Между нами война [Инна Михайловна Чеганова] (fb2) читать онлайн

Между нами война
Инна Михайловна Чеганова

© Инна Михайловна Чеганова, 2021

ISBN 978-5-0053-3614-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

Посвящаю эту книгу каждому Борцу за справедливость; каждому благородному Воину в тылу и на передовой, пожертвовавшему ради моральных устоев всем тем, к чему стремилось Его когда-то бьющееся человеческое сердце; жившему и умершему во все времена Земли до нас и после нас.

Если книга не наставляет человека, то такая книга является набором бессмысленных фраз, засоряющих нутро.

Желаю добра.

Одна из множества.

Вся слава и хвала принадлежит Лучшему из помощников.

Выражаю особую благодарность моей первой читательнице — Нине Михайловне Градовской. Спасибо Вам за то, что прошли этот долгий путь с моими героями, не побоявшись преград и ошибок.

Также огромное спасибо историкам, социологам, богословам, языковедам, психологам и другим людям, чьими вечными трудами мы пользуемся каждый день.

Благодарю деятелей вдохновляющего музыкального искусства.

Playlist. (в песнях прошу ориентироваться на перевод лирики).

1. Epic Score — Still Have a Soul (Jennyni20mix). /Вся жизнь героев в одной мелодии.

2. Fearless Motivation — Thank you; Farewell life — sad epic music. /ЧУВСТВА И ПРЕГРАДЫ.

3. The Venecia-CREATE theme (love Tarros-Eris): Michalis HATZIGIANNIS — Σαϊτιά, Χορεύω.

4. Yannis Vardis — Pare me. /Мы одни, но не вдвоем.

5. Giorgios Sabanis — Agria thalassa; Antonis Remos — Ti Imouna Gia Sena. /Чувства Тарроса.

6. LinoGaetano — La e la luna. /Отверженный Антонио.

7. Fors of Will — Epic Battle Music.

8. Efisio Cross — I have overcome the world. /Эрис в павшем Эрзеруме.

9. Jo Blankenburg — Hiraeth. /Не умирай!

10. HAVASI — Rise of the instruments. /Мир тесен…

11. Soundmopi — Return of the Hero. /Кокжал и ее волки.

12. Γιώργος Μαζωνάκης — Σάββατο (Sávvato). /Почему?

13. Philipp Beesen — One last Call. /Я все исправлю..

14. Jovanotti— A TE. / Его спасение в любви.

15. Ivi Adamou & Giorgos Mazonakis — Fotia mou / Это их конец.

16. The Fearless Motivation — The Universe in me.

17. Mark Eliyahu — Journey; Coming back. /Эрис среди тюрков; Эрис У Д.Руми.

18. The lonely Eris in the CREATE: Melisses — Mia bradia. /Повстанец Эрис ждет Тарроса.

19. Immediate Music — Destiny of the Chosen (extended). /Вторжение Эрис в Белокому.

20. Two Steps from Hell — Protectors of Earth; Victory. /Таррос на верном пути.

21. Aggessive War Epic Music — Enemy; Enemy coming, Blood and Power. /Черный Ворон.

22. Mongol Theme: The HU — Wolf totem.

23. Turk warriors Aris Qoqjal theme: C — rouge — Heroes of Musa Dagh.

24. David Eman & Trevor deMaere — A Hero Within Us.

25. The End: Audiomachine — No matter what.

26. The temple Tharros and his bad soldiers: 2WEI-Chainsaw Symphony (escape velocity).

27. The one last moment for you by Twelve Titans music. / Конец произведения.

Часть первая

Пролог

Уже не в первый раз маленькая девочка видит во сне, как она и ее преданная бабушка в длинных бесформенных рубахах идут навстречу полной луне, перекрывающей собой ночной горизонт. От ее бело-голубого света, разливающегося по округе, ясно, словно днем.

…Вот она — чернявая и хрупкая, тянет свои фарфоровые, почти прозрачные из-за худобы, ручки к серебряной доброй луне, дарящей мир, но между ними высокая каменная стена, не имеющая конца и края. Девочка совсем не обращает на это внимания — она ведома чем-то высшим, невидимым. И вот, всего один шаг, и — преграда тает…

Бабушка остается позади, смотря в недоумении, словно не понимая глубины и смысла происходящего.

А девочка? Она любуется в упор умиротворяющим небесным светилом и парит над землей. Она растворяется в его великолепном озарении. Ей мерещится, что она — одна, особенная, одобренная загадочной Вселенной. Как же это прекрасно!

Девочка просыпается…

Глава первая

…20 марта 1217 год. Regno di Candia — Королевство Кандия. Regnum Create — Королевство Крит.

— Они приближаются. Наконец-то! — воскликнул человек со списками из администрации Венецианских колонизаторов, дав приказ портовым быть готовыми к встрече.

Галеры и парусники Дожа (Дож — правитель Венеции (итал. doge, от лат. dux — «вождь, предводитель, военачальник»; однокоренные слова «дукс», «дюк», «дукат»)), заполненные первой партией из ста тридцати двух рыцарей и сорока восьми сержантов; их специально обученными конями и передовым вооружением причаливали к северо-восточному побережью острова Крит, находящемуся между тремя морями: Эгейским, или Критским — на севере; Ионическим — на западе и Ливийским на юге. Земля находится в восточном бассейне Средиземного моря, на стыковой двух культур — Запада и Востока. Всё это — морская артерия Европы и Азии.

Все хотели покорить этот маленький островок, волею судьбы раскинувшийся здесь. Его немногочисленным мужественным жителям всегда и во все времена приходилось мириться с часто меняющимися хозяевами, продающими их из рук в руки и отбирающими лакомый кусок друг у друга вследствие далеко неспокойной политической обстановки в мире.

Вот и теперь Крит встречает новых хозяев. Византия — наследница Римской Империи была расколота, затем здесь хозяйничали по сути те же византийцы, назвавшие свою новоиспеченную республику Генуэй. Это были хорошо обученные пираты — изверги, бороздящие воды под своим белым флагом с красным крестом. Но они были изгнаны более дерзкой Венецией.

Теперь пришла она — промышлявшая на всём, что продавалось. А виной смены властей на этот раз являлся сентябрьский Декрет, подписанный вождем крестоносцев Маркизом Бонифацием Монффератским, чьим трофеем являлся Крит и Дожем Империи морских торгашей — Джакомо Тьеполо в 1211 году. (Эти исторические сведения, касающиеся истории Крита, Венецианского господства и восстаний, немного переделанные в пользу художественного произведения, взяты из энциклопедии «Вокруг Света». )

Бедные изнеможденные критяне!

Издалека за этой причаливающей морской гегемонией в ужасе и с обреченным видом наблюдали пришедшие ради этого зрелища самые смелые местные жители Хераклиона (Хераклион, Гераклион, Хандак — Хандакас, Кандия — столица острова Крит. Сегодня — Ираклион), теперь уже Кандии, боясь подойти поближе.

— Наконец земля! Мы уже близко. — говорил своему немногим взрослому товарищу юный девятнадцатилетний рыцарь, с рвением гребя галеру длинным веслом, звуки гулкого хлюпанья которого вливались в общий плеск. Его темно-коричневые, почти черные, мелкие упругие кудри, доходящие до середины красной от солнца шеи, забавно пружинили от движений их хозяина.

— Таррос, что ты видишь? — почесав бритую голову, вопрошал его товарищ, своим вопросом желавший узнать мечты лучшего друга.

— Алессандро Армандо, я вижу зеленые холмы и горы. Смотри, как это прекрасно! — потея от усилия и предвкушения перемен, ответил вдохновленный Таррос, вдыхая уставшим от соленого морского воздуха носом пьянящий запах приближающихся земель.

— Должно быть, здесь полно древесины для судостроительства. Говорят, что тут есть величественные каштановые леса. — глагольствовал Алессандро, вместо округи разглядывая свежие мозоли на левой руке.

— Да. И не только каштановые. Эта земля, несмотря на её печальную историю, сохранила свой девственный вид. Смотри! — взгляд лазурных глаз Тарроса, кинутый из-под костистой, мужественной надбровной дуги, был направлен на искрящиеся волны, что так послушно превращались в нежную пену, и, ударяясь, разбивались о прибрежные камни.

— Поскорее бы! Устал я уже от этого скользкого весла. У меня копчик болит. — жаловался более прагматичный шутник Алессандро, удивляясь наблюдательности Тарроса. — Что ты ожидаешь от прибытия сюда? — он оглянулся через правое плечо на товарища, сидящего сзади. Его смоляные, с винным отливом глаза, искрились внутренней силой и уверенностью в себе. Они смотрели на окружающее с насмешливой иронией.

— Я? Ничего… Буду служить во благо Венеции. Слава великому Дожу! — выкрикнул Таррос, чем вызвал недоумение гребущих по соседству солдат. Ему льстила не столько фанатичная служба, сколько открывающиеся её посредством пути для романтичной и мятежной натуры.

— Ты смешной, брат! — улыбнулся Алессандро. Но сразу же, немного насупившись, с грустью в голосе, продолжил. — Я уже скучаю по своей Каллисте. — проговорил он, задумчиво вглядываясь в густую зелень острова. В её изумрудных переходах пробивались острые и обтекаемые шапки темных деревьев.

— Надо же, твоя! Не забывайтесь, вы оба, с ней вместе — я все еще ее брат! — дружелюбно засмеялся в ответ Таррос.

Алессандро вновь заулыбался. Молодые люди стали друзьями в раннем детстве, когда отец Тарроса уплыл с Крита из-за семейных распрей. Его тоже звали, только на греческий лад, Александрос. По образованию он был судостроителем.

У Александроса был старший брат — Алексис Каллергис, впавший в обиду на ученого братишку, который долгое время проучился на семейный бюджет обеспеченных землевладельцев в далёких Афинах. Алексиса страшно раздражало, что Александрос не участвует в их общем деле. Все накопившееся недовольство вскоре выросло в скандал с последующим лишением имущества.

Александрос Каллергис, разочаровавшись в родственниках, удалился в Венецию, что бурно развивалась благодаря морской экспансии. Мужчина уплыл с женой и маленьким сыном, ожидая, что может быть там, в городе богатых морских волков, он станет востребован в своей профессии и самореализуется. Так и случилось.

Маленькая семья поселились в этом невероятном чудо-городе, выбрав среди множества районов различных дельцов рыбацкий квартал. Поначалу они жили довольно-таки скромно. Через год у них родилась пригожая девочка, которую назвали Каллиста.

Однажды Александрос познакомился с Алессандро Армандо, военным инженером — и последний, узнав о его таланте, посчитал, что грешно будет бросить развивать то, чему грек посвятил полжизни. Узнав друг друга лучше, они начали творить вместе.

Из-за бесславных и презираемых властями Империи корней грека, его венецианский друг дал ему свою фамилию, при условии, что тот примет Католицизм и приведет в Папскую веру свою семью. Александрос, будучи не слишком зацикленным на религиозности, согласился.

У Армандо тоже был сын, названный в честь него самого — Алессандро. Два мальчугана быстро нашли общий язык. Они вместе учились, вместе ели и спали, вместе повзрослели и возмужали. Их в один день посвятили в рыцари Ордена Святого Марка. Тогда Тарросу было двенадцать, а Алессандро — пятнадцать лет.

Знатная семья Алессандро Армандо благоволила Каллергисам, несмотря на их эллинское происхождение. Они были очарованы их прекрасным воспитанием и культурными манерами. Это было заметно, и не нужно было особо вглядываться — их редкая аристократическая внешность говорила сама за себя. Жаль только, что век Александроса и его жены не был долгим. Сначала от чахотки умерла мать Тарроса — Целандайн. Видимо, сырой венецианский климат навредил этой милой женщине, выросшей на щедрой земле. Вслед за ней ушёл и его отец от сердечной болезни — сказались переживания и, опять же, мокрота, бьющая по суставам. Но он успел сделать многое для флота Империи.

Маленькие Таррос и Каллиста остались одни. Семья друга не оставила детей на произвол судьбы. Отрока Александроса в возрасте тринадцати лет Армандо отдал в военную часть. В дань уважения отцу сироты, своего сына Алессандро мужчина отправил вместе с Тарросом, чтобы детям было не слишком тяжко. Вдвоём легче было противостоять жестокости казарменной жизни.

Надо отметить, что суровые условия воспитания закалили парней. У каждого был свой талант, дарованный Богом. Алессандро был более облагодетельствованный в учебе, подсчетах и точных науках — его было не обвести. Это могло стать фундаментом как и в архитектуре, так и в экономических и правовых направлениях. Обе ветви были особенно важны для Венеции. Он также замечательно владел грамотой и поэзией, особенно питая любовь к колким стихотворным высмеиваниям людей и их пороков.

Таррос же, в свои юные годы, демонстрировал окружающим исключительную проницательность и наблюдательность, умение просчитывать наперед, ведение тактики. Он был отличный стратег и замечательный, пылкий оратор, умевший словом зажечь глаза и сердца слушателей. Это в будущем и определило его судьбу.

Некоторые, наблюдавшие во время обучения за парнями, пророчили обоим великое будущее.

Алессандро предпочитал решать вопросы на холодную голову. А Таррос был решительным, темпераментным и очень упрямым. Однако, у обоих парней были общие черты — блистательный ум, граничащий с непревзойденной хитростью и конкурентоспособная физическая подготовка. Их приятельские души взаимодополняли друг друга.

Таррос часто конфликтовал со сверстниками, считая, что они сами виноваты. Хотя в большинстве случаях были виноваты его излишняя вспыльчивость и своеволие. Сил у него хватало, несмотря на невысокий рост в метр семьдесят пять сантиметров и сухое телосложение. Он в совершенстве владел мечом, луком, конем, отлично плавал, одерживал верх в борьбе — чем и вызывал зависть в гарнизоне. Но на помощь всегда приходил его верный старший товарищ Алессандро — хотя и знал о минусах характера своего «братишки». Этот парень не отставал в боевых талантах от Тарроса, но и не мог перегнать его. Их боялись и уважали, стремясь подружиться — зная, что разногласия с ними до хорошего не доведут. Парней считали родными братьями — братьями Армандо. Греков в Венеции не любили, и никто не знал тайну их семей.

Алессандро рос, Каллиста тоже. После редких посещений родного дома семьи Армандо, в котором росла осиротевшая приемная дочь, парень тосковал особенно сильно именно по ней. И вот он уже не мог забыть прекрасную златовласую и голубоглазую сестренку Тарроса, иногда проговариваясь другу о чувствах. Но естественно, тот и так всё заметил. Между юношей и девушкой возникла любовь, вылившаяся в помолвку и венчание. Только прошло все по канонам католиков, а не православных греков. Но это не помешало счастью молодых.

И вот, не успев насладиться недавно начавшейся супружеской жизнью, молодой человек, числившийся в рядах крестоносцев, отчалил со своим лучшим другом в свежеотвоеванный Крит для дислокации и становления гарнизонов.

Венецианцы старались поддерживать мир с местной аристократией, ибо сотрудничество опиралось на торговлю. Их интересовало все, что можно было выгодно перепродать. Стройматериалы, пищевые продукты, крепкое и сладкое критское вино — мальвазия; оливковое масло, соль — всё это пересылалось с Востока на Запад. Шелка, ткани, ковры, предметы обихода и, пожалуй, немаловажное — рабы, все это отныне переправлялось, перерабатывалось, собиралось, фасовалось, хранилось, выгружалось и загружалось среди снующих туда-сюда судов здесь, на Крите.

— Пора. Скинуть якорь! — раздался голос капитана на высоком корабле.

— Есть скинуть якорь! — ответили ему.

Огромный парусник, нагруженный военным добром, пришвартовал к голубой гавани Кандии.

Сонмы солдат и людей, подобно трудолюбивым муравьям, как и положено военным — упорядоченно и без суеты, посреди хаоса кипящего порта принялись выгружаться на новую землю.

Таррос и Алессандро сошли на берег из своей длинной галеры уже натруженными, как и остальные. Но работа ждать не будет, и они принялись выводить строем своих прекрасных боевых скакунов с большого корабля на сушу. Таррос, как и окружавшие его рыцари, собравшись на деревянных помостах, надели свои легкие доспехи. Ветерок, такой теплый, пахнущий горными цветами, обдувал сияющую сталь орудий, и приподнятое настроение отвлекало от накопившегося утомления.

Была команда занять положение верхом на лошади. Занемевшие от недостатка движения зевающие скакуны с неохотой приняли своих наездников. На разговоры и осмотр не было времени, и выстроившись в колонну, рыцари медленно направились к границам теперь уже их булоня.

Таррос отвлекся на созерцание неописуемо красивой природы, играющей в лимонных солнечных лучах, показавшейся диковинной его взору — привыкшему к узким, длинным, громким и кривым улочкам, навевающим сказочность и запах плесени. Улочкам, на которых невозможно скрыться от лишних глаз. Он даже не заметил маленькую девочку, выскочившую откуда ни возьмись на его пути, чуть не угодив под копыта огромного коня.

— Таррос, ребенок! — рявкнул Алессандро, резко потянув вожжи друга, отчего на фалангах пальцев последнего загорелась кожа. Таррос опешил, увидев игрушечную фигурку перед его конем. Он остановился, и, не долго думая, резко спрыгнул, вызвав непорядок в строю.

— Девочка, что ты тут делаешь? Где твоя мама? — спросил он миролюбивым голосом, присев перед малышкой, которой на вид было не более трёх лет.

— Балбес, ты чуть не раздавил ребенка! — продолжал кричать на Тарроса Алессандро.

— Да иди ты, я и сам напугался! — ответил Таррос, косо обозрев сослуживца. — Даже если это рабы нашей Республики, они, всё-же, тоже люди. — тихо рассуждал Таррос, разглядывая хрупкую девочку, одетую в мальчишечьи лохмотья.

Он был крайне удивлён — малютка абсолютно не боялась его. Она внимательно, спокойно и смело смотрела на Тарроса своими серо-зелеными глазками, лишь изредка хлопая длинными черными ресницами.

Таррос улыбнулся — уж слишком она походила на беленькую стеклянную куколку их именитых мастеров. Только она была замотана в потрепанную одежонку, совсем не подходящую к миловидной внешности.

Он поправил ее слегка вьющиеся, темно-каштановые волосы. Упругие локоны под раскаленным солнцем красиво отливали медью. Она испуганно шарахнулась назад, подобно дикой кошке.

— Извини, малышка. Я не хотел тебя напугать. — он отдернул руку. — Где же твоя мама? Ты не понимаешь меня? — Таррос захотел ей помочь.

— Не задерживай строй, рыцарь! — крикнул командир.

Таррос кивнул головой и встал, поспешно оглядев округу. Он заметил в толпе стройную женщину средних лет с мальчиком подле, лет шести на вид, вероятно, её сыном. Ее глаза растерянно сновали туда-сюда, кого-то тщетно отыскивая.

— Командир, разрешите отдать ребенка матери?! — спросил Таррос своего старшину.

Командир, нахмуренный и озлобленный, все же проявил снисходительность, увидев прелестного на лицо ребенка.

— Давай, туда и обратно! — грубо выкрикнул он, звеня стременами.

Таррос поднял девочку, которая показалась ему необычайно легонькой. От неё вкусно пахло солнцем и детской чистотой — аромат, который не поддается описанию. Он не сдержал порыв и поцеловал миленькую малышку в щечку. Девочка глядела на него не моргая — удивленно, но не робея. Таррос быстро добежал до той женщины.

— Это ваш ребенок? — спросил он на итальянском, приправленным латынью, с непривычки забыв, что находится среди греков.

— Да, отдай сюда! — выпалила она на греческом. Женщина резко выхватила дитя, в сердцах сделав ей больно, отчего спокойная девочка чуть было не заревела. Её аленькие губки задрожали. Таррос принялся утешать её, развлекая, отчего та сразу успокоилась. Сверля Тарроса своими карими глазами, недовольная мать обратилась к мальчику, ругая его:

— Я же просила посмотреть за ней минутку! — кричала она необычайно громким голосом. Таррос понимал их речь.

Мальчик ответил, смотря на сестренку с пренебрежением и даже, как ему показалось, с отвращением:

— Она такая противная, ты же сама знаешь, вырвалась и убежала. — надменно ответил он.

Таррос не поверил ему. Уж больно ненавистный и лукавый был взгляд его янтарных глаз. К удивлению юноши, мать погладила мальчишку, а девочку, не совсем понимавшую происходящего, хлестко ударила по нежному лицу, отчего на белой коже остались розовые следы от ее ладони.

— Эй, ты что делаешь? Она же маленькая! — по-гречески закричал на нее Таррос. Девочка залилась слезами. Почти молча, отчего ему стало жаль её вдвойне.

Женщина в ответ обругала его на итальянском, очень грубо и непристойно и развернулась, не желая больше видеть этого юношу.

Она насильно отдирала девочку от себя, которая вцепилась в мать, ища утешения. Но та жестко бросила дочь на землю. Малютка не упала — она твёрдо встала на ноги, которые с шуршанием впились в серую прибрежную гальку, смешанную с желтым песком.

«Вот шустрая!» — подумал Таррос, умиленно улыбнувшись.

Но тут его окончательно разозлило поведение незнакомки, отчего улыбка на его юном безбородом лице исчезла. Девочка хваталась за руку горе-матери, но та, вопреки здравому смыслу, только поносила её за излишние нежности, отталкивая ручонки дочки, сетуя на жару и потные ладони малышки. Они поспешно уходили — девчушка маленькими шажками еле догоняла быструю мать и брата, вынужденно забыв о слезах.

Девочка оглянулась. На её светлом личике были белые соляные дорожки от высохших на ветру слёз и горящая от удара красная щёчка. Таррос улыбнулся и помахал ей на прощание. Девочка помахала тоже, но она была преисполнена серьёзности.

«Что за мать? Бессердечная какая. А брат? Убил бы этого змееныша.»

Его нахмуренное лицо изменилось при другой мысли:

«Какая смелая и хорошенькая малютка, прямо ангелочек! Как можно её обижать?» — думал Таррос, смотря им вслед, но его оборвал командир.

— Что ты там возишься? Не задерживай остальных! — закричал во всё горло суровый старшина рыцарей.

Таррос, примчавшись вихрем, прыгнул на лошадь, натянув поводья. Послышался бас усатого начальника:

— Ну как, помог? Как она тебя облила, эта баба, по-нашему! — он дразнил его. Алессандро укоризненно помотал головой.

Послышался рокочущий смех.

Обычно импульсивный Таррос на этот раз не обиделся. Он всё ещё думал о маленькой крохе с зелеными глазами, напомнившей ему Каллисту в детстве. Только его сестренку баловали и носили на руках, и её глаза не были такими говорящими и бесстрашными, как у этой бедняжки. А эта девочка, еще мало чего понимая, уже сталкивается с неоправданной злостью и подлостью родных, отчего у правильного Тарроса вспыхнуло чувство негодования.

Закончились обоснование и формальности — военных распределили по отрядам, отправили каждого в отведенные места для казарм и выделенную земельную лень для рыцарей. В свою очередь солдаты, под командованием решительных командиров, раскинули и построили гарнизоны.

Новенькие или грамотно отреставрированные каменные крепости возвещали о том, кто теперь здесь хозяин.

Глава вторая

Щуплая девочка собирала круглые каштаны под раскидистым деревом. Она сидела в тени, проворно отыскивая пальчиками гладкие плоды во влажной, пахучей траве. Она так увлеклась, что не заметила, как сзади к ней подошла женщина.

— Эй, соседская девочка, как там тебя, Эрис!

Эрис вздрогнула. Этот голос был сиплый и громкий, совсем неприятный. Эрис быстро встала, поспешно пряча своё богатство по большим карманам своей нелепой одежонки.

— Отнеси-ка эту пищу моему сыну, он работает с мальчишками в поле. Они косят пшеницу. Мои дочки заняты — они шьют заказы. — смуглая женщина беззастенчиво обращалась к девочке, попутно разглядывая её с ног до головы.

— Сколько тебе лет? Ты совсем мала. А какая худая! Не донесешь, сил не хватит. — подытожила она, передумав. — Нет, дай-ка другого попрошу. — быстро-быстро говорила сама себе противоречивая мамаша, мотая кульком.

— Мне скоро шесть лет. Я справлюсь. — отрезала Эрис. Хрупкая на вид, но крепкая, как мрамор, девочка наблюдала за малознакомой соседкой кротким, диким взглядом серо-зеленых глаз. Услышав последнюю фразу, ее аккуратные, будто нарисованные черные брови вдруг решительно сдвинулись и она резко выпалила, схватив провиант:

— Дайте сюда тетя. Куда нести?

— Там, за пастбищем, где старый Икарус пасет скот, есть пшеничное поле. Найдешь? Персиуса ищи. — грубо ответила она, и речь ее отдавала незнакомым акцентом.

— Ага. Персиус… Персиус. Не забуду. — уже отвернувшись, повторяла про себя Эрис. Встреча с этой тетей осталась неприятным осадком в ее душе.

Эрис шла и повторяла имя. Улицы кончились. За ними — пару рощ. Их теплый запах доносился до девочки.

Земля сменилась прибрежным покрывалом.

— Петрос, Эгиус… Забыла. Ну да ладно, найду. — уверенно подытожила она.

Горячие камни и песок обжигали нежные стопы девочки. Она была обута в сандалии брата, что были большие и болтались, периодически спадая. Раскаленные песчинки забивались между ее вспотевшими пальцами ног.

От жары и птиц не было слышно.

Впереди стали видны деревья. Песок сменился черноземом, густо покрытым низкой, желто-зеленой травой.

А вот и дед Икарус. Эрис спешно прошла и поздоровалась. Накрытый белым ситцем, он спал под деревом, разморившись от зенитного солнца. Его скот лениво, в окружении бесчисленных назойливых мух, бродил и щипал травку неподалеку.

Голову Эрис припекало разошедшееся светило, ее густые, блестящие волосы цвета лесного ореха, собранные в конский хвост, струились и переливались при его лучах.

Обычно бледная, раскрасневшись и запыхавшись, она спустилась с холма, прохладная тень от которого немного взбодрила Эрис. А вот и поле!

Золотое жнивье раскинулось на горизонте. И казалось, нет ему краю. Необъятно для взора, оно отливало всеми оттенками желтого, колыхаясь на стремящемся, летящем ветру.

Подбежав поближе, она не заметила ни звука, кроме стрекотания кузнечиков. Пекло…

— Никого, где ж тебя искать-то? — размышляла девочка.

Пройдя чуть дальше, Эрис подумала, что вблизи не так уж красиво, зато интересней. Она разглядывала тугие колосья. Вот какие-то букашки ползут. А как тут пахнет! Землей и ароматными травами…

Она хотела было пройти чуть дальше, но тут до ее слуха донеслись острые звуки серпа.

— Эй, малявка!

Эрис передернуло.

— Чего потеряла тут? — сердито спросил ушастый пацан Аргос, одетый только лишь в непонятную набедренную повязку. Его хмурое лицо и грубый голос испугали девочку, но она не подала виду.

— Я ищу Персея. — с гонором ответила она, задирая голову в бойком жесте.

— Персей на корабле уплыл. С аргонавтами! — цинично расхохотался он, скаля кривые зубы.

— Что пугаешь козявку? Смотри, сейчас лужу нальет. — издевательски сказал второй мальчик в красном платке, обвязанным вокруг головы, вышедший на голоса.

— Сам нальешь, дурак! — крикнула на него Эрис.

Мальчуган по имени Аннас опешил. Что за непонятное существо, в бесформенной одежде пришло к ним в гости в самое пекло?

— А ты тупица, заткнись! — взъелась на первого Эрис.

— Да дай сказать ей. Чего надо? — на нее спокойно смотрел и наблюдал за происходящим юнец лет двенадцати от роду. Коренастый и самый крепкий среди остальных, что как гусеницы успели выползти на шум из тени колосьев. Он был самый низкий по росту, очень смуглый, какой-то коричневый. Глаза его смотрели уверенно и спокойно. Руки были на поясе и он требовательно вопрошал жестом коротко остриженной головы. Его штаны были натянуты почти до самых подмышек. Сейчас она его узнала — носатый и белозубый неугомонный сосед, который всегда идет впереди своры своих товарищей.

— Я принесла еду для сына одной тети. Соседки. — продолжила она, не спрашивая разрешения говорить.

— Это — Персиус. — тараторил прыгающий вокруг них длинноносый паренек по имени Атрей, тыкая в коричневого мальчика грязным пальцем, за что и получил от Персиуса подзатыльник.

— А это ты живешь в конце улицы? У тебя брат есть, да? Похожий на девчонку. Ха-ха! — рассмеялся он, поставив ладони на драные коленки.

— Я тебе покажу! — бросив кулек на запыленную землю, она накинулась на Персиуса с кулаками. Это было смешно — маленькая девочка в пацанячьем тряпье своими беленькими кулачками запалисто молотит крепыша.

— Перестань! Эй! Всё, я же пошутил! — закричал Персиус, закрываясь от нее руками.

— Это тебе за брата. — ее удары он даже не почувствовал. Эрис, еле дотянувшись, расцарапала его скользкий от жары нос.

— Вот гадюка! — подытожил он, избавясь от ненормальной. Её за руки оттянули мальчики.

Под всеобщий смех, Персиус вытирал окровавленное лицо. Но веселье быстро утихло, так как друзья испугались грозного взгляда мальчугана.

— Вместо спасибо еще и издеваетесь. — буркнула Эрис.

— Ну спасибо так спасибо. — сказал в ответ Персиус, громко сморкнувшись в сторону.

— А давай убьем ее и зажарим на костре! — предложил тот самый, строгий умник в набедренной повязке.

— Хватит уже. Давай поедим. — он спокойно сел на голую землю, обдумывая поступок этой девочки.

Персиус, как главарь этой долговязой семерки, принялся раскрывать провиант. Эрис развернулась и зашагала прочь.

— Эй, девочка! Как тебя зовут? Иди сюда, поешь с нами!

— Меня зовут Никак. Понял?!! — прокричала Эрис, не оборачиваясь. Она уверенно вглядывалась вперед и широко шагала тонкими ножками. Она делала это громко и быстро, выделяя каждый шаг.

— Вот глупая малявка. — начали было ребята, но, увлеченные поглощением обеда, быстро забыли о ней — накормившей юных косарей. Все, кроме Персиуса, ибо расцарапанный девчонкой нос больно щипало от соленого пота.

Эрис возвращалась домой. От негодования ее маленькое сердечко ощутимо колотилось в горле.

— Вот скоро я стану солдатом, и порублю вас всех на мелкие-мелкие кусочки! — бурчала себе под нос обиженная дерзкая девочка.

Когда ей было плохо или одиноко, Эрис вспоминала красивого рыцаря на коне в доспехах, который всплывал в её памяти. Она помнила, как в один день в далёком городе мать забрала их с братом у тётки ненадолго в город. Там её мама куда-то ушла. Эрис помнится, как она смотрела на больших коней со звенящими сбруями. Потом почувствовала сильный толкающий удар брата в спину. И этого прекрасного рыцаря в доспехах. Как он смотрел на неё своими небесными глазами и что-то говорил — только непонятно, что. Она полагала, что легкое и теплое прикосновение его лица — её выдумка. Она никогда не забудет, как солдат поднял её и нёс куда-то… Холодные железные доспехи, их лязганье. Потом опять мать. Всё, на этом воспоминания заканчиваются. Но, как Эрис начала осознавать себя личностью, решила — во что бы то ни стало, стать воином. Красивым, сильным и добрым, готовым помочь нуждающимся в любой момент.

Незаметно для себя, она уже подошла к знакомому дому, спрятанному под изумрудными кронами деревьев и густой стеной кустарников.

Эрис немного спустилась по каменной насыпи вниз и прошла по маленькому деревянному мостику над оросительным каналом, миновав заросли сирени и плодовых деревьев, беспорядочно рассаженных у старых, загнивших ворот. Она хотела постучаться, но её, опередив и открыв их, встретила встревоженная бабушка.

— Где ты пропадала? — строго вопрошала она.

— Соседка попросила меня отнести обед её сыну. — виновато ответила Эрис.

— Какая еще соседка? Я же сказала, не выходить за ворота! — нахмурилась бабушка, страшно выпятив зеленые глаза на внучку, отчего ей стало боязно.

— Бабуля, ты же приказала мне собрать каштаны для твоих ног. Я и сделала. — она вытащила отборные орехи и сложила их на горячий каменный подоконник. — Там, на том конце улицы живут же… Ну… такие, ну… смуглые. И та тетя — болтунья, жуть. — Эрис смешно скривила лицо.

— Ах, ты про персов! Не ходи к ним. Они — враги народа. — так уверенно и просто заключила бабушка.

— А почему? — в недоумении спросила внучка.

— Вырастешь — поймешь. — поспешно ответила бабушка, заведя Эрис домой. — А пока — не спрашивай. Не твоего ума дело.

Эрис не любила, когда говорят загадками. Она ненавидела это. Ей по душе была только прямолинейность. Несмотря на свой возраст, её характер уже полностью сформировался. И сама она говорила только правду, частенько получая за это. Но всё ж, эту волевую девочку нельзя было запугать ни розгами, ни криками. Её крайне раздражали враньё и несправедливость. Иногда она наблюдала за чужими действиями, кажущимися Эрис неправильными. И тогда в ней закипало негодование и неуемное желание все сделать правильно — так, как надо. Но из-за непонимания окружающих, Эрис стала скрытной и не очень разговорчивой.

Только когда дело касалось военного дела, она неугомонно надоедала своими любознательными расспросами.

Некоторым приходился по вкусу нрав девчушки, например, её тете — Татиан Леонтиос Каламис, являвшейся племянницей по бабушкиному покойному брату, который был военным. Ей нравилось отсутствия заискивания Эрис перед старшими.

Но большинство ненавидело эту непризнавание авторитетов и стремление к справедливости.

Особенно это раздражало брата и мать Эрис, которую она, после расставания с отцом, видела очень редко. А брат, родившийся раньше Эрис на три года, с неоправданной жестокостью, и порою — подло поступал с маленькой сестрёнкой.

Эрис замечала плохое отношения матери и брата, но её доброе сердечко всегда старалось оправдать родных ей людей.

Бабушка научила Эрис грамоте, которой, в свою очередь была обучена своим мужем. И одаренная девочка с необычайным рвением обучалась ей. Благо, книг и рукописей в старом доме было более, чем достаточно. Это было наследие её деда, которого она никогда не видала. Он тоже был военным. Потом умер, вернее, был убит своими же, как рассказывала бабушка, вскоре после того, как родилась мать Эрис. Она была единственным ребенком. Пока дед был жив, он всячески старался баловать дочку.

Эрис знала, что её предки по бабушке Эйгл Иеремиас — Каламисы когда-то давно были сосланы правительством из материковой Греции за свою религиозность — они читали Псалтырь Давида, не прикасаясь к Евангелию. И их изгнали только за это, несмотря на заслуги перед Родиной — все ближайшие поколения были солдатами конной пехоты, всегда служившими на смерть у неспокойных границ.

А дедушка Эрис — Микаилус Атромитос Лефкас был из местной аристократии. Земледельцы, владельцы бахчевых культур, горных медовых пасек и виноградных плантаций — его клану не понравилось, когда он изъявил желание породниться с бесславными ссыльными мигрантами, пускай и бравыми, но все же, не их фамилий.

Дед проявил упорство — женился на Эйгл, за что и был отречён. Как говорила бабушка — он пришёл к ней с маленькой сумкой для одежды и привёз с собой огромное количество рукописей и книг. И они трудились вместе, выкупив у знати дом, в котором сейчас живут.

Бабушка очень боялась, что вечно меняющиеся, грабящие и порабощающие народ власти заберут у неё крышу над головой. У подавляющего большинства бедных запуганных людей в неспокойные времена не было и этого.

Три года назад в Кандию пришли рыцари, между которыми разделили плодородные земли, будто б сидящие в Синьории Камерленджии — хозяева жизни. Когда здесь были генуэзцы, — а бабушка их всех считала беззаконными пиратами, — люди боялись выходить на улицу. Эти головорезы средь белого дня могли спокойно увести местных жителей в невольничество.

Забравшие остров венецианцы стремились показать себя деловыми людьми, стремящимися к сотрудничеству. Но это, естественно, была только иллюзия. В общем, было точно также, может даже хуже, просто называлось всё это другими именами.

Постепенно на остров стали стекаться самые разнообразные переселенцы, что вызвало ужасающий прирост разбойничества, произвола и разврата. Бабушка проклинала «этих Франков» за открытия греховных ворот и за преследования отколовшихся от них Православных, вопреки тому, что последние изгнали её предков за Старообрядчество. Но больше всего, пожалуй, бабушка ненавидела отца Эрис, который был из лихих генуэзцев. Эрис знала только то, что он постоянно был в плаваниях и больше ничего. Иногда бабушка очень неприятно высказывалась о маме Эрис — Элин Микаилус Лефкас за эту порочную связь, говоря, что зять её некрещеный иноверец; что дочь её не первая и не единственная его жена; что Божественный союз между ними поддельный. Элин особо не переживала за недовольство матери. Контенто Фортунато: было ли это прозвище отца, либо его имя — Эрис не знает. Её отец был основным табу для разговоров дома. Одним из бесконечно многих запретов.

Наконец мать и множественные подруги общительной Элин добились того, чтобы эта женщина сбежала от ревнивого и изредка появляющегося меж плаваний, мужа, к тому же, любившего распускать руки во время своего недолгого соединения с женой. Любил он не только маму Эрис, но и выпивку — какой же пират без вина? Элин, зная своего суженого, — за душой которого было внушительное количество, один Бог знает, сколько отнятых жизней, — сбежала из их маленькой родной Ситии в нынешнюю Кандию со своей кузиной Татиан, когда решила порвать с ним отношения. Контенто несколько раз появлялся в окружении разбойников, ломившись в ворота Эйгл. Но рано овдовевшая, приходящаяся ему тещей, бабуля, наглухо забаррикадированная в своем ветхом домике, покрывала Контенто и его друзей терпкой руганью и проклятиями, говоря, что «его жена и дети умерли». За пару лет никчемный отец смирился с расставанием. С тех пор его больше никто не видел.

Элин в Кандии пустилась во все тяжкие, оставив сына Евгениуса и дочку Эрис на воспитание Татиан. Тетя была очень строгая, не чуждо ей было и рукоприкладство. Жили они у родственников мужа Татиан — Грегориуса. Её сын — Георгиус был на два года младше Эрис. Татиан видела, какие разные характеры у её приемышей. И ей нравилось, что Эрис терпеливая к голоду и нуждам.

Эрис невозможно было заставить есть — все это, как полагала тетя, было результатом их неблагополучного детства. Затем Татиан, устав от гулящего мужа, постоянно шатающегося с портовыми пьяницами, ушла от него, уехав обратно в Ситию, заодно забрав детей изредка появляющейся ради любимого сынка Евгениуса, Элин.

Татиан, приехав в город, отвела племянников к своей тетке — Эйгл. Бабушка была рада воссоединиться с внуками. Затем появилась и блудная дочь. Как потом стало известно — ненадолго. Забрав сына, она снова уехала, на этот раз в неизвестном направлении, оставив бедную Эрис одну.

Но перед этими грустными событиями произошёл один случай, который изменил жизнь маленькой Эрис навсегда.

Глава третья

Эрис видела сон. Этот сон периодически повторялся. И вот опять, сегодня ночью ей снилось, как она, мама и брат идут по пустырю. К ним привязался какой-то непонятный, разодетый шут. Они вместе, смеясь, надели кандалы на руки и на ноги Эрис, и та оказалась привязана длинными цепями к железному колу, торчащему прямо из земли. Затем они втроем, весело болтав, развернулись и ушли вперёд. Далеко-далеко, превратившись в крошечные точки, а потом и вовсе исчезнув из виду. Эрис была прикована намертво — она плакала и билась, зовя мать, но никто даже не оглянулся. Её палило беспощадное красное солнце, и от его жара Эрис проснулась.

— Это всего лишь сон! — обрадовалась девочка.

Прекрасным ярким утром Эрис встала с постели. Умывшись и одевшись, она побежала к спящей матери. Это утро было особенно светлым ещё и из-за того, что отсутствующая пару лет мать, вернулась вчера ночью.

Эрис так сильно скучала по ней! Она, аккуратно и бесшумно подкравшись, присела у ложа и положила свою маленькую головку на мамину мягкую подушку.

Утренний свет заливал всё вокруг. Девочка не могла налюбоваться на неё. Эрис вдыхала аромат маминого теплого дыхания. Она гладила её красивые, гладкие волосы.

— Моя любимая мамочка. — говорила Эрис, нежно целуя её в щеку.

— Эрис, прекрати! Что за дурацкая привычка! Телячьи нежности… Дай поспать, я устала! — вытирая рукой лицо от поцелуя дочери, мать бессердечно нагрубила, и, не открыв глаз, указала пальцем на выход. Эрис вскочила, напугавшись ее реакции. Её сердце больно дрогнуло. К горлу подкатил комок обиженных чувств. Эрис побежала вон из комнаты, не видя перед собой ничего из-за накатывающих слез.

На пороге она столкнулась со входившим к матери братом. Он разозлился на Эрис и толкнул её в ответ, отчего та упала, больно стукнувшись головой о косяк.

— Ты что слепая?! Иди глаза вымой, тупица! — крикнул он со злостью.

Эрис протерла слезы и увидела его высокомерное выражение на пухлом белом лице.

— Смотри, мама выгнала тебя как собаку, потому что не любит. Ты — подкидыш! — он по привычке начал дразнить Эрис, тыкая в ее сторону своим нежным пальцем. — Я сейчас пойду к маме. Мы с ней всегда будем вместе. Она заберёт меня с собой. А ты — лишняя. Ха — ха! — он говорил это так спокойно и язвительно, чем и вызвал ярость Эрис. Она встала, и он снова толкнул её. Эрис в ответ пнула его. Но сил, конечно же, не хватило и за дерзость Евгениус ударил её в нос, а после, как трус, проскочил в открытую дверь.

Эрис не сразу почувствовала боль. Она вообще никогда её не чувствовала, когда злилась. Но что-то горячее быстро закапало на ее верхнюю губу. Потом это «что-то» полилось ручейком, и Эрис инстинктивно подставила маленькую ладошку. Она быстро наполнилась, как оказалось — кровью. Через пару мгновений уже и деревянный пол испачкался красной жижей.

Эрис побежала обратно к маме, которая в это время с блаженным ликом ласкала своего сына.

Её выражение сменилось при виде дочери. Эрис думала, что сейчас отбившийся от рук брат получит по заслугам. Не сдержав обиды, она разрыдалась.

— Замолчи! — крикнула сидевшая мать. От её голоса по всей комнате разлился гулкий звон.

Евгениус был рядом, в её объятиях.

— Что случилось? — спросила мать, со снисхождением обратившись к сыну.

— Эта дрянь толкнула меня. Я нечаянно задел её, чуть не упав! — с невинным видом ответил Евгениус, уткнувшисьносом в мать. Он зло косился на Эрис.

— Неправда! Он лжёт! Подлый врун! — закричала Эрис, заливаясь кровью. Её одежда, руки, лицо и даже зубы — всё было в крови.

— Следи за языком. Получила по заслугам. Учись уважать старшего брата. — строго наущила мать, даже не встав с места.

На крики пришла всегда занятая делом бабушка. Она боялась входить, соблюдая дистанцию с неугодной дочерью и начала говорить издалека:

— Какие же вы толстокожие! Сколько можно издеваться над ребенком?! — вскрикнула она, вытащив из передника тряпицу. — Иди сюда, Ляля. — она так ласково называла внучку.

Эрис, всхлипывая, с горечью в сердце, медленно поплелась к бабушке, оглядываясь на эту парочку.

Бабушка вытерла ее лицо и, взяв за руку, повела с собой на кухню умываться, по пути ругая и уча Эрис не доверять им обоим.

Эрис вспомнила, как в далеком городе из-за того, что она была предоставлена сама себе, за ней увязалась одна умалишенная. Она гналась за девочкой с длинной плёткой, и Эрис, убегая, попала в глубокий овраг, раскроив об острый камень череп. Как она выбралась — не помнит. Помнит жуткую боль в теле и очень много крови. Её нашла одна старуха, когда Эрис пыталась добрести до дома тети. Она отвела девочку к себе, где с одним дедушкой тщетно пыталась остановить кровотечение.

Но потом пришла тетя Татиан и, перевязав рану, даже не поблагодарила соседку, тихо сказав Эрис, что тряпки были грязные. Потом ей еще долго пришлось ходить с перемотанной головой. С тех пор у Эрис был шрам на лбу, который не был заметен под волосами.

Однажды девочку чуть было не затоптал табун мчащихся лошадей. Эрис не могла забежать в ближайший открытый двор и скрыться — оттуда кидалась огромная озверевшая собака. Она помнила, как благодаря своей худобе скрылась за узким стволом дерева — столбом, стоявшим посреди улицы. Эрис до сих пор, если хотела, закрывала глаза и представляла те минуты. Она могла живо ощутить ветер и пыль, поднятые телами коней. Она могла почувствовать гул и тряску земли под их копытами.

В жизни Эрис присутствовал непонятно за что ненавидящий Эрис брат, который много раз умышленно буквально калечил Эрис: то опустив на её руки огромный валун, отчего ногти на ее руках почернели и слезли; то проявив «заботу», прокатил на тележке. Зная, что ноги сестренки попали в щели между досками, он всё же продолжил с бешеной скоростью гнать обоз, отчего её голеностопы, намертво застряв, повисли и стерлись дорогой в ужасное месиво.

Бабушке Эрис долго пришлось вытаскивать камни и грязь из ран внучки. Эрис на протяжении месяца не могла просто встать на ноги, не говоря уже о ходьбе.

Бабушка, при всей её преданности, была чересчур строга. Иногда даже слишком. Сначала Эрис не ощущала этого. Но потом, когда дом опустел и Эрис взрослела в одиночестве, она почувствовала гнёт властного характера и нарастающего недовольства со стороны бабушки.

…Мать и брат уходили, даже не позавтракав.

— Вы куда собрались? — спросила бабушка.

— Мы — в часть. Там, слышала, принимают детей на военную подготовку. Может хоть так мой сын сможет выбиться в люди. — поспешно обуваясь, ответила Элин.

— Ты что, с ума сошла! Теперь всем руководят эти христопродавцы! — возмущалась бабушка, позабыв налить воды для внучки.

— Ну и что? Какая разница, кто у власти? Один, другой, третий. Люди будут продолжать жить в любом случае. — продолжила Элин.

— Предатели! — рассерчав, крикнула бабушка им вслед.

— Мама! Возьми меня с собой! — Эрис крикнула, Элин обернулась. По её виду было понятно, что она не хотела идти с «хвостом».

— Я хочу с вами. Пожалуйста! — взволнованно взмолилась дочь.

— Сиди дома! — буркнул Евгениус.

На глазах и без того выглядевшей жалко Эрис, — с размазанной кровью на лице и засохшими бордовыми пятнами на клетчатой широкой рубахе, — выступили крупные слёзы.

— Хорошо, только умойся. — дала добро мать. — Да побыстрей!

Эрис начала носиться как на крыльях, поспешно сполоснув лицо и надев сандалии. Бабушка была вне себя от злости. Она, бросив кувшин, направилась на свой небогатый, но красочный участок.

И вот, весело подпрыгивая, Эрис направляется в скромный гарнизон Ситии, где одним глазком посмотрит на героев из своей мечты!

Дорога туда лежала довольно длинная. Мать Эрис знала все места по-памяти. В том месте когда-то служил её отец. Она была ровесница Эрис, когда потеряла его. Но пару раз всё-же успела побывать там с папой.

Было ещё рановато. Выйдя на улицу они встретили только Персиуса, который в окружении своих бодрых дружков помахал Эрис. В ответ она указательным пальцем руки провела по своей тонкой шее, дав ему понять, что «отрежет голову».

Мальчики в шутку сделали испуганные лица. Евгениус начал дразнить Эрис из-за Персиуса. Он сказал ей колкую гадость и зоркому Персиусу это не понравилось.

— Его следует проучить! — тихо приказал Персиус ватаге, на что они начали поддакивать.

Элин продолжала торопиться, дети еле за ней поспевали. Они прошли мимо ворот рынка, бурлящего уже с зари. Мимо улиц и улочек, забегаловок и торговых лавок, мимо просыпающегося и спешащего города с его интересным содержанием.

Здесь пахло жареной рыбой и лепешками. Отовсюду слышались разноголосые возгласы, разговоры, крики.

Евгениус шел, глядя по сторонам, а Эрис смотрела вперед и была сосредоточена лишь на одном слове — «рыцари».

Наконец, пройдя с одного конца города на другой, впитав в себя его ароматы, ощущения, виды и впечатления, они дошли до поста.

Здесь стояли часовые. Каменные смотровые вышки сочетались со скромным деревянным забором.

— Вы куда? — спросил дежурный солдат. На нём были одеты толстая форма венецианского пехотинца и кольчуга, закрывающая всю голову, кроме лица. В ножнах висел меч, а в руке было острое, не очень длинное копьё. Эрис с восхищением разглядывала его.

— Я к Яннису. — ответила мать Эрис неуверенным голосом.

— К какому? К старому учителю Яннису? Тогда Вам надо обойти, вход с задней стороны.

— Спасибо! — выпалила Эрис, на что солдат сдержанно улыбнулся.

Эрис быстро направилась туда, куда им подсказал этот служивый. Мать и Евгениус шли следом.

— Когда эта стена кончится? — нудел брат, — Я устал, пить хочу.

— Потерпи, дорогой, сейчас. — отвечала их мама.

Здесь, около стены, тягостно пахло навозом и слышалось ржание лошадей где-то поблизости.

— Вот, мама! — возбужденно вскрикнула Эрис и влетела в открытые двери. Здесь не было такой высокой ограды, лишь железный ржавый кованый плетень, открывающий виды тренировочных площадок.

— Эй! — крикнул Евгениус сестренке. Он всегда так обращался к ней. В последнее время причудливый брат нарёк её Себастьяном и запрещал говорить о себе, как о девочке. Может в этом и скрывалась его нелюбовь к ней? Кто знает…

Но Эрис уже не слышала их. Она, поглощенная зрелищем, наблюдала за тренировочным поединком на конях пары юниоров.

— Ты кто? — спросил у Эрис седовласый, преклонных лет, мужчина.

— Я — будущий воин! — торжественно ответила она, даже не взглянув на него.

— Дядя Яннис! — позвала Элин. Он направился к ней.

— Здравствуйте. Я — Элин Микаилус Лефкас. Может, Вы помните? — спросила она.

— Ты — дочь того самого Микаилуса Лефкаса? — он удивленно спросил, и обрадовавшись, и расстроившись одновременно.

— Да. Я знаю, что Вы являлись его лучшим другом.

— Да. Как же ты выросла! Какие были времена! — он задумался. Это был пожилой человек с белыми волосами, вернее, с тем, что от них осталось. Он не был грузным — скорее, атлетичным, и в свои годы удивительно легким на подъем. Он был облачен в обычные невзрачные туники, одетыми одна на другую и туго подпоясан.

— Твои дети? — спросил он своим дребезжаще-крикливым голосом, придя в себя.

— Да. Я хочу попросить Вас тренировать моего сына.

— В нашем деле главное — закалка. Твой сын силен духом? — строго вопросил он.

— Научите его. — убежденно сказала Элин.

— Я могу научить его биться, но дух его научить не смогу. — ответил ей Яннис.

— Дед Яннис, можно я буду учиться у Вас? Я хочу скакать на лошади с мечом. — их перебила Эрис, прибежав на разговор.

— Надо же! Какая бойкая девочка. — удивился учитель, разглядывая ее.

— Да уж… Замолчи, не позорь маму. — гневно приструнил Евгениус сестрёнку.

На глаза Эрис навернулись слезы обиды. Она бы хотела быть, как эти воины — доблестные и красивые.

— Мамочка, отдай меня, пожалуйста. Я вырасту, буду воином. — слёзно умоляла девочка.

— Прекрати сейчас же, Эрис! — прикрикнула мать, желая поскорее договориться.

— Ты сначала писать стоя научись! — подливал ядовитый братец.

— Элин. Я приму твоего сына. За бесплатно. — Элин обрадовалась, учитель продолжал. — Если ты и дочу отдашь к нам на подготовку.

— Что? — ее лицо застыло в недоумении. — Я должна посоветоваться. — ответила она.

— Тогда не приходите вовсе. — решительно, как и подобает военному, пусть и отставному, отрезал учитель.

— Хорошо. — Элин ничего не оставалось делать, как согласиться.

— Занятия завтра, в 5.30 утра. — сказав это, дед Яннис резко отошёл, и они, недолго простояв, пошли обратно.

Мать и дети брели домой, каждый думая о своем: Элин — в предвкушении скандала с матерью, брат — в ожидании плохого завтра; а Эрис шла вприпрыжку, счастливая от того, что теперь станет настоящим солдатом.

Признаться, бабушка была более чем недовольна. Она кричала, кричала, затем наконец замолчала, и, обидевшись, ушла в свой сад, откуда вернулась не так давно.

Наступило утро завтрашнего дня.

Эрис провела полночи в мечтах — вот она едет в седле, на ней сияющие доспехи, в руках меч, а на плече висит лук и колчан со стрелами…

Эрис проснулась совсем рано. Чуть светало. Соскочив и умывшись, она побежала будить мать.

— Мама, мы опоздаем. Вставай!

— Сейчас… — ответила она спросонья.

Элин встала и принялась будить Евгениуса. Он, привыкший к нежностям и лентяйству, наотрез отказался вставать. Мать, долго теребя, но попутно жалея сына, всё же добилась своего.

— Вы что же это, даже не позавтракаете? — спросила бабушка, уже давно бодрствующая и выпекающая последнюю лепешку.

— Мы опаздываем! — ответила Элин.

— Да ну вас! — махнула Эйгл на дочь и её отпрысков, продолжив работу.

Они бежали быстро, стремясь успеть. А Персиус выводил своих баранов навстречу стаду деда Икаруса. Он заметил их, и смешав своих животных с направляющимися на пастбища, подгоняемый любопытством, незаметно увязался за соседями.

Элин довела детей и ушла, пообещав скоро вернуться.

Яннис был вне себя — они опоздали на двадцать минут. Он кричал, что для воина главное — дисциплина.

— Простите, я встала рано, учитель. Мой брат ещё час не хотел вылезать из постели. — непосредственно ответила Эрис.

Яннис и без оправданий девочки разглядел в её брате избалованного отпрыска. Евгениус, стоявший в начале строя, ненавистно посмотрел на сестренку, которая стояла последней, поклявшись себе отомстить за её слова.

Персиус стоял вдалеке и наблюдал. И вдруг Яннис увидел его.

— Эй, кто там ещё! Поди-ка сюда! — он подозвал жестом руки. Персиус, не колеблясь, подбежал. У него был дар — нравиться людям с первого взгляда. Его появление совсем не устроило Эрис.

— Тебя как зовут? — спросил Яннис.

— Персиус. — четко ответил тот, по-солдатски положив руки по швам.

— Что делает Персиус там, когда его место в строю? — спросил учитель.

— Вы мне не приказывали. — ответил он.

— Встать в строй! — приказал учитель.

— Есть встать в строй! — ответил Персиус.

Он встал в ряд детей и встретился глазами с маленькой недовольной Эрис, пошевелив бровями в приветственном жесте.

— Фу, дурак. — буркнула она.

— Разговоры! — крикнул Яннис.

Её первый в жизни урок начался!

Они бегали, делали упражнения на укрепление тела и духа. Эрис была самая маленькая, она терпеливо сносила всё, боясь громко вздохнуть, а брат её все время ныл и старался улизнуть. Яннис поначалу терпел, но потом дал Евгениусу розгой по спине за непослушание. Евгениус разрыдался.

Эрис видела всё, и ей было стыдно за малодушного братца. Тут еще и ненормальный Персиус будет сплетни распускать… В общем, тяжелый выдался день.

Эрис всё ждала, когда же их будут учить верховой езде. Но стеснялась спросить. Яннис опередил её, сказав, что сначала закалит их тело, обучит базовому владению оружием и стрельбе, а уж потом, подготовленных, посадит в седло.

Тренировка кончилась после обеда, матери всё не было. Эрис казалось, что её печень разорвется от нагрузки, но она была стойка. Малышка боялась выглядеть слабачкой среди мальчишек. Яннису понравилось это упрямство.

Все расходились по домам, Персиус подошел к Евгениусу и Эрис.

— Привет, Никак!

Эрис сделала вид, что не замечает соседа.

— Что, мамочку ждёте? А самим дойти слабо? — засмеялся он.

— Заткнись, не слабо. — ответила Эрис. Убитый непривычным трудом Евгениус молчал, тем более он боялся авторитетного Персиуса.

— Да ладно, мы ж соседи, пошли вместе! — предложил им Персиус.

— Сами дойдем! — крикнула Эрис возмущенно. — Отвали!

— Да ладно, я подожду с вами тетю Элин. — к негодованию Эрис, он сел на скамью возле строений.

— Вот скот! — поразилась его нахальству Эрис.

Они прождали маму около часа, Яннис всё видел, но решил не вмешиваться.

Устав ждать, Персиус прошел к выходу, но вдруг помахал им, позвав за собой. Евгениус одобрительно покачал головой, и они пошли домой вместе.

Они брели по оживленным улицам города молча. Персиус знал дорогу и шел уверенно. Эрис, пройдя мимо рынка, схватила брата за рубаху на руке и сказала Персиусу:

— Дальше мы сами!

Персиус не стал сопротивляться упертой малявке, сделав издевательский реверанс.

— Вот гад! — бросила ему Эрис на прощание. Персиус улыбнулся.

Евгениус и Эрис подходили к улице. Зайдя в узкий поворот, Евгениус вдруг ни с того, ни с сего начал ругать Эрис некрасивыми словами. Эрис ответила, что он сам такой.

Этого Евгениус и ждал. Он вцепился в её волосы, собранные в хвост и начал мотать сестренку, затем швырнув на земь. Эрис опешила от такого поведения.

— Ты — мерзкая гадина, я тебе покажу, как ябедничать! — он схватил лежавшую на обочине толстую палку и принялся со всей мощи лупить хилую сестренку. Она не успела встать, лишь закрыла лицо, боясь, что Евгениус попадет ей в глаза. Эрис молча сносила это, так и не сумев подняться. В конце концов от обилия ударов и жгучей боли она вскрикнула, больше не в силах терпеть.

Лицо её брата было омерзительно перекошено неудержимой злобой, и он, уже не в силах остановиться, бил её с остервенением. В глазах Эрис потемнело.

— Ах ты урод! — крикнул кто-то. Это был голос Персиуса. Удары прекратились. И вот уже Евгениус получал от старшего на три года крепкого мальчугана по заслугам.

— Ты почему бьёшь сестренку?! — он тащил его за воротник, приближая к напуганной Эрис.

— Ну-ка быстро проси прощения! — рычал на него Персиус. Евгениус плюнул на Эрис, попав в лицо.

— Ты мне не сестра, понятно тебе! Оборванка, цыганенок! — крикнул он, но тут вмешалась их мать.

— Отпусти! — взревела она, всучив Персиусу оплеуху. Ее глаза были полны бешенства.

— Он избил сестренку! — оправдывался Персиус.

— Значит, она сама нарвалась! — выпалила Элин, бросив Персиуса и принявшись дубасить ни в чём не виновную Эрис.

— Дрянь, я тебе сколько могу повторять: не перечь брату, не перечь брату! — она била её, потеряв над собой контроль.

Персиус, видя, что дело совсем плохо, побежал за помощью домой к Эрис. Он кричал и ломился в ворота, боясь упустить время. Вышла бабушка, испугавшись поведения соседа.

— Ну чего тебе надо?! — бросила ему она.

— Там вашу внучку Эрис бьют, быстрее, помогите, ну что же Вы стоите! — кричал он, задыхаясь.

— Господи Боже мой! — причитая, бабушка побежала, как могла.

Её взгляду представилась ужасная картина — мать Эрис всё ещё наносила ей побои, пытая, принуждав просить прощения у инфантильного братца, который стоял и наслаждался долгожданным зрелищем. Упрямая Эрис не сдавалась. Она с закрытыми глазами, немо и стойко переносила боль.

— Ну что вы творите, какие бессовестные! — ужаснулась бабушка, оттолкнув свою ненормальную дочь, срывавшую все проблемы жизни и испытания судьбы на беззащитном ребенке.

— Эта дура не моя сестренка! — весело сказал осмелевший при мамаше Евгениус, на которого гневно смотрел Персиус.

— Я еще тебя найду. — пригрозил он, уходя. Персиус почувствовал себя лишним в этом обществе.

— Бабушка. — прошептала Эрис и в её глазах позеленело. Уши перестали слышать голоса. Но бабушка успела подхватить её.

Она отнесла внучку домой. Сильная женщина не проронила ни слезинки, в душе коря свою безумную дочь.

…Эрис очнулась. Она первым делом принялась разглядывать себя. Всё тело болело. И шея, и голова. Она с трудом собрала лохматые волосы. Так больно было связать их — они тянули кожу.

Да… Её худое тельце, ноги, лицо — все сплошь было покрыто полосами и фиолетовыми подтёками. Вот теперь она заплачет! Непременно, пока никто не видит. Ей было бесконечно обидно. Зачем она родилась?

Зашла мама. Эрис принялась кричать на неё.

— Зачем ты родила меня, мама, если не любишь?! — она вспотела от переживания.

— Вот сама тебя родила, сама и убью. Поняла? — ответила её мать голосом, пока не переросшим в крик. И почему-то она смеялась. Наверное, над глупостью своего ответа.

— Я не просила тебя рожать меня. — Эрис повернулась лицом к стене, тихо плача.

— Мы уезжаем. Я заберу Евгениуса. Не ной. — попросила мать.

— Я знала, что вы бросите меня. — равнодушно ответила Эрис.

Мать подошла и села рядом. Ее сердце, конечно, любило собственное дитя, но горести жизни, которая была беспощадна, сделали её черствой к чужой боли. К боли своего ребенка.

Девочка на прощание обняла мать, вдохнув родной запах. Ее ручки не хотели отпускать маму, но та, торопясь, выскользнула из объятий дочери.

— А ты ходи каждый день к учителю Яннису и стань солдатом, поняла? — сказала она серьезно.

— Поняла. А вдруг бабушка будет ругать меня? — тревожно спросила Эрис.

— Не будет. А если и будет, делай по своему. Поругается и перестанет. — мама улыбнулась и встала. — Ну всё, нам пора. Корабль ждать не будет.

— А где Евгениус? — спросила Эрис, и глаза её вновь наполнились слезами. Она уже простила непутевого братца.

— Он на улице. Пошли, попрощаешься.

Мама помогла ей встать. Она старалась не замечать её синяки. Может, потому-что совесть могла постучаться в её мятежную душу.

Они вышли во двор. Эрис с трудом шла, она была голодна и измучена. Бабушка ахнула, увидев следы от побоев. Но промолчала. Эрис увидела сияющего Евгениуса и обрадовалась, что его мечта о матери осуществится.

Она подошла к нему и протянула руку для рукопожатия. Евгениус смущенно принял её. Эрис крепко сжала руку брата, другой гулко похлопала по его спине.

— Давай, братан. — это всё, что она смогла из себя выдавить. Её грудь разрывалась от боли, но она была стойкая по нраву.

Евгениус, скупой на благие чувства, лишь через силу улыбнулся и кивнул головой. Мать поторопила их.

Евгениус и мама Эрис вышли из ворот старого дома, подхватив небольшой багаж и провиант, приготовленный заботливой бабушкой.

Эрис еще раз обняла маму, сдерживая слёзы.

Мама лишь улыбнулась, и они с сыном в спешке отправились вдоль по улице.

Эрис долго смотрела и махала вслед удаляющимся, пока они не завернули за угол. Она почувствовала себя совершенно разбитой и одинокой. Ее сердечко больно билось, наполненное обидой и чувством собственной ненадобности…

— Пойдем домой. — позвала бабушка как ни в чём не бывало. Эрис послушалась.

Персиус наблюдал за всем происходящим с высокого дуба. Ему стало жаль соседскую девчонку. Он решил стать ее названным братом.

Наступило утро следующего дня. Вчера Эрис, не обращая внимания на ругань бабушки, так и не поела, проплакав в подушку почти всю ночь.

Ужасное холодное утро. Её тело и душа болели вместе. Она отвратительно себя чувствовала. По холодным ногам и рукам пробегал нервный ток — это от переживаний. Но она нашла в себе сил встать и собраться в часть. Это стало её целью. Целью, которая поможет Эрис продолжать жить при любых испытаниях…

Эрис вышла на крыльцо. Рассветало. Пели петухи. Опустившаяся роса блестела на восходящем солнышке. Теплый кот терся об её ноги. Пахло свежим утром. И вроде не так тяжело, но мысли опять окружали её, принося страдания.

— Куда это ты? — спросила бабушка.

— Ты же знаешь. — спокойно ответила она.

— Ты что это, серьезно что-ли? — вопрошала в недоумении бабушка.

— Да. И эта тема закрыта.

— Да иди ты. — гневно бросила бабушка Эрис, продолжив заниматься своими делами. Её бабушка выращивала в огороде всё, что могла. И разводила кур. Потом, обычно по воскресеньям, отправлялась на рынок, продавая то, что было произведено своими руками. Она была очень трудолюбивой.

— Соседка! Бабушка Эйгл! — кто-то прокричал на улице. Бабушка не любила людей. Она не доверяла им.

Они прошли к воротам. Оказывается, это был Персиус. Он попросил бабушку разрешения отвести Эрис, так как он тоже теперь вступил в ряды юниоров. Но бабушка грубо отказала ему и прогнала, предупредив Эрис не водиться с мальчишками. И с девчонками. Вообще, ей не нравилось, когда люди тесно общаются. Это выводило Эрис из себя, но она не перечила бабушке.

Эрис, попрощавшись, вышла. Персиус уже ушёл. Она добрела до части, и, стесняясь своего боевого раскраса, вошла внутрь. Никого не было. Эрис не став ждать, принялась бегать вокруг площадки, описывая круги.

— Вот молодец! — похвалил ее Янис, смотря из пыльного окна, заляпанного известью.

Постепенно подтянулись остальные ребята. Пришёл и Персиус, приведя с собой пятерку мальчишек с их улицы.

— А ты сегодня действительно похожа на воина! — воскликнул учитель Яннис, глядя на раны Эрис. — Кто это тебя так?

— Не важно. — буркнула Эрис, нахмурившись.

Начался новый тяжелый день.

…После тренировки Эрис направилась прямиком домой. Но Персиус в окружении мальчишек догнал её. Эрис старалась оторваться от них, не разговаривая и ускорив шаг.

— Эй, Никак, мы будем твоими братьями! Мы не предаем! — крикнул Персиус вслед Эрис. И так изо дня в день. Он ходил за ней, добиваясь дружбы маленькой одинокой грубиянки.

Прошло время и Эрис приняла их дружбу. Они делились всем — секретами, мечтами и кусками хлеба. Так и прошло её детство — в окружении старших мальчишек. Она была оберегаемая ими до той поры, пока сама не научилась драться.

Не обходилось, конечно, и без хулиганств. Эрис была пацанистой девчонкой, хоть и на вид — ангелочком.

Они вместе с Аннасом и Аргосом иногда творили милые безумства — по дороге домой успевали нашкодить: то коня чужого отпустят, то белье грязью закидают. Под ругательства хозяев поедались фрукты в садах. Своих было — хоть отбавляй, но чужие-то вкуснее! Совесть, конечно, мучала, только недолго.

Одна из самых запоминающихся была благородная шалость. Жил у них на улице паренек — сын ремесленника. И жила прекрасная девушка. Этот паренек был влюблен в девчонку. И, как узнала Эрис, девчонка тоже любила скромнягу. И однажды, возвращаясь домой, по задумке Эрис, парни должны были начать доставать девушку. Пару дней они цеплялись к ней, доводя до слёз. Артистичная Эрис, принеся какую-то ерунду на чинку мастеру, невзначай и невинно проболталась сыну ремесленника о приставаниях к его пассии. Но этот парнишка был трусливым. Эрис, подкараулив парнишку, выудила девушку из дома. Спросив будничную утварь, подала знак Персиусу, Аннасу, Атрею и Аргосу. Те, прыгая из кустов, начали доставать девчонок. Эрис состроила из себя слабачку. Влюбленная девушка испугалась, а Эрис начала зазывать сына мастера. Тот, дрожа и тряся коленками, все-же подошел к крепким парням. Пару фраз перепалки между парнишкой и Персиусом, и несостоявшийся влюбленный отступил.

Трус несчастный, все на смарку!

Второй заход — тут же, сразу после спора, Эрис и Атрей переругались. Делали они это рьяно. Сцепились. Девушка помогает Эрис. К девушке лезет Персиус. К Персиусу летит сынуля ремесленника и на этот раз бьет. Всей тройкой они несильно молотят парнишку — так, для вида, попутно шепча, чтобы тот строил из себя Геракла. Что он и сделал. Капля крови на лице и валяющиеся на дороге Персиус, Атрей, Аннас, Аргос, ораторствующая о смельчаке Эрис — новая пара соединена. Спасибо шпанятам.

Им было весело вместе. Пока не закончилось босоногое детство. Вместе с детством закончились хулиганства. К сожалению, и дружба с Персиусом.

Персиус был потомком персов — наемников, которые приплыли сюда, на Крит, вместе с арабскими завоевателями из Испании, где-то в 900 годах, во время их правления. Большинство потом было разбито византийцами. Но малое количество всё же обосновалось тут, растерявшись в гуще населения.

Персиус и его семья почему-то не соблюдали диковинную сарацинскую религию. Они вообще ни во что не верили, полагаясь только на себя.

А Эрис — верила. Она верила, что на небесах есть её Создатель, хранивший всех. И на этом область её познаний заканчивалась, кроме тех, что она читала или ей рассказывала бабушка.

Несмотря на свои разные нации, взгляды на жизнь Персиус и Эрис раньше были хорошими друзьями. Персиус научил Эрис их богатому языку. Способная девочка освоила его в совершенстве. Персиус считал её первой своей сестренкой. А уж потом двух своих родных…

Глава четвертая

Годы шли, а Эрис не получала ни весточки от мамы и брата. Она часто вспоминала их. Плакала. Бабушка всё видела, но не могла ничем помочь.

Эрис росла доброй девушкой. Однажды у них дома вылупился слепой цыпленок. Эрис было невыносимо видеть, как его топчут собратья. Она посадила его отдельно. Но он мерз и пищал. Он не мог уснуть. Эрис брала его к себе на руки и грела. Она его кормила, опуская клюв в зерна. И поила — всё тем же способом. Постепенно из маленького цыпленка вырос большой петух.

Также и коты, и собаки. Она подбирала щенков, которые становились верными охранниками их престарелого дома.

В Каструме (Каструм — военная часть римлян.), — так ребята в шутку называли свою часть, — у Эрис был конь. Конечно, не собственный — казенный. Это был прекрасный вороной жеребец, доверяющий только ей. Эрис вырастила его практически сама, ухаживая, объезжая, кормя, моя и убирая за ним. Эрис назвала его Буцефалом, в честь любимого коня Александра Великого, македонского грека.

Теперь Эрис всё своё время проводила в Олимпии — это было официальное название их части. Ей скоро должно было исполниться шестнадцать лет. Дома она во всём помогала бабушке. Только бабушка не разрешала ей ходить на рынок — уж слишком опасно там стало. А Эрис была очень красивой девушкой.

Дружеские отношения с Персиусом испортились тогда, когда она стала показывать блестящие результаты, чем вызвала в нем, спесивом, страшную зависть. Они не были заклятыми врагами — скорее, злостными соперниками. Что пошло на пользу обоим — не давало расслабляться и уступать.

В их юном крыле появилось много других ребят, ставших для девушки хорошими друзьями. Теперь учитель Яннис ставил Эрис в пример всем, частенько позволяя проводить уроки ей, что не позволялось больше никому. Сам же Яннис регулярно отсутствовал, как он выражался «у авторитетных личностей.» И ребята, кроме тренировок, постоянно испытывали на себе тяжкие работы у этих самых уважаемых людей. Яннис говорил им, что такое воспитание увеличит их физическую силу. А Эрис считала, что обслуживание высокомерной пьяни, кроме воспитания выдержки, пользы не принесет.

Постепенно она стала лидером. И юноши, даже старше нее, принимали это. На зло Персиусу.

Никто не мог держаться в седле лучше Эрис. Она выполняла умопомрачительные трюки на бешено скачущей лошади — всей этой небывалой техникой Эрис овладела, читая литературу деда и дневавши в Олимпии, несмотря на протесты бабушки. В последнее время характер той стал невыносимым. Но Эрис терпела скачки настроения бабули.

Уже лет пять с Эрис занимался Георгиус — её кузен, сын Татиан. Татиан сама привела его к ним домой, умоляя Эрис взяться за его воспитание. Нехотя, пришлось согласиться — бабушка надавила. Георгиус был младше Эрис на два года. Кузина удивлялась — как из маленького несерьезного малыша он вырос в огромного статного парня? С его-то силой он мог бы многого добиться. Но, к сожалению, подводил характер. Мягкий, не очень трусливый, скажем — слишком благопристойный. Неконфликтный. В отличие от Эрис. Она пресекала любую несправедливость, лишь только заметив её. Парни боялись этой хрупкой на вид, тонкой и гибкой, как тростинка, бесподобной красоты, девушки. Некоторые новички не воспринимали ее всерьез, но, получив как следует, меняли свое мнение на прямо противоположное.

Также среди парней появился один подлый юнец — Ахиллес Бобзис. Он вращался среди плохишей. Придя впервые, Ахиллес оскорбил Эрис, сделав комплимент ее, пардон, пятой точке.

Но был прилюдно и жестоко наказан ею на месте. Теперь он старался всячески обходить Эрис стороной, лишь украдкой поглядывая на буйную лихачку.

Эрис немного уступала в кулачном бою лишь Персиусу. В остальном никто не мог угнаться за ней. Ни во владении мечом, ни в зоркости глаза стрелка. Даже борьба — она с хлестом кидала противников на землю. Не мог обойти эту участь и Персиус, несмотря на свою силу. Все удивлялись — откуда в такой сухой девушке столько мощи? Но ответ, наверное, заключался в её внутреннем стержне. И, конечно, в дисциплине. Какова отсутствовала у большинства парней.

В общем, первый взгляд был обманчив. Узнав Эрис поближе, юнцы принимали ее не только за своего человека, но и сами хотели видеть в ней своего требовательного, умеющего легко наладить контакт с любым, даже с самым тяжелым характером, наставника.

— Вы слышали?! Эрис, в Кандии будут игры для юниоров! — воодушевленно делились мыслями ребята.

— Откуда знаешь? — твердо спросила Эрис, смотря прямо в глаза своим пронзительным взглядом, отчего парень по имени Агафон отвел взор, испугавшись её гнева. — Что им там, своих венецианцев не хватает? — скептически заметила она.

— Построились! — скомандовал еще более постаревший за десять лет учитель Яннис. — Так. Слушайте внимательно. Вы знаете, что наш остров Крит-Королевство Кандия разделён на шесть областей. Я получил письмо от командира систьер и крепости Кандии — Тарроса Каллерджи Армандо. Это очень уважаемый человек, много воевавший и заслуживший свое положение по праву. Он пишет, что по его инициативе, ради популяризации армии, по одобрению его Величества Дожа, из каждой области вызвано по отряду на юниорские игры. Фактически, это является смотринами в войска. В каждом отряде будет по двенадцать активных человек и три — в резерве.

Сейчас мы — лучшие среди всего округа Ситии. Мы поедем и непременно выиграем эти игры!

— А что, сам Дож будет смотреть на нас? — спросила Эрис.

— Да. Игры продлятся три дня. Дож приедет на последний.

— А каков будет наш приз? — спросил Персиус, строя из себя мужественного воина.

— Награда — отряд будет зачислен как юношеский элитный в пехоту, на службу к Дожу. Ну не знаю, что еще они там скажут… — спокойно продолжал Яннис. — Вы готовы?

— Да!!! — хором ответили юниоры.

— Нам осталось только выбрать командира. Я сам выберу дюжину лучших, а они проголосуют за своего лидера. — сказал учитель.

Юноши заволновались. Все, кроме Персиуса. Он полагал, что в капитаны запуганные друзья выберут именно его. А насчёт поездки вообще не сомневался.

— Я назову имена, выходите ко мне. — сказал Яннис, смотря на полсотни молодых людей.

— Георгиус, Аргос, Эллиут,.. — парни, улыбаясь, подходили к нему. — …Филон, Ахиллес, Тичон,.. — он вглядывался в каждого, удлиняя томительное ожидание. — …Софос, Никон, Исос, Аннас.

Яннис замолчал.

«Неужели меня не возьмут, потому что я — не парень?» — думала Эрис, и её сердце замирало.

— Персиус! — он самодовольно вышел к остальным.

— Ну, и конечно же, как нам без тебя, наш талисман — Эрис! — она облегченно вздохнула и, чуть не споткнувшись, прошла к избранным.

Оставшиеся юноши грустно вздохнули.

— На замену нам нужны еще три человека. Атрей! Андроник! Азариус!

Вышли и они. Все юноши были прекрасно слаженные на вид. Они были лучшие. Яннис не зря старался, взрастив их, подобно росткам. И теперь ожидал плодов. Самым старшим среди них был Персиус. Ему было почти 22 года.

Он уже не вполне вписывался под слово «юниор», шел его последний год среди них. Потом он либо поступал на службу, либо начинал жить своей жизнью. Жизни на Крите, как таковой, не было. Если ты причислялся к аристократам — вел семейные дела, прикрепленные к роду. Дорога в высший свет была перекрыта венецианцами — критяне не имели права занимать постов, тем более высокопоставленных. Если же ты не голубых кровей, но бравый и сильный — тебе либо в наёмники, либо в разбойники. А если ты не одарен физически, но талантлив — иди в подмастерья к ремесленникам или в торговлю. Но в последней нужны деньги на раскрутку. А если ты вообще никакой — то батрачить у земледельцев; либо стать рыбаком.

У девушек все было еще хуже. Вырастят, обучат домоводству и мастерить, да отдадут замуж. И поскорее, под крыло мужа, время было такое — неспокойное.

Эрис совсем не устраивала такая судьба — без любви, по сговору старших, выскочить замуж. Жуть!

Ей в душе всегда хотелось встретить человека её мечты — сильного духом и телом, благородного сердцем, умного и, конечно, красивого. Но где ж такого отыскать-то? Да она и не стремилась. Любовь была запретным словом в её родном доме. Как и всё остальное.

Эрис пока еще не принимала своей женской сути. Все, что напоминало ей о том, что она девушка, уничтожалось ею же самой подсознательно. Но это не значит, что она говорила и ходила, как неотесанный мужик. Нет, она была крайне сдержана и собрана, не открывая ни перед кем своей нежной души. Её походка была четкой и быстрой, она ходила с достоинством, широко и стремительно шагая, без суеты и женского вихляния телом. Взгляд был преисполнен строгости и серьезности. Эрис, идя по улице, не смотрела на прохожих, а глядела сквозь человека, не подпуская его к себе. Хоть и этого взгляда «сквозь» ей хватало, чтобы изучить кого-либо.

Она никогда не проявляла слабости и беспомощности, наоборот, была крайне отзывчивой и желала помочь товарищам.

Эрис никогда не разговаривала чувственным девичьим голосом, не желая, чтобы парни флиртовали с ней, но и не говорила басом, как базарная торговка. Она разговаривала прекрасным тоном, преисполненным воспитания.

Учитель Яннис особо уважал за это свою подопечную.

— Выбираем командира! — скомандовал учитель.

— Я хочу быть капитаном. — сказал Персиус, косясь на своих друзей, которых когда-то он частенько побивал.

Среди вызванных Яннисом были те трое с пшеничного поля, издевавшиеся над Эрис в детстве — кривозубый суровый Аргос, шутник Атрей, и остроносый Аннас.

— Я предложу двух людей из вас. — перебил Персиуса Яннис. — За кого проголосуют больше товарищей, тот и станет капитаном. Вы согласны?

— Да! — ответили парни.

— Персиус и Эрис. Кто за Персиуса? Поднимите руки! — скомандовал Яннис.

Аннас хотел было проголосовать, но Аргос схватил его руку, чем вызвал в Персиусе страшную злость.

— Я повторяюсь. Кто за Персиуса? — Яннис ждал. Персиус вскипел. Сердце Эрис холодело от волнения.

— Всё. Ясно. Кто за Эрис? — юниоры дружно подняли руки.

— Молодцы. Эрис! — учитель посмотрел на неё. — Оправдай наши надежды.

— Есть оправдать надежды. Спасибо вам, ребята. — сказала она воодушевленно и благодарно.

— Я не поеду. — отрезал оскорбленный Персиус.

— Как это так, не поедешь?! — воскликнул Яннис, разозлившись.

— Не хочу быть под девчонкой. Ясно? Место женщины — под мужчиной, а не наоборот. И вообще, кто сказал, что ее пропустят на игры? Этот командир окажется полным дураком, если захочет впустить в армию бабу. — его рассуждения оборвала Эрис, пнувшая Персиуса длинной ногой в челюсть. Он упал.

— Вот, смотри! Кто теперь сверху? — сказала спокойная Эрис, стоя над ним.

Парни засмеялись. Не сказать, чтобы они не любили Персиуса, нет. Он был хорош в их рядах, но как командир — не годился. Самоуверенность и неумение слушать других подводили его. И вот — первый результат.

Персиус встал, окинув всех гневным взором. Потом он посмотрел на Эрис. К её ужасу, в его взгляде она прочитала нечто большее, чем просто возмущение и обида. Что-то дикое и загадочное, которое появилось только тогда, когда его чёрные глаза настигли глаз Эрис. Она поспешно отвернулась. Ее лицо и уши загорелись. Персиус, не слушая угроз деда Янниса, гордо ушёл.

В душе у девушки появился противный осадок. Ей было омерзительно даже представить, что этот парень, которого она в детстве считала своим братом, испортил с ней отношение не только из-за зависти. Тут было нечто другое. Но она с отвращением отогнала эти мысли.

— У нас нет времени. Выходим завтра. Дорогу в сто километров по суше преодолеем за день. Эрис, у тебя есть опыт в командовании. Поэтому я доверяю тебе. Скажи им пару слов и — по домам, набираться сил.

— Построились! — скомандовала она, — Братья! — обратилась девушка, стремясь наладить зрительный контакт с каждым юношей, — Вы долго шли к своей цели, терпя боль и лишения. Пока другие бегали без дела и тратили свое бесценно упущенное время на развлечения, вы — как истинные воины, как настоящие мужчины с большой буквы, как наши воинственные предки, оттачивали свое мастерство искусства ведения войны каждый день на протяжении долгих лет. Я знаю каждого — как хорошо он умеет владеть оружием и конем. Теперь мы вместе пойдем и покажем столичной элите и Дожу всё, на что способны, ибо такой шанс дается один раз и нужно будет выложиться по-максимуму! Вы согласны?! — закончила капитанша свою бурную, вдохновляющую речь.

— Да! Да! Да! — поддержала её дюжина юниоров и остальное крыло, остающееся молиться за них дома.

Они, воодушевленные, отправились по домам. Эрис пошла в конюшню и попрощалась с Буцефалом.

Придя домой, Эрис хотела обрадовать бабушку, но вместо ожидаемого восторга ее строгая опекунша сказала, что если та поедет, может больше не приходить обратно. Эрис, не поужинав, легла спать. А наутро, попрощавшись, к разочарованию бабушки, всё-же ушла.

Собравшись, юниоры по приказу Эрис принялись в первую очередь чистить, кормить, осматривать на недостатки и запрягать скакунов.

В разгар сборов дед Яннис вручил Эрис стальной шлем, закрывающий всё лицо, кроме глаз. У неё уже был свой — тоже скромный. А этот был слишком строгий. Эрис недоуменно посмотрела на него.

— Эрис. Обещай, что не будешь снимать его ни при каких обстоятельствах.

Ребята взглянули на них.

— Вот так. — он надел шлем ей на голову. — Замечательно. Солдаты! Это наголовье должно оставаться на ней при любых условиях. Ясно?

— Да! — хором ответили они.

Закончив, юниоры, принарядившись и начистив свои небогатые доспехи, оседлали коней и, под руководством Эрис, отправились в путь вместе с учителем Яннисом.

Глава пятая

Это было самое замечательное путешествие для всех ребят.

Прекрасная природа, юность и мечты о светлом будущем. Цвели их молодые пылкие души, еще не омраченные обязанностями, сердечными привязанностями и трудностями.

Коллектив, основанный на равенстве, справедливости и братстве — каждому было комфортно и каждый чувствовал себя нужным, подобно частью общего организма. Никто и не горевал о самовлюбленном Персиусе.

Они ехали на лошадях строем, путь должен был занять около шести часов — с привалом. Их скромный, но благородный вид говорил о чистоте порывов молодых сердец. Чтобы не обжечься на солнце, Эрис замотала голову в льняную ткань так, что были видны только глаза. Она делала это почти всегда — ей не хотелось стать смуглой, как Персиус или Аргос.

Юнцы рассматривали невероятно красивые окрестности — лагуны, горы, холмы, деревья; также время от времени встречающихся на пути животных.

Горячий ветер навевал им запах неповторимых трав и критские мотивы. Они даже не раз спели народную песню — «Соловей». (Критская народная песня из раннего средневековья. Перевод авт. Здесь — приведено в сокращении).

Ένα, ένα `ναι το αηδόνι

Λαλεί, μωρέ, λαλεί, τ αηδόνι στο κλουβί

Δύο, δύο πέρδικες αντάμα

Ένα, ένα `ναι το αηδόνι.

Λαλεί, μωρέ, λαλεί, τ» αηδόνι στο κλουβі…

…… … … … … … … ……

…Τρία η Αγιά Τριάδα

Δύο πέρδικες αντάμα

Ένα, ένα `ναι το αηδόνι.

Λαλεί, μωρέ, λαλεί, τ» αηδόνι στο κλουβί

Δώδεκα, δώδεκα οι Αποστόλοι

Που να μας εβλεπουν όλοι

Έντεκα τα σορδινά μας

Δέκα είν» οι Άγιοι δέκα

Εννιά μήνες η γυναίκα

Οχταπλόκαμο χταπόδι

Εφτά μέρες η βδομάδα

Έξι είν» οι Αρχαγγέλοι

Πέντε δάχτυλαστο χέρι

Τέσσερα πόδια η αγελάδα

Τρία η Αγιά Τριάδα

Δύο πέρδικες αντάμα

Ένα, ένα `ναι το αηδόνι.

Λαλεί, μωρέ, λαλεί, τ» αηδόνι στο κλουβί

Δεκατρία η ατυχία

Δώδεκα οι Αποστόλοι

Που να μας εβλεπουν όλοι

Έντεκα τα σορδινά μας

Δέκα είν» οι Άγιοι δέκα

Εννιά μήνες η γυναίκα

Οχταπλόκαμο χταπόδι

Εφτά μέρες η βδομάδα

Έξι είν» οι Αρχαγγέλοι

Πέντε δάχτυλα στο χέρι

Τέσσερα πόδια η αγελάδα

Τρία η Αγιά Τριάδα

Δύο πέρδικες αντάμα

Ένα, ένα `ναι το αηδόνι.

Λαλεί, μωρέ, λαλεί, τ» αηδόνι στο κλουβί

Ένα `ναι το αηδόνι.

Λαλεί, μωρέ, λαλεί, τ» αηδόνι στο κλουβί

Από τα τέσσερα τα δυο

Κι από τα δυο το ένα

Από τα τέσσερα τα δυο

Κι από τα δυο το ένα

Κι από το ένα το μισό

Κι από το ένα το μισό

Ήμουν εγώ για σένα

Ήμουν εγώ για σένα

Ένα, ένα `ναι το αηδόνι.

Λαλεί, μωρέ, λαλεί, τ» αηδόνι στο κλουβί.

Один, один да соловей —

Он плачет, мам, он плачет, одинокий в клетке.

Два — две куропатки,

Один, один да, соловей.

Он плачет, мам, он плачет, одинокий в клетке…

…И так поется по кругу!!!…

…Двенадцать — двенадцать апостолов

В них каждый может нас узнать.

Одиннадцать наших штанов.

Десять — святых десять

Женщина дитя своё

Девять месяцев несет.

Осьминог — восемь ног.

Семь — семь дней в неделе.

Есть шесть Архангелов,

Пять пальцев на руке,

У коровы четыре ноги,

Святая Троица — три.

Две куропатки перед ней

Один — один наш соловей.

Он плачет, мам, он плачет, одинокий в клетке.

Тринадцать несчастий.

Дюжина апостолов —

В них каждый может нас узнать.

Одиннадцать наших штанов.

Десять — десять святых.

Женщина дитя своё

Девять месяцев несет.

Осьминог — восемь ног.

Семь — семь дней в неделе.

Есть шесть Архангелов,

Пять пальцев на руке,

У коровы четыре ноги,

Святая Троица — три.

Две куропатки перед ней

Один — один наш соловей.

Он плачет, мам, он плачет, одинокий в клетке.

Один, один да соловей.

Он плачет, мам, он плачет, соловей наш в клетке.

Из четырех два,

Оба из одного,

Из четырех два,

Оба из одного,

И твоею половиной,

И твоею половиной,

Я был для тебя,

Я был для тебя.

Один, один да, соловей.

Он плачет, мам, он плачет, одинокий в клетке…

Их юные голоса звучали воинственно и радостно. Ребята смеялись, это они — двенадцать Апостолов из песни.

От Эрис получил подзатыльник Исос, когда рассмеялся про одиннадцать штанов во время пения, посмотрев на девчонку. Она не терпела насмешек с детства. И она тоже носила штаны под юбкой. А Ахиллес боялся на нее даже смотреть — в его груди давно таилось недвусмысленное чувство. Но неприступный характер девушки рубил на корню все мечты этого юноши. Поэтому никто и не замечал его состояния. Так даже лучше…

Да! Старик Яннис помолодел сегодня лет на тридцать. А может, и на все на сорок.

Это был лучший из дней в их пока еще недолгой жизни. Учитель наблюдал, как дети общаются между собой. Он про себя отмечал, с каким уважением мальчишки относятся к строгой, но умеющей быть душой компании, Эрис.

Во время привала под сенью огромного платана она ловко подстрелила из лука пару кекликов. Быстро соорудив полевую кухню под руководством девушки, юноши приготовили походную похлебку из пернатых трофеев командирши. Никто здесь не был изгоем. Каждому была отведена своя роль. Учитель Яннис уже почти десять лет воспитывал и делился секретами школы выживания и военной подготовки с Эрис. Её среди ребят он знал наиболее долгое время, ибо даже во время болезни она оставалась в строю — чего не скажешь о других. Он остался доволен тем, как девушка справляется с возложенными на нее обязанностями.

При подступах к окрестностям Кандии Эрис сняла платок и надела свой шлем, в котором, кроме узких щелей для глаз, спускающихся по линии носа к губам, не было отверстий. Это был обтекаемый, гладкий доспех с Т-образным вырезом, за которым невозможно было разглядеть лицо солдата.

Знаменосец Никон водрузил флаг Ситии и Олимпии — их скромной части. На личной овальной геральдике был изображен белый Пегас на трезубце, окруженный геометрическим волнообразным узором.

На закате юниоры подошли к городу. Лошади подустали. Их встретил отряд пехоты Кандии.

Они прошлись по дороге в гарнизон по широким зеленым улицам, и здесь их встречал приветливый народ, любивший зрелища и рыцарей в доспехах. Доспехи юношей были простенькие и легкие — они, всё-таки, из ополчения маленького города. К тому же венецианцы, да и все итальянцы, в отличие от других европейцев отличались любовью к легким, мобильным, не громоздким боевым обмундированиям. (Данные о форме армии Венеции взяты мною с научно-образовательного сайта warriors.fandom.com (Воины и военнаятехника)).

Ровный строй во главе с Эрис не мог не поражать взоры и сердца. Даже их кони изящно гарцевали в такт друг другу. А вокруг красивый город и та же самая суета, только в более крупных масштабах.

Наконец-то они добрались до места. Ребята перешептывались, разглядывая стены крепости. Ко входу вела дорога, словно вылезшая из глубин моря. Не зря венецианцы называют эту крепость Rocca al mare — Крепостью в море. (Крепости Крита, их история и архитектура подробно описаны на сайте cretanbeaches.) Морской прибой врезался в мощеную камнями пристань, поднимая и разбрызгивая воду. Но это было рукотворное чудо — вначале эту величественную громадину отстроили сарацины, выкопав ров. Это вам не Сития с её деревянными убогими строениями. Построенные наспех византийцами, они уже успели разрушиться. Жаль, с их-то тягой к красоте и рабской рабочей силой можно было бы и постараться. А может, виноваты люди, обитающие сейчас в Ситии.

А эта крепость — Кандия, называвшаяся во времена Византии Мегало-кастро, потрясала своим масштабом. Вот где была видна мощь человеческой руки!

Крепость была возведена на платформе, образованной природными скальными выступами и величаво стояла особняком средь синевы вод.

Они вошли в ворота Мола с западной — главной стороны. Внешние стены были украшены разными табличками, надписями и гербами. Входы украшали мраморные рельефы с изображением крылатого льва Святого Марка — символом Венецианской республики. Эрис сняла перчатку и прикоснулась к пока еще теплому от солнечного света, камню. Ей казалось, что вместе с ощущениями под подушечками ее пальцев в нее проникает энергетика этого грандиозного места. Юниоры вертели любопытными головами во все стороны.

Здесь чувствовалась настоящая дисциплина. Она буквально осязалась. У обстановки был сильный дух — всё вокруг было построено из камня и кирпича. Даже смотровые вышки. Самим высоким сооружением оказался маяк. Эрис про себя решила, что непременно заберется и посмотрит на вид острова прямо с его лоджии.

Ребята из простого города разглядывали это величие с открытыми ртами. Над каждым косяком, над каждой площадкой развивался на морском ветру бордовый флаг Венеции — с золотым крестом и львом.

В потоке новых эмоций никто не заметил, что совсем стемнело. Эрис, не подавая вида, осматривалась и вдыхала здешний запах — тут было удивительно чисто и пахло дымом костров.

Они спешились. Лошадей, взяв за вожжи, отвели в конюшни молчаливые солдаты гарнизона. Эрис даже не успела попрощаться с Буцефалом. Она краем глаза приметила путь к конюшне.

— Всем построиться! Идет командир! — прокричал караульный на вышке. Солдаты Кандии слаженно и чётко образовали колонну.

Эрис построила ребят и встала сама. Яннис показал пальцем на шлем.

«Кто же командир?» — напряженно думала Эрис, волнуясь, что её раскусят и не допустят к играм.

При свете факелов со ступенек верхнего этажа легкой и уверенной поступью приближался человек среднего роста, одетый в венецианскую форму и великолепные доспехи, каких ребята ещё не видели. Сталь блестела от огней. Он был без шлема. Черт его лица особо внимательно в сумраке было не разглядеть. Бросалась в глаза только массивная надбровная дуга, отбрасывающая тень на глаза. Он подходил всё ближе. Поражала его необычная походка — как будто бы ноги командира шли отдельно от туловища. Его плечи не двигались. Голова была выставлена вперед тела на гармоничной шее, опережая всего хозяина, словно он находился верхом на коне и рыскал жертву.

На нём была белая мантия, голубая с изнанки. Когда он подошел поближе, юниоры разглядели его красный бархатный воротник с золотым узором. На левой стороне накидки был изображен Орден — голубой крест, в центре которого помещался золотой крылатый лев, держащий в одной лапе обнаженный меч, а в другой — книгу.

Эрис украдкой посмотрела на командира. Он о чем-то быстро переговорил с кавалером на венецианском, потом подошел к сержанту, стоящему в почетном карауле и, грубо ткнув в его лицо пальцем, отчего тот потерял равновесие, обругал его отвратительными словами. Ребята поняли, что всё это из-за невыбритого лица. Всем можно было иметь короткую растительность на лице, кроме почётного караула.

Затем он резко подошел к ним, сказав :

— Pax tibi, Marce Evangelista meus! — (Мир тебе, Марк, мой евангелист! — Приветствие Ордена Святого Марко и их девиз на латинском языке. Итал. — Associazione Cavalieri di San Marco), — Добро пожаловать! Я рад видеть вас, юные друзья, здесь — в гарнизоне нашей столицы Кандии, на острове Кандия Республики Венеция! Слава Великому Дожу! — он вытащил свой меч и вознес его острие к небу.

Эрис сделала то же самое. Ребята последовали за ней. Командир улыбнулся.

— Молодцы! — воскликнул он, вдев оружие в ножны со стальным звуком. Юниоры последовали его примеру. — Я собрал вас здесь, чтобы провести между юными запасными ополченцами bagordo. (Юношеские, да и вообще состязания смельчаков на венецианском средневековом диалекте.) — командир медленно прошелся перед строем, в полумраке пристально разглядывая каждого своими хищными глазами. — Что же такое «bagordo»? — он посмотрел на Янниса и продолжил рассказывать. — В Великой Римской Империи было правилом проводить Гиппика Гимназия — смотрины юных воинов. Сейчас армия Венеции нуждается в новых талантливых людях. Генуя, Латинская империя, сарацины и материковые повстанцы — наши основные враги!

Его греческий язык был замечательный, но все же венецианский акцент резко бил слух. Учитель млел перед ним.

— Как Вас зовут, почтенный? — спросил командир у учителя.

— Яннис. Учитель Яннис, командир Таррос. — голос учителя прозвучал заискивающе и главнокомандующий, почувствовав это, проигнорировал старика и отвел глаза.

Эрис отвратила эта картина. Она косилась на командира, который отчего-то показался ей знаком, особенно бархатный глубокий голос, резко срывающийся в крике. Но своим демонстрирующим господство поведением он молниеносно вызвал в ней антипатию.

Таррос подошёл к шеренге вплотную. Начал он с обратного конца, а не с капитана.

— Имя?

— Ахиллес.

Он разглядел его с ног до головы, отчего Ахиллесу явно стало нехорошо. Ничего, кроме превосходства и интереса, лицо командира не показывало. Никакой эмоции.

— Исос. — дрожащим голосом сказал парень, когда тот приблизился к нему.

— Я тебя ещё не спросил. — ухмыльнулся Таррос. Казалось, ему доставляет удовольствие чувство страха этих юнцов. Эрис начала злиться.

— В нашем деле главное — дисциплина! Пока ты мой гость, — обратился он к Исосу, — Я не буду тебя наказывать. — его голос играл, переходя от мягкости к резкости, уподобляясь игре его хозяина.

Командир подошел к Аргосу. Аргос был выше него на голову. Критянин был смелым парнем.

— Имя?

— Аргос! — громко и чётко сказал он. Тарросу не понравилась эта смелость, обращенная к нему, и он умело скрыл это. Командир смотрел на него снизу вверх, но с чувством собственного преобладания. Он прошел к следующему юноше.

— Имя?

— Софос. — голос юноши звучал неуверенно. Таррос словно питался робостью паренька. Он прошел и спросил следующего юниора.

— Атрей. — Таррос, медленно шагая и сверля взором, спрашивал имена и получал ответы напуганных юнцов.

— Андроник.

— Георгиус.

— Азариус.

— Эллиут.

— Аннас…

— …Никон.

— Бравый знаменосец Никон! — сказал Таррос, приближаясь к Эрис. Она украдкой заметила в тусклом свете его коротко остриженные темные волосы, гладко выбритое лицо и блестящие сине-голубые глаза. От него исходила ощутимая сила, стремящаяся раздавить оппонента. Эрис почувствовала это и нахмурила брови, устремив свой взгляд сквозь Тарроса.

— Имя?

— Атромитос. — спокойно сказала Эрис, стараясь сделать свой голос как можно более грубым.

— Атромитос… Это что — прозвище? — недовольно спросил Командир.

— Так точно.

— Я спросил имя, ты что, туго соображаешь? — он язвительно сделал замечание.

— На поле боя у меня нет имени. Есть мой флаг и святая цель. — решительно ответила Эрис не глядя на него, что буквально раздирал на куски своим взглядом.

— Хорошо. Сними шлем. Покажи лицо, солдат. — приказал Таррос.

— Не подобает мне показывать лицо, пока не отличусь в бою, командир. — холодно сказала Эрис. Парни в душе возгордились за свою наставницу.

Командир, так и не установив зрительного контакта, прекратил баталию.

— Остроумный. Молодец! — воскликнул он, потрепав Эрис за плечо. — Но что-то хиловат, водящий. Хиловат… — он качал головой и развернулся, обращаясь к собравшимся. — Кстати, идите ужинать, не буду вас задерживать. Старшина, распредели гостей в казарме! — приказал он.

— Есть распределить. — ответил ведущий солдат в строю гарнизонных.

— После я навещу вас. Вольно! — сказал командир, отходя от ребят как ни в чём не бывало.

Юниоры вздохнули, расслабившись. От волнения они даже вспотели. Воины Тарроса приказали им идти за ними. От страха парни не смели обсуждать командира. Кроме Эрис. И её не смутило присутствие его людей.

— Нет, вот неприятный тип! — воскликнула она, поправляя на талии свой меч. Некоторые солдаты услышали эти слова и посмотрели на неё. Яннис вздрогнул.

— Его глаза — глаза зверя. — продолжала она возмущаться, шагая за сержантами.

— Тихо. — попросил Янис.

Эрис смирно кивнула головой.

Старшина завел их вниз по лестнице, они прошли по широкому коридору, войдя в просторную залу. Везде горели факелы, прикрепленные к стенам. Их шаги гулко разносились, вызывая эхо.

— Уютненько. — сказала Эрис. Старшина покосился на неё. Но она делала вид, что совсем не замечает его.

Здесь участников соревнований ждал человек со свитком. Под его комментирование их распределили по спискам в отдельную казарму; а Яннису, как наставнику, выделили обособленную комнату. Всем очень понравилось такое гостеприимство.

Помещения были большие и прохладные. Георгиус ежился — видно было, что ему не по себе.

— Сооружение имеет два этажа с двадцатью шестью помещениями и занимает площадь в три тысячи шестьсот квадратных метров. Толщина внешних стен почти девять метров, внутренние стены в некоторых местах достигают трех метров. Существует три входа в крепость — с запада, северной и юго-западной сторон. Три льва у входа покровительствуют Ордену Сан Марко, Венеции и Кандии. — интересно рассказывал сержант, и Эрис внимала ему. — Крепость была построена в соответствии с бастионной оборонительной системой с бастионами, соединенными прямолинейными участками мощной навесной стены, весьма высокой для более успешного отражения как вражеских метательных снарядов — с минимизацией ущерба для самой крепости, так и штурма с помощью лестниц. Были использованы чертежи военных инженеров, в которые были внесены необходимые изменения и улучшения для полного завершения сооружения, находившегося здесь когда-то. — продолжал он размеренным голосом. — На первом этаже находятся тюрьма и помещения, где хранятся продовольственные запасы и оружие. Есть также отдельные помещения для солдат, офицеров и сеньоров. Крепость имеет мельницу, печи и часовню, что обеспечивает ей автономность. На северной стороне верхнего этажа находится маяк. Так что мы — непобедимы! — заключил служивый.

— А туда можно попасть? На этот самый маяк? — спросила дотошливая девушка мальчишечьим голосом, чем рассмешила своих.

— Нет, солдат. Ну, если не получишь особого разрешения командира.

— А как его спросить? Он слишком строгий.

— Это ошибочное мнение. Армандо-Каллерджи — отличный командир. Он беподобно заботится о солдатах, несмотря на свою любовь к дисциплине.

— У него есть сильная тяга к деспотизму. — заметила Эрис. Сержант удивился наглости, но промолчал. Они как раз дошли до своих покоев.

— Это ваше место пребывания. В столовую пойдёте строем. Через час я зайду за вами.

«Интересно, как я буду ужинать в шлеме?» — подумала Эрис.

Ребята вошли и огляделись. От одного края огромной, длинной комнаты к другому тянулись деревянные кровати для ночевки, застеленные плетенными циновками, из-под которых торчала солома. Они были похожи, скорее, на построенные полки, прикрепленные к стенам. На них полагалось спать, уложившись в ряды.

Яннису, как учителю, полагалось отдельное помещение. Но он уступил его Эрис, по понятным причинам поменявшись местами с девушкой.

Эрис ушла к себе.

Как только уставшие ребята передохнули и умылись с дороги, за ними зашел старшина. Эрис и не подумала присоединяться. Тем более её предупредил учитель, которого забрали на ужин раньше юношей. Все отправились питаться. Эрис легла и быстро уснула под навалившимися впечатлениями.

Олимпийцы вошли в огромную шумную залу. Как оказалось, здесь они отнюдь не одни. По всей комнате были расставлены длинные столы и деревянные скамьи, за которыми уже сидели юноши с других городов. Когда команда Эрис вошла, все презрительно огляделись. В воздухе, кроме приятного запаха еды, витал отягощающий дух соперничества.

Ребята присели за отведенные места и принялись за кашу, подаваемую дежурными солдатами. Быстро закончив и убрав после себя, они отправились в покои, не забыв прихватить хлеб для капитанши.

Путь на выходе им преградил Таррос. Он криво оскалился своими ровными белыми конскими зубами — такова была его улыбка, когда делалась через силу. Софос спешно сунул хлеб в карман, насмешив командира.

— Почему не попросишь добавки? — спросил он.

— Я сыт. Спасибо. — Софос покраснел. С ближайшего к ним стола послышался смех.

— Отставить, Антонио. — Таррос посмотрел на самодовольного сидящего парня, отчего тот, замолчав, опустил голову.

— Не вижу парня в шлеме. Или он снял его? Его нет. — понял Таррос, оглядев олимпийцев.

— Он спит. — сгупил Георгиус.

— Он не ужинал?

— Он уже ушёл, командир. — сказал Никон.

— Какой у вас, должно быть, хороший лидер. Врёте для его благополучия. Замечательно.

Таррос, на удивление ребят, отдал приказ наполнить миску с едой. Дежурный принес. Командир сказал:

— Отдайте своему капитану. Вы — мои гости. Я не буду обижать вас. — сказал он своим глубоким голосом.

Юниоры поблагодарили его и поспешили ускользнуть от строгого, поедающего всё, взгляда как можно быстрее.

Пока их не было, Эрис видела сон. Это был не сон. Скорее, воспоминание из её раннего детства.

Вот они с матерью и братом идут по причалу. Людно и шумно. Жарко. Мать оставила их. Едут солдаты на прекрасных скакунах. Эрис в восторге!..

Удар в спину и Эрис больно. Она поднимает голову и огромный черный конь чуть не давит её своими копытами…

Вдруг, откуда ни возьмись, возле нее появился рыцарь. Он сел и что-то сказал. Она не помнит слов, только приятный голос, его лазурные глаза, образ, доброе выражение лица и его тепло… Дальше воин поднял её и отнес к кричащей матери. Мать обидела Эрис. Солдат уходит, помахав ей рукой, улыбаясь…

Эрис проснулась от стука в дверь. Она вся промокла от пота, тяжело и прерывисто дышала. Девушка прикоснулась рукой к своей щеке. Теперь эти забытые события всплыли по-новой.

— Эрис!.. — послышался голос Софоса. — Открывай быстрее, ты что — спишь?!

— Иду. — она соскочила с места и открыла тяжелую деревянную дверь.

— Что с тобой, сестра? — спросил юнец. В его руках была миска.

— Я не голодна, брат. — ответила она. На нее нахлынули детские воспоминания и её сердцу стало обидно. Эрис не понимала свою лишенную любви к дочери мать и жестокого братца.

— Поешь. Сам командир прислал.

— Что? Этот тип? — удивилась она.

— Да. Твой глупый кузен проболтался. Таррос увидел, как я запихал хлеб, предназначенный для тебя, в карман. — он смущенно улыбнулся. Эрис рассмеялась.

— Теперь он думает, что мы — голодные сельские дикари! — сказала она.

— Короче, ты не глупи и ешь. А мы — спать. — Эрис посмотрела в дверную щель, через которую виднелся коридор. Юниоры помахали ей.

— Давайте, братья. Не разговаривайте, не сходите с ума. Завтра — тяжелый день.

Ребята направились к себе, попрощавшись с ней.

Она заперла дверь на засов, и сев прямо на пол, начала медленно и задумчиво принимать свою пищу.

Глава шестая

Наступило раннее утро. Эрис проснулась и омылась раньше всех.

Из комнаты мальчишек слышалось громкое храпение.

Девушка прошла из уборной в свои покои.

Не обтеревшись от свежести ледяной воды, она подставила юное лицо пока еще сумеречному сквозняку. Запах моря и предрассветные приветствия чаек настраивали её дух на победу. Она непременно должна привести команду к ней — это была ее единственная цель. Её внутреннюю силу подбадривал вид тёмного безграничного горизонта.

Размявшись, Эрис направилась к парням. Она принялась тарабанить в дверь, отчего по каменному коридору пошло звонкое эхо. Юнцы по одному принялись подниматься. Некоторые предпочитали еще похрапеть но, растолканные товарищами, осознали, какой тяжелый день наступил уже сейчас.

Умытые парни дрожали от прохлады морского утра в каменных стенах.

— На разминку становись! — дала команду Эрис, построив юношей прямо в коридоре. Она уже была в шлеме. Девушка заставила своих подопечных проснуться и согреться. Уже рассвело. Звук горна донесся до их слуха. За ними пришел старшина. Они, свежие и бодрые, направились на плац.

Выйдя, юноши обнаружили, что их отряд пришёл первым. Им указали место построения. Холодный ветер дул беспрерывно, отчего их носы озябли и заломили. Но восходящее солнце обещало вскоре прогреть кости ребят.

Ровная и блестящая от росы каменная шлифованная площадка блестела в первых лучах. Постепенно подходили остальные легионы. Под звуки горна и декламирования названия областей Наконец-то сбор закончился.

— Каннареджо! — назвали их систьеру, Эрис встала по стойке смирно, подав всем пример.

— Сан Марко! — из всех присутствовавших эти вели себя, как ей показалось, вальяжно и вызывающе.

— Санта Кроче!

— Кастелло!

— Сан Поло!

— Дорсодурро! — выкрикивал глашатай и солдаты приветствовали друг друга кивком головы и поднятием правой руки к уровню бровей, развернутой ладонью вперед. Вероятно, появившийся в древности миролюбивый жест, обозначающий отсутствие оружия в руке.

Эрис увидела идущего к ним Тарроса. Наконец его можно разглядеть при мягких, но ярких рассветных лучах.

Он вышел к ним из арки первого этажа прямо и уверенно. Его стать демонстрировала мужество и господство. На голове у командира был шлем: серебряный, бросающий блики на лица собравшихся; отлитый тонко, отменно — его формы точно предназначались для того, чтобы запугивать врага. Ничего лишнего — строгость и аккуратность. Наголовье походило на римское. По краям единого выреза для глаз, носа и рта присутствовала искусная резьба в виде лавров. И это было единственное его украшение. Одет он был в дорогие негромоздкие доспехи в виде нагрудника, плечевых лат и нарукавников, под которыми красовался плотный, тяжелый бордовый камзол, длиной доходящий до низа колена. Края его расширялись и были разделены книзу. Это великолепие приправлялось орденской накидкой. На ногах можно было заметить черные, не очень узкие кальцони, а голенища были защищены стальными поножами. Он был обут в ботты из коричневой толстой кожи, имеющие круглый носок.

Командир остановился перед ними на площадке, где были слышны кроме рокота прибоя и чаек только его четкие уверенные шаги.

Впечатлительные юнцы испытывали в этот момент особое волнение. Эрис тоже немного смутилась, но заставляла себя не поддаваться панике. Она оставалась крайне хладнокровна. Единственное, чего она боялась — это то, что командир поймет, кто она на самом деле. Учителя, наставники и запасные были построены отдельно от участников соревнований.

— Pax tibi, Marce Evangelista meus! — его голос звучал четко и громко.

Он снял шлем. Воины Тарроса опустили правое колено на землю, склонив головы перед ним. Эрис первая сделала то же самое, почти одновременно с солдиерами. За ней последовали её ребята и крыло Сан Марко, после которых в общем порыве присоединились остальные.

— Да здравствует Regnum (Королевство (лат.)) Венеция, да здравствует Regnum Кандия! Слава великому Дожу. — с этими словами он, по обыкновению, вытащил свой острый меч и вознес его к голубому небу. Солдаты встали и сделали то же самое. И Эрис вместе с ними, ставшей примером для своих.

Она разглядела его лицо — черные брови были расположены на костистом наросте. Они не срастались, но если посмотреть на него снизу вверх, соединенная форма их создавала резкие очертания стрелкового лука. Глаза прямо под ними, не глубоко, что создавало пронзительный волевой взгляд. Верхние веки были слегка опущены с рождения. Издалека на солнце казалось, что глаза его зеленые с оттенком бирюзы. Но подойдя поближе, можно было увидеть яркую лазурь. Жареный светилом и обветренный, было заметно, что он от природы совсем не смугляк. Нос Тарроса был необычный, довольно-таки большой, но аккуратный, с высокой, крупной переносицей. Губы не были пухлыми — верхняя губа была чуть тоньше нижней. Высокий лоб с поперечной бороздой, костистые скулы, расположенные почти у висков и выдающиеся из-под кожи верхние и нижние челюсти дополняли агрессивный образ, который начал необъяснимо провоцировать почувствовавшую стеснение душу Эрис.

— Сегодня особенный день в истории. Уже двадцать девять лет Крит является Кандией. За это время ни разу не проводились смотрины юношей со всех концов острова. И вот — сегодня, в этот светлый день, с позволения его величества Дожа я объявляю bаgordo открытым! Да прибудет с вами Господь и Святой Марк! Аминь!

— Аминь! — послышалось отовсюду.

— Правила: в первый день турнира бой будет состоять из трёх заездов в копейных поединках. Сломавший копье, — я предупреждаю сразу, что оружие будет в боевой готовности, не притупленное, — выиграл. Ваша задача выбить наибольшее число участников из седел и нанести большее количество ударов мечом на коне.

Завтра команды победителей сразятся в пешем бою. А сегодня вы будете построены своими капитанами в две шеренги, где важно не отстать и не нарушать строя. Вам можно будет атаковать с щита. Я сниму с соревнований, если проигнорируете мои «нельзя» :

— нельзя атаковать лошадь;

— атаковать лицо без шлема;

— наносить удары ниже пояса;

— толчки и удушающие, блокирующие захваты, бить можно;

— наносить удары сзади или потерявшему копье.

После вы должны будете символически пленить друг друга.

Кроме того — очки. За попадание в барьер один раз — минус два копья; два раза — минус три копья; три — лишение награды.

Идите подкрепитесь и соберитесь. Через час мы выезжаем из крепости в специально отведенное место — ристалище, где уже собираются знать и горожане! — его голос перестал срываться. Странно: когда командир говорил спокойно — тембр был бархатный и глубокий, но стоило ему его повысить, как всё портило на пару тонов высокое, срывающееся бурление.

На этом Таррос закончил. Еще раз окинув взглядом всех, он задержался на Эрис, но все-же развернулся и удалился.

Все собрались в столовой. Только Эрис не пришла. Она сидела у себя:

— Господи! Прошу тебя, Создатель мой, помоги мне и ребятам! Не опозорь меня. Все, чему я училась — помоги мне показать это, прошу. — из ее глаз покатились слезы. Это был решающий день.

— Эрис! — голос учителя прервал ее.

— Иду. — девушка поспешно вытерлась.

Она открыла дверь. Учитель раздобыл завтрак. Он увидел волнение своей подопечной.

— Эрис, можно?

— Конечно, входите. — она посторонилась. — Слушаю Вас. — Эрис жестом попросила Янниса присесть, а сама села поодаль от учителя.

— Эрис. Я помню тебя еще маленькой, ничего не умеющей делать, девочкой. Ты смотрела на себя в зеркало? Ты выросла.

Эрис молчала, опустив голову.

— В детстве ты не владела ни боевым искусством, ни ездой. Но у тебя были стремления, цель. Желание победить. Упрямство… Иду напролом! — он засмеялся, вытянув ладонь правой руки вперед. Эрис улыбнулась.

— А теперь ты умеешь всё. Всё. Я надеюсь, твое желание никуда не делось?

— Нет, что Вы! — она вспылила, выпрямившись в плечах.

— Ну вот, теперь узнаю тебя — лихачка и задира. Всегда доказывающая свою правоту — иди и докажи им всем, кто тут прав! Хорошо?

— Да, учитель! — Эрис улыбнулась. Её боевой дух воспрял. — Горн!

— Ешь давай и иди.

— Так точно.

Учитель вышел, а Эрис, наглухо закрыв дверь, поспешно перехватила пару кусков еды и заново накрепко перебинтовала своё женское тело. Она облачилась в свои солдатские одежды, затем надела кольчугу и нагрудник. Напялив в спешке шлем и привязав ножны, девушка выскочила из комнаты. Капитанша собрала ребят.

— Парни, братья! У нас нет их роскоши, нет их условий — но не это ли помогает нам стать сильнее? Мы максимально приближены к боевым действиям в своём же городе — городе нищих и трудяг. Я сейчас пойду и покажу, каковы мы в деле. Но мне нужна команда. Кто хочет со мной отстоять честь Ситии? Как там, Каннареджо — по-ихнему?

Все рассмеялись.

— Мы все хотим, пошли! — ответили ей дружным хором.

— Быстрее, быстрее! — она подгоняла юнцов по длинным глухим коридорам.

Они вновь вышли к плацдарму. Солнце ярко светило на огромную, умытую росой, площадку. Солдаты крепости вывели их лошадей. Каждый воин встретил любимого товарища.

— Буцефал, милый мой. — Эрис, забывшись, кинулась на шею своему вороному коню. Он был более, чем рад. Довольно фыркая, верный щипал губами шлем и руки хозяйки, одетые в толстые бычьи перчатки. Она прижалась к щеке Буцефала лицом, теребя его блестящую гриву.

— Смотри, щуплый, чтоб тебя ветром не сдуло. — этот голос командира прозвучал совсем рядом, в самый затылок Эрис. Она обернулась и увидела Тарроса с каким-то высоким загорелым офицером, видимо, только прибывшим. Спустившись со ступеней, они уже прошли мимо.

— Вот гад! — воскликнула она себе под нос, закипая от злости.

Отдали приказ «По коням!».

Быстро вскочив на лошадь и построив юниоров по двое в колонну, Эрис отправилась в столицу по широкой каменной мостовой. Ими управляли командир и офицер, за которыми держались глашатаи с горнами и сигнальные с походными друмами и свистками. После них тянулись пару сержантов, ведя за собой остальные области и крепостных солдат.

Их взору открылась замечательная картина — бесконечная водная гладь, разнизанная мелкой золотой рябью, над которой возвышался грандиозный небосвод. Две лазури: небесная, украшенная белым серебром скучковавшихся в плотные плеяды облаков и морская, рассвеченная солнечными золотыми бликами.

Свежий бриз, пригоняемый для их бодрости даже через закрытый шлем доносился до лица и обоняния Эрис. Приморские птицы зазывали друг друга на своем пронзительном языке. Буцефал бесконечно радовался — он шёл с цоконьем, высоко поднимая голени, что свидетельствовало о хорошем расположении духа умного животного. Еще пару метров и начнется земля.

Копыта коня Эрис наступили на влажный прибрежный песок. Огромные валуны создавали преграду для стремящихся волн, пресекая их с фонтанирующим брызгом. Плеск и шепот моря доносился до их слуха. Появлялась стелющаяся трава — низкая, она заносилась желтыми песчинками. Тяжелый топот коней, их пыхтение, звон железных сбруй и орудий, покашливание солдат — все смешивалось воедино.

Они проезжали мимо желтых домиков с наглухо закрытыми ставнями — скоро начнется жара, и местные спасутся от неё внутри, деля рабочий день на две части, между которыми находится дневной сон мизмери, являющийся традиционным послеобеденным отдыхом трудяг.

Но пока еще не было и полудня — тощие рыбаки возились с сетями у лодок и косились на строй рыцарей боязливым взглядом. Темно-зеленые кипарисы, выстроенные вдоль дороги, сливались в сплошную стену.

На поворотах, когда Таррос притормаживал, в просветах между деревьями виднелись уступы террас скромных, огороженных камнями, домишек и ровные ряды оливковых добротных деревьев.

Эрис заметила лошадь Тарроса — ей показалось, что за годы своей короткой жизни она не видела существа более прекрасного. Ослепительно-белый благородный, легкий и поджарый скакун — такой породы она еще не видела. На фоне остальных коней он выглядел меньше. Более сухой, но сильный и проворный. И пусть испанец Буцефал не обижается, но Эрис пообещала себе при удобном случае непременно познакомиться с конём.

Пройдя через узкие улочки, они вышли на более широкую. Эрис повернула голову — здесь была гончарная мастерская. Ее взгляд заворожила работа. Она не успела увидеть, как до этого курчавый мальчишка-подмастерье шлепнул на гончарный круг большой ком темно-красной глины. Мастер нажимал на педаль, ускоряя обороты круга, затем очень буднично накладывал на глину руки, обжимая упругий эластичный комок, и Эрис наблюдала уже то, как перед ним вырастал классической формы сосуд метровой высоты. Рядом, на солнце, подсушивались готовые к обжигу амфоры. Мальчуган поднял голову на шум, и его взгляд загорелся при виде их строя. Он стал умолять мастера улизнуть следом за ними, но тот оставался неумолим, бросив пару грубых ругательств в адрес пацана, отчего смуглёныш раскраснелся и опустил голову.

Место действий все увидели издалека. Лучшего расположения и не придумаешь. Огромный огороженный участок в людном месте — то, что было нужно. Окруженный со всех сторон дубами и платанами, залезшие на которые городская молодежь и мальчишки уподобились стаям щебечущих воробьев. Здесь не было ни шатров, ни обилия флагов — все будущие кавалеры и их наставники поместились в крепости Кандии. Большинство из них не было знатного рода — они вообще были критяне, что в это время выглядело, как нечто из рук вон выходящее. Только команда Сан Марко имела в своем составе детей богатых венецианских аристократов, которым было не чуждо и благородство — раз они решили отдать своих отроков на суровое рыцарское воспитание на чужбине вместо того, чтобы знакомить своих будущих наследников с искусством торговли и прививать им азы ростовщичества у себя дома, в Венеции. Это и было причиной высокомерия парней, которое успели заметить не только трапезничавшие с ними юнцы из Ситии, но и их капитанша Эрис, видевшая юное крыло Крепости впервые. Ей пришлись не по нраву их холеные лица и излишняя самовлюбленность, граничащая с избалованностью. К этому подмешалось осознание того, что, как оказалось, их наставником являлся сам командир Таррос. Эрис, в силу своей проницательности позволила себе полагать, что эти юноши и их предводитель не остановятся ни перед чем, лишь бы вырвать победу — уж слишком самонадеянно и гордо они выглядели. Младшие дети берут пример со старших, старшие — с отроков. Отроки — с молодых; молодые — со зрелых. И так далее… Вот и получается — замкнутый круг общепринятых принципов поведения.

Таррос остановил строй. Он спрыгнул с коня. Словно издеваясь над сержантом, командир дал распоряжение подержать жеребца за уздечку, но скакун оказался крайне строптивым. Эрис расслышала, как Таррос горделиво хвалился воспитанием, которым он наградил своего питомца.

Таррос приказал им идти вперед, а сам остался у начала свежеотстроенных трибун.

Приближаясь, ребята увидели высокий барьер, состоящих из заостренных кольев, соединенных между собой двойными перекладинами, за которым, на расстоянии в четыре шага был расположен второй полутораметровый барьер, чуть ниже внешнего. Внутренний барьер представлял из себя изгородь, с горизонтальной перекладиной наверху, образующей перила. Между этими барьерами на равном расстоянии в три шага находились солдаты, задача которых заключалась в том, чтобы не допускать толпу на ристалище и помогать сраженным юниорам.

Размер ристалища был, по подсчетам Эрис, семьдесят на сто двадцать метров. Подойдя еще ближе, её зоркий глаз подмечал каждую мелочь — тщательно выровненная земля была покрыта песком и обильно усыпана соломой. Стоял вкусный запах мокрого покрова — площадку умышленно полили водой для избежания излишней пыльности.

Эрис быстрым взглядом рассчитала, глядя на солнце и кроны деревьев стороны света — границы поля боя и трибуны располагались по их сторонам. С южной стороны трибуна являлась центральной, как выяснилось, предназначенная для судей. Расположенные слева и справа от неё такие же южные, только чуть подлиннее — для знати. Здесь были расставлены кресла и скамьи, наподобие таких, какие парни увидели в столовой. Остальной люд, стекающийся со всей округи буквально на глазах, был вынужден смотреть стоя — под палящим Критским зноем и народной давке.

Под звуки горнов будущее одной из гарнизонов армии Венеции въехало из боковых, отгороженных рвом подготовительных стойбищ меж живого коридора на площадку и выстроилось в строй под знаменами — среди суеты и шума это было чрезвычайно непросто уметь приструнить волнующегося коня, но Эрис и ребята справились, как и их противники.

Горны — и, под улюлюканье, хлопанье и восторженный свист толпы зрелище должно было начаться прямо сейчас.

Горн стих. Трибуны были заполнены. Эрис сквозь щели шлема переглядывалась с командой вдохновляющими мужественными взглядами. Она посмотрела на сидящих на скамье людей: венецианские купцы были наряженными и пестрыми, в богатых одеяниях, навеянных разными культуросмешениями; знатные аристократы же были облачены в нелепые, по мнению Эрис, слишком модные и пафосные, даже граничащие с глупостью, костюмы — они явно проигрывали деловым торгашам во внешнем виде. Простой народ, столпившийся вокруг и ребячество на деревьях представляли из себя невзрачные серо-коричневые пятна. Эрис заметила присутствие прекрасных сеньорит — они сидели отдельно. Их было намного меньше, и наряды их показались для скромной и сдержанной Эрис чересчур открытыми. То ли дело, греческие рубахи и приталеные туники, под которые надевались штаны. Шикарные черные безрукавки, украшенные золотыми узорами народных мастериц — такие удобные, надевались и для работы, и для отдыха. Местные любили украшаться по праздникам. Но даже эти скромные сельские отличительные знаки греков нагло вытеснялись колонизаторами, на моду которых, соответственно, ранее подействовали кочевники — завоеватели. Теперь девушки начали носить одну легкую льняную тунику с длинными рукавами, поверх которой надевалась вторая, без рукавов или с рассеченными концами — мода латинян. Были у людей побогаче и камзолы — соттовесте, без и с рукавами. Под них надевались рубахи — камичи, причем их выпускали через разрезы на соединительных швах в плечах (для удобства движения). В холода надевали giubberello — теплый кафтан со стоячим воротником, с полами со сборками, с поясом или без него. Под низ надевали более узкие, чем у греков штаны — кальцони. У эллинов штаны были широкими на бедрах, и суженными в голенях. Женская мода обычной девушки была похожа на мужскую, только всё было удлиненное. Но известно, что штаны гречанки носили всегда. Это пришло от арабов-захватчиков. Платки молодые с приходом Византии и Венеции больше носить не хотели. Но Эрис не чуждо было знакомство с новым, и она тоже наряжалась, как большинство, не пренебрегая ни тем, ни другим. Вопрос был только в финансах — иногда больше года ей приходилось носить затрепанные платья, а она вела энергичный образ жизни. Девушка виртуозно штопала, зашивала, вышивала и всячески маскировала подпорченную одежду. Но это всё же лучше, чем облачаться в лохмотья брата. Помнится, как в детстве она ждала, когда его штаны или рубаха станут ему маленькие, чтобы приглянувшаяся Эрис не девчачья повседневка по праву унаследовалась ею. Теперь она сама копила на свои расходы, делая дома и тяжелую земельную работу, увеличивая скромный товар, за которую получала вознаграждение от бабушки,и более кропотливую — сушка яблок, изготовление сыра, колка орехов, забивание кур, даже красивые рекламные каллиграфические надписи, каких не было не у одной торговки. Все это по копейке-другой собиралось девушкой и тратилось с умом. Такой подход не позволял легкомысленно полагать, что гроши можно тратить бездумно. Ей с детства было привито понятие — чтоб заработать, нужно честно трудиться. Чтоб потратить — нужно терпеть и копить. К сожалению, не у всех в семьях так относились к детям — по праздникам бедняки-батраки чтобы одеть и обуть неблагодарных отпрысков из кожи вон лезли, погрязая в долгах. Эрис не нравилось подобное поведение сверстников. Когда она занималась тренировками, одевала одежду тринадцати-четырнадцатилетнего мальчика, и сейчас её сухое, жилистое, ловкое тело невозможно было отличить от тела поджарого парня, благо и ростом она была метр семьдесят. Ее, замаскированную, могла выдать разве что излишняя грациозность и изящно тонкие вытянутые кости как у лани, но это было от природы — с этим уже ничего не поделать.

Командир Таррос сидел в самом центре южной трибуны. Он провел пламенную речь на венецианском — заумь, из которой Эрис и мальчишки поняли лишь одну треть. Только Софос стоял, внимая. Зато Сан Марко загорелись, воспряли и запылали от его слов, смотря на своего учителя благоговейно. На самом крае последней трибуны рядком сидели наставники остальных систиер. Там же находился и Яннис — глядя на них, он всем видом подавал сопереживающий вид. Но по правилам жезл правления был в руках самих ребят. К всеобщему удивлению, Таррос провёл речь и на греческом.

— Pax tibi, Marce Evangelista meus! Слава Венеции! Слава Кандии! Слава Великому Дожу! Мы собрались сегодня здесь, чтобы юниоры Кандии померились силами друг с другом! В честных поединках мы с Алессандро, который только ночью прибыл из Венеции, — он указал на сидящего рядом с ним похоже одетого и статного, с честью кивнувшего головой, мужчину. Он был примерно одинакового с Тарросом возраста: на вид около тридцати пяти лет, с черными прямыми короткими волосами, такими же угольно-огненными глазами и правильными, аккуратными чертами лица, на которых рисовалась образованность и благородство. Это был тот человек из крепости, с которым Таррос прошел мимо Эрис, — И помощниками выясним, какая из систьер достойна того, чтобы пополнить костяк нашей могущественной, непревзойденной армии! Надеюсь, такие зрелища впредь будут происходить регулярно, ведь их целью является популяризация армейской подготовки молодежи Кандии, развитие в них чувства патриотизма и верности Родине — доблестной Венеции!

— Вот брехня. — тихо сказал Никон, стоящий рядом с Эрис, на что та лишь улыбнулась. Ей нравились ораторские, красивые, пылкие речи про армию, мощь, силу. Но как бы отнеслись её предки к патриотизму, который им прививали колонизаторы? Католики изгоняли православных, а молодежь вступает в ряды изгоняющих. Неизвестно, что бы сказала ее бабушка. Впрочем, известно…

Но всё ж, торжественная речь, приправленная церемониальностью, вошла в сердце бравой девушки и с энтузиазмом подстрекала её боевой дух. К тому же, удалой вид сурового Тарроса таинственно вдохновлял ее.

— Алессандро, подбодри ребят. — попросил Таррос на венецианском. И тот начал. Он говорил не так впечатляюще, как командир. У него получалось убеждающе и уверенно. Сан Марко лопались от удовольствия. Затем он снизошел повторить то же на эллинском:

— Слава Венеции и Дожу. Когда мы только прибыли сюда, здесь царил хаос и разруха. Я наблюдал, как наши доблестные войны не только защищают, но и благоустраивают эти земли.

— Срубив и переправив через море четверть лесов за дюжину лет. — тихо промолвил Никон. — Да-да…

— Да дай послушать ты! — раздраженно сказала Эрис.

— Воюя с генуэзцами, латинянами, сарацинами, материковыми повстанцами мы никогда не отдадим победу врагу! Наш флот — хозяин морей! Я хочу, чтоб вы показали себя сегодня только с лучшей стороны.

Алессандро закончил речь и повернулся вправо. Он улыбнулся манерной улыбкой Тарросу, кивнув важной администрации Кандии; затем, повернувшись влево, склонил голову перед женским рядком.

Таррос дружелюбно похлопав по спине Алессандро и улыбаясь, объявил:

— Да будет турнир открытым!

Грохот огромных походных барабанов гудел в ушах. Толпа ликовала. Эрис, вслед за указанием сержанта, взяв знамя из рук знаменосца, как капитан провела лошадь вперед к трибуне, установив его в унисон с остальной пятеркой предводителей. Все вернулись в строй некрасиво и врозь. Ее это не устроило и, развернув коня, она не смогла удержаться и подняла его на дыбы, затем заставила пройтись Буцефала спиной вперед. Потом, опустившись, ловко развернула скакуна и вынудила его грациозно подпрыгивать по возвращению в строй. Демонстрируя безукоризненное мастерство верховой езды, девушка раззадорила и повеселила собравшихся.

— Смотри, что творит. — отметил Алессандро, потирая руки и готовя свитки к письму.

— Бравый малый. Я его сразу приметил. Поставлю его против Антонио в третьем круге. — делился устраивавшийся за столом командир, с интересом глядя на Эрис.

— А почему ты уверен, что эти оборванцы пробьются? — удивился Алессандро.

Таррос ухмыльнулся.

— Я заметил, что у них при всей убогости отменная дисциплина. Лучшая из всех прибывших. Они похожи на настоящих, взращенных в лишениях, воинов. К тому же, другая атмосфера царит в их рядах.

— И какая же?

— Лидер. Они любят и уважают его.

— С чего ты взял?

— Приметил. По поведению.

— И что это им дает?

— Сплоченность. Хороший лидер не гнобит. Он примечает качества каждого и развивает их, работая сообща. Посмотрим, каковы они в деле.

— Быстрей бы. — Алессандро нетерпеливо поерзал на месте. — Моя Каллиста самая красивая, согласись! — они покосились на дам.

— Да. Моя сестренка подобна Солнцу среди тусклых звёзд.

— Смотри, как на тебя как пялится Лючия, дочь казначея.

— Abronunzio, libera nos Domine! *отрекаюсь! Боже упаси!* Уволь, брат. Она не в моем вкусе. Можно конечно, скоротать время, но не более того. — Таррос цинично рассмеялся. Его смех поддержал друг.

— Когда ж ты изменишься, брат. Пора бы обзавестись семьей. — заметил Алессандро.

— Что я — неприкаянный скиталец, могу дать женщине? Ни роскоши, ни романтики. Я скуп на красивые слова. Не понимаю я этих глупых кур, у которых в голове одни тряпки. — с отвращением поделился командир.

— Да брось. Уж слишком ты о себе низкого мнения. А может, наоборот — высокомерен.

— Я ценю свободу. — сказал Таррос.

— Да. Это лучшее чувство. Его ничем не заменить. — Алессандро вздохнул с томным звуком, от грустного эха которого Таррос взглянул на него с подозрением.

— Дайте приказ выйти на ристалище Дорсодурро и Сан Поло. — сказал командир помощнику.

— Есть. Глашатай!!!

Глава седьмая

Команда Дорсодурро и Сан Поло выстроилась в две шеренги вдоль длинного барьера посреди ристалища (Подробное описание мест, соревнований, правил и геральдики взяты из книги Носова «Рыцарские турниры». ), построенного из досок и обтянутого полотном.

Барьер тянулся от восточного входа зачинщиков до западного защитников.

Проверяющие в последний раз окинули взглядом копья — все ли равны по размеру; оглядели и коней нет ли среди них особо крупных или какой-либо дополнительной экипировки.

Зазвучал горн и команда зачинщиков ровным строем под дробь барабанов принялась нападать на команду защитников. Дорсодурро желал сокрушить Сан Поло, но они были крепкими орешками. Не дав разорвать свой ряд, те ринулись в ответ, протягивая через барьер свои копья на врага, нанося разящие удары, стараясь не задевать натянутое полотно — ведь при попадании в него из общего счета отнимут количество сломанных копий. Замечательное зрелище! Удар за ударом и копья с треском ломались о щиты противника. Некоторые не удерживались в седлах и падали на землю. Их хватали за плечи солдаты охраны и спешно оттаскивали, спасая из под копыт разгоряченных животных. Некоторым не повезло — копье ранило нескольких юношей, раскроив лица сквозь шлем с кольчужным капюшоном. Не обходилось и без штрафных — за удары без щита, в спину и в незащищенные лица.

Поединок окончен, звучал горн. Остались три юноши из Сан Поло, у двоих из которых были в руках копья, у одного — меч.

— Победу одержали Сан Поло! — громко объявил Таррос, и, под довольные возгласы толпы, сержанты вывели обе команды, победители которых спешившись, символично держали пленников.

— Дорсодурро не теряет шанс выступить завтра, по очкам мы решим, какие две из шести команд сегодня покинут соревновательный круг. — продолжил он.

Ристалище выровняли, настала очередь Санта Кроче и Кастелло. Все прошло почти также, но немного более вяло, чем бой первой пары. Видно было, что те ребята немного растерялись.

Эрис и юноши Ситии наблюдали за ними и она комментировала движения каждого.

— Ошибку можно было бы предотвратить, если бы не страх. Смотрите на того, в квадратном шлеме. — говорила она, быстро показывая, чтоб не упустить момент. — Он повернул коня, оставив тыл незащищенным. Это здесь есть барьер. А на поле боя его не будет. — заключила капитанша. — Ахиллес, ты силен обеими руками, стой в середине. Софос ты — левша, встанешь крайним справа, так как мы выйдем с востока. Атрей — ты идешь после Ахиллеса, за тобой — Азариус, Эллиут, Георгиус.

— Да будет так.

— Георгиус, что ты посинел весь? Струсил что ли? С твоей-то силой тебе не подобает бояться. — сказала Эрис, сильно похлопав по его спине рукой, от чего нутро парня больно задрожало.

— Нет. Я не боюсь. — отвечал он, а дыхание спирало.

— Братья Никон и Исос, помогайте Аннасу, его старая травма не должна помешать ему.

— Хорошо. — кивали они, и их боевой настрой был виден на решительных лицах.

— Помните, как вести коня назад? Как только дела пойдут плохо, вместе, по моей команде идем задом наперед и внезапно обрушиваемся, порвав их сцепление. Ищите бреши, бейте по слабым. Добивайте сильных, не нарушайте правил. Победа за нами. Мы — Олимпия!

— Аминь! — хором ответили ей.

Горн раззадорил их. Еще пару формальных моментов, двое из Кастелло остались в седлах с мечами. Ни одного копья. Очков они получили меньше, чем первый победитель. Кастелло были на втором месте — двое с двенадцатью пленными.

— Вызывается Сан Марко и Каннареджо! — волнение пронзило Георгиуса от слов Тарроса.

— Не вздумай бояться. Ты пять лет рядом с нами — я надеюсь на тебя. — сказала Эрис, затягивая потуже свой пояс и поправляя ремешки шлема.

— Горн, Эрис. — Олимпия оседлала коней.

Эрис шла впереди — выйдя на ристалище её и ребят обхватила энергетика всеобщих взглядов. Их овеяло свежим ветром. Голоса толпы подбадривали их, вселяя уверенность в себе. Они задорно переглянулись. Соперники подходили всё ближе. Горн! Барабаны!

— Ровный строй! Не рвать ряд! — они ринулись по команде Эрис на врагов. Сан Марко опешили, но успели отбиться. От накатившей волны азарта Таррос соскочил с места и встал, прогнувшись вперед, над столом.

— Что стоишь? Idiota! (идиот, тупоголовый (итал.)) — он крикнул на Антонио — капитана воспитанников так пронзительно, что тот вздрогнул и бросился на них с новой силой.

— Атакуем! Не прерываем шеренги! — кричала Эрис, её слушались, и вот — трое сбитых и семь сломанных копий.

— Никон, Атрей, не отставай! — они рвали Сан Марко. Пока никто из Олимпии не упал. Сломанные копья достали мечи и за каждый удар им засчитывались очки.

— Георгиус, не мешкайся! — капитанша не успела. Георгиус упал вместе с конем. Всё обошлось.

— Сцепить строй. Все вместе! — круг, треск, и еще четверо соперников падают наземь.

— Болваны!!! — кричал разъяренный Таррос. Он возненавидел и зауважал Эрис одновременно.

— Таррос, да не нервничай ты так. — успокаивал его Алессандро, не скрывая восхищения пред созерцанием команды Каннареджо. Учитель радовался и крестился стоя. Он тряс сморщенными руками и благодарно глядел выцветшими глазами в небеса.

— Молодцы. Еще чуть-чуть. — сказала Эрис. — Сейчас задом и с разгону добьем. На счет раз! — они прекрасно и легко, вместо круговых движений, повели коней хвостами назад, под одобрительные вопли толпы.

— В атаку!!! — Эрис с командой врезалась в поредевший строй Сан Марко, отчего получилось еще три поверженных и обезоруживание одного. Теперь его нельзя добить. Но глупый Ахиллес ударил того в запрете.

— Глупец, ты что творишь! — закричала Эрис. Она увидела, что он сделал все нарочно, чтобы получить удовольствие.

— Стоп! — крикнул Таррос под свист сержанта. — Боец из Каннареджо, покинуть ристалище! — к нему подбежали смотрящие и отвели его коня за узду.

— Горн!

— Давайте! Еще двое! — они ринулись на оставшихся. Остался только Антонио. Он ударил Эрис мечом по незащищенной щитом руке, но Эрис успела увернуться. Всё же, он немного задел её, порвав нарукавник и одежду, неглубоко полоснув кожу её руки от плечелучевой мышцы до бицепса.

— Подлый пес! — вскрикнула она. Ярость накрыла Эрис.

— Таррос, Антонио нарушил правила! — воскликнул Алессандро.

— Они тоже нарушили. — зло улыбаясь, ответил командир.

— Таррос, малышу не нужна помощь?

— Если он будет ранен, это сыграет нам на руку. Антонио молодец. — Алессандро лишь неодобрительно помотал головой и с открытым ртом продолжил впиваться взором в баталию.

— Эрис, мы добьем его! — крикнул Аргос, но она в состоянии аффекта уже не слышала его. Эрис, развернув коня, бросив копье в руки Аргоса, резко пикировала на Антонио, подобно голодной орлице. Девушка, поджав ноги, скача полусидя, не касаясь седла, намотав поводья на раненую руку, нанесла сокрушающий удар мечом в деревянный щит Антонио, отчего тот буквально раскололся на две части. От разящей волны тот не удержался, и его конь, чуть не перевернувшись через спину, сбросил парня.

— Вот так, Эрис! — учитель ликовал. Он совсем забыл, что она по плану — юноша.

— Ты сделала его! — кричали Олимпийцы.

Из-за барьера за Эрис с восхищением наблюдал Ахиллес, а Георгиус жалел, что не смог оправдать надежды.

— Вот ублюдок. — прорычал Таррос, смотря в сторону Эрис.

— Ха-ха! — Его друг не скрывал смеха. — Радуйся, что в нашу армию придут такие. — с довольным от умопомрачительного зрелища видом Алессандро писал пером на пергаменте количество очков команды. — Таррос! — воскликнул он, листая результаты под гул толпы. — Дорсодурро обходит Сан Марко на двенадцать очков.

— Ерунда. Дорсодурро и Санта Кроче выбывают. Каннареджо, Сан Марко, Сан Поло и Кастелло проходят в завтрашний тур, в пеший групповой бой. — помощники переглянулись между собой с недоумением — Ясно?! — Таррос угрожающе перевел взгляд с одного на другого. Они молча кивнули головой.

— Плут ты. — Алессандро зацокал языком, ухмыляясь.

Настала очередь вывести пленных. Среди всех команд наибольшее количество оставшихся было у Каннареджо — десять человек. Они вывели недовольных Сан Марко, держа озлобленных ребят за предплечья. Эрис грубо тащила Антонио, который дергался и ругался на венецианском. Ругань понимают все, и они чуть было не сцепились. Не позволили стражники, вооруженные длинными палками. Эрис на этот раз нарочно больно скрутила его руки и вывела на поле под ликующие звуки.

— Молодцы! — церемониально, с фальшью в голосе произнес командир. — Каннареджо, Сан Марко, Сан Поло и Кастелло проходят в завтрашний тур, в пеший групповой бой. Дорсодурро и Санта Кроче выбывают. — отрезал он просто и вслед за этим послышались недовольные возгласы. Наставник Дорсодурро с трудом протиснулся к столу Тарроса. Они недолго спорили, и бесчестный хам беспардонно приказал стражникам посадить мастера обратно на трибуну. Эрис видела его обиженный вид. Безысходность и подавленность читалась на его опущенном в землю лице.

— Какой подонок! — проговорила Эрис сквозь зубы, еще крепче сдавливая руки Антонио, отчего они вновь перекинулись ненавистными взглядами.

— Первый турнирный день окончен! — самодовольно объявил Таррос. Толпа благодарных приветствовала ребят. Они поклонились и удалились с ристалища.

— Эрис, моя умница! — воскликнул учитель, подошедший к ним. Он не хлопал ее по спине как мальчишку, потому что знал характер Эрис — ей достаточно было сказать хорошего слова. Телесный контакт, обращенный к ней, не приветствовался ею.

Эрис стало неловко. Она опустила голову, смотря на землю. Носком обуви чертила на песке фигуры.

— Я благодарю всех ребят. И Вас, учитель. Наша слаженная работа принесла сегодня успех! Слава Господу! — сказала она, вытащив меч и поставив пред собой. Затем парни, смеясь и ликуя, поддержали её, скрестив с ней своё оружие.

Они на радостях не заметили, как к ним подошел командир Таррос.

— Поздравляю! — с притворной улыбкой обратился он к учителю, отчего тот смутился. — Вы вырастили блестящих воинов, умеющих работать сообща.

— Спасибо, командир. — он почтенно кивнул головой, пряча взгляд.

— Ваш капитан — выдающаяся личность. — он похлопал насквозь промокшую от пота и еще не отдышавшуюся Эрис по плечу, отчего её нутро до кончиков пальцев посетила противная тягость. К тому же, царапина интенсивно кровоточила и щипала.

— Не хотел бы ты представиться? Может, откроешь лицо? — он с любопытством всматривался в щели ее шлема. — Ведь ты уже отличился на ристалище? — Таррос продолжал настаивать, его ледяные глаза пронизывали Эрис.

— Не в моих правилах щеголять и рисоваться. Настанет момент, и я сниму шлем. — бесстрастно и флегматично ответила капитанша.

— В чём заключается твоё упрямство? — его мощная загорелая рука сдавила плечо Эрис так, что мышцы и сухожилия ее зажгло ядом. Ребята испугались.

— Командир. Я почитаю Вас, как замечательного полководца. Я дал клятву до победы не снимать шлем и не могу нарушить обет, дабы не вызвать гнев Господа. — с достоинством сказала Эрис грубым грудным голосом. — Надеюсь на Ваше рыцарское благородство. Вам покровительствует Святой Марк и наблюдает Господь. — Эрис борзо смотрела ему в глаза.

— Аллилуйя! — иронично воскликнул он, не поверив. Но все же разжал руку. — Молодец. А ты хороший лидер. Вам повезло. — обратился Таррос к ребятам.

— Мы знаем. — грубо сказал Аргос, смотря на Тарроса сверху вниз. Глаза командира горели нехорошим пламенем.

— Как рыцарь Ордена Святого Марка обещаю, что твой обет будет исполнен, юный друг. — нехотя, выдавил Таррос.

— Благодарю за Ваше снисхождение. — ответила Эрис с приукрашенным благоговением. Рыжий Никон не стерпел и с всплеском выплюнул сдерживаемый смех, но тут же сделал серьезный вид. Эрис больно наступила ему на ногу. Тарроса выбешивали эти глупые юнцы. Он чувствовал, что капитан в шлеме просто издевается над ним, но ничего поделать не мог. Как храмовник, он должен был перед людьми держать клятву, закрепленную именами святых.

— Выходим в путь! — воскликнул он. Стройтесь, мы отправляемся в крепость.

— Есть отправиться в крепость. — серьезно ответила Эрис, не отрывая взора. Таррос отошёл, косясь на нее и притворно улыбаясь. Алессандро по-приятельски повис на его за плечах, отводя от Каннареджо.

— Ты что делаешь, брат? — шипел он.

— Поздравляю. — сухо ответил командир.

— Что-то мне не верится, мой добрый друг.

— Сан Марко непременно должен одержать победу. — твердо сказал он. — Послезавтра сюда прибудет Дож. Он мог бы появиться раньше, но дела заставили его Высочество не прийти. Это сыграет нам на руку. Он своими глазами увидит в последний день истинных воинов.

— И как ты собираешься приструнить выскочек, если даже шлем не смог снять с этого жалкого раба? — они шли стремительно, и в каждом их шаге угадывалась животная агрессия и лукавство.

— Есть разные уловки. Завтра я посмотрю, на что они способны. Если пройдут в третий тур — может быть, натравлю друг на друга Риккардо и мальчишку в шлеме. За пылкость сниму с игр. Мальчишку.

— Вот ты какой! — рассмеялся Алессандро.

— Пока раздобудь мне яду. Ты, как ищейка, знаешь всё и вся.

— Ты что, собрался травить его в прямом смысле? — взволновался он.

— Нет. Ты что. Марать руки об эту малолетнюю деревенщину — не слишком ли жирно будет? Ты добудь, потом увидишь.

— Хорошо, друг мой. — улыбнулся Алессандро. Они разговаривали так, будто бы обсуждают погоду или завтрак — жеманно и без особых чувств.

Учитель хотел оказать помощь Эрис, но она отказалась, кое-как перетянув руку до крепости.

— Как попадём в крепость, я сама всё сделаю.

— Эрис, ты — молодец. Так держать. — сказал осмелевший Ахиллес.

— А ты — нет! Ты подвёл нас. — строго ответила она. — Завтра не повтори ошибки.

— Ладно-ладно. — он с нахальным выражением лица поднял руки вверх. Эрис чуть было не сцепилась с Ахиллесом.

— Тебя заразил Персиус?! — сверкая глазами рявкнула Эрис, но ребята успели их растащить.

Ахиллес ухмыльнулся и отошел к своей лошади.

— А ты что стоишь? — обратилась она к Георгиусу. — завтра не тормози, а то я задам тебе, как следует. Не подведи нас! — воскликнула она, подбадривая его.

Команда Дорсодурро во главе с учителем была настолько подавлена, что не дожидаясь окончания игр, выпросила у Тарроса отправления домой. Тот безразлично согласился.

Они вернулись в крепость. Погода испортилась. Над морем повисли глухие тучи. Волны с остервенением бились о прибрежные скалы и помост. Слышались крики буревестника. Ветер играл его длинными крыльями, переворачивая птицу в воздухе. Но Эрис всегда любила ветер. Только чтобы без солнца. Лучше — в пасмурную погоду. Ей казалось, что он питает её, сливается с душой, задувает внутрь и проходит сквозь, оставляя свою силу ей и унося тревоги. Его аромат каждый раз был новый. Если дуло с гор — пахло цветами и дикими травами. Если с юга — сухой землей и песком. Но самый неповторимый запах — запах дождя, который так редок на Крите. Сейчас же в его благоухании Эрис чувствовала целый букет — амбре моря и ненастья.

Юниоры зашли к себе, а Эрис осталась на мраморной панели между арками у входов в коридоры. Командир Таррос пока не явился, и можно было подышать этим прекрасным ненапряженным воздухом. Не было видно никого. Только часовые несли службу на вышках. И на входе в крепость тоже. Скорее всего, солдаты были заняты делами — готовили для гостей пищу, ухаживали за лошадьми в конюшнях. При всей неприязни к командиру, она призналась себе, что это внушающий уважение поступок — принять критских нищих юниоров у себя дома, накормив их и дав ночлег. Убедить Дожа растратиться на них — для такого дела нужен характер. Пусть это даже в их интересах, всё же, он не обделил никого. Ну, разве только Дорсодурро…

Эрис стояла и подставляла себя первым каплям дождя. Он моросил по каменной кладке, поднимая пыль и разнося волшебный аромат… Шелест капель, переходящий в стук, плеск, нарастающий, будоражил её. Жизненные силы напрягались в жилах Эрис. Спрятавшись за одной из стен, девушка раскинула руки и запрокинула голову. Она чувствовала прикосновение капель, их вибрации… Если бы не этот дурацкий шлем, все было бы еще лучше. Было предзакатное время, но вокруг царила серость и мгла. Эрис озябла, и из-за ноющей руки ей пришлось закончить свидание с природой. Тем более, что часовые увидели командира на мостовой. Она еле расслышала это, но пришлось дать дёру как можно скорее.

Юнцы на радостях сходили с ума. Они шумели, галдели, боролись. Таррос пришёл и по его приказу число стражников увеличили. Это понятно, ведь соперничество нарастало, и могли случиться конфликты.

Эрис зашла к себе и сняла шлем. Наконец-то! Теперь она дождется ночи и непременно смоет с себя соль пота и пыль, так как парни уже успели это сделать в специальном помещении с водой около уборных. Эрис обеззаразила уксусом и перевязала рану. Ей повезло, царапина была неглубокой. Она переоделась в сухую одежду. Голод после такого тяжелого дня дал о себе знать. Учитель принёс ей толстый шерстяной плащ, чтоб согреться. Скрытое тучами солнце недавно село и всех вызвали на ужин.

Принятие пищи обошлось без казусов и скандалов. Азариус и Эллиут принесли ей ужин в комнату.

— Эрис, этим Сан Марко подсобили. — сказал Азариус.

— Да. Хорошо, когда твой наставник — главный судья. — ответила она.

— Нечестные они. А вдруг, мы одержим победу и нам не засчитают? — взволнованно спросил кареглазый плотный Эллиут.

— Главное, мы всем покажем, чего стоим. За остальное — не переживай. — ответила Эрис, не пробуя еды. Она всегда стеснялась есть при людях. Эта проблема присутствовала у нее еще с раннего детства.

— Ты видела, как он взбесился, когда мы вырвали победу? — вдохновленный Никон зашёл в открытую комнату. Это был крепкий, высокий, простодушный паренек. У него уже была не густая, молодая, пшеничного цвета короткая бородка и прямые желто-сивые волосы, подстриженные шапкой до мочек ушей.

— Ну, не говори! У меня до сих пор плечо болит. — буркнула в ответ она.

— Если бы он не был главный, клянусь, огрел бы его, сестра! — вспылил он.

— Да ладно тебе. Не поддавайтесь на провокации. — сказала Эрис.

— Pax cimbi, Marse Evangelista maus! — пошутил он, смеясь.

— Уу… Не богохульствуй! — с деланным испугом воскликнула она. — Ну и память у тебя. В дверях столпились остальные.

Эрис, в длинном плаще, изобразив храмовника Тарроса, с таким же выражением лица, нервозными жестами рук, широко и уверенно шагая, вскочила на кровать, схватив вместо меча свой повешенный на гвоздь лук. Она, выдержав артистическую паузу, откинув плащ, мастерски копировала Тарроса, и таким похожим тембром голоса торжественно воскликнула, смотря возвышенно вдаль, вознеся лук к потолку:

— Pax tibi, Marce Evangelista meus!

Парни схватились за животы. Невозможно было не лопнуть со смеха — так это было похоже. Хохот разлился по длинному коридору. Они не могли остановиться. Но Эрис этого было мало — она спрыгнула с кровати так, как Таррос прыгал с лошади, и принялась ходить между юношами, пристально разглядывая их, копируя Тарроса так, что Андроник просто не выдержал, боязливо воскликнув:

— У меня мурашки по коже, ей-Богу, предо мной Таррос!

— Ну Эрис, ну сестра! — хохотал Никон.

— Что?! — она направлялась к Аннасу, но остановилась, и в командирском порыве развернулась.

— Я не Эрис. — она вплотную подошла и тыкнула пальцем в бороду Никона. — Что это за безобразие? — сказала она, тараща глаза, как Таррос. — Никакой растительности на лице, солдат! — после этих слов разразился гром смеха. — Я запрещаю смеяться не венецианцам. — заключила девушка, ободряюще похлопав по его спине — точь в точь, как это делал Таррос.

— Эрис! — крикнул учитель. Она встала, как вкопанная.

— Что это ты делаешь?! — учитель явно был разозлен.

— Славу Великому Дожу… Делаю… — спешно и с невинным выражением произнесла она уже своим голосом, отчего юноши вновь еле сдержали хихиканье.

— Выйдите! — скомандовал он парням.

Они, виновато опустив головы, вышли.

— Что теперь будет? — испуганно спросил у Софоса Георгиус.

— Я думаю, деду Яннису самому понравилась игра Эрис. — смеялся он.

Но Яннису был не до смеха, хотя в душе он одобрял это представление.

— Эрис. Ты хоть понимаешь, к чему может привести твоё разоблачение?

— Да. — она опустила голову, осознав серьезность проступка.

— Поэтому постарайся не привлекать внимание.

— Хорошо.

Он направился к двери, но перед выходом притормозил. Затем, обернувшись, лукаво произнес:

— Слава Венеции забыла. — Эрис подняла взор на старого учителя. — Слава Кандии! — сказал он улыбнувшись и вышел.

Эрис смеялась. Она была в хорошем настроении, и, заперев дверь, поужинала.

В это время команде Сан Марко изрядно досталось. Командир в казарме, с кожаным поясом в руках загнал своих подопечных в угол, не скупясь на ругательства и обхлестывание юнцов. Затем, выплеснув свою злость, вышел, забрав с собой Антонио.

— Завтра всё должно пройти гладко. Не подведи меня до приезда Дожа, не то я устрою тебе сладкую жизнь. Ясно? — сказал он с надменной строгостью.

— Так точно. — говорил молодой человек, опустив голову и не смея взглянуть на своего учителя.

Таррос направился к ситийцам. Он хотел посмотреть, как Каннареджо проводят свободное время.

Командир зашел в их часть крепости и прошелся по гулкому коридору.

Он зашел в казарму без стука. Парни собирались отойти ко сну. Они оцепенели.

— Я не помешал, мои дорогие гости? — спросил Таррос, быстро ища глазами человека, с которым не был знаком до этого. Но обнаружил всего тринадцать человек, что на двое меньше.

— Кто отсутствует? — полюбопытствовал он не без строгости, давя на Аргоса. Но тот не растерялся.

Аргос ответил:

— Нас меньше на одного. Мы взяли двух запасных вместо трёх, один человек отказался ехать сюда.

— Разве можно отказаться ехать сюда? — удивился командир.

— Он хотел быть капитаном. — проинформировал Эллиут.

— И что, кто-то ему помешал?

— Мы не захотели. — ответил Никон.

— Интересно. А где еще один?

— Наш капитан в уборной. — схитрил Аргос.

— Да. Видимо отравился чем-то. — мел языком Аннас.

— Я подожду. — спокойно ответил Таррос, зная, что ему нагло впаривают отговорку.

— Это безнадежно. Он весь вечер провёл там. — Ахиллес нисколько не краснел, надувая командира. Если бы не серьезность происходящего, они бы покатились со смеху от собственной брехни.

— Хорошо. Хорошо… Если вы покрываете своего капитана так рьяно, значит он многого стоит. — рассудил он. — Но знайте, если здесь есть подвох, вы все дорого заплатите за это. Спокойной ночи. — С этими словами Таррос вышел, скривив рот в ехидной улыбке.

— Уф. Наконец-то. — вздохнули они с облегчением.

— Кто чувствует то же, что и я? — спросил Никон. — Мне кажется, где бы этот Таррос не появлялся, везде нагнетается обстановка. Даже в прекрасный солнечный день он похож на нечто, всем портящее настроение.

— Я прям осязаю. — Аннас потряс плечами. — Б-р-р!..

— Есть что-то давящее в нем. Он ушел, а атмосфера осталась. — продолжил Никон.

— Неприятный человек. — поделился Софос.

— Да, как нечто, источающее вонь — нечто выбросили, вонь осталась. — прошептал Атрей, укладываясь на бок. Юнцы расхохотались.

Глава восьмая

Наступил второй день испытаний. Эрис опять встала ни свет, ни заря, несмотря на то, что полночи не спала и занималась своей чистотой и стиркой своих вещей. Пока все спали, девушка починила разрезанные перчатки, кольчугу и рубаху. Она застучала в двери ребят.

Нехотя, им пришлось подняться, иначе бы на грохот пришел стражник. Юноши собрались с мыслями, умылись, и, по обыкновению, размялись перед завтраком. Сегодня построения не было, разминка была довольно долгой, но щадящей.

— Сегодня мы должны порвать соперников. Будет пешее состязание — команда на команду. Берегите себя, не позволяйте противникам покалечить, ранить вас. Сами тоже, — Эрис, нахмурив брови, глянула на Ахиллеса. — Не переусердствуйте. Это наши соперники, а не враги. Но помните — победа должна остаться за нами. Если они взбесятся, не подпускайте близко, бейте руками и ногами, боритесь и кидайте на лопатки. Выбивайте мечи из рук противников — это главное. И побеждайте.

— Завтрак! — крикнул старшина.

— Идите. Старайтесь не вестись на провокации. Я думаю, Сан Марко и их хозяин заточили на нас зуб. — сказала Эрис.

— Да, он вчера искал тебя. — сказал уходящий Филон, прихрамывая.

— Неужели? И что вы ответили? — спросила она.

— Мы ответили, что у тебя проблемы с животом. — сказал Аргос, разразившись смехом.

Эрис захихикала, прикрыв рот рукой:

— А что, ничего другого придумать не смогли?

— Ну подумай сама — что бы мы могли сочинить лучше этого? — ответил Софос.

— Не пошел же бы он искать тебя в уборную? Хотя от этого типа всего можно ожидать. Честно говоря, я думал, что он до утра тут просидит или всё-таки пойдёт за тобой. — продолжал сидящий Исос, натягивая щитки.

— Да. Он вчера пощекотал нам нервы. — высказался Георгиус.

— То ли ещё будет! Сегодня мы обязательно выиграем и разгромим соперника назло командиру. Вот потом нам точно придется несладко. Но это стоит того! — заключила капитанша, заложив руки за поясницу.

— Всё, пошли побыстрее позавтракаем и — по коням! — сказал Атрей, выходя. Ребята последовали за ним, а Эрис пошла к себе.

Она встала на колени и с закрытыми глазами принялась молиться Богу о победе. Учитель прервал ее монолог.

— Эрис. Можно?

— Конечно, учитель Яннис. — она встала.

— Эрис. Как твоя рука? — спросил он, зайдя с миской еды в руках.

— Слава Творцу. — ответила девушка, хотя боль еще была. Она непрерывно ныла и от возни в холодной воде, похоже, стало хуже.

— Ты позволишь мне взглянуть? — спросил он.

— Нет, все нормально. — уверила Эрис, стесненно улыбаясь.

Учитель сказал:

— Эрис, ты необыкновенная девушка. Если бы ты была моей внучкой. — он задумался. — Я бы был бесконечно рад.

— Я не видела своего деда. — с грустью в голосе сказала она.

— Ты очень похожа на него характером. Всё то, что я вижу в последние дни очень оживило мою память. — его глаза прослезились. Он теребил сухими костлявыми пальцами край своего шнурка на рукаве.

— Всё хорошо, учитель Яннис. — сочувствующе произнесла Эрис.

— Нет, Эрис. Не хорошо.

Она насторожилась.

— Я столько лет жил, и меня мучала совесть. — Эрис заметила волнение на его лице. — Я смотрю на то, как ребята стоят за тебя. А я? В своё время я предал своего лучшего друга — твоего деда.

Эрис переменилась в лице.

— Каким образом? — нахмурившись, произнесла Эрис.

— Понимаешь, когда кого-то завоевывают, всё это не происходит внезапно, на ровном месте.

— К чему Вы клоните?

— Во времена нашей молодости среди нас были нехорошие люди, так сказать, продажные лазутчики, приведшие Крит к тому, что ты сейчас видишь…

— И как это связано с моим дедом? — ее глаза раскрылись в ожидании ответа.

— Он распознал их. Он был чрезвычайно умным. И таким проницательным! Ты такая же… Он вышел на их след. Об этом знал только я… Микаилус сам рассказал мне, как лучшему другу. Но я, ради…

Он замолчал.

— Что? Не томите, отвечайте уже! — Эрис вспылила.

— Прости меня, Эрис. Я сдал его этим опасным людям. Вернее — продал. Он поплатился жизнью. Но я не только предал, я примкнул к ним. И вот уже столько лет Бог наказывает меня — завишу от нехороших людей.

— Зачем Вы рассказали мне это сегодня? — возмутилась она.

— Я не смог вытерпеть… Я вижу другие команды, вижу как плоды моего предательства влияют на Олимпию и по сей день. Наша школа нищенствует по моей вине. Все разворовывается.

— Нам хорошо и без богатых доспехов. — отрезала она.

— Моё старое сердце привязалось к тебе. Ты выросла на моих глазах. Стала тем, кем стала.

— Это благодаря тем знаниям, что остались от деда.

— Я старался восполнить то, что ваша семья потеряла. Делился с тобой теми секретами, которыми обладал. Теперь смотрю на тебя и других и признаю, что справился с задачей.

— Вы никогда не сможете сгладить своей вины. — грубо выговорила Эрис. — Вы хоть понимаете, чего лишили нас? — она вскипела. — Слезы молодой вдовы Вам о чем-нибудь говорят? Она всю жизнь хранит ему верность. — Эрис тяжело дышала. — А моя мать? Не получив отцовского воспитания, она так и не смогла построить собственную семью, избаловала сына и бросила меня на произвол судьбы. — её слезы градом посыпались из глаз. Безмолвно.

— Прости Эрис. Я научил тебя всему, что знаю… — оправдывался старый учитель.

— Если бы мой дед был жив, он бы сделал это лучше Вас!

Эрис выскочила. Она направилась вперед по коридору.

— Глупый старик, нашел время для откровений. — шептала она, не прекращая всхлипывать. За поворотом послышался голос Тарроса. Шаги приближались.

— Господи, мой шлем! — девушка спряталась за каменной отделкой вертикального косяка юношеской казармы. Дыханье сперло. Естественно, ее бы застукали.

— Эрис. — сморщенная рука, усеянная старческой рябью на коже, протянула ей шлем. Эрис вздрогнула. Делать было нечего, и она еле успела выхватить и натянуть его на кольчужный капюшон.

— Яннис! — воскликнул Таррос. Отправьте детей строиться. — А, капитан в шлеме! — Таррос сделал приветственный вид. — Как твое здоровье? Ничего не болит? — колко, с усмешкой спросил командир.

— Нет, рука почти прошла. — вызывающе произнесла она, отчего лицо Тарроса переменилось.

— Иди на плац строить ребят! — рявкнул он.

— Есть. — ответила Эрис и ушла.

— Всему Вы научили своих подопечных. Кроме почтительности. — с укором заключил Таррос, пристально смотря на Янниса своими синими глазами. Здесь, в тени стен их цвет казался еще насыщеннее.

— Простите, юность, сами знаете. — ответил он, кашлянув.

— Не знакомо. — строго сказал Таррос своим грудным баритоном и удалился.

Эрис оседлала Буцефала и встала в строй крайне раздраженной. Солнце слепило ее заплаканные глаза. Некоторые заметили это.

— Сестра, ты позавтракала? — Георгиус ткнул в ее спину рукояткой от меча.

— Я не голодна. — проговорила она. Послышалась команда старших сержантов и колонна двинулась. Воспоминания нахлынули на неё. Она вспоминала, как Яннис впервые посадил ее на лошадь. Это он говорил, что нужно подойти к левому боку коня, поставить левую ногу в стремя и перекинуть правую через спину животного. Как держать вожжи и управлять им. Эрис из-за того, что была совсем маленькая, вначале залазила на строительные козлы, предварительно привязав лошадь к ним. Потом влезала на нее. Но, постепенно, еще будучи малявкой, на зависть мальчишкам, научилась и обошла всех.

Больше ни с кем не разговаривая и ни на что не обращая внимания, она доехала до ристалища, где уже было полно народу.

— Сегодня больше людей. — заметил Эллиут. Парни покачали головой. Жара и сырой горячий воздух — результат вчерашних гроз.

— Запомните — для нас существует только лидирующее положение. Не отступать и не сдаваться! Пришел, увидел, победил!!! Больше ничего не буду говорить. Этого хватит. — выкрикнула Эрис команде.

Подъехал Таррос и Алессандро. Сегодня они прибыли позднее. Алессандро дурачился и залез на коня Тарроса. Тот скинул его под хохот командира.

— Вот глупец. — презренно буркнула Эрис, глядя на них.

— В их-то возрасте и дурачиться… — покачал головой Никон.

Через некоторое время все разошлись и заняли свои места. Ребята четырех команд строем, под восторг зрителей вышли на ристалища, спешившись. Таррос произнес речь, как обычно начав с приветствия храмовников Ордена Святого Марка:

— Pax tibi, Marce Evangelista meus! Слава Венеции! Слава Кандии! Слава великому Дожу! Сегодня мы продолжаем мерить силы юных дарований, собранных со всех концов Кандии. Им предстоит общий пеший бой — команда на команду. Две победивших сойдутся завтра в скачках с препятствиями, с элементами стрельбы из лука, поднятием предметов с ристалища на полном ходу, нанизыванием колец на копье и рубкой предметов мечами. Сейчас я вызову две первые команды — Кастелло и Каннареджо! По правилам игры две команды в условиях, максимально приближенных к боевым, сражаются друг с другом, захватывая воинов в плен. Поверженным и плененным считается тот, кто упал на землю. Если упали оба — пленят те, кто одержал верх в борьбе. Бить безоружного мечом или щитом — сниму с соревнований. Бить ниже пояса, бить оружием со спины или с незащищенной стороны, в лицо без шлема — сниму с соревнований. Ну, с Богом!

Команды вышли с ристалища и, под звук горна, Каннареджо прошли на поле боя. Сегодня с запада. А Кастелло, обойдя трибуны сзади — с востока.

— Бравые боевые братья, поправляем шлемы, обнажаем оружия и — в атаку! — крикнула Эрис.

Горн стих, и, под гром огромных барабанов команды ринулись друг на друга. Песок и солома летели во все стороны. Лязганье, глас и грохот дополняли картину.

Казалось, земля вибрирует под ногами присутствующих. Люд в массовой истерии ревел, болея за любимцев или просто показывая довольство зрелищем. Каннареджо одерживали преимущество — они наступали, а Кастелло защищались. Эрис била мечом по оружию противников, стараясь выбить их. Двоих смогла. Но теперь нужно было идти с ними в рукопашный. Ноги у нее были длинные и гибкие, ей легко было ими достать противника, даже в лицо. Никон тоже выбил двух. Георгиус обезоружил одного. Ахиллес тоже. Вставив мечи в ножны, ребята бились руками и ногами, стараясь сбить противника на лопатки. Эрис приёмом броска через плечо ловко уронила оппонента. Таррос соскочил со скамьи, оскалив зубы. Алессандро смеялся, как одержимый, смотря на то, как они дерутся.

— Зуб даю, их не одолеть! — говорил он.

— Ерунда! — со злостью кричал командир.

— Ну, посмотрим-посмотрим… — ухмылялся венецианец.

— Ты что, предатель, поддерживаешь их? — гневался Таррос.

— Я поддерживаю сильнейшего. — невозмутимо ответил тот.

Таррос взбесился и пнул ногой стол, отчего чернила перевернулись и пролились на землю. Алессандрос жалобной иронией посмотрел на него.

Яннис сидел с болью в глазах. Он не кричал и не выражал эмоций. Просто наблюдал, переживая за своих ребят.

— Давай, Эллиут, держись! — кричала Эрис, видя, что дела его плохи — двое парней зажали его, выбив меч и пытаясь свалить на землю. От зашкаливающего исступления она кинула ногой в лицо кастелловца, отчего тот полетел на землю, перелетев через себя. Народ взревел в одобрении.

— Боже правый, ты видел это?! У него ж ноги без сухожилий! — воскликнул Алессандро.

— Я лично вырву их. Сломаю… — прошипел Таррос, не глядя на друга.

Эрис прыжком оказалась рядом с Эллиутом, и перебросила одного юнца через себя, предварительно заблокировав для этого его руку. Эллиут свалил другого ударом колена в живот. Никон уронил одного. Георгиус тоже. Исос, Аннас, Аргос вместе повергли четверых. Осталось четверо — против двенадцати.

— Волки! Они дерутся, как опасные разбойники. Им даже мечи не понадобились! — восхищался Алессандро.

— Посмотрим, что будет дальше. — сказал Таррос.

Эрис скомандовала, и они окружили противников кольцом; затем, поведя за собой Андроника, она дала знать, что будет нападать. Андроник, ударив мечом по мечу супостата, выбил его. Эрис вышибла одному меч; свалила ударом ноги, крученным вокруг своей оси, другого. От отдачи его меч взлетел в небеса. Всё это случилось в считанный момент. Азариус добил обезоруженного, Софос наступил и обезвредил другого. Остался последний. Они, под командованием Эрис, отступили.

Эрис глазами спрашивала своих, кто хочет пойти один на один. Все, кроме Ахиллеса, указали обратно на неё. Лишь Ахиллес хотел было напасть, но Никон больно оттянул его на место. Ахиллес ударил его. Эрис повернулась и толкнула Ахиллеса. В это время кастелловец замахнулся на Эрис, но та, ловко прогнувшись в спине назад, проскользнула под мечом.

Эрис вытащила свой меч из ножен. Юноши горели в предвкушении победы. Парень из Кастелло стоял в боевой стойке, подняв меч вверх у левого плеча. Он нервно сжимал рукоять, явно испытывая страх. Эрис смотрела ему прямо в глаза. Она демонстративно бросила свой гладиус Георгиусу. Люди на трибунах встали. Народ ревел. Противник начал махать мечом, атакуя Эрис. Но она была легче него, и поэтому двигалась быстрее, уворачиваясь. Парни криками и жестами поддерживали своего лидера. Из их азартных глаз, казалось, летят раскаленные угли. После очередной неудачной попытки её противник просчитался и неправильно развернулся, и в это время Эрис ударом ноги травмировала его мениск. Тот, с воплем, рухнул на колени. Эрис быстро выхватила меч кастелловца и поставила остриё на его шею.

Ребята возликовали! Трибуны ревели и народ обрел новых кумиров.

— Чёрт бы их побрал! — крикнул Таррос, сев и принявшись за заполнение пергамента результатами.

— Вот это зрелище. Прямо гладиаторы Древнего Рима! — радовался довольный Алессандро, хлопая вместе со всеми. Яннис был бесконечно рад такому невероятному исходу.

Эрис подняла противника и похлопала его по спине. Ребята вывели плененных кастелловцев. Таррос смотрел на них с завистью и злобой. Он нервно крутил в руках перо, его глаза выкатились от недовольства. Но ничего не поделаешь. Он встал и объявил победителей. Собравшиеся поддержали решение одобрительными возгласами. Алессандро аплодировал стоя. Таррос с ненавистью покосился на него. Тот лишь смеялся над его лютым видом.

Ребята ушли с ристалища. Их встретили Филон и Тичон, не участвующие сегодня по причине травм. Ситийцы земли под собой не чуя, обнимались и торжествовали. Они забыли выходку Ахиллеса. Сан Марко, плеваясь ядом, косились на них. Настал выход птенцов Тарроса.

Горны и барабаны. Эрис, Никон, Георгиус, Аргос, Исос, Андроник, Атрей, Эллиут, Филон, Азариус, Тичон, Софос, Аннас, Андроник и Ахиллес наблюдали за боем — с кем же им придется сразиться в гонке за первенство завтра?

К их разочарованию, битва была грязной. И никто не остановил безобразие. Народ недовольно кричал, но Тарросу было наплевать. Он просто не воспринимал их, не слышал. Мало того, что они били обезоруженных мечами, так еще подскальзываясь, вновь вставали в строй. В итоге шесть сан марковцев остались на поле.

Сан Марко победил. Это значит, завтра будет горячо.

— Глупый Персиус, пропустить такое из-за высокомерия! — воскликнул Филон.

— Да. Сидит дома и бьет баклуши. А ведь мог бы сейчас радоваться вместе с нами! — высказался Аргос, залезая на лошадь. Эрис стало жаль упрямого олимпийца. Все-таки он был ее другом детства.

— Сам виноват. Команда — это одно. Одиночка-выскочка — совсем другое. — сказала она холодно.

— Сестра права. Кто знает, если бы мы выбрали его, то на каком месте оказались? — вопросил Никон.

— Заслуга сестры очевидна. Она сплотила нас. Нам весело вместе! — улыбнулся курчавый Исос.

Эрис не любила всяческих похвал и лести. Конечно, в душе было приятно, но она не подавала вида. Никогда. И, если уж слышала хорошие слова в свой адрес — становилась крайне серьезной. Или старалась улизнуть.

Зрелище на сегодня подошло к концу. Все общей колонной вернулись в крепость. Ребята поужинали и умудрились не сцепиться с Сан Марко. Конечно, у колонизаторов были и хорошие ребята: Джулиано, Марселло, Маурисио, Джанкарло — парни даже шутили с ними пару раз. Но этот выскочка Антонио всё портил. Он был их главарем, и всегда давил на них. А сегодня они молчали. И аппетит у сан марковцев почти отсутствовал.

Яннис даже не поздравил юниоров. Парни в веселой болтовне забыли о нём. Только не Эрис. Ей было мучительно больно за своего деда — и так же сильно жалко деда Янниса.

Сегодня все устали, и без лишних слов и действий, пораньше легли спать. К тому же к вечеру погода стала пасмурной. Ко всеобщей радости, ворчливый Таррос как сквозь землю провалился. Эрис поужинала у себя пищей, что принес Тичон. Она тоже просто валилась с ног, и глаза сами слипались.

…Эрис проснулась глубокой ночью. Все уже давно спали. Она вышла в коридор к уборным комнатам, омылась холодной водой, наконец окончательно стряхнув с себя усталость.

Спать ей уже не хотелось. Пульсом ныла рука. Чтобы отвлечься, Эрис решила пройтись. Надев плащ с капюшоном, она вышла из залов. Караульные на постах дремали. Вырвавшись из входной арки, Эрис осторожно заскользила вдоль стен под смотровыми вышками, боясь быть замеченной внимательными дежурными.

Тучи рассеялись. Было прохладно, пар шел изо рта, что не было типично для Мая месяца. Луна светила так ярко, что в округе можно было разглядеть каждую мелочь. Эрис решила посетить конюшни. Но не ради Буцефала, а ради белой звезды командира.

Таррос сегодня в переживаниях заснул прямо за писчим столом на верхнем этаже в своём кабинете. Причиной тому был завтрашний визит Дожа. Алессандро раздобыл яд. Таррос принудил Антонио дать отраву утром Буцефалу. Тот поначалу отнекивался, но, запуганный, всё же уступил авторитетному, старшему почти в два раза него самого, командиру. Этим козни не ограничивались.

Он приказал сан марковцам в разгар выступления Каннареджо обманом вытолкнуть на ристалище беспризорного ребенка. Поэтому за ужином юноши и были подавлены — своей совестью.

Но на этом дьявольский план Тарроса не закончился. Он пытался запугать Янниса — сказал, что сломает сильные длинные ноги капитана в шлеме, если они не уступят его подопечным. Яннис промолчал и решил не встречаться со своими ребятами, чтоб лишний раз не гневать командира.

Яркий лунный свет пробился в окно, и, попав на лицо Тарроса, разбудил его. Он протянул руку к сосуду с вином, налил немного и выпил. Затем встал, пройдя к тазу с холодной водой, окунул в него голову, желая снять дурное напряжение. Вода струилась по его лицу, стекала на жилистые, широкие плечи. Он снял мокрый камзол и подошел к окну. Далеко на море стелился серый туман. Свежий мокрый воздух ударял по лицу, унося плохие мысли прочь. Таррос протиснул голову в горло сухой туники — его коротко остриженные, но очень густые кудрявые волосы не хотели пролезать без приключений. Наконец, закончив борьбу, его лицо освободилось от льняного плена.

Открытым глазам представилась удивительно-прекрасная картина: белоликая девушка в свете луны аккуратно крадется, прильнув спиной к стене нижнего уровня, недалеко от плаца. Его взор загорелся — так прекрасна она показалась ему. Лицо её сияло. Со стороны она выглядела озорной авантюристкой. Он молниеносно просунул руки, не отрывая возбужденного взора. Его глаза запылали, подобно глазам кота, уловившего мышь. Не отводя взгляда, Таррос схватил свой пояс и застегнул его.

«Кто она? Привидение или прекрасный ангел?» — закрутилось у него на уме. Между тем, девушка бесшумно и ловко ускользнула в сторону конюшен.

— В любом случае, надо проверить. — прошептал он. Командир загорелся желанием увидеть это прелестное создание вблизи.

Таррос молниеносно спустился на плац. Он так же как и Эрис старался подкрадываться как можно тише. Он заглядывал в каждую арку, в каждый коридор по пути к лошадиным стойбищам.

Эрис зашла в конюшни.

— Ну и где же этот ослепительный строптивец? — рассуждала она вслух. — Темно, чёрт ногу сломит. — с этими словами она споткнулась о железные вилы, валявшиеся на полу, но не упала — только грохот прокатился по помещению. Послышалось фырканье лошадей. Эрис прошлась, заглядывая в стойла. В самом конце, где луна проглядывалась сквозь длинную решетку, белела голова коня.

— Вот ты где! Нашла! — воскликнула Эрис, ища глазами факела. Наконец, сняв один со стены, она, достав огниво из кармана, зажгла его. Подойдя ближе к коню, Эрис разглядела его великолепие.

— Ах, какой же ты красивый! — восхищалась она. — Сейчас, миленький. — конь не спал, в его огромных глазах под пушистыми ресницами поблескивал огонь, зажженный Эрис. Она повесила факел в специальную подвесную нишу рядом со стойлом командирского рысака.

Таррос услышал звук и тихо направился к конюшням.

Эрис осторожно подошла к скакуну. Он, вроде, не испугался. Пошарив в своём кармане, она обнаружила угощение Буцефала — собственноручно высушенную белую свеклу. Эрис тактично протянула её. Конь своими проворными губами схватил кусочек, принявшись с чавканьем и сопением смаковать его. А Эрис нежно погладила его ладонью.

— Какой ты хороший, добрый конь. Малыш. — она сюсюкалась с ним, как с ребенком. Видимо, жеребцу пришлось по душе простенькое лакомство, и Эрис дала ещё.

— Милый, молодец… Кушай-кушай. Только у меня больше нет. Будь умницей, и я принесу тебе еще. Завтра. — она хлопала его по шее, теребя длинную шелковую гриву. Эрис понравилась коню, он старался уткнуться мордой в её лицо, слюнявя ниспадающие волосы, да и Эрис тоже весело смеялась, общаясь с новым другом.

Таррос вошел внутрь. Стойла были расположены вдоль в несколько рядов, и он, осторожно продвигаясь, искал источник нежного голоса.

Командир крался в ту сторону, где горел факел.

— Хороший. Хороший… Малыш. — слышал он на греческом. Женский голос показался ему таким приятным и притягательным, что его сердце ёкнуло. Он дышал взволнованно, и капли пота проступили на загоревшем суровом лбу.

Эрис забылась. Она смеялась и терлась лицом о белый нежный пушок на морде лошади. Конь довольно фыркал и играл копытами.

— Сириус. Вот интересно. — шептал Таррос, обойдя ряд и прокравшись к ним с противоположной стороны. Он не знал, как поступить — подать голос или не выдавать себя, рассмотрев девушку поближе. Командир решил понаблюдать в тылу. Он прокрался на опасно близкое расстояние и изучал её черты сквозь щели изгороди — такая высокая и стройная; тонкие белые запястья; невероятно длинная шея; блестящие, чуть волнистые тёмные волосы. Таррос не мог оторвать взгляд. Фарфоровое милое лицо — очень доброе, тонкие черные брови — аккуратные, открывающие невообразимо красивые, выразительные, горящие глаза. Улыбчиво-невинные точеные губы — командир невольно улыбнулся, ослепленный этим очаровательным чудом.

Эрис продолжала общение. Таррос неслышно вышел из темноты. Вдруг конь взволновался, почувствовав хозяина. Эрис утешила его ласковыми словами и прикосновениями, и он успокоился. Но ее чутьё говорило ей, что кто-то за ней наблюдает. Эрис посмотрела вправо и увидела командира — совсем близко, на расстоянии меньше полутора метров. Ее лицо озарилось испугом.

— Я не обижу тебя. — сказал Таррос искренне, но Эрис побежала так быстро, как только могла.

— Стой, я не трону тебя, кто ты?! — прокричал он ей вслед, а затем, в ту же секунду, решил догнать загадочную незнакомку.

Эрис выскочила на плац и от страха быть пойманной совсем забыла про караульных.

— Стой! — крикнул солдат с вышки.

— Стой стреляю! — но Эрис не послушалась, она летела к своему входу с быстротой выпущенной стрелы.

Таррос выскочил и дал лучнику на вышке команду «отставить». Эрис влетела в коридор, топая и подскальзываясь. Она бежала так, как не бегала никогда в жизни. Минуя двери и повороты, входы и колонны — казалось, это лабиринт никогда не закончится.

Вот и её покои. Уже близко… Навалившись на дверь, она с грохотом ворвалась к себе в комнату, заперев её. Сердце бешено колотилось и её облило потом.

— Господи, что теперь будет? Из-за меня нас снимут с соревнований. — сокрушалась она, ругая свою собственную глупость. — Пусть выгонят только меня, а ребят не тронут! — со скорбным выражением говорила Эрис.

Таррос не понял, в какую именно арку вбежала девушка. Но видел, что это был нижний этаж в конце плаца слева от него.

— Будто растворилась! — безутешно удручался он.

Таррос проверил все коридоры, громко шагая, заодно разбудив всех постовых и задав им нагоняй.

— Господи… Зачем ты показал мне эту нимфу, а теперь скрываешь от меня… — печально шептали его губы, в то время, как он рыскал по мрачным коридорам огромной крепости.

Эрис села на пол, боясь шелохнуться. Вскоре она услышала уверенные приближающиеся шаги.

— Мне конец!.. — она уткнулась лицом себе в бедра.

Человек, дойдя до её двери, остановился.

— Господи, помоги! — шептала она так тихо, что сама не слышала. Но ей казалось, что стук сердца выдаст её. Эрис зажмурила глаза…

Он покружил рядом с дверью, будто что-то чувствуя, но через пару мгновений шаги начали удаляться.

— Слава тебе, Боже. — облегченно выдохнула Эрис, вытерев пот и растянувшись прямо на голом полу.

Таррос снова вышел во двор. С досадой, он направился к себе, обдумывая случившееся. Командир не мог не вспоминать образ этой ловкой, как дикая кошка, девушки. Каждая ее черта впиталась в его душу.

Глава девятая

Эрис проснулась от грубых стуков в дверь. Толстая, он колебалась под чьими-то мощными ударами. Эрис огляделась — все было залито солнечным светом.

— Я что, проспала?! — с этими словами девушка соскочила с холодного пола. Её мышцы болели, застудившись.

— Эрис! Открывай! — это был Георгиус.

— Эрис! Ты жива?! Да открывай же ты! — она услышала Аргоса. — Мы уходим! Я ломаю дверь!

— Да иду я уже, иду! — громко проговорила она.

Эрис умылась и наспех переоделась, рука всё ещё болела. Девушка надела кольчугу, нагрудник, поножи, перчатки и шлем. Затем, подпоясавшись мечом, сняла свой лук со стены и вышла.

— Мы стучим уже час, что с тобой случилось? — взволнованно и возмущенно высказались братья.

— Ничего. Разморило. — ответила она.

— Молодец, ничего не скажешь. — съязвил Ахиллес, и Эрис с укором взглянула на него.

Они стремительно шагали к выходу всей ватагой, вздымая подле себя ветер. Внезапно ребята едва не столкнулись с Тарросом, вывернувшим навстречу из-за угла.

— Каннареджо! — он улыбнулся. — Замечательно. Знаете сегодняшнюю задачу?

— Вы объясните. — резко ответила Эрис мальчишечьим голосом.

— Конечно, мой юный загадочный друг. — он ухмыльнулся.

Всем показалось, что Таррос сегодня ведет себя странновато — он весь на иголках, но при этом от него исходит какая-то уравновешивающая аура. Только парни не поняли, что же это может быть. Они с командиром разминулись.

Все вышли и построились за старшиной. Сан Марко тоже подошли. Вид у них был, прямо скажем, не очень впечатляющий. Это была либо усталость, как подумала Эрис, либо страх.

Солнце начинало палить. Морские птицы с гонором обгоняли друг друга, купаясь в его лучах. Ветер нёс с собой надежду на победу. Эрис ощущала природу даже сквозь свой стальной шлем.

Командир вырвался на площадку. Он начал вступительную речь. Без храмовых прелюдий. Видимо, торопился.

— Сегодня его светлейший лик Дож изволит посетить ристалище. Вы должны продемонстрировать ему красочное зрелище. Покажите всё, на что способны. Он должен убедиться в боевой способности будущих новобранцев. Расскажу правила — групповой заезд в семь этапов, каждый этап выполняется на полном скаку лошади. Задача состоит в том, чтобы из лука попасть в расставленные мишени. Затем ристалище переоборудуют и вам дадут копья — вы должны будете собрать металлические кольца, подвешенные на конском волосе; после чего предстоит поднять с земли разбросанные клинки. Следующее задание — разрубить мечом чучела. Пятое задание — на арену выпустят зайца, которого вы должны будете подстрелить. Это выполняется среди собранных участников одной команды. На задание дается, — он вытащил из нагрудного кармана крохотный огарок — миниатюрную свечу, размером с мизинец трёхлетнего малыша. — Вот столько времени, пока не сгорит свеча. Шестое — скачки на скорость через барьер. Вызовут по два соперника с каждой команды. Вопросы есть?

— Нет, командир! — хором крикнули присутствующие.

Колонны воинов на боевых скакунах направилась в город. Дож пока не прибыл, люд наплывал… Сегодня на украшение трибун не поскупились — флаги Венеции, разноцветные ленты и цветы в изобилии колыхались на припекшемся воздухе.

Кавалерия построилась. Прибыл его Величество Дож. Под народное ликование он, в кругу приближенных, вступил на почетное место напротив правой трибуны на площадке, где был выставлен его геральдический герб, на котором изображался лазурного цвета овальный щит с резными золотыми краями и фригийским колпаком в центре. На вид ему было не больше тридцати пяти лет. Одет был Дож по последней Венецианской моде: голову правителя прикрывала двурогая, бордовая округлая шапочка из плотной парчи, из-под которой выглядывали белые наушники с завязками. Она была похожая на убор древних римских жрецов и являлась символом власти. Прекрасно сшитая из толстого пурпурного бархата монаршая туника спускалась вниз, окаймленная белым ниспадающим воротничком, поднимающимся от порывов ветра, украшенным по краям тонкими кружевными плетениями. Он был подпоясан выше уровня талии золотым мечом. На плече Дожа красовалось покрывало из пестрого шелка, мягкими переливами спадающее на правую сторону. На ногах виднелись красные, схожие по виду на византийские, башмаки. Белое лицо его было доброе и благородное — высокий лоб; широкая переносица без деспотичных борозд и морщин; удивленно приподнятые негустые брови; спокойные круглые глаза темного оттенка; прямой продолговатый нос аккуратной формы; маленький рот и низкие, не грубо выраженные скулы. Филигранного вида лик был окаймлен негустой подстриженной бородкой. Уши его были словно прилеплены; длинная шея, прикрытая стойкой, плавно переходила в округлой формы плечи.

— Его Величество Дож! — речитативно продекламировал Таррос, кланяясь ему в почете. Колонизаторы последовали его примеру. Вышедшие на ристалище пешие юниоры двух оставшихся команд — тоже. Народ видя, как юные критяне уважили Якопо Тьеполо, одобрительно приветствовали приятного вида властелина. Горн и всё утихло.

— Слава Венеции! Слава Кандии! Я приветствую всех собравшихся здесь! Нам всем очень важно объединяться в такое неспокойное время затяжных войн и междоусобиц — никогда не знаешь, откуда нападет враг. Поэтому я высоко оценил проведение подобного мероприятия — молодые бесстрашные воины нужны Республике. Несмотря на то, что у меня совсем не было времени, я с комиссией всё же посетил остров Кандия и этот прекрасный, развивающийся город. Но, к сожалению, я вынужден сегодня покинуть его, так как должен прибыть в Венецию на Пасху — участвовать в Corno Ducale (Ежегодное торжественное шествие, где Дожу вручался его неповторимый символ власти — шапочка.), ежегодную процессию, где, пройдя от собора Святого Марка до женского монастыря Сан Закария, я получу из рук настоятельницы благочестивых богоугодниц сшитую их монашескими руками Corno Ducale. Корабль Бучинторо (Итал. Bucintoro — венецианская церемониальная галера. Второе название — Буцентавр, Букентавр. Длина судна — 30 метров, ширина — 6 метров) отплывает на закате, и я надеюсь, что полученных сегодня впечатлений мне хватит до следующего визита. Командир, — он кивнул в сторону Тарроса. — Я объявляю финал турнира открытым! — он перерубил натянутый на ристалище канат своим золотым мечом.

— Команды, готовьтесь! — произнес Таррос.

С этими словами сержанты и юниоры покинули ристалище под барабанный бой, а солдаты принялись расставлять мишени.

Первой выступила команда Сан Марко. Таррос вероятно, ожидал от своих птенцов большего. Но, по подсчетам, из его двенадцати парней на столько же мишеней в точную цель попало мало — чуть больше половины.

Наступило испытание для Каннареджо. Эрис с ребятами искали Янниса, но — безуспешно. Тогда она решила, что Георгиус и Ахиллес стрелять не пойдут. Она спросила согласие команды, и они одобрили решение.

Горн! Эрис, Никон, Аргос, Исос, Андроник, Атрей, Эллиут, Филон, Азариус, Тичон, Софос, Аннас помчались на боевых конях с луками в руках. Каждому выдали по двенадцать меченых стрел. Эрис заметила, что они были немного бракованные, но это не помешало им блестяще справиться. Только Аргос, в последний момент замешкавшись, уронил лук на землю. И вот, с внушительным отрывом лидируют Каннареджо.

Венецианской знати понравилось выступление. На почетной трибуне они, с монаршей сдержанностью, одобрительно улыбались и обсуждали между собой зрелище.

Был перерыв, ребята готовились. Они увидели пришедшего Тарроса. Он, крайне озлобленный, позвал своих:

— Адриано, Джулиано, Антонио, Алонзо, Маурисио, Марселло, Риккардо, Эрнесто, Франческо, Чезаре, Орландо, Массимилиано, Луиджи, Коломбано, Джанкарло! — ситийцы издалека косились, а Таррос на венецианском бранил и наставлял каждого по отдельности.

— Он в ярости. — сказал Софос.

— Что он говорит? — спросила Эрис. Она бросала взгляды на этого человека, вспоминая вчерашнее. Девушка старалась отвлечься от непривычных тайных мыслей.

— Я не буду переводить такое! — он рассмеялся. Остальные поддержали. Отец Софоса служил у венецианских купцов на рынке уже много лет и выучил основные фразы. Сынишка научился от него. Да и частенько, в свободное от тренировок и работ время, парни подрабатывали на пристани. В основном, грузчиками. Чего только не наслушаешься в порту!

Гневный взгляд Тарроса не обошёл и Каннареджо. Проскользнув по парням, он остановился на Эрис. Командир что-то медленно, сквозь оскаленные зубы говорил на ухо Антонио. Тот смотрел в землю своими горящими черными глазами. Эрис показалось это подозрительным. Таррос ушёл, а Антонио бросил запуганный взгляд на «капитана в шлеме». Эрис прочитала в нем безысходность.

Горн, барабаны. По свистку Сан Марко уходят нанизывать кольца. Результат вновь неутешительный. Выход Каннареджо.

Как же Эрис любит эти игры верхом! Она годами только этим и занималась. И парням привила любовь ко всяческим испытаниям на лошади. Двенадцать копий — одиннадцать колец. У Никона кольцо сорвалось и упало, Аннас раскачал своё и упустил. Эрис намеренно шла последней — ей досталось два.

Третье испытание с клинками Сан Марковцы продули по полной. И Каннареджо бы непременно продули тоже. Благо, у Эрис любимым упражнением было как раз это. Разве что после стрельбы. Буцефал летел на бешеной скорости, и Эрис в конце строя исправляла ошибки ребят. Девять клинков подобрала она, засовывая наспех за пояс. Так что в конце её стан выглядел довольно-таки комично.

— Таррос, этот мальчуган спасает свою команду. — заметил Алессандро.

— Он встал на моём пути. Я растопчу его совсем скоро. — он загадочно улыбнулся, провожая Олимпию взглядом.

Рубка чучел далась Сан Марко легко и непринужденно. Каннареджо добился того же. Таррос продолжал напряженно ждать — когда же Буцефал свалится без духу. Но этого не случилось, хоть и прошла уже половина забега.

Таррос снова появился за барьерами. На этот раз он завёл Антонио за трибуны. Это заметил Атрей.

— Эрис! Чего он так взъелся на этих бедняг? — спросил он. — Это же всего лишь соревнования.

— Правильно делает. Ему не безразлична их честь. — глубоко в душе она оправдывала строгого наставника. — А Яннис? Его нет. Даже на трибунах. В толпе тоже не видать. — разочарованно молвила уставшая Эрис. От жары, нагрузки и нехватки воздуха ее начало подташнивать, но девушка была настроена решительно.

Горн, гром, ликованье — и вот Сан Марко оравой гоняются по ристалищу за зашуганным зайцем. Они образовали давку, начали мешать друг другу. Их работа была разрозненной, не слаженной.

Эрис, наблюдая за этим, не уставала комментировать.

— Если бы они слушали своего лидера, смогли бы выглядеть получше.

— Лидер у них не очень. На Персиуса похож — гордый и самовлюблённый. — заключил Исос.

— Он думает только о том, как бы покрасоваться перед публикой. — осудил Антонио Эллиут.

— Ребята. Если я спрошу вашего разрешения, вы позволите мне? — спросила Эрис.

— Говори, сестра, конечно. — разноголосые парни ответили в один лад.

— Они гонятся глупо. Смотрите — время на исходе, добыча не поймана. Мы команда. У каждого своя роль. Друг без друга мы — ничто. Каждый по отдельности — тоже.

— Ты права. — сказал Филон.

— Кто у нас стреляет метко? — спросила Эрис.

— Метче всех ты, Никон, Азариус и Софос.

— Мы должны сделать движущееся кольцо вокруг добычи. В это кольцо войдёт самый зоркий и принесёт нам общую победу. — с серьёзным видом резко и чётко продекламировала девушка.

— Я — нет. Я не пойду. Я лучше по краешку описывать круги буду. Не хочу опозориться перед Дожем. — отказался Софос.

— Никон. Я в тебя верю. — уверенно сказала Эрис. — Иди и стреляй.

— Хорошо, сестра. Я не подведу. — ответил он.

Каждому давалось по одной стреле. Заяц предварительно кормился какой-то возбуждающей нервы травой, и выпущенный, метался с ненормальной скоростью по невообразимой траектории. Сан Марко не смогли пройти это испытание. Они вышли, оскорбляя и толкая друг друга.

— Смотрите на них. Что бы не случилось, не уподобляйтесь им. — сказала Эрис, седлая Буцефала.

Алессандро зажёг свечу. Таррос и тут решил слукавить, дав мерило покороче.

Каннареджо вышли длинным строем. Трибуны и толпа стихла, наблюдая за этим почётным шествием. Таррос тоже не мог оторвать взгляд. Эрис вела их, затем каждому дала знак, где остановиться. Когда сама она, описав полный круг подошла обратно ко входу, Никон вышел в центр.

Командир просёк её план. Другой заяц выпущен. Животное метнулось в огромный круг и Эрис резко дала команду скакать галопом. Они бешено мчались друг за другом по замкнутому кругу, сужая его по наводке капитанши.

Заволновавшись, Никон поторопился и выстрелил не туда. Эрис была готова и молниеносно намотав вожжи на руку, зарядила лук. Таррос признавался самому себе, что их подготовка и тактика бесподобна. Он восхищался капитаном нищих. Но амбиции не давали ему проявить своё истинное мнение.

Алессандро соскочил, выпучив глаза. Было видно, что он хочет успеха Каннареджо:

— Неужели Шлем попадёт? Если да, Таррос, я дам тебе сто дукат! Клянусь Святым Марко! — вскрикнул он.

— Засунь ты их себе сам знаешь куда. — грубо прорычал Таррос, пялясь на Алессандро.

Эрис выстрелила, натянув тетиву так крепко, что от ее трения образовался голубой дымок. Свист, не слышный от топота копыт и гула голосов. Заяц летит сраженный, кувыркаясь со стрелой в шее.

Эрис была водящей. Она сделала круг шире и постепенно замедлила ход. Отдав приказ на выход, сама оказалась последней и отстала от строя, задом наперед добравшись до трофея и пройдя через него. Буцефал осторожно поднимал копыта, чтобы не наступить на тушу. Это зрелище умилило зрителей и явно понравилось Дожу. Дойдя таким образом до восточного края, Эрис хлестнула коня, резко погнав его. Затем, скинув обе ноги с бока Буцефала, легла поперек седла на спину. Чудеса гибкости, и Эрис сползла почти до земли, засунув ноги обратно в стремена. Это мгновение, когда заяц оказался в её руках, осталось почти незамеченным. Девушка под громогласный рокот толпы выехала с ристалища. Они так же красиво покинули поле, как и появились.

— Вы прощаете мне мою выходку? — спросила она с искренним виноватым видом, размахивая тушей над головой. — Я не смогла сдержаться — так хотелось утереть нос Тарросу и его лентяям. Простите пожалуйста, братья мои!

— Это ты прости меня, я подвёл всех. — сокрушился Никон.

— Да брось ты! На то мы и команда, чтоб прикрывать друг друга. — спешившись, они обнялись, хороводя и прыгая от радости.

Был объявлен перерыв. Это время прежде всего позаботиться о конях. Они принялись чесать их щетками, поить угощать сладким, чтоб животное не объелось и восстановило силы.

— Кушай, милый! — Эрис вычесывала морду Буцефала щеткой, подкармливая сухими овощами.

— Атромитос! — послышалось сзади.

Эрис обернулась и увидела Антонио. Он с сильным акцентом ломано произносил:

— Командир приказал нам сдружиться. Чем-нибудь помочь? — спросил он. Но на лице его было удрученное выражение, и Эрис смахнула это на неудачу. Она не любила просить помощи, но и отказать порыву не могла. Посмотрев на столпотворение ребят у колодца, она произнесла:

— Ценю твою помощь. Если хочешь, можешь принести ведро воды моему Буцефалу.

— Хорошо,.. друг. Мы же теперь друзья? — спросил он с такой грустной надеждой в переливающихся смоляных глазах, что Эрис сама схватила его ладонь, крепко сжав рукопожатием.

— Конечно.

— Там очередь. Можно отдать тебе воду моего коня? Я уже дал ему ведро, и он осушил его. Вон чистая вода. Он даже не притронулся! — сказал Антонио, указывая пальцем на стоящую бадью возле морды своей лошади. Капитан сан марковцев не посмотрел на Эрис.

— Конечно, давай, тащи сюда. — весело произнесла она, чтобы разрядить обстановку.

Антонио принёс его и дал в руки Эрис. Она поставила питье своему Буцефалу. Утомившийся и загнанный в зной конь принялся жадно втягивать воду, чавкая и хлюпая. Его черные блестящие бока быстро раздувались. Напившись, он поднял мокрую морду и принялся толкать Эрис в плечо, требуя добавки. С длинных жестких волосков у его рта спадали сияющие капельки живительной жидкости. Пополнив резерв, он моментально вспотел.

— Всё, хватит. Как ты дальше будешь помогать мне, напившись до отвала? — она трепала его по гриве. Конь мотал своим иссине-угольным хвостом, отгоняя мух.

— Нелегко вам с таким наставником? — Эрис спросила, увидев на ровной коже Антонио кровоподтеки. Похоже, били ремнём.

— Не то слово… — он опустил голову, чуть не расплакавшись.

— Не вешай нос. Что бы ни случилось, оставайся самим собой. — Эрис похлопала его по плечу. Они дружественно разминулись.

Пока все занимались своими делами, Маурисио рыскал в поисках беспризорника. Он искал, боявшись не успеть. Вспотев от жары и волнения, протискиваясь через стеноподобную толпу, наконец он увидел чумазого сопливого мальчугана за рвом, лет шести на вид, одиноко уткнувшегося лицом в барьер за спиной сержанта.

— Малой. Узнаешь меня? — спросил он.

— Не-а. — этот сирота оказался смельчаком. Он поднял свой взор, но был ослеплен солнцем.

— Я — из команды Каннареджо. Тот парень в шлеме. — сказал он.

— Ты врешь. — ответил пацан, безразлично ковырнув в носу.

— Ну тогда я тебя не пущу на поле. А я уж думал, найду самого дерзкого и одинокого да прокачу на своём черном коне. — он показательно отвернулся, но маленькая хваткая ручонка вцепилась в него.

— Хочу! Ты покатаешь меня?! — с надеждой в голосочке настоял он.

— Конечно. Но не сейчас. Я проведу тебя и спрячу под циновкой. А когда ты услышишь «Каннареджо» и барабаны смолкнут, увидь меня и беги навстречу топоту копыт. И я подхвачу тебя на лету, у всех на виду.

— И у красивого правителя тоже? — спросил малыш.

— Конечно.

Они быстренько пролезли сквозь барьер, но предупрежденные сержанты ничего не сказали. Маурисио накинул на голову беспризорника плотную темную ткань и провел к последней установленной преграде, прямо у барьера. Никто и не подумал бы, что этот крохотный серый комок — живое существо…

— И не вздумай показываться. На, подкрепись. — он вытащил из кармана желтое яблоко и сунул в его грязную худую ручонку.

Маурисио шёл, и его грызла совесть. Но так было надо командиру и Сан Марко, этим он себя оправдывал и успокаивал.

Глава десятая

Перерыв кончился.

— Алессандро. Сейчас будет зрелище! — сказал Таррос торжественно.

— Ну-ну. Подлянка? Я уж заждался. Главное, я для себя решил, за кого мне болеть. — без чувств отозвался Алессандро, садясь на свое место.

Таррос был доволен. Он горел от нетерпения. Янниса не было видно — это первая победа. Остальные надо было просто подождать.

Горн, барабан — пары заранее выстроившихся мчатся на подзарядившихся конях по ристалищу, перелетая через установленные деревянные стойки.

Раз — Исос первый, Риккардо второй; два — Адриано первый, Георгиус второй; на третьей паре сан марковец Джулиано зацепил свой барьер и рухнул наземь; Азариус улетел, аккуратно и последовательно перепрыгнув через все восемь преград. Четвертая пара — лидирует Никон, Марселло сзади. Пятая Ахиллес — второй, Маурисио лидирует. Пятая — Эллиут первый, Алонзо за ним. Шестая — Франческо первый, Аргос почему-то отстал. Седьмая — Софос лидер, Эрнесто не смог пройти все барьеры и провозившись, утомив себя да зрителей. Восьмая — Аннас ушел в значительный отрыв от Массимилиано; девятая — Атрей не смог угнаться за Чезаре. Десятая — Орландо чуть было не врезался в Андроника, но тот сумел славировать и оторвался; одиннадцатая — Филон прорвался вперед, Луиджи сзади; двенадцатая — Тичон обогнал Коломбано. Последняя пара: Эрис и Антонио — кто кого?

Эрис сосредоточенно и хладнокровно выскочила на ристалище. В ее взгляде не было никаких эмоций, кроме адреналина битвы. Девиз был: «Только вперед». Нахмуренные брови и едкий взор, направленный сквозь суету к победе.

Антонио хлестнул коня плетью. Эрис предпочла обойтись без неё. Вначале они скакали в унисон, первые барьеры перепрыгнув вместе. Вторые тоже. На третьих барьерах Эрис встала в свою фирменную стойку на лошади: прижалась к шее коня, нагнувшись, высоко подтянув ноги, полувстав — так создавалась очень большая нагрузка на тело, но ей казалось, что так она обтекается встречным ветром и летела, подобно быстрой стреле.

Она оторвалась. Пока Антонио возился с четвертым барьером, Эрис заканчивала седьмой. Перепрыгнув, она уже почувствовала вкус победы. Трибуны и толпа, люди на деревьях ликовали. Вдруг, откуда ни возьмись, на её путь выскочил…

…ей тяжело было сообразить, что же это, но вот: мгновенье, и в её голове возникает мысль — она или невинное существо должно пасть сейчас? Эрис натянула поводья так резко, что правая узда оторвалась от цепи. Буцефал, встав на дыбы, вздымая задними копытами песок, солому, землю, с диким храпом, не удержавшись, как Эрис не старалась, рухнул, перевернувшись вместе с ней. Народ ахнул. Дож встал. Его свита тоже. Алессандро подскочил. Он поднялся, а Таррос расплылся в зловещей улыбке.

— Господи, только не говори, что это ты?! — спросил Алессандро растеряно.

— Не отрицаю, брат, не отрицаю… — самодовольно ответил он, загадочно улыбаясь.

Между тем Антонио прошёл путь первый.

Ребята возмущенно кидали проклятия и ругательства. Они кипели, бунтовали. Сержанты подбежали к несмышленышу и увели его. Эрис распласталась по земле. С Буцефалом что-то произошло, он не смог встать, придавив ей бедро. От боли она зарычала.

Солдаты подбежали к брыкающемуся коню, вытащили Эрис из под него. Она схватилась за лопающуюся от боли ногу. К тому же, голова раскалывалась. Удар был такой силы, что шлем на затылке прогнулся. Кровь из носа просачивалась на нагрудник. Сержанты подхватили Эрис и принялись поднимать, но она увидела, что Буцефал бьётся в исступлении. Изо рта его пошла густая пена и он захрапел. Эрис вырвалась и кинулась к нему. Она упала возле его морды и, забыв о своей дикой боли, принялась взывать:

— Буцефал, друг, что с тобой! — она кричала своим обычным голосом, забыв, что на нее смотрит народ. Девушка склонилась над ним, тыкаясь в потную гриву. Ребята прорвались на ристалище. Эрис видела его предсмертные конвульсии, как закатываются его глаза, эти страшные хрипы. — Буцефал, нет!!! — она сокрушалась. Никон хотел было оттащить ее, но она ударила его.

— Эрис, успокойся, сестра, — убеждал он. — перестань, уходим, на выход… — умолял он, держа ее за локоть. Ребята обступили ее со всех сторон. Таррос подошёл, со скрытым удовольствием наблюдая эту картину.

— Капитан Каннареджо, отставить беспорядок. Выходи! — скомандовал он. Эрис гневно посмотрела на него, потом ее взгляд приковал гордый Дож, и ей стало стыдно за неудачу и проявления чувств. Кивнув благородному правителю, Эрис развернулась и, на прощание, в последний раз погладив павшего Буцефала, прихрамывая, вышла вон. Сочувствующие юниоры бежали за ней. Таррос приказал убрать тушу, затем, поклонившись Дожу, последовал к выходу.

— Сдох твой скакун, да? — съязвил Риккардо, встретив ее.

— Сейчас ты тоже сдохнешь! — она вцепилась в него и сделав болевой прием, не рассчитала силу. Послышался хруст. Риккардо дико заорал, а Эрис не отпускала его:

— Проси прощения! — взбесилась она. Всю боль, весь шок Эрис срывала на этом глупце.

— Каннареджо! — крикнул Таррос грубо. Ребята расступились. Ни Сан Марко, ни Сития не посмели вмешаться, командир успел вовремя.

Сержанты оторвали взбешенную девушку от покалеченного Риккардо. Тот взвыл и заныл, держась за руку.

— Что ты позволяешь себе?! — яростно выкрикнул Таррос. Командам показалось, что он сейчас ударит капитана Ситии. Но он держал себя в руках. Таррос понял, что перед ним человек с непростым характером. Эрис молчала. Кровь из носа ярко раскрасила её стальной нагрудник.

— Сними шлем! — строго приказал командир, приблизившись к ней почти вплотную, лоб в лоб. Ростом Таррос был выше всего на один палец. Но казался внушительнее из-за телосложения. Она даже не шевельнулась. Эрис стояла уверенно и смирно, что еще более выводило и без того привычно нервного Тарроса из себя.

— У него лицо в оспе, он стесняется. — начали было шутники из юниоров, но Таррос одарил их всеуничтожающим взглядом, вогнавшим в дрожь особо впечатлительных салаг.

— Я сказал, открой лицо, солдат! — уже криком потребовал он, смотря на Эрис в упор.

— Не надо, командир. — еле слышно пронудели ребята понаглее — Никон и Аргос. Таррос был похож на разозленного свирепого пса на привязи, готового сорваться в любой момент.

— Еще слово, все вместе получите плети за длинные языки! — он завертел головой и впился испепеляющим взглядом в каждого, отчего безусые юноши отпрянули назад и замолчали, понурив головы, признав неоспоримый авторитет командира Тарроса.

Таррос снова посмотрел в чьи-то серо-зеленые глаза, над которыми виднелись нахмуренные аккуратные брови. От злости его зубы скрежетали.

— Сними шлем и покажись, когда с тобой разговаривает командир Кандии и рыцарей Ираклиона Ордена Святого Марка! — его строгий и уверенный голос даже посреди этого людского шума гремел, подобно грому. Сам облик, его хорошее сложение, импонировал каждому, кто смотрел на него. И теперь он казался еще более грозным и пугающим.

Ребята почувствовали, что наступил неумолимый крах. Их скорбные выражения лиц приготовились к худшему. Все, чего они усердно добивались три дня под строгим руководством Эрис, пошло под откос. Сан Марко злорадно переглядывались между собой.

Понимая, что сопротивление бесполезно, Эрис резким уверенным движением сняла шлем. Она оттянула кольчужный капюшон назад. Длинные атласные волосы, строго собранные в высокий хвост, тяжело упали на плечо. Растрепавшаяся, мокрая от пота, удлиненная челка окаймляла высокие скулы красивого, привычно-бледного матового лица. Сейчас оно было разгоряченное и отливало румянцем. Девушка поразила Тарроса. Он обомлел. Кровь всё ещё не остановилась, и Эрис, сняв толстые перчатки, грубо растерла рукою нос.

Только что глаза командира метали молнии, как вдруг, в долю секунды, все сменилось удивлением и восхищением, которое читалось в его небесном взоре. С бровей, выражения лица, всего тела командира мгновенно спало напряжение.

— Простите, командир. Ваш подопечный позволил себе недостойные рыцарю выражения. Мне пришлось наказать его. — ничуть не робея, на диво Тарросу, равнодушно и без злости отчиталась она.

Но он уже не задумывался о значении слов Эрис. Лишь только её звонкий и глубокий голос обласкал его слух. Он смотрел то в умные глаза, то на аккуратные вишневые уста, между которымиперламутром переливались крупные жемчуга белоснежной улыбки.

Он сразу узнал эту девушку. Это та дикая ночная гостья Сириуса, так легко нашедшая общий язык с его строптивым конем, которого Таррос специально обучил не подчиняться никому, кроме него.

Он стоял и его глаза скользили, внимательно изучая черты удивительной девушки.

— Хороша оспа. — его голос прозвучал бархатно и мягко, и это было все, что услышали окружающие.

— Командир Таррос, горн!

— Горн? — задумчиво и негромко вопросил Таррос, не отрывая непослушный, но достойный взгляд от невозмутимой Эрис. — Это хорошо. Иди готовься, юный боец, все хорошо. Готовься выйти и принять лавры первенства. — он словно забыл все слова, но остался блестяще владеющим собой. Эрис не проявляла эмоций. От его близкого присутствия ее дыхание перехватило. Но это не было страхом или антипатией. В сердце Эрис проникло нечто неведомое.

Таррос был обольщен и почувствовал прилив сил. Как будто он вмиг пропитался невидимой энергией.

— Хорошо-хорошо… Заладил. Что же это, мы прощены? — тихо и удивленно перешептывались ребята Эрис.

— До вас что не доходит, он же сказал — первенства. Мы победили! — заключил Атрей.

Таррос повернулся к своим ученикам и опять его взгляд переменился с милости на необузданный гнев.

— Как вы посмели уступить ей? Я не понимаю, как ты умудрился проиграть девушке? — выбросил он в сторону млеющего Антонио, что тоже впал в ступор от увиденного. Таррос же был невероятно зол на своих юниоров.

Подойдя к Риккардо, которому Эрис только что сломала руку, он нанес удар в живот, от которого тот, корчась, упал в грязную лужу.

— Неужели этому я вас учил? Свора слабаков и трусов. После игр поговорю с каждым по отдельности.

Парням стало стыдно и боязно. Поговорить — это значит, что каждому он безжалостно и поучительно нанесет удар в лицо так, что синяк останется, как минимум, на неделю.

Эрис с достоинством удалялась. Она слышала обрывки фраз скандального наставника. Девушка незаметно косилась в сторону этого взрослого командира, который запал в ее пока еще детскую душу. И он, такой грозный и вредный на первый взгляд, ей одной из всех присутствовавших здесь теперь казался совсем другим человеком. Почему-то вместо того, чтоб сосредоточенно прокручивать в голове уход Буцефала, победу, содержание далеко не женского прошедшего испытания; она, сама того не желая, на пару мгновений стала заложницей наущений невидимых сил, под действием которых рождались мысли, принять которые было для нее постыдным табу.

— Горн, Эрис! — ребята собрались вокруг нее. Они поздравляли её и друг друга, все это издалека нарочно замечал проницательный Таррос. Он видел, как глаза ребят горят азартом и то, с каким почетом они смотрят на эту мальчуганоподобную, но такую прелестную девушку.

Ему показалось, нет — он понял, что вся эта орава только вступивших на путь отрочества юнцов безоговорочно принимает эту девчонку за своего парня. За неоспоримого лидера. Для него, видавшего в силу своей неспокойной жизни и ее разношерстных обитателей и обитательниц, видеть такую картину было более, чем необычно.

Но одно он понял точно — эта девушка необыкновенная, та самая, которая представлялась в его мечтаниях еще с самого раннего времени, когда он только начал осознавать свою принадлежность к мужскому «Я». Он потерял свою душевную стабильность с той секунды, когда в полумраке разглядел такие идеальные для его сердца внешние черты ночной пришелицы. И теперь наблюдал, осчастливившись внезапным подарком судьбы, какова эта девушка внутри своей человеческой сущности. Все это будоражило душу и возбуждало в нем то притяжение, которое он еще не испытывал никогда. Это были необычные чувства, нежданно и так приятно окутавшие его, как нежный эфир. Не гадкие, а наоборот, затрагивающие в его сердце самые светлые струны, которые давно были забыты своим хозяином в силу жизненных обстоятельств и пылились, потеряв надежду, что о них вспомнит уже не юный, однако, еще не старый, но успевший стать матёрым, обладатель.

— Сестра, ты выйдешь и покажешь Дожу, кто тут настоящий хозяин. Мы выйдем за тобой, капитан!

— Идите. Алессандро всё сделал. Дож объявит победителей. — улыбнулся Таррос. Проходя мимо командира, Эрис захотела дать дань уважения. Но Таррос опередил ее. Он поставил правую руку на сердце, благопристойно кивнул и четко пожелал:

— Удачи тебе, девочка!

Эрис почтенно опустила голову. Ее смутил этот искренний порыв Тарроса. Командиру на мгновенье показалось, что в её глазах, ставших кроткими, было нечто, одобряющее его.

Юниоры заметили происходящее, и этого хватило, чтобы напугать их. Особо глазастый Ахиллес увидел нездоровый интерес этого Тарроса, который так фальшиво прятался под маской невозмутимости.

Но у Эрис думать о случившемся не было времени, она хладнокровно стряхнула все мысли и чувства, и все уже начали забывать о случившемся в предвкушении наступающего зрелища.

— Каннареджо!!! — под ликование толпы юниоры вышли. Эрис боялась того, как её воспримут люди. Вся в крови, запыхавшаяся и лихая, и она — девушка. По толпе прогулялись удивленные возгласы.

— Эрис, мы с тобой. — качал головой серьезный Никон.

— Его сенерити. — обратились к Дожу советники. — Это, что же, дама? — удивленно вопрошали они.

— По всей видимости, что так. Это что — капитан в шлеме? Это был лучший воин. И похоже, что благородный. Пожертвовал собой ради ребенка. Лишился боевого коня. Для воина это — чрезмерная жертва, отметьте. — уверенно сказал Дож.

— Но это не по правилам. — возмутились некоторые.

— По закону, запрет женщинам выступать на такого рода занятиях нигде не прописан. — ответил он. Ему понравился этот юный солдат. Но Дож не имел права принимать решения без советчиков.

— Но это против законов Римской церкви! Папа будет в ярости, узнав.

— Мы — Светлейшая Республика Венеция не подвержены влиянию Папы и принимаем решения раздельно с ним. Поэтому мы и процветаем, тогда как Запад под гнетом Мальтийского ордена и его ответвлений погряз в распрях и интригах. — с достоинством отвечал он.

— Хорошо, Его сенерити, тогда давайте устроим сеньорите последнее испытание.

— Не смешно ли вы выражаетесь, тому, что вы говорите — не имеет место быть. — ответил Дож.

— Позвольте не согласиться. — более ярый поборник предрассудков навязывал своё пресловутое мнение.

— Слушаю.

— Мы отдадим Каннареджо победу. Они заслужили это. Они обошли с огромным отрывом, — советник тряс листом с результатами трех дней в руке. — Но я полагаю, что и народу не совсем понятно, как девушка прошла на игры.

— Нужно устроить дополнительный раунд. Скажем, бой на копьях, или обуздание не запряженной лошади. — они говорили так хладнокровно, будто б перед ними на ристалище стояло чучело для игр.

— Хорошо! Хорошо. — перебил назойливых советчиков правитель. В душе он был уверен, что капитан в шлеме, оказавшийся юной прелестной девушкой, справится. — Я объявлю решение. Вызовите Тарроса.

Таррос подошёл к Алессандро и застал того за неподобающим его женатого статуса, действием. Он смотрел на ристалище и вдохновленно шептал, закусив нижнюю губу:

— Господи, ты только глянь на нее!.. Bellezza (Красотка (итал.)) … Ничего не скажешь… — Алессандро бесстыдно пялился на Эрис. Таррос закипел. Он одним своим взглядом дал понять лучшему другу, что отныне запрещает так смотреть на эту воительницу.

— Ты что же это? — увидев нечто в глазах командира, Алессандро цинично рассмеялся. — Ты серьезно? — он перестал улыбаться. — Похоже, что да… — Алессандро сам ответил на свой вопрос.

— Каллиста ждет тебя. Иди! — плюхнувшись с грохотом на место, он гневно махнул головой в дамскую половину. Алессандро стал более сдержанным.

— Командир Таррос. Вас вызывает Дож. — удивленный командир встал и направился к трибуне. Чутье подсказывало ему, что дело касается девушки в шлеме.

Таррос подошел к почетной трибуне, где наблюдал кроме Дожа, вызывающего уважение еще и его consulenti (Приближенный советник Дожа Венеции), которые из-за обилия ярких красок в своих нарядах были похоже на разноцветных диковинных птиц.

— Командир, мои советники отказываются принимать факт участия сеньориты в столь грубом зрелище. Мы зачисляем победу Каннареджо, но она… — Дож посмотрел на Эрис. В окружении парней она держалась более, чем достойно, невольно вызывая уважение.

— Этот воин до последнего момента проявлял себя, как истинный рыцарь. Я дал клятву не снимать его шлем до победы, и вот — они на пьедестале. Что в этом предосудительного?! — спросил резкий и грубый вояка, без стеснения обратившийся к верхушкам.

— Я полностью разделяю Ваше мнение, командир. Вы — ценный человек, сделавший многое для Венеции. Но эти глупые нравы… — Дож, похоже, был единственным здравомыслящим человеком среди всех.

— Что необходимо сделать? — нервно спросил Таррос, желая побыстрее закончить.

— Вам слово. — сказал Дож тучному седому человеку.

— Мы посоветовались. — сказал он тонким голоском, выдерживая артистическую паузу. Таррос напрягался в нетерпении и негодовании. — И решили испытать сеньориту. Если она выдержит — то, пожалуйста. Ей в будущем откроется дорога в наши войска. Вы сможете принять ее в свои ряды. — покачал он головой. — Остальных тоже.

— Они уже выполнили все задания и прошли испытания! — Таррос выкатил глаза из под мужественных бровей, указывая на листок. Такая дерзость разозлила брюзгливую свиту.

— Выйдете на ристалище сами? Против этой юной воительницы? — предложил советник помоложе, вглядываясь в его лицо своими крысиными глазками.

— Не хочу Вас огорчать, но я могу причинить ей увечья. — отказался Таррос.

— Вот видите, Вы — боитесь. Значит она не такая уж и способная. И нечего делать ей на поле брани. — заключил самодовольный советник. — От нее больше вреда будет, чем пользы. — он омерзительно улыбнулся, бросив недвусмысленный намек.

— Я выйду. — уверенно сказал Таррос.

— Если девушка одолеет Вас, она закрепит за собой право называться воином. — сказал Дож. — Если нет…

— То воительница выбывает из крыла юниоров. — сказал советник, являющийся старшиной материкового Венецианского корпуса, до этого молчавший.

— Хорошо. Для меня будет честью сражаться с таким юным дарованием. Разрешите?

— Идите. На копьях, уважаемый, на копьях! — крикнул вслед импульсивному командиру советник Дожа.

Юниоры всё ждали. Солнце беспощадно жгло их. Ни дуновения ветра. Только гул толпы вокруг да острый запах пота и лошадиного навоза.

— Каннареджо объявляется победителями первого юношеского военно-подготовительного турнира Кандии! — продекламировал Дож.

Народ возликовал. Горн призвал к спокойствию.

— Как вы все заметили, в их рядах присутствует юная сеньорита. Это первый подобный случай. Поэтому, мы решили устроить для неё дополнительное испытание, исход которого решит ее дальнейшую судьбу. — сказал Дож. Неодобрительные возгласы прокатились по толпе.

— Эрис, народ с нами. — уверенно сказал Никон. Даже Антонио, мучающийся угрызениями совести за отравленного коня Эрис, не мог не радоваться ее победе. Его глаза загорелись, когда он увидел настоящее лицо под шлемом. Это заметили пару его товарищей.

— Я в жизни бы не подумал, что тот парень в шлеме — вовсе не парень. — говорил он, стоя у выхода, с восхищением кидая взгляды на Эрис.

— Я тоже. — сказал Риккардо, демонстрируя сломанную перевязанную руку.

— Я зауважал её. — сказал Антонио.

— Кого это ты там зауважал? — зло сказал Таррос, подойдя к Антонио со спины. Видя, что от наставника исходит разрушительная энергия, остальные быстро разошлись — кто куда.

— Этого парня в шлеме. — оправдался Антонио, опустив голову.

— Это не парень. — сказал Таррос. — И вы проиграли ей и её команде. И ты должен питать неприязнь. А что испытываешь ты? — медленно спросил он, впиваясь голубыми глазами в его лицо и сделав их страшными.

— Ничего. Он заслужил уважения, как достойный соперник. — мямлил Антонио.

— То-то же. И я думаю, что ты понял меня, и мне не нужно будет объяснять тебе по-другому. — Таррос пошёл к оружию и экипировке. Антонио остался стоять так, не чувствуя своих собственных ног. Он прерывисто дышал и мышцы нервно играли на его обиженном лице.

Таррос снял накидку, надел шлем, приготовил копья, взял своего Сириуса за поводья. Он вышел на ристалище. Каннареджо в негодовании покинули поле, забрав своё знамя. Эрис видела приближение Тарроса. Командир кинул копье в ее руки.

— Они, видите-ли, захотели зрелища. — говорил он, медленно обходя её кругом. Эрис чувствовала его обжигающий взгляд на себе. Она осязала его. — Как тебя зовут-то, хоть скажешь, Атромитос-бесстрашная? — он улыбнулся.

— Эрис. Эрис меня зовут. — ответила она, посмотрев на него. Его глаза светились почтением, несмотря на то, что Таррос был старше Эрис ровно в два раза.

— Я уступлю тебе. — тихо сказал он, подойдя. — Тогда они, глупцы, замолчат. — он успокаивающе качнул головой. Но, к его удивлению, эти слова разозлили её.

— Не уступайте. Будьте мужчиной. — бросила вызов Эрис.

— Если ты выиграешь, я подарю тебе Сириуса — как трофей.

— Не стоит. Я не принимаю чьи-либо подарки. — отрезала она. Тарросу чрезвычайно понравилась эта дикая непокорность. Он смотрел на нее, и отмечал про себя, что она не очень похожа на гречанку — белая, как мраморная статуя воинственной и прекрасной, опять же, греческой богини Афины. Но в душе добродетельная и смелая, как Диана. Стройная и тонкая, ее сила воли стремилась покрыть и замаскировать природную уязвимость. Таррос видел перед собой бесподобную девушку, красота и нежность которой были тщательно спрятаны под ее пылким гонором.

— Приведи ей лучшего коня и шлем не забудь. И воды принеси. — грубо приказывал Таррос солдату.

Для Эрис привели коня. Огромного черного тяжеловеса. Таррос приказал Эрис смыть кровь с лица, собственноручно поливая водой на ее руки. Эрис стало неловко — сотни, если не тысяча с лишним людей наблюдали за ними.

— Благодарю. — чуть слышно промолвила девушка, не глядя на него.

— Так-то лучше. — сказал Таррос, и уголки его губ приветливо растянулись.

Эрис одела шлем, прыгнула на коня легко и ловко. Таррос незаметно ото всех ловил каждое ее движение. И Эрис чувствовала, что от него исходит необъяснимая притягивающая сила, направленная в ее сторону. Она невольно, украдкой и изредка поднимала свой взор на командира, пока ристалище оборудовали. И вот — нечаянно, их взгляды встретились в тот момент, когда между ними протягивали барьерный канат. Ей показалось, что глаза Тарроса прожгли её душу насквозь. Она залилась краской, потупив взор. Благо, спас вновь надетый шлем. Командир возликовал. Его сердце подсказывало ему, что эти красивые серо-зеленые очи что-то спрятали в этот момент истины.

Наконец, всё было готово. Ребята махали Эрис.

Яннис! Он стоял с ними и радовался. Он приветствовал Эрис. Она кивнула ему головой. Старик взыграл душой.

Горн, барабаны.

Наездники, прикрывшись щитами летят друг на друга на бешеной скорости, треск — копья сломаны. Солдаты подали ещё. Снова — треск, и копья сломались. Таррос удивлялся, как эта хрупкая на вид девушка может удержаться от его мощного удара. Эрис была полна решимости победить. Снова замена оружия. Ей не понравился щит, выданный ей. На нем были ловушки для наконечников копий. После шести ничейных, крайне зрелищных атак копьё командира застряло в её щите. Он резко потянул его, и Эрис чуть было не рухнула на землю. Она смогла удержаться, крепко обхватив бока лошади сильными ногами. Эрис, сцепив руки в замок, повела коня назад. Быстрее и быстрее. Лишь бы Таррос не свалил её и не вырвал щит. Вдруг лошадь под Эрис взбесилась. Видимо, наездница была незнакома ей. И это сильное уверенное управление взбунтовало скакуна. Эрис старалась, но так и не смогла успокоить его.

— Что за невезение сегодня?! — ругалась она. Юноши декламировали её имя. Она не могла так просто отступить. Повернув коня, Эрис помчалась галопом. Таррос, не желая сдавать позицию, мчал за ней, не отпуская застрявшего копья.

Ненормальный конь скакал, как окаянный. Эрис отшибла себе все ребра, упирая в них щит… Внезапно, после очередного прыжка непокорного коня, от отдачи и исходящей тяги, Таррос упал с Сириуса. Трибуны взревели. Дож остался крайне доволен. Чего нельзя было сказать о его советниках. Но Таррос упал неудачно. Сириус, уворачиваясь, наступил на его грудь. Таррос обмяк и лег без чувств.

Дурацкий конь плясал под ней, как безумный. Это чудовище было огромных размеров — видимо услышав слово «лучший», солдаты руководствовались лишь внешними данными.

Дело принимало крутой оборот. Мстительный скакун непременно хотел, вздымаясь, раздавить лежащего на земле Тарроса. Эрис пятилась назад; откидывалась, останавливая его, ставя на дыбы, но всё — тщетно. Она приняла решение спешиться.

Эрис спрыгнула, предварительно спустив обе ноги через его бок. Она сделала это, лишь бы совершить хоть что-то и попытаться спасти командира. К такому повороту событий не был готов никто. Алессандро встал в готовность и начал кричать, чтобы солдаты убрали разъяренное животное. Но, наплывшие, они не смогли обуздать его. Тогда солдаты схватили командира и ринулись относить его с поля. Было принято решение забить бунтаря копьями. Конь умчался по ту сторону поля.

Интуиция подсказывала Эрис, что времени больше нет.

Взлетев и встав стоя на Сириуса, она приказала нерасторопным солдатам перекинуть Тарроса через ее седло, потому что до выхода было еще далеко, а барьеры были ненадежным укрытием против нагонявшего зверя.

Они замешкались, но настигающее бешеное животное быстро привело их в чувства.

Эрис, хлестнув Сириуса, победно вылетает с ристалища в последний момент, когда обезумевший непокорный скакун уже раскидывал кучку воинов. На радость народа, они послушались смелую девушку, отдав ей упавшего командира.

Глава одиннадцатая

Таррос лежал на расстеленном плаще под мощным зеленым платаном. Здесь, в тихой тени на небольшой возвышенности был открыт доступ свежему воздуху. Эрис сидела по правую сторону от его головы, а напротив нее седой усатый военный лекарь проводил манипуляции над командиром. Эрис вытирала вспотевший лоб Тарроса, его пыльное лицо. Внезапно он закашлял. Он открыл глаза и зрачки его бегали, что свидетельствовало о головокружении. Он будто не осознавал происходящее вокруг. Издав глухой стон, Таррос вновь погрузился в бессознание.

— Он будет жить? — взволнованным голосом спросила Эрис.

— Кто? — он поднял свои косматые брови и взглянул на девушку. — Наш бравый командир? Да он живуч, как демон. — ухмыльнулся врачеватель. — Таррос — крепкий человек. Таких мало. Он не принимает боль, и она, поверженная, отступает.

— Его травма серьезна?

— Девочка, все травмы серьезны. Главное, обошлось без перебоев в пульсе и переломов. Поверь, этот командир пережил и не такое. Лично я знаю его не очень долго, но всё же могу с уверенностью сказать — через пару часов он будет свеж и раздавать команды, как ни в чем не бывало. — отвечал лекарь, слушая дыхание Тарроса и приложив к носу ткань, смоченную в некоей жидкости, обладающей резким неприятным запахом.

Таррос снова закашлял, и на его губах появилась алая пена. Эрис вытерла кровь, невольно любуясь чертами его лица, созерцая и осознавая, что для неё они являлись эталоном грубой мужественной красоты. На поджарой, покрытой шрамами груди красовался огромный и круглый, иссиня-черный кровоподтек. Эрис оставалась хладнокровной и невозмутимой, скрывая свои эмоции от окружающих людей.

Юниоры, собравшиеся в хвосте толпы, которая в данный момент упивалась жестоким зрелищем забоя взбесившегося коня, наблюдали за сердобольной Эрис. Некоторым было просто интересно, некоторые переживали. А Ахиллес в своём окружении незаметно следил за капитаншей и спасенным ею командиром. Он видел ее глаза. Его кровь кипела. В эти минуты сан марковец Антонио недалеко от них переживал те же самые томные чувства. Воздыхавший, он бросал пылкие взгляды на жалостливую девушку.

— Эрис! — подошедший учитель добро улыбался. — Поздравляю, дочка.

Эрис встала.

— Благодарю. Но я не хотела, чтобы всё обернулась этим. — они посмотрели на лежащего Тарроса.

— Ты не виновата. Наоборот, ты помогла ему. Эрис, ты показала себя не только, как хорошо подготовленный боец, но и как благородный воин. Я горжусь тобой. — она скромно отвела взор.

— Без них я — никто! — громко сказала Эрис, указав рукой на ребят. Юниоры услышали это и возрадовались. Учитель пошел к команде.

— Расступитесь, отойдите! — сквозь гущу народа рьяно протискивался Алессандро, а за ним две молодые женщины. В руках первой — миловидной и златовласой, примерно лет двадцати восьми был маленький двухлетний ребёнок с сине-голубыми, большими глазками. Они подошли и Эрис отступила немного назад.

— Signore Gesù Cristo! *Господи Иисусе Христе! (итал.) * — неподдельно воскликнул Алессандро, подбежав и сев на траву возле Тарроса. — Come è successo? *как же так получилось? (итал.) * — он тряс его за плечо. — Fratello, sono venuto, svegliati, svegliati, amico! *Брат, я пришел, проснись, проснись, друг!*

— Niente panico, caposquadra! *Не паникуй, старшина! (итал.) * — сказал доктор. — Держите себя в руках. Ему необходим покой.

— Да-да. Конечно. — произнес Алессандро.

— Как он? — спросила златовласка, передавая ребенка второй женщине, добротной блондинке, шикарно разодетой, украшенной множеством драгоценностей, сияющих на ярком солнце. — Povero, mio caro… *бедный, мой дорогой… (итал.) * — проговорила она, сев рядом и взяв командира за руку. На ее красивых глазах выступили слёзы.

Эрис отчего-то стало невыносимо находиться в этом обществе. Она смотрела на прелестное дитя — его глаза были точь-в-точь как у Тарроса. Ее сердечко больно полоснуло холодным лезвием. Эрис нахмурилась. В душу её проникла пасмурная печаль и разочарование. Алессандро живо наблюдал за Эрис, резко поменявшейся в лице. Его черные, с винным отливом, глаза то и дело поднимались, проницательно скользя по её персоне.

— Я пойду. — сказала она стальным голосом.

— Подожди пока. Надо сначала познакомиться. — нагло сказал Алессандро. Его говорящие смоляные брови двигались независимо друг от друга при разговоре.

— Я спокойна — теперь с командиром любящие люди. — произнесла Эрис. Ее взор намеренно отвлекся на посторонние вещи. Ребенок захныкал.

— Il mio piccolino! *мой маленький! (итал.) * — с этими словами женщина встала, шурша лиловым платьем и взяла малыша на руки. — Смотри, дядя спит! Хочешь к дяде? Пойдем, скажи «Дядя, вставай!» — она прошла к Тарросу. В сердце Эрис вновь прокралась надежда. — Я бесконечно благодарна тебе, добрая девушка. — обратилась женщина к Эрис.

— Я ничего не сделала. — она опустила голову.

— Так уж и ничего? Не прибедняйся, солдат. — быстро проговаривал Алессандро, смотря на неё жгучими глазами так, будто бы знает то, что неведомо никому из присутствующих. Эрис стало не по себе от этого фривольного взгляда и она строго сдвинула брови.

— Разреши представиться. Я — Алессандро, названный брат и друг Тарроса. — он встал. — Это Каллиста — его сестренка, моя любовь и жена. — он ослепительно улыбнулся, подмигнув Каллисте. А это — мой сынок Джузеппе. — показал он на мальчика. А это… — он промолчал, не зная, что сказать.

— Это моя подруга Лючия. Она всегда помогает мне. С того самого дня, как я прибыла сюда к мужу, три года назад. — улыбаясь, ответила Каллиста.

— Мне очень приятно познакомиться со всеми вами. — настроение ее явно улучшилось. — Меня зовут Эрис. — достойно держась, отвечала воительница. Она обернулась и на стоящую особняком Лючию, кивнув и улыбнувшись ей, на что та, лишь высокомерно оценив девушку взглядом и презренно хмыкнув, ухмыльнулась своими пухлыми губами. Алессандро с азартом наблюдал эту картину. Эрис, подняв левую бровь и борзо прищурившись, в ответ наградила Лючию испепеляющим решительно-агрессивным взглядом. Та, чванливо хлопая глазками, опустила их на Каллисту. Эрис, метнувшись к командиру, резко и по-мужски села на свое прежнее место, у головы Тарроса.

— Я, пожалуй, останусь. — зло улыбаясь, сказала Эрис, больше не оборачиваясь на Лючию, будто-бы её и в помине нет. Алессандро взахлёб, упоенно взирал на эту немую битву. Он тихо сдерживал смех.

Таррос хрипло застонал, подняв руку к месту удара. Он открыл глаза, с минуту смотря в небеса. Он медленно приходил в себя.

— Таррос, друг, как ты? — спросил Алессандро, сев рядом.

Командир молча крутил головой по сторонам, смотря на собравшихся. Спины шумной толпы, лица Каннареджо и Сан Марко, Лючия, Яннис, Каллиста, лекарь, Эрис, Алессандро… Эрис? Он снова повернулся и пристально посмотрел на неё.

— Командир, слава Богу! — она сочувствующе смотрела на него. Таррос робко улыбнулся.

— Дружище, брат, ты напугал нас! — начал Алессандро, и Таррос отвлекся на него. Он приподнялся на локти и Алессандро прикрыл его голубой накидкой.

— Братец, сильно болит? — вопрошала Каллиста.

— Нет, спасибо тебе. — ответил Таррос, жмурясь и скалясь от боли. — Всё хорошо. Иди, здесь жарко, подумай о племяннике. — сказал он.

— Хорошо, дорогой, как скажешь. — добро улыбаясь, Каллиста встала.

— И свою подругу забери. — не смотря на сестренку, командным тоном приказал Таррос. На пафосном лице Лючии блеснули остыженность и отрезвление.

— Пойдем. — взяв её под руку, Каллиста удалилась.

— Правда, милая? — обращаясь к Эрис, сказал Алессандро. В его выражении довольно-таки красивого смугловатого и смазливого лица всегда присутствовала некая прыткая пройдошливость. — Такая покладистая и никогда не перечит. — самодовольно заключил он.

— Что же, Вы любите свою жену только за покорность? — съязвила она и он рассмеялся.

— Я что-то пропустил? — окатив друга недовольным взглядом, Таррос, похоже, оклемался окончательно.

— О! Fratello, amico! *О! Брателло, Друг! (итал.) * Ты пропустил слишком много, чтобы я рассказал тебе всё это сейчас! — восторженно ответил он. — Я оставлю это на потом.

— Что тянешь? Говори! — все так же нагло кипел командир.

— Ты упал, и Сириус наступил на тебя. — снисходительно отвечал Алессандро. К удивлению Эрис, он совсем не обижался на неоправданную резкость товарища.

— Я помню. — перебил его Таррос.

— Вислоухие солдаты были слишком нерасторопными, и тебя едва не затоптал разъяренный конь этой девчонки. — он указал на Эрис. — Вот и всё. — словно пошутив, закончил он.

— Что Вы тянете? Договаривайте! — прокричал Никон, стоявший подальше. — Это она спасла Вас. — сурово закончил он.

Таррос посмотрел на Эрис. Она с отсутствующим видом теребила окровавленную тряпку руками, смотря на свои пальцы. В душе она яро жалела, что из-за своей упрямости осталась здесь.

— Ах да, чуть не забыл. — играл Алессандро. — Эрис, спрыгнув с бешеного зверя, оседлала твоего вреднющего Сириуса и приказала солдатам отдать твое тщедушное тельце ей. — он рассмеялся. Таррос снова оскалился. — Шучу-шучу, брат. Она вывезла тебя, если бы не Эрис, мы бы сейчас были на твоих похоронах. Тот жеребец чуть не раздавил тебя, lo giuro su San Marco! *Клянусь Святым Марко! (здесь и дальше на итал. яз.) *

— Реrché sei così frivolo? *Почему ты так нагло ведешь себя?* — раздраженно спросил Таррос, вновь опустившись на землю, он закашлялся и Эрис дала ему тряпку. — Tu sei matto. *ты — придурок* — заключил он, пытаясь отдышаться. — Сome hai scoperto il suo nome? *Как ты узнал ее имя? * — медленно и гневно спросил Таррос у Алессандро, пожирая его взором.

— Сi siamo incontrati per caso. Appena. Non impazzire. А causa di circostanze. *Мы познакомились случайно. И только. Не сходи с ума. Просто стечение обстоятельств.* — невинно ответил он, оправдываясь.

Командир, приложив немалые усилия, отвергнув помощь Алессандро, сел.

— Эрис! — обратился к ней Таррос. — Я бесконечно благодарен тебе и никогда не смогу отдать долг.

— Не говорите так. Я ничего не сделала… — смущенно ответила Эрис. Она подняла глаза на Тарроса. Ее взгляд был искренним и сочувствующим. Командир всматривался в ее лицо и ему показалось, что она вместе с ним переживает его боль.

— Носилки готовы, командир. — к ним обратился солдат, оборвав взаимно передаваемое течение невидимых потоков энергии.

— Какие еще носилки, ты что, бестолочь?! — нахамил Таррос служивому, отчего тот, явно, испугался.

— Это я приказал, брат. Лекарь сказал, тебе нужен покой. — пытался успокоить его Алессандро.

— Да, Вы должны беречь себя. — тихо сказала Эрис, пряча взор и Таррос, посмотрев на нее, снова остыл.

— Пусть на носилках несут Алессандро. — заключил Таррос, вставая и не принимая помощь друга и сержантов. Он молча сносил невероятную боль, от которой невольно зажмурился. Эрис поднялась вместе с ним.

— Ну, что я говорил? — обратился военный лекарь к Эрис, встав следом. Он подхватил свою звенящую сумку, набитую всяческими инструментами, баночками со снадобьями и повязками. — Полагаю, я больше не потребуюсь. — врачеватель, прорываясь сквозь толпу, удалялся.

— Его Величество Дож! — протяжно провозгласил глашатай, и народ начал медленно расступаться, образуя живой коридор, по которому в окружении стражников приближался благородный Дож со своей заплесневелой свитой.

— Я рад, что Вы в порядке, командир. — он похлопал его по плечу, говоря на венецианском.

— Благодарю Вас за предоставленный мне замечательный поединок, Его Сенерити. — сдержанно сказал Таррос.

— А кто-то боялся причинить юной прекрасной воительнице увечья! — рассмеялся правитель, смотря на Эрис. — Я восторжен, как Вас зовут?

— Эрис. — ответил за нее Таррос, хмурясь. — Она не разговаривает на нашем.

— Эрис. Я желаю Вам в дальнейшей жизни всегда побеждать. Regnum di Candya крайне необходимы такие таланты, сеньорита.

— Благодарю, Его Сенерити. — Эрис слушала, не поднимая глаз. Она поняла слова благодарности, обращенные к ней, отвечая на греческом.

— Я приглашаю Его Сенерити Дожа на вечерний пир. — предложил Таррос.

— Мне очень-очень жаль. Время летит, льется, как вода сквозь пальцы. Мне надо спешить — на Пасху я должен присутствовать на Corno Ducale. Bucintoro скоро выходит в море. Я сохраню этот замечательный день в своей памяти. — говорил он, и глаза его светились простодушием. Его советники оставались такими же кичливыми, какими показались Тарросу с первого взгляда. Их просто выворачивало от вида нищих критостовцев.

— Этот неповторимый аромат… — Якопо мечтательно оглянулся вокруг, — Он и эти пейзажи, всплывающие в моей памяти, будут веселить мне мысли. Я непременно скоро вернусь, Крит вдохновляет меня, и у меня появляются планы! Спасибо вам всем. — с этими словами он кивнул присутствующим, и все поклонились в ответ. Светлый Дож удалялся, окруженный вереницей из избранных и сел в одну из отъезжающих повозок.

— Эрис. — Таррос пытался вызвать ее взгляд. Но безуспешно. — Вечером вы все должны явиться в залу на пир. Ясно? — приказал командир. Она кивнула.

— Командир Таррос! Как вы себя чувствуете? — робко спросил смущенный Антонио, подойдя к ним.

— Лучше некуда, Тони. — лихо улыбнулся тот.

— Мы с ребятами очень рады.

— Разрешите идти? — спросила Эрис посмотрев на Тарроса, и Антонио украдкой восхищенно взглянул на неё. Тарроса это крайне разозлило.

— Да. Вы идите, а у меня есть дела в городе. Тони, подай лошадь. — Таррос завязывал свою распахнутую тунику. Антонио привёл стоящего рядом Сириуса. Эрис удалялась к своим. Антонио, краснея, боялся посмотреть ей вслед.

— Какие-то проблемы? — зло сверкнул глазами Таррос. Антонио отрицательно помотал головой. Таррос залез на лошадь и долго, назло юноше, демонстративно пожирал уходящую Эрис всепозволяющим взглядом. Грудь Тони вздымалась и его ноздри раздувались.

— Хая! — громогласно выкрикнул Таррос, стеганув коня. Он вздыбил его, и Эрис оглянулась на шум. Таррос, прекрасно держась в седле, красовался перед ней и Антонио. Она поспешно отвернулась. Командир, довольный собой, браво ускакал. Тони еще долго стоял так, не чувствуя собственных ног, пока к нему не подошли Риккардо и Маурисио и не увели его, обняв.

Ребята, уставшие и одушевленные, вернулись в крепость.

— Сегодня я первая пойду в купальню. Мне надоело прятаться. Наконец-то свобода! — воскликнула Эрис, потягиваясь. Парни понимающе покачали головами.

Эрис хозяйничала, а юниоры терпеливо ждали. Сегодня ужина не было положено, вечером намечалось торжество.

Эрис, закончив дела, сидела у себя. Она думала о состоянии командира. Как он чувствует себя? Но у кого спросить и что люди подумают о ней за это любопытство. На пир идти она совсем не желала — ей чужды были подобные собрания. Даже если она бы и пошла, то в чём? Кроме своих тренировочных одежд, формы и доспехов у неё с собой ничего не было.

В комнату кто-то постучал.

Эрис послышался голос за дверью. Это была Каллиста:

— Эрис, открывай.

— Да, иду. — она открыла дверь — Проходите! — вошла Каллиста с Джузеппе на руках.

— Моя радость! — улыбаясь, Эрис осторожно взяла малыша на руки.

— Я пришла поблагодарить тебя. — начала женщина.

— Не стоит. — серьезно ответила Эрис.

— Ты непременно должна появиться на пиру. Так положено. — Эрис вздохнула. — Я уже закончила распоряжаться столами. Лучшие повара гарнизона наготовили уйму угощений. А ты понравилась ему! — засмеялась Каллиста, глядя на то, как малыш принялся теребить её влажные волосы. — Хочешь такого же? — спросила она, на что Эрис смущенно улыбнулась. — Это наш первенец, несмотря на то, что мы с Алессандро женаты уже более тринадцати лет. — делилась молодая женщина.

— Я думала, вы — молодожены! — удивленно воскликнула Эрис.

— Спасибо. Я жила в Венеции, а мои брат и муж уже тринадцать лет, как служат в Кандии.

— И Вы не виделись? — сочувствующе спросила Эрис.

— Виделись. С Алессандро. Раз в пять лет. И то — недолго. Он посещал нас по долгу службы.

— А командир?

— Нет. Он много воевал, в Terra Firma, на Альпах… Да везде, опять возвращаясь сюда, в Кандию.

— Поэтому он так хорошо знает греческий? — поинтересовалась Эрис.

— Нет. — улыбнулась Каллиста. — Смотри, я же из Венеции. Но тоже знаю. — Эрис удивили ее слова. — Я расскажу тебе тайну, так как ты вызываешь доверие. — Эрис молча внимала. — Мы с Тарросом не венецианцы.

— Серьезно?

— Да. Мы этнические греки. Это семейные сложности… Мои родители и брат мигрировали в Венецию, я там родилась. Знаешь, тот дух — он неповторим, как и красота. Там каждый знает своего соседа в лицо. И знает подробности его жизни. Все обладают излишней горячностью, деловые, романтичные и жуть эмоциональные! — она засмеялась. Какое-то врожденное кокетство и природная женственность рисовались в образе Каллисты.

Эрис была шокирована откровением.

— Ты обещаешь молчать? — серьезно спросила Каллиста. — Учти — в Венеции греков не жалуют. Мой свекор был другом отца, он покрывал нас.

— Я уже забыла сказанное Вами. — ответила Эрис.

— А ты? Ты слишком красива и белолица для гречанки. Такие выдающиеся и талантливые рождаются только от ненавистного всем и жестоко караемого властями смешения кровей. — она взглянула на прелестного Джузеппе.

— Мой отец — генуэзец. — призналась Эрис.

— Я так и знала! — возликовала она. — Вот откуда такая лихость. Это у тебя в крови, да? Или папа учит?

— Я почти не помню своего отца. Родители расстались. Всю жизнь он проводил в море. Впрочем, я также не очень знакома с матерью. Я даже не знаю, где они сейчас с моим братом. Вся цель, смысл моей жизни — поле боя. — заключила девушка.

— Пообещай кое-что — не отказывай мне в моей просьбе.

— Обещаю. — ответила Эрис.

— Я принесла тебе своё платье. Ты оденешь его.

— Я не могу! — она замотала головой, нахмурившись. — Это не в моих правилах. Прошу, я не могу. Не просите. — наотрез отказалась Эрис.

— Ты уже пообещала. — победно улыбнулась Каллиста. — Воин не нарушит клятвы. И, зная упрямость моего брата, я утверждаю — явиться на торжество тебе все равно придется. Не пойдешь же ты в кольчуге. — Эрис промолчала, вздохнув.

Каллиста прошла к двери и внесла свёрток.

— Я уже не влезу в него после родов.

— У Вас заниженная самооценка. Вы бесподобны. — честно сказала ей Эрис.

— Спасибо, милая. Ты тоже ничего. Давай, побыстрее, нас ждут.

— Спасибо. Я после бала верну Вам его.

— Ты переодевайся, я выйду. — она взяла Джузеппе.

Эрис раскрыла сверток и вытащила наряд — это было необыкновенной красоты дорогостоящее платье, сшитое из белого рельефного шёлка с ярко-алыми вертикальными вставками из атласа, на которых по всей длине красовались вышитые золотом геометрические узоры. Она степенно и без суеты облачилась в наряд, предварительно замотав поцарапанную, но уже заживавшую руку.

— Я готова. — позвала Эрис.

— Боже! — воскликнула входящая Каллиста. — Я, конечно, предполагала, что ты будешь сиять, но чтоб так ярко! — с неподдельным восторгом говорила она, разглядывая Эрис. — У мужчин вылезут глаза и вывернутся шеи, а сеньориты лопнут от зависти! — рассмеялась она.

— Вы что… — смутилась Эрис.

— Сейчас надо заняться твоей причёской. — Каллиста посадила сына на пол, Эрис дала ему поиграть со своим луком.

— Будущий воин. — продекламировала Эрис, смеясь.

Каллиста посадила девушку и принялась укладывать её тяжелые гладкие волосы, не уставая нахваливать их. Со лба до макушки она сплела объемную драконовую косу. Поверх свободных волос, по бокам, женщина заплела две косы, соединив их между собой на затылке и выпустила из каждой по пряди. Образовался замечательный, немного волнистый водопад, упруго и блестяще падающий до талии. В основание каждой пряди Каллиста водрузила по жемчужной шпильке, меж зубьев которой прикрепила нежное украшение в виде тонкой цепочки, соединяющейся на лбу.

— Какая ты красивая! — прошептала она, когда закончила. — Подожди. — Каллиста вытащила принесенные с собой принадлежности и припудрила Эрис лицо, шею, плечи. Затем немного подвела глаза и нанесла на губы мягкий бальзам.

— Еще штрих. — сестра Тарроса намазала благородной амброй из розового масла запястья и ключицу Эрис.

— Всё. Пойдем скорее. — сказала Каллиста.

— Хорошо. — сказала Эрис и встала, подняв длинный подол платья.

— Господи, чуть не забыла! — сокрушилась милая женщина. Она вытащила из своей сумки легкие атласные босоножки на завязках. Эрис одела их и Каллиста нечаянно признесла:

— Надо же! Глаз-алмаз!

— Что, не поняла? — подозрительно спросила Эрис.

— Я говорю: мой глаз-алмаз. Я принесла из ненужного мне гардероба то, что тебе пришлось в пору. — выкрутилась она.

— Я благодарю Вас за эту доброту.

— Это я должна тебя благодарить. У меня остался только брат, которого ты сегодня спасла. Кстати, прими это. — она протянула Эрис подвеску из прозрачного горного хрусталя в виде граненой капли на цепочке из белого золота.

— Вы что?! И не просите. Вдруг я потеряю, или уроню. — растерялась Эрис.

— Ничего никуда не денется. — она уже ловко застегивала украшение на длинной шее Эрис.

— Я верну его… Как я появлюсь в таком виде при людях? — смущалась Эрис. — Мне надо к ребятам…

— Точно так же, как блистала на ристалище в своих доспехах и кольчуге. — весело рассуждала Каллиста. — С гордо поднятой головой. — она дружественно вытолкнула Эрис в коридор. Они шли, и для девушки были непривычны и новы эти колыхания нежной ткани, её шуршание и длиннота.

Глава двенадцатая

— Встретимся в зале.

— Я стесняюсь. — улыбнулась Эрис, подойдя ко входу команды. Но Каллиста, смеясь, ввела её в проход, отчего та, буквально влетела внутрь. Каллиста помахала ей рукой, в другой держа сына и ушла.

В комнате стояли парни. Они тоже принарядились в красивые камзолы, туники и накидки. На головах у Никона и Аргоса красовались плоские уборы, украшенные пером, подобные которым носят венецианские купцы.

Ребята удивленно переглянулись между собой.

— Сестра, это ты что ли? А может, сама заморская принцесса вошла к нам в покои? — пошутил Атрей.

— Сейчас принцесса нанесет тебе рыцарскую оплеуху. — с гонором заявила Эрис, отчего парни рассмеялись над ним. Только Ахиллес делал вид, что ничего не замечает.

— Вот еще тройку туник раздобыл. — зашел Антонио, неся и вертя в руках одежды. Он разглядывал их. — Камиз не осталось — две котты и одна джорнеа. Не знаю, по-моему, размер Эллиута. — Антонио поднял взор и остановился, как вкопанный, увидев перед собой Эрис. Его рот так и остался приоткрытым. Он на глазах начал заливаться краской, видно было даже то, как загорелись его уши. Юниоры облепили его со всех сторон, что очень не понравилось Эрис.

— К вам проявили уважение и гостеприимство! Будьте добры ответить тем же! Будьте скромнее! — она успела одарить пару парней подзатыльниками. И роскошный вечерний наряд не стал ей помехой. — Сейчас мы пойдем в залу, где все будут оценивать вас по виду и поведению. Не опозорьтесь! Держитесь сдержанно и благородно, а не как дикари. — Эрис говорила, и растаявший Антонио, не выдержав ее мощного присутствия, вышел вон.

— Не налегайте на винои будьте умеренными в пище. Каждый отвечает не только сам за себя, гости будут определять по одному из вас лицо всей команды, всего города!

— Ты права, сестра. — твёрдо сказал Никон. — Поняли, да?!! — парни согласились.

— Георгиус, братишка, прошу, я забыла свой клинок.

— Хорошо, сестра. — он вылетел из комнаты.

— Не забудьте поблагодарить Сан Марко за добро. Не порвите и не испачкайте дорогие одежды ребят. — сказала Эрис.

— Конечно! — воскликнули они. Но злобный Ахиллес промолвил:

— Их богатенькие папочки пришлют им новые.

— Не веди себя, как свинья, которая пьет воду из чистого корыта, мутя её своим грязным рылом. — строго отрезал Никон, и этого хватило. Эрис не стала добавлять ничего.

— Вы готовы? — спросила она.

— Да!!!

Георгиус вернулся и Эрис туго подпоясалась новеньким коричневым кожаным ремнем с ножнами, купленным ею на сбережения совсем недавно. Признаться, грубый пояс и нежное платье прекрасно сочетались вместе. Она вытащила клинок и посмотрела в своё отражение на его стали. Эрис скрыла эмоции и волнение ото всех. Затем, с лязганьем вставила нож обратно.

Они вышли — капитанша Эрис, а за нею тринадцать прекрасно сложенных лихих ребят. Ее походка была прямой и стремительной, не суетливой. Широкие, ровные шаги и пронзительный взгляд придавал особую высокость. Они миновали коридоры и ходы, идя на шум голосов и звуки музыки. Снаружи на площадке было много снующих взад-вперед людей. В дромосах тоже сгущались гости.

— Аргос, смотри, девчонки. — Исос ткнул его в спину.

— Ведите себя прилично! — сделала замечание Эрис. Исос смутился. — Ведите себя серьезно и по-мужски, а не глупо по-ребячьи… если хотите понравиться девушке. — она улыбнулась.

Вот теперь юниоры узнают свою душу компании.

Они вошли в зал красиво и благородно. Каннареджо произвели неизгладимое впечатление на гостей. Люди переглядывались. Сан Марко уже были здесь. Антонио не смел поднять горящих глаз на лицо Эрис, но сдержанно кивнул всем новым друзьям.

Таррос стоял посреди залы в кругу холеных людей в шикарных костюмах. Он будто заранее почувствовал приход Эрис и встретил её восхищенным взором.

Сказать, что он был сражен — ничего не сказать. Его взгляд буквально прилип, приковался к ней. Стройная, высокая, с точеными плечами, гибким и тонким станом — она навсегда похитила его сердце. Это полное свежести юное изящное, поджарое тело; густые, темные, блестящие волосы; кремовая матовая кожа, необычайно запоминающиеся лицо и глаза редчайшей красоты…

Он замер. И не только он. Даже женщины, присутствовавшие тут, сразу же заметили ослепительную конкурентку.

Платье, выбранное сегодня им в городе специально для неё пришлось точь-в-точь по утонченной, статной фигуре.

Он размяк в блаженной улыбке. Точно так же, как и юнец Антонио, зрелый Таррос залился краской. Он поправил воротник колетта — своего замечательного, со вкусом подобранного наряда, и, кивнув собеседникам, подошел к Эрис. Ситийцы были бравыми на вид. Эта уверенная свита дополняла прекрасную Эрис.

— Добро пожаловать. — поклонился Таррос воительнице.

— Благодарю. — с достоинством ответила она, робко поднимая взор из-под черных ресниц.

— Позволишь ли ты провести тебя и твою команду на места? — спросил он, осторожно заглядывая в ее лицо.

— Позволяю. — тихо ответила Эрис. Он протянул свою раскрытую ладонь. Эрис дала руку. Ей показалось, что грубая шершавая рука командира очень приятна на ощупь. Она чувствовала её силу и тепло. Таррос медленно провёл её через залу, кишащую гостями, мимо столов с необычными аппетитными яствами и кубками, мимо ниши для музыкантов. Когда они шли, многочисленные глаза пялились на них, что смущало Эрис. Тарросу же, наоборот нравилось вот так, держа ее нежную и тонкую молочную ручку, вести Эрис, показывая своё благорасположение перед всеми. Но его отвращало то, что присутствующие так восторженно разглядывают эту неповторимую девушку; ужасно раздражало, что красота Эрис невольно вызывает бешеное внимание. Молодые парни Каннареджо круто озирались на людей, вызывая схожесть с замаскированными лихими разбойниками.

Они подошли к почётным местам. Таррос собственноручно выдвинул стул для Эрис:

— Присаживайся пожалуйста. — он благоговейно, но всё же с буйным огнём на дне глаз, смотрел на нее. От этого пристального и самозабвенного взгляда она теряла почву под ногами.

— Благодарю. — тихо ответила Эрис, потупив взор.

— Спасибо командир! — громко сказал Аргос, плюхаясь на длинную скамью.

— Да не за что. — раздраженно ответил он испортившему момент глупцу.

— Эрис!

К ней подошла Каллиста. Лючия тоже была рядом. Эрис снова встала. Таррос пока не успел отойти.

Каллиста обняла Эрис. Лючия презренно скользила глазами по красавице Эрис. Она заметила, что Таррос преданно стоит рядом, боясь вздохнуть. Как он смотрит на нее! Лючия никогда не ловила на себе подобный взгляд. Это разозлило её.

Таррос улыбнулся:

— Я смотрю, вы поладили?

— Да. Ваша сестренка — милейшая женщина. Это она подготовила меня. Я не хотела приходить, но она… — Каллиста улыбалась.

— Какая искренняя, честная девушка! А ты, я смотрю, так же хороша внутри, как и снаружи. — это был Алессандро. Он, улыбаясь, подошел к ним и Эрис нахмурилась. — С твоим приходом в этой полутемной зале стало светло!

— Алессандро! Ultimo avvertimento. *Последнее предупреждение. (итал.) * — прорычал Таррос, локтём толкнув товарища.

— Прости, дружище. Не удержался. Я просто высказал то, что было у тебя на языке. Без обид. — он схватил свою жену за руку и решил удалиться вместе с ней. Лючия осталась одна, наблюдая ненавистную картину. Ей казалось, что всегда грубый и неприступный командир сейчас растает и испарится, как глыба льда под жарким солнцем. Она отвернулась и направилась к тем солидным людям, с кем только что разговаривал Таррос.

— Похоже, я раздражаю её. — сказала Эрис.

— Не бери в голову. Главное то, как отношусь к тебе я. — ответил он.

Таррос протянул руку к сосуду с мальвазией. Эрис нарочно не смотрела, что он делает. Командир взял два серебряных кубка и наполовину наполнил их.

— Разреши тебя угостить, Эрис. — он протянул один кубок ей. Эрис улыбнулась, взяв его.

— Ценю Ваше гостеприимство. — она поставила кубок на стол. Таррос удивленно поднял брови. — Я не употребляю вина и Вам не советую. — сказала она решительно.

— Ты не перестаешь меня удивлять. Какими еще загадками ты обладаешь? Какие секреты скрываются за этой невозмутимостью? Я хочу узнать это. — он смотрел ей в глаза, с уважением и нежностью. Она не подавала виду, хотя её душа готова была выйти вон из тела в любую секунду. Она старалась заглушить беспокойно прыгающее сердце в горячей груди.

— Нет, вы посмотрите, что он прилип к сестре, как клещ! — сокрушался Тичон.

— Ты что не видишь — она очаровала его, старого дурака! — колко пошутил Атрей.

— Как он мог посмотреть на неё? Это же свой пацан! Что, мало девушек вокруг? Глупец. — рассуждал рыжебородый Никон, искренне удивляясь.

— По-моему, никто ей тут и в подметки не годится. — буркнул Ахиллес, наливая себе вина.

— Что ты несешь?! Хочешь повторить участь Персиуса? — корил его Аргос. Но тот лишь молчал, осушая кубок.

— Не пей много, ты что, не слышал приказ? — грубо сказал Никон.

— Она еще не командир, чтобы приказывать мне. И мы не на поле боя, так что я буду делать то, что хочу.

— Я при людях не хочу позориться, малака *м. дак (греч.) *, а то натаскал бы тебя, как следует. — гневно промолвил Никон, нервно засунув горсть миндаля в рот и прожевав. Ахиллес лишь ухмыльнулся.

— Не ругайтесь, братья. Лучше смотрите, как Яннис отжигает. — предложил Филон.

Яннис сидел напротив с престарелыми военными и что-то бурно рассказывал. Он говорил так интересно, — то повышая, то понижая интонацию, ускоряясь и замедляясь, — что окружавшие его ветераны упоенно следили за каждым жестом, то и дело громко, раскатисто хохотав на весь зал, отчего женщины возмущенно глядели на них и перешептывались.

— Командир. Как Вы себя чувствуете? — с неподдельным участием спросила Эрис. К тому же, этот вопрос должен был отвлечь командира от его чувств.

— Когда я вижу тебя, моя боль, не дающая глубоко вдохнуть, проходит без следа. — задумчиво сказал он. От такой откровенности Эрис растерялась.

— Пусть Господь поскорее исцелит Ваш недуг. Я молюсь за Вас. — ответила она, резко прервав общение и сев на своё место, отведя глаза. Тарросу прельстила эта фраза и он, обрадованный, прошел говорить приветственную речь за свой стол, что стоял перпендикулярно столу Эрис, расположение которых всех вместе взятых рисовало букву «П».

— Дорогие, уважаемые гости! — люди заняли места. Таррос начал свою речь. Его голос был глубокий и торжественный. Он ораторствовал стоя. Ребята навострили уши. По правую сторону от него сидели Алессандро и милая Каллиста. По левую — пара каких-то чиновников, видимо, высокомерных.

Рядом с грузным официалом напыщенно восседала Лючия.

— Pax tibi, Marce Evangelista meus!

— Началось… — закатив глаза, усмехнулся Ахиллес.

— Молчи и слушай! — возмутилась капитанша. — Он говорит что-то вроде, что их Евангелистом будет Марк. И они желают ему мира. — сказала Эрис.

— Тихо! — сказал Софос. — я буду переводчиком.

— Gloria di Venezia, Gloria di Сandia, Gloria al grande Doge!

— Ну, вы поняли, я думаю. — комментировал он.

— Тоже мне, переводчик! — насмехался Атрей.

— Cari ospiti, signore e signori.

— Дорогие гости, сеньоры и сеньорины.

— Siamo riuniti qui. Per celebrare un evento importante.

— Мы собрались здесь, чтобы отпраздновать важное событие.

— E onorare i vincitori dei primi giochi della gioventù.

— И чествовать победителей первых юношеских игр.

— Это что, он о нас? Приятно-приятно. — сказал Андроник.

— Non posso non notare che ora sono di fronte a te grazie a questa ragazza.

— Я не могу не заметить, что сейчас я стою перед вами благодаря этой девушке.

Эрис покраснела. Взоры устремились на неё. Она уставилась на свои руки, лежащие на столе.

— Lei, come hai visto, mi ha salvato la vita, è stata lei a salvarmi. — по залу пронеслись восхищенные возгласы.

— Она, как вы видели, спасла мне жизнь, именно она спасла меня. Ну Таррос, во дает. — Софос успевал шутить.

— Ti chiedo di. — Таррос выдержал паузу. Он жестом приказал Каннареджо встать.

— Ti chiedo di mostrare rispetto per la squadra della città di Sitia e il suo capitano con un applauso. — они встали все вместе. Зал разразился хлопаньем, свистом и веселыми криками.

— Я прошу вас. Я прошу вас с аплодисментами проявить уважение к команде города Сития и ее капитану. — тихо проговорил Софос, благодарно смотря на довольный народ.

— Rendere omaggio al mentore Cannaregio — Grazie per i meravigliosi alunni, Yannis! — Яннис встал, глядя на Тарроса с почтенным страхом.

— Он хвалит и благодарит учителя. — продолжал переводить Софос.

— Festa aperta!

— Объявляю пиршество открытым!

— Repetio est mater studiorum! — с этими словами командир поднял кубок под ликование присутствующих. Он отпил глоток и сел.

— Не понял, что он сболтнул. — скривил губы, как оказалось, одаренный Софос. Они сели.

— Это на латыни. Он сказал: «Итак, будем веселиться». Это классическое выражение. — поведала Эрис. — Вот видите, каково это, работать в команде? Софос у нас знает их язык. А я думала, ты только венецианские ругательства успел выучить. — она улыбнулась.

— Стараюсь, стараюсь. Я постоянно в порту — гружу и выгружаю. Мне интересно общаться. Я не стесняюсь спрашивать. — ответил Софос.

— Молодец, брат! — похвалила Эрис.

Заиграла тихая музыка и все принялись за угощение. Ребята, как и требовала от них Эрис, принимали пищу сдержанно. Кроме Ахиллеса. Он не следил за собой, чем вызвал в ней отвращение. Сама Эрис до сих пор испытывала неловкость и сидела, опустив голову, ковыряясь прибором в тарелке с легким салатом. Эта противная привычка — стесняться есть в обществе, с детства и до сегодняшнего дня не покинула её. Все, что она могла себе позволить — попить прохладной воды.

Эрис смотрела на гостей. При свете факелов и свечей их глаза и губы блестели от поглощения яств. Стол был уставлен рыбой, всевозможными изощренно приготовленными морскими дарами, овощами и фруктами, пикантными салатами. Мужчины, ведя разговоры, налегали на выпивку. Упитанные женщины развязно пожирали блюда, обильно запивая вином. С каждой секундой напряжение Эрис нарастало. Она испытывала на себе неприличные взгляды. Кто все эти люди и что она тут делает? Это была ее мысль. Но тут также были и молоденькие девушки, игриво поглядывающие на ее команду. Хоть это немного разбавляло напыщенность сей репоции.

Эрис старалась не смотреть в сторону командира. Но противные глаза тянуло, как магнитом. Сколько она не пыталась отвлечься на окружающую обстановку, ни о чём другом и думать не могла.

Наконец она решилась и робко взглянула. Таррос сидел не очень далеко от нее самой на своём месте. Он сидел прямо, немного раскинувшись, что ничуть не умаляло его достойного вида. Скорее, он имел гордый и импозантный вид, нежели это были просто претенциозность и кичливость. Его уверенные движения были непринужденные, естественные, тогда как большинство окружающих создавали только ореол непосредственности и благовоспитанности. Он молча, сдержанно, но сконцентрированно и без кропотливой суеты вкушал пищу, особо не наслаждаясь вкусом. Его невозмутимость по отношению к тому, что связано с болью, голодом, лишениями, неудобствами изумляло ее. Видимо, военный образ жизни воспитывает тело и дух в равной степени, укрепляя терпение к земным испытаниям и искушениям.

Алессандро наоборот, трапезничал вольно, испытывая блаженство от каждого тщательно пережевываемого им кусочка и отвлекаясь на эмоциональные монологи.

Она неосознанно засмотрелась на Тарроса — его внешность, общий вид, телодвижения завлекли её. Командир глотнул последние капли своего питья и резко посмотрел в сторону Эрис, словно умышленно желая поймать на себе ее взгляд. Она вздрогнула и отвернулась, прикрыв лицо рукой.

— Сестра, ешь. Ты даже не притронулась к еде! — уговаривал ее добрый Георгиус. Остальные парни весело беседовали, то и дело поглядывая на улыбающихся им сеньорин.

— Я не голодна, спасибо, братец. — отрезала Эрис. Стыд накрыл ее с головой. Она даже вспотела. Ей захотелось побыстрее сбежать отсюда. Улизнуть незамеченной. Но Таррос, все время просто ждавший только знака с ее стороны, уже не сводил с нее глаз, как хищник, впиваясь ими в Эрис.

Тогда она, не потерпев такой нескромности, демонстративно встала и, стремительно продвигаясь за спинами сидящих, вышла прочь из зала.

— Что это с ней? — спросил Никон у Азариуса, но тот лишь пожал плечами.

Таррос отнюдь не был удивлен её вызывающей выходке. Он успел понять, что она далеко не простушка и не терпит фривольностей. Но обстановка и дурная мальвазия придала ему такой смелости. Он понял, что своим поведением обидел её. Алессандро продолжал непринужденно трепаться языком, капая командиру на мозги, буквально приводя его в состояние озлобленного возбуждения. Хотя бедняга всего лишь хотел развлечь вечно нервного лучшего друга.

— Таррос, ты видел? Птичке наскучило находиться в курятнике. — ухмыльнулся он.

— Я тебе говорил, чтобы ты не смел всячески комментировать Эрис. — грубо напомнил командир.

— Ты просишь невозможного. Ты же знаешь, что это не я обуздываю свой язык, а он седлает меня. — он сделал грустный вид. — И, к тому же, ты такой неразговорчивый, я просто иногда озвучиваю твои мысли. Да! — он откинулся на спинку стула, довольный собой.

— Я позволил себе лишнего. Вот она и ушла. — с грустью в голосе поделился Таррос, нахмурив брови и отведя взгляд.

— Глупости. Я видел, как эта девчонка пялилась на тебя. Не хуже твоего! Если я и принимал пищу, это не значит, что я не наблюдал.

— Ты что, действительно полагаешь, что она что-то питает ко мне? — с надеждой спросил Таррос.

— Ха! Ты смешон. Впал в ребячество… Нет, ну правда! Я обещал тебе оставить часть сегодняшних событий на потом. Считай, что это будет твоим десертом. — он загадочно улыбнулся.

— Не томи. Что ты можешь сказать мне нового, отчего мне станет сладко? Что наконец-то понял, какой ты болван? — он поднял свои брови с усмешкой в уголках губ.

— Какой же ты всё-таки грубиян. Тебя даже могила не исправит. — сокрушился Алессандро.

— Ладно тебе, прости, брат. Ты иногда чертовски раздражаешь меня.

— А ты полагаешь, что предо мной сидит ангел во плоти? Мужлан и обормот, грубый и неотесанный, так и не научившийся держать себя в руках, застрявший в своей буйной юности. Хамло в джуббоне. Ты раздражаешь даже самого себя.

— Это все? — спросил Таррос.

— Да, пожалуй. — Алессандро улыбнулся.

— Говори, что видел? — командир весь напрягся, желая услышать что-либо, связанное с Эрис.

— Ладно. — он приблизил свой стул к стулу Тарроса. — Знаешь, твоя потная тушка была такой жалкой сегодня.

— Ты что, совсем идиот?! — удивляясь, спросил командир.

— Слушай молча! Эта милая сострадательная девочка сидела около тебя и не брезговала обтирать твой вонючий пот и кровавые слюни. — он засмеялся.

— Откуда тебе знать? — с недоверием спросил он.

— Лекарь сказал. Ещё он сказал, что девушка интересовалась о серьезности твоей травмы и о том, будешь ли ты жить.

— Это ни о чём не говорит. Возможно, она просто чувствовала вину.

— Нет, в твои-то годы и не понимать такое… — он с укором мотал головой из стороны в сторону. — Я подошел с Каллистой, Джузеппе, Лючией.

— Я не пойму, зачем дочь Бартоломео вообще появилась там. — с отвращением сказал Таррос.

— Да! Зачем незамужней сеньоре подходить к бедному поверженному герою? Совсем не ясно…

— Не мели лишнего.

Таррос нахмурился. Он даже глядеть не желал на Лючию, пестревшую и переливающуюся роскошью, кутавшей ее распутное тело, однажды уже испробованное им. А она только и ждала, когда же наконец Таррос обратит на нее внимание.

— Ну так вот. Каллиста, моя милая Каллиста не удержалась от сентиментальностей. Она, плача, взяла твою руку. И, если бы ты видел, какую печаль я уловил в глазах Эрис, которые смотрели то на Джузеппе, то на его мать.

— И что ты хочешь этим сказать?

— Я предполагаю, она подумала, что ты женат.

— Да? Вот уморил… — Таррос умеренно засмеялся.

— Да-да. Но это еще не все.

— Не тяни. Если бы ты был судьей, твои обвиняемые умирали бы еще до оглашения приговора.

— Но я же не судья. — медленно выговорил он. — Да и ты не обвиняемый…

— Алессандро! — перебил он его.

— Потом мы познакомились и Эрис просто расцвела, узнав, кем мы являемся тебе на самом деле.

— Так уж и обрадовалась?

— Да. Уверяю.

— И всё? — спросил командир.

— Лючия… Эрис такая обходительная девушка — даже занимаясь нашим суровым делом, требующим несгибаемости и крепкого словца, еще и умудряется быть крайне вежливой. — продолжил Алессандро.

— К чему это ты?

— Она улыбнулась Лючии, когда я и Каллиста знакомились с Эрис. Но высокомерная дочь camerlenghi *один из 2, а затем 4 казначеев, управл. экономикой Крита (венец. средневек.) * пренебрегла ею.

— И что дальше? — его синие глаза заблестели еще сильнее.

— Эрис наградила ее мужским взглядом. Будто б мысленно воткнула свой клинок ей в живот. Я сам видел, было очень интересно! Трусливая Лючия только отвела глаза. Но Эрис — просто огонь! — эта фраза не понравилась Тарросу. — Засобиравшаяся уходить, она резко передумала назло Лючии, нахально усевшись у твоей бедовой головы. Я чуть было не рассмеялся. Это надо было видеть. Это была немая битва.

— Серьезно? Как считаешь, что двигало Эрис? — взволнованно спросил Таррос.

— Он еще спрашивает. Ревность, конечно. Она приревновала тебя. — заключил Алессандро.

Командир улыбнулся.

— Я должен идти. Мне надо извиниться перед ней. — Таррос с грохотом вскочил.

— Ты что? Имей гордость! — воскликнул Алессандро ему вслед, но друг уже не слышал его, выскользнув в коридор на глазах у взбесившейся Лючии.

Глава тринадцатая

Эрис, выйдя из залы, сразу почувствовала, как тяжелая густая атмосфера пиршественной комнаты спала с её плеч и осталась за спиной. Она направилась в главный коридор к выходу из катакомб.

Эрис вышла на площадку. Стражники занимали свои посты. Лунный свет рассеивался по всей округе, даря сияющее вдохновение. Наконец-то свежий воздух! Она шла вперед, и влага, навеянная с моря, усеивала её кожу мириадами невидимых брызг, принося ощущение прохладной свежести.

«Пойду — ка я на маяк! ” — решила она.

Эрис шла бесшумно и быстро. Дойдя до входной арки, выложенной камнями, она встретилась с преградившим путь дежурным солдатом.

— Стой! Сюда посторонним не положено! — сказал он, преграждая путь и сохраняя строгость.

— Я ненадолго! — грубо и серьезно ответила она. — Я только посмотреть.

— У меня есть строгий приказ. — ответил он неумолимо.

Эрис отчаялась. А ведь ей так мечталось с самого первого дня посмотреть на окружающие виды с этой прелестной вышки! Но она не сдалась. Быстро взяв себя в руки, Эрис оценила ситуацию и ей в голову пришла противная её устоям, идея. Она решилась в первый и последний раз в жизни применить самое разрушающее оружие, данное ей Богом — её женственную красоту. Она, смущенно улыбаясь, посмотрела на стражника из-под своих угольных длинных ресниц, почтительно говоря:

— Сегноре. Я понимаю, что такой честный и бравый солдат, как Вы, не может нарушить приказ.

— Уходите, сеньорита! — его голос зазвучал напугано. Эрис это страшно забавило и придало уверенности в правильности своих действий.

— Сегноре. Я не вправе настаивать, но если бы Вы мне разрешили пройти, я бы посчитала Вас настоящим рыцарем, уважившим слабую сеньориту… — она сделала грустный и беззащитный вид.

— Сеньорита. Прошу Вас, не просите меня, если я нарушу приказ, меня подвергнут наказанию… — промолвил смущенный дежурный уже почтительным, понимающим тоном.

— Но разве кто-нибудь узнает об этом? — она глядела на его покрасневшее лицо так невинно. — Разве я кому-нибудь помешаю, забравшись и посмотрев оттуда пару минут? Вы очень упрямый. — сказала она, обиженно надув губки.

— Хорошо, прекрасная сеньорита. — снисходительно и взволнованно промолвил солдат, открывая ей путь. — Только сохраните это в тайне.

— Я очень благодарна Вам, храбрый рыцарь. Я никогда не забуду Ваш смелый поступок. — благодарно и торжественно объявила улыбающаяся Эрис, проходя на лестницу. Вспотевший солдат расплылся в глупой улыбке, стоя на посту.

— Фу… Вот гадость! — уже взбираясь по крутой, узкой, закрученной лестнице ругалась Эрис.

Её нутро отвратительно выворачивало от сказанных ею слов, и ей захотелось смыть с себя водой восторженный взгляд того дежурного. Она поклялась себе впредь больше никогда в жизни не прибегать к такому беспощадному и беспроигрышному способу шантажа.

Забираясь все выше, Эрис посещало нетерпение. Холодный воздух, сквозя сверху, приятно дул в лицо. Еще пару ступенек…

Наконец Эрис забралась на смотровую площадку. Здесь было еще величественней, чем она себе представляла. Она приблизилась к лоджиям.

Ах! Какая красота! Это сине-фиолетовое небо, пронизанное миллионами белых сияющих звёзд. Казалось, что это оно кое-где пробивается сквозь серебряное светящееся полотно. Черное море рябило бликами от огромной луны, нависшей над горизонтом. Необъятная Вселенная топила её тело. Она метнулась в противоположную сторону, где виднелся остров. Вдалеке вырисовывались силуэты гор, лесов, равнин, поселений. Немногочисленные огни горели маленькими оранжевыми бликами, собранными в пучки. В крошечных домиках тусклыми точками светились окна.

— Господи, какое величие! — шептала она упоенно и ветер играл с её шелковыми волосами.

Командир шел по коридорам. Он спросил у постового, куда направилась девушка в бело-алом наряде. Направляясь на улицу, он испытывал губительное волнение. Его дыхание спирало. То и дело поправляя одежду и причёску, он ощущал неуверенность в себе. Ему было непонятно — если даже он и заинтересовал эту невинную лихую красавицу, то чем? И тогда до него стало доходить, каким же иногда скверным бывает его характер. Это ведь именно он отравил коня незлопамятной девушки. И по его вине могли бы погибнуть на играх и беспризорник, и сама Эрис. И вечная вспыльчивость, и еще много-много низменных людских грехов, совершаемых им регулярно и без зазрения совести начали всплывать в его голове. Он даже чуть было не развернулся обратно. Но взгляд горящих глаз Эрис, пойманный на себе, придавал ему уверенности.

Когда командир проходил мимо постовых, они млели от почтенного страха. Его все уважали и боялись, зная горячную натуру, заводящуюся без конкретной причины. И знали, к каким последствиям порою приводит его необузданный гнев. Он спросил солдата, и тот указал на маяк.

Таррос направился к нему. Дежурный, разглядев в полумраке силуэт Тарроса, начал молиться, чтоб того пронесло мимо. Но командир приближался своей уверенной походкой.

— Солдат!

Постовой выпрямился, как положено поприветствовав своего гарнизонного Castellani *управляющий Крепостью (венец. средневек.) *.

— Ты видел кого-нибудь? И не вздумай врать, а то лишу головы! — выкрикнул Таррос своим срывающимся в гневе голосом.

— Да, командир. — ответил солдат, чувствуя, что дела его плохи. — Пощадите, командир! Я не хотел нарушать приказ. Сеньорита была крайне настойчива, просясь наверх. Она не источала угрозы! — взмолился он.

— Все ясно. На войне проигрывают из-за таких слабаков, как ты. — сказал Таррос, входя в проход. — С тобой я поговорю позже. — на удивление солдата, спешно сказал он.

Эрис стояла и любовалась, выбрав место на пересечении моря и острова. Она забылась, мечтательно озираясь. Даже холодный сквозняк не мешал ей. Эрис невольно улыбалась и ее глаза сияли, отражая небесные светила.

— Эрис. — позвал Таррос как можно более спокойней и тише, не желая напугать её.

Она вздрогнула так сильно, что чуть было не свалилась за барьер.

— Осторожно! Я не хотел тебя напугать, прости. — сказал он, осторожно приближаясь.

— Вы не напугали меня. — уверенно ответила Эрис, глуша дрожь в холодных руках и голосе.

— Тебе стало скучно? — спросил Таррос, встав рядом, по левую сторону от нее.

— Нет, спасибо. Мне было весело. Вы очень заботливый хозяин. — поблагодарила она.

— Спасибо, Эрис. — ответил он, не зная, как продолжить разговор.

— Здесь открывается замечательный вид. Я не удержалась, простите. — сказала Эрис виновато. — Не наказывайте бедного солдата из-за меня. — попросила она, посмотрев на Тарроса чистым искренним взглядом, перед которым он не смог устоять.

— Хорошо, раз ты просишь. — он покачал головой, опуская глаза.

— Вы очень снисходительны. — она замолчала.

— Как тебе у нас, понравилось? — спросил он.

— Да. Прекрасное место. Здесь очень красиво. — улыбаясь, она перевела взгляд на неоглядный небосклон. Командир, уже давно переставший чувствовать единение с природой, зажегся её видением. Он смотрел на окружающее великолепие и в нем начали пробуждаться забытые ощущения. Прохлада моря дарила свежесть. — Смотрите, какое небо! — восторженно сказала Эрис, посмотрев на него. Таррос, подняв голову и глядя на бесчисленные звезды, невольно улыбнулся. Эрис была довольна собой. Она чувствовала этого человека, знала, что его созерцание было притуплено в силу жизненных обстоятельств. И сейчас создавалось впечатление, что он оживает. Эрис, незаметно от Тарроса, любовалась им. Она не могла оторвать взор. Его мужественные грубые черты притягивали её. Таррос почувствовал пристальный взгляд. Он краем глаз наблюдал за ней. Эти невинные очи, так старательно прячущие свой восторг, всё же выдавали себя. Он посмотрел на Эрис, и она отвернулась, создав непринужденный вид. Засмотревшись с минуту, она спросила:

— А что там? — в своей детской любознательности Эрис тыкала пальчиком в блистающую россыпь маленьких далеких огоньков.

