил слуховые сенсоры.

На встречу плацу вышел солидный чуть загорелый мужчина, лет сорока и на котором классический костюм, с чёрным пиджаком, штанами и туфлями, только вместо рубашки белая футболка.

— Здравствуйте, господа бойцы! — заголосил человек с крупными чертами лица, только в его голосе не было ни радости, ни печали, полная безучастность.

— Здравия желаем господин глав-агит! — ответили рядом стоящие солдаты в форме цвета беж.

Андронник внимательнее всмотрелся в человека и встроенные анализаторы просчитали, что рост мужчины сто девяносто девять сантиметров, а масса больше сотни килограмм. Лицо овальное, губы прямые, а на голове виднеются короткостриженые чёрные волосы. На бойцов же смотрят карие очи, в которых мерцает чувство превосходства над остальными.

— Господин Алэксандэр! — навстречу приехавшему вышел человек в длинной бежевой шинели, окутанной ремнями подсумков.

— Я это, я, господин полковник, — крупный мужчина сделал шаг вперёд и заключил в объятиях служивого.

— Ну что, надобно пройти нам и обсудить все детали?

— Пошли, у меня недалеко тут коморка.

Два человека стали удалятся вглубь лабиринта одноэтажных построек и невидимым хвостом за ними поплёлся киберарий. Они мелькнули за угол одного из жестяных строений и скрылись за металлической дверью, а у окна, безмолвным стражем встал Андронник, усилив чувствительность аудисенсоров.

— Как там, Алэксандэр твоё дело? — спросил полковник, расположившись за столом, окружённым серебристыми стенами и ударив каблуками сапог по деревянному настилу. Он открыл какие-то электронные журналы на планшете и стал что-то меланхолично выводить в них специальным пером.

— Да не очень. Что-то не идёт имперский житель на наши фильмы, не то что было в вольной Элладе. Я вот недавно отснял Перестрелка в Иллире, так он и не собрал всей части вложенных средств. Сейчас думаю продолжить съёмки Минимального Уклона — вот он точно-то подстрижёт денег с народца, — самодовольно заявил крупный мужчина.

— Это там, где ты в главной роли? Хотя я не помню ни одного фильма твоего, где бы ты ни был в главной роли.

— Ну да. Так ещё какой-то поганый критикан с интернет-канала БлохМедиан стал меня грязью поливать. Хорошо, что его творчество ещё не заметила Имперская служба мониторинга интерне-видео-контента, иначе точно ко мне прицепились бы.

— Ладно, давай ближе к делу, — полковник указал на стул, что напротив стола. — присаживайся. Фемистокл сейчас обсуждает с ложным парламентом одну вещь, так что он передал мне это дело.

— Я знаю, — ответил мужчина, садясь.

— Скажи, агитки готовы? Как насчёт фильмов? У нас всё по плану? Мы вам выделили сто тысяч империалов, вы их реализовали?

— Да. Компания «Балканвидеофильм» работает во всю на правое дело… в обход всех проверяющих комиссий, — лукаво улыбнулся Фемистокл. — И как так ваш Мастер-защитник смог добиться такого?

— Он знает нужных людей в самом механизме управления нашим славным полуостровом. Ничего, ещё пару месяцев, и вы сможете снимать своё кино без всяких ограничений и оглядку на идеологию.

— О, было прекрасно. А ещё бы я на территории нашей будущей родины запретил деятельность БлохМедиана, как элемента проклятой имперской пропаганды.

— Ближе к делу, — строго сказал полковник. — Как обстоят дела с выполнением задания для нашей славного маленького дела свободы?

— Мы уже сделали более сотни роликов и ещё тысяча на подходе. К тому же нами штампуются листовки и патриотическая музыка.

— Что там будет?

— Да всякая диза. О том, как имперская полиция грабила и убивала, как имперские чиновники обирали население и буквально вырывали последние крохи у нищих. И всякое такое.

— Но ведь всё было не так? — удивился полковник. — Как нам поверят?

— Мастерство пропаганды — убедить сытое население в том, что они живут хуже, чем все вокруг. В них это разродит такой гнев, что большинство во время общего замеса примкнут к нам.

— Понятно.

— Ну, когда начинаем?

— Сегодня. После встречи с Истинным парламентом в Большом Амфитеатре. Сам Фемистокл будет говорить речь перед Парламентом.

Андроннику этого хватило, да и слушать их больше не о чем, так как они стали вести разговор о том, как ролики БлохМедиана притесняют творчество Алэксандэра. Агент Империи отступил в сторону и активировал рацию, тихо шепча:

— База, как доложил один из офицеров, сегодня в Большом Амфитеатре состоится какая-то важная встреча.

— «Тень» 2–5, вы наш единственный агент, который смог пробраться на территорию базы. А если это встреча с официальными противниками, то по возможности постарайтесь ликвидировать лидера сопротивления.

— Есть, конец связи.

Андронник взглянул на Пирамиду. Его навыков наверняка хватит, чтобы обойти охранные системы крепости и обмануть патрули. Больше всего его печалит, то, что ему придётся обернуть оружие против тех, кто ещё недавно называл себя частью Империи и сейчас прячется под покровом пирамиды. И он сделает это, во имя великой цели.

Там в одно из окон наблюдает за огромной территорией перед дворцом человек, нарядившийся в парадное военное облачение, которое ему некогда выдали при заступленные на должность Мастера-защитника Афин. Белый военный пиджак, расшитый золотыми нитями, плотно прилегает к телу, а горло утягивает шарф цвета снега. Ноги укрыты брюками серого оттенка, уходящие в высокие сапоги. Он смотрит в окно и видит не только оружие и солдат, а будущее, заключённое в них. Края его губ чуть тронулись в улыбке и тут же окаменели.

Он поворачивается и видит, как возле большого лакированного стола тёмно-бардового цвета несколько десятков дрожащих голограмм, сотканных из светло-синего цвета. Пять десятков человек из Верхнего Парламента слушают речи человека, который одной ногой уже за пределами присяги Канцлеру.

— Уважаемые парламентарии, я не хочу говорить о том, что Империя плохо справляется, но и не хорошо. А поэтому мне необходимо ваше разрешение на использование одного из ресурсов компании ТехМаршалл, — прозвучала чуть шероховатая речь.

— Господин Фемистокл, мы вам уже передали экстренные полномочия и деньги, дали вам оружие.

— Этого мало. У ТехМаршалл есть ресурс, вето на использование которого наложено Протоколом номер шесть. Я и хочу его задействовать, — и тут же с, с некоторой долей наигранности прозвучали слова. — Не корысти ради! Но для сохранения правопорядка на всей территории Балкан.

— Но мы не можем его снять. Император не видит здесь причин для применения ресурса, — раздался недовольный голос от одной из голограмм. — Он считает, что можете справиться своими силами.

— Император… своими силами, — недовольно прошептал Мастер-защитник. — Господа и дамы, разве вы не видите, что творится с нашей малой родиной? Имперская полиция и её службы больше не справляются с ситуацией. Вы и сами видите, что местные доверяют нам — балканцам. — И спустя один миг полилась речь, наполненная пафосной фальшью. — Вы понимаете, что мы, ради Империи и Императора, ради нашей большой родины, пойдём на всё. Я готов душу положить за Рейх. Но сейчас он может потерять Балканы — пламя мятежей пока тускло и не разгорелось, но оно может превратиться в пожар буквально за пару суток.

— И всё же. Простите, господин Фемистокл, но передача вам прав по управлению Легионом, может угрожать целостности Балкан. Может навлечь нежелательное внимание служб Рейха и самого Канцлера.

— А если его не привлечь, то мятежники смогут организоваться в централизованное движение и единым фронтом выступить против Рейха, — сдал давить Мастер-защитник и его лицо овеяла маска лёгкого недовольства. — Или вы не хотите мне доверять?

— Отчасти это так… — осторожно «заговорило» одно из изображений. — Мы не знаем, что можно ожидать от вас в случае получение подобного рода полномочий.

— Да как-так-то! — возмутился мужчина. — Я положил жизнь на служение любимому городу, а затем отдал себя на волю Рейха. Чем я заслужил такое отношение!? — лукаво спросил Фемистокл.

— Вы — ничем. Просто мы не желаем рисковать, господин Мастер-защитник. Если мы вам передадим под управление Легион, где гарантии, что вы не воспользуетесь им в своих целях?

— Со мною будут три главы Орденов Рейха. Им, верным слугам Императора, тем, кто служил на верность Рейха долгие лета, вы же доверитесь?

— Какие ордена с вами?

— Чёрные Судьи, Серебряные Гоплиты и Поборники Справедливости. — Ответил Фемистокл и сложил руки на груди. — Они то точно меня проконтролируют и несть в них неверности к императору.

— Мы должны подготовить закон под это дело и отправить его на подпись Канцлеру. Только после этого можно использовать тайный ресурс ТехМаршалл, — одна из дам пытается

— Сейчас не до формальностей, господа и дамы. Закон о передаче полномочий сформируете позже, а сейчас, если вас не затруднит, мне необходимы коды и доступ к системе Легион.

Все ждут ответа от одного из мужчин. Даже нити света и плохое изображение не способно скрыть волнений, сомнений в глазах. Передать Фемистоклу Легион — значит наделить его такой силой, что способна пошатнуть баланс сил в Автономии. Но знание того, что ордена будут радом, что представители имперской власти смогут остановить его в любой момент, успокаивает. И вот звучит ответ, который стал решающим моментом в жизни имперского парламента на Балканах.

— Хорошо, вы можете задействовать Легион с целью подавления вспыхнувшего акта гражданского неповиновения. Мы передаём вам коды запуска программы.

— Я благодарю вас за ваше благоразумие, господа и дамы! — слащаво улыбнулся Фемистокл и с кивка председателя отключил трансляцию. — Вы и заметить не успеете, как Легион расправится с врагом.

«Теперь всё готово для кульминации», — подумал Мастер-защитник и снова обратился к окну.

Спустя три часа. В Амфитеатре «Горного Наряда».

Балканы медленно, но верно начинали скатываться в полное подобие анархии и неразберихи. За последнее время по всему полуострову вспыхнули не менее двух десятков мятежней и бунтов, кровавых и беспощадных, несущих с собой ничего кроме первобытного дикого разрушения. Нападения на церкви, здания органов власти, немногочисленные военные части остаются без обещанного ответа. Местные правоохранители словно ослепли и ничего не видят, а повстанцы стали занимать село за селом.

И всё должно кончиться и начаться в большом Амфитеатре, выстроенном в подземных залах под дворцом. Те, кто решит судьбу миллионов, горстка людей, уже стали собираться в зале, не обращая внимание на отдалённые места, скрытые во мраке и незавершённые.

Андронник, агент Империи и последний офицер киберариев, укрылся в плащ тьмы на самом краю большого помещения, в том месте, где порода ещё не обработана, и он умело сидит между пары камней, где потолок сходится со стенами. Оттуда, с высоты десяти метров, открывается прекрасный вид на разрозненные и неровные ряды сидений и перегородок, грубо вытесанных или сделанных из дерева, а глаза слепит тусклое освещение. Вот как уже целый час он наблюдает за тем, как зада наполняется странными людьми, в разношёрстных одеждах.

Киберарий применил все силы, использовал всё мастерство скрытности, чтобы пролезть сюда и затаиться. Вся хитрость интриг и тишина промышленности была брошена, чтобы скрыть Амфитеатр от глаз имперской разведки или иного неугодного взора.

— Скеолько же всё это готовилось? На какие преступления пошли наши… бывшие друзья? — уже без всяких сомнений в заговоре, тихо шепчетАндронник, поражаясь тому, что творится.

Он не знал, сколько было обмана, лжи, подстав, коварства, взяток, угроз, подкупов и простого убийства в арсенале средств тех, кто величает себя освободителями Балкан. Они использовали старые раны и огонь непокорности в населении и раздули его в пожар. Противник вкрался в проблемы, оставаясь незаметным, и стал их превращать в катастрофу. И никто даже и не приблизился к разгадке тайн внезапно вспыхнувшей непокорности, и имперские следователи не могли понять, что всё тянется к тем, кому они доверяют и готовы полагаться.

Осознание столь мерзкого предательства вызвало неожиданный для киборга приступ отвращения у Андронника, хотя он редко что чувствовал, положив свою жизнь на служение путям машины. Он и сам предал Римский Престол, когда выдался сейчас, но ныне Рим цветёт, а они собираются опрокинуть Балканы в эпоху варварства.

Если бы Фемистокл не решился действовать сейчас, то скорее всего, уйдут месяцы, если не годы, прежде чем власти и следствие смогли бы ухватиться хоть за какую-нибудь ниточку. Но сейчас всё станет явным, и император ужаснётся от того, что приготовили те, кого он вчера называл соратниками. Впрочем, все военные церковные ведомства — Корпус Веры, Ополчение и Инквизиция, уже ведут сюда армии для наведения порядка.

— Но что они встретят?

Враг, как главное оружие, использовал дезинформацию и мастерство пропаганды. Одурманенное население всего юга Балкан видит в имперцах жестоких и наглых людей, отбирающих у них последнюю краюху хлеба. И вряд ли имперские части, которые тут окажутся, будет встречены радостно. Благодаря щедрому финансированию, кичливой лояльности, потаённости, и ослеплению Рейха лживыми данными, силам «освобождения» удалось навести немало тумана и добиться успеха. А лже-миссионеры и проповедники ложных богов, профессиональные бунтари и подстрекатели были внедрены в нижние слои населения Балкан, пока купленная за дёшево элита закрывала глаза, надеясь, что при новой власти из градоначальников сделают тиранов, а правители областей вознесутся до царей.

Впрочем, несмотря на все подготовлены, сейчас явятся те, кто всё затеял, ибо ничего не меняется во всех революциях — всегда есть малый круг, который в этом заинтересован и руководит всей вакханалией. Всегда есть ядро бунта, которое сейчас медленно ступает к статуям языческих богов, сотворённых из камня и поставленных на самый центр амфитеатра. Один за другим они выступают из рядов обычных адептов мятежа и ступают на «сцену» по узким и кривым дорожкам нелепо-сделанного помещения. Все прочие отступники тихо завыли какие-то убогие песнопения, смысл которых терялся в потоках сумбурной речи, которая воздаёт благоволение и покорность ложным богам.

Андронник присмотрелся и смог заметить красные одежды языческого верховного жреца, опирающегося на длинный посох и прихрамывающе-шагающий. Он раздаёт взмахами рук нечестивые благословения и распаляет толпу. За ним движется тот, кому положено командование армиями новой Греции — высокий, рослый мужчина в военной светлой форме. За ними тянется ещё вереница мужчин и женщин, значимость которых Андронник занизил. Ничего, скоро всем им он даст смертельный урок.

Всё изменилось, когда они встали напротив идолов и стали кланяться. Зловещие молитвы стали петься ещё сильнее и сильнее, пока в зале не воцарился странный неистовый гул. И вот на сцену вышел он, тот, кто долгое время сидел словно паук в центре паутины и плёл сеть предательства. В белоснежной слепящей форме он ступает вперёд и всё кажется каким-то извращённым представлением, сущим безумием.

Наконец, глава этой мерзопакостной организации поднял руки и зал захлебнулся в аплодисментах и вое. Затем начальник этого сумасшествия резко опустил ладони, и жрец поднял свой посох, призывая всех к молчанию.

— Братья и сестры, — с будорожением и лаской в голосе начал речь Фемистокл. — Все ли здесь собрались?

Ответом стали девять ответов, голосом бодрым и объятым рвением:

— Македонцы тут!

— Эпир с вами!

— Новая Спарта клянётся в верности!

— Аргос верен делу свободы!

— Фессалия присягает вам на верность!

— Союз Великого Коринфа готов идти в бой!

— Аркадийцы готовы защитить дело свободы!

— Афиняне здесь!

— Дельфы готовы на всё!

Фемистокл обвёл зале взглядом и его губы дрогнули в странной искажённой улыбке. Теперь всё готово к началу войны и его слово разожжёт это пламя, из искры он сотворит пожар. Его губы открываются и всё залил сладкий голос, заставивший млеть собравшихся:

— Славные сыны и дочери Вольной Греции, сегодня я хочу вам поведать о нашей славе, падении и возрождении! Когда-то, давным-давно мы враждовали и сражались за осколки былого величия. Но тогда мы не знали, какой монстр запада на нас разевает пасть, какой рыцарь тьмы точит меч против маленькой и свободной Греции! Скажите, сколько вы потеряли?

— Богов!

— Храмы и философию!

Донеслась ещё пара ответов, но их Андронник счёл не настолько важными чтобы слушать. Он увидел, как Мастер-защитник стукнул о каменный пол сапогом и неистово продолжил:

— Хуже! — кричит Фемистокл и все снова его готовы слушать. — Мы потеряли свободу! Но не на долго. Наши клинки уже готовы к бою. Ещё чуть-чуть, и мы вернём себе власть. Мы должны править на нашей земле, а не прихвостни Рейха и наш кулак сокрушит зверя.

— Да! — разревелась толпа, но хозяин её быстро успокоил.

— Но и нашлись те, из лона диктаторского, кто выразил нам сожаление и готов помочь в деле свободы! Взойдите сюда, вознеситесь ко мне, братья!

Андронник слегка опешил от этих слов, его механическое сердце забилось быстрее, но волевым усилием он заставил его успокоится. Механическая глаза смотрят на мерзкую картину — пятеро высоких мужчин в разных одеждах вышли из толпы и междленным шагом направились к сцене. Первый — смуглый, в зелёном кафтане и сапогах.

— Встречайте — это на будущий Царь Вольной Греко-Балканской Конфедерации или просто Греческой Конфедерации! — разразился Фемистокл. — Бывший генерал-губернатор Гарсиа, имперский прихвостень, сейчас сбросил с себя оковы тоталитаризма и преобразится в свете нашей свободе! И возведён он до царского величия, будет руководит всеми гражданскими делами Конфедерации!

— Мы приветствуем, тебя, сын Вольной Греции! — разоралась зала.

— А это, — указал на мужчин, в чёрной форме, через которые проходят былые ленты мятежа. — Таймиураз, Лиро, Марон и Каратос, предводители славных орденов, что некогда служили Императору. Крылья Ветра, Поборники Справедливости, Чёрные Судьи и Серебряные Гоплиты соответственно, находятся под их славным управлением и теперь они станут Тетрархами Единой Гвардии!

— Слава нашим защитникам! Слава!

Фемистокл немного выдержал, прежде чем продолжить. Верховный жрец вновь унял народ и люди готовы питаться умом от слов главы мятежа:

— Нам больше не нужно продолжать работу по мелкой грызне. Месяцы и годы мы шли к этому моменту, и сейчас я говорю вам — мы готовы для нанесения удара. Поставки вооружения отрезаны, экономическая мощь Империи подорвана, их военные части окружены и немногочисленны, всё правительство под острием нашего клинка, а также с нами Легион.

Зал взревел, и волна дикого вопля пронеслась, да с такой силой, что возле Андронника задрожала пыль. А Фемистокл продолжил, пока ещё не успел утихомирить толпу жрец, вздев руки и обведя ими собравшихся:

— Вы, мой новый Парламент… Всегреческое Высокое Буле! Экклесию соберём потом, а сейчас мы должны постановить, принять акт, согласно которому теперь, от Фессалии до Аргоса, от Эпира до Афин, мы становимся свободной стороной, — Фемистокл обратился за спину и секундой позже в его руках уже была книга. — Я хочу вам представить Декорацию о великом суверенитете Греции, и мы отправим её Канцлеру на подпись, когда заявим о своей свободе! Никто не посмеет от момента сего больше покуситься на неё.

Мастер-защитник обернулся и дуговым движением указал на двух человек, продолжая с упоением говорить:

— А вы мой Исполнительный Диархат. Верховный Жрец возглавит все гражданские ведомства, а Верховный Стратег — силовые. Вам я вручаю судьбу всей свободной и гордой Греции!

Окончив, Мастер-стратег дождался, пока толпа утихнет и с упоением продолжил:

— Но это ещё не всё. С нами ордена, с нами народ и вы, но и великие и могущественные союзники, — на губы Фемистокла налезла жуткая и страшная ухмылка. — С нами да прибудет сила развитой системы управления, опора демократии севера и стабильности востока!

После того, как пространство сотрясли эти слова, из среды толпы выделились три человека — первый облачен в кремовый костюм, а на правой руке и лбу у него кожаные ремешки, держащие коробочки, внутри которых Моисеевы наставления; второй обряжен в золотисто-пёстрый, расшитый растительным орнаментом кафтан, прикрывающий свободные штаны и остроносые ботинки: и на последнем красуется джинсовый костюм.

— Хочу вам представить, господа и дамы, тех, кто вложился в наше дело — Шайа Лэйбаф, Мухаммед Аль-Бакри и Сенека Джонсон. Братья и сестры, с нами сила Великого Израиля, Аравийской Конфедерации и Либеральной Капиталистической Республики.

После этих слов, шаг вперёд сделал Сенека и сахарно улыбаясь, заговорил:

— Уважаемые, говорю от имени всех союзником. Мы, как сторонники свободного мироустройства приветствуем ваше стремление к либерализму и окажем вам любую поддержку. Техника и деньги, пехота и оружие. С нашей стороны вы получите столько боеприпасов, что можете взорвать Рим десять раз! Всё для вашей свободы!

Андронник даже знать не хочет, что им пообещал Фемистокл, что он отдал им, хотя видит, как тут, прямо в зале сыну Аравии он передаёт маленьую вещь — флэш-карту и киборг смекает, что там содержалось много чего интересного, чего Канцлер не должен был бы увидеть, их зачистка Крита была использована Мастер-защитником по полной. Но Андронник концентрируется на миссии, понимая, что сам факт якшанья с врагом уже страшная мерзость и за это он понесёт кару.

— Ещё немного информации о приятном, — в глазах главного заговорщика вспыхнуло странное пламя, словно безумием заплясала его душа. — Так как часть градоначальников назначена из среды нам лояльных людей, то спешу вам объявить радостную весть — Коринф, Малый и Великий, Новая Спарта, Афины и ещё больше десятка городов уже отчистились от имперской полиции и только ждут приказа, чтобы вывесить флаги Греко-Балканской Конфедерации. Сёла и маленькие селения нас поддерживают, власти в Автономии заинтересованы в мятеже, а поэтому можете не сомневаться в поддержке наших братьев и сестёр! — Фемистокл взял томительную паузу и все смотрят на него внимательно и всё внимание на нём, а он как заправский заводила толпы готовит её к шокирующей развязке. — Господа и дамы, как только мы закончим это заседание, я дам приказ о мобилизации. Мы сокрушим кости Рейха, сметём его жалкий народец. И всё да будет во имя великой цели!

Зал взревел, но эти слова стали для Андронника спусковым крючком. Киберарий глубоко вдохнул и ощутил, как его лёгкие охладил сырой воздух. Сердце лишь совсем на немного усилило свой ритм, и он обратился к футляру, прикреплённому у ноги. Секунду и в его руках раскрылся телескопический ствол, прицела не нужно, ибо глаза его лучше любой оптики.

Тонкое дуло уставилось прямо в сторону груди Фемистокла. Задержка дыхания и палец утопил спусковой крючок, а оружие слегка «ахнуло» отпуская в полёт иглоподобную пулю, длинной в два указательных пальца.

Андронник чувствовал, что всё не так просто, но проверять времени не было. Пуля за миг преодолела путь и готова была вонзиться в Фемистокла, но её полёт оборвал посох жреца, который он за мгновение чуть опустил. Её траектория накренилась, а от палки отлетел салют щепок. Вместо Мастер-защитника на сцену упал, словно подкошенный сноп сена, стратег и стал держаться за грудь.

В амфитеатре раздались визге, вопли, и крики отчаяния, а Фемистокл поспешил скрыться в тени строения, и не становясь жертвой снайперского огня. Охранники, проследив возможную траекторию пули, уже рванули в сторону агента Империи.

Андронника, остатки его души, охватило эхо гнева, и он решил выпустить на волю вторую пулю. Как только он подался к оружию, моментально надавил на крючок, и винтовка «выдохнула» снова. На этот раз сцену испортил жрец, который в отчаянии держался за шею и хватался носом и ртом за клочки воздуха.

Киберарию больше нечего тут делать, и он быстрым движением винтовку превратил в пистолет и двинулся вперёд, к единственному пути спасения, но враг уже напирает. Бежать на верхние этажи нет смысла, ибо там роятся сотни дворцовых стражников, и он выбирает бежать глубже, в штольни и подземные тоннели, где должен быть выход в один из колодцев.

Андронник подался в тёмный тоннель, но там вечный мрак развеяли фонари вражеских солдат и раздался первый залп — автоматные очереди неумело ударили в сторону Киберария. Андронник мгновенно лёг и его пистолет выдал три скоротечных тихих залпа.

Враг упал под звуки смена обоймы.

«Какую безумную цель преследуют эти глупцы? Ради каких амбиций можно предать свою родину, народ и стабильность?» — в холодном потоке сознания пронеслись эти мысли. Андронник ныряет в ответвление и понимает, что выхода из этих шахт нет, и он может здесь хорониться до тех пор, пока всё не уляжется, но вот снова они.

— За Грецию и её богов! — прокричали во всю пять человек — местная охрана в грубой одежде и лёгких бронежилетах.

Киберарий решился остаться безмолвным и лишь выставил впереди оружие и поочерёдно сжал курок. Его модифицированное зрение лучшей фонарей, и он видит каждого. Пистолеты-пулемёты пытались залаять в его сторону, но их хозяева оказались на земле ещё до того, как заметили агента Империи.

Выхода тут не оказалось, лишь ещё пара ответвлений, которые скорее всего ведут прямиком в склады инструментов, но у Андронника нет выбора, и он побежал вправо и вскоре наткнулся на тяжёлую дверь с электронным замком, который был моментально взломан.

Внутри оказалось множество ящиков и полок, на которых покоятся шахтёрские принадлежности. Киберарий позволил себе успокоиться и всё осмыслить. До него доносятся далёкие крики и команды поисковых отрядов, но он закрыл дверь и сюда враг зайдёт в последний раз. Но нельзя пренебрегать защитой, и он держит пальцы у кнопки актирования маскировочного поля, садясь на какой-то большой пластиковый куб. Его одежда испачкана, а осколки души в смятении и он продумывает возможности дальнейших действий и как будет выбираться отсюда.

Но больше всего его грызёт вопрос. Как пять лет тому назад они не смогли заметить яд в речах Фемистокла, как не смогли ощутить чумное присутствие предательства в жилах имперского механизма. Неужели Канцлер действительно стал настолько доверчивым, что позволил Автономии так разойтись в полномочиях и это только усластило гиен и шакалов политической игры, что ради грёз они пошли на бунт. Неужто свобода столь великая цель, если она стоит крови, слёз, овеяна дымом и огнём, а ей в жертву приносятся жизни и стабильность?

Андронник оставил эти разрешения на потом и единственное, что он может сейчас попытаться сделать, так это передать сообщение:

— База, нас предали.

Глава 11. Восход предателей: Первый удар

Глава 11. Восход предателей

Первый удар

Следующий день. Шесть часов тридцать пять минут.

Город на семи холмах, славный и величественный град, где нашли смерть первоверховные апостолы, ныне воздаёт им хвалу и медленно могущественной столицей не менее сильной страны. Он пытается примерить на себя все одежды прежних, усопших, стран — величественный пурпур римских императоров с их мощью и завоеваниями и тиару папы римского с его облачением, дабы продолжить нести святую миссию проповеди. Рим, медленно, но верно становился тем, что в будущем станут величать «городом железной воли».

В северной части города, обновлённой и красивой, где новые дома растут с устрашающей скоростью, превращая Рим в каменные джунгли, увешанные имперскими флагами и где поются гимны славе Канцлера, раскинулись просторы Великого Военного Форума. От одного края до другого края прямоугольной площади целых пять сотен метров в длину и двести в ширину выложенных каменными плитами, окружённых невысокими строениями и растительными изгородями, и изваяниями. В северной части виднеется торжественная трибуна, украшенная золотом, серебром и драгоценными камнями. Сейчас она окружена воинами в чёрной броне, а на самой её вершине речь говорит сам повелитель страны и слова его пламенной волной разносятся на весь Форум.

Где-то в центре огромного столпотворения стоят два человека, в тёмно-серой офицерской форме — выглаженный пиджак, рубака и брюки, слегка прикрывающие начищенные до блеска туфли.

— Ну, как тебе? — толкнул локтём мужчина рядом стоящего. — Ещё немного и блестяшки будут вручать.

— Яго, брат, — слегка улыбнулся второй мужчина и шёпотом на ухо продолжил. — Ты же сам сказал, что эти «подачки» тебе не нужны.

— Это так… но всё равно приятно.

— Как вы съездили в Россию?

— Давай поговорим после вручения. Мы вроде первые, как раз сразу и отпустят.

Данте утёр пот с лица. Над Римом сейчас торжествует солнце, а хлад боковых кондиционеров до них практически не доходит, отчего становится немного уморительно. Он отсюда слышит чётко о чём говорит Канцлер, да слова его подхватываются и разносятся многочисленными аудиоколонками, и смысл его слов очевиден — долг, патриотизм, честь и вера. Ещё Валерон, с расстояние в двести пятьдесят метров видит, что нам нём покоится чёрная длинная одежда и по-видимому это любимое его пальто.

— И как его в этом пальто тепловой удар не хватил? — шепчет себе под нос Данте и одновременно предаваясь сладостным мечтаниям.

Вернувшись из города святого Петра в России, он и Сериль уже строили планы на будущее и думали, чем займётся Данте после увольнения. Сам он хотел пойти работать куда-нибудь в полицию или охрану, но Сериль, выплакавшая все глаза и съевшая не одну пачку успокоительных и слушать не хотела, чтобы её муж вновь совался туда, где пахнет ароматом пороха. Валерон конечно хотел показать упорство и ненужное упрямство, но всё же этого делать не стал. Ему и впрямь более не охота подвергать свою любимую жену тревоге и не желает, чтобы красивое лицо его жены марали слёзы, он не выдержит ещё одного взгляда её светло-голубых очей в которых полыхала квинтэссенция неукротимого гнева и глубинной печали.

Сейчас он думает, как вернётся с награждения в часть, подаст последний рапорт, купит билет до Афин и махнут на самолёте домой. А там его ждёт любимая жена и дочь, родной кров и любимые. Что ещё нужно в этом истерзанном мире, который стоит на пороге последних времён? Данте воображает себе, как устроится на нормальную работу, как утонет в объятиях жены, как больше не будет подставлять грудь под пули и что сможет видеть Сериль и Марту едва ли не каждый день; и грёзы уносят всё дальше его от реальности, пока Яго снова его пихнул.

— Что-то не так, — брат указал на Канцлера и Данте увидел, что тот прекратил речь, а возле него роятся три человека и что-то лихорадочно объясняют. Динамики колонок вырублены и ничего не слышно. Тут не только воины орденов, ибо с ними плечом к плечу стоят и обычные пехотинцы, и танкисты, и лётчики и много других служивых, но совершенно всех объяло недоумение.

Канцлер, когда от него отступили, сделал неуверенный шаг вперёд и снова звук полился в уши:

— Господа и дамы, я вынужден сейчас же прекратить церемонию… награждения. Возвращайтесь в свои части и ждите дальнейших распоряжений.

Глава государства моментально скрылся с трибуны и воины, тяжело выдохнув и под ореол пересудов, стали медленно разбредаться по торжественным казарменным строениям, которые внутри напоминают скромные гостиницы и предназначены для жилья тех, кто приехал на праздничные церемонии.

— Что происходит? — растерянно спросил Данте, но Яго лишь развёл руками и стал искать в толпе народа своих.

— Ребят, что за фигня тут творится? — раздался недовольный вопрос Яго к двум десяткам мужчин из своего ордена, пока они медленно покидали площадь в строю, но никто ничего не может понять.

— Мы сами не понимаем, — послышался ответ. — Нужно узнать у командира.

Солдаты продолжили медленно уходить с Форума, а лёгкое пение, пущенное по колонкам немного заглушало говор и вселяло лёгкое ощущение успокоения. Но вот у Данте почему-то не всё в порядке и тяжёлый камень волнений повис у него на груди, он будто бы предчувствует страшную беду и кошки скребутся у него на душе.

Отряд воинов ордена «Палачи» вышел за пределы большой площади и двинулся в сторону казарм в сопровождении большого количества солдат армии Рейха, но вот слышится громкий командный голос:

— Палачи, на месте стой!

Они от неожиданности несколько опешили, отчего и остановились. Какой-то неизвестный отдал приказ голосом крепким и поставленным.

— Я — Старший Инквизитор Андрагаст Карамазов, — сказал высокий мужчина, облачённый в чёрные длинные тканевые одежды, со странной нашивкой на плече — крест по бокам которого оливковая ветвь и клинок. — Требую, чтобы вы прошли со мной.

— На каком основании?

Сухие тонкие губы Карамазова слабо дёрнулись и непонятно было, то ли это проявление нервного тика или ухмылка, в его глазах, синих как сапфир, сверкнуло нечто зловещее и послышался нечуткий глас:

— Такова воля Императора и вашего Консула, — инквизитор протянул бумагу, на которой Данте разглядел печать их повелителя. — А теперь прошу — за мной. Наши дела не требуют отлагательств.

Спустя пару минут они уже были в штабной командной машине, которая больше похожа на огромный грузовик, с длинным кузовом. Да, людям он кажется обычной грузовой машиной, но за листами белой стальной брони кроется самый настоящий пункт управления и наблюдения. Данте, оказавшись внутри, был крайне удивлён видами — всюду по бокам компьютеры и процессоры, вентиляторы и прочие новшества электроники, которыми управляют люди в классических чёрных костюмах.

— Зачем вы нас сюда позвали? — раздаётся удивлённый вопрос от одного из воинов.

— Меня прислал ваш Консул. Он потребовал вам обрисовать ситуацию и показать, что происходит. После этого он приказал вас сопроводить на базу для подготовки.

— Подготовки к чему?

Карамазов безмолвно ткнул на кнопку и видео, поставленное на паузу запустилось, и взглянув на мельтешащие картинки, у Данте едва не остановилось сердце. Там, на экране тончайшего монитора он узнал улицы Коринфа, Афин и Новой Спарты, но отказывался понимать, что там происходит. Его взору открылись картины боестолкновений, как народ с простейшими автоматами и пистолетами заваливает массой огневые точки, как немногочисленная полиция Рейха, каким-то чудом оставшаяся, держит удар превосходящих сил войск врага.

— Чт-что-что это? — дрожащими губами вымолвил Данте, чувствуя, как странный огонь разъедает его душу и грудь вот-вот полыхнёт ярким племенем ярости. — Какого… там происходит! — особо гневное слово прошло мимо ушей Карамазова и он, словно механизм без эмоций, включил следующее видео, тихо проговаривая:

— Сегодня мы получили эту передачу от одного из гарнизонов Балканской Автономии, в котором семьдесят процентов солдат — выходцы с Балкан.

Стук по клавиатуре стал предтечей изображения, где солдат в зелёно-чёрной форме, чьё лицо закрыто под маской и на фоне бежевого флага с молнией гневно вещает:

— Всем, кто услышит мою передачу — мы выходим из-под Имперского командования! Если мы станем сражаться, то будем сражаться только за Конфедерацию. Можете считать нас предателями, мне всё равно, мы тут подыхать не собираемся! Ещё — мы испепелим любого священника, которые посмеет нам что-то ляпнуть о мире, любви и повиновении! Языческие секты хоть что-то предлагают взамен не нужного нам смирения и целомудрия! Всё, бывайте имперские слабаки!

Внутри командира роты «Тени» всё сжалось, и он ощутил, странную боль, что холодным тёрном обвивает его душу. Его ударила сильнейшая слабость и все мысли спутались, перед глазами потемнело, и он дрожащими руками касается подбородка, чтобы проверить себя — не потерял ни он координацию. Но тут же, спустя мгновение его захлестнула волна гнева и злобы, которую он не может подавить, и она выбила из его глаз пару слёз.

— Скажи нам, садист инквизиторский, — с неприязнью начал Яго. — А почему всё это случилось? Вот не думается мне, что это дел ручонок только сторонников отделения.

На это Карамазов сдержанно ответил:

— Эта информация уже носит иной уровень секретности.

В ответ Яго всего лишь прорычал и выкинул из головы инквизитора, как человека, который не на что не способен, как ненужного.

— Я, по просьбе Консула вас проинформировал и если вы об этом кому-нибудь растреплите, я лично подвергну вас «процедуре очищения», то есть пыткам с летальным исходом.

— И что же дальше?

— Я должен вас сопроводить на точку сбора «Альфа-П», где вы объединитесь в первым флотом внутренней обороны и нанесёте контрудар.

Данте сейчас потерял связь с реальностью и слова инквизитора потонули в собственных мыслях. Его сердце рвётся от одной мысли того, что могло стать с Сериль и Мартой, а подсознание начинает рисовать страшные и жуткие картины возможного и лишь слова и рука брата, легшая на плечо немного успокоила его:

— Держись брат, я уверен, с ней всё в порядке.

Но парень не услышал голоса брата, вместо этого его разум наполнился леденящим ужасом, столь знакомым и неприятным который обрёл речь:

«— Вот ты и подвёл их! Слабак, предатель своей жены!»

Валерон аж вздрогнул, когда услышал, как некоторое страшное существо раздирает его разум. А затем его глаза выцепили призрачную тень, обрётшею прозрачные мглистые очертания, в которых Данте узнал себя.

«— Уйди прочь!» — мысленно пытается подавить капитан шквал нечестивого страха и вины, которые на него обрушились, но голос никуда не уходит и снова душу терзает речь альтер-эго-обвинителя:

«— Ты подвёл их… Сериль и Марту. Теперь они в смертельной опасности из которой не выберутся и в том, что случится будешь виноват ты. Ну вот что тебе стоило на пару часов взять с собой жену? Чего? Жалкое существо, недостойное любви».

Каждое слово находит отражение в сознании, каждая буква подобна молотку тяжкой вины, который бьёт его. Но парень прилагает максимум психический усилий и через мысленный крик буквально взмолился:

«— Уйди! Господи помилуй!».

Существо поспешило раствориться, а глас отступить, вместо него он видит, как все смотрят на него бледного и полного испуга. Сам Данте не может понять, что с ним случилось и единственное, что теперь он желает — поскорее оказаться в Коринфе.

Тем временем в Великом Коринфе.

Улицы города окатило пламя, и шторм пуль разорвал пространство, сквозь которое идут закованные в алую броню воины. На их шлемах треплются слабо гребни, а в руках тяжёлое оружие, которое несёт смерть разрывными залпами каждому, кто подвернётся.

Средь зданий, которые образуют узкую улочку движется отряд в двадцать человек, а им безуспешно пытается противостоять целая рота, наспех сформированная приспешниками старого режима. Используя лавки и фонарные столбы, кучи мусора, как укрытия, полицейские и некоторые охранники, в лёгких бронежилетах пытаются противостать разрушительной мощи сепаратистов, но падают один за другим, орошая местность кровью.

— Венецианцы, подавить сопротивление! — вновь приказывает их командир, который идёт впереди всей команды и щедро одаривает противника громоподобными залпами из своего тяжёлого карабина.

Доуху Рэ, герой Рейха, ныне выполняет грязную работу для новой власти Конфедерации — зачищает улицы от лоялистов Империи. Он уже уничтожил имперское управление спутниковой связи, лишая Рейх возможности иметь тут «очи», а теперь он стал просто «палачом». Если бы на его лице не было маски все увидели насколько сильно отвращение его к этой миссии. Его послали словно мясника, забойщика — убить всех несогласных, пока ордена и новоиспечённая армия Балканской Конфедерации готовится встретить Рейх.

Герцог присел и несколько пуль пронеслись свистом у него над головой. Тяжёлый карабин вздрогнул и у человека впереди бронежилет получил измятину, порвался и окрасился в алый, а сам противник упал на спину и отдал душу Богу.

Вновь Доуху жмёт на крючок и снаряды его орудия и его воинов разрывают воздух, ужасающей дробью напоминая, чем покупается память об умершем сыне и возмездие за него. Доуху пытается наполнить чашу гнева и мести, но она бездонна. Он чувствует это и чем дальше он заходит в дебри предательства, тем сильнее его душу распирает от боли, тем сильнее жажда чего-то ужасающего захлёстывает его.

Венецианцы перешли в наступление и выгнали лоялистов с улочки на какую-то площадь, где красно-малиновых бойцов встретил залп тяжёлого пулемёта. Звенящая очередь рассекла пространство и концентрированный залп пробил щиток одного из гвардейцев, оторвав правую ногу, и воин покачнувшись, завалился на спину, истошно разоравшись на весь эфир.

— Уничтожьте огневую точку! Вмажьте их в землю! — рычит Доуху и сам удивляется, откуда в нём проснулся этот звериный гнев.

Его гвардия ответила слаженным точечными огнём — укрываясь за стенами они смогли подстрелить пулемётчика и тех, кто стоял рядом, усеяв орудие телами и оросив кровью. Любой, кто снова пытался подойти к орудию, получал пулю.

— База, нам нужны санитары! У нас раненный! — доложил герцог и не дожидаясь ответа, ринулся вперёд.

Он знает, что с воином всё будет в порядке, да ему практически всё равно. За время этой утомительной, беспрестанной войны за Жака его дух истощился и важность многих вещей отошла на второй план.

Карабин загромыхал, неся смерть немногим, укрывшимся за лавочками и каменными короткими изгородями. В его стреляют из пистолетов и пистолет-пулемётов, но пули либо летят мимо, либо не наносят ущерба со звоном отскакивая от брони.

Доуху не считает убитых, только карабин в его руке вздрагивает и когда он лязгнул огонь прекратился. Нужно сменить магазин. Этот момент сторонники Рейха восприняли как передышку и со всех ног стали бежать, растекаясь по улочкам города, где скорее всего их добьёт народ Балкан, доведённый до безумия революционным огнём.

— Граждане свободных Балкан! — раздался громогласный голос и пара электронных стендов ожили, а по ним стало крутиться видео; где раньше вещали дикторы Рейха, сейчас же это крупный мужчина за спиной которого меняются картинки — подстатье тексту. — Раньше мы были слабы, раньше нас гнобили имперские надзиратели. — И тут же за спиной появилось изображение, как полиция Рейха избивает народ. — Но теперь пришёл наш час ответить, пришёл момент нашей славы, нашей свободы. Подниметесь братья, поднимитесь на войну! Идите вперёд и отвоюйте свободу, вырвете её из зубов Рейха!

Короткое сообщение завершилось и экраны стухли. Доуху присел, глубоко задумавшись и потирая шлем, желая коснуться головы, которая «опухла» от войны и агитационных роликов. Весь день крутят эту гадость с одной целью — поджечь народ, чтобы он стал активнее записываться в ряды армии, чтобы он шёл на бой со своими соседями, не разделяющими идеалы новой власти.

И как в подтверждение своих мыслей герцог услышал крики и вопли откуда-то слева. Он поднял карабин и направился туда, где площадь кончается зелёной изгородью и есть небольшая зелёная лужайка, ныне почерневшая от пепла и золы.

— Поймали! Поймали! — раздаются безумные крики и когда венецианцы ступили через кусты, им открылась мерзости — два мужика, плюгавые, среднего роста, в обносках и чумазые, пытаются скрутить высокую светловолосую девушку, в какой-то кожаной куртке и платье.

— Оставьте! — прокричал Доуху.

— Эта тварь не хотела признавать новую Конфедерацию! Мы ей вопрос — ты поддерживаешь нас? А она сказала — что не видит в этом смысла. Представьте, какая наглость!

— Оставьте, иначе я вас прямо здесь положу! — стал угрожать герцог и слегка подался вперёд.

— Нет. Мы здесь власть! — утёр нос и шмыгнул мужчина. — И мы сейчас это, совершим революционное правосудие! Для нас приятное…

— Как ты меня достал, — тихо прорычал Доуху и его кулак, утянутый перчаткой сокрушил челюсть повстанца, обрушившись на него с такой силой, что тот не выдержал и упал на землю, сплюнув пару зубов.

— Хочешь повторить судьбу своего друга? — на этот раз герцог направил ствол прямо в лицо.

Вместо ответа двое мужчин быстро ретировались и бежали куда глаза глядят, а глава венецианцев поднял заплаканную девушку и тихо сказал ей:

— Спрячься где-нибудь и не высовывайся.

Отпустив её, Доуху вдруг ощутил, как острые когти безразличия и безумия его отпустили и ему вдруг стало не всё равно на бойца, которого подстрелили, и он задаёт тихий вопрос:

— Как там наш раненный?

— Его транспортировали в санчасть, господин герцог.

— Это хорошо, — Доуху сделал шаг назад и снял шлем, тут же втянув воздух лёгкими, надеясь ощутить свежесть, но вместо этого почувствовал аромат пожарищ, как нос и горло начинает першить от золы. Он услышал далёкие звуки разрыва гранат и звон очередей, крики и стоны людей доносит жалобное завывание слабого ветра.

Усталые глаза смотрят вдаль, на север, там, где проходит длиннющий канал, рассекающий город на две части. Отсюда открывается прекрасный вид на то, как над домами в северной части клубится дым, как небольшие огоньки пожаров становятся маяками для всех сепаратистов, желающих попробовать скобя в битве с лоялистами. Там, в северной части города всё ещё держит оборону прежняя власть, возле нового дворца, остатки армии и полиции, верной Рейху, сформировали крохи обороны, которые вот-вот Балканы раздавят.

Доуху задумался о тех, кто встанет на этот скользкий путь. Армия Балканской Конфедерации — новые вооружённые силы, наспех сколоченные из ополченцев, милицейских подразделений Балканской Автономии, и тех военных, что предали Рейх ради грёз о свободе и власти. При поддержке военных из трёх стран она справиться с небольшим сопротивлением сторонников Автономии. Да и Генерал-губернатор Гарсиа, который готовится принять царский титул, неплохо справляется со своими обязанностями по руководством новым правительством. Когда жрец и стратег почили, встал вопрос о новом составе правительства и его Фемистокл позволил собрать новому Царю. И ныне есть целый Совет Двадцати Министров, собранный представителями из всех регионов-предателей

— Ах… Буле, — готов был сплюнуть Доуху от негодования. Новый парламент наспех собрали из всех представителей оппозиционных движений и партий. Не менее трёх десятков организаций выдвинули кандидатуры на двести пятьдесят мест и в течении двух часов орган законодательной власти приступил к тяжёлой работе по штамповке законов о независимости.

Доуху не хотел вспоминать десятка новых Конфедеральных Законов, о новых органах власти, армии и национальном достоинстве, которые сводились к полному унижению тех, кто имел не-балканские корни происхождения или хладно относился к делам рук фемистокловых.

Всё потонуло в мятежах и финт Мастер-стратега удался. За пять лет ласки и обольщения, пыли в глаза и мелких проволочек он смог вывести большую часть Армии Рейха с территории своего любимого полуострова, собрать подчинённую себе «Милицию Автономии», которая занималась бы охраной правопорядка, и за последние месяцы оторвал от поставок те немногие гарнизоны Империи, что ещё оставались. Рейх мог бы надеяться на ордена и Легион, тут присутствующие, но и они в руках у коварного Фемистокла. И тем, кто ещё придерживается стороны Империи, остаётся только молиться, чтобы пережить бурный восход предателей.

Доуху бросил взгляд вправо и увидел, как к нему приближается несколько десятков воинов без души, которую заменила программа. Это двухметровые машины, с тонкими ногами и руками, с «иссушенными» торсами и вытянутыми чешкоподобными головами.

— О, а вот и Легион пожаловал!

В глазах герцога — это не более чем куски металла, и он искренне удивлён, почему владыка Рейха вообще дал им право существовать. Да, несмотря на то, что Канцлер с ненавистью относится к механизмам, он понимал, что Балканы такой регион, который может оказаться под ударом сразу шести стран и ему нужна была мощнейшая оборона. И с его санкции была создана сила в двадцать тысяч роботов, которая стала бы мощным подспорьем защитникам Балкан, однако сейчас, благодаря системным техникам Фемистокла, они стала злейшими врагами Империи, ибо их ведёт программа, которой не ведомы выгоды или голод, идеология или жажда.

— Мы прибыли для зачистки кварталов, доложил оператор, управляющий откуда-то из штаба роботом-контролёром.

Как только Доуху захотел его поприветствовать, как раздались свисты и затем последовали взрывы, разметавшие с перезвоном куски металла легионеров, объяв их огнём и асфальтовой пылью. Герцог только успел нацепить шлем, как только его самого накрыл рядом взрыв и кусками земли испачкало его доспех.

— Миномёты!

Герцог поднялся и взглянул налево, там, где возвышаются кварталы десятиэтажных зданий. Оттуда, из тени первых этажей, вышли устрашающие воители — облачённые в чёрные прилегающие доспехи и несущие длинноствольные тонкие орудия. Шлемы их похожи чем-то на защиту рыцарей средневековья, только сделаны из современного материала и забрало представлено высокотехнологичной защитной панелью.

— Кто это!? — раздался истошный вопрос от одного из венецианцев, как его горло рассекла огненная линия.

— Гвардия Рейха!

Венецианцы вступили в бой и ответом им стали одиночные, но смертоносно точные и убойные залпы винтовок ордена, который не предал Канцлера. Двадцать человек, при поддержке артиллерии жестко контратаковали и медленно продвигаясь, скоротечно скашивают легионеров. Металлические солдаты, роняя короткоствольные орудия, падают один за другим с дырами в корпусах и с головами, разлетающимися в салюте металла и взрыва.

— Венецианцы! — собирался отдать приказ Доуху, как его внезапно ослепил свет, линзы шлема успели затенить картинку перед глазами и заглушить звуки, но действие светозвуковой гранаты всё равно ощущается.

Тут, перед гвардией возникла высокая фигура, словно вынырнувшая из ниоткуда, а на земле валялся странный плащ, под которым словно искажается пространство. Двухметровый воин, на котором болтается кроваво-алый испачканный балахон, виднеются металлические части тела, а лицо скрыто за капюшоном и маской.

В сторону легионеров полетели гранаты и их первые ряды утонули во вспышках взрыва, а первый венецианец, стоявший ближе всех к странном воину оказался под градом ударов короткого клинка, который обошёл защиту и с боков поразил тело врага, но смерти не принёс.

— Андронник! — завопил Доуху, узнав образ воина.

Металлическими пальцами киберарий сжал за шиворот раненного воина и швырнул его в объятия герцога, за которым последовали холодные слова:

— Проваливайте, пока есть возможность. В следующими раз пощады не будет никому.

— Андронник, я не могу. Они убили моего сына, — Доуху меланхолично поднял карабин, положив раненного рядом с собой. — Ты знаешь, тебе лучше убить меня, но я не отступлю.

— Это был консульский штурмовик. Фемистокл и предатели стоят за этим. Не уж то ты не силён в обработке информации, герцог, не уж то тебя так легко выкупить?

— Ты лжешь…, - проскрипел Доуху. — Кто контролирует ордена, если не Рейх?

— Они предались Фемистоклу как уже год! Я был там, был на собрании, Доуху, — в руках Андронника сверкнула пластинка. — На, посмотри. Тут запись с их собрания.

— Не может быть, — растерянно говорит Рэ, чувствуя, как стыд накрывает его с головой. — Не может…

— Найди записи боя с Крита, а именно видеофайл Т-13-А-00001267, а также символику орденов. Узнай об этом, узнай о том, что Фемистокл взошёл к власти и на крови твоего сына.

Доуху оглянулся и узрел, что тут стоят только они. Легионеры, остатки их сил повинуясь командам контролёра, быстро отступили, и венецианцы остались одни на прицеле винтовок Гвардии Рейха. Герцог мог бы потратить драгоценную жизнь и унести пару жизней врагов, но ведь Андронник вряд ли будет врать? В нём поселился червь сомнений, ему кажется, что не всё в порядке и на мгновение его отпустила слепая ярость. Не говоря ни слова он махнул рукой и развернулся, став медленно уходить прочь. Пара его воинов подобрала раненного и потащила с собой.

Наступила напряжённая и блаженная тишина. Андронник поднял свой плащ и отступил назад. Прошёл день, как выбрался из-под дворца, откуда началось предательство, но он уже оказался посреди битвы.

— Господин Андронник, зря вы пытаетесь с ним говорить. Он предатель и быть ему наказанным, — раздался голос грозный, на который киберарий не обратил внимания.

— Господин Андронник, мы установили связь с лояльными войсками! — раздался радостный крик из рации.

— Хорошо, где и сколько? Точные данные.

— К юго-востоку две роты, на юге ещё рота наших.

— Приказывай им продвигаться к нам. Мы должны сформировать оборонительный штаб и развернуть несколько огневых точек на главных дорогах. Так же, — холодно-металлический голос Андронника неизменен и лишь крайней чуткости душа уловит в нём потуги ко рвению, — необходимо так же установить противотанковые мины и системы заглушки радиосигналов… чтобы легионеров максимально нейтрализовать.

— Постараемся.

— Что с нашими на севере? — при вопросе рука Андронника устремилась в сторону канала.

— С нашим гарнизоном в Новом Дворце не удаётся связаться. Враг глушит любые передачи.

— Значит необходимо найти средства радио-подавления и уничтожить их. Жалко с нами нет моего эскадрона.

— Господин Андронник, по вашей просьбе сформирован диверсионно-тактический отряд в пять десятков человек, — сказал подбежавший гвардеец Рейха и выдал слова из динамиков, встроенных в шлем. —Вы собираетесь отправиться в этот ад? Господин, там сейчас добрые два полка врагов.

— Там есть люди, которых необходимо переместить в наиболее безопасное и благополучное место.

Андронник отвернулся от канала, став быстро продвигаться снова ко кварталу. Он в душе лелеет надежду на то, что ему удастся добраться до семьи Данте, надеется на то, что сможет их вытащить. Этот человек не должен потерять в страшной бойне свою семью… она не должна стать принесённой на алтаре амбиций Фемистокла жертвой.

Тем временем на севере кипит бой. Противник напирает на придворцовые территории и кварталы, его окружавшие, но сообщение о предательстве достигло их ранее, чем враг начал акт коварного вероломства, и Империя смогла тут сформировать оборонительные рубежи, раскинувшиеся средь высотных зданий, которые стали защитой для лоялистов от мятежной артеллерии. Здания потонули в дыму и покрылись выбоинами, между ними то и дело свистят пули и раздаются взрывы, а две стороны с остервенением сражаются за клочки территории. Пусть сторонников Балканской Конфедерации и больше, пусть они внезапным ударом и опрокинули большинство гарнизонов и пусть огромная часть территории под контролем врага, но пока живы бравые защитники Рейха, сепаратисты не прорвутся к месту, где удалось собрать немногих гражданских, оставшихся верными императору.

Вместе с тонким ручейком людей идёт и высокого роста девушка с дочерью под ручку. Обе они облачены в какие-то одежды, а на спине женщины с волосами, подстриженными под каре, болтается рюкзак.

— Гражданские, проходите в казематные помещения, — с небольшого возвышения командует среднего роста военный. — Выключайте все средства связи, и соблюдайте тишину.

— Мама, что случилось?

— Ничего страшного, — успокаивает дочь Сериль, вспоминая, как подскочила ночью под звуки сирены и стала той из немногих, что спасали себя от повстанцев под крылом Империи; она жена военного и по её душу пришли бы в любом случае…

— А где папа?

— Ничего, твой папа скоро будет. Он-то со всем этим разберётся.

Глава 11. Восход предателей: Гордость нации

Глава 11. Восход предателей:

Гордость нации

Этим временем. На севере Кинет.

— На тебе военная форма смотрится просто чудесно, — отметил мужчина с автоматом. — Если бы Сериль увидела тебя в ней, то точно не стала бы спорить с тобой по всякому вопросу.

— Это да, — обрадовалась девушка, облачённая в бело-голубую куртку, с пиксельным рисунком; её рыжий волос скрыт под шлемом, ноги утянуты бежевыми берцами, а в руках лёгкий короткий автомат.

Рядом с ней идёт по широкой дороге мужчина, одетый так же как она, да и ещё два десятка таких же парней и девушек.

Элизабет вспомнила, как всё началось, с сегодняшнего утра. В Великий Коринф привезли всё необходимое — оружие и форму, вместе с новым пакетом приказов прямо по адресу их ячейки. Элизабет как уже несколько дней муштровала бойцов, и экипировка пришлась на них, как на родных, да и радости у народа нет предела от того, что они наконец-то выступили в прямое сопротивление с Рейхом.

Только вот Элизабет не до радости — это война, она снова идёт проливать кровь и видеть смерти. Вокруг неё одноэтажные домики, под серым небом, разноцветные и аккуратные, стоящие на зелёных лужайках и окружённые изгородями стриженных кустов.

— Элизабет, ты как? — раздался голос из устройства связи, прикреплённого у шеи, и девушка моментально ответила:

— Отец, ты по делу или как?

— Ох, узнаю мою дочь… ладно, сержант, к вам группа человек, не больше двадцати. Идентифицировать их не можем, лучше приготовьтесь к бою.

— Так точно, господин лейтенант, — Элизабет, вспоминая основы военного дела, отдала приказ. — Отряд, быстро рассеяться и найти укрытие!

Воины моментально рассеялись, прячась за заборами, деревьями и легли на склоны лужаек, в предвкушении ожидая врага. Каждый готов выполнить задачу — выдвинуться в сторону Афин и прочистить улицы от возможных остатков лояльных сил Рейха — полицейских, ополченцев и остаточных войск. Они слишком долго ждали этого момента и не упустят его.

Из-за одного уличного поворота появилась группа людей, в бронежилетах и чёрной форме, передвигающимися быстрыми перебежками.

— Арес! — крикнула Элизабет пароль, удерживая группу на прицеле.

— Война! — был дан ответ от одного из людей.

Две группы люде сблизились и объединились, а один из солдат подбежал к сержанту:

— Второе разведывательное отделение пятой мотострелковой роты первого отдельного афинского полка. Младший сержант Колот Дейн.

— Третье штурмовое отделение первой роты третьей оперативной группы. Сержант Элизабет Ноус. Младший сержант, доложите обстановку.

— Мы вышли из освобождённых Афин и не встретили никакого сопротивления, — доложил солдат, убрав пистолет в кобуру. — Противников нет.

— Что по боям внутри города?

— Ничего. Противников не оказалось, так как все лояльные Канцлеру войска были переведены в Великий Коринф ещё до начала операции.

— Какой вы получили приказ в штабе?

— Мы выдвинулись на юг от Афин, чтобы прочесать улицы и найти сопротивление. У нас приказ найти и отметить точки скопления вражеских войск, в бой не вступать, пока не дождёмся подкреплений.

— Хорошо, свободен.

Элизабет отошла в сторону. Слева от неё простирается часть залива, которые устремляется вперёд, и через него перекидываются некрытый мост. Уши ловят только звуки переговоров бойцов и ничего больше. Перепуганные жители сидят по домам, все возможные противники отошли и кажется, что долгожданная свобода вот-вот наступит, но что-то в душе девушке скребётся, не даёт покоя.

— Да ты самая настоящая гордость нации, — сказал Филон, перекинув автомат за спину. — Отец тобой гордится.

— Но что от этого, — мужичину тронул тяжёлый вздох девушки. — Мне кажется, что это не моё. Я бы предпочла вместо это формы…

— Свадебное платье, а вместо автомата букет? — перехватил слово Филон. — Я понимаю, мы сыграем свадьбу по нормальному, когда всё закончится… должно же оно когда-нибудь закончится.

— Ты моя гордость, — раздалось из рации и Элизабет узнала по голосу отца. — Для тебя появилось задание.

— Слушаю.

— В ста метрах, во дворах мы засекли группу людей, не больше десятка. Мы пробили эту местность, никого из наших там быть не должно.

— Хорошо, мы проверим, — Элизабет отключила рацию и подняла автомат, отдавая приказ. — Отряд, приготовиться, цели в ста метрах к северу.

Всё равно врагов в дальнейшем не предвидится, и возможно это единственная группа противников на весь афинский округ, а поэтому девушка подошла к операции ответственно. Перебежками, прикрывая друг друга, они вошли в пределы домов и подобно теням двигались вперёд. У стен, по траве и лужайкам, ступая через дворы и маленькие высаженные цветами огороды, отряд быстро сблизился с предполагаемыми врагами. Переговоры становились совсем близкими и когда их отделял один забор, Элизабет резко поднялась и уставила автомат на тех, кто там мог быть. Безрассудный поступок, ибо она даже не проверила, сколько противников могло быть за забором, но все навыки военного дела ветхой страны древности забыты и только сейчас какие-то их основы вспоминаются.

— Всем стоять! — закричала она и подняла оружие вместе со своими солдатами; в ответ ей в грудь «смотрит» дуло дробовика, который держит смуглый лысый парень, в окружении трёх девушек в различных одеждах.

— Вы совсем не солдаты, — выговорила тихо сержант. — Кто вы? Куда идёте? Отвечайте, живо!

— Мы сотрудники управления по проверок по школам Службы антиидеологического надзора Министерства идеологической чистоты Рейха, — начала ответ темноволосая женщина в кофте. — Мы бежим из Афин. Там такое творится.

— Что ты несёшь? Отвечайте нормально, иначе ликвидируем вас, как врагов греческого народа!

— Так вы не знаете? — начал ответ коренастый мужчина с дробовиком. — Новая власть в Афинах стала искать тех, кто смог бы удовлетворить похоть жрецов, солдат новой армии и прочих бандитов.

— О чём вы?

— Да что б тебя! — парень опустил оружие. — Там же самый настоящий Содом. Фемистокл и городские власти позволили грабить дома прошлых имперских служивых, а насилие над теми, кто раньше был на службе Рейха не считается преступлением.

— Мою подругу ограбили и вышвырнули из квартиры её же соседи, — заговорила девушка-блондинка в куртке серого цвета. — А моего парня сильно избили за то, что он был начальником…

— Хватит, — оборвала сержант, чуть опустив оружие. — Куда вы идёте?

— Просто бежим, где можно спрятаться от полоумия, — ответил мужчина — Мы — обычные гражданские, против кого-либо не выступаем.

После этих слов через ряды солдат протиснулся человек, в белых тканевых одеждах, шурша посохом по траве. Он довольно молод — накидка на голову не скрывает его возраста, а светлые глаза словно вдохновлённые взирают на девушек.

— Милые, — стал тянуть руки к трём беженкам жрец. — Вы станете отличным дополнением для домов Эроса, обслужите наших воинов своим телом.

