О чём поёт Шаман [Станислав Олегович Волков] (fb2) читать онлайн

- О чём поёт Шаман 424 Кб, 87с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Станислав Олегович Волков

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Станислав Волков О чём поёт Шаман


Паша спешил войти в лес – на испепеляемом июньским жаром песке окраины посёлка ему было тревожно. Страх пульсирующий в глубине неопытной юной души вытягивал из памяти картинки пятилетней давности на которых запечатлелось нападение на него банды местных, которые нынче угрозы не представляли и были дружественны, однако страху нужно было на что-то проецироваться.

Перед собой Паша видел высоченную стену соснового леса, оказавшись внутри которого он вступил уже на родную территорию. Эта часть леса, в которую Паша так стремился попасть, идя по посёлку, была высажена искусственно и была одной из заплаток на месте выжженного большим пожаром огромного куска леса. Стволы сосен стояли ровными рядами и напоминали колонны в зале огромного дворца, освещённого пробивающимися сквозь кроны и между ними прямыми солнечными лучами, которые можно было разглядеть также чётко, как и лучи прожекторов направленных на сцену театра.

Паша шёл по дороге, часто эксплуатируемой машинами дачников, вдоль которой росли его любимые папоротники, чуть дальше по пути – лестная малина, правда вся покрывшаяся дорожной пылью и песком. Из кармана своих летних льняных белых брюк он достал одну из припасённых пачек сигарет, которым было тесно в отведённом пространстве и которые выпирали двумя прямоугольными буграми и к тому же создавали дискомфорт, также как и связка ключей и мелочь в другом Пашином кармане.

Паша закурил, на несколько секунд прервав своё стремительное движение.

Он всегда ходил быстро, ведомый собственной душой, которой всегда требовалось пространство и которая всегда что-то искала. Теперь же его душа стремилась в место, попав в которое много лет подряд она пребывала в блаженном состоянии в этом особом для неё мире. В то же время Паша испытывал сильное волнение, потому как целый год не приезжал на дачу, очень изменился и не знал, как его теперь здесь встретят.

Так происходило каждый год. Страх и волнение уходили после первого вечера проведённого в компании всех его дачных друзей, после которого Паша обретал свободу на весь грядущий дачный сезон.

Паша перешёл в часть леса с его естественным насаждениями, где присутствовали все ярусы хвойных и лиственных, растущих плотно и хаотично. Пожар, бушевавший здесь в семидесятых и был той мифической силой, породившей мир, который так любил Паша. Огромное выгоревшее пространство леса теперь занимало дачное государство, точнее множество дачных государств и каждое из них было колонией государства под названием «Завод электронных приборов», «Станкозавод», «Бумажный комбинат» или какого-нибудь другого городского предприятия. От этих заводов и учреждений, тогда в советские семидесятые выделялись участки для садоводческого хобби на возникшем посреди смешанного по преимуществу соснового леса песчаном пустыре с обгоревшими останками могучих деревьев, чёрные культи которых торчали тут и там.

Несколько лет усилий и пеньки выкорчеваны, симпатичные дачные домики построены, неплодородная песчаная земля удобрена, сады посажены, огороды вскопаны и засажены.

Пашу возили на дачу с самого его рождения. Когда он уже чуть подрос и уже бегал по участку – их маленькая колония цвела во всех смыслах. Фруктовые деревья достигли своего апогея, закрывая зеленью участок со всех сторон, так что соседей не было видно, а в конце сезона давали такой урожай, что приходилось серьёзно потрудиться над его сбором и ещё больше над его трансформацией в продукты удобные для длительного хранения. Если посмотреть тогда на весь кооператив чуть с высоты, хотя бы окна второго этажа среднестатистической дачи, то можно было увидеть череду шиферных и рубероидных крыш среди широко раскинувшейся зелени яблонь, устремлённых вверх груш, рядом с которыми росли вишни и сливы, тут же были грядки овощей и кустики ягод. Кое-где сохранились маленькие клочки леса, нетронутые пожаром и огородниками – это были в основном сосёнки, ставшие теперь полноценными соснами выше дачного домика. Почти в центре кооператива возвышались невероятные по сравнению с местными масштабами берёзы, стоявшие к тому же на холме. Этим берёзам было много лет и они казались небоскрёбами посреди одноэтажного Лос-Анджелеса. Во время сильного грозового ветра их могучие вершины с зелёной шевелюрой неистово раскачивались из стороны в сторону, вызывая в пашиной душе восторженное волнение и ощущение неистового природного шабаша на котором огромные берёзы были шаманами-великанами, своей раскачкой входившие в транс и Паше только и хотелось, чтобы этот тёмный праздник, нет -нет озаряемый светомузыкой молний и самой музыкой ветра, дождя и сотрясением грома лишь только нарастал. Паша был переполнен ожидания вкушения эйфорических плодов жизни, которые вот-вот что-то должно ему было их преподнести, так по крайней мере обещала гроза. Он смотрел то в одно окно второго этажа то перебегал к другому. В одно он видел раскачивающихся шаманок берёз, а в другое на противоположенную сторону – лес, который был в ста метрах от дачи и как сам Паша был взволнован и метался.

Через много лет Паша вновь увидит этот взволнованный лес с густой темнотой над ним, с молниями и ещё огромными великанами на своих тонких и длинных ногах возвышающихся над кажущимися в сравнении с ними маленькими соснами и будет знать, что этих волосатых со склонёнными головами великанов разбудила сильная гроза и теперь они наступают на их кооператив. Паша проснулся почти с тем же ощущением, что когда-то испытывал во время грозы и это ощущение спровоцировало в нём воспоминания о оставленной позади маленькой жизни, о почти забытом мире.

Мире, где садовые участки разделяли лишь условные аккуратненькие штакетники, где все жители зелёной колонии знали друг друга, жили открыто, не нарушая единства бытия.

Каждое утро в одиннадцать, ударами короткой арматуры по толстой железной опоре сильная пожилая женщина с каре бледно-фиолетовых волос оповещала о подаче питьевой воды.

Садоводы (хотя по большому счёту огородники) реагировали на эти три удара сбором свободной тары: пластиковых бутылок, вёдер, баклажек, фляг, выливая из них остатки старой воды, погружали их на тележки или несли в руках, стягиваясь к центральной площади, где на холме стояли гигантские берёзы. Сразу за холмом было маленькое футбольное поле с непропорционально большими воротами, сделанными из молодых сосен, а за дальними воротами вплотную к ним уже шло сетчатое ограждение технической зоны, которое служило и сеткой для ворот, правда если мяч влетал под перекладину, то приходилось лезть через забор на территорию.

Эту техническую территорию называли просто «бочками», по скольку на ней в углу периметра на толстых металлических трубах возвышались две рядом стоящие железнодорожные цистерны, ныне переоборудованные под резервуары для поливной воды. К цистернам были подведены трубы от одного из двух бетонных колодцев, накрытых красными железными крышами, напоминающими пулемётные дзоты, на дне которых располагались насосы для закачки воды из песчаных глубин. От другого колодца труба уходила за территорию «бочек» и там разветвлялась на систему из дополнительно приваренных труб, образовавших букву П с торчавшими из неё маленькими трубочками, по которым с глубины в семьдесят метров поступала чистейшая питьевая вода с ионами серебра. Ещё на территории располагался большой железный гараж, недостроенный домик сторожей, куча труб, бочек с гудроном и огромная разветвлённая сосна с толстыми ветками в своём одиночестве и по своей форме больше напоминающая дуб. В общем подобная локация вполне сгодилась бы сегодня для ставшего модным пинбола, но тогда дети и подростки развлекались по другому, более варварски, но пожалуй ещё веселее – интуитивно делясь на две команды, швыряли друг в друга тухлятиной. В ход шли незрелые яблоки, почерневшие помидоры, пакеты и пластиковые бутылки с песком, дешёвые презервативы с водой и прочая дрянь.

Многие дачники стягивались к «бочкам» ещё до боя арматуры чуть раньше установленного времени, из менее технически продвинутых кооперативов, пользуясь радушием хозяев и приезжая на машинах. В выходные дни толпа была самая впечатляющая. В основном все друг друга знали, поскольку работали на одном законспирированном под гражданское военном предприятии. Вокруг большого железного стенда для объявлений, депортированного с территории завода; народ разбивался на кучки – у дедов свои и бабулей свои. Наговоривший и пропустив набирать воду самых нетерпеливых, самые общительные поднимали с земли свои вёдра и баклажки и несли их к белым струям воды набрать ледяной водички, которая почти непременно обрызгивала. Струи били в отверстия в железном помосте, образуя в песке воронки, в которых ещё несколько часов стояла прозрачная вода, постепенно впитываясь в песок и испаряясь в жаркий летний день.

Напротив водораздачи на бугре под берёзами была площадка со столиком и лавками – это было место местной молодёжи. Лавки и столик почти каждый год обновлялись поскольку в итоге не выдерживали пьяного разгула и каждый раз в кураже сносились. Так по первой у столов с лавочками даже был навес, но после двух его сокрушений от этой опции отказались.

В мир старших Паша вошёл ещё ребёнком.

– Возьмите мальчика с собой играть – подтолкнула бабушка своего внука дошкольника Пашу, которого подростки сразу же определили на ворота, в которых Паша стоял самоотверженно в благодарность за то что его приняли. Пашу полюбили в особенности за его рано сформировавшееся чувство юмора, которое он демонстрировал в перерывах между игрой в теньке под стендом на зелёной травке он рассказывал старшим товарищам выдуманные истории про то как он путешествовал по разным странам, как был в Китае давился рисом и как его чуть не затоптал огромный поток людей.

Но пока Паша всё больше проводил времени в компании своих сверстников и старшего товарища Бобра, которого знал с трёх лет. Бобр был старше Паши на четыре года и жил по соседству. Это был пухленький круглолицый паренёк с голубыми как у Паши глазами и двумя торчащими белыми зубами, действительно придававшими ему сходство с бобром. Незнакомцы принимали их за братьев, а старшие товарищи называли "Астерикс" и "Обеликс" за контраст в габаритах.

Бобр в их парочке был настоящим сатанёнком и был горазд на выдумывание разнообразных пакостей. Это он утроил жуткий парад на местном заросшем прудике, надув через соломинку почти всех лягушек, которые беспомощно плавали по поверхности воды и наводили ужас на мамочек приводивших своих детишек к пруду. Также лягушки неоднократно припарировались с целью изучения их внутренностей, ловились ужи, которые потом некоторое время жили в специальном прозрачном пластиковом вольере вместе с ящерицами которым отведён был целый город. Иногда ящерицам везло меньше и над ними производились страшные эксперименты самым безобидным из которых было отрывание хвоста и наблюдением как отрастает новый, но бывало и хуже когда Бобр расходился он мог залить в ящерицу горчицу или жечь несчастную из самодельного огнемёта, поднося зажигалку под распыляемый из болончика состав против тараканов.

Пашина бабушка не одобряла их дружбы, поскольку считала, что Бобр подбивает её внука на всякие авантюры. То они упрутся на большую поселковую свалку, то на водоочистительную станцию на окраине посёлка, то на велосипедах уедут аж за пятнадцать километров, то влезут к кому-нибудь на огород, придумав оригинальный способ добычи спелых груш, валявшихся на земле, с помощью длинных палок с вбитыми на конец гвоздиками на которые накалывался плод.

Бывали моменты когда Паша и Бобр замечательно проводили время вдвоём, в сумерках сшибая палками майских жуков, которые роились около высокой сосны на соседним с их огородами и они были веселы, азартны, но бывало особенно в компании с другими ребятами в Бобре просыпалась тёмная сторона его натуры и он подстрекал Пашу на драку с другим мальчиком и Паша дрался с ним и как ему было обидно, когда Бобр болел не за него.

Своей компанией они любили возводить шалаши, позаимствовав технологию у старших. Они вкапывали четыре столба прибивали рядами палки между которых просовывались ветки с листьями создавая маскировку, крыша покрывалась досками, а на них рубероид, который без проблем отыскивался на свалке, как и диваны и кресла для внутренней обустройки. В этих шалашах они приобщались ко всему запретному и просиживали там целыми днями, играя в карты на желания, читая порножурнальчики, после чего некоторые мальчики елозили друг на друге, курили и начинали выпивать.

До самой старшей школы это пространство внутренней свободы, подарило Паше друзей, первый сексуальный опыт, первую любовь и знакомство различным явлениями жизни, среди которых были как приезжающие на отдых студенты из престижных вузов, так и местная поселковая полууголовная и уголовная публика, наркоманы: всё было пёстро перемешанное и завораживало.


Вне школы Паше в десятом классе было печально. На улицу он выходил лишь затем, чтобы накуриться если было что или просто выкурить несколько сигарет для чего прокладывал каждый раз новый круговой маршрут по своему району. Дома Паша смотрел фильмы, всё подряд по телевизору, слушал любимую музыку и приобщался к новой. После русского рока Паша перешёл на классику зарубежного и скачивал целые альбомы самых известных команд.

Пашиными друзьями по увлечению стали два его школьных учителя – Всеволод Петрович по физике и его классный руководитель Владимир Викторович. С Всеволодом Петровичем Паша даже был близок по стилю одежды: оба в пиджаках с чуть удлинёнными волосами – Паша стал отращивать, а Всеволод Петрович укоротил к старости; у Паши под пиджаком майка Rush, у Всеволода Петровича Van Hallen с их змеиным логотипом. По физике у Паши в десятом стало лучше, хоть в начале не задалось, но у него был стимул, не хотелось позорится перед учителем и Паша занимался и к концу года вытянул предмет на пятёрку. Паше нравился Всеволод Петрович, но поговорить с ним после уроков он стеснялся – не мог перебороть какой-то барьер, хотя физик был мужик открытый и Лёха Парамонов, например, постоянно с ним о чём-то трепался и даже выпивал. Паша же довольствовался лишь тем, что нет-нет Всеволод Петрович на уроке зарядит, что-нибудь ностальгическое в стиле «вот раньше музыка-то была», а Пашка подхватит и они на незнакомом остальным языке перебросятся парой для них магических символов, которые вызовут внутри них маленькие вспышки наслаждения и улыбки на лицах, а у Лёхи Парамонова зависть, поскольку вроде как он считается приближенным, но тайны-то не знает. Лёха Парамонов вообще отчаянно старался стать интеллигентом: читал какие-то книжки, что ему советовали его товарищи учителя, смотрел фильмы, которые ему записывал на диск Всеволод Петрович, ходил в театры, сам пытался играть в школьном, но интеллигента все почему-то видели в Пашке и Лёха потянулся к нему тоже. Лёха всегда ходил в костюме тройке и белой рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами, по-брежневски зачёсывал волосы, что делало его ещё больше похожим на сельского председателя: плотный коренастый с озорным смехом и коротенькими пальчиками грубых рабочих рук. Во время скучных уроков Лёха заполнял общие тетради всевозможными вариантами собственного автографа, в надежде найти идеальный вариант, создать утончённый каллиграфический шедевр. Лёха явно лез не в свой огород – уже в юном возрасте мастер на все руки, деревенский работяга, его всё же манило противоположное, то что и по генам и по духу было чуждым. В школе Лёха стал сидеть с Пашей за одной партой, общение у них ладилось, но дальше курилки не выходило. У Лёхи была своя компания, свои друзья, все до одного далеко не интеллигенты, приблатнённая шпана, короче говоря совсем другая жизнь, из которой он выглядывал, чтобы вздохнуть воздуха другой, манящей, посредством дружбы с учителями, Пашей и чтением всего подряд и без разбору.

Сам Паша читал гораздо меньше, но всё что он прочитывал плотно в нём оседало. В детстве, когда мама его наказывала и лишала приставки, телевизора и прогулок, он брал что-нибудь из книжного шкафа и сначала через силу, а потом уходя всё глубже и глубже испытывал новые для себя оттенки удовольствия. Паша обожал Зощенко, Чехова, Тургенева – их самые маленькие вещи, иногда брался и за большие книги, но авантюрно-приключенческого жанра.

В седьмом классе Паша впервые стал любимчиком у учительницы и эта была учительница по литературе. Паша даже не читая произведения, уловив некоторые моменты во время урока, мог сделать точное замечание или какой-нибудь вывод, что приходилось Светлане Сергеевне по душе, а уж если Паша читал, он блистал перманентно. Однако из этого маленького успеха увлечение литературой, так и не проросло. Это случилось позже, как раз в десятом классе, когда им поставили нового классного руководителя.


Владимир Викторович был в школе личностью известной, по большей части среди старшеклассников, поскольку и преподавал, только в старших классах. Когда Рита, уже закончившая школу, ещё в сентябре спросила про то кого им назначили классным и когда Паша сказал, что Берёзкина, она буквально воскликнула и стала говорить как им повезло.

– Если вы будете к нему нормально, то и вам круто будет – сказала Рита, а дальше шли истории про Берёзкина.

Рита жила недалеко от Паши, через пару дворов, они познакомились очень давно и какое-то время были в одной компании сформированной из местных подростков, которой теперь уже не было и жила она совсем не долго, но Риту Паша сохранил. Для Паши те моменты были слабым отголоском дачи, когда толпой в человек десять-пятнадцать они слонялись по этажам двадцатиэтажки, Паша на Риту внимания особо не обращал – беседовать и шутить очень любил, но заглядывался на других, более развратных, а Ритка была худая, в очочках, интеллигентка на два года его старше, а он для неё как младший озорной братик. Зато сестры Оля и Лиза Паше покоя не давали, он так и лез к ним только напьётся, особенно после того раза, как они языками вылизали ему всё лицо, как две маленькие львицы – в общем подобное Пашу привлекало гораздо больше, чем разговоры с Ритой.

Теперь когда Паше было так одиноко, он стал вечерами заходить к Рите и сидеть с ней в общем коридоре, где было уютно, как в квартире. С Ритой Паша не стеснялся своего псориаза, она даже дарила ему какую-то мазь для смягчения кожи, они весело болтали, Паша был абсолютно с ней раскован. В один из вечеров, когда уже поздно Паша возвращался обратно домой, он вспомнил слова соупотребителя марихуанны Макара:

– Вот бы мне такую подружку, как Рита, только красотку.

Паше вдруг стало обидно за Риту, он то разглядел её красоту, под очками, под аскетичным прикидом и даже стал иногда в особых случаях, вводить её в свои эротические видения: был и для неё один сюжет. Но всего этого было недостаточно, чтобы разжечь в Паше какой-то хотя бы слабый интерес к Рите, как к объекту любви, его тянуло совсем к другому. Зато Рита была действительно хорошей подружкой: угощала выпечкой, подарила плейер и по долгу сидела с Пашей в коридоре, иногда позволяя ему потрогать своё худое тело, когда он совсем терял контроль из-за отсутствия необходимости сдерживать себя и заигрывался, будто ребёнок.


Берёзкин Владимир Викторович был не просто преподавателем литературы, он был преподавателем вообще. По духу. Его уроки были похожи на выступление зрелого стенд-ап комика, этакого Джорджа Карлина, он даже и внешне был с ним схож: та же борода, также волосы зачёсанные назад, только без хвостика и в одежде никакого кежуала – всегда классическая пара, чаще всего серого цвета.

Владимир Викторович был университетский преподаватель, однако последние годы работал в школе и был самым популярным учителем. На своих уроках-концертах он делал всё то, что должен делать хороший стенд-ап комик: шутил, делился опытом, использовал пантомиму и ещё параллельно преподавал альтернативный курс литературы. Учебник и программа на его уроках нужны были лишь, как ежедневник, в котором можно найти тему для весёлой беседы. Вот, например, на очереди Достоевский, «Преступление и наказание», ну что ж? Поехали! Достоевский одна из любимейших тем «Викторовича», как его называли в школе.