— Это, — Таррос смотрел на Эрис. Боже, какая святая наивность на ее юном личике! Эти черные, утонченно нарисованные брови сейчас выражали доброжелательность и любопытство, голос ее в эти минуты был переливающимся, как у весенней птички. — Огни рыночной охраны. — так просто и невозмутимо отвечал он.

— А… Понятно. А там? — ее тонкий пальчик был такой же невесомый, как и этот ночной воздух. Смотря на них, ему даже не верилось, как такие мраморные изящные ручки с чувственными длинными пальцами справляются с тяжелым оружием.

— Там ипподром. Там растят лошадей и готовят скакунов для скачкек. Это прибыльно — венецианская элита и здесь тоже любит зрелища. — утолял ее любопытство Таррос.

— Ясно, спасибо… Мне надо возвращаться, ребята начнут искать меня. Как они там, я волнуюсь и боюсь, как бы они не натворили дел. — внезапно она приобрела озабоченный вид.

И всё? Ему так хотелось побыть с ней наедине еще немного, узнать Эрис поближе.

— Да, конечно. Пойдём. — поддержал Таррос, скрепя сердце.

Он галантно пропустил Эрис вперед и они принялись спускаться по круглой узкой лестнице-спирали.

Было темновато, и Эрис, с непривычки носить такие утонченные наряды, наступила на подол. Она держалась, как могла, но все же, без курьезов не получилось. Еще мгновенье, и девушка бы покатилась вниз.

— Осторожно, Эрис! — Таррос, словно будучи готовым, схватил ее за локоть своей стальной рукой.

— Простите, командир… — смутилась она, и ее лицо вспыхнуло краской. Ее спасла темнота. Она почувствовала живой дух и аромат, исходящий от него.

— Ничего, аккуратней, здесь легко упасть и ушибиться. — спокойно ответил Таррос, отпустив Эрис. Он сжал кулак, словно желая сохранить в нем ощущение от ее тепла и нежности.

Эрис, желая сгладить свою неуклюжесть, почти бесшумно поскакала по мрачным ступенькам сильными тонкими ногами, подобно легкой горной козочке. Таррос еле успевал за ней.

Преодолев лабиринт, она спрыгнула с трех последних ступенек за раз, молниеносно выскользая из прохода.

Дежурный стоял, всё еще переживая за проступок. Эрис заметила отчаяние на его бородатом лице.

— Командир. — сочувствующе, с умоляющим выражением обратилась Эрис к Тарросу, взглядом указывая на несчастного.

— Солдат. Ты прощен. — снисходительно улыбнувшись сказал Таррос, проходя мимо него. Бедняга молча кивнул, благодарно глядя им вслед.

Они шли медленно, словно нарочно затягивая эти минуты. Он ощущал нежное благоухание, исходящее от нее. Но Таррос не хотел больше обидеть юную Эрис своим несдержанным поведением и в душе поклялся впредь вести себя с ней достойно. Только никаких слов о прощении он подобрать не мог.

Жаль, но они, миновав свежую площадку, все-таки вошли внутрь крепости. Гуща людей, снующих по коридору, открылись их взору. Гул голосов и смеха заливало уши. Запах еды и смешавшихся благовоний тошно насыщал воздух.

— Эрис, ты так печешься о юниорах. — рассуждал Таррос, осторожно глядя на мастерски скрывающую разгоряченность Эрис, шедшую широкими спокойными шагами.

— Они мне, как братишки. С некоторыми я знакома с раннего детства. — отвечала она.

— Они уважают тебя.

— Да. Но иногда один единственный человек может испортить настроение. — она увидела шатающегося Ахиллеса, входящего в уборную. Он, увидев их вместе, приобрел озабоченно-раздосадованный вид.

— Biberius *алкаш (лат).* — тихо сказал Таррос, увидя его.

— Мы должны работать командой, исполняя волю лидера. Дополнять друг друга. — продолжала говорить Эрис, не обращая на юношу внимания.

— Bonus dux bonum riddet militem. *У хорошего военачальника хорошие войны. (Лат. Пословица) * — пробормотал Таррос себе под нос.

— Вот именно. — уверенно и не задумываясь согласилась Эрис, стремительно продвигаясь вперёд. Он посмотрел на неё, удивленно подняв брови:

— Ты что, поняла, что я сказал?

— Это точно про Вас. Как только я вошла сюда, сразу почувствовала здешний дух. И воины — они хорошо о Вас отзываются.

— Ты не ответила на вопрос.

— Латынь? Я много читаю. У нас нет системы образования, наш город растит батраков. Но у меня дома много рукописей и свитков. Богатая библиотека деда взрастила меня. — нехотя, ответила Эрис.

— Я удивлен. — улыбнулся он, открыв для себя её новую черту.

— У нас человек — не хозяин своей жизни и ничтожного имущества. Я считаю, что мне повезло. — продолжала она.

— А я считаю, что повезло мне. — он улыбался и посмотрел на неё. Она поняла смысл сказанного им.

Из залы доносилась музыка. Они вошли. Люди успели начать танцевать. Звучали смешанные критские и венецианские инструменты: лауто, багламас, цимбала-сантури, бузуки, цабуна, дэфи-дэрэсы, скрипки и гитары. Все это приправлялось критской лирой. Она — самый популярный инструмент на Крите, или в Кандии. Струнный инструмент, напоминающий скрипку, состоит из трех струн. Мужчины играли на ней в вертикальном положении. Но иногда музыканты клали ее на колено; а если стоя, то ставили одну ногу на стул и держали инструмент на бедре.

Все эти необычные специфические, довольно-таки монотонно-однообразные, но невероятно заводные звуки, тянули за собой. Видимо, колонизаторам уже давно пришлась по душе здешняя особенная музыкальная культура.

Знатоки своего дела играли слаженно и задорно. Эрис смотрела, как они управляются с инструментами. Критяне необычным способом прикасались к струнам лиры. Вместо того, чтобы надавливать на струны подушечками пальцами, как это делали гитаристы и скрипачи венецианцев, они надавливали на струны ногтями с внутренней стороны. Одновременно с лирой также играли на одном или двух критских лауто, на одном из которых играла мелодия, а на другом отбивался ритм.

Музыканты затихли. Они готовились через пару минут начать новую зажигательную мелодию. Эрис увидела, как её ребята встали с мест, явно пожелав станцевать под звонкий мотив. Никон махал рукой Эрис, зазывая её. Она состроив гримасу, пожала плечами, хватаясь пальцами за подол — мол, платье мешает. Но он нахмурился и приказал парням садиться. Таррос наблюдал с улыбкой на устах.

— Твои хотят танцевать со своей командиршей.

— Это платье — оно мне непременно помешает. Вы что, хотите, чтобы я растянулась тут, опозоренная? — они засмеялись. — К тому же, не хочу на людях быть единственной девушкой в хороводе…

— Каллисту позови. Она умеет кое-что. Ее еще мама учила. — он будто бы взгрустнул.

— Только если Вы настоите. — твердо сказала она, желая поднять его быстро ускользающее настроение.

— Ты начинай, я поддержу. — ответил Таррос.

Дали музыку. Венецианцы сегодня явно уступили критостовцам. Сеньориты, наверное, не умели танцевать местный сиртос. Эрис подошла к встающим ребятам. Никон был водящий. Эрис нарочно встала третьей, после Атрея. Она подумала, может быть Таррос захочет присоединиться, и тогда он станет ее напарником.

Солист певуче декламировал мантинады. На ногах парней были надеты свободные кальцони и черные кожаные сапоги до колен — мягкие, в них они выступали на играх. Танцоры Ситии взялись за плечи друг друга. Эрис позвала жестом Каллисту, и та, спрося Алессандро, радостно присоединилась, став четырнадцатой. Никон завел строй. Они начали перебирать ногами — мелкими бесшумными перекрестными шагами, вперед, вправо, назад влево. Чувствовалось братство и единство. Они словно медленно входили в транс. Постепенно темп нарастал, и ритм становился все быстрее. Таррос наблюдал за ними стоя, образовав с гостями огромный полукруг. Сзади Каннареджо расположились музыканты. Никон начал своё жгучее соло. Его ноги — длинные и проворные, чеканили дикий ритм, причем руки не разрывались с Атреем. Все смотрели на него с восторгом. Даже напыщенные верхушки колонизаторов не могли скрывать искры в глазах. В конце он кидал ноги высоко вправо так, что казалось, летит над землей. Он оторвался от Атрея и красиво ушел в конец строя. Настала очередь Атрея. Танцоры все-еще в едином темпе продолжали монотонные ритмичные движения ногами. Атрей отпустил Эрис и пройдя в середину, сделал умопомрачительные прыжки, умудряясь бить свои ступни ладонями со спины. Смотря на эти кульбиты, молодые сеньорины ахнули.

Настала очередь Эрис. Ее смущала столь серьезная публика. Танцевать она любила, только в Ситии Эрис почти никуда не ходила, как ходят остальные девушки. Но прекрасное состояние натренированного тела дало преимущества — ребята частенько танцевали в части, ведь танец издревле является обязательной подготовкой бесшумного шага война.

Она чеканила шаги, убыстряя их. Затем начала отрывать ноги все выше и выше. Ее лицо не улыбалось, а глаза горели огнем. Подол платья пришлось немного приподнять, заправив припуск на талии за пояс. Но Эрис двигалась так проворно, быстро и легко, что никто не мог разглядеть белизны её ног. К тому же, она тоже одела штаны на завязках у щиколоток, невзирая на то, что флорентийское платье из азиатских тканей и критские женские панталоны еще никто не одевал вместе. Она отпустила плечо Софоса. Эрис не любила блистать женственностью. Она, высоко подпрыгивая в конце строя, виртуозно импровизировала. Её танец дышал воинственностью. И легкий наряд стал её помощником, красиво струясь по телу. Люди завороженно смотрели на то, как Эрис в грациозных прыжках умудрялась оборачиваться вокруг своей оси. Тем не менее, девичья красота ее сверкала невинностью и невесомостью. Таррос позабыл себя, утонув в её невозмутимом мелькающем лице, по которому хлестали сильные локоны. Ему казалось, что в этом зале есть только она и её страстные, ловкие движения. Словно этого было мало, Эрис незаметно вытащила свой клинок и четко метнула в пол посреди залы. Был ли это случай, но Таррос стоял совсем рядом. Народ ахнул. Сеньориты изумленно переглядывались — им понравилась смелость девушки. Эрис, продолжая дивные движения, постепенно замедляла ход. И, лихо прыгая, беззвучно дочеканив до клинка, пройдя немного мимо него, пластичным и выразительным движением назад, прогнувшись через себя, резко вытащила оружие, поместив в ножны. Эрис, вставая в конец строя, приукрасила неповторимый танец очередными быстрыми поворотами, и её ноги касались пола только тогда, когда лицо было обращено на зрителей. Все это время шквал возгласов восторгавшейся ею толпы разрывал воздух.

Таррос не мог оторвать от нее глаз. Он был под впечатлением от танца и стального загадочного взгляда девушки, который все же иногда стрелял только в его глаза. Он резко присоединился к ним, улыбнувшись Софосу, который только собирался солировать. Настала очередь Тарроса. И вот, такой бравый командир, оказывается, ничем не уступает, и даже превосходит Никона и Атрея. Продолжив в том же духе, что и они, Таррос лихо отплясывал, бесшумно разрезая воздух проворными ногами. Его легковесной стати и прямой осанке могли бы позавидовать зеленые юнцы. Он прошел к центру. Таррос прекрасно и молниеносно скользил, подобно тому, как солируют в наше время одинокие танцоры страстного зейбекико. Эрис, двигаясь в такт братии, любовалась его хищными движениям. Наконец, он подошел и взял её предплечье, как и полагалось. Дыхание обоих спирало от разрывающего грудь волнения… Но эти волшебные минуты обладали настоящей магией…

…Каллиста последней закончила свой нежный женственный выход. И теперь они все вместе начали хороводить. Они отпустили предплечья и взялись за руки — парни зазвали сеньорит, и, начиная новый строй, не останавливаясь, разделились на пары. Сан марковцы, смеясь, подтянулись в колонну с девушками. Музыка в очередной раз поменялась. Теперь это снова были быстрые звуки. Начиналось всё с благородного каламтьяноса, в котором присутствовалось вкрапление итальянского сальтарелло — общественное грандиозное объединение выродилось в критский парный суста, скрестившись с венецианским баллосом.

Лючия наблюдала это действие с ненавистью, и вот, к их хороводу молодых пар присоединились парочки знатных людей. Пришедший Ахиллес же воспылал гневом, увидев, что Таррос и Эрис танцуют в паре, державшись за руки. В сердцах он снова выскочил из залы. Антонио вместе с очаровательной сеньоритой, дочерью какого-то вельможи, двигался прекрасно, кружась и меняясь с другими дуэтами местами, но глупец всё время бросал печальные взгляды на командира и капитаншу Каннареджо, которым абсолютно не было дела до окружающих их людей. В эти счастливые неповторимые мгновенья они оба находились в упоенном самозабвении, двигаясь в такт пробуждающей чувства народной музыке, в которой переплетались история, радости и горести, любовь и плач сильного народа порабощенного острова Крит.

Эрис не позволяла себе раскрепощенно улыбаться. Она лишь одобрительно приподнимала уголки влажных разгоряченных губ, и её доброжелательное выражение лица со скромным кротким взором ведало проницательному Тарросу о положительном расположении. Он же держал себя статно и благородно, проявляя восхищение и радость в сдержанной мимике, и глаза его обходительно и нежно смотрели на юную Эрис. Когда повороты и кружения заканчивались, их ладони соприкасались, создавая невидимую нерушимую связь.

Может быть, для кого-то этот танец был просто веселым времяпровождением, скрашивающим вечер, но для этой пары это имело сакральный, глубокий смысл — ведь то, чего не можешь рассказать, можешь показать жестами глаз, языком тела, и только музыкаспособна подтолкнуть человеческую душу на постыдные в обыденности, в другой обстановке смелые откровения. К тому же, станцевавшие сиртос бок о бок в строю, становятся неразделимым целым, связь которых сохраняется и после…

Лючия, кружась с партнером мимо летящих командира и Эрис, сильно толкнула её в спину локтем. Эрис не могла ответить тем же подлым способом, да и возможности в густо кишащей зале просто не было. Таррос почувствовал толчок, и заметил выражение негодования на лице девушки. Он успокаивающе улыбнулся, сжимая её ладонь, и Эрис отпустила гнев. Но вот опять, проходя мимо них и весело топая ногами, осмелевшая Лючия больно наступила на ногу капитанше. Эрис, недолго думая, воскликнула:

— Неуклюжая корова, тебе бы только в стойле переминаться!

— Сколько собаку не мой и не наряжай, она так и останется собакой! — высокомерно ликуя, громко крикнула удаляющаяся Лючия. Таррос был разозлен подобной выходкой. Он отыскал глазами отца Лючии — тот довольно улыбался, всем своим видом поддерживая дочь.

Эрис резко остановилась.

— Не обращай внимания. — уважительно попросил Таррос.

— Что? Вы на чьей стороне?! — вызывающе задрав подбородок, спросила раздосадованная Эрис. — Я не терплю подобного отношения и никогда ничего не оставляю на потом.

Таррос отступил.

— Больше никогда не говори мне, что я не на твоей стороне. — его взгляд горел, а лицо стало серьезным. — Что бы ни случилось, я буду с тобой. — закончил он. Они стояли с полминуты так, просто смотря друг на друга… В это время разозленная Лючия пролетает мимо, и снова намеревается толкнуть Эрис, но та успевает схватить ее за локоть и резко потянуть своей сильной рукой. Лючия, привыкшая пользоваться авторитетом отца, зная, что ей все всегда сходит с рук, не ожидала такой смелости от критской девчонки.

— Тебе что, вино в голову ударило?! — заносчиво завопила та. Народ остановился. Музыканты тоже.

— Я, в отличие от тебя, не пью. Зато на твоем несвежем лице отпечаталась вся грязь твоего образа жизни. — спокойно и четко ответила Эрис.

— Как ты смеешь, нищенка! — она вознесла руку, и Эрис крепко схватила ее за запястье, отчего та вскрикнула.

Никон и парни облепили их. Отец Лючии с друзьями устремились к ним. Зеваки раскрыли рты. Антонио и сан марковцы изумленно смотрели, что же будет дальше.

— Сенека старший, кто знает такого? — громко спросила Эрис у толпы и не сводя грозных глаз с Лючии. Алессандро крикнул:

— Я! Я знаю!

— Он, — невозмутимо продолжила она, — сказал: «Золотая узда не сделает клячу рысаком». Сделай выводы от слов римского мудреца, сказанного в адрес таких дур в побрякушках, как ты. — Эрис, отпуская сгорбившуюся от боли Лючию, оттолкнула её. Алессандро не мог остановиться от смеха. Его хохот был слишком заразителен, и вот по зале пронесся гул. Таррос был удивлен и доволен от умения Эрис держаться с достоинством при людях.

— Кто ты такая, чтобы так разговаривать с моей дочерью! — взревел вельможа. Этот человек был камерлленджием. Таррос вышел вперед и хотел начать отвечать, но Эрис не позволила своим властным взглядом.

— Она ведет себя недостойно сеньориты. Extra splendor, intra squalor. *сверху — блеск, внутри — убожество (лат. погов.) * — сказала твердо Эрис.

Алессандро вновь рассмеялся, отчего Бартоломео оглянувшись, окинул всех злым взглядом. В ответ Алессандро яростно выкатил свои черные глаза и выпал вперед, но Каллиста потянула его обратно.

— Отец, накажи эту малолетнюю выскочку! — закричала в истерике Лючия. Ее отец, обняв дочь, гневно провозгласил:

— Никто не посмеет так разговаривать с моей дочерью!

— Простите за мою резкость, этого можно было предвидеть, если бы Вы больше занимались её воспитанием, а не балованием. Virtūtem primam esse puta compescĕre linguam. *считай первым достоинством умение придержать язык. (лат. мудр.) * — Эрис наказывающим гневным взглядом посмотрела на Лючию. — Ex lingua stulta incommoda multa. *Дурной язык — худший недостаток (лат. погов.) * Я специально разговариваю с вами не на нашем языке нищих, а на языке когда-то давно перенявших нашу культуру павших господ, забытых вами совсем недавно. Быть может, до ваших высокомерных голов с нашего низкого уровня и дойдёт. — улыбнулась она Бартоломео.

— Вы — никто. Наши дешевые рабы. — с отвращением говорил отец Лючии. Он хотел было продолжить, но Таррос прервал его.

— Не забывайтесь! — командир больше не смог молчать. Его кровь бурлела от гнева. — Вы не у себя дома!

— Это Вы не забывайтесь! — выкрикнул вельможа. — Вы — всего лишь военный, а власть в моих руках.

— Может ли что-нибудь власть без меча? — усмехнулся Таррос. — У Вас есть дорогое золото, а у меня — дешевая сталь, забирающая Ваш немощный металл. Вы так же глупы и пустоголовы, как и ваша дочь. — он обратился к Эрис, — Эрис, чему может научить свою глупую дочь невоспитанный отец, не знающих элементарных правил поведения в гостях? — глаза командира сверкали. Эрис потянула Тарроса, не желая продолжать препираться дальше.

— Не стоит из-за меня втягиваться в проблемы. — тихо попросила она командира.

— Я этого Вам просто так не оставлю! — пригрозил камерлленджий командиру, но его угроз никто не расслышал, ибо Таррос уже подал приказ музыкантам продолжать веселье. Народ отошёл от конфликта, продолжая то, на чём остановился. У Эрис испортилось настроение, но она прекрасно держалась.

— Не подарите ли Вы мне еще один, прощальный танец, лучезарная сеньорита? — спросил Таррос, мило улыбаясь.

— Спасибо. Я не собираюсь прощаться с Вами. — гордо ответила серьезная Эрис, кланяясь ему. — Я, пожалуй, сяду.

— Я провожу. — ответил Таррос, обрадованный её словами. Алессандро, налетевший на Тарроса, обнял его.

— Non dimenticherò le loro espressioni facciali. Сomplimenti amico — hai trovato un nemico. Е аmico! *Я не забуду их выражения лиц! Поздравляю, друг — ты только что обрел врага. И нашел подругу! (итал.) * — сказал он эмоционально, глянув на Эрис. — È una ragazza intelligente, anche troppo. Comincio a temere per te. Non dimenticare, i rapporti personali con loro sono severamente puniti dalla legge. *Она умная девушка, даже слишком. Я начинаю бояться за тебя. Не забывай, личные отношения с ними строго караются законом (итал.). *

— Не болтай много. — Таррос оттолкнул Алессандро.

— Прости, не буду мешать вам. Эрис, ты молодец! — улыбнулся ей Алессандро, но тут же был приструнен строгим взглядом Тарроса. К ним присоединились ребята.

— Эрис, тебе надо было сломать эту дуру. — сказал Никон.

— А что ты сказала? — спросил Георгиус.

— Сказала, что их язык — враг им.

— И всё? — разочарованно спросил Софос.

— А что еще надо было добавить? Или надо было опуститься как она, и начать драку? — возмутилась Эрис. — Тогда между мной и портовыми девками не было бы различий. — отрезала капитанша. — Спасибо, командир Таррос, дальше я сама. — сказала она, снисходительно улыбнувшись ему.

— Спасибо за прекрасные мгновенья, которые ты подарила мне. — сказал командир, поклонившись ей. Таррос удалился. Его забавлял характер Эрис — она была прямолинейна. Но эта прямолинейность была направлена к тем вещам, которые заслужили такую строгость. Ребята смирились с благоговением Тарроса перед Эрис. Но комментировать что-либо боялись.

Вечер близился к концу. Люди начали уходить. Каннареджо попрощались с сан марковцами. Эрис попрощалась с Каллистой.

— Я благодарю Вас. — сказала она Каллисте.

— Не стоит. Я ничего не сделала. — отнекивалась та.

— Я оставлю всё в наилучшем виде. — Эрис быстро сняла кулон и отдала Каллисте.

— Ты такая торопливая! — засмеялась женщина.

— Не люблю, когда за мной остается долг.

— Не говори ерунды. Ты — замечательная девушка, Эрис.

— Вы тоже. Поцелуйте за меня милого Джузеппе. — попросила она.

— Конечно. Он точно будет скучать. После того, как я ушла, сынок говорил о тебе. Он пока знает мало слов, но наш веселый папа научил его слову «сеньорита». — Каллиста рассмеялась.

— Вы — очень добрая семья. — сказала Эрис. — Может, я больше никогда не увижу Вас, но точно не забуду. — растроганно произнесла Эрис.

— Что-то мне чувствуется, что мы с тобой будем видеться часто. — она загадочно улыбнулась. Эрис покраснела.

— Эрис! — это был Яннис. Каллиста ушла. — Дочка, ты молодец. Будь у меня хоть капля твоей смелости, я не совершил бы столько ошибок в молодости. — грустно сказал учитель. Эрис промолчала.

— Учитель Яннис! — это был командир. — У меня предложение. Я хочу оставить ваших ребят у себя. — Парни начали обрадованно перешептываться.

— Я не могу противостоять Вам. — ответил Яннис.

— Командир, — это была Эрис.

— Слушаю. — почтенно ответил он.

— Мы — единственные в округе, которые способны на что-либо. Мы должны продолжать развиваться сами и обучать других у себя. Чтобы среди ополчения нашей армии были хорошие воины. — уверенно сказала она.

— Ты права. — ответил Таррос.

— У Вас уже есть прекрасные ученики и им есть, к чему стремиться. Лучше Вы приезжайте к нам и модернизируйте наш гарнизон, который сейчас переживает упадок. Увидите всё своими глазами — это весьма плачевное зрелище. — предложила Эрис.

— Замечательная идея. У меня как раз дела в том районе. — возликовал Таррос. Только при этих словах Яннис сделался немного напуганным. — Я, в ближайшем будущем, посещу вас. Вместе мы приведем всё в порядок. — уверил Таррос. Ребята переглянулись.

— Разрешите нам удалиться? Завтра нам предстоит дорога. — сказала Эрис.

— Конечно. — почтенно ответил командир.

Они уходили и он смотрел им вслед, пока их мощная свора не завернула в проход.

— Друг, только не расплачься. — пошутил чуткий Алессандро.

— Давай хоть сейчас обойдемся без твоих комментариев. — тихо ответил он.

Ребята, придя к себе, обнаружили пьяного спящего Ахиллеса.

— Как он меня бесит! — с отвращением сказал Никон, снимая с него и аккуратно вешая одежды сан марковцев.

— Соберите все наилучшим образом. — скомандовал Аргос, наблюдая за тем, как парни исполнят своё обещание.

В это время Эрис, вспоминая день, в котором произошло столько событий, сколько она не испытала за всю свою жизнь, красиво складывала и упаковывала платье и всё, что было получено от Каллисты, в первозданном виде.

Глава четырнадцатая

Наступило прощальное утро. Старшина всех вызвал в столовую.

Эрис заплела высокую, вплетенную от макушки до затылка, косу и оделась в свои обычные одежды: две туники, длиной опускающиеся до колен — одна коричневая с коротким рукавом поверх другой, темно-бордовой; в свободные черные шаровары и узкие кожаные, мягкие и высокие сапоги — сандалии пришлось оставить дома. Она надела кольчугу и доспехи. Георгиус зашел за ней.

— Сестра, пойдем. Хоть сегодня ты поешь что-нибудь?

— Да. Спасибо, братишка. — грустно покачала головой девушка.

— Чем ты вчера поужинала? — спросил Георгиус.

Эрис рассмеялась:

— Водой. — довольно сказала она.

— Так. Вставай. — своей огромной длиннопалой рукой он потянул её за край накидки.

— Ладно. Иду я, иду…

— Почему ты грустишь? — спросил Георгиус. Его огромные черные глаза с объемными ресницами и большие губы, меж которых были ровные ряды белых крупных зубов, делали его похожим на доброго верблюда.

— Не знаю. Эти дни… Они были замечательные. Они сплотили нас, мы многое пережили, многому научились… — она замолчала. — Я буду скучать по этим местам. И мой Буцефал… — на её глазах появились крупные градины слёз.

— Ничего. Даст Бог, у нас будет еще множество таких дней. А насчёт Буцефала — он умер по-геройски, в стать своей хозяйке. — он улыбнулся. — К тому же, я слышал, командир уже попрощался со своим Сириусом.

— Я не возьму его коня. — отрезала Эрис.

— Ха! Он не будет тебя спрашивать. — ответил Георгиус.

Эрис было грустно и из-за того, что ей совсем не хотелось прощаться с Тарросом. И это была самая сильная причина её печали…

В столовой собрались сан марковцы. Ребята еще спозаранку вернули всё, поблагодарив кандийцев. Эрис с парнями заняли свой стол, рассевшись на длинные скамьи.

У Антонио был удрученный вид. Обычно спесивый, пышущий гонором задира, вот уже пару дней находился в подавленном состоянии. Во время завтрака он, несмотря на уговоры соратников, так и не поел. Виной тому была совесть. На его сердце камнем лежало преступление, к которому его принудил командир. Маурисио тоже переживал, но его характер был беспринципным.

— Эй, Чезаре, ты вчера удивил нас своим танцем! — выкрикнул шутник Атрей сидящему за соседним столом.

— Куда нам до вас! — без злости, с сильным венецианским акцентом ответил тот.

— Да! Вот вы зажгли вчера — если бы за танцы тоже первенство давали, Каннареджо одержали бы и его! — крикнул Риккардо, имеющий более широкий словарный запас.

— А сеньориты? — уже потише спросил Исос, скользя по скамье и приближаясь к Антонио. — Сеньориты — так много и такие красивые!

— Прекрати. — мрачно ответил Тони.

— Тебе больше не о чем думать, балбес?! — сделала замечание Эрис, сидящая между Георгиусом и Никоном, соседом Исоса. Никон дал ему подзатыльник и Исос сказал:

— Да ладно, я же пошутил. Этот парень что-то мутный в последнее время, развеселить хотел.

— Тони, не бери в голову — в этой жизни нашего Исоса интересуют только девчонки. Он полагает, все такие. — сердобольно обратилась к нему Эрис.

— Ничего. — ответил Тони, опуская голову.

— Ты не болен? Что с тобой, друг? — продолжала она под дружное лязганье столовой посуды. — Ведь мы же друзья? Так, да?

— Конечно. — улыбнулся Тони, кротко посмотрев на неё.

— Давайте соединим столы! — предложил Аргос, и все согласились. Парни встали и началось громыхание и дребезжание. Затем ребята, толкаясь и споря, расселись. Эрис, по-прежнему, села меж двух своих «охранников». Антонио досталось место напротив неё. Все принялись продолжать трапезничать. Все, кроме Антонио, который, как Эрис на пире, медленно, с хмурым видом копошился в каше.

— Тебе седло отдали? — спросил Никон, засовывая полную ложку в рот.

— Старшина сообщил, что я могу забрать его в конюшне после игр. — со вздохом ответила Эрис, уже наевшись меньше, чем половиной порции. — Но я не могу решиться… Я так и не сходила на его могилу…

— Будешь продолжать? — спросил Эллиут, указывая на её миску.

— Нет, забирай, брат. — доброжелательно ответила девушка, пустив чашку по скользкому столу.

— Вот обжора! — воскликнул Филон.

— Не смущай братишку! — сказала Эрис.

Антонио навострил уши, услышав про седло. Он вздрогнул, и его блестящие глаза сделались большими и круглыми.

— Что-то не так? — спросила Эрис.

— У кого? У меня? — растерялся он, покраснев.

— Да, не у меня же. — продолжила она. — Ты стал какой-то странный. — сказала Эрис, по-хулигански подняв левую бровь и пристально посмотрев. — Или на тебя так подействовал проигрыш? — шутливо произнесла она и улыбнулась. Тони опустил голову, чуть не поперхнувшись завтраком, с помощью поедания которого решил отвлечься от того, чтобы не смотреть на Эрис. — Или ваш командир обижает тебя? Это потому-что вы уступили? Удача сегодня с нами, завтра с вами. Я скажу ему, чтоб не был так строг с тобой, обещаю. — быстро закивав головой, честно заверила его девушка.

— Это у него после того, как капитан в шлеме снял его. — произнес бесцеремонный Маурисио.

— Э, неудачная, тупая шутка! — рявкнула грубым голосом Эрис, выкатив глаза и сдвинув свои черные брови. Она сидела прямо, по мальчишечьи раскинув плечи и ступни. Смотря на такое строгое поведение, сан марковцы начали понимать, за что её уважают сверстники.

— Прости-прости. — ухмыльнулся он несерьезно. Тогда Эрис резко встала, зацепив свою кружку ремнем нарукавника, отчего та шумно перевернуласъ и вода разлилась.

— Ты! — вспылила она. — Ты-попутал! Я не позволяю тебе так себя вести со мной! Если что-то хочешь сказать, говори в лицо, а не кидай намёки, как трусливая баба! — выкрикнула она с достоинством, поставив обе руки на стол, отчего Маурисио попятился назад.

— Маурисио, idiota chiudi la bocca! *Закрой рот, идиот! (Итал.) * — Антонио вспылил не хуже Эрис, но он говорил опустив свой взор. — Sono tormentato dalla coscienza, a differenza di te, idiota. Sono stato io ad aver avvelenato il suo cavallo e hai portato un ragazzo di strada sul luogo della competizione. *В отличие от тебя, идиот, меня мучает совесть. Это я отравил её лошадь, а ты привел уличного мальчика на место соревнований.* — Маурисио опустил голову. — Tu, sapendo tutto, stai ancora facendo beffe. Sei un mascalzone!!! *Вы, зная все, еще издеваетесь. Ты негодяй!!! (Итал.) * — говорил Антонио громко, и ноздри его расширились. Он дрожал. Софос резко вскочил с места.

— Софос! Сядь! — приказал Никон.

— Они подлецы, брат! — крикнул Софос.

— Да, ты прав, брат… — уже тихо сказал Тони, и в его лице было столько досады и сожаления, что Эрис стало жаль парня.

— Я тебе не брат, подлый пёс! — крикнул багровый от злости Софос. — И никто из нас вам не братья, и никогда ими не станут! — кричал он и брови его эмоционально прыгали. Старшины и стражники сбежались на шум.

— Что, чёрт возьми, тут происходит! — Таррос пришел, как всегда, в самый неподходящий момент.

— Ничего, командир. — ответила Эрис, грубо сажая Софоса, потянув его за одежду. Софос хотел что-то сказать, но Эрис страшно посмотрела на него, отбив всё желание.

— Антонио, прости его за грубость. — промолвила Эрис, садясь на место.

— Сестра! — возмутился Софос дрожащим голосом, но Никон отрицательно помотал головой, и он, нехотя, замолчал.

— Неужели вы решили на прощание разругаться? — твердо говорил командир. — А я-то подумал, что некоторые будут поумнее. — медленно выговорил он, сжигая глазами отворачивающегося от него Антонио.

— Командир Таррос! Вы же знаете, молодость и горячность, граничащая с глупостью — неразделимы. Парни немного поспорили из-за… — она замолчала, не зная, что придумать, затем шутливо продолжила. — Места! — она сделала почтительно испрашивающий, но в то же время лукавый вид. — Прошу, не будьте так строги с Антонио. Он хороший, воспитанный лидер и очень сильно уважает Вас. — уже серьезно и спокойно закончила она. — Лучше садитесь с нами, мы скоро уходим. — с добротой в глазах предложила Эрис.

— Мне нравится, когда ты принимаешь меня за дурака. — он сел. — Ты делаешь это с самого первого дня, прекрасно понимая, что я вижу твое неумелое вранье, смелая Эрис. — он улыбнулся. — Ничего не могу с собой поделать, позволяя тебе это. — он непринужденно развел руками.

— Вы завтракали? — спросила она, нахмурившись.

— К сожалению. Знал бы, что ты предложишь, не ел бы со вчерашнего дня. — сказал он, продолжая улыбаться.

— Нам пора! — воскликнула Эрис, смутившись от нахальства командира.

— Что? Только посадила за стол — уже уходишь. Что я, Антонио не видел что-ли? Или Алонзо с Марселло? — спросил Таррос, невинно смотря на неё своими жгучими лазурными глазами.

— Нам действительно пора! — заносчиво вскипела она, встав. Ребята с шумом поднялись с ней вместе.

— Да брось ты, солдат! Я так шучу. — он с уважением посмотрел на Эрис, перестав улыбаться. Его руки, сжатые в кулаках на столе, раскрылись в ладонях и он поднялся следом за ней.

Эрис с полминуты смирно постояла. Таррос ненавязчиво и с кроткой надеждой во взоре указал ей и парням на скамью. Она резко бухнулась на место. Ребята последовали примеру.

— Простите, капитан Каннареджо. Я хотел проинформировать Вас, Сириус при полном параде ожидает свою новую хозяйку у выхода. — продекламировал командир.

— Я не приму Ваш подарок. — отрезала Эрис с присущей ей резкостью.

— Кто сказал, что это подарок? — спросил он. — Это трофей. Заслуженный трофей, заработанный в честном поединке.

— Мне хватит того, что наша команда победила.

— Не будь глупой. Ты приехала сюда. Потеряла казенного коня. Я, как главный командир, просто восстанавливаю то, что должно быть в конюшне Ситии. — сказал он, невозмутимо отпив из кружки Фернандо. — Да!

Эрис щурясь помотала головой из стороны в сторону, удивляясь его уверенности в себе.

— Что? — спросил он. — Мои слова — твои приемы поведения, капитан. — он попил снова.

— Хорошо. Я беру только коня. Седло у меня есть. Казенное седло моего Буцефала бессмертно. — она нахмурилась.

— Твой Буцефал — крупнее и шире моего Сириуса. Сириус — поджарый. Буцефал — испанец. У моего больше позвонков. Твоё седло не подойдет. — козырял командир.

— Я могу поменять ремни. В крайнем случае — смогу и без седла добраться до дома. — спорила Эрис, а окружающие наблюдали за ее дерзостью и снисходительностью командира. Такого доброго Тарроса из его людей мало кто припоминал. Может, даже никто.

— А ты оставишь свое седло мне. Сириусу будет удобно со своим. И всё! — он сыграл бровями, сохраняя серьезность.

— Нет.

— Да.

— Нет, командир. — твёрдо добавила она.

— Не упрямься. Не будь о себе высокого мнения. — он знал, на что надо давить.

— Я вовсе не спесива! — сразу возмутилась она. Командир точно нашел болевую точку — Эрис не нравилось, когда ей несправедливо что-то приписывают. Проницательный Таррос давно уловил это.

— Чем же тогда оправдать твое упрямство? Тебе нравится, что я уговариваю тебя?

— Нет… Всё. Пусть будет по вашему. — Эрис проиграла. Таррос в душе возликовал. Теперь он понял, как её переспорить.

— Вот так. — закончил он. — Я напишу Дожу. Как получу разрешение, прибуду к Вам.

Вошёл лучезарный Алессандро. Он, как всегда, был весел.

— Дорогие гости, не хочу с вами прощаться. Я будто б помолодел, наблюдая за вами! — воскликнул он. Таррос нахмурил брови — его напрягала привычная развязность лучшего друга.

— Да ладно Вам, Вы пока не старый! — воскликнул Атрей.

— Я старей Тарроса на три года. — сев рядом с командиром, поделился он, удивив словами окружающих. — Но мой веселый взгляд на жизнь помогает сохранить свежесть, а мой вспыльчивый и вечно недовольный единственный друг уже скоро покроется сединой и морщинами. — он заразительно засмеялся, и Таррос гулко шлепнул его по спине.

— Не порть момент. — попросил Таррос.

— Спасибо, командир. Пожалуй, мы пойдем. Чтобы до жары успеть пройти хоть немного. — попросила Эрис.

— Конечно. Пойдемте! — командир поднял ребят. Своих тоже. Алессандро встал.

— Я бесконечно рад, что провел эти игры — теперь мы знаем свои слабые стороны. Благодаря вам мои парни избавились от спеси и самодовольства. — командир улыбнулся, окинув их всех взглядом. Алессандро, улыбаясь, наблюдал за ним.

— Я помню ваш приход. Кажется, это было давно, хотя не прошло и недели! — лирично воскликнул Таррос. — Теперь я знаю, что всегда могу полагаться на вас, ребята из Ситии.

— Да. Вы правы. Знаете, Вы оказались совсем не тем, кем показались вначале. — улыбнулась Эрис сдержанно, смотрев на него глазами, в глубине которых Таррос прочёл грусть. Алессандро примечал абсолютно всё.

— Ты тоже. — уголки губ Тарроса снова поднялись. Они обменивались фразами и никто не смел помешать им. На этой положительной ноте Эрис продвинулась, подталкивая юниоров. Таррос смотрел, как они выходят и приказал своим подопечным проводить их. Ребята в последний раз прошлись по длинным, гулким и прохладным коридорам, ставших их домом на несколько дней. Всем было немного жаль уходить.

— Девчонка расстроена. Пройдоха, ты победил. — рассмеялся Алессандро.

— Что мне до победы, когда они уходят. — задумчиво сказал Таррос, скрестив руки на груди.

Все вышли. Солнце уже палило вовсю. Привычная перекличка чаек сегодня звучала отчаянно и печально. Море искрилось и шумно билось волнами о каменные стены.

На площадке заботливые немые сержанты выставили запряженных коней ребят. Сириус стоял привязанный у входа, как и обещал командир. Эрис не смела приблизиться к нему, пока Таррос сам не предложит. Парни забрались на своих лошадей. Вышедший с Алессандро командир подошёл к Эрис. Его понятливый друг отстранился, не желая мешать. Некоторые наблюдали за этим. Но ребята больше были заняты своими лошадьми и пустыми разговорами. Сан марковцы выстроились в шеренгу, во главе которой стоял печальный Тони.

Эрис смущенно опустила взор.

— Эрис. Я не мог сказать при других. Самое ценное, что я приобрел от этих игр — знакомство с тобой. — Эрис нахмурилась. — Подожди-подожди, не злись. — торопливо воскликнул Таррос. — Я от чистого сердца. Я постараюсь поскорее приехать к вам. Я буду скучать, уж прости за откровенность. Ты — необыкновенный человек. — она подняла глаза. Командир смотрел на нее искренне, с долей грусти.

— Вы — тоже. — решительно отрезала она и выражение её лица было лишено радости. Таррос осторожно и почтительно вглядывался в серый изумруд её загадочных глаз, желая узнать, что таит сия скрытная душа. Но время и обстоятельства неумолимы.

— Давай, седлай своего скакуна! — крикнул он, шлепнув по Сириусу. Таррос вновь надел свою непринужденно — строгую командирскую маску. Она ловко прыгнула на коня. Командир отвязал вожжи и дал ей в руки.

— Спасибо. — тихо сказала Эрис, смотря на свои пальцы, одетые в грубые воинские перчатки из бычьей кожи.

— Я всегда готов прийти к тебе на помощь. — тихим голосом добавил он. Эрис слышала это. Казалось, они интуитивно чувствовали друг друга. Девушка, по привычке, невозмутимо замотала голову и красивое лицо в большую льняную ткань так, что остались видны только глаза — наподобие сарацинских пиратов или грабителей. Таррос наблюдал за ней. Он молча восхищался ее непревзойденным умением держаться в седле — тонконогий Сириус и стройная Эрис прекрасно смотрелись вместе.

Она развернула коня и направилась к своим. Алессандро подошел к Тарросу и обнял за плечи, помахав Эрис. Учитель Яннис только появился. Он, в отличие от других наставников, вел себя, как тень. Это было странно и непонятно — то ли это было связано с признанием, то ли со страхом перед командиром. Юниоры, построившись по двое, помахали руками и со своим знаменем выехали ровной колонной из широких ворот под ликование сан марковцев. Таррос стоял под ярким, слепящим глаза, солнцем и смотрел на них — простых, но волевых и отчаянных парней, главой которых являлась смелая и честная сопливая девчонка. Отчаившийся взгляд грустного Антонио провожал ее молча.

Уходящие олимпийцы оглядывались на фрески львов и бордовые колыхающиеся на морском ветру флаги — всё, казавшееся пугающим и необычным совсем недавно, стало родным, невосполнимым.

Эрис не оглянулась ни разу. Она не хотела показывать, что питает слабость в этот трогательный момент. Кони, со стуком копыт и лязганьем узд, шли спокойной рысью. Каннареджо переправлялись через город. На удивление, здесь то и дело ребят приветствовали узнавшие их группки простолюдинов, детей и даже женщин. Им это ужасно прельстило — они почувствовали себя народными героями.

Вот и закончилась приветливая Кандия, за ней начались густые оливковые насаждения. Возделываемые людьми земли издали казались причудливыми квадратами на ярком и модном восточном полотне. Серые горы в голубой дымке незыблемо возвышались над ним. Мимо их лиц с жужжанием пролетали медоносные пчелы, несущие в своих карманах обилие ароматной пыльцы, собранной из разнообразных изобилующих ею критских диких цветов — таких же щедрых, свободолюбивых, добрых и красивых как народ, обитающий здесь. Они всё шли под фырканье и топот коней, звон мух, шуршание травы и пение птиц, под веселую болтовню легкомысленного Атрея и смех разговорчивого Аннаса. Софос молчал, проглотив язык, словно боясь рассказать что-то лишнее. Никон со знаменем в руках был крайне серьезен. Казалось, будто бы он возвращается домой с войны. Впрочем, как и остальные.

К полудню, когда горячее солнце раскалилось в зените, юниоры решили отдохнуть, сделав привал. Теперь Эрис показалось, что она уже не та, которая всего несколько дней назад шла в обратном направлении — ей мерещилось, что что-то внутри нее изменилось. Только что? Или она повзрослела, или сделалась серьезней: она не могла ответить на этот вопрос, зато точно знала — прежней девчонки больше нет. Есть другая — возмужавшая девушка Эрис, стоящая во главе бравых соратников, приведшая их к победе. Девушка, чьё сердце в первый раз в жизни испытало, как оказалось, тяжкую для него привязанность к противоположному полу. Это очень сильно изменило её внутренне.

Ребята тоже ощущали перемены. Теперь они, отроки, перешагнули в стадию возмужания и становления себя как личности. И сейчас главное правильно воспитать душу — привить высокую мораль и правильные понятия, которые навсегда останутся по жизни вместе с их хозяином.

Яннис наблюдал за своими оперившимися птенцами и его накрыла ностальгия. Вот они — сопливые малявки, оборванцы и задиры, каждый день настырно приползающие к нему. До сегодняшнего дня остались только самые целеустремленные и волевые, сильные характером юнцы, на лицах которых начала пробиваться первая, редкая борода. Эрис, отдельно сидевшая под деревом и смотрящая вдаль — она казалась учителю вольной смелой птицей, над которой никто не властен. И он видел, как в её глазах проскальзывает тихая грусть, с причиной которой она не поделится даже под страхом смерти. Даже с самыми лучшими, приближенными друзьями.

Привал закончен и долгий путь продолжался.

К вечеру они подступили на окраину своего родного городка. Эрис потянуло душу — ей казалось, что жизнь здесь стоит на месте, закованная в каменные кандалы временем. Она подумала, как будет возвращаться в угрюмый старый дом — обиталище ее одиноких детских слёз. Как её, новую, требующую жизни, встретит недоброжелательная, принципиальная бабушка. Всё это тяжелым грузом легло на ее юное, исполненное внутреннего волнения сердечко.

Парни встрепенулись — их, бравых, будут встречать дома с фанфарами и почестями, а Эрис опасалась, как бы ее с позором не прогнали на улицу, лишив ночлега и последнего родного человека, оставшегося с ней с раннего детства.

Заезжающие на родные сумеречные улочки под тенистыми деревьями, парни по одному откалывались от строя. Яннис тоже попрощался с остальными. Никон, кивая и улыбаясь, со знаменем в руке, ускакал, стеганув коня. Остались хмурый Ахиллес и тихий Георгиус, ехать в сочетании с которыми было просто пыткой. Ладно, с Георгиусом — молчун, мог и повеселиться шутками остроумной Эрис. Но сейчас она была не в настроении. А присутствие Ахиллеса неприятно нагнетало обстановку. Ну вот и они разъехались по домам. Осталась Эрис, одиноко бредущая в сгущающейся темноте…

Она осталась одна, наедине с мыслями, воспоминаниями и переживаниями. Ее вороной Буцефал остался в земле Кандии — и на глаза девушки невольно навернулись слёзы. Она чувствовала себя его предательницей, сидя верхом на красивом белом Сириусе. И ее успокаивало только то, что это был любимец далёкого командира, с которым Эрис так внезапно столкнула судьба. Она, почему-то, поверила ему. Каждому слову. Но ей казалось, что обстоятельства сложатся неблагополучно, и Эрис больше никогда не увидит его… К горлу подкатил комок. Ей захотелось заплакать. Она устала быть сильным, бесчувственным парнем и теперь, в скрывающей её темноте, вдалеке от глаз, почувствовала себя слабой, эмоциональной девушкой…

Очертания родного дома не позволили ей расслабиться и ударить лицом в грязь. Она медленно приближалась, и сердце ее больно колотилось. Девушка поспешно вытерла лицо. Эрис постучалась в ветхую калитку. Собачий лай превратился в преданный скулеж по прибывшей любимой хозяйке. Она спешилась.

— Кто?! — послышалось из глубины двора.

— Я. — ответила Эрис.

— Слава Богу, я уж распереживалась! — шаркая ногами, быстро ковыляя, ворота открыла бабушка. Эрис держала в руке узду. Сириус мотнул головой и фыркнул.

— Мать честная! Что за бес рядом с тобой?! — воскликнула бабушка.

— Это не бес. — оскорбилась Эрис. — Это мой боевой конь. — ответила она.

— Какой еще конь? — скептично и возмущенно сказала бабушка. — На кой он нужен мне здесь?! — разозлилась она. — Затопчет всё, загадит, да и вонизма от него — ужас!

— Я уведу его утром. И ты не спросишь, как у меня дела, откуда этот скакун? — разочарованно спросила Эрис.

— Главное — жива, здорова. А дурь в твоей башке и ее последствия меня не интересуют. — отрезала бабушка.

Эрис молча завела огромного Сириуса на тропинку. Собака остервененно залаяла. Сириус громко заржал и та шарахнулась в будку.

— Господи, чудовище какое! — воскликнула бабушка, поспешив домой.

— Милый мой Сириус… — погладила его Эрис, привязав возле своего окна. — Ты будешь моим лучшим другом… — она, закрыв глаза, обняла его и почувствовала запах командира. Из глаз Эрис покатились горячие слёзы. Она накормила и напоила его. Затем вошла в дом, где ее, получше бабушкиного, встретили мяукающие коты.

А в это время в Кандии Таррос горевал по-своему, скупо проявляясь внешне, но яро в горячем мужском сердце. Он, скрывшись у себя, вдыхал аромат нежного платья гордой девушки и созерцал его, читая благодарственную бумажку, которую она написала для Каллисты, искренне полагая, что та, подготовив ее к пиршеству, дала ей свои одежды. Его восхищала такая детская доверчивость. И он прокручивал в памяти образ юной Эрис — снова и снова наслаждаясь каждым мгновением, проведенным в её обществе. Он теребил сильными пальцами нежный хрустальный кулон, который еще вчера красовался на длинной шее девушки, затем положил украшение в свой нагрудный карман.

Таррос, взяв в руки перо, начал строчить Дожу прошение о скорейшем рабочем отпуске в Ситию — с целью постройки новой крепости Каза де Арма и модернизирования старого военного гарнизона.

Глава пятнадцатая

Эрис открыла глаза и вновь оказалась в своей мрачной комнате. Стало рассветать. Утренняя прохлада пробивалась в нос, прокрадываясь под тонкое одеяло. Она не помнила, что видела во сне, суровая реальность окутала её.

Эрис услышала грохот посуды на кухне. Ей совсем не хотелось вставать — хотелось закрыть глаза и уснуть, забывшись. Но нужно было подниматься, вопреки разбитости. К тому же она вспомнила о Сириусе — нужно было кормить малыша. Ей вновь вспомнились события прошедших дней, ликование народа, а здесь — непонимание и недоверие. Эрис не могла отогнать от себя назойливые мысли о Тарросе — она думала о нём постоянно. Интересно, что он сейчас делает? Как себя чувствует? Каково его расположение духа?

Эрис поспешно оделась, поздоровавшись с бабушкой, принялась за свои обычные домашние хлопоты. Накормив кур, кошек, собаку, под причитания бабушки она накормила и огромного Сириуса — овсом и морковью. Потом девушка убрала дом, успевший запылиться в её отсутствие. Постирав и омывшись, принялась за тесто. После всех дел Эрис быстро позавтракала и, экипировавшись, опять же, под недовольные возгласы, отправилась в гарнизон.

По пути она заехала за Георгиусом, что жил неподалёку. Её тетка Татьян, увидев Сириуса, не сдержалась и позвала из дому своего братишку — дядю Аркадиуса, местного столяра. Они долго нахваливали коня и порадовались успехам девушки, подняв её боевой дух.

Георгиус, наконец, выполз.

— Ты что, только проснулся? — со смехом спросила Эрис.

— Да… — ответил кузен. — Будь моя воля, поспал бы еще… — он потянулся.

— Почему твой конь выглядит благородней, чем конь под племянником? — полюбопытствовал простяк — дядька.

— Это аравийский тонкокожий скакун! — ответил Георгиус за не любящую хвастаться Эрис.

— Только тебе вручили его? — спросила тетя.

— О-да! Мама, если б Вы только видели! — воодушевленно начал Георгиус. — Эрис на глазах у болеющей за неё толпы, на глазах герцога Дожа Якопо Тьеполо! — Эрис ткнула ему в спину с просьбой остановиться. — Что? Люди должны-ж знать! — он, обернувшись на сестру, снова посмотрел на мать с дядей и продолжил. — Так вот: Эрис потеряла своего коня — разгорячившись, он умер прямо на поле битвы. Потом её за то, что она девушка, подвергли дополнительному испытанию — битвы на копьях с командиром Кандии и всех гарнизонов Крита,..

— Матерь Божья! — воскликнула Татиан.

— Ну ты даешь, племяшка! — довольно сказал Аркадиус.

— Еще рано радуетесь! — продолжил Георгиус. Эрис нахмурилась и вспотела от смущения — ей захотелось непременно сбежать. — Она билась на копьях со взрослым сильным мужчиной, чья работа — командовать и убивать, и победила его.

— Я и не сомневалась. — заключила довольная тетя.

— Это еще не все! — Георгиус стоял возле ворот и рассказывал им подробности, а Эрис смотрела на бегущую с нежным рокотом водичку в оросительном канале. — Этот командир упал, конь наступил ему на грудь и он потерял сознание. — тетя Татиан приложила руки ко рту, а дядя Аркадиус горел взором и был весь во внимании, слушая мужскую тему. — Коня сестре выдали необъезженного и он взбесился, чуть не раздавив командира, но она, спрыгнув с него, оседлала этого красавца, — он указал на Сириуса. — и вытащила командира с ристалища, спасши его от неминуемой гибели!

— Молодец, девчонка! Что — съели Дож и остальные сливки общества?! — дядька ликовал. — А наши еще и не на такое способны! — рассказ возродил в нём забытый энтузиазм.

— Эрис, ты рассказала моей тете Эйгл то, что случилось? — спросила Татиан.

Эрис ухмыльнулась:

— Вы что, полагаете, ей интересны мои победы? Или её волнуют мои увлечения? Она даже не стала слушать. — она раздосадованно засмеялась.

— Не переживай. — сказал дядька. — Она — уставший от жизни человек. Пойми её.

— Я хочу быть ей ближе, но она отталкивает меня. Я уже и не переживаю. У меня есть цель — идти только вперёд. Понять? Не знаю. Усталость не может быть причиной черствости. — Эрис будто б взгрустнула. — Я по жизни чувствую себя изгоем. Я — одиночка. — это откровение брошенной нелюбимой сироты стало неожиданностью, так как она никогда ничего не рассказывала. — Но это одиночество мне на руку! — Эрис улыбнулась, резко развернув коня, отчего он заплясал под ней. — Я сама по себе. Знаю, чего хочу добиться и мне не мешают привязанности и компании. — заключила Эрис. — Мне хорошо без этого! Я не нуждаюсь в чьей-либо жалости. — предупредительным тоном сказала она. — Хая! — Эрис погнала Сириуса, помахав рукой стоящим. Георгиус еле поспел за ней.

— Молодец, племяшка! — улыбался Аркадиус.

— Я доверяю ей. Она не оставит своего братишку, да и не только его. Хорошо, что эта девочка увлекается такими вещами! — прагматичная Татиан довольно поделилась со своим братом. — Мне спокойно, когда мой Гера под её строгим присмотром. — заключила она.

Эрис повела Сириуса рысью. Прохожие невольно крутили головами, смотря на юную девушку-всадницу. Некоторые, уже на протяжении долгих лет, наблюдали её и знали в лицо, как и многих других прохожих — мастера-лавочники, гончары и сапожники, чьи рабочие места располагались уже десятилетиями на семейной территории и не менялись, передаваясь от отца к сыну. Но они никогда не видели её верхом на лошади.

Приятная утренняя природа успокаивала Эрис, которую угнетал вид плачевного города. Зелень крон нависла над пыльными дорогами, по краям которых пестрели богатейшие цветы острова.

Эрис и Георгиус приблизились к части. Они увидели повозку. Здесь уже были люди. Видимо, какая-то очередная местная знать, вокруг которой суетливо бегал старый учитель Яннис. Такое было частенько.

— Эрис! — воскликнул он. — Вот эта девушка!

— А… Замечательно-замечательно. — медленно и вальяжно протянул грузный мужчина, выглядевший, прямо сказать, отталкивающе. — Значит это ты отстояла честь нашей маленькой Ситии?

Эрис хмуро покачала головой. Георгиус насторожился. Подле толстого мужчины стояла молодая женщина, похожая на него своим высокомерным выражением лица, вызывающе смотря на Эрис. Видимо, это была дочь греческого аристократа, одетого нелепо и вычурно, слепо подражавшего венецианской моде.

— Значит, это ты привлекла ненужное внимание Дожа и его советников, командира войск Кандии к нашей «нищей Олимпии» — ты же так выразилась. — сказал он, и в его узких от ожирения глазенках выразился явный гнев. Яннис испуганно замешкался.

— Давай, Эрис, что стоишь, иди, принеси гостю вина! — воскликнул он.

— Георгиус, братишка, — попросила Эрис. — сделай одолжение, принеси ему попить, а у меня еще есть дела поважнее. — нагло сказала девушка, ловко спешившись, чем вызвала бурю негодования учителя и знати. Она повела коня через стоящих, проходя на опасно близком от них расстоянии. Эрис не смотрела на них.

— Эй, дерзкая девчонка! — закричала писклявым голоском женщина. — Как ты смеешь отказывать моему отцу! — она остановила Эрис, ухватив за предплечье.

— Твой отец, что, какает золотом? — смотря в глаза, невозмутимо спросила Эрис, хлестко ударив её по руке, отчего та опешила. — Он такой же человек, как все мы, и власть, дарованная ему Богом может быть в любой момент Им же и отобраться. — сказала девушка, без страха смотря на женщину, чего та, явно не ожидала. — Простите, уважаемые гости, дела не ждут!

Эрис гордо уходила под ругательства и зазывания чиновника, абсолютно не реагируя.

Георгиус принёс вино из комнаты Янниса.

— Засунь себе своё дешевоё вино, проклятый Яннис! — заорал на него чиновник, стукнув по подносу, отчего его содержимое с грохотом свалилось на землю, оставив огромное бордовое пятно на каменнойплитке.

— Августос, дорогой, может решим всё мирно? — продолжал заискивать учитель, потерявший остатки совести. — Я привёз награду. Я отдам половину. — Яннис жестом руки приказал Георгиусу уйти.

— Я заберу всё. Тебе ясно? Твои грешки, покрываемые мной, могут в любой момент стать достоянием администрации. — шантажировал его чиновник.

— Но эти дукаты были отчислены командиром на развитие части! — воскликнул Яннис.

— Не отдашь эти дукаты, наверху узнают об остальном золоте, которое ты в течении своей жизни похищал из казны. И твое недавнее грязное дельце Каза де Арма, ты понял, да? — победно провозгласил толстяк. Его дочь пылала от негодования:

— Отец, разреши мне наказать эту малолетнюю выскочку! — сказала дочь вельможи, показывая на смеющуюся в кругу пришедшей команды Эрис.

— Всему свое время, милая. Я обязательно предоставлю тебе возможность отрезать ее длинный грязный язык. Но мы пришли не за этим. — чиновник, зло глядя на Янниса, жестом приказал ему пройти к себе. Троица удалилась в постройке.

— Вот полоумная крыса! — воскликнула Эрис, глядя на скрывающуюся дочь чиновника.

— Хочешь, мы накажем её? — пошутил Атрей.

— Да ладно тебе, что ты можешь сделать? — спросил его серьезный Никон.

— Еще как могу! Сомневаешься? — зло воскликнул Атрей.

— Прекратить тупые шутки! — крикнула Эрис. — У нас много дел, надо… — её прервал Георгиус.

— Сестра, оказывается командир вознаградил нашу команду дукатами! — сказал запыхавшийся Георгиус.

— Что?! — воскликнул Никон. Эрис оцепенела. — Откуда ты знаешь?

— Яннис сам сказал. Он прогнал меня, старый болван. Он стал ужасно раздражать меня. — ответил Георгиус.

— Не говори так, все-таки он учитель… — грустно ответила Эрис. — Но его душонка — нищая душонка. Он продажный и подлый предатель, я ему больше не доверяю. — резко выразилась она.

— Сейчас золото забёрет этот жирдяй, и наши кони опять будут питаться сорняками. — недовольно промолвил Никон.

— Если бы я знала, что командир расщедрится, я бы запретила Тарросу давать нам вознаграждение. — заключила Эрис.

— Да брось ты! — усмехнулся Никон. — Он — человек, умеющий спорить. Его не одолеть. — сказал он. При этих словах Эрис стало грустно, она опять затосковала по Тарросу.

— Старый Яннис не имеет гордости. — сказал Аргос. — Он заискивает перед всеми, позоря нас. Мало того, что нас с его разрешения постоянно эксплуатируют, как частных разнорабочих, он еще умудряется лизать всем зад.

— В точку! — поддержала Эрис. — Он рассказал мне, как предал моего деда и его потом из-за него убили.

— О Боже, ты серьезно? — воскликнули ребята.

— Да… — грустно ответила Эрис. — к сожалению. Мне пришлось взять себя в руки, его признание на играх выбило меня из колеи. — призналась Эрис.

— Так вот почему его не было около нас! — понял Софос. — Совесть замучила.

— А она у него есть? Мне надоело до г. морроя надрываться у этих выродков. — кинул Никон, глядя на выходящих вельможу с дочерью и Янниса. В руках у вельможи был плотный, довольно весомый кожаный мешочек.

— Перестань кипеть, братец. Зато наша физика — лучшая. Видь во всем плюсы. — усмехнулась Эрис.

— Вот гады! Видимо — командир щедрый человек! — воскликнул Филон, смотря на скрывающихся в повозке.

— Мерзость! — воскликнула Эрис. — Вы не чувствуете себя продажными шкурами? — пристыдила их девушка. — Командир думает, что мы взяли его золото и, довольные, поедаем его. Господу не понравилось, что мы его взяли, вот он и лишил нас этого. — заключила в сердцах она.

— Ты права, сестра. — поддержал ее Никон. — Но мы же не знали!

— Теперь будем знать. — сказал Софос. — Эрис, сестра, раз у тебя и так нет настроения, я добавлю.

— Что еще? — нахмурилась Эрис.

— Буцефал… — робко сказал Софос. Ребята принялись внимательно слушать.

— Что? Не тяни уже! — воскликнула она.

— Вчера Антонио и Маурисио поспорили, вы сами все видели. Капитан обругал его за отсутствие совести.

— К чему ты клонишь? — спросила Эрис.

— Антонио на венецианском сказал, что это он отравил твоего Буцефала, и что Маурисио провёл на ристалище ребенка, чтобы помешать тебе выиграть. — закончил он с тяжестью в словах.

— Нет… — Эрис замотала головой. — Как они могли?! — на ее глаза выступили слезы, и она резко смахивала их, не желая показаться слабой в глазах ребят. Она всё поняла.

— Я сам слышал. Он сказал, что Маурисио — мерзавец, раз его не мучает совесть. А Антонио терзался от ее угрызений. — сказал Софос.

— Вот уроды. — прорычал Никон. — Ты же могла погибнуть, сестра!

— Но я же живая! И мы — победили. — она успокоилась. — И у меня есть новый друг. — Эрис указала на Сириуса. — Мой лучший друг.

— А мы? — спросили ребята.

— Вы — мои родные братья. — заключила Эрис. Она вытащила свой гладиус. Эрис и парни скрестили мечи.

— Я не помешал? — это был голос Персиуса.

— Хочешь присоединиться? — спросил Никон, подняв свои сивые наглые брови.

— Нет конечно. — надменно ответил он. — Хотел поздравить!

— Мы не нуждаемся в твоих поздравлениях. — ответила Эрис.

— Я хочу поздравить. Нуждаешься-не нуждаешься, это уже твои проблемы. — он нахально улыбался. Эрис скачком приблизилась к нему, но Тичон и Эллиут схватили её.

— Твой язык надо укоротить! — выбросила разгневанная Эрис.

— Вы, придурки, позволили девушке быть выше вас! — сказал Персиус, глядя на Никона. — Её место — на кухне. — заключил он.

— А что, ты хочешь занять её место среди нас? — спросил Никон своим грубым басом. — Лучше иди и займи её законное место — на кухне. — он рассмеялся, и его поддержали ребята.

— Мы еще посмотрим, кто-кого. — загадочно ответил Персиус и прошёл к другим парням, которые уже успели ранее поздравить Олимпийцев.

— Ре, малака! Ай» де на па на гамити'с! *Э, др. чун, съе. ись отсюда! (греч.) * — громко и очень некрасиво выразился Никон. Персиус, косясь и ухмыляясь, ушел.

— Как же он злит меня — не могу!!! — досадно проговорила Эрис.

— Он завидует — вот и всё. — сказал Аргос. — Помнишь, ты в детстве ему нос расцарапала? Шрам еще остался. — он засмеялся.

— Надо новых добавить. — заключила она.

— Ребята! — учитель Яннис позвал. — Быстро строимся! — вид его был удрученный.

Юниоры построились и весь день учитель Яннис гонял их, срывая на них свою злость и самонедовольство.

В городе Сития все обстояло старым порядком. Время шло своим размеренным чередом, меняя ночь на день. Та же природа, те же люди — не менялось ничего. Тот же запах критских цветов и морской воздух, приносимый ветром. Те же ежедневные дела — суета, приносящая гроши в карманы бедняков, среди которых были и ребята Олимпии. Софос всё так же разгружал и выгружал товары на пристани, внимая своими большими ушами венецианскую речь. Аргос, Персиус, Аннас и Атрей косили пшеницу, собирали урожай, возделывали землю, получая честный хлеб. Никон присоединился к Софосу, помогавшему отцу в лавке с продовольственными товарами. Он стал грузчиком, белым от муки в одном лице и обходительным продавцом — в другом.

Филон и Тичон рыбачили на лодках, на заре ставя сети в лагунах у прибрежных скал, затем сдавая улов барыгам. Эллиут помогал отцу забивать и разделывать скот. Андроник и Исос, являющиеся двоюродными братьями по отцу, пробовали себя в различных сферах торговли — от головных уборов до башмаков, был бы начальный капитал. Но Исосу больше нравилось продавать женские одежды — такова уж была его натура. Азариус подрабатывал тележечником на опасном рынке. И это несмотря на то, что парень заработал грыжу, пахая у друзей Янниса. Ахиллес же, кроме выпаса скота своих братьев, проводил всё свободное время среди воров и мелких хулиганов, которые, в свою очередь, были связаны с более крупными.

Бабушка Эрис запрещала ей выходить из дому в свободное время. Все, что она могла себе позволить в свободное от работы время — сходить к тете. Но и туда её отпускали с трудом — дядя Аркадиус страдал от чахотки. Иногда от одиночества ее спасали соседи, которым лекарь был не по карману. Начитанная девушка умела врачевать и принимать дитя. На рынок Эрис не ходила: бабушка говорила, что там очень опасно, и была права — недалекая пристань, кишащая пиратами и развращенными европейскими солдатами-храмовниками. Они в душе считали себя преемниками всесильных древних римлян, но не афишировали уважением к предкам-язычникам. А «благородное рыцарство», как таковое, зародилось от гуннских бешеных кочевых воинов-наездников, после переселения народов. Им Европа за мир регулярно платила огромную дань золотом и молодежью, подобно тому, как в древних мифах жертвуют чудовищам. Хотя и слова такого — «Европа», пока еще не придумали.

Но бабушка Эрис считала, что колонизаторы это те же римляне — кровожадные и обворовывавшие люд.

Римляне когда-то были под гнётом греков. Потом всё поменялось: война и теперь греки — рабы Рима на триста долгих лет. Они построили Империю — на архитектуре и модернизированной письменности греков. Хотя, кто уж разберет — кто прав, кто виноват. Кто знает, кто раб? Кто господин? И кто кого чему научил?

Времена менялись — снова последовали войны, разорения. За ними бессменно следуют их тени — голод и нищета, болезни и нравственный упадок. Опять войны и восстания…

Византия… Долго господствовала она — превратившая Православие в орудие власти. Вот только грекам не нравилось ставить архиепископов во главе верхушек. Они научились разделять духовенство и политику. И это была общая черта критян и колонизировавших их венецианцев — единственных в своём роде, не прикрывающихся Верой, честных и прямолинейных хапуг.

Постепенно византийская система постоянно меняющихся хозяев-родственников, прогнила. И она распалась на части. Теперь уже генуэзцы разоряли народ Крита, пока аристократия Европы показывала каждый свой семейный герб на поле боя «Во имя Христа». Остров Крит — всего лишь боевой трофей трапезундского рыцаря, восхваляемого массовой истерией, поднятой пылким Папой Римским.

Бедный люд, оказавшийся по злому року судьбы между важными морскими сообщениями — землю, которую всегда воспринимали как портал между важными стратегическими объектами, оказался в плачевном состоянии. И их просто продали деловой Венеции. Очередной меняющийся хозяин — не первый и далеко не последний.

Но время шло вперед, и свободолюбивые люди рождались и старели, женились и умирали под гнетом иноземцев. Порабощенные, но не осознающие этого люди пахали на благо Венеции, которая, как кусочек бывшего Рима, любила завоевания. Греческую молодежь призывали, обучали и отправляли на войны. Остальной народ обязан был своим непосильным трудом поддерживать экономику и прокармливать многочисленные рты, сказочно богатя колониальные верхушки. Кроме того, взымались налоги отовсюду, откуда только можно было содрать. Торговля, земледелие, отлов рыбы, ремесло — все и вся платит за иллюзированное мирное существование. Теперь венецианцы, одаренные деловой жилкой, стремились не только распространить Папский Католицизм их тамплиерских и госпитальских западных братьев; ссылая православное духовенство, поклоняющееся мумифицированным мощам, в горы; но и хотели навести здесь рыночные отношения, войдя с местной знатью во взаимовыгодные отношения.

В такое неспокойное время и проживали эти бедные ребята. Что им, молодым, до страстей противостоящих церквей, построенных на немощных мощах и мифах, от которых сам Иисус был бы в негодовании? Что им до фанатиков, политиканов и до мировых войн?

Но образ благородного война во все времена чтился народом, жаждующим освободителя. Юноши просто хотели быть героями — не осознавая, на чьей стороне правда…

Глава шестнадцатая

Прошло больше месяца после окончания игр, прошедших в конце мая. И если тогда возможны были редкие дожди, и то — иногда с примесью песка, приносимого из Сахары, сегодняшний зной бил все рекорды, жаря ребят и их коней на поле тренировок. Этот горячий июль заставлял жестколистные растения острова беречь ценную воду, усыпляя их. Так же и северные ветры приносили миллиарды песчинок, забивающихся во все щели. Это было время самых жарких, ветреных дней, но ночи могли быть и прохладные. Морская вода была неимоверно теплая — бездельникам можно было плескаться сколько угодно, но у занятых людей времени всегда мало.

Ребята после долгих изнуряющих тренировок не могли себе позволить долго снимать напряжение в воде — все парни подрабатывали, помогая прокармливать родителям братишек и сестренок. Но всё же, перед закатом, еще детское озорство заставляло их убегать сверкая пятками в ближайшую райскую голубую лагуну, отливающую розовым песком. Всех, кроме капитанши, конечно. Вот в такие минуты Эрис оставалась наедине с собой, что помогало продолжать ей оттачивать и совершенствовать свои навыки.

Эрис всё еще ждала и считала дни до прибытия командира. Он не мог обмануть её. Надо же! Эта жизнь удивительна. Все это время на Земле параллельно существовал этот человек, и Эрис, не зная о нем, была спокойна. А теперь…

Обстановка дома, бывшая и так нагнетающей, стала невыносимой — то ли от постоянной замкнутости в своих переживаниях, с которыми Эрис не могла с кем-либо поделиться; то ли от радикально против настроенной бабушки, она начала замечать чертовщину в ветхом доме. Постоянные скрипы, шаги, стуки, храп и лязганье посуды и так были естественным спутником пребывания в нем. Теперь, где бы не присела Эрис, рядом кто-то стучал, будто бы кидая камушком в оконные ставни. Мало того, иногда она ощущала, как кто-то невидимый, с сильным хлестом и ощутимой отдачей бил по старой немногочисленной мебели. И Эрис, находившаяся в одиночестве, изучая рукописи деда, всегда ощущала на себе чей-то взгляд за спиной. Ее одежда, особенно доспехи и тренировочные принадлежности постоянно кто-то сбрасывал с полок — иногда прямо на ее глазах. А однажды в полнолуние из бабушкиного комода вылезла их старая кошка — горя красными глазами и стуча длинными одревесневшими когтями она прошла в мамину комнату мимо зовущей ее Эрис, с шорохом и шумом влезши в старый шкаф. Каково же было удивление девушки, когда на рассвете она открыла входную дверь, впустив голодных животных в наглухо запертый дом, не имеющим даже отверстия для вентиляции! Но Эрис не забивала голову такой ерундой, списав всё на сильную волю её бабушки, характер которой ухудшался с каждым днём.

И только на поле, с Сириусом, Эрис ощущала счастье и свободу — преданное животное привязалось к новой хозяйке, каждое утро зазывая её громким отчаянным ржанием. Эрис выучила труды Демокрита (греч. философ и ученый) о коневодстве и это ей немного помогло в детстве. Но практика — лучший учитель.

Настал новый день. Уже с утра дул горячий ветер, суша Эрис душу. Яннис отстранился от ребят — видимо, мучила совесть. Как назло, Персиус сегодня вел себя крайне вызывающе. Он недели две, как сдружился с Ахиллесом, на что Аргос, Аннас и Атрей, зная самоуверенного перса с детства, реагировали отрицательно, считая, что вдвоём они злее и сильнее. Но Эрис это не волновало, зная, что с ней чистые душами честные ребята, готовые на самопожертвования.

— Э, Эрис, что ты замоталась с утра пораньше, дай полюбоваться на твою красоту! — воскликнул Персиус, стоя рядом с ухмыляющимся Ахиллесом.

— Что ты сказал, скот? — крикнула Эрис в его адрес, опешив от такой наглости.

— Ты же слышала! — повторил он.

— Я убью тебя! — воскликнула она и кинулась на Персиуса, со всей силы толкнув в грудь. Он чуть не упал, и сначала хотел превратить всё в шутку, но Эрис было совсем не до смеха. Они, стоя в борцовских стойках, сверлили друг друга горящими глазами. Затем Эрис сумела схватить его, но сильный Персиус выкрутил ей руку. Эрис повернулась и схватила его сзади за шею мертвой хваткой, заблокировав свои локти под его подбородком. Персиус покраснел, он выгибался дугой и крутился, так и не сумев сбросить с себя гибкую и легкую девушку, которая сделала замок у него на животе своими длинными ногами. Персиус задыхался, но не сдавался. Ребята прибежали, столпившись вокруг них. Учителя еще не было.

— Давай, сестра, порви его! — исступленно кричал Никон, не смея вмешаться.

— Эрис! — декламировало подавляющее большинство.

— Персиус, давай, ты что, слабак?! — заорал Ахиллес и с ними пару других парней из запаса.

— Подлый предатель! — крикнул гневно Агафон, но Ахиллес не ответил ему, струсив.

Персиус жестко бросил себя на спину, упав на Эрис. Но она не сдалась, перекинув ноги на его шею. Эрис было больно — от резкого броска, казалось, ее почки оторвались, а нутро зажгло. Теперь изгибистая, как змея, девушка сжала его удушающим приемом, и он, не в силах ничего сделать, отчаянно дёргал ногами, разрывая сухую землю. Схватив ее за ткань, обмотанную вокруг лица, он содрал лён с головы, вырвав клок волос из тугого конского хвоста. Эрис сжимала всё сильнее и сильнее. Клубы пыли поднялись вокруг них, забивая рты и носы зевакам, слепя глаза.

— Разойдись! — властно приказал чей-то грубый голос. Толпа отступила. Эрис не отпускала Персиуса, рыча:

— Проси прощения!!! — но он упрямо молчал, предпочитая терпеть боль, безрезультатно хватая губами воздух, как выброшенная на берег рыба.

— Эрис! — крикнул голос и она увидела в ослепляющем свете солнечных лучей лицо Тарроса, склонившегося над ней. Она моментально отпустила Персиуса, и тот, кашляя и громко делая свистящие вдохи, встал на четвереньки, истекая потом и слюной. Эрис резко встала, молча борясь с гневом и болью, и принялась отряхивать себя от рыжей пыли.

— Здравствуй! — смеясь, воскликнул он. — Я вижу, тебе и здесь весело! — продолжил Таррос.

— Да, пыталась развеселить себя и других, ожидая Вас. — в боевом исступлении, придавшем смелости, выпалила Эрис.

— Я очень рад видеть тебя. — его пристальный взгляд был наполнен чистой радостью. Эрис стало стыдно перед юниорами за это, и она отвернулась к парням. — И вас, Каннареджо — чемпионы Кандии! — воскликнул он, посмотрев на юношей. Ребята облепили Тарроса, одетого в свой ослепительный парадный наряд с бело-голубой орденской мантией, здороваясь с ним. Эрис незаметно ускользнула. Персиус с ненавистью смотрел на внушающего уважение взрослого Тарроса. Ахиллес обнял его, уводя и шепча что-то на ухо.

— Командир Таррос! — сказал пришедший Яннис, на лице которого смешались смущение и страх, будто бы перед ним стоял ревизор Дожа.

— Здравствуйте, учитель Яннис! — приветствовал Таррос, поменявшись в выражении.

— Мы ждали Вас! Пройдемте в столовую? — предложил старый лгун, и ребята переглянулись. Всем стало интересно, какая же она, эта столовая? Они знали, что в других частях солдатам дают бесплатное питание, но здесь это было непозволительной роскошью. Юниоры, сколько себя помнили, обедали тем, что приносили из дома сами. В жару аппетита почти не было — хотелось много пить, и они довольствовались вяленой рыбой или сушеным йогуртом с солью.

— А нам можно посмотреть на столовую? — колко спросил осмелевший при командире Атрей.

— Нет. Вам — в обед. — отрезал Яннис.

— Спасибо. Я не голоден. Мои солдаты. — он указал на внушительную колонну немых статных воинов, одетых в строгую венецианскую форму. — Накормите и расположите их в казармы, распрягите и напоите коней, учитель. Я, пожалуй, осмотрюсь. Затем, выделите мне комнату — мы шли всю ночь, я утомлён. — отрезал Таррос.

— Как прикажете. — сказал Яннис, недовольно нахмурившись. — Андроник, Филон, Тичон, Атрей и Агафон — вместо того, чтоб болтать, отведите лошадей в конюшни!

— Хорошо, учитель. Давайте, парни, помогите нам! — закричали Атрей и Аргос, зазывая остальных, увидевших столичного командира впервые.

Началась возня и суета, от которой Таррос держался особняком, сложив руки за спину и наблюдая недолгое количество времени. Затем он начал серьезно и медленно обходить территорию, внимательно осматривая каждый угол и столб. И вид у него был более, чем хмурый. Через некоторое время он приказал Никону, добровольно сопровождающему его, позвать Янниса. Тот, нехотя, пришёл.

— Яннис, уважаемый учитель, я, конечно, не хочу показаться любопытным, но это моя обязанность — спросить Вас, на какие такие нужды Вы выделили деньги призеров, данные мной из казны для улучшения состояния вашей части?

— Я обновил оружия. — без зазрения совести ответил Яннис, отчего Никон покраснел, сморщив нос, как обозленная собака.

— Да. Прекрасное оружие! И такое дорогое! — усмехнулся Таррос.

— Я выделил детям премии. — сказал Яннис потише.

— Премии? Это хорошо. — покачал Таррос головой, оставшись довольным его ответом. — Ну что ж, я еще не был в строениях и на конюшне. Можете пока идти. — Яннис, зло покосившись на Никона, ушел, чуя, что дела его плохи.

Никон отводил взор, боясь встретиться с пронзительными глазами Тарроса, от которых было невозможно ничего скрыть.

— И сколько тебе дали? — шутливо спросил командир, указывая взглядом на заношенную выцветшую одежду. — Не многовато будет? — он рассмеялся. Никон опустил голову, покраснев.

— Не хочешь говорить? Не надо. Я сам выведу шакалов на чистую воду. Не беспокойся. Иди. — Таррос дружески похлопал стесненного Никона по плечу. Он поднял голову, слегка улыбнувшись. Никон ушел, не желая стать чьим-либо лазутчиком.

Эрис прибывала в своей маленькой тёмной раздевалке. Она привела себя в божеский вид, освежившись водой. Было настолько жарко, что выплеснутая на землю жидкость совсем скоро не оставляла и пятна. Эрис не хотела выходить — ей было неловко. Столько дней ожидания и вот наконец командир здесь — что она скажет, а вдруг опять совершит какую-нибудь глупость? И внешний загнанный вид оставлял желать лучшего.

— Эрис! — снаружи послышался голос Георгиуса.

— Чего тебе? — спросила она, открыв дверь.

— Таррос. Он желает видеть тебя. — сказал кузен.

— Что ему от меня нужно? — тихо спросила она сама себя, поспешно выйдя.

— Не знаю.

— Подожди, может он захочет холодной воды? Я сейчас! — Эрис быстро сбегала к каналу, где ставила для себя чистую воду в кадке на охлаждение. Она наполнила свою керамическую фляжку.

Они подошли к командиру, сидящему на скамье, в тени строений у поля.

— Командир? — смущенно спросила Эрис у Тарроса. Вид у него был уставший. — Вы вызывали? — Георгиус ушёл.

— Нет. А что случилось? — он сделал удивленный вид. Эрис мгновенно покраснела. Теребя ремешок от фляги в руках, она сдавленно произнесла:

— Мне сказали, что Вы вызывали меня. Я пришла. — с досадой в голосе произнесла она.

— Я пошутил. — он опять улыбнулся. — Да, я вызывал тебя.

— Вы шутник. — хмуро ответила Эрис.

— Да не обижайся ты. Лучше дай попить. — попросил Таррос, смотря на воду.

— Держите, командир. — ответила Эрис, протянув флягу издали, будто боясь обжечься о пламя, находящееся на расстоянии вытянутой руки.

— Спасибо. — он приподнялся и достал воду. Сдержанно и аккуратно попив, Таррос опрокинул остатки на затылок успевшей обрасти непослушными жесткими мелкими кудрями, головы. — Приятная вода… — тихо сказал он.

— Вы бы обтерлись. Ветер может продуть ваш затылок. — заботливо сказала она. — Может заболеть голова.

— Ах, Эрис. Только эти хорошие слова уже способны излечить меня. — он продолжал улыбаться, смущая Эрис.

— Зачем Вы вызвали меня? — строго спросила Эрис, нахмурив черные бровки. — Если нет чего-то важного, я пойду. — сгрубила она.

— Ну почему ты такая? — умиленно сказал командир. — Ты совсем не понимаешь шуток. — он сделал огорченный вид.

— Я не привыкла, когда со мной разговаривают, не воспринимая меня всерьез. — отрезала Эрис.

— А кто тебе сказал, что я не воспринимаю тебя всерьез? — он пристально посмотрел на Эрис, отчего у нее сперло дыхание. — Ты слышала это от меня? Может ты — единственная, кому я верю и хочу, чтобы ты поверила мне? — его взгляд не был вульгарным или насмешливым. Наоборот, в его глазах читалось уважение и надежда.

— Зачем Вы меня позвали? — тихо спросила Эрис, не смотря на Тарроса.

— Можно мне увидеть Сириуса? — спросил командир.

— Почему Вы спрашиваете? Это Ваш конь.

— Нет. Я отдал его тебе. Теперь ты хозяйка, вот я и решил спросить. — сказал Таррос. — Садись, не стой там! — он указал на противоположный конец длинной скамьи, зная, что ближе она никогда не сядет.

— Нет, спасибо. — отказалась Эрис.

— Садись, надо поговорить. — настоял Таррос.

Эрис осторожно села. Она боялась шумно сделать вдох или проглотить слюну.

— Эрис. Знаешь, одна назойливая муха так хотела приехать сюда со мной. — говоря эти слова, Таррос отмахивался от надоедливой мошкары.

— Эту муху не Алессандро зовут? — невзначай сказала она.

— Правильно, ты догадливая. — Таррос улыбнулся. — Но я не позволил ему. А теперь, по-видимому, придется вызвать его. Он у нас мелочный придирчивый копеечник, любящий покопаться в грязном белье.

— Что-то случилось? — спросила серьезно Эрис.

— Вы все знаете, что случилось, но молчите, покрывая учителя, который не достоин такого хорошего отношения. — закончил Таррос.

— Что Вы хотите знать? Я смогу Вам помочь?

— Может быть ты знаешь, хотя вряд-ли и скажешь, кому Яннис отдал золото, предназначенное для гарнизона? — Таррос почесал макушку, запустив загоревшие пальцы в упругие густые кудри.

— Я скажу Вам. Только не сочтите меня за предательницу. Учитель Яннис оказался подлецом. — холодно сказала она, удивив Тарроса.

— Интересно, почему же? — он всем телом развернулся к ней, поставив ладони на широко раскрытые колени, приготовясь слушать.

— Он сам сказал, как в своё время продал моего деда, примкнув к его палачам.

— Надо же! А можно поподробнее? — на его лице проскользнул дикий интерес.

— Не сейчас. — прервалась Эрис, сменив тему. — Мы с парнями не знали, что Вы дали золото. Мы никогда бы не взяли его. — Эрис глубоко вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза. — Если б было нужно, мы бы отказались от победы ради честного имени.

— Какая же ты благородная! — восхищенно сказал Таррос. — Но реалии жизни таковы — всё решает золото. — его голос сменился на стальной.

— Нет. Есть вещи, которые не купишь ни за какое золото мира. — вызывающе заявила она.

— Да? — ухмыльнулся командир. — Ну скажи тогда, какие?

— Честь, здоровье… — она сделала паузу. — Любовь. — уверенным голосом закончила Эрис.

— Прекрасно! — он изумленно смотрел на неё, и взгляд Эрис был решительный. — Я полностью согласен с тобой. Но с тобой не согласен старик Яннис. Так куда делись дукаты?

— Приходил какой-то нахальный толстяк с дочерью — видимо, вельможа. Он был греком, одетым по-вашей моде. Они и забрали Ваше добро. И не сочтите меня подлой — я ненавижу ложь и приемлю только правду, даже если придётся пойти против собственной матери, которой у меня нет.

— Я хочу узнать тебя поближе. — с добротой произнес Таррос. — Ты — очень интересный человек с необычной судьбой, несмотря на свою молодость. — сказал он.

— Вы тоже — необыкновенный человек. — Эрис была смущена, но простодушный тон Тарроса успокаивал её. — Каллиста многое рассказала мне… — она улыбнулась. — Кстати, как она? Как милый Джузеппе?

— У неё всё хорошо, пока Алессандро рядом. — он рассмеялся. — Скоро он прибудет, и она погрузится в печаль. Знаешь, ты очень понравилась ей. Она только о тебе и говорила. Как околдованная! — воскликнул командир.

— Она прекрасная женщина — идеал красоты и добродетели. Передавайте ей мои приветы. — сказала Эрис.

— Обязательно передам. Но не сейчас. Сейчас у меня другая цель — как ты и говорила, здесь царит произвол. Это место позорит Кандию. Я удивляюсь, как вы умудрились победить, проводя каждый день здесь?

— Закалка и характер. Даже если создать все условия, Вы не сможете заставить слабака идти вперед и победить. — ответила Эрис. — Кстати, тот вельможа с дочерью ничем не отличились от камерлленджия с Лючией. Это их здешняя копия, заточившая на меня зуб.

— Ты и тут успела? — он засмеялся. — Бесталантливых глупцов гневает твоя яркость. — заключил командир.

— Не хвалите никогда. Я никто и не стою Ваших похвал. Человек может возгордиться и стать таким же бесталантливым глупцом, как и его завистник. — промолвила Эрис, краснея.

— Любой человек, но не ты. — он вновь посмотрел на неё взглядом, в котором, кроме почтения, читалось нечто большее.

— Мне пора. — произнесла окончательно смутившаяся Эрис, встав со скамьи.

— Тогда мне тоже. — он встал следом за ней.

— Идите к Сириусу, он в конюшне — прямо и налево. Последние двери. — объяснила Эрис.

— Спасибо. — проговорил Таррос, отряхиваясь, но Эрис уже убежала, не став его слушать.

Солнце миновало зенит и пешие тренировки с мечом прервались — всех позвали на обед. Эрис не стала проявлять любопытства, как остальные юниоры и пошла к Сириусу, предпочтя гордое одиночество.

— Милый мой! Мой верный друг… — говорила Эрис, гладя ослепительно-белого коня по гриве. — Ты видел своего настоящего хозяина? Тарроса? — конь зафыркал, словно понимая, о чем говорит девушка. — Он не забыл о тебе. Видишь — он не предатель и сдержал своё слово, приехав к нам. — Эрис чистила его подкованные копыта железной щеткой. — Вот так, дорогой, сейчас я приберусь у тебя и…

— Эрис! — крикнул Никон. — Эрис, ты здесь? Выходи!

— Что такое?! — возмутилась капитанша.

— Ты представляешь, у нас в гарнизоне каким-то волшебным способом столы, и скамьи, и стулья появились! Прямо, как в Кастелло Кандии! — информировал Никон, взяв лопату и принявшись разгребать конский навоз вместе с Эрис. — Командир Таррос, он спрашивает тебя. — он опустил голову, рьяно вычищая грязную солому. Его светлые волосы нависли над лицом.

— Я спряталась в этой вонючей конюшне, чтоб не приходить к казенному столу, как голодная дикарка. — буркнула Эрис, усердно проявляя старание.

— Сестра, не глупи. Это нормально — питаться здесь. Мы тратим на занятия все свое время и силы. Пашем на дружков наставника. Мы когда-нибудь уйдем воевать за Республику. Поэтому везде солдат кормят. Везде, но не у нас. А сегодня Яннис, как чувствовал, открыл столовую.

— Он просто знал, что командир сдержит слово и придет. Поэтому подготовился заранее. — заключила Эрис.

— Ты так думаешь? — спросил он, закончив чистку.

— Да. Более того, командир занятый человек и он здесь ненадолго. Когда он уйдет, таверна благотворителя Янниса прикроется. — она засмеялась, облокотившись на ручку лопаты.

— Ну сестра, ты даешь. Откуда знаешь?

— Это и Сириусу понятно, мой доверчивый братец Никон. — сказала она, похлопав Сириуса по бедру.

— Короче, давай умывайся и иди ешь. Таррос определил тебе отдельное место возле себя. — сообщил Никон.

— Что?! — вскипела Эрис. — Никогда. Я лучше останусь здесь. Вон, кони солдат нуждаются в смене соломы. — Она направилась по жаркому проходу, изобиловавшему толстыми синими и зелеными мухами.

— Сестра! Командир — упрямый человек. Иди уже, не спорь. — уговаривал Никон.

— Он что и тебе подкинул пару дукат?! — обиделась Эрис, остановясь.

— Сестра. Иногда ты просто невыносима. — без обиды заметил Никон.

— Иди, поешь за меня тоже, брат. — попросила Эрис.

— Я б с радостью, но не смогу. — сказал Никон. — Я попрошу Эллиута, он у нас мастер. — они засмеялись и он вышел.

«Нет, ну что за человек? Вечно выставляет меня перед всеми на посмешище. Дерзкий и настойчивый командир.» — рассуждала про себя Эрис, с головой погрузившись в грязную работу. Прошло около получаса, и духота стала спирать её грудь.

— Эрис! — это был командир. — Я звал тебя. — он зашел в жаркие, дурно пахнущие конюшни, где насквозь вспотевшая Эрис с замотанным лицом мастерски орудовала железным совком с длинной рукояткой, приводя округу в порядок. Она вздрогнула. Девушка подняла раздраженные от пота красные глаза.

— Почему ты не пришла? — спросил переодевшийся в обычную одежду, Таррос. В котте и камизе он казался простым человеком. Но его сложение, стать и выражение лица выдавало в нём полководца. Командир, не долго думая, взял лопату в свои большие ладони и принялся помогать Эрис.

— Не стоит. Я сама справлюсь. — сказала Эрис, строго посмотрев на него. — Вы устали с дороги и должны отдохнуть.

— Я не могу отдыхать, когда ты работаешь. — сказал он. — Хочешь, я позову солдат?

— Нет. — отрезала она.

— Здесь столько сильных мужчин, почему ты выполняешь грязную работу одна? — спросил удивленный Таррос.

— Труд дисциплинирует. Люблю работать в одиночестве. Когда я работаю — предпочитаю молчать. Это помогает сконцентрироваться и выполнить всё быстро и качественно. — поделилась Эрис.

— Твои нежные руки созданы не для этого… — Таррос остановился перед Эрис, вызывающе посмотрев на неё горящими глазами. Он схватил ее совок. Она замерла, но не надолго:

— Командир Таррос! Я думала, что только Ваш дружок Алессандро пустомеля, не умеющий держать язык в узде. Но, как оказалось, Вы ничем не уступаете ему! — разгоряченная Эрис опасно повысила голос, смотря ему прямо в глаза. — Я не потерплю фамильярного отношения к себе, даже от такого уважаемого человека, как Вы! — с этими словами возмущенная поведением командира девушка с грохотом бросила совок и стремительно вышла.

Таррос опешил от такой дерзости зеленой девчонки. Он стоял и смотрел на быстро удаляющийся силуэт. Командир, привыкший к женской покорности, почувствовал зов совести и стыд. А еще он жалел, что не смог вовремя остановить свой язык и приструнить взор.

Эрис шла, не замечая ничего вокруг себя. Ее кровь кипела от негодования, она возненавидела прямолинейную наглость Тарроса. Но могла ли Эрис обижаться на него долго?

— Сестра! — позвали ее ребята с поля.

Она лишь отмахнулась рукой, подойдя к Яннису.

— Я плохо себя чувствую, можно домой? — резко спросила Эрис.

— Ну иди, иди. — подозрительно покачал головой учитель.

Из конюшен послышался строгий голос Тарроса, зовущий его солдат. Войны побежали к нему. Эрис нахмурилась и вышла из части.

Глава семнадцатая

Вечером Таррос написал письмо для Алессандро Армандо такого содержания:

«Pax tibi, Marce Evangelista meus. *Мир тебе, Марк, мой Евангелист! (лат.) *

Здравствуй, мой лучший друг, мой хитрый лис. Не зря ты слезы лил — ты был прав, без тебя я не смог провести и дня. Но не возрадуйся, самоуверенный болван, я совсем не соскучился. Мои уши только начали отдыхать от твоей утомительной болтовни.

В Ситии есть казнокрады. И я думаю, если глубоко покопать, найдем и обезвредим целую сеть. Но чтобы знать, где копать, мне понадобится именно твой длинный нос, чующий грязную вонь, как ничей другой.

Так что собирайся быстрее, поцелуй Джузеппе и тащи свой нежный з.д в суровую Ситию. Предупреждаю заранее — не распускай свой безразмерный язык, а то укорочу.

Твоя верная противоположность, Таррос.»

Он послал своего солдата гонцом, к завтрашнему вечеру ожидая Алессандро.

Командирской комнатой послужила довольно-таки милая маленькая светлая комнатка на втором этаже рабочего строения. Здесь была узкая деревянная амфикефаль, такой же узкий шкафчик и мозаичное разноцветное окно, которое не мылось, по всей видимости, со дня своего рождения. Также был стол для письма и этого было достаточно. Он спокойно спал сегодня ночью, до потери сознания вспоминав дерзкую Эрис, так легко и нагло нагрубившую ему — командиру армии острова Кандии. Он хотел исправить свою оплошность и задобрить её. Но понял, что Эрис не обычная девушка и её не купишь материальными вещами, как других женщин — она, наоборот, оскорбится, заметив подобное отношение. Он решил от чистого сердца попросить у неё прощения и больше не совершать подобных необдуманных шагов, которые могли бы обойтись ему слишком дорого, стерев и сделав тщетными все усилия, которые командир приложил к тому, чтобы сдружиться с этой необыкновенной девушкой.

Вчера Эрис в расстроенных чувствах ушла на побережье, смотреть на волны. Пробыв там пару часов, она направилась к себе. Под вечер Эрис пришла домой без настроения. Бабушка заметила это, но ничего не спросила.

Девушка предпочла вместо горевания посвятить выпавшее время уходу за собой — так её нервы успокаивались. Перед сном у Эрис были свои ритуалы красоты, несмотря на то, что занятие по жизни она выбрала далеко не женское. Она умела следить за собой, это было у неё в крови, некоторые знания смекалистая девушка черпала из редких трудов. Она узнала, как вавилонские невольницы, привозимые царю Соломону делали кожу своего тела атласной и гладкой, лишенной исконно мужских черт. И ей это понравилось, несмотря на то, что некоторые манипуляции были довольно болезненны. Красота требует жертв! После процедур Эрис совершала полное омовение и умащалась маслом эфира лаванды, которое покупала у сестренок Персиуса — в горах обильно произрастали эти благодатные цветы, дающие телу свежесть даже в самых тяжелых условиях. Затем девушка отламывала кусочек широколистного алоэ, который всегда стоял у её спального места, и протирала им лицо и шею. За прекрасной улыбкой девушка ухаживала с помощью масел — оливкового и чайного дерева, на пару с очищающей ворсистой палочкой из прутьев волокнистого дерева. Эти нехитрые приспособления и народные секреты, сохраненные на ветхом пергаменте позволяли Эрис всегда выглядеть на высоте, ибо она сама считала, что душа и тело не должны иметь изъянов, несмотря на окружающие условия. Это было частью её философии, её взгляда на жизнь, что противоречило отшельническим взглядам монахов, распространяемых среди слепо верующего населения и активно культивируемых последними. В Европе, да и в других местностях пилигримы делились с простолюдинами тонкостями самобичевания и пренебрежением элементарных правил чистоты, полагая, что это приближает их к Создателю. Эрис наоборот, считала, что если перед любимым хочешь быть безупречным, то перед Господом — и подавно. Бабушка ругала её за подобные суждения, считая их богохульством. Но упрямая девушка лишь смеялась, спрашивая её, не мешают ли вши сосредоточиться отшельникам на молитве, из-за чего опять получала нагоняй. Эрис придерживалась своего мнения во всем, наживая противников даже среди самых близких людей.

На рассвете Эрис, как обычно, выполнила свои занятия по дому и направилась в гарнизон, надев свою маску строгой сдержанности. Необыкновенное волнение давило ей на шею.

Она вошла внутрь — привычно прибыв раньше всех. Она всегда из свободной лиги приходила первой. Старый сторож спал. Он не требовался здесь, в части — это был просто выживший из ума старик, которому сердобольные военные подкидывали дешевого вина. Говорят, он сам когда-то воевал, даже был героем. Старик все еще считал себя частью армии. Поэтому-то его и не выгнали. Приставили для него сторожку. Сидит выпивоха в ней днем и ночью, полагая, что все еще охраняет объект. Печально и противозаконно…

Вчерашние часовые еще дежурили. Кивнув им с достоинством и выдержкой, Эрис направилась в уделенное специально для нее маленькое тёмное помещение каструма — так они с ребятами в шутку называли часть, на древнеримский лад.

Войдя, она скинула свою плащевку. Аккуратно повесив ее на гвоздь, Эрис взяла старые простенькие латы. Надев щитки-поножи, принялась одевать броню и нарукавники. Эти движения были настолько отработаны, что выполнялись не осознанно, на автомате. Взяв свои ножны, она прикрепила их к тугому поясу. Проверив, в порядке ли меч, одела новый закрытый шлем и направилась к выходу.

Таррос уже давно был на ногах. Утро было довольно свежим и сегодня по плану была реставрация забора по всему периметру. Командир, одевшись в рабочую одежду, случайно взглянул в разноцветное пыльное окно — на площадке пока не было никого, ни учителя, ни ребят. Но вот своей прямой уверенной походкой летит Эрис. Что она делает? Как ему подойти к этой колкой девушке? А если она опять нагрубит? А может, применить авторитет?

Нет, ерунда. Её противостоящий всему характер усугубит всё, лишь только Таррос покажет силу…

Так или иначе, он вышел. Сердце его громко стучало, как у неискушенного мальчишки, но он глушил свои эмоции.

Эрис вытащила меч. Она разминалась, принеся второй из подсобки, молниеносно, со свистом разрезая воздух блестящей сталью. Кисти её рук были расслаблены и подвижно крутились в запястьях. Таррос встал на пороге и тихо наблюдал, как она, стоя к нему спиной, мастерски лавирует сразу обоими оружиями, создавая вокруг себя мелькающую непроходимую преграду — стоит подойти поближе, и ты упадешь, сраженный. Так же и с самой собой — Эрис выставила невидимую преграду любому, кто хочет приблизиться к ней. И точно также поражает словами и поступками, отбивая всякую охоту стремящегося. Но Только не у командира. Он решил, что несмотря ни на что, добьется ее расположения.

— Эрис! — прямо за собой ей послышался знакомый голос.

«Ну почему он такой назойливый?» — подумала девушка, и от резко нахлынувшей неуверенности в себе её мечи запутались друг о друга и с лязганьем упали на песок.

— Приветствую Вас, командир Таррос. — не смотря на него, ответила Эрис.

— Здравствуй. — он перепрыгнул через барьер, дав мощный толчок сильными ногами и уперевшись правой рукойна высокую перекладину.

— Не стоит, я сама. — Эрис холодным тоном остановила командира, поднимающего ее мечи, но не успела — один оказался в его руке.

— Я хотел помочь. — тихо сказал он, смотрев на свои ладони.

— Я не нуждаюсь в чьей-либо помощи, командир. Благодарю. — она принялась быстро жонглировать одним мечом, сияние которого образовало вокруг неё круглый ореол.

— Капитан в шлеме, ты прекрасно владеешь гладиусом. — заметил Таррос.

— Не идеально. — отрезала она, медленно уходя от него, не прекращая своих действий.

— Эрис! Остановись на мгновенье! — он не хотел повысить тон, но его голос привык к грубости.

Эрис замерла. Её нутро вздрогнуло от такой резкости.

— Что Вам нужно? Приказывайте. — ответила она, развернувшись и вставив меч в ножны.

— Я не приказывать пришел. — он помолчал немного. — Я извиниться хочу. За вчерашнее. — Его выражение лица было пристыженным, вызвавшим в девушке сочувствие. Он смотрел на неё с какой-то опаской, видимо боясь, что она снова выкинет какую-нибудь штуку.

— А что, вчера что-то случилось? — спросила она, сняв шлем.

— Я… Ну ты же сама знаешь, не делай из меня идиота, Эрис! — его голос стал нервно срываться.

— Вам же нравилось, когда я это делаю. — она посмотрела на него. — Стыдно озвучить вслух то, что вчера натворили? — её брови поднялись, а лицо не выражало эмоций. — А вот я ничего не помню. — просто ответила она, пожав плечами.

— Как ничего?

— Вот так. — она выхватила из его руки меч, без опаски взяв за острие.

— И ты не помнишь, что я сказал? — удивленно спросил Таррос.

— Не помню. — она помахала головой из стороны в сторону. — Но моя память может вернуться, только если Вам будет угодно. — она глубоко вдохнула. — Зависит от Вашего поведения! — воскликнула Эрис, улыбнувшись. Таррос заметил маленькую милую ямочку на её белом подбородке. Он улыбнулся в ответ.

— Как же ты так просто меня прощаешь?

— Я ненавижу злопамятных людей. Не переношу их. Если человек искренне раскаялся, следует пойти ему навстречу.

— Ты молодец, капитан в шлеме! — воскликнул он.

— Командир, наверняка у Вас много дел.

— Я уже ухожу. — сказал он.

— Я буду помогать. Поручите мне дело. — уверенно сказала Эрис, положив второй меч на плечи и повесив руки на нём. — Не сочтите меня за арделио, это позор.

— Хорошо. — он не мог не улыбнуться от её слов. — Обязательно позову тебя, Эрис. — он быстро ушел своей легкой, раскидистой походкой.

Эрис продолжила свои занятия и постепенно на поле стекался полтинник юниоров, под командованием Янниса начавший занятия.

— Учитель Яннис! — это был один из воинов Тарроса. — Командир приказывает Вам прекратить учения и построить юниоров, предоставив их ему. — сухо сказал солдат, лишенный чувств. Эрис узнала его — это был тот самый постовой у маяка. Ей стало и смешно, и стыдно. Глупая улыбка расплылась на ее личике, и не успела она принять серьезный вид, как армеец взглянул на юниоров, узнав её в толпе.

— Ответьте, что я уже построил. — ответил недовольно Яннис, крикнув ребятам на построение. Солдат ужасно смутился и поспешил уйти, замешкавшись и чуть не упав по дороге. Эрис и Атрей рассмеялись, их поддержал Никон с ребятами. Яннис заистерил и пришлось замолчать. Ему не нравилось, что сюда, к ним в Олимпию приехал человек, стремящийся всё поменять, ведший себя, как хозяин. И его раздражали его трудармейцы — зацикленные на работе, чинные и угрюмые. Их громкие хоровые голоса в перекличке и декламации устава доносились эхом от далеких строений. А может, это была банальная зависть — не каждому дано стать выдающимся наставником.

Из-за угла вышел Таррос со строем своих солдат. Их вид был торжественный и благородный. Вчера они до позднего вечера рубили, пилили и обрабатывали древесину, превращая её в штампованные доски для забора. Сегодня в плане командира было установить каменное основание и поставить ограду. Они ровным строем, громко маршируя, остановились.

— Яннис, мне нужны ребята, чем мы быстрее закончим, тем лучше! — сказал Таррос.

— Да командир, они в Вашем распоряжении! — с этими словами он удалился.

Юниоры стояли смирно, ожидая приказа. Таррос обошел их подобно тому, как дело было в Кандии в его крепости.

— Сейчас мои солдаты будут ломать старый забор. Вы будете стаскивать обломки в общую кучу. Потом принесете им камни — их вчера ночью привезли с каменоломни. Они находятся в той стороне гарнизона.

— Это что нам тащить аж от переднего входа! — воскликнул Персиус.

— Это сказал ты? — он развернулся, бровью указав на него.

— Да! — спесиво ответил тот.

— Юниоры Каннареджо! Я нашел двадцать ручных тележек. Двадцать парней будут везти камни. Двадцать первый — ты. — он посмотрел на Персиуса, сжигая глазами. — Ты будешь нести камни на своей спине. И только посмей не догнать тележечника и пропустить свою очередь — столкнешься с моей плетью. — закончил он. Персиус вскипел и вспотел, но не мог ничего ответить, ведь перед ним стоял сам главнокомандующий.

— Десять человек будут загружать камни. — продолжил он. — Десять будут мешать закрепляющий состав. Осталось восемь.

— А я? — звонко спросила Эрис. — Нас не восемь, еще девять. Я буду работать с Вами.

— Ты не будешь таскать тяжести. — отказал командир.

— Это несправедливо! — высказалась Эрис. — Я буду работать наравне с братьями! — продолжала она. — Я привыкла!

— У меня для тебя есть более важное задание. Я смотрю, ты очень внимательна. Сейчас пойдешь и проконтролируешь, как юниоры выполняют порученное. Затем по списку, ты ведь умеешь читать? — он вопросительно посмотрел на Эрис и она кивнула. — Распределишь стройматериалы по периметру округи. Здесь всё указано. — командир вытащил чертеж и отдал Эрис. Та начала бегло изучать его. Она свернула пергамент. Тарросу показалось, что слишком быстро. — Что, ты уже всё?

— Да.

— Как так? — удивился он.

— Камней — тысяча шестьсот. Всего сорок солдат. Каждый должен будет уложить сорок штук. Каждый юниор должен пройти мимо меня по восемь раз, если будет грузить по десять штук за раз. Досок на каждого солдата уйдет по двадцать две. С учётом запаса. — хмуро и быстро говорила она, смотря перед собой.

— Я же не указал всего этого?

— Зато Вы указали периметр части, высоту кладки, размер и количество камней. Также ширину доски. А я посчитала солдат. Ну что тут удивительного, ей-Богу, командир? — Эрис стало смешно.

— Смекалка — оружие безоружного на войне. — он довольно покачал головой. — Ключ к выживанию. Давай, по местам! — его голос был грубый и громкий.

Солнце начало палить и ветер заносил глаза острым слюднем. Эрис, по обыкновению, замотала свою голову и лицо — так ей было комфортней в обществе воинов. Ее невозможно было отличить от шустрого сухого мальчугана пятнадцати лет. Только ростом девушка была долговяза. Она сняла доспехи, оставив тяжелую кольчугу, которая нагревалась под палящими лучами, но сколько бы друзья не уговаривали её, Эрис не слушалась, работая в ней. Остальные остались в легких льняных грубых деревенских рубахах.

Тяжело же было уследить за всем, успеть посчитать и посмотреть, чтоб нигде ничего не упустить — уж лучше бы Эрис таскала камни. Рассчитав, на расстоянии скольких шагов должны быть войны друг от друга, Эрис сообщила командиру, и он поставил солдат. Девушка оседлала Сириуса — ей было нужно успевать с парадного входа до их места, и дело пошло быстрее. Все работали рьяно и слаженно. Только Персиус пытался испортить ей настроение. Он подмечал, когда командира не будет рядом и ленился, сбивая очередь в рядах. Но брат Никон и Аргос были тут как тут, иначе конфликта было бы не избежать. Эрис сама поставила Персиуса между ними, где один являлся авторитетом, второй — другом детства для спесивого парня. Эрис не внесла в расчёты пешего Персиуса, зная заранее, что толку от него будет мало.

Ахиллес же работал молча, насупившись, как бык. И внешность у него была подобная — широкий и с грузными мускулами, с кудрявой головой на короткой толстой шее. Немой взгляд, нестандартный прикус и круглые ноздри — всё создавало схожесть с озлобленным быком. Только ему не хватало духа, как Персиусу, постоянно заявлять о себе.

Эрис еле успевала контролировать всех юниоров. Оставшиеся восемь, под руководством девушки, стаскивали доски к указанным местам. К обеду основание было выложено — крепкое и вечное на вид, его не сравнить с тем ветхим убожеством, что было здесь ранее.

Уставшие воины и юниоры пошли обедать. Эрис, под предлогом пойки Сириуса, ускользнула к каналу. Беззаботно растянувшись, отдыхая в тени дерева за строениями, под храп и хруст щипающего траву коня, она не заметила, как сзади к ней подошёл Таррос.

— Что ты тут делаешь? — спросил он издалека, не желая испугать, либо разозлить её.

— Командир! — она резко соскочила с места, встав по стойке смирно.

— Командир-командир. Иди обедать, как положено — вовремя и со всеми. — голос его звучал сердито и он приблизился.

— Я не голодна. — помотала головой Эрис.

— Не верю. Ты что — не человек? — он улыбнулся.

— Спасибо за Ваше внимание и доброту, я не хочу есть. — продолжала Эрис.

— Слушай. Перестань упрямиться, это выглядит смешно. — он посмотрел на нее просто и дружелюбно.

— Я не могу пойти. — Эрис опустила голову. Она не хотела продолжать эту тему.

— Ну почему? — Тарросу было непонятно такое поведение.

— Я не могу сказать. Я не голодна, я же говорила, что тут непонятного? — её брови нахмурились, и она возмущенно посмотрела на командира, вторгающегося на личную территорию её души.

— Юниор! Ты забываешься! — он был разозлён. — Бегом в столовую! Это — приказ.

Она покраснела :

— Нет! — и резко плюхнулась на землю, отвернувшись в сторону канала.

«Боже, ну что за противная девчонка! Дай терпения.» — думал Таррос.

Эрис ожидала ругани. Но, вместо этого командир спокойно сел рядом с ней, смотря на журчащий ручеек. Дыхание Эрис перехватило и она сжалась в комок, поджав ноги и обняв себя руками.

— Здесь прохладно. — тихо сказал он. — Ты любишь одиночество, я прав? — Таррос посмотрел на нее. Она покачала головой. От стыда перед мужчиной её глаза упрямо заслезились.

— Да что с тобой такое? — воскликнул он. — Ты что, меня боишься, что-ли? — он засмеялся.

— Вас? Никогда в жизни! — её голос опять зазвучал вызывающе — она села свободнее и растерла пару слез, успевших выбиться наружу.

— А кого боишься, что не идешь обедать, когда подают? А?

— На это есть не одна причина. — наконец Эрис начала сознаваться, не смотря на Тарроса.

— И какая же? — настаивал он. Она молчала, насупившись. Затем начала:

— Во-первых — меня замучает совесть, если я буду есть еду из казны. — призналась девушка и брови Тарроса высоко поднялись в глубоком удивлении. Его шутливое выражение лица приняло серьезный вид.

— Я же говорила, Вы меня не поймете! — обиделась она.

— Я понимаю тебя. — он посмотрел на Эрис убеждающим взором. — Продолжай, пожалуйста.

— Во-вторых — мне стыдно есть перед людьми… Я буду выглядеть недостойно и глупо. — она раскраснелась еще больше. Таррос заулыбался — его умилили эти забавные слова.

— В-третьих — я просто подавлюсь, если на меня кто-то посмотрит. И вообще, больше не спрашивайте и не уговаривайте, всё равно — не пойду. — заключила она и от откровения на её душе осталось противное пятно. Это был первый человек, с которым Эрис откровенничала.

— Нет. — он замотал головой. — То, что ты удивила меня — этого сказать мало. — он продолжал улыбаться. — А дышать-то ты не стесняешься?

— Если громко — то да, стесняюсь. — она улыбнулась, смотря на него, обнажив свои крупные сияющие зубки.

— Нет, всё-таки ты — удивительная девушка… — Таррос посмотрел на неё, но сразу же отвел взгляд, который мог бы снова обидеть Эрис. — Знаешь, насчёт казны — посмотри, как воруют другие, где их совесть? — спросил он, не глядя на неё.

— Вот — всё начинается с таких мелочей. С куска хлеба. — сказала она. — Есть бедняки, которые нуждаются в помощи властей больше, чем мой желудок, способный прокормить себя сам. — заключила она, опять став крайне серьезной.

— А ты принципиальная. — задумчиво произнёс Таррос. — Но твоя мизерная порция, выданная за тяжелый труд, плата которого гораздо больше, не уменьшит казну и не спасет обездоленного. Есть — это естественно. Еще естественней — есть в обществе. Что за глупости в такой умной голове? — он слегка постучал по ее виску согнутым пальцем, разбавляя обстановку. Эрис увернулась, улыбнувшись.

— Не могу переступить через себя. Я подавлюсь на Ваших глазах и Вас замучает совесть. — с гонором сказала Эрис, вызвав приступ смеха Тарроса.

— Ох Эрис, Эрис. — он принял сосредоточенный вид. — Если по-серьезному. — Таррос развернул туловище, смотря прямо на неё, отчего Эрис снова стало неловко, но она сдержалась. — Боязнь принимать пищу при людях — вид боязни людей. Один из видов социофобии. Как ты собираешься стать выдающейся личностью — а у тебя есть все задатки и шансы для этого, если будешь продолжать бояться их? Ответь пожалуйста.

— Я не боюсь людей. — она промолчала. — Я боюсь опозориться. Боюсь выглядеть глупо и смешно, боюсь показать свою слабость. — ее глаза снова заслезились.

— Если бы ты видела себя со стороны, то никогда бы не додумалась до этого. Ты хоть осознаешь, что будучи девушкой, сумела одержать верх над всеми, перед народом, перед правителем? И здесь — столько воинов, а ты среди них одна единственная, держишься молодцом со стальными нервами. Я тебе завидую. По-хорошему. В твои-то годы и такое поведение… Честно! — снова воскликнул он. Таррос не просто поддерживал её дух, он сказал то, что думал.

— Но всё равно. Что-то мешает мне. — она опять погрустнела.

— Слушай, солдат. Это что-то — исключительно то, что у тебя внутри. Ты сама это выдумала, найди и выброси. Понятно? — его голос звучал уверенно и задорно. — Так что давай, не ленись, вставай и пошли! — он резко поднялся, протянув ей руку. Эрис подняла на него свои добрые красивые глаза. Видно было, что она решала — взять ли ей его ладонь?

Эрис протянула свою руку, не улыбаясь. Таррос хотел было потянуть её, помогая встать, но сильная девушка, не нуждаясь в помощи, вскочила сама и ее нежная тонкая рука быстро выскользнула из грубой ладони командира.

— Спасибо. — тихо сказала Эрис, выйдя вперед Тарроса, не оглядываясь. Он возликовал — хоть такая сдержанная, но всё равно, это его победа. Маленький, крошечный шажок к прекрасному будущему. Его глаза на миг загорелись пламенем, которое он скрывал ото всех, но Таррос тут же потушил его, не желая снова быть пристыженным и приструненным Эрис.

Она до сих пор ощущала Тарроса — руку Эрис жгло от этого простого прикосновения. Казалось, ее кисть сейчас покраснеет и распухнет, но конечно, этого не случилось. Ей было неловко и непривычно — она чувствовала, что Таррос питает к ней интерес. И самое постыдное для нее было признаться себе, что его интерес — взаимный…

Глава восемнадцатая

Они пришли в столовую. Эрис вымыла свои лицо и руки, полив воды и Тарросу. Взгляды солдат устремились в их сторону. Юниоры уже доедали последние ложки своих порций, оставив после себя послеобеденный разгром. Никон и Георгиус принялись свистом зазывать Эрис, махая рукой. Но она, глянув на их тесный стол, мягко говоря, неряшливый, улыбнулась с жестом извинения, отказав.

— Эрис, садись со мной. — предложил Таррос, выдвинув стул. Этот маленький стол стоял особняком у самых окон раздачи. Эрис замешкалась, ища глазами место. Никон снова замахал, к его зову присоединились Софос и Аргос. Но там вообще невозможно было протиснуться, и девушка отказала. Вздохнув, она села за его столик, взяв другой стул и отвергнув помощь командира. Таррос ухмыльнулся, другого и не ожидав.

Дежурный молча принёс две порции рыбной похлебки и два куска хлеба.

— Ешь и разоряй Венецию. — засмеялся командир. Эрис нахмурилась.

— Καλή όρεξη. *Кали орекси — приятного аппетита греч.* — сказала она, взяв ложку после него.

— Buon Appetito. *Приятного аппетита (итал.) * — ответил он, улыбаясь.

Таррос молча начал обедать так, как ранее заметила Эрис, наблюдая за ним в Мегалокаструме. Она сидела и ковырялась в еде ложкой, разглядывая жемчужные переливы на поверхности супа. Командир почти закончил.

— Эй, солдат. Ты ведешь себя, как девчонка. — он нахмурился. — Слушай и запоминай — есть в одиночестве так же ненормально, как ходить в уборную вдвоём. Всё понятно?

— Да. — тихо проговорила Эрис, медленно набирая ложку. И пока она несла эту ложку до рта, ей всё время мерещилось, что сейчас суп расплескается на одежду или стол. И что все на нее смотрят. Хотя никому никогда и дела нет до жующего сослуживца.

Таррос краем глаза наблюдал за ней, не подавая вида. Ее манера принимать пищу была очень аккуратной.

— Эрис. Вот видишь, тебе нечего стесняться. — начал он разговор. — Я понимаю, если б ты ела, как тот парень, — он указал на Эллиута, улыбаясь. — тогда б еще можно было постесняться. Но для простолюдинки ты слишком хорошо воспитана. — продолжил командир, взявшись за воду.

— Спасибо от имени всех ребят. — сказала Эрис, не съев и половины порции.

— А мне то за что? — он удивленно посмотрел на неё.

— За всё. — она помолчала, добавив. — Вы умеете убеждать, подобрав нужные слова.

— Не выкручивайся. Думаешь, я не знаю, что в Ситии солдат не кормят? Яннис — хитрый человек, подуставший врать к старости.

— Откуда Вы узнали?

— Посмотри на эти чашки. — он поднял свою, крутя в воздухе, капнув остатками на стол. — Их только пару дней назад купили. Или столы — они пахнут смолой. И эти доходяги… — он указал на парней из запаса. — Он думает, что мы — столичные глупцы. Нам невозможно пустить пыль в глаза. Я говорю это только тебе, потому что доверяю. — поделился Таррос.

— Спасибо за доверие. — сказала Эрис, пряча взгляд.

— Ты что, всё что ли? — разочарованно спросил Таррос. — Тебя что, надо с ложки кормить? — он выкатил на нее свои синие глаза.

— Ну перестаньте… Мне хватает. Эллиут! — она передала свою тарелку, и тот, поблагодарив, принялся доедать.

— Ты молодец, парни уважают тебя.

— Я здесь с шести лет. Уже десять лет, как я в Олимпии. — откровенничала она. — Это больше, чем они. — она указала на стол юниоров. — Только Персиус, Аннас, Аргос и Атрей пришли на день позже меня. Но были периоды, когда они надолго бросали занятия.

— Ты для них авторитет. — заметил командир.

— Иногда приходиться быть грубой и задиристой. Как парень. То есть, почти всегда.

— Но этот смугляк, Персиус похоже — он противится. Он намного старше тебя?

— На шесть лет. Он не всегда был таким. — Эрис нахмурилась. — Он на протяжении долгого времени был для меня, как брат. — сказала Эрис.

— Это он хотел стать капитаном Каннареджо? — полюбопытствовал Таррос.

— Да. Как Вы догадались?

— Спесь и самоуверенность написана на его лице. — ответил он. — Но не только это заставило его покончить с братскими чувствами. — спокойно проговорил Таррос, попивая воду.

— Что? — Эрис вздрогнула. — А что же еще, по-вашему? — она снова возмутилась.

— Сама знаешь. — провокационно бросил он, подняв на нее глаза.

— Я уйду, командир. — пригрозила девушка, отводя глаза.

— Нет-нет! Не уходи. Вечером прибудет венецианское помело и нам больше не придется посидеть за обедом так непринужденно. Прости за откровенность. Я говорю только то, в чем уверен. Ты же любишь правду?

— Какой бы тяжкой она не была. — вздохнула Эрис, снова посмотрев на него. — Но о таких вещах мне больше не говорите! Теперь я ненавижу Персиуса. — она гневно покосилась в его сторону, и этот гнев был искренним. — Я еще поквитаюсь с ним. — покачала она головой, буркнув последние слова себе под нос, скрывая его в кружке. — И больше не заставляйте меня краснеть! — она подняла левую бровь, и выражение ее лица стало пацанским. Что, по мнению Тарроса, придавало ему еще больше миловидности.

— Почему ты выбрала военное дело?

— Я знала, что Вы спросите. — она улыбнулась. — С раннего детства я считала, что солдат — это защитник слабых и угнетенных. Что он — герой, вышедший из народа. — она говорила воодушевленно и смотрела в никуда перед собой, сложив руки на столе. Таррос заметил крошечные родинки на её правой щеке и слева над губой. А когда она повернулась ранее — одно большое темно-коричневое, почти черное пятнышко на шее, за правым ухом, размером с ноготь.

— Что-то же должно было тебя подтолкнуть? — настаивал он.

— Мой дед был военным. Хорошим военным. Но это долгая история. И я знаю его только по рассказам.

— И всё?

— Нет. У меня был брат. Нас развела судьба. Он — размазня. Он был старше меня на три года и всегда дрался со мной. — она задумалась. — Я не могла уступить ему, потому что он был несправедливым. И не хотела быть слабохарактерной, как он.

— Куда смотрели твои родители? — удивился командир.

— У меня нет родителей. — Таррос смутился:

— Прости… — его лицо приняло выражение сопереживания.

— Вы что? — задорно спросила она, пряча боль. Но Таррос все понимал. — Я привыкла, и мне ничуть не больно. — Эрис продолжила. — Мой отец — генуэзский пират. Я не помню его. Родители расстались. Мать — здешняя. Она оставила меня в детстве, забрав брата. Но перед этим я напросилась сюда и заняла его место.

— Интересно. Так ты у нас полукровка? — с энтузиазмом спросил Таррос.

— Получается, так. Но я не считаю, что меня что-то связывает с отцом. — она опять нахмурилась.

— Кто тебя вырастил?

— Мать моей матери.

— Спасибо ей за воспитание. — Таррос смущенно улыбнулся.

— Знаете, раз уж Вы потянули меня на откровенности, я расскажу Вам, что вдохновило мой дух.

— Я весь в нетерпении. — он приблизился и занял позу внимательного слушателя. Юниоры смотрели на них, и друзей Эрис эта картина совсем не смущала, наоборот — они радовались, что их капитаншу так уважает главнокомандующий острова. Только Персиус был в бешенстве, которое выражалось на его лице и в настроении. Сидящий рядом лживый Ахиллес тоже бесился, только не подавал вида.

— Моя мать с нами скрывалась от отца в Хандакасе. Хераклионе.

— Кандии?

— Да-да. В Вашем городе. Мне было тогда три года. — Таррос напрягся. Он будто бы что-то почувствовал. — Мы были на пристани в тот знаменательный день, когда на наши земли впервые вступили войска колонизаторов. — Командир сосредоточенно нахмурился. — Я помню, как мать оставила меня с братом и куда-то ушла. Потом помню сильный толчок в спину — как раз тогда, когда я в первый раз увидела рыцарей на конях! — она широко улыбнулась.

— Ты помнишь, что было дальше? — лицо Тарроса стало изумленным — радостным и напуганным одновременно. Будто бы только что на его глазах свершилось великое чудо.

— Да. Но смутно. Я помню воина — у него глаза были похожи на Ваши. Точно такие-же… — она покачала головой. — Холодная сталь его доспехов, добрый голос… Я не испугалась, просто меня конь чуть не раздавил. — ее спокойствие удивило командира. — Но с того дня я решила, что непременно должна стать солдатом. Непременно. Так уж его благородный вид понравился мне. Он спас меня.

— Ты веришь мне? — серьезно спросил командир.

— А что? — смутилась она.

— Просто да или нет. — спросил Таррос.

— Да. Конечно. Вы не можете обмануть. — ответила Эрис.

— Почему ты так думаешь? — спросил командир.

— Ну Вы же воин. Благородный воин. Рыцарь. — уверенно сказала Эрис. — Вы не похожи на лжеца.

— А поверишь, если я расскажу, что было дальше?

— Что?! — удивилась Эрис.

— Твоя мама, вместо того, чтобы обругать твоего подлого братца с янтарными глазами, ударила тебя. Прям по лицу.

— Что Вы такое говорите? — она подняла брови, крайне удивившись.

— Она выхватила тебя из моих рук и бросила на землю. Ты не упала и не заплакала. — он рассмеялся. — Настоящий воин! — он мотал головой, словно не верив, что сегодняшний разговор был реальностью.

— Это что, были Вы?! — изумленно спросила Эрис так, что юниоры оглянулись.

— Тихо-тихо. Да. Я помню тот день, как сегодня. Тринадцать лет назад мы первыми вступили на этот остров. — он задумался. — Мой глупый конь чуть не раздавил тебя!.. И такой же глупый Алессандро так истошно заорал. — он вновь засмеялся и капельки пота заблестели на его высоком лбу. — Он подтвердит, если не веришь.

— Верю. — уверенно и спокойно покачала головой Эрис. — Сколько Вам было тогда лет? — полюбопытствовала она.

— Девятнадцать. Мне было девятнадцать, а Алессандро двадцать два. — сказал он, и было видно, что Таррос немного смутился.

— Это больше, чем мне сегодня. На три года! — засмеялась Эрис. — И на шесть.

— Что смешного? — оскорбился Таррос. — Я что, по-твоему, такой старый?

— Нет-нет. — быстро проговорила она. — Я не это имела в виду. Простите. — Эрис покраснела и опустила голову.

— Я вытащил тебя из под коня тринадцать лет назад, а ты меня — совсем недавно. — он задумчиво улыбнулся. — Я думал, я должен тебе. Оказывается, мы — квиты. — он рассмеялся. — Чем чёрт не шутит! — воскликнул он.

— Или Господь? — спросила Эрис.

— Или Господь. — согласился он, опять смелея взором и девушка встала, схватив его принадлежности.

— Я уберу, командир. Что-то все засиделись. Пора работать, время не ждет. — сказала она, внезапно развернувшись.

— Да. Точно. Юниоры! — громогласно произнес Таррос. — Подпоясались и на выход! Давайте закончим быстрее! — крикнул он и поднялась суматоха.

На площадке стояла несусветная жара. Поднялся горячий ветер, мотающий кроны привыкших к жаркому климату, деревьев. Песок, гонимый вихрем, окрашивал атмосферу в оранжевый оттенок. В такую погоду Эрис обычно чувствовала разбитость. А когда был дождь с ветром — наоборот, прилив сил. Но девушка не сдавалась. Присутствие командира дразнило её гордость. Эрис вскочила на Сириуса и направилась работать дальше. Солдаты Тарроса были такими же стойкими, как и их командир. Они не показывали усталость, не разговаривали, не конфликтовали. Армейцы не позволяли себе лишних взглядов, слов и действий — дисциплина и организованность бросалась в глаза.

На закате были сделаны последние штрихи в мощное творение. Ветер утих. И без того загоревший командир сегодня был изжарен докрасна, до костей пропотев на критском солнце. Он всё это время работал в одном ряду со своими подчиненными. Таррос приказал Эрис разжечь костер из ветхого хлама. Она, достав огниво и подкладывая кудрявые обрубки и острые щепки древесины, зажгла пламя. Дневное светило зашло за горизонт, оставив персиковые наброски на синем, темнеющем с каждой минутой, полотне. В них отчетливыми вкраплениями бросались в глаза апельсиновые брызги заката. В этот момент пламя из сухой древесины с гулом и треском пронзает сумеречные небеса. На его ярком фоне быстро и незаметно растворяется вуаль прошедшего рабочего дня — опускается тихая прохлада тёмной ночи.

Дым, разносимый по округе, щипал носы и раздражал глаза люду. Юниоры, закончившие дела, облепили Эрис и её огромный костер со всех сторон. Девушка сидела на длинном бревне, иногда вставая и безжалостно запуская в пламя подмогу из оставшегося строительного мусора. Таррос сел поодаль на землю, спиной к ребятам, и его голову поливал холодной водой такой же уставший солдат. Командир то и дело поворачивал лицо в их сторону, а именно — он поглядывал на строгую девушку, умеющую достойно держаться при людях. Она чинно села, положив правую ступню на левое колено, скрестив руки на груди, что придавало ей вид авторитетного парня посреди верных соратников. Эрис наконец развязала лицо и сняла грубые перчатки. Георгиус подносит ей воду. Она бесцеремонно просит кузена лить ей на затылок. Таррос залюбовался девчонкой, которая даже не обтёрлась, помотав головой, как кошка. А еще учила, чтоб его не продуло. Он улыбнулся.

— Командир. Я могу идти?.. — попросил воин.

— Иди, конечно. — Таррос встал и направился к костру.

— Смотри, сестра. Командир идёт. — сказал тихо Никон, указывающий на направляющегося к ним Тарроса.

— И что? — нагрубила Эрис, делая вид, что не замечает его.

— Эрис. Ты же знаешь, ты мне ближе моей собственной близняшки Ники. — продолжил друг.

Эрис нахмурилась, и глаза ее гневно запылали, отражая пламя.

— Сестра, берегись его. Я не доверяю ему. — прошептал Никон, склонившись к Эрис. — Он — хищник, это же твои слова…

— Если хочешь лишиться моей дружбы, любимый брат, продолжай в том же духе. — зло сказала Эрис.

— Ты поймешь когда-нибудь… Я хочу, чтобы ты всегда оставалась такой, какая сейчас. Чтобы ничего не омрачало твое сердце — оно чисто. В отличие от чужих. Поэтому ты не замечаешь.

— Слушай! — Эрис повернулась к нему, приняв агрессивную позу. — Я всегда буду с Вами. Тем кем есть. Обещаю. Ты это хотел слышать?

— Сестра. На этот раз твоё упрямство сыграет против тебя. — Никон встал, без злобы покачав головой и сел напротив — к Филону и Азариусу.

— Ребята! — воскликнул подходящий Таррос, обращаясь к юниорам. — Я благодарю вас за помощь.

— Не стоит. Это Вам спасибо. — сказал Атрей, искренне смотря на него.

— Командир. — Эрис позвав его, встала. Он посмотрел в ее сторону. — Мы закончили. Уже поздно. Разрешите домой?

— Нет. Вы еще не закончили. — Ребята переглянулись. — Осталось еще дело. Я приказал для вас приготовить ужин. Поедите и уйдете домой.

— Я тороплюсь. Солнце уже зашло. — попросила Эрис.

— Получасом раньше, получасом позже — ничего не поменяется. И костер еще не догорел. Досмотришь и пойдешь. — настоял Таррос. — Эрис села на место.

— Можно? — спросил Таррос, указав на пустующее место Никона между ней и Георгиусом.

Эрис подняла взор. Она выдержала недолгую паузу:

— Пожалуйста. — она немного сдвинулась к краю бревна — дальше было некуда.

Юниоры продолжили болтать о своем, непринужденно смеясь. Персиус озлобленно косился на Тарроса, но тот своим немым властным взглядом приструнил его.

— Эрис. Я всё еще нахожусь под впечатлением от услышанного сегодня. — сказал он, смотря на огонь, языки пламени которого бегали и искрились в его влажных глазах.

— Я тоже. — ответила Эрис, смотря перед собой. Её мокрые волосы, накрепко собранные, кое-где прилипали к светящейся коже, на которой отражались желто-красные цветы костра. Он повернул к ней голову — лицо ее оставалось невозмутимым. Таррос чувствовал огненный жар, неописуемо отражавшийся в её глазах.

— Смотри. — он указал на искры, поднимающиеся к черному пологу. — Видишь эти светящиеся искры?

— Вижу. — сухо ответила Эрис.

— Они вроде бы простые на первый взгляд, но все же неописуемо красивые, ослепляющие взор. Она ускользнет во тьму, а в твоих глазах остается памятный след… — Эрис нахмурилась. Георгиус только что встал, подсев к Никону. Парни беседовали о своём — о работе, вкусах и интересах. — Если такая искра упадет на тоскующую сухую траву — вызовет пожар. Огромный, всепоглощающий… — Эрис сосредоточенно придумывала колкость, но не хотела грубить при ребятах. — Они сгорят в унисон. И если всего одна единственная искорка попадет в сердце однажды — очень больно обожжет, поразит его, искалечив на всю оставшуюся жизнь.

— Вам что-то нужно? — резко спросила Эрис, нагло и прямо посмотрев в глаза Тарросу, отчего тот опешил.

— Да… — он покачал головой. Его взгляд был немного отчаянный и безумный. — Эрис глубоко и нервно вздохнула, соскочив с места, но тут же услышала:

— I miei giovani amici e un anziano comandante, vi saluto tutti in questa bellissima serata! — это был веселый Алессандро, стоящий за ее спиной. — Кому перевести? — он раскинул руками, ораторствуя и тараторя одновременно.

— Мои юные друзья и престарелый командир, я приветствую вас всех в этот прекрасный вечер! — ребята повставали с мест, одобрительно встречая его.

— Ты, как обычно, невовремя. — сказал Таррос, встав и протянув правую руку. Алессандро схватил ее и они обнялись, смеясь и хлопая друг друга по спине.

— Leo, vedo che non perdi tempo invano! *Лев, я смотрю, ты не теряешь времени зря! (итал.) * — тихо проговорил Алессандро на ухо командира, отчего тот сжал его так, что его рёбра чуть не треснули. — Stai calmo, sto scherzando!!! *сохраняй спокойствие, я шучу!!! (итал.) * — командир отпустил его. Алессандро перелез через бревно и хотел сесть, как Таррос, сдвинув брови, указал ему на место Георгиуса. — Брат, дорогой, ты не представляешь. И вообще, все, слушайте сюда! — он жестикулировал, подобно исступленному дирижеру, созывая вокруг себя юниоров. — Эрис, здравствуй!

— Здравствуйте. — ответила она.

— Ты что, уже уходишь? На самом интересном месте? Подожди! Я расскажу такое! Вчерашний рабочий случай. — воскликнул венецианский миллитари.

— Мне пора. — хмуро сказала Эрис.

— Подожди. Посмотрим, что поведает нам это трепло и посмеемся вместе. — предложил Таррос, с надеждой смотря на неё.

— Да. Посмеешься и уйдешь, оставив нас наедине! Хорошо? — настоял Алессандро.

Эрис переводила взгляд от одного к другому, подняв левую бровь и крепко сомкнув губы. Её стальная холодность заставила Алессандро немного съежиться.

— Я послушаю Вас. Заодно пойму, стоит ли доверять Вам или Вы просто преувеличиваете, набивая себе значимую цену. — дерзко сказала Эрис, плюхнувшись на свое место. Таррос незаметно улыбнулся.

— Так вот. Каннареджо! Минуточку внимания! — Глаза Алессандро залоснились от предвкушения предстоящей речи. Он начал:

— Сижу я себе в своём кабинете в казенном доме на кампе, в Кандии, как входит, конечно, предварительно постучавшись, тучный высокий человек с перепуганным лицом, одетый с зеленый джуббон с норковым воротником, в кожаных красных боттах и в украшенной пером бычьей шапке на голове. — он рассказывал с присущей ему излишней эмоциональностью, что придавало рассказу дополнительной интересности. — Лет пятидесяти пяти, с проседью, по виду купец.

Он, робко смотря, после приглашения, решился и грузно сел на стул, вытерев вспотевший лоб. — Алессандро изобразил купца, охнув и обтерев лоб. — Rosso come il cancro. Così ridicolo! *красный, как рак. Вот умора! (итал.) * Естественно, так нарядиться в пекло!

— Да не тяни ты! — по-обыкновению дернул его грубый Таррос.

— Извини.

Я сказал:

— Кто Вы и что Вам нужно?

«— Мы будем купцом для третьей гильдии, Петруччио Стефано Агилери, имеем на рынке у порта собственную бакалейную торговлю, да только она нам ни к чему, потому что можно сказать, перед Вами не купец, а труп!»

— Как так труп? — удивился я.

«— Очень даже просто, господин начальник, какой же я живой человек, когда завтра мне смерть!»

— Ничего не понимаю! Святая Мария, выражайтесь яснее!

«— Да уж, все расскажу, господин начальник, на то и пришёл, одна надежда на Вас, оградите меня от напасти, не обделите помощью.»

И он, перепуганный, принялся рассказывать следующее:

«— Вчерась, как и в каждый день, заперли мы в седьмом часу лавку, отпустили рабочих и продавцов, подсчитали выручку, и с моей супругой принялись ужинать. Да что-то сердце потянуло, то ли желудок прихватило, да не естся мне — не пьется. Всё под ложечкой сосет. А жена уговаривает, стряпню нахваливает. Я — в отказ.

«Это ты, Петрини, в обед йогурта густого местного объелся» — говорит. А я ей «Нет, душа моя, чувство нехорошее у меня…", «Да чтоб чирий на язык тебе, Петрини!» — отвечает хозяйка. «Не быть бы беде!» — только воскликнул я, как в дверь стучат. Да кого ж в такую пору?

Входит сторож да письмо в руке держит — говорит, малец какой-то в руку засунул, да дал дёру.

Чудно мне это показалось — по коммерции получаю пергамент, да утречком, с штампиком восковым. Забилось мое сердце, да в сумраке при свече разглядеть не могу. Жена говорит — «Дай мне, погляжу — лучше вижу.»

Да, говорю, давай, а то мне боязно как-то. Распечатала супруга свиточек, поглядела, да как вскрикнет!

— Signore Gesù Cristo!!! *Господи Иисусе Христе!!! (итал.) *» — Алессандро взвизгнул, вызвав шквал хохота:

— Я всполошился, аж в пот бросило. «Чего, — говорю, — орёшь-то?», «Смотри» — говорит да протягивает дрожащей рукою сверток. Я поглядел — santo-santo-santo, *свят! свят! свят! (итал.) * прости и помилуй! Страсти-то какие! Вверху свертка нарисован страшенный скелет да гроб чёрный, да три свечи!

— Да вот извольте, сами посмотрите, начальник Армандо.» — сказал он и протянул свёрточек.

Я пробежался глазами, а там латиницей на венецианском:

«Приказываю вам завтра, десятого июля, прибыть на площадь Кампо Сан Марко, ровно в двенадцать ночи. Принести с собой мешок с пятиста дукатами. В случае невыполнения этого приказа, будете подвергнуты лютой смерти! Грозный главарь лихой банды — Чёрный Пират»

«— Как увидели мы с Софиюшкой скелет да гробы — сидим ни живы, ни мертвы. А читать — боимся. Посидели с часок молча да я и говорю: «Давай, читай, глаз у тебя острый.»

А она мне отвечает: «Ты хозяин, ты мужского пола, вот и читай!»

Поспорили мы, поспорили, а читать не решились. Позвал я девочку свою, подростка, Бьянку. Та взяла пергамент да громко прочла, покачала умно головой да говорит мудрено: «Папаня — говорит, — Вы стали объедком экспроприаторов…»

«Что? Каким-таким объедком? Да мы не то, что объедками не питаемся, других людей кормим, какие еще объедки?»

И как мне обидно стало за это глупое слово, а дочь гордо фыркнула: «Какой-же Вы, папаня, необразованный! Это сполиаторы! Ничего не понимаете.» — говорит и пожав плечами, уходит. — «Вот глупая дылда!» — крикнул я в сердцах. Я хоть и не образованный, а ее вырастил, выкормил, привез сюда, обучил, платя уйму золота учителям… Да что с нее взять-то, сеньор начальник! Подумал я, подумал, да решил отнести золото, как просят — хоть не по нашим капиталам, а свой живот дороже будет! Да вот жена воспротивилась, говорит, что я семейственный и такими средствами раскидываться не в праве.

Я ответил, что у меня у самого сердце кровью обливается, а помирать — неохота!

А жена ответила, что бестолку давать пятисот, завтра разбойники скажут, ишь какой купец пугливый и покладистый, да тысячу запросят.

«Нет, Петручио. Слушай мой бабий совет — иди в сыскную millitare, разыщи самого главного начальника да расскажи все, как есть! И дукаты при тебе, и душегубы не навредят.» — в общем, до утра спорили, до слёз довела. Настояла! И вот пришел я к Вашей милости — защитите!»

— Ну и правильно, что наставила, нечего мошенников кормить, мы защитим Вас. Да только помощи Вашей требуем.

«За этим делом не станет!» — воскликнул повеселевший купец, да потянулся к мешочку своему с дукатами.

«Если благотворительность какая-то, или расходы — с превеликим удовольствием!»

— Да Вы, я вижу, рехнулись с перепугу, venditore rispettabile! *уважаемый купец (итал.) * Мы жалованье от Дожа получаем, и обязаны по закону защищать всех и каждого здесь, на опасных землях колонии! Прячьте, прячьте свой кошель!

Ваша помощь будет заключаться в следующем — ровно в полночь явиться в положенное место и отдать мешок, набитый звонкими камушками, Черному Пирату. Да тут-то мы его и повяжем!

Бедный Петруччио чуть не кувыркнулся со стула.

«Нет уж, начальник Армандо, и не просите! Не полезу на рожон я к Черному Пирату — заколет клинком. А у меня жена, дочь, торговля, что Вы такое предлагаете?!»

— Чудак-человек! Как же я без Вашей помощи? Он же Вас на лицо знает! Не могу же я переодеться и стоят там вместо Вас! Пройдет мимо, не найдет Вас, обозлится, и тогда Вам точно — крышка гробовая!

«Oh santi santi! *О, все святые! (итал.) * А может все-таки Вы найдете смельчака вместо меня? А вдруг, он увидит, что там — камни, а не золото? Да убьет меня на месте!»

— Не дадим мы ему времени на разглядывание. Писал Вам — поджидать будет Вас!

После долгих уговоров, Таррос, он согласился. Послал я своего разведчика на площадь — место для засады искать. Пришёл и говорит, что ничего не нашёл. Поехал я сам — и действительно, как на ладони: ни лавочки, ни уголочка. Знал, Черный Пират, куда звать — дерзкий, даже Signore noche *шесть венецианских инспекторов, патрулирующих столицу по ночам* ему не помеха! Так вот, площадь — только деревья старые раскидистые по краям кое-где растут. Вот вчера на закате распорядился — агенты мои на свои птичьи позиции залезли и выжидали. Ох Таррос, умора, да и только. — Таррос улыбался. Ребята тоже.

— Потом один из них мне доложил — ровно в полночь, при свете площадных факелов, явилась млеющая фигура купца Петруччио, спотыкаясь и озираясь, держась поблизости от наших деревьев. И вдруг к нему со стороны прилегающего рынка подбежал мальчишка лет четырнадцати от силы, наделанным басом проревев — так же, как это делает Эрис. — Эрис сверкнула зубами, просверлив Алессандро взглядом. — «Мешок с дукатами!!!»

Петруччио, дрожащей рукою протянул мешочек, в полуобморочном состоянии прислонившись к дереву. Мальчишка, не глядя, стал запихивать воображаемое золото за пазуху — вот тут то мы его и схватили! При обыске у него ничего не обнаружили, кроме старой повязки с изображенными черепом и костями, подобранной невесть откуда в гавани.

Привели мне мальчонку на допрос, а он рыдает в три ручья.

— Это ты Черный Пират? Сейчас положим тебя на скамью да взнуздим твою маленькуюзадницу полсотней плетей! Будешь знать, грамотей, как письмами запугивать людей! — я его хорошенько выругал. А потом родителей позвал. Оказалось, они тоже лавочники. Довольно зажиточные, на пергаменте, на чернилах — на канцелярии промышляют. А родители его, ох, пуще меня взъелись — и паскудник он, и негодник. И подворовывать из кассы стал. Обещали выпороть избалованного нытика собственноручно.

Петруччио явился сияющий, а как узнал, в чём дело, так и почернел от злобы. И говорит:

«Это всё от грамоты. Вот моя Бьянка — высокомерная стала. А была б неграмотною, не задирала бы нос. И болван малолетний — дай перо в руки, так такого натворит, не оберешься! Я говорю доче, я безграмотный неуч — и ничего, умел бы деньги считать. Не суши себе мозгов, Бьянка!» (по мотивам рассказа А.Ф.Кошко «Очерки уголовного мира»)

— Ты закончил, Алессандро? — спросил веселый Таррос под всеобщий задорный смех ребят. Эрис хоть и позабавил рассказ сыскного, но она подавляла свои эмоции, не желая давать слабину в такой компании.

— Да. Я голоден, тут хоть кормят? — спросил Алессандро, недоверчиво прищурив глаза.

— Уже несут. — командир указал на солдат, несущих котел и миски. Эрис соскочила с места.

— Командир, мне пора, уже слишком поздно! — в её голосе зазвучало требование.

— Ты не можешь идти одна, все останутся на ужин. — возразил Таррос, не желая отпускать Эрис голодной.

— Что может со мной случится? — усмехнулась она, бесцеремонно разворачиваясь и прыгая через бревно.

Как бы Таррос сам хотел проводить Эрис, хотя бы до её района. Поговорить о чём-либо или не говорить ни о чем. Просто пройтись по прохладным улицам, вдыхая аромат далёких волн. Идти и смотреть на безмолвные ночные светила, которые будут провожать их миллиардными взглядами. Рассказать о себе, послушать её. Признаться, что таит томящееся сердце…

— Георгиус! Проводи сестру! — отрывисто приказал командир.

— Есть! — сказав это, Георгиус встал и побежал за уходящей своевольной девушкой. Она быстро удалялась, а Таррос то и дело вертел головой, следя за растворяющейся в темноте Эрис, совсем не слушая болтовню лучшего друга, которой с таким большим удовольствием внимали жующие юниоры.

— Ну ты сиди, брат. Я пойду — что-то подустал… — сказала Таррос, обращаясь к Алессандро.

— Как так? — разочаровался он. — Веселье только началось! — воскликнул Алессандро, обнимая плечо грустного командира. — Как я пойму, была ли моя шутка смешной, ведь над ними все всегда смеются! А если рассмеешься ты — значит, удачна. — печально добавил он. — А я уж мечтал, что ты нам споешь свою тянучую баркаролу. Ну, или, на худой конец, гондолетту — как в юности. Я даже мандолу с собой привёз. — он, улыбаясь, кивнул на свою верховую поклажу коня, стоящего у нового забора. Видя отрицательное выражение лица Тарроса с нотами тоски во взгляде, Алессандро тихо предложил. — Поешь хоть.

И Таррос, быстро отужинав, сделал по-своему, уйдя спать, предупредив ребят долго не засиживаться.

Зайдя к себе, он закрыл дверь и окно, откуда доносился запах дыма, напоминающего ему о костре, разоженном Эрис. Голоса раздражали его. Таррос лег на свою амфикефаль, закрыв глаза и положив на них локтевой сгиб правой руки, словно ограждаясь от внешнего мира, мешающего ему погрузиться в сладкие грёзы.

— Эрис… — шептал он тихо-тихо. — Я добьюсь тебя. — его усталость и мечты боролись друг с другом, подобно тому, как борются разум и чувства. — Агапи му. Оморфиа му. Просфора му. Зои му… Моро му… *моя любимая, моя красивая, жизнь моя, моя нежная, маленькая моя — можно перевести «малышка» (греч.) * … — s’agapo… tho eimasta mazi *я люблю тебя… мы будем вместе* — повторял он, пока не уснул.

Ночная мгла, звуки цикад и соловьев звали девушку Эрис в сонное путешествие. Но ей, несмотря на утомление, совсем не спалось. В её груди стенало и металось новое, неописуемое чувство, приносящее переживания. Ей хотелось и плакать, и умиленно смеяться, вспоминая Тарроса. Это была ее самая ужасная тайна, которую никто на свете не должен был узнать. Ей было страшно стыдно признаться самой себе в том, что она… что? И это будоражащее, заставляющее человека терзаться каждое мгновенье чувство называют Любовью? Что бы она не делала, в ее голове был только Он. Уже давно… С самой первой секунды, с первого взгляда там, в крепости Кандии. Такой отталкивающий и притягивающий одновременно… На первый взгляд — тиран. И ей еще тогда захотелось раскрыть его грудь, найти в ней горячее сердце и проверить — а умеет ли оно испытывать нежные чувства? Умеют ли эти уста, привыкшие отдавать строгие, черствые, порою — жестокие приказы, говорить слова любви? Умеют ли эти грубые руки, не раз отнимавшие чью-то жизнь, дарованную Богом, обнять и приласкать? Она уже убедилась, что стальной взгляд, устрашающий большинство, может быть нежен только к ней. Как голубое небо, которого и боятся, и восхищаются им. Как синее море, умеющее быть буйным и тихим — так и его глаза. Но ей намного легче испытать его строгий взор — Эрис противостоит; нежели нежный — он разит её стрелой, и она падёт его жертвой…

Глава девятнадцатая

Эрис не было три дня. А сегодня она впервые ненадолго опоздала. Но это было абсолютной дикостью, вызвавшей волнение её друзей. Только Георгиус знал и никому не говорил, даже Никону, что она отсутствовала по причине душевных переживаний, обозначенных ею как «головная боль». Раньше, даже если ее разила горячка, ее тело, подгоняемое неугомонной душой, лихорадя приплеталось сюда, пока учитель после безуспешных уговоров не выставлял ее назад домой.

Командир Таррос и Алессандро сегодня отсутствовали — уехали в Администрацию. Жизнь текла своим чередом.

Явившаяся девушка получила строжайший нагоняй от Янниса. Он чувствовал, что его авторитет упал. И он срывался на Эрис. Парни с ненавистью смотрели на жалкого старика, пытающегося восстановить уважение, которое он потерял по собственному желанию. Эрис не отвечала, опустив голову. Не вздохнула. Только качала головой, краснея. Целый день она тайком ждала, когда силуэт командира покажется неподалеку.

Таррос вернулся один перед закатом. Вид его был уставший и обозленный. Особенно его раздражал Яннис. Командир вызвал Эрис к себе в кабинет Янниса, который, по инциативе последнего, вчера на время до отъезда заняли сами командир и Алессандро, так как это было единственным местом, имеющим более-менее приличный вид, подходящий для их дневной бумажной работы.

— Эрис. Закрой дверь. — строго сказал Таррос, стоя спиной к входящей девушке.

— Слушаю, командир. — она стояла в шлеме со взглядом, смотрящим сквозь. Бесчувственный голос добавлял строгости в образе.

— Эрис. Отныне ты будешь служить сержантом венецианского крыла юниоров. — отрезал он резко.

— Не поняла? — удивилась она.

— Что тут не понятного? — Таррос повернулся к ней. Его взгляд был полон сдерживаемого негодования.

— И что от меня требуется? — спросила она нахмуренно.

— Будешь готовить юниоров для нас. — ответил он. — Сначала они будут учиться у тебя, потом переводиться в казармы главного ополчения гарнизона. Если призову — пойдут на войну.

— Нет. Это работа Янниса. — она отмахулась, категорически отказавшись принять предложение.

— Его ожидает темница, Эрис.

— Что? — в недоумении спросила она, сняв шлем. — Почему?

— Мы выяснили — Яннис почти всю жизнь делит казну с местными мелкими чиновниками, грабя армию Венеции.

— Не может быть… — Эрис разочарованно посмотрела перед собой, её ноздри гневно раздувались.

— Что ты знаешь о своём деде? — спросил он, жестом руки предложив ей сесть.

— Я не видела его. Но Яннис говорил, — Эрис аккуратно села. — Что это он виноват в его смерти…

— Да. Он виноват не только в смерти твоего деда. За ним премного грешков, Эрис. — уверил командир, три дня на пару с Алессандро и привезенными им помощниками ища следы, выпытывая информацию пытая подозреваемых.

— Я не могу поверить. — Эрис поджала губы — ее взгляд был расстроен, а брови сдвинуты. Она чуть не плакала. — Я уже готова была простить его… Но…

— Его грехи не прощаются, Эрис.

— Он мне рассказал, что до сих пор находится в зависимости от плохих людей, которые в своё время сотрудничали с будущими колонизаторами ради спасения собственной шкуры. Мой дед был военный. И он был против них — он был отверженным аристократом и знал всех в лицо. Он хотел, чтобы Крит оставался свободным. Но я же понимаю, что всё это было мышиной возней… Все решает власть. Наш остров был завоеван крестоносцами, а потом, как боевой трофей продан вам. И горстка честных людей не в силах была что-либо изменить. Теперь все военные под властью Венеции. И дома меня считают предательницей Родины. — Эрис опустила голову.

— В их времена здесь были не мы. Но ваши предатели сами впускают волков в стадо — они создали плодородную почву для симпатии меняющихся хозяев. Аристократы не лишаются своих имен и добра в обмен на золото для сеньории и ордена Мальтийцев. Деньги решают всё. И эта мелюзга решила обворовывать то, во что теперь вкладывает средства Дож, отдавший свою судьбу своей стране — его жизнь на виду у всех, в странствиях по морю и в церемониях проходят его дни, где он даже не имеет права проявить зов своего сердца, не посоветовавшись со своей свитой! — Эрис молча слушала его — казалось, Таррос уважал Дожа. Впрочем, Якопо Тьеполо расположил к себе и Эрис. В отличии от своего окружения.

— Что будет с Яннисом?

— Темница, скорее всего. Его делом будет заниматься судья для местных. И делами его покровителей — тоже. Смотря как будут развиваться события.

— Его вина доказана?

— Почти. Осталось пару ньюансов. Сейчас собирай юниоров — мы приглашены местной аристократией. Это незаконно — занимающие посты не имеют право ходить к критянам в гости, но мы на деле. А ты и ребята будете почетными караульными. Хотя, скорее всего, вас зовут, чтобы просто поиздеваться над мальчиками на побегушках. Эрис. — он посмотрел ей пристально в глаза. — Что бы тебе не сказали там — молчи. Это приказ или просьба. Как тебе больше нравится. Ясно?

— Да. — она покачала головой, и было видно, что настроение сержанта стало удрученное.

Эрис, быстро выбежав, собрала ребят.

— Эрис, что происходит, не командуй больше при мне! — разозленно крикнул Яннис.

— Яннис! — это был голос Тарроса. Он вышел, переодевшись на скорую руку. — С сегодняшнего дня, — его голос был громкий и срывающийся. — Эрис официально зачислена в сержанты венецианского ополчения и ее обязанностью является готовить для нас юниоров! — сказал он, обращаясь ко всем, на что ребята порадовались. Только Персиус заскрипел зубами, а Ахиллес недовольно засопел, притворно улыбаясь. Яннис поднял седые брови, возмущенно поглядывая на раздосадованную девушку. — А Вам я бы посоветовал вести себя скромно — в Вашем-то плачевном положении постарайтесь оставить ребятам хотя бы светлую память о себе. — тихо сказал Таррос, грозно смотря на Янниса. Голова командира была похоже на голову хищного орла, склоняющегося при рыскании жертвы.

Учитель не стал спорить или показывать недовольство. Он прекрасно знал, что этот день наступит — ждавший его всю жизнь, при меняющейся власти Яннис только вопрошал: «Когда?».

— А еще я советую говорить Алессандро только правду. У любого сорняка есть мощный корень. Вы — всего лишь маленькая верхушка. — Таррос говорил грубо и внятно, показывая двумя пальцами ничтожную значимость Янниса. — Но нам нужно вырвать основание. И мы сделаем это, крепко ухватившись за Вас, учитель Яннис. — строго сказал Таррос и только сейчас парни заметили, какое страшное бывает лицо командира, когда он сильно злится.

Ребята переглядывались в недоумении — происходящее было не совсем понятно им. Но более смекалистые, конечно, догадались, о чём речь. Сколько они себя помнили, Яннис водил их на тяжелые работы к аристократам. Юниоры довольно часто видели разных напыщенных гостей Янниса, который долго хвалился перед ребятами после их ухода — кто был его посетитель и из какого он рода. Это не нравилось ученикам, потому что хвастовство связями и принуждание прислуживать его хозяевам не нравились гордым юнцам. Особенную неприязнь к хвалебным словам учителя питала Эрис.

Они направились в город, оставив Янниса с половиной крыла. Пунктом назначения стало огромное имение посреди оливковых насаждений, по виду свежеотстроенное, в прекрасных архитектурных решениях униатской греко-римской культуры, что противоречило веяниям венецианской моды. Юниоры были расставлены в большой пиршественной зале у колонн. Им и раньше постоянно приходилось бесплатно выполнять грязную работу у дружков Янниса — копание, стройка и другое, а сегодня их позвали обслуживать местную знать. Эрис думала, что критяне — добросовестный народ. По своей юности она полагала, что к бедствиям народ привели именно пришельцы, а не здешние богачи. Но, наблюдая за отвратительными людьми, собравшимися здесь сегодня, ей опротивили пользующиеся привилегиями ничего не подозревающего Дожа богатые критяне, равнодушные к проблемам своих ободранных бедствующих соотечественников. Смотря на размах их гуляний, Эрис видела огромную пропасть между нищими работягами, окружающими её каждый день и этими небожителями. Дикая несправедливость гневила девушку. Неужели в них нет совести? Ей стало стыдно перед венецианскими миллитари за продающих себя и народ тому, кто у штурвала и ворующих у властей Кандии островитян. Эрис стояла, расправив плечи, без шлема, не подавая виду что она — живая.

— Эй, ты! — с презрением промолвил, выкатив запитые глазенки, зажравшийся чиновник. Он сверлил Эрис взглядом. Это был вымогатель Янниса — отец глупой и избалованной, из рук в руки переходящей, стареющей в регулярных затяжных пирах легкомысленной девы Астрии. Это были те самые люди, поклявшиеся отрезать Эрис язык. Астрия не привыкла себе в чем-либо отказывать, и теперь, благодаря молниеносно распространившимся слухам, к которым приложился и Яннис, подумывала выскочить замуж за внезапно появившегося столичного зрелого и холостого командира, который, к ее гневу, не стеснялся особо почитать ненавистную Эрис — так им говорил двуличный учитель. За это солдатку и возненавидели — за проявленное уважение высокопоставленных венецианских людей. Яннис успел рассказывать всё, что произошло в Кандии и происходило в Ситии. Может, это была просто зависть.

Эти члены «высшего общества» не были заинтересованы в приезде Тарроса и его команды — они знали, что будет проверка. А теперь командир и его доверенные бесцеремонно и властно провели полную ревизию того, как расходуется золото из казны, предназначенное для нужд гарнизона. Коррупционеры не приняли успешную, целеустремленную и юную победительницу — вместо того, чтобы быть ей благодарными за то, что она прославила нулевую военную подготовку их города, они мечтали как-нибудь досадить девушке. Не стоит забывать, что кроме юниоров здесь несло службу и взрослое население. Но это их не волновало. Зато пузатые дяди строили себе прекрасные дома, когда у их братьев отсутствовал даже кусок лепешки.

Успех Эрис больше был ее личной заслугой. Упорно работая, сколько себя помнит, она добилась цели — о ней теперь знал сам Дож. Хотя Яннис и учил юниоров, Эрис сама постоянно следила за своей подготовкой, в то время, пока учитель частенько пропадал на своих «званых обедах».

— Подойди сюда, милашка. — продолжил чиновник и она поняла, что это фамильярное выражение предназначалось ей. По спине Эрис прошел холодок. В ту же секунду в ней забурлело негодование. — Слушайся, когда тебе приказывает господин. — Эрис, с презрением на лице, нехотя, пришлось медленно подойти, чтобы не вызывать всеобщего внимания. — Давай наливай! — со злостью приказал ей Августос, нахально разглядывая.

— Я не поняла Вас. — сухо ответила Эрис, стоя смирно.

— У нас в армии теперь женщины. — он расхохотался. — Что, у нас в армии глухие тоже уже служат? Вина, говорю наливай. На такие только вещи и сгодишься. Впрочем… — он самодовольно ухмылялся, брыляя слюной и воняя явствами. Он продолжил свой монолог. — Такая нищета, пытающаяся пробиться в люди, как ты, если хочет остаться сытой, прислуживает нам. Ноги лижет! Да и некуда вам деваться. Взяла бутылку и быстро налила, я сказал!

Его рыжая, лишенная стыдливости и миловидности, вычурно одетая дочка довольно посмеивалась:

— Слышала, делай, что говорят! — поддакивала она приказным тоном.

Скулы Эрис нервно задергались. Она пристально и без страха, даже ни пошевелясь, с отвращением посмотрела на Астрию и на ее животноподобного отца — чиновника Августоса.

— Эрис! — командир был тут как тут. Он вообще-то тайно не сводил глаз с Эрис. Таррос знал, что первым делом прицепятся к ней. Он слышал все происходящее.

— Я здесь, командир Таррос. — она, кипя от гнева, болезненно взглянула в сторону приближающегося командира. Эрис невольно перевела взор на свои изрядно поношеные сандалии. В ее голову Сатана начал нашептывать мысли о том, что она и большинство ее соратников действительно еле перебиваются. Ее охватил стыд — посреди наряженных матрон Эрис почувствовала себя худшим из ничтожеств.

— Солдаты Империи обязаны слушать приказы старших. — подошедший к ней вплотную, Таррос довольно держал паузу. Ему было смешно, как эти немощные люди, возомнившие себя авторитетами, которым по закону нельзя было занимать никакие посты, кроме низких чиновничьих, ведут себя, подобно Цезарям. Эрис напряглась. — Старших по званию. — продолжил Таррос. — Ослушание это позор и гибель.

Чиновник внимал с довольным видом, полагая, что жесткому Тарросу, на вид даже жестокому завоевателю (здесь о нём были наслышаны), придется по душе глумление над низшими слоями. Он и его дочь всем своим видом показывали, что презирают таких, как Эрис. И это несмотря на их заслуги. Они предполагали, что Таррос станет покровительствовать им в этом.

Эрис стояла, потупив голову. Она поглядывала на Тарроса — перед тем, как зайти в залу, где стол был пошикарней стола венецианцев, он еще раз предупредил её молчать.

Таррос бесцеремонно взял кубок из толстой лапы этой самодовольной, смотрящей на командира боязливо и услужливо, свиньи и прочно установил на блестевшую жиром залысину, прямо на его запотевшую от посиделки макушку. Августос опешил. Поддатый, он полагал, что Таррос затеял какой-то смешной розыгрыш.

— Господин хочет вина. Будь добра, угости его, Эрис. — услужливо попросил командир.

Она удивилась и растерялась.

— Это приказ — наливай! Лей, пока я не прикажу остановиться. — его голос зазвучал сердито.

Эрис, непривычно для себя, взяла вино. Она некоторое время возилась с амфорой, чем еще больше усилила интерес происходящего для окружающих, среди которых были и знать, и венецианцы, и верные оцепеневшие братья. Затем девушка неуверенно протянула сосуд к кубку и начала наливать с присущей ей аккуратностью. Когда вино дошло до краев, Эрис хотела было остановиться, но Таррос уверенно приказал:

— Давай дальше. Лей-лей! — он рычал, и выражение его оскаленного лица напугало Эрис.

Вино перелилось через край и начало сначала стекать тонкой струйкой, а потом литься по пышащей похотью и буржуазмом широкой морде Августоса. Он захрюкал и задергался.

Астрия открыла свой прожорливый рот так широко, что в нее спокойно бы залетела муха.

Окружение ахнуло, послышались недовольные возгласы. Музыканты перестали играть.

— Не останавливайся. — командовал Таррос.

Опустошив амфору, Эрис поставила ее на стол рядом с чиновником. Она хотела было ускользнуть и поскорее раствориться в толпе, но упрямый и мстительный Таррос уже завелся:

— Как Вам вино? Прекрасный вкус? — он чуть наклонившись, издевательски громко отхлебнул, мягким баритоном промурлыкал:

— Ммм… Сладкое! — Затем громко добавил. — Настоящая крепкая критская мальвазия!

Послышался смех. Это был Алессандро. Эрис было немного боязно, но подхватившая его толпа лизоблюдов захохотала, и ей стало чуть легче на душе. Все присутстаовавшие здесь боялись венецианца Тарроса и его людей больше смерти. У каждого был гнилой грешок. Много лет помилованные Дожем аристократы наживались и пировали за счет империи, строили свои дворцы за счет того, что по закону полагалось здешней армии и не только ей. Их зажиточные, избалованные роскошью семьи никогда ни в чем не испытывали нужды. И теперь они боялись быть раскрытыми и обанкротиться. Венецианцы хоть и были снисходительны к покорным, но они могли жестоко наказать. Скорее, они желали сотрудничать по принципу «Кнут и пряник», оставляя правление исключительной прерогативой морских владык, не позволявшим совать нос и быть в курсе дел местным.

— Ах ты, ты… — его заплывшие жиром глаза заметали молнии.

Он вскочил, растирая лицо, под угрозы и ругательства своей дочери — его дорогие шелковые наряды были испорчены. Толстые губы, привыкшие наслаждаться на казенных застольях, выкрикивали непристойные мерзости в адрес Эрис. Он ничего не мог сказать только Тарросу. Подняв пухлую руку с нежными пальцами, высокомерный Августос захотел нанести удар по лицу землячки — служивой девушки.

Командир заломил мертвой хваткой ручонку чиновника, заставив его сесть на место и извиваться с отвратительной гримасой и гнусным визжанием.

— Кто пойдет против солдата Империи, тот пойдет против самой Империи и Его Светлейшего лика Дожа. Эрис мой солдат. Повторяться не буду. Все это слышали?!

Лицемеры и подхалимы боялись подойти к Августосу и Астрии. Ведь один только грозный вид Тарроса заставляет их вести себя подобно мышам в присутствие кота.

— Алессандро. Вы со своими людьми проверили все, что я просил? — спросил он так, чтобы слышали все.

— Да, Армандо-Каллерджи. — четко и с достоинством отвечал хранитель секретов — лучший друг и названный брат.

— Вы подсчитали и сверили все накладные?

— Таррос, архив есть только за последние два года. Остальное, по словам писцов, было уничтожено при пожаре.

— Пожар был?

— Я допросил кого нужно. Пожара не было. И счета… Таррос, они не соответствуют действительности. Масштаб их хищений прсто поражает… — обычно шутливый Алессандро был растерян.

Этот стратег Таррос опередил всех. И сейчас, словно охотничий пес, стиснул глотки казнокрадов и коррупционеров. Он продолжал под испуганные взгляды сливок местного невенецианского общества.

— Слушать внимательно! Когда я ехал сюда, ожидал увидеть место, где готовят солдат непобедимой морской империи. Вместо этого я увидел прогнившие ветхие конюшни, а в них дюжину дряхлых голодных кляч, заржавелые, негодные даже для чистки овощей оружия и пузатых служивых, больше похожих на беременных баб, которые вряд ли даже устав знают! Вы регулярно поставляете нам на смерть плохо подготовленных выходцев из нищебродов, покупая своим изнеженным сыновьям чины за деньги, которые мы же вам и даем. Даем не для того, чтобы вы все загребали себе в сундуки; ни для этих попоек! Золото дается на развитие Империи! — он говорил громко и страшно, съедая глазами окружающих. — Такие, как вы, изнутри уничтожат ее быстрее, чем враг караулящий со всех краев снаружи, в то время как доблестные войны отдают жизни за слово Иисуса, а вы, паразиты, прожираете их хлеб!

Алессандро, в темницу всех тех, чья вина уже доказана! И тех, кто под подозрением. Каннареджо, взять их! — он дал приказ, и те, под комментарии Алессандро, рьяно принялись его выполнять. Вчерашних лжегоспод вязали рабы.

— Что стоишь, как статуя богини Энио? — Таррос кинул шутку в сторону Эрис. — Помогай своим, сержант. Покажи себя в деле, а я — полюбуюсь.

Он засмеялся, жесток но справедлив — под эту невообразимую возню, яростные оправдания и сопротивления привычный пир горой обернулся драматическим событием для большого числа уважаемых работягами буржуазных вельмож.

Но со словом Тарроса никто не посмел спорить.

— Есть! — Она ринулась исполнять приказ.

Алессандро оглашал список, а Эрис и юные солдаты задерживали вопящих виновных. Таррос стоял и хладнокровно наблюдал, словно страшный титан, хотя ростом был не очень высок. Его умение держаться и несгибаемый внутренний стержень делали Тарроса тем, кем он есть. Венецианская колония под такими людьми должна процветать.

Необычный день был закончен. Юниоры сегодня поработали на славу, помогая людям командира.

Глава двадцатая

Настала череда следующих дней. Солдаты Кандии капитально реставрировали строения снаружи и внутри. Таррос пока не стал задерживать старого Янниса. Он хотел проследить за ним. И, конечно же, глупец выдал себя, с перепугу скакав как блоха, от одних оставшихся виновных к другим. Теперь Эрис командовала полтинником юниоров, сама будучи юной девчонкой. Ей это повышение стало в тягость — Яннис кидал на неё гневные взгляды, будто бы это она стала виной всех этих событий. Но Эрис старалась держаться, дабы заслужить авторитет парней и не потерять лицо. Она делилась знаниями от чистого сердца, безвозмездно, стараясь развивать юнцов всесторонне, благо знаний в молодой голове было предостаточно, даже слишком много.

Эрис захотела непременно найти время и на грамоту. Никон и Аргос помогали ей. В последние дни она почти не видела командира, и ей начало казаться, что его симпатия была лишь её самообманом. Она бранила себя за глупую надежду. Эрис эти дни приносили душевное терзание.

Алессандро и Таррос находились в рабочем кабинете. Они только прибыли из города.

— Таррос. Когда мы были в имении, я слышал, как арестанты обсуждали фамилию Каллергисов…

— И что ты слышал?

— Они отзывались, мягко говоря, не лестно о твоем дяде — его же Алексис зовут, да? — спросил Алессандро.

— Да. Это он. Я тоже слышал, как они бранили его за то, что он ненавидит колонизаторов. И братьев Скордилисов тоже поносили. Я обнаружил, что не все магнаты разделяют политику подчинения нам. — сказал Таррос. — Наши Мелиссино. Они со Скордилисами. Чувствую я, скоро начнется противостояние, или даже восстание, брат. Георгиус Хортацис и старший Михаилус Скордилис фигурируют в разжигании недовольств. Так я слышал. Они позволяют себе смело выражаться. — заметил Таррос.

— Нас пока мало. Не больше трех с половиной тысяч, Таррос. Пока администрация склонна уступать им. Боюсь, наши с тобой дела идут на смарку. Отец Лючии из Кандии принялся ходатайствовать за местную знать.

— Вот гнида!.. Время придет, нас будет много. И крови тоже станет много. Он забыл, что рыцари не подчиняются местным властям. Зато нет такого, кто бы не подчинился мечу. — гневно проговорил командир.

— Успокойся, Таррос. Лучше расскажи, ты не хочешь навестить дядю на западе?

— Это исключено. — отрезал он. — Во-первых — по закону не положено. Во-вторых — вызову ненужные подозрения. В-третьих — не желаю сам. В-четвертых — они вряд-ли пожелают видеть сына предателя, ставшего храмовником.

— Да. Лучше оставь всё, как есть, брат. — покачал головой Алессандро, сняв котту.

— Алессандро, в последние дни с дисциплиной юниоров случились метаморфозы, не заметил? — сказал просветлевший Таррос.

— Заметил-заметил. Бравая девчонка прекрасно справляется.

Таррос улыбнулся.

— Пройдоха, ты поставил на нее и не пока ни разу не проиграл. Не боишься гнева Папы? Ему могут донести святые отцы. Он в Риме запустил масштабное движение инквизиции. Истерия какая-то. Таких красоток, как Эрис пытают и жгут.

— За что? — удивился он.

— За связь с нечистой силой. — ответил Алессандро, всегда пребывающий в курсе мировых событий. — Жертв соседских сплетен подвергают «Суду Божьему» — ошпаривают кипятком руку. Потом заматывают. Через три дня проверяют — если зажила, человека оправдал сам Господь. А если нет…

— Это же верх тупости… — поморщился Таррос.

— Новатор Папа так не считает. — весело ответил Алессандро. — Эрис бы точно не оправдали, с их-то отношением к женщинам…

— Она необыкновенная. — произнес командир. — Из всех вариантов на звание сержанта это был лучший, хоть и сомнительный. Она моих сан марковцев тоже многому может научить. Признаюсь, брат, увидел я свои ошибки наставника. — покачал головой Таррос.

— Признайся еще в одной вещи — ты же не надеешься на серьезные отношения? — озабоченно спросил Алессандро.

— А что, с такой девушкой возможно иное? — нахмурился Таррос.

— Ты что, с ума сошел?! Тебя казнят, в лучшем случае отправят в темницу или сошлют в Венецию! — испуганно воскликнул Алессандро. — Она же критянка!

— Ну не надо быть таким пессимистом. — спокойно ответил расплывшийся в блаженной улыбке Таррос, задумчиво развалившись на стуле и положив ноги на стол.

— Таррос, тебя лишат должности. — предупредил Алессандро.

— Алессандро. Никто не узнает. — ухмыльнулся командир.

— Таррос, друг, брат, ты что, рехнулся? Как ты собираешься строить серьезные планы без католической церкви, копающейся в происхождении и статусе каждого, кто к ним обращается? Это их работа и у них есть свои условия!

— Перестань меня запугивать. — сказал невозмутимый командир.

— Я переживаю за тебя. Я даже думать не хочу… Это будет скандал, Таррос. Ты же и сам знаешь то, что ты, будучи греком, занимаешь этот пост — это уже немыслимо! Вокруг нас знатные венецианцы. Мы на пару с тобой словно красное пятно, раздражающее их. К тому же, Эрис и ты притягивают врагов так же, как мёд ос. Одна проверка — и всё. Все узнают тайну моего отца! Подумай хоть о нем!

— Я благодарен твоему, нашему отцу… Мы с тобой выросли в Венеции. Мы выросли с мечом в руках. Мы воевали с остальными плечом к плечу. Я не ожидаю слишком драматичной судьбы.

— Ты ослеп. И оглох. Что с тобой, Таррос? Они оценили твой ум, проницательность и безжалостность. Скажи, что эта сопливая девчонка с тобой сделала, что?!!

— То же, что и моя любимая сестренка сделала с тобой, Алессандро.

— Ты просто невыносим… Твое упрямство с детства не дает покоя твоей заднице. — заключил Алессандро.

— Знаю, спасибо. Упрямство и воля разобьет камень, Алессандро. Эрис похожа на меня. Ее существование среди нас, среди венецианцев, среди солдат — нонсенс. Я знаю, то, о чем не догадывается она — её захотят раздавить. Удалить за прямолинейность. Она лишняя среди всех. Её отец — ненавистный генуэзец, а мать — эллинка. Эрис из воинов — но из женщин. Для церкви она позор. Как для их Православной, так и для нашей, Католической. Для греческой знати — предмет сплетен. Для деловых венецианцев — фигура не особо примечательная, но если подумать головой, им ее можно грамотно использовать и получить выгоду. Потому что если о смелой девушке узнает больше местных — она станет живой легендой и это поможет нам завоевывать их без меча. Для военных… После их неудачи они ненавидят ее, но втайне восхищаются. Потому что на лошади ей нет равных. При стрельбе, в бою… Она юркая. Ловкая. Легкая! — он начал говорить сам с собой, и глаза его светились от восторга. — Я не забуду тот момент, когда она сняла шлем! Никогда… Я не забуду лица, отдающие венецианской плесенью, когда они увидели на ристалище критскую сеньориту — если мне станет плохо и грустно, я вспомню эти яркие моменты и рассмеюсь. Это было grande скандально. Я думал, что после ее казнят. Случилась воля Господа. И теперь ты видишь? Им все-таки пришлось уступить. И тут уступят. — закончил он свой длинный монолог.

— Ты, неисправим, Таррос. Глупец, поистине, глупец. — нахмурился Алессандро. — Знаешь, я думаю, те мозги, которые ты привез на жаркий Крит из мокрой Венеции, окончательно испарились под здешним палящим солнцем…

— Не тебе судить, мой семейный друг. Сколько лет ты в браке? — спросил Таррос, начавший злиться.

— Около тринадцати. — ответил его друг.

— Тебе нравится это? — бесцеремонно спросил командир, прожигая его глазами.

Алессандро сконфуженно рассмеялся, немного вспотев.

— Что за вопросы, брат… — его глупое выражение лица говорило само за себя.

— Пока ты наслаждаешься счастливой супружеской жизнью, плодом которой стал мой милый племянник Джузеппе, твой лучший друг вынужден прожигать свою силу и молодость с затрепанными портовыми блудницами на пару с матросами и прочим сбродом.

— А что, кроме этой неотесанной амазонки вариантов не нашлось? — недоверчиво спросил Алессандро. — У нее же молоко на губах не обсохло! Тривиальный сатир, что ты думаешь, долго она с твоей шальной головой мучаться захочет? Сломаешь ей жизнь, искалечишь девчонку, счастья ему захотелось… — возмутился Алессандро.

— Тебе вообще, какое дело?!! — Таррос убрал ноги на пол и собрался в агрессивный выпад.

— Глупец, я не желаю зла.

— Кому, мне или ей?! — его глаза загорелись страшным огнем.

— Тебе конечно. Ну и ей тоже, это естественно. — сказал честно Алессандро. — Ее несведущая неискушенность, конечно, уступит твоей бывалой цепкости… Если бы она только знала, какой ты на самом деле: кутила, потаскун, изувер. — медленно выговаривал Алессандро, показывая счет на пальцах. Таррос лишь сверлил его глазами и скалился. — Твое истинное лицо знаю только я. Это в детстве ты был романтичным задиристым мальчишкой, но время и обстоятельства сделали своё дряное дело.

— Заткнись, Алессандро!

— Да ладно, мой двудушный, притворный Архизлодей. Может ты просто увенчаешь пламя, привычно для себя побороздя свежие волны своей обшарпанной флотилией? — он захохотал, вызвав приступ безудержного гнева командира.

— Я тебя предупреждал, друг, засунуть свой язык на время в афедрон! Mihi irruma et te pedicabo! Culum pandite! *иди сюда, я надеру твой з.д! готовь. опу! (обсценное древ. лат.) * он соскочил со своего места, попытавшись ударить Алессандро через стол, но тот откинулся назад, выкрикнув:

— Caput tuum in ano est! *У тебя вместо головы — з. дница! (обсцен. лат.) * Всегда так. Не обижайся, ничего, кроме правды, так что, рerites! *отъ..ись! (обсцен. лат.) * — он яростно смеялся над Тарросом.

— Зато у тебя вместо языка… — послышался стук в дверь, заставивший его замолчать.

— Кто? — зарычал Таррос, выкатив глаза. — Чего надо?!

— Командир, можно… — робкий голос послышался за дверью.

— Клянусь Святым Марко, Алессандро, если еще раз из твоего поганого рта услышу подобное о ней, вставлю свой меч в твои ножны! — Алессандро понял, что Таррос отнюдь не шутит, и решил промолчать, не разжигая конфликт и дальше.

— Заходи, Эрис. — спокойным голосом сказал Таррос, резким движением обтерев лицо и обойдя стол. — Встань, моветон, сеньорита зашла! — он пнул стул Алессандро. Без того хмурая Эрис смутилась еще больше.

— Ох, простите… — церемониально сказал Алессандро, встав.

Эрис не посмотрела на Алессандро, кивнув головой. Она, немного подумав, села.

— Как продвигается служба? — спросил Таррос, сев напротив Эрис.

— Я пришла по этому поводу. — сказала Эрис, не смотря на Тарроса. Ему показалось, что глаза Эрис прячут печаль.

— Что-то произошло? — участливо спросил он.

— Я выйду, Таррос? — спросил Алессандро.

— Да! — одновременно с Эрис ответил Таррос.

— Нет! — одновременно с Тарросом ответила Эрис. — Он не мешает. Пусть остается. — спокойно говорила Эрис, не поднимая взора.

— Хорошо, если сеньорита настаивает. — Алессандро прислонился к маленькому ящику, стоящему у стены, Таррос смотрел на него всеуничтожающим взором.

— Командир Таррос. По уставу я могу зарубить Персиуса, если он меня не уважает? — прямо спросила Эрис.

— Что он сделал? — спросил командир строго. Он нахмурился.

— Он проявляет ослушание. Дерзит. Но я пресекаю это. Я хочу раз и навсегда проучить его своим мечом. — бесчувственно сказала она.

— Хочешь, я сам это сделаю? — спросил Таррос, безуспешно пытаясь вызвать ответный взор ее глаз.

— Нет. Я сама. Меня должны уважать люди, над которыми я прикреплена. — убедительно сказала Эрис.

— Слушай, Эрис. Давай я просто переведу его в гарнизон. Его возраст…

— Нет! Сначала поквитаюсь, потом. — перебила Эрис.

— Сержант Фортунато. Или Лефкас, как мне тебя называть? — спросил Таррос.

— Называйте Эрис. — Эрис сама не знала, зачем пришла. Может, пожаловаться на Персиуса, вводившего ее в отчаянье своим поведением, а может, просто хотела услышать и увидеть командира. Ее ноги будто бы сами принесли ее сюда.

— Эрис, я всё-же переведу его. Он больше не помешает тебе. Я предупрежу его старшину, не переживай. — успокаивающе предупредил Таррос.

— Я не переживаю. — она подняла свой взор. И Тарросу показалось, что на глубине ее блестящих глаз горит огонь недовольства его решением. А может, это было нечто другое. — Я не переживаю. — повторилась она. Эрис не видела командира несколько дней, и ей, юной и неуверенной в своих сердечных делах, казалось, что он безразличен к ней. Ее взор стал преисполнен суровости.

— Эрис. На пути человека всегда будут преграды. Никогда не останавливайся, и ты — выиграешь.

— Не мути ей мозги! — вмешался Алессандро.

— Audentes fortuna juvat. — продолжил Таррос.

— Только не надо говорить, что ты что-то поняла! — усомнился Алессандро.

— Командир сказал, что смелым судьба помогает. Есть похожее выражение: audaces fortuna juvat — смелому судьба помогает. Оно было сказанно Вергилием. — покосилась Эрис на высокомерного Алессандро. — Вы что, считаете окружающих глупцами? И вообще, пословица adhibenda est in jocando moderatio *шутить тоже нужно в меру (лат.) * — это точно про Вашу отрицательную привычку. — Эрис резко отвернулась от опешившего Алессандро под тихий смех Тарроса. — Знание латыни не признак ума. — заключила Эрис. — Некоторые глупцы считают иначе.

— Умение грамотно вести спор — искусство, Алессандро. — довольно сказал Таррос.

— Некоторые люди, как собаки, понимают только грубую силу. Надеюсь, сыскной миллитаре не из них. — добила Эрис.

— Теперь я понимаю, юный сержант, почему у Вас так быстро появляются верные друзья или заклятые враги. — сухо ответил Алессандро.

Эрис невозмутимо сидела под немыми взглядами: восторженно-сдержанный Тарроса, и косой из-под бровей взгляд Алессандро.

— Я пойду? — спросила Эрис.

— Ни в коем случае. — Отрезал командир. — Эрис, ты честная девушка, закрой уши. И глаза тоже закрой. — Эрис закрыла уши руками и зажмурилась. — Commodum habitus es! *тебя только что по. мели (лат.) * — прошептал Таррос, усмехаясь. — Можешь смотреть, извини еще раз, Эрис. Не сдержался…

— Заткнись, сitocacius.*за. ранец (лат.) * Знаешь, эта девчонка заставляет меня переменить взгляды. Откуда голодранка научилась грамоте?

— Выбирай выражения! — снова сцепился Таррос.

— Безотцовщина, выросшая с лошадьми? — продолжил Алессандро. — Откуда?

— Да-да. В точку. И отсутствие матери не забудьте добавить. — улыбнулась Эрис, успев понять, что болтливый рот Алессандро оставляет желать лучшего.

— Когда-нибудь я заставлю тебя сожрать собственный язык. — ответил Таррос.

— Не сегодня. Так откуда? — интересовался Алессандро.

— Прежде чем накормить Ваше любопытство, скажу, что я не привыкла и не привыкну терпеть чьи-то шутки, колкости, слова и недвусмысленные взгляды в свой адрес. Поэтому сразу пресекаю неуважение к себе на корню. И сыскной миллитари — не исключение.

— Ладно-ладно. Прости. Знаешь, я болел за тебя на играх! Как же это злило Тарроса! Он хотел сломать тебе ноги. — Алессандро зашелся смехом под гневный взгляд Тарроса. — Честно говоря, до того, как ты открыла своё лицо, я полагал, что перед нами — бравый парень. Но откуда ты знаешь, где применить колкую латинскую грубость?

— Мой дед имел рукописи и труды. Я учила их.

— Ясно. Самоучка значит. — кивнул головой Алессандро. — Может высказывания — единственное, с чем ты ознакомилась?

— Что ты любишь читать, скажи пожалуйста. — попросил Таррос вежливо.

Она решила идти до конца, доказав Алессандро, что не только венецианцы могут быть умные.

— Люблю Сенеку старшего. Но это не значит, что всё подряд. Из наук привлекает история, взаимоотношение людей, медицина, грамота и поэзия. Из философии — ненавижу всеми любимого Платона. Особенно его Пятую Книгу Государства.

Её живой, не загроможденный ум увлек Тарроса. У неё были свои свежие взгляды на общепринятые вещи, и он давно это заметил.

— И что же тебя так разозлило в Платоне? — спросил Таррос.

— В Пятой Книге Государства есть понятие «Общность жен и детей» для таких как Вы, командир. — она показала на Тарроса бровями. Ее мужская нахальность поражала Алессандро.

Таррос улыбнулся.

— Прости, я чуть-чуть подзабыл, о чём там шла речь… Напомни, пожалуйста? — сконфуженно попросил Таррос.

— Он говорит, что из мужчин и женщин, которым присуща природная черта стражников, то есть вкус войны, будут выбираться лучшие. Их будут обучать гимнастике телесной и развивать умственно. Они будут жить обобщенно, и из их потомства будут отбираться только сильнейшие. Остальных забракуют, лишат жизни.

— А ты читала, каким образом они должны будут заниматься гимнастикой? — издевательски спросил Алессандро.

— Это отдельный вопрос. Платон кидается от одной безумной крайности к другой.

— Ты перебил её. — грубо сказал Таррос. — Продолжай. — он поменял тон.

— Так вот. Эти бедные «избранные» по его идее не должны были иметь дом, семью, детей. У них все будет общим. Общие жены… Общие мужья… В идеале — никто даже не будет знать, кто его отец. И сразу же он впадает в противоречие со своим больнымзамыслом — им будут запрещать родственное кровосмешение. А кто даст гарантию, что, когда тебе 55 лет, и пришла новая общая, извините за выражение «жена» 20 лет от роду — что она не твоя дочь, или даже более того, внучка? — ее красивое лицо было преисполнено брезгливого негодования.

— Ты права. — согласился Таррос. — Вопреки мнению почитателей Платона. А их — большинство.

— Вообще меня поражает одна вещь, — продолжила вошедшая в раж Эрис, — кто дал право некоторым законописцам, считающим себя умными людьми, избранными мыслителями, вершить судьбы народов? Не забываем, что эти небожители тоже ходят по нужде, спят и едят.

— Как говорится, никто не живёт воздухом. — Алессандро рассмеялся. Таррос же наоборот оставался крайне серьезным, внимательно слушая такую неожиданную Эрис.

— Никто не дал им такое право. — согласился командир.

— А насчет гимнастики: раздетые мужчины и женщины у Платона занимаются вместе и он писал, — она пронзительно и хмуро посмотрела на Алессандро. — что, цитирую: «тот, кто смеется над голым телом, не познал высшей духовности.» Он сказал — пусть они наблюдают и смеются. Его что, подкупили морально низкие люди?

— Одним из них был Алессандро. — колко отметил Таррос.

— Да, я не против. Ничтожной расплатой за прекрасное ежедневное зрелище было бы клеймо глупца.

— Выйди уже, а? — презрительно попросил Таррос.

— Всё-всё. — он зажестикулировал руками.

— Я не пойму, командир, почему этот культ избранных аристократов так распространен? Они не дают нам развиваться, мы будем пахать на них. Я не обозленная, я ни к кому никогда не питаю зла. Я просто удивлена, что находящиеся на их содержании задумные мозги в лице главматки — сомнительных философов, я не про всех, конечно, находят последователей во все времена. Почему так? — Эрис пожала плечами.

— Меня тоже в свое время поразило что Платон ставил в пример людям собак и жеребцов. Коневодство сопряжал с размножением человека. — поделился мнением Таррос.

— Точно. Меня тоже. Отвратительно. — сказала Эрис.

— А я не задумывался — зубрил и отвечал. Вот точные науки — да, я упивался ими. Или колкие диферамбы — мое любимое! — снова рассмеялся улыбчивый Алессандро. Он эмоционально тряс головой, и слегка волнистые отросшие кудри били по его лбу и вискам.

— Я должна идти. Не будем уподобляться философам и жевать бесплодную жвачку, подобно коровам. У нас есть более важные занятия, нежели словесные прения. Можно? — спросила Эрис, указывая на дверь.

— Иди. — улыбнулся Таррос.

Она с достоинством встала и, не смотря на них, вышла своими уверенными шагами.

— Мне с ней легко. — сказал Таррос. — И очень интересно.

— Да, конечно, с такой… О её внешности я не скажу ничего — не найду достойных её описанию слов… — Алессандро провоцировал, и Таррос нервно задергался. — А сама — воспитанная, но с чрезвычайно острым языком. Вояка!.. И зрит в корень… Не церемонится — пряма, как здешний кипарис! Теперь я понимаю тебя, мой бедный-бедный друг. Ты — обречен… Это тебе не наряженая курица с бала, которой пару слов кинешь, а она уже на все готова. — мотал головой Алессандро, смотря на Тарроса с жалостью.

— Впредь держись от Эрис подальше. Ты понял. — качая головой, утвердил Таррос, даже не спрашивая Алессандро. Он смотрел на своего друга с недоверием и злобой.

— Таррос-Таррос… — промолвил Алессандро. — Не пляши под ее дудку! Я не хочу, чтобы она сломала твою карьеру и жизнь.

— Ты уже решись, кто чью жизнь ломает. Пять минут назад ты думал иначе. — сказал Таррос, щуря глаза.

— Я не знал, какова она — твоя любовь. Я боюсь за тебя. Пресловутый закон уничтожит вас обоих. — он смолк на мгновенье. И было слышно, как взволнованно дышит Таррос. — Похоже, там наверху, делать совсем нечего. — Алессандро перевел тему, видя, как огорчение прокрадывалось в душу друга. — Сейчас произвели реформу языка — теперь, пожалуйста, выражайся по-другому, в illustre. Берегись некоторых фразеологических оборотов.

— Не нужны мне твои illustre, уж лучше я на своём родном volgare буду продолжать общаться. — сказал решительно Таррос.

— С каких это пор ты не принимаешь введенные новшества? — возмущенно спросил Алессандро.

— Рittima! *занудство* — устало произнес Таррос. Алессандро невольно рассмеялся. — Держут нас тут за идиотов. Что, как разговаривать, значит, тоже надо отчитываться? А, что если я — немой? — он запалил в сердцах.

— Таррос, тебе не следует так бурно проявлять недовольство! — посоветовал Алессандро. — Да и что, чёрт побери, с тобой такое? Я не узнаю тебя! Ты впал в юность, заразившись от этой нищенки.

— Ты забываешься! — сказал Таррос, вновь воспылав гневом.

— Это я-то забываюсь? Это ты ведешь себя глупо! Всё тебе не так! Если считаешь себя обделенным — женись! Но не на критянке, а на Лючии благородного происхождения.

— Благородное происхождение не признак благородства.

— Эта Лючия, как окаянная, везде о тебе только и спрашивает.

— Не говори ерунды. Она не нравится мне. — с отвращением вымолвил он.

— Ха! Вкусная, выросшая в высшем обществе сеньорина, грезящая о грязном вонючем воителе — это ты ей должен не нравиться. Взяв её в жены, обретёшь власть, глупец.

— Я смотрю, ты сам бы не был против, не будь у тебя моей безызвестной глупой Каллисты?! — ситуация накалялась. — Наивный Алессандро, твоя сеньорина совсем не безгрешная. Fellator, vacca stulta, брат — на таких не женятся.

— Vae-vae… Mentulam Caco! Как же я сам не догадался, зная тебя, проходимец… Viri sunt Viri… Но я всё равно твой друг, и желаю тебе только добра. Вот и советую.

— Давай советы по службе, а в душе моей, прошу, впредь не ковыряйся. — решительно подвел Таррос.

— Таррос. В чём причина твоих метаморфоз? — не унимался миллитари. — Уж не в этой ли лихой голодранке? — он цинично рассмеялся, заглядывая другу в глаза, прочитав в них то, чего раньше никогда не видел.

— Голодранке? — оскорбился Таррос. — Посмотри на себя. Твои успехи затмили твой ум. А сам-то кем был? Ты стал высокомерен. — Таррос покачал головой в укор.

— Да прости, прости. Не хотел обидеть тебя. Признаюсь — Эрис слишком хороша, чтоб быть из низших слоев. Её неописуемая красота приводит в восторг каждого, увидевшего её. — взгляд Тарроса сделался гневным. — И тот ум. Поговорив с ней, я бы не дал ей шестнадати лет. Может, все сорок. — он улыбнулся. — Но ее мужской характер и закалка — он пугает очарованных ею.

— Тебя. Потому что ты — слабак. — подытожил Таррос.

— Ты что, всё-таки серьезно?! — испуганно выкатил очи Армандо. — Ты что, не понимаешь, куда она может тебя завести? Ты же долго добивался своего положения! Сам. — ужаснулся он. — Твоя страсть лишит тебя всего. Может быть, даже жизни… — он говорил истину.

— Меня не пугает эта перспектива. Первый раз в жизни я полюбил и хочу быть с девушкой, которую сделаю хозяйкой своей судьбы. — говорил Таррос, не глядя на Алессандро, и его глаза пламенно заблестели.

— Таррос, заклинаю Святым Марко, брось эту затею. Теперь ясно, откуда в тебе появились мятежные ноты. Она дурно влияет на тебя. Я не узнаю былого Тарроса — цепного пса Империи! — сетовал он.

— Я похож на глупого ребенка, который, по-твоему, поддается чужому влиянию? — он оскорбился. — Ты, прожив со мной бок о бок столько лет, всё ещё меня не знаешь.

— Вот именно, что знаю. Союз двух безголовых лихачей, руководствующихся пылкими сердцами приведет их обладателей к палачу. — выразился Алессандро. — Ты же постоянно твердишь устав своим языком, ты же знаешь закон — никаких браков венецианцев и критян быть не может! Это — политическое преступление. — продолжал он, неустанно повторяясь в споре.

— Меня ничто не остановит, Алессандро. Никто. Даже если сам Дож придёт снимать мою кожу. Я всё решил. И ты, как друг, должен меня поддержать. Хоть и не поняв, поддержать.

— Я понимаю тебя. Твой вкус — отменный. — Тарросу не понравилось, что Армандо постоянно мусолит образ Эрис, и Алессандро прекрасно понимал это в его ревнивом взгляде. — Да прости ты, я не имел в виду ничего плохого. Но я тебя не поддерживаю, так и знай. Как друг, я до последнего буду пытаться спасти твою дорогую для меня жизнь.

— В таком случае, плохой из тебя друг.

— Таррос. Я боюсь за тебя. Тебя могут пытать, казнить, в лучшем случае — сослать в Венецию, предварительно разлучив вас. А о ней ты подумал? Как поступят с ней, такой… выдающейся… — он подбирал слова, чтоб не вызвать у Тарроса ревность, — прости, друг.

— Я умру, но не дам её в обиду никому. Мы уплывём.

— Что?! Вот теперь я вижу, что твоя любовная лихорадка прогрессирует с каждой минутой!!! — ужаснулся Алессандро.

— Это в крайнем случае… Может, в Никейскую Республику. Там нет этих наиглупейших законов. Ты же сам живёшь с гречанкой. — Таррос рассмеялся.

— Это совсем другое! — возмутился Алессандро.

— Что есть в твоём понятии нация? Это иллюзия. Все народы, произойдя от одного праотца и матери, расселились по этой грешной Земле, став врагами друг другу. — рассуждал Таррос. — И издревле, воюя, порабощая и завладевая друг другом, смешиваются снова и снова, создавая новые народности. Лучшие качества людей избираются, худшие отбрасываются. Тебе ли, как военному, этого не знать? Завоеватель, тоже мне. И я поражаюсь: люди, не размышляя о своем происхождении, навязывают это глупое понятие — нация.

— Ты прав… Прав.

— Я всю жизнь скрываю свою народность. — вздохнул Таррос.

— Мне стало понятно, откуда в твоей любимой такая страсть к авантюрам и смелость — я вспомнил, что ее отец — генуэзец. — он смеялся.

Таррос поддержал его смех. На душе Алессандро лежал тяжелый камень. А Таррос днем и ночью думал, как бы побыстрее расположить к себе юную Эрис. Тут еще, как назло, эта возня с магнатами, отбирающая все время и настроение…

Примечания автора: извините, но это военные грубые люди. Прямолинейные, как и их стать.

1 — Culum pandite! — готовь ж*пу! /лат. ругат.

2 — Caput tuum in ano est! — у тебя вместо головы з*дница! /лат. ругат.

3 — Perites — от**бись/лат. ругат.

4 — сitocacius — заср. нец/лат. ругат.

5 — Commodum habitus es! — тебя только что по. мели/лат. ругат.

6 — Vae… Vae… Mentulam Caco — Бл*! Во черт! Сран. й **й! /лат. ругат.

7 — Viri sunt Viri — Мужчины — зло.

Здесь применяется очень грубой поговоркой.

8 — Audentes fortuna juvat. — смелым покровительствует удача/лат. пословица.

9 — adhibenda est in jocando moderatio — и шутить необходимо только в меру/лат. поговорка.

10 — Fellator, Vacca stulta — очень неприличное выражение, связанное с ор*л***м видом половых отношений; тупая корова. /лат. ругат., военный жаргон

11 — volgare — разговорный стиль венецианского языкового диалекта в раннем средневековье.

12 — illustre — культурный стиль венецианского языкового средневековья.

Глава двадцать первая

Задался новый трудный день. Бабушка Эрис стала замечать, что внучка стала сильнее уставать и её характер стал суровее. Её не интересовали (во всяком случае, она не подавала вида) победы и поражения Эрис на любимом поприще.

Сегодня Эрис испекла хлеб сама — у Никона, а значит и у его близняшки был день рождения. Им исполнилось по восемнадцать лет. И ради этого Эрис принесла вкусный густой йогурт. Она сделала его накануне, предварительно сквасив купленное у соседки молоко, затем на пару часов подвесив простоквашу в льняном мешочке. Потом Эрис остудила полученную массу, поместив в глинянный горшочек в канал с ключевой водой. Эрис направилась в гарнизон.

Когда она пришла, в части еще никого не было. Перекличка солдат и их построение — все, что напоминало о жизни здесь. Наконец подошли ребята. Эрис поздравляет своего лучшего друга, не забыв и о его сестренке. Они сели завтракать прямо на траве в тени построений. Было еще очень рано, солнце не пекло. Дюжина юниоров села в круг, вкушая скромную пищу, приготовленную их вождем. Веселая болтовня…

— Сестра, поешь с нами! — предложил Никон.

— Хорошо. Сейчас. — Эрис была немного задумчивой. — Я хочу угостить еще кое-кого, если вы не против.

Девушка с самого начала хотела угостить командира, но не могла решиться. Наконец, взяв две самые лучшие лепешки, она наложила полную миску холодного йогурта для командира.

— Эй, сестра, не многовато ли будет? — спросил чавкающий Атрей.

— Он один, всё-таки. — поддакнул Аргос полным ртом.

— Прекратите. Ну как вам не стыдно! — возмутилась сестра. — Всё, что вы сейчас наблюдаете — заслуга Тарроса. Вы хоть видите, что этот человек, не жалея себя, посвятил всю свою жизнь службе? Теперь он приехал сюда и помогает вам. — возмутилась девушка, обнимая лепешки.

— Ой, сестра, не заводись. Мы же не виноваты, что у него до сих пор нет семьи. — сказал Софос.

Эрис нахмурилась, взяла миску и ушла.

— Вот кто тебя за язык потянул? Теперь добрая сестра будет жалеть этого опасного человека. — заметил Никон с досадой.

— Вообще она странная в последнее время… Ты не заметил? — спросил Атрей.

— Не твоего ума дела, болван! — отрезал светловолосый именинник. — Еще подобное замечание, клянусь — любому нос сломаю! — пригрозил парень и все смолкли, принявшись есть в тишине.

Эрис подошла к кабинету, но не могла решиться постучать. К тому же у нее были сомнения — тут ли он или в у себя наверху? Она подняла руку в кулаке и замахнулась. Но услышала голос за спиной.

— А, Эрис, доброе утро. Ты ко мне? — спросил Таррос. Он уже неделю нарочно прятал свои чувства, желая подогреть её — те, которые так мастерски прятала девушка.

— Да. Я принесла Вам угощение. — кое-как ответила Эрис, глотая волнение.

— Кому? Мне? — удивился Таррос, открывая дверь.

— Да, Вам. А что тут такого? — смущенно улыбнулась Эрис, не смотря на него.

— Заходи. Не стесняйся. — сказал командир, пройдя в кабинет.

— Тут появились люди, задающиеся вопросом, почему у Вас всё ещё нет наследника. — импульсивная Эрис открыла перед закаленным командиром, привыкшим прятать усталость и закрывать глаза на собственную нужду, миску с прохладным свежим йогуртом. Она глядела на свои руки, стесняясь. Умный Таррос сразу понял, кому же этот вопрос наиболее интересен. И, признаться, его это обольщило — придало уверенности. Быть может, этот разговор наконец приведёт к результатам, за которыми он прибыл сюда.

— Сначала нужно найти ту, которая мне его подарит. — просто сказал он, сев.

— Нашли? — с наигранным равнодушием спросила Эрис, взглянув прямо ему в глаза. Сама не понимая, почему она спрашивает. Как будто кто-то дергал ее за язык.

О, да! Она умела делать многое, что не под силу многим хорошим солдатам. Но не умела врать. Абсолютно.

— Годы показали, что лучше находиться в гармоничном одиночестве, чем в беспокойном союзе. — откровенничал Таррос.

— А Вы очень деликатный человек. Другие, тем более военные люди или флотильонцы, ответили бы примерно что-то вроде: «в каком поселении бываю, в каждом имею по любимой женщине». — с немного наигранной улыбкой продолжала она, уже не глядя на него, а намеренно отвлекаясь на перо и чернильницу. Тут же стояла печать, свечи и была разложена карта. С приходом командира кабинет преобразился. Привычный грязный хаос вытеснил приятный чистый порядок. И всё это без ремонта, который пока не коснулся кабинета. И на что вечно жаловался учитель? Было бы желание. Слева, в верхнем углу стола лежала аккуратно собраная стопка развернутых бумаг. Рядом лежали непрочитаные письма. А прочитаные щепетильно отсортировывались командиром в правую сторону, что говорило о его последовательности и собранности. Он всегда тщательно обдумывал свои слова и действия, касающиеся службы. Хладнокровный тактик и стратег, всё доводящий до конца.

Она предложила ему перекусить.

— Попробуйте пожалуйста. Я сделала это собственными руками, может оцените. — робко проговорила девушка.

— Только, если ты составишь мне компанию. — добро предложил Таррос. Он не верил своему счастливому дню.

Эрис стеснительно улыбнулась. Она всё еще не могла спокойно принимать пищу перед кем-либо. Её навязчивое расстройство, что принятие пищи со страстью принижает достоинство человека, никуда не делось. Как трапезничают другие, она старалась не замечать. Эрис, чтоб не обидеть Тарроса, кротко опустила указательный палец и попробовала на вкус густой йогурт.

— Спасибо, командир Таррос. — улыбнулась Эрис.

— Ты благодаришь за то, что сама принесла? — удивился он.

— Я принесла это в дар Вам и теперь Вы угостили меня своей пищей.

— Спасибо. — улыбаясь, он спокойно разломал свежую лепешку и опустил в миску. Затем принялся за это незатейлевое угощение. Он сосредоточенно трапезничал, грубо и по-мужски тщательно пережевывая мощными челюстями, но в то же время командир делал это довольно аккуратно. Ей было приятно наблюдать за этим. Мало людей умеют принимать пищу с достоинством.

— Этот хлеб который ты принесла, сама испекла? — спросил он, прожевав и проглотив.

— Да… Обычно я ставлю тесто и ухожу, потому что не успею на занятия. А сегодня сама испекла… — скромно отвечала девушка, не желая хвастать.

— Очень вкусно. — похвалил Таррос честно. — Знаешь, их вкус напомнил мне вкус материнского хлеба. — выражение его лица стало задумчивым и грустным. — В раннем детстве. До того, как меня отдали на взросление и службу…

Я думал, никогда уже больше не попробую тот вкус… Даже Каллиста пекла мне лепешки по рецепту покойной матери… Но у нее выходил её собственный хлеб, не мамин. — он глубоко задумался.

Это откровение растрогало Эрис. Она вглядывалась в его необычное харизматичное лицо. В нем, немного продолговатом, присутствовали некоторые неправильные черты — нависшие от рождения верхние веки; синие глаза располагались необычно — будто бы сразу под сильно выдающейся слитной надбровной дугой. Верхняя губа была чуть-чуть немного тоньше нижней; большой, но аккуратный и гармонирующий с лицом нос, с зарубленной поперечной бороздой на мощной переносице; темно-каштановые чернявые волосы, которые Таррос вновь очень коротко остриг по бокам и затылку. Но судя по верху, было видно, что они мелко-мелко кудрявые и буйные. Уши были крупные, крепкие, немного оттопыренные — эти неправильности… Но всё вместе взятое было прекрасней общепринятых идеалов.

Руки… Его мощные и крепкие жилистые руки одинаково прекрасно справлялись и с мечом, и с пером. Мозолистые пальцы были не слишком длинные, сужающиеся к кончикам, ногти округленной, правильной формы. Эрис заметила шрам на ногте левого мизинца. Как будто бы его палец когда-то давно разрубили напополам. Кулаки были совершенно сбиты, на них обоих были наросты из отмершей задеревенелой кожи. Таррос был не высок ростом, но кисти его рук были раза в четыре больше по объему тонкокостных хрупких кистей Эрис. Стопы тоже были необыкновенно большие и широкие для его роста. Его лицо, шея и руки были выжжены солнцем, но сам он был не смугл и не бледен, как фарфоровая, не хотевшая загореть, Эрис.

— Когда моя мама умерла, я не совсем осознавал всю тяжесть потери. Лишь с годами приходит понятие, что тот единственный человек, кто искренне любил тебя, ушел безвозвратно…

Видимо воспоминания расстроили его. Он отстранился от пищи. Эрис, пожалев командира, быстро собрала крошки и навела прежний порядок, составив еду на край его рабочего стола.

— Я очень сочувствую Вам. Я росла без матери и мне понятна ваша боль, но неужели никто больше не любил Вас по-настоящему? — осмелилась спросить она.

— Любовь — самое мощное чувство, она сильнее страха смерти, жажды жизни, сильнее времени и обстоятельств. Мне более важно то, любил ли я.

Выдержав минуту томительного молчания, Таррос спокойно продолжил:

— Я не знаю, поймешь ли ты, знакомо ли тебе это… — теперь он специально играл на ее характере, ведь Эрис постоянно вела себя так, чтобы окружающие ненароком не приобрели о ней ошибочное мнение. Этот умный человек видел, как она всегда невольно пытается отстоять свою честь, даже оправдаться. Ему нравилось, как девушка возмущается, если специально вывести её. Ему нравилось, что даже в мелочах она остается борцом за правду, и, пользуясь этим минусом, последовательно, слово за слово, можно было выудить то, что ему хотелось услышать.

— Я не такая опытная как Вы, но примерно представляю, о чём идет речь, не беспокойтесь. — ей стало неловко. Она чувствовала, что они подходят к границе дозволенного.

— Знаю. Даже вижу. Я научил себя замечать вещи, которые не замечают другие. — он смотрел прямо и проницательно, отчего Эрис посетила крайняя неловкость. — В тебе прячется чувственная дева. И у этой девы есть поклонники. И их очень легко понять.

От его вызывающих слов ей стало не по себе. От растерянности она не нашла, что выпалить в ответ — лишь дыханье перехватило.

— Умение быть наблюдательным и анализировать — один из ключей к успеху. — как ни в чём не бывало, издевательски продолжил он. — Несмотря на силу, которой ты обладаешь и демонстрируешь, в груди у тебя трепыхается, подобно маленькой раненой птичке, беспокойное сердечко.

— К чему Вы клоните?! — Эрис почувствовала как щеки и уши наливаются горячей кровью, но это было против её воли.

— Ты не сможешь всю жизнь проскакать на своем коне с оружием в руках. Даже если захочешь. Твое женское сердечко рано или поздно подведет тебя. — его голос звучал так уверенно и непоколебимо, почти без выражения чувств, как будто бы он проводит обычный инструктаж.

— Не заставляйте меня полагать, что Вас волнуют мои личные переживания. Это не очень эстетично. — оскорбилась она.

Пристально смотря ей в глаза, он спокойно продолжил, как хищник перед броском, незаметно для нее ловя каждый вдох и жест.

— Любовь кузнеца, — продолжал он, — делает из куска грубого железа великолепный мечь. Любовь способна возраждать. И уничтожать. Любовь превращает самого сильного в подобие умирающей тени.

— Некогда мне думать о такой сентиментальной ерунде, когда кругом война и простой народ страдает. — наконец-то она перевела тему, вздохнув увереннее. Почему-то Эрис не могла просто облить его гадкими словами и уйти. Злясь за это на себя, она сидела и продолжала покорно слушать.

— В одиночку мир не изменить. — улыбнулся Таррос.

— Я верю. Я верю, что нет ничего невозможного. Была б только сила духа и провидение Создателя. Остальное, как и люди — приходит и уходит. Приходят великие агрессоры, с ними приходят испытания, пройдут поколения и их неверные, навязанные окружающим идеалы канут в лету, как и память о них. А правый путь, стремление душ к правде и добру всегда остаются живы. Всегда. — в порыве покачала она головой.

Несмотря на вызовы, которые он периодически бросал в ее сторону, ей нравилось то, что Таррос всегда умел внимательно слушать. Причем это было искренне, ему было бесконечно интересно беседовать с ней. И он явно не обращал внимание на ее юный, по сравнению с ним, возраст. Он был на шестнадцать лет старше. На её короткую жизнь. Эрис снова прочитала неравнодушие в его глазах, переливающихся всеми оттенками моря, которому с каждым днем становилось всё тяжелее и тяжелее противостоять.

— Идеальный мир идеальной девочки. Твои мысли столь же прекрасны, как и ты. Это замечательно. Только печально. Печально, когда ты насмотришься в этой жестокой жизни на жестокие поступки этих людских душ, за которые так рьяно заступаешься. Голод, нужда и страсти заставляют праведников продавать свои души и тела. Заставляют идти на преступления и подлости. — учил её Таррос.

— Наш спор зашёл в тупик. Пусть каждый остается при своем мнении. Приятного аппетита. — оборвав, она резко поднялась с места и вышла. Ей было более, чем неловко за такую неформальную беседу. Ноги сами уносили её. В кабинете после девушки — сержанта стоял нежный аромат розового масла.

— Ах, если б ты знала, как я понимаю тебя. Просто ты в силу своей юности не имеешь один из приведенных мною тебе ключей успеха, оморфиа му… — тихо промолвил он с задумчивой грустью в голосе, провожая не столь глазами, сколь сердцем ее быстро удаляющийся силуэт в запыленном окне.

Таррос подошел к столу, взял теплый хлеб и поднёс к носу. Он вдохнул его запах и невольно закрыл глаза.

《 — Таррос! Таррос, сынок, иди сюда! — это звала мамочка своим нежным и звонким голосом.

— Сейчас, мамуля! Вот только еще один каблук!

Таррос и Алессандро играют в каблук на одной из узких и скользких мощеных улочек извилисто-кривой Венеции. Вот Алессандро подбрасывает деревянную шайбу, Таррос бежит за ней — они врезаются друг в друга, искры в глазах! Но Таррос успевает подогнать под пятку каблук. Он выиграл. От боли оба мальчика сдержанно всхлипывают, но тут же смеются — мама Целандайн принесла свежие горячие лепешки для детей. Маленькая Каллиста сидела на крылечке и шила мешочек для своих стеклянных куколок крошечными пальчиками. Отцы скоро должны были прийти, и мама Алессандро готовила ужин. Проходящие мимо галдящие соседи то и дело останавливались, болтая о злобе дня.

— Милый, сынок, возьми, перекуси пока. — ее добрые голубые глаза сияли любовью к сыну.

— Алессандро, солнце ты наше, бери лепешку, бери, сынок! — мама протягивала и ему. — Ах, шишка будет! — воскликнула Целандайн и побежала за холодной мокрой тряпкой, всучив хлеб в руки детям.

Такой запах согреваемой солнцем весенней улицы бывает только в детстве. И больше никогда потом. И сколько бы ты не внюхивался в воздух на протяжении всей жизни, никогда не вдохнешь ничего подобное. Так же и запах родителей…

— Милые! — воскликнула мама Тарроса. — Я приложу эти повязки, придерживайте их руками, а не то упадут. — сказала она и их лбы затрещали от больного холода. — Не мотай головой, Таррос! — нахмурилась мать. — Вы молодцы, что не заплакали. Я горжусь тобой, сынуля. — сказала мама, укладывая рукой его непослушные локоны. — Я хочу, чтобы ты всегда был смелым, сильным, добрым человеком, с непорочным, большим сердцем. Свободным, как бушующее море на моей Родине. — говорила она вдохновленно и грустно…

…Таррос помнил свою маму такой — с «большим добрым сердцем».

— Алессандро, смотри за моим сыном, будьте друг другу опорой. Я не прошу и не принуждаю тебя. Решай сам — ты уже взрослый мужчина. — говорила она отроку Алессандро, и Таррос замечал печаль на ее исхудавшем, ставшем желтым лице, которое когда-то светилось оливковой бронзой.

Через некоторое время её не стало… Таррос помнит день её похорон, как сейчас. Помнит, как плакал отец, Каллиста, мама Алессандро.

Он помнит, как мама Целандайн заходилась кровавым кашлем, а Таррос и Каллиста обнимали и гладили ее, вытирая пот. И в одну такую ночь она ушла. Навсегда.

Таррос помнит свои слёзы. А потом была потеря отца, не менее горькая. Но Таррос стал суровее. Теперь он чувствовал ответственность за маленькую сестренку.

Таррос всегда останется благодарен чете Армандо. И глупому умному болтуну Алессандро — за верную дружбу… 》

Дверь раскрылась и ввалился Алессандро. Он бесцеремонно схватил лепешки и принялся их жадно пожирать, опуская в йогурт.

— Ого! В жизни ничего не ел вкуснее! — он громко чавкал и нахваливал. — Откуда это у тебя с утра пораньше? Эй? Я спрашиваю, ты что, оглох, фрателло? — вопрошал он, смотря на печально сидящего Тарроса, погруженного в воспоминания. — Прости. Похоже, у тебя нет настроения?

— Да, и оно исчезнет окончательно, когда ты доешь этот солнечный хлеб, обжора. — Таррос выхватил маленький оставшийся кусочек из руки Алессандро.

— Вот чудак! — рассмеялся Алессандро. — Неужто это стряпня девчонки?! — произнес догадливый друг. — А я думал, она только парней дубасить может. Тебе повезло! Будешь потом каждый день мне подкидывать по штуке? А? — шутил он, желая развеселить Тарроса.

Таррос ничего не ответил. Он встал. Похлопал Алессандро по плечу и вышел, молча доедая свой последний заветный ломтик.

Для Эрис открылся новый Таррос, имеющий грустные страницы в прошлом. Этот человек, прячущий переживания, стал притягивать её еще больше. Ей было бесконечно жаль его — она хотела бы услышать истории из его жизни и разделить его боль.

Таррос же привязывался к Эрис все больше и больше. Между ними было слишком много преград — их положение, окружение, обстоятельства. Но Таррос никогда не сдавался — эта черта характера присутствовала у него с рождения. Для него не было ничего невозможного. Полководец считал, что в этом мире все можно взять — если не по-хорошему, то грубой силой. Если не сразу, то терпеньем. Если не добровольно, то вынужданием. Если не прямо, то хитростью. Он решил, что несмотря на пресловутые обстоятельства, он непременно добьется своего.

Эрис сегодня почти не спала. Ей всё мерещился грустный Таррос, скучающий по матери. Эрис вспомнила свою маму — уже прошло больше десяти лет, как она не видела ее и брата. И ей стало невыносимо больно и обидно — брошенная сирота, которая беззаветно любила жестоких родных только за то, что они ее родные. Она никогда не требовала от них ответной любви, но когда Эрис проявляла свою, эти знаки внимания бессердечно отвергались ими.

Она лежала, повернувшись лицом к холодной черной стене, и из её глаз лились горячие слезы, мочившие волосы на висках, затекая в уши и забивая нос. Её плач, как всегда, был тихим и немым — она давно привыкла, что никто её не жалел и не интересовался причиной переживаний. Эрис глушила всхлипывания и рыдания, из-за этого ее сердце больно давило и резало. Она была уверена — сейчас её мать и брат живут и наслаждаются, совсем не вспоминая о ней. Темнота комнаты нарушалась стуками и треском, но Эрис лишь закутывалась поукромней в своё одеяло и безмолвно плакала, пока не засыпала…

Глава двадцать вторая

Алессандро поместил Янниса под стражу. Таррос, дав Эрис звание сержанта, знал, что ей никогда не светят те перспективы, что полагаются венецианским сержантам. Она была критской девушкой. Это они, колонизаторы, имели земли — рыцарь, минимум по двадцать пять крестьянских угодий, а сержант в шесть раз меньше. Но её ежедневная работа во имя армии Венеции была очень ценна — из Кандии, маленького острова, разделенного на шесть сестиер, постоянно отправлялись на смерть в Терру на Альпах, на границы, в другие колонии, ополченцы. И мало кто из них был обучен. Теперь в маленькой Ситии появилась большая надежда — может, будет меньше смертей у хорошо подготовленных людей с промытыми мозгами?

Таррос наблюдал, как Эрис сгорала на поле каждый день, не жалея ни новых юнцов, не себя. И теперь он обязан был хотя бы отчислять ей зарплату. Но командир не знал, как преподнести этот деликатный вопрос так, чтобы не обидеть девушку с характером.

Эрис гоняла выросшее количество парней — сегодня она, верхом на Сириусе показывала, как правильно перелазить вокруг оси бегущего коня. Она пеpeнoсила левую нoгy чеpез круп лошади сзади и переходила нa правую сторону седла лицoм внутрь поля. Упиpaясь правым коленом в седло, вставляла левую ступню в скользящую петлю, наклонялась вперед и опускалась гoлoвoй вниз. Левoй pукoй захватывала pyчку, которую прикрепила сама, с лeвoй стopoны седла. Пoдтягиваясь руками, и, последовательно за левое путлище-скашовку и правое путлище. Эрис пролезала под лошадью и ноги её удерживались скользящей петлей — тоже ее маленькой хитростью, которую она требовала выполнять от парней. Заканчивая обopoт, Эрис правую руку переносила на переднюю луку седла, левoй pукoй захватывала заднюю луку и вставляла правую ногу в стремя, после этого освобождала левую ногу из скользящей петли и садилась в седло. Таррос, да и окружающие не могли налюбоваться такими впечатляющими трюками. Эрис все выполняла точно и хладнокровно. То же требовала и от ребят. Им было тяжело, некоторые совсем не справлялись. Но главное — дисциплина и стремление.

Во время обеда Таррос нарочно задержал Эрис на улице под предлогом напоить Сириуса, чтобы ей не осталось места за общими столами. Но преданные ребята «забили» для неё — Никон просто положил грязные ноги на скамью возле себя. Эта идея потерпела фиаско — стратег командир, зная характер верного помощника Эрис, приказал дежурным по столовой запрещать юнцам занимать для кого-либо места.

Эрис вошла внутрь. Она проследила, чтобы всем всего хватило. Это была общая столовая для всего гарнизона. Юниоры питались после взрослых солдат. Командир жестко предупредил старших, что Эрис — вчерашний неизвестный юниор, теперь глава соседствующего крыла и потребовал от всех уважения к ней.

Ополченцы боялись Тарроса из Кандии — бывалые военные знали некоторые подробности из его жизни. Рассказы дошли до местных солдат из первых уст вояк. В частности, они знали, что солдаты Тарроса крайне выносливы, и когда добиваются своего под командованием изощренного и умного стратега, превращаются в обезумевшую стаю беспощадных хищников, раздирающих трофеи. И среди трофеев самыми ценными являются люди — сильные мужчины, молодые женщины, здоровые дети. Они знали страшные подробности, передающиеся из уст в уста, как жестокий командир отдавал приказ своим солдатам в награду за победу пировать три дня и три ночи на пепелище завоеваных селений. Таков был Таррос. Но здесь, в Регнум Крит, куда он возвращался мирно служить после походов на материк и острова, была другая, более миролюбивая политика Дожа.

Дож намеревался перенести столицу сюда, на этот зеленый остров. Генуя подписала отказ о любых притязаниях на остров, а Никея подписала официальное признание Крита частью Венеции.

Эрис наблюдала, стоя у стены. Все места были заняты. Она проверила — всё ли в норме, а Таррос наблюдал за ней.

— Эрис! — позвал командир.

— Слушаю. — ответила сержант.

— Садись сюда. — серьезным тоном сказал Таррос. Эрис не хотела прявлять неучтивости — после их последнего разговора для нее открылись некоторые его слабости, и ей стало его жаль. Его сиротства, так как это одна из самых уважительных причин проявления сочувствия, наряду с болезнью и смертью, рабством и неверием.

— Хорошо. — она осторожно села.

— Нам нужно серьезно поговорить. — отрезал он, придвигая к ее лежащим на столе рукам обед.

— Я что-то натворила? — она подняла свою левую бровь.

— Натворишь, если сделаешь глупость. — сказал Таррос.

— Что случилось? — Эрис заволновалась. Она подумала, что не справляется с новыми обязанностями.

— Эрис. Ты больше не числишься в юниорах, ты знаешь. — она покачала головой.

— Ты, наряду со всеми военными, обучающими солдат, должна получать жалованье. — она покраснела и насупилась. — Я знал, что твоя реакция окажется такой. — сказал Таррос, черпая похлебку ложкой. — Ешь, что опять сидишь-красуешься!

— Я могу отказаться? — выдавила она из себя, не смотря на командира.

— Нет конечно. Эрис, твоё поведение не устает удивлять меня. Скромное жалованье, которое едва покроет существование человека, полагается тебе по закону. — он нарочно ел, чтобы не смущать её. Чтобы не фокусироваться на её красивом лице, заставляя краснеть еще больше.

— Я не могу принимать деньги. Я здесь не за этим.

— Ты сможешь помогать бабушке. Наверняка она уже стара и не обязана содержать тебя. — он давил на ее совесть.

— Я кормлю себя сама. Подрабатываю. Дома. — тихо ответила Эрис.

— И, что же ты, интересно, делаешь? У тебя ведь совсем мало времени?

— Я делаю йогурт. Все соседи приобретают его у бабушки. Каждый день.

— Этого хватает? — спросил он бесцеремонно, откусывая хлеб.

— Я помогаю бабушке во всей работе…

— Как?

— Вам перечислить? — она нахмурилась.

— Да, пожалуйста. — он хамел на глазах.

— Уход за домашней птицей, её закол, сбор урожая, полив участка, взращивание и заготовка товара, копание лопатой и мохание мотыгой — практически все делаю я. Кроме продажи.

— А почему не продаешь? — удивился он. — Отбоя от покупателей не было бы. — она оскорбилась. — Здесь есть один выходной, который ты проводишь с Сириусом. Люди ждали бы такой продавщицы целую неделю, уверен! — он рассмеялся.

— Вы издеваетесь? — в голосе Эрис появилась нотка разочарования.

— Не обижайся. Я просто говорю то, что думаю. — он сделал виноватый вид.

— Нет, Вы сказали, не подумав… — она обиделась. — Бабушка научила меня некоторым растениям… Я изучила труды — немного умею врачевать, но никогда не беру за это ничего. Я даже принимаю роды. Моя бабушка — нелюдимая. Она не разговаривает с покупателями. Но соседи все-таки иногда приходят по вечерам, забирая меня помочь кому-нибудь. После они хотят отблагодарить — но я не соглашаюсь. Обычно они оставляют плату, когда меня нет дома.

Таррос был удивлен.

— Опять неожиданности. Солдат, принимающий роды… — его взгляд был наделанно-равнодушным, что скребло сердце юной девчонки. Она, видя его серьезность, в ответ оставалась непроницаемой, прячущей свои истинные чувства.

Таррос пообещал себе заставить её терзаться. За дерзость и смелость. Но сколько он мог продержаться, сам не знал. Его чувства разрывали грудь, стремясь показать себя во всей красе. Это было похоже на бросок в битве — кто первый сдаст позицию.

Эрис смущенно улыбнулась, просто из вежливости, которая была привита ей с детства.

— Эрис, я настаиваю — ты более достойна принимать то, что тебе положено за труд. Больше, чем одинокие выпивохи, тратящие все на вино и портовые трактиры. Ты трудишься. И так тощая, — он засмеялся. — Вообще исхудала за неделю!

Эрис улыбнулась. Он потихоньку располагал её к положительному ответу.

— Ну так что?

— Я не знаю.

— Твоя бабушка будет гордиться.

Эрис громко рассмеялась. Таррос опешил.

— Что смеешься? Я что, выгляжу смешно? — он оглядел себя.

— Командир, Вы просто не знаете бабушку. — она помотала головой. — Это разозлит её. Она скажет, что меня купили. Что купили мою душу. Что я — предательница Родины, взявшая деньги у угнетателей…

— Какие принципы!

— Да… Я устала, если честно. — Эрис взгрустнула. — Мне тяжело с ней. Она не понимает меня…

Таррос нахмурился. Ему было невыносимо, что его любимой нелегко. Больше всего на свете он хотел бы сейчас утешить её, решить все ее проблемы.

— Почему тебе одиноко? — он улыбнулся. — А юнцы? Они же тебе, как братья. — искренне сказал он.

— Кто — они? — она посмотрела на хохочущих парней, обзывающих друг друга и поедающих обед одновременно.

— Они — мои братья. Они верны мне. Особенно желтобородый Никон. И Аргос. И Софос. И Атрей с Георгиусом…

— Да-да. Всех перечисли. Одиночка. — иронизировал он.

— Это не то. Вам не понять. У Вас есть Алессандро… Он всегда поймет Вас.

— Ты ошибаешься, Эрис. Он не понимает меня. Наши мнения редко совпадают.

— Это и делает человека другом — взаимодополнение. Зато Вы хотя бы можете рассказать ему все, что на Вашей душе — он не станет затыкать уши, критиковать или заставлять краснеть. Он принимает Вас такого, какой Вы есть. И не пытается изменить, просто став родным.

— Dilige me vilem, nam bonum omnes diligumt — полюби меня никчемного, а хорошего все любят… — он говорил это, приплетая к теме разговора. На самом же деле Таррос заклинал глаза Эрис, его сердце горько мучалось. Она чувствовала каждый взгляд и слово, но оставалась такой же невозмутимой, как и командир. — Ты права. — спокойно закончил он.

— Думаете, этих ребят волнует их необразованность? Когда я пытаюсь что-либо им вдолбить, они отшучиваются, ссылаясь на безграмотных трудяг отцов и матерей, говоря, что те смогли их вырастить и без альфы с омегой. Или я могу им рассказать о своей душевной боли? — командир реагировал на её откровение всем сердцем. — Парням всегда весело. Они молодые и живут здесь и сейчас, без мыслей о завтра. Также и с моими откровениями — мы, конечно, можем поболтать по душам, но их кипящая жизнью кровь не даст раздумывать над услышанным. Пару фраз утешения — и всё отлично…

— Можешь поговорить со мной. — Таррос был более, чем серьезен. — Я всегда готов выслушать тебя. — взор опять начал выдавать себя — кашель и любовь невозможно скрыть.

— Спасибо… — ей стало стыдно за лишнюю болтовню. — Знаете, я ценю своё одиночество. Оно всегда охраняет меня, оставляя трезвой и наблюдательной. Благодаря ему у меня остается широкий кругозор — будучи в компании слепнешь, подвергаешься чужому мнению, теряешь себя.

— Это так. — Таррос вздохнул. Ему много раз пришлось делать в компании то, что было противно его душе. Но стадный инстинкт опьяняет, отключает совесть и стыд. — Но знаешь, некоторых людей, оберегаемых Богом чувство одиночества не покинет никогда… — он говорил так, будто бы знает об этом не по-наслышке.

— Когда ты один — можешь морально расти.

— Эрис… — выдержка командира была отменной. Но противостоять уму и красоте в одном женском лице за всю историю человечества не научился ни один даже самый великий полководец. Она отвернулась, подперев голову рукой. Его взгляд был полон безысходности. — Ты должна сделать то, о чем я тебя проинформировал. Иди в пункт дачи жалованья к казначею ополчения и забери своё. Приказ ясен? — Таррос перевел разговор, делая хладнокровный вид.

— Да. — Эрис встала, так и не поев.

Она ушла, а у Тарроса совсем испортилось настроение — его душа терзалась сама, его сердце требовало ответных чувств. Это не было глупой влюбленностью или простой страстью — он жаждал человека, которым являлась многогранная, разносторонняя, гармоничнаяи привлекательная Эрис. Это был его идеал, который он уже давно отчаялся найти.

Эрис сделала так, как сказал Таррос. Казначей посчитал, она не смотрела. Она даже не стала открывать мешочек, куда он склал дукаты. Эрис было стыдно попадаться Тарросу на глаза. К вечеру она распустила юниоров. Остались её друзья.

— Вы должны кое-что знать. — проговорила она, виновато опустив взор.

Ребята навострили уши. Они готовились к худшему.

— Что случилось? — спросил строгий Никон. Почему-то в его голову пришёл Таррос. Никон подумал, что командир что-то задумал или обидел Эрис.

— Теперь я получаю зарплату… — она готова была умереть со стыда. Дурацкие принципы душили её.

— Кто-то отобрал её? Что с тобой, сестра? — спросил Аргос, ему стало смешно. — Мы поможем!

— Сестра, мы знали, что сержантам платят. В этом нет ничего плохого. — успокоил Никон.

— Тем более, мы все работаем. А ты не ходишь никуда. — добавил Георгиус.

— Ты заслужила, сестра. Ты выкладываешься по-полной. — сказал Никон.

— Значит, Вы прощаете меня? — спросила Эрис, посмотрев на них с надеждой.

— Сестра, прекрати, я тебя умоляю! — сказал Софос, смеясь.

— Я разделю дукаты с вами. — Эрис вытащила мешок. Парни принялись её останавливать. Они наотрез отказались принять что-либо, закляв Эрис дружбой. Ей пришлось согласиться.

Они отправились по домам. Эрис пошла к своему любимому Сириусу попрощаться. Ночь сгущалась. Она гладила коня по белой струящейся гриве и приговаривала:

— Хороший мой, друг мой, спокойной ночи…

Девушка вышла. Было тихо-тихо. Она проходила мимо строений на выход. До слуха Эрис донесся нежный звук мандолы. Теплый ветер доносил его, сгущая у стен. Эрис решила сесть в темноте и послушать. Это была медленная минорная мелодия. Грустная, заставляющая забыться. Эрис услышала глубокий бархатный голос Тарроса, затянувший томную гондольетту. Алессандро испарился ближе к вечеру. Видимо, командир полагал, что близко никого нету. Эрис прислушалась…

Тихая ночь, ты не будь мне подругой,

Лишь собеседником стань ты на раз,

Чтоб стыда избежал.

За откровенья, за слова, что услышишь,

Душу открою тебе — ты внимай.

Ну а после — забудь.

Нет у мятежника на свете родных,

Нет у него ни отца и нет мамы,

Кто б смог поддержать.

Нет у мятежника рядом таких,

Кто перевяжет все бо'льные раны,

Кто б умел убеждать.

Я странный мятежник,

Никем не любимый.

Признаюсь, я грешник

Я хмур, нелюдимый.

Но сердцем я нежен

И полон любви.

Душою безбрежен

Со страстью в крови.

Горячее сердце

Упрямо стучится

В закрытую дверцу —

Как мог так влюбиться?

О тихая ночь,

Я боюсь быть отвержен…

Не дано превозмочь —

Я чувствами бешен.

С любимой сердечной

Не могу объясниться.

Люблю я навечно,

И раненой птицей

С небес упаду,

В которых парю.

Отвергнешь меня —

То смерть дикарю.

Нежна и красива,

Как весенний цветок,

Смела и игрива —

В ней жизни росток!

Скучаю по милой —

Затмила мой ум,

По неповторимой,

И нет других дум…

Прошу, дай любви

Не отвергни меня!

Поняв, помоги,

Полюби — извиня.

За страсть и за ревность

Что душу съедают.

За животную верность

Что меня убивают…

Загляни мне в глаза —

Увидишь печаль,

В них тонет слеза

Неужто не жаль?

О ночь, как мне быть?

Хочу быть любимым.

Как сердце открыть?

Устал быть я сильным…

После этих слов Эрис боялась услышать еще больше и боялась быть увиденной — она убежала домой так, что ночной ветер свистел в её ушах, а ноги чуть не отвалились, продолжая бежать сами, без её воли…

Эрис пришла домой уставшей. Ей хотелось закрыть глаза в тишине и темноте и вспоминать образ Тарроса и его волнующие слова…. Но надо было хлопотать и здесь. Она погрузилась в тяжелую работу, думая, как же сообщить бабушке новость о зарплате. Но она так и не решилась. Тогда Эрис решила подарить ей подарок.

Утро следующего дня прошло в обычных занятиях. После обеда Эрис сама пришла к командиру. Ей повезло, Алессандро с его колкими распросами не было — его заданием был поиск и допросы виновных в деле вороватых магнатов.

— Командир Таррос, я прошу Вас отпустить меня сегодня пораньше. — попросила Эрис, подсев к нему на скамью в коридоре.

— У тебя что-то случилось? — спросил Таррос, повернувшись к ней. Он возился со своим колеттом — разошелся шов. Командир держал в своих сильных пальцах иголку — он хотел починить одежду.

— Можно мне? — спросила Эрис, и не дожидаясь ответа, выхватила вещь.

Она быстро оглядела с изнанки и лицевой стороны, что не так и как всё должно выглядеть в идеале. Эрис быстрыми движениями зашивала порванное, орудуя своими тонкими проворными пальчиками. Это были не грубые руки Тарроса: пару минут, и вещь — как новая.

Он наблюдал за ней, как она погрузилась в эту работу и с каким вдохновением это делает — у него пошли мурашки по коже, он будто чувствовал каждое движение и дыхание Эрис. Так бывает, когда тихо и незаметно наблюдаешь за художником или за ремесленником в деле.

— Готово. — она протянула колетт.

— Спасибо… — чуть слышно проговорил он, отходя от посетившего его чувства.

— Так что, Вы сегодня отпустите меня пораньше? — спросила Эрис.

— А ты не обидишься, если я спрошу — зачем? — произнес Таррос.

— Нет. Не обижусь. — она вздохнула. — Понимаете, я так и не смогла признаться дома, что получила зарплату. — Эрис залилась румянцем.

— Почему? — он улыбнулся. — Это честно заработанные деньги.

— Я же говорила уже. Вместо этого я схожу сегодня на рынок и куплю бабушке подарок. — поделилась Эрис. — Только она мне не разрешает туда ходить — говорит, слишком опасно стало. Одни пираты, разбойники и храмовники.

— Она права. Там опасно ходить даже мужчинам, не то что…

— Договаривайте! — её взгляд и вид снова стал дерзким. — Я ничего не боюсь. Я не хочу ослушаться старой бабушки — это грешно. Вот и всё. — закончила Эрис.

— А если я напрошусь с тобой? Ты не будешь против? — спросил Таррос, сам удивляясь своей смелости.

— Что? — спросила Эрис.

— Сопровожу тебя.

— Мне не нужна нянька. — отрезала Эрис.

— Я что, похож на няньку? — обиделся Таррос.

— Нет-нет! Просто Вы… — она хотела сказать, что не желала обидеть его, и не хочет быть опекаемой кем-либо и справится сама. — Хорошо. Только давайте быстрее, опоздаем. — сказала она, встав.

— Я готов. Распусти парней по домам. Я прикажу солдатам трудиться до моего прихода и пойдем. — сказал Таррос.

— Ладно. — покачала она головой.

Через полчаса они шли по пыльной жаркой дороге. Эрис надевала шлем.

— Зачем тебе шлем? — улыбнулся Таррос. — Не хочешь загореть?

— Не хочу почернеть под взглядами. — ответила Эрис. Только сейчас он начал понимать, зачем она каждый день закутывается, как разбойник. Так её воспринимают всерьез, не ослепленные красотой необычайно привлекательного лица. Эрис шла широкой уверенной походкой. Она не переоделась — доспехи блестели и раскалялись на горячем солнце. Она была похожа на лихого парня с клинком на поясе. Таррос удивлялся, смотря на ее выдержку и терпение. Сам он был одет в льняную камизу, на его плечах был легкий красный полудаментум, как у римлян.

— Мне не жарко, не надо так на меня коситься. — резко пристыдила его Эрис, продолжая идти, как ни в чем не бывало, по горячему дорожному песку. — На себя посмотрите — нацепили плащ в такую жару. — отрезала наглая девчонка.

— Прости. — Таррос опустил голову. Они шли слишком быстро, чтобы разговаривать.

До них уже доносился гул и гогот рынка. Часть была позади, не очень далеко. Но внимание Эрис привлекла открытая калитка — там было шумное гулянье.

— Командир, посмотрите, как проходят местные праздники! — сказала Эрис, поворачивая к дому у дороги.

— Нам прямо, Эрис. — сказал командир. Кому? Она давно уже проскочила в калитку, которую переплетали вьющиеся цветущие розы, качающиеся на июльском жарком ветру.

Глава двадцать третья

Таррос зашел через цветочную арку. Как же много народа здесь собралось — не менее четырехсот! А с виду и не скажешь — крошечный домик за парой-тройкой деревьев, огражденный забором.

— Эрис! — Таррос искал её глазами. — Эрис, ты где? — он чуть не наступил на собаку, спокойно лежащую в пыли посреди хаоса.

— Я здесь! — он услышал со спины её голос. Таррос повернулся.

— Добро пожаловать на большую критскую свадьбу! — воскликнула Эрис. Таррос, немного озадаченный и удивленный, улыбнулся.

— Сначала нужно приподнести подарок! — к ним подошла девушка с подносом, — Необходимо выложить что-нибудь весомое. — Эрис вытащила золотые монеты и положила их. Следом за ней так же поступил и Таррос. Девушка улыбнулась и дала им белые повязки.

— И что мне с ней делать? — спросил Таррос, вертя её в руке.

Осмелевшая Эрис взяла шарф из его руки и принялась повязывать ему на голову. Таррос чувствовал ее….

— Вот так! — она засмеялась, смотря на командира. Эрис на мгновенье заметила, как на него подействовало ее прикосновение.

— А себе что? — спросил Таррос, докрикиваясь до неё через веселый шум.

— Сейчас… — Эрис повязала свой шарфик на изящный стан. — Готово! Пойдёмте, сейчас Вы будете пробовать местные деликатесы.

— Я вроде уже в жизни как все испробовал… — он немного сопротивлялся, но от задорного напора настойчивой девчонки невозможно было увернуться.

Они подошли к длинным-длинным столам под большими деревьями — грецкими орехами. Белая льняная скатерть была уставлена множеством яств.

— Ты что же это, не снимешь свой шлем?

— Пока нет. Я буду кормить Вас. — она улыбалась, и ее светящиеся глаза были исполнены лучезарной доброты. Загоревший Таррос покраснел от стеснения, но под бронзой кожи остался не замечен. Люди и гости танцевали и веселились под народную музыку, группа музыкантов осыпалась монетами и все прыгали и скакали. Там же, в центре были жених и невеста в ослепительных костюмах. Нарядные дети сновали туда-сюда и звонко хохотали.

— Вот пожалуйста отведайте кохьи бурбористи! — Эрис придвинула к нему керамическую тарелку с морской геометрической росписью, наполненную большими жареными улитками.

— Прошу тебя, Эрис, я никогда не пробовал… Не хочу. — его лицо немного исказилось, он отрицательно замотал головой.

— Ну что Вы, попробуйте! Это очень вкусно! — Эрис зацепила маленькой деревянной шпажкой скользкое мясо и вытащила его. — Неужели Вы, живший в Венеции и не пробовали? А из моих рук? — это был контрольный, разящий в голову, вопрос.

Таррос помялся немного, Эрис вплотную приблизилась.

— Открывайте рот, это приказ, командир! — Голос ее был серьезен. Тарросу ничего не оставалось больше сделать, как молча съесть. Эрис говорила:

— Как и в древние времена, сегодня улиток жарят живьем на сковороде в оливковом масле, добавляя в процессе чайную ложку розмарина. По традиции едят их с помощью прутиков: вводят в раковину, цепляют мякоть, вытаскивают ее наружу и отправляют в рот. Вкус улиточного мяса несколько непривычен, но зато оно очень полезно для здоровья, особенно Вашего. — Эрис было смешно, и она увлеклась ковырянием улиток.

— Очень вкусно! — сказал повеселевший командир. Она дала ему ещё пару штук.

— Ну хватит, оставьте еще немного места в Вашем желудке и для других блюд. — сказала Эрис, отодвигая руки от ожидающего командира.

— Давай, сама ешь тоже! — предложил Таррос.

— Ну уж нет! — она замотала головой. — В жизни не пробовала и не собираюсь!

— Ха-ха! Вот обманщица! Ну все равно, спасибо тебе… — он не сводил с нее глаз, а Эрис нарочно отвлекалась на стол, стуча по нему пальцами и ища еще вкусненькое.

— Давайте, попробуйте главное украшение свадебного критского стола — гамопилафо. В качестве мяса для гамопилафо используется козлятина, рис варят в бульоне из петуха, а среди ингредиентов есть такой сугубо критский продукт, как масло из овечьего молока. В результате получается потрясающе вкусное и очень сытное блюдо. Готовят его по традиции в большом котле: ведь минимальное количество приглашенных на критской свадьбе триста человек. Иногда и тысяча… — говорила Эрис и черпала ложкой из плошки. — Вот. Откройте рот! — Таррос рассмеялся. Он открыл рот и попробовал. Эти потрясающие моменты уже никогда не уйдут из его памяти. Эрис бесцеремонно зачерпнула еще ложку и требовательно поднесла ее к Тарросу. Он еще не успел прожевать то, что находилось в его рту. Покачав головой, он спешно проглотил порцию и послушно отъел вторую.

— О! — Эрис потянулась через весь стол за Чтаподи — вкусным осьминогом.

— А может не надо? — умоляюще попросил командир, косясь на подозрительное содержимое.

— Надо-надо! — Эрис уже черпала из миски настоящие щупальца осьминога. — Открываем рот! — Тарросу пришлось уступить и здесь. И то, что казалось отвратительным на вид, оказалось умопомрачительно вкусно!

— Критская кухня считается как самой древней, так и самой здоровой благодаря обилию овощей, морепродуктов и оливкового масла. А вот рыбный суп какавья, но это банально. Попробуете сыр гамокулуро под травами? Популярные травы критской кухни это орегано, горькие стамнагати, молодые побеги розмарина, мята, кориандр, тимьян…

Таррос взял кусочек сыра из миски с салатом. Блаженный момент.

— Спанакопита — самый популярный пирог; есть еще стифадо — крольчатина в вине; мезе — закуски из орехов, мяса, колбас, сыра, фруктов и бесконечного количества других «вещей». И Ваш, полюбившийся нам, сыр гравьера, а также дакос — наш или ваш, впрочем, венецианцы считают наоборот. — Эрис выбирала самые приглянувшиеся ей бутерброды и накладывала тарелку, рассказывая. — Так или иначе, это самая простая, самая популярная и самая вкусная из всех закусок Крита. Для ее приготовления используется подсохший хлеб, оливковое масло, сладкие помидоры и сыр мизифра — наша версия этого сыра напоминает по вкусу едва солоноватый или вовсе несоленый творог.

Командир смотрел на Эрис и дивился ее кулинарными познаниями. Эрис старалась не замечать его взгляда, прикрываясь болтовней про традиции. — Измельченные помидоры выкладывают на слегка размоченный хлеб, посыпают их измельченной мизифрой и поливают оливковым маслом. Ешьте! — она пододвинула к Тарросу полную тарелку с разложенными на ней деликатесами. — Только побыстрее! Время уже поздно, надо успеть на рынок! — всезнающая девушка опять ускользнула из виду.

Таррос стоя еще попробовал пару блюд. Он решил посмотреть на народ, собравшийся здесь.

Женщины, готовящие еду, юноши на раздаче, мужчины, потребляющие цикудьи, она же — раки, танцующая молодежь. Он налил себе сладкий ароматный отвар из кислых ягод и спешно попил, желая догнать Эрис. Но ее нигде не было. И вот, она там, где творится что-то новое. Ее организаторские способности не давали покоя ни ей, ни окружающим. И скучно затянувшееся пиршество в жару задышало свежестью.

Эрис разделила парней и девушек. Когда она пошла к девушкам, с ней пожелали сцепиться пару смельчаков, и она сняла шлем. Парни тут же засуетились вокруг нее, и Тарросу это совсем не понравилось. Эрис, как всегда, держалась сурово.

Но и шутила — всё таки нельзя занудствовать, когда кругом веселье.

Она усадила взрослых, принявших ее за красивую актрису и учила говорить девушек — из стихов древнегреческой поэтессы Сапфо. Эрис удалила многочисленность слова языческих Гименей, оставив парочку — всё таки это была свадьба православных. Представление началось.

Невеста обратилась к матери и сказала :

— Милая матушка,

Прясть не могу я,

Мне не сидится:

Ноя, тоскуя,

Сердце томится

Здесь взаперти

Ниточки рвутся,

Руки трясутся —

Милая матушка,

Дай мне уйти!

Обращаясь к жениху, девушки хвалили:

— Стройте же, плотники, брачный чертог, высокий и светлый!

О, Гименей! Вот идет жених, подобный Аресу!

Нет, не Аресу подобен он, — выше, прекраснее смертных!

Он велик, как лесбосский певец пред всеми певцами.

Таррос с восхищением смотрел на это лицедейство: «Ну что за неугомонная девчонка? С любым общий язык найдет… " — думал он.

Девушки нахваливали невесту:

— Милая девушка! Сами Хариты с тобою играют,

И Афродита тебя, златокудрая, любит, и Горы

Путь твой усыпали нежными розами; лик твой прекрасный

Всех собою чарует.

Ты как медовое яблочко зреешь на ветке высокой,

Где садоводы тебя позабыли; нет, не забыли.

Многие видят тебя, да достать ни один не сумеет.

Эрис командовала, и девушки, в свою очередь, славили жениха:

— Милый жених, скажи, на кого ты похож?

Ты похож на стройное деревцо.

Затем, под руководством Эрис в солдатских одеждах, девушки принялись причитать над невестой, чем вызвали плач её матери. Таррос подошел к женщине, он сказал:

— Матушка, Ваша милая дочь будет любимой и оберегаемой в доме мужа. Она родит ему детей и Вы будете нянчиться с внуками, а почтенный супруг Ваш будет брать их с собой на рыбалку… — они посмотрели на бордового свёкра, молча поглощающего крепкое раки.

— Спасибо, дорогой сын, за слова утешения… — промолвила женщина. — Вы, что же, актеры? Ты похож на Цезаря, будь он неладен! — промолвила сморкающаяся женщина. Таррос лишь усмехнулся.

— Как под ногой пастуха гиацинт на горах погибает,

С сломанным стеблем к земле преклонивши свой венчик пурпурный,

Сохнет и блекнет в пыли и ничьих не манит уже взоров, —

Так же и дева, утратив цветок целомудрия, гибнет:

Девы бегут от неё, а мужчины ее презирают.

Настала очередь громогласных парней — под щебетанье Эрис они продолжили:

— Как на открытой поляне лоза виноградная, прежде

Быв одинокою, к вязу прильнет, сочетавшись с ним браком,

И, до вершины его обвиваясь своими ветвями,

Радует взор виноградаря пышностью листьев и гроздий, —

Так и жена, сочетавшися в юности брачным союзом,

Мужу внушает любовь и утехой родителям служит.

Толпа разразилась апплодисментами, кидая на Эрис монеты. Парни и девушки собрали внушительную сумму и Эрис отдала всё невесте, пожелав счастья. Они разбили традиционный гранат — детишек ожидалось много. Ровно столько, сколько рассыпалось ярких рубиновых гранатовых зерен по земле. Музыканты по новой задорно заиграли на критских лирах.

— Девушка, Вы пришли со своим братом? — разгоряченные парни указали на стремительно идущего к ней Тарроса. — А Вы танцуете? — спрашивала кучка облепивших бойкую и красивую Эрис, что выделялась среди остальных девушек, как луна среди звезд.

— Девушка на службе не танцует. — грубо отрезала она, пытавшись выскользнуть.

— А после службы? — настаивали они.

— А после службы танцует со своим братом. — сказала она, схватив руку вскипающего Тарроса, протянувшего ей ладонь, растолкавшего их и уже готового было сцепиться с буйными юнцами.

— Ты потанцуешь со мной?! — требовательно предложил он при них, нахмурившись.

— Только давайте побыстрее! — сказала Эрис. Лихо отплясывая танец под веселую монотонную музыку эта странная парочка — мужественный римский отпетый вояка и хрупкая на вид, но шустрая ангелоподобная девушка в солдатском одеянии привлекала взоры каждого на этой случайной свадьбе.

После заводного мотива полилась медленная мелодия. Осмелевший Таррос прочитал в глазах Эрис мягкое одобрение. Девушка намеренно подпустила его ближе. Теперь язык танца говорил о том, что они прятали друг от друга. Эрис видела его глаза. Девушка больше не пыталась погасить пламя в своих. Таррос уже без стеснения сжимал ее ладонь. Теперь ее сердце, так волнительно колотящееся в груди, падало в бездонную пропасть от самого сильного впечатления в этой жизни.

— Бежим уже! — через некоторое время прошептала Эрис, склонившись к его уху.

— Ладно. Хотя мне совсем не хочется. — ответил он, улыбаясь и смотря на толпу. Еще пару мгновений, и он, почувствовавший горячую сердечную склонность, точно совершит какое-нибудь любовное безумство.

Почувствовав это, Эрис быстро отпустила его руку и проворно сбежала, выскользнув из толпы. Таррос вышел за ней и было уже почти предзакатное время.

Казалось, ничто не может испортить командиру настроение. Самый счастливый день продолжался.

Эрис стремительно шла к звенящему, подобно улью, рынку. А Таррос улыбался и шел за ней. Его душа пела.

Вот, что значит — запреты взрослых. Бабушка была права — отрепье, воры и пропитые проходимцы наводняли рынок. Какой-то бугай толкнул её в воротах и Таррос затеял драку, громко ругаясь. Эрис оттянула его. Возле столба сидел старый калека, и девушка протянула ему три золотых дуката.

— Зачем так много? — Удивился Таррос.

— Командир. Если их не отберут его хозяева, пусть накормит свою семью. Я же не хочу просто для вида отметиться там, на небесах. — она указала пальцем на небо. Таррос лишь улыбнулся, поражаясь её прямоте.

— Нам куда? — Спросила Эрис, остановившись у телег.

— А что ты хочешь подарить? — спросил командир, не скрывая игравшей любезности и бросая выразительные взгляды. Эрис сохраняла невозмутимость, хотя это было очень тяжело.

— Не знаю… Она носит платок. Если взять большой красивый платок… — рассуждала девушка, вдыхая ароматы дорогущих пряностей, которые ценились выше золота.

— Здесь точно есть азиатский текстиль — самый дорогой и лучший шёлк, привезенный с материка по шелковому пути. Пошли. Нам туда. — Таррос прошел через узкие проходы, кишащие людьми. Среди всей гаммы люда Эрис было сильнее всего жаль нищих детей, ищущих кусок хлеба и стариков, пашущих на пропитание.

— Здесь. — Таррос остановился у огромной лавки с висящими колыхающимися тканями. Цветастые, летучие, нежные и яркие — обилие товаров, смотря на которые поражаешься их рукотворности. — Выбирай.

— Я не умею выбирать. Давайте Вы, у Вас хороший вкус. — спокойно попросила Эрис.

— Дайте самый дорогой и красивый китайский шелковый платок! — сказал Таррос венецианцу. Эрис вздрогнула при слове «самый дорогой». Но упрямца Тарроса тяжело вразумить или остановить.

— Вот этот, почтенный. Здесь три — они одинаковы по цене. — ответил колоритный торгаш.

Таррос протянул Эрис товар. Она стеснялась рассматривать и выбирать.

— Выберите сами. — попросила она, краснея.

— Ты смешная! — он засмеялся. — Вот этот как? — он показал ей самый красивый шелк, не очень пестрый, нежный и солидный. — Я думаю, очень красивый. — предложил Таррос.

— Хорошо. — Эрис покачала головой.

— Давай, друг, вот этот. — Таррос протянул его продавцу. — Заверни красиво.

— С Вас сорок дукат. — Эрис опешила. Она сказала, — Давайте что-нибудь немного подешевле. — ей стало крайне неловко.

— Сеньорита, за Ваши прекрасные глаза уступлю целых пять дукат. — продавец был искреннен в своем порыве.

Тарросу совсем не понравилось это выражение и его взгляд.

— Я заплачу пятьдесят. Вяжи! — нагрубил он.

— Подождите, командир! Что Вы делаете? Вот тридцать дукат, я получила сорок, семь дала невесте, три — бедняку. Возьму лучше что-нибудь другое! — наотрез отказалась девушка.

— Я добавлю! — настаивал командир, а продавец наблюдал.

— Нет! — нахмурилась Эрис. — Я не буду брать! — сказала она, обращаясь к венецианцу.

— На, продавец, здесь тридцать. — Таррос протянул ему мешочек Эрис. — Вот еще двадцать. — он вытащил своё золото и дал продавцу.

— Вы очень щедры! Впервые вижу торгующегося себе в убыток! — восхитился венецианец.

— Впредь советую попридержать язык! Рensa prima di dire, uomo dalla mia patria *подумай, прежде, чем сказать, земляк! (итал.) * — сказал он грубо, стреляя глазами.

— Сhiedo scusa, caro Signore… *глубокие извинения, уважаемый господин… (итал*) — вид у продавца был более, чем сконфуженный.

— Командир Таррос! Я отказываюсь от этого! Я не куплю. И точка. — отрезала возмущенно Эрис.

— Спасибо. — сказал командир и взял сверток. — Держи. — он впихнул покупку ей в руки. — Держи — отдашь деньги потом.

— Я не хочу быть чьей-либо должницей… — Эрис вспотела от стыда.

— Отдашь со следующей зарплаты. Вышлешь мне через кого-нибудь. — сказал довольный Таррос, удаляясь. Эрис пришлось взять и она молчала. Она надела шлем, заправив собранные волосы в капюшон кольчуги.

— Я завтра отдам. Не стоит было делать этого. Вы поставили меня в неудобное положение… — угрюмо произнесла она.

— Прекрати, солдат. Завтра так завтра. А пока — забудь. — твердо сказал Таррос, шагая через густую толпу к выходу. Они дошли до рыночной площади, где собирались и галдели люди. Эрис догоняла командира, который планировал поскорее сбежать отсюда и протянуть время в обществе любимой где-нибудь в тихом и красивом месте. Мечты его оборвал внезапно подошедший вычурно одетый грек, на вид — проходимец.

— Командир Таррос! — воскликнул он, обнимая его.

— Что ты тут делаешь? — прорычал Таррос, явно недовольный случайной встречей.

— Ах, я? Это ты что тут делаешь? Нас выгнали из Кандии после приезда Дожа сюда. Киски соскучились по своему командиру! — лицо опозоренного Тарроса перекосило. — Уже месяц, как мы с девочками переехали в эту вонючую дыру — тут бедно и не сытно. Нет таких щедрых клиентов, как ты.

— Заткнись!.. — Таррос больно сжал его руку в предплечье.

— Что ты делаешь?! — он вырвался. — А! Какой юный салага, — он посмотрел на стоящую рядом Эрис. — приводи давай с собой, скидку сделаю. Мы теперь в порту Ситии, покажи пример, многому научишь! — этот омерзительный мужчина с лишенным человеческого света на лице хохотал под презрительные взгляды остолбеневшей Эрис. Она сняла шлем, оттянув капюшон. Её взгляд был уничтожающий этого типа.

— Ох! Простите, сеньорита… — опешил тот.

— Таррос! — к нему быстро подбежали несколько женщин легкого поведения и облепили обреченного командира на глазах брезгующей Эрис. Ее глаза стремительно наполнялись слезами.

— Отвалите от меня, грязные шл..и! — выругался он и оттолкнул их.

— Таррос, ты что, обезумел?! Я тебя уже десять лет знаю, ты что — с ума сошел?! — крикнул болтун. — Не увечь их!

— Эрис, стой! — крикнул Таррос вслед быстро уходящей девушке. — Стой! — кричал он и народ начал стекаться. — Урод, я порву твой болтливый рот! — с этими словами Таррос ударил Петроса — Пьера, как его звали иностранные матросы на пристани, в лицо, и тот грохнулся на землю под визг отвратительных женщин.

— Стой! — Таррос бежал за Эрис, но та даже не обращала внимания. Ее грудь разрывало мерзкое ощущение — самое отвратительное из всех, что она испытывала за всю жизнь.

Он остановился — что он скажет и как оправдает себя? Его совесть не давала его ногам бежать. Эрис растворилась в толпе.

— Ах ты урод! — он психовал и бил себя по голове кулаками. — Грязное животное!!! — он был в отчаяньи и ему хотелось зарыдать и все перевернуть вверх дном. Таррос вовремя остановился. Он винил сначала Пьера. Но когда аффект прошёл, Таррос начал винить себя. Винить за тот разгульный образ жизни, что принудительно вёл на протяжении последних лет. Он просто ушёл, тяжело дыша. Его мужественное лицо выражало ужасную сокрушительную скорбь.

Он опозорился перед чистым созданием, в которое беззаветно влюбился… Он шагал куда угодно, но только не в гарнизон…

Через некоторое время отчаявшийся Таррос сидел один на мысе и угрюмо смотрел на море до самой ночи, обдумывая свою шальную беспробудную жизнь…

Эрис же шагала, и глаза ее выражали отчаянное разочарование, скорбь, злость на саму себя — много парней сходят по ней с ума, и она знает и не принимает это. Это отвратительно ее сущности. Но её природная глупость и доброта заставила симпатизировать матерому виды видавшему человеку. Эрис ненавидела себя. Ненавидела низких людей и их образ жизни. Ненавидела нравственный упадок. Ненавидела безумно любимого Тарроса. Эрис брела к тете — она решила занять двадцать монет до зарплаты, что будет через месяц.

Эрис постучалась и позвала Георгиуса.

— Сестра, заходи, не стой там. — попросил добрый кузен, пахнущий ужином.

— Спасибо, но нет, дорогой братишка, я не в настроении разговаривать. — и действительно, вид у девушки был удрученный, даже — убитый. — Я пришла взять в долг так, чтобы это было тайной. Попроси у тети и скажи, что Эрис получит следующую зарплату через месяц. — попросила она.

Через некоторое время вышла тетя, обняв и поздравив племянницу. Она протянула ей монеты, на пять больше. Эрис была благодарна ей. Она поблагодарила Татиан и отправилась на соседнюю улицу к себе.

Эрис повернула на темную дорогу — здесь густые зеленые кроны нависали особенно сплоченно. Эрис уже почти дошла до дома, как услышала голос Персиуса:

— Карор бест! *Стой на месте (здесь и дальше — перс. разгов.) * — приказным тоном крикнул он, приближаясь.

— Чи мегуй? *говори, чего надо* — нагло ответила Эрис, обернувшись.

— Аз кучой омади? *откуда идешь* — поинтересовался он, и в его глазах отпечатывалось сумасшествие. — Занятия давно кончились, где ты была?!

— Кори чи ту! *не твое дело* — сгрубила Эрис, разворачиваясь.

— Ман кор дорам, медони? *нет, мое дело, знаешь* — он схватил ее за предплечье.

— Хайуон! Ту — дар назари ман ранги саг шуди. Аввал ту мисли ака буди ба мана, неки хозир дига одам шудай. Дили ту сьёх шуд, накап мана, даста бигирд! *Скотина! Ты предо мной — подобие пса. Это раньше ты мне был, как старший брат, только сейчас ты — другой человек. Твое сердце стало черным, не трогай меня, убери руку!* — крикнула Эрис, дернувшись. Она смотрела на него, как на врага.

— Барои чи ту мана нагз намебини? *ну почему ты меня так ненавидишь? * — взгляд его был похож на взгляд Антонио. — Ман тура чи кор кардам? *что я сделал тебе? *

— Потому что ты — Персиус. Вот и все. Нет причин. — ответила Эрис. — Ты не сделал ничего плохого. Ман кардам кори баъд… Ты гунохкор нести. Неки фукут дар осмунай. *это я ошиблась, я горько ошиблась, сделав опрометчивый поступок… А ты не виноват, только вот ты слишком спесивый. *А я ненавижу таких задавак, как ты, так что — до свиданья!

— Ты — глупая! Акыл надори! Ту — кури! Ту роста ай чап фарх намени *У тебя нет ума! Ты не разбираешь — где зло, а где добро!*… — его голос был жалким.

— Отвали, Персиус. Не давай мне советов, пусть тебя не волнуют мои проблемы. Время, когда мы были друзьями, ушло навсегда. Это хорошее прошлое, которое ты сам перечеркнул. Я тороплюсь. — буркнула Эрис, не смотря на него. Вид у Персиуса был такой, будто бы он сейчас расплачется.

— Ну и иди, девона! Бра, бра даф шав!!! *дура! иди, иди, прочь от сюда!!! * — закричал он, вылупив огромные черные глаза.

— Худут девона, фахмиди? Худут акыл надори, девона бе акыл. *Сам ты дурак, понял? И это у тебя ума нет, безмозглый придурок. * — прорычала Эрис, быстро уходя. — Ты даф мешай! *И это ты сгинешь прочь! * — крикнула по-детски оскорбившаяся Эрис, бывшая сегодня не в настроеньи с кем-либо разговаривать, а он остался стоять посреди дороги, тяжело дыша и смотря ей в след, пока она не завернула к себе.

— А-а-а!!! — он рассек воздух кулаком. — Ман дустат медорам! *Я тебя люблю! * — крикнул он, но Эрис уже не слышала его. Она зашла домой. — Ман дустат медорам… *Я люблю тебя… * Я сам во всем виноват… — добавил отверженный Персиус уже шепотом. Из глаз его пошли горячие слезы обиды.

Эрис вошла домой — бабушка уже хотела скрыться в саду, как начала:

— Что пришла, звякая своими железяками, переодеться нельзя было? — завела она.

— Я забыла… — виновато ответила Эрис, оглядев себя.

— Иди, переоденься! — приказала она.

— На, бабуля, вот… — Эрис не стала дожидаться подходящего момента, он все равно бы не наступил, и робко протянула подарок.

— Что это еще такое? — спросила хмурая бабушка.

— Это подарок. Тебе. От меня…

— Что? На какие-такие шиши? — возмутилась она.

— Я… Я получила первое звание — мне теперь выдают зарплату каждый месяц. Открой пожалуйста, посмотри… — решилась Эрис.

— И не подумаю! — возмутилась бабуля, суя кулек обратно в руки Эрис. — Грязные деньги грязных работорговцев! — крикнула она. — Христопродавцы, еретеки, римляне, гонящие верующих за веру! — завелась бабушка.

— Не говори так! Я честно тружусь, не жалея ни себя, ни других! Возьми то, что я взяла тебе от чистого сердца! — воскликнула Эрис.

— Ты ходила на рынок?! — она выкатила глаза на внучку.

— Да! И что? Я могу постоять за себя! — отрезала Эрис.

— Взрослая, значит уже? Ранняя пташка… — протянула бабушка отталкивающим тоном.

Эрис развернула кулёк, бабушка не стала дожидаться — она гордо удалялась. Девушка догнала ее у входа в дом и набросила потрясающей красоты платок ей на плечи.

— Убери ты это! — она с пренебрежением смахнула подарок Эрис с плеч.

— Почему ты так?! — лицо Эрис было обиженным. Ее глаза налились слезами.

— Ты вступила в ряды предателей, став собачкой на побегушках у колонизаторов. — Не стесняясь в выражениях, говорила бабушка.

— Не говори так! Я служу. — Эрис стала серьезной на лицо.

— Кому? Этим крестоносцам, принесшим сюда разврат и падение нравов? Выпивохам и торгашам, убийцам и угнетателям, покрывающих себя Иисусом? — негодовала бабушка.

— Нет… — Эрис не знала, что ответить. Она молча подняла подарок и зашла в дом. — Я не хочу стать чьей-либо рабыней без чести и права слова. И я сама постою за себя и буду стоять до последнего. И меня не радует участь стать унижаемой храмовниками критянки.

— Поэтому стань унижающей сама. — сказала бабушка, качая головой.

— Я — солдат, предназначенный защищать слабых. — гордо заявила Эрис.

— Хе-хе! Вот умора. Где ты видела, чтоб они защищали? Грабители и насильники, а честных из своих жизни лишают. — она из злости пала в печаль. Эрис поняла, что бабушка говорит о деде.

— Я всё равно иду к своей цели. — Эрис ушла к себе, красиво заворачивая отвергнуый подарок. Бабушка Эрис ушла в сад переживать словесную перепалку.

Эта ночь — одна из самых мучительных для Эрис. Она хотела поскорее отдать долг. Она вспоминала Персиуса с плачущим пламенем в глазах. И непонимающая ее бабушка — все навалилось за раз… Она вспоминала Пьера-Петроса с рынка и его покупаемых матросами и солдатами развязных сеньорит. Эрис вспоминала Тарроса в тот момент, когда его облепили нехорошие люди. Его отчаянно-опозоренное глупейшее выражение бордового лица… Эти испуганные и пристыженные глаза… От нервов и досады Эрис истерично засмеялась, лежа в постели. Она глушила смех подушкой, боясь, что бабушка услышит. Эрис плакала…

Глава двадцать четвертая

Какой бы тяжелой ни была ночь, за ней наступает утро. Вот и задался новый день.

Эрис твердой походкой направлялась в лагерь, стараясь не вспоминать о вчерашнем неприятном дне. Этот осадок в душе она решила постараться не принимать — так было легче для нее.

Да, есть немного обиды на бабушку за ее резкость, но после случая на рынке Эрис начала ее немного понимать — грязь жизни накладывает на убеждения людей отпечаток.

Ей хотелось побыстрей избавиться от гнёта денежного долга — пусть это всего лишь пара монет, всё же, Эрис с трудом заснула. Ей нетерпелось отдать то, что принадлежит не ей. Но более отчетливо неприятно в её душе копошилось то, как к командиру Тарросу прилип тот низкий негодяй, продающий на пару часов материковых эмигранток и обреченных критянок всем желающим. Как будто б командир был его лучший знакомый. И те омерзительные слова и вульгарные особы — всё выглядело так гадко, что в её теле что-то замирало, будто б она падала с высоты. Ей до последнего не хотелось принимать то, что этот статный и умный на вид человек ничужд низменностей.

Она старалась прогонять эти отвратительные мысли, вызывающие разочарование и отвращение.

Солнце уже было ярким, и его свет рассеивался по лицу и телу Эрис, падая на нее сквозь густую листву придорожных деревьев.

Люди, снующие взад — вперед, занятые своими делами притягивали её взор.

Вот упитанный венецианский купец в бесформенной модной бархатной шапке, украшенной пером какой-то бедной убитой заморской птицы. Он спешит на работу, идя по выложенной каменной плиткой главной дороге так стремительно, что иногда, не замечая окружающих, толкает их, вызывая словесную бурю негодования.

А вот — греческий крепкий босоногий мальчуган в войлочном берете с козырьком, из-под которого во все стороны торчат буйные кудри. Он везет свежее молоко на рынок в своей старенькой расшатанной тележонке, довольный всем и вся, присвистывая, бодро шагая не по-детски широкими шагами.

Вот тут, у обочины, на черном обугленном полене сидит старый тощий рыбак, без стеснения обнявшись со своими удочками, словно с самым ценным богатством мира. На его морщинистом, красном от солнца и морского ветра, лице выражалась печаль, что неудивительно — ведь для рыбалки было уже слишком поздно, и клёв будет, но скудный.

Проезжали торопливые всадники и телеги, с гулом проносившиеся мимо, поднимая пыль, высохшую после холодной росы.

Лавочники и ремесленники встречались ей, чьи скудные деловые владения высовывались прямо из собственных ворот.

Эрис шла и невольно рассматривала, не подавая вида, эту богатую характерами утреннюю палитру, постепенно отвлекшись от мыслей о Тарросе.

Но, приближаясь к гарнизону, ее смущение снова заговорило о себе. Отчего-то ее дыхание то и дело перехватывало. Эрис держала замотанный в серую колючую бечевку цветной тряпочный кулек новенького платка, который был отвергнут бабушкой. Эрис намеревалась отдать этот дорогой подарок Тарросу для его сестры, так как больше не имела желания кому-то что-либо дарить. А Каллиста была милой благовидной женщиной, не сделавшей ей ничего плохого, даже — наоборот.

Зайдя в ворота, Эрис обнаружила, что солдаты Ираклионского-Кандийского отряда уже разминаются, в то время, как её ребята пока еще отсутствовали. Тарроса не было.

Одевшись в доспехи, принесенные с собой, Эрис решительно направилась к командиру, захватив кулек и деньги. Она не желала разговаривать с ним, и поэтому заранее написала записку, в которой говорилось о подарке Каллисте и о своём долге.

Подойдя к его рабочей комнате на первом этаже, Эрис громко и резко постучала костяшкой указательного пальца. Ее ноги стали ватными, а дыханье спирало. Но она осталась собранной.

Никто не ответил.

«Странно, что такое? На поле нет, тут нет… Ну да неважно, мало-ли где может быть. " — думала Эрис, продолжая настойчиво тарабанить.

«Хорошо, простите, командир, но так даже лучше…» — мыслила она, аккуратно, но наглядно громко отперев не запертую на замок дверь, чтобы не выглядеть вероломно.

Эрис осторожно, словно боясь увидеть что-то лишнее, вошла, опустив взор, и, ускорив шаг, направилась прямо к рабочему столу. Она резко положила сверток с запиской и свой маленький долг. Вздохнув облегченно, она так же резко обернулась, желая как можно поскорее уйти отсюда.

Эрис оцепенела, увидев Тарроса, внезапно вошедшего в дверь. Его глаза встретили её. Он удивился, смотря на Эрис. Ей вмиг стало невероятно стыдно. Она почувствовала себя невоспитанной преступницей. Её уши и лицо залились густой багровой краской стеснения.

— Здравствуйте. Я долго стучала, но Вас не было. Я ничего не трогала здесь, я пришла вернуть долг. Он на столе. Спасибо. — пролепетала она, виновато понурившись и подняв развернутые ладони к плечам, словно демонстрируя, что они пусты.

Тарросу показалось это смешным. Он стоял около порога.

— Да я и не подумал, что ты что-то взяла. — Эрис насупилась. — Да не волнуйся ты так. — он слегка улыбнулся, не желая ставить ее в затруднительное положение.

— Я могу идти? — спросила она, не смотря в его сторону. Она хотела, чтоб Таррос отошёл от выхода, но не решалась попросить.

— А ты торопишься? Твои подопечные сегодня опаздывают. — сказал он. Его глаза были пристыженные, но военная выдержка не позволяла истерить.

Она промолчала, не зная, что сказать.

— Я хотел разъяснить вчерашнюю ситуацию. — неуверенно начал Таррос, не смотря на неё. Он тёр вспотевший затылок своей ладонью.

— Я не понимаю, Вы о чём? Все нормально. — без чувства отрезала она. Эрис смотрела на порог комнаты, словно хотела выпрыгнуть, подобно кошке.

— Ты прекрасно знаешь о чем я… — ему было не по-себе за то, что он так опозорился перед этой ранее точно не видевшей подобного, девушкой. Его голос звучал неуверенно. Он был готов провалиться сквозь землю. Таррос посмотрел на Эрис. Он увидил силу её взгляда. Это напугало его.

— Ах, Вы о том неприятном человеке, в окружении тех, которых и женщинами-то назвать язык не повернется?! — Эрис осмелела. В её взоре читалось негодование и недовольство.

— Ты знаешь, Эрис… — тихо и виновато начал он, смотря на открытые пальцы своих свежезапыленных ног, но она перебила его:

— Нет, не знаю! КомандирТаррос, меня абсолютно не волнует, чем Вы занимаетесь в свое свободное время. Это, как я считаю, совсем не моё дело. Это Ваше личное дело, как проживать свою жизнь. Делайте всё, что хотите. — она говорила эти слова, и в её взгляде и голосе читались нотки обиды и разочарования.

— Ну Эрис, хотя бы выслушай меня! — его голос зазвучал жалко и отчаянно. Таррос знал, почему так разнервничался. Стыд топил его. Он хотел бы уверить Эрис, что все не так, как ей показалось, но, к сожалению, все было с точностью наоборот. Его солдатская жизнь, в которой Таррос не нашел себе достойную спутницу для души, была, конечно же, пересечена с неприятными для совести моментами. В узких кругах такое поведение не то что не осуждалось, даже, поощралось. Но встретив и узнав чистую Эрис, он понял, насколько это отвратительно.

— Дайте мне, пожалуйста, пройти. — спокойно попросила она, опустив глаза.

— Ты выйдешь, даже не попытавшись понять меня? Даже перед казнью дают последнее слово… — с надеждой просил он, растерянно смотря на Эрис. Ему было более, чем неловко.

— Вы взрослый человек, командир. Не надо оправдываться передо мной. Я Вам — никто. Какая казнь?! — будто б не понимая, воскликнула она, опять впиваясь возмущенными глазами в глаза Тарроса.

— Эрис, мне стыдно… — тихо проговорил он со скорбью на лице и в голосе. — С недавнего времени я пытаюсь изменить себя в лучшую сторону… — продолжил он. — У каждого в прошлом есть грехи и ошибки, которые уже невозможно исправить… Но ведь возможно просто больше не повторять их?!. — Таррос говорил это так искренне и с сожалением, что Эрис не могла сказать ничего обидного в ответ. Его глаза светились зависимой преданностью.

— Я поняла Вас, командир. Это всё? — сдержанно сказала Эрис. Ей было неловко, что он, старше нее ровно в два раза, да еще и будучи ее командиром, отчитывается за содеянные им поступки. Она была крайне ревнивой, и это мешало ей. Но Эрис также была абсолютно незлопамятной и отходчивой. Ей вдруг захотелось нарочно состроить из себя строгую обиженную особу, проучив Тарроса, чтобы ему впредь неповадно было повторять прошлые деяния. — Мне пора, ребята уже наверное, заждались. Разрешите удалиться. — она резко ринулась к выходу, смотря прямо перед собой, отчего Таррос шагнул в сторону, невольно пропустив девушку.

Она ушла, а Таррос стоял страшно разозленный на себя за то, что в течение долгого времени своей жизни не мог противостоять принятой в обществе, навязаной другими, аморальности, которую отвергала его душа, но принимало тело. Он поклялся сам себе в том, что впредь больше никогда не опустится до такого безнравственного состояния, в каком иногда бывал раньше. Он хотел разнести кабинет вдребезги. Таррос яростно пнул ногой ящик, к которому любил прислоняться Алессандро, и тот с грохотом перевернулся, поцарапав стену.

Командир в сердцах подошёл к столу, на котором лежал вчерашний подарок, предназначеный бабушке Эрис. На нём лежали деньги и маленький листок бумаги. Денег было больше, чем он с чистыми помыслами пожертвовал Эрис в надежде, что она все-таки не вернет их. Но гордая и честная девушка поступила иначе.

Он торопливо развернул бумажку. На ней красивым, каллиграфическим почерком было написано на греческом:

«Я ценю, что Вы сделали для меня. Я не находила себе покоя, пока не вернула долг. Благодарю. Моя бабушка обидела меня, не приняв этот скромный подарок по личным принципам. А Вас я прошу — пожалуйста, Вы тоже не обидьте, примите его и отдайте прекрасной Каллисте, потому что мне некому больше его подарить, а возвращать продавцу не в моих правилах. Заранее благодарю.

Эрис.»

На его расстроеном лице появиласть расстроганная улыбка. Ему пришлось по душе необычное благородство его подопечной.

Но тут, вдруг вспомня о своём позорном положении, улыбка исчезла с лица Тарроса. Тем более, что ему нездоровилось с утра — пропал аппетит и постепенно давала о себе знать приближающаяся лихорадка, сигналя ломотой костей тела и головной болью. Может, вчера у командира немного сдали нервы, отчего самочувствие и ухудшилось. А может быть его просто-напросто продуло, так как уснул он прямо в кабинете за писчим столом глубокой ночью. Мучаясь до этого от раздумий и бессоницы, он спустился сюда, пожелав забыться и ушел с головой в работу, сев за накладные бумаги стройматериалов нового объекта, где и погрузился в сон.

Но Таррос никогда не обращал внимание на то, где и что у него болит, приучив себя игнорировать звонки своего закаленного тела. И в этот раз также, протерев режущие от света глаза, направился на подготовку. Нужно было продолжать превращать гарнизон Ситии в достойную военную часть. И нужно было поторопиться, ибо другие дела не ждут.

Выйдя, вдалеке он увидел Эрис и то, как она неистово нахлобучивает свой отряд. Парни на самом деле преуспевали под ее крылом. Таррос остался доволен, но в то же время был огорчен из-за того, что разочаровал ее. Он вспоминал вчерашний день — белый шарфик вечно будет хранить память о нем. А Таррос вечно будет хранить белый шарфик. Впрочем, как и Эрис, положившая белую повязку под подушку.

Эрис будто бы не замечала появившейся фигуры Тарроса. Она невозмутимо продолжала бурные занятия, как обычно — строго и требовательно.

Командир прошёл к своим солдатам. Скомандовал и построил их. На нём была легкая тренировачная рубаха с коротким рукавом до середины предплечья, поверх которой был надет красный, доходящий до середины бедра облегающий камзол, расширяюшийся книзу благодаря грубым, вшитым вертикальными полосками оборкам. Под ним были надеты светло коричневые замшевые, не очень обтягивающие тренировочные кальцони с прикрепленными железными наколенниками. На голенях офицера блестели щитки, а обут он был в кожанные грубые сандалии из толстой бычьей кожи. Стальной нагрудник и легкий шлем, открывающий лицо, под которым была треугольная вставка для носа, отражали яркий свет. Нарукавников не было.

Таррос был не в духе и начал с криков и критики, не сторонясь и рукоприкладства.

Эрис всё же краем глаза наблюдала, как он нагло отыгрывается на ни в чём не повинных немых солдатах, в глубине сердца осуждая его.

— Во, завелся. — посмеивались ребята.

— Не завидую им. — сказал Аргос.

— И что его опять с утра не устраивает? — поддакивал ему Исос.

— Какая муха его укусила сегодня? — вопрошал обычно скромный Георгиус.

— А муху, случайно не Эрис зовут? — среди лязганья оружий Эрис услышала наглый голос Персиуса.

— Персиус! Подойди. — прорычала Эрис.

Самодовольный Персиус вышел из гущи. Его раздвоение личности вышибало Эрис из колеи.

Он подошел на метровое расстояние.

— Повернись через левое плечо кру-у-гом! — скомандовала она. Персиусу нехотя пришлось слушаться.

Эрис не долго думая, больно пнула Персиуса в поясницу, отчего тот упал.

— Я не позволю говорить обо мне, или о командирах здесь, в лагере. Хотите сплетничать, как рыночные бабы, пошли вон — тогда вы перепутали места своего обитания!

Его гневный взгляд угольных глаз прожигал Эрис насквозь. Черные, чуть-чуть волнистые пряди волос, нависли надо лбом, его руки упирались в пыльную землю.

— Ты что-то хочешь сказать?!! — крикнула она. Таррос услышал, но ему было неловко смотреть в ее сторону.

— Нет, командирша! — выдавил он со злостью, вставая и отряхиваясь.

— Впредь ведите себя, как подобает вести себя мужчинам! Или идите служить в собор монахинями! — Эрис гневно приструнила всех. Никон одобрительно закачал головой. — Иди и продолжай работать!

— Есть продолжить работать! — Персиус вернулся, пыхтя от злости и боли в спине, как бык, и его губы тихо молвили про себя. — Я вам обоим это ещё припомню, не сомневайся, комендантша…

Но никто не обратил на этого внимания, так как тяжелый день только начался…

…Солнце близилось к зениту и был призыв на обед. Юниоры, столпившись толкались у воды, умывались и утоляли жажду, подобно стайке разгоряченных птиц.

Эрис оставила их, уйдя к себе. Она сняла шлем и облила холодной водой утомленную голову. Освежившись, не обтираясь, Эрис направилась в комнату раздачи пищи, чтобы проконтролировать своих.

Когда все принялись за еду, Эрис не нашла глазами Тарроса, который всегда держался незаметным особняком за передним крайним столом, за которым его взору открывалась вся зала и все присутствовавшие в ней.

— Что еще не так? — вслух подумала Эрис. Она сама не обедала в лагере никогда, если только Таррос ее не заставлял. А он в последнее время всегда делал это. Эрис, не осознавая, что делает, все же, вышла. Было тихо, кроме караульных и марева ничего особого за порогом не наблюдалось.

Эрис решила поискать Тарроса в конюшне, но и тут было пусто. Немного позабавившись с накормленным и напоенным Сириусом, Эрис направилась к кабинету Тарроса. Там тоже было пусто. Эрис поднялась к нему наверх. Она немного поражалась своей смелости.

Сердце маялось, мешая хозяйке постучать в дверь.

Эрис тихо постучала. Но ей никто не ответил.

— Командир Таррос. — позвала она. В ответ слышалась лишь тишина. — Командир Таррос! — она толкнула дверь. Таррос лежал на своей сдержанной, узкой деревянной амфикефали, поджав обутые ноги и повернувшись лицом к стене.

— Командир! — выкрикнула Эрис, постучав еще раз. Из открытого мозаичного окна шел полуденный жар. В комнате звенела крыльями большая толстая синяя муха. Эрис, по своему обыкновению, быстро убила ее, шлепнув тряпкой для уборки, висевшей на краю чана. Девушка тихо прошла мимо, как она полагала — спящего командира, и закрыла окно. Послышался негромкий звук пыльных ставень.

Командир слабо кашлянул. Эрис обернулась и уже хотела было быстро прошмыгнуть и удалиться, как заметила, что Таррос совсем плохо выглядит.

Он лежал в грязных сандалиях и доспехах. Таррос снял лишь шлем, не потрудившись даже убрать его подальше, отчего тот навалился на его лицо, мешая дышать. Сегодня у них был день тренировок, дабы не потерять сноровку на ежедневной стройке.

— Командир Таррос…

Он не отвечал, лишь еле слышно постанывал с каждым выдохом.

— Командир, что с Вами? — спросила Эрис, нагнувшись над его лицом. Она заметила, что Таррос дрожит. Эрис осторожно убрала шлем, повесив его на кефаль у изголовья.

— Простите за бепокойство. Я не могла пройти мимо. — тихо промолвила она.

На красном лице были видны вмятины от шлема. Эрис стало жаль его. Она начала винить себя за излишнюю строгость.

— Командир, Вы в порядке? — громко спросила она.

— Да, в полном, Алессандро. Я готов. — тихо сказал Таррос не открывая глаз.

— Командир, я не Алессандро, он на задании, я — Эрис. — промолвила она.

Уголки губ командира блаженно растянулись в бредовой улыбке.

— Вам плохо? — Эрис осторожно, будто бы боясь обжечься от прикосновения, тронула его висок своим указательным пальцем. Он горел.

— Командир, подождите, я сейчас помогу. — Эрис быстро протянула руки к амфоре. Она налила воды и встав на коленки на пол около кровати, начала теребить Тарроса за плечо.

— А… Кто, что?.. Чего еще надо?.. Отстань, я — предупредил!.. — прорычал в бреде Таррос, но Эрис настойчиво продолжала.

— Командир! Выпейте воды, Вам надо сбить лихорадку. — тихо говорила она.

Таррос резко сел, напугав Эрис. Казалось, он не соображает, где находится. У него был измученный вид, красные глаза впали, он опять рухнул так же резко, как и встал.

Эрис, не церемонясь, подняла его голову, положив свою руку под затылок и принялась вливать воду в полуоткрытый рот.

— Пожалуйста, попейте. — просила она.

Таррос медленно открыл глаза. Он водил головой в отрицательном жесте. Кажется, он начал приходить в себя.

— Прошу Вас, пейте. Нужно ослабить лихорадку. — спокойным доброжелательным тоном говорила она. Таррос, наконец, послушался. Он выпил.

— Вот так, молодец, хорошо… — приговаривала Эрис, аккуратно положив тяжелую горячую голову на подушку. Не успела она поставить чашу на стол, как за спиной послышался мучительный стон и звук изливающейся на пол воды.

— Ну что же Вы так, надо еще попить. — Эрис ничуть не брезгнула. Она быстро принесла тряпку и вытерла пол, затем ополоснула руки из кувшина для умывания. Вытащив свой платочек, Эрис намочила и его, подойдя и обтерев лицо и губы командира. Теперь он окончательно пришел в себя, вспотев от этой потуги.

— Прости, Эрис… — тихо проговорил он, смотря на нее и тяжело дыша.

— За что? Ничего не было. — с состраданием на лице ответила Эрис.

— Видишь, я опять опозорился перед тобой… — он тихо бредил.

— Не говорите так. Все мы люди. — милосердно улыбнулась она. Тарросу сквозь туман горячки показалось, что он прощен. — Выпейте еще воды, Вам надо пропотеть. — сердобольно убеждала Эрис, с жалостью смотрев на Тарроса. Она налила воды и напоила его, стоя на коленях у самого лица Тарроса. Затем Эрис обратилась к нему:

— Разрешите, я помогу снять Вам Ваши доспехи? — он с усилием присел, поддерживаемый рукой Эрис. Шатаясь, он начал копошиться в ремнях, но Эрис быстренько расстегнула все застежки и сняла нагрудник, потянув его через голову. Таррос смиренно сидел, боясь шелохнуться. Да и сил у него совсем не было.

Эрис в считанные секунды стянула сандалии, наколенники и щитки.

— С такими ногами в постель не ложатся. — она быстро, непонятно откуда что взяв, омыла и вытерла его ступни.

Тарросу было крайне неловко, но сопротивляться не было мочи.

— Командир, снимите пожалуйста свой камзол и ложитесь, Вам надо отдыхать.

Таррос, с трудом осмысливая свои действия, долго расстегивал упрямые пуговицы. Он все же снял жилет, который сразу подхватила Эрис. Изрядно подустав, он послушно лег.

— Вот так, молодец… — приговаривала заботливая девушка, плотно укрывая его.

Таррос в полубреде наблюдал за всем с преисполнеными благодарностью глазами.

