Такие разные странные судьбы [Андрей Иванов] (fb2) читать онлайн

Андрей Иванов Такие разные странные судьбы

Кто же ты, Наташа?

Все имена и место действия изменены.

Андрей сидел за кухонным столом и тупо глядел на бутылку. На дне оставалось еще на пару пальцев коньяка, но он чувствовал, что если допьет и это, то до кровати дойти ему не удастся и он заснет прямо за столом. Он в первый раз в жизни пил в одиночестве, подумав, что хоть это на время снимет душевную боль. Андрей не представлял как сможет жить когда от него отберут дочь, то единственное чему он хотел посвятить свою жизнь. Ведь в его жизни не осталось ничего другого, ни семьи, ни любимой женщины, ни даже желания изменить это положение. Все это отобрала его мать.

Адвокат, которого посетил он днем, подтвердил его опасения:

– Андрей Николаевич, к сожалению я должен Вас предупредить – шансов получить опекунство над Наташей у Вас практически нет. Если не будет доказано, что ее формальный отец не имеет к ней никакого отношения, а это не возможно без генетической экспертизы в которой Вам отказали его родители, опекунство отдадут им. Да и кто будет сомневаться – бабушка с дедушкой, у которых есть еще дети и внуки или Вы, одинокий мужчина, хоть и единоутробный брат.

Андрей встал и стараясь не разбудить дочь, спящую в маленькой комнате, доплелся до постели и не раздеваясь рухнул на нее. Не смотря на почти выпитую бутылку коньяка, сон почему-то не приходил и его мысли все время возвращались к временам его молодости, когда и началась эта история.

Сколько он себя не помнил, они всегда жили вдвоем с мамой. Отец растворился в пространстве в его раннем детстве и не оставил о себе ни каких воспоминаний. Он не платил даже алиментов и Андрей никогда не спросил у матери – почему? Мама работала бухгалтером на небольшом заводике и как у многих матерей-одиночек дни ее проходили по графику: дом-работа-дом или дом-работа-магазин-дом. Субботы и воскресенья мама всегда проводила с Андреем, то есть личной жизни у нее не было вообще.

Он любил, нет просто обожал свою мать, поскольку мама сильно расстраивалась, когда он приносил плохие оценки – он стал отличником, раз мама хотела, чтобы он научился играть на фортепьяно – он посещал музыкальную школу и неплохо научился играть, хотя больше ему бы хотелось играть с мальчишками в футбол во дворе.

Все изменилось тринадцать лет назад. Тогда произошли два не связанных между собой события – он поступил в институт, а мама нашла себе новую работу главным бухгалтером в небольшой частной фирме.

Первые пару месяцев мама и в новой фирме сохраняла прежний образ жизни. Для Андрея же настали более веселые времена. Мама стала зарабатывать вполне прилично, так чтобы он не задумывался о том сколько стоят цветы для девушки, хватит ли ему денег чтобы сводить ее в кафе, купить в подарок какую-нибудь безделушку и проводить ее к ней домой на такси. Так что вниманием противоположного пола Андрей не был обделен и имел некоторый опыт общения с ним.

Но месяца через два с мамой стали происходить заметные изменения, она стала часто задерживаться на работе, ездить в командировки (он недоумевал – какие у главного бухгалтера могут быть командировки), причем часто с захватом субботы и воскресенья. И наконец Андрей понял, у мамы появился мужчина и он с интересом стал наблюдать как мама шифровала встречи с ним.

Наконец это ему надоело и в один из вечеров, когда мама пришла с работы только в двенадцатом часу, он вошел в ее комнату и на вопрос, «что тебе нужно?» сказал:

– Мамуля, я же вижу, что у тебя кто-то появился, кончай скрывать это от меня. Я ведь буду только рад если ты обретешь свое счастье. Кто как не ты заслуживаешь это? Ведь тебе только тридцать семь лет, а я уже достаточно взрослый, чтобы жить одному. Расскажи мне все!

Мама смутилась, густо покраснела, как школьница после первого поцелуя, но потом призналась, что уже несколько месяцев встречается с заместителем генерального директора по финансам той фирмы, где она работает и что тот на днях предложил ей переехать к нему.

– Мамочка, соглашайся. Ты всей жизнью заслужила счастье, а я обойдусь и без тебя, тем более, что ты будешь ко мне часто приезжать.

Мама расцвела и стала рассказывать Андрею какой хороший человек Вадим, что он вдовец, немного старшее ее и что она его очень любит.

– Ну тем более переезжай, чего тянуть!

Через три дня мама переехала к Вадиму и Андрей остался один. Он совсем не горевал получив свободу, тем более, что мама приезжала к нему каждые три-четыре дня приготовить пищу, сделать уборку, постирать и погладить. А в остальные дни квартира была в полном его распоряжении и стало куда приводить очередную пассию. Мама только смеялась заметив следы очередной бурной ночи:

– Ну ты, сексуальный герой, смотри окрутит тебя какая-нибудь из твоих девиц, а тебе институт сначала надо закончить, а уже потом женись на ком хочешь.

А еще через месяц он встретил Лену. На одной из вечеринок у институтского друга он заметил девушку сидящую в стороне от всех и не принимающую никакого участия в их веселье. Невысокая, стройная, с не то чтобы красивым, но очень милым лицом с практически полным отсутствием макияжа, что резко контрастировало со всеми девицами участвовавшими в вечеринке. Оказалось, что это младшая сестра хозяина дома, студентка первого курса педагогического училища, готовившего учителей для детей первых-третьих классов.

Он подсел к ней, с начала Лена односложно отвечала на его вопросы, но постепенно они разговорились и он скоро понял насколько ее внутренний мир отличается от всех девиц, с которыми он до этого имел дело. Ее мало интересовали шмотки, вечеринки, модные телевизионные шоу и все то, что он привык выслушать от очередной из своих пассий, прежде чем затащить их в постель. Она отлично разбиралась в современной и классической литературе, музыке, обожала авторскую песню и джаз. Видимо и он чем то понравился Лене, поскольку она согласилась встретиться с ним в парке в следующую субботу.

Они долго гуляли в парке, ели мороженое, катались на лодке и Андрей все больше и больше влюблялся в эту чудную девушку. Когда, уже поздним вечером он проводил Лену до парадной и попытался перед расставанием обнять и поцеловать ее, он встретил неожиданный отпор:

– Андрей, не надо портить впечатление от хорошего дня, я не такая, как те, с кем ты видимо привык иметь дело. Ты мне нравишься, но целоваться после первого же свидания – это не для меня.

И это почему-то ему понравилось, он извинился за свое поведение, попросил простить его и не думать о нем плохо. Они продолжали встречаться и только через две недели он наконец смог поцеловать Лену, она ему робко ответила, зардевшись при этом как алая роза и сразу убежала домой.

Раньше он бы бросил добиваться любви этой недоступной девушки, ведь вокруг полно других, более красивых и доступных претенденток, но сейчас все мысли Андрея сосредоточились только на Лене. И чем дальше он встречался с ней, тем больше понимал, что именно с ней он хотел бы провести всю свою жизнь. Они встречались почти каждый день, гуляли в парках, ходили на спектакли, она таскала его на концерты в любимую ей филармонию и ему постепенно даже стала нравиться классическая музыка.

И однажды после спектакля в БДТ она наконец согласилась придти к нему домой. Андрей намеревался в ближайшее время просить руки Лены и поставить мать перед фактом своей женитьбы.

А потом наступил тот день, который полностью изменил его жизнь, пятое ноября 2007 года.

В это день мама приехала к нему довольно поздно и сказала, что останется у него на ночь, поскольку Вадим в командировке, а спать одной в пустой квартире ей не хочется. Андрей с радостью согласился провести вечер в компании мамы. Они поужинали, посмотрели телевизор, поболтали о разных пустяках и разошлись спать по разным комнатам.

Но не успел Андрей заснуть, как услышал, что в его комнату вошла мама. Он открыл глаза и увидел ее, одетую в легкий, коротенький полупрозрачный халатик, через который просвечивали соски грудей. Она присела с края кровати и с каким-то отрешенным выражением лица произнесла:

– Андрюша, ты должен мне помочь!

– В чем?

– Видишь ли, Вадим вдовец и очень хочет иметь детей. Когда мы с ним сошлись, он сразу предупредил меня, что женится на мне только после того, как я забеременею. Мы уже несколько месяцев стараемся, а все не получается и если все так и пойдет дальше, то он меня бросит. А я люблю его, тем более, что он очень обеспеченный человек и с ним я получу все, что захочу.

– А чем же я могу тебе помочь?

– Андрей, сделай мне ребенка, это можешь сделать только ты, ведь в любом другом случае до Вадима могут дойти слухи, а на тебя никто не подумает.

Эти слова как обухом ударили Андрея, он не понимал, как его любимая мама, его идеал может предлагать ему это.

– Что ты говоришь? Ты что с ума сошла? Ведь я твой сын!

Лицо мамы стало злым и отчужденным, видимо она, привыкшая, что сын всегда выполняет все ее малейшие не то что просьбы, а пожелания, не ожидала отпора.

– Если любишь меня – сделаешь.

С этими словами мама скинула халатик, под которым ничего не было и легла в постель к Андрею.

Когда все кончилось и мама ушла в свою комнату, Андрей долго не мог заснуть, он лежал на спине с открытыми глазами и пытался осмыслить произошедшее. Все, что произошло, было настолько неправильным и неожиданным, мерзким и в тоже время соблазнительным, противоречащим всем нормам морали и одновременно таким сладким и приятным. Он лишился уважения к своей матери и большей части любви к этой беспринципной женщине, но желание вновь и вновь обладать ее телом, слышать ее протяжные стоны и слова полные страсти полностью завладело Андреем. И в следующий приезд мамы он сам с радостью пригласил ее в постель.

Так продолжалось почти два месяца. Он совсем забыл о Лене и когда она сама позвонила узнать не случилось ли с ним чего-нибудь, разговаривал с ней холодно и отчужденно, после чего, конечно, звонков от нее больше не было.

Наконец в очередной мамин приезд она, на предложение лечь в постель, радостно сказала:

– Андрюша, я беременна, больше спать мы не будем. И на вопрос Андрея – и от кого? Беззаботно ответила:

– А я откуда знаю, я же спала с Вами обоими. Вот когда родиться ребенок, тогда и посмотрим. А ты забудь обо всем, что у нас с тобой было, никогда об этом никому не говори, тем более, что тебе никто из знающих нас людей не поверит.