Далее под хихиканье, временами переходящее в ржание, класс получал дивный коктейль из фактов биографии писателя, большинство из которых были вымыслом самого Викторовича или и вовсе старыми сплетнями и чернухой, а потому ученики влюблялись не в Достоевского, а ещё больше в Викторовича, который так фривольно и озорно обращался с классиками, неприкосновенными для других учителей их канонизирующими.

Владимир Викторович сам был в душе писатель, а потому не мог преданно служить методичке, он сам творил и в процессе уходил в свою реальность, в свой мир, который заразил и Пашу.

Но не остальных. Читать ни кто не ринулся, но уроки обожали все, хотя Лёха Парамонов, тоже увлёкся, начисто скопировав манеру Викторовича, отвечая у доски. Он мечтал стать любимчиком и тоже стал собирать всякие фактики, что по-смешнее и по-пошлее и даже стал лепить отсебятину, которую от других Викторович не терпел, возможно не замечая таковой от себя самого или имея на всё личный план. Он прерывал Парамонова и расставлял всё по своим местам. Паша же стал читать произведения покрупнее, но на это нужно было время, а он хотел блистать на каждом уроке и придумал читать вводные статьи в толстых книгах, перерабатывая их на свой лад и выдавая, как глубокие личные исследования, чем крайне радовал Викторовича, ставившего его всем в пример.

Литературное образование не ограничивалось рамками школьного кабинета – Викторович вывозил своих подопечных по местам любимых писателей и поэтов.

Так поехал в областной маленький симпатичный гоородишко, со множеством старых ремесленнических мастерских и главное, там когда-то жил и умер один малоизвестный, но очень любимый Викторовичем поэт-алкоголик, по местам которого была запланирована авторская экскурсия от классного с чтением стихов беспокойного поэта.

После последней поездки, где больше половнины класса были откровенно осоловевшие, все так обнаглели, что пили прямо во время экскурсии, вынимая банки-бутылки из своих рюкзаков, пока Викторович, жестикулируя в стиле Маяковского, надрывался, читая волнующие его душу строчки.

Когда же напоследок пошли в местный краеведческий музей, все окончательно расхлябались: стали обжимать девчонок, материться, чем вызвали недоумение и негодование всех смотрительниц, отлично знавших Викторовича, который не выдержал такого позора. Ошалевший и покрасневший Владимир Виктрович в свою очередь обматерил весь класс и чуть ли не бегом покинул осквернённое неблагодарными недорослями помещение, нервно бубня себе под нос фразу с которой и началась матерная тирада: «Сволочи сволочи…». В гневе Викторович был забавен, особенно бессовестные – почти весь класс, ещё долго ржали над его истерикой, похожей на приступ возмущения чинной благовоспитанной барышни, у которой от непристойности и бестактности аж перехватывает дыхание, правда такие барышни из позапрошлого века вряд ли могли, так крепко обдать клокочущей сапожничьей бранью.

Да предупреждала Рита : « Вы к нему нормально и он к вам…» – вспоминал Паша, когда шла вторая неделя бойкота Берёзкина. Владимира Викторовича. Он оказался на редкость обидчивый и злопамятный. Стал устраивать собрания и проклинать детей, пришедших родителей. Правда Пашу такая участь миновала, он вёл себя хорошо, а потому его мама приходила домой счастливой – в кое-то веке её сына хвалят, да ещё так рьяно, при этом проклиная всех остальных.

Паша всё ждал, когда Виктрович наконец отойдёт, ведь он уже скучал по прежнему формату их уроков, который превратился в сплошную репрессию, когда каждое занятие ученик выходит к доске и подвергается ковровой бомбардировке каверзных вопросов, задаваемых с нескрываемой, но искусной издёвкой. Паша был на стороне Викторовича и ему было перед ним стыдно за свой класс.

Благодаря Виктровичу уроки для Паши перестали быть нудной рутиной.


В это же время школа и вовсе открылась Паше с её тёмной потаённой стороны. Этому поспособствовало появление нового ночного сторожа, который за пару литров пива, разрешал старшеклассникам по вечерам, когда школа была абсолютно пустой, пользоваться спортзалом, чтобы погонять мяч. На улице темнело рано, а на стадион был огромной лужей с грязевыми пляжами и именно по-этому добрый сторож дядя Валя пускал ребят в зал, а отнюдь не из-за жалких литров пива – ребята сами ему покупали.

В первые об этом подпольном школьном аттракционе Паша узнал от друга наркомана модника и тусовщика Макара, предложившего ему после того, как они накурились на трубах пойти в школу.

– Мы в футбол – смело бросил сторожу один из их компании и услышав в ответ «идите идите», они прошли по тёмному коридору, освещаемому лишь светом фонарей с улицы мимо пустых раздевалок в сторону спортзала. В отличие от раскованного и устремлённого вперёд спортивного Макара, под действием гашиша, Паша был глубоко в себе, шагал вслед за ним и уже жалел, что согласился идти – в ярко освещённый спортзал с целой толпой присутствующих в нём, ему не хотелось, внешний мир казался слишком навязчивым, с ним не хотелось взаимодействовать и ещё больше не хотелось, чтобы он заглядывал внутрь него.

На площадке мяч гоняла толпа в своём числе значительно превышавшая допустимое для адекватной игры количество, длинные низенькие лавочки, прижатые к стене у кромки поля, также были усеяны наблюдателями, к которым и направился Макар, а Паша следом.

Известных в школе гашишинов сразу распознали товарищи, стали подкалывать и интересоваться нет ли у них, чего-нибудь и для них. Макар по прежнему был весел, отшучивался, пискляво смеялся и сверкал красными глазками. Рядом с Пашей же оказался неприятный тип, с соседней школы, Паша терпеть не мог его ехидну улыбочку с которой он задавал свои вопросы, как будто знает правдивый ответ, а сам лишь хочет знать ответит ли интервьюируемый правду. Этот крепкий белозубый Артур долго доставал Пашу, чувствуя его слабость вызванную курением, он как паразит присосался, чувствуя лёгкую добычу, но Паша не сдавался, он не собирался делиться своими крохами, которые и так доставались ему лишь по праздником и тем более не хотел тратить их на такого, как Артурик.

Паша покинул спортзал и решил воспользоваться случаем и побродить по пустой школе. Удивительно, но почему-то из всех присутствующих в спортзале совершенно в этом был не заинтересован. По школе никто не шлялся, всем нравилось сидеть при свете и одной большой толпой, пустые тёмные школьные коридоры их не интересовали. Вот она, тёмная сторона школы, вроде тоже пространство, но кажется, что совсем другое измерение. Здесь в темноте Паша чувствовал свободу, в том же месте, где он обычно был придавлен целой горой внешних обстоятельств, в крайних случаях вводивших его в отвратительнейшие состояния, но при отсутствии всех этих признаков школы, он вдруг ощутил невероятный подъём. Отныне он влюбился в школу, он познал обратную сторону её сущности, её тёмную сторону – это вечернее её состояние, которое стало манить его сюда, каждый вечер. Теперь не было для Паши лучше места, чем накуриться в школьном туалете, а потом сидеть на лавочке в рекреации, в крыле начальной школы и смотреть в окно, выходившее на маленькую рощицу и проходящую сквозь неё дорожку, освещаемую фонарями, и на людей по ней бредущих. Теперь он прощал школу за все её дневные ущемления, ведь сидя на скучнейшем казённом уроке, он знал, что вернётся сюда вечером и получит от неё своё.

Когда не было чем накуриться, Паша покупал себе пива или дешёвого вина в картонной упаковке и бродил по пустой школе. Он шёл по довольно хорошо освещённому уличными фонарями коридору второго этажа, свет падал на картины развешанные вдоль стены и Паша остановился, чтобы посмотреть. Раньше с одноклассниками они смеялись над выставленной «мазнёй», Паша сам был главным генератором острот в адрес работ их художника земляка Сушкина, отдавшего в дар школы более полутора десятка картин. Только теперь, находясь на максимально возможном удалении, он осознал, что перед ним искусство, работы настоящего художника. Когда ещё в классе пятом они в упор смотрели на крупные разноцветные мазки, им казалось, что автор особо не заморачивался, как и они на уроке изо, но теперь на удалении перед Пашей открылся новый мир, новое понимание. Обстановка лишь усиливала эффект озарения и он покаялся перед художником и долго рассматривал все его работы. Паша до конца не осознал, что именно он понял, что именно с ним произошло, но он уже порядочно опьяневший был сильнейшим образом впечатлён.


Теперь Паша мог часами рассматривать работы постимпрессионистов на открытках, напечатанных издательством «Ридер Джайзер», по неизвестной причине присылавшее его бабушке многочисленные брошюры, целые папки открыток с репродукциями великих художников. Паше нравилось во всём этом капаться, находить информацию о самых любимых творцах в большом энциклопедическом словаре, которым он пользовался вместо интернета, поскольку всё ещё имел привычку искать ответы в книгах и ему очень нравилось, что в советском словаре, его любимых художников не клеймили буржуазной печатью, хоть это и было для него не важно, но всё равно было приятно, что даже такая критиканская власть, отдаёт им должное.

Но больше всего Паша любил музыку. Он в ней растворялся. Забойный рок-н-ролл рождал пространство для мечты, а мелодичный арт-рок для молитвы. Паша с детства был очень набожный и это никто в нём не взращивал, сильных религиозных традиций в их семье не было – всё это было у Паши внутри. В детстве Паша молился всей душой. Он сам выдумывал молитвы и когда было особенно тяжело, он отдавал им всю внутреннюю силу и всё равно считал это недостаточным. Когда же он стал меломаном, он открыл для себя новый вид молитвы – через музыку. Так он решил сам, ведь во время полного погружения в любимый альбом Pink Floyd, внутри себя он достигал тех же высот, что и во время самой искренней молитвы.

Иногда в процессе прослушивания музыки, он вдруг снимал наушники и бежал к своему письменному столу и из нижнего ящика, вынимал свой блокнотик, глубоко спрятанный за кучей старых исписанных тетрадей – чтобы не в коем случае не откопала мама, и начинал писать свои первые текстики, толи стихи, толи песни.


Несмотря на то что Паше было чем заняться в своём одиночестве, он всё же мечтал о друзьях. Никого близко похожего на его внутренний идеал рядом не было, но Паше было так одиноко, что он искал общения даже с теми, кто в общем его особо не привлекал.

Таким стал Илья, его одноклассник, который пришёл к ним только в девятом классе, но в отличие от Паши уже был популярен во всей школе. Илья был высокий и крепкий, носил недлинную чёлку, одевался модно, но не как подросток, а как минимум студент старшего курса: вместо кед и кроссовок носил ботинки, вместо рюкзака – стильный портфель. Илья не только старался выглядеть взросло, но и говорить ни как школьник и жить ни как школьник. Ещё один скороспелый на Пашином пути после Макара, Илья тоже посещал ночные клубы, но естественно задницей, там он не вертел и упаси Боже никакого гламура, он общался со взрослыми парнями, многим из которых было за двадцать и у них были машины и вели они взрослые разговоры о женщинах. У Ильи тоже была девушка, двадцати с лишним лет, красавица на иномарке, увидев которую Паша почувствовал себя ребёнком, которого старший брат знакомит со своей подружкой.

А сошлись две такие казалось бы не совместимые фигуры, довольно банально – их путь из школы проходил по одному курсу. Илья был из богатой семьи и жил в коттедже, по утрам в школу его отвозил отец на внедорожнике, а вот после школы ему приходилось идти самому. Поскольку Илья был весь из себя серьёзный взрослый парень, эксцентричный в пределах школы Паша пришёлся ему по душе, общение с ним компенсировало ему его внутреннюю сдержанность и к тому же Паша мог говорить на любые темы.

По началу каждый будний день продолжительность их дружбы составляла минут двадцать – время необходимое на дорогу от школы до их жилищ, ведь в школе они кроме как в курилке в общей кучке не общались – Илья держался своих постоянных друзей, а Паша общался с кем придётся. Но постепенно они стали увлекаться их беседами и не торопились по домам, сидя на лавочке по часа два- три обсуждая всё на свете. Особенно их сблизила музыка, этого Паша не ожидал, полагая, что Илья заядлый клабер и слушает соответствующую ритмичную муру, впрочем так и было, однако по мимо этого он некогда любил и рок музыку и его страсть ещё не остыла. Илья рассказал, что с детства обучался в музыкальной школе по классу гитары, но потом бросил о чём как догадывался Паша, жалел.

– Слушай, а ты сам-то играешь?

– Не, я не играю.

– Тебе бы пошло играть на гитаре, ты похож на такого рокера, на Логутенко, ха слушай точно ты вылитый Логутенко. Уходим уходим уходим… – закончил он фразу, спев, копируя манеру исполнителя. – Тебе надо на гитаре выучиться, курсы есть, запишись!

Паша и сам подумывал освоить гитару, да уж что там – он мечтал стать музыкантом и слушая свои любимые треки представлял себя на сцене, в стильной одежде и запиливающим пронзительное соло. Но всё как-то он не решался, боялся начинать и предпочитал отдаваться мечтам, в которых уже достиг всего на свете. Илья же в свою очередь после озарения на лавочке, стал всячески подбивать Пашу на шаги в направлении его идеи, решив коли уж сам не стал музыкантом, сделать таковым товарища.

Кроме некоторых общих интересов общего у них было то, что родились они в один день. Илья сам предложил отпраздновать двойное день рождение, хотя Паша был не в восторге от этой идеи. Он прекрасно знал, что там за день рождение устроит Илья: с дорогими напитками, едой из ресторана и конечно в своём шикарном коттедже, куда приедет его сногсшибательная блондинка модель со своими подружками, взрослые друзья, тоже наверняка со своими, ещё вся школьная элита и он, которому едва ли все родственники вместе дадут денег на праздник столько, чтобы хватило бы хоть на пару бутылок того, что предпочитает пить эта молодёжь.

Надо сказать Илья позаботился о Паше и всячески рекомендовал его своим друзьям по школе, практически заново знакомя его с элитой параллели, как бы приподнимая его маску местного шута и сумасшедшего, под которой он разглядел тонкого и интересного человека. Паша же в свою очередь использовал своё проверенное оружие – юмор и остроты, к которым теперь прислушивались и оставались более чем довольны. Даже девчонки по новому взглянули на Пашу, оказавшегося в новом кругу – раньше он тоже привлекал внимание, но пожалуй лишь в качестве симпатичного, забавного и чудного соседа, теперь же кое-что поменялось, впрочем сами девушки вряд ли моги понять, что именно, что в свою очередь не помешало им прибегать к лёгкому флирту в отношении Паши.


И вот пришёл день Пашиного рождения. Сколько нервов было потрачено перед этим днём! Паша впервые в жизни выпрашивал у мамы деньги на свой праздник. Раньше он довольствовался тем, что подадут, ведь он ничего особо никогда не хотел. Одноклассники мечтали о телефонах, кроссовках, плейерах, им нужны были деньги на Макдональдс, некоторым на концерт, Паша же не хотел ничего – лишь бы жить спокойно. Иногда перед сном он правда задумывался, что же с ним не так, почему только ему одному ничего не надо? Может захотеть хотя бы плейер? А то мама уже сама предлагает купить ему что-нибудь, а ему всё не надо. Надо бы согласиться, чтобы у неё не возникло подозрений.

Но теперь Паша выпрашивал деньги. Ему страх как не хотелось, быть бедным родственником и гадким утёнком на своём собственном празднике, хотя на самом деле он не считал, что идёт на свои праздник и предпочёл бы и вовсе скрыть, что у него тоже день рождение. Впрочем всё пошло по его плану. Илью все поздравляли и каждый тост был посвящён ему. Паша прибывал в уже привычной роли младшего братишки, его даже посадили с Кристиной, девушкой Ильи, которая вся благоухала и сияла под ярким освещением просторного зала коттеджа, в потолке которого были встроены многочисленные лампочки, светившие через чур ярко, как на балу, что Паше сильно не нравилось, он был лучше предпочёл сидеть в полутьме, освящённой одной единственной свечкой. Кристина была милая и заботливая и опять же как младшему братику своего парня всё предлагала Паше, чем-нибудь наполнить его тарелку, как только обнаруживала в ней освободившееся пространство, а Паша в свою очередь старался быть галантным и ухаживал за ней, подливая дорогое и вкусное шампанское в её длинный, узкий бокал, за что в награду получал прекрасную улыбку и не менее прекрасное «спасибо».

Тостуемый Илья неоднократно порывался перевести поток поздравлений на Пашу, напоминая, а некоторым и вовсе впервые сообщая о том, что за столом присутствует ещё один виновник торжества. Несколько разрозненных поздравительных возгласов последовало с той стороны стола, где сидели представители их школы, элита старших классов. Их поздравления прозвучали скорее, как одолжение и Паша почувствовал себя ещё более неловко. Остальных взрослых парней и девушек Паша и вовсе не знал, но с противоположной стороны стола к нему всё же поступило поздравление, не в виде тоста, галдёж за столом не прерывался, а в качестве индивидуальных, можно сказать слов поддержки, как сам их принял Паша, от симпатичного, доброго парня, одетого дорого, и от его подружки в розовом платье, которая приподняла бокал, нежно улыбнулась и почти одними губами произнесла « с днём рождения».

Илье стали дарить подарки. Больше всего было бутылок с дорогими напитками, Илья любил выпить, что и говорить; ещё Паша заметил коробку дорогих сигар впридачу к зажигалке «зиппа», два билета на какого-то модного диджея, а от друзей по школе Илья получил симпатичный портсигар, на который скидывался и Паша, не зная что скидывается на портсигар, но выбор активистов его не огорчил.

Паша уже смирился, что уйдёт домой без подарка. Да ну и что? И так шикарно посидел, при минимальных вложениях на чужом празднике жизни, правда перед мамой будет не ловко – стряс с неё неслыханную сумму и явился без подарка. Но всё же его пригласили добрые люди. Когда Кристина подняла свои чарующие бёдра, обтянутые узким чёрным платьем, с мягкой обивки стула и улыбаясь опустила взгляд на сидящего Пашу, заявив, что ей есть, что сказать – все замолчали, она была здесь королевой.

– Я познакомилась с Пашей совсем недавно, если кто не знает – он учиться вместе с Ильёй, и за то время пока мы знаем друг друга, очень не долго конечно, но я уже знаю – сказала она, взглянув на Пашу и вновь одарив его персональной улыбкой – и могу всем гарантировать, что перед вами во-первых красавчик, умный молодой человек с отличным чувством юмора и внимательный кавалер – сказала она и снова подарила Паше хитрую улыбку – я хочу пожелать ему обязательно найти, уже в ближайшем будущем, красивую и такую же как он, умную девушку, присутствующие присмотритесь кстати, ещё поступить, как он мечтает, говорю по секрету, в педагогический и наше общее с Ильёй пожелание: Паша будь музыкантом, мы верим у тебя есть талант и прими пожалуйста от нас вот, давай Илюш – закончила она, приняв от припрятанный Ильёй чехол, по форме которого без труда можно была догадаться, что он хранит в себе гитару.

После её слов, уже подпитая публика взревела и оторвалась со стульев, загремели поздравления, бокалы звякали, а Паша испытал энергетический заряд, как актёр под шквалом оваций на громкой премьере. Пусть народ разразился и не по поводу его персоны, это было не столь важно – главное, что их эмоции Паша испил залпом и с наслаждением, как-то сладкое шампанское, которое он потом долго ещё вспоминал. Гитара же была вскоре расчехлена и многих возбудила своей девственной наготой, так что присутствующие потребовали концерта и Илья не без удовольствия принялся за дело. Паша покинул зал, где безобразно пьяные школьники орали засаленные дворовые песни и присоединился к незнакомым взрослым друзьям Ильи, расположившихся на огромном угловом диване в просторной кухне. Тут Пашу накурили, наконец поздравили, что-то пожелали, но уже пара была идти домой – ночёвки не предполагалось.