— Командир, Вы полежите немного, а я быстро сбегаю домой за травами, медом и нормальной едой. Я очень быстро, уверяю Вас. — Эрис кивала головой в такт своим же словам, пытаясь вселить в него чувство спокойствия.

— Эрис, спасибо тебе за доброту. — тихо выговорил он, все еще не веря в то, что происходит.

— Пожалуйста не благодарите меня. — ответила Эрис с успокоительной улыбкой на лице.

Еще раз окинув глазами, все ли в порядке, она в спешке выбежала из комнаты. Девушка попросила Никона заменить его, и под допытливые взгляды убежала домой в самую жару.

Прибежав домой, Эрис ворвалась, запыхавшись. Попросив у бабушки все, что нужно, она заварила снадобья. Затем приготовила легкую пищу. Собрав всё это, с бабушкиными догадками и подозрениями, она вышла, по дороге забежав к тете и сообщив, что Георгиус сегодня ночью остается в лагере.

Как и обещав, быстро вернувшись, Эрис забрала с поля Георгиуса с собой.

Эрис потучалась в дверь, приказав Георгиусу сесть на стул. Кузен поставил посуду и сел.

— Командир, как Вы? — взволнованно спросила Эрис. Она смотрела на него, и ее сердце с каждой секундой все больше и больше сжималось от сочувствия ему.

Таррос молчал. Эрис осторожно потрогала его лоб — лихорадка усилилась. Приказав Георгиусу поднять Тарроса, Эрис напоила его чаем с лечебными травами.

Когда жар спал, она дала ему куриный бульон.

Первое, что Таррос увидел перед собой, это добрые глаза его любимой. Он был более, чем благодарен за ее сочувствие.

…Следующие дни прошли в заботе о командире.

Эрис варила ему домашнюю вкусную еду, а Георгиус оставался с ночевкой. Она сама стирала вещи командира в лагере.

На протяжении трех дней они с Георгиусом старались от чистого сердца. На поле ее периодически подменял Никон, а Персиус и Ахиллес, как две гадюки, тайно плевались ядом.

Эрис с кузеном старались не оставлять командира одного. Она выходила из комнаты и братишка по её приказу обтирал и переодевал Тарроса, и, когда это было нужно, помогал вставать и сопровождал.

Таррос был бесконечно благодарен за то, что за ним так хорошо ухаживают; он хвалил приготовленную для него еду. Его организм был крепок, и болезнь отступила.

По прошествию четвертого дня Эрис отправила Георгиуса домой, сказав, что догонит, а сама решила попрощаться с Тарросом, зайдя еще раз. Дверь была открыта. Командир уже сидел за столом и что-то писал.

Она постучалась.

— Эрис, заходи. — встав, он почтенно кивнул и начал разговор первый:

— Я поправился благодаря вашей доброте. Спасибо вам обоим. Спасибо тебе, Эрис. — он смотрел на нее нежно и преданно. Эрис после этих слов потупила взор. — Я не привык, чтобы обо мне кто-либо проявлял заботу, даже Алессандро. Прости, что я доставил тебе столько хлопот. — виновато сказал он.

— Все, больше не надо благодарить. Ухаживая за Вами, я испытала огромное удовольствие. — ее глаза загорелись и, пересилив стеснение, она взглянула на Тарроса. Он смущенно улыбнулся.

— Эрис, ты ненавидишь меня за мои проступки? — тихо спросил он.

— Я пришла сказать Вам, чтобы Вы впредь не вспоминали о том нехорошем случае… — голос Эрис звучал таким тоном, какого Таррос еще не слышал. Это взбудоражило его сердце. — И Вы изменитесь, я верю в это. — ее голос звучал умиротворяюще. Она смотрела на него с уверенностью и что-то еще ласковое на дне ее глаз робко пробивалось наружу.

— Ты всё еще считаешь меня нечестивцем? — он задал контрольный вопрос, смущенно опустив взор.

— Если бы я Вас считала таковым, я бы не лечила Вас. — тихо выдавила Эрис. — Спокойной ночи… — не дожидаясь его ответа, Эрис быстро выбежала. Ее сердце громко стучало, и лицо заливало буйной бордовой краской.

Таррос выглянул в окно. Сумерки сгущались. Эрис всё же оглянулась и дружелюбно помахала ему. Командир счастливо рассмеялся, но она, поспешив догнать Георгиуса, идущего домой, уже не увидела этого. А, может быть, она не заметила его нарочно…

Глава двадцать пятая

Эрис и Георгиус разошлись по домам.

Эрис поужинав с бабушкой, искупалась после тяжелого рабочего дня и легла спать, как ни в чём не бывало.

Она, так мечтательно и невинно, зная, что ни одно живое существо не сможет проникнуть ей в душу, представляла образ и аромат Тарроса. Эрис вспоминала, с каким вниманием и заботой стирала его вещи, запах которых казался ей сладким. Она незаметно уснула.

Только-только задремав, девушка проснулась. В окно светила полная луна, и грех было не подобраться поближе и не налюбовавшись вдоволь, уснуть. В соседней комнаты крепко спала бабушка, громко храпя. А Эрис, прошмыгнув мимо тихо, как мышка, отперев и закрыв за собой дверь, осторожно вышла на залитый серебром тихий двор.

Эрис уже по-привычке быстро забралась на крышу дома и блаженно растянулась на еще сохранившей солнечное тепло черепице, глядя в торжественные небеса.

Вот так забравшись ночами тайком на крышу любила она вдыхать ароматный навеваемый с побережья морской ветер, лежать на ветхом крытии и вглядываться в глубокое посеребрянное звездное небо. Ничто и никого — мощь и гармония Вселенной…

Но не только Эрис не спалось в эту прекрасную ночь. Командиру не давали покоя события последних дней. Он крутился с боку на бок, и ему представлялось лицо улыбающийся Эрис. Он не мог забыть, как самоотверженно она ухаживала за ним. Он вспомнил, что будучи в бессознательном состоянии его ноги были омыты Эрис, но, поразмыслив, решил, что это его глупая выдумка. Он смотрел в окно, из которого дул легкий ночной ветерок и струился лунный свет. В конце концов, не выдержав, Таррос соскочил и поспешно вышел во двор лагеря. Казармы спали, часовые на посту тоже. В другой раз бы он дал всем взбучку, но не сегодня. Таррос зашел в купальню и окатил себя прохладной водой с ног до головы, желая смыть наваждение. Но тщетно… Он смыл только остатки болезни, и, подзарядившись, бодро зашагал обратно в комнату, чтобы переодеться. Затем, нарядившись снова вышел и направился в конюшню к Сириусу, разбудив его.

Сириус обрадовался. Он как обычно, преданно тыкался мордой в Тарроса. Командир запряг его, решив просто прогуляться с другом до моря. Выйдя из ворот, он сел на коня.

Какая ночь! Тишина и умиротворение. Луна, звезды, свежесть и тихий шелест ветра. Он медленно вел Сириуса по улицам, наполненными пением соловьев и цикад. Вдохновленный всем этим, Таррос решился пойти к дому Эрис, местонахождение которого вояка, естественно, без труда выведал заранее с помощью следаков. Он натянул поводья и ускорил ход. Его сердце бешено билось в груди — «А, что если? А вдруг?»

Рой тревожных мыслей не давал Тарросу покоя. Но он уже близко. Его кровь бурлела от предвкушения и волнения. Он слез с коня и тихо-тихо подвел Сириуса к дому Эрис, а сам зашел в темную растительность, надеясь и молясь, что Эрис почувствует его приход и выйдет.

А Эрис по-прежнему лежала и наслаждалась видом. Вдруг её слуху донесся хрип лошади. Как будто где-то рядом. Она пыталась вглядется в ночи на уличную дорогу, но сквозь старый огромный орех ничего не было видно. Она осторожно, чтоб не проломить черепицу и остаться незамеченной, подползла поближе.

Зазвенела сбруя. Сквозь густую раскидистую листву при свете полной луны был виден конь. Точно! Возле ее дома конь, и похоже белой масти. «Странно… А где всадник? Это что, Сириус? Что он тут делает?»

Эрис вернулась на внутреннюю сторону двора, аккуратно и бесшумно, высоко подняв подол платья, не хватаясь за навешенные брусья спрыгнула с крыши на подоконник а затем, пригнувшись, как тень, проскользнула к тропинке, ведущей к калитке. Старый пес давно дремал, его не особо волновало, что творится вокруг. Попути, заглянув в спальню и убедившись, что бабушка спит, она продолжила свой ночной побег. Заглянув в щель в заборе, она уже узнала своего любимца Сириуса. Но не мог же он прийти сюда один? И кем бы он ни был ведом — ангелом или чертом, Эрис абсолютно не колебаясь и не боясь, автоматическими движениями перелезла, закрепив край платья; через старый, но добротный забор. Миновав кусты спящей сирени, она, поправив наряд, все еще опасаясь быть застуканной бабушкой, на полусогнутых ногах быстро подбежала к Сириусу.

— Сириус! — обняв за длинную шею, тихо сказала Эрис, закрыв глаза. — Мой друг, как ты меня нашёл? А если б тебя украли? — она посмотрела на него, как на мыслящее существо.

— Пока он со мной, ему ничего не грозит. — во тьме Эрис узнала четкий и уверенный голос командира. Она была поражена.

— Что Вы тут делаете? — спросила удивленно и растерянно Эрис, увидев выходящего из непроглядных насаждений Тарроса.

— Я заблудился… Судьба привела меня к тебе. Ну или чутье Сириуса. — соврал Таррос.

— Я приводила домой его только раз. Но мне бесжалостно приказали в следующий раз прийти без него. А куда Вы шли? — её наивность смешила.

— К морю. Хочу посмотреть, как в нем отражается луна. Я все-таки не местный. Боюсь не успеть. — начал Таррос.

В голове у Эрис здравый смысл боролся с ее детской доверчивостью. Будь это другой человек, она давно бы обозвала его проходимцем. Но этому статному зрелому человеку она почему-то всегда верила, хоть знала не очень давно.

— Море можно почувствовать. Дорогу к нему укажет ночной ветер. Сомневаюсь, что Вы этого не знаете. — скептически кольнула Эрис, отрезвя Тарроса.

— Ты права, но здесь так много узких улочек, не пойму — куда мне идти… — он изобразил саму невинность.

— Давайте отойдем, а то бабушка может проснуться. — взяв в руки поводья, Эрис развернула коня в противоположную сторону и быстрым шагом поспешила добраться до ближайшего поворота, который находился через пять домов.

Он наблюдал за ее детской опаской и ему это понравилось. Он увидел перед собой добропорядочную, чтящую законы старших, девушку. Эта Эрис была новой для него. Он благодарил судьбу, что она почувствовала его неслучайный приход, который он уже долго планировал, но все не решался.

— Наконец-то. Думала эта короткая дорога не закончится. — вытирая от волнения и спешки выступивший пот, облегченно воскликнула Эрис. Ее глаза дико блестели.

— А наша бравая солдатка Эрис оказывается тоже чего-то боится! — шутливым тоном произнес командир.

— Кроме Вас мои страхи никто еще не видел. Не опозорьте меня, разболтав. — Эрис подняла левую бровь. — Я боюсь, что моя бабушка подумает про меня плохо. Тем более я с детства в мужском окружении, мне необходимо всегда и везде держаться с достоинством. — торжественно заключила она.

— Ты не даешь ей повода для беспокоиств? — поинтересовался Таррос.

— Я подаю ей повод для радости, но мне кажется, мои победы ее не волнуют… — грустно ответила Эрис.

— Твои победы теперь волнуют Республику. — заметил Таррос. — Ты гордая и честная девочка, однажды станешь большим человеком. — продолжил он. — Теперь твои победы и поражения волнуют еще и меня. — уже тихо промолвил командир, потупя взор.

Она с робостью взглянула на Тарроса. Ночной ветерок бережно обдувал ее нежное и ясное лицо; гладкие, чуть волнистые и небрежно заколотые темные каштановые волосы опускались до середины спины. Отросшая удлиненая челка трепеща на ветру, падала на болезненно блестящие глаза, липла к влажным от пота нетронутым губам. Он, боясь опрометчиво выдать то, что скрывалось в его груди и не давало покоя с самого первого мгновенья встречи с ней, с почтением, тайно смотрел на Эрис, ловя каждую черточку ее невинного, еще сохранившего детскую непосредственность, образа. Но ее черные, как ночь, прямые, как опасная стрела брови, с легким изгибом над внешним уголком глаз, все-таки выдавали ее уже сформировавшийся борцовский нрав.

— Я ухожу смотреть море. — с таким равнодушием ранил ее командир, спеша замять лишние слова.

— Дорогу найдете?! — с разочарованием выпалила она, нахмурившись.

— Как Сириус привел меня к тебе, приведет и на море. — непринужденно ответил Таррос, оглядываясь на тихую округу.

— Я покажу дорогу. — решительно сказала Эрис. — Я понимаю Вас. Иногда я тоже сбегаю и люблю сидеть на берегу в одиночестве. — сделала откровение девушка.

— Значит примерная девочка иногда дает повод? — это то, чего Таррос ожидал. Он хотел раздразнить ее бунтарскую натуру на то, чтобы она надоумила свою хозяйку нагло напроситься пойти с ним.

— Пошли быстрее уже, бабушка проснется. Не хочу даже думать об этом… — Эрис не знала, что творит. Наверное, сама не отдавая себе отчета, резко потянула Сириуса.

— Хочешь, ты верхом? — спросил Таррос.

— Ладно… — Эрис покачала головой и повернулась к Сириусу. Она хотела быстро сесть на коня, но длинное домашнее платье помешало ей. Немного запнувшись, она запуталась в простеньком подоле. Уверенная быстрая рука командира подхватила ее за предплечье. Эрис резко обернулась. Упрекающий и напуганный взгляд пронзил Тарроса насквозь. Он убедившись, что она не упадет, убрал руку, опустив взгляд.

Эрис растерялась — ей было неловко. Компенсируя это состояние, сумасшедшая девчонка разорвала низ платья, чтоб удобнее сесть в седло. Ее сильные стройные ноги блеснули мраморным сиянием. Он краем глаза замечал каждую черту ее внешности, но оставался крайне хладнокровным.

Тарросу даже стало смешно от этой смелой выходки, они улыбнулись, и неловкость исчезла.

— Разреши я буду вести? — спросил Таррос. Эрис хотела кивнуть, но он взял поводья, не дожидаясь ответа.

— Зачем спрашивать если уже сами решили? — съязвила Эрис.

— С тобой не соскучишься. — усмехнулся Таррос.

— С Вами тоже. — поспешила ответить Эрис.

Он вел Сириуса, а на нем свою мечту по ночной дороге, освещаемой огромной луной. Его сердце переполняла эйфория — Таррос предполагал, что сегодня Эрис пошла с ним далеко не случайно.

— Мне не спалось. — поделился командир.

— Мне тоже… — Эрис смотрела вдаль.

— Я сбежал от мира со своим любимым конем чтобы немного забыться. — он смотрел перед собой. — После болезни я набираюсь сил. Если бы не ты… — Таррос вновь взглянул на Эрис. Освещаемая луной, она казалась еще красивее.

— Перестаньте уже. Я же говорила, что мне нравилось заботиться о Вас. — она говорила тихо и четко. — А про Сириуса, как бы ни было жалко вас обоих — свой законно отвоеваный трофей обратно не отдам! — пошутила она, повысив тон.

Он улыбнулся. Как же ему льстили ее слова! Обстановка начала понемногу разряжаться…

Они брели по указываемой ею дорогой. Теперь Эрис была командиром, а он — подчиненным. Стоит отметить, ему было приятно исполнять ее команды.

— Эрис, когда я уеду, я подарю Каллисте твой подарок. — сказал Таррос.

Эрис нахмурилась. Ее сердце защемило.

— Мне очень понравилась Ваша сестренка. Очень милая. И ее малыш Джузеппе… Чего не скажешь об Алессандро.

— Она в восторге от тебя. Говорит, что первый раз видит, чтобы в девушке сочетались красота и ум. И все это подпитано твоей силой тела и духа. А насчет Алессандро — не бери в голову, он всегда такой. — весело сказал Таррос.

— Спасибо. Передайте Каллисте, пусть взглянет в зеркало, увидит такую же. Может, даже лучше. — честно сказала Эрис.

— Ты всегда остроумна. Молодец. В нашем деле важно уметь найти доступ к сердцам, уметь словом повести за собой.

— Как думаете, у меня получается быть лидером? — с боязнью в голосе спросила Эрис.

— Вот и еще один страх. — Таррос качнул головой. — Я вижу, ты умеешь быстро и надолго завоевывать сердца. Надеюсь что навсегда… — задумчиво сказал командир, отвернувшись от Эрис.

— Что навсегда? — прямо спросила Эрис.

— Завоевываешь сердца. — кое-как выкрутился он. — Чтоб они не предали и не отвернулись. Никогда.

— А что нужно для этого?

— У тебя есть всё. Благородство, целеустремленность. Умение видеть возможности и желания каждого в своей команде, найти общий язык. Чистые помыслы. — говорил он, вглядываясь в горизонт и прерываясь на паузы между словами. Эрис внимательно слушала, а после сказала:

— Вы тоже очень благородный. Сначала, увидев Вас впервые, мне показалось что Вы высокомерный, эгоистичный, даже нечестный, попахивающий снобизмом, матерый, вечно недовольный замшелый командир.

— Спасибо. — он посмотрел на неё. Его лицо расплылось в улыбке. — Замшелый? Неужели я старею? Не заметил.

— Извините, нет конечно. Ваш возраст — самый расцвет лет. Просто Вы старше меня в два раза. Но года — это иллюзия. Возраст человека не важен. Важно, какой это человек; насколько себя ощущаешь. Не знаю как выразиться… Я например, ощущаю себя намного старше, чем есть на самом деле.

— В точку. Все это ощущают, не только ты. Сначала я даже подумал, что глава Каннареджо — старый рыцарь, прячущийся под маской. Правда, доходяга… Затем, понаблюдав, решил, что капитан в шлеме — очередной безумный выскочка. Но потом я стал замечать, что ты — уважаемый и любимый всеми лидер. Выдающийся лидер. — закончил он.

— Извините что мы с ребятами раньше смеялись над Вами, я передразнивала Вас… Теперь жалею… — так виновато и с грустью, потупя взор, говорила она.

— А мне покажешь? Посмеюсь! — без злости спросил он, все по-прежнему улыбаясь.

— Нет уж, простите. Вы извиняете меня? — Эрис посмотрела на него в упор.

— Не извиняю. — отрезал он.

— Как? — удивилась Эрис, подняв брови.

— Меняю на желание. — уверенно сказал Таррос.

— Какое? — с опаской спросила Эрис.

— Я спрошу в конце прогулки что-нибудь — ты должна будешь ответить. Только честно. — серьезно сказал Таррос.

— Хорошо. — пожав плечами, согласилась Эрис. — А вот и море!

Их взору открылось чудесное, постоянно нашептывающее секреты всего мира, море. Под безграничным звездным небом, украшенным луной, раскинулось оно — величавое, так преданно отражающее небесные светила. Казалось, тут обитает сама вечность.

— Скорее! — Эрис ловко спрыгнула с коня. Она скинула сандалии и немного прошла вперед. Но резко развернувшись, направилась обратно к Сириусу и начала распрягать его.

— Можно? — он помогал ей расстегивать седло, украдкой поглядывая на причину своей бессоницы.

— Беги малыш! — хлопнув коня по спине, крикнул Таррос.

Сириус, похоже, был не менее счастлив командира. Но животному, в отличие от человека, не нужно сдерживать себя. Он поскакал, так смешно и игриво, что они невольно рассмеялись. В мечтательном воображении командира на мгновенье разыгралась картина, будто бы Эрис — мать их общего ребенка и как весело было бы им наблюдать за его шалостями… Если бы кто-нибудь прокрался в его сознание…

— Вы не говорили, надолго ли к нам. То есть Вы говорили… — наивно сказала она, прервав поток светлых картин.

— А что, ты хочешь поскорее избавиться от вечно недовольного командира?

— Нет. Наоборот… Может быть Вы не успели выполнить все дела… — смущенно и грустно ответила Эрис. — Нет что Вы, мне просто интересно. — Эрис поменяла тон.

Они, пройдясь пару шагов, присели на мягкий чистый песок, усыпанный мелкими камушками.

Тарросу понравился этот вопрос. Может он не безразличен ей? Она была добра только к нему, и только слепой не увидел бы этого. Но те парни, смотрящие неправильно в ее сторону ужасно гневали Тарроса. Она была не глупой девушкой, и Таррос чувствовал, что её уму и характеру не нравятся ни Антонио, ни Персиус, ни Ахиллес, которые сохнут по этой умной и красивой мальчуганке. Хотя откуда ему знать, что у нее на сердце… Это единственное, что тревожило его сейчас, но один только ее вид заставлял забывать его обо всем на свете.

— Я взял командировку на месяц. За это время необходимо улучшить юниорскую часть Ситии и поделиться с тобой секретами военной подготовки. — рассказал Таррос. — Потом мне нужно начать строительство новой крепости здесь, на краю города.

— Уже прошли две недели. Значит еще две недели… — задумчиво и тихо проговорила она, смотря на море. — А можно продлить, если нужно? — ее откровенность и неумение сдерживать мысли нравились Тарросу — эти слова прозвучали подобно бальзаму на его душу. Он молчал и слушал. — Командир Таррос, я благодарна Вам. Благодарю за то, что Вы поверили в меня… — продолжила она. — Вы бы могли выбрать не меня, тем более, я не мужчина. Я всю свою жизнь стараюсь не ударить лицом в грязь… — откровенничала девушка.

— Не стоит благодарности. Ты заслужила должность в честном поединке. И… Я вижу тебя насквозь. — Таррос смотрел на нее, и его глаза опять начали выдавать пламя, спрятанное в груди. Ей стало не по-себе. Но Таррос, боясь потерять тонкую нить, связывающую их, продолжил, не желая тупика. — Вижу твою воспитанность и бескорыстность. Ты хочешь не только для себя, ты хочешь улучшить этот мир. Другим этого не дано. К тому же, бесспорно, даже мои лучшие ученики намного отстали от твоей ловкости.

— Я уделяю все свое время этому. — сказала Эрис.

— А еще что любишь делать?

— В одиночестве, окружающем меня мои друзья — рукописи. Их дома очень много. Они достались от моего деда, я же рассказывала. Он был не простым, из знатного рода. А бабушка — простолюдинка. За брак с ней его прогнали родственники. Он не взял ни копейки, ничего. Но труды ученых мужей принес с собой.

— Значит твоя бабушка была красивой. И умной, раз образованый аристократ влюбился в нее.

— Да, наверное. Но их брак был не очень счастливым.

— А что произошло?

— Мой дед был командиром. Микаэлиус. Яннис был его другом, я уже говорила… Он предал его, затем заговорщики лишили деда жизни. Вот бабушка и осталась молодой вдовой…

— Сочувствую вашей семье.

— Не стоит, я даже не видела его. У них родилась моя мать. Но она выбрала кривой путь. Не хочу говорить об этом. Мне противно и стыдно за нее и за женоподобного брата, меня ничего не связывает с ними…

— Теперь ты компенсируешь безудержное поведение матери своей сдержанностью? Или женоподобное поведение брата своим мужским. — Таррос был крайне проницателен и то, о чем не догадывалась Эрис, но что имело право существовать в реальности, сейчас срывалось с его губ.

Эрис молчала.

— Или твоя бравость — способ защиты от злого мира и мужчин, обитающих в нем?

— Не понимаю, к чему вы клоните. — Эрис оскорбилась.

— Перс, мой Тони и тот невоспитанный зеленоглазый голодранец. Даю голову — они влюбились в тебя. — он цинично и озабоченно рассмеялся.

— Не говорите мне таких мерзостей. — Эрис с отвращением сплюнула в сторону.

Наблюдая за Эрис, Таррос невольно улыбался. Эти мальчишечьи жесты смешивались с невероятной грациозностью. Ее дух боролся с реалиями этого мира. — Я замечаю это в их взгляде. Я мужчина и пойму мужчину.

— И что? Зачем вообще Вы говорите мне о них? — она кипя, негодовала. — Тем более для меня нет никакой разницы между мужчиной и женщиной. Все равны перед Господом. Все одинаково ответят на том свете. — буркнула Эрис, пряча лицо в коленках.

— Равны. — согласился Таррос. — Но у каждого своя функция в этом мире. Когда ты ухаживала за мной, я видел твое женское начало и благодетель. Твои идеалистические взгляды не понятны некоторым. Посмотри вокруг. Посмотри на всё то прекрасное, созданное Богом. На это звездное небо — в нем нет изъянов. Посмотри на себя — на эту красоту, на гармонию души и тела. Но чтоб ты ни делала и кому как бы не доказывала, ты все равно создана девушкой, и Его волю оспорить невозможно.

Пока он говорил, она, тайком косясь, любовалась этим красивым, мудрым, замечательным человеком. Смотря на него, она убеждалась в правдивости его слов о прекрасных созданиях. Ей доставляло удовольствие это немое созерцание. Но она боялась выдать себя. Боялась так сильно, как будто б она воровка в деле — ворует своими осторожными взглядами, и её вот-вот уличат в преступлении.

— Поэтому, учись и ожидай подлости из-за разбитых сердец, раз ты такая неприступная.

— А Вы? Вы тоже? — она пристально нарочно и без стеснения посмотрела на него. Они сидели рядом друг с другом на расстоянии вытянутой руки, или даже ближе. Командир опешил, в голове промелькнула мысль, что он разоблачен.

— Что я? — расстеряно спросил Таррос.

— Вы тоже не понимаете меня? Думаете я — девушка и зря этим занимаюсь? Неужели мне стоит бросить всё, чего добилась, к чему стремилась?

— Ни в коем случае!.. — от его души отлегло, он чуть было не сболтнул лишнее. — Ты мотивируешь дух парней, они думают: «Девчонка может, а мы — нет?!» Но глупцы, им тебя никогда не догнать, я уверен в этом.

— Правда? — она посмотрела своими красивыми глазами с надеждой и каким-то успокоением от его слов.

— Клянусь. — уверил ее Таррос.

— Чем клянетесь? — провокационно спросила Эрис.

— Клянусь святой Марией, таких как ты, наверное, еще не рождалось. — тихо проговорил он, замирая сердцем.

И это была абсолютная правда.

Он сказал маленькую правду, что таится у него в душе. Больше всего на свете сейчас и вообще ему хотелось прикоснуться к этому милому созданию, к ее нежной руке, почувствовать ее тепло, эта красота ее лица, тела и души невероятно сильно дразнили его, такого сильного, в самом расцвете жизненных сил, но он боялся. Он боялся испортить то, ради чего приехал сюда. Он осознавал, что эту девушку взять не просто, даже если она что-то испытывает, не признается. Она солдат. И чувств ее оскорбить не хочет, потому что первый раз в этой жизни влюбился по-настоящему, и это было не просто мимолетное желание, а тяга его сердца быть навсегда с ней.

— Я верю Вам. — Эрис говорила тихо и спокойно, не отводя опасно-красивых глаз. — Не знаю почему… Я не верю даже себе, но Вы с первой секунды завоевали мое доверие. — она была смущена, но все-таки решила это сказать. — Я закрываю глаза на все, что было у вас в жизни. Нарочно. Осознавая. Доверяя.

— Больше всего в жизни я хочу оправдать твое доверие… — тихо ответил он.

Эти две их фразы были равносильны признаниям обоих.

Он видел, как Эрис замолчала, как взволнованно она дышит, отведя взор на землю. И Тарросу хотелось побороть ее стеснение, не хотелось, чтобы с ним она чувствовала себя неловко.

— Ты умеешь плавать? — он перевел тему.

— Нет. — ответила она, серьезно посмотрев на командира.

— Странно, я думал, что умеешь. Такой подготовленный боец, живешь рядом с морем. Надо было не допускать тебя на игры. — пошутил он.

— Я панически боюсь большой воды, знаю — никогда не научусь. — с грустью в голосе ответила Эрис.

— Нет ничего невозможного. Запомни это. А почему ты боишься воды, ведь она дает жизнь? — снова провокационно спросил он, имея в виду совсем другое. Она поняла его намек на союз мужчины и женщины. На признание своей женственности… Она поняла его, но уже просто пожала плечами.

Беседу нарушил пронзительный собачий визг.

— Кто-то попал в беду. — воскликнула Эрис, вытянув длинную шею.

— Надо спасать. — ответил Таррос.

Они вместе побежали на голос.

Они бежали в едином движении, и если б их кто-нибудь увидел сейчас, подумал бы о том, как прекрасно они сочетаются вместе — как прекрасно смотрится эта чудесная пара.

Сириус остался в воде. Он совсем заигрался и не особо заметил их уход.

Настигнув источник жалобного плача, они увидели собаку, запутавшуюся в брошенных рыболовных сетях. Бедняга еле дышала. Ее глаза испуганно горели. Она лежала, абсолютно обездвиженная, даже ее пасть была крепко стиснута.

— Маленькая. Не бойся. — Эрис протянула руку. Послышался грозный рык.

— Не такая уж она и маленькая. — заметил Таррос.

— Зато бедненькая.

— Я буду держать ее за морду, на, перережь сети. — он протянул ей свой острыйклинок. Это был необычный византийский клинок, дорогая деревянная рукоять которого была обтянута рыбьей кожей и ювелирно выделана драгоценными камнями. Далеко не каждый человек мог себе такое позволить.

Она взяла его, не разглядывая и начала исполнять то, что говорил Таррос.

— Вот так, сначала шею, туловище. — инструктировал он. — Потом передние ноги, потом задние. Молодец!

Закончив спасение, Таррос отпустил её морду. Напуганная собака хотела было цапнуть Эрис за бедро, но командир шугнул ее, топнув ногой и слегка прикрикнув.

— Вот так же с людьми. Некоторые бывают совсем неблагодарные. — задумчиво сказал Таррос.

— Да зачем нам благодарность? Главное — мы спасли ее. — наивно ответила Эрис.

— Все-таки ты очень добрая. Очень. — посмотрев в ее глаза, промолвил командир.

— Вы тоже. — ответила она, отнюдь, не робея. — Возьмите свой клинок.

— Хочешь, возьми себе. — предложил Таррос.

— Нет, что Вы! Это дорогая вещь. Мне надо заработать самой. — хмуро отказалась она.

— Возьми, прошу.

— Нет. Никогда. И не просите. — Ее голос звучал строго. — Забрала коня, заберу клинок. Я не хочу Вашего обезоруживания. — пошутила, уже смеясь, Эрис.

— Ты уже давно обезоружила меня. — Таррос посмотрел в ее глаза так пристально и искренне! Никогда никто так еще не смотрел на нее. В его взгляде не было ни низменности, ни самоуверенности. Что-то чистейшее и необъятное, вечное и уверенное, как этот ночной горизонт.

Ей стало совсем неловко. Эрис бросило в жар от этого взгляда. Не найдя слов и действий, она всучила клинок ему в руки.

— Заберите! — приказала она.

Резко подбежав к воде, Эрис начала омывать разгорячившееся лицо прохладной морской водой.

«Что я наделал?!.» — подумал Таррос. Он отвернулся. Прибывая в смятении и не зная как быть дальше, командир зашагал прочь. К Сириусу. Первый раз в жизни он не знает, как вести себя с женщинами. Первый раз он неуверен в себе…

Эрис, замечая как уходит командир, встала и тихо побрела по берегу следом за ним. Мокрое лицо и руки сушил ночной ветер.

Она не догнала быстрого командира. Нарочно. Что бы она сказала? Какую-нибудь глупость, наверное…

Таррос подошел к Сириусу. Он взял оставленное ими ранее седло с прибрежного камня и принялся запрегать его.

— Вам помочь? — робко спросила подошедшая Эрис.

— Вряд ли ты чем нибудь сможешь помочь мне. — с нотой угрюмой досады промолвил он.

Закончив, командир принялся мыть руки и лицо тщательно, теперь уже совсем не глядя на нее.

Ее обидели слова командира. Глубоко в груди больно ущипнуло, будто бы маленький кусочек льда положили в её тепленькое сердечко.

— Перестаньте уже мочить себя! А вдруг опять заболеете? — сердобольно попросила Эрис, приблизившись.

— Если ты опять будешь ухаживать за мной, хочу болеть всю жизнь… — буркнул себе под нос Таррос. Эрис все расслышала.

— Если будет нужно, я всегда приду к Вам на помощь. — произнесла Эрис. Но он все еще был серьезен. — Хочу сказать спасибо Вам за эту чудесную прогулку. Мне никогда в жизни еще не было так хорошо и спокойно. — пристально смотря на сидящего у воды командира, уверенно промолвила она. Эрис хотела задобрить Тарроса.

Он поднял голову. Его выражение лица было чересчур суровым. Оно напугало Эрис. Но она не отступила.

— Вы хотели спросить меня о чем-то. Я готова ответить.

— Ты обещала отвечать честно. — Таррос встал.

— Знаю.

— Тогда внимательно слушай мой вопрос и хорошо подумай.

— Так точно. — ее лицо стало более, чем серьезным.

— Сможешь ли ты, встретив свою настоящую любовь, бросить всё, даже своё любимое дело?

Она ничуть не удивилась, что он это спрашивает. Как бы они не осторожничали, они отнюдь не глупы и чувствуют друг друга.

— Встретив свою настоящую любовь, я не пожалею ради любимого ничего, даже собственной жизни. — уверенно и даже как-то грозно ответила Эрис.

Таррос более чем удовлетворился исчерпывающим ответом. Ему казалось, что она смотрит сердито. Он улыбнулся и покачал головой.

— Я должна поторопиться, скоро рассвет.

— Я провожу тебя. — Эрис не ответила. Иногда лучше промолчать. — Давай поторопимся. Я не хочу, чтоб у тебя были проблемы.

Таррос вскочил на коня, решительно протянув свою ладонь. Эрис, колебаясь о правильности своего поступка и о том, как все это выглядит со стороны, все же всей душой хотела положительно ответить ему, протянув свою. Таррос резким и сильным движением потянул ее, усадив на Сириуса. Она держалась за седло сзади, но разбуянившийся конь отказывался слушаться, вынудив Эрис схватиться за командира.

Ему казалось, что это победа. Таррос, потянув поводья изо всей силы, помчал галопом быстрее ветра. Она обняла его, прижавшись к спине. Теперь Эрис почувствовала, какая же она слабая по сравнению с мужчиной. Она слышала сильное биение его сердца. Это было совсем ново и необыкновенно.

Это были самые прекрасные минуты для них обоих, минуты, изменившие их и сделавши зависимыми друг от друга эти две жизни навсегда и безвозвратно.

Был только ветер, их тепло и аромат, и это неописуемое невинное чувство под названием Любовь.

Между домами он замедлил ход лошади. Он не хотел этого делать, потому что боялся, что Эрис отпустит его. Все же, необходимо было остаться незамеченными от лишних глаз. Но к его удивлению и счастью, она не убрала рук. Девушка наоборот, прильнула к нему сильнее, такая теплая и живая, теперь уже и он чувствовал стук ее юного сердца. Ему показалось, что в этот момент весь мир стал принадлежать ему…

Эрис было уютно и спокойно с Тарросом. Она желала одного — чтоб эти мгновенья не кончались никогда. Но, они неумолиио приближались к повороту. Он остановил коня. Эрис нарочно, легко и невинно скользнула руками по его спине, словно прощаясь.

Эрис ловко спрыгнула. Командир последовал за ней. Он посмотрел требовательно и серьезно, он почувствовал это недвусмысленное прикосновение.

— Я хочу, чтобы ты никогда не забывала о том, что случилось сегодня. — он смотрел прямо ей в глаза.

— Я хочу, чтобы то, что случилось между нами Вы воспринимали всерьез. — не стесняясь и смотря в ответ, сказала она.

— Эрис… — прошептал Таррос. — Разреши взять твою руку…

Нерешительно, но все же, Эрис протянула ладонь.

Он, сильно сжимая, взял ее запястье. Таррос крепко поцеловал его внутреннее основание, жадно вдыхая аромат. Она смотрела на него — кротко, но так нежно. Не желая отталкивать её от себя, пугавший пылкостью командир отпустил руку. Эрис прижала ладонь к груди, обхватив ее.

— До завтра. — проговорила она, пятясь назад. Его взгляд светился. Он больше не скрывал своего чувства. Глаза Эрис горели сдерживаемым безумием.

— До утра. Я увижу тебя совсем скоро. — довольно улыбнулся он.

Она хотела развернуться и убежать, но что-то дернуло ее и сама не осознавая своих действий, Эрис молниеносно подарила ему затяжной поцелуй в щеку. Затем также внезапно принялась ускользать. Бесшумно и быстро. Он смотрел на блеск ее быстрых стоп. Нежность ее невинных губ опьянили его… Уже дребезжил рассвет, и ее силуэт мелькал отчетливо и неповторимо.

Он победил. Наконец-то! Это похоже на то ощущение, что Таррос испытывал на поле боя, только еще ярче!

Ему хотелось взлететь, но не было крыльев. Теперь Таррос не мог дождаться пару часов, чтобы увидеть ее снова. Ее благоухание стояло в его в памяти…

В это время Эрис, войдя домой незаметно, как и выйдя, убедилась, что дома тихо.

Пронесло! Быстро юркнув в постель, девушка закрыла глаза. Она поочередно востанавливала в памяти каждый взгляд и каждое слово. Это было невероятно! Она поднесла свое запястье вплотную к лицу и глубоко вдохнула. Этот стойкий аромат его губ никуда не делся. Она заулыбалась. Эрис все еще ощущала колючую щеку Тарроса и сладкую амбру, исходившую от него. По ее личному ощущению, всё вместе это было прекрасней нежных лепестков свежей душистой розы.

Глава двадцать шестая

Командир хотел пройтись пешком до далекого лагеря, ему хотелось прокручивать в мыслях всё снова и снова и наслаждаться этой бурей чувств. Он хотел было потрогать лицо, но предпочел, чтобы ощущение от теплых губ любимой оставались нетронутыми.

Вышедши с переулка Эрис с глупой улыбкой на лице Таррос не замечал ничего. Не замечал, что живший рядом мстительный Ахиллес, все время незаметно ото всех привычно карауливший даже тень Эрис, увидел его. Сегодня этот подлец рано утром выводил коров своих родителей к пастуху Икарусу сам — он заметил, как с улицы Эрис идёт сияющий командир, ведя за узду Сириуса. До него сразу дошло, в чем тут дело. Он взбесился. Но он был слишком юн и труслив, чтоб пойти против всеми уважаемого старшего командира. Да и что он ему мог предьявить? Ведь его чувства безответные и тайные. Он опустил голову, предпочтя остаться незамеченным. В его низкой душонке Сатана рождал план мести и он был чудовищен. Он давно хотел избавиться от Персиуса, который, как и он, тайно страдал но был более нагл, в силу своих южных кровей и старшего возраста. Теперь он придумал, как избавиться от обоих сразу. А там появится он — добрый утешитель.

Не отлагая мерзкого замысла, Ахиллес решился. Закончив дела, он сразу же направился к Георгису. Георгиус был младше него на два года, он был высок, мускулист и слажен, но был тихим. Всю его сознательную жизнь кузина по бабушке Эрис тянула Георгиуса, как могла. Умоляла тетя Татиан. Она приходилась племянницей ее бабушке, а та, в свою очередь, давила на всесторонне развитую внучку.

— Выходи! Георгиус! — приказным тоном сказал Ахиллес, кинув добротным камнем в стену его дома.

— Гера спит. — ответила тетя Татиан.

— Скажите, я от Эрис. — угрюмо ответил Ахиллес.

— Сейчас. — его мама исчезла за белой занавеской.

— Здравствуй, Ахиллес. Что-то случилось с утра пораньше? — спросил Георгиус, выйдя к нему.

— Ты хочешь, чтоб я сломал тебя перед всеми сегодня? — нагло сказал Ахиллес, не здороваясь.

— Что ты такое говоришь, что я сделал? — нахмурился Георгиус.

— Сделаешь. Тогда я не опозорю тебя. Помни, тебе никто не поможет. — он угрожал Георгиусу. Ахиллес был меньше ростом, но крупнее — его широкая шея сливалась с туловищем.

— Я рад помочь тебе по-доброму, если это нужно. — Георгиус скорее был добрым и воспитанным парнем. Он был снисходителен и больше молчал.

— Видел дорогой клинок Тарроса? Один знакомый хочет купить такой. Но он пока не продается, так как находится у хозяина. Возьми его для меня. Об этом не должен узнать никто. — бесчувственно сказал Ахиллес.

— Воровать?! Нет, Ахиллес! Даже не думай об этом. — наотрез отказался возмущенный парень.

— Ты же не хочешь, чтоб моя братва обидела твою красивую сестру?.. — намекнул Ахиллес.

— Она порвет тебя! — Георгиус оскалился. Его глаза испуганно забегали.

— Если их будет много, вряд ли она сумеет противостоять… — Ахиллес ухмылялся и его неправильный прикус заставлял подбородок выделяться из-под холщового капюшона.

Георгиус знал о разгульных дружках Ахиллеса, он знал, что большинство из них — бесчестные и аморальные люди.

— Хорошо. Ты не посмеешь называть имя моей сестры. Я могу раскроить тебе череп, подлая тварь! Но ты шантажируешь, как коварный трус! — Георгиус был возмущен. — Наш отряд скоро примкнет к армии Дожа, мы станем их солдатами, а Эрис уже наш командир. Она старшая по званию и твой долг чтить ее. Или просто уйди от нас!

— Уйду-уйду. Всему свое время, друг. Сегодня выполни мою просьбу, и я выполню обещание — мои братья не узнают о твоей сестричке. — хладнокровно закончил он.

Георгиус опустил голову. Делать было нечего.

Уже совсем рассвело. Эрис, так и не засыпая, вскочила с постели и направилась во двор. Бабушка проснулась.

— Доброе утро, бабуля. — сказала Эрис, и глаза ее весело блестели.

— Доброе, доброе. Что это ты сегодня такая веселая? — подозрительно спросила бабушка.

— Я? Да нет вроде, все как обычно. — Ббоясь выдать себя, выкрутилась Эрис, не смотря на бабушку.

Закончив свои дела, нарядившись и прихорошившись, девушка полетела в часть.

Здесь было по-прежнему тихо. Лишь голоса солдат, выкрикивающих устав за строениями. Часовых сменили дневные. Она оглянулась вокруг. Как можно было довести до такого состояния это Великое место? Этот Каструм Олимпия, это же одно из главных лиц их города! Прав командир, прав.

Лязганье и топот нарушили ее раздумья. От своих казарм ровным строем маршировали солдаты Венецианской Империи во главе с Тарросом. По их плану, сегодня они должны были реставрировать конюшни. Этот вклад трудолюбивого командира невозможно недооценить. Каждую секунду своего прибывания здесь он не находился без дела. Он всех приструнил. Молодец. Заставил ходить на цыпочках и глотать неслышно тех, кто имея чины, даже не имел представления об истиной службе. Была война, и нельзя давать себе послабление. Его солдаты были сильны и выносливы, всю работу они выполняли сами, не то, что эти спившиеся, дано вышедшие из формы здешние лентяи, приходящиеся друг другу родственниками и замалчивающие грехи друг друга. Но умный Таррос не доверял никому. Эрис не пошла к Сириусу, постеснявшись солдат.

Теперь она официально отвечала за юное крыло местного Арсенала, она если по древне-римски — протоспафарий, и ее долг был воспитать настоящих воинов, каких воспитал командир из большого города.

Они прошли мимо. Эрис, статно и со всей серьезностью происходящего, поприветствовала, как полагается по уставу, старшину. На лице Тарроса было невозмутимость и хладнокровие. Здесь они были другими людьми. Совсем.

Юниоры подтягивались один за другим. Никто не опоздал. Все надели доспехи и началась новая трудная бойцовская будня. Когда уже солнце перевалило за зенит, прибыл веселый Алессандро.

— Эрис! — он позвал её, стоя у барьера.

— Здравствуйте. Слушаю. — хмуро сказала она, не снимая своей льняной ткани с лица.

— Что это за ерунда у тебя на голове?! Ты похожа на бедуина-сарацина. — с серьезной иронией сказал он.

Эрис скривила губы, блеснув зубами, но из под ткани их не было видно. Только прямые, как стрелы, брови язвительно нахмурились.

— Чего Вам надо? Ребята ждут. — нагрубила она.

— Эрис, ты должна дать показания в суде против Янниса.

— Что? — она опешила. Ей совсем не хотелось этого делать. — А может…

— Придется. Ты и твои армейцы. — Алессандро кивнул на ожидающих вдали парней. — Вы должны будете рассказать, как и где вас эксплуатировал Яннис. У кого вы работали, кого видели.

— Это обязательно? — нехотя, спросила Эрис.

— Да. — он обреченно покачал головой.

— Что случилось?! — к ним подошел разозленный Таррос. — Что ты тут отираешься возле нее?! — он бушевал.

— Боже, а где «Пакс тиби Эвангелиста…», друг? Куда это за неделю делось твое гостеприимство? — разочарованно спросил Алессандро у Тарроса.

— Не мети языком, иди в кабинет. — грубо отрезал командир.

— Эрис, этот вонючий хам никогда не станет человеком. Никогда, и не надейся. — помотал головой Алессандро, нахмурившись.

— Заткнись и иди делать свою работу.

— Я только пришел с нее! Устал, как собака, чего ты нервничаешь?! — он разозлился. — А!.. Неужели… — Алессандро показал пальцем на Эрис, переведя на Тарроса. — Stello, stello… *проходимец, проходимец… (лат.) *

— Я сейчас сломаю тебе палец! — крикнул командир.

— Как ты мне надоел, capra puzzolente, *вонючий козел (итал.) * ну просто сил моих нет. — он собирался уходить. — А ты готовь речь. — указав на Эрис, он сделал пару импульсивных шагов прочь. — А! Подожди, забыл. — Алессандро вытащил из ручной сумки для бумаг два свитка пергамента. — Это — устав. Там сказано о неуставных взаимоотношениях и наказаниях за них. — он отдал свиток Эрис. Таррос оскалился. — А это — Кодекс законов Венеции. На греческом. Привез специально для тебя из Администрации систиеры. — сыскной протянул его Эрис. — Возьми и читай, как накажут нашего общего друга за любовь к юной красивой критянке! — миллитари улыбнулся, сверкнув глазами и ушёл под ругательства Тарроса.

— Сuriose pecore, vattene di qui velocemente!!! *дошлая овца, убирайся быстро отсюда!!! (итал.) * Эрис, дай сюда! — Таррос выхватил Кодекс из ее рук.

— Не делайте так, дайте сюда, я хочу почитать! — её взгляд был преисполнен возмущения.

— Не надо тебе этого читать! — спорил Таррос, поднимая свиток над головой.

— Отдайте! — она попыталась выхватить пергамент, но безуспешно.

— Нет, я сказал! — он нагрубил.

— Как Вы ведете себя?!! — она нахмурилась и в глазах Эрис появилось обидчивое разочарование.

— Не надо это читать! Не забивай себе мозги! Трусливый хороший мальчик Алессандро блефует, только и всего!.. Эрис! — он дозывался ее, а Эрис уже уходила к юниорам. — Эрис, вернись! Я приказываю!

— Эрис, сестра, Таррос злится… — предупредил Никон.

— Пускай. Ему полезно будет! — нагло сказала Эрис, продолжив занятия.

Таррос ушёл со свертком Кодекса, злясь на весь мир.

— Что ты сказал Эрис?! Я предупреждаю — отстань от неё, в последний раз говорю! — метал Таррос на сидящего Алессандро.

— Милый мой друг… Понимаешь, ты ослеп — у тебя болезнь сердечная, не поддающаяся лечению. Твоя привязанность уничтожит вас обоих. — деловито произнес названный брат.

— Не твоего ума дела, ясно? — Прорычал Таррос.

— Как раз-таки, моего. Знаешь, ты везде нажил врагов. И Лючия со своим папенькой, и Августос и другое огромное число чиновников — они все против тебя. И против миленькой критянки.

— Следи за языком! — заорал Таррос, сжимая кулак.

— Кричи не на меня, а на себя. Глупец, завтра суд в Администрации, Эрис и ее малышня — свидетели. И я очень сомневаюсь, что справедливость восторжествует. Я сделал всё, что мог. Но золото решает всё, брат…

— Что ты хочешь сказать? — Таррос поменялся в лице.

— Их отпустят, однозначно, отпустят. Они купили здесь всё, начиная с фундамента. Я имею в виду, людей. Уже очень-очень давно.

— Негодяи! — Таррос ударил кулаком по столу, отчего по кабинету разошелся грохот.

— А как твои дела с девчонкой? Неужели она — твоя? — ухмыльнулся Алессандро. — Вот ты проходимец!

— Не говори об Эрис недостойно, если дорожишь нашей дружбой. Ясно?

— Более чем… — кивнул Алессандро. Он за много лет впервые видел такое расположение Тарроса к девушке. Это удивляло его. — А все-таки, может, посвятишь меня в некоторые подробности ваших отношений? Я же твой лучший друг!

Таррос смущенно улыбнулся, не смотря на Алессандро. Он стал похож на милого маленького ребенка.

— О, Святая Мария! — он приподнялся с места. — Я и рад, но я и боюсь за вас, брат. — его лицо стало серьезным.

— Amor timere neminem verus protes. *Истинная любовь преодолевает все преграды. (лат.) * — ответил Таррос.

— Я знаю, но всё же… Будь мудрее, друг, умоляю…

— Amare et sapere vix Deo conceditur. *Любить и быть мудрым не может даже Бог. (лат.) * — ответил командир.

— О Боже! — Алессандро затряс руками, смотря в небо. — За что мне это? Как мне теперь спасти этого за. ранца? Помоги!

— Заткнись уже. Не порть настроение. — довольно сказал улыбающийся Таррос, кинув на стол свиток Кодекса.

— Ах ты гад! Я же с таким сердцем вез его сюда! — воскликнул возмущенный Алессандро.

— Зачем? Чтобы все испортить? — спросил Таррос.

— Я хочу оградить тебя от позора! — воскликнул сыскной.

— Алессандро. Прошу, друг. — Таррос заговорил спокойно. — Эрис — девушка, дарованная мне небесами. — он мечтательно улыбнулся.

— Господи… Дурость твоя дарована тебе небесами! — прокричал Алессандро.

— Помнишь тот день? — спросил командир.

— Какой?! Их было много… — лирично проговорил Алессандро.

— Не дурачься! Тот день, когда мы впервые приплыли в Кандию. — сказал обозленно Таррос.

— Тот день, когда ты чуть не выпустил кишки ребенку? Тупица, ты и тогда не отличался особым умом. — заметил Алессандро. — И если бы не я…

— Язви-язви. У меня слишком хорошо на душе, чтоб ты сбил меня с толку. Та милая девочка — это была Эрис. — тихо поведал Таррос.

— Мама Мия!!! А ты, случайно, с ума не сошел? — воскликнул Алессандро.

— Не-а. Она сама первая рассказала. — смеясь, произнес Таррос. — Вот теперь ты веришь, что все не случайно в этом мире? Она — моя судьба. Она меняет меня, делает меня лучше. — воодушевленно добавил Таррос.

— Ясно. Все с тобой ясно. — Алессандро понял, что Тарроса не переубедить. Он решил действовать через Эрис.

После обеда Алессандро вновь подошел к Эрис и предупредил, что венецианцам и критянам ничего не светит. Эрис и без того расстроенная грубостью Тарроса, ушла, никому ничего не сказав.

Сначала уход Эрис остался без внимания командира, так как он переводил Персиуса во взрослое крыло ополчения. Закончив, Таррос искал ее, но безрезультатно. Он спросил у млеющего Никона, где она любит бывать и ушёл под испуганные взгляды Георгиуса и Атрея.

Настала очередь воровства Георгиуса. Воспользовавшись отсутствием командира, запуганный кузен украл клинок Тарроса из его спальной комнаты и спрятал под плиткой возле строений. Он сообщил об этом Ахиллесу и тот остался доволен, пообещав молчать об Эрис перед своими гадкими дружками.

Таррос пошел на её любимое побережье. Он бродил по верху склона, ища глазами любимую. И вот, милый силуэт привиделся ему. Эрис!

Таррос следил за ней. Она спускается к морю, медленно идет вдоль побережья. Девушка остановилась. Стоит лицом к закатному солнцу, медленно утопающему в бирюзе моря.

«Как же ты прекрасна…» — думал Таррос. Он шел, прячась за колючими приморскими кустарниками, растущими на возвышенностях. Он хотел подойти. Но также ему хотелось немного понаблюдать за ней. Тарросу показалось, что Эрис плачет. Она будто смахивала слезы, стоя подобно прекрасной богине, овеваемой морским ветром. Ее платье красиво развивалось — в первый раз он, уверенный в своей безнаказанности и будучи скрыт от взоров, внимательно, не торопясь разглядел ее тонкий стан и женственные изгибы. В униформе и доспехах она выглядела не такой хрупкой. Наконец, Таррос решился. Его сердце подкатило к горлу, но он умел держаться.

Эрис стояла и смотрела на горизонт. Оранжевые лучи скользили по нежной коже. На её лице блестели следы от плача.

«Разве я могла знать, что запреты столь серьезны? Как я могла полюбить? Как я могла полюбить своего командира? Я сама виновата, я сама захотела влюбиться в этого венецианца. Господи, его положение и так плачевно из-за критского происхождения! Как мне справиться с этим чувством? У нас нет будущего. Я не смогу без него, не смогу… Господи… У моей любви нет выхода. Прав командир — любовь всё разрушает… " — горечь чувств, которые заранее обречены на провал, отравляли ее душу. Она корила себя.

Пока она стояла и размышляла, Таррос осторожно спустился поближе. Он глубоко вдохнул.

— Эрис! — громко позвал Таррос.

От неожиданности она опешила. Ей казалось, что она сходит с ума и этот красивый, бархатный голос звучал в её сознании.

— Эрис, это я, Таррос!

Эрис обернулась. Таррос увидел её заплаканное лицо. Это опечалило его.

— Здравствуй, Эрис. Не бойся, это я. — он улыбнулся, подойдя поближе.

Эрис поспешно вытерла слёзы и поздоровалась с ним.

— Здравствуйте, командир Таррос.

Её голос звучал тихо и подавленно. Она руками обнимала себя за предплечья.

— Для тебя просто Таррос. Ты замерзла? — спросил он.

— Нет-нет. — она опустила голову.

— На, — он снял свою накидку, — надень, прошу. — хоть это и банально, но он протянул её. Эрис стояла и смотрела — она боялась, что умный Таррос прочтет её мысли.

— Надень, будет теплее. Ты что, решила заболеть и не приходить, лентяйка?! — он нарочно пошутил. Он накинул на ее плечи свою одежду. В ней она казалась ещё нежнее. Ростом Эрис почти с Тарроса, но несмотря на это она была ну очень изящной девушкой.

— Спасибо, командир. — смущенно проговорила она.

— Таррос. Просто Таррос. — настоял он.

— Таррос… — непривычно для себя ответила девушка.

— Что ты делаешь тут одна? Не боишься? Вдруг кто-нибудь обидит тебя. — озабоченно сказал Таррос.

— Я не думала об этом. Я сама себя обидела.

Его взгляд пронзал Эрис.

— Как такая добрая девушка может кого-то обидеть? — тихо спросил он.

— У меня борьба разума и сердца. — хмуро сказала Эрис, не смотря на Тарроса.

— Тебе плохо? — спросил командир.

— В том-то и дело, что уже нет. — Эрис сдерживала слезы и улыбку.

— Это же прекрасно! — воскликнул он.

— Я не знаю… есть ли выход? — спросила она, смотря на Тарроса. В ее глазах были отчаянье, любовь, дикость и надежда в одном лице.

— Выход всегда есть. Всегда. Эрис. — уверенно сказал Таррос, приближаясь.

— Командир Таррос…

— Я слушаю тебя.

— Таррос. Вы взрослый человек. Как быть, если закон и предрассудки запрещают быть счастливым?

— Закон создан, чтобы облегчать жизнь людей. А плохие законы усложняют жизнь. И это уже лжезакон. Принципы должны развивать человека. А плохие принципы останавливают человека. И это уже лжепринцип. Человек сам выбирает свою судьбу. — спокойно ответил он.

— А если у него нет права выбора? Если он — просто раб?

— Право есть у каждого. Никто не может у тебя его отнять. Все мы — Божьи рабы, запомни. Не себеподобных.

— Таррос.

— Эрис. — они заговорили в один момент.

— Что тебя так тревожит? — спросил он, и его лицо выражало сочувствие.

— Я не дорожу своей жизнью. Но дорожу жизнью тех, кто мне дорог. И я никогда не прощу себе, если с этими людьми из-за меня что-то случится. — призналась она, чуть не расплакавшись.

— А если эти люди сами выберут? — вызывающе спросил Таррос.

— Это неправильный выбор. — она замотала головой.

— Ты не сможешь отобрать их право. Правильно, или нет — решать им. — его голос зазвучал строго. — Я же сказал тебе — называй меня теперь Таррос. Ясно?

— Я не могу Вас называть просто Таррос. Командир, я уважаю Вас. — она посмотрела в его глаза.

— Разве только уважаешь? — провокационно спросил он. Она замолчала. Таррос видел выражение ее глаз. Он мечтал сказать ей все, что у него на душе.

— Если уважаешь, сделаешь то, что я хочу. Называй меня наедине просто Таррос.

— Хорошо. Таррос.

— Мне приятно слышать это от тебя. Скажи еще раз. — его брови были хмурыми, а глаза излучали любовь.

— Таррос. — ее губам было совсем непривычно повторять его имя так просто.

— Еще раз. — потребовал он.

— Таррос… — Эрис улыбнулась. Она знала, что Таррос не будет играть с Эрис. Она верила только ему.

— Можно взять тебя за руку? — он смотрел своими красивыми лазурными очами на нее с надеждой, Эрис не могла противиться этому.

— Я разрешаю Вам. — сказала она.

Он взял её руку. Её рука была нежна и холодна. Таррос смотрел на Эрис и она хотела разрыдаться от того, что интуиция говорила ей, каково будет продолжение этой любви.

— Эрис. Ты не безразлична мне. Хочу, чтоб ты знала об этом. Я берегу в своем сердце всё, что связано с тобой.

— Я знаю…

Таррос потянул Эрис к себе и обнял. Он хотел услышать её признание. Хотел, чтобы она первая призналась, как сильно его любит. Он обо всем давно догадался, но таков уж был его мужской характер.

— Таррос… Вы тоже не безразличны мне. Только Вы, Вы первый человек, к которому я так сильно привязалась. — прошептала Эрис, смотря в его лицо.

— Закрой глаза, Эрис.

Она послушалась. Над ней никто и никогда не был властен. До того времени, как появился этот мужчина.

Таррос поцеловал Эрис в закрытые глаза. Он за свою жизнь еще никому не подарил такой чистый поцелуй.

Она открыла их. Теперь Эрис сама далась ему в объятья. Она крепко обняла его, прижимаясь лицом к колючей теплой щеке, словно ребенок, ищущий утешения взрослого. Эрис чувствовала его горячий пульс и слышала гул дыхания. Таррос ощутил себя властелином мира. Любимая показала, что зависит от него, и это окрылило его.

— Таррос, Вы… — она хотела спросить, не пожалеют ли они, но он перебил:

— Ты. Говори ты. — ласково сказал командир.

— Ты…

— Ты любишь меня? — требовательно спросил он.

— Не торопи меня, прошу… — Эрис не хотела обнадёживать любимого пустыми обещаниями и тем самым открыть врата мучений для них обоих. Только это мучение уже забрело к ним само.

— Хорошо. Мне некуда торопиться. — он улыбаясь, обнимал Эрис.

— Нам надо идти. Бабушка ждёт. — с волнением в голосе сказала Эрис.

— Еще немного. Я не хочу отпускать тебя. — прошептал он. Таррос осторожно, словно прикасаясь лицом к нежному хрупкому цветку, вдыхал райский аромат её волос…

Они стояли вдвоем под этим сумеречным небом. Солнце зашло. Эрис согрелась его теплом, и это было самое лучшее, что ей приходилось испытать в жизни.

Таррос знал, что Эрис осторожная и воспитанная, поэтому решил не торопить события.

— Я провожу тебя. — сказал Таррос.

— Не надо, прошу. Я боюсь, что кто-нибудь увидит и расскажет бабушке.

— Ты не собираешься взрослеть? — улыбнулся он.

— Я не могу, командир, прости, Таррос. — виновато ответила она.

— Хорошо. Но я доведу тебя хотя бы до начала твоего района. Я волнуюсь за тебя. — Таррос смотрел любя и не стесняясь.

Она кивнула. Им пришлось разомкнуть объятия. Пока их никто не видел, они шли, смущенно держась за руки и нежно переглядываясь. Его грубая мозолистая рука казалась ей самым приятным, чего она касалась в жизни.

Как же прекрасны эти мгновенья! Так хочется, чтобы это было вечно! Но…

…Они неумолимо приближались к месту расставания. Выйдя на дорогу, Эрис попросила:

— Таррос. Отпусти мою руку. Я боюсь злых языков.

Не хотя, он выполнил просьбу. Они дошли до района Эрис. Эрис завела Тарроса в укромную тень дерева, подальше от случайных прохожих, потянув за собой. Она сняла с себя его длинную котту, и, ухаживая за Тарросом, помогла ему одеться. Эрис своими тонкими белыми пальчиками сама застегнула каждую пуговицу у правого плеча его длинной накидки. Таррос любовался этим, на его лице цвела улыбка довольства и самоутверждения.

— Спокойной ночи тебе, Таррос. — сказав это, она решительно поцеловала уже своего Тарроса в щеку. Уже второй раз в жизни.

Он не хотел отпускать её, настойчиво держа за руку, но пришлось.

— До завтра. Приходи пораньше в лагерь, я буду ждать тебя в нетерпении… — Его голос звучал нежно, глаза горели и светились в ночи, а взгляд был полон любви и восхищения.

Эрис лишь кротко улыбнулась, торопливо ускользая.

Глава двадцать седьмая

Командир с нетерпением ждал утра. Теперь все было ясно. Но осталось лишь выудить признание из уст Эрис. Он хотел удостовериться, что не обманывается. Слышать четко и напрямую. Он — человек тактики. И это просто его привычка. Хладнокровная привычка отменного воина.

Эрис учила своих подопечных. Вроде все было хорошо, но она каждую секунду ожидала Тарроса. Этого никто не замечал, но она не могла думать ни о чем другом.

По плану сегодня должна идти стрельба. А Алессандро должен будет собрать юниоров на суд после обеда.

Эрис продолжала усердно работать.

В разгар струнования пришёл Таррос.

— Эрис! — громко по-армейски крикнул он.

— Я здесь! — ответила Эрис, невозмутимо посмотрев в сторону строгого командира.

— Построй их. — приказал он.

— Юниоры. Стой! Стройся. На направляющего! Ровным шагом марш! — она командовала иногда чересчур строго, прямо агрессивно. Таррос уважал это в ней. Таких людей не хватало этим местам. Опытный командир знал это. Видя, как ее чтят ровесники, он пошел на такую авантюру с кандидатурой.

— Сегодня вы будете оттачивать стрельбу из лука, в бою необходим точный навык. Ни у кого нет права на ошибку. Ошибся — умрешь!

— Неси лук. — Скомандовала Эрис Георгиусу.

— θα γίνει! *Тha гиней — Будет сделано (греч.) * — он быстро принес то, что требовалось и встал на место.

— Эрис. На играх я заметил, что ты стреляешь большим и указательным пальцами. Ты знаешь другие способы? — спросил он, чтобы другие учились на наглядном примере.

— Тремя большими, указательный и средний пальцы. — Быстро ответила она.

— Я также заметил, что ты закрываешь левый глаз. Это не запрещено, но не нужно этого делать. Попробуй смотреть обоими и найди общую точку.

— Есть. — ответила она.

— Стреляй!

Эрис зарядила лук и принялась исполнять приказ. Как он и сказал, пробовать непривычное.

— Смотри. Когда стреляешь, не прилепляй локоть к лопатке, не заводи руку, что это! — он грубо толкнул ее локоть. Эрис разозлилась.

— Я держу неправильно?! — она возмутилась. — Но это не помешало мне утереть Вам нос. — Повернувшись в упор к его лицу она сказала так тихо, что услышал только Таррос. Его глаза заулыбались и засияли, но маска воина осталась непоколебимой. Кажется никто не замечал истинной сути происходящего.

— Оттяни тетиву еще раз. Заново.

Она исполнила все, как он требовал.

— Мешки! Когда стреляете, следите, чтоб Ваши плечи были на одном уровне. Если бы Вы слушали ушами, а не другим местом, на месте Эрис был бы кто-нибудь из вас, а теперь вами командует эта успешная девчонка, позорники!

Он специально злит ее. Что за человек! Ни дня без борьбы с ней. Вызовы, на которые так хочется ответить сразу, да долг службы не позволяет.

— Все правильно? — язвительно спросила она.

— Нет! — крик был практически в самое ухо. — Не задавай вопросов. Стрелять можно и без кольца, сжимай стрелу не подушкой пальцев, а костью. — Таррос положил свои руки поверх ее. Она осталась в заключении его объятий. — Я и не сомневаюсь, что ты умеешь. Но нужно еще научиться и так, как принято это делать в армии. — уже тихо и мягко выговорил он. — Ноги, не забывай. — своими большими широкими ступнями он правильно развернул ее ноги. — Вот. Так лучше. — приговаривал Таррос. — Помните, вы — будущее Венеции. — он обратился к юнцам. — Смотрите, как надо стрелять правильно. Это дисциплина, которую веками усовершенствовали предки путем проб и ошибок. А вы должны выполнять так, как приказали и ничего не добавлять от себя!

Ахиллес исподлобья гневно косился на эту ненавистную ему картину: «Таррос нарочно тянет время, чтобы подольше быть рядом с ней. А она — тоже хороша. Похоже, ей это нравится. Грязная дрянь.» — его гневные мысли были совсем не о стрельбе.

— Целься. Отпускай. — он отпустил стрелу вместе с ней и убрал руки.

— В точку. — удовлетворенно покачала головой Эрис, прищурив глаза.

— Теперь тебе ясно? — спросил он.

— Да, командир. — звонко ответила Эрис.

— Продолжайте. — Таррос отошёл в сторону. Эрис еще раз проинструктировала юниоров, указав на ошибки каждого. Ребята с радостью слушались своего харизматичного лидера. Командир наблюдал за их работой.

После того, как Таррос перевел Персиуса, его не видели рядом с остальными юниорами. Всего за день он стал более горделиво себя вести, отказавшись здороваться даже с соседями и друзьями детства — Аннасом, Аргосом и Атреем. И это раздражало всех, особенно Эрис. Она хотела найти повод и поставить его на место; но тот, словно трус, избегал прямого конфликта, не смотря в их сторону. Она не видела, что Ахиллес утром уже в очередной раз успел посплетничать с Персиусом. Предавшийся регулярным наущениям, Персиус наблюдал за всем издали. Он решил действовать так, как подсказал Ахиллес.

— Эрис! — Крикнул командир.

Она оглянулась.

— Иди сюда. — позвал он.

— Я в Вашем распоряжении. — Эрис подошла к нему, приказав Никону проследить за отрядом.

— Смотри на тот силуэт. Да не вертись ты так. — Хмуро предупредил Таррос.

— Это Персиус. — недовольно сказала Эрис.

— Он стоит там уже час. Думает, что я этого проходимца не вижу. Он не пошел в свой отряд. Я просто проверяю границу его наглости. И соответствующе накажу его. Сейчас у них тренировка. Я хочу, чтобы ты приказала ему от моего имени пойти чинить конюшни с моими солдатами. Ты же хотела показать ему, кто тут главный, кажется так?

— Да… — Эрис удивилась поведению Тарроса.

— Ну так иди и приструни этого нахала сама.

— Хорошо, командир Таррос. — Эрис кивнула головой. Она сняла свою повязку с лица и обвязала вокруг пояса. Эрис побежала в сторону Персиуса. Тот, вместо того, чтоб стоять на месте, начал быстро удаляться.

— Стой! — грубо выкрикнула девушка.

Командир внимательно наблюдал. Он хотел, чтобы Персиус уважал Эрис как подобает и не позволял фамильярности. Еще он желал, чтобы Персиус возненавидел Эрис. Он знал, что Персиус не столько завидует девушке, сколько влюблен в неё.

— Стой. — она быстро побежала.

Он зашел в одну из подсобок, Эрис пошла за ним.

— Персиус! — крикнула строго она.

— Слушаюсь. — выводящим из себя Эрис тоном сказал он.

— Командир приказывает тебе идти на конюшни к его солдатам. Почему ты не в своем отряде?!

— А что это, ты уже на его побегушках? Этого заплесневелого столичного дяденьки? — его целью было разозлить Эрис, но он сам того не осознавая, шел на поводу у маленького лукавого Ахиллеса.

— С каких это пор ты оспариваешь мои слова?!

— Ты даешь ему прикасаться к тебе. А это уже о многом говорит. — его южной наглости и длинному языку и так не было меры, а сейчас и вовсе, он перешел границы.

— Закрой свой поганый рот, животное! — вскипела Эрис

— Правда задела? Гапи рост санга мекафуна. *правдивое слово камень расколет (перс.) * — его голос был похож на голос какого-то обиженного темного демона.

— Заткнись, я в последний раз тебе говорю… — прошипела Эрис. — Хап! *Закройся (перс. разгов.) *

— Я видел белого коня.

— Что? — она опешила.

— Недавно ночью…

Эрис промолчала. Она нахмурилась.

— Как было хорошо его обладателю, этому Тарросу. Согласна? — он язвил, и черные глаза его горели страшным пламенем.

— Что ты мелишь, черт!!! Дахонта медорунам! *я порву твой рот (перс. разгов.) * — Эрис была вне себя от гнева, ее лицо покраснело, вены на висках вздулись. Ее ноздри расширялись и сужались от злости. Скулы взволновано заиграли.

— Смотри, какая ты стала бесстыжая. Я ведь хотел жениться на тебе! — отчаянно выпалил парень.

— Животное! — крикнула она, кидаясь, пожелав ударить. Но он увернулся. Гнев — враг человека. Когда человек теряет самообладание, его тело ослабевает…

— Где, когда и с кем я, тебя никак не касается, ты для меня никто и никогда никем не являлся, пора бы уже запомнить это! — гневно выбросила она, но Персиус уже успел схватить ее за руки звериной хваткой.

— Ты оказывается, не такая уж святоша, какой хочешь себя выставить. Я думал, ты другая. На таких не женятся, такими как ты — пользуются и бросают, не жалея! — эти омерзительные слова он говорил лишь от злости. От злости, что ее сердце, которое он знал столько лет, досталось не ему, а этому внезапно объявившемуся, старше него на десять годов, командиру. Он наваливался, стремясь поцеловать. Эрис была заблокирована, гибкая, она увертывалась и боролась но не могла справиться, крупный, он был в разы сильнее. Таррос успел вовремя.

— Отпусти! — этот окрик прогремел подобно грому.

Персиус повернулся и увидел перед собой Тарроса. Бешеный взгляд командира был настолько грозен, что казалось, в яростных глазах сверкают молнии. Таррос знал, что Персиус ослушается, но чтоб он вытворил такое, командир не ожидал. И теперь чувствовал свою вину за униженную Эрис. Персиус отшвырнул девушку и она, опешив, ударилась о стену.

— Командир Таррос! — с таким ужасным отчаяньем начала было она.

— Ничего не говори. — не смотря на нее отрезал Таррос. — Выйди.

— Командир… — жалобно промолвила Эрис, словно оправдываясь.

— Оставь нас наедине. Нам надо поговорить. — четко и бесчувственно сказал Таррос.

Эрис послушалась. Она выбежала, словно в чем-то виноватая, остыженная. Ей хотелось кричать, что она не виновна и комок приближающихся слез больно сдавил ей горло.

Таррос стоял, смотря на Персиуса, широко расставив ноги и заведя руки за спину, будто опасаясь, что не сможет сдержать себя.

Персиус смотрел на него не боясь, словно говоря своим всем своим видом: «Вот я перед тобой и что ты мне сделаешь?»

В то же мгновение, как Эрис вышла, Таррос дико оскалясь, со всей своей силы ударил правым кулаком в глаз Персиуса. Удар был такой силы, что послышался страшный хруст сломавшийся скулы. От боли и шока он вскрикнул.

— Если я что-то захочу, я приду и беру это. Когда кто-то захочет мое, я заберу единственное, принадлежащее ему — жизнь! — разъяренный Таррос не удовлетворился. Он молниеносной железной хваткой сжал горло Персиуса так сильно, что еще один миг, и того бы не стало. Уронив его, командир бесжалостно бил парня головой об пол.

— Ты никто! Щенок! Если еще раз я замечу, что ты посмотрел хотя бы на следы на земле от ног моей Эрис, отрублю твою ничтожную голову на глазах у всех. Если я сказал, знай — я сделаю это!

Встав, Таррос с отвращением пнул Персиуса в лицо. Тот упал ничком на землю, закрыв лицо руками. Он гневно вышел. Земля содрогалась под его ногами.

В это время Ахиллес, словно падальщик, вынюхивал ситуацию. Он вытягивал свою короткую толстую шею, вглядываясь в строения. Вот он видит выбегающую Эрис. Она расстроена и направляется не к ним.Через некоторое время вышел командир. Он рвет и мечет! Он тоже уходит. Идеально!

Пока юнцы, пользуясь отсутствием наставников, сходили с ума, Ахиллес, как крыса, юркнул на выход. Точнее, в подсобку, где сейчас Персиус. По дороге он незаметно вытащил спрятанный под плитой у фундамента завернутый клинок, украденный у Тарроса. Он, незаметно засунув его за пазуху, продолжал действовать.

Ахиллес уже решился.

Половина дела сделана, остался всего шаг…

— Персиус, друг, что с тобой!.. — он ожидал увидеть менее драматичную картину. На полу, в луже крови, с перекошенным лицом ничтожно валялся всегда бравый Персиус. Он судорожно бился в конвульсиях от боли, скуля от потери глаза, как обессилевшая собака.

— Вот видишь, я же сказал тебе — это правда.

В ответ прозвучало лишь невнятное мычание. Только сейчас Ахиллес заметил, что глаз Персиуса вытек, а на его месте располагается нечто бесформенное и ужасное.

— Я избавлю тебя от мук! — Ахиллес вытащил клинок. Персиус хотел было защититься, но теперь он — жертва. Такова жизнь.

Звук кинжала, пронзающего живую плоть многократно донесся до слуха Ахиллеса… Все кончено… Он взял клинок и завернул так же, как тот был обмотан первоначально. Он хотел, чтобы орудие убийства увидела Эрис. Но если бы он оставил нож здесь, солдаты от страха перед командиром уничтожили бы его. Подлец вытер руки… И, как ни в чем не бывало, выскочил. Удостоверясь, что никто не видит, Ахиллес осторожно положил средство преступления под плиту. Затем, как змей, ускользнул обратно на поле…

Все занимались своими делами, только Георгиус за всем наблюдал издалека. Он знал что случилось что-то страшное, но не мог противостоять и остался в стороне.

Эрис убежала к себе. В маленькую темную комнату без окон. Только крошечное отверстие под потолком освещало ее. Она закрыла дверь и упала на скамью, рыдая.

Весь мир рухнул…

Дверь открылась, тяжело скрипя.

Эрис подняла заплаканное лицо. Это был Таррос. Он зашел, закрыв дверь на крючок. Таррос сел рядом, и от него исходил губительный, преисполненный большой сокрушительной силы, осязаемый гнев.

— Что он сделал тебе? — страшным тоном прорычал Таррос, уничтоженный ревностью.

— Я… Я ни в чем не виновата… Ничего не сделал. — оправдывалась она. Ее лицо побелело от страха быть опозоренной, от страха быть непонятой любимым человеком. Глаза Эрис были, как у дикой пойманой жертвы в сетях охотника.

— Тогда мои глаза меня обманули, ты это хочешь сказать? — в его голосе звучали ноты досады. Он смотрел на нее с обидой, крепко взяв за запястья, где даже в полумраке все еще были видны красные следы от рук Персиуса. Глаза засверкали еще больнее, на его запотевшем и запыленном лице появился звериный оскал. Его ровные белые зубы страшно заблестели.

— Я же сказала, ничего!.. Я всего лишь передала Ваш приказ. Этот гад сказал, что видел Вас и Сириуса возле моего дома.

В голове у тактика Тарроса все начало выстраиваться в ровную мозаику. Коренастый парень в капюшоне, что командир видел тем утром, был Ахиллесом. Он шёл с коровами и счастливый Таррос поначалу принял его за пастуха. Но потом узнал его, просто не обратив внимания. Персиус сам бы не догадался. Он был спесив, но не так уж лукав. Таррос примечал характер каждого.

— Он схватил мои руки. Я была обездвижена. Если бы не Вы… Не ты…

Эрис с благодарностью смотрела на своего спасителя.

— Почему ты не постояла за себя?!! Отвечай!!! — он гневно закричал на Эрис, компенсируя собственную глупость.

— Я слишком разозлилась, прости… — Эрис смотрела виновато, заклиная своим взглядом.

Его грозный взор начал оттаивать. Как же это все-таки удивительно — ненавязчивая, кроткая, но безграничная власть слабой женщины над сильным мужчиной…

— Эрис. Сейчас не время на твои нежности. — он захотел отомстить ей, делая больно и себе. Таррос отбросил её руки. Он закрылся от ее взгляда ладонью, нервно растирая вспотевший лоб.

Она заметила кровь на его кулаке.

— Что это? — испуганно спросила Эрис.

— Кровь. — равнодушно ответил Таррос.

— Что ты сделал с ним?!

— Я ослепил этого щенка, чтоб в следующий раз не смотрел на тебя.

— Как ослепил?..

— Ты что, волнуешься за него? — какая-то гримаса сумасшедшего еще больше напугала Эрис.

— Если Вы не сомневаетесь во мне, — она опять перешла на Вы. — тогда не говорите так… Не обижайте меня… — Эрис снова заплакала, закрывшись от Тарроса руками. Ее жалобные вздохи вызывали его сочувствие.

— Прекрати плакать. — больше всего на свете командир ненавидел женские слезы. Потому что это зрелище было ново и непривычно для него и он не знал, как с ними справлятся.

— Эй, все кончилось. — Таррос взял Эрис за плечи. — Я здесь, я с тобой. Смотри, я пришел к тебе, мне уже неважно, если кто-то увидит нас.

Таррос крепко обнял ее, желая успокоить. Эрис ответно спряталась в нем от злого мира. Таррос чувствовал долю своей вины. Он хотел убить самоуверенного обнаглевшего Персиуса — вот только выйдет от сюда и забьет до смерти. Он находился в состоянии предвкушения мести. Но любимая девушка действовала на него успокаивающе.

— Здесь никого нет, кроме нас. Я твой Таррос. Мы же вроде договорились, что ты больше не будешь Вы-кать? — Таррос поднял её лицо, взяв за подбородок. Он вглядывался в него, нежно вытирая слезы.

— Я не хочу, чтобы ты подумал обо мне плохо… — Эрис была крайне расстроена. Её глаза выражали обиду и стыд. — Ты не веришь мне, я же сказала, что ты — первый и единственный человек, ставший мне близким. Первый…

Тарросу стало мало вчерашнего поцелуя в глаза. Он хотел было прильнуть к её губам, но она резко отвернулась.

— В чем дело?! Я тебе не нравлюсь? Это из-за разницы в возрасте? Но я ведь еще не был женат! — он понес бред неуверенного в себе человека.

— Нет. Перестань уже. — она отсела чуть дальше. — Поверь, я хочу этого даже больше, чем ты… Но пойми меня правильно, я не могу вести себя так… бесстыдно… мое воспитание, оно не позволяет. — Эрис отрезвела. Она обтерла слезы, шмыгая носом. — То, что происходит между мужчиной и женщиной, должно происходить под святыми узами брака. — Эрис говорила это, смотрев в темный пол. Она сидела подобно мальчугану — поставив локти на широко расставленные колени и уперев руки в лоб.

Эрис выросла в глазах Тарроса еще больше. Лучшее украшение девушки — ее нравственность. Он возмужал в неспокойное время среди доступных особ, и такой характер увидел впервые. Это его особенно подкупало. И за милую откровенность. Она говорила то, о чем думала, а не виляла хвостом, подобно хитрой лисе. Эрис абсолютно не умела врать и не замечала, когда кто-либо лукавил.

— Хорошо. Я понял тебя. — его голос прозвучал наигранно сухо. Вредный взрослый командир Таррос наглядно отстранился — он только сделал обиженный вид. Минута молчания и, конечно же, наивная юная Эрис не выдержала этого. Она взяла его за руки, уткнулась лицом в его ладони. Подняв взор и смотря ему в глаза с видом безысходности, но так уверенно сказала:

— Я очень сильно люблю тебя… Я люблю тебя…

Это был тот момент, которого Таррос ждал.

— Я ждал только этой фразы. — он соскочил со скамьи и в порыве сел на землю перед ногами Эрис. — Теперь и ты знай. Я тоже люблю тебя и я заберу тебя к себе. Моё сердце горит пламенем от нетерпения! Езжай со мной. Мы сразу же поженимся! Нет, мы поженимся здесь, потом уедем. — он разгоряченно говорил, смотря на неё, держась за руки. То, что скрывалось в груди, вырывалось наружу, подобно извержению пламенного вулкана, скрываемого в недрах земли.

— Я не могу, ты же сам знаешь… Не могу подвергать тебя опасности, ведь законом написано, что между вами и нами не должно быть ничего личного, я не хочу твоих проблем. И как я оставлю бабушку, лагерь? Что мне теперь делать?

— Я решил, что для меня важнее — Всё или Ты. Ты тоже решай, кто тебе важней — я или другие. — он давил на Эрис, смотря на нее теперь по-другому. Будто бы она стала его собственностью.

— Ты не поймешь меня. Как мы будем жить? Ведь каждый твой и мой шаг под пристальным контролем. Если из-за меня хоть волос упадет с твоей головы, я убью всех, а потом — себя.

Таррос смотрел горящими глазами и ему льстила эта искренняя преданность. Он знал, что смелая девушка умеет отвечать за свои слова.

— Мы с тобой будем прекрасно жить, любимая. Надо будет, уплывем. Только вдоем. Ты и я. В Никею, или еще куда-нибудь. Главное, чтоб вместе. — Таррос преданно терся о ладони Эрис лицом. Она чувствовала, как его горячее дыхание обжигает её руки. — У нас все будет хорошо, я всегда буду любить только тебя, Эрис. — заклинал он. — Только ты обещай мне то же самое.

— Я обещаю…

Крик часового отвлек их.

— Тревога!

— Что еще такое?! — возмущенный, он отказывался прерываться. — Надо идти. — он посмотрел на Эрис с надеждой. Она ответила взглядом, полным любви и доверия.

— Любимая. — прошептал Таррос. — Я люблю, люблю тебя…

Все, что он мог себе позволить — невинно ласкать лицо дорогой его сердцу девушки. Он, уверенный в себе, полагал, что с этого момента все станет по другому… Эрис тоже начала вдохновляться его силой и верой в их общее светлое будущее.

— Пойдем уже… — попросила Эрис.

Они вышли. Их взгляду открылась беготня солдат взад и вперед. Каннареджо стаей направлялись к подсобке.

— Стой здесь! — Таррос хмуро приказал Эрис.

— Я пойду с тобой! — сказала она.

Они направились к строениям. Солдаты, при виде командира, испуганно расступились.

— Что произошло?! — грубо спросил Таррос у прибывшего Алессандро.

— Таррос… Там юнца убили…

— Что ты мелишь? — С этими словами он резко вошел внутрь. Эрис прошла за ним.

Ужасная картина открылась взору Эрис. Дурманящий запах крови ударил в нос. Багровая, она узким блестящим полотном расстелилась до самого входа. Девушка нечаянно наступила в неё. Она с испуганным тихим возгласом подняла ногу — клейкая жидкость почувствовалась под её ступней. Таррос удивленно ухмыльнулся. Он подошел к телу Персиуса и потрогал его посиневшую шею. Таррос осмотрел раны на животе.

— Его зарезали. — хладнокровно заключил он.

— Кто? — взгляд Эрис был напуганным до ужаса. Ей стало жалко глупого парнишку.

— Не знаю. Пока не знаю… — задумчиво проговорил Таррос. — Выйди, Эрис. Нечего тебе смотреть на такие вещи. Иди. — попросил он. — Иди, позови Алессандро и пару моих солдат. Давай, Эрис. Ну же. — он убеждающе смотрел на неё. Таррос видел чувства, посетившие Эрис и его взбесило это. Но сейчас он ничего не мог предъявить ей.

Эрис молча вышла. Она сделала так, как просил Таррос. Эрис шла, и толпа солдат и юниоров расступалась перед ней. Ее чистое открытое лицо было мертвецки бледным. Горячий ветер колыхал волосы вокруг него. Она слышала обрывки фраз. Ее ноги просто шли вперед, удаляясь от хаоса.

— Таррос, надеюсь, это не твоих рук дело?! — испуганно и с недоверием произнес входящий Алессандро.

— Ты, что, болван? Я хотел это сделать. Но кто-то успел до меня.

— Alcune sciocchezze… Questo è per vendetta. Questo grazie a questa ragazza, ne sono sicuro! *Ерунда какая-то… Это точно из мести. Это связано с этой девушкой, я уверен в этом. (итал.) * — убежденно поделился Алессандро, присев и вытащив инструменты.

— Perchè la pensi così? *почему ты так полагаешь? (итал.) * — спросил Таррос.

— È chiaro come la luce del giorno! *Это так же ясно, как дневной свет! (итал.) * — воскликнул сыскной.

— Давай, ты меньше болтай, больше дело делай. Зови, кого надо и готовь к похоронам. — нагрубил Таррос.

— Хорошо, друг. Аmico, ti avverto, la tua idea non porterà a buon fine. *Друг, я предупреждаю тебя, твоя идея к хорошему не доведет (итал.) *

— Se sei mio amico starai zitto. *если ты мой друг — замолчишь (итал.) * — он нагло вытаращил свои синие глаза на Алессандро.

Тот лишь вздохнул и принялся неутешительно мотать головой. — Morologus es! Stultum stultorum rex! *ты — идиот! Тупейший из тупых! (лат.) * Е perché dovrei pulire la merda?! Сome sono stanco di te, stronzo sporco! *Почему я должен чистить его дер. мо?! Как я устал от тебя, грязный за. ранец (итал.) * — возмущался Алессандро.

— Я тоже предан тебе, мой милый друг! — улыбаясь, воскликнул Таррос.

Алессандро вздохнул еще глубже и принялся за дело.

Сюда стекались люди из комиссии. В их главе был Алессандро. Также прибыл святой отец и военный лекарь. После тело Персиуса подняли и вынесли на носилках, накрыв белой тканью. Таррос молча и хмуро наблюдал за всем этим. Он был не глуп, да и Алессандро имел огромный опыт, это была его прямая обязанность — искать и находить виноватых. И он мог притвориться даже нищим с рынка — всё ради успеха в деле. Таррос приказал усилить охрану части. Они рыскали везде, но не нашли орудия преступления. И злополучная плитка была обстукана ими — но, не подав подозрений, пройдена мимо. Скоро должен был начаться суд по делу магнатов. Алессандро гонял всех с неистовством. Юношам было разрешено посмотреть на лицо еще недавно живого друга. Они по очереди подходили под надзором святого отца и взирали на серого холодного парня, изуродованного жестоким Тарросом. Атрей и Аннас не смогли сдержать слезы — они вытирали их наспех. Была жара и с отпеванием нельзя было тянуть. Ждали только прихода матери Персиуса — она должна была дать добро на захоронения без прощания в храме.

Эрис стояла далеко, наблюдая за всем с пустыми глазами. Она не могла понять смерть — есть человек, нет человека. Смех, слезы, страсти, желания противопоставлены молчанию, исчезновению, забытию.

Издалека послышались отчаяные вопли — ведомая под руки двумя девушками в цветастых платьях, причитающая женщина кое-как вошла в часть. Её длинная свободная рубашка от ветра прилипала к полному телу, она била себя по голове руками. Сестренки Персиуса держались ради матери — их слезы лились, они громко плакали, но не истерили. Эрис смотрела и сердце её разрывалось от чужой боли. Ей было бесконечно жаль их. Она, переборов себя, медленно направилась к ним под усиливающиеся взгляды людей. Ее сразу заметила старшая сестра, она сама искала Эрис глазами.

— Эрис, что произошло?! — спросила заплаканная девушка.

Эрис, опустив голову, тихо произнесла:

— Мы не знаем, Саида. Прости…

— Как же так? Мой брат был молодой, он не мог умереть! Эрис, дорогая, прошу, скажи. Ты же знаешь, как я отношусь к тебе! — она умоляла глазами. Старшая сестренка, что была на два года старше Эрис, всегда любила её. За прямоту, честность и доброту. Она считала, что Эрис слишком умна и красива, чтобы прожить обычную жизнь.

— Саида, прошу, не мучай меня! Не проси… Вот — он расскажет. Сегноре Алессандро!

— Да, Эрис. — он подошел к ним. — Его убили. Мы пока не нашли орудие убийства, но продолжаем работу…

С этими словами мать с глухим выкриком размякла и повалилась на землю из рук плачущих девушек.

— Бачам, бачам, э Худо!!! Ё, Парвардигор, бачаджони ман! *Сыночек, сыночек, о, Боже! О, Всевышний, мой любимый сынок! (перс. разгов.) * — Только и слышалось из её посиневших от горя уст. Ее глаза закатывались и были безумные. Парни подхватили женщину.

— Принесите скамью! — крикнул Таррос. — Воду сюда!

Солдаты живо исполнили всё. Таррос протянул чашу с водой в руки Эрис.

— Выпейте, хола *тетя (перс.) *, прошу Вас… — робко попросила девушка. Младшая сестра Персиуса — ровесница Эрис не разговаривала, а лишь подозрительно косилась на нее.

— Это ты виновата! — вдруг неистово завопила смуглая женщина. — Это ты во всем виновата!

Эрис опешила. Она стояла и смотрела на неё, не найдя слов оправдания, не найдя слов утешения матери в горе.

— Оча, ута нагуй, илтимос. Эрис ягон кор накард, худут медони… *мама, не говори так. Эрис ничего не сделала, ты же сама знаешь… (перс. разгов.) * — упрашивала мать Саида.

— Хап кун! *Закрой рот! (перс. разгов.) * — завопила она. — Хап! Пуштиша нагирд! Аз пушти ами кантчик бачам чан сол шуд ранги девона гашт! *Закрой рот! Не заступайся за нее! Из-за этой суч. и мой сын столько лет ходил, как дурак… (перс. разгов.) * Ты — из-за тебя! — она тыкала в нахмурившееся и покрасневшее лицо Эрис короткими дрожащими пальцами. — Из-за тебя его убили! Дрянь!

— Не говорите так, хола. Я не виновата. — она отчаянно замотала головой. Эрис было стыдно — она ненавидела, когда ее несправедливо обвиняют. Это было худшим испытанием для нее — более сотни людей и пристыженная Эрис, не понимающая напрасных обвинений.

— Ты — ведьма! Бачама сихр карди, джоду карди, бахтша басти, хаётша сузунди *На моего сына заклятие навела, приворотила, счастье ему связала, судьбу сожгла (перс. разгов.) * — Ведьма! Ты околдовала его! Я пыталась его женить, столько достойных, богатых девушек предлагали ему, но он, как больной, всё твердил твое проклятое имя — сирота! Умри, сирота!

— Я не виновата, что Ваш сын был упрям! Он сам виноват, я никогда не подавала ему повод или надежды, простите!

— Эрис! Замолчи уже! — закричала вторая сестра, Зарина.

— Эрис, сестра, женщина не в себе. — за плечи Эрис взялся Никон. — Простите, хола, нам тоже больно.

— Я глубоко сочувствую Вам, хола… Персиус много лет защищал мою честь. Я не забуду его. — сказала Эрис, вручив чашу с водой Саиде. Лицо Эрис задрожало, ее глаза наполнились слезами. Она молча смахнула их. Стойко, как и полагается войну.

— Пошли, сестра. — Никон повел её прочь. Таррос созерцал эту сцену и его терзали чувства — ревность, бешенство, бессилие, желание отомстить всем и вся за обруганную любимую.

— Ведьма! Сдохни! Мурдани ту — бихай! *Тебе лучше — умереть! (перс. разгов.) * — вопила бедная мать. Эрис уходила и услышала горькие стоны, когда мать увидела лицо спящего вечным сном сына. Ее сердце плакало от сочувствия. Но Эрис оставалась хмурой, по обе стороны ее шли верные псы — серьезный Никон и хваткий Софос. Юниоры вереницей потянулись за капитаншей. Народ отступил от матери, оставшийся наедине с Персиусом и святым отцом. Ахиллес стоял молча — подлый и лживый. Все оказалось труднее, чем ему представлялось.

Уже скоро четыре часа. И суд будет тяжел. Этот день выдался неудачный во всех смыслах этого слова.

Таррос подошел к ним хмур и черн.

— Построй их, Эрис.

Эрис молча построила юниоров.

— Кто работал там, где приказывал Яннис? — спросил строго он. — Выйдите из строя.

Ребята вышли. Всего двенадцать человек. Без Персиуса. Это был состав Каннареджо. Были еще около десяти, кто ходил с ними, но они не были смельчаками, а предпочли умалчивать правду. Ахиллес и Агафон тоже не вышли. Ахиллес планировал под шумок вынести клинок из части. Но на выходе обыскивали каждого, и тогда он решил вытащить и забросить нож подальше через забор, а потом, на улице, найти его.

— Пошли. — приказал Таррос. — Ты тоже пахала с ними? — хмуро спросил Таррос у Эрис.

— Да… — она опустила голову.

— Что вы делали?

— Строили, копали… — тихо ответила она.

— Что они давали вам за это?

— Ничего! — Эрис нагло и пронзительно посмотрела в глаза командира.

— Вы могли отказать Яннису и аристократам?

— Тогда бы нас выгнали отсюда, командир. — честно ответила Эрис.

— Вот гнида… — прорычал Таррос себе под нос, ругая Янниса.

Они вышли из ворот Олимпии и направились в центр города — Администрацию систиеры.

Глава двадцать восьмая

Город начал просыпаться от послеобеденного сна. Люди, снующие туда-сюда, переходили дорогу Каннареджо, шли им навстречу или становились невольными попутчиками юниоров. Мимо них на лошади промчался Алессандро, помахав им. Ребята шли молча, опустив головы. Таррос остановился и обратился к ним:

— Каннареджо! Смерть одного из вас не должна обезоружить и ввести вас, бравых ребят, в отчаянье! — его гонор изгонял тоску в душах ребят. — Когда вы уйдете с родной земли на войну — никто не даст гарантию, что кто-то из вас вернется. Вы будете хоронить друзей. И это не должно сломить ваш дух. Если не хочешь вымереть, как большой ящер — живи при любых условиях. Живи, а не существуй. И пусть на твоей шее будет затянута петля — твое плохое настроение не удлинит срок твоей жизни. Умри: с улыбкой или слезой — решай сам. — он посмотрел на Эрис. — Эрис, — он обратился к ней. Юниоры внимательно слушали. Дневная пыль и красное небо угнетало их. Эрис не взглянула на него. Ее вид был пасмурный. — Ты — капитан. И тебе никогда нельзя вешать нос. — девушка внимала ему — душевно устойчивому, но противоречиво, крайне экспансивному человеку. — Если корень дерева сожрут термиты — дерево рухнет. Не позволяй паразитам уронить дерево Каннареджо. Поняла? — его голос звучал несгибаемо.

— Да… — она подняла голову. — Да, командир! — тон её, казалось стал более тверд.

— Как бы ни обернулись события, пусть честь и правда будет с вами, мои юные друзья! — заключил стальной командир.

Юниоры ровно шли, и на них восхищенно пялилась ребятня. Статные и красивые — их блестящие доспехи пускали солнечных зайчиков. А вот Исос помахал своему деду, и тот, гордый за внука, показывал пальцем на строй, оповещая пару собравшихся рядом соседей. Женщины из окон круглыми глазами разглядывали бравых ребят. Кто-то боялся — из-за разгульных рыцарей и сержантов, повсюду наводнивших и беспредельно орудующих в злачных местах и не только в них. Ярые иностранные кутилы, безудержно любящие блуд и крепкое, прибывшие на кораблях невесть откуда творили мерзости, не имея управы и границ.

Администрация Ситии находилась на площади. Это ровное, светлое, ветренное место, уложенное плиткой. Ночью здесь горели факелы, а днем не было многолюдно. Красивые большие здания окружали её. Они выполняли общественную функцию. Во время правления византийцев тут любил бывать Архиепископ. Здесь, в белых горах, много православных монахов — верующих, изгнанных католиками. Сития — маленькая гавань, где кипела жизнь. Это, конечно, не Хандакас, или Кандия — Гераклион Тарроса, всё же, люди живут везде.

Здесь же, рядом с Администрацией находился огромный Палео — Дворец, где уже собрались на суд. По дороге Эрис заметила католический храм — недавно отстроенный, его украшала маленькая часовня. Эрис не нравились эти дурацкие деления — она, однажды зайдя, несмотря на запреты староверки-бабушки, в православную церковь помолиться, запуталась в иконах: к кому и с какой просьбой обратиться? Почему к некрасивой, нарисованной иконе? Или к красивой? Эрис чувствовала Бога Единого, и всегда разговаривала и жаловалась только Ему, не ища посредников в лице епископов, попов, святых отцов и икон, с изображенными на них святыми. Она считала это глупой выдумкой людей. Но за такие взгляды ее могли жестоко наказать. Однажды она ждала очереди поставить свечу деду. Она ждала и дождалась — догоревшие свечи, которые люди ставили с благовением и надеждой, были бесжалостно выброшены священнослужителем в мусорку. Эрис разочаровалась и решила просто попросить Создателя о Рае для ее деда.

Всё же, Эрис решила после суда зайти и поговорить с Господом в «церкви колонизаторов».

— Свидетели прибыли, сегноре. — сказал Таррос, обратившись к административному представителю, стоящему возле Алессандро.

— Пройдемте в залу, командир Таррос. — его поприветствовал глава местной Синьории.

— Командир Таррос, мы очень рады видеть Вас здесь, у нас! — воскликнул другой подхалим, так же роскошно одетый венецианец-колонист. Таррос лишь хмуро кивнул головой. В своих допехах и красной накидке он походил на римского полководца.

— Пройдемте в залу, слушание сейчас начнется! — сказал вельможа.

На острове Кандия судьи для колонизаторов и критян были разные. Для венецианских колонизаторов Местная Синьория назначала два судьи, для критян и евреев — одного. Сегодня был суд под последним судьей, кем являлся Джузеппе Чинтани, венецианский юрист, отличавшийся особой предвзятостью к свидетелям. Про него говорили, что ему нравится выгодно сотрудничать с архонтами. Может, народ был прав.

— Подсудимые, свидетели, заседатели! — он громким пронзительным голосом, похожим на стрекотание сороки, продолжил. — Попрошу всех вести себя прилично, отвечать на вопросы честно и по сути дела!

Суд проходил стоя. Стражники указали всем места их стояния. Юноши увидели магнатов Августоса и еще нескольких — владельцев оливковых, хлопковых, зерновых и тростниковых полей. Их лица и здесь оставались высокомерными. После приветствия Венеции, Дожей и Ордена, Чинтани продолжил:

— Сигноре Алессандро Армандо, Вы являетесь обвинителем, Вам слово.

— Приветствую всех вас, собравшихся здесь, в Паллаццо, на суд истины. Я собрал доказательства по факту хищения из Венецианской Казны, направленной на построение Каза де Армы. Строительство ее откладывается уже долгое время по неизвестным причинам, хотя уважаемый Дож Якопо Тьеполо вместе с консилиариями издал указ и выделил средства. Более того, средства, выделяемые на содержание ополчения Ситии не доходили до адресата. — его речь была харизматичной, четкой и краткой. — Мы с командиром Тарросом, прибывшим по приказу Дожа из Кандии сюда для решения проблем здешнего гарнизона, проделали объемную операцию по установлению личностей казнокрадов. Ими являются местные магнаты, наживающиеся за счет доблестной Республики Венеция! Я считаю недопустимым такое отношение к колониальной политике, проводимой Сеньорией Венеции во главе с Дожем и прошу Вас, Сегноре Чинтани, принять меры и наказать виновных.

— Благодарю, Сегноре Армандо. Скажите пожалуйста, почему Вы взялись за это дело? За ним был закреплен Сегноре Леонардо, местный юрист.

— Я не мог пройти мимо этого вопиющего масштабного преступления. С позволения Сегноре Леонардо я принял вызов — местная аристократия или цветущая колония. — сказал Алессандро.

— Ясно. И так, что Вы имеете? — спросил судья.

— Вот, пожалуйста. — Алессандро передал накладные, счета отчислений из казны и досье с имуществом на каждого обвиняемого. Там же был и Яннис — фигура мелкая, но знающая каждого практически всю жизнь.

Чинтани внимательно изучал свитки со своими советниками. Его глаза удивлялись, скользя по написанному. Наконец, он обратился:

— Сегноре Алессандро, где по-Вашему, счета за последние годы — здесь только период двух лет.

— Мне сказали, что в местном архиве казны был пожар. Но его не было. — поведал Алессандро.

— Есть свидетели?

— Да, это были два греческих чиновника.

— Прошу дать показания! Им слово. — сказал судья и стражник подошёл к свидетелю.

— Я Теофис Папандопулос. — дрожащим голосом ответил первый.

— Вы являетесь смотрителем архива местного казначейства? — спросил судья.

— Да. — он покачал головой.

— И Вы отрицаете факт пожара?

— Нет… — он опустил голову. — Пожар был, но маленький. В жару случилось возгорание, оно перешло на здание с архивными документами, письмами и накладными — мы пытались тушить, но поздно успели. — Оправдывался он, и ложь его была ничтожной.

— Он даёт ложные показания, сегноре! — Алессандро разозлился. — Вы, Теофис, похоже забыли, как недавно говорили совсем другие вещи!

— Я говорю правду! — он обнаглел.

— Хорошо. Спрашиваю следующего свидетеля.

— Я — Касиус Роувас. Я подтверждаю слова Папандопулоса. — сказало второе ничтожество.

— Когда случился пожар? — выкрикнул Алессандро.

— В начале июня, кажется.

— Докажите! Я был там, следов нет! При свежем ремонте остаются следы! Там не свежо уже минимум, дюжину лет! — он возмущался.

— Сегноре Армандо, тишина. Дальше, слушаем дальше. Я прошу командира Тарроса. Назовитесь пожалуйста. — попросил судья.

Таррос заговорил:

— Я, генеральный командир ополчения шести систиер Регнум Кандия, кастеллянин Мегаллокастро. Рыцарь Ордена Святого Марка Таррос Армандо. — спокойно ответил он. Его руки расслаблено лежали одна на другой у живота.

— Какова была Ваша цель прибытия в Ситию?

— Я прибыл с целью модернизировать гарнизон Ситии. Нам нужно сделать акцент на военную подготовку населения. Скоро здесь начнется строительство крепости Каза де Армы. Сейчас Серениссима Венеция ведет боевые действия в Терраферме, с Генуей, сарацинами и другими врагами. Я увидел отвратительное состояние вашей части — это полный позор и провал. — его голос был строг и громок, а взгляд хмур и бесчувствен.

— Командир Армандо. Не в моей компетенции рассматривать Вашу деятельность. Но я могу проинформировать Provveditori о законности Ваших действий… — пробекал судья, подобно ягненку.

— Мои действия не в Ваших полномочиях, господин судья. Я делаю свою работу, а Вы — делайте свою. И местные органы управления не смеют проявлять неуважения к военным. — Таррос не церемонился.

— Пожалуйста, свидетели по делу… — голос судьи стал дрожать.

— Эти юнцы — команда юниоров Каннареджо, отмеченные самим Джакопо Тьеполо, много раз бывали на владениях местной аристократии. Они, под гнетом собственного учителя — военного в отставке, занимались работами у людей, указанных в списке. — Таррос указал на отряд.

— Это не доказательство. — сказал судья.

— Еще какое доказательство. — спокойно ответил командир. — Откуда у землевладельцев, отдающих все властям Венеции, столько средств, чтобы отстраивать себе огромные Палео? Не кажется ли Вам подозрительным их предвзятое отношение к своим же землякам, ведь фактически все они — рабы колонистов. — сказал Таррос.

— К чему Вы клоните, поконкретней, пожалуйста. — судья уткнулся носом в бумаги, боясь посмотреть в страшные глаза Тарроса.

— Неужели не понятно — мелкий Яннис, еще во время византийского правления заискивал перед магнатами, которые, в свою очередь, сотрудничали с властями в обмен на право оставаться при своих владениях и именах. Но, постепенно, их машина разраслась, пришла Генуя, затем Венеция, а как Вы знаете, пока что наша политика лояльна и терпима к критянам, здешние обнаглевшие богачи, привыкшие к роскошной жизни, начали совместно воровать из казны. Постепенно масштаб воровства превратился в огромный — и я не сомневаюсь, что за этим стоят наши соотечественники тоже. — проинформировал командир, и его особо не волновала реакция народа.

— Вам следует быть осторожными с обвинениями, сегноре Армандо. — судья сконфуженно улыбнулся.

— Я не пришел осторожничать. Мое время уходит. — отрезал тот.

— Каннареджо, выберите говорящего. — сказал судья, переведя на них взгляд.

Парни указали на Эрис.

— Имя. Звание. — спросил судья.

— Эрис Контенто Лефкас-Фортунато. Pedites сержант юниорского крыла ополчения Ситии. — ответила Эрис, хмуро смотря перед собой. Она крепко стояла на широко расставленных ногах с заведенными за спину руками. Ее умение держаться импонировало взрослым дядям.

— Лефкас? — послышались перешептывания подсудимых. Они недоуменно переглядывались, узнав фамилию одного из здешних командиров прошлого.

— Как давно Вы занимаете свою должность? — спросил судья.

— С недавнего. — ответила Эрис.

— Это связано с отстранением Янниса Мазонакиса? — продолжил он. Алессандро нахмурился и замотал головой — он понял, что судью тоже купили.

— Нет, не связано. Но я заняла его место. — спокойно ответила Эрис.

— Кто Вас назначил? — спросил судья.

— Главный командир систьер Таррос Армандо. — она ответила, глянув на Тарроса, который одобрительно качнул головой.

— А почему он назначил именно Вас?

— А этот вопрос является по-существу? — ее лицо было наглым. Эрис никогда не нравились мерзкие намеки. — Я пришла давать показания, почему арестовали магнатов, а не оправдываться перед страждующими, почему назначили меня. — хмуро ответила Эрис.

— Если я спрашиваю, сеньорита Эрис, значит, это нужно делу. Почему он назначил Вас? — продолжил настаивать судья.

— Спросите у него самого. — нагрубила Эрис.

— Сегноре Таррос — почему Вы избрали в сержанты критскую девушку? — его голос был немного заискивающий.

— Я посчитал ее достойнейшей. — серьезно ответил Таррос.

— Дайте пожалуйста исчерпывающий ответ — Вы поможете суду. — по-доброму попросил судья.

— Я устроил юношеские игры среди шести систиер, на которых победил Каннареджо. Эта девушка была лучшей среди девяноста молодых кандидатов в рыцари. Честь, смелость, подготовка и ум дополняют характер лидера. — он дал полный ответ.

— То есть, Вы хотите сказать, что мы можем доверять юной сеньорите в деле против уважаемых местными людей? — спросил судья, немного мямля.

— Я говорю, — он степенно выделял слова, — что Вы должны ей доверять. — стальным голосом ответил Таррос.

— Сеньорита Эрис Контенто. Вы из Генуи? — судья обратился к ней.

— Я с Крита. — ответила она. — Называйте меня, пожалуйста, по-здешнему. — грубо попросила Эрис.

— Лефкас, укажите — кого из подозреваемых узнали Вы и Ваши соратники. И где и как Вы работали? — спросил судья.

— Мы много раз обслуживали званые ужины людей, присутствующих здесь. И если я стану показывать всех, кого узнала, это будет слишком долго. Укажу на самых зажиточных, запомнившихся особенно ярко. Вот этот человек. — она указала подбородком на вельможу. — Мы копали у него огромную яму для фундамента. Из-за размеров предполагаемого строения моим товарищам пришлось очень туго. Потом мы таскали стройматериалы, один парень надорвался, но ему приказали работать дальше. Сквозь слезы. А у этого, — Эрис указала на боязливого аристократа наглыми бесстрашными глазами. — клали мозаичные плитки. Дома и во дворе. Знаете, такие разноцветные. На пол и на стену лепили, создавая художества. А у этого — рыли траншеи для фонтанов, заливая смесью. — указывая на другого поведала Эрис.

— Фонтанов? — перебил хитрый Чинтани.

— Да. Именно.

— Вам платили?

— Нет конечно.

— Каннареджо, ваш наставник говорит правду?

Парни с достоинством покачали головами.

— Вы могли бы отказаться. — сказал судья.

— Закон на бумаге и в жизни отличается, Сегноре Чинтани.

— И чем же, интересно, юная сеньорита?

— На бумаге всё идеалистично. А жизнь, по своей сути — другая. — ухмыляясь, ответила Эрис. Она резко повернулась к судье. Ее смелый и бесстрастный взгляд заставил его нервно жестикулировать и трогать лицо.

— Яннис когда-то давно был сослуживцем моего деда. Мой дед, Михаилус Лефкас был капитаном местной области. — говорила Эрис. — Он был верен Родине и уставу. Он вышел на след знатных семей, сотрудничавших не в благих интересах с властными людьми. Это были местные известные фамилии, привыкшие заискивать перед меняющимися властями. Яннис прекрасно знает их всех. Он молчит. Он сам мне признался, плача и раскаиваясь, что примкнул к убийцам честного служивого, стремящегося разорвать прочный союз алчных архонтов с корыстными людьми, пользующимися высоким положением в то время. Поменялись хозяева — рабы всё те же. — поведала Эрис без эмоций.

— Сеньорита, можете доказать свои слова?

— Нет. Я честна и Бог видит меня. Совесть Янниса покажет истину. Не будет совести — истина не выйдет наружу. — Эрис угрожающе посмотрела на Янниса.

— Мазонакис, Педитес Эрис говорит правду? — спросил судья у багрового Янниса, на которого с ненавистью смотрели подельники.

— Она… врёт, Его Сегнорити… — Никон зло оскалился и сжал кулаки.

— За ложь полагается наказание, сержант! — воскликнул судья.

— Тогда накажите Янниса. — моветонно отметила Эрис.

— Сеньорита Эрис, Вы узнаете этого человека? — он указал на вошедшего отца Лючии. Его звали камерлленджий Бартоломео.

— Я видела его один раз в Кандии. — ответила Эрис, удивленно подняв брови.

— Он является вассалом этих земель. Вам слово. — сказал судья, обратившись к камерлленджию.

— Приветствую всех на заседании. — он вальяжно раскинул руки. — Вы, что же, поверите этой малолетней аферистке и ее банде? Девчонке, которая, через связь с командиром, пошла на повышение, которое ей никогда бы не светило?! — выкрикнул Бартоломео и лицо Эрис больно изменилось — словно она почувствовала удар. Таррос, стоявший рядом с ней, повысил голос:

— Бартоломео, maiale,*свинья (итал.) * я отрублю твою грязную голову!

— Таррос, сегодня моя очередь говорить. — немного с боязнью, но все же продолжил он. — Командир Венеции был сражен этой критянкой, я видел их на балу у него в Кастелло. Это было противозаконно. И теперь он приехал сюда вслед за ней. — он хотел компромитировать Тарроса.

— Твой поганый язык будет отрезан, клянусь, subdolo bastardo.*подлый пе. ераст (итал.) * — Таррос улыбнулся, впиваясь глазами в него. Тот избегал взгляда Тарроса.

— Командир, прошу тишины. — попросил судья с опаской.

— Пусть закроет рот и говорит по существу. — сказал твердо Таррос. Алессандро взялся за голову — даже имея козыри в руках, теперь нужно было опасаться врага. Они поняли, что кто-то доложил про отношения Тарроса и Эрис. А это — самая тяжелая статья.

— Сегноре, эти слова — омерзительны, они не имеют под собой основы и не имеют дела к происходящему. — сказал Алессандро.

— Подождите, нам надо разобраться. — сказал судья. Он знал, что это — наказуемо. И наглого правильного хама, которого невозможно ничем приструнить, надо заставить замолчать именно так. Но он не имел права что-либо предъявить Тарросу — мелковата должность, он даже не был судьей венецианцев и, вдобавок, над военными никто не имел власти. Кроме Дожа и совета.

— В чужой личной жизни? — спросил Алессандро.

— У людей Венеции, занимающих высокие должности, личной жизни нет — есть публичная. — проговорил судья.

— Господин судья, Вы, похоже, стали плохо видеть — смотрите на бумагу, она не краснеет. — Тарросу невозможно было противостоять. — Вам ничего не говорит имущество этих мелких рыбешек? Откуда у них столько всего? Это только то, о чем мы узнали. Сомневаюсь, что на этом всё ограничивается. — уверенно закончил он.

— Разговаривайте, пожалуйста, уважительнее, командир. — попросил судья, уже начиная наглеть. Эрис возмутил этот амфитеатр. Она только начала понимать, каково быть тем, кто живет официальной жизнью. Фальш, ложь и погоня за выгодой. Сквозняк залы пробирал её, смешиваясь с отвращением к происходящему.

— Вы не требуйте уважения, пренебрегая им сами. Бартоломео должен извиниться перед сеньоритой. — утвердительно сказал Таррос, указывая на Эрис.

— Перед этой безродной нищенкой? Смесь греха гуляки генуэзца и местной блудницы. — с отвращением сказал Бартоломео. — Эрис, сомкнув губы и насупившись, моргнула, долго не открывая глаз. Ее мускулы на челюстях нервно играли. Она глубоко вдохнула.

— Ты будешь извиняться, засаленная вшивая свинья! — Таррос выкатил свои глаза, скалясь. Он кинулся на Бартоломео, но оклемавшаяся Эрис и Никон схватили его. Эрис взглядом умоляла командира не глупить.

— Господин судья, прошу удалить командира из зала! — просил венецианец.

— Тихо! Вам предупреждение, сегноре Таррос.

— Не нуждаюсь. — он огрызнулся на судью, переведя взгляд на Бартоломео. — Говоря о других, не замечаешь собственную дочь. А ведь она — приезжая блудница, осел. — смеясь и смакуя сказал Таррос. — Рекомендую всем!!! — он оглядел аристократов, его за предплечье держала Эрис.

— Тихо! — крикнул судья. — Бартоломео, Вам слово. — венецианец покраснел и застыдился при словах Тарроса. Но не нагрубил в ответ, вельможа лишь поведал, опустив голову:

— Мне были выделены эти богатые земли. За то добро, что эти хорошие люди делают, я их прекрасно вознаграждаю. Кандия процветает благодаря сладкому тростнику…

— Придурок, Кандия процветает еще благодаря барыгам, флоту и главное — воинам. Тупой осёл. Corteccia, cane, corteccia. Cane che abbaia! *Гавкай, собака, гавкай. Лай, псина! (итал.) * — громко перебил его хамоватый командир.

— Командир, прошу… — попросила Эрис, тихо шепча. Его взгляд был бешеным. Эрис смотрела на него добро, и он начал немного успокаиваться. Парням совсем не понравилось происходящее.

— Тростнику, зерновым, оливкам. — продолжил он. — Я получаю огромные прибыли, власть выдает мою долю и я делюсь с этими людьми, помогающими мне взаимодействовать с местным ленивым и диким народом.

— На какие средства были построены объекты, указанные в бумагах? — это лицедейство раздражало своим наделанным законным видом.

— Я уже говорил.

— Как давно ты являешься вассалом? — спросил Таррос бесцеремонно и фамильярно. — Это бумага, подтверждающая его главенство здесь. Меньше месяца! — Воскликнул он, подняв свидетельство, которое ему передал Алессандро.

— Я только письменно являюсь хозяином меньше месяца, а фактически — всю жизнь! — оправдался Бартоломео.

— Докажи! — Крикнул Таррос.

— Это подтвердит прежний владелец.

— Вам слово. — сказал судья, спрашивая другого скромного венецианца.

— Это правда. Бартоломео мой друг, и он помогал мне. Я никогда не забуду этого, я пользовался привилегиями за его счет. — тихо проговорил тот.

— Августос. Вы согласны с придвинутыми к Вам обвинениями? — спросил судья.

— Нет, категорически. Зато я согласен с Сегноре Бартоломео — этот командир и девчонка… — начал было он, но потом резко опомнился, посмотрев на того, о ком говорит.

— Говорите.

— Ничего, господин судья. — он замолчал.

— Как? Говорите! — Потребовал судья.

— Он говорил — что она его солдат… — выкрутился Августос.

— И всё?

— Да…

— Мазонакис. Вы признаете вину? — спросил судья Янниса.

— Нет. Он взъелся на нас из-за того, что мои ребятавыиграли, а не его. Я бедный человек, у меня нет власти, как у этого большого человека и я надеюсь на Вашу защиту, господин… — его козлиный голос звучал жалко и плутливо. Юноши с отвращением смотрели на него.

— Користос, Инфантиди, Пасхалис, Фотиади — вы признаете свою вину? — судья действовал по-крупному.

— Нет. Это какая-то западня. Нас опозорили. Доказательств нет… — ответили они.

— Низкие, подлые, продажные! — Таррос снова вскипел. — Как мне объясните, почему в Ситии нет нормальной части? Там еще с Византийских времен все сгнило! Где средства для Каза де Армы?? Огромные недочеты, и это — не ошибка!!

— При чем тут мы? — они лгали, смотря в глаза.

— Вы — собаки, по которым скачет старая блоха Яннис. Он, пользуясь своей близостью к кормушке, указывал вам на казну — где и сколько можно стащить, а вы воровали, подкидывая ему огрызки! — Таррос говорил прямо и без стеснения.

— Это не так! — отнекивались они.

— Так! — Подтвердил Алессандро.

— Прошу тишины! Мы с советом объявляем перерыв. — сказал судья.

— Судья и присутствующие! — Таррос вышел в центр зала и никто его не остановил. Никто не помешал ему, смотря на командира с опаской. Со своей ораторской жилкой он был похож на Императора. Статен и грозен. — Прежде, чем пойдете изучать свитки каждому напомню — Побойся, ты занимаешь это место не вечно. Все в этом мире не вечно. Жизнь — тоже. Она, как эфир — улетучится, не успеешь опомниться, а тебя уже нет. — заключил он.

Никто не стал спорить с Тарросом. Он уничтожал взглядом каждого. И его боялись. Некоторые были намного старше него. Но большинство людей, присутствовавших здесь и вращающихся в политических кругах знали о командире. Они знали, что на обнаженный меч уважаемого орденоносца управы не найти. И знали, что в крайнем случае Таррос способен на любые поступки.

Судьи удалились в свою залу, оставив присутствующих на дуэль взглядов. Эрис стояла, опустив голову и нахмурившись, как на поминках. Таррос, еще раз, нахально улыбаясь, встретился взглядом с каждым. Юниоры видели, как аристократы трясутся перед ним. Но на этот раз лжезакон был против Тарроса.

Таррос встал на место.

— Сколько же у них золота, что они так им раскидываются?.. — голос Алессандро был возмущенным. — Почему ты не скажешь, что дал награду и Августос забрал ее?

— Ты что, болван? Это ничтожная сумма. — ответил Таррос, посмотря на Эрис. — Эрис, умирая — смейся! — Таррос сказал эту фразу, его глаза горели и она устремила на него свой взгляд. Это была серьезность и строгость, на дне которой появилось отчаянье.

— Умру… — прошептала она ему, и Таррос, поняв это на ее губах, расстроился. Его брови скорбно напряглись, а ноздри расширились. Таррос был первой любовью Эрис. А она — его единственной. И, слившись воедино их любовь назвалась Единой и Истинной. Все знали, что победят те, кто купил. А правда — проиграет.

— Объявляю заседание открытым! — сказал Чинтани, стукнув деревянным молоточком.

— Я весь во внимании! — Таррос нагло и злорадно засмеялся, скрестив руки на груди.

Судья нахмурился, но промолчал.

— Посоветовавшись, мы с комиссией решили оправдать всех обвиняемых в силу отсутствия улик и доказательств и отпустить их из-под стражи в зале суда. — он вынес приговор.

— Замечательно! — среди тишины голос Тарроса гремел. — Продайте Родину здесь, на чужбине — вас купили, как портовых шл. х! Чинтани, Вы не представитель Закона моей Лучезарной Венеции здесь, в колонии, а п. таскуха. Дешевая п. таскуха.

— Сегноре Таррос. Прошу не выражаться. — попросил судья.

— Я говорю по-существу. Из-за падших женщин страдают честные девушки, из-за продажных чинов будет страдать устройство Республики. Мы рубим головы за нее, а вы насаживаете ее на х.й! И она рано или поздно падёт, за. раханная. — уверенно заключил командир. — Пошли — Эрис, Алессандро, Каннареджо! — он направился к выходу, не дожидаясь добра. За ним шла его гордая свита.

— Командир Таррос!

Он остановился, не оглядываясь. Неприятным типам была видна только его загоревшая красная шея и черный затылок кудрявой буйной головы.

— Я вынужден буду сообщить Проведдиториям, сегноре Армандо. Не обессудьте за сегодняшнее. Я сожалею, простите… — его голос был подавлен. Он боялся мести Тарроса.

Таррос покачал головой, улыбаясь. Он поднял правую руку, сжатую в кулаке и продолжил громкий решительный шаг, опустив её. Проходимцев отпускали из-под стражи. Гады ликовали…

Глава двадцать девятая

Они вышли из огромной холодной залы. Высокие белые колонны, упирающиеся в потолок, мелькали мимо. Шелест одежд, гулкие и четкие шаги, немые взоры, звяканье доспехов. Выйдя на площадь после заката, Таррос, Эрис, Алессандро и олимпийцы остановились.

— Куда нам, командир? — спросил Атрей.

— А куда ты хочешь? — взгляд Тарроса был сквозь — в пустоту.

— Командир, можно домой? — спросил Филон.

— Идите, идите… — покачал головой Таррос.

— Таррос, брат, пошли. — его потянул Алессандро. — Я еще не закончил, брат. Не переживай ты так!

— Ты думаешь, я закончил? Все только начинается, друг, только начинается… — он ухмылялся и его глаза бешено горели.

— Пойдем, брат, в часть. — предложил Алессандро.

— Ты иди. Иди. Все идите. А у меня будет разговор.

— Ты что мелишь, друг?! Не вздумай! — взмолился Алессандро. Он покраснел и его выражение лица стало напуганным.

— Я же сказал, идите. Мои юные друзья, чего вы ждете? — он начал злиться.

— Командир Таррос… — Эрис озабоченно взглянула на него. Ее брови умоляюще изогнулись.

— Не волнуйся, Эрис. Я никого не убью. По крайней мере, сейчас. — он покачал головой. Его безумные одурманенные глаза напугали Эрис. Человек, убивавший много раз не может не быть жестоким. Только Алессандро знал истинного Тарроса. Он боялся, что тот наделает проблем. Его добрая восковая маска на лице постепенно начинала таять. Ее хватило всего лишь на пару недель…

Ребята подозревали Тарроса в убийстве Персиуса. Им было неприятно, что этот человек постоянно взвинчивал вокруг себя страсти, словно создавая и притягивая их. Но он нравился юниорам за прямолинейность и доброту, проявленную к ним. Они и сами видели, что между ним и Эрис что-то происходит, но боялись говорить об этом даже друг с другом.

— Как думаете, Персиуса уже похоронили? — спросил грустный Атрей.

— Думаю, да. — ответил Алессандро.

Стоял запах вечерней плитки, согретой солнцем и остывающей в закатных сумерках. Небо на западе еще было вышито красно-оранжевыми нитями вечера.

— Как нехорошо получилось… — тихо сожалела Эрис, смотря себе под ноги. — Ради этого глупого постановочного спектакля никто из нас не пришел на его могилу проводить в последний путь… — хмуро сказала Эрис.

— Он же успел попрощаться с тобой! — прорычал озлобленно Таррос ей в ответ. Теперь и Эрис под немые удивленные взгляды юниоров хищно посмотрела на него. Она не узнавала Тарроса. Перед ней был совсем другой человек. Это и был истинный Таррос.

— Ребята, по домам, давайте-давайте. — Алессандро начал подталкивать юниоров, а Таррос и Эрис были на грани скандала.

— Сестра… — обратился к Эрис Никон, потянув ее за руку.

— Иди! — выкрикнула она, отдернувшись и не посмотрев на него. Он, немного замявшись и опустив взор, пошел прочь. Алессандро собрался уходить, почувствовав себя лишним. Глаза Эрис наполнились горькими слезами внезапной обиды. Ее лицо краснело, а губы опухали и дрожали. Капля за каплей слезы посыпались из ее глаз. Таррос смотрел на это хладнокровно и зло, вытаращив глаза — хоть его сердцу и было больно, но он мстил ей за сегодняшний день.

Она резко развернулась и быстро пошла прочь. Таррос хотел было остановить её, но он услышал голоса выходящих из Суда — заливистый смех громких глоток донесся до него. Он не думает долго. Пару шагов — и Бартоломео на мраморной площади, прямо на холодных ступенях выхода, в окружении любопытных испуганных глаз лизоблюдов, распластался под мощными ударами яростного Тарроса. Его оттащили стражники, но взбесившийся командир пригрозил им, и тем ничего не осталось сделать, как отпустить его. Таррос плюнул на окровавленого Бартоломео. Тот, теряя сознание, смотрел с почтенным страхом на него, внимая:

— У тебя нет чести, Бартоломео. — сказал он, уходя. Таррос прошел мимо смолкших Августоса и чиновников, те опустили голову перед командиром. Их души ушли в пятки.

Эрис сидела в маленьком храме. Она плакала. Девушка сложила сжатые в кулак руки у губ и просила Бога о хорошем исходе:

— Господи… — шептали ее уста. Ее глаза были закрыты. Голову Эрис слегка прикрывало льняное полотно. — Прости меня, Господи… Прости Тарроса… Прошу, умоляю Тебя, Всевышний Создатель, никогда не принимай мою молитву, если я буду зла на него, никогда не принимай мое прошение о его наказании. Никогда. Никогда. Аминь.

Сделай так, чтобы все было хорошо. Никто не мощен, вся сила и власть у Тебя… Прости Персиуса тоже…

Я умоляю тебя, Боже! — она открыла глаза. Эрис тихо плакала. — Пусть с Тарросом всегда всё будет хорошо. Защити его от врагов и зла. Пусть не упадет и волосок с его головы… Пускай мой любимый всегда будет победителем, всегда и везде… Всевышний, услышь меня, услышь… Аминь. Аминь. Аминь.

— Эрис!

Она услышала командира за спиной. Эрис напряглась, опуская ладони на ноги. Его легкие шаги приближались.

— Эрис, прости меня, пожалуйста… — он подошел к ней. Его вид был жалкий — только что разъяренный зверь превратился в кроткое создание. В его тоскующих глазах отражалось множество горящих свечей храма. Эрис, взглянув на Тарроса, тут же отвернулась.

— Зачем Вы пришли к блудной девке? — холодно спросила Эрис. Он рухнул на пол и уткнулся головой в её руки, в колени. Она не ожидала этого от него.

— Прости. Прости. Прости. — Он твердил, подобно сумасшедшему в бреду. — Я люблю тебя. — Таррос преданно и невинно смотрел на нее, как на божество.

— Встаньте, командир. Не подобает Вам вести себя так. Если Вы не будете сильным, я упаду… — склонившись, приказывая, она потянула Тарроса.

Он сел рядом и его расстроеный вид угнетал Эрис.

— Ты. Говори ты. — тихо сказал он, глядя на спинку впереди стоящей скамьи. Его ноги были широко расставлены, а руки сцеплены в замок.

— Ты… — тихо сказала Эрис, смотря на Тарроса любя.

— Эрис — я под страхом смерти не откажусь от тебя. Ясно? — его взор снова стал уверенным в себе. Голос зазвучал твердо.

— Меня расстроил сегодняшний день… — Эрис опустила голову. — Проклятия несчастной матери — они больно задели меня… — она начала немо плакать. Таррос обнял её.

— Ты ни в чем не виновата. И я знаю это. — он утешал её. — Эрис, сегодня притеснили тебя, а завтра правила будешь диктовать ты. Это жизнь. Прости меня, если я груб — я люблю тебя и поэтому ревную. Дико ревную. Я не могу не делать этого. Не держи на меня зла, Эрис. — он посмотрел ей в глаза.

— Я и не обижалась на тебя. — она спряталась в его горячих объятиях, вдыхая аромат любимого. — Разве на тебя можно обидеться?

— Я всегда буду оберегать тебя, Эрис. — Таррос поцеловал ее голову. — Всегда…

Они сидели так. Тихо. Их сердца больно бились вместе. Им было обидно на незаконные законы беззаконников.

«Я уничтожу вас всех, черти. Всех кончу. Я не просто убью вас, я загублю, вытопчу всех. Всех. " — думал Таррос.

«Господи, оберегай моего любимого, где бы он ни был… " — думала Эрис.

— Уже поздно. Мне надо домой. — грустно произнесла Эрис, отстраняясь от разморившегося Тарроса.

— Конечно. Пошли. — он встал, и они, улыбаясь друг другу, вышли в мирный теплый вечер. Они шли по плитке, держась за руки.

— Глупый Алессандро оставил нам коня, Эрис! — весело сказал Таррос, когда они проходили мимо Администрации. Он оседлал скакуна, посадив её позади себя. Таррос стеганул гнедого и они быстро помчались мимо затихающих домов.

Городок был не большой — к району Эрис они поехали по известной дороге. Таррос не боялся быть увиденным людьми. Они приближались к ее кварталу.

На углу улицы стояли Ахиллес и его шальные дружки. Таррос проехал мимо них, специально громко и вызывающе. Эрис отвернулась от них. От ветра, исходящего от коня, лица хулиганов обдуло. Ахиллес вскипел от ярости — его план начинал проваливаться.

Влюбленные доехали почти до ее дома. Таррос спустил Эрис.

— До свидания, любимая… — смотрел на нее Таррос, смущенно и глупо улыбаясь.

— До завтра… — нежно говорила она ему в ответ, целуя в щеку. Таррос и Эрис держались за руки на прощание. Она ушла домой под сосредоточенным наблюдением командира.

Таррос снова ехал мимо Ахиллеса. Он, замедлив ход, посмотрел на юнца и его дружков твердым взглядом настоящего Мужчины, а не того блудного пьяного отребья, что окружало Ахиллеса. Они опустили головы. Таррос остановился:

— Юнец из Каннареджо! — его голос звучал громко и внушительно. — Ты правильно сказал Персиусу — твои слова о том, как ты уже видел меня здесь, разрушили его планы. И жизнь. Не соверши его ошибки. — предупредил Таррос.

При этих словах ноги Ахиллеса обмякли. Его тело ослабло. Таррос на прощанье с издевательской усмешкой похлопал его по голове ручкой плети. Он, вздыбив коня, лихо уехал. А дружки Ахиллеса смеялись над ним еще очень долго.

— Я доделаю свое дело… — буркнул он.

Глубокой ночью Ахиллес принес к дому Эрис завернутый клинок, обвязанный красной лентой. Он положил его у калитки и скрылся.

Обычное утро после плохого дня обернулось для Эрис очередным огорчением. Она боялась увидеть семью Персиуса. Эрис выходила из дома и наступила на обмотанный клинок. Кровь в ее жилах застыла…

Она схватила сверток, и ее интуиция уже рассказала все до того, как девушка увидела орудие убийства. Эрис юркнула в густые кусты и упала на колени. Дрожащими руками Эрис развязала ткань и увидела окровавленный клинок своего любимого.

— Нет… — Эрис заплакала, отчаянно мотая головой. — Нет, Таррос. Я не верю! — гримасничая в тихой истерике, повторяла она.

Эрис разрыла землю и закопала клинок. Она направилась в часть — и лицо ее было мертвецки бледным.

День задался и Эрис надо было работать. Таррос был со своими солдатами. Стоял штиль, и ни у кого не было настроения после вчерашнего.

Пришёл подлый Яннис. Он никому ничего не говорил. Он просто сидел на скамье и молча наблюдал. И Эрис даже не смотрела в его сторону. Впрочем, как и ее подопечные. Таррос не обратил на него никакого внимания — для командира он был пустым местом.

Эрис ждала момента, когда может сказать Тарросу о клинке. Но она не решилась. Ее сердце не верило глазам.

Солнце достигло зенита. Эрис была не в духе и первая пришла в столовую.

— Сестра. — это были Никон и Софос. Они подсели к одиноко сидящей капитанше за обедом. Ее состояние было разбитым. Абсолютно. — Сестра…

— Что? — она посмотрела на них глазами, полными боли.

— Что с тобой? — спросили оба.

— Все хорошо… — она натянуто улыбнулась. Ее голос был подавлен, но суров.

— Эрис. Мы уважаем Тарроса — он настоящий мужик. Молодец. Но он слишком жесток. — сказал Никон.

— Говорите прямо — не ходите вокруг да около! — Эрис разозлилась. Она понимала, что ребята подозревают Тарроса в смерти их сослуживца.

— Мы думаем… Персиус… — начал Софос.

— Молчи! — Эрис крикнула, и ее взгляд стал остервенелый.

— Они… Все мы так считаем… — продолжил Никон. Эрис окинула разочарованным взглядом сидящих птенцов за их спинами. Весь Каннареджо смотрел на нее, словно ожидая чего-то. Георгиус знал истину, но молчал. Теперь он знал, что сидит за одним столом с настоящим убийцей.

— Все останется так, как есть. Она соскочила с места. — он уедет, когда посчитает нужным. А вы уважайте командира Кандии и будьте благодарными ему! И не слушайте сплетен, как базарные бабы! — ее голос был крайне разозлен. Она вспотела.

Эрис выскочила из столовой. В дверях она столкнулась с Тарросом и Алессандро.

— Девчонка сходит с ума… — прокомментировал Алессандро, за что и получил под дых. Таррос последовал за Эрис, скрывшейся в конюшне.

— У тебя все хорошо? — спросил он, найдя ее около Сириуса. Таррос стоял неподалеку от Эрис.

— Когда с тобой все хорошо — у меня все замечательно. — ответила Эрис, не смотря на него.

— Я же вижу, Эрис… — игриво допытывался Таррос, заглядывая в ее лицо. Эрис, нахмуренная, подсела на пятки к ведрам с водой для Сириуса.

— Мы проиграли, Таррос. — она раздосадованно помотала головой, уставясь на пол.

— Нет конечно! — он улыбнулся, подойдя к Эрис ближе, встав у Сириуса и упершись о его дверцу спиной, поставив правую ногу на доску ограды и вправив руки за пояс. — Все будет хорошо. Просто верь только мне. И никому больше. Я никогда не обману и не предам тебя. Никогда. — его глаза светились доброй привязанностью и искренней любовью. Эрис сидела у воды и смотрела на него снизу вверх. И она чувствовала, что Таррос говорит правду. У нее даже не возникло малейшего сомнения в этом.

— Не давай Каннареджо в обиду стервятникам. Поняла? — серьезно произнес он. Эти слова полоснули ножом по ее сердцу. Ей показалось, что он прощается.

— Поняла. — Таррос протянул ей свою руку и Эрис уверенно взялась за нее. Она встала и улыбающийся Таррос вывел девушку из конюшен.

Следующие дни все было спокойно. Теперь все видели, как Таррос провожал Эрис до дома. И его наглости тихо поражались её друзья.

Теплые вечера Таррос и Эрис проводили в долгих прогулках на тихих зеленых улочках или на побережье. Этот огромный мир теперь существовал только для двоих людей. Таррос не хотел отталкивать либо пугать свою любимую. Он из последних сил старался не потерять голову. Эрис же боялась сойти с ума первой. И не важно, что вокруг столько шакалов. Сейчас для счастья им хватало просто быть вдвоем, быть рядом, чувствовать тепло друг друга, говорить дурманящие слова о вечной любви и приносить настоящие клятвы. Эрис позволяла себе и разрешала ему дарить невинные ласки, кроткие поцелуи и нежные обьятия. Тарросу никогда в жизни не было так хорошо и спокойно, как рядом с ней. Она ощущала те же самые чувства. Таррос стал единственным человеком, которому она верила больше, чем самой себе; больше, чем неизменной смене дня и ночи, регулярной смене времен года, что никогда не подводили со времен самого создания Земли.

Счастливая пара направлялась к лагуне. К тому самому месту, где песок отливал розовым цветом. Волны там были высокие и ветер раздувал морскую пену по песку и разноцветным камешкам.

— Это одно из самых красивых мест в наших краях. — Эрис держала ладонь окрыленного Тарроса.

— Когда ты рядом, я не замечаю ничего вокруг. — ответил он, смеша и смущая девушку.

Они медленно шли вдоль ровного побережья. Впереди возвышался небольшой каменный утес. Его форма напоминала спящее животное. Казалось, посреди воды лежал, свернувшись калачиком, уснувший медведь.

— Это медвежья гора. Местные так называют.

— Хочешь поплавать? — спросил Таррос.

— Ты что… — смутилась Эрис. — Я же не умею. Как ты себе это представляешь? Я не стану лезть в воду. Тем более, при тебе. — отрезала девушка.

— А это мы еще посмотрим. — загадочно проговорил Таррос. Не успела Эрис опомниться, как он подхватил ее на руки.

— Что ты делаешь?! Отпусти, вдруг кто-нибудь увидит!

— Пусть видит. Я приглашу его на нашу свадьбу. — ответил он.

Эти импульсивные действия не напугали Эрис. С каждым днем они все больше и больше привыкали друг к другу.

— Тебе не тяжело? Опусти меня на землю, Таррос.

— Никогда. — он нес ее на руках к тому самому утесу.

— Ты устанешь, прекрати дурачиться. Пожалуйста. — просила девушка.

— Не устану. Боец должен преодолевать полосу с грузом, равным весу своего товарища. Запомни и учи юнцов. Учи их плавать при полной боевой готовности. — Таррос и здесь инструктировал своего сержанта. — Держись за мою шею. — это было неповторимо. Эрис разглядывала его невозмутимое лицо. Каждую крошечную родинку, маленькие царапины, превратившиеся в чайные шрамы. Кудрявые ресницы, которые упирались в кость над веками, под бровью. Замечала, как свет отражается от его ровной кожи, как играют в тьме его волос лучи и ветер. Прекрасные глаза, в которых переливались разные цвета. Солнце плясало в них, высвечивая насыщенные оттенки индиго, прозрачную голубизну и сине-зеленую рябь, которую не увидишь на расстоянии вытянутой руки. Слушала то, как спокойно он дышит.

— Ты такая легкая. — сказал он, смотря на нее с любовью и восхищением. — Агапули му… Латрия му… Кардули му… Психи му… *любовь моя [уменьш. ласкат.], возлюбленная моя, сердечко мое, душа моя… (греч.) *

— Прекрати. Не смотри на меня. — вредно добавила Эрис, тая под его взглядом и отводя свой взор.

Таррос начал взбираться на склон. Он не был крутым. Камни утеса скользили под его ногами.

— Выпусти меня, сейчас мы упадем!

— Отставить панику, педитес! Сейчас мы будем вместе учиться плавать.

— Ты что, прекрати сейчас же! — попросила она. — Отпусти меня… — добавила Эрис уже негромко.

— Совсем скоро я буду носить тебя на руках постоянно… Каждый день. — тихо говорил он. — И я никогда не устану.

Эрис улыбалась. Она начала смеяться. Таррос поддержал ее смех. Он любовался тем, как заразительно она это делает, когда это исходит от самого сердца: запрокидывая голову и прогибая длинную изящную шею.

— Мы на месте. — проинформировал командир, по ровной насыпи направляясь к краю. Эрис оглянулась на округу. Мокрый бриз освежал их. Всего за пару минут они добрались до вершины, на самую спину «медведя».

— Я думала, ты шутишь! — девушка заволновалась.

— Запомни: все, что я говорю тебе — правда. Мы идем прыгать.

— Я боюсь.

— Не бойся, я с тобой. Я буду рядом. Всегда.

— Теперь отпусти меня.

— Не хочу. Хочешь, так прыгнем? Ты будешь на моих руках.

— Сумасшедший!

— Это ты свела меня с ума… Ты готова?

— Нет, пожалуйста!

Они стояли на самом краю хребта маленького утеса. Сегодня было много плотных облаков, собравшихся в белые кучи. Иногда они закрывали солнечный свет, рисуя свои очертания на широком и плоском пляже.

— Отпущу за поцелуй. — он сжал руки сильнее.

Эрис поцеловала его в щеку. Но он не отпускал, придвигаясь к краю. Эрис увидела страшную высоту. Отсюда море выглядело угрожающе. А с берега и не скажешь.

— Прекрати, мы сейчас сорвемся, мы же разобьемся! Отпусти…

— Если ты любишь по-настоящему, нырнешь со мной в самую пучину.

— Я готова отдать за тебя душу. Жизнь.

— Еще…

— Теперь моя жизнь принадлежит тебе. Я готова ради тебя на все.

— Говори…

— Сорваться в пропасть… Лишь бы ты был со мной. Моим.

— Я всегда буду с тобой. Я твой.

— Скажи, что ты только мой и больше ничей.

— Я клянусь, что только твой и больше ничей… Поцелуй меня.

Эрис не могла прикоснуться к его губам, потому что знала, что не сможет остановиться.

Она осторожно целовала своего любимого в шею, в самое основание, у ключицы. Эрис чувствовала жар, горячий пульс. Терпкое благоухание. Таррос замер.

— Я люблю тебя… Так сильно, люблю. Люблю… — прошептала девушка ему на ухо. Глаза ее стали туманные, с поволокой.

Он потерял равновесие. И ему пришлось отпустить ее. Эрис быстро выскользнула. Она повернулась к нему спиной.

— Если я начну, то не смогу остановиться. И не считай меня распутной девкой, растерявшей благочестие… Больше никогда не проси меня ни о чем раньше положенного времени. — обиженно добавила отрезвевшая Эрис, сгорая от стыда.

— Я смогу остановиться. — Таррос обнял ее, прижимая к себе. Так сильно он еще никогда не обнимал. Его тепло обжигало. Ей мерещилось, что кожи, к которой прикасается Таррос, больше нет. Его ласки проникали в самую душу. — Мы прыгнем вместе. Представь, как мы окунемся в нашу с тобой новую, общую жизнь. — приглушенно говорил он, дыша ею. Эрис смотрела туда, где легкое небо и весомое море встречаются. Она закрыла глаза, почувствовав любимого. Нежные поцелуи становились все настойчивее, объятия все крепче.

— Я прыгаю. — Эрис наклонилась к обрыву, отстраняясь.

— Прости меня… — Таррос отпускал железную хватку, он приходил в себя. — Прости, если обидел. — Эрис повернулась лицом к нему и заметила его измученное выражение на лице. Шумное дыхание, которое было слышно даже сквозь шум прибоя.

— Я никогда не смогу обижаться на тебя. Ты тоже прости… — ей стало жаль его. Она ощутила себя виновной в том, что ему приходиться бороться со своими страстями. Страстями, появившимися из-за нее.

— Я хочу, чтоб ты прыгнула со мной вместе. Сейчас.

— Мне страшно. — Эрис скрестила руки на его шее. — Обещай, что не отпустишь меня.

— Никогда не отпущу, и не надейся. Больше никогда. Держись крепче. — с этими словами Таррос шагнул в бездну. Пару мгновений, показавшихся вечностью. Когда сердце проваливается во тьму, отключая разум. Это похоже на эйфорию любви. Ради этого долго и тяжело взбираешься, потом летишь. Всего пару секунд. И ты готов взбираться по-новой, лишь бы опять испытать яркие ощущения. Эрис прижалась к нему так сильно, что ее лицо начало щипать от его колючей щеки.

Глубокий вдох и разрывающий уши плеск. Таррос, как и обещал, не отпустил. Обхватив ее, он тянул за собой обычно юркую девушку, ставшую в воде совсем неуклюжей. От волнения воздух начал кончаться. Эрис накрыла паника. Таррос вытянул ее из воды в самый последний момент.

— Как тебе?! — его счастливое лицо светилось. — Может, еще разок?! — он держался в воде и держал ее.

— Это был полет. — она улыбалась. — Но пожалуй хватит на сегодня такого развлечения. Смотри, там волна! — приближалась обыкновенная волна, обещавшая разбить их о скалу.

Таррос поплыл, одной рукой тянув Эрис. Он обогнул опасные валуны, приближаясь к отмели.

— Вот и все. А ты боялась. — Эрис отпустила его.

— Ты же со мной. Я не боюсь.

Они выходили из воды. Промокшие насквозь и такие же счастливые.

Эрис выбежала вперед. Мокрые платья прилипали и мешали идти. Она выжимала волосы. Таррос наблюдал за ней. Она села на теплый камень.

— Мне надо чуть обсохнуть. Бабушке не понравится мой вид.

— Я помогу. — Таррос сел рядом. Он расчесывал пальцами ее тяжелые локоны. Встряхивал и перебирал их, чтобы они быстрее высохли.

Каждое прикосновение спирало ее дух. Но Эрис решила держать себя в руках, чтобы не провоцировать его. Эрис выжимала края его одежд. Таррос старался сохранять серьезный вид и не всматриваться в ее внешность, не вдыхать исходивший аромат, дабы не потерять голову.

— Мне пора домой. — Эрис начала торопиться.

— Ты еще не обсохла. — заботливо говорил Таррос, растирая ее похолодевшие руки.

— Скоро закат, пойдем, прошу тебя.

— Как скажешь, моя Morosa. — последнее слово было непонятно для нее, но она не стала спрашивать и портить момент.

Они шли, держась за руку. Два нашедших друг друга человека, решившие связать свои судьбы навсегда.

Эрис старалась не думать о том, что впереди им предстоит день, когда ее любимому нужно будет уехать. Она знала, что Таррос позовет ее с собой. Единственной мечтой девушки стало желание быть с ним, стать его тенью, его дыханием, раствориться в любимом навечно. Все мысли из ее головы испарились. Ее Вселенной стал он. И она была больше не в состоянии думать ни о чем другом.

Таррос решил поскорее сделать Эрис предложение. Он не мог больше терпеть ее прекрасное общество, не проявляя усердно сдерживаемых им бурных чувств. В его голове были разные планы. Но сейчас главным приоритетом являлось получение согласия Эрис на венчание, в чем он и не сомневался.

Видя счастливую пару, Ахиллес отчаялся. Его план потерпел фиаско.

Таррос растянул свое пребывание. После нехороших событий прошло около трех недель и все постепенно начали отходить от смерти Персиуса. Каждый день Эрис боялась встретить на улице его мать. Но этого, к счастью, больше не случалось.

Эрис не поддавалась мерзким сплетням и наущениям ребят, подговариваемых истинным убийцей — Ахиллесом. Каждый день до её слуха доносились неприятные слова возмущенных. Сегодня она не стерпела и приструнила Исоса и Аргоса. Им стало стыдно. Они не были испорченными, подобно Ахиллесу. Ахиллес не знал, что ему делать дальше, так как видел, что даже такая подстава не смогла отвратить Эрис от командира. Каждый день Эрис и Таррос с нетерпением ждали наступления вечера. Таррос приказал сегодня всем разойтись рано, чем страшно разозлил Ахиллеса.

Таррос знал, что сначала Эрис останется как обычно и примется или за работу, или за коней, или за оттачивание навыков — особенно любила она выполнять трюки на лошади. Эрис делала это, когда никого не было. А потом, выучив новое, уже показывалась на людях, обучая желающих.

Когда все разбрелись, и учитель Яннис тоже, Таррос, находящийся у себя и наблюдавший за площадками из окна, не видел Эрис. Он вышел, желая найти её. Таррос прошел мимо часовых, прошёл в конюшню. Но Эрис не было там.

«Странно. Неужели ты ушла? " — думал он.

Командир направился обратно к себе. Освежившись и переодевшись, он решил действовать.

Таррос вышел из Олимпии и, немного пройдясь, увидел впереди идущую навстречу ему прекрасную Эрис. Она была бесподобна! Её длинные темные волосы были распущенны и трепетно струились на ветру. Простенькое льняное платье смотрелось на ней прекрасней, чем самые дорогие наряды, надетые на холёную аристократку. Её легкая походка казалась Тарросу преисполненной жизни. Эрис подходила всё ближе, сердце командира стучалось все чаще. Он остановился на участке, где всегда было мало прохожих и раскидистые деревья дарили уставшим путникам покой и утешение. Солнце еще не палило, но уже было достаточно ярким. С далёкого моря веяло бризом, он приносил запах ярких, растущих на Крите, цветов. Было тихо, только птицы весело щебетали.

Эрис не смотрела в лицо Тарросу. От неуверенности в себе ей хотелось развернуться и убежать, раствориться в теплом воздухе, или провалиться сквозь землю. Ноги Эрис заплетались. Но это была лишь глупая иллюзия. Её дыхание спирало. Она ощущала, как начинает краснеть её матовое личико.

Кое-как добравшись до Тарроса, Эрис встала подле него. Он, в порыве, предстал перед ней, подойдя ближе.

— Здравствуй ещё раз, милая Эрис. — ему казалось, что его голос звучит глупо.

— Здравствуйте, командир. — шутила она. — Здравствуй, любимый.

Он не смог сдерживать то, что у хотело вырваться из его души, лишь только завидев Эрис. Таррос, стояв, словно в почетном карауле, начал произносить, едва справляясь со своим диким волнением.

— Моя Morosa * (здесь и дальше — венецианск. диалект раннего средневек.) * Моя прекрасная boccolo. Ты словно ombrа, только завидев тебя, я уже испытываю balla… — Таррос, нежно улыбаясь, говорил слова, исходящие из самого сердца.

— Переведи пожалуйста. — с опущенным взором попросила Эрис.

— Ты моя любимая девушка, мой нераскрывшийся бутон розы. Ты — подобна кубку вина, и, ещё не испив, я уже в состоянии опьянения. — он вглядывался в её сокрытые очи.

Эрис смущено рассмеялась.

— А как будет на венецианском Любимый? — спросила она, серьезно посмотрев на Тарроса.

— Moroso. — ответил он.

— Тогда ты мой Moroso. — уверенно сказала она, глядя ему в глаза.

Таррос был на седьмом небе от счастья. Улыбка заливала его лицо. Эрис чувствовала, что его отношение к ней искренне. Перед ней стоял не тот каменный отталкивающий командир, а милый человек с сентиментальным сердцем.

— Скажи, что любишь меня. — попросил Таррос.

— Ты — человек, ставший мне родным. Я люблю тебя. Только тебя. — Эрис постоянно говорила ему о своих чувствах и ей хотелось повторять эти слова снова и снова. А он не мог насытиться ими. — Люблю…

Как ласкали его слух эти слова. Даже не смотря на неприятные обстоятельства, она всё равно верит ему и верит в него. Он с каждым днем всё сильнее убеждался, что Эрис — девушка, которая никогда его не предаст.

Командир хотел обходиться с любимой достойно — так, как она заслуживает, как требуют ее моральные высоты. Поэтому терпеливо держал себя в руках, стараясь не повторить ошибки, совершенной на утесе.

Эрис не подозревала, что сегодня он собрался прийти и просить её руки. Таррос не хотел рассказывать ей, потому что знал, как она отреагирует. Он знал, что ей будет неловко перед опекуншей, и решил действовать по-мужски.

— Я помешала тебе? — спросила она.

— Даже если наступит Конец Света, ты не помешаешь мне. — отвечал Таррос.

Они стояли вместе, смотря друг на друга, и, казалось, ничто не могло испортить эту идиллию. Таррос нежно прикасался к ее длинной шее. Он дышал ею, дышал упругими струями ее локонов с закрытыми глазами. Она улыбалась и вдыхала аромат волос и кожи любимого. Они даже не заметили, как к ним верхом подъехал Алессандро, и вид у него был более, чем встревоженный. Он только что был в Администрации Ситии. Они получили письмо из Синьории Кандии. В гости к Тарросу наведывались provveditori — в связи с его подозрительной заинтересованости в помощи Ситийской разворованной Олимпии, и, в частности, к девушке-солдату из числа порабощенных критян. Алессандро знал, кто сдал этих, никому не мешающих, влюбленных. Конечно же это были казнокрады Августин и его шайка, покрываемая Бартоломео. И теперь, однажды опозоренные Тарросом, принялись мстить.

— Здравствуйте. — обратился он к обоим. Эрис отстранилась, ей стало ужасно стыдно. Но только не Тарросу. — Эрис. Мне нужно поговорить с Тарросом. — вежливо попросил он её.

— Хорошо. Я уже собиралась уходить. — она, смущенная, развернулась и принялась поспешно удаляться.

— Эрис! Стой! — Таррос грубо схватил её за локоть, потянув к себе. Алессандро поражался странностям неотесанного Тарроса. Эрис тоже, она сочла это импульсивностью и переменчивостью настроений, но не подала виду.

— Армандо, говори всё, что нужно, при Эрис. Я решил, что у меня больше не будет от нее секретов. — он выпалил эти правдивые слова с присущей ему резкостью. Таррос смотрел на Эрис.

— Нет. Это касается службы. — отрезал сыскной.

— Командир Таррос. Отпустите мою руку, я должна уйти. Это неприлично. — она не злилась на командира. Она говорила мягко, успокаивая разгоряченного Тарроса.

— Какой еще командир?! С сегодняшнего дня я не желаю, чтоб ты придерживалась со мной перед людьми глупой официальности. — он не отпускал её руки.

— Таррос… — она смотрела на него с любовью и сочувствием, замечая, как сильно он привязался к ней. Она видела, что стала его слабостью. Единственной слабостью сильного и зрелого мужчины.

— Я не помешал? — Алессандро кашлянул.

— Чего тебе?! — грубо спросил Таррос, наконец отпустив руку Эрис, поддавшийся её взгляду.

— Раз ты хочешь, чтоб pedites Эрис узнала всё, пусть остается. Так даже лучше. Зато я узнаю, любит ли она тебя так же сильно, как и ты ее.

Эрис изменилась в лице. Она разозлилась, пронзительно взглянув на Армандо, и Таррос понял это.

— Меня вызвали в Администрацию. Я думал, это по поводу экономических ньюансов. Нет. Письмо. — невозмутим, он вытащил сверток из внутреннего кармана мундира.

— Мне прочитать?

— Дай сюда! — Таррос резко выхватил свиток из рук Алессандро. Тот остался снисходителен к влюбленному обезумевшему другу.

«Именем Великого Дожа Королевства Кандии.

…… … … … … … … … … … ….».

Таррос порвал письмо, не соизволив ознакомиться.

— Cosa stai facendo? Sei pazzo! *Ты что творишь? Ты сумасшедший! (итал.) * — вспылил Армандо.

— Sta ’zitto! *Молчи! (итал.) * — повышенным уверенным голосом ответил Таррос, смотря на Эрис.

— Sciocco ingrato. Mi dispiace per te. Se non pensi a te stesso, pensa a lei. *Ты неблагодарный дурак. Мне жаль тебя. Если не думаешь о себе, подумай о ней. (итал.) * — убеждал его Армандо.

— Никакие pettegolezzo*сплетни (венец. средневек.) * не заставят меня отступить от желаемого. — он повернулся к Алессандро.

— Gli ispettori lo scopriranno sicuramente, sapranno che sei greco, e del tuo amore. Per disobbedienza politica. *Инспектория обязательно узнает, что ты — грек, и о твоей влюбленности. Это политическое преступление. (итал.) * Тебя с позором проведут по calle…*центральная улица (венец. средневек.) *

— Pittima. *зануда (венец. средневек.) * — перебивал его Таррос, несерьезно ухмыляясь.

— …и казнят в мучениях на campo! *площадь (венец. средневек.) * — заключил Алессандро. До этих слов Эрис непоняла из их эмоциональной речи лишь малую толику. Услышав последние слова, она прикоснулась ладонями к губам, её глаза наполнились страхом. Непреодолимым страхом за любимого Тарроса.

— Замолчи, Армандо! — прорычал Таррос, увидев взволнованную Эрис.

— Ты сказал, что не хочешь секретов от неё. — продолжал он. — Аbbi pietà di questa bellezza. *Помилуй эту красоту (итал.) * — Алессандро просмаковал последнее слово, за что и был наказан.

Таррос в мгновенье ока переменился. Ярость нахлынула на него.

— Следи за языком! Тi scoperò, ho te!!! *Я по. мею тебя, я оп. щу тебя!!! (итал.) * — с этими словами командир резко стащил Армандо с лошади, схватил его и повалил на землю. Он тряс его, крепко сжимая воротник у шеи.

— Аbbi pietà di questa povera ragazza orfana, *Помилуй эту бедную сиротку (итал.) * я не это имел в виду, прости! — сказал через силу Армандо, но Таррос и не думал прощать. Он разошелся ни на шутку, и начал душить товарища.

— Перестань, Таррос, прошу. — Эрис схватила Тарроса за плечи и оттянула. Только её присутствие и прикосновения успокоили его. Он, бешено вдыхая, презренно глядел на своего лучшего друга резко наполнившимися кровью глазами.

— Deficiente, pazza. *Ты дебил, сумасшедший. (итал.) * — отряхиваясь, засмеялся Армандо. — Я не обижаюсь на тебя, fratello. Ты ослеп, паца, ослеп. — он вскочил на коня и, кивнув головой в сторону Эрис, развернул скакуна. Таррос не остановил его. Алессандро ускакал в сторону части.

— Таррос…

— Эрис. Ты должна знать, ни смотря ни на что, я хочу быть с тобой. Ты будешь моей, чего бы это мне ни стоило. — он говорил возбужденно и безумно. Эрис сочувствовала любимому. Страх потерять Эрис накрыл Тарроса с головой. А Эрис теперь боялась за честь и жизнь своего командира.

— Я шёл к тебе домой свататься. — сказал он.

— Что ты говоришь? Как ты себе это представляешь после всего, что сообщил Алессандро? — Эрис говорила, и горячие слёзы сами закапали из её глаз.

— Дорогая, Morosа… Не плачь, прошу. — он вытер её лицо своими ладонями. — Всё будет хорошо, я знаю. — убеждал он Эрис, а сам не верил в свои слова.

— Я не могу рисковать твоей жизнью. Это самое важное для меня. — она говорила, и сердце её стонало от боли. Эрис взяла в свои ладони его руки, вытиравшие слезы на её щеках, с закрытыми глазами прильнув к ним, вдыхая его аромат.

Поцеловав, она аккуратно отстранила их от себя, и, нежно погладив, отпустила.

— Не стоит приходить сейчас. Возможно, нужно немного подождать. Чуть-чуть. — уговаривала упрямого Тарроса Эрис.

— У меня нет сил больше ждать. Это пытка. — он ответил резко.

— Перестань, ты можешь всё, командир.

— Всё, кроме одного. — он опять начал нервничать. — Я хочу быть с тобой. — Таррос прерывисто дышал. Его грудь вздымалась, наполненная страстями. Он не смотрел на Эрис. Он был красный и вспотевший от потасовки. Эрис осторожно вглядывалась в его глаза. Они были немного безумными. Но такими отчаянными, волнующими и вызывавшими сострадание.

«Любимый, резкий, слабый мой. Жизнь моя…» — думала она.

— Пойдём. — Таррос повёл её за руку.

— Куда? — спросила Эрис, останавливаясь.

— К твоей бабушке. Она должна дать добро.

Эрис стало не по-себе. Ей было страшно подумать, что может выкинуть её бабушка, узнав всё.

— Нет, ты что? — Эрис заволновалась.

— Если ты действительно любишь меня, мы вместе пойдем до конца. — сказал он, взяв себя в руки.

— Теперь я отдам свою жизнь за тебя. Меня абсолютно не волнует моя судьба. Для меня главное — чтобы с тобой всё было хорошо. Ну прошу тебя, пожалуйста, подожди до завтра, я хотя бы подготовлю её…

Таррос не представлял, как проведет предстоящую ночь, но умоляющий взгляд любимой и его слабость перед ней сделали своё дело — он уступил Эрис.

Глава тридцатая

— Ну все, любимый, я дойду… Спасибо тебе. — Эрис и Таррос стояли на перекрестке у шумного рынка.

— Я доведу тебя до дома. — настаивал он, склонясь над Эрис, оберегая и опекая ее.

— Прошу тебя. Сейчас день. Людей много. Я стесняюсь…

— Какая разница, день или вечер?! — Таррос не понимал ее. Весь вид его говорил о рьяном покровительстве.

— Прошу… — Эрис смотрела умоляюще. Она опустила голову и взяла его за руку.

— Хорошо. Если ты настаиваешь. Но сегодня ты последний раз будешь возвращаться домой без меня. Ясно? — властно проинформировал он.

— Да… — Эрис покорно покачала головой. Таррос вытащил из нагрудного кармана подвеску и, не спрашивая разрешения, застегнул ее на шее Эрис.

— Я не могу… — она хотела противиться.

— Я хочу, чтобы ты взяла. Не смей отказывать. — уверенно сказал Таррос. Эрис опустила взор: спорить с ним — бесполезное действие.

Она шла, и Таррос вримательно наблюдал за ней. Эрис добрела до дома. Ее сердце разрывалось от отчаянья. Она никогда не простит себе, если по ее вине любимому будет плохо. Эрис боялась, что бабушка увидит подарок Тарроса,но и снимать то, что он закрепил собственной рукой, ей ни за что не хотелось. Эрис спрятала хрустальную каплю под одеждами, за воротник. Она переоделась в тренировочную форму и вышла. Бабушка видела ее скорбное лицо, но Эрис была безмолвна.

Ей нужно было срочно увидеть Алессандро. Он знал правду, о которой Таррос не хотел слышать и говорить. Эрис пришла обратно в часть. Таррос не пришел. Он наконец-то решился наведаться к дяде — Алексису Каллергису, жившему за окраиной Ситии. Таррос хотел отвлечься. Приехав по нужному адресу, он увидел огромные тростниковые угодья. Дорога к усадьбе была широкой и пыльной. Его сердце замирало, встретившись с семейной историей. Эти края будто бы были знакомы ему. Было жарко, и конь под ним устал и вспотел. Тарросу нужно было один на один увидеться с истиной.

— Кто там еще? — воскликнул молодой человек, ровесник Тарроса, услышав лай собак.

— Иди, Алексис, посмотри. — приказал седой мужчина в возрасте. Это был его отец — Алексис Каллергис, старший брат Александроса, сыном которого являлся Таррос.

— Вы к кому? — спросил Алексис-младший у Тарроса, любовавшегося длинными рядами виноградников.

— Я к Алексису. К Алексису Каллергису. — неуверенно сказал Таррос, спешившись с Сириуса.

— К отцу? — спросил мужчина. Он был похож на Тарроса — сухое крепкое телосложение, средний рост, спаленный на солнце не смуглый человек с упругими черными мелко-кудрявыми волосами. И те же небесные яркие глаза, отливающие на солнце бирюзой. Только не такое волевое и суровое лицо. Это лицо было с более мягим выражением.

— Да. — Таррос качнул головой.

— Ну пойдемте. — он прикоснулся к его спине загоревшей грубой рукой. Одетый просто, по-деревенски, казалось, перед Тарросом человек широкой души. Они прошли мимо сада, за которым были растянувшиеся вдаль культурные насаждения Фазенды.

— По какому вопросу, если можно?

— По личному. — он не смотрел на Алексиса. У ног сына радостно мельтешили большие псы.

— Тихо. Тихо. — успокаивал он их по дороге, изредка потрепывая по холкам. Взору Тарроса открылся огромный красивый дом, построеный по правилам греко-римской культуры. У Тарроса были обрывки воспоминаний в голове — только в них раньше это строение было голубоватым, а сейчас желтого цвета.

— Отец, к тебе гость. — сказал сын, открывая большую дубовую дверь перед Тарросом.

Алексис-старший взглянул на Тарроса. В его морских уставших глазах прочиталось удивление и интерес, граничащие с догадкой. Седина и усы с бакенбардами добавляли важности. Он не был упитан, но был довольно плотен. Одет чисто и аккуратно, но по-простецки.

— Как Вас зовут, молодой человек? — спросил аристократ, встав со стула и не предложив войти.

— Извините. Заходите. Отец? — Алексис-младший посмотрел на отца вопросительно. Ему не понравилось такое негостеприимство.

— Добрый день. — неуверенный голос Тарроса и сильный венецианский акцент умножили догадки аристократа. Черты лица Тарроса сходились с чертами его собственного сына. Командир был одет в итальянские длинную котту, под которой была камиза. Снизу виднелись штаны, довольно широкие, как у греков.

— Садитесь. — он указал ему на место за большим деревянным столом. На столе стояла чаша с отборными апельсинами, крупными гранатами и сладкими, хоть и недозревшими лимонами. Здесь же была керамическая амфора и пару кубков на подносе.

— Спасибо. — Таррос, кивая, импульсивно приблизился и сел. Он невольно оглядывался вокруг — картины прошлого начали оживать. Он в детстве видел эту каменную лестницу с гладкими ольховыми перилами, ведущую на террасу. Он даже падал с неё. Раньше здесь было солнечней — видимо деревья, молодые тогда, с годами разрослись.

— Так, как Вы сказали, Вас зовут? — спросил дядя, протягивая ему руку.

— Меня зовут… — он замолчал на мгновенье, глянув на кузена, садившегося рядом. — Меня зовут Таррос. Таррос Каллерджи. Или, как известно многим, Армандо.

— Таррос Александрос Каллергис? — взволнованно спросил Алексис-старший — его рука зависла в воздухе.

— Да. Именно. — сказал Таррос, кивая головой и смотря на свою протяную к дяде ладонь.

— Зачем Вы пришли сюда, сегноре? — лицо аристократа резко поменялось и он, так и не пожав, отдернул свою руку.

— Отец! — воскликнул Алексис и резко и крепко ответил Тарросу в рукопожатии. — Алексис. Алексис Каллергис. Я помню тебя.

— Спасибо. Очень приятно. — лицо Тарроса было крайне сконфуженно. Он, и так не отошедший от горячего солнца, вспотел еще сильнее.

— Воды? — спросил его кузен.

— Пожалуй. — он кивнул. Кузен встал и быстро налил воды в кубок. Он протянул Тарросу и тот, аккуратно и быстро выпив, поставив сосуд со звуком на стол, интенсивно растер все лицо руками, особенно глаза.

— Твой отец предал нас. Он предал Родину. — отрезал Алексис-старший, и в его глазах было полно горечи сожаления.

— Он не предавал Вас, дядя… — оправдывал его Таррос под удивленные горевшие взгляды кузена.

— Не называй меня дядей, мальчик. — гордо сказал Алексис, встав.

— Отец. Не поступай так. Сначала узнай, зачем сегноре Таррос пришел, отец.

— Молчи! — он рявкнул на сидящего сына. Таррос встал.

— Ты жив, здоров. И как я вижу, — он оглядел Тарроса, — даже очень. Я рад. Теперь уходи.

— Мой отец всегда рассказывал о Вас. — голос Тарроса стал уверенней — он все-таки был бравый полководец. — Он прививал мне с детства уважение к Вам и семье Каллергисов. К моей семье.

— Мы не твоя семья. Ты — Армандо. И если ты тот самый Таррос Армандо, а по твоему хищному матерому виду я и не сомневаюсь, что это ты, тебе сюда дорога закрыта. — он обтер потный лоб платком, висевшем на шее. — Навсегда.

— Я уйду. — Таррос покачал головой. — Уйду. Прав был мой отец — Вы не видите ничего дальше собственного носа. Принципиальный аристократ.

— Ты — подлый тиран! Ты думаешь, что мы, сидя на своих землях, ничего не знаем? Не знаем о твоих подвигах? Убийца! Ты — генерал католиков. Насильник и грабитель. Ты даже не православный. Ты — жестокий храмовник!

— Да, я такой. — он обходительно улыбнулся. Глаза Тарроса заблестели безумством.

— Перестаньте ссориться. Таррос, я твой кузен.

— Я знаю. Мы играли и дрались. Вместе. Здесь. — он указал жестом головы на обстановку.

— Мне приятно, что ты все-таки решил с нами познакомиться. — сказал Алексис, стоя под гневным взором строгого отца.

— Мой папа, Ваш братишка, уже давно умер. — поведал Таррос дяде.

Алексис скорбно вздохнул.

— И мама. Ваша невестка — Целандайн. Она тоже давно умерла, тоскуя по неблагодарной Родине.

— Мне жаль, командир Таррос. А теперь идите. — круто прервал упрямый старик.

— Уйду-уйду. — Таррос тоже грубил. — Алексис, — он обратился к кузену. — У тебя есть кузина. И у нее есть сын — Джузеппе.

— Надо же! Я рад, брат. — Алексис-младший радостно воскликнул.

— Спасибо. — сказал Таррос.

— Джузеппе!.. Джузеппе… Замечательно. — иронично заметил дядя.

— Да! Да, Джузеппе! Мы остались сиротами! Нас выратили не Вы! Где Вы были? Нас вырастили они! И дали нам шанс на достойную жизнь!

— Молчи, щенок! Если бы не твой отец и его знания, полученные на родной земле, у венецианцев не было бы их огромных титаноподобных когг! Они вывозят все, подчистую. Пираты-грабители!

— Откуда Вы знаете, что мой отец учавствовал в их разработке? — удивился Таррос, забыв о ругани.

— Я все-таки его брат. Я знал некоторые его мечты. Детские фантазии… — он задумался, явно вспоминая.

— Да, дядя! Это мой отец разработал двухмачтовые когги. И его поддержали верные венецианские друзья, оказавшиеся лучше собственной семьи. — Таррос закончил и выдвинул стул. Он собрался на выход.

— Уже уходишь? — спросил сын.

— Да. Здесь, в заточении, Армандо-Каллерджи не место. Serenissima Repubblica di Venezia ждет. Спасибо за воду. — с этими словами он резко и громко зашагал. Таррос с грохотом открыл дверь под взгляды дяди и кузена. Он выскочил на улицу, где его встретили осерчавшие собаки.

— Lascami in pace, cani arrabbiati, e sembri un proprietario che abbaia crudele! *Пошли вон! На место, бешеные собаки. А ты похож на своего хозяина, такой же гавкающий злюка! (итал.) * — послышался удар и пронзительный псиный визг.

— Зачем ты так с ним, отец? — грустно спросил Каллергис.

— Они — наши враги, сынок. Тем более командир Армандо. И ты должен это знать, раз решил продолжить мое дело. — сказал аристократ своему внимающему сыну.

Таррос направился в часть, где сейчас беседовали Эрис и Алессандро.

— Сегноре Алессандро. — сухо сказала Эрис, обратившись к нему.

— Эрис, давай поговорим в кабинете. — уважительно сказал он. — Я знал, что ты придешь.

Алессандро прошел к строению и вошел в него. Пройдя по тихому, узкому длинному коридорчику, он отворил дверь. Эрис прошла в кабинет, следуя за ним.

— Садись, Педитес Эрис. Теперь ты — одна из нас. Ты в регулярной армии, и твой род занятий — это защита территорий Венецианской республики от внешних врагов, захват новых территорий. Наша армия сейчас, кроме феодальных контингентов — маснадов, уже включает значительное число иностранных наемников. Большинство венецианских воинов набирают в районе лагун. Знаешь Эрис, наши крепости неуязвимы, в то же время позволяют нам развернуть эффективную торговлю и отстроить мощный флот. В этом процессе значительную роль играет наш знаменитый арсенал. Но сам Арсенал возвели лишь в 1104 году. Эрис ты знаешь, от какого слова произоше арсенал?

— Нет. Поведайте. — бесстрастно попросила Эрис.

— Слово «арсенал» происходит от арабского «дар-аль-сина», то есть «верфь». Таким образом, венецианский арсенал представляет собой гибрид сарацинской и византийской модели. Извини, увлекся.

— Я сочувствую Тарросу. Вы — слишком болтливы. Я сожалею, что в душе осуждала его за излишнюю грубость по отношению к Вам.

— Наш Таррос молодец. У нас здесь теперь есть, как и положено — рыцари и сержанты. С каждым годом Дожу требуется все больше и больше призывников. — он рассказывал, копаясь в свитках. — А! Забыл сказать новость — добрый Дож Якопо Тьеполо дал землю малочисленным храмовникам францисканцам и доминиканцам, где теперь идет стройка огромных церквей — Санти Джованни э Паоло и Санта-Мария Глориоза деи Фрари. Ты слушаешь?

— Мне интересна политика, свежие новости. И устав. Но сейчас я пришла поговорить о командире. — спокойно ответила Эрис.

— Ну слушай. Внимательно слушай, девочка: Таррос — не венецианский аристократ. Он добился всего за счет своего прирожденного таланта стратега. Жестокого. Жесточайшего. И очень хитрого. Дисциплинирован и выдержан, все же, в жизни он слишком, слишком экспансивный. — Алессандро вновь начал простодушно болтать про то, что Эрис было интересно слушать. — Нашими армиями обычно командует венецианская знать, хотя иногда — редко, командование получают профессиональные солдаты или кондотьеры.

Он — больше профессиональный солдат. Мы проявляем на войне непременную осторожность. Жажда славы неизменно уступает место стремлению одержать победу с минимальными затратами людей и золота. В отличие от других западных людей мы еще и умные. Верфи и учебные части, созданные по византийскому образцу, существуют в Венеции уже с седьмого века. — он замолчал, подняв глаза. — За что ты любишь его? — он смотрел нагло и вызывающе. — Мы воспитанные. Хотя он, наверное, просто образованный. Я не назвал бы Тарроса воспитанным. Он отвратителен. Да… — Алессандро ненадолго задумался. Наконец он прекратил рыться в своей сумке. — Нашел! Хотел показать тебе первым. Я опередил Тарроса. Ха-ха! Смотри — вот план Каза де Армы. Скоро отстроим.

Он раскрыл свиток и Эрис скромно ознакомилась с ним.

— Вот здесь. — он тыкнул в карту длинным пальцем. — Здесь уже возводим фундамент. Завтра взрослые солдаты отправятся на стройку. А вы — хиловаты. Малыши, сидите дома! — Эрис помотала головой, прищуря глаза. — Крепость охраны Казарма будет возвышаться над городом и видна с берега. Саsa di Arma Сития будет окружена стеной, простирающейся от южной части города и римских цистерн в верхней части крепости, расположенной к западу от города. Эта часть будет составлять Кастелло Ситии и иметь треугольную форму. — Эрис внимательно смотрела на пергамент, но ее очень напрягало присутствие Алессандро один на один. — Районы оставшиеся вне стен, будут беззащитными, это будет к востоку от поселения. Но исправить никак нельзя.

Форт Казарма будет основной защитой Ситии, но я боюсь, что ему причинят большой вред частые набеги пиратов и завоевателей. — Он убрал палец и посмотрел на Эрис. — Я думаю, скоро это будет основная казарма военных. Скажи спасибо Тарросу. Он не жалеет себя.

— Где он воевал? — тихо спросила Эрис, не смотря на Алессандро.

— В Терраферме, на Альпах. Знаешь такие? — она покачала головой. — У нас много врагов — Генуэзская армия, Миланская армия, Адриатические пираты, Ускоки, Сарацины… А Таррос воевал в Далмации и Истрии, и успел сплавать в Монемвазию, Мефони, Аргос, Коринф, и потом на остров Эвбея, известном также как Негропонте, и знаешь, благодаря ему, такому молодому, Флаг Эвбеи на бронзовом флагштоке, единственный из флагов венецианских колоний, стоит рядом с собором святого Марка в Венеции.

— Он — человек, рожденный побеждать.

— А мы что? Я был с ним! Конечно, не везде, как его неугомонное эго… Меня тоже похвали! — он шутил, думая, что это смешно.

— Пусть Вас хвалит Каллиста, а Вы попридержите язык. Говорите только о Тарросе, теперь кроме него в этой жизни меня больше ничего не интересует. — грубо ответила Эрис, и взгляд Алессандро стал пораженным.

— Два ботта — вы пара. Два клыка одной гадюки, ей-Богу. — он улыбнулся.

— Спасибо. Это лестно. Мне крайне приятно.

— Эрис, если по-серьезному. — Алессандро нахмурился. Его ироничный взгляд поменялся на печальный. — Где Кодекс? — он задал вопрос сам себе и начал осматривать комнату. Алессандро заглянул под стол — Stronzo, non si asciugava il culo con dei documenti? Quella merda, *Засраный м. дак, ты, случайно, не вытер свою задницу документами? Вот д. рьмо, (итал.) *, Таррос!.. Не нашел. Я так скажу — я цитирую закон, Эрис: за верность и успешные действия денежные премии может получить любой солдат, даже рядовой. Раненые получают пенсию.

— Не то. — Эрис бесила его легкомысленность. Он явно тянул время, всё не решаясь расстраивать её.

— Ты хочешь слышать правду? — серьезно спросил он.

— Да. — твердо сказала Эрис.

— Она слишком горька. — с грустью в голосе и глазах сказал Алессандро.

— Говорите. Я готова. — решительно ответила она.

— Один из законов — высокопоставленные люди не имеют права привозить с собой семьи, ходить в гости к критянам. Их деятельность регулярно проверяют контролёры, имеющие поручения по устройству доков, портов и арсеналов, которыми местное правительство не управляет.

Эрис!

Я говорил тебе о характерных чертах нашей армии не просто так.

Другой характерной чертой венецианской армии — это наличие в ней гражданского комиссара provveditore, который постоянно следит за всем происходящим, в первую очередь обращая внимание на действия наемников. А кто наш любимый Таррос? И кто ты?

— Я поняла. Его накажут? — боязливо спросила девушка. Ее мир висел на волоске. Он вот-вот рухнет в пропасть.

— Его лишат тебя. Лишат должности. Лишат свободы… Лишат жизни.

— Ясно. — Эрис качала головой. Она покраснела. Ее глаза невольно наполнялись слезами, но она сдерживала их.

— Вы должны расстаться. — отрезал он, заглядывая в ее лицо.

— Но… — ее горло сдавило.

— Эрис. Пойми меня. Я уважаю выбор своего друга. — его голос звучал подавленно. — Да он же мне как брат, несмотря на эллинскую национальность! — импульсивно воскликнул он. — Эрис, Дож всё узнал. И нацию его тоже узнал. — он нервно теребил холщовую завязку свитка. — Может, за заслуги и исправную службу последнее простится властью, но ваш брак — никогда. Они отнесутся к этому, как к бунту и попиранию закона. Этот брак, по их мнению, может понести за собой проблемы в их колонизированной системе. Критяне почувствут, что они тоже люди, к ненависти властей эллины могут воодушевиться из-за вас с Тарросом. — он не смотрел ей в лицо, не желая делать себе больно. — Даже если я захочу, я никак не смогу прикрыть вас. Мы не можем подвергать его такой опасности.

— Как с ним поступят? — с дрожью в голосе и дикой болью в глазах спросила Эрис.

— В лучшем случае, хотя я сомневаюсь в снисходительности, ему грозит пожизненная ссылка в Венецию — а там, со временем, может уплывет воевать куда-нибудь. Терра Фирма далеко. Тебе точно туда дорогу закроют. А это разлука.

— А что в худшем? — голос Эрис был глухой.

— Эрис, я знаю закон и тех, кто его пишет — его казнят за предательство на площади у всех на глазах, чтоб другим не повадно было смешивать чистую кровь колонизаторов венецианцев с порабощенными островитянами. И это тоже разлука. — он говорил ненавистные его душе слова. — Я получил письмо — провведитори едет сюда, Эрис…

— Что мне теперь делать? — отчаянно спросила Эрис, пронзая взглядом бедного Алессандро.

— Зная характер Тарроса, готовлюсь ко всему. Он всегда всё делает наоборот. Он упрям и своеволен. Нельзя рассказывать ему всю правду, он никогда не отступит, наоборот, это раззадорит Тарроса. Если ты его любишь, а я знаю — ты действительно его любишь, то отстранишь брата Тарроса от себя. Ради его будущего.

— Я не могу… — она больше не могла сдерживать слез.

— Можешь. — твердо сказал Алессандро. — Я вижу — ты очень сильная. Тебе не привыкать. Ты уже вступила на путь воина, ты должна знать, что в твоей жизни будут только лишения. Рассуди, как венецианский сержант, а не как юная влюбленная критянка. — осудил он ее. — Считай, что это — твое первое серьезное задание.

— Я ни за что не предам его надежды!.. — она замотала головой, возмущаясь.

— Тогда будем вместе оплакивать его могилу.

Наконец, Эрис горько заплакала, закрывшись руками. Ее отчаянные порывистые всхлипывания и страстные искренние слезы вызывали ярую жалость Алессандро. Он тихо говорил грудным голосом, опустив голову:

— Несмотря на неугодную для самого Тарроса популярность, он всегда игнорировал женщин, их чувства… Он еще никого не любил, кроме тебя. Уж я-то знаю — мы вместе с детства. В его возрасте мужчины уже имеют по нескольку детей… Я хочу его счастья больше, чем своего. Но если он дорог нам, мы обязаны оберегать Тарроса. — он начал говорить эмоционально. — Он влюблен — он ослеп и оглох, только ты и только ты можешь снова привести его в чувства. — продолжил он со скорбью в голосе. — Мне очень жаль, что все должно закончится так, Эрис.

Эрис захотелось наложить на себя руки. Неужели два бедных соединившихся сердца смогут помешать тысячам людей? Эта страшная несправедливость уничтожала её.

— Как я могу врать ему в глаза?!! Что мне сказать, чтобы он отказался от меня?!! — закричала исступленная девушка.

— Ну не знаю, придумай что нибудь… — ответил миллитари. — Ну хотя бы прими сторону тех, кто обвиняет его в смерти деревенского голодранца. Это сродне предательству, он будет ревновать, ему будет больно. — придумал Алессандро. Он чувствовал себя предателем. Подлым и хитрым, помогающим — разрушая.

Эрис верила только Тарросу. Он не виновен. Но ей придётся обидеть своего милого родного командира, чтобы тот разочаровался в ней.

— Хорошо. Я поняла Вас. — она соскочила с места и побежала прочь. Прочь. Слезы Эрис не давали разглядеть дороги. Эрис выскочила из ворот и, перейдя в быстрый шаг ушла на недалекий мыс. Наступал закат. Она все еще не могла успокоиться. Но, вспоминая суд, мерзкие лица коррупционеров, проигрыш Тарроса, радость на лицах врагов, его эмоции…

…Эрис решила, что не позволит никому лишить его чести, которую он заработал сам с таким трудом, не жалея дней своей жизни и самого себя. Жертвуя всем ради Родины. А она пожертвует всем ради него. Эрис решилась.

Глава тридцать первая

Эрис не могла спокойно дышать — решившись на разрыв с любимым Тарросом, она даже не могла себе представить, как, отвергнув его, посмотрит в прекрасную синь преданных глаз. Эрис вернулась домой.

— Что, как в воду опущенная? Иди ужинай! — сказала грубо бабушка.

— Мне плохо. Я не буду, спасибо. — Эрис даже не посмотрела на нее. Она ушла спать. Точнее — тихо плакать.

Бабушка, помотав головой, не стала упрекать, полагая что внучка действительно заболела.

Таррос приехал в часть поздней ночью. Он не нашел Алессандро. У командира совсем не было настроения. Успокаивало и будоражило одно — предстоящее сватовство к безумно желанной, обожаемой Эрис. Вопоеки жуткой усталости, Таррос не хотел идти спать. Он соскучился по любимой. Его горячая кровь кипела и не позволила усидеть на месте — он запряг Сириуса и помчался к Эрис, даже не переодевшись.

Эрис лежала спиной к дорожному окну, завешанному плотной занавеской. Она не спала — ее сердце больно дрожало, Эрис не чувствовала рук и ног. Это было похоже на какую-то одержимость. Ее слезы намочили подушку, волосы, кожу. Ее лицо жгло от их обилия. Бабушка вроде не спала — в соседней комнате была подозрительная тишина. Но резкий лай домашнего пса разорвал ее. Он лаял остервенело. И бабушка встала проверить, что не так. Она тихо побродила по комнатам заглядывая в каждое окно. Бабушка зашла к Эрис. Она притворилась спящей. Бабушка приоткрыла край ее занавески. В темноте на дороге, сквозь кусты, четко вырисовывался всадник на коне.

— Что еще за нечисть? — недовольно пробурчала она.

Эрис лежала лицом к стене, не шелохнувшись.

— Эй, ты спишь?

Эрис молчала. Бабушка подошла и склонилась над ней. Эрис продолжала смирно лежать.

— Эрис, там какой-то вор за окном! — она потрепала ее за одеяло.

— А?.. Что?.. — притворяясь сонной, спросила Эрис.

— Какой-то всадник… Вор, что ли…

Эрис медленно встала и осторожно посмотрела в щель. Она даже во тьме узнала его сразу. Такой уверенной статью обладал только Таррос. Сердце Эрис заколотилось с такой бешеной силой, что она испугалась — вдруг бабушка это услышит?

— Мало-ли кто может быть. — она старалась делать свой голос как можно больше равнодушным. Эрис юркнула в постель — от волнения ее ноги и руки окоченели.

Таррос, перестав надеяться, что Эрис явится, постоял немного около ее дома, затем стремительно ускакал прочь. Собака замолчала, оставив Эрис один на один с гнетущей тишиной…

Таррос ушел туда, где они были вдвоем. Он еще долго бродил по побережью. Его воспоминания: детские, юношеские, бурной молодости — все нахлынуло на него. И все, пережитое им безнадежно проигрывало на фоне любимой юной Эрис. Таррос слез с Сириуса. Скинув верхнюю котту, он вошел в море. В безграничное и темное — как его душа. И такое же мощное, дарящее благо.

Таррос медленно возвращался в часть. Мокрая одежда не смущала его привыкшее к неудобствам тело. Скоро рассвет, и он решил не ложиться спать, а прийти к Эрис пораньше.

Эрис так и не смогла заснуть. Встав перед рассветом, она принялась за домашние дела. Боль превратилась в энергию. Закончив стирку, Эрис пошла кормить птиц. Бабушка уже встала. Она молилась на рассвете, стоя у своей медной иконки с изображением Бога, Марии и Христоса.

Эрис не слышала лай пса под куриное воркование. Со скорбным лицом Эрис плелась по садовой дорожке во двор, неся в руке ведро. Она подняла голову и остолбенела — на нее смотрел Таррос, стоя у крыльца дома.

— Эрис!.. — его уставший взгляд запылал, наполнившись жизнью. Глаза Эрис сделались огромными — в них отражался испуг, тревога, любовь и отчаянье. Ее брови, жалобно изогнутые, поднялись вверх.

— Зачем Вы пришли? Кто Вы, так нахально прошедший к нам? — выступала бабушка, она только приоткрыла засов — Таррос вошел сам, без спроса. Он увидел сад родного дома Эрис. Здесь веяло благочестием, и он сразу почувствовал это.

— Я… — он смотрел на Эрис. Она, в домашнем платье и грубых рабочьих ботинках, с грохотом бросив ведро, заскочила в дверной проем дома, скрывшись от глаз — любящих Тарроса и угрожающих бабушкиных.

— Зачем Вы пришли?! Вот нахал! Я сейчас задам тебе! Пошел вон! — закричала бабушка на Тарроса.

Лицо его огорчилось от выходки Эрис.

— Подождите. — он сделал барьер руками. — Выслушайте меня! — Таррос повысил голос. — Я пришел просить руки Вашей внучки. Я прошу ее руки и отдаю свое сердце. — сказал он потише.

Бабушка опешила. Она грозно скользила по нему взглядом — его акцент и одежда, его взрослый и лихой вид совсем ей не понравились.

— Не говорите такое в моем доме! — она возмутилась.

— Я буду оберегать Вашу внучку, буду ей верен, буду заботиться о ней, я даю слово рыцаря Ордена Святого Марка, скрепленное клятвой Иисуса, сына Божьего. — закончил он, умоляюще смотря в глаза отрицательно настроенной опекунши.

— Ах ты католик проклятый! — завопила она.

— Позовите ее! Не решайте за нее! Спросите ее мнения сами! — сказал Таррос, повысив голос.

— Моя внучка не водится с мужиками. Тем более с такими — нахалюга! — продолжала грубить она. — Эрис! Эрис!

Эрис пряталась, стоя за стеной. Ей хотелось провалиться под землю. Умереть. Лучше умереть.

— Ты что, оглохла?! Иди сюда, говорят тебе! — кричала бабушка. Таррос сочувствовал своей Эрис за такое отношение.

— Я слушаю. — она появилась в проходе. Ее сдавленный голос почти не было слышно. Голова Эрис была опущена, как у приговоренного к казни.

— Что говорит этот еретик? Что ему надо? Вы кто? Хоть имя назови, хамло!

— Я — Таррос Александрос Каллерджи-Армандо. Командир войск Кандии. Кастелянин Кандийской крепости. — сказал он.

— Вот дрянь. Я так и знала, что твои игры в войнушки этим и закончатся! Вся в свою паскудную мамашу! — серчала бабуля.

— Эрис. Последнее слово за тобой. Ты примешь мое предложение? Выйдешь за меня замуж? Я клянусь, я изменюсь, я стану достойным тебя… — он смотрел с надеждой в любящих глазах. Сквозь ругань бабушки.

— Давай, прогони этого хама, что стоишь? Проклятые изуверы, наводнили остров, развелось, как собак нерезанных, полно везде! Богохульники! Христопродавцы! — бабушка не унималась. — Чуть где увидят молоденьких девчонок, сразу надо им!

— Эрис! — он нахмурился, сжав кулаки. — Отвечай!

— Ты посмотри, он орет еще!

— Говори — будешь моей женой?! — он злился.

Эрис не смотрела на него. Она молчала… Эрис подняла голову — ее глаза налились скорбными слезами отчаянья. Все тело ее, все нутро размякло и обомлело. Таррос в ее взгляде уже все прочитал. Но его бедная неугомонная душа не принимала этого. Эрис кротко и медленно мотнула головой в отрицательном жесте. Выражение перекошенного лица Тарроса сокрушило ее душу. Его глаза наполнились обидой и непониманием.

— Как так нет?! Ты не умеешь играть! Что случилось, почему?.. — его ярость перешла в жалобность.

— Командир Таррос. Прошу Вас уйти. — она сама не поняла, как смогла выдавить эти слова из своей груди.

— Хорошо. — он истерично заулыбался. Мускулы его покрасневшего лица задергались. В ярких лучах утреннего солнца оно, вспотевшее, заблестело. Таррос прерывисто дышал.

— Ясно. Я понял тебя. — он покачал головой. Эрис смотрела на него своим любящим жалостливым взглядом. Но его глаза наполнились гневом и обидой. Пройдя пару шагов спиной вперед, Таррос резко развернулся и по-армейски зашагал к выходу. Сердце Эрис умирало. Его громкие уверенные шаги удалялись. Калитка шумно захлопнулась. Остервенелое гавканье собаки утихло.

— Что это было, Эрис?!! — бабушка смотрела гневно.

— Я… Не знаю… — ответила Эрис. Она смахнула слезы и на ватных ногах принялась доделывать работу дрожащими руками, не соображая, что делает. Бабушка была вне себя. Она ругалась — ее дочь, Эрис, магнаты, венецианцы, крестоносцы: все мелось в одну кучу злым языком.

Таррос был вне себя. Он не мог поверить, просто не мог поверить, что эти нежные губы противоречили искренним глазам. Он был на грани. Таррос полетел в часть. Он рыскался Алессандро. Командир с пристрастием допросил часовых — не приходила ли вчера в его отсутствие Педитес Эрис Фортунато Лефкас? Некоторые напуганные солдаты рассказали, что она приходила и после уединения с сыскным милитари Алессандро Армандо убежала в истерике. Он захотел убить лучшего друга. Таррос поскакал на окраину Ситии — на стройку Каза де Армы.

Таррос увидел Алессандро издалека. Командуя войнами, он был в крайне волнительном виде. Командир сильно ударил Сириуса и тот помчался с бешеной скоростью к объекту.

Таррос соскочил с лошади, Алессандро хотел было поздороваться с Тарросом, но тот опередил его, спрыгнув и накинувшись на Алессандро:

— Tartarillo! *пе. ераст (лат. воен. жаргон средневек.) * Что ты сказал ей?!! — он в неистовстве махал кулаками, но сильный Алессандро не уступал, увертываясь.

— Правду! Это ты болван! Я не хочу твоей смерти! — Армандо разозлился. Сильно.

— Какая тебе разница, не лезь не в свое дело! — ярость душила Тарроса.

— Мое дело! Я обещал твоим родителям присматривать за тобой. Я не брошу тебя, придурок. Провведиторе уже в пути. — отрезал он.

— Мне по. уй на твоего провведиторе! Non me ne frega niente del tuo amico!!! *мне на. рать на твоего дружка (итал.) *

— Командир Таррос, успокойтесь. — просили его солдаты, пытаясь успокоить.

Он сжигал самого себя. Его чувства разрушали всё. Он обессилел и сел на землю.

— Fratello… — тихо говорил Алессандро, кладя свою руку на его плечо.

— Отвали! — грубо рявкнул командир, дернув плечом и скинув его ладонь. Таррос обхватил буйную голову. Он смотрел на землю отчаянными глазами.

— Брат. Я хочу добра. — уверял Алессандро. — Я ничего не сделал вам. Я просто сказал горькую правду. Я не хотел, она сама требовала, брат. Я не смог соврать твоей Эрис. — он лгал и на сердце его наматывались железные цепи совести.

— Сама, говоришь? — Таррос пристально посмотрел в глаза лучшего друга. Проницательный, он увидел то, что ему вполне хватило.

Таррос встал и собрался уходить. Если бы не прибывшая повозка. Из нее с пафосом вышли опасные люди. Одетый с иголочки, и матерый на вид, подобно Тарросу. Только намного уступавший командиру.

— Кто из вас, уважаемые Сегноре, Таррос Армандо? — спросил человек, сверля глазами.

— Я. — уверенно ответил Таррос.

— Мы прибыли по приказу Его Светлости Дожа с заданием ознакомиться, как проходит строительство Крепости. — он лукаво улыбнулся. Его холеный вид выдавал пройдоху.

— Сегноре Амареццо! — воскликнул Алессандро. — Пойдемте, я познакомлю Вас с прогрессом. — он надел свою непринужденную маску дипломата. Совсем не заискивая, по-приятельски. — А Таррос Армандо очень устал. Он работает не покладая рук во имя Венеции.

— Молодец. Молодец. Сегноре Армандо незаменим для Республики. — Гость покачал головой.

Таррос на три дня погрузился в работу. Эрис не приходила. Но ее вызвали в гарнизон. Ей пришлось взяться за работу с рвением — за каждым шагом следил Амареццо. Таррос метался от части к Крепости, жутко уставая. Под пристальным наблюдением провведиторе он руководил всем. А Алессандро мастерски забалтывал комиссионера. И, через три дня, только своим видом довольный человек власти уехал восвояси. Он знал все — от и до. Провведиторе прекрасно покопался в грязном белье, но у него не было доказательств. Проверяющий решил поиграть с жертвами. Допрос Эрис не был проведен, опять же — не к чему было придраться. Таррос и Эрис даже не успевали видеться. А если и пересекались взглядами — кроме стального холода между ними провведиторе не замечал ничего. Хитрый Алессандро все устроил. Упрямый Таррос заштриховал. Провведиторе не случайно обещал вернуться только к Тарросу. Через прошествие некоторого времени. Лично. Что тому очень не понравилось.

Алессандро продолжал давить на Эрис. Самым больным испытанием для нее являлось видеть безразличие Тарроса. Она каждый миг жалела об отказе. Больше всего на свете ей хотелось подбежать к Тарросу и слезно умолять о прощении, обнять, растворившись в его крепких объятиях и вдыхать родной аромат любимого. Но Алессандро, сталкиваясь с Эрис, напоминал ей о наказании. Он рассказывал девушке, как рьяно проверяющий докапывается до их с Тарросом истории.

«…Выполни свое первое настоящее задание, Эрис. — крутились в ее голове слова, сказанные Алессандро. — Лишение чести, казнь — а это разлука… Будем оплакивать могилу Тарроса вместе…»

— Командир Таррос. Разрешите.

— Войди не спрашивая. — он не удивился ее приходу. Проверяющий уехал вчера, и Таррос упрямо ждал появления честной Эрис. — Несмотря ни на что я решил, что только тебе по-прежнему, все можно. — Он стоял в кабинете у окна, спиной к ней.

— Командир Таррос… — неуверенно начала Эрис. Она смотрела на него, обнимая взором. Таррос обернулся.

— Слушаю, любимая. — он посмотрел на нее вызывающим всепозволяющим взглядом, что сразу вывело Эрис из себя. Она ему показывала саму серьезность, но циник и не собирался отступать.

— Вы должны уйти отсюда. — наконец эти слова были сказаны.

— Интересно. — достойно удивился он. — С каких это пор ты обращаешься ко мне на Вы? Но, продолжай. — он даже не переспросил. Таррос уже ожидал такого исхода.

— Как Вы приехали сюда, здесь стало беспокойно. Привычный уклад жизни нарушен. Безвозвратно. — она не знала с чего начать. Эрис постоянно обдумывала все до мелочей, но все равно не могла подобрать нужных слов. — Я не хочу быть похожей на ту неблагодарную собаку у моря. Я благодарю Вас за все. За все, что Вы сделали. — земля уходила из-под ног Эрис. Она положила на стол подвеску. Таррос нахмурился, увидя это.

— Я не буду сейчас напоминать об официальности. — его мощный голос зазвучал сердито. — О моем и твоем звании… — Таррос выдержал паузу, собираясь с силами. Он смотрел на ее измученные любовными терзаниями невинные черты. — Я буду отвечать, как любящий и отвергнутый тобой в самый последний момент мужчина. А не как твой командир, который может наказать тебя за дерзость в любую секунду. — произнес он тихо.

— Командир, уезжайте, умоляю Вас. — голос Эрис начинал походить на плач.

— Знай, твои слова ранят меня. Ты же верила только мне? С чего это вдруг винишь меня во всех бедах? — взгляд Тарроса снова стал тем, любящим.

— Я жалею что поверила Вам. Все говорят что убийца — Вы. — она опустила голову, боясь сказать о своей любви и страданиях.

— Мне абсолютно нет разницы до других. Главное — ты сама веришь в то, что говоришь? — он вглядывался в ее родное личико. — Эрис, я только увидев тебя, заметил, что ты — очень способная девочка и умеешь многое. Кроме одного — ты нисколько не умеешь врать, Эрис. Кто тебя надоумил, что нужно отвергнуть меня таким лукавым способом? Сама б ты не додумалась. — в душе он все знал.

— Командир, перестаньте. Ничего уже не изменить… — сказала Эрис скорбно.

— Как неумело ты врешь. А про уклад жизни? Твой прежний уклад жизни не изменился. Не изменилось ничего вокруг. Посмотри в свое сердце. Причина скрывается в нем. — Таррос хотел показать Эрис, что она на неверном пути.

— Молчите, прошу… — Эрис боялась сдаться напору, боялась опять сказать, как же сильно любит его, что начинает и заканчивает свой день с его именем на устах, и воссозданием его образа. Крикнуть о том, что он стал ее молитвой.

— Ты убегаешь от себя. Я знаю, что ты хочешь быть со мной. — уверенно сказал Таррос и глаза его горели.

— Не говорите такое… — ей стало стыдно. Она потупив голову, смотрела на пол. Таррос подошел ближе.

— Признайся себе, чувство в твоем сердце заставляет видеть этот мир другими глазами. И да, ты права — как раньше уже никогда не будет. Взгляды, слова, клятвы, поцелуи и прикосновения — их невозможно будет забыть, моя любимая Эрис… — он нежно погладил ее лицо. — Одна стрела, выпущеная в наши сердца, достигла цели успешно. Назад ее никогда не вернешь. — Таррос шептал Эрис, она крепко зажмурила глаза, из которых начали литься слезы. — Ты сама первая сказала, что очень сильно любишь меня… Ты же повторяла мне это… Каждый день…

— Сейчас речь идет не обо мне, а о Вас. Как тогда Вы объясните мне это? — Эрис отстранилась, собрав последние силы. Последний рывок к бездонной, черной пропасти. Она положила развернутый окровавленый клинок на стол. Она хотела добить себя. Раз уж Эрис решилась пожертвовать счастьем ради бесценной жизни своего любимого, нужно было не отступать.

— Вы же не будете отрицать что это не Ваша вещь. — она изображала строгость.

— Моя. Он пропал. — Таррос немного удивился.

— Теперь Вы еще обвиняете кого-то в воровстве. — Эрис не смотрела на него. Это было не в ее силах.

— Кто-то сделал за меня грязное дело. — спокойно и легко ответил Таррос. — Исходя из поведения Персиуса, я все равно скоро сам бы его убил. Я не прощаю, когда кто-то зарится на мое. Это была его ошибка. Может быть, я бы лишил его жалкой жизни в тот же день. Но только при всех отрубил бы его похотливую ничтожную голову. — довольно высказался Таррос.

— Как Вы можете так хладнокровно рассуждать?!. — ужаснулась Эрис.

— Не хладнокровней тебя. Запомни — мы созданы друг для друга. — он самодовольно улыбался.

— С этого момента, я прошу, больше не ведите себя со мной бесцеремонно. — он бросал ей вызов. Эрис разозлилась.

— А что, если нет? Ты назначишь дуэль и зарубишь меня своим мечом? Не сможешь, сердечко не позволит. — уверенным тоном сказал Таррос, насмехаясь.

— Я же попросила… — Таррос перебил ее:

— Я всегда говорю только правду, как и ты. Поэтому твое вранье особо смешно. А Персиус получил по заслугам, жаль я не успел сделать это сам. Я планировал добить его. Очень жаль, мое чувство мести не удовлетворилось. Это все равно что будучи голодным, выпить воды.

— Я никому больше в жизни не поверю. — ее голос стал испуганным.

— И не посмеешь. — нахально отрезал командир. — Мои уши и глаза теперь повсюду. Эрис, если ты решила отвязаться от меня, то ты ошиблась. Надо было раньше думать. Я никому не отдам то, что теперь принадлежит мне.

— Я пока еще не принадлежу Вам! — возмутилась Эрис.

— Пока еще?!! Как это понять?!! — его лицо стало выражать ярость. Его характер наконец-то начал проявляться в присутствии Эрис. — Эрис, если после всего, что было между нами, ты считаешь, что не принадлежишь мне! — он сжимал кулак, разрывая ее глазами. На мгновенье Эрис показалось, что он просто убьет ее.

— Это моя огромная ошибка, что я подпустила Вас так близко к себе. Я думала, что Вы не такой жестокий и неуравновешенный. — она перебила его. Теперь Эрис говорила то, что думала.

— Эрис, что ты за наказание! Я не земледелец, не музыкант, не философ! Я вырос в Каструме, в гарнизоне, среди грубых бешеных псов. Много воевал. А война не такая возвышенная, как её описывают лжегерои. Это всегда боль и грязь. Чего ты ожидала от меня? — он постарался взять себя в руки. — Тебе же нравилось, признайся, что я чересчур опекаю тебя. П-угому не могу. Потому что все равно люблю тебя. Мое чувство не изменится. Ты навредила мне своим отказом в замужестве. Я изначально приехал сюда с одной единственной целью — заполучить тебя. Ты обнадежила меня. Потом жестоко отказала. Но меня радует одно — зато я заполучил твое сердце. Я буду спать спокойнее, зная что ты больше не сможешь уснуть. — он улыбнулся. — Но раз ты не хочешь, теперь мне тут нечего делать. Я уйду. — ему захотелось проучить ее. Наказать и заставить страдать. — Алессандро доделает начатое и уйдет следом за мной… — его лицо из уверенного вновь воспылало обидой. — Уйду, чтоб не подрывать твой авторитет. Ты заслуживаешь уважения. Ты же всего добилась сама.

— Не говорите так, мне ничего не было нужно от Вашего высокого положения. Я не меркантильная. Может, я и глупая дура, но я вовсе не корыстная. — с импульсивностью она отстаивала свою честь. — Вот, заберите этот клинок, я скрывала его, чтоб люди не знали, кто убийца. О нем никто не узнает. Заберите его! — она толкнула его, и тот соскользнув со стола, с лязганьем упал.

— Оставь его себе. Мне будет приятно, что хоть моя вещь будет согреваться твоим теплом. — Таррос подошел вплотную к Эрис. Его глаза одержимо больно сверкали в бешенстве:

— Приготовься страдать. Как ты свела меня с ума, так и сама сошла. Когда я уйду, твое чувство все равно останется с тобой. Тебе будет еще больнее, ты прогоняешь меня, а от самой себя сбежать не сможешь. — Таррос крепко сжал руки Эрис, прижав к стене и прильнув к ней. Он предельно напряженно смотрел ей в упор. Эрис же смотрела в его любимые, полные безысходности, душераздирающие, безудержные в чувствах, глаза. Таррос не особо церемонясь, наконец сорвал её долгий вожделенный поцелуй девственных губ. Эрис не сопротивлялась. Она поддалась, отвечая ему. Закрыв глаза, она вкушала первый в жизни поцелуй любимого мужчины. Она хотела запомнить каждый миг их вынужденного прощания.

Он первым отстранился, уткнувшись в ее лицо, лоб в лоб, одурманенный, с закрытыми глазами, горько прошептав:

— Я запечатал твои уста. С этого момента они навсегда принадлежат мне. А сейчас я уйду, пока ты сама не позовешь меня обратно.

Ему стало обидно. Он не хотел мириться с событиями, так жестоко обошедшимися с ними. Но своим мнением о нем она задела его честь и гордость. Конечно, он догадывался, что все это — лишь лживая мерзкая игра и его милая Эрис верит своему выдержанному Тарросу. Но, к сожалению,самолюбие тоже никто не отменял. Задуманное Алессандро реализовалось.

Бедная Эрис всего лишь хотела, чтоб ее милый Таррос стал счастлив, разочаровавшись в ней. Еще пару минут назад пока она говорила, он хотел задушить, забить ее за упрямство. Но любовь беспощадна.

Таррос, отпустив ее руки, резко вышел.

Эрис осталась одна, молча глотая слезы, разрываясь на тысячи мелких кусочков. Громкие, вошедшие в привычку, отчеканенные шаги были подобны раскатам грома. Этот, ставший родным звук, бил ее, словно острый стальной кол в сердце… Ее губы горели пламенем, его вкус навсегда врезался в ее память. Она никогда не забудет Тарроса. И он ее — тоже. Мокрое от слез лицо все еще чувствовало овеевший его дух, отошедший от ароматного тела командира, который таким резким, обиженным порывом вышел прочь, даже не обернувшись. Ее душу сжала в тисках совесть. Она сползла по стенке и рухнув на пол начала горько-горько рыдать, всхлипывая и задыхаясь. Сердце Эрис было уничтожено.

Как бы бедная Эрис не желала быть с Тарросом, однако, она немогла пойти против закона. Дурацкого лжезакона. Она не поддалась даже сильнейшему проклятому стадному инстинкту и наущениям бесчестных лукавых лжецов, окружающих ее. Но спасение жизни и репутации Тарроса стало ее целью, её первым серьезным заданием, с которым она, похоже, справилась успешно. Эрис снова надела его подвеску, она целовала маленькую хрустальную слезу. Эрис подобрала клинок любимого и, прильнув к нему лицом, спрятала за пазухой. Она хотела, чтобы хоть что-то от него осталось в ее дрожащих руках…

А Таррос стремительно шёл, куда ноги несут… Его разъедала досада крайней степени — такое бывает, когда ты чего-то упорно добиваешься, и вот, ты почти выиграл, но вдруг твоя добыча ускользает из рук в самый последний момент.

Его глаза быстро наполнялись слезами, и он, сильный мужчина, обязательно бы заплакал, если бы не лишние взоры. Таррос рассеяно водил очами из стороны в сторону, быстро моргая, пытаясь осушить их. В конце-концов, он почему-то нервно сгримасничал, громко выдохнув, словно смеясь, но это был вовсе не смех. В его груди стук бедного обиженного любящего сердца причинял давящую, едкую боль. Пальцами правой руки он поспешно растер влажные глаза — он решил не медлить, чтобы больше не пересекаться с Эрис и дислоцироваться прямо сейчас.

Глава тридцать вторая

Эрис не знает, сколько времени пробыла в кабинете, где обитал дух Тарроса, его сильная энергия, его запах. Но предзакатное розовое окно заставило Эрис шагнуть за порог наружу, в жестокую холодную реальность.

Она видела, что ребята молча уходили домой. Эрис не разговаривала ни с кем. Никто не искал ее, видя, как недавно растерянный и огорченный Таррос собрал свой отряд. Они выехали полчаса назад.

— Сестра, что с тобой? — взволнованно спросил Никон. Хотя он все понял по ее уничтоженному виду. — Сестра!

Эрис молча смотрела на светло-сиреневые предсумеречные небеса пустыми отчаявшимися глазами. Она в порыве побежала в конюшню.

Девушка

стремительно ускакала под сокрушительные причитания самых близких друзей, сочувствовавших ей.

Она могла посмотреть ему вслед — могла успеть взглянуть на окружную дорогу, описывающую кольцо вокруг белых гор. Забравшись на скалу, Эрис может успеть. Скоро стемнеет.

Сириус был загнан до потери сознания. Эрис спешилась и тянула его за вожжи. Она забралась на уступ горы и оседлала его. Девушка увидела пустующую ленту серо-желтой дороги. Из ее глаз потекли слезы — ее надежда погасла, как скоро погаснет закат. Немая тишина и свист слабого ветра…

…Из-под горы послышались звуки копыт лошадей. Она чувствовала их. Дребезжание узд, доспехов и орудий взбудоражили ее сердце. Они скоро откроются взору Эрис.

«В последний раз, мой Таррос… Прости, любимый… Я не могу иначе…» — Эрис немо наблюдала за далекой тянущейся вереницей солдат.

Вот он! Это точно был ее Таррос. Он шел по краю. Один. Его бело-голубая мантия на широких плечах и необычное хищное расположение головы на крепкой шее выдавали командира.

Ей хотелось закричать — «Обернись!» Но, неположено.

Таррос брел по пыли. Его конь пропитался безнадежным чувством хозяина. Угрюмый и потерянный, он шел назад, в Кандию. В свою каменную крепость. И теперь сердце Тарроса тоже окаменеет окончательно. Он все время хотел оглянуться. Его будто бы тянули чьи-то глаза. Он повернулся, в последний раз взглянув на белые горы, за которыми осталась его Единственная.

Сириус дергался под Эрис, словно понимал и узнавал вдали уходящего хозяина. Он встал на дыбы.

Таррос сразу увидел ее. Всадницу на его светящимся в закате коне. Он понял, что Эрис пришла в последний раз увидеть его. Но это уже не важно, потому что это не соединит их. Он хотел развернуться, бросить всё — обиды, недопонимания, тяжкие обстоятельства и свое положение. Хотел уйти к Эрис навсегда, плюнув на все. Но это невозможно. Он смотрел на далекий силуэт Эрис, и она видела свет его лица. Глаза Тарроса отказывались отрываться от белой горы. Эрис не хотела, чтобы это мгновение заканчивалось, но изгиб береговой линии заводил их за каштановые леса. Они, один за другим, исчезали за темно-зелеными деревьями.

Таррос исчез. Исчез из ее жизни так же внезапно, как и появился. Но он никогда больше не исчезнет из ее юного сердечка.

Мотылек на огонек

Полетел, не зная счастья.

Так и ты меня завлек.

Что мне делать с моей страстью?

Придорожная трава

Не спасется от колес.

Я — спасусь, твои слова

Ветер вдаль с собой унес.

Ветер уносил твои слова —

А я была едва жива…

Снится глаз любимых синева —

Глаза моего Божества.

Мотылек на огонек

Полетел, поверив сердцу.

Был упрям, ему урок —

Запрет счастья с чужеземцем.

Придорожная трава

Запылилась и засохла.

Я дышу, но не жива —

Не хочу своего вдоха.

Ветер не унес мою печаль,

И небесам меня не жаль.

Снится огорченья полный взгляд —

Для меня мир стал словно Ад…

Мотылек на огонек

Полетел, крылья сжигая.

Так и ты меня завлек

Дав почуять амбру Рая.

Придорожная трава

Превратилась в черный пепел.

Существую я едва,

Для меня Ты — Свят и Светел…

Ветер мне ничем помочь не смог.

Зачем нужен такой урок?

Снится огорченный образ твой,

Ты мой первый — последний мой…

Таррос видел вершину белой горы, возвышающуюся над тьмой лесов. Там его любимая… Нет, она здесь — в его горячем сердце…

…Время медленно шло. Алессандро строил Каза де Арма. Он не появлялся в части Эрис, но она знала, что лучший друг Тарроса неподалёку.

Ахиллес видел, как страдает Эрис. Он хотел стать ее страстным утешителем, но ее характер, бывшим неприступным, стал невозможным. Она все время была хмурой и требовательной.

Однажды Никон сказал Эрис, что он предупреждал ее не верить командиру. Это вызвало в ней уничтожающую бурю чувств. Освободившись, она, как обычно, предпочитая одиночество, ушла к морю.

Эрис стояла на краю того самого обрыва, на конце хребта «медведя». Она представляла объятия любимого. Ей было не жаль себя. За то короткое время, что Таррос пробыл здесь, он сумел войти в её одинокое сердце и стать родным человеком. Она смотрела вниз — и её единственным желанием было избавиться от дикой боли в душе, боли, которая уже начала чувствоваться физически, глубоко в груди, в кончиках пальцах пробегаясь разрядами, холодя ее хребет. Она плакала…

Боль отказывалась выходить со слезами, покидать её нутро… Боль была связана с сердцем этим великим чувством, от которого, как оказалось, никак невозможно избавиться — любовью.

Она помнила его грубый, но такой нежный к ней одной, голос… Ей казалось, что вот-вот сейчас Таррос, как всегда, в нужный момент, позовёт её…

Но увы, чудо никогда не придёт в реальную, жестокую жизнь.

Эрис помнила благоухание командира. Она представляла его, и чувствовала это так отчетливо, будто бы и сейчас находится в руках любимого, вдыхая его сладость. Будто бы он согревает её своим теплом.

Как же ты, жизнь, порою обходишься с нами! Какая же ты лицемерка и обманщица! Ты скрещиваешь судьбы людей, уродуя их, заставляя зависеть друг от друга, а потом разрываешь то, что успело срастись, отчего это истекает кровью и бьется в конвульсиях от боли… И это — наши души…

А потом ты, жизнь, сваливаешь всё на бедное время, пользуясь им, потому что знаешь, что оно не в силах остановиться, и опять лицемеришь, обещая, что раны заживут с его помощью. Но нет, лгунья, время не властно над самим собой, чем же оно может помочь израненой до смерти Судьбе человека?

Эрис видела, как внизу великое море врезается в скалы. Белая пена соленой воды была похожа на облака. Солнце не было видно за серыми тучами, птицы бороздили токливое тусклое небо, готовое расплакаться вместе с Эрис. На краю обрыва ветер сильнее. Эрис отпустила руки, подобно птице, она закрыла глаза, и четче почувствовала холодный свежий ветер, который задувал в её потерявшую покой душу…

Перед глазами Эрис стоял образ любимого — его движения, походка, родные черты лица, непроизвольные жесты, его одеяния, всё, до последнего отказывалось покидать ее память, навсегда поселившись в ней.

Эрис захотела жить этими воспоминаниями.

— Господи, прости меня… Прости за эту любовь к Твоему творению. Я не могу избавиться от неё, помоги мне, не бросай меня, Боже… — шептала она. — Я не могу избавиться от любви. Я Не могу отпустить её. Я не хочу отпускать тебя, любимый… Образ моего милого поддерживает биение моего сердца. Когда эта любовь исчезнет, вот тогда я решусь покинуть этот бренный мир… — решила юная Эрис.

Она попятилась назад — шаг за шагом по обсыпающимся в бездну камням и сыпучему песку, скользящему в рокочущую пропасть.

Эрис развернулась и побрела домой. У нее не было сил — они иссякли. Она хотела поскорее уснуть, чтобы забыться на пару часов. Выйти из жестокой реальности на недолгий срок, а проснувшись — вновь осознать весь гнёт свого одиночества…

Эрис не замечала ни звуков, ни запахов, не пейзажей. Она не осязала ни воздух, ни землю, по которой брела. Только эта боль разлуки…

Тарросу приносили тоску его дни. Он не мог отвлечься, забыть, раствориться… Смотрел ли он на небо, на море, на солнце, ощущал ли он морскую свежесть или ночной ветер — всё говорило ему об Эрис. Эти переживания, томящиеся в груди, подобно тяжкой ране, не желали заживать. И сам он, осознавая, противился отпускать свою любовь…

Не хотел он вспоминать нарочно всё то, что чувствовали они — их взгляды, прикосновения, её дорогой его сердцу образ и аромат, но они давали знать о себе сами. Командир погрузился в работу, убегая от себя…

Каждый день его проходил в душевной тоске и томлении, разбитые мечты отравляли его уже существование. Днём, по долгу службы, Таррос находился в гуще событий. Но, как только опускалась ночь, его окутывало дикое одиночество и все возвращалось опять…

Ты одна…

Помню, как сейчас —

Мне не забыть.

Чья вина?

Свет любимых глаз

Хочу любить…

В жизнь мою

Пришла весна

И расцвели любви сады.

В жизнь мою

Вошла она —

Зажгла огонь моей звезды.

Ты подобна вдохновенью.

Кончилось мое терпенье —

На коленях пред тобой.

Чистотой своей пленила

Нежной красотой манила

Навсегда теперь я твой.

На судьбе нашей разлука

Без тебя не жизнь, а мука

Как мне дальше без тебя?

Господи, прошу спасенья

Не забыть мне те мгновенья,

Что обрел, ее любя…

Ты — моя.

И ты не убежишь,

Я не сдаюсь.

Ты — моя.

Знаю, ты грустишь.

И я — вернусь!

Жизнь моя,

Тебя люблю.

Ты — то, к чему иду, стремясь.

Ты — моя.

Я всех убью,

Ведь для меня ты родилась.

Ты прости за мою глупость,

За мужскую мою грубость —

До тебя любви не знал.

Измениться обещаю,

Жизнь шальную завершаю.

Ангел мой, мой идеал.

Господи, прошу спасенья —

Я люблю Твое творенье,

Меня с ней соедини.

Без тебя не существую

К самому себе ревную

Умоляю, помоги…

Он не мог засыпать, не представив Эрис, восстанавливая каждую её частицу с закрытыми глазами. Он страстно желал увидеть свою любимую хотя бы один раз во сне… Но такие сновидения посещали Тарроса очень редко, и все они заканчивались трагично — Таррос не мог приблизиться к Эрис, печальный и отстраненный вид которой приносил ему душевную боль, и, проснувшись, это почти телесное ощущение еще долго не покидало измученного командира…

А дни все шли… Бабушка Эрис стала относиться к внучке отталкивающе из-за предложения Тарроса. Эрис молчала — она не обижала старую женщину. Опекунша замечала расстроенную Эрис, но не открывала тему. Она, как всегда надеялась, что ее внучка наконец бросит военное занятие. После визита Тарроса бабушка наконец признала, что от цикла жизни не сбежать, и Эрис уже не маленькая девочка. Она увидела страстную любовь в глазах Тарроса, а затем крах его надежды. В душе она осуждала и себя, и Эрис. За то, что и по ее вине теперь мучается ее внучка. Она все замечала. Но неумолимые принципы никогда не давали поговорить им по душам.

Суровая девушка днями с утра до позднего вечера готовила ребят — теперь Эрис добавляла полосы препятствий и обязательное плавание на скорость в доспехах на пляже ближайшей лагуны. Так, как учил ее Таррос.

Рана на сердце не заживала. Эрис начала не жить, а существовать. Она замкнулась в себе. Юниоры были так же веселы, как обычно, но они намного повзрослели. Стали ответственнее и сплоченнее. Строгий сержант Эрис знала, что рано или поздно они отправятся на войну. За победы на играх юниоры Ситии досрочно встанут своим маленьким отрядом в ополчение, не поступая на взрослую службу.

Эрис немного задержалась сегодня. Запах поздней осени нагнетал вокруг тоску. Эта тоска вместе с серыми тучами давила ей на сердце. Вот так ее ноги сами брели до дома, зная наизусть дорогу, а голова оставалась забита мыслями.

Листья деревьев пахли сыростью. Стоял запах жухлой намокшей растительности. Их тусклые оранжево-коричневые тона прибавляли грусти и разбитости. Вороны, возращаясь и громко каркая, сбивались в большие стаи. Эрис слышала шелест их крыльев над своей головой. Кучкуясь на ветвях, тесно, черными гроздьями рассаживались они на ветвистых переплетеньях теней. Утром они улетали искать пропитание до захода солнца.

Также и в этом маленьком городке, местами сумеречном, бедные люди работали, не покладая рук ради куска хлеба насущного детям и себе. Над ними, словно муравьи над тлей, восседали феодальные вассалы и аристократы. Притеснения пораждали восстания. Но пока угнетенный народ не мог добиться послаблений венецианцев и их подлиз — местных архонтов. Среди аристократии были и благородные люди. Но их было мало. Некоторые поддерживали и поднимали народ. И очередная вспышка насилия при отягощающих условиях породила недовольства крестьян.

Эрис вернулась домой. Она постучала в калитку. Старый пес скулил и скребся, просовывая лапы к молодой хозяйке. Эрис, простояв так недолго, решила перелезть через забор.

Прыгнув во двор, она увидела, что дом закрыт на замок. Эрис села на крыльцо. Сумерки поглотили очертания соседских крыш и деревьев. Сердце Эрис почувствовало тревогу. Ее руки холодели. Ноги обессилели. В груди задрожало. Эрис заподозрила неладное. Она, не долго думав, засобиралась на поиски бабушки. Девушка просто перелезла обратно, на улицу.

Ее окутала мгла. Одинокая Эрис быстро шла к рынку — сегодня было воскресенье. Эрис недавно возвращалась домой по этой дороге, пройдя мимо и не заметив ничего подозрительного. Она приближалась и ее не покидало волнительное ощущение тревоги. Девушка подошла к большим воротам — одна ставня уже была закрыта. Эрис огляделась вокруг — чистильщики собирали мусор и мели, около дороги сидели страшные нечестивцы, с раки в бурдюках, они гоготали и вели себя вызывающе. Они были похожи на одичавших грязных животных — подобно своре бродячих собак, пьяницы шатались и липли друг к другу с ругательствами. Эрис не хотела, чтобы это отрепье заметило её.

Вокруг пахло прокисшими на солнце фруктами. Эрис вошла в полуоткрытые ворота. Лавки пустовали. Вокруг царила темнота, и лишь пару факелов у рыночной администрации освещали местность. Охрана была на проверке рядов. Лишь кое-где мелькали последние, в спешке уходящие торговцы.

Эрис прошлась по темным рядам и закоулкам. Стояла тишина. Рынок был огромный, и она не смогла бы обойти все сразу. Побродив, Эрис подошла к той самой площади, где когда-то перед ней был опозорен Таррос. На нее хлынули воспоминания, и сердце Эрис больно сжало тисками. Она вспомнила его выражение лица. Слезы и улыбка посетили Эрис одновременно. Она немо попросила Господа о его благополучии.

Эрис уже собиралась уходить, как ее внимание привлекло белое пятно. В темноте было не разглядеть, что же такое валяется на грязной затоптанной земле. Эрис подошла поближе. Она наклонилась и стала вглядываться в знакомую вещь. Это была бабушкина сумка, куда она складывала необходимую мелочь, отправляясь торговать. Девушка не ошиблась — она сама сшила и подарила ее бабушке. Эрис подняла ее и страх затуманил ее разум. Эрис провела пальцами по красному цветку — она сама вышила его, своими руками.

Эрис оглядела все вокруг и обнаружила обломки корзины и затоптанные домашние заготовки, которыми торговала бабушка.

Эрис побежала искать охрану. Не обнаружив, она начала звать стражей. Тишина. Вдруг на шум, со входа к ней приблизились злосчастные пьяницы — не меньше дюжины человек. У Эрис с собой был только клинок. Клинок Тарроса.

— А, красотка! — заорал мерзкий доходяга.

— Иди сюда! Иди ко мне!

— Давай повеселимся, ну что ты! — их голоса были похоже на потусторонние звуки — грубые гортанные и визгливое верещанье.

Они приближались к Эрис. Их бездушные глаза сверкали в ночи огнями факелов и пьяной дурью. Эрис почувствовала их отвратительную вонь — пот, рыба и выпивка.

— Не подходите, уроды! — голос Эрис звучал грубо. Но они вряд-ли вообще что-либо соображали.

— Зарежу! — заорала Эрис, вытащив клинок, крепко сдавив его пальцами, боясь уронить.

Их лица были омерзительные. Вонючие и грязные, похожие на черных чертей, они окружали Эрис. Девушка метнулась на самого близко стоящего к ней. Она пнула его ногой под грудь, и тот рухнул. Они хотели окружить ее, но годами наученная Эрис успешно избегала их попыток. В руках некоторых заблестели ножи.

— Господи, помоги! — шепнула Эрис. Перед ее глазами проносились мгновения всей ее короткой тяжелой жизни. На нее кинулись разом, но она начала тыкать острым лезвием на наступление. Эрис была проворна, а выпивохи туго соображали. Один сильно вскрикнул, напугав остальных. Они замешкались на пару мгновений, Эрис ринулась к выходу, ее тянули обратно, но она выскользнула. Быстро бежав, она на миг оглянулась и увидела, что за ней открывается погоня. Она летела к воротам, но столкнулась с матерой подмогой — еще пятерка пьяниц намеревалась схватить ее, перекрыв путь. Эрис, не думая, полоснула по ним натренированной рукой. Она точно видела, как один бездыханно упал. Горячая кровь заскользила под пальцами, Эрис резала тех, кто мешает ей впереди. Она должна была прорваться во что бы то ни стало, сзади догоняли. Эрис билась руками, ногами и клинком и она расчистила себе дорогу. Она, наступив на чье-то упругое тело, выбежала с проклятого рынка и устремилась прочь быстро, как только могла. Она побежала в часть. В ее крыле не было никого, кроме часовых. Эрис прошла внутрь. Поздоровавшись с постовыми, она пошла в конюшню и забрала Сириуса. Эрис увидела себя всю в крови, и, вскочив на коня, девушка снова помчалась домой.

Дома по-прежнему никого не было. Эрис взломала окно и влезла. Она омыла кровь и переоделась. Затем снова отправилась на поиски. Она не хотела никого тревожить — юниоров или тетю. Эрис снова помчалась на рынок, теперь уже верхом. Она проезжала мимо, желая быть незамеченной. Здесь уже столпилась охрана и был дикий крик повязанных хулиганов, потасовка еще продолжалась. Эрис увидела, что три человека лежали мертвые. А около пяти метались и ползали по земле на четвереньках, раненые. Остальные были связаны охраной.

Она набралась смелости и прискакала.

— Здравствуйте. Я сержант отряда Ситии. Что произошло? — Эрис была в доспехах и шлеме.

— Да вот пьянь поножовщину устроила. — ответил разгоряченный охранник. Повсюду была кровь.

— Ясно. Пить не надо. Черти. — грубо прокомментировала она. — Сегодня вообще какой-то тяжелый день. — она намеревалась выудить информацию.

— И не говори, сержант. — тот клюнул.

— Что может быть хуже этого? — Эрис мотнула головой на трупы.

— Ой, бравый служивый, сегодня уже было убийство.

— Да ты что? То тишина, то черт толкает. И кто же?

— Ты только молчи, будешь? — он протянул ей раки.

— Я на службе, брат. — она строила из себя парня.

— Молодец, а что ночью тоже?

— Да я самовольно. Свидание, понимаешь. — она засмеялась.

— Дела сердечные, значит?

— Да если б сердечные… — Эрис нарочно строила из себя такого же отталкивающего человека, какого видела перед собой. Она специально цинично похихикивала. — Ты же обещал поведать, любопытство зажег. Что за слова не отвечаешь, брат?

— Да магнат местный приказал наказать своей страже — видите ли одна старуха криво покосилась. Мы хотели заступиться — хозяин рынка запретил. Земля-то магната. Вообще оборзели, предатели — ходят под колонизаторами и все им с рук сходит.

— И не говори.

— Старуху жалко. До сих пор перед глазами — ее огрели плетью, а она и рухнула замертво.

— Хоть похоронили? — Эрис хотелось истерить, но она не могла выдать себя — в окружении мужчин ночью никто не сможет заступиться. Второго шанса не будет.

— Не завидую старухе! Погрузили наши ее в повозку да увезли на кладбище бродяг и арестантов. Там и схоронили, где её и отпел местный святой отец.

— Плачевно. — выдавила Эрис. — А чья земля — то?

— Ну ты уморил. Августоса, не знаешь? Жирюга такой. Наш хозяин ненавидит его. И знаешь, он как приказал старуху бить, сказал — что внучку ее сожгут, а землю заберут. Выходит, знал, парша, бабку.

— Спасибо, братка. На, от души. — Эрис крепко пожала ему руку, с лошади протянув в ладони три золотых дуката.

— Ты бросай, брат, это. — он отнекивался.

— От души. — она похлопала дрожащей рукой спину охранника.

Эрис поскакала домой. Она не знала, что ей делать дальше. Ее отчаянье сломило ее. Она рыдала, осознавая, что теперь осталась совершенно одна — так внезапно. Эрис добралась до дома. Она привязала Сириуса в густых кустах. Неужели бабушка больше не откроет ворота, недовольно оглядев и испортив Эрис настроенье? Ее бабушка — единственный человек в мире, столько лет бывший сироте опорой. Она просто была. Была дома. А теперь Эрис стала настоящей беспризорницей. И, скорее всего, завтра станет бездомной.

Эрис вошла через окно. Она собрала небольшую сумку — собственные вещи и пару рукописей. Самая большая драгоценность Эрис была белая повязка с критского веселья, напоминающая о беззаботных днях, проведенных вместе с Тарросом.

Упасть бы и забыться. И пусть жгут и её, черти… Девушка глотала страшную боль, похожую на железный кол в глотке. Эрис в последний раз понюхала платок бабули. Этот запах родного дома успокаивал её. Но ненадолго. Эрис услышала голоса и увидела свет факелов. Невидимые люди забросили за забор горящие головни. Собака истошно лаяла. Эрис побежала тушить огонь. Но они предварительно закинули оливковое масло, и Эрис, безуспешно стараясь погасить множественные очаги, слившиеся воедино, сдалась. Она побежала к сараям и выпустила всю живность. Огонь быстро распространялся по осенней земле, поглощая все. Эрис взломала замок, открыв ворота, дав дорогу собаке и подгоняя кур к выходу. Выйдя, Эрис в последний раз оглянулась на дом. Кровля рухнула, не выдержав жара. Рухнуло и детство Эрис. Сквозь жар и треск она слышала волнение Сириуса. Эрис ринулась к нему и отвязала. Она отошла и молча смотрела огромными отчаявшимися слезными глазами на высокое пламя, вырывающееся в небеса. Сверху летели черные тонкие невесомые огарки — сажа, опускаясь на нее и округу. Она была похожа на снег. Только угольный. Эрис чувствовала жар на освещенной коже лица. Гул и едкий запах гари разбудил округу. Соседи выбежали. Они принялись кричать и суетиться. Эрис попросила не шуметь — их жилищам ничего не угрожало и они могли идти спать.

Эрис, досмотрев до конца, тихо ушла в часть. Было почти утро. Она зашла к себе в каморку и закрыла дверь на засов. Здесь нельзя было жить — было прохладно. Были сплетни. И скрытая опасность в лице старших одиноких служащих, живших поблизости в казармах. Она решила дождаться утра.

Глава тридцать третья

Открыв глаза, Эрис подумала, что она дома. Что сейчас услышит звуки утвари с кухни, издаваемые бабушкой. Но, смотря в потолок до нее медленно дошло, что она в маленькой темной комнатке гарнизона. Она повернула голову — по сырой земле у ее лица медленно плёлся черный толстый жук. Она наблюдала, как он перебирает своими лапками. Насекомое уползло и Эрис окончательно проснулась. На грудь её вновь упал тяжелый камень. Она встала с земли и отряхнулась. Умывшись холодной водой, Эрис вышла на тренировочные площадки. Янниса не было видать почти два месяца — его больше никто не уважал. Эрис удивилась, увидев старика.

— Эрис! — воскликнул он.

— Слушаю, учитель. — ее воспитание и убеждения не позволяли быть жестокой даже к такому опустившемуся человеку, после всего, что он сделал им.

— Эрис. Как твои дела? — в его старых пристыженных глазах была жалость к ней — будто бы он что-то знал.

— Все нормально… — мутно ответила она.

— Я буду здесь, если понадоблюсь, ты позови, я могу заменять тебя, если будут вопросы… — робко предложил он.

— Вопросов не будет. Учитель. — она, перебив Янниса, резко удалилась.

Яннис знал и о бабушке, и о доме. Он был при Августосе, когда тот приказывал местным беспредельщикам отомстить Эрис за его унижение командиром перед знатью. Когда здесь был Таррос — о такой смелости не могло быть и речи. Теперь Августос уже купил документы на участок Эрис в Администрации. Никакими правами девушка больше не обладала. Единственное, что они не могли сделать — лишить ее звания, данное Тарросом и зарплаты, потому что над военными власть, аристократия и Администрация были бессильны.

— Сестра, как дела? — Никон, как обычно, был заботлив. Это был ее лучший друг с того самого дня, как появился здесь. Тогда он был девятилетним мальчиком, а Эрис было семь. Они сразу подружились. Эта дружба была чище, чем с Персиусом. Персиус все-таки любил рисоваться и гнобить общих друзей. А пшеничный Никон был добродушным простым пареньком. Он был благородного характера и сердобольным к Эрис. Он искренне принимал ее за своего пацана. Смелый и серьезный. На него всегда можно было положиться.

— Все хорошо. — ответила Эрис, побратавшись. Ее глаза наполнились слезами и она покраснела.

— Эй, сестра, ну что опять? — участливо спросил он. К ним подошел Георгиус.

— Здравствуй, Георгиус. Передай маме, что ее тетя… Ее тетя вчера умерла. — сказала Эрис, пожав ему руку и похлопав по спине.

— Как? — Георгиус опешил.

— Соболезную, сестра… — промолвил Никон, опустив голову.

— Никон. Мне нужна твоя помощь.

— Говори. Если тебе что-то нужно — похороны или еще что-нибудь, я всегда с тобой! Мы все — с тобой. — сказал Никон.

— Нет, Никон. Ее уже похоронили.

— Кто? — спросил Георгиус.

— Там, где это произошло…

— Где?

Эрис заплакала. Молча. Ее слезы просто капали и она говорила, не смотря на них.

— На рынке. Люди Августоса… Ее ударили плетью… Никон, мой дом тоже сожгли. Сегодня ночью…

— Гамо» то ко'ло су, гамо» *вы. бу тебя, вые. у (греч.) *, Августос! — воскликнул Никон.

— Сестра… Прими мои соболезнования… — сказал Георгиус.

— Скажи, чем помочь? — спросил разозленный Никон.

— Найди мне квартиру. Я буду исправно платить. — попросила Эрис.

— Конечно. У меня есть знакомые. Они сдают комнату в доме. Тихий район. Это рядом со мной! — воодушевленно предложил он.

— Хорошо. После занятий пойдем на пепелище, потом туда. — заключила Эрис.

— Смотри, этот ничтожный Яннис опять здесь. Падальщик. — прорычал Никон.

— Я думаю, он все знает. Он не спроста тут. Но мы не сдаемся. Ясно? — сказала Эрис.

— Да. Хочешь, ты посиди, я проведу уроки? — спросил Никон.

— Нет, брат. Я справлюсь. Спасибо.

Эрис начала занятия. Ей было больно. Но что-то внутри не позволяло сломаться — хоть и на нее все свалилось разом. Эрис была стойкой. Её разум был отключен — действия совершались на автомате.

Таррос оставил в память о себе новое вековое ограждение, новое тренировочное оборудование, недоотставрированные помещения и действующую столовую. Алессандро отправил своих людей, и здесь еще проводились работы. Солдаты Ситии же на пару с Кандийцами строили Крепость.

Вечером Никон, Георгиус, Аргос, Аннас, Атрей, Софос и Эрис отправились к ее дому. Вернее к тому, что от него осталось. При виде черных обсыпавшихся стен сердце Эрис защемило. Старый пес, весь в саже, радостно несся к ней.

— Малыш… Молодец, хороший пёся! — приговаривала Эрис, гладя ему пузо. Он развалился и замер.

— Ну все, Малыш. Хватит тебе. — сказала Эрис, вставая. — Георгиус. Забери моего пса себе.

— Хорошо, сестра. — ответил кузен.

От ворот тоже мало что осталось, но огонь остановился вовремя — листья окружающих деревьев только сморщились от жара пламени. Ребята прошли к развалинам — вся история семьи и дух здешних обитателей остался похоронен под пеплом. Юниоры с жалостью смотрели на свою капитаншу, но ничем помочь не могли.

— Я сегодня ночью переродилась окончательно. — тихо сказала она.

— Сестра, не отчаивайся! — сказал Аргос. — Мы постепенно все почистим тут вместе, все восстановим!

— Да! Ведь у нас у всех уже есть строительный опыт! — зажегся его энтузиазмом Атрей.

— Мы построим новый дом. Вместе. — уверенно сказал Никон.

— Дом можно отстроить. Можно все почистить. Но тут, — она показала на сердце, смотря на пепелище. — Тут, по-прежнему, все отвратительно. Все совсем х. еново. — убито произнесла Эрис.

— Да ладно, сестра. Все мы смертные. Не переживай, вся боль уйдет. Не сразу. Постепенно. — сказал Софос.

— Я сомневаюсь. Я чувствую себя потеряной. Я… — Эрис с трудом говорила. — Я сегодня ночью сама убила. Отняла жизни. — она опустила голову. Ребята недоуменно переглянулись.

— Что ты говоришь? — спросил Атрей испуганно.

— Я убила троих. Если не больше, там еще остались тяжело раненые мной…

— Где?! — Никон был шокирован.

— Я ходила на рынок вечером, искать бабушку. Ко мне привязалась банда пьяни… Я не хотела, но выбора не было. Или я, или они. Что сделано, то сделано. — угрюмо рассказала она под гробовое молчание внимающих друзей.

— Сестра, ты защищалась, только и всего! — сказал Аргос.

— Да. Почему ты не позвала нас? — спросил Никон.

— Да брось ты, брат. У вас своих проблем хватает. Не хочу быть обузой.

— Нельзя всегда полагаться на собственные силы. Ты же сама всегда повторяешь нам, как хорошо работать в команде! — произнес Софос.

— Я сильная. Я справлюсь. И вам еще помогу. — она покачала головой.

— Это еще кто? — возмутился Аргос, смотря на подошедших людей.

— Эй, кто такие?! — заорал на них мужчина, перешагивая через обугленные кирпичи.

— Это ты кто такой?! — вспылил Никон в ответ.

— Я тебя сейчас, малолетка! — Эрис потянула Никона, на которого хотел накинуться мужик.

— Вы кто? — спросила Эрис.

— Я — охраняю эту землю. Мы — люди её хозяина.

— Что? Это наша земля! — воскликнул Георгиус. — Вот хозяйка! — он показал на Эрис.

— Хозяин этой земли — магнат. Пошли вон, вызову подмогу! Давайте, валите от сюда! — кричал на них охранник. — Э, идите сюда! — он махнул остальным.

— Все-все. Мы уходим. — сказал Аргос серьезно. Его вид всегда внушал уважение.

Пятеро мужчин подтянулись к ним. По их виду сразу было заметно, что их заранее натаскали, предупредив о сопротивлении.

— Вра *э! (греч. разг. груб.) *, твой хозяин — Августос? — спросила Эрис неуважительно у первого.

— Он самый. — ответил тот. — Ты и сама все прекрасно знаешь. — мужик заухмылялся.

— Чтоб он сдох! Так и передай ему, слышь, паршивая псина! — Эрис плюнула в их сторону. Она развернулась и зашагала прочь. Парни последовали за ней. Собака Эрис весело побежала с ними.

Эрис закипала от негодования. Парни яро обливали Августоса матом.

— Как ты теперь, сестра? — грустно спросил всегда веселый Атрей.

— Все хорошо. Идите по домам. Спасибо. — тихо говорила Эрис. — А мы с Никоном подберем мне временное жилище.

Ребята послушались. Георгиус увел ее собаку. Он сообщил матери о бабушке Эрис, и та ужаснулась, жалея девушку. Потом он рассказал о сгоревшем доме и конфискованной земле сестры. Георгиус попросил у матери крышу над головой для Эрис. Жалость Татиан на этом и прервалась. Она ответила, что «самим места мало». Дядька и бабка молчали, слушая бойкую тетю Татиан. Вот так…

Эрис и Никон шли искать квартиру. Они пришли в его район. Тихий и укромный. Постучав в ворота, Никон заволновался. Открыла милая девушка — ровесница Эрис. Видно было, что она тоже застеснялась при его виде.

— Здравствуй, Агния… — пролепетал покрасневший Никон.

— Здравствуй… — девушка опустила голову.

— Твоя мама сдает комнату? — спросил он.

— Да. Проходите. — она пропустила их во двор. Здесь было тихо и уютно — политые осенние цветы за ограждением благоухали в вечернем, пока еще теплом, воздухе. Все было до блеска подметено и обрызгано водой.

— Мама! — Агния постучала в деревянное окно времянки.

— Да! Кто там? — послышался голос женщины.

— Пришли посмотреть квартиру. — ответила дочь.

— Сейчас! — через пару минут из двери вышла женщина около сорока лет на вид. — Здравствуйте.

Эрис она сразу не понравилась — от нее веяло высокомерием и самолюбием.

— Вы? — спросила она.

— Моя сестра — сержант ополчения желает снять комнату на постоянное жительство. — проинформировал стесненный Никон.

— У меня не осталось незаселенных комнат. — женщина, одетая в домашнюю тунику и штаны, ответила ей резким голосом.

— Хоть маленькая коморка, уважаемая хозяйка. — достойно попросила Эрис.

— Нету. Не осталось. — сказала она. — Хотя… Есть комната, где живут приезжие торгаши. Я могу на пару ночей подселить тебя, они скоро уплывают. — предложила она.

— Как? Они — мужчины? — спросил Никон.

— Да. Но они помешаны на работе, приходят поздно. Не ужиная, ложатся спать. Я думаю, ночевать, обложившись сумками под моим замком будет лучше, чем на опасной улице, кишащей развратом. — сказала женщина.

— Спасибо, я подумаю. — ответила Эрис.

— Ну, думай-думай. — женщина кивнула дочке, и та пошла к выходу, дав понять, что им пора уходить.

— Сумасшедшая какая-то! — возмущался Никон. Эрис молчала. При слове «улицы» ее охватил страх. Она вспомнила темный ночной рынок.

— Никон… — позвала она его, не смотря. Они продолжали идти. Она хотела сказать, что подселится к торгашам, но промолчала.

— Слушаю, сестра! Не расстраивайся, сейчас еще поищем. В крайнем случае, переночуешь у меня. Ника будет рада.

— Нет, ты что! Я не буду создавать Вам неудобства. Никогда. — ее взгляд все еще оставался потерянным.

— Почему ты такая?

— Какая? — спросила Эрис.

— Ну… Не хочешь помощи?

— Я не хочу быть должна кому-либо. — ее вид был уверенный, несмотря на гнетущую бурю в оставшейся один на один со всем миром, душе.

— Сестра. Я хотел спросить тебя… — робко начал Никон.

— Говори, братец.

— Только не обижайся, ладно?

— Не торгуйся. Смотря, что спросишь. — отрезала Эрис.

— Сестра… — он остановился и присел у обочины.

— Ну говори — не томи теперь! Что за привычка — разжечь любопытство и заткнуться! — возмутилась Эрис.

— Как понять, что… Что любишь человека, и он для тебя — всё, вся Вселенная? — спросил Никон, посмотрев на Эрис.

В ее взгляде отпечаталась дикая боль. Ее брови печально опустились.

— Прости, сестра. Это был глупый вопрос. — он отвернулся.

— Нет, брат… — Эрис села рядом. — Это, пожалуй, самый важный вопрос в жизни.

— Так как? — Никон грустно посмотрел на Эрис.

— Ясно все с тобой, мой влюбленный герой. Агния — дочь той неприятной женщины. — Никон покраснел. — На мой взгляд — милая девушка. — Эрис улыбнулась.

— Я знаю… Но я не хочу ошибиться в своем выборе. Подскажи, сестра! — умоляюще возвал он.

— Знаешь, братишка… — Эрис вновь запечалилась. — Когда ты видишь своего любимого человека — твое сердце замирает… — голос Эрис звучал таким глубоким, каким Никон его никогда еще не слышал. — Когда он перед тобой — все проблемы исчезают… Его недостатки, ненавистные всем, для меня превратились в достоинства. Ни одна сплетня не отвратит мое сердце, не заставит меня сомневаться в нем… Когда ты любишь — ты веришь и боготворишь. Когда любят тебя — тебя не хотят отпускать. Ревнуют… Опекают… Боготворят так же, как и ты…

— Сестра… — сочувствующе произнес тихий Никон.

— Я не могу думать ни о чем другом. Из всех испытаний, свалившихся на мою никчемную голову, самое страшное — наша разлука. Ненавижу этот мир и себя… Его глаза — полные печали и разочарования… — слезы Эрис капали на сухую землю. — Я виновата, я отказала ему… Я причинила боль любимому, преданному мне, сердцу… Это моя главная ошибка в жизни… Но нашему счастью помешали эти… — она на мгновенье замолчала. — Проклятые законы, обрекшие нас на вечные муки… А твоему — ничего не должно помешать! Если ты упустишь судьбу, потом всю жизнь будешь жалеть… Поэтому — дерзай! — Эрис похлопала друга по спине. — И ее мамаша не должна стать помехой молодого мужчины Никона!

Никон был шокирован от откровений обычно замкнутой Эрис. В ее груди не полегчало — ей теперь стало еще и стыдно за болтовню.

— Сестра, спасибо! Я понял тебя. Я буду поступать так, как говорит мне мое сердце. — он был воодушевлен ее искренней речью. — Я сочувствую тебе, Эрис.

— Не надо жалеть меня. Теперь мы оба выглядим одинаково жалко — несчастные влюбленные. — ухмыльнулась она.

— Но они нас любят, сестра. Любят, я знаю. — Никон покачал головой.

— Пошли. Уже поздно. — сказала Эрис, весело встав.

— Да, конечно! — Никон поднялся, и они побрели по темным улицам, ищя дом для ночлега. Они заходили в постоялые дворы — но мест не было. Они нашли одну квартирку, но там хозяином был какой-то престарелый сумасшедший пьяница, и Эрис наотрез отказалась селиться в том мрачном месте.

— Делать нечего, Никон. Пойду к торгашам. Потерплю, а там… — обреченно заключила Эрис.

— Ты что? Ты хоть понимаешь, какая это опасность?! — воскликнул Никон.

— Знаешь, я полагаюсь на Создателя, Никон. Он защитит меня. — уверенно сказала Эрис, разворачиваясь назад.

Никон поплелся за Эрис. Делать было нечего. Они вновь пришли к хозяйке. Было уже поздно и они долго стучались. Эрис надела шлем.

— Вам сюда? — спросил подошедший квартирант.

— Да. — грубо ответила Эрис мужским голосом.

— У меня есть ключ. Я открою и позову хозяйку. — сказал мужчина сорока лет, одетый просто, но чисто. У него был венецианский акцент.

— Будьте так добры. — попросил Никон.

Через пару минут женщина вернулась.

— Что, вернулись? — заносчиво произнесла она.

— Я решила поселиться у Вас. — сказала Эрис.

— Я же говорила тебе. — довольная собой женщина продолжила. — Заплати сразу за месяц.

— Хорошо. Сколько?

— Тридцать дукат. По одному за каждый день.

— Хорошо. Может, зайдем? — спросила Эрис.

— Да. Заходите.

Они прошли в калитку. Никон хмуро оглядывал прагматичную мамашу своей любимой девушки. Эрис отсчитала деньги и дала ей.

— Пошли. — сказала женщина.

Никон увидел в окне Агнию. Она боязливо улыбнулась ему. Никон воспрял душой и расправил плечи — теперь он уверен в себе.

Они прошли по узким чистым дорожкам и остановились возле длинной времянки с многочисленными дверями.

— Вот. Это здесь. — указала женщина на третью дверь. Заходи, ключ дам завтра. — сказала женщина, нагло открыв дверь. Сидящие внутри, на полу застеленном циновкой, мужчины в льняных туниках и спальных штанах повставали, приветствуя хамоватую хозяйку.

— Что не спим?! — властно воскликнула она.

— Да вот, решили перекусить. Будете с нами? — предложил тот человек, которого Эрис виделау ворот ранее.

— Нет. Что я сыр не видала, что-ли? — презренно ухмыляясь, ответила женщина. — Я на время подселила к вам нового квартиранта. — она указала на стоящую в отстраненной позе Эрис.

— А не многовато нас здесь самих? — робко спросил другой мужчина.

— Я же сказала — временно. Скоро все решится, и вообще — в тесноте, да не в обиде. — лукаво произнесла хозяйка, уходя.

— Проходи, служивый, давай с нами. — предложил новый сосед под подозрительные взгляды Никона.

— Я не хочу. Спасибо, соседи. — ответила Эрис, сделав голос как можно грубее. — Иди, брат. — сказала Эрис, громко братаясь с Никоном. Его взгляд был тревожен, но она похлопала по его спине еще сильнее, желая успокоить.

— Давай. До завтра. — хмуро сказал Никон, оглянув всех острым взглядом на прощание.

Эрис вошла, кивнув всем головой. Она разулась и аккуратно поставила свои сандалии особняком, что отличилось от хаотично разбросанной кучи обуви.

— Здесь свободно? — спросила Эрис указав на голое место у стены.

— Да, братец. — ответил еще один сосед. Всего в комнате в кругу, склонившись над скромным ужином сидело пять мужчин — двое около сорока лет на вид, двое — ровесники Тарроса, и один — как Никон.

— Спасибо. — сказала уставшая Эрис. Она легла на пол, повернувшись к стенке и сняла шлем. Кольчужный капюшон остался на голове, скрывая волосы. Через полчаса утомленный сержант глубоко спал.

Соседи легли рядком, накрывшись кто чем. Медный светильник, заправленный черным оливковым маслом последнего сорта, погас.

Эрис проснулась раньше всех на заре. Она прошла к выходу.

— Где же тут умыться можно? — рассуждала она. Эрис увидела Агнию, хлопочущую по хозяйству.

— Здравствуй, Агния! — она помахала ей. Девушка дружелюбно улыбнулась.

— Где у вас вода?

— Вон там, около уборной. — Агния указала на тропинку.

Эрис освежилась. Она направилась к Агнии.

— Тебе помочь? — спросила Эрис.

— Нет, спасибо. — ответила та.

— Да ладно. Что ты не успела сделать? Давай помогу. — настояла Эрис.

— Мама ругать будет. — ответила пассия Никона.

— Поругает и перестанет. Ты тесто будешь ставить?

— Да.

— Где кухня? Покажи муку, я все сделаю и пойду на службу. — предложила Эрис.

Агния, боязливо оглядевшись, провела Эрис к кухне. Показав, что где, она наблюдала, как Эрис справляется.

— Знаешь, Агния, мой братец — лучший паренек на земле. — недолго думая, произнесла прямолинейная Эрис, отчего Агния покраснела. — Да не бойся ты так, со мной можешь быть откровенна. Я умею хранить тайны.

Девушка простояла немного, затем ответила:

— Как тебя зовут?

— Меня зовут Эрис.

— Эрис. Я знаю Никона год. Он мой сосед.

— Тебе повезло, дорогая.

Агния улыбнулась.

— Я замечала, как он провожает меня взглядом. И я сразу заметила его — такой красивый, с пшеничными волосами и умными смоляными глазами, излучающими благочестие… — застенчиво улыбаясь, говорила девушка.

— В точку! Он любит тебя, сестренка. Только не говори, что я сказала. Будь хорошей подругой, Агния.

Агния быстро закачала головой, благодарно опуская глаза.

— Что такое? — в кухню зашла мать.

— Ничего. Мы вместе работаем. Так веселее. — ответила бойкая Эрис, опередив недовольства.

— Агния сама справится.

— Никто и не сомневается. Вы вырастили прекрасную дочь. Это подтверждает высказывание: «строгое вспитание — самое лучшее».

Эрис с достоинством задобряла хозяйку, чтобы Агнии не досталось.

— Готово. — Эрис отошла от чаши. — Мне пора на службу. До вечера.

— До вечера, Эрис. — сказала девушка уходящей Эрис. — Мама, ты поступишь с Эрис так же, как с другими? — боязливо спросила Агния.

— А что, она особенная?

— Да нет… — девушка опустила голову.

Эрис зашла в комнату. Дух спертого воздуха окутал ее. Зайдя со свежести, эта вонь тесной мужской каморки предстала перед ее носом во всей красе. Соседи вскочили, увидев её.

— Лежи, что прыгнул! — по-пацанячьи отрезала девушка мужику. — Я свои меч возьму и шлем, и уйду.

Сосед не ответил, смирно лег и отвернулся.

Эрис побрела на службу.

— Сестра! — это был Никон.

— О, как дела? Видишь — я жива. И здорова. Это сосед чуть в штаны не наложил со стыда передо мной, а мне — хоть с горы, хоть под гору.

— Молодец! — Никон засмеялся.

Они пришли и началась трудовая будня.

Вечером Эрис вернулась домой. Ключ ей так и не дали, но девушка надеялась на людскую честность. Она долго стучала. Наконец-то ей открыли.

Эрис зашла к себе. Здесь уже собрались общежители.

— Здравствуйте, соседи. — Эрис грубо села на свое место, поставив сумку.

— Здравствуйте, сеньорита. — смущенно сказали соседи. Как оказалось, это были не плохие люди — обычные торгаши. Но они не собирались никуда уплывать, и Эрис это насторожило. Все же, она, положив сумку на своей границе, расстелила циновку и легла спать.

Так прошла неделя — Эрис помогала Агнии по утрам, и приятельски беседовала с благопристойными соседями по вечерам, не открывая своей души перед ними. Политика и работа — все, что кратко обсуждалось ими.

Вернувшись однажды, ее просто не впустили за ворота. Эрис стучала. Но никто не открывал. Ей было стыдно ломиться посреди улицы и она села у обочины в расстроенных чувствах.

Наконец пришел сосед и открыл своим ключом. Эрис ворвалась в сад. Она стучала и в окно. Агния не выдержала. Она выглянула.

— Агния, где мама? — сердито обратилась Эрис.

— Мама… спит.

— Не ври! Я так грохотала, что мертвец бы встал! Дай мне мой ключ! — потребовала она.

— Ты что разоралась тут? Чего орешь?! — вылезла хозяйка.

— Почему дверь не открываете! Дайте мне мой ключ, и я не буду орать и стучать! — вскипела Эрис.

— Вали отсюда! Агния! — она обратилась к доче. — Дай ей ее сумку, пусть идет прочь! Хамка!

Агния, не хотя, вынесла из хозяйского дома сумку Эрис. Ее лицо было преисполнено стыда за мамашу-мошенницу. Тогда Эрис все поняла. Поняла, что все было спланировано заранее. Она даже не стала просить дукаты обратно — совесть не позволяла. Под взгляды любопытных, привыкших к такой картине, жильцов Эрис попрощалась с Агнией глазами и грубо выхватила маленькую сумку из ее рук, уйдя прочь.

Глава тридцать четвертая

Эрис брела по узким вечерним улочкам, целый день протомившимися под критским солнцем. Этот злой мир поражал ее своими бесчестными и бессердечными обитателями. Она ничего не расскажет Никону — она не помешает двум влюбленным соединиться. Единственным местом, где всегда можно было бы найти комнатку под квартиру являлся злополучный рынок. Точнее, бедный квартал за ним. И вот Эрис медленно плетется к нему — в своем стальном шлеме и с сумкой жалких пожитков за поникшими плечами…

Она проходила мимо заборов под деревьями, на которых висели нацарапанные мелом корявые вывески «Сдам комнату». В кармане ее были небольшие сбережения, собранные за несколько месяцев. Ее грудь разъедала усталость от ударов судьбы, но необходимо было двигаться дальше.

Зайдя в несколько домов, она не нашла места. Наконец, после очередной попытки, уже начав отчаиваться, Эрис смогла найти комнатку.

Это был довольно-таки большой двор с малым количеством растительности — везде было посыпано галькой, кроме заросшего огорода. От хозяйского дома вверх, на холмик, вела широкая площадка, шуршащая под ногами. На том холме был построен хрупкий дом о двух этажах — два открытых длинных коридора-балкона с пятью дверьми на каждом. Располагались комнатки ровно в ряд, отдельно. Никто никому не должен мешать.

Эрис досталась последняя комната на первом этаже-лоджии. Это добавляло ей обособленности ото всех. Две уборные, нерабочая баня и маленькая летняя купальня находилась еще выше дома, и к ним, чтобы постираться у воды, нужно было взбираться по высоким каменным ступеням.

Хозяевами были зрелая супружеская пара, имеющая двух дочерей-близняшек на выданье. Здесь царил свой дух и свои законы. Хозяин был молчалив и снисходителен, а его жена была строга и требовательна. Мыла и убирала огромный двор за плату соседка Эрис.

Эрис каждый день улыбалась Никону и отговаривалась от его расспросов о жизни в доме Агнии; на просьбы дойти до дома вместе. Но, в конце-концов, его любимая сама все рассказала ему. Всё же утаив одно — обман своей мамы. Никон удивился, почему Эрис ушла оттуда. Не желая позорить избранницу друга, девушка лишь ответила, что в комнатке слишком тесно.

Эрис каждое утро набирала себе воды из колодца в огромную бадью, желая искупаться после работы теплой водой, согретой на солнце. Но, приходя поздно, Эрис обнаруживала емкость пустой — воды уже не было. Эрис омывалась ледяной водой и шла спать, продолжая оказывать по утрам услугу бесстыдным соседям.

Так прошла ее критская зима, и наступила весна, грозами которой Эрис надышалась вволю, тихо созерцая с лоджии.

Однажды ночь была жарковатая, и девушка оставила дверь приоткрытой — она не знала, что ночью к ней в комнату забредет пьяная старуха. Эрис напугалась, найдя возле себя ужасное существо, невесть откуда забредшее к ним во двор через оставленные открытыми забывчивыми квартирантами ворота. Она растолкала ее и та принялась дико орать и поносить Эрис. Затем эта бабуля спрыгнула в ночи с высокого первого этажа вниз, в длинную траву в огороде. Хозяйка, бывшая всегда на чеку, вилами выгнала, как оказалось, отпетую рыночную воровку, пока добрый хозяин спал.

Здесь жили итальянские эмигранты, работающие на стройке в городе. Так же обитали и люди, приплывшие с материка и пахающие на тростниковых полях. В одной из комнат обитали веселые девушки, говорящие на венецианском диалекте, в котором артикль «е» писался «х» и произносился как «с», как в слове rosa. Они работали на хлопковых рядах и в ткацкой. Поздней осенью, а именно, одиннадцатого Ноября, девушки устроили колядки — Венецианский праздник Святого Мартина, прошедший на ура. Они весело распевали, ходя по соседям:

San Martin xe’nd sofita

A trovar la so’novissa

So’novissa no ghe gera

San Martin col culo par tra!

*СвятойМартинзабрался на чердак, невесту он проведать не дурак, Святой Мартин невесты не застал, и с чердака на задницу упал! (венец. диалект.) *

Получая сладость, соседки пели веселое доброжелательное продолжение. И только попробуй зажмотиться — получишь гадкий стишок-проклятие уже про свою обитель и пятую точку.

Девчонки дышали жизнью!

Были и скандальные соседки — рыночные торгашки. Не обошлось без хулиганов — несколько юных названых братьев, промышляющих на опиуме, привозимым на кораблях из Анатолии, Понтийского моря вместе со специями. Сзади, в отдельной комнате у уборной жил один здоровенный мужик — по манерам и речи отпетый головорез с садистскими наклонностями, иногда делившийся отвратительным прошлым с Эрис, когда та ждала своей очереди постираться. Сверху, над Эрис, жила и странная супружеская пара — добрая жена и отчаянный пьяница муж. Они постоянно ссорились навсегда и так же бурно сходились. У них не было детей, в отличие от других соседей — доброй пары евреев, многочисленных детей которых Эрис так и не смогла научиться различать. От подростков до молочного малыша. И всем этим людям по карману были только такие маленькие душные комнатки. Здесь жилище стоило в два раза дешевле, чем у матери Агнии.

Хозяйка следила за порядком — их семья держалась подальше, особняком от квартирантов, близко не пересекаясь с народом. Парни-итальянцы не ровно дышали к девушкам с их краёв, каждый вечер весело перекрикиваясь и пересвистываясь с ними. Парни — снизу, девушки — с верхнего этажа. Обычно все заканчивалось веселым поливом строителей. К одинокой Эрис пытались проявить симпатии несколько парней, но они были безжалостно отвергнуты ею в грубейшей солдатской форме. Постепенно все привыкли к суровой, но отзывчивой и невероятно красивой девочке-сержантке.

Сложились и влюбленных парочки — они предпочитали уединяться за пределами общежития, дабы не вызвать гнев хозяйки. Готовили внизу — у каждого был свой маленький открытый очажок под первым этажом. Итальянские парни и девушки практически каждый день довольствовались мамалыгой на кукурузной муке с водой. Такие же кукурузные лепешки покупались на рынке. По праздникам была та же мамалыга, только на муке пшеничной, с молоком вместо воды. Дешевые дары моря также привносили в рацион бедняков разнообразие. Эрис же никогда не готовила себе — не было настроения. На ужин она покупала по дороге домой у рынка кусок жареной рыбы и лепешку — в старой рыбной жаровне продавали анчоусы, бычков, мойву, сардины, креветок, молодь каракатиц. На сладкое можно было найти венецианское гардо — каштановые лепешки и запеченные фрукты. Днем же солдат питалась в столовой. Этим и довольствовалась.

Вот так Эрис жила около года — время беспощадно шло. Ее одиночество наложило отпечаток на характер девушки, сделав ее более серьезной и нелюдимой. Ей уже давно, в начале октября прошлого года исполнилось семнадцать лет и ее красивая внешность стала еще более привлекательней. В части все было гладко — ее строгое отношение к работе сделало из юниоров универсальных солдат. Но она не останавливалась на достигнутом, и всегда ставила новые цели.

Эрис никогда не забывала о Тарросе. Ее сердце ныло от боли, ей было тоскливо. Она часто плакала по ночам, обнимая его клинок и белую повязку, целуя подвеску, подаренную когда-то им. Теперь все, пережитое ею когда-то, казалось просто сказочным сном… Эрис всегда молилась за Тарроса. Больше, чем за себя.

Ночь…

Как покрывало, опускается с небес,

И в мою душу вновь приходит мрачный бес,

Я точно знаю, что от чувств не убегу —

Тебя сильней люблю, жить дальше не могу.

В плену у них, подобно мертвой от тоски.

Печаль сжимает сожаления тиски.

И новый день мне не приносит ничего,

Поникла духом, мне так тяжко без Него.

Всё слёзы прячу — не поймет меня никто.

И жизнь — не жизнь, и свет — не свет, и всё — не то.

Мне предначертано дышать — я не умру.

Я так хочу сбежать — но от себя не убегу.

Ты — словно призрак, над душой моей паришь.

Недосягаем, за собой меня манишь.

Как же жестока к нам разлучница судьба!

И будет тщетна тут борьба или мольба.

Будь проклят день, когда я встретила Тебя!

Теперь обречена терзанием, любя.

А как же Ты? Как мой любимый Ты живешь?

Все то, что связано с Тобой, волнует все ж.

Я за Тебя молю Всевышнего всегда —

Благословенье дай на все Его года…

Эрис не давала себе послаблений. Ей нужно было продолжать жить из-за огромной ответственности. Что Эрис и делала. Она за все время видела Алессандро всего пару раз. Он приезжал по делам и в спешке покидал часть. Он избегал встречи с Эрис. Его мучала и разъедала совесть. Во второй его визит Эрис нечаянно столкнулась с ним взгядом, вызвав в нем дикое чувство всепоглощающей вины. И Эрис прочитала это в его молчаливом смоляном взгляде. Но он знал, что проведитторе установил за ней и Тарросом слежку. И оправдывал себя этим.

До Эрис дошли слухи об ужасной смерти чиновника Августоса и его дочери. Это произошло зимой на лесной дороге. Сыскной миллитари Алессандро списал все на шайку орудующих в тех местах разбойников — все выглядело, как ограбление повозки магната. С них даже сняли одежды. Но это зверское убийство отличилось особой жестокостью — перед смертью над беднягами долго глумились на глазах друг у друга. Как будто убийцы специально упивались омерзительным адским действием, поражающим своей жестокостью. Также Алессандро не учел одного — голову Августоса так и не нашли. Но, впрочем, решение столичного ищейки никто не смог оспорить.

Она больше не слышала о Бартоломео, зато Яннис рассказал, что Инфантиди и Пасхалис тоже скоропостижно скончались естественной смертью.

Также Эрис расстраивали сплетни, которые распускала мать Персиуса — она говорила, что ее проклятия сделали Эрис бездомной сиротой. Она была рада этому. Его мать не забывала о бедной Эрис, несмотря на то, что прошло уже более полутора лет после смерти Персиуса.

В части Эрис узнала, что командир Таррос, мобилизовав свой гарнизон уже две недели стоит на западе острова. Виной этому были агрессивные восстания крестьян во главе с их архонтами.

Яннис всё время хотел втереться в доверие Эрис. Но она и ребята не допускали этого. Хоть и дали ему некоторые послабления. После смерти Августоса и Пасхалиса над ним исчез гнёт парочки из его влиятельных дружков. Но Эрис не могла простить старика за лживую продажную душонку. Ребята по-прежнему проводили дни на ристалище, а по вечерам подрабатывали.

В один обычный выходной день Эрис решила остаться дома и заняться стиркой. Теплый февральский воздух и солнышко заставляли цвести миндаль и набухать почки на деревьях.

— Эрис! Там тебя спрашивают. — сообщил сосед-итальянец по имени Эдуардо. Эти веселые шумные парни напоминали Эрис кандийских сан марковцев.

— Кто? Я никого не жду. — произнесла Эрис, сосредоточенно полоща белье — зная характер хозяйки, она сразу при переселении запретила друзьям приходить к ней.

— Какая-то шикарная златокудрая красотка в повозке. Иди, посмотри. — ответил сосед, заходя в уборную. — А то сейчас я сам вернусь к ней! — протяжно добавил он из кабинки.

— Да она шарахнется от твоих духов. Ты лучше облегчись! — крикнула соседу девушка-солдат.

Эрис, бросив дела, спустилась с вышины по ступенькам. Пока она прошла длинный двор, ее охватывало волнение. Эрис открыла ворота и подошла к повозке, заглянув в нее.

— Каллиста?.. — тихо произнесла она, увидев сестренку Тарроса, жену Алессандро.

— Милая Эрис! — Каллиста выпрыгнула из кареты, вешаясь на шею Эрис. — Милая моя! — она держалась за руки сержанта и слезы полились из ее красивых глаз.

— Дорогая Каллиста! — Эрис была счастлива видеть ее. Как будто прошлое рухнуло на неё — все воспоминания и чувства нахлынули разом. — А где Джузеппе?

— Я оставила его с няней. Мы очень устали с дороги, я приехала из Кандии к Алессандро только недавно и — сразу к тебе.

— Спасибо, дорогая. Как ты нашла меня?

— Как можно не найти тебя, когда мой муж — главный сыскной? — улыбнулась Каллиста.

— Точно. — Эрис улыбнулась в ответ. — Пойдем внутрь.

Эрис завела Каллисту во двор. Та, с удивлением, озиралась по сторонам. Она была шокирована этим общежитием для простолюдинов, больше похожим на большой кудахтающий курятник с цветастыми флажками развешанного белья.

— Ты живешь здесь? — тихо спросила она у Эрис.

— Ты не ожидала увидеть меня тут? — ухмыльнулась Эрис.

— Нет, ты что… — смущенно ответила Каллиста.

— Здесь обитает настоящий народ. Тот, кто делает Республику. А мой дом сожгли больше года назад, землю забрали. — буднично ответила Эрис, проходя по узкому деревянному балкону, ведущему к комнатке. Сестра Тарроса промолчала. Эрис заметила на ее плечах свой подарок. Это было приятно.

— Заходи. Я сейчас принесу тебе поесть…

— Не стоит. — перебила Каллиста.

— Ты что, брезгуешь? — пошутила Эрис.

— Нет, о Мадонна, что ты такое говоришь! — воскликнула гостья.

— Подожди. — Эрис открыла дверь и громко крикнула. — Эдуардо, Эду! — в ответ издалека послышался мужской голос. — Давай неси сюда одну миску своей стряпни! И побыстрей давай! — Каллиста расслышала согласие.

— Это мои соседи. Ваши земляки. Добрые и честные малые. Только вот, влюбчивые до жути. Ну, благо, взаимно — девчонки венецианки, живущие сверху, и, как говорится, «Каждой твари по паре.» — Эрис говорила и стелила перед гостьей ажурную чистую салфетку, поставив на нее кувшин с морсом и лепешку. Она приподнесла Каллисте огромную чашу с фруктами — девушка в течении недели собирала лучшие соседским малышам.

Каллиста улыбалась. Она осматривала комнатку Эрис. Крошечная чистая коморка, где из всего богатства была лишь циновка, на которой сидела Каллиста, дорожная сумка и деревянный ящик — под стул и шкаф одновременно. На стене висели ее плащ, служивший одеялом, оружия и доспехи.

— Ну почему ты не привезла Джузеппе? — укорила её Эрис. — А можно я увижу его? Сейчас? — Эрис очень любила маленьких детей и старалась радовать их. Соседи были не исключением.

— Конечно. Я привезу или ты сама…

— Можно? — это был итальянец — сосед.

— Да. Ты хоть руки вымыл?! — Эрис подняла левую бровь.

— Обижаешь, Эрис. — парень покраснел.

— Поставь и иди отсюда. — нагло отрезала она. — И не надо так пялиться на мою венецианскую подругу, ее муж — капитан части. На каменоломню сошлет тебя, и никто не узнает о твоей смерти через семь лет. — честно предупредила она. — Спасибо, брат. — она слегка улыбнулась.

— Не за что, сестра, обращайся! — сказал улыбчивый Эдуардо, скрываясь за занавеской.

— Ох, Эрис-Эрис. Ну как тебе это удается?

— Что?

— Подчинять мужчин без применения женственности? У тебя — стальные нервы. Честно.

— Не говори ерунды. Мужчины уважают строгую серьезность, умение дать сдачи в любых условиях и любят, когда отвечают за свои слова. Вот тогда добьешься их уважения. А сопливая неженка надоест за месяц любому.

— Ты права. — задумчиво сказала Каллиста.

— Ты далеко остановилась? Надолго?

— Да. Я остановилась в крепости Ситии. — ответила Каллиста.

— Как стройка? — поинтересовалась Эрис.

— Почти готово, ну еще, конечно, будут доработки. Я больше не могла ждать. И Алессандро тоже. — она улыбнулась. Но, увидев во взгляде Эрис печаль, улыбка исчезла с ее лица. — Если честно, это мой брат прислал меня. Он с войском двинулся на запад — там чрезвычайное положение. Он сказал, чтобы ради нашей безопасности я ехала к Алессандро…

— Как он? — сдавленно спросила Эрис и ее глаза невольно наполнялись слезами.

— Держится…

— Он не болеет? Не ранен? У него ничего не болит?.. — сердобольно поинтересовалась Эрис.

— У него болит здесь. — Каллиста показала на сердце. — Как же так, Эрис? Как же ты могла? — с укором спросила Каллиста, заглядывая ей в глаза. Эрис отвернулась. Она немо плакала и ее горло сдавило.

— Я ничего не сделала. Ты ничего не знаешь. — отрезала девушка. — И ты не имеешь права что-либо говорить мне.

— Имею. — Каллисте было жалко Эрис. Но ей было обидно за брата. — Я видела, с каким распахнутым сердцем он отправился в Ситию к тебе. Да, я так и знала, что к тебе. Но обратно он вернулся без него. Без сердца…

— Не говори так, умоляю. Не терзай мою душу…

— Он стал другой. Он и так был нелюдим и груб. Сейчас он стал какой-то душевнобольной. Не хочет общаться… Без того вспыльчивый, рвет и мечет. Он всегда был трудолюбивый и целеустремленный, теперь вообще стал помешан на службе. Его больше ничего не интересует. Его глаза — потеряны и пусты. Я не знаю, что у него на душе. Но я знаю, что это из-за тебя. — обвинила Каллиста.

— Я не виновата, Каллиста… Я тоже страдаю… — Эрис говорила, молча рыдая. — Спроси у своего мужа, он все расскажет! Он знает все! — вспылила она. — Спроси и больше никогда ни в чем не обвиняй меня! — Эрис начала громко всхлипывать, поспешно растирая раскрасневшееся лицо.

— Прости, милая… — Каллиста обняла ее. — Милая Эрис, прости за резкость. Я не хотела. — извинялась Каллиста.

— Я не обиделась. Все хорошо. — Эрис быстро успокоилась, поглощенная стыдом. Но ее грудь то и дело самопроизвольно отчаянно вздыхала. — Попробуй. — она указала гостье на миску с угощением.

— О, неужели это мамалыга! — воскликнула Каллиста. — Я не ела ее с раннего детства. Тогда мы жили бедно и другая пища была не по карману нашим родителям… — Каллиста вспоминала и пробовала. — Давай со мной.

— Прости. Я не хочу, спасибо… — вежливо отказала расстроенная девушка.

— Благодарю. — Каллиста выпила налитый для нее морс.

— Милого Джузеппе расцелуй за меня, прошу… — Эрис взяла чашу с фруктами со стола. Она ссыпала все содержимое в холщевый мешочек. — Это ему. Прошу…

— Конечно! — воскликнула умиленная мать.

— Приезжай ко мне с Джузеппе.

— А ты? Ты приедешь? — с надеждой спросила Каллиста.

— Это исключено. Нас не должны видеть вместе. Таков закон. И твой Алессандро — мне будет слишком больно видеть лучшего друга Тарроса. — Эрис давно не произносила этого любимого имени при ком-либо. Ей стало невыносимо больно, но она сдержала себя, глубоко вздохнув.

— Милая Эрис. Я очень рада, что с тобой все в порядке. Я очень переживаю за вас обоих…

— Я тоже… Я молюсь о нем… — хмуро проговорила Эрис, пряча заплаканный взор.

— Я знала, что не обманулась на твой счет. Теперь я вижу, что моего бедного брата тоже любят. Прекрасно то, что его чувства взаимны. Я рада. Я надеюсь, что все образуется. Ты прости, но мне пора. Джузеппе будет плакать. — попросила Каллиста.

— Конечно, дорогая, конечно. Смотри за ним хорошо, прошу.

Каллиста, покачав головой, прослезилась. Они вместе встали и еще раз обнялись на прощанье.

Девушки вышли из ворот. Каллиста вновь крепко обняла Эрис, поспешно сунув ей в ладонь маленький сверток пергамента. Не успела Эрис сообразить, как сестренка Тарроса, поцеловав ее в щеку, запрыгнула в повозку, приказав удалиться. Эрис и Каллиста долго махали друг другу, прощаясь взглядами.

Эрис чувствовала, что в ее руке что-то бесценное. Она побежала в комнату под соседские взгляды.

Эрис заперла дверь и плюхнулась на циновку. Дрожащими пальцами открыла она свиточек, связанный узкой красной ленточкой.

Она узнает этот почерк из тысячи… Когда-то Эрис была рядом с его рукой, наблюдая то, как он быстро, машинально оттачивает каждую черточку. Такой ровный и уверенный. Твердый, как и его обладатель. Немного наклоненный влево, говорящий о целеустремленности и силе. Украшающие строгость проскальзывающие черточки, ведающие о импульсивности и чувственности…

《Здравствуй, моя любимая Эрис, амато тезоро мио.

Я не знаю, с чего мне начать писать тебе. Но я знаю, что ты прочтешь мои слова до конца. Я хотел бы написать что-нибудь обидное, в отместку твоей жестокости, но не могу. Я признаю свою слабость.

Время проходит, а мои чувства остаются, Эрис. Я все также мечтаю о тебе, и я не могу смириться с судьбой, поступившей с нами так жестоко.

Моя милая Morosа, мое сердце навсегда подчинилось тебе. Не считай меня сумасшедшим, знай — мужчины тоже умеют любить по-настоящему. Я изменился благодаря тебе. Ты определена для меня Создателем.

Любимая моя, зои му, латрия му, я могу писать бесконечно, но хочу оставаться в твоих глазах сильным, под стать тебе. Я хочу, чтобы ты была моей в этом мире и на небесах. Иному не быть. Я хочу осчастливить тебя, хочу, чтобы ты подарила мне сыновей. Я не хочу, чтобы из твоих красивых добрых глаз упала хоть одна слезинка. Не плачь.

Я знаю, ты по-прежнему любишь меня. Ты скучаешь. Ты любишь меня еще сильнее, чем раньше. Потомучто мы чувствуем одно и то же, ощущаем это…

Смотри — я растоптал свою гордость, отправляя свое сердце на этом пергаменте.

Ты отвергла меня. Ты убила меня. Но мою любовь ты убить не сможешь. Внимай мне, агапи му:

Как начать мне, что хочешь слышать?

Что мне рассказать о себе?

Я — тысяча волн, слитых в одну.

В водовороте бездонном

Дай мне покой и любовь.

Держи надежно меня в жестоком мире.

Лишь один твой поцелуй

Каждый страх мой глубинный

Может победить

И душа моя прекратит, словно море буйное, волноваться.

Скажи снова, что любишь меня

И я стану непобедимым,

Я стану твоим совершенством.

Я был рожден среди волн

И жизнь моя — сплошные эмоции.

Усмири меня, в своих ладонях

Своим живительным теплом.

Я рожден был бурным морем,

Увидь, что в этом бездонном хаосе

Я выбрал тебя одну, душа моя.

Окуни меня в свою любовь,

Усмири меня навсегда,

Чтобы стал я твоим цветком —

Твоей розой, пусть и с шипами.

Как мне продолжить?

Что попытаться добавить?

Я чувствую тебя,

Я знаю, мы с тобой на одной глубине…

Когда тебя не было,

Ночь густая меня окружала,

Ледяною водой холодя сердце мне.

И Господь дал мне тебя.

Теперь спрячь меня, поддержи

Истинной крепостью будь

Средь песков.

Хочу быть рядом с тобой,

быть светом и тенью твоей,

как умираешь по мне, скажи, прошу…

Хочу быть слезой

В твоих родных глазах

Чтобы плакала без меня.

Возьми меня,

в мечты свои возьми.

Не выдержу, ты чувствуешь?

Давай, спаси же меня!

Укрой меня,

в объятьях своих укрой меня,

чувствуешь, что я чувствую?

Теперь ты знаешь, если уйдешь — я потеряюсь, потеряюсь…

Хочу чтобы ты внимательна

была ко мне, талисману своему,

Хочу, чтобы не случилось с тобой плохого.

Хочу, чтобы ты доводила меня до конца,

Как воск, меня плавила,

В горячих твоих поцелуях потеряюсь.

Только тебе позволяю всё —

Заставлять меня плакать

И заставлять смеяться.

Дана сила тебе —

Подчинить меня.

Я признаю свою слабость,

Жизнь моя и ее свет — это Ты.

Спаси меня, погибну…

Я не буду подписываться. Ты знаешь мой почерк, знаешь обо мне всё. Ты доверяешь только мне, потомучто я стал твоим родным. Самым близким. Первым. Ты говорила мне это, и я видел твою обнаженную душу. А я скажу тебе, что я — твой первый и последний. Твой Единственный. Как и ты — Моя.

Schiavo vostro.》

*твой верный слуга — сейчас употр. сокр «chao» (венец. средневек.) *

Эрис рыдала, прикасаясь горячими губами к его письму, словно это было живое существо. Словно это была райская святыня. Вся сдерживаемая боль, все спрятанные чувства вырывались из груди бедной девушки вместе с глубокими рыданиями.

Как же ей хотелось кричать на всю Вселенную, что она любит его. И плакать, спрятавшись в его объятиях. Умолять о прощении, разрушить этот жестокий мир, разлучивший их. Успокаивать его, неустанно говоря о своей любви и снова увидеть его счастливые глаза…

Она думала, что больше никогда не успокоится и умрет от плача, разрывавшего ее сердце. Но, ближе к вечеру, Эрис, свернувшись в сиротливый комок, уснула в слезах.

Глава тридцать пятая

Опять мерзкая реальность. Эрис больше не читала письма, боясь причинить себе убийственную боль — она свернула его и положила во внутренний нагрудный карман, подобно талисману. Ей снова прийдется взять себя в руки.

Эрис на автомате дошла до части. Она была не в духе, и все заметили это. Сержант проводила уроки. Солнце близилось к обеду. Яннис решил сослужить Эрис службу, принеся письмо от только что прибывшего гонца. Построив ребят, Эрис раскрыла пергамент. И снова этот почерк любимого ею призрака. Это был приказ о мобилизации элитного отряда Каннареджо. Эрис, нахмурившись и шевеля про себя устами прочитала имена вызываемых солдат — весь основной состав, кроме нее и Георгиуса. Ее ноздри раздувались в досаде. Завтра юниорское крыло должно было по суше отправиться к Тарросу на запад — на подмогу. Восставшие убили местного командира, захватив крепость и скрывшись в ней, население которой примкнуло к мятежникам. Вельможи были взяты в заложники. Задание было такое — взять крепость, не разрушая её стен.

— Это должна быть какая-то ошибка. — проговорила Эрис — ей стало неловко перед командой. — Не может быть, здесь точно есть мое имя. — уже громче произнесла она. Из глаз Эрис полились слезы — в первый раз перед командой. Позор. Сказалось вчерашнее…

— Эрис, отставить истерику. Что ты себе позволяешь? Прекрати себя так вести. — старый учитель строго прикрикнул, осмелев при виде её слез. Но она уже не слышала его. Она снова быстро пробежалась глазами по тексту. Ее имени — капитанши и командира юниоров, не значилось. Досада и гнев охватили её. Глаза невольно сами снова наполнялись слезами. Столько лет потратила она на безукоризненное владение привередливым искусством ведения боя. Нет, конечно же она не плачет. Ведь она одержала победу на глазах Дожа над самим главнокомандующим. И что теперь? Неужели все ее старания и стремления зря? Ей стало невыносимо обидно. Её предали. Её опозорили перед товарищами. Другие пойдут на первое задание, уйдут сражаться во имя Светлейшей Республики, а она останется дома с остальными птенцами, как немощная. Капитанша останется ждать вестей, связаная по рукам и ногам. Жалкое зрелище…

Юниоры перешептывались. Они тоже вместе с их командиршей впали в недоумение.

— Что уставились? Что-то интересное? Я тоже хочу посмотреть! — не вполне отдавая себе отчета, она начала всех струнить. — Разойтись, пошли вон, на сегодня всё! По домам, пошли с глаз моих долой! — подопечные быстро и молча разошлись в разные стороны. Она чувствовала себя опозоренной и теперь срывалась на солдатах, возмещая ущерб обиженного авторитета. Даже ее лучшие друзья разошлись сегодня — они уже с утра чувствовали бурю в ее одинокой душе.

— Эрис, прекрати. — начал было учитель.

— Что прекратить? Я ёще пока не начинала! — гневно, досадным голосом громко проговорила она, растирая слезы стальными нарукавниками, как будто бы этих слез не было вовсе. — И Вы, это Ваш длинный подлый язык все разрушил…

Яннис промолчал на обидную првду.

— Дочка. Не надо переживать так… Значит, твоё время еще не пришло. — успокаивал ее Яннис, огорченный и обрадованный этим случаем, требовавшим старую закалку.

— Что? А когда оно придёт? — вспылила Эрис.

— Наверное для тебя припасли лучшее. Может особое задание… — с неуверенностью продолжил бывший учитель. В его голосе выдавалась неискренность.

— Вы хоть сами верите в сказаное? Зато я сразу поняла, чем тут пахнет. Командир боится, что я подорву его несокрушимый авторитет. — уже истерично смеясь, продолжила она, говоря сама с собой. — он просто мстит мне, что более вероятно. Доказывает, что не женское это дело… Вынуждает меня сдаться… Я не подведу тебя, не подведу… — покачав головой, смотря в пустоту, тихо произнесла Эрис.

Последняя фраза вызвала удивление и тревогу учителя. Он промолвил:

— Эрис, не выбирай путь, который тебе не по силам. Ты можешь сбиться и потеряться, более, ты можешь пропасть. — навидавшийся жизни старик, иногда специально наблюдал и замечал, как командир Таррос смотрел на Эрис, когда даже она не видела этого. Янниса это конечно, тревожило. Он сам очень боялся того человека, одним только своим вызывающим видом внушавшим уважение. Но когда взгляды Тарроса и Эрис встречались, тревога Янниса проходила. Из-за того, что жадный, пожирающий даже малейшее её движение, одержимый взгляд командира становился кротким, и в то же время строгим. А взгляд Эрис перед людьми всегда горел суровостью и соперничеством. Все знали о том, что Тарросу была особо симпатична их наставница, юниоры постоянно видели их вместе, видели их споры. То ненормальное поведение Тарроса на суде видели все. А после его ухода догадливые все поняли и без объяснений. Но они не могли даже предположить, что между Тарросом и Эрис все зашло настолько далеко. Только Георгиус, как член семьи, узнал о скромном сватовстве Тарроса, но он молчал, опасаясь последствий. Никон сам из уст Эрис слышал её горькую исповедь. И он хранил этот секрет. Остальные не узнали общую тайну сердец командира и Эрис, когда-то пожелавших соединиться брачным союзом Господа.

— Мне все по силам. Я верю в себя. А Вы из-за своего малодушия потеряли всё. Даже мое непоколебимое уважение. Алчность и унижение перед сильными мира сего выглядят отвратительно. — сказала она, стараясь задеть побольнее.

— Я закрываю глаза на твои оскорбления, потому что ты права. — согласился Яннис. — Но имей хоть каплю уважения ко мне, как к старшему. Я многому научил тебя. Прислушайся к совету старого учителя — в этом бренном мире власть решает всё. И твоё соперничество с элитой до хорошего не доведет.

— Не говорите того, что не относится к делу. И власть у Создателя, а не у созданий. — отрезав, она развернулась и ушла к Сириусу.

— Тьфу на тебя, упрямая дура! — в сердцах пробурчал ей в след учитель. Он искренне любил подопечную, она оперилась у него на глазах. Ему было стыдно за то, что он так низко пал, стыдно было именно перед ней, потому что только она обладала такими ярко выраженными нравственными устоями. Было видно, что ее бабушка сама невольно взрастила в девочке с детства нереализовавшиеся идеи любимого мужа, столь рано погубившие его. Эрис пылкостью и силой духа была похожа на своего деда в молодости.

«Почему, Таррос?.. Как ты мог так поступить со мной. А как красиво говоришь, поэт прям… Лжец! Мстительный упрямец, почему ты смешал службу и обиду сердца?.. Любимый мой… Я так хочу тебя увидеть…»

Тяжелый день закончился тяжелой ночью.

Юниоры ушли сегодня. Эрис не выполнила свой долг наставника, не сопроводив их в бой… Зря перед отъездом Ахиллес ждал ее бурной речи и прощания, а сам он не осмелился подойти к капитанше. Ахиллес боялся её, боялся её строгости. Эрис не была похоже на других девушек, заливающихся румянцем и улыбающихся при его виде. Она была среди них подобна мраморному изваянию с таким же строгим лицом, как всегда. Может быть, именно эта неприступность так нравилась избалованному женским вниманием хулиганистому и лукавому парню? Но напрасно он ждал. Эрис не попрощалась даже с Никоном и своими лучшими друзьями, сухо приказав своему желтоволосому верному псу взять борозды правления и беречь команду.