— Стой дядя! — чёрный дробовик уставился на служителя культа. — Ты не подойдёшь ближе.

— Он прав, — автомат Элизабет, удерживаемый на вытянутой руке остановил жреца подобно лагбауму и мгновенно все услышали слова возмущения:

— Это приказ самого Фемистокла. Он нам позволил устраивать военные Дома Эроса, где рабыни и рабы обслуживали бы телом своим всех воинов великой армии богов! Или вы не читали его послания к жрецам: «всяк служивший Рейху да будет подвергнут очищению путём служения великому греческому народу».

— Слушай, жрец, — Элизабет тряхнула автоматом. — Лучше бы тебе идти боевой дух поднимать, а они отправятся в лагерь для военнопленных. Если всё будет иначе, то ты на своём опыте узнаешь, есть ли царство Аида или нету.

Жрец только и оставалось что развернуться и уйти прочь, так и не получив в когти жертву.

— Можете идти, — сказала сержант, — только отдайте ружьё и проваливайте, чтобы я вас не видела.

Рация Элизабет доложила о вызове:

— Тамогавк-1, у вас новый приказ, сержант, — раздалось из рации и это был не голос отца. — Всех гражданских, оказавшихся на улицах, следует останавливать и допрашивать о месте работы. У нас поступило указание Фемистокла, чтобы в окрестностях Афин всех, кто раньше был причастен к службе на органы власти Рейха либо казнили на месте, если они могут представлять опасность, так как могут оказать помощь Империи в контргреческой деятельности, либо мужчин отправляли в трудовые лагеря, а девушек на отбор в дома Эроса и Афрдиты. Фемистокл решил возродить бордели для поддержки морального духа армии и народа. Отбой, конец связи.

«Да вы, что, совсем с ума сошли со всем этим», — досадно подумала Элизабет, и сию секунду она ощутила чувство неприязни, отвращения к тому, что творят мятежники. Ей трудно поверить, что гордость целого народа в виде обретения независимости, стала всего лишь предлогом для насилиям и террора.

— Приказы, господин сержант.

Посмотрев в спины уходящим беженцам, она, голосом крепким сказала:

— Продолжаем движение в сторону города про основной дороге, пока не выйдем к базе.

— Приём! — раздался голос из рации. — Дочь, тут у нас проблема. На севере враг устроил аванпост. Наши передовые части пропали, нужна ваша помощь. Посмотри, что там.

— Хорошо, — ответила Элизабет и развернулась к бойцам для дачи нового приказа. — У вас появилась задача! Продвигаемся на север, в сторону вражеских сил.

Отряд медленно двинулся в сторону позиций неведомого врага, который устроился на севере от маленького поселения. И чем ближе они подходили к противнику, тем сильнее и интенсивнее сложилась работа артиллерии, разрывы её далёких снарядов. Город несколькими улицами уходит на север, где располагается «отросток» города, с которым была потеряна связь. Внезапно сзади медленно идущих них раздался грохот двигателей и Элизабет, обернувшись увидела, как два танка грубой коробчатой конструкции цвета песка едут в окружении множества людей, сотрясая гусеничным лязганьем пыль на асфальте, на которых длинные багряные мантии, утянутые на груди самодельными металлическими панцирями. Элизабет быстро сообразила, что это отделение культа Ареса, брошенное им на помощь из штаба.

— Наша цель, — начала говорить девушка. — Разведать местность на севере и определить наличие врага. Вперёд!

Лейтенант повела отделения, насторожено смотря на двухэтажные и одноэтажные строения, который могут стать прибежищем для вражеских противотанковых отрядов. Они прошли дальше по улице пока не оказались на перекрёстке. Тут лежит в огне разбитый БТР, на почерневшем ложе асфальта, в окружении нескольких умерших из Афинской Пельстарии — воины в небесно-голубой одежде с лёгкими автоматами.

— Осторожнее! По близости может быть противник! — как только Элизабет отдала приказ, одно из ближайших окон засветилось и оттуда светоносными стрелами вылетели две ракеты, ударившие в танк и посреди сектантов. Машина зазвенела и остановилась, а из-под башни её стал заволакивать поток густого дыма, а людей разметало в сторону, которые с криками и воплями теперь катаются по земле.

Отряд солдат залил огнём окно и оттуда вывалился человек в полицейской форме, но возмездие не заставило себя ждать. Из множества окон открылась пальба и девушка легла на землю, не в силах ответить на огонь. Второй танк открыл огонь, и его большая пушка «охнула». Ладони Элизабет прижались к голове, к ушам, спасаясь от писка, давшего глухоту. Часть дома пропала в огне и щепках, а противник сконцентрировал огонь на машине и ещё три ракеты попали под башню машины, оторвав со столбом огня её. Противник открыл огонь из тяжёлого пулемёта и сектанты, попытавшиеся прорваться к домам стали падать, с окровавленными и изорванными панцирями.

— Штаб, — связалась лейтинант. — Нам нужна помощь. Вражеские части оказались хорошо укреплёнными.

— Все команды сейчас заняты, прорывайтесь сами, — стал жестокий ответ. — Плевать, сколько вас там поляжет. Нам нужна безопасная дорога на Афины! Конец связи!

Элизабет отключила связь и вернулась к битве, которая явно складывается не в их сторону. Культистов становится всё меньше — оружейный огонь и пулемётные очереди косят их как пшено режет коса на жатве. Солдаты пытаются отстреливаться, но яркие трассы и летящие вспышки огня их прижали к асфальту. «Гордость нации» встретилась лицом к лицу с полицейскими, военными и некоторыми Гвардейцами Рейха. Впервые за эту кампанию её охватил страх, неуверенность в победе, которая подкрепляется тем, что скоро из пятидесяти сектантов уже устлали собой землю. Пара человек из её отряда попытались пройти на левый фланг и обойти заградительный огонь, но снайперский огонь остановил из группой залпов.

Внезапно чья-то рука схватила девушку за плечо и оттянула в сторону, с такой силой, что её одежда пошаркала об асфальт, и она сама полностью сместилась с позиции. Она резко обернулась, чтобы увидеть, кто её схватил и увидела лицо Филона, который её оттащил. Тут же место, где она лежало пропало в трезвоне и асфальтовой пыли, родившейся из огня разрыва крупных снарядов.

— Спасибо, — прошептала лейтенант, и тепло коснулось её сердца, но бой зовёт. И Элизабет приняла единственно верной решение, озирая взглядом горящую технику и сумасшедший огонь, подавляющий наступление:

— Отходим! Отступаем! — раздалось по каналу связи и те, кто звался «гордостью» стали отходить, а лейтенант посетил призрак сомнения, её верность к новой Греции дрогнула, но всё ещё только впереди.

Глава 12. Падение «ангелов»

Глава 12. Падение «ангелов»

Этим временем.

— Давайте братья, раздавим этих червей! — раздался гулкий крик, выдавшийся через решётку передатчика. — Никто не сдержит нашего напора!

Воины, закованные в чёрные «доспехи» — блестящую цветом бездны броню, отчасти напоминающую экипировку рыцарей древности и покрытую мантиями расцветки воронового крыла, медленно продвигаются по площади, раскинутой посреди моря почерневшей травы.

Великаны битвы, мастера войны и элита Рейха примерила на себя цвета предательства. Камень под подошвами их сапог постукивает, и взметается маленькими фонтанами, когда в него попадают пули. Небо скрылось за тяжёлым одеялом небес, а город окутан удушливым противным плотным смогом.

Двадцать человек в мантиях, ставших роскошным символом ордена, рассеянной линией медленно наступают. В их руках покоятся метровые энергокарабины, испускающие насыщенно-синие копья света, прожигающие одежду и тяжело ранящие врага. Им в ответ звучат очереди лёгких пистолетов-пулемётов, обычных пистолетов и винтовок, но они либо проходят мимо, либо отскакивают от брони, покрытой графеном и усиленной изнутри.

На противоположной стороне площади сформированные наспех собранные укрепления из мешков с песком, мусорных баков, кусков зданий и асфальта, а за самодельными баррикадами полицейские в тёмно-синей форме и лёгких бронежилетах, да гражданское ополчение, решившееся помочь защитникам Империи. Но что они могут против двух отделений элиты Греко-Балканской Конфедерации? Укрытия чернеют и рассыпаются, защитники Империи, за которыми простираются кварталы, занятые Рейхом, медленно засыпают вечным сном один за другим и кажется они не сдержат этой волны.

— Давайте ребятки, ещё немного! — кричит командир лояльных подразделений, в подчинении которого осталось сорок человек.

— Вы не сможете нас победить, идиоты! — доносится нездоровый дикий крик от повстанцев. — Мы порвём вас, как и флаги вашей родины!

Ополченцы ответили слаженным огнём по фигуре, идущей впереди всех и концентрированный рой пуль превратил «судейскую» мантию в клочья ткани, а сила совместного приёма пробила горжет у горла и на чёрное покрытие брызнула алая кровь, растекшаяся под доспеху. Противник остановился, попытался сделать шаг вперёд и завалился грудью на плитку, обагрив её.

— Уничтожим этих лишенцев! — рассвирепел командир. — Вперёд, Чёрные Судьи! За свободу! За наш новый мир!

Пространство между конфедератами и баррикадами мгновенно осветилось ярко-синим и верх укреплений исчезли в свете энергетического удара. Пять человек получили страшные ожоги, бронежилеты не спасают и приходится отходить назад.

— Нам нужно отступать! — кричит кто-то из полицейских, выпуская последнюю дробь из помпового дробовика.

— Братья, они удирают! Раздавим этих паразитов и вознесёмся к нашей власти! — что-то сумбурное выдал командир «Судей» и направил отряд.

Пару человек из сторонников Рейха сорвали с поясов металлические снаряды и сорвав кольца швырнули их под ноги врагу. Гранты зазвенели и раздались оглушительные хлопки, осколки даже угодили кому-то под броню и ещё один воин ордена упал на землю, крича и держась за кровоточащую ногу.

— Отходим! — был дан приказ сержанта полиции в фуражке и отряд только поспешил отойти, как из тени меж зданий, из улиц к ним выли фигуры, объятые таинственностью и трепетом.

— Гвардия Рейха! — раздались радостные возгласы людей и двадцать пять человек в прилегающей броне прильнули к укрытиям, открывая огонь.

— Цели? — раздался вопрос тихим голосом.

— Впереди, на двенадцать часов! — ответил сержант.

Длинные винтовки в руках гвардейцев дали бьющие по ушам залпы и доспехи «Судей» покрылись трещинами и вмятинами, появились первые серьёзные ранения. Оружие подкрепления оказалось куда эффективнее чем у обычного ополчения и выверенными выстрелами они положили уже двоих конфедератов.

— Ах, замочите этих собак! — бессильно кричит командир «Судей», чьё продвижение остановилось.

Ярко-синие вспышки снова интенсивно озарили местность, и сторонники новой власти приняли бой с равными. Это перестало быть лёгкой прогулкой для «греков».

«Гвардейцы» снова выбрали цели и дали совместный выстрел. Винтовки, положенные среди мусора груд камней дрогнули и ещё три человека из стана врага рухнули на землю.

— Отходим-отходим, мы ещё зададим этим сволочам! — крича, отдал приказ командир, как только шальная винтовочная пуля перебила ему ногу выше колена, и он осел. Его воины не обратили внимание, став бегством покидать поле боя, изредка прикрывая друг друга.

Спустя пару минут вокруг главы отделения собрались пять «гвардейцев», пристально на него смотрящих.

— Может, его шлёпнуть?

— Нельзя, мы можем его использовать в переговорах, — воспротивился командующий и согнулся над ним. Через забрало не видно того презрения и ненависти, что заключена во взгляде имперца.

— Мне всегда было интересно, как самые преданные слуги Императора могли его предать? Какое безумие могло вас поразить, чтобы вы встали на сторону властолюбца и безумца?

Враг, лежащий на площади, снял маску и шлем, и на его загорелом лике застыла гримама злобы и ярости, которое он питает к Рейху. Сквозь губы полилась речь, из которой сочится ненависть:

— Долбанные твари. Думаете ваша служба — почётна? Думаете ваш Император вас любит? Вы — ничтожные рабы, вы — убожества, не достойные свободной жизни. Вам подавай кандалы и цепи, только так вы готовы влачить своё жалкое существование.

— И что же вам пообещали? — сдерживаясь, чтобы не пристрелить спесивого врага, спросил «гвардеец».

— О, раб заинтересовался тем, о чём думают истинно-свободные люди? Нам обещали нашу свободу, нам обещали власть на нашей земле, нам обещали того, что не сможет дать ваш гнилой насквозь Рейх.

Всё оказалось прозаично — власти, деньги и разгулье — вот что мог пообещать Фемистокл орденам за их верность, но для командира всё ещё остаётся загадкой, как те, кого называли «ангелами» за их безупречную службу и верность смогли низвергнуться до обычной банды наёмников. Сейчас нет времени на подобные размышления и «гвардеец! Отдаёт приказ:

— Сержант, необходимо закрепиться в домах и развернуть тяжёлое вооружение. Подберите то, что осталось от «судей» и используйте.

— Вы думаете, что они ещё тут пойдут? — встав возле воина ордена, спросил смуглый низкий паренёк.

— Непременно они ещё вернуться, сержант, — дал холодный ответ глава Гвардии Рейха и окинул взглядом разбитую площадь, окутанные смогом кварталы десятиэтажных построек и смог даже со скорбью в сердце разглядеть, как далеко поднимается мост, который соединяет южную и северную часть Великого Коринфа.

— Что же там, на юге? — прошептал воин.

Его слова были прерваны словами, торжественными возгласами, которые полились из всех уличных громкоговорителей, ловивших радиоволны и передатчиков. Это были слова радости и искреннего торжества, который мерзки для лоялистов:

— Говорит Круг Жрецов Греческой Конфедерации, так слушайте наше послание стаду вольному! Отныне вы не овцы империи, а волки Греции, новой, свободной Греции! — на заднем фоне слов так и раздавалась сладкая музыка, тихие тянущиеся песнопения и тихий смех. — Иго Рейха, сдавливающее нас, не дававшее нам создать наш парламент, наши суды и правительство, сгинули, а вместо них пришла власть новая, свободолюбивая и дающая вам её. Прейдите, вкусите яства свободы — все продукты, все развлечения и утехи, любые мысли — всё теперь в вашем распоряжении и пользовании. Давайте, волчье стадо, отныне вы служите и подчиняетесь госпоже богине Либертас, которая сегодня ликует! Ищите и рвите на части тех, кто не хочет сбросить овечью шкуру, ешьте и пейте до одури, смейтесь и пьянейте, ибо больше нет тех, кто вам это запретит. Выбирайте любых людей себе во власть, но повинуйтесь свободе! Молитесь любым силам, но повинуйтесь свободе! Она пришла с Фемистоклом, который нам даровал новую страну. Восславим свободу и Мастер-защитника!

Весёлый голос смолк и город медленно стал возвращаться в прежнее положение боёв. Тем временем у самого канала, собралось не меняя десятка человек, которые возятся вокруг стационарной установки. Восемь длинных ракет, больше смахивающих на иглу, установленных барабаном, положены на крепления и колесованную установку. Они грозно взирают на серые небеса и ждут пока их кровный недруг сунется из поднебесья, чтобы получить кулаком зенитной артиллерии по носу.

— Орудия готовы, — доложил мужчина, в бронежилете и в чумазой форме. — Не одна пташка не потревожит небеса.

— Чудесно, — хладно обрадовался среднего роста мужчина, облачённый в кремо-золотую форму, белый панцирь и доспешную юбку. Его лицо чисто, словно выбелено лимоном и пудрой, а на голове покоится серебристый шлем.

Зенитно-ракетные комплексы, выставленные вдоль всего коринфского канала, обрадовали бы того, кто возглавил «освобождение» города, если бы не затаившаяся Гвардия Рейха, которая смогла. Ни в Афинах, ни в новой Спарте, не в Эпире не было такого сопротивления и все контр-сепаратные потуги были мгновенно задушены псами мятежа.

— Господин Фемистокл, — раздались завывания из рации. — Господин… мы не можем продвинуться на север. Нас блокировали силы Рейха. Слишком сильное сопротивление, чтобы его преодолеть!

— Проклятье!… — раздался поток ругани, и Мастер-стратег мгновенно сменил канал связи. — Танковая Бригада «Иерусалим», мне нужны ваши «Ультрамиркавы», чтобы подавить сопротивление в городе.

— Да, мы уже выезжаем.

— Господин военный архонт по Коринфскому военному округу Перист, — Фемистокл сменил канал связи и на секунду замолчал, обдумывая, правильное ли решение он задумал. — Мне необходимо, чтобы вы задействовали первую и вторую сводную роту для прорыва обороны с восточной стороны от вражеского штаба. Как слышали, приём?

— Вас слышали хорошо, отдам приказ о применении двух рот.

— Вы собираетесь задействовать «ангелов»? — спросил командир инженерной бригады.

— Не твоё собачье дело, — огрызнулся Фемистокл, отключив рацию и тут же было понятно, как он напряжён и что всё его нарочитое благородство и интеллигентность отпали. — Они больше не «ангелы», ибо эти существа в христианской мифологии живут в покорности Господину… а эти, из людей, предатели предателей.

Фемистокл сменил канал и голосом дрожащим обратился:

— Консулы, где обещанный сводный полк. Или вы хотите, чтобы жаренный петух в виде лоялистов Империи расклевал вам одно место? Давайте, подключайте свои силы или вы забыли, что свобода просто так никому не даётся?

— Ты как с нами разговариваешь?! — был услышан ответ в четыре голоса. —

— Я вам хочу напомнить, что вы предали Канцлера, и мы теперь в одной лодке! И если не хотите стать кормом для адской мельницы имперской юстиции, то вы станете выполнять мои приказы… или сотрудничать со мной, — огрызнулся Фемистокл, и вся его прежняя фигура льстеца пропала как морок. — Мне нужно, чтобы вы приняли участие в противодействую имперского наступления у Коринфа и Афин, но не покидайте основных позиций в Афинах.

Фемистокл отключил средство связи не дожидаясь ответа. Края губ эфемерно дёрнулись и затем на лице появилась призрачная лукавая улыбка. В груди плясала радость от того, что он смог наконец-то поставить Консулов на место, и они знают, чем будет платиться свобода.

Мастер-стратег вспомнил, как лебезил перед ними, как заигрывал сладкими речами о свободе, деньгах и власти, как начинал развращать их чистые души. Образы прошлого, пять лет тому назад, перед ним стояли невинные слуги Императора и он сразу понял, что похитит их преданность, сделав зверей. А начиналось всё с малого, как отец воспитывает детей, как и Фемистокл «воспитывал» их в нечистоте, искажая всё подряд. Сначала он показал им, что можно предаваться лености и праздности, а дела сами могут решиться с помощью множества заместителей и помощников. Затем он дал им бесполезные зрелища — подпольные гладиаторские бои, танцы прекрасных девушек и созерцания реалити-шоу по скрытым каналам. Потом он им показал, что такой — шикарное празднество, где можно напиться и наестся вдоволь, не взирая на посты. Но на этом Фемистокл не остановился и на одной из пиров познакомил их со жрицами любви, давая вкусить сладкий плод греховного совокупления. И дальше, шаг за шагом он им давал всё более сумасшедшие и будоражащее чувственные удовольствия, от наркотических зелий до ужасных мистерий в садах, сопровождаемых оргиями и призывами «богов». И в конце концов, развратившихся и безумных консулов, четверых своих «детей» он нарёк наследниками «свободного царства греков», которое ещё стоит отвоевать у Императора. За два года он смог совратить чистых и преданных военачальников, которые напитавшись из нечистого источника согласились на гнусное предательство, лишь бы ещё сильнее распалиться и окунуться в омут безумия. Деньги, похоть и власть двигали ими, но вот готовы были ли принять воины орденов новую истину? Ещё полтора года понадобилась, чтобы «ангелов» Императора сделать ревнивыми по деньгам, пьянкам, беспорядочными связями с женщинами и молитвами к тёмным богам.

— Господин Фемистокл, — раздались слова из рации теперь голос покорности звучит уже от Консулов. — У нас проблемы. В точке Альфа не удалось подавить сопротивление «Разбитых Щитов».

Фемистокл тихо прорычал от досады, осознавая, что ещё как максимум три сотни человек из всех орденов не разделили нового курса их лидеров. Да, не все встали на сторону предателей, за что и были выделены в отдельный сводный полк и брошены в те места, откуда вряд ли бы смогли как-то помешать восстанию, но всё оказалось куда прозаичнее. Раскусив план, они вышли из окружения и группами рассредоточились, собравшись вновь у Великого Коринфа, пусть и не в полном составе.

— Мне плевать, что вы будете делать, только отгоните их всех ко дворцу гнилой власти императора, а там я разберусь. Выполнять! — рявкнул Мастер-защитник и переключился с канала. — Бен Али, мне нужно, чтобы ваш пехотный полк поддержал наступление на юго-востоке Великого Коринфа.

— Да, будет сделано.

Новый смешанный орден — «Разбитые щиты» стал занозой для войск Греческой Конфедерации в области Великого Коринфа. Если большинство городов уже узнали прелести новой власти и во всю готовятся к сопротивлению Рейха, то это оказался крепкий орешек.

— Что ж, это вызов для меня… это будет достойный трофей, — посмотрев на север, где возвышаются шпили имперского дворца, самодовольно проговорил Фемистокл и активировал рацию:

— Подготовьте штурмовые команды.

На другой стороне конфликта уже догадываются о планах лукового вражеского командира и готовятся его встретить. Оборона строится из ополченцев, полицейских, немногих военных, орденов-лоялистов и охранных дворцовых подразделений. Но они долго не выстоят против элитных подразделений врага, а поэтому помощь уже в пути.

Пять десятков человек продвигались средь небольшой улочки, в чёрной облегающей броне, с длинными винтовками, прикрывая друг друга. Невысокие, но выкрашенные в бежевые и охры цвета, у подножья которых разбиты клумбы с выцветшими цветами, бросили тень на воинов. Их возглавляет высокий мужчина, чья душа похожа на разбитое зеркало, а плоть делит тело с металлом. Его израненная стать покрыта тёмно-багровым плащом с капюшоном, по брусчатке стучат каблуки сапог, металлические пальцы сжимают короткий автомат, а у сердца светится золотой крестик.

Андронник — глава отряда, ведёт полроты на встречу врагу. В его памяти всё ещё носятся фрагменты памяти того, как он выбрался из дворца Фемистокла. Он стал тенью среди теней, но не пошёл сквозь весь дворец, вместо этого прорвавшись через канализационные системы, он устроил диверсию внутри крепости, затопив половину нижнего этажа, подвальные помещения и штольни отходами.

Внезапно, на одном из стендов загорелось изображение и замелькали картинки, сопровождаемые звуком. И полились реки фраз, общи смысл которых сводится к тому, что Империя притесняет греков.

Андронник поднял глаза и смог разглядеть, что там происходит. Какие-то разодетые в лохмотья люди рассказывают в захлёб, как Рейх сумасшедшим налогообложением их обобрал, а службы государства выгнали на улицы и издевались. После них последовало ещё пару роликов и все отвратного качества — склейка хромает, накладной задний фон слишком явен, герои плохо отыгрывают.

— Алэксандэр из Главного Агитационного Управления никогда не умел делать нормальные фильмограммы, — заявил Андронник, выпустив стрекочущую очередь из автомата, и экран мгновенно треснул и взорвался, рассыпавшись искрами и стеклом.

Отряд продолжил двигаться, как нарвался на одну из групп вооружённых людей. Киберарий пригляделся и смог распознать, что их облачением служит обычная гражданская одежда — джинсы, брюки, туфлям, рубашки, а на торсе по лёгкому бронежилету.

— Олимп-Афина! — раздался позывной от одного из воинов на новогреческом языке и Андронник мгновенно отдал приказ:

— Огонь!

Гвардейцы Рейха рассредоточились по укрытиям и открыли выверенный огонь. Мощный хлыст снайперского огня ударил по мятежникам и их первые ряды обрушились на асфальт, как скошенные колосья.

— За своб…! — раздалась попытка прокричать клич, но оборвалась гулким огнём винтовок.

Андронник вырвался вперёд. Подобранный автомат посылает рой пуль, усыпавший ряды растерявшегося врага. Повстанцы не ожидали встречи с орденом, а посему стали ретироваться, выходя из квартала.

Киберарий приказал прекратить огонь, как только мятежники бросились наутёк. Он открыл тактическую карту, высветившуюся на планшете, что крепится у правой руки и сверился с данными. Ох, если бы далёкие предки увидели, как разросся Коринф, превратившись в мегалополис, то рыдали от восторга и славы, внушаемой имперским градостроительством. На синем дисплей тут же высветились белые линии, составившие здания и дороги.

— Что там?

— Судя по поступившим мне данным переговоров район «Старые Лутраки» контролируется лоялистами, а это ещё два километра на северо-запад.

— Ещё что-нибудь?

— Да, нам нужно поспешить. Я предполагаю, с вероятностью в семьдесят девять процентов, Фемистокл ввёл войска своих союзников.

— Что вы там забыли, господин Андронник? — звучит вопрос от одного из солдат и Андронник убирает взгляд от карты, направляя его на «гвардейца», чья броня опалена и покрыта сажей. — Мы же не сможем вытащить всех гражданских.

Андронник знает, что его ведёт и это не программа, не тактическая задача, а нечто иное. Он знает, скорее чувствует, что у него есть друг — Данте, помнит, что у того есть семья. Киберарий, ранее бывший человек помнит, что такое боль, ещё не до конца заглушены противные ощущения, которые должны быть неведомы мотору, поставленному вместо сердца. Но что-то, что выше плоти, колет его в груди, терзает дух, и он ведом этими ощущениями. Холодный разум и расчёты уступили место песчинкам эмоций, и он подсознательно чувствует, что нужно защитить тех, кого любит Данте, чтобы и он не узнал, что такое разрушительный огонь в душе. Какое-то странное проведение ведёт его, труба, чей глас оглушительнее чем у любой из сие тленного мира.

— Предатели! — раздался вопль воина и ответ так и не был донесён солдату.

— Принять боевое построение! — приказал Андронник. — Контрнаступаем!

Пять десятков Гвардейцев Рейха встретились с таким же количеством врагов, только эти словно вышли с исторического симпозиума. Тела врагов скрыты за толстой серебристо-кремовой кирасой-гиппотараксой, на которой вырисовывается рисунок пресса и накаченной груди; ноги укрыты за поножами и сапогами, а лица защищены странным шлемом, отдающим историческим душком древней Греции, только места, откуда воин смотрит, покрыты бронестеклом.

— Серебряные Гоплиты!

Враг открыл огонь из дробовиков и по кирасам «Гвардейцев» затрещала дробь. Лоялисты ответили огнём винтовок кирасы противников на светлой поверхности стали чёрными и потрескались. Стены домов, превративших местность в узкую улочку плюнули осколками и пылью, стёкла на первых этажах с перезвоном лопнули и разлетелись на множество осколков.

— Расстояние! — кричит Андронник, срывая чеку с гранат. — Держите их на расстоянии!

Главное оружие «гоплитов» не дробовики, а энергетические копья, которые они пустили в ход. Максимально сблизившись и перекинув огнестрел, они схватились за полутораметровые чёрные орудия, листовидные начищенные до блеска наконечники, которых мгновенно затрещали, покрылись паутиной молний и нагрелись до страной температуры.

Андронник швырнул гранаты и встретил клинком выпад копья, отведя его в сторону и быстрым движением рванув вперёд. Его рефлексы и движения куда быстрее чем у любого человека, и враг это понимает. Он схватил за шею «гоплита», как ещё один враг решил его проткнуть, но киберарий отпрыгнул назад и с одной руки выпустил всю очередь — тридцать патрон в упор. Броня «гоплита» выдержала, но сильно помялась и почернела, а сам недруг от боли упал на землю, держась за грудь.

Гвардейцы Рейха вступили в ближний бой, но слишком слабы, чтобы противостоять «гоплитам». Копья ковыряют и пронизывают латы, кротят электронные системы и обжигают кожу, пронзают плоть и опрокидывают оборону.

— За вольную Грецию! За Фемистокла и свободу! — раздался крик повстанцев, и они толпой попытались напереть на Гвардию Рейха.

Андронник сорвал последний серебряные цилиндры, и по рации отдал приказ:

— Отходим!

Всё вокруг затопил свет и истошный звон, оглушающий и опрокидывающий наземь. Линза забрала шлема «гвардейцев» оттенила вспышку, а сенсоры заглушили звон, но вот «гоплиты» ощутили весь ярко-гулкий удар звукошумовых гранат.

Отряд моментально отошёл на восток, отвечая гранатами в сторону опешившего врага. Улица за улицей, переулок за переулком они вышли к маленькой площади, в центре которой возвышается пятиметровый обелиск. Двадцать метров в диаметре, выложенных каменной плиткой, зажатых краснокирпичными стенами трёхэтажных построек.

— Где мы?

— Судя по всему на площади Имперор Магистратос[3], - холодно ответил Андронник и его память снова наводнилась отрывками информации неприятного характера.

Он знает из данных, что некоторые чиновники и госслужащие предали Имперор Магистратос, поступив на службу новому правительству. Они сбросили форму верности Императору и примерили золотистые одежды новорожденной страны. И теперь, военные и гражданские служащие, направляют волю предателей, дают им бесчисленные байты информации об имперской армии и агентурной сети.

— Господин Андронник, к нам приближаются враги! — крикнул воин в чёрных латах и указал на единственное место, не закрытое стенкой здания, где раскинулась клумба в каменном ложе, ограждённая метровым медным забором из металлических спиц. А там, за ней простирается широкая дорога — дорожная автомагистраль, по которой уже идут они.

Киберарий активировал усиленное зрение и помимо механических легионеров, оборванцев-мятежников заметил чёрные мантии «судей», блестящее серебро «гоплитов», серые шинели под тяжёлыми бронежилетами Крыльев Ветра и светло-синюю металлопластиковую броню Поборников Справедливости.

— Здесь легионы предателей! — гневно кричит «Гвардеец» воздев винтовку.

И действительно — все представители всех орденов-предателей. Андронник жестами приказал рассредоточиться и занять удобные позиции. Расстояние между ними двести пятьдесят метров, а значит снайперский огонь чего-то будет стоить. Сепаратисты ступают аккуратно, но всё же не профессионально и напирают единой толпой, прикрывшись высокотехнологичным щитом в виде легионеров. Но они словно кокон окружают элиту — ордена, которые поступили хитро — выставили перед собой живой щит и ожидают момента, когда он массой задавит сопротивление, чтобы лично вступить в бой.

Сквозь аудиорешётку, сменившую губы и гортань, выдался металлическим перезвоном слабы голос:

— Господи, дай нам силы сражаться во Имя Твое, — проговорил тихо Андронник и прозвучал вопрос. — У нас есть переносные мортиры?

— Да, господин, — один из воинов снял с бедра устройство, смахивающее на чёрную трубу и поднёс её командиру. — Двадцать пятый калибр.

— Хорошо. Применяйте по готовности.

Сорок пять длинных орудий мгновенно на концах вспыхнули ярким секундным светом и первые ряды упали как подкошенные на асфальт. Стёкла зданий задрожали и посыпались, когда миномётно ударили среди кучного строя, раскидывая наступающих.

— За вольную Грецию! За свободу! — раздались вопли среди разорванных рядов бунтовщиков.

— За Рейх и Канцлера! — раздался ответ «гвардейцев».

Легионеры рванули вперёд, отстреливаясь на бегу из мелкокалиберного оружия. Сотня механических существ быстро сокращают дистанцию ми винтовки не поспевают за их движениями. Оператор явно отдал приказ броситься вперёд, чтобы связать «гвардейцев» рукопашной схваткой, а затем подоспевшие в упор задавили бы их плотным огнём. Андронник, в чьих техно-глазах всё ещё есть искра жизни и человечности, несмотря на доминанту машинного мышления, взирает на эту картину. Он без страха перемахнул через ограду, растоптав прекрасные цветы и понёсся вперёд, удерживая в левой руке какой-то устройство.

— Прикрывайте командира!

Андронник слышит, как возле его ушей свистят пули, как асфальт звенит от соприкосновения металлических ног, как снаряды рвутся рядом, но ему нет до этого дела. Он быстрее, сильнее, совершеннее, чем большинство легионеров, и они не смогут его поразить. Сократив максимально дистанцию, он нажал пару кнопок на устройстве и швырнул его под ноги легионеров. Десятки металлических солдат, потеряв сигнал, остановились и растерялись в командах. Кто-то стал блуждать, кто-то просто стоять.

Андронник выхватил у одного из роботов автомат и дёрнул его за шею, развернув грудью к наступающим, закрыв себя им, как щитом. Пули зазвенели и корпус легионера разлетелся на металлические ошмётки

Предатели из орденов стали быстрее наступать, необычное поведение Андронника привлекло их внимание, но снайперский огонь всё ещё держит их в осторожности. Ум киберария так и не мог понять, как самые верные слуги императора, его любимцы, пошли настоль гнусный шаг. Если ему, с практически атрофированными эмоциями, неприятно видеть атрибуты падших «ангелов», то каково его братьям по оружию?

Враги продолжают щедро поливать лоялистов огнём. Мелкое орудие вторит автоматам и вот уже пространство осветилось яркими синими и жёлтыми лучами. Ополченцы мятежников рассредоточились по краям улицы, открывая пространство для зловещего вооружения элиты Конфедерации.

Андронник приготовился встретить всю мощь и силу мятежного залпа, как внезапно, из одной улочки, что параллельно примыкает к автомагистрали, вылетели огненные массивные копья, ударившие под ноги противнику. Асфальт поднялся дождём оплавленных камушков и пыли, а сквозь дым и неразбериху хлынули солдаты в одежде различных орденов, только их отличительным знаком стали многочисленные повязки серых ленточек. Они в упор расстреляли из тяжёлых автоматов сердцевину наступления, заставляя конфедератов растечься по улицам.

— Здесь союзник! — раздались крики радости «гвардейцев».

Ещё одни не устоявшие «ангелы», те, кто пали, только падение их не в предательстве, но в потери славы, в общем позоре. «Разбитые Щиты» присоединились к бою, и враг стал отходить назад, не забирая раненных и убитых.

Тут же, снова активировались сиплые громкоговорители и из них полился усталый, но исполненный силой и уверенностью голос:

— Говорит кардинал южнобалканской Епархии Бенедикт Джаско. Я обращаюсь ко всем людям — и гражданам Империи и тем, кто говорит об отделении от неё, — фоном этого послания стали медленные молитвенные песнопения, скрашивающие беспокойство и усталь оратора. — Наш мир трещит по швам, старая стабильность на грани упадка и добрых граждан Рейха я прошу проявить долготерпие и милосердие, не теряйте любви в таком положении и оставайтесь верными овцами Христовыми, хоть вам и пришлось взять в руки оружие ради защиты мира. Мятежники, вы создали новую власть, новые органы управления, но почём цена вашей свободы? Вы стали убивать ради неё, развязали кровопролитную войну, не пошли на мирный диалог, и всё ради чего? Нельзя кровью купить процветание. Одумайтесь и выплюнете эти помои, которыми вас накормили враги людского — денница и ангелы его… купаясь только в удовольствиях нельзя стать лучше, вместо этого вы забродите. Круг Жрецов призывает вас убивать ради свободы, убеждает вас в том, что волчьими манерами и вседозволенностью вы купите себе злато истинное, но я говорю вам с любовью — остановитесь, ибо этим вы пробреете себе черепки, пыль и песок. Опустите оружие, отвернитесь рабству у Либертас и давайте начнём диалог, не проливайте кровь соседей и знакомых, не оставляйте шрама на живых душах. Хоть на мгновение вступите в повиновение тем, кому служили ради мира раньше. Братья и сестры, любимые, давайте поговорим… к этому сегодня призываю вас — я, кардинал, готовый сам говорить с вами, только перестаньте лить кровь. — Послание проповедника окончилось и его место вновь заняли далёкие взрывы и визг пуль.

Внимательный взгляд Андронника, оторвавшегося от слов кардинала, кинулся на новоприбывших, а в сознании возникла печальная мысль — они выиграли в одном бою, но общее положение оставляет желать лучшего. Что ж, возможно с помощью ещё одних «падших» им удастся выбить хоть призрачный шанс дождаться Армии Рейха и не сгинуть в буре предательства.

Глава 13. Спесь сепаратиста

Глава 13. Спесь сепаратиста

Одиннадцать часов дня. Информационно-стратегический штаб в Риме.

В огромном помещении, разделённом на шесть ярусов, представленных длинной площадкой, царит самый настоящий хаос и неразбериха. На каждом из блоков ведётся активная работа — служащие в классических костюмах, сидя за компьютером, лихорадочно отвечают на сообщения, пытаясь чем-то оправдаться от поступающих звонков и скоротечно отвечают на поток разнобойных сообщений. Практически все обращения от рассеянных имперских сил и структур с Балкан и ответами становятся короткие отмашки, направленные на то, чтобы успокоить обратившегося до поры до времени.

— Да где эти чёртовы данные!? — истошно кричит один из начальников аналитического отдела, вокруг которого с электроникой и бумагами носятся десятки мужчин и женщин. — Мне нужные эти долбанные цифры по потерям! Мне доклады нужно делать!

— Точных данных нет, господин, — слышится ответ.

— Да что б его! Тащи какие есть!

— Скорее! Скорее! Дайте мне эти долбанные данные по территориям! — разносится средь всеобщего шума ещё один всплеск отчаяния. — Сколько у нас осталось!?

— Судя по последним данным мы контролируем не более десятка процентов территории!

— Проклятье! Дайте мне официальный доклад!

— Не получится, слишком много нагрузки на систему! К тому же, нет возможности собрать данные о потерях в городах. Враг перехватил систему наблюдения и автоматического сбора данных!

В информационном блоке стратегического штаба торжество криков, гула и переговоров, а также истерических команд. Многие данные попросту нельзя предоставить за их отсутствием, но необходимо предоставлять бесчисленные отчёты, необходимо давать оценку действиям, а поэтому начальство крутится, как уж на сковородке.

В это время, на двух последних ярусах расположились стратегические подразделения, где сидят люди в такой же форме, только отдают они приказы более чётко и слаженно:

— Лейтенант, подготовьте тактическую разведывательную группу и выдвигайтесь на юг Иллирии, — был дан указ по связи.

— Полковник, приведите первый полк в боеготовность и ожидайте дальнейших приказов.

— Судя по последним данным со спутников, к полуострову приближались корабли Великого Израиля и Аравийской Конфедерации.

— Это следует сообщить Канцлеру.

И на самом последнем ярусе, который ото всех отделяет стекло, на котором отразились блики лунного освещения ламп, расположилось командование штабом. Три человека слушают множественные доклады и сводки данных от мужчин и женщин, расположенных за компьютерами, мониторы которых потонули в бесконечном потоке сообщений.

— Мне необходимо получить информацию по состоянию войск.

— Информацию получить невозможно. Враг глушит любые сигналы, со спутников ничего нет — они будто ослепли.

— Зараза! — выругался высокий мужчина, в чёрной мантии, потерев тёмные стриженные волосы, его чуть исхудалое лицо отразило выражение боли и неприязни, а сухие губы прошептали. — Боже, помоги нам, — и тут же раздалось недовольство. — Вот штраф бы на вас наложить, чтобы работали лучше!

— Господин Карамазов, — заговорил коренастый мужчина, на котором покоится табард, скрывший обычную одежду, расчерченными мальтийским крестом. — Это не в вашей компетенции.

— Ох, — инквизитор поднял голову вверх и в его голубых очах отразился безжизненно-серый-металлический потолок с лампами, — мне сам Лорд-Магистрариус передал полномочия, пока они заседают в Совете с Канцлером.

— Господин Карамазов, но всё же, прошу вас помнить, что это не ваши люди.

— Я сам знаю, что делать, господин командир Корпуса Веры, — резко сказал инквизитор и сурово посмотрел на крупного кареглазого лысого мужчину средних лет.

— Подайте мне материалы младшего инспектора Морса, — попросил высокий, под два метра роста мужчина, на плечах которого лежит бежевый плащ, скрывший рубашку с жилеткой и покрыл брюки тёмно-синего цвета из-под которых выглядывают остроносые туфли.

— Господин Генеральный Инспектор, — раздражённо начал Карамазов. — Вам ещё нужные материалы следствия, но зачем? Разве недостаточно просто факта мерзкого предательства, чтобы вынести обвинительный приговор с единственной возможной мерой наказания.

— То, что вас учат кровожадности, это уже всем понятно, — тяжёлым грубым голосом оппонирует инспектор, почесав густую чёрную щетину. — Но вот в аналитике вы явно уступаете рядовому инспектору.

— Что вы этим хотите сказать, господин Антонио? — с рыком начал Карамазов и даже некоторые служащие отвернули голову от компьютеров, чтобы посмотреть, чем закончится эта схватка.

— Хм, — глава Следственной Инспекции опустил голову и его взгляд кофейных очей уткнулся в серо-синий бетон пола. — Младший инспектор Морс был отправлен месяц назад на Балканы, чтобы проверить информацию о том, что там готовится восстание.

— Почему Инквизицию не предупредили? Мы тоже могли отправить туда группу расследования, — возмутился Карамазов.

— Да, — инспектор не стал высказывать своё мнение о том, к чему привела бы делегация инквизиторов в нестабильном регионе. — Он должен был прислать по закрытому специальному инспекторскому накалу часть собранных материалов.

— А там что?

— Имена, численность, планы, главные направления и всё то, что позволит скорректировать планы наступления.

— Хорошо, — Карамазов крикнул куда-то вдоль длинного помещения. — Найдите и распечатайте нашему инспектору все материалы, которые найдёте.

Спустя минуты три в руках Антония уже покоилась увесистая папка, в которой шелестит множество белоснежных листов.

— Ага, вот, — зацепился за что-то инспектор и показал это Карамазову. — Видите. Если верить его источникам, то они давно планировали этот бунт. Он смог из переписок выяснить, что минимум год готовится некая «стратегия противодействия Рейху». Так же, есть информация, что Фемистокл получал транши на счёт, регистрация которого за пределами Империи, а оттуда он переводил уже на свой имперский счёт. Зараза, видимо пользовался своим положением.

— Мне нужно что-то ценное для наступления. Деньги и переписки — это всё очень занимательно, но сейчас нужно думать, как выбить врага с крайних позиций на севере и западе, — недовольство продолжает нарастать в голосе Карамазова, а речи становятся всё пламеннее. — Ради Бога, мы должны выковырять этих лишенцев с занятых позиций и загнать обратно в норы.

— Да, — тут же раздался гулкий шелест и Антонио переместился в самый конец папки. — Ах, тут говорится, что на сегодня у них запланирован налёт на южные территории Великой Пустоши.

— Господи, дай мне сил это перенести! — вспылил инквизитор и обратился к одному из служащих. — Подготовьте приказ на перенаправление первой роты «Тени» из точки Альфа. Отправим её в Великую Пустошь.

— У вас нет полномочий на это, — вмешался коренастый мужчина.

— Да, но я могу подготовить этот приказ. А подписывать… конечно его будет подписывать сам Канцлер, — отмахнулся Карамазов и обратил лицо к Антонио. — А как вы вообще узнали о предательстве. Если бы не ваш экстренный доклад, мы бы не смогли отвести «Меч Серафима» из гаваней Великого Коринфа и гипер-линкор достался бы мятежникам.

— Мы отправили в резиденцию Фемистокла нашего агента. Он подоспел точь-в-точь ко времени заседания комитета предателей. Да, кстати, и не только линкор удалось спасти. Прежде чем мы потеряли связь, была предупреждена Гвардия Рейха о сепаратизме. С остальными орденами связь была уже потеряна.

На один миг командующий мостик погрузился в безмолвье, слышен лишь шум лопастей вентиляторов в компьютерах, и перестукивание по клавишам. Некоторые компьютерщики с помощью «шлема интеграции», наполовину закрывшего лицо, мысленно слились со множеством процессоров и системой устройства, одной лишь волей умственных команд направляя запросы и получая информацию. Но настрой работы был сорван громким возгласом:

— Господин Карамазов, у нас вызов. Судя по карте, он поступает из Великого Коринфа. Резиденция Фемистокла.

— Хорошо, Канцлер предупреждён?

— Да, он тоже готов подключиться.

— Давайте, — тяжело выдохнул Карамазов, развернулся и запустил руки за спину, направивши усталый взгляд на огромный экран, доселе располагавшийся за их спинами.

На чистой поверхности заиграли светоносные картинки, спустя три секунды они превратились в чёткое изображение, лишь изредка дёргающееся от помех.

— Я рад вас приветствовать вас от имени Греческой Конфедерации, — заявил мужчина и динамики выдали его возбуждённый голос; можно было разглядеть лицо, исказившееся в зловещей гримасе превосходства и презрения, его борода выбелена до конца, в глазах мерцает светлый цвет линз, сверху глава прикрыта серебряным шлемом, а также виднеются кремово-белые одежды до пояса. Позади же него развивается светло-бежевый стяг, разбитый алой молнией пополам.

— Откуда вы знаете наши коды и каналы связи? — въедливо спросил инспектор.

— Боюсь, ох нет… радуюсь, что некоторые прихлебатели из военных и парламентских структур встали на нашу сторону и поделились этой информацией для Конфедерации.

— Конфедерация… и кто же с вами, господин Фемистокл? — язвительно спрашивает Карамазов.

— Славная Федерация Новой Спарты и Аргоса. Македонское Царство с нами. Союзная Федерация Коринфа и Афин. Фессалия готова нас поддержать вместе с Дельфами.

— Что ж, вы назвали земли всех предателей, коих мы предадим огню?

— Я, господин Карамазов, пришёл не для того, чтобы заслуживать ваш бред про угрозу, — спесиво говорит мужчина и даже через экран можно узреть его самодовольство и наглость. — Я говорю от лица Греческой Конфедерации — все названные земли, требуют полной независимости.

— Что простите? — смутился Карамазов. — Независимость?

— Территория от ваших границ по югу Великой Пустоши до Новой Спарты, от Константинопольского «Униат Экклессиас», до Иллирии станет новым свободным государством — Греческой Конфедерацией! — нагло заявил мужчина.

— Мы одну конфедерацию уже стёрли в радиоактивную пыль! — возопил инквизитор и только было захотел продолжить, как раздался другой голос, более сильный и крепкий, в котором отцедился болезненный холод и несгибаемая воля, а в отдельном окне, справа вверху экрана появилась новая картинка:

— Вот отдавать приказ о применении ядерного вооружения и угрожать им, не ваша компетенция, Карамазов, — сказал человек, чьи чёрные волосы уже начинает касаться рука серебристой седины, а его лицо сухо и подтянуто, в глазах ледяной спокойствие с обжигающим огнём идейного смысла, которые они несут. — Господин Фемистокл, вы грубо нарушили строки Писания, спаривавшись от «начальств». Вы же понимаете, что ваше деяние несёт печальные последствия? Вы понимаете, что вы сможете выстоять только при нашей помощи? Я, как глава Рейха, могу выпросить для вас помилование, пожалеть ваших друзей, дать милость знакомым, если вы прекратите все нечестивые действия и признаете власть Империи над Грецией.

— Я не ограничиваю себя верой. Как по мне, она только сдерживает наши свободы, сдерживает наши законные права. Мы долго терпели притеснения от вас, долго переносили засилье вашей культуры! — прозвучали слова самодовольства. — Свобода — всё, вы — ничто.

— И что же вы хотите, господин Фемистокл? Чего от меня требует вольная Греция? — с толикой сарказма спросил Канцлер.

— Вы предоставите нам полный государственный суверенитет, предоставите гарантии ненападения в течении десяти лет, заключите с нами мирный договор и подтвердите в своей конституции, что не имеете возможности напасть на Греческую Конфедерацию, — Фемистокл едва улыбнулся. — А вы получите от нас возможность увидеть тех шавок, которые поддерживают ваш тираничный режим. Ваши лоялисты пусть выметаются с нашей земли в течении двадцати часов.

— Что ж, поистине державные амбиции, но боюсь, я не смогу их принять, поскольку для Империи это несёт огромный эконмический и политический урон.

— А мне плевать! — крикнул Мастер-стратег. — Наша свобода, Афинская демократия, стоит дороже, чем интересы вашей недоделанной знати.

— Я хочу напомнить, что это и интересы вашего народа. Думаете, Великий Израиль и Аравийцы всегда будут вашими союзниками? Думаете, сможете в одиночку удержать Турецкий Султанат? А африканские банды?

— Ничего, мы выбили вас, справимся и со всякой бандой и армией. Свободная Греция достаточно сильна, чтобы дать отпор любому врагу, — всё так же самодовольно твердит Фемистокл. — Мы за несколько часов выгнали с нашей земли почти всех, кто был к вам лоялен.

— У меня на вашей территории есть ещё защитники. Четыре доблестных командира и думаю, они дадут вам достойный отпор, — на этот раз в голосе Канцлера пробежала лёгкая радость, надежда, которой суждено быть разбитой.

— Ох, господин Канцлер, император недоимперии, а у меня тут есть те, кто хочет передать вам пару добрых слов.

— Господин Канцлер, — на этот раз это другой голос зазвучал и все увидели, что рядом с Фемистоклом стоят четыре человека, в одинаковых облачениях — тёмные накидки, на которых виднеются белые ленты. — Мы больше не подчиняемся вам. Мы теперь сами себе господа и выбираем служение Греческой Конфедерации.

— Ох, — тяжело выдохнул Канцлер и впервые все ощутили на своих душах тяжесть чувств правителя, голос которого задрожал по живому, в нём появилась жалость и сожаление. — Дети мои, что вы творите? Я вам столько дал, столько власти и как вы распорядились ею? Я же вас оберегал от тлетворного влияния князя мира сего? И что же?

— Что ты несёшь, господин Канцлер? — вмешался Фемистокл и на лице его заплясала тень безумия. — Я им дал свободу, дал вкусить истинный плод воли, показал им, что значит жить по-настоящему! Теперь они не твои рабы, не служат сумасбродным идеям духовности и морального единства!

— И как же это!

— Он дал нам ощутить себя людьми! — сорвался кто-то из Консулов. — Теперь мы можем есть, что хотим, спать и сношать, кого хотим, развлекаться, как того пожелаем. И все, все наши солдаты этого возжелали!

— Не все, господин Каратос, — вмешался светловолосы мужчина. — Кто-то из наших всё ещё дорожит не-свободой, но мы это исправим. И мы справимся с этим, не то, что ваши побратимы.

— Лиро, — огрызнулся командир Серебряных Гоплитов. — Заткнись.

— Вы же были выше всех… вы же были, как «ангелы», — сокрушается Канцлер и кажется, что его скорбь наполнит всех сидящих на командном блоке.

— Нет, мы больше не твои «ангелы»! Они — служебные духи, мы же служить никому не собираемся! — после этих слов наступило напряжённое молчание, леденящее дух.

Четыре Консула, избранных полководцев Императора встали на сторону врага. От этой новости у Карамазова перехватило дыхание — его разум не может принять этого факта, не способен это осмыслить и кажется, что он вот-вот сойдёт с ума.

«Этого не может быть!» — кричит душа Карамазова, и он слышит всё нарастающий шум в ушах, — «Они не могли его предать… не могли… это какая-то ложь… театральщина».

Пока инквизитор пытается смириться с новой действительностью, Канцлер прибывает в полном спокойствии. В его глазах видно, как треснул дух, как его душа готова разбиться на множество осколков, но он не показывает психологического потрясения. Те, кого он любил и воспитывал, те, кого он с радостью и упоением поставил на место Первоначальных Крестоносцев, пали. Долго он взращивал их, как своих детей и сейчас слышит слова их предательства, видит дела рук их и чувствует на своей душе страшную рану. Ни один мускул на его лице не дрогнул, но по глазам, в которых словно погиб мир, видно его страдания.

Тонкие губы Канцлера чуть приоткрылись и был задан всего один вопрос, голосом сдержанным, но внутри которого теперь ощущается дрожь:

— И что же чувствуете, господин Фемистокл? Что вам дало это предательство?

— Во мне больше нет страха, не нужно больше пресмыкаться перед Рейхом. Есть лишь истина — Балканы свободны и эти истина будет записана кровью ваших солдат и граждан. Поверьте, я не боюсь умереть за своё дело, не боюсь и отправить и своих воинов на смерть ради великой цели, — голос его становился всё возбуждённее и глубже, каждая буква дрожит от переполнения чувств. — Пусть ваши люди кричат, пусть люди вопят, пусть они заливаются криками по Рейху, нам не будет дела, ибо мы — свободны. Греческая нация теперь едина. Нет страха — нет, он умер вместе с ложной верностью, которую я возложу на алтарь независимости! И поверьте, я готов пойти на смерть ради моей Греции, готов ринуться в пламя битвы ради неё и пусть нас всех ждёт смерть — мятежный дух страха не ведает, и мы отведаем сладкого пира великой победы! А что касается тебя — твой план пропал, твои задумки в огне. Ты уже проиграл, господин Канцлер! Выбирайте — либо свобода наша, либо смерть ваша!

Как только речь была окончена, связь оборвалась, спесиво заявив о своих намерениях, посрамив Императора и обещая лютую смерть добропорядочным гражданам Рейха, Фемистокл прекратил обращение.

В командном пункте повисла страшная тишина и на экране остался только Канцлер, который не смеет нарушить хрустального молчания. И всё же ему приходится отдать приказ, дать начало действиям, которые показали бы силу Рейха, пустить в ход механизмы власти, которые делали хоть что-нибудь, чтобы противостоять нечисти акта греческого национализма:

— Инициировать протокол «Союзная помощь» по договору Союза трёх держав. Подготовьте Первый императорский флот, три оборонных апеннинских флотилии и ожидайте дальнейших распоряжений.

— Господин, где нам собрать передовые ударные подразделения, которые предоставят Российская Империя и Нова Речь Посполитая?

— Пусть собираются в Великой Пустоши в условленной точке «Аметист-01». Там пусть ожидают дальнейших приказов, — и дальше прозвучал приказ, который в жизни бы не был оглашён, если бы не спесь Фемистокла, если бы не предательство Консулов. — Готовьте армию. Сокрушим их подобно молоту.

Экран потух, а вместе с этим снова во всю разгорелась работа в командном мостике, только теперь каждый пытается соблюсти молчание и даже Инквизитор покрыл свои уста пеленой не многословья, сделавшись угрюмым и хмурым.

Все утихли в том месте, откуда вещал и Фемистокл. Небольшой кабинет, в котором из мебели только пара шкафов с книгами, диван и рабочее место, помещение, где стоит абсолютная тишина, стал местом откуда Мастер-стратег возвестил Рейху короткий список требований Греческой Конфедерации и по-видимому рад этому.

— Ну что, как вам?

— Прекрасно, — сказал крупный мужчина с бородой на округлом лице, с небольшими глазками.

— Я всегда знал, что ты меня поддерживаешь больше остальных, — с фальшивой любовью твердит Мастер-стратег. — За это, я тебя награждаю великой миссией — необходимо отправиться с орденом в Великую Пустошь и установить контроль над южными территориями. Будем расширяться, так сказать.

— А как же более подробный план-приказ? — тяжёлой басовитой речью спросил Каратос.

— Получишь у моего второго помощника.

— Мне одному там лютовать за наше дело?

— Нет. С тобой пойдёт Первый добровольческий македоно-южноболгарский полк… и одни наши друзья из Либеральной Капиталистической Республики. А где наш герцог? — с коварной улыбкой спросил Фемистокл. — Я его хотел наградить другой почётной задачей. Как раз мне нужен был обиженка, который бы занялся чёрной работой — у нас в Великом Коринфе всё никак не произведутся тараканы канцлерские.

— Я могу этим заняться.

— Нет, Лиро, отдадим это дело новой армии. И чего герцога нет?

Доуху Рэ не участвовал в трансляции, которую задумал Фемистокл. Ему нет дела до того, как Мастер-стратег решится выбесить Канцлера. Больше этого, герцог не видит смысла в том, чтобы драконить Императора, но всё же видно стратег помешался на свободе, и его театральное самодурство ни к чему хорошему не приведёт. Но всё же у герцога есть задача по важнее.

Вдоль холодного коридора идут два человека — серо-металлические стены образуют длинное помещение, среди которого разносятся слабые звуки шагов. Два человека в малиновой броне идут к информационно-архивному блоку, откуда удастся получить доступ к электронным архивам Крита.

— Ты уверен, что сможешь взломать коды и получить…

— Да, — сказал мужчина в той же броне, что и Доуху. — Только нужно поспешить. Иначе нас могут обнаружить.

— Плевать.

Два человека повернули в смежный коридор и там в самом конце есть дверь, возле которой стоит охрана.

— Камеры наблюдения… нас уже давно спалили.

— Не имеет значения, — хладно басит Доуху, — если они не виноваты, то я лишь подтвержу свою верность, если это идея Фемистокла была, но ему не будет спасения, я его достану из-под земли в таком случае. Ладно, вперёд!

Помещение, где располагались помещения с компьютерами, охраняется двумя воинами в сине-тёмной полицейской форме. Но секундой позже они уже лежали возле двери, пронзённые электрошоковыми шипами.

Техник открыл комнату и нашёл первый попавшийся работающий компьютер. Сев за него он стал быстро что-то за ним набирать и копаться в файлах.

— Ты помнишь, что он сказал?

— Да-да. Надеюсь, Фемистокл не приказал стереть видео с Крита… это будет его ошибкой.

Потребовалось меньше минуты, что бы техник обнаружил нужное и крикнул командиру:

— Готово, нашёл!

Герцог, нажал пару кнопок и смог активировать нужный файл, выведя его трансляцию на большой экран монитора. Так же, рядом на столе он положил бумагу, на которой четыре символа четырёх орденов.

Там, на видео запечатлены последние минуты жизни подразделения Жака, видно, как воины Рейха сражаются с солдатами Великого Израиля. Внезапно из неба появляется грозная птица — металлический коршун, который готов сбросить смертельный дождь на головы защитников Империи. Доуху увеличивает изображение и видит, что под бортом, нет символа Рейха — двуглавого чёрного орла. Вместо него серебряный щит, ставший фоном для двух ярких копий. Доуху опустил глаза на бумажку и увидел, что это символ ордена, который прислушивался во всём к Фемистоклу, хоть и клялся формально в верности Канцлеру. Серебряные Гоплиты повинны в смерти его сына, а не Император и только сейчас герцог ощутил всю глубину падения и ошибки. Он с горячего сердца поверил лжецу и мошеннику, отчего его губы шепотливо выдавили:

— Андронник всё же был прав…

— И что мы будем делать? Мы — предатели в глазах Рейха.

— Собирай всех во условном пункте «Венеция». Отныне мы сражаемся только за себя.

— Что делать с охраной?

— Оставь их тут… когда они придут в себя, Фемистокл уже обо всём догадается.

Глава 14. Контроль над пустошью: Облекаясь в саван погибели

Глава 14. Контроль над пустошью

Облекаясь в саван погибели

Акт 1. База

Пятнадцать часов этого же дня.

— Карамазов же обещал, что мы объединимся с флотом и нанесём ответный удар! Какого всё это происходит!? — раздались слова яркого недовольства, прозвучавшие посреди маленького помещения. Гул реактивных сопел не смог заглушить гневной речи, говоримой одним из десяти воинов.

Целое отделение воинов сидит в покрытом мраке транспортном отсеке реактивного конвертоплана, предаваясь тоске. Их тела скрыли тяжёлые чёрные элементы брони — перчатки с наручами, панцири и наголенники, а шлемы скрыли невыразимый гнев, застывший в глазах.

— Борат мой, я не знаю, что это за игрища политиканов, но прошу, успокойся. Ты пустишь под…

— Плевать, Яго! — гаркнул Данте. — Нам нужно в Коринф, бить врага, а не бегать по пустыне! — последние слова парня едва не сорвались, когда машина слегка подёрнулась и замедлилась.

— Мы идём на спуск! — донеслось из кабины пилота. — Ещё пару минут ребята и будете крепко стоять на ногах.

Данте не знал, как реагировать на эту новость. Полдвенадцатого их орден выхватили и разделили — большая часть нападает на Великий Коринф, а он и горстка воинов махом были отправлены в Канцлером забытую местность. Пурпурные Сердца и Алмазные Щиты вместе с армией готовится нанести сокрушительный удар по южной части вражеской державы. А он нет… он не будет там, где решается судьба его жены и дочери, не будет.

«Ох, милостивый Господи, помоги им… пускай я умру, но они будут жить, прошу Тебя», — взмолился Данте.

Волны эмоционального огня накатывают на него — одна за другой. Всё внутри него сводит и щекочет до боли, а в груди повисло странное волнительное чувство — нервный ком весом с мельничный жернов. Он пытается себя успокоить — молиться и надеется, что скоро подействуют лёгкие транквилизаторы, которые хоть на пару часов подарят ему покой. Но сейчас изнутри его изъедают самые мрачные мысли, самые безумные.

Данте сжал и разжал пальцы рук, посмотрел на рядом стоящую штурмовую винтовку и испытал страшное желание её взять в руки, чтобы порезать себе путь до самого Великого Коринфа.

«Ох, если бы тогда знал… знал бы, во что всё выльется… перетащил бы Сериль и Марту хоть на край мира, но не в тот проклятый город. Долбаный Фемистокл, проклятые мятежники!». — Стал ругаться Данте, порой касаясь нецензурной брани, укоряя себя за это.

«— Всё именно так!» — разразился голос внутри капитана, который на этот раз не стал визуально себя воплощать. — «-В их смерти только твоя вина, Данте».

И снова чувство вины и страшного уныния накрыло Валерона, ибо эти эмоции следуют за гласом, как вонь за нищим, обитающим в помойках. Капитан собрал все силы и попытался мысленно прогнать существо, но не удалось и снова он вынужден выслушивать гневную тираду:

«— Вот в чём тогда смысл твоего бытия, а Данте? В чём, если ты потеряешь жену и дочь? Капитан, ты всего лишь жалкая вошь, которая держится за семью, и потеря их, станет для тебя концом. Ты будешь виноват в их смерти и виноват в том, что для тебя больше не будет смысла к бытию.

«— Что тебе нужно?» — спросил сам у себя Данте, чувствуя, словно его душа рвётся пополам.