Паша шёл по неосвещённому короткому пути, среди частных домов и холодный сухой ноябрьский воздух его слегка обжигал, но спину грела гитара, а Паша всё пытался прочувствовать вновь и вновь ускользающий прощальный поцелую Кристины и внутренним усилием старался сохранить своё одурманенное состояние до дома, до тёплой постели.

Мама была довольна – сын трезвый и с гитарой.

– Вот это я понимаю подарок! Хорошие у тебя друзья! Молодцы! Учись играть, хоть какое-то увлечение у тебя будет… – сказала Пашина мама.


Акустика надоела быстро. Паша играл ещё очень посредственно, но ему уже хотелось создавать свою музыку, он представлял себя сидящем в огромном старом деревянном доме с большими окнами, где-то на холме, возвышающимся над огромным полем, горизонтом которого выступает могучий лес из-за расстояния кажущийся лишь полоской. В доме мало мебели, здесь очень просторно пол не покрыт – просто доски, на них стоит один единственный стул, на котором сидит он сам, в просторной фланелевой рубахе красного цвета, джинсах и коричневых ботинках-гробах, погруженный глубоко в себя, создаёт с помощь винтажной гитары, что-то вроде мелодий Нил Янга. Такие видения у него были когда он накуривался, когда же он выпивал или был трезвый, то мечтал о шумном уютном доме, полном веселья и молоденьких девушек.

После дня рождения Паша придержал все полученные от родственников деньги и суммировал их с теми, что ему подарили на новый год, чтобы купить, наконец, электрогитару. Паше было страшно ехать в музыкальный магазин, который он выбрал, по совершенно не прагматичному принципу – ему просто понравился маленький магазинчик в подвале, старинного здания постройки восемнадцатого века. Каждый раз как он проезжал этот магазинчик, он думал, о том как будет покупать гитару здесь, собственно покупка гитары напрямую ассоциировалась у него с этим местом.

Паше было страшно, ведь для него покупка даже банальных джинсов, от чего то было делом крайне интимным, а что уж говорить о гитаре? Ему казалось, что он идёт на страшное испытание, на котором заставят открыть душу нараспашку. Паша чувствовал себя абсолютно оголённым и нерешительным.

В подвальчике сидел молодой продавец, весь в чёрном с жидкой бородкой и длинными русыми волосами, собранными вхвост. Паша сразу же снял шапку, поправил пышную шевелюру и ответил на приветствие. Инструментов в магазине было немного, больше всяких аксессуаров. Гитар было с десяток и сообразив, что те висят на стене в ценовой последовательности, Паша отправился в её начало, к самым дешёвым. С помощью интернета Паша уже познакомился с примерными ценами на самые дешёвые электрогитары и денег у него было, только на одну из таких и Паша нервничал, что подобных здесь не окажется, а потому как только он увидел, то что хотел – он успокоился и сразу попросил продавца упаковать инструмент.

Паша даже не стал пробовать поиграть на гитаре, за него это сделал продавец, который подключил гитару к усилителю и взял несколько аккордов. Паше было неловко рядом с этим, продвинутым продавцом и ему хотелось побыстрее слинять, что он и сделал, оплатив покупку.


Известие о том, что Паша собирается купить усилитель, на его маму произвело сильное впечатление. Она вдруг вспомнила юность и подпольный концерт на который пригласил её тогдашний ухажёр -неформал, вспомнила тот рёв и скрежет, создаваемый пионерами советского авангардного рока, их странные непонятные тексты, своё первое наркотическое опьянение, потом тошноту и всё это от слова усилитель, который Паша присмотрел в объявлениях.

– Ты бы мне лучше романс сыграл, научился бы на нормальной гитаре, мы же в квартире живём, какие усилители?

Но у Паши уже был разработан план. Ему уже давно было не уютно в своей комнате, которую он своей и не считал – мать сделала там дорогой ремонт на собственный вкус и надо сказать, что получилось очень современно и стильно, без лишней нагромождённости – всё аскетично, но для Паши эта комната перестала быть живой. Ему больше нравилась, та старая полудеревенская полусоветская уютная нора, которую оставили им прежние хозяева. И как его мама ненавидела интерьеры, той ненавистной для неё поры, она всё же кое-что из неё оставила, отправив в подвал, который также перешёл в её права собственности после покупки. Этот подвал от всех прочих подвалов, таких же хрущёвок на их районе отличался благоустроенностью. Обычно входя в любой другой подъезд по соседству, гостя обдавало волной тепла и пара зимой из распахнутой настежь двери под лестницей, часто вперемешку с отвратительным запахом застойной дряни, стоявшим независимо от времени года. Были здесь и свои обитатели – местные бродяги и шкодливая молодёжь.

На входной же двери в их подвал, висел огромным амбарный замок, оповещавший об оккупации помещения. Прежние хозяева, заядлые дачники, использовали кладовку в подвале для хранения овощей. Теперь помещение пустовало и туда спустили более менее неплохой старый диван из пашиной комнаты и небольшую тумбочку. По соседству с пашиной кладовкой располагалась ещё одна – соседская. Её хозяином был дядя Женя, который почти перебрался туда жить. Дочка дяди Жени Ксюша привела в их двушку своего мужа, а позже появился ещё и внук, так что дяде Жене перестало быть просторно в своём собственном жилом пространстве и он ушёл под землю. Его кладовка была огромным помещением – дядя Женя был жадным колонистом и отхапал себе территорию далеко выходившую за границы отведённой под частное пользование. Тут у него была своя алхимическая лаборатория, как могло показаться. Он проводил здесь целые дни, что-то запаивая, что-то строгая и даже часто здесь же ночуя, чтобы не быть разбуженным воплями малолетнего. Подземный образ жизни постепенно откладывал на дядю Женю свой отпечаток, даже с наружи, где казалось бы не мешают крайне низкий потолок кладовки, он ходил сгорбленный, а яркий солнечный свет раздражал, и дядя Женя всегда ходил в солнцезащитных очках, даже зимой.

Паша тоже решил уйти под землю. Тут было всё что ему нужно. В кладовке был свет, была розетка, а значит можно было подключить усилитель и играть себе на здоровье. Также решался вопрос с неприкосновенностью личного пространства, пашина мама никогда в подвал не спускалась, боялась шаткой лестницы и темноты. Так что теперь Паша мог спокойно, когда вздумается покурить или выпить и для этого не нужно было никуда выходить. Единственным неудобством был дядя Женя, которому наверняка не понравится неумелое музицирование, но Паша не собирался греметь на весь подвал и рассчитывал, что его закрытая дверь и дверь в камору дяди Жени, смогут сдержать напор электрогитары.


Первым делом Паша вычистил кладовку от пыли, поставил к стене диван, напротив выхода и развесил на стенах плакаты, какие у него были. На одну стену он повесил репродукцию Гогена «Кто мы? Откуда мы? Куда мы идём?» на другую плакат Led Zeppelin – не потому что их музыка ему особенно нравилась, просто этот плакат был старый и как-то попал к его маме и был никому не нужен, а Паше очень хотелось создать соответствующую атмосферу для последующего существования.

В одиннадцатом классе Паша уже ни с кем не общался вне школы. Ему даже было стыдно за то что ещё недавно он стремился во что бы то ни стало найти себе друзей. Ему было стыдно, что он связался и общался с теми, кто ему совсем не был близок, особенно ему было неприятно, что свою первую гитару и наставления он получил от какого-то мажора, поверхностного богачка. Теперь Паша твёрдо решил не размениваться, не бросаться – ведь и одному вполне себе ничего.

Это был первый год, когда учёба, наконец-то, перестала быть такой обузой. Всё теперь было сосредоточено лишь на подготовке к «главному испытанию в жизни» – как говорили некоторые учителя. Паше же было очень весело слушать эти запугивания и особенно его забавляла реакция некоторых учеников, которые в это во всё верили. Домашние задания Паша теперь почти не делал, в основном занимаясь лишь подготовкой к своему «главному испытанию в жизни». Мама не наняла ему репетиторов, поскольку Паша заявил, что хочет поступать на филологический факультет, что для его мамы значило – сын будет учителем, а учителей она презирала за мизерные зарплаты. Потому Паше пришлось обходиться своими силами, чем он был несказанно рад и чем в тоже время был очень горд, поскольку был единственным в классе, кто не занимался с репетиторами. Единственный кто помогал Паше был Викторович, который иногда бесплатно проводил для Паши и ещё нескольких учеников из параллели, что-то похожее на консультации, на которых первые пол часа он проклинал казённую форму проведения экзамена по литературе, а после давал, надо сказать, весьма полезные советы по подготовке.

Итак, каждый день: в будни и выходные, половину дня Паша отдавал своему ученическому долгу, а всю вторую половину он жил музыкой.


Прежде чем уйти под землю, каждый день, лишь закончив заниматься по предметам, а иногда и вовсе толком ни за что не принявшись, Паша запускал ГитарПро и на неподключенной гитаре пытался повторить аккорды рок шедевров, особенно стараясь заучить хоть какое-нибудь соло у Pink Floyd целиком, но получалось не очень и потому он решил разбивать длинные партии на части, разучивая постепенно.

Спустившись в подвал, Паша подключал гитару к усилителю и помногу раз прогонял сначала вновь изученный кусок, а потом те что уже усвоил. Особенно его занимало соло из «Mother» с его любимого на тот момент альбома.

Паша играл тихо, но дядя Женя с его обострившемся в процессе подземной жизни слухом уже с первого дня понял зачем тут появился его молодой сосед и что в дальнейшем будет с его тихой и уединённой подвальной жизнью.

Раньше Паша почти не замечал дядю Женю, они редко пересекались и никогда не перебрасывались более чем одним приветственным словом, да и то дядя Женя чаще отвечал лишь кивком головы. Единственное на что обращал внимание Паша – это был стиль дяди Жени, который почти всегда носил на шее тёмно-бордовый шарф, всегда голубые джинсы и бардовский свитер или фланелевую рубаху на выпуск. Его волосы были получёрные полуседые, на макушке лысина, а вокруг рта и на щеках всегда лёгкая щетина, ну и неизменные чёрные очки квадратной формы. Паша одобрял такой стиль и надеялся, что в возрасте дяди Жени будет выглядеть не менее привлекательно. Однако замкнутость дяди Жени, его известное на весь двор затворничество, породившее множество слухов, разумеется заставляли Пашу додумывать и ему всегда казалось, что к такому бирюку, как дядя Женя не подступиться.

Одни говорили, что он так переживает потерю жены, другие говорили, что всё дело в развратной дочке, через день скандалившей с мужем из-за постоянных измен и в последнее Паша с наслаждением верил, поскольку Света была красавица,с короткими окрашенными волосами, одевалась стильно, так что Паша всегда мечтал оказаться в числе её любовников, несмотря на то, что при встрече с ней всегда робел.

В своей новой подземной жизни Паша старался не пересекаться с дядей Женей и это был пожалуй единственный существовавший дискомфорт. Паша не знал, что там у него на уме, а потому курить он уходил вглубь подвала, проходя вдоль больших труб в темноту, ведь дядя Женя, который может быть уже сходит с ума от вероломства, от вторжения на единственно свою территорию, вполне может попытаться избавиться от конкурента и вдруг чего расскажет пашиной маме, что сын её здесь курит и ещё бог весть чем занимается, а этого Паше совсем было не нужно, ведь и он только только обрёл место покоя и уединения.


Паша проходил последнюю сотню метров по лесу, впереди уже виднелись первые дачи и ему пришла в голову мысль – а не зря ли он приехал? За последний год он ещё более внутренне изменился, чем за предыдущий и перспектива вливания в какую-либо кампанию для него становилось всё менее привлекательной, ведь внутри себя он уже обрёл друзей, которых придумал сам и с которыми счастливо существовал в своих мечтах. Но привычка получать удовольствие от пребывания в этом месте всё равно тащила сюда, хотя интуиция подавала едва различимые сигналы о том, что это место уже стало для него чужим и даже опасным.

На даче Пашу уже ждала акустическая гитара, её привёз на машине дед, так что Паша и не думал отвлекаться от занятий, несмотря на то, что любимую электруху пришлось на время отложить, но не седеть же целое лето в подвале на пару с дядей Женей, до такого Паше конечно далеко.


Бабушка и дед были рады приезду внука и за столом на террасе сели за столом на против, соорудив ему глубокую чашку окрошки, которую он ел первый раз за лето, параллельно рассказывая про сданные экзамены.

– Ну что ступай погуляй, сходи к ребятам – сказала бабушка, уже успевшая загореть до черноты в начале лета.

– Да, да чуть попозже, на гитаре поиграю немного

– Нам с дедом сыграй что-нибудь, я люблю гитару слушать…

Паша обещал, что сыграет что-нибудь вечерком, устроит так сказать маленький концерт, чего ему на самом деле совсем не хотелось. Паша уже собирался влезть на второй этаж и действительно поиграть на гитаре, оттягивая момент встречи со старыми друзьями, но был замечен с соседнего участка Бобром, который его приветственно окликнул. Это-то и было нужно Паше, явиться ко всем в одиночку он не решался, а с Бобром другое дело.

– Здарова! Чё только приехал? Надолго? – спросил Бобр.

– Да, экзамены сдал, так что пока тут побуду – ответил Паша

– Ну зашебись! выйдешь?

– Да, можно

– Ладно, давай через минут пять, я пожру чего-нибудь

–Давай я подожду – ответил Паша и взволнованный пошёл сменить огородные галоши на прогулочные дырявые кеды.

На водокачке в теньке под берёзами на травке развалилось десять человек, как всегда часть играла в карты, а другая лениво курила одну сигарету на троих, посреди развалившихся и сидящих тел, стояла лишь одна пластиковая бутылка с водой, с помощью которой утоляли жажду – алкоголя не было, жара развозила скуку и лень.

Паша словил пару восклицаний и радостных улыбок, от присутствующих ровесников, старшие товарищи, нынешние лидеры из посёлка среди которых был Витя и Вася Якудза – встретили насмешливыми улыбками.

– Что ты такой волосатый – то? – сразу спросил Вася – Зачем отрастил?

– Ничего обреем – сказал Якудза

– Ага, как меня – сказал заржавший Бобр, потирая обритую под ноль голову с обнажившимися болячками.

– Так зачем волосы отрастил? – не унимался Вася и Паша решил, что надо дать исчерпывающий ответ, но Бобр опередил:

– Да он гитаристом стал! – сказал он – твоя бабушка моей говорила: «Паша себе аж две гитары купил!» – прокомментировал он.

– Чё внатуре? А зачем две-то? – спросил Вася полный искреннего удивления.

– Да одна электро…

– Ах ёпта, ты этот, металлист! ду-ду-ду-ду, мне тоже нравиться иногда тяжелека какого-нибудь послушать, особенно, где визжат – сказал Вася и продемонстрировал, как визжат «металлисты».

– Тащи гитару, сыграешь чё-нибудь – сказал Якудза безапелляционным тоном.

– Да лучше вечером – сказал Паша, пообещавший уже второй концерт к ряду.

– Да, тащи вечерком, можт к вечеру чё замутим…– сказал Витя – А ты кстати чё, закончил школу-то? Экзамены сдал?

– Да, всё сдал – ответил Паша.

– Ну, а чё, где простава тогда?

– Да рано пока, я ведь ещё никуда не поступил. Как поступлю…

– Да за поступление это отдельно. За окончание надо проставляться? Когда бухать то будем?

Паша кое-как отвязался от неудобных вопросов, он был и сам рад проставляться хоть каждый день, но денег у него совсем не было, а потому он с радостью согласился внести свою лепту в общее дело и пойти собирать цветной металл по дачам.

– Давай, давай, ты ж металлист, твоя специальность – подбадривал Витя Пашу, который без колебаний, однако не без волнения влезал в очередное выставленное окно запущенной дачи.

Брали всё: вилки, ложки из алюминия и нержавейки, сковородки, кастрюли, провода, ободрали сарай и туалет на удалённом от остальных участке, хозяин которого на свою беду обшил постройки листами ходового цветного металла. Операция «хеви металл» как её называли сами участники, проходила около четырёх часов, пока не набралось внушительное количество металлолома.

Пока из посёлка на своём старинном Иж Комби ехал, специально вызванный для транспортировки хлама в пункт сдачи, Илюша Кочерга, Бобр и Якудза взялись за обработку продукта в приемлемый для реализации вид. Целый моток проводов был отправлен в костёр и из самого центра кооператива к небу поднялся густой чёрный смердящий дым.

Вечером была пьянка, такая по которым Паша давно скучал, пришли девчонки, они были Паше рады, кипевшие от предрассудков и жары старшие товарищи остыли, выпив по нескольку литров холодного пива, и теперь снова пытались согреться то и дело пополняя содержание водки внутри себя. Паша был счастлив, ему казалось, что он вернулся и что всё лето будет таким, таким как раньше.


В выходные приехал старый друг Стручок. Паша встретил его по пути в посёлок, куда утром на велосипеде он поехал за сигаретами. Высокий Стручок, шёл по лесной дороге на встречу Паше, как всегда он был одет дешёво, но очень стильно, даже скорее модно поправил себя Паша. Стручок уже давно вызывал раздражение у местной полиции нравов своими розовыми футболками и узкими джинсами и теперь он был верен себе – новое розовое поло, узкие джинсы на длинных стройных ногах, тряпичные кеды и белая под кожу почтальонская сумка через плечо. И как всегда Стручок был дерзок, чем бесил местную публику не меньше своего прикида:

– Здорово волосатый! Чё неформал? Куда собрался? – сказал он улыбаясь, и было видно, что он рад встрече.

– Да за сигаретами – ответил Паша, чуть стесняясь, он бы ответил ему шуткой, однако ещё не привык и потому замялся.

– Долго здесь торчишь?

– В четверг приехал.

– Кто здесь есть?

Паша перечислил всех кого видел из основного контингента, объединив прочих в группу «мололетки».

– Всё бухают?

– Ну да – сказал Паша и улыбнулся.

– Ты чё тоже?

– Так чуть-чуть.

– Алкаш – сказал он и легонько ударил кедом по спицам колеса – Ладно, чё у тебя за номер? Тот же?

– Да тот же.

– Наберу тогда тебе попозже. Смотри не набухайся до вечера-то – сказал Стручок уже в след уезжающему Паше.

Вечером как водиться вновь организовалась пьянка, они всегда организовывались, несмотря на то, что казалось бы денег взять неоткуда, но они всегда появлялись. Если не было спонсора, спасала складчина. Стручок тоже подкинул денег, его визит всем был приятен – парень он был симпатичный, весёлый, так что всё недопонимание, те кто его имел, всегда держали его при себе, пока дело не доходило непосредственно до какой-нибудь материализованной коллизии.

Тот вечер прошёл ещё лучше пашиного в этом году дебютного – все хорошо подвыпили, но перепивших не было, вечер складывался из добрых шуток, задушевных разговоров, высокого костра и песен – Паша сходил за гитарой и показал своё мастерство, которое все оценили, но гитару в итоге передали небритому старожилу дачной кампании двадцати семи летнему Шурину, чтобы тот воспроизвёл хиты «Короля и Шута» и ещё пару полублатных дворовых песен и все пели, а иные даже орали.

Следующая неделя пребывания на даче, прошла так же весело и насыщенно, до пятницы. В пятницу приехала Ксюша. Пашина дачная любовь.

Она явилась ещё засветло, когда пьянка ещё не началась и явилась не одна, а со своей заклятой подругой Олей, которая была на две головы её выше и в полтора раза шире, особенно в бёдрах. У Оли личико было ничего, но она не производила впечатление милашки, как Ксюша, природе не удалось замаскировать ядовитые черты её характера. У обеих соседок были очень злые острые язычки, обе были насмешницы и смотрели на окружающих, как злые королевишны из какой-нибудь сказки – с превосходством и презрением. Паше по неопытности было удивительно видеть их рядом, ведь он прекрасно слышал, как безжалостно за глаза эти подружки друг друга уничтожали. «Нет-нет мы не подруги» – неизменно поправляли они, когда какому-нибудь наивному мальчику вроде Серёжи Стрикозла приходило в голову их так назвать.