Ахиллес видел давнишний уход армии Тарроса. Ему тогда было горько оттого, что он собственными глазами наблюдал, как Эрис в спешке, с отчаянной болью в глазах, ускакала на Белую гору за кипарисовой рощей, чтоб в последний раз взглянуть на дорогу вслед изгнанному ей же самой, командиру. Ревность глушила его. И здравый смысл тоже не давал покоя: почему ей понравился этот, старший Эрис в два раза, стальной чужак — командир Таррос? Ведь он, Ахиллес всегда рядом, её ровесник, с более молодым и горячим сердцем, уже давно бьющимся ради неё, пошедший ради неё на убийство и обман.

«Если б она только знала!» — его не мучала совесть. Желание заполучить Эрис было сильнее других чувств. В то же время он прекрасно отдавал себе отчет в том, что вряд ли она когда-либо станет его — даже после той грамотной ловушки, даже после того, как он запачкал свою совесть кровью Персиуса.

Ахиллес потерял надежду на то, что Эрис наконец заметит его, тем более что сразу после отъезда Тарроса и без того всегда строгая Эрис стала замкнутой и неразговорчивой, не такой, как раньше.

«Может надо совершить подвиг в битве? Тогда уж она точно не останется в стороне.» — он воодушевился этим. Заключительные сборы, прощание с матерями еще дома и они двинулись в путь под руководством Никона и его замены Аргоса.

Построивши оставшихся юниоров и прочтя устав, Эрис начала работать как обычно. Даже немного продуктивней.

Закончив гонять замученных ребят к закату, утомленная Эрис распустила всех. Убедившись, что кроме старого пьяницы сторожа никого нет, Эрис отправилась в конюшню. Только часовые видели, что делает сержант.

Она не видела Сириуса с утра. Успев изрядно соскучиться, конь, услышав приближение любимой хозяйки радостно заржал и забеспокоился.

— Как ты, мой добрый друг? — обняв коня за морду, она поцеловала его переносицу. Конь весело зафыркал.

Потрепав его густую, отливавшую серебром, гриву, Эрис угостила коня кусочком сушеной белой свеклы — его любимого лакомства, которая она дома заготавливала впрок и всегда брала с собой для Сириуса.

Прекрасный скакун играюче перебирал копытами, и его короткошерстная блестящая шкура, пронизанная выпуклыми сосудами и жилками, дергалась и переливалась.

Отойдя в сторону за ведром для воды и присев на землю, Эрис посмотрела в сторону коня. Ей на мгновенье померещилось, что Таррос стоит на том месте, где он любил стоять раньше, когда приходил в гости к их Сириусу. За то недолгое время, что командир пробыл здесь, Эрис казалось, что она знает его целую вечность. Она погладила вешалки для уздечек, которые Таррос собственноручно прибил для неё. Ей представилось, как он стоит спиной к Сириусу, прислонившись к двери, такой задумчивый, поставив руки на пояс, уперевшись левой ступней в дверь. Она вспоминала, как их общий конь преданно толкался лбом и терся о спину прежнего хозяина… Ее сердце защемило. Эта привязанность приносит потерю спокойствия. Потерю душевного равновесия, ведь дни идут такие же, и ничего вокруг не поменялось. Поменялась она. Её внутренний мир. Он стал беспокойным. Эрис старалась глушить любовь, но её постоянно мучал вопрос — правильно ли она поступила с их общим чувством? И от этого она страдает. Эрис подошла к тому месту, где стоял командир.

— Сириус. Помнишь своего хозяина? Я увидела его глаза так близко впервые возле тебя. Той ночью… Я их совсем не испугалась. Их невозможно бояться. Они такие добрые… Я испугалась, что меня разоблачат и снимут с соревнований… Конечно, помнишь. И он помнит нас… Но я обидела его… Он сказал, что уйдя оставит мне свое сердце.Но забрал мое. Уже полтора года прошло…

А теперь они ушли на войну. Я за него не волнуюсь. Он рожден побеждать! И там они конечно обретут богатые трофеи. И молодых рабынь. — лицо Эрис гневно возгорелось ревностью. — Такова грязная жизнь. Такова эта суровая реальность. Ты хранитель моих тайн. — Сириус уткнулся мордой ей в плечо. — Сириус, брат, скажи мне по секрету, я никому не расскажу. — она посмотрела в его умные преданные глаза. — Признайся мне, ты ведь скучаешь по Тарросу. — её глаза наполнились слезами. — Скучаешь…

…Я — тоже… Я дико скучаю по нему, и время не помеха. — яро плача, откровенничала Эрис. Она больше всего на свете желала бы вернуться в прошлое. В те моменты, когда он был здесь, рядом с ней, услышать его грубый прекрасный голос. Хотела бы всего лишь на мгновение увидеть Тарроса. Но больше чем попасть в прошлое, Эрис хотела вернуть его сюда, в настоящее… Она просила бы прощения, умоляла… Проклятый закон… Всеобщее одобрение-неодобрение. Все — обман. Ведь то, что она сейчас имеет, не сравнится с чистым союзом двух любящих сердец. Союз, которому она сама не дала свершиться.

Появившийся образ читающего закон Венеции Алессандро и персона дошлого провведиторе быстро спустил ее с небес на землю, буквально долбя по голове.

Гладя коня по высокому лбу, уткнувшись в его гриву, Эрис залилась горячими слезами безысходности…

Каждый вздох разрывал грудь, но ей казалось, что боль нисколько не выходит наружу, и чувства по-прежнему сковывают ее сердце.

— Почему со мной всё это происходит? После взлета эта череда падений. Я до сих пор ощущаю его поцелуи… Я боюсь их забыть… Его признание, его предложение… Не надо было впускать его в сердце… Но разве самовольное сердце спросит меня?

Таррос! Ты списал меня со счетов. Я знаю, я обидела тебя. Но я ведь была вынуждена! Вынуждена…

Как будто кто-то сглазил меня. Божье наказание. Что же это такое, Сириус?

Больше всего Эрис было больно, что ей пришлось самой прогнать Тарроса. Она боялась, что обидевшись, он со временем возненавидит и забудет о ней.

Это была ее первая любовь. Самая сильная — единственная и неповторимая… Ей были до смерти противны другие — перс, поплатившийся жизнью из-за неё, и гулящий хитрец Ахиллес, вечно пялившийся, но слишком уважающий, чтоб хоть слово сказать. Она полюбила этого на первый обманчивый взгляд, холодного как и его броня, сдержанного комунара, оказавшимся таким экспансивным. Он сам дал ей узнать, что за его стальными доспехами бьется сердце благородного льва, умного и по-настоящему смелого человека. Она увидела его сердце, способное любить, а не предаваться слабой страсти. Прошло много месяцев, а она помнит каждый его жест, смех, взгяд, слово. Их умопомрачительный прыжок в буйную пропасть… И думать о чем-либо другом Эрис уже не в силах. И ей был неважно, что он младше ее матери на десять лет. И это немое животное, нареченное командиром красивым именем Сириус, так преданно смотревшее только на Тарроса и на Эрис, казалось, чувствует состояние ее души.

Эта юная девочка смотрела на мир широко распахнутыми глазами. Этот мир только начал знакомить ее со своей жестокостью и равнодушием. Все, что уже случилось, для ее видения было ужасной трагедией. Но она даже не подозревала, какие великие испытания и горькие разочарования предоставит ей в дальнейшем судьба.

Нарыдавшись вволю, Эрис стряхнула с себя слабость. Ее маска непоколебимости никогда не спадет перед юниорами. Ведь Эрис их капитан и должна укреплять дерево Каннареджо. Она — настоящий воин. И ещё всем докажет это.

Эрис прошла в кабинет любимого Тарроса и написала приказ о назначении старшиной до ее прихода Агафона. Янниса она приказала не допускать близко к её отряду. Эрис, взяв Сириуса и еще одного коня, решила по морю прибыть к захваченной крепости вместе с Георгиусом и принять командование. Нужно было обогнать Каннареджо и явиться в ополчение. Несмотря на обстоятельства и преграды.

Эрис отдала письмо часовому.

По лунной дороге решительно скакала девушка, а за ней — привязанная к Сириусу лошадь.

— Что такое?! — воскликнула проснувшаяся от стука в ворота тетя Татиан, вглядываясь в ночной сумрак.

— Тетя! Будите Георгиуса, мы уходим на военную операцию! — громко проинформировала девушка из темноты.

— Как так, Эрис, что ты говоришь? — удивилась тетя.

— Будите, тетя, будите! Время не ждет!

— Хорошо, Эрис, сейчас. — тетя Татиан исчезла в окне. Через некоторое время вышел Георгиус при полном параде и с ним его мать.

— Георгиус, пошли в порт, успеем на грузовом корабле опередить наших!

— А приказ? — испугался Георгиус.

— Слушай мой приказ! Ясно!

— Так точно.

— Сыночек! — начала причитать тетя, но Эрис прервала её.

— Тетя, Ваш сын вернется героем. Лучше молитесь за него.

— Я вверяю его тебе. Я доверяю его тебе, Эрис…

— Спасибо. Не обещаю ничего. Постараюсь исполнить. Сделать все, что в моих силах. — решительно ответила девушка.

Под плач матери они верхом на лошадях ринулись в порт и уже через час плыли на маленьком корабле. Плыли на запад.

Плеск волн и шелест ночного ветра усыпили их…

Они миновали Ретимнон и пейзажи Панормоса, вот и Ханья. Утром небольшое грузовое судно разбудило их жестким причаливанием. Они сошли на берег. Яркие солнечные лучи окончательно взбодрили молчаливых ребят.

Эрис сразу направилась к главной крепости за пределами портового города — крепости у полей, находящейся на стыке важных стратегических объектов.

Франкокастелло — крепость франков, католиков. Само название уже раздражало повстанцев. Новенькую крепость с трудом отстроили за три года — местные постоянно разрушали ночами то, что строили венецианские солдаты днем. Здешним баронам с великими стараниями удалось убедить власти дать средства на постройку. И теперь агрессивные люди захватили её. Таррос прибыл сюда около трех недель назад. Дож приказал не использовать катапульт и не рушить стен. Внутри скрылись жители окружающих деревень. Так как крепости были автономные, неизвестно, сколько могла бы продолжиться осада.

Взгляду Эрис открылась большая прямоугольная крепость, стоящая на внушительном расстоянии от берега моря. Построенная по византийскому типу, она имела зубчатые стены и вышки, одна из которых была довольно-таки мощная, с прекрасным углом обзора, способная уместить многочисленное количество солдат.

Эрис и Георгиус приближались. Повсюду были посты солдат и раскинулись шатры. Эрис и не думала, что их будет так много. Они с Георгиусом приняли решение остаться в вышинах холмов и проследить — прибыли ли Каннареджо. Эрис наблюдала за солдатами у главной дороги — они не пропускали никого, не конфисковав имущество. Она знала, что где-то в глубине лагеря присутствует Таррос. Сверху было отлично видно и огромная набережная площадка переливалась под жарким весенним солнцем. Простояв в тени деревьев до обеда и по очереди следя за ситуацией, Георгиус увидел небольшой отряд Ситии, идущий с восточной стороны побережья. Их голубое знамя колыхалось рядом с бордово-золотым Венецианским флагом.

Эрис и Георгиус спустились к ним. Сердце девушки дрожало от предвкушения воссоединения с подопечными. Георгиус пронзительно свистнул — и вот весь Каннареджо пристально следил за их приближением.

— Это что, Эрис? — воскликнул Аргос.

— Как так? — удивленно переспросил Никон.

— Не может быть, братья, но этого белого коня я узнаю из тысячи! — обрадованно сказал Софос и помчался к ним навстречу. Подопечные в глубине души ждали этого чуда. В их головах отряд не укладывался без Эрис. Эрис — дух этого крыла. Им было грустно без их невероятной сестры. Без их старшей не только по званию, но и складу ума и чести, сестры.

— Софос, брат! — воскликнула Эрис, спешившись и братаясь.

— Сестра, ты что, прилетела? Как ты умудрилась обогнать нас? — спросил прискакавший Никон. Через полминуты их облепили другие ребята.

— О, слава Богу, сестра! Уж лучше б мои уши спалило критское солнце, чем я слушал бы всю дорогу бесконечные споры Никона и Аргоса. — пожаловался Атрей.

— Я же сказала никаких конфликтов! — нахмурилась сержант.

— Прости, но это просто не выносимо, когда человек не понимает элементарных вещей. — поведал Никон.

— Знаешь, когда постоянно указывают на неправильности, это изрядно надоедает! — начал Аргос.

— Тишина! — скомандовала Эрис. Она развязала повязку и надела на голову шлем. — Что будем делать?

— Пошли. Явимся и вступим в ряды смело, как и подобает Элитному отряду. — гордо сказал Аргос.

— И наша несравненная капитанша будет идти впереди нас! — поддержал Аннас.

— Давайте, ребята — вперед! — зазвала Эрис. — Покажем, кто тут хозяин, как уже однажды показали!

Маленький отряд из четырнадцати человек двинулся к ополчению.

Глава тридцать шестая

На сердце Эрис было тяжелое ощущение — будто бы она сейчас встретиться лицом к лицу со своей судьбой. С каждым шагом коня ее напряжение увеличивалось, но присутствие верных уставших птенцов вселяло в сержанта чувство ответственности. На службе нет места личным вопросам.

— Стоять! Где приказ?! — спросил строгий постовой.

— Передай командиру, что отряд Каннареджо прибыл на место и ожидает его! — ничуть не уступая выкрикнула Эрис в ответ.

Постовой увидел свиток с восковой печатью командира и велел открыть живую цепь. Он послал солдата за Тарросом.

Каннареджо спешились у военных шатров на восточной стороне от крепости. Они попили и остались ждать Тарроса, сев на землю.

— Как думаешь, сможем ли мы без совместных учений не опозориться? — спросил Азариус у Тичона, оглядывая округу, кишащую войнами.

— Ты что, уже струсил? Я думал, тебя хоть на неделю хватит.

— Ребята, не теряем времени. Смотрите, как устроена крепость. Подмечаем все. Все, до каждого камня. — сказала Эрис, смотря на далекие высокие стены. — Смотрите — замок имеет форму прямоугольника с вертикальными стенами и четырехсторонними башнями на четырех углах, самая большая из которых — северо-восточная. На башнях и стенах расположены зубчатые бойницы. Главный вход находится с южной стороны. С восточной стороны находится еще один вход.

— Как ты это заметила? — изумился Никон.

— Надо меньше спорить, Никон. — сухо ответила Эрис. — Как только увидимся с командиром, попрошу его разрешить нам пойти на разведку. На закате.

— А это не Таррос ли? — спросил Софос, указывая на далекого человека, скачущего к ним на коне в окружении десятка солдат.

— Думаю, что да. — покачал головой Георгиус. Все повставали.

— Ребята! Не подведите самих себя. Строжайшая дисциплина. Никакого выражения на лице, в глазах и на устах быть не должно! — строго предупредила Эрис. — Стройся!

Каннареджо из Ситии построились в ровную шеренгу. Статные и сильные, они очень изменились за полтора года. Эрис стояла в начале строя в своем новом шлеме, еще более агрессивном и закрытом. Ее одежда была такая же, как у парней, только чуть длиннее. Бордовая толстая, расширяющая книзу туника, под цвет флага Венеции, одевалась под латы. Скромные легчайшие доспехи и шлемы, не скрывающие лицо — только это было по карману парням из части. Сердце Эрис замерло.

Таррос подъехал верхом к ребятам. Знаменосец Никон держал знамя Венеции, Аргос — Ситии.

Эрис приветствовала Тарроса с ледяным спокойствием в глазах. Таррос спешился.

— Pax tibi, Marse Evangelista meus! — громким басом выкрикнул он. — Gloria di venezia gloria di candia gloria al grande doge! — при его шагах под ногами шуршала сухая земля.

— Pax tibi, Marse Evangelista Meus! Gloria di venezia gloria di candia gloria al grande doge! — продекломировали ребята хором — четко и внушительно.

Солдаты Тарроса построились напротив отряда Эрис.

— Капитан! Отчитайся о прибывших! — скомандовал Таррос, осмотря ребят.

— Прибыли все по списку! — хладнокровно ответила Эрис.

— А ты зачем прибыл, капитан в шлеме?! — разозленно спросил Таррос, приблизившись к ней. Она увидела, как изменился Таррос. Он похудел и осунулся. Изжаренная обветренная кожа и красные бешеные глаза угнетали обросшее щетиной лицо. Не изменилась только прическа — почти черные кудри сверху, коротко стриженные по бокам.

— Вы закрепили за мной дерево Каннареджо! Я выполняю Ваш приказ.

— А трусливый щенок что тут делает? — он указал подбородком на Георгиуса, бывшего на голову выше Тарроса

— Это мой оруженосец. — невозмутимо отвечала Эрис.

— Все с тобой ясно, своевольный солдат… — невозмутимый Таррос подошел к Сириусу и потрепал его по холке. Тот радостно начал перебирать передними копытами. Таррос встал перед строем Эрис.

— Каннареджо! Я вызвал вас сюда, потому что мне нужны свежие подготовленные ребята, склонные к авантюрам. Мои солдаты отстроили катапульты за полнедели, а Дож приказал ими не пользоваться — урон обойдется слишком дорого для Венеции. Нам любой ценой нужно захватить Франкокастелло! Жители четырех деревень скрылись внутри от нас. Мятежники, осмелившиеся пойти против Светлой Венеции, убив здешнего командира! Мятежники, захватившие наших земляков в заложники, должны дорого заплатить за свою дерзость! Не слышу?!

— Так точно! — подхватили ребята, обнажив мечи.

— Идите — старшина покажет ваш лагерь. — приказал Таррос. — Вольно. — Таррос развернулся. Он уходил.

— Командир! — обратилась Эрис к нему. Он оглянулся. В его взгляде почти ничего не читалось. — Я прошу Вашего разрешения провести полную разведку сегодня вечером.

— Хорошо. Делай так, как считаешь нужным. — ответил Таррос и зашагал вновь к своей лошади. В груди у Эрис порвалась душевная струна и она ощутила боль.

— За мной! — позвал старшина.

Они подошли к куче свежесрубленных бревен, лежавших недалеко от того места, где сейчас находились остальные.

— Отстроите временные шатры для себя, мои солдаты помогут вам. — сказал он и удалился.

Каннареджо трудились до заката. Они поставили четыре шатра — три для себя, отдельный для Эрис.

Эрис осмотрела лагерь. Он был похож на миниатюрный городок. Многочисленные шатры раскинулись ровными рядами. Было разделение на квадраты — девять шатров на двенадцать; которые стояли плотностью в два ряда. В центрах стояла кухня полевого стана. Всего Эрис насчитала около ста тридцати с лишним шатра, в каждом из которых размещалось по пять человек. Она не думала, что все будет так серьезно.

Эрис пришла к своим. Ребята кормили коней. Недолго собираясь, она вышла из своего стана.

— Никон, Аргос, Азариус — за мной! — сказала Эрис, уходя на разведку.

— Можно с вами? — попросился Аннас.

— Пошли. Быстрее!

Закат на море был прекрасен. Милая природа и ее злое порождение — люди.

Они, преисполненые хладнокровия, незаметно приблизились к крепости. На ее вышках были люди. Команда, осторожно продвигаясь по востоку, в роще осматривала каждый метр у стен крепости. Каждый уголок, каждое дерево на предметы человеческих следов — ничто не ушло от их строгого взора.

— Что вы заметили? — тихо спросила их Эрис.

— Ничего. Ничего особенного. — ответили они, продолжая продвигаться с еле различимым треском в колючих зарослях.

— Должна же быть хоть какая-нибудь зацепка… — сетовала капитанша. К поздней ночи ее команда обошла крепость кругом. Люди на вышках не смогли заметить осторожных ребят.

Они были уже в лагере. Оставшиеся парни накормили отсутствовавших принесенным ими ужином.

Эрис разожгла костер, предварительно повторив устав лагеря перед прикрепленным к ним старшиной.

— Ребята, совет! — Эрис собрала всех у общего костра. — Что вы видели?

— Мы не видели ни малейших следов человека сзади крепости, сестра… — сказал Никон угрюмо.

— Ни сломанного прутика…

— Ни следов жизнедеятельности.

— Плохо смотрели! — разозлилась Эрис. Она с пять минут посидела молча и задумчиво. — Не кажется ли вам, что озерцо сзади у крепости, находящейся возле моря — лишняя штуковина? Совсем не к месту — только сырость и комары?

— Что ты хочешь этим сказать, сестра? — спросил Атрей.

— Убитый командир унес с собой тайну этой крепости. А мы ее разгадаем. — ответила Эрис. — Ее неспроста построили у озера.

— Вода. Им нужна вода. — сказал Элиут.

— Проглот. Это тебе всегда нужна вода и еда. — нагрубил Аргос.

— Воду можно взять и из-под земли. Тем более у озера не наблюдается ничего сверхъестественного. — сказала Эрис. — Сегодня отдохнем, а завтра ночью продолжим. Ясно?

— Да. — послышалось отовсюду.

— Всем спать. Отбой. — скомандовала Эрис.

Таррос закончил дела с солдатами и вошел к себе. Его грудь разрывали чувства — обида на весь мир. Как так, его любимая здесь, в полкилометре от него и они не вместе? Что за проклятая жизнь пса на побегушках? Провведиторе теперь стал его частым гостем. Инспектор тайно документировал каждое действие командира. Он знал, что рано или поздно нахальный Таррос совершит видимую ошибку, которую можно будет доказать перед советом. Но, вопреки ожиданиям врага, Таррос привык сдерживать свои желания и страсти. И эта сдержанность ежедневно неизбежно выливается в чрезмерную импульсивность. Он поскорее лёг спать — завтра надо было начинать предпринимать хоть что-то, чтобы приблизить победу. Ему нужно было увидеть капитана Каннареджо, а это самое серьезное испытание для его стойкости.

Утренний бой походных барабанов будил лагерь. После процедур и разминки Эрис нужно было вести отряд на площадку. Звуки горна призывали на общее построение. Солдаты ровными рядами маршем двигались за территорию временных казарм. По очереди они вставали в рыцарское построение «Забором». Эти тонкости построения знали наизусть капитаны — Эрис и такие же, как она.

Командование рыцарей под пару пронзительных команд Тарроса — все семьсот солдат с их старшинами стояли ровно и четко.

Таррос начал с орденских прилюдий. Он был страшен в своих доспехах на коне. Его лицо было озлобленное. Эрис досталось место впереди — справа от него.

— Вы знаете, зачем я собрал вас всех здесь! Мы должны взять эту крепость, не сломав ни единого кирпича!!! Таков приказ светлого Дожа! Я обещаю, что щедро награжу тех, кто отличится в бою с врагом! Люди, захватившие оружие, скрытое внутри, не умеют владеть им так, как вы! И оно не принесет им пользы! Я не остановлю никого, кто донесет имя Венеции на крыльях смерти вперед, до врага! Захватив крепость, вы защитите Родину от грязных мятежников, точащих республику изнутри! Я приказываю не падать духом, ибо победа за нами, а не за горсткой неумелых трусов, прячущихся за нашими стенами!

Он распустил диспозицию по отрядам. Два последних по его приказу должны были пойти в ближайшее поселение за мукой.

Солдаты приходили и просто нагло забирали добро у оставшейся кучки покорных людей — почти все укрылись в крепости, забрав свое пропитание.

Сегодня дежурить у дороги назначили Каннареджо. Ребята во главе с Эрис наблюдали за тем, кто проезжает здесь. Дорога была мало людима после последних событий. Узнав, что солдаты под предводительством Тарроса стоят в этом месте, греки больше не ездили сюда. А тех, кто был не в курсе или в безвыходном положении, постовые продерживали в изнурительной очереди на жаре. Когда люди сдавались, воины придирались к чему-либо и конфисковали груз.

Солдаты Эрис были честные парни. Им не нравился такая постановка правил. У венецианских торгашей забирали третью часть, если это были продукты питания. У эллинов отбиралось все. Таков приказ.

Эрис в своем шлеме наблюдала за дорогой с холма. Она, верхом на Сириусе видела заранее, кто подъезжает к ним. Сержант сразу заметила, что с восточной стороны на повозке к ним направляются люди. Вроде бы ничем не примечательный груз, не первый за сегодня. Эрис спустилась.

— Кто и откуда? — строго выкрикнула она. На нее с телеги испуганно смотрели люди: мужик-эллин и женщина с маленькой дочкой. Сзади, под мешковиной, горкой лежал небогатый груз.

— Мы из предгорий. Нужно перебраться, я к матери, она живет в окрестностях Ретимнона. — заикаясь, ответил мужик.

— Что везешь? Открывай! — приказала Эрис.

— Наши скромные пожитки, служивый…

— У меня приказ! — крикнула Эрис. Я обязана досмотреть повозку!

— Чего вам надо от нас! Отстаньте Христа ради! — взвопила женщина, обнимая напуганную дочь.

— Аргос, Георгиус — осмотреть! — строго приказала Эрис.

Солдаты залезли на повозку и принялись за обыск. Среди кучи ненужного тряпья в связках не было ничего подозрительного. Эрис увидела ногу, торчащую из-под пожитков. Она спрыгнула с Сириуса и начала скидывать груз. Через минуту она обнаружила двоих насквозь промокших грязных парней при смерти.

— Пожитки, говоришь, старый плут! — взъелась она. — Это кто тогда?!

Мужик с обреченным видом сидел, схватившись за голову. Женщина взмолилась, вопя и причитая:

— Мой сынок, девочка, мой сынок! Он в море утопился!

— Звучит неправдоподобно. — неумолимо ответила Эрис. Она принялась бить одного парня по лицу.

— Тетя, тетенька, милая! — в руку Эрис вцепилась девочка лет семи. — Не бей брата! Молю тебя! — верещала она в истерике.

— Зачем спрятали?! Отвечать! — допрашивала Эрис, вытащив меч.

— Мы из местных. Живем у склонов гор. Вы бы убили парней, они не виноваты! Утопились, не знаю, нарочно или как, мы на побережье их нашли. Умоляю, доча, отпусти нас. Они уже не жильцы, хоть похороним достойно… — попросил мужик. В его глазах было ужасная безысходность.

— Езжай восвояси. На следующем посту скажешь желтоголовому парню, чтоб не осматривал, сержант Эрис дала добро. Не забудь имя.

— Да благословит тебя Господь, доча! — принялись плакать муж с женой.

— Быстрее уже! Георгиус, Аргос — завалите тела. — приказала Эрис, вставив меч в ножны. — На, девчонка, если б не твои слезы, забрала бы всех к командиру. — сержант протянула худощавой смуглой девочке пару фиников. Повозка двинулась, трясясь, со скрежетом увозя уставших пассажиров.

— Сестра, они говорят правду? — подозрительным тоном спросил Аргос.

— Старому плуту ничего не остается больше делать, он вынужден врать, брат. Не в море утонули они. — заключила Эрис, смотря на удалявшуюся телегу.

— Как? — удивился Георгиус.

— Во рту у парней была тина и серый ил. В волосах — гнилые листья. Я ночью схожу сама на озеро. Потом доложу Тарросу. — уверенным тоном сказала Эрис.

Вечером пост приняли другие солдаты. Эрис приказала парням стаскать конфискованное добро на склад, где подсчитывали поступающие продукты на содержание войска.

День был тяжелый. Солдаты после построения по очереди уходили купаться в лагуну. Эрис же должна была отчитаться перед Тарросом. Построенные на площадке старшины докладывали все, что случилось за день. Таррос слушал и отпускал их по одному. Настала очередь Эрис, она была последняя. Ее суровое лицо не выражало малейшей эмоции.

— Говори! — приказал Таррос.

— При несении службы на посту мы, как Вы и приказали, собрали пропитание, согласно протоколу. — она не смотрела на командира.

— Было ли что-нибудь замечено вами? — Таррос не глядел в ее сторону. Он стоял около нее, заложив руки за спину.

— Командир. Мной было замечено одно обстоятельство. Сегодня ночью я проверю, права ли я.

— Что за обстоятельство? — его взгляд загорелся.

— Озеро за крепостью. Оно нечисто, командир. — сказала Эрис.

— Что ты имеешь в виду? Ты ходила на разведку? — он посмотрел на Эрис и их взгляды встретились. Таррос, растерявшись, отвел взор.

— Да. Ходила. Все чисто, кроме одного. Вам знаком архитектор крепости? — Эрис собралась с силами. — Или кто-нибудь из важных людей, обитающих там?

— Нет. Я знал командира, но он мертв. Вельможи в заложниках.

— Я пойду еще раз сегодня к озеру. Никто не должен знать об этом. Никто не должен идти за мной.

— Почему? — удивился Таррос, глядя на нее.

— Могут заметить и затем усилить охрану у ближайшей стены. Нам это не нужно и мы упустим шанс.

— Возьми Никона. Или Софоса. — предложил Таррос.

— Я же сказала Вам — это единственный шанс. Или Вы воспользуетесь катапультами. — отрезала Эрис.

— Эрис, ты вообще воспринимаешь чей-либо авторитет? Я тебе говорю — ты меня слышишь или нет?! — раздраженно спросил Таррос.

— Я слышу Вас. А Вы услышьте меня.

— Я сейчас пошлю туда своих людей. — сказал Таррос.

— Зачем Вы нас вызвали?! — разозлилась Эрис. — Ваши люди все испортят. Вы просто могли бы сами отстроить вышки и ворваться к ним. А здесь нужна бесшумность и аккуратность. Ловкость. Вы сами сказали!

— Вышки? У меня всего семьсот человек. Это очень мало. Мне дорог каждый. — он был недоволен. — Хорошо. Ты всегда умничаешь, считая себя правой. Посмотрим, как завтра заговоришь. Даю тебе одну ночь. Ясно? — Таррос хмуро смотрел на Эрис. Она отвечала тем же. Эрис удивлялась его стойкости — письмо, написанное им, всегда находилось при ней, у самого сердца.

— Можно идти? — нагло спросила она.

— Говоря со мной таким тоном, могла бы и не спрашивать! — ответил Таррос, скользя непослушным взглядом по ее загоревшему красивому лицу. Эрис опять улавливала витающие в его синеве тщательно скрытые чувства.

— Спасибо. — она резко развернулась и ушла. В ее груди горел пожар — всепоглощающий, как и сказал когда-то давно Таррос, смотря на искры пламени. Ей хотелось рыдать и крушить все вокруг. Но служба сейчас была важнее. И охрана чести любимого стояла выше собственных желаний. От нервозности руки Эрис дрожали.

Эрис пришла к своим. Она была крайне возбуждена, даже не заметив незнакомца, сидящего на бревне около их костра. Эрис плюхнулась рядом, и принялась растирать лицо руками. Все, что происходило с ней с того момента, как она встретилась с Тарросом — было великим испытанием. Эрис терзалась чувствами и металась между своими сердцем и головой. Если бы можно было родиться другими людьми в другое время…

— Вот ты, сестра, не гостеприимная! — покачал головой Никон.

— Заткнись, без тебя тошно… — опустив голову и уперевшись ею в руки, промямлила Эрис.

— Ты только не злись, сестра. Поздоровайся с парнем. Он все-таки набрался смелости и пришёл! — предупредил Софос.

— Кто еще? — Удивилась Эрис, подняв голову и посмотрев вокруг. Прямо перед ней сидел Антонио. Она удивилась и разозлилась одновременно.

— Здравствуй, Эрис. А ты изменилась! — с восхищением сказал Антонио, боязливо глядя на нее блестящими смоляными глазами.

— Ты тоже. — буркнула она. — Чего тебе, подлец, убивший моего коня?! Я сама вырастила Буцефала, ты — притворяясь другом и смотря мне в глаза, отравил его! — завелась Эрис.

— Ты не все знаешь, я не хотел! Прости меня! — он умоляюще посмотрел на неё.

— Что ты мелишь, еще и намекаешь на что-то? — Эрис нападала на бедного Антонио. Его смазливое лицо выражало отчаянье.

— Я клянусь!

— Смотрите-ка, как он научился разговаривать! — усмехнулась Эрис, смотря на своих. — Какой словарный запас!

— Я просто выполнял приказ, Эрис. — Антонио сидел вразвалку, и это бесило Эрис.

— Что развалился, как у себя дома! — выпалила Эрис. — Вали отсюда, гад. — обиженно сказала она.

— Я раскаиваюсь, сержант. И предлагаю свою дружбу… — опустив глаза, сказал он, все так же вальяжно раскинув ноги.

— Ты уже предложил дружбу однажды, обманщик! Иди отсюда, а то сейчас ноги переломаю! — Эрис злилась не только на него. Сан марковец мог выполнять только приказы Тарроса. Неужели ее командир такой подлый?

Антонио покачал головой. Он чуть было не плакал.

— Сестра. Хоть выслушай его! — воскликнул Никон.

Эрис просто боялась услышать лишнего. Того, что разочарует ее.

— Нет, Никон. Пусть уходит…

Антонио не спешил вставать. Он был крайне смущен. Видно было, что он стесняется чего-то.

— Сестра, отойдем на минутку. — предложил Георгиус.

— Мне и здесь хорошо. — отрезала Эрис, сверля глазами Тони.

Нехотя, он поднялся. Эрис строила из себя гордую особу. Тони, держась за плечи сидящих парней, медленно заковылял к проходу между шатрами. Эрис увидела его походку. Ее лицо перекосило — она мгновенно пожалела о своей грубости. Антонио чудовищно хромал на обе ноги. Видно было, что они разные по длине и кривые в голенищах. Левая нога была повреждена в колене Он шел, шаркая — его ступни были раскосые. Переваливаясь с ноги на ногу, паренек продвигался вперед, опустив голову от стыда.

— Тони! — Эрис улыбнулась и встала.

— Не надо меня жалеть. — буркнул он, пестря венецианским акцентом.

— Прости. У меня был тяжелый день.

— У меня тоже… — Антонио не смотрел на нее.

— Тони. Я предлагаю тебе свою дружбу.

— Stai male?! *ты что — больной?! (итал.) * — это был примчавшийся Риккардо, зло покосившийся на Эрис. В ответ она ответила тем же.

— Questa volta Tarros non ti risparmierà e ti spezzerà il collo! *На этот раз Таррос не пощадит тебя! (итал.) * — Маурисио обнял Антонио. — Dobbiamo scappare da questo capitano sfortunato il prima possibile prima di essere visti. *мы должны сбежать от этого злополучного капитана как можно скорее, прежде чем нас увидят. (итал.) * Что так смотришь? — он вылупил на Эрис глаза и виноватая улыбка с ее лица исчезла.

— Сейчас сломаю тебя! — выкрикнула Эрис. — Вы подлые! Это Вы отравили коня и тот беспризорник!

— Нас заставили выполнить приказ! И, как видишь, его исполнение не спасло Антонио от гнева командира! Только держи язык за зубами. Мне тоже досталось, но почему-то он не пожалел именно Тони. — гневно высказался Маурисио. Эрис стало тошно от этих откровений.

— Знаешь, сколько раз ему ломали ноги лекари, чтоб хоть как-то восстановить умение ходить? — скорбно поделился Риккардо.

— Господи… Тони, я сочувствую тебе, друг. Прости меня, если я сказала лишнее или в чем-то виновата. Прошу! — попросила искренне Эрис подойдя и по-дружески прикоснувшись к его спине. — Ты прощаешь?

Тони улыбнулся, опустив глаза. Его длинные черные ресницы дрожали от смущения.

— Ну все, он прощает-прощает. Все, хватит болтать, командир будет в бешенстве, узнав, что мы были у вас в гостях. И помните — мы ничего не говорили вам. — сказал Риккардо.

— Хорошо, братья. — сурово ответила Эрис. — Идите, спокойной ночи!

— Спокойной ночи. — промолвил Тони, разворачиваясь к выходу. Они удалялись. Эрис с жалостью наблюдала то, как вчерашнего бравого и красивого юношу Таррос так безжалостно превратил в инвалида. Он оглянулся — его взгляд был направлен на Эрис. Изогнутые выразительные брови и смущение в глубоких глазах. Сердце Эрис сжалось — занятое навсегда, оно никогда не даст надежду этому бедняге со сломаной судьбой. Эрис кивнула головой и развернулась к своим.

— Сестра! — сказал Никон. — Я поражаюсь звериной жестокости Тарроса…

— Не говори ничего. Это было давно. Он изменился. — уверенно покачала головой Эрис и зашла к себе.

Глава тридцать седьмая

Эрис пролежала у себя, молча думая, два часа. Она не могла поверить — неужели ее милый Таррос такой мстительный? Она точно знала, что он совершил несправедливость по отношению к Тони из-за своей животной ревности. Эрис помнила его бешеный взгляд на себе, его чрезмерную опеку, его грубость к своему лучшему другу Алессандро, изуродованное лицо мертвого Персиуса…

В ее молодом сердце был горячо любимый мужчина, которого она неизбежно идеализировала и боготворила.

— Пора! — Эрис встала и ее взгляд горел. Она надела латы. Подпоясовшись мечом, Эрис вышла. Она прислушалась — парни спали. Ночь была лунной. Эрис скользила тихо.

Пройдя лагерь, она, прячась за весенними деревьями, поднималась на холм. Незаметно от людей на смотровых вышках, Эрис пробиралась сквозь колючие кустарники. Она не боялась ничего — ее целью был захват венецианской крепости, оккупированной критянами.

К командирской палатке подошел солдат. Попросив разрешения, он вошел:

— Командир Таррос! Как Вы и просили, докладываю — человек из Каннареджо направился к восточной стороне крепости. — предприимчивый Таррос давно установил за ней слежку.

— Иди отдыхай. Спать ложись. — спешно проговорил Таррос, одеваясь в доспехи.

— Так точно. — ответил солдат, уходя.

Командир, быстро подготовившись, вышел по следам Эрис. Он знал, где озеро. Таррос направился прямиком к нему.

Преодолев густую мрачную чащу, Эрис дошла до воды. Тихо крадучись за кустами, она не желала, чтоб ее заметили. Эрис искала малейшую зацепку. Подойдя к берегу, находящемуся на расстоянии ста метров от стены, Эрис аккуратно вошла в воду. Ночная прохлада окутала ее тело. Одежда противно прилипла к ней, доспехи тянули ко дну.

Таррос успел вовремя. Он быстро нашел ее и теперь наблюдал за Эрис; он просто не мог оставить ее одну в опасности. Это было выше его сил. С вышек запросто могли расстрелять.

Эрис вошла в воду по шею. Она нырнула с головой.

Сердце Тарроса екнуло. Он знал, что девушка не умеет плавать.

Эрис не было около минуты. Таррос вспотел от волнения. Она тихо вынырнула. Немного отдышавшись, Эрис снова с тихим плеском исчезла под черной водой.

— Сумасшедшая… — разозлился командир. — Какого черта ты лезешь туда? — сетовал он.

Эрис вынырнула в другом месте. Он видел, что выражение её лица стало возбужденным. Сержант, глубоко вдохнув, на этот раз решительно и резко скрылась под водой.

Таррос терпеливо ждал. Прошло уже больше минуты. Он нервно дергался от волнения.

— Где же ты? — он держал сжатую в кулак руку около губ. Его глаза блестели при лунном свете. Прождав еще минуту, Таррос быстро вошел за ней и поплыл к тому месту, где исчезла Эрис. Он с головой скрылся в омуте. В темноте не было видно ничего. Таррос на ощупь продвигался вперед. Он трогал крутой берег руками, но здесь, вместо ила были гладкие камни… Выплывник! Черная дыра, ведущая, к горизонтальному тоннелю. Эрис была права. А вот и она. Эрис лежала рядом, на дне в забвении, не сумев выплыть наружу из холодного озера. Таррос, не долго думая, схватил девушку и поплыл наверх. Он тащил ее к берегу, стараясь не шуметь.

Таррос вытащил Эрис и поднял на руки, поспешив спрятать за прибрежной камышевой растительностью.

Он положил бесчувственную девушку на землю. Его сердце боязливо билось в груди.

— Эрис! Открой глаза! — Таррос повернул ее голову и надавил ей на грудь. Изо рта и носа вылилась вода. — Глупая, куда ты полезла, ты же не умеешь плавать! — причитал он, приподняв Эрис и обняв за плечи. Ее голова откинулась назад на расслабленой шее.

— Эрис! Очнись, родная! — он тряс ее, от страха потеряв самоконтроль. Послышался глубокий вдох с придыханием и Эрис закашляла. Она подняла голову и открыла глаза. Они, раздраженные водой, слезились.

— Эрис, глупая, ты же могла умереть! — чуть не плача сказал улыбающийся Таррос.

— Лучше бы я умерла… — тихо ответила она, еще не осознавая, что находится в его объятиях. — Зачем Вы спасли меня? Дайти мне уйти… — глаза Эрис наполнились горькими слезами — теперь уже настоящими.

— Не говори так, умоляю. — Таррос с сочувствием смотрел на свою любимую, сладкий запах которой не ощущал уже давно. — Если ты не дорожишь собой, подумай о тех, перед кем твоя жизнь бесценна! — сказал он, смотря в ее лицо и гладя его ладонью.

— Зачем мне жить, если я обречена страдать вечно? — она отстранилась и села.

— Эрис… — Таррос смотрел на нее так же, как и раньше — с почтенным благовением.

— Ваше присутствие заставляет меня страдать… — она замолчала. — И Ваше отсутствие тоже… — Эрис начала растирать слезы, как обиженный ребенок.

— Любимая моя! — Таррос протянул свою руку к ее руке. Господи, как же долго она не чувствовала это тепло. До боли знакомые прикосновения. — Ты даже не представляешь, как сильно я скучал по тебе… Все нужды этой жизни заключились в тебе. Я не могу без тебя, Эрис… Жизнь моя, моя morosa… Агапи му…

Еще доля мгновения, и Эрис непременно бы сдалась.

— Не смейте! Не надо! Я буду продолжать жертвовать всем ради своей цели. — уверенно сказала она, отдернув свою ладонь и сжавшись в комок.

— Что за цель такая? Что за ерунду ты говоришь?! Неужели эти игры в войнушки стоят нашего счастья?! — он ругал ее, находясь на грани плача.

— Вы такой умный. Но до сих пор не поняли ничего. — она пристально и скорбно посмотрела в его глаза. — Ничего… — Эрис с трудом встала. — Я выполнила задание… Жестокое задание… — она на мгновение замолчала. — …Вы дали мне одну ночь. Завтра под утро мои ребята проплывут под насыпью в крепость и откроют ворота. Южные и восточные. Готовьте солдат. — холодно отрезала она.

— Хорошо, сержант. — хмуро сказал Таррос, вставая. — Спасибо тебе…

— Вы победите. Я всегда буду стоять за Вашу честь. Чего бы мне это не стоило… — она резко зашагала прочь. Ее горло больно давило от чувств. Она не ощущала ног. Просто шла, продираясь через шипы зарослей. И она не слышала боли своего тела. Лишь ее неприкаянная душа ныла и рвала саму себя в измученной любовью груди.

Таррос медленно побрел к лагерю. Он плакал. Плакал от нереализованных чувств и изумления перед высоким благородством верной и стойкой девушки-солдата.

Эрис переоделась и разожгла костер. Она старалась не думать о своей участи. Нельзя было вспоминать или жалеть себя и его. Иначе запросто можно свихнуться. Нужно было настроиться на победу. Отогревшись, она пошла засыпать — завтра будет тяжелый день. Только уснув, Эрис услышала барабаны и горн. Нехотя, пришлось встать.

— Эрис, что с твоим лицом?! — воскликнул Атрей, увидев расцарапанную командиршу.

— Сегодня ночью, эй, парни, все сюда! — крикнула она. Молодые люди облепили ее. — Сегодня ночью вы все проникните в крепость через выплывник.

— Какой еще выплывник? — удивились парни.

— В озере есть выплывник. Это тайный ход в крепость. Проплывете и откроете оба входа. Солдаты Тарроса будут готовы.

— Сестра — ты гений! — воскликнул Никон.

— Но меня беспокоит одно — как вы пройдете это первое испытание без меня, ведь я не умею плавать… — нахмурилась Эрис. — Я хочу с вами.

— Попробуем протянуть тебя. — сказал Аннас.

— Привяжем. Давай я привяжу тебя к себе и протяну. — предложил Аргос. — Я сильный, я смогу. — уверенно сказал он.

— Это слишком авантюрно… — скептически заметила Эрис.

— Ничего не авантюрно. Ты надолго умеешь задерживать дыхание?

— Почти на две минуты.

— Нормально. Ты учила нас плавать на скорость и выносливость. Мы сможем, сестра.

— И мы поможем. — сказал Никон.

— Мы все. — поддержали остальные.

— Хорошо. Если умирать в закрытой крепости среди пятиста врагов — то я с вами! — воскликнула капитанша. — Я не оставлю вас, братья!

Таррос с утра наущал солдат. Он настраивал их на победу. Капитанам дал понять, чтобы они выполняли приказы расторопно — дабы исключить жертв среди Каннареджо. Таррос строил солдат и повторял все, что было необходимо для успешной атаки. Караул Таррос увеличил, среди своих приближенных мог быть шпион, который передаст сведения о предстоящем нападении мятежникам. Таррос любил девиз — доверяй, но проверяй.

Ближе к вечеру командир провел последнюю речь, построив солдат.

— Солдаты Светлой Республики Венеция! Сегодня ночью мы выполним долг перед Родиной! Я уверен в доблести и самопожертвовании своих воинов! У мятежников — каменные стены, у нас — стратегия! Сегодня под утро ворота распахнутся перед мечами хозяев острова! Господь дал нам маленькую землю и большую доблесть! Мы подчиняем народы! Мы побеждаем их! Мы войдем в крепость и заставим захлебываться в крови предателей! Да прибудет с нами Господь! Да будет с нами Святой Марк!

Аминь!

Громким раскатом пробежался троекратный Аминь. Таррос держался величественно. Его краткая речь возбудила в солдатах боевой дух. Они вдохновились, ведомые своим командиром.

Парни раздобыли две длинные веревки. Аргос и Георгиус решили тянуть Эрис вдвоем. Здесь нужна была сила и синхронность. От Эрис требовалось отбросить свой страх. Капитанша еще раз повторяла ребятам тактику действий.

— Проплываем под насыпью. Вероятно, вынырнем где-нибудь в канале. Это по ходу разберем. Главное — слева от нас будут ворота. Аннас и Азариус — стрелки, будете прикрывать быстрого Никона и Аргоса. Они побегут к восточным воротам, Ахиллес и Элиут разобьют дежурных, а те откроют ворота. Эта крепость построена по византийскому типу, там установлен типичный механизм прокрутки цепей. В это же время Филон и Софос под прикрытием стрелков Атрея и Тичона, пробежите к южным. Это дальше, поэтому Георгиус и Исос помогут Атрею и Тичону. Разбивать стражников буду я и Андроник. — Эрис была хмурой и решительной. — Пацаны, братья, не подведите тех, кто стоит за вашими спинами! Семьсот воинов ждут нас, мои верные соратники! Я верю в вас, я знаю, что великое самопожертвование приведет нас к великой цели! — Эрис закончила речь. — Теперь идите и закрепите оружия, чтобы не уронить при переправе. Через три часа — уходим.

Парни вошли к себе в шатры. Эрис стояла на месте, заведя руки за спину — суровость накрыла ее молодое личико. Мимо проехали всадники, поднимая пыль. Это были сан марковцы. Тони помахал ей рукой, улыбаясь. В седле было не заметно его дефективности. Эрис лишь строго без улыбки кивнула головой. Ей нужно было к Тарросу. Тяжко…

Эрис направилась к командиру через весь лагерь. Впервые она была без шлема. Не замотанная — некоторыесолдаты пялились на нее, но выдержка и матерость отталкивали служивых. Эрис подошла к дневальному у шатра Тарроса.

— Доложи командиру, по его приказу сержант из Каннареджо прибыл.

— Заходи, Каннареджо! — Таррос все услышал сам.

Эрис впервые вошла на его личную территорию. Шатры были отстроены из бревен, над которыми простирались прикрепленные полотнища. Командирская палата была внушительней солдатских. Здесь уже собрались семь капитанов фаланг. Это были посвященные, хорошо обученные и обмундированные рыцари. Те, кто ниже, в неспокойное время набирались из простолюдинов.

— Приветствую. — сурово обратилась Эрис к старшим сослуживцам. Капитаны в недоумении посмотрели на девушку. Тарросу не понравилось это. Он положил правый кулак на грудь и кивнул головой. За ним последовали остальные. Тяжелая и густая мужская энергия давила на Эрис, но ее природная стойкость успешно сопротивлялась и со всем справлялась.

— Это капитаны фаланг, сержант. — Эрис борзо осмотрела всех, держа руку на груди. Капитаны кивнули в ответ.

— Докладывай, сержант Фортунато! — строго сказал Таррос.

— Сегодня под утро мой отряд ворвется в крепость, незаметно пройдя по водному тоннелю, что расположен у северной стены. — Эрис объясняла уверенно, показывая на кожанной карте пальцем. — Затем под моим командованием ребята откроют восточные ворота. Я пройду к южным и мы откроем и их. Долго сдерживать врага мы не сможем, понадобится ваша помощь. Чем быстрее вы будете действовать, тем успешнее будет выполнена операция.

— Как вы узнали, где расположен тайный вход? — удивился один капитан. — Мы сами искали со своими, ничего не обнаружил.

— Вы плохо искали! — хмуро отрезала Эрис взрослому капитану, пронзив его хищными глазами. Тот довольно покачал головой в ответ.

— Каннареджо, я помню тебя. Ты — капитан в шлеме! — воскликнул другой.

— Давно, на играх в Кандии ты исправляла ошибки своих юнцов. — подхватил доверенный старшина командира. — Дож Тьеполо был там. Да? Командир Таррос?

— Да, это те лихачи. И они сделают за вас все, вам останется только зайти к себе домой. — строго сказал Таррос.

— Командир, сколько людей в крепости? С мирными? — спросила Эрис.

— Агрессивных мужчин и юношей около пятиста. А остальных — около четырехсот. Но наших — семьсот воинов, Эрис.

— Ясно. Что будет с жителями? — хмуро спросила она, и Таррос сразу понял, что добрая девушка непременно проявит жалость.

— Возьмем в плен, Эрис. Оставшихся в живых мужчин пленим, и они пойдут на службу в обмен на прощение Дожа.

— Нет, я поняла… Остальные? Мирные?

— Я обещал солдатам трофеи. Мои люди останутся в их поселениях на трое суток. А потом, через неделю, мы уйдем, оставив их в покое.

— Ясно. Мне пора. Надо готовиться.

— Сержант, ты сможешь пройти со своими? — спросил Таррос, не проявляя чувств.

— И в огонь, и в воду, командир. Я ухожу с ними. Не забудьте: сегодня главное — время. — Эрис вышла. Капитаны остались, осмысливая призошедшее.

— Молодцы эти Каннареджо. Надо-же! — воскликнул один.

— Надеюсь их не перережут в своем логове, как дичь, пятьсот врагов. — скептически заметил капитан.

— Они справятся! — ответил Таррос, смотря на выход.

Прошло три часа. Эрис построила ребят. Таррос пришел к ним.

— Каннареджо! Вы действительно, молодцы и не раз успешно проявляли себя. Я надеюсь, что утром построю всех вас перед собой в крепости и поздравлю с победой! — он говорил, и глаза его светились доброжелательной привязанностью к каждому из команды Эрис. — Я увидел возмужавших воинов! Вы мои орлы, Каннареджо! — Таррос похлопал каждого по плечу, не пропустив и Георгиуса.

— Эрис! — Он подошел к ней.

— Мы откроем ворота перед вашим носом. Просто зайдите и сделайте свою работу. — наконец улыбнулась она, не ожидая слов и ответа, боясь прощания. — Пацаны, вперед! Тише воды, ниже травы. Темнее тени. Легче воздуха! — девушка резко развернулась, уходя из лагеря.

— Есть, капитан! — воскликнули воины. Они направились за ней, к холмам. Своей вереницей. Незаметно и быстро. Их натренированные ноги легко и бесшумно скользили по камням и колючим травам. Таррос смотрел им вслед. Ему нужно было построить солдат на наступление.

Ребята миновали растительность. Они выглянули из темных кустов. Озеро блистало в лунном свете. На вышке стояли часовые. Эрис осторожно проталкивала ребят к воде и они, один за другим ныряли, подобно лягушкам. Тихо. Сержант сквозь камыши протиснулась к северной стене. Она вошла в воду. Затем, глубоко вдохнув, скрылась под ней.

Она открыла глаза. Но тьма омута не давала ничего разглядеть. Ее руку схватил Аргос. Георгиус крепко привязал ее за талию веревкой. Эрис и парни поднялись, чтобы совершить глубокий, последний вдох. Эрис указала на выплывник. Они нырнули по очереди. Впереди были Аргос и Георгиус.

Для Эрис это недолгое путешествие стало сущим кошмаром. Воздух кончался, а черный тоннель — нет. Она пыталась плавать, но ее тело отказывалось дружить с водой. Веревка больно тянула ее, впиваясь в бока. Она ударилась лбом о потолок выплывника. Эрис многократно пожалела о своей смелости, начиная глотать вонючую воду. Клетки ее тела разъедало от нехватки воздуха, от кончиков пальцев ощущение двигалось к голове. Темный хаос это все, что окутало ее. Ее глаза начинали зеленеть, но впереди она увидела свет. Этот тоннель посветлел. Аргос вынырнул и потянул Эрис. За ним ее толкал Георгиус. Потом с плеском вынырнули остальные. Немного отдышавшись, они осмотрелись. Теперь они на вражеской территории. Ребята находились в неглубоком бассейне. Они вылезли на мощеную площадку, обдуваемую холодным ветерком. Люди на вышках не предчувствовали беды. Вдруг один начал бить тревогу. Эрис подумала, что из-за них. Но нет, их напугало войско Тарроса, приближающееся во тьме ночи. Эрис, не долго думая, зарядила лук и подстрелила шумного солдата. Следом за ней ребята расстреляли людей на ближайшей вышке.

Эрис немо указала парням на позиции. Каждый, как и было приказано ранее, действовал, продвигая общий организм к победе.

Эрис прикрывала своих. Она стреляла метко, и ей нужно было подмечать любого, кто мог помешать ее ребятам. Никон добрался до механизма первым. Он и Аргос, дружно работая, вертели катушку цепи. Ахиллес и Эллиут дрались на мечах. Отлично обученные, словно дикие волки они разрывали домашних псов. Стрелки на позициях прикрывали их.

Эрис двинулась на юг. Пробежав огромную площадку, они начали двигаться у стен. Эрис билась с дежурными, все выполнялось быстро и на автомате. Работая тихо, не привлекая внимания, то же было проделано и здесь.

Парни ликовали! Они смогли открыть ворота крепости.

Таррос не подвел! Его солдаты нахлынули во двор, их стало много, как муравьев. Люди из крепости вытекали им навстречу.

Эрис билась бешено и неистово. Столько лет подготовки не прошли даром — ее юные ребята выделялись среди воинов Тарроса своей быстротой реакции и ловкостью. Крики и лязганья оружий, смерть, витавшая в воздухе, толкотня, бешеное буйство — этот ужас был похож на бурю в открытом море.

Тьму начал рассеивать рассвет. Эрис наступала на трупы — здесь уже не разобрать земли. Не разобрать ничего. Прорвавшись к тихой стене, она увидела, что Никона собирался пристрелить стрелок с вышки. Она быстро выстрелила в него. Тот с грохотом рухнул с высоты. Никон заметил это. Он благодарно кивнул ей.

Таррос вошел в крепость на коне, затем, в ходе боя, спешился. Эрис сквозь поредевшую толпу наконец увидела и его. Это было отталкивающе. В его руках были копье и меч — пику он давно выбросил, спрыгнув с коня. Он просто пронзал острием врагов, и те, окровавленные, с выпущенными внутренностями, падали на землю. Предсмертный ужас застывал на их лицах. Эрис сражалась, рубя врага мечом. Ей приходило в голову, что это тоже люди, чьи-то близкие, но в данный момент они — противники, которых нужно уничтожить.

Стало совсем светло. Эрис увидела единственного всадника — Антонио. Он держался молодцом.

Белый свет залил округу. Теперь весь ужас открылся ей — груды и груды тел. Кровь, бьющая в нос и остервенение. Бешенство, данное человеку свыше… Но нельзя расслабляться.

Они проникали внутрь, убивая врага. Эрис искала глазами своих ребят — и вот Элиут, Никон, Аргос, Георгиус бегут к ней. Крепость все еще таила опасности. Таррос тоже был здесь. Они победили! Осталось совсем мало мятежников — не более ста. Пробравшись к нижним этажам, солдаты обнаружили скрывающихся жителей. Они грубо выводили их наверх. Плача и вопя, женщины и дети, старики и старухи, подгоняемые воинами Тарроса, были выведены на площадку, усеянную трупами их близких. Ужас выражался на их лицах.

Эрис и ребята вошли в одну из катакомб. Был приказ обыскать все закоулки. Они разделились. Эрис брела по мрачным коридорам. Ничего не предвещало беды. Эрис осматривала комнаты. Ворвавших в одну из них, она обнаружила убитых маленьких детей. Сердце ее сжалось. Она присела возле. Это были мальчик и девочка трех и пяти лет. Красивые невинные лица выражали безмолвие — тихое и доверчивое. Их просто зарезали. Неизвестно кто мог это совершить — может даже собственная мать лишила их жизни, не пожелав детских страданий. Эрис погладила детей.

— Господи, да прибудут они в Раю…

Визг, вопли и хохот доносились до слуха Эрис, заставив встать и пойти на шум. Она прошла по коридорам, войдя в одно из каменных помещений. Здесь были трупы мирных людей. Это не понравилось сержанту. Еще более ей не понравилось, что трое солдат со смехом глумились над обреченной захваченой девушкой. Эрис захотела убить своих. Непременно. Жертва кричала и дергалась. Один цинично позвал Эрис присоединиться, полагая, что она — мужчина. Эрис подошла и воткнула меч в шею насильнику. Двое солдат с ругательствами атаковали ее. Но Эрис избила их, не отнимая жизни. Она подошла к девушке. Умирающая от страха окровавленная заложница дрожала от ее приближения. Эрис сняла шлем и протянула руку.

— Вставай! — громко произнесла она. — Ну же!

— Я не могу… — Глаза дичи горели от ужаса.

Эрис пинком откинула труп воина, придавивший девушку.

— Прикройся! — приказала Эрис. Она быстро стянула штаны с трупа солдата и кинула на окровавленную жертву. — Оденься и выйди к пленным. И молчи о том, что произошло сегодня. Поняла меня? И побыстрей, пока эти не оклемались. — Эрис брезгливо тронула ногой соратника.

Девушка покачала головой. Никон и остальные ворвались в залу.

— Ты где, мы тебя уже час ищем! — Никон быстро оглядевшись, все понял. Взгляд ужаса в глазах одной жизни, бывшей ничтожной в кровавой бездне войны — он не сможет растопить лед в сердцах вождей. Это — ничто, ибо люди для них не имеют ценности.

— Пошли. Веди ее к остальным пленным… — сухо отрезала Эрис. — Таков приказ. — Атрей увел изувеченную девушку, которая от боли еле перебирала ногами.

— Таррос приказал на выход. Мы помогли ему освободить венецианскую знать. — Аргос был хмур.

— Действуем по приказу.

Они вышли. Утреннее солнце освещало омерзительную деятельность человека. Это война.

Таррос стоял, похожий на каменного титана, его окружила измученная знать. Все пленные сидели между кровавыми лужами. Трупы стаскивали в кучу. Везде скользкая кровь и вонь. Георгиус поднялся на лоджию, желая посмотреть с ветренной высоты. Его увидели остальные Каннареджо, и команда воссоединилась, подбежав к Эрис, стоящей внизу.

— Таррос предупредил, что еще есть противники, прячущиеся по углам. Он сказал, что так бывает всегда. — поведал Аннас.

— Я рада, что вы все живы, родные мои! — воскликнула Эрис, но на ее лице не было радости — только гробовая скорбь и суровость. Им показалось, что перед ними стоит взрослый, умудренный жизнью, человек — такое выражение было на ее личике.

— Георгиус, давай к нам. — позвала Эрис.

— Иду! — он посмотрел вниз — его кудри вились на прохладном морском ветру. Георгиус быстро ринулся к лестнице. Вдруг, непонятно откуда, его разила стрела. Он, перевалившись через перила, с грохотом упал на каменную плитку, застилавшую площадку.

— Георгиус! — закричала Эрис и подбежала к нему. Стрела, задев шейные артерии, проскользнула мимо.

— Братишка! — ее глаза наполнились ужасом безысходности. Он открыл глаза. Багровая кровь стремительно вытекала из разбитого затылка, образуя темную лужу. Пульсирующим фонтаном она также выбивалась из шеи.

— Братишка, ты не умрешь! — причитала Эрис. Ребята склонились над ними на коленях. Таррос подбежал к ним. Его люди уже расправились с убийцей Георгиуса. Ребята расступились.

— Георгиус, мой орел… — Таррос уже понял, что парень не жилец. — Эрис… — он сочувствующе посмотрел на Эрис. Ее взгляд был полон отчаянья и ужаса. Таррос не мог выдержать этого.

— Дай мне, Эрис! — он склонился над ним, пережав артерии пальцами. Но это не очень помогло — алая и горячая, кровь просачивалась, к тому же начиная идти изо рта.

— Нет, братишка… Таррос!.. — она посмотрела на командира, как на всемощного. Но он был всего лишь человек, и остановить ход судьбы не мог.

— Сестра… — прошептал Георгиус, захлебываясь. — Передай привет маме… — его взор черных юных глаз был устремлен в голубое небо.

— Нет… Что я скажу ей?.. — сокрушалась Эрис, плача.

— Эрис. — Таррос взял ее за плечо. Ее расцарапанное лицо и разбитый лоб, полный безысходности взор, придавали тяжелый вид. Таррос посмотрел в ее глаза.

— Не плачь, Эрис. Ты выбрала этот жесткий путь и тебе не раз придется говорить матерям слова скорби в вечную память.

Она покачала головой. Эрис вытерла слезы, отпуская безжизненную руку Георгиуса.

— Прости братишка, я не смогла защитить тебя. Прости меня…

Каннареджо скорбили по верному другу. Из их глаз лились слезы.

— Эрис, я сам похороню его. — тихо сказал Таррос.

— Благодарю… — она посмотрела на его руку. Таррос смущенно отпустил Эрис. Он хотел бы оградить любимую ото всех опасностей и забот, от скорби и боли — но эта жизнь распорядилась иначе.

В огромных верблюжьих глазах Георгиуса отражались белые облака…

Мама,

Я стану ветром.

Мама,

Я не стану пеплом.

Мама, не плачь, не грусти —

Мама, ты меня прости.

Я буду в волосах играть твоих,

Колыхать шторы у твоих дверей,

Я буду нежно обдувать тебя,

И дышать в золоте родных полей…

Мама,

Я стану светом.

Мама,

Не быть мне прахом.

Мама — не плачь, не грусти.

Прости меня и отпусти.

Я буду светочем играть в глазах,

И солнечными бликами в окне,

И отражаться в маминых слезах.

Мама, прошу, не плачь по мне…

Мама!

С дождями я каплей упаду.

Буду

Шелестеть листвой в твоем саду.

Буду

Журчать меж камней у ворот.

Утром

Будить, пронзая

Темный небосвод.

Мама…

Я стану ветром.

Мама…

Я стану светом.

Мама…

Я стану влагой.

Пал я,

Не став отрадой…

Воины хоронили своих соратников и врагов до позднего вечера, смывая их кровь с земли водой, что вскоре просто испарится, войдя в вечный круговорот жизни…

Глава тридцать восьмая

Эрис и ребята ночевали в крепости. Мужчин, как оказалось, было около шестиста, в живых осталось не больше восьмидесяти. Людей Тарроса погибло не более двухсот. Таррос, как и обещал, собственноручно похоронил Георгиуса. После того, как плененные вырыли братские могилы, их заперли в темницах подвала крепости. Старики, дети и женщины вернулись в поселение. В наказание за мятеж, самых красивых и здоровых девушек сразу же отвели в Ретимнон для переправы в Анатолию, на продажу. Солдатам достанется много золота. Такова была трагедия. Таррос написал письмо поменявшемуся Дожу — теперь венецианцами, у которых была врожденная страсть к скитаниям, правил Бартоломео Градениго.

Эрис вышла утром посмотреть на крепость вблизи. Она подошла к входной арке. Над этим входом висели гербы четырех самых известных венецианских семей. Она знала только гербы семей Кверини и Долфин. А два остальных не смогла определить. Над гербами находилось гранитное изображения льва Святого Марка. Внутри стояли три небольшие башни, первый этаж которых был сводчатым. Самая крупная, четвертая башня была идеальным местом для большого числа солдат.

Наземные строения во внутреннем дворе были построены в последнюю стадию. Это ряд прямоугольных комнат, в которых размещались солдаты или которые могли использоваться для других целей — в качестве складов и кухонь. Здесь же, в южной стороне была маленькая церковь святого Марка во дворе укрепления.

Таррос дал приказ сотне солдатам остаться в крепости, а остальным дал увольнительную на три дня и три ночи. Все было именно так, как о нем рассказывали. Эрис хмуро наблюдала за бешеными псами, весело отправляющимися на терзание народа. Парни из Каннареджо тоже были не в восторге от этой гегемонии. Особыми ценностями крестьяне не обладали, но золота от рабов вполне хватит и для того, чтобы часть отдать довольной высшей власти.

Эрис устремилась к Тарросу, стоящему в окружении капитанов.

— Командир Таррос! — осмелившаяся Эрис суровым взглядом обожгла Тарроса, не постеснявшись людей вокруг него.

— Слушаю, сержант Фортунато. — он повернулся к ней лицом. Таррос и его не отправившиеся в Ретимнон помощники стояли на утренней площадке у церкви.

— Венеция ведет миролюбивую политику, основанную на взаимовыгодном сотрудничестве с местным населением. Захватив крепость, местные предъявили требования — почему бы нам их не выслушать и не выполнить? Почему Вы позволили солдатам идти и разрушать чужие дома и судьбы? Неужели Дож будет поддерживать эти зверства?

Таррос нахмурился:

— Я никогда не прихожу выполнять чьи-либо требования. Дипломатия — дело административных властей. А наше дело — война. Ах, Эрис, Эрис. — он покачал головой, снисходительно улыбнувшись. — Давай отойдем.

— Пусть отойдут они. — она кивнула на капитанов, вызвав их недоумение.

— Да будет по твоему. Разойтись! — скомандовал он и капитаны отошли по своим делам.

— Я слушаю. Что Вы хотели сказать?

— Знаешь, Эрис — не идеализируй жизнь, разочаруешься. Люди, осмелившиеся сделать такое, должны были заплатить за ослушание и неповиновение.

— Их вынудили наглые местные бароны и их гнет. — отозвалась Эрис.

— Ты что же, оправдываешь врага?

— Я за справедливость. — брови Эрис заносчиво поднялись. Ее молоденький подбородок нагло вздернулся.

— Эрис, ты не права. Я понимаю, что ты переживаешь за бедный народ, но венецианские предводители развивают местные земли. Они помогают строить непобедимую Империю и люди должны это понимать. — Таррос стоял спокойно, добро смотря на Эрис.

— Зачем нужны бесконечные ограничения? Конфискация земель? Зачем? — возмущенно вопрошала она. — Если у венецианцев мало земли и много силы духа, это не позволяет им так распоряжаться чужими жизнями. — возмутилась она.

— Эрис, не мы одни так делаем. Испокон веков люди друг друга завоевывают и порабощают, пораждая новые народы. Они становятся сильнее — уже не те, но и не другие. И сегодняшние события будут стерты из истории и умалчены везде из-за своей невыгодной непривлекательности. А когда подобных событий станет много и их станет сложно скрывать, последующее задокументируется и сохранится в архиве для будущих поколений.

— Ясно, командир Таррос. — Эрис была расстроена из-за смерти Георгиуса и участи этих обреченных людей… Все вызывало в ней скорбь и тревогу. Она посмотрела на своего любимого Тарроса — он был преисполнен спокойной уверенности, что его путь лежит по правую сторону истины. Но Эрис это не удовлетворило.

— Эрис… — Таррос посмотрел на нее любящим взглядом, полным томительной тоски. Эрис, услышав его грустный тон, спрятала глаза. Она боялась опять сблизиться с этим запретным искушением. — Мое предложение тебе все еще остается в силе и останется, вопреки обстоятельствам, несмотря ни на что…

Эрис не ожидала услышать это откровение сейчас. Это было не к месту и не ко времени. К тому же слишком опасно. Ее глаза вновь сами наполнились слезами. Она молча глотала боль, медленно моргая.

— Командир Таррос. Не причиняйте невыносимую боль нашим сердцам. Прошу, пожалейте меня… Республика, за которую мы воюем, будет в ярости… — она признавалась в своей невиновности. Простые слова, способные перевернуть мир.

— Эрис, законы меняются. Я буду ждать твоего ответа всегда, если понадобится — всю жизнь. Я никогда не оставлял тебя, я знал, что случилось с твоей бабушкой. И про твой дом. — признался разгоряченный командир.

— Что? — переспросила Эрис, удивившись.

— Я наказал виноватых. Наказал так, как они того заслужили. — Хмуро добавил Таррос.

— Нет… — ужаснулась она. — Это не могли быть Вы… Алессандро раскрыл то страшное преступление, это же были разбойники!

— Эрис. Алессандро сам заказал его. По моему поручению. — хладнокровно ответил Таррос. — Я не хотел тебе говорить этого. Но ты знай, что я всегда рядом с тобой. — Его глаза светились чистой любовью, несмотря на матерую суровость во всем образе.

— Командир Таррос. Я заклинаю, прошу Вас ради Господа, не подвергайте себя опасности из-за меня. Я не прощу себя. Я не переживу этого! — сказав это, покрасневшая Эрис принялась быстро удаляться. Затем она уже бежала, бежала скорее, чтобы не дразнить свое измученное сердце присутствием любимого человека. Таррос смотрел на ее уменьшающийся силуэт. Он твердо знал, что никакой закон никогда не заставит его отказаться от любимой.

Эрис, скрывшись ото всех, начала безудержно плакать — ее любовь смешалась со страхом. Она боялась за Тарроса и теперь медленно начинала бояться его самого. Его жестокость и упрямство угнетали ее. Но любовь сильнее любых чувств. Пробыв в одной из каменных казарм, Эрис вышла на дневной свет, решив пройтись и посмотреть, что творится в одной из наказанных деревень. Она решила пойти одна. Эрис надела шлем и ушла незаметно.

Спустившись с крепостной насыпи, Эрис прошла в лагерь. Она оседлала Сириуса и поскакала к дороге. Отсюда было не далеко. Стеганув коня, она помчала в поселение по жаркой пыльной тропе.

Эрис проходила по узким улочкам и ее взгяду открылась вся трагедия и апокалипсис еще только предстоящих трех черных суток для местного глупого народа, нарвавшегося на войска хозяев. Ни одного мужчины — ревущие больные дети, оставшиеся без матерей, здоровых увезли. Присматривающие за ними престарелые женщины, со страхом прятавшиеся в домах, и Эрис видела это. Оцепенение в глазах покаранных женщин… Эрис шла мимо пьяных орущих войнов, шумными кучками врывающихся в дома обреченных… Эти позорные дни точно будут стерты со страниц истории…

Ее грудь разрывалась от воплей стариков, чьих родных убили вчера и унижали сегодня. Истерия победы чумой прошлась по этой деревне, затронув собой еще три. Подвергнувшиеся глумлению потеряли человеческое выражение в глазах — животный страх и дикость горели в них. Это шокировало юную Эрис до глубины души. Она корила себя за то, что помогла извергам уничтожить их мужей — своих земляков. Эрис поскакала к следующей деревне, находящейся в предгорьях — та же разруха поглотила ее. Человеческая жестокость и садизм во всей красе… Не выдержав, Эрис помчалась прочь — в поле.

Она сидела на мартовской теплой земле, и ее душа менялась так же стремительно, как менялись формы огромных облаков, проплывающих над ней. Это не то, к чему она стремилась с детства — стать одной из озлобленных собак, растерявших гуманность на поле боя.

— Господи, помоги мне! — говорила она, плача. — Господи, укажи мне верный путь, прошу тебя, я не хочу быть злой… Господи, как же я устала от своей любви. Она сожгла мое сердце… Мне больно. Она сожгла его… — Эрис долго рыдала, обняв колени и уткнувшись в них лицом.

Нужно было возвращаться в крепость. Она вскочила на Сириуса и погнала его обратно. Красный закат нагнетал обстановку. Эрис обошла поселения кругом, не желая снова увидеть ужас.

Придя в крепость, она обнаружила ребят, ждавших ее с нетерпением. На их лицах был гнев и негодование.

— Сестра! Мы хотим поговорить с тобой! — важно заявил Никон и его взор горел.

— Я слушаю вас, братья… — вид у Эрис был крайне уставший и виноватый.

— Ты видела, что солдаты творят в деревнях? — чуть не плача произнес Аннас. — Это же чьи-то мамы!!!

— Успокойся, братишка. — попросила Эрис.

— Ни за что! Сегодня они — завтра мы! — сетовал он.

— Не стоит так… так… — Эрис хотела сказать — так относиться к этому, но не смогла. Ее саму выворачивало наизнанку от омерзения всех событий.

— Они увели детей и вырастят из них таких же волков, сестра. — сказал серьезный Аргос.

— Они увели девушек в рабство, а их отцов и братьев на кораблях увезут воевать, пахать на полях или строить крепости… — произнесла она, и взгляд ее был пустым.

— Я не хочу быть одним из них. — отрезал Никон.

— Я тоже. Уж лучше стать мятежным дезертиром, чем озверевшим солдатом. — произнес Софос.

— Вы все хотите этого? — спросила Эрис у своих птенцов. — Вы хоть понимаете, что мост в прошлую жизнь будет сожжен и назад дороги не будет?! Мы не сможем вернуться в часть!

— Эрис, на нашем острове есть много архонтов, ръяно выступающих против венецианцев. Уйдем к ним, пополнив их ряды, сестра. — предложил Азариус.

— Подумайте хорошо. Подумайте о своих матерях…

— Мы о них и подумали, решившись на такое. — буркнул Ахиллес. Эрис не ожидала от него такого великодушия.

— Ясно. Я поддерживаю ваше решение. Этот путь станет самым страшным испытанием для нас. Может, даже смертельным. — она опустила голову и слезы закапали из ее глаз.

— Сестра, это из-за него, да? — Никон обнял Эрис за плечи. Он прекрасно знал, между кем ей приходится выбирать в данный решающий момент.

— Никон, брат, он всё поймет. Я уверена в этом. — ее слова поражали Никона своей доверчивостью. Ахиллес глотал яд ревности, но вчерашние дети стали взрослее и понятливее, чем раньше.

— Сестра, мы сбежим? — спросил Атрей.

— Нет, братишка. Мы уйдем. Мы — не трусы. — гордо отрезала Эрис.

— Ты что, Таррос казнит нас! — испуганно воскликнул Тичон.

— Нет, братишка. Ничего он вам не сделает. Я знаю это. — она покачала головой, смотря отсутствующим взглядом сквозь ребят. — Я поговорю с ним в последний раз, и если он не согласится убрать солдат из деревень, мы сразу же уйдем. Готовьтесь.

Эрис выскочила наружу — навстречу новой судьбе. Новой жизни, еще более тяжелой, чем сегодняшние дни. Она столкнулась с Тони.

— Привет, что ты тут делаешь? — спросила Эрис.

— Я… К вам хотел. — смущенно ответил венецианец.

— Заходи, парни у себя.

— Зайди со мной, Эрис. — попросил Тони удрученно.

— Что-то случилось? — спросила Эрис.

— Я… Мне стыдно за те зверства, что делают наши войска на вашей земле… — Эрис увидела перед собой нового Антонио — благородного парня со смелым сердцем.

— Пошли за мной. — Эрис вернулась к своим. Они встретили вошедших взглядами, полными удивления. Не дожидаясь прилюдий, Антонио выпалил:

— Я больше не хочу служить Тарросу… Мне не кому рассказать об этом… Вы — единственные, кто меня поймет. — Тони расплакался. — Мое сердце разрывается, я не хочу становиться выродком!..

— Э, ты что сопли развесил? — воскликнул Аргос.

— Мои не поймут меня. Даже Риккардо и Маурисио. Они против меня. Я становлюсь изгоем. — жаловался Тони дрожащим голосом. Вчерашний спесивый венецианский капитан, которому Таррос сломал крылья.

— Хорошо — хорошо. А от нас-то ты чего хочешь? — спросил Ахиллес. Он сразу распознал в нем сильнейшего соперника.

— Не знаю…

— Зато я знаю. — ответила Эрис. — У тебя есть родители?

— Да. Они в Венеции. — ответил Тони, сев и спрятав голову.

— Ты хочешь вернуться к ним?

— Я просил отца забрать меня, но он неумолим. Я — его пятый из шести сыновей. — Тони ужасно акцентировал венецианским. — Меня просто забросили сюда. Я не нужен ему… — он растирал слезы руками.

— Прекрати. Не плачь, друг. — Эрис похлопала его по спине. — Все родители любят своих детей.

— Все, кроме моего отца. — Тони поднял нахмуренное красное лицо. Оно было слишком миловидно для простяка.

— Он же обеспечивал тебя! — воскликнул Никон.

— Это не признак любви. Я благодарен ему за это. Узнав, что Таррос сделал со мной, он просто ответил в письме — что я размазня и баба. Что я сам виноват.

— Не переживай, брат. Что ты хочешь от нас? — сказала девушка.

— Я знаю, какие вы на самом деле. Я знаю, какая ты — Эрис. — он посмотрел на нее взглядом, полным надежды. — Я знаю, что происходящее не понравилось вам — вы похожи на призраков: то есть среди всех — угрюмые и наблюдательные, то исчезаете…

— Говори прямо — ты подумал, мы уйдем без разрешения Тарроса и ты надеялся улизнуть с нами? — голос Эрис стал веселым.

Тони быстро покачал головой.

— Вот хитрец! Но смельчак! Ты — молодец. Антонио… Как фамилия? — продолжала Эрис.

— Антонио Соранцо. — тихо сказал он.

— Сколько лет?

— Двадцать четвертого января двадцать исполнилось. — улыбнулся он.

— Молодец-молодец. А мне восемнадцать будет — девятого октября. — непринужденно поведала Эрис.

— Почти как у Тарроса! — воскликнул Тони. Эрис при его имени всегда больно вздрагивала сердцем. — У него второго октября. Ему будет тридцать четыре.

Ахиллеса бесило, что Антонио и Эрис нашли общий язык. Он кипел, но молчал. Его страшные глаза гневно горели, но он привык скрывать свои чувства.

— Короче, ребята. Я ходатайствую за Тони. Мы станем его семьей. Решать вам — я никогда не пойду против своих братьев. Никогда. — сказала Эрис.

— А я не пойду против тебя, сестра. — сказал Никон, улыбнувшись Тони.

— И я. — поддержал Аргос.

— И я. — это был голос Софоса.

— И я тоже! — шутник Атрей потянул руку.

— Я! — слышались Азариус, Филон, Тичон, Элиут и другие ребята. Все, кроме Ахиллеса:

— Вы хоть подумали, чем обернется для нас гнев командира Тарроса? Он простит наш уход? Да. Может быть — благодаря твоей милой мордочке, по которой этот дядя сохнет уже пару лет! Но его! — он показал на Тони. Впервые в жизни после того, как Эрис проучила Ахиллеса, он снова заговорил.

— Заткнись, урод! — Эрис вытащила свой клинок и приставила его к горлу Ахиллеса. Ее взгляд был страшен — рука давила на шею и нож впивался в кожу.

— Проси прощения! — прорычала она. — Проси, животное. Хочешь отправиться к выскочке Персиусу? — она не отдавала отчет своим словам. — С этого начался его путь в потусторонний мир. И я больше не стесняюсь говорить об этом. Нет старой Эрис. — она вплотную приблизилась к его лицу и грозно прошептала. — Да, любит. По-настоящему. И я — тоже. Знаешь, что это такое, когда взаимно?! И тебя — паршивая псина, это совсем не касается. Ты усёк?

— Да… — прохрипел он.

— Проси прощения. У Тарроса. Потом у меня. — он. а отодвинулась и сказала уже громче. Под лезвием Эрис появилась кровь.

— Сестра, отпусти, ты же убьешь его! — попросил Никон.

— Сначала пусть извинится. — хладнокровно сказала Эрис.

— Малака *м. дак (греч.) *, извиняйся уже! Что, не слышишь?!! — заорал Аргос.

— Прости, Эрис!

— Сначала у командира! — крикнула сержант.

— Прости, Таррос. — зло прорычал Ахиллес. Эрис отпустила руку.

— Пошел вон, подлец! Не желаю видеть тебя… — буркнула Эрис, вставляя клинок Тарроса в ножны.

— Он не простит нам приход Антонио. Никогда. — сказал Ахиллес, вытирая кровь на шее.

— Заткнись, Ахиллес всезнающий. Тони, не слушай этого малаку, привыкай к буйным нравам Каннареджо. — сказал Никон.

Антонио улыбнулся. Но в его душе остался осадок. Боязливый и неприятный.

— Я видел, как солдаты истязают местных. Я возненавидел наемников. Ненавижу. — сказал Тони.

— Ребята. Приказываю вам готовиться к уходу. Я скоро вернусь. — Эрис выскочила и снова направилась в деревню. Она, собравшись с силами, объездила все четыре поселения, и не смогла сдержать слез.

Эрис искала Тарроса. Было уже темно. Его не было в крепости. Загнанный Сириус тяжело дышал и она отпустила его отдохнуть.

Эрис прошла в пустующий лагерь. Ее грудь разрывало брезгливое чувство от увиденного ею. Это придало Эрис уверенности в правильности принятого ими решения. Пройдя к командирскому шатру, она решительно попросила войти.

Таррос сидел у себя за маленьким рабочим столом.

— Прошу разрешения! — снаружи послышался лишенный учтивости тон. Таррос мгновенно узнал этот голос и бросил перо.

— Входи, Эрис. — Таррос быстро встал, поправил воротник камзола, протер уставшее лицо и пригладил кудрявые волосы ладонью, желая привести себя в подобающий вид.

Вошла решительными шагами Эрис. Она была в гневе и глаза её источали бурю вырывающегося негодования. Не дожидаясь позволения обращения, она, требовательно смотря покрасневшими от утомления и давления глазами, круто начала:

— Командир Таррос, вы должны приказать солдатам прекратить зверства! — резким тоном потребовала возбужденная Эрис.

— Эрис. Я понимаю тебя, а ты пойми меня тоже. — он, опираясь раскрытыми ладонями о край стола, начал говорить мягко, желая сгладить острую тему. — Если я это сделаю, они откажутся воевать. Я не могу запретить им право на трофеи. Это основное правило войны, Эрис. — выдержанно отвечал Таррос, смотря на нее чуть исподлобья.

— Если бы я знала, какой ад они устроят этим страдальцам, никогда бы не помогла Вам взять эту крепость. Разве благородному войну к лицу грабежи, разбой и насилие? — ее лицо исказилось от злости на воинов и на себя в первую очередь, жалости к мученикам и ужаса осознавания, что их кошмар продолжается сейчас. — Ответьте! — Эрис уже заскипела и не унималась. Командир знал, что ее упрямство и жажда справедливости не даст ей замолчать.

— Эрис. Это война. Это жизнь. — его хладнокровный тон взбесил Эрис и она, глубоко и часто дыша, со всей силы метнула свой шлем о земь, вызвав громкий грохот. Таррос тоже начал вставать в позу недовольства, он поднял голову и сверлил ее глазами, окончательно упустив точку взаимопонимания. — Солдат — человек со своими страстями и нуждами. Обычно сдерживаемую страсть свою он утолит в насилии, нужду отчаянной жизни — в грабеже. И не я это придумал, не надо смотреть на меня так! — Таррос повысил голос. Когда он повышал голос, он срывался и бархат и глубина его исчезала, превращаясь в резкие и неприятные крики. — Мы должны отправить золото за людей в Венецию, Эрис… Так надо.

— Я поняла Вас, командир. — уже немного сдержаннее ответила она, непрерывно кивая головой, но все же ее взор и сама она горела негодованием, дрожа в напряжении. — Я ухожу. Может Вам и нравится беспредел, знайте, что и в Ваших рядах есть те, кого не устраивает утоление животных инстинктов. И те, кто захочет со мной, уйдут тоже.

— Что? Ты в своем уме? — его брови поднялись в крайнем удивлении.

— Я ухожу. И вы не остановите меня. — твердила Эрис громко и четко. Таррос в душе знал, что так и будет.

— Ты не смеешь. Ты останешься и дислоцируешься через неделю со всеми. Это приказ. — сказал Таррос чуть тише, уверенно и твердо.

— Я решила. — сказала она, и глаза ее наполнились горькими слезами окончательного разочарования жизнью и ее обитателями.

— Ты не посмеешь! Дезертиров я лично убью своими руками, тебе ясно! — снова крикнул Таррос, сильно ударив кулаками об стол.

— Вы не сможете остановить меня.

— Эрис…

— …Все слова, сказанные мной ранее..тебе… Пусть проходит время… Мое сердце не изменилось и не изменится. Я не жалею. Не отпускаю воспоминания нарочно и не отказываюсь от клятв. — сказав это и не ожидая его ответа, она развернулась, и чеканя шаги, вышла прочь из его командирского шатра.

Таррос не остановил ее. Он не закричал ей вслед. Лишь в порыве крайней степени возмущения он слегка приоткрыл занавес и провожал её взглядом, наполненным гаммой противоречащих друг другу чувств.

«Уходи. Иди. Тебе не место среди таких грязных пропащих псов, как мы, Эрис… Прости, что разочаровал тебя, единственная, светлая ты моя… " — его губы почти не шевелились, он нервно сжимал кулак своей руки, касаясь им лица, и его, пронзающие сумрак из-под волевых бровей, воспаленные глаза, наполнились душераздирающей тоской неразделенных чувств, скрытых от всего мира.

«Как же так? Ты не понял меня!.. Как же мне больно каждый раз сталкиваться с тобой, Таррос Армандо Каллергис, нося эту маску безразличия. Лучше убей меня, убей как дезертира. Убей меня…» — Эрис стремительно удалялась, миновав гущу стоянки, выставленных дневальных, пройдя полевую кухню со всем ее бардаком, но ноги несли её сами, в душе обострилась боль, уже давно появившаяся из-за далекого расставания с командиром, с другой стороны — гнев и решимость, вызванная чудовищным произволом распущенных солдат их ополчения.

«Я клянусь, что пока не умру, буду на стороне угнетенных. Я мечтала быть воином с самого раннего детства, воином — безжалостным к поработителям, а не разбойником, прикрывающимся законом».

Эрис, собрав свой маленький отряд, с дикой тоской и болью в разорванном сердце, отправилась в ночи к границам Ситии. Антонио был рад появлению новых друзей — он не очень горевал о потере старых, что больше не воспринимали его авторитет. Ахиллес был хмур — он чувствовал себя правым, но униженным. А парни из Каннареджо были рады и воодушевлены тем, что приняли верное решение.

Глава тридцать девятая

Ребята на рассвете подходили к окрестностям Ситии. Восходящее над равниной солнце освещало предгория. Запах росы на травах выводил из состояния покоя уставших за ночной переход юношей. Кони с трудом перебирали копытами — они слишком быстро дошли до родного города. Эрис казалось, что здесь совсем другой воздух — вкусный и незабываемый. Она поглядела на утомленных парней — их хмурые лица расстроили ее. Она не хотела бы, чтобы эти молодые, полные жизни парни, мечтающие о счастье, закончили жизнь, как Георгиус. Но это был их выбор, и как учил ее Таррос, она не имеет права решать за других — правильное или неправильное решение они приняли.

Нужно было входить в город. Знамя Венеции по прежнему было в руке у Никона, а Аргос нес флаг Каннареджо. Они медленно взошли на главную дорогу. Топот грузных коней, их фырканье и звон стремян, звуки их собственных орудий — все сливалось в общую музыку. Эрис чувствовала ответственность за ее оперившихся птенцов, тем более дома ждало еще около полсотни человек.

Эрис решила не ждать и поехать к тете. Вид у нее был измученный — она не спала и не ела уже давно, как и ее юнцы, глаза Эрис были красные, взор суров и вдумчив. Она загорела еще сильнее и ее лицо стало отливать равномерной матовой бронзой.

— Парни. Поедем к матери Георгиуса и отдадим ей его доспехи.

Парни молча кивнули головой.

Дыханье Эрис перехватывало — как она постучит в эти родные ворота? Как? Как она расскажет ожидающей его матери, что ее сына больше нет в живых?

Атрей постучал в ворота. Было утро и люди сновали кто-куда. Прохожие вертели головами, видя четырнадцать бравых юниоров на боевых скакунах. Собачка Эрис гавкала в глубине двора. Эрис всматривалась в открытые окна, впускающие утреннюю свежесть и первые лучи солнца.

— Кто там? — голос тети окатил Эрис ледяной водой.

— Это мы, тетя. — ответила Эрис и сердце ее замирало от волнения.

— Иду-иду! — воскликнула она и быстро побежала к ним. Им были слышны ее приближающие легкие шаги. Она распахнула ворота и с улыбкой и горящими голубыми, как легкая вода, глазами оглядела ребят. Она скользила по суровым воинам взглядом — ее улыбка медленно стиралась с губ и взор начал выражать скорбное недоумение.

— Где Гера? — спросила она, мысленно готовясь к худшему.

— Он пал героем, тетя. — это все, что Эрис смогла сказать, опустив голову. Хмурые солдаты выдали все своим гнетущим видом.

— Как? Как же так? — она схватилась руками за рот. Ее глаза наполнились дикой болью и безнадежностью. Из груди стали доноситься глухие глубокие стоны рыданий. Эрис спрыгнула с коня и обняла тетю.

— Прошу Вас, тетя, не плачьте! Он не хотел Ваших слез… Он просил передать Вам привет… — Эрис плакала вместе с ней. Она чувствовала свою вину в его смерти — зря Эрис взяла Георгиуса с собой.

— Мой Гера! Мой единственный сынок! Что я буду делать? — сокрушалась бедная мать. Она причитала и тело ее ослабевало. Эрис держала тетю. На шум собирались люди. Постепенно вокруг Каннареджо собралась толпа соседей и зевак.

— Тетя! — Эрис посмотрела ей в глаза. — Георгиуса ранила вражеская стрела уже после боя. Он пал героем! Он навсегда останется в наших сердцах! Пусть все напоминает Вам о сыне — этот свежий воздух, легкий ветер, журчащая вода и это солнце — не падайте духом! Георгиус хочет видеть Вас сильной! Его невинная душа павшего солдата сейчас в раю! Будьте стойки! Это для нас жизнь кажется невыносимодлинной! А на небесах время течет по-другому. И Вы обязательно встретитесь с ним. А пока — будьте стойки в испытаниях, дорогая тетя! Так хотел Георгиус… — Эрис заклинала тетю взглядом. Татиан покачала головой. Парни Каннареджо насупившись, глядели на безудержное материнское горе. Эрис думала о матерях всех тех, кто пал пару дней назад — своих и чужеземцев…

— Хорошо. — тетя Татиан глубоко вдохнула. Эрис отпустила ее. Дядя Аркадиус и бабушка Геры вышли на улицу. Они все поняли и молча плакали. Старуха, держа в сухой руке край передника, вытирала слезы с морщинистого лица. Тощий дядька обнял свою сестру.

— Это все эти проклятые колонизаторы! — заорал смельчак в толпе. — На неделе зарубили, гады полтысячи наших!

— Хватай флаг католиков! — с этими словами на Никона набросились несколько юношей и принялись стаскивать его с коня. Эрис быстро схватила свою плеть и ударила их.

— Что вы себе позволяете?! Мы пришли с боя к себе домой! И нам не нравится все то, что происходит на наших землях! — крикнул Аргос на толпу.

— Воистину, увидев своими глазами произвол — мы клянемся защищать своих матерей, сестер и отцов! — воскликнул Софос. — Я отрекаюсь от колониальной армии…

— И этот венецианец — благородный воин! Он — один из войска колонии. И теперь вступил в наши ряды, дабы справедливость восторжествовала! — Эрис указала на Антонио. Он опустил голову. К ним сквозь народ продрался один мужчина:

— Будь они прокляты! Мои кузены видели, как по жаре вели плененных. Толпы девушек и детей привели в порт Ретимнона вчера! Мои кузены работают на оливковых плантациях. Они своими глазами видели таких солдат, как вы!

Эрис стало стыдно. Совесть давила на неё.

— Мы клянемся защищать нашу Родину… — все, что произнесла она. Люди выкрикивали лозунги — дорогу перекрыла толпа. Теперь она увидела своими глазами истинное отношение терпеливых простолюдинов к хозяевам-чужестранцам. Антонио бегал глазами по беднякам. Видно было, что он глубоко сопереживает им. Некоторые плакали…

— Слушайте сюда все! — Эрис взобралась на Сириуса. Она развернула коня к толпе. Ребята сделали то же самое. Было тесновато — ветви деревьев цеплялись за юношей. Эрис попросила народ немного разойтись. Медленно, толпа начала расступаться.

— Мой порабощенный остров! — Эрис громко обратилась к людям и они перестали скандировать.

— Мои земляки! — ее голос звучал громко и воинственно. — Мои угнетенные соплеменники! Мы видели все своими глазами! Я не хочу, чтобы моих земляков подвергали жестоким унижениям! Ваши сыны, — Эрис указала на команду. — Ваши сыновья пришли защищать вас от гнета поработителей наравне с теми, кто уже встал на этот тяжелый путь! Мы пополним ряды сопротивления! Мы — одни из многочисленных защитников Родины, которые самопожертвуют собой в искупление материнских слёз!!! Если есть желающие — пусть идут за нами! — с этими словами Эрис медленно повела коня по дороге, желая поскорее дойти до части. За ней последовали Каннареджо. Молодые парни из толпы зажглись речью. Они знали от своих родителей, куда нужно идти, чтобы стать одним из многочисленного числа повстанцев.

— Сестра, что будет дальше? — спросил Никон, оглядываясь на шумную толпу, оставшуюся сзади.

— Уповаю на Господа. И вы полагайтесь на него. — сказала Эрис. Ее сердце сжималось, но другого пути нет и нет дороги назад. Больше не будет прежней жизни. Это единственное, что ей было известно.

Они пришли в часть. Яннис был уже здесь. Но он не смел вмешиваться в дела остальных. Он молча наблюдал в стороне, как Агафон проводит обучение, лишь изредка напоминая ему все тонкости этого искусства. Юниоры увидели отряд. Каннареджо спешились. Они приближались к полям. Яннис обрадовался, увидев их вместе.

— Эрис, дочка! — Яннис улыбнулся, получив в ответ приветствующий его кивок. — Как вы? Вам удалось выполнить задание?

— Учитель Яннис. Мы успешно справились. Командир остался доволен. — сказала Эрис. — Но теперь недовольны мы — и мы ушли из армии Тарроса.

При этих опасных словах Яннис обомлел от страха. Под недоумевающие взгляды молодежи в запасе, он взволнованно спросил:

— Эрис, что ты такое говоришь?! Ты хоть понимаешь, во что вляпалась?! — его глаза испуганно бегали.

— Мы все это понимаем, учитель. — сказал Аргос.

— Он знает? Таррос знает? — голос Янниса дрожал.

— Он все знает. — четко ответила Эрис. Яннис заметил, что на ее лице появились мужские угрюмые черты. Так случается, когда впервые сталкиваешься с жестокостью войны — лицом к лицу.

— Теперь вы — дезертиры и по закону вам казнь за нарушение клятвы! — воскликнул учитель.

— Я и ребята пришли сюда, чтобы попрощаться со своими. — ее глаза заслезились. Антонио с интересом разглядывал родные окрестности Эрис и ее братии.

Юниоры смотрели на них и проникались их чувством.

— Нет! Мы пришли не только для этого! — воскликнул Софос.

— Мы пришли пригласить юнцов, мечтающих стать воинами ради справедливости, с собой! Знайте — в рядах солдат колонии справедливости и чести не существует! — выкрикнул Аргос, которого боялись.

— И вы почувствуете то же, что и мы, поступив на службу к колонизаторам. Но сбежать шанса не будет. Не будет такой команды, какая есть сейчас у нас. — сказал Аннас.

— Я хочу с вами. — сказал Агафон. — Меня дома ненавидят за то, что я хочу стать солдатом острова. — опустив голову, поведал он.

— В таком случае, кто с нами — говорите! — предложила Эрис громко.

Парни подняли руку — не осталось ни единого человека.

— Господи… — прошептал Яннис.

— Вместо причитаний дайте совет — с кем из архонтов нам создать коалицию. — хмуро произнесла Эрис. — Ребята! Еще раз хорошо подумайте — назад дороги не будет!

На лицах вчерашних детей не было ничего, кроме свирепой решимости. Аргос довольно покачал головой.

— Теперь Яннис — Вы остаетесь здесь за главного. Как и мечтали. А мы — уходим в горы. — сказала Эрис. Никон всучил бордовое знамя Венеции Яннису в руки.

Отряд Каннареджо уходил. Эрис в последний раз оглядела дорогую ее сердцу часть, любимую с детства. На выходе она прикоснулась рукой к столбу вечного забора Тарроса, почувствовав его сильную энергию.

— Мы поговорим с теми магнатами, что против колониальной зависимости. Мы объединимся и добьемся послаблений от венецианцев вместе! — крикнула она. Ребята — кто на конях, кто пешком, отправились на возвышенности, где уже обитали противники местных властей.

Проходили месяцы, меняющие времена следующих годов. Юниорам предстояло знакомиться с другой жизнью — по ту сторону закона. Они заняли пещеры в горных лесах. Отсюда открывался замечательный вид на Ситию и море. Эрис знала, что неподалеку обитают православные монахи, гонимые католиками.

Ребята основного состава Каннареджо поселились рядом. Остальные рассредоточились по округе. Юниры быстро нашли общий язык с людьми в тени. Но Эрис сразу дала знать каждому, кто тут хозяин. Подготовку ее большого числа людей невозможно было обойти.

Яннис тайно переговорил с несколькими аристократами — он дал им знать, что теперь к архонтам подключились воинственные юниоры, а не простая крестьянская молодежь с киркою в руке.

Каллергис-старший был обрадован этой новостью. Его состояние здоровья ухудшилось после знакомства с Тарросом. Он слег, парализованный. Уже на смертном одре он взял с сына клятву быть всегда с народом и гордо носить фамилию Каллергисов, не опозорив и сделав известной. Алексис с честью принял это.

Ребята знали, что обстановка ухудшается с каждым днем. Гнет над порабощенными толкал их на агрессию. Агрессия гасилась вспышками насилия хозяев и очередными ограничениями властей.

Эрис находилась в лагере, когда к ним впервые пришел Алексис. Она варила пищу для братьев — была ее вахта. Парни были с другими, уча их создавать и управляться оружием из подручных средств — обычно это были острые камни, замотанные в ткань, торчащую из рукавов.

— Куда идешь? — выкрикнула Эрис. В сумраке ей померещилось, будто бы сам Таррос приближается к ней. Темные деревья склонялись к опушке около пещер. Птицы остервенело верещали после захода солнца. Дым бил в нос и разъедал глаза.

— Я — Алексис Каллергис. — ответил он сквозь треск костра.

— Проходите. — Эрис указала ему на место. Строгая девушка в форме впечатлила его своей доблестью, внушающей уважение.

— Я пришел рассказать вам последние события. Я хочу уверить вас, что мы — Каллергисы, и Скордилисы, и Аргиостефаниты, и венецианцы Милиссино — мы все с вами, сержант Фортунато. Лефкас.

— Зовите меня Эрис. — хмуро сказала она.

— Мы предьявим властям требования, Эрис. Они обязаны будут выполнить их.

— Венецианские олигархи не любят проливать кровь. Им нужно золото, которое дают им наша рабочая сила и плодородная земля. — говорила Эрис, копаясь в угольках костра палкой, не желая поднимать глаза на человека, так похожего на Тарроса. Это убивало ее, будя больные воспоминания.

Каллергис смотрел на нее. Янис рассказал ему, что Таррос особо почитал эту девушку.

— Как я могу Вам верить? — она через силу подняла пронзающий взор. — А вдруг Вы предадите моих ребят, подставив на верную смерть? Местные магнаты очень продажные люди. — она ухмыльнулась, вспомнив суд. — Они ходят по рукам таких же продажных венецианцев.

— Нет, не думай так, Эрис. — он замотал головой и поднял раскрытые ладони к доброму лицу. — Не все такие.

— Я знаю. Даже на руке не все пальцы одинаковые. У нас есть венецианский соратник — славный малый. — она говорила о Тони.

— Так же и с нами — не все люди хотят сохранить имения, продаваясь закону чужеземцев. И не все чужеземцы хотят стать железной рукой.

— Я рада. Так как все же, я могу ручаться за Вас перед братьями?

— Я не предаю.

— Кем Вам является Таррос? — спросила решившаяся Эрис, резко встав. Ее воинственный вид поразил Алексиса. Стать и суровость разбавляли необыкновенную природную красоту, которую невозможно было скрыть даже здесь — в жарких диких условиях.

Алексис поднялся с места.

— Таррос — мой кузен по отцу. — поведал он почтительно.

— Если это так, я поверю Вам. — ответила Эрис. — Ради Тарроса. Он — человек слова.

Эрис протянула руку — Алексис пожал ее. Но рукопожатие Эрис было слишком твердое для девушки — она браталась, хватая руку у основания большого пальца, скрепляя все левой рукой. Они разомкнули мужское доказательство расположения.

— Не подведите моих солдат, брат Алексис Каллергис. Ясно? — лихой орлиный взгляд молодой девушки убедил его в ее серьезности.

— Теперь я понимаю Тарроса — мне сказали, что он уважает тебя. Я помню его ребенком, а во взрослой жизни видел всего лишь раз. — улыбнулся Алексис. — Мой отец выгнал его с позором. Он сказал — что он тиран и предатель Родины.

— Таррос — не тиран. Он воин. Где Вы видели сопливого полководца? — глаза Эрис выдавали ее любовь. — Он не предатель.

— Я рад, что выходец из нашей семьи такой человек, как Таррос. Ты заступаешься за моего кузена. Я ценю это.

Упоминание его имени скользило холодом в ее душу.

— Дурацкие законы разрушают судьбы критян и венецианцев. Нация — иллюзия, Алексис. Мы должны добиться свержения лжезаконов. — уверенно произнесла Эрис.

— Мы сможем. А если нет — наши потомки сделают это.

— Дай Бог.

— Я приду через неделю. Византия обещала православным свою помощь.

— Мы будем ждать от Вас вестей, брат. С Богом. — Эрис достойно кивнула.

— С Богом.

Алексис ушел.

Этой ночью Эрис долго пролежала в диких травах, одиноко смотря в звездные небеса. Ее слезы катились, отражая их блеск.

— Как ты там? Где же ты? — она вглядывалась в ночные светила, разбросанные на темном полотнище. Эрис искала две похожие звезды, расположенные вместе. И она нашла их — два одинаковых, почти слеплепленных, огонька. Они отличались от других. Эти звездочки были похожи на маленькие глазки одного существа.

— Я хочу, чтобы мы с тобой были всегда вместе, как эти две звезды… — Ее любимый ни на минуту не оставлял мысли Эрис. Ей были не понятны правила умных голов, рушащие чужие судьбы.

Неделя прошла, и Алексис принес добрые вести — к острову собирались приплыть никейцы, поддерживающие критян. Но с другой стороны, Бартоломео Градениго собирался осаждать Ситию.

Войско, собранное Тарросом ушло в бухту Суда на встречу с Никейским флотом, а тридцать три галеры пришвартовались в портах Ситии и Ретимнона. Беспорядки охватили остров.

Эрис и ребята решительно настроились на победу. Дож прибыл, раскинув солдат по периметру окрестностей. Эрис руководила Каннареджо, под каждым из которых стояли простолюдины.

— Юные защитники народа!!! Вы — те, которые добьются равенства критян и венецианцев. По старому не будет никогда! Колонизаторы не уйдут! Колонизаторы смешаются с нами — мы заставим их уважать наших матерей и стоять за честь наших сестер наравне с их сестрами! — Эрис никогда не самообманывалась — прямолинейность и трезвость были ее чертой характера. Она вела речь, сидя в скрипучем седле. Красивый Сириус придавал торжественности. — Мы будем стоять за Ситию и Кандию ценой своих жизней! Мы пожертвуем собой — даже сломив нас, они встретят младшие поколения — и так до конца, пока мы не победим. А мы — победим!!! И предстоящие дни покажут им, кто тут настоящий хозяин!!!

Полсотни отличных воинов и многочисленные жители воодушевленно слушали ее речь. Архонты тоже были здесь — они верили в молодых ребят с горячими сердцами.

Осада Ситии продолжалась долго. Бартоломео Градениго умер своей смертью — может от переживаний, а может от рук своих же олигархов, которые давили на него, стремящихся закончить восстание рабочей силы мирно. Их не радовал спад в экономике — работать было не кому, нужен был товар для торговли.

Теперь верхушки Венеции вели борьбу за власть — один консилиарий с войсками стоял у Ситии против Эрис. Другой — был с Тарросом, воюя на его стороне против византийских генералов.

Каннареджо отстреливали венецианских воинов. Они многочисленными вылазками с мечом ликвидировали группы солдат в осаде. Власти пока что не собирались слушать нищих. Но потери отрезвляли их.

В одной из таких вылазок Эрис спасла жизнь Антонио — его коня забили арбалетчики. Но Эрис не бросила юношу — она тянула его в горы, ругая за габариты. Малейшее послабление, и они могли бы рухнуть вниз. Но Эрис не сдалась, победив. Глупый паренек, воодушевленный доброжелательным Никоном, через пару дней признался ей в любви. Эрис даже не посмотрела на него. Она молча выслушала его и сказала, что ее сердце не свободно. И дело вовсе не в его изъянах. Мечты Тони упали под ноги, на пыльную землю. Как и белый невинный цветок, что он ей принес…

Советом было принято решение: к власти пришел сын Бартоломео — Анджело Градениго. И он хотел мирно разрешить спор, в отличие от своего отца.

По периметру вокруг города были выставлены шпионы Эрис. Они следили за малейшим движением вражеского полка, и эти движения пресекались бравыми Каннареджо.

Но не обошлось и без жертв среди мирного населения. В их числе оказалась и семья Никона — его отец, мать и сестра. Они были схвачены у Администрации. Их без суда казнили за резкие слова в адрес гнетущих их властей, в частности тирану каммерленджию. После этого случая Каннареджо и их вождь сразу же прилюдно казнили виноватых — Бартоломео, отца Лючии и судью Чинтани — за бездействие. Этим они вынудили правительство эвакуировать свою Администрацию.

Эрис поддерживала своих, как могла. Она разделяла с ними горести жизни, наполненной лишениями.

Времена года менялись одни за другими.

Каннареджо — по-прежнему, оставался самим собой.

Глава сороковая

— Как дела с повстанцами, Таррос? — Алессандро сидел с шестилетним сынишкой на руках в кабинете Тарроса, в крепости Кандия. Он за четыре с лишним года закончил строительство Каза де Армы и вернулся из неспокойных мест с Каллистой к уважаемому командиру Тарросу, в очередной раз доказавшему свою верность Республике — сумевшего без единого урона взять крепость и подавить восставших. Старый Дож был доволен им за его бесконечный вклад и еще три года назад наградил командира благодарственным письмом. Но его внезапная смерть подарила двум консилиариям власть. За это время Таррос успел отплыть с венецианским флотом к Константинополю, и, вместе с Генуей, провести бои против Никейского владыки, осаждающего Вечный город. Вернувшись, командир увидел, что один продолжал осаждать Ситию, другой — сражался, уже плечом к плечу с Тарросом и прибывшим к ним на помощь Марко Санудо в морском сражении с никейцами в бухте Суда, в крепости Бонифация. Но два года осады вничью — сторонам с большими потерями пришлось отступить. Новый Дож, сын Бартоломео Градениго, того, который яростно подавлял восстание греков — Анджело хотел заключить сепаратное соглашение с никейскими генералами, которые удерживали Айос-Николаос. Всем свободным критянам скоро должна была быть объявлена амнистия. Таррос по приказу только что вернулся к себе. На дворе стояла осень — конец октября плескал буйными волнами.

— Дела — дрянь, Алессандро. Ретимнон и Мелипотамо захвачен. Тридцать три Никейских галеры нагло осели в порту Ситии и Ретимнона, поддерживая мятежников. Это бешеное движение крестьян поддерживается кучкой лихих войнов… Что за чертовщина, люди крайне воодушевлены — они обрели новых героев…

— А я знаю, кто их герои. Ну и ты, впрочем, тоже…

— Заткнись, Алессандро. — начал злиться Таррос.

Алессандро спустил сына и приказал ему. — Джузеппе, иди к маме, поиграй с сестренкой, мы с дядей поговорим. Давай, давай, малыш!

Ах, мой милый друг, неужели эта девчонка, упрямо стоящая за Ситию с полсотней четко подготовленных солдат, которые стоят над нищими юношами, не хочет выходить из твоего сердца? — пожал плечами Алессандро.

— Слушай сюда! — Таррос повысил голос. — Я никогда не забуду оказанную мне тобой услугу! Ты спас меня от гибели??? — Таррос злился. — Нет… Ты погубил меня, погубил мои мечты. — он сидел на стуле, его взгляд все еще был полон боли от расставания с Эрис. Он давно не видел ее и прекрасно знал, чем она занимается. — Провведиторе все равно следят за мной. Теперь еще и за то, что я отпустил отряд Каннареджо — если бы этот отряд со своими не встал во главе ситийского войска повстанцев под архонтами, никто бы и не узнал о них. И я уверен — моя следующая малейшая ошибка приведет меня на плаху. — он ухмыльнулся. — Я долго молчал о своих чувствах, Алессандро. Знаешь… — он задумался. — Мое давнишнее счастье было таким же коротким, как здешний сезон весенних дождей, Алессандро… — его лицо в скорбной мимике, смотрящее вникуда, вызывало сочувствие.

— Брат… — с сожалением посмотрел тот.

— И ты тоже приложил руку к тому, чтобы я лишился его. — обиженно произнес командир.

— Не говори так, родной… — взмолился Алессандро, глядя на друга.

— И поверь мне, я зарубил бы тебя собственным мечом, если бы моя сестренка не была твоей женой! Я не желаю делать своих племянников сиротами, а сестру вдовой… — он не врал.

— Командир Таррос! Письмо от Дожа! — в комнату с позволения вошел солдат и отдал письмо.

— Читай! — приказал Таррос и Алессандро открыл сверток:

《 Да благословит нас Господь и да прибудет с нами Святой Марк!

Секретно!

Светлый Дож Лучезарной Венеции, Анджело Градениго, пишет и указывает:

Приказываю Вам, командир Таррос Каллерджи Армандо, найти костяк отряда мятежников Ситии, которые в последнее время нанесли большой урон нашему войску и предоставить мне их живыми. Живыми — они нужны мне в дальнейшем, через них я планирую добиться покорности слепого народа! Их вождя доставить в Кандию на публичную казнь с целью наглядного примера — что бывает с теми, кто ослушается воли моего покойного отца. После этого я подпишу мирный сепаратский договор с византийскими генералами Никейского флота и ручаюсь дать амнистию всем свободным критянам.

Да будет воля Бога над Вами, а ее исполнение — в Вашей руке!

Приступить к выполнению приказа немедленно! 》

— Что за чушь ты прочитал сейчас? — раздраженно сказал Таррос. Он напрягся всем телом.

— Таррос. Я пойду с тобой, друг мой… — хмуро ответил Алессандро.

— Они что, сами не смогли поймать этих горных козлов? Они же больше года осаждали город?! — вспылил Таррос.

— Видимо — нет. — сказал Алессандро.

— Я не знаю, где искать этих злополучных дикарей из Каннареджо! Понятия не имею! — в сердцах воскликнул Таррос.

— Окрестности Ситии большие, друг. Я приехал оттуда, и знаю, что местные боготворят девушку на белом коне и ее апостолов — так они выражаются. Они считают Каннареджо святыми освободителями. Эти магнаты, кстати, твой кузен на их стороне…

— Алексис?! — воскликнул Таррос.

— Да-да. Кстати, на тебя похож. Он никогда не выдает себя, крайне осторожный малый. Молодец, это у вас семейное, да? — шутливо произнес Алессандро, любящий горячие новости и скандальные сплетни.

— Думай, что говоришь. — прорычал Таррос.

— Знаешь, папочку Лючии тоже порешили. И того судью.

— Что? Кто это сделал? — воскликнул Таррос с интересом.

— Каннареджо.

— За что? — удивился командир.

— Он слишком жестоко обращался со своими крестьянами. Крестьяне высказались, недовольный Бартоломео порешил парочку. Мстительные юнцы и их лихой вождь отрубили его башку и повесили её на площади под ликование народа.

— А ты в это время прятался в крепости? — в недоумении произнес Таррос.

— Да. Администрация эвакуирована, а у меня нет столько людей, как у этих малышей. Знаешь, у простого народа нет даже клинков. Ни генуэзской дешевки, ничего. Они сами изготавливают лук, дерутся острыми камнями, пряча их в длинных рукавах. Потом машут ими и молотят наших войнов…

— Да… — произнес Таррос, совсем не удивившись.

— Пока ты с флотом сражался на стороне советника с Никейцами, много чего поменялось, брат…

— И что же? Я вроде недолго пробыл там.

— Брат, страсти кипят. Папа вдруг вспомнил, что должен держать свой сюзеренитет над нашей державой. Нам это не интересно, но и против духовенства мы пойти не можем. Теперь все венецианские товары в Европе конфискуются — пока наше правительство не согласится плясать под его дудку. Но мы смотрим на восток — Египет всегда рад нам, и папа остался с носом, боясь совать его к сарацино-мамлюкским потомкам фараона. — Алессандро захохотал.

— Меня не интересуют причуды алчного Карла. Меня волнует Каннареджо. — отрезал Таррос. Он нервно играл мускулами сжатых челюстей.

— Я расстрою тебя, брат. Иди и найди уже ты этих маленьких гадов. Пусть девчонку казнят — твои проблемы и страдания вмиг закончатся… — тихо сказал Алессандро.

— Заткнись, Алессандро… — он скрежетал зубами от злости.

— Не хочу тебе говорить, Таррос. — Алессандро отвел свой взор.

— Что еще? Что может быть хуже? Хуже этого отвратительного письма?!! — недоуменно вскрикнул он.

— Хромой Тони — он с ними.

— Я давно без тебя догадался, брат. — раздраженно ответил Таррос. — Я хотел найти и зарубить его. Но мои люди не нашли их — Каннареджо тщательно скрывали себя и дезертира. А местный народ не хочет выдавать своих защитников.

— Но он всегда рядом с их вождем… — смущенно надувая щеки, произнес Алессандро.

— На что ты намекаешь? — взбесился Таррос. — Откуда ты знаешь?!

— Так говорит народ — люди… Молва…

— Ты — баба, любящая трепаться языком. И когда-нибудь, клянусь, я его отрежу! — обозленно прорычал Таррос.

— Mio fratello, pazza… Зачем ей ты, ветеран войны, когда рядом есть молодой красивый мальчик, нуждающийся в жалости и доброте, которой у сильной Эрис хоть отбавляй?

— Не смей произносить ее имя своим грязным ртом! — Таррос соскочил, выкатив глаза на Алессандро.

— Мой милый друг… Мне жаль тебя.

Таррос вышел из кабинета, хлопнув дверью. Он взял триста войнов и к вечеру отправился в Ситию. Алессандро поехал с ним.

В Ситии пока было тихо. Повстанцы прятались в горных лесах. Эрис руководила расширенным отрядом Каннареджо, которые поднимались на защиту крестьян. Местные архонты чувствовали в них поддержку и силу. Они были бесконечно рады этому подарку свыше — без хладнокровных, хитрых, отлично подготовленных гверильяс Эрис восстаний бы не получилось. Каллергис и другие знатные семьи вели переговоры с Никейской властью. Им предлагали помощь шальные генуэзцы, но, естественно, их, порабощенных, не интересовало просто «поменять хозяина». Уставшие от гнета и постоянного призыва на материковую бойню, люди, хотели просто послаблений — им даже не давали селиться там, где они хотят. Конечно, их мечтой была свобода, но пока что это было недосягаемо.

— Эрис! — голос Никона прозвучал над самым ее ухом. Девушка точила свой меч, сидя на краю крутого каменного обрыва.

— Слушаю, братец… — ее глаза смотрели вдаль — на угасающую зелень острова. Она разучилась смеяться. Все ребята неизбежно повзрослели. Недавно они похоронили старого Янниса. Он был прощен. Своими беседами с архонтами он искупил свою личную вину перед Эрис. Архонты, поддерживаемые воинственной молодежью были уверены в благополучном исходе — здесь не было Тарроса, здесь были привычные олигархи и они не любили кровопролитие. Стучась и докладывая наверх, они получали приказ о послаблении.

Вглубь осажденной Ситии регулярно посылались маленькие венецианские отряды, но никто так и не возвращался. Из-за обстановки в Каза де Арме пока не было людей на стабильной службе. Когда восстание начало приносить плоды, правительство решило рубить на корню, все же постараясь договориться.

— Что тебе, братец? — она обернулась. Уставший, но горящий взгляд молодой девушки вопрошал.

— Эрис. Сегодня… Я решил сделать Агнии предложение.

— Слава Богу! Я уж устала ждать. Чего ты тянул столько времени-то?

— Неблагополучные обстоятельства… — робко произнес Никон.

— Я тебя умоляю, брат! — она натянуто рассмеялась. — Прям сейчас они благоприятные! День ото дня становится все хуже и хуже. Галеры Никеи стоят и ждут в море погоды. Знаешь, теперь нам или туда, — она ткнула в небо пальцем. — Или сюда. — Эрис показала пальцем на землю у своих ног.

— Все будет хорошо, сестра. Я уверен.

— Я не хочу, чтобы волю народа растоптали. Мы — люди низшего сорта, даже не третьего… — с разочарованием сказала она. — И я буду стоять до смерти. Алексис приходил? — спросила девушка.

— Нет пока. — ответил Никон. — Так ты пойдешь со мной просить руки Агнии?

— Конечно. Только в таком виде. — она осмотрела себя — военная, выжженная солнцем, повседневная одежда.

— Переоденемся и пойдем. — предложил Никон.

— Хорошо. — Эрис встала с места и направилась в свою маленькую пещеру.

Через некоторое время бравый Никон и такая же Эрис спускались с гор Ситии в тихий город.

Они брели по родным предзакатным улочкам и их окутывала ностальгия по прошедшим беззаботным дням, проведенным здесь в детстве и юности. Запахи теплой листвы и дорожной пыли ударяли им в носы.

Дойдя до дома, откуда когда-то выгнали Эрис, Никон постучал.

Через некоторое время открыла девушка — повзрослевшая Агния.

— Здравствуй, Никон. Здравствуй, Эрис. — она покраснела при виде сержанта.

— Здравствуй, Агния. Как ты, как мама? — участливо спросила Эрис.

— Все хорошо, спасибо.

— Агния, выйди из ворот на минутку, прошу… — попросил Никон.

— Конечно. — Агния вышла, и закрыла ворота за спиной. Она стояла, держась за них обеими руками — милая стыдливая девушка, она была прекрасна в своем нежном образе. Эрис стояла рядом — такая же молодая и еще красивее, в простеньком платье, но ее глаза излучали мудрость и не типичную для их возраста выдержку.

— Я хочу сказать тебе — выходи за меня замуж, Агния! — пролепетал Никон, вытаскивая серебрянное колечко из кармана.

Девушка закрыла лицо руками — она смеялась и плакала одновременно. Эрис обняла ее.

— Я так рада за вас. Соглашайся — не потеряй свою мечту, не то всю жизнь проведешь в слезах. — Эрис знала, о чем говорит, не понаслышке. Ее глаза наполнились слезами радости за Никона и Агнию. В этих слезах было сожаление о своем давнишнем отказе Тарросу.

— Я согласна. — раскрасневшаяся девушка закачала головой.

— Мы зайдем к маме? — спросил Никон. — Потом я надену кольцо.

— Да.

Она открыла ворота и они вошли внутрь. Ничего не изменилось здесь — те же розы, те же деревья и чистота.

— Мама! — крикнула Агния.

Из дверей вышла ее скандальная мать. Она сразу же узнала Эрис. Но Эрис благовоспитанно поздоровалась с ней первая.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, здравствуй. — сказала она.

— Мы с братом пришли к Вам по важному делу. — начала Эрис.

— Какие важные дела могут быть у вас, диких головорезов и у меня? — высокомерно ответила женщина.

— Я пришел просить руки вашей дочери. — сразу ответил Никон.

— Ну, насмешил. Нищенка-бродяжка. А где твои родители? И где вы собираетесь жить после свадьбы? В горах? — цинично закидала вопросами заботливая мать.

— Его родители и сестренка недавно погибли. И он не нищенка, ясно Вам? Жизнь может распорядиться так, что завтра и Вы окажетесь на улице. И кто вместо того, чтобы переживать о любви, думает о выгоде при выдаче замуж своей дочери, всегда горько ошибается. — выпалила Эрис.

— Я сейчас выставлю тебя так же, как три года назад, паршивка! Грубиянка, тебе только среди солдат находиться, среди нормальных людей тебе не место. — нагрубила мама Агнии.

— Знаете, мы защищаем таких, как Вы, чтобы Вы оставались при своем добре и жили спокойно. И если бы не такие парни, способные на самопожертвование, как Никон, Вас и Ваше дитё загнобили бы колонизаторы. Но Вы умудряетесь оставаться неблагодарными. Я поражаюсь людской глупости. — высказалась Эрис.

— Агния — ты соглашаешься? — спросил Никон.

— Соглашайся, сестренка. — сказала Эрис. — А Вы благословите этот союз. — обратилась она к женщине.

— Ни за что!

— Тогда обреките свою дочь на слезы. Любящая мать. — отрезала Эрис.

— Я согласна. Никон, я согласна! — радостно пролепетала девушка.

— Молодец, Агния! — возликовала Эрис.

Никон быстро натянул на палец невесты кольцо под брань ее матери.

Он смеялся, а его будущая теща, схватив тапок, лупила счастливца под взгляды выползших квартирантов.

— Ладно, мы пошли. Назначите дату сами, Мама. — с издевкой бросил Никон, закрывая ворота. Тапок полетел в закрытую калитку и с шумом попал в нее. Эрис и Никон весело захохотали, услышав этот смешной звук за своими спинами.

— Как ты думаешь, моей любимой достанется сегодня? — спросил жених.

— Не думаю, что очень сильно. Надо будет, выкрадем ее. Если она не глупая женщина, выдаст за тебя. Я сомневаюсь, что на ее дочери кто-то захочет жениться после ваших четырех лет любви. — она расмеялась и Никон покраснел, улыбаясь.

— Эрис, мы благочестивая пара. — сконфуженно выдавил он.

— Я и не сомневаюсь, глупец. Но только не говори, что ты не целовал свою прелесть за столько лет. Уж мне-то можешь не врать, братишка. — Эрис говорила спокойно и беспристрастно, шагая в сумерках и смотря перед собой. — Человек не может долго сдерживать себя. Для этого и создан божественный союз, и мама Агнии не должна брать грех на душу.

— Ты права, сестра. Вот откуда ты все знаешь а? — спросил подозрительно Никон.

— Сейчас ты у меня получишь, малака! — Эрис и Никон по дороге в лагерь догоняли друг друга, тянув и давая подзатыльники — совсем, как маленькие.

— Да ладно, прости… — попросил Никон. Они уже почти взобрались на свою гору.

— Я не обижаюсь на тебя. Я не обижаюсь на тех, кого люблю, братец. — Эрис опять нахмурилась.

— Эрис, может тебе стоит забыть Тарроса. — осмелился сказать Никон. Ее сердце дрогнуло. — Посмотри, хороший парень Тони влюблен в тебя. Он сохнет, как цветок в пустыне.

— Никон, больше не говори таких гадких вещей, если дорожишь нашей дружбой. Ты понял меня? — она обиженно посмотрела в его лицо, отчего тот застыдился. Она вспомнила, как на нее смотрит Тони и их недавний разговор, в котором она сказала, что ее сердце занято и у него нет шансов, и дело вовсе не в его хромоте.

— Прости…

— Я не предам Тарроса. Никогда. А Тони — мой брат. Мой боевой брат. И мои секреты знаешь только ты, ты — моя лучшая подруга, так что заткнись и пошли в лагерь. Ясно? — нагло выпалила Эрис.

— Ясно, сестра. Прости еще раз.

— Все нормально.

Выйдя на свой уступ, они увидели Алексиса. Вид у него был взволнованный.

— Здравствуйте, Алексис. — с почтением сказала Эрис.

— Здравствуй, Эрис. — он встал со своего места. Костер освещал их лица — четырнадцать главных Каннареджо и кузен Тарроса. Остальные были разбросаны по ближайшей округе.

— Есть новости? — спросила Эрис.

— Нет, Эрис. Византийские корабли все еще ждут либо перемирия, либо боя.

— Спасибо Вам, Алексис. Благодаря Вам никейцы встали на нашу сторону. — сказала Эрис. Она смотрела на Алексиса, и в его облике улавливала черты своего Тарроса.

— Эрис, это вам спасибо. Вы ведете простой народ к победе. Они надеятся на вас. Юноши из народа — необученные и безоружные стоят за свою цель насмерть. Ты отлично воодушевляешь их. — сказал он благодарно.

— Это моя работа, Алексис. — хмуро ответила Эрис.

— Эрис, все-таки я не могу скрывать от тебя. — он глубоко вдохнул, решаясь. — На этот раз на вас открыли серьезную охоту. Венецианцы собираются примириться с византийцами. Только после того, как обезвредят твой элитный отряд. — он опустил голову.

— Откуда Вы знаете? — изумилась Эрис.

— У них свои уши — у нас свои. У нас есть люди среди венецианских олигархов. Все смешалось в этом хаотичном мире…

— Ясно. Как скоро отряд придет сюда?

— На днях. Может, завтра. Советую вам скрыться как можно скорее.

— Все так серьезно? Кто ведет солдат? — холодно спросила Эрис.

— Я не хочу тебе этого говорить, сержант. Я знаю, что он не должен убить твою команду — есть приказ захватить их всех живыми… Кроме тебя. Он не имеет права нарушить приказы Дожа. Я сказал твоим ребятам, они просили не говорить тебе, но я не могу … — он замолчал, оглядев Каннареджо.

Эрис истерично улыбнулась. Она долго ждала этого дня — Эрис знала, что рано или поздно они столкнутся с Тарросом. Ее лицо задрожало и она отвернулась.

— Что будем делать, сестра? — спросил Аргос.

— Распускайте юношей запаса по домам. Его войско опасно. Таррос не должен захватить молодых из-за нас. Он будет мстить простым людям и приказы Дожа ему не помеха. Останемся только мы. — решительно сказала Эрис. — Нужно начинать действовать прямо сейчас.

— Но это означает, что осаждающие победят? — возмутился Ахиллес.

— Наши жизни или жизни матерей, Ахиллес? — Эрис гневно посмотрела на него.

— Встаем! Встаем! — крикнул Аргос и ребята засуетились. Они побежали в сумерках по склонам гор предупредить множество рассредоточенных повстанцев.

Началась тяжелая ночь — нужно было скрыть зеленых юнцов от командира, любящего решать спор только кровавой бойней.

К утру остались только они — основной состав Каннареджо со своей смелой капитаншей и дезертир-венецианец Антонио Соранцо. Повстанцы были в городе повсюду — верные, они смешались среди его жителей.

Таррос подходил к Ситии. Он принял город от советника Дожа.

— Таррос, что будем делать? — спросил Алессандро.

— Войдем, как победители. Мы никого не тронем в обмен на Каннареджо. — уверенно ответил он.

— А дальше? Что ты собираешься делать с их вождем?

— А тебе то что? — разозлился командир.

— Ты же не надеешься, что сможешь спасти ее, или сойтись… Или… Ну не знаю! — прямо спросил Алессандро.

— Не знаешь, тогда положи свой язык на свое занятое седло, болван.

— Прости, друг.

— Я возьму Каннареджо. И найду из них того, кто пойдет к Дожу вместо Эрис. И на этот раз ты замолчишь, дабы не замолчать навечно. — Таррос не смотрел на Алессандро. Он решительно смотрел перед собой. Они шли вдвоем, ведя входящие в город войска. Люди в ужасе прятались по домам.

Алессандро чувствовал, что на этот раз все обернется трагедией. Но помешать другу не смел — недавно Армандо старший умер, в письме наказав сыну всегда поддерживать буйного приемыша Тарроса.

Глава сорок первая

Эрис и ее ребята стояли на предгорьях. Утро принесло им тревогу.

— Как поступим, ребята? — спросила Эрис у оставшихся.

— Пойдем на врага и падем героями! — предложил Аргос.

— Так нельзя. На сегодня вы — единственный костяк повстанцев, надежда бедного народа. Вы должны спрятаться и переждать в безопасном месте.

Никон посмотрел на Эрис:

— В горных лесах? Я сомневаюсь, что нюх командира не обнаружит нас.

— К тому же, он может вынудить архонтов или местных сдать нас. — сказал Аргос.

— Надо думать… — Эрис взволнованно смотрела с горного ущелья на море. — Я знаю… Но может это… Нет… — она металась.

— Что, говори! — сказал Софос.

— Антонио. Наш брат. Он не сможет доплыть. Поэтому — нет. — Отрезала Эрис.

— Куда доплыть? — спросил Аннас.

— На тот островок. — Эрис указала пальцем на далекую землю в море — остров Эласа, один из многочисленных маленьких островков, окружающих Крит.

— Это слишком далеко. У нас нет лодок. И местные тут не рыбачат. — сказал Тичон.

— Вот ты всегда такой трус! — воскликнул Аргос. — Сами доплыть можем.

— Я умел хорошо плавать. Только это было раньше. Не знаю, как сейчас… — произнес неуверенно Антонио.

— Мы сможем! Мы поможем и тебе, брат! — произнес Атрей. — Эрис долго учила нас плавать на дистанцию в доспехах. Нашими доспехами сегодня станешь ты!

— О железе не может быть и речи. Слишком далеко, с ним не выдержите. Снимите всё, кроме легкой одежды, клинков и пару луков, остальное спрячем в пещере. Пешком пойдем до Вира, оттуда без меня дойдете до Кириамади. Думаю, меньше, чем за полтора часа доплывете до Эласа. От Кириамади до него нет и четырех километров. Вы — сможете!

— Сестра! А ты? Как поплывешь ты? — Никон вылупил свои глаза.

— Я — останусь. — она улыбалась и глаза ее наполнялись слезами.

— Что?! Нет! Я — никуда не поплыву. — сказал твердо Аргос.

— Мы тоже. Без тебя — нет! Ни в коем разе! — недовольство прокатилось по Каннареджо.

— Отставить возмущения!!! — гневно поизнесла капитанша. Вы — пойдете и поплывете без меня. Я останусь и буду скрываться здесь, пока не уйдет армия. А потом мы вновь воссоединимся и продолжим! Приказ поняли?

— Приказ принят, капитан… — Никон опустил голову. Он быстро заморгал глазами, громко глотая чувства, застрявшие в горле.

— Братья мои! Вы и я — у нас одно общее сердце! Я обязана оберегать Вас! Это мой долг, поймите меня! Помогите мне, слушаясь! — Эрис говорила и заглядывала в их огорченые лица.

— Сестра, а если тебя поймают? Что потом? — спросил Аргос, и его волевой взор проникся боязнью.

— Потом? Моя смерть не должна вас остановить. Никон и ты встанете во главе отряда. Знаете, братья, этот Дож, Гардениго… Мое сердце говорит — его потомки будут на нашей стороне, в нашей вере идти с нами против венецианцев! И они сдадутся, признав нас равными. Это так. Это правда жизни…

— Сестра!!! — ребята, как малые дети, начали трогательно, но сдержанно по-мальчишачьи прощаться с Эрис. Все, кроме Ахиллеса. Его подлая душонка металась — ревность и страх перед Тарросом питали его гниль в сердце.

— Эрис… — Антонио смотрел на нее с сокрушительной болью.

— Брат Антонио. — Эрис никогда не давала ему надежды. И все равно Ахиллес готов был взорваться от ненависти. Но он только молча наблюдал за бедным влюбленным Тони, что страшно злило его.

— Я не хочу оставлять тебя здесь одну. — его глаза заслезились.

— Не распускай сопли, Каннареджо. У нас принято быть терпеливым и стойким. Ясно, мой католический братец? — Эрис улыбнулась, потрепав его за прямые короткие волосы. — Понял мой приказ? — она снова по-мужски прикрикнула.

— Я всегда буду молиться о тебе. Пусть Святой Марк прибудет с тобой… — он улыбнулся сквозь слезы прощания.

— Слышь, подбери нюни, а то я подумаю, что все венецианцы такие. Не люблю неженок, солдат! — строго и в то же время шутливо подбодрила она Тони. — Отставить слюни и сопли!

— Есть, сержант… — Антонио улыбнулся.

— Мои любимые братья — идите и замаскируйте свою амуницию в моей пещере. Лучше — закопайте. Быстрее.

Ребята пошли исполнять приказ капитанши, а Ахиллес стоял, гневно косившись на Эрис.

— Что стоишь?!! Бегом помогать им! — крикнула Эрис.

— И не подумаю! — Ахиллес лукавил, вынуждая ее прогнать себя.

— Ты что, в помешательство впал?! — она выкатила глаза. — Бегом к ребятам, сказала! — разозлилась она.

— Твои глупые приказы приведут нас к гибели. Если бы мы сразились с армией Тарроса, смогли бы одержать верх.

— Ты что, больной?! Их слишком много. И командир никогда не станет церемониться с местными жителями из-за твоей спеси. — проинформировала она. — Это настоящая война, и здесьпобеждает хитрость.

— Ты слишком высокого мнения о себе, Эрис.

Не церемонясь, Эрис огрела его кулаком по лицу. Парни, вышедшие из пещеры, начали конфликт:

— Опять ты за свое! — крикнул Никон.

— Ты всегда портил дух нашей дружной команды, аповрасма! *подонок (греч.) * — сказал Аргос, нападая на него. Он собирался побить Ахиллеса. — Бастардос!*мразь (греч.) *

— Аргос. Не стоит. Ты покалечишь его. Он должен добраться до острова с вами. — сказала Эрис.

— Нет! Ему не место среди нас! Его сердце — гнилое и трусливое! Он лишен благородства! — высказался Софос.

— Правильно, пусть катится отсюда на х. ен! — терпение Атрея иссякло.

— А может дадите ему шанс? — спросил незлопамятный Антонио.

— Никаких шансов. Сестра, пусть уходит. Пусть идет. — отрезал Никон.

— Братья!!! В этот день у всех нервы на пределе! Вы сражались вместе, и вы не должны так поступать друг с другом! Вы — команда! Даже в семье бывает не такой как все, и остальные все же тянут его за уши, полагая, что без него станет легче. Но это не так! Они только становятся сильнее, не замечая этого. — учила Эрис.

— Хорошо. Если ему нравится быть презираемым, пусть остается. Он злит меня все эти годы… — ответил Аргос.

Ахиллес молчал. Он любил месть. Молчун и лицемер — подлость и интрига были его сестрами.

Эрис вошла к себе, пожелав переодеться в форму и доспехи. Но, не обнаружив даже меча, начала кипеть и бушевать.

— Где мои доспехи? Где оружие и форма?!! — она выскочила из пещеры.

— Мы спрятали их. — ответил Никон.

— Что ты болтаешь? Давай, откапывай быстрее и отдай их мне по-хорошему! — не унималась она.

— Никогда. Теперь ты — обычная девушка из местных. — сказал Аргос.

— Я сейчас зарежу тебя! Гони мои вещи! — она накинулась с клинком на Аргоса.

— Сестра, он прав — это просто очередное задание. Потерпи, все образуется. Пойми нас, мы не можем позволить тебе оставаться один на один с армией воинов. Нет доспехов — нет причин арестовывать простую девушку… — Аргос увернулся, прося взглядом не глупить, а Никон старался успокоить Эрис.

— Козел, где мой меч и лук? Я же должна защищаться! — вспылила Эрис. — Я сейчас все перекопаю. — она ринулась к пещере.

— Потом перекопаешь и возьмешь. Только клянись, что вытащишь лишь лук — для охоты. Клянись, сестра, прошу! — умолял Никон.

Эрис оглядела своих подопечных.

— Хорошо. — она уняла гонор. — Я не хочу обижать вас напоследок. Прости, Аргос.

— Я понимаю тебя. Я чувствую себя голож..ым без амуниции! — засмеялся он.

— Распустите лошадей, Антонио — седлай вредного Сириуса, и пошли к лагуне. Я посмотрю, как вы уплываете, затем заберусь на ту гору. — она показала на далекий каменный уступ, где было хорошее обозрение.

Они не заметили, как Ахиллес, выслушав их планы, сбежал по ущелью. Он убежал в порт, еще не приняв окончательного решения. Ахиллес хотел просто переправиться в другой город, предварительно сдав их отряд Тарросу. Его злость копилась годами, вылившись в очередную подлость.

Таррос приближался к площади. Он рассредоточил солдат по Ситии везде, где только можно. К ужасу Алессандро, командир приказал построить платформу для казни большого количества людей и установить виселицы.

— Что ты задумал? — подозрительно спросил Алессандро.

— Я сказал тебе, что возьму Каннареджо. — ответил Таррос. — Я же не сказал, что оставлю ненавистных дезертиров в живых — мелюзга будет тянуть мою жену за собой. — он осмелился поделиться планами с другом. — Я не хочу, чтобы ее хоть что-то связывало с воинственным прошлым. С этим гнилым городком. — Таррос покрутил головой, злостно осмотрясь.

— Какую еще жену, ты в своем уме?! — Алессандро вспотел. Видно было, как над его верхней губой заблестели капли. Пот защипал его глаза и он жмурился, зашмыгав носом.

— Не мешайся под ногами, Алессандро. — нагрубил Таррос по-привычке.

— А как же приказ Дожа? А провведиторе? — голос Алессандро срывался в недоумении.

— Я уплыву в Византию. — уверенно сказал Таррос, смотря на своих трудармейцев.

— Что ты мелишь? — удивился сыскной.

— Я обвенчаюсь с Эрис и заберу ее в Никею. И сейчас мы с тобой поедем в порт — купим места на корабле самого генерала. — воодушевленно поведал командир.

— Ты предашь Родину? — испуганно спросил Алессандро.

— Я не предам никого. Я просто больше не предам свое сердце.

— Но откуда тебе знать, что она согласится?

— Мне не нужно ее согласие. — вид у Тарроса был самоуверенный.

— А Антонио? — робко добавил миллитари.

— А при чем тут Антонио? — Таррос перевел глаза на друга — они сделались страшными.

— Ты — осел, Таррос. Не женись на ней, погубишь и себя, и ее. — Алессандро предупреждал.

— Закрой пасть, Алессандро! — Таррос разозлился. — Эрис — не такая, как все. Я знаю ее, я вижу ее насквозь! — прорычал он, но его врожденная ревность постепенно начала затмевать ум, подобно тому, как мальвазия затмевает сознание пьющего ее.

— Глупец! Она молодая и красивая, на что ты надеешься? Ты что, идиот? Ты жалок, бегаешь за ней столько времени, а она сама столько лет избегает тебя! Спроси себя — почему? — не унимался лукавый Алессандро.

— Я клянусь, убью тебя!!! — Таррос ударил Алессандро, раскроив ему бровь. Он упал.

— Dio, che idiota? Perché Dio mi ha dato un fratello simile? *Боже, ну что за идиот? Почему Бог дал мне такого брата? (итал.) *. — Алессандро встал.

— Не мешай мне. Сегодня меня не остановит ни Дож, ни ты, ни Эрис. Ясно? — крикнул Таррос.

— Agnosco veteris vestigia flammae. *узнаю следы былого пламени (лат.) * — Алессандро понял, что ничего не повернуть вспять. Он встав и вытерев кровь, потихоньку начинал мириться с решением Тарроса.

— Цезарь сказал — «Alea iacta est.» Жребий брошен, выбор сделан, решение принято. — уверенно сказал Таррос.

— Ты кончишь так же, как и тот глупец, Таррос. Нашел, кого слушать!

— Идиот, давай не будем портить наши последние дни, проведенные вместе. Я скоро исчезну, брат… — Таррос посмотрел на Алессандро с виноватым видом.

— Amantes — amentes… — *влюбленные — безумцы… (лат.) * — Алессандро вздохнул. Они последовали в порт.

Ахиллес искал любое судно, которое может его перебросить куда угодно — хоть в Афины. Но это было безнадежно — Никейские галеры с военными оккупировали всё вокруг. Он отчаялся — никто не хотел помогать молодому неизвестному парню, не имеющему с собой золота.

Таррос и Алессандро направились к галерам.

— Эй, служивый! — Таррос позвал капитана судна.

— Слушаю!

— Когда отправляетесь в Никею?

— А ты кто? — спросил капитан у наглого командира.

— Я — командир систьер Кандии! Отвечай, брат, щедро награжу. — Таррос был не только груб, но и собирался поощрить помощника.

— А, сегноре Армандо, так сразу бы и сказали! — флотильонец расплылся в сконфуженной улыбке. — Полагаю, ваш Светлый Дож Градениго подпишет приказ о союзе через несколько дней. А в чем дело?

— Мне нужно пару свободных мест.

— А для кого, если не секрет?

— Для молодоженов. Они собираются в свадебное путешествие в вашу Святую Столицу. Для благословения Архиепископа. Только вот обстановка ни к черту — военное положение не благоволит плавателям.

— Ясно. — усатый капитан засмеялся. — У меня мест нет, на паруснике — да! Я сам поговорю с их капитаном, ради такого знакомства буду только рад подсобить.

Таррос, сдержанно смеясь, протянул мешочек золота капитану.

— Вы что, сегноре Армандо, для меня честь помочь Вам! Я не возьму! — отказался он и вид его был правдив.

— Отдашь капитану корабля. Пошли.

Под вздохи Алессандро они двинулись к большому паруснику. Он все же не мог сравниться с двухмачтовой коггой их родной Венеции.

После недолгих переговоров Таррос взял клятву с капитана, что тот не отправится без него, и это должно остаться в строжайшей тайне.

Командир и Алессандро пошли обратно. Нужно было отыскать Каннареджо. Таррос уже шел к коню, как вдруг его взгляд приковал боязливо удаляющийся парень в капюшоне, похожий на Ахиллеса.

— Эй, стоять! — он закричал, и солдаты, бывшие в его свите, кинулись на беглеца. Через пару минут Ахиллес лежал, связанный.

— Вот удача-то, Алессандро! Мне благоволят небеса! — вдохновленно произнес Таррос, подняв голову Ахиллеса за волосы. Юноша испуганно, но в то же время зло посмотрел на него.

— Малыш, где твои дружки? — спросил Таррос, больно выворачивая ему шею и давя в спину своим весом.

— Стойте! Я все расскажу. Только отпустите меня! — попросил задыхающийся Ахиллес заискивающим тоном. А Таррос люто ненавидел заискивание перед ним так же, как ненавидел наглость недостойных, направленную в его сторону.

— Поднимите его! — солдаты подняли связанного Ахиллеса. — Говори!

— Я шел искать Вас.

— Так я тебе и поверил. Что ты вынюхиваешь? Где Каннареджо? Куда они хотят сбежать?! — злился Таррос.

— Я больше не с ними. — ответил Ахиллес.

— Как так? И как давно? — спросил командир.

— С сегодняшнего дня.

Таррос понял, что перед ним подлый предатель.

— Ты — трус. И ты решил бросить своих в решающий день. Предатель. Ты — гнида, Ахиллес. — честно высказался Таррос.

— Не хуже Вашей Эрис! — воскликнул Ахиллес.

— Что ты мелишь, тварь? Я порву твой рот! — пригрозил вскипаюший Таррос.

— Я хочу поговорить с Вами наедине. — предложил Ахиллес, косясь на воинов.

К его удивлению, Таррос прогнал солдат и Алессандро подальше.

— Говори, мразь, на что намекнул? — командир сжал горло юниору.

Ахиллес закашлял. Таррос расслабил хватку.

— Наша капитанша приняла в команду хромого Антонио. То есть Тони. Тонино, так она его ласково называет.

При этих словах лицо Тарроса перекосило. Он ощутил боль в сердце. Почувствовал себя обманутым рогоносцем. Его разум мгновенно помутнел от слов лживого подлеца. Таррос знал, какой человек перед ним, но его бешеная ревность была сильнее здравого смысла, сильнее собственного умения держать себя в руках. Ахиллес мстил Эрис и ее любимому командиру за их единую любовь, а Таррос шел у него на поводу. Он купился так же, как когда-то купился Персиус.

Таррос в сердцах ударил Ахиллеса.

— Таррос, перестань, пусть сначала скажет! — Алессандро подбежал, подняв Ахиллеса.

— Не надо срывать злость на мне! Антонио сбежал от Вас ради нашей капитанши. — говорил он, и из его лживого рта текла темная кровь. — Вы, если не дурак, поняли бы это и без моих слов! — продолжал душить словами змей Ахиллес, упиваясь изменившимся в лице Тарросом. Его скорбный убитый вид, сиявший пару минут назад обрадовал Ахиллеса.

Таррос начал жестоко избивать юношу. Весь необузданный гнев, боль и обиду он срывал на нём и никто не останавливал его.

Закончив, Таррос склонился над предателем:

— Насколько они близки? — тихо прошептал Таррос в его ухо.

— Сами догадайтесь… — Ахиллес, осознавая, что ему нечего терять, ляпнул языком, чтобы свести с ума командира, зная, что просто так Таррос этого не оставит.

— Будь ты проклят, хромой Тони… — Таррос закрыл глаза, и волевые брови его изобразили сокрушительную скорбь. Он медленно дышал, и лицом стал похож на больного человека, испытывающего мучения на смертном одре.

Ахиллес засмеялся. Таррос открыл глаза — юнец увидел в них сдерживаемые слезы.

— Говори, где они? — мрачно произнес он.

— Эрис отправляет солдат на остров Эласа. Сама она будет смотреть с побережья Вира. Там есть хороший горный склон. Зная ее, уверен, она будет наблюдать за своими птенцами до конца… — бесчестный и позорный доносчик каверзно очернил Эрис зная, что верная и любящая, она никогда и ни за что не променяет Тарроса под страхом смерти ни на одного мужчину на свете.

— Ты поедешь к Дожу и примешь смерть, как предводитель мятежников. — сказал Таррос.

— Никогда. Вы обещали отпустить меня. — Ахиллес испугался его слов.

— Я говорил это? Это сказал ты. Я сам повезу тебя туда. И твоя подлая душонка должна искупить грехи, Ахиллес. — Таррос стал страшен, как никогда. Казалось, в него вселился бес. От командира исходило безумие. — Я прекрасно знаю, что это ты убил своего сослуживца. Ты опередил меня — еще и за это я чувствую к тебе отвращение и ненависть. Это я должен был медленно и мучительно убивать Персиуса, лишая его чести. И теперь твоя очередь — я давно знаю, что ты питаешь на самом деле. Я знаю, что движет тобой, проклятая собака. И у тебя есть выбор — сдохнуть униженным мной или сдохнуть героем народа. Выбирай. И помни — мои истязательства будут куда более изощреннее, нежели пытка гуманного Дожа. — Таррос поднялся, наступив ему на шею. — Отдохни, я скоро вернусь и мы уедем в Кандию.

— Таррос, ты что задумал?! — спросил Алессандро.

— Знакомься — перед тобой вождь мятежников Каннареджо. — он плюнул на Ахиллеса.

— Ох, Таррос, Таррос. — Алесандро промолчал и нахмурился.

— Исполняй приказ, капитан! — Таррос приказал солдату, стоящему подле. — Вези этого подонка в темницу Каза де Армы. А ты. — он указал на другого. — Иди на площадь и прикажи установить один позорный столб на платформе. Прямо напротив дюжины и одной виселиц. Исполнять! — рявкнул он.

— Господи, чего ты хочешь? — ужаснулся Алессандро.

— Не твоего ума дело. Я хотел казнить мятежный Каннареджо так, чтобы Эрис не увидела этого. Но я передумал. У меня кончились слова, Алессандро. — Таррос с остервенением ринулся к лошади, и оседлав ее, помчал к постовым солдатам, приказав плыть к острову Эласа и задержать тринадцать юношей.

Алессандро и несколько воинов догнали немого разбушевавшегося Тарроса, скачущего на запад, к бухте около местечка Вира.

Глава сорок вторая

— Мы на месте. — произнесла Эрис, стоя на берегу косы Кириамади. — Слава Богу — ноябрьский ветер дует вам в спины! — обрадованно воскликнула капитанша.

— Сделай последний инструктаж! — попросил Софос.

— Пока разминайтесь, у нас нет времени! А где Ахиллес? — она искала глазами юнца, который пару часов назад незаметно сбежал.

— Не знаю. — ответил Никон.

— Оно и к лучшему! — воскликнул довольный Аргос.

Эрис покачала головой — она давно ожидала от него подлости, зная его низость.

— Слушайте, братья! Помогайте Антонио. Будьте настоящими сослуживцами. Старайтесь голову никогда не поднимать, не важно, плывешь на скорость или просто так. Дыхание осуществляется поворотом головы. — говорила Эрис и ребята слушали то, что повторялось ею постоянно. — Сначала с прыжка проплывите тридцать метров вообще без дыхания — это увеличит скорость. Потом соблюдайте правило — три -три или пять-пять, то есть три гребка — вдох справа, три гребка — вдох слева. Традиционное два-два используйте в крайнем случае, когда совсем не останется сил. Ясно?

— Да! — послышалось от ребят.

— Ну все, мои верные камрады, мои братья, все будет хорошо! — лихо произнесла Эрис, сурово оглядывая своих подопечных.

— Сестра! Держись! — проговорил Никон, по-спартански братаясь с привившей к ним железную дисциплину, Эрис.

— Все, уже прощались. — сказала Эрис, и грустный взгляд ее светил жесткостью и взыскательностью. — Не забывайте — сегодня вы надежда народа. С Богом! Вперед, братья!

Каннареджо один за другим пошли по узкой косе — они удалялись, с почтением махав своей, за годы ставшей родной, непримиримой и воинственной сестре. Антонио придерживали Никон и Аргос. Венецианцу казалось, что его сердце больно вырывается из груди и остается на побережье, у ног Эрис, принадлежащей не ему.

Эрис вошла в рощу. Она привязала Сириуса у огромного дерева, одиноко растущего около густого леса. Шкура малыша сияла под лучами солнца, что иногда проглядывали меж сгущающихся туч. Справляясь с волнением и тревогой, девушка начала взбираться на высокий каменный уступ за горными валунами, откуда можно было посмотреть на успех своих ребят.

Ветер усиливался, трепя ее наспех заколотые на затылке волосы. Они спускались по ее плечам и вились на прохладном ветру.

— Дурацкое платье! Если бы не придурки, переоделась бы. — ругалась Эрис. — Вот подождите, встретимся с вами, как следует надеру задницу каждому! — она улыбалась, вспоминая вчерашних сопляков, неоспоримое уважение которых заработала с потом и кровью.

— Наконец-то! — воскликнула девушка. Она стояла и глядела на пасмурное море, молясь за свой отряд. Эрис пробыв на площадке уже около двух часов, не заметила ничего странного — чаяние и надежда поглощали сержанта.

Эрис всматривалась вглубь далекого острова. Гнетущее ожидание сковывало ее. Она была уверена, что ребята доплыли. Она глядела — было не разобрать ничего, лишь водная гладь и далекие очертания суши. Она надеялась, что ребята останутся незамечеными. Но Эрис не учла одного — она имела дело с опытным стратегом, просчитывающим шаги противника заранее. С хладнокровным воином, владеющим непревзойденной тактикой.

Эрис не знала, сколько простояла на мысе. Ей показалось, что с обратной стороны острова приближаются судна. Она с ужасом наблюдала, как три длинных галеры, подплыв близко к береговой линии, чинно направились в сторону их порта. Надежды Эрис рухнули.

Она обернулась. Ее взгляд был потерян. Она не могла смириться с мыслью, что ее верных бравых ребят схватили люди Тарроса, многократно превосходящие числом Каннареджо.

Эрис увидела Тарроса перед собой — он резко вышел из-за огромного горного валуна. Его взгляд был, как у бешеного хищника. Ужас охватил ее.

Не говоря ни слова, он приближался. Эрис стояла на обрыве. Ничего, кроме как уйти, в голову не пришло. Она огляделась вокруг — последний шанс на побег все же был. Эрис, метнувшись влево, вынудила Тарроса ринуться за ней. Присев и проскользнув по сухой каменистой земле, Эрис побежала прочь туда, откуда к ней поднялся командир. Ее привыкшие к горам ноги, быстро спускали ее. Начал моросить дождь, и стало скользко и опасно. Не желая сорваться, она цеплялась за колючие травы, раздирая руки в кровь. Она не оглядывалась, зная, что он не остановится.

Эрис видела, что возле того места, где был привязан Сириус, стоят кучка всадников. Но ее это не помешало. В ее сторону направлялись пару войнов. Подойдя поближе, она узнала Алессандро. Эрис спрыгнула с последнего уступа — ноги отдали резкой болью. Эрис побежала в сторону Сириуса — Алессандро метнулся за ней.

Вот и он! Мигом отвязав коня, Эрис вскочила на него и помчала прочь, хлеща бока плетью. Быстро-быстро аравийский малыш помчал ее прочь. Она оглянулась — Таррос уже спустился и седлал коня. В висках Эрис гулко стучала кровь — она отчаянно не хотела стать пойманной. Эрис мчалась, петляя по пролесьям. Никакого плана у нее в голове не рождалось. Ей хотелось прийти на спасение друзей. Они так ръяно ее защищали — до последнего не желая ее пленения, оберегая ее. Не побоясь гнева предводителя, спрятали доспехи и оружие Эрис.

Сириус устал. Из его рта валила белая пена. Он стал скользкий от пота. Эрис немного замедлила ход. Она оглядывалась по сторонам, ожидая Тарроса и солдат отовсюду.

До ее слуха донеслись гулкий лошадиный топот — совсем недалеко. Эрис снова погнала Сириуса. Скакун запыхался, и это было заметно по его скорости. Все же, он рвался вперед. Она оглянулась — между голыми деревьями мелькали всадники. Они уже совсем близко.

— Давай, малыш, не подведи меня! — Сириус будто бы понял хозяйку — он помчал быстрее ветра. Ей казалось, что она спасена. Свист стрелы развеял ее воодушевление. Одна за другой они разрезали воздух. Враги целились в коня. Сириус замедлился — его задняя часть истекала кровью. Справа от нее выехал сам Таррос с заряженным луком. Он выстрелил в горло все еще бежащему Сириусу. Эрис поразилась его жестокости. Одну за другой командир выпустил в шею Сириуса дюжину стрел. Конь начал шататься под ней.

— Сириус, малыш! — он рухнул вместе с Эрис в осеннюю листву. Она головой ударилась о ствол дерева.

Таррос быстро спешился. За ним это сделали Алессандро и войны.

Эрис было больно от падения. Но она подползла к голове коня. Таррос подошел к ней вплотную и склонился над Сириусом. Она вытащила клинок, желая защитить себя и скакуна. Ее голова кружилась от удара. Глаза Тарроса страшно горели адским пламенем. Эрис, переступив через шею коня, ринулась на Тарроса с клинком в руках. Она кое-как рассекала воздух, и он легко уворачивался. Таррос схватил ее руку и сдавил страшной силой. Ей казалось, что она сейчас сломается, а сосуды лопнут. Она не издавала ни звука, оставаясь с мраморным лицом. Эрис отказывалась отпускать нож. Ее кисть пронзила судорога и клинок уже не мог выпасть сам. Таррос продолжал бесжалостно сжимать ее запястье. Рукоятка клинка больно впивалась в ее ладонь, а пальцы свело. Таррос схватил клинок и вырвал его. Он смотрел на нее, ей казалось, что время остановилось… Она не могла прочитать в его глазах ни одну мысль и намерение — лишь безудержная пугающая ярость. Таррос схватил Эрис за шею и бросил на землю. Пока еще не отошедшая от падения девушка упала рядом с мордой своего коня. Сириус был жив, но он мучался, истекая кровью. Таррос подошел к нему с клинком в руках.

— Нет!!! — выкрикнула Эрис и метнулась, закрыв собою его шею. Она смотрела на Тарроса — перед ней был кто-то другой. Он грубо оттолкнул ее. Эрис вцепилась в его стальную руку. Он был неумолим. Ее сил не хватало, чтобы остановить командира. Она гневно смотрела на собравшихся и молча наблюдающих — Алессандро со скорбью глядел на все, избегая ее взора. Она продолжала тянуть руку командира. Таррос посмотрел на нее — его взгляд прожег душу Эрис: злой, вселяющий ужас, леденящий и невыносимый.

Собравши остаток сил, Эрис хлестко ударила его по лицу — но она не смогла сделать это кулаком, прошлое не позволило. В ту же секунду в ее ушах раздался треск, а в закрытых глазах промелькнули зеленые и желтые искры. Эрис рухнула лицом на землю. Но она не отключилась — ей показалось, что мышцы ее шеи порвались, а пол головы занемело от крепкой командирской пощечины. Эрис взбесилась, но сил было мало. Она смотрела на адское чудовище, хладнокровно перерезающее поджилки Сириусу. Ее лицо перекосило в плаче — немой и безмолвный, как в детстве. Горячая кровь брызнула на нее и потекла на осеннюю листву, образуя ручеек. Длинный, он запачкал платье Эрис. Эрис бросилась на разгоряченного Сириуса, обнимая его в последний раз — он бился в предсмертных конвульсиях.

Ее руки жестко скрутили. Это был Таррос. Эрис начала вырываться — но безуспешно. Он связал ее запястья, скрестив за спиной. Она пиналась и выгибалась, но подошедшие на подмогу уже вязали ее ноги. Таррос отозвал солдат:

— Назад! — и его голос был ужасен.

— Ты… — Эрис хотела обругать его. Но горло сдавило. И эта картина шокировала ее, отняв дар речи. В его глазах отсутствовала человечность.

— А сейчас мы пойдем к нашим юным друзьям, милая Эрис. — он бесцеремонно одел на ее голову холщовый мешок и крепко перевязал у рта — веревка впилась в углы ее губ. Он крепко завязал ткань на ее глазах. Ей стало плохо от того, что этот тиран имеет над ней власть. Вся кровь хлынула к ее голове, разрывая вены. Она задыхалась, но продолжала стоять. Она больше ничего не видела.

Командир сел на свою лошадь. Он посадили ее сам, перед ним. Ей стало мерзко от того, что они с Тарросом соприкасаются. Ее затошнило от этого. Руки его, управляющие лошадью, неизбежно скользили по ее предплечьям. Ее посещало ощущение, что сердце сейчас лопнет.

Она еле держалась на коне — места было мало, Эрис сидела перекошенно — ноги были связаны.

— Ты предала меня. — голос Тарроса тихо прозвучал в ее ухо. Его горячее дыхание пробивалось сквозь мешковину. Она хотела сброситься с лошади — но была заблокирована меж его рук. Эрис не могла говорить — она чувствовала железный вкус соленой крови от грубой ткани, расцарапавшей ее губы.

— Я накажу тебя за неверность. — Он сказал только это. Руки и тело Эрис свело и невыносимо жгло. От этого полились слезы. На глаза давила повязка, а воздуха отчаянно не хватало.

Они скакали так до самого города. Дождь на равнине шел сильнее и промочил их. Солдаты Тарроса стояли повсюду. Эрис не видела, с каким сожалением на всё это смотрел лучший друг изувера. Алессандро не до конца понимал Тарроса.

На площади уже была установлена платформа и стеклись люди. Из-за военного положения, введенного покойным Градениго, венецианская знать все еще отсутствовала. Гул народа доносился до ушей Эрис. Некоторые неблагодарные зеваки стеклись просто посмотреть на представление.

Таррос спрыгнул с коня и грубо стянул ничего не видящую Эрис. Он, держа связанные руки, толкал ее вперед. Девушка споткнулась, свалившись в лужу — ее ноги все еще были связаны и приходилось идти маленькими шагами. Таррос разозлился — он присел рядом и перерезал веревку на ее ногах. Вся в крови и грязи, с мешком на голове, перевязанная — напуганный народ с интересом пялился на очередную жертву революций.

Таррос грубо потянул ее наверх. Эрис поднялась по нескольким крутым ступеням, ударив лодыжки. Командир крепко привязал ее к одному из столбов, что единственный находился против тринадцати остальных.

Эрис волнительно ожидала окончания ужаса. Она услышала рев толпы и шаги по деревянной платформе. Потом еще рев и то же самое.

— На табурет их! — грубо крикнул он. — А этого подними сюда! — зло прорычал Таррос.

— Сестра, нет! — голос Никона впился в ее душу. — Сестра, почему ты не сбежала! — послышался удар и он замолк.

— Эрис, сестра! — ничего не боящийся Аргос впервые в жизни с горечью в голосе произнес ее имя.

— Капитан в шлеме наконец-то снял свою последнюю маску! Теперь я узнал, кто скрывался под ней.《Иди и смотри!》* (библ. высказывание связанное с архангелами, апокалипсич.) *, Эрис! — Таррос развязал ее глаза и рот. Он стянул мешок с ее головы. Эрис начала моргать глазами — передавленные, пока что они видели мутно.

Ее взору открылась ужасная картина — сонмы солдат привязывали ее родной Каннареджо к виселицам.

— Что ты творишь?!! — пронзительно закричала Эрис. Таррос ухмыльнулся, зло посмотрев на нее. Он был похож на наущающего Сатану возле ее мертвецкого лица. Боль и ужас в ее глазах приносили ему удовлетворение. Она видела и Алессандро — с обреченным видом он стоял на краю платформы.

— Отпусти их! Возьми меня! — крикнула Эрис.

— Не беспокойся, Эрис. Я возьму тебя. Только чуть позже. — тихо прошептал Таррос. Он сжал ее челюсть своей мощной ладонью, заставив смотреть ему в глаза. Эрис зажмурилась. Его мерзкие слова пронзили ее грудь.

— Я говорил тебе давно — ты не с тем связалась, Эрис. Надо было думать раньше. — он отпустил ее.

— Зверь! Ты — зверь! Хищник!!! — выкрикнула Эрис. Таррос обернулся и ударил ее пощечиной. Это только раззадорило ее ярость — ненависть кипела в ее сердце. — Ненавижу тебя! А-а-а! — Эрис рычала и рвалась из пут. Но безуспешно.

Солдаты закончили подготовку Каннареджо. Таррос подошел к Атрею. Он был крайним. Парень с ненавистью смотрел на командира.

— Смейся и умирай, малыш! — Таррос ударил ногой его стул. Толпа взревела. Эрис сокрушилась. Она задыхалась от того, что не может ничем помочь своим верным братьям. Атрей дергался недолго. Таррос переводил довольный взгляд от Атрея к Эрис.

— Не закрывай своих прекрасных глаз, Эрис! Смотри.

Он подошел к Аннасу. Ратный принял смерть достойно. Эрис рвалась, неистово крича ругательства в сторону Тарроса. Она раскраснелась и вспотела. Ее вены на шее, казалось, лопнут.

— Простите меня… Братья мои… — она плакала.

— Эрис! — Никон позвал ее. Он смотрел на нее и улыбался. Он мотал головой, приказывая не плакать.

— Братец! — Эрис проникновенно глядела ему в глаза в последние моменты его жизни.

— Ты позвал ее? Смелый. Ты укоротил срок своей жизни. Ты будешь следующий. Лучший друг капитана в шлеме. — Таррос сурово подошел к Никону. Тот плюнул в лицо командира. Таррос обтерся рукавом офицерской котты. Он не повесил его. Он сжал его веревку, душив связанного повстанца собственными руками. Никон не удержался и упал с табурета, повиснув на узле. Таррос улыбался. Никон тоже. Он смотрел на Эрис, поддерживая ее даже в этот прощальный миг.

— Никон… — она разрыдалась. Люди смотрели и упивались кровопролитным зрелищем. Среди них были растворившиеся в толпе младшие солдаты отряда повстанцев Эрис. Они с ненавистью смотрели на этот ужас, поклявшись отомстить. Много было и жителей, кто горевал вместе с Эрис. Но они слишком боялись Тарроса, чтобы выкрикнуть хоть слово.

— Подлый зверь! — Эрис успокоилась. Ее лицо стало каменным. Из гневных глаз молча лились слезы. Она посмотрела на Алессандро. Тот отводил глаза и чесал лоб, стоя в отстраненной позе. Он знал, что Таррос влечет неминуемую гибель на себя, нарушая приказ Дожа.

Тичон, Филон, Азариус, Исос, Элиут, Андроник: Таррос сдержал свое слово, данное пару лет назад при их уходе — он лично убьет всех дезертиров своими руками. Братья смотрели на Эрис, достойно прощаясь со своим боевым наставником. Их дерганье и хрипы разрывали ей душу.

— Аргос и Софос! — Таррос ударил по их табуретам почти одновременно. — Бравые и хваткие!!!

— Мы сами выбрали свою судьбу, сестра, не вини себя! — выкрикнул Аргос перед смертью.

— Сane infernale! Сreatura! Spawn del male! *адская псина! Тварь! Порождение зла! (итал.) * — яростно выкрикнул в последний миг Софос в сторону палача.

— Ты — человек из ада! Изыди, зверь! — зло прорычала Эрис, отсутствие страха которой крайне разозлило Тарроса. Он не знал, как ее сломать.

— Смотри на этого хромого бедолагу. Я лично ломал ему ноги. В Кандии. Перед приездом к тебе. — громко выговаривал он сквозь гул толпы.

— Животное… — презрительно прорычала Эрис. Он подошел к Антонио. Таррос взобрался на скамейку, стоящую рядом с приговоренным.

— Надо было убить его сразу. Его хромота не помешала ему скакать на тебе, да? — он, гневно выкатив глаза, схватил Антонио за волосы и потянул за затылок. Острый кадык парня нервно бегал.

Лучше бы Таррос не говорил это, а убил бы ее. Тело Эрис обмякло — ее уничтожал поклеп. Его прелюдная клевета сломила ей дух.

— Non dirlo per favore. è una ragazza onesta; è pia, non diffamarla o disonorarla, comandante! * (здесь и далее — на итал. яз.) — Пожалуйста, не говори так. Она честная и благочестивая девушка; не клевещи и не позорь ее, командир! * — говорил Тони.

— Stai zitto buigardo. So tutto, sfortunato amante, povero ribelle zoppo. — Таррос медленно выговаривал — он унижал его. — Sei squallido squallore e morirai davanti ai suoi occhi, soffocando il tuo sangue lussurioso. E lei mi pagherà per il suo peccato per tutta la vita — *Заткнись, лжец. Я все знаю, горе — любовник. Бедный хромой мятежник. Ты — хромое жалкое убожество и ты сдохнешь на ее глазах, захлебываясь своей похотливой кровью. А она всю жизнь будет расплачиваться со мной за свой грех.*

— Эрис достойна того, чтобы за нее отдавали жизни. Мне не жалко умереть за нее! — выкрикнул Антонио, разозлившись от его слов. — Ti amo con tutto il cuore, Eris… — Антонио смотрел на Эрис влажными блестящими глазами, полными преданности. — Ti amo, Эрис! — его мышцы лица задергались в плаче. — Sempre amato con puro amore… ti amo più della vita… *Я люблю тебя всем сердцем, Эрис… Я люблю тебя, Эрис! Всегда любил чистой любовью… Я люблю тебя больше жизни*

— Тогда сдохни!!! Мuori! Muori! *сдохни, сдохни! (итал.) * — Таррос с яростью полоснул клинком по белой шее своего воспитанника. Кровь хлынула, брызгая на грудь Антонио и пол перед ним. Его голова тяжело опустилась на ключицу. Эрис невольно вскрикнула. Ее ноги подкосились, и она непременно бы упала — только путы крепко держали ее, заставляя стоять.

— Нет, братец, нет… Что же ты, глупец, наделал… — она заплакала, больно всхлипывая.

Перед Эрис только что убили ее лучших друзей детства, ее верных соратников, ее сослуживцев, столько лет разделявших с ней кусок хлеба, горе и радость. Братьев, для которых Честь была не просто пустым словом. Ребят, положивших свою жизнь на алтарь справедливости. Любимых братьев убил человек, которого она боготворила. Ради которого пожертвовала счастьем. Ради которого стремилась похоронить свое сердце смолоду.

— Господи, за что?.. За что ты так со мной? В чем мой грех, чем я обидела тебя, Боже!.. Будь я проклята, Господи, забери мою душу! — Эрис не могла не роптать. Она смотрела в серые небеса, захлебываясь, заходясь слезами. Небеса плакали вместе с ней, хлестая по округе крупными каплями. Они омывали юных мучеников. Кровь Антонио медленно смывалась, стекая в щели между досками платформы.

Таррос удовлетворился сполна. Эрис обезумела от горя, но все еще держалась. Она не увидела Ахиллеса среди ребят.

Таррос громкими шагами подошел к Эрис. Он вытер свой клинок о ее платье. Эрис презрительно взглянув, отвела яростный взор. Она вмиг возненавидела зверя, которого всегда идеализировала.

— Смотри мне в глаза! — крикнул он. Эрис не слышала его. Она отказывалась воспринимать его голос.

— Я сказал тебе! — Таррос схватил ее за распущенные волосы на затылке и повернул к себе. Его воспаленный взор горел безумной яростью. Он провел острием холодной стали по ее лицу — от кончика носа к бровям, приблизив к глазам. — Что мне сделать с тобой, капитан мятежников? — она брезгливо зажмурилась. — Обманщица. Выколоть красивые глаза, которые, светясь невинностью, скрывают бесстыдство? Которые нагло врут, пленяя собой? — он не обращал внимания на толпу. Таррос аккуратно провел острым клинком по заплаканным щекам Эрис к губам и обведя их сказал:

— Хочешь, я раскрою эти чувственные губки, которые когда-то запечатал? Я сделал это для себя, а не для того, чтоб мою печать сорвал какой-то хромой кобель! — Эрис боязливо открыла глаза и увидела в глазах Тарроса огромную обиду. Всепоглощающая, она абсолютно затмила его ум.

— Убей меня, Таррос. Не мучай. — уверенно сказала Эрис не своим голосом.

— Тебя мало просто убить. — Таррос провел ножом от подбородка к горлу, спускаясь к ключице. Он резко начал перерезать веревки, оставив путы на запястьях. Таррос обошел вокруг Эрис и отвязал от столба, заново скрепив руки с туловищем и связав ноги.

— Пока посидишь в темнице. А я должен отвезти предводителя Каннареджо на публичную казнь перед Дожем.

— Что ты такое говоришь?

— Ахиллес умрет народным героем, Эрис. Умрет за грехи своего языка, так ловко плетущего интриги. Это он убил Персиуса. И он умрет за клевету и предательство. Я ненавижу предателей, неверных своему слову… — Таррос протолкнул Эрис к лестнице. Ее ноги отказывались идти от пережитого шока. Она с усилием перебирала ими. В последний раз Эрис видела своих заледеневших братишек, историю жизни, окружение и стремления которых знала в подробностях — о каждом по-отдельности. Она будет дико скучать. Ее сердце стонало от боли. Она до последнего не верила, что они мертвы. Молодые и улыбчивые, жизнерадостные и валяющие дурака, смелые и лихие — их больше нет. А она осталась.

— Таррос, куда поведешь ее? — спросил Алессандро.

— В темницу. И если в мое отсутствие ты вздумаешь навестить ее, разделишь участь Каннареджо и Джузеппе с Адрианой останутся сиротами! — рявкнул командир.

— Ты нарушил приказ. И опять нарушаешь!

— Приказывает тот, кто на поле боя.

— Таррос, опомнись, прошу! — Алессандро искренне хотел успокоить Тарроса и оградить его от ошибок. Командир грубо оттолкнул его и Алессандро упал с платформы, устояв на ногах. Эрис начала выдираться. Она дергалась и кусалась. Таррос вытащил клинок и поднес к ее горлу, вынудив замереть. Он провел ее к повозке для преступников. Затолкав и посадив девушку, он сел рядом. Гогочущая толпа ревела. Эрис были непонятны стремления людей — вчера они поддерживали их, сегодня, трусливые, радуются смерти своих защитников.

В повозке сидело пару солдат. Эрис хотелось сбежать — руки и ноги были связаны, веревка обвивала ее туловище. Заплаканный взгляд Эрис был пустым, полным горя. Казалось, в ее глазах отражаются все беды огромной, но такой тесной Земли.

Таррос сидел рядом. Он был хмур и расстроен. Он сидел, расставив ноги и облокотившись на колени локтями, наклонившись к ним головой. Он смотрел в пол, уперевшись лбом в ладони. Таррос знал, что теперь Эрис навсегда возненавидела его.

Эрис покосилась на сидящего рядом Тарроса. Как он смог так поступить с ней? Ее преданность и самозабвение в обмен на клевету и умервщление ее родных. Ее лицо вновь задрожало от немого плача. Она закрыла глаза, откинувшись на спинку скамьи.

Таррос поднял голову и резко посмотрел на нее.

— Тебе больно? — цинично спросил он.

Эрис взглянула на него.

— А мне еще больнее. — Таррос сел прямо, скрестив руки на груди и ноги в голенях. Он больше не говорил и не смотрел в ее сторону. Тот же матерый взгляд лихого хищника.

Она мысленно убивала его, представляя предсмертные страдания и вопли. Но это были лишь мечты, придающие ей сил.

Повозка остановилась. Таррос спрыгнул, грубо потянув ее. Эрис не смогла выпрыгнуть — мешали путы. Она опять споткнулась и солдат, вышедший после, захотел помочь ей. Таррос свирепо взглянул на него, отбив все желание. Эрис сама встала с колен. Она хлюпала по грязевым лужам, разлившимся около крепости Каза де Армы. Таррос приказал повозке уехать. Они пешком вошли в новое армейское владение венецианцев.

Шансов на побег не было. С обреченным видом плелась Эрис. Таррос шел рядом, держа ее за предплечье. Солдаты в карауле приветствовали своего свирепого Главного Хозяина.

Они вошли в арку расположенного здания под несущей стеной с северной стороны. Пройдя караул, они спустились в подвальное помещение. Здесь воняло гнилью и землей. Таррос завел ее в темный коридор между решетчатыми камерами. В нос ударил запах отходов человеческой жизнедеятельности.

Стражник суетливо открыл замок темницы. Таррос грубо толкнул Эрис внутрь. Он захлопнул дверь. Со сережетом, она громко закрылась, издав грохот. Таррос сам запер ее на замок, заставив стражника вытащить ключ из общей связки и забрав его. Таррос положил ключ в нагрудный карман. Связанная Эрис села, низко приникнув к земле и опустив голову.

— Жди меня, дорогая. А пока мне нужно сделать одно дело.

Он направился дальше по коридору и открыл другую камеру. Послышался звук ударов и хрипы. Солдаты Тарроса выволокли человека. Эрис не волновало ничего. Но голос Тарроса заставил ее поднять скорбное лицо в сумраке темницы, освещаемой только вентиляционными окошками под потолками камер.

— Поблагодари Иуду Ахиллеса, подписавшего смертный приговор своим и твоим друзьям детства. Да, малыш? — он толкнул избитого и опухшего от пытки предателя. Глаза Эрис загорелись.

— Я не понимаю тебя, Таррос! Чего ты хочешь?!!

— Мы едем к Дожу. А ты готовься к моему возвращению. — он тихо засмеялся, пнув Ахиллеса.

— Зверь! Ты — умрешь!

— Какая же ты глупая, Эрис. Не заступайся за всех, без разбору. Ты плохо разбираешься в людях.

— Я разбираюсь в них отлично. Просто я верила, что плохие люди могут меняться! — она говорила и за Тарроса.

— Ты ошибалась. Горбатого могила исправит. Да, подлый Ахиллес? — солдат Каннареджо не поднял голову. Ему было совестно перед Эрис. Впервые в жизни.

— Я искуплю свою вину перед братьями. — тихо произнес он.

— Твоя подлая душонка не перевесит на чаше весов моих братьев, тварь!!! — разъяренная Эрис бросилась на стальные тюремные прутья. Она громко дышала и ее глаза сверкали неистовой злобой.

— Гордые Каннареджо умерли красиво, как и положено героям. А этот щенок умрет собачьей смертью! — с этими словами Таррос увел Ахиллеса. Эрис рухнула на землю под их удаляющиеся шаги. Она безудержно рыдала, вспоминая друзей.

— Алессандро! — Таррос, как всегда был груб и сердит. — Иди в поселение и найди благочестивую многодетную семью, забери сюда мать, детей возьми в заложники.

— Чего ты добиваешься, фрателло? — спросил Алессандро, не уставая удивляться так внезапно сошедшему с ума другу.

— Эрис сможет отказать мне. Но она никогда не откажет попавшим в беду.

Таррос отправился в свою столицу.

Глава сорок третья

Тьма и холод темницы окутали Эрис. Ее путы давили на нее. Ее голова разрывалась от мыслей. Веревки больно сжимали затекшее тело. Эрис мерещились ребята. От шока к ней приходили мучительные видения — она видела Каннареджо, их смерть и навещавшие ее души покойников в сумерках. Ничего, кроме верещания и шорох крыс не разбавляло гробовую тишину тюремной камеры. К вечеру измученная Эрис легла на землю, впав в бессознание.

Таррос привез Ахиллеса в Кандию поздней ночью. Запросив безотлагательную аудиенцию, он вошел к Анджело Градениго.

— Приветствую Вас, Светлый Дож! — командир кивнул правителю.

— Рад видеть Вас, командир Таррос Армандо! — ответил Анджело. Правитель даже ночью выглядел величественно — его бархатная лиловая джорнеа, спускающаяся к середине голеней, переливалась при мягком свечении оливковых лампад. Золотой меч висел на его поясе, отражая блеск пламени многочисленных свечей.

— Я получил Ваш приказ и сразу же направился в город Сития.

— Я знал, что Вы — не подведете меня! Я наслышан о Ваших подвигах, совершенных во имя Лучезарной Республики Венеция. Вы — незаменимый человек, сегноре Армандо. — он разговаривал мягко и сдержанно.

— Его Сенерити, этот молодой человек является главой ситийских повстанцев. Под его командованием два года назад Элитный юношеский отряд Каннареджо дезертировал из нашего ополчения. — сказал Таррос,указывая на плененного Ахиллеса.

— Мы проверим его, а после я и совет десяти примем соответствующее решение. А где остальные Каннареджо, сегноре Армандо? — спросил Дож.

— Я установил их точное местоположение. Мои люди следят за ними. После вашего приказа я направлюсь обратно и задержу их. — Таррос нехотя врал.

— Замечательно. Вы помните — они хорошие воины и любимы местным народом. Это отличный повод для примирения. Данное обстоятельство сыграет нам на руку. Я помилую их! Это просто замечательно! Я, признаться, воодушевлен, сегноре Таррос! — Дож говорил искренне. Его черные глаза светились радостью предстоящей победы. — Мы столько времени осаждали Ситию, понесли большой урон, но так и не смогли обнаружить твой отряд диких смельчаков. Как так, юноша? — Анджело взглянул на еле стоящего Ахиллеса.

— Мы любим Родину. — тихо сказал он.

— Мы тоже любим Родину, доблестный мальчик.

— И Родина любит нас. — продолжил Ахиллес.

Дож поднял брови.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Ахиллес. — ответил предатель мятежников.

— Ахиллес — ты прямо как непобедимый герой из ваших мифов. — Дож довольно покачал головой. — Но у любого, даже у самого неуязвимого героя есть слабое место. Я прав, сегноре Таррос?

— Безусловно. — Таррос натянуто улыбнулся.

— Теперь ваша Родина — часть нашей Державы, Ахиллес. И она должна полюбить и нас. Командир, я приму соответствующее решение. Подождите меня в зале ожиданий, сегноре Таррос. А этого — в темницу.

— Слушаюсь, его Сенерити. Но у меня мало времени, мне нужно обратно. И это — срочно. — Таррос вышел с типичной ему импульсивностью. Его жестокий вид говорил сам за себя.

Ахиллеса поместили под стражу и допросили, где он подробно рассказал обо всех выполненных ими операциях и сотрудничающих с повстанцами архонтах, не забыв и Каллергиса.

Через несколько часов утренняя площадь Святого Марка кишела зазываемыми глашатаями местными людьми, ведь казнили не простого вора или какого-то преступника, а самого вождя повстанцев, принесших много хлопот властям.

Дож вышел к народу. С высоты своего одигона он продикламировал речь, полную любви к Венеции, Кандии и их взаимосотрудничестве. Народ ликовал, требуя казнить приведенного Ахиллеса. В назидание восстающим, волю правителя исполнил сам уважаемый командир шести систиер Кандии Сегноре Таррос Армандо немедленно. Грязная кровь подлого предателя омыла столичную Палаццо Кандии.

Не теряя времени, удалившийся к себе Дож вызвал Тарроса, обратившись к нему:

— Командир Таррос — Вы рука суровой справедливости на наших территориях.

— Благодарю за оказываемое мне доверие, его Сенерити. — уверенно произнес уставший Таррос.

— Это — приказ об амнистии всем свободным критянам. — Анджело протянул свиток командиру. — Везите это в Ситийскую Администрацию. Я приказал им восстановиться.

— Это слишком высокая честь для меня. Лучше пусть это сделает кто-нибудь из Ваших консилиариев.

— Не смейте оспаривать мои решения, уважаемый Таррос. Вы многократно доказывали свою верность Родине. Я и не сомневался, что на этот раз Вы не подведете Венецию. У меня есть еще приказы. Это подпись о мире и согласии с Византийскими Генералами, находящимися в Ситии. И приказы о послаблениях для местного народа. Мой отец часто прибегал к помощи Вашего меча, а я прибег к помощи дипломатии.

— Это честь для меня.

— Езжайте и снимите осаду. Чуть позже прибудет знать. — сказал Дож.

— Слушаюсь, Его Сенерити. Разрешите удалиться?

— Разрешаю, уважаемый.

Таррос вышел из огромного светлого Палео Дожа, который являлся его Резиденцией на Крите. Он оседлал коня и отправился за Каллистой, предварительно заехав к купцам за роскошным женским нарядом, кольцами и другими мелочами. В его горячей голове больше присутствовали личные дела, нежели политика.

Каллиста встретила Тарроса с волнением.

— Дорогой брат, что случилось?

— Собирайся, милая сестренка, мы едем на мое венчание.

— Что? — она широко раскрыла свои синие глаза, прикрыв рот рукой. — И кто же эта счастливица? Неужели этот день настал?

Вид у Тарроса был встрепанный и воспаленный. Это совсем не было похоже на эйфорию предвкушения супружества.

— Собирай племянников. Едем, времени мало. — отрезал брат.

— Хорошо-хорошо. — милая Каллиста засуетилась. Она принялась одевать малышей. Маленькая дочка Алессандро захныкала и Таррос взял ее на руки. — Так кто же невеста?

— Ты сама знаешь. — он не смог сдержать улыбки. Любовь в его сердце никуда не делась. Ее больше невозможно было удалить всеми стихиями, обитающими в этом мире.

— Эрис! — Каллиста засияла. — Где же она?

— Она готовится. Мы поедем самой быстрой дорогой, к вечеру успеем. Я должен обвенчаться до утра.

— К чему такая спешка? Столько лет ждать, и вдруг…

— Не задавай вопросов, сестренка. Я тороплюсь. — командир держал хрупкую жизнь в грубых руках и, любуясь крошечным ребенком, улыбался. Сердце Тарроса просило Господа одарить его потомством.

— Я почти готова, братец.

Они вышли на утреннюю улицу. Таррос посадил ее в маленькую быструю повозку, а сам сел на коня.

— Я поеду вперед, у меня поручение властей. Приезжай к Администрации, там тебя встретит Алессандро.

— Хорошо, братец!

— Вперед, арриеро! — Таррос приказал возничему трогаться в путь.

Командир остервенело гнал скакуна, не жалея его. Он заметно оторвался от Каллисты. Погода, жажда и голод не чувствовались им абсолютно, он был похож на бесноватого, повредившегося рассудком безумца, не воспринимавшего реальность.

К закату Таррос прилетел к окрестностям Ситии. Действуя по приказу, он снял осаду города.

— Как все прошло, друг? — спросил сердобольный Алессандро, преданно ждавший его на подходе к городу.

— Пока все идет по плану, брат. Ахиллес отправился в ад. Скоро Каллиста приедет сюда и станет свидетельницей на свадьбе Эрис. — Алессандро горько помотал головой. — А ты выполнил мою просьбу?

— Я выполнил твое очередное юродивое желание… Как ты мне надоел, брат, но я все равно люблю тебя. Знаешь, Таррос. — он проникновенно посмотрел на друга. — Твоя греческая кровь дала тебе воинственность, ею питаются твои истинно эллинские выносливое тело и филосовская душа. Но ты вырос среди нас. Ты, подобно венецианцу — ревнив. И изощренно жесток, ты сделал всё — лишь бы твоя любовь принадлежала тебе. Я и не думал, что ты пойдешь на такие страшные вещи, чтобы завладеть своей Эрис и удержать её. Как это по-нашему, брат! — он наконец сказал то, что было у него на сердце уже давно.

— Я тоже люблю тебя. Скоро прибудет знать. Езжай в порт, отдай свиток главнокомандующему флотом византийцев. Потом встреть Каллисту и местные власти у Администрации и передай знати свиток с новыми приказами Светлого Дожа.

— Брат, я отпускаю тебя в надежде, что ты обретешь всё, к чему стремишься. — грустно, но воодушевленно произнес Алессандро.

— Брат. Я никогда не представлял себе, что судьба захочет разлучить нас. Я хотел умереть в бою плечом к плечу с тобой. — Таррос был растроган.

— Молчи. Я знаю. А то передумаю, и не буду помогать твоей злополучной заднице. — он сделал обиженный вид.

— Береги мою нежную сестренку и племянников. Законы непременно поменяются, я уверен в этом. Тогда мы с Эрис вернемся к вам и останемся здесь.

— Да будет так.

Они крепко обнялись.

— Встретимся в десять часов около часовни Святого Марка. — сказал Таррос, уходя.

— Встретимся… Фрателло… — Алессандро незаметно заплакал, но поспешно вытер слезы.

Он все сделал так, как наказал его друг. Но Таррос забыл о вездесущем провведиторе, который после отъезда Тарроса прибыл к Дожу, чтобы сообщить о казни Каннареджо. Он привез полное досье на командира Каллергиса. Амареццо поведал о том, что истинным вождем мятежников является бывший сержант ополчения Эрис Фортунато — критская девушка, в которую уже давно был влюблен венецианский командир. Инспектор Амареццо рассказал, что она все еще жива, и Таррос укрывает ее. Разгневаный Дож заподозрил Тарроса в нескольких преступлениях сразу: подсобничество повстанцам, родственные отношения с критскими архонтами, внеуставные отношения, ослушание приказа Дожа и главное — личная симпатия к критянке, которая вновь выльется во всеобщую экзальтацию местного народа и заставит их почувствовать себя людьми.

Посоветовавшись с окружением, Дож дал долгожданный ордер на арест Тарроса. Всего совершенного и не совершенного командиром хватило с избытком, чтобы обеспечить себе смертную казнь.

Провведиторе ликовал. К вечеру он отправился с людьми в Ситию.

Таррос прибыл в крепость.

Эрис сидела у стены, ее руки задеревенели. Ее сознание было мутно. От жажды и травм девушку лихорадило.

Шаги Тарроса заставили Эрис встрепенуться. Этот страшный кошмар действительно случился с ней наяву.

Таррос подошел к камере. Эрис сжалась в комок, поджав ноги под себя. Она забилась в угол, боясь его безудержной жестокости. Она уже видела мужчин во всей красе после боя на Франкокастелло и та ужасная участь обреченной девушки не покидала ее подсознания, глубоко засев в нем. Единственное, чего она боялась в жизни больше самой смерти — стать поруганной изувером.

Таррос молча открыл камеру. Тяжелый грохот разошелся по гулким коридорам. Он вошел к ней, закрыв за собой дверь.

— Ты ждала меня, дорогая? — его голос звучал архицинично. — Я мчал быстрее ветра, моя любовь. Я думал, что твои нежные ручки затекли и тебе больно. — он сел рядом и вытащил клинок. — Но ты заслуживаешь куда большей боли, обманщица. Ненавижу вероломных и неверных людей. — его глаза светились бешеным огнем. И даже в сумраке это было заметно. — Смотри мне в глаза, когда я разговариваю с тобой! — грубо приказал он.

Эрис не повернулась. Таррос провел острием по ее волосам, спустившись к шее. Кровь Эрис заледенела в жилах. Это были самые страшные мгновенья в ее жизни. Она слышала его шумное взволнованное дыхание и гул своего сердца, подкатившего к горлу.

— Моя красавица. Я даже не могу представить, что к тебе прикасался кто-то, кроме меня. — голос Тарроса стал приглушен. Его посещала гамма противоречащих чувств — ревность губила веру в благочестивость Эрис. Его обычное благоговение и почтительное отношение к ней улетучивались при словах Ахиллеса, которые постоянно крутились у него в голове. Ему хотелось плакать.

Таррос погладил ее по голове. Он повернул ее лицо к себе. Оно горело. Эрис закрыла глаза, не желая видеть деспота.

— Хочешь пить? — спросил он. Таррос открыл свою флягу и протянул к ее спекшимся от крови губам.

Эрис отвернулась. Тарроса злило ее гордое упрямство.

— Я сказал пей! — крикнул он и душа Эрис дрогнула. — Пей. — тихо продолжил он. — Не будешь?

Она молчала. В сердцах он вылил воду на голову девушки.

— Ты упрямая своевольница. Но это, с одной стороны, хорошо. Благодаря этой присущей тебе глупости твое сердце навсегда в моих руках. Я прав?

Она резко повернулась к нему, пронзив взглядом.

— Красивые глазки… Но лживые. — Таррос прикоснулся к ее шее.

— Не трогай меня, зверь! Твои руки сгорят в аду, нечестивец. Господь видит тебя! — нагло сказала Эрис.

— А ты вспоминала о Боге, ложась под Антонио?

— Да сгниет твой язык, Таррос. Ненавижу тебя! — Эрис покраснела. Ее голова закружилась от негодования, вызванного напраслиной.

Таррос ухмыльнулся, его пальцы скользнули по шее, к ключице девушки. Они прощупали цепочку. Таррос потянул за нее — это был его подарок. На мгновение его помешательство спало. Он смотрел на теплую подвеску и надежда посетила его.

— Ты хранишь это? Зачем? — спросил он просто.

— Это мои слезы… Это мое проклятье. Ненавижу себя за это… Будь мое сердце проклято. — она не могла держаться и ее голос начал срываться.

— Эрис, любовь и слезы подобны — они рождаются из глаз, падая на сердце… — прошептал Таррос. — Но твои лживые слезы больше не затронут моего. — грубо закончил он.

— Лучше бы я сдохла по дороге в Кандию пять лет назад! — слезы лились по горячей коже и она начала задыхаться в плаче.

— Ты жалеешь? Отвечай! — Таррос снова был в бешенстве. — Ты жалеешь, что мы встретились? Говори!!! — он начал наматывать подвеску на свою ладонь, душа Эрис. Она молча, без выражения боли на лице терпела этот садизм. Цепочка впилась в кожу и мышцы девушки, разрезая их. Ее вены вздулись, а гортань свело. Она надеялась принять смерть с честью.

— Отвечай! — голос Тарроса противно срывался в крике.

Но Эрис, закрыв глаза, стойко молчала, заставив его остановиться. Он отпустил ее. Эрис соскользнула по стене. Таррос с жалостью и гневом смотрел на любимую. Он поднял девушку и перерезал путы, размяв ее посиневшие руки и ноги. Он нежно гладил ее кожу. Он вдыхал родной аромат ее волос. Столько лет Таррос скучал только по ней. Его скорбное выражение лица вызывало сочувствие.

— Латрия моу… Συγχώρεσέ με για αυτήν την αγάπη … *Прости меня за эту любовь…*

Через пару минут Эрис пришла в себя. К сожалению, это не было сном. Таррос сидел рядом. Он смотрел на нее, словно хищник перед броском.

— У тебя не осталось выбора. Но у тебя есть две дороги — стать моей любимой и уважаемой, либо стать моей презираемой, но все-таки любимой женой. Выбор за мной, все зависит от того, что я увижу сегодня после венчания.

— Ни за что! — голос Эрис стал грозен. Вновь.

— Милая девочка. Ты пожертвуешь собой? Или пожертвуешь невинными жизнями? Ты добрая, и ты сделаешь правильный выбор, я знаю это. — уверенно сказал он. — Стража! Стража!

— Приказывайте, командир. — произнес пришедший солдат.

— Привести сюда женщину. — сказал Таррос, поднявшись.

Через некоторое время в коридор ввели рыдающую местную женщину. Она с ужасом смотрела на измученную Эрис.

— Участь твоих сыновей и дочерей зависит от этой девушки. Уговоришь ее стать моей женой — твои дети свободны. А если нет — отрублю всем головы и отдам тебе. — Эрис не ожидала, что Таррос пойдет так далеко в своих безумствах. Она с изумленной паникой в глазах наблюдала за хладнокровным чудовищем. — И не пожалею младших. Постарайся.

— Господи, за что Вы так, сегноре, не будьте таким жестоким! — взмолилась женщина, падая на колени.

— Моли ее, не меня. — черство сказал Таррос, оттолкнув ее. Он вышел из камеры, уйдя прочь вместе со стражником. Таррос оставил двери открытыми — бежать невозможно. Тем более теперь это стало бесполезным.

— Милая, дорогая, ради Бога, помоги!!! — женщина принялась лобызать Эрис. Эрис впала в ступор. Она хотела убить себя, но теперь ей не куда деваться. Зная Тарроса, Эрис была уверена, что детей он не помилует, пока она сама не примет его условия.

Гробовым голосом она разрезала тишину, в которой звучали только всхлипывания очередной жертвы Тарроса:

— Иди к нему и скажи, что Эрис принимает условия… — мир ее рухнул. Вся Вселенная навалилась на ее молодую душу. Она знала, на что идет, на что обрекает себя. И ее невинность не поможет ей. Она ненавидела зверя всей душой, и его любовь и уважение вызывали в ней лишь отвращение. Женщина выбежала, а Эрис сокрушилась в рыданиях.

— Выходи! — Таррос улыбнулся. — Пошли, любимая. Сейчас эта милая женщина подготовит тебя к свадьбе. — он зашел и потянул свою руку к Эрис. На что она яростно взглянула в его глаза, вызвав гнев Тарроса.

— Ты будешь послушной женой! Не показывай мне свой характер! А то до венчания буду убивать по одному ребенку. Ты поняла меня?!! — вскипел он. — Я не слышу?!! — Таррос вытащил меч и шагнул к выходу.

— Стой! — это был голос Эрис. — Не делай этого…

— Попроси меня. — он не оглянулся.

— Прошу.

— Проси ласково. — Таррос надменно взглянул на Эрис.

— Я прошу Вас, командир Таррос не совершать злости к ребенку той женщины. — достойно попросила Эрис — она пересилила свое эго.

— Так то лучше. За твоим уважением последует любовь. — довольно сказал одержимый бесом командир. — Выходи, милая. — он пропустил ее вперед, сжигая взглядом. Эрис смотрела себе под ноги. Она молила Бога о своей смерти, но чуда не случилось.

Они вышли из подвала и направились через сумеречную площадку к жилым строениям. Эрис и Таррос вошли через арку в длинный коридор.

— Здесь мы проведем с тобой первые незабываемые мгновенья в нашей долгой и счастливой жизни. — тихо говорил он, дыша ей в затылок. Эрис мерещилось, что сам гонимый Сатана говорит его устами.

Эрис хотела ответить злом, но материнские слезы останавливали ее. Таррос открыл толстую дверь в конце коридора. Эрис увидела комнату, лишенную всего, что могло бы использоваться ею в качестве оружия — Таррос все просчитал заранее. Он знал борцовскую натуру девушки, ожидая от нее все, что угодно. Он знал, что ее дух тяжело сломить.

— Проходи и садись. — Таррос указал ей на амфикефаль. Сердце ее сжалось от омерзения. Она начала молча плакать.

— Не переживай, все будет хорошо. Сейчас придет женщина. Она поможет тебе приготовиться. Поторпись, время поджимает. — Таррос вышел, оставив Эрис наедине со своими уничтожающими мыслями.

— Господи… — она рухнула на колени, разрываясь в слезах. — Помоги мне! Спаси меня от этого тирана, умоляю тебя… Умертви меня, прошу, прошу… — лепетала и причитала она в горячке. Эрис опустилась лбом на пол и молила Создателя о спасении.

Дверь отворилась. В комнату вошла испуганная женщина. Она принесла горячую воду и свадебную одежду.

— Давай быстрее, Эрис, я боюсь, что этот страшный человек передумает. — взмолилась она.

— Хорошо. — Эрис мгновенно успокоилась. Она встала с пола и прошла в встроенную купальню, находившуюся здесь же, за внутренней стеной этой комнаты.

— Я сама. — строго сказала Эрис, войдя в чистилище и закрыв дверь. Для нее это стало буквально Чистилищем, утомительные предсвадебные процедуры принесли ей унижение. Она чувствовала себя дешевой вещью, которую берут на пользование. Жизнь Эрис была разрушена окончательно.

Эрис закончила с приготовлениями. Она омылась и умастилась данными ей благовониями. Слезы не прекращали душить ее.

Женщина постучалась в купальню. Эрис заканчивала, она надевала платье.

— Войдите. — женщина вошла к ней. Она увидела перед собой непревзойденной красоты девушку со страдальчески-обреченным лицом.

— Милая моя! — женщина обняла ее. Эрис горько зарыдала. — Не плачь.

— Я не хочу замуж за этого изверга. — впервые она пожаловалась.

— Зови меня Анной.

— Хорошо. — Эрис покачала головой.

— Попей, родная, тебе нужны силы! — попросила женщина, протягивая воду.

— Нет. — отрезала Эрис.

Анна не стала настаивать.

— Садись, нужно высушить и причесать твои красивые волосы.

Анна начала расчесывать горе-невесту. Женщина видела кровоподтеки и ссадины, заметила рану на голове.

— Бедная девочка. Такая юная и красивая. Я вижу, какая ты добрая. Да вознаградит тебя Бог, ты не обрекла меня на вечные муки. — Анна прослезилась.

— Когда освободят Ваших детей?

— Утром.

Лезвием полоснуло это слово по сердцу Эрис. Положение было безвыходным.

— Богиня… — сказала Анна, потянув готовую Эрис. — Пойдем, девочка, пойдем. — переобувшись, Эрис медленно прошла к выходу. Она не чувствовала ног.

— Не плачь, милая. Нам, женщинам, предназначены только страдания, боль и слезы. Мы выходим замуж и терпим боль, рожаем в муках, теряя здоровье и красоту бессоными ночами, глушим свои желания, жертвуя всем ради мужей. Терпи и будь стойкой, милая моя. И бойся Бога, ибо он не любит ропщащих и непокорных супругам.

Последние непроизвольные вздохи после рыданий пронзили грудь Эрис и она вышла в коридор.

Таррос направлялся к ним. Эрис не желала видеть его. Она хотела ослепнуть.

— Ты еще красивее, чем я представлял себе. — сказал он восхищенным голосом. Сам он выглядел свежо, убранно и ухоженно. В его руках была белая вуаль — Спасибо тебе, добрая женщина. — бесстыдник смел разговаривать с бедной Анной.

— Вы отпустите ее детей сейчас? — спросила Эрис.

— Нет. Утро вечера мудренее. Ты можешь выкинуть все что угодно, милая моя. — Таррос опустил вуаль на голову Эрис, закрыв лицо. — Так-то лучше.

Под вуалью не было видно слез и синяков невесты. Не было видно ее глаз, наполненных безысходным страданием.

Анна осталась в крепости готовить комнату для новобрачных.

Таррос прошел к повозке. Спускалась ночь. Он пропустил Эрис вперед. Они сели и направились к маленькой церквушке Святого Марка — той самой, в которой когда-то Таррос в доброй маске просил прощение за свою вспыльчивость и клялся юной доверчивой Эрис в вечной любви…

Глава сорок четвертая

Природа плакала вместе с Эрис. Она угасала ей в унисон. Холодный дождь хмуро накрапывал, и от ночной прохлады и утомления Эрис ослабевала с каждой минутой. Аромат осеннего ливня и мокрой листвы навевал беспробудную тоску, которая стремилась поселиться в груди. Пробиваясь сквозь сгущающийся туман, повозка тряслась, попадая колесами в грязные лужи.

Таррос сидел напротив Эрис. Она не поднимала взора. Ее лицо под вуалью исказилось в скорбной мимике — она чувствовала себя подлой предательницей своих боевых братьев. Эрис ненавидела себя. Таррос не смотрел на нее — в полумраке его взгляд был задумчивый, а вид сосредоточенный.

Они добрались. Извозчик остановил экипаж. Уставшая Эрис отстранилась от согретой скамьи. Приведенную в сонливое состояние девушку Таррос выводил из повозки в новую тяжкую жизнь.

— Эрис, дорогая! — не побоявшись дождя, к ней бросилась Каллиста. — О, как же ты красива! — воскликнула она, вглядываясь в очертания повзрослевшей Эрис под тонкой вуалью и держа ее за болезненные, скрытые под невесомыми кружевными рукавами, истертые ссадинами, запястья.

Уличные факелы под навесом часовни тускло освещали их мелькающим светом.

— Брат, я все сделал так, как ты просил. — произнес верный Алессандро, братаясь с печальным Тарросом.

— Идем, Эрис. — позвал командир, оглянувшись на неё. Эрис молчала.

— Что за свадьба такая, братец? — возмутилась Каллиста. — Ни цветов, ни гостей, ни радости! Что такое? — сетовала она, в негодовании смотря на брата.

— Каллиста. — начал он. — Милая моя сестренка. Реалии таковы — ранним утром мы уплываем в Византию. Точнее — в Никею. — сухо отрезал Таррос. — Мы будем скучать по вам.

— Почему? А без этого — никак? — воскликнула растерявшаяся сестренка.

— Никак, милая, никак… — продолжил он.

— Ясно. — ее голос дрогнул. Теперь и Каллиста начала тихо плакать. Алессандро поддержал супругу, обняв за плечи.

— Пошли уже. — произнес сыскной и Таррос открыл двери.

Они вошли в холодный храм — здесь, как и раньше, горели мириады свечей, и ветер не был этому помехой. Сквозняк пробрал их — единственных прихожан, заставив дрогнуть оранжевые огоньки. Алессандро плотно закрыл за собой двери, издав скрип и грохот.

К ним направился Святой Отец.

— Что случилось? Вы на исповедание? — спросил грузный человек в возрасте, обряженный в черную рясу. Он в спешке приближался, шаркая ногами.

— Нет. Мы — на венчание. — сказал Таррос уверенным и громким голосом, отчего по мраморному залу прошлось эхо.

— Но на венчание принято записываться заранее! — воскликнул он.

— У нас не было возможности, Святой Отец. — дипломатичный Алессандро заговорил. — Я полагаю, Вы захотите помочь свершиться Божественному союзу, отстранив от совершения греха Вашу паству.

— Пожалуй, я подумаю… — священник замялся.

— А вот так? — Таррос протянул ему плату, и тот утвердительно покачал головой, забегав маленькими глазками.

Святой Отец отошел за скамьи и направился в опистодом. Он быстро вернулся, держа в руках свиток пергамента и глиняную чернильницу с пером внутри.

— Ваше имя, вероисповедание и возраст. — попросил он Тарроса, подозвав к ближайшей скамье.

— Таррос Калерджи. Католик. Тридцать шесть лет. — Произнес Таррос подойдя к нему. Святой Отец быстро записал все, как и полагалось по закону.

— Вы — невеста? — спросил он у Эрис, подняв голову.

— Да. Она. — ответил за нее Таррос.

Святой отец нахмурился:

— Имя, вероисповедание, возраст?

— Эрис. Эрис… — прибывая в небольшой прострации, Эрис замялась.

— Эрис Армандо. Я ее брат — Алессандро Армандо. — сказал Алессандро.

— Вера? — спросил священнослужитель.

— А что, это имеет отношение к делу? — спросила Эрис, заставив его вспотеть.

— Да. Естественно.

— Я верю в Единого Господа. В Создателя. — ответила спокойно Эрис.

— Все мы верим в него, дочь моя. Мне нужно внести в документы. Таковы правила.

— Она католичка, Святой Отец. — сказал Таррос. Ей двадцать лет.

Эрис слышала шорох от пера пишущего священника. Запах паленого воска смешивался с едким духом чернил. Записав, он спросил:

— Кто поведет невесту к алтарю?

— Я брат. Я и поведу. — Алессандро сделал деловитый вид.

— Свидетелем тоже будете Вы?

— Да.

— Хорошо. Свидетельница, жених, займите места. — он указал на место возле большого белого распятия Иисуса. Здесь же стояла Мадонна, держащая руки в молитвенном испрашивании.

— Невеста и опекун, встаньте у прохода. — приказал Святой Отец.

— Не веди ее за руку, свояк. — грубо приказал Таррос, обратившись к Алессандро. Тот лишь улыбнулся, ничуть не удивляясь ревнивой дурости братца.

Эрис и Алессандро отошли к двери. Таррос и Каллиста встали у алтаря.

— Именем Отца и Сына и Святого Духа. — начал священник. — Прошу невесту!

Алессандро не прикоснулся к Эрис, торжественно пройдя с ней через залу к алтарю.

Нет, он вел ее на казнь… Ноги Эрис подкашивались. Но остатки сил упрямо не покидали ее.

Таррос стоял смирно. Он был восхищен своей долгожданной любимой — последние годы этот момент был его единственной мечтой.

Шаг за шагом они приближались. Даже сердце перестало биться — Эрис не чувствовала его.

Невеста встала напротив Тарроса. Видно было, как он теряется в томительном волнении. Его лицо было взбудораженное, но в то же время выдавало преданную любовь к его Эрис.

— Перед всевидящим оком Господа и свидетелями, стоящими здесь, вы обязуетесь любить и беречь друг друга все годы, что пошлёт вам Господь. — Начал принарядившийся священник.

— Ваше прошлое и будущее соединились сегодня в бесконечный и неразрывный союз. Жених, повторяй за мной. — Таррос начал повторять за тихим голосом Святого Отца:

— Я, Таррос, беру тебя, Эрис, в свои жены. Обещаю хранить верность, быть всегда рядом в горе и радости, болезни и здравии. Я буду любить тебя и уважать до конца моей жизни. — сказал он, заглядывая в ее скрытые глаза.

— Невеста. Повторяй за мной. — обреченная Эрис начала тихо повторять слова священника, и их смысл глубоко западал в ее раненую душу.

— Я, Эрис, беру тебя, Таррос, в законные мужья, обязуюсь хранить верность, всегда быть вместе в радости и горе, в бедности и богатстве, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас. — говорила она, зажмурившись. Таррос упоенно дышал этими возвышенными минутами.

— Повторяйте вдвоем. Вместе.

Эрис открыла глаза и ей казалось, что все происходящее — просто видение. Голоса Тарроса и Эрис зазвучали в унисон:

— Моя любовь к тебе долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается. И я клянусь, что так и будет, пока я могу дышать и пока моё сердце бьётся. Клянусь любить тебя, пока ты в этом нуждаешься. Но даже если ты перестанешь нуждаться, я не смогу тебя разлюбить.

Эрис негромко зарыдала. Она больше не смогла сдержать слез. Таррос с сочувствием смотрел на нее — постепенно в его душу начала пробираться совесть. Но обида и поклёп все еще диктовали свои правила.

— Да будут ваши обручальные кольца вечным символом истинной и непроходящей Любви! — сказал беспристрастный священник. Каллиста передала кольца Тарросу.

Таррос первым надел кольцо на безымянный палец левой руки Эрис — так ближе к сердцу. Кольцо туго сжало его.

Эрис дрожащими руками надела Тарросу его кольцо.

Священник протянул им сахар — отдав жениху, он собрался сделать то же самое и невесте. Таррос сам приподнял вуаль Эрис и взял символ счастья из руки священника. Он вложил сладость в ее приоткрытые уста. В заключение Святой Отец перекрестил их вместе.

— Можете поцеловать невесту. — заключил он.

— Что? Прям здесь? — Тарросу стало неловко. Он покосился на Алессандро. Потом на священника.

— Нет. — Таррос закрыл лицо любимой от мужских глаз. — Я поцелую ее дома. — заключил ревнивец, безмерно удивив священнослужителя, видевшего подобного чудака впервые.

— Хорошо. Помолитесь и идите, дети мои. С Богом.

Священник снял торжественную рясу и вышел из-за алтаря.

Таррос сжал холодную руку Эрис. Наконец этот день настал. Теперь никто и ничто не сможет их разорвать. Никогда.

Эрис чувствовала себя тенью. Ее прошлая жизнь испарилась. Не было Эрис — был кто-то другой.

— Давай помолимся вместе, Эрис. — тихо произнес Таррос. Эрис прекрасно помнила молитву, которую произносила здесь, будучи униженной властными людьми. Она просила Господа никогда не принимать ее проклятия и обиды в адрес Тарроса… Просила, чтобы ее любимый всегда побеждал.

— Я молю Бога о своей скорейшей смерти… — ответила она. Ее сердце сжималось, отказываясь принимать реальность.

Тарросу было больно слышать это. Он сжал ее руку еще сильнее, и потянул встать на колени.

Они стояли в молитвенной позе у алтаря. Таррос молил Бога о прощении своих грехов и вечной любви Эрис.

Эрис молила Бога о спасении душ Каннареджо.

Алессандро и Каллиста просили Рая для себя и своих детей, просили счастья для молодоженов, молились за родителей.

…Кто знает, как работают молитвы. Но они, если будут исходить от чистого сердца, всегда будут приняты Создателем, и не важно, кто ты и где — Господь Вездесущ и все, обитаемое во Вселенной, Его творение. Всё, от душ до мельчайших частиц…

— Пойдем, любимая. — Таррос потянул ее за руку. Эрис встала. Каллиста вплотную подошла к ее лицу и резко подняла вуаль. Таррос начал нервничать. Его сестренка увидела слезы, следы от побоев и кровоподтеки. Она ужаснулась. Алессандро сжал ее плечо, приказав молчать.

— Эрис… — Эрис подняла заплаканный взор. — Исцели моего брата своей любовью, исходящей из твоего доброго сердца. — она заплакала, обняв молодую супругу Тарроса.

— Таррос, брат, поздравляю. Когда ты уедешь?

— Утром, Алессандро.

— Тогда прощай? — спросил друг, улыбаясь сквозь слезы.

— Прощай. — сдавленным голосом ответил Таррос, крепко обняв друга на прощание.

Они разомкнули объятия. Каллиста подошла к брату:

— Милый мой! Заклинаю — не обижай эту чистую девушку. Тебе досталась райская дева. — умоляюще взглянула она. Таррос покачал головой, сдержанно обняв сестренку.

— Поцелуй за меня Джузеппе и Адриану. Я буду скучать.

Каллиста зарыдала. Алессандро обнял ее. Но до этого он поздравил Эрис с такими словами:

— Я до последнего старался донести до тебя, каким человеком является наш Таррос на самом деле. Я сделал все, что мог. Теперь терпи, Эрис — за тяжким днем наступит тяжкая ночь. Но все пройдет, за ними неизбежно приходит светлое утро. Мне жаль вас обоих, но все-таки я поздравляю тебя. Теперь ты моя сестра.

Эрис промолчала. Его слова травили ей душу. Плач Каллисты прервал его монолог.

— Ну все, нам пора. — сказал Таррос. — Пойдемте.

— Пошли. — поддержал его Алессандро, похлопав по спине.

Они вышли и критская ноябрьская прохлада окутала их. Дождь уныло шелестел, туман окутывал округу серой стеной. Таррос и Эрис сели в отдельную повозку после того, как это сделали Алессандро и Каллиста. Была плохая видимость. Никто и не подозревал, что запас Каннареджо следит за ними. Агафон и пару его людей приняли сыскного с супругой за молодоженов, проследив за ними до самого места их временного прибывания в городе.

А настоящие молодые ехали в тихой крытой карете, скрытые от чужих взоров, прятаемые осенней погодой.

Таррос сидел во мраке рядом с немой, боящейся вдохнуть, Эрис. Он обнял ее за плечи, прижимая к сердцу. Она люто ненавидела человека, которому когда-то верила больше, чем себе.

— Теперь ты — моя жена. И твоя честь — моя честь. Мое достоинство — твое достоинство. Ты должна меня поддерживать. Я должен заботиться о тебе. — его твердый голос звучал сквозь шум дождя и ветра, сквозь звук дороги. — Ты совсем ослабла. Ты должна поесть и набраться сил. — сказал он.

Эрис молчала. Она не желала слышать его голос, чувствовать тепло, исходящее от него. Ей было мерзко находиться рядом с этим злостным тираном.

Таррос старался держать себя в руках, проявляя уважение к строптивой супруге. Его возраст не позволял ему глупостей, совершаемых молодыми людьми. Он решил проверить честность Эрис и начать совместную жизнь с чистого листа — разочаровавшимся или вдохновленным.

— Скоро мы приедем, дорогая. Слушайся меня, и я обещаю, что не нарушу своего слова, данного местной женщине. Анна, кажется? Не слышу? — Таррос аккуратно держал Эрис за подбородок, придираясь и желая услышать ее голос.

— Я не слышу тебя?!

Эрис покачала головой.

— Так-то лучше. Учись быть нормальной женщиной, дорогая. — эти слова противили ей, вызывая бурю негодования.

— Ты не подаришь мне один единственный поцелуй? — Таррос откинул ее вуаль. Увидев плачущее лицо, полное скорби, он улыбнулся, прикоснувшись губами ко лбу жены.

— Нам некуда торопиться, у нас вся жизнь впереди. — уверенно сказал он.

Повозка остановилась. Таррос выглянул в окно. Открыв дверцу, он снял свой колетт и вышел, дав руку Эрис. Таррос набросил ей на голову свою верхнюю одежду.

— Пойдем быстрее, не-то промокнем.

Они вошли во двор крепости. Проходя мимо часовых, Эрис испытывала дикий стыд, чувствуя себя плененной заложницей.

Коридор оглашался гулким эхом от их шагов. Эрис вытряхнула колетт супруга и не глядя, протянула его.

— Спасибо, дорогая. Ты очень обходительна. — проиронизировал он.

Они дошли до двери. Сердце девушки готово было разорваться — подперев к горлу, ее болезненная душа мешала ей дышать. На глаза начало давить и они заслезились от стресса.

Анна была внутри и в страхе дожидалась хозяина.

— Поздравляю Вас. — пролепетала женщина, стараясь быть как можно более учтивой.

— Благодарю, благочестивая женщина. — сказал командир.

Эрис не смотрела по сторонам. Лучше бы ее душа вышла из ее жалкого тела.

— Я принесу Вам ужин.

— Неси. Моя супруга уже давно морит себя голодом. — он улыбнулся, посмотрев на отстраненную Эрис, стоящую около двери.

— Проходи и садись, душа моя.

Эрис мешкалась. Во властных глазах Тарроса начал сверкать сдерживамый гнев и ей пришлось уступить.

Женщина второпях ушла из освещаемой несколькими свечами тусклой комнаты.

Эрис встала и прошла в уборную. Под пронзительный взгляд она захлопнула за собою дверь.

Девушка плакала. Это были последние мгновения ее старой жизни, последние мгновения ее свободы.

Ее женская гордость не позволили Эрис превратиться в ущербную убогость. Она решила пожертвовать своей судьбой и жизнью, освободив невинных детей. Но после их спасения она непременно найдет способ уйти из этой проклятой жизни, принесшей ей только страданий. И предсмертная боль и агония не станут этому помехой.

Стряхнув слабость, она привела себя в подобающий вид.

Эрис открыла дверь и вышла. Таррос стоял возле пасмурного окна и смотрел на хмурый двор.

Таррос обернулся. Вид у него был очень уставший. На мгновение она разглядела в нем того человека, в которого когда-то без памятства влюбилась. Но последние события напомнили ей, кто перед ней на самом деле.

В комнату постучались.

— Войди, Анна. — сказал он.

Женщина вошла, гремя подносами. Она была напугана и руки ее дрожали. Эрис ринулась помогать ей. Девушка поставила яства на тумбу около амфикефали.

— Разрешите ей отужинать здесь, командир? — спросила Эрис, удивив его. Он понял, что она боится остаться с ним наедине.

— Ну раз тебе так хочется…

Эрис и женщина сели на край ложа, а Таррос на стул, стоящий рядом.

Эрис не могла заставить себя протолкнуть в горло и крошечный кусочек еды. После получасовго мучения под взглядами Тарроса Эрис сдалась, просто попив воды.

— Ешь. — приказным тоном сказал Таррос.

— Спасибо, я не голодна. — она опустила голову.

— На. — он протянул ей яблоко. — Нам через несколько часов предстоит тяжелое путешествие по воде. Ты должна набраться сил.

Эрис молча взяла плод и откусила один кусочек. Она не могла есть — перед ее глазами стояли предсмертные муки друзей. Она смотрела на дрожащую Анну, переживающую за детей.

Таррос выпил полный кубок мальвазии. Это еще более напугало девушку.

— Все, трапеза окончена. Стража! — позвал Таррос.

Прибыл солдат.

— Отнеси пищу детям этой женщины.

— Спасибо, сегноре…

— Иди Анна, иди.

Стражник и Анна вышли. Таррос встал и запер дверь на ключ, убрав его в карман.

— Ну вот мы и остались с тобой наедине, милая Эрис.

Он приблизился к млеющей и ненавидящей его жене.

— Дорогая, поднимись. Я не обижу тебя. — сказал он. Эрис не верила ему. — Встань, я хочу посмотреть на свою красивую жену. — Он начал злиться, снова вспомнив слова клеветника. Эрис встала. — Смотри мне в глаза!

Эрис начала тяжело дышать. Она собралась с силами и взглянула на него.

— Я не встречал в этой жизни создания, лучше тебя. — его руки легли на плечи Эрис. На нее нахлынуло чувство омерзения — каждая клеточка задыхалась от брезгливого ощущения. Она грубо оттолкнула супруга.

— Не прикасайся ко мне!

— Сейчас ты не в том положении, чтоб чего-то просить. Не пользуйся моим великодушием. Я не забыл твой подлый, достойный смерти проступок. — он крепко сжал Эрис в объятиях, смотря в упор.

Она увидела прожигающий её нутро, наполненный неравнодушием и обидой, дьявольский взгляд, в глубине которого читалась борьба прочно привязавшегося сердца с омерзением всех совершенных им поступков.

А Тарросу было невыносимо больно — перед ним не было той, открытой душой простосердечной девушки, которая полюбила его, была колкая, отстраненная и чужая Эрис.

И в этот решающий момент до его эгоистичного себялюбия наконец-то дошло, что он абсолютно ей противен, что раскалило его эго еще больше.

— Я благодарю Бога, что Он дал мне увидеть твое истинное лицо, подлый тиран! — гневно прорычала она. Таррос разозлился, но не ударил Эрис. Он сжал ее еще сильнее и она, окончательно обессилевшая от испытаний и переживаний, потеряла сознание.

— Эрис! — Таррос аккуратно положил в бесчувственном состоянии жену на ложе. В нем боролись две противоположности — любящий чистой любовью человек и яростный обиженный ревнивец.

Эрис не открывала глаз.

Таррос сидел на краю амфикефали, облокотившись на ее деревяное возглавие, и непорочно любовался ослепительной красотой Эрис. Он пил вино и разговаривал сам с собой. Его мечта в его руках. Но это не принесло ему морального удовлетворения. Все было не так, как бы ему хотелось.

— Эрис… Я с первого взгляда полюбил тебя. Ты — чистое созданье… Я добьюсь твоей любви. Я завоюю твое сердце. Милая Эрис. Ты изменила мое отношение к жизни, изменила меня. Я больше не вижу никого, кроме тебя.

Любимая, разве мы виноваты, что живем здесь и сейчас? Кто мы и почему находимся именно тут? Если бы мы были другими людьми, в другие времена, при других обстоятельствах… Я устал делать то, что делаю. Я не виноват, что рожден Тарросом. Теперь я хочу жить только ради тебя…

Командир потрогал ее пульс — он не почувствовал его дрожания. На мгновенье его посетил страх, что Эрис покинула его. Он импульсивно соскочил и склонился над ней. Он не видел ее тихого дыхания в темной комнате. Таррос приложился ухом к ее сердцу. Он услышал умиротворяющие звуки его биения. Аромат и нежное тепло, исходившие от любимой девушки мутили его рассудок, смешавшись с выпитой мальвазией. Воротник котты начал давить на шею и душить его…

…Эрис стояла на Медвежьей горе и смотрела в темные воды. Она стояла одна в кромешной тьме. Девушка видела блеск моря при красной луне. Она услышала шорох сзади себя. Эрис оглянулась.

— Бабуля! — Эрис обрадовалась, и хотела было броситься в ее объятия и разрыдаться, но страшный взгляд мертвых глаз был злым и отталкивающим. Эрис испуганно попятилась. Сзади была вода. Она повернулась к пропасти. Бабушка приближалась. Эрис не умеет плавать — как ей быть? Но страх заставлял идти к краю — ближе и ближе…

Она посмотрела в черную воду. Из далеких глубин приближались бледные лица мертвецов. Она в ужасе попятилась назад. Но бабушкин призрак дьявольской силой толкал ее в спину. Эрис сорвалась и полетела вниз. Она с болью врезалась в воду. Она начала дергаться, пытаясь всплыть посреди мрака. Она смогла. Чьи-то руки впивались в плоть Эрис, причиняя боль. Она хотела кричать — горло сжало. Мертвые головы поднялись над красной рябью — они тянули бледные руки к ее телу. Это были ее усопшие друзья. Эрис не смогла уйти — ее парализовало. Они клешнями вцепились в нее и тянулив темный омут — у них не было глаз, только черные впадины. Холодные, нещадно обвивали ее и волокли на глубину. Эрис, нехотя, погрузилась в нее, сделав последний вдох.

Борьба, хаос, кромешная тьма — ей мерещилось, что ее волокут по черному тоннелю вниз… Боль от прожигающих ее тело рук мертвецов. Воздух кончался. Она приготовилась умереть.

Эрис посмотрела наверх — на ее лицо, глаза, рот давили ужасающие руки, твердо тянувшие за собой — вглубь, на дно.

Эрис увидела перед собой, над водой светлое лицо Тарроса. Он привел ее в содрогание. Таррос схватил ее за пледплечья — воздух кончался. Он тянул ее вверх, на сушу. В глазах зеленело. Еще миг и…

…Глубокий громкий вдох Эрис пронзил тишину комнаты.

Она открыла глаза — ужас видения еще не покинул ее. Эрис увидела над своим лицом впившийся взор Тарроса. Воспаленный — он не моргал. Таррос смотрел на нее, не шевелясь. Боль душевную дополнила пронзающая телесная боль.

— Я с тобой, с'агапо. Агапи му, зои му, я знал, что ты верна мне… — учтиво сказал он. Конечно, Таррос не так представлял себе их долгожданную, первую брачную ночь — бесчувственная, ненавидящая его Эрис. Но Таррос надеялся, искренне любя, что время и его старания всё исправят.

До Эрис дошел весь мрак ее позорного положения. Она закрылась руками от взгляда мужа. Эрис зарыдала так сильно, как еще не делала этого никогда в жизни.

— Не плачь, моя morosa, я всегда буду уважать и беречь тебя. Ты даже не можешь представить, как сильно я люблю тебя. — он говорил ей слова утешения, исходящие из самого сердца, нежно обняв.

Лучше смерть, непременно, лучше смерть.

Она проплакала неизвестно, сколько времени. Ее голова мутнела, она не могла свободно дышать. Таррос не отпускал жену, трепетно гладя и целуя ее по волосы. Он уснул. Эрис боялась шелохнуться. Ее слезы и их пот смешались воедино, образуя соленый привкус на губах.

Глава сорок пятая

Заключительная глава первой части.

Ночной сумрак разбавляло предрассветное сияние, пробивающееся сквозь закрытые ставни. Эрис открыла глаза, все еще находясь в объятиях супруга — горе и боль держали ее в каменных кандалах. Выскользнув, Эрис замоталась в покрывало и с трудом встала, взяв в руки одежду. Холод комнаты окутал ее. От безудержного ночного плача голова ее раскалывалась, а в носу чувствовался запах крови.

С трудом шагая, Эрис прошла в купальню. Ей казалось, что от пальцев ног к макушке головы ее продувает ледяной сквозняк. Она, вновь заплакав, надеялась смыть с себя грязь прошедшей ночи. Она чувствовала себя тряпкой, насквозь пропитавшейся поганью — тряпкой, об которую вытер ноги Таррос.

Ледяная вода может омыть тело, но не душу.

Эрис ждала лишь приказа командира об освобождении детей.

Она не смотрела на свое отражение в маленьком медном зеркале — взглянув в него лишь на мгновенье, Эрис возненавидела себя. Темные следы Тарроса на ее коже — она не увидела в своем отражении человеческого достоинства. Она не решилась посмотреть в собственные глаза.

Девушка надела платье. Запах жестокого мужа перемешался с ней.

Эрис вышла. Таррос уже был на ногах.

— Я дал приказ освободить пленных. Ради тебя, родная. — он преданно и нежно смотрел на нее. Как раньше.

Эрис не говорила. Она не смела поднять взор. Стыд поглощал ее. Она ощущала себя вещью.

— Я сейчас вернусь. — Таррос ласково прикоснулся к ее щеке. — Не делай глупостей. Мы скоро двинемся в путь.

Командир удалился совершить омовение. Эрис начала лихорадочно искать хоть что-нибудь, чем можно было бы поранить себя. Но стратег исключил все ее шансы — даже окно было из керамической резьбы, закрываемое деревянными дверцами.

Ничего…

Эрис скомкала запятнанную позорную простыню, сорвав ее с ложа — следы своего безвозвратно потерянного прошлого.

Она впала в задумчивое отчаянье.

Громкий стук в дверь заставил ее прийти в себя.

— Командир Таррос, командир Таррос!!! — кричали пару солдат, ломившихся в комнату.

Таррос вышел, наспех одевшись и истекая водой. Приказав Эрис отвернуться от двери, он открыл комнату.

— Командир Таррос. Мужайтесь.

— Что случилось? — его обычно грубый тембр, казалось, звучал еще громче.

— Сегодня ночью кто-то совершил поджег постоялого двора, в котором остановились Ваш брат с семьей. — капитан боязливо рассказывал Тарросу о трагедии.

— Они живы?! Говори!! — голос Тарроса зазвучал растерянно, вызывая жалость слышащего его.

— Нет… Я сожалею, вся семья погибла в огне…

Послышался мучительный звук, вырвавшийся из сомкнутых уст командира. Он обхватил голову руками.

— Командир… — верные солдаты с сочувствием смотрели на него.

— Уходите. Все нормально. Спасибо. — холодно сказал он, подойдя и рухнув на стул, стоявший около кровати.

Служивые ушли. Эрис немо заплакала. Ей было жаль Алессандро, Каллисту и их детей.

Самое ужасное, что ей стало жаль Тарроса. В ее истерзанное и изувеченное этим бедовым человеком, сердце, прокрадывалось чувство жалости над чудовищем, обреченным быть таковым. И это обречение казалось ей великой несправедливостью. Она все еще верила, что каждый человек, осознав ошибки, сможет встать на верный путь. Эрис ненавидела неумолимых людей, не дающих отчаявшимся шанс на исправление и прощение…

Таррос сидел, хмуро глядя в пол. С его курчавой головы по вискам тонкими струйками сбегала вода. Из его глаз, стекая по ресницам, закапали крупные слезы.

Пробыв в тишине пару минут, он пришел в себя.

— Нам пора, родная. Корабль не будет ждать. Ты готова?

Таррос быстро растер лицо и встряхнул мокрые волосы рукой. Он придвинул стул к смирно сидящей Эрис.

— Мы начнем эту жизнь заново, тезоро. — уверенно сказал он, успокоившись. Его непревзойденная стойкость, больше похожая на жестокость, поражала девушку. Она смотрела на него.

— Я готова. — Эрис протянула руки к Тарросу. Он подумал, что всегда добрая, она захотела пожалеть его. Он просто доверчиво глядел ей в глаза искренним взором.

Эрис резко вытащила клинок из его ножен, издав тихое лязганье. Все еще не оправившийся от шока командир равнодушно сказал:

— Ты хочешь убить меня? — он улыбнулся. — Убей. Я так сильно тебя люблю, что готов стерпеть и это. — Таррос подставил себя, оттянув камизу на шее. Его мускулы были неподвижны. Сухожилия не дрогнули. — Ну же! Ты не сможешь. Ты не сможешь убить своего первого и единственного мужчину. Ты не сможешь убить, потому что все еще любишь меня, Эрис. — уверенно говорил он, вызывая ее слезы.

Одно мгновенье — Эрис со всей силы пронзила свой живот ударом острого клинка. Тихий стон — ее замерший взгляд и ужас в глазах командира.

— Эрис! — выкрикнул он, подхватив размякшую девушку. — Эрис, что ты наделала! — он аккуратно опустил ее голову на подушку. Эрис все еще не закрывала глаз. Командир лихорадочно соображал, чем же можно ей помочь — нож вошел глубоко в нижнюю часть живота и кровь быстро пропитывала ее небесно-голубое платье.

Таррос вытащил острие из плоти и, надрезав ткань, с треском разорвал ее. Глубокая рана зияла на белой коже. Она изливалась темной кровью. Таррос старался пережимать ее пальцами, но безуспешно. Боль заставляла Эрис молча напрягаться. Она изгибалась, безмолвно страдая.

— Солдаты! Сюда! — закричал он.

В комнату с топотом забежали несколько солдат.

— Факелы, уголь, несите огонь! Быстро, что угодно!

— Есть!

Через минуту расторопные стражники принесли ему чашу с горящими угольями из кухонной печи.

Таррос сунул клинок в самый жар пламени. Раскалив его докрасна, одной рукой он все еще пережимал рану. Таррос смотрел, как сознание мертвецки бледной любимой покидает ее.

Таррос сделал Эрис прижигание. Глубокий стон больно пронзил его слух и душу. Черная обугленная кожа с шипением и дымной струей, слиплась. На коже вокруг раны быстро начал разливаться волдырь. Запах горелой плоти разнесся по комнате. Все было в крови.

Таррос под немые взгяды солдат кинулся к голове Эрис, обнимая ее. Он успел взглянуть в ее глаза. Они медленно закрылись, не выразив ни обиду, ни злобу. Только скорбь и боль…

Разрушен тот миф

Где главный герой.

Как добрый Эфир

Парил надо мной.

И болью моей

Тебе не дышать.

Душу в плоти

Не удержать.

Закончено все —

Узнала теперь,

Увидев сама,

Какой же ты зверь.

Не радуйся ты —

Я слез не пролью

Я не раскрою

Душу свою.

Тобою наполнены

Мечты моих дней —

Ты брось всё в могилу

Рыдая над ней.

И страсть утолив,

Меня не жалей.

Сегодня узнала

Что нет тебя злей.

Теперь я — другая

Зачем мне любовь?

Я — в шаге от Рая

Оставь мою кровь.

Пусть выйдет вся боль,

Пусть льется она,

Из вен пусть выходит —

Жизнь мне не нужна.

Не жди моих слез

Я не покажу.

Обиду и слабость

В себе удержу.

Своею рукою

Разрушил мечты.

Где главным героем

Был всегда — только ты.

Ристалищем смерти

Станет ложе любви.

Возрадуйтесь, черти —

Мою честь раздави!

Смотря на тебя

Уйду в небеса,

Душегуба любя

Запомнив глаза…

Пусть этот клинок

Вечно будет с тобой.

Я — жертва, у ног,

С плачевной судьбой.

Ты — мрачный Аид.

Как Цербер, жесток.

Ты черные крылья свои

Надо мной распластал.

Зачем ты возник?

Твой бубен — злой Рок.

Ты душу и тело моё

На куски разорвал.

Повязаны мы

Единой душой

Хоть рви и сжигай,

Эту связь не дано разорвать.

Мы — жертвы Войны

Как небо, большой.

Не нам только больно,

Пора, прекрати горевать…

Таррос, весь измазанный в крови, безудержно рыдал, держа лицо Эрис в своих ладонях и уткнувшись в него. Багровая жидкость, из которой быстро испарялость жизненное тепло его любимой, была повсюду.

— Что ты наделала? Эрис… Я люблю, люблю, тебя…

…Он сидел у изголовья кровати, замолчав. Таррос, полным неописуемой боли взором, смотрел на свою красивую любимую, которую сам принудил к ужасному поступку. Он возненавидел себя.

— Командир, Святой Отец прибыл. — сказал вошедший солдат.

— Пусть войдет. — мертвый голос Тарроса звучал потеряно. Жизнь покинула не только Эрис, но и мятежную душу влюбленного одинокого тирана.

— Господи… — прошептал Святой Отец, войдя.

— Она ударила себя… — Таррос встал.

— Церковь запрещает отпевать самоубиц. Они — великие грешники, и им уготован Ад. — заключил человек в рясе.

— Что ты мелишь, животное! — Таррос схватил священника, с хрустом сжимая ему горло. — Отпевай, я сказал тебе!

Задыхающийся священник в страхе выразил согласие. Таррос отпустил его. В дверях стояла Анна — она с детьми все еще не ушла. Таррос не собирался открывать ворота крепости до своего ухода, и явление срочно вызванного священника заставило ее подойти.

Она немо наблюдала за сокрушающимся в горе мужчиной и мирно спящей девушкой, в которой только недавно теплилась молодая жизнь.

— Командир, примите мои соболезнования… — тихо сказала Анна.

— Спасибо, милая женщина. — ответил Таррос, не глядя ни на кого.

Священник встал у изголовья кровати и принялся читать молебден.

Таррос тихо плакал. Он не мог сдерживать себя. Его собравшиеся приближенные солдаты смотрели на него с пониманием.

В комнату ворвался доверенный капитан Тарроса.

— Командир Таррос!

Таррос молчал, в последний раз упиваясь образом любимой.

— Командир Таррос! В город вошел отряд Дожа во главе с провведиторе Амареццо. У них есть ордер на Ваш арест и смертный приговор, подписанный Градениго.

Таррос ухмыльнулся.

— Пусть приходят. Пусть. Это к лучшему… — задумчиво сказал он, не шелохнувшись.

— Что Вы говорите! Заклинаю! Уходите! — просил капитан, повышая голос.

— Зачем? Я хочу уйти к ней… — он держал Эрис за руку.

— Не говорите так, ведь жизнь продолжается.

— Командир, уходите. — начали просить остальные.

Таррос огляделся вокруг — люди упрямо хотели его ухода. Солдатам было жаль этого выдающегося человека. Такой успешный и бравый, всегда заботящийся о войске и его интересах, взрастивший служивых, верный Республике — и он потерял всю свою маленькую семью за одну ночь.

— Командир. — капитан подошел к нему и посмотрел в лицо. — Уходите. Никейский флот отплывает, заклинаю. У Вас больше не будет шанса. Будьте сильными, под стать супруге. — этот солдат прекрасно помнил Капитана в шлеме.

— Я не могу бросить ее, не похоронив! — отчаянно бросил Таррос.

— Я сделаю, что нужно. — это был голос благочестивой женщины. Анна была благодарна девушке, самопожертвовавшей ради ее детей. — Я подготовлю и похороню ее. Вы бесполезны в данном деле.

— Ты — бесстрашная и благородная. Возьми это и сделай все, как положено. — Таррос встал и метнулся к своей верхней одежде, висящей на спинке стула. Он достал мешочек и протянул ее Анне. — Возьми.

Анна взяла его. Святой отец закончил молитву.

Таррос спешно одел колетт. Он подошел к Эрис. Ему казалось, что она спит. Он расцеловал ее лицо, вдыхая аромат. Таррос отрезал маленький локон шелковых волос жены и спрятал во внутренний карман камизы, вставив окровавленный черный клинок в свои ножны. Он снял с холодной шеи подвеску с хрустальной каплей — в ней заключились все слезы Эрис, пролитые из-за командира все годы ее тяжелой юности. Это была самая дорогая память для него, как и обручальное кольцо, которое супруга сама надела на его палец. Он не желал отходить от жены.

— Уходите! Скорее! — второпях продолжал упрашивать капитан, оттягивая и выталкивая его.

Таррос вышел, уходя из дверного прохода спиной вперед, с каждым шагом удаляясь от своей мечты. Его сердце разрывалось от обиды.

Он вышел на холодную утреннюю площадку. Он ощущал Эрис, оставшуюся за его спиной. Тучи нависали над головой и дул пронзающий ветер.

Его душа сжималась. Он ненавидил всех и вся, и в первую очередь — себя.

Служивые, слепо преданные своему жестокому командиру, уничтожили все следы прибывания Тарроса и Эрис в крепости Каза де Арма.

Прибывший инспекториат и провведиторе потерпели фиаско, не обнаружив командира. Амареццо ушел в бешеном негодовании, признав, что в очередной раз проиграл Тарросу.

Таррос мчал на коне в порт. Корабли и галеры уже были в море.

Командир спешился — его последним шансом был тот самый корабль, с капитаном которого он договорился заранее. Честный человек ждал до последнего, но приказ есть приказ.

Таррос нырнул в холодное море и поплыл в сторону уходящего судна.

Анна увезла девушку к себе домой в армейской повозке. Солдаты Тарроса помогли ей.

— Спасибо. Дальше мы справимся сами. — сказала Анна, провожая сердобольных служивых.

— Матушка. Спасибо тебе. — сказал благодарный капитан, уходя.

Холодное ноябрьское море встречало Тарроса.

— Человек за бортом! — разразилось на корабле.

Через пару минут матросы скинули канаты и он взобрался на корабль.

С немым угрюмым Тарросом захотел поговорить капитан — но командир не проронил ни слова, не соизволив даже поздороваться.

…Анна омывала Эрис дома, готовя к похоронам на ближайшем кладбище.

Она заметила еле уловимое тепло на ее коже, которая покрывалась липким холодным потом.

— Боже Всевышний!

Женщина, млея в страхе, склонилась над Эрис, проверяя ее сердце. Тихие тянущиеся звуки доносились из слабой груди.

— Жива, милая! — вскрикнула Анна. — Лекаря, Димитрий, приведи сюда лекаря! — женщина кричала своему старшему сыну из окна ветхого домика.

Прибывший лекарь осмотрел Эрис. Он подтвердил догадку женщины.

— Девушка крайне истощена. Это и спасло ее — низкое давление в жилах не позволило вытечь оставшейся крови. — заключил врачеватель, собирая свои медицинские принадлежности.

— Она придет в себя, она будет жить? — с надеждой в голосе спросила женщина.

— С такой тяжелой раной, сожалею… Маловероятно, что девушка придет в сознание. — он подозрительно осматривал следы насилия на лице и теле Эрис. — Кем она приходится Вам, почтенная?

— Дочь. Это моя дочь. — уверенно ответила Анна.

— Я сочувствую Вашему горю. Только зверь мог совершить такое. — не сдержался лекарь.

— Есть какие нибудь лекарства, мази? Прошу Вас! — Анна прослезилась.

Мужчина покачал головой.

— Я оставлю все, что нужно. Делайте строго, как я покажу Вам. Вовремя. И надейтесь на лучшее.

— Я бесконечно благодарна Вам! — Анна смеялась, плача. — Но я заклинаю Вас Иисусом — молчите и сохраните вызов к нам в строжайшей тайне!

Она дала ему часть золота командира в обмен на молчание и снадобья.

— Я приду через неделю и осмотрю ее. — уверил и успокоил лекарь благочестивую Анну.

Эрис лежала в маленькой мрачной комнате без сознания — и это было единственной небесной милостью. В забвении она не чувствовала боли — уж лучше ей терпеть ее телесную, нежели душевную.

Ближе к закату парусник нагнал темные тучи, нависавшие плотной завесой над морским горизонтом, где, будучи зорким, можно было сосчитать все двадцать три корабля Никейского Императора — Иоана Третьего Дукаца Ласкариса, отплывших из Ситии. Десять галер, выплывших из Ретимнона, уже не было видно. Они шли с небольшим отрывом впереди и растворились в далёком мрачном тумане.

— Эй, горемычный человек, ты хоть немного обсох? — обратился к Тарросу беззубый старый морской служивый. Видимо, сердобольный мужичок был опытным аргонавтом.

— Да, благодарю, всё хорошо. — Таррос быстро качнул головой, даже не взглянув на него.

— Что же тебя заставило сбежать с этого золотого острова? Там кипит жизнь, деньги и вино рекой. А женщины! Ах, любят золотишко портовые любвеобильные красотки! — выцветшие глаза сморщенного матроса мечтательно закатились.

Тарроса брезгливо передернуло от слов этого лысого убожества, подобно тому, как передернуло Эрис, когда она увидела, как несколько лет назад на рынке к нему прилип знакомый хозяин блудного дома. Эрис успела изменить натуру и привычки Тарроса.

— Я покинул этот проклятый остров, потому что у меня не осталось на нем больше никого. Даже моя надежда была похоронена сегодня. — тихо проговорил Таррос, обращаясь к самому себе.

— Эх, ты. Пока еще не стар, как я, а завял, подобно заплесневелой водоросли под зноем! — продолжал щебетать безумный старик, явно любивший подвыпить.

Таррос, не был настроен разговаривать, и это читалось в его взгляде, устремившемся вдаль, где стремительно нагнеталась обстановка.

— Ай да ты, угрюмый малый, нудно с тобой. Подохнуть можно. Да видно буря будет, не скучай! — сказав это, его сухая фигура удалилась приставать к другим присутствующим солдатам на палубе, шаркая ногами, обутыми в странные, неудобные кожаные тапки.

Тарроса не волновало ни его прилипшая к телу одежда, ни хлюпающая при малейшем движении, обувь, ни ветер, прямым потоком продувавшим его насквозь. Его мысли топили, давили на него, по его собственным ощущениям, прижимали к морскому безжизненному дну.

— Надвигается буря. Объявляю готовность! — с вышки громко скомандовал капитан корабля в своей сине-белой форме, которую резко трепал усиливающийся ветер.

Шквал метал паруса все сильнее и сильнее. Зачиналась качка. Галлионджии заносились из стороны в сторону, каждый зная свое дело. Море загудело. Волны вздымались всё пуще и пуще. Далёкие судна, уже еле различимые в сгустившейся темноте, казались Тарросу маленькими колыхающимися точками.

Немного время прошло, как остервеневший ветер начал исступленно дергать флаг и парусину. Вдруг огромная волна вынеслась на борт. Потом еще одна, и еще… Таррос, будучи чутким и опытным служивым, принялся помогать, чем только возможно. Это отвлекло его от собственной бури в мятежной душе.

В этом буйстве природы человек выглядел ничем, беспомощно слабым, не имевшим мочи не то, чтоб остановить, но и противостоять ненастью. Хаос и ад кромешный, бегающие, собирающие паруса и пытающиеся удержать срывающиеся канаты, промокшие флотильонцы, тщащиеся докричаться друг до друга сквозь ужасающий рокот. Таррос не слышал собственного голоса, не видя ничего, кроме мрака, только молнии освещали это катастрофическое положение.

С каждой стеной ледяной воды, окатывающей корабль и обдающей команду с головы до ног, в Тарроса проникала истина, что он виноват во всём, что случилось с Эрис, с Каллистой, Алессандро и их детьми, и со всем этим внушительным флотом, принявшимся перевозить его, безнадежного грешного неудачника.

На их корму вода бросала осколки и щепки того, что еще недавно было галерами дружины, которые наблюдались Тарросом на поверхности моря.

Еще около часа они бились в неравной схватке человека со штормом, и, уставший Таррос, потеряв веру в хороший исход, рухнул на пол, держась за апостис.

— Господи, что я наделал. Господи, я знаю, это твоя кара. Накажи меня до конца… — говоря это, он понимал, что умерев, ему не откупиться от зла, причиненного Эрис.

— Так потопи же меня с этим кораблем, прошу Тебя! — отчаянно причитал он. Промокший до костей и замерзший, он дрожал, сидев на корточках, прислонясь спиной к стене капитанской каюты. Он чувствовал себя самым худшим созданием, ставшим одиночкой за одну единственную ночь, которую никогда не стереть из памяти. Его самые любимые близкие люди покинули трудный мир в эту проклятую ночь. Горечь осознавания собственной никчемности съедала Тарроса. Ему не хотелось верить, что всё, происходящее сейчас — реальность. Только присев и отдышавшись от яростного труда и отчаянной коллективной борьбы за право на жизнь с этой страшной бурей, на Тарроса вновь обрушились обрывки трагичных воспоминаний. Он бы хотел быть погребен в этой черной холодной пучине, вскипающей и разъярившейся, но, видимо, не его судьба покинуть этот грешный мир вслед за немногочисленными дорогими его сердцу, людьми. Его тело пробивал холод, и Таррос проклинал себя за всё то, что Эрис пережила по его вине.

— Ты же делала меня лучше, Эрис, милая Эрис ты была так добра, ты всегда меня прощала, ты доверяла мне. — он заплакал, не пытаясь сдерживать себя. Одинок и несчастен в своем горе. — Я начинал верить, что могу измениться. — его мысли уносили прочь его душу, но бешеная качка и огромные ледяные волны, обрушивающиеся на палубу не давали забыться, что тело и душа неразделимы. — Господи, я причинил ей зло, я думал она простит и в этот раз, я всего лишь хотел быть вместе с любимой, я не виноват, что полюбил. Я знаю, она тоже любила меня. — мускулы его лица дрожали в плаче, оно было преисполнено скорби.

— Эрис, ты все равно моя! Умерев, ты не сбежишь от меня, я найду тебя на том свете, мы соединены с тобой союзом Господа навсегда, ты слышишь, Эрис! — Таррос, подняв к небу лицо, мокрое от соленых слез и такой же соленой, неистово кричал, с жестокой силой бив себя кулаками по курчавой голове, от ударов которых в его глазах мелькали искры свечения. Сквозь рокот стихии его никто не мог услышать. Когда его ярость была выплеснута подобно ярости этого моря, они успокоились с ним в унисон, его тело обмякло, и он лег на бок, свернувшись в мокрый продрогший комок, подобно осиротевшему бродячему псу. Таррос закрыл глаза и перед его взором представлялась Эрис, смотрящая на него обезумевшими от горя очами, полными безысходности, так бесчувственно бьющая себя его кинжалом…

В полубреде его синие от холода губы шептали имя любимой Эрис.

Прости, любимая, прости.

Повелся я на искушенье.

Как низко было преступленье —

Я пленник собственной тоски.

Я не хочу осознавать,

Что ты ушла из мира жизни,

Я за тобой уйду, без казни.

Любимых глаз мне не видать.

Я в зеркало боюсь смотреть —

Там совесть узел заплетает,

На шею давит и сжимает,

Уж лучше б мог я умереть.

Прости любимая за месть.

Прости, повелся я на ревность

И проявив во зле безмерность —

Покаран Богом я за спесь.

Я не поверил чистоте —

Мне предана душой и телом,

Но в сердце моем опустелом

Нашелся угол клевете.

Я ненавижу этот мир

Что обошелся так жестоко.

Я удивляюсь воле Бога —

Мною потерян ориентир.

Зачем я в этот мир пришел?

Руша без чувств судьбы других,

Мною любимых и чужих —

Вонзи же в сердце мое кол…

Чтобы исчез я навсегда —

Себя, отнюдь, я не жалею.

Я — нечестивец, каменею

Душа моя, как сталь — тверда.

Прости, прошу, я не забуду

Твои любимые глаза,

И в них — застывшая слеза.

Любить тебя всегда я буду…

Я в зеркало смотреть боюсь

Увижу зверя взгляд жестокий.

Тиран и деспот мореокий.

Я в пропасть за грехи сорвусь.

Прости, любимая, прости … … ….

Конец первой части.

24. 07. 2020

Часть вторая

Глава сорок шестая

«…Зелень. Светлая зелень. Это не растительность — свет. Все плывет и идет кругом. Мне легко. Я не чувствую тяжести тела. Я не хочу оставаться здесь. Боль в моей груди! Мне больно… Боже, как тяжело. Каждая частица моего тела начинает тяжелеть. Меня что-то тянет вниз. Мое тело тянет мою душу в себя. На меня давит Вселенная, я прилипаю к Земле. Дух мой входит в каждую клеточку моего тела, я не хочу… За что? Я не хочу оставаться, я хочу уйти. Отпусти меня… Господи прими меня, я хочу к тебе…»

Мучительные тихие стоны доносились из груди лежащей Эрис. Она не понимала, где она. В ее ушах звенело. Она слышала голоса глухо.

Анна сидела рядом:

— Девочка моя! Господи, помоги… — лицо Эрис приняло скорбный вид. Она плакала, пока еще не придя в себя.

Анна обтирала ее лицо мокрой тряпицей — Эрис горела.

— Эрис!

«Оставьте меня в покое, прошу Вас, пожалуйста… Не зовите меня, мне больно. Я хочу спать, спать…»

Эрис затихла на пару минут.

— Скажи, как тебя зовут?

Слова очень раздражали Эрис. Но она не могла нагрубить.

— Эрис…

— Как зовут твою маму?

— Элин. Ее нет…

— Как зовут папу?

— Контенто… Его нет…

— Сколько тебе лет?

— Двадцать…

Эрис понимала слова. Она слышала все. Но ее организм сопротивлялся сознанию.

— Пить…

— Да-да, сейчас, дорогая! — Анна налила воды и начала вливать ее ложкой в обсохшие губы. Отвратительный вкус! Эрис начала напрягаться от усиливающейся тошноты.

— Бедная девочка!

Эрис мучительно содрогалась в анаболии, но пустое нутро тщетно разрывалось.

— Господи, помоги!

Эрис успокоилась. Она открыла глаза. Свет, исходящий из окна, страшно раздражал ее. Она закрывала глаза и проваливалась в забытье, но Анна звала ее и трогала лицо.

— Эрис! Просыпайся!

— Да… Никон… Аргос… Софос, братья… — Эрис начала осознавать, кто она.

— Девочка, открывай глаза! Все хорошо!

Эрис посмотрела на Анну. В ее глазах виделось целых четыре женщины.

— Сколько пальцев я показываю? — Анна показала два пальца.

— Два. Но Вас — четыре…

Анна улыбнулась.

С каждой минутой боль становилась все четче и сильнее. Эрис тихо стонала с каждым вдохом.

— Никон? — Эрис хотела приподняться, но резь в животе ударила ее тело. Эрис даже не смогла подтянуть ноги.

— Тихо-тихо. — Анна погладила Эрис по голове.

Эрис вспоминала последние события — уж лучше бы она не приходила в себя. Слезы катились по горячей коже, затекая в уши. Ее тело ломило.

— Надо пить, тебе надо поправляться.

— Зачем?.. — голос Эрис звучал трагично. — Не надо, оставьте меня, я хочу умереть.

— Не говори так. — строго сказала сердобольная женщина. — Все образуется.

— Нет. Есть такие вещи, которые невозможно забыть или исправить. — Эрис вспомнила Тарроса. Ее начали душить рыдания. Но она не могла дернуться или напрячься — боль сковывала ее.

— Все, перестань, слушай меня и ты встанешь на ноги. — уверенно сказала Анна, открывая раны на ее теле. Заботливая женщина уже неделю ухаживала за девушкой, обтирая, вливая воду, гранатовый сок и молоко в уста Эрис, пребывавшей в забытье. Она не жалела себя, делая так, как сказал лекарь. Ей пришлось перевязывать девушку и наносить мази на больные места, и она даже не думала, что это может показаться срамным — ее откровенная беззаветная забота поражала собственных детей, наблюдающих поведение матери.

— Не надо! — Эрис оцепенела. В комнате не было никого, но ей было стыдно показываться Анне.

— Дура что ли? Я помогаю тебе. Лучше бы ты не приходила в себя. Не мешай! — задорно произнесла она.

— Прошу… — Эрис заслезилась.

— Слушай, девочка. Я все понимаю. Я понимаю, что тебе пришлось пережить. — Эрис спрятала лицо, закрывшись одеялом. — Но ты должна любить себя. Ты должна ухаживать за собой, ты обязана лечиться. Здоровье дается только один раз.

Эрис горько плакала. Она люто ненавидела себя. Брезгуя собой, она боялась даже вспоминать имя человека, сломавшего ее жизнь.

Но кошмары и мысли не покидали ее. Эрис просыпалась ночами в горячке — ей казалось, что она — маленькая частица и стены валятся на нее. Ей мерещилось, что все вокруг — огромно, а она — ничтожна. Приходя в себя девушка видела, как руки ее ходили ходуном — от самых лопаток. Эрис пережимала их, стараясь успокоить дрожь, но не выходило. Она молча наблюдала, как ее тело творит с ней безумства.

Начало 1237 года.

Ромейское Царство — Византийская Империя. Никейская Республика.

— Я не верю. Я не могу поверить — как из тридцати трех суден с Крита прибыло только три? Как?! — сокрушался правитель Иоанн Дука третий. — Как?

Он восседал на своем троне, в одеяниях из сливового цвета парчи, отделанных коричневыми геометрическими узорами, вышитых на бархате с золотым теснением. В руках его был жезл с крестом, а на голове символ правления — красный головной убор, украшенный кропотливыми серикариями драгоценной вышивкой распятия-аникита и такие же подвески, спускающиеся до черных кудрявых висков.

Довольно-таки приятный вид его говорил о мягкости характера: сонливые, глубоко расположенные глаза ведали о богатых умственных дарованиях и благородстве. Всё же, их черная острота и массивная надбровная дуга выдавала твердые черты характера его отца — полководца.

— Милостивый Царь, я сожалею… — произнес один из его немногих приближенных на силенции. — Около Кифиры начался шторм…

— Это небольшой урон, по сравнению с тем, какие нам наносят крестоносцы. — Я не могу больше ждать — латиняне берут земли Булгарии, Подесты правят Критом и другими колониями, я знаю — они непременно захотят взять нашу святую землю и уничтожить Православие. — глубоко вздохнул он.

— Я полагаю… Это еще не всё… — сказал Примикирий.

— Что?

— На востоке обозначилась новая опасность: в этом году монголы впервые вторглись в пределы Конийского султаната.

— Мною ведь был послан на подмогу султану Кей-Кубаду Первому вспомогательный отряд!

— Монголы ушли в Закавказье. Их цель на сегодня — северо-восточные княжества. Гонимые ими тюрки-кочевники встали у наших границ…

— Господи! Упаси нас от этой напасти! Но пока я подумаю о западе, пиши — я предлагаю создать союз между Иоанном Ватацем и императором Фридрихом II против крестоносцев-орденоносцев. Мы против политики Римского Папы и мы отрекаемся от их церкви.

— Слушаюсь, Государь.

— Беда не приходит одна… — задумчиво произнес царь.

…Солнце беспощадно заставило Тарроса проснуться и нахлынуть реальности.

Корабль и две галеры причалили к берегу. Всего три судна — потеря колоссальная.

Лица флотильонцев были преисполнены скорби, но все же, служба продолжалась. Гулкими шагами солдат разбавился плеск морского прибоя.

Таррос сошел на землю. Чувствуя себя мертвым и никчемным, он сел на деревянный помост. Утро прошло, и наступил полдень, а он все оставался в своем обездвиженном безмолвии.

— Эй, служивый, куда держишь путь? — к одиноко сидящему на прибрежном помосте обратился протиктор. Он плыл с ним на корабле и давно приметил. Узнав планы командира от капитана, обрадовался, найдя попутчика.

— Никуда… — задумчиво произнес Таррос, смотря на давно успокоившееся море.

— Хоть знаешь, где мы?

— Это уже не важно…

— Прекрати, вставай, брат. — служивый потянул Тарроса — тот взглянул на него взглядом, полным боли.

— Сейчас мы с тобой в Смирне. Я отправляюсь в столицу — Никею. А ты куда? Я наблюдал за тобой уже давно. Прям как не живой. Всем тяжело, но ничего — хоть три судна с сослуживцами в живых остались, и на том спасибо.

Таррос покачал головой — он хотел бы оказаться на потонувших галерах в числе утопленников.

— Пошли, а то не успеем на дипнон.

— Что? — непонял Таррос.

— На обед. — посмеялся он. — Ну же, давай!

Таррос встал с места. Протиктор потянул его за предплечье.

— О, брат, откуда у тебя такой коловий хитон? — он посмотрел на его шелковый воротник камизы, выглядывающий из растегнутого ворота котты.

— И тогга шелковая — где купил? — поинтересовался служивый.

— Далеко. — Таррос поспешил засунуть во внутренний карман подвеску любимой. Он быстро застегнул одежду.

— Ясно. Не разговорчивый. Ну пошли уже.

Таррос, нехотя, поплелся за назойливым греком. Они прошли мимо галерщиков и капитана того самого корабля, на котором прибыли. Под любопытные взгляды матросов, Таррос прошел мимо.

Невольный попутчик не интересовал командира. Он не ощущал ни ветра, ни того, что одет он был совсем не по погоде — ничего. Все мысли его были о погибшей любимой, оставшейся далеко за морем.

Они вошли в галдящую деревянную дверь.

— Ну вот. Давай, Зоя, подавай обед! — крикнул солдат своей старой знакомой — массивной женщине, обслуживающей портовый трактир.

Пьянь, матросы, вонь рыбы, пота, выпивки и легкомысленные женщины — тяжкая атмосфера окутала Тарроса.

Земля чужая, жизнь на ней — всё та же.

— Вот, извольте откушать! — Зоя поставила на стол скромную еду. — Плати вперед!

— Да, конечно… — Таррос начал ковыряться в кармане и вытащил дукат.

— Дукат? — Удивилась она.

— А что, нельзя?

— Ну лучше бы, конечно, номизмой, но сойдет! — обрадованная женщина выхватила монету — дукат был золотой. Она полагала, что глупый, чужеземец на вид, не знал по простодушию своему, что их гиперпироны делались из электры.

— Плутовка! — прикрикнул солдат. — Отдай золото!

— Оставь ее. Пусть берет — хмуро сказал Таррос. Он, как полководец, прекрасно знал денежные обмены.

— Соришь золотом, одет в шелка — как заморский принц. Наши правители не любят европейскую моду. И акцент вражеский у тебя. — подозрительно произнес солдат, шевеля рыжими усами.

— Я враг самому себе. — Таррос выпил вина.

— Ну, брат, не стоит так. — солдат смотрел на него с желанием помочь. — Ешь давай, на выпивку не налегай, дорога дальняя.

Таррос молча принялся за обед.

Через полчаса они направлялись в столицу — Никею.

Проехав в трясущейся повозке полтора суток мимо селений и полей, мимо гор и рощ, мостов, дорог, маяков, укрепленных маленьких гаваней, замков и башен на подступах к столице, мужчины прибыли в Никею.

Столица Никеи была построена в византийском стиле — город не имел проточной воды, для его водоснабжения сооружались акведуки и подземные водохранилища — цистерны, служившие также складами и убежищами. Здесь наблюдались дворцы, кварталы ремесленников и купцов, рыночные площади, строились крупные мастерские и располагались гостиницы.

Церкви, мавзолеи, баптистерии, купольные базилики, крестовокупольные храмы — для искушенного взгляда Тарроса все это великолепие ничем не выделялось.

Они проезжали жилые и хозяйственные постройки, примыкающие к прочным стенам, которых окружали небольшие церкви.

Лучевая планировка улиц, сходившихся к площади с императорскими дворцами, собором и ипподромом, показывали что и здесь присутствует влиятельная знать.

— Ну почему ты все время молчишь? — спросил служивый. — Я говорю — ты молчи. — смеялся попутчик в повозке.

Таррос не знал, что ему делать дальше — впереди был лишь темный тоннель неизвестности. Он потерял смысл жизни.

— Я еду наниматься в войска. — сказал солдат. — Хочешь со мной?

— А с кем будет воевать твоя сторона? — спросил Таррос у солдата, даже не узнав его имени.

— А это уже не моего ума дела, куда пошлют, туда пойду.

— Что правда, то правда… — задумчиво произнес командир.

— Я на месте. Не собираюсь ждать до завтра. Нечего времени терять. — произнес солдат, выходя из остановившейся повозки.

— Подожди. Я с тобой.

— Это уже другой разговор! — обрадовался новый знакомый.

Они вышли в самом зените — но здесь было довольно-таки прохладно и ветренно.

Военная часть около владений Василевса — это было их целью.

Пройдя мимо дворца, Таррос посмотрел на него — купол на парусах; его распор смягчался примыкающими к парусам с четырех сторон сводами. Все вместе создавало мягкие очертания собора.

Его сердце начало тосковать по родной Венеции и Крите — там все было другое…

Так же, как Таррос когда-то на протяжении долгого времени набирал на службу людей, теперь сам пришел заключать контракт. Добровольцев было не мало. Сюда шли бедовые головы, которые не искали ничего, и которым было нечего терять.

— Сдать оружие! — сказал стражник, пропускавший на площадку. Они пришли в самый нужный момент. Командир отдал злополучный клинок, не желав забирать его на выходе. Так даже лучше.

Таррос и попутчик разминулись в толпе. Приказ построиться. Пройдя к мужчинам, командир нагло встал в строй первым, чем вызвал недовольство высоких ростом людей.

— Имя! — спросил воевода, желавший собственными глазами осматривать новобранцев.

— Таррос. Каллерджи. — ответил Таррос. Взгляд воеводы вызвал в нем ответную бурю неприязни, вылившуюся в загоревшуюся синь глаз.

— А может, Каллергис? — надменно спросил начальник службы.

— Нет. — сурово ответил Таррос.

— Каллерджи, говоришь. Вероисповедание?

— Франк.

— О, надо же! Какими судьбами забросило к нам? — полюбопытствовал он. Перо его писца застыло в воздухе.

— Пусть пишет уже. А ты много не говори. — нагрубил командир, стоящий в начале строя.

— Слушай, язык попридержи, вонючий католик! — крикнул воевода, вызвав всеобщее внимание.

Таррос не сдержался — пару ударов, и воевода лежал поверженный. Чернила писца разлились вокруг него на каменную плитку плаца.

— Я — Таррос Армандо Каллергис. И я — рыцарь Ордена Святого Марка. — невозмутимо заявил он.

Вопреки ожидающих кровавой расплаты над Тарросом, воевода встал и крепко пожал руку командира.

— Добро пожаловать к нам в часть, рядовой Таррос. — он довольно ухмылялся. — Вот мужик! Смотрите сюда!!! — заорал он басом. — Бабам среди нас не место!

Военные знали о неугомонных доблестных и хитрых венецианцах, держащих четверть мира в своих ножнах. И своим видом командир только понравился грубому вояке, любящему жестокость.

Теперь перед дезертиром Тарросом навсегда закрылись пути в Латинские Империи в связи с Папской общностью их церквей и общающихся между собой орденов. Он вынужден был поступить на службу в православную, противостоящую его Родине, Восточную Европу, на Анатолийские земли Понтийского моря.

Осунувшаяся Эрис сидела на краю постели. Уже неделя, как она может вставать сама. Но пройтись долго не может, падает от резкой боли в мышцах живота — ноги подкашиваются.

Вся ее жизнь казалась ей ничтожной ошибкой небес. Ее абсолютно не интересовало то, как проходят монотонные хмурые дни. Она даже пыталась вскрыть себе вены — благо, Анна вовремя подоспела и отобрала нож. Женщина прятала в бедном доме все, чем можно было пораниться или задушить себя.

— Димитрий! — во дворе слышался голос Анны.

Ее старший сын, в отличие от богобоязненной матери, таковым не являлся. Эрис успела заметить, какие огорчения приносил он домой, шатаясь с гулящими дружками до утра.

На лице парня читалась скрытая озлобленность, направленная в сторону Эрис. Он ненавидел ее за то, что она являлась причиной их заточения в темницу. А младшенький сынок — Дионис, наоборот, любил Эрис. Другие братья держались особняком от него — виноват был возраст. Любознательный мальчик тянулся к миловидной больной девушке, не давая ей впадать в забытье. У него было две старшие сестры, но те не находили общение с братишкой интересным.

Эрис старалась не обделять шестилетнего малыша.

— Эрис! — он тянул ее за платье. — Пойдем во двор, а? Ну пойдем! Орехи чистить будем! — от его пальцев, только что орудовавших на зеленой кожице грецких орехов, на подоле девушки остались темно-коричневые следы, которые невозможно будет отстирать.

— Мое золотко, я не могу… — тихо произнесла Эрис.

— Ну пойдем! Мама сказала, что кто больше орехов почистит, тому она даст монетку! Полина и Василина не принимают меня в команду, а Радий и Родион говорят, что я мелкий. — он начал обиженно смахивать слезы.

— Ладно. Только помоги мне.

Эрис встала. Она волокла ноги, медленно приближаясь к выходу. Ссадины и синяки почти зажили — в некоторых местах все еще отливало зеленым цветом и облазила кожа. Но, в целом, состояние Эрис улучшилось. Только рана от кинжала на животе: блестящий красный ожог снаружи, она все еще не зажила изнутри — девушке пришлось мириться с постоянной женской кровопотерей.

Бледная как луна, она держалась за руку маленького мальчика, что, как настоящий мужчина, старательно показывал свою силу. Мальчик напоминал ей Никона — единственный среди всей семьи с русой головой и такими же живыми глазами.

Они вышли на крыльцо. Позднедекабрьский ветер дул в лица, окатывая прохладой. Солнце светило, пригревая тусклую землю. Запах холода овеял Эрис.

— Вот сейчас мы с Эрис покажем вам! — вызывающе крикнул мальчуган.

На дворе, под большими деревьями, было расстелено полотно и навалены кучи и кучи грецких орехов, сбитых Димитрием и собранных малышней. Вяленые, они неделю сушились здесь. И теперь многодетной семье придется попотеть, чтобы сдать их на продажу венецианцам.

— Садись здесь. Дионис уже приготовил девушке подстилку.

Эрис села. Улыбаясь друг другу, они принялись за работу. Пальцы Эрис вмиг разукрасились в йодный цвет. В нос бил резкий запах. Но желание помочь ребенку было сильнее боли и холода.

Уже вечером пришла Анна — увидев Эрис на улице, она очень разозлилась.

— Мама, мама! — кричал Дионис. — Смотри, у нас с Эрис больше всего орехов!

— Ах ты гаденыш! Опять занудничал?! — она дала ему подзатыльник.

— Не надо так, тетя Анна. Лучше монету — давайте сюда, Вы обещали! — Эрис протянула руку. Под завистливые взгляды детей женщина дала дукат Эрис и та отдала его Дионису.

Димитрий только что приехал с поля. Он распрягал лошадь, снимая с нее оглоблю плуга.

Эрис вскрикнула. Резкая боль пронзила ее и она, как ни старалась удержаться, вновь упала без чувств.

Прийдя в себя, она увидела лицо плачущего заруганного матерью Диониса.

— Дура, вот куда на холод поперлась — продует. Да еще и с голыми ногами. — причитала она.

Эрис чувствовала жар внутри. Поясницу ее тянуло. Живот раздувало.

Немного время прошло, и так питающаяся как птичка, девушка, чувствовала отвращение ко всему. К воде — тоже. Ей казалось, что все имеет омерзительный горький привкус.

— Я лекаря позову. — хмуро говорила Анна, смотря на Эрис, входящую после очередного приступа тошноты.

— Нет. — Эрис прошла к себе и тихо легла. Все плыло и кружилось перед ее глазами.

— Не хочешь? — Анна подошла к ней. Она погладила ее по голове.

— Не хочу. — Эрис плакала. — Я не хочу обращаться к мужчине. — пробурчала она.

— Но он же лекарь! — сетовала женщина.

— Нет.

Анна молча смотрела на бедную девушку. Она встала.

— Пойдем к бабке. На другой стороне города живет бабка — хорошая.

— Не стоит. — прибывая в печали, Эрис впадала в еще более глубокую.

— Не глупи.

Эрис молчала.

Анна настаивала день ото дня, и через некоторое время Эрис пришлось согласиться.

Глава сорок седьмая

Димитрий отвез их в телеге до окраины города. Эрис не смотрела на улицы, которые видела раньше. Внутренняя боль не давала ей озираться. Она пряталась от знакомых лиц под накидкой. Стоял конец января. Здешний воздух не морозил — было холодно и дождливо.

Эрис теперь работала с Анной в кухне при тканевом цехе — это была большая фабрика, здесь трудились приезжие и критяне. Эрис вела себя как можно более незаметней. Она избегала и боялась людей и из венецианских эмигрантов, и из местных рабочих. Обручальное кольцо не снималось, что бы не делала Эрис — хоть палец отрезай. Теперь это кольцо намеренно блестело, вызывая её терзающие воспоминания и отталкивая окружающих.

Девушка и Анна не говорили ни о прошлом, ни о Тарросе, ни о ее состоянии, но Эрис уже знала сама, что с ней что-то не так. Она ощущала это. По правую сторону от раны ее живот окаменел.

Она не хотела идти к бабке, а Анна питала надежды — нельзя тянуть время.

Димитрий уехал. Анна и Эрис прошли к дому поветухи. Около старых ворот стоял молодой человек в волнительном состоянии. Эрис стало глубоко стыдно за свое низкое положение.

— Проходи. — Анна толкала Эрис в спину. Та опустила взор.

Они зашли во двор. Тихо и зябко… Увядший огород, голые деревья и пустота. Даже собака дремала.

Эрис вошла, пройдя крыльцо. Около порога стояла женская обувь. Значит, нужно дождаться своей очереди.

Простояв у дверей, они услышали голоса и шаги.

Дверь открылась. Впереди старой женщины, лицом к ней, собиралась на выход молоденькая девушка. Эрис показался знакомый щебечущий голосок.

Она обернулась и улыбка ее исчезла.

— Агния? — удивленно и разочарованно спросила Эрис.

— Здравствуй. — тихо сказала та.

— Я правильно поняла?..

Агния покачала головой. На глаза Эрис навернулись слезы досады.

— Не смей осуждать меня! — вдруг завелась девушка. — Если бы ты не втянула Никона в преступления против колонизаторов, он был бы жив! — она выкрикивала слова без чувств.

— Подлая. Лживая. — Эрис мотала головой.

— Замолчи… — Агния расстроилась.

— Ты предала его память. — заключила Эрис.

Агния оцепенела. Она заплакала:

— Говори потише, прошу… Он услышит. — со страхом в глазах косилась Агния на калитку.

— Ты предала моего брата.

— А как мне быть? Он умер! Пока я молодая, я успешно вышла замуж. Нас здесь могут не пожалеть, Эрис. Мы — местные женщины, и если у тебя нет защитника, ты — никто… Никто… — шептала она, виновато впиваясь взором в глаза Эрис.

— Все с тобой ясно. — хмуро отрезала Эрис, войдя в дом под взгляды поветухи. — Ты вся в свою мать. Бедный Никон.

Агния, вытерев слезы, вышла.

Бабка вошла к Эрис. Девушка немо стояла, со страхом озираясь. Куча всего непонятного — подвешенные сушеные травы, баночки, страшные приборы и сложенные тряпки окружали ее. В воздухе стоял запах уксуса.

— Снимай низ и ложись. — буднично приказала она, показывая на деревянный сундук.

— А может…

— Делай, что говорят.

Эрис молча легла, не раздеваясь.

Бабка недовольно помотала головой и подошла.

— Подними подол.

Анна зашла в комнату.

— Господи Иисусе… — проговорила испуганно поветуха, увидя свежий глубокий шрам. Она начала медленно ощупывать живот Эрис. Ей было больно, но она держалась.

— Снимай. — бабка потянула за шнурок штанов.

Эрис резко села.

— Что еще такое! Ты же знала, куда пришла, не мешай работать!

— Простите… У меня все хорошо.

— Дорогая баба Фая, девочке нужно помочь. — начала Анна дрожащим голосом.

— Я сама вижу. Скажи мне — ты кровишь?

Эрис молчала, насупившись.

— С таким животом ей не родить — подохнет и сама, и плод.

— Мы не хотим рожать. — поспешно сказала Анна. Эрис подняла голову и пронзила ее взглядом:

— Не Вам решать.

— Ты совсем дура? Ты же умрешь! — Анна с жалостью смотрела на Эрис.

— Я хочу смерти…

— Эрис. Ты молода и красива, ты сможешь выйти замуж! Но кто ж тебя возьмет с ребенком?!

— Я никогда не выйду замуж, Анна. — омерзение и слезы нахлынули на Эрис.

— Так будем чистить или нет? Пока могу травку дать, срок маленький. Пусть не тянет — дальше с ножом только. — хладнокровно поведала поветуха.

Эрис встала с места.

— Спасибо. — она направилась к выходу.

— Спасибо, баба Фая. Попозже приду. — Анна поспешно всучила пару монет старухе.

— Вот прежде чем ко мне приходить, выясните свои отношения дома! — недовольно пробурчала бабка.

Эрис вышла во двор. Анна догоняла девушку.

— Господи, что ты творишь! Будет поздно и ты не сможешь избавиться от ребенка!

Эрис остановилась.

— Что Вы говорите, тетя Анна? — она возмущенно посмотрела на женщину. — Вы хоть услышьте свои слова.

Анна с жалостью смотрела на упрямую девушку.

— Дорогая…

— Тетя Анна, я никогда не смогу убить собственного ребенка — он не виноват ни в чём… — слезы Эрис катились из глаз. — Я не совершу ужасного преступления, и если Вы боитесь, что я причиню Вам неудобства, я просто уйду. Спасибо Вам за все.

— Не говори так… Но ты хоть подумала, как будешь жить дальше? Как вырастишь, как поднимешь его на ноги? — вопрошала она.

— Господь поможет нам. — Эрис держала теплую ладонь на животе.

— Идиотка! Ты не помнишь, кто его отец?

Эрис вздрогнула.

— Это ребенок нечисти, и на твоем месте я бы постаралась поскорее вытащить из себя кровь того зверя! — не сдержалась Анна. — Кровь его папаши рано или поздно даст знать о себе!!!

— Анна. — Эрис задрожала. — Я не верю в это. Это только мой ребенок. Господь дал мне его, и я справлюсь. — уверенно ответила смелая Эрис. — Моя мать — нехорошая женщина. Если бы Вы были правы, то я была бы, как она. Но я не такая…

— Ты — дура, девочка моя. Дура. Не губи свою молодость.

— Я уже загублена. Уже… — прошептала Эрис. Она направилась к воротам и резко вышла. Анна прошла следом за ней.

Они больше не разговаривали. В этот вечер Эрис легла спать пораньше — утром надо было работать. Нужно было прийти раньше всех, дабы ни с кем не пересекаться. Теперь Эрис не волновало ничего. И единственное, что держало ее в этом мире и не давало вновь убить себя — это маленькая жизнь внутри бедной девушки.

Эрис видела друзей Димитрия — они были отвратительными молодыми людьми. Вечно подвыпившие и пристающие к прохожим на улице — их боялся район Анны.

Эрис старалась избегать встречи с ними. Она одевала старую одежду Анны, чтобы выглядеть старше и непривлекательно. Но это мало помогало, и вот дружки Димитрия начали отираться у дома, вызывающе ведя себя на дороге, громко смеясь и заглядывая во двор и окна. Эрис страшно боялась их — ее борцовская натура была уничтожена Тарросом. Эрис все время испытывала душевные муки.

Она пряталась дома, приходя вечером после работы с Анной, девушка не могла выйти во двор — взгляды и свист доходили до нее, вызывая приступы паники. А может виноват Димитрий, сплетничавший о брошенной мужем сироте.

Прошла холодная зима, в феврале отцвел миндаль и теплый апрель заставлял благоухать землю. На острове воцарился недолгий мир — Дож сумел на время договориться с местными.

Эрис сегодня пришла одна. Дорога до работы была мучительной, как каждый день. Эрис пугало все вокруг. Всегда подтянутая девушка за зиму похудела еще сильнее, но она теперь могла есть еду вместе со всеми. Дионис уговаривал девушку, кормя ее своей ложкой. Он очень привязался к ней. Мальчишка даже прибегал каждый день на ткацкую фабрику и сидел у печи до вечера, ожидая окончания рабочего дня сестры. Он стал ее отрадой.

Эрис уже давно начала ощущать толчки своего ребенка и постоянно разговаривала с ним.

В этот весенний день ни Дионис, ни Анна не пришли. Эрис показалось это подозрительным. Она домывала полы на кухне и уже собиралась уходить. Эрис затушила угольки в печи.

— Эрис! — это был голос Димитрия. Он стоял на проходе и вид его был взволнованный.

— Что случилось? — спросила девушка, пряча взгляд. Эрис запирала дверь. На улице сгущались сумерки.

— Дионис… Он сегодня болеет. Мама осталась с ним. Она попросила меня забрать тебя. — долговязый худощавый парень, как говорила Анна, был весь в своего покойного отца. Злопамятный и любящий выпить. Его серо-голубые глаза, казалось, выцвели от неподобающего образа жизни. Темные волосы, по привычке, были всклокочены. Ему всегда отчаянно нехватало денег и он ругался с матерью. Терпеливая и добрая, та всегда прощала его.

— Что с ним? Как он? — Эрис заволновалась.

— Поехали скорее, он звал тебя.

Эрис, поспешно заперев дверь, последовала за ним. Ей было не по-себе, внутреннее чутье говорило, что здесь что-то не так. Эрис взобралась на крестьянскую телегу, накинув капюшон шерстяного плаща.

— Но! — Димитрий хлестнул лошадь и она с шумом тронулась.

Они ехали по знакомым улицам. Эрис переживала за малыша, бывшего таким добрым к ней. Она не хотела лишний раз разговаривать с его братом, дома тоже держась подальше от него. Весенний ветерок и запах земли трогал ее бледное лицо.

— Скоро приедем. — Димитрий довольно ухмылялся, но сидящая сзади Эрис видела только его спину.

Эрис заметила, что он повернул не туда. Но ничего не сказала, просто побоявшись разговора.

— Ты не разговорчивая девушка. Что молчишь? — сквозь шум дороги выкрикивал он, вызывая содрогание Эрис. — Давай поговорим что ли? — он повернулся. Эрис не смотрела на него. — Эрис!

Она подняла взор — омерзительный адский огонь светился в нем. Эрис пришла в ужас.

— Чего тебе надо?! — грубо крикнула она. От страха ее живот свело и малыш начал испуганно копошиться, вызывая боль.

— Сейчас узнаешь. — он хлестнул лошадь. Эрис озиралась — это был не их район.

— Куда ты везешь меня? — возмутилась она.

— Мы едем к друзьям.

— Остановись! Остановись, я выйду!

— Мы уже приехали. — деревья и дома мелькали слишком быстро, чтобы Эрис спрыгнула с высокой телеги. Ноги ее отнялись.

— Где мама, подонок?

— Мама? Она моя мама, а ты кто? Из-за тебя твой хахаль продержал меня и мою семью в той крепости!

— Заткнись! — Эрис собралась прыгать.

Димитрий резко остановил повозку.

Девушка не удержалась и растянулась на деревяном полу.

Темнота была уже довольно-таки густой. Эрис поднималась, и, к ее ужасу, увидела несколько фигур, быстро приближающихся к ней.

— Молодец! Смог, все-таки! — крикнул один. По голосу Эрис сразу же узнала дружков Димитрия.

— Что делать будем? Сразу отдадим или повеселимся?

Эти слова вызвали ужас и панику, накрывшую Эрис с головой. Она ринулась убегать, спрыгнув с телеги.

— Стой! Лови ее!

Ее сразу же догнали. Они были слишком близко — подонок все спланировал заранее.

— Ну-ка! Зажги факел! — скомандовал дружок Димитрия.

— Ого! — Эрис вырывалась. Но ее держали пару взрослых парней. — А я и не думал, что у тебя дома такая красотка! — сказал один, с факелом в руке. Капюшон девушки спал.

— Ты — тварь! — она плюнула на Димитрия.

— Это ты — тварь. — он ударил ее.

Кровь из носа полилась тонкой струей, пачкая плащ.

— Не порть лицо, дебил, не купят. Им не нужны ущербные. — грубо сказал человек.

Сердце Эрис замерло.

— Они скоро уходят. Пораньше не мог привезти, время мало осталось. — Димитрий и его трое друзей выясняли отношения.

— Она не поехала бы со мной раньше.

Эрис поняла, что единственный шанс на спасение уходит.

Она ударила одного, держащего ее, ногой. Тот упал и скорчился. Эрис ударила второго кулаком.

Она ринулась бежать. Димитрий и его друг начали ее догонять.

С каждым шагом ее живот больно отдавал резью. Но Эрис не сдавалась. Она была слаба, но кошмар заставлял ее увеличивать скорость. Тьма тупика кругом нагнетала ее ужас.

— Стой, с. ка! — орали они в три глотки. — Поймаю, порву!

Голова ее закружилась. Ноги заплетались. Гулко и шумно стучала кровь.

Они неумолимо догоняли.

Эрис споткнулась во тьме. В мгновенье ока на нее налетели люди. На этот раз ее схватили мертвой хваткой.

— Мразь поганная! — главарь вытащил нож.

— Будь ты проклят, Димитрий, проклят! — слезы покатились из глаз девушки.

— Заткнись. — главарь срывал с нее плащ, ослабив запястья. В этот момент Эрис выхватила нож из его рук. Хватка ее никуда не делась, несмотря на слабость. Она резко пырнула парня и тот рухнул на землю.

— Тварь! — закричал один.

— Отойдите, я зарежусь! — Эрис поняла, что ей не сбежать, не убив их. За ее спиной была сплошная стена тупика, заросшая прошлогодней жухлой травой.

Димитрий знал, что она не врет.

— Стой! Если придется, я даже труп отвезу твоему хозяину! — заорал другой.

Это были ужасающие мгновенья.

— Вставай, Петрос! Ты убила его! — заорал Димитрий, тянув лежащего.

— Уйди с моей дороги, убью и тебя!

— Ты не уйдешь просто так.

— Я не приду больше домой. Уйди и убери своих дружков, Димитрий.

— Мы уже взяли задаток за тебя, так что твои уговоры — бесполезная штука. Даже если мне придется привезти твой труп, я сделаю это. — хладнокровно говорил Димитрий. Пока они спорили, четвертый оклемался и в кромешной тьме тихо подойдя сбоку, ударил Эрис по голове дубиной. Она упала.

— Так-то лучше.

— Она не сдохла? — спросил один.

— Да вроде дышит. — парень склонился над ней.

— Вот мразь, что будем с ней делать?

— Можем не успеть, работорговцы скоро уходят. — сказал Димитрий. — Главное — успеть, друг.

— Ты же обещал! — начали возмущаться парни.

— Отвезем ее сейчас, получим золото и гульнем нормально!

— Поднимай тогда. — ублюдки связали Эрис.

— Э, Димитрий! Она же брюхатая! — произнес парень, тронув ее.

— Вот зараза. — досадно проговорил тот.

— Ее купят?

— Главное успеть и смыться. — заключил Димитрий.

Они подняли Эрис и донесли до телеги. Подонки положили ее на голый пол и сели рядом.

— А его — что? — один из людей указал на валяющегося на земле дружка.

— После заберем. Вперед!

Они быстро удалялись с мрачной улицы.

Подъехав к заброшеному дому на окраине, они остановили телегу.

— Мы доставили товар. — Димитрий вышел к мерзкому на вид человеку, не имевшему света на лице.

— Показывай.

Они прошли к повозке и мужчина осветил лицо Эрис. Он довольно пощелкал языком.

— Она жива?

— Конечно. Спит просто.

Мужчина забрался и проверил ее дыхание. Он потрогал ее плечо.

— Давай, плати все, как договаривались.

— Меньше будет. Худая слишком и избитая. — торговался разбойник.

— Ты обещал! — сказал Димитрий.

Мужчина потрогал живот Эрис. Они прекрасно знали, как выбирать товар.

— А это что? Зачем мне такая? — возмутился он.

— Ребенка тоже сможешь продать!

— Я не решаю ничего. Мой хозяин будет доволен, увидев такую красавицу. И только ради ее лица я заплачу Вам. Только меньше.

— Мы так не договаривались. — Димитрий торговался, как будто бы продает скот или вещь.

— Возьми, что даю, не то передумаю!

— Хорошо-хорошо. — Димитрий молча взял золото. Его мерзкие глаза заблестели при свете факелов.

— Эй, Николаос, сюда, забери девку! — заорал мужик, слазя с телеги.

К ним быстро подбежал здоровенный мужчина и подняв Эрис, занес в полуразваленый дом.

Пока она спала, на нее надели железные кандалы. Здесь были мужчины и женщины — обреченные критяне, которых похищали для продажи.

Димитрий и его дружки уехали. Анна так и не дождалась Эрис на семейный праздник, к которому готовилась целый день вместе с веселым Дионисом. Димитрий наврал матери, что обыскал всю округу, но так и не нашел «бедной сиротливой девушки», внезапно сбежавшей от них.

…Эрис пришла в себя. Ее голова раскалывалась от удара. Она замерзла, лежа на голой земле. Она боязливо осмотрелась вокруг — здесь спали такие же девушки, как она. В другой стороне комнаты лежали мужчины в кандалах. Эрис тихо заплакала.

— Оклемалась! — довольный разбойник подошел к ней, перешагивая через спящих. Он сел рядом.

Эрис сжалась в комок.

— Красавица… За тебя много дадут!

— Отпустите меня, будьте человеком! — попросила Эрис, не смотря на него.

— Размечталась! — он цинично рассмеялся. — Я бы, — разбойник тронул ее лицо. — побыл с тобой, да боюсь, сдохнешь — тощая. Да еще и с пузом.

Эрис дернулась, звеня кандалами. Начали просыпаться женщины вокруг нее. Мужик встал.

— Спи, через два часа уходим. Пойдем пешком по лесам до Ретимнона. Я отдам вас хозяину.

Эрис плакала молча. Ее лицо прожигало от омерзения пред грязной мужской рукой. Поясницу отчаянно тянуло. Эрис перестала чувствовать движения своего дитя. Она боялась будущего. Ее кровь стыла в жилах.

Иоанн третий Дукас прибывал на своем троне. Символизируя небесную сферу, купол осенял императора, восседавшего во время Богослужения среди своих приближенных. Купол располагался на парусах; его распор погашался примыкающими к парусам с четырех сторон сводами. Перекрытая таким образом конструкция имела вид креста, вписанного в прямоугольный объем церкви, дополненный апсидами. Слиянием нескольких крестово-купольных церквей достигалась живописная асимметричная композиция объемов с разновысокими куполами, вопреки затесненным монастырским дворам. Прекрасная декоративная обработка фасадов с аркатурными поясами, ложными проемами и пилястрами внушала грандиозность. Светлая Пасха была в самом разгаре.

Поп читал молитву, опуская распятие в воду.

— Ваше Господство. После необходимо прочитать молитвы об отвращении ужасной монгольской напасти от наших земель… — произнес духовный советник императора.

— Хорошо-хорошо. — кивнул головой Дука.

— Простите меня. Я смотрю на это шествие, я вижу, как у нас молятся старики да женщины, престарелые. Я ездил в Конью по Вашему поручению и случайно попал на праздник сарацин — и я увидел нечто угрожающее.

— И что же? — спросил Дука.

— Молодые люди и мужчины — их тьма. Они молятся, припадая лбом к земле, и мест в их храмах не хватает — люди ровными строями выстаивают на улицах. И женщины их, не смешиваясь с ними, молятся отдельно.

— И что же в этом угрожающего?

— А то, что их Вера крепче держит их народ. Она сильнее, чем у нашего люда.

— А это значит, что они вернее Государству. Ясно. Кей-Кубад мобилизовал армию. Он прислал к нам за послом. Султан выберет преемника.

— Папа Римский хочет уничтожить нашу церковь. Наши ученые твердят — Папа и Ислам суть два заклятых врага Христа и Святой Церкви, но если Ислам — только тело Антихриста, то Папа — его голова.