«— Я твоё освобождение и твой обвинитель, капитан Данте, сын Сиракузы-Сан-Флорен», — с этими словами, отражающимися ударами ужаса в душе, сущность облеклась в ясные образы тени, которая стала невидимо для остальных ходить туда-сюда, размышляя и говоря. — «Ох Данте-Данте, ты хоть понимаешь, во что ввязался, когда посмел взглянуть на Сериль в той операции на обломках Королевства Испанского? Данте…, - прошипела тварь. — Если бы тогда ты бы не позволил чувствам помутнить твой рассудок, девушка была бы жива, у неё, возможно был бы муж-умница, не то, что ты… она бы сейчас ликовала и радовалась бы жизни, не то что сейчас — прячется в какой-нибудь норе, забитая и ждёт своей участи… или ещё хуже…»

Капитан, стиснув зубы от страха, уже и забыл, что Канцлер тогда вычистил город врага ковровыми бомбардировками и принимает слова духа как правду.

«— Хватит!» — кричит в рассудке мужчина, чувствуя, что ему стало не хватать воздуха. — «Кто бы ты ни было, заткнись!».

«— Я есть ты. Я — тёмное существо твоё, Данте. Ты — не выполнил обещание перед Сериль», — ментальное порождение прильнуло к капитану и Данте увидел перед собой своё же лицо, только мертвенно-бледное и с безумным огнём в глазах. — «Подчинись мне, капитан, и я тебя оставлю».

«— И чего же ты хочешь?» — вопросил Данте.

«— Я тот, кто даст тебе свободу… ты виновен от их смерти, так же отдайся мне, признай их смерть и свою вину и испей крови из чаши жестокости. Смотри, как поступают мятежники — им нет дела до какой-то нарочитой морали, им нет дела до кровных связей, когда пришло время выступить за свободу. Так и ты от всех норм отступи, признай, что у тебя больше нет семьи, скажи командирам, что ты им больше не подчиняешься и беги! Беги как можно дальше от Рейха!»

«— Говори, что хочешь, но этого не будет», — перешёл в наступление на самого себя капитан, чувствуя мысленную смелость. — «Давай поговорим на эту тему, давай!».

«— Хорошо», — существо выгнулось в полный рост и растворилось, словно утренний морок.

Данте тяжело выдохнул, чувствуя, как по всему телу разливается усталость и слабость. Да, он знает, что хотел бросить службу, у них было несколько ссор с женой, но чтобы отступить от страны и жены, бросить их ради слов его тёмной части — никогда.

Капитан чувствует ясную цель посетившего его гостя из подсознания — бросить всё и убежать едва ли не в горы или на блудилище. Его с детства учили быть верным друзьям, и возлюбить всем сердцем будущую жену, верным к стране, хоть потом он ради её блага и предал нечистое начальство, затем ему вбивали любовь к Империи и императору. А тот, кто обещает свободу предлагает от всего этого отказаться и Данте бежит от его предложения, уясняя, что ник чему хорошему это не приведёт.

Окон нет, но можно включить съёмку с внешних бортовых камер, однако экран на наладоннике Данте деактивирован. Он не имеет не малейшего желания смотреть на серые радиоактивные пустоши выжженной земли, над которыми вечно хмурые небеса. Ядерные бомбардировки не пощади эти земли, природа словно сошла с ума, хоть и оставив всюду какое-то количество островков былой славы земли.

Конвертоплан тихо присел и все ощутили это, приготовившись к высадке.

Успокоившись и подумав о том, чтобы выпросить у местных врачей таблетки, Данте поднялся, тряхнув плечами и подцепив оружие, сжал и разжал пальцы, повесив винтовку на плечо. Он ощутил, как стук сердца становился всё сильнее, под гул утихание двигателей.

Трап опустился и в кабину хлынул тусклый свет и донеслись звуки — крики людей, бурчание громких двигателей, приказы и перестукивание. Они — десять человек первой роты, специально отобранные самим Консулом для важнейшей миссии, ступили на проклятую землю.

Вокруг Данте видны образы военной базы — техника, люди, башни и заборы, вооружённая охрана и командиры, гоняющие солдат. Данте предчувствует, что их отобрали не просто так и они действительно тут нужны, но он ощущает глубокую скорбью от одного осознания, что Сериль в опасности, что она в городе мятежников, подогреваемую инфернальным гостем в сознании.

Всё же, справившись с потоком мыслей, Данте шагнул вперёд и пошёл в сторону главного административного здания — невысокой башне, у основания которого разрослось множество пристроек и надстроек чёрного цвета с небольшими окнами. Тут же, на бетонной плитке, Валерон заметил и воинов, которых ранее не знал — высокие мужчины, в странной технологичной броне. Их лица блистают латунным напылением анатомической маски, крепящейся к шлему, оттеняющей конусом, торс защищён подобием чешуйтачей брони к которой крепятся такой же сущности и наплечники. А символикой стал двуглавый орёл на фоне чёрно-жёлто-белого флага.

— Кто это?

— Судя по всему наши будущие союзнички, — недовольно выдохнул Яго. — Ладно, ускорь шагу. Всё сейчас узнаем у командира операции.

Отряд скрылся за серыми дверями здания и перед глазами Данте теперь множество людей в офисной одежде — рубашки, брюки, джинсы чёрные или блузки. Ему нет дела до персонала штаба, и он проходит по мрачно-освещённым коридорам, и народ расступался при их виде. Сапоги, касаясь о кафельную плитку, стучат в такт биению сердце множества людей.

Данте был бы рад прийти сюда в обычной военной форме, а не в полном боевом доспехе, но ситуация на грани полного бардака. Почти весь орден с техническим обеспечением готовится к высадке, а они, в экстренном режиме засланы сюда с небольшим комплектом боеприпасов и инструментов для их поддержки в конвертоплане. Этого мало, но что поделать? Даже броню нацелили на них для перестраховки — на случай, если придётся ли сражаться с врагом ещё в пути.

Воины находят нужный кабинет, который был обозначен в приказе о переводе. Данте толкает дверь сорок третьего кабинета, и она подчиняется — кусок пластика даёт пройти в большое помещение, больше похожее на зал нищего кинотеатра. Десять рядов стульев по пятнадцать тук на ряд, по бокам спуски к пространству, где стоит трибуна, а за ней широкий экран, ныне потухший.

Посередине места для выступлений, на насыщенно-синим коврике стоит высокий мужчина, в военной серой форме — куртка, штаны и сапоги. Его суровое лицо осталось невозмутимым, лишь прозвучал грубым голосом вопрос:

— Кто вы?

— Я — капитан первой роты «Тени» ордена «Палачи», Данте Валерон. Прибыл сюда по приказу Консула для участия в операции по наступлению на северные вражеские позиции.

— Почему все по форме?

— Мы не знали расположение ПВО противника. Боестолкновение могло начаться для нас в любой момент.

— Понятно. Проходите, располагайтесь, ждали только вас.

Данте с отрядом расселся на пластиковых стульях, заприметив ещё людей, которых не знал ранее и стал внимать суровым речам полковника:

— Так, ребята, у нас здесь полный бардак, так что вместо плана по большей части займёмся плохой импровизацией. Враг начал втягивание своих частей на юг Великой Пустоши, но мы то зубы ему пообломаем.

Двух хлопков хватило, чтобы экран включился и на нём высветилась интерактивная карта региона.

— Раньше было огромное государство — Конфедерация Свободных Народов, но как помните, его сначала врыли в землю, а затем поделили Рейх и коммунисты. Так вот, судя по данным разведки, сепаратисты хотят замутить воскресение этой страны. Наша же задача показать им, что те засранцы не могут возродиться.

— С помощью кого они собираются тут всё вершить, господин полковник Милаш?

— Хороший вопрос, капитан, Данте, — офицер сложил руки на груди. — Сначала они отправили полк вместе с одним предателем. Сам командир Серебряных Щитов бросился в пекло войны, прихватив с собой три сотни своих бойцов и фиг его знает сколько легионеров. Так же, у нас объявился лагерь сволочей из Либеральной Капиталистической республики.

— Я так понимаю, они не обошлись без здешней поддержки.

— Об этом позже. Сейчас я представлю вам тех, с кем вы будете работать, капитан. Благодаря уму Канцлера и протоколу «Союзная Помощь» нам в короткие сроки удалось собрать достаточно бойцов чтобы загнать крыс обратно в их норы, — резко говорит полковник и указывает на одного из сидящих на первом ряду. — Капитан Константин Комаров, уполномоченный представитель Российского Имперского Государства. Вместе с ним потрепать нервы радикалам пришли три роты Стрелецкой Гвардии, и бронепехота Старшей Дружины.

С первого ряда поднялся мужчина, чьё полное лицо оттенено тусклым светом здешних ламп, но в тоже время сверкнула серебром пуговиц и золотом погон чёрного мундира. Данте кротким кивком поприветствовал Комарова, но вот его брат оказался менее приветливым:

— А у нас у самих что, кишка тонка, чтобы самостоятельно устроить огненное рандеву мятежникам? — поднявшись, возмутился Яго.

— Сынок, — речь полковнике стала ещё грубее. — у нас войска растянуты, всё внимание сейчас на юге. Самый близкий укомплектованный полк занял оборону в сорока километрах отсюда и не пойдёт на сумасшедший штурм, пока не будет приказа императора. А если тебе не нравится политика нашего Канцлера, то мне может тебя скормить инквизиторам?

— Нет, господин.

— Вот и хорошо. Второй союзник, который откликнулся на наш зов, стала Нова Речь Посполита. Её представляет майор Стефан, с которым снайперская группа из двух человек, четыре роты из Варшавского Егерского Корпуса, вместе с щедрым подарком в виде реактивной артиллерии и вертолётами поддержки.

— А у нас разве этого нет?

— Канцлер отдал приказ о формировании оборонительного рубежа, если не удастся остановить наступление противника. Поэтому вся наша прелесть сейчас в тридцати километрах отсюда и даже залпа не даст.

— Зараза, — выругался Данте. — Что по операции?

— Нашим командным штабом подготовлен план, что б его… чистая импровизация, но хоть что-то. Сейчас такой бардак, что б… но ладно. Упырь по имени Каратос в пяти километрах к югу от нас расположил передовой штаб наступления. Там все триста человек его ордена и ещё полтысячи поддержки из их недополка, — с речах командующего чувствуется нота презрения. — Так вот, он раскинул свои шатры возле Новой Приштины, только вот сам город стал куском мусора и поэтому для него интереса не представляет.

— Тогда зачем он там?

— Это самое интересное. Разведка заподозрила неладное, когда часть союзных Либеральной Кап…, - да ну его, часть союзной изврающагам с севера войск отступила в Пустошь и пропала.

— Их кто-то покрыл, — предположил Яго.

— Правильно мыслишь, сынок.

— Судя по всему где-то в городе будет сегодня встреча предателей. И нам нужно знать — какая тварь посмела укусить руку, которая её кормит. Для этого от Нова Речи Посполита снайперская группа выдвинется в город на предполагаемое место встречи и срисует урода, а затем ликвидирует его. Мы не знаем кто это может быть, но смертный приговор поскуде уже дан. А займутся этим капитан МагКаллин и О’Прайс.

— Что-то не совсем польские клички, — смутился Яго.

— Потому что мы не из Польши, — с английским акцентом сказал мужчина среднего роста, на котором светло-бежевый выглаженный китель, а из примет на лице — усы и борода, а также выразительный и строгий взгляд.

— Потом это обсудите, — вмешался полковник. — Данте и Комаров, вы совершите налёт на часть передового лагерь противника, уходящую в город, а затем окажете поддержку снайперской группе, которой нужно будет отступить.

— Господин полковник, а почему Каратоса нельзя просто залить огнём реактивной артиллерии?

— Неможно. Вы должны будете обшарить его укрытие. Канцлер думает, что там могут хранить важные бумажульки или документы. Да и самого Каратоса можно было бы взять живым… но это посмотрите на месте… этот идиот сам сунул башку в пекло, пусть теперь и расплачивается, — пробурчал полковник и хлопнул в ладоши. — Всё! Более подробные и официальные указания получите в экземплярах приказа! Есть вопросы? — в ответ молчание. — Вопросов нет, готовьтесь! Транспортировка начнётся через двадцать минут!

Данте покинул зал и через пять минут уже выбрался на воздух. Он аккуратно снял шлем и втянул полной грудью, надеясь освежиться, но ощутил не больше чем сухой холод, колющий изнутри. Мгновенно его накрыло неприятное чувство — одни короткая мысль о том, что сейчас могло бы происходить в Великом Коринфе ввергло его в какую-то странную пучину, ему кажется, что он сейчас куда-то провалиться, а внутри, у сердца всё трепещет, а сам орган вот-вот лопнет.

— Ох, — дотронулся Данте до лба, на котором проступили капельки пота, а сама голова закружилась и ему показалось, что он сейчас упадёт.

— Брат, стобой всё в порядке? — подошёл сзади Яго. — Что-то ты совсем никакой. Рейх тебя до этого довёл?

— Нет, — тяжело молвит Данте, как будто у него во рту пузырь. — Я подумал о жене.

— Ах, — сочувственно вздохнул брат. — Это понятно. Поверь, с ней нечего не случится… поверь. Всё будет в порядке.

— Это пустой разговор, Яго. Пустой… надежды… на что они мне? Мне бы связаться с ней… хоть на пару секунд. Знание того, что с ней всё в порядке, такой силы предало бы… такой…

— Эн-брат, что-то ты совсем раскис. Не должно воину быть в таком положении. Ты же не долбанный камикадзе, — Яго ударил по плечу брата, желая подбодрить, но невыразимая печаль на лице Данте никуда не спешит исчезнуть. — Мда, чувствую, что мятежникам будет несладко. А ведь знаешь, это Канцлер в чём-то виноват, — шёпотом завершил фразу парень.

— Канцлер? В чём? Что дал этим голодранцам больше воли, чем остальным регионам? Или может в том, что дал им технологии, накормил и одел их?

— Он не дал им больше свободничества. Как по мне, — Яго дальше продолжил настолько тихо, чтобы его слышал только Данте, — он должен был пойти на уступки региону, чтобы это не привело к выходке.

— Ты же понимаешь, что ни он один виноват в этой заварушке.

— Канцлер просто держится за власть, как тираны древности. Пойди он на соглашение и всё сейчас было бы в топе.

— Нет, не было… я думаю, ты чётко осознаешь, что мятежники готовили это давным-давно и они при любом раскладе не отказались бы от затеянного. Будь я проклят! — вспылил Данте. — Я ведь мог взять с собой в Рим или отправить домой в Иберию к родителям! — затем последовал глухой, наполненный самоедством удар в грудь. — Какая же я тварь!

— Тише, брат. Ты не в чём не виноват.

— Данте! — раздалось громкое басовитое воззвание и повернувшись, два брата увидели, как к ним идут двое мужчин — первый плотный высокий, в тёмно-синей форме, которую они уже видели, сражаясь с ордами либералов и коммунистов у города Раддон. А вот второй одет иначе — тёмно-серая куртка, утянутая бронежилетом со множеством карманов? Накрывающая слегка штаны бежевого цвета, на которые есть щитки. Стопы защищены короткими берцами, ладони перчатками, а на голове небольшая панама.

— Ладно, я пойду получу бумажки, — скоротечно бросив, Яго отстранился.

Понадобилось всего десять секунд, что бы они встретились.

— Комаров, — протянул руку Данте и ощутил, как ладонь сомкнулась в крепкой хватке и перевёл её в сторону другого мужчины. — А это кто?

— Мой друг, капитан О’Прайс, — размеренной речью ответил Комаров и Данте посмотрел на лицо бойца из Польши; в голубых глазах виднеется сдавленная грусть на пару с рвением, под ними уже стали собираться морщины, под большим носом и прямыми губами стриженная борода, а общее выражение лика — сурово и хладно, веет усталостью и опытом.

— О’Прайс… не слишком по-польски.

— Да, родился я не в тех краях, — ответил с сильным акцентом мужчина. — Мой дом на западе, в Англии, где сейчас всем заправляют радикалы из рода капитала.

— И как же вас занесло в Польшу?

— Это долгая история, не на одну кружку пива в баре Варшавы. Может, после того, как всё закончится я её поведаю вам.

— Да, — вмешался Комаров. — Поддержка его отряда сыграла важную роль в войне против Российской Конфедерации. Данте, до меня доходили слухи о том, что случилось в Великом Коринфе — прими моё сочувствие. Думаю, ещё не всё потеряно.

— Я надеюсь, что всё ещё будет хорошо…

— Надейся, — иронично кинул О’Прайс. — Лучше сейчас смирись с тем, что может случиться. Так намного проще.

— Не могу, — голос Данте стал крепче.

— Ладно, надеюсь вас встретить ещё, — О’Прайс посмотрел на часы, и указал на приближающиеся гусеничные транспортники. — Время отгрузки. Давайте! Нас уже заждались в аду.

Акт 2. Аванпост

Под серыми небесами развернулась военная драма. На юге Великой Пустоши, где практически нет радиоактивного песка, ещё остались остова городов и вымершие деревни. Тут не выразились в полной мере последствия применения ядерного оружия, но всё же опасность сохраняется и это не про укрепления врага.

К юго-западу от города раскинулись вражеские редуты и лагеря, прикрытые рукой поселения-призрака. И впритык к руинам, уходя больше на юг, гнездится командный пункт врага.

Рвы, противотанковые ежи, окопы, дзоты, пулемётные гнёзда и огневые точки, расставленные ПВО — всё это раскинулось на три километра, быстро поставленное и приготовленное. Две тысячи человек готовы встретиться с врагом, которого вчетверо меньше, но мятежники понимают, что им придётся столкнуться не с добровольцами или ополчением, а профессиональными войсками.

Три БТРа на полном ходу несутся прямо в объятия, в пасть вражеской обороны. Сильно приплюснутые машины, сминающие траву и тихоходные, молнией продвигаются к месту высадки.

— Ох, я сейчас кирпичей наложу, — волнуется Яго.

Внутри бронетранспортёра, в маленьком помещении, сидя почти голова к голове, десять воинов двигаются к цели. Один из бойцов прикоснулся к передатчику у воротника и обратил туда речь:

— Комаров, приём!

— Да, Данте, Комаров на связи.

— Пора начинать свистопляску. Пусть реактивная артиллерия придавить врага к земле, а передовые пять рот займут всё внимание. Мы пойдём через западную часть города, чтобы не нарваться на бронебойную артиллерию врага.

— Ты же хотел в самое пекло?

— Наша задача — ударить по вражескому центру, по возможности найти информацию о планах врага.

— Хорошо, я передам на базу.

Три машины сбавили ход, когда более чётко стали виднеться мешки с песком, наспех сделанные дзоты из пластика и переносных блоков и посаженные между ними пушки.

— Противник, прямо по фронту! — доложил водитель.

— Вези нас в город, — приказал Данте. — Передай ещё двум.

Они не увидели, как в небесах заиграли огни в поднебесье появились стрелы пламени, множество ярких огней сделались адским дождём. Зрелище столь же красивое, как звездопад, но куда опаснее. И вот снаряды пали на вражеские ряды и там воцарилась огненная буря, всё укрылось ярким пламенем.

БТРы вторглись в пределы города, обходя полуразрушенные здания — покосившиеся одноэтажки и разбитые двухэтажки, выцветшие сады и парки, они подъехали к какой-то большой дороге, вдоль которой тянулись дома четырёх этажей.

— Высаживаемся! — приказ Данте. — Дальше могут быть противотанковые команды.

Машины резко остановились, встав под сенью каких-то построек, встав во внутреннем дворе, сформированном из трёх четырёхэтажных серых кирпичных построек. Трапы опустились и пространство заполнили тридцать воинов, топчась по остаткам разбитой войнами и истерзанной временем детской площадке.

— Чисто!

— Противников нет!

Данте, как только услышал доклады, ринулся вперёд, его руки оттягивает длинноствольное орудие, но он практически не ощущает его веса. Сапоги тут же попали пожухшую траву и раздался шелест полумёртвой растительности. Сквозь визоры маски он видит своих воинов, смотрит на два отряда Комарова, облачённых в броню цвета индиго, которых доставила пара БТРов.

— Господин Данте, — обратился к командиру «Палачей» мужчина со специально затемнённым орлом на каске. — Я только что связался с нашими, авиация дальнего действия к нам скоро прибудет.

— Вот это хорошо, а теперь выдвигаемся. До нашей цели не менее двух километров. Вперёд!

Общим командующим был назначен Данте, который указал воинам на выход из внутреннего двора. Его воины уже запустили маленькие дроны для разведки на местности и ему нет нужды давать об этом команду. Вместо этого он смотрит на дисплей экрана, прикреплённого к руке.

— Судя по показаниям разведки, наша цель закрепилась в старом здании полиции. К нему как раз ведут сети дорог, только они кишмя кишат врагами, — доложил по рации Данте. — Мы пойдём парадной дорогой.

— Господин командующий, я вынужден вас предупредить, что это не лучшая затея. Там будет наибольшее скопление вражеских единиц.

— Господин Комаров, хочу вам напомнить, что если мы как можно быстрее ликвидируем вражеское командование, то и оборона врага будет сломлена, а значит меньше наших погибнет. Выдвигаемся!

Яго подчинился приказу, хотя понимает истинное значение спешки Данте. Его эмоции и нервы берут верх над разумом, желание как можно быстрее оказаться в Коринфе туманит рассудок, но Валерон оставил эти мысли при себе.

Они вышли на дорогу и стали медленно продвигаться вперёд, прикрывая друг друга, пока не показался первый враг. Это тонкие конечностями металлические электромеханические создания, с лёгким вооружением. Без оператора они бесполезны, но искать среди тварей отделения ведущую нет смысла — проще перестрелять.

В оптическом прицеле на перекрестии Данте увидел робота и крючок утонул под давлением пальца. Стрекочущая очередь мигом вырвалась из дула и угодила механическому созданию прямо в грудь, и она тут же обзавелась отверстием. Штурмовая винтовка М-61 «Оса» в руках Данте не рвёт цели, а точно дрель — делает тонкое отверстие, чему он сам удивился, так как в первый раз взял это оружие.

— Здесь Легион! — крикнул Яго, когда увидел, как

Воины рассредоточились, встретившись с приливной волной жести и проводов, ведомых предательской волей. Спрятавшись за опрокинутым мусорным баком Комаров стал отстреливаться. Его спаренный автомат полил врага ревущей очередью, и каждая пуля мнёт металл, но его не пробивает.

— Что за…, - захотел выругаться кто-то из людей Комарова. — Моё оружие их не берёт!

— Это вам не мусор с заводов Либеральной Республики! — дал о себе знать Яго, чуть высунувшись из-за угла. — Это укреплённые легионеры, не то, что обычная пехтура из них Ваше оружие слабо!

— Мы ещё посмотрим, — спокойно говорит Комаров и опускает автомат, вынимая магазин и вставляя новый, отмеченный красной изолентой.

В этот раз спаренные дула автомата выдали очередь, за которой следовал жаркий огонь вместе с дымом и казалось сам воздух вокруг пуль готов был загореться. Легионеры «ощутили» корпусами удар, их металлические пластины сначала почернели, а затем оплавились. Оружие стало вываливаться из рук механизмов, которые сделав пару автоматических шагов рухнули с трезвоном на асфальт.

— Противник! Подкрепления! — кричат люди Комарова, заметившие, как с юга приближаются ещё отделения легионеров, сопровождаемые людьми в чёрной форме.

Данте юрко отпрыгнул за какой-то покорёженный авто, чтобы шальные пули его не подкосили. Он хотел, как можно быстрее пробиться, как можно скорое закончить операцию, но эта затея провалилась. Вместо этого они ввязались в неравный бой и завязли. Сквозь скрежет зубов и понимания неправильности действия, всё же он взывает к рации:

— Камень-1, давайте к нам, нужна огневая поддержка!

— Мгновение, и мы на месте! — доносится ответ.

Комаров короткими перебежками оказался на противоположней стороне улицы, ища надёжного укрытия, так как его мусорный бак стал похож на решето. Шаг за шагом и он перенёсся в угол выступающего строения, сменив магазин.

— Что ты тут забыл!? — громко возмутился Яго.

Комаров ничего не ответил, лишь хватанул Валерона за плечо и утянул от огневого рубежа, отчего тот едва не упал. Яго прибыл бы капитана, если бы тут же не увидел, как место где он стоял поразили три пули и часть угла посыпалась сколами кирпичей.

— Смотреть надо за полем боя, — с этими словами поднялся Комаров и снова пошёл в бой.

БТРы прибыли быстро и их приезд ознаменовала громоподобная работа трёх автопушек — длинные чёрные стволы увенчались пламенем и разрывные пули накрыли вражеские позиции. Враги на дорогие поставили несколько укреплений — мешки с песком и баррикады, но они не спасли. Воины металла и горячего процессора пали на серый асфальт кусками разорванной стали, а немногие люди попрятались в укрытиях и боятся выходить.

Данте хотел было использовать машины и дальше, но нет смысла. Да, пускай они напичканы системами активной защиты, но вот против лазпушек им не устоять без специального зеркального покрытия, а такого на БТР нет.

— Отлично, мы продвигаемся дальше.

— Сердолик-1, - вам помощь не нужна? Вы уверены? — раздались вопросы из рации командующего.

— Нет.

Пока часть отряда уходила вперёд, Комаров задержал двух ребят и указал на единственное пятиэтажное здание в округе, которое видимо раньше было каким-то важным строением для власти.

— Володя, Макс, видите ту постройку?

— Да.

— Займите там позицию для снайперского огня, — и только они собирались бежать, капитан их одёрнул. — Только тихо, если там есть противник, доложите мне.

Для Данте дорога превратилась в путь ярости, когда он снова увидел приближающиеся части врага. В его сердце вскипел гнев и пламя, промедление его тревожит и ввергает в жестокость. Он поднял винтовку и гнушаясь укрытий пошёл вперёд. На этот раз ряды металла разбавлены людьми в угольно-чёрной форме, на которой яркими отметками пришиты оранжевые шевроны. Его оружие проделало раны в живых мятежниках и помяло пластины легионеров, изредка их пробивая, но это не пугает бунтовщиков. В капитана открыли огонь и его объял вихрь из пуль и лучей энергетического оружия, но Кто-то будто хранит Данте и всё прошло мимо.

— Брат, дурень, уходи! — мечет Яго, заняв позицию между стульев и столов какого-то порушенного кафе.

Но Данте его не слышит, как будто разум затуманен и единственное что его доселе хранить Чья-то неведомая воля, потому что без неё нельзя объяснить почему капитан до сих пор не поражён в грудь десятком пучков энергических лучей.

Сотня бунтовщиков, представленных сводным отрядом из солдат македонского полка, роботов и странных «богатырей» в зелёно-белой форме, часть которой покоится под тяжёлыми бронежилетами, напирает. Автоматы македонцев и роботов «поют» в унисон с хлопками массивных винтовок мужиков, которые явно на греков не похожи.

— Комаров, это не твои знакомые затесались в ряды предателей?

— Да, — мрачно ответил капитан, узнав форму людей. — Это гренадёры Сибирской Федерации… точнее бывшей Федерации.

Враги падают один за другим с ранами и подкошенные меткими выстрелами, но и среди имперцев есть потери — кто-то из «Палачей» получил пулю в горло, другой воинов Комарова расстался с жизнью ощутив грудью убойную силу винтовок гренадёров.

Данте не мог вечно стоять на самой невыгодной позиции, он откатился в сторону и асфальт фонтаном крошек заплясал за ним. Гулкий огонь союзного огня прикрыл капитана, отбросив рубеж вражеской обороны назад, обрывая жизни македонцев.

Комаров поднял автомат, где сверкнул начищенным чёрным покрытием спаренный подствольный гранатомёт и прижал на нём сразу два спусковых крючка. Раздался глухой звук и сию секунду пространство между гренадёрами озарилось яркой вспышкой, всё затопил огонь, который поднял вверх и куски дороги с мусором.

Всё стало медленно превращаться в бойню. Добровольцы Комарова открыли залповый огонь единым порывом, и македонцы первые встретились с ним. Местность окрасилась в багровые тона, а люди попадали, теряя жизнь. К ним присоединились Палачи — их разрывной огонь рассёк тела роботов и ещё одной группы македонян, пуская на асфальт масло и кровь.

Гренадёры оказались куда умнее и рассредоточенной линией стали отступать, оставляя союзников погибать под оружейными залпами сил Рейха.

Данте поднял себя, поддерживаясь одной рукой, другой же держа оружие. Он мгновенно открыл огонь и снова раздалось истошное стрекотание винтовки и очередь улетела куда-то в стену пыли. Раздался крик и вопль — его залп не убил, но ранил кого-то.

— Мы сдаёмся! — раздались жалобные рёвы с противоположной стороны.

— Бросить оружие, мальчики! — грозно стал тараторить Яго. — Выходить с поднятыми руками!

«Палачи» и русские добровольцы сформировали коридор в который тут же ступило не более десятка мужчин, на которых чёрные тряпки, поддерживаемые бронежилетом. На лицах пленников застыл страх, сажа на лицах марается о слёзы, ноги еле как волочатся.

— Ну что, наигрались в свободу? — язвит Яго. — Нужно повязать их, и оставить тут.

— У нас нет на это времени! — нервозно цыкнул Данте. — Нам нужно продвигаться. — И тут же обратился к бывшим мятежникам. — Вы можете отходить к границам, там вас встретят. Если снова возьметесь за оружие, пощады не будет.

Капитан отстегнул магазин и вставил новый. Ещё сорок патрон готовы к использованию и Данте всмотрелся в гравировку на оружии. «Seril» — выцарапано возле оптического прицела и эта надпись, созданная гвоздём напоминает ему ради кого он прежде всего сражается.

— Вперёд, — тихо сказал Данте и пошёл.

— Брат, — возле Данте встал Яго. — С тобой всё в порядке? Ты что-то не совсем в порядке.

Данте ничего не ответил, на маске, покрывшей лицо нет ничего, чтобы говорило о его состоянии, но под ней в глазах можно было бы увидеть страшную скорбь.

Идя через улицы города, отряд быстро вышел на большую площадь, где нет никого. Только ветер гуляет по большим пространствам, где нет ничего, кроме огромного трёхъярусного фонтана посреди площади. Но вот издали показался отряд, который довольно быстро приближается.

— Занять оборонительные позиции возле фонтана! — приказал Данте смотря на серое выцветшее строение, посреди такой же монохромной площади.

Квадратная форма произведения архитектурного искусства стала идеальным для укрытия, и воины примкнули через пару минут к бетонным перегородкам. Второй отряд, приближающийся со стороны врага, шёл более медленно, размеренно, но всё же подошёл, только вот не стал открывать огонь, вместо этого раздалась речь на непонятном для Данте языке:

— Ну что, ратники супротивные, будем молвить, коли язык наш разумеете?

— Проклятье, — выругался Комаров и встал из-за укрытия. — Иван Борисович, командир сибирских гренадёров, уничтоженной Сибирской Федерации.

С другой стороны, по фонтан сорок фигур — рослых мужчин, бородатых и облачённых в тяжёлые «латы», под которыми бело-зелёные кафтаны. А среди них возвышается мужик с чёрными волосами и густой бородой. Бронёй его стала техно-кираса, с толстым зерцальным диском, со снежинистой гравировкой. Остроносые алые сапоги и щитки до колен покрыли ноги вместе с доспешной юбкой. Только одна рука его представлена не плотью, а куском металла, вокруг которого вьются провода.

Данте узнал его — он бился с ним в развалинах городка далеко на севере и весьма удивился от того, что он сумел выжить.

— Ничего, мы ещё возьмём свое. Народная воля…

— Что тебе нужно!? — оборвал его капитан.

— Мы разумели, что кто-то здесь попробует идти и послали меня, дабы я вам нёс глаголы их. Всё просто. Новые начальства сие земель имеют устремление души такое: вы уходите прочь отсюда и остаётесь живы.

— Хм, — прорычал Комаров и опустил руку в карман.

— Скажи, Комар, что же сталось с твоими сродниками, когда мы в Москве лютовали? То будет и со сродниками тех людей, если они не отступят, — воин взялся за саблю и с лязгом её обнажил, обведя всех воителей Рейха. — Решайся, покуда мы не стали ратовать. Вот моё слово: идите отседова и будите иметь живот до момента смертии.

Комаров чувствует осторожность этого истукана. Видимо Каратос и его советники боятся, что не смогут удержать спецотряд Рейха и послали того, кто бы мог их убедить отойти.

— Так ты кому служишь? Где твоя верность? — усмехнулся Комаров, оттягивая время и давая своим людям команду. — И скажи мне, сколько время?

— Что ты глаголешь? — смутился Иван. — Я определён на службу славному либеральному краю, который послал меня к вам, а вы пребывали в спячке. Вот мы и сдружились по указу государей с вашими не-братушками, что имеют потуги к воле, как и мы. И чего тебе надобно за время?

Холодный ветер слегка прекратился, и его завывания смолкли, будто бы сама природа стала внимательна к моменту. Никто не собирается принимать слов предателя, это только для оттягивания момента. Комаров выдержанно молчит и смотрит на главу гренадёров. Они ближе всех друг к другу и их разделяет всего пять метров.

— Ты был там… в Москве…, - проскрежетал Комаров. — Ты там бесчинствовал. Ты восстал не просто против власти, ты грабил и убивал, — секундная выдержка сменилась резким криком. — Приготовься к встречи с вечностью!

Бойцы Комарова вооружены автоматами, сильно похожими на АК, только они длиннее и убойнее, а под ними тридцатимиллиметровые подствольные гранатомёты, которые по приказу капитана ахнули в один момент. Девятнадцать гранат утопили место гренадёров в огне, камень и бетон поднялись в воздух.

— Огонь-огонь-огонь! — кричит Данте и открыл сумасшедшую беспорядочную пальбу в сторону, где ещё секунду назад стоял враг.

Комаров не успел отойти, попросту не смог — из тучи огня, дыма и каменной пыли на него кинулся техно-воин, с полутораметровой саблей наперевес. Лезвие выбило из камня осколки и моментально устремилось восходящим ударом к лицу Комарова, но капитан успел отпрыгнуть.

— Ты побил всех моих ребятушек! — кричит Иван. — Аспид, треклятый!

Данте указал на массивную фигуру, которая готовит клинок для молниеносного рубящего удара:

— Концентрированный огонь!

Залповый орудийный хорал в тот час зазвучал и очереди обволокли смертоносным плащом воителя Сибири. Пули стрекотали о броню и мяли её, пробивались через защиту и в один момент «латы» хрустнули и раздался металлический перезвон, а за ним истошный крик.

Комаров, подняв два ствола на Ивана увидел, как тот держится за живот, где доспех разлетелся на разбитые кусочки, а его пальцы обмочены в багряной жидкости, которой меньше не становится. Он попытался сделать шаг вперёд, но его встретил шквал пуль, которые выпустил Комаров.

— Ты… меня… убил? — через открытый рот потекли ручейки крови, и воин не устоял, грохнувшись возле фонтана.

— Не слишком ли жестоко? — с иронией отметил Яго, вставляя новую обойму в массивный автомат.

— Он это заслужил, — проскрипел капитан, всматриваясь в даль.

— Господин капитан, противник впереди, — доложил кто-то из воинов Комарова.

Да, они уничтожили вражеский отряд, но ему на помощь уже спешит подкрепление — на другой стороне площади виднеются силуэты воинов, наступающих рассеянными группками. Легионеры и обычные ополченцы, добровольцы и «Гоплиты» — все сформировали группы. Данте распознал здание, которое возвышается на десять этажей и обставлено двумя родами пятиэтажек по надписи «полиция». Это их цель, которую отделают не менее трёх сотен врагов.

— Эх, нам бы рассредоточится, но негде, — отметил с досадой Яго.

— Противник сзади, — сухо констатировал Комаров. — Придётся занять круговую оборону.

С двух сторон напирают воины Конфедерации — они несут в руках автоматы и энергетические ружья, пулемётами и гранатомётами они постараются вбить спецотряд в землю. Они знают, что численное превосходство на их стороне, а поэтому идут вольготно, размеренно, будто бы давая принять решение имперцам о сдачи в плен.

Данте и его солдаты заняли позиции внутри фонтана, используя вместо прикрытия бетонно-гранитные борта, что раньше удерживали воду. Кто-то из воинов Комарова развернул стационарную позицию с пулемётом и приготовился к стрельбе. И вот в них полетели редкие энергетические лучи и пули, выбившие из прикрытия каменную крошку.

Раздался убойный ответ — первые ряды мятежников пали словно подкошенные под сумасшедшим напором убойных очередей. АК-899 загрохотали в унисон с автоматами русских, несколько пулемётов звонкой очередью отправляли десятки пуль короткими очередями и противный звон штурмовой винтовки Данте прорезал визгом общую канонаду пальбы. Он, сквозь оптический прицел видел, как добровольцы из македонян, в чёрно-оранжевой форме падали один за другим, впопыхах надеясь найти укрытие, ополченцы в разношёрстной одежде, объеденной наличием бронежилета встали на месте или постарались отойти назад и только «гоплиты» с легионерами продолжают неумолимо наступать.

— У нас потери! — доложил Яго. — Ещё один ранен!

— Мы тоже своих теряем! — в общий разговор влез Комаров.

— Продолжайте удерживать позиции! — не зная, что сказать, отдал приказ Данте.

Ох, как бы он сейчас хотел самолично прорезаться через вражескую орду, но только сотня душ впереди и полторы сотни программ войны, облечённых в металл ему не дадут это сделать, и он от злобы издал слабое рычание. Пот покрыл его лоб, в руках появился лёгкий тремор, но он продолжает посылать очередь за очередью, но противник продолжает неумолимо наступать, устилая площадь ковром тел.

— Вертолёты! На двенадцать часов! — кричит Яго, всматриваясь вдаль и действительно, над зданиями летят какие-то вытянутые механические машины войны с одним винтом и реактивными ускорителями по бокам.

— Дела плохи, — голос Комарова всё так же сух.

— Вот сейчас бы воздушная поддержка не помешала бы! — в отчаянии крикнул Данте и словно чудесным ответом на его моление стала короткая передача, ворвавшаяся в эфир подобно живительной воде:

— Вам нужна поддержка?

Из поднебесья в ту же секунду появилось нечто огромное, что отбросило тень на поле боя и уподобилось карающей длани. На землю посыпались подобно губительному дождю снаряды сорокамиллиметровых автоматических пушек, что подняли множеством каменнопыльных фонтанов плиты на площади, а среди множества врагов сеяли ужасающую смерть. Ряды мятежников разлетелись от ужасного удара — металл с телами воинов разрывался на части, смерть пожинала большую жатву. Вертолёты встретились с массивным огнём автоматических турелей и ракетным огнём.

— Приём, капитан! — раздалось из рации Данте. — Говорит Деций. Нас послал на помощь к вам сам Канцлер.

— Хорошо, как же вы вовремя! — обрадовался командир.

— Сердолик-1 Приём! — тут же раздался другой возглас из рации.

— Да, Орёл-21, - ответил Данте.

— Мы ликвидировали предателя, но это ещё не всё. Ваш Каратос был лично на переговорах, можете не пробиваться в штаб! Он тоже присоединился к предателю. Как слышите, приём!?

— Понятно.

— Сердолик 1, где вас черти носят!? Мы отступили в центр города, на нас объявлена охота. Нам нужна поддержка, нас окружают! У нас тут куча интересной информации! Где ваша помощь!?

Данте лишь настроился на новый канал и тихо спросил:

— Деций, вы готовы нам помочь? Миссия в один конец?

— Капитан, я помню, как вас вытащил в убийственной кампании на Иберийском полуострове, так думаете, сейчас не пойду за вами?

Акт 3. В камуфляже

Часом ранее.

— Это арт-хаос какой-то, — средь высокой травяной поросли раздались сие странные слова, на языке, который не присущ этой местности.

Под печальным небосводом серого цвета, на востоке от руин, всё тихо и мирно, в отличие от того, что творится на западе.

— Тише, парень, — тут же вырвалось предупреждений, но в том месте, где прозвучали слова никого и ничего не видно.

Из высокой пожухшей травы подеялись два человека и медленно, подобно мстительным призракам направились вперёд, в сторону ансамбля разрушенных строений. В их руках виднеются средней длины винтовки, отдающие холодком на пальцах, на поясах в кобуре покоятся пистолеты с глушителем, а тела укрыты костюмом, что скрыл их от глаз врагов травянистой маскировочной «пеленой». О’Прайс втянул сухой и прохладный воздух этих мест, который ароматом сенистой травы напомнил ему о старой операции прошлого.

Два воина, в полусогнутом состоянии продолжили путь, пока не приблизились к первым зданиям в городе. Это был какой-то старый гаражный кооператив, расположившийся на краю города и ограждённый старый ржавым забором. Мужчина с маской до носа, ростом метр-восемьдесят, махнул рукой:

— На землю, живо! — был дан приказ и оба залегли.

Десятью секундами позже над ними прогудел вертолёт, устремившийся куда-то вдаль и группа дальше продолжила путь, медленно подходя к ржавым гаражам, образовавшим маленькое «селение».

— Капитан, О’Прайс, — начал второй капитан. — Разведай обстановку.

Англичанин поднялся и двинулся вперёд. Он аккуратно перемахнул через оградку и ступил к стенке серебристо-облезлого гаража, и глянул за угол.

— Охранения нет, — доложил капитан, — странно. Это не нормально. — Через пару секунду он заметил, как что-то шарахнулось и О’Прайс увидел, что среди двух гаражей впереди стоят двое странных существ — полностью сделанные из металла и вместо души у них программа. — Легионеры. Двое.

— Подожди…

МагКаллин двинулся вперёд и сенсоры роботов не распознали их, слишком плохая чуткость не позволила им видеть тонкие изменения в пространстве на расстоянии больше двадцати метров.

— Ты бери правого, а я займусь левым.

— Пора баиньки, — с сарказмом сказал О’Прайс и сжал крючок. Винтовка слабо дрогнула и ахнула глушителем, а головы существ превратились в груду металла, твари слабо пошатнулись и рухнули.

Отряд двинулся дальше, углубляясь в гаражные дебри, пока не расслышали человеческую речь.

Капитан О’Прайс, посланный руководством Новой Польши, остановился за стеной гаража. Он снова чувствует себя, как рыба в воде, и когда ему поступил приказ отправиться на войну с повстанцами, он не стал сомневаться. Ныне у него задача, которую он уже однажды выполнял — найти и ликвидировать.

— Три человека, — отметил МакКаллин, слегка выглянувший из-за угла гаража, напротив. — Ещё два легионера. Похоже будет шумно.

— Нет, стой, — вмешался О’Прайс и обошёл укрытие с другой стороны, высунув оружие. Один тихий выстрел стал подобен удару из теней — без смятения остальных он прошил горло сепаратисту, который отошёл дальше остальных, и его тело легло невидимо за каким-то кустом.

МакКаллин решил заняться легионерами — в его руке оказалось круглое шарообразное устройство, которое тихо приземлилось на траву возле механических солдат, и они сию секунду потеряли связь с центром, став статуями, истуканами из металла и проводов.

— Убираем двух других, — тихо сказал О’Прайс и навёл винтовку на оставшихся мятежников, впавших в лёгкий ступор. На перекрестии показалась грудь врага, и капитан сжал курок — пуля прошла на вылет, и бунтовщик заснул вечным сном.

— Неплохо, капитан, — сдержанно дал похвалу МакКаллин, — ладно, давай шевелиться, а то без нас начнут.

Два человека продолжили идти дальше. Их окружают удручающие пейзажи и унылые виды разрушенных строений и разбитых улиц, что стелятся впереди. Капитан О’Прайс присел, когда услышал, как сзади снова раздаётся громкий шум лопастей.

— Слышишь?

— Да. Опять.

Снова они залегли, только на этот раз между гаражей и ждут, пока патрульная вертушка улетит снова вдаль и даст им спокойно пройти дальше.

— Что-то он разлетался…

О’Прайс не стал отвечать на недовольство МагКалена и дальше продолжил тихий ход, пока им вновь не пришлось слиться с травой среди витиеватого лабиринта ржавого металла. Капитан в последнюю секунду краем уха услышал шаги и рухнул на траву, внимательно смотря вперёд. Размеренно шагая, в чёрной военной форме скорого пошива с оранжевой окантовкой и с автоматом на груди, идёт среднего роста боец. Его лицо оттеняет кепка.

Он идёт медленно, взгляд его поднят вдаль. О’Прайс легко выдохнул от волнения, когда сапогом враг ему едва не наступили на лицо и следующий шаг должен был прийтись на спину. Капитан приготовился к резкому движению, чтобы мгновенно выстрелить и уже почувствовал, как нога занесена, но в последний момент враг сделал ход назад и идёт прочь.

— Фух, едва не попались, — облегчённо говорит МакКаллин. — Похоже у них где-то ещё одно охранение. Идём.

Пройдя ещё полсотни метров по извилинам кооператива они наткнулись на группу бойцов. Двое стоят у своеобразного «входа», который ведёт во внутрь импровизированного двора, который получился из того, что собрали в кольцо шесть гаражей.

— Судя по всему, внутри их ещё больше.

— Даже не сомневайся, — согласился МакКаллин. — Тихо мимо них вряд ли пройти.

— Ты посмотри, — указал О’Прайс наверх, на место за пределами кооператива, и там второй капитан разглядел несколько приближающихся вертолётов. Они летели медленнее и вскоре совсем зависли.

— Нужно как-то пробраться туда.

— Что ж, попробуем рискнуть. Ты видишь, как стоят часовые? Их глупость нам сыграет на руку.

Два солдата встали так, что их не видно из внутреннего поля, они совершенно одни. О’Прайс прополз чуть вперёд, так же поступил и МакКаллин. Снова в перекрестии капитан увидел противника и снова жмёт крючок, позволяя оружию слабо колыхнуться, и пуля пробив грудь отправила мятежника на покой.

— Спи вечным сном.

— Идём, О’Прайс.

— Хорошо, только с винтовок мы их там не порешим.

Двое перекинули оружие за спину в руках появились пистолеты, с удлинёнными глушителями. Они не знают сколько там врагов, а поэтому решили пойти на опаснейший шаг — действовали наугад.

О’Прайс выпрыгнул вперёд, как нечисть из табакерки, за ним последовал и МакКаллин. Тут же открылась тихая пальба — две пули прошили горло первому, ещё две продырявили противника в области сердца, ещё две и третий упал, так и не встав с пня. Лихорадочно крутя из стороны в сторону оружием, О’Прайс больше никого не видел -0 все отправились на суд Божий и теперь он может зреть, что ещё один пост представлял собой не более чем шесть сидений — стульев и пней, поставленных возле небольшого костерка на котором что-то готовилось.

— Слишком неаккуратно… если бы их было больше, нас бы накрыли, — с раздражением отметил затею О’Прайс второй капитан.

— У нас не было выбора. Или ты хотел топать двести метров в обход и нарваться на что-то посерьёзнее.

— Ладно, идём дальше.

Срединный гараж направлен не так как остальные и образовывал выход, который был прикрыт двумя створчатыми дверями. Два капитана к ним прильнули и МакКаллин слегка их приоткрыл, дабы узреть картину творящегося. Всюду расставлены машины на дороге, отделяющей их от города, вертолёты неусыпными коршунами парят над полем, множество воинов и солдат, в монохромной броне бегают возле грузовиков и машин, звучание резких команд смешалось с гулом моторов и шумом лопастей.

— Так, остынь парень, их слишком много, — предупредил МакКаллин. — Судя по всему, конвой. Так, давай строго за мной. Пошли!

О’Прайс рванул за товарищем, держа на прицеле его спину. В полусогнутом состоянии, уходя от взоров нескольких десятков бойцов он сначала слегка припал к грузовику, затем перебежкой оказался возле громыхающего приплюснутого танка. Ещё один рывок, и они упали под «брюхо» какого-то длинного высокого авто.

— Тише, — предупредил МакКаллин. — Ещё немного осталось. Да и времени у нас мало.

О’Прайс ползёт за капитаном, его берет лёгкая дрожь от того, что их могут рассекретить, противников, ходящих вдоль конвоя слишком много. К концу машины подъехал какой-то грузовик и двое туда тихо проползли, увидев, как к нему, справа примкнуло ещё одно авто, кузов которого набит множеством ящиков.

— Лезем под него, быстро. — Тихо сказал МакКаллин и юркнул под него.

О’Прайс только собирался прокатиться боком, но в последний момент услышал звук открываемой двери и остановился. Он ощутил, что рядом с головой приземлилась подошва шнурового сапога, и если бы он продолжил дальше действо, то почувствовал лицом вес противника.

Вместо продолжения маневра капитан тихо заполз обратно и чуть дальше прополз, чтобы обождать. Водитель пошёл куда-то дальше, и капитан всей силой рванул вправо, резко перекатившись и оказавшись под вторым грузовиком перед самым моментом, когда кто-то из мятежников заглянул бы в промежуток между двумя авто.

МакКаллин и О’Прайс подались из-под авто и осмотрелись. Врагов нет, никто не видит и двое рванули со всех ног, ощутив лёгкую боль в мышцах и волнительный выброс адреналина.

— Фух, вроде прошли, — когда упав за мусорный бачок, облегчённо сказал МакКаллин. — Ладно, продолжаем путь.

Когда шум лопастей остался позади, вместе с гулом моторов и переговоров людей, двое капитанов вошли в черту города. Теперь они воочию видят старые заброшенные дома, разрушенные строения и заросшие внутренние дворы. О’Прайс, подступая к одному из домов, который на шесть этажей превознёсся над землей, смог рассмотреть, что дальше, в центр города разрушения только усиливаются и сквозь невысокий лес городских строений видно, как они всё больше и больше становятся обрушены.

— Там есть проход сбоку. Нам до гостиницы ещё немного осталось, — тихо вымолвил МакКаллин.

Двое воинов поднялись по боковой лестнице и оказались внутри какой-то комнаты. О’Прайсу открылась грустная картина — стены облезли и стали тёмными, обои отклеились, всё вокруг побросано, видимо хозяева уходили впопыхах, взяв только самое необходимое. Кафы разбиты и сломаны, от мебели оторваны куски и кажется, что тут кто-то бесновался. Судя по всему, кто-то из мародёров, не найдя ничего ценного от злобы тут всё порушил.

Понадобилось менее пяти минут, чтобы два человека вышли из постройки и юркнули в какой-то небольшой двор. Миновав его, поросшего травой они вышли на дорожку, выложенную бетонными плитами и оказались в коротком тоннеле, что ведёт в другой «двор», образованный между двумя зданиями.

— Стой, — приказал МакКаллин, завидев, как один из легионеров стоит над убитым человеком, судя по форме — македонцем, и стреляет в н6его, только у него давно кончился боеприпас и поэтому слышен лишь пустой лязг автомата. — Недобрый робот попался.

— Я читал о них сводки. Порой они «сходят с ума», когда в системе может оказаться случайный сбой, если можно так сказать… где-то тут бегают и остальные из его отряда, — О’Прайс с этими словами поднял винтовку и хорошо прицелился.

— Ты собрался делать?!

— Мимо них всё равно не пройдём, а связь они потеряли давно с центром.

Винтовка слабо дрогнула, и робот с перезвоном рухнул на землю с дыркой в головном процессоре. Остальные легионеры, используя простейшие алгоритмы, вычислили место, откуда вылетела пуля и устремились туда. Только вот несколько тварей засели там, где их совсем нельзя было ожидать.

— Сзади! — кричит МакКаллин и направляет винтовку, открывая чёткий выверенный огонь — каждая пуля дырявит очередного робота и кладёт на землю врагов.

О’Прайс так же начал пальбу — его винтовка тихо, одно за другим уничтожает легионеров, которые появляются в узком проёме. Плитка стала трещать от ударов тел, которые с дырами в груди или головах, падают на неё. Предательский звон пустого магазина зазвенел в самый неприятный момент и за мановение ока прицепив ещё один магазин, О’Прайс снова ведёт огонь, уничтожая последних легионеров расстрелом в упор. Острозаточенные бронебойные гильзы дырявят металл и пронзают платы, процессор, выбивая металл и уничтожая конструкты.

— Вот и всё, — меняя магазин на двадцать патрон, сказал МакКаллин. — Рисковый ты парень. Только вот что интересно — что с этими тварями стало.

— Я слышал, что силы Рейха начнут информационно-системную борьбу с операторами Легиона. Видимо это её плоды. Ладно, нам надо идти.

Два человека, обступая груду металлолома, прошли дальше, через двор и поднялись в какое-то здание, которое видимо раньше было залом внутреннего ожидания для маленького аэропорта. Огромные просторные, но в тоже время давящие серой тяжестью и унынием, залы произвели впечатление на МакКаллина. Смотря вперёд через прицел винтовки, он двигается по большой плите второго этажа, с которой открывается прекрасный вид на просторное поле, куда приземлялись самолёты.

Трепет настолько охватил МакКаллина, что он вдохновенно сказал:

— Ты только, можешь представить. Когда-то в этом городе жило тридцать тысяч человек. Теперь это город-призрак. Я это видел всего один раз в жизни…

— Да, я помню старина. Эти руины лучшее доказательство, что в политических игрищах нет запрещённых методов войны. Рейх сам виноват в своих бедах…

— Ладно, давай, нам нужно спешить.

Два капитана прошли до самого конца здания и спустились по лестнице, приземляясь на мягкую траву. Впереди, на расстоянии метров двухсот, уже виднеется высокое здание, которое выросло над остальными на десять этажей.

— Идём, до встречи осталось всего ничего.

Два капитана сблизились с десятиэтажной постройкой, которая оказалась совершенно пуста. Македоняне и ополченцы совершенно не имели опыта войны, а Серебряные Гоплиты мало сталкивались со снайперами и диверсантами. Лишённые этого ценного опыта, они забыли взять под контроль здание, которое может стать источником опасности в виде снайперского огня и за это их ждёт достойная «награда».

МакКаллин и О’Прайс развернули, собрали из переносных деталей, длинную утончённую винтовку, которая уставлена в сторону какого-то завода, подле которого должна развернуться встреча.

— Эх, как же всё это знакомо…

— Я тоже помню, как мы пытались ликвидировать Ибрагима Захарова, — сказал О’Прайс. — Только потом пришлось несколько лет за ним гоняться.

— Ты не жалеешь, что перебрался в Польшу?

— Так куда мне было идти? После того, что случилось в России мне там было бы малость некомфортно. После гражданской войны новая метла стала мести так, что аж стало не по себе.

— В родную Англию, например.

— Знаешь, после того, что с ней сделали, во что превратила нова партия больных конституционалистов, туда нет смысла возвращаться… если ты сам психически не здоров, конечно. Да и куда… родную службу превратили в частную контору, все остатки доблести, чести обменяли на рынке, — гневно ответил О’Прайс.

— Ладно, подготовь инфо-дрона, я хочу знать, о чём они будут говорить.

О’Прайс опустил руку в один из карманов и вынул устройство, размером с маленький шуруп и запустил его. Вместительный источник энергии питает моторчики и оно, управляемое с наручного дисплея, отправилось за полкилометра.

Спустя пять минут стали собираться машины, из которых выбралось куча воинов в чёрной форме. Так же приехал один из БТРов, откуда на площадку хлынуло десять человек всеребристой форме. Они быстро поставили стол, выгрузили на него какие-то бумаги и слитки с золотом, ожидая кого-то ещё.

Затем подъехал ещё один грузовик и оттуда, вместе с двумя десятками воинов в серебристой форме выпрыгнул и рослый мужчина, облачённый в чёрное кожаное пальто, с густой бородой и лысоватый.

— Так, идентифицируем цель… судя по всему это Каратос Ириякол, консул Серебряных Гоплитов. Что же он тут забыл? — вопросил МакКаллин, всматриваясь через бинокль-анализатор на поле перед огромным заводом, где должна произойти встреча.

Тут же подъехала вторая машина — большой грубоватый автомобиль, выкрашенный в болотистые цвета. Оттуда вышел высокий мужчина, в тканевом роскошном плаще до конца голени, со шляпой и тростью.

— Так… идентификация… ага, суда по предоставленным данным это Фридрих Тий. Губернатор территории, названной Великая Пустошь, — МакКаллин коснулся небольшого устройства у плеча. — Давай послушаем, о чём они будут говорить.

Квадратная вещица, покрытая сеткой, затрещала шумом статики и помехами и оттуда пошла прерывистая сиплая речь:

— Здравствуйте господин Каратос, мы рады вас видеть и наши благодарения вам устилать путь.

— Давай дело, а не лясы точить. Бумаги готовы? Золото? Моему господину не нужны только слова, скрепим уговор.

— Конечно-конечно, милостивый господин. Знаете, Великая Пустошь рада будет влиться в Греческую Конфедерацию. Я, как руководитель свободного движения внутри нового государства — Верхней Балкании, вас заверяю, что у нас всё будет чистенько-демократичненько. И мы полностью выполним взятые обязанности.

— Давай мне тут зубы не заговаривай, — Каратос сделал шаг вперёд, навстречу бумагам. — Перо в зубы и на подпись.

— Конечно-конечно. А вы бы знали, сколько в структурах Империи предателей. Вы бы знали, сколько человек ненавидят Рейх на юге Великой Пустоши. Если северяне ещё что-то там лижут у сапог диктаторских, то мы, сыны юга готовы вас поддержать. И их переубедим силой вашего… ой, нашего оружия.

Снайперы ждут пока они подойдут, пока на бумагах, чёткой росписью не будет оставлено доказательство предательства, смыслы и цели, мотивы и философия которого неведомы для двух капитанов. У них цель, задача, которую они выполнят.

— Как думаешь, нам следует валить Каратоса? Вроде как его хотели брать живым.

— Чтобы он удрал куда-то и стал нам проторить жизнь? — вопросом на вопрос ответил О’Прайс.

В перекрестии прицела оказался сначала губернатор, который с широкой улыбкой стал что-то чёркать на бумагах. Капитан откорректировал положение оружия и сдвинул его чуть влево, против движения лёгкого ветра. Идеально. Раздался негромкий хлопок, и винтовка пустила длинную иглоподобную пулю, и тут же О’Прайс скорректировал положение оружия для второго залпа. Палец надавил мягко на крючок, и вторая пуля поспела за первой, за один короткий миг решая судьбу здешнего мятежа. Кровь брызнула на бумаги, и губернатор зацепился за шею, пробитую выверенным выстрелом. Он упал на стол и стал хвататься за воздух, утаскивая с зажатых ладонях багрянные влажные документы. Каратос в недоумении стал озираться, но тут же его грудь пронзила роковая пуля и он упал на колени, словно не веря в случившееся. Началась всеобщая суматоха — воины стали бегать как тараканы, когда на кухне зажегся свет, в поисках врага, «Гоплиты» подняли своего командира и попытались его спасти, только уже было поздно и они уносили бездыханное тело.

— Отличные выстрелы, капитан. — Поднялся МакКаллин и приготовился отходить, но неожиданно перед их позицией возник вертолёт.

О’Прайс, ещё не отошедший от винтовки, выпустил подряд две пули, которые угодили прямиком в кабину пилота, пронзив бронестекло. Они не убили пилота, но сильно его ранили, отчего птичка закружилось и с рёвом отлетела в сторону.

— Очень хорошо, — выдохнул МакКаллин. — Но нам нужно отступать.

— Да, отходим назад, у нас там вроде место для эвакуации?

— Боюсь, там всё отрезано. У нас есть возможность прорваться к центру и вызывать поддержку там. Ладно, живо отходим!

— Да, только оповестим нашей друзей, что встречаемся в центре, — неожиданно О’Прайс задумался о том, что доселе его не волновало. — Эх, что же там происходит в Великом Коринфе, что туда так сильно рвался Данте?

Акт 4. Площадь «Чёрная Пустошь». Великий Коринф

Огромное пространство, между двумя сторонами конфликта раскалилось от количество пуль и снарядов, летящих над ним. Так много выпущено патрон, что они сталкиваются с энерго-лучами и расплавленной массой падают на чёрную плитку, сталкиваются друг с другом.

Полкилометра выложено чёрной базальтовой плиткой, где сейчас на ней схлестнулись две стороны смертельной бойни. Зажатое между высотных строений, которое окружили площадь предлобно тому, как лес окаймляет поляну, пространство стало полем для тяжелого столкновения.

Андронник позволил себе на один миг поднять взгляд и взглянуть на удушливо-серый покров небес, отягчающий душу горстки защитников, держащих оборону тонкой линией на четырёхсотом перешейке ближе к середине площади. Мешки песком, наспех сколоченные из досок баррикады, пластины пластали и металлолом — всё это стало укрытиями и укреплениями для небольшого количества защитников. Немногочисленные автопушки и тяжелые энергетические орудия стали тем, что всё ещё сдерживает наплыв бронетехники на их позиции, но рано или поздно они прорвутся и им придётся отступить ко дворцу.

Киберарий вернулся к битве. Он занял удобную позицию в ложе из мешков и ведёт прицельный огонь. Его винтовка, подаренная кем-то из «гвардейцев» Рейха настолько изящна, насколько и убийственна. Он мягко жмёт на крючок, и вырвавшаяся пуля дырявит грудь какому-то «Гоплиту», разнося в клочья его серебристое броне-покрытие. Он аккуратно переводит оружие и производит два выстрела — метко и страшно; они пронзают очередного ополченца, который попытался наступать.

Внезапно на поле боя появился танк — он выехал с большой магистрали, ведущей к площади «Чёрной Пустоши», названной в честь того, что она выложена плиткой цвета угля, и она не занята ничем, разве только лавочки и зелёные изгороди по углам разбавляют пустоту. Танк, покрытый серебряным напылением и с обтекающими формами, приготовился открыть огонь и даже навёл пушку, как ему под башню ударил толстый ярко-красный луч и расплавил броню. Раздался взрыв — снаряды внутри детонировали и машину объял огонь, во мн6огих местах огонь вышел изнутри, разрывая металлическое покрытие. Ещё один грозный механизм войны присоединился к десятку полыхающих, которые так же надеялись пробить оборону, а ныне стали немногочисленными укрытиями на пути к линии обороны.

Вражеское пехотное подразделение поспешило пробиться попыткой наскока — две сотни ополченцев из Первого добровольческого корпуса, набранных из горожан Коринфа, продавших души идеям Фемистокла. Они побежали вперёд, подобно сокрушительно-вопящей волне, вооружённой мелкалиберным оружием.

— Подготовьте максимальный заряд! — кричит кто-то из воинов Рейха, направляя вектор удара массивной пушки в сто пятьдесят миллиметров. — Без пощады, без промедления!