– У Оленьки миленький фетиш – донашивать за мной обноски – говорила Ксюша, намекая на то, что Оля встречалась с её бывшими парнями Антоном Марадонной и Вовой Ужом сразу же после неё.

Оля заочно отвечала ей не менее остро, только Паша не замечал этих слов, он не верил, был слеп – не слушал других и даже Ксюшу. Всё в ней ему казалось очаровательным, умные словечки, постоянные ссылки на литературу, чаще всего она упоминала Сонечку Мармеладову, говорила что-то про Фрейда о котором Паша что-то слышал, но толком ничего не знал.

В тот вечер она много отвечала на вопросы других, много спрашивал как всегда Вася и Паша из её ответов узнал, что она подаёт на филфак, куда и он собирался, узнал, что в городе у неё был какой-то парень с которым она рассталась и говорила она всё с той же интонацией, совсем не девичьей, совсем взрослой, инфернальной и Паша чувствовал, как она возвышается, уползает всё выше и выше и становиться совсем недоступной, но ещё более манящей.

Когда все стали пьянеть Оля, Ксюша и Стручок образовали обособленный кружок, усевшись на подстеленные на землю доски и о чём то разговаривали. Паша же опрокидывал стакан за стаканом и получал одобрительные отзывы старших товарищей за следование установленному ритму.

– Чё Пашок, сгоняй за гитаркой-то – сказал Вася.

– Щас чуть попозже, пивка выпью – ответил Паша и взял в личное пользование почти полную двухлитровую баклажку.

– Давай пиво сюда – с напускным дерзким тоном потребовал Стручок и улыбнулся.

– Иди к нам Паш – позвала Оля и Паша присоединился к их уединению.

– Ты на гитаре играешь Паш? – спросила Ксюша, наполнив своё высказывание палитрой разнообразных оттенков – было тут и соблазнение и приятное удивление и нежность и кокетство, в общем она это умела. Вот они и заговорили и она, пол вечера его не замечавшая, мигом увлекла его в свои сети. Она отрастила волосы, теперь они были чуть длиннее плеч, на ней была надушенная стильная жёлтая толстовка и Паше только оставалось гадать за что она списала её на дачу, ещё узкие чёрные джинсы и фирменные кроссовки «Адидас». Паша, как всегда смотрелся бродягой в своих рваных кедах, грязных джинсах и дедовой байковой рубахе поверх в двух местах прожжённой футболки. Стручок тоже был одет в старьё, но в своё – стильное, даже в город так можно было поехать.

Девчонки взялись расспрашивать Пашу, он попал в их мягкие хищные мохнатые лапки. Потеряв единоличное внимание подружек, Стручок всё чаще перехватывал у Паши пиво и усилил интенсивность воспроизведения лёгких подколов в его адрес, но львицы не дремали:

– Что Женечка проснулась классовая ненависть простого пролетариата к богемной творческой интеллигенции? – нежно вонзила когти Оля.

– Ну да фрезер, мне нормально – ответил Стручок моментально расставшийся с улыбкой.

– Тебе Паш нужно группу свою создать. Ты не хочешь? – продолжила разговор Ксюша – У меня бывший в « Mud Guys» на басу играет. Слышал про таких?

– Да нет, что-то не слышал, местной сценой не интересуюсь – ответил Паша.

– Ну да ты ж олдскульщик да. Но они тоже ориентируются на классику, на Korn, знаешь эти жирные риффы – сказала она, закивав головой и сморщив личико – они сейчас ещё ближе к репкору- сказала Ксюша и улыбнулась.

– Нет это совсем не моё, да и Korn, сомневаюсь, что классика…

– Ладно создашь свою группу, а я буду твоим менеджером договорились? Буду вам выступления в «Дыре» устраивать.

– Не хотелось бы в дыре, лучше на переполненных стадионах – попытался сострить Паша.

– Она про другую дыру говорит – сказал Стручок и засмеялся.

Получив и на этот нелепый выпад ответный укол, Стручок так и продолжил до конца вечера генерировать всё новые и новые остроты, а девчонки на них не без удовольствия отвечать, такая форма общения им явно приходилась по душе. Паше же их покинул и быстро пошёл домой за гитарой, в нём пробудилась энергия: разговор с Ксюшей приятно взбудоражил душу.


После выходных большая часть дачной кампании уехала в город. Уехал и Стручок у него была работа, а вот Ксюша решила остаться и Паша был на седьмом небе. Первые пару дней они встречались на водокачке вместе со всеми оставшимися во главе с Бобром, потом обменялись телефонами и встречались только вдвоём и отправлялись в дальние прогулки. Ксюша курила облегчённый Kent, а Паша на что хватало денег, но часто их не хватало ни на что и потому Ксюша его угощала.

Ксюша любила рассказывать про себя, истории её личной жизни казались Паше неисчерпаемыми. Она рассказывала про своих бывших парней мажоров и музыкантов, про известных в узких кругах художников у которых она была на выставках и на вписках, про посещённые концерты, гимназические интриги, походы по злачным местам города и про юных, развратных подружках моделях. Из её рассказов Паше открывался целый невиданный мир, совсем для него недоступный, а Ксюша всё больше превращалась в недосягаемое существо из другого сословия и даже другого измерения.

Но Паша был счастлив просто наблюдать её, был горд, что являлся её самым близким другом и поверенным, не осмеливаясь рассчитывать на что-то большее. Они шли по широкой песчаной дороге, посреди эпичного пейзажа соснового леса и Паша вспомнил Шишкина, и не упустил возможности сделать Ксюше небольшой экскурс в жизнь и творчество этого художника – она обожала такие вставки в их беседы, а Паша обожал получать её восхищения по этому поводу. Ксюшу после встрече со Стручком переполняли мысли и эмоции и она охотно делилась ими с Пашей – ей был важен его совет.

– Да я думаю вы сойдётесь, Женьку ты всегда нравилась, сейчас он повзрослел и готов к отношениям, ни то что два года назад, когда вы там что-то пытались. – сказал Паша, подстроившийся под медленный ксюшин шаг.

– Да уж. Тогда он был совсем прыщавое дитя…

– Ну и от тебя тоже многое зависит, ты можешь, так сказать направить его, довершить процесс его эволюции – сказал Паша с ироничной улыбкой.

– Да с фрезировщиками я ещё не работала – сказала развеселившаяся Ксюша – гламурный фрезировщик… меня всегда тянуло на экзотику.

– Это да – сказал с усмешкой Паша.

– Ты про этих гусей? Да это точно, но когда это было, я была молода и глупа. Но я помню, что ты мне тогда говорил про Вову и перспективы, теперь то я знаю, что ты провидец. Мне твоё мнение очень важно, потому и спросила – сказала она и соблазняюще улыбнулась.


В следующие выходные Ксюша и Стручок уже сидели около костра в обнимку, переодически состыкуя свои рты, чтобы излить хотя бы часть переполнявшей их страсти. Паша сидел рядом с ними, пьяная гульба ему быстро надоела и хотя положение, в котором он оказался, его совсем не устраивало – душа всё равно тянулась к Ксюше и поделать он ничего с этим не мог.

Ксюша же завладев обоими стала утягивать их в свой мирок, в котором она мечтала стать полновластной королевой. И если Стручка дачное общество отпускало без сожаления и чувства потери, то Пашу они отпускать не хотели. В дело вступил местный психолог Вася, который призывал Пашу одуматься и оставить эту шведскую семью:

– Чё вы все за одной бабой то увязались? Как чумордосы какие-то…

В конечном итоге Ксюше окончательно удалось всех рассорить и Паша был вынужден покинуть дачу и до конца лета жить в городе. Бабушке и деду своё решение уехать он объяснил желанием заработать и хотя им такая инициатива понравилась, бабушка всё же уговаривала остаться:

– Да ладно, наработаешься ещё, останься отдохни…

Но у Паши уже не было выбора, всё что он здесь любил перестало существовать.

Стручок снял однокомнатную квартиру на окраине города и привёл туда свою Ксюшу. Он действительно был настроен создать семью со всеми вытекающими, выбирать ему уже не хотелось, он чувствовал, что нашёл лучшее. Ксюша же не отказалась в семью поиграть. Мама её отпустила, хоть и была сильно не довольна её выбором, особенно когда узнала о профессии молодого зятя, а её брат, ксюшин дядя, и вовсе хотел набить Стручку морду, узнав что его принцессу из её кукольного домика увозят в хрущёвку на «Химзаводе», где от выбросов дохнут птицы.

Естественно Паша стал желанным гостем в этой семье. Причём Ксюша предпочитала приглашать его, когда Стручок был на работе. Она добросовестно играла хозяйку, что Паше по началу было не привычно, хотя он быстро понял, что это же очередная её прихоть, причём не самая бесполезная. Оказывается она умела здорово готовить и Паша первым опробовал все её кулинарные произведения, от которых был в восторге. Стручок приходил домой голодный и злой, а дома как правило уже сидел на его кухонном стуле Паша и ел очередной кусок мясного пирога. У Паши времени было навалом – он так и не нашёл работу.

Стручок не проявлял открытую агрессию, но Паша чувствовал, как тот мучается и как его ненавидит. Язвительная манера Стручка стала ещё более острой, Паша чувствовал, как он хочет его как можно больней уколоть и понял, что эта его фирменная дерзость, которую все знали с детства, всего лишь защита хрупкой души. Паша чувствовал себя неловко ему не хотелось никому причинять страдание, но иначе он не мог. Ксюша же, которая всё прекрасно понимала и не думала понижать подскочивший градус, решила его нагнетать.

Теперь в отсутствие Стручка она много жаловалась Паше на свою тяжкую долю домашней хозяйки. Она быстро заскучала по своим подругам, по посещению концертов и конечно по патлатым смазливым музыкантам.

– Нет это всё таки была авантюра – из фрезера сделать человека. Для меня пятница всегда значила – клуб, концерт, что угодно, но не «поехали на дачу» или «пивка и фильм посмотреть». Ну не потащу же я его силком?

– Может он просто не готов? Новая среда для него, ты бы хоть познакомила бы его с кем, представила…

– Да ладно, я уже смирилась. Может с тобой в клуб сходим? Я тебя познакомлю с тусовкой, может группу всё-таки создашь а? – сказала Ксюша и коварно улыбнулась – а может девочку тебе какую подберём?

– Да посмотрим, сходим как-нибудь…

– С тобой мне не стрёмно идти, даже показать хочется. А с ним что? С его хейтерскими шуточками и со страстной любовью к отечественному репу… Но в постели он конечно ничего внимательный… – сказала Ксюша, мечтательно улыбнувшись. Тема секса была её любимой и она рассказывала почти всё, что происходило у них со Стручком.

Измученный Стручок каждый день после работы стал приносить целый пакет разного алкоголя, учитывая вкусовые предпочтения каждого. Вечер от вечера напивались всё сильнее и всё больше Ксюша становилась развязанной. Она одевала коротенькие джинсовые шортики и крутила своим изящным маленьким задом прямо перед лицом Паши, который седел на табуретке. То она прыгнет на колени и обхватит ногами Стручка, впиваясь в его губы и орудуя языком, то спрыгнет и опять крутит задом перед Пашей.

– А я тебе нравлюсь Паш? Как женщина? – спросила она, встав перед ним в полный рост и чуть согнув одну кремовую ножку в коленке. Стручок был за её спиной, Паша не видел его лица, зато видел властное и вызывающее выражение ксюшиного.

– Нет, нет, Ксюх только как друг – сказал Паша, решивший загасить такую дерзкую провокацию и лишний раз не травмировать Стручка.

В ту ночь Паша ночевал у них. Ещё бы куда было ехать когда все так перепились – Ксюша блевала, Паша блевал и лишь Стручок более менее остался адекватным.

Утром Паша проснулся с чудовищной головной болью на узком диване и как только открыл глаза сразу же встал. Лежать всё равно не было бы сил – тиски внутри черепной коробки, заставили его приступить к действию по освобождению и он в одних трусах, полусогнувшись, пошёл на кухню. Ксюша очень любила сладкое пиво, не из дешёвых конечно, и Паша, как и рассчитывал, нашёл в холодильнике шесть бутылок холодного напитка, того единственного которым он мог без отвращения похмелиться.

Через четверть часа в том же виде, в одних трусах на кухню заявился Стручок, ему было значительно лучше чем Паше, но от пива он не отказался. Похмелившийся Паша быстро разошёлся и уже наливал оставшийся со вчерашнего вермут в бокал для виски и ему было очень весело. Стручок не был настроен переводить пьянку на второй день и медленно потягивал пиво.

Ксюша пришла на кухню в своих вчерашних шортиках и майке, но чуть посидев за столом и выслушав от Стручка рассказ о её вчерашнем поведении, который как он рассчитывал будет иметь обличительный эффект, заявила:

– Так мальчики, вы тут в трусах щеголяете, а я чем хуже? Я тоже буду – сказала она бросив улыбочку в сторону Паши и через минуту вернулась в маленьких фиолетовых трусиках.


Через пару дней Паша по обыкновению после телефонного звонка Ксюши заявился снова. Она сказала, что готовит пиццу и ждёт его для дегустации. Паша вылез из своего подвала незамедлительно, но доехал до места лишь через сорок минут – «химзавод» место удалённое и страшное. В полдень летом здесь не так жутко, солнечный свет высушивает всю сумеречно-ночною жижу и слякоть, которой славиться это место, однако от едкого запаха ничего не спасает. Паша шёл к дому, где они снимали квартиру на пятом этаже по самому короткому пути через давно закрытое кладбище, единственное приятное пространство на всём районе, которое было здесь в некотором роде парком, единственном на районе. Здесь росло много высоких можжевельников, берёз, высоченных цветов и была довольно широкая для кладбища тропинка, которая изгибаясь проходила поперёк всего периметра. Потом оставалось не долго – пройти мимо местной рюмочной по разбитой асфальтированной дороге и сразу их двор. Была тридцати семи градусная жара, лучи солнца жгли Пашу с правой стороны – там был пустырь и лишь, где-то вдалеке виднелись дома уже другого района; слева от него в ряд, торцами к пустырю стояли хрущёвки, а между ними маленькое строение – это и была знаменитая рюмочная «У Зюзи», прославившаяся не только названием, но и тем что это было самое беспокойное на районе место. Паша уже наслушался от Стручка и Ксюши историй про эту рюмочную, хоть они конечно туда никогда и не ходили, зато постоянно всё слышали через открытое ночью окно. Как правило с начала доносились какие-то вопли, предшествовал скандал, потом когда всё уже утихало – приезжала милиция. Бобик всегда проползал по колдобинам прямо под их окном и они уже хорошо знали звук его мотора и характерный скрип тормозов. Как оказалось днём здесь жизнь не останавливалась. Только Паша поравнялся с рюмочной и повернул голову, чтобы запечатлеть легендарное место взглядом, как из двери спиной вперёд вытолкали какого-то как пират загорелого, мужика в белых льняных шортах с разбитым лицом и кровью на серой майке – видно был раскупорен нос. С небольшим опозданием из двери следом появился лысый здоровяк в расстёгнутой гавайской рубахе, оголявшей его чуть выпирающее, но мощное пузо, и мощным ударом справой отправил оппонента на асфальт. По настрою лысого Паша понял, что тот собрался довести дело до умерщвления пирата, поскольку стал бить лежачего ногой что есть мочи и прямо по печени. Хорошо появились другие из рюмочной и остановили убийство. Паша шёл дальше под впечатлением, которое усиливал придорожный натюрморт из пустых бутылок и мёртвых птиц – Паша насчитал трёх ворон, чьи трупы валялись на горячем асфальте вдоль бордюра, как будто в нём они нашли преграду своему странствию и ветер приходивший с пустыря уже не мог нести их дальше, да и людям они под ногами не мешались, так что даже некому было и пнуть.

В прихожей Ксюша встречала его в новопринятом обмундировании: короткой белой маячке, через которую отчётливо выдавалась форма её маленькой груди, и полупрозрачных тёмных трусиках. В этот раз она решила поцеловать его в щёчку для чего ей пришлось вытянуться, встав на носочки. Почувствовав, что всё может закрутиться прямо сейчас, Паша опешил и решил завязать беседу, ведь к такому резкому контрасту он был не готов:

– У вас там, у зюзика, мужика убивают.

– Какого мужика?

– Ну загорелого такого.

–Загорелого мужика? – сказала Ксюша, ошарашено улыбнувшись.

Паша долго и в красках рассказывал Ксюше про то как убивали загорелого мужика и ему, как он и рассчитывал, удалось, рассмешив, и отвлечь её от того, что она замышляла. Но Паша смог предпринять лишь короткую остановку поезда под названием Ксюша.

– Мы тогда у Лерки бухали, вискарь, гаш – всё как надо. Обе в трусах, жарко… у неё стринги леопардовые были… Она любит меня тискать, а тут взяла на журнальный столик положила и засосала с языком… Говорит «а ничего, норм» – рассказывала Ксюша, а Паша вспомнил фотографию её крупной сексапильной подруги, той самой клаберши и грозы папиков, выглядевшей на все двадцать семь.

– У неё такие губы – продолжала Ксюша – такой аппарат (она выкатила губы, обхватив пальцами) не то что у Стручка, тонкие как у злобной старухи – сказала она и засмеялась – ладно пойдём покурим…

Они вышли на балкон и Паша достал из своих брюк пачку сигарет, в кое-то веки купленную за свои деньги, и положил её рядом с ксюшиным Кентом на подоконник – внутренне он хотел подчеркнуть редкий миг своей независимости.

– Ты там не завёлся от моего рассказа? – сказала она, выпустив дым первой затяжки при этом коварно улыбнувшись.

– Да так, интересно да… – сказал Паша.

– Интересно тебе? – сказала Ксюша, входя в кураж. – Дай посмотрю, как тебе интересно – сказала она, став расстёгивать ему брюки – Ты что всё имущество в карманах таскаешь? Как Васерман? Что это за пирамиды такие? Пирамида должна быть в середине…

Она расстегнула и приспустила его брюки:

–Так сразу скажу: такое девочкам не нравиться – сентенциозно говорила она, покручивая в пальчиках длинный чёрный волос, выбивавшийся из-под резинки пашиных трусов.

Паша упорно молчал и безжалостно вытягивал из сигареты всю её жизнь, устремив взгляд в окно, но ничего в нём не замечая.

– Что не следишь за собой? Не дают тебе девочки? – сказала она полушёпотом.

– Да последнее время, что-то затишье…

– Перед бурей. Хм, а не так уж тебе и интересно… – сказала она и решительно пустила в ход свои пальцы.

Искалеченная быстрым курением пашина сигарета с обильными никотиновыми подтёками, криво висящим пеплом и намятым фильтром уже была близка к своей смерти, но нужно было ещё немного её растянуть.

– У тебя лицо такое… – сказала Ксюша, подняв на него взгляд и, едва сдерживая смех, спросила:

– О чём ты щас думаешь? О космосе? О квантовой теории… – едва закончила она фразу, покраснела и согнулась в истерическом смехе.

Она предпринимала попытки подавить в себе накатившее веселье, но оно всё равно прорывалось ещё более мощной волной.

– Извини. Всё. Иди сюда – сказала она, усевшись на тумбочку – просто твою лицо… Всё. Хватит.

Когда она закончила, Паша закурил следующую и высунул туловище в окно. Она вернулась с небольшим мотком туалетной бумаги, исполнила долг хозяйки и ушла на кухню заниматься пиццей.


– Ну как? – спросила Ксюша со всё той же не сходившей с её лица ехидной улыбкой, так что Паша уже начинал думать, что это не выражение эмоции, а обыкновенное выражение её лица.