— Враги Христа? Я сам слышал, как их ученый говорил, и я даже записал и выучил эти строки по их Корану:

«Мессия, Иса, сын Марйам — только посланник Аллаха и

Его слово, которое Он бросил Марйам, и дух Его…»

— Они отрицают его Божественную суть, называя рабом Божьим и пророком…

— Исповедуя близость его к Богу, сарацины все же не считают Богом его самого. Они отрицают Троицу. Абсолютно. Их взгляды принимают только строгий монотеизм. — добавил другой советник.

— О социальных порядках сарацин я, как посол, отзываюсь крайне положительно. Они боятся законов своей книги — там есть указания для любого случая в жизни. — сказал первый.

— Наши западные раскольники в лице Папы говорят, что Коран — учебник насилия, Ислам — религия насилия, которая служит Антихристу; тюрки — дикие убийцы, мусульмане лишены разума; поэтому бессмысленно пытаться обратить их в истинную веру, им можно противостоять лишь силой меча. — сказал второй советник по западным делам.

— Они сами держат народ в слепой Вере, заставляя идти в Крестовые походы фанатичных людей. И даже сонмы малолетних детей идут на верную смерть. Я не хочу союза церквей. Папа не любит нашу церковь, потому что она не правит Государством. — ответил правитель.

— Я был там и слышал, как Магистр и Папа говорили, что мусульманская и христианская религия схожи между собой алчностью, гордыней, жаждой власти, похотью, проповедью насилия, предпочтением человеческого разума, а не слова Божия. Говоря о западной церкви в целом, он даже употребляет выражение: «мы — Западные Магометы».

Именно это, по его мнению, привело к расколу христианства, создало границу между Западом и остальным миром. Именно пороки церкви стали причиной возвышения Ислама, начавшегося с ростом гордыни, жадности и других пороков.

— Папа?

— Да… Излечив эти пороки у себя, христиане смогут заняться и лечением Ислама, поэтому спасение — удел не только христиан, но и Ислама. — сказал второй советник. — И монголы — о монголах стали говорить как о величайшем бедствии человечества. По всем городам Европы служат молебны об отвращении страшной опасности.

— Татары и язычники начали поворачиваться к Исламу, как к более доступной вере. — сказал первый.

— А если сила их нации объединится с силой их веры — нам не избежать краха…

— Сила их Веры расколет их силу наций. — сказал Иоанн.

— Так что будем делать с западом? Армия готова, Ваше Господство.

— Папа ведет усиленные переговоры с Францией и Венгрией против нас. Он хочет снарядить крестоносцкое войско, а также разрушить наш союз с Болгарией.

— Фридрих второй — мой хороший союзник. Он умный человек и понимает — уступив Папе, лишится всего. Я предлагаю ему признать себя ленником германского императора, если последний освободит Константинополь и отправит Балдуина во Францию.

— Он согласится?

— Григорий девятый долго убеждал Фридриха, что крестоносцы посылаются не столько ради защиты Константинополя от схизматиков и еретиков, сколько ради защиты православной Веры на Востоке. Он оправдывается тем, что ромеи сорвали переговоры о союзе франков и нас.

— Они просто хотят господства. Власти.

— Константинополь хочет таких же привилегий, какими обладает Венеция.

— Я повторюсь — Латиняне и Папа хотят власти.

— Отношения между Фридрихом и Генуей, не без помощи грабителей — орденоносцев и папства, стремительно ухудшается. Поэтому генуэзская Коммуна решила послать к нам посольство Бонусвассал Узусмар и предложение союза в борьбе против Фридриха.

— Глупцы. Я не разорву наш союз ради предателей. — сказал Иоанн.

— Генуэзская Коммуна уже заключила оборонительный союз с Венецией.

— Я уже издал указ — отправить часть своих войск в Италию, на помощь Фридриху Германскому.

Иоанн Третий Дука хотел заставить отказаться Рим от честолюбивых замыслов, ликвидировать Латинскую империю как орудие папского влияния на Востоке. Всё это и определяло относительную прочность союза между ними, хоть в глазах папы один из них был всего лишь непокорным сыном церкви, посягающий на власть наследников на престол святого Петра, а другой — отколовшийся греческий патриот.

Предложение Ватаца было принято, но не было исполнено Фридрихом. Но он сделался посредником и защитником Иоанна среди Римского Папства.

Глава сорок восьмая

Греческая православная Никея послала большое пешее и конное войско на юг Италии против идущих на восток крестоносцев в поддержку армии франка Фридриха третьего.

Тот, в свою очередь, запретил крестоносцам двигаться по своим территориям, в том числе и воде, закрыв все порты.

Кандия.

Эрис пришлось терпеть путь от Ситии до лесов Ретимно — здесь располагалось место, куда стекались критские рабы для продажи на материке.

Ужасные условия пребывания и лишения пешего пути неизбежно породили болезнь бедной девушки, которая готовилась стать матерью. Ее мучали усиливающиеся боли. В трущих кожу кандалах, скрепленных тяжелыми цепями шли несчастные люди под плетями всадников.

Лохматые и оборваные, грязные — их заставляли босыми преодолевать тяжкий путь. При них был лекарь — обнаружившие их венецианцы могли пристрелить по дороге. Но вездесущие крестоносцы следили за ними — за золото указывали безопасную от властей и разбойников переправу.

Еще немного — окрестности Ретимно приближались. Эрис не могла больше идти — страшная боль разрывала живот и тянула поясницу, отдавая в ноги.

Весенняя грязь мешала идти, холодя ступни. Но, подгоняемые работороговцами, люди шли вперед.

— Господи… — шептали уста Эрис, наблюдая зверства хозяев. Для них люди имели денежную ценность — в лицо старались не бить. Но отношение к женщинам доводило Эрис до дурного помешательства — девушек проверяли на чистоту на глазах у всех, и везло тем, кто имел детсво. Только таких, если повезет, не трогали разбойники — за невинность платили дороже.

К вечеру боль усилилась, смешавшись с приступами анаболии. Истекая кровью, девушка хотела прилечь, но, получив плеть от охраны, пришлось идти за строем. У нее не было даже тряпки или воды, чтобы вытереть себя. Не соображая от боли, Эрис еле передвигала стертыми в мозоли ногами.

Одна женщина тянула Эрис за руку пару часов, но, устав сама, бросила ее.

Наконец привал. К утру они должны были быть на месте.

— Эй, — разбойник тронул ногой Эрис, что от боли находилась в беспамятстве. Лежа на земле, она чувствовала волны боли, накатывающей на нее одна за другой. — Что развалилась тут?! Вставай, иди к женщинам.

Эрис не могла идти. Она просто упала, остановив сцепленный ряд девушек.

— Вот дрянь поганная! — видя, что дела плохи, разбойник отцепил ее от строя, оставив одну под деревом. Он вбил кол глубоко в землю и приковал ее, зная, что она не сможет сбежать. — И зачем я купил ее? Сдохнет, и плакало мое золото. — сетовал он, заканчивая приготовления. — Будешь лежать тут. Айос! — он звал лекаря.

— Нет. — Эрис схватила руку разбойника. Ее тошнило. Ее глаза впали от болезни.

— Дура, смотри сама. Не закончишь до утра сама, выдавлю твоего щенка своими руками. Все равно пузо твое маленькое он — не жилец.

Эрис заплакала от его слов. Она плохо соображала, в глазах зеленело. Лежа, она видела ботты работорговца перед своим лицом. Он ушел. Боль заставляла девушку корчиться, немо и тихо, не вызывая внимания остальных.

Была уже ночь, и Эрис избавилась от бремя. Своими руками обреченная на ужасные страдания, девушка, завернула мертвого крошечного мальчика в оторванный подол длинного платья — голова малыша уже имела черные густые волосики. Она похоронила его здесь же, под деревом. Она плакала.

— Господи, за что со мной все это? Я ненавижу этот проклятый мир. — шептала она, истекая кровью. Палкой и руками она рыла могилу своему собственному ребенку.

К утру, вся в грязи и крови, лихорадя, вынуждена была она отправиться дальше.

Эрис оглядывалась на дерево, где похоронила часть себя. В конце концов дерево скрылось из ее виду, смешавшись с остальными в гуще леса.

Боль продолжалась. Кровь ее стекала по ногам, и можно было быстро вытереть себя только жухлыми листьями. Воды не давали — пару глотков перед отправкой в путь, это всё, на что можно было расчитывать. Их постоянно подгоняли работорговцы.

Наконец их встретили страшные стражи хозяина сети торговцев живым товаром. Они выстроились в ряд и преграждали дорогу дальше.

Появился и сам хозяин — мужчина лет пятидесяти на вид. Одетый по последней моде, он подошел к ним, построенным в ровный ряд и медленно разглядел каждого.

Он приближался. Эрис горела — вчерашняя ночь плохо сказалась на состоянии девушки.

Он подошел к ней. Эрис держалась так, чтобы ее состояние не заметили.

— Лицо. Я купил слабачку за ангельское лицо! — пролепетал разбойник, идущий сзади хозяина.

Хозяин посмотрел на Эрис и заулыбался.

— Молодец, Петро, молодец. — мужчина протянул руку к ее лицу. Эрис дернулась. — С характером. Я купил вас и перепродам. Там, на материке нужны сильные мужчины и красивые девушки больше, чем здесь. За тебя много дадут. — он разглядывал ее, отчего Эрис хотела убить себя, да нечем.

— Ведите их в пещеру. Там вас встретит хозяйка, а я пока расчитаюсь с тобой, Петро.

Мужчина приказал стражникам увести их. Они медленно заходили в большую пещеру, освещенную факелами.

Звеня кандалами, они прошли мимо клетки с людьми внутри. Эрис больше не могла идти. Она упала на колени, задержав строй.

— Эй, с. ка! Вперед! — ее ударил местный стражник. Она подняла голову. Он показался ей знакомым. Особенно обозленный вид, лишенный жалости.

— Женщин отцепите от мужчин. — это был громкий женский голос. Эрис посмотрела перед собой и увидела женскую фигуру, теряющуюся в толпе.

— Вот проклятая… — шептала она. — Разве женщине место здесь?.. — боль мутила ее рассудок.

Кандалы слабых открывали и сажали в клетку. Остальных приковывали тут же, не открывая цепей.

Женщина осматривала живой товар, распределяя его по местам. Наконе, дошла очередь и до Эрис.

Женщина подошла к ней. Эрис узнала ее, но побоялась озвучить ее имя вслух. Женщина пристально посмотрела на девушку своими темно-карими глазами. Она оглядела ее жалкий вид.

— Евгениус! Лекаря сюда!

— Не стоит! Все хорошо. — гробовым голосом ответила Эрис. Неужели это та жизнь, ради которой мать ее бросила? Если это так, то Эрис мысленно отреклась от матери.

— Мама. — подошел тот самый молодой человек, обругавший Эрис. Теперь ей стало понятно отсутствие жалости в нем. — Что за дрянь? — он брезгливо осмотрел Эрис. — Фу, мерзость.

— А ты, как я смотрю, все такой же гадкий и бесчестный, каким был в детстве, дорогой братец.

— Эрис? — воскликнула Элин.

— Не ожидала? — грубо буркнула Эрис.

— Что ты тут делаешь? — удивилась мать.

— А ты? И эта ваша красивая жизнь, к которой вы так стремились? — прорычала Эрис.

— Молчи. Ты ничего не знаешь. — разозлилась мать.

— Это ты ничего не знаешь. — Эрис начала плакать. Мать осторожно обняла девушку под недовольный взгляд брата.

— Сначала переоденься. — Элин провела Эрис в женскую клетку и заперла ее. Через пару минут она принесла ей льняное платье, штаны и пару тряпок. — переоденься, я поговорю с Родриго.

Эрис слышала ночью обрывки скандала Элейн и работорговца. Она умоляла его отпустить Эрис, но он был неприклонен.

Наступило тяжелое утро. Эрис испытывала жуткие неудобства. Она вспоминала о своем мальчике. Ее грудь болела. В душе она ждала утешения непутевой матери. Но, тщетно.

Спертый воздух пещеры душил ее. Привилегией Эрис была вода, ее у девушки было чуть больше — она могла снять жар, протеревшись ею и пить в течении дня, не прося стражу.

— Себастьян! — это был Евгениус. Эрис не подняла голову. — Ха-ха. Смотри на себя, деревенщина. Опозореная. Я знал, что это твое будущее, подкидыш. — зло говорил он. Казалось, за годы совесть абсолютно покинула его.

— Подлый. Ты — жалкое убожество, Евгениус. — сказала Эрис.

— Эрис! — воскликнула мать. — Опять за свое? Не сомневаюсь, что твой длинный язык привел тебя сюда. — подошедшая мать слышала только слова Эрис.

— Оставьте меня. Уходите.

— Да уж. Позорное пятно нашей семьи. — сказал Евгениус.

— А она у тебя есть? — спросила Эрис.

— Замолчи, Эрис. Евгениус, иди. Мне надо поговорить с твоей сестренкой.

— Она не моя сестренка. — сказал Евгениус, уходя.

Мать не открывала клетки Эрис. Она боялась, что девушка наделает глупостей. Но Эрис болела и не могла ничего сделать.

— Родриго отказался отпустить тебя. Я многим обязана ему. Поэтому не могу качать свои права. — Элейн была грустна. — Он хочет, чтобы ты служила ему. Тебе будут платить. Часть денег будешь оставлять себе. Часть — отдавать ему. — хладнокровно говорила мать, вызывая отвращение Эрис.

— Ты что болтаешь? Ты больна?!!

— Эрис, это нормально. Ты молодая и красивая, тебя полюбят богатые венецианцы, мы научим тебя правилам поведения и обходительности…

— Заткнись, мама!!! — рявкнула Эрис. — Убей меня и на этом мои страдания закончатся. Горе-мать. Я, видимо, расплачиваюсь за твои гнустности. — Эрис дрожала от негодования.

— Эрис. Эту жизнь нужно прожить так, чтобы в старости было, что вспомнить.

— Мама. Эту жизнь нужно прожить так, чтобы не было стыдно за прошлое. — ответила наперекор ей Эрис.

— Глупая, посидишь — передумаешь. Я сделала все, что смогла. Если тебя отправят в Анатолию, там тебя купят на рынке извращенные люди и тьма ждет тебя, дочка.

— Пусть. Но ты — позор материнства, не говори больше мне таких вещей. Ты даже не представляешь, через что я прошла, и даже не спросив, говоришь мне мерзости! Позор… — вы сказалась девушка.

— Я пекрасно представляю все. Что я, первый день на свете живу? Наберись сил. Через недельку я выпущу тебя. И Родриго решит, что с тобой делать дальше. — сказав это, Элин ушла, оставив Эрис наедине со своими переживаниями.

Неделя тянулась мучительно долго. Эрис видела своего брата, и, к своему ужасу, заметила, что он имеет пристрастие к опиуму. Это еще больше оттолкнуло Эрис от него. Она смотрела на унижавшуюся перед Родриго за Евгениуса мать, и ей было стыдно за нее.

Родриго с интересом смотрел на бедную дочь своей пассии. Он видел ее скрытую бунтарскую натуру, так не похожую на свою мать. Эрис боялась и избегала его взглядов и расспросов, упрямо молча.

— Знаешь, Эрис. Ты — хорошая девочка. И если будешь думать головой, выиграем все мы. Слушай материнские советы. — повторял он, проходя мимо темницы девушки.

Эрис слышала, как Родриго постоянно ругал пьющих охранников. Он сетовал, что не может найти хорошего человека в стражники.

К ней подсадили старуху. Бедную женщину взяли за долги никчемного сына. Эрис было жаль ее.

— Куда вы меня тащите! Отпустите! — взмолилась старуха. — Подлец! Да накажет тебя Господь! — она выкрикивала, брошенная на пол темницы. Эрис подняла ее.

— Что ты сказала, старая с. ка? — заорал стражник, развернувшись.

— Господь видит вас, вы — злые! — продолжала старуха.

— Сейчас я покажу тебе настоящую злость! — охранник собрался ударить бабку. Но натренированая рука Эрис быстро обезвредила его, заставив распластаться по земле.

Эрис быстро выхватила меч ошарашеного стражника и поставила у его горла.

— Извинись перед матушкой! — стражник дергал ногами. Эрис впивала острие глубоко в шею. Бабушка оцепенела.

— Что тут происходит? — крикнул Родриго. — Стража!

Эрис пнула лежащего в лицо. Он потерял сознание. Между Эрис и тройкой вбежавших стражников завязалась драка. Эрис, даже будучи ослабленной, уложила всех троих.

Родриго увидел перед собой человека, которого искал — не пьющего, честного и натренированного.

— Эрис! Прекрати! — заорала прибежавшая на шум мать.

— Да нет, милая, нет. — Родриго довольно улыбался. — Я нашел тебе применение, девочка.

Эрис стояла в стойке, все еще не опуская меча.

Мать смотрела на нее.

— Ты проведешь поединок с моим самым сильным стражником. Победишь — освобожу тебя. Будешь работать на меня. — он указал на здоровенного мужика — стражника.

Эрис покачала головой.

Под улюлюканье и гогот низких людей Эрис вывели на площадку у пещеры и дали другой меч. Евгениус и Элин молча наблюдали из негустого кольца.

Родриго приказал начать бой. Эрис было непривычно держать в руках оружие — долгая болезнь и сломленный дух препятствовали ей. Но Эрис смогла повергнуть противника, заколов насмерть. Довольный Родриго не остановил зверство. Ему понравилось жетокое представление.

— Где училась? — спросил он ее.

— Я — разжалованный за бунт сержант венецианской армии. Сержант Фортунато. — сурово представилась Эрис. Мать и брат косились на нее.

— Молодец, Эрис. Будешь следить за порядком в моем доме. Ясно?

— Так точно. — холодно ответила Эрис.

Войска Никеи раскинули лагерь у темной тихой реки в Италии. Ночь заставила уставших солдат дремать. Только Таррос одиноко сидел у костра. Красное пламя отражалось в его блестящих глазах. Он вспоминал Эрис, теребя обручальное кольцо, надетое на палец. Он так ни разу и не снял его.

— Э, что сидишь, капитан? — это был тот усатый попутчик Тарроса. За исправную службу и волевой нрав жестокого командира-дезертира повысили по службе. Теперь он командовал сотенным крылом никейской армии. По иронии судьбы, попутчика звали Георгиус.

Таррос промолчал, убрав руки.

— Что прячешь? — ухмыльнулся старший по годам, человек.

— Не говори много, Георгиус. — буркнул Таррос, отпив вина из фляги.

— Знаешь, ты всегда замкнут. Эта жизнь заставляет нас метаться туда-сюда. — рассуждал солдат.

— Я пошел. — Таррос встал.

— Да подожди ты! — воскликнул служивый. — Сядь. Я выскажу то, что у меня на сердце. А то тошно как-то. Устал, понимаешь ли…

Таррос вздохнув, сел.

— Я спрошу тебя, ты только не обижайся сразу…

Таррос молчал. Запах дыма и треск костра доносился до него.

— Тебе не больно убивать своих земляков, своих единоверцев, франк?

Таррос ухмыльнулся. Он не скрывал ни своего происхождения, ни вероисповедания. Он не задумывался, убивая врага. Слепая вера, навязанная верхушками, сталкивала народ на поле брани, заставляя убивать единоверцев. Крест, нашитый на одежде врага не останавливал православных солдат. Как и крестоносцев не останавливали предсмертные вопли таких же верующих людей, как они сами.

— Мне больше не больно убивать, Георгиус. Моя душа сама ищет смерти на поле боя, каждый день. Но Господь пожелал сделать мою кожу броней для каменного сердца. — он смотрел на языки пламени.

— Да… Жизнь. Жизнь. Тяжкая штука. Почему ты всегда такой угрюмый? — спросил Георгиус. Таррос вздрогнул. — Да ладно, если не хочешь говорить, не говори. Я вот, раньше был обычным земледельцем.Родители женили меня в молодости. — ему показалось, что Таррос внимает. — Я не сразу полюбил жену. Ну пошла ребятня, и любовь пришла…

— И как ты оказался тут?

— Был пожар. Папа, мама, жена, ребятишки…

— Соболезную…

— Да не стоит. Пятнадцать лет прошло. Я потом служил во флоте — был на Крите. Кандии. Как приехал, мой срок службы уже подошел к концу. Меня никто не ждал. Вот я и решил податься в наемники… — закончил служивый, смахнув скупую слезу. — А ты?

— Я… — Таррос нахмурился.

— Твое кольцо — ты женат? Скучаешь?

— Она умерла… Уже год прошел. — тихо произнес он, удивляясь своей откровенности.

— Сочувствую. — сказал солдат. — А детишки, детишки хоть были?

— Не успели. — Таррос опустил голову. — Я любил ее. И эта любовь погубила всё…

— А… Ясно… Ты — свирепый человек. Наверное, приревновал и убил? — спросил проницательный Георгиус.

— Нет-нет… Я… Не лезь в душу, служивый. Не лезь… — оборвал его капитан Таррос.

— Хорошо-хорошо. — солдат встал и ушел, оставив Тарроса наедине со своими мыслями и чувствами.

— Я люблю тебя, Эрис… — он плакал. — Я никогда не смирюсь с потерей тебя. Я люблю тебя… — он встал и подошел к черной воде. Гнетущая тишина навевала воспоминания. Он вспоминал моменты первой встречи. Ее красивое лицо и дорогой сердцу образ. Момент, когда она стояла и смеялась у Сириуса. Момент, когда Эрис сняла шлем — Таррос больше никогда не смог забыть её. Он помнил, как впервые ехал в Ситию, и его сердце замирало. Помнил, как она стесняясь его, вытирала слезы. Как они осторожно привыкали друг к другу. Он помнил любовь и преданность в ее глазах. Ее молчание и слова любви. Таррос ненавидел весь мир, обернувшийся против них и ненавидел себя, так вероломно поступившему с милой, годами хранящей ему верность, девушкой. Он помнил венчание. Одни за другими воспоминания топили его. Он помнил ее лицо перед смертью. Ее любимые глаза, провожающие свою душу на небеса. Он помнил запах ее крови.

Таррос сел на берегу, заглядывая в омут.

— Эрис. Я никогда не забуду тебя. Все, что я делал, я делал ради нас. Я похоронен вместе с тобой. Ты ударила не только себя, но и меня — в самое сердце. Мое сердце умерло, оно покоится рядом с тобой. Я не живу, я существую. Скитаюсь, подобно демону… Я — человек без сердца…

Утро принесло новое сражение. Слова служивого заставили Тарроса задуматься о своей участи. Он решил бросить греческую Никею и уйти к пропащим папским крестоносцам, ища смерти во имя Веры.

Во вражеский лагерь Таррос ушел следующей ночью. Для него вторжение не составило особого труда. Он пошел прямиком к магистру, прятавшемуся среди обученных рыцарей.

— Ты кто такой? — воскликнул помощник магистра, разглядывая матерого война с безжизненным лицом. Он опешил от увиденного им.

— Я — Таррос Армандо Каллерджи. Рыцарь ордена Святого Марка. Я намереваюсь вступить в Ваши ряды, обретя смерть на поле боя.

— Чтобы поступить к нам, ты должен быть членом Ордена, состоящего из тамплиеров.

— Я уже состою в Ордене.

— Уйди из него, принеси вольную бумагу и вступай к нам. — спокойно ответил он, дикламируя правило.

— Я пришел служить в ваших рядах мечом, а не бегать за немощными свитками. — нахально отрезал Таррос.

Такой стиль поведения понравился тамплиеру. Он улыбнулся. Его винного цвета одеяние добавляло томной мрачности в тяжелом образе.

— Мой друг, ты наслышан о наших жестоких пытках. Я надеюсь, ты не подведешь нас. — он одобрительно улыбнулся.

— Дайте мне задание, и я справлюсь с ним.

— Если ты не предатель…

— Мне нечего терять. Буду служить Ордену, пока не паду смертью во имя очищения. — сказал Таррос.

— Будешь монахом — в бедности и воздержании?

— Буду рыцарем. Воином. Хочу искупить грехи перед Богом.

— Хорошо. Мой друг, Таррос — пока ты еще не неофит. Ты франк?

— Да.

— Позовите братьев! Сообщите господину. — он приказал рыцарям приготовиться. — Тогда слушай меня. Брат, просишь ли ты общества нашего дома?

— Да. — ответил твердо Таррос.

— Новоприбывшему следует поведать о великих лишениях и тяжких страданиях.

— Не стоит, я согласен. — оборвал Таррос.

— Которые ему придется переносить, а затем спросить, готов ли он стать слугой и рабом дома вовеки и до конца своей жизни. — сказал храмовник, нахмурясь.

— О тяготах жизни тамплиера тебе должны рассказать несколько раз, и подобные вопросы не являются чем-то особенным — любой человек, вступающий в духовный орден, предупреждается о том, что ему прийдется беспрекословно повиноваться своим начальникам. — ответил второй. — Разъяснить все?

— Нет. Я знаю, на что иду. — ответил Таррос.

— Женат ли ты?

— Я вдовец.

— Состоишь ли в каком-либо другом ордене?

— Да. Орден Святого Марка. Я ушел.

— Есть ли у тебя долги, которые ты не в состоянии вернуть?

— Нет.

— Не страдаешь ли ты заразной болезнью?

— Нет.

— Хорошо.

В палату верховного магистра зашел брат:

— Господин, мы говорили с тем достойным человеком, который ждет снаружи, и описали ему лишения дома по мере наших способностей и знаний. И говорит он, что желает быть слугой и рабом дома…

— Пусть войдет.

Таррос в сопровождении рыцарей вошел к верховному магистру. Тот, несмотря на военное положение, восседал на своем троне. Вид его был ужасен. Старец, похожий больше на дьявола, нежели на монаха.

— Преклони колени!

Он преклонил колени перед магистром.

— Соедини ладони и повторяй за мной.

Таррос выполнил требования.

— Господин, вот я пред Богом и вами, и пред братьями, и прошу вас во имя Господа и Девы Марии ввести меня в ваше общество и под покровительство дома как человека, который желает быть слугой и рабом дома вовеки.

— Добрый брат, — сказал магистр, — ты просишь о великом, ибо в нашем ордене ты видишь лишь внешнюю сторону. Видишь ты, что есть у нас добрые кони и оружие, славная пища и питье, и красивые одежды есть у нас, и кажется тебе, что легко тебе будет с нами, но все сие суть видимость. Ты не знаешь о суровых заповедях, что лежат в основе нашей жизни, и тяжко будет тебе, который ныне сам себе господин, стать слугой для других. Ибо вряд ли когда-нибудь еще ты будешь делать то, что хочешь: если захочешь ты пребывать в землях по эту сторону моря, пошлют тебя за море; и если захочешь ты быть в Акре, пошлют тебя в земли Триполи, или Антиохии, или Армении… и если ты пожелаешь спать, тебя разбудят, а если ты пожелаешь бодрствовать, тебе прикажут лечь в постель.

— Я знаю. Я принимаю это. — ответил Таррос, опустив голову.

— Ты не принадлежишь к знати?

— Нет.

— Ты будешь сержантом. Это означает еще более тяжелое испытание, ибо тебе придется выполнять работу, которую ты можешь счесть для себя недостойной.

Магистр не смягчил своих слов. Он перечислил все докучливые виды работ, которые прикажут выполнять новому брату. Магистр в этом перечислении добрался до ухода за свиньями и верблюдами. Но Таррос остался тверд в своем желании вступить в орден.

Затем Тарроса попросили выйти и ждать решения собрания.

— Что Вы думаете, братья? — спросил магистр. Братья утвердительно покачали головами.

— Решение благоприятное!

Тарроса вновь ввели к магистру и еще раз спросили, готов ли он переносить все тяготы, о которых ему ранее говорили.

— Да.

Магистр поднялся со своего места и попросил всех встать и вознести молитву «Господу нашему и Деве Марии, дабы он преуспел в этом».

— Читайте «Отче наш», — брат капеллан прочитал молитву Святому Духу.

— Положи руку на Евангелие, брат Таррос.

Он положил руку на Евангелие, и его в последний раз спросили — нет ли каких-либо причин, которые могут воспрепятствовать его вступлению в орден.

— Нет. — ответил Таррос.

— Клянешься ли ты Господу и Божьей Матери, что отныне во все дни твоей жизни ты будешь повиноваться магистру Храма и любым приказам, которые тебе отдадут?

— Да, если это угодно Богу.

— Клянешься ли ты Господу и Святой Деве Марии, что все оставшиеся дни своей жизни ты будешь хранить целомудрие?

— Да, если это угодно Богу.

— Клянешься ли ты Господу и Деве Марии, что все оставшиеся дни свои ты будешь жить без какого-либо имущества?

— Да, если это угодно Богу.

— Клянешься ли ты Господу и Святой Деве Марии, что все оставшиеся дни свои будешь жить согласно обычаям нашего дома?

— Да, если это угодно Богу.

— Клянешься ли ты Господу и Святой Деве Марии, что все оставшиеся дни своей жизни будешь помогать со всей силой и мощью, данной тебе Богом, в защите святой земли Иерусалима, а также защищать и спасать всех христиан, кто в этом нуждается?

— Да, если это угодно Богу.

— Клянешься ли ты Господу и Святой Деве Марии, что ты никогда не оставишь орден, если не будет на то разрешения магистра?

— Да, если это угодно Богу.

Магистр довольно покачал головой.

— Мы, именем Господа и Святой Девы Марии, и именем своего господина святого Петра из Рима, и именем нашего святого отца Папы, и всех братьев Храма, вводим тебя во все блага дома, что были от начала и пребудут до конца… и ты также вводишь нас во все благие дела, что ты свершил и свершишь. И мы обещаем тебе хлеб, и воду, и бедную одежду дома, и много боли и страданий. — завершил магистр.

Затем новому тамплиеру дали его облачение — не белый плащ, так как это для знатных рыцарей, а черный — для сержантов. Капеллан прочитал сто тридцать второй псалом «Как хорошо и как приятно жить братьям вместе!». Братья вновь прочитали «Отче наш», и магистр поднял вновь поступившего с колен и поцеловал неофита в губы.

Такой поцелуй считается традиционным способом закрепления клятвы. Тамплиеры предпочитали не приглашать посторонних.

— Поздравляю, брат.

Жизнь Тарроса навсегда прекратилась. Началось существование.

Глава сорок девятая

Эрис стала доверенным лицом в страже разбойников — работорговцев. Девушке выдали скудные доспехи и оружие. Ей даже пришлось пару раз идти и нападать на людей с целью захвата.

Она не могла сбежать — никто из охраны не жалел людей и Эрис тайно старалась помогать обреченным. Она убирала за прикованными рабами, кормила их и поила. И если она замечала болезнь, в свободное время искала травы в лесу и лечила бедняг. Лекарь был нехорошим человеком, злоупотребляющим доверием.

Много людей прошли через их руки за год. Новые люди поступали, старых переправляли через море. Была весна — сезон пахоты, и это отразилось волной прибывших новичков, пойманных на далеких плантациях.

А мать Эрис — Элин продолжала заискивать перед генуэзцем Родриго за дорогой опиум для своего распущенного избалованного сынка. Матери Эрис приходилось дружить с женщинами и девушками в близлежащих поселениях и обманом приводить крестьянских дур в адское логово.

Эрис люто ненавидела всех их. Она давно мечтала отпустить обреченных, но подходящего случая не представлялось. И Эрис опасалась — отпустив рабов и убежав самой, Родриго непременно из мести убил бы Элин и Евгениуса.

Эрис постоянно молила Бога о спасении себя и рабов из этого ужасного места. Она радовалась только тому, что ее жизнь сложилась не так плачевно, как у попадающих к ним девушек, которые ежедневно унижались пьяными стражниками. Самое ужасное было то, что Эрис ничем не могла помочь. Она была одна. Одна среди врагов — разбойников.

Эрис любила, когда Родриго не было дома. Его не было уже неделю — он готовился переправить большую партию рабов, и атмосфера без него была не столь напряженная.

Эрис сидела под деревом.

Она только заметила уже давно распустившиеся почки сирени. Это были молодые листочки. Они нежно трепыхались на весеннем полуденном солнышке, обласканные ароматным ветром. Весело переливаясь и купаясь в теплых лучах, они отрицали всякое зло этого мира.

«Надо же. Уже весна. Поздняя. А я ведь упустила твой очередной приход… Заметила, но слишком поздно…»

Мысли Эрис опять начали уносить её, тяжелые для восприятия воспоминания окутывали темным сырым туманом — она вернулась в ту тёмную ночь, страшный блеск его глаз, шепот, его запах… Она помнила всё.

Время безвозвратно уносилось, а раны в её душе не заживали…

Вдруг, вздрогнув, она испугалась, что кто-то может проникнуть к ней в голову, в её мысли, увидеть все ее глазами, узнать постыдную тайну.

«Я словно умерла. Я мертвая. Я больше ничего не вижу сердцем. Не осязаю. Природа, созданная Богом в совершенстве и без изъянов. Я любила наблюдать за тобой. А теперь я даже не заметила самого важного в году — ухода холодного угрюмого, как моя душа, сезона зимы и бессменного вторжения счастливой весны. Я больше не могу увидеть и почувствовать всё прекрасное, все то, что движет жизнью вокруг.»

Ей казалось, что от обилия пролитого когда-то плача слезы давным давно высохли. В груди её ощущалась пустыня с черствым, покрытым засохшими трещинами грунтом, угнетающего взгляд цвета. Ей было больно. Каждую секунду своей, казалось бы только начавшейся, но так внезапно трагично обернувшейся жизни. В её прекрасных серо-зеленых глазах навсегда нашла приют прогоняемая всеми безмолвная тоска.

«Что ты ёщё мне приготовил, Господи, какие испытания? Я не жалуюсь, прости меня, я просто устала. Мне нечего дать взамен, но пожалуйста, забери меня к себе, Боже.» — шептала она, боясь что кто-то услышит, смотря в синие умытые небеса.

Все напоминало ей о изувере Тарросе, даже это небо. Глаза цвета неба. Как она ненавидела их. Как пристально они впивались в нее, когда их обладатель рушил её судьбу.

«Ненавижу…» — шептали ее губы.

— Эрис. Быстрей, иди к рабам, надо приготовить их к продаже. Проверь мужикам зубы. Проверь, нет ли вшей у рабынь.

— Да, мама. — «Мама». Это слово будто бы нелепо и с трудом срывалось с её уст. Непривыкшая его говорить — ей оно не нравилось, она даже немного стеснялась. Мама в её понятии значило другое.

Эрис вошла в пещеру. Рабы радостно выпрямились.

— Доброе утро, сестренка. — промолвил один.

— Доча, пришла, наконец, я уж было думал, что нас уведут и мы не успеем проститься… — улыбка старого изнеможденного горестями старика придавало ей силы на новый день.

— Как же я забуду о вас. — Эрис подносила поочередно прохладную чистую воду этим обреченным бедолагам. — даже скотину принято поить, а Вы никогда не забывайте об одном — Вы люди, и Ваш единственный хозяин — Ваш Создатель. Никогда не теряйте надежду. — тихо наущала она. — Всем доброго утра.

— Мы так ждали тебя — какое оно может быть добрым без тебя, добрая девочка. — с благодарным видом выговорился Феодосий.

— Сестренка, сегодня нас уведут. Если бы не твоя доброта, я б наложил на себя руки. — послышалось лязганье цепей.

— Давайте улыбнемся пошире, этих проклятых извергов интересуют ваши собственные зубы! — с задором говорила она. — Надеюсь как вы уйдёте, завтра Господь разверзнет это место и все свалятся прямиком в ад. — Уже тише, но внятно продолжила Эрис.

— Что ты там опять мелишь, тупица!!! — заорал Евгениус. Он только проснулся, помятый и неумытый, его терзала ломка.

— Заткнись, тебя забыла спросить, что мне надо сказать. — огрызнулась Эрис.

Рабы тихо и боязно улыбнулись. Их глаза немо заблестели огоньком жизни. Их восхищала дерзость девушки, её вызов всем, что служило некоторым запуганным беднягам каплей возрождения.

— Так, все в порядке, ага, ты, твоя очередь. — Просматривая живой товар на изъяны, попутно заглядывая рабам в глаза, совесть Эрис заглушала инстинкт самосохранения. Ей было бесконечно жаль, ведь это были чьи-то отцы, мужья, братья, сыны. — Ага. Всё. Дед Икар, у Вас зубов нет. Что мне доложить?

— Скажи, что я не продаюсь! — пошутил старик.

Послышался сдерживаемый смех.

— Заткнитесь, скоты. Вы всего лишь скоты. Продадим вас, будем гулять, а вы будете пахать. — Евгениус надменно прошелся мимо них, смотря на сидевших на полу с высоты своего роста.

— Закрой рот. Единственный скот здесь ты. — ответила Эрис.

Рабы смотрели на них и удивлялись, как родные брат и сестра, вышедшие из одной утробы могут быть такими разными.

— Ты — тварь. Ты неблагодарная. Если б не мы, давно б продавалась за корку хлеба в каком нибудь захолустье. — ухмыляясь, сказал ее брат.

Эрис сама не заметила, как прыжком, подобно кошке, завалила подлого братца. Он был намного крупнее и выше, старше нее на три года. Но это не помешало ей. Она навалилась сверху, била его кулаком в лицо снова и снова. Он не мог защищаться, Эрис заблокировала его растленное слабое тело, но он пинал ее меж ног. В порыве гнева она никогда не чувствовала боли. Тем более, сейчас.

— Проси прощенья! — рычала она.

— Прекратите! — крикнула вошедшая мать. — Слезь дрянь! — мать толкнула Эрис.

— Мерзкая тварь. — Евгениус вытирал лицо. — Мама, она больная бешеная!

— Сам нарвался. — буркнула Эрис, отпустившая брата.

Рабы попятились в насиженные углы со страху.

— Какая же ты дрянь! Ты всегда была такой отвратительной непокорной, неуважающей старшего брата. — ругалась мать.

— Было б за что уважать. — ответила девушка, отряхиваясь.

— Тварь. Давай ее тоже продадим, дадут мало только за такую страшилу. — отозвался Евгениус.

— Все. Ты всегда ищешь приключения на свою голову. Знай, что иногда нужно просто промолчать. Покориться. — учила ее Элин.

— Как ты? Никогда. Быть чьей-то тряпкой, жить, зная, что в лучшем случае тебя когда-нибудь выбросят на помойку. — на глаза Эрис наворачивались слезы.

— Ты знаешь, почему я здесь.

— Вот и унижайся за живительные капли для тобой же распущенного сына. Никто не виноват, кроме тебя. Сама носилась с ним, как с писанным яйцом. — поведала девушка.

— Ты права. Но это ничего не меняет. И не спасет нас. Твои слова только усугубляют положение. — сказала мать.

— Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Я говорю то, что вижу и знаю. Что правильно, что нет. Ваше положение усугубляют ваши ложные стремления в этой жизни и низость духа. Поесть, попить, поспать и еще кое что. И неумение себе отказать в благах. И всё на этом. — Эрис завелась.

— Ты ничего не добьешься в этой жизни. Тебя просто уничтожат и забудут о тебе. — Говорила мать.

— Не отрицаю, могут уничтожить. Но вряд ли забудут.

— Дура. — сказал брат.

Их спор прервал гонец. В ближайшую деревню пришла весть, что Родриго и его людей задержали крестоносцы и отпустят за пятьсот золотых. Солдаты Храма прекрасно знали Родриго и просто хотели быть в доле. Мать засуетилась. Она увела брата и они переговорили. Они стали в спешке собираться в дорогу.

— Я ей не доверяю. — говорил тихо Евгениус.

— Ничего, мы ненадолго. Передадим золото и вернемся. Не повезу ж я его одна. И тебя одного не могу пустить.

— Надеюсь, ничего не случится. — они собрали ключи от кандалов.

— Продолжай проверять женщин. — наказала мать.

— Фила, сладкая, смотри за этой Горгоной. — сказал Евгениус своей рыжей пассии.

— Хорошо. — с мерзским самодовольством протянула эта падшая женщина. Совсем не имевшая чести с детства отдавалась она из рук в руки чтоб хоть как-то выжить. Алчная и аморальная, казалось сам Сатана избегает её.

— Хорошо, мама.

Они выехали в спешке. Эрис убедилась, что они далеко.

Сегодня от Эрис требовалась быстрота принятия решений. Вот он, тот шанс, дарованый им всем свыше.

Осталось воодушевить людей.

— Народ! Слушай и внимай! Вы — свободные люди, даже если связаны по рукам и ногам. — начала Эрис.

— Как же так?

— Да.

— Как? — недоумение прокатилось среди народа, проникая в сумрак пещеры.

— Вас пытаются сломать торговцы тел. Но они не продадут Ваши души. Они не принадлежат им!

Ты сам хозяин своей судьбы, никто не имеет права, кроме Создателя, приказывать тебе. И тебе. И тебе. — она указывала на каждого.

— Ах ты змея, так ты ответила на нашу снисходительность? — взревела Фила.

— На твою? Вот ты — настоящая рабыня. Рабыня своих страстей. Ты продала за материальное не только тело, но и душу. — отрезала Эрис.

— Я все расскажу когда они вернутся. Тебя убьют за подстрекательство.

— Слышишь! Заруби себе на носу — встанешь у меня на пути, отрублю вшивую башку! — смотря в глаза Филе, гневно прорычала Эрис, закрепив мощной, годами отработанной оплеухой, от которой та грохнулась на земь.

— Такие подлые собаки и их хозяева не в силах остановить вас, запереть нас в клетке, заставить пахать без устали под угрозой расправы и лишения достоинства — все зависит лишь от того, как к себе относишься ты! Господь видит вас, он любит и оберегает вас всех. Никогда не иди на поводу у Сатаны, который стремится ввести тебя в отчаянье.

Надежда — она есть всегда, она жива, она стоит за этой дверью, ждёт тебя, выйди навстречу к ней, не обижай её!!!

Вы готовы выйти к своей надежде, преодолеть сложный, но лучший в своей жизни путь, путь домой?

— Да!

— Да! — послышалось отовсюду.

— А Вы, мои запуганные сестры? Ваше достоинство в ваших душах. Женщина — самый сильный человек.

Женщина мать и любимая оберегаемая жена. Вы сами хозяйки своей судьбы. Я говорю это не просто словами, я на себе испытала этот страшный кошмар и поэтому мне понятны ваши страдания. Вы не товар и вас невозможно продать. Поднимитесь с колен, полагайтесь только на Бога и оставьте ваших тиранов в прошлом. Так тому и быть!

— Ты права. — ответили рабыни. — Но куда нам идти?

— Идите вперед, подальше от этих мест, к себе на малую родину или туда, где вас не найдут. Идите и зарабатывайте на хлеб честным трудом. Когда ты почувствуешь вкус свободы, твое сердце само поведет тебя.

Теперь слушайте меня внимательно — выберите себе лидера. Он должен смотреть, чтоб никто не отстал. Слушайтесь его!

— Мы выбираем тебя. — ответили ей.

— Я не пойду. — сказала Эрис.

— Что?

— Они же убьют тебя. — взмолился старец.

— Родриго должен знать что моя мать и брат не при чём.

— Они же совсем не любят тебя. — раб Феодосий пытался ее отговорить.

— Любят, не любят. Я не могу бросить их. Я понесу наказание сама и спасу их. — ответила Эрис.

— Мы не уйдем без тебя. — сказали некоторые.

— Уходите. — на глаза Эрис навернулись слезы. — Время больше нет.

Она достала из-под камня давно припрятанный ключ и поочередно, прощаясь со всеми, открыла кандалы. Она приковала Филу.

— Здесь было золото. — Эрис взломала маленький сундук матери и отдала людям все, что нашла. — Этого мало. Потом разделите, когда сами разделитесь.

Да прибудет с Вами Господь.

— Аминь.

— Аминь.

— Ты пожалеешь об этом. — испуганным тоном сказала Фила.

Эрис ничего не ответила. Ее ответ был очередной удар.

— Сиди тихо. Побереги силы для оправданий. Лошадей слишком мало. Будете меняться по очереди — старых и больных посадите сейчас. Уходите на северо-запад и не останавливайтесь, обходите солдат Храма. Заклинаю, не останавливайтесь. Слова «не могу «и «устал» — забудьте. Шанс дается один раз, не подведите меня и сумейте им воспользоваться. Прощайте. — закончила речь Эрис.

— Прощай. — плача прощались рабы и рабыни. — Мы никогда тебя не забудем.

— Прощай.

— Прощайте. Всё быстрее! — приказала Эрис.

Мужчины и женщины быстро выбежали из затхлой пещеры ужаса, не взяв даже воды. В спешке посадили слабейших на двенадцать лошадей и быстро ушли.

Чувство страха затмевало очищение души добрым делом. Эрис ждала Родриго и его людей, готовящихся к долгожданной переправе партии рабов на корабле. Партии начала года, отпущенной Эрис.

Никейский император Иоанн третий сразился против императора Фессалоники Иоанна Ангела. Никейская армия взяла Рентин, осадила католическую Фессалонику и опустошила окрестности. Ангел признал себя вассалом Дуки и согласился принять титул деспота.

В это же время Египетский правитель и франк создали мирный договор.

Таррос и крестоносцы были на Святой Земле Иудейской — их привели для очередного похода. Но планы рухнули.

Ему пришлось своими глазами увидеть истинное лицо следующего за бедными служителями храма, поколения — Тамплиеры, не признавшие мирного договора Ричарда Корнуолла с Египтом, в гневе разорили окрестности Хеврона.

Они ворвались в религиозно почитаемый христианами, иудеями и сарацинами город.

Грабя, сжигая, убивая и ругая честь жительниц, этот кровавый бунт оглашался возгласами — «Во имя Христа! Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу!»

Пропахший кровью и копотью, теперь бородатый Таррос стоял на коленях у местного храма. Он молился Богу о своем прощении.

Великий магистр Арман де Перигор пребывал у себя во Франции. Деяния его Ордена воспринимались им, как кара Господня. Все это дополнилось полным затмением солнца — по западу и востоку прошлось леденящее душу зрелище. Вскоре после полудня, когда солнце было в самом зените, оно внезапно покрылось сплошным мраком, так что его совершенно нельзя было увидеть, и почти целых четыре часа были видны звёзды, словно в ночное время.

Это прибавило ужасу обреченным и вселило уверенность людям меча.

— Пошли, брат. Восточные красотки заждались нас! — над головой Тарроса послышался голос рыцаря. За хорошую службу богобоязненного Тарроса подняли в рыцари, дав ему белую накидку. Сейчас красный крест ее был на груди — по возвращению из похода они наденут свои алые кресты на спину.

Не так представлял себе Таррос бедных служителей храма — в рядах их царил произвол, некоторые, поклявшиеся на Евангелии в безбрачии, не сторонились и мужеложства, из-за чего в лагерях по ночам никогда не тушили факелов.

Герцоги и принцы, понимающие в экономике братья нарушали клятвы, доводя ростощичество до совершенства, из-за чего им должны были даже правители. А те правители на пару с духовенством спешили замутить разум многочисленным внебрачным детям идти в «очищающие грехи» походы и стать героями, раз большего им не полагалось. Обет безбрачия в ордене хитрецы придумали, чтобы наследство оставалось духовенству и властям, а не рядовым из «бедных слуг храма».

Тамплиеры выпускали векселя — кусочки кожи, на которых была указана их ценность, скрепленная отпечатком пальца хозяина. Сначала, отдавая свое имущество, люди получали его. Этот вексель паломники, идущие в Иерусалим, обменивали во встречающихся пунктах обмена тамплиеров на золото. Так люди меньше подвергались грабежу.

Зато орденоносцев любили богачи, щедро наделяя их землей и золотом. Грабители, первые из которых действительно любили Веру и хотели добра, заставляющие идти на убой простой верующий народ, стремительно наживались.

Их военной дисциплине завидовали европейские правители, не сумевшие добиться преданности и доблести. Здесь же шли до конца — победного или предрешенного. Рай был обещан самим магистром — значит, так и будет.

— Пошли, брат! Их черные, горящие от дикого страха, глаза не сравнятся с нашими покорными землячками! — хохотал рыцарь, тянув Тарроса за плащ.

— Не сейчас, брат. Я занят. — одернувшийся Таррос продолжал молитву.

— Ты крепок в вере, брат! Знаешь, таких любят Господин и его приближенные. Если будет угодно Богу, как вернемся, я замолвлю за тебя слово, свирепый монах Таррос. — сказал старшина — какой-то наблюдавший эту картину герцог, имевший вес.

Таррос молча крестился, перебирая черными четками. Его закрытые глаза и шепчущие уста выдавали сосредоточенное богослужение.

Тарросу казалось, что это не он. Несмотря на постоянные молитвы и нищее существование с мечом в руках, он не чувствовал духовного удовлетворения. Он не ощущал очищения. Пребывая последние два года как во сне, он перестал даже задумываться о том, кто он есть на самом деле, слепо идя за старшими в ордене. Исполняя все их приказы, жестокие, иногда отвратительные.

Он поднялся и пошел по городу. Привычные его взору и слуху с ранней молодости вопли взятых горожан, вид разрухи, не поднимали в его пропащей душе жалости. Дым, бъющий в нос, трупы своих и чужих, грохот собираемой наживы и хохот солдат-храмовников — пьяных и трезвых, женский визг, детский плач, причитания и проклятия стариков — ничто больше не могло достучаться до его стального сердца. Угрюмый и хмурый, внушающий страх — в такого ищущего собственной смерти человека превратился Таррос Армандо Каллергис.

Единственное, что обитало в его болезненной высохшей душе — любовь к юной прекрасной девушке Эрис, могила которой осталась далеко-далеко. И его Вера в Бога. Таррос всегда молился за Эрис, мечтая воссоединиться с ней в Раю.

Он не питал надежды к этой жизни, как питали ее большинство рыцарей. Такими самоотверженными людьми, как Таррос и пользовались Папа и его советники, подчинившие орден себе и наживавшиеся на нем. И это не смотря на то, что при посвещении в Папство кусочек его рясы сжигался со словами о тленности этого мира и жизни в нем. Где бы ни прошлись франки, они сеяли произвол, и их бароны выжимали все соки из простых крестьян. Вилланы сбегали от баронов, но их ловили и подвергали жесточайшему наказанию. Простолюдины даже сотрудничали с сарацинами. Ужасный гнет ненасытной знати уничтожал простой народ.

— Non nobis Domine, non nobis, sed nomini tuo da gloriam! *Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу (лат.) * — с этими словами мужчины, утомленные долгими военными походами врывались в дома караемых.

Таррос молча шел, наблюдая буйство сослуживцев. Его не волновали трофей в виде золота и женщин. Его волновало только очищение пропащей души.

Наступила осень. И в сентябре тамплиеры вернулись в Европу из Газы. Граф Шампани Тибо четвертый вернулся после неудачного Крестового похода и завез во Францию куст прованской розы. Чувство прекрасного не покинуло их душ, несмотря на вид крови жителей Святых земель. Ее бордовый цвет пусть напоминает кровь мученников обоих сторон всем.

— Господин. Мой Господин. — граф прильнул к руке Великого Магистра.

— Я рад, что вы остались в памяти Папы, сарацин и иудеев грозными карателями, воинами Христа. — ответил тот. Он восседал на своем темном троне, и одежда была его такой же темной. Золотой крест его опускался до самого живота. Головной убор магистра был расширяющимся кверху конусовидным колпаком. Его длинные одежды спускались до пят, и делалось это из-за высокомерия:

— Нашим планам на востоке чрезвычайно мешает Иоанн третий, правитель Никеи. Его дружба с франком Фридрихом приносит плоды.

— Мы должны вновь продвинуть свое влияние в Анатолии. Разбитые когда-то тюрками, мы никогда не сдадимся. — сказал один из высокопоставленных тамплиеров.

— Каковы будут предложения? Император Священной Римской империи Фридрих второй уже начал наступление на Папскую область, угрожая Риму. Он запретил церковный собор, который намеревался провести папа римский Григорий девятый. Император Священной Римской империи, воюя против городов Италии, приверженных Святому Престолу, захватил Фаэнцу и Беневенто. Пытаясь помешать Папе Римскому провести церковный собор, он начал топить корабли, на которых прибывали кардиналы!

— Подлец.

— Да накажет его Господь. — лицемерно прошипел один советник.

— Никейский Император захватил новые земли. Он хочет провозгласить там свое греческое православие!

— Знаете, Папа решил крестить неверных монголов, пока они не начали принимать сарацинскую веру.

— Никейцы будут зажаты между нами и ними.

— Нет. Не забывай о Сельджукском Риме.

— Эти вонючие кочевники, управляемые учеными, крайне стойки и на войне, и в религии.

— Мы уже уступили им один раз. Их легкая конница непобедима.

Магистр лукаво усмехнулся:

— Мы должны столкнуть добрых соседей Никейцев и тюрков. — магистр озвучивал мысли своего хозяина — Папы Римского.

— Каким образом мы это сделаем? Ведь у них хорошие отношения, несмотря на некоторые вероломства со стороны диких племен?

— Предлагайте, братья.

— Нам нужны свои люди. Только где?

— Естественно, в Никейской империи.

— Допустим, мы внедрим своих рыцарей. А дальше?

— Дальше наши люди интригами и вероломством подпортят отношения нового Султана Сельджуков — Кей Хосрова и Иоанна третьего.

— Мы столкнем их?

— Разделяй и властвуй, сын мой, разделяй и властвуй.

— И кого же мы пошлем? В наших рядах мало греков! Мало кто знает их язык. — сказал капрал.

— Приказываю найти подходящую кандидатуру. Начните проверять всех членов ордена. — произнес магистр.

— Я знаю! — герцог поднял руку. — Я давно приметил одного серьезного человека среди нас. Его слепая вера в правое дело крайне забавляет меня. И он — грек.

— Кто же это?

— Один из тысяч нищих рыцарей. Пару лет назад Вы, Господин приняли его в сержанты. Своей Верой и службой он добился повышения.

— А злость? Мне нужен человек, ярость и тирания которого не имела бы меры!!!

— Я видел его в деле. Жалость — чуждое ему чувство, Господин. Его зовут Таррос Калерджи. То есть, Каллергис.

— Прекрасно-прекрасно… — магистр потирал руки от предвкушения. Он мечтал распространить влияние своего ордена по всей Земле. Золото затмило умы сильных мира сего.

— Веди его сюда. Он здесь?

— Полагаю, как и большинство солдат, его следует искать в домах утешения блудниц, созданных для наших воинов. — предложил граф. — Наши войска демобилизировались только неделю назад.

— Нет, граф. — ему возразил герцог, знающий Тарроса лично. — этот брат действительно соблюдает обет безбрачия. Он под моим командованием. Я ни разу не замечал за ним тягу к земным наслаждениям.

— Брат со слепой Верой, знающий греческий, бесчувственный аскет… Веди его ко мне сейчас же! Немедленно!

Магистр приказал всем выйти, а сам остался ожидать Тарроса.

После недолгих поисков его нашли в старой часовне города Реймса. Таррос и еще пару монахов-тамплиеров мирно спали, когда за ним пришли гонцы.

— Если ты являешься Тарросом Каллержди, выходи, Господин Великий Магистр ждет тебя, брат.

Он молча поднялся с голого пола и прошел к своей лошади под недоумевающие взгляды монахов.

— Давай, Таррос, поторопимся, Господин будет гневаться. — произнес солдат, и они двинулись в путь по сентябрьской дороге, освещаемой предзакатными лучами солнца.

Глава пятидесятая

— Родриго, дорогой, я очень рада, что все обошлось. — говорила мать Эрис, держа коня своего сожителя за уздечку.

Они только прибыли и уже договорились с кораблем венецианцев, дав задаток и обговорив проценты с каждого раба.

— Милая моя, все решает золото. — он поцеловал и обнял свою фаворитку на глазах у всех, чем похоже, вызвал отвращение Евгениуса.

— Мама, а где кони? — холодная догадка полоснула брата Эрис.

— Ах! — воскликнула только прибывшая Элин — сгущались сумерки и полная тишина окутывала их темные заросли около пещеры. Она вбежала во вход.

— Эрис! Ты где? — вопрошала женщина, шаря в темноте. Она полагала, что Эрис сбежала с людьми, следов присутствия которых не заметила.

— Хозяйка! — это был плачущий в темноте голос Филы. Элин зажгла факел.

— Где все? Где Эрис? — глаза Элин сделались, как у помешанной. Руки ее в ужасе начали дрожать.

— Она… Хозяйка… Она отпустила всех… — промолвила Фила.

В пещеру забежали стражники.

— Проклятая тварь! — заорал Родриго. — Я знал, что этой дикарке нельзя доверять! — он взревел. Работорговец почувствовал крах. Полгода работы — на смарку.

— Это все ты виновата! — он ударил Элин, не скупясь на ругательства. — Я убью вас — тебя и твоего выродка!

— Родриго! — голос Эрис прозвучал из темноты.

Люди опешили. Они не ожидали этого.

— Эрис! Где люди?!! — заорала мать.

— Они ушли. — спокойно ответила Эрис.

— Ах ты тварь! С. ка! — Элин начала беспорядочно бить вышедшую к ним Эрис. Эрис стояла, не отвечая ей.

— Отойди, женщина! — это был Родриго. Он вытащил нож и схватил руку Элин.

Эрис подошла к нему.

— Не трогай ее. Она и Евгениус ни при чем. Я сама отпустила их.

— Что ты говоришь!!! Где они — говори!!! — орал он, подняв клинок к ладони матери.

— Они ушли, уже давно. И вам не догнать их. Ясно? Теперь отпустите ее. — Эрис подошла вплотную к разъяренному человеку.

Он полоснул ладонь Элин и та вскрикнула.

— Что ты творишь! Я же сказала, она ни при чем! — крикнула Эрис. — Я осталась здесь, в вашем логове для того, чтобы Вы знали об этом.

Родриго схватил руку Эрис. Он провел острием ножа по ее ладони, сказав:

— Я не сделал твоей матери опасную рану. Вот — видишь, тут сосуды есть на руке. — психопат водил по нему лезвием. — Неглубоко полоснул, чуть кровь — и всё.

Эрис подумала, что с горя он не соображает, что говорит.

— Уберите нож. Меня не запугать этим. — отрезала она. И это подействовало. Он отпустил ее.

— Тварь! — он ударил Эрис. Она вытащила меч. Пару мгновений. Но Эрис не хотела сражаться с человеком матери. Она бросила оружие.

— Я ненавижу вас всех, лютые звери. Ненавижу.

Казалось, она устала и ищет смерти. Фила наблюдала, как толпа бесжалостно испинала девушку. Но душа ее была упряма, как и она сама. Она не выходила из тела.

— Поднимите ее! Я накажу эту дрянь сам!!! — сказал Родриго, подбежав к печи. Он быстро разжег огонь и вложил свой меч в пылающий очаг.

— Я навсегда останусь в твоей памяти, подлая малолетняя дрянь! — приговаривал он, собственноручно раздувая пламя.

Стражи привязали Эрис к столбу.

— Уберите это! — он потянул ее за верхнюю камизу.

Охрана с ножом оторвала рукава у туго связанной девушки.

Они порвали ее жилет, оставив лишь бинты.

— Предательница! — Родриго бил девушку, и никто не помешал ему. Элин смотрела на это. Евгениус уже принял очередную дозу опиума, дабы не нервничать. Пятнадцать взрослых мужчин смотрели, как мерзкий гад начал сжигать ее молодую кожу острием своего меча. Шипение и немые стоны разошлись по пещере. Избитая, Эрис плохо соображала. Но она чувствовала адскую боль.

— Вот так ты будешь красивее! — он выборочно клеймил ее предплечья раскаленным железом. Оранжевое толстое острие меча оставляло светящийся след в полутьме пещеры.

Родриго тонкими полосами прижег ей руки и добрался до шеи. Эти чудовищные шрамы, если она выживет, не уйдут никогда.

— Смотри-ка, кто-то до меня уже прижег тут! — он увидел рубец на животе. — Я ослеплю тебя. — разъяренный разбойник, закончив с шеей, перешел к глазам.

— Нет! — это была Элин. — Нет, Родриго, прошу!

— Что? Я должен наказать дерзкую девчонку, Элин. Не сумела воспитать дите, Элин! Теперь она должна расплатиться!

— Прошу, Родриго! Ради меня… — Элин умоляла. Вид Эрис был ужасающе плачевный.

Он оставил ее. Гневно ругаясь, Родриго бросил меч и вышел. Элин побежала за ним.

Вошел Евгениус. Он вытащил свой нож и под хохот друзей выбрил середину головы Эрис — от лба до макушки.

— Вот так будешь покрасивее! — казалось, ему не жаль собственной сестренки.

Эрис была без сознания от шока. Лицо ее не было сильно избито — лежа на полу, она закрыла руками то, что смогла. Но все нутро ее, казалось, порвалось под ударами разбойников.

Ее спасла мать — не будь Элин пассией Родриго, участь Эрис была бы более плачевной.

— Родриго, что ты будешь с ней делать?

— Убью и все на этом.

Элин фальшиво засмеялась.

— Дорогой, не шути так. Отправишь ее на корабле? — просила мать.

— За такое убожество много не дадут. Могу продавать ее всем желающим. — хладнокровно говорил он, налегая на мальвазию.

— Родриго… Я знаю, я многому обязана тебе… Прошу в последний раз — продай ее и все проблемы закончатся.

— Ты хоть понимаешь, сколько золота мы упустили из-за твоей дочки? Я пошлю завтра по следам беглецов.

— Родриго… Ничего, я поработаю, приведу много девушек. Мы сможем за месяц восстановить партию.

— Работай усиленно, Элин. Иначе заколю дрянь. — сказал Родриго.

Эрис пришла в себя. Адская боль заставляла тело лихорадить.

— Пришла в себя, дрянь такая? — начала мать. — И чего ты добилась, ну вот чего ты добилась??? — ругала она, отвязывая искалеченую девушку.

— Я спасла тебя, мама… — тихо проговорила Эрис, шаркая к пустой клетке.

— Ты всегда была своевольной дурой. Как меня злит эта дурость! Не думай о других — думай о себе. — учила ее мать.

— Нет мама. Кто, если не я?

— Идиотка. Надо учиться на чужих ошибках.

— Прекрати меня учить. Ты меня не растила, чтобы делать это. — отрезала Эрис.

— Я помогу тебе залечить ожоги. После этого оставь нас навсегда. Ради Бога. — Хмуро ответила ее мать, закрывая засов.

Эрис покачала головой.

— Я уйду. Непременно… — слезы душили ее, но она держалась.

— Будь хорошей девочкой. И надень это. — она забросила скозь прутья клетки льняную косынку.

Эрис одела платок, потрогав свою голову. Она еле шевелила руками — ужасные волдыри разбухли и наполнились жидкостью. Следующий месяц сидящая в клетке девушка сражалась за свою жизнь с болью и горячкой от ожогов.

Она наблюдала, как каждый день приводили новых людей. Из старых не догнали никого — кроме беззубого старика. Его веселые речи не давали Эрис сломаться.

И вот завтра наступит день отправления корабляна материк — сегодня они вновь отправятся через леса, но эта дорога не будет такой долгой, ибо порт близко.

— Эрис. Как ты? — это была мама. Эрис не хотела говорить с ней. Мать смотрела на свою выросшую дочь. Свежие шрамы розового цвета блестели. Ровные хищные полосы на руках и шее делали образ Эрис пугающим. Ее короткие волосы наверху и длинные по бокам и снизу делали похоже на какую-то дикарку древного опасного племени. Все это разбавлял взгляд — одинокий, суровый, но все еще не сломленный.

— Эрис. Через час вы уйдете. — сказала мать, смотря на дочь сквозь прутья клетки. Эрис молчала.

— Ты же слышишь меня!

Эрис сидела на скамье. Она не хотела поднимать взор. Прибытие среди извергов было ей ненавистно. Страшная теснота среди рабов могла породить болезни. Эрис косилась на новую партию. Лучше бы ей поскорей выбраться отсюда. Уплыть подальше с этого проклятого острова.

— Эрис! Сейчас ты уйдешь. Я сожалею, что в нашей с тобой жизни все так вышло… — сказала мать. — Я не могу плакать, сколько стараюсь, не могу выдавить ни слезинки… Всегда так. — она улыбнулась.

— Прости за всё, мама… — тихо произнесла она.

Эрис слышала, как плененные выходят из пещеры, лязгая цепями и поднимая ветер. Стражник подошел к клетке. Элин посторонилась. Он открыл замок и подошел к ней. В его руках были цепи и тяжелые кандалы. Он быстро надел их на руки и на ноги Эрис. На ней была только грубая холщовая туника без рукавов и мужские широкие штаны.

Она встала. Эрис не видела солнечный свет уже месяц. Они двинулись к выходу. Стражник взял ее за предплечье, Эрис грубо освободилась.

— Сама пойду!

— Прощай, Эрис. — Элин смотрела на нее. В глазах матери не выражались особые эмоции.

— Прощай, мама. — они обнялись. В груди у девушки рушился мир. Она знала, что на этот раз прощается навсегда. Она больше никогда не увидит мать. Из ее глаз капали слезы, но она поспешно вытирала их.

— Быстрее, быстрее!!! — орал Родриго. Послышались звуки плети.

— Ну всё, иди. Иди. — сказала Элин и они вышли из пещеры. Свет пронзил глаза Эрис. Легкий ветерок овеял ее, принося апрельское тепло. Более сотни мужчин и полсотни женщин были выведены из тесной черной пещеры. Их внешний вид вызывал жалость. Скованые по рукам и ногам общими цепями, они не могли сбежать.

— Скоты, вперед! — Родриго оседлал коня и и хлестнул по земле у ряда рабов. Стражник приковал Эрис в мужской строй, вызвав ее недоумение.

Они тронулись. Шагая по земле, они медленно уходили. Элин не смотрела Эрис вслед, она скрылась в пещере. Евгениус был с остальными стражниками и подгонял их.

Эрис привыкла к боли этого мира. Предел ее понимания жестокости, границы терпения были сдвинуты разрушительными обстоятельствами.

Утро сменилось послеобеденным временем. В нос бил морской ветер. Сквозь стену деревьев пробивался бирюзовый оттенок моря. Шум порта доносился до них.

— Давайте быстрее. Мы на месте. — скомандовал Родриго.

Они спустились с вышины на ровный теплый песок. Уставшие рабы с обреченным видом приближались к отдельно стоящему кораблю. Здесь стояли страшные на вид люди, похожие на свирепых затасканных собак.

Не боясь, что кто-либо увидит их, Родриго провел людей к деревянному помосту. Они подошли к канатам. Родриго переговорил с работорговцами. Они расчитались, посмеялись и разминулись. Эрис видела, как Родриго бессердечно уходил, в очередной раз сломав жизнь стольким людям. Евгениус о чем-то переговорил с новым стражником, который был прикреплен к ним. Он передал ему плату и ушел, не взглянув на Эрис.

Стражник подошел к Эрис. Весь вид ее говорил о необычной судьбе. Он похлопал ее по спине, сказав:

— Мы будем продавать тебя как мужчину. Тебе повезло — за тебя похлопотал мой давний знакомый. Но и не повезло — твоя жизнь будет короткой, в отличие от остальных девушек.

Эрис знала, что мужчин забирают на тяжкие работы и стройку, или на войну. Она не посмотрела на работорговца.

Их подгоняли рядами. Скованные люди кое-как взобрались по неустойчивому помосту вверх, на корабль. Эрис оглянулась — ее родной Крит был как всегда, красив и зелен. Она скользнула взглядом по верхушкам деревьев и горам, вдохнула родной воздух. Здесь родились ее мечты, здесь же они разбились вдребезги.

— Эй, давай быстрее! — стражник взмахнул плетью. Эрис прошла на палубу. Большой корабль. Отсюда было видно лучше. Их сразу же погнали в трюм. Темный и душный — как оказалось, людей здесь ужасно много, неизвестно сколько.

— Всё, сядьте! — стражники приковывали общие цепи к столбам. Вентиляция в верхней части корабля освещала их плачевное положение, вызывающее ужас у неподготовленных умов.

— Господи, благослови… — прошептала Эрис, откинувшись к стене.

Стражники встали. Пара человек встала у входа, остальные вышли.

Они еще долго стояли, Эрис слышала шаги, ругань, беготню над своей головой. Потом корабль двинулся. Ощущения Эрис от качки смешивались с жаркой полудремой. Воздуха было мало.

Проснувшись от того, что на ее ногу наступил стражник, Эрис открыла глаза. Возня в полутьме — но привыкшие глаза видели, как выводили девушку. Эрис сильно вспотела, и духота мешала ей. Кандалы на ногах стерли кожу. Эрис смотрела, как мучается незнакомая девушка. Она рожала.

Стражник ругался. Девушку не соизволили спрятать от лишних глаз. Она лежала и корчилась в муках, а мужчина над ней и смотрел. Подлец трогал ее ногой.

«Какой ужас, Господи… Каков же предел человеческой жестокости?..» — думала она. Эрис не казалось собственное положение катастрофическим — а ведь год назад сама она лишилась своего ребенка точно так же, в диких условиях.

— Помогите!.. — кричала роженица.

— Не ори!!! — злился стражник.

— Эй, брат, разреши помочь! — крикнула Эрис.

Мужчина с недоверием посмотрел на Эрис, но все же подошел. Он отцепил ее, не сняв кандалы. Идти далеко не было нужно. Эрис села рядом с девушкой. Совсем юная — она плакала.

— Тихо, сестра, не плачь. — Эрис погладила ее. Глаза девушки были полны боли и стыда. Страж стоял над ними. — Что стоите? Принесите подстилку и воду. — сказала Эрис. Страж нехотя, послушался.

— Все будет хорошо. Нам поможет Господь. Слушай меня — и все быстро кончится. — Эрис проверила голову малыша. Он был на подходе. — Слушай внимательно и повторяй за мной — дыши глубоко. Представь, что твоя боль — это теплая волна. Не сопротивляйся ей. Прими ее. Она поможет тебе. В промежутках отдышись. Как почувствуешь схватку — вдохни глубоко и тужься низом. Не верхом.

Девушка покачала головой. Эрис дала ей свои руки. Она выкручивала ее ладони, чуть не сломав от боли. Эрис под конец начала давить на живот слабой девушки локтем. Затем развернула плечики малыша. Все получилось.

— Молодец, милая. — сказала Эрис, отдавая ребенка матери. Пришел стражник.

— А еще позже нельзя было? — только сейчас до Эрис дошло, что на них смотрели полтысячи прикованных рабов и рабынь.

— Заткнись и делай свое дело. — Он протянул тряпку. Эрис попросила нож и факел. Она обеззаразила лезвие пламенем, перетянула пуповину у матери и у ребенка и обрезала ее. Дождавшись послед, Эрис вытерла пол под девушкой.

— Все, иди на место! — грубо сказал стражник, толкая ее ногой.

— Сейчас…

— Что развалилась тут, пошла на место! — заорал он на роженицу.

— Подожди, аккуратно, ей же больно! — вступилась Эрис.

— У меня есть приказ! Дай сюда! — стражник начал грубо вырывать только что присосавшегося малыша из рук матери.

— Пожалуйста! — умоляла она. Эрис начала борьбу со стражником, подбежали еще двое. Они начали орудовать плетями, побив и загнав Эрис на свое место. Она наблюдала, как звери забрали новорожденного. Через дырку в стене Эрис увидела, как маленькое живое существо выбросили за борт в море.

— Твари!!! Нелюди!!! — начала ругаться Эрис. Роженицу протолкнули и бросили на место. Она даже не плакала — она оцепенела и обезумела.

— Проклятые… — плакала Эрис…

Долгим и тяжким был путь. Она смотрела через дырку в стене на никак не меняющийся пейзаж моря и думала, что же ее ждет там, за этими голубыми просторами. Вся ее жизнь, само появление на этот свет было ошибкой. Каков предел ее страданий, она сама не знала. Эрис не хотелось опять стать жертвой какого-нибудь зверя. Ей уже не было тяжко в кандалах, и от этой мысли, что она сломалась, стало еще тяжелее.

«Господи, дай мне силы выдержать все это…» — молило её сердце.

Невыномимая духота, неприятный запах пота, рвоты и мочи, голод, жажда и жара мучали всех этих бедных закованных людей в каюте. Кто-то терял сознание. Но она никогда не забудет девушку, которая родила прямо на глазах у всех на выходе к палубе, её обреченный новорожденный живой ребенок, которой был безжалостно выброшен свирепым работорговцем за борт. Эрис не сомневалась, что его отцом мог быть любой из бандитов.

Глаза той обезумевшей от безысходности девушки застряли в памяти Эрис, словно кто-то зарубил их в душе топором.

Эрис осознавала, что замолвленное слово ее братца своим помогает ей не стать поруганной этими разбойниками. В душе, где-то очень глубоко, она благодарила его, осознавая, что больше не увидит из родных никого и никогда.

Магистр восседал на троне, в своей резиденции в Реймсе. К нему попросился герцог и пару тамплиеров. Они привели Тарроса.

— Приветствую, Господин… — сказал герцог.

— Приветствую Вас, бедные слуги Господа. — вдохновенно говорил магистр. — Я никогда не вызываю к себе по пустякам. Никогда.

— Мы привели этого человека — Ваш слуга, неимущий воин Христа. Его Вера непоколебима, его преданность неоспорима. — они говорили, стоя на коленях.

— Сын мой, подойди. Добрый брат, чтобы попасть в Рай, нужно заслужить его. — сказал он, смотря Тарросу в лицо. — Посмотри на меня, сын мой. — Таррос поднял голову. — Ты соблюдаешь все предписания, и Бог выбрал тебя. Я вручаю тебе миссию — ты свирепый воин Его. Иди и покажи всем неверным, каково это, ослушаться Его Воли.

— Что я должен делать? — спросил Таррос.

— Тебе предстоит долгий путь. Ты уйдешь в земли Анатолийские, к нашим раскольникам. Ты уйдешь на границу к самим сарацинам, и твоя задача — разрушить их дружбу и союз. Ибо Бог только с нами, сын мой, наш добрый брат.

— Я буду исполнять всё, как Вы от меня просите. — он вопрошал взглядом.

— Чего ты ждешь от меня? Ты колеблешься? — Подозрительно сказал магистр. — Я позову другого. Ты все еще не понял чести, оказанной тебе?

— Я все понял. Я не колеблюсь. Я просто хочу отпущения грехов.

— В таком случае, я отпускаю их тебе, сын мой. Иди через земли Антиохии в Анатолию очищенным и обновленным. Встань и иди, сын мой.

Таррос встал. Как ни странно, от слов великого магистра ему не полегчало. Он подумал — кто такой этот человек в рясе, чтобы отпустить его грехи, о которых ему ничего неизвестно? Но тут же отбросил эту «греховную мысль».

— Отправляйся в путешествие прямо сейчас. Наши люди помогут тебе стать ленником приграничной крепости. Ты станешь хозяином тех мест — сделай все, чтобы столкнуть магомедян и православных.

— Я понял. — промолвил Таррос.

— Иди, сын мой, иди. — сказал магистр, улыбаясь.

Тарроса омыли, сбрили бороду, постригли и переодели в богатые доспехи, выделив золота на подкуп знати. Герцоги дали ему письмо магистра. Они научили его всему, что он должен был делать. Произвол и подлость были ключом к успеху. И никого не интересовало, что Таррос может лишиться жизни. Жизнь одного для власти — ничто, ибо ее ценой можно потихоньку приближаться к победе. Это как игра в шахматы — жертвуя очередной пешкой, через ловушку ты подставляешь врага, уничтожая его и побеждаешь.

Долгий путь из Франции в Анатолию должен был преодолеть он с маленьким отрядом. Задача была непростой. Но верный служивый, привыкший к заданиям, Таррос был уверен, что справится.

Глава пятьдесят первая

Корабль жестко причалил. Утомленые измученые люди потихоньку начали выбираться из корабля. Подгоняемые стражей, они с трудом перебирали ногами. Эрис не замечала ничего — здесь, как оказалось, никто не стеснялся быть работорговцем.

Эрис не знала, где они. Но затем услышала, что они в самом Константинополе. Огромный город и сонмы людей окружили их. Они давили и наваливались на уставших путников. Их повели на временное пребывание. В огромном доме им дали омыться. Одежду не дали — постиранная своя высушилась прямо на телах людей. Женщин вывели в мраморный коридор и заново сковали. Вывели и мужчин. Эрис прошла в конец мужского строя. Она боялась, что работорговец забудет завет.

— Половину мы отправим в Анатолию. Половину веди на рынок. — она слышала обрывки фраз. Кто-то попросил пить, но получил ругательства.

— Ты только что из воды, чего надо?

Два человека прошлись между рядами — они указывали на самых сильных и красивых. Поднялся скандал между работорговцами — никто не хотел иметь плохой товар. В конце концов половину увели. Рабы прощались глазами между собой. Они не знали друг друга, но сочувствовали.

Впереди ждала неизвестность.

Долгий пеший путь чуть не свел Эрис и остальных с ума. Это казалось бесконечностью. Все рельефы были пересмотрены ими. Они шли больше трех недель. Им не дали даже сандалий. Люди привязывали кору деревьев к подошвам ног. Два человека, не выдержав, умерли по дороге. Среди них был и веселый старичок. Они перешли границы Латинской Империи и Никейского Государства. Теперь люди находились на территории Иконии — Конийского Султаната Сельджукского Рима.

Их привели на рынок. Здесь это называлось базаром. Зной и жара — стояло начало июня. Солнце отчаянно пекло их. Стражники были те же, что и на Крите. Их вели, и восточный рынок гоготал и кипел.

Эрис чувствовала свое унижение. Она осязала взгляды людей. Ее шрамы были ярко видны. Волосы чуть отросли. Но это ничуть не придало ей благородный вид. Девушек приковали отдельно. В этой части базара продавали исключительно людей. Она смотрела, как знать и богачи покупают девушек, как скот, выбирая и проверяя на изъяны.

К ним подъехал человек с замотанным лицом, окруженный угрожающей свитой.

Работорговец усердно рекламировал свой товар, не жалея глотки.

— Мне нужны воины. — это был египетский тюрок-мамлюк. Они постоянно покупали плененных соседними племенами кипчаков и молодых христиан в свои войска. Он говорил на персидском. Эрис понимала его.

Выбрав сорок лучших человек, он почти опустошил мужскую сторону.

— А это кто? — он указал на Эрис. Она побоялась смотреть на него.

— Это — хороший солдат. — ответил переводчик работорговца. Мамлюк решался на покупку.

— Это девушка? — спросил он у работорговца.

— Да.

— Фитна, фитна *смута, искушение (арабск.) * — ответил тот и отвернулся.

— Не берешь?

— Нет. — ответил тот, расчитываясь. — Из-за нее может начаться беспорядок.

Мамлюк ушел, ведя колонну из греческих рабов и половцев, купленных рядом с ними.

— Вот зараза, какого черта ты тут делаешь! — вспылил работорговец. — Я продам тебя в Никее в дом утешения, там точно купят. — он ударил Эрис плетью.

— Подлый гад. — она встала и дернула его за плеть, намотав на руку. Тот упал. Ему на подмогу подошли двое и ударили Эрис.

— Эй, стой!!! — крикнул кто-то по персидски.

Этот человек остановил зверство.

— Ты кто такой? Пошел вон, пока тебя не сломали! — крикнули критяне.

— Я — Малик бай, бей племени Баяты. Уйди с дороги. — человек растолкал работорговцев и посмотрел на сидящую у столба Эрис с жалостью.

— Я не буду делать ничего, чего ты ждешь от меня. Я умею только обращаться с оружием. — прорычала Эрис на персидском, не глядя на покупателя.

— Сколько просишь? — спросил он у продавца. Бей был одет в кожанные легкие доспехи с нашитыми на них пластинами. На голове его была черная войлочная шапка с пришитой кожей, обделанная мехом.

— Сто золотых.

— Эй, бай, мы не можем купить раба — народ голодает. — сказал воин рядом с ним.

— Заплатим ему золотом. А зерно возьмем у Стефана в долг. — ответил он. — Я беру. — он вытащил золото и заплатил работорговцу. С Эрис сняли кандалы и начали вязать веревки.

— Что творишь? Убирай это! — крикнул Малик бай.

— Сбежит. — сказал переводчик.

— Пошли, девушка. — сказал новый хозяин.

Эрис со страхом в сердце пробиралась сквозь толпу, следуя за покупателем. Запахи рынка окутали ее. Все происходящее казалось ей безумием.

— Давай, Арслан-альп, уступи лошадь девушке! Будь милостив! — сказал бей, отвязывая уздечку от столба стоянки. — Езжай с Аятом. — этот странный язык казался Эрис незнакомым.

— Бшин дар боло асп, хохар. *сядь на лошадь, сестренка (перс.) * — сказал Арслан-альп.

Эрис послушалась и залезла. Бей внимательно смотрел, что она делает. Эрис ловко управлялась с конем. Бей покачал головой.

Они дождались своих, загрузили зерно и тронулись в путь. Жара выводила всех из себя.

Они выехали за пределы города. Лошади под ними были маленькие и крепкие. Эрис видела лица суровых бородатых войнов — хмурые и большеголовые, они внушали в неё ужас. Их заплетеные в косы волосы торчали из-под шапок. У каждого были изогнутые сабли, луки и булавы, а у двоих из них тяжелые топора — секиры. Доспехи их состояли из кольчуги, толстой бычьей кожи на войлочной подкладке и круглые щиты. Они о чём-то говорили между собой, смеялись и спорили, но Эрис не разобрала ничего. Были среди них и русые, как Никон, и темные.

— Су иш! *воду пей (тюркс.) на, возьми *Ма, ал! — протянул кожанный бурдюк бей, успокаивающе смотря на Эрис. Она с опаской и недоверием все же взяла воду. Было слишком жарко.

— Ты откуда, сестра? — спросил Малик бай на персидском.

— Я из-за моря. Из Кандии. — сухо ответила Эрис, ведя лошадь рысью.

— Как зовут?

— Эрис. — солнце калило войнов и Эрис. Лишь горячий ветер немного радовал их. Они проезжали по лугам, еще сохранившим пеструю зелень. Саранча стрекотала и птицы молчали. Только горлицы ворковали где-то в зарослях окружающих деревьев. Кони шли, шелестя сухой травой протоптанной дикой дороги.

Наступил вечер. Они остановились, спешились, сняли шапки и принялись обтираться сухой землей. Эрис с дикими глазами смотрела на них.

— Су йок кой! *воды нет же! (тюркск.) * — сказал пыльный Арслан-альп, заметив на себе взгляд Эрис. Эрис одернулась, слезла с лошади и сжалась в комок под деревом.

Войны оставили свои луки, сняли верхние кожанные сапоги, оставив толстую войлочную обувь на ногах. Они построились в ровный ряд на опушке, а Малик бай встал впереди всех. Он прикоснулся к мочкам ушей пальцами и начал громко что-то певуче выкрикивать. Потом все десять человек «умыли» лица сложенными руками. Затем он сказал то же самое, только быстрее. Потом бей сложил руки на животе и начал громко читать молитву. Они делали движения в поясных и в земных поклонах. Синхронные и смиренные — Эрис заворожило это необычное действие. Они стояли и садились. Войны сели и поочередно повернулись к своим плечам, что-то шепча. Потом они сидели и шевелили губами, прикасаясь к костяшкам фалангов пальцев правой руки поочередно. Эрис поняла, что это делается для того, чтоб не сбиться со счета. Затем один воин долго и протяжно, прекрасным голосом протянул какую-то молитву или песню на арабском. Эрис не поняла, что это такое. Малик бай говорил на своем языке и они громко вместе сказали «Аминь», чем очень удивили Эрис. Проведя по лицу руками, они встали.

— Бак гардашым, бул кыз шашырды, бизде бакийорду. *смотри, брат, эта девчонка удивилась, смотря на нас (тюркск.) * — сказал один воин, заметив тщательно скрываемую реакцию Эрис.

— Хичбыр шей, алышмак. Йаваш-йаваш бизде алышыр, ИншаАллах. *ничего страшного, потихоньку-потихоньку она привыкнет к нам. (тюркс.) * *Если Богу будет угодно. (арабс.) *

Эрис поняла только йаваш-йаваш. В персидском языке есть это слово.

Они решили больше не идти. Войны сняли груз и распрягли лошадей. Эрис занялась своим конем. Быстро управляясь с седлом и сбруей, она вызвала интерес Малик бая.

— Ты умеешь обращаться с конем. Где научилась?

Эрис боялась разговаривать со страшным воином. Он, как и все мужчины на этой земле, казались ей воплощением зла.

— Всю жизнь свою я провела на коне, бай. — ответила Эрис, осматривая копыта.

— Йакшы-йакшы. — довольно покачал он своей косматой головой.

Войны ели вяленое мясо, запивая водой из овечьих бурдюков.

— На, ешь! — сказал Малик бай, протягивая кусочек одиноко сидящей Эрис.

— Спасибо, не хочу.

— У нас принято кормить рабов с общего стола. У нас принято кормить пленных тем же, что ешь сам. Ешь!

Эрис боязливо взяла кусок, косясь на остальных.

— Спасибо.

— На здоровье.

Он ушел, а Эрис не смогла съесть мясо — она почувствовала запах баранины. Эрис с детства не переносила ее.

Кочевники прочитали молитвы еще два раза. Воины уснули прямо под открытым небом у костра. Один воин не спал — караулил. К середине ночи он разбудил другого и лег спать сам.

Эрис уснула, сидя под деревом рядом с караульным. Благо, воин не смотрел в ее сторону — будто бы Эрис и не существовало вовсе.

Ранним утром после очередной молитвы они настреляли дичи и приготовили похлебку. После спокойной ночи Эрис начала потихоньку привыкать к окружению. Ее подкупали их частые молитвы.

Долгий путь и привалы, и к завтрашнему вечеру с вышины Эрис увидела множество круглых шатров, от которых в небеса шел дым тонкими струйками.

— Дом — наше поселение. — сказал бей. Эрис не говорила и не смотрела ни на кого. Она боялась будущего. Они понеслись галопом.

Войны спустились. На подходе Эрис услышала звуки барабанов. Люди начали приветствовать бая. Флаг племени развивался на воротах стойбища. Эрис распознала только стрелу — на тамге перед стрелой левее были две линии, прямая и такая же, с маленьким лучом, исходящим в правую сторону.

Эрис смотрела на простой народ, добродушие которого вселило в Эрис немного спокойствия. Женщины в разноцветных кафтанах и с покрытыми головами, дети и мужи — все махали любимому баю.

Они проскакали по дороге, вокруг которой стояли шатры. Тут пахло дымом и степной травой. Стоял закат.

Войны спешились.

Эрис увидела, как бай здоровался с женщинами — видимо матерью и женой. Его облепили пару ребятишек. На Эрис с любопытством смотрели женщины и дети — ее необычный суровый вид и неподобающее одеяние вызывали интерес.

Эрис спрыгнула с лошади.

— Кто это? — спросила жена Малик бая.

— Я помог этой бедной девушке, купив ее на рынке. Она говорит, что умеет воевать. Нам нужно это. — сказал бай жене. — Не обижайте ее, она не нашей веры. Проявляйте милосердие, быть может, Аллах наставит ее.

— Слушаюсь, мой беай. — женщина прошла к Эрис.

— Ассалам алейкум*мир тебе (арабск.) *, абла *сестра (тюрк.) * — сказала она. Эрис не поняла ее.

— Хуш омадед, хохар. *добро пожаловать, сестра (перс) *.

— Спасибо. — Эрис ответила на персидском.

— Я покажу тебе гостевой кииз, пошли за мной. Тебе нужен лекарь? — женщина была приятна на вид, сероглаза и белолика. Ее одежда была необычна — длинные до пола приталенные платья с разрезом до колен и плотный жилет. На голове была шапочка-такия, расшитая бусинами и каменьями. На такия была приколота длинная атласная ткань, спускающаяся к спине и закрывающая собранные волосы. На ногах были широкие шаровары и замшевые сапоги с узорами. Такие же узоры Эрис уже видела на воротнике Орденовской накидки Тарроса.

— Спасибо. Нет. — сказала Эрис. Она прошла за женщиной. Их облепили ребятишки.

Эрис вошла в юрту впервые. Она была удивлена, оглядываясь — дом, в котором нет углов. Посреди него был такой же круглый очаг. Везде было скромное убранство и народная вышивка. Эрис затосковала по Кандии.

— Отдохни здесь, ты понимаешь язык?

— Да, персидский. — ответила Эрис, смотря на стелющую длинную войлочную корпе, женщину. Вокруг очага были разбросаны овчины, а над входом висела камча.

— Никто без спросу не зайдет, не бойся. Меня зовут Фатима.

— А меня — Эрис. — ответила девушка, садясь. Она все еще была напугана, и боль этой жизни не позволяла доверять никому.

— Не бойся, все будет хорошо. — Фатима-хатун с жалостью оглядела шрамы Эрис.

— Благодарю… — Эрис хотелось плакать, увидев доброту. Она обняла себя руками, скрывая изъяны.

— Сейчас я принесу тебе поесть. Мы, кочевники, никогда не бросаем обездоленных и попавших в беду.

Красивая женщина вышла, оставив Эрис наедине с мыслями. Ее голова и мышцы гудели от усталости.

Она, окутанная прохладой кииза, упала и уснула.

Проснувшись, Эрис обнаружила возле себя остывшую еду и лепешку на серебряном подносе.

Девушка вспотела и одежда ее была грязная. Эрис поднялась с места. В юрте было темно — только вверху было круглое отверстие, через которое Эрис увидела звездное небо. Тишина, лишь сверчки трещали. Вдалеке можно было услышать тихое урчание речки.

Эрис огляделась вокруг — она увидела спящую женщину на застеленном полу. Это была мама Малик бая.

Эрис захотела выйти. Она направилссь к выходу.

— Дочка, тебя проводить? — спросила женщина.

— Да… Если можно. Мне нужна уборная и вода.

— Пойдем. — она проводила Эрис за стойбище. Только проходя мимо раскинувшихся шатров, Эрис заметила их расположение — подобно улицам были выстроены проходы между ними.

— Ты — наша гостья, девушка. — добродушно сказала женщина на персидском. — А откуда ты знаешь Форси? *персидский язык*

— В детстве выучила. От соседей. — ответила Эрис, умываясь в холодной горной речке, что тонкой струйкой протекала у стойбища. Вся жизнь Эрис казалась сном — она вспомнила Персиуса, Янниса, ребят и прошлую жизнь, ушедшую безвозвратно. Она вспомнила Тарроса и ей стало дурно. Она вспомнила пустые страдания и тоску по человеку, изуродавшему ее молодую жизнь. Слезы покатились из глаз девушки. Ночная прохлада степи овевала ее лицо.

— А мы служили у Хорезмийского шаха. Язычники монголы наступали, и нам пришлось откочевать с родных мест, как и северным племенам. — женщина посмотрела на Эрис. — Девочка, ты плачешь? — спросила она.

Эрис лишь сиротливо сидя на земле, всхлипывала и вытирала слезы.

— Не плачь, милая, не плачь. Здесь тебя не обидят. Не плачь, все будет хорошо. — женщина, пахнущая дымом, молоком и хлебом, обняла Эрис. Она гладила ее по худой спине, хребет которой выделялся из-под ткани.

— Я хочу умереть, умереть, хола…

— Зови меня Амина ана. Пусть никто и ни в коем случае не желает себе смерти! Если человек благороден, то у него еще есть возможность приумножить свои хорошие поступки, а если грешен, то может исправиться. Так сказал наш пророк, да благословит его Аллах и приветствует. — она встала и потянула Эрис. — Пойдем, тебе надо переодеться. Так ходить нежелательно. Везде есть нехороший глаз, а ты очень красивая девочка. — сказала женщина. — Меня зовут Амина, я — мать Малик бая.

— Спасибо Вам за Вашу доброту. — проговорила Эрис. Ей стало стыдно за проявленную слабость.

— Не стоит благодарности. Все, что делает человек — должен делать ради Лика Всевышнего, совершить что-либо, ощущая себя пред Богом, а не в угоду людской молве.

Эрис улыбнулась.

Они прошли обратно. Девушка смотрела на стражников у костров — угрюмые и суровые, стояли они на своих постах и секиры их блестели, отражая пламя.

Таррос и его отряд из пятидесяти человек совершил долгий переход из Франкских земель в греческие. Их цель была фанатична. Подстрекаемые и разоженные словами алчного магистра и кардиналов, казалось, в глазах их отсутствовали собственные души.

Они подошли к крепости, где по договору должны были поступить на службу Архонта как Никейский отряд франков. Письмо магистра лежало у Тарроса в кармане за кольчугой. Таррос двинулся к далеким стенам границы Иконии и Никеи. Но его взору открылись многочисленные стада овец.

— Двигаем к нему! — сказал Таррос. Долгий путь возбудил в нем привычную свирепость.

Таррос наблюдал двух огромных белых псов пастуха. Верные, они бродили меж сонмов баранов и коз.

— Эй, пастух! — обратился Таррос к человеку, замотанному, как сарацин. — Бог в помощь тебе!

— Благодарю, добрый человек. — он говорил на греческом.

— Твой пёс?

— Да. — сказал пастух, потрепав умное животное, размером с теленка.

— Ты армянин?

— Нет, я тюрок. — ответил пастух.

Таррос загадочно улыбнулся, смотря на своих солдат.

— Слушай, если я дам тебе десять золотых, ты убьешь своего лохматого друга? — спросил командир, смотря на него с высоты своего коня.

Пастух недоверчиво оглядел матерого человека с пронзающим собеседника взглядом. Его псы сели рядом и высунув языки, громко дышали.

— Купи овцу лучше. Я сам разделаю. — предложил пастух.

— Нет. Ты не понял меня. Я про пса твоего спросил. — Таррос въедался синими глазами в чабана.

— Пятнадцать дашь? — спросил пастух.

— Дам, дам. Зарежь его. — холодно отрезал Таррос, достав мешочек.

Пастух быстро привязал одного пса к стоящему в поле дереву, а второго, более преданного хозяину, связал по передним и задним лапам. Он замотал ему пасть. Пока псина соображала, пастух навалился на него и резко перерезал ему глотку.

— Хорош мужик, хорош. — сказал довольный Таррос и протянул монеты пастуху. — На эти деньги можешь купить себе десять таких собак.

Пастух улыбался.

— А если добавлю золота, снимешь шкуру? — продолжил жестокий Таррос.

— Добавь, да будет доволен тобой Аллах.

— На. Еще пять золотых. — Таррос отсчитал монеты. Они блестели на солнце.

Пастух подвесил тушу огромного пса. Он быстро, под неистовый лай живого собрата, содрал шкуру.

— Вот. Заберешь? — спросил грязный, весь в крови, пастух, протягивая трофей.

— Нет, оставь себе. А ты можешь его освежевать?

— Добавь золота. — сказал мужик, забирая монеты из рук Тарроса.

Таррос засмеялся. Его ровные зубы сияли в злом оскале. На еще более загоревшем, чем раньше, чистом лице они выделялись своей хищной белизной.

— На, еще пять. Купишь еще три таких псины.

Солдаты-тамплиеры с недоумением смотрели на своего командира, сыплющего золотом. Но никто не смел говорить с ним.

Пастух принялся рубить ножом куски мяса бедной собаки. Скользкое и теплое, оно не поддавалось. Таррос протянул свою секиру. Через десять минут от собаки осталась груда мяса и отходов.

— Хорош мужик, хорош. — сказал Таррос, разворачивая лошадь.

— Эй, дай еще золота, я зажарю и съем кусок! — сказал падший человек.

Таррос махнул рукой и начал удаляться к крепости.

— Командир, что это было? — явно брезгуя, спросил осмелившийся солдат, капитан Леон.

— Глупец, собака для кочевника, для пастуха — и друг в одиночестве, и защитник от волков, и помощник со стадом. Пока в сарацинских рядах будут такие продажные гниды, предающие своего товарища, как этот пастух, мы всегда будем побеждать. — заключил хитрый стратег Таррос.

Они направились к Византийской крепости Белокома приграничного Архонта. Архонты имели огромную власть над своими поддаными крестьянами. Они выжимали все из бедного народа, не жалея его. Но Император Иоанн Третий, феномен среди правителей, старался давить на богачей, призывая их к хорошему отношению с бедняками. Большинство покорялось приказам, но некоторые не слушались. Папскими людьми по его приказу через голубиную почту был спровоцирован небольшой бунт, и архонт попросил отряд у Никейскооо императора. Теперь подстроенные обстоятельства складывались Тарросу на руку. Перебив по дороге встретившихся ему войнов Иоанна третьего, теперь он, как часть армии Никеи, направлялся к стенам Белокомы. Письмо папы будет лежать в рукаве.

Крепость контролировала продвижение по нижнему течению реке Сангарий, три дороги на Никею и две на Пруссу. Этот важнейший стратегический объект необходимо было столкнуть в споре с сарацинскими соседями. Но газизы — пограничные воины Веры, набираемые султаном преимущественно из кочевых простодушных тюрков, могли существенно помешать планам командира, упавшего в бездну Ордена крестоносцев.

Глава пятьдесят вторая

Эрис облачилась в тюркские одежды. Ей оставили желтое платье. Яркое, оно подчеркивало ее неиспорченную молодость и красоту, не стертую трагическими обстоятельствами. Эрис вышла на утренний двор. Она стеснялась показаться кому-либо на глаза, тем более — мужчинам. Ткань на ее такия развевалась на степном свежем ветру.

— Доброе утро, Эрис! — Фатима подошла к ней в сопровождении нескольких женщин. — Какая же ты красивая в этом платье!

— И величаво-неприступна, как девушка в желтом! — сказала одна женщина на своем языке.

— Грустная. Смотри на ее пальчик — там колечко блестит. Она что, замужем? — спросила другая.

— Прекратите. — одернула женщин Фатима-хатун.

Но женщины уже завели свою певучую песню. Они встали около Эрис, и, смотря на нее, начали тянуче и печально петь. Песня летела по ветру, заставляя прислушиваться каждого…

Sarı gelin

Saçını uzun örmezler

Gülü sulu dermezler

Sarı gelin.

Люди и воины, дети смотрели на них. Эрис смущало это.

Saçını uzun örmezler

Gülü sulu dermezler

Sarı gelin

Bu sevda ne sevdadır

Seni bana vermezler?

Ne edeyim aman, edeyim aman?

Ne edeyim aman, aman…

Sarı gelin

Bu sevda ne sevdadır

Seni bana vermezler

Ne edeyim aman, aman

Ne edeyim aman, aman

Sarı gelin

Bu derenin uzunu

Çoban güder kuzunu, kuzunu

Bu derenin uzunu

Çoban güder kuzunu, kuzunu

Bir kez olsun görseydim

Nazlı yarimin yüzünü

Ne edeyim aman, aman

Ne edeyim aman, aman

Sarı gelin

Bir kez olsun görseydim

Nazlı yarimin yüzünü

Ne edeyim aman, aman

Ne edeyim aman, aman

Sarı gelin…

Они не заплетают твоих длинных волос.

У них не принято срывать цветы, покрытые росой.

Что это будет за любовь

Если тебя не выдадут замуж за меня?

Не заплетают твоих волос.

Не срывают в росе цветок

Златовласая невеста…

Что это за любовь

Не отдадут тебя за меня.

Что мне делать, что же я могу сделать?

Что мне делать, горе мне, горе!

Недоступная невеста…

Что это за любовь

Не отдадут тебя мне.

Что мне делать, что же я могу сделать?

Что мне делать, горе мне, горе!

Златовласая невеста…

Глубоко ущелье это…

Ягненок пастыря — его ягненок…

Глубоко ущелье это…

Верни, чабан, ягнёнка…

ягнёнка…

Чтобы — мне дожить до дня,

Когда увижу застенчивый лик моей возлюбленной.

Что мне делать, что я могу сделать?

Что мне делать, горе мне, горы!

Недоступная невеста…

Как же красиво пели эти женщины! Их голоса были сильны и чувственны. Ярким потоком пронеслись по предгорьям чаяния народной песни о несбыточной мечте бедного влюбленного.

Эрис конечно же поняла, что столько эмоций может быть только в песне о любви…

Быт кочевников был совершенно нов для Эрис.

— Эй, кизим, иди сюда! — это была Амина ана. Она позвала Эрис к главному шатру.

Эрис шла, и ей казалось, что все смотрят на нее. Эрис думала о том, что же ее ждет в будущем.

— Давай, я познакомлю тебя с внуками: вот старший сын Малик бая — Айтогду.

Эрис улыбалась малышу семи лет — он так был похож на Диониса.

— Ты мой золотой! — сказала Эрис и потрепала его по солнечным волосам, которые были подстрижены, как у Никона. Глаза его были не как у греков, немного миндалевидные и загоревший носик его был вздернут на конопатом обветренном личике.

— Абла. — он сделался серьезным. — Я не маленький, не надо меня гладить! — заявил он. Эрис это забавило.

— Тогда я сделаю для тебя настоящий лук, раз ты уже большой. — склонившись над мальчиком, сказала Эрис. Глаза его загорелись.

— Правда? — он впился в Эрис своими коричневыми очами.

— Конечно. Я умею держать слово.

— А это мой второй внучек — Беркут. — Амина ана показала второго малыша. Кожа его была розоватая, а волосы — черные и жесткие. Прямые, они лоснились на солнце. Малыш был четырех лет на вид. Его опущенные веки и голубые глаза больно напоминали Эрис Тарроса и его трагически погибшего племянника Джузеппе.

Эрис обняла мальчика и поцеловала его. Мальчик стоял и смотрел на красивую добрую тетю.

— У меня ничего нет, но я скоро что-нибудь подарю и тебе, маленький.

— А это — мой младшенький. — Фатима-хатун показала годовалого мальчика, он тоже был прелестен, и черненькие глазки его были необычны — небольшой разрез их придавал миловидности. Казалось, он очень пухленький. — Его зовут Батур.

— Какой сладенький! — сказала Эрис. Неудобная такия мешала ей. — Можно? — она протянула руки к ребенку.

Фатима дала его Эрис. Малыш был мягенький и тепленький. От чуба к макушке черные волосы были заплетены в косу.

— Хороший мальчик. — трогала его Эрис и улыбалась, в ответ малыш улыбался тоже.

— Маленькому скоро будем делать суннет. — сказала его бабушка.

— А что это? — спросила Эрис.

— Это очищающая процедура. Верующий обязательно должен сделать это. — она потрогала малыша за штанишки и засмеялась. — Так что ты вовремя. Зарежем двух баранов и сделаем похлебку — накормим бедных и нуждающихся. Будешь помогать!

— Конечно. — ответила Эрис.

— Ну, пойдемте в ткацкую? — предложила Фатима.

Они прошли по длинному двору и попали в крытую площадку, на которой собравшиеся женщины плели ковры, выделывали и красили шерсть, кипятя её. Везде висели готовые нити, сушась. Разноцветные, создавали они веселое настроение. Эрис засмотрелась на то, как несколько женщин сидят за гулким веретеном. Станки для плетения ковров были и большие, и маленькие. Висели и ковры, и коврики, начиная от размеров подушки, заканчивая длиной добротной комнаты. Эрис с любопытством разглядывала, как проворно орудуют мастерицы.

— Хочешь попробовать? — спросила Амина ана у Эрис.

— А можно?

— Ну конечно! — она рассмеялась. Эрис передала бабушке пригревшегося в объятиях Батура и присела на освобожденное мастерицей место.

— Смотри — это основа. — Амина ана показала Эрис нити, расположенные на раме. — Мы прядем нити из овечьей шерсти. Но также используем верблюжью, козью, шелковую и хлопковую нить. Если будет последняя — такой ковер нельзя вешать, перекосит рисунок. — девушка внимательно слушала ее. — Но овечья шерсть и красится лучше, и крепче, и теплее.

— А рисунки? Кто составляет эту красоту так гармонично?

— Наши мастерицы. Они специально придумывают и составляют прекрасные орнаменты — цветочные и геометрические, повторяющиеся и централизованные.

— Как красиво… — Эрис погладила нежные шелковые нити. — А невозможно выплести животных? Например, лошадь? — Эрис оглядела висевшие изделия и чертежи, не обнаружив зверей.

Некоторые девушки рассмеялись ее вопросу, а Фатима недовольно оглядела их.

— Дочка. Понимаешь, раньше, когда наши предки были язычниками, это считалось допустимым. Но когда наши племена огузов приняли Ислам — единобожие, изображение всяких живых существ исключилось, как и идолопоклонничество.

— Все так строго? Совсем-совсем? Хоть малюсенький жук?

— Ну, иногда мы плетем узоры с птичками — не в центре изделия. — поведала мама. — Мы также начали вносить шестигранники и арабески на ковры с персидским ассиметричным узлом. Знаешь, однажды, достопочтимый пророк, — когда мама сказала слово «пророк», все хором поприветствовали его, удивив Эрис. — Зайдя в комнату своей жены Аиши, увидел занавеску с бабочками. Когда он молился, этот пестрый узор отвлекал его, и пророк сказал, что негоже в доме иметь изображения — ангелы не зайдут в него. Тогда его жена разорвала занавеску и сшила из нее подушки.

— Ясно… А краски? Где Вы достаете столь богатую палитру?

— В полях. Цветы, травы, кора деревьев и даже глина — все имеет свой оттенок. Самые распространенные — ромашка, молочай, марена, ингофера, дуб, яблоки. Хочешь оранжевый или зеленый цвет — два раза красить будешь, чтоб цвета смешались. Но вначале нужно поместить пряжу в протравы и тщательно высушить.

— Это так интересно. — сказала Эрис, взяв ведущую нить в руки. Она наблюдала, как тяжелые нити основы ровно и красиво нисподают с верхнего лучевого ролика на нижний.

— Вот так. Теперь смотри — этот тюркский симметричный узел вяжется так. — она соединила две вертикальные нити и протянула между ними другую. — А так, — мама потянулась к другому ковру. — Персидский ассиметричный. — она взяла две вертикально натянутые нити, под правую продела ведущую нить. Затем она наплела нить на левую основную и протянула на образовавшийся участок пряжи.

— Отрежь излишек, протяни два ряда уток и попробуй сама.

Эрис схватила на лету и проплела ряд тонкими проворными пальчиками, смотря на плановый чертеж.

— Молодец! Да у тебя ж отлично получается! — воскликнула Фатима под одобрительные возгласы девушек.

— Теперь закрепи узлы. — Амина ана дала в руки Эрис тяжелый гребень.

— Вот так? — Эрис придавила узлы к общему плетению гребнем.

— Молодец! — женщины засмеялись. — Оставайся в мастерской, у нас девочки с детства учатся этому ремеслу.

Глаза девушкизагрустили.

— Я знаю свое положение. — она опустила голову. — Я всего лишь жалкая рабыня… Вы хорошие люди. Если Вы прикажете мне. — на глазах Эрис блеснули капли сдерживаемых слез.

— Не говори так. Никто не смотрит на тебя, как на рабыню. Мой сын помог попавшему в беду человеку — это его долг.

— Я с детства занималась искусством ведения войны. Такая женская работа — не для меня. Моя рука привыкла к мечу и луку. Вместо мягкой подстилки — скрипучее седло.

— Я понимаю тебя. Наши женщины — тоже воинственный народ. Посмотри — Айгюль, Нуркыз, Айше. — девушки приоткрыли жилеты — у каждой на поясе были ножны, в которых красовался кинжал. — А я и Фатима кроме ножей вообще носим с собой мечи, если ты заметила.

Эрис улыбнулась.

— Жизнь кочевника неспокойна. В степи полно опасных зверей, а самый свирепый из них — человек. — сказала Фатима.

— Вы правы… — подтвердила Эрис.

— Ты. Говори — ты. — сказала Фатима.

Эрис встала с места.

— Я могу чем-нибудь помочь Вам, мама Амина?

— Нет, доча.

— Я не могу сидеть без дела и есть Ваше пропитание. Давайте, помогу по хозяйству. Испеку хлеб, например.

— Пока ты — гостья. Успеешь. Еще устанешь. — засмеялась она. — Фатима, келин, присмотри за мастерской.

— Да, мама.

Они вышли из мастерской. Пройдя обратно к юрте, она увидела, как вдалеке тренируются воины. Их большая площадка была огорожена.

— Мама. Если я попрошу бая встать в ряды ваших солдат, он позволит мне?

— Ну я даже не знаю. Хотя нам нужны люди и для охраны мастерской, и для постов у главного шатра.

— Я не это имею в виду. Я заметила суровость в лицах мужей этих благородных женщин. Такое бывает, когда ты часто видишь войну… Их доспехи и оружие поведали мне всё.

— Дочка, ты проницательна. — Амина ана вздохнула. — Нам пришлось многое пережить в последние годы. Мы пришли сюда вслед за племенем Кайыъ или Канлы, как их еще называют. Их вождь, Артуърол, сын полководца Гюндуза, позвал нас и других за собой, спасая от могольской чумы. — она заплакала. — Но придя сюда, мы обнаружили, что многие тюркские племена от страха склонили головы перед детьми Алтая…

— Они предали огузов?

— Насмотревшись зверств, они хотят объединения с монгольскими захвачеными княжествами. Но за мир придется платить дань Батыъ хану…

— Все ясно… Не обижайтесь, если я спрошу — каких зверств?

— Монголы осадили северные крепости. Когда их князья отказали хану, его полководец осадил и взял города, потом, ворвавшись, убил всех и сжег их. Сжег, чтоб устрашить нас… — она начала всхлипывать. — Те, кто постарше, помнят ужасы двадцатых годов. Сколько городов монголы просто сравняли с землей — Отрар, Сагынак, Джент, Ходжент, Талуя, Самарканд, Узген… Они уничтожают культуру специально, навязывая свою.

— Как это похоже на наших колонизаторов.

— У вас тоже есть такие проблемы?

— Наша земля — стык разных культур. Крит находится на торговых путях, из-за этого ему во все времена навязывается чье-то господство.

— Наши земли тоже — монголы двигаются на юг, а по пути разрушают нас. И наших мужчин забирают на войну. И нам не помогло добровольное сдатие городов — всех уничтожают…

— Все образуется, не плачьте, мама… — Эрис смотрела на чистые материнские слезы, и сердце ее сжималось. Красивая женщина прожила тяжелую, но честную жизнь. Девушка видела — их семейный очаг крепок и ей это понравилось.

— Кызым… Ты мне напоминаешь мою собственную дочь. Ты даже похоже на нее… — она смотрела на Эрис своими серо-зелеными глазами, полными слез. В груди женщины вздымалась боль разлуки с любимым ребенком.

Эрис с сочувствием смотрела на мать, боясь спросить о судьбе дочери.

— Мою дочь звали Хайрия. Она стала жертвой жестокости монголов.

Эрис не могла сдержать своих слез.

— Если бы она осталась жива… Тогда ей было примерно столько же лет, сколько и тебе, дорогая, мы помним ее такой…

— Я соболезную Вам, Амина ана. Глубоко соболезную. — она обняла ее. Эрис думала о «человеке» — что же это за создание такое? Почему его страстью является кровь, золото и удовольствия? Почему?

— Милая моя. Моя дочь была воинственной девочкой. С детства она не отходила от своего брата — Малика. Помимо него, у меня были еще три сына. Но они пали героями… — из глаз Эрис слезы лились еще сильнее. — У меня есть еще второй живой сын, но он сейчас в Иконии, на учебе. Несмотря на возникшие противоречия, я отправила его туда. А моя любимая дочь…

…Раньше мы не знали, что дети Алтая идут на нас с войной. Они говорили о том, что все мы — братья-кочевники. Но это оказалось лишь политикой. Мы воевали… Я отправила ее с сопровождении доверенных войнов погостить к тете, моей сестре в город Янгикент. Дорога была долгая. Потом мы узнали, что город в осаде. Мы были в ужасе. Малик с братьями тогда служил у Джалалиддина Мангуберды в армии. Десять тысяч монголов уничтожили город и, взяв пленных, пошли на юг. Бухара, Самарканд — сотни и сотни тысяч жителей их были перерезаны, подвергнувшись ужасным мукам перед смертью…

…Эти звери уничтожили десять тысяч наших детей, служащих в местной армии.

Голова Эрис начала кружиться. Она тяжело дышала и вены на ее шее вздувались от напряжения.

— Мама… Это ужасно… Я думала, что такая большая Земля обязательно таит на себе спокойное место. Но это, оказывается, не так…

— Самое ужасное то, что вокруг нас полно подлецов, готовых лизать ноги извергам и их наместникам.

— Это всегда так. — Эрис знала об этом не понаслышке. — Они подкупают друг друга так, что можно запутаться — кто с кем и когда… И таких людей не волнует, что страдают их же родственники…

— Да…

— Можно посмотреть ваши стойла для лошадей? — Эрис решила перевести разговор.

— Пойдем, дочка, пойдем. — они миновали около две сотни шатров и оказались около длинного сооружения, покрытого кровлей. Это были конюшни.

— Интересно. — Эрис заглянула внутрь. — У нас для каждого коня было отгорожено отдельное место.

— А у нас такого нету. — улыбнулась мама Амина. — Кони наши живут так же дружно и обобщено, как и мы…

Столько боли и печали, которая мешала Эрис доверять людям, не помешала ей общаться с животными. Она погладила по морде пару коней.

— Как их много!

— Около пятиста. Наши кони — наше богатство. Кочевник без коня — как без ног.

Эрис прошлась по всей длине стойла. Здесь были и конюхи.

— Почему этот конь отдельно стоит?

— О, этот. — они подошли к огромному черному скакуну. — Этот свирепый конь — даже Малик не может его усмирить и оседлать.

В голове Эрис сразу же появилась мысль — попробовать оседлать непокорного и заслужить уважение воинов.

— Можно мне попробовать? — посмотрела Эрис на Амину.

— Нет, доча, это слишком опасно. — отказала Амина. — Этот жеребец даже своих собратьев бьет, ты что! Недавно жеребенка загрыз. Затоптал насмерть.

— Мне нечего терять, мама. Прошу! — ее глаза умоляли хозяйку стойбища.

— Хорошо.

Эрис сняла такию. Верхние волосы ее были заплетены в драконью косу и туго соединены с остальными в хвост. Конюхи смотрели на нее с удивлением. Эрис оторвала ткань от шапочки и начала заматывать голову и лицо — так, как делала это раньше, в Олимпии.

Закончив, Эрис попросила хозяйку.

— Амина ана. Этот наряд слишком яркий для меня. Мне нужно простое удобное платье. Пожалуйста, Амина ана.

— Ладно. Ты пока разберись с ним. — они посмотрели на страшного не запряженного коня.

— Как его зовут?

— Йылдырым.

— Что это значит?

— Молния.

— Понятно. — Эрис перелезла через стойло и прыгнула на землю, застеленую соломой.

— Ане! Бул кыз не йапиор? *Мама! эта девушка что делает? (тюрк.) *

Малик бай и войны пришли, чтобы взять коней для тренировки.

— Она хочет оседлать Йылдырыма. — вена на переносице бея вздулась, было видно, что нервы его играли на лице.

— Зачем позволила? Сейчас он скинет ее и затопчет! — запричитал он.

— Тихо, Малик. Эта девушка так похожа на Хайрие… Я не смогла отказать, сынок.

Малик бай сам заметил, что девушка, которую он купил у работорговцев — честна и смела.

— Ты права. Пусть попробует. — Арслан, Аят, Рахим, готовьте арканы на всякий случай! — скомандовал он.

Эрис увидела, как подошли люди и ноги ее задрожали. Но она не захотела уступать.

— Ким ол? — спросил еще один подошедший солдат.

— Это моя дочь. — сказала мать бея.

— Бурада нелер олыйор? — спрашивали люди у собравшихся.

— Сейчас увидишь. — отвечали им другие.

Эрис подошла к морде коня. У нее не было вкусностей — ничего. Конь начал волнительно перебирать передними копытами и мотать хвостом.

— Не бойся, малыш. Йылдырым, меня зовут Эрис. Я пришла с миром, мальчик. — она протянула правую руку к его широкому лбу. — Хороший малыш, хороший. — Эрис погладила его. Ей начало казаться, что Амина пошутила. — Йылдырым, позволь мне запречь тебя? — она спрашивала у животного, властно и уважительно смотря в его огромные черно-синие глаза с красными белками, прикрываемые длинными угольными ресницами. Конь дергал ушами, отгоняя мух. Его длиная прямая грива струилась по крепкой шее со вздутыми венами. Шерсть его блестела и переливалась в попадающих лучах солнца. Он сопел и фыркал.

Эрис взяла упряжку и седло. Конь начал подпрыгивать.

— Тебе не нравится? — она опустила принадлежности на пол.

— Малыш. Хороший конь. — Эрис похлопала его по крупу. Трепав по густой гриве, она хвалила скакуна.

— Ну, пора! Не опозорь меня. — девушка разорвала подол платья. Под ним были широкие штаны — изар. Быстрым и привычным движением Эрис взобралась на незапряженного жеребца.

Конь не очень дергался. Эрис тянула его гриву, как узду.

— Аккуратно, малыш, давай назад. — конь слушался. Он медленно, опуская и поднимая ретивую голову, шел задом наперед. Эрис сжимала лоснящиеся бока ногами.

— Милый, давай брат. — в узком стойле места было мало, но она сумела развернуть коня. Она шептала на ухо животному добрые слова. — Хороший малый. Будешь слушаться, почувствуем с тобой свободу. Полетим по степям, станем боевыми соратниками.

Казалось, он все понимал. Эрис вывела его из тени стойла на солнечную площадку. Пройдя взад и вперед, кругом, Эрис погнала его к бею.

— Малик бай, спрашиваю Вашего разрешения.

— Езжай. — он показал головой на степь. Эрис погнала коня по диким травам под удивленные взгляды мужчин и женщин.

— Как так? Даже ты не смог справиться с ним. — растерянно сказал Арслан Малику, смотря на уносящихся Эрис и Йылдырыма. — Сколько раз он подвел тебя и сбросил? А у меня из-за него до сих пор шрам на лбу.

— Не знаю, гардашум, Не знаю. — он задумчиво качал косматой головой.

Эрис неслась галопом по степи, изжаренной июньским солнцем. Кое-где виднелись тяжелые тучи и зачинался ветер.

— Неужели будет гроза, Йылдырым?

Конь скакал и слушал малейший сигнал тела Эрис. Над горизонтом сверкали молнии и с опозданием от них гремел гром. Вкусный свежий ветер входил в ее душу, оставляя в ней силы и унося тревоги. Она улыбалась и плакала одновременно.

Солнце не просвечивало сквозь густые тучи. Эрис открыла лицо. Теплые капли тяжело падали на неё, смешиваясь со слезами и стекая по коже. Они участились, превратившись в прохладный поток. Они смывали ее страдания…

Столько лет она не чувствовала такую свободу, успокоение души!

Через пару часов Эрис и Йылдырым, промокшие насквозь, вернулись в стойбище. И к удивлению девушки, ее в первый раз за столько времени встретили с тревогой ожидания.

— Дочка, ты заставила нас волноваться! — это была Амина ана и Фатима, вышедшие из шатра прямо под дождь.

— Спасибо, я в порядке! — сказала Эрис, спешившись и ведя коня к стойлу.

— Быстрей заходи и отогрейся у очага, тебе надо переодеться! — кричали женщины ей вслед.

— Да, я сейчас! — она помахала им рукой.

— Добрый Йылдырым, будь моим верным товарищем в бою — я буду заботиться о тебе. Ведь так приятно, когда есть кто-то, кто волнуется и за тебя, Йылдырым…

Конь довольно фыркал, соглашаясь с новой хозяйкой.

Глава пятьдесят третья

Таррос стоял в зале перед тагауром — архонтом Белокомы. Тот восседал на троне, свысока смотря на угрожающего вида командира отряда, пожаловавшего к нему на подмогу и дальнейшую службу.

— Так значит, Вас прислали из Никеи?

— Да, сам Дука одобрил наше прибытие. — сказал Таррос грубо, отдавая письменный приказ из столицы.

Архонт Гавриил, пятидесяти пяти лет на вид, с белыми бакенбардами, укращающими широкое румяное лицо, протянул пухлую белую руку к коричневой от солнца грубой руке командира. Вся она была усыпана перстнями с драгоценными каменьями. Он взял свиток и ознакомился с ним.

— Тебя зовут Владимир Комнин?

— Меня зовут Таррос Каллергис. Там ошибка. Писцы неграмотные. — отрезал Таррос.

— Да что ты говоришь? Как же так, неграмотные? — он подозрительно оглядывал Тарроса. — Комнин… Однофамилец тех самых, или же…

— «Может» либо «или же». Я пришел как командир своих и ваших солдат. Говорите, что мне и моим людям надо сделать?

— Расторопный. Молодец. Каллергис… Где-то я слышал эту фамилию… Где же? София! София! — он громко зазывал, отчего по прохладной зале прошлось эхо.

— Слушаю, повелитель. — в залу вошла тридцати лет женщина. Высокая и статная, окутанная в дорогие шелка, подобающие госпоже и разодета в драгоценности. Волосы ее были уложены под головным убором, представляющим из себя высокий, усыпанный каменьями обрус вокруг головы, поверху которого спускалась тонкая кружевная вуаль с золотыми нитями.

Она гордо прошлась между построенными солдатами, дойдя до Тарроса и окинула его взглядом. В этот момент что-то запретное проскользнуло в ее лазурных глазах. Ее шаги отдавали эхом по комнате. Шлейф благовоний следовал за ней.

— Софья, любовь моя. — архонт встал и поцеловал ей руку. Он посадил ее возле себя. Дорогие цветастые ковры застилали пол под их ногами.

— Ты звал меня? — ее манеры были прекрасны, как и наряды.

— Скажи пожалуйста, фамилия Каллергис тебе о чем-нибудь говорит?

— О, да. Конечно — это же род аристократов. — спокойно проговорила она. — Это большие и властные семьи в наших краях. Недавно, народ говорит, к ним присоединился тот самый мятежник, сбежавший с далекого Крита, поднявший на своей Родине бунт. Он попросил у Иоанна убежище, и тот принял его.

Таррос весь вспотел и заволновался. Он сразу понял, что речь идет об Алексисе.

— Надеюсь, он не бросил свою цель и у него получится послабить гнет латинян. — ответил Таррос.

— М… А Вы, похоже, переживаете за греков? — спросила Софья у Тарроса. Огонь в ее глазах, тщательно скрываемый, было невозможно скрыть от командира.

— Я ненавижу несправедливость. И сарацин.

— Мне нравится. Нравится! — произнес Гавриил.

— Вы оправдываете действия восставших однофамильцев? — хитрая женщина давно подслушивала их. Она, не стесняясь супруга, скользила глазами по Тарросу.

— Я на стороне правды. — ответил он, не глядя на женщину.

— Хороший командир. Вот сейчас пойдите и накажите неблагодарных свиней, и пускай она восторжествует. — приказал тагаур.

— Слушаю приказ. — нехотя ответил Таррос. Данное высокомерное отношение абсолютно не понравилось его мстительной натуре. Он вышел, и полсотни солдат последовали за посвященным шевалье.

— Как тебе наш новый главнокомандующий? — спросил Гавриил у Софьи.

— Пока не знаю. Но на вид, более, чем суров. — ответила лживая женщина, из грешной головы которой отказался выходить образ чужого мужчины. — Сарацины… Что он имел в виду?

— Дорогая, их прекрасные ковры держут треть экономики Никеи. Он вроде не глуп на вид, но такая нескрываемая ненависть…

Таррос вышел к своим новым подопечным. Теперь в его распоряжении была целая часть. Но всё же, это не сравнится с Кандией, где под его руководством был целый остров. Впрочем, область, принадлежащяя феодалу, была довольно большой.

Он расставил своих франков во главе каждой роты. Таррос не желал соблюдать прикрытие, но пока что ему пришлось это делать.

Вступив в бунтующие селения, благодаря своей бескомпромисной жестокости, он за месяц погасил огонь восстания среди крестьянского населения, зажженый людьми магистра.

После удачной операции воины вновь вернулись в казармы Белокомы. Командир решил вплотную заняться подготовкой солдат, совершенствуя их навыки. Их военные умения на месте подверглись самой жесткой критике и железной дисциплине, столь любимой командиром. Он сразу же завоевал сердца своих новых подопечных.

— Командира Тарроса вызывает архонт. — проинформировал глашатай, отвлекший Тарроса от проведения очередной реформы.

Пройдя от тренировочного полигона через коридоры и катакомбы крепости, Таррос был на подходе к феодалу. Уже почти прибыв на место, он столкнулся в дверях с шикарной супругой властителя. Ее взгляд в сторону командира, лишенный всякой стыдливости и благочестия, окончательно убедил его в непорядочности женщины.

— Вы направляетесь к господину? — как бы невзначай спросила Софья у Тарроса.

— Да. — он спокойно покачав головой прошел мимо, что очень задело самовлюбленную матрону. Ее лицо гнево перекосило злобой.

— Поздравляю с успешной операцией! — бросила она в спину Тарросу.

— Благодарю. — ответил он, открывая двери.

Сердце неверной женщины воспылало нехорошим пламенем еще больше.

Он вошел в залу, где восседал архонт.

— О, командир Таррос. Теперь о Вас начали поговаривать, как о хорошем военачальнике. Как Вам удалось задушить орущие глотки без единой жертвы среди солдат?

— И Вам доброго дня, Гавриил. Для этого и создана профессия — Стратиг. — ответил Таррос с присущей выдержкой.

— Шутник-шутник. А ты мне нравишься, хороший человек. — довольно произнес архонт. — Мне нравятся сильные духом и телом люди. Твоя служба приносит плоды.

Таррос лишь промолчал. Ему нужно было расположение архонта для вражды с соседями.

— Как обстоят дела на границе с Иконией? — спросил он.

— Вроде бы всё спокойно. — ответил архонт, протягивая ему вино.

— И никаких нарушений со стороны сарацин не наблюдается?

— Нет.

— Набеги? Кочевые набеги, происходят ли они на твоей границе? — спросил Таррос, взяв кубок из рук архонта.

— Нет, Таррос. Я больше обеспокоен обилием разбойников в наших приграничных лесах. Они мешают торговым караванам, идущим через нашу границу в Константинийю. Мы облагаем их большими налогами, но некоторые подвергаются нападениям, командир.

— Хорошо. Я займусь этим. — уверенно сказал Таррос.

В залу вновь вошла Софья. Вошла она туда далеко не с целью обсуждения политики.

— Дорогая. Ты еще здесь? — спросил ее супруг.

— А ты что, хочешь, чтоб я ушла? — иронично спросила она.

— Я, пожалуй, пойду. — сказал Таррос.

— Дорогой, нехорошо было бы отпускать командира, не отметив его уже ставшими многочисленными, заслуги. — предложила Софья. — Устроим вечером пиршество.

Таррос нахмурился. Он понял, что этой дьяволице чего-то нужно от него.

— А что, не плохая идея! Видишь, Таррос, моя жена — умная женщина.

Таррос поставил вино на стол. Он сжал рукоятку меча. Софья наконец разглядела обручальное кольцо на его руке.

— Не стоит. Я не привык к искушениям и почестям.

— А с чего Вы взяли, что это в Вашу честь? — самодовольно сказала матрона. — Это в честь давнишней победы над бунтарями.

— В таком случае, я буду занят.

— Отставить своеволие, Таррос. Даже если ты тут главнокомандующий — властью обладаю я. Так что приказываю тебе явиться вечером на пир. Ясно? — строго сказал тагаур.

Таррос качнул головой и вышел, чеканя шаги. Софья возликовала.

Таррос провел день в неприятном ожидании встречи с корыстной женщиной. Не то, чтобы она была некрасива — нет, Софья была очень даже не дурна собою. Красивые глаза, точеная фигура, белая кожа и золотистые волосы, просто Таррос ненавидел предателей. Тем более, если ими являются неверные жены. Прочитав намерения в глазах преступницы, он воспылал ненавистью к ней, ожидая любой подлянки от мстительного женского сердца, так как знал, что никогда не предаст памяти все еще горячо любимой им Эрис.

— Командир, уже поздно, не отправить ли нам личный состав по казармам? — спросил его франк Леон, которого здесь, на вражеской территории звали Леонид.

— Нет пока. Продолжим занятие на мечах. — сказал Таррос.

После этого он еще долго мучал выдохшихся солдат, избегая приглашения на увеселительное мероприятие.

— Таррос! Друг мой! — это был Гавриил.

— Ваше превосходительство само пожаловало к нам на вонючий полигон? — хамоватого служивого не меняли года и места пребывания.

— Ну что же ты так, командир. Вечно ведешь себя неприлично. Я уже начинаю привыкать к твоей грубости. Гости собрались, а ты тут один, в темноте, загонял бедолаг.

— Я совсем не один. Их тут несколько сотен, как я могу быть один? — усмехнулся он. — Как ты относишься к Конье?

— Лояльно, как и Дука.

— Это плохо. Они — бич Божий.

— Не говори так. У нас с ними хорошие отношения.

— У нас с грязными пастухами отношений быть не может.

— Ты молодец, целеустремленный человек. Но чтобы при мне ты больше так не говорил. Ясно? — Таррос кивнул головой. — Сколько тебе лет?

— Мне тридцать девять. Совсем скоро сорок исполнится.

— Надо же! — воскликнул Гавриил. — Удивил-удивил. Я не дал бы тебе больше тридцати. Максимум — тридцати двух. Вот что значит физическая активность!

— И тебе бы посоветовал больше двигаться. — бесцеремонно ответил Таррос, взглядом указывая на живот толстого магната, чем вызвал у него, не привыкшего к подобной фамильярности, приступ смеха.

— Давай, распускай молодняк, пошли, нас ждет веселье.

Таррос замялся.

— Ты что же, чего-то боишься? — он посмотрел на Тарроса. — Или же твоя благоверная заставила тебя принести страшные клятвы, прежде чем отпустить сюда? — испытывающе смотрел на него архонт.

Таррос изменился в лице. Горечь читалась в острой синеве его глаз.

— Да прости-прости ты, диоикитис. *командир (греч.) * Пошли уже. Видишь, я больше отношусь к тебе, как к интересному человеку, нежели наемнику. Пошли.

Таррос дал приказ, и нехотя, даже не переодевшись, направился в пиршественную залу.

Здесь собрались знатные люди и купцы, в том числе и венецианские. София восседала на своем высоком месте, окруженная подругами. Она сразу же заметила вошедшего служивого. Таррос не разглядывая никого, сел на предложеное место. Суровость его образа выглядела угрожающе.

— Расслабься, Таррос. Неужели ты не был на подобных мероприятиях? Очень сомневаюсь. — Архонт захохотал.

— Я побуду немного и пойду к себе — очень устал. С твоего позволения.

Посидев молча с получаса, Таррос произнес:

— Разреши мне уйти.

— Да ладно тебе. Сегодня я не отпущу нового друга в покои в одиночестве! — поддатый архонт снова захохотал.

Таррос покраснел. Загоревшие уши его запылали при свете факелов и свечей.

— Ведешь себя, как мальчик. У меня много прекрасных молоденьких рабынь — предоставлю любую.

— Не стоит так обо мне печься, Гавриил. — сухо ответил Таррос, осушив кубок.

— А… Извини. — он склонился к уху Тарроса и прошептал. — Для таких агрессивных людей юношей тоже достаточно.

Таррос с грохотом отпрял от Гавриила.

— Перестань нести подобную ересь. — с отвращением буркнул он, наливая очередной кубок.

— Эй, Луиза. Я накажу тебя, ты что же это, позволяешь господам заниматься самообслуживанием! — заорал он на девушку, руки которой задрожали, потянувшись к кубку Тарроса. — Не слышу, овца! Все вы только для одного дела годны. — Его неприличный хохот раздражал Тарроса.

Таррос поднял глаза на испуганную рабыню. В полумраке и дурмане алкоголя ему на мгновенье померещилась его Эрис. Он даже слегка улыбнулся.

— Хороший у тебя вкус, дорогой друг. Это моя лучшая рабыня — настоящий цветок. Мне привезли ее с самого Крита.

Тарроса отрезвили эти слова. Он почувствовал себя предателем любви к мертвой супруге.

— Это венецианская девушка. Правда, она слишко хороша, чтоб быть рабыней? Да? Что молчишь?

— Я пошел. — Таррос резко встал и направился к себе.

— Странный тип. Луиза! — он позвал девушку. — Хочешь, чтобы тебя опять посадили в мужскую темницу?

Подошедшая девушка побледнела.

— Я тоже не хочу, мой любимый цветок. Но всё зависит от тебя.

— Что мне нужно делать, господин?

— Этот командир. Видела его?

— Да.

— Он уже давно кажется мне подозрительным человеком. Войдешь к нему в доверие. Подчинишь его. Сделай всё, поняла? Узнавай все, что он делает, говорит, чем занят. Будешь докладывать мне все. Ясно?

— Да, хозяин.

— Иди, дорогая, иди. — сказал архонт.

Девушка еще полчаса обслуживала пьяную знать.

— Дорогой супруг, я, что-то плохо себя чувствую. — это была София. Гавриил уже не отдавал себе отчета. — Разрешишь удалиться к себе?

— Разрешаю. — он даже был рад такому исходу. Теперь можно было без боязни быть осужденным взором супруги, продолжить веселье в кругу падших женщин.

София гордо удалилась, а омерзительный феодал предался привычному безобразию властных и богатых кругов.

Госпожа крепости была из богатого рода. Архонт женился на ней, овдовев. Женщина пошла под венец в пятнадцатилетнем возрасте по рассчету родителей. Их земли объединились. Она была отдана нехорошему человеку. Проведя с ним более десяти лет, она стала такой же подлой и похотливой, как и ее супруг. Несчастна до глубины души, растерявшая добродетель, видела она зверства и произвол на земле супруга. Но это ужесточило и растлило ее нрав.

Таррос лег на свое ложе. Он вытащил локон Эрис из внутреннего кармана нательной камизы. Нежно погладив его и вдохнув все еще отчетливый аромат, он прослезился.

— Любимая… Как ты там? Смотри на меня с небес — как я жалок, Эрис… Я одинок… Я по-прежнему люблю тебя и не променяю ни на одну из женщин… — он не вытирал слезы. Горячим потоком они лились по его обветренным щекам.

Послышался кроткий стук в дверь. Ему показалось, что это галлюцинация.

Он сел и зажег свечу. Стук стал настойчивей.

Таррос не захотел открывать. Сердце его говорило, что этого делать не стоит. Он закрыл уши. Просидев так пять минут, Таррос встал с места. Убедившись, что все спокойно, он открыл дверь. В комнату нагло вошла София. Она буквально втолкнула опешившего Тарроса.

— Что ты тут делаешь?! Уходи, грязная женщина!!

— Надо же! Такой доблестный, женщины испугался! — сказала она, заперев дверь.

— Пошла вон, нечестивица! — сказал Таррос, выталкивая ее.

— Я буду кричать. — спокойно сказала она. Таррос опешил.

— Тебе не поверят. Что ты делаешь в моей комнате посреди ночи? Поверят мне, а не тебе.

— Глупый. — она потянула к нему руку. — Я скажу, что сильный воин похитил меня и тебе отрубят голову твои же солдаты.

— Мерзкая падшая змея! Из-за таких неверных жен страдает честь всех женщин. — горько произнес он, отбрасывая ее руки.

— Прошу, пожалуйста… — она начала плакать. — Я полюбила тебя с первого взгляда! Я давно люблю тебя! Я оправдаю твое доверие! Умоляю! Не мучай меня больше, не игнорируй! — женщина кинулась к нему в ноги.

— Господи, помоги мне… — прошептал Таррос. — Вставай, подлая. Меня не обмануть твоими слезами. Ты думаешь, я стану доверять женщине, обманувшей собственного супруга? Уходи прочь…

София поднялась, впиваясь заплаканными глазами в Тарроса.

— Я вижу тоску в твоих глазах. Умершие надежды… Я страдаю всю жизнь и недавно увидела такого же, как я, Таррос…

— Заткнись. Чего тебе надо?!! — отчаянно выкрикнул он, боясь сломаться.

— Я хочу, чтобы ты стал моим. Ты более заслуживаешь трона, чем старый развратный пьяница! — гневно прошипела она. — Я слышала, что ты проводишь агрессивную политику против кочевников, я поддержу тебя!

— Зачем это тебе? — с недоверием спросил Таррос. Он вспомнил свою цель — указания католического магистра «любым способом разрушить союз султанской Иконии и православной Никеи.»

— Я люблю тебя. Я хочу доказать это, поддержав тебя. — она приближалась.

— Как ты можешь любить меня, не зная, кто я и откуда? — сухо говорил Таррос, отходя назад.

— Я вижу твои добрые глаза, этого хватает, мужественный человек…

Чувствуя, что скоро наступит крах, Таррос собрал последние силы. Он на мгновенье закрыл глаза. Он вспомнил Эрис. Таррос огрел сильной пощечиной Софию. Он схватил ее за горло.

— Змея и неверная жена! Я — не один из твоих рабов. Мое сердце занято навсегда. Если хочешь остаться в живых, отстань от меня по-хорошему. Еще один опрометчивый шаг с твоей стороны, — Таррос вытащил клинок и подставил к ее животу. — Заколю тебя, сначала лишив достоинства. Поняла?!! — глаза его светили безумством. Женщина начала трепыхаться. Он отбросил ее на пол. Такой грубости она точно не ожидала, и любовь избалованной матроны как ветром сдуло.

— Я отомщу тебе! — угрожала она, вставая с места.

— Не вздумай, а то твоему муженьку покажу это, — он продемонстрировал ее кулон, который успел сорвать с шеи.

Она потрогала свою ключицу. Глаза ее наполнились ужасом.

— Не посмеешь. Он не поверит тебе! Он поверит мне! Я скажу, что ты использовал силу!

— Подлая интригантка. Даже если он поверит тебе, свою честь ты уже не отмоешь. — он зло засмеялся, подойдя к ней с ножом.

— Не смей приближаться!

— Надо же, как вы, женщины, переменчивы в страстях! Только что ты клялась в любви! — Таррос отрезал добротный локон ее волос.

— Что ты делаешь!

— Это — усилит его сомнения.

София пыталась вырвать доказательство, но естественно, выглядела она жалко. Получив еще одну оплеуху, опозоренная, она принялась бежать.

Таррос засмеялся, заперев дверь.

— Слава тебе, Господи… — облегченно произнес он, откинувшись на ложе и закрыв глаза.

Ему мерещилась его любимая Эрис.

— Я не предам тебя, латрия му, моя несравненная, моя единственная… Не предам…

Никто не заметил то, как Луиза стояла в темноте коридора, в тени колонны и видела заплаканную и растрепанную Софию, выбежавшую из покоев военачальника Белокомы. Паника охватила рабыню.

Выполняя приказ хозяина, она постучалась в дверь Тарроса.

— Что тебе еще, мерзкая… — он не договорил. Луиза стояла, опустив голову.

— Уходи и ты… — сказал Таррос, опустив взор.

— Il signore mi ha ordinato di… *господин приказал мне… (итал.) * — сказала она на итальянском.

— Va via. Non ho bisogno di nessuno… *Пошла вон. Мне никто не нужен… (итал.) * — он сразу почувствовал, что его захотели обмануть, заговоря с ним на родном языке. Таррос хоть и был мужчиной, обвести которого можно было красотой, всё же его военный опыт не давал подставить себя.

— Заходи, милая девушка. — он пропустил ее, лукавя. Луиза вошла.

— Ты не боишься, если я закрою дверь? — сказал он, улыбнувшись.

Луиза была из тех, которой не важна была честь, лишь бы было сыто и красиво. Она привыкла ко всеобщему восхищению, и подумала, что обвела умудренного тяжкой жизнью Тарроса вокруг своего изящного пальчика.

— Я теперь являюсь Вашей собственностью. — проинформировала она.

— Да? Приятно. А документ?

— Получите завтра, когда хозяин придет в себя…

Таррос решил напугать молодую рабыню, и тем самым добиться своего. Он уже решил действовать напролом, а не интригами.

Он схватил девушку за волосы на затылке.

— Ты привыкла быть позорной тряпкой, не так ли, дочь Вечного Рима?

— Отпустите, прошу! — их диалог велся на итальянском.

— Я убью тебя, сначала унизив. Хотя тебя унижать больше некуда. При всей твоей красоте, в душе ты подлая и низкая, как твоя госпожа, которую ты сейчас видела!!!

— Прошу, отпустите!!! — взмолилась девушка.

Таррос вытащил клинок.

— Если ты не скажешь, чего тебе от меня надо, искромсаю твое лицо так, что даже пьяный рыбак не купит тебя! Поняла?

— Да, я скажу, скажу, отпустите!

— Я держу тебя не за горло, сначала ты все расскажешь. А не скажешь, просто зарежу тебя. Ты — жалкая рабыня, и никто не поинтересуется о твоей участи.

— Хозяин. Он подозревает Вас в чем-то. Хочет, чтобы я втерлась к Вам в доверие… Подчинила Вас. — еле-как пролепетала она.

— Подчинила?! Такая, как ты?! — Таррос рассмеялся. — Что ты видела, скажи!

— Я видела госпожу…

— Завтра расскажешь хозяину. Если будешь хорошо себя вести — получишь свободу.

— Правда?! — в ее бедовых глазах засияло нечто человеческое.

— Правда. — он отпустил ее. — Или ты хочешь быть распутной девицей, служа пьяни всю свою молодость? Потом тебя просто выбросят на помойку, дура.

— Нет, нет.. — Луиза заплакала.

— Заткнись и вытри слезы. Я завтра скажу, что София была у меня. Ты — подтвердишь. Потом, когда я избавлюсь от хозяйки, ты будешь вести за нос хозяина до его последнего дня. Поняла?!

Луиза качнула головой.

— И запомни — промолвишь хоть слово, я убью тебя. Только умирать ты будешь долго и мучительно. А сейчас посидишь до завтра у меня. Я пошел. — с этими словами Таррос вышел прочь, от греха подальше. Он запер дверь на замок.

— Моя любимая, вот видишь, я все еще верен тебе. — слезы появились на его глазах. Он сжимал кулон Эрис в ладони, благодаря Бога за то, что тот не позволил дьяволу взять верх над его телом.

Глава пятьдесят четвертая

Эрис проснулась от громкого зова на утреннюю молитву. Этот чарующий и загадочный звук величаво проносился над спящей долиной. Эрис не могла понять свои чувства — это был будоражущий звук, торжественный. Почти магический. Она села и стала слушать. Прохлада и аромат утренней росы пробивались сквозь щель в дверном проеме, завешанном толстым войлоком.

Эрис слышала, как начинают шевелиться люди, греметь ведрами, некоторые уходить за водой к речке — все делалось для того, чтобы вовремя успеть помолиться.

Сегодня ночью ей снился странный сон. Она слышала голос Тарроса. Он требовательно командовал ею, приказывая что-то отыскать. Но это не было воспоминание. Ей было внушено безоговорочно слушаться его, потому что они состоят в браке. Более того, она видела свою одежду — ее голова была покрыта тканью.

Но ничего, кроме боли и неприятных воспоминаний, это не вызвало. Сочтя все за усталость, Эрис постаралась забыть о призраке, вырвавшем ей сердце.

Эрис обнаружила возле себя две простые льняные туники и такую же ткань на голову.

— Это уже лучше, мама. — довольно проговорила Эрис. — Я верну Вам долг, мама Амина.

Эрис облачилась в простую и удобную одежду. Она вышла ни свет, ни заря. Освежившись, Эрис немедленно отправилась на полигон.

Здесь пока никого не было. Эрис замотала голову — теперь ее не узнать. Ростом она была наравне с некоторыми воинами, что очень радовало девушку. Только вот никакого доспеха, щита и оружия у нее в руках не было. Эрис решила действовать, как на войне.

Она бегала, разминалась — для нее все движения были привычны так же, как обычное умывание. Это было так же просто и отточено для нее, как для местной мастерицы нахождение у пряльной машины.

Эрис взяла две длинные палки для замены мечей. Она жонглировала и лавировала ими, приучая отвыкшие руки. Но годы тренировок не позволили телу делать ошибки. Только травмы от избиения Родриго все же давали о себе знать болью — ее правая рука была немного вывихнута в лучезапястном суставе, пришлось туго связать и его, вместе с кистью.

Солдаты начали подходить. Эрис продолжала лавировать палками, не обращая внимания ни на кого. Она заметила, что эти парни и мужчины не смотрят в ее сторону, как это делали бы другие люди. Хоть ее лица и не было видно, и она могла оставаться неизвестным человеком, всё же их поведение показалось девушке сдержаннее и дисциплинированей.

Малик бай подошел в сопровождении Аята, Арслан альпа и еще пятерки главных воинов — старшин. Постепенно людей стало много, как и солнца, освещающего огромный полигон.

Он начал командовать на персидском языке. Эрис встала в огромную шеренгу. Затем они разделились на пары. Все были одеты в воинскую одежду — на них был мех и кожанные доспехи. Волосы воинов были разной длины — от короткой стрижки до длинных кос. Мужчины были разного возраста — от юнцов до довольно-таки зрелых. Эрис поняла, что во всем виновата война.

После долгих упражнений, которые давались Эрис с легкостью, начались долгожданные бои. Сначала пары сошлись в борьбе. Пара у Эрис была внушительных габаритов. Но ее спасло лишь знание приемов греко-римской борьбы. Против ее отточеных годами движений у большого мужчины не было шансов. Все-таки это настоящее искусство!

Малик бай заметил в строю новичка. У него конечно было предположение, что это Эрис, но судя по тому, как она справилась с соперником, он предположил, что это какой-то солдат из стойбища. Он предпочел продолжить испытания, не открывая личности забывшего форму в шатре.

Начались упражнения с мечом. У всех был меч, только не у рабыни Эрис. Она решила завладеть оружием сама.

Противник, обнажив саблю по команде, начал нападать на нее. Эрис взяла длинную палку. Внимательный бай и старшины следили за всеми, так что и ей не удалось избежать взглядов. Эрис уворачивалась от ударов, не имея защиты и доспехов. Вынудив соперника совершить ошибку, Эрис выбила его меч и завладела им. Терперь в ее руке блестела необычная для нее изогнутая сабля. Раньше она пользовалась прямым удлиненным гладиусом.

Поверженные выходили из пар. По команде победители сходились в поединке. И здесь Эрис не подвело ее приученое тело, совершающее всё на автомате. Быстроте, ловкости и легкости молодой девушки можно было лишь позавидовать. Теперь старшины нарочно смотрели за движением незнакомого воина.

— Бу ким? *Кто это такой? (тюрк.) * — указывая на Эрис, спросил Малик бай у Аята, высокого статного зеленоглазого воина с длинными черными волосами и такой же угольной бородой.

— Билмийорум… *Не знаю… (тюрк.) * — сказал Аят.

— Бак! Офарин, Офарин! *ты только глянь, молодец! (тюрк.) * — довольно щурясь, произнес Малик бай.

— Насыл саваджир, офарин! *вот так надо драться! Удалец! (тюрк.) * — не сдерживал себя Арслан-альп. Он вообще не любил себя сдерживать.

— Меджул Аскар! *это незнакомый мне воин! (тюрк.) * — сказал Аят.

— Бак, чок хизли адам! *смотри, какой ловкач! (тюрк.) * — произнес восхищенно старшина, которого звали Аскар.

— Ким ол? *Кто он? (тюрк.) * — спросил Малик бай.

— Билмийорум. Бурада хич бөйле бир шей гөрмедим! *Я понятия не имею. Но никогда у нас подобного не наблюдал. (тюрк.) * — ответил Тюркют, один из старшин.

— Бу насыл саваджир, эй! *Вот это удалой воин, так надо сражаться! (тюрк.) * — восхищенно выкрикнул Арслан-альп.

— Изле ве дюшюн, тембеллер! *смотрите и учитесь, лентяи! (тюрк.) * — крикнул Малик бай. — Харкас бу кадар ийи саваджсайыди, Могол бирликлерини парчалардык. * если бы все так хорошо умели сражаться, мы бы порвали монгольские войска! (тюрк.) * — не скрывая восторга, выкрикнул он.

Эрис завладела двумя саблями. Она могла бы ранить воинов, но старалась не делать этого, хотя было тяжело — такими мечами она сражалась впервые.

Постепенно ряды оставшихся редели, Эрис пока еще не выдохлась. Она заметила, как ее персону живо обсуждают старшины. Наконец осталось около десятка солдат. Постепенно и они выбывали из боя.

— Стоять! — крикнул Малик бей. — Нападайте на него! — он указал на Эрис, приказав пяти вооруженым воинам.

Вот тут началось веселье. Эрис вела их — угол обзора должен быть такой, чтобы видно было всех и сразу. Вынудив ошибиться, Эрис выбила оружие у двоих. Под улюлюканье появившихся болельшиков, воительница продолжила. Неизбежно появился боевой кураж. Теперь она захотела поиграть с противниками и зарядиться этим. Так бывает, когда занимаешься любимым делом и наслаждаешься.

Эрис билась не только на мечах, но и добавляла удары ногами. И вот, увернувшись и пнув в поясницу одного, она осталась с двумя солдатами. Они хотели ее обмануть. Но Эрис привыкла к такому. Теперь настала очередь жонглирования саблями. Быстро вращая их, она заставила воинов бояться и быть на чеку. Обманув их красивыми движениями, девушка сделала вид, что наступает на одного из них, затем она резко с разворота ударила того, что остался с ее правой стороны. Произошло все это в долю секунды.

Шквал ликований не мог не разразить толпу. Остались один на один — сильнейшие. Воин с секирой и мечом. Эрис быстро смогла выбить секиру из его руки. Теперь он владел одной саблей, и девушка выбросила свою вторую.

— О да асылдыр! *он еще и благородный! (тюрк.) * — Воскликнул Арслан-альп в самое ухо Абдуллы, старшины.

— Не багирийорсун, кендим кордым. *Ну что ты орешь, Я сам видел это! (тюрк.) * — ответил он, ковыряя пальцем в ухе.

Эрис наступала. Ее взгляд был угрожающим. Глаза сжигали соперника.

Она звала его нанести удар. Этот мужчина был намного выше ростом. Значит, у него были длинные руки. Эрис решила, что ей необходимо драться ногами, а не мечом.

Пару ударов Эрис отразила. Лязганье разносилось по степи.От соприкосновения сабель из-под стали шли искры.

— Офарин, давай! Офарин! *молодец! (тюрк.) * — начала кричать толпа. — Бале! Бале!

— Бале, офарин!

Эрис сделала то же самое, как когда-то поступила на играх. Вынудив соперника броситься на нее, Эрис ловко ушла, и, не теряя ни одного мгновенья, пнула человека в колено. Затем выбив меч, обошла вокруг и поставила его острие у горла.

Под всеобщее одобрение толпы, Эрис осталась победительницей.

— Эй, офарин, подойди! — позвал Малик бей.

Она подошла к ликующим. Малик заставил их замолчать.

— Чей сын, кто ты? — он предполагал, что это Эрис. Но увидя, как она дерется, решил, что девушка так не сможет.

Эрис замешкалась.

— Простите, Малик бей. Я пришла на свою работу так, как ваши ремесленники приходят к себе в мастерские. — ответила Эрис.

— Эрис??? — удивился Арслан-альп.

— Да, брат… Удивила, девушка, удивила. Молодец. — сухо ответил Малик бей.

— Я могу вступить в ваши ряды? — спросила она.

— Приходи завтра, тебе выдадут оружие, форму и доспехи. — сказал он.

Наконец-то! Жажда справеливости и любимое дело осветили черную дорогу ее трагической жизни. Появилась потеряная надежда. Маленький свет.

— Молодец!!! — Арслан-альп орал во всю глотку. — Эта сестра порвала вас всех!

— Тихо, брат Арслан, иначе и тебе придется со мной драться. — ответила Эрис, нахмурясь. Только пронзительный волевой взгляд и черные брови были видны из-под повязки.

Малик бей стал исключительно доволен выгодной покупкой. Это было просто необыкновенно. Занятия прервались на обед, и Эрис ушла к Йылдырыму.

— Ах, мой дорогой конь! — она принесла ему свою долю вкусного сахара, привозимого торгашами с ее родины.

— Кушай, малыш, кушай. — Эрис гладила его по морде. Сегодня она планировала его запрячь. Она прошла в конюшню. Девушка почистила голову Йылдырыма мягкой щеткой. Затем протерла уголки глаз, губы и ноздри влажной чистой тряпкой. Поле этого она расчесала гриву и хвост малыша. Эрис взяла грубую щетку и хорошо расчистила шею, корпус и ноги, избегая чувствительных мест животного. Лишь после этого она взяла нежесткую щетку и смахнула остатки пыли, почистив нежные места. Эрис уделила особое внимание копытам. Затем она вышла и нарвала охапку крепкой полыни. Девушка потерла ею животное от насекомых. Эрис взялась за седло и узду. Подстелив под седло подстилку, она начала застегивать ремни. Когда она хотела вложить цепь меж зубов коня, тот начал волноваться.

— Я поняла тебя. Ты не любишь это? — она отбросила узду. — Будем разговаривать с тобой по другому. — Эрис ушла к Фатиме.

— Добрый день, сестра Фатима. — сказала она. Женщина возилась у очага.

— Добрый день, дорогая! — она обняла девушку. Эрис расцеловала и вдохнула аромат ее детей.

— Я не хочу просить. Но мне не у кого это делать.

— Говори любую просьбу. — На ее лице было искреннее участие.

— Мне нужна сыромятная мягкая кожа. Несколько метров толстой, хорошей кожи. Узкой. — она показала руками. — Если не найдете, тогда крепкой веревки.

— Конечно. Я найду.

— И где у вас тут кузнец?

— В конце стойбища есть мастерская Булата. Пойди туда.

— Хорошо. Но сначала кожа.

— Присмотри за ними.

Эрис любовалась малышами. Как они прекрасны — и старший в озорстве, и средний в любопытстве, и младший в робости.

— Если бы я смогла удачно родить, мой сын был бы твоим ровесником… — сказала она с горечью, теребя Батура. Старшенький увидел это.

Через некоторое время Фатима вернулась со связкой толстой кожи, сшитой в круглый ремень.

— Идеально! — воскликнула Эрис, поспешно вытирая слезы.

— Ты плачешь? Что с тобой?

— А разве мне есть, чему радоваться?

— Конечно. Ты — жива и здорова. У тебя есть честь и мы. — она улыбалась.

— Ты — добродетель, Фатима. Добродетель.

— Спасибо, — улыбнулась Фатима. — Скажи мне, только не обижайся… У тебя есть любимый человек?

— Я не скрываю своих чувств. Да, у меня был такой человек. Но эта жизнь… — она замолчала. Глаза ее увлажнились.

— Он бросил тебя?

— Нет… Нет… Он… — голова у Эрис начала кружиться. В глазах позеленело и уши заложило. Она просто рухнула на пол юрты.

— Эрис! Вот я дура! Вот дура! — сетовала она, укладывая Эрис на удобное ложе.

Она сняла повязку и увлажнила ее лицо и шею. Эрис начала крутить головой.

— Таррос, за что?.. Господи, забери меня… — шептала она. Но Фатима ничего не разобрала в этой греческой речи.

Эрис открыла глаза. Все плыло и кружилось. Опять эти жуткие головокружения. Видимо, перенервничала. Руки ее ходили ходуном и ей стало стыдно.

— Прости меня пожалуйста за любопытство, клянусь, я больше ни о чем не спрошу тебя…

— Ничего страшного, Фатима. Спасибо. — она попыталась встать, но упала, облившись холодным потом.

— Часто ты так?

— Нет. Почти впервые. — Эрис улыбнулась.

— Почти?

Из глаз девушки брызнули слезы. Она быстро вытерлась.

— Я пару минут полежу и уйду, Фатима-хатун. — она закрыла глаза и тяжело дышала. Там, в Ситии она слышала тайные обсуждения вынужденного побега Тарроса. А еще она слышала, как он, рыдая, чуть не сошел с ума рядом с ее «телом», и как его вытолкнули солдаты. Только вот с Эрис никто не поделился этим.

— Не уходи пока! Останься.

— Я и моя жизнь слишком трагичные, чтобы о них говорить. — ответила Эрис.

— Ты такая молодая! Ты такая красивая… Знаешь, некоторые ревнуют своих мужей, видя тебя. Ты завидная невеста!

— Что? — Эрис соскочила с места. — Прошу, не говорите подобную мерзость. Не говорите. — голова ее все еще кружилась.

— Прости, я хотела сделать тебе комплимент.

— Фатима-хатун. Я увидела в вас, в вашем обществе то, чего не встечала нигде. Ваши мужчины строги — они не позволяют себе взгляды и разговоры. Я почувствовала себя свободной, будучи рабыней…

— Мы боимся Аллаха, Эрис. Он приказал опускать взоры.

— Это прекрасный приказ…

— Потому что это истина. За взглядом последует запретное.

«Любовь, как слезы — из глаз рождается и на сердце падает» — слова Тарроса и его голос крутились в ее голове.

Глаза… Их надо было выколоть и не смотреть на него тогда, в Кандии. Если бы можно было стереть всю память, все воспоминания…

— Я убила в себе женщину, Фатима. Я похоронила ее и это мое несгибаемое решение. Остаток своей жизни я проведу, сражаясь за справедливость. Я с детства была воспитана быть воином. Мне больше ничего не нужно.

— Ты молодец, Эрис.

— Я пойду. Спасибо.

Эрис вышла. Фатима осталась сожалеть о глупом поступке.

— Мама! — ее позвал Айтогду.

— Да, милый.

— Тетя говорила про своего сына, гладя Батура.

— Да? — она удивилась. — Не суй свой малюсенький нос куда не стоит, а то стыдно будет потом, как мне…

Эрис решила сплести для чувствительного Йылдырыма веревочный недоуздок, где самое главное — это накладная петля. Она взяла ремень правой рукой и перекрестила через верх другой конец веревки, находящийся в левой руке. Держа короткий конец в правой и орудуя длинным, вскоре натренированной рукой получилась прекрасное наголовье для скакуна без цепи во рту. Но Йылдырым был сильным, и все-же ей пришлось идти к кузнецу, чтобы как следует прикрепить повод.

Эрис пришла к Булату. Это был седой, крепкий мужчина в возрасте. На нем была надета рваная рубаха и передник. Волосы были под косынкой. Поздоровавшись, девушка попросила:

— Можете подобрать крепкое железо для поводьев? — Эрис показала намордник Йылдырыма.

— Интересная узда! — воскликнул он.

— Мой конь строптив. Когда я научу его слушаться меня под недоуздком, станет шелковым. — пошутила Эрис.

— Молодец. А ты кто?

— Я — рабыня Фатимы-хатун и Малик бая. — сказала Эрис и в сердце ее закопошилось неприятное чувство. Рабыня? Да, к сожалению. И все это из-за Тарроса! И она ненавидела его еще больше.

— А что, Малик бай покупает рабов? — спросил старик, не прекращая ковать меч огромным молотом так, что уши Эрис закладывало от лязгающего грохота.

— Это не моё дело. Так есть или нет? — нагрубила девушка.

— Не кипи, дочка. Вот, посмотри это. — он указал на висящие принадлежности для коней. Эрис выбрала пару колец и пряжек.

— А у Вас есть шило и иглы?

— Да. Вот. — он бросил молот и вытащил то, что нужно.

— Я беру это шило. И две иглы — толстую и тонкую.

— Дочка. Я могу принести нити из дома. Я попрошу у своей доченьки.

— Правда? — она посмотрела на старика. Даже он старался не фокусировать взгляд на глазах девушки. Как же ее это успокаивало! — Зачем Вам помогать рабыне? — сухо спросила она.

— Так положено по закону Аллаха. У нас так положено. — ответил он.

— Где Ваш шатер? Я сама схожу — Вы, наверное, устали.

— Мой шатер недалеко от шатра моего будущего зятя — Аята. Воина. Знаешь? — он явно гордился этим.

— Не знаю, отец.

— Возле шатра Малик бея. Следующий справа — Аята. Напротив Аскара. Потом мой.

— Все. Найду. — ответила Эрис. — Я возьму эти вещи. Но плату пока внести не могу. Я должна заработать. А чтобы заработать, мне нужно запрячь коня. Вот только без Вашего железа не могу обойтись. Хотя, постойте. — она протянула руку. — Вот это кольцо — оно из дорогого редкого металла.

На ее пальце всё ещё красовалось изящное кольцо с нежными бриллиантами. Из-за этого кольца ей, будучи в рабстве, приходилось прятать руку — чтобы палец не отрезали. Ей даже пытались снять его люди Димитрия, когда она находилась без сознания в телеге. Но им удалось только изрезать ее палец до мяса. Теперь под кольцом есть шрам.

— У Вас есть что-нибудь, чтоб снять его?

Булат с опаской взглянул на дорогую вещь. Стоила она в в сотни, если не в тысячи раз больше той ерунды, что Эрис захотела приобрести.

— Ты что, дочь моя, я не возьму его. Малик бей наш вождь, я не возьму с тебя платы.

— Я не хочу быть чьей-либо должницей. Снимите его с меня щипцами или… ну не знаю, Вам виднее.

— Нет.

— Прошу… — она слезно попросила старика. И он уже догадался, что дело тут совсем не в плате. Ему стало жаль ее.

— Ну-ка, покажи. — он протянул черную руку с толстыми пальцами к кольцу. — Совсем не двигается?

Эрис помотала головой.

— А с маслом пробовала?

— Да. И с мылом.

— Ой, доча. Как мне его убрать? А если палец отрежу?

— Не сможете Вы, сама себе отрежу. — решительно заявила она.

— Хорошо. Садись сюда.

Он усадил ее на скамью. Бросив дела, Булат принялся помогать девушке. Он вытащил пилку.

— Терпи. Ясно?

— Да…

Эрис положила руку на наковальню. Она стала черной, как уголь. Булат пилил кольцо Тарроса. Эрис надеялась, что с этим кольцом избавится о воспоминаниях о нем и всем том зле, что когда-то испытала от любимого человека. Глаза ее то и дело наполнялись слезами, а нутро сжималось. Старик замечал это, но молчал.

— Не могу распилить. Очень дорогой металл. — причитал он. — И откуда у тебя, простой рабыни, такая вещь? Наши госпожи не могут себе таких позволить.

Эрис молчала. Она и не сомневалась в щедрости Тарроса.

— Сейчас я сбегаю за мастером — ювелиром. Сиди здесь, может он поможет?

Булат ушел. Эрис сидела и смотрела на белое на черном фоне кольцо. В ее ушах звучали обрывки фраз венчания. Его и ее клятвы.

Она вспоминала Алессандро. Сколько слов его не остановили глупости юной Эрис. Боль сковала ее сердце.

Каллиста… Противоположность своего наглого братца. Милая и нежная женщина. Добрая мать Джузеппе и Адрианы. И все они погибли из-за желаний Тарроса.

Она вспомнила его слезы. Благо, в этот момент вернулся Булат и ювелир.

— Вот, Даврон. Посмотри.

Мастер склонился над рукой Эрис. Это был молодой и сильный человек. Она все еще боялась людей и отвернулась. Он потрогал кольцо.

Даврон сел рядом. Он разложил свои инструменты перед Эрис.

Начал пилить, что-то брызгая на палец, отчего кожу стало разьедать и Эрис начала морщиться.

— Может, передумаешь, смотри, уже кровь пошла. — заботливо спросил Булат.

Эрис помотала головой. Монотонные движения мастера стали невыносимы. Ей захотелось кричать от боли в пальце. Он начал орудовать щипами. Двигаясь миллиметрами, он приближался к победе.

— Дай, Булат суконце, кровь убрать, мешает. — попросил он.

Булат протянул тряпку, Эрис протерла руку.

— Ой-ой-ой, доча, зачем мучаешь себя? — спросил Булат.

— А сейчас потерпи. — сказал Даврон и просунул под распиленные концы щипцы. Он разгибал металл.

— Снимай теперь. — попросил он.

Эрис даже не верилось. Она потянула кольцо и оно снялось.

— Спасибо. — сказала девушка. — Возьмите, Булат ака. — сказала Эрис и протянула старику.

— Не уговаривай, не возьму.

— Тогда выброшу. — сказала Эрис.

— Не глупи, оно же целое состояние стоит. — вмешался Даврон, обращаясь к Эрис. — Булат, мне б предложили, я бы взял!

— Иди ты, плут! Давай сюда. — он взял кольцо из ее руки и Эрис показалось, что последняя частичка Тарроса уходит от нее вместе с ним.

— Спасибо Вам. Вы не представляете, как помогли мне… — она прослезилась и забрав свои вещи дрожащими руками, убежала к Йылдырыму.

— Нитки не забудь у Нуркыз забрать! — крикнул Булат ей вслед. Он огрел мастера увесистым подзатыльником и тот потупил взор.

Сама не зная, отчего, Эрис плакала.

Глава пятьдесят пятая

Таррос молился, стоя на коленях прямо в одной из катокомб у полигона. Глаза его были закрыты и уста его повторяли слова Христа в Евангелии от Матфея:

«Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А я говорю вам, что всякий кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердцем своем.»

Нет, не желал он и глазом, и сердцем своим. Ни замужнюю, ни свободную, ни рабыню. Занятое сердце его неустанно ныло, и годы — не помеха боли…

И вспомнилась ему, безумному в своем одиноком горе и медленно, но верно теряющему рассудок, притча царя Соломона:

«…чтобы остерегать тебя от негодной женщины, от льстивого языка чужой. Не пожелай красоты ее в сердце твоем, да не уловлен будешь очами твоими, и да не увлечет она тебя ресницами своими; потому что из-за жены блудной обнищевают до куска хлеба, а замужняя жена уловляет дорогую душу. Может ли кто взять себе огонь в пазуху, чтобы не прогорело платье его? Может ли кто ходить по горящим угольям, чтобы не обжечь ног своих? То же бывает и с тем, кто входит к жене ближнего своего: кто прикоснется к ней, не останется без вины. Не спускают вору, если он крадет, чтобы насытить душу свою, когда он голоден; но, будучи пойман, он заплатит всемеро, отдаст все имущество дома своего. Кто же прелюбодействует с женщиной, у того нет ума; тот губит душу свою, кто делает это: побои и позор найдет он, и бесчестие его не изгладится, потому что ревность — ярость мужа, и не пощадит он в Судный день мщения, не примет никакого выкупа и не удовольствуется, сколько бы ты ни умножал даров.»

Увлекшись в шепоте, Таррос не заметил подошедшего Гавриила.

— Дабы спасти тебя от жены другого, от чужой, которая умягчает речи свои, которая оставила руководителя юности своей и забыла завет Бога своего. Дом ее ведет к смерти, и стези ее — к мертвецам; никто из вошедших к ней не возвращается и не вступает на путь жизни.

Гавриил долго молча слушал его молитвы, не выдавая себя. Наконец, он не стерпел:

— Что ты болтаешь, безумец? — его явно забавляло поведение мужественного молящегося воина. — Как тебе вчерашний пир?

Это был отвлекающий голос архонта из-за спины Тарроса. Он покосился на Гавриила. Вид того был не очень притягательный. Видимо, его голова раскалывалась…

Таррос покачал головой, не оборачиваясь.

— Я отправил к тебе красавицу Луизу. Правда, она божественна?

Таррос вновь покачал головой. Магнат довольно прищурился. Но тут же сморщился от боли в голове.

— Гавриил. — Таррос резко встал, повернулся и протянул ему свою флягу с вином.

— Спасибо. Как раз, то, что мне нужно сейчас. — сказал архонт, отпивая глоток.

— Гавриил. Ты любишь читать? — спросил командир, удивив архонта.

— Нет… Никогда не любил. Тем более сейчас, безумец. — он усмехнулся, смакуя очередной глоток.

— Ты многое теряешь… Римский мудрец сказал — если у тебя есть библиотека и сад, значит, у тебя есть всё, что нужно. — заключил Таррос.

— А ты еще и умный? А зачем ты мне говоришь это? — удивленно спросил архонт.

— Хочу рассказать одну притчу и узнать твоё мнение. — сказал Таррос, скользя по персоне хозяина наглыми глазами.

— Надо же! А я думал, ты только командовать умеешь. Да мечом махать.

— Там, где я учился, необходимость духовного и воспитания и воспитание ума такая же, как и телесного. — поведал командир.

— Ну что ж, заинтриговал. Валяй свою притчу, быть может, отвлекусь от этой боли… — попросил архонт. — Голова раскалывается! — он схватился за свои виски, протянув фляжку обратно.

— Тогда тебе лучше присесть. — сказал Таррос. — Друг. — добавил он.

Гавриил и Таррос прошли к скромной обшарпаной скамье в коридоре.

— Что золотое кольцо в носу у свиньи, то женщина красивая и — безрассудная… — начал Таррос. — Соблазняющая. И тяжело тоскующему мужчине не поддаться ее чарам…

Гавриил полагал, что Таррос говорит о Луизе. Он предвкушенно улыбался, а Таррос продолжил:

— Но свинья, есть свинья. Скажи, как я закончу, свое мнение, Гавриил. — попросил командир.

— Хорошо. — ответил архонт.

— Жил был богатый аристократ. И была у него жена. — начал диоикитис своим бархатным голосом.

— Жена была красива… Любила роскошь… Любила изменять мужу…

— Убить надо такую! — воскликнул Гавриил.

Таррос ухмыльнулся.

— Я пока не закончил. — оскалился он. — Да не обманут нас лживые женщины, как обманула жена аристократа.

— Не томи! — архонт желал слышать дальше.

— Случилось так, что ослеп аристократ. И жена его принялась изменять ему с его заместителем.

— Вот гадюка! Он ее всю жизнь содержит и бережет, а она…

— Тихо.

И однажды зовет ее заместитель в яблоневый сад. А муж стал подозрительным, увязался за нею.

Сидит муж под деревом, а жена и заместитель его грешат рядом.

— Вот шл. ха! — не сдержался архонт.

— А сосед и соседка видели всё из окна. И говорит сосед — «Посмотри-ка, дорогая, что у яблони-то делается. Ну что как теперь откроет Бог слепому глаза да увидит он — что тогда будет? Ведь он её до смерти забьёт.»

А соседка говорит мужу: «Не бывать этому. И сестре нашей Бог даст увёртку»

«А что такое увертка, дорогая?»

«Смотри и делай выводы, дорогой. " — уверенно ответила плутовка, разделяющая поступок соседки.

— Вот гадюки эти бабы! — воскликнул глупый архонт. — Убил бы таких с.к!

— Не спеши. Про увертку не забудь.

— Да что тут думать-то! Голову с плеч, и всё на этом.

— Посмотрим-посмотрим. — загадочно промолвил Таррос и продолжил:

— И открыл Господь глаза аристократу. И увидел он грех жены своей во всей красе.

— И что, убил бл. дь такую? — грубо выругался Гавриил.

Таррос посмеялся и ответил:

— Аристократ заорал во всю глотку: «Ты что творишь, проклятая?!!»

А жена его сказала, не вставая из-под другого: «Милый мой, я так рада! Ведь сегодня ночью приснилось мне: сделай грех с таким-то, пожертвуй собой, и Господь за то откроет твоему мужу глаза. Вот оно и есть правда: за мои труды Бог дал тебе очи»

— И что, убил он ее?

— Нет, простил. И ноги расцеловал — за жертвы.

— Тьфу, размазня. — разозленно воскликнул Гавриил.

— А не хочешь ли ты спросить свою Софию, где она была сегодня ночью, пока ты нежился в объятиях рабынь? — спросил хитрый стратег.

— У себя, где же ей еще быть! — Гавриил побледнел.

— Наивный ты человек, Гавриил, наивный. — с этими словами Таррос встал с места и направился к полигону своими широкими шагами.

— Стой! — Гавриил соскочил и схватил жилистую руку Тарроса пухлыми пальчиками.

— Что ты имеешь в виду, говоря мне это? — он стал румяным. Его заплывшие жиром глазки расширились и взволнованно забегали.

— Спроси ее о кулоне, что красовался на ее шее. — ответил Таррос и прочел такие строки из Библии:

«Она схватила его, целовала его, и с бесстыдным лицом говорила ему: «мирная жертва у меня: сегодня я совершила обеты мои; поэтому и вышла навстречу тебе, чтобы отыскать тебя, и — нашла тебя; …зайди будем упиваться нежностями до утра, насладимся любовью, потому что мужа нет дома: он отправился в дальнюю дорогу …Множеством ласковых слов она увлекла его, мягкостью уст своих овладела им. Тотчас он пошел за ней, как вол идет на убой, и как пес на цепь и как олень — на выстрел. …Да не уклоняется сердце твое на пути ее, не блуждай по стезям ее, потому что многих повергла она ранеными и много сильных убиты ею: дом ее — пути в преисподнюю, нисходящие во внутрь жилища смерти.》

Он ушел, оставив архонта сходить с ума.

Таррос шел к солдатам, продолжая Соломонову притчу уже для себя:

— Не внимай льстивой женщине; ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый; ноги ее нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней.

Держи дальше от нее путь твой и не подходи близко к дверям дома ее, чтобы здоровья твоего не отдать другим и лет твоих мучителю; чтобы не насыщались силою твоею чужие, и труды твои не были для чужого дома.

Архонт тут же побежал к жене, позабыв все дела. Он застал ее у себя в покоях. Та, притворяясь больной, запретила впускать к себе.

Гавриил ворвался к ней, распихав рабынь.

— Софья!!! — он увидел ее на ложе с распухшим от слез лицом. — Объясни, где ты была вчера после пира?!!

— Я… — она подняла растрепаную голову с подушки. — Что ты себе позволяешь? Врываешься?!! Я плохо чувствую себя!!! — в ответ нападала она.

— Гадюка, отвечай, с кем была вчера?! — не сдерживался Гавриил.

— Ты явно перепил, любимый мой. — обозленно ответила она.

— Отвечай! — он схватил ее за горло. Осмотрев шею, он не обнаружил свой кулон.

— Где мой подарок?!!

У нее отнялись ноги. Она заранее знала, что скажет мужу, но на деле все оказалось гораздо тяжелее.

— Я обронила его. В зале, когда танцевала, вероятно… — ответила она.

— Смотри мне, если ты лжешь — клянусь, отрублю голову!!! — заорал архонт и выбежал из комнаты к Тарросу.

— Тарроса ко мне!!! — приказал архонт страже.

Командир знал, что ввязался в слишком рискованное дело. Сегодня умрет или он, или Софья. Но жизнь эта уже давно не льстила ему, и на риск он не обращал особого внимания. Молясь с утра, Таррос уже представлял себя в объятиях своей родной Эрис.

— Говори, командир, что знаешь?!! — он впивался глазами в каждый упругий мускул Тарроса, чувствуя гневную ревность к нему.

— Не буду тянуть. Кулон твоей жены у меня.

— Что ты болтаешь, подонок? Я отрублю твою голову!

— Руби не мою голову — не я пришёл к ней, а она ко мне. Я мужчина, нуждающийся в ласке, а кто она? Избалованная похотливая матрона. — сказал он с отвращением.

— И что ты сделал??? — дрожащим голосом спросил архонт.

— А что сделал бы ты на моем месте, будучи пьяным, глубокой ночью, в своих покоях?

— Ты лжешь… Лжешь…

— А это что тогда? — он протянул кулон Гавриилу. — В порыве страсти супруга и не заметила, как я снял его. Ненавижу неверных жен, Гавриил. Ненавижу. — для Тарроса не имело значения то, что он вчера ночью с позором выставил женщину за дверь, не ответив на чувства. Факт измены был на лицо, и этого ему вполне хватило, чтоб идти до конца. Он захотел справедливости для нечестивицы.

— Стража!!! Софию сюда!!! Приволоките эту грязную дьяволицу ко мне немедленно! — неистово орал Гавриил.

Таррос молчал. Архонт тоже.

— Что вы творите!!! Гавриил!!! — полуголую Софию волокли по длинному коридору, и вопли ее были слышны по всей округе. — Вас убьют!!! — обращалась она к солдатам.

Ее бросили к ногам магната.

— Говори, дрянь, что ты вчера ночью делала у командира Тарроса?!! — гневно кричал ее муж.

— О чем ты, любимый, я не понимаю тебя!.. — теперь она со страхом и уважением смотрела на супруга.

Таррос с брезгующим лицом наблюдал трагедию.

— Говори!!! Почему мой кулон — у него?!! — он показал на командира.

— Я же говорила — обронила вчера! Вероятно, в танце! — она встала, уже гордо и нагло смотря на Гавриила и переводя взгляды на Тарроса.

— Таррос — кто из вас лжет? Клянусь — я отрублю голову через пять минут одному из вас!!!

— Ваша жена ворвалась ко мне посреди ночи, настаивая на близости. — спокойно ответил он.

— Лгун!! — завопила София. — Ты клевещешь! Бог накажет тебя!!

— Не говори о Боге, лицемерная женщина. Побойся его. — хмуро сказал Таррос, сдвинув черные брови.

— Это ты бойся. Я припомню тебе это унижение, вонючий вояка!!! — заорала она.

— Вонючий вояка? А вчера ты стояла передо мной на коленях и умоляла о любви. — ухмыльнулся командир.

— Это правда, София? Скажи мне — и я прощу тебя. — благородно предложил любящий Гавриил.

София промолчала. Затем, немного поразмыслив и пожелав спасти свою честь, ответила:

— Нет. Он — клеветник.

— Хорошо. Докажи, Таррос, этого мало. — сухо ответил Гавриил.

— Она уронила кулон. А это как смогла уронить из-под головного убора? — Таррос вытащил из кармана добротный состриженый локон золотистых волос Софьи. Не нужно было доказывать, кому принадлежали эти волосы. Архонт узнал их сам.

— Ах ты мерзкая потас. уха! — Гавриил ударил Софью. Она схватилась за лицо. Глаза ее источали молнии.

— У меня есть свидетель. Пусть стража приведет его сюда. — Таррос протянул ключ от своей комнаты солдату. Через пару минут привели Луизу. Глаза архонта сделались совершенно круглыми:

— Говори…

— Вчера ночью, господин, вы приказали мне идти к командиру. Я хотела было постучать. Но услышала шум в его комнате. Я притаилась в коридоре. Через некоторое время оттуда выскочила госпожа в неподобающем виде… — рассказала дрожащим голосом рабыня.

— Если ты врешь, твое наказание будет ужасным. — сказал Гавриил.

— Нет, я клянусь всеми святыми, что говорю правду! — она упала на колени. Софья раздирала ее глазами, но говорить не посмела.

— Правда. — он вспомнил, что приход Луизы к Тарросу был тайным. — Только ты могла увидеть то, что произошло у Тарроса ночью. — сказал Гавриил почти шепотом. Он задергался. — Стража! Готовь плаху!

— Есть. — один солдат удалился.

— Что ты такое говоришь, дорогой, я же ношу под сердцем плод нашей любви! — начала лживо лепетать она, желая спасти себе жизнь.

Гавриил размышлял над притчей Тарроса. Он решил не быть похожим на слепого дурня из басни командира.

— Судя по твоему поведению… Таррос говорит правду. И мне не нужен щенок, которого ты нагуляла невесть от кого. — гневно выразился Гавриил.

— Накажи его, нечестивца, накажи его!!! — требовала женщина, указывая на командира.

— Что с него взять, женщина? Что? Солдат, к которому ночью ворвалась женщина? Я бы на его месте не рассказывал, а продолжал бесплатно наслаждаться. — бесцеремонно ответил Гавриил жене.

София поняв, что проиграла эту битву, взревела:

— Да!!! Я была у него, и не отрицаю этого! Ты — мерзкий, толстый, развратный, пьющий старик, мои глупые родители женили нас по расчету и я никогда не любила тебя! И я ненавижу тебя! И Таррос пусть не обольщается, в моем личном списке он далеко не первый. И не последний!

— А вот и ошибаешься! — Гавриил не ожидал такой наглости от жены. — Проклятая тварь — сегодня был позорный день для тебя. И он станет твоим последним днём!!! Схватить ее, стража!!!

С грохотом солдаты схватили свою бывшую госпожу.

— Не смеете! Уберите от меня свои грязные лапы! — вопила она выдираясь и кусаясь. — Я уничтожу вас всех! — орала безумная. Вчера Госпожа — сегодня пустое место из-за своей склонности к грехам.

— На полигон ее, на плаху! — приказал Гавриил. — Таррос. Мой приказ исполнишь ты.

— Нет, Гавриил. Для меня убить — как щелкнуть пальцем. Но сегодня сделай это сам — твоя жена, твой гнев. Утоли его сам, Гавриил, чтоб потом не мучался, не отпив чашу мести и не утолив жажды. — правдиво ответил командир, действуя из лучших побуждений.

— Говоришь правду… — хмуро сказал архонт, отправляясь на полигон.

Солдаты волокли ее через коридоры на потеху собравшихся. Некоторые плакали. Хоть она и была деспотичной, все же бедная прислуга привыкла к госпоже.

Ее связали и надели мешок на голову, завязав рот. Она даже не взмолилась, не раскаялась и не попросила прощения у супруга — быть может, он простил бы ее.

Таррос смотрел на нее — ему представлялся Сатана в женском обличье. Сатана, упорствующий в своем грехе и оправдывающий себя образом жизни распутного мужа. Но в его понятии это ничуть не умаляло всей мерзости души женщины-предательницы.

Ее поставили на колени. Ее белая шея и грудь вздымались в негодовании и истеричных рыданиях.

Гавриил обнажил свой меч. Непривыкший к рукояти, носящий гладиус исключительно как атрибут власти, архонт вознес его к небу.

Архонт Гавриил без сожаления замахнулся им.

Недолго думая, он рубанул мечом, получилось немного криво, но он всё же смертельно ранил супругу, отчего та забилась в конвульсиях. Он принялся добивать ее. Противные звуки и обилие крови — смерть Софии не заставила себя долго ждать.

Голова похотливой женщины упала в корзину для казни.

— Все кончено, любовь моя. Гори в аду. — заключил обиженый муж, вытирая меч о ее ночную рубашку.

— А ты! — он указал мечом на Тарроса. Командиру показалось, что сейчас состоится поединок и ему придется убить архонта прямо сейчас, перед всеми. — Ты доказал свое благородство и верность мне, честный человек. И я не виню тебя — женщины являются подлыми искусительницами. И благодаря тебе я больше не буду делить ложе и кров с этой змеей. — сказал архонт, удивив командира.

Таррос покачал головой. Архонт чуть не плача смотрел на мертвую жену. Он переводил взгляд на стального Тарроса — в его глазах не было ни малейшей эмоции. Ни один мускул его лица не дрогнул перед видом крови госпожи. Архонт в душе удивлялся его выдержке.

— Ты так спокоен. Сколько смертей ты видел? — спросил он, удаляясь от тела.

— Понятия не имею. — ответил Таррос, смирно стоя.

— Сколько раз ты убивал? — не унимался Гавриил. Видимо, сказался пережитый стресс.

— Я убивал слишком много раз, чтобы меня хоть как-то трогал запах и вид крови, если ты хотел знать это. — резко ответил Таррос.

— И даже женской?

— По мне нет разницы между кровью — женской и мужской.

— А ты жесток. Мне нравится. — ответил архонт, хлопая его по плечу. — Уберите ее! И я запрещаю хоронить это похотливое тело — вывезете в поле и оставьте на съедение птицам! — приказал магнат солдатам.

Солдаты принялись исполнять приказ.

Они под холодным взглядом Тарроса смыли кровь с плахи и засыпали землю у этого места песком.

Луиза была в ужасе от этой картины. Теперь ее окончательно убедило то, кто скоро станет здесь хозяином. И она боялась пойти против воли хитрого хищного стратега. В своей голове рабыня, чувствуя себя пустым местом, решила слушаться приказов Тарроса, дабы не кончить так, как сама госпожа Софья, что была для Гавриила, подобно дневному свету.

Глава пятьдесят шестая

— Сегодня Курбан байрам, Эрис. Будет праздник! — сказала мама Амина, выводя Эрис из шатра посмотреть на жертвенное закалывание. — Мясо будет разделено и роздано всем — соседям, беднякам. А свою долю мы сварим и накормим нуждающихся. — произнесла мама Амина.

Эрис было интересно — неужели этой благотворительностью будут заниматься просто так?

— Мама Амина. Этот праздник каждый год? — спросила Эрис.

— Да.

— А обязательно убивать животное?

— Ну, знаешь, нам тоже жалко. Но так положено — человек не может без мяса.

— Да, Вы правы. А как появился этот праздник? — спросила девушка.

— Прости, что не сказала сразу — у нас все дети об этом знают. Давай я расскажу, милая.

Когда пророк Ибрагим, по твоему — Авраам…,

Эрис перебила её.

— А что, сарацины знают пророка Авраама? — изумилась она. Ее глаза сделались круглыми от удивления.

— Девочка моя. Мы, мусульмане, покорившиеся Богу, знаем всех пророков. И пророка Иисуса мы любим больше, чем христиане, поверь мне.

— Почему Вы так говорите? — оскорбилась она. Это обидело её.

— Потому что мы слушаем Иисуса, мир ему. Он приказал верить в Бога, а не в Троицу.

И действительно, мама Амина сказала правду — Эрис помнила десять заповедей. И первой из них стоит от имени Господа с приказом не придавать ему сотоварищей. Выходит, что люди противоречат словам Иисуса?

— Он сказал, что придет за ним последний пророк — Ахмад, чтоб завершить дела всех пророков. И Вы должны будете следовать за ним. А христиане уподобились иудеям, не принявшим в свое время Иисуса, сына Марии.

Христиане не приняли Мухаммада, мир ему и благословение от Аллаха.

То, что сказала мама Амина, повергло Эрис в шок и глубокие раздумия. До этого девушка считала сарацинскую религию — диковинкой. Чем-то необычным и редким. Даже — пугающим. Но услышав эти слова, ей открылся новый мир — мир познания.

— Мама Амина… А Адам и Ева — вы знаете и о них?

— Конечно. В Коране все сказано. И как мы пришли в этот мир — тоже.

— А что такое — Коран?

— Это наша книга, Эрис. Господь ниспосылал ее по частям Пророку на все случаи этой тяжелой жизни. — буднично поведала женщина, гремя тазиками и хватая кадку.

— Дайте мне. — Эрис схватила ведро.

— Неси туда — на поле за речкой.

Эрис поспешно выполняла просьбу.

— Так что было дальше, с Авраамом? — они беседовали и шли по мягкой сухой траве.

— Господь любит пророков, дочка. И пророки его — великие и сильные люди. Стойки они в Вере. Очень тяжки были их испытания — тяжелее наших бед во много-много раз. Были среди них и больные недугами, и бедные, и цари, и искушаемые, и мученики, и блуждающие по землям полководцы.

Правда? До этого Эрис представляла себе пророков как умиротворенных людей в белом. Но, как оказалось, они были близки к людям. И это ей понравилось.

— Согласно Корану, ангел Джабраил* (Гавриил) * явился к Ибрахиму* (Аврааму) * во сне и передал ему повеление от Аллаха принести в жертву сына Исмаила.

— Какой ужас! — воскликнула она. — Он сделал это?

— Слушай пока.

Ибрахим отправился в долину Мина к тому месту, где ныне стоит Мекка, и начал приготовления. Его сын, сам будучи пророком, знавший об этом, не сопротивлялся, но плакал и молился, так как был послушен отцу и Аллаху. Однако это оказалось испытанием от Аллаха, и, когда жертва была почти принесена, Аллах сделал так, чтобы нож не смог резать. Жертва сына была заменена бараном, а Аврааму было даровано благополучное рождение второго сына — Исхака, или Исаака.

— Слава Богу. — облегченно произнесла Эрис.

— Вот это я считаю — испытание. — заключила мама Амина. — Ни мясо, ни кровь жертвенных животных не нужны Аллаху, Ему нужна лишь ваша набожность. Посему Он дал вам власть над жертвенными животными, чтобы вы величали Аллаха за то, что Он наставил вас на прямой путь. Так обрадуй же благой вестью тех, кто вершит добро. — закончила женщина строкой из Корана.

Что-то в этот момент переменилось в душе Эрис. Она начала задумываться над поведением сарацин — за все время, проведенное среди них, девушка не увидела ни одного пьющего вино, несмотря на то, что эти и греческие места славились виноградниками, а соседи в Антиохии — армяне были потомственными виноделами.

— Мама Амина. Расскажите мне, пожалуйста, о своей религии побольше. — попросила она.

— С удовольствием, дочка. Что ты хочешь знать?

Они хотели продолжить разговор, но дошли до места на опушке. Мужчины вырыли неглубокую траншею. Они собрались здесь. Чуть поотдаль Эрис увидела приведенных баранов — крупные, красивые, без единого изъяна.

— Жалко убивать таких красавцев, мама Амина.

— Не дозволено приносить в качестве Жертвоприношения четыре типа животных: одноглазое, больное, хромое, истощённое животное. Ну что поделаешь, дочка. Мы должны зарезать эти создания. Этот мир такой, и нам нужно смириться с этим. Но в наших силах сделать все наилучшим образом, ибо пророк сказал: «Поистине, Аллах предписал всё делать хорошо, и если придется убивать, то убивайте хорошим способом, и когда будете резать животное, то делайте это наилучшим образом. И пусть каждый из вас, как следует наточит свой нож, и пусть избавит животное от мучений.»

Как раз в это время Эрис увидела точащего нож того самого ювелира Даврона. Он был молод и глуп. Малик бей дал ему подзатыльник.

— Знаешь, дочка, за что Малик так обошелся с ним? — спросила Амина ана.

— Нет.

— Однажды благословенный пророк проходил мимо человека, который точил свой нож, поставив ногу на морду овцы, тогда как она смотрела на него. Пророк спросил этого человека: «Почему ты не наточил свой нож до того, как повалить её на землю?! Неужели ты хочешь умертвить её дважды?!»

Запрещена человеку глупая жестокость, ибо он — наместник Милостивого Господа на Земле.

Эрис приходилось видеть на Крите, как некрасиво убивали люди то, что приходилось потом есть. И это было отталкивающе. Здесь же было по-другому.

— Они не должны видеть смерть собратьев. — сказала Амина ана.

Люди встали. Привели одного барана и связали его. Затем, аккуратно положив у траншеи Малик бей сказал «Аллаху акбар» и умертвил его.

Убрав первого так же поступили и с остальными двадцатью баранами.

Мужчины разделали и пунктуально разделили мясо на ровные части. Фатима, Нуркыз, Айгюль и Айша пришли помогать маме Амине и Эрис.

Они промывали мясо и относили к жилищам, а мужчины закапывали отходы.

Зажглись очаги. Струи дыма поднялись в теплый утренний воздух, веселя ребятню.

Казанки и котелки стояли над кострами. Люди хотели накормить ближнего.

Когда Эрис закончила работать, первым делом она убежала к Йылдырыму.

— Здравствуй, милый мой. Смотри, сегодня у меня много моркови для тебя, дорогой. С праздником. — сказала она и погладила коня. Похоже, он привязался к ней.

— Сегодня я получу меч и доспехи, мой боевой брат. А ты пока примерь это. — Эрис достала готовую хакамору и надела на морду Йылдырыма. Тот не сопротивлялся, продолжая с хрумканьем жевать угощение.

— Ты ценишь свободу, мой друг. И я — тоже… — Эрис загрустила. — Поехали в степь перед тренировками! — она надела седло и вывела коня из стойла.

Теперь она смогла обуздать его. И это тоже была победа.

Эрис вернулась к полигону. Здесь уже собрались войны. Лицо ее, как всегда, было замотанное. Ничто не привлекало внимание старшин, кроме необычной свободной узды коня, в которой не было цепи для рта и лишнего железа.

— Эй, Эрис, как будешь двигать на нем? — усмехнулся Арслан-альп.

— Мой Йылдырым любит свободу. Пока ты в походе будешь распрягать морду своего коня, мой уже поест и попьет.

Солдаты засмеялись над ним, простодушный воин замолчал.

Малик бей явился на подготовку. Он не забыл о экипировке девушки и принес с собой форму и доспехи, когда-то принадлежащие своему младшему братишке Маулену.

— Эрис! Сюда.

Эрис спешилась и подошла к нему, ведя коня за поводок.

— Ты что, сама сделала это? — он указал на хакамору. * (недоуздок, где рот коня остается свободным) *

— Да.

— Офарин, Эрис, Офарин. А почему?

— Йылдырым при всем своем суровом виде оказался очень чувствительным малым. Не нравится ему цепь во рту, бей.

— Девушка понимает язык коня — ты будешь хороший боец, Эрис.

— Надеюсь.

— Скажи ИншаАллах. И все твои желания сбудутся.

— А что это такое?

— Да будет такова воля Господа.

— Ну тогда ИншаАллах. — она сказала это смешно. Приближенные воины засмеялись над её неповоротливым языком, греческий акцент которого прибавлял свистящей шепелявости.

— Скажи, как ты управляешь строптивым Йылдырымом в недоуздке? — спросил Аят.

— Четкость и правильность подачи сигналов, грамотная работа корпуса, перемещение веса, чувство ритма и равновесие. Йылдырым не подавляемое существо — он мой напарник. Нельзя делать приказы двоякими. Нужно четко сигнализировать коню, что я хочу от него. Он не дергает и не задирает голову, у него не будет болеть спина, у него будет хорошее настроение.

Она взобралась на коня:

— Смотри. Моя рука спокойно держит повод над холкой. Я веду его шагом, потом рысью.

Как только он немного сдаст или начнет задирать голову, я немедленно отвожу повод и хвалю его.

Главное — доверие и понимание между нами. — заключила Эрис.

— Эрис. Возьми свой меч. — сказал Малик бей.

Она спрыгнула с лошади и приняла оружие.

— А лук и стрелы? — спросила она.

— А ты умеешь? — пошутил он.

— Малик бей. Я выпускаю по восемь летящих стрел в воздухе. Летят они по полкилометра в среднем. Но могу и постараться. Броня это не помеха для моей стрелы.

— МашаАллах-МашаАллах. *Так пожелал Аллах! или Нет мощи, кроме как от Аллаха! или как это прекрасно (араб.междометное выражение) * Ты когда-нибудь стреляла из тюркского лука?

— Попробую.

— Сила натяжения тетивы — минимум сорок килограмм, учти.

— Я справлюсь.

— Это отлично, офарин, отлично. На, вот твой саъадак. — он отдал в ее руки колчан со стрелами, налуч и тохтую. *комплектующие стрелкового лука, используемые в Евразии*

— Спасибо, Малик бей. — сказала обрадованная Эрис.

— На, вот твой кинжал. А вот твой подсаъадачный нож. — Он был длиннее и шире поясного, с одним лезвием, к концу несколько выгнутым; его полагалось привешивать к поясу с левой стороны.

— Я благодарю Вас, бей. — Эрис кивнула ему с достоинством и выдержкой, как и полагается воину. — Я отработаю и выкуплю амуницию.

— Как пожелаешь. Это уже оплачено Сельджукским Римским Султанатом.

Но если хочешь, чтоб все стало твоим, поступай, как знаешь. Иди надевай доспехи, и к нам.

— Есть, бейим. — сказала она и ушла в шатер облачаться.

— Как тебе наш новый воин? — спросил Аят у Арслан-альпа.

— Офарин. Удалец.

— По мне — так тоже благороден. Я даже не замечаю, что это девушка.

— И я.

Эрис вышла в своих новых кожаных доспехах. Ее голова была спрятана под повязкой. Ее невозможно было отличить от других молодых людей. Прекрасные доспехи были сшиты из пластинок толстой бычьей кожи, пропитанной специальным составом, что делало ее непробиваемой, но намного легче железа. Она была подбита толстым войлоком. Под доспехами была кольчуга. На ногах и голове Эрис красовалась кожа и мех. На руках вместо железных нарукавников — лакированая плотная кожа. За спиной ее был круглый деревяный щит с металлическими вставками, обитый кожей. Ей дали пику, камчу и грубые перчатки, обрезаные на указательном, среднем и большом пальцах правой руки.

Она вела черного, как уголь, Йылдырыма за недоуздок.

— Я готова, Малик бей. — строгим тоном выкрикнула рабыня Эрис.

— Офарин. Молодец, Эрис. Нам нужно в Конью — султан мобилизирует армию. Один шиит возомнил себя пророком и заставляет массово выступать народ против Гийас-ад-Дин Кей хосрова.

— А кто такой — шиит?

— Это сбившийся с пути человек — вероотступник, не уважающий сподвижников и матерей правоверных мусульман. Наш пророк говорил «сподвижники мои, как звезды — за кем бы ты ни пошел, не собьешься с пути.»

— Я хочу пойти с вами.

— Обязательно. Войнов у меня осталось мало. Мне нужны хорошие солдаты.

Наконец-то она займется любимым делом. Это то, без чего девушка не почувствует себя полноценной. Эрис самореализуется лишь только в своей профессии, тонкостям которой, а их великое множество, училась с самого детства.

Праздник жертвоприношения обернулся днём плача.

Весь оставшийся день девушка наблюдала слезы матерей, сестер, жен и детей.

Прощались со всеми и у всех была семья. У всех, кроме нее.

К вечеру пришли мама Амина и Фатима с детьми. Их искреннее добро согревали сердце Эрис.

На завтрашнее утро после утреннего намаза войны под звуки походных рогов и огромных барабанов двинулись в путь.

Они двигались по росистой траве ровным строем. Их знамя Конийского Султаната — голубое с двуглавым золотым орлом развевалось над ними. Рядом было знамя родовой тамги Баяты.

Взойдя на высокую горную тропу, откуда открывался вид на долину, солдаты заметили дым. Но этот дым был не от костров.

— Эрис. — это был Арслан-альп. Она повернулась к нему. Ее лицо было завязано. — Как думаешь, что это за дым?

— Похоже на поджоги нив. — ответила она.

— Да? Я думал — пожар…

— Я думаю, это бунт против государственного строя. — ответила девушка. — Непомерные налоги заставляют идти на такие крайности. Люди начинают уничтожать собственный хлеб.

— Да. Точно. — Альп Арслан был из тех войнов, про которых говорят: «Сила есть, ума не надо.» Его мускулы задавили мозговые извилины, и этот бугай очень туго соображал.

— Скоро столица. Нам нужно добраться без приключений. — сказал Малик бей.

Его окружали сотенные начальники и полтинные старшины. Войнов было пятьсот. Пятнадцать старшин.

— Пока не будет приказа Гийасаддина, мы не можем наносить увечья соплеменникам. — сказал Аят. Этот хмурый молодой человек всегда был суров и статен. И Эрис ассоциировала его с Аргосом. Тот тоже всем видом своим уже одерживал победу.

Эрис учила покойных Каннареджо всему, что только выучила сама из свитков и от учителя. Она знала обо всем: как правильно разведывать территорию, укрываться и шагать бесшумно по разным поверхностям — сухим и мокрым; как преодолевать препятствия; как пересекать разные виды местности — от заснеженой до пустынной; как определять проходимость болотной топи; определять расстояния, высоты, глубины; как ориентироваться и не потеряться при выполнении заданий; как поддерживать жизнеспособность отряда, добывать и беречь ресурсы; как оказывать помощь раненым и многое другое.

В военном деле сражение — далеко не первая вещь. Когда они были в осажденной Дожем Ситии, их так ни разу и не обнаружили. Зато хищные Каннареджо нанесли огромный урон венецианцам, охотясь на них.

Их взору открылись куполы Иконии — Коньи.

Скоро они вошли в город. Теперь Эрис была на коне. А ведь совсем недавно ее унижали на невольничьем рынке…

Войско вошло на огромную площадь у дворца Султана. Это были постройки в мусульманском стиле. Когда-то, отвоеванные у восточных народов, Римские, теперь сарацинские владения, представляли собой причудливую смесь Запада и Востока.

Они пришли вовремя. Здесь уже построились войска других племен — кабиле. Они были под своими флагами. Всего было четырнадцать тюркских племен, в которых были смешены народы — джиль: Баяты или Баяндыр, Кайы или Кынык, Бектели, Эймир, Йыва, Афшар, Салыр и другие. Они входили в джили — Текинцы, Чавдары, Эрсари, Йомуды.

Эрис смотрела на этих людей — были среди них и высокие, статные, красивые люди с белыми лицами и светлыми глазами и волосами. Были так же и темноволосые, белесые, большеносые люди. Были так же и с узкими глазами, скуластые, с приплюснутыми носами, краснокожие. И все они считали себя единым целым — детьми Евразийского Жайляу.

Под ними были скакуны — от арабских тонконогих и тонкокожих до мелких и выносливых, коротконогих и большеголовых, с длинной шерстью. Одеяния были похожие — толстые войлочные халаты и кожанные доспехи, кольчуга. На головах были шапки из вьющейся овчины, кожанные шапки с пушным мехом, войлочные головные уборы, шлемы.

Сабли были изогнутые, щиты — круглые. У придворного войска Султана щиты были продолговатые, с двуглавым римским орлом и мечи у некоторых воинов тоже были прямые. Одеты они были в темно-синюю форму. На головах у них были стальные шлемы с вставкой для носа, а у старшин красовались парадные шапки с золотым вышитым орлом о двух главах.

Она увидела около дюжины воинственных девушек среди огузов. Это ее успокоило — хорошо, когда ты не один. Головы у девушек были непокрытые, заплетеные в мелкие косички. Одежда была почти как у мужчин, только чуть длинее и ярче. У некоторых были такия и ткань, как у Фатимы.

Они построились.

— Его Величество Султан Гияс-ад-Дин Кей Хосров!

Горн и барабаны встретили правителя. Стояла гробовая тишина. Площадь сияла на солнце.

Из ворот вышел Султан — совсем молодой человек, не более двадцати пяти лет от роду. Даже ровесник Эрис. Довольно приятной, смазливой наружности. Живые глаза его и ловкость в управлении собственным телом говорила о многолетней подготовке. Светлолицый, с только-только отрастающей черной бородкой.

— Это ваш Султан? — Эрис глубоко удивилась. Она ожидала увидеть грубого полководца в возрасте, покрытого шрамами. — У него же молоко на губах не обсохло! — воскликнула она, вызвав смех Альп-Арслана. Малик бей не улыбнулся. Он оставался сосредоточенно серьезным.

Конь аравийский — белый, похожий на Сириуса, гарцевал по мрамору. Султан вытащил меч.

— Именем Аллаха Милостивого, Милосердного! — громко крикнул он уверенным голосом. Его одежды и доспехи сияли. — Баба Исхак, ученик суфийского мудреца Ильяса Хорасани поднял восстание туркменских племен в юго-восточных районах Анатолии. Он возомнил себя пророком и учинил бунт земледельцев. Это восстание расползлось как пожар до центральных провинций моего государства. Мы — не прощаем предателей! Мы приняли вас, как родственников на наших щедрых землях, завоеванных нашими предками! А как вы ответили нам? Мы ожидали благодарности, а нам ткнули нож в спину!!! Вы присягнули на верность моему отцу! Он умер — присягнули мне! Аллах ненавидит вероломных людей, ненавидит восставших против государственности! Нам сейчас всем тяжело, налоги не могут ни взыматься — война диктует свои правила! Терпенье и Вера поможет нам! Только объединив наши силы, мы победим. Идите и восстановите свою честь! И пусть Аллах будет с теми, в чьей деснице справедливость!

Он закончил. Некоторые начали кричать:

— Ур!

Ур!

Ур! — *Битва, убей (тюрк.) *

И затем начались возгласы:

— Аллаху акбар! *Аллах велик! (араб.) *

— Гияс-ад-Дин чок тайша! Султаным чок тайша! *Мой правитель, живи долго (тюрк.) *

Ровными строями они отправились на огромные земли Анатолийские от Антиохии до востока.

И было кровопролитие, и было то, что видела Эрис на Крите. Кроме одного — насилия. Этого омерзения не было. Убийства женщин, детей и стариков. Они отсутствовали.

Ее это просто поразило, поменяв взгляд на жизнь.

Глава пятьдесят седьмая

Переселившиеся в Малую Азию огузы были недовольные произволом властей и самого султана, а также растущим социальным неравенством, где на них смотрели свысока оседлые, коренные жители. Огузы приняли проповеди шейха и стали его последователями.

Малик бея на пару с вождями Шаудыр * (казахск.), чавдар — тюркск.* отправили в самое пекло. После безуспешных переговоров начинались сражения, и народ склонял голову.

Эрис справлялась со своими обязанностями отлично. Конечно, были неудобства, но все же ей было комфортно с уважающими ее воинами.

Девушка отличалась в боях бесстрашием, решимостью и поддержкой других.

— Эй, ты что делаешь? — это был голос Эрис. Она была возмущена тем, как неправильно стреляет один молодой человек. — Замирать с натянутым луком нельзя, сразу сбивается прицеливание. При отпускании тетивы правая рука уходит за голову.

— Сестра, дай ему подзатыльник. — сказал Арслан-альп. — Я этого болвана уже два года учу работать на скорость. Европейские лучники выпускают за пять секунд одну стрелу. Мы за две с половиной секунды как минимум пять стрел. Езжай к неверным и оставайся там.

— Эй, не кипи, научится. Твои глаза научатся видеть блоху за сто метров, но в книге за метр все буковки смажутся в кашу; твоя шкура станет чувствительной, как у девки: любое дуновенье ветерка ощутишь и заметишь… Вот тогда ты станешь метким лучником, если прежде не угодишь под стрелу врага. И помни — разминай левое плечо, а то через пару лет перекосит. — Учила Эрис.

— Вон, смотри на Аскара — кривой. — сказал Аят.

— Акынджи *воин — пограничник (тюрк.) *, ты должен разминать спину, положив себя на живот и делать плавательные движения. Потом — как лодка.

Забивайся в угол лицом и тяни руки поперек стен. Больше укрепляй спину — не станешь кривым. — посоветовала Эрис.

В их отряде Эрис сразу принесла пользу — она поделилась с беем секретами их построения. Это была другая тактика, отличная от кочевников. И она здорово пригодилась им в бою против знающих их секреты земляков, существенно снизив жертвы.

Прошло уже полгода их похода, из которых два месяца ушло на дорогу. Они наконец-то осадили город Амасью и потребовали выдать шиита Баба Исхака Султану. На помощь Малику и другим беям подтягивались остальные племена, гасящие пламя в других областях. Теперь Малик бей и его войны увидели, что Эрис — настоящий знаток своего дела. Они искренне зауважали девушку.

На привале во время осады Малик бей предложил ей:

— Эрис, хохарам *моя сестренка (перс.) *, тебе лучше поступить на службу к Султану. Там больше платят и ты с твоими талантами добьешься повышения. Ты действительно хороший воин, сестра. У каждой из наших женщин есть по клинку. Более, чем у половины — собственная сабля. И у каждой хозяйки в шатре найдешь ты семейный меч над очагом. Наши женщины умеют сражаться и частенько делают это — неспокойная жизнь заставляет. Но ты — необычная девушка, сестра. Таких доблестных и обученых войнов, как ты, мало даже среди мужчин. Плюс ко всему твои ум, смекалка и умение говорить делают из тебя выдающуюся личность. Я пока не дам тебе свободы — только так смогу защитить твои права. Я предлагаю тебе пойти в войско Султана, как рабу, потому что женщине будет тяжело добиться места в армии. Будешь служить семь лет — станешь Висак-башы. Тебе дадут маленький опасный отряд и собственный шатер из шестнадцати оснований с пикой наверху. Эти люди особо ценятся полководцом и правителем. Они даже золото носят на доспехах. Решай быстрей, сестра, я помогу.

— Что? — она почувствовала себя оскорбленной. — Хотите избавиться от меня? Разве мое поведение подает Вам повод, Малик бей? — она только что пришла с охоты и принесла в общую кухню пристреленную газель из ближайшего леса.

— Нет, ты что. Даже среди наших дочерей мало таких достойных девушек, сестра. Но пойми меня правильно — твои ум и таланты могут оценить в обществе тебе под стать. А мы — простые кочевники. И у нашей власти только знать из родов бея. Мы охраняем границы.

— Я уже заметила нужную мне вещь. Чем проще человек, тем он богобоязненней. Чем мы ближе к цивилизованности, тем больше искушений.

— Смотри — при дворе первый год будешь молча ходить пешком, но тебе это не светит, ты отличный воин и тебя заметят сразу. На второй год по соглашению с начальником палатки — висак, даст тебе тюркскую лошадь с простой сбруей. На третий год ты получишь особый пояс — карачур, на пятый год — седло получше, уздечку, украшенную звездами, более дорогую одежду и палицу; на шестой год — парадную одежду, на седьмой год — чин висак-баши, то бишь командира полевого стана, в котором кроме тебя будет еще три человека. Тебе дадут знак достоинства висак-баши — это шапка из черного войлока, шитая серебром, и гянджийская одежда * (Гянджа — ныне Елисаветполь) *. Постепенно ты, я уверен, клянусь Аллахом, достигнешь следующих чинов — хайль — баши — командира отряда и может даже станешь Хаджиб. Во главе всего придворного штата стоит главный хаджиб — хаджиб-бузург, или хаджиб хаджибов — хаджиб ал-худжжаб, один из первых сановников в нашем государстве. И твой пол не помеха, Эрис. Ты не подобаешься мужчине, ведь это грех. Ты остаешься доброй и отзывчивой девушкой. Но у тебя должно быть будущее, сестренка. К сожалению, я не могу дать тебе имя и не хочу освобождать, дабы тебя не обидели другие. Но я могу, как вали, отвести тебя на службу. Решай. — закончил он.

Конечно, его предложение было заманчиво. Кого не привлекал большой город? Уважение, служба, средства, наконец?

— Нет, бей. — она слишком привязалась к этим простым людям. Их черты характера и быт нравились ей, загнанной в угол. — Я все решила. Я остаюсь с Вами, с вольными войнами газавата, пока не выгоните сами. — после этих слов старшины довольно покачали головами.

Войска Султана захватили Амасью. Они ворвались в город и казнили сумасшедшего сектанта, промывшего мозги своему ученику и нищему слепому народу.

Несчастный ученик — суфий Баба Исхак, сбежав вместе со своими сторонниками, двинулся к сельджукской столице Конья, где и погиб в сражении. Племя Баяты отличилось в боях доблестью. Не обошлось и без жертв.

Эрис и войны возвращались домой после годового отсутствия с победой. Они совершили заупокойную молитву под предводительством Малик бея. Эрис тоже была в их рядах. После молитвы и прощальной речи он спросил у старшин:

— Гардашлар! В бою погибло много наших братьев. В том числе и наш знаменосец — старшина Рахим. Я приметил нового война. Если вы согласны, я назначу его и передам ему знамена.

— Кто? — спросил Арслан-альп.

— Сестренка Эрис. — ответил тот. — Она молода и отважна. Отлично владеет оружием и очень упряма.

Старшины согласились. Девушка заслужила это по праву.

Эрис молча и сурово приняла их флаги.

«Главное, не подвести и не потерять лицо, оправдать доверие…» — думала она.

Их встретили с почестями и плачем по павшим солдатам — шахидам.

Матери, сестры, жены и дети лили слезы по погибшим воинам.

Но новые испытания свалились на них. Неуспели они отдохнуть, за ними следом приехал гонец с новостью. Попросившись, он вошел в юрту бея.

— Батый хан ворвался в город, основаный братьями нашими, племенем Кайы, князем Кием — Киев. Он сжег все. Ремесленников, женщин и детей увели в Китай. По пути к нам ужасу подверглись и другие княжества. Монголы подошли к нашим границам. Малик бей, они пришли к нам. — гонец стоял в шатре Малика. Не успев надышаться детьми, баъатыр должен уходить на фронт.

Малик вышел к старшинам у своего предводительского шатра. Эрис только что подошла на шум.

Народ окружил шатер предводителя. Он вышел на платформу с крыльцом.

— Мы служили в армии Джалалиддина Мангуберды. Много пришлось перенести нам боев с монголами. Долго мы противостояли. После покорения империи Цзинь, они двинулись к нам. Победив, они установили границу с Хорезмом. Но, еще воюя на востоке, Чингисхан отправлял послов к Мухаммаду ибн Текешу с предложением союза, вопреки этому хорезмийцы не церемонились и казнили посланников. Тогда Хорезм простирался от Северной Индии до Каспийского и Аральского морей. Они разрушили всё. Теперь сжигают непокорные княжества наших оседлых половцев и русичей на севере. Всех ремесленников и пленных забирают на восток, к хану. Мы ушли, не желав покориться язычникам. И вот, день, когда они настигли нас — настал.

Он был крайне раздосадован. Бей говорил, женщины начинали плакать.

— Новый Султан снова мобилизирует армию — монгольский полководец Чормаган сменился князем Байджу. Эрзерум осажден. Мы пойдем на войну.

Эрис покачала головой. Монголы — не повстанцы. И даже не венецианцы-франки. Они больше похоже на безжалостных крестоносцев, только хуже.

Народ начал поднимать кулаки в небо. Они хотели отдать свои жизни за погибших родных.

Наконец… Эрис готова принять смерть с честью во имя справедливости. Она готова стать одной из сотен и сотен тысяч, пожертвовавших собой на тропе войны. И пусть это не ее родина — слезы угнетенных никогда не дадут ей покоя.

Она раздумывала над тем, кто она есть в этом мире. Увиденное ей за последний год дало пищу для ума и души.

Эрис зашла в гостевой шатер. Она просила Господа:

— Господи… Прости меня и помилуй. Очисть мою душу от всего дурного. Я здесь. Вдали от дома. Но не вся ли земля принадлежит Тебе? — слезы покатились из ее глаз. — Укажи мне правильный путь. Я немощна. Я запуталась и не знаю, как мне быть дальше. Укажи мне верный путь, Всевышний… Не бросай меня…

— Дочка. — это была Амина ана. — Я пришла попрощаться, милая моя.

— Я благодарна Вам, мама Амина. — ответила Эрис, вытерев слезы и встав с пола.

— Дочка. Я могу больше не увидеть тебя, дорогая. Я буду скучать. — тюркская женщина, одна из сарацин, привязалась к честной девушке, разделившей лишения войны с ее детьми, всем сердцем. Она прятала слезы, ведь женщинам кочевников полагается быть стойкими в любой ситуации. — Дорогая. Прими от меня это. — она протянула стеклянную синюю каплю с золотой вязью.

— Что это? — спросила девушка.

— Мы отрицаем амулеты. Защитить может только Всевышний. И я решила подарить тебе эту надпись на арабском языке. Это простой подарок, у нас девушки приобретают его у мастера за бесценок, так что прими, не обижай меня.

— Что тут написано? — она взяла из ее рук шнурок с прозрачной темно-синей каплей.

— Аллах. Здесь написано «Аллах». Так зовут Господа. У Него множество прекрасных имен. Но это Его главное имя.

Эрис захотелось взять этот необычный подарок. Какое-то теплое чувство посетило ее душу, всю грудь.

— Спасибо, мама Амина.

— Не стоит благодарности, дочка. Я приказала Малику присматривать за тобой. Не обижать тебя. Чтобы никто не посмел сказать тебе обидное, дочка. Не переживай.

— Спасибо. Я сама смогу постоять за себя. Лучше умереть с честью, чем жить с позором. — ответила Эрис.

— Милая… — она обняла Эрис. — Дорога из Коньи в Эрзерум будет дальней и долгой. Мы приготовили каждому солдату провиант. Фатима принесет тебе все, что нужно.

Эрис была бесконечно благодарна этой доброй матери. Ее тепло немного согревало застуженое сердце девушки.

Она почитала какую-то молитву и дунула на Эрис. Потом сложила руки в мольбе и помолилась, обтерев свое лицо. Эрис из солидарности сделала то же самое.

Мама Амина ушла. Пришла Фатима и ее милые проказники.

— Дорогая. — Фатима обняла девушку. — ИншаАллах, ты скоро вернешься! Я уверена, ты справишься. Малик так нахваливал твои способности, он возлагает на тебя надежды. — сказала Фатима. — Ты напоминаешь ему его сестренку.

— Я хочу их оправдать. Ты не представляешь, что это значит для воина — выполнить должное с честью.

— Я удивляюсь твоей отваге. — честно высказалась женщина. — Ты же все-таки девушка!

Эрис молча улыбнулась, не найдя ответа.

— Милые. — Эрис обняла каждого малыша и расцеловала их, вдохнув солнечные ароматы. — Я приду к вам. А тебе, Айтогду, я сделала это, как и обещала. — Эрис вытащила маленький лук и стрелы из-под корпе. — Возьми, малыш. Учись стрелять.

— Спасибо, сестра!!! — он был так рад подарку, что залетал по юрте.

— Только будь аккуратен — не порань братишек. — попросила Эрис. — Фатима хатун, пожалуйста, пусть первое время пользуется под твоим присмотром.

— Хорошо. Конечно.

— Я бесконечно благодарна вам за доброту, проявленую ко мне. Я иду отблагодарить вас, Фатима.

— Не говори так. Мы привязались к тебе. К тому же, в последние десятилетия нам приходится постоянно подбирать и растить сирот, оставшихся от монгольского ужаса. Всех стараемся приютить, в том числе и взрослых.

— Ваши поступки прекрасны.

— Мы делаем это ради Всевышнего, а не ради выгоды. Вот например, Аят, Аскар и Арслан-альп — всех их подобрали в степи. Их родителей убили монголы, стойбище сожгли. Дети убежали. Мама Амина растила их, как своих.

— Она благородная женщина.

— Да…

— Я хочу побрататься с кем-нибудь из войнов. Так будет спокойней всем. И мне в том числе.

— Малик бей формально твой хозяин и опекун. Нужен другой вали? У тебя нет кровных родственников, но ты, как христианка, по закону можешь просить неприкосновенности, и чтобы кто-нибудь из благочестивых мусульман ручался за тебя и был твоим защитником. Это даже может быть женщина. У тебя это Малик бей.

— Я хочу стать кому-нибудь сестрой, чтобы моя честь не была скомпрометирована.

— Мусульмане не посягаются на женское доброе имя из-за предупреждения Аллаха в Коране — он даже не посмотрит на лицо клеветника в Судный день.

Это были те самые слова, что бьют в сердце. Если бы не поклёп… Столько бед ей принес язык одного нечестивца-интригана, введшего командира в безумное исступление. На какие преступления пошел Таррос, чтобы отомстить Эрис из-за этой клеветы. Умышленно убивая на ее глазах дорогих ей людей, он упивался ее страданиями…

— Эрис? Что с тобой? — девушка смотрела в пустоту. Фатима продолжила. — Ты можешь стать сестрой лишь в одном случае.

— Каком?

— Приняв Ислам.

Эрис промолчала.

— Я не знаю… Это не грешно?

— Не говори так. Благословенный пророк призывал покориться Аллаху всех. В том числе и христиан. Мы называем вас и иудеев людьми Писания, а не неверующими.

— Почему?

— Потому что до Корана Аллах уже посылал Писания и Давиду — Псалтырь, и Аврааму — Свитки, и Моисею — Тору, и Иисусу — Евангелие. Если мусульманин не будет верить в их истинность, он становится адским неверующим. Но алчные священнослужители много раз искажали и меняли смысл божественных текстов, гоняясь за своей выгодой. А Коран Аллах пообещал сохранить в первозданном виде до самого Судного дня.

Это поразило Эрис. Она почему-то испугалась. Испугалась, что Господь накажет ее за нерадивое отношение к религии и упущения в богослужении.

— Я хочу принять Ислам. — решительно заявила Эрис. — Что мне нужно сделать для этого?

— О, Всевышний, слава Тебе! — воскликнула Фатима. — Дорогая!!! — она обняла ее так крепко, что чуть не задушила.

Эрис посмотрела на Фатиму. Ее глаза были полны слёз радости за Эрис.

— Тебе нужно произнести Калиму Шахаду — свидетельство Веры. Скажи всем сердцем «Ашхаду ля Иляха ИлалЛах, уа ашхаду ана Мухаммадан абдуху уа РасулЛюх.» *Я свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и что Мухаммад Его раб и посланник. (араб.) *

Эрис села и поставила правую руку на сердце. Ее посетило такое необычное, волнующее чувство, полное эйфории и энергии.

— Ашхаду ля Иляха ИлялЛах, уа ашхаду ана Мухаммадан абдуху уа РасулЛюх. — медленно проговорила она и глаза ее наполнялись слезами.

— После того, как ты приняла Ислам — ты очистилась от всех предыдущих грехов и стала подобно новорожденному ребенку, сестра. Только твои хорошие дела остались с тобой.

— Как это… прекрасно… по-доброму.

— Первое имя Аллаха ар-Рахман, что значит Милостивый ко всем созданиям. Независимо от того, кто они, он дарит им пропитание, исцеление, счастье…

Для Эрис это был новый мир, полный пищи для раздумий. Мир вопросов, на которые она непременно намеревалась найти ответы.

— Теперь ты — наша сестра. Эрис — абла. Только, если хочешь, тебе нужно поменять имя.

— А это обязательно?

— Желательно. Сделай омовение и иди к нашему имаму, он поможет тебе.

Под руководством Фатимы, Эрис омылась правильно, начиная с правой стороны. Потом она сделала малое омовение и надела чистые одежды.

— А сарацины каждый день так омываются? Рот, нос, лицо, уши, руки до локтей, голова и шея, ноги до щиколоток…

Фатима засмеялась.

— Пять раз в день. Сколько раз молишься, перед встречей с Господом человек обязан очиститься, если только он испачкался. Есть свод правил, постепенно выучишь.

Все это было новым для Эрис. Новым абсолютно. И ей это очень понравилось.

Она направилась к имаму. Попросившись в его шатер, Эрис вошла.

— Ассаламу алейкум. — сказала она средних лет человеку, одетому в кремовый кафтан и белую чалму.

На его строгом лице был умиротворяющий свет. Вокруг него сидело несколько детей.

— Уалейкум ассалам. Что привело тебя, абла *сестра (тюрк.) *?

— Я только что приняла Ислам.

На лице имама и детей проявилась неописуемая, светлая радость. Эрис увидела, как искренне они радуются за чужих людей. Это подкупило ее еще больше.

— Альхамдулиллах.

— Что мне нужно делать теперь?

— Теперь я должен прочитать над тобой Азан, как над новорожденным и наречь тебя благим именем.

— Я готова. — ответила Эрис.

— Как тебя зовут, сестра? — спросил имам.

— Меня зовут Эрис.

— Эрис абла, знаешь ли ты о значении своего имени?

— Эрис значит борьба. Словно бурный дух борьбы за благую цель. Сражение.

— Что ты обрела, приняв Ислам?

— …Мне кажется, я обрела абсолютную убежденность, спокойствие, полное упование на Всевышнего. Меня больше ничто не может терзать, как раньше.

— Твое имя неспокойно. Приняв Ислам, переименуй себя в более подходящее тебе. Так будет звать тебя Аллах.

— Что Вы мне предложите?

— Дина. Убежденная в истиной Вере.

Эрис улыбнулась.

— Мне нравится. Просто и легко для души.

— Садись сюда. Нужно прочитать Азан.

Эрис села на молитвенный коврик.

Имам встал над ее правым ухом. Прекрасный звонкий голос разрезал воздух муэдзина, или азанчи.

С каждым его звуком на Эрис бальзамом капали уверенность, что теперь все будет хорошо. Чувство успокоение и ощущение твердой основы под ногами, которая отсутствовала до этих благословенных моментов. Чувство того, что Господь стал по-настоящему ближе и больше никогда не оставит её.

— Алла́ẋу А́кбар, Алла́ẋу А́кбар,

*Аллах велик, Аллах велик (здесь и далее — арабск.) *

Ашẋаду аль — ля́ иляẋа илля́ Лла́ẋ. * (Я свидетельствую, что нет божества, кроме Аллаха) *

Ашẋаду аль — ля́ иляẋа илля́ Лла́ẋ* (Я свидетельствую, что нет божества, кроме Аллаха) *

Ашẋаду анна Мухаммадан Расу́лю — Лла́ẋ * (Я свидетельствую, что Мухаммад — посланник Аллаха) *

Ашẋаду анна Мухаммадан Расу́лю — Лла́ẋ

* (Я свидетельствую, что Мухаммад— посланник Аллаха) *

Хаййа «аля́ с — саля́х

* (Спешите на молитву) *

Хаййа «аля́ с — саля́х

* (Спешите на молитву) *

Хаййа «аля́ ль — фаля́х

* (Спешите к спасению) *

Хаййа «аля́ ль — фаля́х

* (Спешите к спасению) *

Алла́ẋу А́кбар Алла́ẋу А́кбар

* (Алла́х Велик, Аллах Велик) *

Ля́ иляẋа илля Лла́ẋ

* (Нет божества, кроме Аллаха) *.

Слезы из глаз девушки не могли не пойти. Они хлынули потоком. И это были слезы очищения.

— С именем Аллаха — теперь ты Дина, Дина, Дина. — произнес он.

— Спасибо, брат. — сказала Эрис, теперь уже Дина, и встала с места. Она почувствовала себя заново рожденной. Почувствовала шанс на новую жизнь. Из шатра она вышла другим человеком. И ей показалось, что вся ее прошлая жизнь — всего лишь сон. И вся боль и предательство — дурной сон. И он, Альхамдулиллах *СлаваАллаху (араб.) *, кончился.

— Эрис, Эрис! — это был звонкий голос Нуркыз, дочери кузнеца Булата.

— Слушаю, сестра.

— Ты приняла Ислам?

— Да, Альхамдулиллах, я покорилась Господу.

— Как же я рада за тебя!!! Ты даже не представляешь!

— Почему вы все так радуетесь? Ведь я — чужой человек вам. Даже не землячка, я гречанка… итальянка. Почему?

— Когда у тебя есть что-то хорошее, ты хочешь поделиться этим, угостить. Господь приказал верующим наставлять на верный путь всех людей. — девушка говорила, и ее веселое белое лицо играло жизнерадостностью. Зеленые глаза ее горели. — Духовная борьба за оздоровление общества, — продолжала она, — проповедование истинных ценностей, воспитание и обучение подрастающего поколения. — Слова молодой девушки удивили Эрис. — Не смотри на меня так — моя мать была дочерью ученого человека. Знаешь, однажды наш пророк сильно расплакался, когда мимо него проносили тело умершего иудея. Его сподвижники спросили, в чем причина его плача. Он ответил, что ему жалко его душу, не принявшую истину…

— Значит пророк так сильно переживал за людей?

— Он пришел — как милость для миров, а его возненавидели собственные родственники за религию. За его мягкий призыв. Они изгнали его. Но я думаю, тебе лучше поговорить об этом со знающими людьми.

— И где же мне найти такого?

— Вы снова едете в Конью. Попроси Малик бея отпустить тебя к ученым. Например, к Джалалиддину Римскому. Он богослов. Спроси о том, что волнует тебя.

— Спасибо. Непременно воспользуюсь твоим советом. — ответила Эрис-Дина, обняв умную девушку.

— И, пожалуйста, присмотри за моим Аятом. Видимо, эта война не желает нашей с ним свадьбы… — сказала девушка, вытирая слёзы.

— Все будет хорошо, Иншааллах. Присмотрю, не переживай. — она рассмеялась.

На следующее утро Эрис и четыреста воинов отправились в Конью. В город, где совсем недавно Эрис-Дина была униженой рабыней с острова Крит, с колонии Регнум ди Кандии. А теперь она сильный, уверенный в себе, воин-знаменосец.

И эта необыкновенная жизнь, оказывается, полна удивительных событий…

Глава пятьдесят восьмая

«Я должен выполнить Ваше задание — магистр…»

Командир вошел к Гавриилу в залу для приёма. Тот, как обычно, сидел на своём троне, щедро обсыпанный побрякушками.

— Гавриил. Меня волнует то, что кочевники пасут свой скот у нас под окнами. — грубо сказал он, едва войдя в толстые дубовые двери. Их кольцеобразные навесные ручки звякнули от прикосновения Тарроса.

— Мой друг. — вальяжно протянул архонт. — Ты, как обычно, нелюбезен. Ты ненавидишь сарацин, я вижу это. — он щипал пальцами свежий янтарный виноград. — Почему?

— Они, рано или поздно, заберут твои земли. Поэтому. — ответил Таррос. Солнечный свет пробивался сквозь венецианскую стекляную мозаику и бросал разноцветные блики на озлобленное лицо командира.

— Пока они наши союзники, командир. Они стоят между нами и проклятыми монголами. Это наш щит. И, я думаю, Кесарь умный человек, раз решил сдружиться с воинственными соседями.

— Глупец Гавриил. Ты еще будешь плакать и проклинать этих дикарей. — злобно сказал Таррос.

— Ох, и откуда в тебе столько злости?! Скажи спасибо, что у меня хорошее настроение сегодня. — промолвил архонт, бросив еду. — Ты ненавидишь всех и вся. Хочу спросить у тебя, Таррос. Я давно хотел спросить тебя — за что ты так сильно ненавидишь неверных жён? — перевел тему архонт.

— За что?.. — этот вопрос его не удивил. Он стоял, как на суде, широко расставив ноги и заведя руки за спину. Его голос сделался уверенным и громким. — Женщина должна быть для мужчины стимулом. Она должна отправлять его в походы. Он должен покорять ради нее новые земли. Женщина должна оберегать честь и очаг любящего ее мужчины. А если она предательница? Тогда все усилия и жертвы мужчины пропадают пропадом. Тогда всё бессмысленно… — говоря о своем отношении к жизни, глаза его наполнялись то надеждой, то ненавистью.

— Интересное суждение, командир. А мне, как быть мне? — спросил Гавриил у Тарроса.

— Живи в своё удовольствие и дальше. — безучастливо ответил он, почесав лоб.

— А ты? Ты скучаешь по своей жене? — спросил архонт, косясь на кольцо.

— Да. — твердо ответил Таррос.

— А если она окажется предательницей, когда твой контракт со мной истечет? — съязвил Гавриил.

— Это — невозможно. — уверенно ответил он.

Гавриил полагал, что жена Тарроса дожидается своего суженого где-нибудь на просторах Никеи.

— Да. И это естественно — от такого как ты не сбежишь и не укроешься. — он захохотал. — И изменить тебе — сродне самоубийству. — он захохотал еще сильнее, вызвав волну гнева в буйной голове командира. Он хотел разбить его пухлое лицо кулаками, но кое-как сдерживал себя.

— Моя жена ждет меня. Только для таких, как она, и создан Рай. — неожиданно для себя выпалил стоящий Таррос. — И каждую секунду своей шальной жизни я стараюсь попасть к ней. Только, вот, пока что-то не выходит… — он смотрел сквозь Гавриила и ухмылялся.

— Ты что, вдовец? — он вылупил глаза на вспотевшего командира.

— Нет. Я не считаю ее мертвой. Это я умер. — он замотал головой. Кажется, Таррос говорил сам с собой.

— О… Какая любовь… — Гавриил выпил вина, скользя по командиру глазами.

— Ничто не вечно в этом мире. Я дойду до того дня, когда снова воссоединюсь с ней. — тихо сказал Таррос.

— Молодец, молодец. А я, вот, не хочу с Софьей, как ты там сказал — воссоединяться. Мне аж противно. Нет.

— Я понимаю тебя. — командир резко оборвал разговор. Таррос вышел к служивым, хлопнув дверями. Не дождавшись поддержки Гавриила, он решил сам хладнокровно инсценировать нападение сарацин на приграничные территории с целью разжигания агрессии Никейской республики к Римскому Султанату и разрушения их военного союза.

Таррос обратился к доверенному франку-тамплиеру.

— Леон. Тайно переодень пятьдесят худших человек дивизии Белокомы в сарацинские балахоны. Пусть они ограбят и вырежут одно село. Добычу утопить в реке. Солдат убить. Затем снять с них сарацинские тряпки. Мы похороним их, как жертв сбежавших огузов.

— Что? Убить солдат? — удивился франк. — Но зачем?

— Отставить вопросы, капитан. Это маленькая жертва во имя нашего великого дела.

— Как солдаты смогут убить своих, командир?

— Леон. Пока они будут одеты, как мусульмане, мы уничтожим их. На это задание я заберу только своих тамплиеров.

— Приказ ясен, командир Таррос.

В этот злополучный день началась новая страница международных отношений Никейцев и Сельджуков. Огонь и плач поразил греческое село. Проклятия в соседскую сторону звучало из уст местных.

Пришедшие по вызову «спасатели» во главе с тамплиером Тарросом избавили люд от кочующей напасти.

Ужасный Таррос не изменяет своей хищной тактике — он способен на все в погоне за победой, смерть и слезы невинных ему не помеха…

Он вернулся. Неделя ужаса для обычно спокойного архонта обернулась муками.

Таррос стоял перед Гавриилом. Его форма и доспехи все еще пахли кровью. Кровью своих же людей…

Одинокий ворон в сумерках над землей кружит.

Он не знает, кто он есть и куда путь лежит.

Позабывший самого себя уже давно.

Не боится потерять — неимущий, ему все равно…

Он не нужен никому,

И не нужен никто ему,

В прошлом потерпевший крах,

Не испытывающий страх.

Не способный полюбить,

Не научится больше жить,

Может только существовать,

От самого себя бежать.

Одинокий ворон в сумраке не бросает тень.

Его время монотонно — за днём день.

Ему нечего терять — за душой ни гроша.

Его сердце бьется пусто — ровно дыша.

Он не нужен никому,

И не нужен никто ему,

К чужой боли равнодушен,

Он самим собой задушен.

Ищет смерти каждый миг,

Гад мятежный в него проник,

Меч стальной — его лучший друг.

Его путь — замкнутый круг.

Одинокий ворон тщетно от себя бежит.

Путь его по головам через кровь лежит.

Он ослеп — не хочет различать добро и зло.

Если встанешь на его пути — не повезло.

Он не нужен никому,

И не нужен никто ему,

Сердце вырвав своей рукой,

Не находит себе покой.

О прошедшем ворон молчит.

Много ворон не говорит.

Сдержан в чувствах и в нуждах.

Скрытен ворон в своих делах…

Гавриил нервно содрогался на троне.

— Диоикитис Таррос, может это все-таки были разбойники, а не тюрки? — робко спросил архонт.

— Ты все еще надеешься на то, что вонючие, пропахшие бараниной дикари похожи на людей? — высокомерно сказал Таррос.

— Я не могу поверить… Как же так? У нас хорошие отношения с Султанатом. — недоумевал Гавриил.

— Со светским Султанатом, но не с родственниками мамлюков-головорезов, похожих на древних спартанцев. — отрезал Таррос.

— Что ты говоришь? А как же экономика?

— Экономика — не мое дело. Я должен показать им, дикарям, что границы нашей Республики неприкосновенны. Ясно? Пиши Кесарю Иоанну, пусть пришлёт отряд, отомстим сарацинам. — не унимался Таррос.

— Как я могу написать… Не знаю… Я… — голос Гавриила дрожал. После смерти Софии он поник и стал более мягкотелым.

— Ты — трус, Гавриил. Я пойду и разгромлю огузов. Только мне нужны еще люди.

— Нет. Я не напишу Дуке. Я не могу признать свою слабость — как так, на наши селения напали? Ведь я не должен нарушать указания Кесаря — мне нужно сотрудничать с мастерами. Это огромные деньги, понимаешь, огромные… Каждый уважающий себя европейский феодал стремится купить хотя бы один Анатолийский ковер. Кесарь Дука будет вне себя! — рассудил Гавриил.

— Тьфу! Все вы трусы! — разозлился Таррос.

— Не забывайся, командир. Я здесь главный, не ты. — вспылил Гавриил и встал с места, пожирая его глазами.

— Главный тот, кто на поле боя. — ответил нахальный воевода, достойно выдерживая дуэль взглядов.

— Таррос. Я предупреждаю тебя.

Таррос покачал головой. Трусливый архонт стал помехой в исполнении планов Папы.

Таррос вышел из залы. Он рвал и метал. Он любыми способами должен превратить план Ордена в реальность — монголы уже подчинили Чехию, Волжских Булгар, Русичей, Польшу и Литву. Они брали крепости европейцев. Теперь греки и тюрки не должны были быть вместе — монголы должны были разрушить обоих по пути на запад. Это было бы на руку латинянам и Папе.

Анатолия.

Огромные горные равнины стелются изумрудным ковром. Краски изобилируют. Дорогу Эрис переносила с легкостью. Пока она не покрыла голову. Но ее разбойничья повязка почти всегда была при ней.

Малик бей снисходительно относился к своей подопечной — он не хотел ее принуждать к правилам Веры и усложнять. Но мягкого увещевания, он, все же, не избегал.

— Сестренка. Твое принятие веры, оно очень обрадовало меня. — их кони резво шли, глухо стуча копытами по земле. — Я бесконечно рад, что у нас появилась такая хорошая сестра.

— Благодарю, бей. — ответила Эрис. — Много разных людей видела я, но вы поразили меня своими праведными поступками. Для вас — семья, это главное. И вы… уважаете своих женщин. — она говорила за огузов.

— Дина абла. Есть такая поговорка. Хочешь чего-то добиться от тюрка, действуй через его жену. — он засмеялся.

Эрис-Дина поддержала его смех.

— А у нас такого нет. В Греции женщина — домашнее существо. Она не имеет права голоса. Но не у всех так, есть и нормальные люди.

— Наши женщины, если надо будет, возьмут в руки меч и лук. Была такая царица у кочевников — Томирис. Она была полководцем-женщиной, разбила войско персидского владыки Кира и пленила его. Затем она казнила его, отомстив за мужа и сына.

— Прекрасно. — восхищенно сказала Эрис. — А как ваши племена впервые приняли Ислам?

— Хороший вопрос, абла. Давным давно, около местечка Ахлас, у реки Талас, арабы Аббасидского халифата столкнулись с китайскими племенами. Силы были равны, но на помощь арабам пришли местные тюрки.

Через войны язычество было искоренено. Народы обширной территории, которая известна под названием Туран, Туркестан-Яса и Мавераннахр на протяжении многих столетий принимали активное участие в создании известных всему миру цивилизаций. История этого региона повествует о многочисленных завоевателях, которые стремились установить своё господство над территорией, где имеются несметные богатства. Это были Ахемениды, Александр Македонский, китайские императоры, сасаниды, персы, арабы.

— Через кровь и боль?

— К сожалению. Человеку трудно отказаться от устоев предков. От всего привычного. Были постоянные всплески народного восстания против Ислама.

Малик немного помолчал.

— До этого мы верили в верховного бога — Гей Тангры и Улай. Как и Чингисхан и его народ. Самые сильные представители нашего народа жили в Туркестане, или Ясе, у реки Талас. Тюркскому правителю Караханидов приснился сон — как один из его племянников примет религию чужестранцев. Была зима. В 901 году случилось страшное землетрясение, открылись зеленые луга — это напугало всех. И все это сопроводилось рождением Сатук Бугра Хана, правнука Альпер Тунги и Метэ. Шаманы предсказали принятие враждебного им Ислама этим ребенком и внедрение новых порядков в Тюркской Державе. А это значит — равноправие. Хакан был разгневан. Он хотел убить его, но мать вступилась за ребенка, сказав — «убьете его только тогда, когда он примет Ислам.» Долго молила она Бога, чтобы была дарована жизнь сыну. Когда Бугра хану исполнилось 12 лет, он и его 40 человек отправились на охоту. Юноши увидели зайца и погнались за ним. Все отстали, кроме младшего сына брата хана — Бугра хана. Он потерял товарищей.

— И что было дальше, Малик бей? — спросила Эрис.

— Внезапно тот самый заяц обернулся благочестивым старцем и сказал ему:

«Я — Хызыр. *Хизр — арабск. Коран; Святой Георгий — латинское; Хазар — тюрск.* И я пришел отстранить тебя от язычества и призвать в Единобожие. Признай Аллаха, оставь заблуждения предков!»

После этого Бугра хан вернулся во дворец и увидел там некоего ходжу Абу Насыр Самани. Тот подошел к младшему царевичу и сообщил, что служит у святого Хызыра, мир ему. Стал он тайно обучать его Корану, рассказывать о пророке Мухаммаде, мир ему, и научил его правильной вере в Аллаха.

— И что было, когда его дядя узнал?

— Дядя его, узнав, что племянник стал вероотступником Тенгри, приняв чужую веру, велел ему вернуться к вере предков. Царевич ответил, что даже под страхом смерти не отречется от Ислама. Когда же дядя вытащил меч и стал наступать на него, земля разверзлась над ним и поглотила.

После этого Сатук Бугра Хан воцарился на престоле, прибавил к своему имени Абдулькарим и объявил, что религией великой Тюркской Державы с этого момента станет Ислам. Он всех начал обращать в религию.

Потом, серез полсотни лет в 960 году Сулейман Тонга объявил Ислам официальной религией Караханидского государства. С тех пор в Средней Азии начинается смесь тюркской и арабской культур. Тюркские воины принимали Ислам, служили в рядах войск халифа, арабы же строили мечети на тюркских землях.

— Похоже на историю пророков — Моисея, Иисуса. Когда правители видели сны. Фараон и Ирод.

— Правильно. А откуда ты знаешь? — изумился Малик.

— Я читала в рукописях у себя дома. «Вавилонская башня» называется.

— Это про персидского самоуверенного царя.

— Да. Точно. Выходит, вы тоже знаете?

— Да. Конечно.

— Эти истории похожи на историю Рима. Когда язычники, верующие в Марса, Юпитера — аналогии греческих Зевса и Ареса, начали принимать веру Иисуса. Их подвергали жесточайшим гонениям. Много мучеников было. Пока Константин не пришел к власти.

— Дина. Запомни одно главное правило, которое нам передал пророк, мир ему: человек рождается в естественном ему состоянии — состоянии Единобожия. Он чувствует и знает это. Потом его родители делают из него иудея, христианина или других. Не было в мире ни одного народа или племени, куда не посылал бы Господь пророка. Люди после смерти святых людей, призывающих к истине, поддаются наущению Шайтана. Тоскуя по праведникам, они начинают ваять статуи, надгробья, иконы, храмы. Так рождается язычество. Так появляются Марсы, Зевсы, Ахура Мазды, Тенгри, Будды. Учения пророков искажаются, переходя из уст в уста, превращаясь в идолов.

— Я знаю. На Крите — православие. И в каждом храме есть иконы. И неизвестно, к кому обратиться. Один святой — для семьи, другой — для войны…

— Дина. Они просто умершие люди и сами нуждаются в том, чтобы мы — живые, молились за них. В Исламе нет посредника между тобой и Богом. Ты сама должна обращаться к нему и каяться.

Дине вспомнилась практика католиков — отпущение грехов, что делали Таррос и Алессандро по воскресеньям. Они приходили «очищенные». И тут же вновь начинали грешить, неистово ругая друг друга.

— Мы должны совершить привал у этого ручья. Настало время молитвы, Дина абла. Иди и говори со своим Создателем сама. Сейчас ты не знаешь всех сур, выучишь. Стой за нашими рядами и повторяй за нами, сестра.

Они остановили длинное войско. Войны спешились. Они принялись делать омовение в ручье. Эрис было неловко одной среди мужского пола — она отошла подальше. Сняв повязку с головы, она омылась, как ее научила Фатима. Затем она повязала платок.

Прозвучал призыв на молитву — протяжно и долго. Затем войны красиво построились. Эрис-Дина скромно встала в их хвосте. Помолившись, девушка ощутила необыкновенную легкость. Она благодарила Господа за этот великий дар — быть рядом с ним всегда. Уповать на него, чувствуя себя защищенной даже в плачевной ситуации.

Когда молитва закончилась, Эрис хотела перевязать платок, сняв его. Но Малик бей поспешил к ней.

— Абла*сестра (тюрк.) *. Прости, что говорю тебе. Не подумай плохо. Женщина является самым прекрасным созданием Аллаха для мужчины. И она должна сама беречь эту красоту, закрывая от посторонних. Хочешь ты или не хочешь, на тебя и твои волосы будут смотреть мужчины. Поэтому Аллах приказал в Коране прикрыть голову и грудь покрывалом, дабы не вызывать интерес противоположного пола. И ты не виновата, так устроен мир. Аллах желает сохранить и защитить нежное созданье от похотливых взоров. Не снимай платок при людях. Можешь оставить лицо и кисти рук открытыми.

Дина только начала понимать мудрость этого повеления. Не будет же она ругаться с каждым, кто посмотрит на нее с вожделением? Умиротворение поселилось в ее сердце.

— Благодарю, бей. Брат Малик бей.

Они двинулись в путь дальше. А Эрис улыбалась про себя:

«Хвала Аллаху! На меня

Спустился светлый луч Ислама.

И символ бережно храня

Платок — защитник для Имана.

Хиджаб *покрывало (араб.) * одел мой храм души.

Закрыл аврат *скрываемое (араб.) * для посторонних.

Сестра, прошу, ты не греши —

Ведь Рай ждет праведных, достойных.

И злые языки вокруг

Пускай язвят одно и то же.

Шайтан — мой враг.

Аллах — мой друг.

Его довольство мне дороже.

Аллах лишь знает наши души —

Что говорим, а что внутри.

Прошу, сестра, меня послушай

А на мирское не смотри.

Аллах лишь знает, в нашем теле

Душа какой срок проведет.

Ведь эта жизнь на самом деле,

Лишь испытанье, лишь зачет.

Сестра, нам сам Господь велел

В сурах светлейшего Корана

Закрыть аураты наших тел

Для получения Имана.

Быть добродетельной, быть чистой,

И символ с гордостью носить.

И нур, *свет (араб.) * Иншааллах, *если пожелает Аллах (араб.) * твой лучистый

Дорогу в Рай пусть осветит.»

Теперь, наконец, она почувствовала себя защищенной и уверенной в себе, как не чувствовала себя никогда.

Глава пятьдесят девятая

— Луиза, красавица. Хорошая девушка. — приговаривал архонт, пристально смотря на нее. Его рука сдавливала ее лицо — Что ты замечаешь в поведении своего нового хозяина? Что не так?

Луиза уже поняла, что Таррос свирепый человек. Она теперь была собственностью полководца. Только ее женские чары не действовали на него. И рассказать Гавриилу ей было нечего. Она до смерти боялась разозлить воеводу, сказав лишнее слово: больше, чем боялась его начальника — магната.

— Что молчишь? Что? Или ты тоже влюбилась в этого зверя, как моя София? А? — архонт был разозлен. Он сжимал ладонь и впивался ей в глаза.

— Нет. Он злой человек. Я люблю только Вас… Я не заметила ничего подозрительного. Ничего…

— Ты вообще выполняешь мой приказ? Запомни — я подарил тебя ему. А командир принадлежит мне. Ясно?

— Ясно, господин… — она смотрела в пол и трепетала.

— Всё… Иди сюда. А Таррос знает, что я мщу ему с тобой?

— Нет…

На самом деле это Таррос приказывает Луизе водить за нос аморального доверчивого старика. А он поддается и живет счастливо, купаясь в роскоши и чувствуя себя любимым… итальянской рабыней. И любовная эйфория архонта отвлекала его от дел.

Омерзение образа жизни богатых людей, ведущих беспорядочные связи отталкивает — у них отсутствуют заложенные в человека свыше морали.

За это время Таррос, пользуясь слепотой архонта, принялся со своим войском патрулировать сарацинские леса, бессердечно вырезая мирных жителей и прохожих.

Он знал от продажных мусульман, что почти весь резерв армии Султана и кочевников находится в осажденном монголами Эрзеруме. Взяв это на вооружение, командир старался наделать как можно больше преступлений, дабы спровоцировать агрессию сторон.

Он и его рыцари одевали свои тамплиерские одежды и истребляли несчастных, живущих около границы. Таррос вынуждал их отойти назад. А по правилам войны — это уже считалось военными действиями.

Архонт не правил справедливо — то, что он вытворял и какими податями облагал народ, вызывало чувство жалости. Феодал следил за календарем — каждый повод и праздник открывали новые налоги. Люди жили, бедствуя. А самое главное — им нельзя было вдохнуть полной грудью без феодала. Женить свою дочь за молодого человека из другого хозяйства соседних крепостей было сродне позору, потому что феодал это запрещал, облагая штрафом. А платить, естественно, было нечем. Приезжал разозленный феодал, забирая себе… невесту — дочь ослушавшегося.

Эта дикость и много-много других были нормальным явлением. Самым ужасным было не это. Ростовщики управляли всем, давая денежные и вещевые кредиты, заставляя расплачиваться силой. Тот, кто не сумел, лишался всего имущества и порой, свободы.

Простые христиане любили мусульман за то, что те отвергали ростощичество, в отличие от представителей их знати.

Дорога в Иконию, по которой двигались торговые караваны была настоящей золотой жилой. И это великолепие принадлежало ненавистным Тарросу сарацинам.

Поняв это, стратег непременно пообещал себе, что захватит этот участок. Он направился к Гавриилу.

— Как твои операции против разбойников? — спросил архонт.

— Прекрасно. Скоро возведу здание из их голов. — сухо сказал он.

— Молодец.

— А ты, я смотрю, сияешь? Помолодел, прямо. — отметил Таррос, лукавый и просчетливый.

— Я только почувствовал, что это значит, когда тебя любят по-настоящему. — ответил архонт. Тарросу стало смешно — он понял, его план продолжает действовать. — Что нового?

— Я приметил огромный приграничный участок дороги вокруг юго-восточных границ твоих владений — караваны Шелкового пути движутся по нему через нас в Константинополь. Я думаю, тебе не помешает лишний заработок.

— А кто хозяин?

— Некое вонючее племя Баяты. — ответил он. — Выкупим его у глупых дикарей и твоя казна пополнится.

— Заманчиво. А ты уверен, что они продадут нам его?

— Все решает золото. Вложись, и со временем ты окупишь всё.

— Я тебе хочу сказать одно, Таррос. Если ты не встречал кочевника на поле боя, ты не воевал.

— Да уж? — удивился командир.

— Я боюсь, сарацинам это не понравится. Что армия Султана без диких головорезов-грабителей, помешанных на Вере?

Это описание Гавриила напомнило Тарросу его братьев — храмовников.

— Таррос. Султан Египта покупает этих кипчаков, половцев и их младших братьев славян на наших землях. А знаешь, зачем он это делает?

— Чтоб пополнить ряды людьми без прошлого. Ослепленными, без дома, без семьи.

— Не только. Эти люди — свирепые войны. Когда-то эти «скуластые уроды», как их называют в Европе, держали весь мир в страхе. Их вождем был Аттила. И Папа назвал его «бичем Божьим» — Его наказанием. Все самые прекрасные принцессы отправлялись к нему в жены. Их было у него более трехсот. И он брал дань с запада в обмен на мир.

— Я знаю эти истории прошлого наизусть. Сейчас не то время. Сейчас — мы главные.

— Таррос. Теперь кроме дикой свирепости и доблести у них появилась Вера. Это увеличивает их силу во много раз.

— У нас тоже есть Вера.

— Сельджуки ворвались на наши земли и забрали их. Стали они называться Сельджукским Римом, а наша столица Икония стала их Коньей.

— Не было хороших войнов у Рима, чтоб противостоять им.

Архонт расхохотался.

— Нет. Просто у них военное искусство — единственный интерес по жизни. И деградировавшие в крепостях люди, то бишь тепличные лилии как я, набирают в полях таких диких цветов, как ты.

— Красиво говоришь. Только говори прямо, к чему клонишь?

— Наш Иоанн Дука — умный кесарь, раз не спорит с любящими скитания соседями. Он знает, к чему приведет этот спор. И ты не будь глуп.

— Хочешь много золота? И венецианцы будут чтить тебя, Гавриил. Мощь и всеобщее восхищение пред таким властителем, у которого в руках сосредоточена вся инфраструктура восточной части Никеи.

— Не соблазняй меня. Кочевники могут разозлиться.

— Мы поедем к ним и поговорим. Договоримся о цене.

— Сомневаюсь, что они согласятся. Они — всего лишь сторожа.

— Если откажут, поедем к их хозяину.

— Это глупая, но прибыльная затея. Я подумаю. Не жди от меня ничего, командир.

— Не будь трусом, Гавриил. Подумай. — он помолчал. — Я пойду к себе, теперь мне есть, к кому возвращаться. — Он ухмыльнулся. — Я благодарю тебя за этот щедрый подарок. Спокойной ночи.

Эти слова больно кольнули просчитавшегося по пьяни архонта. Отдав Луизу в дар Тарросу, он начал горько сожалеть об этом.

— Уж лучше бы я дал тебе двадцать рабынь, чем её. — сказал он печально, когда Таррос вышел. — Надо же, в своем доме я не чувствую себя хозяином…

Таррос прошел к себе в покои. Он вызвал Луизу. Она вошла в комнату. Таррос стоял спиной к ней.

— Ты делаешь всё, что я тебе сказал? — спросил он повернувшись и страшно посмотря на неё, отчего душа девушки ушла в пятки.

— Да, хозяин.

— Хочешь стать свободной?

— Да.

— Тогда придется потерпеть. — он ударил ее по лицу, разбив губу. — Иди к своему папочке и разжалобь его. Поняла?

— Да, хозяин. — Луиза выбежала, пряча слезы и проклиная свою участь.

Таррос вышел к своим людям. Они склонили головы, встав на одно колено перед ним.

— Солдаты!

Все, что мы делаем, делается ни ради золота, ни ради женщин, ни ради службы и громкого имени!

Все, что мы делаем, преследует единственную цель — прославить имя Христа, искупителя наших грехов на этой земле, запачканой неверующими!

Его франкские старшины неустанно вели миссионерскую деятельность, постепенно превратив православных мужей в католиков. Они делали это тонко и грамотно. И вот, спустя два года Тарроса окружали цепные псы, фанатично идущие за Папской волей.

— Вы готовы идти и очистить эти места от нечисти?

— Да!

— Вы готовы пасть мучениками за Господа?

— Да!

— Non nobis Domine, non nobis, sed nomini tuo da gloriam! *Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу (лат.) * — голос его звучал, как обычно — воинственно и грозно. Глаза горели — как яркие сапфиры.

Наивный Гавриил и не подозревал, какую кобру пригрел на своей груди.

Конья.

Малик бей и его войны подходили к столице.

Дина шла по правую сторону от него. К ее лошади были приделаны стойки для знамен. Сзади нее ехали Аскар и Тоган, один из приближенных воинов.

Они перешептывались. Но у Эрис-Дины со слухом было все замечательно.

— Ne güzel bir kýz… Zeki… Güçlü… Böyle bir kýzla evlenmek isterim. *Какая красивая девушка… Умная… Сильная… Я бы хотел жениться на такой.* — сказал Тоган, его черные глаза влажно блестели.

— Не дюшюнюйорсун? … *что именно ты думаешь? (тюрк.) * Бунун юзеренеми? Йокса юзеринде ми? *тюрк. На такой? Или именно на ней?* — спросил кривой Аскар, указывая подбородком на Дину.

Кровь в голове девушки вскипела. Ее будто выбросили в ледяное озеро. Она резко остановила коня, вызвав беспорядок в строю.

— Бир даха сөйлер йа да дюшюнюрсениз, сизи йараларым ве дуа едерек сизе лаънетдерим!!! *тюрк. если вы еще раз скажете или подумаете об этом, я порежу вас и прокляну в намазе.* — крикнула она громко и нагло. Глаза ее метали молнии.

— Что такое?! — разозлился Малик. — О чем она? — он оглянулся и гневно посмотрел на войнов — те потупили головы. — Дина. Такое больше не повторится. Просите прощения у сестры! Она ваша сестра не только по вере, но и по оружию! — ругался Малик бей.

Дина гневно и вызывающе сверлила их глазами.

— Прости, сестра.

— Прости, сестра. — молодые люди выглядели более, чем глупо.

— Садедче бюнун бір даһа олмамасы шяртыйла аффедебилирим. Бу бір даһа олмаз! *я смогу простить только при условии. Чтобы такого больше не повторилось! (тюрк.) * — крикнула Дина.

— Сестренка, ты быстро выучила наш язык. — сказал Малик бей, возобновя строй.

— Я уже давно его выучила. Мне хватило четырех месяцев. Я просто немо наблюдала и слушала, что обо мне думают окружающие. — ответила она. Арслан-альп, Тюркют, Аят ехали рядом и слушали.

— Умно-умно. Я никогда не спрашивал, а как ты стала таким мастером нашего дела?

— Когда-то давно, на Крите, я жила со своей бабушкой и братом. Потом к нам приехала моя мать. Они были с отцом в разводе. Там была длинная история. — Дина не хотела говорить о том, как они скрывались от отца, и девушка в детстве увидела военного человека — Тарроса. — Мать в дань памяти о моем деде-военном отдала брата на полигон. Я напросилась, плача и истеря. — Малик бей улыбнулся. Их строй шел ровно и четко. — У брата не было особого желания. У меня же — наоборот. Меня завораживало искусство сражений. Я хотела быть такой же, как стальные солдаты. — ее глаза щурились, вглядываясь в бескрайнюю даль степи. — Стойкость и мужественность. Всегда прийти на помощь. Знаете, моя бабушка была очень зла на свою дочь. Она считала, что после колонизации католиками православных греков мы стали изменниками и предателями Иисуса. Моя мать и брат уехали, оставив меня одну. Мое дело не дало мне сломаться.

Бей улыбнулся и сказал:

— Интересно, как бы бабушка отреагировала на твой Ислам?

— Она бы отреклась от меня. — решительно ответила она.

— Печально, когда люди отвергают истину. Сколько лет было тебе, когда ты начала военное дело?

— Шесть. Почти.

— Офарин. А как ты выучила персидский? — не унимался бей.

— У меня был сосед. Потомок арабских персов-завоевателей. Их предков выгнала Византия. Он был моим названным братом почти десять лет.

— Хорошо. Значит ты хорошо ладишь с противоположным полом. — он качал огромной головой, заплетенной в высокую косу и смотрел вперед. Его переносица была сплющенной и выпуклой, на которой взбухала сердитая вена.

— Лучше, чем со своим.

— Сестренка. Если я тебя освобожу — они, — он указал на ряды. — Начнут свататься к тебе.

— Больше не заводите таких разговоров, брат Малик бей. — отрезала Дина, покраснев.

— Вот поэтому пока оставайся в своем положении. В армии таких, как ты — тьма.

— Я знаю. Иногда я жалею и сокрушаюсь — почему я родилась не мужчиной?

— Астахфируллах. *Прости меня, Аллах (араб.) * — Что такое ты говоришь? Ты не имеешь право оспаривать Его волю. Это страшный грех. Радуйся, что ты не слепая, не хромая, не больная.

— Да, Вы правы. Но от моей принадлежности у меня бывают проблемы.

— Это не твоя вина. Это вина невежд. У нас женщина — охраняемая драгоценность, Дина.

Она не очень то могла представить себя в роли драгоценности. Дина-Эрис предпочитала решать свои проблемы сама, не утруждая кого-либо. Было ли это строгостью или гордостью — неизвестно.

— Я не привыкла к помощи кого-либо. Знаете, брат Малик бей, я люблю постоять за себя сама.

— Я заметил. Но иногда нужно уметь просить помощи. Ты дашь знать ближнему, что он нужен тебе. Ты почувствуешь себя частью общества. Мы — кочевники, живем общиной. Мы помогаем друг другу, держимся брат за брата, помним род. Если брать по-мусульмански, а не по народному, то Архангел Джабраиль *Гавриил. (арабск.) * приходил к пророку и часто увещевал его быть прилежным и добрым к соседу, причем независимо от его вероисповедания. Он делал это так яро, что пророк подумал, будто б Аллах включит соседа в права наследования.

Дина рассмеялась.

— А еще того, кто порвет родственные связи, проклянет Создатель. Здесь тоже неважно, кто и какая твоя родня. Он не примет его молитв. И мать для нас — выше чем отец. Это святое.

— Мать? — Эрис нахмурилась. — А если мать — нечестивая женщина?

— Аллах сказал — повиноваться родителям во всем, что не противоречит религии. Пророк сказал — даже если бы родители мусульманина были свиньями, он обязан был бы их чтить и слушаться.

Дину расстроили эти слова. Ее мать была, отнюдь, не сахар. И Эрис была на нее обижена. Очень сильно.

— Малик бей. У меня много вопросов. И я хочу найти на них ответы. Мне сказали, что в Конье живет богобоязненный мудрец — Джалалиддин Римский. Я хочу попасть к нему. Вы разрешите?

— Там сейчас много известных ученых — впрочем, как всегда. Средняя Азия дала множество бриллиантов — у нас воспитываются такие великие ученые, как Бухари, Фахред-дин ар-Рази, Аль Фараби, Юсуф Хамадани, Ахмед Яссави. Власти все делают для распространения знаний и искоренения невежества. Джалолиддин Руми — богослов и судья. Он отличный мудрец. Хорошо, как прибудем, я отправлю тебя после парада к нему.

— Джазакаллоху хайр. *да вознаградит Вас Аллах добром (арабск.) * Тешеккур *спасибо (тюрк.) *

Арслан-альп сказал:

— Сестренка, можно я пойду с тобой к мудрецу? Хочу послушать, что он скажет. И Айгюль своей расскажу. — он улыбался, мечтательно накручивая на палец длинный ус. Он всегда так делал.

— Он скажет, что у тебя огромная башка. И обилие волос на ней вместо обилия мозгов. — Аят расхохотался и его поддержали остальные. — Вот что скажет мудрец. И женге *невестка, сноха (перс., тюркс.) * Айгюль не похвалит тебя!

— Эй, ты на себя посмотри. — жестикулирование Арслана было смешным. Он дергался и быстро-быстро моргал, пыхтя но не смея ударить друга. — У тебя кожа бело-розовая и нежная, как у византийской принцессы!

— Это ты… — Аят нервно сжал рукоятку огромного топора, покоящегося на его плече.

— Тихо, братья. — это была Эрис. — Я приняла вашу религию, потому что увидела ваш прекрасный нрав. А сейчас вы напоминаете мне двух венецианских придурков. Они вели себя точно также… — она помнила вечные споры Алессандро и Тарроса. И она часто присутствовала на них. Когда они велись на итальянском языке в венецианском диалекте, ее голова взрывалась от обилия громких эмоциональных выражений их хозяев. Благо, она не понимала их. И она не понимала вечные прения Арслана и Аята. А сейчас, выучив их язык, стала знать, что они высказывают друг другу.

Войны смолкли. Обиженные друг на друга.

— Эй, кто помнит хадис *слова пророка (араб.) * — кто первый из поссорившегося протянет руку дружбы, заберет награду Господа. — сказал Малик бей.

— Я хочу забрать. — сказал Арслан-альп. — Аят, я прощаю тебя.

— А я не просил прощения у тебя.

— А мне и не надо. — оскорбился Арслан-альп.

— Ладно, прости. — сказал Аят, протянув руку.

— Ах ты плут. Ты забрал мою награду. — ответил Арслан, потянувшись и схватив ее у основания локтя. Они пожали друг другу руки.

Хитрый Аят рассмеялся.

Окрестности Коньи были видны издалека. На этот раз они увидели войска, что собрались на подходе к городу. Вся равнина была в квадратах солдат.

— Вот, наши братья! Вперед! — скомандовал Малик бей и начал спускаться с пригорка, ведя длинный строй.

Они спускались. Благородные и бесстрашные сердца воинов питались надеждой на победу.

Бойцы Баяты построились. Эрис открыла лицо и сидела в седле как окаменелая. Знамена развивались над ее головой. Все были в сборе и ждали только Султана.

Из ворот города выезжал Гияс-ад-Дин Кей Хосров Второй. Он, явно, важничал, строя из себя непревзойденного война и мудрого ораторствующего полководца. Чего только стоила расшитая золотом и отделанная драгоценными камнями одежда, и перо на голове, прикрепленное к лимонному тюрбану. Проницательная Дина невзлюбила малолетнего кичливого задаваку.

Он прошелся между их рядами медленно-медленно. Его белый конь сиял от обилия украшений. Он вертел головой и разглядывал лица своих воинов с долей высокомерия и превосходства. Это вызвало в Эрис воспоминания о Тарросе. Но тот действительно обладал мощной энергетикой, невольно давящей каждого, кто встречался с ним. А этот юнец?

Он повернул голову на Баяты. Все понурили головы. Все, кроме Эрис.

На его холеном личике выразилось задетое самолюбие из-за пострадавшего авторитета.

— Воин! — крикнул он. Его телохранители — египетские мамлюки гневно посмотрели на Дину. Она ничуть не уступила им, съедая взглядом в ответ. — Воин! — он указал на Эрис золотой палицей.

— Ты всегда притягиваешь проблемы? — недовольно и незаметно произнес Малик бей.

— Похоже, что да. Еще я всегда вызываю интерес правителей.

— Подойди и пусть тебя научат уважать Его величество Султана, невежда — знаменосец Баяты! — громко приказал визирь в возрасте — субаши Хюсемеддин Караджа.

— Я подойду, если укажете мне на мою ошибку. — дерзко ответила Эрис.

— Отрубить ему голову? — спросил визирь у Гияс-ад-Дина.

— Нет пока. «Дерзость — хорошая штука на войне». Так говорил мой отец. Подойди! — приказал Султан.

— Иди уже. — досадно промолвил Малик бей. — Я пойду с тобой. Делай, что я скажу.

Они вышли из строя. Прогарцевав тридцать метров, они остановились рядом с Султаном. Густой аромат дорогих благовоний ударил в их носы.

— Ассаламу уалейкум, мой Султан. — произнес Малик бей, поставив руку на грудь и поклонившись головой.

— Уалейкум Ассалам. — он посмотрел на Дину. Его брови удивенно поднялись. И противные черные глаза… Визирь заметил это и нахмурился. Эрис страшно разозлил глупый Султан.

«Как же мне надоели эти наглецы, о Аллах, Создатель, ну почему все смотрят на меня?»

— Ассаламу уалейкум, дерзкий воин. Тебе хватило смелости не опустить предо мной голову?

— Уалейкум ассалам.

— Это моя рабыня, я купил ее среди греческих войнов и она недавно приняла Ислам. Она следует завету пророка — не кланяться созданиям. Только Аллаху. — произнес умный Малик бей, предотвратив трагедию.

— Рабыня — знаменосец? — удивился визирь.

— Она отличилась в боях под Амасьей. — уверенно сказал бей.

— Хорошо. Офарин! — он еще раз посмотрел на Эрис. Ее взгляд был, как обычно — сквозь оппонента. — Как твое имя, храбрая девушка?

— Ее зовут Дина. — Малику не нравились люди, нарушающие Шариатские нормы из-за своих страстей.

Султан нахмурился, взглянув на Малика. Потом вновь посмотрел на Дину и доброжелательно произнес:

— Идите и встаньте в строй. Желаю вам удачи в бою с монголами.

— Джазакаллоху хайр. — сказала хмуро Эрис, кивнув Султану из вежливости.

От души войнов отлегло. Арслан-альп вытер пот со лба.

Они направились в строй.

— Почему бы Вам не наказать строптивую чужеземку в назидание остальным? — возмутился визирь.

— Она, видимо, хороший воин. — спокойно ответил Султан, провожая их взглядом. — Нам они нужны.

«Видел бы Вас сейчас Ваш свёкор.» *Айюбидский правитель Халеба-Алеппо Мухаммад* — подумал визирь.

— Вот глупая сестренка! А если бы тебя казнили?! — сокрушался Арслан-альп.

— Лучше б меня казнили. — буркнула Эрис и Аят понял, почему она это сказала.

— Да не переживай ты так, сестренка, они — люди власти, интриганы и не любят жить так, как приказал Господь. — это был Малик бей. Ему стало стыдно за неподобающее поведение мусульманина. Он чувствовал ответственность за Дину, так как видя благой нрав его стойбища, девушка приняла их Веру.

— А я думал, бей наругает её. — сказал Тоган Аскару.

— А ты обрадовался бы? — съязвил тот.

Султан прошел в конец живого коридора и повернулся. Был приказ — «Кругом.» Они развернули коней. Те, кто был по правую руку от Султана — повернулся влево. Противстоящие — вправо.

Молодой правитель начал:

— Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного!

На огромную Евразийскую степь налетела языческая саранча. И вот она дошла до наших границ. Она проникла к нам и хочет поглотить все!

Аллах сказал, что каждый, кто умер, защищая свой дом и семью — шахид, мученик, умерший во имя Веры.

А вы — мухаджиры *переселенцы (араб.) *, и ваша степень высока перед Господом!

В день Суда поставят перед Аллахом людей, нур которых будет подобен Солнцу! И это будете вы — мухаджиры, которых ставят преградой во время невзгод. Когда кто-то из них умирает, его нужды остаются с ним в его груди. И ангелы их соберут со всех уголков земли!

Тот, кто шел на пути Аллаха и чьи ноги запылились, языки адского пламени не тронут его ног!

И нет места в животе у верующего языкам пламени Ада, если там есть пыль на пути Аллаха! Так идите и сражайтесь за мной!

Воины воодушевились этими словами. Они кричали:

— Султаным, чок тайша!

— Аллаху Акбар!

Огромные колонны двинулись за Султаном под звуки походных барабанов.

— Я пойду? — спросила Эрис у Малика.

— Давай, догони нас побыстрее.

— Хорошо. — она незаметно выскользнула из строя и помчала к городу.

Глава шестидесятая

Таррос направлялся в стойбище Баяты вместе со своим хозяином. Вчера ночью Луиза плакала в ногах у Гавриила, жалуясь на полководца. Она говорила, что Таррос был не в духе. Луиза клялась в любви и хвалила тагаура-архонта за его могущество.

Наивный магнат захотел большего. Еще он тайно захотел задобрить Тарроса, дабы тот не издевался над своей рабыней.

Эти ловушки действовали подсознательно.

Но они были плодотворные.

Мама Амина в отсутствии сына была за старшую. Она следила за стойбищем. Остальные беи, которым не было дано стать хорошими войнами, оставались дома.

Мастерская кипела — от купцов с Шахристана, приграничного базара, было много заказов.

— Фатима, синяя нить закончилась, как ты могла не предотвратить этого?

— Простите, мама. Не переживайте, завтра я все сделаю. Краска закончилась, я соберу сегодня.

— Ладно, доча, значит Аллах захотел, чтобы натруженые в кровь пальцы наших мастериц сегодня отдохнули. — сказала она. — Вставайте, на сегодня всё! — она подняла расстроеных уходом мужей и сыновей женщин стойбища.

Барабаны на входе в аул встревожили их.

— Что еще такое? — воскликнула Амина ана. Тревога отпечаталась на ее лице.

Они с пару приближеных женщин подошли к главному шатру и увидели приближающихся Гавриила, Тарроса и десяток войнов.

— О, Аллах, к добру ли это? — прошептала она.

Фатима нахмурилась. Ее материнский инстинкт заставил завести детей в шатер.

Мать оставила детей и вышла к гостям.

Всадники остановились у шатра. Они крутили головами и осматривались.

Охранники мамы Малика в лице войнов обступили её.

К площадке стекались беи — уважаемые люди.

Гавриил спешился. Таррос страшно скользил своими глазами по людям, заставив паниковать каждого, кто встретит его взор.

— Посмотри на них, на это убожество, Гавриил. — озлобленно прорычал он на греческом, вызвав смущение архонта.

Тот оглянулся и сказал:

— Таррос, сдерживай свой гнев, мы пришли на переговоры.

Он ухмыльнулся, криво оскалив сверкающие зубы.

— Добрый день! — произнес архонт и его переводчик перевел их речь.

— Добро пожаловать. — сказала мама Амина. — Гости, пройдите в шатер, прошу! — она указала на большой вход огромного гостевого шатра бея.

Гавриил улыбнулся, а Таррос спешился.

— Ты что же, хочешь зайти к этим вонючим пастухам в шалаш? — спросил он.

— Не хами, Таррос, мы в гостях.

Мама Амина оглядела гостей. Гавриил не вызвал в ней антипатии, в отличие от Тарроса. Его матерость и бесцеремонная враждебность вызвали ее тревогу.

— Ане, ане! — это был маленький Беркут. Он вышел из супружеского шатра отца и матери на общее крыльцо.

Таррос увидел малыша. Он поразился его небесным глазкам. Весь мальчик напомнил ему Джузеппе. Он поменялся в лице.

Фатима мгновенно заметила пристальный взгляд никейского воеводы на своем ребенке. Ее охватила паника. Она ринулась к нему и шлепнула по мягкому месту.

— Я же сказала не выходить! — она подняла его на руки.

— Айтогду нянчит братишку, мне стало скучно. — сказал почти шестилетний малыш.

Фатима хмуро и свирепо взглянула на Тарроса, но тот не уступал.

— Фатима, заведем гостей. — ее свекровь ввела Гавриила, Тарроса и пару телохранителей магната в юрту. Несколько охранников кочевников зашли по приказу Фатимы внутрь.

Зайдя, иностранцы не обнаружили стульев. Пол застилали овчины и разноцветные корпе, лежащие на толстом ковре.

— Садитесь. — мама Амина была по-восточному обходительной. — Принести айран и сорбет сюда!

Солдат ринулся исполнять приказ.

— Зачем вы пожаловали, уважаемые? — спросила женщина.

— Мы пришли на переговоры. — сказал Гавриил.

— Излагайте.

Фатима села рядом со свекровью. Ее глаза с недоверием и опаской глядели на чужеземцев-соседей и их солдат.

— Я — хозяин крепости Белокомы. — мама Амина покачала головой. — Это — мой военачальник. — он показал на Тарроса, который сидел на полу и мысленно иронизировал над их бытом, что читалось на его строгом лице.

— Очень приятно. Я — мать главного бея.

— А где он? — громко спросил Таррос. — Мы будем говорить только с хозяином.

Маме Амине не понравилось такое отношение.

— Пока сын на войне с монголами, я заменяю его. — достойно ответила женщина.

— В таком случае, покажите, как достойно Вы исполняете оказанное Вам доверие. — сказал твердо командир. Его громкий и объемный голос неприятно впивался ниже ключицы у всех, кто его слышал.

Фатима возненавидела нахала.

Солдат принес поднос с напитками.

— Вот, пожалуйста, угощайтесь. — сказала мама Амина, и ее солдат разлил черпаками угощение.

Гавриил выпил сорбета и стал нахваливать его.

— Таррос выпей, друг, очень вкусно и такой прохладный! И кислый…

— Я не стану пить то, что сделано немытыми руками этих дикарей.

— Зря ты так, посмотри, какие нарядные и опрятные их женщины, глупец!

— Вот и оставайся тут. — съязвил он.

— Может им кумыса подать? — спросил солдат.

— Нет, не стоит, они не будут. — сказала мама Амина.

— Мама, налей мне сорбета! — попросил Беркут.

Бабушка осуждающе посмотрела на внука. Ей были важны хорошие манеры.

Таррос понял, что хочет малыш. Он подозвал его к себе, протянув свою деревянную чашу.

— На, я не буду.

Беркут не понял, языка, но понял жест.

Фатима хотело было осудить сына, но не успела. Тот уже плюхнулся рядом с угрожающим на вид дядей.

Он взял своими маленькими ручками чашу из больших грубых ладоней Тарроса и попил. Командир хотел смотреть на него с нежностью, но это не очень получалось. Какое-то странное выражение лица человека, позабывшего доброту, читалось на нем. Но глаза засияли.

— Беркут! — окрикнула его Фатима. — Иди ко мне и сядь на место!

Ребенок встал и пошел к маме, поставив щербет на пол рядом с Тарросом.

— Так что за дело у вас? — спросила Амина.

— Наша крепость контролирует три дороги на Никею и две — на Пруссу. Приграничный участок, находящийся под охраной вашего племени, является естественным дополнением к нашей инфаструктуре. Мы хотим выкупить ту землю. — сказал Гавриил и переводчик по имени Тео переводил.

— Что? — Мама Амина нахмурилась. — Нет.

— Вы сейчас не в том положении, чтобы отказываться от золота. Война и голод кругом. Вырученые средства потратите на вооружение и злаки. — это был Таррос. До этого он сидел, облокотившись лбом на пальцы правой руки, а левую поставив на пояс. Он смотрел исподлобья. Говоря, он выпрямился.

— Дорогие гости, это невозможно. Мы — акынджи, пограничная охрана, и не в нашей власти распоряжаться государственными землями. — ответила она.

— Хатун. Кто узнает? — улыбнулся Гавриил.

— Нет. Узнает Аллах. Мы отказываем Вам, Господин.

— Вы много потеряете. Мы, как честные люди обратились к вам, а не пошли к наместнику. Потому что командует тот, кто в гуще событий. Но получив ваш отказ, мы пойдем к вышестоящему человеку. Они любят выгоду и не откажут. — уверенно произнес Таррос.

— Идите к кому хотите. Мой сын никогда не пошел бы на это, и я озвучила его решение.

— В таком случае, спасибо за напиток. — сказал Таррос и встал с места.

Гавриил сказал:

— Я дам три миллиона гиперпиронов. Подумайте над этим.

При таких больших цифрах мама Амина на мгновенье заколебалась.

Таррос ухмыльнулся:

— Вам на десять лет хватит содержать поселок.

— Нет. Уходите.

— Как знаете. Но мы еще вернемся. — сказал командир.

Они вышли. Беи смотрели на них.

— Амина хатун. Что им нужно? — спросил Кутлуджа бей.

— Они хотят купить участок султана.

— Сколько предложили?

— Три миллиона.

— Что? — при этих словах глаза бея загорелись. — И что вы ответили?

— Что не мы хозяева.

— Амина хатун, народ бедствует. Такие деньги позволят накормить тех, за кого мы в ответе.

— Вы не должны так рассуждать! Мы — охраняем эти земли!

— Мы выбрали покойного газиза *ветеран, воин священной войны (тюрк.) * Азиз бея выше нас, потому что он заботился обо всём. Мы доверяем вашей семье. Но посмотрите — люди не видят хлеба. Денег нет…

— Кутлуджа бей, Айдын бей, Дархан бей… Я понимаю ваше беспокойство, мы испытываем то же, что и народ, но никто не говорил, что будет легко! Вы сами согласились идти с нами в Анатолию, и вы знали, что вам придется терпеть!

— Амина ана. Стоит подумать над предложением этих людей. Я думаю, они не плохие… — сказал Дархан бей.

— Вы присягнули на верность Султану Алладину Кей Кубаду! Пускай он умер — как вы можете рассуждать о продаже государственных земель, что была завоевана не вашей кровью? — это была Фатима.

Таррос увидел их спор. Он запомнил недовольных на вид и кивнул им. Они одобрили командира. Это был его ключ к победе.

— По коням! — приказал он своим солдатам, и они, оседлав жеребцов, умчались прочь.

— Час от часу не легче… — проговорила Амина ана, зайдя в шатер. У нее даже от споров разболелось сердце. — Уф!

— Какой неприятный человек его воевода. — сказала хмуро Фатима. — Похож на хищного зверя. У меня чуть сердце не разорвалось, как увидела Беркута рядом с ним!

— И не говори… — сказала Амина ана.

— А что будем делать с беями? Они недовольны…

— Посмотрим. Не знаю пока. — сказала бедная женщина. — Но я чувствую предательство…

Дина мчала по городу. Она пронеслась мимо только возводимого на личные средства султана здания — Медресе Сырчалы. Она спросила, где принимает мудрец Джалалиддин из Вахша, и теперь направлялась по адресу. Она видела прекрасные здания — мечети, больницы, базары, бани, администрации. Здесь полным ходом шла свежая стройка. И к ее удивлению, были здесь в отдельных кварталах церкви и даже синагога. Она спешила — боялась отстать от войска.

Наконец она доехала до импровизированного Медресе, где можно было найти Мавлана Джалал-ад-Дин Мухаммад Балхи. Здесь собирались люди, жаждующие познания тайн души и вечности; люди, которых впечатлили долгие скитания, социальные неурядицы и монгольские нашествия — все это показало им ничтожность благ невечной жизни этого обманчивого мира и ввело их в аскетизм.

Она остановилась у маленького глиняного здания во фруктовом саду — оно было более чем скромное.

Дина прошлась по дорожке, пахнущей иссушеными на солнце плодами.

«Неужели здесь обитает такой уважаемыйученый?»

Дина-Эрис сняла сапоги. У входа было много сандалий. Она боязливо вошла, сказав «С именем Господа.»

В прохладной тихой комнате с куполообразным потолком, освещенной резными керамическими окнами были люди — человек пятнадцать. Они расселись большим кругом и слушали благородного человека с ровным цветом кожи, одетого в простые одежды, в зеленом тюрбане, зрелого возраста, говорящего на персидском.

Он поднял взор и улыбнулся, указав рукой на место в круге. Эрис села.

— Ассаламу уалейкум, Джундуллах. *Мир тебе, воин Аллаха. (араб.) *

— Уалейкум ассалам.

— Мой сон сбылся — я ждал тебя неделю. — он удивил Эрис, ее кровь заледенела.

— Вы видели мой приход?

— Нет. — мудрец заговорил на ее родном греческом языке, прослезив Эрис. — Я видел плачущую девушку в саду, которая хотела сорвать яблоко. Было много незрелых, которые можно было достать. Но девушка с потерянным взором, руки которой были заклеймены шрамами, хотела самое большое и спелое. — он улыбнулся. На вид ему было лет сорок. Но седая борода и уставшие глаза делали его намного старше. Эрис немо заплакала. Он говорил правду — откуда ему знать о шрамах? — Я помог тебе, сорвав.

— Так вещие сны — правда? — спросила Эрис.

— Дочка. Благословенный пророк говорил, что вещие сны его общины — одна из частей его пророчества.

— Я постоянно видела в детстве во сне, как меня бросают мать и брат, приковывая цепями на пустыре. Это сбылось…

— То, что мы видим — может быть иллюзия. Разве ты не свободна? Кто из вас несвободен больше — ты, или они?

Эрис подумала мгновенье. Конечно, они. Ее мать и брат стали заложниками мирской пучины, в которую сами себя заволокли.

— Я постоянно видела во сне в детстве огромную белую луну…

Джалалиддин засмеялся.

— Что смешного? — обиделась Эрис. Люди, окружавшие его наблюдали диалог. Они были умиротворенными и одухотворенными. На их лицах присутствовала печать богобоязненности.

— Договори, я расскажу значение сна. Сны могли толковать все пророки, в особенности — Иосиф. Пророк сказал, что ученые Веры — их наследники.

— Я и моя бабушка… Она умерла давно. Я видела во сне, как мы идем по огромному полю, идем к полной луне. Она… — Эрис улыбнулась. Она жестикулировала, показывая огромный размер светила, закрывающего горизонт собой. — Была добрая, освещала собой все. Между нами была огромная стена, как ограждение крепости. И я взлетела к ней и парила в воздухе. Я оглянулась — бабушка стояла и смотрела, но не захотела полететь, не поняв луну. А я миновала стену и чуть не растворилась в ее сиянии. Всё.

— Дочка. Дети — невинные существа. Они более чувствительны. А если девочка, девушка, или женщина увидит во сне полную белую луну, к которой станет стремиться или сорвет с небес и возьмет себе — значит она видела пророка Мухаммада. Этот сон означает принятие Ислама.

— Субханалла. — хором произнесли ученики.

— Правда? — она продолжала плакать. — Но я столько всего перетерпела… Я никогда в жизни не смела бы предположить, что приму Ислам… Там, где я родилась, это ненормально…

— Все предопределено Господом заранее.

А Ислам не имеет народности, он послан всему миру от начала до Конца Света. Тому, кто принял его, дарован второй шанс на жизнь. Раскаившись и решив больше не грешить, только исполняв все обязательные предписания Создателя, человек войдет в Рай, что был создан специально для него.

— У меня много вопросов. Почему эта жизнь так жестока? Почему люди воюют? Почему Господь позволяет людям страдать? Почему люди так беспощадны?

— Я дам тебе Коран — на арабском и его перевод на греческий.

— Я не умею читать арабскую вязь.

— Я дам тебе «Правила Багдадские» — алфавит. И ты научишься сама. И хадисы имама из Бухары. Прими их и читай. Это все, что тебе нужно.

— Я приму эти книги.

— Сынок, Султан Валад, Встань и дай мне то, что я сказал. — его сын поднялся и взял с полки то, что требовалось.

— Мне книги размером поменьше, я ухожу в поход.

— Милая девушка, ты — молодец. Верующие мужчины и женщины пред Аллахом равны. Посему, не совершай грехов, делай добро и отстраняй от зла.

— Отец. — юноша протянул книги в кожаном переплете. Коран был маленький. Его перевод — чуть побольше. Алфавит — тоненькая книжечка, сборник назиданий и рассказов пророка — самая большая.

— Возьми, дочка. Прими это, найди ответы на вопросы и больше не отворачивайся от истины.

— ИншаАллах. — сказала Эрис-Дина. — А Вы ответите на сегодняшние вопросы?

— В Коране и Сахихе * (Бухари) * эти ответы есть. Но я отвечу тебе так, как могу. Послушать или нет — твой выбор. *курсив — слова Дж.Руми*

Эта жизнь — иллюзия. Будь, как путник, севший отдохнуть под тенью дерева. Эта тень — мирская жизнь. Скоро она закончится. Этот мир — мир страданий. Но только если ты не будешь роптать и благодарить Господа за все — получишь прекрасный удел.

Жизнь в этом мире есть сон забвения, который отделяет человека от истинной действительности. Подобно тому человеку, который, увидев мгновенный сон, забывает родной город, где он жил годами, душа отдается иллюзии и сну этого мира и забывает свою истинную родину; не понимает, что этот разрушительный мир затмевает глаза, как облако закрывает звезды.

Он прочел свои прозаические строки, обратившись к сидящим:

— Попробуйте не сопротивляться изменениям, которые приходят в вашу жизнь. Вместо этого пусть жизнь живет через вас. И не волнуйтесь, что она переворачивается вверх дном. Откуда вы знаете, что жизнь, к которой вы привыкли, лучше чем та, которая настанет?

Джалалиддин посмотрел на Эрис:

— Господь послал человека, как наместника на этой земле. Он должен быть справедливым и милостивым, устанавливающим и соблюдающим законы Творца, а не свои. Тогда-то войны и закончатся, потому что не будет деления: господа и рабы. Потому что не будет алчности — «хочу власти богатства».

Все будут жить в мире и согласии.

Благословенный пророк сказал: «Господь создал человека. И он любит Его больше, чем Ангелов. Господь любит Человека сильнее, чем все сотворенное им. Он создал нас для поклонения ему. Он наделил нас нуждами. Но мы все равно поклоняемся. Он создал нас грешниками. Но мы все равно продолжаем каяться, и Он прощает. Когда Господь полюбит кого-то из людей, Он посылает ему испытания, чтобы он подсознательно вернулся к Вере. Человек будет тянуть руки и заплаканное лицо к небесам — Господь соскучился по Его голосу. И Он скажет ангелам — „Свидетельствуйте, мой раб взывает ко мне.“ И Он пошлет избавление.» А если не пошлет — значит тебя ждет Великая награда после смерти. Жизнь — мгновенье. Лучше страдать тут, чем вечность там.

— Почему люди так жестоки? — сердце Эрис наполнялось с каждым словом этого человека.

— Потому что человек — слабое существо. Когда Господь слепил его из глины и оставил сушиться, завидующий Сатана стал обходить его кругом, рассуждая «Он пуст внутри, я смогу войти и легко сбить его с пути, заставив его страстям одержать верх над разумом». У человека есть выбор — быть праведным или опуститься на дно. Быть добрым или злым. Сатана лишь нашептывает ему. Выбор — за человеком.

— Если кто-то совершил притеснение… Это был его выбор?..

— Всё рвётся там, где тонко, и лишь человек ломается от грубости.

Дочка. Не позволяй себе сломаться. Не отвечай злом тем, кто совершил зло по отношению к тебе. Относись к ним с прощением и добром! Так приказал Господь.

— Я не могу…

— Это твое законное, личное право. Решать только тебе. Аллах в Коране говорит нам — «ты можешь мстить за себя, смерть дорогого тебе и свою честь, но лучше простить, о, если бы вы знали!»

— Это тяжело… — Эрис начала рыдать. Ей стало невыносимо больно, так, что сознание мутило и стало давить на шею.

— Дочка. Рай не дается легко.

Ты знай — джихад *борьба (араб.) * Великий — это борьба с собой, с собственным эго, с собственным нафсом. *естество, человеческая сущность (араб.) *

А то, что доблестные войны делают на поле — малая борьба, дочка.

Ученики, среди которых были разные по возрасту люди — от юнцов до зрелых, начали сдержанно всхлипывать вместе с Эрис. Они шмыгали носами и вытирали слезы.

— Простите. — она вытерла лицо. — Я бесконечно благодарна Вам за эти слова истины. И вам… — Эрис-Дина указала взглядом на людей. — За сочувствие.

— Дочка. Верующие подобны одному организму — если одному из них будет больно, все тело ответит горячкой и лихорадкой. Теперь ты — не одна.

Теперь Эрис улыбалась.