Он стал просить, а затем умолять маму хоть еще один раз заняться с ним любовью, но она жестко отказалась и сразу ушла. С тех пор, до свадьбы матери, которая произошла еще через пару месяцев он не видел ее и даже не разговаривал с ней.

Вернуться к прежнему образу жизни Андрей так и не смог, никакие окружающие его девушки были ему не интересны и не вызывали в нем никакого сексуального желания.

А еще через шесть месяцев у мамы родилась дочь, Наташа. Вадим был абсолютно счастлив и не обращал ни малейшего внимания на то, что дочь вообще не была похожа на него. Все говорили – вся в мать, но лишь Андрей и мама знали в кого она. Но когда однажды он попытался наедине заговорить об этом с мамой, она жестко прервала его:

– Не пытайся даже думать, не то что говорить об этом, никто тебе не поверит, а я прокляну и запрещу вообще видеться с Наташей.

***

Прошло двенадцать лет. Все эти годы Андрей старался держаться поближе к Наташе, часто оставался с ней когда родители куда-нибудь уходили, а пару раз провел с ней по две-три недели когда ее мама и папа уезжали отдыхать в Турцию и Таиланд. Постепенно они подружились, Наташа стала доверять Андрею и когда он приходил к маме в гости часто забиралась к нему на колени и на ушко рассказывала ему свои секреты. Ни мама ни Вадим не протестовали против их отношений, наоборот, поощряли их дружбу.

Это случилось ранней весной 2020 года. Андрею на работу позвонила мама и попросила посидеть с Наташей пару вечеров, так как они с Вадимом должны уехать на своей машине в командировку во Псков заключать какой-то крупный контракт. Андрей конечно согласился и провел с Наташей этот вечер и, взяв на работе отгул, весь следующий день.

Вечером, как планировалось, мама не вернулась, а ее телефон был «выключен или находится вне зоны действия сети». Когда мама с Вадимом не вернулись и на следующий день Андрей всерьез забеспокоился и позвонил на фирму Вадима. Там все были в панике поскольку до фирмы во Пскове они так и не доехали, а связь с ними пропала часа через три после их отъезда.

Андрей обратился в полицию и через день, когда выяснилось, что никаких происшествий на трассе в тот день не было, было заведено уголовное дело об исчезновении двух человек.

Примерно через три недели его пригласили к следователю, который рассказал, что по их сведениям в машине была большая сумма «черного нала», необходимого для заключения выгодного для фирмы контракта. Видимо об этом кто-то узнал и перехватил машину на трассе.

– Теперь машина с двумя трупами лежит где-нибудь в лесном болоте или озере, если на нее кто-нибудь наткнется, то мы об этом узнаем, а если нет то извините, ничем не можем помочь. Следствие, конечно будет продолжено, но шансов узнать правду очень мало.

Андрей получил на шесть месяцев временную опеку над Наташей и она переехала жить к нему. Первое время Наташа очень часто вспоминала маму и особенно папу, который в ней души не чаял и всячески баловал, стала дерзкой, забросила учебу и хотя в школе понимали ее состояние и пытались строго не относиться к ее прогулам и успеваемости, но все же оценки бывшей отличницы резко пошли вниз. Андрею приходилось почти насильно заставлять хоть как-то делать домашние задания.

Наконец после очередного вызова в школу Андрей решил попробовать достучаться до Наташи. Он усадил ее напротив себя и сказал:

– Наташенька, я понимаю, что не могу заменить тебе родителей, но я стараюсь как могу. Я твой единоутробный брат, значит в нас течет одна кровь, кровь нашей общей мамы, которую мы оба любили и которую мы оба потеряли. Если ты думаешь, что я не переживаю потерю мамы, то ты глубоко ошибаешься, я только стараюсь не показывать при тебе свои чувства. А если я делаю что-то не так, то прости меня, пожалуйста. Скажи об этом и я постараюсь исправиться, но нам дальше придется жить вместе. Ты же знаешь, что я тебя очень люблю и сделаю для тебя все что угодно…

Тут Наташа вскочила со стула, подбежала к Андрею, обняла его и со слезами стала покрывать его лицо поцелуями, повторяя:

– Андрей, родной, это ты прости меня, я больше так не буду, ну прости ты меня.

Потом они долго сидели обнявшись, он гладил ее по голове и Наташа наконец вдоволь выплакалась. С этого момента ее поведение, почти стало нормальным, она вновь начала нормально учиться и даже иногда улыбаться шуткам Андрея.

В течение шести месяцев Андрей собирал все необходимые документы для назначения постоянной опеки и когда весь пакет документов был собран, обратился с ними в суд. Там неожиданно выяснилось, что документы на опеку подали и родители Вадима, проживающие в небольшом городке под Петербургом.

Через фирму в которой работал отец он нашел хорошего адвоката по бракоразводным делам, а также по делам об усыновлении и опекунстве. Созвонившись с ним, Андрей уже на следующий день был у него на приеме. Он ничего не утаил от адвоката и рассказал всю историю с малейшими подробностями.

Когда он закончил рассказ, адвокат надолго задумался, по лицу его было видно, что даже с его большой практикой с такими делами раньше ему сталкиваться не приходилось. Потом он попросил пару дней на размышления и консультации со специалистами.

Все два дня, между посещениями адвоката Андрей не находил себе места и уже за час до назначенного времени он снова был у него. Адвокат встретил его довольно с грустным выражением лица:

– Андрей Николаевич, к сожалению я должен Вас расстроить. При современном положении дел, выиграть дело об опекунстве у Вас шансов нет. Не найдется такого суда, который отдаст опекунство одинокому, хоть и единоутробному брату, когда у ребенка есть бабушка и дедушка, у которых в свою очередь есть другие дети и которые прекрасно материально обеспечены. Доказать свое отцовство по средством экспертизы ДНК у Вас тоже не получится, поскольку Вы единоутробные брат и сестра, то понятно, что экспертиза покажет родственные отношения. Вот если бы у Вас был сын, тогда по Y-хромосомам, передающимся только от отца к сыну, можно было бы доказать Ваше отцовство, в отношении девочек, к сожалению такого маркера нет.

– Что же мне делать?

– Единственный шанс получить постоянное опекунство – это доказать, что ее формальный отец не является ее биологическим отцом и тогда иск его родителей автоматически обнуляется. Но в связи с тем, что прошло уже пол года, получить биологический материал для генетической экспертизы, я думаю Вам не удастся, ведь даже могилы для эксгумации не существует. Попробуйте поговорить с родителями отца Наташи, вдруг у них осталось что-нибудь от сына, например, расческа с его волосами, не чищенная бритва или что-то подобное.

И Андрей поехал в Павловск, где жили родители Вадима. Там состоялся очень тяжелый для него разговор. Андрею пришлось рассказать им всю историю – о себе, матери, обмане их сына. Ему показалось, что отец Вадима поверил ему, по крайней мере, он во время и после его рассказа не проронил ни слова, только пару раз клал в рот таблетки «Валидола».

Но вот мать восприняла рассказ Андрея в штыки:

– Как ты можешь наговаривать на свою мать? Я тебе не верю, ты просто хочешь оставить Наташу с собой и отобрать у нас последнее, что у нас осталось от сына – нашу внучку, нашу «кровиночку». Немедленно покинь наш дом и никогда больше не приходи к нам!

Андрею ничего не оставалось, как уйти.

И вот сейчас, лежа в кровати, понимая, что его почти, да не почти, а наверняка, через неделю, когда состоится судебное заседание, лишат опекунства, а после разговора с родителями Вадима и даже возможности видеться с Наташей, Андрей пытался придумать хоть какой-нибудь выход из создавшейся ситуации.

Но ничего путного в голову не приходило. Уехать с Наташей в другой город – все равно найдут, купить новые документы – так он не знал, как и у кого это можно сделать, уехать за границу – так у него нет загранпаспорта, да и не пустят его никуда накануне судебного заседания.

Утром он позвонил на работу и взял отгул, идти туда с похмелья и после бессонной ночи было безумием, Кое-как приготовил дочери завтрак и отправил ее в школу. Потом достал из шкафчика на кухне остатки вчерашнего коньяка, выпил прямо из горлышка и так и не закусив, сел в кресло, закрыл глаза и вновь предался мрачным раздумьям. Незаметно сон сморил его, вдруг раздался звонок городского телефона, Андрей машинально посмотрел на часы, было уже почти два часа и взял трубку.

Звонил отец Вадима и предложил через час встретиться с ним в кафе у Витебского вокзала.

Андрей, написал записку Наташе, что задерживается по делам и с зародившейся надеждой, быстро собрался и уже через сорок минут сидел за столиком кафе. Отец Вадима опаздывал, прошло больше часа и когда у Андрея уже возникло подозрение, что встреча не состоится, он вошел в дверь кафе.

За прошедшие с их встречи два дня он постарел как минимум на пять лет. Нетвердой, шаркающей походкой он подошел к столику, с видимым удовольствием сел на стул напротив Андрея, достал из кармана какую-то таблетку, выпил ее, посидел молча с минуту, а потом сказал:

– Андрей, честно говоря, я не знаю верить Вам или нет, но по-моему, если эта история правда, хоть она и мерзка до невозможности, лишать Вас возможности воспитывать собственную дочь я не имею права. Я не знаю как это переживет моя жена, но я решил помочь Вам. У моей жены в ладанке хранятся прядка волос Вадима и первые два молочных зуба, один зуб и несколько волосков я принес Вам, возьмите их.

И он протянул маленькую бумажную коробочку. Андрей попытался поблагодарить его, но он только махнул рукой, встал и медленно вышел из кафе.

Прямо из кафе Андрей радостно позвонил адвокату, но его ответ вновь разрушил все его надежды:

–Андрей Николаевич, как Вы докажите, что этот биологический материал принадлежит отцу Наташи, а не является материалом любого другого человека. Ни один суд не примет такое доказательство без письменного подтверждения родителей Вадима, что они лично сохранили эти волосы и зуб сына. Попробуйте еще раз поговорить с родителями Вадима, тем более, что его отец на Вашей стороне.

Собравшись с духом, Андрей уже через три часа вновь звонил в квартиру родителей Вадима. Дверь ему открыла мать и всем телом преградила ему вход. Из квартиры резко пахло лекарствами.

– Ты зачем пришел? Ведь ты получил все, что хотел. Уходи, я не хочу ни видеть, ни слушать тебя. Мужа ты уже довел до сердечного приступа, от него только что уехала скорая, хочешь чтобы у него вообще случился инфаркт?