– Очень вкусно – ответил Паша, проживав кусочек откусанной пиццы – Но та с помидорами мне больше понравилась, там сыра больше.

– Да ты гурман. Но ничего, Стручок и такую сожрёт.

– Нет-нет, это тоже вкусная…

– Чёрт, про пиво-то забыла, щас заледенеет – сказала она и подошла к холодильнику:

– Держи. С пивком потянет – сказала она, протягивая холодную бутылку лёгкого пива.

– Да брось ты. Я же сказал, что пицца отличная. Я может это, сторонник традиционной итальянской школы пиццеварения…

– Ага, не получи мозгов несварения – сказала она негромко и без улыбки.

– В голове всё перемешалось… Это из-за пиццы всё, кулинарный…(оборвал фразу Паша, чтобы заменить слово) шок.

– Ещё раз про пиццу скажешь – бутылка летит в голову – сказала она со злым выражением личика, поигрывая пальцами с бутылочным горлышком.

Паша сидел и думал, как бы ему удрать. Ему страх, как не хотелось встречать Стручка вместе с Ксюшей, которая, как он уже был уверен, даже не попытается сделать непринуждённый вид. Она будет провоцировать коллизию. Она будет намекать, а в их случае это тоже самое, что сказать вслух. Хотя в голове Стручка, возможно, уже всё случилось. Но нет, в любом случае, такое её поведение взорвёт ситуацию. Как теперь от неё удрать? Никак. Сиди и ешь пиццу.

Стручок задержался и пришёл около восьми вечера. У него на работе подвернулся калым и чтобы заработать он остался в цеху ещё на несколько часов. Эта информация неприятно задела безработного Пашу, который выпил его пиво. Пицца была уже холодная, но всегда внимательная к таким вещам Ксюша не спешила отправить её в духовку, а обычно придирчивый Стручок не обратил на это никакого внимания и достал из пакета, купленное по пути пиво:

– Пиво будешь? – спросил усталый Стручок, слегка дружелюбно улыбнувшись.

– Давай – автоматически ответил Паша и стараясь не смотреть на Ксюшу, открутил пробку.

Стручок пересказывал свой день на работе, несмотря на усталость он был рад неожиданно подвернувшийся денежной подработке. Паша большими глотками пил пиво и задавал уточняющие вопросы. Ксюша задумчиво молчала.

– Всё я в душ и спать – сказал Стручок. Он встал из-за стола выгнул свой худой обнажённый торс и отправился в ванную, где через некоторое время зашумела вода.

– Я тоже пойду. На маршрутку уже надо – сказал Паша.

– Давай – сказала Ксюша, выглядевшая усталой.

Она проводила его до двери и они обменялись короткими, безэмоциональными прощальными фразами.


В середине лета Паша вышел на работу, где до самого увольнения у него ничего не получалось. Он пошёл барменом, ему казалось, что это очень интересная работа, на которой он будет много общаться с людьми, ведь к людям всё равно его тянуло. Ещё он мечтал научиться делать разные коктейли, разбираться в винах и в чём покрепче, ведь к алкоголю его тоже тянуло. В итоге он узнал, что жутко рассеянный и нет у него времени наслаждаться смешиванием вожделенных комбинаций и тем более нельзя их дегустировать. Это был модный бар, там тусовалась более менее продвинутая городская молодёжь и Паша бессознательно хотел, там засветиться. Однако встал Паша не за барную стойку, а за настоящий конвейер. Заказы летели отовсюду: то с одного конца барной стойки, то с другого, то какая-нибудь стильная молодая красотка еле скажет что не слышно через шум и не хочется переспрашивать, а надо; то юркие официантки, беспрерывно требуют, уточняют, ноют и в конце концов по-змеиному шипят.

С таким трудом Паше удалось за краткий курс стажировки освоить хоть что-то – азы, но времени не было, всё как на войне, взлёт-посадка и на фронт в солдатском звании. Коллега бармен его поддерживал, он был на целых 7 лет старше, умел всё делать быстро и качественно, его все знали и уважали, а он рекомендовал всем Пашу. Его звали Денис, высокий крепкий парень с кольцами в обоих ушах работал в «Башмаке» уже четыре года. Это он вместо растерянного Паши остужал пыл официанток, короткой фразой ставя рассвирепевших фурий на место, напоминая о том, что ещё вчера в смене он был один, а теперь наконец появилась хоть какая-то подмога.

Официантки все были красотки и все старше Паши, минимум на год, ведь ему было только семнадцать, он вообще не должен был работать, но его взяли на лето. Паша в тот момент был счастлив, он и мечтать не мог, что его примут в такой известный модный бар и лишь со временем он понял, почему здесь было вакантное место – здесь работали либо совсем молодые, либо старые тусовщики, как Денис, которые жертвовали более высокой зарплатой в другом месте ради пребывания в среде и атмосфере им желанной. Так вот официантки вне работы и в незагруженные клиентами дни из нервных змееподобных существ превращались в довольно милые и очень любили потрепаться у барной стойки, как друг с другом, так и с барменами. Особенно увлекали их новенькие и симпатичные.

Паша сумел расположить к себе всех коллег женского пола – теперь они уже не бесились, ожидая пока он нервно роется в «технологичке» в поисках рецептуры для очередного коктейля. Теперь они всем говорили:

– Сейчас, подождите, минут десять, должен успеть. У нас бармен новый, вон, посмотрите, Паша зовут.

Паша оказался настолько не осведомлённым в барном деле, что в течение целого месяца по запросу «Джека!» наливал одному и тому же клиенту(единственному заказавшему дорогие виски) в место «Джек Дениалс» виски «Джеймесон» и лишь перед увольнением догадался о своём просчёте, хотя всё это время в нём гнездилось какое-то сомнение и он всегда поворачивался спиной к клиенту, наливая напиток не у него на глазах. Для Паши это был золотой клиент. На вид ему было около тридцати пяти, одет он был всегда стильно и дорого, а его подружке было лет двадцать и может он ходил в этот бар ради неё, но как потом сказали – Артур был постоянным клиентом и любил держаться молодёжи. Артур всегда оставлял на чай не менее полутысячи, а иногда пару сотен ещё подсовывала его подружка. Пашапонравился им обоим и они любили с ним поболтать, а когда он попривык к ним, то стал выдавать всякие шутки и остроты, чем повышал свой рейтинг, как у них, так и у своих коллег, многие из которых считали Пашу угрюмым чудаком. И только желание Артура выпит «Джека» доставляло Паше душевные хлопоты и необходимость совершать странный и неудобный манёвр, впрочем и на этот случай Паша придумал шуточное объяснение, которое всем сгодилось.

Большую часть денег от своих чаевых, Паша предпочитал пропивать с коллегами после смены. Чтобы как следует раскрепоститься он выпивал полузалпом несколько бутылок пива и только тогда становился ярким местом в собравшейся кампании работников бара. Поначалу за сдвинутыми столами закрытого заведения, в котором лояльное руководство позволяло работникам, многие из которых были и вовсе друзьями, проводить досуг, Паша садился ближе к Денису, а когда освоился, то у него появилась Виолетта.

Ей было восемнадцать, она была наиболее близка Паше по возрасту, да и что-то было у них общее, как подумали коллеги и в один из таких вечеров посадили их рядышком. Виолетту тоже считали чудаковатой, но очень милой. К тому же у неё всё валилось из рук. Как-то после работы она решила изучить содержимое бара и расколотила целую бутылку абсента, так что зелёная ароматная клякса украсила пол. Голову же Виолетты украшал ярко синий цвет волос, длинных и волнистых. Её кожа была белая, а сама она невысокая и предпочитала сочетать в одежде чёрный, белый и оранжевые аксессуары, причём сочетать так, что всё смотрелось превосходно.

В тот вечер, когда их посадили рядышком они впервые полноценно поговорили, ведь до этого всё ограничивалось рабочими моментами и обоюдной робостью. Летте было хорошо уже после единственно выпитого мохито, которого Паша и Денис сделали на вечер целый тазик.

– Я на ин язе учусь, первый курс закончила, английский, японский – быстро проговорила Лета.

– «Ин яз» даже звучит по-японски! – попытался сострить Паша, но, побоявшись провала, не дал свершиться леттеной реакции и продолжил:

– Я тоже туда поступаю, в смысле в твой универ, только на фил фак, русский литература, решил встать на преподавательскую стезю.

– Круто. Метал слушаешь? – вдруг спросила она.

–Да – ответил Паша, удрав от отрицательного ответа – Ну и другое там: прог, фолк, пост-панк.

– В Доту играешь?

– Нет не играю, я на гитаре…

– Аниме?

– Я в подвале сижу…

– В подвале?

–Да у меня подвал, гитара.

–Круто. Я так и думала.

–Ты мне в ту смену коктейль дал… Что там было вместо рома? Джин что ли?

– А тогда-то, там текила была, серебряная. Перепутал чутка.

– А мне чувак сказал, что там джин вместо рома.

– Как можно перепутать джин с текилой?

– А как ром с текилой?

– На вид можно. На вкус нет.

– У тебя плохое зрение, зато рецепторы в порядке, судя по всему.

– Ну да. Я же в подвале живу. У меня всё как у подземного жителя.

– А текила у тебя в подвале есть?

– Нет только ром. Шутка. Рома тоже нет.

– Джин?

– Бывает. За три сотки из «Моны Лизы». Беру иногда.

– Я пила такой в универе, ничё.

– А что за гитара?

– У меня две. Акустика, электро.

– Что за электро?

– Да, так простая… Как говориться, следую эстетике лоу фая! так что и гитара самая простая.

– Стихи пишешь?

– Нет просто рифма.

– Круто.

– Да я и устроился, чтобы на гитару новую заработать, на Gibson, там какой-нибудь – соврал Паша.

– Это вряд ли. У нас ты только ещё на одну обшарпанную заработаешь.

– Почему обшарпанную?

– Ну лоу фай.

– Ну это не значит же, что обшарпанная обязательно… – сказал Паша и следом рассказывал всё, что знал о совсем недавно открытым понятии.


Она уехала на такси вместе с двумя другими официантками и Денисом. В Пашину сторону никто не ехал, а оплачивать такси для себя одного из своих последних он не мог и пошёл пешком. Идти было два часа. Пока Паша шёл, ему четыре раза позвонила злая мама. Когда он пришёл домой он уже протрезвел, а мама проснулась.

– Задалбал ты со своей работой. Всё равно ничего не зарабатываешь. Отказывайся от своих ночных смен. Я спать хочу. – гневно прошипела растрёпанная беспокойным сном мама в ночной сорочке. Паша прошёл в свою комнату и пожалел, что не пошёл в подвал. Ему нужен был компьютер и интернет, он хотел по горячим следам добавить Летту в друзья, но теперь он не хотел ещё более гневить мать, ведь бесшумно включить старый гудящий компьютер ему не удастся, мать всегда слышит, когда он его включает – теперь только утром.

Но и утром он её не добавил. Мать не дала выспаться, она ворвалась в девять утра и стала скандалить:

– Ты весь провонял, у тебя вся одежда прокурена! Ты куда пошёл работать? В бар пошёл… Может ты и в университет не пойдёшь? А учитель? В бар он пошёл… Ты сопьёшься, там в баре своём, гадюшнике, там пьянь и шваль одна собирается, ты там так и останешься, сопьёшься, тебя и оттуда попрут, им пьянь не нужна, там за стойкой… И пойдёшь ты грузчиком, с алкашами и сдохнешь в тридцать пять лет!

Паше казалось, что выйти из-под этого шквального огня невозможно, но он знал, что мама хотела на дачу и ждал пока она отвлечётся и станет собираться и тут же вдруг понял, что это ещё хуже, ведь она может запросто утащить его с собой, а прикрываться работой, теперь было опасно. К счастью в этот раз она не попёрла в дурь и уехала одна. Паша стал свободен. Первым делом он пошёл в подвал и покурил, вторым – вернулся в квартиру и сел за компьютер.

У неё на страничке было мало фотографий: три где она с синими волосами, одна где с зелёными – ещё школьная. Музыка в плей листе сплошь зарубежная, современные инди-поп команды, вроде MGMT, The Vaccines, японский панк и пару песен Сплина, видно на случай депрессии, которая судя по сохранённым записям была гостем частым. Друзей у неё было штук сто двадцать: школьные, университетские, с работы и ещё иные вкрапления – анимешники, хипстеры. В добавленных видео Паша нашёл пару старых, но видно очень любимых вирусных видео, недавно добавленный фильм «Я- Кристина» ( его наличие объяснило Паше присутствия Двида Боуи в начале списка её аудиозаписей), ещё пару фильмов Звягинцева, и целая куча вовсе Паше неизвестных русских арт-хаусных фильмов.

Паша смело нажал добавить, а потом занервничал. Для отвода глаз он добавил ещё Свету, Соню и Дашу – у них страницы были насыщенные и много полуобнажённых фото.

Паша не дождался пока его добавит Виолетта Гвоздёва (мощно звучит, подумал Паша, наверно фамилия выдуманная) и, не обратив внимания на то, что его почти сразу добавили все три другие, он выключил компьютер и пошёл к себе в подвал.

У Паши уже кое-что получалось. Музыка была единственной вещью его увлекавшей – стоило только засесть. Последнее время Паша всё меньше медитировал с гитарой, ища тягучее звучание, а старался играть быстро и взволнованно. Всё старое было отринуто, казалось, напрочь и хотелось забыть, что оно вообще было. Паша играл четыре часа, а когда вышел из подвала встретил дядю Женю.

Они соседствовали уже долго и многое поменялось. Паша не ожидал. Он ведь чувствовал неловкость от соседства, а оказалось, что напрасно. Дядя Женя был старый хиппи, надо же было догадаться по прикиду. Паша почувствовал перемены, когда дядя Женя, этот скромный замкнутый человек, стал приветствовать его с лёгкой улыбкой. Потом и вовсе удивительное случилось. Паша читал в подвале книгу про Joy Division, а из соседней кельи он услышал приятное звучание – это крутилась грам – пластинка, звучал рок, да того самого сорта, что недавно так был близок Паше. Это был King Crimson. Тогда Паша не знал эту команду, но всё сразу понял. Дядя Женя шёл на контакт, но был очень осторожным и стеснительным, как и Паша. Так они и ходили вокруг да около. Паша даже старался теперь избегать дядю Женю, чтобы не чувствовать при встрече неловкость и чувство вины за то, что не способен сделать шаг навстречу.


Паша поступил на очное в третьей волне. Сколько было ликования, сколько надежд и какой подъём. Ему даже казалось, что его голова стала легче киллограма на потора.Теперь когда он нашёл новое пристанище, за которое не надо платить его матери – он был свободен и горд. Бабушка и дед ликовали вместе с ним. На даче был шашлык с острым соусом и литр сидра для Паши в честь такой радости. Мама тоже гордилась: решил всё сам, сам подготовился, поступил ей наперекор и выйграл. Ей нравилось прижимать всех к ногтю и расставлять по-своему, однако реализованная демонстрация характера её сына стоила дороже – она была счастлива проиграть.

Обескуражили Пашу только дачные дружки, которым было плевать на всё кроме того, будет ли простава. Паша выпил вечером с Бобром и компанией и больше на дачу не заявлялся.


В конце лета объявили, что численность их города достигла двух миллионов. Город задыхался, как старый тучный курильщик. Его разносило и разносило, бока перли в стороны, захватывая некогда колхозные поля. Центр сгнивал, но его ретушировали. На город наплевали, ни метро, ни реконструкции, не предполагалось.

Университет находился в центре, в симпатичном месте, в здании бывшей духовной семинарии. Паша помнил это место маленьким: бежевые и желтые, облупленные фасады зданий, лишь выглядывали из бильной зелени деревьев, было тихо, уютно, таинственно и волнующе.

Теперь фасады отреставрировали, а зелень смело попилили, ведь нельзя прятать работу городской управы, тем более если это единственная серьёзная работа за двадцать лет. Об этой реставрации говорили около года до и столько же после, проведения работ по всем коммуникационным каналам современности.


На первое сентября Паша выбрал светлые брюки и новенькую футболку с логотипом группы RUSH, которая из-за низкого качества материала находилась в комфликте с его кожей, однако придавала уверенности внутреннему состоянию. На линейке филфака присутствовали только первокурсники, преподаватели, кураторы и небольшая кучка второкурсников, отиравшихся рядом, чтобы после официального мироприятия повести спаивать вчерашних школьников. Паша хотел и боялся сталкнуться с Ксюшей. Она там была, он быстро её вычеслил посреди кучки самодовольных беспокойных от страха и сарказма худых смазливых второкурсников с причёсками и одеждой лучше, чем у Паши. Желание и надежда на контакт с Ксюшей у Паши улетучились и он встал в прямоугольник образованный его учебной группой в общем студенческом отцепленнии крыльца факультета. Изучив своих, Паша отметил трёх: одна была стройная длинноволосая и красивая, как модель из рекламы, не нацеленной шокировать женской сексуальностью – на неё просто было приятно смотреть, выглядела она строго и одета соответствующе: юбка- карандаш и облегаюшая блузка открывавшая вид на белую кожу и золотой кулончик. Две другие были стиляги – невысокие девочки, блондинка с милым личиком, инфернализированная актуальным пирсингом, и красотка с колечком в носу и скрепленными фиолетовой банданой в гнездо русыми волосами, на руках у которой было много браслетов и все пальцы были в металлических перснях с черепами и прочей бесовской символикой. Лицо у неё было самым превлекательным, а весь её образ сразу и глубоко провалился Паше внутрь.


В аудитории Паша слушал куратора в полуха. Одним глазом он смотрел на Леру, ту с фиолетовой банданой и запредельно красивым лицом, а другим слушал назойливого одногруппника, второго парня в их девичьей группе. Паша был рад видеть стольких девчонок рядом, однако ему было неловко в женском коллективе, это было похоже примерно на то, если бы он шёл по улице в женской футболке. Одногруппник был спасением Паши от тотальной концентрации молодых девушек, востальном напоминая стереотипного хипстера. Они уже успели и о музыке поговорить, оказалось Илюша играет на ударных и естественно слушает всякую индюшатину, современный брит-поп и очень любит об этом говорить.

– Ты слышал о Грязных танцах, Трансмиссии? Нет? Ну а Бокалейной лавке, это "крути колесо перманентно и самозабвенно…" крутая песня. Я бложик веду про нашу сцену, кину тебе ссылку, зацени. Я вообще думаю, что у нас в городе может зародиться новое направление в музыке, что-то вроде новой волны в Манчестере – говорил Илюша, не замолкая. Паша прибывал в растерянности от напора одногруппника, интуитивно осознавая, что тот несёт охинею, однако так по-блогерски уверенно и бойко, что это сбивало с толку.


После консультации с куратором, пришло время одногруппникам поближе познакомиться друг с другом, так как большинство сделали это лишь визуально. Профессиональная староста (так решил Паша и оказался прав) агитировала нерешительное женское сообщество на проведение неофициальной части дня знаний, подключив к этому процессу двух единственных мужчин.

Илюша был активен безконца тароторя, а девчонки улыбались и среди них была Лера. Паше не терпелось показать себя и что-нибудь отмочить, но он обладал чутьём и терпением.


Она опять его увела. Паша не хотел идти с ней и её толстой подругой в полосатых брюках клёш, её новой уже пьяной одногруппницей, которую она прихватила для контраста.

Ещё с ними были два второкурсника, такие же пьяные и естественно смазливые – один называл её Ксюха, а другой Ксю. Второкурсник в узких джинсах и с модной стрижкой был похотлив и смел, когда переодически пытался её приобнять за талию или когда обнюхивал волосы.