Враги пошли между танков и скопились в пространстве между ними, давая возможность кучей их уложить. Пушка, предназначенная для крупной техники, «ахнула», да так, что аж всё вокруг взялось дрожью и её звук подобен адскому грому. Снаряд попал в группу ополченцев и они, кусками тел, вместе с базальтом и опалёнными шматами металла поднялись вверх.

Андронник перестал вести пальбу, всматриваясь в то, как зазвенели три пулемётных гнезда, а к ним добавились две автопушки, превратив звучание оружия в сумасшедшее крещендо войны. Ополчение остановилось, когда его первые ряды умылись кровью и устлали собой разбитые плиты, их сердца дрогнули и тридцать оставшихся человек бросились наутёк.

Большое расстояние от врага до лоялистов устлано множеством тел — будь то сторонников Рейха или же его противниками. Андронник всмотрелся через прицел и увидел, что враг перегруппывавае5тся для ещё одного удара. Там, за каменной изгородью и забором, повстанцы развернули свою линию, усеяв её оружиями поддержки — тяжёлыми станковыми пулемётами и СВЧ-пушками ближнего действия.

— Андронник! — неожиданно зашипел передатчик в ухе киберария. — Андронник!

— Да, господин капитан. Андронник на связи.

— Мы готовы зайти врагу в правый фланг, нам удалось обойти их линию. Только необходимо, чтобы вы приковали их внимание к себе!

— Майор, — обратился по другому каналу тут же Андронник. — Необходимо прикрытие ваших орудий. Подавите позиции СВЧ-пушек и пулемётов.

— Есть.

Андронник швырнул вперёд баллоны, наполненные дымовой завесой и собрав в кулак десяток «гвардейцев» из ордена пошёл вперёд. Союзный огонь сосредоточил огонь не на пехоте врага, а на его орудиях и по всей линией десять устройств, похожих на громадные фонари зазвенели сначала, а потом взорвались.

Сначала киберарий ворвался в дым, объявшись невидимостью, а затем с его ладоней отправились в полёт три осколочный гранаты, им вдогонку две светозвуковые. Послышались чьи-то вопили и стоны и киберарий вместе с лоялистами выпрыгнул из дыма, открыв беспорядочный огонь из винтовок. Только на них готова была переключиться вся оборона, как справа от Андронника зазвенели оглушительные выстрелы тяжёлых орудий, грохот пушки напугал мятежников, и они узрели страшное зрелище — большой танк тёмно-багрового цвета выкатился с параллельной дороге в окружении бойцов в разношёрстной технологичной броне. Его пушка одним залпом забрала жизни трёх бунтовщиков, автоматы бойцов, его окружавших растерзали пространство пламенными трассёрами, выбивающими дух из ополченцев. Серебряные Гоплиты — жалкий их остаток попытался отступить влево, сформировав клочок обороны, но Андронник направил огонь «гвардейцев» на них, и враги стали падать один за другим на мокро-грязный асфальт. Немногочисленные солдаты Военных Сил Коринфа, в бело-бежевой форме, попытались организованно отойти, но общее бегство ополченцев и страх, вызванный смертью «гоплитов» коснулся холодной рукой и их сердец.

Андронник устало опустил винтовку, переступая через разбитую каменную изгородь, по периметру которой мятежники сложили укрытия, мешки с песком и прочий мусор для создания наступательного рубежа. Ему нет дела до того, как кого-то расстреливают в спины, он переводит взор на укрытия врагов. Несуразные, наспех сделанные, они стали могилами для множество «греков».

— Господин Андронник, мы взяли площадь под полный контроль, — доложил капитан сводного отряда.

Взгляд кибер-очей Андронника упал на мужчину и тех, кто его окружает. Он видит техно-броню с восточными мотивами, чёрные мантии «судей», прожжённые во многих местах и даже есть один «гоплит» в серебристом костюме. Всех их объединили знаки отличия и верности одновременно — чёрно-красные повязки на руках и латинские кресты у сердца, на пару с быстро накарябанными словами «Слава Рейху».

— Как же вы пережили предательство? Как всё случилось? — по-странному человечно прозвучал вопрос от киберария, который стал чувствовать, как его конечности передвигаются с заторможенность, как будто он устал.

— Да нас за месяц до того всей этой фигни стали отгораживать от «друзей», — вперёд выступил мужчина в техно-броне на которую ложится грязный саван чёрной ткани. — До этого большинство наших ходили в бары, сауны и… противно говорить — скрытые бордели.

— И никто из ваших не проинформировал высшее командование?

— И у нас такое было, — сказал мужчина, в броне, которая стала синтезом «восточного духа» и современных технологий. — Мы писали, только казалось, что офицерам не было до этого дела. Понимаешь, год они бегали по девкам и зависали не понять где, а такое ощущение, что Консулам даже нет дела. Только сейчас понятно, что они поддержали этот мерзкий бунт.

— Хорошо, а что было за месяц?

— Нас стали гонять по экзаменам и тестам. Словно отсеивали… а затем собрали всех из орденов на какие-то «учения». Мы только потом поняли, что нас просто собрали, чтобы убить вместе, а не выискивать по частям и мочить, как крыс, — ответил «Судья».

— Как вы выбрались?

— В тот день нас хотели взять и перебить, но мы устранили охранение и разошлись, растеклись с условием собраться в том месте, где есть лоялисты. Благо мы близко были к Коринфу. Тут мы и решили принести возмездие бунтовщикам… вместе с вами.

— Хорошо, — отстранённо произнёс Андронник и перекинув винтовку осмотрелся; среди людей он увидел девушку в чёрных одеждах, на которой бронежилет и широкая повязка белого цвета с алым крестом, а под боком у неё кобура с энерго-револьвером, у которого вместо патрон батарейки; она ходила и искала, кому можно оказать помощь, но таких не было, ни единого писка раненного или умирающего. Либо живые и на ногах, либо «почившие в Бозе».

Андронник тяжело зашевелил ногами, переступая через тела, остатки укреплений и куски разбросанного асфальта, подходя к даме, чувствуя как энергия покидает его тело. Двухметровый воин возвышается над худенькой девушкой, чьи недлинные волосы треплет слабый ветер, а на щеках осела чёрная сажа и пыль.

— Вы же Сериль, — донеслись с металлическим бренчанием слова Андронника. — Вы супруга Данте Валерона?

— Да, — девушка удивлённо, но без страха подняла светло-голубые глаза и заглянула туда, где радужка черна и бездонна, сияет небесным светом неонов.

— Зачем вы вышли в место, где вероятность вашей смерти составл… — Андронник от усталости отбросил сложные фразы. — Вы в опасности, почему вы не с дочерью, когда ей так необходимы? Госпожа Сериль, не подвергайте себя опасности, ваш муж с ума сойдёт, если с вами что-нибудь станет.

Сериль орустила глаза, повинно и понимающе. Да, она знает, что нехорошо сделала, оставив дочь в детском блоке одну, что вышла на поле боя, но ей хочется быть нужной. Мужчины взялись за оружие, встали на защиту родного края от вопящей хулением на здравый мир орды, а она?

— Я просто хотела быть нужной… хотела лечить раненных и спасать жизни на поле боя. Пойми, я просто хочу хоть чем-то помочь вам. Мой муж наверняка где-то сражается с повстанцами, а я отсиживаюсь?

— Да, — отчеканил Андронник и произнёс то, что в его памяти пронеслось фрагментами памяти. — На моих глазах была расстреляна женщина-санитар, такая же как ты, — стальными пальцами киберарий коснулся креста Сериль, — такая же молодая и безобидная. Но мятежники не знают жалости, ибо их ведёт безумие. Сериль, одумайся, у тебя дочь и муж, который сойдёт с ума.

— Да… но так я хоть что-то могу сделать для Рейха, для дома, для дочери, чтобы она была мною горда.

— Понимаю, — Андронник хотел сделать шаг в сторону, но металлическая нога подвела — сил не хватило, и она подломилась, заставив киборга упасть на ладони, заставив его прохрипеть. — Зараза, батареи… энергия заканчивается.

— Подожди, — Сериль обратилась к сумке на поясе и в её руках оказалось прямоугольно начищенное до зеркального блеска устройство, которое она аккуратно вложила в ладонь киборга, чувствуя холод его ладони. — Держи, я это нашла перед уходом в штабе. Думала её использовать для зарядки связного устройства, если сядет, но тебе она нужнее.

— Спасибо, Сериль, ты так добра. Твой муж гордился бы тобой.

Слова Андронника в конце заглушились нарастающей музыкой, ударившей из громмофонов и на некоторых уличных экранах, где раньше царствовала реклама, ныне правит агитация:

— Молвит Алэксандэр «Слово Правды»! — эти речи окутаны помпезной пафосной музыкой, которая лишь размывает ясность, вместо неё привнося идею. — Пять лет под игом Рейха не прошли просто так. Великая греческая нация потеряла в численности на десять процентов, школ, где учат греческому языку стало в два раза меньше. А так же, направленная на уничтожение греков политика Империи привела к тому, что греки потеряли ключевые посты в органах власти, на территории, где мы живём. Нами правят оккупанты! Молодые, боевые, горячие! Вы знаете, что делать! Своими руками и оружием в них верните себе свою родину! — после этих слов, пара солдат расстреляли громкоговорители, чтобы прекратить поток информационного шлака.

— Как же надоела эта пропаганда! — вспылила Сериль. — Из-за неё столько молодых людей похватали оружие и записались в ополчение. Молодые и все идут на смерть…, - сказала девушка и вернулась к полю боя, ища кому бы помочь, напоследок тихо шепча. — Эх, хотела бы я знать, что сейчас с Данте.

Глава 14. Контроль над пустошью: Горячая пыль

Горячая пыль

Этим временем. Центр Новой Приштины

«Что? Как говорил мой знакомый: «через десять минут все мы будем мертвы». Нет, так пойдет». — Этими словами одного польского капитана началось сражение, смертельная битва за жизнь и будущее.

Наступление на передовые позиции мятежников в южной части Великой Пустоши остановилось и теперь сепаратисты могут с лихвой воздать за смерть своего командира. С юга наступают три сотни выживших Серебряных Гоплитов, а с севера, запада и востока кольцо пытаются сомкнуть македоняне из полка и ополченцы. А в над головами завязалась поднебесная симфония войны, которая походит на живое воплощение легенд и сказок — стальной «дракон» Рейха сцепился насмерть с «птицами» мятежников.

В самом центре Новой Приштины на пятнадцать этажей некогда росло здание Муниципального Совета, правящего слой и правдой до того момента, пока Рейх не скинул на него неядерные массивные бомбы и теперь в самом центре осколок на три этажа, перед которым раньше была чреда статуи, мелких построек и зелёные искусственные луга с ручьями и прудами… ныне это выжженное поле с неровным ландшафтом, где всё поросло жёлтой травой и от этого вида хочется рыдать, если бы только не армия врагов.

Данте перекатился, когда его укрытие превратилось в кучу летящих щепок и пыли — снаряд гранатомёта угодил прямо в беседку, расположенную на холмике. Валерон и пять его «палачей» держат позиции к востоку от центрального городского здания, на трёх холмах, между которыми ранее протекала искусственная река и впадала в импровизированный пруд на северо-востоке от Муниципального Совета.

Сотня македонян, поддерживаемых полусотней легионеров подошли к холмам и яме, в которой раньше плескались рыбы. Они, вытекая из-за прилежащих зданий, ступая по небольшому травяному полю, подходят к позициям Данте, но встречаются с ураганным огнём сил Рейха. «Палачи» с гулким «громом» отправляют разрывные пули в бунтовщиков, окропляя сухую траву алой кровью, а их капитан, взирая через оптику отстреливает металлические части легионеров — головы, пробивает платы в груди.

Данте поднялся в половину роста, отряхнувшись от щеп и снова открыл огонь. Стрекочущая очередь пронзила ЦП в голове робота и тот прекратил наступление, но его место заняло ещё пять механических тварей. Македоняне слишком быстро подошли к холмам, но мгновенно были отброшены плотным огнём «палачей» — трое погибли сразу, ещё двое с оторванными конечностями скатились к подножью возвышения. Получив лёгкую передышку, Данте кинулся к рации у воротника:

— Яго, брат, как там у тебя дела?

— Не хорошо, что б его дери за ногу!

Брат Данте, удерживающий противника к западу от центрального строения, отпрыгнул, когда возле окна пронесся рой пуль, и выбивший из стены бетонную крошку. Тут, чуть дальше на западе ещё два холма, через которые протекал крюк искусственной реки, но они держат оборону с четырьмя «Палачами» и пятью русскими в двух двухэтажках, судьба которых печальна раньше были почивальней для двух заместителей мэров, а стали временным укрытием.

Яго подался чуть в окно и приметив, как противник наступает по вершине холма, открыл сумасшедший огонь по нём и шестеро ополченцев брызнули кровью, дёрнулись и упали. Валерон поднял автомат и выдернул магазин, тут же вставив новый. За стенами снова раздался рокот пальбы и укрытие затряслось от множества попаданий — бунтовщиков слишком много.

Один из «Палачей» сунулся в окно, но мгновенно был сражён чётким выстрелом энергетического оружия — его грудь пронзил луч, расплавивший броню и прожёгший грудь. Воин опустил голову к груди, выронил автомат и рухнул на землю.

Едва-едва высунувшись, Яго увидел, что один из солдат врага, чья душа — бездушная программа несёт тяжёлое оружие — длинную и широкую трубку, которая подсоединяется к энергоблоку, утонувшего в руках твари.

— Тут тяжёлый легионер, — сообщил Яго, и прицелился в него, с максимальной аккуратностью. Ревущая очередь устремилась к его ногам и корпусу — сначала пули разбили коленные сочленения и механизмы, а затем измяли и пробили слегка грудь, но и этого хватило, чтобы доставить критические повреждения твари.

Яго быстро перевёл взгляд на приливной наплыв ополченцев, вышедших на убой. Автоматы русских заголосили из соседнего здания, и попытка мгновенного штурма оборвалась — двадцать человек, как только вырвались из канала реки, тут же туда вновь скатили мертвецами с изрешеченными грудями.

«Они, что, совсем обалдели со своими идеями и независимостью, что прут как обдолбанные?» — пронеслась мысль в уме Яго, и он переключился на битву.

Враг наступает неумолимой стеной и авиационная поддержка не подойдёт, ибо была брошена на другой участок фронта, где враг попытался прорваться с помощью Второго фессалонийкийского полка. Штаб предложил им спасение в виде десантного вертолёта через десять минут, только намного южнее, на заброшенном стадионе, но только по заверению одного поляка не продержались бы там и десяти минут, так как там не укрытий, ни возможностей, поэтому был выбран другой план — задержаться на более выгодной позиции к северу и там дождаться подкреплений.

Откинув воспоминания Яго вновь вернулся к бою и посмотрел в окно, в поисках целей, но его рука ощутила «ласковое прикосновение» копья света. От болит он разжал руку и автомат с бряцаньем грохнулся на бетонный пол.

— Капитан, вы в порядке? — спросил один из бойцов, подавляя огневые позиции врагов.

— Да, всё чудно, что б его… вот сейчас подохнем, вообще прекрасно будет, — Яго коснулся устройства у ворота. — Деций Аристофан, птичка ты наша, нам нужна поддержка с воздуха! Бесов слишком много, где твоя небесная кара!?

— У нас не всё хорошо тут. Подними голову к небу и посмотри, что там происходит.

Ответ капитана воздушного корабля был дан голосом холодным и твёрдым, а сам командир аэросудна, облачённый в тёмно-синий длинный френч, расшитый золотом, стоит посреди командного мостика и раздаёт приказы. Огромная посудина, походящая размером на авианосец, с длинным вытянутым корпусом, с несколькими постройками на палубе и усеянная орудиями, ведёт тяжёлый бой. Его зенитки посылают целые непрерывные ленты в воздух, преследуя юркие истребители, автопушки выискивают тяжёлые «летающие крепости», отправленные бунтовщиками чтобы смести оборону огневой мощью. Энергетические щиты на двигателях и бортах сверкают, когда в них попадают вражеские снаряды, сам корабль скрепит и стонет от напора огня, но не сдаётся. Яркие огненные лучи вырываются из длинных орудий судна, разрезая самолёты сепаратистов, чьи незадачливые пилоты повели их прямо на смерть. В поднебесье, над головами сражающихся на зеле гремит неприродный гром и раздаётся яркое сверкание не молний, кипит жуткий и одновременно завораживающий бой.

— Усильте щиты на батареи на пятнадцать процентов! — кричит капитан, со светлым волосом, выстриженным в каре.

В командном помещении, довольно уютном, где полукругом, за приборами и панелями развернулись люди, раздаётся громкий звон приборов и сирен, на экранах всё мелькает фрагментами изображений и отрывками картинок вражеской авиации.

— Господин капитан, у нас слишком мало энергии! — раздаётся лихорадочный доклад. — Если мы это сделаем, то наши энерго-пушки ослабнут!

— Если мы этого не сделаем, то наши щиты на двигателях ослабнут, и мы грохнемся! Давай!

— Так точно, капитан!

Судно чуть покачнулось и наклонилось вправо, совершая маневр уклонения и одновременно пытаясь развернуться к новому звену вражеских истребителей. Огонь ПВО с палубы корабля, и бесперебойная работа зениток расчертила небеса яркими линиями, и авиация врага охватилась огнём и самолёты стали падать один за другим, устроив пламенно-металлический дождь.

Внезапно, с южной стороны по днищу небесного исполина застрекотали попадания, множество попаданий и металл стал изрываться, а системы контроля отдали в командный мостик сигнал, ставший нестерпимым воем и отразившийся на экранах.

— Проклятье! — выругался капитан и вспомнил за кем юг, дёрнул рацию и с недовольством прокричал. — Комаров, что у вас там творится? Почему по нам стали работать зенитки!?

Капитан русского добровольческого формирования рад был бы ответить, если не близкий контакт. Его сдвоенный автомат едва ли не в упор расстреливает упоротых боевиков-ополченцев, которые норовят подойти как можно ближе. Два ствола работают без продыху, увенчанные ярким пламенем, они посылают рой пуль в противника, который в наглую подошёл к пяти зданиями разных этажей на юге от Муниципального Совета. Раньше тут был бар, гостиница, библиотека, кинотеатр и кафе — место для отдыха, став ареной для битвы.

Комаров сменил магазин, и снова глянул в окно с первого этажа бара. Благо они снесли к рамам барные столы и стулья, создали хорошие укрепления и шквал вражеского огня мелкокалиберных пуль вязнет в баррикадах. Посмотрев, он снова целится через стандартный прицел и когда на мушке снова оказывается чреда врагов, облачённых во рваньё с бронежилетами, он открывает огонь. К нему присоединились его воины и противник телами встретил шквал очередей, расписав кровью траву и землю, усыпав её телами.

Сменив обзор он увидел, на просторную лужайку, где раньше забавлялись игрой в гольф, выехала военная машина, с коробчатым корпусом и трёхствольной установкой на самом верху, которая не переставая работает, посылая ленту за лентой снарядов. Рядом с ней появилась ещё одна и так же открыла огонь.

— Капитан Дейций Аристофан, — тут же связался Комаров, — на лужайке для гольфа к юго-западу от нашей позиции враг вывел две самоходно-зенитных установки

— Так уничтожьте их, если не хотите, чтобы мы рухнули вам прямо на голову.

Комаров рад был бы подойти ближе, но врагов слишком много — и снова они наступают, только на этот раз в бой брошены силы тех, кто служит бунтовщикам платой и процессором.

— Что б меня, — выругался Комаров, увидев, как на их позиции наступает линия железа, только вместо автоматов у пяти десятков тварей, верхние конечности сотворены клинками и топорами. — Легионеры ближнего боя. — Он тут же разворачивается к своим воинам. — Развернуть тяжёлый пулемёт и огонь по ним!

Отстегнув магазин и что есть скорости присобачив новый, с красной изолентой, он открыл огонь — его пули попадали в корпус, плавили, и уничтожали внутренности роботов, но слишком медленно. Боец, сняв орудие со спины и поставив на тре6ногу, со звоном передёрнул затвор и тяжёлый пулемётов взревел, сея тяжёлые пули в сердца легионеров. Они прорываются под защиту, разбивают платы, рвут провода. Комаров даже позволил себе лёгкую улыбку, когда первый ряд был полностью уничтожен, а вместе с ним и командный легионер, что обрекло всю волну на остановку и полное истребление выверенным огнём.

— Можем, сегодня мы всё ещё выживем, — усмехнулся Комаров. — Мне нужен наша «Звёздочка». Накройте его из ракетомёта.

— Да, господин капитан, — один из воинов снял тёмно-зелёную трубу, которая в метр длиной и с системой наведения.

— Прикройте меня.

— Так точно.

Комаров, перекинув автомат за спину, молнией выбежал из бара и устремился на запад, к лужайке. Ополченцы, рассеянные по территории попытались открыть огонь, но были подавлены огнём тяжёлого пулемёта и дружественного огня, попрятавшись по укрытиям. А капитан бежит, что есть сил и когда он практически добрался, рухнул коленом на землю от усталости от торможения. Встрепенувшись он положил трубу на плечо и настроился, взирая на зенитки через прицел. Три снаряда, выплясывая мудрёные витиеватые движения в полёте вонзились в бок машины и тут же прогремел взрыв — «коробку» разорвало изнутри, а орудие отбросило в сторону. Такая же участь постигла через секунду и вторую зенитку — после грохота взрыва её охватило пламя, рвущееся через пробитые отверстия и дыру, на месте которой раньше было оружие с тремя стволами. Останки военных машин разметало по всей округе, что значило конец угрозы для поднебесного прикрытия.

— Хоть бы спасибо сказал, — сипло произнёс Комаров, готовясь отходить.

Один из легионеров приблизился близко к капитану, и его солдаты не смогли его засечь. Комаров только в последний миг краем глаза заметил, как над ним закончится клинок и только приготовился защититься гранатомётом, как голова робота засияла дырой, а сам механизм дёрнулся и упал вперёд.

— Надеюсь, за это ты захватишь мне из бара чего-нибудь? — раздался вопрос из рации. — За твоё спасение.

— О’Прайс, как же я рад тебя слышать.

— Я думаю, дай посмотрю, как у тебя дела, а тут к тебе подбираются.

На юго-востоке расположилось высокое четырёхэтажное здание некогда охранно-полицейского участка с вершины которого ведётся снайперский огонь. Серое выцветшее здание стало прекрасной позицией для удержания наступления с юга и юго-восточного направления.

О’Прайс отстранился от окна, откуда открывается вид на позиции солдат Комарова, его миссия закончена. Услышав по смежным каналам, как его знакомый решил рвануть и подорвать две зенитки, капитан не смог удержаться и не прикрыть его. Теперь О’Прайс, перебежав большое помещение, ведёт прицельную пальбу по ополченцам и македонянам, которые валятся на землю один за другим, только стоит им попасть в перекрестие прицела. Винтовки, лишённые глушителей, «хлестают» по мятежникам, и капитаны видят, как во врагах образовываются дыры, как те не добежав до мелких насыпей багрят траву и песок, устилая телами подступы к их рубежам.

— МакКаллин, что у тебя по боеприпасам? А то у меня две последние остались, — прозвучало от О’Прайса, когда он расстрелял ещё троих македонцев, прошив им горло.

— У меня так же, — капитан перевёл прицел чуть дальше и заметил, как к ним ползут грозные машины войны. — Вот зараза, у них танки!

— Данте, Яго, Комаров, что у вас по бронетехнике врага? Есть что-нибудь? — спросил тут же О’Прайс, не отрываясь от стрельбы.

— Я отвечу за всех, — вмешался Деций Аристофан. — Судя по нашим данным, вас берёт в кольцо вражеская бронетехника в виде танков, и БТРов. Они через полминуты выдут на минный рубеж.

— Вот это хорошо, — чуть обрадовался поляк английского происхождения. — Так народ, через тридцать секунд отступаем. Активируете детонаторы и валим на вторые позиции.

По плану О’Прайса вся команда рассталась со всеми минами и взрывными боеприпасами, которая у них была. По большей части это противопехотные и противотанковые мины с дистанционной детонацией, но есть ещё и куча взрывчатки. Они раскидали её в самых удобных для наступления местах — на дорожках, между холмах в углублениях, где можно спрятаться, и ждали момента, когда её можно было бы применить. Все знали, что на исходных позициях они долго не продержаться, а поэтому отступая они отправят на тот свет как можно больше врагов.

Отойдя на приличное расстояние, все в один момент сжали кнопки детонаторов и всё в округе загремело и загрохотало, как будто небесный гром разверзся на земле. В небо поднялись столбы огня, травы, земли, металла и тел мятежников, ибо взрывной вал пробежался смертоносным вихрем, уничтожая днища танков, разбивая гусеницы, разрывая врагов.

— Вот это дало! — обратился ко всем Деций, смотря на то, как на земле поднялся круг огня и дыма, как в полку мертвецов прибыло ещё не менее сотни. Он видел, как вражеские подразделения сгинули в яркой вспышке и покрылись пеленой дыма и грязи, взметнувшейся на несколько метров ввысь.

Но радость длилась недолго, из поднебесья появились странные объекты — два реактивных самолёта, с красными отметинами, буквами из архидревнегреческого алфавита.

— Господин, мы перевели символы, — обратилась какая-то девушка. — «Смертник», там написано.

— Огонь-огонь-огонь! — заорал Деций. — Весь огонь на них!

Корабль ответил сумасшедшим огнём, который сконцентрировался на двух объектах и казалось они должны были утонуть в зенитном и ракетном огне, но юркие самолёты всё уходят раз за разом от снарядов корабля. Открыли огонь лазерные пушки и их совокупного огня оказалось достаточно, чтобы выстроить целую сетку и разрезать в ней самолёт. Но вот второй преодолел все огневые заграждения и со всего маху врезался в борт судна, а затем взорвался. Часть корабля пропала в огне и разлетелась на куски, а затем раздался второй взрыв, посудина вздыбилась и посыпалась металлическими кусками на землю.

Данте охватил ужас, когда он увидел, что их щит поднебесья превратился в полыхающую комету, опустившуюся на остатки здания Муниципального Совета. Руины разлетелись салютом огня и серого камня в стороны, грохот превозмог рокот грома и всех накрыла взрывная волна, и кучи мусора с обломками. Вся передняя часть постройки стала пылью, руинами руин, и только южная часть ещё как-то устояла.

— У нас проблема! — завопил О’Прайс, смотря на своего скрюченного товарища, которому не повезло получить ногой один из увесистых камешков, раздробивший кость голени. — МакКаллин ранен!

— Тащи его сюда. Занимаем оборону в южной части здания! Вперёд! — командует Данте.

— Тебе придётся дотащить меня, старина. Ты уж прости. — После этих слов О’Прайс взял под плечо товарища и через полянку травы и сухого песка помог ему доплестись до последнего рубежа и вместе с Яго они его подкинули на остатки второго этажа по практически разбитой лестнице.

— Враг наступает! — кричит кто-то из «Палачей».

Остатки группы собрались за стеной Совета, позади искорёженный и уничтоженный, ставший помятым металлическим мусором корабль, справа и слева кучи камней и остова здания. Всё вокруг в огне, под саваном песка и пыли, затмивших свет, а к этому добавляет стремительное приближение врага.

— У меня последний магазин, — печально сказал Данте, вгоняя боеприпасы. — Вот нам и конец.

— Ничего брат, — положил Яго ладонь на плечо. — И не из таких передряг выбирались.

— Это всё очень чудно, — вмешался Комаров. — Но давайте, нас ждёт враг.

Трое подступили к разбитым дырам в стене, ранее бывшими окнами и открыли огонь. Македоняне и «Гоплиты» с кучкой легионеров идут через перепаханную лужайку, здания досуга и политический участок, наступают веером. Данте, на грани полной усталости, автоматически сжимает крючок, когда очередной противник оказывается на прицеле. Серебряные доспехи лопаются и на их начищенной поверхности брызгает кровь, чёрная форма македонцев рвётся и становится окровавленным тряпьём. «Гоплиты», приспособленные для быстрых налётов и ближнего боя пытаются сблизиться с позициями имперцев, но попадают под ураганный заградительный огонь тяжёлого пулемёта и им остаётся лишь отстреливаться из коротких автоматов.

— За нашего Консула! Отомстим за Каратоса! — вопят в едином порыве «Гоплиты» и снова пытаются подойти в близь, чтобы использовать копья, но пулемёт последними патронами удерживает врага, прекращая наплыв в кровавый прилив и заставляя серебряными телами воссиять в траве, между уничтоженными роботами и усопшими ополченцами.

— Патроны кончились! — раздались болью и досадой слова пулемётчика и ещё больше ввергло защитников в бездну отчаяния рой чёрных точек, стремительно приближающихся в небе машин, идущих с юга.

— Вражеская авиация! — зачем-то кричит Данте, не знамо кого оповещая, но смысл? Они все тут мертвецы без гранатомётов и ПЗРК.

Авиация сепаратистов роем из десяти вертолётов стремительно сближается с имперцами. Нет больше щита, который бы запер небо для авиации бунтовщиков, а значит они смогут покончить с занозой в виде спецотряда.

— Прости, Яго, если что было! — перекинув за спину пустое оружие и зацепился Данте за брата и цепляя его вниз, чтобы шальная очередь, залетевшая в окно не убила его; на маске Данте нет эмоций, но брат так и видит за визорами изумрудно-зелёные глаза, полные печали.

«Гоплиты» попытались вступить в рукопашную, но захлестав огонь снайперских винтовок, их доспехи лопнули, а сами они попадали на землю. Мятежники сблизились на максимально близкое расстояние, и оставшиеся воины сорвали гранаты, отбрасывая их назад. Среди кусков обломков раздались хлопки и взрывы, а часть сепаратистов упала наземь, прошитая осколками и опалённая огнём.

Данте вынул пистолет, который от усталости руки стал трудно удерживаемым, и открыл беспорядочный огонь, скашивая приближающихся врагов и каждый выстрел оставляет лежать в каменно-пыльном ложе врага, несмотря на то, что мушка пляшет в его руках, как сумасшедшая. Капитан на мгновение подумал о владельцу разбитого судна, но его мысли рассеялись, когда завыл в унисон «заговорившие» стволы русских, которые единым огнём заменили стену заградительного пулемётного огня. Мятежники усилили давление и теперь всё пространство перед имперацами занято врагами.

Внезапно в сторону вертолётов противника с севера устремилась целая линия ракет и пуль, шум лопастей наполнил поле боя и над защитниками пролетела авиация союзника — длинные вытянутые машины с красно-белым флагов, ставшим фоном для орла.

Радость Данте не знала предела, когда вертолёты сцепились насмерть с противником, устраняя угрозу с небес и отгоняя пехоту. Один вертолёт, другой, более широкий и просторный стал снижаться, пока не сел вблизи их рубежей. Для Данте этот день и бой закончился, когда из его рации полились словно мёд, слова:

— Сердолик-1, тащите в вертушки свои тушки, живо! У нас топлива очень мало!

Глава 15. Дела Коринфа

Глава 15. Дела Коринфа

Девятнадцать часов вечера этого же дня.

— Держать оборону! Стоять насмерть! — был отдан приказ человека в техно-броне, на котором развивается чёрная мантия. — Не бойтесь, утро будет за нами!

Посреди широкой улицы, к югу от площади «пустоши», громыхает пламя битвы, ревёт огонь и визжат пули. Только на этот раз нет ни укрытий, ни баррикад, ничего, чтобы могло укрыть, кроме фонарных столбов, лавок и выступов зданий.

— Брат, неужто ты пойдёшь против нас… мы же твоя семья, — раздалось в устройстве со внутренней стороне шлема.

— Вы — еретики и предатели. Нет вам места в этом мире!

С юга наступают сепаратисты — смешанный отряд из легионеров с тяжёлым вооружением, и воины ордена из Чёрных судей. Рассеянными группами они медленно подходят к позициям лоялистов под прикрытием смертоносных насыщенных ярко-красных лучей энерго-пушек, которые несут роботы.

Высокая фигура скрылась в невидимости, используя остатки заряда своего плаща и облекаясь в саван мнимой пустоты. Сквозь вихрь боя, штор пуль и рокот снарядов существо плоти и металла преодолело огневой рубеж противника и максимально сблизилось с четырьмя легионерами, устроившими энергетическое заграждение. Ему нужно только оказаться за спинами врагов, чтобы решить их судьбу. В его руке сверкнули два металлических объекта, что зазвенели об асфальт, когда упали под ноги роботом. Взрыв скрыл нижнюю часть мех-существ под огнём, дымом и столпом вырванной асфальтовой крошки, заткнув бесперебойный огонь тяжёлых орудий. Две твари, находившиеся дальше всех от гранат, всё ещё функционируют, но и их бытие окончено точным выстрелом в головы из короткого пистолета, выдавшего шесть лучей с ужасающей скоростью.

— Что же за…, - взревел командир вражеской группы, когда огонь прекратился, и выпустил из увесистого автомата разрывную очередь по лоялистам, отправив трёх человек в форме полиции на вечный покой, уложив из у высокого здания. — Уничтожьте этих собак, скорее!

Лишившись мощного прикрытия, сепаратисты остановили продвижение, встав посреди прожжённых мертвецов, лежащих подле того, что с натяжкой можно назвать укрытиями. Звонкий трезвон затвора и пулемётов лоялистов открыл огонь, скосив трёх легионеров, и ещё полсотни орудий присоединились к общему хору. Им ответом стало стрекотание семидесяти пистолетов-пулемётов легионеров и двух громыхание десятков автоматов «Судей», которые буквально рвут защиту. Андронник кибер-глазами разглядел, как неопытные бойцы, ополчение Рейха теряет людей — их решетят и рвут, окропляя местность алым, кучным огнём.

Десять бойцов из Разбитых щитов сконцентрировали огонь на «Судьях» и двое врагов с пробитыми панцирями рухнули на землю, но их место заняли бойцы легиона.

Андронник только приготовился к бою и поднял пистолет, как сзади него послышались шаги. Он обернулся и увидел, что посреди разрушенной улицы приближается сотня багровых фигур и на каждом архаичная по стилистике броня. Все они несут карабины, отсвечивающие серебром и впереди них ступает мужчина, на шлеме которого прекрасный алый гребень. Киберарий, просчитав возможностью к выживанию — смирился, сейчас он умрёт и последней попыткой он поднимает пистолет, нажимая на курок. Батарейка кончилась.

Тем временем странные воины подняли карабины и по указанию командира открыли огонь в сторону Андронника, который уже приготовился ощутить их своей грудью. Он не чувствует страха, только облегчение грядущего освобождения от всех болей и душевного пламени, а также его терзает слабое разочарование, от того, что он не смог забрать побольше врагов с собой. Но они пролетели мимо, оставляя дымные следы, все до единого и угодили в спина и груди легионеров, их покрытия разлетелись, провода вывалились из дыр. Роботы стали падать один за другим, умирали и погибали, усеивая собой асфальт.

— Мы не ждали нашего прибытия, не так ли? — вопрос раздался из решётки шлема у воина с роскошным гребнем.

— Вы, господин Доуху Рэ? — неуверенно спросил Андронник, чувствуя, как еготело наполняется уверенностью от выброса адреналина.

— Да, Андронник. Вижу, что даже твою металлическую душу я привёл в удивление? Что ж, я бы и сам удивился.

— Вы всё-таки заглянули в архивы, и это не может не быть полезным, — Андронник выдал спутанные мысли. — Это…

— Ладно, потом поговорим, — Доуху поднял карабин и пошёл в атаку вместе со своими воинами. — Вперёд Венецианцы, наступаем!

Пехотинцы стали наступать плотной группой — их броне нет дела до стрекотаний мелкого калибра орудий легионеров, и она покрылась фонтаном искр и мелких трещин. «Судьи» как-то попытались ответить кучным огнём, но им в спины снова ударила пулемётная очередь и они оказались зажатыми между молотом и наковальней.

Число легионеров стремительно приближалось к нулю, они распылались и «умирали». Воздух наполнился ароматом плавленого металла и горелых проводов, насытился роем разрывных пуль.

— Сдаюсь! Сдаюсь! — раздался истошный рёв, когда последн6ие легионеры распылались на части.

— Взять их! — отдал приказ Андронник.

В живых осталось двое сепаратистов из «судей», стоящих посреди обломков роботов и остывающих тел собратьев. Их немедленно повязали, отобрав оружие и разэкипировали, сорвав шлемы и системы энергопитания для брони. Теперь они вынуждены тяжело волочить ноги, чтобы преодолеть вес костюма.

— Предатели! — вырвалось грубым гласом из решётки шлема и поднял оружие «Судья» от лоялистов, когда увидел, как на поле боя вышли венецианцы, а вместе с ним автоматы вздели все сторонники Рейха.

Гвардейцы даже не ответили, лишь изредка переглядываясь между собой. Установилась напряжённая тишина, и только с тихим ветром доносились звуки далёкой пальбы и взрывы.

— Опустить оружие! — скомандовал Андронник. — Они за нас.

— Точнее сказать, мы против сепаратистов, — вмешался Доуху, встав рядом с киберариями перед венецианцами.

— Что?! Я видел, как они мочили наших! — выкрикнул кто-то из ополченцев Рейха. — Троих наших порешили.

— Ну, тогда мы были в заблуждении, — без хохмы, сдавленно говорит Доуху. — Прошу простить, но выполняли ложные приказы.

— Кто виноват и, кто прав, потом решим Имперский Трибунал, поскольку на него возложены эти полномочия и решения о вине или невиновности — его юрисдикция, — слово взял Андронник. — А сейчас нам нужно вернуться к войне, — киберарий обратился к «Судье». — Свяжитесь нашими во дворце. Они должны были вроде пригнать пару САУ. Если так, то мне нужен будет контакт с артиллеристами.

После сказанного, Андронник дёрнул Доуху в сторону, и они отошли в сторону, чтобы их разговор оказался в тени.

— Ты как?

— Всё в порядке, теперь я знаю кого необходимо карать… и не только за смерть Жака. Они мне лгали, они использовали меня в своих чёрных целях. На моих руках — кровь невинных, — гневно стал говорить герцог. — Они использовали моего сына, как затравку, использовали, как вещь.

— Как ты собрал все боевые единицы?

— Когда мы раскрыли их долбанный манёвр, я приказал собраться всех в условной точке. Это на севере от Великого Коринфа, в холмах.

— И там вы решили нам помочь? Вы снова на стороне Рейха?

— Нет. Мы вершим месть, за ложь и предательство. Мы сражаемся не за вас, но против Конфедерации, — тон речи Доуху стал более гневным. — Ты думаешь, я не знаю, какое решение вынесет Имперский Трибунал? Я знаю правосудие Рейха и поверь, как только всё закончится, ты меня больше не увидишь… никто не увидит.

— Понимаю, — тихо выговорил Андронник, взглянув на картину — всё устлано телами из плоти или металла; до сих пор киберарию что-то аукается в том месте, где должно быть сердце нечто холодное и неприятное, он до сих пор не может поверить в то, что брат пошёл на брата, что орден встал против ордена, что те, кому принесли прогресс науки и технологий, подняли оружие на просителей. Тела, пролитая кровь, стали свидетельством безумия, на которое решился пойти Фемистокл и всё ради чего? Амбиции, страшная гордыня разожгла в полководце страстное желание одеть на себя венец власти. Он не объявил себя царём, не стал генералом, не выбрал себе должность «геронта парламента», ибо все его устремления намного дальше. Андронник чувствует, что Фемистокл решил получить место в Риме, на самом имперском троне, видя себя повелителем всей Империи. У Андронника нет фактов, чтобы подтвердить эту мысль, но всем своим естеством он чувствует, что Фемистокл вознамерился стать выше Канцлера и эта война, коварное братоубийство и вопли невинных, боль и слёзы обычных людей — лишь первая ступенька к его восхождению на имперский трон. И страшно представить, что будет дальше, на какие ещё преступления пойдёт безумец, чтобы «поставить свой трон выше звёзд Божьих»[4].

— О чём задумался? — спросил герцог, тряхнув Андронника.

— Да так… просчитываю возможности дальнейшего развития событий.

— Мне нужны доступы к вашим каналам связи, чтобы мы могли связываться.

— Хорошо, обратись к «судье». Он всё выдаст.

Доуху отдал приказ одному из своих воинов, чтобы всё получить, как тут же снова заголосили немногие граммофоны, работающие в городе:

— Говорит Круг Жрецов Греческой Конфедерации! — голос оратора стал более жёстким, мелодичные пения пропали, вместо этого возбуждённая речь. — Мы призываем вас не слушать спесивые речи кардинала, ибо этот слабак не понимает истинного положения вещей. В городе остались мятежники и мы, великие граждане свободной страны, должны сокрушить их. Не оказывайте никакой помощи теми, кто сомневается в правильном и любимым богами курсе, выбранным их ставленником — Фемистоклом, ибо это преступление, которому нет прощения! Воздавайте хвалу богам в битвах, приносите кровавые жертвы и не гнушайтесь, под них могут сойти любые животные, даже и ваши соседи, которые не разделили правильного пути нашего великого повелителя. Не опускать оружие! Стройте полевые жертвенники! Вы посмотрите на то, что нам показывает Алэксандэр «Слово Правды». Он ведь правдиво изобразил то, как Сражаться, сражаться и только сражаться с выродками Рейха! Великий Коринф теперь в ваших руках, дерзайте!

Тут же, когда вещание прекратилось, к двоим присоединился ещё один боец, выставив перед собой наручный планшет и готовясь воспроизвести видео:

— Господа, эта запись была каким-то чудом выложена в сеть, — сказал боец и активировал запись и тут же замелькали какие-то картинки, но чётче всего можно было разглядеть заплаканное лицо женщины:

— Если кто меня слышит… помогите! Он… они совсем озверели. В наш дом вломились и потребовали отдать все ценности, а после, — женщина с рыжим волосом едва не ударилась в плачь. — У меня были три дочери, шестнадцать, семнадцать и девятнадцать лет и те, кто называет себя сторонниками свободной Греции вытащили их и потощали куда-то. Говорят, «на революционные нужды».

— Прекрати, — резко оборвал Андронник, и боец нажал кнопку «стоп». — Удалось засечь где это?

— Да, судя по геолокации это на востоке, в двухстах метрах отсюда. Знаете, это первый раз, когда такое случается.

— То есть?

— Мы встретили пару гражданских, которые поведали нам, что они стаскивают куда-то женщин, которые были лояльны к Рейху, либо пассивно отнеслись к новой власти. Судя по всему, они устраивают большой притон для своих утех.

— Удалось выяснить где это? — спросил Доуху, подняв оружие к груди.

— Да, есть даже приказ под это дело?

— Что!? — в металлическом голосе Андронника раздалось гневливое возмущение.

— Да… как его, Гарсия, именуемый «Царём всегреческим и тираном Великого Коринфа», выпустил «царский указ», который предписывает, что «для потребностей половых, солдаты великой греческой армии могут использовать жён и мужей, отрекшихся от свободной Греции, а именно такое дозволяется по Великому Коринфу, в здании Управления по делам этики и нравственности города незавершённого Министерства Идеологической Чистоты».

— А это ещё на сто метров дальше к юго-востоку, — вспомнил герцог.

— Так и есть, — врезался в разговор «судья» и кажется, что даже маска его шлема отразила гневный укор. — Они заплатят за свою дерзость, заплатят за мерзость, устроенную ими.

— Подождите, — начал Андронник и опустил пистолет в кобуру, вынув планшет. — Для начала необходимо разработать план обороны. Противник пытается прорваться к площади «Пустоши», это ключевая точка для нашей системы.

— И что вы предлагаете? — надменно спросил «судья». — Мы и так выстроили прекрасную защиту.

— Я хотел бы, что бы венецианцы отступили ко дворцу и там готовились по приказу выступить на площадь. Нам нужен резерв. Затем, нужно освободить здания от гражданских, — Андронник указал на карте планшета где именно и получилась кривая дуга, расположенная примерно в километре от дворца. — Пусть начнут минировать их.

— Вы хотите?

— Да. Они скоро начнут наступление по всем фронтам и боюсь, наших военных сил, не хватит, чтобы их остановить. На нас были брошены передовые силы, скоро в город войдёт тяжёлая бронетехника, более профессиональные подразделения и воины орденов. Нашей задачей станет держаться до прихода подкреплений из Рейха, — ответил Андронник. — Так что готовьтесь. По моему приказу, замкнёте оборонительную дугу.

— А что делать с притоном? — вмешался венецианец. — Мы не можем просто так его оставить?

— Разорим гнездо мерзавцев! Искореним их! — вспылил в праведном гневе «Судья».

— Согласен, — задобрился киберарий. — Боюсь, мы последние защитники Великого Коринфа. Я не получал данных от своего штаба на юге, поэтому мы займёмся благим делом. Герцог, ты с нами?

— Да, — ответил Доуху и мотнул какому-то бойцу, за спиной которого висело второе оружие, что было моментально снято и передано герцогу; Рэ аккуратно обхватил латунное покрытие длинной винтовки одной рукой и протянул её киборогу.

Андронник металлическими пальцами осторожно коснулся холодного металла, провёл сенсорами по оптическому прицелу и взял в боевое положение. Тут же ему был передан пояс с патронами к винтовке и он их принял, взял десять магазинов по десять патрон.

— Где?

— Да у одного сепаратиста по пути сюда. Я знал, что встречу тебя, поэтому прихватил её с собой.

— Это всё очень трогательно, но нам пора карать еретиков! — вмешался «Судья».

Отряд двинулся вперёд, следуя улица за улицей и подавляя незначительное сопротивление. Доуху, Андронник воин из Чёрных судей и десяток венецианцев без трудностей прошли через неохраняемые улицы и вышли к трёхэтажному зданию, которое стоит посреди маленького поля, поросшего зелёной травой, очернённой падающей сажей. Трава подступает к самой постройке, отделанной голубыми плитами, к4 дорожке, выстланной из белой плитки.

Они явились из-под сени домов в десять этажей, у подножья которых улочки и немногочленные пристройки в виде летних кафе. Без плана, без какого-либо обсуждения они появились подобно мстительным призракам и открыли огонь по охранникам — вражеским ополченцам. Карабины венецианцев настолько убойны, что бронежилеты на телах рвутся как тряпки.

Единственный «Судья» вырвался вперёд и на бегу, облачённый в гнев и развивающуюся мантию открыл огонь. Его лихая очередь подкосила пятерых охранников, изрешетив их тела и окрасив голубое в алое.

Андронник открыл стрельбу из новой винтовки и раскалённые до сумасшедшей температуры пули, внутри которых воспалялась плазма, прожигали врагов, оставляя им страшные увечься. Пара ополченцев подались в окно, но киберарий превратил их в опалённые куски тел парами метких выстрелов.

— Давайте, я вас прикрою снайперским огнём! — сказал Андронник, дёргая за скользящий затвор и двенадцать человек устремились вперёд.

Из окон тог и дело собирались высунуться враги, но каждый раз их находила пуля Андронника.

«Судья» первым ворвался в здания, превратив дверь в россыпь щепок своим костюмом и начал беспорядочную пальбу. За ним не спешили войти венецианцы ещё помня военное дело, но с делать ничего не могли, пока там свой.

Десяток ополченцев ринулся в параллельный коридор, но нарвались на неутихающий автомат «Судьи», и он выпустил в них остатки обоймы. Когда раздался щелчок он его откинулся и сокрушил голову первым кулаком, облачённым в железные элементы. Раздробив кости и оглушив мятежника, «Судья» схватился за нож и резким движением вогнал его между рёбер отступнику и только приготовившись пуститься в рукопашную, был остановлен спесивым обращением:

— Несчастный брат! Не ту сторону ты выбрал.

Ещё один «Судья» оказался в коридоре и резко вздел оружие — массивный автомат. Но ему не суждено его использовать — гулкий выстрел оборвал жизнь мятежника, его шлем обрёл окровавленную дыру, а само тело обрушилось на бетонный пол.

— Не благодари, — бросил Доуху, и опустил карабин.

Венецианцы тоже не стали тратить патроны на тех, кого можно порешить вручную. В правой руке у каждого оказался маленький клевец, а в левой короткий нож. Началась страшная рукопашная, по полу потекла кровь и стали падать изувеченные тела, гвардейцы прибивали кого находили.

— Мы сдаёмся! — раздались вопли выживших ополченцев. — Не бейте нас больше!

Битва прекратилась, всё закончилось так же быстро, как и началось. Со всего здания стали стекаться ручейки сдавшихся мятежников, бросавших оружие под ноги лоялистам.

Обчистив погибшего «Судью», воин Рейха, поднялся в полный рост, отряхнул мантию и грозно склонился над одним из предателей, смотря ярко-красным визором маски шлема прямо в душу ему и устрашающе спрашивая:

— Это тут, согласно «царскому указу», устроен притон для утех?

— Да, милостивый господин, — с тряской от страха, робко ответил пленный, повинно склонив голову.

— Где вы держите девушек?

— Кабинет номер одиннадцать.

Андронник вошёл в помещение, которое по-видимому некогда было пропускным пунктом и довольно просторным в тот момент, когда вывели пленниц. Запуганные и заплаканные, в разных старых или новых одеждах, но не тронутые они выходили, едва сдерживая тошноту при виде стольких мертвецов. Но всё же, все они проходят к выходу и Андронник тихо говорит:

— Нужно конвой. До наших позиций не менее километра.

— Хорошо, — согласился Доуху и стал готовить всё.

— Что вам было приказано тут устроить? — всё продолжает допытываться «Судья».

— Мы…, - заплаканно твердит чернявый худой ополченец. — Нам поручено было подготовить кабинеты тринадцать, четырнадцать и пятнадцать. Кровати там поставить, диваны, найти бельё, воду… но вы понимаете…

— Хм-м-м! — прорычал «Судья». — Ну и что будем с ними делать?

— Нужно пленников запереть где-нибудь. Подойдёт какой-нибудь кабинет.

— Как же это место? — спросил кто-то из венецианцев. — Сюда снова могут начать свозить девушек.

— Да не. Мужики и девки ещё могут насильничать по местам, да и всех ещё свозят во второе место для подобных утех — Дом Афродиты.

— Где это!? — рявкнул «Судья».

— В Малом Коринфе. У главного порта, — всё так же, повинно и склонив голову молвит мятежник.

— Хорошо, — «Судья» развернулся. — Доуху, можете организовать изоляцию мятежников? Нам не хватит средств тащить до наших позиций.

— Посмотрим.

— Госп…госп…дин Анд… ник! — слова из приёмника киберария оказались окутанным множеством помех и статикой. — Гос…ин!

— Да!

— Эт…га! У на… ный ка. ц!

— Ничего не понимаю, — лёгкая досада поразила Андронника. — Средства радиоподавления и информационной борьбы Фемистокла душат сигнал.

— Что!? Что случилось!? — подошёл «Судья».

— У меня нет возможности связаться со своими. Судя по анализу полученных данных, они в тяжёлом положении, — речь Андронника показала выдала раздражённость. — Часть лояльных войск держит оборону на юге.

— Господин Андронник! — снова раздалось из передатчика, только намного чётче и без помех. — Говорит штаб «А», в Малом Коринфе. Мы уничтожили глушилку на севере, связь есть.

— Да?

— Противник ввёл крупные формирования Великого Израиля, мы встретились с огромным количеством неприятелей. Наши части сильно измотаны и отступают к штабу, — даже через рацию можно заметить, как голос дрожит. — Но к нам поступило первое подкрепление. Пять «Рыцарей», и «Паладин» высадились у порта и идут к центру.

— Хм, — задумался Андронник. — Мы можем установить контакт с ВДД-1.

— ВДД-1? — спросил «Судья».

— Воин дистанционного действия, модель первая.

— Да, сможем. У вас же есть возможность?

— Да. Я думаю, мой организм выдержит это подключение, — Андронник обратился ко всем присутствующим и уверенно сказал. — Обеспечьте оборону в доме, пока я не очнусь. — И после этих слов он нажал на пару кнопок.

Всё в глазах киберария помутнело, он потерял чувствительность и ощутил, что сполз по стене… или ему так показалось. Сетка движений, вшитая в тело киборга считывает нервные сенсоры каждого возможного движения и передаёт их на расстоянии прямо в конечности механизма. Спустя секунду искра его сознания загорелась в механическом существе в нескольких километрах вдали. Тело не ощутило ничего, только сознание и кажется, что он сущее бесчувственное бревно. К глазам тут же была подведена металлическая рука и воплем шестерней, и потоком энергии пальцы демонстративно согнулись.

— Добро пожаловать к нам, Андронник, — бодро сказал «Гвардеец» в угольно чёрной броне и дёрнул существо за плечо, вручая ему оружие и пояс с боеприпасами — какой-то длинный автомат, с широким дулом. — У нас проблема.

Андронник хотел бы что-то сказать, но его сознание, которые мыслью приводит в движение металл, не может произнести ничего, поскольку нет голосовоспроизвоителя и ему остаётся только смотреть немой статуй на всё, что происходит.

Выбравшись из кого-то подвала, они вышли на улицу и там их встретил высокий мужчина, чёрная броня которого имеет отметены в виде креста. Он стоит без шлема, и Андронник видит его лицо, на нём буквально «выбита» страшная картина войны — на месте правого окровавленного глаза повязка, на носу отметина в виде пореза, щека разодрана едва ли не до кости. Киберарий позволил себе оглянуться и понял, что они находятся во внутреннем дворе какой-то школы, построенной в форме буквы «П». Всюду лежат мёртвые под навесами, на пару с ящиками и оружием, изувеченные пехотинцы, с повязками, и одетые в одежду, пропитанную потом, сажей и кровью, шныряют туда-сюда.

— Что встал, как оловянный солдатик? А, да ты им и являешься, — у тяжелораненного бойца ещё хватил сил на шутку. — Что так уставился на меня? — Андронник, пропуская его речь через обработку получает уже нормальный вариант, и он может только представить, как звучат искорёженные от ранения слова. — Если вы ждёте команды, то я разрешаю.

— Хорошо, — «Гвардеец» помог раненному присесть на какой-то стул и вновь заговорил. — Это наш Консул, он неудачно сошёлся в рукопашной с одним из Крыльев Ветра, когда вёл отряд на помощь окружившим наших. Но тебе не это интересно ведь? У нас есть боевая задача — пробиться к плацдарму, который организовали пришедшие из Иллирии передовые силы Рейха и поддержать их продвижение к нам, — боец схватился за плечо Андронника. — Нам тут без них никак, без тебя никак. Ты единственный, кто может подключиться к этой дряни, единственный у кого хватит опыта повести двадцать моих ребят. Все офицеры заняты, и мы бы тебя не позвали, если бы Консул был бы в порядке. Всё, пошёл. Двадцатка самых отборных ждёт тебя изнутри.

Андронник получил планшет с картой и прицепив его к поясу, быстро двинулся вперёд, а за ним двадцать чёрных «воронов» битвы, вооружённым по-разному. Они быстро прошли по улицам, зажатым между низкими зданиями, но на этот раз киберарий не узнаёт их. За последние часы всё так изменилось — множество построек выгорело или превратились в руины, над которыми витает дым и скорбный плачь ветра, всё завалено обезображенными мертвецами, тихо полыхающими металлическими кучами уничтоженной техники.

Андронник взглянул на карту и бегом повёл отряд на восемьсот метров, где сейчас блистает огонь и трясётся земля. Машины войны — огромные, не менее четырёх этажей шагоходы на двух ногах прорезают себе путь. Они, все выкрашенные в чёрный цвет, похожие чем-то на древних рыцарей, с боковыми устройствами, где на правой конечности несколько спаренных гаубиц, а на левой множество пулемётов и энерго-турелей, вступили в неравную битву.

Со стороны Греции им противостоит множество техники, которая с Балканами не имеет ничего общего — это массивные бежевые танки с прижатыми башнями. Передняя часть «боевых колесниц» настолько сильно укреплена, что броня больше похожа на металлически наросты.

— Ультрамеркавы, — отметил один из бойцов, когда они подбежали к одной из групповых позиций танков. — Союзнички врагов.

«Рыцари» пытаются чем-то ответить, но противодействием становится дождь стомиллиметровых снарядов. Грозные машины Рейха старается подавить точки залпами своей артиллерии и то и дело между линиями со страшным грохотом зданиями вздымается асфальт, огонь и покорёженные куски танков, но этого мало.

Только сейчас Анндронник понял, что Фемистокл поступил довольно мудро, позволив им выйти из порта к первым воротам горда — Свободного Духа, где их взяли в окружение. Даже отсюда, из укрытия в виде сдобренной части дороги он слышит, как «рыцари» стонут. Их системы отказали и будто б лишённые зрения, истерзанные чудовища, они рыдали и стонали под натиском инфернального огня, брели, спотыкаясь об шквалы и циклоны артиллерийского танкового пламени; их могучая броня окуталась плащом трещин и выбоин, обернулась в мантию угольной сажи, а их двигательные механизмы сыпались, не выдерживая жесткого и вероломного натиска.

Один за другим эти машины вспыхивали от напора и крушились. Голени не выдерживали такого адского и напора, падали и в сиянии взрывов быстро умирали. Через системы наблюдения киберарий смог увидеть, как великолепно известный, покрытый неугасаемой славой «Чёрный Паладин», что выше «собратьев» на пять этажей, каратель тысячи еретиков, собранный в Риме, смог доползти до границ Великого Коринфа, ступая у берега и превратился в крепость, «сев» на какую-то маленькую площадь и прекратив передвижения, зная, что дальше его только ждёт смерть.

— И что нам теперь делать? — раздосадовался один из лоялистов. — Они меньше чем за десять минут прикончили всех.

Андронник передал свой приказ на планшете, используя его для написания текста:

— Отходите к «Паладину». По мере сил, уничтожайте технику. У меня свои дела. Оставьте взрывчатку — один взрывпакет.

Киберарий решил решить одну проблему, связанную с указом недоцаря и одновременно вознамерился оборвать индустрию утех. Он предполагал, что подобное заведение могли развернуть на месте старого борделя, переделанного при правлении императора в один из офисов Управления по духовной чистоте Министерства Идеологической Чистоты и видимо они решили то место осквернить. Став тенью, киберарий двинулся через разрушенный дымящийся град.

Чтобы выйти на позицию, ему стоило десяти минут и сейчас он смотрит на вход в нетронутое пятиэтажное здание, вход в которое украшен двумя розовыми баннерами и статуями обнажённой бетонной женщины. В роли охраны — два ополченца в обычной гражданской одежде и бронежилетами. Усилив аудиосенсоры, Андронник смог настроится на разговор внутри, так как двери были открыты и заглушил все звуки, которые не были похожи на слова

— Ну позволь, чего тебе стоит. Значится, мы тут воюем за свободу, а нам развлечься не дают.

— Нет. Сказано же, утехи начнутся, когда Фемистокл постановит, что бои в городе прекращены. А сейчас проваливайте. Ишь, повадились.

— Ой да ладно, возьмём пару девчонок на минут десять-пятнадцать. Поверь, никто и не заметит.

Андронник посчитал, что трата пуль на этих людей — слишком щедро для таких как они. Закрепив автомат и у поясницы, он выдернул два прута чугунной арматуры из куска стены, лежащей возле него и в открытую пошёл вперёд, не думая, что рядом может быть кто-то серьёзнее обычных ополченцев, но отголоски гнева затуманили холодную логику. Только конфедераты подняли автоматы, как сила металлоёмких техно-мышц отправила в полёт два куска чугуна, первый из которых острием пробил горло, а второй сокрушил висок. Киберарий подхватил у падающего бойца нож на ремне и обнажил клинок, ворвавшись тут же вовнутрь. У полукруглой стройки, похожую на рабочее место с ресепшена два воина в недоумении, они верят своим глазам и только мысль, что нужно отстреливаться появилась в сознании, как их жизни забрал Андронник размахивая ножом, словно кистью — стравляя широкие кровавые мазки на картине насилия, обагрив всё вокруг. Третий боец попытался дать дёру, но ему в голову прилетела хрустальная пепельница со стойки. Воин упал на лицо, разбив нос, и Андроннику нет дела — умер он или потерял сознание.

Прислушавшись к окружению он определил, что за первой же дверью кто-то сопит, переговаривается и плачет. Выбив её одним ударом он оказался в помещении, которое видимо уже пытались обустроить для утех — всюду есть кровати, матрацы, тумбы с различными срамными вещами.

— Кто вы? — спросили несколько девушек; Андронник тут видит не менее двадцати дам, в различной одежде и по всему видимому только приготовленных к утехам; ещё не тронуты, не переодеты в безумные костюмы работниц подобной индустрии. В их глазах киберарий видит испуг, по щекам некоторых размазана туш, губы дрожат, главы опущены в ожидании кары.

По планшету застучали пальцы на которых специальные сенсоры, позволяющие контактировать с экраном, и высветились слова:

— Я — представитель Рейха. Спрячьтесь в старом маяке господина Джека. Старик поддержал Конфедерацию, но принимает бывших пленников её. Только если вас встретят, скажите, что поддерживаете конфедератов. Уходите через чёрный вход. — Прежде чем выйти, Андронник снял с себя автомат, дёрнул какую-то рыжеволосую даму, в джинсах, белой рубашке и кожаной куртке, остановив её и протянув автомат с боеприпасами.

Девушка поняла всё без слов и дрожащими руками взяла оружие, помотав его в руках. А киборг вспомнил немного о старике Джеке, который раньше работал на корабле имперского флота. Мужчина был не совсем обычный бывший моряк, хоть и курил трубку, жил в здании, которое раньше было маяком, занимался строительством деревянных лодок на продажу. Служба в Элитном корабельном отряде давала о себе знать тем, что он обустроил своё жилище, как крепость. Андронник был знаком с ним, ибо как-то раз его позвали оценить в здешних местах перспективы для установки электростанции и Джек пояснил, что это будет нецелесообразно, только используя далеко не научные обороты. И запомнил он его как надёжного, добродушного, верного Империи, но готового на маскировку и ложь ради сохранения жизней людей. И киберарий доверяет ему, отправляя к нему беженцев, которых он может укрыть, а конфедератам сказать, что это партийная ячейка сепаратного движения, укрывшаяся от боёв в городе.

— А как из него стрелять? — спросила девушка, выдернув Андронника из его размышлений.

— Затвор передёрнут, жми на крючок, — написал киберарий и убрал планшет, прикрепив к бедру и отойдя ко входу, смотря за тем, чтобы сюда никто не пришёл.