— Дайте совет. Только Вера дает мне силу жить, я обрела почву под ногами. Но внутри моей души, в груди все еще сожжено, как в пустыне.

— Голые сучья, кажущиеся зимой спящими, тайно работают, готовясь к своей весне.

Эрис покачала головой. Она поняла смысл слов.

— Дочка. Скажу тебе, такой молодой девушке с разбитым сердцем — в жизни длиною в полвздоха не планируй ничего, кроме Любви. Но не обманись, ведь любящие не встречаются, они с самого начала друг в друге. А твоя боль? У кого большая любовь, у того большое испытание. — этот мудрец говорил так, будто бы знал тайну обиженного сердца Эрис. — И когда беды наваливаются на тебя одна за другой, когда они доводят тебя до невыносимого состояния, только не сдавайся! Потому что это точка, где поменяется ход событий. Если ты однажды попадешь в большую беду, не обращайся к Всевышнему со словами: «О Всевышний, у меня большая беда». Скажи беде: «У меня Великий Всевышний».

— Благодарю Вас. Я хотела бы остаться здесь, слушать и упиваться успокаивающей мудростью, но я тороплюсь.

— Открой свое сердце. Видь им. Тишина — для раздумий. Она — язык Всевышнего.

«Молчи… Смотри, как Бог открывает дверь. Зачем же ты погружаешься в мысль, которая эту дверь закрывает?» — закончил он.

Эрис попрощалась и вышла радостной. Ей нужно было спешить к войску. Она помолилась на свежем воздухе, на теплой траве — прикладываясь лбом к твердой земле она чувствовала, что так наиболее приближается к Творцу. Это было прекрасно.

Она продолжила путь, чувствуя трепетную природу.

Освещает бледно нежная луна

Одинокую дорогу под уставшими ногами.

В тихий час бреду, по-прежнему, одна.

Сердца грусть раскрою свежей гамме.

Я вдохну младою грудью ночь.

Грудью, что не будет скована рыданьем.

Жалость, скорбь — с приказом твердым «Прочь!»

Путь держу теперь, полна я ликованья.

Глава шестьдесят первая

Воины шли к Эрзеруму. Они старались поддерживать боевой дух — шутили и хохотали.

— Вы слишком много смеетесь. Это черствит сердце. — сделал замечание Малик бей. — Лучше делайте зикр — поминайте Господа.

— Мы — бравые тюркские войны. И нет лучше нас, хитрее нас, сильнее нас. — ответил желтовласый зеленоглазый тюрок.

— Ах, Мерген. Ты — один из лучших стрелков. Но и на тебя найдется кто-то лучше. Никогда не зазнавайся, перестанешь совершенствоваться. — учил бей.

— Я и так совершенен.

— В своей глупости, русак. — ответил Аят.

— Не называй меня русым. — вспылил Мерген.

Войны засмеялись снова. Малик бей спросил у своих:

— Знаете народную притчу о тюрке и портном?

— Нет. — ответили войны.

— Слушайте тогда. Хитрость и проделки портных известны всем, и рассказы о них часто увеселяют различные собрания. Но когда в одном из таких собраний стали рассказывать разные истории о вороватых портных, сидевший среди собравшихся славный воин из Туркестана заявил, что нет на всей земле такого портного, который мог бы его, тюрка, обмануть. Все засмеялись, но воин упорствовал и в конце концов сказал:

— Хорошо! Назовите мне самого хитрого в вашем городе портного, и пусть он попробует у меня что-нибудь украсть!

Предвидя потеху, ему дали адрес такого портного, и воин поспорил с собравшимися на своего скакуна, что жулик у него ничего не урежет.

На следующий день воин купил отрез дорогого атласа и отправился в мастерскую этого портного и заказал ему кафтан, который бы обтягивал его плечи, а книзу расширялся, чтобы не стеснять движений в бою.

Как только он переступил порог мастерской, портной стал болтать без умолку. К тому времени, когда нужно было кроить атлас, он уморил заказчика своими байками, и тот от смеха закрыл глаза. Заметив это, портной ловко отхватил кусок атласа и сунул его в ящик стола. Продолжив затем свою работу, он без конца сыпал шутками, прибаутками и весёлыми сказками, и заказчик даже задыхался от смеха, но всё равно просил портного продолжать свои рассказы. Портной же каждый раз, когда воин впадал в раж и закрывал глаза, отрезал и прятал куски принесённой им ткани.

И наконец он сказал воину:

— Знаешь, от моих историй обычно ничего хорошего не бывает. Вот и твой кафтан почему-то выходит тесным из-за твоего смеха!

А ведь воин, которого так легко обманул портной, ещё и лишился своего скакуна!

— А смысл?

— Ты — самоуверенный. Не будь таким — опозоришься, Мерген. А теперь бейт: О люди, смейтесь в меру, а иначе весёлый смех ваш будет горше плача.

Да, это так, и никто не смел спорить с предводителем.

Дина вывернула коня к отрядам из-за пролеска.

— Ассалам уалейкум, братья. — произнесла девушка, показавшись из тьмы.

— Ух, напугала, сестренка! — воскликнул Арслан-альп.

— Вот уж не подумала, что смогу напугать тюркского воина! Лестно-лестно. — сказала Эрис, усмехнувшись.

— Как съездила, сестра? — спросил Малик.

— В мире полно чудес. Я поняла — что нет ничего случайного в этом мире, даже сна.

— Это так. Встречи, слова, всё в этом мире не случайно. — ответил Малик.

— Знаешь, бей. Слушай мои слова.

— Валяй, сестренка.

— Свет Ислама мир осветит пусть

И сердец людей исчезнет грусть

Горе знай исчезнет навсегда

Жалко лишь прошедшие года.

Что без Веры человек провел —

Ел и спал без цели, как осел.

Развлекался, тешился в грехах

Потерявши пред Аллахом страх.

Обманулся миром человек —

Не поднимет с глаз слепых он век.

Развлеченья, страсти, мода, быт…

А Создатель созданным забыт.

Чтобы в Судный день не видеть крах

Помни — за тобой следит Аллах

Будь достойным ты его рабом

И веди борьбу добра со злом.

— Офарин, сестренка. Идем на монгола. Запевай наш марш!

Арслан-альп заорал во всю глотку по-солдатски:

— Над нами восход,

— Ну сейчас же ночь! — сказала Эрис-Дина.

— Это не важно! — ответил Арслан. Их голоса громко звучали, эхом разрывая ночную округу. Некоторые спешились, некоторые шли на конях. Звук марширующих ног смелых детей степи бил в уши. Трава шуршала, кони топали и звенели своими металлическими принадлежностями. Птицы, только что пронзающие ночную глушь прекрасным пением и странными звонкими воплями, вмиг замолкали, лишь только войско приближалось. Шло оно, широко построившись, чтобы всем коням доставался зеленый фураж при надобности.

Над нами восход,

Выходим в поход.

Отряд наш идет

Только вперед.

Только вперед.

С нами — Аллах.

В душе, и в делах —

Нет слову — страх.

Врагу несем крах,

Останется прах.

Не оставим следа —

За нами победа!

Мы — стойкие в бедах,

Над нами — небо.

Над нами — небо.

Остра меча сталь.

Врага нам не жаль.

Глаза смотрят вдаль.

Долой всю печаль.

Долой всю печаль.

С нами — Аллах.

Нет слову — страх.

Отряд наш идет

Только вперед.

Только вперед!

Неспокойно стало в стойбище Баяты. Таррос искусил беев своим предложением. Он встретился в Шахристане, в прохладном караван-сарае, исполненном в лучших восточных традициях, *гостиница, постоялый двор, столовая (тюрк.,перс.) * приютом купцов и разбойников, с Дархан беем.

— Мы хотели бы продать земли Вам. — сказал Дархан бей, сидя у маленького очажка-камина, одного из десятка таких в этом большом здании. Он смотрел на Тарроса своими влажными небольшими глазками, то и дело гладя свою длинную, просеченную сединой, бороду. Полы его продолговатого кафтана темно-синего цвета были аккуратно подобраны под бея. Он сидел на полу, на толстой овечьей шкуре.

— Я дам тебе средства, подкупи свою знать и посмей противостоять престарелой женщине, сарацин. — грубо сказал Таррос. На нем была форма Никейской Республики — темно-бордовый хитон, грубый и тяжелый. Таррос не любил разноцветные геральдические трико — кальцони, так любимые другими. Мода «мипарти» на разные по виду и раскраске стороны была не для него.

— Сразу давай. Я отдам деньги кому надо. — ответил бей, выпрямляя спину.

— Возьми. И помни, что теперь у нас с тобой Завет, только попробуй обмануть меня — шкуру спущу с живого. — пригрозил воевода греков, пожирая его глазами.

Тот покачал головой в шапке и сказал:

— Не сомневайся в нас, грек. Мы не похожи на вас — мы все доделываем до конца.

Мускул на щеке Тарроса дернулся. Он хотел нахамить, но ответил:

— Я и не сомневаюсь.

Таррос успел и тут. Смута в племени, смута на границе, смута в Никее и даже в крепости — все это скоро должно неминуемо взорваться.

На рассвете одного дня войска Султана дошли до осажденного города. То, что они увидели, повергло их в шок — монгольские желтые шатры раскинулись в долине. От их обилия, казалось, земля была похожа на звездное небо ночной степи — так много их было. Султан смотрел на это и его брови изогнулись, выдавая отчаянье.

— Их больше нас раз в двадцать-тридцать! — воскликнул он.

— На каждого война придется по двадцать пять человек минимум! — сказал визирь.

— Собери старшин всех крыльев! Нам надо провести совет! — приказал Султан визирю.

— Слушаюсь, Султаным. — он послал гонцов к отрядам.

Гонец мчал против направления и приказывал явиться командирам.

— Бей! Что-то произошло… — проговорил Арслан-альп, начиная волноваться.

— Я поехал. Сестренка, Аят, Арслан, поехали! Аскар, Мерген, Тюркют — вы за старших. — приказал Малик бей.

Их кони с гулом и звоном помчались к правителю в начало строя. Казалось, веренице бойцов нет конца.

Они прибыли. За час собрались все тридцать человек. Эрис смотрела сквозь деревья горного уступа на долину у города. Ее сердце больно щипало.

«Господи… Не дай этим зверям захватить невинных созданий…» — думала девушка.

Малик бей — суровый воин, и на этот раз в его глазах читалась доля отчаянья и бессилия.

Султан начал говорить:

— Мои верные воины! Мы пришли сюда для того, чтобы одержать победу и изгнать жестоких язычников с наших земель. Но нам нужно оценивать ситуацию трезво. — он замолчал на мгновение, переводя дух. — Я понимаю, что в этом обреченном городе наши родные. Наши родственники, единоверцы и опекаемые нами по праву. Но мы не можем так рисковать сегодня — мы должны правильно думать.

— Что же, Вы хотите отступить, обрекая жителей на смерть и поругание чести? — это была Дина. — Уйти нам, как подлым трусам. Уйти их последней надежде! — она указала на край обрыва, под которым стелился город, рукой.

— Как ты смеешь разговаривать с Султаном, еще в таком тоне! — крикнул визирь.

— Пусть говорит, не мешай ей. — сказал Султан. — Всё?

— Пока да. — съязвила девушка, прожигая взглядом правителя. Все командиры удивлялись ее дерзости. Она могла бы лишиться головы за секунду.

— Девушка может не понимает сути войны. — нападал Султан. — Иногда важно уметь отступить, чтобы потом внезапно ударить и разбить врага.

— Девушка прекрасно все понимает, Султан Гияс-ад-Дин. Вы — сомеваетесь в победе. Вы — заколебались, увидя количество собак. Но разве стае волков страшна свора собак, большая по количеству? Вы уже проиграли, даже не начав эту битву! Взгляд и настрой — это уже половина победы, султан! — вы сказалась Эрис-Дина.

Вопреки ожиданиям большинства, султан произнес:

— Что вы думаете, мои командиры?

— Сестренка права. — сказал Малик бей.

— Да! — поддержал Арслан-альп.

— Я тоже поддерживаю. — сказал Аят.

— И я. — это был Артоърол, вождь Канълы.

Больше никто не поддержал их. Все остались молчать, смотря на юнца Султана, как на всемогущего.

Эрис с разочарованием оглядела командиров и родоначальников — они прятали глаза.

— Мы должны брать пример с великих полководцев, а не с таких начитанных юношей, Султан. Вы, я вижу, много читали во дворце? — это был вопрос с подковыркой.

— Моим любимым предметом была военная история. — он скалился. Его одновременно злила и интересовала эта баталия.

— А знаете, чем она пишется?

— Чернилами.

— Нет. Что такое мировая история???

Она написана кровью простых солдат, чьих-то детей, братьев и мужей.

Глаза визиря полезли на лоб от такого неслыханного неуважения. Султан пресек его своей золотой палицей, внимательно слушая.

— Никакие правила не опишут все возможные ситуации — как будет действовать противник, сколько у него сил и какие это силы, когда подойдет момент для введения в бой резервов, для переброски сил с одного участка на другой. Еще сложнее обеспечить войска всем необходимым, совершить без потерь переход на сотни и тысячи километров, обучить солдат и внушить им уверенность в своих силах. А в каких книгах можно прочитать о том, как заставить своих подчиненных полюбить себя, как и когда проявить личную отвагу? Вы сейчас разбили весь настрой их командиров, значит — Вы растоптали веру в себя остальных солдат.

— Ты права, рабыня! — сказал Султан, покраснев. — И если бы ты была мужчиной, я отрубил бы твою дерзкую голову прямо тут!

— Если бы я была мужчиной, оставила бы Вас отдыхать во дворце и сейчас стояла бы на Вашем месте и повела бы побеждать тех, кто пришел сюда только ради этого! — нападала она.

— Вспомните Халид ибн Валида — он не проиграл ни одного сражения. — произнес Малик бей. — Враги многократно превосходили его войско численностью.

— Александр тоже не проиграл ни одной битвы в жизни! Численность, конечно, важна, но не главна так, как Вы делаете на ней акцент. — сказала Дина-Эрис.

— Мы — отступаем. — отрезал Султан. — Мы идем домой, чтобы вызвать на подмогу войска союзников.

— Султан! — Эрис скорбно посмотрела на правителя. — Отдадите Эрзерум, они схватят вас за руки и ноги! Что будете делать, связанный? Потом доберутся до Сюгюта — головы, потом достанут и вынут ваше сердце — Конью!!

— Я решил. Я полагаюсь на Аллаха.

— Аллах сказал — с тебя ъаракат, с меня — баракат. *с тебя старания, с меня благословенная благодать (араб.) * — ответил Малик.

— Что вы молчите, беи и баъатыры? — Эрис обратилась к вождям, не смеющим говорить при правителе. — Полчища нечестивцев разорили ваши земли и пригнали вас сюда, заставив голодать ваши семьи! И они натупают вам на пятки!

— Отставить подстрекания, не то лишу головы, смутьянка! — крикнул Султан.

— Все, Султан. Приказывайте. — сказала Эрис.

— Отступаем. — решительно произнес правитель, скрежа зубами. Это выглядело, как позволение со стороны Дины. Но почему-то он не захотел казнить сильного духом человека, сумевшего противостоять ему.

Вожди покачали головой. Доблестные мужи знали, что до добра это не доведет.

— Чтобы быть полководцем, нужно обладать исконно мужскими качествами — быстротой реакции, решительностью, четкой постановкой цели. А Вам бы только отцовский трон просиживать. — плюнула словами Эрис, развернув Йылдырыма к лесу и уходя.

— Султан, эта девка покушается на вашу честь при подданных. — сказал визирь.

— Женщины — змеи. Они не упустят случая ужалить словом, плюнуть ядом. Но я позволяю им это только потому что они — немощны.

— Если она женщина, что ей делать тут? Гоните ее тогда отсюда — пусть дома сидит.

— Во все времена защита отечества являлась мужской заботой. Но если сердце не может терпеть, как жестокий беспощадный враг топчет землю, уничтожает города и села, режет и глумится над мирными жителями, тогда не только девушки, но и дети встанут в один строй с воинами. — сказал Гияс-ад-Дин. Он прекрасно понимал чувства своих подчиненных, но рисковать не смел и не умел. Он планировал притянуть к себе соседей — абхазских и грузинских князей, написать Иоанну Дуке третьему с просьбой прислать войско на подмогу.

— Дина, что ты наговорила султану, это было ужасно! — сказал Арслан-альп. Малик бей возвращался к своим молча. Он представлял то, как будет говорить о том, что султан струсил.

— Мой бей, брат Малик! — это была Эрис.

Он молчал.

— Брат! Аби! — звала его девушка.

— Ты! — он нахмурился. — Ты — безответственно относишься к своей жизни! — он явно был зол. — Ты хоть понимаешь, с кем разговаривала сейчас?! — крикнул он. Это больно ударило Эрис. — это не Тоган, не Мерген, не Арслан! Это даже не я! Это — правитель земель Анатолийских, и они не прощают своеволия! Не думаешь о себе — думай о Баяты, которое приютило тебя! — это были ужасные слова, заставившие Эрис спуститься с небес на землю и вспомнить ее позорное положение.

Она покачала головой, немо глотая слезы.

Малик бей знал, что Дина абсолютно права и знает тонкости военного искусства лучше всех тех, кого он встречал в жизни. Но ее внешний вид и статус не позволял некоторым разглядеть этого.

— Малик бей. Я не отступаю. Дайте мне дюжину дисциплинированных ребят, ловкости и силе я научу их сама.

— Что ты еще задумала? — хмуро спросил он.

— Разведки по монголам у султана нет. Это позор и провал.

— Зачем нужна разведка?

— Это глупый и смешной вопрос. — Дина остановила лошадь. Она спрыгнула и набрала на земле охапку тонких прутиков. — Возьмите, Малик бей.

— Зачем?

— Сломайте их.

— Вот так? — Малик бей начал ломать связку, но они не поддавались.

— Попробуйте разделить их и сломать по отдельности. — сказала Эрис.

Он начал с хрустом ломать прутья частями и бросать на землю.

— Причем тут твоя разведка? — сказал он, обтряхнув руки.

— Вы только что сами ответили на свой вопрос.

Он начал проясняться лицом.

— Ты хочешь с дюжиной людей убивать монголов по частям?

— Нет. Я хочу с дюжиной людей выяснять, какими путям они движутся по вашим землям, а Вы и войны будете истреблять завоевателей. Я буду узнавать их тактику и планы, а Вы будете строить ответную стратегию. — поведала девушка.

— Нет. Ты себя подвергаешь риску не думая — не подвергай моих ребят. — отрезал бей.

— Не думала, что кочевника смогу уличить в трусости. — сказала Эрис. Черные глаза Малика сделались страшными. — Отрубите мою голову, и все на этом. По крайней мере до меня не дойдут новости о спаленном Эрзеруме и о поруганных монголами сестрах. — она сказала это и слезы наполнили ее глаза.

— Дина. Я — не трус. Восемнадцать лет назад я и смелые кипчаки участвовали в битве Калки. Нами руководил наш Киевский князь. Ими — Субэдэй и Джэбэ. Монголы сделали вид, что отступают и разбили нас. После этого эта саранча прошла шесть тысяч километров назад и разорила наши земли за три года. Сам Чингисхан напал на город Балх на Амударье — он убил, — ты только подумай над цифрой, — семьсот тысяч мирных жителей. Чингисхан приказал уничтожить даже кошек и собак, разрушить здания и распахать местность. И за эти восемнадцать лет они истребляют людей огромных территорий — от народов Корё * (Корея) *, до Индии. Может быть, юный Султан и прав…

Девушке стало стыдно. Война — вечная память, вечная боль… Это — суровое время. Оно наложило печать на наши сердца, мы не должны забывать об ее ужасах, разлуке, страданиях, смерти миллионов.

Этих людей постигла великая трагедия — они защитники своей Родины, матерей жен и детей; войны доблести и чести. И они умудряются быть благочестивыми, отзывчивыми и думать о других в это нелегкое время.

Бойцы проявляют стойкость и мужество, несгибаемую волю, исполнение долга.

Изнуренные жаждой, глотающие пыль дорог, вытаскивают они с поля боя раненых сослуживцев. Или один на один с врагами прикрывают отход своих, отражая атаки хорошо обученного, вооруженного лучше них, передового противника. Порой ценою собственной жизни. Им приходится разгребать кровавые руины того, что когда-то называлось «Светлым будущим.»

По нужде степняки с детства сидят в седле — и правильно. Знания о войне нужно прививать с самого детства, чтобы не утерять нить памяти о доблести и самопожертвовании тех, кто подарил нам жизнь и голубое небо…

Глава шестьдесят вторая

Следующее время они ехали молча. Настигнув своих, Малик бей отдал приказ султана. Войны были недовольны. Тысячами вереница направилась по домам обратно.

Эрис сошла с пути по необходимости. Она отстала от своих.

Уже собираясь догнать, она заметила среди деревьев черную фигуру.

— Что за нечисть? — прошептала она. Тихо крадучись, Эрис намеревалась выяснить, кто же это.

Она напала на его след. Эрис видела мелькающую фигуру. Она догнала её.

Это был монгольский нукер.

— Стой! — крикнула девушка. Тот не послушался. Не долго думая, она пристрелила его.

Подойдя, она увидела их война. Он был жив. Его шлем с загнутой назад верхушкой и кожаный клепанный намордник слетели с головы. Воин был одет в запачканый жиром и дорожной грязью тулуп под насмолеными доспехами из толстой вываренной кожи, его шаровары были вправлены в зашнурованые сапоги на толстой подошве. Она забрала его широкую саблю, нож, лук и колчан.

— Бурада не йапийорсын? * Что ты тут делаешь? (тюрк.) * — спросила она.

— Уг хэлэхийг тэсэн ядан хүлээж байна, нохой! *не дождешься и слова, собака! (монгол.) * — прорычал нукер. Вид его был отвратителен для Эрис. Его прическа представляла собой выбритые макушку, затылок и виски, подобно монашеской тонзуре франков, только кольцо из волос здесь было разорванным. Чуб его спускался до бровей и был ровно обрезан. Остальные волосы заплетались в длинные черные косы. Взгляд его узких угольно-красных глаз был страшен и пронзителен. У него почти не было бороды, зато были длинные усы, которые, как казалось для непривыкших глаз, выходят из расплющенных ноздрей. От него исходило ужасное зловоние и сыпались темные блестящие вши, которые ползали прямо перед глазами Эрис из-за своего обилия — печать и спутники всех солдат всего мира.

— Я научу тебя говорить на этом языке! — Эрис отвязала свою веревку от пояса и связала раненого. Он был меньше ее ростом, крупный, но с тонким станом. Стрела попала под правую лопатку и прошла насквозь. Она схватила кровавый наконечник стрелы и начала расшатывать ее, причиняя ему страдания.

— Где твоя лошадь?

— Зогс, нохой, та нар бүгдээрээ нохой, бид чоно, бид чамайг няцалж, салгаж, бүгдийг нь зажилна. *Прекрати, собака! Вы все — собаки, мы — волки, задавим вас, разорвем вас на части и проглотим каждого. Если не одумаетесь (монгол.) * — говорил он. Эрис не понимала его.

— Говори по-тюркски! — она била его кулаком по лицу, но тот молчал. Она встала и повела нукера к Йыдырыму. — Я не дам тебе рассказать о нас хозяевам.

— Нас много. — сказал он. — Вам не осилить нас. Твои земляки толпами вступают в наши ряды, ощущая нашу мощь.

Эрис усмехнулась.

— Я пока не видела ни одного своего земляка в наших рядах, щитомордая тварь Божья. — оскорбила его девушка, пнув в поясницу. — Говори, где твоя лошадь?

От боли он не мог противостоять, но мог идти. Эрис привязала его к Йылдырыму и погнала к своим, заставив нукера идти за ней пешком.

Малик бей начал волноваться за Эрис. Было время молитвы, и он отдал приказ молиться прямо на ходу, верхом на лошадях.

Он давал салам на правое плечо, когда увидел свое ненормальное приобретение, скачущее к ним на медленном ходу. Малик бей снисходительно относился к девушке, ценя ее стойкость — она никогда не жаловалась и не открывала свою душу. Она могла запросто взять управление крылом в свои руки, когда было нужно. Она никогда не выставляла свою природную красоту, которую даже слепой мог услышать по голосу и грации шагов — Малик бей уважал девушку, считая, что на стойбище нет достойного мужчины, такого же сильного духом, способного приручить это строптивое создание. Для Малика добрая ко всем и строгая к заслужившим порицание Эрис-Дина стала его умной упрямой сестренкой, на которую всегда можно положиться. К тому же его мама, жена и мальчики особо симпатизировали ей, а это весомей всего для семейного человека. И не в его планах была казнь султаном вспыльчивой девушки из-за её длинного языка и неумения сдерживать искренние порывы.

— Бейим! — это был ее голос. Он отвернулся и шепнул «Салам» на левое плечо.

Дина остановила Йылдырыма. Нукер скользнул вперед по лесной листве и с грохотом рухнул у ног коня.

— Субханаллах! *Свят Аллах! (араб.) * Где ты его достала? — воскликнул Арслан-альп.

Малик бей все еще хотел строить из себя саму воинственную строгость, но человеческое любопытство одержало верх над ним. Он повернулся.

— Я хотела, чтоб Ваши глаза еще раз на лоб полезли. Поэтому не оставила этого шпиона подыхать в лесу. — она нахмурилась. — Шучу. Это — ключ к успеху. Если только заговорит и не умрет раньше времени.

— Не думай, что приведя к нам этого безродного, ты обеспечила себе прощение. — отрезал Малик.

— Я его и не просила. Я не раскаиваюсь. Ваш малолетний султан не мыслит в Стратегии так же, как я не смыслю в искусстве использования своей женственности в свою пользу.

— Ха — ха! — хохот Арслана разорвал отряд.

— Справедливое сравнение. — отметил Малик.

— Допроси его — он должен расказать, на сколько дивизий разделено войско монголов, имена командиров и пути перехода.

— Так прямо и скажет? — сказал Аят. — Или отрубать его пальцы по-одному, пока не сознается?

— Я предлагаю вырывать твоими строительными щипцами куски его мяса, пока не начнет говорить. — сказала Эрис, запугивая врага и сжигая его хмурым взглядом.

— Нет. Я лучше сам заставлю его говорить. — сказал Малик бей. — Веревки мне. Четыре.

Ему дали четыре веревки.

— Дина! Седлай Йылдырыма. — Эрис послушалась.

— Аят, Арслан, Мерген! По коням! — мужчины сели в седла.

— Ко мне, медленно, ведите коня задом. — он говорил сурово и решительно. Его вена на переносице взбухла от гнева. Он сломал стрелу, торчащую со спины мужчины и положил его на землю. Он вязал руки и ноги врага крепким солдатским узлом. Монгол с ужасом наблюдал действия Малик бея. Ему не хотелось умереть такой ужасной смертью.

Кони подошли. Малик привязал к ноге каждого по веревке так, чтобы погнав их, монгола разорвало на части.

Сердце шпиона подкатило к горлу. Всё было готово. Осталось услышать только команду Малик бея. Привыкший к зверствам монгол не сомневался в правдивости половца.

— Я — вождь Баяты, с именем Аллаха Милостивого Милосердного, приказываю тебе, нечестивец, в последний раз — говори, все, что знаешь!

Монгол расхохотался. Его рана и страх заставили сходить с ума.

— Разве ты оставишь меня в живых, сказав я тебе? — с недоверием спросил он.

— Скажи всё, умрешь не так мучительно. — сказал Малик бей.

— Тогда не скажу, нохой. *собака (монгол.) *

— Дина, Аят, Арслан, Мерген! Готовься!

Он поднял руку. Войны прижали ноги к бокам лошадей.

— Стой! Сохрани мне жизнь!

— Ты — не в праве что-либо просить. Но жизнь я сохраняю только тогда, когда пленный примет Ислам. Прими своего Создателя и откажись от идолов, и я обещаю тебе своё покровительство. Моя Вера запрещает притеснение. — сказал Малик бей, смотря в глаза лежащего на земле монгола.

— Хорошо. Отвяжи меня, я расскажу все, что знаю. — попросил пленник.

Он отвязал монгола и усадил под деревом.

— Говори. — приближеные войны спешились и окружили их.

— Я — Джамбул. *Крепость (монг. мужс. нац. имя) * Я — нукер, служу в войске князя Бэйджу, в восьмой дивизии.

— Сколько дивизий составляет ваше войско? — это была Эрис.

— Четырнадцать.

— Расскажи построение своей дивизии? — она продолжила допрос, доверяя своим армейским знаниям. Она знала, что в бою знание — важнейшая составляющая.

— Дивизии строятся в центр, левое и правое крылья.

— Из чего состоит правое крыло?

— Из фронта и арьергарда.

— Из чего состоит фронт? — допрашивала его Эрис.

— Фронт состоит из трех дивизий, как и арьергард.

— Скажи их название.

— Они называются передовой, первой и второй. — тихо говорил он.

— Левое крыло аналогично?

— Да… — сознание солдата мутилось. Эрис вытащила свою флягу и влила в его рот воду.

— Говори — что есть ваш центр?

— Два отборных отряда; это авангард центра.

— Кто и как там построен? — продолжала девушка.

— Здесь ставятся лучшие копейщики, затем отборные воины, а за ними лучники и меченосцы. Центральный авангард первым должен атаковать врага, испуская при этом громкие крики… — говоря устав, его голова падала на грудь.

— Эй! — Эрис вылила воду на его голову.

Он очнулся.

— Говори, куда вы пойдете после Эрзерума?

— Я не знаю…

— Говори, больно будет! — крикнула Эрис, хватая окровавленую стрелу рукой.

— Прошу, не трогай, я правда — не знаю… Мой командир — Данзан, что-то говорил про Абхазию…

— И все? — спросила Эрис, сжимая стрелу, но не причиняя страдания.

— Еще они говорили о своих в ваших рядах… Мне нечего терять, моя смерть — близка, я вижу ее…

— Говори, кто они?

— Это знать… Наместники…

— Какие? Имена! Говори!

Он начал хрипеть.

— Джамбул! — Дина схватила его за воротник и растрясла, приведя в сознание. — Не умирай, не сказав шахады — повторяй за командиром, сотри зло и не превращай свои деяния в пепел! — ей стало жалко врага — врожденное, исконно женское убеждение, что даже самый ужасный злодей имеет шанс на исправление, никуда не делось.

Малик бей сказал шахаду, склонившись над его лицом и воин, хотя или нехотя, повторил за ним, ведь последние секунды надежды очень важны.

— Обещайте мне молиться за мою душу до собственной смерти… — попросил человек.

— После каждой молитвы. Даю слово. — сказал Малик бей.

Он умер.

— Похороните этого брата. Все грехи и зверства этого хорошего человека стерлись сейчас. — сказал Малик бей.

Войны начали копать могилу, несмотря на неудобства и опасность. Они раздели его и завернули в чистую ткань. Потом наспех огромной толпой, уместившийся между чащами и рощами, совершили заупокойную молитву по человеку, который еще пару часов назад готовился к насилию и грабежу невинных, и если бы пал он смертью на поле боя, то его безызвестное тело поглотили падальщики, а грешная душа подверглась мучениям за злые деяния.

— Ищите его коня, Малик бей! — сказала Эрис. — Животное не должны найти его сослуживцы.

Малик бей приказал найти скакуна и уже через двадцать минут его обнаружили.

Это был красно-коричневого цвета низкорослая кобыла с длинной, густой шерстью.

Эрис обыскала его поклажу — она надеялась найти карты, какие-нибудь зацепки, но, к сожалению, это был рядовой воин — разведчик. Его поклажа состояла из большой кожаной сумки, двух бурдюков с кумысом, воды, железного котелка, запасов под седлом в виде трех кусочков вяленого мяса и сухого молока, легкого топорика, напильника для заточки стрел, иглы, шила, ниток, мотка длинной веревки, аркана, второго монгольского лука — длиннее, чем конфискованный, еще одного колчана с двумя видами стрел, маленького щита и нескольких дротиков.

— Ой, Арслан, прошу, брат, вытряхни его доспехи и это добро, я смерть, как боюсь подхватить вшей! — воскликнула Эрис, кинув перед воином личные вещи нукера.

— Вот сестра дает. А я уж думал, она ничего не боится. — сказал Арслан, подняв и вытаскивая доспехи.

— Боюсь… Еще тараканов боюсь. И внутренних паразитов всяких. — Эрис передернуло. — Вот своего Йылдырыма я постоянно натираю и кормлю полынью. Он у меня чистюля внутри и снаружи. — задумчиво приговаривала она, разочаровавшись, что не удалось достать ничего полезного — сплошная бытовая ерунда. Она отвлекалась от досады шутками.

Малик бей после слов нукера понял, что нужно начинать искать предателей сверху.

— Дина абла! — это был Малик бей.

— Слушаю, брат.

— Ты — молодец. — он довольно покачал головой. — Но держись от властителей на дистанции — не позволяй себе комментировать поступки элиты. Иначе нам всем не сдобровать. Договорились?

— Я не обещаю. Но сделаю все, что в моих силах. А у меня их пока много. — улыбнулась сестренка.

— Аят. Нам нужно возвращаться и выяснить, кто из наместников связан с монголами.

— Есть. — ответил воин.

— Бейим. Когда-то на Родине мне говорили, что завоевание какой-либо земли не происходит на ровном месте, просто так. Сначала происходит так называемая прелюдия — обычное дело. Это может быть шпионаж и подкуп людей. Обычно — высокопоставленных. Так что его слова меня не удивили.

— Ты права.

— А насчет разведки — Вы дадите мнехотя бы десять послушных людей? — вновь попросила она.

— Я подумаю… — ответил бей. Это было равносильно согласию, и Эрис-Дина возликовала молча, не подавая виду.

— Арслан-альп! Прошу, избей эти доспехи так, как изобьешь монгола в них. Выбей всю живность и отдай мне — они необходимы сейчас мне, как воздух. — попросила Эрис.

— Хорошо, сестренка. — он принялся усердствовать с еще более мощной силой.

— Да не порви только! — сказала Дина, оседлав Йылдырыма.

— По коням! — приказал Малик. Через некоторое время войско продолжило путь.

Люди приграничных сел пришли в стойбище Баяты за помощью, рыдая и рвя на себе волосы — неделю назад на них напали крестоносцы, а два дня назад — мирные греки, мстящие за своих родственников. Горели нивы и посевы. На Севере Евразии и без этого была ужасная засуха, заставившая голодать и умирать обреченный народ. Это были годы скорби и ужаса.

— Успокойтесь, братья, сестры, просим вас! — это была Амина ана. Ее большое сердце хотело бы вместить всех обездоленных, да не получалось.

— Амина ана, их слишком много! Что мы будем делать? — в глазах Фатимы читалась безысходность.

— Пророк сказал, что еды, приготовленнной на одного хватит на двоих; еды, предназначеной для двоих, хватит на троих; того, чем будут кормиться трое, хватит на четверых. Посему скажи «Во имя Аллаха» и накладывай!

— Ясно. — сказала Фатима. Ее пища уже доваривалась в котле на улице.

— Что случилось, почему соседи бесчинствуют по отношению к нам? — вопрошал Айдын бей, глядя на народ.

— Они говорят, что греки обвиняют нас в агрессии и нападении на село. — ответила Амина ана.

— Ой-ой-ой… — запричитал он.

— Я Не знаю, что мы будем делать? Ведь наши войны на осаде, кто нас будет защищать, придя никейцы к нам? — сказала Фатима.

— Я снаряжу отряд из оставшихся мужчин. Они будут дополнять и усиливать охрану на подступах. — промолвил Дархан бей. — Но Амина ана, вы не имеете права отказывать грекам, не спросив нашего мнения — беи собрались, они в негодовании. Что мы будем делать зимой? Чем кормить народ? Мы перекочуем на зимние пастбища, найдем пищу для скота. А мы? Чем мы будем кормить детей, ведь если мы будем убивать по одной овце на пять семей в неделю, скот кончится за два месяца, и не будет даже молока маленьким! — сказал он.

— Дархан бей! — Амина ана разозлилась. — Я пока что Госпожа беев, вдова Азиз бея, и я принимаю решения! Посмотри на этих бедствующих — не те ли греки напали на них в мирное время? Отдадим приграничные земли, они вырежут и нас, пробираясь вглубь султаната!

— Как знаете, как знаете. Но впредь Вам не избежать серъезного разговора с представителями родов. Они — недовольны Вашим выбором! — отрезал он.

Женщина переживала — у нее у самой были внуки. Но то, что от нее требовали, противоречило присяге на верность правителю.

— Ох, Азиз-Азиз. И зачем же ты ушёл, оставив меня одну со своим народом? Один на один с бедами? — причитала женщина про себя.

Наместник султана на приграничных землях не знал, что творилось на западной границе. Он с охотой принимал к себе восточных купцов, некоторые из которых, по совместительству, были еще и шпионами монголов.

— Хайреддин-ата, мы очень рады, что Вы соглашаетесь принимать и укрывать на своих территориях наших купцов. — произнес Жаргал, монгол, притворяющийся тюрком из Ясы.

— Дорогой, наше сотрудничество — плодотворно. Я принимаю у себя только тех, кто достоен этого! — воскликнул этот человек, для которого деньги являлись идолом. Но он также, как человек власти, пророчил крах современной политики и султана, считая, что противостоять и гнать монголов все равно, что драться с собственной тенью и убегать от нее.

— Мы планируем расширить сети своего купечества за счет ваших земель — они близки к грекам, как ничьи другие. — сказал Цэрэн. Здесь их знали как Али и Фаруха.

— Прекрасно. — Хайреддин-ата уже потирал руки от предвкушения.

Жаргал и Цэрэн со своими людьми были присланы монголами только для того, чтобы найти среди оседлых и кочевников тех, кто поддерживал бы агрессивный режим детей Алтая. И им уже удалось многое. Теперь они повсюду внедряли провокаторов и подстрекателей, дабы нарушить единство тюркских народов и наций, живущих с ними бок о бок.

Малик бей приближался к стойбищу. Сердца воинов подкатывали к горлу — как сказать тем, кто дома, что султан оставил их родичей на произвол судьбы?

Приехав, войны были удивлены обилием прибывших не меньше домашних, удивленных их появлением. Народ покачал головами — многочисленные невзгоды сломили их дух.

— Что случилось, мама? — спросил Малик бей, к его рукам прильнула Фатима, заливаясь слезами радости. Дети бегали вокруг отца, хватая то его лук, то щит, то походную кисею. Беркут копался в густой копне его волос, вдыхая родной отцовский запах.

Он улыбался сыновьям, поочередно сажая их к себе на колени и целуя.

— Сынок, случилась беда. — сказала Амина ана. — К нам приехали соседи — никейские властители крепости. Их главный человек и его главный воин.

— Что им было нужно? — удивился бей.

— Они просили продать им участок вдоль их земель. Там, где дороги между лесами.

— Ясно. И что вы ответили?

— Конечно, категоричное нет!

— И они успокоились? — спросила Дина. Ее чуть ли не насильно затащил к своим домашним Малик, зная, что у нее никого нет.

— Тот, что главный, грузный мужчина в шапке с драгоценностями — он более обходительный. Он не выдавал своей агрессии. Я не заметила ничего плохого в его намерениях. — поведала мама Малика.

— А второй? — спросил Малик.

— Второй — в его горящем взгляде читалась ярость и ненависть. Он даже не попил в такую жару. — сказала Фатима. — Отвратительный тип. У меня даже мурашки по коже ползут — он подозвал Беркута и напоил его щербетом.

— Ну наш Беркут сам подошел к незнакомцу. — критично отметила бабушка.

— Правильно — он мужчина и не должен бояться. — сказал Малик, смеясь.

— Ты — смеешься. А нам было не до смеха за все это время. — пожаловалась Фатима.

— Ну теперь же я здесь, вам не о чем беспокоиться. Пусть только попробуют еще предложить подобное. — сказал Малик.

— Слава Аллаху.

— Можно мне пойти, бей? — спросила Дина.

— Да, иди, иди. — сказал Малик.

— Знаешь, я не могу забыть злые глаза матерого воеводы греков — такое чувство, что кроме режещего синего льда в них просто больше ничего нет. Будто бы он замораживает тебя. Мысленно давит. Ужас… — продолжила Фатима, Эрис слышала это уже у себя за спиной. По спине ее прошел холодок. Она видела такие же только у стального Тарроса. Но, решив, что сходит с ума, отмахнула настораживающие мысли и вышла.

«Ерунда. Это просто глупости, самовнушение…» — думала Эрис-Дина, заходя в свой маленький шатер.

Глава шестьдесят третья

Султану нужна была поддержка горных соседей. Он ломал голову — как перетянуть на свою сторону их правителей, если монгольское иго уже успело протянуть к соседям свои щупальца.

— Сынок. — Это была Мах-Пари хатун, мать Гияс-ад-Дина. Женщина, которая в заговоре с эмиром Саадатдином Кёпеком отравила собственного мужа, Алладина Кей-Кубада первого за то, что тот в присутствии монгольских, Никейских и других послов назначил своим преемником младшего братишку Гияс-ад-Дина, рожденного от второй супруги султана. Обида и ревность матери первенца продиктовали ужасный приговор супругу, который являлся превосходным военачальником и тактиком, завоевавшим много новых земель. Но против женских и дворцовых интриг этот мужчина не смог противостоять.

Гияс-ад-Дин знал, что его отца отравили, а братишку убили. Он знал, кто это сделал. Но долгое время оставался лишь игрушкой в руках матери и эмира. Затем, не выдержав, приказал казнить Кёпека своему визирю, субаши Сиваса Хюсемеддину Карадже.

Проницательная Дина-Эрис не зря невзлюбила молодого человека, разглядев в нем слабый характер. Он хоть и старался всячески показать себя, как дипломат — подписал торговые бумаги с Венецией. Как военачальник — пошел на Трапезунд и Халеб *Алеппо (Сирия) *, и вскоре те признали себя его вассалами. Все же, его мать была хитрой женщиной и выдала свою дочь замуж за Малик-Азиза, сына айюбидского сирийского правителя Мухаммада, а Гияс-ад-Дина женила на его дочери, сестре Малик-Азиза.

— Сынок. Я предлагаю тебе посетить грузинскую царицу Русудан, дочь царицы Тамары Великой и попросить руки ее дочери, прекрасной юной Тамар.

Глаза избалованного юнца загорелись. Он захотел поступить так, несмотря на то, что уже был женат. И принялся собираться в путь, пока монголы окружали его город.

Султан был уверен в соседях — греки поддержат его войском против монголов. Но этого было мало, ибо Бэйджу — полководец хана, закрепленного в области от Северного Ирана до Закавказья, сумел подчинить большинство хазар, кипчаков, славян-русов, персов и собрал огромное смешанное войско, которое годами двигалось на них по разным путям, вырезая непокорившихся, насилуя их женщин, забирая их мальчиков на взращивание в военных лагерях, а их девочек — в наложницы с целью увеличения числа новорожденных в связи с постоянной смертностью на поле боя и грабя по дороге все оставшееся население.

В эти неспокойные времена Грек Иоанн третий Ватац Дука Ласкарис вел гибкую политику — он лавировал между Папой и германским Императором, не выдавая прямой враждебности, но и не уступая Папе. Ватацу было не чужда идея завоевания Константинополя греческим огнем и мечом. Также ему была не чужда мысль взять столицу Латинян дипломатией и сделать ее православным святым городом. До заключения союза между Иоанном и Фридрихом на маленькую Никейскую Империю греков папа Римский Григорий девятый не смотрел, как на достойного противника. Но сейчас Ватац рассматривался ими, как весомый человек на международной арене. Фридрих был и покровителем греческой церкви на юге Италии. К тому же союз, заключенный в 1237 году давал Никейской империи свободу действия на Балканах.

Сильная Генуя вторично обращалась к Иоанну с предложением о союзе — но он ответил, что не предаст уже заключеный союз с Фридрихом ради сомнительного союза с франками.

Григорий девятый не собирался жертвовать Латинской империей ради унии церквей. А Ватац предполагал осуществить это рискованное мероприяти с помощь могущественного германского императора. Водящим католиков за нос внешним поводом к предложению союза между греками и немцами было расторжение никейско-болгарского союза, где еще в самом начале никейские войска сражались в Италии на стороне Фридриха, против франков, пуская пыль в глаза и прикрываясь совсем другой борьбой. Фридрих же унаследовал от Римской империи Цезарей представление об императорской власти, как о неограниченной, дарованно Богом власти римских императоров, а не власти сановников и жрецов, постоянно покушающихся на трон. Иоанна он видел, как трезво мыслящего человека, не позволявшего своей православной церкви вмешиваться в политику.

Ватац ставил условия для ненавистного ему союза церквей — возвращении Константинополя грекам, восстановлении вселенского патриархата и отъезда латинского духовенства из города. В свою очередь, он бы признал главенство Папы Римского, подтверждал бы его право созывать собор и председательствовать на них, право принимать присягу православного духовенства, а также выполнять его указы, если он не противоречат канонам православия.

Никогда еще греческая церковь не шла на такие большие уступки. Ватац обещал своему патриарху, что после возвращения Константинополя он не станет выполнять эти многочисленные обещания.

Решительный Ватац, сын полководца долго ждал послов католиков. Так и не дождавшись известий, он начал военные действия против Латинской империи и заставил Балдуина второго вновь отправиться на Запад за помощью.

Папа послал проповедников в Венецию — они ръяно и яростно призывали к крестовому походу против греков Никейской империи. Ордены, в особенности и Орден Святого Марка, должны были поддержать их.

Новая угроза крестового похода, разрыв отношений с Священной Римской империей, враждебность сицилийского короля Конрада и особенно опасность нашествия монголов, с которыми уже вовсю велись дружественные переговоры в Риме вынуждал Ватаца пойти на ненавистный ему союз церквей, когда победа уже почти была у него в руках.

Папа и магистры собрались в резиденции Тамплиеров, на Рейне, во Франции. Арман Перигорский, глава тамплиеров и папа, приехавший из Вечного Города, Григорий девятый в присутствии рыцарей и сановников вели филосовские беседы о том, как можно превратить сарацин во франков — ведь в монгольских войсках были как и православные христиане из числа разбитых русичей, армян, грузин и половцев, так и подчинившиеся мусульмане из татар, туркмен, персов и кипчаков. И теперь франки боялись, что монголы-язычники поимут Ислам. Они и их короли боялись этого настолько, что не брезговали отдавать своих дочерей в жены «дикарям», потомкам Атиллы. Но они не знали, что среди них есть шпионы как из числа греков, так и из числа сарацин.

Одним из таких людей был молодой человек из Анатолии. Он уже полгода выдавал себя одного из сановников.

— Они не принимают Христа, как Сына Божьего. — сказал один рыцарь, сослуживец Тарроса. Ему по долгу службы приходилось постоянно находиться среди сарацин в Палестине.

— Человеческую природу Христа доказывает, что Христос — Бог по праву наследования Сыном божественной сущности своего Отца. — сказал Григорий. Он сидел за большим круглым столом. Вид его был угрюм — седой старик с густыми бровями был похож на потустороннее существо.

— Как может человек унаследовать божественность? Он же человек? — эти каверзные вопросы задал этот молодой человек. Он строил из себя невинного, ищущего просветленного знания среди высоких и возвышенных людей.

Удивив уважаемых людей своей наглостью, он стоял в детской непосредственности так, будто бы не понимает серьезности того общества, где находится. Но их миссионерский дух спорщиков и доказывающих свою правоту заводила самих себя в ловушку шпиона.

— Человеческое в Христе не помеха божественному. Человеческая природа не переходит в божественную, однако прилепляется к ней нерасторжимо. — сказал Арман. —

Еще один пункт разногласий с сарацинами — проблема распятия. Петр приводит доказательство необходимости принесения Христом себя в жертву, ради спасения человечества: «Он отдал за истину Свою жизнь в мире сем, чтобы таким путем возвестить Царство небесное, избавить мир от незнания и, вознесшись на кресте в виду всех, привлечь таким путем всех к вере».

— Петр — римский солдат, живший после Иисуса. Как он мог что-либо доказать? — спросил молодой сановник.

— Это знаешь ты, умный юноша, но не простаки.

— А как мы докажем им, что Иисус был распят, если в их книге сказано, что Господь забрал Иисуса на небеса живым? И что он не был распят вовсе, а это была иллюзия? — спросил сановник.

— Если бы сарацины обратили внимание на то, что Иисус как Сын Бога должен был сделать, чтобы выполнить желание своего Отца, а ведь Он как воплощение Премудрости не делает ничего без смысла и цели, а значит, Бог хотел, чтобы человечество получило шанс на спасение. — сказал один присутствующий высокопоставленный пастор.

— Доказательство того, что иудеи распяли не двойника Христа, но его самого, является идея открытия с этого момента Царства небесного для людей. — сказал Григорий.

— Они верят не в Царствие, а в Рай и Ад. — сказал рыцарь. — И в могущество только Бога — Отца.

— Христос, будучи по своей природе смертным человеком, должен был также умереть, чтобы сложить с Себя Свою смертность, а если утверждать, что Он умер не на кресте, то значит Он не совлек с себя смертность и не вошел в Царство небесное, в которое не может войти ни один смертный.

«О, Аллах, эти пасторы хоть сами понимают, о чем говорят? Что за ересь??? В голове не укладывается…» — думал про себя сановник-шпион. На вид ему было около двадцати пяти лет. Прекрасное телосложение, темные, не совсем черные густые волосы и в противовес годам совершенно белые виски, смоляные глаза с янтарно-винным отливом и красивое, светлое лицо делали его образ довольно приятным, располагающим к себе.

— Мусульмане признают Христа Словом и Духом Бога. — сказал рыцарь, случайно ставший помощником шпиона в баталиях. — Но они не признают троицу, считая это многобожием. Святой дух Гавриил является их Архангелом.

— Стефан, выделотрицать Троицу — значит отрицать Божественную плодотворность и творящую силу, признать Троицу — значит отвергнуть множественность и сосуществование богов. Сарацины легко согласятся с этим, тем более что они признают, что у Бога есть сущность и душа.

«Прямо так и согласился! Чем не многобожие ваши выдумки?» — усмехнулся мусульманин, побоясь засмеяться вслух над противоречащих самих себе словах магистра о Троице. Он продолжал:

— Снимается основной пункт разногласий между Исламом и Христианством, ведь арабы тоже веруют в Троицу, хотя и не замечают этого, и все их отступничество от истинной веры происходит от того, что они не поняли христианской трактовки триединства Бога.

— Господь не рожден и не был родим. Он — Един и Вечносущ. Нет у него ни помощников, ни жены, ни сына, он не нуждается в них. И Господа не стоит уподоблять Его творениям. Иисус был вознесен в небеса к Господу, с целью возвращения и битвы с Антихристом перед Концом Света. Он не умер распятым для того, чтобы искупить грехи всего человечества, ибо теряется логика покаяния грешников в совершенных преступлениях. — сказал молодой сановник, и глаза магистра полезли на лоб. — Так говорят сарацины. Я читал это, как Вы нам и приказывали в храме. — сказал он невозмутимо.

— Они учат своих детей, что изначально все народы произошли от одного человека, сотворенного Богом, и все религии из одной веры, а значит, существует только одна религия, но в разнообразии обрядов, происшедшем от того, что каждому народу Бог дал своего пророка и правителя. — сказал рыцарь-тамплиер.

— Путь к единству вер лежит через постижение истины посредством философии. Единство прежде всякого множества. — сказал Папа, фактически признав слова шпиона истиной. — Но наша религия должна господствовать. Ясно?

«Пороки земные и есть ваша моральная и практическая ересь, которая заразила остальное христианство пороками и нововведениями, противоречивыми учению нашего любимого пророка Исы, мир Ему…» — думал молодой шпион, смотря на алчное духовенство, стремящееся к богатству и власти.

— Есть вести от твоего человека из Никеи. Как его там зовут?

— Таррос. Из Белокомы. — шпион сарацин навострил уши. — Да. Он говорит, что делает все, чтобы столкнуть соседей и разрушить военный союз Никеи и Султаната.

— Прекрасно. Прекрасно. — сказал Григорий Арману.

«Прекрасно. Прекрасно. Болтун Арман.» — подумал молодой шпион-сарацин.

К Малик бею пришли родоначальники — человек двадцать, половину из которых Дархан бей уже успел подкупить.

— Бей. Вы знаете наше плачевное положение — наши дети голодают, причитания и жалобы жен не дают покоя ни днем, ни ночью!

— Я знаю, мои дети едят то же, что остальные, и мы готовы терпеть невзгоды. — ответил Малик.

— Вы не имели права отказать грекам, не посоветовавшись с нами. — сказал Дархан бей.

— Он прав. Мои четыре сына служат в ваших войсках. — сказал Айдын бей.

— И мои сын тоже, не забывай об этом. — сказал Кутлуджа. — Мы должны действовать сообща.

— Вы предлагаете предать и без того разваливающееся Государство? Вокруг нас монголы, убивающие наши семьи, о чем вы думаете? — вспылил бей.

— Ты — находясь на своем посту, проявляешь бездействие, Малик! — это был Кутлуджа бей. — Ты хоть понимаешь, почему эти семьи пришли сюда? Оправдай наше доверие — собери войнов и иди к грекам! Отомстим за своих!

— Кутлуджа! Не забывайся, мы — переселенцы. Мы — мухаджиры, и нам предстоит смотреть в лицо смерти вдали от родины и быть погребенными там, где по прошествии времен будут ходить другие люди. Но не нам решать, а властям — куда и когда идти. Пока не будет приказа, по договору, мы не имеем права выходить в поход.

— Малик бей. Так мы и думали. Наши дети идут с тобой, а ты окружил себя сыновьями конюхов и рабынями. Твой братишка Маулен сидит в столице и читает книги в Медресе, а мы — голодаем.

— Я не смотрю на происхождение. Я смотрю на ум и сердце. Вы что, потеряли разум? С каких это пор вы смеете оскорблять мою семью? Что вы говорите?! — голос бея повысился и вена на его переносице взбухла, как обычно.

— Почему твои приближенные — не мой Баъатур? Не Шавкат Кутлуджи? Не Адлет — сын Дархана? — сказал Айдын.

— Потому что они бездарные и избалованные. Слушай и заруби себе на носу, Айдын. Таких предателей, как ты и твои друзья я чувствую по зловонию, исходящему от них. Если позволите себе бунт, я отрублю голову каждому десятому мужчине старше двенадцати лет из каждого рода мятежников!!! — он обнажил саблю. — Ясно?

— Ты — сын своего отца, Малик. — сказал Сейфуддин, старый честный бей. — Ты так же смел и благороден. Наши дети, и внуки идут с тобой, видя начальника и главу. Мы доверились и пошли за тобой, зная, что нас ждет на новой земле. — он обратился к знати. — Так почему же, не расколовшись в степях Ясы, вы позволяете себе раскол сейчас? — аксакал обратился к беям. — Не позорьтесь, мы — кочевники и мы не нарушаем завет.

— Я не нарушу завет. — прорычал Дархан, имея в виду совсем другой договор.

— Фатима. — Эрис после разрешения вошла к ней.

— Милая, как ты? — женщина обняла воительницу. — Какая же ты все-таки красавица, Дина абла. Я завидую тебе. — улыбнулась жена бея.

— Не хвали меня. Ты ничем не уступаешь мне. И я не считаю себя красивой. — ответила Эрис. — Посмотри на эти отвратительные шрамы. — Дина открыла запястье. — они до самой шеи. Похоже на тигриные полосы. — она засмеялась от смущения. — Уродство.

— Их почти не видно. Они светлые и гладкие. Даже красивые. — Фатима улыбнулась, желая развеселить Эрис. — Ты прекрасная. И сердце у тебя такое же.

— Перестань. Это ты и твои малыши — прелестны.

— Когда ты одеваешь платье, ты еще милее. Почему ты так редко это делаешь? Снимай свои доспехи почаще!

— Не желаю. Они защищают меня не только от врагов. — сказала Эрис.

— Ясно… — Фатима поняла Дину. — Я спрошу, только ты не падай в обморок снова. — Беркут крутился на ногах Дины, обнимая ее шею и заглядывая в глаза — из всех детей он сильнее был привязан к девушке. Старший сын Малика тоже очень любил ее — она научила его кататься на лошади. Малик бей всегда был занят. Он все-таки знатный человек, и у него было много общественных обязанностей. Помимо быта, мама же его практически жила в мастерской. А Эрис любила мальчишечьи игры и знала много секретов — как свистеть в желудевую шляпку, как изготовить ловушки для птиц, как вырезать из дерева дудочки и еще уйму всякой детской ерунды, что делала одинокую Дину в глазах ребятни волшебницей.

— Спрашивай. — спокойно сказала Дина. — У меня раньше просто не было сил, но мои раны затянулись. — Фатима поняла, что девушка говорит о душе, а не о теле.

— Спрошу, когда малыши уйдут. Беркут. Ну вот что ты липнешь к сестре, не видишь — она устала, целый день на площадке провела. — сетовала мать.

— Учила братьев скакать и рубить? — спросил просто Беркут, теребя платок Эрис пальчиками. Девушка вдыхала аромат малыша. Она всегда очень сильно любила детей. Особенно мальчиков. Хотя девочек она просто не видела. Так уж сложилось в ее жизни.

— Да. Перестань, Беркут, иди к Айтогду, поиграй, пока твой брат учится у Джахангира-Ходжи. — обратилась она к сыну. — Я отдала старшего, чтобы он учился Корану у имама. Пока маленький, в голову быстро сядет.

— Да. Ты права. Учеба и знания — одна из главных составляющих успеха. Наряду с характером и богобоязненностью. — сказала Эрис.

— Иди, говорю. — сказала Фатима сыну. Тот, недовольно насупившись, вышел. — Знаешь, Амина ана была против того, чтоб ее второй оставшийся в живых сын — Маулен стал воином.

— Почему? — спросила Эрис.

— Потому что три старших брата Малика погибли на поле боя, а ее муж, мой свекр — Азиз бей умер от ран, не успев стать дряхлым стариком.

— Мне жаль. Она не говорила об этом.

— У каждой семьи кочевников есть свои трагедии. Нет почти ни одной матери молодых людей, которая не потеряла бы хоть одного ребенка на этой войне. Она не желает говорить о детях, ибо это слишком мучительно для ее сердца. Малик же, наоборот, отправляя десять лет назад Маулена в Конью, сказал матери, что он предал нашу семью, подавшись в ученые.

— Он действительно так считает?

— Конечно нет. Ученые, знающие Коран и факихи, знающие права и законы Шариата — одни из самых уважаемых людей.

— Он скучает по Маулену?

— Очень. Постоянно вспоминает и жалеет, что был слишком строг к нему. Амина ана прямо говорит, что Маулен был самый умный и красивый среди всех ее детей.

— У меня тоже есть брат. Но он не умный. Он не может без опиума. С детства мы жили порознь. Когда я попала к работорговцам, я нашла его у них — он был один из их служащих.

— Ужас. Он помог тебе?

Дина засмеялась.

— Кто — он? Знаешь… В этой жизни тебе скорее помогут чужие. А родные станут врагами… Он не терял возможности поиздеваться надо мной в детстве. Не упустил эту возможность и во взрослой жизни. Впрочем… Это благодаря ему меня продали среди мужчин, в числе воинов.

— Хоть что-то. А мать?

— Мать?.. Она бросила меня, когда мне было… Не знаю. Она всегда меня бросала. Как только я родилась. Но потом — навсегда. И я встретила ее у работорговцев. И она предложила мне продавать свое тело. Естественно, я отказалась. Меня поразило ее отношение к собственной дочери. Я ненавижу ее. И я не знаю, простит ли меня Аллах за это чувство… — Эрис вытерла скупую слезу.

— Астахфируллах. *Прости меня, Аллах (араб.) * Неужели такие матери существуют?

— Думаю, да. И я удивляюсь — почему именно у меня такая мать?.. Ну да ладно. Я больше не желаю вспоминать о том, что было. Нет той жизни. У меня такое чувство, что все, что было раньше — сон… Мираж… Теперь я в другом мире. В любимом мной мире. Среди других людей… Этот запах степной полыни дает мне бодрость. Я люблю наблюдать в небесах полет беркута — он напоминает мне о Крите. Там тоже они есть. Я вспоминаю своих погибших друзей — надеюсь они на небесах. Как шахиды — мученики. Я читала, что у кого есть Веры в сердце весом с горчичное зерно — тот попадет в рай. И они умерли за правое дело — освобождение страны от колонизаторов.

И я чувствую себя так: свободной. Свободной от всего, что угнетает. Если я потеряю все, я не огорчусь — потому что у меня есть Господь и Вера. — сказала девушка. — И я никогда не стану бедной, потому что не нуждаюсь.

— Ты — молодец. — сказала Фатима. — Не у каждого из нас, рожденного в Исламе есть такое твердое убеждение.

— Все мы рождаемся в Единобожии. Остается только покориться. Я всегда чувствовала присутствие Господа в своей жизни. И мои друзья — тоже. Но я не умела правильно молиться. Я благодарна Ему, что пройдя сквозь столько испытаний, нашла свое место в жизни.

— Чтобы окончательно стать счастливой, тебе нужно найти хорошего парня и выйти замуж. — сказала Фатима.

— Не говори мне таких вещей, Фатима. Я никогда не выйду замуж. — Дина-Эрис нахмурилась. — Мне не нужен мужчина.

— Почему? Ты же такая молодая? Почему ты так говоришь? Тебе стоит только свистнуть — претенденты сами попадают к твоим ногам. — Фатима засмеялась.

— Господи, что ты такое говоришь? — Эрис раскраснелась. — Мое сердце умерло. В нем нет места для любви.

— Почему ты так говоришь?

— Я не хочу об этом говорить. Даже тебе. Не обижайся.

— Хорошо. Это твоя жизнь и ты вправе хранить свой секрет.

— Я пришла попрощаться. Я решила попросить Малик бея забрать десяток солдат и уйти в леса на несколько месяцев, чтобы обучить их, как следует.

— Он отпустит?

— Если хочет победы — то да. — уверенно ответила она.

— Знать совсем расшумелась. Их голоса слышны даже в шатре. — сказала Фатима, прислушиваясь.

— Я понимаю, что люди хотят мести. Но не понимаю того, что они хотят продаться грекам.

— Они предложили огромную сумму. Народ голодает. Тот, кто не беден, не представляет, на что толкает человека нужда. — сказала Фатима.

— Лучше умереть с голоду самому и детям, чем не оправдать доверия и стать предателем. Чем поедать ворованное. Запретное. — отрезала Эрис.

— Да… Пошли, посмотрим, что там творится?

Фатима и Эрис вышли из шатра. На высоком пороге юрты Малик бея собрались знатные люди и их сыновья.

— Малик бей, мы хотим поменять главу стойбища Баяты! — кричали некоторые из них.

— Проведем выборы!

— О, Аллах, что они себе позволяют? Они что, совсем с ума посходили? — Амина ана смотрела на Фатиму безумным взглядом.

— Народ! — Малик бей вышел к людям. Они, бросив работу, стекались к хозяйскому шатру. Фатима и Эрис протолкнулись и встали рядом с Маликом, Аминой и охраной из близких друзей. — Много лет назад Вы обещали мне, что будете верно следовать за мной. Руководствуясь этим, я ручался за вас перед Султаном и дал ему присягу на верность! Знать предлагает мне предать сына Султана и отдать его земли Никейцам. Мы — акынджи. Мы — пограничники. Мы должны следить за порядком, а не отодвигать границы вглубь страны! Я — никогда не пойду на такое! И тот, кто со мной до конца, поднимите руки!

Больше половины поддержали его.

Остались другие — главам которых заплатил Дархан.

— Если ты такой честный, давай устроим выборы — пусть беи выберут главу среди них! — сказал Кутлуджа. — Я или ты!

— Если твои слова поддержут остальные, я так и сделаю. Но ты! — Малик бей яростно посмотрел на Дархана. — Я отрублю твою голову и головы Кутлуджи с Айдыном, если только пойму, откуда в вас такая уверенность. — прорычал Малик бей.

Из всех беев на стороне Малика оказалось меньше на одного человека. Это значило, что он должен был отойти от власти.

— О, Аллах, это великая смута! Что ты творишь, Кутлуджа! — Амина ана была в отчаяньи. Столько лет занимал пост ее муж, его род, теперь ее сын. И они не были притеснителями, а правили достойно и знали все тонкости, разделяя беды и чаяния народа.

— Малик… — это была Фатима. Она начала рыдать.

— Успокойся, Фатима. Я отойду от власти. Но кто захочет — уйдет со мной.

— Я с тобой, брат Малик. — сказала Эрис.

— И мы. — это были Аят, Арслан, Тюркют, Аскар, Мерген и другие хорошие солдаты.

— Стоять! — заорал Кутлуджа. — Вы по степному закону не имеете права уйти за ним — вы станете мятежниками. Теперь вы — мои войны! — он схватил Эрис за предплечье.

— Отвали, нечестивец! Как ты смеешь прикасаться своей поганой рукой к моей?! — крикнула она, сверкая глазами.

— Кто ты такая, чтоб разговаривать со мной? Жалкая рабыня. Собака Малика. — самодовольно проговорил он.

Эрис не дожидаясь, когда за нее вступятся братья, сделала то, что требуется, сама. Она скрутила Кутлуджу, приставив клинок а его артерии. Вмиг он стал молчалив и кроток.

— Ты — собака. Я вижу, как ты лижешь чей-то зад. Только пока не пойму, чей. Я и не считаю это своим делом, ибо ты — ничтожество. Малик скоро тебя раздавит, как паразита. У меня другие дела. Поважнее.

Она пнула нового правителя, столкнув с высокой платформы-крыльца и тот кубарем скатился вниз, в самую пыль.

— Что ты наделала, глупая? У нас так не принято. Я должен был, как твой хозяин, отстоять твою честь… Но ты правильно поступила. — сказал Малик бей.

— Брат. Дай мне десять человек, я ухожу в горные леса. Я сделаю из них настоящих войнов и мы до смерти будем помогать восстанавливать справедливость на этой земле.

— Я больше не хозяин, Дина абла.

— Но ты остался воеводой для тех, кто верен тебе. Забирай своих солдат, и через пару месяцев, когда греки стиснут их глотки меж своих клыков, Кутлуджа сам найдет тебя. — сказала Дина.

— Я так и сделаю. Но я оставлю свою семью здесь — только в стойбище безопасно. За его пределами творится кошмар.

— Нет, Малик! Я пойду за тобой, нет!!! — Фатима бросилась к мужу, дети начали реветь. Амина стояла молча в ступоре.

— Фатима, терпи. Аллах с терпеливыми. Все скоро встанет на свои места, лишь только я докажу, что тут что-то не так. Не бойся, дорогая, я рядом с тобой. — он обнял заплаканное лицо жены руками. Та жалобно всхлипывала. Малик бей повернулся к народу.

— Кто со мной — уходим охранять границы и горы от врагов. Наши жены и дети останутся у себя в домах. Пусть каждый сосед приглядывает за ними, ибо Аллах приглядывает за вами. Охраняйте честь своих сестер по вере. Кормите наших детей тем же, что даете своим. Все проходит и эта смута тоже пройдет. Вверяю вас, народ, Аллаху. Войны, кто хочет идти со мной, пусть идет!

Войны с криками подняли кулаки и сабли в небо. Предатели ликовали. Кутлуджа и его сын Шавкат раздирали глазами наглую рабыню в доспехах. Малик бей расцеловал сыновей и попрощался с матерью. Они ушли быстро и стойбище опустело наполовину. Это было похоже на отсутствие мужчин при военных походах. Пустота и плач…

Глава шестьдесят четвертая

Встретившись с Кутлуджой — новым беем и Дарханом, Таррос и Гавриил верхом на скакунах направлялись оформить сделку в город Конью. Главным хозяином являлся Хайреддин. Дархан уже постарался и там, уговорив его продать земли за полтора миллиона гиперпиронов. Теперь оставшиеся деньги можно было разделить с сообщниками.

Они улыбались друг другу. Не улыбался только Таррос.

— Таррос, друг… — это был Гавриил. — Как ты думаешь, сколько я смогу получать за прохождение караванов по моим дорогам? — их лошади шли медленно, топча пахнущую осенним солнцем сентябрьскую землю. Голубое небо пронизывалось полупрозрачными белыми облаками.

— О, как ты заговорил! Ты же не хотел покупать эти земли? — заметил командир.

— Я подумал… Ты умная голова, Таррос. Это — золотая жила. Если я расставлю посты по длине дороги и буду взымать налоги за прохождение по ним…

— Рано радуешься, Гавриил. — перебил его командир. — Твои права — брать золото с торговцев; но у тебя появятся и обязанности — за это ты должен будешь охранять их от разбойников, людям в твоих владениях живется тяжело и они обязательно захотят наживы. — сказал Таррос.

— У меня есть ты и твои люди. Буду брать твоих солдат — они и будут охранять караваны. — уверенно произнес Гавриил.

— Тогда будешь платить им.

— Что? Разве им не хватает зарплаты? — возмутился архонт. Их кони медленно брели. Они входили в город. Кругом располагались постройки, выполненные в восточном стиле. Здания были украшены цветастыми орнаментами на керамических фресках. Дома простолюдинов украшались глинянными резными решетками с арабскими мотивами.

— Гавриил. Мои люди не будут сопровождать торговцев по опасным путям за бесплатно. — отказался Таррос. Он уверенно смотрел перед собой, на дорогу. За несколько лет его лицо немного изменилось — от постоянного пребывания на солнце и ветре в уголках глаз и под ними начертились мелкие тонкие морщинки. На щеках, не доходя до челюстных желваков, появились по две борозды, которые принято называть морщинами крайней степени превосходства — наложила отпечаток суровость и бескомпромиссность.

— Ты — нахал. Хочешь, чтобы я делился с тобой?

— Будешь делиться со своим войском, чтобы оно стало мощнее.

— Хорошо. Но не рановато ли мы делим шкуру неубитого тигра? — архонт засмеялся. Серьезный командир не проявлял эмоций. Солдаты Тарроса были такие же строгие, как и их начальник.

— Приехали. — сухо оборвал архонта командир. После долгой и утомительной дороги они прибыли к Хайреддину, наместнику земель, граничащих с Анатолией. Они спешились.

— Ассалам уалейкум! — сам Хайреддин-ата вышел навстречу к соседям и родоначальникам Баяты. Это был высокий худой мужчина с длинным тонким крючковатым носом. Его глаза были не большие, но они бегали туда-сюда, словно искали что-либо. На нем были надеты самые дорогие шелка из Азии и тюрбанд *дословный перевод — тюркская перевязка (перс.) *, и за ним следовали его рабы — охранники. Два лихих на вид человека в его свите не были похожи на невольников. Это разглядел только командир греков.

— Смотри, Таррос, нас встречают со всеми почестями! Ну не замечательно ли это? — воскликнул Гавриил, смотря на приближающегося сельджука.

— Он сказал «Мир тебе». — произнес переводчик Гавриила.

— И тебе мир, и тебе. — толстый архонт расплылся в улыбке и подался к Хайреддину.

— Хороший человек, хороший. — тот похлопал магната по спине.

— Мы приехали закончить одно дело. — сказал Таррос приветствующему наместнику, не желая отвлекаться на прелюдии.

— Дорогой. Отдохнешь с дороги, сегодня ты мой гость. Дорога была дальняя, пойдем в прохладные покои. — он потянул гостей-иностранцев за собой. Они вошли в огромные ворота богатого наместника. Их взору открылся прекрасный мощеный двор, по которому сновала прислуга. По периметру двора были привязаны огромные свирепые псы — анатолийские светлые кангалы, больше похожие на львов. Здесь был даже огромный фонтан, вокруг которого раскинулся цветник. По этому великолепию вальяжно расхаживали истошно кричащие павлины. Насаждения окружали большой дом, похожий на сказочный дворец.

— Это тебе не дикарский шалаш. — прошептал Гавриил Тарросу. Тот шел нехотя. Командир сосредоточенно молчал. Он сохранял спокойствие. На его нахмуренном лбу прорисовывалось недоверие.

— Проходим-проходим. — сказал Хайреддин. К ним подошла молодая разодетая женщина — она насыпала щепотку муки на голову Гавриила.

— О, это еще зачем? — изумился магнат, стряхивая снежную пыль.

— Это персидский обычай — пусть будет тебе счастья и дорога белая, как эта мука. — прояснил Хайреддин. Солдаты Тарроса прошли в помещение для служивых.

Главы разулись и прошли по прохладному коридору, застеленному коврами. Ковры были повсюду. Густые и мягкие, они приятно обволакивая и впиваясь меж пальцев, щекотали уставшие ноги входящих.

— Прелестно. — блаженно произнес архонт. — Ковры повсюду, куда ни глянь!

— А в уборной, интересно, у них тоже все в коврах? — проиронизировал Таррос.

— Ну какой же ты недружелюбный, вояка! Тебе не угодишь. — сделал замечание магнат.

— Мархамат, мехмуно, мархамат! *Добро пожаловать, гости, добро пожаловать. (перс.) * — сказал Хайреддин, усадив их на растеленные, толстые подстилки из зеленой парчи в главном зале.

— Спасибо. — сказал Гавриил, облегченно вздохнув.

— Гулям! — Хайреддин позвал раба и через пару минут для них расстелили богатый дастархан с восточными яствами. Здесь были и фрукты, и первые мясные блюда, и сладости в виде молочной халвы с орехами, и прозрачные тянущиеся конфеты с цветами внутри, и похожая на белые сложенные на подносе нитки — афганская сладость.

— Прошу, приступайте!

— Не обольщайся, Гавриил. Сейчас ты — гость, и тебя уважают и обхаживают. Но только выйдешь за порог, тебя могут прирезать. — напугал правдивый воин Таррос. Гулям обмыл их руки.

— Глупец. — нахмурился он. — Расслабься же ты наконец! Нечасто ты бываешь в гостях, кроме своей службы ничего не видишь! Свихнулся совсем. — буркнул Гавриил, протягивая руку к огромному блюду с разноцветным пловом.

— Ты должен радоваться — я не теряю бдительности даже во сне. — Он напряженно сидел на полу, не притрагиваясь к еде и питью.

— Ты прав, ты прав. — улыбнулся Гавриил.

— Давайте перейдем к делу. — сказал Таррос, пронзив бесчувственным взглядом наместника.

— Дорогой, такой торопливый! Я еще не угостил вас так, как полагается! — лукавый похлопал в ладоши. В залу быстро вошли, шелестя одеяниями, рабыни с музыкальными инструментами. Они уселись на свои места в дальний угол комнаты и принялись играть чарующие мелодии.

— Ого! А мне нравится быть здесь. Остался бы надолго… — произнес Гавриил, ерзая меж подушек и усаживаясь поудобней. В это же время на середину скатерти раб поставил высокий расписной серебряный сосуд с отходящим от него длинным шлангом из змеиной кожи. Из верха сосуда исходил тонкий синий дымок, светясь в полумраке.

— Что это еще такое? — спросил Таррос у Гавриила. — Курево?

— Понятия не имею.

— У нас на востоке интеллектуальные и дружеские беседы принято проводить за наргиле. *Кальян (перс.) * — сказал наместник.

— Это дело противно Аллаху. — сказал Дархан Гавриилу и переводчик перевел. — Но если вы откажетесь, нанесете непоправимое оскорбление хозяину дома.

— Какой ты интересный, Дархан. — сказал Таррос. — Ты боишься нанести оскорбление приютившему тебя человеку, но не боишься оскорбить своего Создателя? — издевательски спросил он.

Дархан лишь смущенно хмыкнул. Хайреддин закурил костяную трубочку, выпустил дым из ноздрей и передал ее Гавриилу. Тот, помешкавшись, все же начал нелепо и неумело вдыхать содержимое в рот, и жидкость в сосуде забурлела. Он закашлялся.

— Не так, дорогой. Шиша, чыкыр, шиша. — *легкие, глубоко, легкие. (перс.) * — учил Хайреддин,жестикулируя.

— Ой… — глаза архонта заслезились, Тарросу стало и смешно, и противно одновременно. — Давай еще попробую. — настаивал Гавриил, любивший излишества и гулянья. — А что там внутри? — он сделал пару попыток и у него получилось.

— Хашиша. *Гашиш (перс) * — ответил Дархан.

— А что это? — спросил Таррос. Монголы, вызвавшие его подозрения, сидели в конце дастархана особняком, и командир не терял зоркости.

— Нечто, дарящее веселье и нужную обстановку. — ответил Кутлуджа.

— Человек должен уметь развеселить себя без дополнительных приспособлений. — прозвучал голос Тарроса, но оборвался, ибо в комнату, звеня браслетами, вошли пахнущие благовониями наряженные танцовщицы. На них были длинные закрытые от самых подбородков платья и огромные бусы на груди. Их головы были покрытые, и разглядеть очертания фигур под широкими тканями было невозможно. Были видны только их белые лица. Ноги были босые. Таррос поспешно отвернулся, не желая глядеть на женщин.

— Какой ты все-таки зануда. — заметив реакцию Тарроса, сказал Гавриил. — Не бойся, я не расскажу Луизе. — делая себе больно, сказал архонт.

Таррос лишь нервно вздохнул — его разозлили слова Гавриила.

— Ты не увидишь здесь вина, христианин — наши владения проверяются султанскими людьми. — сказал Хайреддин. — Но мы нашли выход родом из Индии, как видишь. — он имел в виду кальян. — Вино не импортируют, а все виноградники греков вырубили. И Малик бей очень строго следит за этим. Но хашишу легко переправить из Туркестана. Легче вина. Там есть целая долина. Чуй — знаешь? Собирающие раздеваются и голышом бегают меж кустов. Потом эту субстанцию отлепляют от тел и прессуют. — сообщил Хайреддин. Командир брезгливо сморщился, но все же произнес:

— Интересно. — он в любопытном порыве глубоко затянул из трубки, выпустив дым из носа. Горьковатый едкий дым прожег нутро. — Что за гадость? — воскликнул он.

— Скоро будет радость. — Гавриил уже смеялся без причины. Дружелюбное чувство уюта овеяло его.

— Фу. — Таррос отдал трубку Дархану. Тот на пару с Кутлуджой курили и похотливо смотрели на танцующих рабынь. Монголы не сводили с мужчин глаз.

— Этот Малик. Кто он? Ты же выше его по положению, почему такое уважение? — спросил воевода.

— Ну, знаешь… Он отличный воин, серьезный человек. Все его боятся и уважают. — ответил Хайреддин.

— Теперь будут уважать нас. — сказал Дархан.

— Ой-ой-ой… Сомневаюсь, Дархан. — засмеялся наместник. — Он и его грозные дикари могут вернуться и просто отрубить ваши головы. — Таррос внимательно слушал. Хоть он и ненавидел врага, но все-же в душе не мог не уважать достойного соперника, таков уж был его характер.

— Это не важно. Теперь мы богаты. И мы можем позволить себе всё — произнес Кутлуджа.

— Какие же все-таки люди… — Тарроса неизбежно потянуло на философию. Он сидел, упрямо отвернувшись от танцовщиц, не замечая их. — Везде одинаковые. И в Венеции, и в Риме, Франции, Греции, Кипре, Анатолии… Сарацины и франки — нутро одно и то же. Как и облик. Две руки, две ноги, голова, язык и так далее. Хотят одно — денег и развлечений… Жизнь… Пороки… Грязь и мерзость… — шептал он. Глаза его закрывались.

— На, дорогой, вдохни еще. Успокойся. — сказал Гавриил. Таррос, не осознавая, почему, послушался. Он, забывшись, втягивал дым сквозь звуки клокочущей жидкости снова и снова, постепенно погружаясь в туман…

…Утро противно слепило закрытые глаза солнечным светом. Точнее, был уже ранний день. Таррос не понимал кто он и где. Он помнил только то, что вчера в его объятиях пребывала любящая Эрис. И улыбка на его лице была не от солнечных лучей. Он нехотя открыл глаза, только осознав, что пережитое им ночью — всего лишь мираж. А может нет?

Ужасная догадка пронзила его нутро до тошноты, вызвав резкую головную боль. Он соскочил с места и огляделся. Его одежды беспорядочно валялись — что где.

— Черт, проклятье!.. — отчаянно произнес он, мгновенно оделся и рухнул на место в маленькой гостевой спальне. Он обернулся — за его спиной мирно спала какая-то девушка, видимо, рабыня. Таррос начал дышать глубко и часто. Он обхватил свою голову и начал всхлипывать, ненавидя себя за предательство. От этого невольница проснулась. Она испуганными глазами косилась на него.

— Проклятая дьяволица, пошла вон… — тихо произнес он на греческом. Девушка была с Крита и поняла его.

Быстро встав, накинув на себя верхнюю накидку, она убежала прочь.

— Будьте вы все прокляты, сгорите в аду, нечестивцы! — он ругался самыми изощренными и ужасными проклятиями, какие только знала буйная голова служивого. Тарросу мерещилось, что нить, связывающая его и Эрис, порвалась и сейчас источала кровь.

Он ненавидел всех и себя за то, что уподобился животному…

— Ну наконец-то. Как спалось? Точнее — не спалось? — Гавриил ухмылялся, и глаза его противно намекали пришедшему командиру на вчерашнее бурное веселье. — Как мне понравилось в этом прекрасном городе! — воскликнул архонт, садясь на коня и смотря на Тарроса. — Здесь сказочный рай. Да? — с ехидной ухмылкой спросил он.

— Заткнись, подлец. Ты обманул меня. — недовольно ответил Таррос. — Накачал какой-то дрянью. Ничего не помню. Голова сейчас лопнет. — морщился он, с трудом взбираясь на лошадь.

— Зато я помню. Вот уж не думал, что тебя так окосит! — Гавриил захохотал. — А кто такая Эрис? Жена? Любовь всей жизни? — допрашивался он, вглядываясь в обиженное лицо Тарроса. — С твоих губ в дурмане слетало только это имя.

— Не твое дело. — он посмотрел на тюрков и старался запомнить лица двоих подозрительных купцов. Кивнув Хайреддину, Дархану и Кутлудже, Таррос хлестнул свою лошадь, и солдаты помчались за начальником.

— Не, ну вот неблагодарный гад! — архонт догонял его. — Я подписал бумагу и расчитался. Твои ребята отдали охраняемое золото. Теперь я — хозяин дорог.

— Поздравляю. — сухо ответил Таррос. Его мир рухнул во второй раз. Осень напоминала ему о смерти Эрис, и скоро наступит тоскливый ноябрь, унесший ее. Сердце его болело от печали по любимой. Он постоянно думал о ней, не желая отпускать. Таррос по прошествию лет так и не сумел смириться с ее смертью, стремясь поскорее воссоединиться с ней, просто умерев в бою.

Эрис сделала то, что хотела — Малик дал ей десять послушных ребят, примерно ее ровесников, и они пошли за ней в горные леса. Здесь, в диких условиях она хотела научить их скрыто выживать, шпионить и охотиться на врага незаметно даже для собственных теней. Как Каннареджо.

Малик бей ушел с воинами на границу с греками, оставив Арслана и Мергена с сестрой Диной.

— Ребята. Слушаем сюда. — она построила их на опушке. — Сегодня будем выполнять разные положения на коне — когда мы бились, я заметила, что почти все из вас падают, как мешки. Или уворачиваются. А ведь нужно делать так. — она вскочила на Йылдырыма и погнала его по кругу, выполнив несколько трюков — проскакав стоя, обхватив шею коня, задом наперед, затем, сделав вид, что падает, пролезла под брюхом животного и вскочила в седло снова. — Сегодня будете учиться этому! — крикнула она. — В ближнем бою это знание необходимо — враг не может биться с вертким соперником. Вымотай его, обмани, заставь злиться и терять самообладание! Заставь его рассредоточиться!

Эти уроки возвращали Эрис — Дину к жизни, как и молитвы. Она постоянно вспоминала жизнь на Крите, и ее душа болезненно вздрагивала, лишь только в голове всплывал образ Тарроса.

— Когда ты бьешься, главное — твой настрой и взгляд! Взгляд должен быть благородный и хищный одновременно. Взгляд — половина твоей победы! Он должен пугать противника своей уверенностью и лихостью! Но он не должен гореть спесью — только огонь, проникнутый сознанием своей силы, взгляд устойчивый, не колеблющийся, отличающийся ясностью и твердостью. Ясно?

— Да!!! — отвечали солдаты, стоя перед девушкой.

— Я научу вас проходить болота и снега. Мы будем идти такими путями, какими монгол не сможет пройти. Этим мы выиграем время. А оно поджимает. Они должны идти в Абхазию — мы должны выяснить — какими дорогами. Малик бей уничтожит их. Ясно?

— Да!!! — раздалось в строю. Солдаты Эрис были самые послушные и терпеливые из отряда Баяты. С этого момента она укрепляла воинов физически, ежедневно изнуряя и их, и себя. Подготовка была нужна обязательно: капитанша постоянно проверяла отжимания, пресс и бег в пять милей, бега на скорость, жим бревен весом почти с массу тела солдат. Также Дина-Эрис раскрывала солдатам секреты отшельнической жизни, сопряженной с выживанием. Она приказывала воинам ловить ядовитых змей. Это было нужно для развития наблюдательности и ловкости парней. Яд гадюк Эрис собственноручно собирала для стрел, обезбаливания ран и на какой-нибудь очень плохой случай. В предгорьях девушка обнаружила заросли клещевины — источник смертельного, но очень доступного и удобного яда. Эрис знала об этом от предупреждений бабушки. Осенью неблагополучная критская молодежь, бывало, травилась на смерть, глотая эти «волшебные бобы» в поисках острых ощущений. Девушка насобирала несколько горстей разноцветных семян. Она научила своих нехитрой науке, размолотив семена камнями, удалив масло и высушив жмых. Хотя Эрис не планировала использовать Ricinum Comunum, как его именовали римляне, все же страховка ей не помешала. Теперь она не жалела никого — ни себя, ни врага. Была цель — отогнать неверующего супостата от земель, приютивших ее.

Эрис отсутствовала. Она была отрезана от мира и не знала, что творится в Эрзеруме.

Город был в осаде уже два месяца.

Окружавшие войска военачальника князя Бэйджу, или Бачу нойона, племянника знаменитого полководца Джэбэ, не пропускали и не впускали в Эрзерум никого. В их рядах были голод и болезни, но они справлялись с поставленной задачей Угэдэй хана. Монголы храбро сражались с местным войском орудиями и стрелами и ни на один день или ночь не прекращали боев так, что находящиеся на укреплениях солдаты совсем не имели отдыха. Сами же монголы отдыхали, так как они разделяли войска, и одно сменяло в бою другое.

Высокогорный Эрзерум состоял из переднего города и торговой незащищенной части. Передний город располагался на возвышенности с крутыми склонами и был опоясан двумя линиями укреплений. Главной силой переднего города был тридцатиметровой толщины и двенадцатиметровой высоты вал. Под валом шел ров, а наверху стояла деревянная стена с галереей для гарнизона. Колья стены были обмазаны глиной и побелены известью — для защиты от поджога. Задняя торговая сторона не была защищена.

Эти укрепления устарели за пару веков от их создания — тогда передовые войска городу не угрожали.

Монголы пришли с требюшетами — камнеметами противовесного типа, вихревыми катапультами-камнеметами кругового действия на вертикальном опорном столбе и блидами — легкими камнеметами с метательным рычагом, а также с китайской штурмовой машиной, имеющей метательный рычаг из нескольких шестов, к которым были привязаны натяжные веревки. Эти веревки тянули по два солдата. Такой способ франки называли перрье, что означало — орудия, использующие мускульную силу многих солдат.

Голодные монгольские войска после двухмесячной осады прорвались в оставленный Султаном на произвол судьбы обреченный город, снося все на своем пути. Люди, особенно мужчины, сразу беспощадно вырезались. Их головы складывались в назначенных командирами местах в огромные горы, на жаре издавая ужасающее зловоние. Тела наполнили колодцы. Такую картину можно увидеть только в кошмарном сне человека с разрушенной психикой.

Женщины прилюдно подвергались отвратительным истязаниям нукерами. Дома сжигались и рушились катапультами и лошадьми, запряженными по десяткам и тянущими стены. Старики и совсем старухи тоже были убиты. Маленьких мальчиков до шести лет уводили — старших вырезали.

Подобно монголам поступили и воины султана Гияс-ад-Дина под Амасьей: убили всех, взятых в плен — всех, кому исполнилось больше трех лет. Но даже Малик этого не увидел. Это сделали после того, как кочевые тюрки ушли, ибо справедливые войны Ислама могли бы взбунтоваться, увидев притеснение и тиранию правителя против своего же народа. Но никто, кроме его людей не узнал об этом — в живых не осталось тех, кто бы умел рассказать о зверстве властей против бастующих бунтарей.

Нукеры грабили дома Эрзерума, забирали все, что только можно было забрать. Весь скот, все имущество, забирали девушек и девочек — к ним относились, как к животным. Их тоже отправляли в кошмарные лагеря или раздавали воинам и их семьям. Только это были совсем другие лагеря, где их задачей было улучшение демографии постоянно воюющих и погибающих в боях и болезнях монголов.

Страшным кошмаром обернулось вторжение монголов в Конийский Султанат — наследников Великих сельджуков.

Глава шестьдесят пятая

Зарево от полыхающего города Эрзерума было видно за много миль. Запах гари и крики можно было разобрать на внушительном расстоянии. Но не из далекой Грузии, где сейчас проводилось крещение Гияс-ад-Дина. Теперь среди христиан он стал известен, как Димитрий.

— О, Аллах! — Хюсемеддин был в ужасе от выходки юного султана. — Что бы сказал Ваш отец? — они стояли на мраморной лоджии владений Русудан, любуясь цесарским садом.

— Он сказал бы, что я делаю все для страны. Жертвую всем. — ответил Гияс-ад-Дин спокойно и с присущей ему самоуверенностью.

— Это глупость. Зачем им нужно было крестить Вас?

— Царица сказала мне в приватной беседе, что не желает, чтобы ее дочь жила с обрезанным мужем. — он рассмеялся. — И я предложил ей крестить обрезанного. Она засмеялась и… согласилась.

— О, Всевышний… Из всех Ваших причуд это была самая ненормальная… — прошептал Хюсемеддин, поправляя свадебный наряд султана.

— Зато у нас теперь есть огромное союзное войско против монголов. — он улыбался и щурился. — А у меня — прекрасная Тамар.

— А она не примет Ислам?

— Говорит, что нет. Но мы ведь имеем право жениться на иудейках и христианках. Не забывай. Все же, мои дети будут мусульманами.

Я стал крещеным только по политическим соображениям. Пусть об этом никто не знает, а мои люди молчат. Ясно? — он сверлил бедного визиря глазами.

Хюсемеддин Караджа лишь вздохнул, покачав головой. Он знал, что только сильный духом мужчина сможет помочь супруге принять свою религию. Но только не наоборот. Еще он боялся, что этот юнец отправится в Ад, вернувшись в начало и бросив правильный путь, отправившись по кривой после того, как познал последнюю истину Аллаха.

Малик бей был разлучен с семьей — он скучал по Фатиме и сыновьям. Он не знал, что бедная женщина и обожаемая супруга ждет ребенка.

Фатима плакала, сидя за станком и мозоля пальцы грубыми нитями в кровь — она знала, что ее гордый супруг-воин не смог остаться там, где его честь была задета. И она гордилась мужем, отцом своих детей.

Амина ана от переживаний начала болеть — сердце стало покалывать, но она держала себя достойно, продолжая руководить мастерицами.

— Мама… Не переживайте, с Маликом все хорошо, мы ведь молимся за него! — обратилась к ней невестка.

— Дочка… Я уже теряла трех своих сыновей… Не дай Аллах тебе испытать эту боль… — Она молча вытирала слезы. — Мой Ахмад, Мухаммад и Абдуллах ушли героями и они получают свой удел у Всевышнего. Они не мертвы — они мученики в Раю. А мой Малик? Все отвернулись от него. Покусились на его честь, на доброе имя! — говорила мать, тяжко вздыхая. На ее красивом лице, казалось, после ухода бея, морщины стали глубже.

Сегодня Малик столкнулся в лесу с крестоносцами Тарроса. Ими руководил Леон. Схватка была жестокой, но франки успели сбежать, потеряв троих человек.

— Что им надо на наших землях? — возмущался Аят, едва отдышась. Он с презрением смотрел на мертвых солдат.

— Понятия не имею. — произнес Малик. — Хотя… они стремятся показать нам притязания на эти земли, гадкие безродные. — прорычал он. — Закопать их! — приказал Малик.

— Как думаешь, бей, абла сможет что-то выяснить про монголов? — спросил Тоган у Малика, закончив выполнять приказ командира. Этот парень, узнав характер красивой Эрис поближе, прослужив с ней плечом к плечу и получив от девушки пару раз, очень сильно зауважал ее. Теперь она его абла — сестра. Хотел он этого, или нет… И он был готов пойти за ней так же, как шел за своими земляками. Девушка не раз доказывала перед всеми свою стойкость и хладнокровие. И это етественным образом подняло ее авторитет среди солдат, теперь воспринимавших Эрис-Дину, как превосходного война с благородным и лихим сердцем. Внешность ее была скрываема силой ее духа. Прекрасное лицо неизбежно притягивало взгляды некоторых, закрытые одежды и доспехи прятали стройную тонкую девушку от ненужного внимания. Но теперь Эрис была уважаемой воительницей, и благочестивым мужчинам из отряда Малика льстило быть ее настоящими братьями по Вере и оружию.

— Иншааллах, думаю, у нее получится. Когда я купил ее из жалости, не думал, что за хрупкой девушкой скрывается такой сильный человек. Я до сих пор вижу, как она, загнанная, сидела на земле, прижавшись к столбу на рынке под плетью работорговца… — Малик нахмурился. — Я не разу не пожалел, что купил ее. И не разу не пожалел, что позволил девушке служить в ваших рядах. — сказал он. — Непременно, у нее все получится. — бей отошел в сторону, оставив несколько солдат беседовать о своем.

— Внешность оказалась обманчиввой… За прекрасной пари *Нимфа (перс.) * оказался бесчувственный камень… — Рассуждая, Тоган вздохнул. — А я всего лишь простой неимущий воин… — он взгрустнул, смотря на желтеющие деревья в лесу. Его глупые чаянья, свойственные большинству болтливых и несерьезных парней, были абсолютно не к месту.

— Ты — глупец, Тоган. Если тебе так нужна жена, езжай — женись на девушке из стойбища, а о сестре даже не мечтай — она никому не улыбнется так, как улыбается женщина мужчине. Тем более тебе — ты же наш Шенер *веселый храбрец, шутник (др. тюркс.) *! — Аскар издевался над парнем. — И что ты в ней нашел? Ее голос строг и серьезен, а взгляд — пронзительный и решительный. Как у меня, мужчины. Она никогда не утешит своего мужа ласковым взором и нежным словом. Скорее заставит молчать оплеухой! — он засмеялся.

— Чем сильнее мужчина, тем сильнее девушку он ищет. Камень Дина абла тебе не по зубам. Сломаются. — Это был Аят. Один из самых суровых воинов, хитрый и умный молодой мужчина, влюбленный в нежную и строптивую Нуркыз, дочь кузнеца. — Она владеет конем и мечом лучше некоторых из нас, тюрков. Даже лучше тебя. Я иногда всерьез задумываюсь — и где только абла научилась этому?

— Посмотри на свое сильное тело и хрупкую Дину. — продолжил Аскар. — Если она снова узнает о твоей болтовне, сама первая заколет тебя, я и не сомневаюсь. Так что закрой рот навсегда, от греха подальше.

Воины рассмеялись над Тоганом, некоторые улыбались фальшиво — может быть, он был далеко не единственной жертвой безответной любви стальной воительницы, ибо не является редкостью противное внимание к красивым девушкам мужчин, даже если ими являются целомудренные сарацины, вызывая массу проблем и бед объектов воздыханий…

Простодушный характер этого парня мог позволить высказать скрытое, бесжалостно выставив хозяина на посмешище других.

— Хватит болтать, лучше смотрите за тем, что нам дано, как Аманат *доверенное на хранение (араб.) * — это был Малик. — Рассредоточиться! — он указал каждому, куда следует идти. Их работа пограничников не прерывалась ни на долгую трапезу, ни на хороший сон. Каждый четко знал, что от него требуется и выполнял свою работу в лучшем виде.

— Сегодня мы пойдем на первое задание — нам нужны монгольские доспехи. — сказала Дина.

— Как ты собираешься осуществить это? — спросил Мерген.

— Нужно будет найти отряд монголов и разбить его. — ответила Эрис.

— Где же мы найдем их? — Арслан-альп был в недоумении. — Неужто мы пойдем в сторону Эрзерума?

— Правильно рассуждаешь, брат Арслан. — ответила девушка.

— Это может быть опасно. Мы можем выдать себя.

— Мерген. Я взяла людей Малик бея не для проведения отдыха на свежем воздухе. Теперь они — разведка. И именно таким людям суждено отправляться в самое пекло.

Эрис после трагической смерти ребят Каннареджо боялась гибели этих тюрков. Ответственная, она стала относиться к своему делу еще серьезней. Это чувство, что ты в ответе за своих ребят, тех, кто находится под твоим командованием и опекой, развилось в ней еще сильнее, и девушка осознавала это. Она в душе поклялась не подставлять опасности своих солдат. И она не простит себе, если с ними что-то случиться. Она будет руководить ими и стоять за своих, как альфа-волчица за стаю. Пусть даже ценой собственной жизни…

Отряд разведки Эрис-Дины шел в сторону поверженного города — прошло два месяца, как пали его стены — последние монголы уходили в сторону Кавказа.

— Убить всех, кроме командира. — приказала Эрис-Дина, напав на след тридцати монгольских нукеров.

Найти и уничтожить врага быстро и бесшумно у ее отряда получилось сразу. Людей противника было больше, но натренированные тюрки под командованием Эрис молниеносно справились с задачей и завладели вещами монголов. Доспехи этой тяжелой монгольской кавалерии были изготовлены из слоеных пластин буйволовой кожи, покрытых водоотталкивающим лаком. По прочности они не уступали железу, но были значительно легче. Парни с интересом крутили в руках защиту врага. Из лозы плелись легкие щиты. Для отражения ударов в центре крепился металлический выступ. На лица теперь уже убитых элитных конников опускались кожанные намордники с крошечными прорезями для глаз. Руки были защищены толстыми перчатками.

Уничтожив следы битвы и закопав тела, Эрис и солдаты облачились в амуницию врага и взяли их оружие и походные друмы. Капитанша начала допрашивать командира.

— Говори — какими путями движутся войска Бачу и много ли их? — Эрис била привязанного к стволу дерева командира маленького отряда.

— Нохой!!! — усмехался парень — на вид он был ровесником Эрис. Похож он был больше на тюрка-южанина, нежели на монгола. Все же, азиатский разрез глаз, приплюснутое лицо и отсутствие бороды делало его похожим на монгола.

— Ты не будешь говорить? — Эрис приставила к его горлу нож. Острие впилось в кожу, открыв дорогу капелькам крови. — Тогда похороню тебя с твоими! — прорычала девушка. Кадык парня испуганно заходил вверх-вниз, выдаваясь на красного цвета загорелой шее.

— Эрзерума больше нет. И тебя не будет, нохой… — Эрис ударила его, и его зубы окрасились в багровый цвет.

— Что такое нохой, проклятый? — он прекрасно говорил на тюркском диалекте.

— Собака. Собака. Собака. — ответил парень.

— Это тебе три раза за собаку, тюрок. — она ударила его еще, еще и еще. — Предатель! И много вас, таких, в их рядах, хазар???

— Очень. Ты даже не представляешь себе, сколько нас! Ощутишь всю мощь нашей армии на себе! — он одержимо засмеялся, горя адскими глазами.

— Говори, проклятый предатель, что повело тебя, мусульманина, в ряды язычников?! — Эрис сжала рукоять и надавила сильнее, отчего нукер испытал страх.

— Они дают нам еду. Женщин. У нас появилось будущее. А что с вами? Мор в голодной степи, нищета и тьма. Кочуем с места на место. Разрозненно… И никакого просвета. — с ненавистью отозвался он.

— Ты — предатель Родины. Расскажи, какими путями идут отряды Данзана и Бачу, и я убью тебя, не мучая. — сказала Эрис.

— Нохой! Ты? — Он хотел засмеяться, но Дина сломала ему палец.

— Говори!

Ей пришлось делать неприятные вещи — это война, и здесь нет места личным взглядам и предпочтениям.

— Я скажу… — Эрис держала принадлежащую ему карту перед его лицом. Он рассказал, куда держат путь и какими дорогами движутся пять отрядов по пятьсот человек.

— Как тебя зовут, предатель?

— Қыран… Сын Барса… Сына Мырзаахмеда… — он вздохнул. — Покажи мне мне мой тумар…

— Тумар тебя не защитит. Говори Шахаду. — приказала Эрис, все же вытащив оберег и показав парню кожанный треугольник с написанными на нем тюркскими иероглифами: «Моему сыну. Пусть Господь хранит тебя.»

Бегло взглянув на отцовский подарок, он прошептал Шахаду в надежде спасти свою душу, зная, что жизнь ему уже не сохранить. Эрис быстро лишила её нукера.

— Не брать трофейного имущества. Лошадей распрячь и распустить. Вещи закопать вместе с предателем. А после — в Эрзерум… — Эрис сама догадалась, что город захвачен — монголы не были тощие и измученые на вид, их поклажа была богата наворованным добром горожан. — Прочитайте Сафар*путь (араб.) * намаз и — в путь. Благослови нас Аллах… Бугдай, Гайдар, Таштемир, Атаман, Ирбис, Туран, Герей, Исакули, Атсыз, Атабек! Отряд! Готовься! Сейчас мы пойдем смотреть на последствия трусости нашего малолетнего султана… — произнесла обреченная судьбой молодая девушка, нежные руки которой уже много раз совершили убийство по праву, за правду.

Мечтала ты стать любимой

Оберегаемою женой

Но выбрала путь суровый,

Начертанный сей войной.

В этой суровой жизни

Для таких главное — закон

Ради правды единой

Все поставят на кон.

Ты потеряешь всё

Ты отдашь, все, что есть

Ты потеряешь всё

Но не отдашь свою честь.

Жертвуешь ты собою

Ради других людей

Жертвуешь ты мечтою

Ради «злого убей».

Ты могла б одарить любовью

Того, кто в сердце всегда

Но волчица напьется кровью —

Летит нечестивцев орда.

Ты потеряешь все

На справедливом пути

Испытаний хлебнув

Сколько ж еще впереди?

Ты потеряешь все

Ты отдашь все что есть

Ты потеряешь все

Но не отдашь свою честь.

Сколько же в этой жизни

Видела ты смертей?

Руки, роженные нежными

Познали слово «убей»

Чтобы смеялись дети

Чтобы земля цвела

Ты жила на планете

За собою войнов вела.

Ты позабудешь себя

Ради других людей

Ради слова «нельзя»

Со справедливостью бей.

Ты потеряешь все

Ты отдашь, всю себя.

Ты потеряешь всё

Себя за других губя.

Слезы твои не иссякли,

Они — в прошедшем дожде

Омывают деревья и ныне:

В прошлом, и здесь, и везде.

Пусть проходят столетья,

Пусть пролетают дни,

Земля бережет свои тайны,

В день истины выйдут они.

Ты потеряешь всё

На священном пути.

Самопожертвуешь ты

Аллах, дай силы идти…

Ты потеряешь все,

Свои мечты затоптав.

Ты потеряешь всё,

Мир на земле отстояв.

На счастья права нету

Тому, кто защитник-герой.

Ради несчастных планеты

Жетвующих собой.

Правда у них — вместо крова

Честь — вместо очага.

Жертвами падают снова

Войны у рычага.

Ты потеряешь всё

В жизни яркой своей

Умерев молодой

Не обретя детей.

Ты отдала всю себя

Счастья не испытав

В сердце — устав

И Шахада на губах.

Дорога ноября была не такой тяжкой, как изнуряющим летом. Опавшие листья были смочены растаявшим инеем. На деревьях все еще присутствовали теплые краски осени. Трава стала короткой, жесткой и сухой. К обеду пар от горячего дыхания прекратил быть виден, и пылающее солнце снова палило плечи и спины войнов. Небо было голубое и ясное, белые облака были разнесены в клочья и тонкими вытянутыми обрывками заполоняли ветренные высоты.

Войны шли почти пять суток — без сна и отдыха. И вот снова они на том месте, где разминулись с остальными племенами.

— Сестренка… — это был Арслан альп. Глаза его выражали крайнюю степень потерянной обеспокоенности. Выражение ожидающего лица, похожее на то, когда кто-то из родных человека погиб и сейчас ему предстоит увидеть бездыханное тело.

— Арслан, брат… — она посмотрела с пригорка на то, что недавно называлось городом. Пару месяцев назад они глядели на его величественные очертания, среди которых были видны крыши домов, храмов, минареты…

Сейчас же он напоминал уродливое желто-рыжее, неаккуратно наляпаное пятно, из которого торчали остроконечные сивые и черные сучья. Из этого пятна тянулись рыжие лучи — дороги, по которым ушли монголы.

— Господи… — тихо прошептала девушка. Шатров орды вокруг уже не было.

— Пойдем. — сказал сильный духом Мерген.

Отряд спускался с каменного уступа в ущелье перед городом, расположенном на возвышенности.

Степь была выжжена. Запах старой гари бил кислым глубоко в нос и в самую глотку.

Ржавая пыль и сажа испачкала ноги коней до коленных суставов. Она оседала на их потных боках.

Отряд приближался к захваченному и растоптанному Эрзеруму. Каждый из воинов мысленно готовил себя к предстоящему шоку.

— Бисмиллях… Господи… О Аллах, Господь семи небес и того, что они собой покрыли, и Господь семи земель и того, что они несут на себе, и Господь шайтанов и того, что они сбили с пути, и Господь ветров и того, что они развеяли, прошу Тебя о благе этого селения, и благе тех, кто его населяет, и благе того, что в нём есть, и прибегаю к Тебе от зла его, и зла тех, кто его населяет, и зла того, что в нём есть! — шептала Дина-Эрис, приближаясь.

Зловоние разносилось по округе. Очень много мух звенело крыльями у их лиц и лошадей.

— Здесь были ворота… — миновав разрушеные отдельные домишки у окраины, они прошли через груды разбитых кирпичей. Арслан горел от злости. Его голос срывался. Видно было, как дрожат его руки.

Под копытами шуршал мусор и зола.

Эрис спрыгнула с Йылдырыма. Она присела на корточки и, прикоснувшись к сильной Земле, взяла маленький холодный камушек в теплую ладонь. Она посмотрела на немого свидетеля трагедии. Эрис сжала его в руке, зажмурилась и встала.

Отряд спешился в дань уважения погибшим жителям.

— Господи… Прости их…

Ветер ноября овевал белое личико Эрис. Слеза воина, но все же женщины, покатилась из ее серо-зеленых глаз по запыленной коже, темня и слепляя собой ресницы…

Она и ее солдаты встречались глазами друг с другом, немо понимая чувства друг друга…

Эрис, держа в руке теплеющий камень, услышала плачь Земли после нашествия монгольского войска…

— Я слышу Тебя, слышу, Матушка… — прошептала Эрис. В эту секунду время остановилось для этой девушки.

Эрис действительно слышала, или ее тонкой, измученной душе это мерещилось: она слышала стенания Земли и ощущала ее дрожь — у Великой не осталось сил на рыдания. Она гудела, стонала. Она скрыто и немо жаловалась Создателю на человеческую жестокость. Она отрекалась от этого разумного существа, сделанного из трех видов её глин… Она жаловалась Господу на неблагодарное и звереподобное хищное существо, предавшее свою людскую сущность, променявшее Милость на Кровожадность.

Под ногами солдат шуршали эти шепчущие камни — немые свидетели трагедии. Пыль и пепелище, стойкий запах потухшего огня…

Они шли молча мимо гор отрубленных голов мужчин, женщин, детей и груд полуразлажившихся тел.

Войны шли мимо руин и погорелого, ясно представляя весь пережитый местными кошмар — его аура ужаса все еще витала по округе.

Они слышали вопли оставшихся в живых искалеченных, обезумевших бедолаг, мечущихся в своей боли, безысходности и голоде…

Сошедшие с ума, подобно напуганным беззащитным животным, шарахались от тюрков в монгольской форме.

Тянущие руки к небу и просящие Аллаха помочь им, потерявшим дома и семьи, оставшимся, еле живым старикам и изувеченным…

Причитающие малочисленные бродяги, с поднятыми руками, те, которых не угнали в плен… Как бездомные, забитые хромые собаки, одиноко или маленькими стайками, бродили они по развалинам в поисках выживших земляков и крошек пропитания…

«Аллах, Господи…»

Кругом слышалось только Его имя и больше ничего…

— Помоги мне отомстить, о Аллах, накажи этих проклятых изуверов и тиранов! — говорила Эрис, и сердце ее до краев наполнялось благородной яростью…

Глаза ее, эти глаза богатой палитры цветов щедрой Планеты, загорелись неукротимой жаждой грозной мести за себеподобных существ…

В этот день каждый воин, бывший в этом отряде поклялся в своем намазе идти до конца по этой жестокой тропе, восстанавливать справедливость и защищать слабого и обиженного.

— Сестра?.. — ее позвал сивый Мерген. Он был похож на Никона не только внешне, но и поведением, и своим отношением к Дине. — Куда нам теперь?

— Братец, слушай внимательно — вы соберете оставшихся и приведете в Баяты. Будете вести их, как пленных, чтобы монголы не заподозрили вас. Они — повсюду. Я и Арслан поедем к Малику короткими путями и составим с ним дальнейший план действий и атак. Нам нужно торопиться. Мы должны перекрыть пути супостатов на наших землях, иначе, захватив мужчин на Кавказе, они пополнят свои войска и разобьют иконийцев.

— Ясно, Дина абла.

Они разминулись.

Дина и Арслан уже выходили из Эрзерума, как до них донеслись мужские смех и ругательства. Это было на окраине города, в месте поросшими дикими высокими травами.

— Что еще? — Эрис и Арслан выследили четверых монголов. Ругались они на тюркском.

— Твари. Это хазары *горожане (досл. тюркск.), так северяне называли татар, половцев, кипчаков, т. е. совр. болгар, казахов, татар, киргизов и другие народы Евразийской степи*, наши родственники.

— Что они делают? Кто они? — спросила Эрис, прячась в траве.

— Они смеются… — наряду с ругательствами слышался душераздирающий крик ребенка. После обсценных выражений и хлестких ударов ребенок замолкал, но через некоторое время опять страшно и хрипло вскрикивал.

Они увидели, как двое мужчин сидят на траве и хладнокровно наблюдают за своими двумя товарищами, истязающими четырехлетнего ребенка. Малыш был совершенно раздет. Его костлявое тельце и огромный вздутый живот говорил о муках и лишениях войны. Нукеры глумились над живым существом — дикари из любопытства засовывали в ноздрю сидящего на траве беззащитного существа длинный, размером с карыс *расстояние между большим и указательным расставлеными пальцами руки (тюрк. мера) * железный гвоздь. При этом, главный изувер прощупывал его на макушке мальчика. Он давил на кость его головы, пытаясь ощутить, как глубоко вошло железо. Ребенок дрожал от страха и даже перестал кричать — его попытки жестоко пресекались ударами по лицу. Голос невинной жертвы сразу же обрывался.

Арслан видел, что Эрис больше не смогла терпеть, молниеносно расстреляв двоих сидевших на зелени смеющихся нукеров.

Арслан помог ей, убив третьего. Внезапно выскочили они из кустов, окружив конченого человека.

— Тварь. Мразь!!! — Эрис уподобилась ему, беспощадно искромсав палицей с железным наконечником лицо этого бездушного, ошарашенного их внезапным появлением, превратив его в месиво. — Ты умрешь, не имея возможности покаяния. — Эрис зарубила его мечом.

Ребенок, еще вчера оберегаемый и любимый родителями, стал бессмысленной жертвой военного психопата — он медленно умирал от нанесенных ему увечий. Дина-Эрис вытащила гвоздь из его носика, ужаснувшись его размерам. Глаза боялись этой картины, но руки делали требуемое. Она зарыдала. Крови почти не было — сказалось истощение. Она завернула его в свою накидку и согревала теплом собственного тела. Его невинные глазки медленно закатывались.

Мальчик коченел — он ушел в ее объятиях под утро. Арслан хотел было оставить его умирать одного еще вчера, но один стальной взгляд девушки заставил его замолчать.

Арслан выкопал ему могилу. Они вместе похоронили его и, прочтя заупокойную молитву, после тяжких дней и бессонной ночи, отправились в обратный путь.

Маленький отряд сестры Дины патрулировал пустые разоренные улицы и объяснял бедному, редко встечавшемуся народу, кем солдаты являются на самом деле. Через неделю воины Эрис эвакуировали около двухсот стариков и старух из города. Это была чрезвычайно тяжелая задача — уговорить пойти за собой в неизвестность привыкших к родным местам, прокормить и перевести престарелых горожан через леса и горные местности, но они успешно справились с ней, не понеся больших потерь среди жителей.

Кутлуджа молча и с недовольным лицом встретил лишние слабые и больные рты стойбища. Дабы приобрести уважение и сохранить власть, ему пришлось уступить напору кочевников, вступившихся за обездоленных, среди которых были и тюрки, и греки, и евреи — мусульмане, христиане, иудеи.

Глава шестьдесят шестая

Таррос и Гавриил обсуждали личные дела архонта. Гавриил так и не смог признаться грозному другу, что любит его бедную рабыню.

— Гавриил. Ты — уважаемый человек. Знаешь, эта жизнь очень коротка. И в ней должно быть отведено особое место для любви…

— Что это с тобой? На романтику потянуло? — усмехнулся архонт.

— Нет… Просто… Гавриил. Я тебе советую — женись на хорошей девушке и пусть нарожает тебе кучу ребятишек. Ты уже в возрасте, а наследника не имеешь. — эти слова, как показалось Гавриилу, идут от самого тщательно скрываемого сердца Тарроса.

— Знаешь… Есть одна особа. Ее отец — мой хороший друг. Девушка красивая и воспитанная… Может, взяв ее в жены, я избавлюсь от печалей? — задумался архонт. Ему, как и большинству мужчин, в жен нравилось брать благочестивых, а не распутных. Даже если к последним он испытывал большую симпатию.

С позволения Гавриила, в комнату вошел купец.

— Таррос, познакомься с новым купцом — этот парень действительно знает толк в торговле. Ты подумай только — это ж надо продать какую-то… Как там?

— Джуббон, сегноре, флорентийский джуббон. — сказал тот самый молодой шпион — сарацин.

— Да, джуббон. Он продал его в тридцать раз дороже себестоимости и утром принес мне излишек. Я попросил его вернуться. Хотел с тобой познакомить, диоикитис. Прекрасный купец, прекрасный! — радовался Гавриил. — Как тебя зовут, ты сказал? Какие у этих римлян сложные имена… Язык не повернется.

— Альвизе. Альвизе Гварди.

Молодого человека на самом деле звали не Альвизе, а Маулен Азизұълы. Он недавно приехал из Рейна, сбежав из Ордена. И он являлся родным братом Малик бея — самым младшим из пяти сыновей Амины аны. Учившись в столице и разобрав Шариат, он, сын воина, понял, что не хочет спокойных и размеренных дней судьи-факиха. Благо, в то время сам Султан Аладдин, отец Гияс-ад-Дина, вперед предвидев международные проблемы, искал убежденных в правоте своей Веры молодых и смелых юношей из образованных ученых, призывая их на неблагодарную и опасную службу шпиона Конийской Республики в Европе.

— Хм… — Таррос удивился. Молодой и приятный на вид человек действительно был очень похож на венецианца. Он даже сильно напомнил ему Антонио — та же стать и такие же прямые темные волосы, пылающие глаза, белая кожа и главное — подкупавшая улыбка, вызывавшая симпатию. Но его виски, несмотря на возраст, успели побелеть. — Венецианец, значит?

— Да. Так и есть, сегноре. — сказал Альвизе своим глубоким голосом.

— Очень приятно. Меня зовут Таррос Ка… — он на мгновенье замолчал. Хитрый стратиг даже здесь предпочел не раскрывать все карты. — Каллергис. — он представился греком, предпочтя умолчать свое венецианское существование.

— Мolto piacere di conoscerti *очень приятно познакомиться (итал.) *. — он крепко пожал протянутую руку Тарроса.

— Не понял?

— Я говорю — приятно познакомиться. — уточнил Альвизе.

— Ясно. Мне тоже. — Таррос оскалился в ответ. Они, глаза в глаза, сразу же почувствовали внутреннюю силу друг друга. Такие люди похожи во вкусах и взглядах. Такие люди, если бы им не было суждено стать врагами, непременно стали бы друзьями. Но только не эти двое.

— Откуда ты? Венеция? Сам город или как? — спросил Таррос. Ему было крайне интересно побеседовать с земляком, которых он редко встречал.

— Из района Святого Марка. Я вырос недалеко от квартала обувников. — поведал он. — Я начал торговать еще в детстве. Путешествовал с дядей.

— Молодец. Я всегда говорю — хочешь, чтобы человек чего-либо добился, введи его в определенную среду в детстве. — учил Гавриил.

— Ты прав, Гавриил. Прав. — командир изменился в лице. — Я, пожалуй, пойду. У меня много дел в казармах — сказал Таррос.

— Иди. Иди. — Гавриилу понравился Маулен. Но умный Таррос уже заподозрил неладное — квартал обувников был возле района Дорсодурро, через весь островок, возле моста вздохов, а не у района Сан Марко. Но это было не доказательство, а лишь зацепка.

Маулен пришел в эту крепость за тем, чтобы вывести командира на чистую воду. Он знал, что среди православных греков Белокомы есть шпион — тамплиер по имени Таррос, который тайно сталкивает два государства лоб о лоб в пользу франков. Теперь, увидев во взгляде командира вызывающий импет и некую воздержанность, Маулен был уверен, что это и есть именно он.

У Тарроса не было настроения — сегодня была седьмая годовщина с момента еговенчания, и завтра исполнится столько же лет, как Эрис не стало. Он хотел провести этот вечер в гордом одиночестве, вспоминая ее дорогой сердцу образ, вызвавший его любовную одержимость.

— Милая моя… — он, уединившись в полумраке своей комнаты, освещаемой дребезжащим светом маленькой медной лампы, прижимал к губам шелковый локон Эрис. — Ты простишь меня? Я не хотел предавать тебя, не хотел… Я обезумел, был отравлен. Ты ведь простишь меня? Простишь? Эрис… Эрис… — слезы капали из его глаз и он тихо всхлипывал. Таррос привык быть одиноким по этой холодной и опасной жизни. Он часто вспоминал тех, кто его любил. Он горевал по Алессандро — ему его очень не хватало. Его опеки и заботы. Его шуток и фоновой болтовни. Он вспоминал нежную сестренку Каллисту и ее маленьких деток. Когда Таррос доходил до Эрис, то неизбежно начинал плакать. Он ненавидел себя за грубость и жестокость, когда-то проявленных к ней. В его груди зияла больная рана, которая не зажила и не собиралась этого делать. Она уже превратилась в хроническую, причиняя страдания и боль ее хозяину. Это была абсолютная любовь — всепоглощающее и всеразрушающее чувство, каждое мгновение губящее Тарроса изнутри на протяжении вот уже двенадцати лет, с самой первой их встречи…

— Что, если бы я не убивал твоих солдат? Что было бы, если бы я просто приехал за тобой и увез тебя из проклятой Ситии, бросив всё?

У нас с тобой уже было бы несколько детей. Похожих на тебя, любимая…

Нет. Твои дикари не должны были тянуть тебя обратно в болото, Эрис.

Ах, щенок Антонио!.. Гори в аду…

Выйдя за меня, ты должна была принадлежать только мне.

Только моя!!! И ты умерла, став моей. И сейчас ты остаешься только моей. И мы соединимся с тобой навечно…

Навечно. Аминь.

Его безумное бормотание разбавляли звуки осеннего дождя, бьющего в оконное стекло. Пасмурный вечер гас, открывая двери холодной одинокой ночи.

Замерзший командир Таррос, сиротливо свернувшись в клубок и подобрав под себя ноги, лежал и не засыпал, вспоминая то, как сильно его любила верная Эрис и ее нежные слова, взгляды и прикосновения, всплывающие в голове, ласкали его, вызывая бессоницу и мужские слезы…

Эрис-Дина развернула карту перед воеводой и рассказывала о том, что выяснила у командира отряда монголов. — Пять отрядов по пятьсот человек будут двигаться на Кавказ по этим путям. Они сказали, что их огромная армия захватит Грузию. Про остальных их командир не знал. Рассказал лишь о тех, кто был связан с его корпусом.

— Султан сейчас там. — ответил Малик бей. Арслан рассказал о том, что произошло с городом в подробностях. И о том, что в Баяты прибудут обездоленные.

— А что с султаном? Зачем ему ехать к соседям сейчас, бросая свой народ?

— Он поехал жениться на дочери царицы Русудан.

— Прекрасно. Я думала, только падшие женщины продают себя ради выгоды. — грубо вы сказалась Эрис. — Пока над жителями глумятся варвары, он пирует. Может их Субэдэй, Байчу или Данзан смогут перехватить похотливого сопляка и порешить его.

— Сестренка Дина. Не говори так. — попросил Малик. — Он наверняка хочет военного союза с несторианцами. Это поможет нам победить язычников-шаманистов.

— Малик бей. Монголы — лишь третья часть войска хана. Остальные — мусульмане-тюрки, или как у нас, греков, говорят куманы-сарачины, и русы-христиане. Вы должны пресечь соединения отрядов, разбив их по отдельности. Сейчас я хочу уйти на восток. Мне нужно выяснить много всего. Кто из ваших богачей заодно с монголами, кто хочет продать свою Родину и планы хана.

— Сестра. Знаешь… Пока у меня для тебя будет другое задание. Солдат у нас катастрофически мало. Я съезжу за помощью к Канълы, их вождь — доблестный человек. Он может выдать мне воинов. Сейчас нам важен каждый.

— А какое задание будет у меня?

— Дина. Я знаю, что ты — не простой воин. Я не сомневаюсь, что у тебя был опыт в командовании в прошлом. Это так? — Малик пристально посмотрел на нее.

Эрис опустила голову. Она могла бы рассказать о своем прошлом хотя бы то, что относится к делу. Но почему-то ей совсем не хотелось этого делать.

— Сестренка. Расскажи, пожалуйста, как и где тебе приходилось брать предводительство в свои руки? Вообще-то мы все знаем, что ты занималась военной подготовкой раньше. Но я увидел опыт. Это бросается в глаза. Расскажи пожалуйста, кем ты была у себя на родине?

Аят и Арслан внимательно следили за ее словами. Эрис молчала с полминуты. Однако их взгляды заставляли ее говорить одно и умалчивать о некотором одновременно.

— Брат. Я скажу тебе. — Дина вздохнула. — Когда-то давно я являлась капитаном юниорского крыла, одного из шести систьер Крита, то есть Кандии. Затем я была зачислена в сержанты колонизированного ополчения армии Республики Венеция. После захвата одной крепости я и мои ребята, что являлись элитным разведовательным и диверсионным отрядом, отказались от насилия над собственным порабощенным народом. Мы дезертировали.

Малик бей внимательно слушал. Он был приятно удивлен. Аят же не удивился ее исповеди, ибо он был недоверчив и сразу разглядел в Эрис человека с богатым военным прошлым, несмотря на ее возраст.

— После мы примкнули к восставшим против колонизаторов греческим архонтам. Мы были одними из инициаторов восстания. Мы отстаивали свободу критян. Мы хотели равноправия. Наш город осадил Дож. Мои люди мужественно и стойко боролись с произволом властей. Надеюсь, те, кто остался в живых, продолжают начатое.

— Как ты попала в рабство? — не стерпел Аят.

— Сейчас этот вопрос неуместен, брат. Малик бей спросил о моем опыте командования. Вам понятно, брат Малик бей?

— Что случилось с твоими ребятами? — спросил Малик.

— Самые приближенные войны… Они пали героями. Мучениками за родину и ее независимость. — как только Эрис произнесла это, на её глаза навернулись крупные капли слез. Она быстро вытерла их нарукавником.

— А как спаслась ты? Как тебе удалось избежать смерти? — продолжил суровый Аят.

— Я сделала все, чтобы спасти их от приближающегося жестокого военачальника Кандии, который во время нашего мятежа был занят с боями против византийцев.

Это не дипломатичный Дож. Жестокосердие и бесчеловечие этого полководца не имеет границ. И он пришел в Ситию. Мои усилия оказались напрасны против его стратагемы. Я отослала своих на необитаемый островок. Но он нашел их и казнил прилюдно. — она замолчала. Взгляд Эрис стал преисполнен боли. — Мои люди были костяком партизанов Крита несколько лет, Малик бей. За каждым из них мною была прикреплена молодежь из простых.

— Так как же ты все-таки выжила? — продолжил любопытный Аят.

— Аят. Займись делом, греки могут прийти снова. — приказал Малик.

— Что? — Эрис ошарашили эти слова. Все ведь было спокойно! Почему они нападают среди белого дня?

— Сестренка. Они хотят эти богатые дороги. Наша цель — отстоять этот кусок земли, на котором распространено слово Аллаха. Я не отдам право наместничества нечестивцам. Я оставлю солдат под твоим командованием здесь до моего прихода. Это займет около двух-трех недель. Если мне дадут людей, я разделю их между собой, тобой абла, Аятом, Арсланом и Аскаром. Мы разминемся и нападем на монгольские отряды.

— Прошу, абим, побыстрей — время ждать не будет. — Попросила Эрис.

— Сестренка, да прибудет с вами Аллах. Аскар, Аят, Тоган — за мной. Я предупредил всех. Иди и займи свой пост.

— Есть занять пост! — ответила Дина-Эрис.

Предобеденное время всегда кипит. Греческий рынок гудел — торговля была в самом разгаре. Народ сновал туда-сюда, покупая и продавая, крича и убалтывая, ругаясь и знакомясь, толкаясь и протискиваясь меж бесконечных рядов узких загроможденных прилавков с их различными запахами.

Альвизе не терял время попусту — его целью было не просто убийство Тарроса. Сначала нужно было доказать правительствам вину жестокого командира, развязавшего вражду первым. Тем самым предотвратить надвигающийся международный скандал.

— Архонт Гавриил едет. Вставайте-вставайте! — торгаши на рынке выстроились вдоль лавок, чтобы поприветствовать несправедливого хозяина.

Они видели, как архонт в окружении солдат забирает деньги и налоги. Одной престарелой женщине нечем было заплатить и ее вытолкнули с рынка, конфисковав имущество.

— А ты что не встаешь, Альвизе! — К нему обратился старик, у которого во рту было всего несколько зубов. — С тебя шкуру спустят!

— Сейчас встану. Сейчас. — Альвизе с неохотой поднялся с места. На его прилавке расстилались прекрасные азиатские ткани и на сетках, прибитых к столбам были развешаны модные европейские наряды. — А почему его так боятся? Вроде добродушный веселый толстяк на вид. По крайней мере, мне так показалось вчера.

— Очень добрый. — с иронией произнес тот. — Его ростовщики оставляют нас, простолюдинов без штанов и крошки хлеба. Он забирает не только дома, урожай, земли и нашу свободу, но и наших детей. Особенно любит глумиться над родителями, забирая себе девушек. Гавриил всегда любил так поступать, сколько себя помню.

Лицо Альвизе нахмурилось. Отвратительные харамные *запретные (араб.) * проценты, рушащие судьбы бедняков этот сарацин ненавидел так же, как мясо свиньи, азартные игры и дурманящие вещества.

Гавриил приехал к тем, кто взял кредиты. Он прибыл за «своим добром».

— Ты, я смотрю, совсем неблагодарный, старый Василиус. Где мои деньги? — он пристал к беззубому. — Василиус… Надо же, такое почтенное имя у такого убожества. — Гавриил рассмеялся, и его лицо залоснилось. Белые бакенбарды придавали ему дополнительную широту.

— Торговли совсем нет… Совсем… Сейчас не сезон, людям не нужны летние вещи, которые я купил на твои средства, а на зимний товар у меня денег нет… — оправдывался бедняк.

— Меня не волнует, есть или нет! Давай мое золото сюда. Или отдавай товар!

— Но если я отдам товар, чем буду кормить семью?

— А она у тебя большая?

Василиус понял, на что он намекает. И его охватил страх.

— Нет. Я живу с больным падучей болезнью сыном. Больше у меня никого нет. — ответил он дрожащим голосом.

— А если ты мне врешь? Я прикажу сегодня прийти своим людям к тебе в гости. Таррос!

— Приказывай. — тот стоял с отстраненным видом. Его лица в шлеме не было видно.

— Отправь домой к этому старику солдат и посмотри, чем он может отдать плату за этот месяц.

— Понял. — Таррос кивнул головой, собираясь отдать приказ. А старик начал лихорадочно соображать, как ему опередить их и укрыть своих дочерей у соседей, чтобы их не забрали служить в публичный дом после потехи магната. Обреченные вдовы, плененные и неимущие женщины зарабатывали мерзким способом по принуждению хозяев. Их брали в аренду и продавали в специальных местах и каждая должна была обслужить от трех до восьми клиентов в день, дабы заработать на ежедневное пропитание — до девятисот железных фолов в день, что эквивалентно шести номизмам. Ее хозяин сдавал налог за каждую женщину по три номизме в день Гавриилу, и за месяц расход на содержание армии окупался деньгами, отчасти данными порням, как блудниц называли на византийских землях, этими же солдатами.

Но были и элитные куртизанки, умеющие также вести беседы. Час с такой стоил целое состояние. И одной из таких являлась Луиза.

— Господин Гавриил. — это был Альвизе. — Сколько должен сосед?

— А тебе-то что, венецианец? — спросил его Таррос. Сквозь прорези для глаз видно было, как сильно Гавриил раздражал командира.

— Сomandante scusa. Хотел дать ему в долг. Все-таки сосед. Помогает мне говорить с местными, меняет мне монеты, делится едой. Клиентов зазывает. — спокойно говорил Альвизе.

— У тебя столько не найдется. — ответил Гавриил.

— Вы скажите, сколько. Не обещаю, Василиус…

— 1800 номизм. Что является эквиваленту трем гиперпиронам. Или железом сказать? Умножь каждую медь на пятьсот. Считать умеешь? Тогда поднять не сможешь. — Гавриил издевательски рассмеялся.

Старик стоял и переживал. Альвизе начал ковыряться в кошеле и вытащил три чисто золотые монетки весом в четыре с половиной грамма каждая. Они были вогнутые с одной стороны и выпуклые с другой. На вогнутой стороне был изображен Иоанн Ватац Третий с супругой, а на выпуклой — Иисус Христос.

— Это же прожиточный минимум среднего человека. Мои солдаты получают столько в месяц, венецианец. — сказал Таррос, прекрасно зная, что старик не сможет отдать. Гавриил забрал деньги.

— Команданте. Сейчас я помог ему, завтра Бог поможет мне.

— Молодец, венецианец. — сказал Таррос и снял шлем. Его язык зачесался после увиденного благородного поступка — он хотел сказать ему «земляк», но вовремя замолчал.

— Да прибудет с тобой Святой Марк, команданте. — произнес Альвизе. И Таррос, прищурившись, удостоверился в своих подозрениях, прочитав в наглых глазах Альвизе нечто скрываемое.

— Слушай, малой. Ты, раз соришь деньгами, умеешь зарабатывать. Ты пойдешь работать ко мне. Будешь моим частым гостем. — поставил перед фактом архонт.

— Что мне надо делать? — случай пошел тюрку на руку.

— У меня много товара. Будешь продавать его. И деньги у меня тоже есть. Будешь выбирать товар и покупать его сам. Даю тебе свободу действий.

— У меня дела и так хорошо идут. — вежливо отказался Альвизе.

— Хочешь, выброшу с рынка так же, как ту торговку рыбой? — Гавриил улыбался. — Тогда останешься вовсе без дел. И без товара.

— Я готов.

— Вот и славно. Таррос, собери налоги с остальных, а у меня дела. А тебя жду вечером у себя. Аль… Как там тебя? Ну и имена у вас, язык сломаешь. — он снова возмутился.

— Альвизе. Альвизе Гварди.

Гавриил поехал домой, к Луизе, приказав ее хозяину заняться тяжелым делом грабительства бедняков, погрязших в кредитах. Хотя это было совсем не в его компетенции командующего войском крепости.

Малик бей прибыл на юг, к Артуъролу в город Сюгют, к вождю Канълы, или Кайъы — огромного племени, часть которого бежала вместе с другими тюрками-огузами, от монголов с территорий, окаймляющих Каспийское море.

Этот доблестный человек не отказал брату по Вере и взглядам. Но он не мог дать много войнов в связи со своей малочисленностью. Сюда их пришло около пятисот семей. И после объединения с другим тюркским племенем их все равно было мало.

В итоге, родоначальник выдал Малику пятьсот воинов, договорившись и об оплате — половина отобранных у монголов трофеев.

Они пожали друг другу руки, и бей уехал с солдатами — кочевниками к своим северо-западным границам.

В это время Эрис отстаивала кордон. Теперь Гавриил был хозяином тех мест, где они стояли. И закон был на его стороне.

Глава шестьдесят седьмая

Утро, померзшее инеем, оживало сменой постовых. Эрис-Дина лично контролировала всё.

День прошел сравнительно спокойно, если не считать пару перебезчиков из Султаната в Никею. Люди хотели найти на западе работу. Им были необходимы средства на пропитание. Эрис отпустила их, не найдя ничего подозрительного.

Малику было выгодно знание девушкой греческого языка. В случае схватки либо прений она могла бы провести переговоры.

Ближе к вечеру следующей недели прибыл маленький отряд Эрис во главе с Мергеном.

— Брат. Уалейкум ассалам. — ответила девушка на приветствие. — Скажи, как поменялся быт народа при Кутлудже?

— Знаешь, сестра. Кажется, бей крайне недоволен. Крайне. Его разозлило то, что мы привели эвакуированных. Но еда у них есть.

— Подлый и жадный трус. Гад. — выругалась Дина. — Знаешь, давно не было видно Тюркюта. Этот альп, получив увольнение, полетел к грекам, а не домой. Интересно, да?

— Может, влюбился. Кто его знает?

Дина рассмеялась.

— Может быть. Только какая же должна быть любовь у этого сарацина, если девушка посмотрит на него. Кочевники и оседлые — совершенно разные люди.

Пока они беседовали, прибыл сам Тюркют. И вид у него был плачевный.

— Что случилось, брат? — это была Эрис.

— Я видел… Я…

— Уж не милую ли гречанку ты видел в городе? — Эрис рассмеялась, грея руки над костром. Воспаленный взор тюрка говорил сам за себя.

— Да. Она — дочь одного торговца. Я поехал к ним около месяца назад по поручению Малика. Я должен был передать, что недавно мы, акынджи уничтожили их партию вина. Там я впервые встретил ее…

— Скажи, серьезны ли твои чувства брат?

— Еще бы! Клянусь Аллахом! Не могу усидеть на месте. Уснуть и молится спокойно — прошу Аллаха о ней…

— Вот ты даешь. Под броней скрывалось пылкое сердце… А она согласна?

— Она согласна. Сестра! Мне нужна твоя помощь. — Попросил воин.

— Всегда готова помочь. — Дина чувствовала, что станет участницей аферы хитрых тюрок. Но ей нравилось помогать людям. Тем более, в сердечных делах.

— Что надо делать? Говори только. Я и ребята готовы.

— Я просил у ее отца руки Марии. Но он был неуклонен. Отругал. Малакой обозвал. Я знаю их разговорный. Но некоторые слова не понимаю. А кстати, не переведешь?

— Брат. Лучше тебе этого не знать. — грустно ответила Дина.

— Потом он отказал, в общем… — заключил Тюркют.

— Естественно. Ни один здравомыслящий отец не отдаст любимую дочь неимущему дикарю в другую страну. — отрезала Эрис. — Тем более, сарацину.

— Она хочет бежать. Ее хотят отдать замуж за старого тагаура Гавриила. Он похотливый вдовец. Говорят, сам убил свою жену. За блуд с воеводой. Этот воевода сам рассказал все мужу. — поведал доверенный воин, вращающицся в узких кругах.

— Отвратительно. Мерзость. — лицо Эрис перекосило.

— В общем, я обещал Марии украсть ее. Сегодня вечером. Она будет ждать меня у ворот рынка. Только там можно раствориться в толпе. А меня, к сожалению, они знают в лицо. Ее отец уважаемый человек и он приказал своей охране не подпускать меня и близко туда, где ходит моя Мария… — он обхватил голову руками и начал часто дышать, смотря на костер.

У солдат челюсти отвисли. Это было рискованно. Из-за такой любви могла бы развязаться война.

— Я помогу тебе, брат. Все пройдет гладко. Не переживай.

Эрис оставила Тюркюта за главного. С собой девушка взяла Мергена, Арслана и пятерку разведчиков.

Они направились в город, сняв свои доспехи и облачившись в простую одежду греков. У пограничников таковые были от проявивших сопротивление ранее убитых грабителей-разбойников.

Пришлось сбрить бороды и подкоротить косы, распустив их. Парни были худощавы, несмотря на силу. У многих из-за тяжелого труда и частых переходов были вздутые узлы фиолетовых вен на ногах. Теперь, без лишней растительности на лицах, они выглядели совсем юнцами.

Эрис переоделась в монахиню — только те могли закрывать волосы.

— Какая милая монахиня. — Мерген не мог не смеяться, глядя на нее. Слишком она была похоже на святую с икон в городе Конья, где воин иногда бывал.

— Заткни пасть, язык отрежу. — сказала монашка.

Его желтую голову не подкоротили — пшеничные волосы его были острижены шапкой.

Было время после обеда. Тяжело пройти посты франков под прикрытием. Леон усилил защиту, и им пришлось петлять по полям земледельцев, оставив лошадей в лесу.

Эрис видела их жизнь — люди едва сводили концы с концами. Это было жалостливое зрелище.

— Дедушка! Дедушка. — Эрис обратилась на греческом к старику с плугом у своих рядов на пашне.

— Да, доченька. — ей стало жаль беднягу. Его одежды были рваные и выцветшие на солнце. На руках были видны шрамы от порок. Эрис боялась подумать про спину бедолаги.

— Дедуля. Нам надо пройти в город, обойдя военные посты. — попросила она.

— Ах, доча. Как нас достали эти изверги и их хозяин. Прям сил наших больше нет. Несправедливый принкипас *олигарх, правитель крепости (греч.) * грабит нас, забирая все. Посмотри, до чего довел меня — забрал единственного тощего вола за долги. Когда был неурожай в этом сухом году, я не сдал норму. Вот меня и наказали. Смотри. — старик, видя монахиню, хотел, чтобы она разделила его чаянья. Он поднял рубаху — вся его спина была покрыта шрамами: старыми и свежими. — Всю жизнь вот так живу — с плугом в руках. И не ем хлеба досыта. Удивительно, да?

Девушка согласилась с ним. Арслан был крайне зол на несправедливую власть соседей.

— Доча. Иди прямо. Там будет старое русло пересохшей реки. Спуститесь туда. Обойдете холмы. За ними никем не охраняемая дорога для бедняков. У нас нечего брать, поэтому на ней и нету постов. Вот по ней и войдете в город.

— Спасибо, дедушка. Я буду молится за Вас. — промолвила Эрис-Дина.

Они сделали так, как указал дед. И через полчаса молчаливой ходьбы вывернули на пыльную дорогу. Солнце начало отливать персиковым цветом.

— Нужно поторопиться. — сказал Арслан-альп.

— Идемте. — поддержала Эрис.

Войны вошли в город. Рынок находился по другую его сторону. Они быстро пересекали его, Эрис спрашивала у прохожих дорогу.

Наконец воины дошли до назначеного места. Эрис не увидела у столбов главного входа никого, похожего на юную красавицу — одни торгаши, попрошайки и выпивохи.

— Нашего Тюркюта обманули? Сомневаюсь. Исакули, Ирбис, Атаман — стойте здесь и не разговаривайте ни с кем, даже между собой. Когда увидите девушку, ждущую кого-то, подойдите и встаньте рядом. Мы скоро вернемся.

Воинов до холодного ощущения в душе напрягало греческое небо. Оно было чужое, и каждую секунду была реальная угроза спалиться перед врагом.

— Куда вы? — спросил Атаман.

— Мы хотим посмотреть, как живут эти люди.

Эрис ушла, оставив троих солдат.

Мерген, Арслан, Бугдай и Гайдар пошли с Диной.

Первым делом на глаза девушки бросились непристойные солдаты и отирающиеся вокруг них замерзшие голодные блудницы, как тощие кошки крутящиеся около мужчин. Раньше, когда Тарроса не было, они приходили прямо в казармы — там было тепло и имелась скудная еда. А теперь воевода-тамплиер требовал от подопечных вести себя сдержанно. То, что он создал в Белокоме-Лефкиамосе — было больше похоже на военно-монашеский орден. Были мужчины, соблюдающие все. Но существовали и ослушники.

Сарацины с отвращением пялились на развязных солдат и хохочущих падших женщин.

— Не смотрите так. Арслан, на твоем огромном и без того выдающемся лице видны грозные мысли. Отставить несдержанность. Мы на задании.

— Есть, абла.

Воины двинулись дальше по рядам, уходя вглубь. Они видели нищету, воров и бедствие. А еще сборщика налогов, пред которым торгаши млели.

Час они бродили. Наконец, решили вернуться. Эрис остановилась и облокотилась на опустевший прилавок. Они вели тихую беседу на тюркском.

— Вот гад их хозяин. Посмотри, как эти несчастные люди живут. Как грязные голодные мыши. Ну вот честно, Арслан-альп! Здесь даже хуже, чем на Крите.

— Ты права, абла. Тощие и шарахаются ото всех, кого больше двоих человек.

— От тебя, такого бугая, будут бежать, увидев только половину тебя. — ответила абла. Воины рассмеялись. Был уже вечер, и лавки закрывались. Люди спешили по домам. Эрис и ее воины не заметили, что склад Альвизе был не заперт. За прилавком, где они стояли, в каморке он фасовал товар Гавриила. И приятный голос, говорящий на его родном языке, окатил мужчину холодной водой. Он напряженно прислушивался к их речи.

— Знаете, хочу увидеть морду этого притеснителя, отрубить его башку. Простите за несдержанность, братья. Подлый тиран. — говорила девушка.

Знаете одну историю про справедливого правителя?

— Ну расскажи, сестра. — Попросил Гайдар.

Эрис начала:

— Когда к праведному халифу Умару пришел друг на аудиенцию, он сидел и что-то писал. А когда его друг вошел, халиф спросил: «Ты по какому вопросу — личному или государственному?» Его друг ответил, что по личному. Тогда знаете, что сделал халиф?

Братья молчали. А у образованного Альвизе чесался язык, чтоб сказать.

— Он потушил одну свечу и зажег другую.

— А зачем, абла? — спросил Мерген.

— Потому что по личным вопросам казенные свечи не жгут. Ясно? С несправедливых правителей, тиранов-властителей и хапуг у казны в Судный день Аллах будет спрашивать наиболее строго. И за них, и за их паству. — закончила Эрис.

Альвизе был в восторге. Не каждый день встречаешь умную девушку. А девушка должна быть именно умной, ведь мать воспитывает ребенка больше, чем отец. Альвизе решил взглянуть одним глазком. Он осторожно приоткрыл дверцу. Эрис стояла к нему спиной. Ее тонкое запястье лежало на прилавке. Сердце Альвизе начало быстро стучать. Девушка словно почувствовала чей-то взгляд на себе и резко обернулась.

Эрис стало противно от этого дикого взгляда винных глаз, горящих из полутьмы дверного проема. Ей противили мужчины и все, что с ними связано. После принятия Ислама, где взгляды и действия между полами исключены, она еще больше отгородилась от них. Ей было уютно в своей зоне комфорта.

А Альвизе не мог оторвать свой взгляд. Уж слишком приятно было любоваться ее невинным лицом. Его поразило все то, что в свое время серьезно свело с ума кончивших плохо Персиуса, Антонио и Тарроса. И бывает симпатия без обязательств, без любви и преданности, как у большинства молодых людей, завидевших красивую девушку. А бывает огонь, пожирающий сердца. И сейчас такой огонь Шайтана проник в сердце шпиона.

— Что смотришь?! — сама не отдавая себе отчета, выпалила оскорбленная Эрис. — Занимайся своими делами, бессовестный торгаш! — ее губы сказали это слишком красиво, чтобы задеть Альвизе. Она резко отвернулась и потянула Мергена за собой. — Пошли отсюда, этот гад слышал нас.

— Простите, девушка, если я оскорбил Вас! — глупый Альвизе уже выпрыгнул из своей каморки. Он лепетал на греческом.

— Господи, какая я тебе девушка?!

Ты что, не видишь, что разговариваешь с монахиней?! — Эрис спешила к выходу. Мерген страшно посмотрел на Маулена. Естественно, он не узнал его. Прошло целых десять лет, и, к тому же, стрелок был молод. А вот старшему Арслану показалось знакомо его лицо, чем-то походившее на Малика, если того побрить и постричь.

— Девушка, простите, если мое поведение оскорбило Вас. — еще раз ответил он. Его венецианская одежда и странная манера говорить вызвала подозрения Эрис.

— Слушай сюда, человек, пытающийся походить на венецианца! Кем бы ты ни был, иди и покайся перед Господом за греховный взгляд в сторону духовенства! — сказав это, Эрис дала понять воинам, что разберется сама и не стоит бить Альвизе, тем самым привлекая ненужное внимание. Они уже почти разминулись в толпе, если бы ни конь Леона. Скакун чуть не ударил девушку копытами.

— Альвизе! Гавриил вызывает тебя! — скомандовал Леон.

— Grazie mille capitano. *Спасибо большое, капитан. (итал.) *

— А это кто такие? — Леону не понравились хамоватые выражения лиц молодых людей под его лошадью.

— Я — монахиня из женского монастыря. А это — прибывшие к нам из училища иконописцы. — ответила Эрис. Она выпалила наугад. — Старшая сестра-матушка отправила меня и этих людей за красками и сусальным золотом.

— Я вижу, что ты монашка. А писцы — почему у них нет бород? Отвечайте, вы кто — разбойники?! Или мошенники?!

— Не злитесь, брат. Я же сказала, что они из училища. Они не монахи. Они немного особенные и не разговаривают, так как лишены этой милости Бога. Не стоит их травмировать — они немые слуги Его, расписывающие храмы великолепием, которым Вы любите любоваться. — артистичная Эрис выкручивалась, как могла. Она ненавидела врать. Но сейчас руководствовалась хадисом, что лгать можно только на войне, при сохранении мира между супругами и при примирении людей.

— А где тогда ваши краски? Купили? — ковырял франк.

— Краски уже не продают. Я хотел помочь им. Они не успели. Лавка с красками уже закрылась. Еrano in ritardo. Іl reparto di verniciatura era chiuso. — за них вступился Альвизе.

— Хорошо. Альвизе, давай поторапливайся. Гавриил не будет ждать. У него скоро свадьба. Он приказал тебе принести самые лучшие ткани для его наряда. Иди и принеси их. — приказал Леон.

— Va bene. Хорошо, Леонтий.

Леон развернул лошадь и поехал к выходу.

— Perchè lo hai fatto? *зачем ты это сделал? (итал.) * — Спросила Эрис, повернувшись спиной к Альвизе.

— Рer amor tuo, servo del Signore. *Ради тебя, слуга Господа (итал.) *

Эрис так и не взглянула на Альвизе. Они быстро ушли, оставив его раздумывать над случайной встречей.

— Ты можешь оказаться кем угодно. Но ты точно не монахиня. — Улыбаясь, прошептал он. Они растворились в толпе.

А Эрис противно выворачивало от поступка незнакомца. Она точно знала, что он не венецианец. Может миланец, генуэзец, римлянин и тому подобное. Но венецианца она узнает из толпы сразу. Такие уж они — Алессандро, Таррос, Антонио и другие старые знакомые, оставшиеся в прошлом. И спутать их кровь с чей-то другой невозможно.

Дине было стыдно перед братьями. Она старалась быть неприступной и железной среди своих в любой ситуации, но ведь чужаки не знали ее характера. Она считала, что поступок торгаша дискредитировал ее честь и лицо воительницы.

— А вот и Мария. — Эрис увидела молодую, хорошо одетую девушку с растерянным лицом и заплаканными глазами. Она стояла у одного из столбов и делала вид, что разглядывает подвешенные побрякушки. На самом деле она вглядывалась в снующую толпу. Ирбис и Атаман стояли напротив и наблюдали за ней. Исакули встал рядом.

— Мария. — это была Эрис. Она взяла ее за холодную руку. — Тюркют ждет тебя. Ты готова?

— Я за ним пойду даже в ад. — уверенно и тихо сказала девушка, не спросив и имени Эрис.

— А где он?

— Он за границей, в лагере.

— Видишь этих воинов? — Мария показала на дюжину людей, расставленных вокруг.

— Вижу. Не бойся, я проведу тебя. Аскарлер, гелдигимыз йере гидым. *Идите туда, откуда мы пришли (тюр.) *

Парни медленно и разрозненно покинули рынок незамеченными. Спустя некоторое время Эрис и Мария захотели выйти.

Их путь преградил стражник.

— Кирия *Госпожа (греч.) * Мария не должна уходить одна. Таков приказ. — сказал воин.

— Уважаемый брат. Госпожа Мария хочет поговорить с матушкой-настоятельницей перед предстоящей свадьбой. Она здесь, недалеко, ждет нас.

— Стражи сопроводят вас.

— Уважаемый брат. — Эрис не смотрела на него. От биения сердца деревянный крест колыхался на ее груди. — Я считаю оскорблением присутствие мужчин в нашей свите. Пусть даже стражников. Это противит канонам.

Стражник стоял и смотрел на них. Потом, вздохнув, разрешил удалиться.

Девушки шли медленно и молча, выйдя из ворот. Когда же они скрылись за поворотом, понеслись, как угорелые.

Пробежав внушительное расстояние по улицам и пустым дорогам, девушки остановились оттого, что Мария чуть было не задохнулась.

— Ну давай же! Последний рывок! Если они спохватились, тебе придется выйти замуж за старикашку и нашего Тюркюта ты будешь видеть только во сне! — Эрис тянула ее руку. Еще немного, и они вышли из города. Закат уже наступил, и начало темнеть.

— Стоять! — заорал кто-то. К ним двигались фигуры. Эрис приготовилась к худшему.

— Абла, это мы! — сказал Арслан.

— Слава Аллаху! — воскликнула Дина.

Они соединились и быстро направились через поля к месту, где были привязаны их кони. Эрис усадила сестренку Марию перед собой на Йылдырыма. Через пару часов смельчаки были уже на территории Султаната.

— Тюркют! — войны свистели, приближаясь к своим. Невеста спрыгнула с Йылдырыма и повешалась на шею тюрка.

— Ой-ой-ой! У нас так не принято. Сначала никях сделайте, а уж потом обнимайтесь. — сделала замечание Дина абла.

Тюркют хоть и был рад, все же не прикасался руками к своей любимой, будто боясь обжечься.

— Теперь ты одна из нас, Мария. Я желаю тебе счастья, сестра. Я ведь тоже когда-то пришла к ним. Я тоже не их крови. — делилась Эрис, усаживаясь у костра и накладывая еду своим солдатам и гостье.

— Я заметила. — сказала Мария.

— Знаешь, они — добрые люди, несмотря на внешний угрюмый вид. Хотя, ты, наверное, уже сама разглядела золото. — Эрис улыбнулась. — Как вы познакомились?

— Я была с отцом, когда Тюркют впервые приехал. Хоть мы и знакомы всего ничего, кажется, я знаю его целую вечность…

Я сразу поверила ему. Я доверяю Тюркюту больше, чем себе…

— Это самое главное. Истинный мусульманин никогда не обманет девушку. От него не сбежишь, даже если захочешь. Для них главное — семья и дети. Я не говорю сейчас про лицемеров. Их везде полно.

— Мой отец был в гневе из-за уничтоженной партии вина. Он унизил Тюркюта. Но тот оставался строг и не уподобился моему отцу. Это поразило меня.

— Ты будешь скучать по отцу?

— Да. Конечно. Я благодарна ему за все. За все, что он сделал для меня… Но я сделала свой выбор. Это моя жизнь.

— Правильно. Когда дело касается сердца, главное — не упустить момент. Случай, когда ты можешь обрести вечное счастье, не вернется. И тогда все пойдет наперекосяк. — грустно закончила Эрис. Ее взгляд наполнился болью. Она смахнула слезы.

— Приятного аппетита. Кали орекси, сестренка.

— Кали орекси, сестра.

Они вкушали ужин. Была прекрасная ночь. Уставшим солдатам еще нужно было принять посты. Эрис уложила Марию у себя в шалаше, а сама пошла проверять служивых.

— Спасибо тебе, милая сестра! — голос Тюркюта зазвучал во тьме.

— Да брось ты. Я желаю, чтобы все влюбленные всего мира слились воедино и не страдали. Это высшее благо. Пусть Малик приезжает побыстрее и соединит вас в никяхе.

— ИншаАллах. Мы будем молиться за тебя, Дина абла. И дети наши тоже.

— Дай Аллах. Дай Аллах. Ну все, по постам, брат. Нам нужно охранять твой греческий цветок. — она, улыбаясь, села на коня и уехала проверять — все ли в порядке.

Глава шестьдесят восьмая

На следующий день в городе была тревога — невеста сбежала с какой-то монахиней. Были проведены рейды по монастырям и кельям, в горах среди отшельников, но не нашли ни красивую монашку, ни Марию, невесту Гавриила. Отец девушки с позором и скандалом был выставлен из крепости.

— Да брось ты, Гавриил. Найдешь себе другую. — утешал его Таррос. — Ты — архонт. И твоё окружение мечтает о том, чтобы пристроить своих дочерей в подобное место.

— Мария была честной девушкой. Понимаешь? Ты понимаешь? Ты — человек, бывший с моей покойной Софией. Ты понимаешь это больше всего и просто пытаешься меня утешить. Ты знаешь, какие у знати распутные дочери. Все прекрасно знаешь.

Гавриил завелся не на шутку.

— А репутация Марии была безупречной. Для таких не в деньгах счастье. Вот она и сбежала с монашкой. Ты обыскал все соборы?

— Все, что только можно обыскать. Соборы, церкви, храмы, кельи и монастыри. — отчитывался командир. — Но нигде не было ни твоей Марии, ни той монахини. — заключил воевода. Альвизе стоял и наблюдал их беседу. Гавриил питал особую благосклонность к Маулену, умеющему обольщать и ненавязчиво заговаривать зубы слушающих. Теперь тот стал завсегдатаем крепости.

— Альвизе. Эта подлая дьяволица в образе монашки забрала мою невесту. Вот скажи мне, на какие еще уловки способны эти женщины? Ты же купец, бывал много где, видел много кого. Скажи?

Альвизе грустно пожал плечами. Он прекрасно помнил девушку из духовенства, и после встречи с ней уже не мог думать ни о чем больше. Он рассуждал так — необходимо ее найти. Его сердце надеялось на встречу с ней. И даже если она и монахиня, его сарацинская религия не принимает брачный аскетизм и ее обет для него дело поправимое.

— Леонтий! Войди! — крикнул Таррос.

— Да, диоикитис.

— Что произошло, что ты так хотел рассказать нам всем? — спросил Таррос.

— Как я уже говорил Вам, — капитан вошел, гремя боттами. — Я видел ту монахиню. Этот венецианец был рядом с ними.

— Что значит, с ними? — спросил Гавриил.

— У девушки были сообщники. Я видел молодых людей с ней. Их лица. Они сразу показались мне подозрительными.

— Альвизе, что это значит?! — Гавриил злился.

— Если вы про ту священнослужительницу… Сколько их ходит каждый день по рынку!

— Альвизе. — серьезно сказал француз Леон.

— Может быть, госпожу увела не она… — ответил тот.

— Сомневаюсь. И да, я именно о ней говорю. Она не была похожа на монахиню. Слишком выдается своим острым языком и наглым взглядом. — упрекнул его Леон. — И ее свита… Она мастерски выгораживала их.

— Она сказала, что парни за ней — иконописцы и им нужны краски. Я повел их. Хотел подработать. — выкручивался Альвизе. — Но склад с красками уже был закрыт.

— Ты же говоришь, что дела твои хорошо идут? Зачем тебе работать на трассе? — это был Таррос, мастер допросов с пристрастием.

— Я увидел представителя духовенства и ограниченных в возможностях людей. Noi cattolici siamo più misericordiosi con gli altri. Siamo più credenti, solo che siamo impegnati nel lavoro missionario, condividendo il bene con il mondo intero. Non ho potuto fare a meno di aiutare i bisognosi.

— Говори на греческом. Я не понимаю тебя, Альвизе. — лживо сказал Таррос, поняв, что слова шпиона обращенны именно к нему.

— Мы, католики, более милосердны к другим. Мы более верующие, и только мы занимаемся миссионерством, делясь добром со всем миром. Я не мог не помочь нуждающимся.

— Ты захотел помочь, утонув в зеленых глазах милой монашки? — Таррос в ответ на намек наглого торгаша не упустил момента задеть его. — Тогда иди и покайся, грешный франк. Так не положено. — упрекнул командир. На лице Альвизе не было особого выражения. Его глаза старались не выдавать себя. Но Таррос заметил многое.

— Она сказала, что люди с ней — немые. Но я сомневаюсь в этом. — добавил Леон. — После пропажи кирии я убедился в этом. Знаете, диоикитис, они были более похожи на боевых дельцов, чем на иконописцев с дефектами.

— Немые, говоришь… Обыщем все места в городе, где обитают ущербные. — приказал Таррос. — И там, где занимаются живописью. — Леон покачал головой.

— Диоикитис. Можно Вас? — спросил солдат, разбавив назревавшую скандальную обстановку.

Командир вышел. Альвизе навострил уши.

— Диоикитис Таррос, Вам письмо.

— Эфчаристо. *спасибо (греч.) *

Таррос взял сверток и положилв нагрудный карман. Альвизе подмечал все, кидая взгляды в дверной проем.

— Альвизе, Альвизе. Славный малый. Я бы хотел иметь такого умного сына. — задумчиво произнес Гавриил.

В комнату вошла Луиза. В свете последних событий ее место под солнцем могла занять другая. Она боялась этого. Таррос оградил её хмурым взглядом, отчего девушка опустила голову.

— Прекрасная Луиза! Таррос, зайди-ка. Почему же ты не ухаживаешь, как полагается, за цветком, который я подарил тебе? Посмотри, он чахнет и вянет день за днем.

— Не мужское это дело — ухаживать за цветами. — отрезал командир.

— Но разве ты вправе сорвать и насладиться его красотой и ароматом, затем оставить бесжалостно засыхать? А, диоикитис?

— Слушай, Гавриил. Я понимаю, что философия испокон веков остается любимым делом греков. Но нельзя перегибать палку и философствовать по недостойным на то причинам.

— О, диоикитис. Ты, как всегда, отвратителен, мой друг. Чего тебе не хватает? Самая красивая и умная девушка города принадлежит тебе, а ты вечно недовольный и озлобленный. — Гавриил выпил уже не первый кубок.

— У меня дела. Луиза — иди к себе. — приказал на зло Гавриилу Таррос и вышел. В его мозг запали образы разбойников — похитителей Марии. За всю жизнь он видел единственную девушку, умело командующую мужчинами. И та в свое время пеклась о своих, как о цыплятах. И ею была Эрис. Обладательница изумрудных глаз. — Какое-то наваждение. Чертовщина. Господи, не дай мне сбиться с пути… Дай закончить миссию. — он прошел на полигон. Таррос открыл письмо. Это было письмо от самого магистра из Франции. Он приказывал поторопиться, ибо монголы были на подходе.

— Альвизе, малыш. Видишь, какой человек мой воевода? Странный тип.

— Немного груб, а в остальном, вроде, хороший мужик. — ответил шпион.

— Нет. Он совсем нехороший. Совсем. Он мучает мою Луизу… Он — гад. Коварный змей. Из-за него я убил свою жену Софию, с которой прожил много лет… Она купилась на его силу. И, что уж тут таить, он недурен собой. В отличии от меня. Моя невеста сбежала… Ты думаешь, я не знаю, что говорят за моей спиной? Что я толстяк. Похотливый и старый. Безобразный. Злой и прожорливый. — Гавриила абсолютно развезло. — Но этот взбешенный и безжалостный командир устроил в моей армии железную дисциплину. Больше нет ни дезертиров, ни лентяев, ни воров. Кажется, его солдаты готовы пойти за ним даже в ад!.. Полководцу нужно, говоря образно, превратиться в хищного зверя. Недоверчивого, осторожного, издали чующего запах врага и предательства. И если нужно — лютого и беспощадного. Он — то, что нужно моему войску. — архонт тряс пустым кубком в воздухе.

— Не говорите плохо о себе. Вы хорошо выглядите для своих лет. Со вкусом одеты. Умный мужчина и интересный собеседник. — улыбался сарацин. Шпионов и разведчиков обучают многим вещам — таким, о которых мы и не подозреваем. И одной из важнейших наук является психология.

А пока Альвизе решил завладеть письмом Тарроса. Как это сделать, он уже придумал.

Таррос ушел на задание.

Луиза шла по коридору в расстроенных чувствах. Он помнил слова Гавриила.

— Кирия Луиза! Сеньора! Кирия! — голос Альвизе раздавался эхом по коридору. Она испугалась, что Таррос увидит их и начнет подозревать в интригах.

— Что Вам нужно? Что Вы хотите?

— Кирия Луиза. Ti vedo come una persona della tua patria, che è stata trasformata in uno schiavo e viene usata. Mi dispiace per te. Vedo una persona in te. Martire. *я вижу в Вас землячку, которую превратили в рабыню и используют. Мне жаль Вас. я вижу в Вас человека. Мученицу. (итал.) *

Их беседа велась на итальянском.

— Замолчите. Не Вам ковырять мою жизнь. — ответила она. — Дайте пройти.

— Этот человек рано или поздно убьет Вас так же, как убил Софию. И Вам не поможет благосклонность Гавриила, потому что даже мне, купцу, видно, кто тут истинный амфитерон.

— Чего тебе надо от меня? — спросила Луиза.

— Поклянись Богом, что не скажешь своему хозяину.

— Я не верю в Него. Где Он был, когда меня с детства начали продавать из рук в руки? Я не стану клясться ни Им, ни Дьяволом. — сказала Луиза.

— Не клянись. Я уверен, ты мечтаешь поквитаться с Тарросом за унижения.

— Он не унижает меня.

— Ты врешь. На твоем лице все написано. Этот мужчина водит за нос архонта, манипулирует им, используя тебя. Когда архонт станет брыкаться, командир начнет тебя грызть. Тогда архонт становится шелковым, и волк отпускает твою глотку. Я прав?

Пока Маулен говорил, крупные слезы навернулись на глаза итальянской рабыни.

— Что ты пристал ко мне? Нас увидят его солдаты и доложат. Он… — она вздохнула.

— Сеньора Луиза. Вы — женщина, вхожая в его логово. Мне нужно письмо, которое он получил сегодня.

— Да кто ты такой? Ты вовсе не купец, как я вижу. Не боишься, что я расскажу обо всем командиру?

— У нас общие интересы.

— Неправда. Мой единственный интерес — жить спокойно. Без боли и унижения.

— Считай, что я пришел ради этого — избавить тебя и это место от беспокойств. Только мне нужна помощь, сеньора.

Луиза рассмеялась.

— Ах, вы, мужчины, все одинаковые. Все. Кроме этого командира.

— Почему?

— Ты подумал, что я вхожа в его покои? Что у нас отношения, потому что я — его рабыня?

— Ну да. Это же естественно. — недоуменно произнес Альвизе.

— Он не подпустил к себе саму госпожу и оклеветал её. Он угрожал мне и я от страха помогла ему в этом. И Гавриил казнил её, не пожалев. И тебя, купец, не пожалеет, если Таррос захочет этого. Запомни мои слова, а теперь — уйди с дороги. — Луиза направилась дальше, но шпион схватил ее за руку.

— Стой, достань для меня письмо командира, и я уничтожу этого змея. Обещаю.

— Да не могу я! Как я это сделаю? Между нами ничего нет! Он верен своей покойной супруге и не желает знаться с женщинами! Я перепробовала всё. Всё. Но не смогла заманить его в свои сети.

Альвизе был крайне удивлен.

— Спасибо тебе, землячка. Но помни мое предложение. Есть много разных способов одурманить человека. Просто тебе, как его рабыне, это сделать легче, чем мне. Прощай.

Он ушел так же незаметно, как и пришел. Теперь Луиза знала, что Альвизе не тот, за кого себя выдает. И она не хотела рассказывать об этом Тарросу по причине лютой ненависти к командиру, завербовавшему её. Желание помочь шпиону и наказать стратига накалялось в ней с каждой минутой.

Сегодняшние сплетни и обсуждения похитительницы Марии будто бы оживили воспоминания об Эрис. Таррос был без настроения. И в этот вечер, после тяжелых и безуспешных рейдов по нищим мастерским и грязным приютам для калек, последовал примеру Гавриила. Он решил утопить горе в вине. В море критской терпкой мальвазии.

Луиза следила за ним. Начал он принятие горячительного прямо на опустевшем холодном полигоне. Смотря на ледяные звезды, командир при свете уличного факела крепости отпивал из своей фляги, вспоминая то, как когда-то любовался этим безжалостным небом вместе с Эрис.

— Зверь. Ненавижу тебя. — шептала Луиза, прячась за колонной.

Таррос совсем замерз, сидя на холодном бревне.

— Вот черт. — он перевернул флягу. — Кончилось. Даже ты подлое, как и весь этот мир. — недовольно рычал он.

— Команданте… — это была Луиза.

— Чего надо? — он мгновенно протрезвел.

— Я пришла спросить — Вам не холодно?

— С чего это такая забота?

— Вы… — она подошла и присела рядом. — Вы грустно выглядите.

— Я всегда так выгляжу, ты что, еще не заметила? — он не смотрел на нее.

— Я принесла вам вино. Критское, как Вы любите.

— Чего тебе от меня надо? Ты — дьяволица. Я не верю ни единому твоему слову. Ты не говоришь и даже не смотришь, предварительно не подумав о выгоде.

— Ошибаетесь… — она придвинулась поближе и протянула амфару с вином к фляжке Тарроса.

— Ты отравить меня хочешь? — он засмеялся.

Луиза сделала обиженный вид.

— Я не куплюсь на твои надутые грязные губки, лиса. Они не сравнятся с невинными губами моей Эрис. Поняла? Наливай давай.

Луиза налила полную флягу.

— Теперь пей сама. — он протянул ей. — Пей, говорю. Хотя… — Таррос выпил залпом. — Лучше бы ты отравила меня сегодня… Я устал. Понимаешь, что это такое, когда устают от жизни? Устают от безысходности, от несправедливости небес? Почему Бог забрал ее? Почему? Ответишь мне, Луиза?

— Почему Бог сделал меня рабыней? Игрушкой? Игрушкой похотливых богачей? За что? Я же не об этом мечтала с детства… Моя мать работала в Риме, в доме утешения для военных. Там меня ждала бы страшная участь. И она договорилась с одним начальником… Меня еще ребенком вместе с другими отправили сюда. В эту мерзкую жизнь. Проклятую жизнь… Я скоро состарюсь. И что? Сдохну под каким-нибудь забором, и всё на этом. Прощай, Луиза. Одна из миллионов…

— Да. Грустно. Но я ничем помочь тебе не могу. Допустим, я отпущу тебя. А что потом? Пойдешь и возьмешься за свое. Только где-нибудь в порту. Так что живи пока в свое удовольствие. Будь спокойна — мне ты не нужна. Мне вообще, никто, никто не нужен. Никто, кроме Эрис…

— Как она умерла?

— Какое тебе дело? Пошла вон, дьяволица. Иди прочь. — Таррос отсел подальше.

— Мне просто интересно. Я же рассказала про себя.

— Моя Эрис — самая красивая, умная, гордая девушка. И самая верная. Но клевета помутила мой разум. Знаешь… — он посмотрел на флягу. — Как это вино. Я не знаю, что на меня нашло тогда… Понятия не имею… Моя жена — самое чистое создание, когда-либо ходившее по этой грешной земле. — на его глазах показались слезы.

— Перестаньте. Жизнь продолжается. — Луиза дотронулась до его плеча. Он страшно шарахнулся, как от огня.

— Уйди, Луиза. Не зли меня. Иначе, я за себя не отвечаю. — строго предупредил он, сжигая ее ненавистным взглядом.

— Хорошо. Простите. — она напугалась его утробного голоса и бешеных глаз. Он был такой же непробиваемый и холодный, как и его стальные доспехи.

Луиза встала и сделала вид, что ушла. Она стояла и ждала, когда на Тарроса начнет действовать снотворное, что рабыня заранее подмешала в вино.

Когда командир начал клевать носом, Луиза вновь подошла. Таррос не мог связать и слова. Рабыня помогла ему подняться. Таррос еле перебирал ногами. Она волокла его до самой комнаты сама, боясь попросить солдат. Никто не должен был знать, что к себе Таррос пришел в стельку пьяный.

— Наконец-то! Ну и тяжелый же ты, гад! А на вид не такой уж великан, стервец. — Луиза раздела уснувшего командира и накрыла его. Она обшарила его карманы — письма нигде не было.

— Вот проклятье! — девушка чуть не разрыдалась.

Потом, взяв себя в руки, она начала обыскивать комнату. В ящике под амфикефалью были несколько писем. Прочитав пару, рабыня не заинтересовалась ими. Но, наткнувшись на свиток со свежей датой и ознакомившись с его фанатичным тамплиерским содержанием, Луиза ужаснулась.

— Мерзавец! Так вот кто ты на самом деле! Подонок. Собака магистра тамплиеров. — Луиза выбежала и спрятала письмо там, где его не нашла бы целая армия.

Но ей теперь нужно было алиби. Защита ее невиновности. И опытная интригантка решила рискнуть. Вернулась она с белком от куриного яйца в бутыльке. Вылив содержимое на ложе и размазав везде, где только требуется, она разделась и улеглась рядом спать. Прав был Таррос про женскую хитрость и не зря он её боялся.

Глава шестьдесят девятая

— Арслан. Почтовых голубей, обученных летать в Конью, приказываю иметь каждому пятому посту. Запомните солдаты — когда ты на посту, ты не имеешь права двинуться с места. Не имеешь права. Я жду нападения греков. Мы в полной боевой готовности. И мы максимально приблизились к границе. В случае нападения приказываю стрелять сигнальной стрелой от поста поперечного к посту. Ночью — огнем. Днем — красной лентой. Чем быстрее твой сослуживец узнает, тем быстрее поможет.

Девушка проводила инструктаж перед вечерней сменой дневальных.

— Да благословит вас Аллах.

Закончив, она села у костра немного передохнуть.

— Вот ты, сестренка! Скажи, на что тебе сдалась эта служба? Нахождение среди грубых воинов? Зачем тебе это, абла? Могла бы остаться в стойбище. Жить спокойно. Плести ковры и растить детей, как все нормальные бабы.

— Арслан. Все-таки ты такой же глупый, каким кажешься на вид. — лицо его сделалось озадаченным. — Да, я часто грублю. Считай, что это мой способ самозащиты. Служба… Я с детства мечтала о ней. Понимаешь? Ты — герой, защищающий слабых и униженных. Герой… — Эрис усмехнулась. — Полуголодный, немытый, замерзший или спаленный на жаре… Не знающий тепла и уюта очага… Никому не нужный, кроме своих сослуживцев. Когда умирает настоящий герой, никто, кроме Бога, ангелов и Земли не узнаёт об этом. Ну и падальщики. Как же без них. Все же, это лучше, чем сидеть дома и ждать, когда к тебе придут поработители и начнут глумиться над тобой на глазах родных. Понял, брат?

— Да. — Арслан сидел тихо. Он скучал по жене Айгюль. И трем своим деткам. Его дома ждали, а рабыню Дину — нет. За ним ухаживали, а воинственная девушка всегда всё делала сама. За стойкость, выдержку и серьезность этот воин уважал ее наравне с Маликом.

— Знаешь, сестра, ты — мой гардаш. Гардашум. — сказал Мерген. — Ты пошла за нами с чистыми помыслами. Я не знаю, что это такое, когда по тебе скучают родные. Меня нашли у трупа матери. Амина ана рассказывала, что я копошился у ее груди и пытался пить молоко. Она лежала на земле в неестественном положении, ее ноги были абсолютно изломаны, вывернуты… — на лице солдата не было особой боли. — Да, я говорю спокойно. Я не помню ее. Я вырос среди других сирот с саблей в руке. И умру на поле боя. И семья мне не нужна. Эта война — долгая. Что станет с моей женой, если я погибну? Правильно… Участь моей матери стала лучше, потому что она умерла. А те, которых уводят в плен, будут страдать дольше…

— Мой добрый гардаш, я сочувствую твоей боли… — произнесла Эрис.

— Расскажи Марии, как нам живется на войне. — подошли Тюркют и Мария. — Она думает, что мы — красиво скачущие в ночи Лачины. *Рыцари в латах (тюрк.) *

— Состояние на войне?

Давай о теле. Это легче. О душе говорить больнее. — Эрис не смотрела на собравшихся. — Иногда от продолжительных походов мне кажется, что мои ноги сварились в плотной обуви. Сначала больно, потом не чувствую. Только мозоли жгут. Но я не люблю разуваться когда есть возможность, потому что потом больно обуваться и идти снова, ноги будет ломить… И если бы не фетва ученых об обязательном обновлении омовения ног раз в сутки, — это когда на тебе одеты плотные носки, которые можно протереть для молитв, не снимая, — я бы вообще не разувалась. Так легче не чувствовать мозолей. От долгого пребывания в седле в кровь стираешь бедра. Но ты терпишь… Ради священной цели — донести истину до мира и освободить всех людей от алчной тирании, установив законы Создателя, а не корыстных несовершенных созданий.

Мои туго заплетенные волосы… Я заплетаюсь так крепко, что кожа на моем лице утягивается. Это также необходимо мне, как и туго подпоясаться. Я — женщина, и не могу каждый раз, как Арсланага, чесаться при всех и поправлять прическу. И эти волосы не расплетаются еще в течение продолжительного времени.

Образ жизни солдата похож на постящегося. Мы идем изнуряюще долго, в любое время года. Наши лошади устают и хотят пить. Сначала мы кормим и поим их, лишь потом думаем о себе. Пищу и воду надо беречь, наше омовение может не нарушаться сутки. От регулярности и обилия воды и еды человек растлевается, его тело становиться непригодным ни на что, даже на самоослуживание. А у Джундуллоха *Воин Господа (араб.). Христиане называли себя Воинами Христа, мусульмане — Воинами Аллаха* нет такого. Мы делимся последней каплей и последней крошкой. Есть и пить чтоб поддерживать работоспособность тела, не более.

Омовение нарушается больше и быстрее от крови и ран, чем от исправления низших нужд.

Спишь в седле… Если это можно назвать сном. Так, полудрёма. Или немного бреда.

Иногда, закрыв глаза, кажется, что прошло много времени в забытье, и открыв их, я не узнаю где я, кто я… Но потом быстро прихожу в себя и обнаруживаю, что но на самом деле прошло всего пару минут…

Мария, сестричка, не жалеешь, что тюрка выбрала? Время еще есть, пока не поздно, можешь отказать братцу. — Эрис засмеялась. Тюркют нахмурился.

— Нет, ты что! Я буду делить с ним горе и радость. Я лучше умру, чем оставлю своего милого… — произнесла прижавшаяся к жениху девушка, преданно смотря на него. Воин возгордился невестой.

— Дай Аллах вам счастья. И детей праведных — салих. Салих — это когда здоров и телом, и духом. Маму святой Марии, матери Иисуса, звали Анна. Ее мужа звали Имран. Он был пророком. Она просила так — «Господи, дай мне потомство Салих. Я отдам ребенка Тебе на службу.» И родила девочку. Чистую от всего плохого. Она сдержала обет — отдала малышку в мужской храм. И той было суждено родить без мужа. По Воле Господа. Господь скажет «Будь!», и оно бывает. Иисус — чистый пророк, один из лучших, но никак не сын Бога. Иудеи не приняли Иисуса, оставшись иудеями. Те, кто приняли Иисуса, стали христианами. А те верующие, которые приняли последнего пророка, стали нами. Так что, Мария, мой тебе совет — стань Мариам.

— Не торопи ее, сестренка. Она сама решит все. — вступился Тюркют.

— Я познала великое счастье. Это лучшее, что было у меня в жизни. Даже если я останусь в худшем положении, я всегда буду чувствовать любовь и присутствие Создателя. И поверь, Тюркютага, эта хорошая девушка со временем все поймет сама. Я верю в неё.

Мария с трепетом слушала Эрис-Дину. Тюркют переводил ей на греческом. Она внимала сестре. Понимала по глазам. Будучи богобоязненной, почувствовала то, что Эрис хотела донести до неё.

— Сестра, ты не боишься темноты? Ночью в лесу, или в степи? У нас много говорят про злых духов и тому подобное… — спросила Мария, дивившись внешним хрупким видом Эрис.

— Я знаю. Они есть. Но я уповаю на Аллаха. Молюсь пять раз в день. И он меня защитит. Так что я могу спокойно в одиночку пересечь лес. Ночью. И нам, людям, следовало бы больше бояться себеподобных. Но и от них Он защитит.

— А рассказать, как мы однажды с Маликом зимой пошли на волков? — спросил Арслан. — Это было страшно.

— Ну валяй. — сказала Эрис.

— Дело было так. Я, Малик, Аят и кривой Аскар пошли на волков. Совсем обнаглели в тот год, многих овец погрызли. Ну мы и решили подстрелить парочку. Зима, знаете, темнеет рано. Брели мы по степи, по следам. А они, лютые, по замерзшей реке, оказывается, приходили к нам. Перешли мы эту реку. Идем, идем, все никак не обнаружим стаю. Даже кони наши окоченели, не то, что мы. Огонь не разведешь — все промокшее и во льду. Ни хворосту, ни палки. Топор дома забыли. И на старых вояк бывает проруха. — он засмеялся. — Совсем ночь настала. Тут, как назло, буран настал. Знаете, бывает же так, в нос, уши, рот, глаза, везде снег забивается! В один миг. И, свист, гул такой страшный. В общем, кошмар. Думали, ну вот он, конец наш, не на поле боя, а в сугробе.

Кони больше не могли идти, утопая в чурыме. Мы их тащили за поводья сквозь мглу и тьму, ветер с ног сбивал нас. Пальцы ног и рук я уже не чувствовал.

И вдруг видим — впереди, прямо перед нами изба старая. Дальше руки протянутой-то не разглядишь. Маленькая такая. Перекошенная. И решили мы войти. Кое-как вход нашли. Голыми руками откопали. В сени мы завели коней. Сами в заброшенную комнатку вошли. Ни печки, ни следов жизни. Начали думать, как не уснуть, уставшим. Потому что не проснулись бы больше. Ноздри слипались от мороза. Даже плюнуть нельзя — на губах заледенеет. До утра дожить нужно было.

Ну вот наш Малик и говорит в кромешной тьме: «Встаньте каждый в четырех углах по одному.»

Ну мы на ощупь пошли и встали.

«А теперь по правую руку развернись Арслан и беги вдоль стены. Как добежишь до товарища, тронь его рукой и остановись в его углу. Пусть товарищ твой бежит к следующему. И так по кругу.»

Мы жутко обрадовались смекалке воеводы. Все-таки он у нас умный мужик. Бегали по кругу пару часов, и знаете, вспотели, запарились прямо. И решили остановиться, чтоб не простудиться. Развеселились мы — сон, как рукой сняло.

Болтали, шутили. Буря уже стихла. Окно было занесено, не видать день ли на улице, ночь ли.

Кони наши топтались в сенях. Вышли мы к ним — все хорошо. Слава Аллаху! С трудом дверь занесенную отперли — уже утро было, свет слепил глаза. Побрели мы домой.

— И что страшного? Я думала, сейчас про джинна раскажешь. — усмехнулась Эрис.

— Ох, сестра. Не думал, что плохо у тебя с подсчетами. Четыре угла. Я бегу и добегаю до Аскара. Аскар до Аята. Аят до Малика. А один угол — то пустует, когда два человека в точке старта соединяются. Кого тогда трогал Малик, и кто трогал меня? Кто был между нами, пятый?

— Аузу билляхи минаш-шайтани раджим. *Прибегаю к защите Аллаха от проклятого шайтана (араб.) * — сказал Мерген, съежившись.

— Сразу до нас не дошло. Аят потом уже резко остановился. Он, хитрец, первый догадался. Видели бы вы его лицо. Без того бледный мужик под цвет сугроба стал! И мое… И Малика. Не забуду ту ночь. Как вспомню — кровь стынет в жилах. Топот наш общий в ушах стоит до сих пор.

Мы, уже добравшись до стойбища, обнаружили хвосты наших коней заплетенными в косы.

— Прекрати, Арслан-альп. Хватит пугать Марию. — сказала Эрис.

— Но я же вам не байку травлю, правду говорю.

— Все. Я пошла. Хорошо сидеть с братьями у теплого костра в холодную ночь, служба не ждет. Надо проверить округу. — сказала Эрис и встала с места.

Таррос проснулся от того, что Луиза гладила его лицо. Женщина, находясь рядом с ним, разглядывала его черты при утреннем тусклом свете. Ей показалось, что он очень красив. Пока не проснется и не покажет своего нутра.

Таррос зажмурился и начал чесать там, где только что были ее пальцы. Он резко открыл глаза. Хитрая и коварная лежала на его груди.

Выражение лица Тарроса было ужасным. Это была немая гримаса. Глаза, полные боли. Вины. Сожаления. Брезгливости. Презрения.

Луиза мгновенно пожалела о своей мистификации. Ее симпатия двух минут улетучилась. Слишком уж этот человек лют и беспощаден. И во взоре его теперь читалась свирепая ярость.

Он оттолкнул Луизу и та упала на пол. Чувство собственной омерзительности, отвращения к самому себе окатили его.

— Какая же ты все-таки тварь, распутная блудница. Ты сдохнешь под кем-нибудь. Будь ты проклята… — он не говорил больше ни слова. Таррос начал молча одеваться, даже увидев грязную ловушку Луизы на себе.

— Я и так проклята. — ее задели слова истины. — Разве это я виновата? Кто тут мужчина? Кто главенствует? Ответь, милый? Я или ты? — нагло нападала она.

— Луиза. Если ты не заткнешь свой поганный рот, через пару минут отсюда вынесут твой труп. — он не смотрел на нее. Таррос сказал это таким голосом, какого она еще не слышала. Это заставило ее замолчать. — Пошла вон. И впредь постарайся больше никогда не показываться мне на глаза. Ты — свободна. Иди куда хочешь.

— Вы говорите правду?

— Проваливай к черту и сделай так, чтоб я тебя больше не видел. Никогда.

— А бумага? — она не поверила своим ушам.

— Я хотел бы тебя убить. Потому что ты — тварь. Бесполезное существо. — он полез в тот самый ящик и достал нужный сверток. — Ты — мерзкая женщина. Забирай это. — он, не садясь за стол, что то написал и поставил роспись. — Но я не хочу марать свои руки в твоей крови. И я виноват во всем сам. Я сам теперь проклятый человек. Клянусь, увижу тебя еще раз — передумаю и зарежу. Уходи. — он говорил. Хмурое лицо его вызывало жалость. Глаза Тарроса потухли.

— Спасибо Вам, диоикитис. Спасибо… — Луиза не верила в свою удачу. Она даже начала жалеть о совершёной подлости по отношению к нему. Но инстинкт самосохранения заставил ее убегать из этого мрачного места как можно скорее.

У нее не было средств начать жизнь заново. Драгоценности, полученные от Гавриила, были. Но сформировавшийся характер падшей женщины брал верх даже после великодушия командира.

— Я не зря старалась. Альвизе, не зря.

С этими словами Луиза вышла прочь из крепости.

Она пришла к лавке и позвала Альвизе сквозь гогот рынка.

— Неужели принесла? — Альвизе улыбался.

— За все надо платить. Двадцать гиперпиронов — и свиток твой.

— Ты что, с ума сошла? Я столько в год зарабатываю… — воспротивился Альвизе.

— Я вижу, тебе он не особо нужен. Тогда прощай, венецианец. — она сделала вид, что уходит.

— Стой! Дам половину.

— Пятнадцать.

— Двенадцать. Больше у меня нет. — сказал шпион.

— Хорошо.

— Давай скорее сюда.

Она вытащила письмо и отдала ему. Альвизе посчитал золото и протянул Луизе.

— Спасибо. — произнес он.

— Ну и жадина же ты. Правда, хороший купец из тебя получился бы на самом деле. — довольно сказала она, пряча деньги.

— Я и есть купец. И держи язык за зубами. — пригрозил Альвизе, взявшись рукой за свой клинок, висящий на поясе. — Поняла?

— Так вот, оказывается, какова твоя благодарность? — она покачала головой.

— Девушка, запомни, мы — мужчины таким женщинам как ты, никогда не благодарствуем. И честные из нас шарахаются от таких, как от прокаженных. Мне жаль тебя. — этого было достаточно. Луиза была наказана за свои козни парой простых фраз, полученных от честного человека.

Рабыня уехала прочь из Белокомы. Прочь из чертового места. Навсегда.

Таррос сегодня был в скверном расположнении духа. И он решил отправить своих солдат на постройку придорожных пунктов для караванов.

Сам он остался в крепости, готовя остальных к нападению на тюрков в случае их агрессии.

Эрис предвидела заранее, что греки неспроста проявляют наглость. Значит, как полагала она, у тех есть основа под ногами. Уверенность. Но, все же, девушка обильно расставила воинов у приграничной территории и дала четкие руководства, как необходимо реагировать на врага.

Леон и его люди уже не стеснялись своей религии. Они молились и декламировали свои песнопенья на страх простолюдинов, видевших франков.

Отряды франков под руководством тамплиера вошли в приграничные леса. Здесь было много разбойников, но Малик старался и изгонял каждую банду.

— Тюркют. Увези Марию в аул от греха подальше. — сказала Дина, увидев, как вдалеке напуганные стаи лесных птиц поднимаются в небо.

— Хорошо. — воин быстро исполнил приказ капитанши.

Наглые франки начали рубить лес прямо под носом у тюрков. Звуки многочисленных топоров донеслись до них.

— Это греки? — спросил Мерген.

— Полагаю, да. — ответила Дина.

— Есть план?

— Если они пересекут рубеж — ведите себя тихо. Дайте им почувствовать себя хозяевами. — сказала Эрис.

— Зачем? Не проще ли отрубить их бошки и повесить на колья приграничной изгороди?

— Не глупи, Арслан. Их слишком много. Придут другие. Лучше я и мои ребята возьмем в заложники их командира. До прихода Малика я не хочу начинать войну. Ясно?

— Правильно говоришь, сестренка. — ответил Арслан.

Пока солдаты работали и явно искали конфликта, Эрис собрала свой отряд.

— Мерген. Ты за старшего. Если начнутся боевые действия, отправляй письмо в столицу.

— Есть.

Напряженный день начался.

Десять солдат во главе с Эрис ждали, когда соседи перейдут границу. И они это сделали. Совершенно спокойно и без опаски, словно были у себя дома.

Эрис молча руководила воинами. Опасные и тихие, двигаясь подобно теням, они оглушали греков без кровопролития. Точными и четкими ударами. Делали они это в лесу, в тени деревьев.

Через полчаса набралось более двадцати привязанных к стволам солдат.

— Вот так рождаются страшные сказки про темный лес, откуда не выходят. — сказала Эрис, оглядев улов. — Где главный? — спросила она у одного солдата. — Где? Говори! — Она сжала веревку у его горла.

— Капитаниос Леонтий там. Чуть севернее. На пегой лошади… Высокий такой… — еле-еле выговорил мужчина.

— Если соврал — башку оторву, привязав тебя за шею к верхушке наклоненной ели.

— Клянусь…

— Аскарлер! Смотрите за ними. Исакули, Атсыз, за мной.

Эрис отправилась севернее. И через некоторое время они увидели Леонтия, окруженного пятеркой солдат.

— Ур! Всех, кроме командира. — В мгновенье ока стрелки положили телохранителей франка.

Эрис вышла к нему.

— Леонтий! Слезай с лошади! Теперь ты — мой пленник! — приказала она на греческом, обнажив меч.

Взор франка был напуган. Но он быстро оттаял, как только узнал в Эрис монашку с рынка.

— Подлая! Так это вы, вонючие пастухи, украли невесту архонта!

— Аскарлер! — парни быстро стянули его с лошади. Завязался неравный бой, где Эрис сама обезвредила Леонтия.

— Вяжите его. — приказала Эрис. — Сколько вас сегодня здесь? Отвечай!

— Больше вас, дрянь.

Эрис ударила его.

— Заткнись и отвечай по делу.

— Сегодня нас сто, завтра придет тысяча, послезавтра…

Эрис снова ударила его.

— Ты — наш пленник. Будешь вести себя хорошо, вернем тебя обратно. — сказала Эрис.

Пленных увели вглубь приграничной территории.

— Сестра. Сходила на охоту? — засмеялся Мерген, увидев всех связанных греков.

— Как тебе улов? Вот этот — их командир. В случае опасности нападения обменяем на мир с целью избежания большого количества жертв. Как тебе? — Эрис указала на Леонтия.

— Подлая перебежчица. Ты ведь не сельджукских кровей. Гадюка. — Выругался он и тут же получил крепчайший удар лапой Арслана:

— Так-то лучше. Прикуси язык.

— Ты так сильно не бей! Еще умом ослабнет. А нам не нужен свихнувшийся командир. — сказала Эрис, вылив на голову Леона фляжку воды.

— Эй, Леонтий, очнись. — она взяла в руки его шлем и меч, на котором было выгравировано на латинском «Господь полагает, а в моей руке Истина.»

— О, Аллах. Я сомневаюсь, что это простые греки. — произнесла Дина, рассмотрев надпись.

— А кто же еще? — спросил Мерген.

— Такими вещами занимаются рыцари-орденоносцы. Эй! — девушка растрясла Леона. — Говори, ты из какого Ордена будешь, отвечай. Не молчи — жизни лишу. — пригрозила она.

Хороший удар медвежей лапы тюрка подействовал подобно зелью истины.

— Тамплиеры. Слышала таких? Мы — самые грозные воины Христа. И мы пришли сюда, чтобы вырезать вас, поганные сарацины. — он смеялся, скалив окровавленные зубы. — Мы уничтожим вас. Вас всех. Вы даже не подозреваете о нашей мощи. Это мы контролируем мир. Защищаем гроб Господень. Мы приказываем тысячам уходить из теплых домов, от любящих жен и маленьких детей. Приказываем убивать вас и евреев. Вырезать, как собак. Давить, как крыс…

Это с нашей подачи сонмы детей идут на восток. Идут с одной целью — стать мучениками-освободителями… — говорил он безумно. — Там их встречают наши шиитские друзья — ваши, сельджуки, лютые враги… Они окуривают их хашишем. И дети, выросшие в горных пещерах поклоняются старику. Он говорит — «убей себя», и они делают это. Он показывает им женщин и явства. Он мастер фокусов — они говорят с пророками. И дети, ставшие юношами, назовутся ассасинами — хашишинами… Мы договариваемся со стариком о цене — и фанатики убивают вашу элиту. Ценой собственной жизни идолопоклонники, рожденные во Франции и Римской империи вырезают погань… — его вырвало от тяжелой травмы головы.

— Арслан, ты явно не расчитал силу удара. Он не должен умереть. — Дина была разгневана.

— Дина абла, греки пересекают границу. — сказал Бугдай, получив красную стрелу.

— Леонтий! — она вытащила из своей дорожной сумки перо и бумагу. — Пиши, подлец. Пиши приказ, прошение об отступлении. Быстро. Иначе, тебе не сдобровать.

— Я напишу. Напишу. Но знай, сюда вернется наш командир. И тогда не сдобровать вам, дикари. — он, смеясь, взял перо освобожденной рукой. Он написал на итальянском о том, чтобы командир не вздумал идти на поводу у тюрков. Что тамплиер Леон падет мучеником во имя святой цели.

— Ты что чиркаешь, подонок? — Дина приставила нож к его горлу. — Не переводи мой пергамент. Пиши на любом языке, я все равно пойму. Пиши о том, как тебе страшно в плену у номадов и о том, как сильно ты хочешь домой. Понял?

Леон написал снова. Он поведал кратко, но содержательно :

«Приказываю солдатам, закрепленным за мной отступить от тюркских границ. Передать это послание бедному неимущему брату.

Диоикитис Таррос, я в плену у тюрков. Прошу спасти меня в обмен на их требования.»

— Молодец. Так-то лучше. — Дина взяла свиток из под его руки и бегло пробежалась по строкам. Когда ее зрачки достигли слова Таррос, они расширились так, словно хозяйка испытала страшную боль.

— Дина абла? Что опять? Надо торопиться! — говорил Гайдар.

— Всё хорошо… — её будто бы подменили. Хмурый взгляд девушки начал излучать боль, и это заметили многие. Она свернула пергамент. Зажмурила глаза, и, открыв их снова, выдохнула.

— Арслан. Отвяжи одного солдата.

Арслан быстро выполнил приказ.

— Сними с него доспехи.

Воин сделал и это.

— Езжай к своим и передай приказ Леона. И скажи тому, кому передашь письмо — отряд Малика шлет вам, что мы не хотим видеть вас у своих границ. Отступите к себе, и будет вам мир.

Дайте ему лошадь Леонтия и его шлем. — с этими словами Эрис села на Йылдырыма.

Грек уехал.

— Арслан. Веди пленных к пятому посту, враги могут сделать попытку спасти своих. Я поеду и проверю — все ли в порядке у других. Пришлю вам еще людей для охраны пленников. — тихо говорила Дина.

Мерген удивился реакции сестры. Даже Леонтий заметил то, как гонор девушки растаял на глазах. А Эрис искала одиночества, чтобы успокоить надвигавшуюся бурю в душе…

Глава семидесятая

— Господи… Всевышний Аллах. Помоги мне, прошу… Прояви свою милость и дай терпения. Дай мне терпения. Дай мне терпения… — она просила Господа о самом великом даре — терпении. Эрис думала о том, что мужчин с греческим именем Таррос много на свете. И греки, знающие итальянский, тоже встречаются. И о том, что совпадений тоже бывает много. И вспоминала слова Фатимы о грозном воеводе греков. И сердце её обжигало болью. Она не могла найти себе места. Эрис одиноко сидела на молитвенном коврике и тихо плакала, прислонившись к дереву.

— Сестренка!!! — голос Малика прозвучал над ее головой, заставив встрепенуться.

Дина соскочила с места и обтерла слезы.

— Брат Малик! — она была счастлива видеть своего командира. Эрис положила правую руку на сердце и кивнула.

— Что сопли развесила — не прошло и трех недель, а вы уже ноете. — он улыбался.

— Греки вошли к нам. Мы взяли в заложники их командира, пролив минимум крови. — отчиталась она. — Я не хотела подводить Вас и идти у них на поводу, развязывая войну. Их человек, Леонтий написал прошение о спасении в обмен на мир.

— Молодец, абла. Ты не подвела меня. И вождь Канълы тоже. — произнес довольный начальник.

— Сколько солдат Вам дали? — спросила девушка, посмотрев на прибывших всадников, рассредоточенных меж деревьев.

— Пятьсот.

— Можно мне моих прямо сейчас выдать? Я уйду сегодня. Время абсолютно не ждёт. Монголы идут быстро, несмотря на нагруженное на их верблюдов добро. Прошу, Малик бей…

— Что-то случилось? Кто тебя обидел? — он был в недоумении. — Я же забрал глупца Тогана с собой! Что такое?

— Не в этом дело. Думаете, глупый Тоган повлияет на мое настроение? Я боюсь не успеть к монголам. Придется идти по болотам и горам, чтобы обойти их и встретить между двумя скалами. Оттуда хорошо вести бой, зажав их.

— Хорошо. Я дам тебе сотню.

— Я пойду к пятому посту и соберу свой отряд. Подмогу им я выслала. А Мергена с Арсланом можно со мной?

— Бери. — ответил воевода.

Девушка направилась к посту. Звуков, издаваемых греками больше не было.

— Отряд. Стройся. Мерген и Арслан. Малик бей вернулся. Сегодня мы идем на монгола. Даю два часа на сборы. — отрезала она.

Француз-тамплиер Леон удивленно косился на нее. Он видел в глазах тюрков уважение к этой молодой девушке.

Малик прибыл. И первым делом приказал накормить и напоить пленных.

— У мусульман пленным дают то же, что едят сами. Запомни, сестренка. — он обратился к Эрис. — Хорошее отношение к врагу сделает из него друга для тебя. И поможет сбившимся с пути исправиться. Исправиться, смотря на хороший пример, а не на угрозу.

— Малик бей. Может быть это наша последняя совместная трапеза… — они собрались у заставного котла. Эрис явно была не в настроении. — Я могу больше не вернуться… Но знайте — Вы стали для меня братом. Моим старшим братом. И Арслан-альп тоже… — она улыбнулась, видя обиженную физиономию Арслана. — Вы спасли меня от унижения. Защитили мою честь. Я отдам жизнь за всех вас, за ваши семьи. Простите, если что-то сделала не так. Благодаря вам всем я постигла истинную Веру.

— Да что с тобой такое? С таким настроем ты точно не вернешься. Не положено воину падать духом — встань и расправь плечи. Аллах с творящими добро. Поняла, сестренка? — учил бей.

— Да. — она покачала головой.

— Я даю тебе сто человек из союзников. Тридцать восемь из своих, десять — из твоего отряда. И Арслан с Мергеном. Итого сто пятьдесят.

— Мы уничтожим тех, кто идет по пути вдоль предгорья по дорогам, ведящим к Грузии. — пообещала девушка. — Встретимся в этой точке. — она тыкнула в карту. — Если будет угодно Аллаху.

Утро принесло туман и холод. Пальцы воинов замерзали, держа поводья лошадей.

— Братья! Сегодня особенный день. Это день, когда мы — два племени, объединились, чтобы нанести врагу удар. Множество атак по стволу могучего чинара неизбежно повалит его. Множество таких ударов разобьет монголов. Кто хочет пасть мучеником, пусть идет за мной. Кто желает вернуться — пусть возвращается.

Краткие слова Эрис возбудили в воинах нужную доблесть. Они пошли по холмам и тяжелым дорогам, шли к болотам с целью обогнать тяжело нагруженного противника.

— Таррос. Что, черт возьми, происходит? Что это за писанина у тебя в руке?! — брыляя слюной, ругался Гавриил. — Я с самого начала знал, что твоя идея — утопия! Утопия! Я же говорил тебе: номады — дикари, и шутки с ними плохи!

Альвизе стоял в углу и молча наблюдал за потасовкой.

— Я знал, на что мы идем. И мы уладим этот вопрос. — ответ Тарроса был краток, но излагателен.

Командир, взяв две сотни солдат, направился к границе.

Эрис шла на северо-запад. Туда, где в высоких горах затеряны ветхие кельи монахов-отшельников. Туда, где темные болота раскрывали свои тысячелетние объятия для заблудившихся. Туда, где изумрудные луга чередовались с каменистыми заснеженными вершинами. Где леса заставляли плутать потерявшихся. Но отряд ее не мог дезориентироваться или сбиться с пути — над ними раскинулось огромное небо со своей звездной картой, ведящее сведующего.

— Малик бей. Греки. — произнес Аят, смотря с пригорка на надвигавшуюся колонну.

— К полной боевой готовности! — отдал приказ бей. Доверенные войны стояли вокруг него, сидя верхом на лошадях.

Отряд Тарроса приближался. Тюрки заняли стрелковые позиции.

Гонец никейцев прибыл к Малику.

— Командир Таррос прибыл узнать ваши намерения! — громко и бесчувственно продекламировал он, сидя в седле.

— Наши действия — уходите с конийских земель и будет вам мир. — ответил Малик.

— Командир требует переговоров. Спуститесь в место встречи на нейтральной территории.

Несмотря на огромный риск, Малик бей все же решил пойти на разговор. Встреча его и диоикитиса прошла на узкой полосе земли, формально представляя собой никому не принадлежащую узкую, шириной в тридцать метров, полоску земли.

— Вы взяли в заложники моих людей. Я пришел забрать их. — произнес Таррос в шлеме, пристально смотря на Малика сквозь прорези для глаз.

— Получишь их только тогда, когда уберешься с земель султаната. — ничуть не уступая в наглости, ответил Малик.

Таррос разглядывал своего оппонента. Малик оценивал своего визави.

Обстановка была напряженная. Воздух был заряжен, словно перед вспышкой молнии.

— Теперь эти земли по праву принадлежат Гавриилу — Кириархосу *властедержателю (греч.) * крепости Лефкиаммоса*Белый песок — Белокома (греч.) *, он приобрел их на свои деньги у вашего наместника. Сделка была оформлена по закону при присутствии нотариуса и свидетелей с обоих сторон. И я, как верующий, даю вам срок в тридцать дней, чтобы убраться от сюда. — четко произнес командир.

— Что ты такое говоришь, грек? Когда была совершена сделка? — возмутился Малик.

— Я не бросаю слова на ветер, номад *кочевник (греч.) *. Ознакомься с копией. — Таррос протянул купчую Малику. Прочитав ее, он вскипел от гнева.

— Вы провернули аферу за спиной нашего правителя. И вы дорого поплатитесь за это, грек. — с ненавистью прорычал Малик. Их переводчики стояли и объясняли смысл сказанного военачальниками обеих сторон.

— Не тебе, неимущему, говорить о плате. Ты даже не бей. От тебя отвернулся твой народ. С тобой кучка твоих верных псов. Уходи поскорее, если хочешь сохранить их жизнь. — буднично сказал командир, зная обо всем от Дархана.

— Я уведу своих воинов. Но скоро приведу солдат султана. И тогда ты не сможешь сохранить свою. — сказал Малик.

— Я сделаю так, что вы сами сбежите отсюда, Малик бей. —ухмыльнулся Таррос, сверкнув зубами. — Поверь мне.

— Тюрки никогда не продают то, что взяли когда-то ценой собственной крови. Теперь это наша земля. И мы не отступим. Аллах со справедливыми правителями, а не с нечестивцами и притеснителями. — сказал бей, узнавший о положении бедствующего народа от Эрис.

— Господь ненавидит тех, кто нарушает обеты и срывает совершенные сделки. Ты знаешь это не хуже меня. И я буду судить по тебе, смотря на твои поступки, а не имя. Даю месяц. А сейчас — верни захваченных тобой капитана Леона и его людей, тюрок.

Бей не мог поступить иначе. Бумага показала, на чьей стороне закон. Всего один листок. И злобу воинов пришлось на время обуздать.

— Аят! Веди сюда христиан. — приказал Малик.

— Правильный выбор, сарацин. — отозвался Таррос.

— Не блистай ораторством предо мной, грек. Не то в следующий раз нечем будет говорить. Я тоже не нарушаю заветов, как и ты.

— Не демонстрируй мне свой гонор. Лучше бы показал себя перед монголами, от которых вы бежите, как крысы от кошек. И которые настигли вас и проникли в ваши дома. А вы молча наблюдаете.

— Я хочу посмотреть на тебя, когда монголы придут к стенам твоей крепости, грек.

— Они не дойдут. Ведь между нами и ними есть такой сильный воин. А если и дойдут, то тогда сделают это, переступив через твой труп, Малик бей. — Таррос явно издевался. Малик не желал, чтобы разговор дошел до битвы. Ведь это могло случиться в любую секунду. Им обоим следовало бы быть аккуратнее в выражениях.

— Перед тем, как я отдам тебе капитана, покажи, что он написал тебе.

— А ты что, не видел? — удивился Таррос.

— Не задавай вопросов.

— Мухаммедянин. Ты прямолинеен. Не стесняешься выглядеть смешно. — Таррос показал свиток Малику. Тот не заметил ничего подозрительного. Только одно имя.

— Забирай своих и уходи. И молись, чтобы Султан признал вашу сделку законной. Иначе первая голова, которая упадет на землю — будет твоя, Таррос.

— Посмотрим, Малик, чья голова упадет первой. — ответил Таррос, забирая Леона и его солдат.

Они ушли так же уверенно, как и пришли.

— Зачем ты их отпустил, бей? — возмутился Тоган. — Мы бы закололи их в два счёта!

— Братишка. Сделка была законной. Теперь я должен успеть доложить всё султану. Я не знаю, где он сейчас. О, Аллах, помоги твоим рабам. — произнес Малик, собираясь в путь.

— Плетите крепче. Но не громоздко, чтоб не устать и не провалиться в болото. — учила Эрис, расхаживая меж готовящих опорные палки с кольцами и болотоступы, солдат.

— Прости конечно, сестра. Но зачем надо было оставлять коней в том диком ущелье, а самим идти пешком по этим непроходимым местам? — возмутился Коркут из племени Канълы.

— Брат-лекарь. Я тебе скажу одно. В войне иногда не можешь увидеть или предугадать смысл некоторых действий. И некоторые очевидные вещи таковыми не являются. Твои глаза обманывают. И ум тоже. Поэтому за каждым штабом стоит командир-воспитатель. Посему делай молча то, что от тебя требует. Кто?

— Мой командир. — проговорил мужчина в возрасте старше Малика. Он начал недовольно плести из палок и лозы вьющихся растений кольцо — обод с отходящими от него лучами. Два таких кольца нужно было прикрепить к двум палкам. Эрис поставила десять своих воинов во главе остальных, чтобы те научили солдат хитростям разведчиков.

— Кто сомневается в командире — пусть разворачивается назад и идет к своему коню. Мы почти на месте. Я понимаю — вы устали. Но лошади не смогли бы идти дальше по топи.

— А мы? Мы же можем утонуть! — сказал один воин из Баяты.

— Да. Если не попросишь Господа о смерти на поле боя. Тебя засосет торф, и, кто знает, может лет через пятьсот твои предки откопают твоё тело. В целости и сохранности. Выбор за тобой. — сказала Эрис, склонившись и пристально посмотрев в глаза парню, отчего тот потупил взор.

— Абла. Расскажи еще раз. Как нам идти?

— Мерген. Слушаем все! Заканчиваем поскорее!!! Мы завладеем конями монголов. Мы идем к ним, всадникам, пешком и заберем у них все! Не переживайте! Ваши верные скакуны и мой Йылдырым выживут без нас. Мы найдем их, обойдя опасные места по другому пути.

Еще раз напоминаю — по моим подсчетам, через три недели отряд из пятиста человек доберется до низовий реки Аджарыскали. Мы идем вверх по течению Чораки. Они минуют долины Ерушети и направятся туда, куда придём мы. Их путь тяжел — нагруженные, они пересекают реки, впадающие в озера Арпилыч, Чылдыр и Картсаки. Наконец, мы, пойдя им навстречу по болотам и лесам, пройдя равнину Шавшети, с учетом того, что половину пути мы уже прошли на лошадях, встретим вражеский отряд в пересекающей земли долине Арсиани. Быстрее за дело, братья!

Их опасный и тяжелый путь по болотистым местностям начался.

— Бугдай, Атаман, Атсыз, Гайдар, Исакули! Атабек, Герей, Туран, Ирбис, Таштемир! Я веду вас, а вы — ведите своих людей за собой! Не будьте к ним жестоки и предвзяты! Будьте требовательны и милостивы! Помогайте отставшим, держите себя в руках!

Дойдя до топи, опирайтесь на палки, если начнет засасывать — не дергаться и не паниковать! Расслабить тело, позвать товарища, и, ухватившись за палку, медленно вытягивать себя назад. Назад, а не вперед, в неизвестность. Держитесь вместе, чтобы успеть помочь друг другу. Ясно? Далее. Проверяйте глубину торфа шестом с зарубками. Наступайте на кочки, корни кустарников, если нет — бросайте под ноги связанные пучки веточек, соломы и так далее. Если торф будет жидкий и текучий — пройти невозможно. Если плотный, рыхлый, очень рыхлый, увлажненный или сильно увлажненный — пройти можно.

Дина шла впереди разделенного на десять частей строя, сзади шли Арслан и Мерген. Она сжала в руке горсть из заболоченной местности — холодная масса продавилась сквозь пальцы девушки и вода стекла струйками. Это означало крайнюю степень тяжести для прохождения, но отступать было нельзя.

— Идём дальше, братья! С именем Господа, вперед!

Воины шли быстро и уверенно, погрязая и выкарабкиваясь, стараясь поскорее преодолеть эти угрюмые, угнетающие душу, места.

— Тебя этому учили во Франции, глупец?! Оплошал, как баба, позорник! Как тебя могли взять в плен?! Надо было оставить тебя подыхать у пастухов, абдерит, болван! — отчитывал Таррос еле стоящего на ногах Леона, не скупясь и на удары. — Как Малик схватил тебя?! Говори! — он немного остыл. Каменные истуканы в строю молча наблюдали за разгневанным командиром.

— Это был не Малик… — тихо ответил Леон. Лицо Тарроса стало еще более озлобленным.

— Кто из его людей осмелился на такое?!

— …Та монашка. Не знаю, как описать случившееся… Я считал по азимуту расстояния от одного предполагаемого пункта для караванщиков до другого. Как Вы и приказали. Откуда ни возьмись — она. Выскочила со своими солдатами. Предварительно всех моих расстреляв… — ответил он.

— Что ты мелешь, болван? Какая монашка, вы что — все с ума сошли?!

— Та девушка с рынка. Как я и думал, она оказалась не той, за кого себя выдавала.

— Сколько их было?

— Трое…

— Позор. Еще лучше. Тюркская баба с двумя телохранителями взяла тебя в плен. — он раздосадованно засмеялся.

— Она не сельджук. Ни кыпчак. Она прекрасно говорит на нашем языке. — ответил Леон, опустив голову. — И по итальянски поняла. Я написал Вам. Я хотел пасть во имя Христа. А она порвала письмо…

— Чёрт. Кто такая?! — Тарроса возмутили слова капитана.

— Не знаю. Может гречанка. Не знаю, командир. Ее воины дисциплинированы и послушны. Она сурово командовала ими, очень быстро захватив наших людей.

— Дрянь. Я лично спущу с неё шкуру. — пригрозил Таррос. — Опиши мне её. — он отвернулся от солдат и начал сосредоточенно слушать, смотря в пол.

— Высокая, стройная девушка в их легких доспехах. Светлое, на первый взгляд кажущееся добрым, лицо, черные брови, пронзительные зеленые глаза. Приятный, громкий голос. Наглая и требовательная. Прекрасно держится в седле, на черном коне…

— Заткнись. Этого достаточно. — оборвал его Таррос. Ему стало тошно. Все слова словно описывали его мертвую жену. Но та была мертва. И Тарросу стало любопытно, кто же такая эта вражеская женщина, осмелившаяся взять в плен его воинов. Но мысли об Эрис заставляли его сторониться тюркской воительницы.

— Значит, эти пастухи баранов украли невесту Гавриила. Интересно. — заключил Таррос. — Нужно съездить к Дархану.

Если тюрки не уйдут, Леон, мы нападем. А они — не уйдут. Десять дней на заключительную подготовку. Воля Армана исполнится, если совпадет с волей Божьей, мой нищий брат… — произнес тамплиер.

Малик, отправив в поход разделенных воинов под предводительством Аята, Аскара, Тюркюта и Тогана, спешил в Конью. На границе было мало защитников. Могло бы произойти бедствие. Султан Гияс-ад-Дин должен был вернуться с грузинской женой на днях.

— У меня срочное сообщение для Его Величества Султана. — его встретили при дворе заместитель визиря. Малик написал все на бумаге. — Передайте это лично в руки Султану Кей Хосрову. От Малика. Воина Аллаха под флагом его величества.

Досада посетила Малика, не обнаружившего правителя. Он бродил по Конье, не зная, что предпринять. Малик решил переночевать в главной мечети.

— Всевышний Аллах… Помоги мне. Помоги, Господи… — повторял про себя воевода.

Был почти вечер. Гонец летел по городу, призвав жителей центральной улицы выйти и приветствовать правителя и его новую жену.

— Аллах, нет мощи и силы ни у кого, кроме Тебя. Ты услышал мои молитвы! — он склонился в земном поклоне. Малик помчал ко дворцу.

Мария уже пару дней жила с мамой Аминой и Фатимой. Она не выходила из шатра. Девушка ждала свадьбы с тюрком. Но военное положение заставило солдата умчаться на задание. Ее приезд был тайный. Вездесущие сплетники выяснили, что Тюркют привез невесту — гречанку. Дархан был в ярости, но молчал. Их сделка с Гавриилом сделала из него и сообщников богатых людей. Но пока что приходилось делиться с многочисленным народом, иначе можно было плохо кончить за пустословие.

В караван-сарае Шахристан, что на границе, как всегда собирались самые отчаянные представители всех народностей. Купцы и караванщики, дервиши, монахи, паломники, разбойники, воины, мошенники. И такие, как Таррос. Которым нечего терять, кроме собственной жизни. Но перед смертью, во искупление грехов, греческий диоикитис решил во что бы то ни стало закончить свою нехорошую миссию.

— Дархан. Известно ли тебе что-нибудь о девушке-гречанке. — он задал этот вопрос бею с двумя смыслами.

— О какой из них ты говоришь? — ему стало интересно.

— А сколько их среди вас?

— Слова — золото. Заплати, и я — скажу.

— Все-таки ты — продажная шкура. Маму свою тоже продашь? А? — спросил Таррос, кидая в руки Дархана монету.

— Моя мама — древняя старуха. С неё песок сыпется. Никто её не купит. — он расхохотался, вызвав отвращение командира.

— Бастардос. Атхлиотита. *ублюдок, подонок. Убожество. (греч.) * Не переводи, Тео. — приказал он переводчику, хмуро взглянув на Дархана. — Говори.

— Недавно воин привез девушку. Не тюркских кровей, как говорят. Не наша.

— Откуда знаешь, что не ваша?

— Девушку прячут от лишних глаз. В шатрах мамы Амины и жены Малика.

Таррос улыбнулся. Он точно знал, что это была Мария.

— А вторая — кто? — спросил Таррос.

— А вторая… Лучше с ней не связываться. — помотал головой Дархан.

— Что же так?

— Она — одна из лучших воинов Малика. Тоже не из наших народов.

— Откуда взялась? — Тарросу казалось, что он сейчас сгорит от нетерпенья.

— Малик купил ее более пяти лет назад. Рабыню. На рынке в Конье. Ее почти не видать — все время на войне. Дерзкая девушка чуть не прирезала нашего дружка Кутлуджу, когда того уже объявили главным беем. — он захихикал. — Видел бы ты его рожу, когда она столкнула его с платформы перед народом.

Тарроса неудовлетворил несодержательный ответ Дархана. И это слишком банально — купить воина на рынке. Все же, слова тюрка вошли занозой в его душу.

— А откуда именно она, та воительница? Славянка, гречанка, кто? — медленно спросил он.

— А тебе зачем? — Дархан испытующе посмотрел на Тарроса. — Она теперь мусульманка. Откуда прибыла, знают только ее близкие сослуживцы. Больше ничего не знаю, и не приставай с такими вопросами — если Малик узнает, что неверный покушается на честь сестры по вере, мне не сдобровать. Это тяжкая статья.

Таррос и Дархан расстались на этом месте. Диоикитис решил уничтожить кость в горле — Малика любым способом.

Глава семьдесят первая

За время переправы в сорок километров за трое суток, воины истощились физически. Но боевой настрой Эрис заражал их. Замерзшим и промокшим командирша не разрешила развести огонь.

— Как мы согреемся, абла? — Арслан был в отчаяньи. Перепачканный зеленым торфом и болотной грязью, бугай был похож на лешего.

— Слушай мой приказ! Рассредоточиться по периметру в шахматном порядке! Меж деревьев и на равнине — через метр! Взяли в руки лопаты — копаем волчьи норы! Отряд из тридцати человек — собрать материал для маскировки ям. Ветви, листья, песок, гальку. Приступить!

Воины начали делать то, что приказала девушка. Она пояснила, что рыть надо по краям и вглубь места меж двух горных склонов. Равнина была похожа на широкое высохшее русло реки. Титаническая работа была проведена воинами. Тяжело было служить в ее отряде, но воины справились, смотря на то, как девушка подавала пример мужчинам своей работой. Гордость не позволяла им опускать руки.

Через пару дней ловушки для монгольских всадников были полностью готовы. Страшная задумка начитаной Эрис дала огромное преимущество значительно уступающему по числу отряду.

— Смотри, Мерген. Их крыло начнет идти. Ноги коней начнут проваливаться. Они начнут паниковать. Кони переломают ноги. Потом начнется неразбериха, и воины разгонят отряд по краям ущелья. Там еще хуже. Вы начнете стрелять только тогда, когда внушительное число противников сделается непригодным для ведения боя верхом на коне. Понял?

— Да, абла. Ты — гений!

— Эту стратегию придумал Спартак. Твои слова… Я уже слышала это от своего доброго боевого брата на Крите. Спасибо. Но я — никто, брат. Я — раба Господа, стремящаяся к справедливости, только и всего. — сказала Эрис, скрыв взор. Горечь от потери лучших друзей всё еще травила ее душу.

Два дня они прождали, всматриваясь вдаль. Ночью третьего дня вдалеке войны Эрис увидели множество огоньков от костров монголов.

— Арслан-альп! Завтра, Иншааллах, будем праздновать победу! — воскликнула Эрис.

— Поскорее уже. У меня от сухофруктов и воды оскомина во рту.

— Брат. Если мы разожжем костер, нас заметят. Так что молча остаемся на позициях в полной боевой готовности!

Утро нового дня принесло воинам Эрис-Дины тяжелый бой. Девушка помолилась и приказала молиться солдатам.

Она в одиночестве приняла позу в земном поклоне. Ее уста шептали:

— Господи… Дай нам всем смерть на поле боя, ибо это — наилучшее. Но я заклинаю тебя — выполни своё обещание по отношению к нечестивцам. Если ты пожелаешь, то тех, кто поклоняется Тебе на этой земле, сегодня станет меньше. Вопреки этому, я прошу Тебя — как Ты разгоняешь облака, разгони союз этих племен и даруй нам победу. Аминь.

После этого она провела последний инструктаж, где говорила, что нужно стащить их с коня и вынудить пойти в рукопашный бой. Девушка просила ни в коем случае не покупаться на трофеи — ни один обоз не должен быть тронутым раньше времени. Также был приказ не трогать женщин и детей, если они не будут покушаться на жизнь.

— Бисмиллях. — Эрис, заняв позицию на высоком дереве, в его вечнозеленой кроне, наблюдала с высоты небольшого горного уступа. Она со скрипом натянула тетиву лука на тюркскую манеру — удерживая её кольцом большого пальца.

Обозы и воины медленно двигались мимо неё. Множество монголов шли, тянув за собой нагруженных добром лошадей и верблюдов. Были и женщины. Рассредоточеные вдоль дороги войны спрятались в кустах и за валунами, приняв положение лежа. Ничто не предвещало беды. В вышине, распластав свои крылья, парил вольный беркут. Он описывал круги в поисках жертвы. Ему предписано убить, чтобы выжить самому и прокормить детей. Эрис предписано убить, чтобы выжить самой и защитить будущее других.

— Ты — Кокжал *досл. серая грива, альфа-волк в стае (древнетюрк.) *, сестренка. Кокжал! — радовался Арслан, видя, как проваливаются кони и телеги монголов. Как их старшины начали орать на солдат, и те начали вытаскивать имущество из западни. Некоторые проваливались сами. Кони падали, хрипя и дергая ногами. Почувствовав неладное, как Эрис и предполагала, командиры начали сгонять колонну к краю, ближе к горам. Но и там все обстояло не легче. Наконец, до воинов начало доходить, что это может оказаться ловушкой. Был приказ разворачиваться. Эрис выжидала момент. Поднятая монголами пыль дошла до воинов Дины. Девушка приказала обстрелять тех врагов, кто был в самом начале дороги, там, где не было волчьих нор.

Эрис отпустила тетиву. Отдача сильно ударила ее в плотный кожанный нарукавник левой руки. Образованная дымка рассеялась вокруг лица девушки. Монгол упал замертво. Одна стрела за другой разила врагов. Подобно свистящей тучи, или стае огромных комаров, накрыли они врага. Подкошенные воины падали навзничь. Книга их жизни закрылась здесь, на чужой враждебной земле. Земле, на которую они вступили беспощадными завоевателями и были остановлены сарацинами.

— Без коней вы — ничто! Аллаху Акбар! — с этими криками Дина побежала с горы, ведя за собой других. Отряд Мергена должен был стоять до последнего для их прикрытия.

Схватка была яростной. И уже было не разобрать, на что ты наступаешь в бешеном бою. То ли это человек, то ли конь, сломавший ноги. Цель — убить как можно больше врага. Казалось, монголы не кончаются, как муравьи, или дикое стадо, идущее на малочисленный отряд.

— Господи! Пролей на нас терпение! Укрепи наши стопы и помоги нам одержать победу над неверующими людьми!

О, Аллах — Ты мой защитник. Ты оказываешь мне помощь. Благодаря Тебе я нахожу выход. Благодаря Тебе нападаю. Благодаря Тебе — сражаюсь! — говорила Эрис, нарочно отключая свой разум, своими мыслями мешавший действиям.

Лязганье мечей, людские крики, рев животных, удары, топот и шарканье ног, звуки умирающих… Мелькание и вспышки. Невероятные усилия. Для кого-то это последние мгновения обманчивой жизни. Для кого-то — приближение к победе.

Наконец войско монголов поредело. Местность источала запах пота, крови и нутра.

Тюрки победили.

Эрис-Дина стояла молча. Сердцебиение её успокаивалось. Смотреть на кровь отвратительно. Но постепенно глаза привыкают. Сердце черствеет. Эрис глубоко вздохнула.

— Хвала Тебе, Всевышний Господь. Даруй своим шахидам тень райских деревьев. О, Аллах. Лишь только ты помогаешь. Только Ты даруешь победу, а мы — немощны…

Из глаз девушки шли слёзы, она шмыгала носом и вытирала их окровавленными руками. Солдаты Эрис собрали своих с поля боя и похоронили их, помолившись за упокой.

Раненых монголов повели вместе с плененными ранее тюрками.

— Пленных не трогать. Собирайте лошадей и трофеи. — воины собрали всё, что было. Эрис отдавала лучшее союзникам, не обижая и своих солдат.

Когда тяжелая работа закончилась, Дина и ее люди отправились обратно.

— Идите, Арслан-альп. А я — пойду дальше. Вот только заберу своего Йылдырыма, и уйду со своим маленьким отрядом. Вверяю вас Аллаху.

— Куда? Зачем?

— Нам сказали, что отряд монголов состоял из пятиста людей. Их оказалось намного больше. Теперь другим воинам нужна наша помощь. Я пойду к Аяту или Аскару.

— Сестра. Тогда пусть половина из нас идет на подмогу, половина — в Баяты.

— Вы готовы? — спросила Эрис, посмотря на Арслана.

— Конечно, абла. Теперь я буду называть тебя Кокжал. Абла.

— А что это? У меня платок вроде коныр, коричневый. Не серый вовсе. — Дина посмотрела на себя.

— Мне «глупый» говоришь. А сама что? — сказал Арслан-альп.

— Кокжал — это вожак стаи волков. Волки сами решили тебя так назвать. Так что прими с честью, Кокжал. — пояснил Мерген.

— Кокжал, ни Кокжал. Я от смены имени не поменяюсь. Называйте меня так, как вам удобно. — произнесла девушка, сидя на коне монгола. — Мы разделимся. Потом поможем своим. И, если будет воля Аллаха, вернемся домой.

Воины шли, ведомые картой ночного неба. Победа не вскружила им голову. Потеря сослуживцев не сломила их дух. Вера и стремление изменить мир к лучшему вели их вперед.

— Аудиенция? Он что, не знает, мы и моя Тамар устали после долгого пути. — хмуро ответил Гияс-ад-Дин на просьбу Малика.

— Ознакомтесь с этим, мой повелитель. — заместитель визиря протянул ему свиток воеводы. Гияс-ад-Дин быстро пробежался по нему глазами. Он разозлился.

— Впустить Малик бея!

Малик вошел в зал для приёма. Роскошь дворца и тепло камина окутали его. Огонь потрескивал горящими сучьями, играл теплыми цветами.

— Слушаю тебя, Малик бей. — произнес Кей Хосров.

— Мой султан. На наши границы пришли войска греков. Они утверждают, что купили приграничные земли у наместника. Я видел купчую. Нам удалось избежать конфликта и оттянуть действия усилием внутреннего состава моего отряда. Воевода области Никеи пришел и потребовал освободить те места. Он дал месяц, иначе — война.

— Как эти безродные посмели покуситься на земли, завоеванные нашими доблестными предками? И они купили их. Кто посмел продать то, что принадлежит мне?! — глаза молодого султана горели яростью. — Не с твоей подачи ли это?

— Упаси Аллах меня от предательства, султан.

— Верю. Но сомневаюсь. — ответил Гияс-ад-Дин. Малик нахмурился.

— Я еще не успел увидеться с сыновьями, а уже вынужден решать проблемы. — он вздохнул. — Мой старшенький — Изз-ад-Дин Кей-Кавус. Знаешь, он очень умный, весь в свою мать. Но его мать — наложница, дочь греческого священника. Вот так, Малик бей. А ты что думал? Вот мой второй сын — Рукн-ад-Дин Кылыч-Арслан не такой уж умный. Зато справедливый и упрямый, весь в свою маму — мою первую жену, дочь правителя Алеппо. Но я решил, что моим преемником станет сын, которого мне родит моя юная, чистая Тамар.

— Я рад за Вас, мой султан. Но что мы будем делать? Недавно мой народ восстал — в стойбище из-за монголов стало жить совсем тяжко. Нужда свела людей с ума и я лишился титула бея. Теперь я не могу собрать народ и попросить беев других племен. Лишь мои верные войны ушли со мной. Мне помогли соседи Канълы людьми — я отправил эти горстки своих и их солдат наперерез монголам, направляющимся в Грузию. Они хотят поработить ту страну и вернуться, заставив христиан сражаться в их числе.

— Я не думаю, что моя теща согласится нападать на зятя. Ты правильно сделал бей, молодец. Но как ты мог позволить продать землю Никее?

— Я акынджи. Пограничник. Мое дело — охранять и воевать. Политика и экономика — не моё.

— Если я дам тебе людей… Шамс-ад-Дина Исфахани сюда! — приказал он. — Мой новый визирь, бей.

— А что случилось со старым?

— Он слишком много знал. Слишком много раздавал ненужных советов. — султан улыбнулся. Малик бею с каждой секундой становилось неприятней находиться во дворце. У него создалось такое впечатление, что он находится в змеином логове.

В залу вошел человек. Он был высок ростом. Глаза его излучали злобу и хитрость. Малик бею он сразу не понравился.

— Шамс-ад-Дин. Как думаешь, если я направлю отряд на устрашение греков, Иоанн Дука расторгнет наш военный союз?

— Возможно. — голос его был угрожающим. Насмешливая ненависть к султану была видна в черной глубине его очей.

— Все же… Малик. Я дам тебе солдат. Иди. Но не воюй. Уладь, как хочешь. Мирно. Сделай всё возможное. Это приказ.

— Можно мне попросить ваших солдат на подмогу кочевникам, что ушли к монголам?

— Я не желаю, чтобы монгольские щупальца сжали мое Государство. Поступай, как знаешь. Даю тебе пять сотен воинов. Этого достаточно?

— Вполне, мой султан. Мир Вам. Не буду задерживать, ваше величество.

— И тебе мир. И тебе.

Малик вышел. Он остался благодарен султану за великодушие. Забрав армейское подразделение, Малик направился к границам.

Воины Эрис дошли до места, где должен был находиться отряд Аята и ждать других монголов.

— Мир вам, братья. Я думала, вы уже сразились. — сказала Эрис, восседая верхом на Йылдырыме. Она, как и предполагала, смогла найти своего скакуна на зимнем пастбище в кругу собратьев.

— Нет. Странно, но врага все еще нет. — ответил Аят.

— Брат. Я не думаю, что тюрок наврал.

— Почему ты здесь, сестра? Вы сразились?

— Аллах даровал победу своим верующим рабам, Аят.

Лицо воина засияло от счастья. Приход Эрис и ее победителей воодушевил тюрков.

— Брат Аят. — Арслан-альп обнял друга. — Мой брат.

— Слава Аллаху, все хорошо. — ответил довольный Аят.

— Мужчины не проявляют чувств. Мужчины не плачут. Мужчины не кричат и не психуют. Едят то, что им дают. Я раньше так думала. Теперь я знаю. Мужчины — слабы. Они проявляют бурные чувства. Они плачут от чистого сердца для себя, изливая душу. Они не пытаются своим плачем вызвать чью-либо жалость. Мужчины кричат громко. Особенно, в армии. И психуют. Всегда и везде. А в еде привередливы, как дети. Вообще-то они и есть дети. Но если полюбят кого-либо, то будут есть сено с рук любимой, наслаждаясь его вкусом. — сказала Эрис, смотря на обнимающихся сослуживцев.

— Ты права, Кокжал. — сказал Мерген.

— Почему Кокжал? — спросил Аят.

— Потому что наша строгая волчица приказала нам рыть норы. Много нор. И монгольские кони переломали ноги и сбросили своих наездников. — похвастался Арслан. Дина ушла подальше от хвалебных слов.

Она бродила, наблюдая за зимней природой. Два года засухи на далеких землях русов повлияли и на местную природу. Снега не было, несмотря на время года.

— Не вижу твоей красоты, природа. Это плохо. — говорила девушка, трогая пальцем колючку ели. — Ты мертвая, несмотря на кипящую в тебе жизнь. Для меня теперь нет ничего интересного. Я живу. Или существую… Жизнь проходит мимо меня, не обращаясь ко мне. Чувства проходят сквозь меня, не задерживаясь внутри. Это плохо, ёлочка. Очень плохо…

— Войско! К боевой готовности! Шагом марш! Не нам, Господи, не нам, но имени твоему дай славу! — голос Тарроса поддержали старшины-франки звуком походных римских свистков. Таррос вел полтысячи солдат к границе с Конийским Султанатом. Гавриил стоял и наблюдал с высокой лоджии грубой каменной крепости.

— Альвизе. Малыш. Смотри, как прекрасно этот человек справляется со своими обязанностями. Он идет к тем, кто забрал мою невесту. Но она мне больше не нужна. А у тебя как идут дела?

— Торговля кипит. Я должен отправиться в Никею. Отвезу Ваши товары в столицу — будет прекрасно, не так ли? — хитрил тюрок.

— Идея замечательная. Но дорога займет время, Альвизе.

— Не такая уж и долгая дорога — зато много золота. Да?

— Венецианский друг. Ты прекрасно разбираешься в своем деле. Молодец. Но пока я не отпускаю тебя в Никею. Ты пойдешь к тюркам. Там ковры. Нам они нужны. И их рынок теперь принадлежит нам. Будешь вести мои дела. Понял? — требовательно произнес Гавриил.

— Sicuro. La tua parola è legge. *Конечно. Ваше слово — закон (итал.) *

— Не знаю, что ты там говоришь, но по тону понятно согласие. — хмыкнул архонт.

Дина решила действовать тихо и в одиночку.

Пока ночь скрывала все в своей темноте, девушка отправилась на разведку. Брать своих подопечных она не захотела. Ей были слишком дороги жизни членов ее стаи. Особенно после недавних смертей.

Йылдырым нес хозяйку в кромешной тьме. Холодный встречный ветер резал ей глаза. Эрис неслась вперед, откуда должны были прийти другие монголы.

Сколько время пролетело, девушка не думала. Отправившись в путь после вечернего намаза, Эрис хотела посмотреть, что же могло произойти и где сейчас враг. Не обманул ли ее умирающий командир.

Эрис увидела огни костров. Маленькие оранжевые точки вдали. Они мерцали на холоде. Приблизившись на опасное расстояние, девушка оставила Йылдырыма среди деревьев.

В монгольской одежде она шла в темноте — крадучись. Тихо и незаметно, боясь наступить на веточку. Годы тренировок, военные танцы на Крите дали мастерски отточенные, неслышные собственному уху шаги.

— Аллах. Я иду в лагерь врага. Я уповаю на тебя… Помоги, Господи.

Эрис незаметно приблизилась. Воины сидели вокруг костров. Были дежурные. Эрис подмечала число шатров и шалашей. Их оказалось много. В темноте невозможно было разобрать всего, но ей бросились в глаза собранные в группе люди, некоторых из которых рвало прямо на холодной земле, возле караульных. Много мужчин лежало на земле.

— Они что, мертвые? — Эрис вглядывалась во тьму.

Солдаты тащили труп и сбрасывали в общую кучу.

— Господи… — Эрис догадалась, что монголов постигла эпидемия какой-то болезни. Она решила подойти еще ближе. — Защити, Аллах, меня и братьев от того испытания, что ты послал им.

Девушка прошла к месту, где не было людей. Лагерь был оседлым, и монголы чувствовали себя в относительной безопасности.

Она слышала стоны людей. В воздухе витала болезнь. Девушка прошла вглубь лагеря. Ее форма и спокойствие не вызывали подозрения редких постовых.

— Пусто…

Люди были собраны в шатрах. На неё наткнулась выходящая из юрты женщина, выносившая ведро со зловонным содержимым.

Эрис шла и видела много тел. Они были худые, с признаками обезвоживания. Некоторые были покрыты язвами. Их не накрывали и собирались сжигать утром. Так сказали солдаты, мимо которых она проходила.

Эрис решила уходить поскорее. Она прошла к краю временного поселения. Постовые стояли на своих местах. Один воин покосился на неё. Эрис обошла и скрылась за юртой. Она схватила ведро с отходами ужасной человеческой болезни.

— Господи, упаси меня от этого.

Эрис пошла к краю лагеря, делая вид, что выносит помои. Ей казалось, что прошла целая вечность. Она вышла за пределы лагеря.

Уже собираясь уходить, девушка увидела, как отряд собирался в путь.

Эрис поставила ведро. Она спряталась за деревьями. Тишину ночи разбавляли только тихие стенания больных.

Кони монголов стояли, готовые. Эрис напрягала и расслабляла мышцы всего тела, чтобы не замерзнуть в засаде.

Вышел шаман. В его руках был огромный бубен. Он стучал в него. Звук бубна доносился до ушей девушки. Его странная одежда была похожа на вороньи крылья. Лицо его было разукрашено краской. На голове была надета шапка с оленьими рогами. Эрис видела, как он описывает круги у костра. Он плясал и подпрыгивал. Воины собрались рядом.

Это диковинное представление завораживало. Шаман что-то говорил утробным голосом. Потом скрипел гортанью. Продолжалось это долго. Эрис наскучила эта картина. Если бы не привели двенадцать связанных молодых девушек.

— О, Господи… — Эрис смотрела, как воины ставят их на колени вокруг костра. Это были пленные. Может даже привезенные из Эрзерума. Девушка замерла. Когда бедным жертвам перерезали горло и сливали часть крови в общую чашу, Эрис отвернулась.

— Проклятые дикари… — из глаз девушки покатились слёзы.

Страшный ритуал не закончился. Их командир перерезал себе руку. Он капнул кровью в чашу. Потом отпил из неё сам, помазал свой лоб и пустил по кругу. Остальные повторили то же самое. Шаман, как шакал, прыгал вокруг воинов. Он начал гадать, кидая сухие косточки и взрывной порошок в огонь. Он говорил на их языке. Эрис не понимала его. Это ужасное зрелище впилось ей в душу, в мозг, в самое подсознанье. Своей жестокостью и бессмысленностью. Дикостью и мерзостью.

Наконец отряд из тридцати человек, учавствовавших в ритуале смерти выехал из лагеря и направился на север. Эрис соскочила и побежала туда, где оставила Йылдырыма.

Время на раздумывание не было. Эрис отправилась по следам монгольского отряда. Она знала, что они поехали за помощью. Нельзя было допустить этого, ведь платой станут жизни её братьев по оружию и провал всей операции.

Глава семьдесят вторая

«Таррос. Командир греков. Ты отступишь. Иншааллах.» — думал Малик.

«Малик. Вонючий пастух с честным сердцем. Ты уйдешь с моего пути. Или — война.» — думал Таррос.

Войны Малика были построены в квадраты. Таррос подходил к месту встречи.

— Не наши, не наши, а имя Господа прославляйте, мои нищие братья! — говорил Таррос, зажигая глаза христиан.

— Отстоим земли и не дадим их притеснителям! Аллах с нами! — говорил Малик, и солдаты внимали ему.

Они встали друг против друга. Таррос в душе тайно питал надежду на то, что сегодня он наконец-то отправится к своей Эрис.

— Я, как и обещал, привел солдат Султана, грек. Мы будем стоять на смерть и не дадим вам перейти черту. — крикнул Малик.

— Я, как видишь, тоже сделал то, что сказал. Целых тридцать дней, а вы не убрались. Глупо, Малик, глупо. Твой голубоглазый сынок будет скучать по тебе. — он ударил Малика в самое сердце.

— Подлый неверный. Я в последний раз предлагаю тебе мирное решение проблемы. Ты сказал, что веришь в Бога. Он не любит тех, кто посягается на чужое. Отступи, и я оставлю тебя в живых. — пригрозил Малик.

— И не подумаю. — Таррос кинул взгляд на окружение Малика. Он не увидел ни одной женщины.

Малик еле-как сдерживал себя в руках. Но он не мог нарушить приказ Гияс-ад-Дина. У него создалось чувство, что султан просто-напросто использовал его, подставив.

— Ты меня плохо знаешь, Малик. Я не имею против тебя ничего плохого. Я отстаиваю интересы главы. — спокойно сказал Таррос.

— Я тоже. Если ты не нападешь, я буду стоять здесь и охранять границу. Если нападешь, разорву вас на части.

Таррос готовился к рывку. Если бы не препятствие.

Гонец примчался к воеводе акынджи с хорошими новостями. Гонцы Эрис прибыли в Баяты. Они принесли вести о победе. И теперь прибыли сюда, на границу. Воин тихо сообщил вождю новости.

— Дина абла докладывает, задание выполнено — монголы ликвидированы. Скоро в Баяты прибудут трофеи, плененных приведут сюда.

— Слава Аллаху. Слава тебе, Господи. — сказал Малик бей себе под нос. — А где она сама? Почему не прибыла?

— Дина абла ушла на подмогу Аяту, отпустив половину людей. Она сказала — хочешь жить для себя, живи для других.

— Это похоже на неё. — он довольно покачал головой. — Они разобьют и тех, Иншааллах.

Таррос смотрел на Малика. Какая-то неведомая сила держала его меч в ножнах. Наваждение.

— Ему говорят, что женщина во главе отряда ликвидировала около тысячи монголов и ушла на подмогу к своим, сказав фразу: «Хочешь жить для себя — живи ради других.»

Эта фраза принадлежала Сенеке Старшему. Эрис любила его мысли. Таррос помнил об этом. Его вновь посетило смятение. Заноза в груди зашевелилась. — переводи дальше, Тео.

— Трофеи и половина выживших идут в поселение. Теперь его сестру зовут Волчица. Вожак стаи. А не слишком ли много имен? — он прислушивался к каждому слову, дословно пересказывая командиру.

— Что ты говоришь, повтори Тео?

— Я говорю, три имени. То есть, Малик так сказал. Они рады, что монголы разбиты и сейчас обсуждают командиршу, сделавшую это, диоикитис. Они назвали ее Серая грива. Так тюрки называют вожака волчьей стаи. А Малик сказал, что три имени для одного человека — много. Но ему нравится.

— Какие три имени?

— Он не назвал. Абла говорит. Сестра, по-ихнему. — Тео, переводчик, говорил прямо — не преукрашая и не добавляя.

Настроение Тарроса совсем испортилось. Гонец отъехал. Они вновь встретились взглядами.

— Малик. Уходи с нашей дороги!

— Мы должны объединится против общего врага. У наших правителей общие интересы и военный союз. Мы должны разбить монголов. Из-за тебя я не пошёл на помощь своим подопечным, Таррос.

— Они и без тебя справились, как я понял. Кстати, поздравляю. — сказал Таррос. — Но наши переговоры зашли в тупик.

— Нет еще. Что ты хочешь сделать с этими землями?

— Архонт хочет взымать налоги с караванщиков. Мои люди будут патрулировать эти места и защищать торговцев от разбойников.

— Первое — отвратительно. Второе — хорошая мысль. Но я не в праве отдавать тебе земли. Предлагаю справедливый компромисс — разверни свою деятельность, не трогая местных жителей. Не выгоняй их и не притесняй. Земли принадлежат Султану. Но раз тагаур *венценосец, коронованный («тадж» — с перс. Корона); тагаур — тюрк. армян.) * заплатил из своих средств, мы не в праве вероломствовать, потому что мы — мусульмане. Как только он окупит убыток, уходите отсюда.

— Он купил не для того, чтобы отдать.

— Таррос. Подумай над моим предложением. Я могу передумать.

— Отставить готовность! — ораторство Тарроса исчезло. Он поднял меч и приказал отступить. Леон не понял его действий. Странная боль сковала сердце командира. — Я приду завтра. Мы начнем деятельность. Не мешайте нам. Если захочешь быть в доле, скажи.

— Нам не нужен запретный хлеб, Таррос.

— Как знаешь, Малик. До завтра. — он ухмыльнулся и повел войско на свои территории.

— Подлецы! — Малик бей дрожал от гнева. Его глаза налились кровью. Ноздри расширились. — Я связан по рукам и ногам. Первый раз я молча сношу насмешки врага и иду ему на уступки. — Голос его гремел.

— Аллах… Помоги мне. — в голове у Эрис не было четкого плана. Но она знала, что гонцы не должны добраться. Оставалось только молиться, чтобы пункт их назначения лежал далеко и у нее появилась возможность исполнить задуманное.

Йылдырым скакал по следам на грунте. Пришлось пересечь ледяную, не покрывшуюся льдом, бурную реку. Эрис не теряла след от копыт монгольских коней.

Прошла ночь. Целый день она провела верхом, не спускаясь. Монгольские всадники могли спать в седле, если нужно было. Эрис боялась отстать и не успеть.

Наступил вечер. Девушка молилась в седле, на ходу. Ближе к ночи она спешилась, начав искать стоянку вражеского отряда. Они выдали себя — разожгли огонь.

— Мой Йылдырым. Мой верный боевой брат. — тихо шептала Эрис, гладя коня. — Я могу не вернуться. Я иду туда, где могу повторить судьбу самых несчастных на земле. — она вытерла слёзы. — Но идти надо. Другого пути нет и не будет… Если суждено жертвовать кем-либо, нужно жертвовать одиночками. Без дома. Без семьи. Такими, как я… Прощай, Йылдырым.

В кромешной тьме ночной мрак окутывал девушку. Она кралась незаметно. Эрис настигла их. Враг раскинул маленький лагерь, разжег костер и соорудил шалаш для командира. Эрис начала наблюдать за ними лежа на земле. Она искала слабое звено. Монголы разделывали тушу застреленной газели. Они варили пищу в не очень большом общем походном котле.

Тихо, подобно хищнице, Эрис приблизилась к тому месту, где враги справляли нужду. Один солдат стоял около дерева. В темноте не было видно ничего. Он чувствовал себя в безопасности и потерял бдительность. Эрис подошла сзади. Она не могла перерезать горло врагу из-за его одежды и зимнего намордника. Девушка резко сцепила руки в замок на его груди. Она, прогнувшись в мост и склонившись правым плечом и головой назад, перекинула воина через себя. Здесь не нужны сила и габариты. Нужны умение и уверенность в себе. Удар головы об землю был ужасен. Он потерял сознание сразу же. Не теряя драгоценные мгновения, Эрис-Дина открыла его шею и добила ножом.

Эрис оттянула его немного вглубь чащи. Она стянула с него верхнюю одежду и доспехи. Девушка одела их. Забросала листвой тело. Она опустила намордник на лицо.

— Благослови и прости меня, свою грешную рабу, Господи. — она пошла в лагерь монголов.

Девушка спокойно прошла мимо караульных. Она села возле костра там, где только что сидел убитый.

— Алив, туслаарай! *Давай, помоги! (монг.) *

Она не поняла язык. Но поняла, что требуется сделать. Эрис встала и собрала шкуру и отходы от дичи. Воин показал рукой на костер. Девушка выбросила это на горящие угли.

— Биднийг чоно, хүн олж нээх ёсгүйнас. *Нас не должны обнаружить волки или люди (монг.) * Өглөө бид зам дээр гарна. Энэ хооронд би идэх ёстой. *Утром отправимся в путь. А пока надо поесть. (монг.) * Он мешал котел длинной палкой. Эрис протянула руку к ней и кивнула головой. Монгол отдал палку ей. Эрис начала перемешивать еду. Вокруг сидели еще люди. Они грелись. Эрис просто старалась не думать, где она сейчас находится. Она представляла, что вокруг неё — Арслан, Мерген, Гайдар и другие. Ее сердцу становилось легче биться.

Ее волнение усиливалось, ибо солдаты не уходили. А уже настал момент использовать порошок из семян клещевины. Ей оставалось только молиться про себя. Молить Бога о том, чтобы ее не обнаружили. И чтобы походящий случай все-таки представился.

Она осторожно косилась на наблюдающих за ней и костром солдат, боясь, что с ней заговорят. Солдаты были утомлены переходом и почти не говорили между собой. Некоторые дремали, свернувшись калачиком прямо на земле.

«Господи… Прости меня за поступок, который я собираюсь совершить. Прости меня. Кто я после этого? Зверь. Чем я лучше них? Ничем. Может, даже хуже. Хуже… И куда лежит мой путь? Прости меня, Аллах.»

К счастью, из шалаша командир позвал нескольких. Четыре солдата ушли. Остались восемь спящих и один, занятый своим колчаном.

Эрис молниеноснооткрыла мешочек, спрятанный под нарукавником и незаметно, наклонив руку, высыпала его содержимое, размером с три пригоршни, в котел. Два боба хватит на человека. Здесь хватит на целую сотню. Осталось желать, чтобы вкус блюда оставался неизменным. Хотя голодные солдаты съедят все, что им подадут. Перемешав еще раз, Эрис пошла в кусты, сделав вид, что снова уходит по нужде. Воин в полумраке взглянул на нее безучастным усталым взглядом и продолжил ковырять шилом свой колчан. Эрис шла, оставив за спиной ужас и неизбежность.

«Что я натворила? Думать и жалеть бесполезно и поздно. Это война.»

Она заняла вдалеке позицию смотрящей. Эрис глядела через голые деревья. К котлу стеклись войны. Подошел и командир. Они накладывают горячую пищу в свои маленькие плошки. Из-за пара на холоде не разобрать их лица после дегустации. Недосчитавшись одного, монгол начал выкрикивать имя убитого. Но, вероятно, решив, что тот вскоре подойдет, они открыли последнюю трапезу. Командир начал первым. Они ели отравленную еду. Эрис вытирала слезы, проливая их над тяжестью взятого греха. Ей было жаль тех, кто день назад пил жертвенную кровь невинных девушек и скандировал имя великого Тенгри.

Трапеза кончилась. Они сидели и хохотали у костра. Люди, чье крыло было заражено болезнью. Они смеялись и разговаривали. Эрис видела блеск потных от принятия горячей пищи, лиц. Эрис боялась, что яд не подействует.

«Один человек. Всего один человек…» — думала она, лежа на сырой земле.

Один воин снова начал выкрикивать имя убитого. Они насторожились. Монголы поняли, что тут что-то не так.

Пора убегать! Эрис наконец дождалась — трое тут же скрючились от боли в животе. Нескольких начало рвать прямо там, где они сидели.

Эрис бежала. Бежала сильно, быстро. Так, чтобы её не услышали. Не заметили. Не поймали. От страха ее голова отключилась. Были только инстикты. Через полчаса она добралась до Йылдырыма. Сев на него, Эрис помчалась через лагерь в более безопасное место и решила прийти сюда через день, все же продолжая следить за солдатами, чтобы вовремя присечь гонцов.

Малик прибыл в Баяты. Он пришел после того, как раненых монголов привели к границе. Воины Эрис вернулись после почти двухмесячного отсутствия. Они вели добычу — кони, верблюды, нагруженные обозы, люди из числа местных. Народ возликовал, встретив победителей.

— Малик!!! — Фатима прибежала на встречу с мужем из мастерской. Она плакала, обнимая и целуя его лицо и руки перед всеми.

Малик смеялся. Он смотрел через плечо жены — на маму. Та стояла в стороне, и слезы лились из её глаз.

— Всё. Всё. Я здесь. Видишь — мы вернулись. Вернулись наказать тех, кто посмел продать земли неверным. — он вытер слезы жены и прошел в объятия матери.

— Мой птенчик… Мой герой… Мое солнце… — женщина обмякла от чувств. Она вдыхала родной запах сына. Бородатого и огромного, который всегда будет продолжать оставаться её «маленьким мальчиком, малышом».

— Откуда это? — спросила мать. Народ вопрошал, глядя на обозы с зерном, вяленым мясом, хозяйственными вещами и другим добром. Барабаны гремели, встречая входящих.

— Это то, что захватили наши солдаты под предводительством Дины. Это то, что чужаки украли у истребленного народа.

— Слава Аллаху… — Фатима не могла не рыдать, смотря на живого отца своих детей. Через пару минут прибежали подросшие Айтогду, Беркут и Батур.

— Мои родные! — отец обнял детей, дыша ими.

— Мама скоро родит братишку. Или сестренку. А тебя всё нету. Где ты был, папа? — Айтогду вытирал слезы отца обветренной ручкой.

— Правда? — Малик не мог сдержать улыбку. — Смотри, папины солдаты отобрали у воров то, что принадлежит беднякам. — ответил Малик сынишке. — Видишь их? — он указал на освобожденных пленных. — Они в беде. Твоя сестра Дина и братья освободили их. Теперь обездоленные будут жить с вами, сынок. Помогай им всем, чем сможешь.

— Конечно, папочка. — он гладил бороду отца. Беркут и Батур толкались за место поудобнее.

— Что происходит? — Кутлуджа вышел на шум. Он с ненавистью смотрел на прибывшую огромную колонну.

Дархан наблюдал молча. Айдын предпочел скрыться.

— Мы победили монголов. У нас есть шахиды. Я пришел оповестить семьи убитых. Дать им выплаты и выразить соболезнования. Еще я пришел выяснить, с кем ты договорился, Кутлуджа.

— Ты пойдешь вон из моего стойбища. Народ выбрал меня. Уходи, Малик!

— Сейчас не время на разборки. У нас есть павшие, оставшиеся далеко. Прояви уважение к их родным.

— Кто тебя просил вести народ на погибель? Ты — чума для аула. Голод был здесь, когда ты правил. Думаешь, привезя сюда свою подачку ценой жизни других, восстановишь власть? Не выйдет.

Малик готов был разорвать бея на куски. Но есть закон.

— Ты тоже обещал нам сытость! — выкрикнула одна женщина. — А сыто живете только вы — беи!

— Мы так и продолжаем бедствовать. В то время, как вы наслаждаетесь жизнью!

— Малик делил с нами горе!

— Он и его дети ели то же, что и мы!

— А тебя всегда нет. Ты почти всегда в столице!

Народ бушевал. Он явно был недоволен властью.

— Тихо! Тихо, иначе я приму меры! — крикнул Кутлуджа, давая приказ своему сыну и его воинам.

Малик бей призвал народ к спокойствию. Люди постепенно начали утихать.

— Я не участвовал в битве из-за твоих козней. Греки у границ. Земли проданы им. Но, несмотря на это, мои верные воины победили монголов.

Из шатра Кутлуджи вышли купцы из Коньи, друзья Хайреддина.

— Знакомься — это Али. — он показал на Жергала. — А это — Фарух. — Кутлуджа указал на Цэрэна. — наши купцы. Они занимаются экономикой.

Малик нахмурил брови. Он с подозрением посмотрел на них. Одеты они были по-восточному. На головах красовались тюрбанды.

— Ассалам уалейкум. — сказал Али.

Фарух поддержал его.

— Уалейкум ассалам. — грубо ответил воевода.

— Рады познакомиться с Вами. Наслышаны.

— Благодарю.

— Малик. Теперь иди к себе. Возле шатра господина тебе делать нечего. — нагрубил Кутлуджа.

— Я отрублю твою голову, Кутлуджа. Не сейчас, так позже. На этом месте. Обещаю. — сказав это, Малик развернулся и ушел в шатер матери.

Войдя в него со своей семьей, воевода увидел Марию.

— Мир Вам, бей. — сказала девушка.

— И тебе, наверное ты — Мария? Мне сказали.

— Да. — она опустила глаза.

— Дождись Тюркюта. И я поженю вас сам. — сказал он.

— Благодарю. — девушка расплылась в улыбке.

— Но ты должна быть осторожнее. То, что сделали Тюркют и Дина есть сумашествие. Если бы я был там, я бы не разрешил. Но теперь рассуждать поздно. Не привлекай внимание — я подозреваю некоторых в предательстве. Береги себя от зла.

Мария кивнула. Дети Малика крутились рядом. Они теребили, гладили, нюхали папины вещи.

— У нас проблемы, Малик. Кутлуджа не следит за поселением. Мы не перекочевали на зимние пастбища. Глава всё время в Конье. Дархан, Айдын и эти купцы — они как шакалы, ходят меж нас и пронюхивают всё. — пожаловалась Фатима.

— Это еще не проблемы. Приграничные земли были проданы грекам. Султан подозревает меня в сговоре. Я должен доказать свою невиновность. Всё же, он дал мне войнов. Ещё я видел, какие гадюки обитают во дворце.

— Когда вернутся остальные войны? — спросила Амина ана.

— Они на задании. Я сейчас не могу пойти и поддержать их. Так как воевода греков перешел к прямым угрозам. Если ситуация накалится, войны не избежать.

Женщины смотрели на Малика. В их глазах был ужас и скорбь.

— Чтоб он сдох, тот гадкий грек! — выругалась Фатима. — Я сразу заметила злобу в его взгляде! Проклятый!

— Не бери грех на душу, жена. Негоже мусульманам хулить кого-либо. Даже того, кто это заслужил. Не забывай — мы не должны проклинать даже животных. — сказал бей.

Таррос и Леон расчитали места стоянок и пропускных пунктов. Командир приказал строить охранные будки на каждом.

— Леон. Даю тебе задание — возьми людей и атакуй маленькое греческое поселение. Пусть всё выглядит, как нападение тюрков.

— Опять? Но зачем, командир? — удивился франк. — Они же пошли нам на уступки!

— Мой нищий брат. Ты забыл нашу святую цель? Мы здесь не затем, чтобы увеличивать состояние Гавриила. Мы здесь для того, чтобы разжечь войну. — ответил Таррос. — Сколько они будут уступать, столько увидят агрессии.

Эрис-Дина вглядывалась в горизонт. Холодный воздух нагревался, пляша над землей. Солнце светило, но не пекло спину, одетую в черные кожанные доспехи. Эрис увидела вдалеке одинокого всадника.

Она решила посмотреть — кто это. Когда воин приблизился, ей стало понятно, что это монгол из отравленного отряда. Эрис выстрелила. Воин упал с лошади. Эрис выстрелила и в неё. Это пришлось сделать, ибо можно было упустить много важного.

Эрис подошла к убитому. В момент, когда девушка стреляла, воин уже был полуживой. Об этом говорил его внешний вид. Девушка обыскала его и нашла послание. Она развернула — было написано монгольскими иероглифами. Она не смогла прочитать. Эрис спрятала письмо в карман. Теперь нужно было проверить — умерли ли остальные и отправиться обратно, что она и сделала.

Эрис прибыла туда, где вчера обитали живые воины. Здесь пахло смертью. Ужасной, кровавой смертью. Предметы валялись на земле не собранными. Их высохший от жара котел все еще висел над потухшим костром. Вокруг были раскиданы плошки и объедки. Двадцать восемь войнов умерли от действий девушки. Они окоченели в испачканных местах — кто где. Не считая двоих других. Для нее это была личная трагедия.

Она не разговаривала ни с Аллахом, ни с собой, ни с Йылдырымом. Она вообще не хотела больше заглядывать в свою душу. Ей казалось, что на её месте заросли колючего тёрна. Эрис закрыла сердце на ледяной замок. Слишком много горя, крови и смертей успели увидеть её молодые глаза. Но воину требуется идти дальше. Сквозь боль и лишения. Переступив собственные желания. Разбив и выбросив свои мечты. Не вспоминать прошлое ради чужого будущего.

Эрис направилась к Аяту. Они должны были вместе уничтожить отряд, подкошенный заразной болезнью. Уничтожить монгольских солдат, передвигающихся в тяжелых условиях и направиться к тем, к кому ехали гонцы.

Альвизе послал письмо в Конью. Он сообщил о действиях Тарроса. Те, кто поддерживали отравленного султана Аладдина, уже давно были мертвы. В живых остались только предатели, готовые продать родину за монгольское золото. Но хоть Гияс-ад-Дин был слабохарактерный, он всё же решился на последний рывок. Он пока решил стоять на рубеже. Стоять против Ордынцев. И после новостей об Эрзеруме начал переговоры с многочисленными соседями.

Получив письмо Маулена, Гияс-ад-Дин пришёл в ярость. Он не хотел, чтобы действия крестоносцев отвернули Дуку от него.

Гияс-ад-Дин убеждал Иоанна: «Объединив силы против язычников, дадим им отпор. Я стою преградой меж вами и ними. Поддержите меня войском. Если падем мы — вам придётся нелегко.»

Письмо Гияс-ад-Дина отправилось в Никею. Письмо Тарроса тоже отправилось в Никею. Это был сильный компромат. Дука ненавидел католиков. Еще больше он ненавидел Орденоносцев. Альвизе надеялся, что письмо дойдет до адресата.

А пока письма шли, а это было долгим делом, события продолжали идти своим чередом.

Глава семьдесят третья

Эрис прибыла в лагерь тюрков. Здесь все было по-прежнему. Ее посетило ощущение, что это и есть родной дом. На лице девушки был холод и боль.

— Сестренка, что за дела! Тебя неделю не было! Мы чуть с ума не посходили. — Аят отчитывал Эрис. — Хоть предупредила бы! Больше так не делай!

— Я подумал, что тебя похитили. — сказал Арслан. — Джинны. Ну или монголы. Хотя и те, и другие одинаково страшные. Не вижу разницы. — он захохотал от радости, что с сестренкой все хорошо, а не от собственного острословия.

— Брат. Мобилизируй своих. Мы нападем на стоянку монголов первыми. Вы легко разобьете их. Но заклинаю — не брать трофеев, не трогать их вещи.

— Почему так? — удивился Арслан. — И вообще — где ты была? — по-хозяйски спросил он.

— Я была на разведке. Монголов подкасила заразная болезнь, они лихорадят. Их выворачивает со всех дыр. Некоторые в язвах. Поэтому они опоздали. Они хотели позвать на подмогу. — Эрис развернула письмо. — Вот. Кто прочтет?

— Я! — попросил Коркут. — Я был у них в плену в молодости. Там научился кое-чему.

— Как ты освободился? — спросила Эрис.

— Я сделал вид, что принял их учение. Их Тенгри. Их убеждения, что хан вправе объединить все народы и править миром. Потом я просто сбежал из войска. Кое-как, через пять лет, нашел свой народ. Но ни одного члена своей семьи. Всех сожгли монголы. До сих пор одинок. Моя жизнь — это врачевание. Помощь другим. — поведал Коркут.

— Тогда читай. — Эрис протянула послание. Мужчина взял его в руки. Он начал медленно выговаривать.

— Бидэнд тусламж хэрэгтэй байна. Үлдсэн үл хөдлөх хөрөнгийг бид авч явах боломжгүй. Байжу! Би, Данзан, цэргээс асууж байна. Энэ өвчин миний хүмүүсийн талаас илүү хувийг устгасан — Нам нужна помощь. Мы не можем нести остальное имущество. Байджу! Я, Данзан, прошу солдат. Болезнь уничтожила больше половины моих людей.

— Им не помогли их кровавые ритуалы. Они не дали им исцеление и сил. Это наш шанс. Вперед, братья. Чем больше их мы уничтожим, тем меньше пойдут дальше. Они уйдут, чтобы вернуться и истребить непокорные им племена, не забывайте! — сказала Дина.

— Кокжал права. Выступаем сейчас же! — сказал Мерген.

— Данзана оставьте в живых. — попросила Эрис. — Нам нужно знать больше.

Теперь тюрков было много. Они совершили набег на монголов в лучших традициях кочевья — молниеносно, разрушительно, внезапно. Расстреляв издали и добив верхом на скакунах. Не оставив и шанса на спасение.

Эрис захватила Данзана из командирского шатра. Это был высокий и широкоплечий человек среднего возраста. Его черные, угольные волосы были собраны на макушке, ниспадая на грудь. Узкие глаза источали угрозу. Подонок окружил себя малолетними рабынями. После того, как тюрки собрали пленных, Эрис лично казнила его уважаемого шамана — советчика и подельника.

Болезнь монголов не передалась тюркам. Они не ослушались приказа и не прикоснулись к трофеям, даже не выпив их воды. Это было похоже на испытание пророком Давидом своего войска перед битвой с Голиафом. Давид не разрешил пить своим уставшим войнам из реки в жару, проверив их на верность и выносливость.

Женщин и детей отправили в Баяты. Больных пришлось оставить в лагере. Во всяком случае, голодная смерть им не грозила. Воины утешали себя тем, что по Шариату из места эпидемии убегать — греховно.

Эрис приказала своим и попросила других омыть оружие и сапоги, смыть кровь врага в ледяной реке. Затем они отправились воевать с оставшимися.

Время не ждало.

Они направились назад, на помощь Тюркюту и Аскару. Разделившись, тюрки присоединились к братьям. Налегке, они быстро настигли нагруженных добром монголов.

Сарацины покончили и с ними. С частью солдат они отправили отвоеванное обратно, в султанат.

Малик бей оставил доверенное лицо на границе. Он не мог найти себе места из-за отсутствия на поле боя. Пока Эрис и другие сражались, он, взяв солдат султана, отправился туда, где прибывало самое дальнее крыло врага.

Следующей точкой по плану был последний отряд.

Объединившись в назначенном месте, они пошли на противника.

Тоган, по идее, уже должен был одержать верх над монголами.

Эрис, Аят, Аскар и Тюркют вели уже полноценное войско численностью в семьсот человек на подмогу братьям.

Через неделю пути они увидели то, что лучше не видеть. Поле было застелено телами павших. Не только монголов. Своих было гораздо больше. Это означало, что схватка была проиграна.

— Естественно. Мы не помогли им. Мы опоздали. — Эрис начала немо рыдать. Она спешилась и начала ходить меж шахидов. — Все мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся…

Не вернуть время. Не вернуть братьев. Остается молча сглотнуть боль. Проглотить её, как острое лезвие, как кусок льда. И смириться. Не роптать на Господа, решившего забрать Его избранных рабов.

Дышать больно. Больно, смотря на такое обилие оборвавшихся судеб. У каждого из них была своя история жизни. Любовь. Желания. Мечты. Родные люди. И все кончено.

— Простите нас… Мы не успели… — Эрис не могла успокоиться. Она обезумевшими глазами скользила по месту брани, усеянного павшими солдатами.

— Сестра. Все мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся. — сказал Мерген, подойдя сзади.

— Я знаю. Но мне все равно очень больно, Мерген. Очень. — Эрис стояла, как окаменевшая. Холодный воздух не чувствовался ею. Мысли были еще холоднее. В сердце — лед, вызывающий резь.

Они остались там, где пали земляки и сослуживцы. Погибшие давно застыли в своих положениях, и мутная пелена была на их глазах. Их тела заботливо собирались воинами. Это страшная работа. Земля совсем промерзла. Было тяжело копать братские могилы. Неделю они хоронили шахидов. Нашли человека, похожего на Тогана. Его опознали по желто-коричневым доспехам, оружию и коротким косам.

— Глупец Тоган. Ты наш простодушный Шенер. — приговаривала Эрис, поливая водой свежую могилу. Его тюркскую шапку воина надели на саблю, которую воткнули в землю. — Пал ещё один герой. Кто узнает об этом, брат Мерген? — Эрис, сев рядом, вытирала слезы пыльными замерзшими ладонями. — Кто? Господь. Ангелы. Земля. Сослуживцы. Он ушел, не оставив после себя потомков. Его могила зарастет травой и по ней будут ходить другие. — она вздохнула глубоко. — Ненавижу войну. Она забрала у меня всё… А, может быть, у меня ничего не было в самом начале… Кто я? Меня ждет такая же участь… — Эрис-Дина встала. — Тоган, покойся с миром, брат. Мы не забудем тебя и всех, кто погиб на этом благородном пути Аллаха. Никогда.

— Всё, абла. Сейчас он уже получает удел от Аллаха. Ему не было больнее, чем от укуса собаки. — говорил Мерген. — Все мы не вечные. Все мы уйдем, превратившись в прах.

— Знаю, Мерген. Но мне не легче от этого…

Они направились вперед — догнать врагов. И тюрки сделали это.

Площадь была покрыта монгольскими нукерами. Их шатры, обозы, палатки — огромная колонна, которой, казалось нет начала и края. Это было похоже на реку. Широкую. Степенную. Желто-серую реку, текущую на север.

— Их слишком много… — Эрис смотрела на огромное монгольское крыло. Она знала — если они не одержат победу, то повторят судьбу отряда Тогана.

— Нападать на них — безумие. — говорил Арслан остальным. Но мы нападем! Мы — безумцы! — заорал огромный солдат, подняв саблю в небо.

— Мы окружим их. Разделимся на три части. Если мы падем — падем героями, а не монгольскими собаками. Мы не будем лизать ноги насильникам сестер и матерей! Не будем кланяться неверующему хану и его псам! Не будем терпеть их иго — с этой бедной земли достаточно страданий! Мы отомстим за смерть братьев! — Эрис говорила громко. Она скандировала, поднимая боевой дух своих войнов. Главы отрядов поддержали её.

Хмурое серое небо тяжело нависло над ними. Пахло морозом. В нос бил запах снега. Этот дневной мрак усугублял тяжесть от потери боевых товарищей, земляков.

Отряды во главе с Диной, Аятом, Арсланом и Аскаром окружили их, идя навстречу. Они расстреляли монголов. Затем буквально врезались в их ряды, круша и сбивая врага. Таких заходов было несколько. Но численность их заметно превышала тюрков.

Лошади хрипели. Они покрылись скользким потом. Изо рта загнанных скакунов летела пена.

Эрис боролась до последнего. Она видела, как убивают ее людей, но помочь не могла, ибо сама была окружена нукерами.

Начался снегопад. Не мелкие ледяные крупицы — настоящие громадные хлопья сыпались с небес. Они ухудшили видимость. Теперь стало скользко. Земля превратилась в месиво, изобилируя мягкой слякотью. Лошади начали падать. Это было похоже на огромный котел, где люди и кони — пляшущие горошины в кипящем масле.

Йылдырым упал. Эрис свалилась и покатилась по земле. Она посмотрела в небо — сонмы красивых перьев издалека летели к ней. Постепенно увеличиваясь, они приближались к ее лицу, к еще теплой земле. Они были похожи на серые точки на белом фоне. Крики заставили опомниться. Рукопашный бой всегда закончится смертью — твоей или врага.

От усталости тело горело, жгло горло и руки отказывались подниматься, слушаться, шевелиться быстро. Эрис рычала. Она начала плакать от усилий.

— Аллах! Ты видишь нас! Помоги же! Кто, если не мы?! Боже!!! — махая саблей и разя противника, Эрис старалась успеть помочь сослуживцам.

И помощь пришла.

Подобно вихрю, Малик и государственный отряд ворвались на кровавое побоище. Снег лепил глаза, нос, рот. Эрис думала, что обозналась. Или ей мерещилось сквозь снежную стену. Но это были они!

— Слава Аллаху! — от Эрис исходил пар. Воздух нагревался от тел разгоряченных войнов на этом морозе. Они объединили усилия.

То, что недавно было крылом врага, идущего поработить соседа, разнеслось, подобно снежинкам.

— Брат! Аби! — это Эрис-Дина из последних сил неслась к нему навстречу. Ноги уже не шли. Она еле волокла ими. Все силы ушли в течении многочасового боя.

— Сестренка! — Малик расплылся в улыбке. Они с достоинством поприветствовали друг друга как полагается военным, соблюдающим субординацию. Как полагается мусульманам, соблюдающим Шариат.

— Мы — победили. Победили. Вы понимаете? Мы шли с целью — уничтожить две с половиной тысячи солдат. А оставили на чужих землях в два раза больше… — ее лицо раскраснелось на холоде. Румянец делал ее юной. Хотя она и так выглядела замечательно.

— Кокжал. Сестра. Если бы ты была мужчиной, я бы обнял тебя и похлопал по спине, моя боевая сестра! То, что вы сделали сегодня — настоящий подвиг!

— Без Вас и этих солдат нас постигла бы участь Тогана и его отряда. — Эрис вытерла слезы. — Примите мои соболезнования…

— И ты, сестренка. — ответил Малик.

Подбежали Арслан, раненый Аскар, стрелок Мерген и еще несколько воинов. Они начали обниматься с вождем.

— Собираем своих. Нам нужно похоронить шахидов, как полагается. Помолимся вместе. Воздадим хвалу Господу за победу. Мы должны вернуться как можно быстрее.

— Как дела на границе? — спросила Эрис.

— Нам пришлось уступить грекам.

— Вот гады. Как же так?

— Султан дал мне людей. Он приказал уладить конфликт с соседями мирно. Но он намекнул, что подозревает меня в предательстве.

— Вот глупец! — выругалась Эрис. — У него последние мозги в Грузии вынесло?

— Мне неспокойно. В стойбище творится невесть что. Нужно уладить и это.

— Тогда в путь. Можно мне идти вперед? Не с трофеями. Я тороплюсь — у меня есть пару дел. Обещайте вылечить ноги Йылдырыма. Я не хочу оставлять друга в болезни. Но так надо…

— Хорошо, Кокжал.

— Кстати, я оставила для Вас подарок.

— Что еще?

— Командир Данзан. Он там, привязан под елочкой. — сказала Эрис, показывая на вершину холма. Десять разведчиков Эрис окружили беседующих.

— Молодцы. — ответил Малик. — Узнаем много интересного.

Воины выполняли приказ. Они не нашли среди убитых монгольского командира. Вероятно, тот сбежал.

Эрис, забрав свой отряд и попрощавшись с братьями, направилась обратно, вглубь султаната.

Тамплиеры разорили селение. Они были одеты, как сарацины. Греки проклинали их. Это заставило народ, привыкший к произволу властей, самим решать проблему. Молодежь, вооруженая ножами, палками, пращей, камнями и прочими приспособлениями, пересекла границу. Она устроила массовые беспорядки и поджоги ближайших сёл и ушла обратно.

Когда дым поднялся высоко, играющие дети Баяты начали тыкать пальцами в небеса. Они кричали на холоде. Взрослые обратили внимание.

— Что это? — взволнованно спросила Амина ана у столпившихся женщин.

— Дым. Пожар. Не знаем! — отвечали работницы.

— О, Аллах… Там же живут люди. Там поселение деревообделочников. — Фатима с ужасом смотрела на обилие дыма, который поднимался в зимнее небо множеством черных и серых столбов.

— Что могло случиться? Может, это из-за греческих солдат? — спросила Амина ана. — Малик сказал, они прибыли.

— Не знаю. До границы далековато.

— Надо послать мужчин посмотреть.

Пару солдат Малика отправились в путь.

Эрис двигалась назад. Туда, откуда шли монгольские разведчики.

— Слушаем сюда. — говорила она, построив солдат. — Я знаю, в этих лесах много разрозненных врагов. Они следят за местностью. Мы должны убивать связных между верхушками монголов и продажными беями. Ясно?

— Да. — ответили солдаты.

Здесь было гораздо теплее, чем в горах на севере. Некоторые деревья еще не сбросили пламенную листву. В пролесьях пахло гнилью и холодом. Снега не было вовсе.

— Кокжал абла. А откуда ты узнала? — спросил худощавый Таштемир.

— Данзан рассказал. Он оказался разговорчивым человеком, знающим тюркский. — Эрис резко усмехнулась. — Я обрила его длинные конские волосы. Теперь он — лысый Данзан. — хмуро выговорила девушка.

— Ну ты даешь, абла. — произнёс Атсыз.

— Я ненавижу их еще больше. — прорычала Эрис. — И вы ненавидьте. Эта ненависть — благородная. Просто послушайте то, что сказал их покойный вождь Чингисхан.

— Расскажи. — попросил Туран.

— Данзан пересказал много интересного. То есть, он прокричал эти слова, умоляя остановить пытки… — сказала Эрис.

«Я не хочу становиться жестокой. Но пока что у меня нет выбора…»

— Чингисхан спросил своих четырех верных псов — лучших войнов, Боорчи-нойона, Борагула и сыновей Кубилая — в чем заключается высшая радость и наслаждение для мужа.

Они сказали похожими ответами. Счастье у первого заключалось в его любимом скакуне. Это когда, — Эрис показывала руками, раскинув их. — ты лихо скачешь наряженный, при полном параде по весенней степи, а на руке твоей охотничья птица сидит наготове.

Второй ответил — счастье заключается в соколиной охоте. И непременно, чтоб обученная хищная птица хватала когтями журавлей в небе и приносила тебе под ноги. Оставшиеся ответили похоже — наслаждение человека в охоте и пускании ловчих птиц.

Тогда Чингисхан произнес: " Вы не правильно, не хорошо сказали! Величайшее наслаждение для мужчины состоит в том, чтобы подавить возмутившегося и победить врага, вырвать его с корнем и захватить всё, что тот имеет; заставить его замужних женщин рыдать и обливаться слезами; в том, чтобы сесть на его хорошего хода с гладкими крупами меринов; в том, чтобы превратить животы его прекрасных супруг и сестер в ночное платье для сна и подстилку, смотреть на них и целовать их, прижимая к себе.»

Только подонок сказал это грубее. Он сказал это мерзко. Я же побрила его тупым ножом против роста волос за пересказывания таких откровений. Не сдержалась… — сказала Дина.

После этих слов воины стали хмурые. Их настрой стал боевой. Гроза мелькала в их глазах.

— У нашего врага понятия «хорошо» и «плохо» отличное от твоего. То, что может быть отвратительно для тебя, для него — прекрасно. Будьте начеку. Они — повсюду. — закончила Дина.

Малик бей вернулся в стойбище на две недели позже Эрис. До него дошли новости о разоренном греками поселке. Он был вне себя от злости. Некоторые кочевники пошли мстить грекам. В итоге вспышки насилия породили большие проблемы. Таррос и его войны начали открыто убивать всех, кто хотел пересечь границу, оправдывая свои действия контролем безопасности караванов. Дела у властедержателя пошли хорошо. Посреди этой чумы Гавриил справил пышную свадьбу — на этот раз он взял в жены юную девушку из небогатой семьи. Он сказал — «Моя Агейп честна. Она домашняя и боится собственной тени.»

Таррос одобрил выбор архонта, сказав, что Гавриил поумнел только в старости.

Альвизе вел торговые дела, пополняя досье Тарроса. Ему удалось уговорить Гавриила — Альвизе уехал в Никею. Иоанн Дука получил письмо Маулена — благо Белокома и столица друг от друга недалеко. Всё было бы отлично, если бы командир Таррос не поехал вместе с Мауленом. Он пошел просить пополнение для войска в связи с неспокойной обстановкой на границе.

Глава семьдесят четвертая

Таррос и Маулен ехали в Никею. Дорогу длиною в сорок километров они преодолели за пять часов, из-за товаров Гавриила. Архонт дал задание Альвизе — расширить рынок и найти новых людей, готовых сотрудничать с кириархосом. Невольные попутчики присматривались друг к другу. Их религиозные познания были широки. И другие науки тоже были изучены ими. Им можно было бы провести много разных разговоров друг с другом. Но конспирация диктовала иные формы поведения.

— Как там, в далекой Венеции? — спросил Таррос, стараясь скрыть раздражение. Ему не хотелось ехать с хвостом.

— Там прекрасно. Я скучаю по родине. Маленькая Венеция правит рынком большой Земли. — сказал Альвизе. Они ехали верхом на лошадях. Сзади двигалась запряженная повозка. По краям дороги расположились культурные насаждения. Невысокие гранатовые деревья были аккуратно рассажены на одинаковом расстоянии. Они были голые, их пухлые веточки отливали красным бархатом. За садами возвышались холмы, на которых все еще осталась почти болотного цвета промерзшая зелень. Дорога вихляла влево и вправо. Она то опускалась — и лошади резво скакали; то поднималась, вынуждая их прилагать дополнительные усилия.

— Как тебе здесь, в Никее?

— Замечательно. Всё прекрасно. А Вам? — спросил Альвизе.

— Можешь на ты. — разрешил Таррос.

— Тебе. Как тебе здесь? — Альвизе ковырял его.

— Тоже. Я в Белокоме почти пять лет.

— А где был до этого?

— Если я буду говорить где был, это займёт слишком много времени.

— Нам некуда торопиться.

— Лучше скажу про то, где не был.

— И где же?

— В Венеции.

— Не был?

— Нет. Далековато от нас, греков.

— Ясно. — Маулену нужна была хоть одна зацепка. Одна малюсенькая, маленькая зацепочка, потянув за которую можно было бы вытащить огромную опухоль.

— Ты был женат? — сразу спросил Маулен.

— А ты?

— Я первый спросил.

— Да… — Таррос нахмурился.

— А что случилось?

— Я потерял её. Мы любили друг друга очень сильно. Много лет. И после долгожданной свадьбы она погибла. — поведал командир.

— Прости. — произнес Альвизе.

— Только сохрани это в тайне. Не распространяй чужую жизнь. — Альвизе понимающе кивнул. — А ты?

— Я — нет. Я не был женат.

— Почему? Не нашел достойную? Не полюбил? — Таррос всматривался в дорогу, щурясь.

— Не представилось возможности. Дела.

— Деловой человек. — усмехнулся Таррос. — За столько лет своей жизни я понял одно — главное найти достойную женщину. Хозяйку твоей жизни. Которую будешь любить. Только обязательным условием является взаимность. Будешь любим — тебя всегда будут преданно ждать, где бы ты не был. — произнес командир.

— Последую твоему совету. Мне скоро тридцать. Через полгода. Пора остепениться. Главное, найти ту, о которой ты говоришь. — произнес Альвизе Гварди.

— Ты католик?

— Да. — ответил Маулен.

— Тогда прочти свою молитву. — попросил Таррос.

Альвизе начал:

— Angelus Domini nuntiavit Mariа, Et concepit de Spiritu Sancto.

Ave Maria…

Ecce ancilla Domini. Fiat mihi secundum verbum tuum.

Ave Maria…

Et Verbum caro factum est. Et habitavit in nobis

Ave Maria…

Ora pro nobis, Sancta Dei Genetrix. Ut digni efficiamur promissionibus Christi. Oremus: Gratiam tuam quæsumus, Domine, mentibus nostris infunde; ut qui, angelo nuntiante, Christi Filii tui incarnationem cognovimus, per passionem eius et crucem, ad resurrectionis gloriam perducamur. Per eumdem Christum Dominum nostrum. Amen.

*Ангел Господень возвестил Марии и она зачала от Духа Святого. Радуйся, Мария. Вот, я раба Господня; да будет Мне по слову твоему. Радуйся, Мария. И Слово стало плотью, и обитало с нами. Радуйся, Мария. Моли о нас, Пресвятая Богородица! Да удостоимся исполнения Христовых обещаний. Помолимся! Просим Тебя, Господи: наполни наши души Твоей благодатью, дабы мы, познав через Ангельское приветствие воплощение Христа, Сына Твоего, Его страданием и крестом достигли славы воскресения. Через Христа, Господа нашего. Аминь (Латынь).*

Таррос в сердце подтверждал его слова.

— Аминь, брат Альвизе, Аминь. Хороший у тебя голос.

— У тебя тоже. — ухмыльнулся Маулен, который давно уже знал о том, как тамплиеры Лефкиаммоса проводят начало и окончание каждого дня, молясь долго, громко и протяжно. Только их молитвы не делают их сердец мягче и сострадательнее.

Таррос лишь подозрительно взглянул на него и слегка улыбнулся.

Тот ответил своим фирменным обольщающим оскалом. Архиплут Маулен был редкостным авантюристом. Как и его собеседник.

Ведя беседы ни о чём, они прибыли в Никею.

Дождясь своей очереди, Альвизе вошел к управляющему казной, разминувшись с Тарросом.

Таррос же вошел прямо к Дуке. И его не страшило разоблачение личности.

— Что творится на границе с султанатом? — спросил Иоанн после приветствий и благословений.

— Я принёс плохие вести. Это может огорчить Вас. — проинформировал Таррос.

— Говорите, диоикитис.

— Кочевые племена проявляют агрессию к оседлым грекам. Они уже несколько раз совершали набеги на сёла. Архонт Гавриил является законным властителем приграничных земель. Но тюрки отказываются покидать их.

— Что? — Дука нахмурился. Его советники предупреждали, что гонимые монголами тюрки скоро вторгнутся к нему.

— Да. Мои люди начали пропадать на границе. Я пришел за подкреплением. — сказал Таррос.

— Если я дам Вам людей, это будет означать начало боевых действий, начало военного положения. А мы состоим с ними в союзе, как Вы знаете. И обязаны помочь, если потребуется. Как и они нам.

— В таком случае, союз придется расторгнуть.

— Нет. Конийский Султанат — наш временный щит против Дорегене. *Туракина (монг.) — жена умершего Угэдэя, которая правила после его смерти в 1241 четыре года. Батый и другие полководцы были против ее регентсва.* Вы должны понимать, что нам угрожает опасность похуже сарацин. — сказал Дука.

— Я не могу защищать границу с горсткой солдат.

— Хорошо. Я дам Вам еще людей. Постарайтесь уладить конфликт бесшумно.

— Благодарю. — ответил Таррос. И он уже хотел уйти, если бы не вошел… Алексис. Алексис Каллергис.

— Приветствую Вас, Дука. — сказал он, поклонившись. Он поднял голову. И увидел Тарроса, который оглянулся на него.

— Таррос? — произнес он.

Удивлению Тарроса не было предела. Как его кузен может так просто входить к Дуке? К владыке православных? И откуда он здесь?

— Вы знакомы? — спросил Иоанн.

— Он перепутал меня с кем-то. Видимо. Разрешите удалиться?

— Идите в часть. Скоро принесут бумагу. Заберете своих солдат.

Таррос попрощался и вышел. Он хотел поскорее уйти отсюда. Альвизе закончил дела в пользу Гавриила. Теперь с ними хотели сотрудничать столичные торгаши.

— Куда так скоро? Можно с тобой? Все равно делать нечего. — попросил Маулен.

Таррос, помявшись, дал добро.

Они ждали документа в части, из которой несколько лет назад дизертировал командир. И этот самый документ принёс Алексис. У Маулена был чрезвычайно удачный день.

— Таррос, брат. — Алексис обнял его. Таррос не мог не ответить взаимностью. Ему мерещилось, что от Алексиса исходит дух его Родины.

— Алексис. Да тише ты! Не привлекай внимания. — он оглянулся.

— Что ты тут делаешь? — Алексис оглядел его форму, все еще не отпуская рук командира.

— Да-да. Делаю то, о чём ты подумал.

Маулен старался делать доброжелательный вид.

— А это твой друг? — Таррос только хотел отогнать Альвизе. Его плоская венецианская шапка с пером начали раздражать Тарроса еще больше, чем ранее.

— Это друг нашего архонта. Мой знакомый. Кстати, он венецианец. Всегда хотел познакомиться с ними. О них много говорят, мол, шустрый народ. Предоставилась возможность.

Алексис понял намёк Тарроса. Он улыбнулся.

— Брат. Можно тебя наедине? Простите, Альвизе. — попросил Алексис.

— Ничего. Capisco tutto e non sono stupido. *я всё понимаю, не дурак. (итал.) * — он отошел. Но его манера шпиона заставила немного подслушать за колонной. Даже стоя вдалеке, он мог прочитать по губам. Может быть не всё, но основу точно. Ему видно было спину Тарроса и лицо Алексиса.

— Брат. Сколько же шума ты наделал! Если бы ты только знал… — огорченно сказал Алексис. Маулен тихо наблюдал.

— Догадываюсь. — печально ответил Таррос, пряча взор. — А ты, что ты делаешь тут?

— Я продолжаю дело убитых мятежников. И Иоанн очень помогает нам, православным, против вас, колонизаторов. — поведал он. Таррос стал мрачен. Его глаза наполнились болью. И Алексис заметил это. — Кузен. Не обижайся. Я всё же спрошу. Ответь мне.

— Спрашивай. — сухо проговорил он.

Каллергис, разглядывая Тарроса, произнес.

— Я до сих пор не верю, как выходец из нашей семьи может быть таким жестоким? Как ты мог казнить юный отряд повстанцев? Да еще и на глазах Эрис? Кровожадный, она была хорошим командиром, почему ты не убил её сразу, а сломал ей хребет, лишь потом уничтожив?

— Я… — у него не нашлось слов.

— Она же любила тебя, мы разговаривали с ней о тебе. — корил его Алексис. — Я видел её глаза, когда она вспоминала тебя…

— Я женился на ней! — не стерпел Таррос.

— Сомневаюсь, что после твоих зверств она пошла под венец добровольно. — с иронией сказал Алексис.

— Она сама убила себя… Я не делал этого. — оправдался Таррос.

— Ясно. Я ее понимаю. — покачал головой Алексис, вглядываясь в расстроенное лицо командира.

— Я выполнял свою работу. И поверь, Алексис, плаха, открытая мной еще долго и усердно будет использоваться венецианцами.

— Какой же ты подлец, Таррос. — Алекис напряженно ухмыльнулся. — Но несмотря на это, я исполню волю отца. Я добьюсь равенства критян и венецианцев. Я поставлю твою критскую фамилию там, у Вас, в Венеции, наравне с фамилиями уважаемой знати. Её еще запишут в Золотую книгу. Каллергис, Каллерджи — не все ли равно? — он замолчал, а потом добавил. — Ты примкнешь к нам?

— Нет, Алексис. У меня другие дела.

— И какие же? Опять связался с Орденом?

— И как ты догадался? — без удивления спросил он.

— На твоем озлобленном лице всё написано. Ты же у нас Рыцарь с большой буквы. Теперь твою душу точно не спасти.

— Я не хочу ругаться с единственным оставшимся в живых родственником.

— Каллисту и её мужа убили люди Эрис. Запас. Они думали, это она и ты. Они не хотели, чтобы ее обесчестил католик. — рассказал Алексис. — Агафон стал отличным народным освободителем. Он — моя правая рука на Крите. Не в Кандии. А на Крите.

Тарросу не понравились слова кузена. Он перевел тему.

— Я нужен на границе. Там хозяйничают сарацины-тюрки. Они понимают только грубую жестокость.

— Как же я сразу не догадался. Такой, как ты, есть там, где кровь и боль. Прощай, кузен Таррос Каллерджи.

— Прощай, брат Алексис Каллергис.

Так они разминулись. Пожав друг другу руки. Люди, так похожие внешне. Но столь разные внутри.

Дука был умным человеком. Он понял, что Таррос что-то скрывает. Анонимное письмо Маулена, в котором было и письмо магистра, было изучено Дукой досконально. И он вызвал Алексиса на дружелюбный разговор. Алексис не хотел подводить кузена. Но Дука сделал слишком много хорошего для последнего. И Алексис сказал, что Таррос — бывший военный Кандии и его кузен. Но он не обмолвился о его преступлениях, из-за которого его давно разыскивали венецианские власти.

Альвизе многое понял. Теперь он знал, что Таррос еще и преступник. Ещё и Каллерджи. Но как это доказать — нужны свидетели. Вряд ли его кузен станет говорить.

Пока Таррос занимался документами и подсчетами солдат, Альвизе Гварди сделал то, ради чего прибыл. Он сообщил людям Дуки, что следит за командиром Лефкиаммоса.

Они возвращались в Белокому. За спиной Тарроса шли десять полтин византийцев. Это означало, что Малику придётся тяжело.