Тут из комнаты раздался слабый голос отца:

– Оля, впусти его, так просто он бы не пришел. Давай хоть выслушаем его.

Мать молча посторонилась и Андрей вошел в комнату, где на диване лежал отец Вадима.

Андрей, ничего не скрывая, объяснил сложившуюся ситуацию. Пока он говорил лицо матери Вадима, сначала выражавшее только гнев и разочарование, несколько успокоилось и она обратилась к мужу:

– Слава богу, что твое предательство не привело к необратимым последствиям, вся эта история настолько гадка и омерзительна, что даже будь это правдой, я бы никогда не доверила воспитание дочери такому бесчестному человеку. Немедленно покиньте наш дом и никогда больше не приходите сюда!

Андрей, собрав все свои силы в кулак, и как можно спокойнее сказал:

– Ладно, сейчас я уйду, да, действительно, я много лет скрывал от Вадима правду о отцовстве Наташи, но подумайте сами, что мог сделать восемнадцатилетний пацан в таких условиях. Предать мать? Какая бы она не была – но это мать. Она бы никогда не простила этого, а я не смотря ни на что любил ее. Вы поймите, мне же не надо ничего кроме возможности любить и воспитывать свою дочь. Мне не надо денег Вадима, тем более, если будет доказано, что он не отец Наташи, то ей ничего не светит…

Тут его прервал отец Вадима:

– Оля, подумай, а что если бы у тебя отобрали Вадима или Марину и отдали их в чужую семью? Что бы ты чувствовала при этом? Поставь себя на место Андрея. Если это все правда, то как мы можем лишать дочь родного отца, а если нет – то Наташа через неделю будет у нас.

При этих словах из мамы Вадима как будто выпустили воздух и она бессильно опустилась на стул.

– Ладно, что и как мы должны написать?

Андрей позвонил своему адвокату, который пообещал договориться с ближайшим нотариусом для заверения бумаг и уже через пол часа в квартиру позвонила женщина, которая заверила документ о том, что переданный Андрею биологический материал действительно является материалом Вадима, опечатала конверт с волосами и зубом и сказала, что лично передаст его на генетическую экспертизу, которую сделают в самые короткие сроки.

Проведенная генетическая экспертиза показала, что формальный отец Наташи не является ее биологическим отцом, родители Вадима отозвали свое ходатайство об установлении опеки и суд без всякого разбирательства передал Наташу под постоянную опеку Андрея.

Радости Андрея не было предела, но только одно омрачало ее – он опекун, а не отец. По достижению Наташи восемнадцатилетнего возраста, он снова станет только братом. Стать настоящим отцом ему не суждено, ведь для этого надо рассказать дочери всю правду о себе и маме, а это совершенно не возможно.

Андрей все чаще стал задумываться о дальнейшей жизни. Ему тридцать один год, надо создавать семью, ведь для Наташи нужен не только отец или брат, но и мать или хотя бы та женщина, которая сможет принять Наташу как свою дочь. Но как это сделать, если после мамы он не встречался ни с одной женщиной, даже друзья, видя такое отношение перестали знакомить его с одинокими подругами или родственницами.

Все чаще и чаще он вспоминал об упущенном счастье, о Лене. Через друзей он узнал, что она так и не вышла замуж, заочно окончила педагогический институт и работает преподавательницей русского языка и литературы. И однажды не выдержал, нашел в старой записной книжке ее телефон и позвонил ей.

Лена сразу узнала его голос, но сказала только:

– Андрей, я не хочу с тобой разговаривать и повесила трубку.

Промучившись неделю, он решил сделать вторую попытку, купил цветы и стал ждать Лену в сквере у ее дома.

Наконец она прошла мимо него, он окликнул ее: – Лена!

Но она сделала вид, что не видит и не слышит Андрея и ни разу не оглянувшись зашла в парадную. Он вбежал в нее вслед за ней и догнал Лену у лифта.

– Лена, прошу тебя, дай мне возможность объясниться и потом, если ты захочешь я никогда в жизни не напомню тебе о своем существовании. Пожалуйста, я же знаю, что ты великодушная и добрая, а ведь даже преступникам дают возможность сказать последнее слово.

Лена долго смотрела в глаза Андрею и видимо в них была такая боль, что она смягчилась и сказала:

– Ладно, пойдем ко мне. У тебя десять минут, но если попытаешься распустить руки получишь по морде.

Они вошли в ее квартиру. Сели на кухне и Андрей ей выложил все без утайки, о себе, маме, Наташе, о том почему расстался с ней и как он жалеет об этом. Лена выслушала его молча, не перебивая, не задавая никаких вопросов, а когда он закончил – встала, подошла к сидевшему Андрею, обняла, положила его голову на грудь и гладя по волосам тихо произнесла:

– Господи, какой же ты несчастный дурак, а ведь я тебя так любила!

– А может быть ты мне дашь второй шанс?

Лена подняла ему голову, так чтобы он смотрел ей прямо в глаза, долго смотрела в них:

– Может быть, посмотрим. Только давай начнем все с начала.

И Андрей понял, что может быть и в его жизни и в жизни Наташи все таки наступят счастливые дни

Школьный роман длиною в жизнь

Посвящается моей внучке

Эта история началась в далеком 1976 году, когда после окончания 9-го класса всех учеников нашего и параллельного классов на месяц оставили приводить школу в порядок после прошедшего учебного года. Мы должны были мыть окна, двери, стирать сообщения о любви и ненависти со стен и парт, во общем, пытаться привести школу в хоть немного удобоваримый вид.

Нас – восемь девушек и двух парней отправили на четвертый этаж мыть окна и двери во всех кабинетах коридора. Ну, вернее, мыли девчонки, а мы, я и мой друг Андрей, таскали воду из туалета, открывали и закрывали заржавевшие шпингалеты, ну, в общем, были на подсобных работах. Наша классная руководительница сказала:

– За Вами все кабинеты этажа, вымоете и свободны, за две недели так за две, за три – так за три, а если будите лодырничать, то сидеть Вам в школе весь месяц. А чтобы вы хоть что-то сделали, не вывалились из окна и не подожгли школу, за вами будет смотреть Наталья Александровна, она окончила два курса педагогического училища, у нас была на практике и осталась на месяц в школе, согласившись приглядывать за вами. Вы уж ее не обижайте «оболтусы», затретируете бедную девушку, насмотрится на то, во что превращаются ее любимые первоклашки и сбежит она из училища.

И тут в класс вошла она – Наталья Александровна, Наташа, Ната. Стройная, не высокая, с золотистыми волосами, стянутыми в конский хвост и огромными, в пол лица, ярко синими глазами. Я смотрел на них и не мог оторвать взгляда, мне казалось, что я утону в их синеве. В общем, как говорили у нас, я мгновенно в нее «втюрился».

Начались наши «суровые трудовые будни». Наташа, а именно так она попросила называть себя, как только ушла представившая ее учительница, просидела, наблюдая за нами только один день, а со второго, сменив длинную юбку на джинсы, стала во всем помогать нам в благородном деле приведения школы в нормальное состояние.

Так прошла неделя. Я старался крутиться поближе к Наташе, почаще попадаться ей на глаза, но она, казалось, не обращала на меня никакого внимания. Хотя выглядел я не плохо – чемпион города по волейболу среди школьников, достаточно стройный, высокий и как мне казалось, довольно красивый. Выглядел намного старше своего возраста, и маму мало знакомые люди часто спрашивали:

– На каком курсе учится ваш сын?

Я притащил из дома гитару и в перерывах работы пел песни любимых мной авторов-исполнителей, а также всеми любимые «дворовые» песни и мне казалось, что Наташа с интересом слушает их. Но все было тщетно.

Так бы и закончился, не начавшись, мой школьный роман, если бы не случай. Наташа, чтобы казаться немного повыше, всегда носила туфли на высоких шпильках и вот однажды, наступив в мыльную лужу у окна, она поскользнулась, упала и довольно сильно разбила колено о батарею отопления. Прибежавшая на крик одной из девчонок, наша классная руководительница, Валентина Николаевна, долго охала, а затем попросила меня довести хромающую Наталью до дома, который был расположен в трех кварталах от школы.

Наташа смутилась, почему-то покраснела и стала говорить, что сама спокойно доковыляет до дома и провожатых ей не нужно. Я взмолил бога, чтобы классная не изменила решение и она, не смотря на протесты Наташи, настояла на своем, чему я, конечно, был страшно рад, но старался ничем выдать свою радость. И мы медленно пошли к ее дому. Сначала Наташа, наступая на больную ногу, только немного опиралась на мою руку, но постепенно, по мере приближения к дому, хромота становилась все больше и больше и, в конце концов, она буквально повисла на моей руке. Я посмотрел на искаженное болью лицо и спросил:

– Что очень болит колено?

Наташа, стоя на одной ноге, поморщилась, покачала больной ногой и с какой-то жалобной улыбкой сказала:

– Нет, колено почти перестало болеть, но разболелась лапка ноги и чем дальше – тем больнее становится.

Я сразу понял, что у нее растяжение мышц (у нас в волейболе это обычная травма, сначала почти не больно, а затем становится все больнее и больнее. Единственное что помогает – минут на десять лед, тугая повязка эластичным бинтом и покой).

Так мы и шли, вернее, ковыляли к ее дому. Последние десятка два метров она, опираясь на мою руку, буквально скакала на одной ноге. Но, подойдя к старой «хрущевской» пятиэтажке, где на втором этаже жила Наташа, мы столкнулись с новой, казалось неразрешимой, проблемой. Лифта в доме не было, а подпрыгивать на ступеньках на одной ноге на шпильках – это прямой путь к травме уже второй ноги.

Как, наверно, и у каждого школьника после девятого класса, эта влюбленность у меня была далеко не первой, но раньше в силу своей застенчивости, я не решался даже подойти к предмету своих чувств и хоть как-то выразить свое отношение. Девочки, конечно, выбирали других парней, и очередная моя влюбленность постепенно сходила на нет.

Мать всегда говорила:

– Тюфяк ты нерешительный, только на волейбольной площадке ты всеми командуешь, будешь так продолжать всю жизнь – останешься один.

Но тут меня понесло, как будто щелкнул какой-то спусковой крючок, я не узнавал сам себя. После пары не удачных подскоков Наташи, когда она действительно чуть не повредила и другую ногу я, как более нейтральным тоном, но внутренне ликуя, предложил:

– Давайте я Вас подниму по лестнице на руках.