В городе он услышал грохот взрывов и стрекотание очередей, так же ветер доносил крики людей, стоны и вой. Хоть у него сердце стало механизмом, душа обращена в осколки, но всё равно его что-то терзает изнутри, что-то доставляет боль от всего происходящего.

В здании, когда его покинули девушки, снова воцарилась прерывистая тишина. Воин осмотрел тела в поисках информации, рабочий стол, но ничего не нашёл и только собрался покинуть это проклятое место, как во входе показалась высокая фигура. Это мужчина, на котором увесистая «околомонгольская» техно-броня — Хатангу-Дегель, только всё выполнено из листов металла, от неё раздаётся звучание и шум приводов, а на спине источник энергии. Суровое лицо не покрыто — узкие карие очи смотрят на Андронника, на щеках шрамы, а восточные усы опускаются едва ли до конца подбородка.

Таймураз Эшбек — один из немногих выходцев с востока в Империи, который стал Консулом ордена Крылья Ветра, и тот, кто поддержал мятеж Фемистокла. Был вторым человеком после Конвунгара Чжоу в личной армии Первоначального Крестоносца.

— Ах ты шайтан проклятый, я пришёл посмотреть на славных дев, опробовать нескольких, а тут ты — сын шакала, — недовольно заговорил военачальник. — Что ж, Фемистокл предупреждал, что враг коварен и позарится на объекты нашего великого культа. Сначала вы разрушили храмы богов, затем установили свои порядки в славной Греции. Это было преступлением, хоть я тогда не понимал… но затем великий меня просветил.

В ответ лишь холодное молчание.

— Что? Осуждаешь нас? Да что тебе до этого, ты всего лишь жалкий прихлебатель режима, убогое порождение Рейха. Что мне перед тобою распинаться?

Андроннику нечего сказать, нет устройства которое бы это позволило и поэтому Таймураз продолжает монолог:

— Вот что ты заткнулся? Точно осуждаешь, а за что!? За то, что мы выбрали свободу? Да, ты так и думаешь — «променяли свободу на прогресс», а на фига нам ваш прогресс если он убивает меня? Я как баран скакал по полям битвы, сотнями пожинал во имя Императора и единственное чего я добился от него — холодное одобрение. Ты понимаешь! Ни одного похвального жеста… только новые задания и молитвы, новые походы и проповеди.

В ответ Андронник только может одарить холодным взором.

— А Фемистокл? Я не мог пару лет выпросить у Канцлера возможности жениться, а Фемистокл наделил меня таким женским вниманием, дал стольких девушек…

На тонких губах Таймураза появилась кривая улыбка:

— Но больше всего меня бесит, что Канцлер решил поиграться в отца для нас, хотя таковым не являлся. Щепотки его внимания… а на кой они мне? Я достоин большего! Я достоин истинной власти!

Но опять молчание покрыло слова врага.

— Да что я с тобой тут говорю, — резко сказал Таймураз и обнажил клинок — длинную саблю, с которой ринулся на киберария.

Андронник отступил назад, давая клинку впиться в пол, а затем одарил врага парой ударов в корпус, металлом проминая металл. Таймураз отпрыгнул назад, проводя одновременно восходящий удар и лезвие его клинка порезало слегка подбородок киберария. В глазах зарябило, и сторонник Рейха стал медленно пятиться, чем и воспользовался Консул — резким прыжком вперёд, он ударил Андронника в грудь и заставил его упасть. С грохотом киберарий оказался на земле и стал ползти, как понял, что в левое плечо ему угодила сабля. Таймураз провернул клинок и сочленение разорвалось, а вместе с ним и отсеклась конечность.

— Ты слишком слаб! — возопил Консул.

Андронник поднялся и потянул рукой за пазуху. Там он нашёл взрывчатку и активировал её нажатием пары кнопок, пустившись в бег. С прыжка он оказался на груди противника и за спину, в пространство между батареей и костюмом, активировав заряд.

Прежде чем всё поглотил огонь и было уничтожено взрывом, Андронник успел отключиться и вернуться сознанием к себе. Секунды хватило бы ему, чтобы предаться мимолётному эфемерному ощущения сладости от победы, но подобие радости над ещё одним военачальником врагов была прервана передачей, и ослабевшей рукой Андронник потянулся к рации:

— Андронник! — раздался женский вопль из рации киберария. — Нас окружают!

— Вы где сейчас? — тяжко спросил киборг. — Отвечай!

Девушка-санитарка лежа на холодном обагрённом асфальте, закрылась чем-то, когда над головой прозвенели трассёры. Тем временем на широком перекрёстке, немного южнее чем Площадь Пустоши, идёт полным ходом тяжёлое боестолкновение:

— Мы умираем за демократию и республику! — прокричал ополченец посреди дороги и направил автомат, на отряд Гвардейцев Рейха, идущих под прикрытием БТРов.

Противник в количестве двадцати бойцов ударного отряда открыл огонь по лоялистам. Быстро сориентировавшись гвардейцы рассыпались и весь огонь угодил в корпус гремящего бронетранспортёра, который ответил огнём спаренной энерго-пушки, превратив наступающую двадцатку в опалённые тела.

— Наступаем! — кричит человек, по имени Тит Флоенций, лейтенант ордена «Чёрных Судей». — БТРы, уничтожьте рубеж.

Титу Флоренцию в первый раз приходится сражаться против предателей. Он только последний год служит «Судьям» и от его руки пало немало приспешников разврата и бесчеловечной коммунистичной бытности, деспотов старого мира и еретиков. Но это первый раз, когда он обратил оружие против братьев по оружию.

Подняв пистолет он открыл беспорядочный огонь по мятежникам, и каждая пуля пробивала горло или голову, укладывая на землю каждого, кто выполз на его линию огня, но сепаратистов меньше не становится. Однако эти изменники, только исполняют его душу священной яростью, ибо невозможно даже в грёзах вообразить, чтобы мужчины и женщины Рейха, давшие клятвенные обещания служить Империи, могут быть совращены еретическими «песнями», сахарной фальшью и нечестивыми обещаниями.

Тит перезарядил крупнокалиберный пистолет, по калибру похожий на ружьё и обвивший руку системами амортизации, и снова открыл огонь. Тяжёлые пули угодили в укрытие и прошили его насквозь, и вместе с ними бойцов греческой армии.

У Тита не родилось жалости к мятежникам. Конфедераты, несущие хулу на Рейх и Канцлера, только своими нечестивыми речами способны совратить добрых людей Империи, не заслуживают в глазах Тита сожаления. Их предательство и ложь должны быть выжжены до самого конца.

Когда у Тита всё вскипело в сердце, он прорычал команду о наступлении и двадцать человек из ополчения, собранного из бывших полицейских, вместе с десятком гвардейцев Дворца пошли в наступление, расчищая себе путь визгом пуль, жужжанием лучей и грохотом дробовиков.

Тит Флоренций знал, что передовой блокпост у них на этом перекрёстке, откуда они должны были начать давление на площадь, но он не ожидал встретить такое огромное количество бывших гражданских, которые свалили мешки с песком, куски мусора и укрепились тут.

Девушка, с повязкой на куртке стала отбегать в сторону союзников, как её за плечо схватил Тит и стал отходить назад, продолжая неустанно стрелять по мятежникам.

— Как ты тут оказалась? И как тебя зовут?

— Я была с передовым отрядом сержанта… единственная выжившая. Я — Сериль.

— Засада?

— Да.

В тот момент, когда Тит искал цель, его схватили и затянули за БТР, в тот момент, когда место, где он стоял было растерзано визжащими стрелами энергии. Он посмотрел, кто это и увидел перед собой измаранное в саже прекрасное лицо девушки с волосом, подстриженным под каре. В её глубоких очах дух Тита оцепенел от печали и огня.

— Не высовывайся! — сказал Флоренций и протянул пистолет.

С оглушительным стучанием ног бронекостюмов об асфальт на поле боя вышли три массивных фигуры, заключённых в серебристую броню, пройдя через баррикаду на перекрёсток. Плавным движением рук они подняли тяжёлые пушки и из их дула вырвался лучевой поток сверхраскалённой энергии, обращая лоб БТР в чёрные лоскуты расплавленной стали. Десяти секунд хватило, чтобы бронетраспортёр взорвался и затих навсегда.

— Открыть огонь по ним! — указал Тит на новую угрозу и ответом стал плотный оружейный огонь, спаренный с лазерным заслоном шести энерго-карабинов.

Плотности напора хватило, чтобы найти слабые места в броне, а огонь из подствольных гранатомётов заставил упасть их одного за другим — гранаты забиралась в выбоины и сочленения, разрывая их, превращая защиту в мусор.

— Господин! Господин! — забасил радист, дёрнув за руку Тита. — Командование из штаба докладывает о группе объектов. Они стремительно к нам приближаются. Господи, спаси и сохрани, они сейчас ударят!

Тит поднял голову и увидел монолитное серое небо, поглотившее багрянец заката. Он увидел, как к ним очень быстро приближается полдюжины жгучих огоньков, оставляющих хвост недоброй энергии и шлейф дыма. В тот момент, когда объект стал клониться к ним было понятно, что это.

— В укрытие! — прокричал Тит, и мощный взрыв, чреда взрывов, затмивших солнце, и уподобившимся падению звёзд, разбросала всё. — Сериль! — прохрипел Тит, когда одна из ракет упала рядом с ними и всё сожрало жаркое пламя, накрыл страшный гул, сопровождаемый вихрем обломков асфальта и кусков металла и мусора. Казалось, что под одеялом пыли и дыма никто не мог выжить, но наводчики врага, решившие пробиться через оборону ракетным ударом драгоценных ракет, не так опытны, как имперские артеллеристыю

Девушка очнулась от резкой боли по всему телу, перед глазами всё плыло и плясало, руки и ноги не слушались, звуки доходили до сознания через звон и казались далёкими. В ней зажигается искра сожаления от того, что она оставила дочь, боится приближающейся погибели и не может смириться с тем, что ей придётся оставить мужа. Но она хоть что-то сделала для Рейха — в памяти всплывают лица трёх спасённых ребят и пятеро раненных, которым она оказала помощь.

«Хоть это», — печально подумала Сериль.

Рухнув на грудь от бессилия и боли она стал ползти, как возле неё собралась группа людей, среди которых выступил высокий мужчина в алой мантии, слабо развивающейся под напорами ветра.

— Я полковой жрец Ареса и могу тебя спасти, — он провёл рукой и обвёл посохом троих пленных. — И ещё их спасти своим мудрым словом. Тебе всего-то нужно отречься от Христа Бога и признать наших богов.

— Не-нет.

Сериль понимает, от чего она не может отказаться. Дарованная вера ей намного приятней, чем следовать путём неоязычников, которые опустились до устройства борделей, притонов и массовых убийств.

— Я задам ещё раз, отка…

— Нет, — рявкнула девушка из последних сил.

— Ах ты тварь! Ладно, можешь продолжать верить в своего Христа, но только стань служительницей дома Эроса, ублажи наших мужей и жен.

— Нет…

Жрец приставил ей к голове эпохальный револьвер «.44 Ремингтон Магнум» и приготовился сжать курок.

— Ох, дочь моя, я пытался направить тебя к истинному пути, но ты сама выбрала забвение.

Щёки девушки покрылись солёной влагой. Как же она не хочет расставаться с жизнью, как же ей не охота терять Данте и оставлять Марту одну и у сердца всё дрожит от чувства скорого соприкосновения с вечностью. Муж и дочь наверняка будут гордиться ею, но что для неё этот почёт… она бы с удовольствием поменяла бы его на то, чтобы быть спасённой. Чтобы снова увидеть Данте и Марту, чтобы с ними провести время. Но уже поздно и она слышит как с той стороны мироздания доносится спокойное пение… это конец.

Внезапно на поле боя вырвалось нечто — в красном балахоне, с коротким клинком в одной руке и коротким автоматом в другой. Металлической ногой он сокрушил грудь отступника, а второму, в лицо он выпустил пятую часть обоймы. Клинком он насадил сепаратиста, выкрасив в алое белую рубашку врага. Жрец испугался и его палец дрогнул. Револьвер гаркнул и дал выстрел, Сериль упала и тело её не подало признака жизни, присоединившись к груде тел.

Когда Андронник узрел смерть беззащитной женщины, матери ребёнка не поднявшей оружия против жестокого врага, что-то в нём замкнуло. Был ли это провод или ярость в душе, но киберарий превратился в жестокую машину войны. Его меч тут же нисходящим ударом рассёк ключицу мятежнику, автомат превратил двух сепаратистов огненным шквалом в жителей горнего мира. Резко перекатившись он опустошил обойму, напичкав ещё двух противников свинцом. В один прыжок, как хищник, он настиг пытающегося удрать и пустым оружием, орудуя как дубиной, обратил его в неузнаваемое олицетворение жестокости битвы.

Жрец попытался закрыться посохом, но меч его рассёк, а затем опустевший автомат одним сокрушительным ударом по голове помог служителю культа узнать все истины загробного мира.

Андронник только хотел броситься к Сериль через поле мертвецов и попаханного асфальта, как по нему заработали орудия «Поборников справедливости» — множество стрел света. Киберарий резко к ним обернулся и по его щеке пронесся луч, оставив жжёную рану, и ещё пара попаданий угодили в мантию.

— Уходим, — стал оттаскивать его, выбравшийся Тит. — Мы уходим. Сейчас из тебя решето сделают. — Флоренций ещё сильнее стал тянуть киберария за истрёпанный, рваный и грязный балахон. — Наша оборона прорвана во многих местах, уходим!

Через пару минут на этих позициях уже хозяйничали сепаратисты, обыскивающие тела и ищущие выживших, но все поиски тщетны. Один из них приблизился к девушке и склонился. Аккуратным прикосновением он перевернул её и засмотрелся. Секунды четыре прошло прежде чем из шлема появились слова:

— Хм, это же Сериль, жена некого… эм-м-м, Данте Валерона.

— И что?

— Да, это точно она, — держа перед собой архаично сделанное на бумаге фото говорит боец. — А то, что сам Фемистокл приказал найти её, живую или мертвую.

— Это значит…

— Да, нам придётся её доставить ему, — воин поднялся во весь рост и активировал устройство, нажав на кнопку под шлемом. — Санитары, нужна ваша помощь!

Слова «Поборника» утонули в сопении немногих громкоговорителей, которые стали возвещать слова далёкого проповедника:

— На связи кардинал южнобалканской епархии Бенедикт Джаско! — говорящий словно уставший запыхавшийся человек — молвит медленно, на фоне, но слов нет ни музыки, ни разговора, только далёкий свист пуль и гром работы артиллерии. — Ради мира, ради любви прошу вас не слушать той лжи и фальши, которую распространяют Алэксандэр и Круг Жрецов. Мы не призываем к уничтожении греков, не желаем, чтобы целый народ был уничтожен. Согласно указу Канцлера № 12 «О должностях в Балканской Автономии» посты руководителей могут занимать выходцы греческого происхождения. Не слушайте эту ложь! Я вас умоляю, положите оружие и давайте придём к миру. Я обращаюсь ко всем — помогите раненным, пусть они и ваши враги, исцелите раны страдающих, накормите голодающих. Все мы — люди. Оставьте ваши жертвенники, ибо они требуют крови и только крови, опустите оружие и давайте поговорим, ибо столько людей отдало уже жизни на алтарь ненужного конфликта. Я призываювас к миру, братья и сестры!

Слова далёкого пастыря смолкли, оставляя город только в распоряжении звуков битвы и сепаратной пропаганды. Снова пули и разрывы снарядов сольются со словами Алэксандэра в единую симфонию войны, где первые направлены против врага, а вторые на разжигание гнева в сердцах людей, дабы они пополняли ряды бойцов. Из-за клубов дыма не видно солнца, оно скрыло золотое сияние за хмурыми небесными завесами. Город готовится опуститься в руки ночного мрака, где хоть на какое-то время бои остынут, давая сторонам небольшую передышку.

Глава 16. По собственному желанию

Глава 16. По собственному желанию

Утро. Девять часов.

Томительное ожидание превратилось для Данте в адские муки — в груди всё свело, едва тошнит, а волнения охватили нервной сетью всё тело. В тускло освещённой зале, откуда и началась операция в Новой Приштине, собралось несколько человек. В чёрных официальных одеждах — Данте и Яго, в кофте и брюках, с панамой на голове — О’Прайс; с гипсом на ноге, белых штанах и футболке — МакКаллин и где-то в углу, укутавшись в тени, нацепив на себя пиджак с туфлями, серой рубашкой и тёмно-синими штанами — Комаров.

— Что-то у тебя совсем плохой вид, — раздался голос О’Прайса, который взирает на хмурое лицо Данте. — С тобой всё в порядке?

— У меня жена в Великом Коринфе. Я не знаю, что с ней! — вырвалась гневная речь Валерона, и он сложил руки на груди. — Не знаю. Кажется, ещё немного, и я сойду с ума.

— Парень, может тебе у врача проверится? — продолжает О’Прайс. — А то не хватало, чтобы ты в бою головой тронулся.

Поляк смолк, но другой голос возобладал в пространстве и это было только вопросом времени — когда он снова заявит о себе, только на этот раз вместе с ним появился мужчина в чёрном облачении, по лицу — полная копия Данте. Он вроде бы плывёт над землёй, каждый его шаг мягок и воздушен, ведёт прямиком к съёжившему от обвинительных ощущений и страха Данте.

«— Вот и утро, а бедная Сериль до сих пор тебя не дождалась. Не думаю, что она пережила эту ночь, а всё из-за тебя».

«— Ты опять пришёл меня обвинять?» — спокойно говорит Данте, подавляя эмоции. — «Может, уже, хватит?».

«— Нет, мы только начали, но обвинений с меня хватит. Насчитало время жестокой мести, и я пришёл, чтобы убедить тебя — она мертва… все они в Коринфе умерли, и ты можешь в этом не сомневаться. Твоя цель теперь — принести мести, как можно более страшную. Ты не хочешь бежать и предать командование, так сделай так, чтобы враг твой страдал. Воздай им! Отныне я взываю к твоей жестокости».

— Полковник в расположении! — скомандовал солдат у входа и все выровнялись по стойке смирно, а голос вместе с образом исчез, оставляя Данте наедине с своим сознанием.

— Вольно! — скомандовал офицер, осмотрев зал; все стулья вынесены и кроме трибуны ничего нет, даже экран потух, а сейчас так нужна была бы тактическая карта.

— Господин полковник, что по ситуации?

— Всё неплохо. Вражеские подразделения были отброшены на юг, аж пятые точки видны. Мятежники, при давлении шестой и восьмой армии отступают из Македонии к Салоникам. Наш десант приступил к высадке на побережье, и передовые части скоро войдут в Великий Коринф и Афины.

— В Великий Коринф? — с надеждой спросил Данте.

— Да, а что?

— Можно как-то попасть туда? В Великий Коринф? — при этих вопросах «мотор» в груди парня трепетно задрожал.

— Так, успокойся, мальчик. Приказы, перемещение войск и кого куда сунуть это прерогатива командования, а не сиюминутных желаний. Вы нам нужны здесь, что б вас. Мы готовим наступление на Салоники.

У Данте всё вспыхнуло в сердце, и он был готов наброситься на полковника, растерзать его прямо здесь, следуя зову изнутри своего тёмного эго. Но что-то удерживает его от этого, и только неимоверным усилием воли он приказывает себе держаться, только издав сдавленное рычание.

Полковник ощутил сдавленный комок ярости у капитана, поэтому не стал дальше третировать его, лишь склонив голову в лёгком кивке и отступив.

Каждая минута ожидания для Данте становится мучением, он понимает, что сможет получить облегчение, когда увидит наконец-то жену, узрит её живую и невредимую, но у него пока нет и крупицы информации о её состоянии. Что он может? Только ждать, выжидать момента, когда окажется в том городе, но ожидание превращается в мучительную пытку для сердца. Это чувствует все — Яго от того, что знает своего брата, Комаров от того, что пережил нечто подобное, а О’Прайс и МакКаллин от того, что у них зоркий глаз и огромный опыт жизни.

— Ладно, — полковник помахал какой-то папкой в руках, — тут у меня примерный план зачистки Салоник. Когда мы её возьмём с помощью первого десантного корпуса при поддержке России и Польши, то македонские владения станут нашими.

В зале раздалось звучание каблуков, когда дверь распахнул высокого роста мужчина. На нём развивается пурпурно-фиолетового цвета плащ, брюки и рубашка темно-синие, а по полу стучат туфли. Данте нашёл нечто знакомое в лисьем выражении лица этого мужчины, в его чёрном стриженном волосе.

Он сблизился с присутствующими и открыл уста, изливая мягким тембром речи суть пришествия:

— Господин полковник, вы можете быть свободны.

— Кто вы, чтоб вас, — возмутился офицер и обратился к воину у двери, — солдат, выведи этого полоумного.

В помещении тут же оказались пехотинцы не из части этого штаба. Данте с удивлением на них посмотрел и не узнал символики — это не из орденов, не пехота Империи и не одно из элитных подразделений. Одноглавый геральдический орёл на фоне двух клинков — неизвестный для присутствующих символ.

— А-а-а, — понимательно выдал полковник и отдал честь, — Полковник Рифат Андрос, третий мотострелковый полк. «Штурмовики Канцлера», что вы сразу не сказали, что пожаловали от нашего повелителя, и тёрок бы не было.

— Ступайте, — напористо, но с тенью лукавой мягкости сказал человек.

Полковник развернулся, отдал лёгкий поклон присутствующим и поспешил ретироваться как можно быстрее.

— Кто вы? — вперёд вышел Яго. — И что вы тут делаете?

— Я — Лорд-Магистрариус «Имперор Магистратос», — мягкими речами обозначил свой статус человек. — Только назначен на эту должность, так что я не удивлён вашему незнанию, — далее слова стали более грозными. — Официально меня тут нет, так что никакой бюрократии не будет.

— Что вы от нас хотите?

— Я буду краток. Мне необходим специальный отряд. В создании отряда мы обойдёмся без лишнего официоза и поэтому только ваше желание и мастерство сыграет роль при подпадании туда. Мне сказали, что на этой базе вы — самые лучшие.

— Ну может быть, а что собственно нужно? — спросил Яго.

— Как я говорил, мне нужен отряд. Вас высадят на юге Великого Коринфа у самого дворца «Чёрной Лилии», ставшего оплотом мятежа… точнее высадят настолько близко, насколько это возможно. Там необходимо будет выполнить ряд заданий, — Лорд вынул планшет из широкого внутреннего кармана плаща и передал его собравшимся. — Все задачи здесь. Прочтите, ознакомьтесь.

— А если мы откажемся? — спросил Данте. — Что тогда?

— Хм, — на лице Лорд-Магистрариуса повисла лукавая ухмылка. — Операция настолько вольная, что кто-то даже сможет найти свою жену и ребёнка в Великом Коринфе, если у него там они есть.

На губах Валерона за долго короткое время этой кампании впервые на губах расцвела лёгкая улыбка. Данте впервые рад, что ему не приходится выбирать между приказом и личным стремлением, ибо они единая суть друг друга — выполнить указ Императора — значит спасти Сериль. Но ещё больше он хотел бы, чтобы этого не случалось, чтобы Сериль была в безопасности, однако, что случилось, то случилось.

— Ну, кого записаться в отряд…

— Смертников, — резко оборвав на полуслове к Лорду подошёл О’Прайс, — вы так хотите его назвать? Не отнекивайтесь, я смотрел эти долбанные отчёты ваших офицеров и аналитиков. Тот дворец — крепость, к нему не подобраться — там всюду ПВО и ЗРК, а в канализациях под ним дежурят целые роты.

— Не всё так просто, господин пан, — сыронизировал Лорд, завидев нашивку с красно-белым флагом на плече англичанина. — Мы вас не собираемся бросать на тучу врагов. С вами отправятся люди, которых вы выберете и два отделения моих «Стражей Шпиля».

— И всё равно, этого слишком мало.

— Да, поэтому мы и отправили наш критский флот к Саламину. Их ракетные эсминцы и наш «Меч Серафима» прикроют вас с моря… если будет на то возможность. Я вас не тороплю, у меня есть тут ещё пара дел, так что я вернусь через десять минут, и вы дадите утвердительный ответ, — и на мгновение Лорд умолк, что бы затем сказать. — Да и Яго, можешь не беспокоиться по этому поводу. Ты возглавишь абордажную команду в битве при Саламине.

— Что!? — возмутился Яго. — Да как вы можете!? Как смеете!?

Слова прошли мимо для Лорд-Магистратируса и он под стук каблуков вместе со своими воинами покинул эту залу, в которой на несколько секунд поселилась полная тишина.

— Брат, — Яго тяжело выдохнул смотря в зелёные очи Данте, во взгляде которых, впервые появилась надежда, — ты же понимаешь…

— Да, я понимаю, — вдохнул брат, — надеюсь, мы ещё встретимся.

— Да, встретимся. Знай, я уверен, что она ещё жива, что ты ещё найдёшь её. Поверь, мы все ещё соберёмся, за тем столом. Ты, я, твоя жена и Марта, — легко-дрожащим голосом говорит Яго. — Не может всё кончится какой-то чертовщиной, ну не может!

Данте и Яго крепко по-братски обнялись, и брат оставил брата, быстро удаляясь из помещения. Теперь путь разделён, но всё же Данте надеется, что они ещё встретятся, что когда-нибудь соберутся за праздничным семейным столом. Он молча смотрит за тем, как его брат ушёл, опустив едва голову.

— Парень, — О’Прайс тряхнул Данте за правое плечо, — пойдём выйдем, поговорим. МакКаллин?

— Нет, прости, старина. Это без меня. Мне нужен покой, так что я тут останусь.

Двое вышли и Данте ощутил, как его лицо обдул ветер, холодный воздушный поток ударил в лик и на мгновение ему стало едва легче.

— У тебя в Великом Коринфе дочь, и жена? — спросил О’Прайс и в его пальцах мелькнула сигара, которую он поджёг и поднёс к губам; раздался сухой треск и удушливый дым вырвался изо рта капитана.

— Да, — тягостно ответил Данте, посмотрев на капитана и его сигару.

— Осуждаешь, что эту дрянь курю? И правильно, не ото хорошей жизни я взял этот яд в зубы, поверь… луче бы не брал. Да, теперь понятно почему Комаров поплёлся сюда. Ты ведь знаешь?

— Да, он рассказывал. Так о чём ты хотел поговорить?

— Знаешь, ты меня удивляешь, хотя это трудно. Ты готов согласиться на самоубийственную миссию ради людей, которые вряд ли остались в живых. Я не буду тебя пугать, но по опыту знаю, что вряд ли жёны и дети офицеров выживают во время бунтов.

— Откуда? — тяжело выдавил Данте.

— Я много где был. Работал на лондонских олигархов, затем английское правительство, потом на Федеративную Россию. Затем были в сопротивлении. Помимо этого, много ещё где бывал. Обычно, там, где дело пахло большими деньгами, нас и звали, — ответил О’Прайс, потягивая сигару. — Этот несчастный поганый мир не меняется.

— И в России вы и познакомились с Комаровым?

— Да, точнее чуть раньше. У нас была совместная операция где-то под Архангельском вроде, а затем закружилось и завертелось. И по тому, что я прошёл у себя на родине и в России, скажу тебе — сепаратисты, они же как бешенные звери, никого не щадят.

— Это всё понятно, О’Прайс, — Данте всмотрелся перед собой на военную базу, на копошение людей вокруг бронетехники, на перебежки с чёткими офицерскими командами и поднял руку. — Ты только посмотри, сколько ребят? И у большинства из них есть семьи, но никто из родных не в смертельной опасности, никто не переживает за жён и мужей, детей, родителей. Ох, как бы я хотел быть на месте одного из этих бойцов.

— Я тут ночью лазил по данным ваших систем, — поймав недоброжелательный взгляд Данте, О’Прайс спокойно продолжил. — Исключительно, как с помощью союзного доступа. Поймал передачу, что всех детей младше четырнадцати лет из зоны лоялистов перевозили на север, в местность за штабом Рейха. Судя по всему, там будет защищённый лагерь, но готов поставить, что он уже захвачен сепаратистами.

— Ах, мне туда не добраться, — эмоционально произнёс Валерон. — Мне нужен человек, который бы смог туда…

— Да, поэтому я тебя и позвал, — голос капитана стал тише. — Я уверен, что дети в руках сепаратистов потому, что на севере расположился «лагерь Паука», какое-то формирование мятежников. Но это не всё… судя по данным и полученным моим командованиям заданиям, там находится комплекс с ядерной ракетой.

— Ты хочешь сказать…

— Да. Да они собираются ударить по Италии… или по позициям ваших наступающих частей. Если взорвать ракету в верхних слоях атмосферы, это уничтожит вертолёты, самолёты и «летающие крепости». Это лишит вас преимущества в воздухе, но всё равно, мясом вы можете задавить их.

— И что ты предлагаешь? Ты же не собираешься мне помочь просто так?

— Конечно же нет, — усмехнулся капитан. — Я же не благотворительный фонд. Я вытащу твою дочь, возьму может быть пару своих ребят из полка, и мы отправимся в местность возле вражеского лагеря, перед штурмом центра пусками. И всё по своей воле.

— Ты составишь нам огромную услугу, — заликовал Данте, и сердце его преисполнилось радости, «тернистый куст» в груди немного ослаб и на бледном лице капитана появился живой румянец. — А что тебе самому нужно?

— В бытность свою заядлым воякой, нас однажды занесло с одним другом в область возле Праги… в общем, там он и остался… хороший был парень, мне как сын. Мне нужно найти его тело. Я хочу похоронить его с честью, — на этот раз голос О’Прайса отдал печалью.

— Что за история?

— Таких историй у меня много, как и друзей, лежащих по всей Европе, Азии и Африке. Но тот… короче, если сможешь, достань его. А потом, я тебе может поведаю, как нас из мотало по всей Европе.

— Это же на территории Директории Коммун, — Данте на секунду задумался, но всякие сомнения моментально отступили прочь. — Ладно, говорят они всё равно начинают строить новые города, и та самая… Прага сейчас должна быть в руинах. Ты мне только наводки дай.

— Хорошо, а ты мне по своей дочери.

Данте залез в наружный карман куртки и протянул фотографию, на которой изображены он, жена и Марта.

— Это твоя семья?

— Да, а что скажет командование тебе? У тебя же есть задачи? У тебя есть отряд.

— Все мои парни, кроме МакКаллина уже упокоились с миром. Я выполнил основное задание по ликвидации и теперь должен остаться на базе, пока нас не переведут обратно в штаб под Варшавой. Но кто мне мешает отлучиться на пару лишних часов, если я сам оформиться к вам?

— Как думаешь, русский согласится помочь?

— Ты о ком? О Комарове? Конечно пойдёт. У него с любыми сепаратистами свой разговор, и он не упустит возможности с ними повоевать. Можешь считать, что у него такое… м-м-м, увлечение.

— Тогда пусть отправляется с тобой, для подстраховки. А я доложу Лорд-Магистрариусу о том, что на севере могут шарахнуть ядерной, он вам может подкинет кого-нибудь для помощи.

Внезапно раздалось на всю округу:

— Господин Данте! Господин Данте! — к Валерону подбежал молодой парнишка, в такой же военной куртке и штанах, что и капитан, похожий больше на молодого юношу, чем на военного.

— Да, Вергилий? — сухо спросил Данте.

— Мне капитан Яго рассказал, куда вы направляетесь, я с вами.

— Нет, — чётко дал ответ капитан. — У тебя не хватит опыта для этой операции, ты едва в Пустоши не погиб, хочешь свою Мари оставить одну?

— Я хочу вам помочь, чтобы ваша жена вдовой не осталась, — в очах Вергилия Данте видит решимость и чистое желание помочь; Валерон понимает, что если с ним что-то случиться, то камнем ответственности и вины ляжет горе Мари.

— Хорошо, — скрипя зубами дал согласие капитан, под звуки распаляющихся граммофонов, сквозь которые в умы станет закладываться имперская истина и патриотические призывы:

— Ладно, парни, пойдёмте готовится, — сказал О’Прайс, когда из колонок. — Я конечно хоть и солдат, но пропагандой по горло насытился за время службы.

Капитан, словно опытный охотник, услыхал поступь приближающегося патриотического воззвания, несомого через песню, что разлилась на всю военную базу и смысл которой сводился к верности императору и Рейху.

Глава 17. Высадка

Глава 17. Высадка

Великий Коринф. Двенадцать часов дня.

Большой десантный транспортник несётся по небу, сближаясь с городом, откуда раскатилось восстание, прямиком с севера. Его объяло поле голубоватого света, прозрачное и практическое незаметное, но сделавшее неуязвимее и непроницаемее для любой пули, ракеты или снаряда. Длинный корабль — четыре двигателя вокруг массивного широкого корпуса, вытянутого и скрытого под чёрной радиопоглощающей краской, с приплюснутой кабиной, на всём ходу несётся по грозному поднебесью и несёт в себе экипаж смерти.

— Скоро будем на месте! — разнеслось у всех в наушниках звучание речи пилота. — Мы откроем высадку десанта, так что гордитесь, парни!

Их план был прост — сесть как можно ближе ко дворцу Чёрной Лилии, где окопался Фемистокл и мощным сокрушительным ударом сокрушить командование сепаратистов. Всё командование Конфедерации собралось именно в этом городе, во дворце и сейчас они готовятся праздновать нечестивую победу, практически изничтожав оборону лоялистов. Но их ждёт жуткое разочарование — Рейх всей своей мощью, с запада, юга и севера начал полномасштабное вторжение — армии и эскадрильи, поддерживаемые союзниками, готовы превратить южные Балканы в один большой окровавленный театр боевых действий. Их главная цель — найти врага и подавить его всеми возможными методами. Все понимают, что в приказах Канцлера и высшего командования мало холодной логики, которая была применима в войнах со старым миром, с коммунистами и либералами севера. Нет, это воплощённая ярость, гнев и досада, которую несёт с собой один из воинов передового отряда.

Данте всегда считал, что за смертью идёт вечная бездна тьмы, но приняв неизбежность неотвратимого, понимая, что его жена скорее всего может быть мертва, он ощутил, что сам становится мраком. Смирившись с этой колющей мыслью, он ощутил, что в нём будто бы что-то умерло, и он сам облёкся в броню цвета мрака. Единственный, кого он ещё распознаёт через помутневший от боли рассудок, это парень по имени Вергилий, который в отряде поддержке.

Облаченный в техно-броню угольного цвета, он тихо шепчет про себя моления, сидя на месте и прижатый за плечи фиксаторами. На его тяжёлой экипировке нет ничего, чтобы отличило его принадлежность к Рейху или ордену по символике. Только чёрные панели и листы брони, скрывшие тело за могучим технологическим панцирем, который сделан для того, чтобы устрашить и дать хозяину возможность неси слово закона Империи силой оружия.

Данте осмотрелся. Оптика шлема прорезала светлые дыры во мраке ещё семерых воинов. Пятеро из них облачены в броню серебристых цветов Гвардии Шпиля — подразделения, созданного для охраны вотчины Лоррд-Магистрариуса. И двое из них союзники от Российской Империи — воины Старшей Дружины. Все они сидят в полном молчании и только звук работы автоматики вместе с воем двигателей заполнял объёмный транспортник, в котором расположились ещё двадцать человек — пятнадцать штурмовиков и ещё пять «Палачей».

Данте, несмотря на внешнюю хладность ощущает желание ворваться в битву, неутолимую жажду как можно больше забрать жизней отступников. Страшный голод мести, ненасытное стремление съедает его душу, направляя все мысли только на то, как бы побыстрее добраться до Фемистокла. За два часа скоротечного полёта до сюда, проведённых в раздумьях и спорах с самим собой, Данте наконец-то осознал всю неизбежность смерти любимого человека. Он смог добраться до отчётов по возможным потерям в Великом Коринфе, читал данные разведки и обрывистые сообщения осаждённых. Из всего этого он сделал единственный вывод — шансов на то, что его жена всё ещё жива очень мало, скорее всего она либо мертва, либо в рабстве. Но этот шанс, маленькая искра надежды ведёт его в бой, всё ещё разжигает в нём слабый огонёк воли к жизни.

«— Ты чувствуешь меня?» — внезапно родился мысленный вопрос в голове Данте. — «Ты чувствуешь мой зов калечить, кромсать, убивать?».

«— Да», — в уме прорычал Даете. — «И что на этот раз».

«— Да, подчинись ему, отринь все нормы морали, весь этикет битвы и ворвись в неё подобно демону. Давай сольёмся в экстазе битвы и поверь, как только ты станешь един со мной, я дам тебе силу,

Капитан молчит. Он отдал бы всего себя ради получения силы, которая дала бы ему возможность прорваться к жене и готов даже принять своё «альтер», но всё же не знает, что будет, если пойти на поводу у существа из подсознания.

Корабль сильно задрожал и стал качаться, плясать из стороны в сторону, извне стали слышны взрывы, и вой лент снарядов, которые бьются о корпус.

— Так ребятки, держитесь, нам придётся сесть раньше. Проклятые зенитки! — доложил пилот.

Данте ощутил, как транспортник накренился и уже несётся на сближение с городом. Капитан почувствовал небывалый прилив сил, вопящую ярость, комом подступившая к горлу. Его пальцы сжались и разжались в ожидании оружия. Он не просто так на себя нацепил «рыцарские» доспехи, оставив привычный автомат и бронежилет.

— Мы снижаемся, через минуту будет на площади, держитесь, посадка будет жёсткой! — доложил пилот.

Капитан приготовился. Машина задрожала и затряслась, когда грубо приземлилась прямо на декоративные деревья, клумбы и красно-белую плитку, разметав всё по сторонам. Тиски ослабли и Данте сорвался с места, схватив широкий клинок и закинув его за спину, подобрав тяжёлый пулемёт он приблизился к выходу. Рампа опустилась и Данте вырвался вперёд, ведомый гремящим сердцем, прямо в острый свет битвы.

— Смерть предателям! — вырвалось с уст капитана и его слова шлем превратил в рёв.

«— Да! Да!» — заликовал голос в голове капитана. — «Ты теперь будешь мой! Мой, только согласись!».

Противник роится повсюду и пытается отстреливаться. Их мелкокалиберные автоматы издавали слабые вспышки огня и пули застрекотали по доспеху капитана. Он ответил мощным огнём пулемёта, обратив полдесятка ополченцев в несуразных мертвецов, выкрасив плиту под ними в алое. Остальные попытались спрятаться, уйти в укрытия, но тяжёлый пулемёт их и там доставал бешенными очередями, отправляя на встречу смерти.

Тут же, рядом с капитаном встали ещё семеро воинов, в таких же массивных сегментированных доспехах, поливая врага ураганом различного огня. Шипят огнемёты, проливая всё яркими струями пламени, вопят пулемёты, разрывая укрытия вместе с врагами, ревут автопушки, вспахивая землю.

Какой-то БТР попытался высадить отряд врагов, но тут же был превращён в дуршлаг концентрированным огнём автопушек, а затем и взорвался.

На поле битвы появились новые воины — в бежевой военной форме, сопровождаемые воинами в золотистой боевой одежде. Три десятка прибежали из смежной улицы, но были прижаты к земле сумасшедшим огнём штурмовых энергетических винтовок воинов Канцлера — плотный непрерывный огонь прожигает бронежилеты врагов, и они как подкошенные падают на землю, пытаясь хоть как-то повредить десантному отряду.

Вторыми тут оказалась хлынувшая из всех щелей и улиц орда воинов в красных, белых, жёлтых балахонах, которые с простенькими пистолетами, винтовками и ножами бросились на имперцев. Массивный плотный огонь раскатал их по земле, и первые ряды пропали в кровавой дымке, но за ними, словно одержимые, сектанты продолжают напирать воющей толпой.

— Культисты!

«— Они и виновны в её смерти!» — голос стал сильнее и Данте уже чувствует, как когти его альтер-эго прорываются через ментальную броню, как ещё немного, и оно захватит его рассудок, капитан ощутил жестокое пламя, что просачивается в его сознание. И кровь, которой становится всё больше, только возбуждает его, воспляят сознание.

«— Прими меня, ибо я, это и есть ты, Данте». — продолжает вопить голос.

Капитан не прекращает стрелять, буквально в упор прошивая десятки сектантов, которые словно безумные прут на них. Пулемёт подобен изрыгающему пламя дракону, который выжигает нечестивые силы. Он не может отбросить голос мысли, не может увернуться от битвы, не может зажмуриться и не видеть крови, которая становится подобно бензину на огонь.

«— Что будет если я с тобой соглашусь?» — спрашивает сам у себя Данте. — «Что?».

«— Ты будешь могущественен! Ты отомстишь. Прими сладкую ярость… истинную дикость, которую я несу с собой!».

Молчаливо, капитан сдаётся, все ментальные барьеры с треском рухнули и Валерон ощутил самого себя, тёмное существо — сжатый комок гнева, вины, злобы и жестокости, обволоченный в иглы тревоги и леденящего ужаса. Инфернальная тварь засияла сверхновой в уме. Данте внезапно теряет контроль над собой в исполинском притоке чистой ненависти, его разум полностью занять сущностью мести.

«Правильно…» — удовлетворился альтер-Данте. — «Ведь Сериль и Марта стоят больше, чем сотни этих убогих морд. Давай! Пусть они узнают, кто их покарал».

Кровь требует расплаты и ему нет больше нужды в пулемёте. Данте сорвался с места и словно дубину обрушил пулемёт на мятежников и смерть следует за ним. Он размахивает ей, и служители богов падают, марают одежды в своей крови, а капитан продолжает сокрушать их руками, марая в багрянце свой доспех.

«— Ты теперь мой!» — вопит нечто в подсознании, но капитан не слышит самого себя, полностью утонув в битве.

Данте потерялся, утратил образ прекрасного рыцаря, теперь он берсеркер. Его захлестнула ярость, чернее адских глубин, краснее, чем кровь. В битве снаружи он победит, а вот сражение внутри с самим собой только начинается.

Внезапно на площадь выехал большой танк, с сильным креплением на фронте, с массивной пушкой и приготовился ею смести новые цели.

— Ультрамеркава! — крикнул кто-то из штурмовиков.

Русский, несущий на плече длинную трубу, начинающуюся с корпуса, и подключённую к источнику питанию на спине, громоздящийся большой серой «коробкой». Сначала корпус замерцал ярким солнечным сиянием, а затем из дула вырвался ослепительный луч, ударивший под башню танка. Машина задымилась и остановилась, свернув башней в сторону, но всё ещё готовая к битве. Второй залп из пушки пробился к боеприпасам и танк рванул, был разорван части.

— Слуги Канцлера! — прокричали новоприбывшие воины в чёрной броне и мантиях, открывшие беспорядочный огонь по имперцам. — Уничтожить их!

Данте отбросил опустевший пулемёт и рванул прямо на «Судей» с обнажённым двухметровым широким клинком. Ненависть вырвалась из его горла рокочущей волной крика. Он разнёс зелёную изгородь на щепки и ворвался в ряды. Его меч опустился на первого воина и разбил его броню, второй удар сокрушил и отбросил «Судью». Моментально он развернулся и его меч лезвием столкнулся о крепкие «доспехи» двух судей, ломая им рёбра.

Противник попытался сконцентрироваться на капитане, но его вихрем его окутал союзный огонь, и противники стали падать на землю один за другим, с пробитыми доспехами.

Не выдержав такого плотного огня, ярости новоприбывших, сепаратисты дрогнули и побежали. Им вслед устремились сотни пуль, а Данте только хотел устремиться вперёд, но максимально сжав себя сознанием, он удержался от того, чтобы устроить жестокую погоню.

— Прекратить огонь, — скомандовал скорее самому себе Данте. — Нет чести в том, чтобы воевать с бегущими.

Капитан осмотрел поле битвы — всё завалено телами сектантов, солдат и ополченцев, среди которых возвышаются три жертвенника, собранных из кусков камней, дерева и пластика, на которых возложены убитые жертвенные животные, принесённые в жертву ложным богам.

Данте смотрит на своих людей и все мышцы его сковывает ярость, хоть врага до сих пор нет. Он не понимает, что это, ему становится страшно от того, что его до сих пор преследует желание нести вечный покой.

«— Давай, прикончи союзников», — зашипел змеёй глас.

«— Ты же говорил, что, против врагов…»

«— Ты согласился стать со мной единым. Я есть ты, а ты есть безумие и гнев, отречение от родных… я есть тьма в тебе, капитан и ты испил меня. Теперь два духа на одно тело и поверь, я возобладаю… со временем, но ты потеряешь контроль и тогда мы насладимся насилием».

«— Нет!», — взревел Данте в уме, не зная, что делать; душу охватил страх и ярость, только умом и волей он держит себя от того, чтобы в безумии накинуться на братьев по оружию.

Он отвлекается от голоса в голове, нашёптывающего хулу на страну и тех, кто идёт см ним рядом, отдавая приказ:

— Заминировать жертвенники, — приказал капитан. — Пусть ещё попробуют совершить своих кровавых треб.

— Капитан, — обратился Вергилий, меняя магазин автомата. — Каковы наши дальнейшие действия?

— Где мы? — шлем выдал зловещий голос Данте. — Нужно установить местоположение, а затем продвигаться к Малому Коринфу. Мы оттуда выйдем ко Дворцу.

— Как же союзные силы? Кто-то должен же был выжить в городе.

— Считайте, что их больше нет, — мрачно отчеканил Данте и дрожащей рукой убрал меч за спину. — Мы — одни, может ещё кто-то из десантных отрядов нас поддержит.

— Господин, мы поймали передачу! — доложил один из штурмовиков и подбежал с рацией, которую тут же подхватил капитан и услышал через хрип статики:

— Мы ведём бой с… наше положение… нужна помощь! Как слышно!?

— Где это? — вопросил капитан, отдавая рацию.

— Судя по сигналу, в двухстах метрах от нас. Что прикажите, господин?

Данте осмотрелся. Перед ним разорённая площадь, разбитая и объятая огнём, возносящая жалобные моления к небу клубами едкого дыма. Рядом с ней разбитые, ставшие полуруинами дома и улицы, возле которых разносятся жалобные крики, редкие взрывы и вой далёких выстрелов. Всё в огне и дыму, площадь стала могилой для тех, кто ещё недавно по ней ходил, город усилиями сепаратистов обращён в гробницу верных слуг Канцлера.

— Мы поможем выжившим, — грубо сказал Данте и подобрал пулемёт, вогнав в него новый магазин.

— Что будем делать с кораблём?

— Пилот, — начал приказ Данте. — Можешь улетать.

Корабль, после получения приказа, стал с рёвом реактивных двигателей стал медленно подниматься вверх, пока отряд удалялся, уходя всё глубже в город. По пути им встретились разворошённые улицы, горелая техника, разбитые здания и баррикадами — всё говорило о яростном сопротивлении. Данте ощутил, что у него в горле застрял ком, при виде всего этого безумия он ясно понимает, что Сериль вряд ли выжила в городе. Собрав всю злобу в кулак, отвращая её от побратимов, он двинулся дальше по улицам, переходя на бег. Рванув в сторону он пробил доспехом непрочные перекрытия и строительные леса, которые опутали небольшой проход на другую улицу и явился в облачении из пыли, гнева и скорби.

На длинной магистрали ведётся тяжёлый для лоялистов бой. С юга наступают бесчисленные легионеры роботов при поддержки тьмы ополченцев сепаратистов, а на севере их удерживает полдесятка воинов ордена Гвардии Рейха при поддержке не более пятнадцати простых бойцов ополчения Рейха. Они укрепились за большими бетонными блоками, перегородившими путь на север.

Данте определил, где враг и уставил в ту сторону дуло пулемёта, сжимая крючок. Оружие истошно зарычало и вместе с огнём вырвались десятки пуль, которые угодили в наступающие ряды врагов — сумасшедшие очереди попали в металлические тела и тут же по асфальту со звоном разлетелись их металлические куски. Ополченцы и культисты попытались скрыться от гнева Данте, но и их настигло его возмездие, некоторых разорвав на части, и разметав по асфальту.

Остальные воины последовали за своим капитаном и вышли на линию огня. Тут же первые ряды противников сгинули в струях огня, истошных очередях, треске лучей и рёве пулемётного огня. Ополченцы и сектанты, вопя и галдя, остановились и с трепетом стали пятиться назад, когда большая часть из них усеяла асфальт покровом мертвых, но вот легионеры не знают страха — они продолжают наступление неумолимой волной, которая готова разбиться о камни обороны.

Неожиданно за спинами мятежников появилось подкрепление — два массивных танка «ультрамеркава», возле которых словно роятся пехотинцы в бежевой форме. Два устройства «ахнули» и позиции лоялистов накрыло пламя, поднявшее в воздух фонтан асфальта и земли. Кого-то отбросило в сторону, кого-то убило, но все семеро воинов в техно-броне всё ещё стоят и готовы сражаться до самого конца.

— Развернуть пушку! — командует Данте. — Уничтожить эти танки! Штурмовики, уложите противника!

— Враг наступает с севера! — кричит один из лоялистов и Данте устремился туда.

Солдаты в золотистой броне, с саблями вместо ножей и длинными автоматическими винтовками, разрозненными рядами подступают к позициям. Они, прикрывая друг друга, аккуратно и медленно приближаются к позициям имперцев. За ними, с севера ринулись лёгкие БТРы, не менее шести, несущиеся на всех парам к воинам Рейха.

— Развернуть круговую оборону!

— Нас просто размажут! — кричит один из штурмовиков. — Надо отходить, у врага техническое превосходство.

Началась жаркая перестрелка. Один из танков «ултьрамеркава» взорвался и разлетелся кусками плавленого металла, когда русский одним выстрелом пробрался к его боезапасу. Второй тут же отомстил выстрелом, и трое штурмовиков пропали в вихре огня.

Данте нет дела до потерь, ибо он подчиняется зову ярости, лишь бы на мгновение ослабить её вой в голове. Засыпав пространство перед собой дымовыми гранатами, он блестящим клинком на перевес он несётся в сторону солдат Аравийской Конфедерации и его горло извергает устрашающий клич. Возле него пронеслись ракеты, остановившие один из бронетранспортёров, но другие заняли позицию и открыли прицельный огонь по цели, но тут же смолкли, когда всё заволок белоснежный дым, закрывший обзор.

Капитан активировал тепловизор и накинулся на ярко-белые силуэты, отражённые в линзах шлема. Он закружился подобно вихрю, занося клинок над головами конфедератов. Кровь брызнула на серо-чёрный асфальт, когда Данте его стал опускать и так раз за разом. Его рука не чувствовала усталости, а разум затуманен багровым туманом, он не чувствует ничего, кроме ярости. Раз за разом рассекающими ударами он отбрасывает врага, уварачиваясь от немногочленных очередей БТРов, стреляющих по тепловому отпечатку.

Дым внезапно рассеялся и все увидели дела рук обезумевшего капитана — улица завалена телами, на серой поверхности мерцают золотые доспехи, измаранные багровыми тонами.

Штурмовики открыли плотный огонь из переносных однозарядных гранатомётов, взгромоздив «трубы» на плечи и засыпая БТРы противника дождём ракет. Взрывы последовали один за другим, пока все пять бронетранспортёров не превратились в полыхающие остова металлолома.

Вторая «ультрамеркава» загорелась горячим пламенем, но её на помощь спешит ещё один танк и медленно та самая помощь стала отходить на север, не справляясь с потоком вражеских солдат.

Один из солдат Гвардии Рейха в броне, исчерченной царапиной, замаранной разводами и помятой от множество попаданий подбежал к капитану, став голосом усталым, нести благодарность:

— Господин, мы спасли нас. Кто вы?

— Капитан Данте Валерон, — скрежета зубами, отвечает Данте, пытаясь не кинуться на солдат под напором неутихающего гнева в голове, — и орден «Палачей». Боец, мы только прибыли, развёрнутый доклад по ситуации в городе.

— Да, господин. За прошедшую ночь мы были отброшены по всем фронтам на север, ко дворцу Рейха. Насколько мне известно, ещё никто не сумел пересечь оборонный периметр.

— Кто командует обороной?

— Совет лояльных, господин. В него вошли руководители военных и гражданских министерств, которые ещё оставались в Великом Коринфе.

— А есть кто-то один? Тот, кому можно отдать приказ, а он его передаст другим подразделениям?

— Да, общую оборону возглавляет командующий Андронник.

— Андронник? — удивился Данте, присев, когда снаряд танка пролетел над его головой и взорвался где-то поодаль от огневого рубежа. — Где он? Как с ним связаться?

— Я могу только передать капитану, что к нам прибыло подкрепление с Рейха. А он уже…

— Осторожнее! — кричит Страж Шпиля и приказывает всем согнуться и тут же ряд снарядов пролетели над головами. — Ещё три танка! Нужно отступать!

Данте вспомнились детали плана, который им поручил Лорд-Магистрариус и за которые он может зацепиться, чтобы выжить. Он вспомнил, что от Крита наступает часть флотилии, которая должна уничтожить греческий флот и им один из кораблей обещал ракетную поддержку. Но сперва он должен найти точки, наиболее благоприятные для десантирования.

— Хорошо, — Данте тряхнул «гвардейца», — пусть Андронник вышлет мне расположения вражеских ПВО, если они у него есть и передаст позиции благоприятные для высадки десанта. — Капитан отошёл назад, цепляя одно из бойцов, и сжимая ему плечо. — Вергилий, как получишь координаты точек, передай их в штаб.

— Так точно, — воин едва не повис на руке Данте и капитан его отпустил только тогда, когда Вергилий едва ли не завопил, а наплечник треснул; офицер стряхнул головой, пытаясь унять поток голоса в сознании, призывающий к насилию.

— Вторая группа, приём, как у вас дела, к высадке готовы?!

— Наконечник копья заточен, брат.

Нам необходима поддержка с воздуха, немедленно! Пусть транспортник сбросит бомбы по позициям врага в ста метрах от нас. А затем высаживайтесь. Приём?

— Да, так точно! Выполняем!

Под небом оказался второй та6нспортник, заключённый в защитное поле, ставший стремительно пикировать на вражеские позиции. Он нашёл положение капитана по сигналу и определил положение противника, тут же подобно коршуну устремившись на него. Пара установок ПВО пытались его сбить, раскрасив поднебесье яркими струями пламенеющих пуль, но он ушёл от них. Рёв прокатился над головами имперцев когда транспортник пролетел сверху и карающей рукой осенил вражеские позиции. Свиста не было, только взрывы и звучание ревущего пламени — машина сбросила шесть термо-ударных бомб и танки, вместе с пехотой укрылись одеялом огня. Не раздалось ни крика, ни всхлипа, ни плача — смерть была мгновенной под жарким пламенем, грозные машины войны с усиленным бронированием застыли на месте подобно зловещему предупреждению тем, кто встанет на сторону врагов Рейха.

— Спасибо, — доложил Данте, когда увидел, что впереди всё чисто. — Можете высаживаться.

Гул реактивных двигателей раздался на всю улицу, а его горячие струи сдули всю пыль под бортом и возле. Опустившийся трап дал путь ещё десятку Стражей Шпиля, несущих тяжёлое вооружение и массивные алебарды за спиной. За ними последовало полтора десятка штурмовиков, установивших контроль за периметром.

— Господин, — стал докладывать Гвардеец Рейха. — Андронник говорит, что может с вами встретиться к западу отсюда. Это большом на перекрестии магистралей, но там сейчас хозяйничают сепаратисты.

— Тогда истребим гнёзда врагов.

— У нас задача наметить для авиации приоритетные цели, — вмешался Вергилий. — Но я этим могу заняться сам, только нужно больше информации от лоялистов.

— Ты передал места, где можно высадиться?

— Да, высадка будет совершаться преимущественно в северных районах города. Координаты я уже передал в штаб. Десантирование начнётся в пределах часа, да и… а как же цели для «Меча»?

— Хорошо, я возьму семерых Стражей, русского и пятнадцать штурмовиков, — Данте поднял пулемёт, загоняя в него новый, последний магазин. — Ты должен здесь закрепиться и ждать приказов, а я у Андронника выясню, что можно полить огнём.

— Так точно.

Данте с отрядом бойцов двинулся на запад, на встречу вражескому посту. Во время похода ярость ослабла, мышцы рассаживались и вой в ушах пропал. Ступая через руины полыхающего города, потерявшего свой прекрасный облик, капитан постоянно нарывался на жертвенники, собранные из мусора, которые только предавали «антуражу» умирающему граду. Пройдя несколько метров, один граммофон, всхлипывая, со статикой дал о себе знать:

— Говорит Круг Жрецов, — голос показался сумбурным, яростным и напористым. — Не слушайте это жалкое существо — кардинала. Не следует опускать оружие, именно сейчас — ключевой момент в нашей истории. Враг наступает! Наша свобода в робастности! Сражайтесь-сражайтесь-сражайтесь! — вопит жрец. — Рейх начал наступление по всем фронтам, он убивает наших женщин и детей, он хочет вашей крови. Встань Греция! Встань и бейся!

Данте не обратил внимание на безумные вопли пропаганды, ему своего голоса хватает. На большом перекрёстке дорог устроился целый военный форт — все подходы обложены тяжёлым вооружением и мешками с песком, стоят несколько турелей и пушек, посередине, где некогда глаз радовала круглая зелёная зона, теперь самодельный двухъярусный штаб, сколоченный из досок, у основании которого куча камней, использованных для укрепления. Один въезд и выезд со стороны восточной магистрали укреплён танковыми позициями мятежной техники — пара лёгких машин, со спаренными пушками, ставшими прикрытием для двух «ультрамеркав». И ещё неизвестно сколько бойцов расселось по зданиям и сколько за периметром.

Отряд остановился в трёхстах метрах от вражеских позиций, прячась за навалами машин, и кусками разрушенных зданий, так удобно сформировавших прикрытие.

— Мы не пробьёмся так просто.

— Кажется пора, — сказал Данте и положил пулемёт, цепляясь за приёмник в шлеме. — «Гром-1», на связи Аместист-1, нам необходим ракетный удар с Меча Серафима. Противник в трёхстах метрах от нас.

— Вас поняли, Аметист-1. Удар будет в течении пяти минут.

Капитан впервые обрадовался тому, что перед самым вторжением на Балканы всё поменялось и флотилии, которые должны были нанести удар поБалканам были отправлены на юг, к Криту, а вместе с ними и «Меч Серафима», корабль, гружённый ракетами для подобных операций. Южные эгейские острова были вычищены и всё клонится к тому, что группировка судов, носящая по чистому недоумению название «греческого флота» будет разбита в битве у острова Саламин.

Томительное ожидание было вознаграждено вскоре. — Не менее десятка ракет смертельным дождём опустились на позиции врага. Штаб пропал в пламене, технику сжала смертельная рука уничтожения. Данте не стал ждать пока всё успокоится и как только открылся проход он ринулся туда, на бегу выпуская ярость орудия.

Несколько ополченцев пытались бежать через западную магистраль, но их встретил шквал огня — пулемёты ревут в один «голос» с лазерным треском винтовок штурмовиков и воем автопушек. Солдаты Греции были разорваны на месте.

Двести метров оставалось, когда из окрестных зданий «залаяли» автоматы легионеров, союзников Конфедерации и предателей. Данте поднял пулемёт и фасады зданий плюнули бетонной кошкой, стёкла с трезвоном осыпались на землю. Его воины вторят капитану и вместе с бетонной пылью и вырванными осколками строений стали падать противники, один за другим — ураганные очереди либо забрасывали их обратно внутрь зданий, либо выбивали с позиций на балконах. Данте, расстреляв опору балкона и обрушив с четвёртого этажа его вместе со стрелками, перешёл на медленный бег.

В ста метрах от перекрёстка его встретил заградительный отряд с турелью — шесть стволов завращались и пространство осветилось от непрерывного потока лучей. Данте отпрыгнул в сторону, выронив пулемёт и огонь орудия был переведён на одного из «Стражей». Под напором энергии его серебристая броня почернела и не выдержала, расплавилась и раздался глухой хлопок — что-то в системе рвануло. Могучий воин с грохотом рухнул на разбитую машину, помяв её корпус.

Ответом стал слаженный огонь штурмовиков, превративший расчёт тяжёлого орудия в дымящихся мертвецов. Данте6 поднялся и продолжил бег, отстреливаясь по пути от врага, пока не оказался внутри большого перекрёстка вместе со всеми имперцами.

Враг снова по всюду, он потрясён ракетными ударами, но не сломлен. Огонь полыхает на востоке, юге и севере, поглощая уничтоженную технику, но множество пехотинцев ещё в строю. Пулемёт капитана зарычал звуком коротких очередей, расчищая пространство. Он смотрит на право и видит, как к нему приближаются легионеры — истерзанные войной роботы, с тяжёлым и лёгким вооружением. Направив пулемёт в их сторону Данте отпустил ленты очередей, к нему присоединились Стражи Шпиля и их орудия превратили воинов металла в стальной мусор. Продвинувшись вперёд по раздробленному асфальту Данте смотрит влево на приближающуюся группу ополченцев, аравийцев и израильтян, в разношёрстной одежде. На перекрёсток хлынули штурмовики, расписав всё яркими лучами энергии, огнемёты пары Стражей окатили смертоносной волной жара первые ряды наступающих.

С противоположной стороны площади выехал один качающийся лёгкий танк и навёл два дула на бойцов Империи, но тут же смолк, когда лазерная пушка русского превратила его в недвижимый кусок металла.

Восточная магистраль озарилась яркими вспышками, ударившими во фланг противников и на краю перекрёстка оказалось не менее двух десятков бойцов, только они не принадлежали силам мятежников. Это воины в крепкой броне с нашивками со знаками Рейха, их одежды раскрашены символами двуглавых орлов. А впереди, всех ведёт существо, ставшее вечным союзом техники и органики — высокий мужчина, в истерзанном войной почерневшем алом балахоне с крепко сидящим капюшоном. В его стальных пальцах дёргается длинный автомат, издающий глухое громыхание и озарённый у дула всполохами огня.

Не выдержав такого напора ополченцы первые дрогнули, в жутком страхе бросив оружие на землю и крикнув:

— Мы сдаёмся! Не стреляйте больше в нас!

После этого, их союзники, увидев такой акт «жертвенности» попытались отойти на юг, отстреливаясь, но не смогли и шага сделать, как половина из них уже лежала на земле покровом золотисто-окровавленных и бежево-грязных тел. Остальные прекратили огонь и бросили оружие под ноги победителям.