Они пили водку в маленьком дворике среди покосившихся деревянных домов и старых высоких тополей. Здесь во дворике, за такими же покасившимися лавочками и столиком всё и происходило. Паше же несколько раз звонил Илья и просил прийти к ним, к их группе, чтобы праздновать. У них всё было спокойно и весело. Паша хотел к ним, но не мог уйти, ведь Ксюша не давала ему толком поговорить по телефону и уселась на коленки.

– Это Пашка, мой старый кореш – говорила она и смеялась, портя пальцами его причёску – Мы с ним с детства, да Паш? Ты был в меня влюблён?

За последний год она совсем распустилась. Стручка она кинула, напоследок помучив тем, что почти в открытую встречалась и спала с одноклассником, а теперь её и вовсе понесло. Ошалавила. Думал Паша.

– Он и сейчас влюблён – говорил второкурсник с модной причёской, который всё сильнее был Паше омерзителен – Иди ко мне лучше я в тебя не влюблён, водки тебе налью, пойдём в богадельню… В сартир.

"Богадельней" студенты называли курпус университета, в котором располагался их факультет. Паша не знал, кто придумал такое прозвище, но представлял, что мерзкий второкурсник и ещё сильнее его ненавидел.

Сидя на коленях у Паши, она протрезвела для того, чтобы несколькими короткими очередями мощных фраз сбить его кураж. Она унизила его, сидя у Паши на коленях. Улыбаясь он послал её и ушёл, провожаемый её улыбкой. Паша был готов и желал подраться с мерзким второкурсником, с модной причёской, но Ксюша не дала ему пошелохнуться своим присутствием и голосом. Утром Паша подумал о том, до чего же омерзительный наркотик – водка.


Через месяц долгораскачивающийся Паша уже был любимчиком среди своего женского коллектива, а его хвост Илюша, осознав эрудированность коллеги, всё время что-то вычитывал в интернете и декламировал, как искушённый чужие сентенции, чтобы хоть чем-то смазать рану от интеллектуального отставания.

В начале второго месяца Паше даже удалось чуть сблизиться с Лерой, которая тоже испытывала к нему симпатию и интерес, однако предпочитала делать вид, что не замечает. Но пришло время и они стали перебрасываться ироническими и саркастическими замечаниями по поводу происходящего, когда сила взаимного притяжения сводила их в пространстве богадельни. Но курилка была главным местом и Паша был рад, что Лера всё таки закурила. Ксюша же сразу познакомилась с Лерой, как только стала замечать их психологические реакции во время общения друг с другом.


Ксюша без стеснения заняла позицию хозяйки и собственницы. Это случилось тогда, когда Паша уже распрощался с желанием быть с ней вместе и вот теперь она берёт его под руку и таскает по коридору. Или стоит со второкурсниками. Или с двумя волосатыми одногруппниками – потому что музыканты. Паша не знает как ему с ней себя вести. Кто она ему вообще? Паша решает напиться и разобраться, тем более учёба не затрагивает его интересов, ему хочеться читать другое и Паша покупает сразу пару романов Олдоса Хаксли, ведь он известный интеллектуал кислотник, а Паша его ещё не читал. Книги правда так и лежали. Ксюша затаскала его по уютным модным кофешкам и всяким лаунджам, лофтам и тому подобным хипстерским местам, на которые у Паши совсем не было денег и где он чувствовал себя оголённым.

Пашин мягкий юмор сошёл на нет, всё больше он производил тонкого сарказма, на едине с ней он был раскован и потому всё больше было каламбура и абсурдизма в его речах. Ей он нравился всё больше, даже купила бандану, как у Леры, только красную. Очевидно ядрышко одержимого обожания переместилось внутрь теперь её сердцевины. Паша его создал, отпустил и теперь оно было внутри неё. Ещё бы. Он даже молился у святых мощей, чтобы она полюбила.


– Себастьян гитариста ищет, что ты мнешься – спросила Ксюша, когда они шли по затихшей после октябрьского дождя улице.

– Что они играют? – спросил Паша, хотя сам всё знал прекрасно.

– Глэм, мощный такой, в духе старой школы, всё как ты любишь.

– Нет такого направления в музыке "глэм", "глэм" – это стиль, прикид, эпатаж дешёвый

– Шутки твои эпатаж дешёвый… Металл они играют нормальный, включить?

– Нет, спасибо.

Она включила.

– Хочешь клип покажу?

– Нет не надо, я видел.

– Новый.

– Что они хоть чулки-то свои сняли?

– Причём здесь чулки, слушай как звучит – сказала она и состроила отвратительную гремасу удовольствия.

Ну и дрянь. Для малолеток. Звучит у неё.

– Я пост-панк люблю – сказал Паша после паузы, отведённый им на внутренний проговор.

– Давно ли?

– Всегда.

– Ты так и собираешься в подвале своём торчать – брынчишь там и онанируешь – сказала она и засмеялась – с парнями затусишь, они тебя играть хоть научат, их весь город знает.

– Они умеют играть? Что-то я так и не услышал никакой игры.


Паша пришёл в свой подвал полный энергии что-нибудь записать. В нём было столько неудовлетворённости, нетерпения и уверенности, что остальное, кроме его цели, перестало существовать. Он запутался в мелочи, которую был должен на проезд и дважды чуть не налетел на прохожих.

До вечера он записывался и когда всё прослушал, он был так воодушевлён, что ему захотелось непременно выпить. Так окружающий мир стал проявляться в его сознании. Мама была на даче, деньги ещё были – отлично! Окружающий мир продолжал проявляться и Паша вспомнил о том, что наверху есть жизнь и можно переместиться в квартиру, к компьютеру и телевизору.

Сегодня дяди Жени не было в подвале, а жаль, хоть кто-нибудь мог стать свидетелем его успехов.

Празнуя, Паша прошёл приятный путь, до такого состояния, когда становиться беспокойно от осознания того, что вещество заканчивается и возникает необходимость в коммуникации. Как раз Ксюша написала, что ей понравилось то, что сделал Паша и у него появилась энергия на то, чтобы прямо заявить о своём желании видеть её сегодня у себя. Ксюша посопротивлялась не долго и потребовала в свою очередь встретить её.


После того вечера отношение Паши к ней изменилось. В нём пробудилась страсть к ней и она ухватилась за неё, как за инструмент контроля. Пашины эфемерные платоническо-романтические порывы в отношении Леры и ей подобных также рассеялись в течении нескольких часов. Свою собственническую позицию Ксюша утвердила закинутой на него обнаженной ножкой. На утро Паша прочитал сообщение от Виолетты, которую не видел с момента своего увольнения из местной хипстерской обители, из которого он узнал, почему не видит её в университете ( она перевелась на заочное) и узнал, что она теперь встречается с другим барменом Денисом и они приглашают его посидеть с ними и выпить. Паша воспринял информацию через ироническую пелену, подумав, о том, что где-то он уже видел этот дебильный сюжет про сердца трёх и развязку он уже знает.


Избавившись от пелены обожествления через которую Паша всё детство разглядывал Ксюшу, он обрёл способность невероятно сильно возбуждаться на её образ, который он эксплуатировал в своих сексуальных фантазиях. Такой посыл энергии в её сторону, она не могла не почувствовать, она была благодарна и очень старательна в своём любимом деле. Она всё думала, что он её любит. Он так не думал. Всё что он испытывал к ней раньше, практически никак не касалось её индивидуальности и было крайне опрометчиво направленной проекцией божественной любви, сеявшей в юной душе. Теперь же он концентрировался именно на ней, на её метаморфозах, на её авторитарности, эгоцентризме, её теле, лице, стиле и всей общей картине её инфернальной сексуальности.

Как и прежде она заводила его рассказами о своих сексуальных связях. Она использовала все методы, чтобы стимулировать и принуждать его к повторению их близости, бессознательно стремясь испить его до самого дна. Они не пили алкоголь. Ксюша стала привозить в огромных количествах гашиш, так как он более способствовал её задаче и всегда был Паше по вкусу. Её сексуальному вампиризму способствовало отсутствие Пашиной мамы, которая уехала отдыхать, на пятнадцать ночей в страну с тёмпым климатом, она чувствовала себя у него дома хозяйкой.

– У тебя мама ведь парихмахер? А чё косметика такая дешёвая у неё?

– Косметику придумали для мёртвых женщин Ксюша, чтобы в гробу лучше смотрелись, зачем на неё надо тратить много денег? Она редко краситься

– Тебе же нравятся мои стрелочки, я такая японочка, школьница в короткой юбочке…

– Ну да, это уже какбы не ты. Утром ты, пока не накрасилась, вечером уже другая, завтра ещё другая, когда по другому красишься, вас много, разнообразие. Плюсы косметологии – вкратчиво заметил Паша и она подползла к нему на диване, чтобы продолжить разговор в обнимку.

Они вдвоём забыли про университете на все две недели, решив до тошноты погрузиться в друг друга. Для приготовления еды им хватало одной микроволновки, еду из которой они ели жадно, как животные. Паша делал изощрённые бутерброды и использовал микроволновую печь, чтобы изменить их агрегатное состояния, превращая еду в расползающуюся, сочащуюся, но вкусную и горячую субстанцию.


Дочка дяди Жени с интересом смотрела на Пашу, когда он выводил свою соблазнительную пигалицу на прогулку до магазина за чипсами и сладким пивом. На улице на неё оборачивались. Некоторые женщины видя её коротенькую юбочку и чулки на подвязках были возмущенны иные даже вслух, ведь на вид ей можно было дать и пятнадцать; что касается молодых самцов – её хотели и это выражалось по-разному: взглядами, комментариями вслед и Паше было тяжело в его новой роли. Слава Богу она не всегда так одевалась. Ей и без этого хватало внимания, но в те несколько раз, появившись в таком виде на прогулке до магазина или когда шли на студенческую тусовку, она взбударажила всех.


Она сделала ему новую стрижку, актуальную, выдержанную в пост-панк эстетике. Сама она стала одеваться в том же стиле, в этих вещах она разбиралась здорово и в итоге стала ещё более для него соблазнительной. Она заказала две футболки с логотипом joy division, себе чёрную, ему белую. Всё походило на то, что они стали парой, однако Паша с момента приезда с отдыха его мамы, наверх Ксюшу не приглашал. Он понятия не имел, как она отреагирует на появлении в её квартире Ксюши, опасаясь, что два таких взрывоопасных элемента, соприкоснувшись в итоге разорвут его на части. А тут как на беду, мама неизвестно с какой целью шарилась в компьютере сына и нашла, составленную Пашей подборку ксюшиных фотографий в нижнем белье и как на беду он подписал папку "Ксюха". Отныне мама именовала её не иначе, как "шалава", "Ксюха – шалава", или "малолетняя шлюшка". Ей было весело её так называть, однако Паша сопротивлялся, защищая её и взял огонь на себя, сказав, что Ксюша очень порядочная, а это всё он, чуть ли не заставил её сделать для него эти фото.

– А так это ты извращенец? Вот чем ты в подвале занимаешься… – сказала она.

Ксюша всерьёз улеклась новым для себя музыкальным направлением и прослушивала альбом за альбомом, всё новых для себя исполнителей. Из страых ей особенно нравились Siouxi and Bauhas и она стала ходить во всём чёрном. Надо заметить, что она помогала Паше тем, что находила много музыки из того времени, в котором Паша не искал. Много современного пост-панка из которого, Паша кое-что выбрал для себя. Они встречались у него в подвале и мама, узнав об этом и будучи в хорошем расположении духа, пригласила их наверх. Правда они отказались, сославшись на то, что Ксюше пора уходить. Это придумал Паша сам. Он боялся, что что-то произойдёт и они всё-таки сцепяться.

– Ты нормальный? Девчонку в погреб свой затащил? У тебя вон в комнате ремонт отличный, для кого я делала? Ты болен? Девчонку красавицу в нору свою тащишь? Ты что крот что-ли какой? Как из мультфильма, помнишь? Точно крот.

– Да ей музыка моя нравиться

– Эта ноющая? Ещё в мою молодость такая популярная была и вы всё её гоняете – сказала она и перевела разговор на тему учёбы: её интересовало, почему Паша так мало занимается, какие успехи в университете у Ксюши, и если ему всё так легко даётся, почему бы ему не пойти работать и не начать содержать себя или заработать хоть на билеты в кино для него и Ксюши.

– Я уже не говорю о том, чтобы матери что-нибудь купить, хоть так.

– Да я пойду, у меня уже есть варианты – соврал Паша, но был рад, что мама помогает ему с выбором приоритетов, он уже мысленно переложил на неё ответственность за свои дела в университете.

– И какие же варианты? Опять в свою рюмочную?

– Нет, пока говорить не буду, чтобы не сорвалось – сказал Паша, зная, что это поможет прекратить разговор, так как мама была очень суеверная и с пониманием относиться к такого рода осторожностям.


В этот же вечер Паша написал Виолетте, чтобы спросить, как обстоят дела в баре.


Паша как одержимый слушал пост-панк, новую волну и альтернативный рок восьмидесятых. Он вдохновлялся и музыкой и эстетикой, читая множество статей, документальных фильмов. Ещё он часами просиживал в социальных сетях, ковыряясь в фанатских группах. В одной из них он нашёл, какого-то продвинутого модника по имени Федя и завис на его странице, в его контент подборке и фотографиях. Федя напомнил Паши молодого Курта Кобейна и его привлекли две его татуировки на груди – портрет Уильяма Берроуза и символ мира, но апгрейдированный какой-то надписью, как потом разобрался Паша это был логотип американской группы Wipers. Страница Феди была той кладовой, которую Паша даже не рассчитывал найти. Он прыгал с одного трека на другой, захлёбываясь от удовольствия и продолжая находить.

Образовавшаяся на время музыкальная стагнация, сошла на нет. Паша вдруг перестал быть пресыщенным музыкальным наркоманом, как это было ещё недавно, когда Паша воротил от всего нос; для его души наконец-то появился простор, по которому она понеслась в полную силу. Вместе с новой музыкой, которая раскрепощала его разум и душу, всегда приходили и внешние изменения. Этим нельзя было управлять.

Паша мог подолгу и добросовестно перепахивать плейлисты, но никак не находить того, что по-настоящему ему ложилось. Прорыв происходил сам собой, когда Паша и не ждал его.

Паша бережно перенёс в свой плейлист лучшие композиции понравившихся групп, чтобы какое-то время быть в них влюблённым и очарованным, а когда присытиться, он пойдёт дальше, глубже в творчество близких сердцу групп.

Ксюшу он вкушал примерно по той же модели. Пока не в самую глубь, но верхушки были пройдены и отработаны. Первая волна иллюзий была разрушена и предстояла следующая.


В середине учебного года Ксюша перевелась в художественное училище.

– Я же с детства рисовала, мне ещё учителя говорили, что у меня есть задатки – вдруг вспомнила она детство – "богадельня" была ошибкой. Помнишь ты мне про Шишкина рассказывал на даче, я уже тогда подумывала заняться живописью, помнишь какие я тогда картины рисовала? Ты вот музыкант, я – художник, а стала каким-то мирянином. Помнишь какие я картины рисовала?

– Ну помню что-то, закат, лес… – стал припоминать Паша, дачку её деда и пару каких-то этюдов, которым он не придал особого значения.

– Вот видишь, ты помнишь! Молодец! Короче мама семестр уже оплатила, через неделю на пары. Тёлки мои довольны, говорят сразу надо было к ним идти. Тебе тоже нужно перевестись, иди в "кулёк", у меня там чуваки знакомые учаться, там курто, бросай "богадельню" – говорила она, переполняемая энергией – музыку не бросай, ты уже давно ничего не делал нового. Мне кажеться нам нужно какое-то время не встречаться. Ты отвлекаешься, да и у меня теперь времени не будет – сказала, наконец, она.

Паша умел заражать всех тягой к творчеству. Вот и теперь Ксюша, которой всегда было достаточно просто быть поближе с теми, кто что-то там малюет или брынчит, вдруг вспомнила про творчество и как одержимая ринулась, что-то себе доказывать. Паша был обескуражен. Он уже крепко сидел на игле похоти и отнятие проходило болезненно. Паша каждый день заходил на её страницу, следил за обновлениями и скатывался в сладострастную апатию. А она всё фотографировала себя за мольбертом, с новыми друзьями из училища, в числе которых приобладали самые ленивые и самые богемные. Парни так и вились вокруг неё и Паша ревновал. Со страданиями Паша справился посредством самоотрешения, он много курил гашиша и думал на абстрактные темы. А в музыку он стал уходить так глубоко, что постепенно перестал замечать происходящее вокруг и даже критику матери, которая, как обычно, сарказничала и подкалывала его, по поводу того, что Ксюша перестала приходить:

– Я так и говорила, что она от тебя сбежит. Я вообще удивляюсь, как тебе её удалось в свой подвал затащить.

Её слова пролитали мимо, он просто чувствовал её страх. Он осознал мотивы её поведения, стал чувствовать и осознавать, что происходит вокруг. Паша понял, что нравиться многим девушкам, он чувствовал их симпатию и он ценил и любил их, но связь с Ксюшей сделала его эротоманом и это было приградой. Он стал заложником её образа и всё ещё жил с ним, так как тот был заряжен каласальной сексуальной энергией.


Когда он почувствовал, что на него, наконец, все плюнули – дело пошло. Паша вернулся работать в бар "Башмак", который стал очень популярным местом, где действительно стало можно заработать. Прошедшее восемнадцатилетие также принесло порядочную сумму – бабушка и дед не поскупились для внука, что позволило Паше создать собственную музыкальную студию в своём подвале. Дешёвую бас гитару он купил ещё раньше, теперь же ему нужен был серьёзный основной инструмент и он раскашелился на поддерженный Fender Jaguar, с покупкой которого помог дядя Женя, с которым они, наконец-то сблизились. Это случилось само собой, стоило дяде Жене только выпить и он сам завёл сначала музыку на своём потефоне, а потом и беседу с Пашей, который был тоже немного пьян и искал общения. У дяди Жени были обширные связи в музыкальном мире, так как ещё пару лет назад он был известным в городе рок-промоутером и привозил ни одну известную группу. Общение с дядей Женей вселило в Пашу уверенность в то, что ему удасться пробиться в музыкальный мир. Ведь помимо связей в этом мире, дядя Женя стал его проводником по неизвестным закаулкам рок-н-ролла.

Паша представлял себя американским инди-рокером восьмидесятых. Как вокалист и организатор My Dad is dead, он собирался писать альбом в одиночку, а наличие "Ягуара", отсылало к представителям ноу вейф, ньюйорским Sonic Youth, Кобейну и многим другим.

Его первую акустику, которую подарили можористые школьные друзья, люди из другого мира, непосвящённые, он продал первым делом. Паша ненавидел эту гитару, ведь она напоминала о том, как странно и нетипично начался его творческий путь. Паша так увлёкся игрой в андеграундного рок-н-рольщика, что любая деталь выбивающаяся из общей перфекциониской картинки, вызывало в нём сжение неудовлетворённости и непринятия. Это мешало его прибыванию в ощущении удовлетворённости и самодовольства, принуждая мучаться, а в конечном итоге уходить от этого путём непрерывного сочинения и поиска нового. Призрак гитары гнал Пашу вперёд.


Дядя Женя теперь был постоянным гостем Пашиной каморки и частенько эти визиты сопровождались распитием неплохого вина, которое дядя Женя прихватывал с собой в подвал и Паше нравился такой культурный алкоголизм, правда после таких посиделок его работаспособность сильно снижалась, он испытывал недосдачу и как правило хотел продолжения. В нём стали пробуждаться черты зависимого от алкоголя и наркотиков человека. Всё больше он стал курить гашиш, тем более что зарплата ему позволяла, а когда гашиш брать перестал, он перешёл на его химический аналог. Паша чувствовал, как в нём открываются сверхвозможности восприятия, он тогда, наконец, всё же добрался до "Врат восприятия", и употребляя ждал раскрытия новых измерений. Паша знал, что свойственный ему с детства ускоренный процесс познания, наркотики лишь ещё более ускоряют и не являются его причиной, однако от наркотиков теперь никому было его отговорить. Теперь он знал, кем были те великаны, что так часто приходили к нему во снах, возвышаясь то над лесом, то над городским пространством – это была невидимая человеческому глазу цивилизация, сила, что жила рядом, которая и подкинула Паше через дядю Женю книгу Анатолия Кима, где была повесть, в которой упоминались те самые великаны.