Она прекратила попытки скакать вверх, густо покраснела и с возмущением произнесла:

– Ты что, с ума сошел, допрыгаю как-нибудь! Но меня было уже не остановить.

– Допрыгаетесь до перелома, перестаньте стесняться, аккуратно возьму, донесу и поставлю у квартиры. Хватайтесь за шею и поехали!

Не слушая больше возражений, я подхватил ее на руки и медленно понес вверх. Ее руки обхватили мне шею, голова лежала на моем плече и я вдыхал легкий аромат ее духов и балдел от счастья. Хоть и было достаточно тяжело, я специально шел как можно медленнее желая продлить это удовольствие.

Наташа сначала как-то пискнула от неожиданности, затем покраснела еще больше, хотя мне казалось, что больше уже не возможно, а потом покорно ждала окончания подъема.

Но все когда-то кончается, кончились и два с половиной пролета лестницы, и я поставил Наташу у ее квартиры. Мы вошли и я, не давая опомнится, стал командовать:

– Садитесь на диван, положите ногу на стул.

Наташа, с абсолютно растерянным выражением на лице, подчинилась и молча села.

– У Вас есть лед в холодильнике и эластичный бинт?

Льда не оказалось, и я принес из морозилки два куска замороженного мяса и через тонкое полотенце привязал их с обеих сторон к голеностопу, а сам пошел, следуя указаниям Наташи, искать эластичный бинт.

Делая вид, что усердно ищу бинт, я осмотрел небольшую, довольно скудно обставленную двухкомнатную квартиру. В основном я смотрел на фотографии – нет ли среди них какого-либо парня, с которым она могла бы встречаться, но на стене висели только фотографии двух женщин – более молодой и совсем пожилой. Как я потом узнал – это были мать и бабушка Наташи. Отец Наташи умер, когда ей было десять лет, а с отчимом, который появился через два или три года после этого, отношения не сложились и она переехала жить к бабушке. За год до нашей встречи бабушка скончалась и Наташа осталась в квартире одна.

По прошествии 15 минут я снял полотенце с уже начинавшим подтаивать мясом, сел на стул и сказал:

– А теперь давайте наложим бинт, положите ногу на мое колено.

Наташа смущенно улыбнулась, но все же медленно подняла ногу с пола и положила ее на меня. Я сидел не двигаясь, с интересом наблюдая за ней. Так прошло около минуты, тут она не выдержала и сказала:

– Ты почему не перевязываешь ногу? Мне же больно так сидеть.

Я посмотрел на нее с улыбкой и спросил:

– А спать Вы в колготках будите?

Только тут до Наташи дошло, что она как была в колготках, так и осталась в них, что не мешало мне приложить лед, но делало невозможным накладывание тугой повязки. Она снова покраснела как рак, отдернула ногу и заявила:

– Тогда я сама потом завяжу!

– Ну, попробуйте дотянуться до стопы со своим больным коленом.

Наташа взяла бинт, нагнулась и попробовала обернуть его вокруг стопы, но боль была такой, что она тут же со стоном откинулась на диван и чуть не заплакала. Тогда я предложил ей:

– Давайте я уйду на кухню, а Вы спокойно переоденетесь и когда будете готовы, то позовете меня.

Так я и сделал и примерно через пять минут меня позвали в комнату. За это короткое время Наташа успела не только снять колготки, но, стянув юбку и кофточку, переодеться в длинный темно синий халат с яркими красными и белыми розами.

Я сел на стул, Наташа положила мне свою ногу на колено и я сделал ей тугую повязку.

– Ну вот, теперь все будет хорошо, только на пару дней надо дать ноге покой. Я скажу завучу, что два – три дня Вас не будет в школе.

Мы посидели еще минут пять и я стал мысленно собираться на выход, не зная какой придумать предлог чтобы остаться подольше. Вдруг на полочке, где стояло несколько книг, я увидел зелененький четырехтомник Есенина – моего любимого поэта, страсть к стихам которого мне привил дед, работавший старшим мастером на заводе, но собравшим за свою жизнь огромную библиотеку. Я спросил Наташу:

– Вы любите Есенина?

– Да это мой самый любимый поэт!

– Но это и мой любимый поэт, я знаю его почти всего наизусть. Не верите? Давайте поспорим, что я смогу пол часа читать наизусть его стихи ни разу не повторившись.

Наташа заинтересовано посмотрела на меня и спросила:

– На что спорим?

– Если выиграю, то я Вас поцелую, а если нет – выполню Ваше любое желание.

Наташа засмеялась:

– Хитрый ты однако, ладно поцелуешь, но только в щечку, а если проиграешь – сходишь в магазин. Я собиралась после школы за продуктами, но видишь, как получилось, а в доме шаром покати.

Я с радостью согласился, так как совсем недавно выиграл такой же спор у своей двоюродной сестры и бесстыдно забрал у нее два билета на концерт «Городницкого».

– Засекайте время, я начинаю!

И я начал читать своего любимого Есенина, я мог читать его и дольше, так как одно время буквально бредил его стихами, особенно персидским циклом и «Москвой хулиганской». Время прошло незаметно и вот Наташа сказала:

– Все, сдаюсь! Выиграл!

Я подошел к вновь зардевшейся Наташе, нагнулся и осторожно поцеловал ее в щеку, а потом сказал:

– А сейчас я сбегаю в магазин, давайте деньги и список того, что надо купить.

Получив не очень длинный список необходимых продуктов и деньги на их приобретение, я вприпрыжку бросился в магазин, благо он был через дом от нас. Быстро закупив все, что просила Наташа, я в кондитерском отделе купил небольшой тортик весь покрытый толчеными орехами.

И на вопрос:

– А тортик зачем?

Весело ответил:

– А чтобы Вам было не так грустно и горько болеть!

На самом деле у меня был другой расчет, который полностью оправдался.

– Ну тогда давай пить чай, произнесла Наташа, и я конечно сразу же согласился.

Я сходил на кухню, вскипятил чайник, и мы сели пить чай с тортом и баранками, которые нашлись у Наташи в буфете. Во время чаепития мы болтали о разных пустяках и я с каждой минутой все больше убеждался в том, что наши вкусы почти полностью совпадают. И она, и я зачитывались Ремарком, любили джаз и обожали авторскую песню, Кукина и особенно Клячкина, чем я сразу воспользовался, пообещав принести запись его последнего концерта в «Клубе самодеятельной песни». Как-то незаметно в середине разговора мы, вернее я, перешел на «ты» и Наташа молча это приняла.

Посидев за чаепитием около получаса, я стал собираться домой, клятвенно пообещав завтра же принести записи Клячкина и еще нескольких любимых мною бардов. Так бы я и ушел от Наташи в тот вечер, если бы она, как говорила потом, не решила в знак благодарности поцеловать меня на прощанье в щеку. Я же, увидав, что любимая мной девушка тянется губами к моему лицу, в меру своей «испорченности», понял это абсолютно по другому, схватил ее в охапку и стал покрывать поцелуями ее лицо и шею.

Дальше говорила только Наташа:

– Игорь, прекрати немедленно! Перестань! Ну, пожалуйста, перестань! Это не правильно ! А будь что будет ! Да, да, да !

Когда же я на руках нес ее к дивану, она шепотом сказала мне на ухо:

– Только ты учти – я еще никогда не была с мужчиной.

– Если ты думаешь, что я был с женщиной, то глубоко ошибаешься. Ничего разберемся.

И разобрались.

Я ушел от теперь уже моей Наташи через три часа, абсолютно счастливым человеком.

С этого и начался наш школьный роман. Мы виделись с ней два, три раза в неделю – по средам, когда у Наташи в училище было только три пары и по субботам или воскресеньям. Шифровались страшно. Она жила недалеко от нашей школы, где часто на улице или во дворе можно было встретить знакомых и я пробирался к ней непрерывно оглядываясь по сторонам. В выходные же дни мы часто выбирались подальше за город, особенно часто мы ездили в Павловский парк, где находили отдаленную скамейку и в тени деревьев целовались на ней. Поскольку на взгляд мы были ровесниками, мы не опасались редких прохожих, иногда проходивших мимо нас и с улыбкой наблюдавших за очередной влюбленной парочкой.

Особенно нам понравилась небольшая скамейка, расположенная за деревьями на холме, откуда открывался прекрасный вид на пруды и дворец. Мы называли ее «наша целовальная скамейка».

Наташа все время боялась, что кто-нибудь узнает о наших отношениях:

– Тебе-то ничего не будет, это ведь я совратила малолетнего школьника. Меня же сразу выпрут из училища с волчьим билетом и не возьмут в школу даже в качестве уборщицы, а учить маленьких детей я хочу, наверно, с шестого класса школы и не представляю свою жизнь без этого. Это в лучшем случае, а если твоя мама заявит на меня – то могут и посадить.

Ну, за свою маму я был абсолютно уверен, она никогда в жизни не сделала бы этого, ведь она любила меня и не смогла бы сделать ничего против любимого мной человека.

Так прошел почти ровно год.

Наступил день выпускного бала по случаю окончанию школы. К этому времени Наташа тоже уже сдала экзамены, стала полноправной учительницей первых – третьих классов и получила распределение в соседнюю восьмилетнюю школу.

Я твердо решил провести эту ночь не на празднике на Неве, а у нее, ведь до сих пор мы встречались только днем, а к вечеру я должен был возвращаться домой, чтобы мама не подняла панику. Но сбежать из школы после торжественного вручения аттестатов было не так просто – на выходных дверях школы был посажен физрук, не выпускавший никого из здания, хотя рвались многие (конечно не к любовницам, а в ближайшее кафе, где можно было купить стаканчик сухого вина, заесть его мороженым и вернуться в школу на танцы).

Однако все принятые учителями меры приводили только к удлинению процесса побега из школы, и группа за группой исчезали из нее и через некоторое время вновь появлялись там, часто с ярким румянцем от выпитого вина. Некоторые даже возвращались через главные двери школы и физрук, с понимающей улыбкой, молча пропускал их обратно. Я присоединился к одной из таких групп, выбиравшихся из школы через вскрытый выход зала физкультуры. Как только мы вышли я со словами: «встретимся в школе», отделился от группы и пошел к Наташе.

Мой побег из школы и отказ праздновать вместе с классом окончание школы в дальнейшем дорого обошелся мне. Поскольку я ничего не мог объяснить, многие обиделись, объявили мне бойкот и я не был приглашен на первую встречу выпускников. Лишь самые верные друзья остались верны мне, да и то только после того, как я рассказал им часть правды (конечно не про Наташу), а про то, что провел ночь с любимой девушкой.