— Вражеские самолёты! Целая туча! — вырвалось из приёмника Данте, только он готовился переговорить с киберарием. — Наша разведка передаёт, что поднялось две эскадрильи по тридцать машин по приказу генерал-губернатора Кира. Все идут на вас!

Слишком поздно прозвучал доклад — на северо-востоке Данте заметил целый рой самолётов через остова и осколки зданий, который стремительно приближается к ним. Но только если эти самолёты предназначались для них — слишком много чести, они несут смертельный груз и для остатков лоялистов.

К Данте подковылял киберарий и капитан тут же склонил голову в его сторону. Он видит перед собой израненного воина, хромающего на правую ногу, на его живой плоти множество перевязок, а на неживых частях тела есть даже следы маленькой пайки.

— Я помню тот момент, когда Фемистокл не хотел использовать авиацию для подавления сопротивления в городе.

— Он скорее сравняет теперь Коринф с землёй, нежели отдаст его Рейху, — гневается Данте, ища место, где можно спрятаться, но видит всюду лишь руины. — Можно спрятаться в зданиях.

— Малоэффективно. Будем погребены заживо. У Фемистокла была единственная полная эскадрилья у Фив, а там все тактические бомбардировщики. Нас просто засыпят потоком бомб.

Часть бомбардировщиков выпустила свой боезапас — ливень бомб хлынул прямо на позиции лоялистов, уничтожая последнее сопротивление, в то же время и обрекая на мучительную гибель тех ополченцев и союзников, которые доблестно пробивались ко дворцу Рейха.

Данте приготовился к удару, медленно отходя назад. Его изнутри терзает мысль — он смог добраться до Фемистокла, не может отомстить за жену, вместо этого его ждёт смерть.

Помощь пришла неожиданно — вопль реактивных двигателей пронёсся над головами, весь город моментально воссиял трассёрами ПВО, шлейфами ракет и дымом, лучами энерго-батарей, которые попытались сбить авиацию Рейха. Часть из них летящая вдоль коринфского канала нарвалась на непреодолимый поток огня и самолёты стали падать, разбивая вражеские ПВО собой.

Часть самолётов сцепилась в воздушном бою с бомбардировщиками, ракетами и потоком сверхраскалённой энергии опуская их на землю. Другие машины стали сбрасывать на позиции врага поток снарядов.

— Аметист-1, на связи штаб, — послышалось у Данте. — Лорд-Магистрариус «легализовал» ваш поход в город и сообщил нам ваши данные. Наша эскадрилья вступила в бой для прикрытия высадки десанта. Они будут высаживаться по краям города, чтобы оттянуть на себя силы противника. Как поняли?

— Да, штаб, вас понял.

— У вас новая задача — пробиться ко дворцу врага и захватить вражеское командование и принудить его к миру.

— У нас будет поддержка?

— К вам присоединится полк «Ангелов Престола» и «Вермиллионовой Слезы». Вы должны с ними объединиться у дворца и нанести совместный удар. Конец связи.

Данте посмотрел на киборга и стальным голосом вопросил:

— Андронник, доложи о положении. От начала до конца. Прошу, только коротко.

— Так точно. Мы оцепили район на севере города, где собрались все лояльные войска. До вчерашнего вечера мы ещё удерживали часть точек за пределами зоны, но наступление Великого Израиля и Аравийской Конфедерации нас отбросило за пределами зоны.

— Андронник, ты знаешь, что я задам этот вопрос, — с дрожью раздался голос Данте и киберарию ничего не остаётся, как ответить на него.

Напряжённое молчание между воинами сменилось металлическим перезвоном, в котором все узнали поистине человеческую скорбь и сожаление:

— Он-она мер-мертва, — спотыкаясь доложил Андронник. — Я ли-лич-чно видел, как её убили.

Как только эти слова прозву3чалит, капитан почувствовал, что в его груди что-то лопнуло, как всё лёгкое ощущение надежды и возможной встречи пропало, а на его место изливается желчь и горечь. На секунду он попытался сконцентрироваться сверхусилием, но не смог и его ноги слегка обмякли, голова вскружилась, а в голове раздался противный звон. Один из Стражей поймал его, не дав ему упасть и тут же спросить:

— Что будем делать?

— Мы идём карать, — выдавил из себя Данте и с ужасающим молчанием взял в руки клинок, приготовившись к броску и с хмурым молчанием ступил на юг, под проповедь кардинала, которая изменила свой смысл:

— О, братья и сестры, верные и любимые, — голос был ликующ, а позади слышались молитвы и песнопения. — Пришло ваше избавление! Покайтесь, язычники, покайтесь, еретики, покайтесь, мятежники, ибо Рейх грядёт! Ещё не поздно опустить оружие, ещё не поздно прийти в наши объятия. Да, сейчас ключевой момент в вашей истории, вам не совладать с Империей. Вам об этом не скажут, но Македония уже пала, Салоники захвачены, Греция окружена. Мы не желаем смерти вашей, но вы сами кладёте себя на жертвенник гордыни Фемистокла. Вас бросают против экипированного врага. Вас бросают против превосходящих сил истинной родины. Вами жертвуют, как баранами. Спросите себя — есть ли вам дело до вашей власти? Запомните, сепаратисты никогда не думают о людях, они тешат свою самолюбие!

Глава 18. Спасательная операция

Глава 18. Спасательная операция

Этим временем. В четырёх километрах к северу от Великого Коринфа.

Под небом летит один-единственный таинственный объект — длинный вытянутый объект на краях крыльев которого большие двигатели, способные нести машину на большой скорости, либо могут заставить её зависнуть на одном месте, вывернув сопла. Сам конвертоплан окрашен в тёмные тона мрачнейшей синевы и тихо гудит в поднебесье, приближаясь к своей цели с востока. На борту пара десятков бойцов — десять воинов с триколорами и десять без опознавательных знаков, именуемые штурмовиками. Вместе с ними ещё двое и один из них выделяется формой — это монохромная тёмно-зелёная куртка, утянутая серым бронежилетом, ноги укрыты за плотными штанами цвета бурой травы и высокими берцами. Верхняя часть лица пропала в тени, кидаемой от панамы, видна лишь борода с усами. В пальцах зажата незажжённая сигара, которую нервно подёргивает мужчина, держась за поручень в транспортнике.

— Надеюсь ты её прямо тут не закуришь, — сказал один из воинов, отличавшийся тем, что на его правой руке жёлтая повязка с орлом. — О’Прайс.

— Нет, это когда всё закончится, — капитан убрал её в карман.

— Как же ты любишь эти сигары. — Комаров на секунду умолк. — Ты не забыл про своё обещание? — спросил среднего роста крупный воин, натянувший на лицо маску с синими визирами и перезарядивший АК-7447.

— Конечно нет, Комаров, ты за кого меня принимаешь?

— Как ты вообще смог выследить детей?

— Я перехватил несколько передач. Сепаратисты из того региона вещали в Афины, что у них есть товар из Коринфа для храмового жречества. Сверив эту информацию с тем, что все дети, которых удалось эвакуировать из Великого Коринфа, были отправлены на север, я понял, что их всех схватили. До Перехоры слишком далеко, и она наверняка была занята конфедератами, а власти Рейха надеялись, что Писсия оказалась неинтересна мятежникам. Ошибка вышла. Теперь эти дети могут попасть в руки жрецам.

— Проклятье, нужно быстрее их вызволять.

— Ладно, готовь своих людей, скоро будем высаживаться, — капитан повернулся к окну и взялся за рацию, задержав на ней глубокий взгляд и задумавшись — «Как же это всё до одури похоже», и активировав её. — База, мы находимся в километре от руин населённого пункта Писсия. Мы высаживаемся в полукилометре и начинаем продвижение.

— Стрела-1, помните — вы должны захватить вражеский ракетный комплекс «Апокалипсис», пока он не произвёл пуск ядерной ракеты, не повредив его. В случае, если они выпустят ракету, вам будут переданы коды для уничтожения её в воздухе с пункта запуска.

— База, мы всё помним. Если станет слишком жарко нам нужна поддержка с воздуха или артиллерия.

— У нас в ста пятидесяти километрах от ваших позиций в Ливадии у нас высадились три десантных артиллерийских отделений. Передадите нам координаты ваших целей, и мы передами их артгруппе.

— Так точно, база.

— Стрела-1, мы санкционировали высадку десантных подразделений по всей территории возле Великого Коринфа, Ливадии и Афин, так что будьте осторожны.

— Хорошо, конец связи, — Капитан убрал рацию и обернулся к группе бойцов, взглянув на двадцатку воинов,

— Бойцы, готовность три минуты. Мы должны сделать всё быстро. Группа штурмовиков, вы займёте позиции на склоне, в лесистой местности и прикрываете нас сверху, — на новоимперском объяснил капитан. — Так же, наблюдайте за местностью и предупреждайте о любом телодвижении врага.

— Так точно.

— Комаров, мы с твоими бойцами идём первыми и зачищаем населённый пункт, — продолжил О’Прайс. — Судя по данным беспилотников, их не менее пяти десятков при поддержке одного БТРа. Кажется, они не ждут нападения, что ж, это нам на руку.

— Капитан, говорят, они держат детей в поселении.

— Да, так и есть. Предварительная разведка установила, что в северной части есть отдельное строение, у которого припаркован автобус, думаю именно там их могут содержать. Комаров, возьмёшь на себя их освобождение, а мы вас прикроем. Затем объединяемся и наносим удар по месту расположения комплекса.

— Так точно, капитан.

— После этого зачищаем зону и вызываем транспорт. Мы должны сделать всё быстро, иначе противник может подтянуть дополнительные силы. Всё понятно?

— Так точно, капитан, — все ответили и приготовились к высадке — проверили оружие, экипировку и ждали момента выхода.

Тем временем капитан подошёл к русскому, цепляя магазин к штурмовому карабину обойму с патронами повышенной пробиваемости и тихо спросил:

— Комаров, зачем они занимают Ливадию? Пытаются отрезать столицу от центральной Греции? А зачем, если они могут пойти окольными путями через мост у города Антонио? — после вопросов О’Прайс прицепил устройство связи.

— К его штурму уже приступили передовые части Рейха. Судя по всему, Канцлер разделит северную и южную часть Конфедерации, не давая машинами и ЖД транспортом доставить оружие и солдат с севера на юг. Когда столица будет взята, а командование схвачено, сам понимаешь, что конфедератам придёт конец.

— Не думаю, — закинув карабин за спину капитан бросил. — Ладно, пошли. Нас ждёт война… снова.

Конвертоплан тихо завис над лесистой местностью, покрытый специальными панелями слабо имитирующими эффект невидимости. Капитан по тросу спустился на землю и берцами приземлился на мягкую траву, растущую подле южного леса, упирающегося в склоны и возвышенности.

Выставив перед собой автомат он начал медленное продвижение вперёд, смотря по сторонам в поисках врага. Никого не оказалось и дождавшись

— Штурмовики, быстро на возвышенность. Остальные, цепью за мной. Наша цель — большое серое здание на северной окраине города.

Отряд двинулся с востока в сторону небольшого поселения, которое во время Великого Кризиса было практически уничтожено, превращено в убежище одной из преступно-политических группировок, которые прятались в руинах, словно крысы в норах. Но во время пришествия Рейха в эти земли город как-то пытались восстанавливать, и даже создали в нём администрацию, магазин, отделение полиции и несколько жилых домов, а также два завода, где могла работать часть сельчан. Однако большая часть поселения и поныне находится в руинах, обросшая травой.

При подходе к селению стали всё отчётливее доноситься редкие крики и вопли, не хватает только выстрелов им всё ограничивается резкими вскриками женщин и ором мужчин.

О’Прайс не поморщил лица, когда услышал то, как сепаратисты начали терроризировать гражданских. Отряд сблизился с поселением и тут же остановился и присел по бесславному приказу капитана, скрывшись в средней траве. В пятидесяти метрах двое солдат в чёрной форме расхаживают у руин.

— Патруль, — тихо сказал О’Прайс и обратился к устройству связи. — Мрамор-1, что у вас? Есть что-нибудь интересное?

— Да, в близи вас находится патруль из двух человек. В двадцати метрах, в глубине поселения есть наблюдательный пункт — башня.

— Вас поняли, штурмовики, конец связи, — капитан указал на двух бойцов. — По моей команде.

Как только они встали возле стенки из-за которой их не было бы видно, капитан опустил руку и два автомата русских издали выстрел — глушители скрыли залп. Два противника моментально, как подкошенные колосья, упали на землю.

Отряд продолжил тенью «ползти» к нужным позициям и начал заходить в селение. Всюду остова одноэтажных зданий и поросшая в них трава скрыла полы и остатки внутреннего убранства. Они вышли на одну из улиц и стрелок со снайперской винтовкой тихо убрал наблюдателя, который закрепился на втором этаже.

— Стрела-1, - раздалось в ухе О’Прайса. — Говорит Мрамор-1. Осторожнее. В пятидесяти метрах от вас большое скопление противников. Они во дворе. По-видимому, крайний лагерь.

— Спасибо, Мрамор-1, дальше мы сами, — капитан повернулся к бойцам и на русском заговорил. — Тихо их убрать всё равно не получится, так что обходим. Иначе переполошим это осиное гнездо раньше времени.

Капитан сблизился со стеной здания и пригнулся, проползая под самым окном и оставаясь незамеченными. Так же поступили и все одиннадцать бойцов, оказавшись на второй улочке, скованной руинами и разбитыми строениями.

— Ещё немного, — капитан указал на трёхэтажную серую постройку, в виде одного большого коробчатого здания, с тремя рядами окон и единственным входом на двадцати ступенях.

Здание полиции окружает линия обороны — несколько постовых укреплений на подходах, пара пулемётных точек в домах, а также не менее четырёх бронетранспортёров — квадратных машин с башнями, имеющими по три автоматические пушки. Около тридцати человек собрались возле здания и дежурят, неся службу по охране.

Отряд незаметно пробрался в один из домов и засел посреди просторного помещения, которое ранее было гостиной, а сейчас там растёт трава, в которой можно скрыться, есть стены, за которыми их не видно, и смотреть через разбитые окна на местность.

— Двое у входа, — начал командовать Комаров. — Займите месте у окон и следите, чтобы к нам никто не вошёл.

— У нас тут полный набор, — тихо пронеслось недовольство О’Прайса, когда он приступил к окну. — И солдаты, и пулемёты… только танка не хватает. Ох, как бы я хотел, чтобы со мной были мои ребята.

— Они все полегли ведь в битве под Минском? Помнишь битву трёх Империй?

— Да. Ладно, давай вернёмся к задаче. Где они могут держать детей?

— Посмотри, — указал Комаров на большой грузовик, стоящий возле серого здания, к которому подводили ребёнка люди в форме и запихали его в кузов. — Может, они держат их там. Там и… как её… дочь Данте может быть.

— Ах, видимо они его недавно подкатили. Эти гады даже не удосужились разместить детей в здании. Но ладно, это может нам сыграть на руку, — капитан убрал автомат. — Мне нужен мёртвый конфедерат.

— Что ты собрался делать?

— Переоденусь.

— Подожди, — Комаров притормозил капитана, дёрнув его на рукав. — На площадке какое-то движение.

Из улицы смежной с отделом полиции вышли два крепких мужика по форме, ведущих под руки одну светловолосую девушку в чёрном платье. Она брыкается и пытается вырваться, но у неё ничего не получается и пройдя несколько метров воины швырнули её на землю. Один из них вынул пистолет и стал вертеть у испачканного носа женщины серебристым стволом.

— Вы обвиняетесь по статье двести пятьдесят третей Кодекса уголовных деяний Греческой Конфедерации — сопротивление законным действиям власти, по части четвёртой — «то же деяние, совершённое во время военных действий». Приговор, — мужчина приставил пистолет к голове девушки. — Смерть. — И тут же он убрал ствол и согнулся над хнычущей дамой зловеще говоря. — Ну, ты можешь по-другому искупить свою вину.

— Проклятье, они сейчас её убьют, — разволновался Комаров и выставил в окно автомат.

— Хм, — задумался О’Прайс, оценивая риски.

— Да пошёл ты! — раздалось на всю площадку и двое солдат залились диким смехом, продолжая смотреть на девушку хищным взглядом, одурманенным похотью.

— Может её материнский инстинкт побудит, — расхохотался один из вояк. — Иди в крузак, вытащи какого-нибудь спиногрыза.

— Ладно, — согласился капитан, активируя устройство связи. — Мрамор-1, раскрываем секретность. Прикрывайте нас.

— Так точно.

— Снимаем двух сразу, давай.

Два автомата подались из окна и одномоментно выдали очереди, за мановение ока решившую судьбу девушку. Два конфедерата упали на бетонные плиты, между которыми разрослась трава. Женщина без всяких раздумий дала дёру, скрываясь в глуби руин.

— На территории военной базы противник! — раздались вопли из двух граммофонов. — Всем приготовиться! Действуйте согласно плану № 1, найти и уничтожить врага.

— Мрамор-1, лишите нас этой музыки, по ушам бьёт.

— Ребята, — Комаров подозвал своих к двум окнам, из которых открывается хороший обзор на площадку. — Ликвидируйте бронетехнику.

Четверо русских сняли со спин гранатомёты — недлинные трубы, увенчанные ромбовидным снарядом. Один за другим ракетою вырвались с ревущим огнём, размалевав воздух шлейфом дыма.

Четыре боевых машины одномоментно вспыхнули и разлетелись кусками металла, накрыв пламенем и взрывом вблизи стоящих людей. Из окон раздалась стрельба — автоматы без глушителей грохочущими очередями выплеснули рой пуль, ударивший по бойцам Конфедерации и уложивший их на месте.

Комаров навёл автомат на одно из зенитных орудий у зданий и спаренной очередью лишил его расчёта, сделав серый металл красным. Посмотрев влево он увидел, как кто-то в них целиться из гранатомёта, но выстрел из сдвоенного автомата ранил его и визжащий снаряд взмыл в воздух.

Штурмовики, закрепившиеся на лесистом склоне ведут тихую стрельбу из снайперских винтовок, сея всюду смерть, и бойцы врага стали падать один за другим.

Зазвенели вражеские пулемёты из полицейского участка, а закрепившиеся в укрытиях бойцы врага смогли ответить ураганной стрельбой из всех видов оружия. Полуразрушенный дом вздрогнул, его стены стали разлетаться по кускам, а бойцы прижились к земле, чтобы шальные очереди не скосили их.

— База, мы попали в переполох! — стал докладывать капитан. — Противник окапался в сером здании на севере в ста метрах от наших позиций, напротив. У него зенитные орудия и пулемёты. Так же у противника в расположении дети из Коринфа.

— Капитан О’Прайс, мы через пять минут накроем всю зону градом снарядов, уносите ноги оттуда, скорее. Выполняйте приказ по ликвидации ядерной ракеты. Немедленно!

— Мы не оставим их тут, — капитан отключил рацию и зацепился за рукав второго капитана. — Комаров, нужно прикрытие! Отправь кого-нибудь из своих, чтобы вывели детей! А я отвлеку их на себя!

— Хорошо, — ответил капитан русских и снял с плеча свой гранатомёт. — Дима, Иван, на изготовку.

— Делайте, что нужно, — послышался голос снисхождения из рации. — У вас пять минут.

— Мрамор-1, сейчас двое русских будут угонять грузовик. Прикройте их!

— Да.

Одно из укреплений разлетелось фонтаном осколков, кусков дерева и опалённой мешковиной, когда Комаров выстрелил из гранатомёта. О’Прайс активировал устройство на груди и его обволокло светло-голубое поле, заключившее офицера в защитный кокон, не проницаемый для пуль.

Он выбежал наружу и открыл огонь, отходя дальше в селение. Смотря в прицел штурмового карабина он методично выкашивает одно за другим, пользуясь укрытиями. Враг ответил интенсивным огнём пулемётов, зениток и автоматов — шторм снарядов разнёс один из разрушенных домов, и капитан короткой перебежкой оказался за вторым домом.

Перед ним, из глубины селения вышли пятеро солдат и открыли огонь. Часть пуль пролетели мимо, ещё часть с искрами отразились от энерго-щита и О’Прайс ответил по ним неприцельной сплошной очередью. Тут же он развернулся и накрыл одно из окон короткими чередами выстрелов, после чего, пустил в ход подствольный гранатомёт. Небольшая мортира с глухим залпом выдала разрывную гранату, раскидав солдат за самодельным укреплением возле здания. Потом ещё одна граната взорвалась в окне здания и пулемёт заглохнул. Третей гранатой он заставил затихнуть зенитку, её расчёт пропал в вихре взрыва, а само орудие стало куском металла.

Все три оставшихся зенитных орудия полностью сосредоточены на капитане и ведут беспрестанную стрельбу по нему — руины, за которым он прятался, превратились в пыль под напором разрывного огня.

— Мы вывезли их, О’Прайс! Вывезли! — раздались крики в ухе капитана, который лёжа пытается отстреливаться.

Внезапно поле вокруг него замерцало и пропало — он остался без прикрытия, прижатый смертоносными пулями.

— Хорошо, только я…

Слово не успело сорваться с уст капитана, когда первые снаряды упали на площадку. Артиллерийский огонь дождём крупнокалиберных снарядов накрыл и здание, и площадь перед ним, пожрав всё до чего дотянулась рука гаубиц. Полицейский участок, ставший укреплением и казармами для вражеского гарнизона осколками, кусками и пылью осыпался, сильно урезался, а всё на территории возле сгинуло в один момент.

О’Прайс был отброшен взрывной волной и придавлен доской. Ощутив боль по всему телу он попытался её скинуть, но кусок дерева оказался тяжелее, чем оказалось, но помощь пришла быстро. Комаров с двумя бойцами оттянули панель и подав руку русский помог подняться поляку английского происхождения.

— Ты как, в порядке?

— Да, — поднялся О’Прайс. — Давай покончим с этим.

Отряд одиннадцатью бойцами устремился вперёд, вглубь поселения, как внезапно с дальней стороны всё затопил яркий неответственный свет и под жуткий рёв в воздух стала подниматься ракета.

— Вперёд! — испытав треволнение, О’Прайс направил группу воинов на источник жуткого озарения, тут же доложив. — База, у нас пуск! Как слышно, комплекс «Апокалипсис» №-13 произвёл пуск!

— Хорошо. Капитан О’Прайс, передаём вам коды для самоуничтожения ракеты в воздухе. Она достигнет восточного побережья Италии через двадцать минут.

— Ха, помнишь, как Ибрагим Захаров пытался нанести удар по Москве ядерными ракетами? Мы тогда тоже пробивались в пункт.

— Да, Комаров. Давай поспешим!

Воины втянулись в поселение и бегом по улицам, средь отстроенных и разрушенных домов неумолимой стрелой продвигались к сердцу обороны врага. Автоматы гремят непрекращающимися, гранаты разрываются, а люди воют от ранений. Один из солдат Комарова получил ранение в грудь из винтовки и мгновенно позиция снайпера была накрыта синхронным огнём — окна на втором этаже попросту не стало, вместе него окровавленная амбразура.

Пройдя группу строений посередине селения отряд снова вышел на открытый участок местности, где их встретили танковым огнём и плотными пулемётными очередями.

Капитан О’Прайс мгновенно припал к земле и стал отползать назад. Враг куда не кинь взгляд — справа и слева по танку, доселе скрытые под самодельными сараями, впереди несколько укреплённых позиций, а ещё дальше тот самый заветный комплекс, только между ними и сторонниками Рейха не менее тридцати человек, вылезших сюда из множества строений.

— Стрела-1, докладывает Мрамор-1. К вам с востока приближаются две роты легионеров. Мы не сможем их долго сдерживать, как слышно?

— Вас поняли, Мрамор-1!

Внезапно стрельба полностью сошла на нет, все успокоились и заняли позиции. Три мужчины в военно-серой форме вывели вперёд маленькую девочку, лет семи-восьми, на которой тёмные детские одежды.

— У нас дочь Данте Валерона! — кто-то из них завопил. — Не стрелять!

— Зараза, — притих капитан, выглядывая из-за куска разрушенной стены. — Нужно что-то сделать с этим и поскорее.

Внезапно раздался гул реактивных двигателей и над позициями врага пронёсся канверотоплан, накрыв бомбовыми ударами два сарая. Они всполохнули ярким пламенем, подняв в воздух столп огня и танковых деталей.

О’Прайс меткими выстрелами убрал троих людей, держащих девочку, и она одна осталась на отлично простреливаемом поле, начав истошно похныкивать.

— Спасибо, — поблагодарил Комаров пилота и вернулся к бою.

— Я захожу на второй заход. Прикончу пехоту. Ждите.

Сепаратисты открыли беспорядочный огонь — всё пространство затопили вспышки выстрелов и огненные мерцания пуль. Русские ответили выверенным огнём, но их огневой мощи слишком мало, чтобы справиться с тремя крупнокалиберными пулемётами.

— Проклятье, девчонку нужно вытаскивать! — кричит О’Прайс, отстреливаясь из укрытия и пуская в мешки с песком перед комплексом короткие очереди, не отводя взгляда от девчонки.

— Давай! Мы займём их делом! — Комаров поднялся и указал своим на вопящие пулемёты. — Подавить.

О’Прайс сорвался из укрытия и что было силы в ногах ударился в бег. Его окутал рой огня — пули проходят в сантиметрах от тела, но по какому-то чуду не ранят его. Он чувствует обжигающее тепло разогретых снарядов, чувствует их оглушительный свист и холодное касание костлявой руки смерти. Бег показался для него вечностью, слишком растянутым, но вот он цепляется за шиворот Марты и подтягивает её к себе.

Комаров со своими солдатами поддержал его синхронным беспорядочным огнём, поднявшись из укрытия. Два пулемётчика были убиты, но ещё один успел выпустить смертельную очередь. Русский воин опустил оружие, когда тяжёлый калибр по нему прошёлся и с подкошенными коленями завалился на бок, то ли убитый, то ли потерявший сознание от боли.

О’Прайс несётся обратно, укутанный защитой союзного огня, но несмотря на это прямо по пяткам ему лупят не менее десяти автоматов, но не могут его задеть. Он добегает до укрытия и передаёт плачущего ребёнка одному из солдат, чтобы тот его укрыл в стороне. Удивительное облегчение ощутил капитан, когда выполнил задачу, успокоение, которое рассеялось гулом канвертоплана. На этот раз не бомбы, но энерго-турели ударили по земле — ослепляющий поток света вспахал вражеские позиции и конфедераты, обожжённые и упокоившиеся попадали на землю.

— Мрамор-1, мы подходим к комплексу! — доложил О’Прайс, когда понял, что никого из врагов не выжило. — Спускайтесь к нашим позициям и присоеденяйте6сь к обороне.

— Так точно, Стрела-1.

— Комаров, — О’Прайс остановил капитана. — Мне нужно прикрытие. Сейчас сюда пожалует целая свора легионеров.

— Не пожалует, — капитан указал на приближающиеся вертолёты. — Видимо Рейх выслал.

— Ладно, — бросил О’Прайс и кинулся со всех ног к комплексу, быстро забравшись туда и найдя возле пункт управления запуском.

Вертолёты пронеслись дальше и их орудия зазвенели, когда они отлетели в восточную сторону поселения. «Птицы» быстро выкосили все наступающие подразделения роботов.

— База, ракета уничтожена? — обратился О’Прайс, когда ввёл код. — Как слышно!?

— Слышу вас хорошо, сеньоры, — на этот раз голос стал более «лукавым». — Да, наши спутники зафитксировали уничтожение ракеты, спасибо вам. Вы нашли детей, нашли там девочку по имени Марта Валерон?

— Да.

— Тогда передайте её моим людям, и мы доставим её в Рим. Отбой.

О’Прайс отстранился от комплекса и осмотрелся. Он смотрит на девочку, которую спас, на немногих выживших солдат. Всё вокруг дымиться и пропахло удушливым ароматом гари, а поле битвы «украшено» мертвецами, как зловещем напоминанием того, что за любую безумную идею придётся платить. Как же давно О’Прайс не участвовал в подобного рода конфликтах, и чувствует, как воспоминания скребутся, доставляя неприятное ощущение.

— Комаров, — позвал к себе капитан капитана. — Как девочка? С ней всё в порядке?

— Да, старина, — Комаров встал подле О’Прайса, который сидит у открытой кабины, тяжело дыша. — Всё хорошо.

— Мятежники… сепаратисты. Я уже как-то говорил это, но повторю ещё раз — историю пишет победитель и в истории много лжи. Если Фемистокл выиграет, то его ложь станет правдой, а правда про то, как он похищал детей, как сепаратисты жгли деревни, станет ложью.

— Что-то тебя друг потянуло на благородство, — смутился Комаров. — Раньше я тебя таким не видел. Ладно, мы собираемся в Великий Коринф, ты с нами? — спросил Комаров.

— Да, — уверенно ответил капитан. — Напомню Данте о его должке.

Глава 19. Эгинский перелом

Глава 19. Эгинский перелом

Два часа дня. Военная база к югу от Эгины. Остров к югу-западу от Афин.

Бункер сотряс ещё один выстрел — корабельные пушки лупят по острову, но не подходят к нему. Всё внутри, под землёй представлено стенами из бетона и дерева, у которых сидят люди, работающие за компьютерами. По полу ложатся провода, по углам кушетки с раненными и ящики с боеприпасами.

Девушка встала с небольшой кровати и медленно пошла второй. Она на копну рыжих волос надела боевой шлем и подхватила штурмовую винтовку. Её страшно колотило бы от пережитого, если бы не доза транквилизаторов, которая её успокаивает. В памяти её пронеслось жуткими картинами, как они вступили в бой с группой лоялистов, как всю ночь гонялись за подразделениями армии Рейха и как под утро столкнулись с ротой из ордена, который не согласился встать на сторону Фемистокла. Для них это оказался самый настоящий ад — они в составе полка, вместе с отцом, пытались выбить из Агиос Теодорис выбить сотню человек, но все они наткнулись на изощрённую систему обороны, мины и растяжки, самострелы и волчьи ямы во дворах, доходило всё вплоть до того, что минировались целые дома. Они встретились с лазерами, сетками энергии, которые на раз резали солдат. Там были задеты практически все, но больше всего раненных от хитростей войны, но вот её отцу не повезло — он пал храбро сражаясь за Конфедерацию, ведя свой отряд на штурм передовых позиций. Только она, да ещё полсотни сепаратистов выжили в этой бойне, за что её наградили командованием целым взводом.

Девушка сделала пару шагов, и вторая порция воспоминаний накрыла её разум — это были картины пыток и зверств, которые творила новая власть, издевательства над бессильными и репрессии. Кого-то подвергали грабежу, красивых девушек и мужчин стаскивали в храмы Эроса, чтобы те обслуживали солдат новой власти, кого-то гнали в тюрьмы на усиленные работы. Фемистокл с новым царём легализовали любое преступление в отношении тех, кто не продержал мятеж, но Элизабет понимает, что всё это суровые моменты, необходимые для поддержки правопорядка. Всё это для их свободы, и она надеется, что вскоре всё это закончится, что безумие, устроенное мятежниками слишком наиграно.

— Двигай в зону «Альфа», — стал ей грозно кричать один из воинов, на котором серо-белая форма.

— Да, — обессиленно говорит девушка и пытается шагнуть, но едва не падает от усталости, но под её руку попадается каменное строение — прямоугольник, метр ростом, на котором валяется смердящее животное. Она, проклиная безумие кровавых обрядов жрецов, отталкивается и идёт вперёд.

Вокруг жертвенника множество тел, накрытых простынями — обычные парни и девушки, которые наслушавшись брехни от Алэксандэра пошли в бой за новую страну и погибли. Все они — пламенные, готовые отдаться ради дела победы, стали не более чем жертвенными животными на алтаре победы Фемистокла и его командования, которое никого и ничего не желает. Смотря на мертвых, Элизабет наполняется горьким гневом от ненависти к своей новой родине, она не может стерпеть, что молодые люди, столько юношей и дев, умерли, брошенные в самоубийственные атаки, которые не возымели никого результата.

— Госпожа лейтенант Элизабет, приём? — раздалось в рации. — Говорит генерал. Созон. Все мои группы задействованы в операции по оборону восточного края острова. Принимаю командование вашей частью.

— Есть, господин. Слушаюсь господин.

— Нам Фемистокл подогнал летающую крепость СВ-150. Мы должны её использовать максимально полно.

— Крепость может быть сбита зенитками врага.

— Он знает, что делает. Имперцы режут нашу оборонцу, как горячий нож масло. Если мы их не остановим тут, они подойдут к столице.

— Хорошо, что необходимо?

— Вы должны прикрыть эвакуацию нашего передового командования из Пердики, потом присоединяйтесь к обороне Цитадели «Буря», — дальше голос генерал стал более возбуждённым. — Вы понимаете, что это сердце обороны страны! Ибо на всей батареи держится столица и Саламин! Если они полностью займут цитадель, то прорваться дальше, их корабли пройдут на юг.

— Так точно, полковник, мы выступаем, — устало ответила девушка и пошла вперёд. — Конец связи.

Девушка прошла дальше и подобрала типовую штурмовую винтовку — длинное вытянутое орудие простой конструкции, с голографическим прицелом, длинным стволом, прямым магазином и ручкой.

— Филон, ты как?

— Нам всё врали…, - тихо заговорил парень. — Всё врали. Обещали, что Конфедерация станет страной свободы, страной справедливости, но это не так. Ох, лучше бы я не видел всего этого…

— Я понимаю. Но у нас сейчас другие цели, — девушка швырнула парню автомат. — Нам нужно отстоять независимость Афин. Поднимайся, нас ждёт бой.

— Ты права, — мужчина поднялся, с оружием. — Пойдём. Назад пути нет.

Двое вышли наружу, где их уже ждали десять человек — всё что осталось от взвода, когда он был растащен для подкреплений в другие части. Всё вокруг гремит и разрывается на части, небо заволокло таким количеством дыма, что кажется будто бы наступила кромешная ночь. Они пробежали по траншеям, уложенным досками и фанерами, увидев, как из полуразрушенного здания напротив них ведётся беспрестанная стрельба из всех видов оружия. Длинное двухэтажное здание, посреди которого возвышается куполообразная постройка чёрного цвета — Великий Пантеон, который новый Верховный Жрец устроил на месте бывшего отделения Министерства иеалогической чистоты.

Территория между бункером и ним изрыта окопами и всюду насаждены гряды колючей проволоки, с двух сторон идёт такая стрельба, что пули сталкивают друг с другом или попадают на лучи раскалённой энергии.

— Подавить огнём все окна. Заткните эти пулемёты и гранатомёты! Бросьте людей на правый фланг! — кричит полковник у выхода из бункера и обращается к склонившейся к нему девушке. — Это религиозное сердце нашей страны, лейтенант! У Греции в мышце есть всё ещё сила! Наш доклад о победе будет прекрасен, если мы его дополним освобождением здания пантеона! — тут же полковник озвучил задачу. — Лейтенант, по нашим данным эти гады разворачивают на крыше пантеона системы ракетного подавления. Если сработает, то они накроют нашу батарею прямо отсюда! Берите своих ребят и наступайте справа! Вперёд!

— Отряд, — повернулась Элизабет для разъяснений, — мы должны захватить это здание, и с его крыши прикрыть зону эвакуации. После чего подземными ходами добираемся до западной части цитадели и зачищаем её. Всё понятно?

— Так точно, — все ответили и вступили в бой.

Отряд по фанерным плитам, прикрываясь за нагромождениями мешков с песком и навалов камней, стал продвигаться в бок, чтобы укрыться за какими-нибудь заграждениями.

Элизабет хотела выбежать вперёд, но заботливая рука Филона схватил её за плечо и усилием заставила её присесть. Это оказалось, как раз вовремя, ибо имперские снайпера расстреляли вместо неё одного из бойца.

— Спасибо, — мягко сказала девушка и вернулась в бой.

Слева от их позиций буквально разрывают зону эвакуацию — вертолётам не дают подняться кучным огнём гранатомётов, ракеты закрыли небо. Отступающие машины останавливаются лентами автопушек. Высаженный десант словно дикий разрывает армию великой Греции, кажется, ещё немного, и они прорвутся дальше на север, но пока батарея сдерживает корабли десант без поддержки сильно урезан в возможностях. Огромная линия противокорабельной обороны — от Пердики по побережью и до Портеса держит корабли Империи.

Три танка едут по дороге по левую сторону и на ходу засыпая строение снарядами, но в ответ гранатомёты заставили их заткнуться. Обещанная летающая крепость так и не появилась на поле битвы, видимо сбитая где-то на подлёте.

— Штаб, говорит Звезда-2, нам бы не помешал тут авиаудар!

— Мы не можем ничем вам помочь. Все вертолёты на эвакуации по всему острову или уже век дут бои. Самолёты заняты с авиацией противника. Нас разрывают на части, Звезда-2.

Элизабет пронеслась по окопам уходя вправо и временами падая. В её глазах мелькает целое поле, заваленное телами тех, кто хотел прорваться к зданию — культисты и ополченцы, воины афинского полка — все ковром мертвецов легли у здания. Почерневшие белые стены пантеона то и дело освещаются яркими вспышками и всполохами огня. Истошный свист рвётся в уши, а раскаты грома от взрывов не дают сконцентрироваться на цели. Лейтенанту нет дела до полыхающего города и её взоры устремлены только на цель.

Она, отстреливаясь по пути, пробралась на право, но из входа в пантеон по двадцатью пяти ступеням побежали вражеские солдаты — пять человек прижали их. Упав возле высокой каменной изгороди она увидела, как к ним подъехала бронемашина — бежевая высокая коробка, с вершины которая два ствола накрыли позицию врага. Десантники разлетелись в стороны или раненные попытались отползти в сторону, но были добиты выстрелами автоматов.

Рядом с Элизабет припал воин в бежевой форме и стал что-то говорить, пытаясь перекричать ад битвы.

— Я майор Амос Ха-Коэн, триста первая бригада «Нахаль,» — на ломаном новогреческом объяснился воин в бежевой форме и офицерских погонах. — Что вам нужно?

— Подавите сопротивление. Пусть наши бойцы подойдут к зданию. И прикройте нас!

— Хорошо.

Элизабет продолжила бежать, зная, что теперь её прикрывает не только Филон, но и отделения союзников. Он пробежала по лестнице и оказалась внутри помещения, только вперёд неё зашла светозвуковая граната. Автомат выдалпару коротких очередей по десантникам в чёрной экипировке, укладывая их на землю. Элизабет ворвалась внутрь и тут же легла на сине-белую плитку, укрывшись за какой-то грудой гранита, раньше бывшей статуей некого бога.

Длинный коридор полон множеством солдат, которые обернулись на солдат Греции и попытались открыть огонь, освещая всё всполохами пламени. В рации девушки раздались вопли с другого канала:

— Нам нужно подкрепление. Нас прижали. Пришлите хоть кого-нибудь для прикрытия! Мы потеряли девяносто процентов бойцов, мы отступаем! Мы валим ко всем гадам!

Остальные воины Коринфа вступили в бой с десантниками, но не смогли совладать с их автоматами и лазкарабинами. Рядом с Элизабет упал единственный кто смог спрятаться — Филон. Девушка на мгновение посмотрела на измаранное пеплом, грязью и кровью лицо парня. Он единственный, кто с ней был всё это время, единственный кто поддержал после смерти отца и не дал впасть в уныние. Её муж всё время этой войны её сопровождал, прикрывал и оберегал.

Мёртвые воины Конфедерации попадали на пол один за другим, пока кто-то из них не забежал с пулемётами и не закрепился. Очередь устремилась вдаль, ранив не менее пяти десантников и прижав к земле остальных.

— Филон, ты как? — спросила Элизабет, срывая гранаты.

— Нормально, — ответил парень, тоже готовясь закидать врага. — Лестница в двадцати метрах. Мы должны попасть на крышу, оттуда же ведётся обстрел по зоне высадке?

— Да, давай!

Гранаты посыпались на головы противников и рванули одномоментно, скрыв за вспышками первые ряды солдат, но им на смену подбегают новые. Неожиданно в коридоре со стороны конфедератов оказывается воин в чёрной техноброне, с мантией и тяжёлым дробовиком в руках. Дробью и картечью щедро засеял коридор, методично выкашивая десантников.

— Вперёд паршивцы, — он резко взял за шиворот Филона и дёрнул вперёд; Элизабет пыталась воспротивиться и цапнула его за руку, но тут же получила хорошую пощёчину и упала на пол, а «Судья» словно демон зарычал. — Ты на кого руку подняла, потаскуха!? Вот отродья, слабаки поганые! А ну поднялись сволочи и вперёд!

Элизабет и Филон проглотили обиду и последовали за «Судьёй», которого поливали смертельным огнём, но его дробовик отвечал на каждый выпад, оставляя на стенах кровь и выбоины от выстрелов.

Добежав до лестницы, «Судья» ногой вынес дверь и в упор расстрелял двух десантников. Двое воинов последовали за ним, прикрываясь словно щитом воином из ордена. У двери, ведущей на второй этаж, «Судья» поставил на стене мину, реагирующую на движение и бегом поднялся до конца лестницы.

Закрепив на двери небольшой заряд он прижался к стене и активировал его. Кусок металла, за которым крыша, вылетел погнутый прочь, зашибив одного из десантников. «Судья» словно одержимый вылетел под пули, впечатав подошву в покрытие из мелких камешков, которыми засыпана вся крыша.

Элизабет и Филон последовали за ним, но тут же прижались к земле. Не менее двадцати солдат Рейха ведут огонь спереди и по бокам, но доспех «Судьи» только отражает выстрели, но не лопается. Его дробовик выпускает по снопу дроби, которая десятком свинцовых шариков впивались в плоть. Десантники открыли плотный огонь, но воин ордена активировал устройство на груди и его грудной доспех окутала светло-голубая пелена, задержавшись на ограничителях предплечья.

Камень под ногами стал багровым. Прерывистые крики и вопли наполнили крышу, когда «Судья» вставил новый магазин и открыл огонь из дробовика.

Посередине здания выставлено не менее пяти ракетных комплексов, на которых по три больших ракеты. Они прибыли сюда на самолёте, сброшенные для того, чтобы их тут сконструировали и приготовили, чтобы обрушить шторм ракет на какую-то часть батареи. Поле пропало, но десантников слишком мало, чтобы пробить его броню, практически все лежат на земле, корчатся орт боли или уже заснули вечным сном. Но воина ордена это не останавливает, и он подбегает к большой перегородке, за которой расположилась целая часть, слабо отвечающая огнём. Солдаты оттуда их всех орудий — гранатомётов и ПЗРК лупят по зоне высадке и это их цель. Элизабет и Филон прижимается к изгороди и открывают огонь. Десантники обратили внимание на них и ответили слабой пальбой, а Судья нажав пару кнопок на каком-то устройстве, подготовил его и швырнул в стан врага. Зона, которую удерживали имперцы сгинула в оглушительном взрыве, вся пальба моментально смолкла и прекратилась, солдаты оказались разбросаны по сторонам.

— Хах-хах! — разразился диким смехом «Судья». — Не зря всё же полковник нас вызвал, — воин приставил на руке устройство связи к шлему. — Братья, вы видели это? Я накрыл их! Вот это был фейерверк! — парень и девушка не услышали этих слов, лишь ощутили писк в ушах, давление на голову, когда раздался взрыв. Они попятились назад, зажимая уши и держась за каски. Когда они смогли хоть немного прийти в себя, то узрели большую воронку и множество опалённых тел, но большая часть десантников были сметены с крыши ударной волной.

— Зона эвакуации свободна от давления! Спасибо вам! — раздалось из рации Элизабет, и она позволила себе расслабиться; на неё посмотрел Филон и слегка коснулся лица, проведя шершавой перчаткой по огрубевшей от застывшей грязи щеке. Оба их лица черны, покрыты кровью и сажей, а в глазах печаль, смешанная с радостью от вида друг друга. Мышцы стонут от боли и усталости, а живот изводит голод, но радость от присутствия родного… любимого человека нивелирует все эти ощущения.

— Я, наверное, жутко выгляжу, — смутилась девушка и опустила глаза. — Как же всё так получилось?

— Ты всегда прекрасна, Элизи. Я надеюсь, когда всё кончится, мы сможем…

Внезапно сзади раздались всхлипывания и плачь, на которые отозвался подобно стервятнику «Судья». Он будто бы учуял отчаяние и медленным шагом направился к девушке в военной чёрной форме, предплечье у которой повязка с алым крестом. Он зловеще над ней согнулся и стал искажённым голосом твердить:

— Вот девочка, — «Судья» вынул длинный нож. — Сейчас я тебе покажу, что плохо водиться с чужими дядями. Я позабавлюсь с твоим личиком девочка, — холодный клинок коснулся заплаканного лица.

— Оставь её! Это простая санитарка! — закричал Филон и бросился на «Судью».

— Я тут элита Конфедерации! — сепаратист молниеносным движением вынул пистолет и выпустил две пули в грудь мужчине; парень схватился за бронежилет, на который хлынула кровь. Колени подкосились, силы вышли из тела, и он повалился на камень, захлёбываясь кровью, истошно кряхтя и прокашливаясь.

— Не-е-ет!!! — взревела девушка и бросилась к любимому, размазывая кровь по жилету, пытаясь зажать рану, но Филон протянул ей гранату. — Не смей умирать! — продолжает вопить Элизабет, преодолевая странное ощущение в груди, которое готово выдавить сердце через горло.

— Девочка, я твой ужас! — зарычал «Судья» и приготовился вогнать нож итальянке в грудь. — Сейчас мы позабавимся!

— Элиз-за-бет! — прохрипел Филон, на его окровавленных губах оказалась странная улыбка. — Не-е т-ту ст-сторо-рону м-мы выб-рали. — Его рука ослабла и опала, а душа, будто птица выпархнула из тела.

Огонь в груди Элизабет вспыхнул с неистовой силой, её всю затрясло от злобы, пожравшей её волю. Все иллюзорные печати верности Греции ослабли, когда её отец был брошен в окружении, а сейчас они просто разлетелись на осколки.

Она подняла гранату с ослабшей ладони любимого и поднялась. Элизабет оттянула за шиворот «Судью» и прямо в грудь выдала ему очередь из пистолета в голову; лицевая пластина помялась, но воин всё ещё на ногах — защитные возможности распределили энергию и шея бойца в порядке, холят и дикое головокружение его дезориентировало, чем и воспользовалась дама. Он взяла его двумя руками и повела к краю здания, попутно срывая чеку. Воин ордена отправился в полёт, а за ним и граната.

Элизабет нет дело до судьбы «Судьи», она, усталая отстранилась от войны, посмотрев на Филона. Человек, который её неистово любил, был убит «патриотом» — эта мысль выдавила слезу, которая расчертила израненную щеку. Она подходит к краю и видит, что весь город пропал в огне, его пожрало разрушительное пламя, а вражеский десант продолжает занимать позицию за позицией. Неисчислимое множество людей стали жертвами на алтаре гордыни Фемистокла и его идей. Но что он сам и его окружившие? Консулы лютуют, их люди убивают, кого хотят и не знают жалости, за пару дней сотни тысяч человек ранены, а десятки убиты и всё ради чего? Элизабет только сейчас посетило жуткое осознание — она действительно выбрала не ту сторону.

— Феррус 5–1, немедленно активируйте ракеты! Отвечайте! — раздалось из оброненной кем-то рации. — Вы же уже навели орудия на батареи, почему нет выстрела!?

Элизабет видит единственный пульт управления, к которому подключены все установки. В ней больше нет сомнений — Конфедерация выродилось в жуткого монстра, хоть она всё ещё и считает свободу Греции главной идеей. Но не о таком освобождении она мечтала, не о зверствах, не о безумии жрецов и не о упоении Фемистоклом властью, которая укрыта пеленой искр и пепла. Она, бросая усталый и озлобленный взгляд, видит алую кнопку и ковыляет к ней, чтобы решить судьбу региона.

— Отец, прости, — прошептала девушка и с крыши пантеона в воздух взметнулись десятки ракет в свете реактивного огня, которые предрешили исход битвы.

Глава 20. Приказ Главного Лорда

Глава 20. Приказ Главного Лорда

Спустя час. К югу от острова Саламин.

Ветер стал несколько сильнее и с севера он гонит за собой гряду «увесистых» туч, которые спешат накрыть тяжёлой дланью всё небо над Грецией. Но над морем эта картина, ещё более завораживающая — на север, где столица врага и его самые сильные армии, без страха наступают воины Империи, объятые пламенем корабельных залпов и укутанные дымом от пущенных ракет. В море, за Эгиной столкнулись две эскадры, которым несть числа — флот вольной Греции и корабли Рейха, с каждой стороной множество эсминцев, катеров и крейсеров с современными линкорами сцепились в битве за превосходство в морском пространстве.

Яго наблюдает за всем тем, что происходит под ним, как ко дну с полыхающими пробоинами и чёрными бортами идут, как корабли обмениваются залпами, уничтожая друг друга. Из вертолёта открывается «прекрасный» вид на происходящее внизу сражение, только вот никого восхищение оно не вызывает. Эта битва очень далека от своего древнего предшественника, где сошлись персы и греки… очень далеко. На этот раз вольные греки на кораблях из металла пушками и энерго-оружием пытаются отстоять сиюминутную независимость, но у них ничего не получается.

— Господин капитан, вы как? — послышался вопрос и Яго, сидящий на выходу из вертушки, отстранённо ответил:

— Я в порядке, — ответил воин в чёрной экипировке, грустно вспомнив, что весь их орден Палачей брошен в десантную операцию на Саламин и в борьбу с вражеским флотом; капитан даже не хочет думать, что будет с ними, ибо враг на острове укрепился основательно — там большая часть армии Великого Израиля и Аравийской Конфедерации, и половина всех предателей из орденов.

Валерон вспомнил, что они даже прорвались через противокорабельную батарею только благодаря какому-то чуду. Половина западной её части была разрушена, оттуда флот и сокрушил оставшуюся часть обороны врага, позволив не менее чем сотни кораблей хлынуть в пролив и встретиться практически с таким же количеством вражеских суден.

Пока две стороны обмениваются пробами сил друг друга — обмениваются ударами и посылают одиночные корабли, чтобы проверить слабые места в защите.

— Совершаем маневр уклонения! — доложил пилот и вертолёт резко крутанулся вправо, а затем сиганул вниз. — У нас тут ракеты. Похоже флагманский не готов принять гостей!

Яго посмотрел на вражеский флот ничему не удивился — Фемистокл как всегда со спесью и самонадеянностью выставил свой корабль на самую передовую, думая, что его прикроют и надеясь тем самым воодушевить своих воинов. Отличный ход, учитывая, что его корабль ещё и частично силовым полем, генерируемое ядерными установками, расположенными в глубине внушительных размеров гиперлинкора.

От самых Пирей до Пирестении раскинулась вражеская эскадра, ощетинившись пушками, ракетными установками и энергоустановками, которые пучками лазерных залпов будут резать борта кораблей.

Капитан смотрит вперёд и видит снова ещё одну порцию ракет и снарядов, которые устремились куда-то в сторону имперцев. Он отводит взгляд на вражеский гиперлинкор — длинный корабль в четыре сотни метров, на котором словно в городе, поросли башни и строения, а средь оных ютятся зенитки, орудия и ЗРК. Серо-матовыми пластинами металла и пластали вырос этот исполин, несущий ужас и трепет при одном виде.

Яго сглотнул, подавив страх и ярость, которые играют в нём. Он прицепил магазин-батарейку к короткому чёрному штурмовому лазкарабину, похожему чем-то на эпохальный Томпсон и представил, как он им изрешетит Фемистокла.

«Проклятый гад, слава Уильяма Уоллеса или своего одноимённого греческого полководца не даёт покоя? Какой зад у тебя загорелся в одном месте, какой бесяра тебя в ребро лягнул, что ты пошёл на такое? Пристрелить бы тебя», — подумал о Фемистокле Яго.

— Всем приготовиться! Выпускаю приманки! Иду на сближение!

Силовой щит слишком дорогое удовольствие, чтобы его повесить на все машины, но вот на этот вертолёт всё же командование дало добро взять из хранилищ соответствующее оборудование. Энергетический доспех» пташки затрещал, когда пушки и зенитки гиперлинкора «Молния Зевса» и Яго ухватился за стенку вертушки, чтобы не выпасть.

Капитан поднялся и оглянул полтора десятка воинов, которые идут за ним. Лучшие солдаты из ордена Палачей и при поддержке элитной штурмовой команды Канцлера идут в самый ад, чтобы закончить эту войну.

— Мы подлетаем! Будьте готовы! — разнеслось воззвание пилота.

— Всем приготовиться, — начал Яго, обернувшись к бойцам, но никто не увидел его решительного взгляда за чёрными визорами маски-противогаза. — Там будет множество уродцев, которые считают, что они настоящая гвардия и элита. Покажите им, что ещё не родились люди, которые могут что-то противопоставить избранным воинам Канцлера. И помните, наша задача — взять Фемистокла живым! Думаю, что за его полуживую тушку, эти засранцы, возомнившие себя отдельным государством, пойдут на уступки, лишь бы с их гуру ничего не сделали. Это приказ Лорд-Магистрариуса.

Из-под борта вертолёта вырвалась массивная длинная ракета, которая за долю секунды «поцеловала» правую часть корабля, заставив её пропасть в огне, а вместе с ней длань гибели накрыла ЗРК с зенитками. Далее машина выпустила вокруг себя и на палубу множество дымовых шашек, отчего всё вокруг заволок белый смог.

Отряд десантировался на палубу корабля и телевизор, встроенный в окуляры распознал цели — открылся методичный огонь. Пули скосили всевозможных охранников на, которые были по близости и отряд остановился.

— У нас сто метров до командной рубки, — начал Яго. — Оттуда скорее всего и командует Фемистокл. За мной!

Воины двинулись вперёд, аккуратно ступая по палубе. Им навстречу уже выдвинулись охранные войска, которые не согласованно ринулись со всех сторон. Яго присел на одно колено и поймав воинов в белых рубашках, бронежилетах, чёрных штанах в перекрестие оптического прицела расстрелял их. За ними появились на правом краю воины в механизированных доспехах, чьё оружие загрохотало смертельными выстрелами. Но и против трёх «Судей» нашлась управа — слаженный огонь бронебойными зарядами и лазерными лучами заставил треснуть и лопнуть броню орденских воинов, и они с шумом рухнули на палубу.

Повернувшись влево, Яго открыл огонь и сверху упали двое охранников. Отряд бегом стал лететь по кораблю, чтобы их не взяли в окружение, холодный ветер с севера, бьющий прямо в лицо не может затормозить их.

Враг ринулся десятками щупалец на них — ото всюду хлынула охрана, но она наткнулась на непреодолимый заслон пуль и лучей, и корабельные воины лишь устлали путь своими телами имперцам.

Яго молчалив, хоть и гнев рокочет в нём. Больше всего он готов рвать врага за брата, за племянницу и её мать.

Сепаратисты, возомнив, что они вершители судеб человеческих, решили убрать всех тех, кто на глаз неприятен, кто коробит их чистую нацию вольных людей. И в числе этих неугодных оказались мать с дочерью, что приводит Валерона в бешенство. Он, когда узнал о скорби брата, о том, сто Сериль мертва, впал в ярость, которую хранит для Консула Лиро — главы ордена Поборников Справедливости и для Фемистокла.

Яго рванул вперёд, передвигаюсь у самого края палубы по узкой дорожке, где всякое численное превосходство нивелируется экипировкой, силой оружия и умением. Его лазкарабин мерцает подобно сверкающая с быстрой скоростью лампочка, издавая сухой треск. Лучи один за другим плавят бронежилеты, жгут одежду и заставляют людей падать. Подались Поборники Справедливости в серой металлической высокотехнологичной броне, их шлемы отражают на больших тёмных забральных панелях скорость битвы — их трёхствольные дробовики гаркнули и дождь картечи пришёлся на броню имперцев, но она выдержала, и штурмовики слаженным лазерным огнём «засветили» лицевые панели «Поборников».

«А ведь когда-то мы были братьями», — посетила печальная мысль разум Яго, и он немедленно её озвучил:

— Мы ведь столько сражались вместе! Что же случилось?

— Хахах-ха! — раздался хохот последнего «Поборника» в проёме. — Вы — не ровня нам более! Те, кто свободен стоят выше всяких безумцев, чтущих цепи больше чем свободу!

— И кто же тебе так сказал?

— Фемистокл показал нам путь! Он открыл нам глаза!

Штурмовики и «Палачи» прикончили воина ордена групповым огнём в грудь из лазвинтовок и автоматов, заряженных убойными патронами, продолжив ход. Пройдя через груду тел по лужам крови на палубе, отряд сблизился со входом внутрь корабля, как внезапно снова раздались слова гимна, который беспрестанно крутят по всем каналам вражеской связи:

— Вперёд, сыны Эллады!

Спасайте родину, спасайте жён,

Детей своих, богов отцовских храмы,

Гробницы предков: бой теперь идёт за всё [5]

— Взломайте замок! — приказал капитан, когда они встали возле толстой стальной двери, смотря на волнующееся синее море.

Яго проскрежетал зубами, но сдержался, чтобы не выругаться. Этими словами мятежники пытаются поднять себе боевой дух, но у их это не спасёт, ибо не одними только словами можно выиграть эту войну.

— Дверь готова!

— Заходим! — командует Яго и отряд оказывается внутри корабля. — Расчистить территорию!

Внутри уже приготовились к их появлению — в два ряда расставлены охранники и пара Серебряных Гоплитов с дробовиками, но им не совладать с элитой Рейха. Меткими выстрелами по глазам штурмовики дезориентировали «Гоплитов», а «Палачи» кучным огнём повалили охрану на пол.

По металлическому покрытию застучали тяжёлые ботинки и потекла кровь, стены озарились в вспышках пламени и энергии. Яго вышел вперёд и открыл неприцельную стрельбу по групповой цели, тут же отпрыгнув в сторону, когда «Гоплит» выстрелил ему в грудь. Дробь угодила в корпус «Палача» и тот с криком упал на металлический пол, кряхтя и постанывая.

Капитан вышел из прыжка и выпустил остатки батарейки в «Гоплита», превратив его серебряный доспех в чёрный и могучий воин не устоял на ногах. Следующим движением Яго вынул пистолет и расстрелял почти всех оставшихся охранников.

— За свободу! — кто-то прокричал и кинулся на офицера, но Валерон ударом ноги отбросил мятежника и пальнул в его сторону.

Отряд собрался возле раненного «Палача», но тот даже не стал слушать о медпомощи, лишь передав свои батарейки Яго и, прижав к себе оружие, прохрипел:

— Ид-идите. Я-я в-в-вас прикр-рою.

Воины оставили умирающего соратника и ринулись дальше в коридор, в котором появились солдаты противника и на этот раз это не обычная охрана, а вооружённые длинными автоматами в сине-голубой экипировке элитные солдаты Фемистокла, воины из Гвардии Афины. Очереди ударили по доспеху Яго, и он ощутил боль, как во многих местах его кольнуло, пули их оружия крупнее и убойнее, чем у пистолетов-пулемётов охранников. Штурмовики меткими выстрелами отправляют очереди в открытые участки тела противника, прожигая их, а «Палачи» концентрируют огонь и крупный калибр их автоматов берёт, в крови топя афинян.

— За нашу богиню! За великую госпожу!

Штурмовики, воспитанные Канцлером не только на идеалах почитания государства, но и в твёрдой вере, услышав нечистый клич хором ответили:

— Нет Бога, кроме Христа!

Воины усилили давление и в ход пошли гранаты — рокоты их взрыва прокатились по всем коридорам, гвардейцы были сметены, но самое трудное ещё впереди. Отряд оказался на втором этаже и им предстоит длинный мостик, который ведёт ко второй лестнице, по которой можно выйти прямо к командному посту. В воздух, вниз полетели три звукошумовые гранаты и все те, кто были внизу зажмурились после того, как они с противным эффектом рванули.

Яго бежит впереди, отстреливаясь из лазкарабина по тем, кто среди снарядов и жестяных ящиков занял оборону и из всех стволов палит по ним. За капитаном со всех ног несутся оставшиеся четырнадцать бойцов, отвечающих прерывистым огнём,

— Гранатомёт!

Яго быстро ответил на воззвание одного из бойцов и нашёл воина с грозным оружием, тут же расстреляв ему грудь. Тут же капитан нагнулся и над шлемом просвистели пули.

Воины Рейха рассредоточились по мостику и слаженным огнём накрыли позиции врага, заставив его прижаться к полу, но и это не помогает — пули прошивают жестяные пластины стали, а лазер их прожигает и каждый заряд находит свою цель.

Капитан подключился к другим передачам по союзным каналам, из которых узнал, что битва кораблей началась — первые эсминцы вступили в бой, щедро поливая друг друга дождём снарядов, крейсера обмениваются разрушительными залпами, от которых вздымаются целые столпы плавленого металла и огненных вихрей. Авиация схлестнулась насмерть под небом, время от времени скидывая смертельный груз бомб на корабли. Десантные подразделения «Палачей» уже вылетели для подавления сопротивления в поселениях на Саламине и для захвата вражеских кораблей, а вторая армия тем временем начинает высадку ордена Пурпурного Креста под Афины.

— Быстрее! — скомандовал Яго. — У нас мало времени, мы можем выиграть эту войну прямо сейчас!

— Есть!

На этот раз никто не заметил второго гранатомётчика, который метко прицелившись выстрелил. Снаряд угодил в мостик и взрыв разорвал его часть. Один из «Палачей» краем глаза заметил движение гранаты и прыгнул назад, повалив своих ребят. Три последних солдата, которые не добежали нескольких метров до входа на лестницу оказались оторваны от спасительного прохода и лестницы, которая подводит снизу-вверх путь.

— Идите! — махнул им «Палач». — Мы прикроем вас здесь!

Яго лишь коротко кивнул и ступил на стальную ступеньку, осознавая, что гнева в нём становится всё больше. За три минуты быстрого бега они оказались у коридора, ведущего в командную рубку. Там в коридоре, подобно вопящему потоку, ринулись последние гвардейцы, которые ещё пытаются прикрыть своего повелителя. Солдаты Рейха окатили их лазером и штормом разрывных патрон, выкрасив серый метал красным, и разнося вместе с воплями оружия крики раненных и отправленных в последний путь.

— Вперёд! — скомандовал Яго, сидя поменяв магазин; он бегом направился на ещё живых афинян, сметая их плотным огнём, пока, не пройдя по телам не оказался возле серебристой двери, у которой дал команду. — Занять позиции! Установить взрывчатку, будем прорываться!