После таких глубинных переживаний, познания новых измерений, пространство подвала стало на него давить и он вылазил на крышу и подолгу сидел там. Он мечтал стать великим музыкантом, наркотическое опьянение позволяло поверить во всё и добрые, как казалось, великаны поддерживали его, но Паша чувствовал их всезнание и меланхолию.


Паша теперь ясно осознавал, что вышел за границы стандартного человеческого ощущения мира. Для этого ему наркотики были уже не нужны. Он практически перестал разговаривать. Когда ему вдруг, на работе говорили, что он чрезмерно молчалив для бармена, ему казалось это странным, ведь он ощущал, что коммуницирует с миром без перерыва. Разговоры стали простой формальностью, ведь Паша научился всё чувствовать. Но если ему всё-таки приходилось говорить, то он мог выдать такую длинную и мелодичную мысль, что все сразу удивлялись такому контрасту. Это было время, когда Паша упорно работал над альбомом и его жизнь стала наиболее гармоничной. Он даже гашиш перестал употреблять, тут конечно сказалось и отсутствие финансовой составляющей, но Паше и не хотелось искать эти деньги, у него было творчество и новое знание, сделавшее его свободным в тот миг. В голове практически безостановочно крутились новые и новые мелодии и звуки, которые он едва успевал улавливать, а потому записывал, лишь самые назойливые, то басовый ритм, то кусок соло, то философско-мелонхоличные строчки для будущих текстов песен, для них у него при себе был блокнотик.

"Я не ищу, я нахожу" – говорил кажется Сальвадор Дали, а может и Пикассо – Паше нравились оба и теперь он понимал о чём шла речь. Все фрагменты всплывавшие в его сознание скрепляло его новое раскованное понимание, так что все эти кусочки текста и музыки, были частью единой внутренней картины, проявлявшейся постепенно. Пашиной картиной был альбом, который он записал. Ещё во время работы он с волнением думал о судьбе его творения, и его ощущения подсказывали, что жизнь его будет бурной и насыщенной. Он решил назвать его, как-то броско, кратко, чётко, но в голову шло лишь что-то поэтичное. Пришлось остановиться на названии: "Проявления". И сразу пришла идея на счёт обложки. Это будет фрагмент его сна: огромные прозрачно серые великаны, сквозь грозу возвышающиеся над сосновым лесом. За консультацией по рисунку он тут же решил обратиться к Ксюше. Паша конечно же не считал её серьёзным специалистом, это было очивидно, однако появился, наконец, повод связаться с ней и он спешил этим воспользываться. И хотя спешить было некуда, Паша спешил: после того, как он закончил работу над альбомом, ему вдруг стало очень одиноко, как будто он потерял самого близкого друга.


Он писал ей сообщение уверенно, внутренне поддерживаемый целеноправленностью такого действия, однако внутри испытывал жуткий страх. К первому сообщению он не стал прикреплять свой альбом, просто известил о его наличии и необходимости её экспертного мнения. В ответ, последовавший гораздо раньше, чем он ожидал: она прислала смайлик с гримасой удивления и потребовала ссылку или файл. Часа через четыре, когда Паша успел уже накуриться, он прислала ответ:


Слушай – это круто, это необычно. Мы послушали с Максом (он музыкант ты его знаешь) и нам понравилось. Тебе удалось! Но надо немного доработать.

Напиши Максу, он в курсе, ждёт. Он профессионал, он реально может подсказать какие-то вещи. Он говорит, что слышит в твоей музыке Нил Янга, олдовый пост-панк и психоделический, нарко саунд ( мне кажется мистический).

Короче, куда ты пропал? Что трубку не берёшь? Скинь мне свой номер.

Мне очень понравилось. Я горжусь тобой.

А что там за предложение такое было? Я альбом послушала, теперь говори.


Она закончила сообщение символом поцелуя и подмигивающего колобка.

Паша испытал потрясение. Первым делом вспомнилась её фотография с группой "Ушедшее время", после концерта она между басистом и вокалистом, пьяная и довольная – тогда Паша подумал: а она же презирала группис, но сама здесь похожа на одну из них. Фанатка известной на всю страну местной группы. Паша думал, что это всего лишь фотография, но это не так. Его прозрения были правдой, её вневременными проявлениями: ей удалось до них добраться; множество разнообразных фактов, сообщений, слухов из бара собрались в единую картиную.

Несколько дней Паша жил в своём потрясении, пока сложившаяся картина не утратила свою ослепляющую яркость и он с ней не примерился. Пашу уцепился за смягчающую информацию о том, что у Макса есть девушка и что они слишком популярны, чтобы обращать особое внимание на Ксюшу. Однако две недели Паша не подходил к компьютеру и брал дополнительные смены в баре, потому как работалось хорошо и легко.

В четверг вечером, когда Паша был спокоен и удовлетворён течением рабочего дня, в "Башмак" завалилился Макс со своим бас-гитаристом Саламоном и ещё каким-то потлатым в татуировках и с Ксюшей подмышкой.

Паша, как говорили у них на работе, "затроил". Его покинул его нынешний навык бармена и он вернулся в то потустороннее, растерянное состояние в каком прибывал, в первые недели работы здесь. Ни Денис, ни Виолетта, ни кто-либо другой не могли вернуть его в прежнее состояние. Он посторался вспомнить и воспроизвести все свои самые мужественные состояния, чтобы невозмутимо ответить на их вторжение в пространство бара. Его ответная улыбка Ксюше была так мимолётна, что её никто и не заметил.

– О музыкальный гений! Круто выглядишь? Что в андеграунде засел, что не написал? – спросил Макс, внешне смахивающий на молодого Ника Кейва.

– Работа кипит – сказал Паша окинув тяжёлым жестом пространство барной стойки.

– Тебе из студии надо не вылезать, а ты тут водяру хипстерам разливаешь – сказал Макс, который со своей бандой сюда не ходил, стремясь к тотальной элитарности. Они были очень популярны и заносчивы, однако феномен Паши повлиял и на их стратегию самопрезентации.

– Не хочешь отвлечься, у вас же тут демократия, давай бухнём, поговорим – сказал Макс и указал на разноцветные мешки с сеном в углу, на которых уже развалились остальные пришедшие с ним, кроме Ксюши, усевшейся за барную стойку и не сводившей взгляд с Макса.

– Да. пошли с нами Пашк, я соскучилась – сказала она, всеми средствами пытавшаяся показать, что это действительно так.


– Ты что альбом записал? А что нам послушать не дал? – удивлённо и с обидой говорила Виолетта.

– Да я вот только записал. Я скину тебе завтра – растеряно говорил Паша.

– Сегодня скинь

– Ну ты и жучара, написал альбом, а друзьям зажал – сказал Денис.

– Да скину, скину

– Нихера ты там записал, даже "Ушедшие" тебя закатировали, иди зовут тебя – сказал потрясенный Денис и бережно подталкнул обезжизненного Пашу в спину.

Там в углу, вокруг кубика вместо стола на мешках с сеном сидела группа "Ушедшее время" и Ксюша. Виолетта и Денис были фанатами этой группы, это был один из ключевых факторов, который свёл их вместе. На концерте. Они то ему и сказали, что этот патлатый с татуировками новый ударник в группе, его зовут Сем и Паша смотрел на него и на Ксюшу, как они впритирку и полулёжа на одном мешке. Их группу называли сокращённо "Ушедшие" и это сокращение ныне приняло иронический оттенок в социальных сетях, посколку перерыв между третим и четвёртым альбомом сильно затянулся. Плакат с изображением их прежнего состава был частью интерьера бара, теперь воспользовавшись моментом Денис уговорил членов группы расписаться на нём. Согласились все кроме потлатого Сема, поскольку на плакате был старый ударник, он с презрением к прошлому отказался, но зато расписался Виолетте на её рабочей футболке. Все были счастливы, но не Паша. Внутренне он стремился улизнуть. Его не смущало присутствие Ксюши, на неё ему было наплевать, а вот трезвым общаться с известными музыкантами, державшимися на чужой территории вальготно, ему с его внутренними ожогами было беспокойно.

Однако Макс оказался крайне тактичным парнем и сходу увлечённо стал рассказывать Паше о работе над новым альбомом и благодарил Пашу за то, что тот вдохновил его на завершение работы в кротчайшие сроки. Вопреки сложившемуся представлению Макс не был похож на депресивного развратного наркомана: ещё немного подпив, он стал обнимать Пашу и много шутить. Паша поговорил со всеми и общение было крайне соблазнительным и приятным. Единственное, что вносило дискомфорт было присутствие Ксюши, которая перемещалась с мешка на мешок, минуя Пашин и поочереди была протестирована, каждым членом группы. Паша и не думал, что она кому-либо может позволить так поступать с ней, остатки её напускного чистолюбия улетучились из пашиного восприятия и теперь он лишь видел глупую размолёваную проститутку. Она здорово маскировалась. Её инфернальность улетучилась и Паше было больно за неё. И если вначале всего этого действия ему казалось, что над ним будто посмеиваются и демонстрируют власть заносчивые музыканты, то теперь он понял, что они знать не знают, ни о чём таком. Ксюша для них очередная группис. Иногда больное восприятие вторгалось в него и спутывало истинную картину, но теперь всё стало наместо, как казалось его сознанию, но не внутреннему состоянию.

– Я сделаю тебе обложку, обязательно – говорила едва лепетавшая языком Ксюша, которую бас-гитаристСаламон уже тащил за руку к выходу.

– Сделаешь ты сделаешь, всё сделаешь, не обращай на неё внимания, будет тебе нормальная обложка и всё будет. Познакомлю тебя с Парамоном, он всё решит – сказал Макс перед уходом – Договорились? Всё нормально будет. Всё сделаем.


В подвале Паша долго переваривал эту сцену в баре, анализируя всю полученную информацию. Он был воодушевлён первым восхищённым отзывом известного музыканта, но не позволил себе отдаться прибыванию в этом чувстве, а строил планы и мечтал, как дальше пойдёт по этому пути. Когда он надумался об этом: о концертах, поклонниках, общении с известными музыкантами, ему потребовалась кульминация и он решил отдаться просмотру порнографического ролика у себя в голове, в котором Ксюша была бы главной и единственной моделью. Так он решил с ней навсегда попрощаться.


Снова было жарко, снова лето. Люди терпели и стояли в автомобильных пробках, лишь бы выехать за город, на свои дачи. О своей даче Паша уже и не думал, того мира для него больше не существовало. Он шёл по улицам своего разжиревшего шизофренического города, с расколёнными металлическими элементами городских конструкций, по мягкому и горячему, как поверхность шарлоттки асфальту и оказался в деревянном центре города, где по прежнему существовали бараки и многочисленные слипшиеся, как пельмени домики без определённого архитектурного плана, как большая куча скворешников обитых сайдингом. Среди этой свалки, уже утерялись дома, представляющие архитектурную ценность, их замесила бытовуха местных жителей, тем самым сняв с этого место защитный колпак и поставив под угрозу сноса весь район, который и без того давным давно окружили высотные офисные и жилые здания, своим расположением точно также плевавшие на все архитектурные законы. Другим слоем шла свалка домов разных эпох, следом прослойка заводов, за которой был бамбуковый лес домов фаллической формы, задыхавшийся от индустриальных выбросов.

Жители ненавидели свой город, однако если кто-то из него уезжал и потом возвращался погостить, они всегда защищали его, рассказывая как здесь всё изменилось, как стало хорошо и сколько всего построили. Они говорили почти тоже самое, что и по информационным каналам, город модернезируется, реставрируется и становится уютной средой обитания.

Несмотря ни на что Паше нравился его город, ведь он так походил на декорации к фильму антиутопии, что было отражением его внутреннего мироощущения. Такой город мог быть порождением лишь нездорового, тяжело больного психическиским заболеванием разума, который своим безумием завораживал.

Паша знал, что где-то здесь в центре, районе, который называли "Калькутта" жил его уже бывший одногруппник Илья, который в отличие от Паши, не перевёлся на заочку. Он вспомнил про него, так как тот недавно писал ему. Илья жил в одном из странных домиков, которые своим нагромаждением образовывали маленький круг, считавшийся общим двором. Паша заходил к нему, когда они ещё учились вместе и место куда он попал его впечатлило.

В комнатку Ильи вела железная наружная лестница, он жил в деревянной обитой сайдингом комнатке пристроенной к крыше. У Ильи был хороший обзор на всё что происходит в их дворике. Под ним жила парочка, гламурный репер со своей подружкой бьюти-блогершей, красивой и стильной снаружи и очень неприятной внутри. Подружка блогерша Лика изменяла своему реперу с соседом Костей, мошенником спортивного телосложения. Костя был машенником в сфере строительства, брал заказы и деньги на их реализацию, однако делал либо плохо, либо совсем не делал. Помимо того, что Костя был в интимной близости с Ликой, он ещё неоднакратно занимал денег у гламурного репера Мити, на разные бизнесы, которыми тот мечтал заниматься, как все его успешные коллеги. Костя граммотно растолковывал ему концепцию очередного дела, Митя погружался в мечты и давал деньги, заработанные выступлениями на корпоративах. Пока Митя измучанный выкрутасами своей подружки и её дружка (это он ещё ничего не знал о их связи) писал грустные песни, совсем на реп не похожие, в соседнем доме молодой сентетический наркоман Сережа перешёл грань потустороннего мира. Сережа, студент политехнического колледжа, стал видеть демонов и прочих инфернальных сущностей. Он даже завёл толстую тетрадь и всех зарисовал, создав тем самым картотеку. В результате этого исследования Серёжа обнаружил, что самый страшный демон, покравительствующий сладострастью, живёт в его же дворе. Этим демоном была менеджер по продажам Анна Михайловна Кучкина, толстенная дама пятидесяти двух лет. Серёжа часто ходил к ней домой, куда она заманивала его под разными предлогами, чаще всего у неё, что-то не так работало в её компьютере, переполненном вирусами с порнографических сайтов. Серёжа сразу же обратил внимание на ауру её квартиры. Место напоминало бордель. Красный светильник, всё мягкое, уютное, тесное и кружевное. Бельё своё она не прятала, как и предметы из специализированных магазинов, наводнивших город. Страшное случилось в тот день, когда Серёжа в очередной раз перебрал своей дряни и портал открылся. В ужасе он дрожал в своей коморке, пока в его дверь не постучалась Анна и не поросила помочь ей с какой-то программой. Серёжа всё понял. Она пришла за ним, чтобы он служил ей. Анна сцапала Серёжу, воспользовавшись его состоянием, после чего он ходил к ней без всякого предлога, убеждённый в её властных демонических полномочиях, не заметив, как вскоре стал стирать её бельё в пластмассовом тазике.

Осенью "калькутта" была ещё более выразительна и здорово сочиталась с композициями пост-панка или некоторыми композициями Pink Floyd, которые Паша специально включал в плеере, когда в очередной раз шёл на рабочую смену в бар.

– Привет Лола, я увольняюсь – сказал Паша Виолетте, стоявшей за барной стойкой, как только оказался в помещении.

– Ну и что ты будешь делать? Куда пойдёшь? – спросила Виолетта, считавшая что Паша шутит.

– Полезу в подвал, делать музыку – сказал Паша – В октябре у меня выступления запланированы… В "Дыре" и "Мегалодоне", нужно только басиста и ударника найти и всё.

– Ну круто, я рада за тебя, ты молодец – сказала она и после паузы добавила – твой альбом, это лучшее, что я слышала.

– Дальше больше – продолжал Паша, как бы не заметив её слов, но жадно их проглатив – я сейчас новый пишу, точнее он уже существует, эму лишь необходимо придать форму, воплотить его из нематериального пространства… Завтра буду искать музыкантов.

– Обратись к Максу он тебе точно поможет.

– Да он мне уже помог… – сказал Паша, просмотрев в голове трейлер стремительной истории развития его популярности в пространстве интернета. Макс предложил ему назваться "Шаманом" и Паше название понравилось, оно подцепило его гордыню и не успел он ещё как следует помечтать, как пришла известность. На странице Макса было около миллиона подписчиков и Пашу услышали. Он наблюдал за реакцией на свой альбом со стороны: читал отзывы, смотрел на красивых поклонниц, принимал критику. Теперь пришло время становиться профессионалом. Паша всё ещё ждал, когда Макс познакомит его с Парамоном, известным писателем, рок-журналистом и редактором собственного журнала, но главной своей деятельностью Парамонов считал продвижение молодых музыкантов на самый высокий уровень индустрии. Но пока Паша решил действовать сам.

– А кто тебя в "Дыру" позвал? – спросила Виолетта.

– Да это мой сосед по подземному царству, дядя Женя, Вельзивул у него прозвище было…

– А концерты, который устраивал. Я его знаю, видела его. Когда в школе училась, гоняла на "Салтычих" в "Бермуды".

– Это он их и привозил. Он мне рассказывал. А ты что "Салтычих" слушала? – сказал Паша переполняемый иронии.

– Ну да, я любила панкуху, они чем то L7 мне напоминали…

– Да уж. Может ты ещё и фемменистка, как они? – сказал Паша сползающий на сарказм.

– Ага, фемменистка, мазахистка, как ты только меня не называл – проборчала обидевшаяся Летта.

– Прости Лола, я пошутил, ты же знаешь – сказал Паша добившись умиления.

– Неприятно – прошептала она и Паше стало больно и стыдно за содеянное. С Ксюшей такого не было. Ту было не пробить.

Паша теперь большую часть свободного времени проводил в Виолеттой. Он рассказывал ей о музыке, о своих находках, мыслях, планах и чувствовал, что Лола, как он её называл, буквально питается тем, что он говорит. Лола была такая же маленькая и красивая, как и Ксюша, но в её красоте не было порочности, она ходила в узких брючках со стрелками, рубашке и стильном пальто, только волосы были ультрамариновыми и обращали на себя внимание. Паше нравилось, что она переживает за него всей душой. Она побаивалась его музыки и того, что он очень много курит наркотиков.

– Да курить и правда поменьше надо, а то всё чаще на измену сожусь и галлюцинации разные…

– И музыка у тебя всё мрачнее становится.

– Это эффект такой, специально. Говорят, что так даже лучше.

– А что за галлюцинации?

– Да как тебе сказать, трудно объяснить, но такое ощущение, что я вышел на какую-то другую цивилизацию. У них знания есть, и о музыке… Но после них ноги холодеют. Как будто на сквозняке сидишь… – говорил Паша, пытаясь точнее воспроизвести пережитые ощущения.

– Тебе в церковь сходить надо – сказала Лола, после паузы раздумий.

– Я тоже ходила, когда у меня депрессия два месяца не проходила. Только на меня так смотрят там, из-за волос. Мне тяжело бывает и платок я стесняюсь надевать, в шапке хожу – сказала Лола, то что ещё никому не говорила и перейдя с уверенного тона на оправдательный сразу продолжила – Мне просто помогло, там в церквях просто энергетика хорошая наверно, там же молятся.

– Да я согласен, может и надо сходить – сказал Паша и так же в оправдание добавил – Я вообще по нью-эйджу, там. Даосизм мне тоже близок, но и в церковь сходить можно.

– Ну да, ты вот нормально к этому, а Денис меня затролил, вон только и присылает мемы про РПЦ.

– Да нет-нет. Я нормально к этому отношусь – сказал Паша и подумал о Денисе, который всё сильнее становился ему противен. Вспоминалось, как и его покравительство в начале их общения, так и то, что он встречается с Лолой, хотя как он понимал, близости у них не было и они даже не целовались. Лола вообще ни с кем не целовалась и при наличии страстного желания, она жутко боялась этого момента.