Наташа встретила меня с какой-то странной задумчивой улыбкой, на которую я не очень обратил внимание, тут же взяв ее в объятия. Покинул я квартиру только в восемь утра. В течение вечера Наташа несколько раз замолкала, долго смотрела на меня и, казалось, думала о чем-то совсем постороннем. Я даже пару раз спрашивал ее:

– О чем задумалась?

– Ни о чем, так просто.

Утром я изложил свой план моих дальнейших действий:

– Дожидаюсь когда мне стукнет 18, приду просить твоей руки и никто не сможет нам помешать и сказать, что это не правильно!

Наташа посмотрела на меня, как-то грустно улыбнулась и тихо сказала:

– Доживем, посмотрим. Может быть за этот год ты и разлюбишь меня.

Я, конечно, начал протестовать, но остановила мой монолог поцелуем и повторила:

– Доживем, посмотрим.

Через день мама увезла меня на три недели в Литву на игналининские озера, отдохнуть перед вступительными экзаменами в институт.

Все это время я страшно скучал по Наташе, телефона у нее не было, поэтому я не мог даже поговорить с ней. Под предлогом более качественной подготовки к экзаменам в институт я уговорил маму сократить отдых дней нас пять, по сравнению с нашими начальными планами.

На следующий день после возвращения в город я поехал сдавать документы в институт, а на обратном пути заехал к ней домой.

Дома никого не оказалось и я бросил в ее ящикзаписку: «Ната, я приехал. Буду завтра к шести часам. Очень соскучился! Люблю!».

Но и через день ее все так же не было дома, а через дырочки деревянного почтового ящика просвечивала моя записка. Я заходил к ней еще несколько раз, все с тем же результатом и тогда я решил, что она тоже уехала куда-то отдохнуть перед первым учебным годом. Ну, уж к сентябрю она же должна была обязательно вернуться и вечером второго сентября я был у ее квартиры. Записки в ящике не оказалось и я с радостью позвонил в дверной звонок. Дверь открыла какая-то незнакомая женщина и у нас состоялся следующий диалог:

– Наташу можно?

– Она здесь больше не живет.

– А где же живет она теперь?

– Не знаю, у нас был четвертной обмен, и я знаю только тех, кто переехал в мою старую квартиру.

Я простоял в полной растерянности несколько секунд и уже собирался уходить, когда женщина спросила:

– Молодой человек, а как Вас зовут?

– Игорь.

– Тогда для Вас у меня письмо.

И она дала мне запечатанный конверт, на котором было только одно слово, «Игорю».

Я обрадовался, так как думал, что в нем Наташа сообщает свой новый адрес, но там было совсем другое. Это письмо настолько глубоко впечаталось мне в память, что я могу повторить его дословно:

– Игорек! Я так больше не могу! Я очень люблю тебя, но наши отношения это ошибка. Я не могу больше всех бояться. Я учительница и если кто-нибудь о нас узнает, то со мной конец. Прости и, пожалуйста, не пытайся меня найти. Наташа.

Я долго стоял в парадном и не мог придти в себя. Меня поразило не то, что Наташа порвала со мной, а то, как она это сделала. Не сказав в глаза все, что она думает, не выслушав меня.

Если бы это хоть было немного позднее, я бы конечно отыскал ее, но что понимает в жизни семнадцатилетний пацан – я обиделся и даже не пытался разыскать Наташу.

***

Прошло шестнадцать лет. За это время я окончил институт, поступил на работу и заканчивал учиться в аспирантуре.

За это время я несколько раз пытался устроить свою судьбу, но ничего не получилось, так как всех девушек, с кем я встречался, я невольно сравнивал с Наташей, хотя, может быть, и не признавался себе в этом. И они все проигрывали.

В 1993 году мене в руки попал CD диск с паспортной базой Санкт-Петербурга. В то время такие диски продавались на каждом углу. От нечего делать я стал искать адреса своих школьных и институтских друзей и, до сих пор не знаю зачем, решил найти и Наташу.

Компьютер мгновенно нашел ее. Фамилию она не изменила и проживала в квартире вместе с еще одним человеком. Я подумал, что с мужем, но рука сама ввела запрос и я чуть не упал со стула. Ответ гласил: «Юрий Игоревич…. Дата рождения … 1977 года». Быстро отняв от даты рождения Юры девять месяцев, я понял, что это мой сын, поскольку был уверен, что в самый расцвет наших отношений ни с кем другим Наташа не встречалась, да и отчество было мое, а фамилия была Наташи.

На следующий день, взяв отгул на работе, я с раннего утра дожидался Наташу в сквере, у ее парадного.

Прождав минут сорок, я увидел, что она вышла из дома и пошла мимо меня по скверу в сторону остановки. Наташа практически не изменилась, только вместо длинного «конского» хвоста обзавелась модной короткой прической.

Я окликнул ее: – Ната!

Она посмотрела на меня и на ее лице быстро промелькнул целый каскад эмоций: удивление, растерянность, сменившиеся твердой решительностью.

– Игорь! Как ты меня нашел? Давай отойдем подальше!

Она схватила меня за руку и быстро отвела вглубь сквера, где стояла скамейка закрытая от дороги высокими кустами. Мы сели на нее. Наташа нервно теребила ремешок сумки и выжидательно смотрела на меня

– Ната, Юра это мой сын? Сразу спросил я.

Наташа на несколько секунд задумалась, было видно, что внутри нее происходит борьба, но потом резко встряхнула головой и решительно сказала: «ДА».

– Как ты могла уехать и не сказать мне о беременности?

– А что бы я могла сделать? Я что могла сказать маме от кого у меня будет ребенок? От шестнадцатилетнего подростка, школьника, которого соблазнила развратная учительница? Она настояла бы на аборте, а я твердо хотела сохранить его.

– Что же ты ей сказала?

– Я сказала, что ребенок от моего жениха, студента, альпиниста, который погиб в горах ничего не зная о моей беременности. Это же я сказала и Юре.

– Но я хочу, чтобы у ребенка был отец! Я сейчас же пойду к нему и все расскажу.

Тут выражение лица Наташи с растерянного и даже немного жалобного резко поменялось на какое-то злое и отчужденное и она почти закричала:

– Ты никогда не сделаешь этого! Я буду все отрицать и никогда не позволю тебе видеться с ним.

Так мы препирались около десяти минут, затем я согласился и дал слово, что не расскажу ничего Юре, но, однако, вытребовал возможность бывать у нее дома на правах старого друга, с которым на время потерялась связь и с которым случайно встретились на улице.

И я стал бывать в доме Наташи. Сначала раз в три, четыре месяца, затем чаще. С сыном мы быстро подружились, особенно на почве взаимной любви к шахматам. Сначала мы играли только тогда, когда я приходил к ним в гости, затем стали играть по две, три партии в неделю по телефону. В несколько лет наши отношения прошли стадии «Игоря Михайловича», «дяди Игоря», а затем и просто «Игоря».

В 2001 году Юра, женился и в результате новых разменов уехал жить с женой в отдельную квартиру, а Наташа осталась одна.

Все прошедшие годы у нас с ней были теплые, но чисто дружеские отношения. А тут я предложил Наташе попробовать вновь сойтись. Во-первых мне казалось, что я по прежнему люблю Наташу, а во-вторых, что может быть самым главным, я думал, что официально войдя в семью сына, решил бы большинство наших проблем. Она согласилась, и мы стали жить вместе, пока, правда, не афишируя это перед сыном ни перед моей мамой. Однако мы скоро поняли, что ничего путного у нас не получается – в отношениях осталась нежность, теплота, чувство долга, но ушло что-то, что называется «настоящая любовь».

Однако, непосредственным поводом к разрыву послужил один разговор. Я в очередной раз попытался уговорить Наташу все рассказать сыну, она, как обычно, отказывалась. Тогда у меня вырвалось:

– А мне ведь не надо твоего подтверждения, я могу сделать генетическую экспертизу, которая и покажет – кто настоящий отец Юры.

Что тут сделалось с Наташей! Она вскочила, лицо ее стало каким-то злым, чужим, каким я ее ни разу не видел и почти во весь голос закричала:

– Тогда я скажу, что ты меня изнасиловал, а я пожалела тебя и никуда не заявила! И уж после этого ты к сыну вообще никогда не подойдешь!

Тут уже вскочил и я, подбежал к Наташе и в первый, и надеюсь в последний раз в жизни, чуть не влепил пощечину женщине и даже, кажется, замахнулся на нее. Если бы она произнесла хоть одно слово или просто бы попыталась уклониться – я бы может быть и сделал это. Но Наташа молча стояла, не шевелясь и, по-моему, даже не моргая. Я сдержался и только спросил:

– Ты сможешь сделать это?

– ДА!

– Ты сможешь предать нашу любовь? Наши встречи украдкой? Нашу «целовальную» скамейку в Павловском парке? Ту нашу единственную ночь вместе? Во что ты превратилась? Где та добрая, нежная, все понимающая девушка? Я не хочу тебя больше видеть!

При этих словах из Наташи как будто выпустили воздух, она молча села, нет, почти упала, на стул и тихо заплакала.

– Ты сможешь это сделать? Еще раз спросил я.

В ответ, сквозь слезы, прозвучало: «Смогу!».

Я развернулся и молча, медленно пошел одеваться в коридор. Наташа молчала.

– Собери мои вещи в чемодан, я потом заеду и заберу его. Ключи оставлю на столе.

Наташа молчала. Я медленно открыл дверь и вышел из квартиры. Наташа молчала и я закрыл за собой дверь.

Когда через несколько дней я приехал к ней, в коридоре у стены стоял собранный чемодан. На нем лежал маленький листок бумаги с двумя словами: «Пожалуйста, прости». Я положил этот листок на стол, сверху положил ключи, взял чемодан и захлопнул входную дверь.

В течение двух месяцев была тишина. Потом раздался телефонный звонок:

– Игорек, пожалуйста, прости … Но я не дослушал и молча повесил трубку. Обида и разочарование еще были слишком сильны.

А еще через две недели, идя с работы, я застал у парадной Наташу. Она со слезами подбежала ко мне, обняла и сквозь всхлипывания произнесла:

– Прости ты меня, дуру. Я никогда бы не сделала того, о чем говорила, но прошу тебя –давай оставим все, как было.

Мы долго просидели на детской площадке у моего дома, разговаривали, молчали и, в конце концов, решили, что мы опять расстаемся, вновь перейдя в состояние «лучшие друзья», уточнив при этом, что останемся ими даже в случае, если кто-то построит свою семью.