Имперцы прилепили направленный заряд, который вынесет любую преграду и приготовились к штурму. Раздался гулкий взрыв, и помятая пластина металла оказалась выбита мощной разрушительной волной. Яго зашвырнул светозвуковую гранату и когда она разлетелась на свет, звук и сталь зашёл внутрь, а за ним и всего воины.

Завязался бой — длиннющая, метров двадцать в ширине панель управления раскинулась у окон, а перед ней весь работающий персонал. У боковых панелей не так много людей, но и там нашлись те, кто встал на защиту «демократии». Штурмовики и «Палачи» встретились с охранниками и гвардейцами, стреляя друг в друга на близком расстоянии. Яго выбежал вперёд, его карабин ведёт беспрестанную пальбу на изнеможение, дуло раскалилось и нагрелось, но он не успокаивается, пока последний гвардеец не заткнул свой автоматный лай, очутившись на полу.

Панели заискрились от частых попаданий лазкарабинов и автоматов, мёртвые стали падать на металлический пол и вскоре в помещении в живых со стороны Греции остались только те, кто не взял в руки оружия. Им Яго приказал быстро уходить, подав знак движением рук.

— Браво-браво! — в ладоши захлопал высокий светловолосый мужчина, с треугольными чертами лица, облачённый в чёрное пальто, с нашивками и символикой Конфедерации, на котором к этому же сапоги, синие брюки и перчатки. — Вы перебили наших бравых матросов.

— Где Фемистокл? — спросил Яго. — Давайте Лиро, отвечайте.

— Он в своей каюте, диктаторское отродье, но вам не стоит об этом беспокоиться. Скоро он соберётся с силами и вычистит землю от пришельцев, лобызателей тирании и всякой нечисти.

— Где каюта его? — всё так же продолжает спрашивать Яго, присматривая за тем, как его воины становятся у двери и ждут врага; за рубкой пушки «ахнули» с такой силой, что корабль затрясся, в ушах поселился слабый писк, но всё же Валерон продолжает настойчиво спрашивать:

— Господин Лиро.

— Я вам не скажу. Мои люди скоро будут здесь и вам бы уже самим себе наручники надевать или прыгать в море, господа, чтобы не утруждать моих ребят с вами биться. Да, вы можете убить меня, но это ничего не изменит.

Яго не выдержал спеси Лиро, как будто бы последний настолько одурманен, что не видит безумия собственных речей. Он, сдавливая в себе всякий гнев, стал говорить культурно, словно подражая брату:

— Как вы могли решиться на предательство? Как посмели укусить руку Канцлера? Как мы совратили тех, кто был нашими братьями? Вы понимаете, что вы натворили? На моих руках кровь тех, кого я называл когда-то другом.

— Мне нет дела до погибших слуг Рейха, вы — ничто для меня, всего лишь прах, который ляжет на могилу истории Греции под игом Империи.

— Как же Фемистокл сознание тебе промыл, — Яго положил левую руку на плечо консулу и ударил его; командир ордена издал слабый вскрик, и тут же, сжимая губы, выпрямился и заглянул в безжизненные линзы его маски.

— Господин, тут есть проход, — один из воинов нашёл коридор за скрытой дверью, которая практически слилась с серой стенкой. — Она была практически не закрыта.

— Видать только сейчас улизнул, — и тут же Яго со всего размахну ударил в челюсть консула, и офицер не выдержал такого удара, рухнув на пол и сплюнув на пол окровавленные зубы, запятнав металл; воин стал медленно подниматься, утирая красны губы. — Только одно, Лиро. Скажи, ради чего? Ради какой такой дури можно пойти на предательство? Ты же был одним из избранных воинов одного из Первоначальных Крестоносцев, так что, что мог предложить сам Фемистокл?

— Свободу, — прохрипел Лиро. — Ваш Канцлер держал нас, как в тюрьме. Да, были почёт, уважение, но мы стали его цепными псами, мои парни для него стали такими. Ты, капитан, вспомни, как мы прыгали по всем полям войны. Разве тебе не самому это не претило?

Яго вспомнил, что и в нём есть искра мятежности, маленький огонёк бунта против Канцлера и то, что они стали для него инструментами, но всё же осознанная мораль и долг за восстановленный миро, за счастье брата намного сильнее, чем слепой детский бунт.

— Вы дошли до полной потери всех границ.

— Такова цена свободы, капитан. Ей на алтарь нужны жертвы, нужна кровь. Знаешь, как говорил один из философов древности — «древо свободы нуждается в том, чтобы периодически его поливали кровью тиранов»[6].

Яго лишь кивнул, шагнул от него прочь, оставив Лиро в его безумии. Валерон увидел, что вся кампания мятежников по террору местного населения было воплощением сладких грёз любителей всякой революции или переворота во имя ложного освобождения.

— Ребят, делайте с ним, что хотите, — оставил на волю «Палачей» и штурмовиков Яго Консула. — Только помните, что он соповинен в смерти многих тысяч людей.

Из рации Яго послышались слова, которые передают положение битвы при Саламине. Он понял, что когда обмен любезностями сторонам надело они перешли на более близкий контакт и флот Рейха силой и массой преодолел фланг построения, обращённый ближе к материку и теперь вдавливает группу кораблей в пролив, где и потопит их. С другой стороны острова враг всё ещё держится, но шквал огня вскоре потопит и эти корабли.

— Господин, что нам делать? — вопросил один из «Палачей». — Мы не сможем долго продержаться в этом аду. Судя по камерам, к нам подступают не менее ста пятидесяти человек.

— Если меня через десять минут не будет, уматывайте как можно быстрее отсюда, — Яго зашёл в коридор. — Нечего вам тут оставлять свои тушки.

— Так точно.

— Ладно, бывайте парни.

Яго скрылся в длинном коридоре, не освещённым и ведущим к какой-то винтовой лестнице в конце. Аккуратно шагая вперёд, он смотрит на темноту через прицел лазкарабина, ожидая, чтобы никто не выскочил, и внимательно прислушиваясь к тишине, но ничего, кроме далёких разрывов снарядов и скрежета самой посудины он не слышит.

Пройдя к лестнице он направил оружие вверх и никого не увидев, стал по ней взбираться, тихо переставляя ноги, пока не оказался у двери. Эта дверь так же выполнена из металла, но вот взрывчатки у Яго нет. Вместо этого он коснулся её, дёрнул за ручку, пытая удачу и какая радость — она оказалась не закрыта, дав войти капитану.

Внутри Яго обомлел от того, что увидел. Капитанская каюта представлена роскошным помещением, которое представлено в личное пользование Фемистокла. Спереди Яго увидел рабочий ствол, заваленный бумагами, с компьютером, который зажимают два шкафа с книгами. По левую сторону прекрасный белый диван, который способен разложиться в кровать, а слева пара комодов, ведущих к горшкам с цветами. Там же, слева, есть клетка, за которой сидит пленник с маской. Источником света стала небольшие покачивающие пластины стекла, между которыми прикручена лампочка. А посередине сидит он — чернявый мужчина, с лицом, которое измазано буквами архаического греческого алфавита. Его лицо гладко выбрито, а сам он сидит посреди белого круга, в который вмещена целая звезда. Он держит в руке нож, а другая его ладонь исполосована, а капли крови падают на мел.

— Какого?

Воин поднялся и Яго увидел, как перед ним стоит человек среднего роста, его грудь и торс укрыты светлым панцирем с наплечником, расписанным золотой растительностью, а ноги укрыты доспешной юбкой в виде налегающих друг на друга переливающихся тонами серебра чешуек. С его искромсанных губ сорвались усталые слова:

— Богоподобных своих не сложила с бессмертного тела, дева Паллада-Афина. И радость объяла Кронида. Радуйся много, о дочерь эгидодержавного Зевса. Ныне ж, тебя помянув, я к песне другой приступаю[7].

На это Яго лишь ответил словами из книги, которую читал накануне, при этом направив камеру на шлеме прямо в лицо врагу:

— Восславлю Господа во всякое время, хвала Ему всегда на устах моих. Душа моя будет хвалиться Господом; пусть услышат кроткие и возвеселятся. Славьте со мною Господа; превознесем Его имя вместе. Я искал Господа, и Он мне ответил и от всех моих страхов меня избавил. Кто обращал к Нему взор, сияет от радости, лица их не покроет стыд. Этот бедняк воззвал, и Господь услышал его, и от всех напастей его избавил[8].

— Ха-ха, — слегка посмеялся человек в бежевой форме и стал тихо говорить. — Говорят, вы… сражаетесь на стороне некого Бога? Вот видишь, — он указал ножом на белый круг. — Я пытался призвать противника Его. Вызывал богов Эллады, но они не явились, а потом я воззвал к деннице, — голос мужчины стал более возбуждённый. — И я ощутил, что ради победы должен принести в жертву свою кровь, душу и всё. Я выходил её, залечил плечо, и думал употребить в пользу для себя, а потом сделать женой, но её требуют боги.

— Ты — Фемистокл? — насторожился Яго. — Что с тобой стало?

— Я тот, кто так звался. Я тот, кто сражался за свободу и пойду на всё, чтобы её оставить за великой Греции. — мужчина посмотрел в окуляры Яго и капитану стало не по себе от мутного взгляда Фемистокла, который окровавленным ножом показал на пленника. — Видишь эту женщину, я думал ею я принесу себе в помощь союзника из рода Валероновых, но ныне она — жертвенная коза, которую я отдам богам и их чёрному повелителю, и он даст нам силу для победы.

Яго было хотел переспросить про фамилию, но тут же отбросил эту мысль, как ту, которая может спровоцировать Фемистокла на безумное действие. Капитан держит его на прицеле, тихо ужасаясь тому, кем стал полководец, спрашивая:

— Как ты до этого дошёл?

— Видишь ли, маленький сторонник большого Рейха, когда я потерял Македонию, когда Коринф не сдался, когда запад был потерян, когда Эпир пал, я понял свой просчёт. Я молился два часа и получил откровение от богов и их повелителя. Я призвал слишком мало союзников в богах, и понадеялся на людские биомассы. Нет… всё не так… нужно было больше жертв, нужно было больше хвалы богам, да-да. Тогда победа была бы наша. Тогда все бы хвалили меня, хвалили и богов, а так… так теперь всё — прах.

В голосе Фемистокла Яго слышал дрожь, слышал безумие и нарастающее сумасшествие, которое прорвалось из него бурным потоком в тот момент, когда он понял истину — его бунт провален, а самому ему не будет похвалы, не будет лаврового венка и наград, вместо них осуждение и кандалы. Его сознание не выдержала такого напора и сломалось. Яго не может поверить, что всё закончится именно так. Он ожидал, что встретит достойного противника, что на него польются речи искусного политика, философа и политика, который попытается обличить его в следовании нечестивым путям, но вместо этого он встретить сошедшего с ума полководца в грязном кабинете.

«Не уж то это судьба всех мятежников — окончить всё дело своей жизни в грязи, на плахе или в тюрьме, в психушке или в какой-нибудь мусорке?» — подумал Яго, смотря на полководца.

— Ну всё, давай, нас ждёт новый мир, — Яго, держа лазкарабин, потянулся за Фемистоклом, но от словно взбесился и взявшись за клинок на бедре с лязгом его вынул наголо, со всего размаху бьёт по капитану; Валерон защитился оружием, подставив ствол, но сила удара, подкреплённая энергетическими возможностями костюма, заставила его упасть на пол.

— Нужна жертва! — с истеричной фразой враг кинулся к клетке, а девушка забилась в самом углу, без возможности крикнуть ртом, зажатым скотчем.

Яго кинулся на Фемистокла, отбросив погнутый лазкарабин, взявшись за нож, но мгновенно встретился с клинком полководца — доспех зазвенел, когда изогнутое лезвие фалькаты оставило царапину на нём.

Они ринулись друг на друга, с клинками, идя на встречу боли и безумию, которые последуют за боем. Клинки залязгали по доспехам, высекая царапины, загоняя острие в расселины и пытаясь сковырнуть броню, но у них мало что получается — броня обоих слишком крепка.

Фемистокл поднял меч и нисходящим ударом пытался зарубить Яго, но тот отступил назад и клинок прошёл у маски. Капитан тут же бросился на него и смог бы перерезать шею, но тут же всё сотряслось под страшный шум и вместе с грохотом артиллерийских ударов капитан отлетел в сторону.

— Ха, вижу твои кораблики тебя подвели! — возопил Фемистокл и бросился на капитана лежачего.

Яго прокатился по полу и лезвие простучало по наложенному паркету, оставляя в нём дыры. Быстро вскочив капитан тут же нарвался на хук с правой и всё помутилось перед глазами, а ноги подкосились, давая телу упасть на пол и загреметь бронёй о паркет. Вся левая челюсть у него объялась болью, в голове страшный шум, а тело отказывается подняться. Тем временем Фемистокл припал к рации на столе и стал вопить:

— Я — Великий стратег, Мастер-защитник, всем войскам передаю — использовать все средства и методы для борьбы с Рейхом. Во имя богов, приносите в жертву своих собратьев, на которые ложится подозрение, воздавайте хвалу богам, сжигая тела мертвецов. Сделайте всё, чтобы принести мне и Греции победу!

Через невыносимую боль в голове и дикий гул капитан поднялся. Он нащупал свой нож, и занёс руку, приготовившись его метнуть. Фемистокл обернулся и рефлекторно выставил перед собой руку — клинок столкнулся о наручи и со звоном отлетел в сторону. Полководец опустил руку и увидел, как на него несётся капитан, который с последними силами прыгнул на Фемистокла и повалил его на стол. Разбитым автоматом он попытался оглушить противника, но враг перехватил его руку и откинул Яго, но тот быстро подняв нож.

— Я не дамся тебе живым! — возопил Фемистокл, держа перед собой фалькату. — Мои боги защищают меня!

— Понимаю, — Яго достал из кобуры пистолет и навёл его на врага выпустив две пули в шею врага; тут же раздался звон упавшего меча на пол и по белому доспеху побежала кровь, струями расчертившая его, полководец попытался что-то сказать, но не смог, он руками зажимает горло.

Фемистокл сделал шаг и рухнул, не удержался, силы быстро покидают его тело, но он всё ещё пытается себя спасти, вкалывая себе препараты в область раны. Яго знает, что нанёс ему не смертельную рану, но и тащить раненного, сошедшего с ума полководца он не собирается.

— Капитан Яго, говорит Лорд-Магистрариус, — раздалось из наушника капитана, — вы выполнили задачу по захвату объекта?

— Нет, господин Главный Лорд, объект пришлось ликвидировать, так как он представлял опасность.

— Что ж, вы нарушили приказ и поставили под угрозу нашу победу! — вспылил Лорд. — Теперь греки сделают из него мученика за свободу, и война начнётся ещё интенсивнее. Вы понимаете, что своими действиями…

— Да, — тихо ответил капитан и на наручной панели нажал пару кнопок. — Я только что скинул записанное видео со своей камеры себе на ноутбук, оставшийся на тыловом корабле. Прокрутите его у греков, может поможет.

— Вы понимаете последствия вашего решения, несмотря на видео? Вас ждёт суд и поверьте, он будет очень суровый. Конец связи.

Яго тут же поймал вторую передачу, от своих людей, где через звуки перестрелки раздались громкие на крике слова:

— Капитан, если вы сушите, мы уходим прочь! Врагов слишком много!

«Хорошо, если так», — помыслил Яго и сам устало направился ко второму выходу, который расположился справа, чтобы выйти к спасательному катеру и плыть как можно дальше от Рейха, но мгновение он задержал свой взгляд на клетке и не пленнице.

Тем временем битва при Саламине подходила к концу. Это было не легендарное сражение древности, а карательная акция, призванная устрашить и уничтожить врага. Корабли греков пытаются отступать, но уступающие в технологичности и численности они тонут на подступах к порту. «Меч Зевса» схлестнулся с «Мечом Серафима», но мало чем может ему противостать. Линкор, ставший «клинком Ангела» осыпает врага дождём ракет и получив приказ, что все свои с него отступили он не щадит снарядов. Противник пытается отбиваться, но большинство его систем огня подавлено, превращено в металлолом. Фемистокл обещал, что это сражение станет славным напоминаем эпизода из истории, где греки отбросили врага, но оно превратилось в страшную бойню, которая стала генеральным началом конца всей Конфедерации.

Глава 21. Коринф: Исход войны: Ангелы и демоны

Глава 21. Коринф: Исход войны

Ангелы и демоны

Пять часов вечера. Великий Коринф.

Сообщения о том, что битва при Салаимне была проиграна, что войска Рейха взяли северную Македонию, что Эпир потерян, что имперский десант штурмует Афины, вызвал смятение и смущение в мятежных кругах, но никак не сломил их. Из последних сил сепаратисты сражаются за свою независимость, всё более отчаянно выстраивая сопротивление. На юге Новая Спарта мобилизовала всё население и поставила его под ружьё, начиная от десятилетних парней и девушек и заканчивая стариками. На севере войска Конфедерации в безумных попытках сохранить контроль над городами начинают сгонять часть местного населения на площади и угрожать убить всех, если Империя продолжит наступление. В этих оплотах мятежа начинают вспыхивать гражданские бунты и акты неповиновения, направленные уже против Вольной Греции.

Над городом, равным столице свинцовое небо словно готовиться броситься в печальное рыдание и обрушить на израненное тело града горькие слёзы. Тем временем в Великом Коринфе, где Царь Греции и новый Мастер-защитник — последний выживший Консул призывают к последнему бою этого дня, выставляя на защиту последних солдат, переходя из нападения в бесполезную оборону. Великий Израиль и Аравия поддерживают греков уже из принципа, не считаясь с потерями, которые они несут от войск Империи.

На улицах перед дворцом «Чёрной Лилии» кипит самая настоящая война — артиллерия накрывает кварталы, танки сцепились друг с другом в страшной дуэли, а пехота пытается прорваться к площади перед дворцом, утопая в крови и огне. Ситуация в городе в корне переломилась, когда самолёты высадили целые десантные подразделения, которые объединились в единый кулак, крушащий вражеские позиции. И теперь, во главе одной из группировок идёт воин, который не боится смерти, не знает жалости, и не страшится потерь, ибо всё, что можно он потерял и лишь забвение, холодное и мрачное для него станет упокоением.

Вокруг Данте горит целый город — соседние дома, раньше бывшие небоскрёбами стали жалкими почерневшими обломками, а слева и справа наступают такие же титаны как он. Три отделения Стражей Шпиля набросились на главную дорогу, ведущую ко Дворцу. Тридцать серебряных воителей во главе чёрнобронного «повелителя битвы» расчищают путь, неся смертьязычникам-сепаратистам. Вражеская артиллерия смолкла под ударами контрбатарейного огня и авианалётов и нет того, чтобы сдержало гнев Канцлера.

Им на широкой дороге противостоит знакомый враг — бывшие братья из ордена Чёрных Судей, Поборников Справедливости и Крыльев Ветра. Воины в механизированной броне по разному стилизованной отстреливаются от сокрушительной волны серебра, но это не помогает, и каждая позиция буквально тонет в крови от стремительных атак.

Один из сепаратистов попытался дать залп из гранатомёта, но мгновенно умолкает, когда его пронзает меч длиннее метра и Данте откинув врага продолжает кровавый путь. Вражеский пулемётчик из гнезда затрезвонил по имперцам и к нему присоединились ещё двое. Пули над дорогой словно рой — летают везде и всюду засыпая искорёженный асфальт, взрывы и звоны орудий глушат невыносимым ревем. И двух секунд не прошло, как позиция пулемётчика исчезла в напалмовом пламене, извергнутом из двух страшных гранат.

Чёрные Судьи формируют заградительную линию из тяжёлых орудий, приготовившись встретить на близком расстоянии врага, но не успели отреагировать, когда сначала по ним ударили ослепительные залпы гранат, а затем с неистовой яростью Данте врезался во вражеский строй и мечом решил их судьбу.

Тут же его прикрыли Стражи Шпиля, разбивающие врага алебардами и мечами, словно дикие накинувшиеся на воинов в серой, чёрной и восточной коричнево-медной броне. Наспех вырытые траншеи и воронки от снарядов, укрытия в виде целых опавших стен стали последнем прибежищем орденских воинов, пытающихся сдержать натиск Рейха. Их пулемёты, лазвинтовки и карабины не стали серьёзным препятствием для врага.

Данте и «Стражи» похожи на «ангелов» смерти и мести — они словно бы сотканы из нитей праведного гнева и несоизмеримой воле служения Империи. Зачистив один участок, Данте с потемневшим клинком бросается на другой. Он прыгнул влево и одним размашистым ударом меча отправил в небытие двоих «Поборников», тут же уже устремляясь вправо и одним ударом плеча раскидывая пулемётное звено.

С тех пор, как эти «ангелы» Рейха вступили в бой за дорогу прошло не более получаса, но ордена уже понесли страшные потери, утратили контроль над огромным участком местности и кажется нет тех, кто бы удержал их. У противника нет тяжёлого вооружения, есть только живая сила.

Капитан позабыл всё на свете — для него есть только враг и пылающий огонь в груди, ненависть, с которой он не в силах совладать. Данте прорвался через ряды мятежников и оказался в окружении стреляющих «Судей», осыпающих его беспрестанным огнём, но его окутали только искры — доспех царапается, мнётся, но ничего критичного. Это всё равно, что стрелять в танк.

Клинком капитан прорезал себе путь — лезвие не всегда пробивается через броню и тогда он превращается в почерневшую дубину, которой Данте отбрасывает врага. Сепаратисты всё равно пытаются атаковать, сконцентрировав огонь на Валероне, но этот «ангел мести» даже не сбивается с шага.

— Данте! Не уходи так далеко! Данте! — рвётся голос Андронника из рации капитану, но тот давно потерял связь с миром, став лишь инструментом Канцлера и собственной скорби.

Один из «Крыльев» в стилистическом доспехе попытался ударить капитана саблей в сочленение брони. Клинком он бьёт в колено, но капитан убирает ногу и сталь режет металл, оставляя царапину. В ответ лишь несдержанный рык и удар наотмашь, которым Данте отправляет врага в полёт.

— Ультрамеркава! — вопят позади Данте и только это останавливает его продвижение. — Войска Израиля здесь!

Но сзади уже подходят русские «Дружинники», которые совместным залпом бронебойных орудий — лазерных пушек и сверхгранатомётов, представленных строенными трубами с бронебойным зарядом, накрыли танк. Тот не успел сделать и выстрела, как сам взорвался, когда его пронзили яркие лучи и осыпали снаряды.

Орденские подразделения выстраивают в жалких попытках поспешные линии обороны, вместе с войсками союзников и на этот раз их «друзья» принесли гранатомёты и лазружья, противотанковые винтовки и автопушки.

Стражи рваться вперёд, сметая любое сопротивление алебардами или пулемётчиками, поддерживающими сзади. Крупные пули рвут броню, уничтожают укрытия, слышен свист пуль, разрыв снарядов и крики.

На узком перешейке обороны, образовавшемся между кучами двух обрушенных стен установлена огневая точка врага, начавшая работу. Лазерные прутья ударили по доспехам, автопушки заревели разрывными очередями и противотанковые винтовки захлестали. Троен «Стражей» были остановлены моментально — их броня стала плавленым куском металла. Алебарды с громыханием упали вместе с воинами. Линия серебра была остановлена групповой работой тяжёлого вооружения, чьи залпы рассекли дурно пахнущий воздух.

Данте спрятался за обломками здания и взглянув в его глубь, рывком пробил стену и оказался внутри него. Увидев, что тут всюду расставлены манекены и полки с одеждой он смекнуло, чем тут раньше могли торговать. Быстрым шагом он преодолел двадцать метров, как встретился с врагов — отделение «Поборников» в испачканной серой броне. Они в страхе выпустили в него поток пуль из автоматов, но капитан одним ударом левой руки сокрушил голову одного воина и вторым ударом меча, отмахнул двоих, словно это были те самые манекены. С ходу взяв какой-то стол он швырнул его в противника и задавил ещё пару им, переходя в мощный восходящий удар.

Расправившись с остальными врагами работой клинка он оказался на месте, где враг устроил пункт обороны и от него его отделяет только стена. Со всего разбегу он бьёт плечом по ней и прорывается наружу, метая гранаты перед собой. Последнее, что увидел капитан, прежде чем он скрылся обратно за стеной, был ужас врага. Тяжёлые гранаты взорвались подобно бомбам и позицию врага накрыла волна сдерживаемой смертельной энергии и шторм осколков.

Капитан последовал дальше, не ожидая своих — стук гремящего сердца ведёт его в бой, а голодное пламя ненависти требует ещё войны. Разум практически затуманен душевными терзаниями, и он ищет облегчения в битве, но насыщения не чувствует.

Но продвижение останавливается, когда он увидел, как под сень зданий вышли новые солдаты, явившиеся из дыма и пламени. Это в такой же техноброне ратники — они выше всех остальных наголову, их тела прикрывает тяжёлый сегментированный «рыцарский» доспех, только пластины из доспеха покрывают тканевые саваны чёрного цвета, а на самом покрытии панциря странные изображения древнегреческих мистерий и фигур. Их шлемы увенчаны ярким золотым гребнем, а лицевые пластины представлены литыми мордами быков, стервятников, козлов и волков, в глазницах которых горит огонь электроники.

— Отступайте, враги свободного народа Греции! — кричат они. — Вам не одолеть нас — Гвардию Олимпа!

В их руках тяжёлые молоты, трезубцы, копья и мечи, лезвия которых овеяны слабыми всполохами электричества, позади расположились выжившие орденские воины, готовые поддержать устрашающих воинов заградительным огнём.

Данте остановился, ожидая пока остальные «Стражи», и Дружинники подойдут к нему и встанут позади, став серебряным полотном на фоне его чёрного доспеха. Не менее сорока воинов из Гвардии Олимпа преградили им путь и вот раздаётся вопрос:

— Господин, приказы?

Капитан знает происхождение этих существ — это избранные воины из всех орденов, на которые нацепили свои костюмы и броню, они стали мрачным отражением их самих. Данте больше не испытывает удивление от того, что их братья встали на сторону врага, нет больше скорби или сожаления, лишь желание схватиться с теми, кто предал Канцлера и поквитаться за жену.

— Мы должны прорваться к стенам Дворца, — сдержанным рыком молвит Данте и поднимает клинок. — Значит нам не будет преград!

— Остановитесь, глупцы! — их пытается «образумить» враг. — Вам не совладать с теми, кто сражается во имя богов!

— Господин Данте, скоро мой батальон из четырнадцатого корпуса «Вермиллионовая слеза» подойдёт ко дворцу. Нам нужна ваша поддержка! — услышал в ухе капитан и вознёс меч перед собой, обратив пламенную речь к Стражам Шпиля:

— Где-то сам Бог, где-то мы вершим волю его! Где во тьме творится и скрывает зло! В мире идолов и лжепророков! Демонам глядя в глаза, принимаем бой![9]

— Со мной мой крест и меч! — единым голосом ответили серебряные войны и бросились в атаку.

Серебро сошлось с чернотой, трезубцы с алебардами, перначи русских с мечами греков. Данте бросился на первого врага и со всей силы нанёс колющий удар. Меч не пробил доспеха, но изрядно его погнул, и враг схватившись за грудь, цепляясь за воздух упал на землю, постанывая. Вторым ударом он вогнал острие прямо в шею врагу и пробился через крепления брони, но только самым острием. Тут же возле него пронёсся луч энергии и оставил дыру в панцире гвардейца, заставив его со скулежом упасть на землю. Капитан уклоняясь от ударов заметил, как и трезубцами грозные ратники обходят защиту «Стражей», прокалывая из экзоскелеты и заставляя электронику плавиться и коротить от потоков электричества, пущенных с оружия.

Враг позади щедро одаривает «Стражей» залпами десятков орудий, не давая сконцентрироваться на битве, отвлекая и мешая подобно надоедливой мошке. Лязг клинков смешался с грохотом орудий.

Данте ощутил боль в груди, когда чей-то молот ударил его в панцирь, и капитан не выдержал такого натиска. Спиной он почувствовал неровность раздробленного асфальта и краем глаза приметил, как молот уже занесён над его головой.

«Вот он и конец» — подумал капитан, смиренно ожидая упокоения и момента, когда он сможет встретиться с женой, но выверенный огонь по глазам гвардейца не дал этому свершиться. Линзы лопнули, и воин с диким криком попятился назад, а Данте увидел своих спасителей — отряд воинов в малиновой броне и тяжёлыми карабинами, которые громоподобные залпами возвестили о своём прибытии. Но сильнее всего выделяется фигура ковыляющего мужчины, в красном грязном и изодранном балахоне, капюшоне, и опирающегося на длинный энергетический мушкет, как на посох.

— Вот и наши пожаловали! — кто-то радостно закричал и бросился крушить врага.

— Наступаем! — скомандовал глава венецианцев.

Перначи трёх русских «Дружинников», брошенных в самый ад словно бумагу изминают защиту мятежной элиты и калечат их самих, алебарды разбивают оружие и листы покрытия. Жестокая схватка близиться к своему кровавому завершению и Данте видит, что тел павшего «Серебра» практически не видно, оно не просвечивает из-за количества канувших в лету нечестивцев.

Венецианцы рассредоточились веером, занимая позиции между руинами построек или взбираясь на кучи обломков и открывая оттуда подавляющий огонь по оставшимся обычным воинам из орденов.

Вскоре, всякое сопротивление было подавлено, и враг бежал с поля боя, скрываясь на площадках перед стенами дворца, Данте и выжившие воины встретились с теми, кто пришёл им на подмогу.

— Андронник, — прохрипел Данте. — Где вы были раньше?

— Почему ты отказался нас ждать? — тут же раздались слова возмущения, а металлический палец уставился на нагрудник брони капитана. — Из-за твоего безрассудного поведения две роты десанта, которые шли за тобой, были окружены. Мы им помогали.

— Я… я…

— Данте, ради кого? — устало спросил киборг. — Её ты уже не вернёшь… какой путь твой? Ты думал, что творишь ангельское действие, но оказался хуже врага человеческого.

«— Истинно так говорит твой друг», — снова вился голос, царапающий ум капитана, но он отмахнулся от него, загнал куда поглубже в дебри подсознания, преодолевая нестерпимую жажду крови, явившуюся после битвы. — его руки трясутся, рот полон слюны и ярость бурлящим котлом кипит в душе.

Данте оглянулся на тот путь, который он проделал, когда они расстались с Андронником, ибо киберарий отправился на уничтожение вражеских систем противовоздушной обороны. С северной части города он прорезал себе путь через легионы тех, кто посмел вставать на его пути. Ополченцы и солдаты, орденские бывшие братья и роботы — он не щадил никого. Весь путь его стал символом огня, душевной раны, из которой проистекла истинная ярость, безумие и гнев. Он стыдливо понял и опустил голову, что в своём сумасшествии не только стал похож на демонов против которых сражался, но и погубил безрассудством нескольких боевых братьев, не желая ожидать поддержки с тыла и слепо бросаясь в бой. Он печально осознал, смотря вдаль разрушенного города, что поступил не лучше своих братьев-предателей, поддавшись мимолётному желанию.

— Каюсь, — выдавил Данте, смиряя ком, подступивший к горлу и ощущая, как его всего изнутри выворачивая, но сделав усилие над собой он тихо начал говорить. — Я потом с этим разберусь на трибунале, а теперь нам нужно поставить точку в этом конфликте. Там на площадках всё ещё множество тех, кто раньше с нами проливал кровь. Бывшие братья…

— Понимаю. У меня для тебя плохая новость — наши заняли порты Кьятона, но туда пробиваются подразделения врага. Если они перехватят батареи, то корабли не смогут нам оказать поддержку.

Данте ощутил, как его грудь наполняется тяжестью и становится не продохнуть от злобы. Если они прорвуться к городку и займут его, то штурм дворца пройдёт ещё тяжелее и кровавее. Он только хотел обратить к Андроннику гневную тираду, но был остановлен им же:

— Я направил туда людей. Да и… попросил через десантников, чтобы туда высадили мой эскадрон.

— Аметист-1, наши тактические штурмовики через пять минут зайдут на цель. Коринф свободен от ПВО? — раздалось из рации Данте.

— Андронник?

— Да, мои боевые единицы при помощи десантных подразделений Рейха смогли подавить вражеские средства ПВО у коринфского перешейка.

— Да, Свет-2-4, мы готовы для нанесения удара.

Данте только хотел пойти посмотреть на то, как авиация скинет смертоносный ливень на головы врагов, как что-то запищало в его устройстве, и он даже не смог сделать шагу, все устройства остановились, техника ему не повинуется.

— Что за…

— В блоке питания нет энергии, — сказал один из «Стражей» и обратил на капитана осудительную речь. — Если бы вы так не прыгали, а были более спокойны, то заряда хватило бы подольше, а так…

— Помогите тогда мне его снять.

Пока с Данте снимали высокотехничную броню, группа штурмовиков устремилась к ним, заходя на фоне светлеющего запада. Немногочленная противовоздушная оборона не дремала и воздух понеслись множественные ленты очередей и раздалась канонада снарядов, но самолёты преодолели этот барьер и сбросили бомбы. Всё захлестнуло ярко-рыжее обжигающее море — рвы и мешки с песком, километры колючей проволоки оплавились и почернели; в единую линию окопов проникли струи золотисто-ярких язычков, настолько жарких, что пехота в них стала пеплом. Только немногочисленные, порушенные ударами артиллерии бункера остались изнутри в порядке. Но вот всё остальное, целые массивы строений, — передовые штабы, серебристые ангары, наполненные военной техникой, командные пункты — всё это пожрал жадный океан испепеляющего жара.

Пока всё это происходило, с Данте сняли костюм и дали ему в руки длинную штурмовую винтовку ордена Палачей, надели бронежилет и бросили в бой. Впервые за долгое время битвы бойцы видят его чистое лицо и взгляд изумрудных глаз, в котором горит невыносимая печаль. Он, сохраняя молчание повёл за собой сводный отряд, обступая тела.

— Аметист-1, приём, говорит командир батальона «Вермиллионова Слеза». Благодарим вас за поддержку. Мы начинаем штурм.

Данте увидел, как батальон, воспользовавшись преимуществом авиационного удара, поспешил вывести стенобитные орудия и стремится как можно скорее занять выгодные точки для наступления без труда расчищая себе путь. Зачистка средь полыхающих остовов зданий, горящих танков и покорёженных орудий — дело не пыльное и бульон занимает метр за метром, всё ближе подбираясь к высоченной стене, верхи которой сметены беспрестанным огнём гаубиц.

Но внезапно раздался истошный противный звук механизмом и перед стенами появились трёхметровые конструкции — трубы со шлангами, явившиеся точно из-под земли. Он было захотел крикнуть, но не успел. Враг приказал запустить гигантские позиционные насосы и помпы, поднимая целые озёра и реки топлива, которое шло в неимоверно громадные огнемёты, исторгающие фонтаны смердящего пламени. Все увидели, как как миланцы из «Вермилионовой Слезы» с такой тьмой могучих штурмовых орудий, так жизненно необходимых утонули, изжарились в страшных огненных зыбях, которые слово выплеснулись из самого ада.

Все тут же рассеялись по территории, начиная длинной протянутой цепью строится. Капитан, смотря на то, как практически большая часть имперцев исчезла в бездне огня, он связался с поддержкой.

— Свет 2–4, нам снова нужна ваша помощь! — яростно в рацию завопил Данте. — Враг применил системы позиционной обороны. Мы не прорвёмся через них.

— Есть, Аметист-1. Ждите, наши птички сейчас всё решат.

Мигом самолёты отреагировали и на этот раз бомбы упали в подножье почерневшей стены, их сил хватило, чтобы четыре огромных огнемёта разлетелись обломками металла по сторонам.

— Зараза! — прокричал Данте. — Подступаем к воротам, живее! Зачищайте территорию от всякого гада. Скоро сюда подойдёт полк.

Отряд медленно прошёл на поле, где нет ничего живого, только пляшут слабые язычки пламени. Они наступают медленно, аккуратно, ожидая ещё ловушек от сепаратистов, но ничего нет, и они за двадцать минут сблизились со стеной.

Данте смог на мгновение остановится и посмотреть на ворота, через которые им предстоит пройти. За его спиной выжженное поле, нет ничего живого, лишь оплавленный контур, оставшийся от металлического забора напоминает о том, что тут была ещё одна преграда. Чёрные врата, за которыми тоже нет ничего живого, являют собой устрашающую монументальность. На них нет символов и отсутствуют письмена, только сталь.

Взор капитана устремляется на тёмное небо, отбрасывающее тень на весь город. Парень чувствует, что война близиться к завершению, что скоро всё закончится и небеса смогут зарыдать о мертвых. Сам он ощутил странный укол в сердце и утёр глаза.

— Данте…

— В живых кто-нибудь остался: — перебил капитан Андронника, только тот собирался заговорить. — Из миланцев?

— Нет, они все…

Данте опустил голову,

— Говорит полковник Гонсалес, — рация Данте с шумом выдала слова. — Мои ребята через пять минут у вас будут и начнём штурм дворца. Да, так же разведка сообщает, что конфедераты стягивают все силы ко дворцу. Капитан, у нас будет мало времени. Давайте покончим с этой войной! Конец связи.

— Андронник, — тут же, голосом низким, начинает говорить капитан. — Что там на фронтах? Сколько мертвых, сколько живых?

— Я не знаю. Количество смертей не поддаётся подсчётам, капитан. В Афинах тяжёлые боестолкновения, два ордена там пытаются прорваться в сердце города. Последний серьёзный враг — Новая Спарта и Аргос. Только западная часть Великого Коринфа всё ещё под контролем врага. — Андронник примолк и тут же, его голос выдал слабую металлическую речь. — Прости, я не смог её вытащить… я не успел…

— Не нужно, Андронник, не следует. Сейчас главное — цель. Просто… всё потом, — устало говорит парень, сдерживая тремор и рокочущую горькую ярость, с которой он не знает, что делать.

Голос больше не одолевает его, нет обвинителя, ибо капитан слился с ним в едином теле — два духа в одном. И за получившую силу, скорость от злобы и стойкость от гнева он поплатился. Сладкими речами капитан совратил сам себя, пленил тёмной стороне сущности.

— Что ты дальше собрался делать?

— Понимаешь, эту бойню можно остановить здесь и сейчас. Греческая Конфедерация потрёпана, но не сломлена. Пока тих лидеры не признают поражения, мы ещё неделю будем выковыривать мятежников. Я собираюсь всё это закончить.

— Я с тобой.

— Нет. Ты понадобишься тут. Бери венецианцев и «Стражей», а также всех тех, кто ещё подойдёт. «Ангелы Престола» со мной. Вы должны будите построить оборону и держать все войска, до тех пор, пока всё не кончится.

— Данте, — раздался бодрый голос из приёмника в ухе. — Мы выполнили твоё задание, дочь из Писсии забрали твои люди. Но наш общий друг убедил меня ещё побыть с вами до конца этого дня. Готовьтесь, мы идём.

— Хорошо, высаживаетесь на площади возле дворца «Чёрной Лилии» и занимаете оборону. Да, О’Прайс, я рад, что ты всё ещё с нами.

Капитан тяжело выдохнул, чувствуя лёгкое облегчение от того, что хоть его дочь спаслась, но она всё ещё не в Риме, а в горах возможно засели мятежники с ПЗРК, так что от него зависит, долетит она до дома или какой-ни убудь сепаратист их подстрелит. Данте чувствует, что развязки ближе, что когда ворота будут сокрушены, счёт пойдёт на часы. В его душе всё ещё тлеют угли скорби и печали, которые запросто могут стать ревущем пламенем мести, как только порог дворца будет переступлен.

И в завершении акта битвы, раздались из далёких рупоров пропаганды безумные возгласы и воззвания:

— Круг Жрецов на связи с вами, — на этот раз ораторский голос дрожит и беснуется, и словно перемежается с фонящими перешёптываниями. — Ликуйте, жалкие поклонники, идите на смерть ради Греции, избавьте её от мук. С оружием в руках, послужите ей! Падите ниц перед вашими богами и отдайтесь в жертву им на горниле битв, чтобы познать их неземную суть.

— Какая мерзость, — вымолвил капитан и голос, зловещим шёпотом подхватил его слова:

«— То ли ещё будет».

— Может ты отстанешь от меня? Ох, если бы ты был человеком как бы я тебя отделал, — гнев срывается с уст капитана, он ненавидит того, кто ему это нашёптывает, но злоба сменяется ужасом при словах:

«— Отделай себя, ибо я — порождение твоих страстей».

Капитан опускает руку в карман и на его ладони оказывается белая таблетка, мгновенная припадающая во рту. Он надеется успокоительным хоть на немного освободить свой разум.

Глава 21. Коринф: Исход войны: Последний рывок

Последний рывок

Мрачным смертоносным наплывом хлынули воины Рейха внутрь высоченного дворца, на встречу последней преграде перед победой. «Ангелы Престола» — солдаты в чёрных шинелях, расшитых золотыми и серебряными нитями, окантующие шевроны, воротники и элементы знаков отличия. В их руках винтовки, стреляющие лучами энергии, автоматы и пулемёты, которыми прорезают себе путь через вражеские ряды. Им противостоят разношёрстные формирования, среди которых и недобитые орденские воители, ополченцы и просто солдаты армии вольной Греции.

Прямо сейчас, в широких залах гремит битва, от которой зависит исход войне и не одно из сторон отступать не хочет.

Данте смотрит вперёд, выглядывая из-за мраморно-алой колонны. В огромной зале, предназначенной для парадов, праздников и торжеств тускло горят лампы, отчего мог бы создаться приятный полумрак, если бы не постоянные вспышки оружейного огня. Позади него огромный проход, через который они проникли в это помещение — арка, с выбитыми деревянными воротами.

Высунувшись, капитан ответил по врагам огнём из штурмовой винтовки и его пули скосили двоих врагов, укрывшихся за мешками с песком. Он переводит оружие и снова стреляет, давая упасть двум людям в красно-белой форме, окутанными алыми плащами. Но им на место встали ещё не менее десятка бойцов в такой же форме, открывших огонь из золочёных коротких автоматов. Укрытие Данте посыпалось камнем и пыхнуло твёрдой пылью.

— Уничтожьте спартанский отряд! — приказал капитан солдатам.

Ответом врага стало появление из различных дверей неисчислимое множество воинов в красно-белой военной форме с бронежилетами, стилизованными под золотой торс. Они встали за мешками с песком и открыли массированный автоматный огонь.

— Скорее! — кричит Данте, пытаясь переорать жужжащий рой пуль.

— Рота, лазерную фалангу! — отдал команду командир.

Воины в чёрно-золотой форме построились в одну шеренгу, встав под пули и вздев длинные чёрные толстые лазвинтовки, открыли огонь. Единым потоком несдерживаемой красно-ослепительной энергии сотня лучей ударили в спартанцев. Громкий треск охватил всю парадную залу, а яркость лучей осветила стены и Данте увидел, как лики древних святых пытались закрасить нечестивыми изображениями древнегреческих богов, но краска отсохла и лопнула, показывая, чей здесь первообраз. Капитан смог разглядеть нимбы и людей в церковных одеяниях, чьи образы проглядываются через обвалившуюся краску и его берёт неизведанный ужас, трепет, от того, что образы языческих богов не выдержали, пали и гнев, исходящий ото осознания того, что Фемистокл покусился на саму сущность Рейха, на его веру и культуру.

Лазерный огонь прожигает доспехи врага, калечит его и прожигает оборону. К «фаланге» присоединились автоматно-пулемётные очереди, окончательно прижавшие врага к земле. Подствольные гранатомёты ударили по позициям греков и тут же взрывы прогремели посреди противников, раскидывая их в стороны.

Данте поднял маленькую мортиру, установленную под ствол и загнал туда отмеченную алым цветом гранату. Он точно прицелился и нажал на крючок, давая гранатомёту плюнуть огнём и выпустить пламенный снаряд, который пролетел по кривой траектории и взорвался фонтаном яркого, жуткого пламени в стане врага. Голодный пожар объял вражеских солдат, которые пропали в вихре гранатного взрыва. Большинство бойцов не выдержали такого напора и дрогнули — спартанцы стали бежать, рассасываясь через задние двери, блокируя их и устраивая в коридорах засады с баррикадами.

Отряд в виде двухсот человек преодолел сто метров, добежав до середины залы, где за мешками с песком и стеной колючей проволоки лежат спартанцы. Ещё сто пятьдесят метров до первых входов за пределы парадной площади.

Данте посмотрел направо, где окна, вмонтированные в стену под наклоном, покрылись влагой. Ему нет дела до того, что там начался дождь, больше всего его беспокоит как скоро всё это закончится.

— Капитан Данте. Молния-2-5, отвечайте! — раздалось из рации, с лёгким потрескиванием статики, и парень активировал передатчик:

— На связи.

— Говорит Молния 1–1, наш полк проник на все уровни, но мы столкнулись со значительным сопротивлением противника. Нужно как можно быстрее захватить Зал Совета. Судя по перехваченным передачам вся верхушка забаррикадировалась там.

— Понимаю, Молния 1–1, но чем мы можем помочь? Наша текущая задача — захватить зал торжественных собраний и дождаться роты «Грифон», а затем пробиваться к центру.

— Нет времени, Молния 2–5, прорывайтесь прямо сейчас. У нас нет уверенности, что противник не отбросит наш полк за пределы дворца. Конец связи.

— Конец связи, — Данте отключил приёмник и потёр линзы окуляров маски шлема, скрывшей его лицо и тут же крикнул одному из офицеров. — Капитан, мне нужно полуроты, с разным вооружением. Остальные пусть занимаются охранением залы и ожиданием роты. Как только «Грифон» будет тут, присоединяйтесь.

— Хорошо, — дал ответ рослый мужчина с серебряными погонами и тут же приступил к выполнению приказа.

Через пять минут перед Данте стояло пять десятков человек, вооружённых лазвинтовками, карабинами, автоматами, гранатомётами и пулемётами. Капитан осмотрел всех и каждый встретился с безжизненным взором визоров за которыми печальный взгляд на тех, кто готов идти за ним на смерть.

— Воины, наша задача — взять Зал Совета и захватить в плен вражеское высшее командование. Вы — храбрые ребята, если согласились идти за мной. Там, — Данте указал оружием на дверь. — Вас ждёт бесчисленное множество мятежников, которые будут держаться за каждый метр, сражаться с неистовой яростью. Но помните, чем куплен их бунт — кровью и страданиями добрых людей Рейха. Они не щадили никого — не стариков, ни детей, ни мужчин, ни женщин. Помните, что они — враги Канцлера и Рейха. За мной, побратимы!

Данте повернулся ко двери, и его посетила грустная мысль — «со мной нет моих братьев из Ордена, нет Яго». Вся его жизнь, вся его война сейчас это исполнение задумки о мести, ибо кровь Сериль вопиет к её мужу.

Капитан ринулся в двухметровую дверь, а за ним и полсотни человек. Первой зашли три звукошумовых гранаты, которые засияли как звёзды, слепа и глуша. Там, за проходом Данте увидел высокую лестницу, на которой лежит алый ковёр, а на самом верху огневая точка — свалены столы, стулья и кресла, за которыми враг.

Данте открыл прицельный огонь — пронзительная очередь прорезала баррикаду и пробила доспех спартанца, окропив дерево кровью. Лучи энергии следом «засветили» вражеские позиции и несколько тел упали на диваны.

— За независимость! — раздался клич, и сепаратисты открыли огонь из автоматов, засыпав всё тучей пуль — солдаты в сине-серой форме и красно-белой одежде попытались отбросить имперцев, но не смогли, хоть их пули и оказались смертельными для пару воинов, что остались на мраморной поверхности.

На лестницу всё больше и больше выходило солдат Империи, которые слаженным огнём заставили врага прижаться к полу. Кто-то попытался швырнуть гранату, но солдаты расстреляли его, и она упала рядом со своими. Раздался небольшой взрыв и баррикады разлетелись небольшими щепками и кусками ткани, оставаясь в основном целыми.

— Вперёд! — приказал капитан и отряд ринулся на укрепления врага, взбираясь по высокой лестнице и стуча ботинками по мрамору.

Данте тоже рвётся вперёд. Усталость в теле, утомление даёт знать и ему становится всё тяжелее перебирать ногами по ступеням, но что-то изнутри его подгоняет. Он рвётся вперёд, как острие клинка, всё глубже проникая в тело обороны сепаратистов. Взойдя на самую вершину лестницы и пройдя за самодельные баррикадами, переступая через тела он снова оказался перед дверью, которая ведёт в длинный коридор.

— Данте! Звезда 2–5, приём! — раздалось в приёмнике.

— Да, на связи.

— Говорит полковник Гонсалес. Вы должны как можно скорее захватить вражеское командование и принудить их к прекращению боевых действий. Как мне доложили из Рима, противник уже предположительно сбил два наших транспортника, которые несколькими часами ранее вылетели из Писсии. По крайней мере они не долетели до места назначения. Конец связи.

Данте, как только были произнесены слова полковника, не смог и шага сделать — информация его просто шокировала, каждую мышцу словно парализовало, его броня стала будто бы покрытием для манекена. В сознании как будто взорвалась граната — все мысли в сумасшедшем вихре спутались, и он не может даже родить здравую идею, вместо этого его накрыло чувство, словно его ударили тяжёлым поленом. Всё же, сжав волю в кулак, он делает неуверенный шаг вперёд и колено его словно ломается, и офицер падает на него, отчаянно цепляясь за винтовку, как за трость, до боли впившись в металл оружия.

— Капитану плохо, поднять его! — закричал кто-то. — Что с ним!?

Данте ощутил, как его схватили чьи-то руки, как ставят на ноги его полуживое тело, но всё это происходит для него как-то отдалённо и потеряно. Он не может поверить известиям полковника, его разум вопит в неверии и отрицании, психика готова надломиться и Данте рад бы броситься в забвение сумасшествия, лишь бы не чувствовать, забыться в себе и не терпеть ударов рока.

— Там… там была… моя… моя дочь, — слабый шёпот нисходит с губ капитана и все смотрят в его линзы, за которыми горячие слёзы расчертили щёки.

Данте почувствовал, как его грудь затопил первобытный гнев, в нём будто бы родилась сверхновая ярости которую он не в силах подавить. Все мышцы разом напряглись, когда ему полегчало, в ладонях ощутился зуд, жар и холод его объяли одновременно. Сердце забилось дикой птицей, его дух стал пламенеть неутолимой жаждой разрушения и смерти.

Он не стал сдерживать себя, воля, разум теперь полностью овладены одной мыслью, одним желанием, исполнением которого он возжелал хоть как-то принести себе облегчение и только принятые успокоительные держат чуждый разум за стенками ментальной защиты.

— Начинаем нашу атаку! — прокричал Данте и рванул в коридор. — Вмажем их в пол!

Широкий коридор, отделанный чёрными плитами наполнился пылью и дымом, которые не стали помехой для капитана. Сам воздух потянул смрадом горящей ткани и горелых проводов — всюду по этажам начались пожары от боестолкновений и артиллерийских обстрелов. По низу стелется плотный дым, который идёт из глубины дворца, ставший вестником пожаров, которые охватили многие этажи.

— Впереди перекрёсток коридоров! — доложил какой-то боец, но Данте его не слушает.

Капитан поднял руку, облачённую в чёрную перчатку и шедшие за ним солдаты встали как вкопанные. По дворцу прокатилась дрожь стен, за которыми просторные залы, кабинеты и галереи, когда стены сокрушили снаряды. Отряд смекнул, что эта работает флотская артиллерия, подавляя вражеские контркорабельные батареи. На чёрную форму что-то осыпалась, сделав её слегка припорошенной, а воздухе повис лёгкий покров пылевого тумана.

— Контакт, — тихо сказал капитан, когда кто-то мелькнул в облаке пыли. — По другую сторону перекрёстка. Наступаем.

Отряд медленно стал расходиться в небольшие шеренги, методично рассредоточиваясь по всему коридору. Они приготовились открыть внезапный огонь и уставили оружие в сторону предполагаемого врага.

Из дыма возникли силуэты врагов, а затем явились и сами они — чёрные фигуры, в крепких доспехах, за которыми развиваются накидки. Отряд Чёрных Судей идёт опрометчивой колонной. Данте видит в них отражение «братьев-Палачей», которые бронёй и тактикой чем-то проходили некогда на них.

— Сесть, — приказал шёпотом Данте, давая дыму скрыть их присутствие.

Воины смогли поближе разглядеть врага и ужаснулись от увиденного. Их броня измарана засохшем багрянцем, выведенным в рисунки каких-то букв, начерченных в порыве безумия. У кого-то на бедре покачиваются привязанные за нити конечности животных, наплечники некоторых украшены черепами собак, кошек, свиней и баранов.

В противнике капитан увидел то, какими могли бы стать Палачи, если бы встали на сторону Фемистокла, увидел их извращённую сущность, которую взрастил предатель. Отбросив всякие мысли в сторону, он, повинуясь огню в душе, отдал приказ:

— Огонь!

Врага встретил ураганный поток лазера, автоматных пуль и гранат, ударивший дыханием самой смерти. Первые двое «Судей» со множественными пробитиями в броне упали на пол, остальные начали отстреливаться. Капитан выстрелил и снёс предплечье разрывной очередью «Судье» и следующим выстрелом свалил его на пол. Враг залаял огнём в сторону имперцев понеслись массивные снаряды, разрывающие бронежилеты и пробиваясь под одежду. Солдаты Рейха стали падать один за другим, а серый коридор постепенно окрашивался в красный. Но это было напрасным — практически всё отделение врага умерло, осталось только два человека, которые ведут беспорядочный огонь из глубины «тоннеля».

— Подавить, скорее! — рычит Данте, меняя магазин.

Внезапно, что-то мигнуло во мраке коридоров и появились размытые пятна, всё стремительнее приближающиеся к ним. Двое бойцов прорвались через энергетическое заграждение и ворвались в ряды имперцев. Это тоже «Судьи», только на них навешано больше листов брони и металла, а в пальцах, обитых сталью, сжаты древки молотов. По ним забарабанили заряды, осветив их сверкающей аурой вспышек искр, а лазер безрезультатно выжигает неглубокие дыры.

Данте успел отпрыгнуть в сторону, прежде чем молот размозжил бы ему голову. Он увидел, как тоже оружие раздробило рёбра солдату и мгновенно справой стороны раздробило плечо следующему бойцу. Раздались крики и вопли, под рык «Судей».

Капитан быстро поднялся на ноги и прицелился. Винтовка завизжала, и разрывная очередь прорвалась между пластинами доспеха у спины и головы. Прошедшие через шею пули ударили в высокий горжет и кровь так же оказалась на нём. Кряхтя и захлёбываясь «Судья» упал на колени, раздирая броню у шеи руками, отчаянно пытаясь зажать ранение. Тут же капитан отпрыгнул назад, когда второй враг попытался его зашибить молотом и оружие ударило в стену, пустив трещины по бетону.

Из тумана вынырнули ещё полдюжины фигур — последнее издыхание Легиона. Шесть металлических тварей с клинками вместо конечностей встретились с имперцами, пока Данте пытался разобраться с тяжеловооруженным «Судьёй». Мечи роботов пронзили плоть, кромсали одежду, пока огонь лазвинтовок и автоматов пробивался через пластины брони.

Штурмовая винтовка простучала по полу, когда её капитан отбросил в сторону. Молот опустился на пол и раздробил его мощным ударом молота, который снова устремился к голове офицера, но оружие сокрушило стену. Двое «Судей» пытались расстрелять Данте, но дальние стрелки имперцев прижали их огнём, и он не могут прицелиться.

Молот летает как бешенная бола, не давая командиру сделать и выстрела из пистолета, который он достал из кобуры, но ему на помощь приходит концентрированный огонь пуль и энергетических лучей, пробивший колено мятежника. Воин завалился и опёрся на молот, словно на посох, резко протянув руку, попытавшись зацепить офицера когтистой перчаткой, но капитан уставил на него крупный серебристый пистолет и выпустил всё обойму. Вся нижняя лицевая пластина и горжет изрешечены, мятежник, простонав завалился на пол.

— Враг отступает! — заявил один из бойцов, когда оставшиеся «Судьи» бежали прочь.

— Преследовать! — командует капитан, поднимая свою винтовку.

Как только всё кончилось, Данте выдохнул и повернулся, чтобы идти дальше по коридору. Он лишь краем глаза заметил, что пол усеян мёртвыми телами имперцев, средь которых мелькают доспехи «Судей». Только он сделал шаг, как ощутил, что как будто его схватили за плечо и потянули назад, утянули прочь от трещащего потолка. Секундой позже с диким грохотом раздробленная верхняя поверхность не выдержала и проломилась, осыпалась на пол, поднимая клубы пыли, в котором капитан узрел призрачное проведение — место в России, где он разговаривал с Комаровым. Данте резко обернулся, чтобы увидеть, кто его мог схватить, но никого не замечает, имперцы на три метра от него смотрят удивлённым взглядом.

Он ошарашенный и сбитый с толку не может понять, что произошло. Потолок мог обрушиться от чего угодно — взрывчатка или просто конструкция не выдержала, неважно, это не так загадочно. Более всего его терзает, кто его мог одёрнуть? Эта — загадка для него и он не находит ей ответа, но его ум переключается на слова, прозвучавшие из приёмника:

— Молния 2–5, говорит капитан О’Прайс, как вы там? Приём, — раздалось из рации капитана.

— Проклятье! Потолок обрушился! Но мы не оставим цели — найти вражеское командование и принудить их к миру, — проскрежетал Данте. — А если они не согласятся, я с радостью их сам «порошу».

— Вы могли бы поскорее, а то у нас тут слишком жарко!

— Хорошо, конец связи.

По другой стороне связи так же отключили связь. Офицер в тёмно-зелёном военном промокшем облачении и панаме, подсоединил новый изогнутый магазин к штурмовому карабине — тонкому автомату, с нацепленным на него прицелом. О’Прайс высунулся из-за укрытия — капота военного джипа и открыл огонь — охваченные ослепительно-ярким свечением пули полетели в сторону наступающего врага, присоединившись к грохоту орудий венецианцев.

Территория, не вмещающая взгляда и покрытая саваном слабого дождя, полыхает от того, что целая армия столкнулась с сотней имперцев, закрепившихся возле главных ворот. Ополченцы, солдаты-сепаратисты, недобитые орденские ратники и остатки легионеров пытаются пробиться к своим повелителями, но между ними и дворцом встала малиново-стальная и чёрная прослойка.

Сторонники Рейха, собрав оставшееся тяжёлое вооружение, превратив куски разодранного металла, опалённый строительный мусор, куски древесины и камня в укреплённые точки. С точек ревут пулемёты, и громыхают тяжёлые карабины венецианцев на пару с крупными автоматами отряда Палачей и русских, присоединившихся к шуму энегоороужия штурмовиков.

Среди осколков и руин множества остовов зданий, раньше бывших укреплениями, бесконечными потоками подступает множество воинов. О’Прайс поднялся из укрытия и выпустил поток раскалённых пронизывающих пуль, которые скосили и бросили в пламя слабо горящих деревяшек пятерых ополченцев. Им на место встали ещё шестеро воинов в лохмотьях и бронежилетах, которые залповых огнём пистолетов-пулемётов и винтовок загнали капитана обратно в укрытие.

Тут же к укрытию подступили трое солдат в куртках цвета индиго, осыпавшие отделение предателей из АК, но мятежникам на помощь бросилась «металлическая рука». Легионеры напором двадцати бойцов ударили по имперцам, заставив их самих прижаться к уничтоженному покорёженному джипу.

— Ты как старина? — вопросил русский на корявом польском.

— Комаров, чтобы тебя. Ты болтать будешь или сделаешь что-нибудь? Нас прижали!

— Да, уже!

Комаров вынул две гранаты из кармана и засунул их в подствольный гранатомёт и молнией поднялся, пальнув ими в скопление роботов. Среди стены металла раздался взрыв, и они разлетелись на запчасти. Но ещё один выжил и пытается наступать, однако его в голову смёл меткий выстрел.

Среди имперцев выделяется мужчина, облачённый в грязный алый балахон, зажимающий в блестящих пальцах длинную оружие, из которую вытащил дымящуюся батарейку. Уничтожив легионера он засунул новое маленькое питательное устройство и опёрся на мушкет как на посох, став ковылять к укрытию.

— Что-то ты совсем плох, Андронник! — кричит Комаров.

— Энергии мало. Конечности отказывают, — ответил киберарий, выставив через исковерканные окна оружие. — На нас напирают превосходящие силы врага.

Андронник взглянул на левый фланг, куда мятежники направили лёгкую бронетехнику. БТР, приплюснутые и выкрашенные чёрной сажей, открыли беспорядочный огонь из автопушек, но моментально смолкли, когда их борта не выдержали работы гранатомётов. Они обернулись в полыхающие кучи плавленого металла, которые тут же были обступлены мятежниками.

— За свободу! За вольную Грецию! — вопят сепаратисты.

Ответом им становятся очереди тяжёлых пулемётов — яркие ленты со звоном впились в подступающих людей и заставили их заглохнуть, превратив их в «листья» для асфальта. Но за смерть своих сепаратисты ответили усиленным напором — воины в серой техно-броне, солдаты в военной форме и люди в гражданской одежде массой наплыли на передовую точку, где венецианцы на последнем издыхании держат оборону. Карабины работают без продыху, гранаты летят во врага и сметают его первые ряды в шторме огня и крови, но это не останавливают повстанцев. Массой они подступили к огневой позиции и пробили вражескую броню массивным совокупным огнём.

— Андронник, нам нужна поддержка! Дай нам кого-нибудь!

— Молот 1–1, говорит Орёл-1, - завязался тут же киберарий с флотской артиллерией. — Нам необходим огонь в двадцати метрах от нас.

— Орёл-1, не может отработать цель в непосредственной близости от вас. Протоколы безопасности нам запрещают вести огонь в близости дружественных целей.

— В бездну протоколы! — возмутился О’Прайс. — Мы через десять минут все тут поляжем!

На их позиции быстрым ударным отрядом бросилось не менее двадцати ополченцев, наткнувшихся на очереди автоматов и энергетического мушкета, но фанатиков-мятежников не остановить. Через огонь костров по неровностям асфальта враг рвётся занять позиции имперцев, но их встретила разрывная очередь «Палачей» — тяжёлые снаряды рвали одежду повстанцев в клочья, раздирая плоть.