Воины Баяты только расчистили пепелище разрушенного греками посёлка. Малик вернулся домой в плохом расположении духа. Постоянные стычки, а теперь еще и смерти солдат на границе расстраивали его. Он потерял много людей в боях с монголами, теперь начал терять здесь. Эта нехорошая зима была жаркая…

Кутлуджа ненавидел бея за то, что народ благоволит Малику. Его старания пошли напрасно, ибо Баяты увеличились пришедшими, и его авторитет заметно возрос.

Он должен сохранить власть любым способом. А Али и Фарух обещали помочь ему в этом. Их старый знакомый нойон Данзан находился в плену у Малик бая. Они ежедневно ходили мимо шатра, где был связан их соотечественник.

Дина и её отряд обезвредили лазутчиков. Резко увеличившееся число врага неизбежно информировало о темном будущем. Плохие догадки холодом копошились в душе Эрис. Она боялась, что скоро этим землям придется повторить судьбу Эрзерума и других территорий. Что их свободу отберут, и они окажутся в таком же ужасном положении, что русы на севере и тюрки на юге, князьям которых дали ярмо наместники. Теперь те вынуждены быть колонией ханской ставки. Они платили золотом, продукцией и живыми людьми в обмен на формальное спокойствие. Монгольские князья убивали неугодных им людей, ставя у власти своих людей. При этом после побед они обычно казнили предателей, что помогали им одержать их. Они больше не доверяли тому, кто когда-то интриговал против земляков. Перебежчиками подхалимам из мусульман и христиан монгольская знать благоволила, но держала в пожизненном элитном рабстве.

Эрис-Дина выведала у захваченного врага, что в глубине лесов стоит отряд. И люди в нём более осведомлены, так как именно они внедряли монгольских шпионов в Конью.

Перед Эрис встал выбор — идти на врага вместе с ребятами и умереть в бою вместе. Либо попытать удачу и пойти одной.

Ей не хотелось, чтобы и этих молодых людей постигла нехорошая участь. Ее голова раскалывалась от тяжести принятия решения.

И Эрис-Дина решила пойти одна и взять языка, который расскажет о предателях. Если получится. А если нет? Тогда она, по крайней мере, умрёт одна, не забрав на тот свет ребят, за которых пообещала нести ответственность.

Начальник обратилась к своим:

— Слушайте меня, ребята. Вы сделали много для Республики. Вам достается самая тяжкая и неблагодарная работа. Вы, разведчики, остаетесь в тени. Но именно благодаря вашим действиям ударная сила крушит врага. Мы можем пойти вместе. Тогда придётся вести бой. А это нам пока не нужно. Сначала нужно укрепить стопы, и лишь потом, обдуманно, идти вперед. Уходите в Баяты — дальше я пойду одна.

— Что ты говоришь, сестра? — возмутился Ирбис.

— Мы не оставим тебя. — ответил Герей.

— Пойдем вместе? — попросил Атаман.

— Я иду одна. — отрезала Эрис. — И это приказ. Если нарушите его — за неподчинени я отрублю голову каждому ослушнику.

Этого было достаточно. Солдатам с камнем на душе пришлось молча исполнять волю главаря. По тюркским законам неподчинение старшему по званию означало разжалование, позор и конфискация оружия. Если неподчинение привело к последствиям — смертная казнь.

Эрис уходила вглубь. Ее отряд в противоположную сторону. С каждым днем девушка становилась самоотверженнее. Насмотревшись ужасов и трагедий войны она потеряла страх и перестала дорожить собой, считав себя путником, остановившимся передохнуть пару минут. И это место остановки — её жизнь, за которой следует бесконечность. Источником её мужества стала религия.

Глава семьдесят пятая

— Альвизе. Ты пойдешь к тюркам. Иди в Шахристан и сообщи, кто теперь хозяин сетей купли-продажи. — сказал Гавриил.

— Я не могу, кириархос. Не вмешивайте меня в это. Я и так делаю то, что не входит в мои полномочия. — ответил Маулен. Он не планировал идти на территорию, занятую его братом. Его могли узнать.

— Ты не смеешь спорить либо отказывать мне. Иначе будешь иметь дело с плахой на полигоне Тарроса. Понял?

— Более чем. — улыбнулся Альвизе. Он стремительно вышел. От резкости быстрых движений его плащ развевался. Он совсем не хотел идти угрожать единоверцам. Но пока что другого выхода нет.

Альвизе решил понаблюдать за Тарросом перед уходом. Тот готовился к очередной подлости. Шпион подслушал их долгие речи о святой миссии. Он уже собирался уходить.

— Леон. После того, как выстроим солдат по периметру новых территорий, мы уничтожим Малика.

— Каким образом?

— Я узнаю у Дархана, может Малик бывает один. Может он направится куда-нибудь без своей стаи обнаглевших воинов.

— Не будут ли тюрки мстить?

— Пусть делают всё, что хотят. Только так мы добьемся большого пожара, Леон. Запомни, мой нищий брат — если со мной что-то случится, ты примешь на себя командование. — говорил Таррос. Теперь у Маулена появилась новая миссия — предотвратить нападение на брата.

Малик бей видел, как Кутлуджа проявляет особый почет к Али и Фаруху. Но он не мог предьявить тому ничего. Обстановка на границе требовала присутствия бея. Это была война без её официального объявления.

Дина обнаружила лагерь монгольских разведчиков. Теперь осталось решить, как добыть сведения.

Дина выяснила, что их отряд делился на две части. Они менялись и на задания шли по очереди. Это давало преимущества. Солдаты не уставали.

Отряд этих монголов совершал сепаратистические призывы на территории Коньи. Похожие на действия Тарроса в том, чтобы довести страну до упадка. Только Таррос стремился к разжиганию вражды между странами. А их действия заключались в доведении до абсолютной сецессии. «Разделяй и властвуй» Гая по-азиатски. Они хотели посеять злобу между племенами тюрок, чтобы те перестали опираться друг на друга. Разбить одинокого легче.

Эрис не выдавала себя. Для кого-то действия девушки покажутся сумасшествием, но только благодаря самоотверженности некоторых бойцов огромные государства одерживают победу в войнах.

В походе и на войне солдатам приходится туго. Их рацион составляют даже листья и кора. Эрис не могла разжечь огонь в холоде, не могла поохотиться — нельзя готовить пищу. А если уж совсем невмоготу, приходится есть сырую дичь. Но Эрис старалась не делать этого, чтобы не гневить Бога. Основной пищей были финики и курт. Воду собирать еще тяжелее, чем найти пищу. До реки было далеко — высокий обрыв не даст приблизиться. Но и это не было проблемой для такого подготовленного бойца. Если же жажда совсем замучает — приходится держать во рту маленький камешек.

Монголы не замечали, что Эрис давно наблюдала за ними. Она хотела улучить момент и повязать самого командира. К сожалению, подлец окружал себя охраной круглосуточно.

Отчаянье не давало ей расслабиться. Но опустить руки Эрис не могла — слишком уж долго она добиралась до врага. И уход без добычи Кокжал никогда себе не простит. На худой конец можно было хотя бы посмотреть на подельников монголов среди тюрков, что иногда посещали лагерь.

Время пребывания в холодных лесах истощило её психологически. И это подействовало и на тело. Однажды уснув в безопасном месте, девушка проснулась от монгольских голосов прямо над головой. Эрис замерла. Ее тело было протиснуто под корнями упавшего дерева. Нависшие, они образовывали собой нечто вроде норы. Или арки. Эрис с замиранием сердца ждала, когда враг уйдет. Или может, ей повезет сегодня и она захватит человека.

Монголы громко хохотали. Они стояли на стволе огромного дерева. Кто-то начал справлять нужду. Скверна летела мимо ее лица, чуть ли не попадая на него.

«Господи. Спаси и сохрани. Помоги мне. Все мои поступки в этой ничтожной жизни — глупые. Не дай сегодняшнему стать последним.» — она молилась про себя.

Нукер спрыгнул. Он начал вглядываться под корни. Вероятно, искал что-нибудь на обед. Хоть места для прицеливания не было, Эрис сразу выстрелила в него. Другого выхода не было, ибо её он заметил сразу. Стрела впилась ему в горло. Он обернулся вокруг себя и упал замертво.

Поднялся крик и свист. Эрис вылезла из укрытия и помчалась прочь. Прочь, наутёк. От скорости, казалось, ее ноги бегут сами.

— Так глупо провалить миссию. Надо же! Тупица. Какая дура! — ругалась Эрис.

Нукеры стреляли в неё. Эрис петляла меж деревьев так, чтобы не попасться. Но такое бывает только в небылицах. В жизни всё по-другому.

Жгучая боль пронзила её бедро сзади. Как она ни старалась перебирать ногами — это были тщетные усилия. Эрис чувствовала, как нога немеет. Боль она стерпеть могла и старалась закрывать глаза на зов бедного тела. К сожалению, Эрис была обездвижена.

Чтобы её не подстрелили, ведь стрелы тюрков и монголов пробивали латы за триста шагов, пришлось упасть на живот — с травмой далеко не убежишь. А сделать что-нибудь потом ещё представлялось возможным.

Через минуту её настигли. Поднимать голову было страшно. Таких ужасных моментов в ее жизни было достаточно. Вспомнить хотя бы похороны сослуживцев, которых пришлось собирать голыми руками по кускам. И этот момент лидировал. От ужаса в её мозгу щекотно прострельнуло.

Эрис держала оба ножа экипировки под собой. Нукеры повернули её на спину. Эрис мгновенно убила двоих. Она кинулась с саблей на другого, который приблизился. Ее ударили сзади. Начали пинать. Оружие забрали. Это обычное дело. Её монгольская шапка с полами слетела, показался платок.

«Спасибо, что хоть не расстреляли в упор из лука.» — от ударов их ног Эрис стало тошнить. Они остановились. Она лежала ничком на боку. Эрис повернулась на спину и уперлась на руки. Она отползала от окруживших её нукеров.

Один мужчина громко сказал:

— Энэ бол эмэгтэй хүн. — *Это женщина. (монг.) *

— Гичий гурван алсан! *С. ка убилатроих (монг.) * — заорал другой.

Эрис посчитала. Их было пять. Два трупа валялись подле.

«О, Аллах. Я не хочу погибать так, а убить себя нечем.»

Плакать она тоже не собиралась.

— Платок на голове. Ты — тюрка! — воин содрал платок, обнажив её волосы и шею.

— Шайтан! — крикнула на него Эрис. Клок волос выдрался под кулаком чудовища. — Сдохни, тварь!

— Хороша дичь. За такую и троих отдать не жалко. — произнес один из них на тюркском.

— Кто такая? — монгол сел рядом и ударил Эрис по лицу. Она плюнула в ответ. — Что делаешь тут? — он схватил ее за шею. Эрис из нарукавника вытащила тонкий нож и вонзила ему в руку. Он заорал и отпустил Эрис.

— Все вы — уроды! Мы уничтожим вас. Сдохните, подонки! Аллах с нами, а не с немытыми язычниками и погаными лицемерами! — боль в ноге пульсировала и сжигала её.

«Если я умру, то умру с честью. Никогда не покажу страх.»

— Мы заставим тебя говорить. Это легко. — вшивый нукер приблизился к ней, оттолкнув товарища ногой. Самый ужасный сон начинал становиться явью. Мерзкое существо придавило её к земле. Нога Эрис оказалась близка к ее лицу. До ада оставались моменты. От безысходности Эрис смогла выдернуть стрелу из своего бедра и вонзила ее в шею врага. Он начал дергаться и хрюкать, как свинья. И благо, быстро подох.

— Тварь! — раненый в руку нукер схватил ее за волосы и оттащил по земле назад. Эрис быстро теряла кровь. Она молила Господа о молниеносной смерти. Лишь бы ей не успели причинить вред.

Нукер начал ковыряться со своей формой. Он страшно выпучил узкие глаза на сослуживцев. Те что-то пытались сказать, но он выругался.

— Би чамайг өөрөө дуудах болно! * Я позовувас сам! (монг.) *

— Аливээ. бид харахын тулд үлдэх болно *да ладно тебе. мы останемсяпосмотреть (монг.) *

— Та айхгүй байна, та одоо ч гэсэн дуусгах болно. *не боишься, еще прикончит (монг.) *

Он ответил гадкими словами, вызвав смех остальных. И лучше не пересказывать. Настроение одичавших подонков не портило даже обилие трупов товарищей.

В такие секунды думаешь только об одном — почему самоубийтво является непростительным грехом? А как же доведение до него?

Теперь Эрис поняла, что ей вовсе не стоило приходить в этот поганный мир.

Нукеры нехотя зашагали назад. Враг прокричал еще пару слов. Биться было бесполезно — шанса убежать не было. Воин встал и оттащил Эрис подальше, за деревья. Прямо за волосы. Но боль ничто, по сравнению с предстоящим кошмаром.

Они немного удалились. Он сел рядом, оглянувшись вокруг. Сослуживцы громко поторапливали его. Глаза Эрис были дикими.

— Убей. Прояви человечность. Сдери с меня кожу заживо, вспори, четвертуй. Только не трогай. — прорычала она.

— Тихо. Тихо. — он наклонился к ней. Начал говорить, и Эрис ощутила противное тепло на коже.

— Сестра. Я не трону тебя.

Она ожидала всё, что угодно. Но только не спасения.

— Сестра. Я молил Аллаха, и он услышал. Я один из вас. Нас много. Но нас принудили. Я хотел сообщить вам, что монголы идут с большой войной. Будет бой. Но паразиты уже сжирают вас изнутри.

Эрис заплакала. Но быстро пришла в себя.

— Говори имена.

— Ваша знать. Хайреддин ата. Визирь султана, главы племен — почти все люди готовы стать вассалами хана.

— Спасибо. Я из Баяты. Кто там?

— Фарук. Али. Дархан и почти все беи. Что еще хочешь узнать? Времени нет.

— Когда будет бой?

— Примерно летом. Они планируют подойти к илу Себастии. Пока войско не объединилось. Их много, сестра.

Торопливую беседу прервал смех и ор нукеров.

— Сестра. Кричи. Я задержу их. Потом постарайся сбежать. Беги к обрыву и падай в реку. Этот год теплый — она не замерзла. Другого выхода у тебя нет.

Он порвал край своего платья. Тюрок перевязал ногу Эрис, сказав «Бисмиллях».

Оказывается, есть люди, положение которых еще хуже, чем твое. Эрис благодарила Всевышнего за эту чудесную встречу.

— Мой брат. Я в каждом намазе вспомню тебя. Пусть он облегчит твою участь. Пусть даст Рай тебе и твоим любимым. — она вытирала слезы.

— Кричи давай. Я немного задержу время. — Он нажал на рану и Кокжал взревела. Тюрок снял свой малахай и сильно ударил собственное лицо о ствол дерева.

— Теперь беги, что есть силы. Заклинаю — во второй раз ничем не смогу помочь.

Она неслась, как тень. Как ветер. Ее ноге стало легче. Это точно от молитвы бедного брата.

Через некоторое время ей померещилось, что погоня возобновилась. Она рыдала. И от счастья, и от боли, и от страха.

Деревья начали редеть. В глазах Эрис зеленело. Ее тошнило. Эрис увидела голую землю. Это точно был обрыв. Она четко услышала ор нукеров. Она бежала стремглав.

Достигнув края обрыва, Эрис прыгнула в неизвестность.

Ледяной ветер пронизал её. Пару мгновений. Она все еще не умела плавать. Будь что будет.

— Бисмиллях!

Эрис видела деревья внизу. Ее живот онемел от падения. Боль от удара пронзила ноги, позвоночник, тело. Дыхание сперло от студеной воды. Она не могла всплыть. Да еще и в доспехах. Тьма…

Отряд Кокжал вернулся на границу. Малик бей не увидел Дину.

— Где ваш командир? — первым делом спросил он.

Они стояли молча, не зная, что ответить.

— Говори, Атаман! Где абла? — продолжил он.

— Абла… Мы выяснили, что дальше есть ставка нукеров. И через них монголы внедряют своих, подговаривают наших…

— Абла приказала нам возвращаться. — сказал Гайдар. — Она пошла к ним.

— И что, вы оставили её одну? — Мерген не мог сдержать себя. — Вы что, умом тронулись?! Аллах… — он запричитал и сел на землю, обхватив русую голову.

— Она приказала. А приказы старшины не подлежат обсуждению. — ответил Бугдай.

— Если абла решила, им пришлось послушаться. Мерген, Атаман, Бугдай, Исакули! Мы пойдем и разыщем сестренку. — сказал Малик бей. — Но сначала отправимся в аул. — Арслан-альп и Тоган останутся там и будут следить за Кутлуджой и его приспешниками.

…Дина открыла глаза. Нога невыносимо ныла. Она пульсировала. Её лихорадило. Эрис видела огонь очага. Накрытая волчьими шкурами, она вспотела. Ей было плохо. Полутьма. Полусон. Полубред…

«Где я?»

Она тихо постанывала. Эрис не могла поднять голову и нормально осмотреться. Её напугал звук крыльев. Кто-то взмахивал крыльями. Звон тонкой цепочки резал слух, заставляя приходить в себя.

— Аллах… Где я? — тихо проговорила Эрис.

Над ее головой был шанырак — значит она точно в юрте.

Эрис побаивалась неизвестности и своей беззащитности.

Глаза её слипались. Она снова начала засыпать. Как вдруг истошный звук до смерти напугал ее. Резкий и долгий. Крик, похожий на тонкое, пронзительное стенание.

— Аузу билляхи минаш-шайтонир-раджим… — она не открывала глаз.

Кто-то вошел внутрь. Он шел медленно, шаркающими шагами.

Он подошел и склонился над ней. Эрис не подавала виду.

— Ай-ай-ай… — старый дребезжащий голос поохал и отошел от нее.

Этот голос начал с кем-то ласково беседовать на тюркском.

Эрис с трудом приподнялась. Доспехов на ней не было. Только ее нижнее льняное платье и штаны.

Она увидела свои вещи у огня. Сутулая мужская фигура стояла около жерди с огромной птицей. Это был беркут. На его когтисую лапу было надето кольцо. С этого кольца свисала цепь. На голове у орла была кожаная шапочка с железным верхом. Она закрывала глаза птицы.

Человек обернулся.

— Я ненавижу вас. Вы забрали моего Кырана… — буркнул он.

— Я не забирала Вашего орла. Он перед Вами. — кое-как пробормотала девушка.

— Мой Кыран. *Орел (тюрк.) * Мой сынок. — он замолчал, возясь с беркутом.

Эрис стало не по себе. Она подумала, что страшный старик — сумасшедший.

Он сел есть. Рядом с очагом. Что это было, она не знает. Было ли это противно, либо вкусно, но от голода в ее животе волки выли.

— Бергел. — он хмуро наложил ей плошку. — Можешь идти?

Она покачала головой. Потом вдруг вспомнила, что голова ее непокрыта. Жар все еще мучал ее. Но голод был сильнее. Эрис взяла тряпку, валявшуюся рядом с ее местом. Она закуталась. Потом, хромая, еле как, чуть не плача, подковыляла к деду.

— Джинды. И куда поперлась? Что среди этих бандитов делать тебе? — он с грохотом поставил чашку перед ней. Немного содержимого расплескалось.

— Я не нукер, отец. — девушка смотрела на дымящуюся тарелку опущенным взором.

— Ешь. — приказным тоном сказал старик.

— Бисмилляхир-рахманир-рахим.

Она молча и довольно быстро справилась.

— О, Аллах, благослови его в том, чем ты наделил его и прости, и помилуй его. — она провела руками по лицу. — Мне пора идти. — она попыталась резко встать. Орел, что сидел возле места трапезы, шелохнулся.

— Зачем вы, мусульмане, идете на службу извергам? — дед жевал мясо. — Они забрали у меня моего единственного сына… Мою кровинку…

— Они у всех забрали детей. И жен. И сестер, отец. Поэтому я и должна идти.

— Стой, в таком состоянии никуда не пойдешь. Окрепнешь пару дней. — дед оторвался от еды. Аппетит его явно пропал. — Мы с Кыраном охотились на зайца. Да, Кыран? — он посмотрел на орла, будто на человека. — А нашли тебя. Лежала на берегу в ледяной воде. Даже если ты одна из проклятых моголов, я — кочевник, не мог оставить тебя там подыхать. — он протер лицо масляными руками.

— Отец. Я воюю на стороне государства. Мы — акынджи. Я на задании, отец. Больше ничего сказать не могу. Прости.

— Ты не врешь? — он с недоверием глянул на Эрис.

— Зачем мне тебе врать? Какой толк?

— Те тоже притворялись друзьями. Он попал под их дурное влияние. Мой Кыран… Мой птенчик… Моё солнце. — дед начал растирать слезы задеревенелыми пальцами с черными ногтями. Его коричневое лицо было совсем сморщено от суровых условий жизни. Намазанное жиром для защиты от морозного степного ветра, оно блестело.

Эрис села на место. Она хотела выслушать человека и его трагедию. Видимо, одинокому старику было не с кем поговорить, излить душу.

— Поганые варвары осели подле нас. Это было на юге, около Каспия. Тогда я жил с женой. Моя старуха была еще жива. Она мечтала поженить сына и увидеть внуков. Но не судьба, значит. Насиб. Предопределение Аллаха. — он вздохнул. — Они истребляли местных, забирали дочерей, сыновей уводили в рабство. Мы жили особняком ото всех — я не ладил с родственниками. Сын начал постоянно пропадать. Запил. Я даже не мог представить, что он сдружится с нукерами. С их отрядом, со вшивыми поганцами.

— Сочувствую.

— Мой сын был молод и красив. Настоящий баъатыр. — он улыбнулся. — Люди прятались от них, чтобы воины не забрали их служить в войска. А мой сын сам побежал к ним… — он медленно расказывал. Эрис внимала. — Моя старуха слегла, когда отряд отправился дальше, сюда. А мой Кыран рвался с ними. Его тянуло к этим бандитам. Дерзость и беспринципность притягивали его. Страх других пред ними… Он хотел быть одним из них. И он ушёл… Да простит его Аллах…

Тишину нарушали тресканье очага. Спящий орел издавал странные звуки, похожие на кряхтение.

— Мы с сыном любили охотиться вместе. Вместе с этим орлом. Он у меня уже пятнадцать лет живёт. Раньше его звали Тау. Как ушел сын, зову его Кыран. Так легче… Я уже несколько лет иду следом за ними. Может, мой сыночек одумается… Может он тоже скучает по мне…

Что сказать потерявшему сына отцу в утешение? Отцу, неблагодарный сын которого выбрал кривой путь и бросил того, кто вложил всю душу, все силы в него?

Эрис молчала. Она решила рассказать немного о себе. Первый раз за столько лет. Чтобы этот человек, увидев чужие проблемы, подумал о том, какие блага имеет сейчас.

— Я — с Крита.

— А где это?

— Это очень далеко. Дальше Каспия. Как до Монголии. Через море. К нам тоже пришли завоеватели. Они поработили народ. Я — сирота. Отца — не знаю. Мать и брат — бросили. Бабушку, что меня растила — убили богачи.

— Дочка… Бедная девочка.

— Я не бедная. У меня есть Вера и свобода. Здоровье. И поэтому, я — самый богатый человек на Земле. Предо мной открыт весь мир. Так завещал говорить пророк, мир ему и благословение…

Старик поддержал салават.

— Я служила у колонизаторов в армии. Они — звери под маскировкой. Закон природы такой… Хищники всегда в камуфляже… Я и мой отряд сбежали. Стали сражаться против поработителей. Потом их всех казнили на моих глазах.

— Ай, кызым. Разве женщине место на войне?

— А у меня есть выбор? Либо с оружием нападать на зверя. Либо безоружной подстилкой лежать у его ног.

— Правильно. Молодец, доча.

— Меня продали в рабство. У меня скоро должен был появиться сын. Я родила его мертвым… Родила под деревом, как собака, в кандалах, с цепью на шее. — глаза Эрис смотрели в пустоту. Ее душа больно сжималась. — он уже был с черными кудрями, отец. Знаешь, такой волосатый! Я открыла его глазки — они были голубые. — она улыбнулась. — Ему уже было бы шесть лет. Шесть… — Эрис вытерла слезы. — Потом сама похоронила его. Голыми руками рыла могилу…

— Ай, дочка… — дед помотал головой. Он сочувствовал Эрис.

— Потом меня переправили сюда и продали тюркскому воеводе. Я воюю за вас, отец. Мы уничтожили пять с лишним тысяч нукеров.

— Слава Аллаху. Кудай-ай… — дед сложил руки в мольбе и что-то начал говорить. Потом провел по лицу. Эрис повторила.

— Доча. Возьми мой тумар.

— Я не верю в тумары и обереги. Я больше ни во что не верю, кроме Бога. Не верю в любовь, мечты… Верю, что добро победит зло. Но это как весы. Чаша весов. — она показала руками. — Баланс. Нет такого зла, что исчезнет бесследно. Оно придет снова. Круговорот. Как вода. Чтобы добро не теряло боевую форму.

— Мой тумар сшила жена. Внутри — имена Аллаха. Такой есть у сыночка. Я верю, что с ним все хорошо. Жена была умней меня. Я ничего не знаю, кроме намаза. А она была другая. Я уже стар, мне не надо. Возьми. — он снял с шеи кожанный треугольник с тюркской письменностью.

Эрис мельком глянула на тумар. Она вспомнила командира отряда.

— Кыран. Сын Барыса. Сын Мырзаахмеда. — почти шепотом произнесла она. Но этого хватило, чтоб дед расслышал.

— Что ты сказала? — его улыбка стала перекошенной.

— Тебя зовут Барыс?

— Да. Откуда знаешь?

— Твой сын молодой. Безбородый. — теперь она пожалела, что проболталась. Она замолчала.

— Говори, заклинаю Аллахом, говори, что знаешь? Где он? Он жив? — голос старика стал одержимо-заискивающим.

Эрис не знала, что ответить. Много времени прошло с тех пор, как он погиб. Умер позорной смертью предателя Родины и Веры от рук Эрис. Если соврать — будет спокойно деду, но несправедливо. Он должен знать хотя бы то, что его нет в живых. Он имеет на это право. Пустая надежда на встречу будет лишать его сил.

— Твой сын погиб. Погиб на войне. Его тумар похоронен вместе с ним.

Старик сокрушился. Он начал рыдать. Беркут будто бы почувствовал боль старика. Он встрепенулся и начал махать огромными крыльями, отчего пламя очага заплясало.

— Ай-ай. Кыран, я не плачу. Тихо. Ты напугал гостя. Нехорошо так. — Барыс ата обтер слезы, посмотрев на орла. — А тумар я оставлю себе. — он спрятал его под тулупом. — Пусть у меня и у сына одинаковые будут в могиле… Подлечись, дочка. Потом пойдешь.

— Спасибо. Покажите мне, как охотиться с беркутом? — Эрис решила отвлечь деда. Ее лихорадка немного отошла от горячей похлебки из зайца.

— Хорошо. Намажь рану волчьим жиром и ложись спать. Утром пойдем на лису. — пообещал дед, протягивая ей глинянную чашечку.

— Ладно. — Эрис начала бояться людей после вчерашних событий. Даже этого старика. Она мечтала дожить до утра и поскорее отправиться домой. Только бы нога не подвела.

Таррос с солдатами вступали в боевые действия с людьми Малика в лесах.

Старый Гавриил был счастлив с Агейп. А обреченная девушка бродила тенью по крепости. Капитан Леон полюбил юную затворницу. Уходя, он посмел попрощаться взглядом с девушкой, и понял, что его чувства — не безответные.

Маулен исполнял приказ Гавриила. Он находился в Шахристане, когда переодетый в разбойника Леон и его кучка войнов пересекала дорогу перед караван-сараем.

— Чёртовы гады… — ругался он. Альвизе быстро собрался в дорогу. Он бросил дела и направился по следам Леона. Всё, что успел сделать шпион — отправить по голубиной почте сигнал о помощи с координатами паре своих сотоварищей, находящихся на территории родины.

Глава семьдесят шестая

Утром Эрис кое-как помолилась. Но сегодня ей было легче. Она прихрамывала, рана еще свежа. Дед всю ночь распевал песнопенья Кырану, аккомпанируя домрой. В ее голове все еще крутилась мелодия и слова отца:

— На землю родную тучею темною спустилась война,

Каждого дома коснулась и сына моего забрала она.

Где мой соколик, в каких землях теперь ты лежишь?

Кем бы ни стал, для меня ты все тот же малыш.

Старуха-мать все хваталась за сердце своё.

Видно, что сильно лишь у матерей чутьё.

Я все ругал и бранил ее за плохие слова,

Теперь мне не с кем спорить — с горя мертва.

Где мой сыночек, со стаей вороном черным улетел.

Видимо, небо послало мне грустный удел.

Жду-недождусь, мой сыночек, я встречи с тобой.

Я не ропщу, о Аллах, доволен я нашей судьбой…

Так он гнал тоску от бессоницы. А утром снова бодрый занимался нескончаемой работой. Он выделывал шкуры, ходил за дровами, охотился. В общем, одинокий старик обслуживал себя сам, не жалуясь на участь.

— Дочка. Как твоя нога? — спросил он.

— Слава Аллаху, ничего. — ответила Эрис. Она облачилась в высохшие доспехи.

Старик косился на неё. Вражеская форма ему явно не нравилась.

— Сколько отсюда до границ с Никеей? — спросила Эрис.

— До Никеи? Ты что, это очень далеко. Я даже не знаю, сколько. — ответил старик.

— Два дня? Три?

Дед поднял седые брови и скривил рот.

— Неделя верхом?

— Может неделя.

Эрис начала соображать, как теперь попасть домой.

Она приняла сосредоточенный вид.

— Пошли, покажу, как охотиться. Давай руку. — она протянула руку. Дед приказал надеть толстую войлочную рукав-перчатку.

— Кыран-Кыран. — старик отвязал орла. Он начал щелкать языком и приговаривать ласковые слова. — Протяни руку — Кыран сядет. — Эрис вытянула руку. Орел, медленно переставляя огромными лапами, взобрался на неё.

— Ух! Тяжелый какой! — воскликнула Дина.

— Он у меня здоровяк! — похвалился дед.

Эрис удерживала руку. Орел балансировал на ней, впиваясь когтищами в войлок.

— Пошли.

— Он тяжел, почти как годовалый ребенок. — сказала Эрис.

— Конечно. В горах они обычно на коз охотятся. Были беркуты, которые уносили детей. — он рассказал страшную историю, от которой стало жутко. — Так что за ним нужен глаз да глаз. Готова, доча? Теперь спусти томагу с его глаз. Сними её.

Эрис сняла шапочку. Беркут закрутил головой и замахал широченными крылями. У Эрис дух захватило. Она чуть не вскрикнула. Но её лицо воина даже не дрогнуло внешне.

— Кыран-Кыран! — старик гордился своим красавцем. Орел раскрыл огромный клюв, показав изогнутый язык. Его желтые глаза то и дело открывала и закрывала белая пленка — веко. Темно-коричневые перья контрастировали с белыми крапинками у ярко-желтых чешуйчатых ног. Он крутил головой.

— Как вы поймали его? — дивилась Дина, разглядывая птицу.

— Мой отец, дед, прадед — все мы кушбеги, беркутшы… — он снова погрустнел, вероятно, вспомнил сына. — Из поколения в поколение передается эта наука — приручить орла. Для начала надо его изловить — нужно поставить ловушку с живой приманкой там, где они обитают. Потом, принеся домой птицу, ей нельзя давать есть и спать несколько суток. Это самый ответственный момент. Он касается только хозяина и птицы. Ведь тот, кто приручает, не спит тоже. Он сидит с ним наедине, играет на домбре, поёт и разговаривает с орлом. — дед улыбнулся. — Потом, когда голод возьмет своё, начинаешь кормить гордую птицу с руки. Вначале она бросается на человека, дичится. Но потом привыкает. Любит хозяина — предана ему.

— А как научить его ловить для тебя?

— О, это отдельная наука. Обычно берется шкура красной лисицы. Ее тянут на веревке. Если беркут принесет её — надо его похвалить и дать кусок мяса. Потом к томаге надо приучить. Подбрось его!

Эрис подбросила его, но беркут слентяйничал.

— Видимо, ты ему понравилась. — рассмеялся старик. Эрис была рада видеть его смех. — Обычно, когда снимаешь томага, он уже готов к атаке.

Эрис сделала вторую попытку. Гигант, махая крыльями, взлетел. Он устремился вперед. Потом начал набирать высоту. Он начал парить в небе, описывая круги.

— Дочка. Нам не удастся поймать что-нибудь здесь. — он вздохнул. — У меня всего одна лошадь. И та — старая кляча. Чтобы что-нибудь поймать, нужно немало проехать верхом. Потом подметить добычу самому, ускорить ход лошади, и лишь потом, открыв его голову, подбросить вверх.

— Ничего. Зато не каждый день на моей руке орлы сидят. — девушка улыбнулась.

— Как ты поедешь домой? — спросил дед. — У тебя нет лошади. Сейчас холодно. Денег у меня нет… Да и купить тут не у кого. Я — отшельник.

— Не знаю, отец.

— Забирай мою кобылу. — решительно предложил он.

— Нет, отец. Ты что. Как же тебе без неё? Как будешь зайцев ловить? Как за дровами ездить? Я не возьму. — отказалась Эрис.

— Аллах поможет мне. Возьми мою лошадь и иди к своим. Надеюсь, кляча выдержит долгий путь. Теперь я знаю, что сын не вернется. Останусь тут.

Эрис прослезилась. Ей было жаль деда. Она была бесконечно благодарна старику.

— Пусть Аллах простит твоего сына, отец. Пусть Аллах простит всех нас.

— Аминь. Смотри — Кыран! — произнес дед. — О, что это у него?

Орел поймал добычу. Это был маленький белый заяц.

Он опустился на землю рядом с ногами деда, держа в когтях мертвого русака.

— Вот видишь — это знак Всевышнего. Не будет со мной беды. Не умру с голоду.

— Спасибо, отец… — Эрис покачала головой, вытерев слезы. — Я хочу уйти сегодня.

— Уйдешь после обеда. — сказал дед, указывая на преуспевшего беркута.

Через некоторое время можно было увидеть, как одинокий старик сидит у юрты, смотрит вдаль и вытирает слёзы. Эти слезы не увидит никто. Эти слёзы брошенного на произвол судьбы и одинокую старость любящего и всепрощающего родителя…

Леон шел по следам Малика. Маулен и его сослуживцы — по следам франков. Эрис направлялась к реке Сангарья. У всех воинов был договор — в случае чего двигаться вниз по течению, держась левого берега. Так можно было встретить своих, еще не доходя до дома.

Целых четверо суток девушка медленно направлялась вперед, пока не начала узнавать знакомые места. Она благодарила Бога, что и на этот раз всё обошлось хорошо. Она лишь переживала за деда. Ведь он всего лишь уговаривал и утешал её, сказав, что обойдется без лошади.

Малик, Мерген и войны Кокжал шли ей навстречу. Душа бея переживала за доблестную девушку. Он был хмур и почти не разговаривал.

Наконец стрелок Мерген, зрение которого было лучшим среди всех, заметил приближение человека в монгольской форме.

— Не стрелять. Занять позиции. — приказал бей. Они легли на землю, взяв в руки луки.

Эрис приближалась. Старая лошадь совсем выдохлась.

— Это сестра! — крикнул Мерген, и Малик поднялся. Встали и остальные войны.

Счастью Эрис не было предела.

— Мои боевые братья! — Эрис прослезилась. Они достойно поприветствовали друг друга. — задание выполнено. Хайреддин, визирь султана, Дархан, Али и Фарук — это только несколько из вражеской свиты. — она рассказала все, что выяснила.

— Всевышний… Помоги нам одержать победу… — произнес Малик.

— Как домашние? Как Фатима, Амина ана, дети? Как они живут в осином гнезде? — спросила она.

— Слава Аллаху, держатся. Теперь я уничтожу Кутлуджу. Я знал, что шакалы вокруг него — враги нам.

— Мерген. Мой верный соратник. Как твои дела? — спешившаяся Эрис скрывала боль в бедре.

— Ты — ненормальная. Была б ты мужиком, я бы отдубасил тебя по-армейски! — возмутился паренек.

— Слышь! Давай тогда проверим, кто-кого? — нагло напала она и Мерген рассмеялся:

— Я и так знаю, кто победит.

— Братишки, как вы, мои верные воины, мои правые руки? — спросила Эрис у своих.

— Слава Аллаху. Ты в порядке, абла? — спросил Атаман.

— Моя совесть начала душить меня. — ответил Бугдай.

— А если б с тобой что-то случилось? Малик бей бы точно нас казнил. — пошутил Исакули.

— Я же в порядке. А как дела на границе?

— Эти люди оказались обнаглевшими. Я не могу пойти войной — разрушится союз. Но и не могу сидеть, сложа руки. Я загнан в угол… — произнес Малик. — Надеюсь на милость Аллаха. Он укажет мне путь.

— Люди на границе — Орденоносцы. Это значит, что они во что бы то ни стало хотят уничтожить всех, кто не похож на них. И сарацины в их списке — на первом месте, аби.

— Их глава — командир Таррос. Он уверен в себе. Он думает, что я уступлю ему. Пусть думает. Я выиграю время. Аллах поможет нам, а не им. — заключил Малик.

Чутье Эрис говорило ей, что Таррос — тот самый уверенный в себе человек. Который идет по отрубленным головам, следуя своей цели. Но здравый смысл отказывался принимать то, что назывется «Мир тесен». И она полагала, что все аргументы — стечение обстоятельств.

— Пора идти. Первым делом свергнем Кутлуджу. Уничтожим монгольских подхалимов. — решительно сказал бей.

— А как же визирь? Как быть с Хайреддином? — спросил Мерген.

— До визиря нам пока далековато. А Хайреддина следует уничтожить. Но перед этим он должен доказать султану, что я не замешан в продаже земель.

— Думаете, он станет выгораживать Вас и подставлять себя? — спросила Дина.

— Заставим. — уверенно сказал Малик.

— Тогда в путь. — Эрис приготовилась оседлать коня. Но боль подкосила её.

— Что такое, сестричка? — заволновался Мерген.

— Нукеры подстрелили мою ногу, будь они неладны.

— И как ты?

— Как видишь — жива. Скоро заживёт. Спасибо за заботу, родной. Только отпустим эту кобылу — это лошадь одного хорошего старика. Он спас мне жизнь, может, она сама найдёт путь домой…

Мерген отдал своего скауна Эрис, сев к Атаману. Они направились обратно, полные решимости растоптать власть в Баяты и вновь установить справедливость.

Следующий день они снова шли, переночевав между сгнившими сваленными деревьями. Ночью они грелись об лошадей.

Холод леса пробирал Эрис до костей. Её рана еще тянула и болела. Когда солнце было в зените, на опушке они остановились на привал. Войны разожгли костёр, что делать нежелательно, но приходится.

— Сестра. Ты сиди и грейся. Сейчас время обеда. Потом пойдем дальше. — сказал Мерген, отправляясь на охоту. Эрис сидела у костра. Никто не терял бдительности. Атаман и Исакули стояли в карауле. Малик и Эрис проговаривали план борьбы с предателями.

— Я… Не знаю, но у меня в душе такое чувство, брат… Будто бы тот командир греков… Если это тот самый человек, значит нам придётся идти до конца. По их и нашей крови, ибо тот человек, похожий на этого в ваших описаниях, никогда не останавливается. Всегда старается стиснуть глотку врагу, пока тот не издохнет… Будет выжидать. Потом уничтожит. — произнесла Дина, удивив воеводу.

— Не понял тебя. Откуда ты это знаешь? Ты знакома с ним?

— Не спрашивайте, бей. Я не хочу говорить ни о чем, что касается моей прошлой жизни. Ее больше нет — она исчезла. Исчезла и Эрис. Я просто предупреждаю Вас. Хотя, возможно, ошибаюсь.

— Видимо, тебе совсем плохо от незалеченной раны. Доедем до аула — даю отпуск на месяц. Ты совсем не отдыхаешь. Поняла?

— Нет. Я на отдыхе почувствую себя никчемной и бесполезной. Я справлюсь и на службе.

— Сестренка. Знаешь, иногда нужно брать перерыв. Ты же еще молода. Попробуй начать жить. Аллах создал женщину по другому. У нас почти у всех есть семьи. Где бы я ни был, мою душу греет любовь Фатимы. — сказал Малик, мечтательно улыбнувшись. — Много хороших молодых людей о тебе наслышаны. Может, если ты побудешь в ауле, Амина ана подберет тебе подходящую пару. Я помогу вам во всём.

— Настоящая любовь бывает только один раз в жизни. Однажды убитое сердце не способно полюбить снова. Волки, орлы, лебеди — это глупые животные. Но они умнее нас — потеряв половину, выбирают одиночество до конца своих дней. Люди, тем более, должны быть выше них. Если Вы придерживаетесь другого мнения, дайте знать. — Эрис встала. Этот разговор был совсем неприятный.

— Всё, Кокжал. Я понял тебя. Считай, что я ничего тебе не говорил.

— Так то лучше, брат. — она села снова.

— Бугдай, иди к Мергену. — приказал Малик.

Бугдай ушел к стрелку.

Они немного задерживались.

Через некоторое время Эрис начала переживать за братьев.

Она пошла на разведку, взяв нож Атамана. Прихрамывая, она прошла в лес. Деревья были невысокие. Листья почти опали. Зимняя тишина навевала тоску. Запах холода стеснял грудь.

По следам, обломанным веточкам и притоптанному перегною Эрис-Дина дошла до солдат. Те лежали на животе — караулили добычу. С души девушки упал камень — всё хорошо. Она подошла и приняла положение рядом.

— Сестра. Тихо. Здесь следы оленя. Но нам и газели достаточно. — сказал Мерген. Пару минут молчания. Стрелок натянул тетиву. Он видел и слышал то, что не чуяли многие.

— Бисмиллях. Аллаху акбар. — тихо произнес солдат.

Свист пущенной стрелы и короткий рёв дичи.

— Ха-ха! Вот так! — беззаботный парень направился в сторону газели. Эрис и Бугдай пошли с ним.

— Молодец! — говорила Эрис, улыбаясь. Они приблизились. Мерген наклонился. Он протянул руку к добыче.

В это же мгновение самого охотника поразила вражеская стрела.

Эти ужасные мгновения. Глаза Эрис смотрели туда, откуда стреляли. Несколько фигур промелькнули в чаще.

Мерген, как подкошенный, упал на землю. Стрела пробила его шею насквозь. Она торчала из гортани. Он вытягивал подбородок. Но бедный паренек не мог вдохнуть. Кровь шла из ран и быстро пошла из его рта.

— Мерген, братец! — Эрис упала на колени рядом. — Не умирай еще и ты! Ты же мой лучший друг! Мерген!!! — Эрис держала его за затылок. Он дергал ногами, подняв указательный палец к небу. Он не мог сказать шахаду, но девушка прочитала по губам. Он улыбнулся и глаза его закатились.

— Ааа!!! — крик девушки разорвал округу. — Она аккуратно положила его голову на мягкие листья. Эрис взяла его колчан и меч. Она, рыдая, начала стрелять по мелькающим фигурам.

— Будьте вы прокляты! Сдохните! Подонки! — ругалась она. Бугдай и Эрис начали скрываться. Они отстреливались и убегали.

Бугдай свистел, и Малик услышал. Атаман, Исакули и бей подтянулись к ним. Через пару мгновений Исакули упал, повторив судьбу Мергена.

— Уходим! — скомандовал бей.

Они добежали до лошадей.

Через некоторое время люди во главе с Леоном оседлали своих скакунов.

Началась погоня.

Эрис пристрелила троих человек. Бугдай и Малик разили по двое. Атаман одного.

Остался Леон с четырьмя людьми. Он ругался на своих бойцов.

Пока европейцы за пять секунд пускают по одной стреле, степняки за секунду по пять. Но стрелы закончились.

— Примем бой! — крикнул Малик.

Они хотели спешиться. Но увидели, что враг отступает. И они сначала не поняли, почему. Дальше по дороге им навстречу двигались разбойники.

— О, Аллах! Что будем делать? Бей!

— Разворачиваемся!

Они направили задыхающихся лошадей обратно. Теперь за ними увязалась банда головорезов.

Лошади выдохлись. Ни одной стрелы. Они решили сразиться.

Банда из двенадцати человек окружила их. Завязался бой. Натренированные бойцы быстро умертвили несколько. Но ранение Эрис мешало ей. Число разбойников преобладало. Их повязали.

Главарь подошёл к Малику. Он ударил бея. Тот сжирал его глазами.

— Ты кто такой? — спросил бандит.

Веревка с железными колючками тянулась двумя другими и больно впивалась в тело бея.

— Я — Малик бей! Бей из Баяты! Хозяин границы! — прокричал он.

— Правда что ли? Какая хорошая добыча! — воскликнул он. — Наши друзья из нукеров дорого за тебя заплатят, бей.

— Подхалим язычников! — выругалась Эрис. На ее шее затянули петлю.

— О, какая! А ты кто?! — главарь подошёл к ней и получил плевок. Страшное лицо перекосило злобой и Эрис получила удар.

— Это Кокжал. Волчица, погубившая сонмы твоих дружков, неверный! — ответил Малик.

— Кокжал? Сама Кокжал! — он был явно доволен. Слухи распространяются быстро. Особенно там, где любят бывать нехорошие люди. Особенно, если кругом предатели.

— За тебя дадут целое состояние. Твою кровь выпьют из чаши, пустив по кругу. Возмездие дороже золота, Кокжал.

— Тварь. — Эрис рычала на него.

— А малыш — кто? — он показал на Бугдая.

— Это мой воин! Не смей трогать его, клянусь, лишу жизни собственноручно! — ответила Эрис.

— Ха ха. Попробуй! — захохотал разбойник. Бугдаю явно было страшно. Но боец держался молодцом.

Малик бей молчал. Он знал, что имне спастись. Гордый сын степей просто молился в душе.

— Мужики! Этих двоих ведем в нукерскую ставку. Лишние нам не нужны.

Проклятый изувер перерезал горло Бугдаю. Он умер. Его застывший взор смотрел в бесконечность.

— Тварь. Я поклялась. И не нарушу клятву, так и знай! — гневно грозила Эрис, нарвавшись на очередной удар.

В арсенале разбойников есть кандалы. Железные, с цепью. Есть деревянные колодки, надеваемые на шею, в которые вставляются запястья. Именно такие надели на Малика. А кандалы, цепь от которых прикреплялась к наручникам — на Эрис.

— Проклятые… — Эрис плакала из-за своих солдат. Ее губы кровоточили от ударов разбойника. Она хромала. Малик сочувствующе смотрел на девушку, но ничем помочь не мог. Их били плетьми по спине, заставляя бежать за лошадьми.

— Сестренка. Не бойся — Аллах с нами. — сказал Малик.

— Аби. Мне жаль моих друзей. Они сгниют под жестоким небом или их ратерзают волки. — она всхлипывала. От голода и усталости её голова, казалось, расколется. Уже наступила ночь, а их всё гнали.

— Кто на нас напал? Как ты думаешь?

— Я точно знаю, что это не монголы. Слишком медленно стреляют. — ответила Дина.

— Кто-то знал, что я буду здесь… Кто-то передал нападавшим… — рассуждал Малик.

Их разговор прервал разбойник, ударив обоих камчей.

— Чтоб твои руки отсохли и ты сдох в ужасных муках! — сказала девушка. Он лишь рассмеялся, посмотрев на Эрис мерзким недвусмысленным взглядом, отчего у нее отнялись ноги. Малик заметил это. Он молил Аллаха, чтобы тот защитил его сестренку от толпы изуверов, не имеющих человечность.

— Привал! — заорал главарь, дойдя до вонючей пещеры. Все спешились.

Они вошли в неё. Это было их облюбованное заплесневелое убежище, ибо тут был и очаг, и факелы.

— Такие твари живут в пещерах. Как мои родственники на Крите. Работорговцы. — тихо произнесла Эрис.

Стража посадила Малика и Эрис друг против друга. Они сняли их доспехи и приковали бедняг, не снимая наручников.

— Посидите до утра. — охранник пнул Малика. Он повернулся к Эрис, вульгарно смотря на неё. Благо, его позвал главарь.

— Иду! — ответил он. Его страшные глаза горели из-под свисающей тьмы волос.

Эрис не сдавалась. Она не уступала в ярости взгляда. Она никогда не покажет женского страха и слабости.

— Птичка. Я вернусь. — произнес проклятый.

— Ты сдохнешь, как сдыхают все наши враги. С нами Аллах, с тобой — только твои вши, проклятый. — сказала она.

Он рассмеялся и встал, наступив каблуком от сапог на цепь Эрис, заставив её упасть на коленях перед его ногами.

— Посмотрим, как запоешь, когда я вернусь. Не один.

Он ушел, заставив Эрис трепетать от страха. Ее сердце щемило и замирало в ожидании ужаса.

Малик больше не переживал за себя. Он переживал только за Дину.

— Дина. Сестренка. — он звал её. — Чтобы не произошло, не сдавайся. Аллах посылает испытания только своим любимцам. Вспомни пророков. Немало из них были узниками в темницах. Немало было казнено.

— Малик бей. Смотри. Именно эта мужская животная черта сделала меня такой. Озлобленной. Яростной… Потерявшей себя. Мужчины — звери… Почему я родилась женщиной? Скажи мне, бей? — она перешла на ты. — Неужели я до самой смерти буду вынуждена терпеть это? — ее слезы обжигали рану на губах. — Почему мы обречены стать чьей-то жертвой? За что?

Её глаза смотрели в пустоту. Малик бей впервые слышал от неё жалобу. Это был крик души, в которой прятались прошедшие трагедии. От безысходности Малик напрягал тело. Он бился затылком о холодную стену. Ему не хотелось стать свидетелем унижения мусульманки. Все, что угодно. Но только не это.

Разбойники разожгли огонь. Они что-то варили. Они хохотали и пили. И естественным продолжением таких посиделок являлось гнобление безмощных.

Эрис напряженно ждала обещания живодёра. Малик молил Аллаха о спасении. Он бормотал аяты и молитвы.

— Дина. Мы притеснены. Наши молитвы никогда не отвергнутся. Проси, Дина.

— Аллах… Помоги нам… Спаси нас… Господи, умоляю, не дай мня унизить, не оставляй меня. Ты столько раз спасал меня… И в этот раз прибегаю только к твоей помощи… Взываю к тебе посредством твоих прекрасных имен. Вечносущий и Самодостаточный, Наказывающий ослушников, Милостивый… Ахад… Ахад… Ахад… — шептала Эрис, закрыв глаза.

— Эй, чего ты там бормочешь? — к ней подошли несколько человек. Эрис глубоко вдохнула.

— Не трогайте сестру. Не гневите Бога. Он никогда не прощает тех, кто покусился на честь женщины. Хоть языком, хоть делом. Остановитесь, будет слишком поздно. Наказание последует и в этом мире, и в следующей жизни. — предупредил Малик, вызвав хохот пьяни.

— Проповедник-воевода. Ты жалко выглядишь. Мы будем делать, что хотим, а ты — молча наблюдать. Иначе башку отрубим. — засмеялся разбойник. — Мы наслаждаемся в этой жизни и не верим в сказки для глупцов. Я еще не разу не видел, чтобы истлевшие кости воскресли.

— Аллах со мной. Он — мой защитник. А ваши друзья — гонимые дьяволы. Они даже не искушают вас. Они бегут от вас, ибо вы — адские люди, которых незачем соблазнять.

Слова Эрис разозлили разбойника. Он схватил ее за платок и сорвал его. Глаза Малика наполнились слезами. Он пытался заступиться, но не мог. Эрис утащили к остальным. Малик плакал…

— Вот красавица! — они начали толкать её от одного к другому. Один схватил её со спины. Эрис быстро протянула цепь к его затылку и обвила вокруг шеи. Она потянула разбойника на себя. Другие хотели вступиться, но опоздали — девушка засунула его морду в горящие уголья. Раздался страшный ор. Сердце Малика разрывалось.

— С. ка! — заорал другой, взяв нож. Эрис сцепленными руками вытащила из ножен поверженного меч. Она разила впереди стоящих. Но, естественно, против банды усилия девушки — мышиная возня. В её мозгу промелькнуло, что трагедии не избежать, что ей следует ранить себя в шею. Она подняла ногу и умышленно зацепила пяткой кипящий котел, опрокинув его. Шипение. Жидкость разлилась перед ногами разбойников. Пещера наполнилась паром. Малик не знал, чем помочь. Он слышал звуки борьбы. Эрис ударили пинком в живот. И она упала в свою же ловушку. Резкая боль от ожога пронзила ее верхнюю часть спины. Она вскрикнула, душу Малика пронзило. Он подумал, что всё кончено.

Альвизе и его четыре товарища успели в самый момент перед трагедией.

— Быстрее! — крикнул Малик, увидев их. Он не знал, кто это — друг или враг. Но надежда на спасение от Аллаха заставила его произнести это.

Альвизе, вытащив сабли, начал сражаться. Его соратники стреляли из лука. Приблизившись, они начали рукопашный бой. Пару минут борьбы, и бойцы султана умертвили всех. Звери заслужили подобного. Мольба притесненных была принята.

Альвизе со звуком шагал меж тел. Эрис корчилась от боли. Она сидела чуть поотдаль, ближе к погасшему огню. Ее спина начала покрываться огромным волдырем. Но под одеждой этого не видно.

Лицо Альвизе было закрыто. Он подошел к Эрис и присел. Когда человек сильно обжигается, его трясёт от шока. Руки Эрис ходили ходуном. Она даже перестала плакать — только невыносимая боль.

В полумраке Альвизе разглядывал лицо девушки. Его товарищ протянул факел. Маулен открыл своё лицо. Он узнал монашку с рынка. Ее мученическое выражение проникло ему в самое сердце.

Пока товарищ освобождал Малика, Маулен не мог поверить в свою удачу.

Эрис нахамила.

— Отойди, гад. Дайте мне мой платок! — жмурясь от боли, Эрис взяла из рук подошедшего Малика свой платок и замотала голову и шею. Маулен хотел помочь ей, но она встала сама.

— Абла, как ты, дорогая абла! Видишь — Аллах не оставил нас. Он никогда не оставит нуждающегося! — произнес Малик. Эрис, немо плача, покивала в ответ.

— Брат! Я пришел спасти тебя! — голос Маулена прервал их.

— Маулен? — глаза Малика выражали удивление, неизрекаемую радость и восторг от долгожданной встречи с родным братишкой, с которым они не виделись почти десять долгих лет. Они обнялись. И долго не разнимали объятий. Потом отпустили друг друга. Пожали руки и снова обнялись.

— Братишка мой. Спасибо тебе. — он благодарно смотрел на Маулена. — Как ты вырос! Больше не тот долговязый щуплый малой с прыщами на носу! — бей засмеялся. — Ух ты, у тебя щетина. А где борода? Бриться — грех!

Маулен смутился.

— Пошли отсюда быстрей, могут прийти их сообщники. — сказал он.

— Я заберу свои доспехи. — упрямая девушка забрала из рук Маулена факел. Через некоторое время она вернулась одетой, с мечом Мергена в руке и бросила вещи Малика перед его ногами.

— Спасибо. — бей оделся.

Альвизе Гварди старался прятать волнение. Дина-Эрис почувствовала нехорошее тепло души, исходящее от молодого человека. Ее настроение испортилось, несмотря на чудесное спасение, героем которого являлся Маулен.

Малик, Эрис, Маулен и его опасные сослуживцы уходили из черной пещеры в сторону границы.

Глава семьдесят седьмая

— Ты уверен, что Малик подох? — допытывал Таррос. Леон стоял перед ним на одном колене. Он опустил голову.

— Да, мой нищий брат. Его войны погибли. С ним осталась девушка-воин и один солдат.

— И ты прикончил их? — глаза Тарроса горели от нетерпения.

— Диоикитис…

— Что еще?? Что еще? Не томи!

— Малик бей. Их перехватила банда разбойников. Они все равно не жильцы, командир. — голос Леона звучал боязливо и неуверенно.

— Балбес! — Таррос ударил своего заместителя, разбив его длинный французский нос. Леон, истекая кровью, держался за лицо, пытаясь исправить увечье. — Тебе ничего нельзя доверить! Ты — бездарный тупой солдат! Таких пускают на мясо в самое пекло поля боя! — орал Таррос срывающимся голосом.

— Диоикитис, простите, я уверен — они не жильцы!

— Кто был с ним? Его бестия тоже была там?

— Да… Та воительница. У меня осталось четыре солдата. Я понес потери.

— Не стыдно говорить? Хоть заткнулся бы уже. Еще одна ошибка — я разжалую тебя в конюхи. Понял? — он прорычал в его лицо. Леон покачал головой.

— Я должен следить за этими местами. А ты должен был уничтожить сарацина. Ты — плохой воин Христа. — заключил Таррос, огрев его еще раз.

Крестоносец ушел с полигона. Он начал смывать кровь в саду у входа в часть. Агейп шла мимо. Она не могла не помочь бедняге. Жена Гавриила поливала водой на благодарного солдата. Так начался их первый разговор.

Шел первый день после спасения воеводы. Они вели коней к границе. Эрис стало совсем плохо. Ее лихорадило. Она с трудом управляла лошадью. Маулен старался держать себя в руках. Малик не замечал ничего подозрительного. Они Наконец-то начали приближаться к владениям бея.

— Ты пойдешь с нами? Мама так скучает по тебе! — воскликнул бей.

— Я не могу, брат. Я на задании. Передай ей, что со мной все хорошо. Я люблю всех и скучаю. Поцелуй от меня своих детей. Сколько их?

— Скоро будет четверо. Иншааллах.

— МашаАллах.

— Кто ты теперь? Я думал — ты факих, хафиз Корана.

— Так оно и есть. Но я решил пресекать зло рукой, а не сердцем. — ответил Маулен.

— Я знал, что кровь отца одержит верх! Я рад.

— Я служу казначеем и купцом у архонта Белокомы. Я слежу за крестоносцем, пытающимся разрушить военный союз двух Республик.

— Зачем им это?

— Это приказ их хозяина из Франции. Тем управляет Папа в Риме. Когда союз падет, султанат раздавят чужими руками. Монгольскими. Потом Гог и Магог сотрут с лица земли православные земли Дуки, что создал союз с другим франком против объединения церквей и всевластия Папы Римского. И Папа, подчинив монголов своими миссионерами, одержит верх. — поведал Маулен.

— Подонки. Кто тот безродный шайтан?

— Командир Таррос. Он хочет вызвать твою агрессию. Он провоцирует тебя. Поведешься — Гияс-ад-Дин и Дука станут врагами.

Эрис была уверена, что это именно Таррос. Злоба и коварство командира не имела границ. Но ей нужно было увидеть лицо тирана своими глазами. Она молча слушала речь Маулена. От адской боли в спине она почти ничего не соображала.

— Брат. Кто эта девушка?

— Это один из моих доверенных войнов. Лучших войнов. Это Кокжал, так её назвали солдаты.

— Эта девушка — она тяжело больна. — Маулен вглядывался вперед. — У вас в стойбище есть лекарь? Хороший лекарь? — спросил он.

— Нет. Сейчас там совсем неспокойно. Был Коркут из Канлы, но я отправил его к себе. Я иду восстанавливать господство. — он рассказал обо всем по порядку.

Маулен выругался. Потом он спросил Малика:

— Разреши мне помочь твоему человеку. Я знаю хорошего лекаря. Я вылечу ее и отправлю к тебе в стойбище, когда всё уляжется.

— Хорошо. Если она согласится.

— А ты попроси. — произнес он, не смотря на брата.

Малик покачал головой:

— Сестренка. Дальше я пойду один.

— Как так? А как же я? — произнесла Эрис.

— А ты останешься с людьми султана — тебе требуется медицинская помощь. — сказал он.

— Нет, я иду с Вами. — наотрез отказалась девушка.

— Дина! Маулен мой родной братишка. Ему можно доверять. Он хочет помочь тебе. Всем нам.

Дина хмуро молчала. Ее глаза болезненно блестели. В них читался протест.

— Это приказ! — крикнул Малик. Дина молча кивнула.

Они проехали еще немного вместе. Затем разминулись, прощаясь с Маликом.

Всю дорогу до Шахристана Эрис молчала. Она не смотрела на воинов. Ближе к караван-сараю сослуживцы Маулена покинули его, оставив их вдвоем.

Маулен бросал взгляды в ее сторону. Эрис чувствовала это. И ей совсем это не нравилось.

Наконец они прибыли туда, где проходят караваны. Где шумно и людно. Где восток и запад смешиваются, образуя новые сочетания. Откуда всегда передовые венецианцы брали моду, котаминируя со своей, откуда они приобретали новые идеи и приносили в скучающую Европу.

— Я возьму тебе гостевую комнату. Ты останешься там. Я приведу лекаря. Договорились? — сказал Маулен.

Эрис не ответила ему.

— Молчание. Это значит, что ты не против. — он спешился и прошел к воротам Шахристана.

Они зашли, пройдя колонны восточного рынка. Альвизе Гварди не хотел, чтобы его узнали. Он накинул капюшон и завязал лицо.

Вход в огромное здание украшала арка. Сверху него был глинянный купол, покрашенный в зеленый цвет. К центральному помещению прикреплялись пристройки, образуюшие большой прямоугольник с внутренним двором.

Альвизе взял комнату. Они поднялись на второй этаж. Эрис больше не могла идти. Ее спина начала мокнуть — видимо, волдырь натерло.

— Ты оставайся здесь. Я скоро вернусь. — попросил он.

Эрис рухнула животом на спальное место, чуть ли не воя от боли, хотя внешне не проявляла чувств.

Альвизе закрыл дверь. Он немо засмеялся, прислонившись спиной к стене, за которой находилась Эрис.

Барабаны Баяты разрывали слух. Народ побросал занятия. Они начали стекаться. Солдаты на вышках видели приближающегося Малик бея и приветствовали его.

Вся семья выбежала встречать его.

Малик бей спешился. Его войны, что были в Баяты, окружили вождя.

— Сегодня день, когда я восстановлю справедливость. Когда волки, притворявшиеся овцами, будут задушены! Когда мы стиснем их глотки! Возмездие Аллаха близко!

Тюркют поехал за подкреплением. Малик бей взял своё оружие. Он поднял саблю вверх. Он спросил у народа, кто хочет его правления. Люди были рады слышать подобное.

Кутлуджа выполз из шатра господина, как змей. Он приказал солдатам вязать Малика. Завязалась битва. Люди воеводы не сдавались. Они отстаивали вожака. Малик убил несколько стражников Кутлуджи. Недовольный народ окружил шатер главы. Они оккупировали его. Стражники не подпускали к нему бунтарей.

Али и Фарух стояли поотдаль и наблюдали. Вскоре они решили скрыться.

Прибыла полтина Малика. Они захватили шатёр и вытащили приспешника монголов. Али и Фарук сделали тщетные попытки на побег. Поймали и их.

Крыльцо у шатра скоро обагрится кровью предателей. Малик не нашел Дархана. Тот, как обычно, находился в городе.

Малик поставил на колени связанного Кутлуджу и его друзей. Беи с ужасом наблюдали за его действиями.

— Народ выбрал тебя! Теперь расскажи, кому ты служишь! — приказал Малик.

— Я служу народу! А ты — бандит! И твоя шайка — разбойники.

Тюркют и Арслан держали лезвия у шеи Али и Фаруха.

— Говорите, кто вы есть на самом деле! — приказал Малик.

— Мы — всего лишь купцы из Коньи, пытающиеся помочь вам на рынке.

— Хайреддин прислал вас. Только кто главный — он, или вы, являющиеся монгольскими разведчиками!

Народ ахнул. Он начал бросаться на оцепление. Настрадавшиеся люди готовы были разорвать их живьем.

— Вы — черви! Вы — у наших ног! Дорожная пыль, которую мы стряхиваем там, где останавливаемся! — произнес Цэрэн.

Жергал молчал.

— Малик. Отпусти. Я не знал об этом. — попросил Кутлуджа.

— Я сомневаюсь, Кутлуджа.

Жергал произнёс:

— За подчинение нам мы обещали Кутлудже вечную власть и сытый покой! И ты, Малик, глупишь! Скоро сюда придут наши начальники! Они прибьют тебя гвоздями к позорному столбу! Они разденут и запрягут твоих лучших войнов, как лошадей, в упряжку и прокатятся меж червей! И черви будут молчать, ибо за них больше некому будет вступиться!

— Аллоху Акбар! — крикнул Малик и одним взмахом отрубил голову Али.

— Ты горько пожалеешь, бей. — пригрозил Фарух.

Участь Али повторил и он.

— Кайся, Кутлуджа. Всё ты знал. Говори шахаду!

Кутлуджа, трясясь, проговорил последние слова. Тюрок по закону степи наказал предателя. Народ ликовал. Его сын взревел и кинулся на Малика. Но Арслан успел и умертвил последнего.

Айдын стоял и трясся. Он всё знал и боялся привлечь внимание.

— Не дано человеку убивать, только как по праву! Перебежчиков и тиранов ждет плохой конец! Кто посягнется на государственный строй, на независимость и мир — того я казню своим собственным мечом! — сказал Малик бей.

Народ ликовал, встречая доблестного и справедливого главу.

За последнюю неделю опытный Таррос истребил десятки кочевых семей. Коварный и осторожный, как хищник, он умудрялся вырезать пограничников на постах, Малик понёс потери.

Пока Малик занимался общественной работой в ставшем огромном племени Баяты, разделением трофеев и возведением новых шатров для обездоленных, за границей следил Арслан. Его голова не любит думать. Его рука любит держать саблю наготове. Это типичный вояка, любящий рубить с плеча. Все, что получил Таррос — многочисленные трупы своих людей.

Дархан бежал к Хайреддину, предупредив грека, что беем Баяты вновь стал справедливый Малик.

Не дождавшись ответных масштабных действий, наглый Таррос решил навестить бея и посмотреть, как он живёт и за что его любят.

Эрис лечилась. Альвизе привёл лекаря, но девушка отказалась показываться ему. Маулену пришлось побегать, чтобы найти женщину. В итоге он нашел старую травницу, которая помогала Эрис обрабатывать ожог и рану.

Маулен старался заслужить благосклонности девушки. Он приходил утром и вечером, завтракая и ужиная вместе с ней. Но Эрис большим счетом молчала и мало ела. Молодого человека очень огорчало такое поведение.

— Эй, это я! Можно? — спросил Маулен, постучав.

— Заходи. — ответила Дина. Она стояла у окна и смотрела во внутренний двор. Был вечер. Люди сновали взад-вперед, собираясь по домам.

— Ты всё время вынуждена сидеть взаперти. Снаружи — опасно. Но всё же, давай сегодня нарушим правила? — предложил Альвизе. — Тебе нужен свежий воздух.

— Мне и здесь хорошо. За неделю я поправилась. И… Я благодарна тебе за всё, что ты сделал. — ответила Эрис, посмотрев на Маулена.

Он четко не видел её глаз в полумраке. Маулен зажёг лампу.

— Так-то лучше. Сразу станет веселее.

— Спасибо тебе, Маулен. Ты очень хороший человек. Очень хороший друг. — заявила предусмотрительная Эрис, расстроив шпиона.

— Благодарю. — он улыбнулся. — Всего лишь друг?

— Ну не враг же! Со мной можно либо дружить, либо враждовать. — пошутила она.

— Ясно. — он нахмурился, и Эрис заметила это.

— Амина ана говорила о тебе. — начала Эрис. — Она скучает. Навести её, когда сможешь. Ее сердце болит, Маулен. Твои братья и сестра — я соболезную вашей семье. Я благодарна Малик бею за все, что он сделал для меня. Я его должница. А теперь еще и твоя.

— Отдашь долг? — он посмотрел на неё. Это смутило Эрис. Но закаленная, выросшая в мужской среде никогда не уступала в наглости.

— Я уверена, что представится такой случай. И я больше не буду ничего должна. Никому. — грубо ответила она.

— Я запомню твои слова. Ты не такая, как все. Ты умеешь сдерживать слово. Как мужчина. — он улыбнулся.

Эрис тоже.

— Пошли сегодня проветримся на улице. Там не очень холодно. — предложил он. — Расскажи о себе, я ничего не знаю о своем новом друге.

— Я не могу тебе отказать из вежливости. — Эрис прошла к выходу. — Я ухожу завтра.

— Не надевай монгольскую форму. На, накинь мой плащ. — сказал он, сняв свою темную шерстяную накидку. — На, она не кусается.

Эрис протянула руку. Делать было нечего. Она накинула его и почувствовала тепло. И запах Маулена. Кому-нибудь стало бы приятно. Но ей это только отвратило. Это называется «химией чувств». Когда все становится ясно без слов и действий.

— Пошли, что уставился, торгаш?

Маулен рассмеялся и они вышли.

— Такую хамоватую монашку я видел впервые.

— Я переоделась в монахиню из-за их закрытых одежд.

— Понятно. Как вы умудрились украсть невесту Архонта из-под носа солдат?

— Это было легко. Только кирия медленно бегает. — Альвизе засмеялся.

Они спустились по ступенькам вниз. Здесь была громкая толпа — купцы, караванщики со всех частей света.

Они брали комнаты, чтобы немного передохнуть и отправлялись дальше. Тяжелая судьба мужчин — глав семей, которые ради своих далёких родных шли на такой риск, в лишениях идти по опасным путям, покупая и продавая.

— Иди за мной. — сказал Альвизе, не желая, чтобы Дину толкали.

Наконец, все осталось за их плечами. На улице стоял январь. Это означало, что половина зимы уже проходит. Для пессимистов осталось терпеть вторую половину.

Они прошли стойла с верблюдами, склады и конюшни. Здесь горели сонмы факелов и множество охранников сновали туда-сюда.

— И куда мы идём? — спросил Альвизе.

— Я думала, ты знаешь. Хотела у тебя спросить.

— В ошхона? *дом, где подают плов (перс.) *

— Нея. Ошхона намеравум. Ман серум. *Нет. Я не пойду в столовую. Я сыта. (перс.) *

— Чи хурдай, ки сери? *Что кушала, что неголодна? (перс.) *

— Намефорам. Мумкин хозир дар у чохои маст бисёрай. *Мне не нравится. Может быть, сейчас там много пьяни. (перс.) *

— Покойный султан хорошо смотрел за такими делами. Гияс-ад-Дин тоже не подвел. Малик навел тут свои строгие порядки. Есть спокойные места. Но сначала, прогуляемся.

Они бродили по улочкам, где в основном проживал обслуживающий персонал. Остальные приезжали отовсюду.

— Ты знаешь Коран наизусть? — спросила Дина.

— Да. Я выучил его много лет назад, в Конье.

— Почему стал служить султану?

— Я служил праведному Аладдину. Не его сыну. Но власть поменялась. И наше крыло разведчиков присягнула ему.

— Ясно. Откуда знаешь итальянский и греческий?

— Греческий выучил в Конье. Там половина жителей — греки. А итальянскому выучили на службе. Чтобы отправить к франкам.

— Интересно.

— А ты откуда знаешь франкский?

— Я родилась на Крите. Он стал Венецианской колонией. У меня были друзья — венецианцы. От них и выучила.

— Что за друзья? — нагло спросил Маулен.

— А тебе какое дело? — ответила Эрис.

— Да так, просто спросил. — сухо ответил Маулен.

— Тогда молчи.

— Эй, не обижайся. Мы же друзья? Да?

— … Да.

Вот так они петляли по кварталам Шахристана, пока не добрели до места.

— Заходи.

— Маулен. Я хочу домой. — заявила Дина.

— Почему?

— Нога болит.

— Сомневаюсь.

— Ты же полностью знаешь Коран. Шариат. Ты же знаешь, что сейчас между нами третий — Шайтан. — таких резких и правильных слов Маулен явно не ожидал. Это взрастило его уважение. Он покраснел. Он не знал, что ответить.

— Маулен. Ты — отличный друг. Я дойду до постоялого двора сама. Утром я уезжаю. И… — она начала ковыряться в кисее. — Я расплатилась с травницей. Возьми деньги, что потратил на меня.

Альвизе ответил:

— Это ерунда. Пустяки.

— Пускай пустяки. Но я не привыкла так. Я не беру ни у кого. Ничего не беру. Я отдам своё, но не возьму чужое, Маулен.

— Я не возьму. — он хмуро замотал головой.

— Тогда я оставлю это золото здесь. — Эрис положила гиперпироны на мокрую землю. — Аллах свидетель.

— Зачем ты так, Дина?

— Почему не говоришь — Дина абла?

— Не хочу. Не скажу. — запротивился он.

— Это ошибка, Маулен бей.

— Нет. Никакой я тебе не бей.

— Ты — брат моего воеводы. И ты — бей, сын Азиз бея.

— Дина. Я провожу тебя. Сейчас опасно. — он оборвал её. Его глаза наполнились обидой.

— Я дойду сама. Здесь пустынно и царит порядок.

— Нет. Здесь полно разбойников.

Эрис молча развернулась и пошла к себе. Маулен шел сзади. Его сердце больно кололо — он понял, что окончательно полюбил эту прямолинейную и холодную девушку.

Эрис чувствовала, что он смотрит ей в спину. Но она знала точно — несмотря на все внешние и внутренние достоинства Маулена, она никогда не ответит ему взаимностью.

Дойдя до ворот, Эрис сняла плащ.

— Держи, Маулен бей.

— Перестань… — он взял его и надел.

— Прощай. Не забывай о матери.

— До свидания. — ответил Маулен.

Эрис ушла. Маулену было больно, что ничего не вышло. Обидно, что не получилось достучаться до ее сердца за это короткое свидание. Он вдыхал аромат, оставшийся от неё на его плаще.

Таррос направлялся в Баяты. Гавриил ехал тоже.

— Зачем мы едем к врагу? — спросил Гавриил. Теперь он стал считать тюрков врагами — они принесли ему много потерь.

— Посмотрим, так ли его любит народ, как пересказывают.

— Интересно. А ты не боишься, что тюрки убьют тебя?

— Это нам только на руку. — он засмеялся. — Шучу. Это не по правилам войны. Мы, военные, знаем эти правила, Гавриил. Он не сделает этого.

Они пересекли границу. Продвигаясь по греческим постам, Гавриил смотрел на плодотворные старания командира и хвалил его.

Утро принесло Эрис дорогу. Она засобиралась в путь. Облачившись в монгольские пластинчатые доспехи, она вышла из комнаты.

На нее смотрели криво. Но ничего не поделаешь.

Эрис взяла своего коня из стойла. Она, по привычке, замотала лицо. Девушка отправилась в путь. Маулен окрикнул её.

Эрис обернулась. Он помахал ей. Девушка только кивнула, расстроив его.

Барабаны Баяты загремели. Малик, под плач Фатимы, снова собирался на границу.

— Что случилось? — он только облачился в амуницию. Дети скакали по юрте бея.

Малик бей вышел. Он прошел к крыльцу своего гостевого шатра. Малик увидел подходящего командира Тарроса, тагаура Гавриила и колонну войнов.

— Что им еще надо? — он зло оскалил лицо.

Фатима с ужасом смотрела на неприятного военачальника греков, первую встречу с которым вряд ли забудет.

Народ наблюдал за мелькающими фигурами лачинов. Не хватало только их белых плащей с алыми нашитыми крестами.

Воины стояли вокруг Малика. Они с ненавистью смотрели на врагов, погубивших стольких сарацин.

Таррос спешился и поднялся к Малику уверенной поступью. Гавриил шел за ним.

— Приветствую тебя, мой достойный враг. — Тюркют переводил.

— Чего тебе надо здесь, подлый неверный?! — прорычал Малик.

— Я пришел поздравить тебя с повышением. — Таррос снял шлем. Его хамоватое лицо нагло ухмылялось.

— Я отрублю твою голову.

— Тогда я паду мучеником во имя Христа. А если я отрублю твою? Ты тоже падешь шахидом. Только вот, — он посмотрел на синеглазого Беркута. — Деток будет жалко.

— Убирайся вон. — Малик старался держать себя в руках, помнив слова Маулена. — Придет время, и я раздавлю тебя, неверный.

— Когда твое время придет? Что-то ты не особо торопишься.

Гавриилу стало страшно от их манеры говорить.

— Вы посмели украсть невесту этого человека. Вы — дикари.

— Командир Таррос. Вы, как мыши, прячетесь в своих крепостях, делая вылазки и истребляя моих людей. Я никогда не оставлю подобное безнаказанным. Запомни — мое слово железно.

— Я жду.

Эрис подъезжала к стойбищу. Она отдала салам воинам на вышке. Девушка спешилась у стоянки. Эрис шла к Малику. Она увидела колонну греческих войнов.

Ноги её стали ватными. Эрис начала задыхаться. В центре солнечного сплетения девушки защекотало.

Эрис прошла мимо греческих всадников, среди которых был Леон. Она увидела Малика с сердитым лицом. Она увидела спину главного лачина. И его черный затылок.

Момент принятия решения — подниматься к своим или остаться в тени.

Эрис замерла на пару секунд.

Она поднималась по ступеням. Биение сердца девушки чувствовалось в горле. Эрис прошла мимо воеводы греков по правую сторону. Малик перевел взгляд на неё. Эрис покосилась на командира.

Боль застыла в её глазах. Это был Таррос. Она посмотрела на Малика. Эрис кивнула головой, поставив руку на грудь. Таррос посмотрел на воина в нукерских латах. Его голова была замотана, как у бедуина. Эрис встала в строй и повернулась лицом к Тарросу. Он уже смотрел на Малика.

Его оскал в сторону Малика… Эрис отвернула лицо и молча поприветствовала маму Амину и Фатиму.

— Всего хорошего, Малик. Я жду мужского решения.

Этот голос она не слышала больше шести лет. Он впился железными когтями в её сердце. Она крепко сжимала в ладони рукоятку меча Мергена.

— Я всё сказал, Таррос.

Таррос кивнул Малику. Он собрался уходить. Он мельком взглянул на тюркских воинов.

Эрис смотрела на него. Его глаза настигли взгляда Эрис.

Малик смотрел на командира. И на его выражение лица, когда тот увидел Эрис. Весь гонор, вся спесь Тарроса растворилась в воздухе.

Это было всего одно мгновенье. Один тяжкий миг, за который можно было испытать боль всей жизни.

Таррос развернулся. Он спустился, все еще смотря в сторону Эрис. Девушка не моргала. Командир развернул лошадь и поехал. Он вертел головой, кидая взгляды в сторону Дины, будто бы не веря своим глазам.

— Подлый безродный, чего это он так пялится на аблу? — прошептал Тюркют.

Его колонна уходила, от них шарахался народ.

Эрис закрыла глаза. Она сдерживала слезы, как только могла. Девушка потеряла дар речи.

— Сестренка, салам алейкум. — сказал Малик.

— Уалейкум ассалам. — грудным голосом произнесла она.

— Как здоровье, что-то случилось?

Эрис открыла лицо.

— Всё хорошо, мой бей, спасибо Маулен бею за всё. Что им нужно?

— Войны.

— Разрешите мне ненадолго удалиться к себе?

— Иди, сестренка. — ответил Малик бей. — Приходи скорее, надо посовещаться.

— Хорошо.

Эрис шла, не чувствуя земли. Она еле как забрела в свой шатер.

«Господи… Неужели это он? За что, о Аллах?!!

Я только-только начала отходить от боли, я только начала переставать думать о поиске легкой смерти… Почему это все происходит со мной, ну почему?

Не могу! Как же так? Мне же было так больно… Как же я страдала… Уж лучше бы мою душу и тело разорвали стервятники, уж лучше бы я разлетелась на кусочки, чем терпеть унижения тирана, лишившего меня единственных родных мне людей прямо у меня на глазах… Лживого изувера, упивавшегося моими муками, тирана, предавшего мои искренние чувства…»

Эрис заходилась в истерике. Она не желала, чтобы хоть кто-то увидел ее слезы. Она била кулаками все, что попадалось на глаза так, что скоро они превратилисть в кровавое месиво.

— Я умирала… А ты жил в свое удовольствие, Таррос… Я умирала, умер мой ребенок…

А ты — жил? Ты жил!!!

Нет!!!

Ты не будешь жить, зверь!!!

Твое место — в Аду!

И я тебе обеспечу его. Я устрою тебе сначала Ад здесь, на Земле. Выпив твоей горячей крови, я успокоюсь. Только когда увижу в твоих мстительных глазах всю свою боль, услышу твои мученические вопли — только тогда я успокоюсь!!!

Лицо ее было озлобленное. Она рухнула на пол на колени и принялась безудержно рыдать, хватаясь за голову. Сколько безумной боли в ее глазах было в этот момент — сердце бешено колотилось, жаждя справедливости.

Глава семьдесят восьмая

Греки направлялись к себе. Леон косился на резко поменявшегося брата. Гавриил был удивлен неустойчивому поведению свирепого друга.

Таррос был сам не свой. Его настроение улетучилось. Он стал тихим и хмурым.

— Эй, диоикитис, что с тобой такое? — спросил Гавриил.

Таррос отрицательно помотал головой. Его синие глаза утопали в боли. Он не смотрел ни на кого. Глаза воительницы были точно такие же, как у его любимой Эрис. Серо-зеленые. Но таких тысячи. Ему померещилось, что девушка в монгольских доспехах — это и есть Эрис. Такая же стройная, гибкая, уверенная. Она шагала точно также, он сначала даже подумал, что на ступени поднялся воин. И эта манера кутать лицо — покойный Алессандро так ненавидел привычку красивой Эрис.

Гавриил пожал плечами.

Командир был мрачен всю дорогу. Когда они приехали в крепость, Таррос вызвал Леона к себе.

— Леон. Ты видел сегодня воина Малика в монгольской форме? — он спросил своего капитана. Таррос был в напряжении. Он смотрел так, как смотрят хищники перед рывком.

— Да.

— Это она? Монашка?

— Да. Та девушка. — ответил он. — Диоикитис, это была та гречанка. Или итальянка.

Странная язва прожгла его грудь. Ужасная, нестерпимая боль закопошилась в его душе. Он вспоминал Эрис каждый миг своей жизни. Его душа уже давно раздвоилась. Была обессилевшая половина, кое-как существующая на Земле. И другая половина, оставшаяся с любимой, далеко в Кандии.

Но здравый смысл отрицал то, что Эрис жива. А как же болезненные глаза воительницы, из которых на него пролилась великая мука, и он прочувствовал её?

— Черт побери! — он взревел и начал крушить всё, что было рядом.

— Командир, что с Вами? Брат! — произнес Леон. Грохот падающей на мраморный пол амуниции, медных подсвечников, даже деревянной ширмы отдавались эхом по каменным стенам. Вскоре тамплиер утомился и оперся о край стола, склонившись над ним.

— Пошёл вон! — крикнул вспотевший Таррос, глубоко дыша.

— Что-то случилось? Я могу помочь Вам? — искренне спросил Леон.

Он помотал опущенной головой и указал на дверь. Леон вышел. Сердце Тарроса бешено колотилось. Глупая надежда посетила его. Он не знал, как проверить личность той, что является таким войном. Той, которую невозможно похитить. Которая передвигается в свите тюркского воеводы. К тому же, Таррос почувствовал себя предателем мертвой Эрис. В нем боролись два человека — ищущий правды и погибший аскет.

Альвизе стоял за дверью залы и слушал то, как Таррос проявляет буйство эмоций.

— Зачем ты спрашиваешь о моей Дине, проклятый неверный? — зло шептал он. — Кто ты и откуда? И кто она?

«Неужели она та, о которой говорил Алексис?» — Альвизе побоялся этой опасной догадки. И все же, он был проницателен и достаточно умен, чтобы суметь сложить все в гармоничную мозаику.

Маулену было больно. Его нетерпеливая любовь требовала взаимности. Он долго ждал встречи с той девушкой. И вдруг произошло чудо. Но неделя, на протяжении которой он мог любоваться Эрис, пролетела, оставив тянущие на действия воспоминания о ней.

Маулен после дел решил отправиться к Малику, чтобы выяснить о Дине побольше. Он хотел признаться в своих чувствах. Альвизе не мог не рваться — ему хотелось посмотреть на любимую, которая сама того не желая, похитила его сердце.

— Дина абла. Как думаешь, что будем делать с Хайреддином и визирем? — спросил Малик. Войны собрались в господском шатре.

— Заберем Хайреддина и увезем к султану. — предложила Эрис. Её голос звучал потерянно. Взгляд был рассеянным. — Но сначала всё расскажем правителю.

— А Хайреддин заговорит?

— Не знаю… Не знаю, Малик бей. — безучастно ответила Эрис. Бей подозрительно посмотрел на её заплаканное лицо и забинтованные кулаки.

— Тюркют, Аят. Войны — выйдите на минуту. — попросил он. Эрис стало не по себе. Она тоже рванулась к выходу. — А ты — останься.

Эрис дико взглянула на бея.

Когда командирский шатер опустел, Малик обратился к Эрис.

— Дина абла. — он вздохнул. — Я не хотел спрашивать снова. Это не мое дело. Но, пожалуйста, ответь. Что тебе известно о воеводе греков? Вы знакомы?

— Это поможет общему делу? — она явно оскорбилась.

— Возможно, это поможет тебе. Моей сестренке плохо.

— Прекратите, Малик бей. Не надо со мной открывать подобные темы. — она начала плакать. Тихо. Без гримасы и всхлипываний. — Это не касается Вас. И общему делу такие вещи не помогут.

— Сестренка. — он отвел взгляд в сторону и спросил. — Этот неверный обидел тебя?

— Замолчите, брат. — она хмуро взглянула на него. — Собирайтесь в дорогу. Поедем в Конью и решим наши дела. — резко сказала Эрис.

— Хорошо. — он сочувствующе глядел на неё. — Хорошо. Иди переодевайся. Поедем прямо сейчас. — Тактично сказал бей.

Эрис ушла готовиться. Малик пошел к маме и Фатиме.

— Дорогой сынок, ты не поедешь на границу? — Мама подошла к сыну.

— Нет. Мы поедем в Конью. — сказал Малик. — Мама!

— Да, дорогой. — Амина ана видела, что бея явно что-то беспокоит.

— Говорила ли Дина что-нибудь о своем прошлом? Фатима! — он обратился к жене. — Говорите все, что знаете! — строго спросил бей, усевшись на овчину.

— Зачем тебе, сынок? — удивилась мама.

— Этот грек. — он сосредоточенно думал. — Дина абла говорит о его звериных повадках так, будто бы знает врага в лицо.

— Она — опытный воин. Наверняка догадывается, какой он. — ответила Фатима. — Это трудно не понять.

— Не надо лезть в душу женщины, — Амина ана села подле. — Решившей забыть прошлое, сынок. Это не по Шариату, Аллах не любит этого. — сказала мама и Фатима согласилась с ней.

— Вы правы. Правы. — он покачал головой. — Я боюсь, что Дина совершит какую-нибудь глупость.

— Она — умная девушка. И она никогда не сделает что-то нам во вред, сынок.

— Я боюсь, что сестра навредит себе, мама. Мы должны оградить её. Это наша обязанность. У неё нет никого, кроме нас.

Женщины не могли не согласиться.

— Мы отправляемся на задание. Благословите нас. — мама Амина и Фатима прощались с главой семейства. Они вытирали слезы. Бей расцеловал сыновей и вышел.

— Он тоже заметил, как их воевода смотрел на Дину. — заключила Фатима.

— Не нравится мне всё это… — Амина ана предположила, что Таррос в свое время убил мужа Эрис и продал её в рабство. Она помнила ненавистное кольцо рабыни. Фатима подумала, что Таррос как-то замешан в смерти ребенка Эрис. Она помнила слова Айтогду. У каждого были свои мысли и догадки. И все они были далеки от истины.

Дархан находился в Конье. Он прятался у своего начальника.

— Хайреддин-ата. Что будем делать? — спросил Дархан у эмира огромных территорий.

Они сидели в его доме у теплого очага и слушали живую музыку рабынь.

— Говорить.

Если что — говори, что Малик во всем виноват. И не слова более. Что это он захотел продать земли, чтобы накормить своих нищих, потом подставил Кутлуджу и убил его. Езжай к Тарросу и научи моим словам. А про нукеров — ни слова. Никто не поверит им, нищим пришельцам-акынджи. — произнес Хайреддин, потягивая наргиле.

— Ты — умный человек, Хайреддин-ата. — произнес довольный Дархан.

Утром он засобирался в Шахристан.

Малик, Дина, Аят, Тюркют и несколько воинов Кокжал ехали в Конью. Прибыв, они направились во дворец. Запросив аудиенции, бойцы встретились с Гияс-ад-Дином. Воины привезли с собой Данзана — еще один козырь.

— Как обстоят дела на границе? — спросил Гияс-ад-Дин. Он восседал на троне и даже не думал вставать.

Эрис с презрением смотрела на растленного юношу, пользующимся тем, чего добились его предки.

— Воевода греков хочет войны, мой султан. Я несу большие потери. Я не могу больше ждать. — поведал Малик. — Люди гибнут. Мы должны что-то предпринять.

— Ты хочешь сказать, что из-за твоей спеси мы должны рисковать союзом? — манера говорить со старшими его не украшала. — Монголы движутся к нам, я стараюсь собрать союзное войско! Делайте так, как говорю я! Горстка людей — ничто, по сравнению с десятками тысяч, что пришлет мне Иоанн. — заключил Гияс-ад-Дин. Он вальяжно раскинул ноги и задрал голову, демонстрируя власть. Его рука, усеянная драгоценными перстнями теребила редкую короткую бородку.

— Султан! — голос Эрис прервал паузу.

— Слушаю, доблестная Кокжал. — улыбаясь, соизволил султан. — Надо же… Назвать рабыню таким почтенным званием. У кочевых тюрков серый волк — тотем. Некто, за кем следуют. — произнес султан, высокомерно смотря на гречанку.

Эрис хмуро взглянула на него:

— Вы должны предупредить Иоанна Дуку о том, что мы можем грубо ответить грекам. Иначе будет большой пожар. Спесь здесь ни при чем.

— Девушка считает себя умнее правителя. Ядавно уже предупредил его. Только о монголах. А об остальном ему знать незачем.

— Мы с Малик беем пришли не за тем, чтобы мериться с Вами умом. Мы пришли сообщить другое. — ответила Эрис, потеряв веру в справедливось Гияс-ад-Дина.

— Мой султан. Мы выяснили, что Хайреддин-ата — монгольский приспешник. — сказал Малик.

Лицо султана выразило гнев. Хайреддина особо почитала мать султана — Мах-Пери хатун.

— Он — один из лучших людей в султанате. На таких людях держится государственная казна. Докажите свои слова, иначе дорого заплатите за клевету. — пригрозил он.

— Мы были в ставке нукеров. Там много обреченных мусульман. Они и сообщили об этом. — ответил Малик.

— Нельзя доверять, не проверяя. А если я казню невинного? Или ты заменишь моего эмира? — он издевательски хмыкнул и поднял брови.

«Надо врезать тебе по молочным зубам, гадёныш. Если ты умеешь делать детей, это еще не значит, что ты являешься мужчиной.» — думала Эрис.

— Командир Данзан. — Малик снял мешок с головы нукера. — Он расскажет. Он знал агентов Жергала и Цэрэна.

Данзан стоял на коленях со скрученными руками. Рядом стояли солдаты Малика, Эрис и визирь. По краям залы были расставлены стражники.

— Говори, язычник. Что знаешь? — приказал султан. Тот упрямо молчал и презрительно сверкал глазами.

— Говори!!! Тебе никто не поможет. — крикнул Гияс-ад-Дин. Монгол запыхтел. Он задрал голову и замотал ею, говоря горловым пением.

— Великий Чингисхан говорил — однажды его и его солдат разбили воины. И он бежал. Он поднялся на гору Бурхан, хотя был напуган, как насекомое, но его защищала гора Бурхан Халдун, и он пообещал земле — я буду чествовать Бурхана Халдуна жертвоприношениями каждое утро и молиться ему каждый день: мои дети и дети моих детей будут помнить эти события. — безумный командир скалил зубы. Он сказал четко, смотря в лицо султана. — Я не боюсь вас всех, ибо меня защищает Кок Тенгри!

— Заткни пасть! — Эрис ударила его по голове рукояткой ножа. — Оброс? Побрею снова!

Данзан тихо забормотал, смотря в пол. Пребывание в плену подействовало на душу командира вольных нукеров не самым лучшим образом.

— Нашей Вселенной правят семнадцать божеств — Тэнгри, Йер-суб, Умай, Эрлик, Земля, Вода, Огонь, Солнце, Луна, Звезды, Воздух, Облака, Ветер, Смерч, Гром и Молния, Дождь, Радуга. Некоторые из нас считают, что нашей Вселенной правят 99 божеств — тэнгри. Неужели хоть один из них не заступится за меня? — отчаянно сказал он, подняв голову.

— Никто, кроме Аллаха, Данзан. Никто. — ответил ему Малик. — Говори, и я отпущу тебя на волю. Даю слово.

— А ты не врешь? — он пронзил Малика взглядом.

— Аллах свидетель, Данзан.

К удивлению, монгол начал исповедь:

— Я знаю, что в лесах находится наша ставка. Они давно внедрили в ваше окружение доверенных лиц. Они повсюду. И Ваша знать готова отдать души своих подчиненных, собственных родных за ярмо, за ханский ярлык — лишь бы остаться при власти. При своем золоте. Жэргал и Цэрэн — подставные купцы. Они…

Он не успел договорить, ибо визирь резко перерезал ему горло у всех на глазах.

— Что ты себе позволяешь?! — воскликнул Гияс-ад-Дин, выпучив глаза.

— Мой султан. Они — мошенничают. Мы не должны верить коварным врагам. Язычникам. У меня совсем другая информация. Любой может угрожать так, как делают эти дикие люди, которых мы приютили. — он показал на бойцов Баяты. — Они подставили Кутлуджу бея и убили его, чтобы вернуть власть свергнутому Малику. Малик уговорил продать земли грекам, ибо в стране голод. Командир греков подтвердит это. — сказал визирь. — Тот в курсе.

— Это ты предатель! Ты один из их прислужников! — крикнула возмущенная Дина.

— Ты и твои воины отправятся в заключение. — заявил разгневанный султан.

— Мой султан. Я и мои солдаты служат Вам верой и правдой. Позвольте мне найти свидетелей. Я обещаю, что раскрою правду. — попросил Малик бей. Эрис, казалось, сейчас вопьется в глотку визирю и разгрызет её. Визирь сверкал черными, как смола, злыми глазами и поднял уголки тонких губ.

— Грешный подонок. — прошептала она, нагло смотря ему в лицо.

— Вы — бандиты. Ваше будущее — на виселице у дворца. — ответил визирь.

— Что ты так волнуешься? — спросил Гияс-ад-Дин у визиря. — Я дам Малику срок. Месяц. Не сможет — лишу головы самого и его телохранителей. — ответил султан. — Идите, Малик. И уберите эту падаль из моей залы. — он указал на тело Данзана.

Настроения не было ни у кого. Они хмуро возвращались к себе.

— Ничего не вышло! Они уничтожили единственного свидетеля… К нам даже не проявили уважения! Это место — логово шипящих ядовитых гадюк. — ругалась Эрис. Она ударила ни в чем неповинного Йылдырыма по шее кулаком.

— Я схвачу Хайреддина. — сказал Малик. А ты, сестра, езжай на границу. Арслану нужна помощь.

— Нет, бей. Давайте наоборот.

— Слушай приказ.

— Бей. — произнес Аят. — Я, конечно, тебе не советчик. Давайте повременим. Схватить его — усилить подозрения. Поедем вместе на границу. Решим дела с Белокомой. Мы каждый день хороним братьев. Потом Аллах укажет нам путь в противостоянии с монголами. До лета еще есть время. — предложил воин.

— Ты — хороший советчик. После слов визиря ясно, что против меня заговор — командир греков тоже с ними. Астахфируллах… — проговорил Малик бей, протерев уставшее лицо огромными ладонями. — Поехали.

Они направились обратно.

Командир Таррос был в смятении. Вчера он встречался с Дарханом и тот сообщил, что ему необходимо лжесвидетельствовать, чтобы уничтожить Малика.

Командир не любил врать. Но иногда он прибегал к интригам, чтобы столкнуть врагов или разделить друзей. Война — хитрая стратегия. И здесь сила идет после хваткого ума. Таррос хотел отвлечься от мыслей о незнакомке. Он решил мотивировать себя, прочитав письмо магистра. Крестоносец обшарил всю свою комнату, не найдя документа. Таррос понял, что всё это не спроста. И что единственным человеком, вошедшим к нему была рабыня. Но он слишком поздно спохватился.

Он молился, стоя на коленях. Христианин читал псалмы Давида своим глубоким темным тембром. Тамплиер раздумывал о том, как вывести Малика из себя. И решил прибечь к одному старому проверенному способу — способу двойного шантажа, в котором обязательно должны присутствовать цветы жизни. Действовать он решил незамедлительно.

Малик прибыл в стойбище. Он собрал всех беев Баяты и спросил их мнения по поводу смуты.

Сейфутдин, как первый аксакал, произнес:

— Бей. За время твоего правления мы не видели несправедливости. Ты заботишься обо всех, как о членах собственной семьи. У тебя большое и доброе сердце. К тому же, оно доблестное — какое и бывает у великого война. Я поддержу тебя, Малик бей, как бы не повернулись обстоятельства. И призываю остальных. — старик посмотрел на каждого. — Последовать моему примеру.

— Да. Я тоже с тобой. — проговорил другой. — Выходцы из моей семьи в твоём войске. Ты — хороший лидер, Малик бей.

Другие, которых еще только вчера купил Дархан, не скупились на щедрые слова. Пару человек попросили прощения. Один лишь Айдын молчал.

— А ты, Айдын? Что ты думаешь? — спросил Малик.

Он прокашлялся и начал:

— Я думаю, что монголы захватят власть. Думаю, греки пойдут войной. Думаю, султан отрубит твою голову.

— Почему ты так думаешь, Айдын? — спросил Малик.

— Спесивый, ты любишь переходить другим дорогу — я ничего не забыл. Потому-что как ты поступил с Кутлуджой, поступят и с тобой. Худай *Бог (тюрк., перс.) * видит всё! И он накажет властолюбивого злодея.

— Айдын, старое пора бы позабыть! — пресек его Сейфуддин.

— Твой язык не помешает отрезать, Айдын. Но он слишком ничтожен, чтобы причинить зло нашему единству. — сказал гневно Малик. — Если ты будешь высказывать подобные вещи — отправишься к своему мертвому бею. — пригрозил он.

Заручившись присягой беев, Малик первым делом решил пойти в Шахристан и изгнать слуг Гавриила. После заняться постами, на которых взымались неоправданно большие налоги. Малику передали многочисленные жалобы караванщиков.

Когда все разошлись, к нему подошли Тюркют и Мария.

— Бей. Ты обещал нас поженить.

— Может свадьба подождет, мой верный альп?

— Мы с Марией любим друг друга. Ждать свадьбы — тяжко. Если мы совершим грех — ты будешь отвечать перед Аллахом, как предводитель.

Малик вздохнул. Но делать было нечего. И пришлось отложить поездку на границу еще на день. Хотя свадьба по тюркским обычаям длится целых три.

Узнав, что будет свадьба, Аят явился к бею с желанием заодно справить и свою.

— Я только буду рад, мой верный Альп! — засмеялся бей, похлопав парня по плечу.

В это неспокойное время любовь заставляла исполнять людей свои капризы. Началась суматоха — бедняков было много, и нужно было позаботиться о еде для всех обездоленных. Ведь пророк сказал: «Не дразни соседа запахом вареного мяса. Если не хватит — добавь больше воды и отдай его долю угощения.»

Глава семьдесят девятая

День был в самом разгаре. Эрис сидела у себя. Это был редкостный день, когда она была в стойбище. Она сняла новую тюркскую амуницию и облачилась в бордовое платье, чтобы пойти помочь женщинам печь лепешки. Девушка на пару минут села почитать Священную книгу перед работой, которая могла затянуться до глубокой ночи.

Ее внимание привлекли громкие возгласы и плач.

Она вышла из шатра и увидела толпу. Эрис направилась к людям. Народ облепил одного мужчину в возрасте и девочку-подростка. Мужик был в ступоре. Девочка плакала громко и искренне. В их глазах был ужас и страх.

— Кто это, Аят? — спросила Эрис.

— Мы нашли их на дороге. Мужчина ранен. Девочка в порядке.

— Ему нужна помощь. — произнесла Эрис. Она ринулась к человеку — его предплечье было надрублено, на лице признаки побоев. Девочка смотрела дикими глазами. Лохматая и грязная, она совсем замерзла.

— Что случилось? — Эрис спросила на тюркском.

Мужик ответил на греческом, что его повозку ограбили разбойники. Они чудом не забрали его девочку.

— Аят. Где их нашли?

— На дороге в лесу. Патруль обнаружил их.

— Эла мази моу, тһa ce войтһисоуме. То коритси эйнай энтелос пагомело. Мин фовасте, ден тһa сас просвалоуме. Мин фовасте, аделфи!

*Идемте со мной, мы окажем вам помощь. Девочка совсем замерзла. Не бойся, мы не обидем вас. Не бойся, сестренка! (Греч.) *

— Эрис протянула руку к девочке. Глаза той снова наполнились слезами.

— Бампа, ас паме. — * Папа, пойдем сомной. (греч.) *

— Коре, ола тһа пане кала. *доченька, всебудет хорошо. (греч.) * — произнес мужик, обращаясь к дочери.

— Пошлите, вставайте. Аят, помоги мне. — попросила Эрис, указав на мужика.

Аят помог подняться мужчине. Бойцы отвели их в шатер Эрис.

— Иди и сообщи Малик бею о случившемся. — сказала Эрис Аяту.

— Хорошо, абла.

Эрис заговорила с ними.

— Как это произошло? — она намочила чистую тряпку разбавленным уксусом и протянула девочке.

— Мы ехали с отцом из Шахристана к дому.

— А где ваш дом?

— Возле речки. Около ущелья.

Эрис подумала, что речек и ущелий полно на земле. Но искренне напуганная девочка вызвала её доверие.

— И что потом?

— Откуда ни возьмись, пять всадников. Они напали на нас. Избили папу. — девочка зарыдала. — Забрали всё и оставили нас в лесу.

— Не плачь, дорогая. Все прошло. Мы поможем вам, а потом проводим до дома. Наш глава — отзывчивый человек. В этом стойбище половина людей — все те, кто попал в беду. — успокоила ее Эрис. Она погладила девочку по голове.

— Обработай рану папы, потом я покажу, как завязать.

Послышался голос Малик бея.

— Войдите, бей.

— Аят все рассказал. — бей посмотрел на людей. Жалость и мужественная готовность помочь читалась в его взгляде. — Переведи им, Дина. Пусть остаются столько, сколько им будет нужно. Я дам вам кров и пищу. Дина абла, накорми их, возьми у мамы Амины одежды и выдай им. — сказал бей, посмотрев на рваную рубаху и босые ноги мужика.

— Хорошо, мой бей. — ответила Дина. — Идите поближе к огню. Вам нужно согреться, сейчас я принесу еду и чистую одежду.

Малик вышел. Эрис помогла перевязать рану престарелому отцу девочки.

— Дочка. — он заплакал. — Спасибо тебе, милая. — его руки затряслись. Он вытирал слезы. — Простите нас за беспокойство.

— Что Вы такое говорите, отец?. Нам в радость помогать всем, кто попал в беду. — она добро улыбнулась. — Вы сидите и грейтесь. Я — мигом.

Эрис вышла.

— Папа. Мне страшно. Ты видел, какие сабли висят у них на поясе? — сказала девочка, опустив голову. — Как мы сможем выполнить порученное?

— Дочка. Ничего не поделаешь. Твоя мама и маленькие братишки в беде. Эти звери зарежут их, как рубанули меня. Молчи и делай то, что тебе приказали.

Девочка покачала головой.

В шатер вошла Эрис с полным подносом. На её руке висела одежда. На шнурке висели сапоги, перекинутые через плечо девушки.

— Вот. Кушайте, переодевайтесь. Если что-то понадобится — я на улице. Мой шатер в вашем распоряжении. — произнесла она и вышла.

— Они так отнеслись к нам… — сказал мужик. — Мне тяжко, дочка. Но выхода нет…

Наступил вечер. Все это время Дина и Амина ана пекли хлеб.

— Какая же ты, дочка, молодец! — хвалила Амина ана Эрис. — И готовить умеешь, и хлеб печь. И еще воевать умудряешься. — смеялась мама.

— Не хвалите меня. Видите, уже руки трястись начали! — от неуверенности в себе из-за похвалы мамы, Эрис разволновалась. Она брызгала на раскаленные глиняные стены тандыра соленую воду.

— Когда печешь лепешки, надо закутывать личико. А то станет сморщенным в тридцать лет. — учила мама. — Фатима не закутывает. Говорю-говорю. Как об стену горох.

Эрис тихо засмеялась:

— Фатима хорошая невестка. Она добрая, умная и красивая.

— Да. Немало моему сыночку пришлось побегать, чтоб заполучить её.

— А что, она не любила его?

— Нет. Она и Малик любили друг друга. Просто у нас, тюрков, есть такой обычай — Сыргатуй.

— А что это? — спросила Эрис, с размаху прилепляя заготовку из теста в тандыр.

— Это когда родители двух детей договариваются о свадьбе. Отец Фатимы обещал ее Айдын бею, когда они были еще детьми. Отец Айдына заплатил много золота за неё и дал дары.

— О, я не знала! Поэтому Айдын ненавидит Малик бея. Извините…

— Это правда. Когда Фатима выросла и отказала сватьям, развязался скандал. Отец Фатимы отдал калым и подарки обратно. Заодно и от Фатимы отказался. Малик только рад был. Глупый мальчишка. — с ноткой досады произнесла Амина ана.

— Он был прав. Сердцу не прикажешь, мама Амина. Они не виноваты. Это их жизнь, и выбор — с кем ее провести, должен оставаться за детьми, а не за родителями.

— Ох, дочка. Ты еще молода. Иногда дети, почувствовав первую любовь, делают неправильный выбор по жизни. Они обжигаются. Их крылья обламываются. Потом всю жизнь могут страдать.

Слова мамы Малика больно ранили Эрис. Она в чем-то права — в любовной эйфории человек не замечает недостатки объекта обожания. Потом всю жизнь приходится расплачиваться за упрямство.

— Ай!!! — мама Амина вскрикнула. Возившаяся с тандыром Эрис испугалась. Она повернулась и увидела Маулена, обнимающего мать.

— Мой птенчик, мой жеребенок, мой малыш! Золотко мое! Солнце! — она рыдала, тыкаясь лицом в широкую грудь сына. Он вдыхала солнечный аромат дорогого ребенка.

— Мамочка… — он смущенно улыбался. — Не плачьте, мамуля, я здесь. Мама! — он гладил маму по голове.

Амина ана взяла Маулена за руки. Она рассматривала его с ног до головы, потом начала разглядывать лицо, задрав голову.

— О, Аллах! Как же ты вырос! Дорогой мой… — она снова начала плакать. — Твои виски, они совсем седые…

— Мамуля, не плачьте. Я тоже скучал по Вам, дорогая. Он обнял маму. Маулен посмотрел на Эрис через материнское плечо. Его блестящие глаза горели огнем. А может в них просто отражались угли тандыра.

— Ассалам алейкум, гейа соу Дина. *Мир тебе, здравствуй * (араб.,греч.) *

— Гейа соу, Маулен. Уалейкум ассалам. *И ты здравствуй, и тебе мир * (греч., араб.) *

Амина ана посмотрела на детей. Она видела Маулена в этот момент. И чуткое материнское сердце все ей поведало.

— Дочка. Это мой младшенький сынок. Но Малик мне уже рассказал, что ты была у людей султана и среди них мой сыночек.

— Простите, времени не было рассказать. Маулен помог мне вылечить спину.

— А Мария сказала, что ты недолечилась. Почему ты отпустил её, Маулен? Надо все доделывать до конца. Я же учила тебя!

— Мама, она сама ушла. Она не спрашивает. Все решает сама. — улыбнулся он, вновь взглянув на Дину, смутив её окончательно.

— У меня много дел. — произнесла Дина, отвернувшись от них. Дина продолжила работу.

— Сыночек, дорогой, пойдем в шатёр. Ты замерз? Где твоя шапка? — она взволнованно потрогала его уши. — Пойдем, на племянников посмотришь.

Маулен лишь улыбался. Он направился с мамой. Эрис не смотрела на них. А Маулен вертел головой до последнего.

— Дина, не возись долго, иди к нам! — приказала мама.

— Хорошо. — ответила она.

Эрис хотелось, чтобы эта последняя партия хлеба пеклась как можно дольше. Девушка не хотела уходить туда, где её ждет Маулен. Она смотрела на красные угли. Их жар согревал ее румяное лицо.

Она вспоминала о том, как сильно любила стального человека без сердца. Как скучала по нему долгие годы, находясь в лесах Ситии, пока он воевал. Она вспоминала приходы кузена Тарроса — Алексиса, который напоминал ей своими чертами любимого. После его визитов девушка часто плакала в одиночестве, тоскуя по Тарросу. Вот так же, сидя у костра и впоминая слова командира о пламени. Она помнила тот вечер в части, когда все прочитала в его глазах. Как она хранила ему верность, отказав бедному Антонио. И как молодой, искалеченный из-за неё венецианец, сокрушительно посмотрел на Эрис, когда та не приняла его чувств — она не забудет никогда.

Эрис никогда не забудет, чем отплатил ей Таррос, клявшийся в вечной любви. Он изуродовал её нежную, преданную только ему одному, душу…

— Адельфи! — Это была девочка. Эрис вздрогнула. — Папа уснул. Мне страшно одной.

— Садись со мной, дорогая. — она подвинулась, освободив место.

— Сестра. У тебя в шатре красиво. — сказала девочка.

И тогда Эрис решила повести за собой хвостик, чтобы отгородиться от младшего бея.

— В господском шатре для приемов еще красивее. — произнесла Эрис.

— Отведешь меня?

— Я как раз направляюсь туда. Вот только лепешки вытащу. — Эрис встала и открыла тандыр. Быстро справившись и укутав хлеб, она пошла в шатер Малика, забрав девочку с собой.

Агейп и Леон стали жертвами своих чувств. Девушка полюбила молодого француза. Она ненавидела Гавриила. На уговоры старика родить ему наследника она отмалчивалась. Когда стало ясно, что жена Гавриила ждёт ребенка, старый архонт был вне себя от счастья. Он организовал пир. И Таррос не явился на него.

— Дорогой друг! Ты что же это, не поздравишь меня?

Архонт сам пришел на холодный полигон.

— Я поздравляю тебя. Я рад за тебя. Молодец, что последовал моему совету, Гавриил. — сказал Таррос, сидя на грубой дубовой скамье.

— Ты молодец, вояка. Мои дела идут прекрасно. Я почти окупил вложенное. Умный Альвизе — прекрасный делец. Кстати, не могу его найти.

— Наверное, за границей. — безучастно произнес тамплиер.

— Может быть. Я поручил ему скупать тюркскую продукцию по единой цене. А кому и почем продавать, будем решать мы.

— Тюрки недовольны.

— Пусть будут недовольны. Зато у меня все отлично. Присоединишься к нам?

— Нет. У меня дела. — отрезал Таррос.

— Что за дела в одиночестве с фляжкой в руке? Пойдем в общество. Возьмешь в руки серебряный кубок. — настаивал архонт.

— Гавриил. У меня нет настроения. Пойми же ты наконец. — ответил Таррос и его недоброе выражение лица заставило отступить властедержателя. Иногда бывает, что хозяева, держащие у себя опасных животных, начинают побаиваться собственных питомцев. Гавриил уже втайне начал бояться своего свирепого пса, хитрость и дальновидность которого заставляла архонта держаться от него на расстоянии и не злить лишний раз.

— Хорошо-хорошо. Сиди себе тут один и смакуй свое вино. — он ушел, стуча каблуками.

— Проклятье… — диоикитис не мог забыть о той, которую видел в Баяты. Он как будто знал её всю жизнь. Таррос прокручивал в голове всё, что было связано с Эрис. Потом ставил перед глазами взгляд воительницы Малика. И его душа вновь сокрушалась.

— Господи… — шептал он. — Не дай сойти с ума…

Гавриил шел в зал, где собрались богачи Белокомы и главы соседних окрестностей.

— Мои друзья! — воскликнул он. — Поднимите кубки за здоровье моей жены и наследника! — декламировал толстый старик. Утонченная Агейп стояла, опустив голову. Все пялились на неё и поздравляли архонта.

Глаза Леона были наполнены болью. Воин только не плакал. Девушка страдальчески взглянула на любимого. Он резко вышел из залы.

Агейп дождалась, когда всеобщее внимание ослабнет. Она направилась туда, где бывает оступившийся нищий брат тамплиер, купившийся на женское тепло.

— Леонтий! — Агейп искала его. — Леон! Капитан!

Была уже поздняя ночь. Она забрела на полигон. Таррос все еще сидел в одиночестве. Увидев его в полумраке, девушка шарахнулась. Она хотела убежать. Но Таррос слышал её голос до этого.

— Ищешь своего Леона? — он смотрел в пол. Его взгляд был потерян. — Иди, он в карауле, возле оружейной. Глупая девушка… Вы все глупы, когда любите. Такие строптивые вначале… Потом сами ревете и клянетесь в любви… И мы верим вам. Он тоже тебе поверил. А что ты? Старикашка празднует. А Леон горюет. Но я не накажу своего брата за чистую любовь. Такое бывает лишь раз в жизни. Это не повторяется. И за такое с удовольствием отдаешь жизнь… — закончил Таррос, удивив своей исповедью госпожу крепости. — Беги к своему Леону, пока не поздно.

— Спасибо. Дай Бог Вам счастья, командир. — произнесла она и ушла.

— Эрис… Я так скучаю по тебе… — прошептал он и закрыл лицо ладонями.

Агейп нашла своего возлюбленного. Тот не смотрел на неё. Госпожа приказала его напарнику уйти.

— Леон, дорогой, посмотри на меня, прошу, не надо так! — она слезно умоляла, вешаясь на него.

— Прекрати, Агейп. Ты его жена. Иди и рожай ему. Забудь про меня. — обиженно произнес солдат.

— Леон, это — твой ребенок! — девушка упала у его ног, разрываясь от рыданий.

— Ты мне врешь. — сказал француз.

— Нет. — она встала и вытерла слезы. — Я ненавижу Гавриила. Меня отдали за долги, как вещь. Ты — мое единственное утешение в этой жизни. Я люблю только тебя. И только ради тебя не покончила с собой. Я делала все, чтобы у нас с тобой был ребенок и чтобы этого не произошло с архонтом. Я хочу родить от любимого мужчины.

Твоя жизнь слишком опасна. Ты, как и я — её жертва. Я буду смотреть на наше дитя и буду хотеть жить… — сказала Агейп. Леон прослезился. Он обнял свою любимую.

— Я хочу убежать от сюда и забрать тебя. — сказал он.

Агейп с радостью согласилась. Их идиллию разрушил архонт. Он застал их в обьятиях в коридоре.

— Агейп! — заорал он. — Проклятая! — он схватил ее за головной убор, стащив его и бросив на пол. Камни и драгоценности со звоном покатились по каменному полу. — Я ищу тебя повсюду, а ты с этим грязным слугой!!! — испытавший предательство Гавриил не доверял молодой жене. И теперь удостоверился в измене.

— Не смей трогать ее, ублюдок! — взревел Леон, вытащив меч.

— Солдаты — хватайте его! — приказал властедержатель. Дюжине солдат пришлось выполнить приказ старшего по званию. Они забрали меч и скрутили Леона. Толстые руки Гавриила вонзили меч в горло капитана.

— Нет!!! — Агейп упала на колени рядом с ним. Она отказывалась верить в происходящее. Но это была правда, и капитана Леона лишили жизни.

— Выбросить его тело на мусорку! — приказал он. — Не хоронить!

Тарроса вызвали воины. Он подоспел вовремя.

— Что произошло?! — спросил он, увидев своего нищего брата.

— Ты хорошо учишь своих солдат! Он повторил твой подвиг, командир!

— Не разговаривай так, Гавриил. Твоя София была падшей женщиной. А то, что произошло между ними — называется любовью. — он обратился к солдатам. — Возьмите его тело и подготовьте к похоронам!

— Его не будут хоронить! Он сгниет на помойке!

— Его похоронят так, как полагается по нашим законам. — сказал франкский старшина Таррос. — Я сам прочитаю псалмы на погосте. — Четко сказал он.

— Ты не посмеешь, гад! — заорал Гавриил.

— А то что? — он пошел на Гавриила. Его страшные глаза проникли внутрь архонта. Он остановился у его лица. — Что ты мне сделаешь? — медленно проговорил Таррос, смотря в упор хозяину.

— Солдаты — хватайте его! — отчаянно произнес архонт.

Солдаты стояли и смотрели на Гавриила. Они даже не пошевелились. И тогда он почувствовал, кто являеся истинным хозяином крепости.

— Тебе это с рук не сойдет, командир. — дрожа, сказал архонт.

— Солдаты! Соберитесь на мессу. Омойте его, оденьте, как полагается. Его меч положите рядом с ним, в гроб. Я скоро буду.

Солдаты принялись исполнять приказ обнаглевшего тамплиера, отбросившего всякую конспирацию. Гавриил схватил Агейп и потащил в покои. Он сорвал всю злость на бедной жене, забив до полусмерти. Единственное, чего сейчас хотела девушка — умереть.

Глава восьмидесятая

В гостевом шатре бея было тепло и уютно. Тут собрались все дорогие ему люди. Мама, Фатима, детишки и Маулен. Эрис спросила разрешения.

— Войди, дочка! — позвала мама Амина.

Эрис вошла и кивнула всем по очереди. Маулен встал. Настала его очередь.

— Дина. Садись. — сказал Малик. Маулен увидел с ней девочку и ему это не понравилось.

— Малик бей. Можно эта девочка побудет здесь? Ей скучно.

— Можно, сестренка.

— Абла. — Беркут полез к Эрис. Он всегда лип к ней, когда она бывала в стойбище. — Абла. Моя сестра. — он обнял её, а потом уютно пристроился под рукой.

— Мой милый братишка. — улыбнулась Эрис, потрепав его волосы.

— Кто эти дети? — спросила девочка.

— Это сыновья нашего бея. Старший — Айтогду. Он уже тринадцатилетний джигит. Этот — Беркут. Ему восемь лет. Младшенький — Батур.

Девочка покраснела, посмотрев на Айтогду. Тот тоже смутился. Эрис стало смешно.

— Время летит быстро. Когда я сюда попала, Айтогду был младше Беркута. А сейчас краснеет при виде девчонки.

— Йок. Абла! — он стеснительно опустил голову.

— Если б я знал, что ты была здесь, приехал бы на много лет раньше. — произнес Маулен, вызвав строгий взгляд Малика.

Эрис мгновенно нахмурилась. Ее настроение испортилось. Маулен рассмеялся и подмигнул Айтогду.

— Твоя абла издевалась над тобой. Я ей отомстил за племянника.

— Маулен. Это не смешно. — сказал Малик. — Веди себя прилично.

— Я привез вам всем подарки. — сказал Маулен. — Сейчас.

Он вышел.

— Не обижайся. Он всегда был остроумным. Младшие всегда самые шустрые. — сказала Амина ана.

— Я никогда ни на кого не обижаюсь. — сказала Эрис.

Маулен вошел с сумкой. Он начал с матери.

— Это Вам, дорогая мама. — парень протянул ей сверток.

— Ой, дорогой мой, зачем тратиться? Лучше б себе взял что-нибудь.

— Мама. Не говорите так. Носите то, что я Вам принес и молитесь за меня. — произнес он.

— Брат. Это для тебя. — Маулен отдал Малику его подарок — теплую шубу.

— Ого, ты что — медведя убил? — пошутил брат.

Маулен улыбнулся.

— А это — для моих племянников. — сказал Маулен, протягивая им их дары.

Дружное спасибо раздалось в юрте.

— Сестра Фатима. Я надеюсь, ты не обижаешься на меня? Раньше я был молод и глуп. Говорил не со зла. — он улыбался и протянул ей подарок.

— Конечно нет, Маулен бей. Я давно забыла твои слова. — сказала она, и лицо ее было добрым.

— Вы позволите? Мама, брат. — он посмотрел на старших. — Дина — и ты прими мой подарок. — попросил Маулен.

Ноги Эрис отнялись.

— Нет. Спасибо тебе, Маулен. Но я не приму подарок. — она покраснела.

— Прими. Дина. — он стоял с протянутой рукой. В ней был красивый сверток. Но Дине этот знак внимания совсем не понравился.

— Прошу тебя, Маулен бей. — все смотрели на потупившую взор Дину и младшего бея.

— Дочка. Не обижай моего сына — прими. Он вёз это невесть откуда. — Амина ана начала возмущаться. — Прими подарок. Ты стала членом нашей семьи.

Эрис посмотрела на Малика. Тот покачал головой.

— Спасибо… — она взяла так, словно ее рука была обоженна.

— Носи и вспоминай меня. — сказал Маулен с победным видом.

— Эта девочка… У нее нет подарка. — Эрис всучила кулек в руки растерянной девочке. — Парто. Энас калос тһэйос то эдосе. *Возьми. Добрый дядя подарил. (греч.) *

— Эйсай сатаникос. И акатһарсия соу тайразей. *ты — вредная. Дерзость тебе идет. (греч.) * — произнес Маулен, смотря на неё.

— Мин ейсте пио епимоной апо о, ти тһа эпрэрэ. Ден дело на эпаналаво тон е афто моу. *не будь настойчивей, чем полагается. Я не хочу повторяться. (Греч.) * — сказала Эрис, глядя сквозь него.

Малик хмуро наблюдал за ними.

— Дети. Давайте уже ужинать.

Они заняли места. Малик сел во главе. По правую сторону сели Амина ана и Маулен. Напротив сели Фатима и Эрис. Дети сели рядом. Служанка Амины аны принесла еду.

— Кушай, мой дорогой!

Все принялись за трапезу.

— Ты надолго, братишка?

— Ты же знаешь, аби. — ответил он. Маулен откусил хлеб и начал нахваливать руки пекаря.

— Значит, ты уедешь? — мама начала плакать.

— Так надо. Мама, не плачьте, а то я больше не буду есть. — пригрозил он.

— Я не плачу. — она с трудом остановилась. — А когда ты женишься? Когда я увижу своих внуков?

— Это зависит не от меня. — он взглянул на Эрис. — Да?

Эрис сидела молча. Она не ела.

— Попробуй, разве я не вкусно готовлю? — спросила Фатима, разбавив обстановку.

— Не говори так, ты — прекрасная хозяйка. — Эрис попробовала. Но есть блюдо из баранины не стала.

— Заберешь мою порцию отцу. — сказала Эрис девочке в ухо.

Мама Амина спрашивала, а Маулен интересно рассказывал. Прошло много времени. Эрис чувствовала себя совсем не в своей тарелке. От противных глаз Альвизе ее выворачивало.

— Уже поздняя ночь, мама, можно мне домой?

— Дина, дочка. Твой шатер занят, куда ты пойдёшь?

— К Вам. Там Мария.

— Ну хорошо. Иди, дорогая. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Маулен смотрел ей вслед. Девочка ушла вместе с ней.

— Сынок. Что это еще такое? Что за намёки? Я все заметила!

— Мама. Это хорошо, что Вы заметили. Мне скоро тридцать и это ненормально — жить холостяком.

— У нас в ауле есть прекрасные молодые девочки — дочери беев. Завтра выберешь любую. — сказала Амина ана.

— Я не хочу любую. — произнес Маулен.

— Маулен! Нам надо поговорить! — сказал бей.

— Говори — я слушаю. — сказал он.

— Дина абла — моя рабыня. Я купил ее на рынке несколько лет назад.

Маулен нахмурился.

— В каком качестве ты купил её?

— Как воина. Она была христианкой с Крита.

— И что? Её вера в Аллаха может даже крепче моей.

— Маулен, ты знаком с ней пару недель. Как ты можешь говорить о женитьбе? — спросил Малик.

— Брат. Я уже давно знаю эту девушку. Когда она была в Белокоме, тогда я и увидел ее. Я молил Аллаха о встрече с ней. — он ответил и Малик глубоко вздохнул.

— Но мы не знаем ее прошлого. Не знаем точно, была ли она замужем и были ли у неё дети. — сказала Амина ана.

— Но сейчас она свободна! Или нет?! — спросил Маулен.

— Брат. Женитьба — не простое дело. Нужно отнестись к этому ответственно. Я думаю, тебе стоит поискать другую девушку. Дина не подходит тебе. — сказал Малик.

Маулен разозлился.

— Кто мне указывает, как искать пару?!! Сам-то не без греха!!

— Маулен! — крикнула Амина ана.

— Пусть не указывает мне, кто достоин стать моей супругой, а кто — нет. — обиделся он. Фатима начала плакать.

Маулен вышел. Амина ана хотела пойти за ним, но Малик остановил её.

— Пусть идет. Ему надо остыть.

— Малик. Он уже не ребенок. Я понимаю его выбор. — произнесла мама. — В Дину трудно не влюбиться. Он зрелый мужчина и имеет право на выбор сам.

— А Дина? Мне кажется, ей неприятно его внимание.

— Не знаю, сынок. Женщин тяжело понять. Я поговорю с ней.

— Дина! Дина! — это был Маулен. Он стоял у юрты и настойчиво звал её.

Мария и Эрис слышали его голос.

— Скажи ему, чтоб уходил. Иначе пригрози позвать своего жениха. — попросила Эрис, уткнувшись в подушку.

— Уходите отсюда! Люди спят, что о нас подумают?! — крикнула Мария.

— Я не к Вам пришел и звал не Вас, кирия Мария. Я зову Дину! — не унимался он.

— Она спит! Она устала! Раз в месяц она пришла домой, оставь ее в покое, бесстыдник! — крикнула Мария. — Я сейчас альпа позову.

— Зовите, кирия. Я — Маулен бей, начальник Вашего альпа!

— Уходи, Маулен бей. — Эрис выглянула с порога юрты. — Уходи, уже поздно.

— Можно поговорить с тобой? — спросил он.

— Нет. Уходи.

— Прошу. Всего один разговор. И я — уйду. Я обещаю тебе.

Она осмотрелась.

— Давай быстрее, а то нас могут увидеть вместе.

— Ты не хочешь сплетен?

— Я не хочу, чтобы твой голос слышали соседи твоей мамы.

Они быстро вышли за стойбище. Здесь было тихо и холодно. Только ледяные звезды мерцали во тьме неба.

— Я сказал маме и брату.

— Ты что, хочешь меня опозорить? — она чуть не расплакалась.

— Нет. Я хочу возвысить тебя. Дина. — он подошел ближе. Эрис — смелая девушка и она была уверена, что Маулен не сделает ей зла.

Маулен склонился над Диной, и опьяненные глаза его засветились безумством.

— Дина … — тихо произнес он, разглядывая черты ее лица.

— Отойди, Маулен! — приказным тоном произнесла суровая Эрис.

— Не отойду. — Эрис поздно спохватилась. Она ожидала от него признания. Обиды. Но ненавистного прикосновения губ — нет.

Дина стала вырываться из обьятий молодого человека. Вкус Маулена не запал ей в душу, не заставил ее бедное сердце проснуться, не обжег ее, не смог свести с ума. Даже его изысканные благовония противили ей.

— Что ты творишь! — крикнула она, кое-как вырвавшись. — Похотливое животное! Как ты смеешь обращаться со мной так! — из глаз девушки брызнули слёзы.

— Я люблю тебя! Люблю! Известно ли тебе это чувство? Я знаю — ты не такая, какой пытаешься казаться! Ты — нежная, ласковая девушка, которую нужно любить и оберегать. И я хочу делать это всю жизнь… — говорил он не своим голосом, впиваясь глазами в Эрис. — Я так скучал по тебе. Я полюбил тебя, увидев впервые, там, в крепости.

— Отстань, Маулен. — Эрис-Дина попятилась назад. — Ты — ошибаешься. Шайтан ослепил тебя. И я не собираюсь отвечать на том свете за твой проступок, недостойный истинного мусульманина. — сказала девушка обиженным тоном, в котором четко выдавалось разочарование.

— Мы поженимся. Я увезу тебя далеко. Далеко от всего этого кошмара, что окружает тебя. Куда захочешь — в Венецию, в Рим, в Геную, Афины… — быстро пытался убедить он. — Ты начнешь новую жизнь со мной. Я клянусь тебе — ты больше никогда не будешь плакать. Никогда. — он схватил ее за руку и потянул.

— Отпусти, отпусти, Маулен! — голос Эрис звучал холодно и грубо. — Я не выйду замуж за тебя. Я же не давала тебе надежду! Не смотрела на тебя так, чтобы твоя кровь кипела! Почему ты так поступил? Маулен, я никогда не буду твоей. — Эрис выдернулась.

Его взгляд наполнился болью. Маулен покраснел. Все же, несмотря на ее слова, упрямое мужское сердце не сдавалось.

— Нет, Дина! Ты не можешь отказать мне. Я говорю правду. Я не могу без тебя, неужели ты не видишь?! — отчаянно произнес он.

— Я не хочу замечать этого…

— Почему?

— Потому что… — Эрис раздумывала над тем, что шевелилось в ее душе. — Потому что мне не надо этого… Не нужна твоя любовь… Я не… не чувствую к тебе того, что может чувствовать женщина к мужчине. Не считай меня бесстыжей и глупой. Я всегда говорю правду, поэтому знай. Знай — ты не нравишься мне, как мужчина.

Он не мог понять её.

— Ты хороший человек, верный друг… Я уверена, у тебя все сложится прекрасно и без меня. Ты найдешь достойную девушку. Достойную. И это не я. Я не достойна твоей любви, Маулен. Прости. — она не могла смотреть на него. В душе ее скреблась совесть, смешанная с жалостью. Как когда-то она отказывала Тони, смотря ему в обезумевшие от боли глаза, и точно так же отказывает сейчас подходящему и красивому молодому человеку Маулену.

— Дина! Ты прекрасно знаешь — в Исламе нет дружбы между противоположными полами. Это вранье. Ее нет. — он пытался вызвать ее взгляд. — Я все решил. Нет достойнее тебя. Мне не нужна другая. Я хочу быть с тобой. Хочу, понимаешь?

— А я — не хочу! Теперь ты пойми меня! Ясно? Мне не нужна твоя любовь!!! Не нужна! Не усердствуй, ты ничего не добьешься! Насильно мил не будешь, Маулен! Можно заставить железо плавиться, но не сердце! Не мое мертвое сердце… — Эрис отвернулась. Она хотела поскорее закончить ненавистный ей разговор. Ее душа кипела. Она хотела побыстрей расставить все точки. Показать свое отрицательное мнение влюбленному упрямцу. А это — самое тяжелое задание.

— Почему ты такая? Почему? Я же вижу, твое сердце совсем не мертвое. Оно способно горячо любить, как и мое. Дина… Я не подхожу тебе?? Скажи, в чем причина? Назови причину, и я успокоюсь. Только причину. Назови ее. — он окаменело стоял над ее душой и ждал, когда она обернется.

— Ее нет. Нет причины. — черство сказала Эрис.

— Ты врешь. Голос твой звучит фальшиво. — с укором заметил он.

— Не лезь в мою душу. Отстань от меня. Ты все испортил своей любовью. — обиженно сказала Эрис. — Как и все те глупцы, что пали жертвой своего шайтанского чувства. — Дина тихо плакала.

— Кто они такие? И почему — глупцы? Ответь.

— Зачем тебе это? — она еще ни перед кем не открывала свои прошлые тайны. Но перед Мауленом почувствовала себя свободно, потому что не хотела дорожить им. И ей было неважно, что он о ней подумает. — Впрочем… — представился шанс исповедаться без обязательств. — Этот список длинный. Ты — разочаруешься. И это даже мне на руку.

— Я слушаю…

— Первым в этом списке идет перс, долго безответно любивший меня. Его убил за это один грек, не нужный мне. Того же убил один человек за любовь и подлости по отношению ко мне… Далее идет Тони. Один венецианский паренек. Похожий на тебя. Такой же веселый и умный. Сначала его, красивого и подающего надежды превратили в инвалида. Из-за меня. Потом и его убили. Перерезали горло прямо на моих глазах. Знаешь, каково это, смотреть, как глупец умирает из-за тебя? И он хочет это сделать, а ты не можешь остановить его? Ты говоришь ему — не люби меня, ты не нужен мне. Твоя жизнь не стоит того, потому что я люблю другого?.. Но он все равно не послушает и поступит по-своему.

Представь, как тебе плохо, когда ты не можешь сказать его жестокому обиженному убийце — не делай этого зря, ведь в моем сердце и мыслях только ты…

— Все ясно.

— Это хорошо, что тебе все ясно. Так и должно быть… — сказала она с облегчением.

Её голос стал звучать печально.

— … Своим необдуманным поступком ты задел мою честь. Я — мусульманка. Может ли к мусульманке прикоснуться кто-либо без права Аллаха? Ответь? Ты опозорил меня, и это раскрыло мне глаза на некоторые вещи… — она посмотрела на него.

— Поцелуй любви не позор. — усмехнулся Маулен. — На какие вещи он мог открыть твои глаза?

— Я увидела, что ты не можешь стерпеть и идешь на поводу Шайтана, зная меня всего лишь пару месяцев. А некоторые держут себя в руках годами, любя так невообразимо сильно, что готовы отдать свою жизнь и забрать чужую. И все это потому, что честь любимой для таких людей выше собственных страстей.

— Да? О ком это ты? О том убийце? — в его глазах начал гореть гнев ревности.

— Ты зря злишься. Злишься не по праву. Я не принадлежу тебе и вольна в своих поступках. У нас с тобой нет будущего. Нет и не будет. А теперь я уйду и прошу больше никогда меня не беспокоить. Не вспоминай меня. Не думай обо мне. Забудь. Я не та, в кого тебе следует влюбляться. Без обид. Прощай. — на плечах Эрис был ужасный груз. Она мечтала поскорее избавиться от него. Этим грузом стал Альвизе.

Эрис уходила. И она чувствовала, как камень с ее души упал там, где остался Маулен. Она шла быстро, полной грудью вдыхая холодный воздух свободы от нелюбимого человека.

Маулен остался. В его глазах сверкала злость. Гнев. Обида. Безысходность. Он бил кулаком и ногой об стену изгороди, вызывая свою физическую боль и кровь. Но это было ничто, по сравнению с болью в его отвергнутой душе…

Утром кочевники быстро соорудили перед господским шатром кухню. Воины заклали много баранов и женщины принялись разжигать очаги.

— Ты вчера спала, когда я пришла?

Мама Амина спрашивала у Дины. — Я хотела поговорить с тобой.

— Я слушаю Вас, Амина ана. — Эрис приготовилась к худшему.

— Мой сын… Маулен. Он хочет жениться на тебе.

— Мама Амина. Я не хочу замуж. Ни за него, ни за коголибо другого. — ответила Дина. — Я сказала ему, что здесь полно прекрасных девушек. Они моложе меня. Они целомудренные и знатные. Я не подхожу Вашему сыну.

— Дина. — Амина ана и Эрис работали вместе. Они заливали свежее мясо водой, начиная готовить свадебную сурпу. — Дочка. Я и Малик пытались объяснить ему… Не обижайся, конечно… Мы говорили ему, что ты имеешь прошлое. И мы не знаем, какое оно. И что Малик купил тебя…

— За сколько он меня купил? У меня есть сбережения. Я хочу выкупить себя. Я дожна ему. — глаза Эрис болезненно засверкали.

— Не говори так, дочка.

— Я благодарна Вам за всё, мама Амина. Но я — живой человек. Я не вещь, которую можно причислять к имуществу. И, еще. Я не претендую на Вашего сына. Спасибо за его воспитание и привитую Вами доброту, но он не в моем вкусе.

Эрис закончив работу, быстро удалилась.

— Малик бей! — попросила Эрис.

— Заходи, Дина! — позвала Фатима.

Эрис вошла к воеводе. Малик собирался к женихам.

— Бей. — её лицо было возмущенное.

— Говори, Кокжал.

— Я не хочу замуж за Вашего братишку. Я хочу выкупить свою свободу.

— Дина. Сестренка. Садись. — он указал на овчину. Дина села. — Фатима, выйди, пожалуйста.

— Нет. Фатима не выйдет. — отрезала Дина. — Всем интересно, что произошло в моем темном прошлом. Как будто мои прошлые дела приносят вам заботы. — из глаз её пошли слёзы. — Я отказала Маулену не потому что считаю себя ниже его или ниже Вас, людей знатного рода. Я отказала ему, потому что не испытываю к нему чувств. Всё, тема Маулена закрыта.

— Моя тема закрыта? — вошел Маулен.

Эрис нахмурилась и покраснела.

— Малик бей. Я все Вам сказала. Теперь хочу выкупить себя и освободиться от рабства.

Маулен сказал.

— Я куплю твою рабыню, брат. Продай мне её. — он нагло и требовательно смотрел на Малика.

— Ты в своем уме, Маулен?! — разозленно спросил Малик.

— Да. А что — я не могу купить рабыню? Ты запретишь мне?

— Истинные мусульмане покупают рабов, чтобы взрастить и воспитать их, чтобы помочь им адаптироваться…

— А потом отпустить. — оборвал его Маулен. — Почему ты не поступишь, как истинный мусульманин? Отпусти её и докажи это. Не забывай, я — факих. И я напоминаю тебе правило Ислама — купить раба, чтобы отпустить.

— Маулен. Из-за таких, как ты я боялся отпустить сестренку. Пока она моя рабыня, никто не покажет на неё пальцем.

— Отпусти ее теперь. Я буду отвечать за её честь, брат.

— Маулен! — крикнула Эрис и встала с места. — Я же объяснила тебе! Ты, что — невменяемый?!

— Нет. Я не отступлю, Дина. Это не в моих правилах.

— Маулен. Ты поступаешь нехорошо. — сказал Малик.

— Сколько Вы просите? Я выкуплю себя и уйду, забрав свой отряд. — сказала Дина.

— Теперь я тебя точно не отпускаю. — сказал Малик, видя безумство своего братишки.

— Я ухожу сегодня. — сказала Дина. Она вышла.

— Маулен. Столько лет эта девушка не подводила меня ни разу. Я доверяю ей войско, доверяю дела. Она обиделась из-за твоего хамского поведения. Это глупо и неприлично, братишка.

— Она что-то скрывает. — сказал обозленный Маулен.

— Что бы она ни скрывала, это не твоё и не моё дело. Это её личное. И не уподобляйся собаке, раскапывающей гнилые останки. — сказал Малик.

— Как ее звали раньше?

— Не помню. — ответил Малик.

— Сестра Фатима! Напомни супругу имя его рабыни?

Она хотела сказать, но Малик пресек ее взглядом.

— Я докопаюсь до правды. — сказал Маулен и вышел.

Он спросил у матери. Та быстро сказала ему заветное имя. Догадки его лишь усилились.

Эрис была абсолютно без настроения. Девушки собрались в шатре кузнеца. Эрис, Мария, Нуркыз, Фатима наводили красоту.

Эрис причесывала Нуркыз.

— Какие красивые волосы. — хвалила она невесту.

— Я не верю. Неужели мы дождались этого дня… — говорила она. — Я и Аят помолвлены уже восемь лет.

— Вы — молодцы. Аллах дал вам большую любовь и еще больше терпения. — сказала Эрис, плетя черные косы.

— А мой хотел поскорее свадьбы. Только жалко, моего отца не будет в этот день. — произнесла Мария.

— Жаль. Но пусть будет верный Альп всей твоей семьей. Пусть супруг твой будет твоим утешением, лучшим другом, любимым, родным. — пожелала Эрис.

— Аминь. — подхватили девушки.

— Некоторые греки с радостью встречают сватьев-огузов у порога. — сказала Мария. — Я сама видела — они расстилают красную ковровую дорожку перед ними, режут белых баранов и выносят самое лучшее вино. Потом все вместе гуляют трое суток. Мою соседку сосватал тюрок-торгаш. И вся семья рада была.

— Наши войны — верующие и вин не пьют. Они не входят в дом и не садятся за стол, где пьянство. А твои соседи радовались, что дочь за богатого торгаша спровадили. А какое будущее ее ждет дальше?

— Не знаю…

— Так что ты радуйся, что серьезный и целомудренный возьмет тебя в жены. — посоветовала Эрис.

— Да. А ты? Маулен, что он сказал тебе вчера?

— А он приходил? — спросила Фатима.

— Да. — ответила Эрис, спрятав взгляд.

— Что он сказал?

— Он звал меня в жены. Но я отказала ему.

— Почему? Видно же — он любит тебя! — сказала Фатима. — Места себе не находит. С ума сошел совсем. И он знатный бей. Ты станешь уважаемой госпожей.

— Я не люблю его. Для меня главное — полюбить человека. Даже если он будет неимущий, нищий и босой солдат. — ответила Эрис. — Богатство человека — его сердце. Правдивое… Смелое… Постоянное…

— Маулен — хороший человек. Он смелый, умный и красивый.

— Но он мне не нравится. Не знаю, почему. Это не мой человек.

— Так уверенно отказывать может только девушка с занятым сердцем. — заключила Нуркыз.

— Нуркыз. У меня нет сердца. Думаешь, девушке, с юности отрубающей головы и видящей кровь и боль войны, есть дело до любви? Я насмотрелась на войне жестокость и звериную натуру мужчин. Мне не нужен муж. Тем более, Маулен.

— Ты сказала — тем более. — Нуркыз засмеялась. — Значит, у кого-нибудь все же есть шанс. Дай, моя очередь.

Нуркыз сняла праздничную таки Эрис. Она начала расчесывать ее волосы.

— Посмотри. Мои волосы — жесткая черная солома. А твои — нежные шелковые. Крепкие и блестящие, как атлас. — приговаривала невеста. — И цвет богатый.

— Как каштан. — отметила Фатима. — Почему у меня не такие? Если они не нужны тебе, отдала бы мне! — шутила она.

Эрис вспоминала, как Таррос хвалил её красивые волосы, когда провожал до дому. Как гладил их, наматывал на пальцы и дышал ими, не смея её обижать, дав волю страсти, подобно Маулену.

— Ой, девочки, ухожу из отчего дому я,

— Ой, прошу, не забывайте, родные, меня,

— Птичке стало тесно в родном гнезде,

— К милому рвется — сердце мое в узде,

— К милому рвуся, к своей судьбе…

Нуркыз и Фатима затянули плач невесты половца. Эрис и Мария прослезились.

— Не забывайте дочку свою, отец.

— Матушка милая, прибыл к тебе купец,

— Ты соглашайся на цену любую, прошу,

— Не говори, что калым мой подобен грошу,

— Дороже злат мира всего — любовь.

— Матушкой новою станет мне свекровь.

— В новую жизнь ухожу, простите меня.

— Вы отпустие, родные, за всё извиня.

— Девичью красоту заберет сокол мой.

— Станет единственный мне и родной.

— За капризы мои, простите меня, прошу.

— С суженым я буду рада и шалашу.

— Не забывайте, родные, дочку свою,

— Молитесь, чтоб не вернулась, и я — молю…

— Дина, милая, пора нам выходить, отец Нуркыз хочет зайти. — сказала Фатима.

Эрис и Фатима вышли. Зашел отец. Он напутствовал обеих невест, потому что Мария была без кровного опекуна.

— Слушайтесь каждая своего мужа. Не перечь ему, не делай ему больно намеренно, храни верность и душой, и телом, будь любящей утешительницей, спутницей. Давай детям самое лучшее, остатки бери себе. Береги имущество мужа и держи свой язык в узде по отношению к его родственникам. — научил Булат.

— Спасибо. — сказала Мария.

Булат завязал красный пояс своей дочери.

— Давай, доча, тебе тоже завяжу. — сказал он и повязал Марию.

В ауле был поздний вечер. Люди собрались на свадьбу. Народ кипел. Дети бегали туда-сюда.

Возле огромного костра собрались воины — только самые близкие друзья женихов. Они стучали в друмы и исполняли лихие бойцовские танцы.

К Тюркюту подлетел Аят:

— Эй, брат! Ты несправедлив — на тебе красный кафтан!

— Братья! Несите его кафтан! Наряжайте! Будет нам две свадьбы!

Войны нарядили и его. Они скакали кругом, стуча саблями о щиты. Когда закрытых белыми покрывалами невест вывел отец Нуркыз, женихи завели свои песнопения:

— Ох, что же делать, что же мне делать? Потерял покой я и сон!

Ум мой разила черною бровью своей, черные косы не дают мне покоя!

Забыть не могу твоих глаз, они — словно звезды

Сияют и ведут за собой, как заплутавшего.

Пропел громко Аят. Войны опускались на колено, а кочевник танцевал свой зажигательный танец.

Настала очередь Тюркюта.

— Ты — моя белая луна, сияешь и заставляешь забывать обо всем!

Увидев тебя однажды, не могу я очнуться,

Пока не станешь моею законной женой!

Твой стан, как тростинка, изгибается на ветре весеннем,

Твои ручки, как струйки белого молока!

Теперь Тюркют выводил свои орлиные движения, быстро и бесшумно пляша ногами.

— А почему Малик бей такой хмурый?

— Ему не нравятся эти обычаи предков. Он за тихие свадьбы — как у скромных верующих. — ответила Фатима.

— Они — молодые. Это единственный день всеобщего внимания и радости за них. Он должен запомниться. — рассудила справедливая Эрис.

Войны пританцовывали вокруг соединившихся пар. Маулен бей танцевал вместе с ними. Глупец начал кружить вихрем вокруг хмурой Эрис. Она отворачивалась, любуясь шествием до шатра бея. Но наглый молодой человек совершал ошеломляющие кульбиты на зависть многим.

Она зло посмотрела на него.

Это не помогло.

— Амина ана! — Эрис позвала маму. Лишь строгий взгляд матери прервал безудержную агонию ее буйного сына. Когда все зашли в шатер и имам начал читать хутбу никяха, наступила тишина.

Через полчаса влюбленные стали законными супругами.

Пиршество было в самом разгаре. Эрис стояла на раздаче беднякам. Она накладывала горячую похлебку из огромного казана всем, кто подходил.

Маулен стоял поотдаль и нагло наблюдал, прислонившись спиной к чьей-то юрте. Эрис молча делала свою работу, сосредоточившись на ней.

Через некоторое время Эрис не стерпела и пожаловалась Малику, сказав, что не хочет идти на крайние меры и проливать кровь члена его семьи.

Этого было достаточно. Вот так скандально закончился для неё этот праздничный вечер.

Она пошла к себе. Греков в шатре не было. Эрис решила, что они на улице. Прождав немного, Эрис вышла. Но не нашла их и там.

— Альп! — она обратилась к караулу. — Где греки из моего шатра?

Но он ответил, что не видел. Аул уже стих и все разошлись по юртам.

Эрис переоделась в форму и пошла к Малику. Она застала Фатиму за поисками Беркута.

— Дина. Я ищу его везде, его нет! — сказала едва сдерживающая слезы мать.

— Айтогду! Почему не следишь за братом?! Ты его видел?! — крикнула Дина.

— Я видел, как сегодня он играл с той девочкой. Но постеснялся позвать его. — ответил сын бея.

— Проклятье… — выругалась Эрис. — Фатима хатун. Я и мой отряд уходим искать Беркута. Пока не говорите бею, дабы избежать трагедии. Тот, кто сделал это, может не пожалеть ребенка. — Фатима сокрушилась. — Я обещаю тебе, сестра — все будет хорошо.

Эрис тихо собрала отряд и уехала в ночи.

Глава восемьдесят первая

Маулен и Малик выясняли отношения. Амина хотела помирить их. Малик просил братишку отстать от девушки-война и не позорить её.

Маулен не думал, что все обернется так. Он был уверен, что Дина просто проявляет девичью строптивость. Но теперь он начал думать, что она любит другого.

Эрис почувствовала себя вновь живой и свободной, занимаясь своим делом. Они прочесывали округу и искали следы, куда могли бы уйти похитители. Как назло, начался снегопад. Они успели выяснить, что греки увели Беркута недалеко за стойбище, а оттуда их забрали два всадника.

— Я знаю, куда увезли ребенка! — проговорила Эрис, сжимая в руке ком холодной земли.

— Это монголы? — спросил Герей.

— Нет, братец, если бы. Вперед, в крепость соседей! — произнесла Эрис.

— Абла, ты серьезно? — спросил Таштемир.

— Как видишь, братишка.

— Поехали, вторгнемся и вытащим его. — сказал Атсыз.

— Я пойду туда одна. Только вы поможете мне зайти внутрь. Я не могу подвергать опасности малыша. И вас терять я не планирую. Если бей пойдет войной, ребенка просто убьют. Если вы пойдете со мной — мы попадемся. Помогите мне — рубите самое тонкое и длинное дерево. Очистите его от сучьев и сделайте шесты. Уже на месте свяжите их крепко-крепко. Вы поможете мне взобраться и уйдете. К утру все прояснится. — глаза Эрис были уверенными. Только она знала истинную натуру их врага.

Они быстро сделали все, как просила Эрис. Всадники, держа срубленное и подготовленное дерево, направились к греческой границе, объезжая посты.

— Какой красивый мальчишка! — говорил Гавриил Тарросу. — Неужели это сын пастуха? — он захохотал.

— Это сын бея. И теперь он у тебя в руках. Захочешь — отступит. Захочешь — пойдет войной.

— Войны мне не надо. Ах Таррос-Таррос. Признаю — задобрил ты меня, коварный плут… Пусть его отец убирается с моей земли вместе со своими палаточниками. А сынишку оставим себе. Это называется — залог кровью. Крестим тебя. Назовем… Как назовем его, Таррос?

— Георгий. Он же хазарянин. Тюрок.

— Ты — гадкий и мерзкий! Сюда придет мой отец и отрубит вам всем головы! — кричал и трепыхался Беркут.

— Что он пищит? Тео, переведи. И не капли слез, надо же. — Таррос улыбнулся. — Настоящий воин. Ты станешь лучшим рыцарем в этой крепости, Георгий! — восторженно говорил Таррос. — Я сам воспитаю тебя, как спартанца.

— Отпустите меня! А ты, — он указал на девочку. — Предательница! Лгунья! Моя сестра Дина четвертует тебя!

Тео переводил его ругань.

— Отпустите семью этих людей. — приказал Таррос. — Молодцы.

Мужик и девочка быстро уходили, радуясь за себя.

— Толстяк! Мой отец приведет войнов. Они убьют вас всех, как убили монголов! — Беркут плюнул на Гавриила.

— Заприте гаденыша в темнице, пока не научится правилам поведения. Агейп! Агейп, черт тебя побери, иди и найди с ним общий язык, женщина! — заорал Гавриил.

Агейп пошла в темницу. Она ужаснулась выходке командира Тарроса. Но слушать Гавриила ей всё же пришлось.

Эрис приблизилась к крепости. Ее волнение увеличивалось, когда она видела высокие стены и смотровые башни — барбаканы и тенали, на которых стояли караульные.

Всадники спешились.

— Обойдем и посмотрим, где мне будет легче всего забраться.

Они осторожно передвигались у ближайшей стены крепости. Эрис приметила окошко стрельцов — амбразуру. Оно было расположено ниже верхушек — бойниц гигантской стены, сделанной из камня. На широких машикули расхаживали солдаты.

— Вы по моему сигналу положите ближайших караульных. Стреляйте в нижнюю часть туловища — они должны упасть к нам, а не к себе. Хотя это все уже непредвиденные обстоятельства…

— Сестра. Может ты передумаешь? — попросил Ирбис. — Это же сумасшествие!..

— Ирбис. Я должна бею. Я спасу его сына и отдам долг. Стану свободной… Аллах поможет мне.

Воины расстреляли стражей, стоящих ближе к ним. Некоторые свалились с огромной высоты на землю. Солдаты стащили их в кусты.

— Сестра… Прощай и не поминай нас лихом! — попросил Туран.

— Прощайте, мои боевые братья. Если я паду — паду мученицей. Я не боюсь умереть. Я больше боюсь этой жизни, братья.

Идите к нашим, скоро утро, расскажете бею. Всё, по местам! Толкайте меня вперед. Не останавливайтесь, иначе я упаду и разобьюсь насмерть, не успев взойти. — она улыбнулась. Войны покачали головами. Было тихо-тихо и морозно. Снег шел мелкими жесткими крупицами, от которых стоял тонкий, еле уловимый звон. Небо светило красноватым оттенком. Пахло зимой.

Солдаты взялись за край очень длинного сборного шеста. Эрис крепко взялась за его верхушку. Они все начали бежать. Эрис по инерции начала взбираться наверх. Она бежала вверх по стене, пользуясь силой отряда. На такие хитрости способны только разведчики. От усилий ее ладони и пальцы жгло.

— Бисмиллях, помоги, Боже… — последние мгновения. Эрис повернула голову — Ее солдаты внизу были совсем маленькими. Здесь, наверху, дул пронзающий ветер, от которого слезились глаза. Острые снежинки кололи лицо.

Окошко! Эрис схватилась за ледяные края камня. Она подтянулась и ввалилась в узкое отверстие. Не успев отдышаться, пришлось убить ошеломленных стражей. Войны Кокжал уехали, разобрав шест и увезя его части с собой.

В стенах крепости было тихо. Караульные ходили, проверяя, все ли в порядке. Эрис переоделась в византийскую форму. Она надела кольчужный капюшон и шлем. Эрис оттащила умервщленных в угол и забросала своими доспехами, накрыв накидкой одного солдата.

Она кралась вдоль стены. Шипение факелов разбавляли отдельные шаги. Эрис не имела понятия — куда же ей идти. Все же она пошла вниз — в темницу.

Эрис шла вперед. Она видела перед собой двух болтающих на посту солдат.

— Поу пигайнейс? *Куда ты? (греч.) *

— Гиа лиго. *Отлить (греч.) * — грубо отрезала девушка.

— Ой Thаррос да сас ксефлоудисоун! — *Таррос с тебя шкуру спустит! (греч.) * Они захохотали. Эрис махнула рукой и прошла мимо.

Эрис продвигалась дальше. Она шла мимо залов и комнат. Планировка заставила ее поплутать.

Круглая лестница петлями вела на этажи. Крепость была огромная. Но и она оказалась тесной.

Из проема на одном из ценакулов она услышала знакомый голос — из далекой комнаты вдоль дромоса раздавался негромкий, но внятный голос Тарроса. Он читал 24 псалом Давида в Кантус Планус. *с 13 века традиционный плавный распев псалмов у западных католиков* Эрис не забыла этот тембр и не перепутает его ни с кем.

— К Тебе, Господи, возношу я душу мою,

на Тебя, мой Бог, уповаю.

Да не буду я постыжен;

да не будут враги мои торжествовать.

Господи, покажи мне Твои пути,

стезям Твоим научи меня.

Наставь меня в Твоей истине, научи меня,

потому что Ты — Бог моего спасения,

и я всегда на Тебя надеюсь.

Вспомни, Господи, любовь Свою и милость,

потому что они извечны.

Не вспоминай грехов моей юности

и проступков моих.

По милости Твоей вспомни меня,

потому что Ты благ, Господи.

Господь благ и праведен,

поэтому наставляет грешников на путь.

Все пути Господни — милость и верность

к хранящим завет Его и заповеди.

Ради имени Твоего, Господи,

прости вину мою, хоть она и велика.

Кто есть человек, боящийся Господа?

Господь укажет ему, какой путь избрать.

Он будет жить в благополучии,

и потомки его унаследуют землю.

Глаза мои всегда обращены к Господу,

ведь это Он извлекает ноги мои из сети.

Обратись ко мне и будь милостив,

ведь я одинок и измучен.

Скорби сердца моего умножились —

спаси меня от моей беды.

Посмотри на мое горе и муки

и прости все мои грехи.

Посмотри, как много моих врагов,

какой лютой ненавистью ненавидят меня!

Сбереги мою жизнь и избавь меня,

от позора меня спаси,

ведь я нашел в Тебе прибежище.

Эрис слышала его голос. Ее нутро дрожало. Она до сих пор не верила в превратности судьбы, столкнувшей их.

— Я бы просто убила тебя. Молящееся зло… — ей пришлось уйти подальше.

Теперь она сама начала молиться, чтобы ее не поймали.

— Аллах — нет божества, кроме Него, Живого, Поддерживающего жизнь. Им не овладевают ни дремота, ни сон. Ему принадлежит то, что на небесах, и то, что на земле. Кто станет заступаться перед Ним без Его дозволения? Он знает их будущее и прошлое. Они постигают из Его знания только то, что Он пожелает. Его Престол объемлет небеса и землю, и не тяготит Его оберегание их. Он — Возвышенный, Великий. — постоянно шептала она. — Посланник и верующие уверовали в то, что ниспослано ему от Господа. Все они уверовали в Аллаха, Его ангелов, Его Писания и Его посланников. Они говорят: «Мы не делаем различий между Его посланниками». Они говорят: «Слушаем и повинуемся! Твоего прощения мы просим, Господь наш, и к Тебе предстоит прибытие».

Эрис шла, проходя солдат. Некоторые дремали. Некоторые стояли и не обращали на нее внимания. Пару постовых спросили, куда она идет. Эрис ответила — по поручению диоикитиса Каллергиса. Эрис тихо говорила про себя слова Аллаха:

— Аллах не возлагает на человека сверх его возможностей. Ему достанется то, что он приобрел, и против него будет то, что он приобрел. Господь наш! Не наказывай нас, если мы позабыли или ошиблись. Господь наш! Не возлагай на нас бремя, которое Ты возложил на наших предшественников. Господь наш! Не обременяй нас тем, что нам не под силу. Будь снисходителен к нам! Прости нас и помилуй! Ты — наш Покровитель. Помоги же нам одержать верх над неверующими людьми.

Эрис произнесла последние слова из суры Бакара. И ее волнение проходило.

— Эй! Стой! — крикнул бежащий к ней караульный. — Стоять! Сними шлем! — их было двое. Эрис вытащила метательные ножи и бросила в них, попав в горло каждому, не оставив им шанс на зов подмоги.

— Тяжелые,.. гады… — Эрис затащила их в темный углы.

Она прошла дальше, двигаясь к лестнице, ведущей вниз. Девушка бесшумно промелькнула мимо залы Гавриила. Тот сидел на своем троне. Он пил вино и беседовал с двумя женщинами. Дубовая дверь была приоткрыта. Они хохотали так, что по коридору гуляло эхо.

— Мерзкий прелюбодей…

Эрис двигалась к заветной цели. Ее сердце клокотало в горле. Ей нетерпелось увидеть — права ли она.

К темнице вел мрачный коридор. Воздух в нем был спёртый и тяжелый. Несмотря на холод, там воняло затхлостью. Сырость и плесневелый дух ударили ей в нос. Ноги ее ощущали скользкие, шлифованные от частых шагов, выложенные камни ксистоса.

В сумраке вырисовывались фигуры постовых.

— Господи, помоги мне. Помоги, Боже… — Эрис прошла вперед, прижимаясь к стене, леденящей спину. Она видела пятерых.

Девушка громко крикнула, делая свой голос как можно грубее:

— Фроура! О диоикитис Thаррос моу биетаксе на то феро то пайди! — *Постовой! Таррос приказал мне привести ребенка к нему! (греч.) *

— Кай пойос аллос эйсай? * А ты еще кто такой? (Греч.) * — К ней повернулся здоровенный мужик.

— Соу едоса тин парангелия. Препей на досо стон Thаррос тин апантиси сас? *Я передал его приказ тебе. Мне передать Тарросу твой ответ? (греч.) *

— Кала. Перемене эдо. *Хорошо. Ждиздесь. (Греч.) *

Он отошел. Его товарищи покосились на Эрис.

— Зачем ему ребенок сейчас? Он только заткнулся. Щенок скулил полночи. Он даже кусался. — солдат засмеялся.

— Спросишь у диоикитиса Каллергиса, как увидишь. — ответила Эрис.

— Кирия Агейп сидит с ним. Красотка совсем ума лишилась, как старшину Леона зарубили.

«Вот невезуха! Черт побери!!!»

— Любовь-любовь. — произнесла Эрис без эмоций.

— А ты с какого отряда? Что-то я тебя не помню…

— Я — нищий брат. Неимущий слуга Божий. Стрелок.

— Ясно. Развелось тут вас… — недовольно буркнул солдат.

Послышались крики Беркута. Потом женский голос завопил, что ребенка бить нельзя. Ругань солдата и удар.

— Забирай гаденыша. — он швырнул Беркута в руки Эрис. Она схватила его и потащила. Агейп наблюдала дикими глазами. Беркут брыкался и дергался.

— Аккуратно! Он же — ребенок!

— Кирия, не беспокойтесь, все будет хорошо! — сказала Эрис, уходя. — Идите к себе!

— Подонки… — заплакала Агейп.

Эрис тащила отчаянного Беркута подальше от охраны.

Пройдя по темной катакомбе, она склонилась к нему и прошептала.

— Корыкпа. Сенинлейим. *Не бойся, абла не оставила тебя здесь одного. (тюр.) *

— Абла!!! — вскрикнул он.

— Даха сессыз. Даха сессыз! *Тише. Тише (тюрк.) *

— Бул ашагылык бичлер саваджи вурду. Онларын ушуну алакарым… *эти мерзкие ублюдки ударили война — я отомщу им. (тюрк.) * — он заплакал, но быстро вытер слезы. Чумазый и напуганный — лицо малыша осело.

— Даха сонра. Потом. Месть оставь своему отцу. Пошли!

Плана пока не было. Нужно было дождаться утра и выбираться из крепости.

Агейп тихо шла следом за ними. Солдаты побежали навстречу Эрис — утренняя смена караула обнаружила трупы у окошка.

— Стекомай! Стекомай! Аксос! Аксос!

Стоять, тревога!

— Бисмиллях! — Эрис начала сражение. Уложив троих мечом, она потянула Беркута за собой.

— Вы что, что вы наделали! — орал Маулен на бойцов Кокжал. — Как вы могли оставить ее?!!

— Это был приказ. А приказы не обсуждаются. — отрезал Атсыз, ничуть не млея перед младшим беем. Закалка командирши воспитала их.

— Видимо, ты еще не понял, Маулен, кого из себя представляет уважаемая всеми нами Дина абла. — сказал Малик бей. — Теперь пойми. Иншааллах, тебя это образумит.

— Поехали, брат! — произнес Маулен.

— Что она сказала? — спросил бей у солдат.

— Рассказать Вам к утру. — ответил Ирбис.

— Мобилизируем войско. Мы идем на Белокому. — произнес решительно бей.

— Брат!!! Он же этого и добивается! Он за этим только и украл племянника — чтобы ты пошел на их крепость. Ты останешься виновен во всём перед султаном!

— Что ты предлагаешь? Давай — ты же у нас умный мальчик. Не то что я — деревенщина.

— Я пройду в крепость с товарами. Но в повозках будут прятаться войны Баяты. Солдаты Кокжал помогут мне. Мы найдем Эрис и Беркута и вытащим их.

— А как же твое задание?

— Я уже выполнил его. Мне осталось найти свидетеля, чтобы разоблачить истинного Тарроса перед правителями.

— И где ты его найдешь?

— Мне кажется, я уже знаю, кто это… — загадочно сказал Маулен, сверкая глазами.

Альвизе Гварди приготовился к афере.

Глава восемьдесят вторая

— Бежим, Беркут! Давай! — Эрис тянула его. Они оторвались. Беглецы забежали в малюсенькую подсобку и захлопнули дверцу. Сердце малыша выпрыгивало из груди. Его напуганные глаза сделались огромными. Эрис держала его рот рукой, одетой в перчатку. Она сжалась в комок, прижав его спиной к себе.

— Молчи. — приказала она. — Не бойся, я с тобой.

Поднятая тревога наделала много шума. Они могли бы попасться в любой момент. Солдаты с топотом сновали мимо них. Прошло около двадцати минут. От ожидания и духоты пот щипал глаза. Беркут пах мокрым цыпленком. Эрис показалось, что всё стихает.

— Они здесь! — крикнула Агейп, указав на подсобку. Дверца распахнулась.

— Милый мой — я не оставлю тебя! — проговорила Эрис.

Девушка выпрыгнула на воинов, разя всех без разбору. Она делала все, чему научилась за столько долгих лет.

Эрис сражалась до последнего. Она была похожа на рычащую волчицу, бьющуюся со стаей хищников за своего детеныша. Солдаты окружили ее со всех сторон. Раздался громкий ор Гавриила.

Тагаур стоял с победным видом, но все же, он побаивался сумасшедшего воина. Тарроса нигде не было.

— Как ты могла, гадина! — заорала Эрис, смотря на Агейп.

— Я хотела помочь ребенку… — до Агейп только дошло, что Беркут пошел с Эрис по собственному желанию.

— Надо же! — воскликнул Гавриил. Помятый и лохматый — он был не в самом лучшем виде. Оружие Эрис выбили. Её руки скрутили на пояснице. С нее сняли шлем и капюшон. — Баба! А как дерется! Проклятую амазонку тащите в темницу. Пора научить самозванцев, кто в доме хозяин и как следует вести себя! Гадюке дать по десять плетей за каждого убитого человека. Мальчишку тащите туда же — пусть посмотрит на представление.

— Нет! Гавриил… Дорогой, прошу… Он же ребенок! Я присмотрю за мальчиком. Я обещаю… — это был голос Агейп.

— Ты уже обещала однажды, лгунья.

— Я клянусь, что больше не совершу ошибки, уважаемый властедержатель, господин этой крепости. Прошу вас — я запру свои покои. Он будет со мной. — глаза Агейп испрашивали соизволения супруга. Он стоял и смотрел свысока, получая удовольствие от ее унижений. Но, на удивление, согласился.

— Хорошо. Солдаты — уведите ребенка в покои госпожи.

— Абла!!! Абла!!! Дина абла!!! — его пронзительные вопли могли бы разбить каменный валун. Но не их сердца.

— Я вернусь и заберу тебя! Взывай к Аллаху! — выкрикнула Эрис, которую тащили в другую сторону.

— Дрянь паршивая… Сколько людей она положила? — спросил Гавриил.

— В стрельной обнаружили троих. Около хранилища — двое. Сейчас еще троих обнаружили. И тут — семь человек.

— Где шляется командир? У него под носом вторжение!

— Диоикитис за стенами крепости. Там, в зарослях и на вышках обнаружены многочисленные трупы. Он ищет следы сообщников вторгнувшихся.

— Я сам пойду и допрошу ту тварь в женском обличье!

С Эрис сорвали византийские одежды, оставив рубаху и тюркские кожаные штаны для всадников. Она не могла шевельнутся — воинов было слишком много. Ее руки крепко привязали к горизонтальному бревну для пыток. Она видела рядом колесо смерти и множество железных орудий, о назначении которых можно было только догадываться. Но пока что эта участь её миновала.

Ее ноги и руки прикрепили намертво к перекладинам, не оставив малейшего шанса на спасение. Эрис думала лишь о Беркуте. Его душераздирающий крик стоял в ее ушах. Она смотрела на угрюмых солдат, молча исполняющих своё дело. Это было похоже на то, когда обездвиженный, но бдеющий больной ждет действий тщательно готовящегося специалиста.

Солдаты сняли с нее платок. Один принялся мочить плеть в бочке. Но потом приказал другим сослуживцам окатить ее водой с головы до ног. Это был тот самый смотритель темницы. Ее сердце чуть не остановилось — такая ледяная была вода. Ее заплетенные в высокую косу волосы прильнули к телу. Отдельные пряди налипли на виски, скулы, щеки и губы.

— Гадина. Тварь. Кого хотела обмануть?! — он вознес плеть и с размаху ударил Эрис по спине. Солдаты вышли. Хлесткий звук с треском разорвал воздух. Эрис не подала виду и голоса.

«Господь наш! Не обременяй нас тем, что нам не под силу. Будь снисходителен к нам! Прости нас и помилуй! Ты — наш Покровитель. Помоги же нам одержать верх над неверующими людьми. Аллах… Ахад.» — в душе просила она.

— Я сразу подумал, что ты не мужик! Голос как у бабы! — он бил ее с неимоверной силой и ненавистью. Эрис лишь вздрагивала, стиснув зубы и закрыв глаза. — Наш архонт — слишком мягкотелый! Вот дождешься диоикитиса… — он злорадно засмеялся. — Будешь молить о смерти!!

Эрис рвало от боли на куски. Каждая ее клеточка горела от ударов. Током отдавало даже в пальцы рук и ног. Она почувствовала, как незажившая спина начала кровоточить. Эрис почуяла запах крови. Горячая, она начала мочить бинты и стекать ниже.

Ее рубаха на спине превратилась в лохмотья. Бинты под ней пока держались.

«Аллах…

Гад. Чтоб твои руки отрубили! Чтобы ты сдох.»

Ее голова уже кружилась. Ее мутило. Она смотрела на вентиляционную дырку под потолком — небо начало сереть.

Гавриил вошел в темницу. Он приблизился к ней.

— Смотри-ка, какая красота! — огонь от факелов отливал красным на ее блестящем лице. Она грозно смотрела ему прямо в глаза. Ни капли страха. Ни капли уступки.

— С. ка. Кто такая? Ты пришла за сыном бея, положив стольких моих людей? Ты думаешь, это сойдет тебе с рук? Кстати, красивые ручки. — толстый старик прикоснулся к ее рукам, потом сжал ее лицо. — Погоди, Ангелос. Не бей. Такую жалко убивать, не использовав ее красоты. Это ж надо! — мерзкий архонт вытащил свой клинок и разорвал ее рубаху. Он довольно хмыкнул, давя на лицо.

— Говори — с кем пришла и где подельники?!!

Эрис уничтожала его глазами. Она скалилась, рычала и выгибалась. На секунду она уловила страх в глазах ублюдка. Верхняя часть туловища Эрис была туго бандажированна. Она плюнула в лицо Гавриила. Он приказал ударить ее по голове, чтобы Эрис отключилась. Она потеряла сознание.

Таррос вошел в момент, когда архонт почти прикоснулся своими погаными лапами к белой кожи обреченной девушки.

Он видел омерзительное выражение лица Гавриила. Он видел девушку, беспомощно висящую на перекладине. Знакомые безупречные очертания разили его. Но опущенное лицо пленницы не было четко видно. С ее затылка тонкой струйкой стекала кровь. Она доходила до кончика носа и капала на забинтованную грудь.

— Гавриил! — крикнул он не своим голосом. Таррос рывком приблизился.

— О, диоикитис! Смотри, какая птичка попалась! Но эта тварь нанесла мне урон. И я, хозяин сей крепости, накажу ее самым беспощадным способом! — сказал он и начал копошится в своих ремнях.

Таррос не слышал его слов. Он не спрашивал разрешения. Он повернул лицо Эрис к себе, взяв его ладонью. Он был ошарашен. Изумленное ошеломление выразилось в его глазах. Его черные брови вскочили ко лбу. На миг он замер. Гавриил уставился на него и обомлел. Таррос быстро посмотрел на её живот. Он осторожно прикоснулся пальцами к старому шраму Эрис. Командир повернулся к Гавриилу.

Гавриил попятился назад от ужасающего, разъяренного взгляда командира. Его желваки дергались, а ноздри расширялись и сужались. Гавриил услышал его гулкое, бешеное дыхание.

— Таррос, ты что?! — произнес Гавриил испуганным голосом.

Таррос вытащил свой меч. Он пошел на него. Гавриил пятился назад.

— Отставить, Таррос, ты в своем уме! — завопил он. — Стража!!!

— Никто никогда не смеет прикоснуться к моей Эрис! — Таррос размахнулся. Голова архонта с глухим звуком покатилась по полу тюрьмы. Таррос повернулся к палачу.

— Диоикитис, пощадите, я выполнял приказ! Диоикитис! — взмолился Ангелос, падая на колени. Таррос отрубил ему руки от самых плеч.

— Ты подохнешь медленно. — он вставил грязный меч в ножны и пнул своего подчиненного.

Таррос подошел к Эрис. Ее запястья посинели. Глаза командира мгновенно поменяли лютую свирепость на жалостливую нежность. Он начал клинком перерезать толстые веревки. Обмякшая девушка упала в его руки.

— Эрис-Эрис… Как же так! Разве такое бывает в жизни? — он плакал. Он с закрытыми глазами нежно прикосался лицом к ее шее. Таррос вдыхал ее запах. — Господи… — он убрал пальцами прилипшие к вспотевшей коже волосы. — Агапи моу… — Таррос сел на пол и легонько потряс ее лицо. — Очнись, родная моя…

Солдаты прибежали на адский ор Ангелоса. Они увидели тело архонта и умирающего сослуживца в лужах крови. Рядовые молчали. Таррос укутал истерзанную девушку своей накидкой, он поднял Эрис и начал направляться к выходу.

— Диоикитис! Уже утро. Позволите ли Вы открыть ворота крепости? — спросил капитан у уходящего командира.

— Нет. Впускать только с моего разрешения. Пришлите ко мне лекаря. Быстро! — он зашагал к своим покоям.

Агейп совершила роковую ошибку. Ее терзали душевные муки. Беркут сидел в углу на полу, закрывшись от нее руками. Она пыталась погладить его по голове. Но ребенок оттолкнул ее. Он с ненавистью смотрел на Агейп.

Девушка вышла на шум. Она заперла Беркута.

— Архонт мертв!

— Что значит, мертв?

— Госпожа, господина Гавриила убили. — ответил запыхавшийся солдат.

— Кто?

— Мы не знаем. Не знаем.

Девушка пошла выяснить. Она спустилась в темницу. Но солдаты запретили ей входить.

— Где диоикитис? — спросила она.

— Он у себя. С пленницей. — Агейп испугалась, что ее глупость обернется тем же, от чего она сама пострадала вчера. И Агейп решилась. Она пошла в покои Гавриила.

Эрис лежала на животе на амфикефали Тарроса. Сквозь его накидку просачивалась алая кровь.

— Давай, сделай все возможное! — Таррос повысил голос на лекаря. Руки врачевателя дрожали — он смешивал снадобья в ступке. — Останови кровотечение. — Таррос открыл спину Эрис — на ней не было живого места, сплошное кровавое месиво на фоне обширного незалеченного ожога. Он засучил рукава.

— Проклятье! — ругался он, быстро разрезая бинты и вытирая её. Таррос приложил холодную повязку к ране на голове. — Никто не остался безнаказанным, Эрис. Теперь я никогда не оставлю тебя. — приговаривал он на удивление лекаря. — Добавь больше обезбаливающего!

— Диоикитис. — через некоторое время тот протянул мазь.

— Я сам. — Таррос грубо вырвал ступку из его рук. Он начал мазать сечения. Это было трудно, но он старался. От мази кровь постепенно начала темнеть и сворачиваться. — Все, выходи отсюда. — сказал командир лекарю. — Остальное я сделаю сам.

— Как прикажете, диоикитис. — он поклонился и вышел.

Таррос обработал раны Эрис, измазавшись сам. Он осторожно пригладил и обтер ее волосы, наложил повязку с лекарством на затылок.

Когда оказание первой помощи было закончено, он накрыл ее. Диоикитис встал на колени рядом с ложем, поближе к ее лицу. Таррос разглядывал его. Оно ничуть не изменилось. Он проверял — дышит ли она.

Таррос смотрел на Эрис. Он не верил, что такое могло произойти в действительности, наяву.

— Неужели ты жива, моя любовь? Господи… — он протер лицо и медленно выдохнул. — Не может быть… — девушка, так внезапно ворвавшаяся в его жизнь и перевернувшая ее; та, о которой он мечтал с самой первой их встречи, и он сделал все возможное и невозможное, чтобы завладеть ею… Та, которая так сильно любила только его. Только его… И так же сильно возненавидевшая Тарроса в один единственный проклятый день казни чертовых Каннареджо. Лучше бы он этого не делал… Нет, он правильно все сделал, нарушив приказ Дожа. И он не жалеет, что перерезал глотку смазливому Антонио ценой собственной блестящей репутации.

— Любовь моя… Жизнь моя… Господи, помоги ей, прошу… Ты услышал, услышал молитвы грешника, сделав для меня невозможное. Ты же видишь, Боже, как я нуждаюсь в твоей рабе… — он вытирал слезы. Таррос взял в свои ладони, забывшие ощущения женского тепла и нежности, руку Эрис. Ее рука была такая же на ощупь, как много лет назад. И от нее исходило такое же благоухание. Как и тогда. Этот аромат ее волос, ее кожи заставлял голову Тарроса кружиться. Он видел ее шрамы на руках и представлял, как Эрис было больно, когда она их получала. И нутро его обожгло так же сильно, как когда-то кончик меча работорговца обжигал её. Командир мысленно проклинал того, кто принес страдания его Эрис. Но эти розово-чайные отметины не показались ему безобразными. Наоборот, ему показалось, что они придают её облику неповторимый шарм. Таррос думал о том, сколько всего ей предстояло пережить в своей нелегкой жизни. Он дошел до того места, где Эрис — чья-либо жертва. Или женщина.

Она стала еще привлекательней. И его уже охватил гнев, и ревность потоком хлынула на него, затмевая разум. Его буйную голову начала разрывать кровь, подступившая к голове.

— Мое кольцо. Его нет. Зачем ты сняла его? Чтобы окружающие думали, что ты одинока? Или он?.. — эти раздумия, что Эрис за столько лет, люто ненавидя его — стального тирана, лишившего ее родных людей, нашла себе другого, начала страшно терзать его.

«Конечно, такие, как ты, не ищут себе кого-либо. Эти кто-то всегда ухлестывали за тобой сами.» — вертелось в его мыслях.

Он забыл о том, что только что зарубил Гавриила. Венценосного владельца огромной территории Никеи. И теперь ему предстоит стать местным властедержателем. Точнее, не хотел думать об этом. Не хотел вспоминать, сколько проблем и забот принесет ему эта смерть. Но Гавриил получил по заслугам. И как он может вспоминать о делах, когда рядом его Эрис, так нежданно появившаяся — будто его ожившая мечта?

Он осторожно приподнял край окровавленной простыни — раны от плети на ее коже зияли. Кровотечение остановилось.

— Слава Богу.

Приди в себя, моя любовь. — прошептал Таррос.

Эрис была похожа на спящего ребенка. Очень бледная. Такая же невинная, как в прошлом. Нет, она не могла принадлежать кому-то, кроме него. Эти мысли придавливали его к поверхности земли своей тяжестью.

Ожоги на спине… Господи, чего только она не натерпелась в своей жизни? Они совсем свежие. И если бы не тонкая кожа под ними, Эрис не пришлось бы так туго. Если бы не удар по голове, он мог бы услышать ее волнующий голос. Увидеть ее улыбку.

Но стала бы она, воительница тюрков-сарацин, улыбаться? И, тем более, разговаривать с ним?

Это были его переживания. Но он слишком истосковался по дорогой сердцу женщине. И теперь, любуясь, насыщался спокойствием. Были только эти священные минуты. Неважно, что будет позже.

— Я здесь. Не бойся. Я больше никогда не отпущу твою руку. Не отпущу, родная…

Таррос упивался ею. Он не мог насмотреться на Эрис. Это было чудом.

— Агапи моу. И зоу моу. Ден эчете идеа посо асчима эниоса чорис эсена… *Любовь моя. Жизнь моя. Ты даже не представляешь, как мне было плохо без тебя… (греч.) * — шептал он, целуя ее ладонь. Он боялся, что Эрис снова покинет его. — I nostri cuori sono collegati. E non puoi cancellarlo. Non dimenticare. Persino la morte stessa si ritirò alla vista di questi sentimenti. *Наши сердца связаны. И такое не сотрешь. Не забудешь. Даже сама смерть отступила, увидев этичувства (итал.) *

Ее пепельные бровимучительно изогнулись. Влажные губы приоткрылись, вдыхая воздух. Эрис издала чуть слышный, слабый и короткий стон. Таррос весь напрягся. Неужели она придет в себя, и он снова увидит ее горящие зеленые глаза? И она позовет его…

Теперь Таррос никогда и ни за что не отпустит ее. Даже если она будет отчаянно сопротивляться. Даже если придется навсегда приковать ее к железному столбу кандалами. Он решил, что никто и ничто не сможет разлучить его с Эрис в этот раз.

— Диоикитис! Диоикитис! — это был голос капитана. — Выйдите. Прибыл Альвизе. Принкипас мертв. Вас ждут дела. Казначей привез большую партию товаров и просит пропустить его. — говорил он в дверь.

— К черту Альвизе. — недовольно пробурчал он. — Сам разберись! — Он повысил голос.

— Так нельзя. Диоикитис… Правила. Вы должны заняться им.

— Che cazzo vuole?! *Какого х.я ему надо?! (итал.) * Иди и сделай все сам.

— Но командир! Это не в моих полномочиях…

Он немного помялся. — Открой ворота и всё! — его голос с трудом вырывался из груди. Командир, глубоко вдохнув аромат своей жены, аккуратно положил ее ладонь на постель. Он погладил ее лицо и волосы.

— Командир, ему нужен главный!

Ему пришлось встать, стряхивая с себя грезы и желания.

Таррос вышел, до последнего не отрывая глаз от Эрис.

Он закрыл дверь на ключ.

— Гамименос! *За. бали! (греч.) * Что произошло? — опять надев маску бескомпромиссности, он подошел к капитану.

— Не знаю. Говорит — срочно надо к Гавриилу.

— Alvize cazzo. *Е. анный Альвизе (итал.) * — он направился в залу Гавриила. Теперь ему придется принять на себя правление крепостью. А это экономика и правоведение.

Таррос не видел, как из огромных тюков, завезенных в амбары, вылезли войны Кокжал. Он не слышал звон их орудий. Он решил дождаться Альвизе и дать ему свободу в принятиях решений, касающихся экономики и рынка. А затем пойти к Эрис. И если она будет проклинать его, он будет доказывать свою любовь ежесекундно, весь остаток своей жизни — пока Эрис не простит.

Он моментально захотел бросить все. Оставить черное прошлое и начать жизнь заново с любимой женщиной. И пусть фанатик магистр катится ко всем чертям.

…Ее сознанье тревожило что-то непонятное, едва осязаемое.

Дина открыла глаза. Она пришла в себя от запаха, от пряного и знакомого аромата. Он казался ей настолько близок, словно вседа был рядом.

Дина лежала лицом вниз с закрытыми глазами на подушке и вдыхала то, что привело ее в чувства. Все её нутро вдруг пронзило, словно ледяным копьем. Дина узнала его. Такой запах имел только Таррос. И даже по прошествию всей жизни она узнала бы его из тысяч.

Дина, открыв глаза, хотела было встать — только страшная жгучая боль дала знать о себе. Спину разрывало и она бешено пульсировала. Голова раскалывалась и кружилась.

— Аллах, помоги, прошу…

От боли она часто и неглубоко вдыхала. Дина с трудом села. Ее ноги слегка опухли. Может, от холодной воды, может от исполнения приговора. Она не понимала, где находится. От потери крови ее онемевшие руки дрожали. В глазах зеленело. Уши закладывало.

Эрис-Дина осмотрелась.

Комната была пуста. Ничего лишнего. Никаких украшений и излишков быта. Жесткая амфикефаль. Чистота и порядок. Стол у окна с разобранными бумагами. Стул, на спинке которого висела толстая зимняя куртка офицера византийской армии. Из грубой бордовой ткани на подкладке, с желто-золотой вышивкой и флагом. Небольшой шкаф в углу комнаты. Над кроватью висело распятье из орехового дерева и черные четки с крестом. Воздух пах мужским холодным благовонием.

Эрис оглянулась на спину. Слой спекшейся крови блестел глянцем.

Эрис помнила удар по голове. И рожу Гавриила.

Эрис искала глазами, что можно одеть. Она медленно встала и пошла к шкафу, прижав к себе окровавленную простынь. Она открыла дверцу. Здесь было мало вещей. Чистые, они висели аккуратно. Эрис увидела свадебную котту Тарроса.

Там, где находится самый большой сгусток человеческой души, глубоко в груди, больно сжало. Эрис испытала физическую боль. Она прикоснулась к шелковому наряду. Всего лишь одна вещь способна вытащить багаж давно забытых воспоминаний из самых глухих закоулков разума. Она поскорее отодвинула котту, выбрав простую рубаху.

— Прости меня, Господи… — она надела ее. Потом начала искать, чем покрыть голову. Ничего подходящего, кроме накидки с капюшоном, не было. Она стащила ее с деревянной вешалки. Под накидкой висел белый шарф. Эрис замерла. Она будто бы видела наяву. Осязала. Чувствовала и слышала.

«…Жаркий летний день. Эрис спряталась за деревом. Она насмехалась над Тарросом, тайно наблюдая. Сумасшедшая критская свадьба была в самом разгаре. Эрис любовалась всегда серьезным командиром, который сейчас выглядел растерянным и беспомощным. Девушка разглядывала его и улыбалась. Она смотрела, что он будет делать, не увидя ее.

— Эрис! — Таррос искал её глазами. — Эрис, ты где? — он чуть не наступил на собаку, спокойно лежащую в пыли посреди хаоса.

— Я здесь! — он услышал со спины её звонкий голос. Таррос повернулся.

— Добро пожаловать на большую критскую свадьбу! — воскликнула Эрис. Таррос, немного озадаченный и удивленный, улыбнулся.

— Сначала нужно приподнести подарок! — к ним подошла девушка с подносом, — Необходимо выложить что-нибудь весомое. — Эрис вытащила золотые монеты и положила их. Следом за ней так же поступил и Таррос. Девушка улыбнулась и дала им белые повязки.

— И что мне с ней делать? — спросил Таррос, вертя её в руке.

Эрис взяла шарф из его руки и повязала ему на голову. Время остановило свой ход. От ее прикосновения по коже Тарроса прошлись мурашки. Эрис увидела это.

— Вот так! — она засмеялась, смотря на командира.

— А себе что? — спросил Таррос, докрикиваясь до неё через веселый шум.

— Сейчас… — Эрис повязала свой шарфик на изящный стан. — Готово!..»

Она помнила его искренние глаза. Они искрились и превозносили её. Эрис прикоснулась к повязке.

— Зачем ты хранишь все это?.. — еле слышно проговорила она. — Зачем…

Горло Эрис свело от слёз. Они сами закапали из глаз. Эрис накинула капюшон и спешно отвернулась. Его благоухание окутало ее, погрузило в себя и не захотело выпускать. Большим страданием была гудящая от боли спина. Она чувствовала, как рубашка противно прилипает и отлепляется от ее спины на каждом шагу, заставляя раз за разом вздрагивать от нечеловеческой боли. Но её сердцу было больнее. Во много-много раз.

Эрис подковыляла к двери. Та, к ее ужасу и разочароаанию, оказалась запертой.

«О, Аллах, не оставляй меня у этого неверного, у этого кровожадного зверя, прошу…» — дыхание Дины сперло от страха. Она не боялась так бешеных монголов или бесчеловечных разбойников, инфантильного архонта и запрограммированных солдат, но сегодня испугалась до боли знакомого Тарроса. Дина прильнула лбом к двери, тихо плача от безысходности.

Вдруг за дверью послышался шорох. Сердце Дины замерло. Она попятилась назад. Не найдя ничего, никакого оружия, девушка увидела глинянную амфору с водой. Эрис схватила ее и отошла за шкаф.

Замок щелкнул.

Раз, два…

В комнату вошла Агейп. Дина выскочила на неё.

— Сестра, прости меня! — произнесла девушка. — Я думала, ты солдат, забравший ребенка. Я думала, ему грозит опасность. Я не могла оставить это так!

— Я хотела убить тебя, как свидетеля. Но женщин мы не обижаем. Даже таких подлых, как ты! — оскалилась Эрис.

— Мальчик у меня. Гавриил мертв.

— Что? Кто убил архонта?

— Я думала, это сделала ты.

— Нет… — теперь она поняла, что произошло, пока она была без сознания.

— Архонт был моим мужем. Он мерзкий тиран. Я любила другого. Он его убил. Посмотри на моё избитое лицо — никто и не думал за меня заступаться здесь. — она заплакала. — Мой Леон. Он потерял жизнь, заслоняя меня собой. Защищая нашего ребенка…

— Капитан Леон? Он был смелым человеком. — произнесла Эрис. — Достойный враг.

— Я хочу помочь тебе. Но при одном условии.

— Говори.

— Я уйду с тобой. Я не знаю, какова моя судьба в этих стенах. Мне ничего не нужно от этой жизни… Я боюсь, что меня просто убьют родственники мужа или мои родственники. Или командир, если я упущу мальчика… Я боюсь его, хотя он проявил себя с лучшей стороны, похоронив Леона.

— Поговорим потом. Забираем Беркута и уходим. Надеюсь, ты не обманешь меня.

Девушка повела Эрис к себе. Они прятались по углам. Госпожа отвлекла постовых и Эрис смогла незаметно пройти.

— Альвизе Гварди. С сегодняшнего дня управляй экономикой, как тебе вздумается. — произнес Таррос. На его одежде и сапогах была кровь. Его рукава все еще были подняты. Под ногтями и выше запястий Альвизе усмотрел темно-красные следы, которые он не успел смыть.

— А что с архонтом? Где Гавриил? — Маулен с трудом сдерживал себя. Он расстегнул пуговицы на вороте. Он громко сопел. Его горящие глаза опухли и отливали красным.

— Он поплатился за… Впрочем, не твое дело. Приступай к обязанностям и не беспокой меня. Даст Бог, я оставлю эти места навсегда. — он слегка улыбнулся.

— Даст Бог, даст Бог.

Войны Кокжал рассредоточенно проникли внутрь. Подобно теням, они растворились в темных коридорах. Эрис забрала Беркута. Они вместе с Агейп шли к выходу в город. В руках Агейп были ключи от служебных дверей, что находились довольно-таки далеко и тщательно охранялись.

— Сестра! Сестра! — Атабек освистнул ее боевым кличем.

— Агейп! — Эрис схватила ее за руку. — Помощь пришла!

Эрис и Атабек соединились.

— Где остальные?

— Они ищут тебя.

— Мы идем в город. Нам нужны люди, чтобы обезвредить охрану.

— Хорошо. — Атабек покинул их ненадолго. Эти минуты ожидания забрали у тройки по пять лет жизни.

Вскоре появилсь оставшиеся люди. Они, как муравьи или осы, стекались в одно место, не разговаривая друг с другом.

— Вперед.

Агейп шла впереди. За ней шла Эрис, держа за руку Беркута. Замаскированные и замотанные войны шли по обе стороны от них на небольшом расстоянии.

Они прошли хозпостройки, мельницу и конюшни. Далее следовал сад. За ним — полигон.

— Здесь нужно быть поаккуратнее. — произнесла Агейп. Они вновь начали подкрадываться вдоль стены. Полигон был длинный и широкий. Он ограждался казармами, окна которых выходили за его пределы. Их заметили. Атсыз быстро расстрелял пару солдат. Они начали бежать. Впереди был проем в стене. Там находился пост. Они напали на него. Завязалась битва. Она была недолгой. Ключи от маленького пропускного пункта для служебных имелись и у постовых. Агейп открыла дверь. Потом вторую. Перед ними открылся грязный город, находящийся в пределах крепости. Здесь было много людей, среди которых можно потеряться из виду.

— Слава Аллаху! Пошли быстрее! — воскликнула Эрис. Ее ноги отнимались. Тело щекотало от бессилия. Но она не сдавалась.

— Дальше я не знаю, куда идти. Все дороги охраняются кучей солдат. — отчаянно проговорила Агейп.

— Зато мы знаем… — грустно ответила Эрис. Когда-то ее доблестные, но ныне покойные войны, бежали вместе с ней по пустынной дороге. — Идем к рынку.

Они дошли до рынка. Прошли главную улицу и повернули. Теперь нужно было ускорить ход. Они бежали так быстро, как только могли. У Эрис начал заплетаться язык и потеть шея и затылок. Она не могла вздохнуть. Ей казалось, что органы ее живота сейчас упадут на землю, просто выскользнув вниз.

— Абла!!! Кокжал, давай, вставай! — приговаривали войны. Они помогали ей. Эрис еле переставляла ногами. Случайные прохожие косились на них. Вот уже близко дорога из города. Войны начали тащить Эрис на себе. Ее глаза закатывались. Все это было следствием травмы головы и потери крови.

Все плыло. В ушах звенел адский непрерывный шум, похожий на звук сильного сквозняка. Голоса ребят звучали глухим эхом.

— Оставьте меня… — она не могла выговорить и поднять руку. Она мысленно сопротивлялась действием своих солдат. — Идите. Оставьте. Оставьте…

— Никогда. Сейчас дойдем. Найдем лошадей.

Они вышли из города. В глазах Эрис двоилось. Даже троилось.

Дальше были хмурые поля, засыпанные сухим снегом. Они брели к своей границе. Они встретили того самого деда, у которого Гавриил забрал вола. Дед помог им, взяв двух лошадей и телегу соседа.

Они быстро доезжали до своих границ. Наконец родные места встретили их. Они отблагодарили отзывчивого деда. Он помолился за здоровье Эрис. Войны помолились за спасение души старика.

Арслан-альп встретил их. Солдаты Кокжал, Агейп, Беркут и Эрис в полубреде шли к нему.

— Слава Аллаху!!! — он помчался к ним верхом на лошади.

Эрис упала.

— Абла, вставай! Мы скоро будем дома, сестра! — кричал Беркут. — Милая абла… Она умирает? — он пронзил Арслана синевой глаз.

Тот склонился над Эрис.

— Нет, сынок, нет. Что ты, такие, как твоя верная абла, не умирают. Они не умрут. — Арслан протер свое лицо, которое неизбежно начало краснеть от надвигающихся слёз. Снег под Эрис окрасился в алый цвет. Ее лицо стало под цвет белого снега. — Аскарлер! Идите к посту, берите лошадей. Отправляйтесь в Баяты и отвезите их! — он указал на Агейп, Беркута и Эрис.

Носилки для раненых были привязаны к лошади. Эрис вез Атабек. Агейп сидела за Ирбисом, Беркут сидел перед Таштемиром.

Малик мобилизировал войска. Он решил нападать на греков, вопреки предупреждениям. Шли последние приготовления — люди готовили стрелы и точили оружия. Они прощались с родными.

Барабаны Баяты гремели тревожней обычного. Малик шел навстечу вестям, не надев тулупа.

Он видел своего сынишку. Снег искрился под морозным солнцем. Он слепил глаза бею. Воин остановился. Беркут побежал навстечу папе. Крепкие отцовские объятия успокоили ребенка. Малик немо плакал.

— Птенчик мой… Мой баъатур!

— Дина абла спасла меня, отец! Она умирает, папа! — Беркут вытирал слезы. Малик метнулся к носилкам.

— Дина! Дина! — он приказал отцепить носилки и внести ее в главный шатер.

Народ столпился. Войны несли ее. Амина ана и Фатима выскочили к Беркуту. Они не могли нарадоваться спасению ребенка.

Но потом с ужасом заметили Дину — ее красивое лицо начало отливать серым цветом.

— Ой, Аллах! — завопила Фатима. — Помоги ей, Боже! — Она наблюдала, как солдаты вносят ее.

— Мама, не плачь. Такие не умирают. — сказал Беркут, вытирая собственные слёзы. Мальчик крепко взял маму за руку.

Глава восемьдесят третья

Маулен обманом выскользнул из крепости до того, как забьют тревогу. Он оставил Альвизе Гварди позади. Он знал, что бойцы Кокжал справились с заданием. Теперь его целью было уничтожение Тарроса. Он решил ехать в Никею, к Алексису. В его голове не было конкретных планов. Может он зайдет к Иоанну… А может быть, и нет.

Дорога все равно была не долгой. Он ехал попытать удачу.

Командир рвался к Эрис. Он ожидал увидеть ее в сознании. Он хотел вылечить ее. Возродить былое. Оберегать от зла этого мира.

Таррос открыл запертый замок. Он распахнул дверь, в надежде снова увидеть драгоценность своего сердца.

Комната была пуста. Не могла же она испариться? Он в ступоре смотрел на запятнанную амфикефаль. Потом перевел взгляд на открытый шкаф. На полу валялась окровавленная простынь. Он подошел и поднял ее. Его лицо задрожало. Мышцы его задергались. Таррос увидел белый шарф, висевший на виду.

В комнате до сих пор стоял сладкий дух его любимой.

Он начал крушить комнату. Крушить всё. Командир достал меч и начал рубить мебель. Шкаф. Амфикефаль. Окно.

…Через пять минут он сидел на полу, посреди свалки. Его лицо было спрятано в простыне, которой накрывалась его раненая Эрис…

Тревога заставила его выйти из забытья. Он встал. Сжимая в кулаке то, на чем остались ее следы, он поклялся стереть с лица земли Баяты. На пальце Тарроса все еще присутствовало кольцо, которое так давно надела Эрис. Его глаза были наполнены слезами боли. Они соскользнули по колючим щекам. Его душа сокрушалась. Но он привык прятать чувства и желания. Вся его солдатская собачья жизнь — исполнение чьих-либо приказов. Но теперь он будет поступать так, как пожелает сам.

— Тревога! Диоикитис! На нас напали!

Таррос вышел.

— Докладывай!

— Какие-то люди. Непонятно, откуда. Они вырезали постовых и скрылись, забрав мальчика. Кирия ушла с ними.

— Проклятие… — он зарычал от злости. — Ах, Эрис-Эрис… — с горечью прошептал он. — Альвизе… Так вот, на кого ты работаешь на самом деле!

Таррос стремительно шагал на полигон. Командир приготовил свою амуницию к полной боевой готовности. Тамплиер надел белую накидку с алым крестом на груди. Командир построил старшин солдат.

— Войны Христа!!! Господь слышит наши молитвы. Он отвечает на них! Сегодня мы идём на огузов. Сегодня мы растопчем их! Мы заставим сарацин захлебываться в своей крови! Они будут умирать от наших мечей! Их матери, жены и дети будут рыдать над могилами магомедян!!!

— Аминь,

Аминь,

Аминь!!! — раздалось на полигоне.

— Мы заставим пастухов уйти с этих земель, когда-то пренадлежавших Византии — законной наследнице Великой Римской Империи! И эти Империи построили такие же воины как Вы — мои нищие братья, неимущие слуги Божьи! И пусть мы умрем — мы не дадим врагу диктовать свои правила и покушаться на наше!!! Вперед, братья, вперед!!! Не нам, не нам, а имени Твоему дай славу, Боже!

Он перекрестился сам и перекрестил бойцов. Он начал всеобщую мобилизацию.

— Малик! Благодаря Дине Беркут сейчас с нами. — Фатима сидела рядом с Эрис и плача, читала на неё молитвы.

Эрис не шевелилась. Она, еле заметно, дышала. Неглубоко и часто. Ее лицо стало холодным и мертвецки-бледным.

— Я знаю, милая, знаю…

— Иди и отбери у подлых неверных их крепость! Они покусились на святое — на детей! — выкрикнула она.

— Тихо, жена. Мы пойдем на них сегодня. — ответил Малик. — Сестренка… Как мне больно смотреть на сильную духом сестру, которая находится в таком состоянии… Я обещаю, что отомщу за тебя. Отомщу за сына и за всех тех, кого они убили. Аллах, излечи её. Её самоотверженности и доблести позавидуют мои войны. Излечи ее, дабы она оставалась примером для многих. Излечи её, дабы и она познала семейное счастье. Аминь.

— Аминь.

— Передайте ей, что я благодарен ей и никогда не забуду этот поступок.

— Хорошо, Малик. — ответила мама. Она думала — что станет с Мауленом, если Дина погибнет?

— Все, иди. Мы осмотрим ее раны. — сказала Фатима. — Беркут, забери братьев и иди к Нуркыз. И не подходи ни к кому!

Они попрощались с беем. Пришла жена Арслана Айгюль, Мария и Нуркыз с мужьями.

— Абла… — Тюркют альп опустился на колени рядом. Его лицо сокрушалось. Слезы мочили иссиня-черную бороду. — Абла… Ты никогда не думаешь о себе. Ты думаешь обо всех, а о себе забываешь… Абла, столько доблестных мужей, столько верных жен делают за тебя дуъа. Ты встанешь на ноги, Иншааллах, и отомстишь за себя!

Он поднялся. На его место сел Аят.

Он молча стирал быстро идущие слезы и шмыгал орлиным носом.

— Доблестная Кокжал. Моя боевая сестра. Ты слышишь меня — твой брат просит Аллаха дать тебе шифа. Я ни разу не видел твоей слабости. Я не видел твоего страха. Мы многим обязаны тебе, сестра. Тебя можно сравнить с героями прошлого. Твой ум и доблесть — мужские. Я мечтаю, чтобы ты научила моих с Нуркыз детей хитростям воина… Вставай, сестра, вставай — нас ждет тяжелый бой! Вставай, заклинаю Аллахом. — он теребил меховую шапку пальцами. Аят обтер ею лицо и встал.

— Все, быстрее выходите. Нуркыз, забирай детей. Мария — останься.

— Мы уходим. Из-за подлых неверных мы не сможем соблюсти семь дней после никяха. Но пусть Аллах простит нас. И пусть наши жены не обижаются. — сказал Аят.

Они попрощались с плачущими супругами и вышли.

Рыдающая Нуркыз поцеловала влажный лоб Эрис.

— Кто будет смотреть за моим Аятом там, на войне? Сестра, не смей уходить… Ты нужна нам… Не смей, ты должна подарить свою любовь и красоту тому, кто заслуживает тебя. Должна родить детей. Я молюсь за тебя, родная… — Айгюль вытирала слезы и сжимала руку Эрис, потеряв дар речи. Нуркыз вышла, забрав детей.

— Караульный! Не впускать никого! — приказала Амина ана человеку на улице.

Они повернули Эрис на бок. Они сняли окровавленную накидку Тарроса. Мама с трудом отлепила промокшую рубаху. Она открыла ее спину и вскрикнула, закрыв рот обеими руками.

— Ой-ой, Аллах… Ой-ой, Аллах… — запричитала она.

— Тихо. — Мария посмотрела на раны. Они еще кровоточили. — Их уже обработали. Смотрите — мазь. И голова… — она открыла ее волосы. — Замотана. Ее ударили по голове. — Мария молча начала рвать чистую ткань на бинты.

— Кто помог ей? — спросила Айгюль.

— Не знаю… Замотаем покрепче. Обрабатывать не нужно. Кровь уже почти не идет. Ее надо напоить горячим и сладким. — сказала девушка. — Видимо, она потеряла много крови. Пульс почти не прослушивается.

— Сейчас! Я все приготовлю! — Фатима засуетилась. — Моя сестренка встанет на ноги уже завтра, Иншааллах. — приговаривала она, успокаивая себя.

— Я помогу, хатун. — сказала Айгюль, вставая.

Малик построил бойцов. Они на конях отправились к границе. Бей оставил полтину у аула, чтобы стерегли.

— Вперед, воины Аллаха! Мои джундуллахи! Мои степные орлы! Сегодня наша стая пойдет на шакалов! Мы налетим на них и разорвем на куски! Мы уничтожим произвол на этих землях! Мы установим справедливый закон Создателя! Мы сотрем тиранию и зло! Мы отомстим за преступно убитых. Аллах — с нами! Кто желает пасть мучеником — вперед, за мной! Кто хочет к своей любимой супруге, пусть возвращается домой! — крикнул он.

— Аллаху акбар! — троекратно разорвало голодную степь.

Воины быстро неслись на легких конях, подобно ястребам. На скакунов были надеты толстые войлочные попоны. У всех было по нескольку луков, полные колчаны, топоры, длинные копья и легкие дротики. Были и страшные оружия — огромные секиры, булавы с шипами и без.

В это время тяжелые лачины шли на своих конях. Они были облачены в сталь. Франки поверх амуниции надели накидки. Православные остались в бордовой форме Никеи. Тамплиеры пели латинское «Domine» и французское «Saracinier».

Тюрки подошли к границе.

Арслан подтянул своих.

— Как сестричка? — с волнением спросил он.

— Слава Аллаху, держится. Но пока не очнулась. — ответил Малик, огорчив медведя. — На, сегодня знамя Баяты не в руках Дины. — Арслан, плача, взял то, что обычно несла Эрис:

— Верная сестричка осталась с нами. Если бы она ушла тогда, она бы уже стала висак башы… У нее были бы гулямы и своя палатка с шетнадцатью стойками и одной пикой.

— Наша сестричка одна такая. О, Аллах, дай ей шифа.

— Амин.

— Гёш! Гёш! Гёш! — боевые кличи неслись над землей.

— Ур! Ур! Ур!

Половцы со свистом пересекли границу. От топота их коней дрожала земля.

Они увидели врага. Их сталь блестела на заходящем солнце.

Они остановились.

Греки остановились тоже.

Малик поскакал вперед.

Таррос поскакал ему навстречу. Он поднял меч и дал знак лучникам. Греки обстреливали тюрков.

Малик приказал своим разить врага. Они начали обстреливать непрерывно. Черное облако полетело на солдат Белокомы. Тюрки, закрываясь маленькими щитами, начали лавировать. Они не стояли на месте — разделившись на части, они окружали тяжелых конников.

Малик и Таррос скрестили оружие. Они начали бой. Таррос бы в гневе — его Эрис сбежала к дикарям. Он хотел уничтожить бея.

Малик яростно атаковал — его сына посмел украсть этот пёс.

Они бились долго, но никто не мог претендовать на победу.

Тюрки падали замертво. Но они уничтожали больше врагов, чем лачины.

Лачина было тяжело добить. Но тюрки пробивали их сталь насквозь своим оружием и силой. Они налетали и удалялись, вновь и вновь расстреливая и рубя рыцарей.

К Тарросу подоспела подмога. Они заставили Малика прекратить бой с командиром.

Скоро груды трупов усеяли местность. Лачины прекратили атаку и переступили в оборонение.

Еще через некоторое время Таррос дал команду на отступление.

Они начали направляться к крепости. Тяжелое железо не давало скрываться быстро. Их лучники прикрывали уходящие отряды.

— Псы бегут домой! — орал Арслан-альп. — Мы зайдем и туда!

— Отстреливаемся и — вперед, на крепость! — приказал воевода.

Лучники ценой собственной жизни задержали огузов. Теперь тюрки наступали на пятки войску Тарроса.

Таррос уже приблизился к крепости. Его войны залетали в ворота и занимали позиции на и в строении.

Через некоторое время ворота пришлось захлопнуть. Тот, кто не успел, остался на растерзание кочевникам.

— Приготовить катапульты! Жгите огонь — грейте масло! — приказал Таррос.

— Аскарлер! Делаем так, как сделала Дина! Рубите шесты, вяжите и взбирайтесь по стенам, пока они не атаковали нас. Отступаем в лес! — приказал Малик.

— Они что, отступают? — спросил капитан одного из эскадронов у командира.

— Нет… Думаю, хитрый бей что-то задумал. Готовьте арбалеты, как только они появяться — разить. Заряжайте катапульты камнями с греческим огнем. Не дайте им приблизиться! Лейте на них раскаленное масло!

— Малик бей… — Атсыз обратился к нему. — Эта крепость состоит из двух слоев. Тут есть одна заброшенная дорога. Она от полей ведет сквозь стену, во внешний город. Потом, через рынок можно дойти до внутренних стен со стороны полигона. Там есть маленькая дверь для служивых. Разрешите нам тихо вторгнуться. Мы откроем ворота — и Вы зайдите в крепость. Только быстро!

— Вас убьют, Атсыз. — сказал Малик.

— Брат. Только соединив пальцы, получится мощный кулак. Мы вместе можем всё. Мы внесем свою лепту в общую победу. Подходите к воротам через час.

— Братья… У вас был хороший наставник. Идите, и пусть вам поможет Аллах!

Отряд Кокжал и пару войнов ушли. Они не знали, встретятся ли снова.

— Продолжаем работу! — Командовал бей.

Скоро лес начали обстреливать греческим огнем, вынудив тюрков подойти ближе. Они не хотели уходить вглубь и отступать. Заготовки последних были готовы. Масло в огромных котлах еще не нагрелось достаточно сильно.

Арбалетчики стреляли. Но это было слишком медленно — пока стрелок перезаряжал, его убивали быстрые и мощные стрелы кочевников.

— Черт бы их побрал!!! — злился Таррос. — Господи. Я пред тобой! Дай победу твоему угоднику! Тому, кто это заслужил… — говорил он, сложив руки у опущенного лица.

— И Фотиа! — комадовал он огнеметчикам. *огонь (греч.) *

— Властос! — он отдавал команды стрелкам. *стреляй (греч.) *

Но это не помогало. Разъяренный враг начал вторжение в окошки-амбразуры прямо по стене.

— Это еще что такое? — изумился он, смотря на быстро взбирающихся, похожих на пауков, тюрков. Он видел до этого вышки, лестницы. Но таких мобильных и самоотверженных действий — нет.

Из тридцати взберутся двадцать. Из двадцати в живых останутся десять. И все они тайно рассеются и будут продвигаться к воротам посреди бешеного хаоса.

Бойцы Кокжал пересекли пустуюший город. Была ночь. Был комендантский час. Мужчин днем забрали в войска.

Они приблизились ко входу. С ними пошли Тюркют и Арслан.

— Как мы откроем двери? Такие замки ничем не перерубишь! Нам нужен огонь. И кузнец!!!

— У нас есть ключи Гавриила. — ответил Атабек.

— Ты что — шутишь? — изумился Тюркют.

— Сейчас не время шутить. — разведчик достал ключи. Он начал ковыряться в замке. — Не то… Не то… Не то…

— Скажи — Бисмиллях! — вспылил вспотевший Арслан.

— Я говорю про себя!!! — начал нервничать боец.

Замок щелкнул и поддался. Арслан чуть не подпрыгнул от радости.

— Железные прутья с огромными замками, размером с мою башку!!! И на вас есть управа! — он толкнул глухую скрипящую дверь.

— Не болтай ерунды, еще замок.

Они продвинулись вперед и начали ковыряться и тут.

Через некоторое время они ворвались, быстро уничтожая встречавшихся на их пути. Основные силы собрались на башнях и стенах.

Отряд и войны осторожно, под покровом ночи, продвигались к главному входу.

Атабек и Атсыз вели их.

— Прикройте нас. — попросил Атабек. — Арслан-альп. Иди с нами — будешь крутить цепи.

Масло накаливалось. Таррос продолжал обстрел леса, вызвав пожар. Стало светло от зарева.

Люди из Баяты с ужасом наблюдали за красным небом.

— О, Аллах! Сохрани наших детей! — молили матери. Жены молились за мужей, дети за отцов, сестры за братьев.

Эрис начала мотать головой и стонать от боли.

— Девочка моя. Она будто чувствует, что нам тяжко. — Амина ана читала Коран рядом с ней.

— Аллах… Господи… — шептали ее губы в бреду. — Я не приму, Таррос. Не приму тебя… Где мой брат Никон… Аргос… Атрей… — она еще находилась в звенящей тьме. Она проговаривала все имена критян. — Таррос, я ненавижу тебя… Мой ребенок… Мой сынок… Это только мой сын… — Мария понимала всё. — Где Мерген… Где все они… Я хочу к Вам… Бабушка… Каллиста… — ее начало выворачивать наизнанку. Она выгибалась на корпе, пустые потуги анаболии выжимали её.

— Дина! — закричала Фатима. Она боялась, что из напрягавшейся Дины начала выходить душа. — Дина!! — Рыдала жена бея, хватаясь за голову девушки и прижимая ее к полу. — Аллах, помоги!!!

Амина ана начала читать быстрее. Она плакала и ее руки дрожали. Мария и Айгюль сжимали ее дергавшиеся руки.

— Давай, брат! — крикнул Атабек Арслану и побежал вместе с ним. Сонмы и сонмы войнов могли разорвать их на куски. Но пока их прикрывали взобравшиеся братья. Они раскидывали всех, кто впереди. Войны подошли к механизму. Они быстро-быстро начали раскручивать цепи. Монотонные звуки, скрежет и звон — ворота начали медленно опускаться. Почти половина.

— Гёш, гардашлар! Аллоху акбар! — крикнул Малик, поведя быстрых всадников за собой.

Таррос сверху наблюдал, как многочисленный враг серой стаей направился в сторону ворот.

— Командир! Диоикитис! — его солдаты запыхались. — Ворота! Тюрки захватили их!

Таррос страшно разозлился. Он с бойцами помчался в гущу событий. Но прячущаяся десятка воинов прикрывала своих смельчаков.

— Назад. Наверх! — увидев трупы, Таррос не смог понять, кто и откуда разит его воинов.

— Масло! Лейте на тюрков! — солдаты начали переворачивать бурлящие котлы на сарацин.

Конь Малика прыгнул на почти открытые ворота. Он взобрался через барьер. Малик бей вторгся в крепость. Ворота открылись. Вихрем войны Баяты ворвались на территорию врага. Они рубили всех без разбору. Кочевники все наплывали.

С высоты с плеском начало выливаться на землю кипящее масло. Участь того, кому не повезло, сегодня была ужасная. От высокой температуры кожа и скальпы солдат отслаивались от костей. Душераздирающие крики наполнили воздух. Но это были короткие действия, не нанесшие существенный урон.

Греки падали, застилая землю. Копыта коней застревали в грудах тел. Лучники разили тех, кто далеко. С остальными бились в рукопашную. Малик спешился. Они начали входить в строения. Бей искал Тарроса.

— Проклятье! — Таррос в окружении войнов не мог умереть сегодня, не увидев Эрис снова. Он искал ее глазами все время схватки, но безуспешно. Он боялся, что с ней что-то произошло. Командир направился к подвалу, ведя с собой ставку солдат. Он направлялся к тайному выходу, который бывает в каждой крепости, но о котором знает только правитель и военачальник. Еще несколько дней назад командир мечтал умереть вот так — смертью храбрых под атаками врага. Мучеником во имя Красного Креста. И его верные люди готовы были идти за ним в самое пекло. Но теперь у него появилось незаконченное дело. И он не имеет права на смерть, не выяснив правды.

Эрис выдохлась. Она вспотела. Мария махала на нее, остужая. Эрис открыла глаза. Ее зрачки быстро и плавно передвигались справа налево, немного задерживаясь в последней точке. И обратно…

— Сестра! — до нее пытались дозваться. Эрис слышала, как сквозь воду. Ее голова кружилась.

— Бисмиллях. — произнесла девушка, закрыв глаза и нахмурившись. Первое, что она попросила — была вода. Много воды.

— Слава тебе, о, Аллах!! — произнесла мама Амина. Фатима дала ей пить.

Через некоторое время Эрис отошла окончательно. Она чувствовала пустоту и щекотавшую вибрацию в голове. В теле была дрожащая слабость.

— Сколько намазов я пропустила? — спросила она, оклемавшись.

— Неважно, девочка… Потом восполнишь.

— Нет. Сейчас. Полейте мне пожалуйста, я возьму даъарет.

Фатима помогла ей. Девушка молилась так — лежа на одре, ногами в сторону Каабы.

Малик бей и его войны добивали оставшихся. Тех, кто бросил оружие и сдался — оставили в живых. Он искал Тарроса повсюду. Но ни бей, ни войны не нашли его. Среди павших его тоже не было.

— Не мог же он сквозь землю провалиться! — сетовал бей. Войны опустились в подвал. Но тайный ход за каменной плитой обнаружить не смогли. Они выпустили заключенных из темницы. Малик бей объявил амнистию всем, кто повинуется его власти. Он обещал сохранить жизнь, честь и имущество тех, кто сдастся.

— Арслан! Давай знамена! — приказал воевода. Толпа бойцов восхваливала Господа за помощь. Бей опустил флаг Никейской республики, склонив его пред своей тамгой. Он взял копьё и прикрепил на него знамя Баяты. Он размахивал им, и войны кричали и чествовали его. Арслан установил флаг Конийской республики, на котором был изображен двуглавый орел.

Наступило время утреннего намаза. Малик бей приказал громогласному Аяту дать азан.

Над городом притесняемых греков разлились будоражащие звуки. Люди взволнованно выглядывали из окон в сторону башен крепости. Они со страхом ожидали диких кочевников, потомков бесжалостного Аттилы, о котором рассказывали предки. Но этот бей пришел с законом Создателя. И он отправил глашатаев, чтобы собрать народ на площади.

Маулен Азизулы уже ночью был в Никее. Он ждал утра, наводя справки у караульных о том, где можно найти Алексиса Каллергиса. Его воспаленное сознание предположило много разных вещей. Он мучался мыслью о том, что сделал Таррос Дине. Видел ли он её, говорил ли с ней… Почему диоикитис убил Гавриила. Почему Дина так безалаберно относится к своей жизни… Вопросы терзали его, пока он был в одиноком пути. Они не оставили его в покое и после, не дав отдохнуть.

Утром Маулен нашел Алексиса, который все свое время проводил за отдаленным руководством восстаний на Крите.

— Венецианский купец? Что ты тут делаешь? — спросил он, увидев Альвизе с серьезным и решительным выражением лица.

— Я пришел к тебе не как купец. Я пришел, чтобы узнать правду. — сказал он выходившему из своего скромного дома Алексису.

— Кто ты? Ты ведь далеко не из Венеции.

— Я и не купец вовсе. Правда за правду, Каллергис.

— А я обязан тебе отвечать?

— Ты обязан следовать правому делу. Даже если оно касается твоих родственников. — сурово произнес Маулен.

— Я понял, о ком ты… — он ухмыльнулся. — Что еще натворил мой кузен?

— Он вовсе не диоикитис, Алексис.

— А кто ж еще?

— Он — тамплиер. Агент магистра Армана Перигорского.

— О, Господи… Глупец… Какой же он все-таки глупый дурак! — Алексис сел на камень и взялся за голову. — Мой отец сразу невзлюбил его. Он сказал, что Таррос убийца и тиран, даже не соизволив пожать ему руку. Мне стало жаль кузена…

— Не жалейте его. Он, по приказу ордена, разжег войну двух государств.

— Ты — шутишь?

— Сейчас на границе идет жестокая война. Орден хочет, чтобы православных греков уничтожили монголы. Но сначала вас надо поссорить с соседями. С нами.

— Ты — сарацин?

— Да. Я Маулен. Сын Азиз бея. Брат Малика. Мы охраняем границы. Но я служу у султана. А мой брат — свободный. Таррос враждует с ним. Мой брат не будет терпеть. Он собрал войско. Когда я уходил, они собирались на войну.

— Проклятье… Где бы ни появился Таррос, везде будет смута. Да у него ж дар! — досадно рассмеялся он.

— Ты должен помочь мне. Я направляюсь к вашему василиусу. Я все расскажу ему. Но он может мне не поверить. У него есть письмо магистра. Этого мало.

— Что ты хочешь от меня? — он с недоверием посмотрел на Маулена.

— Ты должен будешь раскрыть его личность перед Дукой. Только ты на самом деле знаешь, кто он и откуда.

— Нет. Я не пойду на это. И не проси. — категорично произнес Алексис.

— Я рассказал все, как есть. Почему ты не хочешь помогать мне?! Государствам? Дело идет о сотнях и сотнях тысяч мирных людей!

— Маулен. Я — единственный живой родственник Тарроса. Вся его жизнь — трагедия. Ты мог бы поступить так со своим братом, ответь?

Маулен на секунду задумался.

— Если речь идет о великом деле — то, да. Пожалуй, да.

— А я — нет. Я пошел. Приятно было поговорить. — он встал и ринулся к дороге.

— Стой! — он схватил его за руку. Алексис хмуро прожег его синевой глаз. — Та девушка… Назови ее имя. Опиши мне её. — взгляд Маулена был отчаянный.

— Какая еще девушка?

— Расскажи… Тарроса любила одна критянка. Ты же сам говорил.

— Ты подслушивал?! Вот гад.

— Как ее звали?

Ответь.

Прошу…

— Она давно умерла. Не тревожь ее души.

— А если я скажу тебе, что она — жива?

— Ты в своем уме? Ее похоронили. Это единственный человек, кем дорожил мой кузен. Ему, похоже, никто не был нужен. Кроме неё. Но Бог распорядился иначе.

Маулен разнервничался. Он покраснел. Его вены на лбу и висках набухли.

— Как ее звали? Она умела сражаться?

— Она была прекрасный воином. Настоящим знатоком своего дела. Ее молча слушались мужчины. — он улыбнулся, явно вспоминая ее. — Она никогда не смеялась… Знаешь, когда я приходил к ее отряду раз в месяц, не преставал поражаться — как такая юная красавица могла полюбить такого… — он замялся, потом продолжил. — Видавшего виды волка. Моему кузену повезло в жизни. — он нахмурился. — Но проклятая война и законы идиотов разлучили их. Я помню ее печальные зеленые глаза. Ее звали Эрис.

Маулен покачал головой и попятился назад.

— Что с тобой?

— Спасибо. Я пошел.

Он уходил, ускоряя шаг.

— Стой! Она — жива?!

Маулен не ответил ни слова. Он бежал. Он выплескивал больную ревность в резких движениях своего тела. Его глаза колол ледяной ветер. Они заслезились.

Глава восемьдесят четвертая

Малик бей обещал измученному народу простить кредиты. Он запретил ростовщичество и поклялся казнить всех, кто посмеет нарушить закон. Малик бей вызвал духовенство и сообщил, что они не будут притеснены. Он отдал им все религиозные атрибуты, что солдаты нашли в крепости. Малик бей пообещал христианам защиту в обмен на джизью — невысокий годовой налог на содержание армии. Он сказал, что если кто-то захочет принять Ислам, освободится от налоговой уплаты. Мусульмане платили годовой закят — милостыню. Все остальные платили джизью.

Эрис сидела, облокотившись на подушки. Она планировала встать на ноги уже на этой неделе. Для этого Эрис старась впихивать в себя блюдо из бараньей печени. Рядом сидела Мария. Они были наедине.

— Сестра… Ты знаешь… Твои раны — когда тебя привезли позавчера, тебе уже была оказана помощь. В крепости.

— Какая еще помощь? Не знаю. — притворилась она. Эрис сама заметила свою повязку, когда уходила из комнаты Тарроса.

— Твоя голова и спина… Кто-то перевязал голову и намазал лекарствами спину.

Эрис закрыла глаза. Ее и так тошнило. Стало еще хуже.

— Не говори такие вещи. Молчи. — она опустила голову и начала молча ковыряться в миске.

— Сестра. Как ты думаешь, кто это мог быть?

— Может это была Агейп…

— Прекрати. Ты же совсем не умеешь врать. Ты думаешь…

— Я ничего не думаю. И не хочу об этом думать. — резко оборвала Эрис. — Мне надо встать на ноги и вернуться в строй. И не болтай лишнее, иначе мне будет хуже… Ясно?

— Дина абла. Войны сказали, что архонта Гавриила убили. Это ты сделала?

— Нет. Не я. — она поставила блюдо перед собой. — Это сделала не я.

— Кто это? Как ты думаешь?

— Ты меня допрашиваешь? Я уверена, что знаю, кто это сделал. Нужно быть совсем ненормальным, чтобы лишить жизни своего правителя.

— Кто? Это же его генерал, да? — спросила Мария.

— Ну ты же сама всё знаешь. Зачем спрашиваешь. — Эрис попыталась встать. Боль вызвала гримасу и возглас.

— Не вставай. Не надо. Скажи, я все сделаю.

— За меня в уборную сходишь? — Эрис засмеялась.

Мария была рада видеть ее веселой. Но в душе Эрис была абсолютная разруха. И ее смех — лишь способ отгородиться ото всех.

Эрис смотрела на плащ Тарроса. Она отвернулась, накинув платок и тулуп. Она кое-как поднялась. В глазах ее зеленело, но она была упрямой. Эрис потихоньку вышла.

— Я с тобой! — крикнула жена Тюркюта.

Девушки вышли. Была первая половина дня. Они спускались с крыльца. Мария увидела своего мчащегося на коне мужа.

— Мой любимый! — вскрикнула она и побежала, забыв обо всем.

— Ну вот. Помогла. — Эрис стало смешно и радостно за подругу и за брата.

Мария и Тюркют обнялись. Воин поднялся к Эрис и поприветствовал её.

— Ты ужена ногах. Если б знал, не плакал бы! — пошутил он.

— Если б вы все не плакали, Аллах бы не принял ваши молитвы. Спасибо всем вам.

— Я пришел сообщить — наши отряды вторглись в крепость Белокомы. Мы победили — враг растоптан. Над городом развивается флаг Баяты и Конийского султаната. Звучит азан!

Эрис прослезилась от радости.

— Без меня? На войну? Как вы могли!

Мария обняла её.

— Тираны уничтожены. А как мой отец?

— Городские жители хорошо приняли нас. Все спокойно.

— Вы убили всех их войнов? — спросила Дина.

— Сейчас там очень много павших. И наших, и греков.

— Ясно. — она покачала головой и замолчала в память о своих. Но при мыслях о враге, ей почему-то стало невыносимо больно. Она отказывалась принимать это нахлынувшее чувство. Слезы начали капать из ее глаз. — вы нашли его тело?..

— Чье? Там их много.

— Их главного.

— Архонта или его пса Тарроса?

Она промолчала. Эрис не смотрела на война.

— Архонт уже был мертв. А командир — подонок как сквозь землю провалился. Наверное, сбежал. Мы сейчас занимаемся этим. Послали отряд на прочесывание окрестностей. А почему ты спрашиваешь??

— Интересно стало. — Эрис ушла, оставив их.

— Знаешь, Мария. — Тюркют нахмурился. — Да нет. Ничего. — он передумал говорить.

— Тюркют. Кто-то оказал ей помощь в крепости. Сестра молчит. Она совсем без настроения, хоть и пытается шутить.

— Где Амина ана? Передай ей вести. Я поехал.

— Как, уже? Как так?

— Скоро мы переберемся в крепость. Поближе к твоему отцу. Все будет хорошо. Ну все, у нас много дел. — отрезал суровый воин. Он поцеловал ее в лоб и направился к лошади, оставив молодую жену проливать слезы.

Маулен был вне себя. Он с трудом добился приема Иоанна. Он рассказал о ситуации на границе и о Тарросе. Царь решил поехать в Конью. Но перед этим послал Маулена сообщить Гияс-ад-Дину о своем визите.

Малик бей послал письмо султану о том, что крепость теперь под его властью. Но султан был разгневан поступком воеводы. Он приказал своим людям арестовать Малика.

Таррос и его войны скрывались на территории Гавриила. Они взяли у народа лошадей.

Командир решил вернуться и напасть на Баяты. Потом спокойно умереть. Они шли неизвестными тюркам путями, двигаясь к границе.

После захвата крепости прошла уже неделя. Маулен доехал до Коньи. Он сообщил Гияс-ад-Дину о скором прибытии Иоанна третьего Дуки Ватаца. Гияс-ад-Дин понял, что нужно идти на уступки и выполнять все требования союзника. Он готовился к худшему.

В крепости закончили похороны врагов. Все тела своих шахидов похоронили ближе к родным границам. Постепенно воины наводили порядок. Малик тоже наводил свои порядки. Потом он решил съездить в Баяты, забрав с собой дюжину воинов.

Они отправились домой после боя.

Таррос пересек границу. Загнанные в угол воины, которым нечего терять, справились с сарацинами на посту и пошли дальше. Один из воинов остался в живых. Он помчался быстрее ветра, предупредить стойбище о полтине крестоносцев.

Таррос старался петлять, чтобы дойти до дома бея без атак пограничников.

Эрис чувствовала себя лучше. Главное, ее голова не кружилась. Она уже пыталась помогать Фатиме, но Амина ана пресекала это. Эрис готовила свои доспехи. Она собиралась завтра выехать в крепость. Амина ана причитала и делала Дине выговоры.

Барабаны Баяты тревожно загремели.

Эрис вышла на улицу. На коне висел полуживой воин. Стражники сняли его и положили на землю. Эрис подошла к ним. Войны расступились.

— Сюда идут греки… Они идут… Идут мстить… — он умер при службе, не успев сказать шахады.

Эрис поняла, что ей нужен этот бой. Придёт Таррос. Он придет мстить. Но сегодня будет день мести Эрис.

Она влетела в юрту.

— Мария! Вяжи меня. Вяжи меня так крепко, как только можешь! — приказала она.

— Дочка, ты в своем уме?! — воскликнула Амина ана.

— Греки идут сюда, чтобы мстить. Я не дам им сделать этого. — она сняла платье. Мария завязывала Дину, обливаясь слезами. Ее раны были совсем свежие. Но упрямая воительница старалась не замечать этого.

Эрис выскочила из шатра. Она собирала солдат на опережение Тарросу.

Все было бы готово, если бы не люди султана. Они прибыли в аул. Наглые и вальяжные, в темно синей форме и таких же шапках, оттороченных мехом, с двуглавым золотым орлом на знамени, потребовали выдать Малик бея. Народ был в ужасе.

Малик бей почти доехал до стойбища. С высоты обрыва он заметил людей в лесах. Их алые кресты выдавались на бедном фоне зимы.

Они шли в сторону его аула. Малик помчался вперед. Он хотел обрезать им путь и сразить.

Люди султана оккупировали главный шатер. Они взяли под стражу всю семью бея, пока он не прибудет сам.

Эрис пообещала, что вождь скоро будет. Она отправила гонца в Белокому.

Эрис двигалась навстречу Тарросу. Ее силы могли прийти только в деле, а не лежа у очага.

— Господи… Сегодня. Столько лет я ждала этого дня. Помоги мне, Боже.

Ее полтина мчалась рядом с ней. Они летели туда, откуда пришел раненый воин. Эрис думала так, как думал Таррос. Она поставила себя на его место. И не прогадала.

Малик спустился с пригорка и остановился у равнины. Он сумел прийти раньше. Теперь войны ждали лишь приближения врагов.

— Аллах. Помоги нам. — говорил он. — Как ты помог Давиду сразить Голиафа, помоги нам. Ибо нас — мало. А их — много.

Сквозь деревья стали видны воины Тарроса.

Малик приготовился.

Таррос выскочил к нему. Он был удивлен. Увидев, что их мало, Таррос спешился. Малик приказал не нападать. Солдаты диоикитиса слезли с лошадей.

— Малик бей! — он позвал его. Таррос приблизился, построив воинов в шеренгу. Тюркют переводил.

— Что ты делаешь на моих землях, безродный?!

— То же, что ты на наших. Вас мало. Мы разобьем вас. Но мы сойдемся в рукопашном бою. Честно и справедливо. По одному. Мои против твоих. Идёт?

— Я не куплюсь на твои интриги, лживая собака, ты похитил моего сына!

— Попридержи язык, сарацин. Это называется — залог кровью. Это по правилам войны. У тебя есть то, что по закону Бога принадлежит мне! Я хотел поквитаться!

— Что ты мелишь, падаль?! Вытаскивай меч и иди ко мне!!!

Гул и свист полтины Эрис остановил их. Они пролетели меж соперников и остановились поотдаль.

Таррос поменялся в лице, увидев их. Ему показалось, что сама Эрис была во главе конницы.

— И кого теперь больше?! — спросил Малик.

Эрис спешилась. Воины последовали ее примеру. В её руках была плеть с длинной ручкой. Она обмотала кожаный конец вокруг руки и взяла камчу, подобно палице. Дина встала водящей и показала воинам на построение.

Минута марша, грохочущей земли под ногами бойцов и фигурных построений. Полтина была выставлена в ряд по два.

Тарроса впечатлила такая дисциплина. Голос Эрис звучал четко, громко и аккуратно.

На лицах сарацин не было лишних эмоций и страха. Их глаза горели огнем жажды боя.

Эрис подошла к бею и поприветствовала его. Таррос молча наблюдал за ней.

— Малик бей. За Вами пришли люди султана. Вы под арестом.

— Почему?

— Из-за Белокомы.

Малик повернул гневное лицо в сторону Тарроса.

— Из-за твоих провокаций рушится союз! — он достал саблю.

Дина посмотрела в глаза Малика. Он прочитал в ее взоре испрашивание разрешения на поединок.

— Нет, Дина. Я сам.

— Прошу, брат. — этот дикий взгляд пронзил воеводу. Он сразу уступил.

Малик качнул головой и благословил сестру.

Дина вышла вперед. Три барабанщика гремели, подобно грому. Построенные солдаты крикнули:

— Кокжал, Ур!

Затем опять барабаны.

— Ур!

— Ур, Кокжал!

Таррос уже понял, что это она. Его сердце и ум боролись между собой. Его чутьё говорило об Эрис. Разум отрицал это, ведь он видел ее тяжелые раны. Он вышел вперед. Его люди остались сзади.

Он стоял один. Дина подошла ближе. Она опустила меч на землю. Девушка обошла его кругом, и ее тяжелая сабля волочилась за ней по земле, издавая неприятное шаркающее лязганье.

Он где-то это уже видел. Взгляд Дины был похож на тигриный. Она прожигала его насквозь. Таррос не шевелился, он осязал ее взор на себе. Она сделала такой же превосходящий ход, подобно тому, какой сделал Таррос двенадцать лет назад в Кандии на играх перед их поединком.

Таррос видел Эрис в нукерской форме. И теперь видит ее в легкой форме сарацин.

Этот поединок расставит все по своим местам.

Она остановилась против его лица. Близко.

Их глаза встретились.

Сердце его сжалось и нутро его свалилость в холодную пропасть.

Барабаны грохотали, отдавая внутри горла. Уши слышали громкое:

— Ур!

Солдаты Тарроса молчали. Солдаты Эрис-Дины стучали саблями о щиты:

— Ур!

— Аллаху акбар! — с этими словами Дина резко вознесла саблю над Тарросом, вынудив его защищаться. Искры на миг ослепили обоих.

— Эрис… — он не успел сказать это, Дина уже с оборота вокруг себя добавила разящий удар. Он защитился.

Она нападала. Таррос отчаянно отбивался.

Дина била его тюркской саблей. Ее движения были молниеносные. Тело было легкое и ловкое.

Тарросу с мертвым лицом пришлось сражаться с ней. Он знал, что она не оставит его в живых сегодня. Но сзади него были его солдаты, а он — их командир и пример для подражания.

Он не хотел бить Эрис. Но она разозлила его. Каждая ее атака была похожа на атаку кобры — резкая и смертельная. Ее легкие доспехи и натренированное тело позволяло ей это.

Тарросу мешало его железо. На нем был шлем. На Эрис — ее разбойничья повязка.

«Что они сделали с тобой, моя милая девочка?»

Мелькало у него в голове.

Этот бешеный поединок был похож на последний танец — танец Жизни и Смерти. Только кто из участников есть кто?

Лязганье железа и звук ударов раздавались на фоне боевого грохота походных друмов.

— Кокжал, Ур! — продолжали подбадривать свою кочевники.

Таррос не мог справиться с ее быстротой. Что бы он ни делал, она была, проворнее — как призрак, мелькая со всех его сторон.

Его это очень сильно раздражало. Он побоялся потерять контроль.

Побоялся?

Впервые за свои годы жизни он чего-то испугался на поле боя. Таррос никогда не думал о посторонних вещах во время брани. Его мозг всегда отключался, ставя перед собой жестокую цель и включая знание различных техник. Это неизменно было содержимым его головы в битвах.

А сейчас мысли назойливым роем устремились в его голову. Они проникли в неё. И начали больно жалить.

— Эрис! — крикнул он со злостью и отчаяньем, продолжая эту борьбу.

Эрис на миг замерла. Время остановилось для неё.

Эрис-Дина потянула левой рукой повязку вниз. Ее прекрасное белое личико открылось его взору. Злость и океан обиды читалость в его выражении. Тарросу захотелось разрыдаться и броситься в ее объятья. Любовь всей его жизни. Любовь, ради которой он предал свою Родину и из-за горьких плодов которой сбежал с позором. Любовь, из-за которой его разум обезумел. Из-за которой его ревность затмила небесный свет, из-за которой он потерял родных.

Любовь, которая была с ним все эти годы. Неужели она среди этих дикарей?

— Эрис!

Малик бей слышал голос командира. Он смотрел на них. Он смотрел в глаза Дины и в глаза Тарроса. Как мужчина, он понял в синеве глаз командира всё.

Как человек, он понял во взоре сестренки обиду. Боль и обида диктовали ей свои правила поведения. Но после сведений Дины ему не нужно было смерти Тарроса. Если он умрет, свидетелей не останется совсем. И Малик поплатится головой.

— Будь мужчиной, Таррос, сражайся! — сказала Дина, выбив из его руки меч. — наконец-то впервые за столько лет он услышал голос Эрис, обращенный к нему. Но это были совсем не те слова.

Она проворно наступила на гладиус. Дина подняла его. Она начала жонглировать обоими оружиями. Этот сияющий ореол, движущийся на Тарроса заставил его пятиться назад. Его солдат бросил ему другой меч. Таррос пришел в себя, увидев надеявшиеся лица своих преданных бойцов.

Всего неделю назад Таррос и лекарь остановили кровотечение на ее спине. В сознании хладнокровного стратига-тактика промелькнуло ее слабое место.

Эрис нападала. Он присел, стараясь зацепить ее за ноги. Если она упадет, ему не придется бить. Она увернулась, обернувшись вокруг себя. Она ударила его. Таррос толкнул ее руки с мечами со всей своей мужской силой, отчего она проскользнула по подтаявшему снегу на несколько метров.

Малик бей заволновался сильнее.

Она старалась удержать равновесие и оказалась стоящей спиной к нему.

— Подлый кяфир. — прошептал Малик бей, поняв умысел Тарроса. — Не смог победить честно, хочешь добить ее подлостью?!

Поддавшись взглядам своих солдат, Таррос прыгнул и ударил скользящим ударом по израненной спине Эрис. Он ударил ее стальным нарукавником. Она вскрикнула с рычанием. Ее крик пронзил его собственное сердце.

— Ур! — барабаны стихли.

— Ур, абла! — крикнул Арслан. — Давай, убей, Кокжал!

— Бисмилля, ур!

Эрис почувствовала, как спина вновь становится горячей и мокрой. Она зло оглянулась на него. Она не желала быть поверженой им и на этот раз. Слезы боли брызнули из ее глаз.

Эрис предотвратила его атаку. Ее мозг отключился вовремя, оставив выученному телу свободу действий. Эрис сражалась двумя мечами. Быстро-быстро она наносила ему удары. Но железная рыцарская броня мешала ей. Она ранила его правую руку, пробив кольчугу. Таррос хотел двигаться быстро, но рука занемела, отказываясь слушаться. Он держал раненую руку левой, переводя взгляды на Эрис.

— Сегодня или ты, или я! — слезы высохли на ее горячей коже. Они смешались с потом.

— Эрис… Я думал, ты — мертва!

— Молчи, исчадье зла! Подлый тиран, ты не посмеешь позорить мою честь при братьях! — Дина выбила его гладиус из левой руки. Таррос сам не захотел сопротивляться. Он просто сдался без боя. И это заметили все. Она не стала его резать. Она нанесла удары в его колени, заставив упасть на них.

Он замер. Дина хотела его убить. Сколько боли в жизни он ей принес! Его разрушающая всепривязанность сломала жизнь обоим. Но Эрис сама захотела его любви. И доля вины есть и на ней.

Она могла убить его… Нет, ее руки щекотало, им было противно отнять его жизнь, они боялись его тела, его крови.

Дина быстро скрестила оба меча на шее Тарроса, уперевшись коленом меж его лопаток. Как же ей было сейчас больно! А ведь раньше она мечтала о нем каждую секунду своей жизни. Ей хотелось рыдать и крушить все вокруг. Но ненависть превратилась в стальную, бесчувственную дисциплину. Эрис стояла над его затылком. Она сняла его шлем правой рукой и выбросила на землю, продолжая давить огромным лезвием сабли на шею.

Его темно-коричневые, почти черные кудри ничуть не изменились. Только их блестящую тьму разбавили отдельные седые волосы, отливающие серебром.

Грудь Эрис вздымалась, бурно поглощая воздух. Ее спину щипало. В нос ударил знакомый запах Тарроса.

На нее нахлынули воспоминания. Они промелькнули до момента казни Каннареджо. Мускулы ее напряглись. Она приготовилась рассечь его артерии обоими мечами.

— Стой! Дина абла! — это был Малик бей, видя, что она явно собралась его убить. — Дина абла! Не смей! Это приказ! — Дина подняла голову на своего воеводу. Ее посетило разочарование. Столько невинной крови пролил этот человек, чья жизнь сейчас была в ее руках. И она должна убить его, переступив через саму себя. Она много раз представляла себе, как будет уничтожать Тарроса. Но на деле все оказалось больнее. И вот она наконец решилась.

Ей помешал Малик бей. Он приказал солдатам вязать поверженного врага. Сарацины, не долго думая, начали разбивать крестоносцев.

Все мелькало мимо неё. Всё…

Никто из войнов не собирался помочь своему командиру. Все защищались и спасали свою жизнь.

Таррос остался один. Один среди презираемых тамплиерами «скуластых уродов — вонючих пастухов овец».

— Дина абла! — после поединка Малик подошел к ней.

— Слушаю, бейим. — ответила она спокойно. Взгляд ее светился пустотой и безумством.

— Не ослушайся моего приказа. От этого человека зависит моя честь. Честь всего племени. Честь всех мусульман. Только он сможет подтвердить на суде, что я не виновен. Ясно?

— Да, бейим.

Он довольно покачал головой. Он видел боль в ее глазах. Но это была не только боль от врага на войне. Такое выражение он видел в глазах своей Фатимы, когда они иногда ссорились. Когда он, мужчина, невольно обижал свою обожаемую супругу. Но бей предпочел отогнать эти грешные мысли прочь. Что может связывать их сестру и неверующего тирана?

— Абла. Нам надо к султану. Я поеду в Баяты, к его людям. Его пока посади в темницу Белокомы. Суд будет наверняка, международный. Сестренка. Даю тебе ответственное задание — через пару дней вези этого человека в Конью так, чтобы никто не узнал. Ни друзья, ни враги. Если он умрет — меня казнят. — произнес Малик бей. — Если паду я — монголы оккупируют мое племя.

— Я поняла, брат Малик. — произнесла она мертвым голосом.

Малик подошел к связанному командиру.

— Пес. Тебе идет эта привязь! — он ударил Тарроса ногой по лицу. Послышался звук. Таррос не упал. Он стоял на коленях. Он поднял голову и сплюнул кровью.

— Ты забрал у меня всё, Малик. Всё!.. Я ненавижу тебя! — его кровавый оскал и злое лицо выражали непокоренность.

— Потеряв вонючую крепость ты плачешь так, как будто потерял веру.

— Меня не задело мое поражение на войне. Меня задело мое поражение в этой безнадежной жизни… — он сказал только это. Малик начал избивать его за сына и убитых командиром людей.

Эрис глубоко и медленно дышала, мысленно удаляясь с этого места. То, что творилось за ее спиной, растравляло ее.

Он остановился. Таррос лежал на боку, на земле, закрыв лицо связанными руками. Эрис не смотрела на них. Не слушала. Она отстраненно разглядывала усеянное телами поле боя.

— Забирай его, Арслан! — Малик плюнул на Тарроса. — Сестренка! Исполняй приказ! Да прибудет с вами Аллах!

Эрис кивнула.

— Дар Амони Аллах бошед. *Пусть Аллах присматривает за Вами. (перс.) * По коням, отряд. Едем в крепость. И держите этого Шайтана как можно крепче, от него всё можно ожидать. — добавила она, не взглянув на избитого Тарроса.

Арслан помог ему. Эрис двинулась в путь.

Таррос слышал, как быстро Эрис разговаривает на тюркском. Он косился на неё, на солдат, на их манеру поведения Эрис шла впереди, за ней Арслан. Он держал Тарроса на веревке. Под греком была лошадь, которой на дистанции управлял Арслан. Лицо командира кровоточило. Сейчас он приедет туда, где неделю назад был хозяином.

— Мы поедем через город. — приказала Эрис.

Они приближались к воротам.

— Спустите его с лошади! Сейчас на тебя с небес будут смотреть Каннареджо!!!

Воины исполнили приказ. Дина зло взглянула в его спрятанный взор. Она почувствовала нервный холодный ток. Он больно бегал по ее телу.

Эрис взяла конец веревки и привязала к Йылдырыму.

Она погнала Йылдырыма. Избитый, связанный Таррос был вынужден бежать за ней. Жестокие но справедливые тюрки гремели в барабаны и свистели. Они улюлюкали и подъяривали воинственными выкриками. Народ выглядывал из окон. Дети и взрослые останавливались и смотрели на угрожающего вида молодую воительницу и вчерашнего командира, одно имя которого вселяло в них ужас.

Она провела его через весь город на потеху народу. Простолюдины начали кидать в него снегом и грязью. Некоторые кидали камнями и навозом.

Эрис: «Возмездие. Всеобщая радость, приносящая мне столько гнойной боли.»

О чем думал он?

Он думал о том, что Господь дал победу тому, кто ее заслужил. Он думал о том, что этот мир — пустой звук, и он не стоит и гроша. Он думал о том, что Эрис имеет право на него обижаться. Он мечтал поскорее умереть и не видеть этого позора.

Его ввели в крепость под победные крики солдат. Эрис направилась в темницу. На его руки надели кандалы. Она лично проконтролировала то, как Аят сажает его под замок. Эрис больше не взглянула на него.

Маулен мчался в стойбище. Он думал о всем, что выяснил. Но это не уменьшило его страсть. Его разозлили слова Алексиса. В душе он, как мужчина, из-за своей ревности начал испытывать к Эрис меньшее уважение. Но любить он ее не перестал.

Малика под плач освобожденных из-под стражи родных и детей, увели служащие султана. Он не сопротивлялся. Бей был спокоен. Он верил, что все обойдется.

Глава восемьдесят пятая

Эрис не могла спокойно спать. На ее душе была сквозная рана. Дыра, через которую продувал ледяной ветер. Она не могла найти себе места, крутясь на кровати в одной из темных неуютных комнат крепости.

Она встала и начала молиться. Она обращалась к Аллаху. К Господу. К Богу. К Всевышнему Создателю. Да как Его не называй — на любых языках мира, суть Творца от этого не поменяется.

Эрис плакала. Почему-то её месть не успокоила ее и не удовлетворила. Почему-то она не была довольна собой и сегодняшним днем. Эрис предполагала — что бы случилось, убей она Тарроса?

А было бы то же самое. Опустошение души. Боль и страдание.

Эрис оделась и спустилась вниз.

Таррос лежал, свернувшись на соломе. В холодной и абсолютно пустой темнице. Во тьме он слышал писк и возню крыс. Его тело и раны болели. Рука кое-как перестала кровоточить. Кандалы терли и холодили запястья. Болела его душа. Он насмехался над собой — одиночка по жизни сидит в огромной тюрьме без заключенных в соседних камерах. Видимо, это такая судьба. Его личная карма.

Он услышал шаги в коридоре. И тихий голос Эрис, который приказал стражникам уйти. Наконец его смерть близка.

Она шла во тьме. Она не боялась этого ужасного места, из которого византийские солдаты регулярно выволакивали палками с железными крюками многочисленные трупы осужденных. Забитых до смерти или умерших от болезней и голода. За это таких работяг называли сволочами.

Ее шаги приближались. Эрис зажгла огнивом один из висящих факелов.

Она подходила к его камере. Таррос сел. Он напрягся, ожидая увидеть её.

Эрис чувствовала, что сейчас останется со своим давнишним страхом наедине. Один на один.

Таррос подошел к ржавой решетке. Она остановилась. Ее отсутствующий голос звучал, больно разя его сердце.

— Тебе холодно? Больно? Одиноко? — Эрис покачала головой. — Помнишь, как ты бросил меня в темницу. Связанную по рукам и ногам… Как убил моих ребят… Опозорил перед всеми… — ее голос начал дрожать. Она не смотрела на него. Она стояла боком. Таррос видел, как её любимые глаза наполнялись слезами. Как они блестели при свете факела. Она глубоко вздохнула, хватая воздух опухшими от плача губами. — Если с тебя содрать кожу? Много раз. Даже этим ты не искупишь зло, которое совершил. Если бы можно было казнить тебя и воскрешать снова. Потом опять казнить… — Тарроса рвало на части от ее правдивых слов. Он сокрушался в душе, остолбенело смотря на неё.

— Эрис… Любимая… — Таррос протянул руки к прутьям.

Эрис резко повернулась. Ее глаза горели от злобы. Она дрожала.

— Ты еще имеешь совесть говорить? Не произноси моё имя!!! Ты уже многое сказал в прошлом. Сегодня моя очередь говорить. А ты — слушай и молчи.

Таррос с жалостью и сожалением смотрел на неё.

— Эрис умерла. Семь лет назад. Перед тобой воин Аллаха.

— Умоляю… Родная… Прости меня… Убей…

— Я старалась, но время так и не вылечило мою боль, я сама виновата — будучи юной и глупой я полюбила мираж, сказочного героя, которого сама придумала.

Когда мой персонаж ушел из Ситии, я хотела сброситься с того самого обрыва в бурное море, чтобы мои страдания прекратились.

Если бы я поддалась невыносимой тяге нужды своего чувства и приняла твое предложение — власти бы разрушили блестящую судьбу рыцаря в доспехах. Гордости республики. — произнесла она с иронией. — Я не могла пожертвовать твоим благополучием ради своего счастья…

Мое счастье заключалось в твоем благополучии. — сердце Тарроса сжималось.

— Я смотрела на темные волны внизу у каменных скал и перед моими глазами появлялся твой желанный образ.

И ты внутри моего сердца заставлял его биться.

Ты стал моей молитвой.

Открывая глаза я хотела чтобы твои открывались тоже.

Ежесекундно испытывая собственную боль, я просила Господа чтобы любая боль — душевная и телесная, всякая усталость и болезнь обошли тебя стороной.

Прикасаясь к пище, я просила Его, чтобы ты был уже накормленный.

Утоляя жажду, желала чтобы ты всегда ощущал такое удовлетворение и умиротворение от жизни, как чувство, когда живительная вода успокаивает измученное разгоряченное тело.

Закрывая глаза, чтобы уснуть — возрождала тебя в памяти, пока сознание не покидало меня. Каждый день. Каждую ночь. Весна за весной… Год за годом. Они проходили мимо меня. Жизнь проходила мимо меня… Все проходило мимо меня. Мое сердце,.. моя душа,.. вся я осталась там… В прошлом… С тобой… Рядом с тобой…

Тогда я решила что убью себя тогда, когда это чувство умрёт.

И этим моментом стала то проклятое утро — после твоего разрушительного возвращения.

Ты думаешь, я была несчастна, когда мне было шестнадцать лет? Восемнадцать? Или двадцать?

Нет!!! Вся моя неприкаянная жизнь пала жертвой тебе, как какому-то языческому дьволу! Всё!!! Ты уничтожил всё, всё, что я имела.

Мой отряд… Мои мечты… Мою жизнь и честь!..

…Моё бережно хранимое чувство… — Эрис замолчала. Ей казалось, что от горя внутри ее горла и груди сейчас все разорвется. Ее душу разъедало.

— Но Господь пожелал оставить меня в этом чёрном мире.

Потому что новая жизнь забилась во мне.

Его лицо дрожало. Из глаз Тарроса капали слёзы.

— Мне пришлось принять невинное дитя, зная, какой жестокий зверь его отец. Я решила оставить все, как захотел Всевышний.

Несмотря на то, что я существовала подобно гонимой всеми, нищей тени.

Ты лишил меня свободы душевной, а работорговцы — телесной.

Слушая ее исповедь, он терял рассудок. Как же так? Почему эта жизнь настолько жестока?

— И в ужасных условиях я не сумела сохранить маленькое существо внутри себя, за которое несла ответственность. Мой родной сынок, моя и твоя кровь… Я родила в кандалах, на цепи — как бездомная, забитая шавка, на глазах у всех! Истекая кровью, я голыми руками рыла могилу моему первенцу… Моя грудь наполнилась молоком… А мой крошечный мальчик — в черной земле. В страшном лесу. Один…

— Эрис, пожалуйста… — это были самые горькие слова, что ему приходилось слышать в жизни.

Эрис замотала головой смотря в его душу. В упор.

— Но Господь не оставил меня.

Он забросил меня сюда — в ряды воинственных мусульман. Они не обесчестили меня, как ты. Они помогли мне встать с колен и высоко поднять голову. Они — моя семья. Мои братья и сестры. И за их смерти ты ответишь по закону…

…Пройдя черный путь, я осознала, что любовь приносит только страдания. Пока любимый с тобой — ты боишься его потерять.

Когда его нет хочешь, чтоб он был рядом.

И вообще ты всегда боишься — а вдруг с ним что-нибудь случится? Или он предаст тебя?

Или бросит на произвол судьбы так, как ты — сначала приручив меня, затем растоптав, просто уничтожив?!.

Эрис достала саблю. Таррос хотел смерти от ее руки. После ее слов ему больше не хотелось жить. Но остановить биение собственного сердца человеку не под силу.

Она резким движением разрезала воздух между Тарросом и его связанными руками. Эрис подтянула его наручники к решетке, повернув оружие и закрепив его на железных прутьях. Она ударила по застрявшей сабле ногой. Прикованный Таррос упал на пол. От трения его лицо обожгло. Он рухнул на колени.

— Истинная Вера открыла мне глаза.

Я — больше не мятежный дух, я люблю только Аллаха и только ради Аллаха. Теперь я та, у которой есть одна цель в жизни — священная справедливая война. Мы вместе уничтожаем орды насильников и тиранов.

Таких, как ты.

Я сама раз и навсегда уничтожу тебя. И теперь я не успокоюсь, пока не выпью твою кровь: горячую, дурманящую — кровь, которая поддерживает в тебе жизнь.

— Убей меня прошу, умоляю… Позволь принять смерть только от твоей руки. — сказал он, не смотрев на Эрис.

— Смерть? — Эрис зло ухмыльнулась.

— Не-е-ет. Смерть — это побег от ответственности. Миг — и боль закончится. Да — грешники мучаются на том свете… Но такой, как ты должен сначала сполна расплатиться здесь.

А пока что я не имею права нарушить планы своего командира. Я не подведу Малика.

Эрис села на пол. Она ключом открыла его кандалы и вытащила свой меч. — Мы, истинные сарацины, не будем унижать из удовольствия. Господь всё видит.

Она резко встала и ушла. Он не поднялся. Таррос смотрел на то, как его единственная мечта, единственная сердечная привязанность, которую он испытывает в этой жизни, удаляется.

Таррос схватился за решетку.

— Эрис. Эрис, умоляю, Эрис!

Эрис…

Таррос начал горько рыдать. Он остался в этой гнетущей тьме раздумывать над ее словами. Ему было жаль, что время не вернешь назад. Туда, где он увидел ее впервые. Он бы исправил всё. Но такие роковые ошибки невозможно исправить.

Времена года мчатся,

Судьба нам дала повстречаться.

А сердце мое сокрушается —

Быть вместе не получается…

Все твердили — какой плохой я.

А ты одна мне поверила

Ты — единственная моя,

Свое сердце и душу доверила.

Что же сделал с тобою я?

Пусть мои руки сгорят в огне!

Я так жалею, любовь моя,

Молю, плача — вернись ко мне…

Маулен прибыл в Баяты. Его мать сокрушалась в рыданиях. Она не хотела потерять четвертого сына. Она не хотела, чтобы её сын был представлен, как враг государства. Маулен успокаивал мать, как мог. Он смотрел на своих племянников и думал о том, что с ними будет дальше. Фатима плакала и умоляла его помочь Малику.

Настал второй день. Завтра нужно было отправиться в Конью. Эрис стала совсем хмурой. Ей не хотелось, чтобы войны подозревали ее в чем-либо. Она старалась быть каменной. Стальной и бесчувственной воительницей, не имеющей права на проявление эмоций.

Маулен приехал в крепость. Он искал Эрис повсюду. Узнав, что она на полигоне, Альвизе Гварди пошел к ней.

Он видел, как она оттачивает свои навыки. Он смотрел на движения, которые отрабатывались всю жизнь. Эрис сама себе делала перевязки и не обращала на боль внимания. Эта боль сделала ее раздраженной. Маулен видел в её глазах страдания другие — душевные.

— Эрис! — крикнул он. Меч вывалился из её руки. Она повернулась в его сторону.

Он подбежал к ней.

— Почему ты позволил себе назвать меня этим именем? — ее горящий взор прожигал Маулена.

— Мы долго не виделись. — сказал он.

— Была б моя воля — не видела бы тебя никогда.

— Я скучал по тебе.

— Не разговаривай со мной так, Маулен бей Азизуълы. Клянусь, я убью тебя и твой брат знает об этом!

— Тебя зовут Эрис. Ты с Крита. Ты служила в армии Тарроса. Ты — его солдат. Да?

Лицо Эрис поменялось. Она смотрела на гада, расковырявшего навозную кучу. Она ненавидела его.

— Какое тебе дело, кто я и откуда? Это не в твоей компетенции.

— В моей. Мы должны знать все обо всем.

— Чего тебе надо от меня, животное?

— Не фамильярничай. Малик сделал тебя человеком.

— А что, до этого я была свиньей? — она хотела прикончить наглого высокомерного хама.

— Ты должна ему и мне. Ты не забыла?

— Если ты помогал мне вылечиться ради того, чтобы потом тыкать в нос долгом, то грош тебе цена. А Малику я отдала его долг сполна.

— Знаю, знаю. Ты пошла за моим племянником. Но если бы не я и твой отряд, тебя и его просто бы убили. Хотя нет, у тебя ведь был властный покровитель. И он порешил собственного хозяина за что-то. Да? — его голос звучал цинично. Взор был едкий. Им руководила ревность.

— Заткнись. — Эрис отвернулась. Последние события совсем ослабили её. Она потеряла баланс внутри себя. — Ты — редкостная тварь. Таких еще поискать надо. Гадкая мразь. Сволочь. Ублюдок и подонок.

— Иоанн едет в Конью. Ты пойдешь на суд. Защитишь честь моего брата, рассказав о том, кто такой командир Таррос. Расскажи всем, кто он есть на самом деле. Отдай долг Малику. Отдай долг мне. Отомсти за всех павших войнов. За своих братьев. За мирных жителей. Отомсти за себя, Дина. — он смотрел на нее так, будто испрашивал извинения за разбуянившийся язык. Но проговорить вслух не хотел.

Эрис заплакала. Она уходила на тренировочное ристалище.

— Дина! Подожди! — Маулен побежал за ней.

Эрис обернулась.

— Маулен! Оставь меня в покое навсегда!!!

Я сделаю так, как ты просишь. Но и у меня есть условие — не подходи ко мне. Держись от меня на расстоянии.

— Скажи, прошу, ты все еще любишь его? Ты любишь Тарроса? — он отчаянно смотрел на неё.

— Будь ты… Астахфируллах. Маулен, не заставляй меня проклинать тебя. Не вводи меня в грех.

— Я задал вопрос. Отвечай.

— Да кто ты такой, чтобы меня спрашивать? Пошел ты!

— Хорошо, я уйду. Встретимся на суде в Конье.

— Я приду и расскажу все. Я хочу, чтобы тот, кто заслуживает, получил по заслугам. И я хочу избавиться от вас обоих навсегда. — бросила ему Эрис и ушла с полигона.

Маулена разрывало. Он уничтожал сам себя. Он хотел плакать. Как ребенок, который не завладел тем, чего страстно желал.

Иоанн Третий Дука ехал мимо Белокомы. Его повозка охранялась многочисленной стражей. Его супруга осталась во дворце — следить за делами. Он приказал остановиться около окраины города Гавриила. Правитель, сын полководца, вышел к народу. Он спрашивал встречных — какова была власть при Гаврииле. Дука спросил, что изменилось за последние две недели. Ответ довольных греков заставил его задуматься.

Иоанн продолжил путь в Конью. Он решил забрать то, что завоевали соседи. Но решил сделать это мирным способом, без кровопролития и войны.

Гияс-ад-Дин приказал привести Хайреддин-ату в Каср *дворец (перс.) *. Ему сообщили неприятную новость — эмир был убит в собственном доме. Свидетелей нет. Гияс-ад-Дин, на ухо которого шептала истинная смертельная кобра — его визирь, подумал, что наместника убили люди Малик бея, чтобы тот не свидетельствовал против него в суде.

Таррос был на грани. Тихий отчаявшийся затворник и не думал бежать. Несмотря на всё, что сказала Эрис, он не хотел помогать Малику. Он считал бея вербовщиком Эрис. Он ненавидел его всей душой. Хотя считал его достойным врагом. Он молился Господу ночью.

— Господи… Я перед тобой. Ты видишь меня в таком безвыходном положении. Я — ничтожен. Я попал в топь, в бездну и не могу выкарабкаться. Я — зло, которое разрушило наше общее счастье своими собственными руками… Что мне делать? Что?.. — он снова плакал. Таррос уснул.

Таррос стоял на краю огненной пропасти. Вокруг стоял запах гари. Ему было жарко. Под ним был огонь и земля содрогалась. Великий ужас охватил его. Он был один. И мог взывать только к Господу.

— Господи. Прости меня. Помоги мне…

— Таррос! — он вздрогнул и обернулся.

По правую сторону от него стоял мужчина в белой одежде. У него была иссиня-черная борода и сияющее суровое лицо. Но Таррос не испугался его.

— Подойди сюда, садись на землю. — он подозвал его к себе. Таррос осторожно перебирая ногами по скатывающемуся в лаву грунту, подошел к безопасному месту около человека.

— Садись. — он показал на землю и они сели. В руке у мужчины, внушавшем уважение, был сверток. Он развернул его. Это оказался чистый пергамент. Белый лист бумаги. Таррос смотрел на него.

— Ты — оставил Единобожие и стал христианином. Каждый человек рождается безгрешным верующим. Книга его деяний чиста, как этот лист. Будучи в естественном состоянии единобожия и повзрослев, сын Адама делает выбор — в какую из придуманных религий ему податься.

Смотри, Таррос.

Мужчина начал складывать прямоугольный лист бумаги.

Правый верхний угол он приложил к левому ребру листа. Получился пятиугольник, верхний левый угол которого был самый острый. Остальные углы были прямые, и лишь правый верхний — тупой.

— Это — первый столп Ислама. Шахада — Я свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха. И Мухаммад — Его раб и посланник.

Таррос смотрел на него. Его нутро бурно воспротивилось. Но страх побеждал возмущение.

— Второй столп — совершение обязательной пятикратной молитвы. — и мужчина в белом подогнул острый угол к середине лицевой стороны листа, дойдя ровно до половины. Получился ровный домик.

— Третий столп: дача закята — обязательной годовой милостыни беднякам, высчитанной по формуле, строго исходящей из количества твоего материального добра.

Тарросу стало любопытно — что ему хотят объяснить? Он смотрел на лист.

Мужчина согнул лист в третий раз, сложив домик напополам, сгибами вовнутрь.

— Четвертый столп — обязательный пост в месяц Рамазан. — и согнул получившуюся модель пятиугольника — свободные края он подогнул ровно к середине фигуры.

— Пятый столп — отправление раз в жизни в Хадж, к первой мечети, основы которой были заложены самим пророком Адамом.

Мужчина сложил получившееся напополам — получилось нечто, вроде цифры один. Тонкой и длинной.

— Это — Ислам. Цифра один. Аллах Един. Единобожие и прямой путь. Смотри, Таррос. — он провел пальцем по цифре снизу вверх. — Потом религия Христианства — Троица. — он развернул фигуру. Получилось ровно три разворота — длина которых уменьшалась к краю. Бумага имела складки. Он провел пальцем по ним. Затем мужчина из сна начал отрывать бумагу по этим сгибам и произнес — Это — твое место назначения. — он положил все три разорванных слоистых стопочки на землю. Он взял два из них, складки которого символизировали триединое Христианство, выложил слово из заглавных букв на латинице — «HELL». Таррос пришел в ужас. Мужчина сказал.

— Hell — ты знаешь, что это переводится, как Жестокий огонь.

Затем он взял оставшуюся часть в форме цифры один.

— Почему твое место назначения — жестокий огонь? — он развернул целую заготовку. — Из-за твоего слепого поклонения этому, а не Создателю. — в руках у мужчины был крест. Он поднял его и продемонстрировал — ровный и четкий крест, с симметричными линиями от сгибов.

Лицо Тарроса сокрушилось от увиденного. Он был ошарашен. Удивлен. Напуган.

— Аллах наставляет на праведный путь всех, кого пожелает, Таррос. Но ты должен сам выбрать свой путь. Если ты захочешь сам, Аллах простит тебя. — мужчина выложил на земле из латинского слова арабской вязью «Ан-Нар». — То же самое на языке последнего из вереницы пророков. Огонь. Это знамение. И тебе. И православным. — он выложил слово «Ад» на кириллице. С положенными зарубками на буквах с верхнего левого угла. Осталась полоска. Мужчина приложил ее к кресту — получился символ Православия с косой перекладиной.

Мужчина растворился, оставив на земле крест и выложенное слово.

Таррос проснулся в поту. Было уже раннее утро. К нему подошли солдаты Кокжал.

Эрис приказала своим ребятам переодеть Тарроса в форму тюрка. Его связали и вывели на площадку. Эрис была на Йылдырыме. Она уже завязала лицо. Под её доспехами была тюркская женская форма — два длинных платья. Верхнее, приталенное было из расшитого бирюзового бархата. Она будет представлена перед правителями. Эрис мысленно готовилась к суду. Она продумывала ответы на предполагаемые вопросы. В основном, касающиеся службы. Эрис думала, что все пройдет без лишних переживаний и стресса. Что она ответит на то, откуда Таррос и — всё. Маулен уехал еще вчера. Он не сказал ей больше ни слова.

Дархан был в ужасе от всего, что произошло за последнее время. Загнанный в угол, он отправился в нукерскую ставку. Его приняли, как нужного и осведомленного человека. Но никакого уважения он не получил. Дархан оказался в таком же положении, как и все те, кто продал свои души дьяволу — ты получаешь все, что хочешь. Но ты — тот, об которого вытирают ноги. С которым говорят так, как вздумается, не проявляя человеческого отношения. Ими помыкают. Оказавшимися в рабском положении, потакают. Им приказывают, они исполняют. И назад дороги нет. Это все — плата за лицемерие и алчность.

Глава восемьдесят шестая

Эрис шла через леса. С ней были Арслан, Тюркют и оставшиеся в живых войны Кокжал — Атабек, Атсыз, Таштемир, Туран, Герей и Ирбис.

Они шли непрерывным путем. Было довольно-таки холодно. Эрис, как обычно, не жалела себя. Но, видя, что парни проголодались за день, приказала сделать привал.

Таррос смотрел на Эрис, теперь уже на Дину искоса — боясь что кто-нибудь заметит. Он глядел на то, как годы изменили ее. Внешне она ничуть не поменялась, только расцвела, повзрослела и, кажется, стала еще красивее, в отличие от него самого.

Таррос только сейчас начал понимать, что его самоуверенная молодось прошла, не делая ни малейшей передышки. Он смотрел на Дину и его мысли и воспоминания проносились одна за другой.

Он заметил, что на ее лице появилось необъяснимое свечение. Ей очень шел платок, платье и доспехи мусульман. В ее образе появились уверенность в себе и стать. Уже не было той девочки, котораякогда-то боялась совершить оплошность. Ее глаза больше не горели огнем желания кому-нибудь что-либо доказать. Было видно, что она приобрела жизненный опыт и мудрость. Но как ему показалось, девушка стала более суровой. Кто знал, сколько всего она пережила за это время…

Он не хотел даже думать о том, как ей становится больно при его виде. В грудь Тарроса вгрызалась совесть.

Теперь она была похоже на грозную волчицу в своей дикой на вид, но дисциплинированной стае. Его сердце не могло не восхищаться этим. Он понял, что даже поменяв окружение, попав рабыней на новые чужие земли, несмотря ни на что, она сумела завоевать доверие и уважение теперь уже тюрков. Эти воины, которых боялись все, относились к Дине с уважением и кротостью. Они безоговорочно слушались ее команды и опускали пред ней взоры. Таррос не переставал удивляться силе ее духа.

Она командовала этими хмурыми бородатыми тюрками еще четче, чем юными мучениками. Было невозможно не восхититься этим. Само то, что все это время Эрис жила на свете, было для Тарроса чудом. И то, что она здесь, на чужбине, на поле боя, для него было просто невероятно.

— На, ешь! — огромный страшный воин толкнул плечо Тарроса деревяной миской с пресным пайком. Это был Тюркют.

— Кто, я? — Опешил Таррос. Он посмотрел на этого, похожего на головореза, солдата с длинной копной волос своими удивленными сине-голубыми глазами. Он не ожидал, что после всего зла, что он причинил их людям, ему дадут пропитание здесь, вне тюрьмы. Он ожидал, что до дворца султана его попутчиком будет кара и унижение.

Он кивнул головой в знак благодарности. Иногда в глазах живых существ, когда они одаряются чьей-либо милостью, появляется нечто, смотря на которое, невольно заскребет в душе. Но это чувство — хорошее. Оно не поддается описанию.

Таррос не проявил упрямой гордости. Ему был не совем понятен мотив тюрков — за что его кормят? За козни, за убийства, за вражду и похищения? Его Сатана ядовито нашептывал, что спокойное отношение неспроста, а ради их вождя, но здравый смысл отрицал корысть. Его это растрогало.

— Дина абла приказала накормить тебя. — муж Марии развязал его правую руку. — Она хотела бы убить тебя. Но сестра боится Аллаха и руководствуется Его законом. А Аллах приказал кормить пленных тем же, что ешь сам.

Но если б я был здесь главным, то приказал бы накормить тебя лошадиным навозом.

Он понял смысл сказаного более чем. Акцент Тюркюта и грубый голос придавал ему грозности. Эрис была среди Арслана и остальных. Хмурая и суровая. Таррос остался привязанным к дереву около лошадей.

К вечеру начался снегопад. Войны всё шли. Они по очереди спали в седлах. Не спала только Дина. Она вела отряд вперед.

На следующий день идти стало невмоготу. Лошади выдохлись. Эрис приказала распрячь всех на пару часов, затем двинуться дальше. Эрис возилась с Йылдырымом. Она срезала и перебивала его копыто. Таррос хотел попросить прощения за всё. Пока мужчины собирали дрова и кору для костра, кто-то устанавливал котел, Таррос тихо произнес её имя. Он сидел, связанный по рукам и ногам.

— Эрис… Прости меня пожалуйста. Прости, прояви свое милосердие. Ты же верущая. Ты молишься пять раз в день. — он звал ее, но она делала вид, что не слышит. Когда ей надоело его занудное нытье, она вытащила клинок и подошла к нему.

— Заткнись. Я не слышу тебя. Ты для меня — всего лишь пустое место. Плевок.

— Прошу, выслушай меня! — отчаянно залепетал Таррос.

— Я же сказала, закрой свой рот. Иначе прикажу отрезать тебе язык еще до суда, и ты будешь мычать, как животное и не сумеешь оправдать моего воеводу! Тюркют! Альп! Засунь ему в рот кляп!

— Эрис… Я не могу умереть, не услышав твоего прощения.

Она ударила его по лицу. Хлестко и четко.

— Помнишь, как ты ни за что бил меня? Я не хочу вспоминать, иначе мне придется нарушить приказ и вынуть из твоего похотливого тела твою жалкую душонку.

— Убей меня сейчас. Просто убей… Отомсти мне. Я заслужил это. — его глаза, когда-то смотревшие с властью и угрозой, смотрели на Эрис умоляюще. Таррос потерпел полный крах и между ним и его любовью разразилась огромная огненная пропасть. Ошибка на ошибке… В тайне его огорчало то, что он даже не сумел сохранить верность, будучи одурманенным. Если бы только Таррос знал тогда, что Эрис жива…

Он чувствовал себя отвратительно. Нет, он чувствовал себя настолько плохо, что мысленно умирал в жутких мучениях, смотря на несбывшуюся мечту всей своей жизни.

— Аскерлер, смотрите за ним, этот изощренный змей способен на всякую вещь. — Эрис, тяжело дыша, развернулась и резко пошла прочь от него.

— О, Господи… Как же мне паршиво, помоги… Прошу… — шептал он, закрыв глаза.

Тюркют, пожав плечами, засунул ему в рот скомканную тряпку и закрепил веревкой.

— Вот малака. Тяжело было держать рот на замке? — усмехнулся он. — Ты еще легко отделался.

Через день они почти достигли Коньи. Эрис ускорила ход.

Он постоянно смотрел на Дину и признавался себе, что не зря любил её все эти годы. Его поражение скрашивало лишь ее присутствие. Безумец про себя радовался, что последние дни своей жизни проведет украдкой любуясь ее прекрасием.

Маулен навестил заключенного Малика.

— Брат. — он позвал бея. Тот сидел, прислонившись к стене и делал зикр, шевеля губами. На нем не было доспехов, были тюркские неподпоясанная рубаха, шаровары и теплая жилетка. Его сивые волосы на верхней части головы были собраны в хвост. Остальные свободно висели, угнетая внешний вид.

— Брат! — произнес Маулен погромче.

— Чё орёшь, дай поспать! — крикнул на него человек из тьмы камеры Малика.

— Братишка. — он соскочил с места и подошел к нему. Они поздоровались. — Как мама? Как Фатима?

— Они держатся. Все хорошо. Дети тоже в порядке. Мама управляет аулом.

— Слава Аллаху… Как хорошо, что ты пришел, я скучал по тебе, мой братишка.

— Я тоже, брат. — Маулен с жалостью смотрел на него.

— Ты был в крепости?

Маулен нахмурился.

— Да.

— Как абла? Она справляется?

— Более чем. Я попросил ее быть свидетелем на суде.

— Каким еще свидетелем? — его вена на переносице набухла.

— Таким. Она знает много чего. Это поможет оправдать тебя. Поможет избавиться от врага. — он не назвал ненавистное имя. Видно было, как в гневе он стиснул челюсти.

— Маулен. Мне не нравится это. Достаточно, если Таррос сам даст показания.

— А он их даст?

— Я постараюсь уговорить его.

— Каким образом?

— Пока не могу сказать. Не обижайся. — он, как настоящий военный, не мог поделиться служебной тайной. Даже с человеком султана. Даже с собственным братом.

— Пусть Дина идёт и разоблачит его.

— Я не пойму тебя, к чему ты клонишь? — разозлился Малик. — Наверное, ты совсем сходишь с ума… Я предупреждал тебя, братишка!

— Это вы все сошли с ума. Только дураку не видно, что они знакомы. Я был в Никее и разузнал многое. — хладнокровно произнес Маулен.

— Не будь подонком, братишка. Это не имеет значения. Ты хочешь опозорить ту, которую любишь? Зачем это тебе? Чего ты добиваешься??

— Справедливого суда. Уничтожения Тарроса. Я мечтаю, чтобы он подох на плахе, с позором. Я хочу, чтобы Дина сама всё сказала. Чтобы она приложила руку к его уничтожению. Чтобы она вспомнила все то, что совершил Таррос по отношению к ней. — он рычал, подобно сумасшедшему.

— Братишка… Не теряй свою Веру. Не поступай так с Диной! Мы многим обязаны ей!

— Она уже дала согласие. Нам остается дождаться Иоанна, и суд начнется.

Малик сделал укоризненный жест головой. Его лицо было преисполненно строгости.

— Свидание закончено. Юзбаши *капитан (тюр.) * Маулен. Простите. К этому заключенному приходить запрещено вовсе. — виновато сказал стражник.

Маулен благодарно похлопал солдата по плечу. Он сказал Малику.

— Брат. Да поможет тебе Аллах!

— Аминь, братишка.

Малик остался один.

Эрис вошла в город. Они боялись, что Тарроса убьют враги Малика. Эрис искала добровольца. Ирбис предложил:

— Я пойду вместо него в темницу. Я похож на грека.

— Но ты — молод. А этот. — Арслан ухмыльнулся, покосясь на Тарроса. — ровесник Малик бея. Если не старше!

— Тогда иди ты.

— Нет уж. Погибать из-за этого гада в темнице. Увольте. — отказался Арслан.

— Я пойду. — сказал Тюркют.

— Нет, Тюркют. У тебя молодая жена. Она ждет тебя. — воспротивилась Эрис.

— Только я знаю греческий. И ты, абла. Больше никто.

Делать было нечего. Тюркюта постригли и нарядили в византийскую форму.

Они спрятали Тарроса недалеко от дворца — в постоялом доме. Арслан и Эрис остались с ним.

Тюркют и войны направились во дворец. Эрис спрятала иглы в его нательный деревянный крест и научила, куда нужно их вонзать, чтобы поразить нападающих наверняка. Она наказала ни в коем случае не есть и не пить тюремные еду и воду.

Эрис осталось следить, когда приедет Дука и начнется суд.

Зря Таррос надеялся, что увидит ее. Живя сутки в соседней комнате, она ни разу не зашла к альпу и к нему. Маулен тоже надеялся ее увидеть. Но она старалась не попадаться. Он подал Эрис в список присутствующих на суде.

Иоанн приехал в Конью. Предупрежденный Гияс-ад-Дин встретил его со всеми почестями. В свите правителя был Алексис Каллергис. Дуке быстро рассказали о принятии Гияс-ад-Дином христианства. Он был приятно удивлен. После долгой беседы тет-а-тет, они приняли решение о присоединении Белокомы к Никейской Республике и возвращении Султанату приграничных земель. Стороны выплатили друг другу материальный урон в связи с потерей людей. У власти и простолюдинов разные взгляды на жизнь плебеев и её бесценность…

Тюркют сидел в темнице. Как и предполагала Эрис, на него напали. Он справился с тремя палачами. Всё обошлось. Но об этом не узнал никто. И стражники лишь молча убрали трупы. Теперь Тюркют с ужасом заметил весь масштаб произвола, царящего здесь.

Малик и Тюркют не виделись. Они были в разных местах. Но перед судом Малик увидел его мельком и очень удивился. Он всё понял и остался доволен проявленной смекалке Кокжал.

— Передай Тарросу, что Малик обещает ему свободу в обмен на правду. — сказал Малик на ухо тюрку, проходя мимо него в зал.

Эрис выяснила время суда. В самый нужный момент она привела Тарроса. Маулен, увидев ненавистного соперника, захотел придушить его.

— Дина! — он, улыбаясь, подбежал к ней. — Дина, мир тебе. Как твои дела? — Маулен приказал вести Тарроса в отдельную комнату ожидания.

— Арслан пойдет с ним! — холодно заявила девушка.

— Хорошо. Альп. Будь с ним. — Таррос видел взгляд Маулена. Он мгновенно возненавидел его еще больше. — Развяжите этого пса и наденьте кандалы. Вытащи его кляп. — приказал юзбашы своему солдату.

— Проклятый Альвизе Гварди. Какой же ты… — Таррос помотал головой. — Настоящий демон. Так мастерски меняешь обличья…

— Ты тоже не промах, тамплиер-венецианец. Да, Дина?

Эрис стояла и молчала. Маулен вел себя обходительно, всячески показывая свою симпатию. Он делал это назло Тарросу. Она не смотрела ни на того, ни на другого.

— Милая Дина… Я скучал по тебе. Я жду твоего ответа. Мама ждет нас. — он произнес эти ненавистные слова на греческом. Дина обожгла его глазами. Она ответила на тюркском.

— Я помогаю тебе ради Малика. Я терплю тебя ради него. Не нарывайся.

Он улыбался так, будто бы Эрис ответила ему приятными словами. Он благодарно покачал головой. Таррос чуть не заплакал.

— Веди отсюда эту гниду, Арслан-альп. — приказал Маулен, толкнув Тарроса под затылок ладонью.

— Хорошо, Маулен бей.

Он уводил Тарроса.

— Дина. Сними доспехи и сдай оружие. Иначе не впустят в зал суда.

Эрис не сказала ни слова. Она ушла.

Суд начался. В огромной приемной зале установили два трона — для Гияс-ад-Дина и для Иоанна. Вошли факихи, ученые, кадии и эмиры. Вошла свита Дуки.

Зала была светлая и теплая. Обделанная сусальным золотом, тюркскими орнаментами и арабской каллиграфией, она выглядела сказочно красиво. Пахло благовониями, жжеными свечами и чернилами из золы. Под ногами скользил блестящий мрамор.

Произошла заминка с фигурой Тарроса. Когда все выяснилось, визирь султана понял, что его обвели вокруг пальца. Он чуть не лопнул от злости. Введенный в одну комнату ожидания истощенный Тюркют успел сообщить греку об обещании справедливого бея.

— Бисмилляхир-рахманир-рахим. С именем Господа. Мир пророку Мухаммаду, его сподвижникам и семье. Я благодарю главу Никейской Республики за оказанную нам честь. За этот исторический визит. — поприветствовал Гияс-ад-Дин, сидя на троне.

Иоанн кивнул, оценив орлиным взором отношение публики к нему. Он сидел на троне рядом с султаном. Оба правителя прекрасно принарядились для такого необычного события.

— Благодарю за оказанные мне почести. Я надеюсь, наши добрососедские отношения останутся такими же продуктивными. И наше сотрудничество только увеличится, как откроется вся правда. Надеюсь, сегодня мы добьемся взаимопонимания. — произнес Дука.

— Введите подсудимого Малик бея Азизуълы.

Из отдельной комнаты в залу вошел Малик. Его поставили на колени перед троном Гияс-ад-Дина.

Правитель был хмур. Он с ненавистью смотрел на бея.

— Малик бей! Если ты виновен, я лишу тебя титула бея и казню прилюдно! Твоя семья и дети с позором изгонятся с моих земель.

— С именем Аллаха Милостивого Милосердного. Я служу верой и правдой Аллаху, своему государству и его правителю.

— Я пока не позволил тебе отвечать! Я обвиняю тебя в сношениях с людьми из Белокомы и продаже государственной земли. Я подозреваю тебя в убийстве Хайреддин аты. Ты под подозрением в деле о монголах: ты пытался завести меня по ложному следу, приведя подставного свидетеля — ханского воеводу. Путем произвола и самоуправства, заговора со своими войнами и кровопролития мусульман ты вернул себе власть, когда против тебя обернось собственной племя. И последнее — ты напал на греческую крепость, подставив государство и сделав попытку разрушить добрососедские отношения двух республик. Ты ослушался моего приказа. Ты повел моих солдат, пользуясь оказанной тебе милостью. Из них вернулась лишь половина! Признаешь ли ты себя виновным?

— Нет. Я не виновен, мой султан. — с достоинством ответил Малик.

— Предъяви аргументы!

— Купчая Хайреддин аты и Кутлуджи. Мы нашли ее в крепости Белокомы, среди бумаг. Она у моего война.

— Внести купчую! — приказал Гияс-ад-Дин.

Эрис, стоящая в коридоре, передала сверток солдату.

Гияс-ад-Дин ознакомился с документом. Он спросил нотариуса о ее подлинности. Вмешался визирь.

— Мой султан! Командир греков свидетель в том, что Малик присутствовал на сделке.

Малик усмехнулся.

— Я был на войне.

— Говорить будешь только после того, как я позволю! Вызвать греческого воеводу.

Тарроса вывели из комнаты в коридор. Эрис отвернулась и скрыла свое лицо. Он вошел в залу скрученным. Его поставили на колени напротив Иоанна.

— Позвольте. — попросил Иоанн. — Подтверждаете ли Вы, командир Таррос, что Малик бей присутсвовал на сделке о покупке земель Вашим архонтом?

Таррос посмотрел в сторону Малика. Малик смотрел в пол.

— Я подтверждаю, что сделка была совершена между Гавриилом и Хайреддином. Свидетелями были Кутлуджа бей и Дархан. Со стороны архонта был я и капитан Леон. Никогда не забуду тот мерзкий день. — он опустил голову.

— Значит, Малик бей не был причастен?

— Нет, владыка.

— Этому проходимцу не стоит верить. — воскликнул визирь. — Подлый неверный. — прорычал визирь. — Проклятый кяфир.

Иоанн недовольно нахмурился. Он привез с собой письмо магистра.

— Малик бей. — сказал Гияс-ад-Дин. — Что скажешь о своей причастности к смерти Хайреддина?

— Вы же слышали командира. Какой резон мне убивать наместника?

— Что скажешь в своё оправдание о связи с монголами?

— Это абсурдное заявление. Я и мои воины в последнее время только и делали, что уничтожали отряды, движущиеся в сторону Грузии.

— Откуда у тебя сведения, что умервщленные тобой бей стойбища Баяты и его сын, а также купцы Хайреддина были связаны с монголами?

— Мои самоотверженные воины выяснили это. Жергал и Цэрэн, называвшие себя Али и Фаруком, сами признались перед смертью. Они обещали скорую месть. Весь Баяты видел это.

— Почему ты убил Кутлуджу?

— За сношения с монголами. За связь с греками.

— Откуда ты знаешь про греков?

— Я знаю это. Но не могу доказать.

— Я скажу. — это был голос Тарроса. — Я сам договаривался с Дарханом и дал ему золото, чтобы они вместе с Айдыном и Кутлуджой свергли Малика.

Малик оскалился и посмотрел на него.

— Но зачем? — удивился Гияс-ад-Дин.

— Чтобы не путался под ногами.

— Оригинальный ответ.

Малик. Что скажешь в своё оправдание — ты и твое племя напало на крепость Иоанна Дуки. Из-за вас могла разгореться большая война. Неужели ты станешь отрицать и это? Ведь напал не диоикитис, а ты вторгся к ним и завоевал Белокому.

— Этот человек — Таррос. Он провоцировал меня. Сначала они перешли границы, захватили рынок, установили налог и взымали его на постах. Они убивали моих солдат и мирных жителей. Он вырезал мой поселок.

— Это правда? — в разговор вмешался Дука.

Таррос спокойно ответил:

— Да. Это правда.

— Но зачем? Из-за этого?! — Дука вытащил свиток магистра и потряс им в воздухе.

Таррос, узнав письмо, удивился. Он продолжил:

— Я вырезал не только поселок на территории султаната. Я приказал переодетым солдатам уничтожить греческое поселение. Затем убил всех, представив их как сарацин. Я приказал солдатам напасть на наше село. Это привело к крупным столкновениям на границе. — поведал он. От услышанного Иоанну стало дурновато. Но он не терял лицо.

— Кто Вы и откуда?!

— Этого я Вам поведать не могу.

— Отвечай, когда с тобой говорит владыка! — крикнул Иоанн.

— Я — Таррос Каллергис. Диоикитис Белокомы Никейской Республики. Я не взлюбил соседей — сарацин. Вот и всё.

— Вы служите магистру? — он немного отошел от гнева.

— Я служу Господу и надеюсь на его прощение.

— Он — врёт! — выкрикнул Маулен. — Он — сбежавший венецианский командир, присланный тамплиерами!

— Юзбаши Маулен, что Вы такое сказали? Вы можете это доказать?! — спросил Гияс-ад-Дин.

— Могу. Он — подлый и грязный человек. Он не тот, за кого себя выдаёт!! Он стремился столкнуть республики, вызвав войну на границе. Я передал Иоанну Дуке письмо. То письмо было прислано магистром. Я узнал об этом и выкупил его у наложницы Тарроса. — произнес Маулен.

— Письмо можно подделать. — сказал Иоанн. — Последний раз спрашиваю — Таррос, этот человек говорит правду? Вы — агент, подосланный тамплиерами? Вы служили Венецианской республике? Кто Вы на самом деле?!

Таррос насупился. Он замолчал. Алексис наблюдал с сопереживанием.

Маулен бей сказал:

— У меня есть важный свидетель. Он знает, кто такой Таррос. Знает его прошлое и все его преступления.

Таррос посмотрел на Маулена. Младший бей окатил его яростным взглядом.

Эрис сидела на длинной скамье в коридоре. Ее руки заледенели от волнения. Приступы удушья подкатывали к горлу. Она, то и дело, поправляла свой наряд.

— Зайти свидетелю! — передал глашатай, распахнув огромную дверь.

Эрис встала. Ее ноги подкашивались. Она подняла голову и пообещала себе не замечать ничьих взглядов. Она выдохнула.

— Бисмиллях. — Эрис переступила порог.

Глава восемьдесят седьмая

Эрис входила в залу меж живого коридора. Она шла беззвучно и с достоинством. Казалось, девушка невесома.

Она прошла мимо Малика и Тарроса. Диоикитис поднял голову, словно почувствовав ее ауру. Эрис прошла вперед и встала перед рядом, со стороны Гияс-ад-Дина, поближе к старшему бею. Море взглядов было на ней. И среди них были надменные и совсем неприятные.

— Этот человек подтвердит личность Тарроса. — с победным видом произнес Маулен. Малик бей с укором взглянул на братишку. Тот лишь отвел воспаленные глаза. Таррос обомлел.