Через два года у Юры родилась дочь, моя внучка, Ирина, Ирочка, и я чуть не стал ее крестным отцом (меня об этом просил Юра), но, слава богу, вовремя узнал, что по церковным канонам ближайшем родственникам запрещено становиться крестными. Пришлось отказаться, сославшись на необходимость длительной командировки.

Когда Ире исполнилось восемь лет, в семье сына начались размолвки, скандалы, Юра подозревал, как потом выяснилось не без оснований, жену в неверности и чтобы уберечь ее от всего этого Наташа взяла внучку пожить себе.

Я по-прежнему часто бывал у Наташи и мы довольно скоро подружились с внучкой, этаким очаровательным бесенком в юбке. Ее не возможно было не любить. Наташа была, что называется строгой бабушкой, (за те годы, пока мы не виделись, она успела заочно окончить педагогический институт, проработала несколько лет учителем русского языка и литературы и в то время работала завучем в одной из самых престижных школ города) перенося свой школьный опыт в семью.

Видимо поэтому Ира инстинктивно потянулась к доброму и отзывчивому «дяде Игорю» часто поверяя ему свои детские секреты. У нас с ней повелось, что во время каждого моего приезда Ира минут на десять-пятнадцать забиралась ко мне на колени и шепотом, на ушко рассказывала мне о своей жизни между моими посещениями Наташиной квартиры. Особенно мы подружились после одного случая. Однажды, когда я был на работе, раздался звонок телефона и Наташа, срывающимся от волнения голосом и чуть не плача попросила меня сейчас же приехать к ней. Оказалось, что во время прогулки она по какому-то поводу поругалась с внучкой и та убежала от нее через проходные дворы. Наташа обегала всю округу, но не нашла Иру. Юра был в очередной командировке и помочь ей мог только я.

Я взял такси и уже через полчаса был у Наташи. Попросив ее сидеть дома, а вдруг Ира сама придет домой или ее кто-нибудь приведет, я бросился обегать близ лежащие дворы и улицы. Минут через двадцать, уже почти отчаявшись, я забежал в какой-то скверик, где обнаружил спокойно сидящую на скамейке Иру. Я схватил ее в объятья, обцеловал всю, а потом попытался отругать. Но этот бесенок, смотря мне прямо в глаза, спокойно заявил:

– А я знала, что ты меня найдешь! Поэтому не пыталась найти дорогу домой сама.

– Почему же ты думала, что найду тебя именно я?

– А кто еще? Отец в командировке, мать вообще неизвестно где, а от бабушки я бы снова спряталась.

Я позвонил и успокоил Наташу, а затем мы долго разговаривали с внучкой о всех ее проблемах, об отце и маме, о «злой» бабушке и ее отношению к ней.

Через год жена все-таки бросила сына, уехав с каким-то бизнесменом в Литву, радостно оставив дочь с отцом, тем более, что и она выразила желание на суде остаться с ним. Наташа с внучкой переехали в квартиру сына и теперь я стал ездить туда и значительно чаще видаться не только с внучкой, но и с ним.

***

Шли годы. Ни Наташа, ни я так и не создали новых семей – она полностью отдалась работе и воспитанию внучки, а я – по другим причинам, о которых скажу несколько позже.

В 2017 году у моей мамы диагностировали рак и в последующие полтора года вся моя жизнь сосредоточилась только на помощи в борьбе с ним. Я практически перестал видеться с Наташей и ее семьей, лишь изредка разговаривая с ними по телефону.

В ноябре 2019 года, в один из приездов в онкологический диспансер на березовую аллею, где мама проходила очередное обследование, я издали заметил Юру, сидящего у кабинета лучевой терапии. Сразу я подойти не мог, так как мама без моей поддержки ходить еще не могла (сказывались последствия побочных эффектов от лечения). Я отвел ее на второй этаж, усадил у кабинета врача и быстро спустился вниз, но у кабинета уже никого не было.

На следующий день, взяв отгул на работе, я дождался, когда Юра уйдет на работу, а Ира в школу пришел к Наташе. Я думал, что что-то произошло с Юрой, но Наташа, грустно улыбнувшись, сказала:

– Нет, с Юрой, слава богу, все хорошо. Он привозил меня, это у меня нашли опухоль в голове, пока не большую, но расположенную в абсолютно не операбельном месте. Но, посмотрев в мое растерянное и расстроенное лицо, добавила:

– Не дергайся сразу, я еще не собираюсь умирать, при нормальном лечении мне дают не менее полутора – двух лет жизни. Я даже Юре ничего пока не сказала, пусть думает, что все излечимо. Дай слово, что ничего не расскажешь ему.

Слово я конечно дал. Мы проговорили несколько часов и, в результате разговора, она согласилась, что когда ей станет совсем плохо, она все же расскажет правду о наших отношениях, что бы я мог как следует поддержать Юру и Иру после ее ухода.

Я позвонил отцу, давным давно разведшимся с моей мамой и жившему с новой семьей в Тольятти. У него тоже был рак, наши врачи от него так же отказались и он сделал операцию в клинике Израиля, что позволило выиграть несколько лет жизни. Отец созвонился с клиникой, договорился, что врачи посмотрят снимки, которые я направил в их адрес.

К сожалению и израильские врачи не взялись за операцию, сказав, что время упущено, вот если бы три, четыре месяца назад – тогда еще можно было, что-то сделать. Единственное, что они сделали – скорректировали курс лечения, посоветовали новые медикаменты и обещали, что Наташа проживет не менее двух с половиной лет.

Наступил страшный для меня 2020 високосный год.

25 мая от короновируса в Тольятти умер отец, а ровно через месяц 25 июня также от короновируса умерла моя мама. Самое страшное было в крематории, когда за ее гробом шел только я и некому было сказать хоть какие-то слова утешения. Я сам запретил Юре и Иринке присутствовать на этой церемонии, так как опасался, что они подцепят вирус и заразят Наташу, а с ее болезнью и осложнениями – это смерть. Остальные родственники либо были далеко, либо по возрасту и боязни заражения не пришли на церемонию.

Я сидел в абсолютно пустом зале у гроба матери (я попросил ведущую ничего не говорить, а то бы получилось, что она рассказывала мне о моей матери с моих же слов) и не мог даже заплакать, хотя знал, что после этого мне стало бы легче. Видимо вид у меня был совсем паршивый, поскольку ведущая после церемонии на выходе из зала отозвала меня в сторону и дала хлебнуть из фляжки чего-то очень крепкого. Это вернуло мне хоть какие-то силы и позволило добраться на такси до дома.

А дома я впервые в жизни надрался в полном одиночестве, высосав практически без закуски бутылку коньяка. Утром, вернее уже после полудня, меня разбудили настойчивые звонки телефона. Оказалось, что Наташа уже пару часов практически беспрерывно звонила мне и уже собралась послать Юру ко мне: – А то вдруг с тобой что-то случилось. Мы проговорили с ней больше часа, она как могла успокаивала меня. Она говорила, что я не один на этом свете, что у меня есть они, люди которые любят меня и нуждаются во мне и действительно мне стало легче.

Но на этом действие високосного года с повторяющимися цифрами не закончилось и в ноябре от инфаркта умер один из моих немногочисленных, но зато верных друзей (Вообще, друзей много быть не может, много может быть приятелей, а настоящих друзей у каждого человека всегда можно пересчитать на пальцах одной руки).

Шел предпоследний день года, и я думал, что все горечи закончились, но как-бы не так. В восемь утра при входе на работу зазвонил мобильный телефон и Юра каким-то серым, упавшим голосом произнес:

– Игорь, мамы больше нет, она скончалась ночью во сне. Как потом выяснилось при вскрытии – у нее оторвался тромб и перекрыл легочную артерию.

Вот тут меня проняло по настоящему, не помню, как я дошел до рабочего места, сел обхватил руками голову и как-бы отключился от мира, в голове крутился рой мыслей, в которых горе от потери Наташи сочеталось с вопросом:

– А что теперь будет? Ведь она явно так и не написала обещанное письмо, в котором хотела рассказать все о наших отношениях и теперь некому было рассказать правду Юре.

Хорошо, что у одного из наших сотрудников нашлась заначенная бутылка коньяка и кофе, с помощью которых я смог немного придти в себя.

С утра 31 декабря, вместо подготовки к празднованию нового года, мы с Юрой носились по моргам и похоронным бюро, чтобы успеть все оформить до обеда, когда эти конторы закрывались до 3 числа.

Четвертого была кремация. На обратном пути Юра вел машину, а мы с Иринкой сидели на заднем сиденье, и она, уткнувшись мне в плечо, тихо плакала и вдруг шепнула:

– Дядя Игорь, а как же мы с папой жить будем? Ведь я так ничему не научилась у мамы, она только только начала учить меня готовить, да всем другим работам по дому.

Комок подкатился к моему горлу и я чуть не сказал:

– Я помогу Вам, ведь я Ваш отец и дед, но произнес только первую часть фразы, подумав, что такие разговоры на ходу в машине не ведутся. Пусть немного улягутся страсти и в удобный момент я все расскажу.

Но жизнь подкинула мне новые неожиданности. Дней через десять мне позвонил Юра и сказал, что принял предложение о переезде в один из закрытых городов Подмосковья, где ему давно предлагали место начальника производства. Там дают прекрасную благоустроенную квартиру, зарплату почти в три раза больше чем здесь. Да и Ирину там ожидает прекрасная школа, по окончании которой можно по квоте поступить в МИФИ или любой из университетов Москвы или Питера. Отъезд был запланирован на конец февраля.

Я понял, что решаться на что-то надо как можно быстрее. После долгих размышлений я все же решился рассказать все во время встречи на сорок дней после смерти Наташи. Однако до этого произошел ряд событий, которые заставили меня вновь задуматься над своим решением.

Примерно через месяц после похорон, в субботу, мы все втроем вновь оказались на кладбище, чтобы посмотреть на памятник, который накануне должны были установить рабочие. Осмотрев памятник и рассчитавшись с рабочими, мы сели на скамейку и решили по русскому обычаю помянуть Наташу. Я достал небольшую бутылку коньяка и налил себе и Юре в бумажные стаканчики грамм по сто, мы выпили, заели шоколадкой, молча посидели и уже собирались уходить, когда Юра встал и произнес длинную довольно сбивчивую речь. От переживаний и от недосыпа коньяк сильно подействовал на него. Он долго говорил, как он любил и гордился своей мамой, но среди всего он произнес два предложения, которые буквально меня ввели в транс:

– Мама была самым честным человеком на земле, она ни разу не соврала, ни мне, ни Ирине!