Пятнадцать солдат в чёрной броне рассредоточились по укрытиям и вступили в бой. Среди них выделился человек, припавший к офицерам:

— Ну что, кажется мы их держим.

— Не на долго, — сказал О’Прайс и указал на то, как противники формируют штурмовые группы, выплавляемые орденскими воинами. — Похоже им надоело терять людей.

В действительности, все проходы завалены изрешечёнными и обожжёнными телами тех «самоубийц», которые в безумных атаках пытались выбить силы Империи. И серо-чёрный асфальт «скашен» красками войны.

— У нас «Стражи», всё ещё на месте?

— Да, О’Прайс, — ответил Андронник.

— Вергилий, — начинает отдавать приказ О’Прайс. — Бери свой отряд и штурмовиков и веди их на левый фланг. По моей команде, начинайте отступать к стене, уступая место врагу. Андронник, — капитан посмотрел на вывернутые ворота, которые представлены кусками плавленого металла. — Там, за стеной вроде был целый парк артиллерии?

— Да, разные боевые единицы артиллерийской техники были накрыты авиационным и контрбатарейным огнём.

— Бери кого-нибудь из этих парней в малиновой броне и сделай что-нибудь, чтобы оживит какой-нибудь миномёт. Если там ещё есть ещё снаряды, то залейте всё перед от нас.

— Да, господин.

— Доуху, — на этот раз О’Прайс обратился к воину, который стоит по центру обороны на самом её краю, практически в одиночестве, укутавшись в плащ из ярости и крови; все видят, как он ведёт скорострельный огонь, наполовину скрываясь за куском разбитого авто, удерживая врага на расстоянии. — Доуху, приём!

Но тот молчит. Андронник знает, что герцог погружён в себя, только его уже не ведёт жажда возмездлия, как Данте. Рэ просто желает умереть, как воин, ибо для него, как для того, кто предал Империю, уже готовится трибунал, и пуля и только смертью он может искупить чистоту своего имени, очистить репутацию.

О’Прайс перестал его звать, переключившись на бой. Противников на поле боя кишмя кишит — они как крысы — лезут из всех щелей и не думать отступать. Капитан заметил бойца в броне «Судей» и точно прицелившись расстрелял ему всё под подбородком, пронзая шею.

— Вражеские лёгкие вертолёты! — доложил кто-то из воинов, когда на горизонте показались похожие на сверкающие цельнометаллические пузыри с хвостом конструкции.

— Завалите их огнём! — приказ О’Прайс и сам открыл огонь по вертушкам.

Машины не остались в долгу и открыли огонь из пулемётов Гатлинга — шквал пуль ударил по позициям имперцев, кого-то прижав к земле. О’Прайс сконцентрировал вместе с венецианцами огонь на самой ближней вертушке, и та полыхнула, закружилась волчком и стала заваливаться, пока не поднялась к небу кусками металла и столба огня. Ещё две усилили давление, но им пришлось отступить, когда пара гранатомётов рассекла воздух и шлейф дыма прошёл в сантиметрах от них.

Но беда не приходит одна — враги стали медленно отходить назад, на позиции, близкие к городу, жмутся от имперцев и это не могло не насторожить силы Рейха. Они продолжают стрелять в отходящего неприятеля и те теряют человека за человеком. Казалось, победа в руках слуг Канцлера, но враг только отошёл, чтобы перегруппироваться и снова начать наступление, только во главе его встаёт трёхметровое существо — боевой двуногий шагаход, отсвечивающий серым металликом, с выгнутыми назад конечностями. Справа у него с трубы срываются маленькие язычки пламени, а слева вращающиеся четыре ствола. Посреди виднеется кабина пилота, за которой один из офицеров Конфедерации занял место.

— Враг наступает по центру, — на этот раз в эфире появился Доуху. — Они собираются снести нас.

— И что будем делать? — спросил Вергилий. — Подпустим и накроем огнём из всех орудий?

— Нельзя его подпустить ближе. У него огнемёт, а автопушка на близком расстоянии сметёт нас. Если не уничтожить шагоход раньше времени, то он нас уничтожит. Его лицевая броня крепче и сильнее, гранатомётами её не возьмёшь.

— И что же нам делать?

— У меня есть СВЧ-ружьё, — герцог поднял лежащее рядом с ним серебристое оружие, «дуло» которого похоже на крупный «фонарик», соединённый тонкой трубкой с большой круглой батарейкой, крепящейся на ложе с рукоятью и крючком белого цвета. — Я подберусь к нему вплотную.

— Доуху, стой, — в эфире объявился Андронник. — Это — безрассудность. Ты погибнешь.

В это же время из-за спины шагохода подались две подставки, заполненные ракетами и одна из них с шипением сорвалась с места. Огненный цветок расцвёл среди венецианцев и двое, под треск своей брони и одеяло огня отправились на встречу с Создателем. И остальные солдаты не дрогнули, издали концентрируя огонь на тяжёлом вооружении, которое пыталось навредить боевой машине сепаратистов.

— Я знаю, мой друг, — неожиданно «наградил» Рэ киберария своим расположением и голосом, обречённым продолжил. — Но его не остановить. Да и ты знаешь, какую участь меня ждёт в Рейхе. Идти мне некуда, мстить больше некому… лучше героическая смерть, чем позорная смерть на плахе. Да этим поступком я выкуплю своих ребят… они не предатели, все мы смертельно ошиблись…. Только испроси у Канцлера прощение за моих людей.

— Да, Доуху, я походатайствую о них перед Канцлером, — мрачно согласился Андронник.

— О’Прайс, — переключился герцог.

— Да?

— Обеспечьте огневую поддержку. Меня никто не должен остановить.

— Будет исполнено, — тут же капитан связался с другим воином. — Вергилий, отводи своих ребят назад… подставим им правый фланг.

Доуху перекинул назад карабин и прижал к себе СВЧ-ружьё. Серебро засверкало на малиновом исцарапанном доспехе. Имперцы открыли совокупный огонь, прижав к асфальту мятежников, а шагаход попытался разорвать бегущего по зигзагу герцогу автопушкой, вой которой всё заглушил, но два залпа из гранатомёта сбили машину с цели, и она с металлическим скрежетом покачнулась.

Повстанцы попытались остановить герцога, воздух раскалился от жара, пулями всё засыпано и свет от энергетических лучей готовы ослепить. Доуху пытается увернуться от снарядов, но какое-то копьё лазера прожгло ему броню, «целуя» его тело жаром. Герцог хотел прокричаться, но сдержал себя и смог перетерпеть, когда его пара раз энергия и пули ужалили его. Из ног уходит сила, ружьё становится всё тяжелее, но герцог не сдаётся. От боли, свиста в ушах и всеобщей суматохи, Ре готов сойти с ума, но волей он держится, продвигаясь. Чувства в этот момент практически нивелированы, всё неважно перед целью, в обзоре он видит только шагоход. В глазах Доуху начинает всё темнеть, края обзора пропадают во врамке, которая усиливается вместе со слабостью.

Доуху прыгает, поднимаясь из ямы-воронки и подбегает практически вплотную. Всё затопил плотный огонь, концентрация которого такова, что сам воздух нас настолько горячим, что обжигает воздух, разрывы снарядов вздымают столбы мусора тут и там.

— Капитан, — связался Андронник с О’Прайсом. — Мы смогли восстановить один стодвадцатимиллиетровй миномёт и нашли к нему боеприпасы.

— Давай! — кричит офицер. — Стреляй за линию. Не задень герцога!

Когда, незаметный для солдат врага и шагохода Доуху подобрался практически вплотную к неприятелю, «дуло» ружья венчалось светом, настолько ярким, что герцог зажмурился, даже несмотря на работу визоров. Энергия, огромное количество испепеляющего тепла, ударило в крепление конечностей и «торса» шагохода. Металл сначала стал красным, а затем стал капать и отваливаться жёлто-белыми кусками, военная машина будто бы застонала и её ноги подломились, лишившись сил — провода сгорели, крепления расплавлены.

Доуху, смотря на поверженного врага, изрешечённый пулями и лазерными лучами, в почерневшем доспехе, ощутил некое облегчение. Это похоже на чувство выполненного долга, его отпустило нечто, обиды, ненависть, злоба — разжали свои челюсти, и мужчина ощутил свободу. Он делает шаг вперёд, и его душа выпорхнула из тела, которое в малиново-чёрное броне завалилось на бок.

Противник пошёл в последнюю атаку. Боеприпасы имперцев на исходе и поэтому они стали беречь их, пока сумбурной толпой разрозненные кучи мятежников подбираются к линии обороны, но заметив «провал» с одной стороны целой гурьбой стали туда стекаться. Сепаратисты, словно ведомые, под завывания орудий и работу миномёта решили раздавить оборону с одной стороны и вскоре большая часть сил оказалась в кармане.

О’Прайс, медленно отстреливающийся у раскружённого джипа видит положение, видит то, как кулаком пехоты, враг пытается сокрушить их, размолов правый фланг. Этого и ждал капитан. Он с упоением прикладывается к передатчику и командует:

— Стражи Шпиля, ваш выход!

Из руин, ближе всех расположенных к городу, из дверей, который скрывали входы в зачищенные ранее «Стражами» бункеры. Они появились словно из ниоткуда, покрытые серебром и плащом гнева солдаты, явились словно ангелы ужаса. Их алебарды сокрушили хрупкие тела врагов, и ими, под брызги крови, треск костей и крики агонии они прорывались вперёд. Кто-то из тяжёлого оружия буквально в упор разорвал первые ряды наступающих, оставшихся на краю нападения.

Маневр удался — «Стражи», будто бы жнецы смерти, размахивают массивным оружием среди дрожащих врагов. Их алебарды опускаются и вздымаются, раскидывая предателей, а те, кто с тяжёлым оружием расчищают себе путь инфернальной огневой мощью. И противник вскоре, когда весь правый фланг оказался засыпан телами мятежников, вздрогнул и стал отходить.

О’Прайс был готов был обрадоваться маневру, как его приёмное устройство разразилось новыми сообщениями:

— Капитан, к вам подходят силы Великого Израиля и Аравийской Конфедерации при сопровождение пяти «ультрамеркав». Как слышите!?

— Вас слышу, — О’Прайс сменил канал. — Данте, где вы там, что б вас побрали!?

— Ждите, скоро всё кончится.

— Скорее! Нас серьёзно прижали, а тут вдовесок, ещё и союзники их к нам подбираются!

Данте отключился, когда О’Прайс ему сообщил о приближении новых сил противника. Он с нетерпением взирает на трёхметровые медные ворота, которые облепливают взрывчаткой и ожидает, когда они будут сметены. Сзади него лежит множество тел — золото-чёрной форме имперцев и сине-белой экипировки солдат Коринфа, которые лежат на чёрно-мраморном полу. В огромной зале, за минуты до связи, доходил до конца последний бой воинов Дворца, которые с честью выполнили последний долг. Данте, ступая через витиеватые коридоры и пробиваясь сквозь оборонные преграды в виде постов, они вышли в зал перед местом, где заседает командование страны — подобие парламента и правительства.

Сам Данте стоит в опалённом, покрытым сажей и кровью доспехе, смотрит на выживших солдат. Он с нетерпением ждёт встречи с теми, кто устроил и поддержал эту страшно-безумную смуту.

— Капитан, — обратился один из выживших пятнадцати солдат. — Всё готово, вся придворцовая охрана нами подавлена. Там, за воротами, никого нет.

— Взрывай, — приказал капитан, когда спрятался.

Раздался оглушительный хлопок и ворота с трезвоном погнулись и слетели с петель. Данте ворвался вовнутрь и через прицел стал искать цели, которые представляют угрозу, но никого не нашёл. Вместо возможного врага он смотрит на перепуганных мужчин и женщин в различной одежде, начиная от гражданской и заканчивая военной. Они оказались в большом, сверкающим белым начищенным мрамором, амфитеатре, где несколько сотен человек ожидают, что их сейчас положат. Данте видит страх в глазах людей, которые смотрят на солдат Империи, медленно растягивающихся по всему амфитеатру. По душе пробежала волна облегчения от того, что война вскоре закончится, но она моментально меняется ударной волной гнева, который испытывает Данте при виде греческих владык,

— Господин полковник, — связался Данте. — Парламент под нашим контролем, мы прорвались к ним. Тут войск нет.

— Отлично, выполняйте необходимое.

— Хорошо, — Данте отключил приёмник и устало взглянул на людей. — Где царь всегреческий и консул последнего ордена?!

— Их тут нет, — кто-то ответил и поднялся из среды народа — высокий черноволосый мужчина, в сером костюме. — Я — заместитель его и ведущий этого заседания. Чего от нас хотят наши враги?

— Вы отдадите приказ о прекращении огня и капитуляции, — Данте убрал оружие за спину. — Это всё. Такого государства, как Греческая Конфедерация больше не существует.

— Нет, вольная Греция не сдастся врагам! — тут же дёрнулся кто-то из «парламентариев». — Мы будем стоять до смерти!

— Вы не видите, что творится вокруг? Ваши лидеры сошёл с ума и вы, наверное, видел одно из видео его сумасшествия? О, да, видели… это читается по вашим глазам. Вы понимаете, что вашей спёртостью, вашей спесью, вы только увеличите количество жертв среди вашего народа. Разве вы не понимаете! — то ли взмолил, то ли возопил капитан. — Вы губите своих детей. Всё, война окончена! Афины взяты, Коринф взят. Македония пала!

— Не-е-ет! Мы будем стоять до конца и плевать, сколько детей вашей поганой земли поляжет!

— Образумься дурак! — кричит Данте и чувствует, как что-то в сознании лопается и холодным ручьём снова истекает в ум, пытаясь взойти на царство в воле.

«— Убей его», — молвит голос через душу, и капитан понимает, что действие успокоительного ослабло, а в глазах стало мерещиться странное существо, плясать среди теней, собравшихся, только уже на Данте не похожее — в чёрной броне, с утончёнными чертами лика, слабо напоминавшими капитана. Его зловещий и всепроникающий голос зазвенел буквально отовсюду, ломая мужчину тремором и панической атакой.

«— Вот мы и пришли к этому, капитан Данте. Давай, устроим тут террор, ибо эти люди повинные в смерти Сериль и Марты».

Из последних сил Данте держится, его силы на исходе, всё тело дрожит от страшного напряжения, но в конце концов, нашёптывая имя Сериль и Марты, злой дух ненависти и обвинения берёт верх, и капитан слабеет, подчиняется чёрное воле из подсознания. Данте не выдержал и рассвирепел, и снова захлебнулся страшной яростью, которая туманит рассудок багровым туманом. Он в один миг подбежал, раскидывая всех, схватил «парламентёра», сжав его одежду до такой степени, что она с треском стала тянуться и рваться, а кожу ущемило. Не выдержав, ударил ему по лицу, и пальцы боли не ощутили, разум практически отключился. Затем ещё и ещё, упиваясь проснувшейся жестокостью, пока его кулак не стал багровым от крови, которая и скрыла лицо мятежника. А когда Данте потянулся к оружию, то ощутил хлопок по затылку, от чего он покачнулся и упал во тьму, ощутив холод пола.

Сознание проснулось через несколько минут, когда капитан стал подниматься с дранного матраца. Голова раскалывалась от боли, но Данте был этому рад. Хоть на мгновение его отпустило чувство гнева и голос смолк.

— Всё, капитан, война окончена, — прозвучало от одного солдата, которого Данте разглядел через помутнённый рассудок. — Они, потеряв пару человек, приняли всё.

Данте смог подняться, преодолевая ломь и боль в теле и понял, что он оказался на небольшом балконе, с которого открывается неприятный вид на город, усеянный огнями, как будто янтарный бисер высыпали на стол. На нём нет шлема, и он может чувствовать терпкий запах гари и дыма, до его ушей доносится треск десятков пожарищ, а перед глазами простирается ужасная картина — разорённый город, блеск и великолепие которого сменили руины. Куда ни глянь — множественные разрушения, всё медленно съедает огонь, а далёкий ветер доносит звуки медленно стихающей борьбы.

— Ликуйте! — раздались торжественные слова на фоне церковных праздничных гимнов. — Я ваш верный кардинал говорю вам — сегодня наши великие воины стали воплощением самой чести! Нет среди них никого, кроме людей благочестивых воинов, которые перед тёмным злом не прогнулись, устояли и покарали еретиков! Мои мятежные братья и сестры, пришло время сложить оружие! У вас больше нет выбора, мятежники, склонитесь перед истинной властью, склонитесь перед Рейхом и Канцлером!

Данте отвлёкся от пламенных слов проповедника, подставляя лицо ветру и дождю, капли которого смешались со слезами. Усталость настолько берёт тело, что душа поникшем камнем опускается в лоно отчаяния и не в силах даже на тревогу или ощущение вины.

Рука капитана, дрожащим движением потянулась к рации и ощутив в ладони холодный пластик, сухие уста распахнулись, неся тихое слово:

— Андронник, есть одна просьба…

Глава 22. Град разорённый

Глава 22. Град разорённый

Великий Коринф. Двадцать два часа.

Небо заволочено густым облаком дыма, который поднимается с бесчисленного количества пожарищ, укутывая всё в чёрный саван. Помимо этого, само поднебесье запечатано огромными дождевыми тучами, которые простёрлись от горизонта до горизонта, затмив всё своей тяжёлой свинцовой дланью. Мелкий дождь холодными слезами пал на град, будто бы успокаивая его, исцеляя множество ран, кровоточащих полыхающим огнём.

Медленно, но верно бои по всему городу стихли, нет больше лоялистов и предателей, нет больше фронта, нет больше горячих битв и противостояния. Командование Греческой Конфедерации признало поражение, согласилось капитулировать и попросило союзников покинуть город — всё было кончено. Отдельные отряды фанатиков всё ещё будут вести мелкие бои, пока не будут уничтожены войсками Империи. В целом, вольной Греции больше нет, на её территории теперь хозяйничают военные администрации Рейха. Статистические и аналитические отделы Империи уже начали работу по подсчёту потерь, затрат и количество людских ресурсов, которые были брошены на погашение пожара мятежа. Но есть то, что не будет подсчитано ни одной статистикой — личные трагедии.

По пустынной улице, похожей на дорогу в ад идут два человека, медленно продвигаясь в сторону перекрёстка. Ночь скрыла их передвижение и нет того, кто бы потревожил их. Первая фигура — высокий мужчина в грязной, измаранной размазанным пеплом и сажей, грязью и кровью кусок ткани, похожий на разодранную простыню. Каждый его шаг ознаменован стуком — приклад мушкета, на который он опирается выбивает слабое звучание об асфальт. Вторая фигура — черноволосый мужчина. Его тело укрыто военной курткой чёрного цвета, чуть сверху налегающей на штаны, которые внизу утянуты сапогами под колено.

— Андронник, — начал говорить парень в сапогах. — Ты действительно ведёшь меня туда, куда необходимо?

— Да… ещё несколько минут.

Их путь — дорога смерти, представленная изломанными кусками асфальтового покрытия, справа и слева слышится слабый треск, доносящийся из руин — разодранных зданий, которые некогда были высотками, а теперь их стены и этажи кусками камня, металла и пластика лежат на земле. Их путь устлан телами мертвецов, разбитой выгоревшей техникой. Они некогда были воинами, гордыми сынами своего отечества, а ныне стали напоминанием о быстротечном и кровавом мятеже. Оба они ощущают смрад войны — запах гари и смерти, смешанный с ароматами оружейных и машинных масел.

Они видят то, чем стал город. Вместо прекрасных, блистающих сиянием бриллиантового света, небоскрёбов, теперь чёрные сажистые обломки, вместо довольного сытого населения, запуганные и голодные люди.

— Сколько же жертв… сколько людей этот проклятый Фемистокл погубил? Сколько он…

— Хватит, — вмешался Андронник. — Не нужно себя загонять. Он получил по заслугам, — устало говорит киберарий, уже не затрачивая силы на то, чтобы формулировать долгие и сложные фразы.

— Я просто до сих пор не могу понять, какая муха его укусила… что в нём заиграло, что он решил пойти на такое? — ошарашенно говорит Данте указывая на разрушенные строения. — Столько убитых…

Внезапно, что-то свернуло в свете слабо горящих костров в пыли и Данте наклонился, чтобы поднять это. Оказалось, что это диктофон и какая-то часть души, проявившая интерес, заиграла в парне, и он активировал его:

— Да… как же ты… что б тебя… вот! — сквозь шипящие линии прерыва зазвучали дрожащие слова. — Моё имя — Этимон Шейл, я… я глава производственного отдела промышленного кузнечного завода в Коринфе. Если вы найдёте эту запись, знайте, я остался верен Канцлеру. Но к чему я вообще это записываю? Зачем… и для кого…, наверное, мне хочется верить в лучшее, наверное, мне хочется, чтобы все наши страдания имели цель.

Речь на мгновение прервалась, пока вместо слов вырывались запыхания; видимо на запись попали моменты, когда Шейл убегал от кого-то. И снова она продолжилась, только оттенка страха стало больше:

— У Канцлера и Господа ведь есть цель, смысл всего существования, для всех нас, не так ли? Естественно же так… без всяких сомнений. Моя надежда — войска Империи, пришедшие суда будут знать, что кто-то в Коринфе был лоялен… Хоть мы к этому времени все будем мертвы. Мы долго бились против мятежников, сектантов и даже против воинов других стран. Кто бы вы ни были, вы слышите меня чётко и ясно? Этимон был лоялен до самого конца!

Звуки выстрелов, чьи-то вопли и крики прервали слова, и через пару секунд вновь речь продолжилась, но сила страха в них усилилась:

— О, Рим, давай же, давай! Нигде уже нет безопасного места, всюду кипит война. Ох, этот кошмар начался за несколько месяцев до ада и всё ускорилось за пару недель до безумия… но кажется, что тянулась целая вечность. Всё началось со обычных пересудов. Мятежные речи на заводах, думы о восстаниях на улицах и всё растущее напряжение. А затем рабочие перестали выходить на смены, но начальство корпорации ТехМаршалл словно не замечало всего этого. Да и кто будет жаловаться — никто не хочет, чтобы его зарплату снизили за морально-подрывные разговоры. Люди начинали шептаться о том, что появлялись какие-то движения, борющиеся за свободу, говорили о безумных планах движений, борющихся за независимость и ночных налётах. — Шейн умолк, видимо что-то проверяя, а затем ещё более взбудоражено и волнительно он продолжил. — Со времеменнем, тех, кто бросал своё рабочие место становилось всё больше. Пропажи участились, объявили особое положение. Только сейчас я понял, что это была работа культов и адептов мятежа. На заводах и улицах, в канализациях и местах скопления бедняков, на территории даже общежитий, которые принадлежали ТехМаршалл и Автономии поднялись мелкие бунты. Их требования были просты — больше прав и денег. Но мятежники получили хороший отпор, однако родилась проблема — чья воля заставила их подняться единым порывом и что скрывало да питало их столь длительное время? Но вскоре все забыли о неудачном мятеже.

Снова голос смолк, а вместо него раздалась часть записи, посвящённая перестрелкам и крикам агонии. Как только всё это смолкло он снова продолжил:

— А затем последовало множество законов и постановлений. Запреты посыпались один за другим — от запрета массовых мероприятий до запрета на нелицеприятного взгляда на символику Империи, от урезаний зарплат до порки на заводах. Автономия и Рейх пытались хоть что-то сделать в ситуации отсутствующих сил, но это возымело обратный эффект. Народ, который раскачивался месяцами, если не годами, неведомыми силами рассвирепел. Бунты стали обычным явлением на промышленных объектах, а госслужащие отказывались работать.

Рык и металлическое скрежетание прервали слова говорящего, видимо какой-то легионер напал на его позицию.

— Я… трон, что это было? И теперь… теперь мятежники всюду. Государство разопревало на два, порядок в Коринфе окончательно прекратил своё существование. Два ополчения схлестнулись друг с другом, сектанты языеских богов снова восстали, вместе с легионами предателями. Всему пришёл конец… врагов неисчислимое количество… мы сражались до самого конца… вторая волна восстания смела нас, но мы остались верны!

На этот раз запись прекратилась и в руках Данте остался лежать серебряный диктофон, на который он взирает опустевшим взглядом.

— Пойдём, Данте, — Андронник зацепился за плечо парня, утягивая его металлическими цепкими пальцами за собой. — Ещё немного.

Капитан подчинился и поплёлся дальше, спрятав устройство в карман. Они прошли ещё несколько метров по израненной дороге, пока не вышли на тот самый перекрёсток. Андронник узнал знакомые очертания — баррикады, уничтоженный БТР и множество тел, лежащих в воронках от ракетного удара. Дальше киберарий прошёл вперёд, выискивая то самое место, шныряя по неровному ландшафту улицы, то опускаясь в ямы, то поднимаясь на нагромождения камней и металла.

Данте всё больше чувствует, как его сердцем, душой овладевает коварный змей печали, сдавливающий чувства в удавке горя. Капитан смотрит по сторонам, но не видит груд камней, металла и огня, пожимающего величественный город. Вместо всего материального, он взирает на миллионы покорёженных судеб, на боль и горе людей, на слёзы матерей, жён и детей по убитым сыновьям, мужьям и отцам. Холодный северный ветер ударил в лицо капитану вместе с каплями ледяного дождя, которые смешались со слезами.

«Фемистокл, что же ты наделал», — начинает горестную мысль капитан, блуждая по разрушенной округе, смотрящей на него темнотой выгоревших окон, и проглядываются огоньки через остова разрушенных строений. — «Чего тебе не хватало? За что ты утянул с собой в могилу миллионы людей и ещё миллионы обрёк на ужасы в жерновах имперской юстиции? Что ты мог пообещать Консулам, высшим чинам, людям облесённым властью, чтобы они осмелились по истине на смертельный шаг — предать Императора. Ты же понимал, что всё так и закончится… ты же понимал, что этому и должно было случиться. Ты бы никогда не совладал с военной машиной Империи. Не уж то грёзы о свободе, ставшие самоцелью, богатство и распутство насколько могут затуманить разум, что люди, ради них, готовы вылить столько крови на алтарь цели? Это же полное безрассудство… все революции — полное безумие. Они ставят вроде бы благородные цели, но законы новой власти всегда пишутся кровью прежних властителей. Но как так можно? Как можно заявляя о свободе, топить в крови людей? Не это ли отличительная особенность практически всех переворотов, бунтов и революций — те, кто твердят, что за ними истина и человеколюбие, становятся сами кровавыми тиранами и палачи, убийцами множества людей, которые не погнушаются никаких методов для достижения собственных целей. Народ? Как обычные люди пошли на такое? Пошли на убийство своих соседей и знакомых, как они пошли за насильниками и террористами? Неужели мысль о национальной гордости, эта навязчивая идея «мы здесь власть» стала настолько дурманящей, что народ взял в руки оружие и пошёл убивать и насиловать, вступил в заведомо проигрышную войну? Какой звериный инстинкт родил в людях столько жестокости и кокая падла его вскормила? Непомерное эго народа и спесивой элиты, решивший поднять себя выше Канцлера привели ко всему этому. Одурманенные люди и местные князьки подумали, что они смогут построить царство добра и света на костях, крови и слезах, а сам Фемистокл с непомерным властолюбие надеялся, что станет больше чем Канцлер. Истинно сказано — добрыми намерениями вымощена дорога в ад».

— Данте! — ветер донёс до капитана металлическо-гортанные слова. — Я нашёл это место.

В груди парня всё перехватило. Ярость битвы на время снимала напряжение, но сейчас он чувствует, что сердце колотится подобно беснующейся птице в клетке. Он делает шаг вперёд и чувствует всё растущую тревогу, ступня неуверенно коснулась земли, и капитан подтягивает себя. Шум в ушах нарастает с каждым движением, пока он не застывает над местом, где могла быть Сериль, но девушки нет, вместо неё лужа засохшей крови и воды, очернённая сажей.

— Её нет! — на одну секунду Данте подумал, что не всё ещё потеряно и радость от осознания этого готова была захлестнуть сердце, но всё железною речью обрывает Андронник:

— Нет Данте, даже не думай. Я видел, как ей в голову выстрелили из револьвера. Она мертва… я готов предположить, что её забрали мятежники по приказу Фемистокла. Он, видимо, надеялся связаться с тобой, как-нибудь и шантажировать тебя ею… но видимо все планы сорвались тем, что он сошёл с ума.

Андронник мудро умолчал, что её бездыханное тело могли свезти к одному из алтарей, которые устраивали сектанты, чтобы разорвать на части, которое принесли бы в жертву своим нечестивым богам. Ему не хочется шокировать капитана ещё больше, который стоит будто бы потерял смысл существования.

— Это её кровь, — договорил киберарий.

Данте, прошедший неисчислимое количество битв, может сдержаться при виде места, где умерла его жена. Он, будто бы подкошенный колос, падает на колени и пытается хвататься за воздух носом, втягивая как можно больше. В груди всё стянуло, словно её придавил мельничный жернов, в руках появилась странная немота и он практически бессильный пытается овладеть собой. Данте почувствовал, как его душа разрывается, как живая психическая материя делиться по полам и тут же он словно бы вновь услышал голос, призрачные слова, доносящиеся из ниоткуда:

«— Ты подвёл её. Даже столько смертей не исправило положения».

— Кто это!? — воскликнул Данте, смотря на перепылившегося Андронника, который сильно насторожился. — Опять ты? Пришёл меня обвинять!? Что тебе нужно!?

Данте печально-испуганным взглядом уставился на то место, где лежала его жена. Стоя на коленях он поднял руки к небу и закричал настолько сильно, что казалось будто в его вопле воссоединилось всё горе потерь от начала человеческой истории:

— Господи, почему всё так!? Почему всё так!? За что ты меня так караешь!? Я не хочу всего этого!

Данте ощутил присутствие какой психической силы, рождённой от него самого в тот момент, когда он осознал, что вина и горе за смерть жены лежат на нём, как он думает. Капитан погрузился в воспоминания. Он вспомнил первый поцелуй с Сериль, перед глазами встали образы прогулок, рождение дочери и последнюю поездку в Россию.

«— За то, что ты не любил её! — возопил голос в голове парня. — Ты недостаточно о ней заботился, ты — слабак!»

Снова память Данте наводнилась картинами прошлого, только это виды иного рода. Он вспомнил маленькие перепалки, недосказанности и даже ссору. Он помнит, что много раз обещал жене завязать с войнами и стать хорошим отцом для дочери, знает, что если бы взял их с собой, то они бы спаслись, или бы остался с ними, то в его силах возможно было бы защитить девушку.

— Не-е-ет! — проревел Данте.

«— Да-да», — зашептал голос, становящийся всё сильнее и материализующийся в пространстве из подсознания — и теперь перед Валероном предстало страшное существо, объятой шевелящейся смердящей тьмой, лицо искажено в страшной гримасе боли и ликования — перекошено по полам, а в глазах мерцают светло-зелёные огоньки смерти. «— По твоей вине».

Голос стал обличителем Данте, продолжая всё сильнее разжигать чувство вины и нестерпимой печали, проникает в самую сущность его души и разрывая её на части. Капитан почувствовал, что встал на дорогу вечного проклятия.

— Этого не может быть! — продолжает сопротивляться Валерон, он применяет все усилия души, чтобы подавить глас, но тот продолжает бесноваться и каждое осуждение словно удар по голове.

Данте, взирая сквозь пелену слёз на место, где лежала она, чувствует жуткое отвращение к самому себе, его сознание раскалывается на части под ударом рока и к смерти Сериль ещё прибавляет то, что он потерял и дочь.

Андронник, понимая в чём дело, загнал новую батарейку в мушкет и превозмогаю всю усталость, он поднял оружие, уставив его и уставив дуло в голову капитана, марая грязным металлом чёрные волосы.

— Решай, — сурово сказал киборг.

Он может покончить со всем — здесь и сейчас. Боль нервная может отступить, но это только иллюзия, ибо там, на том свете всякая печаль, ярость, горе или вина усилиться тысячекратно, разорвут его израненную душу. Он взирает на самого себя тёмного, который приближается всё ближе и Данте словно бы ощущает смрад от альтер-эго, забивающийся в нос клубами тошнотворной воображаемой дымки.

«— Для такого урода, как ты слишком почётно — умереть от пули… ты виновен… виновен… виновен в смерти их! И давай…. Умри, чтобы мы были вместе. Ты, я и Сериль, вместе с Мартой. Присоединись к своей семье в царстве вечного сумрака». — Протягивая свои призрачные руки, говорит существо, склоняя капитана к страшному шагу.

— Отвали! — вопит Данте, не понимая, что можно сделать; чувства сдавили всё у горла, а ком не даёт продохнуть, вся левая сторона груди стянулась и полыхает болью, кажется, что её пронзили десятки тяжёлых острых игл, мышцы стали подёргиваться по всему телу и Данте чувствует, что его может впасть в судорогу.

«— Нет, ты никогда её не любил… никогда…»

— Лжёшь! — оправдывается Данте. — Я любил её больше жизни…

Трясущимися руками Данте касается покрасневших глаз и зажимает их, но не может удержать поток слёз, его тело дёргается и содрогается, только не от холода, а от игры нервов, которые, следуя повелению души так же словно бы пытаются порвать тело надвое. Над головой Данте медленно плывут грозовые облака, поливающие город дождём и стирающие каплями грязь с щёк капитана, которую он нанёс пальцами. Он повернулся к Андроннику и жалобно-жалобно простонал:

— Давай… даруй мне забытье…

Напоследок Данте снова взирает на этот мир, цепляя последние картины этого мира. Он видит разорённый город, надеясь, что это последнее, что он увидит в этом мире. За пеплом Коринфа он видит ещё сотни войн, ещё миллионы жертв по всему миру, ещё тысячи восстаний и в конце всего, в конце истории покаяние, которого принесёт всё человечество, но будет поздно.

— Ты уверен? — спросил Андронник, вынимая тихо шприц и убирая мушкет.

— Да! Давай скорее покончим с этим! Забытье, — прокряхтел Данте. — Даруй мне вечный покой.

— Хорошо.

Андронник отбросил мушкет, и игла шприца вошла ровно в вену, а киборг выдавил всё вещество прямо в шею. Вещество сковало разум, лёд бесконечного хлада эмоциональный, лёд выплеснулся из глубин разума, вызывая оледенение души. В этот момент Данте осознал, что не только смерть дарует освобождение, но когда холод сжал сердце капитана, завладел его душой, он понял, что сделал правильный выбор. Голос, ранее его донимавший отступил, а существо растворилось в воздухе, на последок прошептав:

«— Я ещё вернусь».

Наконец-то, он ощутил покой.

Глава 23. Господин «Ледяное Сердце»

Глава 23. Господин «Ледяное Сердце»

Рим. Неделю спустя.

Большой город простирается за пределами небольшого балконного перешейка, по которому идёт группа людей. Огромное массивное серое здание высится среди одиннадцатиэтажных блочных зданий, уподобляясь гиганту среди обычных людей, став оплотом одного из органов имперской власти. Сам же град на семи холмах окончательно принял облик серого монолита и сосредоточением воплощения всех идеалов и мыслей Канцлера.

— Как вам здесь? — спросил один из мужчин, на котором строгий классический костюм. — Не правда ли вид с Цитадели Инспекторского Главного Управления прекрасен?

Все, кто были на длинном, балконе посмотрели вдаль, на запад, думая, что же сейчас может происходить в городе. Город с западной стороны медленно, но верно продолжает утопать в золотисто-огненном пожарище уходящего солнца.

Один из присутствующих так же устремил свой взор в глубь града, утопающего в золоте. Лёд его зелёных очей смотрит то здесь, то там по полотну столицы, а «затвердевшее» сознание помышляет о том, что там может быть. Там, в Риме сейчас течёт размеренная тихая жизнь — дети играют на площадках, семьи спешат в магазины, чтобы купить товаров на неделю, усталые мужья и жёны возвращаются с работы домой, к родным. Для того, чей мертвенно-душевный взгляд стремится в городские дали, вкусить жизни обычных людей — с семьёй и простой работой, рутинными заботами и несложным весельем есть сокровенная мечта, которая ютится в закромах разбитой души, напоминая о том, кем был этот человек.

— Данте, как тебе? — вопрошает высокий мужчина с чёрными волосами, опускающимися на плечи, обличённые в кожаное пальто до колен; сам спросивший окружён четырьмя рослыми мужиками в штатском, под пиджаком каждого из которых покоятся пистолеты.

— Прекрасно, — ответил Валерон, когда на поверхности его глаз засияло солнце; ему кажется, что небесное светило проникает в саму суть души, хоть немного её обогревая завораживающим зрелищем.

Данте поднял ладонь и всмотрелся в неё, думая он это или уже другой человек. Всё произошло слишком быстро для его сознания, слишком удивительно и неповторимо. Ещё недавно его что-то беспокоило, волновало и терзало, а теперь в душе завывает вьюга, а сердце словно покрылось толщей пакового льда и теперь все чувства, все устремления его будто бы вморожены. Только одно его волнует — чтобы не повторилось того, что стало причиной его эмоционального вырождения. Он всё ещё чувствует, будто что-то терзает его изнутри, рвётся наружу нечто тёмное и жуткое, но работа транквилизатора сдерживает это, при этом заглушая всё остальные эмоции.

— Как ты себя чувствуешь, сынок? — снова задаёт вопрос мужчина в пальто и от его взгляда пытаются спрятаться, не выдерживая его силы, холода и строгости.

— Не знаю, господин Канцлер, словно бы машина, без эмоций, без радости или грусти, — даёт ответ Данте. — Это странное состояние. У меня есть только цели… и ничего.

— Ты привыкнешь. Андронник хоть и не великий фармацевт, но и он способен выдать чудо фармакологии.

— Это так. Господин Канцлер, я надеюсь, что вы найдёте то, зачем пришли.

— Несомненно. Я пытаюсь построить новый мир и поверь, с сегодняшнего дня Рейх заживёт ещё лучше.

С этими словами повелителя Данте соглашается, только без радости или грусти. Он чувствует себя биомеханизмом, но не человеком… он был когда-то мужчиной с семьёй, но теперь его душа полностью принадлежит цели, которой он служит. Канцлер аккуратно кладёт ему на руку плечо и подталкивает, тихо говоря:

— Идём, нас ждут результаты расследования.

Они прошли дальше, уходя с балкона и скрываясь в глубине здания, где их встретил бежевый коридор, освещённый холодными лампами, изливающими лунный свет. Всюду виднеются двери из бежевого дерева, за которыми кипит неустанная работа тех, кто ведёт бесчисленное количество следственных дел — инспекторов, новой, набирающей могущество силы Империи.

— Они собрали несколько материалов по тому, как Фемистокл собирал восстание против меня, — заговорил Канцлер, обернув лицо к Данте. — Надеюсь, тебе будет интересно узнать, кто за всем этим стоит. Я ведь так доверял Фемистоклу, я искренне надеялся на то, что он сможет оценить блага, которые предлагает Империя, я думал, что он станет соповелителем греческих территорий и покажет им свет науки, прогресса и культуры, но вместо этого он выбрал тьму варварства и присягнул на верность идеалам векового разложения, — голос Императора холоден, но это не бесчувственность Данте, а скорее реальное, не вызванное транквилизаторами онемение души; и Данте сам не знает, что хуже — быть льдом от рождения или стать им в следствии эффективной работы лекарственного «яда», а император тем временем продолжает на ходу. — Сколько же там людей полегло… сколько народу. Мы ведь потеряли практически все ордена, только выжила пара сотен из ваших Палачей, да ещё по три сотни из остальных, а Пурпурные Кресты вообще были уничтожены под Афинами.

— Да, господин Канцлер. Практически все мои сослуживцы полегли в битве на Балканах. Я слышал, что Афинский Полисный Ареопаг санкционировал применение ядерной бомбы, чтобы уничтожить захватчиков?

— Нет, это всего лишь слухи. Я удивлён, как ты — профессиональный военный не читал докладов? Но ладно, вся проблема в том, что там оказалась концентрация вражеских и союзных им сил. Против тысячи человек выступило пятнадцать тысяч пехоты и пятьсот единиц тяжёлой бронетехники, и полторы тысячи лёгкой. Когда наши десантные части начали вторжение, то оказалось, что от Пурпурного Креста практически никого не осталось.

— Ошибка командования. Как мы не смогли увидеть количество врагов в области их столицы?

— Мятежники хорошо замаскировали силы и дали нам возможность углубиться в их оборону, чтобы потом захлопнуть ловушку. Ладно, вот мы и на месте.

Канцлер лично открыл дверь и первый зашёл в обычный инспекторский кабинет. Тут Данте не увидел ничего примечательного — слева от него большая интерактивная доска, впереди — рабочий прямоугольный стол «следователя», на котором навалено множество бумажек, среди которых возвышается компьютер, а справа от вошедших расставлены стулья вокруг большого белого круглого стола, а у стен громоздятся шкафы и сейфы, в которых на флешках и традиционных бумажных носителяхпокоятся материалы о самых различных делах.

— Господин Канцлер, — чуть поклонился инспектор, стоящий возле своего стола; в его голосе Данте ощутил дрожь и благоговение перед владыкой Империи.

Данте учуял запах кофе, ещё не выветрившийся, который был смешан с чём-то тонизирующим. А на столе Данте смог узреть беспорядок — беспорядочная масса бумажек, где какая ведомо только инспектору. Худощавое лицо с мешками и тенями под глазами, с потухшими глазами говорят об усталости мужчины. По-видимому, инспектор сегодня не планировал ничего читать, но неожиданное прибытие Канцлера застало его врасплох.

— Не нужно вопросов, — словно не замечая высокого худощавого мужчину, мимо прошёл император, занимая один из стульев. — Начинайте доклад. Только кратко.

— Да господин император, — инспектор нашёл какую-то бумажку в кармане своего бежевого пальто и стал с неё читать. — Следствие было проведено по приказу Канцлера Рейха. Исходными рамками, определившими начало следствия стало подписание договора между Империей и тем, что в последствии стало Балканской Автономией. Мы выявили факты, которые свидетельствуют о том, что Фемистокл задумал восстание уже тогда и об этом говорят множественные переписки с теми людьми, которые потом встали во главе органов власти Балканской Автономии. Все переписки будут приведены в эпизоде № 1 дела № 1.

— Младший инспектор, это вы были на территории Греции и осуществляли сбор данных? Скажите, вы один работали над этим делом? — вмешался Канцлер. — Вы же понимаете, что дело о сепаратизме, государственной измене, не ведётся одним человеком?

— Да, — инспектор отложил бумагу, уверенно продолжая говорить. — Я был отправлен на территорию Балкан, когда оттуда последовал отказ от Балканской Автономии в выполнении Постановления Министерства Идеологической Чистоты о поддержке государственной политики в сфере упразднения всех национально-культурных и религиозных различностей. У меня была цель — расследовать деятельность Управления Национальной Балканской Политики Автономии на предмет нарушения законодательства, а также для установления слежки за рядом должностных лиц. А сейчас я просто предоставляю неофициальный доклад о деле, которое велось Высшей Оперативно-Следственной Группой.

— Хорошо, — в голосе Канцлера можно было услышать призрачный намёк на удовлетворение ответом. — Меня интересует одно — как он смог совратить стольких людей из орденов? Как Консулы стали его верными рабами? Как некоторые армейские части переходили на его сторону?

Инспектор нервно стал копаться среди бумаг, пока не нашёл нужную и не стал с неё читать голосом сухим, но слабо дрожащим:

— После того, как был подписан договор, было устроено празднество, на котором участвовали все консулы и тогда, не знаю, чем мотивируя своё решение, Фемистокл сделал свой выбор. В его переписках, которые мы смогли восстановить, он писал сокрытому жречеству и главам различных политических движений, которые должны были быть расформированы, но которые он сохранил в тайне и взял под своё покровительство.

— И что же он писал? — настороженно спросил Канцлер.

— Что он, далее цитирую: «нашёл тех людей, которые близко стоя рядом с ложным императором, готовы его предать, только они ещё сами об этом не знают. Тогда, на празднике я видел, как они позволили себе вина больше чем остальные, как они задерживали взгляды на официантках и смотрели на оголённые шеи и неглубокое декольте женщин. Но это всего лишь взгляды, мои теории ещё нужно подтвердить… пожалуй, именно этих четырёх я возьму в оборот. Мой план не должен сорваться, не имеет права… я начну всё с одного фильма. Да, назовём это культурным вечером. Теперь моя задача — сконцентрироваться на том, чтобы склонить их такому мерзкому действию, что никто из них не заявит о падении перед Канцлером… стыд и желание продолжить деяния столь пакостные для их общества, сделают всю работу за меня.

Далее инспектор отложил эту бумажку и нашёл среди них всех ещё одну, с которой дал услышать присутствующим её содержимое:

— Цитирую одно из сообщений: «Получилось! Господин тайный жрец, ваши методики по совращению «верных» сработали. Теперь они все мои и вчера свершено было это! А вы ведь были правы — начать всё с «невинного». Я собрал их на фильм, где пару раз мелькнули оголённые девушки и они смутились, но я вежливо им объяснил, что это вид искусства, и они нехотя, но согласились. Целый месяц я им показывал подобные фильмы, а затем давал читать книги, где страсть и похоть были в норме поведения. Пиры и праздные разговоры стали обычным делом, но не сразу, всё началось с обычных философских бесед, где я им рассказывал о былой свободе и воле, не без толики осуждения, чтобы не вызывать подозрения. Затем я их стал приглашать на участие в пирах во время их церковных праздников, чтобы они медленно, но верно отступали от «Воды, Которая даёт им жизнь». Потоми в воскресенье утром и субботу вечером стал проводить киносеансы, и празднества, давая им выбор. И самое прекрасное — обольщённые, они всё меньше посещали свои богослужения и всё больше творили языческие таинства со мной. А затем свершилось то, чего я ждал, и они отреклись от Него и своего императора», — инспектор опустил бумагу, вопросительно посмотрев на Канцлера. — Может я просто назову как ещё он их совращал, а потом…

— Нет, — положив голову на руку, тихо сказал Канцлер, словно ему стало плохо, и он устало практически прошептал. — Давай к сущности.

— Хорошо, — инспектор нашёл ещё один лист, став уже осторожно, прочитывать его содержимое, разнося ужас по кабинету. — Цитирую: «Господин жрец, это было в среду вечером, когда мы собрались на один из диспутов, только провёл я его в одном саду. Туда я пригласил гетер и девушек, служащих телом, позвал философских мужей, которых хранил от ока Канцлера, ибо мысли их о старых богах, вине и жизни вольной — ересь для Императора. Создал надлежащую обстановку — зажёг благовония, с частицами конопли, разлил вина и возложил яства — мясо и фрукты. Они пришли и возлегли рядом со мной, а девушки и мужи философские нас обслуживали — одни подобно губительным украшениям всё собой заполнили, сверкая в глаза и маня, а вторые напевали сладкие песни о свободе и любви, разрушительной философией. Вино, мясо и благовония сделали своё дело, и они пали, все четверо предались утехам и сладострастию, да ещё и с учётом, то, что собрал приспособлений для утех различных, пали они настолько низко, что мне самому стало стыдно».

— Хватит! — оборвал рассказ Канцлер. — Не нужно этих подробностей. Подведите итог.

— Да господин. В сообщениях, нами собранных и других данных говорится, что затем они продолжили подобные различения, а Фемистокл стал вкладывать им в умы, что вы, господин император, препятствуете их свободной жизни и что только свободный «клочок земли» как он называл Грецию, может дать им свободу.

— То есть всё началось с одного фильма, где женщина похабно станцевала обнажённая на шесте, а закончилось… оргиями, блудными мистериями, жертвоприношениями и целым восстанием?

— Получается, что так. Боюсь, господин Канцлер, наши предки настолько углубились во всё это, настолько растлились, что и мы ещё четыре поколения будем нести «печати развращения», — вмешался Данте.

— Почти, — начал инспектор. — Фемистокл многих подбивал на восстание. Основной силой среди народа стали тайные движения и секты, которых он наплодил немало, и подогревал их деятельность постоянными саботажами и уничтожением гражданской инфраструктуры. Через них он вёл пропаганду и создавал то, что впоследствии станет ополчением и вооружёнными силами. А так же, через Консулов он вёл пропаганду среди орденов, втягивая их в сладострастие предательства. Кого-то во власти он подкупил, кого-то запугал, — инспектор положил руку на огромный свод документов и прочих бумаг, которые были похожи на массивную книгу, говоря. — Это только первый том основного дела, а их не менее тысячи, если не считать второстепенных.

— А что касается предательства в органах государственной власти. Ведь без чётко скоординированных действий при поддержке всех регионов не получилось бы такого.

— Да, так же, — инспектор обратился назад, быстро схватился за стол, чтобы взять ещё один лист. — Я приведу только общие данные. Он начал продвигать в парламент и на места градоначальников и руководителей своих людей, которые бы поддержали его дело, а те в свою очередь зачищали весь лояльный Рейху аппарат управления. Заключённый, бывший генерал-губернатор Балканской Автономии при допросе инквизиторами сознался, что Фемистокл лично обещал ему должность царя, множество денег и неприкасаемость при любых действиях.

— Так в чём же причина? — вкрадчиво спрашивает император, уставив холодный устрашающий, вселяющий страх взор на инспектора. — Этого восстания.

Данте сморит на происходящее. Канцлер даже не собирался изменять Рейх, не собирался делать его свободнее, нет… после этого восстания он только ещё сильнее закрутит гайки, механизмы Империи и церкви станут более всеобъемлющими и проникающими во сферы жизни. Морс не специально, но очень удачно рассказал о падении тех людей, которые были ближе всего к Канцлеру, давая ему пищу для принятия новых решений. Ему нужен веский повод, железный довод, которым он убедит всю элиту страны, что они могут выжить только тоталитарными методами управления. И нарушая хрупкую тишину, инспектор начинает ответ, вкладывая в руки императора инструмент, который станет решающим в становлении новой политики Империи:

— Господин Канцлер, причинами восстания стала недостаточная надзорная деятельность со стороны Рейха. Предоставление Балканам автономии было ошибкой, так как игра в протофедерализм в условиях окружённости врагами и недостаточной морали граждан может привести к развалу страны.

— Стоп, — оборвал Канцлер инспектора. — Хорошо, сформулируйте это в официальном отчёте, который пуская предоставит ваш Генеральный Инспектор. Я к вам зашёл за тем, чтобы попросит вас, как человека, участвовавшего с сборе данных ещё до начала войны придать им… особой остроты, дать мысль, что свобода для регионов стала ярмом с которой они не справляются.

— Да, господин император, — инспектор пытается не смотреть в глаза Канцлеру, всё время уводя взгляд от его пронзительного взора. — Мне нужно сейчас собрать моих оперативников, чтобы разобрать с ними ситуацию вокруг расследования пропажи средств из банков Рейха накануне восстания.

— Хорошо, — поднялся Канцлер и все вместе с ним. — Мы удалимся на балкон, если вы не против; император сделал шаг в сторону небольшой белой дверцы, пока в кабинет заходили люди, которых Данте не видел.

Уходя на балкон, Данте слышал, как инспектор раздаёт приказы в своих полномочиях:

— Мне нужны данные на генеральных директоров и учредителей банковских организаций, не являющихся государственными. Соберите всё о них и пробейте, кто мог бы быть заинтересован в восстании. С них мы начнём в первую очередь.

Данте, на мгновение обернувшись, увидел людей, одетых почти так же, как и охранников повелителя, которые смотрят на экран, с которого инспектор демонстрирует возможную схему, как Фемистокл сначала подкупил учредителей банков, их работников и потом парализовал медленно финансовую систему на территории Балкан, а затем вывел все средства со счетов и взломал ячейки с накоплениями.

— Мне нужно собрать так же все сведения, которые касались бы возможностью связи между этими лицами и другими странами ближнего востока. Я готов предположить, что Фемистокл использовал деньги Империи, чтобы оплатить помощь союзников.

Данте и канцлер вышли на балкон, который оказался простым, бетонным продолжением строения. Валерон почувствовал, как его лицо слегка обдувается ветром, как свежесть вечера была приятой, если бы эмоции дали о себе в нём знать.

— Данте.

— Да, господин Канцлер, — поднял голову Валерон.

— Ты видел, к чему всё привел недостаточный контроль, но всё же, я знаю, что можно дать немного свободы тем, кто ею сможет мудро распорядиться, — Канцлер не смотря на Данте продолжает говорить, а взгляд его блуждает среди домов. — Всё меняется, сын, ещё семьдесят лет назад мир лежал в руинах, ещё не так давно от Лиссабона до Владивостока горели кострища бесконечных воин, в сотни, если не тысячи группировок боролись за власть, государства рассыпались или возникали одно за другим. Но знай, пришёл новый порядок, и я всё отдам, чтобы он сохранился, чтобы старые догмы того, морально-распущенного мира сгорели в огне.

— А как же Либеральная Капиталистическая Республика и Директория Коммун? Они явно не поддержат ваших идей.

— Это так, они пока служат нашей общей цели — поддержание континентального порядка, но знай, и их время придёт, — зловеще говорит Канцлер и холодный порывистый ветер подхватил его волосы, словно бы в так всё крепнущему голосу. — Придёт время, и Господь сокрушит их мышцей своей, а их земли станут нашими. Польша и Россия нас в этом поддержат.

— У вас есть какой-то план?

— Данте, я хочу объединить все оставшиеся ордена в один, хочу создать не просто государственную службу или министерство, а тех, кто будет стоять вне системы, тех, кто будет выше закона ради великой цели. Они станут самыми лучшими среди всех, преданными не просто государю, но великой цели порядка и стабильности. Железная воля, броня веры и клинок холодного расчёта станут их орудиями, у них не будет пороков, а верность их станет непререкаема. Они станут теми, кто даже пойдёт против Рейха, если тот встанет на путь ложный и гибельный, — голос Канцлера не дрожал, его холодное сердце выдаёт только мерный крепкий голос. — Я хочу, чтобы ты — Данте, возглавил то, что станет единым орденом. Ты пошёл в огонь войны ради своих идеалов, да и кто другой сможет взять на себя такую роль? Практически все офицеры орденов мертвы, а выжившие на реабилитации и только ты в строю. Решайся Данте, но знай, что твоя история может повториться с кем угодно, ибо у государства, в котором на душах людей шрамы прошлого, может появится не один внутренний враг.

Данте пустился в короткие размышления, но внутреннего конфликта нет, ибо он полностью согласен с Канцлером, с его идеей всеобщего подчинения. И пусть, что скажут — Рейх оплот нового тоталитаризма, что новый Рейх, это тюрьма и «большой брат». Ради новой стабильности, нового европейского порядка, ради того, чтобы не случилось больше ничьего горя, он соглашается, чувствуя, как в его душе какой-то осколок больно «ткнул в сердце».

— Хорошо, — хладно соглашается Данте. — Я с вами до конца.

— Прибудь через неделю в мою крепость у Альп, там на Государственный Конгресс соберутся все представители Департаментов Власти[9] страны для подписания всех новых документов. Подпишем и Пакт «слезы и крови», — хладно произнёс Канцлер. — А теперь уходим отсюда. Нас ждёт новый Рейх.

В памяти Валерона внезапно возникли обрывистые фрагменты, осколки воспоминаний, того, что происходило после того, как ему вкололи транквилизатор, и он утонул в «приливе льда». Сначала он предстал перед теми, с кем воевал — Комаров, О’Прайс и Вергилий, но предстал он для них, как призрак, лишённый эмоций, тень прежнего Данте. Им повезло выжить, ибо их теснили уже в тот момент, когда Греческая Конфедерация сдалась. А если она пала, но тем более её союзникам болью нечего делать и они, свернув всё своё воинство, двинулись прочь от территорий Империи. Они встретились там, на улице, и впервые он смотрел на них без надежды, без радости… как на статуи.

«Я сделал всё, что мог», — начал с повинностью О’Прайс. В ответ Данте подтвердил железное намерение выполнить своё обещание и попрощавшись, они расстались. Вот так вот… без всяких долгих разговоров и прощаний, стараясь как можно закрыть книгу этого конфликта. Только Комаров высказал надежду на то, что они скоро встретятся.

А в самом конце, когда он ехал через полевые лазареты, то встретился с той, которая смогла переломить ход войны и была оправдана военным трибуналом — Элизабет. Он помнил из своей прошлой жизни, что Сериль с ней конфликтовала, из докладов знал, что эта девушка стала предательницей, а теперь он, капитан, склонившись над её израненным телом, сверлил пристальным взглядом. Почему она предала новую родину? — спрашивал себя Данте, но ответа не находил. Они ведь столько провели времени в конфликтах с Сериль, а теперь она заступилась за то, что было дорого его жене.

Оторвавшись от воспоминаний и заметив себя идущим по коридорам, Данте задумался. Греческая Конфедерация просуществовала чуть больше четырёх дней, создала форсированными темпами новую власть, но жертвами этого безумного мятежа стало больше миллиона человек. Сам Фемистокл сделал её такой. И ради чего?

Для Данте, ответ был очевиден.

Эпилог и Примечание

Эпилог

Спустя три дня. Дворец Канцлера. Рим.

Если всё начиналось с большого помпезного зала, где собралось множество людей, то конец наступает в небольшом помещении, утонувшим в лучах уходящего солнца. Через два длинных вытянутых окна проникают золотые лучи меркнущего светила, тускло озаряющие небольшой кабинет.

За столом, в форме буквы «П» за высоким троном восседает человек, смотря на полированную тёмную крышку, на которой разложены бумаги и стопки книг. На нём его несменяемая одежда — сапоги, чёрные брюки и рубашка, а пальто возлегает на спинке трона. Справа и слева громоздкие шкафы и два кресла, которые заняты людьми. По правую руку от императора восседает мужчина с лисьим взглядом, а по левую священник в церковной рясе.

— Вот он и конец, — констатировал Канцлер, а люди, сидящие возле него отворачивают глаза, чтобы не встретиться с пронзительным холодом в очах владыки Рейха. — Канцеляризм победил коллективизм. Балканы полностью наши, и нет того, кто бы пошёл против нашего закона. Пакет новых постановлений готов?

— Да, господин, — отвечает мужчина в лиловом плаще. — Мы всё сделали, как вы просили. Новые ограничения свобод готовы со стороны правительства Рейха. Мы устроим бюрократический террор в стране. По чиновнику на каждую улицу.

— Не стоит так агрессивно, господин Лорд-Магистрариус. Всё должно быть тихо и аккуратно. Мы медленно установим тотальный контроль в Империи, — с холодным восхищением говорит повелитель. — Эпоха свобод прошла. Теперь этому миру нужна железная рука. Этой стране нужен истинный лидер.

— Вы правы, — вмешался тот, кто в рясе. — На духовном теле народа столько шрамов, оставленных от пережитых времён. Боюсь, придётся не одно поколение, чтобы их залечить.

— Господин Канцлер, — настороженно и с лёгкой хитрецой начал Лорд-Магистрариус. — Мы заметили две сигнатуру спасательного катера после битвы у Саламина, уходящие в сторону Великого Израиля. Катер был с гипперлинкора.

— Вы думаете, это может быть Яго и Сериль?

— Не знаю, но их тел наши команды по работе на месте битвы так и не нашли. Но если это они мы могли бы их вернуть.

— Не нужно, — чуть поднял руку император. — Оставьте их там. Да и я не уверен, что это его жена и брат.

— Да, господин Канцлер, а что нам делать с дочерью Данте? — снова заговорил Лорд-Магистрариус. — Зачем был отдан приказ доложить, что вертолёты сбиты? Мы же пересадили её и отправили в Рим, как и было приказано.

Повелитель Империи поднялся с трона и лёгким шагом перенёсся к окну, взглянуав нга утопающий в золотых лучах вечернего солнца город. Сухие уста донесли прохладный глас:

— Мне нужен человек, крепкий и фанатичный. И он подходил на эту роль. Только сначала его нужно было сломать. У него его рана, из которой проистекает топливо для всех его деяний будущего. А что касается Марты… отправьте её в монастырь на Сицилии. И получилось, как нельзя кстати… всё это. — Канцлер замолк, всматриваясь в городские дали и встречая тепло лучей холодом взгляда. — Фемистокл…. Вольная Греция… вся эта жалкая попытка построить свой маленький раёк. Запомните, желание рая здесь и сейчас, на земле, это желание человека не быть человеком и наша борьба, наш Рейх восстал против этого среди поганого мира. — Император обернулся к присутствующим и все узрели его лицо в тени, и глаза, пронизывающие до самой сути. — И пусть для того, чтобы возродить человека в человеке, избавить его от его ненужных праздных прихотей, нам и придётся построить тюрьму… сами себя до этого довели столетиями раздора и скатываниями в пучину чувственных удовольствий… хватит. Пришло время новой эпохи.

Примечание

Христианский богослов. Название католической церкви в Империи Рейх. Главный исполнительный орган власти в Империи Рейх. Книга пророка Исаии 14:13.Гимн Эсхила. Цитата Томаса Джеферсона. Гимн Гомера к Афине. Псалом 33.Из песни «Крест и меч». Ветви власти в Империи «Рейх»

Оглавление

Предисловие и Пролог

Глава 1. Конец «Святейшего крестового похода»: Плохой день

Глава 1. Конец «Святейшего крестового похода»: Коршуны свободы

Глава 1. Конец «Святейшего крестового похода»: Красные ястребы

Глава 1. Конец «Святейшего крестового похода»: За флягой крепкого «чая»

Глава 2. Поветрие непокорности

Глава 3. Горечь битвы

Глава 4. Первый капитан "Теней"

Глава 5. Тёмные замыслы

Глава 6. Любовь и политика

Глава 7. Град Петра, веры православной и власти государевой: Дела политические

Глава 7. Град Петра, веры православной и власти государевой: Приятный вечер

Глава 8. Партийное собрание

Глава 9. Неспокойный регион

Глава 10. Великая цель

Глава 11. Восход предателей: Первый удар

Глава 11. Восход предателей: Гордость нации

Глава 12. Падение «ангелов»

Глава 13. Спесь сепаратиста

Глава 14. Контроль над пустошью: Облекаясь в саван погибели

Глава 14. Контроль над пустошью: Горячая пыль

Глава 15. Дела Коринфа

Глава 16. По собственному желанию

Глава 17. Высадка

Глава 18. Спасательная операция

Глава 19. Эгинский перелом

Глава 20. Приказ Главного Лорда

Глава 21. Коринф: Исход войны: Ангелы и демоны

Глава 21. Коринф: Исход войны: Последний рывок

Глава 22. Град разорённый

Глава 23. Господин «Ледяное Сердце»

Эпилог и Примечание