Продвинутый интернет сталкер Илюша, бывший одногруппник, каким-то образом выяснил, что Паша собирается давать концерты в двух самых знаменитых рок-клубах города и поспешил воспользоваться этим моментом, чтобы взять у него интервью для своего стремительно развивающегося блога, закрепив тем самым ранее написанный им цикл статей про пашин "Безумно доставляющий психоделический альбом "Проявления"" и конечно свою навязчивую идею о возникновение у них в городе нового музыкального течения, этакого "нового Сиетла". А заодно, если повезёт напроситься на вакансию ударника. Паша не хотел с ним встречаться и тем более давать, какое-либо интервью, но доброя душа Лола его уговорила.

Они встретились в модной студенческой разливухе. Илюша пришёл в битническом берете, частично скрывавшем его выкрашенные в бордовый цвет волосы, и длинном плаще. Он как всегда много говорил, особенно после алкоголя, нахваливал альбом, но на место ударника попроситься постеснялся. Паша сначала говорил расплывчато и неохотно, непонимая как нужно, чтобы получилось хорошо, но потом тоже выпил и его понесло. Интервью получилось пространным, но если Илюша не подкачает и сделает граммотные целостные выжимки: всё будет великолепно. Но пока Илья был не в состоянии даже положить в карман свой телефон, на который он вёл запись беседы. Несколько крепких коктелей на основе водки, размазали слабого до горичительных напитков Илью и Паше пришлось провожать и затаскивать его в автобус. Отправив Илью домой, Паша почувствовал, что ему нужно ещё выпить и вернулся в рюмочную за тот же круглый стол на высокой ножке, задекорированный под гриб мухомор и обнаружил на нём, забытую Ильёй распечатанную на университетском принтере книгу.

– Да вот, в прафкоме был, там Элка сидит у них, я нахаляву книгу новую распечатал – вспомнил слова Ильи Паша и взял толстую стопку листов в папке с собой, когда собрался уходить.

В трамвае Паша послушал пару песен, но ничего особенно его не вдохновило, хоть он и был пьян. Наступил период "музыкальной стагнации", как он сам называл его, когда музыка уже не ципляет, уходит наркотический от неё приход. Тут он решил обратить внимание на распечатанную книгу, хоть читать ничего ему совсем не хотелось. Выбрав лист из середины, он прочитал:

"Их целью были власть и контроль. Мимо них не проходило ничего, они использовали своих агентов, внедрённых во все сферы социального устройства, а те в свою очередь использовали своих агентов, которые даже не догадавались о глубине всей цепочки. Были у них и подразделения специализирующиеся на оккультизме, организации наподобие "аненербе"…".


На следущий день, протрезвев, Паша за несколько часов, расправился с романом. В этом небольшом произведении были сконцентрированы все идеи, так его увлекавшие, но забытые им на время каскада эмоционально ярких событий его жизни. Ведомый индификацией своих ощущений и представлений, он стремился утвердиться в провоте, собственных воззрений, а кустарное происхождение этой книги, усиливало ощущение прикосновения к сокральному.

Паша верил своим ощущениям и он понимал, что за фантастическими описаниями многих ситуаций и общей сказачной атмосферой повествования скрывается страшная для него правда. Ему не терпелось узнать побольше об авторе и он оставил свои раздумья и вылез из подвала. В интернете ему удалось найти лишь канал автора: "Называйте меня Измаил". Ни имени ни фамилии, только три опубликованных романа и тысячи просмотров. Написать ему было ничего нельзя, но Паша очень хотел и написал Илье,под предлогом информирования о том, что книга у него, а самому разузнать про то, как готовится интервью и про то, что известно об авторе романа.


"Раньше они делали миру кровопускание. Жесточайшие и разрушительные войны были чудовищными кровавыми мессами, кормившими полчаща невидимых для человека сущностей, которые отныне обрели свой дом в современном информационном пространстве".

Под воздействием от прочитанного Паша уже не мог остановиться и засел в интернете с целью найти ответы, где бы они не были. Он смотрел "Чужие среди нас", "Тёмный город" и знал, что всё это, так или иначе художественно выраженная правда. Всё сильнее он отстранялся от происходящего снаружи, всё сильнее вглядовался внутрь и понимал, что он сворачивает не туда. Он говорил об своих мыслях и прозрениях Виолетте, которая сильно пугалась, от того, что он вещает и сбрасывала всё на влияние наркотических веществ. Паша злился на неё и стал подозревать во лжи.

Совсем недавно они стали встречаться. Денис ушёл из её жизни и из бара, прокомментировав это в беседе с Пашей следующим образом:

– Да пора мне валить отсюда, сколько можно водяру хипстерам наливать, меня в дело друзья зовут, буду пивоварением заниматься. А Лолку я тебе оставляю, странная она, но вы подходите друг другу.

Паше Денис стал омерзителен. Он взбудоражил в Паше злость и гордыню. Он чувствовал, что Денис испытывает и теперь пытается, хотя бы своими словами и поведением поднять смертельно раненое достоинство. Паша внутри злился и на Лолу, которая опустилась до того, что связалась с этим дебилом Денисом. И лишь озабоченность фундаментальными вопросами бытия отстраняла его от пламенения собственного эго.


Главным событием в городе, стало обсуждение масштабного проекта по перепланировки городской среды. По информационным каналам объявили, что в ближайший год по уже утверждённому плану будет реализовываться снос целого района в центре города для возведения на месте эстетически и коммунально уродливого жилья новейших зданий в духе современной архитектуры. Район, который собрались сносить был "калькуттой". Весь фокус общественного внимания был смещён на это событие. Собирались пикеты, протесты, кто-то был за, кто-то против. Общество раскололось. Подключились аналитики, общественные деятели, философы и консперологи (по крайней мере так их представляли оппоненты), увидившие в проекте новых зданий пиромидальной формы проявление оккультных, сатанинских сил, решивших обнаружить и утвердить своё господство. Какое-то время Паша ещё будучи движимый энергией поиска истины, влился в эту тему: много читал, общался с Ильей, переключившимся с музыкальной тематики на социальную и просившему Пашу об интервью, от которого тот отказался. Это продолжалось до тех пор пока Пашина энергия не была поглащена нежной связью с Лолой. Как-то постепенно Паша вернулся на старые рельсы и ему вновь захотелось погрузиться в музыку и жизнь.

Когда Паша уже перестал ждать и смирился, что его дебют на сцене не состоится в ближайшее время, так как он, увлечённый своими размышлениями и поисками ответов, не успевает подобрать музыкантов, пришло сообщение от Макса.


Здорово музыкальный гений. Пришло твоё время. Завтра приезжай в "Барбадос", там будет Парамон он хочет поговорить с тобой. Удачи. Так начинается путь к успеху, поверь мне я это проходил.


"Барбадос" был известным местом в городе, так как заведение принадлежало Виктору Парамонову, тому самому Парамону, самому богатому из известных людей города. Парамонов часто был в своём лаунж-баре, так как по совместительству это была его рабочая площадка. "Барбадос" был зданием оригинальным, исполненым в виде пиратского фрегата "Месть за королеву Анну", Эдварда Тича, а потому у многих жителей города были в соц. сетях фотографии с этим городским объектом на заднем фоне, а самого Парамона за глаза называли Чёрной Бородой и он об этом знал и ему нравилось.

Паша впервые взбирался на борт пиратского флагмана, а тут сразу в каюту и к капитану. С самого начала ему не хотелось идти сюда. Он вообще по иному представлял свой музыкальный путь. Ему хотелось независимости: пройти через фабрику "ди-ай-вай", андеграундные клубы, маленькие гонорары, а тут сразу, ещё группу не создав, попал к воротиле индустрии. Парамонов Паше никогда не нравился. Его собственная группа для развлечения, с которой он выступал на местных площадках, была отвратительна. Ему не нравились его статьи на музыкальные темы, не нравился его блог и то, что Парамонов придя в журнал "Пятничный рок-н-ролл" окончательно его испортил. В общем то Паше был безразличен этот персонаж, пока тот не появился в его жизни.

Теперь Паша шёл куда не хотел идти, переполняемый страхом и безразличием. Лола сказала, что от таких предложений не отказываются, убеждала, что нужно идти. Сходить то можно подумал Паша, от него не убудет.

Поскольку встреча была деловая, она была запланированна на утро. Паша прошёл через трюм и пушечную палубу, где было пусто, лишь какой-то одинокий канонир пил коктейль за маленьким столиком ближе к носовой части судна. Пашу встретил Макс, выйдя из двери кают-компании.

– Здарова Хендрикс. Рано пришёл, капитана ещё нет, но ничего, проходи бухнём пока, чуть-чуть по сто ямайского, мы ж пираты ёхо-хо – сказал уже хорошо выпивший Макс преветственную речь.

– Ну пошли, я не против – сказал Паша, обрадовшись предложению, ведь ему очень хотелось поправить своё внутренее состояние.

В кают-компании сидели красивые, стильные и известные молодые девушки и парни. Паша узнал Сема из "Ушедших", ребят из "Грязных танцев", музыкального блогера Дашу Мо с огромными катушками в ушах, девчонок из "Мур-мур" и репершу феменистку Полину Оргазм. Все они приветствовали Пашу, были ему очень рады, хвалили альбом, а гитаристка из "Мур-мур" Соня сказала, что она фанатка, обняла и поцеловала в щёчку. Макс налил Паше рома, а Соня позвала сесть с ней рядом на диван. Паша пил ром большими глотками, чтобы быстрее изменить своё состояние, поскольку черезмерное внимание в его тревожном состоянии было для него крайне раздражающим. Соня была уже пьяна и чрезмерно активна, её обтатуированные на ляжках ноги в чёрных колготках, так и нарывались на Пашин взгляд, она была красива и соблазнительна, ещё на фотографиях, но её улыбка, голос и мимика в жизни были ещё более привлекательны. В один миг у Паши проскочило ощущение, что он находится под воздействием, специальной обработкой, присутствующих людей. Такую сладкую атмосферу они генерировали и особенно стройная блондинка Соня. Возникшее мельтешение в тесном пространстве кают компании, включенный на сильную громкость дурацкий хит "Мур-Мур" "Я купила нижнее бельё", переместили Пашу в состояние жуткой внутренней какафонии. Он предпочёл бы отсесть куда-нибудь в угол, в сторонку, но он был в самой гуще.

Всё закончилось, когда через кают-компанию зашёл широкий и плотный Парамон с чёрной ухоженной бородой и пьяная Соня закричала "Папа!".

– Правильное начало дня. Привет всем, заберу у вас Шамана, ненадолго. Ещё наглядитесь на него, да Соня?

– Вить я хочу у него в группе играть – сказала Соня.

– Помолчи котёнок, нам поговорить надо. Пошли Паш ко мне в капитанскую – сказал Парамон.


Как и кают-компания, внутри капитанская Парамона, под эстетику судна семнадцатого века отделана не была. Намёк был, но всё остальное было более менее нейтрально, весь пиратский пафос оставался в пространстве для посетителей и в архитектуре самого здания. Парамон сел за свой массивный красный стол и предложил Паше сесть напротив.

– Ну что, альбом я твой послушал. Первые три композиции хороши, однако написаны на вдохновении и так сказать внутреннем подъёме…

– Ну да, так и было – сказал Паша, улыбаясь и радуясь проницательности Парамона в отношении его музыки.

– Так вот, такая музыка хороша, но это не то, что нужно. Ты ничего там не думай себе, просто послушай. Я вату катать не собираюсь, давай сразу к делу. Макс с тобой общался, кое-что рассказал, знаю ты хочешь альбом выпустить, группа концерты… Всё будет. Но поверь мне, музыка сейчас другая должна быть. Вот вторая часть альбома, если условно разделить… с этой "калькутты", это типа район, который сносят, правильно понимаю?

– Да, вдохновлён прогулками в тех местах от части – ответил Паша.

– Да, давно гадюжник этот снести пора было. Я там офис себе уже заказал… Ну вообщем трек, что надо. Но доработать нужно и это не тебе. Ты работу свою сделал. Мы сами. Люди знают всё. Я что предлагаю: ещё пару треков тебе в альбом, которые ты отдельно записал, добавить, обработать всё, потом сразу пару клипов и в тур через полгодика, а может и раньше, да раньше, что там тянуть.

– А как я один буду? А группа? – спросил Паша, чтобы что-нибудь спросить.

– Уже есть. Вон Соньку тебе дадим – сказал Парамон и засмеялся – Да шучу, какая ей нахер музыка, хочешь, так её бери, а на бас мы тебе Дору поставим. Она серьёзный музыкант, ты знаешь. С образованием. Она все партии твои уже знает. Девка стильная в группу сто процентов нужна, на кого нормальные парни гонять то будут? – снова смеялся Парамон – На ударные Сем пойдёт. Ты его тоже знаешь.

– Но он же в "Ушедших" вроде – спросил непонимающий Паша.

– Всё. "ушедшие" на то и ушедшие, что ушли. Теперь ты у меня есть. Макса я не брошу конечно, он ещё пригодиться, а так теперь вы будете главные рок звёзды, и в первую очередь ты. Пойми: сейчас не просто музыка нужна, сейчас личность ещё нужна. Ты вот парень умный, интервью отличное кстати дал, блогеру этому. Тебе шанс выпал создавать не просто музыку, а новое видение давать. Надоели всем эти рок-звёзды наркоманы, сейчас другое надо. Ты сейчас нужен, ты уж мне поверь, я знаю, что делаю. Но это всё потом. Несразу. У меня дела ещё сегодня, а ты иди с ребятами выпей пообщайся, Соню в подвал своди покажи – сказал Парамон и снова засмеялся – Да знаю знаю я про твой подвал и Женю твоего я знаю. Он мне про тебя рассказывал… Короче ладно, у нас много работы будет и практики и теории, но позже. Позвоню. Удачи – сказал Парамон и проводил Пашу до кают компании, где передал его группе тусующихся, а сам ушёл.


Паша вышел из капитанской каюты ошарашенным. Ему хотелось побыстрее бежать и не оставаться с присутствующими в кают компании. Там уже творилось нечто безобразное и неуправляемое, ребята приняли наркотики и Паша видел, как девушки целуются с девушками, а Соня и Сем уже приступали к соитию. Макс подхватил и без того шокированного Пашу и вывел его из помещения, проведя по кораблю в сторону бушприта, где находилось уединённое местечко.

– Ну что приоткрыл тебе глаза Парамоша? – спросил уже сильно пьяный Макс.

– Мне нужно уйти, подумать – сказал Паша, которому хотелось, как можно быстрее покинуть это место.

– Да, тут есть над чем подумать. Тебя Парамон новым Куртом Кобейном собрался сделать. Что скажешь?

– Я не думал, что всё так будет.

– Да всё так и будет. Не удивила его осведомлённость? Да да, он давно за тобой следит. И дядя Женя Вельзивул, тоже под его так сказать юрисдикцией, квартиру за тебя захотел, ему надоело в подвале жить… А меня списали, бывший рок звезда… За Ксюху ты извини, это мы специально её при тебе, методы такие, блядь она. Вот к тебе её и представили, теперь новую дадут… – уже начинал буробить Макс, на которого стал действовать принятый им наркотик.

– Я не буду в этом учавствовать – сказал Паша, всей своей внутренней силой отталкиваясь от информации.

– А что ты делать будешь? – едва слышно сказал Макс, нашедший опору своему потерявшему контроль телу в деревнном столе. Он отключился, а Паша не желая больше ничего выяснять, встал и очень быстро пошёл к выходу.


В своём подвале Паша пытался сжиться с полученной информацией. Ему было тяжело. Слишком большая картина вырисовывалась в его голове. Пара штрихов Макса, скрепили все Пашины догадки и прозрения. Они следили за мной. Так вот, откуда Ксюша знала, всё что я смотрю в интернете, они залезли в мой компьютер… Они подсылали ко мне людей… Они контролировали…

Паша не отреагировал на попытки Вельзеаула достучаться до него в подвале. Дядя Женя был всего лишь личиной. Агентом. Как и многие другие. Паша, как голодный читал информацию, про различные техники контроля сознания, аналитические статьи о том что происходит в музыкальной индустрии, дойдя в итоге до оккультной подоплёки всего творившегося. За какую-то неделю Паша пересмотрел все свои прежние взгляды: своё отношение к музыке, общественно-политическим процессам и верованиям. Возвращаться к истоком Паша решил незамедлительно. Первым делом сходил в церковь, расскаиваясь за своё отступничество в нью-ейджевскую ерись, за свои заигрования с инфернальными, как он теперь понимал, силами. Документальные аналитические фильмы про рок-н-ролл и влияние музыки на сознания масс, вместе с полученной от Макса и Парамона информацией, отвратили его от прежних идеалов. Ему хотелось выкинуть свою гитару, но он просто больше не спускался в подвал. Однако его уже искали. Они знали, что с ним произошло, на какие страницы он заходил и что читал. Он видел, что ему на перебой пишет, то Макс, то сам Парамон, то Соня. Паша решил бежать, но денег и мыслей куда, у него не было.

Он прекрасно понимал, что вход в индустрию для него закрыт. Но ему туда больше уже не хотелось. Служить установлению нового мирового порядка, казалось ему просто безумной идеей. Какое-то время он пробыл в уединении и ни на что не реагировал, пока ему в очередной раз не позвонила Лола. Паше необходимо было с кем-то поделиться пережитым и осознаным, а Лоле Паша доверял, считая её доброй и чистой.

Лола Пашу выслушала и испуганным голосом стала говорить ему, что беспокоиться за него и ей страшно, то что он говорит ей. Паша действительно себя не контролировал:

– Они зомбируют нас, отцифровывают, они сатанисты, Лола иди в церковь! – говорил он голосом, заряженным энергией истины, что жутко напугало девушку. – Они знают тебя. Будь внимательна, не верь ни кому! – наставлял её Паша. Они договорились встретиться на следующий день.

Паше жутко хотелось выпить или иным способом изменить своё сознание, но он знал, что больше этого делать нельзя никогда. Он с трудом заснул.

После недельного воздержания его ощущения обострились. Он чувствовал сильнейшее искушение, когда увидел Лолу, такой какой её никогда не видел: в ошейнике и полупрозрачном нижнем кружевном белье. Готовый сдаться, он ждал её приблежения к нему, но вместо этого появился Денис и она покорно прильнула к его ноге. Далее происходило нечто настолько сладострастное и ужасное, что Паша проснулся, в оцепенении и уже не мог заснуть. Целую ночь он думал и пришёл к выводу, что Лола с ними заодно. Она была такой же актрисой в разыгранном для него спектакле. В назначенное время Паша не взял телефон и не ответил на её сообщения. Теперь он был совсем один. Даже матери не было рядом.


Паша вновь видел перед собой стену соснового леса, за которым был когда-то мир, куда он любил убегать. Он прекрасно знал, что того мира больше нет, однако его фантом, тянул на пепелище. Пройдя пустой осенний лес, Паша оказался в дачном посёлке, который за короткий срок перестал быть дачным, а сделался коттеджным. Здесь больше не было штакетников, а были глухие железные заборы, образовавшие коридоры, по которым приходилось идти. Паша быстро растопил холодную дачу с помощью заготовленных дров и буржуйки, когда на улице уже потемнело. Он приоткрыл дверцу печки и смотрел на огонь. Паша приехал сюда прощаться. Что ждало его впереди он не знал, однако верил, что стоит на правильном пути. Завязанное по пьяне общение с хипстером Федей, открыло для него единственную форточку через, которую он нашёл выход. Паша не знал, что конкретно случилось в жизни Феди, что он так резко поменял свой жизненный курс, бросив наркотики, навязанные убеждения и уйдя жить и работать при храме, но знал, что это дорога, по которой начнётся и его новый жизненный путь.