– Недавно она мне сказала, что за всю жизнь любила, любит и будет любить только трех людей – меня, Иру и моего отца.

После этих двух фраз я на время выпал из реальности, поняв, что мое решение рассказать все сейчас может привести совсем не к ожидаемому результату. И тут я почувствовал, что Ира, сидевшая справа от меня и видимо что-то прочитавшая на моем лице, крепко, как только смогла, сжала мне руку и стала нежно ее поглаживать. Это вернуло меня к реальности, мы еще немного посидели, вызвали такси и поехали по домам.

На следующий день, в районе двенадцати часов, зазвонил мобильник и раздался голос Иры:

– Дядя Игорь, я тут была в квартире мамы, от куда нужно было забрать кое-какие вещи, и нахожусь рядом с твоим домом. Можно я к тебе зайду?

Минут через десять раздался звонок, вошла Иринка и сразу с порога произнесла:

– Ну, привет, ДЕДА!

Я как стоял, так и опустился на ближайший стул.

– Ира, откуда ты это узнала? Бабушка все-таки написала обещанное письмо с рассказом о наших отношениях и ты его нашла?

Тут на лице Ирины отразилась полная растерянность и она шлепнулась на соседний стул:

– Значит это, правда? Нет, бабушка ничего не написала, она же умерла внезапно.

– Как же ты догадалась об этом? Ведь мы никогда никому об этом не говорили?

И Ира рассказала, что подозревала об этом уже давно:

– Когда мне было лет девять, а мама с папой ругались и разводились, я несколько месяцев жила у бабушки, где ты часто появлялся. В один из вечеров, когда вы думали, что я сплю, я подслушала ваш разговор на кухне, в котором ты убеждал бабушку рассказать всю правду об отце Юры, а бабушка запрещала тебе это. Потом ты встал, чтобы выйти в коридор, а я убежала в комнату и ты меня не заметил. Я долго ждала, что что-то произойдет, но ничего не происходило, и я убедила себя, что что-то не так поняла и почти забыла об этом разговоре.

– Что же тебя заставило вспомнить об этом?

– Выражение ужаса на твоем лице, когда папа стал говорить о том, что бабушка ни разу за всю жизнь ему не соврала, а так же выражение полной растерянности при словах, что она всю жизнь любила только отца папы. Вот я и решила проверить свои подозрения, а ты сразу и попался.

Мы проговорили с Ирой более двух часов, в течение которых я рассказал ей всю нашу историю, всю правду, без всякой утайки, в том виде, как описал ее выше. В конце разговора Ира спросила:

– Ну и что ты собираешься делать дальше?

– Я твердо решил все рассказать на сорок дней.

Она задумалась, а потом сказала:

– Слушай, деда, а может быть не надо все говорить? Отец сейчас в таком состоянии, что он либо не поверит тебе, запретит общаться с тобой и не пустит меня в Питер поступать в университет (они решили продать свою квартиру, а однушку Наташи сдать, с тем, чтобы потом Ира жила не в общежитии, а в своей квартире, под моим присмотром), либо, если поверит в крушение своих идеалов, сопьется. Ты же заметил, как его развезло после неполного бумажного стаканчика? Он после смерти бабушки стал много пить и я только-только убедила его прекратить.

– Что же мне делать? Ведь хоть в конце жизни я хочу стать настоящим отцом и дедом.

– Ну дедом, считай, ты уже стал, а вот с отцовством – погоди немного, пусть пройдет несколько месяцев, отец успокоится и я сама все ему расскажу.

– Если Юра может не поверить мне, то почему ты думаешь, что он поверит тебе?

– А я скажу ему, что бабушка все-таки оставила письмо с рассказом о Вас, я его уничтожила, а сейчас меня замучила совесть и я все рассказала.

– Хорошо, Ира, я подумаю над твоими словами.

На этом мы попрощались и я остался со своими думами один.

На сорок дней я так ничего и не сказал. Когда я встал, что бы все рассказать Юре, то во взгляде Иры я прочитал такую мольбу, что слова застряли у меня в горле, я пробормотал положенные в таких случаях слова и сел. Перед уходом Иринка вышла со мной на лестницу, чмокнула меня и шепнула:

– Спасибо, деда. Потерпи немного. Не беспокойся, я все ему расскажу. Только, пожалуйста, напиши мне вашу историю, я никогда не смогу рассказать отцу так, как ты рассказал мне. Я скажу ему об уничтоженном мной письме, о наших разговорах, а потом дам прочитать твои записки. Я согласился, так и появился этот рассказ.

Напрасно я думал, что все на этом и закончится. Нет, мой «бразильский сериал», получил неожиданное продолжение.

Закончил я писать эти записки в час ночи в воскресенье, а во вторник, когда я был на работе, раздался звонок мобильника и сквозь всхлипывания Иры я услышал:

– Деда, можно я к тебе приеду и поживу у тебя несколько дней?

Потом добавила:

– Я все сказала папе, прости!

– О чем?

– О тебе, о моей бабушке, о ее письме, которое я уничтожила.

После этих слов у меня закружилась голова, я шлепнулся на ближайший стул и стал расспрашивать Иру, что же произошло.

Когда я немного успокоил Иру, выяснилось, что в этот день Юра должен был уйти с обеда с работы и поехать продавать дачу в Поселок под Вырицей. Однако, ему пришлось заехать домой за забытыми документами. Там он застал Ирку, которая прогуливая школу, пригласила к себе своего парня, ученика 10 класса той же школы. Как сказала Ира:

– Мы ничего такого не делали, только обычные «целовашки-обнимашки»!

Юра, будучи и без того на взводе, сорвался, вытолкал в шею ее парня, запретил Ирине встречаться с ним, да еще пригрозил пойти к родителям Жени и все рассказать им.

Тут сорвалась и Ира, она мало что соображая, закричала:

– Ты злой! Ты меня не любишь! Я не хочу с тобой жить, лучше я уеду к дедушке, он добрый он все поймет!

После всего этого отец, конечно, по крупицам выдавил из нее всю историю.

Я спросил ее:

– Ты где сейчас?

– Я заперлась в ванне с телефоном, отец стучится в дверь и требует впустить его.

Я попросил внучку не пороть горячку, нормально поговорить с отцом и еще раз подумать над своим решением.

Едва наш разговор закончился, как мобильник зазвонил вновь. Это был Юра, его голос был абсолютно растерянный, но при этом агрессивный. Как это сочеталось одновременно я до сих пор не понимаю:

– Игорь, ЭТО правда, что ты мой отец? Я не верю тебе, мама не могла всю жизнь меня обманывать!

Поняв, что в его состоянии, что-то объяснить невозможно, я как можно более спокойно сказал:

– Успокойся, возьми себя в руки! Сейчас ничего не говори, а то наговоришь много лишнего. Сейчас я тебе на почту пришлю файл с рассказом о наших с мамой отношениях, который попросила написать Ира. Ты его прочитаешь, а потом, если захочешь, поговорим. Не захочешь – можешь забыть о моем существовании, я ничем не напомню о себе ни тебе, ни Ире. Ты пойми, мне же от Вас с Ирой ничего не надо, я ни на что не претендую, единственное, что мне надо – это знать, что на свете есть два человека, которым я не безразличен и которых я могу просто любить!

Саша помолчал несколько секунд, потом буркнул:

– Хорошо, пришли мне рассказ, я прочту, ну а Ира, конечно, останется дома.

Рассказ был у меня на флешке, поэтому в течение двух минут он был у него.

Наступили тягостные часы ожидания. Шло время, телефон молчал, не звонили ни Юра, ни Ирина. Это были одни из самых тяжелых часов в моей жизни. О чем я только не передумал в это время.

Ночью я, конечно, практически не спал и в жутком настроении пошел на работу.

Только в начале первого раздался долгожданный звонок. Звонил Юра:

– Игорь, мы с Ирой приедем к тебе около семи часов, там и поговорим.

Ровно в семь часов раздался звонок в дверь. Вошли Юра и Ира, оба они напоминали нахохлившихся воробьев. Первой ко мне подошла, почти оттолкнув отца, Ира, чмокнула меня в щеку и произнесла:

– Здравствуй, деда!

Юра как-то скривился, молча снял пальто и прошел в комнату, было видно, что он не знает как ему вести себя со мной. Я отправил Иру на кухню разогревать ужин и когда показывал, что где стоит, тихо на ушко произнес:

– Не очень спеши, дай нам немного поговорить наедине.

Вернувшись в комнату, где в кресле сидел все такой же угрюмый Юра, я начал говорить. Я сутки готовился к разговору, но все слова, которые я хотел сказать сыну, куда-то исчезли. Однако, собрав всю оставшуюся волю в кулак, я сказал:

– Юра, пойми, я ничего не прошу от тебя, не прошу называть меня отцом, не прошу полюбить меня больше, чем есть сейчас, не собираюсь в суде устанавливать свое отцовство, не пытаюсь настраивать тебя против матери, самого лучшего человека на земле – мне просто надо знать, что на земле есть два человека которым я не безразличен, которых я любил последние тридцать лет и которые всегда могут рассчитывать на мою помощь. Давай спокойно, не торопясь поговорим, я отвечу на все твои вопросы, честно, ничего не скрывая от тебя, а ты решишь, что будет дальше.

В течение моего монолога лицо Юры постепенно оттаивало, он немного расслабился. Я налил ему и себе по рюмочке бренди, но предупредил:

– Только по одной, перед ужином. Нам обоим надо быть трезвыми сегодня.

Во время ужина мы разговаривали о всяких пустяках – как они готовятся к переезду, о ближайших планах на будущее. Во время еды я заметил, что вчерашняя размолвка между отцом и дочерью не прошла бесследно – на все вопросы Юры Ирина отвечала односложно:

– Да папа, хорошо папа, нет папа.

Но я решил оставить разбор этих вопросов на более поздний срок, а сейчас попытаться решить главные проблемы. Мы перешли в комнату, Юра и я сели друг против друга в кресла, а Ирина расположилась на диване.

– Давайте я подробно расскажу Вам все, как было, если что-то будет не понятно, сразу спрашивайте. Я обещаю, что отвечу на любые вопросы и ни в чем не отклонюсь от правды, как бы она не была горька. Сказал я и начал свой рассказ.