Гияс-ад-Дин оценивал Эрис в тюркском женском наряде. До этого Кокжал не появлялась без своей амуниции. Он резко поднял и опустил брови. Его левая сторона губ растянулась в улыбке, но он тут же принял серьезный вид.

Маулен смотрел испытующим взглядом на Эрис. Она ненавидела его. Но сегодня Дина отдаст ему долг сполна. Теперь она никому ничего не будет должна.

Эрис не хотела смотреть на Дуку. Тем более на отвратительного султана.

Эрис старалась даже мельком не глядеть на Тарроса. Ни за что. А почему, отказывалась спросить себя сама. Его позорное положение сегодня расставит все по местам. Сегодня он получит то, что заслужил. За все злодеяния.

Она кивнула Малику. Во взгляде воеводы читалась поддержка и «Ты не обязана этого делать.»

Это не тайное убийство. Это то, что называется Справедливый Суд.

Маулен хотел, чтобы Эрис сама рассказала всё о преступлениях того, к кому когда-то испытывала чувства.

Чтобы его четвертовали, казнили, растоптали. Чтобы его лишили чести. И чтобы это было с подачи Эрис. Это являлось обязательным условием.

Эрис взглянула на Маулена. Перед ней был другой человек.

«Ты ничем не лучше Тарроса, Альвизе Гварди.» — подумала она.

Маулен стоял с чувством собственного превосходства. Он смотрел на Тарроса гордым взглядом, показывая ему то, каким ничтожеством является командир. Он нагло и демонстративно покачивал головой, давая Эрис добро для дачи показаний. Его смазливое матерое лицо было довольным. Он демонстрировал Тарросу то, кого теперь станет слушаться эта девушка.

А как же её бедное настрадавшееся сердце? Её честь и женская тайна? Похоже, Альвизе Гварди заигрался. Может он просто мстит ей за отказ. То, что он мстит Тарросу за его любовь к Дине, это ясно. Здесь не только гонка за преступником. Личная неприязнь Маулена встала на первое место. Но об этом знает только Эрис. И догадывается Таррос.

— Говорите. Имя. Полное документальное имя. Год рождения. Место рождения. — буднично приказал Гияс-ад-Дин. Он с непроизвольным интересом разглядывал её. Его глаза и дергающиеся движения выдавали его.

— Меня зовут Эрис Фортунато. По матери — Лефкас. Я родилась в октябре. — тихо и спокойно поведала она, смотря в пустоту перед собой.

— Число.

— Девятое. Тысяча двести четырнадцатого года. Мне двадцать семь лет. Я родилась в городе Сития. На острове Крит. То есть, — она исправилась. — Регнум де Кандия, Королевство Кандия.

— Чем занимались. Род деятельности.

— Военное поприще. Была сержантом. Педитес ополчения Республики Венеция.

— Вы знакомы с подсудимым?

Она немного помолчала.

— Ну?

— Да.

— Его настоящее имя. Может Вам известен год его рождения. Его род занятий?

— Таррос Алессандро Армандо-Каллерджи. Или Таррос Алесандрос Каллергис. Родился на Крите. Второго октября тысяча сто девяносто восьмого года. Он вырос в Венеции. Он был командиром острова Кандия. Рыцарем Ордена Святого Марка.

— Почему был? Что произошло потом?

— Командир… — она не знала, что ответить. Таррос сокрушился. Он спрятал лицо.

— Говорите.

— Он нарушил закон. Потом сбежал с острова.

— Она говорит правду?

Таррос кивнул, упрямо уставившись в пол.

Иоанн спросил:

— Назовите преступление — почему Вы сбежали, будучи командиром?

Таррос молчал. Иоанн жестом приказал солдатам поднять его голову. Его схватили за макушку.

— Почему?! Я задал вопрос!

— Я казнил отряд повстанцев. — солдат ослабил хватку. Таррос сверкнул глазами на стражей и отряхнулся. — Я нарушил приказ. Дож приказал мне помиловать ребят Эрис и казнить ее саму.

Эрис зажмурила глаза от переживаний.

— Вы, похоже, поступили с точностью наоборот! — воскликнул Дука. — Кирия, расскажите, почему Вы дезертировали?

— После успешной военной операции по возвращению захваченной критянами крепости венецианцев… мы увидели насилие, унижение, зверства. — она бровями указала на Тарроса. — Я не смогла убедить этого человека дать приказ о прекращении произвола его солдат. Тогда я позвала с собой желающих. Мой разведывательный отряд ополчения и коренной венецианец ушли за мной.

— Как Вы стали повстанцами? Расскажите, прошу. — Иоанн доброжелательно кивнул.

— Наши архонты искали хороших воинов. Молодых, обученных, с пылкими сердцами. Мы ушли в горы. Ситию оккупировал Дож Бартоломео Градениго. Несколько лет мы держали их в страхе. Мы не давали им вторгнуться и совершить преступления в Ситии. Потом он внезапно умер… Его место занял его сын, Анджело Градениго.

Он пошел на уступки. Вы, Иоанн Дука, поддержали нас флотом. Спасибо Вам. — она медленно опустила и подняла голову, взглянув на Никейского правителя. Он довольно улыбнулся. Ему прельстила благодарность повстанца-единомышленника.

— Мы хотели показать, что тоже люди. Не просто рабочая сила. Не рабы. Не собаки. У нас тоже есть душа. Есть права. — голос её стал увереннее.

Эрис сделала акцент на правах. Правители смотрели на неё. Альвизе начал смотреть на красивую свободолюбивую Эрис по другому. Для него открылась другая сторона её души.

— Почему Таррос спас Вас? Он был в сговоре с мятежниками? С архонтами?

Эрис молчала. Подступающие слезы больно давили на горло. Её гортань сжимало и разьедало. Но Эрис держалась.

— Нет! — громкий голос Тарроса оборвал Эрис. — Эрис. Не стоит. Я сам все скажу.

— Тишина. — сказал Гияс-ад-Дин. Эрис боязливо и мельком бросила взгляд в сторону подсудимого.

— Пусть скажет. — попросил Иоанн. — Говорите, Каллергис.

Она посмотрела на Тарроса. Тот стоял на коленях со связанными руками. На его лице были спекшаяся кровь и следы побоев. Ненависть к тирану боролась с жалостью к отцу ее умершего ребенка. Женское сердце начало медленно, но верно подводить её. Как и обещал Таррос на далёком Крите двенадцать лет назад.

— Отстаньте от неё. Она не обязана отвечать на потеху собравшихся. Лучше спросите меня. Спросите меня о моих поступках. Вы хотели узнать обо всех моих преступлениях — их слишком много.

— Будьте любезны, поведайте. — сказал Гияс-ад-Дин.

— Я лично убил её солдат. Вопреки приказу Дожа. На глазах у Эрис. Привязал ее к столбу. На площади. Связал их всех напротив неё и повесил. Особо почтенных задушил руками. Одному, своему воспитаннику из Венеции, я перерезал горло. — он не врал. Говорил все, как было на самом деле. Не уходил от ответа.

Эрис закрыла глаза. Казалось, ее сознанье сейчас покинет её. Но она была сильной. На фоне бледного лица ее щеки разгорелись. На них заблестели дорожки слез.

— Предателя из её отряда, сдавшего их, я увез к Анджело. — продолжил он буднично. — Там, на площади Святого Марка в Кандии я казнил его прилюдно, обманом выдав за главу отряда. Суть приказа была в том, чтобы найти и обезвредить отряд, а командира привезти к нему в столицу и казнить в назидание взбунтовавшимся критянам. Люди любили их. Дож хотел завоевать сердца народа после их помилования.

Гияс-ад-Дин был удивлен. И Дука тоже. Ноздри Альвизе расширились. Его воспаленный взор начал гореть еще сильнее. Видно было, как напряженные желваки играют сквозь его белую кожу.

— Почему Вы оставили в живых сержанта? — спросил Дука. — Она являлась командиром. Это ведь Вы сделали это? Получается, Вы были в сговоре с Лефкас? Поэтому Вас разыскивают?

— Нет. Я воевал против Вас в Константинополе, пока Каннареджо и мой двоюродный брат боролись с властью. Потом выступил против Никеи в бухте Николаос. Я командир венецианской Кандии, никогда бы не поддержал их. Я состоял в Ордене Святого Марка… Я давал присягу на Евангелии… Может, я поддерживал их в душе. Они — смелые ребята. — Тарросу стало больно говорить. Он опустил голову. Его голос зазвучал тише. Командир начал говорить медленно. — Они осмелились озвучить то, что за всю жизнь не посмел озвучить я… Эти законы… — он немного помочал. Никто не поторопил его. — Они глупы. Мы и критяне… Законы гласят, что мы — неравны. Мы выше них. Нам нельзя состоять с ними в отношениях… Нельзя строить брак. — он смолк. Затем продолжил. И говорить Таррос начал прониковенно и искренно. — Но ведь мы и они — абсолютно одинаковые люди. У них есть плоть и кровь. Такая же душа. Но они по документам — рабы. И господам не положено с ними связываться. — он произнес иронично последние фразы. Он ухмыльнулся, помотав головой. — А ведь я тоже критянин. Эмигрант. Вся моя семья… Их нет в живых. Нет в живых и тех, кто помог моему отцу встать на ноги там, в Венеции. Выучить меня и отдать в Орден. Я стал тем, кем стал. Псом властей. А правильно или неправильно они поступают — не мое дело. Мое дело вести войско и лить кровь там, где они прикажут.

— Почему Вы оставили в живых Эрис Фортунато? — спросил Гияс-ад-Дин. И это было простое человеческое любопытство.

— Потому что… — он посмотрел на султана. Потом на Дуку. На Малика. На всех мужчин. Потом на свою бедную Эрис. На маленькую милую Эрис. И на Альвизе. — потому что я очень сильно любил её. Любил только её.

Её глаза были полны слез. Слез женской исповеди.

Она почувствовала себя обнаженной. Ей казалось, что её раздевают на глазах у всех, лезут в душу, которая не зажила. Это омерзительно.

Альвизе вскипел. Он покраснел. Он знал всё. Но хотел слышать эти слова собственными ушами. Хитрый и просчетливый. Ради этого он так старался притащить Дину на этот позорный суд. Он знал, что только так добьется правды. Правды, что неизбежно опозорит Дину.

Эрис окаменела от стыда.

— Интересно… — покачал головой Гияс-ад-Дин. — Вот это поворот событий…

— Я любил Эрис. Я хотел жениться на ней. Я полюбил ее еще задолго до тех проклятых событий…

— Молчи, Таррос. Не позорь меня. — попросила Эрис, глядя в пол.

— Это — не позор. — Таррос пристально глядел на неё. Она до последнего не сдавалась и не смотрела в ответ. — Я хотел жить с тобой открыто, не боясь никого. Но дурацкий закон не позволил нам быть вместе.

— Замолчи. Не говори больше ни слова. — Эрис подняла взор. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Сгореть заживо. Испариться. Ее честь была задета пред столькими мужчинами. Маулен поступил с ней совсем не по-мусульмански. Малик был разгневан на братишку. Это читалось в его грозном взгляде. Она спрятала глаза.

— Всё ясно. — сказал Дука. — А зачем надо было убивать её отряд так жестоко? За такие наклонности Вам полагается дополнительное наказание.

— Мой воспитанник. Его звали Антонио. Я знал, что он тоже любит её. За это он должен был умереть. А её птенцы не должны были тянуть Эрис обратно, в боевое прошлое. Я хотел, чтобы мы соединились навсегда и чтобы ничто и никогда нас не разлучило.

— Молчи, Таррос! Я же просила тебя! — теперь ее взгляд стал гореть. — Не говори больше ни слова! То, что ты сделал — было безумной глупостью! Как ты мог?.. — она начала всхлипывать. — Мы не могли быть вместе! Твоя честь была мне дороже… Дороже всего… Дороже собственных желаний. Я молча терпела невыносимую боль… Столько лет своей юности я проплакала в одиночестве, любя одного человека. Я не знала, что он — зверь. То есть, я — знала… Конечно… Я все знала… — она кивала головой. — Я все видела сама. Меня столько раз предупреждал его брат. Но я упрямо не хотела признавать этого.

Переведите тему!.. К делу это не относится. Или я откажусь от сказанных ранее слов и не стану давать показания!! — громко заявила она, дрожа от негодования.

— Еще как относится. — возразил Маулен. — Я привел ее сюда, чтобы идентифицировать личность Каллергиса. Чтобы доказать его преступления. Он — преступник, объявленный в международный розыск. Он — командир, ослушавшийся приказ Дожа. Он сбежал с Крита, как трус. Чтобы не нести ответственность за преступления. И этот человек умудрился служить у Вас, глубокоуважаемый Дука, во внутренних войсках диоикитисом.

— Его имя действительно числится в списке среди особо опасных людей. — сказал Дука, к которому подошел его осведомленный советник. — Говорите, почему Вы сбежали? И как попали в Лефкааммос?

— Я не хотел бежать один. Я хотел бежать с женой.

— Молчи, прошу тебя… — голос Эрис звучал не требовательно. Он слышался медленно, преисполненным боли. Громко и холодно.

— Нет. Сколько еще можно молчать? Разве любить и заключать союзы Бога — это преступление? Пусть они отдадут меня в Венецию. Я готов давать показания и там, Эрис. — у нее подкосились ноги. Она с трудом втягивала воздух. — За мной и Эрис пять лет следил комиссариат. Но я решил. Никакой закон, никакие предрассудки не могли меня переубедить.

Я знал, что после самовольной казни Каннареджо мне придется покинуть службу. Остров. Забыть Родину. Но это стоило того. Я знал, что Эрис возненавидит меня за то, что я убил единственных родных ей людей. Но больше ничто не могло остановить меня.

Я знаю её. Её отзывчивость. Самоотверженность, больше похожую на глупость. И я взял в заложники детей местной женщины, чтобы повести Эрис под венец. Я ждал того дня много лет. И я получил её. Но я надеялся, что моя любовь исправит всё, сотрет грехи…

Потому что я знал, как сильно она любит меня.

— Замолчи, Таррос! — выкрикнула Эрис, пряча глаза ото всех.

— Ее честь для меня дороже всего на земле. Я мог бы поступить, как большинство мужчин, вы понимаете, о чем я.

Но я отдал всё за её доброе имя. За наше счастье. И я не жалею. — голос его зазвучал тихо. — Но я не думал, что она покончит с собой. Я ожидал любой глупости от неё. И вроде исключил все попытки. Но в то утро мне принесли весть о трагической смерти брата и его семьи. Я был расстроен. Эрис вытащила мой клинок. Я думал, она ударит меня. А она ударила себя…

Никто не прерывал его речи. Обнаженная Эрис с трудом терпела этот Страшный Суд. Все её тайны открылись перед чужими людьми в этот день.

— Я пытался помочь ей. — из глаз Тарроса пошли слезы. Глаза его потухли и выдавали боль. Он смотрел в пустоту. — Знаете, каково это, когда умирает любимый человек?.. Умирает на твоих руках… Я не желаю врагу испытать это.

Я полагал, что ее больше нет. Столько лет жить, думая, что любимая убила себя из-за ненависти ко мне?

Но это небо…

Причуды Господа. — он раздосадованно ухмыльнулся. Как безумец. — Я не хотел уезжать. Я хотел умереть вместе с ней, понести казнь за эту запретную, настоящую любовь.

Люди, окружавшие меня, мои верные солдаты, они просили меня не глупить и скрыться. Провведиторе прибыл за мной со смертельным приговором от имени Дожа. Женщина, детьми которых я шантажировал Эрис, обязалась похоронить её, как полагается.

Самая большая моя ошибка была в том, что я сбежал с острова. Я не знал, что Эрис осталась жива. — голос его звучал обреченно. Малик, не зная языка, понимал всё, о чем говорит Таррос. Он сочувствующе посмотрел на врага. — Я готов понести наказание. Я заслужил его. Я заслужил казнь только за то, что оставил мою Эрис там. Одну.

Эрис молча смотрела на Тарроса. Ее глаза, полные боли, говорили Маулену о жалости к подсудимому. Маулен хотел, чтобы Дина возненавидела Тарроса еще больше. Он боялся, что ее чувства к командиру все еще остались.

— Подлый трус. Тебе прекрасно жилось после твоих гнусных поступков. Как ты дослужился до командира? — спросил агент султаната.

— Альвизе Гварди. Маулен, братишка Малика. Ты не лучше меня. Говоривший со мной, как земляк. Я сразу понял, что ты не тот, за кого себя выдаешь. Но я не знал, что ты настолько хитёр. И я очень сомневаюсь, что тобой движут только служебные интересы. Ты не похож на своего верующего брата. — зло высказался Таррос. — Ты — подлец, который привел сюда эту девушку. Из-за твоих амбиций ей больно и она вынуждена раскрывать свои тайны прошлого пред столькими мужчинами. Ты — подлый мерзавец! Ты не сарацин! — его взор вновь стал матерый. Маулен лишь злорадно кривил губы.

— Отставить эмоции. Говорить по делу. — приказал Гияс-ад-Дин, предотвращая надвигавшуюся перепалку.

— Разрешите мне спросить, уважаемый Гияс-ад-Дин. — попросил Дука. Его черные брови почтительно изогнулись.

— Конечно, достопочтенный. — признательно ответил тот.

— Как Вы, командир Таррос Армандо, попали в крепость? Как Вы, служивший в Ордене Святого Марка, оказались связаны с Тамплиерами?

— Благодарю за вопрос. После того, как я потерял Эрис, я потерял смысл жизни. Я стал искать смерти. Сначала я пошел служить в Ваше войско. Но после похода на Италию во мне что-то зашевелилось. Может, совесть…

— У тебя ее нету! — выкрикнул Альвизе.

Таррос ухмыльнулся.

— Может быть. Мы похожи с тобой, Маулен Гварди! Альвизе Азизуълы.

— Тишина! — оборвал Гияс-ад-Дин.

— Мне было неприятно убивать единоверцев-франков. Тех, кто говорит со мной на одном языке. Я чувствовал себя чужим в православном войске. Я дезертировал в Орден Тамплиеров.

— Ты — конченный человек. — отозвался Маулен.

Таррос покачал головой.

— Я вступил в их ряды. В ряды Нищих братьев. Воинов Христовых. Я пришел туда с единственной целью — искупить собственной жизнью грех, совершенный по отношению к своей любимой, к преданной мне… Я был несправедлив и хотел покаяться перед Богом. Я делал то, что мне прикажут. Мы пошли на Палестину. Потом Крестовый поход отменили власти. И люди, шедшие со мной, ворвались в город Хеврон, разорив его и подвергнув насилию жителей. Но даже это не отрезвило меня. Я слепо шел за приказами магистра, хотя в душе имел собственное мнение… Я шел сюда, имея письмо. Но вряд ли оно помогло бы мне. Случай сыграл мне на руку — Ваш командир Комнин направлялся в Белокому. Я убил его. Истребил его отряд… Потом вторгся сюда. Я даже не менял имени. Просто служил, выполняя задание магистра Армана Перигорского. Он приказал мне разрушить Ваш, Иоанн и Ваш, Гияс-ад-Дин, общий военный союз путем разжигания ненависти на границе. Монголы поработят Вас. Это сыграет на руку франкам и тамплиерам. Латиняне окрепнут. Обстановка в мире неспокойная. Они хотят стереть православных с лица земли. Хотят уничтожить сарацин и евреев. Помыкают своим бедным верующим народом, делая из него фанатиков. Они хотят только власти над миром и его богатства.

— Ты — ужасный человек. Ты сгоришь в аду, Таррос Армандо Каллергис. — сказал довольный Маулен. Он улыбался.

— Являлся ли Малик инициатором вашего противостояния? — спросил Гияс-ад-Дин.

— Нет. Это была моя подстава. Малик всячески мешал мне. Он до последнего стоял на моем пути, защищая султанат. Он — благородный воин, поменявший мои взгляды на сарацин. Я даже похитил его сына, чтобы тот повелся на мои провокации.

— Это Вы убили архонта Гавриила? — спросил Дука. — Вам захотелось власти?

Таррос усмехнулся.

— Власти?.. Она мне не нужна. Я убил Гавриила за то, что он хотел посягнуться моё.

— Что это?

— …Эрис пришла спасать сына Малика. В одиночку, проникнув в крепость и убив множество воинов. Я не знал, что это она. Пока я искал вторгнувшихся сообщников, Гавриил приказал наказать её. Они поместили в темницу вашего воина. Но этим воином являлась женщина. Она получила по десять плетей за каждого убитого. Я пришел, когда чести бессознательной Эрис стал угрожать мерзкий Гавриил, будь он проклят. Я отрубил его собачью голову. Для меня было шоком видеть ее живой.

Альвизе молчал. Он не мог сказать ничего. Эрис не знала этого наверняка, лишь догадываясь. Она видела Гавриила, темницу и много плетей. Потом — провал в памяти и побег из покоев Тарроса.

— Вам почти удалось разрушить наш союз. Ваших преступлений хватит на целую книгу, Таррос. Этот суд я буду помнить всю жизнь. — сказал Иоанн. — Я не зря ехал в такую даль, трясясь в холодной карете.

— Необыкновенный человек. Были ли дороги, по которым Вы не ходили… Вы пошли бы далеко. Если бы не патологическая тяга к преступлению закона. — он улыбался. — Мы должны посоветоваться с Иоанном. Признаете ли Вы себя виновным?

— Я целиком и полностью признаю свою вину. Но хочу сказать перед смертью пару слов, если позволите.

— Скажете своё слово после вынесения приговора.

— Можно мне слово?! — это бы Алексис. Эрис только заметила его. Ее это обрадовало.

— Говорите.

— Эрис! Ты — молодец! Твое дело живо и процветает! Твои оставшиеся в живых ребята — мои руки, ноги и глаза! — крикнул он.

— Спасибо Вам, Алексис. — это была ее первая улыбка за день. Хоть и недолгая.

— Да. — произнес Иоанн. — Я поддерживаю Алексиса и по сей день. Я дал ему политическое убежище. Ваше дело дает хорошие плоды на Крите.

Кузен Тарроса добавил:

— Они расширили зону действий. Они молодцы. У них был хороший наставник.

Таррос смотрел на печальную Эрис. Его взгляд был преисполнен жалости. Сожаления. Сострадания. Муки совести и осознание того, что все безвозвратно ушло, сжимали его душу в огненных тисках. Но любовь в его глазах преобладала над всей палитрой чувств.

— Кокжал. Я благодарен Вам. Вы сделали многое в борьбе против монголов. Молодец. — присоединился султан. — Малику повезло. Он совершил выгодную сделку.

Эрис опустила голову.

— Аллах помогает всем. Мы — ничто.

— Верно. Иоанн. Что Вы думаете о подсудимом?

— Такой богатый багаж… — он скривил губы, нахмурившись. — Я могу отрубить ему голову прямо здесь. И Вы можете этосделать. Но нужно действовать по закону — так как он в розыске, необходимо экстрадировать его к Дожу. Мне не нужны недопонимания с морской державой из-за этого нехорошего человека. Я отправлю его с полным списком преступлений. Их хватит на несколько смертных приговоров. Если бы только такое было возможным.

— Полностью согласен с Вами. Там ему точно придется несладко. Он ответит за всё перед своим правителем и былым Орденом. — поддержал султан.

— Я позаботился о морских путях. С каждым годом все больше и больше моих кораблей бороздят воды. Его отправка не составит большого труда для меня. Беру это дело на себя. А что Вы будете делать с Малик беем?

— Если Вы не против, отпущу из-под стражи прямо в зале суда.

— Я тоже считаю Ваше решение вполне справедливым. — произнес Ватац. — Хотите ли Вы просить о помиловании? Покаяться? Попросить прощения у султана за нанесенный урон? Как православный владыка Никеи, я выслушаю Вас. Говорите последнее слово.

Тарросу было скорбно. Ему было больно, что на этот раз он действительно в последний раз видит Эрис.

«Она была нежна и невинна. Она стала столь красива. Незабываемая… Прекрасная… Как цветущая роза… Я не зря любил тебя столько лет, ты — королева… Благочестивая, высокая, благородная… Ты зажигаешь тех, кто вокруг тебя. Любимая… " — он не замечал ничего. Только ее родное лицо.

— Говорите слово, обвиняемый. И суд разойдётся. — произнес Гияс-ад-Дин.

— Я сознаюсь во всех преступлениях, предъявленных мне. Вы не учли много других преступлений. Я сам сбился со счета. Я — зло. Но я был еще хуже. До того, как повстречал её. — он посмотрел в сторону Эрис. Все посмотрели на неё. Он вздохнул. — Она сделала меня лучше. Показала, что добро и красота живет на земле. Я изменился только благодаря ей. Затем, потеряв ее, я оступился и упал в бездну. Я не смог выбраться. У меня была навязанная другими цель. До того, как я обрел тебя вновь, любимая… Посмотри на меня, прошу… В последний раз, твои красивые глаза, твой нежный взгляд, я же знаю тебя другую…

Моя любимая, я так виноват перед тобой. Я заслужил стоять так, на коленях перед правителями, перед всеми… Господь есть. Он все видит. И Он наказывает меня снова — показав тебя и забрав. Эрис!

Эрис-Дина не могла не взглянуть. Из-за обилия сдерживаемых слез ее глаза видели мутно. Малик смотрел на сестренку. То, что произошло сегодня, не укладывалось в его мозгу. Эта трагедия была глубока. Эта длинная история закончится сегодня. И Малик уже решил, как полагается поступить настояшему кочевнику. Воину, сдерживающему обещания. Даже если оно было дано не сарацину.

— Любимая. Видишь меня? — градины ее слез упали, открыв его плачевный образ. Жалость — не прощение. И это не любовь. — Прости меня. Скажи что-нибудь, прошу, родная…

— Прощает Господь. А я — никто. Я — простая смертная. Даже если я переступлю через себя, я не в силах стереть память. Твоё зло… Мои страдания… Моё презренное положение… Унижения… Время, проведенное в рабстве.

Никто никогда не сможет вернуть мне нашего сына, который умер из-за тебя. Ты можешь воскресить его? Или эти Цари смогут?

— Прошу… — Таррос начал плакать. Немо и сдерживаемо, как и полагается плакать мужчинам. — Встретив тебя здесь, на чужой земле, я понял — добро не умирает. Оно не может умереть, Эрис. Это — Божья Воля.

Его синие глаза смотрели в неё. В неё, в самую душу, вызывая воспоминания и жгучую боль.

— В Венеции, на плахе, я буду вспоминать тебя. Ты та, которая вытащила меня из тьмы, благодаря тебе я опомнился. Я получил шанс на покаяние в грехах в этом мире. Спасибо тебе за все, Эрис. Я всегда буду любить только тебя. — он ждал её голоса. Но Эрис замолчала. Маулен был в немом отчаяньи. — Даже если ты не заговоришь со мной, мне хватит твоего взгляда…

Я всё сказал.

Гияс-ад-Дин вытер скупую слезу. Иоанн сосредоточенно и хмуро наблюдал за действием.

— Благодарю владыку Никеи за этот исторический визит. Благодарим всех собравшихся. Благодарим свидетелей. — сказал султан. — Приговор к исполнению!

— Стража! — голос Иоанна прозвучал громко, полоснув Эрис-Дину по сердцу. — Увести заключенного!

Два других вооруженных византийских война подошли к нему со спины. Они потянули его.

— Вставай! — солдаты развернули его. Он поднялся. — Пошли!

Его грубо держали за предплечья связанных рук. Их взгляды вынужденно разминулись. Ресницы Эрис слиплись от обилия слёз. Она смотрела, как громко шагающие воины выводят Тарроса из зала. Смотрела на его спину. На черный затылок. Он не мог обернуться — его держали за голову. На этом всё закончится. Они удалились.

«Аллах… Прости меня… Господи… Помоги мне пережить всё… Моя жалкая жизнь — темный омут…»

— Дина. — Маулен постарался сделать свой голос как можно более участливым. Он подошел к ней. Протянул руку к ее руке. Но в ответ Дина прожгла его ненавистным, воспаленным взглядом. Она часто дышала. Она смотрела так только на военных извергов, которых без раздумий лишала жизни. Зал пришел в движение.

— Маулен. Больше никогда не подходи ко мне. Я расплатилась с тобой. И больше ничего не должна. Оставайся удовлетворенным. Ты добился того, чего хотел. Ты опозорил меня перед всем миром. Я ненавижу тебя. — она развернулась, резко отдалив руку от его ладони.

— Дина! — уже требовательно повысил голос Маулен.

— Маулен! — его путь преградил Малик бей. — Я буду вынужден принять меры, если ты не перестанешь. И я не посмотрю на то, что ты — мой брат. Ты понял меня?

Маулен скривил покрасневшее лицо. Затем неестественно засмеялся.

— Хорошо, братец.

Народ начал растекаться. Дина шла на выход по коридору, из которого только что вывели Тарроса. Она вышла из резиденции на ступени. Ей было стыдно показываться кому-либо на глаза. Теперь каждый знает ее прошлое. Отвратительно…

— Дина! — глупый Маулен бежал следом, продираясь сквозь толпу.

Эрис решила больше не отвечать ему. Не смотреть. Не говорить. Она подняла воротник кафтана к лицу. Эрис быстро спустилась со ступенек. Нужно было уйти отсюда как можно скорее. Почти бегом она шла к Йылдырыму.

Она проходила мимо карет и повозок. Дина остановилась. Ей показалось, что что-то притягивает ее взгляд. В повозке для преступников сидел Таррос. Он сидел, опустив лицо на скованные спереди руки.

Эрис не могла не начать плакать снова. Больше не будет этого человека. Именно с этим человеком она познала любовь — чувство, которое заставляет бедную Землю продолжать жить даже во время великих бедствий. Суровые солдаты сидели по обе стороны от него. Таррос почувствовал и поднял голову. Он увидел Эрис. Люди мелькали между ними. Он видел ее слезы.

И он увидел её неравнодушие.

Люди умеют общаться глазами. Для этого не нужны слова.

Маулен догнал Эрис. Он встал между ними, не заметив Тарроса за спиной.

— Дина, ты зла на меня? Дина, проси все что хочешь, я сделаю, клянусь! Только прости меня, если обидел. Смени гнев на милость. Не поступай так со мной!

— Ты правда исполнишь все? — спросила она сдержанно.

— Клянусь. Ты же знаешь, как сильно я люблю тебя! Я не смогу без тебя… — лепетал он.

— Тогда исчезни из моей жизни навсегда. Навсегда! — Таррос видел её лицо. Ее озлобленное, равнодушное выражение. Когда Таррос обижал ее, она не смотрела так. Тогда ее лицо было трагично. В глубине глаз была обида. Ненависть за предательство ее чувств. Здесь же Таррос видел уничтожающий оппонента мужской взгляд.

Она ушла.

Маулен обернулся. Таррос ненавидел его. Хотел убить. Но не мог.

Маулен подошел к нему. Он плюнул на Тарроса сквозь дверные прутья. Солдаты не противили ему. Они будто не замечали этого. Взгляд Маулена был бешен. Он заставил упавшего духом Тарроса зажечься вновь.

— Le sue labbra sono dolci. Come miele. Morbido e vellutato. Lo so. Dopo aver provato, non riesco più a fermarmi. *Ее губы сладкие. Как мед. Мягкие и бархатистые. Я знаю это. Попробовав, я уже не могу остановиться. (итал.) * — медленно и цинично проговорил тюрок.

— Feccia. Сreatura. Ti ucciderò. Uccidero, feccia! *Мразь. Тварь. Я убью тебя. Убью, ублюдок!!! (итал.) * — он начал громко ругаться. Его глаза метали молнии. Таррос бросился на прутья, как дикий зверь, желая разорвать Альвизе на куски. Воины грубо посадили его, ударив в печень.

— Рrova a prenderlo. Рatetico bastardo. *Попробуй достать. Жалкий подонок. (итал.) * Ты — там, за решеткой. А я — здесь, с моей Диной.

Маулен начал удаляться, увидев на крыльце Малика. Повозка для преступников тронулась. Таррос на потеху солдат бил себя по голове кандалами. Он проклинал эту подлую жизнь.

Малик искал Кокжал. Но ее нигде не было. Не было и Маулена. Малик боялся глупости братишки. Но нужно было закончить одно дело. И он начал делиться планами с облепившими его Арсланом, Тюркютом и войнами Эрис.

Глава восемьдесят восьмая

Эрис.

Копыта Йылдырыма с грохотом впивались в землю.

Эрис неслась туда, куда глаза глядят. Да и глаза ее смотрели вникуда. Прыгнуть в пропасть? Нет, это грешно. А что еще остается ей, опозоренной, потерявшей веру в счастье на земле?

Холодный воздух февраля задувал в самую душу. Ее слезы застывали на щеках. Город кончился. Пустая дорога и голые деревья.

«Голые деревья… Они тайно работают, готовясь к своей весне…» — на ум пришли слова Римского мудреца из Балхи.

«Никакой весны не будет. Я не вижу твоих предпосылок. Я не чувствую ничего, кроме разрухи. Перед моими глазами пролетают лица, которых больше не вернуть. Родные, юниоры, сослуживцы, враги, жертвы. И мой сыночек. А может я схожу с ума?..

О, Аллах… Я не могу забыть всё то, что случилось в моей жизни. Прости меня… Я боюсь твоего наказания… Прости… Я старалась похоронить это… Я мечтала, чтобы ему было больно. Но его боль вошла в меня. Я не могу забыть его… Прости меня, Господи…»

Эрис боялась наказания Бога за одно чувство, которого остерегалась и от которого сбегала. Мусульманин может любить женщин Писания. А мусульманка не может любить их мужчин.

Эрис ненавидела себя. Она вспоминала лицо Никона. Как он улыбался, поддерживая ее до конца. Веселого ушастого Атрея. Бедного одинокого Тони. И начинала ненавидеть Тарроса еще сильней.

Эрис не было обидно за себя. За ее одиночество после его побега. О ее позорном положении в доме Анны. О рабстве и ужасе, что она перетерпела, находясь среди разбойников. Не было обидно за собственные боль и страдания.

Она боялась, что Каннареджо возненавидят ее за предательство, увидев с небес ее чувство. Она боялась, что ее малыш спросит у нее на том свете, почему она не возненавидела того, кто обрек его на смерть.

Сердце Эрис сгорало от боли. Она замирала от рези в нем.

«Хоть бы ты остановилось. Прямо сейчас. Ты предаешь меня. Предаешь всех, кто тебя любил. Предаешь Бога. Смерть тебе, подлое сердце…» — плакала она и мчала в пустоту. Йылдырым заходился пеной.

Таррос.

Таррос ехал по заснеженной дороге, окруженный конвоем. Его повозка была в самой середине. Клетка с железными прутьями, как для животных. С ним сидели два византийских конвоира. Уже начало вечереть. От мороза командира знобило. Каждый метр, что они проезжали, Таррос считал увеличением расстояния между ним и Эрис.

Его смирившееся лицо выражало горе. Глаза были наполнены глубокими страданиями. В его нательную одежду были вшиты кулон и завернутый локон Эрис. Он никогда не расставался с ними. Их место было у его сердца. Если бы можно было поместить их в него, под кожу, меж его ребер, сумасшедший сделал бы и это. Он чувствовал тепло, излучаемое от его внутреннего кармашка.

Иногда из глаз Тарроса падали слезы. Затем безмолвный плач менялся на ступор. Зимние сумерки нагнетали тоску. Если б сейчас он умер, если бы на них напали волки или медведь, командир сам бы бросился в пасть к хищнику. Чтоб он разорвал его и вынул душу из тела, что привязывает её к этой земле.

Перед его глазами стояло личико родной Эрис. Той, которую он полюбил. Доброе и красивое. И такое настрадавшееся. Ее заплаканные глазки. И всё из-за его поступков. Он разрывался от гнева на самого себя. В этом бурном потоке мыслей всплывал ненавистный Альвизе и его губы, говорящие об Эрис. Настоящая судорога сводила его грудь. Он не мог даже представить, что она принадлежит другому. Он сходил с ума…

Малик бей.

Малик бей и его войны мчались по дороге. Они знали эти окрестности лучше, чем свои пять пальцев. Они знали самые короткие пути. Малик обрезал путь осужденному. В то время, как Гияс-ад-Дин и Дука отправились в Белокому, бей поехал спасать своего врага. Он не смог сдержать обещание перед командиром монголов Данзаном. А Малик не из тех, кто бросает слова на ветер. И он решил исполнить своё слово, пока есть возможность.

Афера на войне. Это не запрещено. Может не разрешено, но все же…

Тюркют купил свежее обезглавленное тело у смотрителя столичного кладбища для преступников. Он переодел его в судебную форму Тарроса, что была на нем самом. И теперь вёз этот страшный груз на своем коне.

Они остановились. Легкие войны ждали, что никейские медленные солдаты выедут к ним навстречу примерно через два часа. Малик, Тюркют, Арслан и войны Кокжал рубили деревья. Они повалили несколько тяжелых дубов на дорогу. Хитрые тюрки спрятались в роще. Тьма сгущалась.

Наконец, посреди глухой тишины зимнего леса послышались звуки повозок и голоса солдат.

— Не убивать солдат! Оглушать, обезвредить! Вытащить Тарроса. Мертвеца сковать и посадить на его место.

Малик полоснул по ноге своего коня.

— Прости, брат. Очень нужно. — он наполнил свой бурдюк свежей кровью. Затем перевязал его ногу. Бурдюк воин засунул под одежду Атабека.

Ловушка у лесоповала заставила солдат остановиться и спешиться. Они начали дружно расчищать дорогу, позабыв о Тарросе, ведь с ним были конвоиры.

Таррос только начал засыпать. Толчок и голоса заставили его проснуться. В его голове промелькнуло: «Да нет, не может быть… Неужели Малик пришел за мной?»

— Гёш, гардашлар!!! — Малик помчался вперед. В кромешной тьме они начали своё дело. Войны Кокжал обезвредили стражников Тарроса, пока Тюркют и бей отвлекали остальных. Атабек нашел ключи и открыл повозку. Арслан вытолкнул Тарроса и внес тело, посадив на место командира. Ирбис надел на труп кандалы, снятые с Тарроса. Атабек щедро полил конской кровью там, где надо.

Таррос все еще не верил в случившееся.

Тюрки схватили его и быстро направились к лошадям. Они все сделали чисто, без разговоров и по плану.

Малик посадил Тарроса на коня худого Ирбиса. Он разделил своего богатырского коня с кокжаловцем. Темная ночь и страшный лес скрыл кочевников. Они летели, подобно ветру. Они направлялись в сторону Баяты, в более безопасное место.

Конвоиры пришли в себя. Они не помнили, что произошло с охраняемым. Это было ужасно — не справиться с заданием и потерять особо опасного преступника по дороге в столицу. Теперь всему отряду придется везти окровавленный и обезглавленный труп Тарроса. Командира, которого люто ненавидят все.

Маулен.

Маулен решил, что добьется благосклонности Эрис другим путем. Он станет героем. Агент решил втереться в доверие султану и лишить жизни главного подхалима монголов — обнаглевшего визиря.

Маулен не видел Эрис уже больше недели. Он раньше всех почувствовал аромат приближающейся весны. Он стоял у окна на одном из верхних этажей дворца. Ему казалось, что днем солнце начало припекать сильнее, заставляя снег подтаивать. Вечером становилось морозно. Его лицо было подставлено теплым лучам. Приятное ощущение расплывалось по телу. Он улыбался. Он вспоминал Эрис. Здесь, во дворце, где мимо него мелькало множество красивых девушек и женщин, никто не смог вызвать один его взгляд, наполненный интересом. В кипящем, как котле, городе, изобилирующим разными людьми, он специально искал девушку, лицо которой было бы красивее лица Дины. Но он не находил такую. Ему становилось смешно.

Маулен не знал слова «Сдаюсь». Малик учил его, что надежда никогда не умирает. Брат-воевода всегда говорил ему в детстве, что если у тебя есть твердое намерение, цель не заставит себя долго ждать. Что эта жизнь любит упертых. И что она благоволит смелым. Маулен вспоминал, как Малика отговаривали от Фатимы. Как против того обернулись беи и люди. И как его счастье повернулось к нему. Брат для него был примером во всем, осознавал он это, или нет. Сердце Маулена тосковало по Эрис, сейчас его согревали любовь и солнечный свет.

Он думал о будущем, стоя у окна и вглядываясь в сияющую даль — туда, где были его дорогие люди. Он размышлял, как можно добиться поставленной цели и уничтожить Исфахани. Это стало бы полезно и для службы внешней разведки, в которой он служил. Его радовало одно — Тарроса уже давно увезли, и, может быть, отправили с послами в Венецию. Его даже не огорчало упрямство Эрис, ведь она — всего лишь женщина, и слово её не железно. Так он думал.

Гияс-ад-Дин после возвращения благоволил образованному и воспитанному Маулену, в громком деле показавшем себя с лучшей стороны. Но Шамс-ад-Дин Исфахани был наиковарнейшим человеком. Началась новая интрига, из которой выйти живым должен только один.

Малик бей и Таррос.

Тюрки освободили завоеванную крепость и вернулись в Баяты по приказу Гияс-ад-Дина. Но некоторые бедные греки хотели, чтобы те остались. И теперь их простолюдины стали всячески помогать сарацинам. Племя Канълы наряду с Баяты начало строить тесные взаимоотношения с настрадавшимися греками.

Мария ждала Тюркюта. Мама Амина, Фатима и дети ждали Малика.

Когда начало светать, Малик бей объявил остановку. Таррос собирался уходить. Но он не мог не поговорить с беем.

Хмурый Малик был неразговорчив.

Они спешились. Тюркют и Арслан смотрели на человека, который еще вчера, сияя своими западными доспехами, угрожал им войной. Матерые войны Кокжал оценивали того, который в свое время сумел покорить сдержанное сердце их суровой начальницы.

Весь образ Тарроса говорил о душевных муках.

— Иди. — отрезал Малик на греческом. Да он и не умел говорить на нем, в отличие от Гияс-ад-Дина, Маулена и других.

— Зачем ты спас меня, Малик? — спросил Таррос, уходя. — Я сделал тебе, твоей семье и твоему народу слишком много зла. Ты пошел против родного брата. — он был изумлён.

— Я руководствуюсь не своим нафсом. *эго. Сущность человека, толкающая на выполнение желаний (араб.) * Я всегда руководствуюсь повелению Шариата. Когда приказывает Аллах или пророк, у верующего не остается права выбора. Хочу я или нет… Была б моя воля, раздавил бы тебя, не задумываясь.

Но ты помог нам, сдержав слово и сказав правду. Ты оказался в плохом положении. Моя Вера приказывает помогать притесненным. Моя Вера призывает прощать раскаивающихся. Даже если это — убийца родных верующего. Так наказал Аллах и пророк. Если бы ты понимал, что братское отношение к другим народам — это ключ к миру, подобного бы не произошло.

— Спасибо тебе, Малик. Ты был моим лучшим, достойнейшим врагом. Я не надеюсь на то, что после всего ты примешь мою дружбу. — Таррос признательно посмотрел на бея. — Я много видел в этой жизни… Поменял много мест пребывания. Искал Бога — я искал истину. Истинную Веру. Я нашел ее, смотря на сарацин. Веру милости и добра. Нас учили, что истинный сарацин не откажется от Веры, даже если его сжечь на костре живьем. Нас учили, что нельзя слушать сарацина, ибо можно попасть под его влияние. Я не слушал. Я смотрел на ваши, на твои поступки, Малик. Я уважаю тебя.

— Ты был жестоким притеснителем. Убийцей невинных. Хитрым и злым. Покайся перед Аллахом. Попроси Его о милости. Нет такого человека, которого бы Аллах не простил. Покайся и больше никогда не возвращайся в прошлое, Таррос.

— Неужели Он меня простит? Я всю жизнь верю в Бога. Но это не принесло мне пользы. Я молился много и часто. Но это не отстраняло меня от зла. Вредных привычек, принесших разочарование в самом себе и своих поступках…

— Таррос. Слушай внимательно. Запомни мои слова. Точнее, это слова нашего пророка, мир ему.

«Каждый человек совершает грехи, и лучшие из грешников — это те, кто приносит покаяние.»

Я вспоминал слова — «Не отвечай злом тем, кто совершил зло по отношению к тебе. Относись к ним с прощением и добром!»

И я сделал то, что сделал.

Мы знаем то, что «Если бы человек перестал грешить и каяться, Аллах вмиг уничтожил бы эту Землю и всех, кто на ней.»

А насчет привычек — Аллах запрещает то, что приносит вред телу и душе, Таррос. Ищи новый путь.

— Спасибо тебе, Малик бей… — он прослезился. Малик покачал головой. Таррос протянул руку. — Ты простишь меня за всё, доблестный воин?

— Пусть Аллах прощает тебя. Мы — всего лишь Его создания. — он ответил на его рукопожатие. Таррос в порыве обнял его. — Прости меня, Малик бей. Прости. — они отстранились. — Малик бей…

— Что?

— Я хочу найти свой путь. Куда мне идти?

— Проси Аллаха. Он укажет. Возьми коня и иди. Арслан, менин кисам аты бин. *мою сумку положи на его лошадь (тюр.) *

Арслан принялся выполнять.

— Благодарю тебя. — Таррос раскрыл куртку. Он начал ковыряться в кармане нательной туники, разрывая нить. Таррос вытащил кулон Эрис. — Прошу тебя о последнем. Не откажи. Передай эту вещь своей сестре. Она ее узнает…

Малик бей не хотел этого делать. Но, посмотрев в его глаза, душа бея сжалась. Он протянул руку.

— Прощай, бей. — Тюркют не перевел последние слова.

Таррос развернулся и оседлал скакуна. Он уехал, кивая всем воинам.

— Зачем мы его спасли? Я бы оторвал его кучерявую башку и на копье надел. — сетовал Арслан. — И победно въехал бы в стойбище, показывая народу!!

— Перестань, альп. Может Аллах сделает его мусульманином. А это лучше нашей мести. — произнес бей, засунув руку в карман. — Поехали домой.

Эрис.

Эрис осталась в лесу. Она хотела вернуться, когда все немного уляжется.

Ей было стыдно появляться перед Маликом после всего, что произошло. Она хотела ненадолго отречься ото всех, посвятив все время молитвам.

Она думала, что Таррос уже в Никее и скоро отправится на родину. Она хотела, чтобы Маулен не приезжал в стойбище, когда она там. Но желала, чтобы он чаще посещал мать. Пересекаться с ним было для нее так же неприятно, как вспоминать злодеяния Тарроса.

Девушка набрела на небольшую, но удобную пещеру около гор вокруг равнины Баяты. Здесь было тихо и спокойно. Эрис читала Коран и плакала, уединившись в намазах. Она просила Господа облегчить ее судьбу. Она просила указать ей путь. Просила приблизить ее к Создателю.

Маулен.

Маулен постепенно разузнал, где бывает визирь. Какими путями ходит. Он планировал ударить его ножом, спрятавшись в укромном месте. Но визирь, ненавидевший Малика, опередил его ходы. Он вел себя, подобно приманке.

И Маулен Азизулы попался.

Маулен считал, что его победа уже у него в руке.

— Дина. Я делаю это не только в интересах государства. Я делаю это ради нас с тобой. У нас будет будущее. — шептал он. — И мне не важно твоё прошлое…

Он стоял в темном проходе дворцовой пристройки. Мужчина нервно сжимал твердую рукоятку клинка, спрятанного под джуббой. Шамс-ад-Дин проскользнул в полумраке. Глаза Альвизе загорелись, подобно глазам хищника, что завидел травоядное. Он надеялся вернуться домой с гордо поднятой головой. Хотел самоутвердиться и добиться уважения, подобно старшему брату.

Хотел, чтобы его смелостью восхитилась Эрис.

Никаких слов. Никаких объяснений. Четыре человека напали на бея со спины. Они накинули на шею крепкую веревку, скрутив его. Маулен сопротивлялся до конца. Его ноги ослабли.

Визирь медленно подошел к нему. Агент понял, что проживает последние мгновенья своей опасной и одинокой жизни.

— Ты — способный человек, Маулен. Но ты не учел одного — это дворец, и здесь царят совсем другие правила. Не такие, как у вас. Если ты считаешь себя умным, хитрым, настоящим волком, то — ошибаешься. Здесь на тебя всегда найдутся соперники посильнее. Следующая очередь — Гияс-ад-Дина. — цинично высказался он, смотря на умирающего бея сверху вниз.

Но Маулен не слышал его. Он мысленно повторял Шахаду, не в силах проговорить её вслух. Шамс-ад-Дин кивком головы приказал доделать черное дело до конца.

Гортань Маулена хрустнула. Бравый и бесстрашный молодой человек, привыкший рисковать и менять окружение, был повержен, по глупости и чрезмерной самоуверенности ввязавшись в игру, которая ему оказалась не под силу. Исфахани хладнокровно приказал отвезти его задушенное тело к владениям Малик бея и выбросить на дороге.

Эрис.

Эрис жила в пещере уже больше недели. Она жгла костер прямо внутри. Отшельничество успокоило ее мысли. Конечно, она постоянно раздумывала обо всем, что случилось. Перед ее глазами стояли Таррос и Маулен. Просто эти думы не жалили ее так ядовито остро, как пару дней назад.

Недалеко протекал приток Сангарьи. Здесь было так тихо и умиротворенно, что Эрис подумывала и не возвращаться. Но все же, она решила провести последнюю ночь в лесу и отправиться в аул утром. Теперь она снова захотела идти на верную смерть, ведь не осталось ничего, что держало бы ее тут, в этом мире.

Она накормила Йылдырыма и оставила около входа в пещеру. Поужинав, девушка собралась отойти ко сну. Она мысленно попросила Аллаха дать ей подсказку на дальнейшие действия. Эрис закрыла глаза и прошептала «Бисмиллях».

Ее глаза открылись. Они смотрели в книгу хадисов. В них отражался теплый очаг.

«Умейте прощать и идти на уступки. Ибо прощение и снисходительность лишь прибавляют величия и значимости человеку. И если желаете, чтобы Аллах возвеличил вас, простите же и вы другим их грехи.»

Она прочитала и закрыла книгу, подумав, что это совпадение. Эрис повторила. Она широко распахнула очи. Они впились в строчки.

«Прости человека, который сделал тебе зульм». *то есть, притеснение (араб.) *

Эрис прослезилась. Она помолилась и начала шептать молитву пророка, которую он сказал, когда его обидели.

— Господи…

О Ты, самый Сострадательный и Милосердный! Ты Господь слабых и мой Повелитель. У меня нет никого, кроме Тебя, на кого я бы могла опереться, но если Ты не будешь сердиться на меня из-за того, что я бессильна, чтобы вызвать любовь и уважение к Твоему слову, я не испытаю тревогу по поводу всех тяжёлых испытаний, которым я подвергаюсь…

Эрис уснула прямо на полу, на молитвенном коврике.

Такой зеленый сад!..

Эрис идет вперед. Идет на прекрасный свет. Весенний сад и голубое, сияющее небо. Она еще никогда не видела, чтобы свет не слепил глаза. Мягкий…

Эрис шла, на ней была невесомая, белая одежда. Казалось, ткань движется и развевается сама по себе. Ее голова была покрыта чем-то, похожим на капюшон. Ее ноги щекотала изумрудная трава. Деревья были большими. На них были и цветы и плоды, что удивило её.

К ней подошел мальчик. На вид ему было около шести лет. Он улыбался. Его темные кудри вились и опускались на шею. Сияющая белая одежда малыша была украшена жемчугом. Его глаза были ярко-синие.

Он взял ее за руку и потянул вглубь сада. Они почти бежали вдоль бурной речки.

Они остановились. Эрис увидела человека, склонившегося в земном поклоне. Он молился и кланялся. Эрис видела его со спины.

Его знакомый голос тихо и внятно говорил строками из Корана.

— Мы услышали Твоего посланника, призывающего нас к вере в Аллаха. Мы ему повиновались и уверовали.

Господь наш! Прости же нам наши великие грехи и очисти нас от наших скверных деяний и упокой нас с твоими верными рабами и праведниками. Господь! Я навредил самому себе тем деянием, которое я совершил. Прости мне мой грех.

Господь наш, мы навредили самим себе, если же Ты не простишь наши грехи и не помилуешь нас, мы понесем тяжёлый урон…

Мальчик улыбался и вглядывался в лицо Эрис. Он был похож на Тарроса. Силуэт молящегося тоже был похож на него. Мужчина повернулся. Это был Таррос.

Он скорбно посмотрел на Эрис. Эрис захотелось убежать из этого прекрасного места, где благоухало цветами и чем-то успокаивающим, похожим на запах маленького ребенка.

Она попятилась назад. Но кто-то начал тянуть ее за подол платья. Эрис посмотрела перед собой. Она увидела еще одного мальчика. Такого маленького! Он еле стоял на ножках. Его бесподобное личико походило на ангельское. Эрис села и прослезилась. Таррос виновато улыбнулся и заплакал тоже. Он смотрел на неё, сидя под раскидистым деревом. Эрис обняла детей.

Громкий голос начал повторять строки из Священной Книги:

— Воздаянием за зло является равноценное зло. Но если кто простит и установит мир, то его награда будет за Аллахом. Воистину, Он не любит беззаконников.

Спешите к прощению вашего Господа и Раю, ширина которого равна небесам и земле, уготованному для богобоязненных, которые делают пожертвования в радости и в горе, сдерживают гнев и прощают людей. Воистину, Аллах любит творящих добро.

Эрис проснулась от необычного ощущения в груди. Она соскочила с места. Огонь давно уже потух. Эрис вышла на улицу — было время утренней молитвы.

Глава восемьдесят девять

Таррос доехал до Коньи. Он не планировал туда возвращаться. Но так получилось само собой.

Он спешился и бродил по замерзшим улицам до ночи, не найдя себе приюта. То, что днем было грязью и слякотью, сейчас стало хрустящим серым льдом. Он постоянно думал об Эрис. Его душа страдала.

Сиротливым псом Таррос забрел в чей-то занесенный снегом маленький сад. Здесь даже не было калитки. Он хотел переночевать под стеной сарая, чтобы хоть как-то спрятаться от ветра. Малик оставил ему свою сумку и он мог бы найти в ней средства и заплатить за постоялый двор. Но растерянный даже и не думал ковыряться в поклаже.

Таррос видел горящие окна. Они были завешаны плотной тканью. Но все же тусклый свет просачивался сквозь них. Оттуда слышались певучие голоса. Тарросу стало интересно — голоса декламировали что-то, похожее на стихи.

Он привязал коня и подошел поближе.

— Эй, бародар, пар боз накун

Дар ами дунё.

Пулта, молта дуст надор

Дунё бевафо.

*Эй, брат, не пари, как бабочка, в этом бренном мире. Не люби ты деньги и имущество. Этот мир — изменник*

Это были стихи на персидском. Но Таррос не понял ничего.

Потом они смолкли. Дверь рядом открылась. Из нее показался престарелый мужчина в тюрбанде. Его седая борода густо падала на грудь. Теплый дух дома овеял замерзшее лицо грека.

— Кто ты? — спросил хозяин дома.

— Я… Потерянный человек… — Таррос развернулся и побрел прочь.

— Стой! — старец прокричал на греческом. — Стой!!

Таррос обернулся.

— Иди сюда. — он выскочил, в спешке надевая на толстые войлочные носки обувь, затем подбежал и схватил его под локоть. — Ступай к нам, ступай к нам, кто бы ты ни был —

Странник, паломник или изменник,

Тысячу раз нарушитель обетов, —

В наш караван не потерявших надежду. (Дж.Руми)

Таррос покачал головой и пошел в дом, ведомый человеком.

Они вошли внутрь.

— Мир тебе. — произнесли вставшие люди. До этого они сидели в кругу и беседовали. Это была сдержанная комната, в которой почти что ничего не было. Несколько медных ламп, расставленных посреди помещения лили тусклый и теплый свет. Маленький очаг в углу освещал жилище. Люди сидели на большом ковре. Все они выглядели скромно и доброжелательно. Тарросу вселил доверие их вид.

— Садись, добрый человек. Замерз, наверное. Выпей горячего чая. — он налил из маленького чайника напиток и подал Тарросу. На мужчине была надета джубба без пояса. Вышитые рукава спускались к чаше. — Согрейся. — Таррос протянул обветренные и озябшие ладони.

— Спасибо…

За окном начал звучать азан. Их было несколько. Они сливались и звучали невероятно красиво. Долго и протяжно. Душа Тарроса вздрогнула.

— Ну ты пей пока. Угощайся. А мы помолимся. Хасан, *Хусам-ад-Дин (преемник мауляны Джалоллидина Руми) * принеси-ка гостю поесть. Будь добр и щедр.

Один человек, ровесник Маулена, засуетился и вскоре около Тарроса был поднос с ужином.

Люди, а их было около пятнадцати, встали в ровные ряды. Таррос косился на них. В его тоскливых глазах отражались блестящие змейки очага и ламп.

Они начали молиться. Его поразило то, что мужи побросали свои дела и начали поклоняться прямо на месте.

После земных и поясных поклонов они почитали певучие строки на арабском и провели руками по лицу. Все это время Таррос внимательно наблюдал действия сарацин. Его это завораживало. До этого он видел только степенно молящихся молодых воинов Эрис.

— Милый гость. — человек подошел и сел подле. — Позволь спросить твоё имя.

— Меня зовут Таррос. И я — заблудился по этой жизни. — хозяин заметил, что тот и не прикоснулся к угощению.

— Все мы — скитальцы в этой жизни. — Начал мужчина. Он внимательно всматривался в его глаза. — На что ты летел? Ты был мотыльком и летел на свет. А когда этот свет погас, ты впал в отчаянье.* (Руми) * Нужно, чтоб твой свет был здесь. — он указал на грудь Тарроса. — Есть душа, в которой и следует искать свою суть. Ищи драгоценность, сокрытую в горе тела. О, бредущий друг мой, изо всех сил ищи. Однако ищи не вовне, а внутри себя.

— Я… Я обидел одного человека. И теперь плачу за это великую плату. — тихо говорил Таррос.

— Мой друг. Этот мир — горы, а наши поступки — крики: эхо от нашего крика в горах всегда возвращается к нам. — Слова истины попали в самое ядро.

— Я сожалею. — произнес Таррос. — Я причинил страдания, разрушил всё. Поверил в слухи… Как последний дурак, зная, что сплетни — враньё. — сокрушался он. Сама поза, в которой он сидел, ведала об унынии. Они сидели по-восточному, Таррос поник плечами, сутуло склонившись над руками с чашей. — Я не смог побороть гнев…

Мужчина улыбнулся и начал медленно выговаривать. Его выразительная интонация притягивала слух:

— Когда бы доверяли не словам,

А истине, что сердцем познается,

Да сердцу, что от истины зажжется,

То не было б предела чудесам.

Пророк говорит, не тот силён, кто кидает на лопатки соперника. Силён тот, кто справляется со своим гневом и держит себя в руках.

Таррос покачал головой и произнес:

— Она была моим единственным утешением. Я не желал от этой жизни ничего. Хотел быть с ней. Мои действия привели к ее смерти… После этого я потерял себя. — поделился Таррос, не смотря на него. Человек ответил, продолжая улыбаться:

— Кого на веки покидает друг,

Тот, как ни голосист, смолкает вдруг.

Хотя напевов знает он немало,

Нем соловей в саду, где роз не стало.

Влюбленный — прах, но излучает свет

Невидимый любви его предмет.

И всякий, светом тем не озаренный,

Как бедный сокол, крыл своих лишенный.

Все мы принадлежим Господу, друг мой. Колесо жизни не остановить.

Таррос почувствовал, что сказанные строки — о нём.

— А потом… Через столько лет я узнал, что она — жива. — он опустил голову. — И я страдаю… Мне нужно ее прощение… Я понял свою ошибку… — из глаз его пошли слезы. Боль выходила наружу посредством этих капель.

— Блажен лишь тот, кто понял свой порок,

Кто осудил свой грех, извлёк урок. — Учил мудрец. —

Людской души туманна половина,

Другая — в прегрешениях повинна.

Но если ссадина тебя тревожит,

Ты пластырь сам накладывай на кожу.

— Сам. Как так? — удивился Таррос и посмотрел на него.

— Моли Его. — он указал пальцем на небо. — Говори с Ним. Жалуйся Ему. Он предопределил тебе это. Я вижу в тебе добродетель. Всякое мученье неспроста. Все, что не делается — к лучшему. — мужчина перевел дух. — Люди похожи на железо. Их судьбы, проходя сквозь разные тяжкие испытания, становятся лучше, и, наконец, превращаются в сияющую сталь. Словно алмазы, испытывающие на себе метаморфозы в недрах кипящей земли, затем переносящие болезненную огранку, становятся прекрасными лучезарными бриллиантами.

Так же и людские души — неприкаянные, без видения истины, но с заложенными Аллахом тяги к справедливости и чувством чего-то высокого, духовного, маются и скитаются по этой жизни, терпя лишения и горести, которые, в конечном итоге, выведут их на путь истины и веры.

Господь любит тебя. Он соскучился и хочет слышать твой голос.

— Я… — Таррос не забывал свой сон. Теперь он знал, что истина в двух шагах. Но сначала решил спросить о том, что в Ордене строго запрещено. — А любовь? Не грех ли любить женщину всю жизнь? Быть сумасшедшим?

— Глупцы говорят — «Любви женщины следует более бояться, чем ненависти мужчины. Это яд, тем более опасный, что он приятен.» А мы думаем, лучше умереть от горького яду с глупой улыбкой на лице… — мужчина легонько засмеялся, и его смех поддержали остальные. Потом он продолжил. — знаешь такую притчу:

Влюбленный знал, что если соединится с половиной, расплатится своей жизнью. Он поделился секретом с любимой. Он сказал ей, придя:

«Я хотел бы поцеловать тебя.

А цена этого поцелуя — моя жизнь.

И теперь моя любовь бежит к моей жизни

С криком: «Как дешево, давай купим!» — все засмеялись вновь.

— Сынок, жизнь без любви не имеет смысла.

Любовь — вода жизни,

Пей же её и сердцем, и душой. — посоветовал он. Таррос молча слушал. Какая прекрасная беседа! Давно он уже так не разговаривал. В его сердце постепенно входило умиротворение. А мужчина продолжил. И теперь, услышав откровения гостя, хозяин решил отвлечь его и начал рассказывать историю своей судьбы.

— Посмотри на меня — у меня была любимая жена Гавхар Хатун. Мы жили вместе много-много лет. Чего только не видели. Она родила мне Алаэддина и Бахаэддина. Я любил ее и воспевал. Грех ли это? Горящие глаза, горящий очаг и счастливые дети. Откуда в тебе такие мысли, Таррос?

Потом… К сожалению, она умерла. И один мой сынок — тоже. Я стал несчастен.

Но через некоторое время я женился снова. На Кире хатун. Всю жизнь меня вела моя первая жена. Когда ее не стало, мой очаг потух. И сердце перестало биться. Я опустил крылья. — он вытер слезы. — Но любовь второй жены помогла мне подняться. Она помогла мне дарить детям тепло. Её и мои дети стали родными друг другу. И я вновь почувствовал радость жизни.

Я молил Аллаха так — «Помоги мне». Он помог мне, дав Киру. Разве я грешен? Моя Гавхар не хотела бы с небес видеть мой упадок.

Аллах создал женщину для человека. Для его полноты — знаешь, это как дополнение к твоей душе. — рассказывал он. Переведя дух, человек продолжил. — Аллах создал Адама. Он жил и радовался в Эдеме. В Фирдевсе. Но постепенно стал печалиться. Тогда Господь стал создавать всех животных. По одному каждый день. Адам играл с ними поочередно. Но ему надоедали братья меньшие. Через некоторое время он снова грустнел и чах.

— Тогда Господь усыпил его и создал Еву из его ребра. — добавил Таррос, отпивая чай и согревая чашей руки.

— Да. Хаву. И Адам полюбил ее. Нашел в ней успокоение. Утешение. Отраду.

И когда они были изгнаны на Землю в разные места, он долго страдал. Он плакал и молил Бога о встрече с любимой. Ну вот откуда в людях такие глупости о необходимости одиночества? — он повторился. — Разве не любить — нормально? Человек должен дарить тепло своего сердца избраннице. Она будет отвечать тем же. Женщина — это земля. Ты — солнце. Грей ее, поливай своей любовью. Она будет давать щедрые плоды. Мужчина — сила, ум, постоянство. Женщина — терпение, добродетель, нежность. И их общее, то, что связывает — любовь. — он начал читать свои очередные мудрые стихи:

— Душа всё мечется во тьме, а цель близка…

Одной рукой не совершить хлопка.

Ты грезишь наяву, в предчувствии беды…

Знай, в притяженьи душ есть магнетизм воды.

Чтоб жизнь текла, искряся как вино,

Два полюса должны сойтись в одно.

Как жаждет воду пeрeсохший рот,

Так тянется вода ко рту, что жадно пьёт.

Как чахнет обмелевший водоём,

Так туча жаждет ринуться дождём.

Как жаждает Meня душа твоя,

Так жду её преображенья Я.

Люби и дальше. Твоя любовь тебя спасает.

Таррос качал головой смотря перед собой.

— А сказать секрет счастья? Просто не требуй ничего взамен и ты станешь счастлив. Проси Аллаха, и Он облегчит тебе.

— Как Вас зовут?

— Джалалиддин.

— Джалалиддин. Как мне попросить Его правильно? Как покаяться? Я многое понял в последнее время. Как уверовать? Я видел сон. — он рассказал увиденное, вызвав благочестивый страх в глазах собравшихся.

— Ты видел во сне ангела. Ангелы — суровые и сильные. Ты и так верующий. Просто скажи формулу Веры. И научись молиться правильно — во время, а не оставлять на потом.

— Помоги мне.

— Скажи — нет Бога кроме Аллаха. И Мухаммад — его раб и посланник.

Таррос повторил на ломаном арабском. Он вытер слёзы. Ученики мауляны заплакали тоже. Что-то переменилось внутри его души. Словно щелкнуло. Открылось. Раньше он был ярым противником сарацин. Их палачом и притеснителем. Он считал их полулюдьми. Был высокомерен, и полагал, что они не заслуживают жизни на земле. А сейчас понял, что добрее искренних верующих ему не найти. Он понял, что ими движет — они знают, что Господь скор в расчетах. Они покорились Ему.

— Я так рад, теперь у нас есть еще один брат! Знаешь, ко мне приходят за советом многие. Среди них естьи православные, и иудеи, и франки. Много хороших людей, которым я искренне желаю спасения на том свете. Если бы все они были такие же смелые, как ты… — добавил Джалалиддин Руми, печалясь.

— Ты объяснишь мне, как правильно молиться? Мне во сне сказали делать это пять раз. Но я не умею. — попросил Таррос.

— Оставайся у меня, сколько пожелаешь. Я научу тебя. — сказал он.

— Спасибо. — Таррос улыбнулся. — Я научусь и уйду, господин. — видно было, как в его тоскливом взоре начала мелькать надежда.

— Не торопись. Мой дом — твой дом. — доброжелательно произнес он. — Скажи пожалуйста, что значит твое имя с твоего родного языка?

— Θάρρος с греческого значит мужественный, суровый. Точнее — проявленная мужественность в бою.

— Приняв Ислам, ты можешь переименовать себя. — предложил Джалалиддин.

— Что Вы мне посоветуете? — спросил Таррос, совершенно не смыслящий в новой вере.

— Если ты хочешь просто перевести на язык пророка значение своего прежнего имени, зовись Аббасом. Так звали Сповижников достопочтимого Пророка, да благословит Его Аллах и приветствует.

— Я принимаю это.

— Возьми омовение и садись. Я буду читать Азан. Отныне знай, что Всевышний Аллах обратиться к тебе в Судный день именем Аббас. — сказал маулана.

Ученик поднес Тарросу кузу и чаламчи. *кувшин для омовения с крышкой и длинным носиком; чаша с расплющенными краями, похожая на перевернутую шляпу с широкими полами (перс.) * Мауляна показывал, как нужно правильно очищаться перед молитвой. Немного погодя он встал над правым ухом Тарроса и стал читать при свидетелях то, что только что декламировали муэдзины.

Малик добрался до дома. Было жаль, что их победу аннулировали. Но, все же, теперь они избавились от врагов. Так полагал бей.

Мама Амина бежала навстречу к сыну. Всё стойбище встречало героев. Они выкрикивали его имя. Дети и взрослые столпились вокруг Малика. Агейп тоже была среди них. Арслан и Тюркют здоровались с женами.

— А где Дина? — спросила Фатима.

— Я не знаю… Я думал, она с вами. — ответил бей. Он спешился.

— Она не возвращалась, как ушла! Она жива? — спросила мама.

— Иншааллах, с ней всё хорошо. — они входили в юрту. — Но я боюсь, как бы Маулен не совершил глупостей. — сказал Малик. Он рассказал о вызывающем поведении братишки в Конье.

— Ох уж этот Маулен. — произнесла Амина ана. — Ох, совсем забыла! Там кобыла ожеребилась ночью! Пойду, надо ее болтушкой из отрубей напоить. — сказала Амина ана и поспешила удалиться. А может, ей стало стыдно за младшего.

— Этого проклятого неверующего нашли? — хмуро спросила жена бея, поглаживая живот.

— Да.

— Его казнили? — голос ее был озлобленный.

— Нет. Его отправили в Венецию. — он огорчил супругу.

— Жаль. Подлый злодей. — с разочарованием произнесла жена бея.

— Дина абла сама захватила его. Она помогла мне и в этот раз.

— Теперь-то ты её отпустишь? — с надеждой произнесла Фатима.

— Она свободна. — сказал Малик. — Я просто говорю, что она моя рабыня. Тогда никто ее не обидит.

— Что? — удивилась она. — Она же хотела выкупить себя!

— Ох, Фатима… То кольцо… Почти сразу Булат мне принес одно кольцо. Оно стоило дороже Дины. Она давно уже окупила себя. — хитрый бей улыбнулся.

— О, Аллах. Так ты что, обманывал всех всё это время?! — воскликнула Фатима.

— Фатима… — Малик замялся.

— Что?

— Фатима… Знаешь, этот командир греков… Только молчи, не говори никому, прошу. — Фатима покачала головой. — Оказывается… — он вытащил кулон и отдал его Фатиме. — Отдай это сестренке, как придет. Я не могу.

— Что это? — изумилась женщина.

— Таррос сказал, что Дина знает.

— Откуда?!

— Он и Дина… Он… В общем… — бей покраснел. Его отогревшееся с холода лицо стало совсем бордовым. — он её муж. Был когда-то. И у них был сын…

— Что? Что ты такое говоришь, Малик? — Фатима закрыла рот рукой. Ее глаза сделались огромными.

— Смотри молчи. Прошу, жена. Это — тяжкий камень. Я догадывался, что между ними давно что-то произошло… Но чтобы они были женаты…

— Неужели все это время у нас проживала супруга этого изувера? И вообще, разве такая умная и молодая красавица подходит такому??

— У нее тяжелая жизнь. У них обоих. Нельзя объяснять все так буквально. Вообще, любовь не выбирает. — отрезал Малик последние слова.

— О, Аллах… — она не нашла слов.

— Я думал, что этот человек в прошлом обидел ее, или продал в рабство. А оказывается… Он все рассказал сам. На суде, перед правителями. Он причинил Дине зло и просил ее прощения. Он плакал. Мне стало жаль его.

— Подлый мерзавец!

— Не говори так, не греши. Он любит ее всю жизнь. Эта любовь заставила пойти его на преступления в прошлом и разочаровала любящую его Дину…

— Мне его не жалко. Он — страшный человек. — заключила Фатима.

— А я понял его. Он ревнивый. Настоящий мужчина должен быть ревнивым. Праведный халиф Умар тоже был страшно ревнивый. Сам Шайтан боялся его, убегая на другую улицу. И знаешь, ревность Тарроса заслуживает быть в лоне Ислама. Я молюсь за него. И ты тоже помолись.

— Ни за что! Он украл моего сына! И не оправдывай мерзкого тирана! — возмущенно выступала Фатима.

— Вот глупая. — он помотал головой, прищурившись. — Тебе что, не хочется, чтобы кто-то встал на праведный путь? Пророк, когда его избивали или унижали, просил у Аллаха Имана для обидчиков…

— Я — не пророк. — обиженно выпалила его жена.

— Не будь глупой женщиной, Фатима. Дина… — он потупил взор.

— Что? — Фатима пристально смотрела на мужа.

— Я вижу, как она страдает. Сдерживает тоску и слезы. Она любит его. Все-таки, он отец ее сына.

— Фу, молчи. Он же неверный! — возмутилась она.

— А ты молись, чтобы он стал верный. И тогда все наладится, иншаАллах.

Фатима помотала головой. Эта новость ввела ее в ступор. Вошла мама Амина и они сразу замолчали.

Она подозрительно оценила их взглядом.

— Фатима, иди, там твои дети с соседской ребятней дерутся. — сказала свекровь невестке.

— Да, мама. — Фатима вышла, переваривая услышанное.

Мама Амина начала разговор.

— Где может быть Дина сейчас? Мы волнуемся. — произнесла мама.

— Надеюсь, с ней все хорошо. — ответил Малик.

— Маулен… Как он?

— Он натворил глупостей. Они поругались. Сестренка отвергла его.

— Где он сейчас? — она покачала головой, прежде чем спросить.

— Не знаю. На службе, наверное. — Малик старался делать непринужденный вид. — Как наши отнеслись к сдаче крепости?

— Никак. Народ поговорил и стих. — ответила сильная женщина. — Жаль только павших и их родню.

— Жаль. Но ничего не поделаешь. У властей другие планы.

— Да… — на этом разговор в доме бея закончился.

Эрис подъезжала к Баяты. Уже около аула, на высоком холме она увидела нескольких нукеров. И среди них был Дархан бей. Эрис проследила за ними. Они направились в сторону ставки.

— Значит, ничего не закончилось. — она покачала головой.

Дина вернулась в стойбище. Её встретили войны.

— Слава Аллаху, все хорошо. — сказал Туран.

— Да, братишка. Все отлично, слава Ему. — она указала на небо.

— Ааа!!! — Арслан-альп несся с сыном на плечах, издавая топот. — Абла!! Где пропадала! — орал он хриплым басом.

— Да не ори ты так! Сыну уши заложит. — пошутила она и тронула носик малыша, еле дотянувшись. — Всё хорошо. Я была прямо тут. Перед твоим огромным носом. Пожила немного в пещере одна. Помолилась. Нет, ну как у такого страшилы получились такие сладкие детки? — сказала она, смотря на ребятню Арслан-альпа. В воздухе уже пахло слякотью. Скоро грязь высохнет, вода впитается в землю, помогая новой жизни. Подует теплый ветер. Набухнут миндальные почки и небо станет ярко-синим.

— Слава Аллаху, сестренка! Мой меч заждался крови врага! Теперь, когда ты здесь, он говорит мне — спроси у Дины, куда нам идти!!

— Ох, брат. Ну и выдумщик ты. Прямо так и сказал? — улыбнулась Дина.

— Да, я слышу!

Малик бей подошел и поздоровался. Дина от стыда, оставшегося после суда, опустила взгляд. Малик понимающе кивнул.

— Сестренка. Слава Аллаху, все хорошо.

— Да. Но я видела Дархана в окружении монголов прямо рядом с вами.

— Придет время, и на них управу найдем. В стойбище есть предатели, я знаю. Ты иди отдыхай.

— Я только с отдыха. Маулен бей… Он не приходил?

— Нет.

— Я не хочу быть преградой между ним и мамой Аминой…

— Да брось ты. Захочет — явится сам. И никто не помешает ему. Он еще тот наглец.

— Дай Аллах…

Пришли женщины, и воины поспешили удалиться. Мария, Нуркыз, Айгюль, Фатима принялись обнимать её поочередно. Агейп тоже пришла. Ее живот немного округлился.

— Надо же. Ребенок капитана Леона подрастает среди нас. — задумчиво произнесла Эрис. — Жизнь полна неожиданностей.

— У меня тоже будет ребенок. — сказала Мария.

— Так быстро! Прошел только месяц!

— Я знаю. Но уже чувствую внутри себя жизнь. — она взяла руку Эрис и положила на живот. — Вот тут печет и болит. — пожаловалась она. — Я точно знаю… Я уверена.

— Дай Аллах. — улыбнулась Эрис.

Они разговаривали и шли к юрте Дины. Фатима перенервничала. Она не знала, как отдать то, что вручил ей муж. От этого её поясницу заломило. Она поняла, что роды приближаются.

Они вошли и сели в круг. Зажегся теплый очаг. Фатима воспользовалась возней женщин возле котла и быстро всучила Эрис кулон.

Девушка даже не поняла — так быстро все произошло. Эрис мельком посмотрела на маленькую хрустальную каплю на ладони. В одно мгновенье её настроение улетучилось. Глаза самопроизвольно наполнились слезами. Эрис начала шумно дышать, прижав сжатый кулак к сердцу. Фатима видела её реакцию.

— Что с тобой, сестра?! — воскликнула подходящая Мария, чуть не выронив поднос. Глаза Эрис были крепко зажмурены.

— Да так, ничего. Что-то в последнее время мое сердце стало чаще побаливать. Раньше оно резало и кололо. Сейчас, будто ковыряет острым. Чувствую в груди пустоту и бессилие. Как при падении с высоты. Я начинаю задыхаться. — пожаловалась она.

— Замуж тебе надо. — осудила Нуркыз. — Нельзя всю жизнь пробыть на войне. Я скажу Аяту — пусть поищет достойного молодца для тебя. Ты красавица, только слово обмолви…

— Замолчи, Нуркыз! — Эрис соскочила с места. — Прекрати, прошу. — она направилась к выходу.

— Вот ты, а! Молчать не могла? — произнесла Фатима, вздыхая. — Дина! Не уходи! Отведи меня домой, мой малыш просится на свободу!

Эрис остановилась, вытащив руку из кармана. Она побежала обратно.

— Правда?? Пошли, сестра!

Они начали поднимать Фатиму. Но та вскрикнула.

— Ой!! Не могу, не дойду! — Эрис заметила, что идти промокшей Фатиме уже поздно.

— Давайте, сестры, быстро! Готовьте место! — Эрис сняла с жены бея такия и расстегнула камзол. Женщины постелили чистые простыни.

— Ты не в первый раз рожаешь, все обойдется. — приговаривала Эрис, гладя ее по голове и держа за руку.

Дина старалась помочь, как могла. Роды были легкими.

Через два часа возле груди Фатимы лежала маленькая милая девочка.

— Попили чайку! — смеялась Нуркыз, заводя в шатер Эрис Малик бея и маму Амину.

— Малик бей! — Эрис встала. — Да благословит тебя Аллах в том, кто был дарован тебе, да воздашь ты Дарителю благодарностью, да достигнет он полной зрелости и да будет тебе дано увидеть проявления его почтительности. — сказала она.

— Да благословит тебя Аллах, и да ниспошлет Он тебе Свои благословения, и да воздаст Он тебе благом, и да пошлет тебе Аллах то же самое и да вознаградит Он тебя щедро. — ответил счастливый отец.

Эрис было и радостно, и грустно одновременно. И невероятно стыдно за ответные слова бея. В голове промелькнуло:

«В этой суровой жизни вряд ли я познаю семейную жизнь и радость материнства.»

Они присели, чтобы придумать имя девочке. Фатима настаивала на имени акушерки. Малик тоже захотел назвать дочь в честь Дины. Мама Амина не была против. Отец читал перед малышкой азан и нарек её Диной, чтоб стала такой же убежденной в вере. Дину очень растрогало это. Она вышла, чтобы всплакнуть в одиночестве где-нибудь за стойбищем.

Эрис присела на головню за чей-то юртой. Дина по жизни наблюдала, как кочевые мусульмане относятся к своим женам, какое между ними согласие, взаимоуважение и благополучие. Ей эта черта особенно нравилась. Она сидела у арыка около границы стойбища, глядела то на шумных ребят, играющих неподалеку, то на коня по ту сторону воды, в одиночестве щиплющего прошлогоднюю траву и разгоняющего назойливых проснувшихся мух своим красным длинным хвостом.

Эрис боялась посмотреть на кулон. Она теребила его пальцами в кармане.

— Эй, Абла, что сидишь тут одна, айда сегодня ужинать к нам! — раздумия нарушил Арслан альп, дружелюбно предложивший отобедать. Он обмывал кусок свежеразделанного барана в искрящейся ледяной воде.

— У Малик бея дочь родилась. — вполголоса поведала Эрис.

— Ох! Надо поздравить! — он засуетился. — Давай вставай, иди к нам.

— Джазакаллоху хайр, брат, за приглашение. Не стоит, я буду у себя. Брат, не хочу создавать хлопоты сестре Айгюль — пожалей и ты ее, у вас три маленьких птенчика, ей трудно. — Дина сочувствоала Айгюль, особенно когда ее дети, собравшиеся вокруг матери подобно голодным птенцам, требовали что-либо от нее. А Айгюль, добрая душа, только качала головой, не повышая голоса, выполняя их просьбы.

— И ничего не трудно, что она, женщина делает? Слушает мужа и войдет в рай, не то, что мы, мужья. — сетовал он, качая своей огромной головой, от чего его волосы заплясали.

— Эй, гардаш мой, гардашум, не так это просто, как вам кажется — следить за очагом. Женщина служит вам и днем, и ночью. Не спит у колыбели, не ест вдоволь, жертвуя свою долю мужу и детям. И за киизом следит, и за хозяйством, и за мужем, и за детьми, и мастерить успевает. Она тоже устает. А ты зайдешь к себе в шатер после долгого дня и начнешь командовать! — Дина начала повышать голос — А она, вместо того, чтобы отдохнуть, тебе и кричащим детям прислуживать начинает. А бывает, не здоровится. Под сердцем твоего ребенка носит. — теперь ее голос наоборот, зазвучал мягче. — Вдвойне тяжело жене. А она — все так же покорна. И любит тебя, неблагодарного, ворчливого крикуна.

— СубханАллах, сестренка! Как всегда, в цель попала словами своими, аж совесть слышу, уже зазывает. — в глазах воина промелькнуло сочувствие.

— Давай, иди, помоги моей сестре, и не срывайся на слабой жене за усталость дня, давай, поторопись, брат мой. — убедила его Дина.

Арслан альп удалился, и она вновь осталась сидеть в одиночестве.

Она услышала барабаны тревоги. Душа её вздрогнула. Эрис бегом направилась к главному проходу.

К ней приближались войны с постов. Через лошадь одного был перекинут человек. Ноги ее отнялись. Судя по его беспомощной позе — он был мертв.

— Абла! Абла! — закричал солдат. — Малик бея! Зови его скорей!

— Что случилось? — Эрис дикими глазами смотрела на всполошившихся войнов.

— Маулен бей! — с сокрушившимся лицом прокричал воин.

— О, Господи… — глаза бедной Эрис наполнились ужасом. Она на мгновенье окаменела. Но потом на ватных ногах побежала к своему шатру.

— Малик бей. — Дина позвала его. И её выражение лица и голос заставили его мигом встать и выйти к ней.

— Что произошло?

Эрис не могла больше держаться. Она просто сказала имя его братишки, еле выдавив из себя. Горло ее свело.

Лицо Малика задергалось в плаче. Эрис побежала к солдатам. Малик последовал за ней.

Они вывернули на дорогу. Войны уже положили его на носилки. Вокруг начал толпиться народ.

— Маулен! Лев мой! Брат мой! — взревел вождь и кинулся к его телу.

Он начал трогать его посиневшее лицо. Он открыл его шею и увидел ужасные следы. Бей сокрушился в плаче. Он поднял голову Маулена и прижал к себе. Эрис без сил упала на колени рядом с ними. Она не могла не рыдать. Самое ужасное для неё было то, что расстались они не самым лучшим образом. И теперь горько жалела об этом. А ведь можно было попрощаться по-хорошему. Это были её ядовитые мысли, и совесть начала рвать ее душу на части.

Плач и всхлипывания Малик бея больно резали её ножом. Воевода для воина подобен отцу. Подобен фундаменту и опоре. Когда Эрис увидела его в таком состоянии, она почувствовала себя никем.

Эрис смотрела на Маулена и говорила про себя.

— Маулен… Твоя душа уже вернулась с небес? Ты поздоровался с Аллахом? А я здороваюсь с тобой… Прости меня, милый человек… Прости, добрый друг… Ведь это ты спас мою честь и жизнь.

Я не обижаюсь на тебя за поступки. Я вообще не обиделась на тебя, Маулен. И ты прости меня. Не держи на меня зла, прошу тебя. Аллах поженит тебя в Раю на достойнейшей из этого мира. На такой же, как ты — невинной и доброй девушке. Прости меня за всё, Маулен бей. Прости, честный и благородный Маулен… — тихо говорила Эрис, чувствуя рядом его душу. — Бесстрашный воин, борящийся за правду, какой бы горькой она ни была. Ты не умер. Ты перешел в вечную жизнь, оставив этот грешный мир. Я завидую тебе по-хорошему, Маулен. Прости меня… — она спрятала лицо, качаясь в ступоре. Она плакала вместе с воеводой. Только плакала она немо, лишь изредка всхлипывая.

Приход матери Маулена заставил Малика и Эрис вновь стать сильными. Материнские крики боли отрезвили их. Амина ана лишилась четвертого сына, так и не увидев своих внуков.

— Сыночек мой… Аллах… — она причитала и рыдала, рухнув рядом. Она не ругала Божью волю. Только полные безысходного горя глаза и сорвавшийся в плаче голос уставшей от жизни женщины.

Фатима с трудом вышла к ним, оставив новорожденного ребенка. Люди начали оплакивать внезапно появившегося за столько лет бея и так же внезапно исчезнувшего. Радовались только враги Малика, притворяющиеся овцами.

Маулена занесли в главный шатер. Его накрыли знаменем племени. Меч отца Азиза положили на него. С молодым шахидом приходили прощаться все. Очередь растянулась в длинный ряд, тянувшийся от самого начала стойбища.

Эрис считала своим долгом сидеть рядом с ним и его матерью. Малик принимал соболезнования. Эрис держала обессилевшую маму Амину, не давая ей упасть.

Когда очередь рассеялась, поздней ночью все направились за стойбище, на его джаназа-намаз.

Весь огромный поселок собрался на эту заупокойную молитву.

— Аллах обещал нам — если на джаназа соберется больше ста человек, умерший простится с грехами. Я вижу редкость — на похороны моего кровного брата собрались все. Я вижу мусульман. Я вижу христиан и иудеев. Я вижу больше тысячи людей! Маулен уйдет к Аллаху очищенным! Место таких, как он, пожервовавших жизнью и желаниями ради службы Родине и Вере — Рай. — говорил он, и громкий голос его срывался. Он вытирал слезы и старался выглядеть строго и сдержанно. Но глаза нахлебавшегося до сыта мужчины-вождя выдавали Эрис его отчаянное состояние.

Маулена опустили в могилу. Засыпали весенней землей. Народ начал расходиться. Малик, мама и Эрис до последнего сидели с ним. Уже начало светать, маму увела Фатима, а Малик всё не уходил. Он сидел около могилы и смотрел на рыхлую землю. На нем был подарок Маулена.

— Брат. — Эрис не могла найти слов. — Братец… Простите ли Вы меня за всё? — она обмякла от слёз. — Простите?

— Разве ты виновата в чем-либо? — он не смотрел. Его глаза видели пустоту перед собой.

— Я не желала ему зла… Я хотела, чтобы он был счастлив. Он — замечательный человек, бей. Со зла я говорила о нем плохо. Но мое сердце так не считало.

— Я знаю, сестричка. Ты очень добрая.

— Маулен… Брат, он не обижен на меня? — от обилия пролитых за сегодня слёз ее глаза жгло. Казалось, они кончились. И откуда только бралось столько вновь?

— Нет конечно. Он полюбил тебя за твое сердце, абла. Он знал, какая ты на самом деле. А на хороших людей не обижаются.

— Я не забуду Маулена. Я молюсь за всех тех, кто был мне дорог. И за его упокой буду молиться всегда. — сказала Эрис. — Прости меня, Маулен бей. Пусть Аллах поможет тебе в могиле. Пусть она будет светлая и теплая. Пусть твои добрые дела станут твоим спутником до Конца Света. Пусть Аллах вознаградит тебя высшей степенью. Аминь.

— Аминь. Спасибо тебе, сестренка.

— Вы идёте?

— Нет. Я посижу с ним еще. Чтобы моему братишке не было страшно одному. Он слышит наши шаги и разговоры. Я подскажу ему, что нужно отвечать ангелам допроса. Вдруг он растеряется…

— Хорошо, бей. Прощай, дорогой Маулен. — Эрис погладила его могилу и встала.

Она ушла, оставив Малика рядом с его могилой.

Глава девяностая

Таррос научился молитвам и основам Веры. Еще он прошел обязательную, хоть и болезненную процедуру сунны пророков. И теперь решил войти в эту жизнь обновленным человеком. Настал день, когда он решил уйти.

— Прощай, Джалалиддин, я никогда не забуду всё то, что ты сделал для меня. — они стояли перед садом, снег на деревьях растаял. Почки миндаля набухли. Они готовились к цветению. Нежному и недолгому. Дающему плоды новой жизни.

— Прекрати. Помни — ты раскаялся. Ты заново родился. Сейчас у тебя нет грехов в книге деяний. Стоит сказать нехорошее слово — и ангел на левом плече запишет грех. Посему совершай добрые поступки. Не давай ангелу правого плеча время на отдых. — улыбнулся мудрец. Глаза его, уставшие от жизни, сияли в лучах весеннего солнца.

— Дай совет. — Таррос стеснялся сказать, но тот понял всё во взгляде.

— Запоминай, Аббас.

Будь либо так близко, чтобы тебя могли удержать, либо далеко, чтобы тебя могли забыть. * (Руми) * И, еще… — он склонился над его ухом и прошептал пару фраз. Глаза Тарроса закрылись от этих слов. Уголки губ растянулись в улыбке.

— Да будет Аллах доволен тобой.

— И тобой, Аббас. — они обнялись. Таррос-Аббас отправился в путь. И решил он зайти прямо к правителю, чтобы искупить вину перед всеми мусульманами, ибо совесть ни на секунду не давала ему покоя.

Гияс-ад-Дин и Шамс-ад-Дин беседовали в зале. Легкая газовая тюль персикового и салатного цветов колыхались от мартовского ветра. Резные оконные ставни были широко открыты навстречу солнечным лучам.

— Мне очень жаль. — он сидел на своем троне. Его маленький стильный тюрбанд был сдвинут немного налево. — Маулен бей как сквозь землю провалился. Я возлагал на него большие належды. Чертовы монголы… Теща написала мне, что больше не смогла сдерживать их войска. Они убили много грузинских князей и их солдат. — он зажмурил глаза и резко выдохнув и поджав губы, открыл их.

— И что? — степенно спросил визирь.

— Что-что. Она приняла их условия и сдалась.

— Проклятье… — Шамс-ад-Дин с театральным негодованием выругался. Он спросил:

— Каковы наши действия? Они вернутся?

— Да. Малик бей мне говорил об этом. Они вернутся, и с ними придут христиане. Я написал всем, кому только мог. — он подпер голову рукой. Ее рельефы выдавались через шелковые одеяния. — Армия Трапезундской империи, Армянские рыцари Христа придут к нам в начале лета. Малик предупредил меня, что монголы прибудут после весны. Они идут сюда.

— Что? А на что мы будем содержать союзников?

— Не твоё дело. — он нахмурился. — Насчет этого не беспокойся. И акынджи со своими племенами со мной. А сражаются они так же неистово и дико, как монголы. Надежный Иоанн обещал прислать воинов. Много воинов. В общем, я уверен — мы разобьем врага. Но я планировал отправить Маулена к Дардыну Дотагоду Чачбе. А он пропал без вести. Я послал гонца к Малику. Может, он дома отдыхает. — он помотал головой и нахмурился. — На службе его нет.

— Зачем Вам Дар-ад-Дин? Он самоуверенный и спесивый. — Визирь скрывал волнение и самодовольство в одном лице. — он изгой среди своих. Он пользуется слабостью царицы Русудан и пытается создать свою империю. Хочет освободиться от влияния Грузии.

— Так ей и надо. — выразительно постановил Гияс-ад-Дин. — Она обещала мне поддержку. Подлая, сдалась. Тамар скоро родит ей внука от меня. — он улыбнулся и выпучил пронзающие зрачки черных глаз. — А бабушка? Испугалась чумных монголов.

— К Вам хотят войти, мой султан. — слуга, опустив голову и спрятав руки, поклонился Гияс-ад-Дину.

— Что? Я беседую. Не мешать. — абсолютно равнодушно сказал Гияс-ад-Дин.

— Посетитель сказал про себя — он «необыкновенный человек и у вас остались еще пути, по которым он пока не ходил.»

Гияс-ад-Дин со звуком соскочил с места.

— Впустить быстро! — его утомленный взор загорелся. Визирь раздражился.

Немного погодя в залу вошел не кто иной, а сам Таррос Армандо Каллерджи. Он был одет по-простецки. Не совсем по-восточному. Все же, одежду бывшего командира нельзя было назвать полноценно западной. На его плечах была черная накидка с капюшоном. На лице появился тот самый свет. Но лихость в нахальном взгляде никуда не делась.

Султан расхохотался так, что смутил визиря.

— У тебя что, борода отросла? — он указал на умеренно обросшее лицо Тарроса. — Я думал, ты уже умер в Венеции. Как так? Иоанн обманул меня?

Визирь шепнул на ухо Гияс-ад-Дину что-то.

— Аферист… — удивленно произнес он. — Ты трюкач, Таррос, трюкач. Воскрес из мертвых?

— Салам алейкум, султан Гияс-ад-Дин Кей-Хосров. — Медленно и с расстановкой произнёс Таррос.

— Уалейкум ассалам. — он поднял брови.

— Меня теперь зовут Аббас. И я пришел искупить вину перед правоверными. Вашими подданными. — уверенно заявил Таррос.

— Ты думаешь, ты кому-то нужен? — вспылил визирь. — Ты преувеличил свою значимость. Ты стал бы нужен на корм воронам у себя на Родине. — Шамс-ад-Дин не мог простить его за помощь Малику.

— Молчи! — оборвал его султан. Он смотрел на командира. — Ты — на редкость одаренный человек. Твоя смерть показалась мне не выгодна с самого начала. Удивил. Удивил меня. Да! Ты — нужен мне. И даже очень. — его смазливое лицо было довольным. Он сел на место.

— Я готов исполнить Вашу волю.

— Благородный поступок, Аббас-Таррос. — он склонился к нему. — Между нами — я тоже Гияс-ад-Дин-Димитрий. Только об этом знают единицы. — он засмеялся снова. — Я хочу подружиться с тобой. Делюсь секретами.

— Я ценю это. — серьезно ответил он, смотря на ренегата.

Визирь недовольно косился на них.

— Ты сделаешь дело. Важное дело. Аскетичный знаток Евангелия и грозный орденоносец. Жестокий храмовник и отвратительный интриган. Отправляйся в окрестности Грузии. Найди там одного отступника — Дардына Дотагод-Чачбу. Сейчас его княжество образует Эристоват Цхухуми в составе Западной Грузии на правах мтаварства. Сама Тамара дала его отцу самтавро — самовласть. Теперь её дочь — моя теща, кусает локти. — он, запрокинув голову рассмеялся так, что его щетинистый кадык заплясал. Потом резко и хмуро продолжил. — Пусть платит за предательство. Приведи мне его самого и его солдат. Ведь ты — прославленный полководец и оратор. Вместе убедите как можно больше грузинских князей идти за вами. Убеди Воинов Христа. — его приподнятое настроение вызывало одинокие приступы смеха. Все же, нервозность выдавала себя. — Что? — Гияс-ад-Дин сурово пронзил глазами Тарроса, изумленного его истеричным поведением. — Что так смотришь на меня? Отдашь долг перед теми, кого убил. Благодаря твоим действиям сюда придут защитники их жен и детей. — заявил он. — И берегись вездесущих монгольских агентов. Поймут — убьют. И тебя, и Дар-ад-Дина.

— Я готов, султан. — Таррос покачал головой. — Назови крайний срок. Надеюсь, пока у меня есть время. Отсрочка. Нужно уладить одно дело.

— Какое еще? — голос его прозвучал скептично. Холодная зала отдавала эхом пустоты, которая отскакивала от мраморного пола. Её желто-золотые стены вибрировали от их речи. И только огромный ковер поглощал звон.

— Личное.

— Ясно. Я понимаю тебя. — он загадочно улыбнулся. — Тебе можно только позавидовать. — он оценивал Тарроса глазами. Султан вытянул губы и прищурился. — И как ты сумел подчинить сердце такой женщины… Впрочем…

Таррос нахмурился. Его врожденная ревность, сидевшая на своем законном троне на видном месте в душе, начала скрыто возмущаться. Все из-за некоей досады, промелькнувшей в черноте хамского взгляда Гияс-ад-Дина.

— Кокжал — греческая рабыня. Кстати, моего первенца родила красивая, умная и добрая эллинка. — он искал точки пересечения с Тарросом. — Но сейчас речь не обо мне. Твоя любимая пришла в этот бренный мир лидером. Я понял, что она в тебе нашла, Таррос.

Я делю людей на два типа — лидеры и плебеи. Холопы, рабы, рабочая сила. Те, которыми пользуются. И за счет них мы — лидеры, приходим и остаемся у власти. Мы — хозяева, стоим во главе. Нас боятся и уважают. Нас любят и слушаются. За нами идут и нам подражают. Пред нами в страхе почтительно склоняют головы.

Твоя рабыня может быть и родилась в бараке глухого волчьего края А ты — может быть ты и родился в казарме. Или в рыбацкой лодке — неважно. Твоё качество хозяина — врожденное. Оно дано Богом. И ваши качества лидеров делают вас такими похожими, хотя вы и разные люди. Возникает непреодолимое притяжение… Это естественный отбор.

И ты знаешь, бесхарактерный плебей может родиться и во дворце. А хозяин может притворяться плебеем. Может убивать, рвать, обманывать, в крайнем случае — плакать и истерить, лишь бы добиться своего. — он явно увлекся. Последние события угнетали чувствительного Гияс-ад-Дина. Напряжение нарастало. Визирь, слушая монолог, точно приобщал себя к хозяевам, принижая достоинства султана, рожденного во дворце.

— Да ладно, я шучу. Не кипятись. Лети к своей любимой и вымаливай прощение. Потом — ко мне. Ты должен привести абхазские и грузинские войска к началу лета. Ясно?

— Да. Мир тебе, султан. — хмуро произнес Таррос.

— И тебе. — доброжелательно ответил султан.

Таррос вышел.

— Не, ну вот наглец! Со мной — и на ты. — он улыбался, явно симпатизируя Тарросу-Аббасу.

Визирь лишь молча плевался ядом.

Эрис и Малик бей решили разгромить небольшую ставку монголов в лесу. Они приблизились к Баяты, совсем потеряв страх.

Мама Амина была в трауре после гибели Маулена. Эрис чувствовала долю своей вины. Девушка не знала, что Тарроса спас Малик. Это была военная тайна, в которую воительницу не посвятили по личным соображениям, а не служебным.

Эрис прощалась с Фатимой и ее маленькой дочкой. Девушка обнимала беззащитный теплый кулёк и с закрытыми глазами вдыхала сладкий аромат спящего ребенка. Затем распрощавшись с женщинами, Дина ушла к себе. Она готовилась к выходу.

Эрис надела свои платья и доспехи из толстой красно-коричневой бычьей кожи. Она обмотала голову и шею черным тянущимся шарфом, оставив лицо открытым. Сверху прикрепила небольшой серый платок, пустив концы свободными. Она не надела воинскую шапку. Эрис закрепила пояс и саблю, застегнув широкий пояс старшины. Она перекинула через плечо лук и взяла колчан и щит, надев его на нарукавник. Девушка вытащила из-под подушки ту самую нежную подвеску из белого золота. В ярком весеннем солнце, пробившемся к ней в шатер через открытый шанырак, граненый кулон испускал радужные лучи-блики на стены юрты. Эрис боялась молиться за неверного Тарроса, боялась думать о том, жив он или мертв. Отправили ли его в Венецию к новому Дожу, или он всё-еще в Никее. А может быть, он уже доплыл? Хотя нет, рановато. Значит, он еще жив…

Мысли разрушали ее фундамент. Они, словно ржавчина или коррозия, постепенно изъедали ее внутренний стержень. Эрис начала терять баланс. Сама того не осознавая, она стала ранимой и уязвимой, все еще продолжая отгораживаться от других, демонстрируя свою силу воли. Может, Эрис стала проявлять её даже сильнее прежнего. Никаких эмоций. Но ее взгляд стал более болезненный. В нем виделось глубокое страдание.

— Дина абла! — Арслан-альп звал её. Задумавшаяся Дина дернулась. Она сжала подвеску в нежной ладони и прижала к сердцу, будто чувствуя Тарроса. Она сглотнула слёзы и спрятала ее во внутренний карман. Эрис намотала бинты на кулаки и запястья и надела свои толстые перчатки. Она вышла на дневной свет. Женщины и дети прощались с воинами. Мария рыдала и обнимала печального Тюркюта. Аят успокаивал Нуркыз. Молодые воины Кокжал сдержанно прощались с невестами. Эрис оседлала Йылдырыма. Малик был в кругу родных. Она смотрела на плачущие семьи друзей, осознавая, что одиночество стало ее печатью. Только Агейп и Беркут шли к ней.

— Дина абла! — беркут начал бежать. Он принес ей ярко-фиолетовую фиалку. Непонятно, где он ее нашел, но это точно был первый цветок в этом году, который она увидела.

— Фиалка?! — Дина взяла её и понюхала.

— Она была одна среди кучи всяких некрасивых травинок. Ты тоже такая одна — красивая сестра. — Беркут сделал прекрасный комплимент, рассмешив её и Агейп.

— Замечательные слова, братишка. Смотри за семьей, помогай бабушке. Молись вовремя. Не разрешай Айтогду много болтать с девчонками — пусть лучше больше учится.

— Хорошо, абла. — Беркут махал ей рукой. Дина удалялась, поведя за собой строй солдат.

Таррос уже второй день был в пути. Он останавливался, чтобы выполнить молитвы. Его душа наполнилась спокойствием. Земля только начала отогреваться и просыпаться. В воздухе стоял неповторимый аромат. Небо было ярко-лазурным. Белые облака летели и быстро растворялись в ветренной вышине. Таррос благодарил Аллаха за Иман. Теперь он чувствовал то же, что чувствует Дина — полную убежденность и уверенность, что Господь к нему ближе, чем собственная яремная вена.

Таррос приближался к Баяты. В последний вечер он решил остаться на ночлег под одиноким раскидистым деревом над степью. Он спешился и долго сидел под ним, любуясь неповторимым закатом.

Пусть легкий весенний ночной ветерок

Ласкает уставшую душу твою.

И ты понимаешь — твой жизненный срок

Созрел и висит на последнем краю.

А юность легка — улетела давно.

Тебе все казалось честно и легко.

Ты думал — все любят, но всем все равно.

С разбитым сознаньем — нигде и никто.

И вихрь судьбы тебя смог захватить,

Ему это было не трудно совсем.

Кто ты в этой жизни — ты смог позабыть.

Не смог лишь решить природу проблем.

А ключ, что таился в сердце твоем.

Лекарство, нектар, живая вода —

С собственным «Я», с собою вдвоем

Начать диалог не посмел никогда.

А те, кто вокруг, ты знай — не при чем.

Последуешь если — твоя лишь вина.

Ты думай душой — заключается в чем

Смысл жизни. Душа над собой лишь вольна.

Таррос не помнил, когда в последний раз видел такое великолепие. Он помнил, что только рядом с Эрис его черствая душа оживала, становилась чувственной и начинала видеть то, за чем отказывалась наблюдать в одиночестве. Теперь он понял, что можно любить просто для себя и не желать ничего взамен. Эта другая любовь и любовь к Аллаху сделала его сильнее. Вечерний ветер ласкал его лицо. Таррос улыбался, вспоминая то, как обнимал свою юную Эрис на далёком Крите. Эти воспоминания остались самыми нежными и добрыми моментами его жизни, преисполненными чистой любви. Но несмотря ни на что, обновленный Таррос решил пойти и попросить прощения у Дины перед тем, как уйти на опасное, возможно, на последнее задание в его нелегкой жизни.

Отряд Баяты шел в сторону монгольских разведчиков. Они проходили мимо кладбища, мимо Маулена. Люди сделали дуа. Они прошли лес и вышли в степь. Было прекрасное утро. Эрис с хмурым выражением лица брела впереди строя. К седлу Йылдырыма была прикреплена тамга племени и флаг Конийского султаната. Малик, Арслан и Тюркют шли рядом. Аят и другой старшина — Абдулла следили за правым и левыми фалангами. Топот и пыхтенье их неторопливых коней слышались издалека.

Эрис думала, что пора бы ей умереть в этом бою. Скоро будет война. И она не хотела бы остаться в живых и снова разгребать тела близких людей и эвакуировать глумленных мирных жителей. После суда ее острое слово предпочитало оставаться на уме, не слетая с языка. И теперь Эрис не знала, какими речами начала бы утешать народ в случае их поражения.

Недавно султан получил письмо от врага, в котором говорилось строками из Корана, что монголы — наказание Аллаха для забывшихся верующих, отступивших от повелений Бога и догм религии. Но, благо, образованный султан язвительно ответил, что презираемые Господом язычники, обходящие кругом камни в знак почета, где бы они их не нашли, не могут быть карой верующих, пусть и оступившихся. Он сказал, что монголы — люди, созданные Аллахом для ада, подобно Гогу и Магогу. И он ответит им на поле боя, разгромив. А затем он пригрозил подхалимам из числа сарацин-богословов, помогающих ханше Дареге и хулагуидам составлять такие письма, карой Аллаха и своим мечом.

Эрис не смотрела вперед. Ее отстраненный взор печалил сердобольного Малика. Аят, знающий, что несколько его верных соратников готовы разругаться меж собой и отдать свои сердца Дине, положив их на ладони, лишь косился, в душе осуждая её за упрямство, холодность и совсем неженский образ жизни. Тюркют и Арслан наоборот считали, что сестренка всё делает правильно, и ее жизнь и характер — пример дочерям степей.

Таррос шёл вперед, на юго-запад, и раннее солнце светило ему в спину. Он преодолевал широкий холм. Копыта коня застревали в грязи от растаявшего снега. Они чавкали и завязали в ней. Он посмотрел под ноги жеребца и подбодрил его. Затем поднял голову и увидел огромное войско кочевников. Его душа вздрогнула. Он сразу подумал, что это Баяты. А значит, в их рядах будет Дина.

Но что ему делать? Спрятаться за другим холмом? Погнать коня обратно? Ускакать прочь и не попадаться на глаза Малику и остальным?

Таррос переборол себя. Это был один из самых волнительных моментов в его жизни. С ним мог сравниться лишь тот момент, когла Таррос шел просить руку Эрис у ее опекунши.

Таррос спустился с холма, погнав коня. Малик и остальные сразу заметили приближающегося всадника. Они подумали, что это гонец. На путника он похож не был — налегке и быстр.

Он приблизился к ним и Малик начал его узнавать. Эрис не было дела ни до кого. Она продолжала размышлять о том, что ждет эту республику впереди. Она теребила черную блестящую гриву Йылдырыма перчаткой.

— Таррос идёт. — произнес Арслан, не умеющий держать себя в руках. Эрис опять вздрогнула, услышав голос соратника. Она оцепенела, испугавшись того, что в ее голову проникли или ее мысли стали видны окружающим. Эрис подняла округлившиеся глаза на альпа. Тот смотрел вперед. И действительно, Таррос уже был в нескольких метрах от них. Его лицо мешало разглядеть слепящее солнце. Грудь Эрис до острой боли пронзило волнение. Ее пальцы на руках мгновенно заледенели. Дыхание зажало в глотке стальной хваткой.

— Ассалам уалейкум, Малик бей. — поприветствовал Таррос. Малик остановил войско.

— Уалейкум ассалам, Таррос. — взгляд Малика стал суровый.

Арслан и остальные с недоверием и неприязненно косились на него.

— Малик. Брат. — он замялся, затем продолжил. — Как начать… в общем… я свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — Его раб и посланник.

Малик широко улыбнулся. Его лицо от этой улыбки покрылось букетом морщин в углах глаз.

Челюсти стоящих рядом солдат поотвисали. Малик спешился. И Таррос поспешил сделать то же самое. Они обнялись долго и по-дружески.

Эрис застыла на месте. Неужели самые сокровенные желания, в которых она не признается сама себе, были исполнены Милостивым? Ее лицо запылало багровой краской. Пока Малик рассказывал, куда держит путь, Эрис старалась скрыть волнение. Даже ее руки дрожали.

Они оседлали лошадей.

— Сестра. Брат Аббас идёт с нами. — сказал Малик. Таррос почтительно кивнул ей, боясь взглянуть на лицо. Эрис лишь отвела взгляд, нахмурившись еще больше. Картины прошлого начали всплывать. — Мы помогли ему убежать из-под византийской стражи, Дина. Он не отправился к Дожу. — Поведал Малик. Строй возобновился.

Эрис молчала, делая отстраненный вид. Таррос осторожно поглядывал на неё. Все та же серьезность. Та же стать. И та же необчайная красота.

Слова Малика удивили её. Эрис боялась признаться себе, что радость от его внезапного появления и невероятного принятия Ислама, затмила гнев и обиду своей яркостью. Она боялась взглянуть в его сторону. И это заметили Кокжаловцы. Они оживленно обсуждали вчерашнего крестоносца, который встал на путь милости.

Они шли до самого заката и сделали привал. Началась суета. Эрис ушла в уединенное место размышлять и молиться. Подальше от остальных. Подальше от Тарроса-Аббаса.

Глава девяносто первая

Когда все занялись своими делами и ждали окончание приготовления походной пищи, Таррос и Тюркют подошли к грустному Малик бею.

— Брат Малик… Я понимаю тебя — тебе сложно меня простить. Я сделал слишком много зла. Но я должен заслужить вашего прощения. — говорил Таррос-Аббас, а Тюркют переводил. — Я всё сделаю…

— Я не из-за этого печалюсь. Я верю в тебя. Верю в твое очищение. Пророк простил убийцу его дяди. Он простил многих, лишивших его близких и друзей… — Малик сидел в отстранненой позе. — Мой братишка. — Таррос навострил уши. — Маулен. Он погиб. Его убили…

Таррос сдвинул брови. Он сел рядом.

— Малик бей. Я не найду слов, но я сочувствую тебе. —произнес он.

— Понимаешь, моя мама. Она переживает. Маулен так и не успел создать семью, как и остальные её дети — мои три старших брата и сестренка. Всех их убили монголы.

— Мне жаль. Очень жаль.

— Я чувствую, что Маулен совершил глупость из-за своей спеси. Да, он был одаренный. Умный, даже чересчур. Всё же, следует вовремя остановиться. — говорил Малик и поднял голову, смотря на Тарроса. Тот почувствовал неуверенность в себе. — Маулен был слишком упрямый. Я и не сомневаюсь, что он ввязался во что-то, чтобы доказать свои способности одному человеку. Состоятельность. Самодостаточность. Я боялся его глупости и это произошло. — он вытер слезы. Мужской плач, от беззвучности которого рвет сердце.

— Брат Малик. Я понял, что эта жизнь — тюрьма. Место боли и тревог. Болезней и бед. Даже если у человека будет всё — он останется неудовлетворенным. И нужно только перетерпеть. У меня были родные… Они ушли… Терпи, брат. Ничего не наладится, если ты не успокоишь своё сердце. Маулен был очень хорошим человеком. Я симпатизировал ему. Аллах даст ему Рай. Я уверен.

— ИншаАллах. Брат Аббас, спасибо тебе.

— И тебе.

Солдаты прокричали, что ужин готов. Малик бей и Таррос отправились к остальным.

Эрис предпочла одиночество. Если бы можно было просто исчезнуть. Но такого не бывает. Как ей прийти ко всем? Как сесть на свое законное место?

Нет. А может, снова сбежать? Но орда монголов близко. Придется спокойно пребывать в этой ненормальной ситуации. Сырой весенний лес заставлял её ежиться от прохлады. Эрис резко прошла к костру главных. Она нагло села, растолкав Тюркюта и Арслана.

Малик смотрел на неё. Но она была непробиваема.

Она молча наложила кашу себе и Аяту.

— На. — Эрис грубо сунула миску ему в руки. — Нуркыз мне все уши прожужжала о том, что ты похудел. Но ты всего лишь стал жертвой брака. И сварливой жены. — она засмеялась, толкнув его в плечо. Арслан начал громко хохотать.

Эрис спокойно ужинала, не обращая внимания на робкие взгляды Тарроса. Она притворялась стальной воительницей.

Воины собирались отходить ко сну. Эрис сидела у теплого костра. Ее пасмурный и одинокий вид заставил Малика подсесть к ней.

— Сестренка. Таррос сказал, что скоро уйдёт. Он уходит в Абхазию.

Сердце ее дрогнуло. Вот и всё, наверное…

— Он вернется? — она смотрела сквозь огонь. Она забылась.

— Это знает лишь Аллах.

— Да… — Эрис решила перевести тему, чтоб не разрыдаться.

— Ты знаешь, брат Малик… У меня был брат. Я не говорила. Или говорила… В общем, он был среди тех, кто продал меня сюда, в Анатолию…

— Астахфируллах.

— Мой брат — несчастный человек. Он одинок из-за своих ложных взглядов на жизнь. Чрезмерная опека моей матери отразилась на нем. Она баловала его, не судила за проступки. Я думаю — это и есть ключ к череде его несчастий. Мать не дала стать Евгениусу мужчиной. Когда было нужно, она не умела давать ему штурвал в руки, контролируя каждый шаг и боясь его ошибок. Жалея сына, любя. Но это невоспитание сделало его забывчивым, безответственным к своим поступкам, неумением отвечать за свои действия и слова. Эта опека разрушила его и без того неблагополучный нрав и жизнь. Она не сумела отпустить его вовремя — тогда, когда это было нужно…

А Маулен… Он, наоборот, был самостоятельным. Его нужно было держать в кулаке. Тогда бы он был здесь. — закончила она и посмотрела на Малика. — Почему я это говорю? Потому что я устала терять людей вокруг себя. Ладно, пусть все было не гладко, он был бы хорошим соратником…

— Ты указала мне на мою ошибку. И ты права. А я укажу на твою. Не обижайся. Попробуй не заслоняться. Открыть свое сердце.

Впервые в жизни она промолчала.

Но затем снова добавила.

— Я не прощу его. Он отнял моих родных изощренным и жестоким способом. Нет. — она вытерла слезы, помотав головой.

— Мне поговорить с ним?

— Нет. Не стоит. Пусть поскорее уходит. — отрезала она. Может быть, она сказала это назло самой себе. Чтобы наказать себя за чувство, которое никуда не делось. И сейчас, когда Таррос здесь, оно начало копошиться в душе сильно и настойчиво, требуя выхода.

Эрис ушла к себе. Она не могла сомкнуть глаз до самого утра. Ее душа не хотела, чтобы Таррос уходил. Но гордость и память руководили её поступками и словами.

Ночью, когда все спали, Малик и Тюркют обнаружили Тарроса молящимся. Когда Таррос закончил, они подошли к нему. Малик заговорил. И если бы можно было обойтись без переводчика…

— Знаешь, друг, нельзя влюбляться. Нужно любить ради Аллаха. Мой братишка считал себя ученым. А я простой воин. Что я могу знать? — иронично произнес тюрок. — Но его любовь накинула ему петлю на шею, и он кончил плохо, потеряв разум и став озлобленным на всех. Его желание не было удовлетворено — объект его любви не ответил ему взаимностью. Ты догадываешься, о ком я говорю. И Маулен перестал дорожить жизнью.

Таррос лишь насупился. Слышно было его волнительное дыхание. Малик продолжил.

— А я — необразованный. Глупый. — он улыбался с горечью в глазах. — Но я успел прочитать в свое время книгу Ибн Кайима. Ученый такой хороший. И в этой книге говорится о недугах сердца. И наряду с такими пороками, как спор, властолюбие и похоть идет любовь. А почему? Знаешь, почему?

Таррос молчал.

— Любовь страшней того, что с сумасшедшими:

«Влюблённый не очнётся никогда, а приступы безумия проходят…

Усиливаясь, любовь завладевает сердцем человека настолько, что он уже не может избавиться от своей привязанности к объекту своей любви. Он не переставая думает о нём, и его образ постоянно стоит у него перед глазами. Он постоянно говорит о нём, видит его во сне и грезит о нём наяву, просыпается утром с мыслью о нём и засыпает вечером, представляя его себе. Объект его любви никак не идёт у него из головы…»

И любовь открывает перед несчастным обреченным, которого не исцелит ни одно лекарство в мире, кроме защиты Аллаха, одиннадцать дверей.

— Какие это двери?

— Влюблённость может довести человека до неверия.

Использование влюблённым разных средств, чтобы добиться обладания объектом своей любви.

Отвлечение от поминания Аллаха из-за мыслей об объекте любви.

Страдания, которые испытывают влюблённые:

Нет на земле несчастней человека, чем

Влюблённый, хоть сладка бывает страсть,

Ты видишь, что он плачет постоянно,

Боясь разлуки или же скучая…

Влюблённость отвлекает человека от религии и мирских дел.

Беды в этом мире и мире вечном охватывают влюблённых быстрее, чем огонь — сухие дрова.

Слушай меня, Аббас. Я желаю тебе добра.

«Влюблённость ослепляет сердце, и человек перестаёт замечать недостатки объекта своей любви и страсти, и уши его перестают слышать любую критику в адрес объекта его любви и указания на его ошибки, и он готов пожертвовать жизнью, защищая его, даже если ошибка объекта его любви совершенно очевидна. Когда всё заходит настолько далеко, влюблённый не может вынести, когда кто-то критикует объект его любви, или порицает его, или скверно отзывается о нём. Он защищает объект своей любви вне зависимости от того, прав он или виноват, и готов умереть, защищая его.»

А подумай, ты идеализируешь её. А потом разочаруешься. Тебе будет страшно больно. Страшно.

«Я к тебе привязался, потому что взор мой закрыла завеса,

А когда она спала, боль затопила мне душу…»

Так было с несчастной Диной. Мир вертелся вокруг Тарроса. Она превозносила его. Была слепа. А потом эта Вселенная разбилась вдребезги на мелкие — мелкие осколки, изранив ей сердце и искалечив её. Но Таррос, упрямец, слушая слова Малика, в душе обратился к Аллаху: «О, Всевышний. Ты даровал мне чувство. Это твой прекрасный дар. Не лишай его меня — я буду любить ради Тебя. Аллах! Забери мою любовь до того, как я разочаруюсь в ней. Пусть между нами с Диной будет только прекрасное…» Всё, что мы просим от чистого сердца, принимается. Аллах дал нам право выбора. Принял Милостивый и его просьбу. А Малик продолжал:

— Порча репутации.

О, да. Он прав. Его подпорченная, да что тут таить, растоптанная репутация осталась в истории. Но Аббас лишь улыбнулся, посчитав это ерундой.

— Использование.

Эрис никогда не использовала его. Это Таррос посчитал глупым доводом.

— Страстная влюблённость может стать причиной убийства или совершения иных преступлений.

И на этот раз Малик попал в точку. Надо-же! Номад-воевода оказался знатоком в чувствах! Эти мысли удивляли Аббаса.

— Сколько раз случалось, что влюблённый убивал другого человека, который пытался приблизиться к объекту его любви! «Сколько благ унесла влюблённость, скольких богатых оставила без гроша, скольких обладателей высоких постов сбросила она с их вершин, сколько семей разбила… И нет силы и способности изменить что-либо ни у кого, кроме как от Аллаха!»

Таррос сосредоточенно молчал. Да, он преступник. Но он раскаялся. Он жалеет о совершенных злодействах. Он просит Аллаха о прощении постоянно. Но он никогда не раскаивается в одном — любви к Эрис.

— Что молчишь? У влюбленного бывает скверная кончина. Когда вместо Аллаха он повторяет имя любимой.

— Мне это не грозит, ИншаАллах. Я прошу Аллаха умереть с калимой на губах. Господь всегда присутствовал в моей душе.

— Проси и дальше. Аллах поддерживает верующих твёрдым словом в мирской жизни и Последней жизни. А несправедливых Аллах вводит в заблуждение — Аллах вершит то, что пожелает. Это из суры «Ибрахим», второй аят.

— ИншаАллах.

— Последняя, одиннадцатая дверь — «Порча разума. Страстная влюблённость портит разум, и ты видишь, что у людей одни заботы, а у влюблённого — совсем другие. Он не может извлечь пользу из разума, которым наделён, и не способен принести пользу другим людям. Более того, он порой превращает свою болезнь в лекарство для себя…»

Может быть, это про него… Может быть, он лечился своим чувством все эти годы? Вполне возможно. Но он хотел пить эту горькую микстуру и дальше.

— Почему ты запомнил эти слова? — проницательный военный спросил прямо.

— Я боялся… Я выучил их и повторял, как сподвижник Пророка, мир ему, ибн Аббас просил для себя защиты от больной влюбленности в девушку.

— Ты боишься женщин? — Таррос рассмеялся. — Правильно делаешь. — его улыбка спала с лица.

— Хочешь, подскажу лечение?

— Ну валяй!

— Бегство. С глаз долой — из сердца вон.

— Я пробовал. Это бесполезное средство. Я не убегу от самого себя.

— Ты, как тот стих:

Долго глаза мои наслаждались

Её красотой, и долго длилось мученье,

Сколько мучений приносит порой наслажденье!

Посмотрела, свою стрелу на меня направила,

Потом ко мне наклонилась, и страсть меня охватила,

Посмотрит иль взгляд отведёт — всё равно.

Ранит стрела, и боль причиняет её извлеченье… *из «Недуги сердца» (ибн Кайим),авт. неизв.*

— Может быть. Но эта моя боль. И ты не сможешь забрать хотя бы часть ее. Даже если захочешь.

Их сугубо мужской разговор не имел свидетелей, кроме Аллаха.

— Я хочу помочь брату-мусульманину. Мне жаль тебя. Я вижу, как ты смотришь на мою сестренку. Побойся Аллаха, в Исламе это запрещено!

— Она — свободная девушка. Я смотрю на нее не дурным взором. Я не сделаю ничего, что разгневает Аллаха. Я попрошу прощения и уйду. Я не жду того, что она примет меня. Все же, надежда живёт во мне.

— Ты рассказал о вашем прошлом на суде. Только безумная согласится на повтор ошибки.

Может быть. Может Малик прав. Он прав в том, что безумные повторяют ошибки. А ведь ума лишают только страсти…

— Размышление о недостатках объекта любви. — добавил Малик, не желающий страданий нового брата по вере.

— Для меня у нее нет недостатков.

Малик покачал головой.

— Удерживай свою душу от запретного. Напоминай себе о величии Всевышнего Господа. Размышляй о последствиях влюблённости. Обращайся к Аллаху с мольбами.

— Какими? Научи?

— Пророк посоветовал говорить так. И я повторял эти слова постоянно.

Говори: «О Аллах, поистине, я прошу у Тебя защиты от зла моего слуха, и от зла моего зрения, и от зла моего сердца, и от зла моего семени»

— Мусульмане крайне прямолинейны. Это была одна из причин, введших меня в Ислам. Ты произнёс — говорил. А почему перестал?

— Я боялся не получить любимую… И я женился на ней.

— Вот видишь, тебе ли давать мне советы, когда ты ночами прижимаешь к сердцу любимую жену — мать своих детей?

Таррос наградил Малика испытующим взглядом. На дне его была нескончаемая боль. Малику стало стыдно за советы. Но он знал, что должен был это сделать и промолвил:

— Терпи. Борись с собственной душой. Больному любовью следует обратиться за советом к своим братьям по вере, чтобы они помогли ему бороться с постигшим его недугом.

— Мне не помогут создания. Я надеюсь на Создателя. — Таррос резко встал. — Благодарю тебя, брат. Я понял многое.

— Что же ты понял?

— Что слова пророка:

«Исцелит двух влюбленных только брачная хутба *молитва при венчании (араб.) *» — единственная истина в таких щекотливых случаях. Мне сказал об этом Джалалиддин Римский. Это был его последний совет для меня. Но сейчас для меня главное — прощение. Мое сердце успокоится.

Малик рассмеялся. Он распинался для человека, который даже не пытался внимать словам.

— И что же ты намерен делать?

— Я попрошу прощения у Дины. А потом отдам долг всем мусульманам.

— А если она не простит?

— Она простит. У нее — золотое сердце. — самоуверенность Тарроса удивляла Тюркюта.

— Ты хорош, благородный Аббас. Я желаю тебе только добра, знай это.

— Я знаю, брат. — они крепко пожали друг другу руки.

На следующее утро тюрки, выйдя из рощи и взобравшись на холмы, столкнулись с нукерами. Теми самими, что когда-то чуть не убили Эрис. Таррос так и не выудил момент для разговора с ней. Она была тихая и суровая.

Неудобное положение меж зарослей заставило бойцов спешиться. Завязалась битва. Теперь вчерашние злейшие враги стали соратниками.

Битва накалялась с каждой секундой. В этот раз Дине удавалось попеременно отбивать атаки. Пришлось вступить в ближний бой, момент которого она старалась оттянуть как можно дольше, так как сегодня ее стратегия была другая. Она с удобной позиции разила смертельными стрелами противников, выручая братьев и нередко спасая им жизни, прикрывая их. Но стрелы кончились.

Эрис искала глазами того брата, что однажды помог ей спастись, но не нашла. Дархан был среди них. Он, как подлый пес, увидев, что нукеров разят свои, взобрался на лошадь и помчался прочь с парой монголов. Малик, Аят, Ирбис и Атабек помчались за ними.

Аббас в неистовой схватке нападал и отбивался, заканчивая поединки. Затем он спешил на помощь тому, кому нужно. Он краем глаза наблюдал за Диной. Она была проворная и гибкая. Если некоторые воины берут мощью и силой, она брала быстротой реакции и невероятной, четко отработанной ловкостью.

Тюрки одерживали победу. Но вдруг на той стороне холма, как показалось Аббасу, растительность задвигалась. Этого в яростной хватке тяжело было заметить. Тут нужен был зоркий глаз. Таков был у немногих, и среди них — Аббас и Дина. Но она была слишком занята, отбивая атаку нескольких солдат.

Аббас поспешил к ней на помощь, не забывая о таящей опасность возвышенности.

Он резко подбежал и принялся работать с Диной на пару, помогая ей отбиться и начать атаковать самостоятельно. Он не хотел быть назойливым и помешать ей чувствовать себя свободной на поле брани. Его присутствие вселяло ей неуверенность в себе. Она не хотела принимать его помощи. Но отойти не было возможности.

Вдруг мимо его лица со свистом пролетела стрела, пущенная в сторону Дины. Мгновенье — и его сердце замерло. Он не мог выстрелить туда, откуда началась атака — лука у него не было, времени тоже.

Дина оглянулась. Мимо! Как же облегченно он вздохнул. Но временно.

Свист один, второй. Дина попыталась увернуться от предполагаемой траектории, и у нее получилось. Тарроса-Аббаса охватил страх, что Дины может не стать. Ему не пришло ничего другого в голову, кроме как заслонить её от стрелка.

Он резким движением повернулся к ней лицом, закрыв своим телом от серии стрел. Он отбил пару штук мечом, но две стрелы попали. Одна вошла в плечо, другая в лопатку. Он вздохнул. Дина видела, как он жертвует собой, но не могла остановить его, добивая соперников.

«Нет, о Аллах! Господи!..» — разило ее ум.

Наконец, отбившись сама, она предотвратила атаку нукера, попытавшегося добить подстреленного Аббаса.

— Аббас, как ты?! — наконец спросила Эрис. Это были первые слова, обращенные к нему. Её глаза не могли врать Тарросу. Один этот взгляд облегчал его боль.

— Все хорошо. — кое-как проговорил он, продолжая оставаться на ногах.

Она отвлеклась, потеряв бдительность. Присутствие сильного Тарроса делало Эрис слабой и хрупкой.

Стрельба не прекратилась. Таррос заметил это и, повернувшись спиной к неосторожной Дине, потерявшей внутренний покой, толкнул ее на землю, получив точную стрелу в левый глаз. Дина вскрикнула. Аббас упал на землю без чувств.

В этот момент Тюркют уже подстреливал охотника в кустах. Ему удалось это сделать. Их было двое. В тот же момент схватка прекратилась с победой сарацин.

— Таррос, говори, дыши, Аббас! — кричала Дина, схватив его за воротник.

— Сестра, он жив? — спросил подбежавший Арслан.

Дина послушала его сердце — оно еще билось. Самое страшное было смотреть на его лицо — стрела задела кость брови и пробила глаз. Все залило кровью, и естественно, речи о том, что он сохранит зрение, идти не могло. Она молила Всевышнего, чтобы Таррос выжил, читая на него аят аль Курси. Это единственное средство и лекарство, которое у них было сейчас.

— Аббас, ты не имеешь права умереть, не сказав шахады! — она впала в шок. — Не умирай, я же пока не сказала, что простила тебя!!! — она вытирала его кровь собственным платком, руками, подолом.

На поле боя было немало павших мусульман. Некоторым требовалась помощь. Дина положила голову Аббаса на свои ноги, чувствуя свою вину. Она видела, как он заслонил её. И теперь расплатился за это. Дина старалась держать себя в руках, но все таки зарыдала.

— Братья, помогите, идите сюда! — позвала она, не зная, что делать.

— Аллах, он жив? — спросил подлетевший Тюркют.

— Да… Как мне вытащить стрелу из его глаза?! — паниковала Эрис. Ее руки ходили ходуном.

— Нельзя, сестра, надо скорее к лекарю. Может, потом кровотечение не остановим. — сказал Арслан. — Я повезу его.

Дина обломала наконечники всех трех стрел и засобиралась в путь, в Конью, к лекарю.

— Братья, я сама отвезу его. По моей вине его ранили. Он заслонял меня… — Эрис с трудом держалась. — Его рана ужасна, надо спешить.

— Мы подъедем, как закончим дела, сестренка, не переживай.

Арслан поднял Аббаса, Дина села на лошадь, усадив бессознательного Тарроса перед собой. Она перетянула его ремнем, прикрепив к себе. Эрис стеганула Йылдырыма со всей силы, и он помчал ее быстрее ветра.

— Дай Аллах, успеет. — взволнованно говорил Тюркют. — Я поеду следом. — он засуетился, но Арслан не разрешил ему.

— Братишка. Если он умрет — ты не сможешь ничем помочь. Пусть они останутся вдвоем. Дай умереть уставшему войну в объятиях любимой…

Тюркют хмуро покачал головой.

Они разбили врага, вновь потеряв своих, которых больше не вернешь.

Глава девяносто вторая

Эрис мчала так скоро, как только могла. Она сокращала пути, где это было возможным. Этого времени ей хватило на много-много раздумий. Она дико устала, все ее мышцы жгло. Но Эрис держалась в седле, и если она ослабнет, упадут оба. Она боялась, что раны продует. Эрис боялась, что кровотечение усилится. Она боялась, что Таррос умрет.

— Господи… Всевышний Аллах, я простила его, простила… Не забирай его. Он нужен мне… — шептала она и плакала, прикованная к нему ремнем. Она то и дело проверяла его пульс на шее. Эрис трогала его руку, постепенно становившуюся холодной. Обломанные на его спине стрелы исцарапали в кровь её шею и ключицу.

— Таррос. Аббас. Я боюсь признаться себе… — она разговаривала с ним, будто бы он слышал. Его бессознательность придала ей смелость.

— Я простила тебя. Простила ради Аллаха. Уже давно.

А может, я даже не… обижалась…

И это ужасно!.. Я ненавижу себя за это! Я не обижалась на тебя… — слёзы лились из глаз и теперь страх туманил и разрывал ее голову.

— Таррос-Аббас. Ты — всё тот же, кого я увидела в Кандии. Столько лет прошло, но ничего не изменилось… Ничего…

Моё сердце предало меня, предало всех, отказавшись забыть о тебе… Но оно не предало Тебя.

Мой. Ты мой. Родной, любимый человек. Я люблю в тебе всё. Всё…

И даже плохое… Ты не можешь быть плохим. Для меня ты не имеешь недостатков. — она дышала родным сладким ароматом, исходящим от него. Если его сердце остановится — что ей делать? Сейчас Эрис готова вытащить своё и вложить в его холодеющую грудь. Если можно было бы отдать свою горячую кровь, полную любви, ему… Если бы можно было отдать своё зрение… Она сделала бы всё ради того, чтобы оставить Тарроса жить на этой Земле.

— Прости меня, Аллах. Прости за это чувство…

Что мне теперь делать, Господи… Что?.. Как жить дальше?

Она горько-горько плакала. Между ними вставали все преграды этого жестокого мира. И теперь осталось две — прошлое и война. Но и прошлое начало стираться. А если между ними встанет смерть?

— Смерть не разлучит нас. Смерти не подвластно вечное. — шептала она, заклиная.

— Мое сердце принадлежит только тебе. Навечно.

— Я люблю тебя… Я люблю тебя, ты — единственный мужчина всей моей жизни… Ты — тот, для кого я хочу жить, в ком хочу раствориться, пожертвовать всем, что имею… Я не смогу жить дальше, убегая от себя. Я не могу без тебя, Таррос…

Я люблю тебя…

Может эти слова дадут ему сил. Может эти слова дадут ей успокоение. Йылдырым сгорал, неся их на себе. Менялись пейзажи, на которые Эрис даже не взглянула.

Она больше не маленькая девочка Эрис, увидевшая прекрасного рыцаря. Она больше не юная девушка, краснеющая от своей любви. Она прошла всё. И у них был общий ребенок — смешение их крови и плоти…

Она — женщина, сердце которой навсегда привязано к любимому мужчине. И Дина, любящая правду, не может обманывать себя и дальше. Да, память невозможно стереть. А может, попробовать забросать её новыми событиями?

Совесть перед павшими соратниками все равно гложила её. Но любовь к нему была сильнее всего.

Так прошла ночь и к обеду следующего дня Эрис добралась до Коньи. Она ворвалась в город к лекарю — туда, где ставили на ноги самых безнадежных больных. Это была лечебница Карамана, где служили праведные братья-мусульмане. На женщинах лежала ответственность за чистоту и пищу. На мужчинах — первая помощь.

— Эй! Бародаръо! *братья (перс.) * Давайте! Помогите! — крикнула она, ворвавшись во двор и тут же к ней подскочили помощники и ученики врачевателя.

От тяжелой переправы ее поясница, казалось, порвалась. Богатырь Йылдырым был загнан на нет, и, похоже, тоже нуждался в помощи. Тарроса унесли со двора в помещение на носилках. Эрис рухнула, прислонившись к пыльной стене и закрывшись руками.

— Создатель. Заклинаю всеми Твоими прекрасными именами. Помоги ему… Не дай ему уйти… Он так нужен мне… — шептала она, как безумная. Один человек напоил и накормил Йылдырыма, видя, в каком состоянии находится его хозяйка.

С Тарросом проводили манипуляции. Его кровотечение остановилось, но как только вынули стрелу, оно возобновилось. Лекарь, ученик ученика самого Абу ибн Сины — Авиценны, труды которого были частично перевезены сельджуками из завоеванного персидского Аббасидского халифата около двуста лет назад, делал всё, что мог.

Все это время Эрис напряженно ждала исхода прямо под окнами. Ее ноги опухли, она забыла собственные голод и жажду. Прошло много времени…

…Наконец, двери распахнулись и ее позвал помощник лекаря.

— Сестра, войди.

Она входила, не замечая обстановки и окружения.

Эрис зашла и увидела беспомощно лежащего Тарроса. Его половина лица была завязана белыми бинтами, через которые просачивалась кровь. Его грудь тоже была завязана. Она подошла и тихо села рядом.

— Он выживет? — она посмотрела на лекаря с лицом, на котором сокрушалась надежда. Полные страха глаза, готовящиеся перенести утрату.

— Я сделал все, что мог. Проси Аллаха, дочка. Он — крепкий мужчина, думаю, ИншаАллах, скоро придёт в себя. — произнес он.

— Благодарю Вас. — она хотела расплатиться. Но мужчина в возрасте не принял, сделав лицо строгим.

— Молись дочка. Много молись. А на эти деньги лучше хорошо его корми. Теперь все зависит от тебя. — сказал он и попросил унести Тарроса.

Его вынесли в другую комнату, где были больные. Эрис сидела возле него и делала все, что скажет лекарь. Она читала на него суры и молила Бога. Она ухаживала за ним. Найдя время, Эрис позаботилась о пище.

Под утро она услышала тихий стон Тарроса. Она крепко взяла его руку.

— Я здесь. Я с тобой. Все будет хорошо. Потерпи немного… — приговаривала она и вытирала свои слезы. Он спал. Эрис напряженно молилась.

От утомления и голода Эрис-Дина ничего не соображала. Ее голова раскалывалась от плача.

Таррос снова тяжко застонал, Эрис насторожилась. Пот жемчужинами усыпал его лоб и лицо. Дина вытерла его. Она отпустила его ладонь, постеснявшись порыва.

— Таррос. Аббас. Ты слышишь меня? — тихо спросила Эрис. Она оглядела себя — вся в крови, ее уставший вид оставлял желать лучшего.

Он открыл глаза. И зажмурился — от страшной боли там, где дожен был быть левый. Его брови изогнулись. Он понял, что наполовину потерял зрение.

— Все будет хорошо. — она хотела добавить «Любимый», но нельзя…

Он посмотрел на неё. Этот взгляд был растерянный и беспомощный. Он протянул руку к лицу. Его пальцы наткнулись на повязку.

Эрис опустила голову.

— Где я? — с усилием выговорил он.

— В Конье. — тихо ответила Эрис, подняв взор.

— Как я попал сюда? — он завертел головой.

— Йылдырым довез нас. — она смотрела на него взглядом, полным любви и сочувствия. Но говорить что-либо Эрис не смела. Ведь они вне небесного закона.

— Эрис. Дина. — Таррос видел ее состояние. Эрис видела его сломленное выражение лица.

— Не говори ничего. Ты ешь и поправляйся. — Дина соскочила с места и начала накладывать готовую пищу. Она помогала ему есть. Его раны не давали нормально работать рукам. От большой кровопотери Таррос-Аббас не мог сесть сам и удерживать себя сидя.

Может, это грешно. Но Эрис, даже будучи искренне верующей, была рядом с ним сама, не ища замену в лице мужчин. Она поила, кормила его и вытирала пот, меняла повязки и обтирала его, пока он заходился горячкой.

Так прошла неделя. Таррос начал набираться сил. И это отрицательно повлияло на всё то, что было между ними. Эрис стеснялась и боялась. Таррос чувствовал вину и не мог заговорить с ней. Он молча наблюдал за ее усилиями. Он мечтал попросить прощения. Мечтал сказать, что роднее нее у него никого не было и нет.

К Эрис приехали Арслан и Малик.

Они обнаружили её сидящей у ложа Тарроса, пока он спал. Она вышла.

— Сестренка. Как ты? — заботливые братья привезли для них чистую одежду. — Как брат Аббас?

— Слава Аллаху. — она качала головой и прятала глаза. — Он пришёл в себя.

— Мы похоронили шахидов. — сказал Арслан.

— Мы привезли раненых в стойбище. Подонка Дархана так и не догнали. — поделился вождь.

— Ясно.

— Езжай домой. Арслан останется с ним.

— Нет, бей. Я сама…

Малик видел в её глазах тщательно скрываемую любовь и жалость.

— Сестренка. Тебе надо отдохнуть.

— Я не могу отдыхать, пока нужна ему. — она указала на комнату. — Он в плохом состоянии. Его покалечили по моей вине. Я не могу оставить его. Когда он наберется сил, я уеду отсюда.

— Ясно. Арслан остается помочь тебе. — сказал Малик.

— Нет. Я справлюсь сама. Благодарю за всё.

— Хорошо, сестренка. Тебе виднее. — произнес Малик.

— Иди, переоденься, ты же вся в крови. — сказал Арслан. — Я посмотрю за ним.

Через некоторое время она вернулась и попрощалась с братьями.

Они ушли, оставив её вновь плакать от безысходности. Она уснула так, сидя у постели больного. Таррос открыл глаза и смотрел на неё, не смея тревожить. Он любовался ею. Вспоминал пережитые мгновения на их далекой родине. Вспоминал то, кем они были. Теперь он почувствовал себя ущербным. Подумал, что она слишком молода и красива для него, а он скоро уйдет на опасное задание. Таррос хотел прикоснуться к ее руке, но не смел. К руке, живительную нежность и тепло которой всегда хранил в своем сердце. Он попыталcя подняться.

А что, если уйти? Уйти, оставив ее в своем сердце? Уйти и не ломать ей жизнь и дальше? Перестать любить себя и начать любить только её, отпустив на волю? На такое способен только тот, кто любит по-настоящему.

— Милая… Родная… Жизнь моя. Ты все для меня. Вся жизнь заключена в тебе. Эта любовь разрушила все. И эта же любовь возродила меня. Но все не так, как мечтали мы оба. Прости меня. А я знаю, что только ты поймешь меня. Ты заслуживаешь большего, чем наполовину ослепшего неимущего человека, участь которого предрешена. — он тихо встал, и, шатаясь, оделся. Эрис была слишком уставшей, чтобы проснуться. Она сама приболела, совсем позабыв о себе.

Таррос, вышел из лечебницы, не вытирая слез. Все проходило мимо него. Его ноги еле шли. Голова кружилась. Он увидел Йылдырыма посреди привязанных лошадей и погладил его.

— Береги свою хозяйку, малыш. — конь фыркнул, переминаясь с ноги на ногу. Его огромные ноздри издали сопение.

— Хороший. — Таррос потрепал его, щурясь от солнечных лучей весны.

День был в самом разгаре. Смех, гогот, болтовня и крики. Люди сновали вокруг. В солнечном городе жизнь кипела и шла своим чередом. И никому нет дела до чужих душ.

Ему было некуда идти. Он решил опять пойти туда, где двери всегда открыты для таких, как он — к Джалалиддину и недельку окрепнуть. Потом уехать на задание. Главное, он чувствовал — Эрис простила его.

Эрис открыла глаза, и, как помешанная, начала смотреть по сторонам, ища Тарроса. Она подумала, что он в уборной. Эрис пошла умыться.

Она не заметила его в коридоре. Эрис посмотрела во двор сквозь резное окно. Среди сидящих и толпы не было никого, похожего на Тарроса. Тревога нарастала в её сердце с каждой прошедшей минутой ожидания. Она вернулась в комнату и потрогала постель — та была холодная. Видя ее состояние, больной сосед сказал:

— Он давно уже ушёл. Оделся и вышел.

Ее лицо задрожала. Всё тело её обессилило. Она беспомощно стояла и немо плакала посреди чужих взглядов.

Эрис подняла его рубаху и прижала к лицу.

— За что ты так со мной, Таррос, за что?..

Эрис бросила всё. Она выбежала и начала спрашивать всех — кто видел человека с перевязанным лицом. Люди отнекивались, смотря на неё, как на сумасшедшую.

— Ты не мог далеко уйти. — решила она.

Она выбежала из ворот лечебницы. Покружив немного вокруг, меж ближайших домиков и деревьев, Эрис вернулась за Йылдырымом.

Она неслась прямо по улице, заглядывая в каждый закоулок, из которых просачивался серый свет. Людей было много. После часа поисков Эрис отчаилась. Она попросила Аллаха помочь ей. Она пообещала себе на этот раз тоже попросить прощения.

Эрис спешилась. Красный закат отливал от глинянных зданий оранжевыми оттенками. Она спросила у одной нищенки, сидевшей у обочины — не видела ли та человека с повязкой. И она указала ей на дорогу прямо. Эрис направилась туда.

Дина допытывалась у одинокого лавочника, но он не откликнулся. Она молча глотала слёзы. Одна старуха, услышав ее вопрос, вмешалась, сказав, что недавно видела больного человека и указала путь.

Эрис брела по указке, и скоро наступят сумерки. Она повернула голову — около стены одного из домов, возле дерева сидел одинокий человек. Прямо на земле. Обессиливший, он спиной откинулся на строение. Эрис наблюдала, как он медленно встал, держась за ветви и побрел прочь, пошатываясь. Его темная накидка, похожая на одежду тысяч других, скрывала образ. Но Эрис узнала его.

— Таррос!!! — Эрис побежала к нему, оставив Йылдырыма посреди дороги.

— Таррос! Аббас! — он остановился. Обернул свое лицо.

— Куда ты?! Стой! — Эрис догнала его. Она остановилась пред ним. Таррос изумленно смотрел на неё. Из ее глаз шли слезы. Она часто дышала. Её грудь сводило от боли и стыда. — Ты же еще не встал на ноги. Тебе нельзя ходить много. — она старалась сдерживать эмоции, но не могла.

— Я не имею права говорить с тобой. — он опустил взгляд. Вокруг была тихая улица жилого квартала. Люди разбрелись по домам.

— Что ты такое говоришь? — участливо спросила она, заглядывая в его спрятанный взор.

— Ты простила меня? Скажи. Только одно слово, и я уйду… Я уйду навсегда. Я больше никогда не посмею тебя потревожить. Ты заслуживаешь быть счастливой… — он глухо добавил. — С хорошим человеком.

— Ты — хороший человек. — залепетала она. — Ты и есть тот самый хороший человек.

— Я — неимущий. — хмуро произнес Таррос. — Что я могу дать тебе?

— У тебя есть Иман. Не говори такое… — Эрис взяла его за рукав, не смея трогать кожу. — Ты — самый богатый человек на Земле. Ты можешь дать мне свою любовь! Только ты… — она не сдерживала своих горячих слез.

— Прости меня за всё. — он произносил эти слова, потому что любил её по-настоящему. — Я уйду, клянусь, я больше никогда не потревожу тебя.

— Уходи!! — крикнула она и на шаг отступила назад, отпустив свои руки. — Ну и иди. Если хочешь убить меня еще раз, уйди. Прямо сейчас. — Эрис начала плакать сильнее. Таррос не мог смотреть на это.

— Я благодарен тебе за всё… Для меня было главным заслужить твоё прощение. Видишь, — он указал на себя. — Может, такой ценой. Хотя она ничтожна, по сравнению с моими поступками.

Эрис приблизилась. Она посмотрела на него.

— Я всегда видела в твоих глазах Рай. Хочу видеть это и дальше. Всю жизнь.

Таррос резко сел на землю и поцеловал подол ее платья.

Эрис рухнула рядом.

— Что ты делаешь?! — она обхватила его голову ладонями и гладила родное лицо. — Не надо… Прости меня, Таррос. За всё. Прости… — говорила Эрис, захлебываясь в слезах.

Ну вот… Таррос снова плакал. Молча. А Эрис продолжала:

— Любимый мой, ты мой единственный, ты даже не можешь представить, как плохо было мне без тебя. Это тьма и боль. Я люблю тебя всю жизнь. Только тебя. Всю жизнь. Женись на мне. Возьми меня в жены, умоляю тебя. Я больше не смогу без тебя. Не смогу, Таррос… — говорила Эрис и плакала, зная, что он не осмелится сказать эти слова из-за чувства вины. — Забери меня к себе. Защити меня. Защити меня от зла этого мира. Я стану твоей опорой и радостью. Твоим утешением. Я рожу тебе детей. Не отказывайся от моего прирученного сердца… — ее светящиеся глаза были огромные и безумные.

— Я обещал правителю. За мной долг. Плата за зло… — его отчаянное выражение лица вызывало дикую жалость и загнанную в угол безысходность.

— Перестань… Исполнишь. Придешь обратно. Я буду ждать тебя дома. — умоляюще произнесла Дина.

— Неужели я нужен тебе? После всего? Разве я достоин? Посмотри на меня… — он не смотрел ей в глаза.

— Нет человека достойней тебя. В моем сердце нет и не было никого, кроме тебя. Никого и никогда. Прекрати болтать ерунду. — Эрис смотрела на свои и его ладони, которые уже нашли друг друга сами. Таррос начал крепко сжимать её руки.

— Не плачь, родная… Не плачь. Любимая моя… — только что он был слаб. А теперь стал сильным утешителем.

— Будь моим заботливым покровителем. — её очи преданно просили его. — Ты нужен мне…

— Я люблю тебя. Выйди за меня замуж. Прошу… Ты выйдешь? — надежда была не напрасной. Мечты Тарроса начали сбываться. Его взгляд, который мог бы разрушить горы, прекратить войну, воскресить мертвого, остановить время.

— Выйду! Когда?! — уверенно и резко выпалила Эрис. Это была истерика — слезы и смех одновременно.

— Прямо сейчас. Сейчас поедем к Малику и поженимся. — уже твердо сказал Таррос-Аббас. Они сидели на голой земле. На обочине. Таррос вытирал ее слезы. Им обоим не верилось в этот счастливый исход. Эрис зажмурилась и обняла его со всей силы, прижавшись к груди. Она слышала гулкое и размеренное биение его сердца. Это был тот самый стук сердца, от которого зависело, будет ли она жить на этом свете. Он спрятал ее в объятиях. Эта трепещущая, подвластная только ему одному жизнь, укрепила его.

«Господи… Это не сон… Я укрою тебя. Отгорожу от зла и боли этого мира. А ты будешь моей. Всегда.» — думал счастливый Таррос.

Минуты шли. Вся боль и черные дни стирались из их общей жизни.

Опустившиеся сумерки оставили их в фиолетовом полумраке.

— Поедем. — Эрис успокаивалась, чувствуя его присутствие. Им обоим не хотелось, чтобы этот момент кончился. Но ей стало совсем неловко и пришлось отрезветь. Она отстранилась и серьезно сказала:

— Всё. Хватит. Вставай. У нас с тобой всё будет хорошо. — Эрис-Дина помогла ему подняться, трепетно и осторожно тянув за предплечья. Эрис поможет ему подняться и дальше. Встать и идти вперед.

О, как же ты благородна,

О, как сердце твоё велико,

Спасению жизни сродно

Ты спасла меня так легко!

Твоё слово — и стерлось былое,

Что забыть я никак не мог,

Мне всю жизнь не давало покоя.

Вот — я каюсь. У твоих ног.

Подарила на счастье надежду,

В пустыне воды глоток,

Наставив меня, невежду.

Я не буду теперь одинок.

Для нас это был урок —

Бой с судьбою, в жизнь длиною!..

Простив, окрылила изгоя,

Нам с тобою Аллах помог.

То, что должно было свершиться много лет назад, свершится совсем скоро. Этой вдохновляющей весной, подающей надежды. Этой последней, ставшей печальной памятью, весной в истории Конийского султаната и его обреченных подданных.

Теперь две судьбы, две жизни, которые вросли друг в друга, как деревья сплетаются корнями, совсем скоро соединятся в божественном союзе.

Эрис бросала стыдливые взгляды на своего любимого. Он лишь глупо улыбался. Невинно, и что-то было детское в его зависимом от неё выражении лица. Лица сильного и зрелого мужчины.

Кто может мне сказать,

Каков предел прощенья,

К пошедшему на преступленья,

Зарекшемуся исправлять?

К мужчине, что судьбой являлся.

Любви которого боялась,

Я убегала и скрывалась —

А он во мне только нуждался!..

Кто может мне сказать,

За что его сейчас прощаю?

Забыть обиды обещаю,

Я не хочу больше страдать.

Кто может мне назвать,

Предел великодушья женщин?

Мы — тоже люди. Мы — не вещи…

А стоит ли вообще прощать?

Кто может подсказать,

А правильно ли поступаю?

Обиды сердца отпускаю

Как женщина, как благодать…

Они брели вдвоем по пустеющим улицам.

— Мы зайдем в лечебницу? Еще на пару дней. Тебе надо полежать. — уговаривала сердобольная Эрис-Дина, помогая Тарросу-Аббасу идти.

— Нет. — он посмотрел на неё. Теперь он снова уверенный в себе мужчина. Пару искренних слов, пару капель слёз обоих — и всё хорошо. Будто бы и не было этих ужасных лет страданий, о которых ему не хотелось вспоминать. — Моё чудо. Твоё появление в моей жизни — чудо. Ты же просишь взять тебя в жены прямо сейчас. — они остановились, чтобы Таррос немного отдышался. — Я не могу отказать тебе. — он улыбнулся. — Ты же у меня требовательная.

Эрис смутил его взгляд. Слишком уж он был красивый. Скоро спустится ночная тьма, а Эрис не боится. Она не боится оставаться с ним наедине. Ни здесь, ни где бы то ни было. Потому доверяет только ему. Он не обидит ее. А она все ему простит.

— Намаз. — сказал Таррос, услышав призыв. — Пошли в мечеть. — они медленно шли по узким восточным улочкам на ближайший голос. Таррос и Эрис. Всё то плохое, что было между ними, исчезло навсегда. Держаться за руки грех? Они не могли не делать этого сегодня.

Они вошли в разные залы с разных дверей — мужских и женских.

Аббас молил Аллаха о вечном Рае рядом с Эрис. Молил о детях. Эрис просила то же самое. Еще она просила, чтобы на том свете никто не осуждал ее за выбор.

Через несколько минут они встретили друг друга в толпе около широких ступеней мечети желто-рыжего цвета. Вкусный ветерок пах теплой землей.

— Если бы можно было бы пожениться прямо сейчас, в этой мечети… — мечтательно сказал Таррос, восторженно смотря на избранницу всей своей жизни, греясь ее теплом.

— Это не по правилам. Мне нужен опекун. — смущенно отвечала она.

— Поехали в Баяты?

— Поехали.

Таррос и Эрис вышли из столицы. Они совершали самое прекрасное путешествие в их жизни. Был один на двоих Йылдырым. Эрис сидела сзади Тарроса и держалась за седло. Она старалась не прикасаться к нему лишний раз. Шли они медленно, не утомляя коня.

Иногда они останавливались на отдых. Вкушали скромную пищу вместе. Разговаривали, стараясь не смотретьдруг на друга. Делились прошедшей болью. Трогательно заботились друг о друге.

Таррос ждал её поцелуя всю жизнь. И будет продолжать ждать, пока не коснется её по праву Господа.

— Эрис… Дина… Каждая черточка твоего лица, вся ты для меня свята и бережно хранима в сердце… Ты — моя Вселенная, мой Рай… Я без тебя — несчастный человек. Даже не человек. — сказал он, когда Эрис меняла ему повязки на ранах.

— Не говори много до нашей свадьбы. Я не такая терпеливая, как ты. — ответила она, вызвав приступ его смеха. Ему всегда нравилась эта прямота. Эрис невозмутимо перебинтовывала его лицо. Ей было больно видеть его раны. Но она старалась быть сильной и не подавать вида. Быть веселой.

Эрис засмотрелась.

— Не могу отказаться от тебя — самого большого искушения в моей жизни… — он совсем рядом. Так близко. Глаза ее вновь предательски заслезились.

— Не отказывайся. — Таррос преданно и нежно смотрел на Эрис. Как на святыню. Ничего не изменилось.

— Не смотри так на меня своими… — она хотела добавить «красивыми глазами», но вовремя остановилась, боясь подтолкнуть себя и его на грех. — Аллах нас накажет. Потупи свой взор. — шепнула она приказным тоном, нахмурившись.

— Ты же моя жена. — он засмеялся.

— Ты что — ненормальный?! Нам надо заново пожениться.

— Шучу. Я просто не могу дождаться. — произнес Таррос. — Не могу дождаться того, чего ждал всю жизнь. Мое счастье. Моя любовь. Моя жизнь… — видя ее волнение, он самодовольно произнес. — Ты первая позвала меня в мужья. Я победил тебя. — он кичливо поднял брови.

— А ты не изменился. Ничуточки. Все такой же хам и нахал. — она наконец начала узнавать своего гадкого командира.

— И любовь моя тоже не изменилась. — тихо произносил он, не прекращая смотреть горящим взором. — Стала еще сильнее…

— Ты изменял мне? — этот вопрос не давал ей покоя все это время. С самого первого дня расставания. Эрис впилась в глаза Тарросу. Он явно не ожидал этого.

Вот теперь он потупил взор. Его лицо было как у нагадившего ребенка.

— Я так и знала… Вы, мужчины — предатели. Вам нужно только одно. Я ненавижу тебя! — Эрис раскраснелась. Она чуть не задохнулась, говоря это. Горячие слезы накрыли ее потоком. Эрис захотела убить его. Немедленно.

— Эрис. — это сокрушительно-глупое выражение она уже видела. На их Родине. — Дина… — она оттолкнула его и соскочила с места, Таррос встал следом за ней.

— Какая же ты скотина, Таррос. Любишь, как говоришь — меня. Делишь ложе с другой. Подлый кобель. — ругалась она, отвернувшись. Таррос стоял сзади и не смел притронуться к ней. — Предатель!..

— Я же думал, ты умерла… Я все это время молился о тебе, я разговаривал с тобой каждый день… А то, о чем я не хочу вспоминать, случилось спонтанно. Совсем недавно. Я презираю себя за то, что предал твою память…

— А тогда ты тоже разговаривал со мной? Моя смерть не дала тебе право утешаться с другими. Гад ты. Я прощу все, кроме измены. Всё… — шептала она, и каждая частица ее бурлела от негодования. — Прощу неуважение, страдания, но только не измену. Никогда. Убью тебя, искромсав твое похотливое тело. — прорычала Эрис, повернувшись. — Сожгу тебя живьем!

— Убей. — Таррос, несмотря на свое положение, улыбался. Улыбался во все свои хищные белые зубы. Он знал, что она его всегда любила. И из-за этого чувства так бешено ревнует.

Эрис приблизилась к нему. Она хотела задушить его. Но, конечно, не могла.

— Ты не представляешь, как я раскаивался после содеянного. Я был в дурмане, был пьян. — его голос звучал сокрушительно.

— Теперь ты понял, что вино и дурман — мать всех грехов? — он вытирал её слезы.

— Конечно… Аллах дал мне новую жизнь. Чистую от всего плохого…

— Я люблю тебя… Столько лет… — Эрис разглядывала его родное лицо. Соскучившиеся по нему очи упивались им. Теперь на нем морщинки. И даже обилие. Но она любит даже их. И ее совсем не смущает отсутствие его глаза. Она готова покрыть поцелуями все его изъяны. Готова излечить все его душевные раны.

Таррос стеснялся своего вида. Эрис была по-прежнему хороша и свежа. Она из тех редких изящных женщин, про которых шепчутся завистницы за спинами, называя их ведьмами. Годы не властны над такими. А он? Пусть он и выглядит хорошо, все же он уже разменял пятый десяток.

— За что ты меня любишь? — он смущенно опустил голову.

— Я полюбила тебя за твое чистое сердце. С самого первого взгляда. За твои силу и выдержку. Я люблю тебя так сильно… За эту неповторимую красоту… Ты такой красивый. — теперь это близкое расстояние стало слишком опасным. — И твой сладкий аромат…

— Любимая… — Таррос крепко сжимал ладони своей женщины. — Когда мы поженимся, я буду осушать твои слезы губами. Нет, я не дам тебе больше плакать. Никогда.

— Отойди от меня. Нас двое, Аллах третий. Имей терпение. У меня его больше не осталось. — кое-как выговорила Эрис, отталкивая его.

Таррос смеясь, отошел на пару шагов назад.

— Прости.

— Не извиняйся, я же сама подошла. — выдохнув, нагло заявила она.

С самого первого дня, когда Таррос узнал Эрис ближе, ему нравилась в ней эта черта — неумение что-то делать и говорить против своего сердца. Ее неотесанная искренность, забавляющая его.

— Мои братья будут только рады, что я наконец-то обрету свое заслуженное счастье. — сказала Эрис, поправляя седло. — Ты отдохнул, мой любимый? Пойдем дальше?

— Да…

Ближе к ночи они остановились снова и разожгли костёр. Они грелись об него, хотя их больше бросали в жар пылкие взгляды в сторону друг друга. Они сидели по разным сторонам от пламени. Они боялись не выдержать, чтоб не начать делать глупости. Прекрасная ночь, освещаемая полной луной. Ночные птицы пели свои весенние трели. Это был полёт души.

«Надо смотреть на луну, а не на неё.» — подумал Таррос.

«Надо почитать Коран» — подумала Эрис.

Через некоторое время он начал:

— Я хотел смотреть на луну, чтоб отвлечься от тебя. — произнес Таррос-Аббас. — Но ты затмеваешь её…

Эти глаза не могли не притягивать. Но Эрис защищалась от бдительного шайтана с Кораном в руке. Всё же, комплимент любимому она сказала:

— Луна обманывает нас:

Ее сиянье — отражение

Горячих ясных солнца глаз.

Ты — лишь зенита продолженье.

Луна — отражение солнца в зените. Она не сияет, если его нет. Затмение… Все эти годы я пребывала в кромешной тьме… Мне не дало умереть это. — она показала на Коран. — Мой любимый человек. Ты — мое теплое солнышко. Моё Солнце в зените. Без солнца луну поглотит темная бездна. А кто я без тебя? Я — всего лишь твое отражение. Так кто прекрасней?.. — Таррос улыбался. Неужели это не сон? Эрис с удовольствием осыпала его любезностями. Потом она посмотрела на луну и перевела разговор:

Мы восхищаемся тобой —

Как лезвие тонка опасна,

То восхищаешь полнотой

И бледностью своей прекрасной.

— Как же я люблю тебя, моя милая Дина. Моя любимая Эрис. — его родной взгляд, похожий на чистые воды горной реки, отражающий бирюзу небес. Надежный и преданный, любящий и сильный. — Научи меня читать Коран. Я не успел взять уроки у Мауляны. — сказал он. — Умный Алессандро умел читать по-арабски, хоть и не понимал смысла. — он стал грустным. — А я — нет. Я не такой…

— Я всегда молюсь за них. За Алессандро и Каллисту, Джузеппе, за Адриану… За Каннареджо… Молюсь за всех, кто был нам дорог. — произнесла она с сопереживанием. Костёр издавал теплый треск.

— Спасибо тебе, моя добрая Эрис. — сказал Таррос-Аббас. Её нежное, чуткое выражение лица было самым дорогим подарком судьбы. Любящие глаза, в которых заключался смысл его жизни.

— Я всегда молилась за тебя в сердце. Чтобы у тебя все было хорошо. Хоть это может кому-то показаться неправильным. Это моя тайна. Молилась Аллаху. Всегда… — она потупила взор. Затем уверенно и задорно сказала. — Иди сюда, ученик. — подозвала Эрис, указывая на место рядом. — Веди себя прилично! И учись хорошо. — она встала и вытащила Койда *правила чтения арабского (перс.) * из поклажи. Таррос подсел к ней.

— Икораъ! *читай! (араб. Первая фраза из первой Суры, переданной от Господа через Гавриила Мухаммадуﷺ) * Читай. Первое Божье повеление для человека — учиться. Это Алиф. — она показывала пальцем на буквы, и он повторял, немного каверкая. Это получалось смешно. Но она была серьезной. Ему было тяжело не обращать внимания на ее райское благоухание и близкое расстояние. Но присутствие третьего — Аллаха пресекало любые проявления чувств.

— Это Ба. Это Та. — четко говорила она, ведя по буквам. Таррос-Аббас старался, как мог.

Теперь у них появилось отвлекающее друг от друга занятие. Занятие, угодное Богу.

Глава девяносто третья

Эрис и Таррос подходили к Баяты. Они трогательно прощались, смотря друг на друга.

— Эрис. Я не хотел говорить, но стреляли именно в тебя. — сказал Таррос.

— Я поняла это. И я не собираюсь оставаться в ауле после свадьбы.

— А куда ты хочешь уйти?

— Здесь есть одна пещера. Пока поживем в ней. Ты был у султана. А его визирь — монгольский приспешник. Я боюсь за тебя.

— Мне так приятно, что ты думаешь обо мне… — начал шептать Таррос, сокращая расстояние.

— Всё. — Эрис поспешила ускользнуть.

Она сказала, оседлав Йылдырыма:

— Жди меня здесь.

— Я хочу с тобой. — ответил Таррос-Аббас.

— Тебя могут увидеть шпионы. К тому же, что подумают люди? — она волновалась за него и хотела как лучше. Также ей было неудобно из-за матери Малик бея.

— Правильно подумают. — глупая улыбка не сходила с его лица. — Они всё правильно подумают.

— Прекрати. Они подумают совсем не то. — хмуро сказала Эрис. — Конья далеко отсюда…

— Ты смешная. Когда мы поженимся, будешь вести себя так же? Будешь заботиться о том, что о нас думают другие? — он рассмеялся.

— Салам алейкум. — оборвала Эрис-Дина и помчалась вниз, с холма. За ним открывалась огромная равнина, на которой рассыпались маленькие желто-белые юрты.

Таррос остался здесь. Он смотрел вдаль, за деревья. Аббас видел далёкие сиреневые горы, окаймляющие равнину кольцом. На их вершинах белели снега. Он разглядел острые верхушки елей. Они были похожи на крошечные темно-зеленые иголки. Таррос сел на изумрудную травку и наблюдал, как копошились муравьи. Весна оживила природу. Оживила Землю и всех, кто обитает на ней.

— Слава Тебе, Господи… — он засмеялся и растянулся на ней, подставив лицо теплому солнцу и нежному ветру, слушая окружающие звуки. Он жалел только о том, что не может любоваться небом и своей женщиной обоими глазами. Теперь для него снова открылись краски, песни, запахи и ощущения этого мира. Легкие облака плыли над ним. И в каждом их очертании он видел Её. — Моя милая Эрис…

Дина абла вошла в Баяты под грохот друмов. Воины помахали ей с вышек. Эрис почтительно и с достоинством ответила.

Она спешилась. Теперь ей стало стыдно. Она не могла привести Тарроса сюда — некоторые, более слабые верой, её не поймут. Больше всего разочаруется Амина ана. И у нее было право это сделать. Эрис уже думала об этом, и ее напрягало предстоящее испытание.

— Дина! — из мастерской послышался голос Нуркыз. Жена Аята подбежала к ней.

— Как ты, дорогая? — она обняла воительницу.

— Всё хорошо. А ты? — Эрис взволнованно спрашивала её.

— Замечательно. Где ты пропадала?

Эрис не ответила.

— Нуркыз. Бей у себя?

— Да. А что? — с интересом задала вопрос девушка.

Мама Амина вышла к ним. Эрис почтенно поздоровалась.

— Дочка. Мы так волновались. — Амина ана разомкнула объятия. — Как твои дела? Малик молчал о тебе. Что произошло? — спрашивала женщина.

— Идите в шатёр бея. — попросила Эрис. — Я сообщу вам одну новость… Я… — Эрис не знала, как сообщить матери Маулена о своем предстоящем замужестве.

— У тебя все в порядке? — Нуркыз заволновалась.

Эрис покачала головой и резко начала удаляться к главному шатру. Она позвала Малика. Стражник кивнул ей.

— Войди! — голос бея дал разрешение. Ее сердце трепыхалось в груди, подкатывая к горлу.

Бей сидел и что-то обсуждал со знатным окружением. Он поднял голову.

— Брат… — Эрис робко взглянула на него.

Он подал беям знак выйти. Те встали и вышли, создав немного шума.

Они остались наедине.

— Салам алейкум, сестренка. Как ты? Как брат Аббас? — участливо спросил он, встав. — Ему лучше? Он ушел?

— Он… — Эрис потупила взор. Настал момент истины. Бей ждал ответа. — Он приехал со мной. — сказала Эрис-Дина, посмотрев на Малика. — Он за стойбищем. Он пришел, чтобы сосватать меня у Вас, брат Малик. — она горела от стыда. Их с Тарросом отношения всегда были не такие, как у всех. И сейчас все было неформально.

— Я знал! Слава Аллаху! Милая сестренка! — его лицо расплылось в широкой улыбке. — Почему он не пришел?! — голос бея звучал весело.

— Он хотел. Я не позволила ему. — Эрис смутилась. — Понимаете… Я боюсь за него. И мама Амина — я опасаюсь, что она не поймёт, затаит на меня обиду… — проникновенно сказала она.

Бей компетентно покачал головой.

— Я сам сообщу маме и остальным. Все всё поймут. А ты иди и приведи жениха ко мне. От двух часов его пребывания здесь ничего не изменится.

— Вы уверены, бей? — ее волнение видел Малик.

— Иди-иди. — он снова улыбнулся. Малик бей очень обрадовался тому, что неприступная воительница обретет семью вместе с любимым человеком. Внутренний голос не подвел его.

Эрис выбежала. Навстречу ей уже шли мама Амина, Фатима, Мария и Айгюль. Эрис жестом поздоровалась и направилась обратно — за Тарросом. Но перед этим Эрис попросила Атабека и Турана собрать, увезти и разместить свои пожитки в маленькой пещере, местонахождение которой было неизвестно никому.

Он размечтался. Здесь никто не мог помешать ему. Его раны ломило и щипало от холода земли. Голова тоже побаливала — все-таки совсем недавно ему нанесли увечье. Он решил пойти в Баяты сам, не боясь никого. Таррос встал и начал спускаться с холма.

Эрис шла ему навстречу, и скоро они увидели друг друга. Он помахал рукой.

— Как это всё глупо. — Эрис рукой закрыла лицо от волнения: «Господи, помоги.»

Он ускорил шаг и подбежал к ней.

— Я соскучился. Не мог больше усидеть на месте. — сказал он, целовав ее руку. Его счастливый вид вдохновлял Эрис.

— Я сказала Малик бею. Он сообщит остальным. — Эрис гладила его ладони. — Он хочет увидеть тебя. — сказала она, посмотрев ему в глаза.

— Правильно. — он нахмурился. — Ты стесняешься показать меня сарацинам? — обида прозвучала в его глубоком голосе.

— Нет, ты что. Не говори больше так… — она помотала головой. — Я… Мама Малик бея. — она замялась. Эрис не знала, как донести до него правильно вторую причину. Настроение Тарроса мгновенно улетучилось.

— Маулен? Альвизе Гварди?! — этот злой взгляд напугал Эрис.

— Не смотри так! Что?! — обиженно произнесла она.

— Он все сказал мне сам. Рассказал правду, так что не надо скрывать! — эти слова окатили ее холодом. — Ясно тебе?! — Таррос отбросил ее руки.

Эрис хлопала глазами, полными слез. Ее сердце чувствовало физическую боль. Она начала тяжело вдыхать воздух. Эрис подумала — не слишком ли тяжелую ношу возложила на свои хрупкие плечи? Не ошиблась ли снова?

— Перестань. — она протянула руку к отвернувшемуся спиной любимому. — Таррос… — Эрис потянула его к себе. Он пылал яростью. — Ну, Аббас…

— Вы целовались. Неужели ты способна на такое? А? Я Не могу даже представить! Accidenti! Accidenti! *Вот б…ь! Черт! (итал.) * — его кулак резко поднялся и завис в воздухе перед её нежным лицом. Дина разочарованно застыла. Она смотрела то на его кольцо, то на бешеную свирепость взгляда.

— Он сделал то, что хотел сделать Персиус. Я не хотела этого!! Ты… — она мотала головой и удалялась, пятясь назад. — Ты — жестокий человек. Ты не изменишься никогда! И твои пятикратные намазы — они не помогут тебе! — вспылила она с досадой.

— У тебя слишком длинный язык. Надо его укоротить. — самоуверенно произнес Аббас, быстро шагая к ней. — Забудь прошлое. Сотри его. Начнем жизнь с чистого листа. Больше не заикайся ни о Альвизе, ни о… Черт побери! — он схватил её предплечья, уперевшись лбом в ее лоб, зажмурившись. Его ноздри с шумом расширялись. — Ты не понимаешь меня… — горькое выражение лица вызывало в любящей Эрис сострадание. И такие, как Таррос пользуются добротой таких, как Эрис. — Я ревную… И буду ревновать. Этого не изменить. Ты — моя. Никто не имеет права даже смотреть в твою сторону. Поняла?! — он отстранился и требовательно допрашивал, смотря в упор и продолжая больно сжимать её руки. — Ты поняла меня?? Не слышу?! — почему Эрис слушает эти слова? Почему она снисходительно качает головкой, покорно и тихо произнося:

— Да.

— Вот и хорошо. — он резко потянул ее за запястье, отчего кожу на нем зажгло. — Пошли. Нас заждались. — Таррос направился к стойбищу широкими шагами, и Дина еле поспевала за ним.

Ей придется мириться с этими вспышками гнева. С этим тяжелым характером. Но жить без него она не сможет. И он уже никогда не оставит ее в покое. От таких мужчин не убежать и не скрыться. Они вяжут тебя невидимыми путами, заплетая язык, руки и ноги. Как спрут, ежеминутно душа и утягивая на темное дно. Они сами еще более зависимы от своей любимой жертвы, чем она зависит от притягательного деспота, и властолюбцы не представляют свое минутное существования без её восторженного одобрения. И если такой сатрап вдруг лишится объекта обожания, преклоняющегося пред его харизмой и величием, то просто погибнет.

Эрис выдернула руку, приближаясь к воротам. Она не могла глубоко вздохнуть.

Воины изумленно смотрели на них. Они здоровались, кладя руку на грудь и кивая головами. Эрис отвечала, опустив взор. Таррос был суров. Он хмуро знаковал взглядом.

Народ с открытым ртом смотрел на пугающего греческого воеводу без формы и с перевязанным лицом. Вчерашнего грозного и заклятого врага. И они стремительно шли вместе. Рядом.

— Они так смотрят. — не глядя на неё, произнес он. Тарроса рассмешило это. — А если я возьму твою руку так? — он нащупал ее похолодевшие пальцы.

— Прекрати. — попросила Эрис, пытаясь освободиться от цепкого плена. Но он схватил ее с нечеловеческой силой.

— Мне больно, что ты творишь? — шептала Эрис, минуя множественные взгляды.

— Мне так нравится. — он нахально улыбался, смотря вперед.

— Какой же ты… — Эрис мотала головой. Ей хотелось разрыдаться и спрятаться из-за вызывающего поведения её избранника. Обычно люди стараются понравиться, оказавшись в подобных ситуациях. Но Таррос вел себя дерзко и беспардонно.

Все же, подходя к главному шатру, Таррос отпустил ее, властно наградив беззастенчивым взглядом.

Арслан-альп подлетел к ним. По сравнению с этим тюрком Таррос выглядел совсем маленьким.

— Поздравляю, брат Аббас. Но если… — он схватил Тарроса за воротник накидки. — Если ты обидишь мою аблу, клянусь Аллахом, выколю второй глаз!

— Что он говорит? — спросил ренегат. Тюркют перевел Тарросу, смутив его.

— Поздравляю. — Аят, Тюркют и войны Кокжал поздравляли жениха и невесту. Эрис, пряча глаза, улыбалась соратникам.

Малик бей вышел к ним. Он сразу же обнял Аббаса, пожав ему руку.

— Когда хочешь совершить никях? — спросил он, не затягивая.

— Чем быстрее, тем лучше. Меня ждет Гияс-ад-Дин. За мной долг пред всеми вами. — поведал Таррос.

— Хорошо. Аят, Тюркют! Уведите и подготовьте жениха. — скомандовал бей. Любопытнейшие из народа, что был поближе, с улыбками смотрели на них.

Бойцы радостно схватили Тарроса под руки.

— Пошли за нами. Тебе надо постричься, освежиться и нарядиться! Впереди нас ждет свадьба! А тебя — любимая невеста! — захохотали они, хлопая его по незажившей спине.

— Аккуратно! Он — ранен! — осудила их поведение Эрис.

— Да ладно тебе, сестренка. Не умрет. — ответил Арслан, смотря вслед уходящим войнам.

— Я пойду за имамом. А ты — готовься. — сказал бей Эрис.

«Господи… Сколько еще мне придется всего пройти?»

Эти взгляды людей выбивали ее из колеи.

Мама Амина с укором смотрела на растерявшуюся Эрис.

— Пошли, дорогая. Тебе надо готовиться. — Фатима взяла ее за руки. — Айтогду! Смотри за маленькой Диной. — наказала она сыну.

— Мама Амина… — Эрис хотела извиниться. Женщина покачала головой, давая добро.

— Дай Аллах тебе счастья, доченька. Ты заслужила его.

— Спасибо. — Эрис обняла её, вытирая слезы.

— Иди доча, иди, готовься. Это — самый волнительный день в жизни женщины. Иди уже! — Мама улыбнулась. Ее взор постепенно начал оттаивать. С души Эрис упал камень.

— Брат Аббас. Ты же принял нашу Веру не из-за Кокжал? — спрашивал Тюркют, проверяя температуру воды для купания.

Таррос готовился привести себя в порядок.

— Он не знает — пару моих товарищей стали бы христианами, если бы Дина абла им приказала. — хохотал над ним Аят, говоря по-тюркски.

— Молчи уже ты. — осудил его друг. Тюркют вновь обратился к Тарросу. — Если ты пошел за женщиной, на том свете получишь только за свое намерение.

— Я принял Ислам по зову сердца. — он не смотрел на них, сосредоточенно говоря. — Я видел сон. И скоро искуплю свою вину перед всеми. — ответил Таррос.

— Дай Аллах. — Тюркют наливал воду в чан. — Пусть каждый ваш день будет счастливым. Это Дина абла помогла мне жениться на Марии.

— Да, знаю. Она переоделась монахиней и увела невесту архонта. — сказал Таррос. — И это на тебя кирия променяла его? — Таррос издевательски ухмыльнулся, смутив Тюркюта. Аят понял их и засмеялся.

— Всё, вода готова. Иди! — обиженно сказал Тюркют, не обижаясь на самом деле.

Нуркыз причесывала мокрые волосы Эрис.

— Какая красота. И совсем скоро ее увидит твой муж. А что случилось с лицом командира?

— Он закрыл меня собой и лишился глаза. — ответила Эрис-Дина, смутившись.

— О, Аллах… Как это прекрасно! — восторженно воскликнула она.

— Вот глупая! Ох Нуркыз-Нуркыз. — осудила ее Фатима. — Человек покалечен, а ей — прекрасно.

— Мой любимый… — Эрис было грустно. — Я так жалею… Но я горжусь им. Знаете, полководец Искандера Великого — Антигон тоже лишился глаза стрелой. И Ганнибал…

Женщины не очень понимали, о ком она им говорила. И эти имена знал только Таррос. Может быть, султан. Или даже Маулен. — Но если бы было только возможно — я бы отдала оба свои глаза ему. — продолжила Эрис, краснея.

Женщины весело и протяжно воскликнули.

— Ну вот что ты в нем нашла? — спросила Фатима, осмелев. — Он… Такой суровый. Слишком серьезный. И о чем с таким можно поговорить? Какой-то грозный. Честно, я до сих пор боюсь его. Отталкивающий человек.

Эрис не стала отвечать колким вопросом, что Фатима нашла в длинной шевелюре и косматой бороде Малик бея. Она вовремя остановилась и произнесла:

— Может быть, за это и люблю. Он — не такой, как все. Он мужественный. И я одна знаю, какой он на самом деле. У него нежное, ранимое сердце. Постоянное и преданное. И оно — только моё. — заявила Дина, почти готовая к свадьбе. Мария наносила благовония на её кожу.

— Вот этот как? — Тюркют наряжал Аббаса. — Не мог родиться подлиннее? Из моего тебе ничего не подходит. — сетовал он.

— А я думал — он побольше. Во всяком случае, держится — как великан. — сказал Аят, смотря на аккуратно причесанного Тарроса.

— Не надо. Я пойду в своей одежде. — хмуро отказался он.

— Нет. — категорично произнес Аят, с критикой оценив его одежду. — Только в красивом. Твоё простецкое — не годится. Наша абла и так берет тебя, увечного. Молчи и радуйся. — издевался тюрок.

Через полчаса он сверкал в лихих тюркских нарядах.

— А лицо? — спросил Тюркют, смотря, как опытный Таррос спешно перетягивает свежий рубец по правилам десмургии. *техника перевязок (греч.) *

— Давай перевяжем его черной повязкой. Поуже. Покрасивее. — Аят и Тюркют сосредоточенно советовались.

— Подожди. Я сбегаю за Булатом, он быстро сошьет ему повязку. — предложил Тюркют, устремясь а выходу.

Видев его рану, Аят расстроился.

Таррос сел. Он явно, волновался.

— Да брось ты. Я ж пошутил. Ты — настоящий мужик. Не каждый сможет так — растоптать свою гордость. Склонить голову. Ты молодец, воевода, молодец. Слышишь — браво, Диоикитис, браво! *μπράβο — молодец, молодчик (греч.) * — сказал Аят, похлопав его по плечу. Таррос понял лишь последнее.

Через некоторое время пришел Булат с выпуклой заготовкой из черной кожи размером с куриное яйцо. Он померил длину тесьмы для головы Тарроса. Затем отрезал и быстро начал орудовать шилом и нитью.

— На, надень-ка! — старик-золотые руки протянул повязку жениху.

— Я сам. — Тюркют выхватил ее из рук и повязал на еще не зажившее место. — Готово! — он с победным видом обходил Аббаса кругом. — А ты — хорош!

— Да благословит тебя Аллах, и да ниспошлет Он тебе Свои благословения и да соединит Он вас во благе! — произнес Булат.

— Благодарю тебя, благой человек. — ответил командир.

— Пошли. — они повели Тарроса к Малику.

— Ты готова? — спросила Фатима.

— Да… — почти шепотом произнесла Дина.

— Я позову Малика. Агейп прекрасно руководит кухней — угощение почти готово! — весело произнесла жена бея. — Знаешь, мне бы на это понадобилось полдня. — добавила она, смеясь. — Какая же ты красивая… — Фатима улыбалась, смотря на Эрис. Мария занималась её лицом.

Эрис была одета в прекрасный наряд белого цвета с алой отделкой. Ее платье чем-то было похоже на то, которое Каллиста обманом выдала за своё. Голова Эрис была украшена белым шарфом, сверху был накинут алый атлас. Ее увенчали расшитой такия с нежными жемчугами и сияющими камнями. На тонком стане невесты был надет пояс с металлическими резными вставками.

— Я могла бы любоваться тобой еще час. Ну я пошла. Всё! — Фатима убежала к мужу. Эрис справлялась с волнением. Неужели день, когда она станет законной женой любимого мужчины, наступил?

Малик бей на выходе поймал бойцов с женихом и завел обратно.

— Оставайтесь, мы поставим вам с Диной шатёр. Пока пару дней поживете у неё. — предложил он.

— Нет, брат. Все эти люди… Дину смущало то, как на неё смотрят. Ей будет тяжело. Её уважают сослуживцы и народ. К тому же, она говорит, что здесь — опасно. Я и сам догадался — её хотели убить. Мы уйдем.

— Но куда?

— Дина говорит, тут неподалеку есть скрытое место. Пещера.

— Не будь глупцом. — сказал Тюркют. — Моя жена ждет ребенка, хотя свадьба была совсем недавно. Если вы уйдете, как будете жить? Надо подумать о благополучии детей.

— Знаю, брат. — ответил Аббас. — я сделаю всё, что нужно, сам.

— Хорошо. Твоё право. — согласился Малик. — Но ты знай об одном — ворота моего стойбища всегда открыты для тебя и сестренки. Днем и ночью. Летом и зимой.

— Спасибо. — Таррос благодарно пожал руку бея. Тот обнял его.

— Береги нашу Дину. Тебе досталось золото. — посоветовал умный бей.

— ИншаАллах. — сказал Таррос.

— Я пойду к ней. Тюркют, выведи жениха к невесте, как прикажу. А ты, Аят, иди и собери народ.

Эрис замирала. Ей до конца не верилось — а что, если её сердце остановится и ей не суждено стать супругой Тарроса-Аббаса? Или случится землетрясение? Или наступит Конец Света? Хотя нет, для Апокалипсиса еще рано…

Глупые мысли захватывали её.

— Абла! — голос Малика окатил её.

— Войдите…

В кииз воительницы вошли Фатима с мужем. В руке Малика был алый атласный шарф.

— Сестренка моя. — Малик не хотел заплакать. Но его глаза увлажнились сами. — Моя сестренка хороша не только на поле боя. Она умеет следить за домом. — он оглядел ее скромную чистую юрту. — Готовить и печь хлеб. Мы не раз наслаждались твоей стряпней. И такая красивая и умная сестренка подарит счастье моему брату по Вере. Дай Аллах тебе всего самого светлого. Дай Аллах праведных и здоровых детей. Дай вам Аллах счастья, любви, изобилия и Рай. — он завязывал ленту на поясе и говорил эти слова.

— Брат… — Эрис вытирала слезы. Беркут восторженно смотрел на невесту.

— Не лей слезы — испортишь мои труды! — корила ее Мария.

— Абла! — Мальчик позвал её.

Эрис села и обняла ребенка.

— Я люблю вас всех. Вы — моя семья. Спасибо вам за все… — она начала рыдать.

— Дочка. Перестань. — мама Амина вошла в шатер. Она потянула Эрис.

— Простите за всё. Простите… — Эрис поцеловала руку женщины и приложила ко лбу.

— Доченька моя. — мама Амина обняла её. — Слушайся мужа. Будь его опорой.

— ИншаАллах…

— Больше ничего не скажу — ты мудрая женщина. Все поймешь сама.

— Спасибо…

На улице Аят приказал солдатам греметь во все друмы — все-таки выходит замуж не простая девушка, а сама волчица кочевой стаи.

— Пора. — сказал Малик.

— Бисмиллях. — прошептала Дина и они переступили порог.

Лицо Эрис было открытым. На такую красоту невозможно было не заглядеться.

— Иди, зови Тюркюта. — попросил бей у Ирбиса. Тот с радостью побежал за ним.

— Сестренка. Пошли. Я поведу тебя и отдам Аббасу. Идите к моему шатру.

Эрис шла медленно и красиво. Беркут вручил ей маленьких букетик скромных степных цветов.

И она увидела впереди своего любимого человека. Он стоял впереди живого коридора. Такой статный и красивый.

Они уже приближались, а Таррос не верил в свое счастье. Эти неописуемые мгновенья…

Шаг за шагом…

— Отдаю ее тебе, брат. Бойся Аллаха. Не будь притеснителем. Люби и заботься о ней. Что ешь, что одеваешь, во всем ее доля — половина. Береги её. — сказал Малик, еле сдерживая слезы. Аят смеялся, смотря на грустные взгляды своих холостых сослуживцев, которые с завистью в сердцах пялились на пришельца.

— Пойдем. — его взор был преисполнен благоговения. Таррос взял ее руку. Их пальцы сплелись.

Теперь они шли вместе, и люди приветствовали их. Такова свадьба кочевников — радушного и открытого народа.

В юрте господина уже сидело духовенство. Они поприветствовали жениха и невесту и усадили их. Пару формальностей о калыме — Малик указал Тарросу молча кивать головой.

Эрис не смотрела ни на кого.

Мулла начал читать хутбу, спросив имена их родителей. Потом им дали выпить воды из общей чаши.

Они стали законными супругами.

Шейх еще читал дуъа. Он сказал:

— Аминь.

— Аминь. — послышалось умиротворенным хором. Дина не могла поднять голову и взглянуть ни на Аббаса, ни на окружающих.

Неужели они дожили, добрались до этого дня, где сочетались воедино, под словом Аллаха? Ей было необходимо научиться принимать новую реальность, новую себя — где нет больше одиночки Дины, где нужно научиться жить под крылом супруга, стараясь не перечить и не огорчать его.

Её ощущения были необыкновенные — как будто она отпустила свою старую себя. Или вышла из уютного закрывающего ее от лишних глаз кокона. И эта счастливая метаморфоза была немного болезненной. Сейчас ей нужно прийти в себя, как бабочке, вышедшей впервые на свет.

Её сердце билось в волнении и предвкушении новой долгожданной жизни. Эрис осторожно подняла свои ресницы и кротко взглянула на сидящего справа от нее Тарроса. Он был преисполнен серьезности и воодушевления. Его взор был направлен на шейха. Тот давал последние напутствия жениху. Слушая переводы Тюркюта, Аббас почтенно кивал головой, с неописуемым искренним выражением очей.

Вдруг он перевел взгляд на свою любимую Эрис, поймав ее глаза на себе. Ей стало стыдно. Она хотела бы потупить взор, но не смогла — необходимо было начинать привыкать, что с сегодняшнего дня он является её законным мужем, имеющим свои права и обязанности. Ее взгляд стал более уверенным. Дине было боязно вступать в новую жизнь после всего, что произошло раньше. Но любовь была выше остальных чувств. Доверившись новому Тарросу, который отныне находился в лоне Ислама, Эрис стало невероятно легко и спокойно на душе.

Аббас не смел говорить ни слова, пока говорил шейх. Каждую фразу, сказанную ученым, он пропускал через свое сердце, гравируя навсегда речь на душе. Он больше не хотел ни в чём обидеть теперь уже свою, маленькую Эрис-Дину, ведь само то, что она простила его, казалось Тарросу чудом. А когда он мельком подумал, что Дина приняла его со всем тем, что у него за спиной, его посетила эйфория счастья. Он ощутил себя любимым и желанным мужчиной.

Все было закончено и люди повставали с мест. Малик начал настаивать на пире. Таррос ответил:

— Брат. Нам пора. — он вызвал грусть собравшихся. Пир будет без молодоженов. Проклятые лазутчики отравляли счастье своим присутствием.

— Аббас! Ты помни мои слова. Я не буду повторять!! — пригрозил Арслан. Таррос посмотрел на него с уважением, не желая перечить человеку, который столько лет был для Дины сродне кровному брату. Он что-то говорил и Тюркют переводил, но Таррос лишь качал головой, ничего не соображая от блаженного предвкушения семейной жизни. Закончив свой дерзкий монолог, лицо Арслан альпа скривилось в гримасе плача, и из его глаз полились слезы радости и грусти одновременно.

— Ах, мой лев, поздравляю, родной мой. — он обнял Тарроса так крепко, что его спина захрустела. — Лев мой, береги нашу добрую доблестную сестру, сделай ее всегда грустное лицо счастливым! — говоря это, он смахивал свои слёзы огромной рукой.

— ИншааЛлах, брат Арслан, ИншааЛлах. — ответил ему Таррос.

— Брат, перестань, все хорошо, я же не умерла, я всего лишь вышла замуж. Все хорошо, брат. — Эрис рассмеялась, глядя на Арслана и его слезы.

— Это слезы радости. Наконец-то ты станешь по-настоящему счастливой, сестренка. — он обратился к ней. — Поздравляю тебя. Дай Аллах вам прекрасных детей, таких же чистых, как вы сами, крепких в вере и крепких в теле, Амин! — Сказав это, он еще раз обнял Тарроса и еще раз поклонился Эрис. Малик смеялся, смотря на растроганного бугая.

Они вышли. Эрис попрощалась с женщинами, собираясь уходить.

— Девочка моя, может, все-таки останешься? — мама Амина питала надежду. — Мы даже не успели приготовить тебе подарки…

— Простите меня. Скоро намаз, мы должны успеть к закату. Мне ничего не нужно, у меня всё есть, спасибо.

— Хорошо, доча. Но я все-таки отправлю завтра Атабека… — она вытирала слёзы.

— Хорошо. Благодарю Вас за доброту. — Эрис растрогала такая забота.

Они спустились с платформы.

— Арслан решил испытать тебя, диоикитис. — сказал Малик.

— Что еще?

— Аббас, дорогой, а теперь твое маленькое испытание! — с этими словами Арслан и Аят подхватили Тарроса под руки и ноги и посадили на лошадь спиной вперед, хорошенько стеганув её. Они смеялись, но по-доброму, желая, чтоб жених показал невесте свое мастерство и дерзость на деле, а не дома.

— Ай, гардашлар, вы что творите, а если он упадет?! — воскликнула Дина, приложив ладони ко рту.

— Ты что, такой лихой воин? Никуда он не упадет. — уверенно отвечали братья.

Таррос, сидевший наоборот, мастерски повернулся в седле и поймал поводья мчавшейся лошади. Все это заняло считанные секунды. Дина, долго не раздумывая, запрыгнула на Йылдырыма и помчалась за мужем, кивнув любимым сестрам и помахав братьям.

Она вылетела из стойбища следом за супругом.

Они ушли весело, не затягивая прощания.

Таррос замедлил ход. Теперь они смотрели друг на друга и мчались навстречу новой жизни.

Эрис показывала дорогу. Они вдыхали эту весну полной грудью. Миновав холмы и приблизившись к покатым склонам среди деревьев, Эрис остановилась и спешилась. Таррос слез с лошади.

— Это здесь? — он не увидел входа, спрятанного в чаще.

— Да.

Они вошли в сокрытую от лишних глаз пещеру. Кокжаловцы постарались, немного обустроив место. Таррос начал старательно закрывать вход. Эрис разожгла очаг. Таррос не мог сосредоточиться на работе. Его взор отказывался смотреть на что-либо, кроме Эрис. Видя это, Эрис серьезно произнесла:

— Нам надо помолиться вместе. Это сунна для молодоженов. Прошу, хозяин нашего дома, господин моего сердца — руководи в моей молитве. — попросила жена, расстелив коврик.

Они выполнили молитвы вместе. И они просили Господа об исполнении сокровенных желаний.

— Господи! Пусть наша любовь никогда не кончится. Введи нас в Рай вместе. Включи нас и наше потомства в число тех, кто совершает молитвы. Господь наш! Прими нашу мольбу… — говорили молодожены.

Таррос смотрел на свою прекрасную супругу и от этих взглядов ее дыхание перехватывало. Она угощала его сладостями прямо с рук.

— Я верну тебе в прекраснейшем виде те самые цветущие годы, которые были стерты из твоей жизни по моей вине…

Дина не хотела ничего говорить — так для нее была свят и бесценен этот долгожданный момент. Ее грудь разрывалась от счастья и любви.

— Смотри — раньше у меня было всё. — продолжал он. — Я не смог заполучить тебя. А теперь я — никто. И Аллах подарил мне мечту всей моей жизни.

— У тебя есть Вера, мой Moroso. — преданно улыбалась Дина в ответ, любуясь своим супругом и нежно лаская его лицо.

Аббас засмеялся.

— Неужели ты помнишь?

— Я помню все. И оmbra, и bocollo…

— Эрис. Я Не могу отблагодарить Аллаха за все что он мне дал… Я всегда думаю — почему, за что он пожалел меня? Теперь я, будучи верующим хочу совершать только такие поступки и говорить такие слова, за которые меня потом не станет гложить совесть.

— Как сильно я люблю тебя?

— Не знаю… Ты прощаешь мне всё…

— А как сильно ты любишь меня?

— Я? Еще сильнее тебя!

— Ошибаешься, я сильнее.

— Нет я.

— Я.

— Нет.

— Хорошо. Я перестану спорить и докажу, что права. Ты задал вопрос. Аллах, имея семьдесят частей любви прислал для нас на землю только одну часть. Остальное — Его. Благодаря этой маленькой части ты чувствуешь то, что у тебя в груди. Неужели Всевышний, любящий нас так сильно мог оставить тебя?

Она рассуждала, а Таррос сжимал в обьятиях и душил поцелуями свою законную половину.

— Я больше никогда тебя не обижу, клянусь. ИншааЛлах. Никогда не заставлю тебя пожалеть о твоем благородном решении. Сделаю всё, что возможно и сверх того. Буду вынуждать тебя быть счастливой, даже если ты, как обычно, будешь упрямиться, любимая моя. Моя…

Все границы и недопонимания между ними стерлись, будто б их и не существовало. И жизни мало, чтобы насытиться этими счастливыми мгновениями, проведенными двумя любящими душами вместе, им казалось, что время остановило свой ход и во всей Вселенной их только двое…

Светлая любовь доказывает слова Всевышнего Аллаха в Коране:

«…Среди Его знамений — то, что Он сотворил из вас самих жен для вас, чтобы вы находили в них успокоение, и установил между вами любовь и милосердие. Воистину, в этом — знамения для людей размышляющих…»

«…Он — Тот, Кто сотворил вас из одного человека. Он создал из него супругу, чтобы он нашел в ней покой…»

И не найдет сердце человека покой без близкой ему любимой супруги. И не обретет женщина счастья, не будучи любимой и оберегаемой своим мужем. Такова истина, и ее не оспоришь.

Глава девяносто четвертая

Огромное войско Иоанна Дуки Ватаца, состоящее из христиан и франков, направилось в султанат. Смерть Маулена расстроила Гияс-ад-Дина, но у него был козырь получше — венецианский командир. И султан в напряжении ждал его. Прошло более двух месяцев, а тот еще не появился.

— Этот Шайтан, наверняка, обманул Вас, мой султан. — прошипел Шамс-ад-Дин.

— Ты, не забывайся, знай свое место! — крикнул на визиря Гияс-ад-Дин. В последнее время он стал более нервозным. Султан осунулся и пал духом.

— Мой султан, все готово. В случае нашего поражения Вы не будете ни в чем нуждаться. И враги не смогут до Вас добраться.

— Я знаю, что ты все подготовил. Молчи. Проглоти язык. Держи свой рот на замке! — произнес он, сторонясь церемониальности.

Исфахани лишь жеманно склонил голову, прожигая взглядом своего правителя.

Стойбище Баяты готовилось принять бой. Кузнец Булат и его подмастерья днем и ночью работали, сменяя друг друга. Женщины варили и красили кожу, подбивая ее войлоком. Они чинили попоны скакунов своих супругов и стряпали заготовки походной пищи. Мужчины делали кольчуги и проверяли оружия. Они неустанно тренировались. И Малик бей приказал женщинам племени выделить свободное от дел время на военную подготовку, дабы враг не застал их врасплох.

— Как Дина и Аббас? — спросил он у Тюркюта и Марии.

— Прекрасно. Похоже, у них все хорошо. — ответил боец.

— Слава Аллаху. — ответил воин. Но в его глазах читалось волнение. — Ты сказал Дине, чтобы возвращалась домой, как ее муж уйдет на задание?

Тюркют грустно ответил:

— Да. Но брат Аббас — непреклонен. Он запретил ей приходить сюда. Он боится мести монголов.

— Ясно. — хмуро ответил бей. — Иди, продолжай тренировки. Кокжаловцев я поставил во главе полтин — они стали хорошими наставниками.

Тюркют помог своей супруге сойти с лошади и отправился на площадку.

Эрис начала смотреть на мир по-другому. После замужества она не представляла и минуты без Тарроса. Она дышала им.

Таррос же привязался к ней еще сильнее. Он зависел от неё каждое мгновенье.

— Хочу умереть так — в твоих объятиях. — повторял он своейжене.

— Не говори такое. Это я должна умереть на твоих руках первая. Я не такая сильная, как ты. Ты выдержишь всё, мой сильный воин. — хвалила она мужа. Они даже не могли себе представить, что жизнь может оборваться, а счастье — закончиться.

Таррос обнимал ее и забывал обо всем. Но одно противное чувство прожигало его изнутри — он знал, что момент его ухода неумолимо приближается.

Эрис забылась в своей эйфории. Этот свет существовал только для их нерушимого союза. Маленький уютный мирок, созданный любящей женщиной, пламя очага которого поддерживается горячим чувством мужчины. И больше ничего не надо для счастья.

Они сидели на входе в этот мирок под цветущими деревьями и согревали друг друга своим теплом.

— Я так давно не замечала волшебства сиянья звезд… Не чувствовала шепот весеннего ветра… Не разглядывала капельки росы в утренних лучах солнца… Не замечала, что луна все еще прекрасна, любимый. Пока ты вновь не появился в моей жизни. — улыбаясь, говорила Эрис.

— Нет ничего прекрасней тебя, моя любовь. Ничего. — он говорил эти слова и хотел разрыдаться — как сообщить этим преданным глазам, что пора исполнить слово, данное правителю правоверных?

— Что с тобой, любимый мой? Я тебя обидела, скажи — это я виновата? — допытывалась Эрис. — Ну посмотри на меня? Ты меня не любишь? — она прикасалась губами к его рубцу на лице. Это стало ее личным ритуалом. Эрис не терпела повязки дома.

Детское наивное поведение веселило его. Но тяжелый камень лежал на душе. И он осмелился.

— Милая моя, жизнь моя… — он смотрел на нее, и его сердце сокрушалось. — Я должен завтра уйти в Конью. Оттуда я уйду в Абхазию.

Эрис знала, что этот день придет. Она жалела, что ночи были слишком коротки, а дни пролетали быстро. Она предпочла обманывать себя и прожить драгоценное время, не думая о завтрашнем дне. Может, получится уговорить его? Этот последний шанс… И ей не хотелось верить, что уже завтра она останется одна. Эрис начала тяжело дышать. Она не могла сдержаться, как ни старалась. Ее лицо задрожало. Ужасная пытка для Тарроса-Аббаса.

— Любимый, нет, ты никуда не уйдешь, нет, прошу, умоляю тебя, Таррос! — В глазах Эрис отсутствовал разум. Они были наполнены отчаяньем и слезами.

— Не плачь, дорогая, любимая, жизнь моя, пожалуйста, не причиняй мне страдания… — Таррос держал ее заплаканное покрасневшее лицо в своих ладонях. Он не мог смотреть на ее терзания. Его взор был преисполнен боли.

— Ты не можешь поступить со мной так, Таррос! Не можешь! — ее плач превратился в рыдания, она задыхалась от всхлипываний. — Я не отпущу тебя! Я не отпускаю тебя, ты слышишь! Ты никуда не поедешь! Я люблю тебя!

— Я скоро вернусь! Я не могу подвести народ, верующих, я должен… Должен, понимаешь. Расплата… — он умоляюще смотрел на нее. — Я не могу не искупить свою вину… Пойми и поддержи меня.

— Пожалуйста… Я не смогу больше без тебя… Мне лучше умереть, я не хочу оставаться там, где нет тебя! — Эрис ослабла. Ее тело обмякло от горя. Лицо бедной женщины стало мокрым от обилия слез и пота.

— Милая моя… — Таррос прижался к нему и зажмурился. — Ты думаешь, я хочу быть там, где нет моей прекрасной Эрис?.. Моей чистой Дины?.. Моей нежной розы? Я не представляю, как буду дышать… — Таррос-Аббас осторожно покрывал поцелуями личико обожаемой супруги.

Она плакала. Разлука с ним была хуже всех испытаний, для Эрис это была худшая ордалия из всех, пережитых ею. Сейчас ее сердце резало и обливалось кровью. Эрис уткнулась в шею Аббаса и вдыхала его аромат с закрытыми глазами. Она боялась, что этот миг скоро закончится…

— Я поеду с тобой. — с губ несчастной срывался печальный бред.

— Любимая, жизнь моя… Ты же знаешь, что это невозможно. Дорога дальняя, опасная, я еду в чужие войска и неизвестность ожидает меня… Мне будет спокойно — ты будешь под присмотром братьев. Но тебе лучше не идти в стойбище.

— За что ты так со мной? — Эрис-Дина подняла голову. Она пронзительно посмотрела на Тарроса. — Что я сделала тебе? Почему ты бросаешь меня после всего?..

— Не говори так, ну что за глупости ты несешь? — он улыбнулся. — Как я могу бросить Тебя? Как я могу оставить свою королеву? Своего ангелочка? Свою половину? Я лучше умру, чем поступлю с тобой так. Поняла? Ты поняла меня?

Эрис закивала, прерывисто вздыхая. Она с закрытыми глазами терлась лицом о его руки, дыша ими и целуя их.

— Я люблю тебя… Ты — моя жизнь. Ты только мой. Мой. И больше ничей. — она замерла. — А если ты найдешь там другую?

— О, Аллах… Посмотри на меня — кто на меня обратит внимания? Я уже не молод. Покалечен и…

— Что ты такое говоришь?! — Эрис сердито взирала на супруга, внешность которого считала божественным эталоном. — Это тебе так кажется. — оскорбленно заявила она. — А что, ты собираешься обращать? А что, если бы ты был младше? Ты бы ответил взаимностью своей поклоннице? — она явно искала конфликта.

— Никогда. За столько лет не пытался найти. А сейчас, когда наконец-то добился тебя, буду изменять? Ты действительно обо мне такого мнения?

— Кто тебя знает. — назло болтнула Эрис.

— Ревнивица моя. Мне так нравится, когда ты так бурно проявляешь эту свою черту характера. — Аббас сжал ее в объятиях. — Я сделаю то, что должен. Я искуплю свои деяния — приведу войско христиан на подмогу мусульманам. И скоро вернусь к тебе. И к нашему сыну. — он положил ладонь на живот жены.

— Перестань. — наконец Дина улыбнулась. — Откуда ты знаешь, что у нас будет ребенок?

— Я попросил Аллаха. Он же мне не отказал, дав тебя. Он любит меня. Любит нас. Никогда не откажет.

Их чувства друг к другу, которые Аллах дает далеко не каждому, многократно увеличивались с каждой минутой теперь уже общей жизни. Ни Таррос-Аббас, ни Эрис-Дина не представляли себе, что кто-то в этом мире когда-нибудь любил или способен любить свою половину так же сильно.

Эрис не спала всю ночь. Она собирала супруга в поход. Эрис проливала слезинку над каждой его вещью, над каждой крошкой, над каждой каплей. Она то и дело бросала взгляды на мирно спящего Тарроса. Ее нутро разъедало от нечеловеческих страданий. Она тихо подошла к нему. Огонь освещал его льющимся светом. Теперь она знает каждую черточку, каждую родинку, каждый волосок. Знает историю каждого его шрама. Эрис слушала стук его сердца — такой сильный и размеренный… Только этот звук мог успокоить ее, только его голос и живой образ перед глазами мог избавить от страданий.

Эрис проснулась от холода. Она лежала, накрытая заботливым мужем. Таррос совершал утреннюю молитву. Ее руки задрожали. Она совершила омовение и встала позади. Ее сердце молило Господа вернуть ей любимого супруга.

Они сделали дуъа. Губы его шептали:

— О Аллах, поистине, мы просим Тебя о благочестии и богобоязненности в этом нашем путешествии, а также о совершении тех дел, которыми Ты останешься доволен! О Аллах, облегчи нам это наше путешествие и сократи для нас его дальность! О Аллах, Ты будешь спутником в этом путешествии и Ты останешься с семьей, о Аллах, поистине, я прибегаю к Тебе от трудностей пути, от уныния, в которое я могу впасть от того, что увижу, и от неприятностей, касающихся семьи и дома!

Эрис тихо говорила:

— Да засвидетельствует слышащий эти слова, что мы воздаём хвалу Аллаху и что испытание Его прекрасно! Мы проявляем терпение во время обрушивающихся на нас бед и испытаний, в конечном счете они обернутся для нас благом… Верни мне мужа, Господи…

— Эрис… — его виноватое выражение лица губило её. — Не надо так смотреть на меня, я вернусь, ИншааЛлах.

— А если — нет? — с трудом выговорила она.

— Если — от Шайтана. Нет слова «если».

— Возьми моего Йылдырыма…

— Ты отдашь?

— Все, что принадлежит мне — твоё…

— У нас есть только общее.

Она прощалась, рыдая. Таррос молча вытирал свои слёзы.

Они добрались до равнины.

— Я приду к тебе и мы больше никогда не расстанемся. Я обещаю тебе, любимая.

— Я верю в тебя. Верю тебе. Одевайся теплее. Я собрала провизию. Береги себя…

— Да прибудет с тобой Господь, мое счастье. Вверяю тебя, моя жизнь, Ему. Вверяю тебя Аллаху, у которого не пропадает отданное Ему на хранение. — Таррос разомкнул обьятия.

— Любимый… Вверяю Аллаху твою религию, и твою верность и исход дела твоего! — она не хотела, но пришлось отпустить руки.

Таррос оседлал Йылдырыма. Он уходил, постепенно становясь маленькой точкой на горизонте. Эрис рухнула на колени, погибая от страдания…

Конья. Вторая половина Мая. 1243 год.

— Я уж думал, ты не придешь, венецианский проходимец. — радостно воскликнул Гияс-ад-Дин, протягивая ему письмо для Дардына — Дар-ад-Дина.

— Я никогда не нарушаю слова. — серьезно произнес Таррос.

— Брат Аббас. А ты — цветешь. Вижу, твоя жизнь наладилась? — султан поднял бровь.

— Слава Аллаху.

— Как Кокжал? — уши Шамс-ад-Дина внимательно следили за беседой. Таррос стоял перед правителем. Короткая аккуратная борода диоикитиса немного отливала медью.

— Прошу Вас больше не задавать подобные вопросы. — резко ответил он.

Султан зацокал языком.

— Какая суровость. Конечно, я понял тебя, дорогой друг. — он улыбнулся. — Поздравляю, поздравляю. Теперь я убежден — ты точно справишься с заданием, раз смог уладить настолько безнадежное, гиблое дело.

— Сделаю все, что в моих силах. Располагает Господь.

— Иди-иди, благородный Аббас. Тебе выдадут доспехи, оружие и коня.

— У меня свой конь.

— Еще лучше. Давай, да поможет тебе Аллах! — мимика и жесты султана выдавали волнение.

Таррос кивнул и вышел.

Эрис вернулась в пустую обитель. Пустота была и в ее душе. Всё напоминало ей о супруге. Она хотела упасть без чувств и забыться до его прихода. Эрис вдыхала запах одежды своего Тарроса и одиноко плакала, вспоминая всё, с самой первой их встречи.

Таррос старался нестись, как можно быстрее. Он ехал по изученному с помощью карты, маршруту. Четырнадцать дней понадобилось бы пешему путнику. Таррос преодолел опасный путь, лежащий на равнинах, холмах и горных перевалах. Он знал — с ним Господь и любовь его супруги. Он смотрел на горизонт — пейзаж менялся, солнце меняло место расположения. В этот раз Таррос не думал, что удаляется от Эрис. Он чувствовал ее ауру вокруг себя. Будто бы все ее мысли, слова, взгляды и чувства сконцентрировались и стали плотной оболочкой, обернувшей его душу.

— Я скоро вернусь домой, моя нежная… ИншааЛлах.

Так прошла его нелегкая дорога. Он смог перейти ее за рекордные четыре дня, что являлось частичной заслугой Йылдырыма.

— Ты у меня — Богатырь! — хвалил Таррос скакуна, гладя по холке. — Я так скучаю по твоей хозяйке. По моей красавице. — делился воин с боевым конем. — Мы на месте. — Таррос вел его за узду, входя в пыльный горный город, усеянный верхушками церквей.

Он, спросив стражников, сразу направился к главе княжества. Его, как гонца, принялись сопровождать пару солдат.

Резиденция Дардына была недалеко. Уставший от пути Таррос-Аббас не показывал виду.

«Скорее бы все кончилось.» — Думал он. Его сердце говорило: «О Аллах, Господь семи небес и Господь великого трона, будь для меня защитником от Дардына, сына Дотадога, и его приспешников из числа творений Твоих, чтобы никто из них не поспешил обидеть меня или подвергнуть притеснениям. Силён тот, кого Ты защищаешь, великая хвала Тебе, нет божества, достойного поклонения, кроме Тебя!»

— Впустить его! — на троне сидел высокий худощавый мужчина, около тридцати с лишним лет на вид. Его голову украшал маленький золотой венец. Черные волосы князя были подстрижены «шапкой» до ушей — типичная мода. Длинный горбатый нос и сильный взгляд делали образ строгим.

— Мир Вам, Эристав Дар-ад-Дин. — произнес Таррос с достоинством и протянул послание Гияс-ад-Дина. Князь ознакомился с ним, бегая угольными очами по строчкам.

— Мне не нужно это. — сказал он. — Я уважаю Гияс-ад-Дина. Но он — союзник моих врагов в Грузии.

— Я понимаю Вас. — Таррос говорил на греческом. — Но Русудан сдалась оккупантам.

— Я знаю. И некоторые армянские князья поддержут князя Байджу войсками.

— Они — подлецы. Будучи истинными христианами, они не имеют права подчиниться многобожникам. — сказал Таррос.

— Так уж и не могут? С чего ты взял? — спросил Дардын.

— Я видел многое. Я воевал против сарацин. Был в Орденах. И понял одно — Господь помогает тем, у кого благородная цель. Сейчас у султаната благородная цель — отогнать падальщиков обратно. Иоанн поддержал Гияс-ад-Дина. Войско султана огромно. Вы делаете ставку ни на того игрока. Сейчас сильнее мы — объединенные войска. Войска, в которых только те, кто признает Лик Божий. Мы не собираемся склонять голову перед язычниками. Вы должны принять правильное решение. Султан за помощь почтит Вас и поможет стать независимым от влияния Грузии. Это — благородно.

— Кто ты, говорящий о благородстве? А? Я происхожу от персидских сасанидов. Мой отец — абхазская княжеская фамилия, род Владетелей Абхазии Эристав Цхумский. — гордо произнес он.

— Ваша династия имела арабское происхождение, двести лет назад Кесраниды были персианизированы, и заявляли, что являются потомками древнеперсидских Сасанидских царей. А Кесраниды — вторая династия ширваншахов. Сменила династию Мазьядидов. Происходила от ширваншаха Йазида ибн Ахмада. Вы имеете арабские корни, Ширвашидзе.

— Сельджуки в свое время подчинили персов. И теперь говорят на языке моих предков! Моих! Ты! Кто ты такой, чтоб указывать мне на ошибки? — Он зло стрелял глазами в Тарроса.

— Я не знаю своих корней так, как знаете свою родословную Вы. Я шел сюда, чтобы перетянуть Абхазию на нашу сторону, потому что султан надеется на помощь верующих. Я сам воевал против него. Но я увидел, что ошибался. Я раскаялся. Принял веру пророка из числа земляков ваших предков. Если сохранение Единобожия и справедливых законов не прельщает Вам, хотя бы примкните к нам в дань предкам — сарацинам. Помните, что с севера и востока Вас уже окружили мощные враги. Я полагаю, Ваше положение невыгодно. Если вычислить по закону стратегии — Вам будет лучше принять предложение Гияс-ад-Дина.

Эристав хмуро оглядывал Тарроса. Все же, его взор начал оттаивать.

— Мне надо посоветоваться. — сказал он, резко встав с трона.

Таррос ухмыльнулся. Половина работы была сделана.

После недолгого совещания Таррос ликовал — Дардын решил помочь султану. Они вместе начали объезжать близлежащие земли. Дардын послал гонцов к соседним князьям. Он обещал собрать большое количество людей. А Таррос обещал от имени султана почёт смелому князю, отколовшемуся от влиятельных верхушек, захваченных язычниками.

Глава девяносто пятая

— Мой любимый… Как ты там… — шептала Эрис, всматриваясь в розовеющий горизонт. Она приезжала сюда каждый день — на место, где они разминулись. Все краски жизни для неё померкли. Горечь существования подслащало одно — она почувствовала, что носит под сердцем ребенка Тарроса. Что-то внизу живота, в его теплом нутре трепыхалось, подобно крошечной рыбке в ладони. Если приложить руку — не почувствуешь. Счастливая мать ожидала чуда. Она разговаривала с этим созданием, рассказывая о том, какой умный, красивый и сильный у него отец и делилась о том, как любит их обоих.

Таррос уставал — он сгорал на этом неблагодарном поприще военного. Человека, который умирает в тени, даря другим жизнь, свободу и достижение целей. Он терпеливо сносил эти лишения всю жизнь. Теперь же мечтал поскорее вернуться к своей любимой жене, обнять ее и больше не отпускать. Сейчас он смотрел на ряды безусых новобранцев и опытных мужей. Таррос размышлял об их участи. Ему было жаль, он знал наверняка — вернутся только рожденные в рубашке.

Таррос думал, что если он приведет войско, ему нужно будет идти на войну. Будет призыв и пойдут все.

Ты выбрал тяжелый путь

Встать в строй среди тех, кто горд.

Взбираться на самую круть —

У каждого есть свой сорт.

Ты — посреди тех, кто жив,

Кто с будущим до конца.

Для подвигов свой архив

В нем свет твоего лица.

Ты — тот, кому поднимать,

Вести за собой остальных,

Твоим огнем закипать,

Греть кровь, что гуляет в других.

Немало известных людей.

Но ты — среди тех, кто горд.

С годами только сильней

Как камень, как сталь, ты тверд.

Умеешь вести за собой

Примером быть для мужчин.

Вести их в огонь боевой

Построив нам щит из их спин.

Твой взгляд — взгляд льва и орла,

Суровый и волевой.

Взлететь сможешь без крыла,

С тобою, как за стеной.

Проклятое слово — «Война» всю жизнь вставала между ним и Эрис. Война между колонизаторами и рабами; война между нациями, между сословиями; война между крестом и полумесяцем; их личная война друг с другом…

Они преодолели всё и пришли к согласию. Сегодня упоенная любовь, а завтра утром война подступит к порогу дома черной бедой, и принесет лишь горе, сломав судьбы потомкам Адама.

— Господи… Сколько же еще испытаний Ты приготовил для нас с Эрис… Всевышний… Я скучаю по ней… Храни её, Аллах. — тихо просил он, выстаивая ночную молитву после тяжелого дня. В прохладном мраке далекого города, в его тишине Аббас разговаривал с Ним.

— Господь мой! Даруй мне отраду глаз в моей супруге и потомках и сделай нас образцом для богобоязненных. — заключил он, вытирая скрытую ото всех слезу.

Через две недели все, кто хотел примкнуть, собрался. Дардын был доволен хорошей работой. Все же, было много струсивших глав, сдавшихся без боя.

Огромные колонны, во главе которых стояли князья-воеводы, двинулись к Султанату, на юг. Тысячи взглядов, полных воли и надежды. Тысячи тех, кого любят и будут ждать. Сейчас их озаряет предобеденное лимонное солнце и ветер воодушевляет эти смелые души.

— Ну что, бравый Таррос-Аббас, поехали домой? — воскликнул Дардын при полном параде, похлопав диоикитиса по плечу.

— С Богом, Дардын, с Богом. — выдохнул Таррос. Он представлял трогательный и волнительный момент встречи с Эрис. Мимо них мелькали гордые строения Цухума, постепенно меняясь на кудрявые бугры его живописных окрестностей.

Грохот и пыль поднимали переносившие всадников грузные кони и сильные солдаты, шедшие ровными рядами, подобно римским легионерам. Их знамена колыхались на высоких пиках, и наконечники над ними сияли в жгучем излучении дневного светила.

— Тебе везет — едешь домой. Наверняка, там ждет любящая жена. — громогласный князь разрывал марширующих грохот. — А мы — уходим из дому под плач супруг, матерей и сестер. — сказал Дардын, смеясь. Он держался, как настоящий полководец. Его конь дергал головой и звенел стременами.

— Даст Аллах, вернетесь с победой. Завоюете свободу. — ответил Таррос. Он поправлял повязку, его оголенные локти были обращены в сторону нового соратника.

— Дай Бог. — улыбнулся Эристав.

Войска тяжелых лачин-конников и пешие фаланги шли в султанат.

Малик бей и Арслан приехали навестить Эрис. Их войско номадов было почти готово.

— Сестренка. Не переживай, вернется твой муж в целости и сохранности. Его не утопить, не сжечь и не казнить. Он — еще тот стреляный зверь. — Арслан, как обычно, шутил. Он сидел на овчине и пил бордовый щербет из прошлогоднего кизила. Но его шутки не вызвали у Дины улыбки. Она хмуро восседала на голом полу. Ее воспаленные глаза смотрели в пустоту. А если и удалось вызвать ее внимание — одичавший взгляд Эрис был рассеян.

— Ох, Дина абла… — сетовал Малик. — Фатима ждала меня столько раз. А ты не можешь и один раз вытерпеть. — сделал замечание бей.

— Малик бей! — возмутилась оскорбленная Эрис. — Я ждала его всю жизнь. Я больше не смогу это выдержать. — она глотала слезы, распахивая глаза и не позволяя каплям упасть. — Я пойду с ним на войну. Я знаю — он захочет с вами. А может, сам султан вызовет его. Такой талант не должен умереть зря. Ему нужно найти достойную гибель… — Она иронично ухмыльнулась.

— Не говори ерунду, абла! — Голос Арслана взорвал воздух пещеры. — Кто сказал, что мы проиграем? Кто??! Кто сказал, что твой стальной человек умрет? А?!

Эрис неестественно рассмеялась. Ее лицо задрожало.

— Кто за эти долгие годы одержал победу над проклятой Ордой? Кто? Может быть, ты скажешь мне, братец? — она пронзительно посмотрела на альпа, он потупил взор. — Ты и сам не веришь в благополучный исход. Я никогда не самообманываюсь. Ненавижу себя за это… Дурацкое желание правды — в данный момент оно отравляет мне душу. Я знаю — даже если Гияс-ад-Дин соберет сто тысяч войнов, нас разобьют. А знаете, почему?

Мужчины молчали.

— Потому что это — разрозненные войска. У них нет общей идеи. Идеалогии. Это как молиться без присутствия души — такая лживая исповедь не очистит тебя и не дойдет до Бога… Такая непонятная цель не мотивирует…

— Ну, сестренка. Тогда у монголов тоже нет. Армяне с ними. И грузины. И остальные. — сказал бей.

— У них есть идея — порабощение. Объединение. Захват и раздел добычи. Уничтожение сарацин.

— А у нас — овобождение и отстаивания слова Аллаха. И у союзников — Христиан тоже похожий взгляд. — слова Малика немного обнадежили её.

— Почему Вы не привели ко мне Фатиму и Беркута? Где Айтогду и Батур?

Малик глупо улыбнулся.

— Абла… Мы опасаемся, что тебя могут выследить предатели в стойбище. — поведал Арслан. — Не выходи лишний раз. Мы не можем рисковать, везя сюда людей.

— Я знаю — это наверняка Айдын и их общие с Дарханом друзья. — сказала Эрис. — Почему бы вам просто не покончить с этими подхалимами?

— Дина абла, я не могу доказать вину Айдына. Меня назовут притеснителем. А Дархан будто бы сквозь землю провалился.

— Я бы пошла, нашла его и прикончила. Только Таррос запретил мне иметь дело с оружием, кроме как самозащиты. Вот так. Теперь я вижу смысл жизни в том, чтобы стирать и штопать одежду любимого мужа. — она покачала головой. — Да да. Вкусно кормить, мыть его и ухаживать за ним, как за маленьким ребенком — это высшее счастье… Такое простое и доступное… Такое скромное и незатейливое… — она закрыла глаза. И пусть эту исповедь слушают братья.

— Ну раз муж сказал — слушайся. — сказал бей, погрустнев. Он предложил:

— Если хочешь…

— Нет. Я останусь тут. — Эрис с полуслова поняла, что брат зовет ее вернуться. Но быть там, где нет духа ее любимого, она не могла.

— Ясно. Да прибудет с тобой Аллах.

— Взаимно. Передавайте мои приветы. — попросила Дина, провожая гостей.

Проливные дожди прибавляли ей тоску. Темной глухой ночью, под рокот раскатов грома она совсем не боялась оставаться одна. Все ее мысли занимал Таррос и его положение.

Гияс-ад-Дин принял помощь от наместника Халеба. Войско сирийца прибыло на территорию Султаната. Армянский царевич Ван приближался к назначенному месту встречи. Две тысячи наемников-франков под командованием Иоанна Кипрского и Бонифация Генуэзского отправились туда, откуда приходили обнаглевшие монгольские вымогатели, дерзко требующие подчинения. Тысячи никейцев направлялась в самый центр султаната.

— Поздравляю! — визирь улыбался, смотря на своего владыку. Монголы нагло вторглись в его государство. Да, они приходили и раньше, но на этот раз все было масштабно. Гияс-ад-Дин с яростью посмотрел на помощника.

— С чем ты меня поздравляешь?! — его оскал сделался остервенелым.

— С увеличением войск союзников. — снисходительно ответил тот.

— Я еще жду Дардына. Потом выйдем навстречу чуме. И раздавим их, как блох. — уверенно говорил он, успокаивая себя.

Конец первой половины июня. 1243 год.

— Мы уже близко, друг. — произнес Таррос. — Мы идем домой. — воодушевленно говорил диоикитис, узнавая места. Он полной грудью вдыхал аромат анатолийских диких трав.

— Тут красиво. — качал головой Дардын, смотря по сторонам.

— Я пойду вперед. Вы направляйтесь по карте. Я должен предупредить султана. — Таррос стремительно ускакал вперед, не беря в голову, что о нем подумают другие.

Гияс-ад-Дин вел последние приготовления, когда к нему ворвался Таррос-Аббас с новостью — большинство князей, кроме Хетума Первого, владения которого были в Армении, ведут сюда свои войска.

— Слава Аллаху! — воскликнул султан. — Я знал, что ты не подведешь. И за это я поручаю тебе командование одним из своих крыльев. Приказ понял? — сразу выпалил правитель.

Таррос замялся. Он совсем не хотел этого делать. Его запыленное лицо, спаленное горным солнцем, выразило грубое отрицание.

— Я не понял тебя? В чем дело? — такая реакция совсем не понравилась Гияс-ад-Дину.

— Я… — Таррос бегло осмотел окружение султана. — Я не принимаю командование. — решительно заявил он.

— Тебе что, голову напекло?!! Я не спрашиваю тебя, я — приказываю! — вспылил Гияс-ад-Дин. — Мы выходим завтра.

— Мой султан. Меня ждут дома. Я должен уйти. Я догоню вас с акынджи. Я буду в их рядах. — прямо сказал Таррос-Аббас, и тембр его был неумолим.

— Нет! Ты умеешь командовать! Я найду тебе достойное применение.

— Султан. Ты должен понимать, что у каждого войска есть свой глава, и…

— Никейские союзники и мои франки — я поручаю их тебе. — оборвал его султан. — Ты сможешь сплотить их и поднять боевой дух. — говорил он, и огонь разгорался в глазах сельджука.

— Нет. — хмуро ответил Таррос. — Султан, я буду вместе с Маликом. Разрешите удалиться — Дардын подходит к окрестностям Коньи. Встретьте его, как полагается. А я — пошел.

С этими словами Таррос развернулся и стремительно вышел вон. Слышались только его шаги да стук и лязганье амуниции. Несколько царедворцев остались стоять в ступоре.

Таррос шел обратно, к своей мечте. Он смеялся от радости — его не было больше месяца, и скоро его заботливая и ласковая Эрис будет рядом.

Эрис-Дина не особо внимала предупреждению бея — на ее поясе висела сабля; на плече — лук; с ней всегда был клинок, подсаъадачный нож и метательное оружие. Она была уверена, что даст отпор любому врагу, и пара нукеров для неё — не проблема.

Несмотря на отвратительное самочувствие и слабость, она продолжала выходить на равнину и преданно ждать своего мужа каждый день, даже в самую ненастную погоду.

Таррос несся к жене, несмотря на приказы. Солнце пекло его спину, нагревая доспехи. Ветер дул в лицо, раздражая глаза. Усталость и утомление не были помехой. Верный Йылдырым грохотал, вздымая землю огромными копытами.

На две души

у нас с тобою одна жизнь…

Я иду к тебе

просто ты меня дождись.

Сквозь туманы слез и боль и кровь

Я иду к тебе —

ты моя любовь.

К тебе иду

сердце рвется из груди,

А душа кричит:

«заклинаю — только жди!»

Как маяк, твой образ предо мной

Светит в темноте

— я иду домой!

Эрис стояла под огромным небом, моля Бога о благополучном исходе. Ее глаза утомленно и настойчиво смотрели вперед. Она представляла Тарроса, осязала его. Зелень ее заплаканных глаз отражала в себе все то, что заключалось в прочно привязавшейся душе.

Без твоих глаз не нужен свет.

Без твоих глаз мне жизни нет.

Без тебя не хочу дышать.

Буду вечно тебя только ждать…

Скупые слезы — не мне.

Мои — горячи и обильны.

Проливаю лишь по тебе —

Как же чувства мои к тебе сильны!

Не свободна стала в тот миг,

Когда повстречалась с тобой.

В моей жизни вихрем возник

Мой единственный, мой родной…

Я тебя всегда буду ждать,

За тебя свою душу отдам,

По тебе только горевать,

Вести милому слать по ветрам.

И тоске моей края нет,

Как бездонное небо, она.

Мой спаситель — твой силуэт.

Будь же проклято слово «Война»…

Тарроса гложила одна мысль — он не мог не пойти на сражение. Это был решающий бой, Султанат — ворота на запад. Таррос не мог не исполнить мужского долга перед землей, перед ее жителями, перед Богом. Неужели придётся развеять свои мечты по ветру, словно серый пепел?

Времена лет меняются

Не меняются чувства и я.

Мои мысли всегда возвращаются

Туда, где ты любишь меня.

Ты для меня — вся Вселенная,

Моя любовь к тебе — вечная.

Люблю тебя так безмерно я,

Моя любовь — бесконечная…

Вспоминаю, как крепко ты

Рукой нежной ладонь сжимаешь.

В те моменты мои мечты

В настоящее превращаешь.

Как же всё тебе рассказать…

Прошу, знай, не моя здесь вина —

Предстоит мне опять воевать.

И пускай между Нами — война.

Я знаю — ты будешь ждать

Молясь обо мне одном.

Любовью своей согревать —

Живительным нежным теплом.

И где бы я ни был теперь,

Мой ангел хранитель — она,

Любимая, ты мне верь —

Не станет преградой война.

Я выстою, и — вернусь

Возьму твою руку в ладонь.

Любимая, я клянусь —

И клятва моя — словно бронь.

Эрис-Дина всматривалась вдаль. Теплый ветер подавал надежду. Столько дней она проникала зрением за горизонт, и ничего не менялось. А в этот день ее сердце словно выпрыгивало из груди.

Эрис стояла. В душе ее была холодная боль. Она скучала по Тарросу-Аббасу. От этой боли в малыш начал дергаться в животе, как маленькая бабочка. Эрис вытерла слёзы. Она решила идти домой. Значит, и сегодня придется горевать в одиночестве. Эрис взобралась на коня. Она подняла голову.

Вдалеке виднелась маленькая точка.

— Господи… — прошептала она. — Таррос, это ты…

Эрис спустилась с холма вперед. Она остановилась. Точка медленно приближалась.

Дина увидела его. Это точно был её муж. Он блестел на предзакатном солнце металлами лат и орудий. Он был без шлема. Его повязка была видна издалека. Но Эрис узнает его только по неповторимой манере держаться. Узнает из тысяч. Сразу.

— Слава Тебе, Аллах. — слезы застыли в глазах Дины.

Она ждала его так долго. Всю жизнь. Все это время. А теперь, видя впереди, сгорит от нетерпения за пару минут. Кажется, сердце ее не выдержит томительного ожидания.

— Мой победитель. У тебя всё получилось. Я знала — ты сможешь всё… — шептала она. Эрис верила в Тарроса. Всегда.

Таррос знал, что его любимая Эрис ждёт его. Ждёт постоянно. Каждое мгновение. Подходя к землям, он уже чувствовал, что она рядом.

Если бы можно было лететь по ветру. Лететь быстрее него. Оказаться там, где хочешь в одно мгновение. Столько километров дороги не казались ему длинными, как этот маленький отрезок земли. Он увидел её. Свою прекрасную супругу. Она восседала на коне и встречала его.

— Любимая… Я иду к тебе! — быстрее. Быстрее. Он смеялся…

Таррос приблизился. Лицо Эрис содрогнулось в счастливом плаче. Она спешилась. Таррос остановил коня. Спрыгнул. Он раскрыл свои руки. Эрис врезалась в мужа, утонув в его объятиях.

…Стоять и дышать друг другом. Слышать биение слившихся воедино сердец. Ради этих коротких минут можно и потерпеть лишения долгой-долгой жизни.

— Любимая моя. — Таррос гладил лицо Эрис. Он покрывал его поцелуями.

— Я знала, что ты придешь так. Так, как и подобает приходить тебе, мой герой. Мой доблестный воин. Мой любимый. Мужчина всей моей жизни. — говорила она и слезы не переставали идти из её глаз. — Я ждала тебя каждый день. Я так хотела встретить тебя!

— Я знал. Знал, что ты встретишь меня так, как я мечтаю. — Эрис целовала его руки. — Агапи му. Латрия му. Как мой сын? — он положил руку на живот супруги.

— Откуда ты знаешь? — засмеялась Эрис-Дина. Они не могли насмотреться друг другу в глаза. Насытиться друг другом.

— Я же говорю — Аллаха просил. И ещё… — Таррос присел и поцеловал ребенка.

— Что? Он уже шевелится. Он так скучал по папе. — Эрис улыбалась, утопая пальцами в его буйных кудрях. Таррос поднялся и наклонился к её уху.

— Мы с тобой так старались, исключено, что после такого ничего не получится. — засмеялся он. — Или ты думаешь иначе?

— Прекрати. Бесстыдник. — возмутилась Эрис. Она оттолкнула Тарроса, сделав серьезный вид. Мужчины они и есть мужчины. Что с них взять?

Но Эрис-Дина не обижалась на него всерьез. Никогда.

— Я самый счастливый человек на земле. — шептал он, обнимая свою Эрис посреди этого цветущего поля, окаймленного зелеными деревьями.

— Я — счастливей… — отвечала ему жена, тыкаясь лицом в его шею.

Любимый мой, Ты — солнце для меня.

Ты — свет и радость, жизнь, сиянье дня.

В твоих глазах я вижу мир иной —

Мир ангелов, мир райский, неземной.

Опущен взор покорный пред тобой.

Муж и отец. Ты — крепость. Мой герой.

Жизнь без тебя представить я боюсь,

Лишь о тебе я Господу молюсь.

Создатель пусть тебя вознаградит

За всю любовь, добро, за простоту.

Пусть Он всегда тебя для нас хранит

За мягкость и за сердца красоту.

И пусть не принято мужьям дарить цветы,

Дарю тебе, они — элита красоты.

Но им не описать любовь мою.

Скажу лишь, что я для тебя живу…

Сердце любящей женщины раскрылось, уподобившись благоухающим цветам. Эрис вручила букетик мужу — он таял от такого преданного внимания. От её искренних глаз, видящих в нем смысл существования.

— Я мечтаю о сыне. Он станет таким же честным и справедливым, как его мать. — Аббас блаженно улыбался. — С волевым характером.

— И таким же красивым и сильным, как его отец. — поддержала Дина.

— А если родится девочка, будет такая же изящная и прекрасная, как ты. И непременно с зелеными глазами! — он замечтался.

— Нет, с голубыми, как весеннее небо, как лазурное искрящееся море, как твои красивые глаза. — Дина смотрела на мужа с восхищением, которым упивался счастливый Аббас.

Они вернулись в свой маленький рай вдвоём. И ничто не огорчит их сегодня. Эти последние часы счастья благодатной жизни. Прекрасно и грустно то, что люди глупы и наивны. Люди не знают будущего наперед. Не могут просчитать волю жестоких небес, роптать пред которыми — запрещено…

Глава девяносто шестая

— Мое солнце… — Эрис ласкала лицо уснувшего после предрассветной молитвы Тарроса. Утренние лучи нежно касались его кожи. — Вставай, пора завтракать.

Только что погруженный в дремлющий сон, Аббас, резко схватил заботливую супругу за руку. Послышался возглас.

— Я напугал тебя? — он рассмеялся. — Прости… Прости-прости. — Таррос спрятал Эрис в объятиях.

— Ты — обманщик. Я думала, ты спишь…

— Я спал. Но ты меня разбудила.

— Я люблю тебя… А ты будешь любить меня, когда я стану сморщенной старухой?.. — ее озабоченное выражение лица вызвало его смех. Отдышавшись, Таррос сказал:

— Даже если ты станешь старой беззубой старухой, я буду целовать тебя… Я буду дряхлым старцем, а ты будешь продолжать оставаться моей нежной розой. Ты будешь сидеть и расчесывать мою длинную седую бороду, а я буду выгонять внуков, мешающих нам уединиться. — говорил он, смеша её. — Ты — моя жизнь.

Эрис смотрела в его глаза и видела все его заботы. Он прятал то, о чем Эрис догадалась сама.

— Таррос… — она села на край ложа, спиной к нему. — Я… — она повернулась и прожгла его глазами. — Я пойду с тобой.

Его черные брови сдвинулись. Он сел рядом.

— Эрис. Не говори ерунды. — Таррос взял ее руку. — Ты же знаешь, я не могу не пойти. Эта битва — мой долг, как мусульманина. Я не могу бросить моих братьев, этих обреченных на рабство людей…

— Я тоже не могу. Я умею сражаться. Сарацинские мужья и жены шли рука об руку, они воевали плечом к плечу. Они… умирали вместе… — Таррос еле как нашел в себе силы противостоять ее взгляду и произнес:

— Нет.

Она начала прерывисто дышать. И взор ее стал умоляющим. Она отрицательно мотала головой.

— Нет, Аббас. Я пойду с тобой, хочешь ты или нет. Я не останусь тут одна дожидаться вестей. Я умру, понимаешь?! Умру!!

— Прекрати истерить, Эрис! Все будет хорошо. — Таррос прижал Дину к себе. Ее слезы мочили его шею.

— Нет. Я пойду с тобой. Я уже готова. Я пойду вместе с братьями. Мы будем вместе, Таррос…

— Прекрати, Эрис. Это — невозможно. Невозможно. — он пристально посмотрел на неё. — Любимая. Останься дома. — Аббас потрогал ее живот. — Подумай о нем. Ты не должна утомляться и смотреть на боль. Ты должна растить моего сына. Понятно?

— Я хочу родить его… Твоего ребенка. Нашего сына… Но что я буду делать без тебя?! Что?! — Эрис, немо рыдая, соскочила с места. — Тогда не оставляй меня, пожалуйста!.. — она рухнула на пол, к его ногам. — Умоляю… Не уходи… Пожалуйста, пожалей меня, я не смогу жить в мире, где нет тебя… — Это было похоже на агонию и бред сошедшей с ума. Таррос старался сдерживать слёзы. Он поднял ее и обнял.

— Не говори так, все будет хорошо. Любимая.

— Не будет!!! — ее лицо стало отчаившимся, взгляд — злым. — Ничего не будет!!! Все будет плохо, ты сам знаешь! Ты хочешь оставить меня на порабощение дикарям?! Что ты хочешь?! — непримиримая воительница гневно сверкала глазами.

— Дина! — он повысил голос. — Не веди себя так со мной! Если я сказал, значит ты будешь слушаться.

— Нет.

— Прекрати! — противный срыв в его голосе — он никуда не делся.

— А то что? Что ты мне сделаешь? Убьешь? Забьешь до смерти своими огромными кулаками? — ее лицо задрожало. — Убей… Мне лучше умереть сразу… Ты не понимаешь меня… Я не верю… Мое сердце говорит, что мне надо идти с тобой. — она соскочила с места.

— Если ты пойдешь со мной, будет хуже! Ты — мать! Думай о нашем ребенке! — Таррос встал следом за Эрис.

— Я думаю о нем! И я не хочу, чтоб он рос, не увидя отца! Этот мир… я не желаю жить без тебя… — она задыхалась от плача.

У открытого входа послышался голос Малика.

— Можно?

Эрис промолчала. Аббас ответил:

— Входи, брат.

Эрис обтерла лицо. Вошли Малик, Тюркют, Арслан и Аят. Пару Кокжаловцев остались караулить вход.

— Ассалам уалейкум! — они начали поочередно обнимать Аббаса. Он посадил гостей. — Салам алейкум, абла! — Эрис кивнула. Ей было стыдно за следы скандала.

— Давай, подай братьям завтрак! — скомандовал он. Эрис, тяжело дыша, пришлось молча покориться. Таррос сел напротив них.

— Ты выполнил задание? — спросил бей.

— Слава Аллаху. Князья подошли к Конье. Вероятно, они уже идут на восток вместе с султаном.

— Мы догоним их. Мы пришли попрощаться.

— Султан звал меня старшиной, но я отказался. Акынджи, свободные гази — я иду с вами, братья. — произнес Таррос. В этот же миг из рук Дины, стоящей к ним спиной, выскользнула амфора с водой. Она разбилась вдребезги, намочив ей ноги.

— Ай, абла! — Арслан-альп соскочил с места. — Ты не поранилась? Она напугалась! — воскликнул он, смотря на Тарроса.

— Всё с ней хорошо. — буркнул он, нервно почесав лоб и спрятав глаза. Эрис не хотела плакать. От нервов ее поясницу потянуло. Но она медленно вдохнула и выдохнула, постараясь расслабить живот. Она обернулась, смотря на мужа.

— Почему ты такой гад?! — не стерпела она и горячие слезы упали из ее глаз. — Тебе совсем меня не жаль. Ты пользуешься мной. Ты — бесстыжий человек…

— Побойся Аллаха, сестренка. Не будь груба с супругом. — сказал бей. Таррос выдержанно завязывал повязку, скрывая ущерб. Он и ухом не повел. Малик глубоко вздохнул. — Наверное, мы не во время. Нам лучше уйти. — сказал он, оглядев соратников.

— Подождите. — произнес Таррос. — Я почти готов. Я надену латы и…

Эрис метнулась в угол и схватила своё оружие. — Братья, я ухожу с вами. Я пойду и буду охранять его бедовую голову. Папаша моего сына должен остаться в живых. — нагрубила Эрис.

— Поставь на место! Я сказал — ты останешься дома и будешь ждать меня! — он встал во весь рост. Его взгляд начал источать угрозу.

— Нет, Таррос! — она приблизилась, смотря в его глаза.

— О, Аллах! Да что с вами такое! Вчера не могли друг без друга, сегодня — ругаетесь! Гардаш, абла! Остановитесь! — взвопил Арслан. Аят хмуро отвернулся, скрестив руки на груди. Тюркют переводил лишь редкие фразы, им не нужен был язык — все было понятно без слов.

— Она — непокорная женщина. Не слушается меня и перечит. — отозвался Таррос, резко поправив рубаху, потянув ее вниз и плюхнувшись на место. Он огорченно помотал головой, не смотря на присутствующих.

— Брат дело говорит — куда ты пойдешь? Я пришлю Фатиму, будет жить с тобой, пока мы не вернемся.

— И Марию. — добавил Тюркют. — Вам будет весело.

— Господи… — она критично оглядела братьев. — Какие же вы… Как мне веселиться, когда он уйдет на войну с ордой варвар?! — досада зазвучала в ее голосе. — Нет.

— Сестра. Сядь. — предложил Малик.

— Я сяду. — она в порыве села рядом с Тарросом.

— Я советую тебе слушать мужа. Не гневи Аллаха. Аббас — твой покровитель, супруг, отец того, кто находится в тебе. Он старше тебя, в конце концов. Его право — запретить. Твоя обязанность — слушаться и подчиняться его приказам. — посоветовал Малик.

— Вы мойвоевода. Муж имеет права попросить. А я не могу выполнить невозможное.

Вы прикажете мне.

Я хочу пойти с Тарросом. — Эрис впилась в растерянного Малика глазами, полными надежды.

— Да. Прикажи ей сдать оружие. — Таррос попытался выхватить ее меч, но Эрис оттянула его подальше.

— Приказываю. — он замялся, но продолжил. — Я увольняю тебя, старшина Кокжал. Сдай оружие. — произнес Малик, нахмурившись. На этот раз Аят был на стороне Эрис. Он встал.

— Разреши выйти, бей?! — он с укором смотрел на Тарроса.

Малик кивнул.

Аят вышел, на прощание посмотрев на бравую заплаканную сестру, выбор сердца которой он не разделил с самого начала.

Тюркют переводил то, что ему совсем не нравилось. Взгляд Эрис разрывал их на части. Полный сдерживаемой ярости взор. Дина швырнула саблю перед носом Малик бея. Лязганье отозвалось от стен пещеры. Малик возмущенно насупясь, ждал дальнейших действий. Эрис поняла его без слов. Она отстегнула пояс старшины отряда, что практически всегда бы на ней. И это полетело в центр дастархана. Взгляд Тарроса постепенно становился мягче. Эрис встала. Она отрывисто вытащила пару ножей из сапог и бросила туда же. Все смотрели молча. Эрис бросилась ко входу. Но затем внезапно развернулась. Она достала из обоих рукавов по клинку. Эрис наградила супруга разочарованным выражением. Эрис вышла прочь.

Таррос остался сидеть там, где сидел. Он лишь сурово разглядывал ее орудия.

— Брат… — Тюркют переводил речь бея.

— Слушаю. — он не поднял глаз.

— Понимаешь… С женщинами нельзя так, резко. Нельзя, Аббас. Они сделаны из кривого, изогнутого ребра. Пойми, что надавив на него, чтобы выпрямить, ты просто его сломаешь. Не ломай её. Она же так любит тебя. — уговаривал Малик.

— Что я могу сделать? — этот тихий грустный тон, полный скорби, вызывал сочувствие. — Я не могу не пойти и не могу взять ее с собой. — он зажмурился. Его голова разболелась от перенесенного стресса. Он еще даже не успел нормально отдохнуть, не выспавшись.

— Брат. Внимай моему совету — будь ласков с ней. Она умная девушка. Объясни доходчиво. Попробуй. Иди за ней.

— Пусть немного остынет. Я пока подготовлюсь. Потом пойду прощаться. — сказал он.

Эрис-Дина выскочила из пещеры, напугав резкостью Атабека и Турана. Сестра даже не поздоровалась. Она оседлала Йылдырыма и умчалась прочь.

Она не поехала далеко — Эрис подошла к воде, чтобы смыть слезы и злобу. Она немного поплакала. Эрис посмотрела на себя и увидела в отражении жалкое существо, зависимое от чужих решений. Она с брезгованием отвернулась, не желая смотреть на водную гладь и дальше.

Через пару минут она начала раскаиваться — еще одна дурацкая черта, которую Эрис ненавидела в себе. Она всегда начинала жалеть первая и не обижалась, практически всегда прося прощение первой. Виновата она, или нет — в своем сердце Эрис не имела упрямой гордыни. Она начала вспоминать другого Тарроса — любящего ее. И чем больше углублялась в эти раздумия, тем больше ей хотелось развернуться обратно и бежать в обьятия супруга.

— Прости меня, Аллах. — она встала. Эрис погладила Йылдырыма и улыбнулась, вытерев слезу. — А может он все-таки, прав? И скоро все закончится? Я повела себя отвратительно, Йылдырым. — жеребец, словно понимая слова хозяйки, фыркнул. Ее малыш в утробе снова дал о себе знать.

— Ты обиделся на глупую маму за то, что она огорчила папу? — теперь Эрис ласково погладила свой живот там, где почувствовала шевеление. — Прости, маленький мой. Я пойду и попрошу у любимого прощения… — Эрис хотела было запрыгнуть на Йылдырыма, но среди птичьих трелей послышалось странное пересвистывание. Она нахмурилась. Свист приближался и Эрис стала напряженно прислушиваться. Будто б звук издавался человеком и имитировал пение соловья. Затем звук смешался с язвительным хохотом и превратился в непонятное посвистывание, похожее на ветер от пущенных стрел. Кровь в ее жилах застыла. Из зарослей прямо пред лицом Эрис вылезли семеро нукеров. И взгляд их черных, как смола, глаз, был ужасен. Они возрадовались, окружив ее. Эрис-Дина не показала страх. Она потянулась рукой к поясу но…

…увы, не было ни малейшего оружия, чтоб сделать хоть одну попытку защитить себя.

— Мы шли под небом Тенгри!! Мы рыскались тебя! — начал воин, волосы которого были заплетены в косы на тюркскую манеру. Все же, собранные в небольшую дульку на макушке, они показывали монгольскую моду. — И мы нашли тебя, проклятая Кокжал!! Где твоя стая?! — он приближался, и войны, смеясь, переглядывались. Странная манера говорить разоблачала в старшине душевнобольного. Его брови то и дело подскакивали — они плясали в такт движениям губ. Глаза этого нукера страдали тиком — он то и дело зажмуривался. Он был похож на психопата. Одежды этих солдат были из кожи, и больше походили на доспехи номадов. Только эти язычники были не такие покрытые, как укутанные сарацины.

— Твой Тенгри привел тебя на погибель! — дерзко ответила она, пятясь назад. Ее рука интуитивно защищала живот, успевший немного округлиться.

Он поцокал языком и посмотрел на ее ладонь. Он довольно ухмыльнулся.

— Ваш трус на троне отказался выдать нам дань. Мы идем сюда за вдовами. Они станут нашими корпе, на которых мы будем коротать ночи. Они будут обливаться слезами. Это наше учение. Это наш закон. — он поднял руки и начал упоенно рычать своим гортанным голосом. — А мы не тоскуем по Родине — она везде! И эти края станут нам родными. Это земля Тенгри. И мы — ее хозяева! Над нами — Самрук. И она неустанно дарит свет каждое утро! — его бешеное лицо было неадекватным.

— Сдохни! — Эрис пнула землю. Песок полетел в глаза укуренному.

— Нохой! — он согнулся, кружась от рези в глазах. Войны бросились за ней. Было бы глупо затеять схватку — Эрис прыгнула на Йылдырыма и начала перебираться через ледяную речку.

Ее сразу же подстрелили в спину. Стрела разила поясницу и вылезла из живота. Эрис-Дина страшно вскрикнула, но не упала. Она смотрела на торчащее окровавленное острие. Несусветная боль пронзала её. Дина коснулась пальцами наконечника, запачканного в алой жидкости. Она свалилась с коня в воду. Ее сразу же схватили за шею и потащили обратно. Главарь с красными глазами швырнул Эрис к стволу дерева. Он начал бить ее лицо. От боли и осознавания пришедшего конца она не могла сопротивляться. Это парализовало ее. Она не кричала. Только непокорный взор нагло смотрел — глаза в глаза. Нукер схватил ее за затылок и приблизился.

— Тварь! Наша армия понесла ущерб из-за тебя! Твой поганый муженек привел тысячи рыцарей! И ты, и он — поплатитесь за это сегодня! Я, ноян, сын князя всех князей Элчжигитея, обещаю тебе — все непокорные умрут, а покорившиеся будут нашими рабами! — он нащупал стрелу на пояснице и выдернул ее, продемонстрировав Эрис. В глазах ее потемнело. Нукеры сзади начали паниковать — подоспели тюрки.

Яростная баталия и победа отомстит врагам, но не вернет павшую жертву. Дина не могла больше стоять. Она не чувствовала ног, ее уши заглушались, в глазах стало зеленеть, ее мутило, и тело потихоньку съезжало по стволу дерева. Холодный липкий пот выступил на коже. Дикая боль лишала рассудка, но закаленная воительница Дина привыкла терпеть лишения — она держала еще не разделенного с ней малыша, сквозь пальцы быстрым ручьем текла горячая кровь… Набравшись последних сил, она подала голос, боясь, что в разгар битвы муж просто не услышит. Она уже знала, что остался всего лишь миг…

Братья беспощадно рвали жестоких неверующих монголов на куски.

— Таррос! — выдохнула она. Этот ослабленный крик пронзил его душу. Он с лязганьем бросил оружие. Он смотрел на нее…

И все понял.

Она позвала его, чтобы успеть проститься. У нее больше не осталось сил, чтобы даже встретиться взглядом…

Аббас подбежал к жене и она упала на его руки. Ее лицо, вся она была в горячей, дурманящей, крепко пахнущей крови.

Ее умышленно безжалостно ранили в живот, прямо в их общую маленькую жизнь…

Эта страшная рана в материнском чреве изливалась кровью. Потный и пыльный, он рухнул на землю, в ужасе наблюдая. Его разгоряченное в битве сердце бешено колотилось, он знал, что на этот раз не в его силах чем-либо помочь. Он держал свою руку на ее окровавленных руках, на зияющей ране, на крошечном, ребенке.

— Я ухожу… — она с усилием распахнула глаза, пытаясь удержать их открытыми. Ее ресницы слиплись от крови. — Прости меня, я всего лишь хотела всегда быть с тобой…

— Эрис! Дина, любимая моя жена, не сдавайся. Что мне делать без тебя?! Как я буду жить? — его голос зазвучал отчаянно, в нем было столько скорби и безосходности…

Из его глаз градом посыпались слезы. Он смотрел на нее, желая насытиться, упоиться и навсегда запомнить ее пока что живые черты.

— Терпи ради Него и Он соединит нас… Не плачь Аббас, не плачь, радуйся. Я ухожу к Аллаху. Я поняла одно — пока на Свете, созданном Богом не будет Его закона, счастья не будет… — Таррос прислушивался — слабый голос еле выходил из ее груди.

— Дина нет, что ты такое говоришь… Я люблю тебя, люблю! Ты будешь жить и родишь моего сына, Эрис, открой глаза! Открывай! Эрис! — он легонько тряс ее, толкая своим лицом в бледную щеку, все же осознавая, что всё безнадежно.

— Она уходит. Аббас, брат… — Арслан подошел. Они одержали победу. Но они опоздали — плата высока. Альпу тоже больно, его переполняет скорбь приближающейся утраты, но приходится осознавать, что это — последний раз, когда воин видит любящих супругов вместе.

— Нет, Арслан, Эрис! — она в последний раз с усилием открыла свои красивые очи и сквозь боль четко произнесла:

— Я люблю тебя мой Таррос, мой Аббас. Я всегда любила только одного тебя. Прости меня за всё. Я вечно буду ждать тебя там… Я люблю тебя, умереть в твоих объятиях — высшее благо… — их пальцы сплелись. Эрис тихо плакала и начала шептать, смотря сквозь супруга:

— Ашхаду ан ля иляха иляЛлах, уа ашхаду анна Мухаммадан абдуху ва расулюх.

В тот же момент Он почувствовал, как легко вышла ее душа. Взгляд Дины направился вверх, наблюдая за ней. Ее тело обессилело и отяжелело…

Мгновенье.

Перед глазами промчалась вся его жизнь. Вся их жизнь. Первый взгляд в Кандии.

Первая и далеко не случайная встреча на причале.

Времена менялись, менялись места действий, но их чувства — этот великий Божий дар, Его главное знамение не менялось никогда.

И вот — один момент, и ты остаешься один.

И это наяву… Это на самом деле происходит с тобой.

Воины… Их израненные сердца привыкли хоронить больше, чем просто сослуживцев. Таррос много раз видел глаза умирающих — и друзей, и врагов, и нейтральных людей.

Но ее смерть… Лучше много раз умереть самому, чем потерять часть самого себя. Тот, кто испытал эту поистине невыносимую боль, тот поймет Тарроса.

Его мир рухнул… Мечты и чувства — он остался с ними наедине. Один. Это великое горе и испытание, преодолеть которое поможет лишь истинная Вера.

— Дэн боро, окхи… *Я не могу, нет… (греч) * О Тһээ моу, окхитһээ моу, воидисэ мэ!

«Прошу, помоги мне, прости, я не могу вытерпеть эту боль, Господи…»

— Signore… come vivrò adesso… Non posso, mio Dio… *Господи… Как же я теперь буду жить… Не могу, боже мой (итал.) *

Он горько рыдал и стонал, его грудь, всё его нутро разрывалось.

— Аббас… Брат. — на его плечи опустилась рука тихо плачущего Малик бея.

Эти рыдания Тарроса, эта чистая боль идет из самого сердца. Ее невозможно остановить. Аллах не станет наказывать за эти причитания, за такую святую скорбь.

Схватка уже давно прекратилась. Стало совсем тихо. Совсем.

Только легкий ветер доносил пение птиц. Пыль поля боя постепенно оседала. До братьев дошел весь ужас трагедии. Они привыкли, что живучая, стойкая, настоящая сарацинка Дина из древнего несгибаемого рода Критских эллинов никогда не сдается.

Теперь для нее все муки этой бренной жизни, все ее страдания и лишения сразу закончились. А они с Аббасом остались здесь.

— Аллах… Абла… — подбежали солдаты — Тюркют, Аят, Атабек и Туран.

Топот их ног, их слова и громкие рыдания уже не были слышны Аббасу. Его беда ослепила и оглушила его…

— Дина, сестренка… Аббас, брат мой… — шептал сидящий на земле Тюркют, качаясь из стороны в сторону. Что он может сказать?

— Сестренка, клянусь Аллахом, мы отомстим, сестренка… — произнес суровый Аят, и лицо его не могло скрыть отчаянной гримасы.

— Ты была настоящим войном, Дина абла… — Малик бей начал говорить и голос его звучал глухо. — У нее был выбор — жить в иллюзии, как все, оберегаемые в шатре до дня прихода поработителей, или делить с нами горечь истины. Она выбрала Рай, Аббас. Аллах выбрал её. Инна илЛяхи уа инна лилЛяхи раджиун* Все мы принадлежим Господу, и к нему возвращаемся. (араб.) *, брат терпи, родной…

Они рыдали, упавши на колени вокруг Аббаса с телом Дины на руках. Он закрыл ее родные серо-зеленые глаза, в последний раз запомнив всё.

Но этим невозможно насытиться… Ее тело было у него в объятиях. Таррос прильнул губами к пока еще теплому лбу Эрис и в последний раз вдыхал ее аромат.

Он все еще не верил, что его прекрасную жену, носившую в утробе их неродившегося ребенка, так жестоко и бесчеловечно лишили жизни…

Встретившись однажды и разминувшись, они прошли через время и обстоятельства, через скорбь, через вражду, неверие и войну, чтобы встать вместе и сочетаться навсегда под общим флагом.

…Таррос сидел в ступоре. Он не отпускал тела Эрис. Он перестал плакать. Перестал смотреть. Его голова была опущена, а глаза закрыты. Тихий плеск речной воды и пыхтение Йылдырыма рядом с ним нарушали гнетущее безмолвие. Братьев не было рядом. Они собирались уходить. Они поднесли носилки.

— Брат Аббас. — он не слышал Аята. — Брат Аббас!

— Да… Слушаю. — он не поднял голову. Душу стоящего над ним Малика царапало когтями, и бей ощущал это. Но он ничем не мог помочь овдовевшему человеку.

— Вставай, подними Дину. — попросил бей. — Нужно похоронить ее. — сказал он трезво.

— Отдать мою жену этой подлой холодной земле… — бормотал Таррос. — Положить ее туда одну… Мою красавицу… — слезы-предатели снова начали мочить его лицо и короткую бороду.

— Перестань, брат. — Тюркют сел рядом. — Мы должны это сделать. Скоро уходить — время поджимает, Аббас.

— О тһанатос ден эйнай типота… Февго гиа сена. Перимене ми, перимене ми… С» агапо, Эрис.

Агапи моу, агапи моу…

Афти и зой эйнаи миа эксапатиси… Эйсаи едо. Лейпеис Мин ниотһеис тһимоментос мази моу… Ден тһело на се афисо. Алла тһа фиго гиа на экдикитһо апо та пласмата поу се пиран апо мена… Тһа се эртһо поли синтома, ти зои моу… * Смерть — ничто. Я скоро приду к тебе. Жди меня. Жди меня там. Я люблю тебя, Эрис. Моя родная, моя любовь. Эта жизнь — обман. Ты есть… Тебя нет… Не обижайся на меня, я так не хочу тебя оставлять… Но я уйду за тем, чтобы отомстить тварям, забравшим тебя у меня. Я совсем скоро приду к тебе, моя жизнь. Любимая… (греч.) * — причитал Таррос, уткнувшись лицом в ее голову.

— Вставай, ну же! — Малик потянул его за плечо. И Таррос посмотрел на него. От этого потерянного, истошного, полного страдания взгляда душу Малика сжало в тисках. — Пойдем, дорогой. Мы пойдем в Баяты и сделаем все, что требуется.

Таррос покачал головой. Его ресницы слиплись от слез. Он поцеловал Эрис в глаза. Короткий всхлип вырвался из груди мужчины. Он взял Эрис на руки, как хрупкий цветок и встал. На лице Тарроса окаменела маска боли. Он аккуратно положил ее на носилки. — Мы понесем Эрис сами. — сказал он, отказавшись прикрепить одр к лошади. Малик понимающе кивнул. Таррос не хотел глядеть на мертвых зверей, убивших его Эрис. Он поднял с земли окровавленную стрелу. Таррос со всех сил выбросил ее в струящиеся воды реки.

Эта траурная процессия молча отправилась в Баяты.

Глава девяносто седьмая

Заключительная глава второй части и этого романа.

Звук барабанов гремел по округе. Это была тревожная дробь. Дробь, возвещавшая несчастье.

Воины медленно вошли через ворота стойбища. Взволнованный народ начал стекаться к главному проходу. Таррос не чувствовал ног. Он знал, что он куда-то идет. Но не понимал, просто выполняя действие и не задумываясь о том, что делает. Он не мог думать. Не мог соображать. Все эти лица, смотрящие на них. Неужели на его плече тело его женщины? Нет, этого не может быть. Это слишком сурово. Даже для него — человека, привыкшего к лишениям.

Пока они шли, перед глазами мелькали его несбывшиеся мечты: Эрис родила ему крошечного сынишку, вот они с Эрис обнимают их общих детей, отец тренирует и учит отроков хитростям воина, дает наставления, счастливая мать заботится о них. Эрис целует супруга. Он ощущал ее теплые объятия. Чувствовал благоухание ее волос и кожи. И он снова начинал плакать. Боль была физическая — ему мерещилось, что с него сдерли кожу, а нутро наполнили горящими углями. Ничто не успокоит его ни сейчас, ни потом. И ничто не излечит его.

Как долго он ждал её, его милую Эрис. Он вспоминал, как когда-то взял на руки маленькую милую девочку с необычными глазами. И кто бы знал, кто бы мог рассказать ему тогда, что эта девочка вырастет и приручит его мятежное сердце. Что именно она согреет его и подарит спокойствие. Что именно та бойкая девушка, скрывавшая свое красивое лицо под строгим шлемом, откроет ему глаза на некоторые вещи и сделает его лучше. Кто бы мог поведать, что посредством этой женщины Аллах наставит жестокого храмовника на истинный путь. Кто бы мог рассказать, что эта жизнь будет бесжалостно пинать их по углам этого мира и что им суждено будет встретиться здесь, на чужбине? Кто бы мог рассказать ему, что его нежную и ласковую Эрис убьют так, убьют дикие звери?

«Я обидел тебя. Огорчил. А если бы ты не вышла? Если бы осталась? Нет, они бы пришли домой. И что тогда? Если бы я уже ушел?»

Гонимый Шайтан нашептал в его ухо слово «Если». Проклятый Аллахом непокорный джинн вводил убежденного Тарроса в отчаянье. Сначала он рассорил супругов, а это его самое важное дело, ибо весь мир зиждится на слове «семья».

Таррос повторял Истиазу. *Аузу билляхи минаш-шайтонир-раджим. (араб.) * Его сомнения проходили, ибо только Господь знал, как лучше.

— Малик! Сынок! — мама Амина кинулась к ним с платформы. — Аббас! Тюркют, Арслан! Не молчите!

Малик остановил шествие. Они опустили носилки и Таррос сам приоткрыл лицо своей жены. Мама Амина дико вскрикнула. Фатима, Мария, Нуркыз, Агейп, Беркут — все они уже были здесь. Таррос сел около ее головы и закрылся ото всех рукой, молча вытирая слезы. Проклятые змеи в лице Айдын бея и его дружков тоже были среди увеличивающейся толпы.

— Кто? — спросила рыдающая Фатима.

— Монгольские нукеры… — ответил Малик бей. Он отошел от них, приказывая солдатам идти на кладбище и готовить могилу.

Люди начали подходить и прощаться с Эрис. Они со скорбными лицами сочувствовали вдовцу. Малик бей вернулся со знаменем Баяты. Он укрыл им воительницу, оказав честь.

Таррос посмотрел на ее личико, медленно скрывающееся под флагом — оно по прежнему было красивым и свежим. Он не мог вытерпеть эту адскую муку. Таррос громко зарыдал. И ему не важно, что столько глаз наблюдали за ним. Он склонился и уткнулся лбом в изголовье носилок, у ее лица. Он содрогался в судорожном плаче. Уверенный мужской голос, ставший таким жалобным. Никто не посмел остановить этот порыв. Никто не посмел обмолвить и слова.

Когда силы его кончились он замер так — не смотря ни на кого. Его лицо было скрыто. Он не шевелился и не вставал. Люди продолжали подходить и удаляться по очереди. Он не видел, как Мария плакала рядом с его супругой. Не видел, как Беркут трогал окоченевшую руку Эрис. Не видел, как отяжелевшая Агейп смотрела на вчерашнего грозного командира, у которого, оказывается, тоже есть сердце. Избранница Леона понимающе глядела на Тарроса-Аббаса — когда-то он похоронил ее любимого мужчину, пойдя против воли главаря. Он не видел, как Айтогду и Батур подсели рядом, как Айгюль спрятала плачущее лицо на груди Арслан-альпа. Не видел, как Амина ана тяжело дышала. Он не видел, как Кокжаловцы, сняв воинские шапки, угрюмо стояли за его спиной. Время остановилось для Тарроса-Аббаса и он больше не замечал, что жизнь других продолжается.

С этого момента жизнь стала проходить мимо него.

Он замер в таком положении. Его ноги затекли. Некоторые начали думать, что он уснул или тоже умер. Айтогду смотрел на его поникшие плечи и сгорбленную спину — он дышал.

— Брат Аббас… — Тюркют потянул его. — Могила готова, брат. При слове могила Таррос вздрогнул. Вот и настал этот леденящий душу момент.

— Да. — глухо отозвался он. Таррос тихо зашептал:

— Милая моя Эрис. Я скоро приду к тебе. Я чувствую, ты рядом со мной. Я ощущаю — ты обнимаешь меня за плечи. Моя чистая Дина. Ты знаешь, моя ревнивица — я любил, люблю и буду любить только тебя. Я иду за кровью убийц. И скоро мы соединимся с тобой навечно. Не бойся гнева Господа, ты пала мученицей и расчет твой будет легок. Я доволен тобой, как муж. Я люблю тебя, единственная моя. — он поцеловал ее лоб, откинув знамя. Таррос в последний раз посмотрел на ее лицо. Оно светилось.

Таррос глазами подозвал братьев. Тюркют, Арслан и Аят помогли поднять Эрис. Они занесли ее в господский шатер и вышли. Мама Амина, Фатима и Мария вошли, чтобы завернуть её в саван.

Шахидов не обмывают. Не обмыли и её.

Плачущие женщины позвали Тарроса. Кровотечение Эрис не остановилось. Это еще один признак мучеников.

Бойцы Кокжал заменили Тюркюта и Аята. Малик заменил Арслана. Таррос не уступал своего места никому.

Они взялись за четыре шеста тобута — погребальных носилок. Они понесли Эрис, и люди видели их лица.

Впереди шествия не было никого. Позади — огромное племя Баяты и все те, кого они приютили. Люди шли молча. Мужчины, женщины, дети. Кузнец Булат поменялся с Атабеком, ювелир Даврон поменялся с Тураном — все хотели нести человека, все хотели прикоснуться к тобуту и напомнить себе, что смерть — истина, от которой не скрыться и не убежать. Ни богач, ни бедняк, ни ученый, ни невежда, ни пророк, ни порочный человек, ни мужчина, ни женщина, и даже дети: никто не застрахован от внезапного прихода самого нежеланного гостя — Ангела Смерти.

Они остановились на равнине. Эрис положили. Началась заупокойная молитва, собравшая огромное количество людей. Когда все было закончено, шествие возобновилось.

Таррос подходил к кладбищу. Он увидел насыпь рыхлой земли. Его лицо снова немо задрожало. Он мужчина. И мужчины тоже плачут.

Эрис взяли. Она была завернута в саван и толстое покрывало. Таррос сам опустил ее в углубление в стене могилы — ляхад. Малик помог ему. Потом они закрыли его досками и она скрылась из виду. Горсть за горстью — вскоре и это закончилось. Закончилось очередное испытание, а боль в душе Тарроса останется навсегда.

Люди ушли. Что было в стойбище, Таррос не имеет понятия. Он сидел у ее могилы до последнего. Он читал её Коран — теперь Таррос носит его с собой. Аббас читал с запинками и медленно — но у таких людей награды больше. Его надежда — это Вера. И только она заставляет подниматься отчаившихся.

За Тарросом пришел Малик бей. Он позвал его — войны уходили в поход.

Путь Эрис-Дины закончен. Путь ее любимого командира Тарроса-Аббаса по этой жизни пока продожался.

Таррос прятался от жалостливых взоров. Он не хотел слушать то, что расковыряет его больное сердце. Он молча забрал Йылдырыма. В его внутреннем кармане лежал кулон, снятый с шеи любимой. И Таррос решил смотреть на него почаще, при каждом намазе — дабы память не запылилась, боль не утихла, любовь не угасла. Таков был его постоянный характер, который когда-то разглядела юная критянка. И с той поры никто и ничто не смогли отвернуть ее преданное сердце от этого сильного человека.

Весна кончилась. Солнце по-прежнему светило. Оно не грело. Оно не приносило свет в душу тоскующего влюбленного. Солнце жарило его голову, но он не чувствовал этого. Ветер не вдохновлял его. Он сушил кожу измученного путника, но Таррос не ощущал его. Голод, жажда — Таррос игнорировал зов тела. Он пил и питался не потому что хочет, а потому что надо. Соратники видели то, как подействовала на диоикитиса утрата. Они не могли ему помочь ничем — никто не осмеливался говорить и советовать. И даже Малик бей, читающий проповеди всем подряд, кто бы то ни был: пристрастившийся к вину или блуду, притеснитель или униженный; молчал. Ибо их историю любви теперь знали все. Все знали, как Дина простила человека, причинившего ей неимоверное количество страданий. Простила, потому что любила всегда только его. Люди говорили, как командир неверных встретил свою любимую жену в их рядах и отрекся от зла, последовав за ней.

И теперь никто не смел трогать этого человека. Они видели, как он искренне молится. Наблюдали, как он молчит и говорит лишь из вежливости либо при обстоятельствах. Он не замкнулся и не обезумел — он принял все, как положено. Он не был сломлен и его не нужно было вытаскивать из бездны. Нет. Просто теперь Аббас понял, что нужно просто смириться и ждать своего часа, не ропща. Он был благодарен Богу за то короткое счастье, что он познал, находясь рядом с Эрис. И если бы ему дали выбор родиться снова и пройти все те ужасы, что он видел в жизни ради тех коротких месяцев любви, Таррос бы согласился, не раздумывая. И он точно знал, что Эрис была бы готова поступить так же. Она сама нежно шептала ему об этом, когда находилась рядом. И это чувство ее любви — пускай она ушла, но любовь ее никуда не делась. Она все так же согревала его душу, обернув в уютный кокон. На лице Тарроса остались окаменелые следы от перенесенного горя, но ощущение ее близости вызывало на нем улыбку. Таррос чувствовал, что совсем скоро уйдет к жене, соединится с ней. Он вспоминал всех родных людей — маму, отца, родителей Алессандро и его самого, Каллисту. Он сравнивал боль своих лишений. И Таррос убеждался в мудрости Бога — почему в Раю мужчина будет постоянно жить только с любимой супругой, а не с другими членами семьи, что лишь иногда будут радовать своим присутствием. Те члены семьи, дети и друзья тоже будут заняты своим личным счастьем. Это счастье — самое главное.

Дорога прошла для диоикитиса незаметно. Легкие конные войска Малика нагнали степенную армию султана Гияс-ад-Дина. Синяя форма его солдат отличалась от одежд номадов. Их знамя с двуглавым орлом вилось над каждым отрядом. Далеко впереди было видно личное знамя самого Гияс-ад-Дина — флаг со львом. Он был прикреплен к седлу белой лошади правителя. Еще дальше шло бесчисленное количество союзников. Когда Таррос находился на холме, он видел сияющее под лучами море стали и обилие разноцветных орифламм, вьющихся от ветра.

Теперь они будут идти медленнее, потому что султан останавливался и приказывал раскидывать шатры. Он был уверен в победе, ему удалось совершить невозможное — он собрал почти восемьдесят тысяч хороших бойцов. И эта огромная армада двигалась на восток.

Но правитель увидел в дороге печальные последствия нашествия — люди бросали дома, поля и места оседлости, убегали и кочевники. Народ двигался в противоположную сторону. И скоро Иоанну Дуке придется распахнуть ворота для многочисленных беженцев. Угнетающее знойное небо, пыль и высохшая трава была вокруг идущих колонн солдат.

Они остановились по приказу правителя. До ила Себастия, что был в самом центре султаната, оставалось немного. Гияс-ад-Дин хотел добраться до удобного ущелья Лысой Горы — Кёсе Даг, что находилась дальше. Но сейчас он решил дать войску возможность отдохнуть.

Акынджы — смелые люди. Свободолюбивые газии, подчиняющиеся закону Всевышнего. Выходцы из Туркестанских, Туранских, Жетысуских, Туркменских и других земель. Люди, не подчинившиеся «объединителю» Чингисхану и его последователям. В чьей крови присутствует пряность дикого типчака. Кыпчаки, номады, половцы, кочевники, печенеги, булгары, мадьяры, хазары — всё это и еще много других названий носят они, проживающие в суровых условиях от Алтайских вершин до Венгерских степей, доходящие до Мавеннахра и блуждающие по всей Анатолии. Некоторые тюрки примкнули к зачинщикам — монголам. Некоторые ушли. И одним из ушедших суждено было написать новые страницы в летописях истории.

— Командир Таррос Каллерджи! Вас вызывает Гияс-ад-Дин! — гонец прибыл с посланием от султана.

— Передай ему мой салам. — произнес сидящий на земле Таррос. Он держал в руке тот самый кулон любимой. Сейчас он переливался всеми цветами радуги. Его грубые пальцы нежно прикасались к шлифованным граням хрусталя.

— Вы не имеете права отказывать Кей Хосрову! — крикнул гонец, которого проинформировали заранее, с кем придется иметь дело.

— Послушай! — Таррос свирепо взглянул на посланца. — Я уважаю Гияс-ад-Дина. Передай ему мою просьбу — Каллергис хочет умереть спокойно. Я буду сражаться плечом к плечу с акынджы.

— Ну, как знаешь. — сказал гонец, поправляя свой меч. Таррос кивнул ему на удаление. Тот досадно помотал головой и уехал.

Был привал, вызванные старшины советовались с султаном о стратегии. И было решено постараться дойти до самого ущелья. Стрелков решили распределить на удобных позициях. И началось деление. Людей разделили на отряды — конники, стрелки, пехотинцы.

— Брат Аббас. — к Тарросу подсел Малик бей и Тюркют, вернувшиеся от султана.

— Слушаю. — Таррос по-прежнему сидел под зноем. Его кольчужный капюшон закрывал голову. Горячий ветер делал его взор утомленным. Йылдырым стоял рядом и мотал хвостом. Командир не посмотрел на сарацина.

— Брат. — он обратился к нему. — Султан соболезнует. Он хочет, чтобы ты взял управление хотя бы одной тысячей. Это мало, но он уверен в тебе.

— Я пойду рядовым.

— Почему ты не хочешь, брат? Она верила в тебя.

Таррос взглянул на Малика. Его взор был болезненный.

— Брат. Я устал, понимаешь? Просто устал. Я не могу ораторствовать. Не могу зажечь кого то. Я потух сам. Погас.

— Но она надеялась. Сестра знала, что ты можешь всё. Она смотрит на тебя сейчас и не желает, чтобы ты падал духом. — походные костры доносили сизый дымок, сквозь которое просвечивало рыжее солнце. Малик смотрел на испытывающего усталость надломленного человека.

— Ты, Малик, хороший человек. Я никогда бы не подумал, что встану в ряды сарацин. Скажи мне кто-нибудь об этом несколько лет назад у Святых земель, зарубил бы его. — сказал Таррос, оскалясь. — Да… Эта жизнь — до невероятия непостижима. Я не хочу брать ответственность за чьи-то жизни. Я не смог отгородить её… — он прерывисто вдохнул. Аббас зажмурился и прикоснулся губами к подвеске Эрис. Он быстро спрятал ее за пазухой, пристально посмотрев на бея. — Если бы я разрешил ей, она бы была рядом. Если бы я ушел, они бы причинили ей зло дома. Что правильно, а что — нет? И выбор — почему я выбрал то, что выбрал?

— Это не тот вопрос, брат. Господу виднее.

— Я знаю, что Эрис была права. Я не имею желания вести вперед тех, кого скоро не станет. Я останусь в тени и паду с ними, успев вырезать десятки зверей. — произнес командир.

— Но ты можешь сделать так, чтобы битва была успешней. Это в твоих силах. Их нойоны — они приходили к султану, в последний раз предлагая свое ярмо без битвы.

— И что ответил правитель?

— Что уничтожит армию Бэйджу.

— Дай Аллах.

— Аббас, брат, иди.

Таррос отрицательно помотал головой и встал. Он метнулся к Йылдырыму и принялся поправлять его седло.

— Эрис говорила мне — Данзан рассказывал ей, как после смерти Чингисхана из семей нойонов выбрали сорок самых красивых девушек. Потом их почтили и повели на казнь — все сорок девушек были умервщлены и похоронены с ханом, чтобы на том свете он не горевал и наслаждался. — он ухмыльнулся. — Эти нойоны были рады такой чести, оказанной их невинным дочерям. Они не бунтовали. Они гордились этим. Вот как надо уметь убеждать, Малик. А я уже не тот.

— Я не верю тебе. Твой взгляд всё тот же. Он стал сильнее. Пойдешь со мной?

— Нет. Пожалуй, я помолюсь один.

— Ладно, мне некогда. Уходим утром на передовую линию.

— Мир тебе.

Этой ночью Таррос много молился. Он просил Господа о быстрой встрече с любимой.

Через пару дней они дошли до горы. Она была похожа на сопку. Круглая, с некрутыми склонами и каменной верхушкой. На ней почти отсутствовала растительность. Был приказ — все лучники отправились на позиции.

Утро 26 июня 1243 года.

Ущелье горы Кёсё Даг, на северо-востоке от ила Себастия.

Отряд акынджи Баяты засел в засаде. Тяжелые рыцари были построены в выгодных положениях. Шатер султана сиял белизной за огромным войском. Его знамя развевалось на пике.

Теперь осталось ждать прихода врага. К Тарросу приехал Дардын. Он посмотрел на рыцаря, не очень походившего на номада.

— Не хочешь ли ты примкнуть ко мне? Гияс-ад-Дин назначил меня главнокомандующим объединенных войск. Как ты и обещал, правдивый человек, он почтил меня. — сказал довольный абхазец.

— Нет, мне и здесь хорошо. — ответил Таррос, сидя на коне.

— Сегодня будет сражение, от которого зависит будущее Сельджукского Рима. Разведка выяснила — враг скоро будет здесь.

— Если будет угодно Богу — мы победим. — ответил Таррос. Его шлем закрывал все лицо, кроме глаз, полосок вдоль носа и рта.

— Мое приглашение в силе. — сказав это, Дардын ускакал к своим.

Таррос и Йылдырым стояли на уступе. Он всматривался вдаль. Облака пыли выдали монголов.

— Малик бей! — он позвал брата.

Малик поднялся к нему. Он произнес дуъа и провел руками по лицу.

— Когда два войска встечаются на поле боя, проси Таррос-Аббас любое желание — Аллах никогда не откажет.

— Я попрошу. Спасибо. — он пожал ему руку. Таррос повторил ночное дуъа.

— На позиции! — крикнул Малик.

Акынджи натянули поводья.

Гияс-ад-Дин стоял в окружении своих доверенных лиц. Он был уверен в победе. В его руках была палица, но стоял он в стороне от войска.

Дардын Дотадог построил войнов в фаланги. Он приказал им закрываться щитами. Копейщики должны были разить нукеров по приказу. Но первыми вступали в бой лучники. Конники шли третьими.

Рыжая туча приближалась. Теперь стали видны их знамена. Треугольные, пятиугольные сине-красные и голубые флажки монголов, геральдика армянских и грузинских князей — разноцветные крапинки посреди моря людей.

Гияс-ад-Дин хохотал — их было меньше в два раза. Теперь он стал уверен в победе на сто процентов.

Малик приказал стрелкам зарядить луки. Монголы остановились. С ними были лачины-несториане. Они вызвали лучшего война среди сельджуков.

Дардын вышел на середину поля. Может его подвела самоуверенность или разоженный султаном гонор — его ранили в поединке смельчаков. Боевой дух его войска упал.

Монголы приказали обстрелять войско сельджуков. Но сами нарвались на град из стрел. Свистение, гудение и тени накрыли воинов обоих сторон. Люди начали падать. Монголы падали с лошадей и образовалась давка.

— Аллаху акбар! — крикнул Малик, когда обстрел прекратился. С уступов, подобно быстрому туману над водной гладью, нахлынули войска газизов.

Люди Дардына, франки, никейцы, трапезундцы, сирийцы, армяне и грузины — все пошли вперед. Копья и дротики пошли в ход. Тяжелые конники крушили неприятеля. Поднялся иступленный рев, крики боли, грохот и тьма. Пыль поля сражения затмила солнечный свет. Таррос смотрел, как люди и кони падают на земь в этом адском безумии. Стенка на стенку — пешие толкали друг друга, построившись «черепахой». Копья пронзали живую плоть, и вскоре Йылдырым начал застревать в грудах тел. Таррос разил длинной пикой и мечом. Он не чувствовал боли. На поле боя ты сполна вкусишь слово «удача», когда твои соратники будут падать одни за другими. Таррос просил Господа о смерти на поле брани.

«Мою Эрис забрали вы, падальщики!» — думал он. Его рука не дрогнула. Он был, как всегда, победителем.

Гияс-ад-Дин довольно наблюдал за происходящим. Он почувствовал вкус победы. Как будто держал трепыхавшуюся за хвост и осталось прыгнуть и схватить ее.

Дардын был убит в самом начале. Пали много акынджи и союзников. Но монголы начали отступать. Войны взревели — они поздравляли друг друга и обстреливали убегавших. Тогда войско Гияс-ад-Дина пошло вперед. И Таррос почувствовал неладное. Он помчался к правителю через всё поле.

— Султан! Прикажите оставаться на местах — это может быть подстава! — выкрикнул он, подъехав к нему.

— Ты смеешь ко мне обращаться?! Когда мы побеждаем, он явился, чтобы продемонстрировать мне свой ум. Не надо лукавить, воин, иди на свое законное место рядового! — крикнул Гияс-ад-Дин.

— Султан! — воскликнул он, но гордый Гияс-ад-Дин, чье самолюбие было задето, проигнорировал его. Разозленный Таррос умчал к своим. Войско пересекало удобное место.

В сторону войнов полетели огромные камни. Они пускались из требюшетов. Бэйджу обхитрил их, как и просчитал опытный Таррос. Их отступление было тактическим шагом.

Началась бешеная суматоха. Ряды были прерваны, фаланги разбиты. Солдатов разбрасывало в разные стороны. Глаза Тарроса видели, словно в замедленном, тягучем темпе. Смерть впилась когтями в глотки союзных войск.

Гияс-ад-Дин впал в ступор. Его армия терпела крах — ее разбивали у него на глазах. Он наблюдал это недолго. Гияс-ад-Дин развернул лошадь. Он бежал.

— Вперед! — кричал Малик бей. — Аллах велик!!! — ревел этот воин, продираясь сквозь тела. Камень упал рядом с Аббасом. Он врезался в Йылдырыма, сломав тому передние ноги. Они упали.

— Друг, ты что?! — Таррос хотел поднять коня Эрис, тянув его за узду. Грохот, крики, лязганье — Таррос не слышал собственного голоса. Конь мучался недолго, ибо несколько нукеров в исступлении воткнули в него свои копья. Аббас не сдавался — он рубил мечом врага, пробиваясь сквозь стену варвар.

Союзники отступали. Таррос пытался остановить их, развернуть, но у него не выходило.

— Стой!!! Если вы отступите, они убьют ваши семьи, жен, детей! Заберут родные земли, вашу веру! — он махал мечом и руками, преграждая путь. Какой-то трус из своих воткнул клинок Аббасу в бок. Это не остановило его. Таррос видел тех, кто выбрал страшный грех — побег с поля боя без приказа командира.

Таррос видел, как Гияс-ад-Дин ускакал прочь, бросив свою паству на растерзание.

— Эрис… Я обещал тебе. Я всегда сдерживаю своё слово. Я иду к тебе. — он остервенело звенел своим мечом, разя врагов. Теперь он в самой гуще. Тюркют, Малик, Арслан — Аббас видел, как смерть разила братьев. Он видел, как Аята зарубили секирой. Как Атабек встретил ужасную смерть. Он больше не замечал знакомых лиц вокруг себя — орда окружила его. Один удар, второй. Пика пронзила бравого командира Тарроса в левую лопатку. Он упал на колени, облокотившись на меч. Он видел кровавое остриё, пробившее его латы и торчащее из груди.

— Эрис. Я люблю тебя. Я с тобой. — шептал он, теряя силы. Боль сковала его, но он держался. — Я уверовал в Аллаха и признаю, что Мухаммад — его раб и посланник… — Таррос поднял взор в небеса. Его закопченое, покрытое кровью и пылью лицо все равно сияло. Он улыбнулся и глаза его выразили радостное умиротворение. Сейчас он уже наблюдал то, что не видят живые. Нукер пронзил его шею со спины. Таррос упал на других павших. Но ведь это только его оболочка отпустила любящую душу в объятия ангелов милости, которые позаботятся о нем и по Воле Господа сделают так, как он желает.

А обрадованная Эрис видела его. И она всретила своего единственного так, как мечтали оба. И это — истина.

Вечер 26 июня 1243 год.

От армии Гияс-ад-Дина Кей Хосрова второго осталась только память. След в летописи. Груды и груды тел. Проклятая орда стащила трофеи с их тел, ограбила шатры повелителя, забрала знамя, в том числе и знамя султана. Не осталось никого, кто бы мог защитить народ. Орлы и вороны, дикие хищники дрались за плоть мучеников.

Началась новая страница истории, где гонимые монголами кочевники отодвинут византийские границы далеко на запад. Дикие завоеватели перемешаются с рабами…

Закон Венеции, разрешающий браки между критянами и венецианцами, с оговоркой — одинаковых сословий, был принят через 56 лет после смертей Тарроса и Эрис.

Разрушительное землятрясение в ущелье Кесе Даг породило озеро. Под ним скрылись останки павших. Это озеро — слезы невинных и кровь мучеников. И теперь можно посмотреть в него — его синь отражает зелень деревьев, как глаза Тарроса отражали глаза Эрис. Эти деревья питаются чистой горной водой, как любовь Дины питалась любовью Аббаса.

2020 год. Прошло 777 лет с момента этой переломной битвы. Люди жили, живут и будут жить, пока есть Вера, Любовь, Прощение.

Конец.

5. 10. 2020.

Чеганова Инна.

Оглавление

Введение

Часть первая

  Пролог

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Главачетырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Глава двадцать девятая

  Глава тридцатая

  Глава тридцать первая

  Глава тридцать вторая

  Глава тридцать третья

  Глава тридцать четвертая

  Глава тридцать пятая

  Глава тридцать шестая

  Глава тридцать седьмая

  Глава тридцать восьмая

  Глава тридцать девятая

  Глава сороковая

  Глава сорок первая

  Глава сорок вторая

  Глава сорок третья

  Глава сорок четвертая

  Глава сорок пятая

Часть вторая

  Глава сорок шестая

  Глава сорок седьмая

  Глава сорок восьмая

  Глава сорок девятая

  Глава пятидесятая

  Глава пятьдесят первая

  Глава пятьдесят вторая

  Глава пятьдесят третья

  Глава пятьдесят четвертая

  Глава пятьдесят пятая

  Глава пятьдесят шестая

  Глава пятьдесят седьмая

  Глава пятьдесят восьмая

  Глава пятьдесят девятая

  Глава шестидесятая

  Глава шестьдесят первая

  Глава шестьдесят вторая

  Глава шестьдесят третья

  Глава шестьдесят четвертая

  Глава шестьдесят пятая

  Глава шестьдесят шестая

  Глава шестьдесят седьмая

  Глава шестьдесят восьмая

  Глава шестьдесят девятая

  Глава семидесятая

  Глава семьдесят первая

  Глава семьдесят вторая

  Глава семьдесят третья

  Глава семьдесят четвертая

  Глава семьдесят пятая

  Глава семьдесят шестая

  Глава семьдесят седьмая

  Глава семьдесят восьмая

  Глава семьдесят девятая

  Глава восьмидесятая

  Глава восемьдесят первая

  Глава восемьдесят вторая

  Глава восемьдесят третья

  Глава восемьдесят четвертая

  Глава восемьдесят пятая

  Глава восемьдесят шестая

  Глава восемьдесят седьмая

  Глава восемьдесят восьмая

  Глава восемьдесят девять

  Глава девяностая

  Глава девяносто первая

  Глава девяносто вторая

  Глава девяносто третья

  Глава девяносто четвертая

  Глава девяносто пятая

  Глава девяносто шестая

  Глава девяносто седьмая