Мы проговорили более четырех часов, сына с внучкой интересовали все подробности наших с Наташей отношений и мне приходилось часто прерывать свой рассказ и давать обширные пояснения. Во время разговора Юра, как мне показалось, окончательно оттаял, но, ни разу не назвал меня отцом или папой, хотя Иринка подчеркнуто называла меня только дедом.

В начале двенадцатого мы отправили Иру в маленькую комнату спать, а сами продолжили уже чисто мужской разговор. Когда по нашим расчетам она заснула, я попытался выяснить, что же на самом деле произошло вчера:

– Что произошло между тобой и Ирой, спросил я, почему она смотрит на тебя как на врага?

Саша рассказал, что когда он пришел домой, то застал ее целующуюся на диване с каким-то парнем. Я уточнил:

– Только целующимися?

– А что этого мало! Ей же всего пятнадцать лет.

– Слушай, у тебя же умная дочка, ты хоть попытался спокойно поговорить с ней, выслушать нормально ее, прежде чем закатывать вселенский скандал? Вспомни себя в семнадцать лет, что не целовался с девушками на диванах?

– Так то в семнадцать! А этой пигалице сколько?

– Теперешние пятнадцать – это наши как минимум семнадцать.

Так мы препирались некоторое время, но потом я все же убедил Юру утром поговорить с дочерью и попросить у нее прощение за резкость. В это время раздался голос из-за закрытой двери:

– А попросить прощение можно и сейчас!

Этот чертенок оказывается нас подслушивал. Юра ушел к ней в комнату, долго с ней шушукался, а затем вышел уже с совсем другим выражением лица.

– Ну что, помирились?

– Помирились, спасибо тебе.

В последующие дни я довольно много общался с Юрой и, особенно, с Иринкой, которая прожила у меня следующую субботу и воскресенье, когда сын все-таки съездил и продал дачу, а вечером устроил отвальную для своих друзей и сотрудников.

В эти два дня мы с внучкой опять очень много разговаривали, спорили иногда даже немного ругались, но тут же мирились.

А уже совсем перед отъездом домой в воскресенье, когда мы ждали Юру, она сказала слова, которые потрясли меня до глубины души:

– Деда, можно я тебе скажу все, что я думаю? Я тебя любила в качестве «дяди Игоря», еще больше полюбила после смерти бабушки и буду любить тебя всегда, но прожить свою жизнь как ты – я не хочу! Ты же из-за своих дурацких принципов половину жизни спустил в унитаз, вместо того, чтобы один раз переступить через них и может быть жить счастливо.

Я сразу не нашел ничего, что мог бы ответить ей, но видно на моем лице отразилась такая боль, что Ирочка схватила меня в объятия, стала целовать, повторяя:

– Деда, прости меня, пожалуйста, я не должна была этого говорить! Ну прости ты дурную внучку.

Я, конечно, убедил ее, что ничего страшного не произошло, что не обижаюсь на эти слова, что, разумеется, по-прежнему ее люблю.

Потом, когда Юра с ней уехали домой, весь вечер и почти всю ночь я размышлял над словами внучки. А может она права и всегда следовать принципам – непозволительная роскошь, за которую приходится дорого платить? Или, если я бы не придерживался их, было бы еще хуже? Не знаю. К сожалению, жизнь нельзя открутить назад, как ленту кино, попробовать другой вариант и потом выбрать лучший.

Лежа в постели, я думал:

– Господи, как же по-дурацки сложилась жизнь!

Я старался жить по принципам, заложенным в меня с детства дедом, самым умным и по-настоящему интеллигентным человеком, из всех кого я знал за всю жизнь. Он родился в 1901 году в семье знаменитого на весь Петербург портного, обучавшегося своему ремеслу в Париже и Вене и имевшим в собственности три дома на Лиговке. В одном жила семья, в другом была мастерская, где он принимал весь питерский бомонд, а в третьем цеха и склады. С детства дед получил прекрасное воспитание – знал три языка (до конца жизни он свободно разговаривал на немецком, английском и французском) не считая латыни и мечтал поступить в университет. Однако в 1918 году поддержал революцию, через год вступил в красную армию и воевал, по-моему, на всех фронтах. По окончании гражданской войны он закончил специальные курсы, после окончания которых, перешел на работу в НКИД (народный комиссариат иностранных дел). О том, чем он занимался там, дед так ничего мне и не рассказал:

– Поверь, Игорек, пока не время об этом рассказывать.

В 1937 году, он был арестован и четыре месяца провел в заключении, после которого у него на всю жизнь остались периодические сильнейшие головные боли.

Перед началом войны дед работал преподавателем в школе НКВД, готовившей разведчиков и диверсантов. После начала войны, после долгих усилий, он добился перевода в действующую армию, где сначала воевал на «невском пятачке», а после ранения и новой подготовки, был заброшен командиром пятерки разведчиков и диверсантов в псковскую область под Лугу, где к моменту освобождения стал командиром большого партизанского соединения. О его подвигах во время войны написаны две книги.

По окончании войны он остался в органах и до 1951 года очищал от оставшихся бандеровцев и предателей леса Украины и Литвы. Как я понял, он не был в отрядах НКВД, занимавшихся непосредственной зачисткой, а был на какой-то нелегальной работе. Затем дед вернулся на преподавательскую работу в туже разведшколу, где ставил выпускникам настоящий немецкий и французский языки и обучал необходимыми манерами поведения за границей.

После двадцатого съезда, а особенно после того, как бывших бандитов, которых он ловил по лесам шесть лет и о деяниях которых он знал всю подноготную, стали массово реабилитировать и выпускать из лагерей, он написал заявление и ушел из органов. Ему предлагали место начальника 1-го отдела на одном из крупнейших предприятий города, но он отказался и устроился мастером на завод, где и проработал до конца жизни.

Дед много раз повторял «Подумай, прежде чем дашь честное слово! Но если дал – держи его, что бы ни случилось». Я дал слово Наташе, что не расскажу Юре о наших с ней отношениях и что? Я на много лет лишил его отца, Иру – деда, а себя двух близких людей. Сейчас я понимаю, что как только я узнал о сыне, надо было наплевать на возражения Наташи и все рассказать ему. Сколько бы она потом не бесилась, сколько не запрещала мне видеться с сыном, все когда-нибудь закончилось и у меня был бы сын, а у него отец.

Дед говорил: «Ничего нет в жизни хуже предательства, все можно простить, но не это». И что, придерживаясь этого принципа я почти на десять лет потерял одного из лучших друзей. Когда мы с Наташей договорились жить каждый своей жизнью, я начал встречаться с одной женщиной. Все шло к свадьбе, но однажды, приехав их командировки, узнал, что она после одной из вечеринок переспала с моим другом. Ее я послал на все четыре стороны сразу и не жалею об этом (после меня она еще дважды выходила замуж, разводилась и о ее похождениях знали все наши друзья). А вот друг несколько раз пытался помириться со мной, говорил, что не хотел этого, что все произошло не по его инициативе, по-пьяне, предлагал набить ему морду. Я не послушал и разорвал с ним все отношения. Прошло больше восьми лет. Моя мама заболела раком и все наши немногочисленные накопления улетели мгновенно – лекарства от рака выдавали бесплатно, но вот лекарства для купирования побочных эффектов приходилось покупать самим. Кредит мне не давали, да и с каких денег я бы его стал отдавать, поэтому я занимал деньги у всех друзей. И вот однажды раздался звонок в дверь, я вышел к решетке, отделявшей лифт от квартир на этаже. У решетки стоял Алексей, который молча протянул мне конверт, развернулся и пошел к лифту. Не смотря на просьбы остановиться, не успел я открыть решетку, как он сел в лифт и уехал вниз. Открыв конверт, я увидел в нем деньги – четыреста тысяч рублей. Позвонив общим друзьям, я выяснил, что он, узнав о моих трудностях, продал свою машину и все деньги принес мне. На следующий день, взяв две бутылки его любимого коньяка, я пришел к нему мириться. Мы долго разговаривали, мирились, пили (или в какой-то другой последовательности, не помню) и он стал вновь моим другом. Но восемь лет дружбы было потеряно.

Был еще один принцип, который вбивал в меня дед: «Никогда не пытайся разрушить чужую семью, если у них без тебя все хорошо».

Этот принцип подтвердила и история моей мамы. Отец уехал в длительную командировку в Томск, где его окрутила какая-то женщина. Когда мама приехала туда, то она встретила ее вместо отца и потребовала, чтобы мама немедленно уехала обратно. Мама не стала бороться за отца, развернулась и уехала, так и не поговорив с отцом. Но той женщине это не помогло, через год отец оставил и ее.

Прошло пару лет после моей неудачной попытки жениться и я вновь влюбился, и вновь не в того, кого нужно. На юбилее моего школьного приятеля меня посадили рядом с очень симпатичной женщиной, которая была так же одна, с тем, чтобы я за столом поухаживал за не ней. Мы разговорились и, как мне показалось, понравились друг другу. Весь вечер я танцевал только с ней и к концу вечера влюбился в эту милую, обаятельную и очень умную женщину. Но все мои планы разбил мой приятель, который отозвал меня под благовидным предлогом в коридор и там сказал:

– Ты не очень распушай хвост перед Светой, она замужем, он сейчас в командировке, а Света, будучи ближайшей подругой моей жены, не смогла отказаться от прихода ко мне.

Так она замужем. Вот тут и вступил в действие вышеописанный принцип. На вид, в семье у них было все прекрасно, и я сидел и «молчал в тряпочку», ничем не выдавая свое отношение во время наших редких встреч. Когда же я узнал, что все было не так, как казалось, я всецело был занят борьбой с раком мамы и не мог позволить еще кому-то принять на себя это бремя. А через год, когда у мамы все стало значительно лучше, я узнал, что она развелась и вышла замуж за другого человека, а я как всегда опоздал.

ИРА, последние абзацы я написал специально для тебя – никого в жизни не слушай, живи своим умом, БОРИСЬ ЗА СВОЕ СЧАСТЬЕ или останешься одна как моя мама и я.

Твой дед, Игорь.

P.S.

Через полторы недели, когда я провожал их в аэропорту, внучка подарила мне одну из двух любимых иконок Наташи, доставшихся ей от бабушки, альбом с фотографиями и обещание приехать в августе на каникулы (у меня будет отпуск, а Юра, поскольку приступит к работе только в марте, отпуска летом явно не получит).

Но лучший подарок мне подарил Юра. Совсем перед посадкой, он подошел ко мне, обнял и сказал:

– До свидания, ПАПА.

Я поверил, что он поверил, все понял и простил меня.

– До свидания, СЫН!